Теккерей Уильям Мейкпис
История Пенденниса,

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    его приключений и бедствий, его друзей и величайшего врага
    (The history of Pendennis).
    Перевод И. И. Введенского.
    Текст издания: журнал "Отечественныя Записки", NoNo 7-12, 1857, NoNo 1-5, 1858.

ИСТОРІЯ ПЕНДЕННИСА,
ЕГО ПРИКЛЮЧЕНІЙ И БѢДСТВІЙ, ЕГО ДРУЗЕЙ И ВЕЛИЧАЙШАГО ВРАГА.

РОМАНЪ
ВИЛЬЯМА ТЭККЕРЕЯ.

ПЕРЕВОДЪ СЪ АНГЛІЙСКАГО.

САНКТПЕТЕРБУРГЪ.
ВЪ ТИПОГРАФІИ ВОЕННО-УЧЕБНЫХЪ ЗАВЕДЕНІЙ.
1851

"Отечественныя Записки" 1851 года.

   

Часть первая.

ГЛАВА ПЕРВАЯ
Показываетъ, какъ первая любовь можетъ прервать завтракъ.

   Въ одно прекрасное утро, въ самомъ разгарѣ лондонскаго сезона, майоръ Артуръ Пенденнисъ пришелъ, по своему обыкновенію, завтракать въ одинъ извѣстный клубъ Палл-малл-стрита, въ которомъ онъ считался главнымъ украшеніемъ. Будучи однимъ изъ утонченнѣйшихъ во всей Англіи знатоковъ въ винѣ и, кромѣ того, человѣкомъ духа дѣятельнаго, повелительнаго и пытливаго, онъ былъ по-справедливости избранъ въ члены комитета клуба, и почти исключительно управлялъ этимъ заведеніемъ. Буфетчики и слуги кланялись ему съ такимъ же почтеніемъ, какъ какому-нибудь герцогу.
   Въ четверть одиннадцатаго майоръ являлся туда регулярно въ вычищенныхъ наилучшимъ образомъ сапогахъ, въ клѣтчатомъ утреннемъ галстухѣ, на которомъ не являлось ни складочки до самаго обѣда, въ свѣтложелтомъ жилетѣ, на бронзовыхъ пуговкахъ котораго виднѣлась корона, и въ такомъ бѣлоснѣжномъ бѣльѣ, что самъ Фруммоль спросилъ у него адресъ его прачки; безъ-сомнѣнія, великій денди прошлыхъ временъ воспользовался бы ея искусствомъ, еслибъ несчастія не заставили его покинуть Англію. Сюртукъ Пенденниса, бѣлыя перчатки, бакенбарды, даже самая трость -- все было совершенствомъ въ своемъ родѣ, какъ образцы костюма отставнаго военнаго джентльмена. Глядя на него издали или сзади, вы не дали бы ему больше тридцати лѣтъ: только болѣе-подробное разсматриваніе открыло бы вамъ поддѣльность густыхъ-темныхъ волосъ и морщины около нѣсколько-потусклыхъ глазъ и на красивомъ, но ужь, въ нѣкоторой степени, одрябшемъ лицѣ. Носъ у него былъ веллингтоновскій, руки прекрасныя; манжеты застегивались щегольскими золотыми запонками, подаренными ему его королевскимъ высочествомъ герцогомъ Йоркскимъ, а на пальцахъ красовалось нѣсколько дорогихъ перстней, изъ которыхъ на наибольшемъ виднѣлся гербъ знаменитой фамиліи Пенденнисовъ.
   Майоръ усаживался постоянно за тѣмъ же столомъ, въ томъ же углу комнаты, и никому на мысль не приходило занять его мѣсто. Раза два молодые шалуны вздумали -- было, для потѣхи, усѣсться тамъ, но въ манерахъ майора, когда онъ, вслѣдствіе того, помѣстился за другимъ столомъ, было столько спокойной важности, и онъ разсматривалъ дерзновенныхъ юношей съ такимъ достоинствомъ, что тѣ не могли проглотить куска подъ вліяніемъ его испытующаго взора. Послѣ такого примѣра столъ подлѣ камина и недалеко отъ окна перешелъ въ неоспоримое владѣніе майора. Всѣ адресованныя къ нему письма и записки клались на него, въ ожиданіи его прихода, и много было изъ лондонской молодежи, которые не могли надивиться ихъ количеству, и печатямъ, и штемпелямъ на конвертахъ. Въ случаѣ какого-нибудь вопроса или недоумѣнія касательно этикета, общества или того, кто на комъ женатъ -- всякій обращался прямо къ Пенденнису. Блестящія леди подъѣзжали къ клубу въ щегольскихъ экипажахъ и оставляли для него записочки, или посылали вызвать его. Онъ былъ чрезвычайно-привѣтливъ со всѣми. Молодые люди любили гулять съ нимъ по парку, или вдоль Палл-Малла, потому-что онъ раскланивался со всѣми встрѣчными, и половина его знакомыхъ были или лорды, или баронеты.
   Итакъ майоръ усѣлся на своемъ обычномъ мѣстѣ и, пока слуги пошли за тостами и свѣжимъ нумеромъ газеты, принялся разсматривать свои письма въ двойной золотой лорнетъ, которымъ онъ повертывалъ такъ ловко, что вы никакъ не узнали бы замаскированныхъ очковъ, и откладывалъ въ порядкѣ на сторону одну хорошенькую записочку за другою. Тутъ были большія торжественныя приглашенія на обѣды, предвѣщавшія безконечность ихъ и скучную бесѣду; раздушоныя дамскія записочки съ дружественными порученіями и просьбами; нота на толстой оффиціальной бумагѣ отъ милорда маркиза Стейне, звавшая его въ Ричмондъ обѣдать въ тѣсномъ кружку и говорить по-французски, въ гостинницѣ Звѣзды и Подвязки -- майоръ владѣлъ французскимъ языкомъ весьма-свободно; другое приглашеніе отъ епископа Илингскаго и мистриссъ Трэйль, которые просили майора Пенденниса сдѣлать имъ честь пожаловать въ Илинг-Гоузъ -- все это майоръ перебиралъ и пробѣгалъ очень-граціозно и съ большою пріятностью, и тѣмъ болѣе, что шотландскій хирургъ Глоури, завтракавшій за сосѣднимъ столомъ, не спускалъ съ него глазъ и ненавидѣлъ его за всѣ эти приглашенія, какихъ къ нему самому никто никогда не посылалъ.
   Послѣ этого перечня майоръ вынулъ изъ кармана записную книжку, посмотрѣть, въ какіе дни онъ можетъ располагать собою, которыя изъ гостепріимныхъ приглашеній ему можно принять и отъ которыхъ прійдется отказаться.
   Онъ отбросилъ приглашеніе Котлера, остиндскаго директора, въ Бэкер-Стритѣ, чтобъ обѣдать съ лордомъ Стейномъ и маленькимъ французскимъ обществомъ въ Звѣздѣ и Подвязкѣ; принялъ приглашеніе епископа, потому-что любилъ обѣдать у епископовъ, хотя обѣды эти и были не изъ веселыхъ, и такимъ-образомъ прошелъ весь списокъ и распорядился по своей фантазіи и интересамъ. Потомъ онъ принялся завтракать, пробѣгая нумеръ газеты и извѣстія о рожденіяхъ и кончинахъ, останавливаясь на фешонэбльныхъ новостяхъ, чтобъ увидѣть свое собственное имя въ числѣ гостей, присутствовавшихъ на праздникѣ, данномъ милордомъ такимъ-то -- и въ промежуткѣ между этими занятіями весело бесѣдовалъ съ находившимися въ той же комнатѣ знакомыми.
   Въ числѣ писемъ, составлявшихъ бюджетъ того утра, майоръ оставилъ непрочтеннымъ только одно, отложенное въ сторону отъ всѣхъ фешонэбльныхъ лондонскихъ писемъ и записочекъ; штемпель былъ изъ провинціи и печать весьма-скромная. Адресъ былъ надписанъ красивымъ женскимъ почеркомъ и слова "весьма-поспѣшно" подчеркнуты съ яснымъ выраженіемъ безпокойства, а между-тѣмъ майоръ, по извѣстнымъ ему причинамъ, оставилъ въ небреженіи смиренную просительницу, которой, конечно, трудно было добиться его вниманія среди толпы такой громкой знати. Письмо это было отъ одной родственницы майора, жившей въ деревнѣ, а потому оно, весьма-естественно, могло подождать своей очереди.
   Наконецъ дѣло дошло и до него. Майоръ сломалъ печать, на которой было вырѣзано "Фэроксъ", и на конвертѣ штемпель "Клеврингъ Сент-Мери". Въ конвертѣ было два письма; первое -- слѣдующаго содержанія:
   "Любезный майоръ Пенденнисъ, прошу и умоляю васъ пріѣхать сюда немедленно" -- конечно! а сегодняшній обѣдъ у лорда Стейне -- "я въ величайшей горести и въ крайнемъ недоумѣніи. Милое дитя мое, бывшее всѣмъ, чего только могла желать нѣжная мать, огорчаетъ меня до крайности. Онъ влюбился -- у меня едва достаетъ силы написать это -- до безумія" -- майоръ оскалилъ зубы -- изъ актрису, которая играла на сценѣ нашего городка. Она по-крайней-мѣрѣ двѣнадцатью годами старше его, и несчастный мальчикъ хочетъ во что бы ни стало, жениться на ней..."
   -- Ого! Что сдѣлалось съ майоромъ Пенденнисомъ? спросилъ про-себя докторъ Глоури, видя какъ бѣшенство и изумленіе остолбенили майора, когда онъ прочелъ это страшное извѣстіе.
   "Прошу васъ, другъ мой", продолжала удрученная горемъ дама:-- "пріѣхать сюда тотчасъ же, лишь-только вы получите мое письмо. Убѣдите, уговорите несчастнаго ребенка, чтобъ онъ отказался отъ этой ужасной идеи: вы его опекунъ и дядя". Послѣ многихъ моленій въ томъ же духѣ, письмо заключилось подписью:-- "ваша несчастная и любящая сестра Елена Пенденнисъ".
   -- Фэроксъ, вторникъ, дочиталъ майоръ послѣднія слова письма.-- Чтобъ чортъ побралъ это проклятое дѣло! Фэроксъ, вторникъ... Посмотримъ, однако, что скажетъ этотъ мальчишка. И онъ взялъ другое письмо, написанное размашистымъ юношескимъ почеркомъ и запечатанное большою гербовою печатью Пенденнисовъ, которая была даже больше имѣвшейся у майора. Въ доказательство душевнаго волненія писавшаго, конвертъ былъ закапанъ сургучомъ вокругъ печати. Посланіе было слѣдующаго содержанія:

Фэроксь, понедѣльникъ, полночь.

"Любезнѣйшій дядюшка,

   "Извѣщая васъ о будущемъ бракѣ моемъ съ миссъ Костиганъ, дочерью Джона Честерфильда Костигана, эсквайра, изъ Костиганстоуна, можетъ-быть, болѣе извѣстною вамъ полъ ея театральнымъ именемъ миссъ Фодрингэй, королевскихъ театровъ Дрюри-Ленскаго и Кроу-Стритскаго, и общественныхъ Норвичскаго и Валлійскаго -- я чувствую, что такая новость, по-крайней-мѣрѣ при господствующихъ общественныхъ предразсудкахъ, не можетъ быть пріятною моей роднѣ. Моя милая и нѣжно-любимая матушка, которой, какъ Богу извѣстно, я далеко не желаю причинять безполезныхъ огорченій, къ крайнему прискорбію моему, глубоко опечалена этимъ извѣстіемъ. Прошу васъ покорнѣйше, почтенный сэръ, пріѣхать къ намъ, уговорить и успокоить ее. Хотя бѣдность и заставила миссъ Костиганъ добывать себѣ насущный хлѣбъ даннымъ ей Богомъ превосходнымъ дарованіемъ, но фамилія миссъ Костиганъ не уступаетъ въ древности и благородствѣ нашей собственной. Когда нашъ предокъ Ральфъ Пенденнисъ вышелъ на ирландскій берегъ съ Ричардомъ II, предки моей Эмиліи были тамъ королями. Я имѣю эти свѣдѣнія отъ самого мистера Костигана, военнаго человѣка, какъ и вы.
   "Напрасно старался я доказать матушкѣ, что молодая дѣвица безупречной репутаціи и благороднаго происхожденія, одаренная великолѣпнѣйшими дарами красоты и генія, и посвятившая себя одному изъ прекраснѣйшихъ искусствъ, съ священною цѣлью пропитывать свое семейство -- есть существо, заслуживающее всей любви и полнаго нашего почтенія; но моя добрая матушка отказывается раскрыть свои объятія той, которая расположена сдѣлаться на всю жизнь ея нѣжнѣйшею и покорнѣйшею дочерью.
   "Хотя миссъ Костиганъ нѣсколькими годами старше меня, но это обстоятельство нисколько не можетъ быть препятствіемъ моей привязанности, и -- я увѣренъ твердо -- не будетъ имѣть вліянія на ея продолжительность. Любовь, подобная моей, сэръ, можетъ быть ощущаема только однажды и навсегда. Не зная любви до того времени, когда мнѣ пришлось увидѣть ее, я убѣжденъ, что умру, не зная никакой другой страсти. Тутъ участь всей моей жизни. Собственная деликатность миссъ Костиганъ дала мнѣ мысль, что разность въ лѣтахъ, которой я никогда не чувствовалъ, можетъ быть препятствіемъ нашему союзу. Но, полюбивъ разъ, я презиралъ бы самъ себя и считалъ бы себя недостойнымъ называться благороднымъ человѣкомъ, еслибъ сколько-нибудь задумался въ такомъ случаѣ; еслибъ не былъ готовъ отдать все тамъ, гдѣ я чувствовалъ все, и одарить любящую меня женщину всѣмъ моимъ сердцемъ и всѣмъ состояніемъ.
   "Я настаиваю на скоромъ союзѣ съ моею Эмиліей -- да и зачѣмъ его откладывать? Медлительность наводитъ мысль о нерѣшимости, которую я отбрасываю отъ себя какъ недостойную. Невозможно, чтобъ чувства мои къ Эмиліи могли измѣниться; чтобъ, въ какомъ бы то ни было возрастѣ, она могла быть чѣмъ инымъ, какъ не единственнымъ предметомъ моей любви. Зачѣмъ же ждать? Умоляю васъ, любезнѣйшій дядюшка, пріѣзжайте и убѣдите матушку согласиться на наше блаженство. Я обращаюсь къ намъ, какъ человѣку свѣтскому, qui mores hominum multorum tidit et urbes, и который, безъ-сомнѣнія, не можетъ быть подверженъ слабымъ недоумѣніямъ и опасеніямъ, волнующимъ женщину, почти никогда невыѣзжавшую изъ своей деревни.
   "Прошу насъ еще разъ, пріѣзжайте немедленно. Я совершенно увѣренъ, что вы, оставя въ сторонѣ вопросъ о ея состояніи, будете въ восторгѣ отъ моей Эмиліи и одобрите мой выборъ.

"Любящій васъ племянникъ
"Артуръ Пенденнисъ младшій".

   Когда майоръ дочиталъ это письмо, лицо его приняло такое выраженіе ярости и ужаса, что хирургъ Глоури пощупалъ въ карманѣ, не забылъ ли онъ ланцета, ожидая, что съ почтеннымъ знакомцемъ его сдѣлается ударъ. Да и было чѣмъ встревожиться Пенденнису! Глава Пенденнисовъ собирается жениться на актрисѣ, которая десятью годами старше его -- упрямый мальчикъ, который бросается окрутя голову въ супружество. "Мать въ-конецъ избаловала этого сорванца", стоналъ внутренно майоръ: -- "своими романическими сентиментальностями. Чтобъ мой племянникъ женился на актрисѣ! Да меня засмѣютъ такъ, что мнѣ нельзя будетъ никуда показаться!" И онъ подумалъ съ невыразимо-болѣзненнымъ чувствомъ, что ему приходится отказаться отъ обѣда лорда Стейне въ Ричмондѣ и провести ночь въ отвратительно-тѣсной почтовой каретѣ, вмѣсто удовольствія провести время въ самомъ-пріятномъ и отборномъ обществѣ цѣлой Англіи.
   И ему приходилось отказаться нетолько отъ этого приглашенія, но и отъ всякихъ другихъ, на долгое время. Кто знаетъ, сколько времени продержитъ его въ деревнѣ это проклятое дѣло? Онъ перешелъ въ сосѣднюю письменную комнату и написалъ тамъ, съ горестью, отказы маркизу, графу, епископу и всѣмъ своимъ угощателямъ; потомъ велѣлъ своему камердинеру взять билеты въ почтовую карету, отъѣзжавшую вечеромъ, разумѣется, разсчитывая свалить путевыя издержки насчетъ вдовы и молодаго сорванца, котораго онъ былъ опекуномъ.
   

ГЛАВА ВТОРАЯ.
Родословная и другія фамильныя дѣла.

   Въ началѣ регентства Георга-Четвертаго, жилъ въ маленькомъ городкѣ Клеврингѣ, на западѣ Англіи, нѣкій джентльменъ, по имени Пенденнисъ. Были еще въ-живыхъ люди, которые помнили его имя, красовавшееся на вывѣскѣ, подъ позолоченными ступкою и пестомъ, надъ дверьми весьма -- скромной лавочки въ городѣ Батѣ, гдѣ мистеръ Пенденнисъ жилъ въ званіи лекаря и аптекаря, и гдѣ онъ нетолько посѣщалъ больныхъ джентльменовъ въ ихъ спальняхъ и дамъ въ интереснѣйшія минуты ихъ существованія, но даже снисходилъ дотого, что продавалъ черезъ залавокъ кусокъ пластыря женѣ фермера; кромѣ-того, онъ торговалъ зубными щетками, пудрою и лондонскими духами. Въ справедливости этихъ фактовъ, готовы были присягнуть нѣкоторые изъ старожиловъ Клевринга, гдѣ память людская гораздо -- упрямѣе, чѣмъ въ хлопотливой столицѣ.
   А между-тѣмъ этотъ мелкотравчатый аптекарь, продававшій прохожему покупателю солей на пенни, или благовонный кусокъ виндзорскаго мыла, былъ джентльменъ хорошо-воспитанный и происходившій отъ одной изъ древнѣйшихъ фамилій Сомерсетшира. Родъ его велъ свое начало изъ Корнвалля, и Пенденнисы возводили его къ временамъ друидовъ; а кто знаетъ куда онъ восходилъ еще дальше? Члены этой фамиліи породнились съ Норманнами ужь въ позднѣйшее время своего фамильнаго существованія и были въ родствѣ со всѣми важными фамиліями Валлиса и Бретани. Пенденнисъ имѣлъ до нѣкоторой степени университетское образованіе и могъ бы уйдти далеко, еслибъ, на второй годъ пребыванія своего въ Кембриджѣ, отецъ его не умеръ несостоятельнымъ, что заставило бѣднаго Пена взяться за пестъ и фартукъ. Онъ всегда ненавидѣлъ это ремесло. Одна только крайняя необходимость и предложеніе брата его жены -- лондонскаго аптекаря, до родства съ которымъ Пенденнись-отецъ снизошелъ женитьбою -- заставила Джона Пенденниса взяться за такое непріятное для него занятіе.
   Вскорѣ послѣ окончанія срока своего ученичества, онъ оставилъ грубаго практиканта-родственника и началъ промышлять на свое имя, открывъ въ Батѣ смиренную аптеку. Впродолженіе нѣкотораго времени ему приходилось тяжко бороться съ бѣдностью; всѣ его усилія могли только поддерживать въ приличномъ видѣ лавочку съ ея позолоченными украшеніями, и доставлять кой-какіе комфорты невстававшей съ постели матери. Но, къ-счастью Пена, леди Рибстонъ случилось проѣзжать по его улицѣ съ пьянымъ ирландскимъ кучеромъ, который навалилъ съ экипажемъ миледи бокомъ на косякъ аптеки и въѣхалъ дышломъ въ красивѣйшую изъ розовыхъ стклянокъ нашего бѣдняка. Миледи выскочила съ крикомъ, ее усадили въ кресла въ лавочкѣ мистера Пенденниса и привели въ себя спиртами и летучими солями.
   Манеры мистера Пенденниса были такъ необыкновенно-вѣжливы и благородны, что миледи, супруга сэра Пипина Рибстона изъ Кодлингбюри, что въ Сомерсетширѣ, баронета, назначила своего спасителя -- такъ она его называла -- аптекаремъ при своей особѣ и семействѣ, весьма -- многочисленномъ. Юный Рибстонъ, пріѣхавшій погостить къ роднымъ изъ Итона на Рождество, объѣлся и получилъ желудочную лихорадку, отъ которой мистеръ Пенденнисъ вылечилъ его съ большимъ искусствомъ и заботливостью. Однимъ словомъ, онъ попалъ въ большую милость у кодлингбюрійскаго семейства и съ того дня началъ благоденствовать. Хорошее общество Бата приняло его подъ свое покровительство и въ-особенности дамы не могли имъ нахвалиться. Сначала его маленькая лавочка превратилась въ щегольскую; потомъ онъ пересталъ продавать зубныя щеточки и духи, какъ предметы, недостойные джентльмена старинной фамиліи; потомъ заперъ лавку совсѣмъ и оставилъ только хорошенькую аптечку, гдѣ засѣдалъ молодой помощникъ его съ пріятными манерами; потомъ онъ завелъ себѣ кабріолетъ и возничаго, и наконецъ, передъ отшествіемъ своимъ въ міръ лучшій, старушка, мать его, имѣла наслажденіе видѣть изъ окна своей спальни, къ которому ее подкатили въ креслахъ, какъ ея возлюбленный Джонъ садился въ свою собственную карету -- правда, карету одиночную, но украшенную на панеляхъ красиво расписанными гербами рода Пенденнисовъ.-- "Что сказалъ бы теперь Артуръ?" спросила она, говоря о своемъ младшемъ сынѣ -- "Артуръ, который ни разу не взглянулъ даже на моего милаго Джонни, во все время его бѣдности и трудовъ!"
   -- Капитанъ Пенденнисъ съ своимъ полкомъ въ Индіи, матушка, замѣтилъ мистеръ Пенденнисъ;-- и я прошу васъ не называть меня Джонни при моемъ молодомъ человѣкѣ, при мистерѣ Паркинсѣ.
   Вскорѣ насталъ день, когда старушка перестала называть своего сына Джонни и всѣми другими именами материнской нѣжности, и домъ его совсѣмъ опустѣлъ безъ ея добраго, хотя и ворчливаго голоса. Онъ перебрался въ ея бывшую комнату и спалъ на ея широкой кровати. Тогда ему было сорокъ съ чѣмъ-то лѣтъ: то было передъ окончаніемъ войны, передъ восшествіемъ на британскій престолъ Георга-Четвертаго, передъ началомъ нашей исторіи. Но что за джентльменъ безъ родословной? Пенденнисъ, между-тѣмъ, повѣсилъ свою, въ приличной рамкѣ подъ стекломъ, въ гостиной, между видами Кодлингбюри-гоуза въ Сомерсетширѣ и Коллегіею Св. Бонифиса, въ Кембриджѣ, гдѣ онъ провелъ краткіе и счастливые дни своей молодости. Родословную же свою онъ добылъ изъ чемодана, точно такъ же, какъ офицеръ Стерна потребовалъ свою шпагу, когда сдѣлался джентльменомъ и могъ похвастать ею.
   Около времени кончины старушки мистриссъ Пенденнисъ, умерла въ Батѣ другая паціентка ея сына, добродѣтельная старая леди Понтипуль, дочь Регинальда, двѣнадцатаго графа Барэкрза, бабушка теперешняго графа и вдова Джона, втораго лорда Понтипуля. Въ послѣднія пять лѣтъ своей жизни миледи имѣла при себѣ миссъ Елену Тистльвудъ, весьма-дальнюю родственницу Барэкрзовъ и дочь флота лейтенанта Тистльвуда, убитаго въ сраженіи подъ Копенгагеномъ. Подъ кровомъ леди Понтипуль, миссъ Тистльвудъ нашла себѣ спокойное убѣжище относительно стола и помѣщенія; но страдала отъ гнета такой адской тиранніи, какую только женщины могутъ переносить или заставлять переносить. Докторъ, посѣщавшій миледи Понтипуль по-крайней-мѣрѣ по два раза въ день, не могъ не замѣтить ангельской кротости, съ которою бѣдная дѣвушка переносила нестерпимые капризы и ежеминутныя обиды отъ старухи; глядя на ея блѣдное и кроткое лицо въ четвертой траурной каретѣ, въ которой докторъ вмѣстѣ съ нею провожалъ тѣло покойницы въ Батское Аббатство, онъ рѣшился сдѣлать ей вопросъ, заставившій пульсъ его биться по-крайней-мѣрѣ на девяносто ударовъ.
   Онъ былъ больше чѣмъ двадцатью годами старше ея и никогда не отличался пылкостью характера. Можетъ-быть, у него была въ ранней молодости страсть, которую надобно было превозмочь -- вѣроятно, что всѣ первыя страсти надобно душить и топить какъ слѣпыхъ котятъ; но дѣло въ томъ, что въ сорокъ-три года онъ былъ весьма-скромнымъ и спокойнымъ джентльменомъ, въ черныхъ чулкахъ и съ лысою головой. Черезъ нѣсколько дней послѣ похоронъ, онъ пріѣхалъ къ ней съ визитомъ и, щупая ея пульсъ, продержалъ руку ея въ своей дольше чѣмъ нужно, спрашивая гдѣ она намѣрена жить? Онъ зналъ, что семейство Понтипулей пріѣхало за имуществомъ покойницы, которое укладывалось и заколачивалось въ ящики, обертывалось въ солому и паклю, замыкалось на три замка въ сундуки и увозилось на телегахъ передъ глазами бѣдной миссъ Елены. Гдѣ же она намѣрена жить?
   Глаза ея наполнились слезами и она отвѣчала, что сама этого не знаетъ. У нея есть нѣсколько денегъ, такъ-какъ покойница завѣщала ей тысячу фунтовъ. Она опредѣлится въ какую-нибудь школу или въ какой нибудь-домъ; словомъ, она сама не знаетъ что съ собою дѣлать.
   Тогда Пенденнисъ, глядя на ея блѣдное лице и не выпуская ея холодной ручки, спросилъ ее: не хочетъ ли она жить съ нимъ? Онъ, конечно, слишкомъ-старъ въ сравненіи съ такою -- съ такою цвѣтущею молодою красавицей, какъ миссъ Тистльвудъ (Пенденнисъ принадлежалъ къ старой комплиментной школѣ джентльменовъ и аптекарей), но онъ человѣкъ хорошей фамиліи и, какъ онъ позволялъ себѣ думать, хорошихъ правилъ и добраго нрава. Дѣла его идутъ хорошо и съ каждымъ днемъ лучше и лучше. Онъ въ мірѣ одинокъ и чувствуетъ потребность въ кроткой и постоянной подругѣ, счастью которой посвятитъ всю свою жизнь: словомъ, онъ произнесъ ей маленькую рѣчь, сочиненную утромъ въ постели и исправленную, и усовершенствованную въ каретѣ, когда онъ ѣхалъ къ ней.
   Можетъ-быть -- если у него была въ юные годы юношеская любовь -- и она, со своей стороны, имѣла надежду на лучшую участь чѣмъ на союзъ съ маленькимъ джентльменомъ, который улыбался жеманно, былъ до крайности вѣжливъ съ дворецкимъ, скользя по лѣстницѣ въ гостиную, и еще любезнѣе съ горничною миледи, ждавшею его у дверей спальни; съ джентльменомъ, котораго старая покровительница ея звала звонкомъ какъ лакея, и который являлся на этотъ зовъ съ поспѣшностью, превосходившею усердіе любаго лакея; который приправлялъ свои лекарства исторіями, для увеселенія паціентки и собственныхъ интересовъ -- можетъ-быть, сердце ея избрало бы другаго человѣка. Но она знала, съ другой стороны, какъ онъ былъ добръ, честенъ и благоразуменъ; какъ постоянно -- нѣженъ и заботливъ онъ былъ съ своею матерью, и результатомъ этого свиданія было то, что она покраснѣла весьма-сильно, сдѣлала Пенденнису пренизкій поклонъ и просила нѣкотораго времени на размышленіе о его добромъ предложеніи.
   Ихъ обвѣнчали въ скучное въ Батѣ время года, которое было самою блестящею эпохой лондонскаго сезона. Такъ-какъ Пенденнисъ заготовилъ себѣ заранѣе, чрезъ одного изъ медицинскихъ собратій, квартиру въ Голлес-стритѣ, на Кэвендиш-скверѣ, то, послѣ брачной церемоніи, чета молодыхъ отправилась въ Лондонъ. Тамъ онъ свозилъ жену свою въ театры, парки, королевскую капеллу; показалъ ей, какъ люди ѣздятъ на придворный выходъ, словомъ, доставилъ ей все лондонскія удовольствія. Онъ также завезъ свои карточки къ леди Понтипуль, высокопочтенному лорду Барэкрзу и сэру Пипину и леди Рибстонъ, своимъ первымъ и добрѣйшимъ покровителямъ. Барэкрзъ не обратилъ на его карточки никакого вниманія.
   Понтипуль отдалъ ему визитъ, полюбовался на мистриссъ Пенденнисъ и сказалъ, что леди Понтипуль непремѣнно къ ней заѣдетъ; это миледи и сдѣлала чрезъ посредство своего лакея Джона, который принесъ ея карточку и приглашеніе на концертъ, чрезъ пять недѣль. Но за то Рибстоны пригласили его и мистриссъ Пенденнисъ на обѣдъ, которымъ мистеръ Пенденнисъ хвастался до послѣдняго дня своей жизни.
   Тайною цѣлью честолюбія мистера Пенденниса было сдѣлаться джентльменомъ. Много нужно времени и бережливости провинціальному врачу, котораго доходы не велики, чтобъ скопить достаточно денегъ на покупку дома и земли; но, кромѣ его всегдашняго благоразумія и бережливости, счастье помогло Пенденнису и привело его къ цѣли, которой онъ такъ давно добивался. Онъ употребилъ съ большою выгодой часть своего капитала на покупку дома и маленькаго помѣстья, находившагося поблизости деревни Клеврингъ, о которой мы ужь упоминали. Невозможно описать словами, да и самъ онъ никогда не сознавался въ этомъ, всей его гордости, когда онъ почувствовалъ себя настоящимъ землевладѣльцемъ и могъ прохаживаться по десятинамъ, бывшимъ его исключительною собственностью. Удачная покупка паевъ въ мѣдныхъ рудахъ значительно увеличила его богатство, и онъ перепродалъ ихъ послѣ весьма-благоразумно, пока эти паи покупались еще на-расхватъ. Наконецъ, онъ продалъ свою батскую аптеку мистеру Паркинсу за хорошую сумму наличныхъ денегъ и ежегодный вносъ еще нѣкоторой суммы, разсроченной на нѣсколько лѣтъ отъ той эпохи, когда онъ разстался навсегда съ пестомъ и ступкой.
   Сыну его, Артуру Пенденнису, было въ то время восемь лѣтъ. Весьма-естественно что мальчикъ, оставя Батъ и аптеку въ такомъ юномъ возрасть, совершенно забылъ о ней и о томъ, что руки его отца когда-либо пачкались, приготовляя гадкія пилюли или составляя вонючіе пластыри. Старикъ никогда не говорилъ и не напоминалъ о своей аптекѣ; въ случаѣ недуговъ въ своемъ семействѣ, приглашалъ лекаря изъ Клевринга; отказался совершенно отъ черныхъ полупанталонъ и шелковыхъ чулковъ; присутствовалъ на рынкахъ и засѣданіяхъ и носилъ бутылочнаго цвѣта фракъ съ бронзовыми пуговицами, при штиблетахъ дикаго цвѣта, какъ-будто онъ никогда не былъ ничѣмъ другимъ, какъ только истиннымъ англійскимъ джентльменомъ. Онъ любилъ стоять у воротъ своихъ владѣній и смотрѣть какъ въѣзжали на его землю дилижансы и почты, на поклоны кондукторовъ и кучеровъ, которымъ онъ отвѣчалъ съ приличною важностью. Онъ же учредилъ въ Клеврингѣ клубъ для чтенія и основалъ общества снабженія бѣдныхъ супомъ и одѣялами. Его стараніемъ почта, ходившая прежде черезъ Кекльфильдъ, направлялась теперь на Клеврингъ. По четвергамъ, на рынкѣ, онъ ходилъ по курятникамъ и конюшнямъ, смотрѣлъ образчики овса, жевалъ пшеницу, ощупывалъ скотъ, потыкивалъ въ грудь гусей и взвѣшивалъ ихъ на рукѣ съ видомъ знатока, дѣлалъ сдѣлки съ фермерами въ гостинницѣ "Клевринговыхъ Гербовъ" не хуже самаго стариннаго посѣтителя этого заведенія. Теперь онъ стыдился, тогда-какъ прежде онъ гордился этимъ, если въ разговорѣ его называли докторомъ, и ничѣмъ нельзя было лучше поддѣлаться къ нему, какъ величая его титуломъ эсквайра.
   Небесамъ извѣстно, откуда они взялись, но на дубовыхъ стѣнахъ столовой прежняго аптекаря висѣлъ цѣлый рядъ портретовъ фамиліи Пенденнисовъ; онъ увѣрялъ, что всѣ они работы Лели или Вандика, и на распросы объ исторіи оригиналовъ, отвѣчалъ разсѣянно, что это "его предки". Изъ взглядовъ мистриссъ Пенденнисъ можно было заключить, что она не вѣрила этимъ генеалогическимъ легендамъ, ибо она всегда старалась перемѣнить разговоръ, когда супругъ ея пускался въ такіе разсказы. Но маленькій Артуръ былъ убѣжденъ въ ихъ истинѣ до нельзя, и для него Роджеръ Пенденнисъ Азинкуртскій, Артуръ Пенденнисъ Кресійскій, генералъ Пенденнисъ Бленгеймскій и Уденардскій, были существами такими же истинными и существенными, какъ кто бы напримѣръ?-- какъ Робинзонъ Крузо, или Питеръ Вилькинсъ, или Семь Бойцовъ Британскихъ, чьи исторіи были у него въ библіотекѣ.
   Состояніе Пенденниса, непревосходившее восьмисотъ фунтовъ въ годъ, не дозволяло ему тягаться за тузами того околотка; но у него былъ свой кружокъ изъ второклассныхъ. Хотя они не были розами общества, но по-крайней-мѣрѣ жили около розъ и понабрались отъ нихъ благоуханія джентльменской жизни. У нихъ были серебреные сервизы, и они давали поочередно, въ-круговую, обѣды по два раза въ годъ, на которые съѣзжались гости изъ-за двѣнадцати миль; кромѣ того, Пенденнисы пользовались обществомъ городка Клевринга сколько хотѣли, и даже больше чѣмъ желали, ибо мистриссъ Пайбусъ вѣчно совала носъ въ оранжереи Елены Пенденнисъ и вмѣшивалась въ раздачу ея суповыхъ ярлыковъ; капитанъ Глендерсъ, служившій прежде въ 50-мъ драгунскомъ, вѣчно шатался по конюшнямъ и садамъ нашего эсквайра и старался втянуть его въ свои ссоры съ почтмейстеромъ и Ф. Уапшотомъ, содержавшимъ клевринскую первоначальную школу, за то, что Уапшотъ разъ очень-больно высѣкъ его избалованнаго сына -- словомъ, со всѣми сосѣдями. Пенденнисъ и супруга его часто благословляли свою судьбу за отдаленіе Фэрокса отъ Клевринга, иначе не было бы житья отъ пытливости любознательныхъ мужскихъ или женскихъ взоровъ городка.
   Лугъ Фэрокса доходитъ до рѣчки Брауля, на противоположномъ берегу которой были поля и лѣса (сколько ихъ могло уцѣлѣть) Клеврингъ-Парка, принадлежавшаго сэру Фрэнсинсу Клеврингу, баронету. Паркъ отдавался въ наемъ на пастбища для скота и барановъ, когда Пенденнисы переселились въ Фэроксъ. Въ домѣ ставни были вѣчно закрыты; то былъ старый обширный дворецъ, выстроенный изъ известняка, съ парадными лѣстницами, статуями и портиками, котораго виды входили въ коллекцію "Красотъ Англіи и Валлиса". Сэръ Ричардъ Клеврингъ, дѣдъ сэра Фрэнсиса, началъ разореніе фамиліи постройкою этого дворца; преемникъ его довершилъ это разореніе, поселившись въ немъ. Теперешній баронетъ былъ гдѣ-то за границей; не находилось людей, достаточно-богатыхъ, которые бы рѣшились нанять это огромное зданіе, по опустѣлымъ комнатамъ, звучнымъ, заплеснѣлымъ заламъ и заброшеннымъ галереямъ котораго маленькій Артуръ часто прогуливался съ трепетомъ. При солнечномъ закатѣ дворецъ Клевринговъ представлялъ чудесный видъ: онъ и его паркъ покрывались багровымъ отливомъ, удивительно-украшавшимъ ихъ. Верхнія окна дома горѣли такъ, что глазамъ было тяжело смотрѣть; маленькая рѣчка шумно катилась къ западу и терялась въ темномъ лѣсу, за которымъ возвышались въ пурпуровомъ величіи башни древняго Аббатства Клеврингскаго, отъ котораго городокъ и теперь называется Клеврингъ Сент-Мери. Фигуры маленькаго Артура и его матери отбрасывали длинныя, синія тѣни на свѣжей травѣ, и мальчикъ, наслѣдовавшій чувствительность своей матери, восклицалъ, растроганный чудною красотою природы: "Вотъ дивныя дѣла твои, Всемогущій!" къ величайшему восторгу мистриссъ Пенденнисъ. Подобныя прогулки и разговоры обыкновенно заключались нѣжными материнскими и сыновними объятіями.
   Что до Джона Пенденниса, отца семейства, всѣ домашніе питали къ нему глубочайшее почтеніе и приказанія его исполнялись безпрекословно. Шляпа его была вычищена такъ же хорошо, какъ у любаго джентльмена въ британскихъ владѣніяхъ. Обѣды и завтраки его подавались всегда минута въ минуту, по назначенію, и горе опаздывавшимъ, въ числѣ которыхъ иногда бывалъ маленькій, безпорядочный сорванецъ Пенъ. Молитвы, чтеніе писемъ, хозяйственныя дѣла, осмотры садовъ и конюшень, посѣщеніе курятниковъ, хлѣвовъ и загоновъ -- все это дѣлалось съ постепенною регулярностью. Послѣ обѣда онъ засыпалъ, съ нумеромъ газеты "Globe" на колѣняхъ и съ желтымъ платкомъ на лицѣ. (Майоръ Пенденнисъ прислалъ ему эти желтые платки изъ Индіи, а братъ помогъ ему купить майорскій чинъ, почему они были въ дружескихъ сношеніяхъ.) И такимъ образомъ, такъ-какъ мистеръ Пенденнисъ садился за обѣдъ пунктуально въ шесть часовъ, а закатъ солнечный можно считать въ половинѣ восьмаго, то весьма-вѣроятно, что ему и не случалось любоваться великолѣпнымъ видомъ, открывавшимся изъ его луговыхъ оконъ, и участвовать въ поэзіи и нѣжностяхъ, которыя происходили на лугу.
   Изліянія эти рѣдко случались въ его присутствіи. Какъ бы теплы они ни были, но мать и сынъ вели себя смирно и спокойно, когда мистеръ Пенденнисъ входилъ въ гостиную, съ газетою подъ мышкой... И тамъ, пока маленькій Пенъ, утопая въ огромныхъ креслахъ, читалъ всѣ книги, какія только попадались ему подъ руку, сквайръ перечитывалъ свои собственныя статьи въ "Газетѣ Садоводцевъ", или игралъ торжественную партію въ пикетъ съ женою или случайнымъ гостемъ изъ сосѣдей.
   Пенденнисъ всегда старался давать свои годовые обѣды въ одинъ изъ дней, когда братъ его, майоръ, возвратившійся съ полкомъ изъ Индіи и Новой Голландіи и вышедшій въ отставку на половинное жалованье, пріѣзжалъ гостить въ Фэроксъ. "Мой братъ, майоръ Пенденнисъ", былъ постояннымъ предметомъ разговора отставнаго лекаря. Все семейство восхищалось "моймъ братомъ, майоромъ". Онъ былъ звеномъ, связывавшимъ ихъ съ большимъ лондонскимъ свѣтомъ. Онъ всегда привозилъ послѣднія извѣстія о знати и имѣлъ постоянную привычку обѣдать съ лордами и важными особами, о которыхъ отзывался всегда съ величайшимъ приличіемъ. Онъ говаривалъ, напримѣръ: "Милордъ Барэкрзъ имѣлъ любезность пригласить меня въ Барэкрзъ на фазанную охоту" или: "милордъ Стейне такъ добръ, что желаетъ видѣть меня въ Стилльбрукѣ на праздникѣ Пасхи"; и вы можете быть увѣрены, что приглашенія, которыми осыпали "моего брата майора", сообщались достойнымъ мистеромъ Пенденнисомъ пріятелямъ въ Клеврингской Залѣ для Чтенія, на судебныхъ засѣданіяхъ, или въ окружномъ городѣ. Экипажи сосѣдей прикатывали изъ-за десяти миль въ окружности, чтобъ сдѣлать визитъ майору Пенденнису въ Фероксѣ; слава его фешонэбльности была упрочена незыблемо во всемъ графствѣ. Поговаривали, что онъ женится на дочери стараго Гонкля изъ Лилибэнка, съ полуторатысячами фунтовъ въ годъ приданаго; но майоръ отклонилъ эти переговоры, хотя такой бракъ и казался бы весьма-выгоднымъ. "Пока я холостъ", говаривалъ майоръ:-- "никому нѣтъ дѣла до моего состоянія. Я имѣю счастье жить между людьми, поставленными въ свѣтѣ такъ высоко, что нѣсколько сотенъ или тысячъ въ годъ больше или меньше не составятъ разницы въ мнѣніи, которымъ я имѣю честь у нихъ пользоваться. Хотя миссъ Гонкль и достойна всякаго уваженія, но она не имѣетъ ни родства, ни манеръ, которыя бы дали ей право быть принятою въ той сферѣ, гдѣ я имѣю честь двигаться. Я намѣренъ жить и умереть старымъ холостякомъ, Джонъ; нѣтъ никакого сомнѣнія, что достойная миссъ Гонкль найдетъ себѣ партію лучше стараго изношеннаго солдата, живущаго половиннымъ жалованьемъ". Время доказало справедливость догадки стараго свѣтскаго человѣка: миссъ Гонкль вышла за молодаго французскаго дворянина и живетъ теперь въ Лилибэнкѣ, съ титуломъ баронессы де-Карамболь, разъѣхавшись со своимъ сорванцомъ-супругомъ весьма-скоро послѣ свадьбы.
   Майоръ былъ большимъ любимцемъ всѣхъ жителей Фэрокса. Онъ былъ столько же добродушенъ, сколько благовоспитанъ, и искренно любилъ свою невѣстку, которую провозгласилъ (и совершенно-справедливо) самою леди-подобною женщиною во всей Англіи, дѣлающею собой честь всей фамиліи. И дѣйствительно, спокойная красота мистриссъ Пенденнисъ, врожденная кротость и доброта, и то истинное безпритязательное достоинство, которыми запечатлѣваютъ прелестную женщину совершенная чистота и невинность -- все это давало ей самыя неоспоримыя права на похвалы майора. Я полагаю, что меня не обвинятъ въ національномъ пристрастіи, если я объявлю свое искреннее убѣжденіе, что, по-моему, истинно высоковоспитанная англійская дама есть совершеннѣйшее изъ всѣхъ земныхъ существъ. Въ комъ другомъ найдете вы столько граціи и столько добродѣтели? столько натуральности и столько нѣжности? столько истинной утонченности и цѣломудрія? Почти каждый, пожившій въ свѣтѣ, имѣлъ, позвольте надѣяться, счастье насчитать въ кругу своихъ знакомыхъ нѣсколько исключительныхъ существъ, въ натурѣ которыхъ есть нѣчто внушающее невольное уваженіе, къ ногамъ которыхъ самые буйные изъ насъ повергаются съ смиреніемъ, дивясь ихъ чистотѣ, которыя, повидимому, никогда не могли ни подумать, ни сдѣлать что-нибудь дурное.
   Артуръ Пенденнисъ имѣлъ мать, одаренную этими счастливыми качествами. Впродолженіе своего дѣтства и юношества, онъ думалъ о ней почти какъ о существѣ неземномъ, исполненномъ любви, разума и красоты. Когда мужъ возилъ ее въ окружный городъ или на тамошніе публичные балы и концерты, онъ входилъ ведя ее подъ руку, и взглядъ его какъ-будто говорилъ присутствовавшей тутъ знати: "Взгляните на нее, милордъ: можетъ ли кто изъ васъ показать мнѣ такую женщину?" Она вывела изъ-себя трехъ провинціальныхъ дамъ, которыя всѣ были втрое богаче ея, своимъ приводящимъ въ отчаяніе совершенствомъ. Миссъ Пайбусъ увѣряла, что она холодна и надута; миссъ Пьерсъ -- что она черезчуръ горда для своего положенія; мистриссъ Уапшотъ, супруга доктора богословія, хотѣла непремѣнно быть выше ея, жены простаго медика; а между-тѣмъ мистриссъ Пенденнисъ шла въ жизни своимъ путемъ, не думая о всѣхъ комментаріяхъ, дѣлавшихся въ ея пользу или въ ея осужденіе. Она, повидимому, не знала, удивляются ли ей или ненавидятъ ее за столько совершенствъ. Она жила себѣ мирно, читала свои молитвы, любила свое семейство, помогала сосѣдямъ и исполняла свои обязанности.
   Но, при всемъ томъ, у мистриссъ Пенденнисъ былъ недостатокъ, открытый въ ней двумя ея знакомыми, миссъ Пайбусъ и миссъ Пьерсъ, именно -- гордость. Гордость эта внушалась ей не столько ея собственною личностью, сколько ея семействомъ. Она говорила о мистерѣ Пенденнисѣ -- довольно-почтенномъ маленькомъ джентльменѣ, конечно; но наберется много не хуже его -- съ такимъ энтузіазмомъ, который доходилъ до смѣшнаго. Майора она считала Байардомъ между майорами; а что до сына своего, Артура, она обожала этого мальчишку съ самымъ пламеннымъ рвеніемъ, которое онъ принималъ очень-хладнокровно.
   Такая несчастная слабость этой достойной женщины была причиною большей части бѣдъ, доставшихся на долю молодаго джентльмена, героя нашей исторіи, а потому о нихъ можно нѣсколько пораспространиться.
   Прежніе товарищи Артура Пенденниса въ школѣ Грэйфрайрсъ говорятъ, что мальчикомъ онъ не былъ замѣчателенъ ни какъ болванъ, ни какъ Фениксъ. Онъ дѣйствительно исполнялъ то, чего отъ него требовали, но не больше. Отличался онъ развѣ въ одномъ стихосочиненіи; но какъ великъ ни былъ его энтузіазмъ, онъ останавливался на заданномъ числѣ строкъ; совсѣмъ не такъ, какъ молодой Светтенгамъ, напримѣръ, который, будучи поэтомъ столько же, какъ мистеръ Уэкли, приносилъ учителю послѣ половины праздника цѣлую сотню гекзаметровъ; или какъ молодой Флюксморъ, сочинявшій за пятерыхъ товарищей. Внѣ классовъ, Артуръ не имѣлъ привычки учиться, но за то пожиралъ всѣ романы, стихотворенія и драматическія пьесы, какія только попадались ему подъ руку. Его ни разу не высѣкли, но это считалось въ школѣ большимъ чудомъ. Когда у него водились деньги, онъ тратилъ ихъ съ рѣдкою щедростью на пирожки для себя и друзей; помнятъ, какъ онъ однажды выдалъ разомъ девять съ половиною шиллинговъ изъ десяти, подаренныхъ ему въ тотъ день. Когда фонды его истощались, онъ бралъ въ долгъ. Когда кредитъ истощался, онъ оставался безъ пирожковъ и былъ почти неменѣе счастливъ. Разъ его сильно поколотили за одного товарища и онъ вытерпѣлъ все молча; но малѣйшій ударь или толчокъ отъ пріятеля заставлялъ его ревѣть. Къ дракамъ онъ чувствовалъ отвращеніе съ самой ранней юности, такъ же, какъ къ лекарствамъ, греческой грамматикѣ или какимъ бы то ни было усиліямъ, и отдѣлывался отъ всего этою до послѣдней крайности. Онъ рѣдко, да и чуть ли когда-либо лгалъ, и никогда не задиралъ маленькихъ учениковъ. Учителей или старшихъ, которые его ласкали, онъ любилъ со всѣмъ ребяческимъ увлеченіемъ.
   Между Цистерсіанцами, съ которыми воспитывался Пенъ, было нѣсколько мальчиковъ изъ верхнихъ классовъ, и они-то допускали себѣ всѣ привилегіи зрѣлаго возраста, задолго еще до выпуска изъ училища. Многіе, напримѣръ, курили сигары, а нѣкоторые уже начали тайкомъ попивать вино. Одинъ держалъ кабріолетъ и лошадь въ ковентгарденской прокатной конюшнѣ и катался по воскресеньямъ въ Гайд-Паркѣ, имѣя подлѣ себя грума со скрещенными на груди руками и гербовыми пуговицами. Нѣкоторые изъ старшихъ учениковъ были влюблены и показывали другъ другу, по довѣренности, стишки, адресованные ими къ предметамъ изъ страсти; но Пенъ, юноша скромный и робкій, покуда только завидовалъ имъ, но еще не рѣшался подражать. До-сихъ-поръ онъ слыхалъ только о теоріи жизни; практика оставалась впереди.
   Пенъ только-что успѣлъ нарядиться во фракъ съ фалдами и пристально осмотрѣться въ зеркальцѣ, стараясь убѣдиться, растутъ ли у него усы, какъ у нѣкоторыхъ, болѣе-счастливыхъ товарищей; вмѣсто тоненькаго и очень -- пріятнаго дисканта, которымъ онъ пѣвалъ своей матери пѣсни и баллады, у него былъ теперь густой басъ, срывавшійся иногда на визгъ, который возбуждалъ смѣхъ въ учителяхъ и товарищахъ, когда его вызывали для греческаго анализа; словомъ, ему было шестнадцать лѣтъ, когда его вдругъ оторвали отъ курса ученія.
   Это было передъ окончаніемъ утреннихъ классовъ, и Пенъ, на котораго до сей поры учитель не обращалъ вниманія, былъ вызванъ для анализа греческой трагедіи. Онъ не зналъ ни слова, хотя маленькій Тиммсъ и подсказывалъ ему изо всѣхъ силъ. Пенъ сдѣлалъ два тяжкіе промаха; тогда почтенный докторъ разразился надъ нимъ:
   -- Пенденнисъ, сэръ! ваша лѣность неисправима и ваша тупость безпримѣрна. Вы позоръ училищу, вашему семейству, и я увѣренъ, будете современенъ стыдомъ вашего отечества. Если порокъ, сэръ, который намъ описываютъ корнемъ всего зла, дѣйствительно соотвѣтствуетъ идеямъ моралистовъ -- а я нисколько не сомнѣваюсь въ справедливости ихъ мнѣнія -- то, для какого страшнаго количества будущихъ золъ сѣешь ты сѣмена, несчастный мальчикъ Ступайте, сэръ; предостерегаю васъ, что слѣдующая ошибка ваша будетъ предметомъ наказанія розгами.
   Пока докторъ ораторствовалъ, за нимъ раздавалось хиканье. Ораторъ стоилъ спиною къ этой старой залѣ, которой двери были отворены. Тамъ пожилой джентльменъ, совершенно-знакомый съ мѣстностью -- майоръ Артуръ и мистеръ Джонъ Пенденнисы воспитывались оба въ этой школѣ -- спрашивалъ у одного мальчика о молодомъ Пенденнисѣ. Шалунъ указалъ ему, оскаля зубы, на лѣнивца, на котораго докторъ сыпалъ громами своего справедливаго гнѣва; майоръ вспомнилъ, какъ, многіе годы тому назадъ, у той же самой колонны, гдѣ стоялъ Пенъ, и также за греческую трагедію, предшественникъ доктора напускался на него самого. Тотчасъ же разошлось извѣстіе, что это дядя Пенденниса и сто молодыхъ физіономій, между страхомъ, удивленіемъ и хиканьемъ, обратились къ посѣтителю и потомъ къ грозному доктору.
   Майоръ попросилъ передать доктору свою карточку, на которой написалъ: "Я долженъ взять А. П. домой: отецъ его очень-боленъ".
   Карточка остановила новый порывъ краснорѣчія доктора; Пенъ узналъ своего дядю; майоръ сдѣлалъ ему знакъ одною изъ своихъ бѣлыхъ перчатокъ, и Пенъ, собравъ книги, подошелъ къ нему.
   Докторъ вынулъ часы. Недоставало двухъ минутъ до часа. "Мы займемся Ювеналомъ въ вечерніе классы", сказалъ онъ, кивая старшему, и всѣ мальчики, понявъ сигналъ, подобрали свои книги и высыпали изъ зала.
   Молодой Пенъ увидѣлъ по лицу дяди, что дома не все благополучно:-- "Не случилось ли чего съ матушкой?" спросилъ онъ боязливо. Онъ едва могъ говорить отъ волненія и безпокойства, и слезы готовы были брызнуть изъ глазъ.
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ майоръ; но отецъ твой очень-боленъ. Укладывай скорѣе свой чемоданъ. У воротъ ждетъ почтовая карета.
   Пенъ поспѣшилъ исполнить приказаніе дяди, а докторъ, оставшись въ залѣ одинъ, дружески протянулъ руку старинному школьному товарищу. Вы бы не вообразили, что это тотъ же человѣкъ: какъ Ченерентола, изъ блестящей и великолѣпной принцессы, превратилась въ урочный часъ въ обыкновенную дѣвушку въ сѣрой юбкѣ, такъ точно исчезъ страшный гнѣвъ школьнаго учителя, лишь-только на башнѣ пробило часъ.
   -- Надѣюсь, нѣтъ ничего серьёзнаго, сказалъ докторъ.-- Жаль было бы взять отсюда этого молодца безъ особенной причины. Онъ славный мальчикъ; немножко лѣнивъ и неусидчивъ, но очень-честный и благородный малый, хотя греческія трагедіи и не лезутъ ему въ голову, какъ бы я желалъ. Не хотители завернуть ко мнѣ и закусить чего-нибудь? Жена моя будетъ вамъ очень-рада.
   Но майоръ отказался отъ закуски. Онъ сказалъ, что братъ его очень-боленъ, что съ нимъ былъ третьяго дня ударъ, и что онъ едва ли надѣется застать его въ живыхъ.
   -- Другаго сына у нея не было?
   -- Нѣтъ.
   -- И я думаю, осталось хорошее... и... хорошее состояніе?
   -- Гмъ! такъ, кое-что.
   Этимъ разговоръ кончился и Артуръ Пенденнисъ усѣлся съ дядей въ почтовый экипажъ, чтобъ больше не возвращаться въ школу.
   Когда они проѣзжали Клеврингъ, конюхъ, стоявшій и посвистывавшій подъ воротами "Клевринговыхъ Гербовъ", сдѣлалъ почтальйону зловѣщій знакъ, какъ-будто говоря, что все кончено. Жена садовника отворила ворота и впустила пріѣзжихъ, молча и качая головой. Въ Фэроксѣ всѣ сторы были опущены, и лицо встрѣтившаго ихъ слуги было блѣдно и грустно. Лицо Артура было также блѣдно, но больше отъ страха, чѣмъ отъ горести. Сколько ни было теплоты сердечной и любви въ сердцѣ покойника -- а онъ боготворилъ жену и любилъ сына безъ памяти -- но онъ всегда таилъ эти чувства въ себѣ, и Артуру никогда не удавалось проникнуть чрезъ его холодную оболочку. Но Артуръ былъ при жизни отца его гордостью и славой, и имя его было послѣднимъ, которое старался произнести Джонъ Пенденнисъ, сжимая руку плачущей жены въ своей холодной и влажной рукѣ, когда искра безсмертія отлетала изъ его бреннаго тѣла.
   Маленькая дѣвочка, которой личико выглянуло на минуту изъ-за сторъ, когда подъѣзжала карета, отворила двери залы и, взявъ молча руку Артура, наклонившагося, чтобъ поцаловать ее, повела его наверхъ къ матери. Старый Джонъ отворилъ майору двери столовой. Тамъ было темно отъ спущенныхъ сторъ и портреты Пенденнисовъ угрюмо висѣли на стѣнѣ. Онъ выпилъ рюмку вина. Бутылка была откупорена для сквайра четыре дня тому назадъ. Шляпа его была вычищена и лежала на столѣ; газеты и котомка для писемъ, на мѣдной дощечкѣ которой было вырѣзано: "Джонъ Пенденнисъ, Эсквайръ, Фэроксъ", были тутъ же. Лекарь и нотаріусъ изъ Клевринга, видѣвшіе какъ проѣзжала почтовая карета, прибыли въ кабріолетѣ получасомъ послѣ майора и вошли съ задняго крыльца. Первый разсказалъ въ подробности о припадкѣ и кончинѣ мистера Пенденниса, распространялся о его добродѣтеляхъ и о всеобщемъ уваженіи къ нему сосѣдей; о томъ, какая это будетъ потеря для магистрата, для окружной больницы и прочаго. Мистриссъ Пенденнисъ, прибавилъ онъ, превозмогаетъ свою горесть удивительно, въ-особенности послѣ пріѣзда сына. Нотаріусъ остался обѣдать съ майоромъ и они толковали весь вечеръ о дѣлахъ. Майоръ былъ душеприкащикомъ брата и, въ совокупности съ мистриссъ Пенденнисъ, опекуномъ молодаго Артура. Все было безусловно предоставлено ей, исключая случая втораго брака, "въ чемъ далеко не было невозможности для такой молодой и прекрасной женщины", прибавилъ мистеръ Тэтемъ: -- на такой случай были сдѣланы покойникомъ другія распоряженія. Разумѣется, что майоръ принялъ на себя всѣ похоронныя хлопоты. Признавая его права, старый слуга Джонъ, свѣтившій майору въ его комнату на ночлегъ, принесъ ему ящикъ съ серебромъ, а на слѣдующее утро -- ключъ отъ большихъ часовъ. Сквайръ имѣлъ привычку заводить ихъ самъ по четвергамъ. Горничная мистриссъ Пенденнисъ пришла къ нему съ извѣстіями отъ своей барыни и подтвердила слова доктора объ утѣшеніи, доставленномъ ей пріѣздомъ Артура.
   Нѣтъ нужды распространяться о томъ, что происходило между вдовою и сыномъ. Набросимъ покрывало на священные порывы любви и горести. Материнская любовь для меня святое и высокое чувство. Недальше какъ вчера видѣлъ я одну бѣдную женщину съ ребенкомъ на колѣняхъ, и съ лица ея сіяла на малютку ангельская нѣжность. Я готовъ былъ стать передъ нею на колѣни, и возблагодарилъ благодать Создателя, даровавшаго намъ материнскую любовь, родившуюся съ человѣчествомъ и освящающею ея исторію.
   Этимъ-то чувствомъ мистриссъ Пенденнисъ успокоивала себя по смерти мужа, котораго, впрочемъ, она всегда чтила какъ лучшаго, прямодушнѣйшаго, благоразумнѣйшаго, благороднѣйшаго, совершеннѣйшаго и достойнѣйшаго почтенія изъ людей. Еслибъ женщины не дѣлали изъ насъ идоловъ, и еслибъ онѣ видѣли насъ, какъ мы видимъ другъ друга, могла ли бы жизнь казаться сносною и могло ли бы общество продолжать идти своимъ чередомъ? Пусть молится каждый изъ насъ, чтобъ ни одна изъ окружающихъ его женщинъ не оцѣнила его по-справедливости. Еслибъ супруга ваша, почтенный сосѣдъ, знала васъ вполнѣ, она бы не очень плакала, сдѣлавшись вдовою, и ваша могильная лампада выгорѣла бы очень-скоро, еслибъ она только взяла на себя трудъ зажечь ее. Между-тѣмъ мистриссъ Пенденнисъ высоко цѣнила память мужа и поддерживала горѣніе его могильной лампы самымъ лучшимъ масломъ.
   Что до Артура Пенденниса, послѣ страшнаго удара, которымъ поразила его смерть отца, и чувствъ горести отъ такой потери, я не возьмусь утверждать, чтобъ въ самую минуту этой горести не проскакивало въ груди его и чувство гордаго сознанія, что теперь онъ сталъ главою дома.
   -- Ты не отошлешь меня прочь, сказала маленькая Лаура, ласкаясь къ нему и держа его за руку.-- Ты не отошлешь меня въ школу, не правда ли, Артуръ?
   Артуръ поцаловалъ ее и погладилъ по головкѣ. Нѣтъ, она не поѣдетъ въ школу. Что касается до него самого, тутъ не могло быть и вопроса. Онъ рѣшился не возобновлять этой части своей жизни. Среди общей горести и съ непохороненнымъ еще тѣломъ отца, онъ нашелъ время рѣшиться: имѣть постепенные праздники, вставать когда вздумается, не подвергаться придиркамъ и выходкамъ доктора, и выдумать кучу плановъ на будущія времена. Какъ бродятъ человѣческія мысли и какъ быстро родятся желанія! Когда Артуръ вошелъ объ-руку съ Лаурой въ кухню, по дорогѣ къ псарнѣ, птичнику и другимъ мѣстамъ, всѣ собравшіеся тамъ слуги съ ихъ знакомыми, работники съ женами, Салли Поттеръ, ходившая съ письмами въ Клеврингъ, и мальчикъ отъ пекаря изъ Клевринга -- всѣ собравшіеся тамъ въ молчаніи и пившіе пиво по случаю печальной оказіи -- встали при входѣ его и поклонились или присѣли ему. Они и не думали дѣлать этого въ прошедшіе праздники, что онъ очень-ясно почувствовалъ и что доставило ему неописанное удовольствіе. Кухарка воскликнула: "О, Господи!" и прибавила шопотомъ: "какъ выросъ мистеръ Артуръ!" Грумъ Томъ, поднесшій кружку къ губамъ, поставилъ ее, сконфузясь, на столъ, при входѣ барина. Баринъ постигъ эту почесть съ наслажденіемъ. Пройдя черезъ кухню, онъ взглянулъ на борзыхъ и погладилъ ихъ весьма-милостиво. Потомъ онъ осмотрѣлъ лауриныхъ цыплятъ, потомъ свиней, огородъ и кладовую; можетъ-быть, онъ и покраснѣлъ при мысли, что въ послѣдніе праздники ограбилъ большую яблонь и какъ его разбранила ключница за выпитыя втихомолку сливки.
   Похоронили Джона Пенденниса, эсквайра, "сначала знаменитаго медика въ Батѣ, а впослѣдствіи способнаго члена магистрата, благонамѣреннаго помѣщика и благодателя многихъ богоугодныхъ заведеній въ здѣшнемъ сосѣдствѣ и графствѣ". Похороны были самыя богатыя, какія только пономарь могъ запомнить послѣ погребенія сэра Роджера Клевринга въ церкви аббатства Клеврингъ Сент-Мери. Красивая мраморная доска, съ которой мы взяли приведенныя строки, была навѣшена надъ фэрокскою загороженною скамьею въ церкви, на ней вы и теперь можете видѣть гербъ Пенденнисовъ, на гребнѣ котораго сидитъ орелъ, смотрящій на солнце, съ девизомъ: Nec tenui penna. Докторъ богословія Портманъ упомянулъ о покойникѣ весьма-деликатно и трогательно въ проповѣди своей на слѣдующее воскресенье, назвавъ его "нашимъ драгоцѣннымъ отшедшимъ другомъ"; и Артуръ Пенденнисъ заступилъ мѣсто отца.
   

ГЛАВА ТРЕТЬЯ,
въ которой Пенденнисъ является весьма-юнымъ юношей.

   Артуру было шестнадцать лѣтъ, какъ мы уже сказали, когда онъ сталъ главою дома Пенденнисовъ. Лицо его было, по словамъ товарищей "пышка", но мать провозгласила его хорошенькимъ. Волосы были здороваго каштановаго цвѣта, съ золотымъ отливомъ на солнцѣ; лицо круглое, румяное, съ веснушками и добродушное; бакенбарды его (когда онъ, наконецъ, дождался этого украшенія, такъ пламенно желаннаго) были рѣшительно рыжіе; вообще говоря, не будучи красавцемъ, у него было такое открытое, доброе лицо, и честные голубые глаза его смѣялись вамъ такъ весело, что нечему было удивляться, если мистриссъ Пенденнисъ считала его гордостью всего графства. Между шестнадцати и восьмнадцати-лѣтнимъ возрастомъ онъ выросъ отъ пяти футовъ шести, до пяти футовъ восьми дюймовъ, на чемъ и остановился. Но и этому росту дивилась его мать. Онъ былъ на цѣлые три дюйма выше своего огца. Возможное ли дѣло, чтобъ нашелся человѣкъ тремя дюймами выше мистера Пенденниса?
   Можете быть увѣрены, что Пенъ не возвращался въ школу: дисциплина этого заведенія была ему не по вкусу и онъ предпочелъ остаться дома. Объ этомъ было-таки преніе на семейномъ совѣтѣ, и майоръ настаивалъ на продолженіи курса наукъ; докторъ прислалъ свое письменное мнѣніе, что, для будущихъ успѣховъ и возвышенія Артура, ему необходимы греческія трагедіи, но Пенъ весьма-ловко намекнулъ матери о всѣхъ опасностяхъ грэйфрайрсовой школы и о томъ, какіе тамъ сорванцы-ученики, и эта добрая душа, встревожившись до нельзя, совершенно согласилась съ его желаніемъ.
   Тогда дядя Пена предложилъ свое вліяніе у его королевскаго высочества главнокомандующаго войсками, чтобъ доставить племянинку прапорщичью вакансію въ пѣшей гвардіи. Сердце Пена запрыгало при этой мысли: ему иногда случалось слышать по воскресеньямъ полковую музыку, игравшую въ Сент-Джемскомъ Паркѣ, когда онъ хаживалъ въ гости къ дядѣ. Видѣлъ онъ также Тома Риккетса, изъ четвертаго класса, который носилъ куртку и панталоны до того тѣсныя, что старшіе товарищи не давали ему прохода, и вдругъ тотъ же самый Томь Риккетсъ, въ красномъ мундирѣ, расшитомъ золотомъ, въ колоссальной медвѣжьей шапкѣ, маршируетъ раскачиваясь со знаменемъ полка. Томъ узналъ его и привѣтствовалъ протекторскимъ взглядомъ. Томъ, этотъ маленькій мальчикъ, который, за нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ, сидѣлъ вмѣстѣ съ нимъ на школьной скамьѣ -- стоитъ теперь въ серединѣ сквера, со знаменемъ Британніи, окруженный штыками, перевязями и красными мундирами; полковой хоръ дуетъ въ грубы и бьетъ въ литавры, а онъ разговариваетъ-себѣ префамильярно съ старыми воинами, украшенными мохнатыми подбородками и ватерлооскими медалями. Чего бы не далъ Пенъ, чтобъ надѣть также эполеты и вступить въ ту же службу?
   Но лишь-только сынъ ея высказалъ такое желаніе, лицо мистриссъ Пенденнисъ выразило величайшій ужасъ. Она сказала, "что не будетъ спорить съ тѣми, кто противнаго мнѣнія; но, по ея убѣжденію, ему лучше оставаться дома. Мистеръ Пенденнисъ никогда, никогда бы не согласился опредѣлить туда своего сына. Наконецъ, она будетъ совершенно-несчастлива, если сынъ ея не откажется отъ подобной мысли". А Пенъ скорѣе готовъ былъ отрѣзать себѣ собственноручно носъ и уши, чѣмъ умышленно сдѣлать мать свою несчастною; а потому, будучи въ сущности малымъ весьма-великодушнымъ, онъ подарилъ ей свой мысленный красный мундиръ, золотые эполеты и страсть къ военной славѣ.
   Она считала его за это благороднѣйшимъ существомъ въ мірѣ. Но майоръ Пенденнисъ, узнавъ объ отказѣ матери и сына, написалъ ей довольно-холодное и недовольное письмо, рѣшивъ мысленно, что племянникъ его дрянь.
   Онъ, однако, примирился съ нимъ на охотѣ около Рождества, когда онъ, но своему обыкновенію, пріѣхалъ въ Фэроксъ. У Пена была добрая лошадь, на которой онъ ѣздилъ очень-бойко и ловко. Онъ перескакивалъ черезъ плетни и канавы весьма-хладнокровно, безъ хвастовства и натяжки. Онъ писалъ къ прежнимъ товарищамъ о подвигахъ своихъ и началъ серьёзно помышлять о красномъ охотничьемъ платьѣ; мать не могла утаить мысли, какъ бы этотъ нарядъ былъ ему къ лицу, хотя, весьма-естественно, проводила мучительные часы въ его отсутствіи и безпрестанно ждала, что его принесутъ домой на носилкахъ.
   При подобныхъ развлеченіяхъ, которымъ Пенъ предавался слишкомъ-охотно, не должно думать, чтобъ онъ совершенно бросилъ всякія занятія. У него былъ природный вкусъ къ чтенію всѣхъ возможныхъ книгъ, выходившихъ изъ ряда учебныхъ курсовъ. Онъ отказывался пить только тогда, когда голову его насильно окунали въ воды учености. Дома онъ пожиралъ всѣ книги, начиная съ Инчбальдова Театра до Коновальства Вайта, и перешарилъ всѣ сосѣдніе книжные шкэфы. Отъискавъ въ Клеврингѣ запыленную груду старинныхъ французскихъ романовъ, онъ читалъ ихъ изо всей мочи, и готовъ былъ просиживать цѣлые часы на вершинѣ библіотечной лѣстницы доктора Портмана, съ фоліантомъ на колѣняхъ -- все равно, былъ ли это томъ Гаклюйтовыхъ Путешествій, Левіаѳана Гобба, или поэмъ Чаусера. Онъ былъ большимъ пріятелемъ съ докторомъ Портманомъ и вошелъ во вкусъ портвейна, который остался при немъ навсегда. Что же до этой доброй женщины, мистриссъ Портманъ, которая не была нисколько ревнива, хотя супругъ ея объявилъ себя рѣшительно-влюбленнымъ въ мистриссъ Пенденнисъ, и провозгласилъ ее первою дамою во всемъ графствѣ -- та не могла не грустить, глядя съ любовью на Пена, сидящаго на верху лѣстницы, что ея дочь Минни для него слишкомъ-стара: она ни чуть не преувеличивала, ибо миссъ Мира Портманъ была въ то время только двумя годами моложе матери Пена и вѣсила столько же, сколько Пенъ и мать его, вмѣстѣ взятые.
   Вамъ надоѣли эти подробности? Оглянитесь назадъ, почтенный читатель, на вашу собственную юность, и скажите, какова она была? Я съ удовольствіемъ воображаю васъ здоровымъ, хорото-вскормленнымъ мальчикомъ, смѣлымъ и кроткимъ, теплосердечнымъ, любящимъ, и смотрящимъ свѣту въ лицо добрыми, честными глазами. Какими яркими цвѣтами свѣтъ тогда блестѣлъ и какъ вы этимъ наслаждались! Такого времени дано немного на долю человѣка, и онъ его не понимаетъ, пока имъ пользуется. Тогда только, когда годы эти давно промчались, онъ припоминаетъ, какъ они были милы и счастливы.
   Чтобъ не дать мистеру Пену предаться лѣности, отъ которой цистерсіанскій докторъ напророчилъ столько страшныхъ послѣдствіи, пригласили мистера Смирке, помощника доктора богословія Портмана, за хорошее жалованье, приходить или пріѣзжать въ Фэроксъ изъ Клевринга и посвящать молодому джентльмену по нѣскольку часовъ ежедневно. Смирке былъ человѣкъ совершенно-непогрѣшительный за чайнымъ столомъ; кудри волосъ спускались на его бѣлый лобъ и онъ повязывалъ галстухъ съ меланхолическою граціозностью. Онъ былъ довольно-сносный классикъ и математикъ, и передалъ Пену столько изъ своихъ познаній, сколько тотъ пожелалъ пріобрѣсти и что въ сущности было немного. Пенъ сразу оцѣнилъ своего учителя, который, въѣзжая во дворъ Фэрокса на своей маленькой лошадкѣ, такъ безтолково выворачивалъ носки и оставлялъ такое пространство между колѣнами и сѣдломъ, что никакому малому, одаренному юморомъ, невозможно было уважать такого ѣздока. Пенъ чуть не уморилъ Смирка со страха, посадивъ его разъ на свою кобылу и взявъ съ собой прокатиться на общій выгонъ, гдѣ были собраны гончія собаки графства; охотою распоряжался старый Гардгедъ, изъ Домплингбира. Мистеръ Смирке, на кобылѣ Пена, сбилъ съ толку собакъ и вывелъ изъ себя охотниковъ; онъ изувѣчилъ двухъ славныхъ псовъ, затесавшись въ середину стаи, и получилъ замѣчаніе Гардгеда, отличавшееся энергіею выраженій болѣе, чѣмъ какая-либо рѣчь, слышанная имъ съ-тѣхъ-поръ, какъ онъ разстался съ лодочниками береговъ Изиды.
   Смирке довѣрилъ своему ученику собственныя свои поэмы, латинскія и англійскія. Онъ поднесъ мистриссъ Пенденнисъ экземпляръ англійскихъ, напечатанныхъ въ родномъ городѣ его, Клесгамѣ. Онъ читалъ вдвоемъ съ Пеномъ древнихъ поэтовъ, пробѣгая ихъ легкою рысью, вмѣсто увѣсистаго, медленнаго шага Цистерсіанцевъ, которые по дорогѣ черезъ классическую почву выслѣживаютъ каждое слово и докапываются до каждаго корешка. Пенъ не любилъ останавливаться и заставлялъ наставника истолковывать тамъ, гдѣ у него не хватало силъ, и такимъ образомъ они пронеслись черезъ Иліаду и Одиссею, трагическихъ поэтовъ и очаровательнаго Аристофана, котораго онъ признавалъ первымъ изъ всѣхъ поэтовъ. Но онъ шелъ такою крупною рысью, что хотя и успѣлъ пробраться черезъ значительное пространство царства древности, но забылъ все очень-скоро; отъ первоначальнаго изученія классиковъ у него остались впослѣдствіи только смутныя воспоминанія, въ родѣ того, какъ у нѣкоторыхъ членовъ Нижняго Парламента, которые стараются помнить на всякій случай нѣсколько цитацій; или какъ у журнальнаго критика, который ради приличія намекаетъ на крошечное количество латини или грековщины. Мы, Англичане, самый прозаическій народъ въ свѣтѣ, но за то самый постоянный: мы съ почтеніемъ держимся того, что называется у насъ воспитаніемъ джентльмена, и свято передаемъ его изъ рода въ родъ.
   Кромѣ древнихъ поэтовъ, Пенъ, можете быть увѣрены, читалъ также съ большимъ наслажденіемъ англійскихъ. Смирке вздыхалъ и печально покачивалъ головою при именахъ Мура и Байрона; но Пенъ былъ заклятымъ "огнепоклонникомъ" и "корсаромъ"; онъ зналъ ихъ наизусть и, отводя къ окну маленькую Лауру, произносилъ: "Зюлейка, я не братъ твой", такимъ трагическимъ тономъ, что большіе глаза дѣвочки открывались еще шире. Она сидѣла съ шитьемъ у колѣнъ мистриссъ Пенденнисъ, до часа, когда надобно было ложиться спать, и слушала чтеніе Пена съ величайшимъ вниманіемъ, не понимая ни слова изъ того, что его такъ восхищало.
   Онъ читалъ матери: Шекспира (она увѣряла, будто любитъ его, но это была неправда), Байрона, Попе и свою любимую поэму Лалла-Рукъ, которая нравилась ей посредственно. Но за то отъ епископа Гебера и въ-особенности отъ мистриссъ Гимэнсъ она рѣшительно таяла и не отнимала отъ глазъ носоваго платка, когда Пенъ читалъ этихъ авторовъ своимъ чистымъ, пріятнымъ голосомъ. "Христіанскій Годъ" тогда только вышелъ изъ печати. Сынъ и мать читали его другъ другу шопотомъ и съ благоговѣніемъ. Слабо, очень-слабо и рѣдко слышалъ Пенденнисъ впослѣдствіи эту торжественную духовную музыку; но онъ всегда любилъ воспоминаніе о ней и о временахъ, когда она поражала и трогала его сердце, и онъ шелъ по полямъ, полный надеждъ при воскресномъ колокольномъ звонѣ.
   Въ этотъ періодъ своего существованія Пенъ появился въ "Уголкѣ Поэтовъ" -- газетѣ графства, съ нѣсколькими стихотвореніями, которыми самъ былъ доволенъ до нельзя. Ему принадлежатъ стихи съ подписью "NEP." подъ заглавіями: "Къ слезѣ"; "На годовщину Ватерлооской Битвы"; "Госпожѣ Карадори, поющей на Митингахъ", и проч. и проч.; всѣ эти образцовыя произведенія мистриссъ Пенденнисъ сохраняла вмѣстѣ съ его первыми чулочками, первыми остриженными волосами, и тому подобными интересными памятниками младенчества. Онъ носился на своей лошади по сосѣднимъ лугамъ или скакалъ въ главный городъ графства, который мы назовемъ Чёттерисъ, декламируя свои собственныя поэмы и преисполненный совершенно байроновскаго вдохновенія, какъ самъ онъ воображалъ.
   Геній его былъ въ то время рѣшительно въ мрачномъ духѣ. Онъ принесъ разъ матери своей трагедію, которая, хотя онъ умертвилъ шестнадцать человѣкъ прежде втораго акта, заставила ее хохотать до-того, что онъ съ досады бросилъ свое произведеніе въ огонь. Онъ проектировалъ эпическую поэму бѣлыми стихами: "Кортесъ, завоеватель Мехики, и дочь Инки"; написалъ первую часть "Сенеки или Пагубной Купальни" и "Аріадны въ Наксосѣ"; послѣднія двѣ были классическія пьесы, съ хорами, строфами и антистрофами, которыя жестоко озадачивали бѣдную мистриссъ Пенденнисъ; наконецъ онъ началъ "Исторію Езуитовъ", въ которой поражалъ этотъ орденъ съ безпощадною строгостью, предостерегая своихъ собратій-протестантовъ отъ ихъ коварствъ. Мать видѣла въ немъ съ удовольствіемъ пылкую преданность британской церкви; на выборахъ, когда сэръ Джайльсъ Бинфильдъ стоялъ за "Синій интересъ" противъ лорда Трэйока, сына лорда Эйри, вига и покровителя папизма, Артуръ Пенденнисъ, украшенный сдѣланнымъ его матерью огромнымъ бантомъ, ѣхалъ на лошади, также увѣшанной синими лентами, подлѣ доктора Портмана, ѣхавшаго на сивой кобылѣ Доуди въ главѣ клеврингскихъ избирателей, кипѣвшихъ рвеніемъ за протестантскій интересъ.
   Въ тотъ день Пенъ произнесъ свою первую рѣчь въ Синей Гостинницѣ и, какъ кажется, также въ первый разъ въ жизни выпилъ вина больше, чѣмъ бы слѣдовало. Милосердыя Небеса! какая сцена поднялась въ Фэроксѣ, когда онъ прискакалъ туда въ позднюю ночь! Какое движеніе фонарей на дворѣ и у конюшенъ, хотя луна свѣтила какъ нельзя лучше; какая суматоха пошла между слугами, когда Пенъ влетѣлъ черезъ мостикъ на конюшенный дворъ, съ десяткомъ клеврингскихъ избирателей, горланившихъ ему вслѣдъ "Синюю Пѣсню" выборовъ!..
   Онъ пригласилъ всѣхъ наверхъ, выпить по рюмкѣ вина -- доброй мадеры -- капитальной мадеры -- Джонъ, принеси намъ мадеры -- и трудно угадать какимъ бы демонстраціямъ предались восторженные фермеры, еслибъ не явилась мистриссъ Пенденнисъ въ бѣломъ и со свѣчею въ рукѣ: видъ ея блѣднаго прекраснаго лица до-того спугнулъ ревностныхъ "Синихъ", что они молча сняли ей шляпы и ускакали.
   Кромѣ этихъ занятій и развлеченій, которымъ предавался мистеръ Пенъ, было еще одно, составляющее главную заботу и главное наслажденіе юности, если не лгутъ поэты: Пенъ изучалъ его постоянно. Сердце этого молодца было такъ пылко, и воображеніе такъ жадно, что онъ не могъ не подпасть вліянію страсти, о которой мы намекаемъ и которую вы, милостивыя государыни, вѣроятно, ужь угадали. Пенъ вздыхалъ по ней втайнѣ и, какъ больной любовью юноша Овидія, открылъ настежь свою грудь, говоря: "Aura veni!" Какой благородный юноша не гонялся въ свое время за этою вѣтреною богиней?
   Да, Пенъ началъ чувствовать потребность первой любви -- страсти пожирающей, предмета, на которомъ онъ могъ бы сосредоточить всѣ неясныя, разсѣянныя фантазіи, такъ сладостно его томившія. Ему нужна была красавица, которой бы онъ дѣйствительно могъ посвящать свои стихи, которую бы онъ поставилъ на пьедесталѣ и боготворилъ, вмѣсто воображаемыхъ Іантъ и Зюлеекъ, принимавшихъ изліянія его юношеской музы. Онъ перечитывалъ снова и снова свои любимыя поэмы, взывалъ къ "Alma Venus", восторгу боговъ и людей, переводилъ оды Анакреона и выхватывалъ сообразные своей болѣзни пассажи изъ Киллера, Драйдена, Прайора и другихъ подобныхъ. Смирке и Пенъ никогда не уставали бесѣдовать о любви. Предатель-наставникъ занималъ его сантиментальными разговорами, вмѣсто чтеній объ алгебрѣ и греческихъ писателяхъ: Смирке былъ самъ влюбленъ. Да и могло ли быть иначе, имѣя ежедневно передъ глазами такую женщину? Смирке былъ влюбленъ до безумія -- если смирное пламя мистера Смирке можно было назвать безуміемъ -- въ мистриссъ Пенденнисъ!
   Эта добрая дама, сидя у себя внизу и давая Лаурѣ уроки на фортепьяно, или выкраивая фланелевыя юбки для бѣдныхъ, или погруженная въ другія заботы своей скромной и чистой христіанской жизни, не могла и вообразить, какія бури заваривались наверху въ двухъ сердцахъ: въ сердцѣ Пена -- сидѣвшаго въ охотничьей курткѣ съ локтями на зеленомъ письменномъ столѣ и руками въ густыхъ волосахъ, а подъ носомъ съ томомъ Гомера -- и въ сердцѣ достойнаго мистера Смирке, съ которымъ онъ читалъ. Тутъ они разсуждали о Еленѣ и Андромахѣ. "Андромаха", говаривалъ Пенъ: -- "была навѣрно похожа на мою мать; но знаете, Смирке, я бы готовъ былъ отрѣзать себѣ носъ, чтобъ только взглянуть на Елену"; и вслѣдъ за этимъ онъ прочитывалъ съ жаромъ нѣсколько любимыхъ строкъ, которыя читатель легко найдетъ на своемъ мѣстѣ въ третьей книгѣ. Онъ чертилъ ея портреты, сохранившіеся до сегодня съ прямыми носами и необъятной величины глазами, подписывая ихъ "Artur Pendennis delineavit et pinxit".
   Мистеръ Смирке весьма-естественно предпочиталъ Андромаху, вслѣдствіе чего былъ необычайно-друженъ съ Пеномъ. Онъ подарилъ ему своего Эльзевира Горація. Онъ купилъ Пену серебряный рейсфедеръ и предоставилъ ему полную свободу заниматься такъ мало, какъ ему хотѣлось. Смирке былъ всегда наготовѣ открыть тайну своего сердца Пену; онъ даже сознался ему разъ, что чувствуетъ "привязанность пламенную, нѣжную привязанность", о которой Пену очень хотѣлось знать подробнѣе. "А ну-ка, старый пріятель", говорилъ онъ учителю:-- "хорошенькая она? глаза у нея голубые или черные?" Но помощникъ доктора Портмана испустилъ тихій вздохъ, направилъ взоры въ потолокъ и слабымъ голосомъ просилъ Пена перемѣнить разговоръ. Бѣдный Смирке! Онъ пригласилъ Пена обѣдать на свою квартиру, надъ мадамъ Фрибсби, клеврингской модисткой. Разъ, когда мистриссъ Пенденнисъ ѣздила въ Клеврингъ въ открытомъ кабріолетѣ, вѣроятно по хлопотамъ туалетнымъ, и пошелъ сильный дождь, она допустила уговорить себя зайдти на квартиру Смирке, который немедленно послалъ за пирожнымъ. Софа, на которой она сидѣла, сдѣлалась для него драгоцѣнностью и онъ постоянно держалъ цвѣты въ стаканѣ, изъ котораго она напилась воды.
   Такъ-какъ мистриссъ Пенденнисъ никогда не утомлялась, слушая похвалы сыну, то мы можемъ быть увѣрены, что хитрый наставникъ не упускалъ ни одного случая бесѣдовать съ нею о любимомъ предметѣ. Ему, можетъ-быть, и было нѣсколько скучно слышать повторенія разсказовъ о великодушіи Пена, о храбрости его, когда онъ побѣдилъ того большаго негоднаго мальчишку, о его веселости и проказахъ, о его необыкновенныхъ познаніяхъ въ латини и музыкѣ, и проч. и проч.; но какой бы цѣны не далъ онъ, чтобъ сколько можно чаще и дольше наслаждаться ея обществомъ! И вдова, послѣ этихъ разговоровъ, находила мистера Смирке весьма-пріятнымъ и свѣдущимъ человѣкомъ. Что же касается до ея сына, то она еще не могла рѣшиться, быть ли ему архіепископомъ кентерберійскимъ или лордомъ канцлеромъ Соединенныхъ Королевствъ. Въ ея мысляхъ не было мѣста и вопросу о томъ, чтобъ въ Англіи могъ найдтись человѣкъ, хоть сколько-нибудь подходящій подъ пару къ ея Артуру. Этотъ фактъ уже давно былъ рѣшенъ.
   Не имѣя ни затѣй, ни привычекъ, которыя бы требовали большихъ издержекъ, мистриссъ Пенденнисъ принялась копить деньги для сына. Она сдѣлалась даже немножко скупа. Разумѣется, что въ годъ траура не было въ Фэроксѣ никакихъ угощеній; серебряныя покрышки блюдъ и соусниковъ, составлявшія гордость прежняго врача и изукрашенныя гербами Пенденнисовъ, не появлялись на свѣтъ изъ своихъ ящиковъ въ-теченіе долгихъ лѣтъ. Число прислуги было уменьшено и расходы сокращены. Столъ былъ самый пустынническій, когда Пенъ не обѣдалъ дома; даже самъ онъ былъ въ главѣ демонстраціи изъ кухни, жаловавшейся на упадокъ достоинства Фэрокскаго пива. Мистриссъ Пенденнисъ сдѣлалась для сына просто скрягой.
   Въ маленькомъ кружкѣ короткихъ знакомыхъ мистриссъ Пенденнисъ не случилось молодой женщины или дѣвицы, которую Пенъ могъ бы одарить своимъ безцѣннымъ сокровищемъ -- сердцемъ; а ему пламенно хотѣлось сбыть его кому-нибудь. Въ такихъ случаяхъ многіе молодые люди не задумываются и избираютъ себѣ какую-нибудь Долли, дочь ключницы, или Молли, дочь кузнеца. Но Пенъ считалъ особу Пенденниса слишкомъ-высокою, чтобъ спуститься такъ низко. Онъ былъ слишкомъ-возвышеннаго характера для грубой интриги, а мысль объ обольщеніи, еслибъ она могла у него закрасться, возмутила бы его сердце, какъ дѣло низкое и безчестное. Миссъ Минни Портманъ была слишкомъ-стара, слишкомъ-толста и черезчуръ любила читать "Древнюю Исторію Ролленя"; дочери адмирала Бордбэка, изъ Сент-Винцент-Гоуза, опротивѣли Пену своимъ лондонскимъ важничаньемъ и тѣмъ, что смотрѣли на него свысока, какъ на ребенка. Три дочери капитана Глэндерса (50-го Драгунскаго) ходили все еще въ коричневыхъ холстинковыхъ передничкахъ, съ косичками, завязанными грязными розовыми ленточками. Не научившись танцевать, нашъ юноша не могъ имѣть случая сблизиться съ прекраснымъ поломъ на собраніяхъ въ Чэттерисѣ; словомъ сказать, онъ не былъ влюбленъ, потому-что не въ кого было влюбиться. И онъ ежедневно выѣзжалъ верхомъ, отъискивая свою Дульцинею; заглядывая въ проѣзжавшіе по большой дорогѣ экипажи, онъ чувствовалъ, какъ билось его сердце трепетнымъ ожиданіемъ, не она ли въ той желтой каретѣ, которая тянется въ гору; или не которая-ли нибудь изъ тѣхъ трехъ дѣвицъ, въ пуховыхъ шляпкахъ, которыхъ прокатываетъ въ шарабанѣ этотъ толстый джентльменъ, со скоростью по четыре мили въ часъ. Но въ желтой каретѣ ѣхала древняя, немилосердо нюхающая табакъ вдова, съ современною ей горничною; а дѣвицы въ пуховыхъ шляпкахъ походили на рѣпы. Что бы онъ ни дѣлалъ и куда бы ни поѣхалъ, а все еще честному Пену не являлась очарованная принцесса, которую ему суждено освободить и пріобрѣсти въ награду за подвиги.
   Объ этихъ вещахъ онъ не бесѣдовалъ съ матерью. У него быль свой отдѣльный міръ. Какая благородная, пылкая, воспріимчивая, впечатлительная душа не имѣетъ своего тайнаго убѣжища, куда она уносится? Не будемъ тревожить его неуклюжимъ любопытствомъ и вмѣшательствомъ. Актеонъ былъ превращенъ въ четвероногое, за желаніе проникнуть туда, гдѣ купалась Діана. Если у васъ сынъ поэтическій, сударыня, то оставляйте его повременамъ въ покоѣ: даже вашъ удивительный совѣтъ можетъ иногда показаться неумѣстнымъ. Вы безошибочны; но изъ этого еще не слѣдуетъ, чтобъ всякій думалъ точь-въ-точь по-вашему. Можетъ-быть, что вотъ у того человѣка ужь есть мысли, слишкомъ-глубокія даже для вашего великаго разума, и фантазіи, дотого робкія и застѣнчивыя, что останутся спрятанными даже въ вашемъ присутствіи, миледи.
   Силою материнской любви Елена Пенденнисъ угадывала большую часть тайнъ сына; по она молчала объ этомъ. Кромѣ-того, она рѣшила заранѣе, что Пенъ долженъ жениться на маленькой Лаурѣ, когда ему минетъ двадцать-шесть лѣтъ, а ей восемьнадцать: тогда Пенъ успѣетъ кончить университетскій курсъ, прокатиться по материку Европы и потомъ, или оснуется въ Лондонѣ и будетъ изумлять всю столицу краснорѣчіемъ своимъ въ качествѣ адвоката, или еще лучше, поселившись въ прелестномъ сельскомъ пасторскомъ домикѣ, окруженномъ розовыми кустами и душистою жимолостью, поблизости романической, обросшей плющомъ церкви, будетъ говорить превосходнѣйшія проповѣди, когда-либо поучавшія смертныхъ.
   Въ ту эпоху, когда описанныя нами выше чувства, разводили войну и смуты въ груди честнаго Пена, случилось ему разъ пріѣхать въ Чэттерисъ, съ цѣлью передать въ контору "Чэттерискаго Вѣстника" необыкновенно-трогательную поэму. Отдавая, по обыкновенію, лошадь свою на руки конюховъ тамошняго Джордж-Отеля, онъ неожиданно сошелся съ однимъ старымъ знакомымъ. Высокій черный тэндемъ {Одноколка, съ парою гусемъ запряженныхъ лошадей.}, на красныхъ колесахъ, влетѣлъ съ громомъ во дворъ гостинницы, пока Пенъ толковалъ съ конюхомъ насчетъ своей лошади: "Галло, Пенденнисъ, ты ли?" раздался, громкій, покровительственный голосъ правившаго. Пенъ узналъ съ трудомъ подъ широкими полями шляпы и среди сюртуковъ и галстуховъ, которые были на немъ навьючены, особу и лицо прежняго школьнаго товарища, мистера Фокера.
   Годъ отсутствія произвелъ въ этомъ джентльменѣ значительную перемѣну. Юноша, котораго за нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ журили по заслугамъ, и который тратилъ свои карманныя деньги на пирожки и пряники, явился теперь передъ глазами Пена въ костюмѣ, называвшемся тогда "плутовскимъ". Между колѣнями его былъ огромный бульдогъ; яркій пунсовый шалевый платокъ, обернутый вокругъ его шеи, былъ зашпиленъ огромною булавкой, съ золотою фигуркою бульдога же; мохнатый жилетъ былъ испещренъ золотыми цѣпочками; сверхъ жилета зеленый полуфракъ со впалыми пуговками, а сверхъ полуфрака широкій бѣлый сюртукъ съ похожими на плоскіе сыры пуговицами, на которыхъ были выбиты изображенія разныхъ экстренныхъ случаевъ изъ жизни охотника или наѣздника. Всѣ эти принадлежности изукрасили особу нашего молодца до-того, что вы задумались бы, за кого его принять: за боксера ли en goguette, или за щеголя-жокея въ праздничномъ нарядѣ.
   -- Совсѣмъ вышелъ оттуда, Пенденнисъ? сказалъ мистеръ Фокеръ, слѣзая съ тэндема и протягивая Пену палецъ.
   -- Да, съ годъ или больше.
   -- Терпѣть не могу доктора и Тоузера, втораго учителя, и всѣхъ тамъ. Мѣсто вовсе не для джентльменовъ.
   -- Вовсе, отвѣчалъ тревожно Пенъ.
   -- Право, мнѣ иногда снится, будто этотъ старый педантъ лѣзетъ въ меня, продолжалъ Фокеръ, и Пенъ улыбнулся при мысли о страшныхъ сновидѣніяхъ, точь-въ-точь въ томъ же родѣ.-- Когда я подумаю, чѣмъ насъ кормили, клянусь, сэръ, удивляюсь, какъ я выдержалъ. Дряблая баранина, скотская говядина, пуддинги по четвергамъ и по воскресеньямъ -- настоящія отравы. А взгляни-ка на мою передовую: видалъ ты когда-нибудь животное красивѣе? Пріѣхалъ изъ Бэймута. Девять миль въ сорокъ-двѣ минуты. Недурно, сэръ!
   -- Ты живешь въ Бэймутѣ, Фокеръ?
   -- Да; я пріѣхалъ изъ Оксфорда, потомъ сюда и вечеромъ хочу въ театръ. Видалъ ты какъ Роукнисъ отхватываетъ джигу? И мистеръ Фокеръ сдѣлалъ нѣсколько па этого національнаго танца, ища взорами сочувствія въ глазахъ своего грума и конюховъ.
   Пенъ подумалъ, что и онъ не прочь отъ театра, а домой онъ воротится при лунномъ свѣтѣ. Вслѣдствіе чего онъ принялъ приглашеніе Фокера отобѣдать вмѣстѣ и оба вошли въ буфетъ, гдѣ Фокеръ попросилъ хорошенькую миссъ Ринсеръ, дочь хозяйки, попотчивать рюмкой "его микстуры".
   Пена и семейство его знали въ Джордж-Отелѣ съ-тѣхъ-поръ, какъ они поселились въ Фэроксѣ; экипажи и лошади мистера Пенденниса всегда оставлялись въ этой гостинницѣ, когда онъ пріѣзжалъ въ Чэттерисъ. Хозяйка сдѣлала наслѣднику Фэрокса весьма-почтительный книксенъ, отпустила ему комплиментъ на счетъ его роста и возмужалости, и спросила о здоровьѣ домашнихъ, о докторѣ Портменѣ и всѣхъ клеврингскихъ. На всѣ эти вопросы молодой джентльменъ отвѣчалъ весьма-благосклонно.
   Мистеръ Фокеръ велъ себя совершенно-иначе. Онъ спросилъ у Ринсера о состояніи его насморка, сказалъ мистрисъ Ринсеръ загадку, спросилъ миссъ Ринсеръ, скоро ли она будетъ готова выйдти за него замужъ, и отпустилъ нѣсколько комплиментовъ миссъ Бреттъ, другой молодой дѣвицѣ въ буфетѣ: все это въ одну минуту и съ такою живостью и шутливостью, что всѣ женщины захикали разомъ. Потомъ онъ прищелкнулъ одобрительно языкомъ, проглотивъ поднесенную ему миссъ Ринсеръ "микстуру".
   -- Не хочешь ли отвѣдать, пріятель, сказалъ онъ Пену:-- Факультетъ рекомендовалъ мнѣ это въ качествѣ желудочнаго. Попотчуйте и его рюмкой, миссъ Ринсеръ, и запишите на-счетъ вашего покорнѣйшаго.
   Бѣдный Пенъ взялъ рюмку и всѣ разсмѣялись отъ гримасы, которую онъ неловко сдѣлалъ, осушивъ ее: джинъ, горечь и еще какія-то крѣпительныя входили въ составъ "микстуры", которою мистеръ Фокеръ такъ восхищался и которую назвалъ "своею". Пока Пенъ поперхнулся, морщился и отплевывался, Фокеръ замѣтилъ мистеру Ринсеру, что пріятель его еще зеленъ, очень-зеленъ, но что онъ скоро его сформируетъ. Послѣ этого онъ заказалъ обѣдъ изъ черепахи и дичины, и въ-особенности совѣтовалъ хозяйкѣ заморозить шампанское съ самымъ тщательнымъ вниманіемъ.
   Кончивъ эти дѣла, Фокеръ и Пенъ пошли гулять по Гай-Стриту, первый съ сигарою въ зубахъ, которую онъ вынулъ изъ сигарочницы, величиною чуть не съ чемоданъ. Онъ завернулъ къ мистеру Люису, чтобъ пополнить ее и побесѣдовалъ нѣсколько минутъ съ этимъ джентльменомъ, присѣвъ на залавокъ; потомъ зашелъ въ фруктовую лавку, чтобъ полюбезничать съ хорошенькою сидѣльщицей; потомъ они прошли мимо Конторы "Чэттерискаго Вѣстника", для котораго Пенъ имѣлъ въ карманѣ пакетъ со стихами, но отдавать его не рѣшился, совѣстясь передъ Фокеромъ. Они встрѣчали увѣсистыхъ драгуновъ, квартировавшаго постоянно въ Чэттерисѣ полка; останавливались съ ними и толковали о бэймутскихъ балахъ и о томъ, какъ хороша миссъ Броунъ и какая чертовски-славная женщина мистриссъ Джонесъ. Напрасно Пенъ припоминалъ, какимъ глупымъ осломъ Фокеръ былъ въ школѣ, какъ онъ едва умѣлъ читать, какъ быль неопрятенъ и какъ отличался неестественными промахами и особеннымъ тупоуміемъ. Мистеръ Фокеръ и теперь былъ порядочнымъ человѣкомъ на столько же, какъ и въ школьные дни; а между-тѣмъ, Пенъ чувствовалъ тайную гордость, прогуливаясь по Гай-Стриту съ молодымъ джентльменомъ, у котораго былъ свой тэндемъ, который разговаривалъ съ офицерами и заказывалъ къ обѣду черепаховый супъ и шампанское. Пенъ слушалъ, и также не безъ нѣкотораго почтенія, разсказы Фокера о томъ, что дѣлали въ Коллегіумѣ, котораго онъ былъ украшеніемъ, и длинныя исторіи о гонкахъ на греблѣ, боксерахъ, прогулкахъ за городъ, и самъ началъ ощущать желаніе поступить въ "Коллегіумъ", гдѣ столько удовольствій и мужественныхъ упражненій. Въ это время проѣзжалъ фермеръ Горнеттъ, живущій подлѣ самаго Фэрокса и поклонился Пену; тотъ остановилъ его и попросилъ передать своей матери, что онъ встрѣтился съ прежнимъ школьнымъ товарищемъ и будетъ обѣдать въ Чэттерисѣ.
   Молодые люди продолжали свою прогулку и проходили внутри соборной ограды, откуда могли слышать музыку вечерней службы; музыка эта всегда производила сильное впечатлѣніе на Пена. Они бродили по аллеѣ, пока прихожане не повалили изъ церкви съ послѣднимъ аккордомъ органа.
   Старый Портманъ былъ въ числѣ вышедшихъ изъ почтенныхъ древнихъ воротъ. Разглядѣвъ Пена, онъ подошелъ къ нему и протянулъ руку; но онъ съ удивленіемъ смотрѣлъ на его пріятеля, изо рта и отъ сигары котораго валили облака благовонія, струившіяся подъ носомъ и вокругъ шляпы доктора.
   -- Мистеръ Фокеръ, мой старый школьный товарищъ, сказалъ Пенъ.
   -- Гмъ! проворчалъ докторъ, косясь на сигару. У себя въ кабинетѣ онъ и самъ покуривалъ трубку, но сигара казалась ему оскверненіемъ.-- Я здѣсь по дѣламъ, Артуръ. Не поѣдемъ ли домой вмѣстѣ?
   -- Я... меня пригласилъ обѣдать мой пріятель.
   -- Не лучше ли уѣхать вмѣстѣ, однако?
   -- Его мать знаетъ, что онъ не будетъ, сэръ, замѣтилъ Фокеръ:-- такъ ли, Пенденнисъ?
   -- Но изъ этого еще не слѣдуетъ, чтобъ онъ не сдѣлалъ лучше, поѣхавъ домой со мною, пробормоталъ дикторъ и пошелъ дальше съ большою важностью.
   -- Старичина не любитъ этого зѣлья, кажется, сказалъ Фокеръ, отряхивая пепелъ сигары.-- Ба! это кто?-- да это генералъ и Бингли, антрепренёръ. Мое почтеніе, Косъ! Какъ поживаете, Бингли?
   -- Какъ поживаетъ мой достойный и благородный юный другъ? сказалъ джентльменъ, котораго Фокеръ величалъ генераломъ. На немъ былъ истертый и заплатанный военный плащъ съ засаленнымъ воротникомъ, и шляпа, сильно заломленная на-бекрень.
   -- Надѣюсь, что вы здоровы, почтенный сэръ, сказалъ Фокеру другой джентльменъ: -- и что королевскій театръ будетъ имѣть честь пользоваться сегодня вечеромъ вашимъ покровительствомъ. Мы даемъ "Незнакомца", въ которомъ вашъ покорнѣйшій слуга будетъ...
   -- Съ вами нѣтъ возможности, когда вы въ лосинѣ и ботфортахъ, Бингли! замѣтилъ Фокеръ.
   -- Но ужь вамъ понравится миссъ Фодрингэй въ роли мистриссъ Галлеръ, возразилъ генералъ съ сильнымъ ирландскимъ акцентомъ: -- или мое имя не Джекъ Костиганъ.
   Пенъ смотрѣлъ на обоихъ съ большимъ любопытствомъ. Онъ въ жизнь свою не видалъ актера. Оглянувшись, онъ замѣтилъ раскраснѣвшееся лицо стараго Портмена, оборотившагося назадъ, выходя изъ ограды и, повидимому, крайне-недовольнаго новыми знакомцами Пена.
   Можетъ-быть, нашему герою было бы дѣйствительно гораздо-лучше воспользоваться совѣтомъ доктора и обществомъ по дорогѣ домой. Но кто изъ насъ знаетъ свою судьбу?
   

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.
Мистриссъ Галлеръ.

   Нагулявшись вдоволь, мистеръ Фокеръ и его гость воротились въ Джордж-Отель и усѣлись за очень-прилично сервированный столъ. Вскорѣ мистеръ Ринсеръ явился съ первымъ блюдомъ, поклонясь съ торжественною важностью, какъ-будто онъ прислуживалъ самому лорду-намѣстнику. Мистеръ Фокеръ атаковалъ черепаховый супъ и дичину съ аппетитомъ, нисколько не уступавшимъ прежнему, которымъ онъ славился въ Грэйфрайрской Школѣ. Пенъ не могъ не уважать его какъ знатока, когда онъ объявилъ шампанское негодною шиповкой и подмигнулъ портвейну однимъ глазомъ. Портвейнъ заслужилъ его одобреніе и онъ объявилъ слугамъ, что его нѣтъ возможности надуть. Всю трактирную прислугу онъ зналъ по именамъ и обнаруживалъ большое участіе къ семействамъ каждаго; когда выѣзжали лондонскіе дилижансы, отправлявшіеся въ то время отъ Джордж-Отеля, мистеръ Фокеръ велѣлъ открыть окно настежь, называлъ также по именамъ кондукторовъ и кучеровъ, и спрашивалъ у нихъ о здоровьѣ ихъ семействъ; потомъ, когда дилижансы трогались, онъ очень-живо представлялъ рожокъ кондуктора, къ большому удовольствію Джима конюха, выколачивавшаго на дворѣ попоны.
   -- Бутылка шерри, бутылка шампанскаго, бутылка порто и chasse-café, право недурно, Пенъ, ге? сказалъ Фокеръ, послѣ поглощенія всего этого, равно какъ фруктовъ, грецкихъ орѣховъ и изюма.-- Теперь пора брести.
   Пенъ вскочилъ съ весьма-блестящими глазами и разрумяненнымъ лицомъ, и они направились къ театру, гдѣ заплатили за свои билеты дряхлой сонливой старухѣ. "Это мистриссъ Дройсикумъ, теща Бингли, великая въ роли леди Макбетъ," замѣтилъ Фокеръ своему товарищу. Фокеръ былъ и съ нею знакомь.
   Нашимъ молодымъ людямъ предстоялъ почти неограниченный выборъ мѣстъ въ ложахъ, весьма-ненаполненныхъ по обыкновенію провинціальныхъ театровъ, несмотря на "всеобщій порывъ увлеченія и электрическіе токи восторга," расписанные въ афишахъ Бингли. Десятка два-три зрителей сидѣло на скамьяхъ партера, нѣсколько больше топало и посвистывало въ галереяхъ и еще около дюжины, пользовавшихся даровымъ входомъ, сидѣло въ ложахъ. Драгунскіе поручики Роджерсъ и Поджерсъ, и молодой корнетъ Тидмусъ, занимали отдѣльную ложу. Актеры играли для нихъ, а эти джентльмены разговаривали съ ними, когда тѣ оставались безъ дѣла, и апплодировали имъ, называя по именамъ.
   Антрепренёръ Бингли, игравшій всѣ главныя комическія и трагическія роли, кромѣ тѣхъ случаевъ, когда онъ скромно удалялся передъ лондонскими свѣтилами, повременамъ заѣзжавшими въ Чэттерисъ, былъ великъ въ "Незнакомцѣ". На немъ были въ тотъ вечеръ обтяжные лосинные панталоны и гессенскіе сапоги, широкій плащъ и войлочная шляпа, катафалочное перо которое обвѣвало его дряблое лицо и нѣсколько замаскировывало огромный, черноволосый, завитой парикъ. Онъ быль украшенъ сценическими брильянтами, изъ которыхъ выбиралъ для себя самые блестящіе и замѣтные, а на мизинцѣ у него красовался фальшивый брильянтъ, весьма-ловко повертываемый имъ и сверкавшій передъ глазами партера, когда онъ полувысовывалъ его изъ складокъ плаща. Бингли дѣлалъ особенную милость молодымъ людямъ своей труппы, удостойвая ихъ надѣвать это кольцо въ легкихъ комическихъ роляхъ, и они льстили своему директору, разспрашивая его объ исторіи этой драгоцѣнности. Сцена имѣетъ свои историческіе брильянты. Это кольцо принадлежало нѣкогда Джорджу Фредрику Куке, получившему его отъ мистера Кина, который, можетъ-быть, купилъ его за шиллингъ. Бингли воображалъ, что вся публика ослѣплена его блескомъ.
   Онъ читалъ сценическую книгу -- эту чудную сценическую книгу, которая переплетена не какъ какая бы то ни было другая книга, но нарумянена и украшена фольгой и блестками, какъ герой или героиня, держащіе ее; а тѣ держатъ ее въ рукахъ такъ, какъ люди никогда не держатъ книгъ; указываютъ пальцемъ на пассажи и зловѣще киваютъ зрителямъ головою, поднимая потомъ очи и палецъ къ потолку, какъ-будто въ доказательство необъятнаго утѣшенія, почерпнутаго изъ книги. Каждый, кому удалось видѣть одного извѣстнаго нашего комика, въ пестромъ ситцевомъ халатѣ, какихъ никто никогда не нашивалъ, въ роли молодаго вельможи, сокращающаго время чтеніемъ въ своихъ покояхъ, въ ожиданіи друга своего, сэра Гарри, или отца, который долженъ былъ прійдти завтракать -- всякій, говорю я, кто видѣлъ этого великаго актёра надъ театральною книгой, долженъ былъ ощущать особенное удовольствіе и пользоваться обширнымъ полемъ для размышленія.
   Лишь-только "Незнакомецъ" увидѣлъ нашихъ молодыхъ людей, онъ тотчасъ же началъ "играть къ нимъ"; онъ смотрѣлъ на нихъ торжественно черезъ свою раззолоченную книгу, развалившись на сценической скамьѣ и обнаруживая кольцо и ботфорты. Онъ разсчитывалъ на эффектъ каждаго изъ этихъ украшеній и рѣшился очаровать юношей во что бы то ни стало, зная, что они заплатили за входъ. Воображеніе ужь рисовало передъ нимъ картину ихъ семейства, пріѣхавшую изъ деревни въ театръ, и наполняющую его кассу.
   Онъ лежалъ на скамьѣ, погруженный въ чтеніе, а слуга его, Фрэнсисъ, разсуждалъ о немъ "всторону."
   "Опять читаетъ" говорилъ Фрэнсисъ зрителямъ: -- "читаетъ съ утра до ночи. Для него природа не имѣетъ красотъ, жизнь -- прелестей. Вотъ ужь три года, какъ я не видалъ его улыбки". Физіономія Бингли была во время коментарій вѣрнаго слуги такъ мрачна, что страшно смотрѣть. "Ничто не развлекаетъ его. О, еслибъ онъ привязался хоть къ какому-нибудь живому существу, хоть къ животному: человѣкъ долженъ же любить что-нибудь."
   "Тобіасъ-Голлъ (выходитъ изъ хижины).-- О, какъ отрадно, послѣ семи долгихъ недѣль, чувствовать снова теплоту этихъ солнечныхъ лучей! Благодарю васъ, о Небеса! за эту благодать." Онъ сжимаетъ руками шапку, возводитъ взоры къ потолку и молится. Незнакомецъ разглядываетъ его пристально.
   "Фрэнсисъ (Незнакомцу).-- Не велика доля земнаго блаженства, предназначенная въ удѣлъ этому старцу, а между-тѣмъ замѣтьте, какъ онъ за нее благодаренъ!
   "Бингли.-- Это оттого, что хотя онъ и старъ, но не больше какъ дитя на помочахъ надежды. Онъ пристально посмотрѣлъ на Фокера, который прехладнокровно продолжаетъ сосать набалдашникъ своей трости.
   "Фрэнсисъ.-- Надежда -- кормилица жизни.
   "Бингли.-- А колыбель ея -- могила."
   Незнакомецъ проговорилъ это болѣзненнымъ басовымъ стономъ, вытаращивъ глаза на Пенденниса, который совершенно-растерялся. Онъ вообразилъ, что весь театръ смотритъ на него и невольно потупилъ глаза. Только-что онъ ихъ поднялъ, Бингли опять посмотрѣлъ на него. Всю эту сцену антрепренёръ игралъ какъ-будто исключительно для Пена. Готовясь сдѣлать доброе дѣло, и отсылая Фрэнсиса съ книгою, чтобъ вѣрный слуга не былъ свидѣтелемъ замышленнаго имъ благодѣянія, Бингли тщательно замѣтилъ страницу, вѣроятно, намѣреваясь продолжать чтеніе за сценою. Но все это было сдѣлано прямо въ глаза Пенденнису, котораго антрепренёръ хотѣлъ околдовать. Какое облегченіе почувствовалъ нашъ юноша, когда сцена кончилась и Фокеръ, стуча палкой, закричалъ: "Браво, Бингли!"
   -- Поддержи его, Пенденнисъ; знаешь, всѣ они любятъ, когда имъ хлопаютъ, сказалъ Фокеръ. Добродушный молодой джентльменъ и Пенденнисъ засмѣялись и принялись апплодировать изо всѣхъ силъ вмѣстѣ съ сидѣвшими въ противоположной ложѣ драгунами.
   Перемѣна декорацій. Вмѣсто хижины Тобіаса, Незнакомца и его сапоговъ, зала Винтерсенскаго Замка; явились слуги со столами и стульями.-- "Вотъ Гиксъ и миссъ Тэктвайтъ", шепнулъ Фокеръ. "Вѣдь хорошенькая, Пенъ, ге? Но постой -- урра! браво! вотъ и Фодрингэй".
   Партеръ встрепенулся и застучалъ зонтиками; залпъ рукоплесканій раздался;съ галерей; драгуны и Фокеръ хлопали съ неистовствомъ: вы бы подумали, что театръ набитъ биткомъ -- такъ бѣшено всѣ апплодировали. Красное лицо и клочковатые бакенбарды мистера Костигана выглядывали изъ-за боковой кулисы. Глаза Пена засверкали, когда явилась мистриссъ Галлеръ съ потупленными взорами; она ободрилась при грохотѣ рукоплесканій и обвела зрителей благодарнымъ взглядомъ, потомъ, скрестивъ руки на груди, опустилась, дѣлая великолѣпный реверансъ. Шумъ сильнѣе, зонтики стучатъ какъ бѣшеные. Пенъ, воспламененный виномъ и энтузіазмомъ, хлопалъ и кричалъ "браво" громче всѣхъ. Мистриссъ Галлеръ видѣла его (и многихъ другихъ), а старичокъ Боусъ, первый скрипачъ оркестра -- усиленнаго въ тотъ вечеръ частью драгунскаго хора, съ благосклоннаго позволенія полковника Сваллоутейля -- улыбался съ своего возвышенія восторгу нашего юноши.
   Тѣ, кому случалось видѣть миссъ Фодрингэй впослѣдствіи, когда она ужь была замужемъ и вошла въ лондонское общество, не имѣютъ понятія о томъ, какъ она была хороша въ то время, когда Пенъ увидѣлъ ее въ первый разъ. Она была высокаго женскаго роста и въ полномъ блескѣ красоты. Ей было тогда двадцать-шесть лѣтъ, хотя она и увѣряла что ей только девятнадцать. У нея былъ чистый высокій лобъ, окраенный вьющимися отъ природы черными волосами -- красавицы послѣдующихъ временъ старались подражать этому помощью парикмахерскихъ щипцовъ -- волосами, которые соединялись густыми, лоснящимися прядями на затылкѣ, подобномъ тому, какой на плечахъ Венгры Луврской -- восторгѣ боговъ и людей. Глаза ея, когда она поднимала на васъ взоры и прежде чѣмъ опускала свои длинныя, чудесныя черныя рѣсницы, сіяли непостижимою нѣжностью и таинственностью. Любовь и геній какъ-будто выглядывали изъ нихъ и потомъ застѣнчиво скрывались, сконфуженные тѣмъ, что вы успѣли на нихъ взглянуть. У кого, какъ не у женщины высокаго разума, могло быть такое величественное чело? Она никогда не смѣялась: зубы были нехороши, но улыбка безпредѣльной нѣжности и прелести играла на ея прекрасныхъ устахъ и въ ямочкахъ щекъ и классическаго подбородка. Носъ въ тѣ дни былъ у нея такой, что и описать нельзя. Уши походили на двѣ маленькія жемчужныя раковины, которыя серги только оскорбляли, хотя серги и были красивѣйшею собственностью театра. На ней было длинное черное платье, въ которомъ она двигалась съ чудною граціозностью, и изъ широкихъ складокъ котораго изрѣдка показывались кончики сандалій; онѣ были-таки великоваты, но Пенъ готовъ былъ присягнуть, что онѣ меньше башмачковъ Ченерентолы. Но великолѣпнѣе всего были ея руки. Когда она складывала ихъ съ самоотверженіемъ на груди; когда онѣ опускались въ нѣмой мукѣ или поднимались съ величавою повелительностью; когда въ игривой веселости онѣ, можно сказать, порхали передъ нею, какъ... какъ что бы? какъ бѣлоснѣжные голуби передъ колесницею Венеры -- она ими манила, отталкивала, умоляла, обвивала своихъ обожателей. Никого отдѣльно, ибо она была вооружена своею собственною добродѣтелью и охранялась доблестью отца, котораго мечъ сверкнулъ бы изъ ноженъ при малѣйшей обидѣ его дочери -- но всѣхъ зрителей, которые влеклись и возносились къ ней, обаянные какъ волшебными чарами.
   Такъ простояла она съ минуту, совершенная и прекрасная, и Пенъ глядѣлъ на нее въ изступленіи.
   -- Что, Пенъ, вѣдь просто одурманиваетъ? спросилъ мистеръ Фокеръ.
   -- Тсъ! отвѣчалъ Пенъ.-- Она говоритъ.
   Она заговорила звучнымъ, мелодическимъ голосомъ. Тѣ, кому случалось видѣть "Незнакомца", знаютъ, что рѣчи дѣйствующихъ лицъ не отличаются ни внутреннимъ достоинствомъ, ни здравымъ смысломъ, ни новизною идей, ни поэтическою фантазіей. Въ сущности, если вы скажете, что это глупая пьеса -- вы будете недалеко отъ истины. Никто никогда не говоритъ такъ, какъ эти дѣйствующія лица. Весь характеръ "Незнакомца" поддѣльный, какъ книга, которую онъ читаетъ, какъ волосы его парика, какъ его скамья, какъ брильянтовый перстень: а между-тѣмъ среди всей чепухи, есть какая-то существенность любви, дѣтей, прощенія обидъ, которыя возбуждаютъ участіе во всѣхъ.
   Съ какою подавленною скорбью, съ какою увлекательною восторженностью, говорила мистрисъ Галлеръ! Сначала, когда она явилась въ качествѣ домоправительницы графа Винтерсена, и занималась приготовленіями къ пріѣзду его превосходительства, отдавая приказанія насчетъ постелей и мёбели, обѣда и проч., она была олицетвореніемъ тихаго отчаянія. Но когда она отдѣлалась отъ глупыхъ слугъ и могла дать волю своимъ чувствамъ, она излила ихъ каждому изъ зрителей, какъ другу и повѣренному сердца, и выплакала свой горести на плечѣ каждаго: маленькій скрипачъ въ оркестрѣ (на котораго она, повидимому, не смотрѣла, хотя онъ неотвязно слѣдилъ за нею) крутился, корчился, кивалъ, указывалъ пальцами, и, когда она дошла до любимаго пассажа: "И у меня есть Вилльямъ, если онъ еще живъ -- о, да, если онъ еще живъ! И его маленькія сестры! Зачѣмъ, воображеніе, терзаешь ты меня такъ? Зачѣмъ показываешь моихъ бѣдныхъ дѣтей, изнемогающихъ въ болѣзни и съ плачемъ призывающихъ свою м--м--ать," -- когда она дошла до этого мѣста, старичокъ Боусъ скрылъ лицо свое въ синемъ бумажномъ носовомъ платкѣ, выкрикнувъ изъ души: "браво!"
   Всѣ были растроганы. Фокеръ, вынувъ изъ кармана желтый индійскій фуляръ, плакалъ прежалобно. Что до Пена, онъ зашелъ слишкомъ-далеко. Онъ слѣдовалъ за этою женщиной, куда бы она ни двигалась; когда она уходила со сцены, театръ былъ для него пустъ; лампы и красные офицеры дико мелькали передъ его глазами. Онъ подстерегалъ ее за боковою кулисой, гдѣ она ждала очереди выйдти снова на сцену и гдѣ отецъ снималъ съ нея шаль. Когда пришло время примиренія и она бросилась въ объятія матери Бингли, а дѣти прижались къ ихъ колѣнямъ, и графиня (мистриссъ Бингли, баронъ Штейнфортъ (представленный очень-живо Гарбеттсомъ) и прочія дѣйствующія лица составили вокругъ нихъ трогательную группу, горящіе глаза Пена видѣли только Фодрингэй, одну Фодрингэй. Занавѣсъ спустился на него какъ саванъ. Онъ не слыхалъ ни слова изъ того, что говорилъ Бингли, вышедшій на сцену для объявленія будущей пьесы, и принявшій, по обыкновенію, громкія рукоплесканія на свой счетъ. Пенъ не могъ даже уразумѣть, что весь театръ вызывалъ во все горло миссъ Фодрингэй; да и самъ антрепренёръ не понималъ, повидимому, чтобъ кто-нибудь, кромѣ его самого, могъ причинить успѣхъ пьесы. Наконецъ, онъ это постигъ, отступилъ назадъ, оскаля зубы, и тотчасъ же явился снова, объ руку съ мистриссъ Галлеръ. Какъ она была хороша! Волосы ея распустились: офицеры забросали ее букетами. Она прижала ихъ къ сердцу, поправила волосы и улыбнулась всѣмъ зрителямъ. Глаза ея встрѣтились съ взорами Пена. Занавѣсъ упалъ снова и она скрылась. Ни одной ноты не слыхалъ онъ изъ увертюры, которую мѣдный драгунскій хоръ трубилъ съ благосклоннаго позволенія полковника Сваллоутэйля.
   -- Какова? Тутъ надо съ ума сойдти, замѣтилъ Фокеръ товарищу.
   Пенъ не зналъ, что ему толкуетъ Фокеръ и отвѣчалъ не впопадъ. Онъ не могъ сказать что чувствуетъ; не былъ въ-состояніи говорить ни съ однимъ смертнымъ. Да, Пенденнисъ и самъ не понималъ своихъ ощущеній: въ нихъ было что-то подавляющее, обезсиливающее, сладостное -- какая-то лихорадка неистовой радости и неопредѣленныхъ желаній.
   Роукинсъ и миссъ Тэктвайтъ вышли плясать двойной матлотъ; Фокеръ весь предался наслажденію балета, какъ за четверть чага плакалъ въ три ручья въ трагедіи. Пенъ не думалъ о немъ, ни о танцѣ, припоминая только, что эта самая женщина играла съ нею въ сценѣ, когда она вышла изъ-за кулисъ въ первый разъ. Въ концѣ балета онъ взглянулъ на часы и сказалъ, что ему пора идти.
   -- Брось это, возразилъ Фокеръ: -- подожди: теперь будетъ "Разбойникъ съ бердышемъ". Бингли великолѣпенъ, въ красныхъ обтяжныхъ и долженъ перенести мистриссъ Бингли по бревну черезъ водопадъ; только она черезчуръ тяжела. Это преуморительно, подожди.
   Пенъ взглянулъ на афишку, въ сладкой надеждѣ найдти имя миссъ Фодрингэй спрятавшимся гдѣ-нибудь въ дѣйствующихъ лицахъ послѣдней пьесы, но этого имени тамъ не было. Ему надобно уйдти. Ему далеко ѣхать до дома. Онъ стиснулъ руку Фокера, хотѣлъ говорить, но не могъ. Онъ вышелъ изъ театра, бродилъ какъ въ безпамятствѣ по городу, самъ не зная гдѣ и долго ли; потомъ онъ сѣлъ на лошадь у Джорджа и поѣхалъ домой. На Клеврингской Колокольнѣ ударило часъ, когда онъ въѣхахъ во дворъ Фэрокса. Хозяйка дома могла еще не спать, но она слышала только изъ корридора, какъ онъ бросился въ постель и спрятался съ головою подъ одѣяломъ.
   Пенъ не имѣлъ привычки проводить безсонныя ночи, а потому разомъ заснулъ крѣпкимъ сномъ. Даже въ болѣе поздніе годы и когда бездна заботъ и другихъ гонителей сна осаждаетъ человѣка, онъ все-таки по привычкѣ, отъ усталости, или изъ рѣшимости, начинаетъ засыпать по обыкновенію, наперекоръ мучительному безпокойству. Но оно скоро приходитъ къ нему, расшевеливаетъ за плеча и говоритъ: -- ну-ка, пріятель, нечего лѣниться, подымайся-ка и потолкуемъ. И они начинаютъ свою бесѣду въ часы глухой ночи. Что бы впослѣдствіи съ нимъ ни было, но покуда еще юный Пенъ не дошелъ до этого состоянія. Онъ спалъ крѣпкимъ сномъ и проснулся рано утромъ, когда галки закаркали изъ рощицы подъ его окномъ; въ минуту пробужденія, милый образъ былъ уже передъ нимъ: "милый мальчикъ", говорило видѣніе:-- "ты спалъ такъ хорошо, что мнѣ было жаль будить тебя; но я сидѣла у твоей подушки все это время и не хочу, чтобъ ты меня оставилъ. Я любовь! Я приношу съ собою горячку страстей: жаркое томленіе и безумныя желанія; неугомонную жажду чего-то и стремленіе. Давно ужь ты меня призывалъ -- я это знаю; теперь я предъ тобою, смотри на меня".
   Испугался ли Пенъ этого призыва? Конечно нѣтъ. Онъ не зналъ, что еще впереди; покуда онъ былъ весь переполненъ необузданнымъ наслажденіемъ и восторгомъ. Три года передъ этимъ, когда онъ вступалъ въ пятый классъ Цистерсіанцевъ, отецъ подарилъ ему золотые часы, которые мальчикъ вынималъ изъ-подъ подушки и осматривалъ, пробуждаясь по утрамъ, перетиралъ и гладилъ втихомолку и удалялся въ уединенные уголки, чтобъ наслаждаться чиканьемъ ихъ: такъ точно юноша наслаждался своимъ новымъ предметомъ восторга; ощупывалъ въ карманѣ жилета, цѣлъ ли онъ; заводилъ его ложась спать и лелѣялъ и оглядывалъ его, пробуждаясь. Скажемъ мимоходомъ, что первые часы Пена были предрянные, дурно ходившіе съ самаго начала и безпрестанно портившіеся. Отложивъ ихъ послѣ въ ящикъ и забывъ на нѣкоторое время, онъ окончательно промѣнялъ ихъ на болѣе полезнаго указателя времени.
   Пенъ чувствовалъ самъ, что со вчерашняго вечера постарѣлъ разомъ нѣсколькими годами. Теперь ужь не оставалось сомнѣній: онъ влюбленъ не хуже лучшаго героя, лучшаго романа, какой ему когда-либо случалось читать. Онъ съ величайшею самостоятельностью приказалъ старому Джону принести горячей воды для бритья, разодѣлся щеголемъ и пришелъ завтракать въ полномъ великолѣпіи; обошелся весьма-привѣтливо съ матерью и маленькою Лаурой, которая передъ этимъ барабанила урокъ свой на фортепьяно. Она спросила его какая была пьеса?
   Пенъ засмѣялся и не хотѣлъ сказать какая была пьеса. Да и въ сущности ей незачѣмъ было знать объ этомъ. Потомъ она спросила, зачѣмъ онъ надѣлъ новый жилетъ и зашпилилъ галстухъ такою хорошенькой булавкой?
   Пенъ покраснѣлъ и сказалъ матери, что школьный товарищъ, съ которымъ онъ вчера обѣдалъ въ Чэттерисѣ, занимался въ Бэймутѣ съ своимъ наставникомъ, очень-ученымъ человѣкомъ; а такъ-какъ онъ самъ готовится вступить въ коллегіумъ и еще многіе молодые люди продолжаютъ курсъ ученія въ Беймутѣ, то ему очень хочется ѣхать туда... и... и призаняться немножко съ ними вмѣстѣ.
   Личико Лауры вытянулось. Елена Пенденнисъ пристально посмотрѣла на сына, встревоженная больше чѣмъ когда-нибудь неяснымъ сомнѣніемъ и страхомъ, мучившими ее со вчерашняго вечера, когда фермеръ Горнеттъ явился къ ней съ извѣстіемъ, что Пенъ не будетъ дома обѣдать. Глаза Артура выражали рѣшимость. Она пыталась успокоиться и отогнать свои опасенія. Мальчикъ никогда еще не говорилъ ей неправды. Въ-продолженіе всего завтрака. Пенъ велъ себя чрезвычайно-важно, потомъ, простившись съ матерью и дѣвочкой, онъ сѣлъ на лошадь и выѣхалъ со двора. Сначала онъ ѣхалъ полегоньку, но поскакалъ какъ бѣшенный, лишь-только убѣдился, что его топота уже не слышно въ домѣ.
   Смирке, помышлявшій о своихъ собственныхъ сердечныхъ дѣлахъ и ѣхавшій рысцой въ Фэроксъ съ вывороченными, по обыкновенію, носками, чтобъ заняться чтеніемъ съ Пеномъ, встрѣтилъ своего ученика, промчавшагося стрѣлою мимо. Лошадка Смирке испугалась и бросилась въ сторону, когда лошадь съ громомъ наскакала чуть не на нее; скромный помощникъ Портмена полетѣлъ черезъ ея голову въ крапиву придорожной канавки. Пенъ засмѣялся, указалъ ему пальцемъ на бэймутскую дорогу и умчался на полмили по ея направленію, прежде чѣмъ бѣдный Смирке успѣлъ подняться на ноги.
   Пенъ рѣшилъ, что долженъ увидѣться въ это утро съ Фокеромъ; долженъ слышать о ней, знать о ней, быть съ кѣмъ-нибудь кто съ нею знакомъ; а честный Смирке, сидя въ крапивѣ между-тѣмъ, какъ лошадка его пощипывала траву, помышлялъ съ горестью, ѣхать ли ему въ Фэроксъ или нѣтъ, такъ-какъ очевидно ученикъ его отлучился на весь день. "Да", подумалъ онъ: -- "все-таки можно туда съѣздить. Можно спросить у мистриссъ Пенденнисъ когда Артуръ воротится; можно выслушать урокъ миссъ Лауры изъ Уаттсова Катихизиса". Онъ усѣлся на лошадку -- обоимъ были эти паденія не въ диковинку -- и поплелся къ дому, отъ котораго ученикъ его мчался ураганомъ.
   Вотъ какъ любовь дурачитъ всѣхъ насъ, малыхъ и большихъ: Смирке погнался за нею въ крапиву, а Пенъ только-что тронулся въ первомъ пылу бѣшеной погони.

ГЛАВА ПЯТАЯ.
Мистриссъ Галлеръ дома.

   Не убавляя шага, лошадь проскакала до самаго Бэймута, гдѣ Пенъ сдалъ ее въ конюшни гостинницы, а самъ побѣжалъ прямо къ Фокеру, который далъ ему свой адресъ наканунѣ. На квартирѣ, находившейся подъ лавкою аптекаря, котораго сигары и содовые порошки сбывались очень-быстро при милостивомъ покровительствѣ молодыхъ жильцовъ, Пенъ нашелъ только пріятеля Фокера, мистера Спэвина, занимавшагося куреніемъ сигары и обученіемъ собаченки разнымъ штукамъ.
   Здоровое лицо Пена, раскраснѣвшееся отъ скорой верховой ѣзды, представляло рѣзкую противоположность съ изношенною восковою фигурой товарища Фокера; тотъ и самъ это замѣтилъ: "Кто это?" подумалъ онъ, "онъ свѣжъ какъ бобъ. Его рука, вѣрно, не трясется по утрамъ, ставлю пять противъ одного".
   Фокеръ вовсе не пріѣзжалъ домой. Какая досада!-- Мистеръ Спэвинъ не могъ сказать когда онъ воротится. Иногда онъ отлучался на день, а иногда на недѣлю. Изъ какого коллегіума Пенъ? Не желаетъ ли освѣжиться чѣмъ-нибудь? Есть добрая кружка эля. Мистеръ Спэвинъ узналъ имя Пена по карточкѣ, которую тотъ положилъ на столъ -- въ тѣ дни Пенъ гордился тѣмъ, что и у него есть карточки -- и молодые люди разстались.
   Пенъ сошелъ со скалы и принялся гулять по песку, кусая ногти на прибережьѣ шумливаго моря. Оно разстилалось передъ нимъ, яркое и безконечное. Синія волны вкатывались въ заливъ съ ревомъ и пѣной. Пенъ смотрѣлъ на нихъ, не видя ничето. Какой приливъ вливался тогда въ его голову и какъ мало было у него силы остановить его! Пенъ бросалъ въ воду камешки, а волны все-таки катились. Онъ бѣсился, что не засталъ Фокера. Ему надобно было видѣть Фокера. Онъ непремѣнно долженъ видѣть Фокера. "Что если я поѣду... по чэттериской дорогѣ, авось не встрѣчусь ли съ нимъ?" подумалъ Пенъ. Чрезъ полчаса лошадь была снова осѣдлана и скакала по травѣ подлѣ чэттериской дороги. Мили на четыре отъ Бэймута отдѣляется, какъ всякому извѣстно, клеврингская дорога; лошадь, весьма-естественно, пожелала своротить на нее, но Пенъ огрѣлъ ее хлыстомъ и выѣхалъ на большую дорогу, не видя на ней признака чернаго тэндема и красныхъ колесъ.
   Выѣхавъ разъ на большую дорогу, почему бы и не поѣхать дальше: кажется ясно; а потому Пенъ направился къ Джордж-Отелю, гдѣ конюхъ сказалъ ему, что мистеръ Фокеръ конечно тутъ и что "онъ поднялъ вчера въ полночь такую возню, пилъ и горланилъ, и вызывалъ почтальйона Тома на кулачки; только ему бы пришлось плохо", прибавилъ конюхъ, оскала зубы. "А что", продолжалъ онъ, обращаясь весьма-сатирически къ груму мистера Фокера, шедшему черезъ дворъ съ отлично-вычищеннымъ платьемъ своего барина:-- "подалъ ты своему губернатору горячей воды для бритья? Сведи туда мистера Пенденниса". И Пенъ послѣдовалъ за вѣрнымъ слугою въ комнату, гдѣ мистеръ Фокеръ покоился посреди неизмѣримой кровати.
   Пуховикь и вальки громоздились вокругъ маленькаго джентльмена, такъ-что едва можно было разсмотрѣть его смугленькую фигурку и красивый колпакъ.
   -- Галло! закричалъ Пенъ.
   -- Кто идетъ? затянулъ голосъ изъ кровати.-- Какъ, опять Пенденнисъ? А мама знаетъ о твоемъ отсутствіи? Ты вчера ужиналъ съ нами? Нѣтъ, стой... кто ужиналъ съ нами Ступидъ?
   -- Три офицера, сэръ, и мистеръ Бингли, сэръ, и мистеръ Костиганъ, сэръ, отвѣчалъ грумъ съ самою серьёзною физіономіей.
   -- А, да: "чаша и веселая шутка" ходили вкруговую. Мы пѣли пѣсни. Помнится я вызывалъ почтаря. Поколотилъ я его, Ступидъ?
   -- Нѣтъ, сэръ. Сраженья не было, сэръ, отвѣчалъ Ступидъ съ ненарушимою важностью.-- Онъ раскладывалъ на столѣ туалетныя принадлежности мистера Фокера, вынимая ихъ изъ шкатулки, величиною съ сундукъ -- подарка нѣжной матери; безъ этой шкатулки нашъ молодчикъ не дѣлалъ шага. Тамъ былъ чудовищный серебряный туалетный приборъ: серебряный тазъ, серебряный кувшинъ, оправленныя въ серебро коробочки и сткляночки для всѣхъ родовъ порошковъ и эссенцій, и наконецъ превосходнѣйшія бритвы, заготовленныя заранѣе для будущей бороды мистера Фокера.
   -- Подеремся въ другой разъ, сказалъ нашъ молодой джентльменъ, зѣвая и протягивая тощія ручонки черезъ голову.-- Сраженья точно не было; но было пѣнье. Бингли пѣлъ, я пѣлъ, генералъ пѣлъ, то-есть Костиганъ. Ты никогда не слыхалъ какъ онъ постъ: "Маленькаго поросеночка подъ кроватью", Пенъ?
   -- Тотъ съ кѣмъ мы встрѣтились вчера? спросилъ Пенъ, весь встревоженный: -- отецъ той...
   -- Той самой Фодрингэй, ну да. А вѣдь настоящая Венера, Пенъ?
   -- Мистеръ Костиганъ, сэръ, сидитъ въ гостиной, сэръ, и говоритъ, сэръ, что вы звали его завтракать, сэръ. Онъ заходилъ пять разъ, сэръ, но ни за что не хотѣлъ будить васъ, сэръ. Онъ былъ здѣсь съ одиннадцати часовъ, сэръ.
   -- А теперь который часъ?
   -- Второй, сэръ.
   -- Что бы сказала матушка, еслибъ увидѣла меня въ часъ въ постели? воскликнулъ лѣнтяй.-- Она прислала меня сюда съ тѣмъ, чтобъ я съ учителемъ ломалъ себѣ голову надъ заброшенною латинью. Хе, хе! Послушай, Пенъ, это что-то непохоже на наши школьные семь часовъ, а? и онъ разразился ребяческимъ смѣхомъ.-- Поди къ генералу, Пенъ, и потолкуй съ нимъ, пока я стану одѣваться. И послушай, Пенъ, попроси его спѣть "Поросеночка подъ кроватью" это прелесть! Пенъ вышелъ въ большомъ безпокойствѣ къ мистеру Костигану, а мистеръ Фокеръ занялся своимъ туалетомъ.
   Изъ дѣдовъ мистера Фокера тотъ, отъ котораго онъ наслѣдовалъ состояніе, былъ пивоваръ. Фокеры, отъ отца къ сыну, учились въ цистерсіанской школѣ. Имя нашего пріятеля, видное черезъ стѣну школьнаго двора всѣмъ его товарищамъ на огромной вывѣскѣ, было поводомъ къ тому, что ему не давали покоя, равно какъ за его невзрачную наружность, обжорство, неряшество, непонятливость и многія другія слабыя стороны. Всякій кто знаетъ, какъ щекотливый мальчикъ дѣлается трусливымъ и застѣнчивымъ отъ постоянной тиранніи школьныхъ товарищей, можетъ понять, какимъ образомъ, освободившись отъ этого ига, онъ могъ развернуться чрезъ нѣсколько мѣсяцевъ и сдѣлаться веселымъ, насмѣшливымъ, разбитнымъ Фокеромъ, съ которымъ мы познакомились. Онъ все-таки оставался неучемъ, это правда: ученость не пріобрѣтается тѣмъ, что мальчики, оставя школу, поступаютъ въ коллегіумъ вольноприходящими; но онъ былъ теперь -- въ своемъ особенномъ родѣ -- такимъ же великимъ денди, какъ прежде былъ величайшимъ замарашкой. Войдя въ гостиную, къ своимъ двумъ посѣтителямъ, раздушоный и въ тонкомъ бѣльѣ, онъ былъ великолѣпенъ хоть куда.
   Генералъ или капитанъ Костиганъ -- онъ предпочиталъ слыть подъ титломъ капитана -- сидѣлъ на подоконникѣ, съ газетою въ рукахъ. Глаза капитана были нѣсколько тусклы; онъ читалъ газету чуть не по складамъ, помощью губъ и налитыхъ кровью глазъ, какъ вы видите подчасъ джентльменовъ, для которыхъ чтеніе занятіе рѣдкое и трудное. Шляпа была по обыкновенію заломлена на одно ухо; одна нога протянута на косякѣ; по величинѣ и растоптанности сапоговъ, наблюдатель заключилъ бы, что капитанъ не въ блестящихъ обстоятельствахъ. Бѣдность, прежде чѣмъ овладѣваетъ человѣкомъ совершенно, имѣетъ какъ-будто обыкновеніе атаковывать напередъ оконечности его тѣла: то, чѣмъ онъ прикрываетъ голову, руки и ноги, дѣлается всегда ея первою добычей. Всѣ эти части туалета капитана Костигана были особенно оборваны и истасканы. Лишь-только онъ увидѣлъ Пена, тотчасъ же слѣзъ съ окна и привѣтствовалъ вошедшаго, повоенному, поднявъ два пальца, плохо прикрытыхъ изодранною черною перчаткой, къ шляпѣ, и потомъ снявъ ее совсѣмъ. Капитанъ имѣлъ склонность къ плѣшивости, но онъ зачесывалъ съ затылка черезъ лысину желѣзносѣрые волосы, а по обѣимъ сторонамъ лица пускалъ двѣ пряди съ висковъ. Большое количество спиртуознаго испортило цвѣтъ лица мистера Костигана и оно, нѣкогда красивое, казалось мѣдноватымъ. Онъ носилъ весьма-высокій галстухъ, протертый и запятнанный во многихъ мѣстахъ, и сюртукъ на манеръ военнаго, плотно застегнутый тамъ, гдѣ пуговицы еще съ нимъ не разстались.
   -- Молодой джентльменъ, которому я имѣлъ честь быть представленнымъ вчера въ церковной оградѣ, сказалъ капитанъ, великолѣпно расшаркиваясь и размахивая шляпой: -- надѣюсь видѣть васъ въ добромъ здоровьѣ, сэръ. Я замѣтилъ васъ вчера въ театрѣ, во время представленія моей дочери, а потомъ вы исчезли. Я только проводилъ ее домой, сэръ: Джекъ Костиганъ, хотя бѣденъ, но джентльменъ; а потомъ, когда я зашелъ засвидѣтельствовать свое почтеніе моему веселому, юному другу, васъ уже не было. Мы провели веселую ночь, сэръ -- мистеръ Фокеръ, трое нашихъ удалыхъ драгунъ и вашъ покорнѣйшій. Да, сэръ, она напомнила мнѣ одну изъ нашихъ веселыхъ ночей, когда я служилъ въ сто-третьемъ полку! И онъ вытащилъ старую табакерку, которую поднесъ своему новому знакомцу съ видомъ величайшаго достоинства.
   Артуръ быль слишкомъ-взволнованъ и не могъ говорить. Этотъ грязный оборванецъ -- ея отецъ! Отъ капитана несло воспоминаніемъ сигарочнаго дыма вчерашней ночи и онъ поглаживалъ мохъ на своемъ подбородкѣ съ самодовольствіемъ молодаго денди.
   -- Надѣюсь, что миссъ Фод.... миссъ Костиганъ здорова, сказалъ Пенъ, вспыхнувъ.-- Она... она доставила мнѣ больше удовольствія, чѣмъ.... чѣмъ... я... я... я когда-нибудь чувствовалъ въ театрѣ. Я, сударь, я считаю ее первою актрисою въ свѣтѣ проговорилъ онъ задыхаясь.
   -- Вашу руку, молодой человѣкъ! Вы говорите отъ души. Благодарю васъ, сэръ. Васъ благодаритъ старый воинъ и нѣжный отецъ. Да, она первая актриса въ свѣтѣ. Видалъ я Сиддонсъ, видалъ и О'Псиль: онѣ были велики, но ничто въ-гравненіи съ Фодрингэй! Я не желаю, чтобъ она была извѣстна подъ своимъ настоящимъ именемъ, пока она на сценѣ. Моя фамилія, сэръ, народъ прегордый. Костиганы, изъ Костиганстоуна, думаютъ, что человѣкъ, подобный мнѣ, унизится, дозволивъ своей дочери добывать хлѣбъ насущный престарѣлому отцу.
   -- По-моему, нѣтъ обязанности болѣе благородной.
   -- Благородной! Сэръ, я бы желалъ посмотрѣть на человѣка, который бы осмѣлился утверждать, что Дженъ Костиганъ согласится на что-нибудь неблагородное. У меня есть сердце, сэръ, хотя я и бѣденъ. Люблю человѣка съ душою! У васъ она есть: я читаю это на вашемъ честномъ лицѣ и въ смѣломъ взглядѣ. Повѣрите ли? прибавилъ онъ патетическимъ шопотомъ, послѣ краткой паузы:-- этотъ Бингли составилъ себѣ счастье талантомъ моей дочери и даетъ ей только по двѣ гинеи въ недѣлю! И изъ этого она должна одѣваться, и вотъ что, вмѣстѣ съ моими слабыми способами, составляетъ наше все.
   Способы капитана были дѣйствительно такъ слабы, что почти могли считаться невидимками; но никто не знаетъ какимъ-образомъ умѣряется холодный вѣтеръ для остриженныхъ до кожи ирландскихъ овецъ и въ какихъ чудотворныхъ лугахъ онѣ находятъ себѣ пастбища. Еслибъ капитанъ Костиганъ, котораго я имѣлъ честь знать лично, разсказалъ намъ свою исторію, то вышла бы пренравоучительная повѣсть. Но онъ не разсказалъ бы ея, еслибъ могъ, и не могъ бы, еслибъ даже хотѣлъ: Капитанъ не только вовсе не имѣлъ привычки говорить правду, онъ былъ даже неспособенъ думать о ней, и дѣйствительность перемѣшивалась съ вымыслами въ его отуманенной мозговницѣ.
   Онъ началъ жизнь довольно-блистательно, имѣя красивую наружность, стройныя ноги и чудеснѣйшій голосъ. До послѣдняго дня онъ пѣлъ съ удивительнымъ юморомъ и выраженіемъ эти чудныя ирландскія баллады, столь веселыя и вмѣстѣ съ тѣмъ исполненныя грустной меланхоліи, и всегда самъ плакалъ отъ нихъ первый. Бѣдный Косъ! онъ былъ и молодцомъ и пьянчужкой, весельчакомъ и олухомъ; всегда добродушенъ, а иногда почти достоинъ довѣрія. До послѣдняго дня жизни онъ готовъ былъ пить со всякимъ и ручаться за росписку всякаго. Онъ кончилъ жизнь въ тюрьмѣ должниковъ, гдѣ чиновникъ шериффа, овладѣвшій его особою, полюбилъ его.
   Въ краткое утро жизни своей онъ быль восторгомъ полковыхъ обѣдовъ и пѣлъ вакхическія и сентиментальныя пѣсни; въ -- теченіе этого періода онъ выпилъ вина втрое больше чѣмъ бы слѣдовало и промоталъ свое сомнительное достояніе. Что сдѣлались съ нимъ послѣ выхода въ отставку -- не наше дѣло. Ручаюсь головой, никакой иностранецъ никогда не постигнетъ какъ живутъ ирландскіе безденежные джентльмены; какъ они держатся на водѣ, какъ бросаются въ компаніи съ героями, такими же злосчастными, какъ они сами; какъ добываютъ себѣ почти во всѣ дни недѣли насущную порцію хлѣба и водки: все это тайны, недоступныя уму. Довольно, если скажемъ, что во всѣ житейскія бури Дженъ выплывалъ такъ или иначе, а лампада его носа не угасала никогда.
   Не прошло получаса бесѣды капитана съ Пеномъ, и онъ ужь нашелъ средство извлечь изъ него пару гиней за билеты на бенефисъ своей дочери, который долженъ былъ играться въ непродолжительномъ времени. Бенефисъ этотъ не былъ въ родѣ прошлогодняго, когда бѣдная миссъ Фодрингэй осталась въ убыткѣ на пятнадцать шиллинговъ, по коварству антрепренёра; но теперь это было настоящею сдѣлкой, по которой миссъ Ф. предоставлялась продажа извѣстнаго числа билетовъ съ тѣмъ, чтобъ, большая часть вырученныхъ денегъ была въ ея пользу.
   У Пена было всего двѣ гинеи въ карманѣ и онъ передалъ ихъ капитану за билеты; онъ боялся предложить ему больше, опасаясь оскорбить его деликатность. Костиганъ намаралъ ему ярлыкъ на полученіе ложи, спустилъ обѣ монеты въ карманъ жилета и потрепалъ мѣсто, гдѣ онѣ лежали. Повидимому, онѣ согрѣвали его старые бока.
   -- По правдѣ сказать, сэръ, присовокупилъ онъ:-- звонкій металлъ является у меня рѣже, чѣмъ бывало въ старину, что бываетъ не съ однимъ добрымъ-малымъ. Разъ, сэръ, я выигралъ ихъ шестьсотъ, когда мой благослонпый другъ, герцогъ кентскій, былъ въ Гибралтарѣ. И онъ тотчасъ же принялся отсыпать Пену кучу исторій о выпитомъ тамъ бордоскомъ, разныхъ пари, конскихъ скачкахъ и тому подобныхъ увеселеніяхъ гарнизона. Всѣмъ этимъ онъ занималъ молодаго джентльмена до появленія ихъ хозяина и завтрака.
   Тутъ-то надобно было посмотрѣть на капитана, когда онъ атаковалъ индѣйку съ чортовой подливкой и бараньи котлеты! Исторіи его были неистощимы и духъ ободрялся отъ болтовни съ молодежью. Когда солнечный лучъ падалъ на нашего стараго лазарони, онъ купался въ немъ съ наслажденіемъ; пускался въ разсказы о своихъ дѣлахъ и прошломъ блескѣ, и о всѣхъ лордахъ, генералахъ и лордахъ-намѣстникахъ, которыхъ прежде видалъ или знавалъ. Онъ описалъ своимъ собесѣдникамъ кончину своей милой Бесси, покойной мистриссъ Костиганъ, и то, какъ онъ вызвалъ на дуэль капитана Шэнти Клэнси, осмѣлившагося дерзко взглянуть на миссъ Фодрингэй, въ Фениксѣ; какъ потомъ капитанъ Шэнти извинялся передъ нимъ и задалъ обѣдъ въ Кильдеръ-Стритѣ, на которомъ они вшестеромъ выпили двадцать одну бутылку бордоскаго, и проч. Онъ объявилъ, что сидѣть съ двумя такими благородными и славными молодцами -- есть истинное счастье и гордость стараго воина, и наконецъ, выпивъ другую рюмку ликера, онъ принялся плакать отъ избытка восторга. Послѣ завтрака они вышли на улицу и капитанъ шелъ объ руку, и въ серединѣ, со своими милыми, молодыми друзьями. Онъ выразительно подмигнулъ по дорогѣ одному или двумъ лавочникамъ, которымъ вѣроятно былъ долженъ, какъ-будто говоря: "Смотри-ка съ кѣмъ я гуляю: ужь конечно заплачу, пріятель!" Наконецъ мистеръ Фокеръ отдѣлился отъ своихъ спутниковъ у входа въ одну бильярдную, гдѣ его дожидалось нѣсколько джентльменовъ изъ полка полковника Спаллоутэйля.
   Пенъ и оборванный капитанъ продолжали свою прогулку. Капитанъ воспользовался случаемъ и разспрашивалъ Пена стороною о состояніи и положеніи въ свѣтѣ мистера Фокера. Пенъ разсказалъ ему, что отецъ Фокера знаменитый пивоваръ, а мать -- леди Агнеса Мильтонъ, дочь лорда Рошервилля. Капитанъ тотчасъ же произнесъ напыщенный панегирикъ достоинствамъ мистера Фокера, котораго природная аристократія видна съ перваго взгляда и была только дополнительнымъ украшеніемъ другихъ его превосходныхъ качествъ -- утонченнаго ума и великодушнаго сердца; разумѣется, что капитанъ не вѣрилъ вполнѣ ни одному слову своей рѣчи.
   Пенъ продолжалъ идти, слушая болтовню своего спутника, удивленный, озадаченный и забавляясь ею. Нашему юношѣ и въ голову не приходило не вѣрить тому, что ему разсказывали. Будучи самъ малымъ чистосердечнымъ, онъ весьма-естественно принималъ все это за истину. Въ жизнь свою Костиганъ не имѣлъ лучшаго слушателя; вниманіе и скромность молодаго человѣка были ему лестны до крайности.
   Капитанъ былъ до-того доволенъ Пеномъ, что наконецъ рѣшился сдѣлать ему приглашеніе, котораго онъ очень-рѣдко удостаивалъ молодыхъ людей, "пожаловать въ его скромное жилище, всего два шага, гдѣ онъ будетъ имѣть честь представить своего молодаго друга миссъ Фодрингэй."
   Пенъ былъ въ такомъ восторгѣ отъ этого приглашенія и такъ пораженъ своимъ неожиданнымъ счастьемъ, что совершенно растерялся и трепеталъ, чтобъ капитанъ не замѣтилъ его волненія. Онъ выговорилъ съ трудомъ нѣсколько безсвязныхъ словъ, выражавшихъ высокое наслажденіе отъ предстоявшаго знакомства съ дамою, которой... которой дарованія такъ восхитили его... такъ особенно восхитили его. Онъ пошелъ за капитаномъ, едва понимая куда его ведетъ этотъ джентльменъ. Онъ увидитъ ее! Онъ увидитъ ее! Въ ней центръ вселенной. Она была для него средоточіемъ міра. Вчерашній день, передъ тѣмъ, когда онъ ее узналъ, казался періодомъ такимъ отдаленнымъ -- съ-тѣхъ-поръ совершился для него цѣлый геологическій переворотъ.
   Капитанъ повелъ своего юнаго друга въ спокойную маленькую улицу города Чэттериса, называемую "Пріоровымъ Переулкомъ". Надъ нею высятся огромныя башни стариннаго собора. Капитанъ жилъ въ первомъ этажѣ маленькаго домика, надъ дверьми котораго была мѣдная дощечка съ надписью: "Кридъ, портной". Крида, однако, ужь не было на свѣтѣ. Вдова его была отворяльщицею скамей въ сосѣднемъ соборѣ; старшій сынъ былъ клиросный мальчикъ, игравшій въ орлянку на полпенни, учившій своихъ маленькихъ братьевъ шалостямъ и имѣвшій прекрасный голосъ. Пара этихъ малютокъ сидѣла на порогѣ входа, ступенью ниже, ведшаго въ корридоръ дома; оба вскочили на ноги и бросились къ жильцу, напавъ съ жадностью, и нѣсколько къ удивленію Пена, на карманы фалдъ капитана: добродушный джентльменъ, когда у него водились деньги, всегда приносилъ дѣтямъ пряникъ или яблоко. "За это вдовушка не пристаетъ ко мнѣ за деньгами въ неудобное время", замѣтилъ капитанъ, подмигнувъ Пену и приложивъ палецъ къ носу.
   Пенъ переступилъ черезъ завѣтный порогъ и послѣдовалъ за своимъ путеводителемъ по гнилой лѣстницѣ. Колѣни его дрожали. Онъ едва могъ различать предметы, войдя въ комнату -- въ ея комнату! Онъ видѣлъ передъ собою что-то черное, шевелившееся, какъ будто присѣдая передъ нимъ, и слышалъ, но весьма-неясно, какъ капитанъ, съ свойственнымъ ему многорѣчіемъ, выражалъ "своему дитяти" желаніе, чтобъ она узнала его драгоцѣннаго и удивительнаго молодаго друга, мистера Артура Пенденниса, джентльмена, имѣющаго но сосѣдству помѣстье, одареннаго образованнымъ умомъ, пріятными манерами, тонкимъ вкусомъ къ поэзіи и чувствительнымъ сердцемъ".
   -- Прекрасная погода, сказала на это миссъ Фодрингэй съ ирландскимъ удареніемъ, но звучнымъ, трогательнымъ голосомъ.
   -- Прекрасная, отвѣчалъ мистеръ Пенденнисъ. Такимъ романическимъ образомъ начался ихъ разговоръ. Онъ почувствовалъ себя сидящимъ на стулѣ и съ полною свободой наслаждаться сколько угодно лицезрѣніемъ красавицы.
   Она была не на сценѣ еще прекраснѣе, чѣмъ при свѣтѣ лампъ. Всѣ ея пріемы и позы были естественно-величавы и граціозны. Когда она встала и прислонилась у камина, платье драпировалось классически вокругъ стройнаго стана; когда подперла рукою подбородокъ, всѣ остальныя линіи тѣла обрисовались полными гармоническими изгибами: она казалась музою, погруженною въ созерцаніе. Когда сѣла на плетеный стулъ, положивъ руку на спинку, кисть ея свѣсилась такъ, будто ей только недоставало скипетра, и складки платья расположились вокругъ нея сами собою въ такомъ стройномъ порядкѣ, какъ-будто онѣ были придворными дамами, вокругъ трона царицы. Всѣ ея движенія были граціозны и повелительны. Днемъ можно было видѣть, что черные волосы ея были съ синеватымъ отливомъ, цвѣтъ лица ослѣпительной бѣлизны и едва-замѣтный румянецъ перебѣгалъ на щекахъ. Глаза были сѣрые, съ необыкновенно-длинными рѣсницами, а ротъ, какъ мнѣ впослѣдствіи далъ понять самъ мистеръ Пенденнисъ, такой красноты и свѣжести, что съ нимъ не могли сравняться ни самые яркіе гераніумы, ни лучшій въ свѣтѣ сургучъ, ни самый новый гвардейскій мундиръ.
   -- И очень-тепло, продолжала красавица.
   Мистеръ Пенъ согласился и съ этимъ замѣчаніемъ, и разговоръ шелъ въ томъ же духѣ. Она спросила Костигана, весело ли онъ провелъ вечеръ въ "Джорджѣ" и тотъ разсказалъ объ ужинѣ и бокалахъ пунша. Потомъ отецъ освѣдомился, какъ дочь его провела утро.
   -- Боусъ пришелъ въ десять часовъ, отвѣчала она: -- и мы разучивали Офслію. Это къ двадцать-четвертому, и я надѣюсь, сэръ, мы будемъ имѣть честь видѣть васъ.
   -- Конечно, конечно! воскликнулъ Пенъ, удивляясь ирландскому произношенію ея, тогда-какъ на сценѣ она говорила самымъ чистымъ англійскимъ языкомъ.
   -- Я ужь завербовалъ его на твой бенефисъ, милая, сказалъ капитанъ, трепля карманъ жилета и подмигнувъ Пену, который покраснѣлъ.
   -- Мистеръ джентльменъ этотъ очень-любезенъ, сказала мистриссъ Галлеръ.
   -- Мое имя Пенденнисъ; онъ покраснѣлъ сильнѣе: -- я... я надѣюсь, вы его не -- не забудете. Сердце Пена до-того забилось при этомъ смѣломъ изъясненіи, что слова эти чуть по задушили его.
   -- Пенденнисъ, отвѣчала она медленно, смотря ему прямо въ глаза; взглядъ этотъ быль такъ ясенъ, ослѣпителенъ, смертоносенъ, а голосъ такъ сладокъ, полонъ и тихъ, что взглядъ и слово красавицы пронзили Пена насквозь и переполнили его восхищеніемъ.
   -- Мое имя никогда не казалось мнѣ такимъ прекраснымъ, сказалъ Пенъ.
   -- Очень-хорошенькое имя, возразила Офелія: -- Пентвизль имя нехорошенькое. Помните, папа, въ Норвичѣ, молодаго Пентвизля? Онъ игралъ вторыхъ стариковъ и женился на миссъ Ренеи, Колумбинѣ; они оба ангажированы въ Лондонъ, на Театръ Королевы, и получаютъ по пяти фунтовъ въ недѣлю. Пентвизль было не настоящее его имя. Его такъ назвалъ Джодкинъ, не знаю отчего. Его звали Гаррингтономъ; то-есть настоящее имя было Поттсъ; отецъ у него пасторъ, очень-почтенный. Гаррингтонъ былъ въ Лондонѣ и задолжалъ. Помните, онъ игралъ Фалкланда, а мистриссъ Бойсъ -- Юлію?
   -- Хороша Юлія, возразилъ капитанъ: -- пятидесяти лѣтъ и мать десятерыхъ дѣтей! Вотъ ты была бы ужь точно Юліей, или мое имя не Дженъ Костиганъ.
   -- Я тогда не имѣла первыхъ ролей, замѣтила скромно миссъ Фодрингэй: -- Боу съ еще не выучилъ меня.
   -- Правда, правда, моя милая; потомъ, наклонясь къ Пенденнису, капитанъ прибавилъ:-- обстоятельства были плохи, сэръ; я былъ нѣкоторое время фехтовальнымъ учителемъ въ Дублинѣ; во всей Британіи и только три человѣка могли спорить со мною на рапирахъ; но теперь члены Джека Костигана стары и закоченѣли, сэръ, а дочь моя была ангажирована на тамошнемъ театрѣ. Тамъ-то другъ мой, Боусъ, человѣкъ необыкновенно-прозорливый, увидѣлъ ея способности и началъ давать ей уроки въ драматическомъ искусствѣ и сдѣлалъ чѣмъ видите. Что ты дѣлала послѣ того, какъ Боусъ ушелъ, Эмили?
   -- Пирогъ, отвѣчала она весьма-просто.
   -- Если хотите отвѣдать его въ четыре часа, скажите слово, сэръ! Эта дѣвушка, сэръ, дѣлаетъ лучшіе во всей Англіи пироги со спиною или телячьей начинкой; а кромѣ того, я могу обѣщать вамъ стаканъ самаго настоящаго пунша.
   Пенъ обѣщалъ своимъ воротиться домой къ шести часамъ; но расчелъ, что легко можно согласовать долгъ съ удовольствіемъ, и съ жадностью принялъ приглашеніе. Онъ смотрѣлъ съ восторгомъ и удивленіемъ на хозяйственные хлопоты Офслій, занявшейся приготовленіями къ обѣду. Она перетерла стаканы и постлала скатерть съ такою спокойною граціей и съ такимъ веселымъ добродушіемъ, что гость ея восхищался все болѣе-и-болѣе. Пирогъ прибылъ въ свое время, и въ четыре часа Пенъ очутился за столомъ, дѣйствительно за однимъ столомъ съ величайшею трагическою актрисою въ свѣтѣ и ея отцемъ, съ прекраснѣйшимъ твореніемъ изъ всего мірозданія, съ предметомъ своей первой и единственной любви, которую онъ всегда обожалъ -- съ которыхъ поръ?-- со вчерашняго дня и "навѣки". Онъ съѣлъ корку ея произведенія, налилъ ей стаканъ пива, видѣлъ, какъ она выпила рюмку пунша, не болѣе одной рюмки изъ стакана, который она собственноручно приготовила для отца. Она была очень любезна и предложила приготовить такой же стаканъ для Пенденниса. Пуншъ былъ необыкновенно-крѣпокъ: Пенъ въ жизнь свою не пилъ такого крѣпкаго пунша. Но пуншъ ли или творительница его охмѣлили нашего юношу?
   Впродолженіе обѣда -- когда капитанъ, съ которымъ дочь его обходилась весьма-почтительно, пересталъ болтать о себѣ и своихъ похожденіяхъ -- Пенъ попробовалъ завязать съ миссъ Фодрингэй разговоръ о поэзіи и ея званіи. Онъ спросилъ ее, какъ она думаетъ о безуміи Офеліи и влюблена ли она въ Гамлета или нѣтъ?
   -- Влюблена въ такое гадкое, коротконогое чудовище, какъ Бингли? воскликнула она съ негодованіемъ.
   Пенъ объяснилъ, что онъ говорилъ не о ней, но объ Офеліи трагедіи.-- "О! въ-самомъ-дѣлѣ! ну такъ нечего обижаться; но что до Бингли, онъ не стоитъ этого стакана пунша!" Потомъ Пенъ заговорилъ о Коцебу.-- "Коцебу? Кто это такой?" Авторъ той пьесы, которую она такъ удивительно играла. Она этого не знала: "Въ заглавіи книги имя Томсона". Пенъ засмѣялся отъ ея увлекательной простоты. Онъ разсказалъ ей о печальной участи автора пьесы и о томъ, какъ Зандъ убилъ его. Миссъ Костиганъ слышала въ первый разъ о существованіи мистера Коцебу, но казалась весьма-заинтересованною, и участія ея было достаточно для честнаго Пена.
   Среди этого пріятнаго разговора, часъ съ четвертью, которымъ могъ располагать Пенъ, прошелъ слишкомъ-быстро. Онъ простился, сѣлъ на лошадь и помчался домой. Лошади-таки пришлось показать свою рысь въ три конца, которые она проскакала въ тотъ день.
   -- Что такое онъ толковалъ, и о сумасшествіи Гамлета и о теоріи какого-то великаго германскаго критика объ этомъ предметѣ? спросила дочь у отца.
   -- Право, не знаю, Милли; мы спросимъ у Боуса.
   -- А онъ миленькій джентльменъ. Сколько билетовъ взялъ онъ?
   -- Да, шесть, и далъ мнѣ двѣ гинеи, Милли. Я думаю, у этихъ молодцовъ не очень-то звѣнятъ монеты.
   -- Онъ преученый, продолжала миссъ Фодрингэй.-- Коцебу! Хе, хе, какое смѣшное имя, и его, бѣдняжку, убилъ Зандъ! Слыхали ли вы что-нибудь подобное? Я разспрошу обо всемъ этомъ у Боуса, папа.
   -- Странное дѣло, замѣтилъ капитанъ.-- А вѣдь молодой джентльменъ ѣздилъ на славной кобылѣ, и какой же важный завтракъ задалъ намъ этотъ молодой мистеръ Фокеръ!
   -- Этому можно сбыть двѣ отдѣльныя ложи и десятка два билетовъ, навѣрное! воскликнула дочь, дѣвушка благоразумная, смотрѣвшая своими прекрасными глазами на практическую сторону всякаго вопроса.
   -- О, ручаюсь, отвѣчалъ пана.-- Въ такомъ духѣ продолжался ихъ разговоръ, пока длился пуншъ. Тогда настало для нихъ время выйдти: миссъ Фодрингэй должна была явиться въ театръ въ половинѣ седьмаго. Отецъ всегда сопровождалъ ее туда и наблюдалъ за нею изъ боковой кулисы, какъ мы видѣли, развлекаясь грогомъ съ компаніею, собиравшеюся въ зеленой комнаткѣ.
   -- Какъ хороша! думалъ Пенъ, галопируя домой.-- Какъ проста и какъ нѣжна! Какъ мило видѣть женщину съ такимъ дивнымъ геніемъ, когда она занимается очаровательными, хотя и скромными, домашними заботами, готовить любимыя кушанья отцу своему и мѣшаетъ ему питье своими прекрасными руками! Какъ грубо было съ моей стороны говорить съ нею о театральныхъ дѣлахъ и какъ мило она перемѣнила разговоръ! А между-прочимъ она и сама говорила о театральныхъ дѣлахъ; но съ какимъ юморомъ и какъ забавно она разсказала исторію этого Пентвизля! Ничто не можетъ сравниться съ ирландскимъ юморомъ. Отецъ ея немножко надоѣдаетъ, но прелюбезный человѣкъ; и какъ мило съ его стороны давать фехтовальные уроки молодымъ людямъ, выйдя изъ арміи, гдѣ онъ былъ любимцемъ герцога кентскаго! Фехтованье! Я не прочь бы продолжать свое фехтованье, а то совсѣмъ можно забыть все, чему научился. Дядюшка Артуръ всегда любилъ фехтовать со мною; онъ говоритъ, что это самое благородное упражненіе. Чортъ побери, я возьму нѣсколько уроковъ у капитана Костигана! Впередъ, впередъ, Ребекка! въ гору!.. Пенденнисъ, Пенденнисъ... какъ она выговаривала это слово! Эмми, Эмми! какъ она добра, какъ возвышенна, какъ прелестна, какъ совершенна!..
   Читатель, слышавшій весь разговоръ между Пеномъ и миссъ Фодрингэй, можетъ самъ судить о ея умѣ и -- чего добраго -- скажетъ, что она не выговаривала ничего особенно-замысловатаго и забавнаго во все ихъ свиданіе. Впослѣдствіи она вышла замужъ и заняла въ обществѣ свое мѣсто, какъ самая безупречная и добродѣтельная леди. Я имѣлъ честь познакомиться съ нею и говорю съ полнымъ убѣжденіемъ, наперекоръ мнѣнію пріятеля моего, Пена, что его обожаемую Эмми никакъ нельзя назвать умною женщиной. Дѣло въ томъ, что она не только никогда не слышала о Коцебу, но также ни о Фаркугарѣ, Конгрэвѣ, или какомъ бы ни было драматургѣ, въ произведеніяхъ котораго она не имѣла ролей; да и вообще изъ драматурговъ она знала только то, что касалось лично ея самой. Разъ какой-то шутникъ сказалъ ей, что Данте родился въ Алжирѣ и спросилъ: что докторъ Джонсонъ написалъ прежде -- "Ирену", или "Всякаго человѣка въ своей тарелкѣ?" Побѣда осталась за нею: она сказала, что это ей совершенно все-равно. Она не слыхала никогда ни о Данте, ни о Джонсонѣ, ни объ Алжирѣ. Она играла, какъ ее училъ Боусъ; рыдала, гдѣ онъ приказывалъ рыдать, и смѣялась, гдѣ онъ приказывалъ смѣяться. Она произносила цѣлыя тирады или дѣлала возраженія, нимало не думая о смыслѣ ихъ.
   Но что зналъ изъ всего этого Пенъ? Онъ видѣлъ пару прекрасныхъ глазъ и вѣрилъ имъ; видѣлъ прелестнѣйшій образъ, и палъ передъ нимъ на колѣни. Онъ дополнялъ смыслъ, котораго недоставало въ ея словахъ, и создалъ самъ идеалъ, которому поклонялся. Титанія не первая была влюблена въ осла, а Пигмаліонъ развѣ единственный артистъ, который сошелъ съ ума отъ камня? Пенъ нашелъ ее, нашелъ то, чего жаждала его душа. Онъ бросился въ потокъ страсти и пилъ изъ него изо всѣхъ силъ. Пусть тѣ, кому случалось мучиться жаждой, скажутъ сами, какъ очарователенъ первый глотокъ. Ѣдучи по аллеѣ къ дому, Пенъ вскрикнулъ отъ смѣха, увидя Смирке, выѣзжавшаго изъ Фэрокса на своей лошадкѣ. Смирке мямлилъ и медлилъ, протянулъ сколько возможно уроки Лауры, хвалилъ хозяйство и сады мистриссъ Пенденнисъ до-того, что надоѣлъ ей до смерти и, наконецъ, долженъ былъ проститься съ этою дамой, недождавшись-таки пламенно-желаннаго приглашенія къ обѣду.
   Пенъ быль преисполненъ торжества и добродушія. "Что, цѣлъ и невредимъ?" закричалъ онъ. "Поѣдемъ-ка назадъ, старый пріятель: можешь съѣсть мой обѣдъ, а я уже отобѣдалъ. Но мы разопьемъ бутылку стараго вина за ея здоровье, Смирке!"
   Печальный Смирке поворотилъ лошадку и поплелся за Артуромъ. Мать была очень-довольна его радостнымъ видомъ и улыбнулась очень-привѣтливо Смирке, когда Артуръ объявилъ ей, что принудилъ его воротиться обѣдать. Онъ разсказалъ въ самомъ смѣшномъ видѣ о вчерашней трагедіи, объ игрѣ антрепренёра Бингли, въ знаменитой лосинѣ и огромныхъ сапогахъ, о колоссальной мистриссъ Бингли въ ролѣ графини, въ измятомъ зеленомъ атласѣ и опушенной мѣхомъ польской шапочкѣ; онъ передразнивалъ ихъ и привелъ въ восторгъ мать и маленькую Лауру, захлопавшую ручонками отъ удовольствія.
   -- А мистриссъ Галлеръ? сказала мистриссъ Пенденнисъ.
   -- Одурманиваетъ мэмъ, отвѣчалъ Пенъ смѣясь, словами Фокера.
   -- Что такое, Артуръ?
   -- Что значитъ одурманиваетъ? спросила Лаура.
   Онъ отдалъ имъ комическій отчетъ о мистерѣ Фокерѣ, о прозвищахъ, данныхъ ему въ школѣ, о теперешнемъ его богатствѣ и проч. Но какъ онъ ни былъ говорливъ, однако не сказалъ ни слова о сегодиншней поѣздкѣ своей въ Чэттерисъ, ни о новыхъ знакомцахъ, которыхъ тамъ пріобрѣлъ.
   Когда дамы вышли изъ столовой, Пенъ, съ восторженно-блестящими глазами, налилъ два большіе стакана мадеры и воскликнулъ, глядя прямо въ глаза Смирке: "За ея здоровье!"
   -- За ея здоровье! отозвался съ глубокимъ вздохомъ Смирке, поднимая свой стаканъ. Онъ осушилъ его залпомъ, такъ-что лицо его подрумянилось, когда онъ опустилъ его снова на столъ.
   Пенъ спалъ въ эту ночь еще меньше, чѣмъ въ прошедшую. Утромъ и почти до разсвѣта онъ поднялся, самъ осѣдлалъ несчастную лошадь и скакалъ по лугамъ какъ бѣшеный. Его опять разбудила любовь, говоря: "Вставай, Пенденнисъ, я здѣсь". Эта очаровательная горячка -- это сладкое влеченіе -- и огонь и неизвѣстность: онъ былъ ими проникнутъ и не отдалъ бы ихъ за весь міръ.
   

ГЛАВА ШЕСТАЯ.
Любовъ и война.

   Цицеронъ и Эврипидъ не очень занимали тогда нашего молодца, и честному Смирке было съ нимъ немного работы. Но зато бѣдной лошади приходилось плохо отъ восторженнаго состоянія мистера Пена: кромѣ тѣхъ случаевъ, когда онъ могъ ѣхать въ Чэттерисъ, подъ предлогомъ фехтовальнаго урока и съ вѣдома матери, молодой повѣса, лишь-только ему предстояла возможность имѣть часа три безопасныхъ впереди, тотчасъ же уносился въ городъ и прямо въ Пріоровъ Переулокъ. Когда лошадь захромала, онъ бѣсился какъ король Ричардъ подъ Босвортомъ, когда подъ нимъ убили лошадь. Онъ сильно задолжалъ въ Чэттерисской прокатной конюшнѣ за леченіе своей лошади и наемъ другой взамѣнъ ея.
   Тогда и чуть ли не разъ въ недѣлю, объявивъ матери, что онъ уходить къ мистеру Смирке, читать греческую трагедію вмѣстѣ съ нимъ, молодой повѣса потихоньку ускользалъ и подкарауливалъ проѣздъ дилижанса "Состязатель", отправлявшагося изъ Лондона въ Чэттерисъ; садился въ него, проводилъ часа два въ городѣ и возвращался въ "Соперникѣ", отправлявшемся въ Лондонъ въ десять часовъ вечера. Разъ секретъ его чуть не обнаружился отъ простодушія мистера Смирке, у котораго мистриссъ Пенденнисъ спросила: много ли они прочитали вчера вечеромъ, или что-то въ этомъ родѣ. Смирке чуть не выболталъ, что онъ и не видалъ Пена вчера вечеромъ, но каблукъ нашего юноши такъ давнулъ мизинецъ ноги наставника подъ столомъ, что секретъ остался секретомъ.
   Разумѣется, что они имѣли между собою много разговоровъ объ этомъ предметѣ. Забавное дѣло слушать бесѣду двухъ влюбленныхъ, разумѣется, если вы сами не изъ числа собесѣдниковъ. Влюбленному непремѣнно нуженъ повѣренный. Когда Смирке, подъ клятвеннымъ обѣщаніемъ свято сохранить тайну, узналъ состояніе души Пена, онъ сказалъ дрожащимъ голосомъ, что "конечно Пенъ, привязался къ предмету не недостойному, и что привязанность его не беззаконная", ибо въ противномъ случаѣ, бѣднякъ чувствовалъ себя обязаннымъ нарушить клятву и открыть все матери Пена; а слѣдствіемъ этого была бы ссора съ нимъ и ему самому ужь не было бы дальнѣйшей возможности видѣться съ тою, которую онъ любилъ больше всего на свѣтѣ.
   -- Недостойная любовь! Пенъ вскочилъ съ мѣста при этомъ замѣчаніи Смирке.-- Она столько же чиста, какъ прекрасна; я бы не отдалъ своего сердца иначе. Я держу это въ тайнѣ отъ моего семейства потому... потому-что... есть важныя причины, по которымъ я теперь не могу еще говорить объ этомъ. Но всякій, кто хоть сколько-нибудь сомнѣвается въ ея чистотѣ, оскорбляетъ ея честь и мою. Годдемъ, я этого не потерплю!
   -- Полно, полно, Артуръ, возразилъ Смирке съ слабымъ смѣхомъ: -- не вызывай меня на дуэль, ты знаешь, что я не могу драться. Но уступка эта отдала бѣднаго Смирке больше, чѣмъ когда-нибудь, во власть Пена, отчего математика и греческій анализъ страдали соотвѣтственно.
   Еслибъ у Смирке было побольше проницательности, и еслибъ онъ заглядывалъ въ уголокъ поэтовъ "Чэттерисскаго Вѣстника", когда онъ прибывалъ въ Фэроксъ по пятницамъ, онъ прочиталъ бы являвшіяся еженедѣльно стихотворенія подъ заглавіями: "Мистриссъ Галлеръ", "Страсть и Геній", "Стансы къ миссъ Фодрингэй, Королевскаго Театра", и другія произведенія, самыя страстныя, мрачныя и пламенныя. Но какъ подъ этими стихотвореніями уже не было подписи NEP, а неизвѣстный авторъ подписывался EROS, то ни наставникъ, ни мистриссъ Пенденнисъ, вырѣзывавшая изъ газеты всѣ сочиненія своего сына, не чувствовали, что Nep былъ тотъ же восторженный Eros, который съ такимъ пыломъ воспѣвалъ новую актрису.
   -- Кто эта дама, спросила наконецъ мистриссъ Пенденнисъ:-- которую твой соперникъ безпрестанно воспѣваетъ въ "Чэттерисскомъ Вѣстникѣ"? Его стихи немножко похожи на твои, Пенъ; только твои гораздо-лучше. Видѣлъ ты когда-нибудь эту миссъ Фодрингэй?
   -- Видѣлъ. Она играла роль мистриссъ Галлеръ въ "Незнакомцѣ". А между-прочимъ, скоро ея бенефисъ, и она явится въ Офеліи -- не поѣхать ли намъ? Знаете, матушка, Шекспиръ -- мы можемъ нанять лошадей въ Клевринговыхъ Гербахъ. Маленькая Лаура вскочила отъ радости: ей такъ хотѣлось въ театръ.
   Пенъ сказалъ "знаете, Шекспиръ", потому-что покойный Пенденнисъ, какъ слѣдовало человѣку его достоинства, всегда обнаруживалъ величайшее уваженіе къ великому барду, утверждая, что въ его твореніяхъ больше поэзіи, чѣмъ во всѣхъ "Джонсоновыхъ Поэтахъ", вмѣстѣ взятыхъ. Хотя мистеръ Пенденнисъ не очень читалъ Шекспира, но онъ всегда совѣтовалъ Пену изучать его творенія и говаривалъ часто, съ какимъ наслажденіемъ, когда мальчикъ подрастетъ, онъ будетъ брать его съ матерью въ театръ, смотрѣть трагедіи безсмертнаго писателя.
   Слезы выступили на глазахъ доброй матери при воспоминаніи этихъ рѣчей покойнаго мужа. Она нѣжно поцаловала Пена и сказала, что поѣдетъ въ театръ. Лаура запрыгала отъ удовольствія. Былъ ли Пенъ счастливъ? Былъ ли онъ пристыженъ? Обнимая мать, ему смертельно хотѣлось сознаться ей во всемъ, однако онъ промолчалъ. Онъ желалъ видѣть, какъ она понравится его матери. Онъ хотѣлъ испытать свою мать пьесой, какъ Гамлетъ.
   Исполненная добродушія, Елена пригласила и Смирке ѣхать въ театръ вмѣстѣ. Смирке былъ воспитанъ въ Клетамѣ нѣжною матерью, которая чувствовала отвращеніе къ драматическимъ представленіямъ, а потому и онъ никогда не бывалъ въ театрѣ. Но Шекспиръ! но ѣхать въ каретѣ вмѣстѣ съ мистриссъ Пенденнисъ и сидѣть цѣлый вечеръ подлѣ нея! Онъ не могъ устоять противъ этой идеи и, произнеся слабую рѣчь, въ которой говорилъ объ искушеніи и благодарности, принялъ наконецъ ласковое приглашеніе мистриссъ Пенденнисъ. Говоря, онъ бросилъ на нее взглядъ, который ее очень сконфузилъ. Она и прежде замѣчала взгляды въ томъ же родѣ и они преслѣдовали ее. Рѣшительно, Смирке съ каждымъ днемъ дѣлался противнѣе въ глазахъ вдовы.
   Мы не станемъ распространяться объ ухаживаньи Пена за миссъ Фодрингэй: читатель имѣлъ уже образчикъ ихъ бесѣды, изъ которой, вѣроятно, почерпнулъ немного занимательнаго. Пенъ сидѣлъ съ нею часъ за часомъ и изливалъ ей всю свою юную душу. Все, что онъ зналъ, чего надѣялся, что чувствовалъ, или читалъ, или воображалъ, онъ говорилъ ей. Онъ никогда не уставалъ говорить и пламенѣть. По мѣрѣ того, какъ мысли, одна за другою, раждались въ его распаленной головѣ, онъ облекалъ ихъ словами и передавалъ ей. Ея участіе въ этихъ tête à tête было не въ томъ, чтобъ говорить, а въ томъ только, чтобъ казаться понимающею и симпатизирующею ему, и очаровательно-прекрасною. Понимать его была бы дѣйствительно задача нелегкая, такъ-какъ нашъ юноша разсыпался страшнымъ количествомъ вздора. Дѣло въ томъ, что пока онъ говорилъ свои тирады -- а нашъ молодецъ, восторженный и, можетъ-быть, удивляясь собственному краснорѣчію, говорилъ минутъ по двадцати, не переводя духа -- прелестная Эмили, непонимавшая и десятой доли его болтовни. думала между-тѣмъ на свободѣ о своихъ собственныхъ дѣлахъ: размышляя о томъ, какъ она приготовитъ холодную баранину, или какъ выворотитъ свое черное шелковое платье, или какъ сдѣлаетъ изъ шарфа шляпку, въ родѣ новой шляпки миссъ Тэктвайтъ, и такъ далѣе. Пенъ говорилъ о Байронѣ и Мурѣ, разливался страстью и поэзіей; ея дѣло было поднять кверху глаза, или устремить взоры на мгновеніе прямо на него, и воскликнуть: "О, какъ прекрасно! Какъ хорошо! Повторите эти строки еще разъ" -- и онъ снова принимался декламировать, а она возвращалась къ своимъ простымъ размышленіямъ о вывороченной юбкѣ и о рубленой баранинѣ.
   Очень-понятно, что страсть Пена не могла оставаться надолго тайною для прелестной Эмили и ея отца. Со втораго визита юноши она стала очевидною для обоихъ; и старый джентльменъ, подмигивая своей дочери изъ-за стакана грога, замѣтилъ ей, лишь-только Пенъ вышелъ за двери:-- "А что, Милли, вѣдь ты подцѣпила этого молодчика?"
   -- Пустяки, папа. Онъ не больше, какъ мальчикъ -- настоящій ребенокъ. Каково было бы Пену, еслибъ онъ могъ слышать это послѣднее замѣчаніе! Но онъ скакалъ домой въ бѣшеномъ восторгѣ, возглашая имя красавицы.
   -- А все-таки онъ у тебя на крючкѣ, продолжалъ капитанъ.-- И знаешь, это партія недурная. Я спрашивалъ у Тома, въ Джорджѣ, и у лавочника Флинта, гдѣ его мать забираетъ -- славное имѣнье -- ѣздитъ въ собственной каретѣ -- важный паркъ и богатыя угодья -- одинъ сынъ -- все его, когда ему будетъ двадцать-одинъ годъ -- можешь далеко идти, миссъ Фодрингэй, и не наткнешься на другаго и въ половину такого.
   -- Эти мальчишки только врутъ, замѣтила Милли серьёзно.-- Помните, какъ вы хлопотали въ Дублинѣ о молодомъ Польдуди? у меня полный ящикъ его писемъ и стиховъ, которые онъ посылалъ мнѣ; а между-тѣмъ онъ уѣхалъ за границу и тамъ мать женила его на Англичанкѣ.
   -- Лордъ Польдуди былъ молодой вельможа, такъ имъ нельзя иначе; а ты еще не была въ такомъ положеніи, какъ теперь, Милли. Но ты его не очень подкураживай, Милли; годдемъ! Джокъ Костиганъ не позволитъ шутить съ своею дочерью.
   -- Да и дочь не позволить сама, папа. Въ этомъ можете быть увѣрены. Дайте мнѣ еще хлебнуть пуншу: онъ очень-хорошъ. А на-счетъ молодчика не бойтесь. Я не такой ребенокъ, чтобъ меня надули, капитанъ Костиганъ.
   Пенъ пріѣзжалъ чуть не каждый день и съ каждымъ посѣщеніемъ влюблялся все бѣшенѣе и бѣшенѣе. Иногда капитанъ присутствовалъ при свиданіяхъ его съ Милли; но будучи совершенно увѣренъ въ дочери, онъ чаще оставлялъ молодую чету наединѣ, заламывалъ шляпу на-ухо и выходилъ подъ какимъ-нибудь предлогомъ, когда Пенъ появлялся. Какъ восхитительны были эти свиданія! Гостиная капитана была низенькая комнатка, съ большимъ окномъ, выходившимъ въ садъ соборнаго декана. Въ ней сидѣлъ Пенъ и разговаривалъ съ Эмили, очаровательною за рукодѣльемъ. Она была ясна и спокойна, и солнечные лучи отражались отъ огромныхъ соборныхъ оконъ и падали на ея лицо и станъ. Среди бесѣды ихъ начиналъ гудѣть большой колоколъ -- и Пенъ умолкалъ съ улыбкою и молчалъ, пока не пропадалъ гулъ; или вечерніе крики галокъ въ высокихъ ильмахъ церковной ограды, при заходящемъ солнцѣ, или звуки органа и голосовъ хористовъ проносились въ спокойномъ воздухѣ и кротко останавливали говоръ Пена.
   Скажемъ, между-прочимъ, что миссъ Фодрингэй, въ простой шали и съ опущеннымъ съ шляпки темнымъ вуалемъ, ходила въ церковь каждое воскресенье во всю свою жизнь, сопутствуемая неутомимымъ отцомъ, который присоединялъ голосъ свой къ пѣнію псалмовъ и вообще велъ себя всегда очень-пристойно.
   Маленькій Боусъ, домашній другъ семейства Костигановъ, разгнѣвался до-нельзя при извѣстіи о предстоявшемъ замужствѣ миссъ Фодрингэй съ мальчишкой, семью или восьмью годами моложе ея. Боусъ, который былъ калѣка и сознавался, что онъ немножко-уродливѣе самого антрепренёра Бингли, почему ему нельзя являться на сцену, былъ преудивительный чудакъ съ замѣчательными дарованіями и юморомъ. Привлеченный сначала красотою миссъ Фодрингэй, онъ вздумалъ сдѣлать изъ нея актрису. Онъ выкрикивалъ монологи своимъ разбитымъ, дребезжащимъ голосомъ, а ученица заучивала ихъ наизустъ съ него и повторяла своимъ звучнымъ, мелодическимъ голосомъ. Онъ научилъ ее живописнымъ позамъ и показалъ, какъ дѣйствовать ея прекрасными руками. Тѣ, которые запомнятъ великую актрису на сценѣ, вѣроятно, позабыли, что и у нея всегда были одни и тѣ же жесты, взгляды и интонаціи; какъ она всегда становилась на ту же половину сцены, въ той же позѣ; какъ всегда одинаково и до той же степени ворочала глазами и плакала точь-въ-точь съ тѣмъ же раздирающимъ сердце чувствомъ, надъ тѣми же патетическими возгласами. А потомъ, показавшись передъ зрителями трепещущая отъ волненія, изнеможенная и въ слезахъ -- такъ-что вы только и ждете, что она сейчасъ упадетъ въ обморокъ отъ избытка чувствительности -- она подбирала распущепные волосы, лишь-только возвращалась за кулисы, и отправлялась, какъ ни въ чемъ не бывало, домой, къ бараньей котлетѣ и стакану портера. Послѣ дневныхъ трудовъ она ложилась спать и храпѣла -- себѣ съ безмятежностью любаго носильщика.
   Боусъ негодовалъ при мысли, что ученица его отдаетъ свою руку ничтожному провинціальному сквайру и лишается всѣхъ шансовъ болѣе-блестящей будущности. Онъ пророчилъ, что ее непремѣнно ангажируютъ въ Лондонъ, только бы ее увидѣлъ какой-нибудь лондонскій антрепренёръ. Бѣда въ томъ, что лондонскіе антрепренёры уже видѣли ее: она играла на лондонской сценѣ три года тому назадъ и весьма-неудачно, отъ крайней глупости. Послѣ этого взялъ ее въ руки Боусъ и выучилъ одной роли послѣ другой. Какъ онъ трудился, корчился, повторялъ безпрестанно тѣ же строчки снова и снова, и съ какими неутомимымъ терпѣньемъ и безтолковостью она говорила за нимъ! Она знала, что она ученица Боуса и предоставила ему дѣлать изъ себя, что онъ хочетъ. Она не была ни благодарна, ни неблагодарна, ни сердита, ни ласкова: она была только глупа; а Пенъ былъ влюбленъ въ нее до бѣшенства.
   Почтовыя лошади прибыли въ назначенное время изъ Клевринговыхъ Гербовъ и доставили всю Фэрокскую компанію въ Чэттерисскій Театръ, гдѣ Пенъ былъ весьма-обрадовань, замѣтя многочисленное собраніе публики. Молодые бэймутскіе джентльмены имѣли отдѣльную ложу, гдѣ Фокеръ и Спэвинъ сидѣли на передней скамьѣ, расфранченные въ-пухъ. Они дружески поклонились Пену и разсматривали одобрительно его общество: маленькая Лаура была прехорошенькая краснощская дѣвочка съ густыми темными локонами; а мистриссъ Пенденнисъ, въ черномъ бархатѣ и съ брильянтовымъ крестомъ на шеѣ (она украшалась имъ въ важныхъ случаяхъ) была необыкновенно-хороша и величава. За дамами сидѣли Артуръ и Смирке; послѣдній съ локономъ на свѣтломъ челѣ и въ безупречно-повязанномъ бѣломъ галстухѣ. Онъ краснѣлъ, видя себя въ такомъ мѣстѣ; но какъ же онъ былъ счастливъ! По обычаю честныхъ провинціаловъ, онъ и мистриссъ Пенденнисъ привезли съ собою по экземпляру "Гамлета", чтобъ лучше слѣдить за ходомъ пьесы. Самуилъ -- кучеръ, грумъ и садовникъ мистера Пенденниса, помѣстился въ партерѣ, гдѣ можно было видѣть и слугу мистера Фокера. Партеръ былъ, кромѣ-того, набитъ драгунскими унтер-офицерами, а полковой хоръ увеличивалъ собою, по обыкновенію, театральный оркестръ, съ благосклоннаго позволенія полковника Сваллоутэйля. Самъ же этотъ почтенный и даровитый воинъ, съ ватерлооскою медалью и окруженный множествомъ военной молодежи, сидѣлъ въ ложѣ. Многія другія ложи были также наполнены драгунскими офицерами.
   -- Какой это чудакъ тебѣ кланяется, Артуръ? спросила мистриссъ Пенденнисъ.
   Пенъ сильно покраснѣлъ.
   -- Его имя капитанъ Костиганъ. Онъ дѣлалъ испанскую кампанію.
   То былъ дѣйствительно нашъ капитанъ, въ новомъ костюмѣ и обширныхъ бѣлыхъ замшевыхъ перчаткахъ. Онъ привѣтствовалъ Пена одною изъ нихъ, а другую растопырилъ на сердцѣ. Пенъ не сказалъ ни слова больше, да и почемъ могла мистриссъ Пенденнисъ знать, что мистеръ Костиганъ отецъ миссъ Фодрингэй?
   Мистеръ Горнбулль, изъ Лондона, имѣлъ въ тотъ вечеръ роль Гамлета, а Бингли удовольствовался скромною ролью Гораціо, сберегая всѣ свои силы для слѣдующей пьесы, "Черноглазой Сусанны".
   Нѣтъ нужды распространяться о пьесѣ. Скажемъ только, что Офелія была восхитительна и играла съ необыкновеннымъ чувствомъ; она смѣялась, плакала, дико озиралась, жестикулируя великолѣпными бѣлыми руками, и разбрасывала свои цвѣты и отрывки пѣсень съ самымъ обворожительнымъ безуміемъ. И какъ живописно разметывались ея великолѣпные волосы по чуднымъ плечамъ! Трупомъ она была трогательна до-нельзя; а потомъ, пока Гамлетъ и Лаэртъ сражались въ ея могилѣ, она выглядывала съ любопытствомъ, изподтишка, на ложу Пена и его семейство.
   Тамъ всѣ въ голосъ восхваляли ее. Мистриссъ Пенденнисъ была въ восторгѣ отъ ея красоты. Маленькую Лауру сбили съ толку и сама пьеса, и привидѣніе, и представленіе въ представленіи (впродолженіе котораго, когда Гамлетъ покоился на колѣняхъ Офеліи, Пенъ чувствовалъ неодолимое желаніе задушить мистера Горнбулля), однако и она хвалила какъ нельзя больше молодую красавицу. Пенъ былъ въ восторгѣ отъ впечатлѣнія, произведеннаго ею на его мать, а Смирке, съ своей стороны, былъ также преисполненъ энтузіазма.
   Когда занавѣсъ упалъ на группу умерщвленныхъ дѣйствующихъ лицъ, которыя такъ внезапно отправляются на тотъ свѣтъ въ концѣ "Гамлета", къ не малому удивленію бѣдненькой Лауры, со всѣхъ сторонъ поднялись крики и рукоплесканія. Неустрашимый Смирке, въ разгарѣ восторга, хлопалъ и кричалъ:
   "Браво, браво!" не хуже самихъ драгуновъ; а они были сильно растроганы -- ils s`agitaient sur leurs bancs -- говоря словами нашихъ сосѣдей. Общій ревъ раздавался въ залѣ, и Пенъ ревѣлъ съ самыми оглушающими крикунами: "Фодрингэй, Фодрингэй!.." чему вторили изъ своей ложи Фокеръ и Спэвинъ. Даже сама мистриссъ Пенденнисъ замахала носовымъ платкомъ, а маленькая Лаура прыгала, плясала, смѣялась, аплодировала и смотрѣла съ изумленіемъ на Пена.
   Горнбулль вывелъ на авансцену бенефиціантку, среди порывовъ восторга, и она была такъ хороша и блистательна, съ распущенными еще волосами, что Пенъ едва могъ обуздать свое восхищеніе: онъ наклонился надъ стуломъ матери, кричалъ, хлопалъ и махалъ шляпою. Онъ готовъ былъ сознаться во всемъ и сказать матери: "Смотрите! вотъ женщина! Не-уже-ли она не безподобна? Я люблю ее!" Но онъ удержался и замаскировалъ свои чувства неистовымъ ревомъ и ура.
   Что касается до миссъ Фодрингэй и ея благодарности, мы попросимъ читателя оглянуться на нѣсколько страницъ назадъ. Она дѣлала теперь точь-въ-точь то же самое, что въ прошедшій разъ. Она окидывала всѣхъ зрителей взорами признательности, трепетала и почти изнемогала отъ душевнаго волненія. Она подобрала цвѣты -- Фокеръ пустилъ въ нее цѣлымъ снопомъ цвѣтовъ, и даже Смирке бросилъ ей розу и ужасно покраснѣлъ, когда она упала въ партеръ -- она подобрала цвѣты и прижимала ихъ къ волнующейся груди, и проч. и проч. На груди ея бѣдный Пенъ увидѣлъ сверкающую брошку, купленную имъ у Патана, на Гай-стритѣ, за послѣднія деньги съ прибавкою занятой у Смирке гинеи.
   Потомъ давали "Черноглазую Сусанну". При этой хорошенькой пьесѣ наши чувствительные друзья были восхищены и растроганы до-нельзя. Сусанна была въ простенькомъ платьицѣ и съ розовою лентой на шапочкѣ такъ же мила, какъ Офелія. Бингли былъ великъ въ ролѣ Вилльяма, Голль, въ ролѣ адмирала, смотрѣлъ настоящею статуйкой съ шека семидесяти-четырех-пушечнаго корабля; а Гарбаттсъ, въ качествѣ капитана Болдвеллера, злодѣя, который хотѣлъ похитить черноглазую Сусанну и говорилъ размахивая неизмѣримою треугольною шляпой: "Ну, ужь тамъ что будетъ, а онъ погубить-таки ее" -- всѣ эти дѣйствующія лица выполнили свое дѣло съ свойственнымъ имъ талантомъ, и друзья наши посмотрѣли съ искреннимъ сожалѣніемъ на опускающійся занавѣсъ.
   Будь Пенъ наединѣ съ матерью въ каретѣ, когда они ѣхали домой, онъ высказалъ бы ей все; но онъ сидѣлъ на козлахъ и курилъ сигару подлѣ Смирке, и оба глядѣли молча на луну. Фокера тэндемъ пронесся мимо ихъ, когда они отъѣхали мили на двѣ, и мистеръ Спэвинъ привѣтствовалъ карету мистриссъ Пенденнисъ нѣсколькими замѣчательными варьяціями на "Rule Britannia", на охотничьемъ рожкѣ.
   Дня черезъ два послѣ вышеописаннаго спектакля, чэттерисскій деканъ угощалъ обѣдомъ небольшой кружокъ избранныхъ друзей, пасторовъ и докторовъ богословія, въ принадлежащемъ къ собору деканскомъ домѣ. Весьма-вѣроятно, что они пили необыкновенно-отличный портвейнъ и критиковали за десертомъ милорда епископа; но до этого намъ теперь нѣтъ дѣла. Знакомецъ нашъ докторъ Портменъ, клеврингскій пасторъ, былъ въ числѣ гостей декана; будучи къ тому же человѣкомъ очень-любезнымъ съ дамами и замѣтивъ, что супруга декана гуляетъ по лужайкѣ подъ розовымъ парасолемъ, окруженная рѣзвящимися дѣтьми, онъ вышелъ черезъ французское окно столовой на траву, предоставя остальнымъ бѣлымъ галстухамъ судить и рядить о милордѣ епископѣ сколько имъ угодно. Подойдя къ деканшѣ, вѣжливый Портменъ предложилъ ей свою руку и они пошли ходить по бархатному лужку, который съ незапамятныхъ временъ укатывался и косился для комфорта декановъ, съ тѣмъ спокойнымъ удовольствіемъ, съ которымъ гуляютъ люди среднихъ лѣтъ и добраго права, послѣ хорошаго обѣда, въ тихій лѣтній вечеръ, когда солнце только-что скрылось за огромными башнями готическаго собора, а серпъ луны блеститъ съ каждою минутой ярче и ярче въ безоблачныхъ небесахъ.
   Въ концѣ сада декана находится домъ мистриссъ Кридъ, котораго окна, какъ мы уже говорили, выходятъ на соборъ. Теперь окна эти были открыты, для пріятнаго лѣтняго воздуха и въ одномъ изъ нихъ можно было видѣть молодую женщину двадцати-шести лѣтъ, съ совершенно-ясно видящими глазами, и несчастнаго восмнадцатилѣтняго юношу, ослѣпленнаго любовью и обаяніемъ. Такъ-какъ мы уже видали ихъ въ этой самой гостиной, то читатель безъ всякаго усилія узнаётъ въ интересной четѣ мистера Аргура Пенденниса и миссъ Костиганъ.
   Бѣдный Пенъ совсѣмъ пропалъ. Дрожа отъ страстнаго волненія, съ бѣшено-бьющимся сердцемъ и неудержимо-струящимися слезами, задыхаясь отъ полноводія чувствъ, онъ повергъ себя и весь свой запасъ любви, пыла и обожанія, къ ногамъ зрѣлой красавицы. Онъ ли первый поступилъ такимъ-образомъ? Неужели никто прежде и послѣ него не отдавалъ всѣхъ сокровищъ своего сердца, какъ отдавали дикари свои земли и все имущество за одинъ глотокъ огненной воды блѣднолицыхъ -- за взглядъ пары безчувственныхъ глазъ?
   -- Знаетъ ли объ этомъ ваша матушка, Артуръ? спросила миссъ Фодрингэй медленно. Онъ схватилъ ея руку и покрылъ тысячью неистовыхъ поцалуевъ. Она не отнимала ее. "А въ-самомъ-дѣлѣ, знаетъ ли объ этомъ старуха?" подумала миссъ Костиганъ про-себя:-- "можетъ быть и знаетъ", и она вспомнила о хорошенькомъ брильянтовомъ крестикѣ мистриссъ Пенденнисъ и присовокупила мысленно:-- "конечно и это останется въ семействѣ".
   -- Успокойтесь, милый Артуръ, сказала она своимъ тихимъ, звучнымъ голосомъ, улыбаясь ему нѣжно и серьёзно. Потомъ, другою, незанятою рукою, она ласково отвела волосы съ его горячаго лба. Онъ былъ въ такомъ вихрѣ бѣшенаго благополучія, что едва могъ говорить. Наконецъ онъ произнесъ.-- Мать моя видѣла васъ и удивляется вамъ неимовѣрно. Она скоро полюбить насъ: кто можетъ не любить васъ? Она полюбить васъ, потому-что я васъ люблю!..
   -- А, право, я думаю, что вы меня любите, отвѣчала миссъ Костиганъ, можетъ-быть, съ нѣкоторыми сожалѣніемъ о Пенѣ.
   Она думаетъ, что онъ ее любитъ! Разумѣется, что Пенъ пустился въ безконечную рапсодію изліянія, за которою, такъ-какъ мы вполнѣ владѣемъ нашими собственными чувствами, намъ нѣтъ причины слѣдовать. Какъ водится, тутъ было говорено о вѣчной любви, преданности и вѣрности, и слова не были въ-состояніи выразить всей силы и глубины его чувствъ. До этой рѣчи, повторяю, намъ нѣтъ дѣла. Она была, по всей вѣроятности, не изъ мудрыхъ, но какое право имѣемъ мы критиковать ее? Пусть бѣдный Пенъ изливаетъ свое чистое сердце у ногъ возлюбленной -- будьте къ нему снисходительны. Конечно, хорошо любить съ благоразуміемъ; но все же лучше любить безумно, чѣмъ не быть способнымъ ни къ какой любви. Нѣкоторые изъ насъ въ этомъ послѣднемъ положеніи и, чего добраго, еще гордятся своею немощностью.
   При концѣ своей рѣчи, Пенъ опять поцаловалъ съ восторгомъ руку своей владычицы. Я полагаю, что въ этотъ самый моментъ и пока докторъ Портменъ бесѣдовалъ съ деканшей, юный Ридли Розетъ, сынъ ея, дернулъ мать за платье и сказалъ:
   -- Ма! посмотрите туда, и онъ поднялъ вверхъ свою невинную головку.
   И дѣйствительно, изъ сада видно было, какъ бѣдный Пенъ прильнулъ устами къ розовымъ перстамъ своей очаровательницы, которая приняла эту почесть съ совершеннымъ спокойствіемъ и добродушіемъ. Маленькій Ридли взглянулъ вверхъ и оскалилъ зубёнки, а маленькая Роза посмотрѣла на брата и разинула ротикъ отъ удивленія. Выраженіе лица мистриссъ деканши было неизобразимо, а докторъ Портменъ, увидя въ этой сценѣ своего перваго любимца и милаго ученика -- Пена, остолбенѣлъ отъ изумленія и бѣшенства.
   Мистриссъ Галлеръ взглянула въ это самое мгновеніе на группу внизу и расхохоталась. "Тамъ кто-то есть въ деканскомъ саду, замѣтила она", и отошла съ величайшимъ спокойствіемъ, а Пенъ стрѣльнулъ прочь съ лицомъ, горѣвшимъ какъ раскаленные уголья. Прогуливавшіеся въ саду уже вошли въ комнаты, когда онъ отважился выглянуть за окно. Серпъ луны блестѣлъ великолѣпно, звѣзды весело искрились, часы на соборной башнѣ пробили девять и гости декана всѣ, кромѣ одного, уѣхавшаго за нѣсколько времени на лошадкѣ своей Домилингѣ -- наслаждались чаемъ и жареными тостами въ гостиной мистриссъ деканши -- когда Пенъ распростился съ миссъ Костиганъ.
   Пенъ пріѣхалъ домой въ свое время и собирался лечь спать, потому-что бѣдный-малый былъ страшно утомленъ послѣ недавнихъ душевныхъ напряженій, какъ вдругъ входитъ къ нему старый Джонъ, съ самымъ зловѣщимъ взглядомъ и съ извѣстіемъ, что мистриссъ Пенденнисъ ожидаетъ его внизу.
   Пенъ снова повязалъ шейный платокъ и пошелъ въ гостиную. Тамъ онъ засталъ не только мать, но и доктора Портмена. Лицо Елены казалось очень-блѣдно при свѣтѣ лампы, а лицо доктора, напротивъ, пылало и губы его дрожали отъ негодованія и волненія.
   Пенъ сразу понялъ, что насталъ кризисъ, и что все извѣстно. "Ну", подумалъ онъ; -- "что-то будетъ"!
   -- Гдѣ ты былъ, Артуръ? спросила Елена трепещущимъ голосомъ.
   -- Какъ можете вы, сэръ, смотрѣть въ глаза этой милой, несчастной дамѣ? разразился докторъ Портменъ, не взирая на умоляющіе взоры блѣдной мистриссъ Пенденнисъ. Гдѣ онъ былъ? Тамъ, куда сынъ его матери долженъ бы стыдиться идти. Ваша матушка -- ангелъ, сэръ, совершенный ангелъ! Какъ смѣете вы вносить оскверненіе въ ея домъ и убивать это чистое существо мыслями о вашемъ преступленіи?
   -- Сэръ! воскликнулъ Артуръ.
   -- Не отпирайтесь, сэръ! ревѣлъ докторъ.-- Не прибавляйте лжи къ вашему позору! Я самъ видѣлъ все, сэръ. Я видѣлъ все изъ деканскаго сада. Я видѣлъ какъ вы цаловали руку этой адской, размалеванной...
   -- Стоите! возразилъ взбѣшенный въ свою очередь Пенъ я не позволю никому ругаться надъ этой дамой!
   -- Дамой, сэръ! Это дама... вы... вы... вы стоите въ присутствіи вашей матери и называете эту... эту женщину дамой!
   -- Въ чьемъ бы то ни было присутствіи, сэръ! Она достойна всякаго мѣста. Она непорочна какъ кто бы то ни былъ. Она добра столько же, какъ прекрасна. Еслибъ кто-нибудь, а не вы, оскорблялъ ея доброе имя, я отвѣчалъ бы не такъ; но вы мой старѣйшій другъ, а потому имѣете привилегію безнаказанно сомнѣваться въ моей чести.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, Пенъ, милый Пенъ, воскликнула Елена въ порывѣ радости.-- Я говорила вамъ, я говорила вамъ, докторъ, что онъ не то, что вы о немъ думали!.. И нѣжное существо это бросилось къ сыну съ теплыми объятіями.
   Пенъ былъ радъ, что дѣло дошло до объясненія.-- Вы видѣли сами какъ она хороша, говорилъ онъ матери утѣшающимъ и покровительствующимъ тономъ, какъ Гамлетъ Гертрудѣ: -- скажу вамъ, матушка, что она столько же добра. Вы это сами скажете, когда ее узнаете. Она послѣ васъ, добрѣйшая, простодушнѣйшая, нѣжнѣйшая женщина въ свѣтѣ. Почему ей не быть на сценѣ?-- она кормитъ своими трудами отца.
   -- Стараго пьяницу, ворчалъ докторъ; но Пенъ не слышалъ и не слушалъ его.
   -- Еслибъ вы видѣли, какъ я это видѣлъ, какую регулярную, порядочную жизнь она ведетъ, какъ чисто и богобоязненно все ея поведеніе, вы бы такъ же, какъ и я -- да, какъ и я (со свирѣпымъ взглядомъ на доктора) -- презрѣли клеветника, который осмѣливается поносить ее. Отецъ ея отставной офицеръ и отличился въ Испаніи. Онъ быль другомъ герцога кентскаго и коротко извѣстенъ герцогу Веллингтону и нѣкоторымъ первокласснымъ генераламъ нашей арміи. Онъ говорилъ, что встрѣчался съ дядюшкой Артуромъ у лорда Гилля. Фамилія его одна изъ древнѣйшихъ и наиболѣе уважаемыхъ въ Ирландіи и не уступаетъ вашей.
   -- Творецъ небесный! воскликнулъ докторъ, не зная разразиться ли ему бѣшенствомъ или хохотомъ:-- вы, конечно, не хотите сказать, что желаете жениться на ней?
   Пенъ принялъ величавѣйшую изъ своихъ осанокъ.
   -- А что же другое, докторъ Портменъ, можете вы предполагать моимъ желаніемъ?
   Пораженный этимъ неожиданнымъ, чудовищно-неожиданнымъ отвѣтомъ, докторъ Портменъ могъ только выговорить;
   -- Мистриссъ Пенденнисъ, мэмъ, пошлите за майоромъ.
   -- Послать за майоромъ? отъ всего сердца, сказалъ Артуръ, принцъ Пенденнисскій и великій герцогъ Фэрокскій, съ самымъ повелительнымъ мановеніемъ руки. Разговоръ этотъ имѣлъ результатомъ два письма, положенныя на столъ майора Пенденниса въ клубѣ, въ Лондонѣ, или началѣ правдивѣйшей исторіи принца Артура.
   

ГЛАВА СЕДЬМАЯ.
Въ которой является майоръ.

   Знакомецъ нашъ, майоръ Артуръ Пенденнисъ, прибылъ въ должное время въ Фэроксъ, проведя ужасную ночь въ почтовой каретѣ, гдѣ дюжій сотоварищъ, пассажиръ, разбухшій сверхъестественно отъ множества теплыхъ сюртуковъ, втиснулъ его въ уголъ и не давалъ заснуть своимъ неприличнымъ храпѣньемъ,-- гдѣ сидѣвшая vis-à-vis вдова нетолько исключила изъ кареты свѣжій воздухъ, закрывъ всѣ окна экипажа, но, въ добавокъ, наполнила внутренность его ароматомъ грога съ ямайскимъ ромомъ, потягиваемаго ею безпрестанно изъ фляжки, хранившейся въ ея ридикюлѣ,-- гдѣ наконецъ, лишь только майору удавалось задремать, его будилъ рожокъ почтальйона у шоссейныхъ заставъ, или неуклюжія ворочанья толстаго сосѣда, или игра ногъ вдовы на его мозоляхъ... Все это возвращало несчастнаго джентльмена къ ужасамъ и существенностямъ жизни. Ѣхать по восьми миль въ часъ, впродолженіе двадцати-четырехъ или двадцати-пяти часовъ, въ тѣсной почтовой каретѣ, съ жесткимъ сѣдалищемъ, имѣя подагрическія наклонности, съ безпрестанною перемѣною почтальйоновъ, которые ворчатъ, потому-что вы ихъ не балуете, и съ пассажиркою, пристрастною къ грогу... кому не приходилось переносить этихъ бѣдъ въ добрыя старинныя времена? и какъ могли люди путешествовать при такихъ страшныхъ трудностяхъ? А между-тѣмъ находились же поди, путешествовавшіе при всѣхъ этихъ неудобствахъ и, въ добавокъ, путешествовавшіе очень-весело. Подлѣ вдовы и подлѣ камердинера майора, на имперіалѣ, ѣхали два школьника, отправлявшіеся домой на каникулы. Майоръ Пенденнисъ не могъ надивиться, глядя, какъ они ужинали въ Бэгшотѣ, погрузивъ въ себя неимовѣрное количество ветчины, яицъ, пирога, пикльсовъ, чаю, кофе и вареной говядины, тогда-какъ бѣдный майоръ прихлебывалъ слабый чай и помышлялъ съ горестнымъ чувствомъ объ обѣдѣ лорда Стейне, гдѣ бы и онъ долженъ былъ пировать въ эту самую пору. Славный аппетитъ мальчиковъ позабавилъ однако майора, отъ природы добродушнаго; онъ заинтересовался еще больше, узнавъ, что одинъ изъ мальчиковъ, тотъ, который ѣхалъ вмѣстѣ съ нимъ внутри экипажа, былъ сынъ вельможнаго лорда -- разумѣется, знакомаго свѣтскому майору. Маленькій лордъ спалъ какъ-нельзя-лучше всю ночь, несмотря на тисканье, на рожокъ и на вдову; онъ казался свѣжимъ какъ наливное яблоко, въ то время, какъ майоръ съ желтымъ лицомъ, щетинистою бородою, развившимся парикомъ и сильными ревматическими болями въ разныхъ частяхъ утомленнаго тѣла, вылѣзъ изъ кареты у калитки Фэрокса, гдѣ привратница и садовница встрѣтили его почтительными поклонами; но ему помогъ вылѣзть еще почтительнѣе камердинеръ его, мистеръ Морганъ.
   Елена поджидала желаннаго гостя и увидѣла его изъ окна. По она не спѣшила броситься ему на встрѣчу, зная, что майоръ не любилъ быть видимымъ въ-расплохъ и нуждался въ кой-какихъ приготовленіяхъ, прежде чѣмъ позволялъ себѣ являться къ кому бы то ни было, а въ-особенности къ дамѣ. Будучи еще ребенкомъ, Пенъ навлекъ на себя страшную немилость дяди, похитивъ съ его туалетнаго стола маленькую сафьянную коробочку, въ которой, должно сознаться, были задніе зубы майора; онъ, весьма-естественно, вынималъ ихъ изъ челюстей, садясь въ тряскую почтовую карету, но безъ нихъ не показывался никогда. Камердинеръ его, Морганъ, оградилъ парики майора непроницаемою таинственностью: онъ расчесывалъ и завивалъ ихъ въ мѣстахъ, недоступныхъ нескромному любопытству и приносилъ скрытно отъ всѣхъ въ комнату своего господина. Безъ парика майоръ не показывался никому въ свѣтѣ, ни самымъ близкимъ родственникамъ, ни самымъ короткимъ знакомымъ. Онъ пошелъ тотчасъ, какъ мы уже сказали, въ свою комнату, стоналъ, кряхтѣлъ, сопѣлъ и бранилъ Моргана впродолженіе всего туалетнаго процесса, по обычаю старыхъ франтовъ, неспавшихъ отъ ревматизма цѣлую ночь, съ перспективой непріятной обязанности впереди. Наконецъ, подтянувшись, завившись и омолодившись, майоръ сошелъ въ гостиную съ серьёзно-величавымъ видомъ, какъ приличествовало человѣку дѣловому и вмѣстѣ съ тѣмъ человѣку великосвѣтскому.
   Пена тамъ не было, а сидѣла только Елена и занимавшаяся у ногъ ея шитьемъ маленькая Лаура. Поздоровавшись съ невѣсткой, майоръ протянулъ дѣвочкѣ кончикъ указательнаго пальца; большаго знака благосклонности онъ никогда ея не удостаивалъ. Лаура съ трепетомъ взяла этотъ палецъ, выпустила его и выбѣжала изъ комнаты. Майоръ Пенденнисъ не удерживалъ ея; онъ находилъ и самое пребываніе ея въ домѣ совершенно-ненужнымъ, имѣя свои тайныя причины не жаловать малютку (объ этихъ причинахъ мы можемъ сказать кое-что впослѣдствіи). Лаура вскорѣ отъискала Пена въ огородѣ, гдѣ онъ прохаживался взадъ и впередъ, занятый самымъ серьёзнымъ разговоромъ съ мистеромъ Смирке. Онъ былъ дотого погруженъ въ эту бесѣду, что не разслышалъ звонкаго голоса Лауры, пока Смирке не дернулъ его за фалду и не указалъ на бѣжавшую къ нимъ дѣвочку.
   -- Пенъ, иди скорѣе домой; дядюшка Артуръ пріѣхалъ! сказала она, подбѣжавъ къ нему и схвативъ его за руку.
   -- Онъ пріѣхалъ? возразилъ Пенъ, сжавъ ея ручку, и взглянулъ на Смирке необычайно-свирѣпо, какъ-будто говоря: готовъ для него, или для кого бы то ни было!
   Смирке потупилъ глаза и кротко вздохнулъ.
   -- Идемъ, Лаура! сказалъ Пенъ полугрознымъ, полукомическимъ тономъ.-- Скажи имъ, что я очень-радъ увидѣться съ дядюшкой.
   Онъ старался прикрыть шутливостью сильное безпокойство и внутренно собирался съ духомъ, чтобъ храбро встрѣтить ожидавшую его грозу.
   Въ послѣдніе два дня Пенъ раскрылъ всю свою душу Смирке; послѣ взрыва, происшедшаго отъ открытія доктора Портмена и впродолженіе всѣхъ сорока-восьми часовъ, проведенныхъ имъ въ обществѣ мистера Смирке, онъ только и толковалъ ему о миссъ Фодрингэй, миссъ Эмили Фодрингэй, Эмили, и проч. Смирке выслушивалъ его тирады безъ большаго усилія, потому-что самъ былъ влюбленъ и старался всѣми мѣрами привлечь Пена на свою сторону; сверхъ того, онъ и самъ былъ въ восторгѣ отъ этой богини, подобной которой онъ не видалъ, небывавъ никогда въ театрѣ до того раза. Пылъ и плодовитость Пена, жаркое его краснорѣчіе и богатыя поэтическія фигуры, благородное сердце юноши, добраго, пламеннаго, пополненнаго надеждъ, недопускавшаго никакихъ недостатковъ въ предметѣ своей страсти, ни трудностей, которыя бы онъ не брался одолѣть -- все это вмѣстѣ до половины убѣдило мистера Смирке въ благоразуміи и удобоисполнимости предположеній мистера Пена и въ томъ, что для всѣхъ будетъ большою отрадой, когда Эмили оснуется въ Фэроксѣ, капитанъ Костиганъ поселится на всю жизнь въ желтой комнатѣ, а Пенъ очутится женатымъ человѣкомъ восьмнадцати лѣтъ отъ-роду.
   Замѣчателенъ еще фактъ: въ-теченіе тѣхъ же двухъ дней Пенъ почти уговорилъ свою мать; онъ опровергъ, одинъ за другимъ, всѣ ея доводы и почти довелъ ее до согласія съ мыслью, что его бракъ предначертанъ въ книгѣ судебъ; если къ-тому же возлюбленная его существо истинно-доброе, то чего больше желать матери? Мистриссъ Пенденнисъ уже начинала побаиваться ожидаемаго пріѣзда дяди-опекуна, который, какъ она предвидѣла, будетъ смотрѣть на женитьбу Пена со стороны совершенно-противоположной тому простодушію и честной сентиментальности, съ которыми добрая вдова была уже расположена смотрѣть на вопросы подобнаго рода.
   Есть старинная аллегорія о золотомъ и серебряномъ щитѣ, за который препирались два рыцаря и оба были правы, потому-что щитъ былъ съ одной стороны золотой, а съ другой серебряный. Такъ точно и въ женитьбахъ: вопросъ, благоразумны ли онѣ или нѣтъ, зависитъ оттого, съ какой точки вы будете смотрѣть на нихъ. Если супружеское счастье заключается въ хорошенькомъ, комфортэбльномъ домикѣ на Бельгрэв-скверѣ, хорошенькихъ обѣдахъ съ приглашенными избранными друзьями, хорошенькомъ бругамѣ для катанья по парку и приличномъ денежномъ запасѣ нетолько для юной четы, но и для многочисленнаго потомства ея -- если все это составляетъ необходимости жизни, что сущая правда для весьма-многихъ людей, то всякій другой родъ женитьбы просто ребячество. Что толку въ страсти, которая должна жить на тѣсной квартирѣ, не въ-состояніи нанимать извощичьей кареты или кабріолета, или имѣть дѣла съ порядочною модисткой? Но если, съ другой стороны, вы того мнѣнія, что люди, если не съ обезпеченнымъ существованіемъ, то по-крайней-мѣрѣ съ возможностью достичь его, съ надеждою, здоровьемъ и сильною взаимною привязанностью, могутъ, при Божіей помощи, дружно встрѣтить улыбку или нерасположеніе Фортуны, раздѣлить пополамъ радости и горе, тогда свѣтская теорія превратится въ свою очередь въ нелѣпость -- хуже, чѣмъ въ нелѣпость: почти въ невѣріе въ Провидѣніе! Тогда человѣкъ, который ждетъ для счастья своей избранной, скоро ли онъ будетъ въ-состояніи везти ее въ церковь въ щегольской каретѣ на парѣ сѣрыхъ, въ яблокахъ -- не лучше труса и кощуна, и недостоинъ ни любви, ни счастья.
   Не стану оспоривать мнѣнія людей столичныхъ; но Елена Пенденнисъ была провинціалка, и книга судебъ, по ея понятіямъ, говорила ей совершенно-различное отъ толкованія той же страницы Лондонцами. Подобно большей части добрыхъ и сантиментальныхъ женщинъ, она имѣла страсть къ слаживанью браковъ, и, смѣю сказать, помышляла о томъ, какъ сынъ ея влюбится и женятся, гораздо-прежде, чѣмъ подобныя мысли зародились въ головѣ молодаго джентльмена. Она думала съ удовольствіемъ -- тѣмъ грустнымъ удовольствіемъ, которое доставляетъ мысль о самопожертвованіи нѣкоторымъ женщинамъ -- думала о днѣ, когда она сдастъ Пену все, а онъ приведетъ домой жену, которой она передастъ ключи и лучшую спальню, а сама будетъ сидѣть за столомъ съ боку и любоваться на его счастье. Чего ей нужно въ жизни, если не счастья сына? По мнѣнію мистриссъ Пенденнисъ, дюшесса не была бы партіей слишкомъ-высокой для ея сына и должна бы считать за честь титулъ мистриссъ Пенъ; а потому, если онъ изберетъ скромную Эсѳирь вмѣсто дюшессы, она останется довольна его милостивымъ выборомъ. Изъ какого бы смирённаго званія и какъ бы бѣдна ни была та, которой суждена такая высокая честь, мистриссъ Пенденнисъ готова преклониться передъ нею и предоставить ей въ домѣ первое мѣсто. Но актрисса! Женщина зрѣлая, давно-переставшая краснѣть иначе какъ отъ румянъ, женщина, привыкшая стоять подъ жадными взорами тысячъ глазъ, женщина необразованная и, по всей вѣроятности, безъ воспитанія, которая вѣкъ жила въ дурномъ обществѣ -- о, какъ горько было ей думать, что такая женщина овладѣла ея сыномъ и что такой султаншѣ должна уступить свое мѣсто нѣжная мать!
   Все это вдова излагала Пену въ-теченіе двухъ дней, протекшихъ въ ожиданіи пріѣзда дяди; но Пенъ выслушивалъ все съ счастливою откровенностью и безпечностью, которыя обнаруживаетъ молодой человѣкъ его лѣтъ, и опровергъ всѣ недоумѣнія матери съ величайшимъ самодовольствіемъ. Миссъ Костиганъ -- образецъ добродѣтели и деликатности; она недотрога, какъ самая робкая дѣвица; она чиста, какъ первый выпавшій снѣгъ; у нея самыя утонченныя манеры, самый граціозный умъ, самое прелестное образованіе, самый возвышенный характеръ, самое вѣрное сужденіе обо всѣхъ предметахъ, входящихъ въ область изящнаго; у нея самый очаровательный нравъ и самая удивительная преданность отцу, доброму, старому джентльмену отличной фамиліи, но находящемуся въ несчастныхъ обстоятельствахъ, впрочемъ, живущему въ лучшемъ обществѣ изо всей Европы. Во всякомъ случаѣ, Пенъ не настаивалъ, чтобъ свадьба была тотчасъ же: онъ готовъ былъ ждать сколько-угодно, даже до своего двадцати-однолѣтняго возраста; но онъ чувствовалъ (и тутъ лицо его принимало страшно-торжественное выраженіе), что теперешняя его страсть единственная и кончится только съ его смертью!..
   Елена возражала на это съ печальною улыбкой, качая головою, что многіе люди переживали эти страсти; что же касается до продолжительныхъ обязательствъ между весьма-молодыми людьми и пожилыми женщинами, то примѣръ тому, какъ они бываютъ пагубны, былъ въ ея семействѣ, недальше какъ съ бѣднымъ отцомъ Лауры.
   Мистеръ Пенъ, однако, не переставалъ увѣрять, что его разлучитъ съ миссъ Костиганъ только смерть, а бѣдная Елена, чтобъ не допустить такого несчастья, или, правильнѣе, чтобъ не поперечить своему Артуру, готова была на всякое личное пожертвованіе, на всякое тѣлесное страданіе: она бы, пожалуй, не отказалась поцаловать руку хоть у Готтентотки-невѣстки.
   Артуръ зналъ могущество свое надъ матерью, и молодой тиранъ былъ тронутъ, хотя и продолжалъ пользоваться своимъ вліяніемъ. Одинъ изъ вечеровъ онъ провелъ въ Чэттерисѣ, у своей богини, которой хвастался вліяніемъ своимъ на мать; а слѣдующій вечеръ и ночь употребилъ на сочиненіе самыхъ жгучихъ и напыщенныхъ стиховъ въ честь миссъ Костиганъ; въ нихъ клялся онъ, какъ Монтрозъ, прославить ее своимъ мечомъ и перомъ и любить ее, какъ никогда еще смертная не была обожаема.
   Въ эту-то самую ночь, далеко за полуночь, бодрствующая Елена проходила украдкою темнымъ корридоромъ мимо дверей сына; она увидѣла въ замочную скважину свѣтъ и слышала, что Пенъ, двигаясь и шевелясь на кровати, декламируетъ что-то про себя. Она подождала нѣсколько минутъ за дверьми, боязливо прислушиваясь. Много ночей простояла эта добрая душа такимъ же образомъ на часахъ, когда онъ былъ въ дѣтской лихорадкѣ или въ раннихъ болѣзняхъ младенчества Потомъ она осторожно отворила дверь и пошла такъ тихо, что Пенъ ея сначала и не замѣтилъ. Онъ лежалъ въ постели спиною къ ней; по письменному столу были разбросаны бумаги, и множество бумагъ валялось на кровати вокругъ него. Самъ онъ грызъ карандашъ, прибирая рифмы и мечтая о всякой чепухѣ. То онъ воображалъ себя Гамлетомъ, соскакивающимъ въ могилу Офеліи, то "Незнакомцемъ", принимающимъ въ свои объятія мистриссъ Галлеръ -- прекрасную мистриссъ Галлеръ, съ разсыпанными по плечамъ черными какъ смоль кудрями. Отчаяніе и Байронъ, Томасъ Муръ и "Любовь Ангеловъ", Валлеръ и Геррикъ, Беранже и всѣ чувствительныя и любовныя стихотворенія, которыя ему когда-либо случалось читать -- все это путалось и перемѣшивалось въ распаленной головѣ молодаго джентльмена, дошедшаго до высшей степени горячечнаго пароксизма, когда вошла къ нему мать.
   -- Артуръ! произнесла она своимъ звучнымъ, нѣжнымъ голосомъ. Онъ вздрогнулъ и обернулся къ ней. Первымъ его дѣломъ было скомкать и сунуть подъ подушку какія-то бумаги.
   -- Что ты не ложишься спать, дитя мое? продолжала она съ кроткою улыбкой, сѣла на кровать и взяла одну изъ его горячихъ рукъ.
   Пенъ дико взглянулъ на нее: "Я не могъ спать, я -- я писалъ". Послѣ этихъ словъ онъ вдругъ обвилъ обѣими руками шею матери, восклицая: "О, матушка! Я люблю ее, я люблю ее!"... Могло ли это доброе, любящее существо не жалѣть и не успокоивать его? Елена дѣлала все, что могла; она думала съ какимъ-то особеннымъ удивленіемъ и нѣжностью, что, не дальше какъ вчера, онъ лежалъ въ этой постели ребенкомъ, и о томъ, какъ она, бывало, приходила сюда по утрамъ молиться надъ нимъ, прежде чѣмъ онъ просыпался, когда гостилъ дома на праздникахъ.
   Стихи Пена были, безъ сомнѣнія, великолѣпны, хотя миссъ Фодрингэй и не поняла въ нихъ ни слова; но старый Косъ подмигнулъ ей и лукаво прижалъ палецъ къ носу: "Положи ихъ къ другимъ письмамъ, Милли. Стишонки Польдуди были дрянь передъ этими". Вслѣдствіе чего Милли спрятала подъ замокъ и эти манускрипты.
   Итакъ, когда принарядившійся майоръ явился къ мистриссъ Пенденнисъ, онъ понялъ черезъ десять минутъ разговора съ нею, что бѣдная вдова въ горѣ не только отъ мысли о замышляемой Пеномъ женитьбѣ, но еще больше оттого, что самъ юноша отъ этого страдаетъ, и что у Пена съ дядей можетъ выйдти жаркая сцена. Она умоляла майора быть какъ можно кротче съ Артуромъ. "Онъ очень-щекотливъ и не терпитъ неласковыхъ словъ" намекала она: "Докторъ Портменъ говорилъ ему слишкомъ-сурово и -- я должна сознаться, несправедливо -- третьяго дня вечеромъ; а моему милому сыну честь такъ дорога, какъ только можетъ желать мать, и отвѣть Пена рѣшительно испугалъ меня: въ такое онъ пришелъ негодованіе! Вспомните, вѣдь онъ ужь мужчина, и, ради Бога, будьте очень-очень осторожны", прибавила вдова, кладя бѣлую свою руку на рукавъ майора.
   Онъ взялъ эту руку и поцаловалъ; потомъ посмотрѣлъ на ея встревоженное лицо съ удивленіемъ, скрывъ, изъ вѣжливости, пробивавшуюся наружу насмѣшку и досаду. "Mon Dieu!" подумалъ старый дипломатъ: "а вѣдь мальчишка въ-самомъ-дѣлѣ заговорилъ ее кругомъ, и она готова дать ему жену, точь-въ-точь какъ прежде давали любую игрушку, только-что бывало онъ расплачется. Право, жаль, что у насъ нѣтъ для этихъ молокососовъ ни Бастиліи, ни lettre de cachet!" Онъ поцаловалъ робкую руку вдовы, сжалъ ее въ своихъ рукахъ, улыбнулся и снова посмотрѣлъ вдовѣ прямо въ глаза.
   -- А вѣдь сознайтесь, вы теперь думаете, какъ бы уладить съ вашею совѣстью, чтобъ только дать мальчику волю поступить какъ ему хочется.
   Она покраснѣла и заплакала:
   -- Я думала о томъ, что онъ очень-несчастливъ, и я также...
   -- Оттого ли, что приходится поперечить ему, или предоставить полную волю? И онъ прибавилъ про себя: "Чтобъ чортъ меня побралъ, если я допущу до этого!"
   -- Отъ мысли о его несчастной и безумной привязанности, которая составитъ его несчастіе, чѣмъ бы это теперь ни кончилось.
   -- Конецъ этотъ, конечно, будетъ не женитьба, милая сестрица, сказалъ майоръ съ твердостью.-- Мы не желаемъ имѣть Пенденннса, главу фамиліи, женатаго на бродячей балаганной фигляркѣ. Нѣтъ, нѣтъ, мэмъ, мы не допустимъ женитьбы въ пользу гриничской ярмарки.
   -- Если разрушить эту женитьбу разомъ, то Богъ-знаетъ какія выйдутъ послѣдствія, замѣтила вдова.-- Я знаю пылкій характеръ Артура, силу его привязанности, и дрожу отъ одной мысли объ ужасномъ огорченіи, которое ему предстоитъ отъ этого. Право, право, надобно дѣйствовать какъ можно осторожнѣе.
   -- Милая моя мэмъ, возразилъ майоръ съ видомъ глубочайшаго участія:-- я увѣренъ, что Артуру будетъ чертовски-горько прежде, чѣмъ онъ перейдетъ черезъ эту маленькую неудачу. Но не-уже-ли вы думаете, что ему одному приходилось страдать отъ подобныхъ вещей?
   -- О, нѣтъ! отвѣчала Елена, опустивъ глаза. Она припомнила свою юность, ей было снова семнадцать лѣтъ, и она снова терзалась.
   -- Я самъ перенесъ то же самое въ ранней молодости, прошепталъ майоръ.-- Молодая дѣвица съ пятнадцатью тысячами фунтовъ, племянница лорда, очаровательнѣйшее твореніе; одной трети ея денегъ было бы довольно, чтобъ разомъ купить мнѣ патенты на всѣ чины, и я былъ бы тридцатилѣтнимъ подполковникомъ; но этого не могло быть. Я былъ не больше, какъ безденежнымъ поручикомъ; родня ея вмѣшалась; я отправился въ Индію, гдѣ имѣлъ честь быть секретаремъ лорда Бокклея, тамошняго главнокомандующаго, и отправился безъ нея. Что же случилось? Мы возвратили другъ другу наши письма, отослали другъ другу клочки нашихъ полосъ (майоръ перебралъ пальцами свой парикъ), мы страдали, но -- выздоровѣли. Она теперь жена баронета съ тринадцатью взрослыми дѣтьми; конечно, она очень-перемѣнилась, но дочери ея напоминаютъ мнѣ о томъ, какова она была сама, и третья изъ нихъ будетъ представлена ко двору въ началѣ будущей недѣли.
   Елена не отвѣчала. Она все еще думала о старинѣ. Можно прожить хоть сто лѣтъ, а все-таки найдутся въ жизни событія, воспоминаніе о которыхъ всегда перенесетъ насъ снова въ эпоху юности. Елена мечтала теперь объ одномъ изъ такихъ событій.
   -- Вспомните моего брата, мое милое твореніе, продолжалъ майоръ: -- и онъ также, вы знаете, имѣлъ подобнаго рода неудачу, когда началъ свое... медицинское поприще. Ему представился такой же случай. Миссъ Боллзъ -- я помню это имя -- была дочерью апте... медика, пользовавшагося обширною практикой. Брату моему почти удалось ухаживанье. Но пошли разныя затрудненія, отъ которыхъ остановилось все дѣло и... и я увѣренъ, что ему не пришлось впослѣдствіи сожалѣть о тогдашней неудачѣ, которая доставила ему эту ручку.-- И майоръ снова приложилъ къ губамъ пальцы Елены.
   -- Эти женитьбы между людьми такого различнаго званія и возраста, всегда кончаются горестно, сказала Елена.-- Я знала случаи, когда онѣ производили много страданій. Отецъ Лауры, напримѣръ, мой родственникъ, который... который выросъ вмѣстѣ со мною, прибавила она тихимъ голосомъ:-- былъ живымъ примѣромъ...
   -- Вы совершенно правы, возразилъ майоръ.-- Нѣтъ ничего горестнѣе, какъ если кто женится на особѣ, которая имѣетъ надъ нимъ превосходство въ лѣтахъ и ниже его званіемъ. Представьте себѣ, каково быть женатымъ на женщинѣ изъ низкаго званія и имѣть домъ свой наполненнымъ ея оборванною роднею. Ну, какъ ввести въ общество жену, которая выражается какъ лавочница? Милая мистриссъ Пенденнисъ, мнѣ случалось видѣть въ самыхъ лучшихъ кругахъ лондонскаго общества, какимъ нестерпимымъ страданіямъ подвергаются люди за необразованность своихъ женъ и ихъ родни. Что сказала въ прошломъ году леди Снэппертонъ на своемъ dijeunner dansant? Она объявила лорду Броункеру, что онъ можетъ привозить къ ней своихъ дочерей или присылать ихъ съ приличнымъ chaperonnage, но не расположена принимать у себя леди Броункеръ: та была дочь аптекаря, или что-то въ этомъ родѣ. Ахъ, Боже мой! да что значитъ ничтожное страданье при необходимой разлукѣ, въ сравненіи съ постояннымъ мученьемъ отъ житья въ кругу грубомъ и низкомъ?
   -- О, конечно! возразила Елена, припомня почтеніе, съ которымъ покойный мужъ ея всегда слушалъ разсказы майора о большомъ свѣтѣ.
   -- И потомъ, эта роковая женщина цѣлыми десятью годами старѣе нашего сорванца -- Артура. Что бываетъ въ такихъ случаяхъ? Я вамъ это скажу: мы теперь одни: результатомъ ихъ, даже въ высшемъ кругу, всегда горе и горе! Посмотрите на лорда Клодворти, когда онъ входитъ куда-нибудь объ-руку съ женою -- вы скажете, что она ему мать; или хоть на лорда и леди Виллоубанкъ, которыхъ mariage d'inclination извѣстенъ всякому и надѣлалъ столько шума -- вѣдь онъ уже два раза обрѣзывалъ у нея веревку, когда она вѣшалась изъ ревности къ какой-то Mademoiselle de Cunegonde, и замѣтьте, сударыня: повѣсься старуха въ третій разъ, онъ, пожалуй, и не станетъ рѣзать веревку. Нѣтъ, моя милая мэмъ, вы не живете въ свѣтѣ, а я въ немъ живу; въ васъ много романическаго и сантиментальнаго. Это общее свойство женщинъ съ такими большими прекрасными глазами; но вы предоставьте все дѣло моей опытности. Чтобъ мой племянникъ женился на этой женщинѣ! восьмнадцатилѣтній мальчикъ на тридцатилѣтней актриссѣ -- ба, ба! Скорѣе меня самого сошлютъ въ кухню и заставятъ жениться на кухаркѣ.
   -- Я знаю гибельныя слѣдствія преждевременныхъ обязательствъ, замѣтила со вздохомъ Елена.
   Такъ-какъ въ-теченіе вышеприведеннаго разговора она уже три раза повторила тотъ же намекъ и ее такъ мучила мысль о неравныхъ бракахъ и раннихъ уговорахъ, то мы разъяснимъ это обстоятельство въ слѣдующей главѣ, тѣмъ болѣе, что читатель узнаетъ такимъ образомъ нѣсколько-подробнѣе о предметѣ, безъ сомнѣнія, для него интересномъ, именно, о томъ, кто такая была маленькая Лаура.
   

ГЛАВА ВОСЬМАЯ,
въ которой Пену приходится подождать у дверей, пока читатель не узнаетъ, кто была маленькая Лаура.

   Былъ нѣкогда въ Кембриджскомъ Университетѣ молодой джентльменъ, пріѣхавшій гостить на каникулы въ деревню, гдѣ жила молодая миссъ Елена Тистльвудъ съ матерью, вдовою лейтенанта, убитаго подъ Копенгагеномъ. Джентльменъ этотъ, котораго звали Фрэнсисомъ Беллемъ, быль племянникъ мистриссъ Тистльвудъ и, слѣдовательно, двоюродный братъ миссъ Елены; очень-естественно, что онъ поселился въ домѣ своей тётки, которая жила очень-скромно, и тамъ провелъ всѣ каникулы, занимаясь науками съ тремя или четырьмя учениками, которые вмѣстѣ съ нимъ пріѣхали въ деревню. Мистеръ Белль былъ членомъ одной изъ университетскихъ коллегій и славился своею ученостью и умѣньемъ преподавать.
   Обѣ родственницы его узнали очень-скоро, что джентльменъ уже помолвленъ и ждетъ только мѣста, чтобъ жениться. Невѣста его была дочь джентльмена, бывшаго приватнымъ учителемъ мистера Белля въ ранней его молодости; живя подъ кровомъ мистера Кочера, пылкій восьмнадцатилѣтній юноша Белль повергся къ ногамъ миссъ Марты Кочеръ, которой помогалъ собирать горохъ въ саду. На колѣняхъ, передъ горохомъ и передъ нею, клялся онъ ей въ вѣчной любви и вѣрности.
   Миссъ Кочеръ была многими годами старѣе своего юнаго поклонника, и собственное ея сердце уже не разъ страдало отъ коварства мужчинъ и нѣсколькихъ песостоявшихся партій. Три пріятеля отца вѣроломно ее покинули. Деревенскій аптекарь безсовѣстно обманулъ ее. Драгунскій офицеръ, съ которымъ она такъ часто танцовала въ Батѣ, въ-теченіе счастливаго сезона, проведеннаго ею тамъ вмѣстѣ съ страдавшею подагрой бабушкой, встряхнулъ однажды весело поводьями и уѣхалъ Богъ-вѣсть куда. Уязвленное стрѣлами повторенной неблагодарности сердце миссъ Марты Кочерь должно же было искать гдѣ-нибудь отдохновенія! Она выслушала очень-благосклонно и весело предложенія честнаго и наивнаго юноши и сказала при концѣ его рѣчи: "Ахъ, Боже мой! да вы, мистеръ Белль, слишкомъ-молоды для такихъ вещей!" Однако она намекнула ему, что хорошенько обдумаетъ его слова и справится съ своимъ дѣвственнымъ сердцемъ. Ей нельзя было адресовать мистера Белля къ своей мама, такъ-какъ мистеръ Кочерь овдовѣлъ давнымъ-давно; самъ же ученый былъ дотого погруженъ въ свои книги, что ему, конечно, было некогда заняться такимъ нѣжнымъ предметомъ, какъ дѣвическое сердце, почему миссъ Марта сочла за нужное не безпокоить его на этотъ счетъ вовсе.
   Локонъ ея волосъ, повязанный голубою ленточкой, передалъ счастливцу Беллю результатъ совѣщанія весталки съ самой собою. Уже три раза отстригала она по каштановому локону для троихъ вѣроломныхъ: коварные измѣнили ей, но волосы снова выросли. Марта дѣйствительно имѣла право сказать, что мужчины обманщики, отдавая этотъ залогъ любви простодушному юношѣ.
   Нумеръ 6-й былъ однако жь исключеніемъ: Фрэнсисъ Белль былъ вѣрнѣйшимъ изъ обожателей. Когда ему пришло время возвратиться въ Кембриджъ и надобно было извѣстить Кочера обо всемъ происшедшемъ, Кочерь воскликнулъ съ удивленіемъ: "Богъ съ вами, да я и не воображалъ ничего подобнаго", что было совершенно-справедливо и повторялось теперь въ четвертый разъ. Фрэнсисъ отправился въ Кембриджъ съ твердою рѣшимостью достигнуть всѣхъ ученыхъ степеней и повергнуть все къ ногамъ своей возлюбленной.
   Имѣя постоянно въ виду драгоцѣнный призъ, молодой человѣкъ трудился изъ всѣхъ силъ. Послѣ каждаго термина онъ получалъ новыя почести. Старому Кочеру отослалъ онъ всѣ книги, полученныя въ награду за сочиненія, а серебряный кубокъ, за декламацію, отправилъ къ миссъ Мартѣ. Въ должное время онъ занялъ высокое мѣсто между состязателями и получилъ степень сотоварища Коллегіи. Въ-теченіе всего этого промежутка онъ постоянно поддерживалъ корреспонденцію съ миссъ Кочеръ, которой вліянію весьма-справедливо приписывалъ всѣ свой успѣхи.
   Съ теченіемъ времени, однако, когда магистръ и сотоварищъ Коллегіи, Фрэнсисъ Белль, достигъ двадцати-шести лѣтъ отъ-роду, случилось, что миссъ Кочерь было тридцать-четыре года. Ни красота ея, ни манеры, ни характеръ не усовершенствовались съ того солнечнаго дня весны жизни, когда они вдвоемъ срывали стручки гороха. Достигнувъ почетныхъ степеней въ университетѣ, онъ сталъ заниматься хладнокровнѣе; очень можетъ-быть, что вмѣстѣ съ тѣмъ сужденіе и вкусъ его также подверглись нѣкоторому охлажденію. Лучезарность сада съ гороховыми кустами померкла и со стороны миссъ Марты -- и бѣдный Белль увидѣлъ себя женихомъ: это свидѣтельствовала тысяча писемъ грубой, некрасивой, сварливой, невоспитанной дѣвы среднихъ лѣтъ.
   Вслѣдствіе одного или многихъ споровъ (въ которыхъ сіяло краснорѣчіе миссъ Марты, почему она и не упускала случая наслаждаться ими), Фрэнсисъ отказался возить на каникулы учениковъ своихъ въ Бирлидерс-гринъ, гдѣ мистеръ Кочеръ имѣлъ привычку проводить лѣто; онъ разсудилъ, что пріятнѣе провести это время года въ деревнѣ, гдѣ жила его тётка, которой онъ не видалъ уже много лѣтъ -- съ-тѣхъ-поръ, какъ сажалъ къ себѣ на колѣни маленькую Елену. Вотъ онъ и пріѣхалъ къ нимъ и поселился съ ними. Маленькая Елена была уже въ то время прелестною взрослою дѣвушкой. Двоюродные братъ и сестра провели вмѣстѣ около четырехъ мѣсяцевъ, отъ іюня до октября. Они гуляли въ лѣтніе вечера и встрѣчались другъ съ другомъ рано по утрамъ. Они читали изъ одной и той же книги, когда мать Елены дремала при свѣчахъ. Франкъ научилъ ее всему, что она послѣ знала. Она ему пѣла; она отдала ему все свое невинное сердце. Вся его исторія была ей извѣстна. Онъ не утаилъ ничего: развѣ онъ не показалъ ей портрета женщины, которой былъ обреченъ? развѣ, краснѣя, не показалъ ей писемъ, исполненныхъ эгоизма, жадности и жесткости? Дни протекали за днями, дни счастливые, среди усиливавшейся взаимной привязанности, усиливавшейся довѣренности, усиливавшагося участія. Наконецъ, въ одно октябрское утро, Франкъ отправился назадъ въ Коллегію, а бѣдная дѣвушка чувствовала, что нѣжное сердце ея сопутствуетъ ему.
   Франкъ также пробудился отъ очаровательнаго сновидѣнія къ ужасной существенности своей муки. Сказать ли правду? онъ готовъ былъ отдать миссъ Кочеръ всѣ сбереженныя имъ деньги, только чтобъ выкупить себя отъ нея; было еще время впереди -- онъ медлилъ. Вакансія на мѣсто могла долго не открыться. Онъ переписывался съ кузиною: письма ихъ были исполнены грустной нѣжности; между-тѣмъ невѣста, ревнивая, злая и недовольная, посылала ему горькіе упреки и справедливо жаловалась на измѣну своего Фрэнсиса.
   Наконецъ дѣло дошло до кризиса: новая привязанность была открыта. Фрэнсисъ сознался въ ней, не захотѣлъ ни скрываться, ни притворяться, упрекнулъ Марту вспыльчивымъ ея нравомъ и сердитою повелительностью и, главное, ея годами и необразованностью.
   Она отвѣчала, что если онъ не сдержитъ слова, то она пойдетъ съ его письмами по всѣмъ судебнымъ мѣстамъ королевства, съ письмами, въ которыхъ онъ десять тысячъ разъ клялся ей въ любви, и наконецъ, выставивъ его передъ цѣлымъ свѣтомъ какъ измѣнника и клятвопреступника, лишитъ себя жизни.
   Франкъ имѣлъ еще одно свиданіе съ Еленой, которой мать умерла около того времени и которая жила компаньйонкою у старой леди Понтипуль; на этомъ послѣднемъ свиданіи рѣшено было, что Франкъ исполнитъ свое обѣщаніе, то-есть составитъ несчастіе двухъ добрыхъ существъ. Такъ эти существа понимали свою обязанность -- и они разстались навсегда.
   Вакансія очистилась слишкомъ-скоро: Франкъ Белль успѣлъ посѣдѣть и исхудать, прежде чѣмъ воспользовался ею. Елена поздравляла его со свадьбою, начавъ письмо: "Любезный кузенъ" и кончивъ: "ваша покорнѣйшая". Она отослала ему назадъ всѣ его остальныя письма и клокъ его волосъ, оставя себѣ на память только нѣсколько послѣднихъ. Эти волосы хранились въ ея бюро, когда она разговаривала съ майоромъ.
   Белль прожилъ на полученномъ мѣстѣ года три или четыре; по истеченіи этого времени очистилось капелланство на островѣ Ковентри. Белль принялся потихоньку хлопотать о немъ и, когда достигъ этого назначенія, объявилъ о немъ женѣ. Жена возстала противъ этой перемѣны, какъ возставала противъ всего на свѣтѣ. Онъ сказалъ ей съ горечью, что вовсе не желаетъ, чтобъ она туда ѣхала: почему она и поѣхала. Белль отправился на островъ Ковентри во время управленія тамъ губернатора Кроули и былъ съ этимъ джентльменомъ весьма-близокъ въ послѣдніе годы его жизни. На этомъ-то островѣ, многіе годы спустя послѣ его женитьбы на миссъ Мартѣ и пять лѣтъ послѣ того, какъ онъ извѣстился о рожденіи сына у Елены Пенденнисъ родилась его дочь.
   Она не была дочерью первой мистриссъ Белль, которая умерла отъ мѣстной лихорадки вскорѣ послѣ того, какъ Елена Пенденнисъ и мужъ ея, которому она все разсказала, написали Беллю о рожденіи у нихъ сына. "Я была стара, не правда ли?" сказала мистриссъ Белль-первая на смертномъ одрѣ: "я была стара и не стоила ея, такъ ли? Но я вышла за насъ, мистеръ Белль, и не допустила васъ на ней жениться!" Съ этими словами она испустила духъ. Белль женился на дѣвушкѣ изъ колоніи и любилъ ее нѣжно. Но ему недолго было суждено блаженствовать: жена его умерла въ родахъ; онъ вскорѣ послѣдовалъ за нею, отправя дѣвочку въ Англію къ Еленѣ Пенденнисъ и ея мужу съ предсмертною мольбою, чтобъ они замѣнили ей родителей.
   Малютка прибыла въ Фэроксъ черезъ Бристоль, одѣтая въ черное, въ обществѣ солдатки, ея няньки, при разставаніи съ которою она горько плакала. Но материнская нѣжность Елены вскорѣ осушила эти слезы.
   На шеѣ у дѣвочки былъ медальйончекъ съ волосами, которые Елена дала -- увы, сколько лѣтъ тому назадъ!-- бѣдному Фрэнсису, уже умершему и погребенному. Дитя было всѣмъ, что осталось послѣ него, и Елена (чего и должно было ожидать отъ такого добраго существа) привязалась къ нему какъ къ родной дочери. Имя дѣвочки, по письму умирающаго отца, было Елена-Лаура. Но Джонъ Пенденнисъ, хотя и принялъ подъ свою опеку сиротку, однако всегда какъ-то ревновалъ къ ней и угрюмо приказалъ, чтобъ ее называли именемъ ея матери, а не тѣмъ, которымъ любилъ называть ее отецъ. Она боялась мистера Пенденниса до послѣдняго дня его жизни. Только послѣ смерти мужа, Елена рѣшилась предаваться открыто нѣжности, которую внушала ей малютка.
   Вотъ какъ Лаура Белль сдѣлалась дочерью мистриссъ Пенденнисъ. Ни самъ Пенденнисъ, ни братъ его, не смотрѣли на нее особенно-благосклоннымъ окомъ. Первому она напоминала нѣкоторыя обстоятельства женниной жизни, которыя бы онъ весьма-охотно готовъ былъ забыть; а что до втораго, могъ ли онъ ее жаловать? Она не была сродни ни Пенденнисамъ, ни какимъ бы то ни было вельможамъ Соединенныхъ Королевствъ, и все ея состояніе не превышало какихъ-нибудь двухъ тысячъ фунтовъ.
   Теперь мы впустимъ мистера Пена, который дожидался все это время.
   Собравшись со всею энергіей и скрѣпя сердце, онъ вошелъ въ комнату, готовый встрѣтить лицомъ къ лицу грознаго дядю. Молодой джентльменъ рѣшилъ внутренно, что сшибка будетъ свирѣпая, и ему прійдется употребить въ дѣло всю твердость и все достоинство знаменитой фамиліи, которой онъ былъ представителемъ. Вслѣдствіе чего, отворивъ двери настежь, онъ вошелъ съ самымъ строгимъ и воинственнымъ выраженіемъ, въ полномъ рыцарскомъ вооруженіи, съ копьемъ наперевѣсъ, глядя на своего противника и какъ-будто говоря ему. "на жизнь и смерть!"
   Свѣтскій старожилъ едва могъ удержаться отъ усмѣшки при видѣ дивно-пышной простоты мальчика. Майоръ Пенденнисъ также обозрѣлъ поприще: видя, что вдова уже вполовину передалась непріятелю, и понимая очень -- хорошо, что угрозы и трагическія увѣщанія нисколько не подѣйствуютъ на мальчика, рѣшившагося быть непремѣнно упрямымъ и грозно-серьёзнымъ, майоръ отложилъ въ сторону тонъ власти и съ самою добродушною и натуральною улыбкой протянулъ руку Пену, весело пожалъ его холодные пальцы и воскликнулъ: "Здравствуй Пенъ! Ну-ка, пріятель, разскажи намъ все дѣло".
   Елена пришла въ восторгъ отъ великодушія добраго майора. Съ другой стороны, бѣдный Пенъ совершенно растерялся отъ этого пріема; настроивъ свои нервы для ожидаемой трагедіи, онъ почувствовалъ, что попался въ просакъ и что великолѣпный входъ его смѣшонъ. Онъ покраснѣлъ, сконфузился и не зналъ, куда дѣваться отъ уязвленнаго тщеславія. Ему ужасно хотѣлось заплакать. "Я... я... я только сейчасъ узналъ о вашемъ пріѣздѣ" проговорилъ онъ съ усиліемъ: "я полагаю, что въ Лондонѣ... теперь очень-полно?"
   Если Пену стоило большаго труда удержать свои слезы, то майору было еще труднѣе удержаться отъ смѣха. Онъ отвернулся и бросилъ мистриссъ Пенденнисъ комическій взглядъ; та, съ своей стороны, чувствовала также, что сцена эта была донельзя и смѣшна и сантиментальна. Не зная, что сказать, она встала и поцаловала мистера Пена; очень можетъ-быть, что и мальчикъ растаялъ, вспомнивъ о ея нѣжности и кроткой покорности его желаніямъ.
   "Вотъ парочка глупцовъ!" подумалъ опекунъ. "Не пріѣзжай я сюда, она бы, пожалуй, готова была сдѣлать торжественный визитъ семейству этой красотки."
   -- Перестаньте, перестаньте! сказалъ онъ, все еще глядя и оскаля зубы на группу матери и сына:-- главное, сколько можно меньше сантиментальности. Ну, Пенъ, любезнѣйшій мой, разскажи-ка намъ всю исторію.
   Пенъ возвратился сразу къ своему трагико-героизму: "Исторія, сэръ, заключается въ томъ, что я уже писалъ къ вамъ. Я познакомился съ прекраснѣйшею и добродѣтельнѣйшею дѣвицей, изъ знатной фамиліи, хотя и въ стѣсненныхъ обстоятельствахъ; я нашелъ женщину, въ которой, я твердо убѣжденъ, сосредоточено счастье всей моей жизни; чувствую, что никогда, никогда не буду думать ни о какой другой женщинѣ. Я очень понимаю, что есть разница въ нашихъ лѣтахъ и другія препятствія; но привязанность моя такъ велика, что сознаю въ себѣ силы превозмочь все это... то-есть, мы оба въ силахъ это сдѣлать; она согласилась соединить участь свою съ моею и принять мое сердце и все мое состояніе."
   -- А велико ли оно, мой любезный? Развѣ кто-нибудь оставилъ тебѣ капиталы въ наслѣдство? Сколько мнѣ извѣстно, у тебя нѣтъ шиллинга за душою.
   -- Вы знаете, что все мое принадлежитъ ему! воскликнула мистриссъ Пенденнисъ.
   "Ради Бога, придержите себѣ языкъ, сударыня!" Вотъ что хотѣлось сказать опекуну; онъ однако не вышелъ изъ терпѣнія, хотя и съ трудомъ.
   -- Конечно, конечно, продолжалъ онъ прежнимъ тономъ:-- вы хотите пожертвовать ему всѣмъ. Это всѣмъ извѣстно. Но, во всякомъ случаѣ, Пенъ предлагаетъ этой дѣвицѣ ваше состояніе, которымъ онъ желаетъ овладѣть восьмнадцати лѣтъ.
   -- Я увѣренъ, матушка не пожалѣетъ для меня ничего, отвѣчалъ Пенъ, нѣсколько смущенный.
   -- О, да, любезный другъ! Но на все есть мѣра. Если мать твоя хозяйка дома, то очень-естественно, что она имѣетъ право выбирать себѣ общество. Когда ты отдаешь домъ черезъ ея голову и переводишь ея банкирскіе счегы на себя въ пользу миссъ... какъ ее? миссъ Костиганъ, то не-уже-ли по-твоему мать не имѣетъ нрава надѣяться, что посовѣтуются и съ нею, какъ съ однимъ изъ главныхъ участниковъ этой сдѣлки? Ты видишь, я говорю безъ малѣйшаго притязанія на власть, которою облеченъ надъ тобою закономъ и завѣщаніемъ твоего отца на три грядущіе года; я говорю съ тобою какъ одинъ свѣтскій человѣкъ говоритъ съ другимъ, и спрашиваю: думаешь ли ты, что если ты можешь сдѣлать изъ своей матери все, что хочешь, то и имѣешь право на это? Такъ-какъ, понастоящему, ты у нея въ зависимости, то прежде чѣмъ рѣшиться на такой шагъ, не гораздо ли великодушнѣе было бы напередъ спросить ея позволенья, хоть изъ простаго приличія?
   Пенъ повѣсилъ голову и началъ смутно постигать, что дѣйствіе, которымъ онъ гордился какъ самымъ романическимъ и великодушнымъ образцомъ безкорыстной привязанности, было, можетъ-статься, въ сущности весьма-себялюбивымъ и упрямымъ сумасбродствомъ.
   -- Я сдѣлалъ это въ порывѣ страсти, сказалъ Пенъ переминаясь:-- я самъ не понималъ что говорилъ и дѣлалъ (и въ этомъ онъ былъ совершенно правъ).-- Но сказавъ разъ, я не отступлюсь отъ своего слова, скорѣй умру! И... и я не стану обременять матушку, а буду трудиться самъ для себя. Я пойду на сцену и буду играть вмѣстѣ съ нею. Она... она говоритъ, что я могъ бы имѣть успѣхъ на сценѣ.
   -- Но возьметъ ли она тебя въ мужья на такихъ условіяхъ? возразилъ майоръ. Замѣть, я не говорю, чтобъ миссъ Костиганъ не была безкорыстнѣйшею изъ женщинъ; однако, какъ ты думаешь, скажи откровенно, не входитъ ли твое положеніе, какъ молодаго джентльмена хорошей фамиліи и съ приличными ожиданіями, въ число причинъ, по которымъ она смотритъ благосклонно на твои ухаживанья?
   -- Я скорѣй умру, чѣмъ измѣню своему слову! сказалъ Пенъ, весь покраснѣвъ.
   -- Да кто тебя проситъ объ этомъ, любезный другъ? Джентльменъ не долженъ измѣнять своему слову, если оно дано добровольно, разумѣется. Но, наконецъ, ты можешь ждать. Ты обязанъ же чѣмъ-нибудь своей матери, своей фамиліи, наконецъ хоть мнѣ, какъ представителю твоего отца.
   -- О, конечно! воскликнулъ Пенъ, нѣсколько-облегченный.
   -- Въ такомъ случаѣ, Артуръ, такъ-какъ ты даль ей слово, дай и намъ обѣщаніе. Согласенъ ты?
   -- Какое обѣщаніе?
   -- Что ты не женишься на ней тайно... понимаешь, безъ поѣздокъ въ Шотландію.
   -- Это было бы обманомъ, прервала Елена:-- Пенъ никогда не лгалъ своей матери.
   Пенъ снова повѣсилъ голову, и глаза его наполнились слезами стыда. Развѣ вся эта интрига была что-нибудь другое, какъ не ложь передъ этой нѣжной и довѣрчивой матерью, готовой отдать для него все? Онъ протянулъ руку дядѣ.
   -- Нѣтъ, сэръ, даю вамъ честное слово истиннаго джентльмена, что не женюсь никогда безъ согласія матушки! И, бросивъ на мать прощальный взглядъ неизмѣнной любви и довѣренности, Пенъ вышелъ изъ гостиной въ свою комнату.
   -- Онъ ангелъ, настоящій ангелъ! воскликнула мать съ своею обычною восторженностью.
   -- Онъ хорошей породы съ обѣихъ сторонъ, мэмъ, возразилъ майоръ и, весьма-довольный успѣхомъ своей дипломатики, поцаловалъ еще разъ руку мистриссъ Пенденнисъ. Потомъ, оставя открытый и прямодушный тонъ, съ которымъ велъ весь разговоръ съ юношей, онъ заговорилъ съ нѣкоторою протяжностью, что дѣлалъ всегда, когда хотѣлъ казаться особенно-тонкимъ и свѣтски-опытнымъ.
   -- Мое милое существо, я право начинаю думать, что пріѣздъ мой можетъ къ чему-нибудь послужить, и льщу себя надеждою, что послѣдній ударъ мой былъ довольно-успѣшно направленъ. Я вамъ скажу, что именно навело меня на эту мысль. Три года назадъ, добрая пріятельница моя, леди Феррибриджъ, прислала разъ за мною, встревоженная до-нельзя на счетъ сына своего, Гретны, котораго исторію вы помните, и умолила меня употребить все мое вліяніе надъ молодымъ джентльменомъ, имѣвшимъ une affaire de coeur съ дочерью одного шотландскаго джентльмена, миссъ Мэкъ-Тодди. Я совѣтовалъ всѣми силами кроткія мѣры, но лордъ Феррибриджъ былъ въ бѣшенствѣ и повелъ дѣло свысока. Гретна угрюмо молчалъ, и родители его воображали, что одержали побѣду. Что же вышло? Молодёжь была ужь обвѣнчана цѣлые три мѣсяца, прежде чѣмъ лордъ Феррибриджъ провѣдалъ что-нибудь! Вотъ почему я извлекъ это обѣщаніе изъ нашего сорванца.
   -- Артуръ никогда бы такъ не поступилъ.
   -- Хорошо, что еще не поступилъ -- и это утѣшеніе.
   Какъ осторожный и терпѣливый свѣтскій человѣкъ, майоръ Пенденнисъ покуда оставилъ племянника въ покоѣ, ожидая всего отъ времени и надѣясь, что глаза нашего молодца откроются сами собою, и онъ увидитъ всю нелѣпость своего намѣренія. Замѣтивъ, какъ чувствительна честь юноши, онъ дѣйствовалъ весьма-искусно на эту щекотливую струну, разговаривая съ нимъ за бутылкой вина послѣ обѣда и указывая Пену необходимость прямоты и откровенности во всѣхъ дѣйствіяхъ. Онъ въ-особенности настаивалъ на томъ, чтобъ всѣ сношенія Пена съ его интереснымъ молодымъ другомъ (такъ вѣжливо майоръ называлъ миссъ Фодрингэй) происходили съ вѣдома, если не съ одобренія мистриссъ Пенденнисъ.
   -- Во всякомъ случаѣ, Пенъ, говорилъ майоръ съ откровенностью, которая не раздражала влюбленнаго юношу, а между-тѣмъ подвигала впередъ интересы негоціатора:-- ты долженъ помнить, что совершенно запираешь себѣ будущность. Мать твоя можетъ покориться твоей женитьбѣ, какъ готова покориться всему, что ты пожелаешь, если ты только хорошенько расплачешься; но ты можешь быть увѣренъ, что это не доставить ей счастья. Ты берешь молодую женщину со сцены провинціальнаго театра и предпочитаешь ее -- въ этомъ нѣтъ никакого сомнѣнія -- одной изъ лучшихъ дамъ въ цѣлой Англіи. Мать твоя покорится этому выбору, но, конечно, не будетъ отъ этого счастлива. Я часто воображалъ, entre nous, что она забрала себѣ въ голову женить тебя на своей маленькой питомицѣ, Флорѣ, Лаурѣ, или, какъ ее зовутъ?-- и всегда имѣлъ твердое намѣреніе не допустить этой женитьбы. У ребенка всего двѣ тысячи фунтовъ, какъ мнѣ дали понять. Только съ величайшею бережливостью сестра можетъ прилично держать домъ, дать тебѣ возможность получить порядочное воспитаніе и средства явиться въ свѣтъ джентльменомъ. Мнѣ нечего скрывать отъ тебя, что я имѣлъ на тебя гораздо-болѣе блестящіе виды и намѣренія. Съ твоимъ именемъ и происхожденіемъ, сэръ, съ твоими способностями, которыя я считаю непослѣдними, съ друзьями, которыхъ расположеніемъ я имѣю честь пользоваться, я поставилъ бы тебя въ прекраснѣйшее положеніе въ свѣтѣ -- въ прекраснѣйшее положеніе для молодаго человѣка съ такими крайне-ограниченными средствами; я надѣялся видѣть тебя современемъ возстановителемъ достоинства нашего имени. Нѣжность твоей матери заперла тебѣ одну карьеру; иначе, ты бы могъ сдѣлаться генераломъ, подобно нашему храброму предку, который сражался при Рамильи и Мальплаке. У меня былъ другой планъ: почтенный и уважаемый другъ мой, лордъ Бэгвигъ, который ко мнѣ очень-расположенъ, далъ бы тебѣ мѣсто при своемъ посольствѣ, и тогда ты вышелъ бы въ люди по дипломатической части. Но... извини, что я возвращаюсь къ прежнему предмету: какимъ образомъ хлопотать за молодаго джентльмена восьмнадцати лѣтъ, который намѣренъ жениться на тридцатилѣтней женщинѣ, избранной имъ изъ ярмарочнаго балагана... ну, не изъ балагана, такъ со сцены провинціальнаго театра? Дипломатическое поприще для тебя заперто; государственная служба для тебя заперта; общество для тебя заперто. Ты видишь, любезный другъ, къ чему все это тебя ведетъ. Конечно, ты можешь успѣть въ званіи адвоката: я слыхалъ, что многіе достойные джентльмены этого сословія женятся на своихъ кухаркахъ, но ни въ какомъ бы то ни было другомъ званіи. Впрочемъ, ты можешь поселиться на всю жизнь здѣсь, жить здѣсь навсегда, bon Dieu! (майоръ вздрогнулъ отъ горести, подумавъ съ невыразимою нѣжностью о Палл-Маллѣ) -- и мать твоя приметъ какъ нельзя ласковѣе будущую мистриссъ Артуръ Пенденнисъ, а добрые сосѣди не будутъ посѣщать тебя; да и я самъ, сэръ, конечно, не буду къ тебѣ ѣздить: я человѣкъ прямой и, сознаюсь безъ обиняковъ, люблю жить въ порядочномъ обществѣ. Ты будешь себѣ поживать въ обществѣ пьющихъ грогъ деревенщинъ и провлачишь всю жизнь въ качествѣ мужа старой женщины, которая, если она и не будетъ ссориться съ твоею матерью, то все-таки лишитъ ее въ обществѣ того мѣста, на какое она имѣетъ право, и увлечетъ ее за собою въ ту сомнительную касту, гдѣ ты самъ неизбѣжно погрязнешь. Мнѣ до этого нѣтъ дѣла, мой добрый сэръ. Я нисколько на тебя не сержусь. Твое паденіе огорчить меня только тѣмъ, что съ нимъ рухнутъ всѣ надежды видѣть мою фамилію на должномъ мѣстѣ въ обществѣ. Страдать придется только твоей матери и тебѣ. И мнѣ васъ обоихъ отъ души жаль. Передай-ка сюда лафитъ: это изъ того, что я прислалъ твоему покойному отцу. Помню, я купилъ его на аукціонѣ бѣднаго лорда Ливента. Но, разумѣется, прибавилъ майоръ, прихлебывая и смакуя:-- давъ слово разъ, ты долженъ поступить какъ честный человѣкъ, какъ бы пагубно ни было твое обѣщаніе. Во всякомъ случаѣ обѣщай и намъ то, о чемъ я ужь говорилъ, что не будетъ ничего тайнаго, что ты будешь продолжать заниматься науками и станешь посѣщать своего интереснаго друга черезъ приличные промежутки. Часто ты ей пишешь?
   Пенъ покраснѣлъ и сказалъ: "да".
   -- И, я полагаю, стихи, ге? также, какъ и прозу? Я самъ чертовски писалъ стихи въ прежніе годы. Помню, что когда поступилъ въ полкъ, всѣ товарищи приставали ко мнѣ за стихами для нихъ. Я напомнилъ моему старому пріятелю, генералу Гобблеру, о нѣкоторыхъ строкахъ, которыя отхваталъ для него въ 1805 году, когда мы вмѣстѣ служили на Мысѣ Доброй Надежды, и, клянусь Богомъ, онъ помнитъ ихъ слово-въ-слово до-сихъ-поръ. Старый плутъ употребилъ ихъ въ пользу, ухаживая за теперешнею мистриссъ Гобблеръ, сэръ, которая принесла ему шестьдесятъ тысячъ фунтовъ. Такъ и ты пробовалъ стихотворствовать, Пенъ?
   -- Да, дядюшка, и я писалъ стихи.
   И онъ снова покраснѣлъ.
   -- Ну, а красавица отвѣчала тебѣ прозой, или стихами?
   Юный обожатель опять покраснѣлъ и сознался, что она писала, но не стихами. При этомъ онъ слегка прижалъ руку къ боковому карману, что майоръ, разумѣется, замѣтилъ.
   -- У тебя письма ея вотъ тутъ, вижу, сказалъ старый волокита, кивая Пену и указывая на свою лѣвую сторону, которую подбилъ ватой искусной мистеръ Стульцъ.-- Знаю, знаю. Я бы далъ пенса два, чтобъ взглянуть на нихъ.
   -- Что жь? я... я... Пенъ не могъ кончить своей фразы. Лицо его имѣло такое комическое, сконфуженное выраженіе, что старый дядя, несводившій съ него глазъ, не выдержалъ и разразился самымъ гомерическимъ хохотомъ, къ которому чрезъ минуту присоединился и племянникъ.
   Послѣ этого, они очень-весело направились въ гостиную мистриссъ Пенденнисъ, которая была въ восторгѣ отъ ихъ дружнаго смѣха.
   -- Каковъ хитрецъ! сказалъ майоръ, весело положивъ руку на плечо племянника и ощупавъ черезъ него бумаги въ его карманѣ. Юноша былъ въ восторгѣ и торжествовалъ отъ утѣшеннаго самолюбія -- словомъ, совершенный новичокъ!
   Оба усѣлись въ наилучшемъ расположеніи духа за чайнымъ столомъ. Любезность майора не имѣла границъ. Онъ въ жизнь свою не пилъ такого отличнаго чаю и не ѣдалъ такого хлѣба, какой можно имѣть только въ деревнѣ. Онъ упросилъ мистриссъ Пенденнисъ спѣть одну изъ ея прелестныхъ пѣсень, потомъ заставилъ пѣть Пена и восхищался его мужественнымъ голосомъ, заставилъ племянника принести его рисунки и хвалилъ ихъ какъ произведенія замѣчательнаго таланта, отпустилъ ему нѣсколько комплиментовъ на счетъ его французскаго произношенія, льстилъ простодушному мальчику, какъ льститъ любовникъ обожаемой красавицѣ, и, когда пришло время ложиться спать, мать и сынъ разошлись въ свои комнаты въ полномъ восторгѣ отъ добраго майора.
   Пришелъ къ себѣ, Пенъ принялся перечитывать драгоцѣнныя письма, какъ-будто онъ ужь по зналъ ихъ слово-въ-слово наизусть. Въ сущности, документовъ этихъ было только три, и чтобъ помнить содержаніе ихъ, не требовалось особеннаго напряженія памяти.
   Въ No 1-мъ, миссъ Фодрингэй посылала благодарные комплименты мистеру Пенденнису, благодарила его отъ своего имени и отъ имени своего папа за его прелстнѣйшіе подарки. Она будетъ всегда тщательно беречь ихъ, и миссъ Ф. и капитанъ К. никогда не забудтъ пріятности очаровательнаго вечера прошлаго вторника.
   No 2-й гласилъ: "Милый сэръ, во вторникъ вечеромъ соберется за нашимъ скромнымъ столомъ маленькій мирный кружокъ пріятныхъ друзей за раннимъ чаемъ; я надѣну тогда прекрасный шарфъ, который, какъ и присланные при немъ стихи, буду хранить всегда, всегда! Папа велѣлъ сказать, что онъ сочтетъ себя особенно -- счастливымъ, если вы присоединитесь къ пиру разума и изліянію души, отчего будетъ также въ восторгѣ ваша истинно благодарная

"Эмили Фодрнигэй".

   No 3-й, былъ болѣе-дружественъ и показывалъ, что дѣла зашли ужь порядочно-далеко:
   "Вы были противны вчера вечеромъ. Почему васъ не было у дверей театра? Папа не могъ проводить меня домой, по причинѣ своего глаза: онъ поскользнулся на лѣстницѣ въ воскресенье и ушибся. Я видѣла, какъ вы смотрѣли цѣлый вечеръ на миссъ Диггль; вы были въ такомъ восторгѣ отъ Лидіи Лэнгишъ, что едва взглянули разъ на бѣдную Юлію. Я готова была задушить Бингли -- такъ я была сердита. Я играю въ пятницу Эллу Розенбергъ; будете вы? Миссъ Диггль также играетъ въ этой пьесѣ. Ваша навсегда

"Э. Ф."

   Эти три письма Пенъ перечитывалъ безпрестанно, днемъ и ночью, и цаловалъ съ пламеннымъ восторгомъ. По-крайней-мѣрѣ тысячу разъ губы его прикладывались съ жаромъ къ надушенымъ листкамъ почтовой бумаги, превратившимся для него въ драгоцѣнность отъ прикосновенія руки Эмили Фодрингэй. Вотъ все, что онъ получилъ въ награду за свою пламенную страсть, за безсонныя ночи и безконечныя мечтанія, за клятвы и обѣты, за риѳмы и уподобленія, за нѣжность, опасенія и безуміе. Молодой сумасбродъ жертвовалъ за это всѣмъ: онъ подписалъ свое имя на безконечныхъ обязательныхъ векселяхъ, передававшихъ его сердце, связалъ себя на всю жизнь и получилъ въ обмѣнъ только два пенса монетою. Миссъ Костиганъ была дѣвицею такой непорочности и такого самообладанія, что никогда бы и не помыслила дать больше этого, а берегла сокровища своей привязанности до той поры, когда ихъ можно будетъ передать законнымъ образомъ.
   Какъ бы то ни было, мистеръ Пенъ быль доволенъ и этимъ; онъ въ полномъ блаженствѣ перечиталъ три полученыя имъ посланія и уснулъ, думая съ восторгомъ о добромъ старикѣ, лондонскомъ дядѣ, который очевидно сдастся современемъ на его желанія. Однимъ словомъ, онъ былъ самымъ нелѣпымъ образомъ доволенъ собою и цѣлымъ свѣтомъ.
   

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ,
въ которой майоръ открываетъ военныя дѣйствія.

   Люди, истинно-любящіе лондонское общество и пользующіеся привилегіею свободнаго входа въ изящнѣйшіе и избраннѣйшіе круги его, поймутъ, что майоръ Пенденнисъ былъ человѣкъ необыкновенно-великодушный и исполненный родственнаго участія до степени истиннаго самоотверженія. Онъ пожертвовалъ Лондономъ въ маѣ мѣсяцѣ! отказался отъ своихъ утреннихъ привычекъ и газетъ, отъ вечерняго посѣщенія клубовъ, отъ дружескихъ визитовъ къ разнымъ очаровательнымъ миледи, отъ катаній на Роттен-Роу, аристократическихъ обѣдовъ и креселъ въ Итальянской Оперѣ, отъ быстрыхъ поѣздокъ въ Фолэмъ и Ричмондъ по субботамъ и воскресеньямъ, отъ поклона милорда-герцога или милорда-маркиза на большихъ лондонскихъ раутахъ, и потомъ отъ удовольствія видѣть имя свое въ печати назавтра въ Morning Post, наконецъ -- отъ прелестнѣйшихъ маленькихъ пировъ, болѣе-отборныкъ, таинственныхъ и очаровательныхъ; онъ отказался отъ всѣхъ этихъ наслажденій -- а для чего? чтобъ запереться въ одинокомъ деревенскомъ домикѣ, вмѣстѣ съ простодушною вдовою и ея молокососомъ -- сыномъ, съ мямлей-кураторомъ и десятилѣтней дѣвочкой.
   Онъ принесъ эту жертву, тѣмъ болѣе достойную удивленія, что немногіе понимали всю ея великость. А франкированныя письма его прибывали изъ Лондона, и онъ со вздохомъ показывалъ Еленѣ всѣ пригласительные билеты и записки. Прекрасно и трогательно было видѣть, какъ онъ отказывался отъ одного приглашенія за другимъ -- по-крайней-мѣрѣ для тѣхъ, кто могъ понять (чего Елена не понимала) все печальное величіе его самоотверженія. Елена не восхищалась, или только улыбалась, при восторженности, съ которою майоръ говорилъ о придворномъ календарѣ вообще; но юный Пенъ смотрѣла, съ благоговѣніемъ на звонкія имена, красовавшіяся на письмахъ его дяди, и внималъ разсказамъ майора о модномъ свѣтѣ съ постояннымъ любопытствомъ и участіемъ.
   Богатая память старшаго Пенденниса была хранилищемъ тысячи этихъ очаровательныхъ повѣстей, которыя онъ изливалъ съ неутомимымъ краснорѣчіемъ въ жадное ухо Пена. Майоръ зналъ имена и родословныя всего перства и всѣ фамильныя и родственныя связи великобританской аристократіи. "Любезный другъ" говорилъ онъ племяннику съ траурно-серьёзною правдивостью: "ты непремѣнно долженъ приняться за изученіе генеалогій нашихъ лордовъ, и я бы очень-радъ былъ, еслибъ ты читалъ Дебретта каждый день и не столько историческую часть -- между нами будь сказано, немногія фамиліи могутъ доказать свое происхожденіе такъ ясно какъ мы -- сколько подробности о семейныхъ связяхъ и о томъ, кто кому родня. Я зналъ одного человѣка, котораго карьера совершенно погибла единственно отъ невѣжества по этой въ высшей степени важной части. Да вотъ, недальше какъ въ прошломъ мѣсяцѣ, за обѣдомъ у лорда Гобэноба, молодой человѣкъ, недавно-принятый между нами -- мистеръ Соклингъ, если не ошибаюсь, авторъ чего-то -- началъ остриться надъ адмираломъ Боусеромъ. А какъ бы ты думалъ, кто сидѣлъ подлѣ и напротивъ этого мистера Соклинга? Да подлѣ него сидѣла дочь лорда Грэмпоунда Боусера, а vis-а-vis сидѣлъ зять лорда Грэмпоунда Боусера! Безразсудный молодой человѣкъ продолжалъ остриться надъ адмираломъ, воображая, что весь свѣтъ смѣется вмѣстѣ съ нимъ, и я предоставляю тебѣ самому судить, каковы были въ это время чувства леди Гобэнобъ -- самого Гобэноба, да и всякаго благовоспитаннаго человѣка! Ужь, конечно, Соклитъ никогда не будетъ обѣдать въ Соут-Стритѣ. Это я могу тебѣ обѣщать!"
   Подобными повѣствованіями занималъ майоръ своего племянника, прохаживаясь съ нимъ по два предписанные докторами часа по террассѣ передъ домомъ, или когда они сидѣли вмѣстѣ за бутылкой вина послѣ обѣда. Майоръ жалѣлъ, что сэръ Фрэнсисъ Клэаринтъ не переѣхалъ послѣ женитьбы своей въ Клэврниг-Паркъ, гдѣ бы онъ могъ собирать у себя все общество сосѣдей, и горевалъ объ отсутствіи изъ графства лорда Эйра, которому могъ бы представить Пена. "У него есть дочери" прибавилъ майоръ. "Кто знаетъ? ты бы могъ жениться на леди Эмили или леди Барбарѣ Тригаукъ. Но всѣ эти мечты кончены, любезный мой; тебѣ придется спать на постели, которую ты самъ себѣ постлалъ".
   Всѣ эти вещи заставляли призадумываться Пена. Онѣ, конечно, не столько интересны въ печати, какъ въ изустномъ разсказѣ; но анекдоты майора о модномъ свѣтѣ, о красавцахъ и модныхъ дамахъ возбуждали въ душѣ Пена удивленіе и любопытство. Онъ находилъ чрезвычайно-интересными разговоры съ дядей, которые страшно надоѣдали бѣдной мистриссъ Пенденнисъ.
   Нельзя сказать, чтобъ новый путеводитель, философъ и другъ мистера Пена занималъ его самыми высокими предметами, или смотрѣлъ на свои предметы съ болѣе-возвышенной точки; но мораль его, какова бы ни была, была практическая. Она была какъ-нельзя-лучше приспособлена къ житейскимъ интересамъ; при этомъ должно помнить: майоръ имѣлъ твердое убѣжденіе въ томъ, что его понятія были единственныя, истинныя и практическія, и что его поведеніе было наиболѣе-достойное подражанія. Однимъ словомъ, онъ ходилъ, какъ самъ выражался, съ открытыми глазами. Почувствовавъ сожалѣніе къ невѣжеству молокососа-племянника онъ желалъ открыть глаза и ему.
   Нашъ старый холостякъ говорилъ: "Когда джентльменъ sur ses terres, Пенъ, онъ долженъ подавать собою примѣръ. А ты здѣсь кое-что значишь. Пока Клэвринговъ здѣсь нѣтъ, ты первый человѣкъ въ приходѣ и стоишь кого бы то ни было. Ты бы даже могъ быть представителемъ своего городка въ парламентѣ, умѣй только взяться за дѣло. Покойный отецъ твой былх бы непремѣнно членомъ парламента, еслибъ не умеръ такъ рано; и ты могъ бы этимъ быть, разумѣется, не женись ты на дѣвицѣ, какъ бы она мила ни была, на которую сосѣди твои не захотятъ смотрѣть. Впрочемъ, лучше перемѣнимъ разговоръ, любезный мой: это предметъ горестный." Но если майоръ и перемѣнялъ разговоръ, то все-таки возвращался къ тому же предмету разъ по тридцати въ день, и нравоученіе его всегда оканчивалось тѣмъ, что Пенъ рѣшительно себя губитъ. А разумѣется, не нужно большихъ хлопотъ и большаго ухаживанья для убѣжденія самолюбиваго мальчика въ томъ, что онъ дѣйствительно первостепенный малый.
   Пенъ принималъ къ сердцу совѣты дяди. Онъ любилъ, какъ мы уже замѣтили, слушать его разсказы. Бесѣда капитана Костигана потеряла для него всю свою прелесть, и мысль объ этомъ пьяномъ тестѣ преслѣдовала его ужасомъ. Онъ никакъ не могъ свести мысленно съ своею матерью этого небритаго, оборваннаго и испаряющагося пуншемъ тунеядца. Даже, когда дѣло доходило до Эмили, онъ конфузился отъ инквизиторски неумолимыхъ вопросовъ дяди: "хорошо она воспитана?" Онъ долженъ былъ сознаться, что нѣтъ. "Умна она?" Конечно, она не совершенно-набитая дура, однако нельзя ее положительно назвать умною. "А ну-ка, покажи намъ ея письма". Пенъ долженъ былъ сознаться, что обладаетъ только тѣми тремя, которыя намъ уже извѣстны, да и тѣ небольше, какъ пустыя приглашенія и отвѣты.
   -- Она таки-осторожна, замѣтилъ сухо майоръ.-- Она старѣе тебя, мой бѣдный юноша, это вѣрно.
   И потомъ майоръ пускался въ извиненія съ крайнимъ смиреніемъ и величайшимъ чистосердечіемъ, надѣясь, что доброе сердце племянника простить старика-дядю, у котораго въ виду одна честь фамиліи. Артуръ всегда быль готовъ запылать отъ негодованія при малѣйшемъ сомнѣніи въ честности миссъ Костиганъ, клялся, что никому не позволитъ отзываться о ней съ неуваженіемъ и никогда, никогда не разлучится съ нею.
   Онъ повторялъ это дядѣ и друзьямъ своимъ дома и также, надобно сознаться, самой миссъ Фодрингэй и любезному семейству въ Чэттерисѣ, среди котораго продолжалъ проводить часть своего времени. Миссъ Эмили встревожилась, узнавъ о пріѣздѣ опекуна Артура и весьма-основательно предполагала въ майорѣ враждебныя намѣренія. "Я боюсь, что вы меня оставите; теперь пріѣхалъ вашъ важный родственникъ. Онъ увезетъ васъ и вы забудете вашу бѣдную Эмили, мистеръ Артуръ".
   Забыть ее! При ней самой, при миссъ Роунси, игравшей роль Колумбины и единственной изъ всей труппы задушевной пріятельницѣ Милли, наконецъ въ присутствіи самого капитана, Пенъ клялся, что никогда не будетъ думать ни о какой другой женщинѣ, кромѣ обожаемой миссъ Фодрингэй; причемъ капитанъ бросилъ грозный взглядъ на свои развѣшанныя на стѣнѣ, въ видѣ трофея, рапиры, и присовокупилъ угрюмо, что онъ не совѣтуетъ никому шутить съ привязанностью его милой дочери. Фехтовальный ученикъ и храбрый другъ его, Артуръ, съ которымъ онъ всегда обращался какъ съ сыномъ и котораго называлъ своимъ сыномъ, конечно, никогда не унизится до такого безчестнаго для человѣчества поведенія.
   Произнеся эту рѣчь, онъ подошелъ къ Пену и обнялъ его. Капитанъ заплакалъ и отиралъ глаза одною грязною рукою, а другою прижималъ къ сердцу Пена. У Артура морозъ пробѣжалъ по кожѣ отъ эгиго отеческаго объятія, и онъ подумалъ о своемъ дядѣ. Будущій тесть казался болѣе чѣмъ когда-нибудь грязнымъ и оборваннымъ; отъ него несло водочными испареніями сильнѣе, чѣмъ когда-нибудь. Какъ Пену снести этого человіка съ своею матерью? Онъ задрожалъ при мысли о недавнемъ еще письмѣ своемъ къ Костигану (со вложеніемъ одной гинеи, которую просилъ взаймы достойный джентльменъ), гдѣ говорилъ, что надѣется современенъ подписываться "его покорнымъ сыномъ Артуромъ Пенденнисомъ". Въ этотъ день онъ радъ былъ уѣхать изъ Чэттериса отъ наперсницы, миссъ Роунси, отъ пьянаго тестя, даже отъ самой неоцѣненной Эмили. "О, Эмили, Эмили!" восклицалъ онъ, уносясь домой на своей лошади: "мало ты знаешь, какія жертвы я приношу для тебя -- для тебя, всегда такой холодной, осторожной, недовѣрчивой!" И онъ подумалъ о характерѣ одной изъ героинь Попе, съ которою часто невольно сравнивалъ ее.
   Всякій разъ, что Пенъ ѣздилъ подъ какимъ-нибудь предлогомъ въ Чэттерисъ, майоръ всегда находилъ средства знать, для чего въ сущности была эта поѣздка. Вѣрный своему плану, майоръ нисколько не мѣшалъ племяннику; но племянникъ чувствовалъ, что такъ или иначе, а дядя зорко слѣдитъ за нимъ. Неловкое ощущеніе стыда при неизбѣжной исповѣди, которую дядя неизмѣнно извлекалъ изъ него самымъ непринужденнымъ и натуральнымъ тономъ за вечернею бесѣдой, принудило Пена ѣздить рѣже для выдыханія души своей у ногъ очаровательницы, чѣмъ онъ это дѣлалъ до прибытія дяди. Нечего было и думать провести его: тутъ не годились ни обѣщанія обѣдать у мистера Смирке, ни чтеніе греческихъ классиковъ съ Фокеромъ: Пенъ чувствовалъ послѣ каждаго изъ своихъ летучихъ посѣщеній Чэттериса, что всѣ знаютъ, гдѣ онъ быль, и онъ являлся какъ виноватый передъ матерью и опекуномъ, которые очень-спокойно сидѣли за книгами или играли въ пикетъ.
   Разъ, пройдя съ полмили пѣшкомъ, къ фэрокской гостинницѣ, поджидая "Состязателя", который перемѣнялъ тутъ лошадей, и съ намѣреніемъ дать стречка въ Чэттерисъ, Пенъ увидѣлъ на имперіалѣ дилижанса человѣка, привѣтствовавшаго его рукою къ шляпѣ: то былъ камердинеръ его дяди, мистеръ Морганъ, отправлявшійся въ городъ по порученію своего господина. Мистеръ Морганъ возвратился изъ Чэттериса на "Соперникѣ": такимъ образомъ Пенъ имѣлъ удовольствіе прокатиться съ этимъ вѣрнымъ слугою въ оба конца. Никто дома не говорилъ ни слова. Молодой человѣкъ пользовался повидимому полною свободой, а между-тѣмъ чувствовалъ, что съ него не спускаютъ глазъ и что надзоръ этотъ слѣдовалъ за нимъ даже въ жилище его дульцинеи.
   Въ сущности, подозрѣнія Пена были не безъ основанія: дядя дѣйствительно собиралъ всѣ возможныя свѣдѣнія о юношѣ и его интересномъ молодомъ другѣ. Скромный и сметливый мистеръ Морганъ, лондонскій довѣренный лакей, на вѣрность котораго можно было положиться, ѣздилъ въ Чэттерисъ не разъ и развѣдывалъ неутомимо о прошедшей исторіи и настоящихъ привычкахъ капитана и его дочери. Онъ разспросилъ очень-ловко слугъ, конюховъ и всѣхъ засѣдавшихъ въ буфетѣ Джордж-Отеля, и вытянулъ изъ нихъ все, что они знали о достойномъ капитанѣ Костиганѣ. Повидимому, тамъ его не очень уважали. Слуги никогда не видали какого цвѣта его деньги, и имъ было строго наказано не снабжать бѣднаго джентльмена никакими напитками, если съ нимъ не было отвѣтственнаго товарища. Онъ печально чванился въ кофейной комнатѣ, грызъ зубочистку, смотрѣлъ въ газеты и оставался обѣдать, если его приглашалъ кто-нибудь. Морганъ слышалъ въ Джорджѣ о знакомствѣ Пена съ мистеромъ Фокеромъ и отправился въ Бэймутъ, чтобъ войдти въ сношеніе съ грумомъ этого джентльмена; но послѣдній отправился на прибрежную гонку, и слуга его, по обыкновенію, долженъ былъ сопровождать его съ туалетной шкатулкой.
   Офицерскіе слуги въ драгунскихъ казармахъ сообщили мистеру Моргану, что капитанъ Костиганъ такъ часто и такъ непристойно напивался на полковыхъ обѣдахъ, что полковникъ Сваллоутэйль запретилъ ему показываться въ общей офицерской столовой. Неутомимый Морганъ вошелъ послѣ этого въ сношенія съ низшаго разряда актерами, изъ которыхъ выкачивалъ свѣдѣнія за пуншемъ и сигарами; всѣ они подтверждали въ голосъ, что капиталъ быль бѣденъ, безпутенъ, оборванъ и сильно преданъ пьянству. Но не было и тѣни пятна на репутаціи миссъ Фодрингэй: храбрость отца обнаружилась не разъ, когда кто-нибудь осмѣливался позволить себѣ съ нею вольности. Она являлась въ театръ всегда въ сопровожденіи отца; въ самыя пьяныя минуты свои онъ неизмѣнно наблюдалъ за нею; наконецъ мистеръ Морганъ, видѣвшій ее на сценѣ и приведенный въ восторгъ ея игрою, засвидѣтельствовалъ, что она отличнѣйшая актриса и великолѣпная женщина.
   Мистриссъ Кридъ, отворяльщица скамей въ соборѣ, подтвердила всѣ эти извѣстія доктору Портмену, разспрашивавшему ее лично. Мистриссъ Кридъ не могла сказать о своей жилицѣ ничего неблагопріятнаго: ее никто не посѣщалъ, кромѣ двухъ дамъ изъ театра; капитанъ напивался довольно -- часто и былъ несовсѣмъ-акуратнымъ жильцомъ, но платилъ за квартиру всегда, когда у него водились деньги, или, вѣрнѣе, когда были деньги у миссъ Фодрингэй. Съ-тѣхъ-поръ, какъ молодой джентльменъ, изъ Клевринга, началъ брать фехтовальные уроки, туда приходило по одному и по два джентльмена изъ полка; сэръ Дерби Оксъ и молодой другъ его мистеръ Фокеръ, бывали тамъ часто вмѣстѣ и пріѣзжали изъ Бэймута въ тэндемѣ; но миссъ Фодрингэй рѣдко присутствовала при фехтовальныхъ урокахъ и обыкновенно сходила внизъ, въ комнату мистриссъ Кридъ.
   Совѣщаясь между собою (что они дѣлали часто), майоръ и докторъ Портменъ внутренно стенали при этихъ извѣстіяхъ. Майоръ Пенденнисъ не скрывалъ своей досады, да и самъ докторъ быль, кажется, несовсѣмъ-доволенъ чистотою репутаціи миссъ Фодрингэй.
   Даже о самомъ Пенѣ всѣ донесенія мистриссъ Кридъ были невыносимо-благопріятны. "Когда бы онъ ни пришелъ" говорила мистриссъ Кридъ: "она всегда имѣла подлѣ себя или меня, или кого-нибудь изъ моихъ дѣтей. Я насъ прошу, мистриссъ Кридъ, говорила она мнѣ, никакъ не выходить изъ комнаты пока этотъ молодой джентльменъ сидитъ у меня. Я много разъ я видала по лицу бѣднаго молодаго человѣка, какъ ему хотѣлось, чтобъ я была подальше; онъ началъ приходить въ такое время, когда меня, разумѣется, не могло быть дома; но она всегда брала наверхъ кого-нибудь изъ ребятишекъ, когда ея папа не было дома, или когда тутъ былъ старый Боусъ, который ее училъ, или которая-нибудь изъ театральныхъ дамъ".
   Все это была совершенная истина. Какія бы поощренія ни получалъ Пенъ до признанія своей страсти, благоразуміе миссъ Эмми было удивительно послѣ этого кризиса; бѣдный малый бѣсновался отъ ея безнадежной опасливости, которая обуздывала его пылъ и сердила его до-нельзя.
   Майоръ помышлялъ со вздохомъ о такомъ положеніи дѣлъ. "Будь это только минутная вспышка такъ бѣда еще небольшая" говорилъ этотъ прекрасный человѣкъ. Но подобная привязанность -- бѣдовое дѣло. Все это отъ проклятыхъ романическихъ понятій, которыхъ набираются мальчишки, когда ихъ воспитываютъ женщины".
   -- Позвольте вамъ замѣтить, почтенный майоръ, возразилъ докторъ Портменъ.-- Что будь я опекуномъ Пена, я бы просто приказалъ ему бросить все.
   -- И онъ женился бы завтра же, ручаюсь головой. Теперь, покуда, мы еще имѣемъ отъ него время и должны пользоваться имъ невозможности.
   -- Послушайте, майоръ, сказалъ докторъ при концѣ разговора, обсуживавшаго вышеприведенный вопросъ:-- я, конечно, не театралъ, однако, что вы скажете, еслибъ мы пошли посмотрѣть на нее?
   Майоръ засмѣялся; онъ прожилъ въ Фэроксѣ цѣлыя двѣ недѣли и не подумалъ объ этомъ. "Что жь!" отвѣчалъ онъ: "почему и не такъ? Вѣдь она еще не моя племянница, а миссъ Фодрингэй актриса, и мы имѣемъ такое же право смотрѣть на нее за свои деньги, какъ и всякій изъ публики". Вслѣдствіе чего выбравъ день, когда Пенъ долженъ былъ обѣдать дома и провести вечеръ съ матерью, оба пожилые джентльмены поѣхали въ Чэттерисъ, въ коляскѣ доктора, отобѣдали, какъ пара веселыхъ холостяковъ, въ Джорджѣ и потомъ отправились въ театръ. Въ столовой гостинницы было еще два человѣка: драгунскій офицеръ и молодой джентльменъ, котораго лицо показалось доктору знакомымъ. Наши старички оставили ихъ за столомъ, а сами поторопились въ театръ. Давали опять "Гамлета". Шекспиръ былъ любимымъ писателемъ старика Портмепа, и онъ считалъ обязанностью засвидѣтельствовать ему свое уваженіе по-крайней-мѣрѣ разъ въ годъ.
   Мы ужь говорили о ходѣ этой пьесы и о томъ, что миссъ Фодрингэй играла роль Офсліи сегодня точь-въ-точь, какъ вчера. Майоръ и докторъ смотрѣли на нее съ необыкновеннымъ любопытствомъ, помышляя каждый о томъ, до какой степени она околдовала Пена.
   -- Чортъ побери, а у нашего повѣсы вкусъ не дуренъ! проворчалъ майоръ сквозь зубы, разсматривая ее, когда ее вызвали, по обыкновенію, на авансцену и когда она отвѣшивала свои обычные поклоны малочисленнымъ на этотъ разъ зрителямъ.
   Докторъ аплодировалъ громко и отъ души. "Клянусь честью, она славная актриса! И считаю долгомъ сказать, майоръ" прибавилъ онъ: "она одарена весьма-замѣчательною личною привлекательностью."
   -- Такъ думаетъ и вотъ этотъ офицеръ въ ложѣ, возразилъ майоръ, указывая доктору на молодаго драгуна, обѣдавшаго въ Джорджѣ и хлопавшаго съ бѣшенымъ энтузіазмомъ. Майору показалось, что и она посмотрѣла на драгуна съ особенною нѣжностью; но таковъ ужь обычай этихъ актрисъ, и онъ спряталъ театральный лорнетъ, какъ-будто не желая видѣть въ этотъ вечеръ ничего больше. Докторъ, съ своей стороны, не предлагалъ оставаться на слѣдующую пьесу, а потому оба встали и вышли изъ театра. Докторъ отправился за мистриссъ Портменъ, сидѣвшей въ гостяхъ у деканши, а майоръ пошелъ потихоньку, погруженный въ размышленія, въ гостинницу Джорджа, гдѣ у него былъ заказанъ ночлегъ.
   

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ.
Встрѣча съ непріятелемъ.

   Майоръ Пенденнисъ пришелъ потихоньку въ Джордж-Отель и встрѣтилъ у дверей гостинницы вѣрнаго слугу своего, Моргана. Когда майоръ взялъ свѣчу, чтобъ направиться въ свою спальню, камердинеръ остановилъ его и сказалъ съ видомъ почтительно-таинственнымъ:
   -- Я думаю, сэръ, еслибъ вы зашли въ столовую: тамъ сидитъ одинъ молодой джентльменъ, котораго вы, можетъ-быть, пожелали бы видѣть.
   -- Какъ, Артуръ здѣсь? воскликнулъ майоръ съ сердцемъ.
   -- Нѣтъ, сэръ, но его большой другъ, мистеръ Фокеръ, сэръ, сынъ леди Агнесы Фокеръ, сэръ. Онъ проспалъ послѣ своего обѣда до-сихъ-поръ въ столовой и сейчасъ только позвонилъ, чтобъ ему подали кофе, сэръ. И я думаю, вамъ будетъ пріятно поразговориться съ нимъ, сэръ, прибавилъ камердинеръ, отворяя двери столовой.
   Майоръ вошелъ въ столовую. Тамъ дѣйствительно сидѣлъ мистеръ Фокеръ одинъ-одинехонекъ. Онъ протиралъ глаза, засѣдая за столомъ, уставленнымъ пустыми графинами и остатками десерта. Онъ также хотѣлъ идти въ театръ, но сонъ овладѣлъ имъ послѣ изобильнаго обѣда; онъ протянулъ ноги на кушеткѣ и предпочелъ отдохновеніе драматическимъ удовольствіямъ. Майоръ думалъ о томъ, съ чего бы начать разговоръ, но молодой человѣкъ избавилъ его отъ этой заботы.
   -- Вы вѣрно желаете взглянуть на вечернюю газету, сэръ? сказалъ мистеръ Фокеръ, всегда любезный и разговорчивый, и, взявъ съ своего стола нумеръ Globe, предложилъ его майору.
   -- Очень вамъ благодаренъ, отвѣчалъ майоръ съ вѣжливымъ поклономъ и признательной улыбкой.-- Если не ошибаюсь въ фамильномъ сходствѣ, я имѣю удовольствіе говорить съ мистеромъ Генри Фокеромъ, сыномъ леди Агнесы Фокеръ. Я имѣю счастье считать себя въ числѣ знакомыхъ миледи -- ну васъ, сэръ, истинно-рошервильское лицо.
   -- Галло! Извините, я принялъ васъ за... онъ хотѣлъ сказать "за здѣшняго купца", однако остановился на половинѣ фразы.-- Съ кѣмъ имѣю удовольстіе говорить?
   -- Съ родственникомъ вашего пріятеля и товарища, Артура Пенденниса. Племянникъ мой часто говоритъ о васъ въ выраженіяхъ истиннаго уваженія. Я майоръ Пенденнисъ, о которомъ онъ, можетъ-быть, говорилъ и съ вами. Позволите вы мнѣ выпить мою содовую воду за вашимъ столомъ? Я имѣлъ удовольствіе сидѣть не разъ за столомъ вашего дѣда.
   -- Сэръ, вы дѣлаете мнѣ очень-много чести. Такъ вы дядя Артура Пенденниса?
   -- И опекунъ.
   -- Онъ чудеснѣйшій малый.
   -- Очень-радъ слышать это отъ васъ.
   -- И уменъ, да. Я былъ всегда пнёмъ; но видите, сэръ, я умѣю отличать умныхъ и люблю ихъ.
   -- Это доказываетъ вашъ вкусъ и скромность. Я часто слыхалъ о васъ отъ Артура, и онъ всегда отзывался очень-хорошо о вашихъ способностяхъ.
   -- Я плохо ладилъ съ книгами -- не то, что Пенденнисъ: онъ сочинялъ стихи для половины нашихъ, а все-таки... Вы его опекунъ и, надѣюсь, извините меня, если я вамъ скажу, что онъ просто олухъ, прибавилъ чистосердечный юноша.
   Майоръ съ разу увидѣлъ себя въ самой откровенной и интересной бесѣдѣ. "Почему же Артуръ олухъ?" спросилъ онъ съ улыбкой.
   -- Знаете, отвѣчалъ Фокеръ (подмигнувъ безцеремонно майору, будучи въ томъ состояніи чистосердечія, безпечности и безбоязненности, въ какомъ бываетъ иногда человѣкъ послѣ двухъ осушенныхъ бутылокъ):-- знаете, онъ олухъ съ женщинами, я разумѣю.
   -- Не онъ первый, не онъ послѣдній, почтенный мистеръ Гарри. Я кое-что слышалъ объ этомъ; но прошу васъ, скажите еще что-нибудь.
   -- Да видите, сэръ, тутъ немножко и я виноватъ. Онъ пошелъ разъ въ театръ -- я, знаете, пріѣзжаю сюда довольно-часто изъ Бэймута, а тамъ живу "долгіе" для занятій -- такъ вотъ, сэръ, мы пошли въ театръ, и Пенъ сразу одурѣлъ совсѣмъ отъ миссъ Фодрингэй -- ея настоящее имя Костиганъ -- она же чертовски хороша; а на другое утро я познакомилъ его съ генераломъ, какъ мы называемъ ея отца -- старый кутила и ужь такой молодецъ выпить! Онъ сдѣлался у нихъ очень-коротокъ, влюбился въ нее какъ дуракъ; и пусть я буду не я, если онъ не предложилъ ей женитьбы!-- И Фокеръ такъ шлёпнулъ ладонью по столу, что весь хрусталь зазвенѣлъ.
   -- Какъ, вы и это знаете?
   -- Знаю ли! Кто? я? да и еще многое. Мы вчера толковали объ этомъ за обѣдомъ и бѣсили Дерби Окса, такъ-что онъ разъярился какъ шляпочникъ. Знаете сэра Дерби Окса? Мы обѣдали вмѣстѣ, и онъ пошелъ въ театръ. Помните, мы оба курили у дверей, когда вы пришли обѣдать.
   -- Я знавалъ отца его, сэра Томаса Окса, прежде чѣмъ онъ сдѣлался баронетомъ и кавалеромъ; онъ жилъ на Кэвендиш-скверѣ и быль лейб-медикомъ королевы Шарлотты.
   -- Молодой славно процѣживаетъ денежки, могу васъ увѣрить.
   -- Такъ сэръ Дерби Оксъ другой soupirant? спросилъ съ безпокойною радостью майоръ.
   -- Другой что?
   -- Другой поклонникъ миссъ Фодрингэй?
   -- Богъ съ вами! мы называемъ его понедѣльниками, середами и пятницами, а Пена -- вторниками, четверками и субботами. Но замѣтьте, ничего дурнаго! нѣтъ, нѣтъ! Миссъ Фодрингэй для этого слишкомъ-сметлива, сэръ. Она забавляется надъ ними обоими. У нея, какъ говорится, двѣ тетивы у лука.
   -- Кажется, и вы, мистеръ Фокеръ, несовсѣмъ зажмуриваете глаза! замѣтилъ майоръ смѣясь.
   -- Да, недурно, благодарю васъ, сэръ. Какъ вы себя чувствуете? возразилъ Фокеръ съ ненарушимымъ спокойствіемъ.-- Я, можетъ-быть, не умникъ, сэръ, но я-таки не дремлю. Пристрастные друзья увѣряютъ, что я-таки довольно-сносно знаю, который когда часъ. Не хотите ли и вы знать, какое по-моему время?
   -- Клянусь честью, любезнѣйшій сэръ, вы можете оказать мнѣ величайшую услугу. Вы свѣтскій молодой человѣкъ, и съ такими людьми всегда пріятно имѣть дѣло. Мнѣ нечего увѣрять васъ, что все семейство Артура нисколько не въ восторгѣ отъ его сумасбродной интриги.
   -- Готовъ вѣрить. Родство не-желательное. Слишкомъ-большая страсть къ горячему... ирландскія привычки... Вы такъ разумѣете?
   -- О, конечно! Обрадованный майоръ принялся экзаменовать своего новаго знакомца касательно милаго семейства, въ которое намѣревался вступить его племянникъ, и очень-скоро узналъ отъ чистосердечнаго очевидца цѣлую кучу подробностей о древнемъ домѣ Костиганонь.
   Должно отдать справедливость мистеру Фокеру, что онъ очень благопріятно отзывался о нравственномъ характерѣ мистера и мистриссъ Костиганъ. "Вотъ видите" говорилъ онъ: "капитанъ, конечно, очень приверженъ къ бутылкѣ; и еслибъ я пожелалъ сберечь свои деньги навѣрное, то не сталъ бы хранить ихъ въ его карманѣ; но онъ всегда смотритъ за дочерью въ оба глаза, и ни онъ, ни она не согласятся ни за что на сдѣлку нечестную. Вся труппа толкуетъ о любезничаньи съ нею Пена, и я самъ слыхалъ объ этомъ отъ одной изъ комедіянтокъ, которая прежде была съ нею очень-коротка, и у семейства которой я иногда попріятельски пью чай. Миссъ Роунси говоритъ, что сэръ Дерби Оксъ пристаетъ къ миссъ Фодрингэй съ тѣхъ самыхъ поръ, какъ полкъ его перешелъ сюда; но Пенъ выжилъ его и такъ взбѣсилъ баронета, что тотъ чуть не посватался. Желалъ бы я видѣть, къ кому изъ двухъ миссъ Фодрингэй бросится на шею!"
   -- И я думалъ о томъ же. Вы доставляете мнѣ бездну удовольствія, мистеръ Фокеръ. Очень жалѣю, что не имѣлъ случая познакомиться съ вами прежде.
   -- Не люблю говорить, пока меня не спросятъ; на, а тогда я таки объясняюсь довольно-непринужденно. Слыхалъ, что вашъ человѣкъ увивался за моимъ Стувидомъ; самъ не зналъ, какъ тамъ идутъ дѣла, пока миссъ Фодрингэй и миссъ Роунси не разбранились за страусовыя перья, и тогда миссъ Роунси разсказала мнѣ все.
   -- Миссъ Роунси, сколько я понялъ, была повѣренная миссъ Фодрингэй.
   -- Повѣренная? Пожалуй. Да только она вдвое умнѣе той и такая литературная, тогда-какъ миссъ Фодрингей едва умѣетъ читать.
   -- Она умѣетъ и писать, замѣтилъ майоръ, припомнивъ боковой карманъ Пена.
   Фокеръ разразился сардоническимъ смѣхомъ.
   -- Хе, хе! Да ей Роунси писала письма, всѣ до одного; теперь, когда онѣ разсорились, та не знаетъ, какъ ей быть; а у Роунси чудеснѣйшій почеркъ, тогда-какъ Фодрингэй мараетъ такія каракули и съ такимъ правописаніемъ, что просто умора. Все это писала Роунси; да, у Роунси рука прелестнѣйшая.
   -- Вы, кажется, знаете это очень-хорошо, замѣтилъ майоръ съ лукавою улыбкой, на что Фокеръ подмигнулъ ему выразительно.
   -- Дорого бы далъ за образчикъ ея рукописанія, продолжалъ майоръ Пенденнисъ. Я увѣренъ, что вы можете мнѣ этимъ удружить.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, это не годится! Мнѣ бы, можетъ-быть, и не слѣдовало болтать такъ много. Миссъ Фодрингэй пишетъ, то-есть, не очень-скверно, смѣю сказать; только миссъ Роунси написала ей первое письмо, а потомъ и остальныя. Однако вспомните мое слово; пока обѣ онѣ снова не подружатся, Пенъ не получитъ ни строчки.
   -- Надѣюсь, онѣ никогда не помирятся, сказалъ майоръ съ большою искренностью.-- Не могу выразить, какъ я счастливъ вашимъ знакомствомъ. Какъ человѣкъ свѣтскій, любезнѣйшій сэръ, вы должны сами чувствовать, до какой степени была бы гибельна для будущности моего племянника эта сумасбродная и нелѣпая женитьба.
   -- А онъ таки показалъ себя, сэръ! Я видѣлъ его стихи; миссъ Роунси списала ихъ. И я сказалъ себѣ тогда: "Будь я не джентльменъ, если меня когда-нибудь поймаютъ, что я пишу стихи къ женщинамъ". Вотъ и все.
   -- Онъ совершенно одурѣлъ; да какъ тутъ быть? не онъ первый, не онъ послѣдній. Какъ бы намъ дать ему понять его безуміе? Какъ вылечить его? Я увѣренъ, что вы не откажете въ содѣйствіи доброму дѣлу и поможете извлечь благороднаго малаго изъ когтей пары плутовъ, какими кажутся мнѣ отецъ и дочь. Вѣдь о любви съ ея стороны, разумѣется, и толковать нечего.
   -- Хороша любовь! Не будь у Пена двухъ тысячъ фунтовъ дохода, когда онъ сдѣлается совершеннолѣтнимъ...
   -- Не будь чего? воскликнулъ майоръ съ удивленіемъ.
   -- Двухъ тысячъ въ годъ. Развѣ у него не будетъ двухъ тысячъ въ годъ? Капитанъ увѣряетъ, что будетъ.
   -- Любезнѣйшій другъ! крикнулъ майоръ съ жаромъ, который рѣдко обнаруживалъ: -- благодарю, благодарю васъ! Теперь я вижу въ чемъ дѣло. Двѣ тысячи фунтовъ въ годъ! Да у его матери всего пятьсотъ фунтовъ дохода. Она можетъ прожить до восьмидесяти лѣтъ, и у Артура не будетъ шиллинга, который былъ бы не отъ нея.
   -- Какъ! такъ онъ не богатъ?
   -- Клянусь вамъ честью, что я сказалъ сущую правду.
   -- А вы развѣ ничего ему не оставите?
   Майоръ употребилъ все, что могъ сгрести на пожизненный доходъ, и, разумѣется, не могъ оставить Пену ничего; этого онъ однако не сказалъ мистеру Фокеру.-- Какъ вы думаете, много ли можетъ скопить денегъ майоръ изъ своего половиннаго жалованья? Если эти люди смотрятъ на Пена, какъ на малаго съ состояніемъ, то какъ же они промахнулись! И... и вы сдѣлали меня счастливѣйшимъ человѣкомъ на свѣтѣ, сэръ.
   -- Сэръ, ваше здоровье, сказалъ вѣжливо мистеръ Фокеръ. Разставаясь на ночь, оба джентльмена пожали другъ другу руки съ величайшею искренностью, и младшій обѣщалъ старшему не уѣзжать изъ Чэттериса, недоставивъ ему утромъ еще пріятной бесѣды. Весьма-вѣроятно, что въ то время, какъ майоръ вошелъ въ свою спальню, а мистеръ Фокеръ докуривалъ сигару на крыльцѣ Джорджа, бѣдный Пенъ лежалъ въ постели за десять миль отъ нихъ и цаловалъ письма своей Эмили.
   На слѣдующее утро, прежде чѣмъ мистеръ Фокеръ уѣхалъ въ своемъ тэндемѣ, вкрадчивый майоръ добылъ въ свой бумажникъ записочку миссъ Роунси. Вотъ урокъ пишущимъ записочки женщинамъ! Майоръ отправился въ самомъ пріятномъ расположеніи духа въ деканскій домъ къ доктору Портмену и разсказалъ ему всѣ свои счастливыя открытія. Сидя въ дубовой столовой декана за завтракомъ, они могли видѣть черезъ лужайку окно капитана Костигана, въ которомъ бѣдный Пенъ былъ слишкомъ-явственно видѣнъ, три недѣли тому назадъ. Двуличность мистриссъ Кридъ, скрывшей отъ него частыя посѣщенія къ ея жильцамъ сэра Дерби Окса, воспламенила негодованіе доктора; но хладнокровный майоръ находилъ, что все къ лучшему. Обдумавъ хорошенько все и, ложась спать, онъ чувствовалъ себя достаточно0сильнымъ для личнаго свиданья съ капитаномъ Костиганомъ.
   -- Иду сражаться съ дракономъ, сказалъ онъ, смѣясь, доктору Портмену.
   -- Даю вамъ мое благословеніе, сэръ.
   Очень-возможно, что самъ докторъ, и мистриссъ Портменъ, и миссъ Майра, сидя съ деканшею въ ея гостиной, поглядывали не разъ на окно непріятеля, въ надеждѣ подмѣтить какой-нибудь эпизодъ битвы.
   Майоръ обошелъ кругомъ, по даннымъ ему наставленіямъ, и скоро отъискалъ домикъ мистриссъ Кридъ. Онъ вошелъ и, поднимаясь по лѣстницѣ, услышалъ въ комнатѣ капитана топанье и громкія восклицанія.
   -- Это сэръ Дерби Оксъ учится у него драться, сказалъ ребенокъ, путеводитель майора Пенденниса.-- Онъ приходитъ по понедѣльникамъ, средамъ и пятницамъ.
   Майоръ постучался, и вскорѣ вышелъ высокій джентльменъ съ рапирою и проволочною маской въ одной рукѣ и фехтовальной перчаткой на другой.
   Пенденнисъ отвѣсилъ ему учтивый поклонъ. "Надѣюсь, что я имѣю честь говорить съ капитаномъ Костиганомъ? мое имя майоръ Пенденнисъ".
   Капитанъ отсалютовалъ ему рапирою. "Майоръ, честь на моей сторонѣ. Въ восторгѣ видѣть васъ".
   

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ.
Дипломатическіе переговоры.

   Майоръ и капитанъ Костиганъ были оба старые воины, привыкшіе встрѣчать непріятеля, а потому они весьма-натурально сохранили вполнѣ все присутствіе духа; но остальные члены маленькаго общества, собравшагося въ гостиной капитана, были немножко встревожены появленіемъ Пенденниса. Спокойное сердце миссъ Фодрингэй повидимому забилось, потому-что на щекахъ ея зардѣлся яркій, здоровый румянецъ, когда поручикъ сэръ Дерби Оксъ взглянулъ на нее исподлобья. Горбатый старичокъ, свидѣтель сраженія на рапирахъ, сидѣвшій у окна за переписываньемъ потъ, взглянулъ съ любопытствомъ на вошедшаго въ лакированныхъ сапогахъ майора, который раскланивался съ самою граціозною вѣжливостью со всѣми присутствовавшими.
   -- Моя дочь -- мой другъ мистеръ Коусъ -- мой храбрый молодой ученикъ и другъ сэръ Дерби Оксъ, сказалъ Костиганъ, великолѣпно расшаркиваясь и указывая майору на каждое изъ поименованныхъ имъ лицъ.-- Чрезъ минуту. майоръ, я весь къ вашимъ услугамъ. Съ этимъ онъ ускользнулъ въ свою спальню, пригладилъ древнѣйшею щеточкой свои жидкіе волосы и принарядился поспѣшно въ новый костюмъ, сшитый по случаю бенефиса миссъ Фодрингэй; на все это проворному еще Костигану понадобилась минута времени.
   За нимъ послѣдовалъ сэръ Дерби и вскорѣ вышелъ изъ той же комнаты въ красномъ колетѣ, плотно обтягивавшемъ дюжій станъ молодаго драгуна и возбуждавшемъ восторгъ его-самого, миссъ Фодрингэй и, пожалуй, даже бѣднаго Пена.
   Пока они принаряжались, завязался разговоръ между актриссою и неожиданнымъ посѣтителемъ, и они ужь успѣли обмѣняться обычными замѣчаніями о погодѣ, когда вошелъ торжественно Костиганъ.
   -- Считаю излишнимъ извиняться передъ вами, майоръ, сказалъ онъ съ величайшей учтивостью:-- что принялъ васъ въ неглиже фехтовальнаго учителя.
   -- Старый воинъ не можетъ сдѣлать изъ своего времени лучшаго употребленія, какъ научая молодаго владѣть мечомъ. Я таки помню, что слыхивалъ въ старинные годы объ искусствѣ вашемъ на шпагахъ, сабляхъ и пистолетахъ, капитанъ Костиганъ.
   -- Такъ вы слыхали о Джекѣ Костиганѣ, майоръ?
   Майоръ дѣйствительно слыхалъ о немъ: онъ выкачалъ изъ своего племянника все, что тотъ зналъ о своемъ новомъ пріятелѣ, ирландскомъ офицерѣ. Имѣлъ ли онъ какія-нибудь другія свѣдѣнія о Костиганѣ, дѣйствительно ли онъ его помнилъ, или нѣтъ -- этого мы не знаемъ; но майоръ Пенденнисъ былъ человѣкъ самой несомнѣнной правдивости и объявилъ Костигану, что помнить очень-хорошо, какъ встрѣчался съ нимъ и слышалъ его пѣніе въ Вальхернѣ, за столомъ сэра Ричарда Стрэчепа.
   При этомъ извѣстіи и чистосердечномъ тонѣ, съ которымъ оно было сообщено, Боусъ поднялъ голову въ совершенномъ изумленіи.-- Но мы поговоримъ объ этомъ въ другой разъ, прибавилъ майоръ; а теперь я пришелъ собственно для засвидѣтельствованія моего почтенія миссъ Фодрингэй. И онъ отвѣсилъ ей такой поклонъ, что, будь она дѣйствительно принцессой или герцогиней, нельзя было бы поклониться ни почтительнѣе, ни граціознѣе.
   -- Я слышалъ отъ своего племянника о вашемъ удивительномъ драматическомъ талантѣ, миссъ Фодрингэй. Артуръ бредитъ вами, что вы, безъ сомнѣнія, и сами знаете. Но онъ молодъ и энтузіастъ, а потому я не рѣшался вѣрить ему буквально и очень желалъ судить по собственному впѣчатленію -- этого я отъ васъ не скрою. Я видѣлъ нашихъ первыхъ актриссъ, и, клянусь честью, вы, по-моему, превосходите ихъ всѣхъ. Вы величественны какъ мистрисъ Сиддонсъ.
   -- Я всегда говорилъ то же самое, прервалъ Костиганъ, подмигнувъ дочери.-- Майоръ, прошу садиться. При этомъ намекѣ Милли встала, сняла начатое шелковое платье съ единственнаго свободнаго стула и пододвинула его къ майору съ самымъ ласковымъ поклономъ.
   -- Вы трогательны какъ миссъ О'Нейль, продолжалъ онъ, кланяясь и усаживаясь.-- Ваши отрывки пѣсень въ безуміи Офеліи напомнили мнѣ мистриссъ Джордонъ въ самое лучшее ея время -- мы съ вами были тогда молодыми людьми, капитанъ Костиганъ; а манеры ваши напомнили мнѣ mademoiselle Марсъ. Вы видѣли ее, миссъ Фодрингэй?
   -- Въ Кроу-Стритѣ были двѣ миссъ Марресъ, замѣтила миссъ Эмили: -- Фанни была еще сносна, но Бидди негодилась ни для какого балагана.
   -- Милли, другъ мой, майоръ вѣрно говоритъ о Марсѣ, богѣ воины, сказалъ родитель.
   -- Я не объ этомъ Марсѣ говорилъ, хотя, конечно, можно извинить Венеру, если она о немъ думаетъ, возразилъ майоръ съ улыбкой, направленною прямо въ лицо сэръ Дерби Окса; но красавица не поняла намека Пенденниса, и комплиментъ нисколько не смягчилъ сэра Дерби, который, вѣроятно, также не понялъ его, но во всякомъ случаѣ принялъ съ надутою холодностью. Онъ сердито взглянулъ на миссъ Фодрингэй съ выраженіемъ, какъ-будто скрашивавшимъ: за коимъ чортомъ здѣсь этотъ человѣкъ?
   Майоръ Пенденнисъ нисколько не огорчился дурнымъ расположеніемъ молодаго джентльмена; напротивъ, оно привело его въ восторги". "Ого!" подумалъ онъ: "вотъ опасный соперникъ на поприщѣ"; и онъ мысленно пожелалъ сэру Дерби выиграть призъ на этой любовной скачкѣ, на которой драгунъ тягался съ Пеномъ.
   -- Боюсь, что прервалъ вашъ урокъ; но я въ Чэттерисѣ на самое короткое время и желалъ воспользоваться имъ, чтобъ познакомиться со стариннымъ товарищемъ по оружію, капитаномъ Костиганомъ, и посмотрѣть вблизи на даму, которая такъ очаровала меня со сцены. Въ прошедшій вечеръ не я одинъ былъ плѣненъ вами, миссъ Фодрингэй, если васъ надобно такъ называть, хотя ваша настоящая фамилія очень -- древняя и почтенная. Въ театрѣ былъ еще пріятель мой, докторъ, который воротился домой бредя Офеліей; и я видѣлъ, какъ сэръ Дерби Оксъ бросилъ вамъ букетъ, такой, что лучшаго еще не заслужила ни одна актрисса въ свѣтѣ. Еслибъ я могъ предвидѣть, чѣмъ мнѣ предстояло наслаждаться, я бы и самъ пришелъ съ кучею букетовъ. Не тѣ ли это самые цвѣты я вижу въ стаканѣ на каминной доскѣ?
   -- Я очень люблю цвѣты, сказала миссъ Фодрингей, съ томнымъ взглядомъ на сэра Дерби Окса; но баронетъ не переставалъ хмуриться.
   -- Благоуханія прелестнымъ... не такъ ли сказано въ пьесѣ? спросилъ майоръ, необычайно -- склонный къ любезности.
   -- Клянусь жизнью, не знаю. Очень можетъ быть. Я не большой литераторъ, отвѣчалъ сэръ Дерби.
   -- Возможно ли! возразилъ майоръ съ видомъ удивленія.-- Такъ вы, сэръ Дерби, не наслѣдовали любви вашего батюшки къ изящной словесности? Онъ замѣчательно-хорошо зналъ классиковъ, и я имѣлъ честь быть съ нимъ очень-хорошо знакомымъ.
   -- Право? возразилъ баронетъ угрюмо.
   -- Онъ спасъ мнѣ жизнь.
   -- Не-уже-ли? воскликнула миссъ Фодрингэй, взглянувъ сначала на майора съ удивленіемъ, а потомъ на сэра Дерби съ нѣжностью; но послѣдній былъ закаленъ противъ этихъ взглядовъ и повидимому скорѣе былъ расположенъ желать, чтобъ пилюли его отца, подѣйствовавшія такъ благодѣтельно на майора Пенденниса, достигли совершенно-противоположнаго результата.
   -- Отецъ мой быль очень-хорошимъ докторомъ, сказалъ молодой джентльменъ, въ видѣ отвѣта.-- Я не по этой части. Желаю вамъ добраго утра, сэръ. У меня есть дѣло, Косъ; до свиданія. Прощайте, миссъ Фодрингэй. И, несмотря на умоляющіе взоры и неотразимыя улыбки молодой красавицы, драгунъ туго поклонился, и вскорѣ сабля его забренчала по трещащимъ ступенямъ и послышался сердитый голосъ, когда онъ пугнулъ попавшагося ему въ проходѣ маленькаго Тома Крида, котораго кубарь вылетѣлъ отъ его сопровождаемаго бранью пинка на улицу.
   Майоръ сохранилъ серьёзную физіономію, сколько у него ни было причинъ смѣяться.-- Какой молодецъ! я рѣдко видѣлъ такого стройнаго и красиваго офицера.
   -- Имъ можетъ похвастать армія и человѣческая природа вообще, возразили" Костиганъ.-- Молодой человѣкъ съ утонченными манерами, отличною вѣжливостью и великолѣпнымъ состояніемъ. Столь превосходнѣйшій; его обожаютъ въ полку; вѣсить шестнадцать каменныхъ ядеръ.
   -- Настоящій рыцарь! замѣтилъ майоръ, смѣясь.-- Я увѣренъ, что всѣ дамы отъ него въ восторгѣ.
   -- Онъ очень-недуренъ, хоть и тяжелъ, сказала Милли: -- но не умѣетъ разговаривать.
   -- Онъ лучше всего на конѣ, замѣтилъ Боусъ, на что Милли возразила, что баронетъ былъ третьимъ на скачкѣ, и майоръ началъ постигать, что и она сама не особенно-геніальна, и удивляться, какъ она могла такъ хорошо играть, будучи такъ глупа.
   Костиганъ, съ ирландскимъ гостепріимствомъ, предложилъ своему гостю освѣжиться чѣмъ-нибудь. Майоръ, неболѣе голодный, какъ были бы вы, пообѣдавъ у лорда-мера лондонскаго, объявилъ, что онъ предпочелъ бы больше всего рюмку вина и сухарикъ, чувствуя себя совершенно-ослабѣвшимъ натощакъ; но онъ понималъ, что польститъ капитану, воспользовавшись его любезностью, и пріобрѣтетъ этимъ частичку его добраго расположенія.
   -- Принеси намъ той старой мадеры, Милли милая, сказалъ Костиганъ, подмигнувъ дочери, и та вышла, бросивъ отцу выразительный взглядъ, позвала маленькаго Томми Крида, дала ему монету и велѣла какъ можно скорѣе сбѣгать въ погребокъ за бутылкой мадеры и взять у пекаря на шесть пенсовъ сухариковъ, изъ которыхъ ему представлялось воспользоваться двумя за труды.
   Пока Томми Криль исполнялъ ея порученіе, миссъ Костиганъ сидѣла внизу у мистриссъ Кридъ и разсказывала своей хозяйкѣ о гостѣ наверху, майорѣ, дядѣ мистера Артура Пенденниса, о томъ, что онъ препріятный и разговорчивый старый джентльменъ; что масло не растаетъ у него во рту, и что сэръ Дерби Оксъ вышелъ отъ нихъ бѣшенный отъ ревности, и она не знаетъ, какъ ей уладить съ нимъ.
   -- У нея ключи отъ моего погреба, майоръ, сказалъ Костиганъ, когда дочь его вышла изъ комнаты.
   -- Клянусь честью, у васъ прелестнѣйшій погребщикъ, и я не удивляюсь, если молодёжь сходитъ съ ума отъ нея. Когда мы были въ тѣхъ лѣтахъ, капитанъ Костиганъ, мы приходили въ восторгъ и не отъ такихъ женщинъ.
   -- Правда, сэръ, вы можете это говорить; счастливъ человѣкъ, кому она достанется. Спросите моего друга Боба Боуса, превосходитъ ли умъ миссъ Фодрингэй ея наружную красоту, и обладаетъ ли она тонкою образованностью, отличнымъ воспитаніемъ и прекраснѣйшимъ характеромъ.
   -- О, разумѣется! возразилъ Боусъ нѣсколько-сухо.
   -- А вотъ идетъ изъ погреба наша краснѣющая Геба. Не пора ли намъ на репетицію, миссъ Геба? Не то съ васъ возьмутъ штрафъ, если опоздаете, и онъ даль ей понять взглядомъ, что лучше уйдти и оставить стариковъ вдвоемъ.
   Миссъ Геба надѣла шаль и шляпку, была необыкновенно-мила, весела и улыбалась; а Боусъ собралъ свои ноты и тетрадки, и заковылялъ но комнатѣ, отъискавая шляпу и трость.
   -- Такъ вы уходите? сказалъ майоръ.-- Не-уже-ли вы не можете удѣлить намъ еще минуты двѣ? Но, прежде чѣмъ мы разстанемся, позвольте старику пожать намъ руку; вѣрьте, что я горжусь честью вашего знакомства и желаю отъ всего сердца быть нашимъ другомъ.
   Миссъ Фодрингэй отпустила низкій книксенъ при концѣ любезной рѣчи майора, который проводилъ ее до дверей, гдѣ опять пожалъ ей руку съ самымъ радушнымъ и отеческимъ чувствомъ. Это озадачило Боуса. "Роднымъ нашего молодца не должно бы, кажется, желать этой женитьбы" подумалъ онъ про себя -- и они ушли на репетицію.
   -- Ну, настала пора! подумалъ майоръ Пенденнисъ. Мистеръ Костиганъ между-тѣмъ воспользовался уходомъ дочери и вѣжливостью майора, и вливалъ въ себя стаканъ вина за стаканомъ, поднося ихъ ко рту жадною, трясущеюся рукой. Майоръ возвратился къ столу, взялъ свою рюмку и осушилъ ее съ истиннымъ наслажденіемъ. Будь это отборное вино самого лорда Стейне, а не кабачная капская мадера, онъ и тогда смаковалъ бы неаппетитнѣе.
   -- Добрая мадера, капитанъ Костиганъ! Гдѣ вы ее берете? Пью изъ стакана за здоровье этого очаровательнаго творенія. Право, капитанъ, нечего удивляться, если люди сходятъ съ ума отъ нея. Въ жизнь свою не видалъ такихъ глазъ и такихъ величественныхъ манеръ. Я убѣжденъ, что она столько же умна, какъ хороша, и столько же добра, какъ умна.
   -- Добрая дѣвушка, сэръ, добрая дѣвушка! отвѣчалъ восхищенный отецъ:-- принимаю вашъ тостъ отъ всего сердца. Не послать ли еще въ... въ погребъ? Недалеко.
   -- Нѣтъ. Да, сэръ, вы можете сказать, что она добрая дѣвушка и составляетъ гордость и славу своего отца, честнаго старика Джека Костигана. Тотъ, кому она достанется, сэръ, получитъ настоящій брильянтъ, сэръ; пью за его здоровье, сэръ... вы знаете, кого я разумѣю, майоръ?
   -- Не удивляюсь, право не удивляюсь, что молодые и старики влюбляются въ нее. Скажу откровенно, я былъ очень сердитъ на своего племянника Артура, когда услышалъ о его страсти; но теперь, увидѣвъ ее, прощаю моего малаго отъ души. Клянусь вамъ, будь я не старичишка и побогаче, я бы готовъ былъ попробовать счастья.
   -- И не уступили бы никому, майоръ! Дружба ваша восхищаетъ меня, сэръ. Удивленіе ваше къ моей дочери вызываетъ у меня слезы на глаза -- мужественныя слезы, сэръ. Когда она оставить мое скромное жилище и переселится въ великолѣпныя покои, надѣюсь, что она найдетъ тамъ мѣстечко для старика-отца, для бѣднаго Джека Костигана. (Капитанъ дѣйствительно расчувствовался, и налитые кровью глаза его наполнились слезами.)
   -- Чувствительность ваша дѣлаетъ вамъ честь, капитанъ. Но знаете, я не могъ не улыбнуться при одной вещи, которую вы сейчасъ сказали.
   -- Что такое, сэръ?
   -- Вы говорили о великолѣпныхъ покояхъ: ужь не домъ ли сестры моей вы такъ называете?
   -- Я говорю о паркѣ и барскомъ домѣ Фэрокс-Парка, принадлежащаго Артуру Пенденнису, эсквайру, котораго надѣюсь видѣть членомъ парламента за родной городъ его, Клэврнигъ, какъ-только онъ доживетъ до тѣхъ лѣтъ, когда можетъ взять на себя эту важную и облеченную отвѣтственностью обязанность, воскликнулъ капитанъ съ большимъ достоинствомъ.
   Майоръ усмѣхнулся, узнавъ стрѣлу изъ своего колчана; онъ самъ внушилъ Пену мысль о засѣданіи въ парламентѣ за мѣстечко Клэврингъ, и бѣдный мальчикъ очевидно болталъ объ этомъ съ Кости за немъ и своею возлюбленною.
   -- Фэрокс-Паркъ, почтенный сэръ, сказалъ онъ.-- Знаете вы нашу исторію? Мы происходимъ, конечно, отъ очень-древней фамиліи, но я началъ жизнь едва имѣя достаточно денегъ на покупку своего прапорщичьяго патента, а старшій мои братъ былъ провинціальнымъ аптекаремъ, который добылъ каждый шиллингъ своего имущества посредствомъ ступки и песта.
   -- Я согласился устранить это препятствіе, зная извѣстную почтенность вашей фамиліи, возразилъ величественно Костиганъ.
   "Чтобъ чортъ побралъ твое безстыдство!" подумалъ майоръ; но онъ только улыбнулся и поклонился.
   -- Костиганы, сэръ, также имѣли свои несчастія; нашъ замокъ Костиган-Кэстль далеко не то, чѣмъ онъ былъ. Я зналъ много честныхъ людей между аптекарями, сэръ; въ Дублинѣ есть нѣкоторые, имѣвшіе честь обѣдать за столомъ самого лорда, памѣстпика Ирландіи.
   -- Вы очень-снисходительны, капитанъ; но позвольте замѣтить, что вопросъ не въ этомъ. Вы сейчасъ говорили о моемъ племянникѣ, называя его наслѣдникомъ Фэрокс-Парка и еще чего-то?
   -- Хорошихъ помѣстій, сэръ, безъ сомнѣнія, и, кромѣ того, чего-нибудь хорошенькаго отъ васъ.
   -- Почтенный сэръ, говорю вамъ, что мальчикъ -- сынъ дерсвенскаго аптекаря, и когда будетъ совершеннолѣтнимъ, то все-таки не получитъ ни шиллинга.
   -- Полноте шутить, майоръ. Вы смѣетесь надо мною. Я вполнѣ убѣжденъ, что мой юный другъ наслѣдникъ двухъ тысячъ фунтовъ годоваго дохода.
   -- Двухъ тысячъ смычковъ развѣ! Извините, почтенный сэръ; но не-уже-ли мой племянникъ налгалъ вамъ? Это не въ его привычкахъ, кажется. Даю вамъ честное слово, какъ джентльменъ и душеприкащикъ моего покойнаго брата, что онъ оставилъ послѣ себя немногимъ-больше пятисотъ фунтовъ въ годъ.
   -- Съ должною бережливостью и это хорошенькія деньги, сэръ. Я зналъ въ Ирландіи человѣка, который пилъ-себѣ бордоское и разъѣзжалъ четвернею, при аккуратной жизни, сэръ. Мы это устроимъ, сэръ; положитесь только на Джека Костигана.
   -- Любезный мой капитанъ Костиганъ, даю вамъ священнѣйшее слово, что братъ мой не оставилъ ни шиллинга своему сыну Артуру.
   -- Да что вы, шутите со мною, что ли, майоръ Пенденнисъ? крикнулъ Джекъ Костиганъ.-- Вы позволяете себѣ играть чувствами джентльмена и отца?
   -- Я говорю вамъ честную истину. Все, что было у моего брата, онъ завѣщалъ своей вдовѣ, правда, съ небольшою долей для сына. Но она молодая женщина и можетъ выйдти замужъ, если онъ ее оскорбитъ; или можетъ пережить его, такъ-какъ она изъ необычайно-долговѣчнаго семейства. Спрашиваю васъ, какъ джентльмена и свѣтскаго человѣка, много ли можетъ удѣлить сестра моя, мистриссъ Пенденнисъ, изъ пятисотъ фунтовъ дохода, что составляетъ все ея состояніе, на приличное содержаніе своего сына и вашей дочери, которая, конечно, достойна самаго блестящаго положенія въ обществѣ?
   -- Долженъ ли я понять, сэръ, что этотъ молодой джентльменъ, вашъ племянникъ, котораго я согрѣвалъ на моей отеческой груди, небольше какъ обманщикъ, осмѣлившійся шутить привязанностью моего милаго дитяти? воскликнулъ капитанъ въ порывѣ бѣшенства.-- Или вы сами дѣйствовали на воспріимчивую натуру молодаго человѣка и заставили его нарушить данныя обѣщанія и растерзать сердце моейобожаемой Эмили? Берегитесь, сэръ; не совѣтую шутить съ честью Джона Костигана. Еслибъ я могъ вообразить такое намѣреніе въ комъ бы то ни было изъ смертныхъ, я потребовалъ бы его крови, будь онъ старь или молодъ!
   -- Мистеръ Костиганъ!
   -- Мистеръ Костиганъ съумѣстъ защитить свою честь и честь своей дочери, сэръ. Посмотрите на ящики этого бюро: въ нихъ кучи писемъ, адресованныхъ коварною змѣею къ невинному дитяти. Тутъ столько клятвъ и обѣщаній, сэръ, что можно набить ими цѣлую картонку. И когда я повлеку низкаго обманщика передъ всѣ суды Британіи и докажу всѣмъ его безчестное клятвопреступничество, въ той шкатулкѣ краснаго дерева есть другое сродство противъ всякаго -- замѣтьте мои слова, майоръ Пенденнисъ -- противъ всякаго, кто бы онъ ни былъ, кто совѣтовалъ вашему племяннику оскорбить воина и джентльмена. Какъ! моя дочь обманута и мои сѣдые волосы поруганы сыномъ аптекаря! Клянусь, сэръ, что желалъ бы видѣть человѣка, у котораго хватить на это смѣлости.
   -- Если не ошибаюсь, вы угрожаете, вопервыхъ, опубликованіемъ писемъ восьмнадцати-лѣтняго мальчика къ двадцативосьмилѣтней женщинѣ; а послѣ того намѣрены сдѣлать мнѣ честь, вызвавъ меня на дуэль? сказалъ майоръ все-еще съ полнымъ хладнокровіемъ.
   -- Вы совершенно-вѣрно описали мои намѣренія, майоръ Пенденнисъ, отвѣчалъ капитанъ, поглаживая свои усы и клочковатыя бакенбарды.
   -- Прекрасно; все это устроится въ свое время. По прежде чѣмъ мы возьмемся за порохъ и пули, почтенный сэръ, сдѣлайте мнѣ величайшее одолженіе, объясните, чѣмъ именно я имѣлъ несчастіе обидѣть васъ? Я вамъ сказалъ только, что мой племянникъ въ полной зависимости отъ своей матери, у которой едва ли больше пятисотъ фунтовъ въ годъ.
   -- Я имѣю свои собственныя понятія о справедливости этого предъявленія.
   -- Такъ не хотите ли зайдти къ адвокатамъ моей сестры, въ контору мистера Тэтема?
   -- Отказываюсь отъ свиданія съ этими джентльменами, сказалъ капитанъ съ нѣсколько-сконфуженнымъ видомъ. Если слова ваши справедливы, то я безчестнѣйшимъ образомъ обмануть кой-кѣмъ другимъ, и онъ подвергнется моему мщенію...
   -- Племянникъ мой? воскликнулъ майоръ, вскочивъ со стула и надѣвъ шляпу.-- Говорилъ онъ вамъ, что у него двѣ тысячи дохода? Если да, то я въ немъ ошибся. Ложь не въ числѣ нашихъ фамильныхъ привычекъ, капитанъ Костиганъ, и я увѣренъ, что сынъ моего брата не научился еще лгать. Подумайте лучше и сообразите, не сами ли вы себя обманули, или не повѣрили ли нелѣпымъ слухамъ? Что до меня, сэръ, можете быть увѣрены, что я не боюсь всѣхъ Костигановъ цѣлой Ирландіи и съумѣю защитить себя противъ всякихъ угрозъ. Я пришелъ сюда какъ опекунъ моего племянника, чтобъ протестовать противъ женитьбы нелѣпой и неравной, которой слѣдствіемъ можетъ быть только бѣдность и несчастіе. Препятствуя этому браку, я дѣйствую столько же, какъ другъ вашей дочери, которую считаю совершенно-благородною дѣвицей, сколько какъ другъ моего семейства, и не допущу этой женитьбы, сэръ, употреблю на это всѣ свои силы и старанія. Вотъ вамъ, сэръ, вся моя повѣсть.
   -- Но я еще не сказалъ моей, майоръ Пенденнисъ, и вы скоро обо мнѣ услышите! возразилъ капитанъ съ ужасно-грознымъ взглядомъ.
   -- Годдемъ, сэръ! что вы подразумѣваете? спросилъ майоръ, обернувшись на порогѣ и смотря неустрашимому капитану прямо въ глаза.
   -- Вы сказали, впродолженіе нашего разговора, что живете въ Джордж-Отелѣ, если не ошибаюсь, возразилъ мистеръ Костиганъ величаво.-- Прежде чѣмъ вы оставите городъ, сэръ, одинъ изъ моихъ друзей посѣтитъ васъ.
   -- Пусть онъ поторопится, мистеръ Костиганъ, воскликнулъ, майоръ почти внѣ себя отъ бѣшенства.-- желаю вамъ добраго утра, сэръ.
   Капитанъ Костиганъ отвѣсилъ майору великолѣпный поклонъ вызова черезъ порогъ, когда тотъ началъ спускаться по лѣстницѣ.
   

ГЛАВА ДВѢНАДЦАТАЯ,
въ которой предлагается стрѣльба въ цѣль.

   Въ началѣ этой исторіи мы имѣли случай упомянуть о мистерѣ Гарбеттсѣ, главномъ трагикѣ, даровитомъ и атлетическомъ молодомъ актёрѣ веселыхъ привычекъ и иррегулярныхъ наклонностей, съ которымъ капитанъ Костиганъ былъ очень-друженъ. Оба они были главными украшеніями клуба, имѣвшаго свои засѣданія въ тавернѣ Мэгнай помогали другъ другу въ счетныхъ дѣлахъ, услуживали другъ другу своими многоцѣнными подписями -- словомъ, были друзьями. Впрочемъ, мистеръ Гарбеттсъ рѣдко посѣщалъ Костигана, будучи въ постоянной немилости у миссъ Фодрингэй, къ которой мистриссъ Гарбеттсъ, съ своей стороны, значительно ревновала мужа. Дѣло въ томъ, что Гарбеттсъ нѣкогда ухаживалъ за миссъ Эмили и получилъ отъ нея отказъ, послѣ чего и женился на мистриссъ Гарбеттсъ. Исторія эта, однако, не входитъ въ наше настоящее повѣствованіе: довольно, если скажемъ, что мистеръ Гарбеттсъ былъ приглашенъ капитаномъ Костиганомъ тотчасъ по уходѣ майора Пенденниса, какъ другъ, отъ котораго въ теперешнихъ обстоятельствахъ слѣдовало ожидать наилучшаго совѣта. Онъ былъ рослый и дюжій дѣтина съ громкимъ голосомъ и свирѣпою наружностью, съ стройнѣйшими ногами изъ цѣлой труппы и могъ шутя сломать кочергу.
   -- Бѣги, Томми, сказалъ капитанъ своему маленькому гонцу: и приведи сюда мистера Гарбеттса; онъ живетъ, знаешь, надъ колбасной лавочкой, да забѣги въ погребокъ и скажи, чтобъ они прислали сюда два стакана горячаго виски.
   Томми пошелъ, какъ ему было сказано, и вскорѣ явились мистеръ Гарбеттсъ и виски.
   Капитанъ Костиганъ не разсказалъ ему всѣхъ предъидущихъ событій, уже извѣстныхъ читателю; но, при помощи горячаго виски, сочинилъ грозное письмо къ майору Пенденнису, въ которомъ требовалъ отъ этого джентльмена, чтобъ онъ формально отказался отъ всякаго препятствія предположеннойу союзу между мистеромъ Артуромъ Пенденнисомъ и его дочерью, миссъ Фодрингэй, и назначилъ въ непродолжительномъ времени день для празднованія ихъ брака; или, въ случаѣ несогласія, далъ бы ему удовлетвореніе, обычное между благородными джентльменами. Еслибъ майоръ Пенденнисъ не согласился ни на то, ни на другое, то капитанъ намекалъ на употребленіе хлыста. Мы не можемъ передать точныхъ выраженій письма по причинамъ, которыя вскорѣ будутъ объяснены; но оно было, безъ сомнѣнія, изложено лучшимъ слогомъ капитана и тщательно запечатало большою серебряною печатью съ гербомъ Костигановъ, единственнымъ, имѣвшимся во владѣніи капитана остаткомъ фамильнаго серебра.
   Гарбеттсу была поручена доставка этого посланія по адресу, и капитанъ торжественно пожалъ ему руку при разставаньи, призывая на него благословеніе небесъ. Потомъ имъ добылъ свои достопочтенные и смертоносные дуэльные пистолеты, съ кремнями въ куркахъ, отправившіе въ Дублинѣ не одного добраго малаго на тотъ свѣтъ; осмотрѣвъ ихъ какъ слѣдуетъ и убѣдившись въ ихъ удовлетворительности, онъ вынулъ изъ бюро всѣ хранившіяся тамъ письма и стихотворенія Пена, которыя онъ всегда прочитывалъ самъ прежде, чѣмъ дозволялъ чтеніе ихъ Эмили.
   Минутъ черезъ двадцать возвратился Гарбеттсъ съ испуганнымъ и пріунывшимъ лицомъ.
   -- Ты его видѣлъ? спросилъ капитанъ.
   -- Ну, да.
   -- И какой день? продолжалъ капитанъ, пробуя курокъ одного изъ древнихъ пистолетовъ и прицѣливаясь на замочную скважину.
   -- Какой день, на что? спросилъ Гарбеттсъ.
   -- На встрѣчу, другъ мой.
   -- Ты не хочешь сказать этимъ: на смертный поединокъ, капитанъ? отвѣчалъ испуганный Гарбеттсъ.
   -- Да какого же другаго чорта могу я сказать? Я хочу положить на мѣстѣ этого человѣка оскорбившаго мою честь, или самъ лечь жертвою на-повалъ.
   -- Чтобъ чортъ меня побралъ, если я пойду къ кому-нибудь съ вызовомъ! Я семейный человѣкъ, капитанъ, и не хочу имѣть дѣла съ пистолетами. Возьми назадъ свое письмо!
   И, къ изумленію и негодованію капитана Костигана, онъ бросилъ письмо на полъ, не смотря на огромную печать и размашисто-написанный адресъ.
   -- Ты не хочешь сказать, что видѣлъ его и не отдалъ ему письма? кричалъ капитанъ въ бѣшенствѣ.
   -- Я видѣлъ его, но не могъ говорить съ нимъ.
   -- Да какой же чортъ тебѣ помѣшалъ?
   -- Тамъ былъ человѣкъ, съ которымъ я бы не желалъ встрѣчаться, да и ты также, отвѣчалъ трагикъ гробовымъ голосомъ.-- Тамъ злобный Тэтамъ, капитанъ.
   -- Подлый трусъ! заревѣлъ капитанъ.-- Онъ струсилъ и, пожалуй, готовъ просить мира отъ моего имени, предать меня!
   -- Я не хочу вмѣшиваться ни въ какія дуэли, замѣть это, возразилъ сурово трагикъ: -- и не желаю нисколько видѣть ни Тэтема, ни этого лоскутка...
   -- Молчи, жалкая тварь! По моему мнѣнію, ты небольше, какъ трусъ.
   Поговоривъ между собою еще нѣсколько минутъ въ томъ же духѣ, они разстались не очень-довольные другъ другомъ.
   Мы передали читателю разговоръ этихъ джентльменовъ въ сжатой формѣ, такъ-какъ ему извѣстенъ уже главный предметъ, около котораго разговоръ вертѣлся. Теперь мы покажемъ, почему не могли привести въ оригиналѣ письма Костигана къ майору Пенденнису: дѣло въ томъ, что оно вовсе не попало въ руки этого джентльмена.
   Когда миссъ Костиганъ воротилась съ репетиціи въ сопровожденіи неизмѣннаго Боуса, она нашла отца, прохаживавшагося въ сильно-взволнованномъ состояніи по комнатѣ, среди спиртуознаго благоуханія, которое, конечно, не могло дѣйствовать на его духъ успокоительно. Пенденнисовскіе документы были разбросаны по столу вокругъ порожнихъ стакановъ. Лишь-только Эмили вошла, капитанъ схватилъ ее въ свои объятія и воскликнулъ: "Готовься, дитя мое, милое дитя!" голосомъ, выражавшимъ душевную муку и съ полными слезъ глазами.
   -- Вы опять за свое, папа, возразила миссъ Фодрингэй, отводя родителя рукою.-- Вѣдь вы обѣщали мнѣ не напиваться до обѣда.
   -- Я проглотилъ каплю только затѣмъ, чтобъ залить свое горе, мой бѣдный ангелъ! отвѣчалъ опечаленный отецъ.
   -- Горе ваше требуетъ большаго заливанія, мой ангелъ капитанъ, сказалъ Боусъ, передразнивая своего пріятеля.
   -- Что же случилось? Или этотъ сладкорѣчивый джентльменъ въ парикѣ такъ разгнѣвилъ васъ?
   -- Этотъ маслистый злодѣи! Я жажду его крови! ревѣлъ Косъ.
   Миссъ Милли, разумѣется, ушла отъ родительскихъ объятій въ свою комнату и снимала тамъ шляпку и шаль.
   -- Я такъ и думалъ, что у него недоброе на умѣ, сказалъ Боусъ.-- Недаромъ былъ онъ такъ необычайно-учтивъ. Что же онъ сказалъ?
   -- О, Боусъ! онъ сразилъ меня. Противъ моего бѣднаго дитяти адскій заговоръ; я убѣдился, что оба эти Пенденниса, дядя и племянникъ, самые злобные и коварные измѣнники и предатели, которыхъ непремѣнно должно стереть съ лица земли.
   -- Что такое, что случилось?..
   Костиганъ разсказалъ, какъ майоръ объявилъ, что у молодаго Пенденниса нѣтъ ни двухъ тысячъ, ни даже двухсотъ фунтовъ дохода; онъ пылалъ бѣшенствомъ при мысли, что самъ онъ дозволилъ вѣроломному обманщику вкрасться въ сердце невинной дѣвушки, и что самъ вскормилъ ядовитую змѣю на груди своей.-- Но я отбросилъ отъ себя эту гадину; а что до его дяди, я отомщу ему, я заставлю его оплакивать день, въ который онъ осмѣлился оскорбить одного изъ Костигановъ.
   -- Что же ты намѣренъ дѣлать?
   -- Я хочу его жизни, Боусъ, его предательской жизни!
   И онъ потрепалъ пистолетный ящикъ съ зловѣщимъ и свирѣпымъ видомъ. Боусъ часто слыхалъ отъ него подобныя угрозы, и, не зная еще, что капитанъ написалъ и посылалъ вызовъ майору Пенденнису, не обратилъ на нихъ большаго вниманія.
   Въ это время вошла въ гостиную миссъ Фодрингэй, здоровая, счастливая и беззаботная, представляя собою пріятную противоположность отцу, разстроенному горестью, гнѣвомъ и другими причинами. Она принесла съ собою пару нѣкогда-бѣлыхъ атласныхъ башмаковъ, которые хотѣла вычистить, сколько можно, хлѣбнымъ мякишемъ. Она располагала сойдти въ нихъ съ ума въ ролѣ Офеліи на слѣдующій вторникъ.
   Эмили взглянула на лежавшія на столѣ бумаги, потомъ пріостановилась, какъ-будто желала спросить о чемъ-то, но передумала и направилась къ буфету, гдѣ выбрала удобный для предполагаемаго чищенья ломоть; потомъ возвратилась къ столу, расположилась за нимъ очень-спокойно съ атласными башмаками и спросила отца своимъ чистымъ ирландскимъ выговоромъ:
   -- Для чего это вы вытащили всѣ письма, стихи и чепуху мистера Артура, па? Конечно, вы не намерены перечитывать этотъ вздоръ?
   -- О, Эмили! мальчикъ, котораго я любилъ, какъ сына моего сердца, злодѣй и обманщикъ, бѣдное дитя мое!
   И онъ посмотрѣлъ на Боуса съ самымъ трагическимъ выраженіемъ, а тотъ взглянулъ съ нѣкоторымъ безпокойствомъ на миссъ Костиганъ.
   -- Онъ? вотъ пустяки! Бѣдный мальчикъ простъ, какъ школьникъ. Всѣ эти дѣти пишутъ стихи и всякую дрянь, сказала Милли.
   -- Онъ быль какъ змѣя у этого очага: онъ поступилъ съ нами какъ измѣнникъ, говорю я тебѣ.
   -- Да что бѣдняжка, сдѣлалъ, папа?
   -- Что онъ сдѣлалъ? Онъ обманулъ насъ какъ предатель, онъ игралъ твоею привязанностью, онъ оскорбилъ мои собственныя нѣжнѣйшія чувства! Онъ представлялъ себя человѣкомъ съ состояніемъ, а выходитъ, что онъ чуть не нищій. Не говорилъ ли я тебѣ столько разъ, что у него двѣ тысячи фунтовъ дохода въ годѣ? А онъ нищій... да, миссъ Костиганъ, онъ весь зависитъ отъ матери, которая добрая женщина и можетъ снова выйдти замужъ, которая проживетъ сто лѣтъ и имѣетъ всего-на-все пятьсотъ фунтовъ дохода. Какъ смѣлъ онъ свататься, не имѣя шиллинга за душой! Ты была безчеловѣчно обманута, бѣдная Милли, и я увѣренъ, что его старый мошенникъ-дядя, въ парикѣ, былъ въ заговорѣ противъ насъ.
   -- Этотъ ласковый старый джентльменъ? А что онъ сдѣлалъ, папа? продолжала Эмили съ ненарушимымъ спокойствіемъ.
   Костиганъ объяснилъ Милли, какъ, послѣ ея ухода, майоръ Пенденнисъ разсказалъ ему съ своею двуличною палл-малльскою учтивостью, что у молодаго Артура вовсе нѣтъ состоянія, какъ приглашалъ его, Костигана, справиться объ этомъ у своихъ адвокатовъ "куда я не могъ идти; онъ это зналъ -- у нихъ есть мои росписки", замѣтилъ капитанъ мимоходомъ); наконецъ капитанъ объявилъ, что они обмануты самымъ адскимъ образомъ, и что онъ рѣшился требовать или немедленной женитьбы, или крови ихъ обоихъ.
   Милли потирала мякишемъ свои атласные башмаки, съ видомъ серьёзнымъ и задумчивымъ.
   -- Чтожь, если у него нѣтъ денегъ, такъ незачѣмъ и выходить за него, папа, сказала она, наконецъ, съ убѣжденіемъ.
   -- Зачѣмъ же негодяй увѣрялъ, что у него есть состояніе?
   -- Бѣдняжка всегда говорилъ, что онъ бѣденъ, папа. Вы непремѣнно хотѣли, чтобъ онъ былъ богатъ, и уговорили меня взять его.
   -- Онъ бы долженъ былъ объявить намъ ясно, сколько именно у него дохода, Милли. Молокососъ, который разъѣзжаетъ на кровной кобылѣ и даритъ шали да браслеты -- мошенникъ, если у него нѣтъ денегъ; а ужь съ дядей я раздѣлаюсь -- годдемъ! я при первой встрѣчѣ сорву съ него парикъ. Боусъ пойдетъ къ нему съ вызовомъ и объявитъ ему это. Или свадьба, или онъ встрѣтить меня въ полѣ лицомъ-къ-лицу, не то я публично отвинчу ему носъ передъ цѣлымъ графствомъ, на площади или въ аллеяхъ Фэрокс-Парка.
   -- Можете послать съ этимъ порученіемъ кого-нибудь другаго, капитанъ. Я скрипачъ, а не дуэлистъ, возразилъ смѣясь Боусъ.
   -- Въ тебѣ нѣтъ ни на волосъ духа! Такъ я буду самъ своимъ собственнымъ секундантомъ, если никто не хочетъ помочь мнѣ. Возьму пистолеты и застрѣлю его въ столовой Джордж-Отеля.
   -- Такъ у бѣднаго Артура нѣтъ денегъ? сказала со вздохомъ миссъ Костиганъ.-- Бѣдный мальчикъ, да и добрый мальчикъ; немножко бѣшенъ и говорилъ вздоръ, съ своими стихами, и поэзіей, и чѣмъ-то еще, но славный, великодушный мальчикъ, и, право, я любила его, да и онъ меня любилъ, прибавила она довольно-нѣжно, потирая снова башмакъ.
   -- Отчего же вы не выходите за него, если такъ его любите? спросилъ Боусъ съ сердцемъ.-- Онъ не больше, какъ десятью годами моложе васъ. Мать его смягчится, и вамъ будетъ чѣмъ жить въ Фэрокс-Паркѣ. Отчего не пойдти туда и не сдѣлаться барыней? Я бы продолжалъ себѣ работать скрипкою, а капитанъ жилъ бы своимъ половиннымъ жалованьемъ. Почему не выйдти за него? Вы знаете, какъ онъ васъ любить.
   -- Есть другіе, которые меня столько же любятъ, Боусъ, у которыхъ также нѣтъ денегъ и которые довольно-стары, возразила миссъ Милли тономъ приговора.
   -- Да, годдемъ! которые довольно-стары, довольно-бѣдны и довольно-глупы для всего! сказалъ Боусъ съ горечью.
   -- Есть старые глупцы, есть и молодые глупцы. Вы же сами говорили это не разъ, сказала надменная красавица, бросивъ ему взглядъ, полный самосознанія:-- если у Пенденниса недовольно денегъ, чтобъ жить, такъ глупо говорить о замужствѣ съ нимъ; вотъ и все.
   -- А мальчикъ? Клянусь Юпитеромъ! вы бросаете человѣка, какъ негодную перчатку, миссъ Костиганъ.
   -- Я васъ не понимаю, Боусъ, возразила миссъ Фодрингэй кротко, принимаясь за другой башмакъ.-- Еслибъ у него была половина тѣхъ двухъ тысячъ, которыя папа давалъ ему, или хоть половина этого, такъ я бы вышла за вето. А что хорошаго выйдти за нищаго? Мы и безъ того довольно-бѣдны. Очень-весело жить съ старухой, которая, можетъ-быть, сердита и упряма, и будетъ злиться на меня за каждый кусокъ мяса. Однако, пора ужь и обѣдать, а скатерть еще не постлана... Ну, а потомъ, положимъ, что пойдутъ дѣти: да вѣдь намъ, папа, прійдется тогда хуже теперешняго.
   -- Такъ ты не хочешь, Милли, милая?
   -- Вотъ вамъ и конецъ всѣмъ важнымъ разсказамъ о мистриссъ Артуръ Пенденнисъ Фэрокс-паркской, супругѣ члена парламента! сказала Милли со смѣхомъ.-- Въ славныхъ каретахъ и на славныхъ лошадяхъ будемъ мы кататься!-- объ этомъ вы всегда толковали, папа! Но у васъ всегда одно и то же. Чуть мужчина взглянетъ на меня, вы ужь и воображаете, что онъ женится; а если онъ чисто одѣтъ, такъ онъ, по-вашему, богать, какъ... кто такой, Боусъ?
   -- Какъ Крезъ, подсказалъ Боусъ.
   -- Ну, называйте его, какъ хотите. Но вотъ истинный фактъ: въ эти восемь лѣтъ папа успѣлъ разъ двадцать выдать меня замужъ. Развѣ не мнѣ было суждено сдѣлаться миледи Польдуди изъ Опстерстоун-Кэстля? А потомъ этотъ флотскій капитанъ въ Портсмутѣ, и старый докторъ въ Норвичѣ, и... кто еще? Знаете, папа, бьюсь объ закладъ о пенни -- мнѣ прійдется умереть съ именемъ Милли Костиганъ... Такъ у бѣднаго Артура нѣтъ денегъ? Оставайтесь обѣдать, Боусъ; у насъ прелестнѣйшій бифстекъ, пуддингъ...
   "Желалъ бы знать, далеко ли она зашла съ сэромъ Дерби Оксомъ" подумалъ Боусъ, котораго глаза и мысли постоянно слѣдили за нею. "Непонятны прихоти этихъ женщинъ: я увѣренъ, что она не бросила бы того мальчишку такъ легко, еслибъ у нея не было кого-нибудь на примѣтѣ."
   Легко можно замѣтить, что миссъ Фодрингэй, хотя вообще молчаливая и вовсе-неблистательная въ разговорахъ о поэзіи, литературѣ и изящныхъ искусствахъ, могла говорить очень-непринужденно и съ здравымъ смысломъ въ своемъ семейномъ кружку. Ее, конечно, нельзя назвать женщиною романическою; литературныя познанія ея были также не изъ обширныхъ: она никогда не заглядывала въ Шекспира, съ того дня, какъ сошла со сцены, да и не понимала его въ то время, когда была лучшимъ ея украшеніемъ; но когда дѣло шло о пуддингѣ, шитьѣ, или хозяйственныхъ дѣлахъ, она судила какъ-нельзя лучше. Небудучи ни съ сильнымъ воображеніемъ, ни подъ вліяніемъ страстнаго темперамента, она могла разсуждать хладнокровно и безъ увлеченій. Когда, за обѣдомъ, капитанъ Костиганъ вздумалъ убѣждать себя и присутствующихъ, что показанія майора касательно финансовъ Пена недостовѣрны и были только хитростью стараго лицемѣра, которою онъ хотѣлъ заставить ихъ первыхъ отказаться отъ Пена, миссъ Милли не допустила ни на минуту возможности обмана со стороны ихъ противника: она доказала очень-ясно, что отецъ ея неправъ и самъ себя обманывалъ, а не бѣдняжка Пенъ хотѣлъ ихъ надуть. Что до этого несчастнаго мальчика, она жалѣла о немъ отъ всего сердца, и кушала свой обѣдъ съ отличнѣйшимъ аппетитомъ, къ удивленію мистера Боуса, питавшаго къ этой женщинѣ какую-то странную привязанность, за которую онъ самъ себя презиралъ. Впродолженіе обѣда и послѣ него, наслаждавшееся имъ маленькое общество разсуждало о лучшемъ способѣ покончить это любовное дѣло. Что до Костигана, намѣреніе его отвинтить у майора носъ исчезло съ послѣобѣденною порціею грога; онъ сдѣлался покорнымъ дочери и готовь быль на всякій планъ, какой бы она ни предложила для встрѣчи предстоявшаго кризиса.
   Капитанъ Костиганъ, готовый уничтожить и истребить Пена и его дядю, пока считалъ себя обиженнымъ, смущался при мысли о встрѣчѣ съ первымъ изъ нихъ и спросилъ: -- Какого чорта скажемъ мы этому мальчику, если онъ вздумаетъ держаться своего слова, тогда-какъ мы отказываемся отъ своего?
   -- Какъ? возразилъ Боусъ: -- ты не знаешь, какъ отъ него отдѣлаться? Спроси женщину, и она тебя научитъ.
   Миссъ Фодрингэй тотчасъ же доказала, что ничего не можетъ быть проще и легче:
   -- Папа напишетъ Артуру и спроситъ его, какъ онъ намѣренъ распорядиться, въ случаѣ женитьбы, и какія у него средства. Артуръ отвѣтить на это письмо и, бьюсь объ закладъ, скажетъ точь-въ-точь, что сказалъ майоръ. Тогда папа напишетъ снова и скажетъ, что этого мало, а потому и свадьбѣ не бывать.
   -- И, разумѣется, вы включите прощальную строчку, съ обѣщаніемъ любить его всегда, какъ брата? сказалъ Боусъ, глядя на нее съ презрѣніемъ.
   -- Конечно, я такъ и сдѣлаю, отвѣчала миссъ Фодрингэй.-- Онъ предостойный молодой человѣкъ, въ этомъ я увѣрена. Потрудитесь подать мнѣ соли. Орѣхи эти отличные.
   -- Ну, и носы останутся въ покоѣ, Косъ? Жаль, что тебѣ приходится отказаться отъ этого удовольствія, сказалъ Боусъ.
   -- Я думаю, что такъ, отвѣчалъ Костиганъ.-- А что ты хочешь дѣлать съ этими письмами, и стихами, и поэмами, Милли, милая? Ихъ надобно возвратить.
   -- Вигзби дастъ за нихъ сто фміговъ, замѣтилъ насмѣшливо Боусъ.
   -- Право? такъ чего жь лучше! отвѣчалъ капитанъ, котораго легко было убѣдить.
   -- Папа! вступилась миссъ Милли:-- вы не помѣшаете мнѣ отдать эти письма бѣдному мальчику? Письма эти и стихи мои. Они были очень-длинны и наполнены всякимъ вздоромъ, и латынью, и такими вещами, что я не понимала и половины: да я и не прочитала всего этого; но мы отошлемъ ихъ назадъ, когда прійдетъ время.
   Произнеся этотъ приговоръ, миссъ Фодрингэй пошла къ комоду, вынула нумеръ "Чэттерискаго Вѣстника", въ которомъ Пенъ напечаталъ пламенные стихи, воспѣвавшіе появленіе ея въ роли Имогены, и отложила его въ сторону (какъ большая часть актриссъ, она сохраняла благопріятные печатные отзывы о своей игрѣ), а потомъ завернула всѣ письма, стихотворенія, страсти и фантазіи Пена въ другой листъ и обвязала ихъ бечевкой, точь-въ-точь какъ кусокъ сахару.
   Занимаясь этимъ дѣломъ, она нисколько не была взволнована или растрогана. Какіе часы провелъ юноша надъ этими самыми бумагами! Сколько въ нихъ было любви и увлеченія! о сколькихъ безсонныхъ ночахъ и горячечныхъ припадкахъ могли онѣ свидѣтельствовать! А она завязала ихъ, какъ покупку изъ мелочной лавочки и занялась потомъ чаемъ съ совершенно-довольнымъ и безмятежнымъ сердцемъ, тогда-какъ Пенъ стоналъ и вздыхалъ по ней въ десяти миляхъ и мысленно прижималъ образъ ея къ душѣ своей!..
   

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ.
Кризисъ.

   Между-тѣмъ въ Фэроксѣ всѣ удивлялись продолжительному отсутствію майора. Докторъ Портменъ и супруга его подъѣхали, по дорогѣ въ Клэврингъ, къ калиткѣ мистриссъ Пенденнисъ и оставили для Елены краткую записочку майора, гласившую, что онъ пробудетъ въ Чэттерисѣ еще сутки, имѣя надобность видѣться съ мистеромъ Тэтемомъ, адвокатомъ, который назначилъ ему послѣобѣденный часъ; но въ запискѣ ни слова не упоминалось о дѣлахъ, уже извѣстныхъ читателю. Записка была въ сущности написана въ интервалъ послѣ первой части сраженія, когда майоръ остался далеко не побѣдителемъ.
   Пену не хотѣлось ѣхать въ городъ, пока дядя его тамъ. Ему вовсе не нравилась мысль, что опекунъ можетъ наблюдать за нимъ съ предательской деканской лужайки, когда онъ будетъ пылать любовью въ гостиной миссъ Костиганъ; удовольствіе прогулки съ нею (которымъ ему очень-рѣдко приходилось наслаждаться) было бы испорчено встрѣчею съ джентльменомъ въ лакированныхъ сапогахъ. Скромная любовь его не обнаруживалась въ публикѣ никакими внѣшними знаками, кромѣ пламенныхъ взоровъ, была нѣма въ присутствіи третьяго лица; и тѣмъ лучше: изъ всѣхъ болтовней въ свѣтѣ, самая безтолковая и нелѣпая, для людей постороннихъ -- болтовня влюбленнаго. Это азбука безъ ключа, лампа безъ огня. Пусть почтенный читатель, или уважаемая читательница посмотрятъ на любовныя письма, которыя онъ и она нѣкогда получали и давно забыли, и пусть прочитаютъ ихъ снова: какими безсмысленными онѣ покажутся! Какое обаяніе дѣлало всю эту чепуху обворожительною? Удивляешься, что такой вздоръ могъ доставлять блаженство неописанное. А вѣдь было же время, когда вы съ восторгомъ цаловали эти вздорныя письма, когда могли жить цѣлую недѣлю, питаясь шестью строчками галиматьи, и не знали покоя до новаго подвоза свѣжей нелѣпицы!
   Вотъ почему мы отказываемся публиковать письма и стихи, сочиненные мистеромъ Пеномъ въ описываемую нами эпоху его жизни -- и отказываемся единственно изъ желанія не выставлять его съ невыгодной стороны. Все это слишкомъ-дико и наивно. Молодымъ дѣвицамъ не должно давать читать такія вещи въ спокойномъ состояніи. Погодите, прелестныя украшенія человѣчества! прійдетъ ваша череда, и тогда вы будете сами получать или писать то же самое. А мы между-тѣмъ умолчимъ о первыхъ изліяніяхъ Пена и оставимъ ихъ завернутыми въ старыхъ газетахъ, завязанными веревочкою миссъ Фодрингэй и запечатанными серебряною гербовою печатью капитана Костигана.
   Майоръ ушелъ отъ Костигана въ такомъ бѣшенствѣ, что къ нему страшно было подступиться. "Это наглое, болотное животное осмѣливается грозить мнѣ! Онъ смѣетъ говорить о супружеской связи между своими проклятыми Костиганами и съ кѣмъ же? съ Пенденнисами! Пришлетъ мнѣ вызовъ! Если этотъ скотъ найдетъ что-нибудь похожее на джентльмена для передачи своего вызова, меня забираетъ сильная охота принять его. Но что скажутъ въ свѣтѣ, если я выйду стрѣляться съ пьянымъ бродягой за балаганную комедіантку? Нельзя будетъ никуда показаться послѣ этого!
   На озабоченные распросы доктора Портмена о результатѣ боя съ дракономъ, майоръ отвѣчалъ только, что дѣло было прегадкое, пренепріятное и далеко-неконченное; онъ предпочелъ не сказать ему ни слова о наглости капитана. Вмѣстѣ съ тѣмъ, майоръ просилъ доктора и мистриссъ Портменъ не говорить ничего въ Фэроксѣ. Возвратясь въ гостинницу, онъ излилъ весь свой гнѣвъ на вѣрнаго Моргана, который сообщилъ груму мистера Фокера, обѣдавшему вмѣстѣ съ нимъ въ служительской столовой Джордж-Отеля, что "губернаторъ" его бѣсится, какъ съумасшедшій.
   Грумъ отправился съ этою новостью къ своему господину, и мистеръ Рокеръ, отзавтракавшій (уже въ это время было два часа пополудни), вспомнилъ, что и онъ интересовался знать, чѣмъ кончится свиданіе двухъ его пріятелей. Спросивъ, какой нумеръ занимаетъ майоръ, онъ пошелъ къ нему въ своемъ штофномъ халатѣ и постучался въ двери.
   Майоръ Пенденнисъ дѣйствительно имѣлъ надобность повидаться съ мистеромъ Тэтемомъ и поговорить касательно заарендованія одного участка вдовы, такъ-какъ адвокатъ былъ l'homme d'affaires его покойнаго брата. Джентльменъ этотъ сидѣлъ у своего кліента, и они совѣщались между собою, когда мистеръ Фокеръ показался въ дверяхъ майора въ своемъ великолѣпномъ штофномъ халатѣ и въ расшитой золотомъ фескѣ.
   Видя майора за бумагами съ красными штемпелями и съ нимъ почтеннаго сѣдовласаго старика, скромный юноша хотѣлъ уйдти, говоря: "О, вы заняты! зайду въ другой разъ". Но майору Пенденнису нужно было видѣть Фокера, и онъ съ улыбкою попросилъ его сдѣлать ему удовольствіе войдти; вслѣдствіе чего мистеръ Фокеръ снялъ феску (работы нѣжнѣйшей изъ матерей) и вошелъ, вѣжливо улыбаясь и кланяясь старикамъ. Мистеръ Тэтемъ въ жизнь свою не видалъ явленія великолѣпнѣе этого юноши, который разсѣлся въ креслахъ, раскинувъ малиновые полы халата, и смотрѣлъ съ необыкновенно-добродушнымъ и ласковымъ выраженіемъ на собесѣдниковъ.-- Вамъ, повидимому, нравится мой халатъ, сэръ? сказалъ онъ мистеру Тэтему.-- Недуренъ, не правда ли? Красивъ, но не бросается въ глаза. А какъ вы поживаете, майоръ Пенденнисъ? каково идутъ ваши дѣла?
   Въ манерахъ и наружности мистера Фокера было что-то особенное, отчего развеселился бы самъ великій инквизиторъ. Морщины майора разгладились подъ его парикомъ.
   -- Я видѣлся съ этимъ Ирландцемъ -- можно говорить совершенно-откровенно при моемъ почтенномъ пріятелѣ, мистерѣ Тэтемѣ, которому извѣстны всѣ наши семейныя дѣла -- и, долженъ сознаться, свиданіе было неудовлетворительно. Онъ не хочетъ вѣрить, что племянникъ мой бѣднякъ, называетъ насъ обоихъ лгунами, сдѣлалъ мнѣ честь намекнуть, что я трусъ, когда я съ нимъ разставался. Когда вы постучались, я вообразилъ, что вы тотъ самый джентльменъ, котораго я ожидалъ съ вызовомъ отъ имени капитана Костигана. Вотъ, мистеръ Фокеръ, каково идутъ мои дѣла.
   -- Не-уже-ли вы говорите объ Ирландцѣ, отцѣ той актриссы? воскликнулъ мистеръ Тэтемъ, который, какъ диссидентъ, не покровительствовалъ драмѣ?
   -- Да, объ Ирландцѣ, отцѣ актриссы, о немъ самомъ. Развѣ вы не слыхали, какихъ глупостей надѣлалъ изъ-за нея мой племянникъ?
   Мистеръ Тэтемъ, никогда незаглядывавшій въ театръ, не слыхалъ ничего, и майору Пенденнису пришлось разсказать адвокату всю исторію любви племянника, которую мистеръ Фокеръ дополнялъ пояснительными замѣчаніями и комментаріями.
   Тэтемъ совершенно растерялся отъ изумленія.-- Почему бы мистриссъ Пенденнисъ не выйдти замужъ за человѣка солиднаго, подумалъ онъ: -- мистеръ Тэтемъ былъ вдовецъ, который бы могъ остановить и спасти несчастнаго мальчика? Что до дочери мистера Костигана, о ней говорить нечего: ея званіе достаточно характеризируетъ ее. Мистеръ Фокеръ счелъ долгомъ вступиться съ замѣчаніемъ, что онъ знавалъ нѣсколькихъ отличныхъ людей въ балаганахъ: такъ онъ называлъ храмъ музъ. Пожалуй, пусть будетъ такъ; мистеръ Тэтемъ надѣялся этого; но отца онъ зналъ лично: это гуляка самой скверной репутаціи, отъявленный пьяница, вѣчно шатающійся по тавернамъ и бильярдамъ, и задолжавшій на всѣ стороны.
   -- Я очень-понимаю, майоръ, почему этотъ негодяй не хотѣлъ прійдти въ мою контору за справками касательно вашихъ показаній: отъ насъ вышелъ приказъ противъ него и другаго, такого же негодяя, одного изъ актёровъ, по иску мистера Скиннера, очень-почтеннаго виноторговца и бакалейщика въ здѣшнемъ городѣ и члена "Общества Друзей". Костиганъ этотъ пришелъ къ мистеру Скиннеру въ слезахъ, плакалъ въ его лавкѣ, сэръ, и мы бросили преслѣдовать ихъ обоихъ, потому-что ни тотъ, ни другой не стоятъ пороха.
   Пока мистеръ Тэтемъ еще разсказывалъ эту исторію, раздался стукъ въ двери, и вошелъ джентльменъ геркулесовскихъ статей, въ изношенномъ фракѣ, съ письмомъ въ рукѣ, запечатаннымъ огромною красною печатью.
   -- Могу ли я имѣть честь переговорить наединѣ съ майоромъ Пенденнисомъ? началъ онъ: -- всего на нѣсколько словъ, сэръ. Я адресуюсь къ вамъ по порученію друга моего, капитана Костигана, сэръ... Но тутъ басистый посолъ вдругъ замялся, сконфузился и поблѣднѣлъ: онъ разглядѣлъ красное и очень-памятное лицо мистера Тэтема.
   -- Галло, Гарбеттсъ, далѣе, далѣе! кричалъ ему обрадованный Фокеръ.
   -- Ба, да это другой участникъ счета! воскликнулъ мистеръ Тэтемъ.-- Стойте, стойте, сэръ...
   Но Гарбеттсъ, съ лицемъ блѣднымъ, какъ у Макбета, когда ему является тѣнь Банко, пробормоталъ нѣсколько безсвязныхъ словъ и выбѣжалъ изъ комнаты.
   Майоръ по вытерпѣлъ и расхохотался, чему послѣдовалъ и Фокеръ: "Вотъ штука, клянусь Юпитеромъ!" Наконецъ, присоединился къ нимъ и законникъ, хотя по ремеслу своему человѣкъ и серьёзный.
   -- Не думаю, майоръ, чтобъ сраженіе было возможно, сказалъ Фокеръ и началъ передразнивать трагика.-- А въ противномъ случаѣ, этотъ почтенный джентльменъ -- ваше имя Тэтемъ?.. очень-радъ познакомиться съ вами, мистеръ Тэтемъ -- пошлетъ своихъ констеблей разнимать сражающихся.
   Мистеръ Тэтемъ обѣщалъ сдѣлать это непремѣнно. Майоръ нисколько не сердился на комическую развязку ссоры.
   -- Мнѣ кажется, любезнѣйшій сэръ, что вы всегда приходите собственно затѣмъ, чтобъ развеселить меня, сказалъ онъ мистеру Фокеру.
   Но не однимъ этимъ было въ тотъ день суждено мистеру Фокеру услужить роду Пенденнисовъ. Мы ужь сказали, что онъ имѣлъ свободный входъ къ капитану Костигану. Онъ вздумалъ посѣтить его и узнать изъ собственныхъ устъ генерала обо всемъ происшедшемъ въ то утро. Капитана Костигана не было дома. Онъ получилъ отъ дочери позволеніе, или даже поощреніе, идти въ веселый клубъ таверны Мэгнай, безъ-coмнѣнія, гдѣ капитанъ, разсказывалъ съ геройскимъ жаромъ о намѣреніи своемъ истребить извѣстнаго злодѣя. Капитанъ былъ нетолько храбръ, но и зналъ это: онъ любилъ вынимать свою храбрость и провѣтривать ее въ компаніи.
   Итакъ, Костигана не было; но за то миссъ Фидрингэй была дома и мыла чашки, а vis-à-vis съ нею сидѣлъ мистеръ Боусх.
   -- Только-что отзавтракали, ге? сказалъ мистеръ Фокеръ, показывая свою веселую рожицу.
   -- Убирайтесь, вы, маленькій забавникъ! закричала ему миссъ Фодрингэй.
   -- То-есть, просимъ войдти -- вотъ и мы!
   И, войдя въ комнату, онъ скрестилъ руки и принялся вертѣть головою съ необычайною скоростью, какъ арлекинъ въ пантомимѣ, когда онъ появляется изъ своей оболочки. Миссъ Фодрингэй расхохоталась отъ всего сердца: Фокеру довольно было подмигнуть для этого, тогда-какъ язвительнѣйшая острота Боуса не исторгала отъ нея даже улыбки, а выспреннѣная изъ рѣчей бѣднаго Пена только озадачивала ее. Подъ конецъ своей арлекинады, Фокеръ преклонилъ колѣно и поцаловалъ ея руку.-- "Вы самый смѣшной маленькій человѣчекъ въ свѣтѣ!" сказала она, дружески трепнувъ его по щекѣ. Пенъ всегда дрожалъ, цалуя ея руку; онъ бы умеръ отъ радости, еслибъ она удостоила его подобнаго знака любезности.
   Послѣ такого предисловія, всѣ трое принялись разговаривать. Мистеръ Фокеръ позабавилъ присутствовавшихъ, разсказавъ имъ сцену бѣгства Гарбеттса, изъ которой они въ первый разъ узнали, до какой степени доходилъ гнѣвъ генерала на майора Пенденниса. Фокеръ съ убѣжденіемъ ручался за правдивость и честь майора, описывая его какъ щеголя первой степени, живущаго въ самомъ высокомъ обществѣ и неспособнаго обмануть никого, въ особенности такую очаровательную красавицу, какъ миссъ Фодрингэй.
   Онъ осторожно коснулся щекотливаго вопроса о женитьбѣ, хотя и не могъ удержаться, чтобъ не показать, какъ дешево цѣнить Пена. Въ сущности, онъ былъ, можетъ-быть, и правъ, отказывая мистеру Пену въ своемъ уваженіи за его выспреннюю сантиментальность. "Его собственная слабость" думалъ онъ "была не по этой части".
   -- Я зналъ, что изъ этого ничего не выйдетъ, говорилъ онъ, кивая головёнкой.-- Не могло идти. Не хотѣлъ совать свою руку въ эгогь мѣшокъ, а зналъ, что дѣло не пойдетъ. Онъ для васъ слишкомъ-молодъ, слишкомъ-зеленъ, черезчуръ-зеленъ; и выходить, что онъ не стоитъ шиллинга. Не можетъ же она взять его даромъ, мистеръ Боусъ?
   -- Онъ славный мальчикъ, бѣдняжка, сказала миссъ Фодрингэй довольно-грустно.
   -- Славный нищенка, возразилъ Боусъ, запустивъ руки въ карманы и глядя съ насмѣшкою на миссъ Фодрингэй. Онъ, можетъ-быть, думалъ въ это время о томъ, какъ женщины играютъ мужчинами, какъ заманиваютъ и ловятъ ихъ, а потомъ бросаютъ.
   Но мистеръ Боусъ находилъ миссъ Фодрингэй совершенно-правою въ томъ, что она отказала Артуру Пенденнису въ замужстве съ которымъ было бы, по его мнѣнію, крайнею нелѣпостью. Миссъ Костиганъ созналась, что и она того же мнѣнія, только ей жаль было отказаться отъ двухъ тысячъ фунтовъ въ годъ.
   -- Вотъ каково вѣрить безтолковымъ разсказамъ папа, замѣтила она:-- въ другой разъ я буду выбирать и разбирать сама. И очень вѣроятно, что дюжій образъ поручика сэра Дерби Окса мелькнулъ въ это время въ ея воображеніи.
   Расхваливъ майора Пенденниса, котораго миссъ Костиганъ объявила настоящимъ джентльменомъ, надушеннымъ прелестно и опрятнымъ какъ булавка, и котораго Боусъ провозгласилъ славнымъ человѣкомъ, хотя немножко и черезчуръ-старымъ франтомъ, мистеръ Фокеръ вдругъ вздумалъ пригласить своихъ собесѣдниковъ отобѣдать у него вечеромъ вмѣстѣ съ майоромъ въ Джордж-отелѣ.
   -- Онъ обѣщалъ отобѣдать у меня, и я думаю, что, послѣ маленькой стычки, въ которой, по-моему, генералъ былъ неправъ сегодня утромъ, оно, знаете, было бы хорошо. Я знаю, что майоръ Пенденнисъ влюбился въ васъ, миссъ Фодрингэй; онъ самъ сказалъ.
   -- Такъ она все-еще можетъ надѣяться быть мистриссъ Пенденнисъ, сказалъ Боусъ съ язвительною усмѣшкой.-- Нѣтъ, мистеръ Фокеръ, благодарю васъ; я ужь пообѣдалъ.
   -- То было въ три часа, сказала миссъ Костиганъ, всегда пользовавшаяся честнымъ аппетитомъ: -- я могу пойдти и безъ васъ.
   -- У насъ будетъ салатъ изъ морскихъ раковъ и шампанское, сказало маленькое чудовище, которое не умѣло анализировать на строчки латини и не знало дальше тройнаго правила. Дѣло въ томъ, что для салата изъ морскихъ раковъ и шампанскаго честнымъ образомъ миссъ Костиганъ пошла бы на край свѣта. Однимъ словомъ, въ семь часовъ вечера, майоръ Пенденнисъ увидѣлъ себя совершенно-неожиданно за обѣденнымъ столомъ въ обществѣ мистера Боуса, скрипача по ремеслу, и миссъ Костиганъ, которой отецъ собирался, за нѣсколько часовъ назадъ, положить его на-повалъ.
   Для полнаго счастья присутствовавшихъ, мистеръ Фокеръ, знавшій пристанища Костигана, отправилъ Ступида въ клубъ таверны Мэгнай -- гдѣ капитанъ пѣлъ тогда какую-то очень-трогательнуіо пѣсню -- съ порученіемъ привести его къ ужину. Видѣть за этимъ столомъ дочь свою и мистера Боуса, было для Костигана истиннымъ сюрпризомъ. Майоръ засмѣялся и радушно протянулъ ему руку, а капитанъ схватилъ ее avec effusion, какъ говорятъ французы. Онъ уже порядкомъ успѣлъ натянуться и ужь плакалъ отъ избытка чувствъ надъ своею пѣсней, прежде чѣмъ присоединился къ маленькому обществу въ Джордж-Отелѣ. Впродолженіе угощенія, онъ нѣсколько разъ прорывался слезами и называлъ майора своимъ дражайшимъ другомъ. Ступидъ и Фокеръ отвели его домой, а майоръ шелъ объ руку съ миссъ Костиганъ. На слѣдующее утро его приняли съ величайшимъ дружелюбіемъ въ любезномъ семействѣ, и оба джентльмена обмѣнялись множествомъ учтивостей. Прощаясь, майоръ изъявилъ искреннее желаніе быть полезнымъ миссъ Костиганъ и предложилъ ей свои усерднѣйшія услуги; Фокеру онъ пожалъ руку съ величайшимъ радушіемъ и благодарностью, говоря, что онъ оказалъ ему самую огромную услугу.
   -- Все въ порядкѣ! сказалъ на это мистеръ Фокеръ, и они разстались истинными друзьями.
   Возвратясь въ Фэроксъ, майоръ Пенденнисъ не сказалъ никому о бывшихъ съ нимъ происшествіяхъ и не сдѣлалъ ни малѣйшаго намека касательно общества, съ которымъ пировалъ вчера вечеромъ. Но онъ пригласилъ Смирке остаться обѣдать, и всякій, привыкшій наблюдать за нимъ, замѣтилъ бы, что въ разговорчивости и веселости майора было что-то принужденное, и что онъ былъ необычайно-любезенъ и внимателенъ къ Пену. Онъ выразительно сказалъ племяннику: "Богъ съ тобою", когда тотъ пошелъ спать, и, повидимому, хотѣлъ сообщить кое-что мистриссъ Пенденнисъ, но передумалъ, опасаясь испортить ея сонъ, и отпустилъ ее спать съ миромъ.
   На слѣдующее утро онъ явился къ завтраку ранѣе своего обыкновенія и здоровался со всѣми весьма-радушно. Почта приходила обыкновенно около конца завтрака. Когда вошелъ старый Джонъ и выложилъ на столъ газеты и письма, майоръ посмотрѣлъ пристально на племянника, когда тотъ взялъ одно, адресованное на его имя. Артуръ покраснѣлъ и спряталъ письмо. Онъ узналъ на адресѣ почеркъ Костигана и не желалъ читать письмо при всѣхъ. Майоръ также узналъ это письмо: онъ самъ отдалъ его на чэттерискую почту за день предъ тѣмъ.
   Майоръ сказалъ Лаурѣ, чтобъ она вышла, чему дѣвочка повиновалась, вовсе не жалуя майора. Когда дверь заперлась за ребенкомъ, онъ взялъ за руку мистриссъ Пенденнисъ и далъ ей выразительный взглядъ, указывая на письмо, которое Пенъ готовился читать, закрываясь газетой.-- Пойдемте въ гостиную, сказалъ онъ ей: -- мнѣ нужно поговорить съ вами. Мистриссъ Пенденнисъ послѣдовала за нимъ съ удивленіемъ.
   -- Что такое? спросила она съ безпокойствомъ.
   -- Дѣло кончено, отвѣчалъ майоръ.-- Въ этомъ письмѣ его отставка. Я самъ диктовалъ его. Тутъ есть также нѣсколько строчекъ отъ его богини, которая желаетъ ему всякаго благополучія. Все кончено.
   Елена бросилась назадъ въ столовую; майоръ пошелъ за нею. Пенъ поспѣшно распечаталъ письмо, лишь-только они вышли, и читалъ его съ совершенно-разстроеннымъ видомъ. Тамъ было сказано, какъ майоръ говорилъ, что мистеръ Костиганъ весьма-благодаренъ мистеру Артуру Пенденнису за вниманіе, которое онъ постоянно оказывалъ его дочери; но что онъ теперь только узналъ о денежныхъ обстоятельствахъ мистера Пенденниса. Обстоятельства эти таковы, что браку быть невозможно, принимая притомъ въ разсчетъ значительное неравенство лѣтъ мистера Артура и миссъ Костиганъ. Вотъ почему, съ глубочайшимъ сожалѣніемъ и питая искреннее уваженіе къ мистеру Артуру, мистеръ Костиганъ прощается съ нимъ и просить его, по-крайней-мѣрѣ на нѣсколько времени, не посѣщать его дома.
   Немногія строчки миссъ Костиганъ гласили слѣдующее: она соглашалась съ рѣшеніемъ своего папа, выставляла Артуру, что она многими годами старѣе его, а потому о союзѣ ихъ нельзя и думать; она останется навсегда благодарною за расположеніе его къ ней и надѣется сохранить его дружбу. Но теперь, пока не пройдетъ горесть разлуки, она проситъ его убѣдительно не искать встрѣчи съ нею.
   Пенъ прочиталъ машинально письмо капитана, едва вѣря своимъ глазамъ. Онъ дико взглянулъ на дядю и мать, смотрѣвшихъ на нею съ грустнымъ участіемъ. Взоры Елены выражали нѣжнѣйшее материнское безпокойство.
   -- Что... что это? воскликнулъ Пенъ.-- Это мистификація. Это не ея рука. Это написала какая-нибудь кухарка. Кто съигралъ со мною такую шутку?
   -- Листокъ этотъ пришелъ за печатью ея отца, возразилъ майоръ.-- Тѣ письма, которыя ты получалъ прежде, были писаны не ею, а это писала она сама.
   -- Почему вы знаете? спросилъ Пенъ, съ гнѣвомъ вскочивъ со стула.
   -- Я видѣлъ самъ, какъ она писала, отвѣчалъ дядя.
   Мать выступила впередъ и взяла сына за руку. Онъ отвелъ ее.
   -- Какъ? вы ее видѣли? Зачѣмъ стали вы между ею и мною? Что я вамъ сдѣлалъ?.. О, это неправда! Нѣтъ, она не могла сдѣлать это сама собою. Она не могла захотѣть этого, она обѣщала быть моей женою! Кто налгалъ ей, чтобъ оторвать ее отъ меня?
   -- Въ нашей фамиліи не лгутъ, Артуръ, возразилъ серьёзно майоръ. Я сказалъ ей истину, то-есть, что у тебя нѣтъ состоянія, тогда-какъ ея сумасбродъ-отецъ изобразилъ тебя богачомъ. Когда она узнала, какъ ты небогатъ, она отступилась сразу, безъ всякакого убѣжденія съ моей стороны. Она была совершенно-права. Она десятью годами старѣе тебя. Она вовсе не годится тебѣ въ жены и знаетъ это. Посмотри на ея почеркъ и скажи самъ, можетъ ли такая женщина жить въ обществѣ твоей матери?
   -- Я хочу узнать отъ нея самой, правда ли это! воскликнулъ Пенъ, комкая письмо.
   -- Тебѣ недовольно моего честнаго слова? Письма ея были писаны повѣренною, которая умѣетъ лучше писать, чѣмъ она. Взгляни сюда -- вотъ письмо ея пріятельницы къ мистеру Фокеру. Ты видалъ ее у миссъ Костиганъ... прибавилъ майоръ съ нѣкоторою насмѣшкой, подавая Пену записочку, добытую отъ мистера Фокера.
   -- Да, это та же рука! воскликнулъ Пенъ, сгорѣвъ отъ стыда и бѣшенства.-- Я полагаю, что вы говорите правду, сэръ, но хочу услышать отъ нея самой...
   -- Артуръ!.. умоляла мать.
   -- Я хочу видѣть ее. Я еще разъ потребую ея руки. Непремѣнно! Никто меня не остановитъ.
   -- Жениться на женщинѣ, которая пишетъ affection съ однимъ f? Вздорь, сэръ! Будь мужчиной и вспомни, что твоя мать образованная дама. Она, конечно, была создана не для общества этого пьянаго негодяя и его дочери. Будь мужчиной и забудь ее, какъ она тебя забыла.
   -- Будь мужчиной и утѣшь свою мать, милый Артуръ! сказала Елена, обнимая его.
   Видя ихъ весьма-растроганными, майоръ вышелъ и заперъ двери, разсуждая вссьма-основательно, что лучше всего оставить ихъ вдвоемъ.
   Майоръ наслаждался полной побѣдой. Онъ дѣйствительно привезъ въ своемъ чемоданѣ изъ Чэттериса, всѣ письма и бумаги Пена. Принимая ихъ отъ капитала Костигана, онъ вручилъ ему расписку мистера Тэтема въ полученіи имъ денегъ на удовлетвореніе по счету мистера Скиннера, тревожившему капитана и басистаго трагика Гарбеттса.
   Пенъ пустился въ тотъ же день, какъ безумный, въ Чэттерисъ; но напрасно старался онъ увидѣть миссъ Фодрингэй, для которой оставилъ письмо въ конвертѣ съ адресомъ ея отца. Мистеръ Костиганъ возвратилъ его, съ просьбой не продолжать никакой корреспонденціи; послѣ двухъ дальнѣйшихъ попытокъ Пена, приведенный въ негодованіе капитанъ объявилъ ему, что желаетъ вовсе прекратить съ нимъ знакомство. На улицѣ онъ отвернулся отъ Пена. Разъ, когда Артуръ гулялъ съ Фокеромъ по бульвару, они встрѣтили миссъ Фодрингэй подъ-руку съ отцомъ. Она прошла мимо, неудостоивъ Пена ни малѣйшаго знака узнанія. Фокеръ чувствовалъ, какъ задрожала рука его бѣднаго товарища.
   Дядя совѣтовалъ ему путешествовать для разсѣянія, выѣхать на время изъ Англіи. Мать была того же мнѣнія, потому-что онъ заболѣлъ не на шутку и страдалъ жестоко. Но онъ отказалъ имъ наотрѣзъ, и дядя былъ такъ благоразуменъ, а мать такъ нѣжна, что оба они не настаивали и не принуждали. Всякій разъ, что имя миссъ Фодрингей являлось на аффишахъ, онъ ѣздилъ смотрѣть ее въ чэттерискій театръ. Однажды набралось тамъ такъ мало зрителей, что антрпренеръ возвратилъ имъ деньги. Пенъ пріѣхалъ домой въ восемь часовъ и слегъ въ лихорадкѣ. Майоръ помышлялъ съ отчаяніемъ, что если это продлится, то мать въ состояніи будетъ ѣхать сама и привести ему невѣсту. Пенъ думалъ, что онъ умретъ. Не станемъ описывать его чувствъ, ни вести печальный дневникъ его отчаянія и страданій. Развѣ, кромѣ мистера Пена, не было джентльменовъ, несчастныхъ въ любви? Конечно, многіе; но мало кто умираетъ отъ этой болѣзни.
   

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ,
въ которой миссъ Фодрингэй ангажировывается въ Лондонъ.

   Чрезъ непродолжительный промежутокъ времени, послѣ описанныхъ нами событій, антрпренёръ Бингли игралъ свою знаменитую роль Роллы въ "Пизаро". Публики было до крайности мало, изъ чего нельзя было не заключить, что Ролла нравился чэттерискимъ жителямъ гораздо-меньше, чѣмъ самому актёру. Пенъ быль чуть ли не единственный обладатель всѣхъ ложъ и сидѣлъ опершись на перила и смотрѣлъ на сцену налитыми кровью глазами, когда являлась на ней Кора. Когда она была за кулисами, онъ не видѣлъ никого и ничего. Испанцы и Перуанцы, процессіи и сраженія, жрецы и дѣвы солнца -- все это приходило и уходило, говорило или молчало, но Пенъ не обращалъ на нихъ вниманія: онъ видѣлъ одну Кору, къ которой рвалась душа его. Послѣ онъ разсказывалъ, что самъ не понимаетъ, какъ тогда не взялъ съ собою пистолета и не застрѣлилъ ея: до такой степени обезумѣлъ онъ отъ любви, бѣшенства и отчаянія; не будь у него дома матери, которой онъ не говорилъ о своемъ горестномъ состояніи, но которая своимъ безмолвнымъ участіемъ и самою нѣжною заботливостью значительно облегчала мученія его сердца, то, пожалуй, имъ покусился бы на что-нибудь отчаянное и, чего добраго, кончилъ бы дни свои прежде времени на висѣлицѣ. Онъ сидѣлъ въ театрѣ, въ самомъ разстроенномъ положеніи и не сводилъ съ нея глазъ; а она обращала на него столько же вниманія, сколько онъ на всѣхъ остальныхъ зрителей и актёровъ.
   Миссъ Фодрингэй была въ тотъ вечеръ необыкновенно-хороша, въ бѣломъ одѣяніи съ леопардовой шкурой на плечахъ, съ солнцемъ на груди и съ блестящими браслетами на классическихъ рукахъ. Она превосходно продекламировала свою короткую роль и сама была безподобна. Глаза ея, перевернувшіе душу Пена, сіяли и блестѣли попрежнему, но ужь не направлялись на него. Онъ не зналъ, на кого же они направлялись, и не замѣтилъ въ сосѣдней ложѣ двухъ джентльменовъ, на которыхъ постоянно падали лучи, исходившіе изъ прекрасныхъ глазъ миссъ Фодрингэй.
   Не замѣтилъ также Пенъ необыкновенной перемѣны, происшедшей на сценѣ съ прихода въ ложу этихъ двухъ джентльменовъ. Зрителей было такъ мало, что первый актъ пьесы, промямлился нестерпимо-вяло, и уже зашелъ вопросъ о возвратѣ денегъ за билеты, какъ было и въ вечеръ того злополучнаго дня, когда бѣдный Пенъ захворалъ. Актёры неглижировали своими ролями совершенно, зѣвали среди монологовъ и въ промежуткахъ громко разговаривали между собою. Даже Бингли былъ нерадивъ, и мистриссъ Бингли, въ Эльвирѣ, едва процѣживала слова въ полголоса.
   Отчего это мистриссъ Бингли вдругъ возвысила голосъ и завыла съ такимъ неистовымъ чувствомъ? Отчего самъ Бингли бросилъ внезапно свою апатію, завопилъ и заметался по сценѣ какъ Кинъ? Отчего Гарбеттсъ, Роукинсъ и миссъ Роунси вдругъ одушевились такимъ сверхъестественнымъ жаромъ, стараясь, во что бы ни стало, плѣнить двухъ джентльменовъ, занимавшихъ ложу подъ No 3?
   Одинъ изъ нихъ былъ спокойный старичокъ, весь въ черномъ, съ сѣдыми волосами, веселымъ лицомъ и смешливымъ взглядомъ; но другой былъ во всѣхъ отношеніяхъ великолѣпенъ и замѣчателенъ. То былъ высокій и величавый джентльменъ съ орлинымъ носомъ и завитыми волосами и бакенбардами; костюмъ его украшенъ шелковыми снурками и бархатными отворотами; на пальцахъ множество дорогихъ колецъ и перстней; его брильянтовыя булавки и тяжелыя золотыя цѣпочки производили удивительный эффектъ. Когда рука его, въ плотно-обтянутой бѣлой лайковой перчаткѣ, вынимала изъ кармана желтый носовой платокъ, вся зала наполнялась восхитительнымъ благоуханіемъ. Очевидно, это была особа важная, и для него исключительно трудилась изо всѣхъ силъ чэттериская труппа.
   Однимъ словомъ, то былъ самъ мистеръ Долфинъ, великій лондонскій антрпренёръ, въ сопровожденіи своего вѣрнаго друга и секретаря, мистера Вильяма Минса, безъ котораго онъ никогда не путешествовалъ. Не успѣлъ онъ пробыть въ театрѣ десяти минутъ, какъ торжественное присутствіе его было замѣчено мистеромъ Бингли и прочими актёрами, которые тотчасъ же воспламенились и одушевились до-нельзя. Даже безмятежное сердце миссъ Фодрингэй, ничѣмъ неволнусмое, какъ-будто встрепенулось отъ взора знаменитаго лондонскаго импрессаріо. Ей было немного дѣла въ пьесѣ: только стоять какъ-можно живописнѣе, обнимая свое дитя, и быть какъ-можно прелестнѣе... и она исполнила это въ совершенствѣ. Тщетно старались всѣ остальные актёры заслужить благосклонное вниманіе великаго султана сцены: Пизарро не удостоился ни малѣйшаго движенія его пальца; Бингли ревѣлъ, и мистриссъ Бингли выла, а онъ прехладнокровно понюхивалъ табакъ изъ огромной золотой табакерки. Только въ послѣдней сценѣ, когда Ролла вошелъ, пошатываясь, съ ребенкомъ (Бингли потерялъ уже часть своей прежней силы, а четвертый сынъ его, юный Тальма Бингли, былъ дитя чудовищно-тяжелое для своихъ лѣтъ), когда Ролла направился съ ребенкомъ къ Корѣ, которая бросилась впередъ съ крикомъ: "О Боже, на немъ кровь!" -- тогда самъ лондонскій антрпренёръ захлопалъ въ ладоши и прорвался восторженнымъ: браво!
   -- А что, Билли, сказалъ мистеръ Долфинъ своему секретарю, трепнувъ его по плечу: -- вѣдь она хоть куда!
   -- Кто выучилъ ее, хотѣлъ бы я знать? возразилъ старый Билли: -- я помню ее въ "Олимпійскомъ": она была самая несносная деревяшка.
   Выучилъ ее маленькій мистеръ Боусъ, который вонъ-тамъ, въ оркестрѣ. Вся труппа слышала "браво" султана, и, когда занавѣсь опустился, окружила миссъ Фодрингэй съ поздравленіями, искренно завидуя ей и ненавидя ее.
   Объяснимъ теперь появленіе мистера Долфина на отдаленномъ провинціальномъ театрѣ. Несмотря на всѣ свои старанія, на постоянныя торжества и блистательные таланты, которые по его афишамъ поддерживали добрую старую англійскую комедію, театръ его -- мы назовемъ его "Театральнымъ Музеемъ", чтобъ не оскорбить ни чьихъ притязаній и не вредить никакимъ акціонерамъ -- быль далеко не въ цвѣтущемъ положеніи, и великій импрессаріо видѣлъ себя на краю разоренія. Знаменитый Гоббардъ далъ двадцать представленій и вознаградилъ только самого-себя; извѣстные мистеръ и мистриссъ Коудоръ явились въ новой трагедіи мистера Роугеда и въ своемъ любимомъ репертуарѣ пьесъ, и не привлекли публики. Тигры и львы герра Гарбаха пошли было въ ходъ, да одинъ изъ этихъ звѣрей вздумалъ выкусить плечо у самого герра, почему лордъ-каммергеръ вступился и запретилъ подобныя представленія; наконецъ, большая лирическая драма, при огромномъ оркестрѣ и первомъ тенорѣ, monsieur Poumons, почти задавила бѣднаго Долфина своими успѣхами; словомъ, какъ велики ни были его геній и рессурсы, а ему приходилось плохо: онъ влачилъ теперешній сезонъ съ жалкими комическими операми, слабыми старыми комедіями и своего балетною труппой; всѣ ждали со дня на день его банкротства.
   Однимъ изъ высокихъ покровителей "Театральнаго Музея" и постояннымъ обладателемъ большой ложи подлѣ сцены былъ просвѣщенный покровитель изящныхъ искусствъ, тонкій знатокъ и любитель музыки и драмы, высоко почтенный лордъ маркизъ Стейне. Государственныя занятія милорда не дозволяли ему посѣщать театръ очень-часто, или пріѣзжать туда рано. Но онъ появлялся повременамъ къ балету и былъ всегда принимаемъ съ величайшимъ почтеніемъ антрпренёромъ, который изрѣдка удостоивался чести быть впущеннымъ въ ложу милорда. Ложа эта имѣла сообщеніе со сценою, и если что-нибудь особенное останавливало на себѣ вниманіе милорда, какъ напримѣръ, появленіе новаго личика въ кор-де-балстѣ, или выполненіе изящнаго па съ отличною граціозностью и легкостью хорошенькою танцовщицей, то онъ тотчасъ же посылалъ за кулисы мистера Венгэма или мистера Уэгга, или кого-нибудь другаго изъ своихъ приближенныхъ, для изъявленія своего одобренія, или за свѣдѣніями для удовлетворенія своего любопытства и пристрастія къ хореграфическому искусству. Зрители не могли видѣть милорда Стейне, который всегда сидѣлъ скромно за занавѣскою и смотрѣлъ только на сцену; но вы сейчасъ могли знать о его присутствіи или прибытіи по нѣжнымъ и умильнымъ взглядамъ, бросаемымъ на его ложу всѣмъ кор-де-балетомъ и всѣми главными танцовщицами. Я самъ видѣлъ множество глазокъ, какъ, напримѣръ, въ пальмовомъ танцѣ балета "Кукъ на Отаити", когда сто-двадцать хорошенькихъ дикарокъ, въ пальмовыхъ листьяхъ и передничкахъ изъ разноцвѣтныхъ перьевъ, плясали вокругъ Флоридора въ роли Кука и всѣ заглядывали въ эту ложу, взапуски отличаясь передъ нею; я часто удивлялся присутствію духа mademoiselle Sauterelle или mademoiselle de Bondi (извѣстной подъ названіемъ la pelite Caoutchouk), которыя, носясь въ воздухѣ какъ воланы, всегда находили возможность направлять нѣжныя улыбки и дѣлать глазки въ ложу великаго милорда Стейне. Повременамъ изъ-за занавѣски раздавался довольно-жесткій голосъ, восклицавшій: "brava, brava!", или пара бѣлыхъ перчатокъ начинала апплодировать. Mlle Bondi, или mlle Sauterelle, спустившись на землю, откланивались и улыбались въ-особенности этимъ рукамъ, и потомъ уходили въ глубину сцены, запыхавшіяся и счастливыя.
   Однажды великій меценатъ сидѣлъ въ ложѣ Музея, окруженный нѣсколькими избранными друзьями, и они тамъ столько шумѣли и хохотали, что партеръ пришелъ въ негодованіе.
   Венгэмъ забавлялъ общество ложи чтеніемъ отрывковъ письма, полученнаго имъ отъ майора Пенденниса, котораго отсутствіе изъ Лондона въ самомъ разгарѣ сезона было замѣчено многими и, разумѣется, оплакиваемо многими изъ его друзей.
   -- Вотъ вамъ весь секретъ, сказалъ мистеръ Венгэмъ:-- тутъ замѣшана женщина.
   -- Годдемъ, Венгэмъ, да онъ твоихъ лѣтъ? замѣтилъ джентльменъ за занавѣскою.
   -- Pour les times bien nées, l'amour ne compte pas le nombre des années, возразилъ Венгэмъ съ самодовольнымъ видомъ.-- Что до меня, я надѣюсь быть жертвою нѣжной страсти до самой смерти, и сердце мое будетъ горѣть ежегодно новымъ пламенемъ. Смыслъ этой рѣчи былъ: "милордъ, не вамъ бы говорить; я тремя годами моложе васъ и сохранился вдвое лучше".
   -- Венгэмъ, ты меня трогаешь. Чортъ побери, да! сказалъ милордъ.-- Люблю видѣть человѣка съ мечтами юности, дожившими до нашихъ лѣтъ. Годдемъ, сэръ, отрадно встрѣчаться съ такими наивными существами. Кто эта дѣвушка во второмъ ярусѣ, съ голубыми лентами, въ третьей ложѣ отъ сцены? Хорошенькая. Да, мы съ тобою сентименталисты. Вотъ Уэггъ другое дѣло -- у тебя желудокъ чувствительнѣе сердца, Уэггъ, ге?
   -- Я люблю все хорошее, отвѣчалъ великодушно Уэггъ: -- красоту и бургонское, Венеру и дичину. Не скажу, чтобъ должно было презирать голубей Венеры, потому-только, что они не зажарены въ лондонской тавернѣ; но... но разскажите намъ еще о старомъ Пенденнисѣ, мистеръ Венгэмъ, заключилъ онъ, замѣтивъ, что патронь его не слушаетъ. И дѣйствительно, бинокль лорда Стейне былъ направленъ на сцену, гдѣ онъ что-то разсматривалъ.
   -- Да, я слыхалъ и прежде остроту о голубяхъ Венеры и лондонской тавернѣ... ты начинаешь упадать, мой бѣдный Уэггъ. Если не исправишься, я долженъ буду взять другаго шута, сказалъ лордъ Стейне, опуская свой бинокль.-- Продолжай, Венгэмъ, о Пенденнисѣ.
   -- "Любезный Венгэмъ -- начинаетъ онъ (читалъ мистеръ Венгэмъ) такъ-какъ ты имѣлъ меня заочно въ рукахъ цѣлыя три недѣли и, безъ-сомнѣнія, растерзалъ меня, по своему обычаю, давнымъ-давно на мелкіе кусочки, то, надѣюсь, ты можешь сдѣлаться на-время и для разнообразія добрякомъ и оказать мнѣ услугу. Entre nous, дѣло щекотливое, une affaire de coeur. Одинъ молодой родственникъ мой сошелъ съ ума отъ нѣкоей миссъ Фодрингэй, актриссы здѣшняго театра, и я долженъ тебѣ сознаться, что она дѣйствительно великолѣпнѣйшая женщина и отличнѣйшая актрисса изъ всѣхъ когда-либо пачкавшихся румянами и бѣлилами. Она играетъ Офелію, леди Тизль, мистриссъ Галлеръ и тому подобное. Клянусь честью, она также хороша, какъ мистриссъ Джорджъ въ лучшую свою пору и, сколько я эти вещи понимаю, рѣшительно превосходитъ все, что только есть на нашей сценѣ. Мнѣ нужно, чтобъ ее ангажировали въ Лондонъ. Не можешь ли уговорить пріятеля своего Долфина, чтобъ онъ пріѣхалъ сюда, взглянулъ на нее и увезъ ее отсюда? Одно слово нашего общаго знакомаго (понимаешь, кого) будетъ неоцѣненно, и если ты пріобрѣтешь мнѣ голосъ Гаунт-Гоуза, я обѣщаю все, что могу за услугу, которую буду считать для себя величайшею изъ всѣхъ возможныхъ. Сдѣлай же это, будь добрымъ-малымъ, какимъ ты всегда былъ, и въ возвратъ располагай совершенно твоимъ А. ПЕНДЕННИСОМЪ".
   -- Ясно, какъ день, старый Пенденнисъ влюбленъ! прибавилъ мистеръ Венгэмъ, прочитавъ письмо.
   -- И желаетъ, чтобъ красавица его была въ Лондонѣ, замѣтилъ Уэггъ.
   -- Желалъ бы видѣть Пенденниса на колѣняхъ съ его ревматизмами.
   -- Или вручающаго локонъ своихъ волосъ красавицѣ.
   -- Вздоръ! прервалъ лордъ.-- У него въ графствѣ есть родня, не такъ ли? Онъ говорилъ что-то о своемъ племянникѣ, который современемъ можетъ имѣть вѣсъ на выборахъ. Я вамъ ручаюсь, что всѣ хлопоты его о племянникѣ. Молодецъ попался. Со мною было то же самое, когда я былъ очень-молодъ... дочь садовника... и клялся, что женюсь на ней... я по ней съ ума сходилъ -- бѣдная Полли!
   Тутъ онъ пріостановился и призадумался. Можетъ-быть, прошлое воскресло въ памяти лорда Стейне, и онъ снова сталъ юношей Джорджемъ Гаунтомъ, несовсѣмъ еще испорченнымъ.
   -- Однако, по описанію Пенденниса, она, должно-быть, очень-хороша. Позовите сюда Долфина; посмотримъ, знаетъ ли онъ что-нибудь о ней.
   Венгэмъ немедленно выпрыгнулъ изъ ложи, прошелъ мимо сторожа, стоявшаго у сообщающихся со сценою дверей и отвѣсившаго ему почтительный поклонъ; потомъ, продолжая свой путь, какъ человѣкъ совершенно-знакомый съ мѣстностью, онъ вскорѣ отъискалъ антрпренера, который былъ занятъ -- что съ нимъ нерѣдко случалось -- бранью и поношеніемъ дамъ кордебалета за нерадивость ихъ въ исполненіи своихъ обязанностей.
   Громовое слово замерло на устахъ мистера Долфина, лишь только онъ увидѣлъ Венгэма; кулакъ его, сжатый подъ носомъ провинившейся корифеи, разжался, и рука протянулась съ улыбкою къ вошедшему:
   -- Здравствуйте, мистеръ Венгэмъ. Какъ поживаете? Каково здоровье милорда сегодня вечеромъ? Онъ смотритъ необыкновенно-хорошо, говорилъ антрпренёръ съ веселымъ видомъ, какъ-будто онъ никогда въ жизни не выходилъ изъ себя. Онъ съ восторгомъ послѣдовалъ за посломъ милорда и радовался какъ-нельзя-больше случаю засвидѣтельствовать ему лично свое почтеніе.
   Результатомъ разговора милорда съ антрпренёромъ была поѣздка послѣдняго въ Чэттерисъ. Оттуда мистеръ Долфинъ написалъ милорду, что онъ видѣлъ актриссу, о которой ему угодно было говорить съ нимъ, что онъ столько же пораженъ ея дарованіемъ, сколько наружностью, и что онъ ангажировалъ миссъ Фодрингэй, которой скоро достанется честь явиться передъ лондонскою публикой и просвѣщеннѣйшимъ знатокомъ и покровителемъ изящныхъ искусствъ.
   Пенъ прочиталъ извѣстіе о новомъ ангажированіи миссъ Фодрмигэй въ "Чэттерискомъ Вѣстникѣ", въ которомъ онъ такъ часто воспѣвалъ ея прелести. Издатель отозвался весьма-одобрительно о ея талантѣ и красотѣ и пророчилъ ей успѣхъ въ столицѣ.
   Антрпренёръ Бингли началъ объявлять "Послѣднее представленіе миссъ Фодрингэй" каждый вечеръ сряду. Бѣдный Пенъ и сэръ Дерби Оксъ были постоянными посѣтителями этихъ "послѣднихъ представленій"; сэръ Дерби сидѣлъ въ ложѣ подлѣ сцены и бросалъ ей букеты, вознаграждаемые нѣжными взглядами, а Пенъ почти одинъ въ пустыхъ ложахъ, разстроенный, унылый, одинокій. Никто не думалъ о томъ, уѣзжаетъ ли миссъ Фодрингэй или остается, кромѣ нашихъ двухъ вздыхателей... можетъ-быть, и еще одного человѣка, скрипача оркестра, мистера Боуса.
   Предъ концомъ одного изъ этихъ спектаклей, Боусъ вошелъ въ ложу Пена, протянулъ ему руку и предложилъ пройдтись вмѣстѣ. Они пошли вдоль улицы вдвоемъ, потомъ сѣли при лунномъ свѣтѣ на чэттерискій мостъ и говорили о ней.
   -- Мы можемъ сидѣть на одномъ мосту, сказалъ Боусъ: -- мы долго плыли въ одной лодкѣ. Не вы одни надѣлали глупостей для этой женщины: но мнѣ это менѣе-извинительно, чѣмъ вамъ: я старѣе васъ и знаю ее насквозь. У нея сердца столько же, сколько въ этомъ камнѣ, къ которому вы прислонились; еслибъ мы съ вами полетѣли въ воду и никогда не вынырнули, она бы и не потревожилась этимъ. Впрочемъ, нѣтъ, обо мнѣ она бы пожалѣла, потому-что я ей необходимъ: она безъ меня не обойдется и будетъ вынуждена выписать меня въ Лондонъ. Но будь этого, ей было бы все равно. У нея нѣтъ ни сердца, ни головы, ни смысла, ни чувства, ни заботъ, ни печалей; я -- было хотѣлъ еще сказать, что для нея нѣтъ и удовольствій, но это неправда -- она любитъ хорошенько пообѣдать, и ей нравится, когда люди восхищаются ею.
   -- И вы въ числѣ послѣднихъ? возразилъ Пенъ, смотря съ удивленіемъ на бѣднаго, безобразнаго старичка.
   -- Привычка, сэръ. Все-равно, что нюхать табакъ, или пить рюмку водки. Я около нея эти пять лѣтъ и не могу отстать отъ привычки быть съ нею. Я воспиталъ ее. Если она не пришлетъ за мною, то я самъ за нею послѣдую; но этого не будетъ -- она непремѣнно пришлетъ за мною: она во мнѣ нуждается. Когда-нибудь она выйдетъ замужъ и броситъ меня, какъ я бросаю этотъ окурокъ сигары.
   Огонекъ окурка упалъ въ воду и исчезъ. Пенъ, возвращаясь домой на своей лошади, дѣйствительно помышлялъ не объ одномъ себѣ.
   

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ.
Счастливая деревня.

   Пока непріятель не удалился совсѣмъ, майоръ Пенденнисъ рѣшился не покидать Фэрокса. Онъ съ виду нисколько не наблюдалъ за племянникомъ и не стѣснялъ его ни въ чемъ; но, несмотря на то, агенты его не сводили глазъ съ Пена и доносили дядѣ въ подробности о всѣхъ дѣйствіяхъ и поступкахъ его.
   Я полагаю, что едва ли найдется кто изъ читателей этой повѣсти, или какой-либо другой, кому бы не пришлось испытать несчастія въ любви, такъ или иначе, отъ судьбы, отъ обстоятельствъ, отъ коварства женщинъ, или отъ собственной вины. Пусть этотъ достойный читатель припомнитъ свои ощущенія въ подобныхъ обстоятельствахъ и примѣнитъ ихъ для объясненія себѣ ощущеній мистера Пена. О, сколько мучительныхъ ночей и лихорадочнаго волненія! Сколько безумныхъ желаній, разбивающихся о скалу препятствія и равнодушія и откинутыхъ назадъ безчувственнымъ гранитомъ! Еслибъ можно было составить вѣдомость всѣхъ стенаній, вздоховъ, помышленій и проклятій, высказанныхъ отвергнутыми любовниками въ одномъ Лондонѣ, за одинъ сегодняшній вечеръ -- какой бы набрался каталогъ! Я бы желалъ знать, какой процентъ мужескаго населенія столицы можно положить на тѣхъ, которые не сомкнутъ глазъ часовъ до двухъ или трехъ, считая тяжкіе часы и поворачиваясь съ боку на бокъ, въ мучительной безсонницѣ, полной самыхъ печальныхъ грезъ? Что это за убійственная, томительная тоска! Я, конечно, не слыхалъ о человѣкѣ, умершемъ отъ любви, но знавалъ одного, который отъ несчастной страсти понизился вдругъ съ вѣса двѣнадцати каменныхъ ядеръ на девять съ половиною, такъ-что погибло безъ малаго четверть его тѣла -- а это пропорція значительная. Онъ впослѣдствіи опять вошелъ въ тѣло и сталъ, можетъ-быть, увѣсистѣе прежняго; очень можетъ быть, что новая привязанность окружила его сердце и ребра и доставила мясистый комфортъ и сердцу и ребрамъ: такъ-точно и молодой Пенъ, можетъ утѣшиться по примѣру прочихъ. Мы говоримъ это длятого, чтобъ дамы не были расположены оплакивать его преждевременно и не предавались серьёзнымъ опасеніямъ за его страданія. Мать его, конечно, мучилась этимъ; но чего не придумаетъ материнская нѣжность?
   -- Милое мое существо, говорилъ ей майоръ съ большею любезностью:-- ручаюсь вамъ, мальчикъ выздоровѣетъ. Только-что она уберется отсюда, мы возьмемъ его куда-нибудь и покажемъ ему немножко другой жизни. А вы, между-тѣмъ, успокойтесь на его счетъ. Половина горести молодаго человѣка, которому приходится отказаться отъ возлюбленной, происходитъ больше отъ огорченнаго тщеславія, чѣмъ отъ непринятой привязанности. Быть отвергнутымъ женщиной, конечно, чертовски-непріятно, но посмотрите, какъ легко мы сами бросаемъ ихъ.
   Мистриссъ Пенденнисъ не знала этого: такого рода познанія были чужды простодушной провинціалкѣ. Въ-сущности, она не любила и говорить объ этомъ предметѣ: ея собственное сердце испытало свою маленькую неудачу, и она вооружилась противъ нея и перенесла ее; очень можетъ быть и то, что она трактовала легко страсти другихъ, кромѣ страстей Артура, разумѣется, котораго страданія были ея собственными, такъ-что во время его ребяческихъ болѣзней она терпѣла всегда больше, чѣмъ онъ самъ. Въ теперешнемъ его душевномъ недугѣ, она слѣдила за нимъ съ ревнивымъ и безмолвнымъ участіемъ, хотя какъ мы ужь сказали, Пенъ никогда не говорилъ съ нею о своемъ несчастномъ положеніи.
   Всякій сознается, что въ настоящихъ обстоятельствахъ майоръ обнаружилъ самую-примѣрную терпѣливость и самую-высокую степень родственной любви. Жизнь въ Фэроксѣ была нестерпимо-скучна человѣку, имѣвшему свои entrées въ половину домовъ Лондона и привыкшему раскланиваться въ трехъ разныхъ гостиныхъ каждый вечеръ. Изрѣдка обѣдъ у доктора Портмена, или какого-нибудь сосѣдняго сквайра, да дремотная партія въ вистъ со вдовою, которая всѣми силами старалась забавлять его -- вотъ въ чемъ состояли всѣ его удовольствія. Онъ всегда съ нетерпѣніемъ поджидалъ почты и читалъ вечернюю газету всю, до послѣдняго слова; онъ принялся лечиться и старался жить какъ можно спокойнѣе, умѣреннѣе и регулярнѣе, чтобъ поправиться послѣ столичныхъ пировъ; одѣвался весьма-тщательно по утрамъ и къ обѣду, и въ опредѣленные часы прогуливался, для моціона, по террасѣ. Такимъ-образомъ, вооружась туалетомъ, дорожною аптечкою, моціономъ, вистомъ и вечернею газетой, достойный свѣтскій философъ нашъ отражалъ, какъ могъ, всѣ приступы скуки; если онъ не употреблялъ въ пользу, какъ пчелы мистриссъ Пенденнисъ, каждаго текущаго часа, то по-крайней-мѣрѣ заставлялъ, какъ могъ, проходить часъ за часомъ, и дѣлалъ изгнаніе свое по возможности сноснымъ. Вотъ какъ человѣкъ благоразумный приспособляется къ обстоятельствамъ и ставитъ себя выше судьбы!
   Пенъ иногда также садился за карточный столикъ съ матерью и дядей, или прислушивался въ лѣтніе вечера къ ея простой музыкѣ: но онъ не могъ ни развлечься, ни успокоиться.-- Онъ вставалъ часто до разсвѣта и ходилъ къ-пруду Клевринг-Парка -- то былъ заглохшій омутъ, весь въ тростникѣ и окруженный зелеными ольхами, въ которомъ утопилась молочница еще во времена дѣда, теперешняго баронета, и около котораго, но разсказамъ, носится и до-сихъ-поръ духъ этой несчастной; но Пенъ не утопился въ пруду, чего очень опасалась его мать: онъ ходилъ туда удить рыбу и думать на свободѣ во время этого занятія. Онъ былъ очень-доволенъ, когда рыбка попадалась на его крючокъ и приносилъ иногда домой карповъ, линей и угрей, которые майоръ приготовлялъ на кухнѣ на заграничный манеръ.
   У этого пруда и подъ старымъ деревомъ, гдѣ Пенъ особенно любилъ садиться, онъ сочинилъ кучу стихотвореній, сообразныхъ съ его обстоятельствами.-- Отъ произведеній этихъ онъ краснѣлъ впослѣдствіи и самъ удивлялся, какъ ему въ голову приходила такая чепуха. Что касается до дерева, въ дупло котораго онъ складывалъ свои рыбачьи принадлежности, онъ впослѣдствіи... но не станемъ забѣгать впередъ; довольно, если скажемъ, что онъ сочинялъ тутъ стихи и значительно облегчалъ свою душу. Когда горе и страданія мужчины доходятъ до этой точки, они могутъ быть громки, но бываютъ невесьма-жестоки. Когда джентльменъ ломаетъ себѣ голову надъ пріискиваніемъ рифмъ, то мученія его ближе къ концу; чѣмъ онъ воображаетъ. То же было и съ Пеномъ. У него были припадки жара и озноба, дни угрюмости и капризовъ, дни апатіи и безнадежности и, повременамъ, безумные пароксизмы бѣшенства и желаній, когда онъ сѣдлалъ лошадь и дико скакалъ на ней по окрестностямъ Фэрокса или въ Чэттерисъ, жестикулируя какъ съумасшедшій, къ изумленію всѣхъ встрѣчныхъ, и провозглашая имя коварной.
   Въ-теченіе этого періода, мистеръ Фокеръ сдѣлался частымъ и любимымъ посѣтителемъ Фэрокса, гдѣ его веселость, фарсы и оригинальность всегда забавляли майора и Пена, и вмѣстѣ съ тѣмъ немало озадачивали вдову и маленькую Лауру. Тандемъ его произвелъ огромное впечатлѣніе въ Клеврингѣ, гдѣ мистеръ Фокеръ опрокинулъ на рынкѣ подвижную лавочку, огрѣлъ бичомъ пуделя мистриссъ Пайбусъ по бритымъ частямъ и выпилъ рюмку малиновки съ горечью у крыльца "Клевринговыхъ Гербовъ". Все общество мѣстечка знало кто онъ и искало его имени въ альманахѣ перовъ; но альманахи здѣшніе такъ устарѣли, а онъ былъ такъ молодъ, что имени его тамъ не находилось; даже мать его, ужь пожилая дама, все еще считалась въ числѣ потомства милорда графа Рошельвилля, подъ именемъ леди Агнесы Мильтонъ. Но имя Фокера, богатство и аристократическое родство сдѣлались вскорѣ извѣстными въ Клеврингѣ, гдѣ продѣлки бѣднаго Пена съ чэттерискою актрисой, можете быть увѣрены, подверглись самому подробному разбирательству.
   Смотря на старинный городокъ Клеврингъ-Сент-Мери съ лондонской дороги, идущей вдоль Фэрокса -- на рѣчку Брауль, которая вьется отъ городка и окраиваетъ лѣса Клевринг-Парка, и на древнюю колокольню и остроконечныя крыши домовъ, поднимающіяся изъ-за старыхъ стѣнъ и чащи деревьевъ, а за всѣмъ этимъ -- на освѣщенные солнцемъ холмы, идущіе грядами къ западу отъ Клевринга вплоть къ морю: мѣсто это кажется такимъ веселенькимъ и отраднымъ, что, конечно, многіе путешественники, любуясь имъ съ имперіала дилижанса, внутренно пожелали кончить дни свои въ этомъ спокойномъ уголкѣ послѣ всѣхъ житейскихъ тревогъ. Томъ Смитъ, правившій дилижансомъ "Проворнымъ", часто указывалъ на одно дерево подлѣ рѣки, откуда открывается прелестный видъ на церковь и городокъ, говоря; "Вотъ сюда приходятъ рисовать; эта церковь была прежде аббатствомъ, сэръ". И дѣйствительно, видъ этотъ можно смѣло рекомендовать мистеру Стэнфильду или мистеру Робертсу, для кипсека будущаго года.
   Подобно Константинополю, если смотрѣть на него съ моря; подобно мистриссъ Руджьмонтъ, разсматриваемой въ ея ложѣ съ противоположной стороны театральной залы; подобно многимъ Предметамъ, за которыми мы гоняемся въ жизни и которыми восхищаемся прежде чѣмъ ихъ достигнемъ, Клеврингъ гораздо -- интереснѣе издали, чѣмъ при болѣе-короткомъ знакомствѣ. Городокъ, такой веселенькій за полмили, въ-сущности пустъ и скученъ. Исключите базарные дни -- и вы не встрѣтите ни души на улицахъ. Стукъ пары деревянныхъ калошъ раздастся въ серединѣ мѣстечка, и вы можете слышать скрипъ старой ржавой вывѣски Клевринговыхъ Гербовъ, безъ примѣси какого бы ни было другаго звука. Въ залахъ собранія не было танцевъ съ того самаго бала, который задали волонтеры Клевринга своему полковнику, старому сэру Фрэнсису Клеврингу; конюшни, нѣкогда занимаемыя этимъ блестящимъ, но ужь покойнымъ полкомъ, стоять пустыя, кромѣ четверговъ, когда ими пользуются пріѣзжающіе на рынокъ фермеры; ихъ крытыя телеги и одноколки еще кое-какъ оживляютъ мѣсто, что бываетъ также во время судебныхъ засѣданій, когда члены магистрата собираются въ прежней картежной залѣ.
   На южной сторонѣ рыночной площади возвышается церковь съ высокими сѣрыми башнями; солнце ярко освѣщало ихъ тонкія лѣпныя украшенія, усиливало тѣни отъ массивныхъ контрфорсовъ, золотило оконницы и флюгера. Въ религіозныя воины статуи святыхъ, до которыхъ могъ добраться молотъ фанатиковъ-протестантовъ, изуродованы, обиты. Исторія немногихъ статуй, уцѣлѣвшихъ отъ огня и разрушенія, извѣстна одному доктору Портмену, такъ-какъ кураторъ его, мистеръ Смирке, весьма-умѣренный археологъ, а мистеръ Симки, проповѣдникъ диссидентской капеллы, смотритъ на нихъ съ ужасомъ, какъ на остатки папизма.
   Ректорія -- здоровый, плечистый каменный домъ, выстроенъ во времена королевы Анны. Онъ сообщается съ церковью и рынкомъ, двумя отдѣльными воротами и находится на углу Ютрилена, гдѣ школа мистера Уэпшота; потомъ слѣдуетъ Ютри-Коттеджъ (мисъ Фледеръ), бойня (пивоварня временъ аббатства) и воспитательное заведеніе для дѣвицъ (миссъ Финюкенъ). Обѣ эти школы располагались по воскресеньямъ на хорахъ церкви, но сторонамъ органа; но когда множество прихожанъ перешло въ диссидентскую капеллу, церковь аббатства Св. Маріи опустѣла, а потому докторъ Портменъ упросилъ миссъ Финюкенъ спуститься съ своими хорошенькими питомицами внизъ, въ загороженныя скамьи. Большое мѣсто фамиліи Клевринговъ пусто; тамъ нѣтъ никого, кромѣ статуй покойныхъ баронетовъ и ихъ супругъ: вотъ сэръ Пойнтцъ Клеврингъ, рыцарь и баронетъ съ четыреугольною бородою, на колѣняхъ передъ своею супругой, которой голова окружена колоссальными мраморными манжетами; потомъ барельефъ, изображающій необычайно-толстую леди Ребекку Клеврингъ. Какъ хорошо помнилъ Пенъ всѣ эти изображенія, которыя разсматривалъ ребенкомъ, пока докторъ Портмень говорилъ проповѣди, а скромная голова Смирке, съ локономъ на лбу, едва была видна надъ огромнымъ псалтыремъ.
   Фэрокскіе жители посѣщали постоянно старую церковь; такъ же точно семейства и прислуга доктора Портмена, мистера Уэпшота, капитана Глендерса и одного изъ аптекарей; мистриссъ Пайбусъ ходила то въ аббатство, то въ капеллу диссидентовъ; заведеніе миссъ Финюкенъ, школа Уэпшота и богоугодная школа являлись всегда въ полномъ комплектѣ; однимъ словомъ, молельщиковъ было достаточно, и въ епископской церкви все шло такъ хорошо, какъ только могло идти въ наши дурныя времена. Церковь аббатства была украшена гербами и герольдическими надгробными памятниками; кромѣ-того, докторъ Портменъ употреблялъ на украшеніе храма больше трети своего дохода и доставилъ ему великолѣпное росписное окно, вывезенное изъ Голландіи, и органъ, который не осрамился бы въ Чэттерискомъ Соборѣ.
   Но, несмотря на органъ и окно, а можетъ-быть, и вслѣдствіе окна, расписаннаго на папистскій манеръ, капелла диссидентовъ процвѣтала въ Клеврингѣ все болѣе и болѣе, вблизи англиканской епископской церкви. Многіе изъ прихожанъ доктора, покинули его на мистера Симко и его высокородную супругу, дочь одного ирландскаго пера. Усилія этой четы отбили у Портмена даже многихъ методистовъ, и трактаты ея проникали во всѣ хижины, гдѣ пожирались такъ же жадно, какъ супъ мистриссъ Портменъ, въ которомъ неблагодарный народъ позволялъ себѣ находить даже недостатки. Точно такъ же еретически была заражена вся ленточная фабрика, что у плотины на берегу Брауля. Смирная миссъ Майра Портменъ была уничтожена запальчивостью мистриссъ Симко и ея сподвижницъ. Горестно было для мистриссъ Портменъ видѣть и переносить, какъ уменьшается число наставляемыхъ проповѣдями ея мужа; уступать въ публикѣ первенство отъявленной еретичкѣ, хоть и дочери ирландскаго пера; знать, что въ Клеврингѣ, родномъ Клеврингѣ, на который докторъ Портменъ тратилъ столько денегъ, есть партія, выставляющая доктора на всеобщее презрѣніе за то, что онъ иногда игралъ въ вистъ, и провозгласившая его язычникомъ за то, что онъ два раза въ годъ бывалъ въ театрѣ. Удрученная огорченіемъ, она уговаривала мужа отказаться отъ театра и роббера -- да по правдѣ, они едва-едва могли набирать партнёровъ для виста: такъ всѣ были напуганы возгласами противъ этой невинной игры; но докторъ объявилъ, что будетъ поступать какъ слѣдуетъ, по своему убѣжденію, какъ дѣлалъ добрый король Джорджъ III (у котораго онъ быль капелланомъ). И чтобъ онъ отказался отъ виста потому только, что противъ этого кричатъ противники! да онъ ни за что не уступитъ ихъ презрѣннымъ преслѣдованіямъ и будетъ скорѣе до конца дней своихъ играть втроемъ съ женою, дочерью и съ деревяннымъ!
   Изъ двухъ семействъ, владѣвшихъ фабрикой -- которая испортила Брауль какъ рѣку форельную и надѣлала въ городкѣ всю кутерьму -- главный партнёръ, мистеръ Рольть, ходилъ къ методистамъ, а младшій, мистеръ Баркеръ, къ диссидентамъ. Однимъ словомъ, въ этомъ крошечномъ мѣстечкѣ люди ссорились между собой гораздо-больше, чѣмъ сосѣди въ Лондонѣ. Въ "Клубѣ для Чтенія", основанномъ почтеннымъ покойнымъ Пенденнисомъ -- тутъ бы, кажется, слѣдовало быть странѣ нейтральной!-- члены пикировались до-того, что въ комнатѣ для чтенія являлось только три лица: Смирке, который чувствовалъ маленькую наклонность къ партіи Симко, но все-таки любилъ читать періодическія изданія и произведенія свѣтской легкой литературы; старый Глендерсъ, котораго сѣдая голова и усы виднѣлись у окна, и мистриссъ Пайбусъ, которая разсматривала адресы всѣхъ писемъ (почту приносили въ этотъ клубъ) и читала всѣ газетныя объявленія.
   Можно себѣ представить, какое ощущеніе произвели въ настроенномъ такимъ-образомъ обществѣ вѣсти о любовныхъ проказахъ Пена въ Чэттерисѣ! Ихъ переносили изъ дома въ домъ и онѣ составляли главный предметъ разговора за обѣдами англиканцевъ, методистовъ и диссидентовъ; ихъ обсуживали обѣ миссъ Финюкенъ съ учителями своего заведенія, и о нихъ, очень-вѣроятно, толковали также ихъ юныя воспитанницы въ дортуарахъ; большіе мальчики Уэпшота имѣли объ этомъ свою повѣсть и разсматривали Пена съ любопытствомъ, или указывали на него перстомъ осужденія, когда онъ проѣзжалъ Чэттерисъ. Они всегда его ненавидѣли и называли лордомъ Пенденнисомь за то, что онъ не носилъ, какъ они, лосинныхъ штановъ, ѣздилъ верхомъ на собственной лошади и корчилъ изъ себя франта.
   Если высказать истину, такъ главной разсказчицей исторіи любви мистера Пена была сама достопочтенная мистриссъ Портменъ. Какія бы повѣсти ни услышала эта чистосердечная женщина, она тотчасъ же передавала ихъ сосѣдкамъ. Лишь-только она овладѣла секретомъ Пена вслѣдствіе соблазна, произведеннаго имъ въ Чэттерисѣ, когда мужъ ея и деканша узнали о сватовствѣ нашего юноши, бѣдный докторъ Портменъ уже чувствовалъ, что завтра же весь приходъ узнаетъ объ этомъ. Такъ и вышло: на другой день въ газетной комнатѣ, у модистки, въ башмачной лавкѣ, въ большомъ магазинѣ на углу рынка, у мистриссъ Пайбусъ, у Глендерсовъ, на фабрикѣ, на вечеринкѣ высокородной мистриссъ Симко, даже на мельницѣ -- всѣ только и говорили, что о съумасбродствѣ молодаго Артура Пенденниса.
   Всѣ знакомые доктора Портмена напустились на него на другой же день, лишь только онъ успѣлъ показаться на улицѣ. Бѣдный докторъ зналъ, что причиной всего этого его Бетси, и стеналъ внутренно. Что тутъ дѣлать? вѣдь все-равно, все обнаружится чрезъ день или два, такъ ужь лучше пусть клеврингскіе жители знаютъ исторію въ настоящемъ ея видѣ. Нечего разсказывать о томъ, какъ клеврингцы отдѣлали мистриссъ Пенденнисъ за то, что она избаловала сына, и этого скороспѣлку-сорванца, осмѣлившагося помыслить о женитьбѣ на актрисѣ. Если гордость и существуетъ гдѣ-нибудь въ нашей родной Англіи -- а у насъ-таки этого добра довольно!-- то нигдѣ она не укоренена такъ глубоко, какъ въ двухпенсовыхъ пожилыхъ барыняхъ маленькихъ городковъ. "Творецъ Небесный! (кричали онѣ въ голосъ) какъ мать ослѣплена этимъ своевольнымъ мальчишкой, который корчить изъ себя лорда на своей кровной лошади; ему наше общество негодится, а между-тѣмъ онъ хочетъ жениться на размалеванной актрисѣ изъ балагана, гдѣ, вѣроятно, и самъ намѣренъ кобяниться. Еслибъ добрый, почтенный мистеръ Пенденнисъ былъ живъ, онъ никогда не допустилъ бы до этого соблазна!"
   Очень можетъ быть, и тогда намъ нечего было бы разсказывать исторію Пена. Оно правда, что онъ важничалъ передъ клеврингскими жителями: будучи отъ природы характера открытаго и довольно-гордаго, онъ не терпѣлъ ихъ сплетничанья, болтовни и мелочныхъ претензій -- все это бѣсило его и онъ не скрывалъ своего пренебреженія. Докторъ Портменъ и кураторъ Смирке были въ этомъ случаѣ единственными исключеніями; даже мистриссъ Портменъ не выключалась изъ общей категоріи въ глазахъ Пена и его матери, которая держала себя слишкомъ-высоко отъ общества мѣстечка, почему и ее ненавидѣли за то, что она чванится и хочетъ тягаться за важными фамиліями графства. Вотъ еще! да мистриссъ Баркеръ на фабрикѣ беретъ у мясника вчетверо больше провизіи, чѣмъ отвозится въ Фэроксъ, какъ тамъ ни важничаютъ.
   И проч., и проч., и проч. Читатель можетъ самъ дополнить эти подробности, руководствуясь своею личною опытностью, если онъ когда-нибудь живалъ въ глуши. Ихъ достаточно, чтобъ показать, какъ добрая женщина, занятая единственно своими обязанностями, и честный, славный малый, пылкій, но исполненный добра и желающій добра всѣмъ и каждому, нашли себѣ ожесточенныхъ враговъ и поносителей между людьми, которыхъ они были выше и которымъ они въ жизнь свою не сдѣлали и тѣни зла. Клеврингскія дворняшки лаяли неутомимо вокругъ Фэрокса, въ радостномъ ожиданіи случая загрызть Пена.
   Докторъ Портменъ и Смирке не говорили вдовѣ о постоянномъ потокѣ злословія, преслѣдовавшемъ бѣднаго Пена; но Глендерсъ разсказалъ ему все. Можно себѣ представить негодованіе нашего юноши: но кого въ мѣстечкѣ можно было потребовать къ отчету? Вскорѣ потомъ явились на ворогахъ Фэрокса надписи мѣломъ: "Ура, Фодрингэй!" и другіе саркастическіе намеки на послѣднія происшествія. Кому-то вздумалось принести изъ Чэттериса огромную афишу и налѣпить ее ночью на тѣхъ же мѣстахъ. Разъ, проѣзжая черезъ нижній кварталъ Клевринга, Пену послышалось будто фабричные мальчишки трунятъ надъ нимъ; наконецъ, когда онъ выходилъ изъ воротъ дома Портмена на кладбище, гдѣ шаталось нѣсколько воспитанниковъ Уэпшота, самый большой изъ нихъ, болванъ лѣтъ двадцати, сынъ какого-то мелкотравчатаго сквайра, жившій въ домѣ Уэпшота на хлѣбахъ, вдругъ сталъ въ театральную позу и принялся декламировать монологъ Гамлета, надъ трупомъ Офеліи, дѣлая гримасы Пену.
   Нашъ юноша совершенно вышелъ изъ себя: онъ бросился какъ бѣшеный на Гобнелля, огрѣлъ его по лицу хлыстомъ, потомъ бросилъ его, крикнулъ одурѣвшему противнику, чтобъ онъ защищался и чрезъ минуту столкнулъ его въ могилу, ожидавшую совсѣмъ другаго жильца. Потомъ, съ стиснутыми кулаками и лицомъ, на которомъ, каждая жилка дрожала отъ гнѣва и негодованія, онъ закричалъ на разинувшихъ ротъ товарищей Гобнелля, вызывая ихъ на ту же участь; но они, ворча, отступили назадъ и удалились, когда докторъ Портменъ подошелъ къ калиткѣ, а мистеръ Гобнелль, съ разбитымъ носомъ и окровавленною губой, выползъ изъ могилы.
   Пенъ грозно посмотрѣлъ имъ въ слѣдъ, готовый сразиться со всѣми разомъ, и воротился къ доктору, который съ участіемъ спросилъ, въ чемъ дѣло? Пенъ едва могъ говорить отъ волненія.-- "Этотъ бездѣльникъ обидѣлъ меня, сэръ", отвѣчалъ онъ.
   Старшій Пенденнисъ, какъ истинно-свѣтскій человѣкъ, всегда заботившійся о мнѣніи ближнихъ, былъ очень-недоволенъ маленькою бурей въ Чэттерисѣ, перекидывавшей на волнахъ злословія репутацію Пена. Доктору Портмену и капитану Глендерсу приходилось выдерживать напоръ всего чэттерискаго общества, заклеймившаго молодаго шалуна. Дома Пенъ не сказалъ никому о сшибкѣ на кладбищѣ; но онъ поѣхалъ въ Бэймутъ на совѣщаніе съ Фокеромъ, который тотчасъ же отправился въ своемъ тэндемѣ въ Клеврингъ, остановился въ "Клевринговыхъ Гербахъ" и послалъ оттуда Ступида къ Томасу Гобнеллю, эсквайру, въ домъ Уэпшота, съ вѣжливою запиской и съ вопросомъ: когда мистеру Гобнеллю угодно будетъ принять посѣщеніе Генри Фокера, эсквайра?
   Ступидъ воротился съ отвѣтомъ, что записка была распечатана мистеромъ Гобнеллемъ и прочитана полдюжинѣ большихъ мальчиковъ, на которыхъ она, повидимому, произвела сильное впечатлѣніе, и что потомъ, послѣ общаго совѣта и смѣха, мистеръ Гобнелль обѣщалъ прислать отвѣтъ.
   Въ ожиданіи отвѣта, мистеръ Фокеръ пошелъ прогуляться и посмотрѣть на достопримѣчательности Клевринга; но, неимѣя большаго вкуса къ готической архитектурѣ, онъ не обратилъ особеннаго вниманія на живописную церковь доктора Портмена. Потомъ онъ пошелъ по главной улицѣ и заглянулъ въ немногія лавки; видѣлъ у окна Клуба для Чтенія капитана Глендерса, поглазѣлъ на него нѣсколько минутъ и кивнулъ ему въ знакъ удовольствія; спрашивалъ у мясниковъ о цѣнѣ мяса съ видомъ величайшаго участія и справился, когда они будутъ снова бить быковъ? сплюснулъ свой вздернутый носишко объ окно мадамъ Фрибсби, въ надеждѣ увидѣть какую-нибудь хорошенькую швею, но увидѣлъ только самое хозяйку съ романомъ въ рукѣ и новомодный парижскій чепчикъ на картонномъ болванѣ. Такъ-какъ предметы эти не могли остановить на себѣ надолго вниманіе мистера Фокера, онъ осмотрѣлъ конюшни гостинницы, въ которыхъ стояла пара почтовыхъ клячь, развозившихъ окрестныхъ сквайровъ по обѣдамъ въ околоткѣ, и воротился въ свою комнату, гдѣ ужь началъ сильно зѣвать отъ скуки, какъ наконецъ ему доложили о джентльменѣ, пришедшемъ отъ мистера Гобнелля.
   То былъ самъ мистеръ Уэпшотъ, вошедшій съ видомъ большаго негодованія. Онъ держалъ въ рукѣ посланіе мистера Пена и спросилъ Фокера: "какъ онъ смѣлъ прислать такую противохристіанскую вещь, какъ вызовъ на дуэль?"
   Пенъ, дѣйствительно, написалъ наканунѣ письмо своему противнику, въ такомъ смыслѣ, что если, послѣ заслуженнаго наказанія за дерзость, Гобнелль чувствуетъ желаніе требовать удовлетворенія, обычнаго между джентльменами, то другъ мистера Артура Пенденниса, мистеръ Генри Фокеръ, уполномоченъ устроить все по желанію мистера Гобнелля.
   -- Такъ онъ прислалъ съ отвѣтомъ васъ, сэръ? отвѣчалъ мистеръ Фокеръ, оглядывая учителя.
   -- Еслибъ онъ принялъ этотъ злодѣйскій вызовъ, я высѣкъ бы его! возразилъ мистеръ Уэпшотъ съ взглядомъ, ясно выражавшимъ: "Да и тебя бы я очень-охотно высѣкъ, пріятель".
   -- Необычайно-любезно съ вашей стороны, сэръ. Я, впрочемъ, говорилъ своему принципалу, что противникъ его врядъ ли будетъ драться, продолжалъ Фокеръ съ видомъ сознанія величайшаго достоинства.-- Смѣю сказать, что онъ предпочитаетъ розги дуэли, сэръ. Позволите вы мнѣ предложить вамъ освѣжиться чѣмъ-нибудь, мистеръ...? Я не пользуюсь знаніемъ вашего имени?
   -- Мое имя Уэпшотъ, сэръ, и я учитель и начальникъ здѣшней первоначальной школы, сэръ; и благодарю васъ, сэръ, я не хочу никакихъ освѣженій и не желаю знакомиться съ вами, сэръ!
   -- И я, конечно, не искалъ вашего знакомства, сэръ. Въ дѣлахъ такого рода, видите, по-моему, жаль, если просятъ посредничества подобныхъ вамъ особъ; впрочемъ, о вкусахъ нечего спорить, сэръ.
   -- А по-моему, очень-жаль, что мальчики позволяютъ себѣ говорить такъ легко о совершеніи смертоубійства, какъ вы, сэръ! сказалъ школьный учитель: -- и еслибъ вы были въ моей школѣ...
   -- То вы, конечно, научили бы меня лучшему, сэръ, отвѣчалъ Фокеръ съ поклономъ.-- Благодарю васъ, сэръ. Я уже кончилъ свое воспитаніе, сэръ, и не попаду въ школу снова; еслибъ мнѣ это вздумалось когда-нибудь, сэръ, я вспомню о вашемъ любезномъ предложеніи. Джонъ, проводи этого джентльмена по лѣстницѣ.
   Съ этими словами онъ выпроводилъ изъ комнаты пожилаго джентльмена, послѣ чего написалъ къ Пену и увѣдомилъ, что мистеръ Гобнелль не расположенъ къ дуэли и желаетъ остаться при наказаніи, которое уже получилъ.
   

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ.
Еще бури въ лужѣ.

   Поведеніе Пена въ этомъ случаѣ сдѣлалось, разумѣется, очень-скоро гласнымъ; оно немало разсердило доктора Портмена и только позабавило майора Пенденниса. Бѣдная мистриссъ Пенденнисъ была въ совершенномъ отчаяніи отъ ссоры и нехристіанскаго поступка Пена. Повидимому, всевозможныя бѣды, безпокойства, непріятности и даже преступленія должны были произойдти отъ злополучной любви несчастнаго мальчика; она больше, чѣмъ когда-нибудь, желала удалить его навремя изъ Чэттериса, куда бы то ни было, только подальше отъ женщины, причинившей всѣмъ имъ столько хлопотъ.
   Пенъ, когда нѣжная мать выговаривала ему и докторъ Портменъ сердито упрекалъ его за кровожадныя и насильственныя намѣренія, принялъ дѣло au grand sérieux со всею счастливою высокопарностью и важностью юности: онъ объявилъ, что и самъ чрезвычайно сожалѣетъ о происшедшемъ; что онъ былъ оскорбленъ безъ малѣйшаго повода съ его стороны; что онъ не позволитъ никому обидѣть себя, не возстановивъ своей чести должнымъ удовлетвореніемъ и, наконецъ, обратился къ дядѣ съ вопросомъ; могъ ли онъ поступить иначе, какъ истинный джентльменъ?
   -- Ты шагаешь слишкомъ-скоро, любезный другъ, возразилъ дядя, самъ нѣсколько озадаченный, потому-что онъ же старался внушить племяннику нѣкоторыя изъ своихъ идей о чести джентльмена -- идей старомодныхъ, отзывавшихся пистолетомъ гораздо-больше, чѣмъ теперешнія, болѣе-умѣренныя понятія объ этомъ предметѣ.-- Я не говорю о томъ, когда дѣло идетъ между двумя джентльменами; но между двумя школьниками оно дѣлается смѣшнымъ, милый мой, рѣшительно смѣшнымъ.
   -- Оно было до крайности богопротивно и вовсе недостойно моего сына, сказала мистриссъ Пенденнисъ, со слезами на глазахъ, огорченная упорствомъ мальчика.
   Пенъ поцаловалъ ее и сказалъ очень-пышно:
   -- Милая матушка, женщины не понимаютъ этихъ вещей. Я отдался въ руки Фокера, иначе я не могъ поступить.
   Майоръ Пенденнисъ оскалилъ зубы и пожалъ плечами. "Молодежь дѣлаетъ-таки быстрыя успѣхи", подумалъ онъ. Мистриссъ Пенденнисъ объявила, что этотъ Фокеръ пренегодный и пребезпутный мальчишка, который, навѣрно, испортитъ ея сына, если будетъ съ нимъ въ одной коллегіи. "Мнѣ очень хочется не пускать его туда вовсе", сказала она: и одно только воспоминаніе, что покойный мужъ всегда намѣревался помѣстить Пена въ ту же коллегію, гдѣ онъ самъ пробылъ такъ недолго, удержало нѣжную мать отъ рѣшительнаго veto насчетъ поступленія его въ университетъ.
   Наконецъ рѣшили, что Пенъ отправится гуда въ октябрѣ. Фокеръ обѣщалъ свести его съ "самымъ лучшимъ народомъ"; и майоръ Пенденнисъ ожидалъ весьма-многаго отъ того, что племянникъ его будетъ введенъ въ университетскую жизнь и университетское общество этимъ удивительнымъ молодымъ джентльменомъ: "Мистеръ Фокеръ знаетъ всѣхъ лучшихъ молодыхъ людей, которые теперь въ университетѣ", говорилъ майоръ: "и Пенъ составитъ себѣ знакомства, которыя будутъ ему въ высшей степени полезны впослѣдствіи. Тамъ молодой маркизъ Плинлиммонь, старшій сынъ герцога Сент-Дэвида, лордъ Магнусъ Чартерсъ также тамъ, сынъ лорда Роннимида и двоюродный братъ мистера Фокера (вы, конечно, помните, что леди Роннимидъ, урожденная леди Агата Мильтонъ); леди Агнеса пригласитъ его, разумѣется, въ Логвудъ. Далеко не опасаясь короткости вашего сына съ молодымъ Фокеромъ -- немножко-оригинальнымъ и юмористическимъ, но весьма-благоразумнымъ и любезнымъ молодымъ человѣкомъ, которому мы чрезвычайно-много обязаны за его удивительное поведеніе въ дѣлѣ женитьбы на Фодрингэй -- я смотрю на это, какъ на одну изъ благопріятнѣйшихъ случайностей для Пена, и очень желаю, чтобъ онъ сблизился, сколько возможно, съ этимъ веселымъ молодымъ джентльменомъ.
   Елена вздыхала и желала вѣрить, что майору это извѣстно лучше чѣмъ ей. Мистеръ Фокеръ, конечно, оказалъ большую услугу въ фодрингэйскомъ дѣлѣ и она ему за то очень-благодарна; но она не могла удержаться отъ смутнаго предчувствія зла; всѣ эти ссоры, самовольничанья и свѣтски-философскія правила пугали ее за будущую участь сына.
   Докторъ Портменъ быль рѣшительно того мнѣнія, что Пену надобно поступить въ коллегію. Онъ надѣялся, что малый займется дѣломъ и будетъ пользоваться лучшимъ обществомъ. Онъ не сомнѣвался въ будущихъ отличіяхъ Пена. Смирке отзывался какъ нельзя лучше о его способностяхъ и докторъ самъ слышалъ, какъ онъ анализировалъ греческія комедіи, и находилъ это весьма-удовлетворительнымъ. Во всякомъ случаѣ, ему надобно быть подальше отъ Чэттериса. Пенъ, отвлеченный отъ своихъ сердечныхъ страданій новыми суматохами и хлопотами, объявилъ мрачно, что онъ готовъ повиноваться.
   Были засѣданія суда и скачки, а слѣдственно увеселенія и приливъ публики въ Чэттерисѣ въ августѣ и сентябрѣ, и миссъ Фодрингэй продолжала играть и давать свои прощальныя представленія на чэттерисскомъ театрѣ. Никто особенно не заботился ни о ея присутствіи, ни о ея объявленномъ отъѣздѣ въ Лондонъ, кромѣ лицъ, которыхъ мы ужь пересчитали; очень-натурально, что знать графства, имѣвшая въ Лондонѣ свои дома и очень-вѣроятно послѣ восхищавшаяся миссъ Фодрингэй, когда она попала въ моду въ столицѣ, не находила ничего особеннаго въ актрисѣ маленькаго провинціальнаго театра. Много геніевъ и много шарлатановъ имѣли ту же участь прежде и послѣ миссъ Костиганъ. Милли переносила очень-спокойно небрежность публики, равно-какъ и всѣ житейскія неудобства и непріятности; она ѣла, пила, спала и играла свои роли съ регулярностью, безмятежностью и комфортомъ, принадлежащими исключительно особамъ ея темперамента. Какой кучи горя, заботъ и вреднаго волненія избѣгаетъ безчувственность и здоровая тупость ума! Я не хочу этимъ сказать, что добродѣтель не добродѣтель потому только, что ничто не соблазняетъ ея съ истиннаго пути; -- по-моему, тупоуміе есть даръ несравненно-драгоцѣннѣйшій, чѣмъ мы вообще думаемъ, и счастливы весьма-многіе, которыхъ благодѣтельная природа снабдила добрымъ запасомъ этого противоядія!
   Въ-теченіе этого періода, Пенъ часто и съ печалью въ сердцѣ бывалъ въ чэттерисскомъ театрѣ. Все это немало тревожило мать, и она бы непремѣнно не разъ вмѣшалась тутъ некстати, еслибъ ея не останавливалъ майоръ, постоянно ее ободрявшій; свѣтскій хитрецъ замѣтилъ въ болѣзни Пена благопріятные признаки: сильные пароксизмы стихотворства. Онъ декламировалъ стихи, прохаживаясь по разсадникамъ цвѣтовъ, или бормоталъ ихъ сквозь зубы, сидя по вечерамъ въ своемъ семейномъ кружкѣ. Разъ, бродя, для развлеченія, по всему дому, въ отсутствіе Пена, майоръ нашелъ въ его комнатѣ толстую книгу; то была англійскіе и латинскіе стихи, съ цитатами изъ классиковъ въ выноскахъ, внизу страницъ, на схоластическій манеръ. Онъ не такъ плохъ, подумалъ благоразумно дядя; философъ Палл-Малл-Стритта далъ замѣтить матери Пена (можетъ-быть, нѣсколько къ тайному ея неудовольствію, потому-что она была женщина романическая и сантиментальная), что молодой джентльменъ въ послѣднія двѣ недѣли приходилъ къ обѣду совершенно-голодный, и также обнаруживалъ весьма-приличный аппетитъ по утрамъ за завтракомъ. "Право, мэмъ, я бы и себѣ желалъ того же", говорилъ ей майоръ, съ горестью помышляя о своихъ желудочныхъ пилюляхъ:-- "Будьте увѣрены, малый начинаетъ спать хорошо". Это было жестоко, но справедливо.
   Неимѣя кому бы открыть душу -- съ матерью Пенъ не могъ говорить о своихъ сердечныхъ страданіяхъ; дядя трактовалъ о нихъ съ презрительною усмѣшкой, которая хотя и прикрывалась вѣжливостью, однако сильно задѣвала Пена за живое; а Фокеръ былъ слишкомъ-грубъ, чтобъ понять и оцѣнить эти сантиментальныя тайны -- юноша нашъ почувствовалъ удвоеніе дружбы къ куратору, или, вѣрнѣе, никогда не переставалъ имѣть Смирке терпѣливымъ слушателемъ, когда пускался говорить объ этомъ предметѣ. Что за влюбленный безъ повѣреннаго? Пенъ употреблялъ Смирке, какъ Коридонъ ильмовое дерево, для вырѣзыванія на немъ имени своей возлюбленной; но Пенъ воображалъ себя преисполненнымъ дружбы къ куратору, потому-что могъ изливать въ его ухо вздохи и горести своей души; а наставникъ имѣлъ свои причины быть всегда готовымъ на призывъ молодаго человѣка.
   Привязанность Пена изливалась во множествѣ сонетовъ къ "другу сердца", какъ онъ величалъ куратора, которые тотъ принималъ съ большимъ сочувствіемъ. Онъ потчивалъ Смирке софическою и алкаическою латинью. Пѣсни любви умножались подъ его плодовитымъ перомъ, и Смирке провозглашалъ ихъ прекрасными и самъ вѣрилъ этому. Съ другой стороны, Пенъ выражалъ безпредѣльную благодарность Небесамъ за ниспосланіе Смирке такого друга, въ такую минуту жизни. Онъ подарилъ ему свои наилучшимъ образомъ переплетенныя книги и золотую часовую цѣпочку, и хотѣлъ непремѣнно, чтобъ тотъ принялъ на память его двухствольное ружье. Пенъ съѣздилъ въ Чэттерисъ и купилъ въ долгъ золотой рейсфедеръ (денегъ у него не было и онъ еще оставался въ долгу у Смирке за нѣкоторые изъ фодрингэевскихъ подарковъ), который подарилъ Смирке, съ надписью, о вѣчной и неизмѣнной преданности куратору; а тотъ, разумѣется, радовался каждому новому знаку расположенія нашего молодца.
   Близкій отъѣздъ Пена, весьма-естественно, приводилъ въ отчаяніе бѣднаго наставника: съ нимъ вмѣстѣ уѣдутъ всѣ радости и занятія Смирке. Подъ какимъ предлогомъ можетъ онъ тогда ѣздить всякій день въ Фэроксъ за полученіемъ отъ хозяйки ласковаго слова и взгляда, для него столько же необходимыми, какъ скромный обѣдъ, которымъ кормила его мадамъ Фрибсби? Артуръ уѣдетъ -- и Смирке будутъ дозволены только рѣдкіе визиты, наравнѣ съ обыкновенными знакомыми; уроками катехизиса маленькой Лаурѣ можно пользоваться только по разу въ недѣлю, а Смирке обвился какъ плющъ вокругъ Фэрокса и тосковалъ при мысли о предстоящемъ закрытіи этого рая. Высказать ли ему на колѣняхъ свои чувства вдовѣ? Онъ сталъ перебирать въ ея обращеніи всѣ признаки, лестные его надеждамъ. Три недѣли тому назадъ, она похвалила его усердіе, благодарила его очень-мило за дыню, привезенную имъ къ маленькому обѣду у мистриссъ Пенденнисъ; она сказала, что останется ему навѣки благодарною за дружество къ Артуру; и когда Смирке объявилъ, что привязанность его къ этому милому юношѣ безпредѣльна, она, конечно, отвѣчала въ романическомъ духѣ, выражавшемъ ея чувствительную благодарность и расположеніе ко всѣмъ друзьямъ сына. Объясниться ли ему? или повременить? Если онъ объяснится и она откажетъ, тогда -- страшно подумать -- ворота Фэрокса запрутся для него навсегда, а въ Фэроксѣ весь міръ для мистера Смирке!
   Такъ-то, о любезные читатели! всѣ на свѣтѣ заняты гораздо-больше своими собственными горестями и заботами, чѣмъ дѣлами и печалями ближнихъ. Пока мистриссъ Пенденнисъ горюетъ о томъ, что разлучается съ сыномъ и лишается того вліянія, которое имѣла надъ нимъ; пока теперь онъ быль подъ ея крыломъ, онъ выступитъ одинъ на житейское поприще; пока великая душа майора бѣснуется при мысли объ аристократическихъ лондонскихъ собраніяхъ, гдѣ бы и онъ согрѣвался взглядами герцоговъ и герцогинь, еслибъ не это проклятое дѣло, задерживающее его въ несчастной провинціальной норѣ; пока Пенъ толкается между своею страстью и другимъ, болѣе-пріятнымъ ощущеніемъ, еще несознаннымъ, но уже волнующимъ его значительно: именно, пламеннымъ желаніемъ видѣть свѣтъ: -- мистеръ Смирке имѣетъ свою частную заботу, которая не покидаетъ его изголовья и сидитъ позади его на лошадкѣ. Какъ мы одиноки на свѣтѣ, какъ себялюбивы и скрытны! и таковъ каждый изъ насъ! Вы, напримѣръ, покоитесь сорокъ лѣтъ на одной подушкѣ съ вашею супругой, а кричитъ ли она, когда васъ мучитъ подагра, или отнимаетъ ли у васъ сонъ ея зубная боль? А вѣдь вы воображаете себя соединенными какъ-нельзя-лучше. Ваша безхитростная дочка, повидимому сама невинность, преданная исключительно своей мама и фортепьянному уроку, не думаетъ, вѣдь, ни о комъ -- только о молодомъ поручикѣ, съ которымъ танцовала на послѣднемъ балѣ. Вашъ честный и откровенный сынокъ, пріѣхавшій къ вамъ изъ школы на праздники, спекулируетъ внутренно на деньги, которыя вы дадите ему, и помышляетъ о долгѣ пирожнику. Почтенная бабушка, дремлющая въ углу и готовая чрезъ нѣсколько мѣсяцевъ сняться съ якоря на тотъ свѣтъ, такъ же точно занята своими исключительными мыслями: она, можетъ-быть, переносится лѣтъ за пятьдесятъ назадъ, къ тому балу, на которомъ произвела такой эффектъ и танцовала котильйонъ съ капитаномъ NN, прежде-чѣмъ вашъ батюшка предложилъ ей свою руку. Или, напримѣръ, какое восторженное и преувеличивающее все на свѣтѣ существо ваша прекрасная супруга! Какъ вы плѣнены ею! А между-тѣмъ, ну-ка, отвѣчайте чистосердечно: говорите вы ей все? О, сэръ, подъ вашею шляпой и подъ моею два отдѣльные міра: все на свѣтѣ является намъ разно; женщина, на которую мы смотримъ, имѣетъ для каждаго изъ насъ разныя черты; блюдо, которымъ угощаютъ насъ съ вами, имѣетъ для меня одинъ вкусъ, а для васъ другой: словомъ, мы съ вами двѣ безконечныя разности и окружены такими же точно болѣе или менѣе отдаленными отъ насъ островками. Но возвратимся лучше къ нашему влюбленному наставнику и займемся покуда его заботами.
   Смирке имѣлъ одну повѣренную своей страсти -- безтолковѣйшую изъ женщинъ, мадамъ Фрибсби. Никто не знаетъ какимъ-образомъ она сдѣлалась мадамъ Фрибсби: она оставила Клеврингъ, съ намѣреніемъ опредѣлиться къ одной модисткѣ въ Лондонъ, подъ именемъ миссъ Фрибсби; она увѣряла, будто бы получила новое званіе въ Парижѣ, во время жительства своего въ этой столицѣ. Однако не станемъ углубляться въ эту тайну. Довольно, если скажемъ, что она оставила Клеврингъ хорошенькою вертушкой, а воротилась пожилою женщиной съ меланхолическимъ выраженіемъ лица; купила магазинъ у покойной мистриссъ Гарботтль и взяла къ себѣ на житье старушку-мать; она была очень-сострадательна къ бѣднымъ; ходила постоянно въ церковь и пользовалась отличнѣйшею репутаціей. Не было во всемъ Клеврингѣ никого, не исключая самой мистриссъ Портменъ, кто бы перечиталъ столько романовъ, какъ мадамъ Фрибсби. Для этого занятія, по правдѣ сказать, было у нея достаточно свободнаго времени, такъ-какъ очень-немногіе, кромѣ жителей ректоріи и Фэрокса, утруждали ее заказами; постоянное чтеніе подобныхъ книгъ сдѣлало её до-того нелѣпо-сантиментальною, что въ ея глазахъ жизнь человѣческая была ничего больше какъ огромная любовная сказка; она не могла видѣть мужчину вмѣстѣ съ женщиной, невообразивъ тотчасъ же, что они умираютъ отъ любви другъ къ другу.
   Послѣ того, какъ мистриссъ Пенденнисъ посѣтила куратора (о чемъ мы говорили, много страницъ тому назадъ), мадамъ Фрибсби рѣшила, что мистеръ Смирке, должно-быть, влюбленъ въ мистриссъ Пенденнисъ, и принялась изо всѣхъ силъ помогать этой любви съ обѣихъ сторонъ. Она рѣдко видала мистриссъ Пенденнисъ, и то въ публикѣ и въ церкви, въ фамильной загороженной скамьѣ. Вдова наша мало нуждалась въ искусствѣ модистки и большую часть своихъ платьевъ и чепчиковъ дѣлала сама; но въ тѣ рѣдкіе случаи, когда мадамъ Фрибсби видала у себя мистриссъ Пенденнисъ, или когда ѣзжала къ ней съ почтеніемъ въ Фэроксъ, она никогда не упускала оказіи расхвалить куратора: разсказывая вдовѣ, какой у него ангельскій характеръ, какъ онъ кротокъ, трудолюбивъ и одинокъ; она удивлялась, какъ до-сихъ-поръ ни одна дама не сжалится надъ нимъ.
   Елена смѣялась надъ этими сантиментальными замѣчаніями и удивлялась, съ своей стороны, почему сама мадамъ Фрибсби не сжалится надъ своимъ жильцомъ и не утѣшитъ его Мадамъ Фрибсби качала головой, говоря: "Mong cure a boco souffare", и, прикладывая руку къ сердцу, "It est more en Espaing Madame" присовокупляла она со вздохомъ. Она гордилась своимъ знаніемъ французскаго языка и говорила на немъ съ большею охотой, чѣмъ правильностью. Мистриссъ Пенденнисъ не старалась проникнуть въ секреты этого раненнаго сердца: кромѣ немногихъ близкихъ знакомыхъ, она была со всѣми очень-нелюдима и даже горда: она смотрѣла на наставника своего сына побольше какъ на прислужника этого молодаго принца; и хотя этотъ наставникъ имѣлъ, конечно, право на отличіе, но былъ все-таки въ родѣ вассала дома Пенденнисовъ. Нельзя сказать, чтобъ постоянныя намеки мадамъ Фрибсби на куратора особенно нравились ей. Надобно было имѣть необычайную сантиментальную прозорливость, чтобъ найдти въ мистриссъ Пенденнисъ тайную склонность къ наставнику; но мадамъ Фрибсби упорно держалась своего заблужденія.
   Жилецъ ея всегда былъ очень-расположенъ толковать объ этомъ предметѣ съ своей чувствительной хозяйкой. Всякій разъ послѣ того, какъ мадамъ Фрибсби удавалось расхвалить вдовѣ мистера Смирке, она возращалась отъ нея съ вѣстью, что мистриссъ Пенденнисъ сама отзывалась о немъ очень-хорошо. Eire soul au monde est bien ouneeyoung, говорила она, посматривая на гравюру, изображавшую французскаго латника, въ мѣдной кирасѣ -- украшеніе ея комнаты: "будьте увѣрены, когда молодой Пенденнисъ отправится въ коллегію, его ма соскучится въ своемъ одиночествѣ. Она еще совершенно-молода: вы не дадите ей больше двадцати-пяти лѣтъ. Song cure est touchy -- jong suis sure. Je conny cela biang. Ally, Monsieur Smirke.
   Онъ скромно краснѣлъ, онъ вздыхалъ, надѣялся, боялся, сомнѣвался; онъ иногда поддавался восхитительной идеѣ -- величайшимъ его удовольствіемъ было сидѣть въ комнатѣ мадамъ Фрибсби и говорить объ этомъ предметѣ. Такъ-какъ большая часть разговора велась клеврингскою модисткой на французскомъ языкѣ, а старушка, мать ея, была къ тому же глуха, то она, разумѣется. не могла тутъ понимать ни слова. Старушка была нѣкогда ключницей, а потомъ женою и вдовой буфетчика прежняго баронета Клевринга.
   Майоръ Пенденнисъ объявилъ наставнику своего племянника, что молодой человѣкъ опредѣляется въ коллегію въ октябрѣ, а потому не будетъ больше нуждаться въ драгоцѣнныхъ услугахъ мистера Смирке; за эти услуги майоръ, говорившій грандіозно какъ лордъ, сознавалъ себя до крайности признательнымъ; онъ просилъ мистера Смирке располагать его вліяніемъ, если онъ будетъ въ чемъ-либо нуждаться. И тутъ-то мистеръ Смирке почувствовалъ, что настаетъ кризисъ. Онъ мучился и терзался всѣми истязаніями, свойственными подобному положенію.
   Очень-понятно, что мадамъ Фрибсби не могла также не почувствовать живѣйшаго участія къ дѣлу любви мистера Пена и миссъ Фодрингэй. Она была въ Чэттерисѣ, видѣла эту актрису на сценѣ и объявила, что Фодрингэй слишкомъ-стара и черезчуръ ломается. Она бесѣдовала о страсти Пена съ полудюжиной старыхъ дѣвъ и старыхъ бабъ въ мужскомъ платьѣ, которыхъ всегда довольно въ маленькихъ провинціальныхъ городкахъ и которые составляли клеврингское "порядочное общество". Капитанъ Глендерсъ объявилъ, что Пенъ будетъ чортъ, а не молодецъ, и что онъ началъ рано; а мистриссъ Глендерсъ возразила на это просьбою удержаться отъ такихъ безнравственныхъ замѣчаній, хоть изъ уваженія къ женѣ. Она сказала, что это будетъ для мистриссъ Пенденнисъ урокъ за ея гордость и сумасбродное ослѣплѣніе къ сыну. Мистриссъ Пайбусъ объявила, что многіе люди гордятся совершенными пустяками, и по ея мнѣнію, она не можетъ понять, съ чего жена аптекаря чванится какъ знатная леди? Мистриссъ Уэпшотъ отозвала своихъ дочерей съ той стороны улицы, гдѣ однажды Пенъ остановился на лошади у лавки сѣдельщика, чтобъ купить себѣ новый хлыстъ. Всѣ эти дамы дѣлали изъ любопытства визиты въ Фэроксъ, старались утѣшать вдову и завязать съ нею разговоръ о фодрингэнскомъ дѣлѣ; но всѣ, поодиначкѣ, были отбиты надменною холодностью мистрисъ Пенденнисъ и ледяною учтивостью майора.
   Эти пораженія нисколько не прекратили болтовни, и сплетни постоянно возрастали насчетъ фэрокскихъ жителей, капитанъ Глендерсъ, отставной кавалеристъ, который, при половинномъ жалованьѣ и большомъ семействѣ, долженъ былъ довольствоваться грогомъ вмѣсто бордоскаго, бывалъ изрѣдка въ Фэроксѣ извѣщалъ пріятеля своего, майора Пенденниса обо всѣхъ басняхъ, переходившихъ изъ устъ въ уста въ Клеврингѣ. Мистриссъ Пайбусъ взяла нарочно мѣсто внутри чэттерисскаго дилижанса и поѣхала въ Джордж-Отель собственно за справками. Лакей мистриссъ Спирсъ угощалъ грума мистера Фокера въ Кэймутѣ съ тою же цѣлью. Говорили, что Пенъ повѣсился съ отчаянья въ огородѣ, но дядя обрѣзалъ веревку; что страдалица къ этом дѣлѣ, миссъ Костиганъ, покинутая Артуромъ, и что ей должны были заплатить значительную сумму, чтобъ какъ-нибудь заглушить дѣло; многіе изъ клеврингскихъ жителей могли даже сказать съ точностью, какъ велика была эта сумма; разумѣется, что цифра была для каждаго повѣствователя различна.
   Пенъ потрясалъ гривой и бѣсновался какъ разъяренный левъ, когда эти скандалы, задѣвавшія честь миссъ Костиганъ и его собственную, дошли до его слуха. Зачѣмъ мистриссъ Пайбусъ не мужчина (усы у нея были порядочные), и тогда онъ могъ бы вызвать ее на дуэль и застрѣлить? Встрѣтивъ разъ мистера Симко, Пенъ бросилъ ему съ высоты сѣдла свой лошади такой взглядъ и такъ грозно стиснулъ въ рукѣ хлыстъ, что Симко поспѣшилъ домой и сочинилъ рѣчь, въ которой говорилъ о позорищахъ скомороховъ (тутъ заключался двойной ударъ -- докторъ Портменъ, какъ всѣмъ было извѣстно, посѣщалъ театръ), и о юношествѣ на пути къ вѣчной гибели, въ такихъ выраженіяхъ, что самому нехитрому уму прямо приходили на умъ Пенъ и его жизненный путь. И чего не придумали на счетъ бѣднаго юноши?
   Послѣ исторіи съ Гобнеллемъ, Пенъ сдѣлался не только развратникомъ, но и смертоубійцей; имя его было синонимомъ всего ужаснаго и преступнаго, отъ чего содрогается человѣчество. Но это еще не все: не о немъ одномъ болталъ весь Клеверингъ -- его бѣдная мать должна была также сдѣлаться жертвою сплетней.
   -- Все уже рѣшено, мистрисъ Пайбусъ, говорила мистриссъ Спирсъ: -- мальчикъ уѣдетъ въ коллегію и тогда вдова возметь себѣ утѣшителя.
   -- Онъ ѣздилъ туда каждый день, самымъ открытымъ манеромъ, милая, продолжала мистриссъ Спирсъ.
   -- Тутъ есть съ чего бѣдному покойнику Пенденнису повернуться въ гробу, сказала мистриссъ Уэпшотъ.
   -- Она его никогда не любила.
   -- Вышла замужъ за его деньги, это всѣмъ извѣстно: была нищею, нахлѣбницей леди Понтипуль.
   -- Нѣтъ, это ужь слишкомъ! Поощрять любовника подъ предлогомъ уроковъ сыну.
   -- Тсъ! вотъ идетъ мистриссъ Портменъ.
   Въ это время супруга добраго ректора входила въ лавку мадамъ Фрибсби, чтобъ посмотрѣть на полученныя изъ Лондона модныя картинки. Дѣло въ томъ, что у мадамъ Фрибсби не стало силъ выдерживать дольше: разъ, послѣ долгаго разговора съ жильцомъ о приближающемся отъѣздѣ Пена и послѣ того, какъ кураторъ отправился дать одинъ изъ послѣднихъ уроковъ этому молодому джентльмену, мадамъ Фрибсби сообщила мистриссъ Пайбусъ, завернувшей къ ней вмѣстѣ съ мистриссъ Спирсъ, свое сильное подозрѣніе, почти увѣренность, что существуетъ взаимная привязанность между однимъ джентльменомъ и одной дамой -- той дамой, которой негодный сынъ совершенно отбивается отъ рукъ -- и что скоро будетъ очень-интересная свадьба.
   Разумѣется, что мистриссъ Портменъ поняла все сразу, лишь-только ей объ этомъ сказали. Каковъ хитрецъ кураторъ! Онъ придерживается Симке, и она его никогда не жаловала. И каково подумать, что мистриссъ Пенденнисъ беретъ себѣ въ мужья такого человѣка, послѣ замужства съ такимъ человѣкомъ, каковъ былъ покойный Пенденнисъ! Она едва могла пробыть пять минутъ у мадамъ Фрибсби -- такъ ей хотѣлось поспѣшить въ ректорію и сообщить эту важную новость доктору Портмену.
   Услыша такую вѣсть, докторъ Портменъ взбѣсился до крайности на своего куратора. Первымъ движеніемъ его было желаніе разорвать съ нимъ всѣ связи и просить его перейдти въ другой приходъ. "Этотъ кислый мямля воображаетъ себя достойнымъ такой женщины, какъ мистриссъ Пенденнисъ -- вотъ дерзость непостижимая!" прорвался онъ.
   -- Она слишкомъ-стара для мистера Смирке, замѣтила мистриссъ Портменъ:-- да наша милая мистриссъ Пенденнисъ почти годится ему въ матери.
   -- Ты всегда приберешь самую любезную причину, Бетси, кричалъ ей ректоръ.-- Ну, можетъ ли женщина почти съ взрослымъ сыномъ выходить замужъ въ другой разъ?
   -- Вы воображаете, что этимъ правомъ пользуются только мужчины, докторъ Портменъ, возразила супруга его, ощетинясь.
   -- Глупая старуха! Когда я умру, ты можешь выходить за кого хочешь. Я распоряжусь на этотъ счетъ въ моемъ завѣщаніи, милая, и передамъ своему преемнику вѣнчальное кольцо; тѣнь моя явится къ тебѣ на свадьбу и будетъ плясать усерднѣе всѣхъ твоихъ гостей.
   -- Грѣшно и стыдно тебѣ говорить такія вещи, отвѣчала мистриссъ Портменъ, съ готовностью расплакаться.
   Но эти порывчики вѣтра проносились очень-скоро надъ гладкою поверхностью семейнаго счастья доктора; за нимъ всегда слѣдовала тишь и солнечная погода.
   -- Не лучше ли тебѣ поговорить съ мистеромъ Смирке, Джонъ? спросила она, успокоенная поцалуемъ мужа, всегда разглаживавшимъ ея чело, лишь-только оно хмурилось.
   -- Когда Пенъ уѣдетъ, cadil quaeslio, посѣщенія Смирке въ Фэроксъ кончатся сами собою, а потому нечего тревожить вдову. А нея довольно хлопотъ съ сорванцомъ-сыномъ и безъ всѣхъ здѣшнихъ сплетней. Все это выдумки той дуры, Фрибсби.
   -- Отъ которой я тебя всегда предостерегала, помнишь, Джонъ?
   -- О, разумѣется! Мнѣніе мое обо всѣхъ женщинахъ, съ которыми мы знакомы, утвердилось не отъ недостатка предостереженій съ твоей стороны, отвѣчалъ докторъ со смѣхомъ.-- Мадамъ Фрибсби дура и любитъ сплетничать, какъ и многія другія; но она добра къ бѣднымъ, заботится о своей матери и ходитъ въ церковь каждое воскресенье по два раза. А что до Смирке, моя милая (тутъ лицо доктора приняло комическое выраженіе, котораго жена его не замѣтила, обративъ вниманіе на мистриссъ Пайбусъ, хлопотавшую о чемъ-то на рынкѣ):-- а что до Смирке, моя милая Бетси, обѣщай мнѣ не говорить ни одному смертному то, что я тебѣ сообщу подъ величайшимъ секретомъ...
   -- Что такое, мой милый Джонъ? Конечно, я никому не скажу...
   -- Ну, хорошо. Я не могу сказать, чтобъ это было дѣло рѣшенное, замѣть себѣ; но еслибъ ты узнала, что мистеръ Смирке, уже нѣсколько лѣтъ, помолвленъ съ одной молодой дѣвицей, миссъ... миссъ Томпсонъ -- если желаешь знать ея имя... это та, которая живетъ на Клэпгам-Коммонѣ -- да, на Клэпгам-Коммонѣ, недалеко отъ дома старухи мистриссъ Смирке -- кчему тогда годится твоя исторія о Смирке и мистрисъ Пенденнисъ?
   -- Зачѣмъ же ты не сказалъ этого прежде? И ты давно объ этомъ знаешь? Какъ же всѣ мы ошиблись въ этомъ человѣкѣ!
   -- Зачѣмъ я стану мѣшаться въ чужія дѣла, милая? Я умѣю хранить секреты; можетъ-быть, и это выдумка, такъ же точно, какъ и та нелѣпая исторія; я никогда не разсказалъ бы тебѣ этого, еслибъ не та басня, которую прошу тебя опровергать, отъ кого бы ты ее ни услышала.
   Съ этими словами докторъ ушелъ въ свой кабинетъ, а мистриссъ Портменъ, видя, что погода замѣчательно-прекрасная, вздумала воспользоваться ею и сдѣлать нѣсколько визитовъ.
   Выглянувъ въ окно, докторъ вскорѣ замѣтилъ, что супруга его выходитъ изъ дома, разряженная впухъ. Она перешла черезъ рыночную площадь, раскланиваясь направо и налѣво съ торговками, и заглянула въ лавку бакаленника и въ "магазинъ разныхъ товаровъ"; потомъ, своротивъ на Лондонъ-Стритъ, она пріостановилась на минуту противъ оконъ мадамъ Фрибсби и, смотря на развѣшенныя модныя новинки, повидимому, колебалась, войдти ли ей или нѣтъ. Она, однако, пошла дальше и все шла, неостанавливаясь, до дверей садика мистриссъ Пайбусъ, которыми вошла въ коттеджъ этой дамы.
   Разумѣется, что въ это время мужъ потерялъ ее изъ вида.
   -- Ухъ! воскликнулъ онъ мысленно: -- какую же я ей отлилъ пулю! Прости меня Богъ, но должно же было остановить сплетни и басни объ этомъ домѣ. Это мой домъ, и я сегодня же поговорю со Смирке, сегодня же позову его обѣдать.
   Послѣ того докторъ занялся своими сочиненіями и заработался такъ, что и не замѣтилъ, какъ пробило пять часовъ: тогда онъ направился къ квартирѣ куратора, для выполненія своего гостепріимнаго намѣренія касательно этого джентльмена. Онъ подошелъ къ дверямъ мадамъ Фрибсби въ то самое время, какъ Смирке выходилъ изъ нихъ.
   Мистеръ Смирке былъ разряженъ впухъ, въ щегольскихъ шелковыхъ чулкахъ и лакированныхъ башмакахъ. Накрахмаленный бѣлый галстухъ былъ повязанъ самымъ безупречнымъ бантомъ, и золотыя запонки блестѣли на бѣлоснѣжномъ бѣльѣ. Волосы были напомажены и завиты, вѣроятно, щипцами мадамъ Фрибсби, а бѣлый кембриковый носовой платокъ надушенъ самымъ восхитительнымъ о-де-колономъ.
   -- О, gracilis puer! кричалъ ему докторъ: -- куда это? А я только-что хотѣлъ зазвать тебя обѣдать съ нами.
   -- Я отозванъ обѣдать въ... въ Фэроксъ, отвѣчалъ мистеръ Смирке, покраснѣвъ и махнувъ надушенымъ носовымъ платкомъ. Лошадка его дожидалась у крыльца; онъ сѣлъ на нее и поѣхалъ вдоль улицы. Въ тотъ день съ нимъ ничего не приключилось на дорогѣ и онъ прибылъ къ дому мистриссъ Пенденнисъ, сохранивъ свой накрахмаленный бантъ въ наилучшемъ порядкѣ.
   

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ,
заключающая первую часть этой исторіи.

   Смирке былъ на прежнемъ основаніи въ Фэроксѣ и сидѣлъ въ комнатѣ Пена, будто бы занимаясь съ нимъ, вскорѣ послѣ того самаго полдня, когда мистриссъ Портменъ, переговоривъ съ мистриссъ Пайбусъ, нашла погоду до такой степени пріятною, что рѣшилась продолжить свою прогулку до Фэрокса, въ намѣреніи посѣтить свою милую мистриссъ Пенденнисъ. Въ-теченіе разговора, ректорша разсказала вдовѣ и майору большой секретъ о мистерѣ Смирке: а именно, что онъ таилъ въ себѣ привязанность, очень-старую привязанность, о которой никто ничего не зналъ.
   -- Кого же мистеръ Смирке одарилъ своимъ сердцемъ? спросила мистриссъ Пенденнисъ, съ надменно-равнодушнымъ видомъ, но съ тайною тревогой.
   -- Да видите, моя милая, когда онъ сначала бывалъ у насъ и хаживалъ обѣдать въ ректорію, люди заговорили, что мы прочимъ его для нашей Майры, и мы были вынуждены перестать звать его. Потомъ толковали, будто бы сердце его поражено въ другой сторонѣ; но я всегда оспаривала это и говорила, что вы...
   -- Что я! воскликнула мистриссъ Пенденнисъ: -- это ужь, право, слишкомъ-дерзко. Мистеръ Смирке бывалъ и бываетъ здѣсь какъ учитель Артура, и я удивляюсь, какъ смѣютъ выдумывать такія вещи.
   -- Клянусь душею, это немножко выходитъ изъ предѣловъ, замѣтилъ майоръ, кладя на столъ газету и двойной лорнетъ.
   -- У меня нѣтъ терпѣнья съ этой мистриссъ Пайбусъ, продолжала Елена съ негодованіемъ.
   -- Я говорила ей, что это неправда, возразила мистриссъ Портменъ.-- Я всегда говорила это, милая мистриссъ Пенденнисъ; а теперь выходитъ, что нашъ смиренникъ ужь сговоренъ съ одной молодой дѣвицей -- миссъ Томпсонъ, изъ Клэпгам-Коммона -- давнымъ-давно. Я этому очень-рада съ своей стороны, а также для моей Майры, потому-что все какъ-то неловко принимать у себя, какъ домашняго человѣка, холостаго куратора. Но прошу васъ, чтобъ это оставалось въ строгой тайнѣ: я сказала только вамъ, и то затѣмъ, чтобъ послѣ не вышло непріятностей. Смотрите же, ни слова объ этой исторіи.
   Мистриссъ Пенденнисъ отвѣчала съ полнымъ чистосердечіемъ, что она очень-рада слышать такія вѣсти: она надѣялась, что мистеръ Смирке, человѣкъ очень-добрый и любезный, будетъ имѣть достойную жену. Когда гостья ушла. Елена и майоръ Пенденнисъ говорили о новости съ большимъ удовольствіемъ, и добрая женщина упрекала себя за холодное обращеніе съ мистеромъ Смирке, котораго она въ послѣднее время всегда избѣгала, вмѣсто того, чтобъ быть ему благодарной за его постоянное вниманіе къ Артуру.
   -- Благодарность къ такимъ людямъ -- еще, пожалуй, замѣтилъ майоръ: -- но о короткости и говорить нечего. Джентльменъ этотъ даетъ уроки и получаетъ деньги, какъ и всякой другой учитель. Вы слишкомъ-смиренны, моя добрая душа. Различіе званій и тому подобное -- вещь необходимая. Я замѣчалъ вамъ и прежде, что вы слишкомъ-ласковы съ мистеромъ Смирке.
   Но Елена думала не такъ: теперь, когда Артуръ уѣзжалъ и она припомнила, какъ мистеръ Смирке всегда былъ вѣжливъ и услужливъ, съ какимъ усердіемъ исполнялъ всѣ ея порученія, какъ онъ привозилъ ей книги и списывалъ ноты, какъ научилъ Лауру такому множеству новыхъ предметовъ и надавалъ ей столько дружескихъ подарковъ -- ей стало совѣстно за свою неблагодарность къ наставнику. Чувство это овладѣло ею до-того, что когда Смирке вышелъ съ Пеномъ изъ его комнаты и медлилъ въ залѣ, она подошла къ нему и протянула ему руку, слегка краснѣя, и просила его зайдти въ ея гостиную, гдѣ они такъ долго его не видали. А такъ-какъ въ тотъ день обѣдъ былъ заказанъ довольно-хорошій, то она пригласила куратора раздѣлить его. Всякій пойметъ, до какой степени это приглашеніе осчастливило мистера Смирке.
   Успокоенная разсказомъ мистриссъ Портменъ на-счетъ всѣхъ своихъ прежнихъ опасеній касательно наставника, Елена была съ нимъ чрезвычайно-любезна и ласкова за обѣдомъ и удвоила внимательность къ нему, можетъ-быть, и потому, что майоръ Пенденнисъ былъ до крайности величественъ и холоденъ съ наставникомъ своего племянника. Приглашая Смирке выпить рюмку вина, Пенденнисъ адресовался къ нему какъ важная особа къ мелкотравчатому разночинцу -- такимъ пышнымъ тономъ, что это разсмѣшило даже Пена, хотя онъ, съ своей стороны, и готовъ былъ поважничать и зазнаться, какъ большая часть молодыхъ людей вообще.
   Но Смирке мало думалъ о надменности майора, видя ласки и благосклонность самой хозяйки. Онъ провелъ время восхитительно за столомъ и, сидя подлѣ нея, напрягалъ всѣ свои разговорныя способности, чтобъ занять ее и понравиться ей. Онъ говорилъ о благородномъ базарѣ, о большомъ митингѣ миссіонеровъ, о послѣднемъ новомъ романѣ, о превосходной проповѣди милорда-епископа, о собраніяхъ лондонскаго моднаго свѣта, о которыхъ читалъ въ газетахъ, словомъ, онъ не пренебрегъ ни одною уловкой, которою человѣкъ съ дарованіями, познаніями, вкусомъ къ изящному, безупречнымъ поведеніемъ и чувствительнымъ сердцемъ, старается быть пріятнымъ въ глазахъ дамы, овладѣвшей его привязанностью.
   Майоръ Пенденнисъ вышелъ изъ столовой, зѣвая, вскорѣ послѣ того, какъ хозяйка и маленькая Лаура вышли оттуда. "Какъ онъ несносно-утомителенъ съ своей болтовнею!" воскликнулъ онъ.
   -- Онъ былъ очень-добръ къ Артуру, который его очень побитъ, возразила мистриссъ Пенденнисъ.-- Желала бы я знать, кто эта миссъ Томсонъ, на которой онъ долженъ жениться?
   -- Я всегда думалъ, что этотъ мямля смотритъ въ другую сторону.
   -- Въ какую? спросила вдова совершенно-невинно:-- на Майру Портменъ?
   -- На Елену Пенденнисъ, если вамъ угодно знать.
   -- На меня! не можетъ быть!
   Она очень-хорошо знала противное.
   -- Женитьба его будетъ очень-хорошее дѣло. Надѣюсь, что Артуръ будетъ пить немного вина.
   Молодой Артуръ, немало гордившійся тѣмъ, что ключи отъ погреба въ его рукахъ, и припоминая, что ему остается ужь очень-немного разъ обѣдать съ милымъ другомъ Смирке, приготовилъ хорошій запасъ бордоскаго, и когда старшіе вышли съ Лаурой, онъ и Смирке принялись за бутылки весьма-исправно.
   Одна бутылка была ужь опорожнена и другая истекала половиною своей крови, прежде -- чѣмъ собесѣдники успѣли пробыть вмѣстѣ болѣе получаса. Пенъ съ глухимъ хохотомъ выпилъ полный стаканъ за коварство женщинъ и сказалъ сардонически, что вино во всякомъ случаѣ такая возлюбленная, которая никого не обманетъ и всегда радуетъ сердце мужчины.
   Смирке кротко отвѣчалъ, что, съ своей стороны, онъ знаетъ нѣкоторыхъ женщинъ, преисполненныхъ истины и нѣжности! Возведя взоры къ потолку и вздохнувъ, какъ-будто призывая образъ существа драгоцѣннаго и котораго имени нельзя произнести, онъ поднялъ стаканъ и осушилъ его. Розовая жидкость начала разливать свой румянецъ на его лицѣ.
   Пенъ продекламировалъ стихи, сочиненные утромъ. Они гласили, что женщина, которая пренебрегла его страстью, не стоитъ этой страсти; что онъ очнулся отъ бѣшеной горячки любви и самъ покидаетъ невѣрную; что имя, нѣкогда славное въ отчизнѣ, можетъ раздаться въ ней снова; что хотя онъ ужь никогда не будетъ тѣмъ безпечнымъ и счастливымъ юношей, какимъ былъ немногіе мѣсяцы тому назадъ, и сердце его ужь не будетъ тѣмъ, чѣмъ было прежде, чѣмъ страсть наполнила его и горе чуть не убило; что хотя для него жизнь все-равно, что смерть, и онъ бы не задумался въ выборѣ, еслибъ не было одного добраго существа, котораго счастье зависитъ отъ его собственнаго -- но онъ надѣется показать себя достойнымъ своего рода, и настанетъ день, когда лживая красавица познаетъ сама, какъ велико было сокровище и какъ благородно сердце, которое она отбросила отъ себя.
   Пенъ, какъ мы уже сказали, былъ очень-восторженный малый. Онъ проговорилъ эти стихи звучнымъ, пріятнымъ голосомъ, слегка дрожавшимъ отъ внутренняго волненія юнаго поэта. Лицо его разгорѣлось въ этомъ воспламененномъ состояніи духа и открытые сѣрые глаза его выражали чувствительность такую неподдѣльную, теплую и мужественную, что будь у миссъ Костиганъ хоть на волосъ души, она бы, конечно, смягчилась надъ нимъ; но очень-вѣроятно, какъ она сама выразилась въ послѣднемъ письмѣ своемъ, она была совершенно-недостойна его привязанности.
   Сантиментальный Смирке разразился отъ восторженности своего юнаго друга. Онъ схватилъ руку Пена черезъ десертныя блюда и рюмки. Онъ сказалъ, что стихи прекрасны, что Пенъ поэтъ, великій поэтъ и, съ помощью Небесъ, пройдетъ въ свѣтѣ блестящимъ путемъ. "Иди и успѣвай, милый Артуръ!" кричалъ онъ: "раны, отъ которыхъ ты теперь страдаешь, только временныя; сама горесть очиститъ и укрѣпитъ твою душу. Я всегда пророчилъ тебѣ самую-великую и блестящую будущность, лишь бы ты исправилъ характеръ свой отъ маленькихъ слабостей, которыя владѣютъ имъ теперь; по ты отъ нихъ вылечишься, мой другъ, ты отъ нихъ вылечишься. А когда ты будешь славенъ и знаменитъ, въ чемъ я убѣжденъ, вспомнишь ли ты своего прежняго наставника и счастливые дни юности?"
   Пенъ поклялся, что вспомнитъ, стиснулъ собесѣднику руку черезъ рюмки и абрикосы.
   -- Никогда не забуду, какъ добръ ты былъ ко мнѣ, Смирке. Я не знаю, что было бы со мной безъ тебя. Ты мой лучшій другъ.
   -- Такъ ли, Артуръ?
   И онъ смотрѣлъ на него сквозь очки, и сердце его сильно стучало.
   -- Мой лучшій другъ, мой другъ навсегда! Благослови тебя Богъ, дружище! и онъ выпилъ послѣдній стаканъ второй бутылки знаменитаго вина, которое отложилъ его отецъ, купилъ дядя и вывезъ изъ-за границы лордъ Ливентъ.
   -- Еще бутылку, дружище! воскликнулъ Пенъ.-- Клянусь Юпитеромъ, еще одну. Ура! бордоское нипочемъ. Дядя мой говорилъ, что онъ видалъ, какъ Шериданъ выпивалъ по пяти бутылокъ у Брука, да еще бутылку мараскина, на придачу. Онъ говоритъ, что это одно изъ лучшихъ винъ во всей Англіи. Да, оно и правда, клянусь Юпитеромъ. Безподобное вино! Nunc vino pellite curas -- eras ingens iterabimus aeq!-- наливай себѣ, Смирке, цѣлая бочка этого вина не сдѣлаетъ вреда.
   И мистеръ Пенъ запѣлъ изъ Фрейшюца:
   
   Что вамъ въ жизни безъ вина... и проч.
   
   Окна столовой были отворены и мать его прогуливалась по лужайкѣ, а маленькая Лаура смотрѣла на заходящее солнце. Свѣжіе, пріятные звуки юношескаго голоса долетали до нея -- и сердце ея радовалось.
   -- Ты... ты пьешь слишкомъ-много вина, Артуръ, замѣтилъ кротко Смирке: -- ты разгорячаешься.
   -- Нѣтъ, женщины даютъ намъ головныя боли, но не это. Наливай свой стаканъ и выпьемъ. Послушай, Смирке, выпьемъ за ея здоровье -- за твою ее, а не за мою; клянусь, что за мою не дамъ ни пенни, ни капли вина. Разскажи намъ о ней, Смирке: ты часто вздыхалъ о ней, я это видѣлъ.
   -- О! вздохнулъ Смирке, и его золотыя запонки зашевелились отъ волненія, вздымавшаго его кроткую и страждущую грудь.
   -- Ого, какой вздохъ! кричалъ совершенно-развеселившійся Пенъ: -- наливай, пріятель, и выпьемъ тостъ, отъ этого ты отказаться не можешь, какъ джентльменъ. Здоровье ея и твое счастье, и да будетъ она какъ-можно скорѣе мистриссъ Смирке.
   -- И ты это говоришь? спросилъ Смирке, весь въ трепетѣ. И ты говоришь это серьёзно, Артуръ?
   -- Я ли говорю? Ну, да. Выпьемъ же. Провозглашаю здоровье мистриссъ Смирке: гипъ, гипъ, урраа!..
   Смирке судорожно влилъ въ себя стаканъ, а Пенъ размахнулъ своимъ стаканомъ надъ головою, крича такъ, что мать его и Лаура удивились на лужайкѣ, а дядя, задремавшій въ гостиной надъ газетой, встрепенулся и проговорилъ про себя: "этотъ мальчишка пьетъ слишкомъ-много". Смирке опустилъ стаканъ.
   -- Принимаю предзнаменованіе, проговорилъ, задыхаясь, краснѣющій Смирке. О, милый Артуръ, ты... ты ее знаешь...
   -- Кого... Майру Портменъ? Желаю тебѣ счастья; она чертовски-толста, но это ничего, желаю тебѣ счастья, дружище.
   -- О, Артуръ! простоналъ снова Смирке и печально повѣсилъ голову.
   -- Извини; жалѣю, если огорчилъ тебя; но знаешь, вѣдь она право претолстая, чёртовски-толстая, продолжалъ Пенъ, надъ которымъ третья бутылка очевидно начала производить свое дѣйствіе.
   -- Это не миссъ Портменъ, возразилъ Смирке голосомъ душевной муки.
   -- Такъ кто-нибудь въ Чэттерисѣ или Клепгамѣ? Кто-нибудь здѣсь? Нѣтъ, ужь не старуха же Пайбусъ? не можетъ-быть, чтобъ миссъ Рольтъ на фабрикѣ, ей всего четырнадцать лѣтъ.
   -- Это дама, которая нѣсколько-старѣе меня, Пенъ, воскликнулъ Смирке, поднявъ глаза на друга и потомъ вперивъ ихъ, какъ виновный, въ тарелку.
   Пенъ расхохотался.-- Мадамъ Фрибсби, клянусь Юпитеромъ! Мадамъ Фрибъ, ради безсмертныхъ боговъ!
   Смирке не могъ долѣе выдержать.-- О, Пенъ! какъ могъ ты предполагать, чтобъ которое-нибудь изъ этихъ болѣе чѣмъ обыкновенныхъ существъ, могло произвести впечатлѣніе на это сердце, когда я привыкъ ежедневно созерцать совершенство! Можетъ-быть, я безуменъ, можетъ-быть, я дерзко-честолюбивъ, можетъ-быть, я сумасброденъ, но впродолженіе двухъ лѣтъ сердце мое было исполнено однимъ образомъ и не знало другаго идола. Развѣ я не любилъ тебя какъ сына, Артуръ? Скажи, развѣ Чарльзъ Смирке не любилъ тебя какъ сына?
   -- Ну, да, старый пріятель, ты былъ со мною очень-добръ, отвѣчалъ Пенъ, котораго привязанность къ наставнику была вовсе не въ сыновнемъ духѣ.
   -- Средства мои, продолжалъ Смирке:-- теперь ограничены, признаюсь въ этомъ, и мать моя не такъ щедра, какъ бы можно было желать; но все, что у нея есть, будетъ принадлежать послѣ ея смерти мнѣ. Еслибъ она услышала, что я женюсь на дамѣ изъ высшаго сословія и съ хорошимъ состояніемъ, она бы, конечно, перестала скупиться -- о, навѣрно! Все, что у меня есть, или что мнѣ послѣ достанется -- а наберется по меньшей мѣрѣ по пятисотъ фунтовъ въ годъ -- все это будетъ записано на ея имя, и... и на твое, послѣ моей смерти, то-есть...
   -- Какого чорта ты хочешь сказать? и что мнѣ дѣлать съ твоими деньгами? воскликнулъ Пенъ, совершенно озадаченный.
   -- Артуръ, Артуръ! кричалъ Смирке внѣ себя: -- ты называешь меня лучшимъ своимъ другомъ, пусть я буду больше. О, развѣ ты не видишь, что ангельское существо, которое я люблю, чистѣйшая, лучшая изъ женщинъ, не кто другой, какъ этотъ милый ангелъ -- твоя мать!
   -- Моя мать! воскликнулъ Артуръ, вскочивъ съ мѣста и отрезвившись въ одно мгновеніе. Годдемъ! Смирке, ты сошелъ съума, она семью или восмью годами старѣе тебя.
   -- А развѣ ты находилъ это же самое препятствіемъ?
   Пенъ почувствовалъ намёкъ и покраснѣлъ до ушей.-- Тутъ дѣло выходитъ другое, Смирке, и можно было бы избавить меня отъ намека. Мужчина можетъ забыть свое званіе и возвысить до него всякую женщину; но позволь сказать, что наши положенія совершенно-различны.
   -- Что ты подъ этимъ разумѣешь, Артуръ? возразилъ съ горестью Смирке, чувствуя, что сейчасъ произнесутъ надъ нимъ послѣдній приговоръ.
   -- Что разумѣю? То, что я сказалъ. Мой наставникъ, я говорю: мой наставникъ, не имѣетъ права просить руки дамы того положенія въ обществѣ, какъ моя мать. Это злоупотребленіе довѣрія. Я говорю, Смирке, что ты позволяешь себѣ вольность, непростительную вольность. Что я разумѣю? вотъ хорошо!
   -- О, Артуръ! заплакалъ Смирке, всплеснувъ руками, съ испуганнымъ и убитымъ лицомъ; по Артуръ топнулъ ногою и дернулъ за звонокъ. Довольно объ этомъ. Теперь мы будемъ пить кофе, если вамъ угодно, прибавилъ онъ съ величавымъ видомъ. Когда старикъ-буфетчикъ вошелъ, Артуръ приказалъ ему подавать кофе.
   Джонъ сказалъ, что онъ подалъ кофе въ гостиную, гдѣ дядюшка спрашивалъ о мистерѣ Артурѣ, и старикъ взглянулъ съ удивленіемъ на три пустыя бутылки. Смирке сказалъ, что онъ... онъ лучше не пойдетъ въ гостиную, на что Артуръ отвѣтилъ надменно: какъ угодно, и приказалъ вывести лошадь мистера Смирке. Бѣднякъ сказалъ, что онъ знаетъ дорогу въ конюшню и самъ выведетъ свою лошадку, пошелъ въ залу и печально надѣлъ шляпу и сюртукъ.
   Пенъ проводилъ его съ обнаженной головою. Елена все-еще прогуливалась по лужайкѣ, наслаждаясь заходящимъ солнцемъ. Смирке снялъ ей шляпу, въ видѣ прощанья, и прошелъ въ двери, выходившія на конюшни. Смирке зналъ туда дорогу, какъ онъ говорилъ; онъ осѣдлалъ лошадку, причемъ Пенъ подтянулъ подпруги, взнуздалъ ее и вывелъ во дворъ. Молодой человѣкъ былъ тронутъ горестью, отражавшеюся на лицѣ куратора, когда тотъ садился на лошадь. Пенъ протянулъ ему руку и Смирке молча пожалъ ее.
   -- Послушай, Смирке, сказалъ онъ взволнованнымъ голосомъ: -- прости меня, если я сказалъ что-нибудь жосткое: ты былъ всегда очень, очень-добръ ко мнѣ. Но этого быть не можетъ, дружище, право такъ. Будь мужчиной и благослови тебя Богъ.
   Смирке безмолвно кивнулъ головой и выѣхалъ за калитку. Пенъ смотрѣлъ ему въ слѣдъ нѣсколько минутъ, пока онъ не исчезъ изъ вида на поворотѣ дороги. Елена все ждала сына на лужайкѣ; она отвела волосы на его лбу и поцаловала его съ нѣжностью. Она боялась, что онъ выпилъ слишкомъ-много вина.
   -- Зачѣмъ Смирке уѣхалъ, ненапившись чаю?
   Пенъ посмотрѣлъ на нее съ добродушною шутливостью и засмѣялся.
   -- Смирке нездоровъ.
   Давно уже Елена не видала его такимъ веселымъ. Онъ обвилъ ея станъ рукою и они прошлись такимъ-образомъ еще нѣсколько разъ взадъ и впередъ передъ домомъ. Лаура барабанила имъ по окну гостиной, кивала и смѣялась. "Ступайте же сюда, вашъ кофе скоро замерзнетъ", кричалъ имъ майоръ Пенденнисъ.
   Когда Лаура ушла спать, Пенъ, котораго тяготилъ секретъ, разразился имъ, и разсказалъ печальную, но смѣшную сцену, разъ игравшуюся въ столовой. Елена слушала его, конфузясь и краснѣя много разъ, что очень шло къ ея блѣдному лицу, и чѣмъ Артуръ плутовски наслаждался.
   -- Чтобъ чортъ побралъ наглость этого глупца, сказалъ майоръ, собираясь уйдти въ свою комнату:-- на чемъ наконецъ остановится самоувѣренность этихъ людей? Пенъ и его мать имѣли въ этотъ вечеръ очень-длинную бесѣду, исполненную любви, откровенности и смѣха. Пенъ спалъ эту ночь лучше и пробудился бодрѣе, чѣмъ когда-нибудь въ-теченіе нѣсколькихъ послѣднихъ мѣсяцевъ.
   
   Прежде-чѣмъ великій мистеръ Долфинъ выѣхалъ изъ Чэттериса, онъ нетолько ангажировалъ миссъ Фодрингэй на весьма-выгодныхъ условіяхъ, но имѣлъ щедрость оставить ей денегъ на уплату всѣхъ долговъ, какіе у этого семейства могли набраться во время пребываніе ихъ въ здѣшнихъ мѣстахъ благодаря благоразумію и бережливости Милли, долги эти были незначительны. Главный долгъ капитана Костигана былъ тотъ, за который его долженъ былъ преслѣдовать судебнымъ порядкомъ мистеръ Тэтемъ; но это дѣло было улажено майоромъ Пенденнисомъ. Капитанъ говорилъ одно время, что онъ возвратитъ майору всѣ деньги до послѣдняго пенни; но, сколько извѣстно, угроза его осталась безъ дальнѣйшихъ послѣдствій, и законы чести не тревожили его на этотъ счетъ нисколько.
   Когда миссъ Костиганъ лично убѣдилась въ томъ, что дѣйствительно сдѣлана уплата по всѣмъ счетамъ, она передала отцу оставшіяся деньги и тотъ предался напропалую свойственнымъ ему гостепріимнымъ внушеніямъ: онъ угощалъ всѣхъ своихъ пріятелей и подавалъ маленькимъ Кридамъ больше, чѣмъ когда-нибудь яблоковъ и пряниковъ, такъ-что мистриссъ Кридъ сохранила навсегда самое пріятное воспоминаніе о своемъ жильцѣ, а дѣти ея горько плакали на прощаньи съ нимъ. Однимъ словомъ, онъ распорядился такъ хорошо, что отпущенныхъ ему денегъ не стало чрезъ нѣсколько дней, и онъ нашелся вынужденнымъ занять денегъ на имя мистера Долфина, для покрытія путевыхъ издержекъ изъ Чэттериса въ Лондонъ, когда настало время отъѣзда.
   Въ одной тавернѣ города Чэттериса собирался еженедѣльный митингъ разгульнаго и шумнаго характера джентльменовъ, называвшихъ себя "букканирами." Къ тому веселому клубу принадлежали нѣкоторые изъ избраннѣйшихъ умовъ Чэттериса. Аптекарь Грэвзъ (чудеснѣйшій малый, какой когда-либо совалъ себѣ трубку въ зубы и курилъ ее); Смартъ, талантливый и юмористическій портретистъ изъ Гай-Стрита; Крокеръ, отличнѣйшій аукціонеръ и неизмѣнный Гиксъ, въ-теченіе двадцати трехъ лѣтъ издававшій любимый публикою "Чэттерискій Вѣстникъ"; всѣ эти джентльмены были въ числѣ команды букканировъ; а когда антрпренёръ Бингли получилъ на то позволеніе своей супруги, то и онъ присоединялся къ нимъ по субботнимъ вечерамъ.
   Костиганъ былъ также нѣкоторое время букканиромъ; но недостатокъ аккуратности въ платежахъ былъ причиной, что его до нѣкоторой степени исключили изъ общества: хозяинъ дѣлалъ на его счетъ довольно-непріятныя замѣчанія, говоря, что букканиръ, который не платитъ за свои ядра, рѣшительно-недостоинъ быть морскимъ разбойникомъ. Когда, однако, клубисты узнали о великолѣпномъ ангажированіи миссъ Фодрингэй, то въ чувствахъ всего клуба, относительно капитана Костигана. произошелъ великій переворотъ. Солли, хозяинъ "Виноградной Кисти" (считаю лишнимъ сказывать: и достойнѣйшій малый, когда-либо стоявшій за прилавкомъ) разсказалъ джентльменамъ въ Букканирской Залѣ о томъ, какъ благородно поступилъ капитанъ, какъ обошелъ всѣхъ и заплатилъ всѣ свои должишки въ Чэттерисѣ, включая три фунта четырнадцать здѣсь; словомъ, провозгласилъ во всеуслышаніе, что Косъ славный малый и настоящій джентльменъ, въ чемъ онъ, Солли, былъ всегда убѣжденъ; наконецъ, онъ такъ подѣйствовалъ на чувства букканировъ, что тѣ рѣшили единогласно задать капитану Костигану обѣдъ.
   Банкетъ былъ назначенъ въ послѣдній вечеръ пребыванія Костигана въ Чэттерисѣ и устроенъ отлично, по обыкновенію Солли. Мистриссъ Солли приготовила самый-лучшій простой обѣдъ изъ сытныхъ блюдъ старой Англіи. За столъ сѣло восьмнадцать джентльменовъ: Мистеръ Джобберъ, именитый суконщикъ изъ Гай-Стрита, предсѣдательствовалъ на пиршествѣ, а но правую его руку сидѣлъ почетный гость клуба; остроумный и плотный Гиксъ былъ распорядителемъ; большая-часть членовъ клуба принимали тутъ участіе; Генри Фокеръ, эсквайръ и Томъ Славинъ, эсквайръ, какъ друзья капитана Костигана, получили также приглашенія, которыми, разумѣется, воспользовались. Когда скатерть сняли, предсѣдатель сказалъ: "Костиганъ, вотъ вино, если угодно"; но какъ капитанъ предпочиталъ пуншъ, поэтому всѣ голоса были на сторонѣ этого болѣе-серьёзнаго питья. Когда "Non Nobis", былъ пропѣтъ самымъ-классическимъ стилемъ господами: Бингли, Гиксомъ и Булльби (изъ соборнаго хора -- веселѣйшій и забавнѣйшій изъ всѣхъ пѣвцовъ, когда-либо опоражнивавшихъ стаканы), предсѣдатель провозгласилъ "здоровье короля!" Тостъ этотъ былъ выпитъ со всею преданностью, всегда отличавшею жителей Чэттериса. Потомъ, безъ дальнѣйшихъ церемоній, предсѣдатель предложилъ здоровье "общаго нашего друга, капитана Костигана".
   Послѣ восторженныхъ восклицаній, раздавшихся по всему старому Чэттерису, капитанъ всталъ, чтобъ отблагодарить общество и говорилъ цѣлыя двадцать минутъ, въ-теченіе которыхъ рѣчь его безпрестанно прерывалась отъ избытка чувствъ.
   Храбрый капитанъ сказалъ, что онъ проситъ извиненія за безсвязность своей рѣчи, такъ-какъ сердце его слишкомъ-полно словъ. Онъ покидаетъ городъ, знаменитый по своей древности, гостепріимству и красотѣ женщинъ; по мужественной доблести, великодушію и веселому праву мужчинъ. "Слушайте, слушайте!"), Онъ уѣзжаетъ изъ этого древняго и почтеннаго города, о которомъ сохранитъ навсегда сладчайшее воспоминаніе, въ великую столицу, гдѣ талантъ его дочери найдетъ себѣ блистательное поприще и гдѣ онъ будетъ беречь ее какъ ангелъ-хранитель. Онъ никогда не забудетъ, что въ Чэттерисѣ она пріобрѣла то искусство, которое явится теперь въ другой сферѣ -- и, отъ ея имени и своего собственнаго, Джекъ Костиганъ благодаритъ и благословляетъ достопочтенныхъ собесѣдниковъ. Рѣчь храбраго воина была принята съ восторженными восклицаніями.
   Мистеръ Гиксъ, распорядитель пиршества, предложилъ здоровье миссъ Фодрингэй въ блистательныхъ и энергическихъ выраженіяхъ.
   Капитанъ Костиганъ отблагодарилъ его рѣчью, исполненною чувства и краснорѣчія.
   Мистеръ Джобберъ предложилъ здоровье драмы и чэттерисскаго театра. Мистеръ Бингли готовился уже встать, какъ хозяинъ театра, но былъ предупрежденъ капитаномъ Костиганомъ, который взялъ на себя отблагодарить общество, какъ человѣкъ, находившійся столько лѣтъ въ сношеніяхъ съ чэттерисскимъ театромъ, и ради своей дочери. Онъ увѣдомилъ при этомъ почтенную компанію, что служилъ въ гарнизонахъ Гибралтара и Мальты, и находился при взятіи Флессингена. Герцогъ Йоркскій былъ покровителемъ драмы; онъ имѣлъ честь обѣдать много разъ съ его королевскимъ высочествомъ и съ герцогомъ кентскимъ; первый изъ нихъ былъ по справедливости прозванъ другомъ воиновъ. (Громкія одобренія).
   Потомъ предложили здоровье арміи, на что капитанъ Костиганъ отвѣтилъ еще рѣчью. Въ-теченіе этого вечера онъ пѣлъ свои извѣстныя ирландскія пѣсни: "Дезертиръ", "Поросеночекъ подъ кроватью" и другія. Вечеръ этотъ былъ для него истиннымъ торжествомъ; онъ протекъ. Всѣ торжества и всѣ вечера кончаются. На другой день послѣ того, какъ миссъ Костиганъ простилась со всею труппой и помирилась съ миссъ Роунси, которой оставила ожерелье изъ бусъ и бѣлое атласное платье -- на другой день Костиганъ съ дочерью сидѣли въ дилижансѣ "Соревнователь" и проѣхали мимо воротъ Фэрокса -- и Пенденнисъ не видалъ ихъ.
   Кучеръ Томъ Смитъ указалъ на Фэроксъ сидѣвшему на козлахъ капитану Костигану, отъ котораго сильно несло грогомъ, и капитанъ возразилъ, что мѣсто неважное и прибавилъ: "Вотъ еслибъ ты видѣлъ замокъ Костиган-кастль, пріятель, въ графствѣ Мейо!" И Томъ отвѣчалъ на это, что онъ бы очень желалъ посмотрѣть на него.
   Они уѣхали и Пенъ ихъ не видалъ! Онъ узналъ объ отъѣздѣ ихъ только изъ объявленія въ "Чэттерисскомъ Вѣстникѣ" и тотчасъ же поскакалъ въ городъ, чтобъ удостовѣриться въ этомъ. Они дѣйствительно выѣхали: въ знакомомъ и памятномъ Пену окнѣ былъ билетикъ: "Отдается квартира въ наемъ". Онъ вбѣжалъ въ комнаты и обошелъ ихъ кругомъ; сѣлъ у окна, выходящаго въ садъ декана, изъ котораго онъ такъ часто смотрѣлъ вмѣстѣ съ своею Эмили. Онъ вошелъ съ трепетомъ въ ея маленькую опустѣлую спальню. Она была выметена и приготовлена для новыхъ жильцовъ. Зеркало, отряжавшее ея прекрасное лицо, было готово для другихъ, Занавѣски лежали свернутый на кровати: онъ бросился на кровать и скрылъ лицо свое въ холодной подушкѣ.
   Лаура связала кошелекъ, въ который мать его положила нѣсколько гиней, и Пенъ нашелъ его въ то самое утро на своемъ туалетномъ столикѣ. Онъ далъ одну гинею дѣвочкѣ, прислуживавшей Костиганамъ, а другую дѣтямъ мистриссъ Кридъ, которыя сказали ему, что они очень-любили ее. Всего прошло нѣсколько мѣсяцевъ, а между-тѣмъ Пену казалось, что протекли долгіе годы съ-тѣхъ-поръ, какъ онъ въ первый разъ вошелъ сюда! Онъ чувствовалъ, что все кончено. То, что онъ не видалъ ихъ передъ отъѣздомъ, казалось ему какимъ-то роковымъ предзнаменованіемъ. Страшная пустота, изнеможеніе и уныніе овладѣли бѣднымъ юношей.
   Мать увидѣла по его взгляду, когда онъ воротился домой, что она уѣхала. Теперь и ему хотѣлось улетѣть, какъ многимъ другимъ, изъ чэттерисскаго околотка. Бѣдному Смирке нужно было удалиться изъ вида сирены-вдовы. Фокеръ началъ помышлять о томъ, что онъ ужь достаточно насладился Бэймутомъ и что нѣсколько веселыхъ ужиновъ въ Сент-Бонифасѣ будутъ нелишними. Майоръ Пенденнисъ желалъ убраться какъ-можно скорѣе, чтобъ поспѣть въ Стилльбрукъ на охоту за фазанами, и чтобъ отдѣлаться отъ смертельно-надоѣвшей ему деревни и всѣхъ ея tracasseries. Вдова и Лаура усердно принялись собирать багажъ Пена и укладывать въ сундуки его книги и бѣлье. Елена писала ярлыки съ именемъ Артура Пенденниса, эсквайра, которые должнымъ образомъ прибивались къ крышкамъ и на которые она и дѣвочка смотрѣли сквозь слезы. Долго, долго послѣ этого Пенъ вспомнилъ, какъ постоянна и нѣжна была привязанность этихъ женщинъ, и какъ себялюбиво самъ онъ велъ себя.
   Настала ночь; дилижансъ, при звукѣ рожка и съ ярко-горящими фонарями, подкатился къ Фэроксу; вещи Пена и его дяди помѣщены наверху кареты, въ которую вскорѣ усаживаются они сами. Елена и Лаура стоятъ въ разсадникѣ и лица ихъ освѣщены каретными фонарями. Кондукторъ кричитъ: "Все готово!" Еще мгновеніе -- и экипажъ покатился впередъ, свѣтъ фонарей исчезъ, и сердце и молитвы Елены понеслись за сыномъ. Ея святое материнское благословеніе напутствуетъ уносящемуся мальчику. Онъ покинулъ домашнее гнѣздо, въ которомъ бился съ нетерпѣніемъ, и куда воротился послѣ самаго перваго вылета своего раненный и окровавленный; онъ жаждетъ новизны и ему снова хочется попробовать силу своихъ неугомонныхъ крыльевъ.
   Какъ опустѣлъ домъ безъ него! Обвязанные веревками сундуки и ящики съ книгами стоятъ въ его пустой комнатѣ. Лаура проситъ позволенія спать въ комнатѣ Елены. Когда Лаура доплакалась до сна, мать идетъ потихоньку въ спальню Пена, становится на колѣни подлѣ его кровати, на которую свѣтитъ луна, и молится за своего юношу, какъ однѣ только матери умѣютъ молиться. Онъ знаетъ, что ея чистыя благословенія слѣдуютъ за нимъ въ то время, какъ онъ уносится.
   

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ.
Alma Mater.

   Всякій, какъ бы кратка и безславна ни была его ученая карьера, долженъ вспоминать съ чувствами кроткими и нѣжными о старинныхъ университетскихъ товарищахъ и дняхъ. Жизнь молодаго человѣка начинается тутъ: помочи мальчика обрѣзаны и онъ наслаждается всею новизною и всѣмъ достоинствомъ самостоятельности. Онъ еще не имѣетъ понятія о заботахъ, разстроенномъ здоровьѣ, плутовствѣ, бѣдности и завтрашнихъ огорченіяхъ. Комедія жизни разъигрывалась для него еще не такъ часто, и потому она не успѣла еще наскучить. Хотя впослѣдствіи у насъ остается горечь послѣ этого напитка удовольствій, зато какъ чисто и весело онъ искрится вначалѣ! Съ какою жадностью мальчикъ хватается за чашу наслажденіи и съ какимъ жаромъ осушаетъ ее! Даже старые эпикурейцы, которыхъ разстроенный желудокъ осуждаетъ на яйцо въ смятку и стаканъ воды, даже и тѣ любятъ смотрѣть на людей съ хорошимъ аппетитомъ; а такъ-какъ послѣ наслажденія самою пантомимой первое удовольствіе состоитъ въ томъ, чтобъ смотрѣть, какъ дѣти наслаждаются ею, то, по-моему, нѣтъ возраста и опытности, до которыхъ смертные могутъ достигнуть, и нѣтъ такой угрюмой философіи, которая бы не любовалась на счастье блаженной юности.
   Возвращаясь, нѣсколько недѣль тому назадъ, послѣ кратковременнаго посѣщенія древняго Оксбриджскаго Университета, гдѣ пріятель мой мистеръ Артуръ Пенденнисъ провелъ часть своей жизни, я ѣхалъ по желѣзной дорогѣ рядомъ съ однимъ молодцомъ, въ настоящее время студентомъ Коллегіи Сент-Бонифаса. Онъ какъ-то получилъ свой exeat и ѣхалъ на день въ Лондонъ. Онъ не уставилъ болтать съ самаго начала путешествія до конца, наставшаго слишкомъ-скоро для меня, потому-что и я не уставалъ слушать шутки честнаго малаго и его веселый хохотъ; и когда поѣздъ нашъ остановился, ничто не могло удовлетворить его, кромѣ кабріолета Генсома, чтобъ ему какъ-можно-скорѣе попасть въ городъ и насладиться ожидавшими его тамъ удовольствіями. Молодой человѣкъ умчался съ радостью на добродушномъ лицѣ, а покорнѣйшій слуга читателя, имѣвшій съ собою только дорожный мѣшокъ, взобрался на верхъ омнибуса и усѣлся между ветошникомъ-жидомъ, курившимъ скверныя сигары, и лакеемъ какого-то джентльмена, имѣвшимъ подъ своимъ надзоромъ пуделя, въ ожиданіи, когда наберется полное число пассажировъ и чемодановъ, чтобъ кучеръ нашъ могъ тронуться. конечно, не торопились попасть въ городъ. Ни одинъ изъ насъ не чувствовалъ особенно-запальчиваго желанія ворваться въ дымившійся неподалеку Вавилонъ и обѣдать въ такомъ-то клубѣ, или танцовать въ такомъ-то казино. Пройдетъ немного лѣтъ еще, и мой юный пріятель желѣзной дороги сдѣлается точно такъ же равнодушнымъ.
   Въ то время, когда Артуръ Пенденнисъ отправился въ знаменитый Оксбриджскій Университетъ, не было еще желѣзныхъ дорогъ; но онъ въѣхалъ туда въ здоровой каретѣ, наполненной внутри и снаружи профессорами, джентльменами въ мантіяхъ, молодыми новичками, ѣхавшими опредѣлиться, и ихъ наставниками и родственниками, везшими ихъ въ университетъ. Одинъ толстый старикъ, въ сѣрыхъ чулкахъ, изъ Сити, сидѣвшій подлѣ майора Пенденниса внутри экипажа, имѣя vis-à-vis блѣднолицаго сына, перепугался до смерти, когда услышалъ, что лошадьми правилъ цѣлыя двѣ станціи молодой мистеръ Фокеръ, изъ Коллегіи Сент-Бонифаса: Фокеръ былъ пріятель со всѣми, включая кучеровъ, и умѣлъ править не хуже самого Тома Гикса. Пенъ сидѣлъ наверху, разсматривая съ восторгомъ и любопытствомъ экипажъ, пассажировъ и окрестности. Сердце его запрыгало отъ удовольствія, когда взорамъ его открылся знаменитый университетъ, съ почтенными старинными башнями и шпицами, высокими пльмами и свѣтлою рѣкой подлѣ.
   Пенъ провелъ нѣсколько дней на квартирѣ дяди, въ Бюри-Стритѣ, прежде-чѣмъ они отправились въ Оксбриджъ. Майоръ Пенденнисъ счелъ, что гардеробъ племянника нуждается въ возобновленіи, и Артуръ нисколько не противился плану, который долженъ былъ доставить ему нѣсколько новыхъ костюмовъ и жилетовъ. Не было конца жертвамъ, которыя дядя для него дѣлалъ. Лондонъ былъ страшно-пустъ. Троттуары Палл-Малля были безъ фланёровъ; даже красные мундиры выбрались изъ города. Едва-едва показывалось человѣческое лицо въ выпуклыхъ окнахъ клубовъ. Майоръ повелъ своего племянника въ одно изъ этихъ опустѣлыхъ зданій и записалъ его имя въ спискѣ кандидатовъ; удовольствіе Артура отъ этой любезности дяди было невыразимо. Онъ прочиталъ въ пергаминной книжицѣ свое имя и титулы: "Артуръ Пенденнисъ, эсквайръ, изъ Фэрокса, NN шира, и Коллегіи Сент-Бонифаса въ Оксбриджѣ; предложенный майоромъ Пенденнисомъ и поддержанный лордомъ Вискоуигомъ Кольчикумомъ", что доставило ему наслажденіе необъятное. "Тебя будутъ баллотировать года черезъ три, а ты между-тѣмъ успѣешь получить въ университетѣ степень", сказалъ опекунъ. Пенъ внутренно пожелалъ, чтобъ эти три года не существовали; онъ оглядывалъ уже залы, библіотеку и отлично-мёблированныя гостиныя, какъ свою собственность. Майоръ усмѣхнулся, глядя на важничанье простодушнаго юноши, когда онъ вышелъ на улицу. Пенъ отправился разъ вмѣстѣ съ Фокеромъ и въ кабріолетѣ Фокера въ Грэйфрайрскую Школу, для возобновленія знакомства съ нѣкоторыми изъ своихъ прежнихъ товарищей. Мальчики окружили оставленный у воротъ кабріолетъ, и восхищались бурой лошадью и ливреей съ обтяжными лосинными, равно какъ серьёзнымъ видомъ Ступида, грума или тигра мистера Фокере. Пока они разговаривали на лугу съ старыми пріятелями, зазвонилъ колоколъ для вечернихъ классовъ и грозный докторъ прошелъ въ школу, съ грамматикой въ рукѣ. Фокеръ невольно отшатнулся назадъ, но Пенъ подошелъ, краснѣя, къ ученому педагогу и пожалъ ему руку. Онъ смѣялся, вспомнивъ, сколько, бывало, разъ эта самая латинская грамматика поражала его по головѣ. Онъ былъ малый добрый, великодушный и, однимъ словомъ, высокоумный и довольный собою до-нельзя.
   Послѣ того они поѣхали къ родительской пивоварнѣ Фокера. Она состоитъ изъ огромной массы зданій, недалеко отъ Грэйфрайрской школы, и имя владѣльца красуется золотыми буквами на безчисленномъ множествѣ вывѣсокъ тавернъ, содержимыхъ его вассалами по сосѣдству. Почтенный младшій партнёръ и управитель заведенія, припалъ съ приличною почестью юнаго наслѣдника чановъ и его молодаго друга. Онъ налилъ имъ изъ серебряныхъ флягъ такого крѣпкаго портера, что вы сочли бы не только молодыхъ людей, но и бурую лошадь мистера Фокера подъ-хмѣлемъ -- такою рысью понесся онъ оттуда домой, въ Вест-Эндъ, къ великой опасности торговокъ съ подвижными лавочками и разнощицъ на перекресткахъ; приступки кабріолета ударялись о тумбы на углахъ, и бѣднаго Ступида подбрасывало страшнымъ образомъ на его сѣдалищѣ сзади.
   Майоръ былъ очень-доволенъ, когда Пенъ былъ вмѣстѣ съ своимъ пріятелемъ; онъ слушалъ наивные разсказы Фокера съ большимъ участіемъ; задалъ обоимъ юношамъ славный обѣдъ въ ковентгарденскомъ кофейномъ домѣ, откуда всѣ трое отправились въ театръ; но больше всего былъ онъ счастливъ, когда мистеръ и леди Агнеса Фокеръ, случившіеся въ то время въ Лондонѣ, просили майора Пенденниса и мистера Артура Пенденниса сдѣлать имъ удовольствіе откушать у нихъ, въ Гросвенор-Стритѣ. "Получивъ entree въ домъ леди Агнесы", сказалъ онъ племяннику съ родственною торжественностью, приличною случаю: -- ты долженъ, мой милый, пользоваться этимъ. Ты обязанъ не забывать никогда сдѣлать визитъ на Гросвенор-Скверъ, когда будешь въ Лондонѣ. Рекомендую тебѣ прочитать въ Дебреттѣ подробности о генеалогіи и фамильныхъ связяхъ графовъ Рошервиллей, и тогда, если хочешь, можешь сказать что-нибудь хорошенькое, историческое о фамиліи, такъ, въ родѣ комплимента, и тому подобное. У тебя фантазія поэтическая, и потому тебя это не затруднитъ. Самъ мистеръ Фокеръ человѣкъ очень-достойный, хотя невысокаго происхожденія, да и невысокаго воспитанія. Онъ поставилъ себѣ въ обязанность угощать фамильнымъ портеромъ всѣхъ гостей кругомъ, послѣ обѣда: отъ этого ты не отказывайся ни подъ какимъ видомъ, смотри; я самъ выпью стаканъ, хотя все пивное чертовски не по моей натурѣ". И достойный дядя дѣйствительно пожертвовалъ собой, какъ сказалъ, въ день обѣда, когда старикъ Фокеръ сидѣлъ въ головѣ стола и отпустилъ свою обычную шутку о "Фокеровомъ Цѣльномъ". Всѣ мы, я увѣренъ, пришли бы въ восторгъ, еслибъ увидѣли, какъ майоръ оскалилъ зубы, когда достойный старый джентльменъ отпустилъ свою освященную временемъ остроту.
   Леди Агнеса, погруженная по уши въ своего Гарри, была нѣжнѣйшею изъ матерей и добродушнѣйшею, хотя и не мудрѣйшею изъ женщинъ. Она приняла пріятеля своего сына съ большимъ радушіемъ и удивила Пена разсказами о тяжкихъ ученыхъ занятіяхъ ея милаго мальчика, и опасеніями, что это можетъ повредить его драгоцѣнному здоровью. Фокеръ-старшій разражался лошадинымъ смѣхомъ при нѣкоторыхъ изъ этихъ рѣчей, а наслѣдникъ дома лукаво подмигивалъ своему пріятелю. Потомъ леди Агнеса пустилась повѣствовать исторію своего сына съ младенческихъ лѣтъ; она разсказала чудное его избавленіе отъ кори и коклюша и о томъ, какъ онъ чуть не утонулъ; какія ужасныя тиранства онъ вытерпѣлъ въ этой гадкой школѣ, куда мистеръ Фокеръ такъ упрямо опредѣлилъ его потому только, что учился тамъ самъ, но она никогда въ жизни не проститъ этому непріятному педанту -- докторѣ -- нѣтъ, никогда и ни за что! Проболтавъ съ часъ безъ умолку о сынѣ, леди Агнеса объявила обоихъ Пенденнисовъ пріятнѣйшими людьми; когда подали фазановъ за второй перемѣной, которыхъ майоръ расхвалилъ какъ лучшихъ птицъ на свѣтѣ, миледи сказала, что они изъ Логвуда (что майору было какъ-нельзя-лучше извѣстно), и изъявила надежду видѣть ихъ тамъ у себя обоихъ на Рождество, или когда милый Гарри будетъ дома на каникулы.
   -- Богъ съ тобой, мой любезнѣйшій, сказалъ майоръ Пенденнисъ Артуру, когда они зажигали свѣчи въ Бюри-Стритѣ, чтобъ идти спать.-- Ты сдѣлалъ этотъ маленькій намекъ на Азинкуртъ, гдѣ одинъ изъ Рошервиллей отличился, очень-мило и ловко, хотя леди Агнеса и несовершенно поняла его; но для начинающаго это было прекрасно; только, скажу мимоходомъ, тебѣ бы не слѣдовало такъ краснѣть; и я прошу тебя, мой милый Артуръ, вомни на всю жизнь, что съ хорошимъ вступленіемъ въ свѣтъ -- замѣть, съ хорошимъ для тебя такъ же легко жить въ хорошемъ обществѣ, какъ и въ дурномъ; человѣку, порядочнымъ образомъ введенному въ общество такъ же легко удержаться на хорошей ногѣ въ лучшихъ домахъ Лондона, какъ обѣдать у какого-нибудь приказнаго на Бедфэрд-Скверѣ. Помни это, когда будешь заниматься науками въ Оксбриджъ и, ради Небесъ, будь какъ можно разборчивѣе въ своихъ знакомствахъ. Первый шагъ въ жизни важнѣе всего. А писалъ ли ты сегодня матери?-- Нѣтъ?-- ну, смотри же, напиши ей непремѣнно. Покойной ночи. Богъ съ тобой.
   Пенъ написалъ забавный разсказъ о дѣяніяхъ своихъ въ Лондонѣ, о комедіи, посѣщеніи своей прежней школы, о пивоварнѣ и обѣдѣ у Фокеровъ -- къ своей милой матери, молившейся за него въ одинокомъ Фэроксѣ съ сердцемъ, исполненнымъ невыразимой любви и нѣжности. Она много разъ перечитывала вмѣстѣ съ Лаурой это письмо и всѣ слѣдующія затѣмъ письма, и обѣ думали долго надъ ними, по женскому обычаю. То былъ первый шагъ Пена на жизненномъ пути. О, какое это опасное путешествіе и какъ легко храбрѣйшій можетъ споткнуться и самый твердый упасть! Собратъ путникъ! Желаю, чтобъ дружеская рука поддерживала тебя на дорогѣ, и чтобъ и ты протянулъ дружескую руку тѣмъ, кто будетъ падать подлѣ тебя. Да руководитъ тобою истина, да проститъ тебѣ подъ конецъ милосердіе и да сопутствуетъ тебѣ всегда любовь. Какъ слѣпъ былъ бы странникъ безъ этой теплой лампады я какъ угрюмо и печально его путешествіе!
   Итакъ, карета подкатилась къ древней и комфортэбльной гостинницѣ, подъ вывѣскою "Деревянной Тарелки", которая находится на главной улицѣ классическаго Оксбриджа. Пенъ въ первый разъ увидѣлъ съ жаднымъ восторгомъ, какъ ходятъ люди въ мантіяхъ, какъ величаво и спокойно высятся башни и шпицы надъ остроконечными крышами и старинными фасадами домовъ, и прислушивался къ звону колоколовъ капеллы, которые въ Оксбриджѣ звонятъ отъ зари до зари. Еще прежде отъѣзда Пена, докторъ Портменъ списался съ пріятелемъ своимъ, мистеромъ Бонномъ, наставникомъ въ Коллегіи Сент-Бонифаса, на половину котораго Пенъ вступалъ. Лишь-только майоръ Пенденнисъ пріоправилъ свою наружность, чтобъ произвести удовлетворительное впечатлѣніе на будущаго наставника своего племянника, оба они пошли по главной улицѣ, миновали большія ворота и башню колокольни Коллегіи Сент-Джорджа, и прибыли, какъ имъ указали, къ Сент-Бонифасу. Тамъ снова забилось сердце Пена, когда они вошли въ почтенную, отѣненную ивами калитку Коллегіи. Надъ воротами возвышается древній куполъ, почти покрытый ползучими растеніями и украшенный изображеніемъ святаго, именемъ котораго названа Коллегія, и множество гербовъ ея царственныхъ и вельможныхъ покровителей и благодѣтелей.
   Привратникъ указалъ на древнюю башню странной фигуры на углу четвероугольника, какъ на путь въ покои мистера Бокка. Оба джентльмена прошли черезъ скверъ, котораго главныя черты сразу врѣзались въ памяти Пена -- хорошенькій фонтанъ, игравшій въ центрѣ свѣжей, зеленой площадки; высокія окна и контрфорсы капеллы, возвышавшіяся направо; большая зала съ пирамидальнымъ фонаремъ и стрѣльчатымъ окномъ; будка, изъ дверей которой величаво выходилъ великій магистръ въ шелковомъ одѣяніи; потомъ амфилады окружающихъ комнатъ, съ лѣпными трубами, сѣрыми башенками и чопорными шпицами; все это Пенъ пожиралъ глазами съ жадностью, свойственною первымъ впечатлѣніямъ, а майоръ Пенденнисъ смотрѣлъ на то же самое съ хладнокровіемъ джентльмена, который мало думаетъ о живописномъ, и котораго зрѣніе нѣсколько потускло отъ постояннаго яркаго отраженія мостовой Палл-Малла.
   Коллегія Сент-Джорджа считается первою въ Оксбриджскомъ Университетѣ, съ своимъ обширнымъ помѣщеніемъ, прекраснѣйшею залой и садами. "Джорджіанцы", какъ себя называютъ тамошніе студенты, прошедшіе и настоящіе, носятъ мантіи особаго покроя и важничаютъ немало передъ всѣми остальными молодыми людьми. Коллегія Сент-Бонифаса небольше, какъ маленькая пустынь въ сравненіи съ огромнымъ освященнымъ зданіемъ, подлѣ котораго она находится. Но, несмотря на свои размѣры, она пользовалась всегда очень-хорошею славой въ университетѣ. Тонъ въ ней очень-хорошій; лучшія фамиліи извѣстныхъ графствъ постоянно посылали съ незапамятныхъ временъ молодыхъ людей своихъ въ Сент-Бонифасъ; мѣста пасторскія, зависящія отъ этой коллегіи, замѣчательно-хороши и сотоварищество пріятно; бонифаціанцы имѣли больше, чѣмъ свою должную долю университетскихъ отличій; шлюпка ихъ третья на рѣкѣ; хоръ ихъ капеллы не уступаетъ сент-джорджскому, и эль Сент-Бонифаса лучшій въ Оксбриджѣ. Въ старинной, съ дубовыми панелями залѣ коллегіи, и вокругъ рубильяковой статуи св. Бонифаса (который благословляетъ трапезу сотоварищей), развѣшены по стѣнамъ портреты многихъ изъ знаменитѣйшихъ бонифаціанцовъ: вотъ ученый докторъ Гриддль, пострадавшій въ царствованіе Генриха VIII, и архіепископъ Бошъ, которымъ Гриддль былъ сожженъ; лордъ великій судья Гиксъ; герцогъ Сент-Дэвидъ, рыцарь Подвязки, канцлеръ университета и членъ этой коллегіи; поэтъ Спроттъ, котораго славою Коллегія по справедливости гордится; докторъ Блоггъ, прежній учитель и другъ доктора Джонсона, который посѣщалъ его въ Сент-Бонифасѣ, и многіе другіе юристы, ученые и духовные, которыхъ изображенія смотрятъ на васъ со стѣнъ, или которыхъ гербы красуются въ расписныхъ стеклахъ высокихъ оконъ рефекторіи. Почтенный поваръ коллегіи считается однимъ изъ лучшихъ артистовъ Оксбриджа; сынъ его получилъ первыя ученыя почести въ Кемфордскомъ Университетѣ.
   Въ эту-то спокойную и закрытую гавань входилъ нашъ Пенъ, опираясь на руку дяди; они вскорѣ достигли квартиры мистера Бонна и были введены въ кабинетъ этого учтиваго джентльмена.
   Онъ уже получилъ отъ доктора Портмена всѣ свѣдѣнія касательно Пена, о фамиліи, состояніи и личныхъ достоинствахъ котораго почтенный ректоръ отзывался съ немалымъ энтузіазмомъ. Портменъ дѣйствительно описалъ Артура, какъ "молодаго джентльмена съ состояніемъ и владѣющаго помѣстьемъ, происходящаго отъ одной изъ древнѣйшихъ фамилій королевства и одареннаго такимъ характеромъ и способностями, которые, при хорошемъ руководствѣ, принесутъ честь коллегіи и университету". Послѣ такой рекомендаціи наставникъ принялъ, разумѣется, съ величайшимъ радушіемъ молодаго новичка и его опекуна, пригласилъ майора отобѣдать въ залѣ коллегіи, гдѣ онъ будетъ имѣть удовольствіе видѣть своего племянника въ первый разъ въ мантіи и за первымъ университетскимъ обѣдомъ; послѣ зала онъ пригласилъ и племянника и дядю къ себѣ на рюмку вина и, вслѣдствіе въ высшей степени благопріятнаго отзыва, полученнаго имъ о мистерѣ Артурѣ Пенденнисѣ, сказалъ, что сочтетъ себѣ за удовольствіе отвести ему лучшія комнаты въ коллегіи -- комнаты джентльмена-пенсіонера, которыя теперь, къ-счастью, очистились. Такъ они разстались до обѣда, до котораго уже было недалеко, и майоръ Пенденнисъ объявилъ мистера Бокка человѣкомъ необычайно-учтивымъ. Дѣйствительно, если университетскій магнатъ захочетъ взять на себя трудъ быть любезнымъ, то нѣтъ человѣка великолѣпнѣе-вѣжливаго, чѣмъ онъ. Погруженные въ свои книги и отдаленные отъ свѣта множествомъ серьезныхъ занятій, эти почтенные господа принимаютъ тонъ обращенія торжественно-привѣтливый, отзывающійся величавостью ихъ шелковыхъ и штофныхъ мантій. Но эти шелки и штофы надѣваются не всякій день и не для всякаго.
   Простившись съ наставникомъ въ кабинетѣ, оба джентльмена вышли въ его пріемную или библіотеку -- прекрасный покой, устланный коврами, и нашли тамъ слугу съ другимъ человѣкомъ, который принесъ корзину съ шапками и цѣлую кучу мантій на выборъ мистера Пена. Разумѣется, что слуга ожидалъ приличнаго вознагражденія за коммиссію. Пенъ трепеталъ отъ удовольствія, когда хлопотливый портной прикинулъ одну изъ мантій и произнесъ, что она какъ-разъ ему впору; потомъ онъ надѣлъ хорошенькую коллегіальную шапку немножко на бекрень, какъ ее нашивалъ Фиддикомбъ, младшій учитель Грэйфрайровой Школы. Онъ осмотрѣлъ весь свой костюмъ въ одномъ изъ огромныхъ раззолоченныхъ зеркалъ, украшавшихъ библіотеку мистера Бокка: эти университетскія ученыя особы нисколько не выше суетности зеркалъ и охорашиваются передъ ними въ своихъ шапкахъ и мантіяхъ съ тою же тщательностью, какъ особы прекраснаго пола. Майоръ улыбался, глядя какъ его племянникъ красовался передъ зеркаломъ: старый джентльменъ былъ очень-доволенъ пріятною наружностью юноши.
   Тогда Дэвисъ, слуга, повелъ ихъ, съ ключами въ рукѣ, черезъ площадку, въ комнаты, назначенныя новичку; майоръ и Пенъ слѣдовали за нимъ, Пенъ, краснѣя и довольный своимъ академическимъ нарядомъ. Комнаты выбывшаго джентльмена-пенсіонера мистера Спайсера были очень-комфортэбльны, съ массивными балками, высокими панелями и маленькими окнами въ глубокихъ амбразурахъ. Мебель мистера Спайсера продавалась, и майоръ уговорился взять изъ нея что нужно для племянника, отказываясь со смѣхомъ (какъ сдѣлалъ и Пенъ, съ своей стороны) отъ шести охотничьихъ гравюръ и четырехъ группъ балетныхъ танцовщицъ въ газовыхъ одеждахъ, что составляло художественную коллекцію прежняго жильца.
   Они отправились потомъ въ залу, гдѣ Пенъ занялъ свое мѣсто и ѣлъ съ новичками, а майоръ за верхнимъ столомъ съ университетскими чинами, отцами и родственниками юношей, привезенныхъ ими въ Оксбриджъ; послѣ залы они пошли на рюмку вина къ мистеру Кокку, а послѣ -- въ капеллу, гдѣ майоръ сидѣлъ на верхнемъ мѣстѣ, откуда могъ пользоваться полнымъ видомъ магистра, на его рѣзномъ сѣдалищѣ подъ органомъ, гдѣ этотъ джентльменъ, докторъ Донне, сидѣлъ во всемъ великолѣпіи съ молитвенникомъ передъ собою. Всѣ молодые новички вели себя какъ-нельзя чинно и прилично; но Пенъ былъ непріятно пораженъ видомъ этого негоднаго маленькаго Фокера, пришедшаго шумно и очень-поздно съ полудюжиною товарищей въ мѣста джентльменовъ-пенсіонеровъ. Но все это, просимъ помнить, происходило давно, во времена короля Вилльяма IV. Теперешніе молодые люди ведутъ себя гораздо-скромнѣе, да къ-тому же Сент-Бонифасъ была коллегія изъ прыткихъ.
   Въ эту ночь Пенъ едва могъ заснуть въ своей спальнѣ въ гостинницѣ -- такъ ему хотѣлось начать какъ-можно-скорѣе университетскую жизнь и перебраться въ свои комнаты. О чемъ онъ думалъ, бодрствуя и поворачиваясь съ боку на бокъ? О матери, которой благочестивая душа была вся поглощена имъ? Да, будемъ надѣяться, что онъ подумалъ немножко и о ней. Или о миссъ Фодрингэй и своей вѣчной страсти, причинѣ столькихъ безсонныхъ ночей, столькихъ мукъ и страданій? Онъ краснѣлъ; и еслибъ вы были въ комнатѣ и свѣча не была погашена, вы бы увидѣли, какъ лицо нашего молодца вспыхивало много разъ, когда онъ прорывался гнѣвными безсвязными восклицаніями, относившимися къ этой злосчастной эпохѣ своей жизни. Уроки дяди не пропали даромъ: туманъ страсти спалъ съ его глазъ и онъ видѣлъ ее такою, какъ она есть. Подумать, что онъ, Пенденнисъ, былъ порабощенъ такою женщиной и потомъ брошенъ ею! что онъ упалъ такъ низко и былъ втоптанъ въ грязь! что было время въ его существованіи, всего нѣсколько мѣсяцевъ назадъ, когда онъ желалъ имѣть тестемъ Костигана!
   "Бѣдный Смирке!" при этой идеѣ онъ расхохотался: "ну, надобно написать старому пріятелю я утѣшить его. Онъ не умретъ отъ своей страсти, ха, ха!" Еслибъ майоръ не спалъ, онъ услышалъ бы кучу подобныхъ восклицаній бодрствующаго племянника въ-теченіе первой ночи пребыванія его въ Оксбриджѣ.
   Оно, можетъ-статься, было бы лучше для юноши, котораго битва жизни должна была начаться завтра, еслибъ онъ провелъ свое бдѣніе иначе и въ другаго рода размышленіяхъ; но свѣтъ ужь наложилъ на него руки въ образѣ эгоистическаго ментора. Всякій, кто хоть сколько-нибудь интересовался характеромъ Пена, могъ замѣтить еще прежде, что малый былъ очень-слабъ и очень-пылокъ; очень-тщеславенъ и очень-откровененъ и чистосердеченъ; и если онъ былъ расположенія великодушнаго, то препорядочно себялюбивъ, а также довольно-вѣтренъ, какъ всѣ жадные искатели удовлетворенія своихъ страстей.
   Шестимѣсячная страсть состарила его значительно. Широчайшій оврагъ отдѣлялъ Пена, жертву любви, отъ Пена, невиннаго восьмнадцатилѣтняго мальчика, не знавшаго любви. Такимъ-образомъ Артуръ Пенденнисъ имѣлъ всю опытность и все превосходство надъ другими; не доставало той власти, которую впослѣдствіи самоувѣренность и наклонность къ повелительности дали ему надъ молодыми людьми, новыми товарищами.
   Онъ и дядя его провели слѣдующее утро очень-пріятно, занятые покупками разныхъ вещей для лучшаго комфорта новой квартиры Пена. Сервизъ и хрусталь мистера Спайсера были въ страшно-разстроенномъ состояніи; лампы разбиты и перепорчены, а шкапы для книгъ слишкомъ-тѣсны для того, что было наложено въ ящики, остававшіеся въ комнатѣ въ Фэроксѣ, съ адресами Артура Пенденниса, надписанными рукою бѣдной Елены.
   Чрезъ нѣсколько дней прибыли эти ящики, упакованные такъ тщательно его матерью. Пенъ былъ тронутъ, читая ярлыки этого милаго, знакомаго почерка. Онъ разставилъ книги на мѣста, разложилъ, куда слѣдуетъ, бѣлье и скатерти, выбранныя Еленою изъ фамильнаго запаса, и всѣ баночки, горшечки и разныя разности, увязанныя въ солому и упакованныя маленькою Лаурой. У Пена теперь другая Alma Maler; но не всѣ дѣти ласкаются къ ней.
   

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ,
Пенденнисъ въ Сент-Бонифасѣ.

   Пріятель нашъ Пенъ неочень тосковалъ, прощаясь съ своимъ менторомъ, чрезъ день послѣ прибытія въ Оксбриджъ, и мы можемъ быть увѣрены, что и майоръ, съ своей стороны, былъ очень-радъ, исполнивъ свою обязанность и отдѣлавшись отъ нея. Больше трехъ мѣсяцевъ драгоцѣннаго времени отдалъ добрый майоръ своему племяннику -- бывалъ ли когда-нибудь эгоистъ призванъ на большее самоотверженіе? Многихъ ли вы знаете людей вообще, которые сдѣлаютъ то же самое. Человѣкъ положитъ свою голову, или рискнетъ жизнью за честь; но будемте очень-осмотрительны, если придется намъ попросить кого-нибудь пожертвовать комфортомъ или сердечными желаніями. Очень-немногіе изъ насъ выдержатъ подобнаго рода испытаніе. Скажи, достойный читатель, если у тебя растетъ борода, сдѣлалъ ли бы ты то же самое? Я не говорю ни слова о женщинахъ: онѣ привыкли къ этому, мы стараемся пріучить ихъ къ пожертвованіямъ; но, мой почтенный сэръ, еслибъ гдѣ-нибудь въ другомъ мѣстѣ свѣсили количество самоотверженія, которымъ вы, вѣроятно, отличались въ жизни, какъ вы думаете, перетянетъ ли оно чашку вѣсовъ на вашу сторону? Ну, да оставимъ это: нечего говорить о такихъ некрасивыхъ вещахъ, и вы слишкомъ благовоспитанны, чтобъ употребить грубое tu quoque. Но я желаю сказать разъ навсегда, что я поистинѣ удивляюсь майору за его поведеніе въ-теченіе протекшей четверти года, и думаю, что онъ имѣлъ полное право радоваться, дождавшись наконецъ праздника. Фокеръ и Пенъ проводили его до кареты, и Фокеръ рекомендовалъ особеннымъ попеченіямъ кучера этого джентльмена, сидѣвшаго внутри. Пенденнисъ Старшій былъ очень-доволенъ, что племянникъ его такъ коротокъ съ молодымъ Фокеромъ, который введетъ его въ лучшій университетскій кругъ. Майоръ устремился въ Лондонъ, а потомъ въ Чельтенгэмъ, къ ваннамъ, откуда посѣтилъ нѣсколько сосѣднихъ знатныхъ домовъ, которыхъ обитатели не уѣхали за границу, и гдѣ можно было найдти хорошую охоту и хорошее общество.
   Цѣлая четверть этого творенія была посвящена разсказу объ одномъ только эпизодѣ жизненнаго поприща мистера Пена. Очень-понятно, что всѣ его приключенія не могутъ быть описаны съ такою же подробностью, развѣ послѣ кончины автора какой-нибудь изъ его потомковъ вздумаетъ взяться за перо и продолжать разсказъ, для назиданія потомства теперешнихъ читателей. Мы не намѣрены слѣдить съ такою кропотливостью за ученой карьерой нашего молодца. Увы! Жизнь подобныхъ людей почти не выдерживаетъ описанія. Я бы желалъ противнаго. Спрашиваю васъ, стоитъ ли этого труда ваша жизнь? Пока то, что принято называть нашею честью -- чисто, совѣсть насъ не мучитъ. Женщины несвоекорыстны, но не мужчины. Я не хочу сказать о бѣдномъ Артурѣ Пенденнисѣ, что онъ былъ хуже своихъ сосѣдей, а только сосѣди большею-частью нехороши. Будемте чистосердечны и сознаемтесь хоть въ этомъ.
   Впродолженіе перваго курса университетскихъ наукъ, мистеръ Пенъ былъ довольно-сносно внимателенъ на математическихъ и классическихъ лекціяхъ; но открывъ въ себѣ довольно-скоро отсутствіе вкуса и генія къ точнымъ наукамъ, а можетъ-быть, разсерженный и тѣмъ обстоятельствомъ, что два товарища весьма-неаристократической комплекціи, неносившіе даже штрипокъ, которые бы скрывали толщину и грубость ихъ неуклюжихъ башмаковъ и чулковъ, разбили его въ пухъ въ алгебрѣ:-- онъ пересталъ слушать математику и объявилъ своей нѣжной матери, что располагаетъ посвятить себя исключительно изученію греческой и римской литературы.
   Мистриссъ Пенденнисъ была совершенно-довольна тѣмъ, что ея милый мальчикъ займется предметомъ, къ которому чувствуетъ больше наклонности; она только упрашивала его не разстраивать здоровья чрезмѣрнымъ прилежаніемъ: она слыхала самые печальные разсказы о молодыхъ студентахъ, которыхъ усиленныя занятія вгоняли въ чахотку, или которые получали воспаленія въ мозгу и кончали свою жизнь преждевременно, въ самой серединѣ своего университетскаго поприща. А здоровье Пена, которое всегда было довольно-деликатно, должно было беречь выше всего, какъ она справедливо замѣчала, и такимъ здоровьемъ не слѣдовало жертвовать для пустыхъ почестей и отличій. Хотя Пенъ и не чувствовалъ въ себѣ зародыша изнурительной болѣзни, опасной для его жизни, но обѣщалъ своей мама не засиживаться по ночамъ за книгами, и въ этомъ отношеніи онъ держалъ свое слово съ гораздо-большимъ упорствомъ и твердостью, чѣмъ во многихъ другихъ случаяхъ, когда бы это дѣйствительно было неизлишнимъ.
   Въ скоромъ времени онъ нашелъ, что и классическія лекціи приносятъ ему мало пользы. Товарищи-студенты по этому отдѣленію были слишкомъ-тупы, какъ въ математикѣ были они слишкомъ-учены для него. Самъ мистеръ Боккъ зналъ классиковъ получше многихъ мальчиковъ изъ пятаго класса Грэйфрайрской Школы; можетъ-быть, у него были кой-какія дюжинныя понятія о стихосложеніи и грамматической конструкціи какого-нибудь пассажа изъ Эсхила или Аристофана; но въ поэзіи онъ смыслилъ побольше мистриссъ Бинджъ, перестилавшей постели. Пену надоѣло слушать какъ безтолковые студенты бьются вмѣстѣ съ наставникомъ надъ нѣсколькими строчками пьесы по цѣлымъ часамъ, тогда-какъ онъ пробѣгалъ то же самое въ полчаса. Наконецъ онъ началъ замѣчать, что однѣ только домашнія занятія могутъ быть существенно-полезны человѣку, а потому объявилъ своей мама, что рѣшился заниматься гораздо-больше у себя, наединѣ, и гораздо-меньше на лекціяхъ, вмѣстѣ со всѣми. Эта добрѣйшая женщина знала о Гомерѣ такъ же мало, какъ объ алгебрѣ, но была совершенно-довольна выборомъ занятій сына, и вполнѣ-убѣждена, что ея милый мальчикъ получитъ то мѣсто, котораго заслуживалъ.
   Пенъ пріѣхалъ домой уже послѣ Рождества, къ нѣкоторому огорченію нѣжной матери и маленькой Лауры, которая ждала его съ нетерпѣніемъ, чтобъ онъ выстроилъ для нея крѣпость изъ снѣга, такую же хорошенькую какъ три прежнія; но онъ былъ отозванъ въ Логвудъ, къ леди Агнесѣ Фокеръ, гдѣ былъ домашній театръ и куда съѣхалось на Рождество много самаго фэшнэбльнаго народа, которымъ майоръ не совѣтовалъ своему племяннику пренебрегать ни подъ какимъ видомъ. Пенъ пробылъ дома послѣднія три недѣли вакацій, и Лаура имѣла случай замѣтить, какое множество новаго платья онъ навезъ съ собой, а мать восхищалась его возмужалостью и рѣшительнымъ тономъ.
   На Пасху онъ не являлся вовсе; но когда прибыль на долгія каникулы, то привезъ еще больше щегольскихъ нарядовъ. Къ завтраку онъ являлся въ удивительныхъ охотничьихъ курточкахъ съ замѣчательными пуговицами; а по вечерамъ, въ роскошныхъ бархатныхъ жилетахъ, богато-вышитыхъ галстухахъ и чудномъ бѣльѣ. Войдя разъ въ его комнату, когда тамъ не было сына, мать увидѣла прелестнѣйшую туалетную шкатулку, съ серебрянымъ приборомъ, и множествомъ самыхъ миленькихъ колецъ и галантерейныхъ вещицъ. Пенъ носилъ новые французскіе часы на золотой цѣпочкѣ, вмѣсто огромнаго стариннаго хронометра съ цѣлою связкою печатокъ и побрякушекъ, болтавшихся на животѣ Джона Пенденниса: по секундамъ этого инструмента покойный медикъ перещупалъ много пульсовъ на своемъ вѣку. Пенъ алкалъ получить этотъ хронометръ всего нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ, и считалъ его великолѣпнѣйшимъ измѣрителемъ времени. Передъ отъѣздомъ его въ Коллегію, Елена вынула хронометръ изъ своей шкатулки (гдѣ онъ лежалъ незавсденнымъ съ самой смерти мужа), и отдала Пену съ торжественною и поучительною маленькою рѣчью, касавшеюся добродѣтелей его отца и важности хорошаго употребленія времени. Этотъ драгоцѣнный и массивный хронометръ Пенъ объявилъ старомоднымъ, и даже позволилъ себѣ сдѣлать нѣсколько сравненій между нимъ и нагрѣвальникомъ (сравненія эти показались Лаурѣ непочтительными) и оставилъ его въ комодѣ, вмѣстѣ съ брошенными палевыми перчатками, вышедшими изъ милости галстухами и другими школьными часами, о которыхъ мы уже упоминали въ нашей исторіи. Старую свою лошадку Пенъ объявилъ слишкомъ-слабою для себя и промѣнялъ на другую, болѣе-рослую лошадь, за которую долженъ былъ дать значительную придачу. Мистриссъ Пенденнисъ дала ему деньги на новую лошадь, а Лаура плакала когда уводили старую.
   Пенъ привезъ также большой ящикъ съ сигарами, подъ названіями: Colorados, Afrancesados, Telescopies, отъ Фолсона изъ Оксфорд-Стрита, или еще съ другими иностранными произведеніями, и принялся жечь ихъ нетолько въ конюшняхъ и парникахъ, гдѣ онѣ были очень-полезны для растеній Елены, но и въ своей комнатѣ, чего мать сначала не одобряла. Но онъ увѣрилъ ее, что сочиняетъ призовую поэму и не можетъ работать безъ сигары, и продекламировалъ нѣсколько строчекъ изъ Байрона, говорившаго въ одной изъ своихъ поэмъ въ пользу куренія. Такъ-какъ онъ курилъ съ такою похвальною цѣлью, то мать, разумѣется, не могла отказать ему и не дать разрѣшенія. Разъ эта добрая душа зашла къ нему среди его занятій -- онъ читалъ новый романъ, такъ-какъ долженъ былъ слѣдить за отечественною и иностранною легкою литтературой -- Елена, говоримъ мы, зашла къ нему въ комнату, и застала его за работой, а потому, чтобъ избавить его отъ безпокойства, сама достала ему сигару изъ ящика сосѣдней комнаты, вложила ему въ ротъ и зажгла свѣчку, чтобъ онъ ее закурилъ. Пенъ засмѣялся и поцаловалъ ея руку, свѣсившуюся со спинки софы. "Милая маменька", сказалъ онъ: "еслибъ я вамъ сказалъ, чтобъ вы сожгли домъ, вы бы готовы были это сдѣлать". И статься можетъ, что Пенъ былъ правъ и что безразсудная мать дѣйствительно не отказала бы ему и въ этомъ.
   Кромѣ произведеній англійской "легкой литературы", пожираемыхъ этимъ прилежнымъ изъискателемъ въ области словесности, онъ привезъ цѣлую кучу французской легкой литературы: когда Елена заглянула на страницы этихъ книгъ, она прочла тамъ такія вещи, что прешироко открыла глаза отъ удивленія. Но Пенъ доказалъ ей, что не онъ написалъ эти книги, а между-тѣмъ для знанія французскаго языка ему необходимо знакомство съ знаменитѣйшими современными писателями; и поэтому ясно, что онъ долженъ читать великаго Поль-де-Кока, такъ же точно, какъ изучать Мольера или Свифта, и мистриссъ Пенденнисъ согласилась съ нимъ, хотя и со вздохомъ. Но миссъ Лаурѣ запрещено было прикасаться къ этимъ книгамъ какъ самою Еленой, такъ и строгимъ моралистомъ, мистеромъ Артуромъ Пенденнисомъ: хотя онъ и долженъ былъ изучать всѣ отрасли литературы для образованія своего ума и усовершенствованія слога, но такое чтеніе непозволительно молодой дѣвушкѣ, которой занятія совершенно другаго рода.
   Въ-теченіе каникулъ вдова замѣтила, что ея домашніе расходы увеличиваются значительно, что доходовъ ея едва хватитъ на издержки Пена. Но эти издержки только случайныя. Пенъ гоститъ дома всего на нѣсколько недѣль каникулъ. Онѣ съ Лаурой постѣснятся, когда онъ уѣдетъ. Не-уже-ли его не потѣшить въ тотъ короткій срокъ, что онъ у нихъ?
   Въ университетѣ Артуру ассигновывалась довольно-щедрая сумма, больше чѣмъ получали многіе сыновья гораздо-богатѣйшихъ родителей. Цѣлые годы передъ тѣмъ, бережливый и аккуратный Джонъ Пенденнисъ, котораго любимою мечтою было дать сыну университетское образованіе и доставить ему выгоды, какихъ его самого лишило мотовство отца, началъ откладывать въ сторону капиталъ, названный имъ: "Капиталомъ на воспитаніе Артура". Годъ за годъ, капиталъ этотъ увеличивался новыми взносами, и въ промежутокъ между смертью почтеннаго джентльмена и отправленіемъ Пена въ коллегію, вдова безпрестанно прибавляла къ капиталу новыя суммы, такъ-что, когда Артуръ поѣхалъ въ Оксбриджъ, капиталъ на воспитаніе достигъ значительной цифры. "Его надобно щедро снабжать деньгами", твердилъ постоянно майоръ Пенденнисъ. "Пусть онъ сдѣлаетъ первое entrée въ свѣтъ какъ джентльменъ и займетъ мѣсто между людьми хорошаго званія и положенія въ обществѣ; получивъ это, его дѣло будетъ уже -- удержаться. Нѣтъ политики хуже, какъ давать ему меньше, чѣмъ имѣютъ его товарищи. Артуру скоро придется хлопотать самому за себя и выигрывать битву жизни; а между-тѣмъ мы завѣримъ ему хорошія знакомства, джентльменскія привычки и онъ будетъ хорошо поддержанъ и выдресированъ къ тому времени, когда начнется настоящая борьба". Всѣ эти щедрыя идеи майоръ излагалъ, вѣроятно, какъ потому, что считалъ ихъ справедливыми, такъ и потому, что дѣло шло не о его собственныхъ деньгахъ.
   Такимъ-образомъ молодой Пенъ, единственный сынъ помѣстнаго джентльмена внутри Англіи, съ хорошимъ жалованьемъ изъ дома, благородною наружностью и манерами, смотрѣлъ особою гораздо-болѣе важною, чѣмъ онъ былъ въ-сущности; всѣ оксбриджскія власти, студенты и ремесленники считали его настоящимъ барченкомъ и членомъ аристократіи. Манеры его были открыты и даже немножко смѣлы. Онъ былъ на свои деньги щедръ и тороватъ, и запасъ ихъ былъ у него повидимому препорядочный. Онъ любилъ веселую бесѣду и пѣлъ очень-пріятнымъ голосомъ. Гонки на греблѣ не пріобрѣли еще во времена Пена той fureur, какъ впослѣдствіи въ университетѣ, сколько намъ извѣстно. Моднымъ развлеченіемъ тогдашняго остроумнаго юношества была возовая ѣзда и катанье въ тэндемахъ. Пенъ ѣздилъ ловко съ собаками; являлся въ такихъ случаяхъ въ красномъ кафтанчикѣ, какъ слѣдовало молодому франту, и, не будучи особенно-сумасброднымъ любителемъ наѣздничества и другихъ забавъ, съумѣлъ, однако, задолжать препорядочную сумму у Найля, хозяина прокатной конюшни, и во многихъ другихъ мѣстахъ. Дѣло въ томъ, что этотъ счастливый молодой джентльменъ имѣлъ вкусъ почти ко всему, и въ довольно-значительной степени. Онъ любилъ книги всѣхъ родовъ: докторъ Портменъ научилъ его любить рѣдкія изданія, а собственный вкусъ привелъ къ предпочтенію изящныхъ переплетовъ. Нельзя было видѣть безъ удивленія, какими колоссальными томами, съ переплетами раззолоченными, подведенными подъ мраморъ и курьёзно изукрашенными, книгопродавцы и переплетчики уставили его полки. Онъ имѣлъ также очень-разборчивый вкусъ въ изящныхъ искусствахъ и страстную привязанность къ гравюрамъ высокой школы: то были не французскія балетныя богини, ни пестро-размалеванныя охотничьи картинки, какими восхищались простодушныя глаза его предшественника, мистера Спайсера, но эстампы съ Стрэнджа, Рембранта и гравюры Вилькса avant la lettre -- вотъ чѣмъ украшались его комнаты въ самомъ лучшемъ вкусѣ, дозволенномъ въ университетѣ, гдѣ малый пользовался значительною репутаціей. Мы ужь упоминали о пристрастіи его къ кольцамъ, галантерейнымъ вещицамъ, и всякаго рода щегольскимъ нарядамъ; должно признаться, что мистеръ Пенъ, въ пребываніе свое въ университетѣ, занимался-таки нешутя своею особой и любилъ прифрантиться. Пенъ и его аристократическіе товарищи, отправляясь другъ къ другу обѣдать, разряжались такъ, какъ-будто собирались покорить жестокосердую красавицу. Говорили, будто бы онъ носилъ кольца сверхъ своихъ лайковыхъ перчатокъ; но онъ это постоянно опровергаетъ; а впрочемъ, какихъ сумасбродствъ не придумаетъ юность съ своимъ простодушіемъ и важностью? Что онъ бралъ благовонныя ванны, это фактъ; онъ говорилъ, что дѣлалъ это послѣ лекцій, гдѣ ему случалось встрѣчаться съ такимъ множествомъ сволочи.
   На второй годъ жизни Пена въ Коллегіумѣ, когда миссъ Фолрингэй наиболѣе сводила съума весь Лондонъ и портреты ея продавались по всѣмъ магазинамъ, Пенъ повѣсилъ изображеніе красавицы въ своей спальнѣ, и сообщалъ, по довѣренности, близкимъ пріятелямъ, какъ ужасно, дико, бѣшено и страстно любилъ онъ эту женщину; онъ показывалъ имъ стихи, писанные къ ней, и чело его омрачалось, глаза вращались и грудь вздымалась отъ волненія, когда онъ вспоминалъ этотъ роковой періодъ своей жизни и описывалъ всѣ свои прошлыя страданія и муки. Стихи эти переписывались, ходили по рукамъ; надъ ними смѣялись, имъ удивлялись и они передавались изъ кружка въ кружокъ. Пенъ былъ црововозглашенъ малымъ ужаснымъ. Новички указывали на него другъ другу. Когда онъ въ два часа выходилъ изъ коллегіи на прогулку, окруженный пріятелями, эффектъ былъ великолѣпный. Онъ былъ всегда одѣтъ съ большою изъисканностью, глядѣлъ очень-важно на дамъ, проходившихъ мимо его объ-руку съ счастливыми учеными, и произносилъ свое мнѣніе о ихъ личныхъ прелестяхъ и туалетахъ съ серьёзнымъ видомъ критика, которому опытность даетъ право говорить съ авторитетомъ. Товарищи хвастались тѣмъ, что гуляли съ Пенденнисомъ, и были довольны, когда ихъ встрѣчали вмѣстѣ съ нимъ, довольны точно такъ же, какъ радовались бы многіе изъ насъ, прогуливаясь по Палл-Малл-Стриту съ какимъ-нибудь герцогомъ или министромъ.
   Дѣло въ томъ, что въ-теченіе своего втораго года Артуръ Пенденнисъ сдѣлался однимъ изъ оракуловъ Коллегіума. Любопытно наблюдать легкое восхищеніе и простодушную довѣрчивость юности. Они пристаютъ къ предводителю и удивляются ему, любятъ его и подражаютъ ему. Не было, я думаю, мальчика съ благородною душою, который бы не питалъ этого восторженнаго удивленія къ какому-нибудь другому мальчику; мистеръ Пенъ имѣлъ въ Оксбриджѣ свою школу, свою вѣрную ватагу друзей и своихъ соперниковъ. Когда молодежь узнавала у галантерейщика, что Пенденнисъ изъ Сент-Бонифаса заказалъ себѣ сегодня малиновый атласный галстухъ, то въ-теченіе той же недѣли, навѣрно, могли видѣть десятка два такихъ же галстуховъ на главной улицѣ Оксбриджа; ювелиръ Симонъ продалъ не меньше двухъ дюжинъ пепденнисовскихъ булавокъ, по образцу, понравившемуся этому молодому джентльмену въ его лавкѣ.
   Теперь, если человѣкъ съ ариѳметическимъ умомъ возьметъ на себя трудъ вычислить, какое количество денегъ потребно для удовлетворенія всѣхъ вышеизложенныхъ наклонностей, которыми обладалъ мистеръ Пенъ, какъ мы ужь сказали: то выйдетъ, что молодой малый, при такихъ дорогихъ вкусахъ и забавахъ, долженъ быль въ-теченіе двухъ или трехъ лѣтъ истратить или задолжать очень-порядочную сумму. Мы ужь сказали, что пріятель нашъ, Пенъ, былъ не изъ числа разсчетливыхъ. Ни одна изъ его наклонностей не была, это правда, поразительно-безразсудна; можно сказать съ достовѣрностью, что счетъ портнаго для Паддингтона, счетъ повара за обѣды Готтльбюри, счетъ Диллона Тэнди у Финна, въ магазинѣ литографій и гравюръ, за пробные оттиски Рафаэля Моргенса и Лендсира, счетъ Уормалля у великаго книгопродавца Парктона, за изданія альдиніевскіе, старинные фоліанты и раскрашенные молитвенники XVI столѣтія, или дѣла Снэффля и Фокера съ барышникомъ Найломъ -- всѣ эти счеты, говоримъ мы, каждый порознь и всѣ вмѣстѣ, конечно, превосходили безъ сравненія все, что Пенъ могъ промотать или задолжать у названныхъ нами торговыхъ промышлениковъ. Но Бонифаціанецъ Пенденнисъ имѣлъ передъ всѣми этими молодыми людьми превосходство универсальности вкуса: напримѣръ, молодой лордъ Паддингтонъ не интересовался ни на волосъ самымъ-лучшимъ и рѣдкимъ эстампомъ и не заглядывалъ ни въ какую золотую рамку, если въ ней не было вставлено зеркала; Готтльбюри не имѣлъ ни малѣйшей заботливости о своемъ туалетѣ, а верховая ѣзда была для него предметомъ отвращенія, даже ужаса; Спэффль не читалъ ничего печатнаго, кромѣ "Охотничьяго Календаря" или "Беллевой жизни въ Лондонѣ" и для него никакой манускриптъ не имѣлъ ни малѣйшей цѣны, кромѣ его собственной засаленной записной книжонки, куда онъ вносилъ свои пари -- тогда какъ нашъ молодой пріятель занимался каждою изъ исчисленныхъ отраслей полезнаго, изящнаго и пріятнаго, и отличался препорядочно во всѣхъ этихъ отрасляхъ.
   Вотъ почему молодой Пенъ пользовался въ университетѣ колоссальною репутаціей и считался въ родѣ Кричтона. Что касается до призовой поэмы, надъ которою мы видѣли его работающимъ въ Фэроксѣ, то призъ былъ присужденъ въ тотъ годъ Джонссу изъ Кристчорча; но студенты считали поэму Пена несравненно-выше и онъ напечаталъ ее на свой счетъ и раздарилъ пріятелямъ золотообрѣзные экземпляры ея въ сафьянныхъ переплетахъ. Я недавно нашелъ такой экземпляръ въ пыльномъ углу книжныхъ ящиковъ мистера Пена и онъ теперь у меня передъ глазами, вмѣстѣ съ собраніемъ старыхъ оксбриджскихъ разсужденій, университетскихъ статутовъ, призовыхъ поэмъ разныхъ успѣвшихъ и неуспѣвшихъ состязателей, и рѣчей, говоренныхъ въ "Обществѣ Преній",-- съ именемъ Артура и названіемъ его коллегіи; или поднесенныхъ ему авторами Томпсономъ или Джексономъ. Какъ странны эпиграфы ихъ въ этихъ полуребяческихъ рукахъ, и съ какимъ особеннымъ трепетомъ смотришь на такіе документы по истеченіи десятковъ двухъ лѣтъ! Какъ судьба съ того времени унесла многихъ, оттолкнула другихъ и поступила безжалостно со всѣми! Многія руки, писавшія эти бумаги, теперь ужь холодны, а мы пожимали ихъ довѣрчивымъ и искреннимъ пожатіемъ юношеской дружбы. Какими пассіями были наши привязанности въ тѣ дни, какъ онѣ были безкорыстны и чужды сомнѣнія! Какъ, рука-объ-руку, съ которою вы никогда не уставали бродить по прекраснымъ аллеямъ коллегіи, или вдоль рѣки, гдѣ она омываетъ сады Магдалены или луга Кристчорча, или вьется около коллегій Тринити и Королевской, какъ эта рука убралась изъ-подъ вашей, когда вы вступили въ свѣтъ и каждый пошелъ по своей дорогѣ, и вы разлучились, чтобъ биться и толкаться всякъ для себя въ толпѣ, которая хлопочетъ и толкается на жизненномъ пути... То ли самое теперь мы, чѣмъ были, когда писали эти поэмы и надписи -- когда произносили или слушали эти разсужденія, столь простодушныя, напыщенныя и смѣшно-торжественныя; пародированныя такъ безхитростно изъ книгъ и декламированныя съ румяными щеками и настроенными но содержанію ихъ лицами, съ удивительною поддѣлкою подъ мудрость и важность? Вотъ передо мною книга: ей не болѣе пятнадцати лѣтъ отъ-роду. Вотъ Джекъ сѣтуетъ съ отчаяніемъ и байроновскою мизантропіей, тотъ самый Джекъ, котораго юношеская жизнь была постояннымъ молочнымъ пуншемъ. Вотъ Бобъ, составившій себѣ состояніе въ комитетахъ желѣзныхъ дорогъ и котораго обѣды такъ хороши: тутъ онъ горланить съ Танкредомъ и Годсфруа. За этимъ слѣдуетъ медоточивое описаніе садовъ Харуна и дѣвъ Салема, и все это въ безукоризненныхъ десятисложныхъ стихахъ, съ уморительнѣйшимъ передразниваньемъ смысла, чувства и поэзіи. А вотъ, вмѣстѣ съ этими серьёзными пародіями, опыты, стихотворенія и упражненія въ сочиненіяхъ, писанныя юношескими руками, которымъ больше не суждено писать. Судьба протянула надъ нами свою тяжкую руку, и юные голоса умокли, и жадные умы перестали работать! У этого, напримѣръ, были геній и знатный родъ, и онъ повидимому предназначался для самыхъ-высокихъ почестей, которыя теперь ему ненужны; тотъ имѣлъ добродѣтели, ученость, геній -- всѣ качества и дарованія, которыя доставляютъ и упрочиваютъ любовь, удивленіе и мірскую славу: темное и одинокое кладбище заключаетъ въ своей оградѣ могилы многихъ пылкихъ надеждъ, покрытыхъ холоднымъ камнемъ. Я видѣлъ, какъ солнце освѣщало его около исхода прошлаго года, и слышалъ, какъ хоръ деревенской церкви пѣлъ тамъ гимны. Не все ли равно, вестминстерскія ли башни, или скромный деревенскій шпицъ отѣняетъ вашъ прахъ? не все ли равно и то, многими ли днями раньше или позже свѣтъ васъ забудетъ?
   Итакъ, среди этихъ друзей и множества другихъ, Пенъ провелъ болѣе двухъ лѣтъ блестящей и счастливой жизни. Онъ наглядѣлся вполнѣ удовольствіями и привязанностью товарищей. Безъ него обѣдъ былъ не обѣдъ, ужинъ не ужинъ: веселый умъ Пена, пѣсни его, бойкость характера, благородство и мужество восхищали всѣхъ и обезоруживали даже наставниковъ, которые упрекали его въ лѣности и ворчали за его безразсудный образъ жизни. Хотя онъ сдѣлался любимцемъ молодежи, стоявшей гораздо-выше его по богатству и фамиліямъ, но былъ слишкомъ-благороденъ, чтобъ пріобрѣтать ихъ расположеніе униженіемъ или лестью, и не пренебрегалъ скромнѣйшимъ изъ своихъ знакомыхъ длятого, чтобъ поддѣлаться къ самому богатому молодому товарищу. Имя его и до-сихъ-поръ сохранилось въ Университетскомъ Обществѣ Преній, какъ одного изъ самыхъ -- блестящихъ ораторовъ своего времени.
   Въ глазахъ молодежи Пенъ былъ геніальный человѣкъ, не потому, чтобъ онъ сдѣлалъ много, но но убѣжденію всѣхъ, что онъ могъ бы сдѣлать очень-много, еслибъ захотѣлъ. "О! еслибъ Пенденнисъ изъ Бонифаса только взялся за это: онъ способенъ на все въ свѣтѣ", говорили его товарищи. Онъ не получилъ приза за греческую оду, за которую наградили Смита изъ Тринита; но всѣ были увѣрены, что онъ получитъ призъ за латинскіе гекзаметры: а между-тѣмъ эта честь досталась Броуну изъ Коллегіи Сент-Джона, и такимъ-образомъ одно университетское отличіе за другимъ уходили у него изъ-подъ носа, и наконецъ, послѣ двухъ или трехъ новыхъ неудачъ, мистеръ Пенъ бросилъ состязаніе. Но онъ получилъ призъ за декламацію въ своей Коллегіи и привезъ въ Фэроксъ, къ матери и Лаурѣ, кучу книгъ съ раззолоченными гербами коллегіи, и такихъ огромныхъ, что наши дамы вообразили себѣ, будто бы съ самаго существованія коллегіи такого приза не давали никому кромѣ Пена, и что онъ пріобрѣлъ величайшую награду, какую только былъ способенъ дать Оксбриджскій Университетъ.
   Такъ-какъ терминъ за терминомъ и вакація за вакаціей приходили безъ желанной новости, что Пенъ чѣмъ-нибудь отличился, то докторъ Портменъ сдѣлался въ обращеніи съ нимъ мраченъ и сердито-величавъ -- на что Артуръ отвѣчалъ равномѣрною надменностью. Въ одну изъ вакацій онъ даже не сдѣлалъ визита доктору, къ большому неудовольствію своей матери, которая считала привилегіей входъ въ клеврингскую ректорію, и слушала съ неизмѣннымъ почтеніемъ старинныя шутки и анекдоты доктора Портмена, какъ часто онѣ ни повторялись.-- Я не могу выносить покровительственнаго тона доктора, говорилъ Пенъ. Онъ со мной слишкомъ-добръ, черезчуръ по-отечески. Я видалъ на свѣтѣ людей получше его и не намѣренъ умирать со скуки отъ его пошлыхъ устарѣлыхъ разсказовъ и отравлять себя его глупымъ портвейномъ. Безмолвная вражда между Пеномъ и докторомъ подѣйствовала и на вдову, такъ-что и она стала избѣгать Портмена и боялась ходить въ ректорію, пока Артуръ гостилъ дома.
   Елена трепетала за сына сердцемъ, и съ нею Лаура. Лаура между этимъ временемъ выросла и сдѣлалась стройною дѣвочкой, миленькой и граціозной, которая обвивалась вокругъ Елены какъ плющъ и любила ее съ самою страстною нѣжностью. Обѣ онѣ чувствовали, что Пенъ измѣнился. Онъ ужь не былъ тѣмъ открытымъ мальчикомъ прежнихъ дней, пылкимъ, добрымъ, ласковымъ и чистосердечнымъ. Лицо его казалось истощеннымъ и озабоченнымъ; голосъ сталъ мужественнѣе, но тонъ сдѣлался какимъ-то саркастическимъ. Его какъ-будто преслѣдовали заботы, но онъ только смѣялся на разспросы матери и отдѣлывался отъ нихъ презрительною шуткой. На каникулахъ пробылъ онъ дома недолгое время: ему надобно было съѣздить то къ тому, то къ другому знатному пріятелю, и онъ пугалъ скромную чету фэрокскихъ дамъ своими разсказами о большихъ домахъ, куда его приглашали; говоря же о лордахъ, онъ пропускалъ ихъ титулы.
   Честный Гарри Фокеръ, который ввелъ Артура Пенденниса въ этотъ университетскій кругъ и отъ общества и связей котораго майоръ ожидалъ столько добра своему племяннику; Гарри Фокеръ, который потребовалъ первую пѣсню Артура за первымъ своимъ ужиномъ, и который ввелъ его въ клубъ "Бармесидовъ", куда принимались только самые отборные молодые люди -- Гарри Фокеръ вскорѣ увидѣлъ себя далеко позади новичка Пена въ оксбриджскомъ модномъ свѣтѣ. Будучи малымъ великодушнымъ и безъ искры зависти, онъ радовался успѣхамъ своего protege и восхищался Пеномъ столько же, какъ и вся остальная молодежь. Теперь ужь онъ слѣдовалъ за Пеномъ и повторялъ его изреченія; заучивалъ его пѣсни, передавалъ ихъ на пирушкахъ втораго разряда, и никогда не уставалъ слушать эти произведенія изъ устъ самого даровитаго поэта; надобно прибавить, что значительная часть времени, которое мистеръ Пенъ могъ бы употребить гораздо-полезнѣе на ученыя занятія, тратилась имъ на сочиненіе балладъ, пѣтыхъ, по университетскому обычаю, на сходкахъ молодежи.
   Для Артура было бы очень-недурно, еслибъ честный Фокеръ остался подольше въ коллегіи, потому-что онъ, при всей живости своего характера, былъ малый благоразумный и часто удерживалъ Пена отъ сумазбродныхъ наклонностей; но коллегіальная карьера Фокера продлилась неочень-долго послѣ вступленія Артура въ Сент-Бонифасъ.
   "Я думаю ѣхать за границу, говорилъ Фокеръ, чтобъ образовать свой умъ путешествіемъ. Да, parly too -- вотъ главное. Италія, знаешь, и тому подобное. Ну, а тамъ въ Парижъ: выучусь танцоватъ и довершу свое воспитаніе. Но я безпокоюсь не о себѣ, Пенъ. Пока люди пьютъ пиво, я не пропаду; но я боюсь за тебя, пріятель: ты шагаешь слишкомъ-широко и тебѣ не выдержать -- ужь вспомни мое слово. Я не о тѣхъ пятидесяти говорю, которые ты мнѣ долженъ -- можешь отдать ихъ или нѣтъ, когда хочешь -- но о твоей ежедневной рыси и, смотри, она тебя убьетъ. Ты живешь, какъ-будто у тебя дома конца нѣтъ деньгамъ. Ты бы долженъ былъ не давать обѣдовъ, а ѣсть ихъ: тебя всѣ рады знать. Тебѣ бы не слѣдовало должать за лошадей, а ѣздить на чужихъ лошадяхъ. Ты смыслишь въ пари столько же, сколько я знаю алгебру: съ тобой эти молодцы всегда останутся въ барышахъ, будь увѣренъ. Пусть меня повѣсятъ, если ты не хватаешься за все на свѣтѣ. Я видѣлъ тебя на прошлой недѣлѣ за экарте у Тромпингтона, видѣлъ также, какъ ты игралъ въ кости послѣ ужина Рингвуда. Они тебя обчистятъ, Пенъ, еслибъ даже играли чисто -- замѣть, я не говорю, чтобъ они играли нечисто, но и не говорю, что играютъ чисто. Но я не стану съ ними играть, конечно. Ты не по ихъ силамъ. Ты не дожилъ до ихъ вѣса. Это въ томъ же родѣ, еслибъ маленькій Блек-Стрэпъ схватился съ Томомъ Спрингомъ: Блек-Стрэпъ боецъ хоть куда, но Богъ съ тобою! у него рука недовольно-длинна, чтобъ достать до Тома. Увѣряю тебя, ты схватываешься съ молодцами не по плечу. Ну, слушай: если ты дашь мнѣ честное слово не биться объ закладъ и не дотрогиваться ни до картъ, ни до костей, оставляю тебѣ даромъ ту пару лошадокъ".
   Пенъ отвѣчалъ со смѣхомъ, "что хотя ему теперь и неудобно заплатить за пару лошадокъ, но онъ нисколько не намѣренъ оставлять за собою справедливые долги" -- и они разстались не безъ мрачныхъ предчувствій Фокера, на-счетъ своего пріятеля, который, какъ Гарри думалъ, ѣхалъ крупною рысью по дорогѣ къ разоренію.
   -- Въ Римѣ надобно жить какъ Римляне, говорилъ Пенъ, покачиваясь съ самонадѣяннымъ видомъ и побрякивая въ карманѣ гинеями: -- маленькая спокойная партія въ экарте не можетъ повредить, если играешь довольно-сносно; я ушелъ съ ужина Рингвуда съ четырнадцатью гинеями богаче чѣмъ былъ, а мнѣ-таки эти деньги были нужны. И онъ ушелъ, простившись съ бѣднымъ Фокеромъ, который оставилъ университетъ безъ торжественныхъ проводовъ, ушелъ озаботиться объ обѣдѣ, который давалъ въ своихъ комнатахъ въ Сент-Бонифасѣ. Объ этихъ обѣдахъ поваръ коллегіи, питавшій большое почтеніе къ мистеру Пенденнису, всегда хлопоталъ съ особеннымъ усердіемъ, въ угоду своему молодому любимцу.
   

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ.
Дальнѣйшая жизнь Пенденниса.

   За нѣсколько времени до отправленія мистера Фокера изъ Оксбриджа, опредѣлился въ Сент-Бонифасъ одинъ джентльменъ, который, какъ обнаружилось, былъ нѣкогда въ Кемфордскомъ Университетѣ, оставленномъ имъ по причинѣ нѣкоторыхъ неудовольствій. Джентльменъ этотъ, по имени Горэсъ Блоувделль, происходилъ отъ древней суффолькской фамиліи Блоу и делль-Блоунделлей, изъ Блоу и делль-Блоунделль-Галла, въ Блоу и делль-Блоундельширѣ, какъ говорили шутники. Очень-вѣроятно, что, по причинѣ этого родства, и такъ какъ докторъ Донне, великій магистръ Бонифаса, былъ самъ изъ Суффолька и сродни этой фамиліи, то мистера Горэса Блоунделля приняли въ Сент-Бонифасъ, несмотря на то, что ему отказали въ Коллегіи Сент-Джорджа и двухъ другихъ. Въ фамиліи Блоунделлей быль очень-выгодный приходъ, который мистеру Блоунделлю хотѣлось удержать за собою; служа въ драгунскомъ полку въ то время, когда третій его братъ, для котораго это мѣсто предназначалось, заболѣлъ и умеръ, мистеръ Блоундеалъ рѣшился оставить красный мундиръ и шпоры и промѣнять ихъ на званіе приходскаго старшины. Несчастія, приключившіяся съ нимъ въ Кемфордѣ, разстроили нѣсколько планы мистера Блоунделля; но хотя онъ и былъ разбитъ въ одномъ мѣстѣ, рѣшительный эксдрагунъ не унывалъ и принялся искать побѣды въ другомъ.
   На второмъ году Пена, майоръ Пенденнисъ посѣтилъ на короткое время своего племянника и былъ познакомленъ съ нѣкоторыми изъ университетскихъ друзей Пена: съ кроткимъ и вѣжливымъ лордомъ Плинлиммономъ, бойкимъ и открытымъ Магнусомъ Чартерсомъ, тихонькимъ и остроумнымъ Гарлендомъ; неустрашимымъ Рингвудомъ, прозваннымъ въ Обществѣ Преній -- Рупертомъ, за его рѣзкіе промахи; съ Бробдентомъ, происходившимъ отъ диссидентской фамиліи въ Бристолѣ, наконецъ, съ мистеромъ Блоу и делль-Блоунделлемъ, который сразу занялъ свое мѣсто между избраннѣйшею мололежью университета.
   Майоръ Пенденнисъ, хотя и не понималъ греческихъ цитацій Гарленда, и не одобрялъ вполнѣ толстыя башмаки и грязныя руки Бробдента, быль, однако, въ восторгѣ отъ общества, окружавшаго его племянника и удостоилъ своего одобренія въ высшей степени всю эту молодежь, за исключеніемъ одного Блоунделля, хотя тотъ важничалъ больше всѣхъ и принималъ всѣ замашки великосвѣтскаго денди.
   Сидя у Пена за завтракомъ, на слѣдующее утро послѣ обѣда, майоръ передавалъ ему свое мнѣніе о молодыхъ людяхъ, съ которыми былъ наканунѣ любезенъ и веселъ до-нельзя. Онъ угощалъ ихъ своими анекдотами, которые, хотя и не считались очень-свѣжими въ Лондонѣ (гдѣ у людей болѣзненный аппетитъ къ новизнѣ по анекдотной части), но были совершенно-новы въ Оксбриджѣ: молодежь слушала ихъ съ тѣмъ участіемъ, жаднымъ удовольствіемъ, шумнымъ хохотомъ или глубокимъ почтеніемъ, которые такъ рѣдки въ столицѣ и такъ радуютъ разскащика. Разъ или два въ-теченіе этихъ разсказовъ, лицо мистера Блоунделля выражало презрительную насмѣшку и какъ-будто говорило, что онъ давно знаетъ все это. Разъ онъ имѣлъ даже дерзость усомниться въ вѣрности подробностей одного происшествія, какъ его разсказывалъ майоръ, и далъ анекдоту другое толкованіе, въ истинѣ котораго онъ былъ убѣжденъ, потому-что самъ слышалъ, какъ объ этомъ говорили такой-то и такой, присутствовавшіе при самомъ происшествіи. Молодежь посмотрѣла съ удивленіемъ на своего товарища, осмѣлившагося прервать майора; немногіе поняли и оцѣнили меланхолическую граціозность и вѣжливость, съ которыми майоръ тотчасъ же согласился съ толкованіемъ Блоунделля и поблагодарилъ его за поправленіе своей ошибки. Они въ другой разъ вытаращили глаза, когда, при слѣдующей сходкѣ, Блоунделль говорилъ въ презрительныхъ выраженіяхъ о старомъ Пенденнисѣ, увѣрялъ, чтовсякій знаетъ стараго Пена, регулярнаго блюдолиза въ Гоунт-Гоузѣ, извѣстнаго надоѣдалы, настоящаго стараго подлипалу.
   Майоръ, съ своей стороны, не полюбилъ мистера Блоунделля ни на волосъ. Симпатіи подобнаго рода бываютъ очень-часто взаимными между мужчинами или женщинами. Что до меня, если кто-нибудь изъ моихъ добрыхъ знакомыхъ скажетъ мнѣ, что такой-то отзывался обо мнѣ дурно, то ужь, навѣрное, и я чувствую къ нему нерасположеніе. Мы любимъ или не любимъ другъ друга, какъ люди любятъ или не любятъ запахъ нѣкоторыхъ цвѣтовъ, вкусъ нѣкоторыхъ блюдъ или винъ, или нѣкоторыя кпиги. Мы сами не знаемъ отчего это? По замѣтьте общее правило: никакіе резоны въ свѣтѣ не заставятъ насъ полюбить доктора Белля, который точно также не жалуетъ насъ.
   -- Итакъ, говорилъ майоръ:-- любезный мой Пенъ, обѣдъ твой сошелъ à merveille; ты хозяйничалъ очень-мило, разрѣзалъ хорошо; я очень-радъ, что ты этому научился: теперь это дѣлается въ знатныхъ домахъ мэтръ-д'отёлемъ, на боковомъ столѣ, но оно можетъ пригодиться съ людьми средняго круга. Молодой лордъ Плинлиммонъ очень-милый и любезный молодой человѣкъ, похожъ, какъ двѣ капли, на свою мать, которую я зналъ, когда она еще была леди Элквилой Броунбилль; пылкость лорда Магнуса пройдетъ сама-собою -- это идетъ довольно-хорошо молодому патрицію, въ раннемъ возрастѣ, но никуда не годится въ нашемъ званіи; мистеръ Бродбентъ имѣетъ, повидимому, много краснорѣчія и значительную начитанность; пріятель твой Фокеръ всегда восхитителенъ; но за то знакомецъ твой мистеръ Блоунделль поразилъ меня, какъ молодой человѣкъ, самый недостойный порядочнаго общества.
   -- Творецъ Небесный, сэръ Блоунделль-Блоунделль! воскликнулъ Пенъ: -- помилуйте, сэръ, да это человѣкъ, наиболѣе-любимый нами.
   -- Человѣкъ этотъ мнѣ очень не нравится, любезный мой, возразилъ майоръ, очищая яйцо: -- человѣкъ этотъ -- тигръ, замѣть мои слова -- человѣкъ низкій. Въ этомъ мистерѣ Блоунделлѣ какой-то особенный дурной тонъ; отъ него такъ и несетъ низкимъ обществомъ. Онъ посѣщаетъ бильярдныя таверны, сэръ, шатается по клубамъ третьяго разбора. Я это знаю. Это видно тотчасъ же по его манерамъ. Я до-сихъ-поръ никогда не ошибался въ людяхъ. Замѣтилъ ли ты, какую кучу колецъ и галантерейныхъ вещицъ онъ носитъ? У этого человѣка на лбу написано: "Плутъ". Замѣть мои слова и избѣгай его. Но перемѣнимъ разговоръ. Обѣдъ твой былъ немножко слишкомъ-утонченъ, но я не противлюсь, если ты иногда дѣлаешь нѣсколько экстренныхъ frais, когда принимаешь друзей. Безъ-сомнѣнія, ты дѣлаешь это нечасто, и только для тѣхъ, кого тебѣ выгодно fêter. Котлеты были превосходны и soufflé необычайно-легкое и хорошее. Третья бутылка шампанскаго была лишняя; но у тебя хорошій доходъ, и пока ты не будешь выходить изъ его предѣловъ, я не стану ссориться съ тобой, мой милый.
   Бѣдный Пенъ! достойный дядя мало зналъ, какъ часты были эти обѣды и какъ безразсудный молодой Амфитріонъ любилъ щегольнуть своимъ гостепріимствомъ и свѣдѣніями по части гастрономіи. Нѣтъ искусства (столь труднаго изучить, столь невозможнаго и выходящаго изъ способовъ многихъ несчастливцевъ!), которымъ бы молодёжь такъ любила прихвастнуть, какъ этимъ. Вкусъ и знаніе въ винѣ и поваренной наукѣ, кажется имъ признакомь утонченнаго roué и возмужалаго джентльмена. Я люблю смотрѣть, какъ они подмигиваютъ на рюмку бордоскаго, какъ-будто знаютъ въ немъ толкъ до тонкости, или какъ разсуждаютъ о какомъ-нибудь salmi -- бѣдные невѣжды! Тогда только, когда состарѣются, они постигнутъ, что не смыслили въ гастрономіи ничего; а можетъ-быть, и совѣсть шептала имъ, что и самое искусство не стоитъ большаго вниманія, и что баранья нога -- если сердце ваше чувствуетъ довольство -- чуть ли не лучше обѣдовъ самыхъ великолѣпныхъ. Но юный Пенъ, въ роли удивительнаго Кричтона, считалъ необходимостью быть великимъ судьею и практикантомъ обѣдовъ. Мы сейчасъ говорили о глубокомъ къ нему почтеніи повара Коллегіи и скоро будемъ имѣть случай оплакивать, что этотъ достойный артистъ вѣрилъ ему такъ слѣпо въ долгъ. На третій годъ пребыванія нашего молодца въ Оксбриджѣ, лѣстница его уже не была загромождена крышками блюдъ и десертами, или слугами, вносящими кушанье и замороженое шампанское: толпы другаго разбора, съ лицами сердитыми или жалобными, лѣпились около дубовыхъ дверей и атаковывали несчастнаго молодаго человѣка, лишь-только онъ появлялся изъ своей берлоги.
   Наставленія опекуна также не пошли въ прокъ и не заставили Пена избѣгать общества неблагонадежнаго Блоунделля. Молодые люди любятъ въ своихъ товарищахъ то, чему и Пенъ былъ обязанъ большею-частью своей извѣстности истинное или наружное знаніе жизни. Человѣкъ, видѣвшій свѣтъ, или могущій говорить о немъ съ видимъ знатока -- roué, у котораго было или подразумевается много приключеніи, будетъ всегда имѣть жадныхъ и удивляющихся слушателей между новичками. Непріятно сознаться въ этомъ, но оно правда. Многіе уважаютъ подобнаго рода доблести, и съ самыхъ раннихъ дней научаются восхищаться ими.
   Одного вреднаго человѣка достаточно, чтобъ заразить цѣлую колонію юношей. Молодые люди сосѣдней большой Коллегіи Сент-Джорджа, которые уважали Пена и его общество, не были, однакожь, проведены блескомъ Блоунделля, ни его молодецкими ухватками, ни франтовствомъ. Бродбенъ прозвалъ его капитаномъ Мэкгитомъ {Captain Macheath -- англійскій Robert Macaire. Прим. перев.}. Фокеръ, впродолженіе кратковременнаго пребыванія въ университетѣ вмѣстѣ съ Блоунделлемъ, отказывался съ характеристическою осторожностью произнести рѣшительное мнѣніе насчетъ новаго товарища, но намекалъ Пену, что ему бы выгоднѣе было играть въ вистъ его партнёромъ, чѣмъ противникомъ, и что лучше держать въ экарте пари за него, чѣмъ за противную сторону. "Ты видишь, Пенъ, что онъ играетъ лучше тебя", замѣчалъ хитрый молодой джентльменъ: -- "онъ играетъ необычайно-хорошо: я бы на твоемъ мѣстѣ поостерегся съ нимъ. Я не думаю, что онъ слѣпленъ изъ золота". Но кромѣ этихъ темныхъ намековъ и общихъ замѣчаній, отъ осторожнаго Фокера ничего нельзя было добиться.
   Мы не скажемъ, чтобъ совѣты Фокера имѣли въ глазахъ упрямаго Пена больше вѣса, чѣмъ совѣты вообще, во мнѣніи юноши, рѣшившагося дѣлать все посвоему. Аппетитъ Пена къ удовольствіямъ былъ ненасытенъ и онъ бросался на все, что ему представлялось, съ жадностью, свойственною огненной комплекціи и юношескому здоровью. Онъ называлъ эти удовольствія "жизнью", и приводилъ въ доказательство множество извѣстныхъ изреченій Теренція, Горація и Шекспира. Еслибъ онъ "жилъ" такимъ-образомъ еще нѣсколько лѣтъ, то сдѣлался бы настоящимъ roué.
   Несчастье ли это, или нѣтъ, для человѣка чистосердечнаго и расположеннаго брякнуть истину при всякой оказіи -- если этотъ человѣкъ, начиная жизнь, вѣритъ всему, что ему говорятъ?
   -- Лучше ли, еслибъ малый былъ меньше довѣрчивъ? Нужна значительная свѣтская опытность, чтобъ раскусить ложь въ разсказахъ человѣка, неимѣющаго никакихъ особенныхъ причинъ лгать вамъ. Я все-таки еще не берусь рѣшить, не лучше ли быть сначала на нѣкоторое время обманутымъ? Какъ бы то ни было, нашъ Пенъ быль отъ природы легковѣренъ, что помогало ему принимать за звонкую монету все, чѣмъ бы его ни потчивали: и вотъ почему онъ вѣрилъ всѣмъ баснямъ Блоунделля, какъ самымъ неоспоримымъ историческимъ фактамъ.
   Такимъ-образомъ, между-прочимъ, отзывъ Блоунделля о миссъ Фодрингэй огорчалъ и бѣсилъ Пена до крайности. Если онъ стыдился своей страсти прежде, то каковы были чувства его теперь, когда передъ нимъ обнаружилось, что предметомъ такого чистаго и пламеннаго обожанія была недостойная и презрѣнная обманщица, въ которой ошибался одинъ только онъ! Пену и въ голову не приходило усомниться въ этомъ, или подумать, достоинъ ли вѣры человѣкъ, который никогда не говорилъ хорошо ни объ одной женщинѣ.
   Разъ, во время пасхальныхъ вакацій, Пенъ объявилъ матери и дядѣ, что не поѣдетъ въ Фэроксъ и будетъ заниматься въ Оксбриджѣ. Однакожь, онъ отправился на короткое время въ Лондонъ въ обществѣ пріятеля своего мистера Блоунделля. Они остановились въ гостинницѣ въ Ковент-Гарденѣ и наслаждались столичными удовольствіями довольно-разгульно. Блоунделль все-еще принадлежалъ къ одному клубу, куда ввелъ Пена раза два на обѣды. Молодые люди поѣхали туда въ крытомъ кабріолетѣ, боясь встрѣтиться съ майоромъ на Палл-Маллѣ, и тамъ Пенъ познакомился со множествомъ молодыхъ "клинковъ" съ усами и шпорами, съ которыми онъ пилъ эль по утрамъ и кутилъ въ городѣ по ночамъ. Тутъ онъ дѣйствительно видѣлъ много "жизни": шатаясь по театральнымъ фойе и вертепамъ, посѣщаемымъ этими молодцами, онъ, конечно, не могъ опасаться встрѣчи съ дядей. Разъ, однако, онъ былъ очень-близко отъ него: одна только доска отдѣляла Пена, сидѣвшаго въ ложѣ Театральнаго Музея, отъ майора, бывшаго съ лордомъ Стейне въ ложѣ этого вельможнаго сановника. Миссъ Фодрингей была тогда на высшей степени своей славы. Она блестѣла около года на сценахъ лучшихъ театровъ столицы, посѣтила съ большимъ грохотомъ провинціи, воротилась снова сіять въ Лондонѣ, хотя съ нѣсколько-уменьшеннымъ блескомъ, и теперь играла съ "безпрестанно-возрастающею привлекательностью", и проч., "торжество доброй старой британской драмы", и тому подобное, какъ гласили аффиши театровъ, въ которыхъ было достаточно мѣста для всѣхъ, кто бы пожелалъ ее видѣть.
   Пенъ видѣлъ ее уже не въ первый разъ послѣ того достопамятнаго дня, когда они разсталась въ Чэттерисѣ. Въ прошломъ году, когда она въ городѣ была въ большой модѣ, и газеты кричали о ея красотѣ, Пенъ нашелъ предлогъ съѣздить въ Лондонъ во время лекцій и устремился въ театръ, чтобъ взглянуть на предметъ своей старинной страсти. Онъ только вспомнилъ объ этой страсти, но не возобновилъ ее. Онъ вспомнилъ, съ какою жадностью глаза его смотрѣли на сцену, когда какой-нибудь актеръ говорилъ слова, предшествовавшія появленію Офсліи или мистриссъ Галлеръ. Теперь, когда произносились эти самыя слова, по жиламъ его пробѣжалъ легкій трепетъ; когда громъ рукоплесканій раздался въ залѣ и Офелія вышла съ своимъ вѣчнымъ поклономъ и граціознымъ присѣданьемъ, Пенъ почувствовалъ какой-то внутренній толчокъ, и очень покраснѣлъ, глядя на нее: онъ не могъ удержаться отъ мысли, что всѣ на него смотрятъ. Онъ едва слушалъ ее въ первой половинѣ пьесы и помышлялъ съ такимъ бѣшенствомъ о униженіи, которому она его подвергла, что началъ воображать, будто бы все еще любитъ ее и терзается ревностью; но это заблужденіе продлилось не очень-долго. Онъ выбѣжалъ къ актерскому подъѣзду, въ надеждѣ встрѣтить ее, но не успѣлъ въ этомъ; а между-тѣмъ она прошла у него подъ носомъ съ другою женщиной, но ни онъ ее не узналъ, ни она его. На слѣдующій вечеръ онъ пришелъ въ театръ поздно и остался преспокойно на другую пьесу. На третіи и послѣдній вечерь пребыванія его въ Лондонѣ... да, тогда Тальйони должна была танцоватъ въ Оперѣ -- Тальйони! и къ этому еще опера была Донъ-Жуанъ, которую Пенъ любилъ больше всего -- а потому мистеръ Пенъ пошелъ слушать "Донъ-Жуана" и смотрѣть Тальйони.
   Въ этотъ разъ она уже не оставила въ немъ ни тѣни прежняго обольщенія. Она была не менѣе прекрасна, но все какъ-то не та. Глаза ея не имѣли прежняго блеска, а можетъ-быть глаза самого Пена не были больше ослѣплены ими. Звучный голосъ говорилъ попрежнему, но уже не приникалъ въ душу Пена и не переполнялъ ее восторгомъ: ему даже казалось, что онъ замѣчаетъ ирландскій выговоръ; интонаціи казались ему фальшивыми и грубыми. Ему стало скучно слушать то же удареніе на тѣхъ же словахъ, произносимыхъ только немножко-громче; больше еще стало ему досадно при мысли, что онъ принималъ эти вскрикиванья за чувство и геній, и таялъ отъ этихъ машинальныхъ вздоховъ, стоновъ и рыданій. Онъ чувствовалъ, какъ-будто не онъ, а какой-то другой человѣкъ любилъ ее нѣкогда такъ слѣпо и безумно, и какъ-будто это случилось въ какой-то другой жизни. Ему стало стыдно и онъ мучился горькимъ униженіемъ. Бѣдный Пенъ! сладкіе сны бываетъ иногда лучше горестнаго пробужденія.
   Они вышли изъ театра и имѣли въ тотъ вечеръ очень-шумный ужинъ. На слѣдующее утро мистеръ Пенъ возвратился въ Оксбриджъ съ сильнѣйшею головною болью, истративъ весь свой запасъ наличныхъ денегъ.
   Такъ-какъ разсказъ этотъ взятъ изъ признаній самого мистера Пена, то читатель можетъ смѣло вѣрить каждому его слову; а такъ -- какъ Пенъ и самъ не имѣлъ яснаго понятія о томъ, куда у него уходили деньги и какимъ образомъ онъ очутился въ весьма-тѣсныхъ обстоятельствахъ, въ послѣдній годъ пребыванія своего въ Оксбриджѣ, то и мнѣ нѣтъ возможности дать подробнаго отчета о томъ, какъ онъ запутывался все дальше и больше. Вотъ почему я могъ только дать общій очеркъ его образа жизни, что и сдѣлалъ нѣсколько страницъ тому назадъ. Пенъ не отзывался особенно строго о плутовствѣ оксбриджскихъ торговцевъ, или тѣхъ лондонскихъ барышниковъ, кого онъ почтилъ своимъ покровительствомъ въ началѣ поприща. Даже ростовщикъ Финчъ, съ которымъ его познакомилъ Блоунделль и съ которымъ онъ имѣлъ разныя денежныя сдѣлки, отчего подпись молодаго повѣсы являлась неразъ на штемпелевой бумагѣ, даже Финчь поступалъ съ нимъ довольно-умѣренно, и никогда не бралъ съ него больше, чѣмъ по сту процентовъ на сто. Старый поваръ коллегіи, его пламенный почитатель, составилъ для него партикулярный счетъ и обѣщался снабжать его обѣдами до конца, и не тревожить касательно уплаты, хотя бы то было до самаго смертнаго часа. Въ Артурѣ Пенденнисѣ было нѣчто особенно-ласковое и открытое, чѣмъ пріобрѣталъ онъ расположеніе всѣхъ, съ кѣмъ ни встрѣчался; хотя качество это и дѣлало его жертвой плутовъ, но за то доставляло ему у многихъ честныхъ людей гораздо-больше доброжелательности, чѣмъ онъ, можетъ-быть, заслуживалъ. Не было возможности устоять противъ его добродушія, и въ самыя дурныя минуты не надѣяться на его избавленіе отъ конечной гибели.
   Въ эпоху его высшаго блеска въ университетѣ, онъ былъ готовъ бросить самую веселую компанію для больнаго пріятеля и сидѣть съ нимъ. Въ обращеніи съ знакомыми, онъ никогда не дѣлалъ различія между знатными и мелкотравчатыми, хотя несчастные вкусы нашего молодца, склоннаго къ роскоши и великолѣпію и заставляли его, весьма-естественно, предпочитать хорошее общество; онъ всегда былъ слишкомъ-готовъ подѣлиться гинеей съ бѣднымъ пріятелемъ; и когда у него водились деньги, его такъ и тянуло платить, отъ чего онъ не могъ исправиться во всю жизнь.
   На третій годъ его жизни въ Оксбриджѣ, около дверей Пена набиралось всегда столько публики, что было чего испугаться самому неробкому духу. Съ нѣкоторыми онъ воевалъ, на другихъ самъ напускался (по наставленіямъ мистера Блоунделля, который былъ мастеромъ этого искусства, хотя и не получилъ степени ни за какое художество), а третьихъ умасливалъ. Разсказываютъ о немъ, что разъ къ нему пришла маленькая Мери Фродшемъ, дочь одного бѣднаго позолотчика и рамочника, который надѣлалъ кучу прелестнѣйшихъ рамокъ для его изящныхъ гравюръ: пришла она съ плачевнымъ извѣстіемъ, что отецъ ея въ лихорадкѣ, а между-тѣмъ полиція въ домѣ. Пенъ бросился изъ комнаты съ отчаяніемъ громко вопіявшей совѣсти, заложилъ первому ростовщику свои щегольскіе часы и всѣ галантерейныя вещицы, кромѣ двухъ старыхъ золотыхъ запонокъ, принадлежавшихъ прежде его отцу, и побѣжалъ съ вырученными деньгами въ лавку Фродшема, гдѣ, со слезами на глазахъ и съ самымъ искреннимъ раскаяніемъ и смиреніемъ, просилъ прощенія у бѣднаго ремесленника.
   Этотъ случай, почтенные молодые джентльмены, не приводится вамъ, какъ образчикъ добродѣтели Пена, но скорѣе, какъ его слабость. Онъ поступилъ бы гораздо-добродѣтельнѣе, еслибъ вовсе не заводилъ себѣ этихъ гравюръ и эстамповъ. Онъ былъ еще долженъ за всѣ вещи, которыми такъ великодушно пожертвовалъ для уплаты счета Фродшема, и матери его пришлось жестоко стѣснить себя для удовлетворенія ювелира; да, ей одной пришлось страдать за мотовство и сумасбродныя фантазіи сына. Мы отнюдь не представляемъ вамъ Пена, какъ героя, или какъ образецъ, а только какъ малаго, который, при тысячѣ слабостей и при всей суетности, имѣетъ еще нѣсколько великодушныхъ побужденій и еще несовершенно-испорченъ.
   Мы уже сказали, что вѣсть о безумномъ мотовствѣ Пена привела мистера Бокка въ большое негодованіе; судя по тому, какъ Пенъ поступилъ въ коллегію, съ кѣмъ тамъ водился и по рекомендаціямъ майора и доктора Портмена -- Боккъ долго считалъ своего питомца малымъ съ большимъ состояніемъ и удивлялся, отчего онъ носитъ простую мантію. Однажды, поѣхавъ ко двору съ вѣрноподданнымъ адресомъ отъ Оксбриджскаго Университета, Боккъ видѣлъ въ сент-джемскомъ дворцѣ майора Пенденниса, бесѣдовавшаго съ двумя кавалерами Подвязки; видѣлъ, какъ потомъ, передъ его изумленными глазами, майоръ умчался въ каретѣ съ однимъ изъ кавалеровъ, послѣ выхода. Лишь только мистеръ Боккъ возвратился домой, онъ тотчасъ же пригласилъ къ себѣ Пена на завтракъ и смотрѣлъ сквозь пальцы больше, чѣмъ когда-нибудь на неприходы его на лекціи.
   Вотъ почему онъ былъ пораженъ какъ громомъ, когда узналъ истину и выслушалъ плачевную исповѣдь Пена. Университетскіе долги его были велики а -- наставнику не было никакого дѣла до его лондонскихъ долговъ, почему Пенъ и не говорилъ ему о нихъ. Кто говорить все, когда къ нему приступаютъ за признаніями подобнаго рода? Наставникъ узналъ достаточно-достовѣрно, что Пенъ бѣденъ, что онъ промоталъ прекрасный, можно сказать, но что-великолѣпный окладъ и выростилъ вокругъ себя такой посѣвъ долговъ, что хоть кому было бы нелегко сжать его: всякій знаетъ, что никакое растеніе не поднимается такъ быстро, какъ долги, когда они разъ пустятъ свои корни.
   Можетъ-быть, необычайная доброта и нѣжность матери устрашали Пена при мысли, что съ нею будетъ, когда грѣхи его дойдутъ до нея? "Я не могу вынести мысли о ней", говорилъ онъ наставнику съ мучительною тоской. "О, сэръ! я поступилъ съ ней какъ гнусный злодѣй!" и онъ раскаявался и желалъ возвратить утраченное время и спрашивалъ себя внутренно: "зачѣмъ, о! зачѣмъ дядя настаивалъ на необходимости тянуться за знатью, и какая мнѣ отъ того польза?"
   Эти знатные товарищи отъ него не удалялись, но Пену такъ казалось, и онъ самъ отсталъ отъ нихъ въ послѣдніе свои термины въ университетѣ. Онъ былъ на пирушкахъ угрюмъ какъ мертвая голова; уклонялся отъ пріятелей, и молодые пріятели скоро перестали приглашать его. Всякій зналъ, что Пенденнису "круто". Этотъ Блоунделль, который не платилъ никому и долженъ былъ убраться изъ коллегіи черезъ три термина, сгубилъ его: такъ всѣ говорили. Печальную фигуру Пена, бродящаго по пустымъ университетскимъ дворамъ, можно было видѣть въ измятой шапкѣ и изорванной мантіи; и тотъ, кто, годъ тому назадъ, былъ славою и гордостью университета, на кого молодежь смотрѣла какъ на образецъ, сталъ теперь предметомъ разговора новичковъ, и новички разсуждали о немъ со страхомъ и удивленіемъ.
   Наконецъ пришло время главнаго экзамена. Многіе молодые люди его лѣтъ -- надъ толстыми, подкованными башмаками которыхъ Пенъ острился, или которыхъ лица и костюмы каррикатурилъ -- многіе, которыхъ онъ трактовалъ съ высокомѣріемъ или уничтожалъ своимъ краснорѣчіемъ, наконецъ, многіе изъ его же круга, неимѣвшіе и половины его способностей, а только немножко регулярности въ занятіяхъ и прилежанія -- получили высокія степени или выдержали экзаменъ довольно-сносно. А гдѣ же въ этомъ спискѣ былъ Пенъ великолѣпный, Пенъ острякъ и денди, Пенъ поэтъ и ораторъ? Увы! гдѣ былъ Пенъ, единственная гордость и отрада нѣжной матери? Посыплемъ голову пепломъ и закроемъ страницу. Списки вышли и но всему университету пронеслась ужасная вѣсть, что Пенденнисъ "ощипанъ!"
   

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ.
Бѣгство посл 23; пораженія.

   Всякій, кто имѣетъ малѣйшее понятіе о геральдикѣ, долженъ знать, что благородная фамилія, отъ которой происходила Елена Пенденнисъ, имѣетъ въ нашлемникѣ герба гнѣздо маленькихъ пеликановъ; пеликаны эти клюютъ окровавленную грудь большой самки пеликана, снабжающей безжалостныхъ дѣтенышей тою пищей, которая, по геральдической легендѣ, необходима для ихъ вскормленія. Очень-вѣроятно, что и пеликаны женскаго рода любятъ истекать такимъ-образомъ кровью подъ жадными клювами своихъ дѣтенышей; но достовѣрно одно, что женщины дѣйствительно любятъ это. Особенное наслажденіе, непонятное для насъ, мужчинъ, должно-быть, сопровождаетъ боль этихъ язвъ, и я увѣренъ, что нѣкоторыя женщины желаютъ лучше страдать такимъ-образомъ, чѣмъ жить безъ язвъ. Онѣ жертвуютъ собою для любимаго предмета по инстинкту. Будь это безпорядочный мужъ, негодный сынъ, или милый сорванецъ-братъ -- какъ охотно готовы онѣ излить лучшія сокровища своего сердца для человѣка любимаго! и какое множество наслажденій такого рода готовы мы, съ своей стороны, доставить этимъ нѣжнымъ твореніямъ! Едва ли найдется хоть одинъ мужчина изъ читателей этой книги, который бы не снабдилъ подобными удовольствіями любимыхъ имъ женщинъ и не доставилъ бы имъ самыхъ роскошныхъ оказій прощать его. Онѣ о себѣ не думаютъ; но когда виновный возвращается домой, для него убиваютъ упитаннаго тельца и его принимаютъ съ радостью: при малѣйшемъ намекѣ, что онъ возвращается на путь истинный, эти добрыя существа готовятъ радостный пиръ и милосердіе и прощеніе выходятъ съ улыбкой къ нему на встрѣчу. Еслибъ намъ пришлось ожидать только Правосудія -- избави Богъ!
   Въ послѣднюю половину пребыванія Пена въ Оксбриджскомъ Университетѣ, пристрастіе дяди къ нашему юношѣ возрасло въ значительной степени. Майоръ гордился Артуромъ, малымъ благороднымъ, съ открытыми манерами, пріятною наружностью и высокими джентльменскими понятіями. Старый лондонскій холостякъ видѣлъ съ удовольствіемъ, что племянникъ его сблизился съ молодыми патриціями, и онъ (неугощавшій никогда никого и вошедшій въ пословицу за свою скупость между вертопрахами клуба, которые не хотѣли знать его бѣдности, а только завидовали его знатнымъ знакомствамъ) -- и онъ любилъ давать племяннику и этимъ молодымъ лордамъ вкусные обѣды у себя на квартирѣ и угощать ихъ славнымъ бордоскимъ, лучшими своими исторіями и bons mots; нѣкоторыя изъ нихъ пострадали бы въ печати, потому-что майоръ имѣлъ свою особенную манеру разсказывать; другія не принесли бы большой пользы никому. Майоръ прислуживался посредствомъ этихъ любезностей родителямъ своихъ молодыхъ гостей и доставлялъ себѣ удовольствіе быть въ обществѣ молодёжи. Онъ не разъ посѣщалъ Оксбриджъ, гдѣ юноши забавлялись угощеніемъ стараго джентльмена и давали нарочно для него и для своей потѣхи пирушки, завтраки и ужины. Онъ сыпалъ имъ свои анекдоты, молодѣлъ и развеселялся съ молодыми лордами. Онъ ходилъ слушать Пена въ Обществѣ Преній, кричалъ и шумѣлъ вмѣстѣ съ прочими и былъ оглушенъ краснорѣчіемъ и жаромъ юности. Онъ воображалъ племянника будущимъ Питтомъ и чувствовалъ къ нему почти отеческую нѣжность. Онъ писалъ племяннику письма съ шутливыми совѣтами и городскими новостями. Онъ хвастался Артуромъ въ своихъ клубахъ и вплеталъ его съ удовольствіемъ въ свои разговоры: "Да, говорилъ онъ:-- эта молодежь скоро вытѣснить стариковъ. Наши подростки, молодой лордъ Плинлиммонъ, пріятель моего мальчика, молодой лордъ Магнусъ Чартерсъ, задушевный другъ моего сорванца, и другіе будутъ, чего добраго, играть въ свѣтѣ роли чуть ли не важнѣе своихъ отцовъ". Онъ просилъ позволенія привезти племянника на большой балъ въ Гаунт-Гоузъ; любовался, съ невыразимымъ наслажденіемъ, когда племянникъ танцовалъ съ сестрами вышеименованныхъ молодыхъ вельможъ; хлопоталъ о доставленіи ему пригласительныхъ билеговъ въ самые лучшіе домы, какъ-будто онъ, дядя, былъ нѣжною маменькой съ дочерью-невѣстой, а не старымъ отставнымъ офицеромъ на половинномъ жалованьѣ и въ парикѣ. И дядя расхваливалъ вездѣ огромныя способности своего сорванца и замѣчательныя ораторскія средства, и толковалъ о блестящей степени, которую племянникъ получитъ при выпускѣ изъ университета. Онъ безпрестанно писалъ къ Еленѣ, что лордъ Роннимидъ хочетъ его взять въ свое посольство, и что герцогъ такой-то намѣренъ воспользоваться его способностями въ парламентѣ; а та, съ своей стороны, была слишкомъ-рада и готова вѣрить всему, что бы ей ни разсказывали въ похвалу сына.
   И всю эту гордость и нѣжность дяди и матери Пенъ попралъ своею преступною расточительностью и лѣностью! Не завидую чувствамъ Пена, когда онъ помышлялъ о томъ, что сдѣлалъ. Онъ спалъ -- и черепаха выиграла призъ. Онъ разстроилъ въ самомъ началѣ то, что могло бы сдѣлаться блестящею карьерой. Онъ безжалостно и безбожно ограбилъ свою мать и глупо промоталъ ея достояніе. О, только рука негодяя могла подняться на пораженіе такого нѣжнаго и возвышеннаго творенія! И если Пенъ чувствовалъ, какое зло онъ сдѣлалъ другимъ, то не-ужели мы можемъ думать, что молодой джентльменъ, съ такимъ самолюбіемъ, не чувствовалъ еще болѣе позора, которымъ онъ себя покрылъ? Можемъ быть убѣждены, что нѣтъ угрызенія совѣсти, которое бы язвило мучительнѣе; нѣтъ стоновъ, жалобнѣе издаваемыхъ раненнымъ самолюбіемъ. Подобно пріятелю Джоя Миллера, раскланивавшемуся съ публикой изъ своей ложи, потому-что ему случилось войдти въ театръ въ одно время съ королемъ -- и нашъ Пенъ, хотя и гораздо-менѣе, былъ, однакожъ, въ пріятномъ ослѣпленіи, воображалъ вполнѣ, что вся Англія замѣтитъ отсутствіе его имени въ экзаменныхъ спискахъ и будетъ говорить о его бѣдствіи. Какъ смотрѣть въ глаза оскорбленному дядѣ, безднѣ кредиторовъ, сторожу и прислужницѣ, студентамъ того же курса и младшимъ, которымъ онъ покровительствовалъ и передъ которыми важничалъ? Онъ заперся въ своя комнаты и написалъ къ дядѣ письмо, полное благодарности, почтенія, раскаянія и отчаянія, въ которомъ просилъ о выключеніи его имени изъ книгъ коллегіи, и выражалъ желаніе, чтобъ смерть кончила скорѣе дни и мученія опозореннаго Артура Пенденниса.
   Потомъ онъ вышелъ, озираясь, и едва зная самъ куда; пошелъ машинально по узкимъ закоулкамъ, позади коллегій, пока не выбрался изъ университетскихъ предѣловъ и не очутился на берегу рѣки, теперь пустомъ, но часто оживленномъ гонками шлюпокъ и толпами восклицающихъ студентовъ. Онъ все шелъ и шелъ впередъ, и такимъ-образомъ очутился въ нѣсколькихъ миляхъ отъ Оксбриджа, гдѣ былъ найденъ знакомыми.
   Пенъ поднялся на холмъ. Январскій дождь билъ ему въ лицо и оборванная мантія развевалась отъ рѣзкаго вѣтра: онъ съ утра не снималъ съ себя студентскаго костюма. Вдругъ показалась на дорогѣ несшаяся прямо на него почтовая карета. На козлахъ сидѣлъ слуга, а внутри, или правильнѣе, почти снаружи, у окна дверецъ, былъ молодой джентльменъ, курившій сигару и поощрявшій почтальнова громкими криками. То былъ нашъ бэймутскій знакомецъ, мистеръ Спэвинъ, получившій ученую степень и катившій съ торжествомъ домой въ желтой каретѣ. Поднимаясь въ гору, онъ замѣтилъ фигуру, бѣшено-жестикулирующую, и узналъ лицо Пена, когда поравнялся съ нимъ.
   "Стой!" заревѣлъ мистеръ Спэвинъ почтальйону, и тотъ сразу осадилъ лошадей, и карета остановилась въ какихъ-нибудь пятидесяти шагахъ отъ Пена. Пенъ тотчасъ же услышалъ, что его громко зовутъ по имени и увидѣлъ верхнюю половину тѣла мистера Спэвина, высунувшагося изъ окна дверецъ и съ жаромъ подзывавшаго его къ себѣ.
   Пенъ остановился, призадумался, гнѣвно замоталъ головой и указалъ рукой впередъ, какъ-будто въ изъявленіе желанія, чтобъ почтальйонъ продолжалъ свой путь. Онъ не сказалъ ни слова, но лицо его вѣрно выражало страшное отчаяніе, потому-что молодой Спэвинъ посмотрѣлъ на него нѣсколько мгновеній съ испугомъ и потомъ выпрыгнулъ изъ экипажа и побѣжалъ къ Пену съ протянутой рукой: "Галло! старый пріятель, куда ты это и что съ тобой?"
   -- Туда, куда заслуживаю! отвѣчалъ Пенъ съ проклятіемъ.
   -- Да эта дорога не туда, возразилъ Спэвинъ, улыбаясь:-- это дорога въ Фенбюри. Послушай, Пенъ, не унывай, что тебя общипали. Это ничего, когда привыкнешь. Меня общипали три раза, любезный мой, и послѣ перваго мнѣ было ни почемъ. Радъ, что это кончилось. Въ другой разъ тебѣ будетъ больше удачи.
   Пенъ посмотрѣлъ на своего молодаго знакомца, который былъ ощипанъ, сосланъ въ деревню, который, послѣ повторенныхъ неудачъ едва выучился правильно читать и писать, и несмотря на все это, получилъ ученую степень. "Этотъ человѣкъ выдержалъ экзаменъ, а я нѣтъ!" подумалъ онъ. Этого было для него слишкомъ-много.
   -- Прощай, Спэвинъ, я очень-радъ твоей удачѣ. Я тебя не задерживаю и самъ тороплюсь: я сегодня вечеромъ хочу поспѣть въ Лондонъ.
   -- Вздоръ! Эта дорога не въ Лондонъ, а въ Фенбюри, говорю я тебѣ.
   -- Я сейчасъ только хотѣлъ своротить.
   -- Всѣ дилижансы полнёхоньки народомъ.-- Пенъ съёжился.-- Ты не достанешь себѣ мѣста ни за десять фунтовъ. Влѣзай въ мою желтую; я высажу тебя въ Модфордѣ и тамъ ты дождешься фенбюрійскаго дилижанса. Я снабжу тебя шляпой и сюртукомъ: у меня ихъ куча. Ну, перестань же; влѣзай, пріятель -- пошолъ! И такимъ-образомъ мистеръ Пенъ очутился въ каретѣ мистера Спэвина и доѣхалъ съ этимъ джентльменомъ до гостинницы "Тарана" въ Модфордѣ, на пятнадцать миль отъ Оксбриджа. Тамъ фенбюрійскій дилижансъ перемѣнялъ лошадей и Пенъ досталъ себѣ мѣсто въ Лондонъ.
   На другой день, въ Коллегіи Сент-Бонифаса, въ Оксбриджѣ, была страшная суматоха: къ ужасу наставника и торговцовъ, разнесся слухъ, что Пенденнисъ, съ отчаянія, что не выдержалъ экзамена, лишилъ себя жизни; за три мили отъ Фенбюри, подлѣ водяной мельницы, нашли старую университетскую шапку съ его именемъ и гербомъ (орломъ на гребнѣ, смотрящимъ на угасшее теперь солнце); въ-теченіе цѣлыхъ сутокъ всѣ воображали, что бѣдный Пенъ бросился въ воду подъ мельничное колесо, и только тогда успокоились, когда отъ него пришли письма съ лондонскимъ почтовымъ штемпелемъ.
   Дилижансъ прибылъ въ Лондонъ въ угрюмые пять часовъ утра. Пенъ поспѣшилъ въ Ковент-Гарденъ, гдѣ имѣлъ привычку останавливаться, и вѣчно-бдящій сторожъ впустилъ его и отвелъ въ спальню. Пенъ посмотрѣлъ на сторожа пристально и хотѣлъ прочитать на его лицѣ, знаетъ ли онъ, что его ощипали? Въ постели онъ не могъ заснуть. Онъ ворочался съ боку на бокъ до сѣраго лондонскаго разсвѣта; тогда онъ вскочилъ съ отчаяньемъ и направился въ Бюри-Стритъ, на квартиру дяди; вымѣтавшая лѣстницу служанка посмотрѣла на Пеня подозрительно, увидя, что онъ небритъ и во вчерашнемъ бѣльѣ. Ему показалось, что и она знаетъ о его несчастіи.
   -- Творецъ! мистеръ Артуръ, что случилось, сэръ? воскликнулъ Морганъ, только-что отнесшій на мѣсто отлично-вычищенное платье и лакированные сапоги и отправлявшійся къ майору съ расчесаннымъ парикомъ.
   -- Мнѣ нужно видѣть дядюшку, отвѣчалъ Пенъ глухимъ голосомъ и бросился въ кресла.
   Морганъ отступилъ на два шага отъ блѣднаго и разстроеннаго молодаго человѣка, посмотрѣлъ на него со страхомъ и изумленіемъ, и исчезъ въ спальнѣ майора.
   Майоръ высунулъ изъ дверей голову, лишь-только надѣлъ парикъ.
   -- Что? экзаменъ конченъ? Первый состязатель, вдвойнѣ перваго класса, хе? сказалъ старый джентльменъ: -- сейчасъ, сейчасъ, и голова снова спряталась.
   -- О ни не знаютъ ничего, простоналъ Пенъ: -- что они скажутъ, когда узнаютъ всю истину?
   Пенъ стоялъ спиной къ окну, и въ такомъ сомнительномъ свѣтѣ, какимъ наслаждается Бюри-Стритъ въ туманное январское утро, а потому майоръ не могъ разсмотрѣть выраженія лица племянника и, слѣдовательно, видѣть его блѣдности и отчаянія, поразившихъ мистера Моргана.
   Но когда майоръ вышелъ изъ уборной, опрятный и лучезарный, предшествуемый легкимъ благовоніемъ духовъ Демакроа, изъ магазина котораго парикъ и носовые платки майора Пенденниса получали свои ароматы, и когда онъ протянулъ руку племяннику и хотѣлъ радушно заговорить съ нимъ, вдругъ разглядѣлъ онъ лицо племянника и, выпустивъ его руку, воскликнулъ: "Милосердый Творецъ! Пенъ, что съ тобой?"
   -- Вы увидите это въ газетахъ за завтракомъ, сэръ.
   -- Увижу, что?
   -- Моего имени тамъ нѣтъ, сэръ.
   -- Да за какимъ чортомъ ему тамъ быть? спросилъ майоръ, совершенно-озадаченный.
   -- Я потерялъ все, сэръ: я лишился чести, погибъ невозвратно. Я не могу возвратиться въ Оксбриджъ.
   -- Лишился чести? о, Боже! Ты не хочешь сказать, что струсилъ?
   Пенъ горько засмѣялся.-- Нѣтъ, сэръ, не въ томъ дѣло. Я не боюсь пули и, право, желалъ бы, чтобъ кто-нибудь взялъ на себя трудъ застрѣлить меня. Я не получилъ степени. Я... я ощипанъ, сэръ!
   Майоръ слыхалъ объ "ощипываньи", по весьма-темно и мимоходомъ, и воображалъ, что это какая-нибудь церемонія, производимая въ университетѣ тѣлесно надъ буйнымъ юношествомъ.
   -- Я удивляюсь, какъ, послѣ такого срама, у тебя достаетъ духу смотрѣть мнѣ въ глаза, сэръ; я удивляюсь, какъ ты, джентльменъ, подвергнулся этому.
   -- Я не могъ помочь этому, сэръ. Классики сошли довольно0сносно; но всему виной проклятая математика, которою я всегда пренебрегалъ.
   -- И это... это было сдѣлано публично, сэръ?
   -- Что?
   -- То... ощипыванье? спросилъ опекунъ, съ безпокойствомъ глядя въ глаза племяннику.
   Пенъ замѣтилъ заблужденіе дяди и какъ ни горько было у него на душѣ, однакожъ, бѣднякъ не могъ удержаться отъ слабой улыбки, вслѣдствіе которой, онъ оставилъ свой трагическій тонъ и объяснилъ майору просто, какъ онъ пошелъ на главный экзаменъ и не выдержалъ его. Майоръ сказалъ на это, что хотя онъ и ожидалъ отъ своего племянника гораздо-большаго, но бѣда еще не такъ велика и безчестья еще тутъ нѣтъ, по-крайней-мѣрѣ по его понятіямъ. Онъ совѣтовалъ Пену начать слова и ноправить дѣло.
   -- Мнѣ опять въ Оксбриджъ, послѣ такого униженія! подумалъ Пенъ, и мысленно рѣшилъ, что не поѣдетъ въ Оксбриджъ.
   Когда же дѣло дошло до его долговъ, дядя разсердился не на шутку и осыпалъ Пена самыми горькими укорами, которые тотъ выслушалъ молча, съ поникшею головой. Пенъ рѣшился высказать все и очистить свою совѣсть: онъ составилъ полный и правдивый списокъ всѣхъ своихъ долговъ въ университетѣ и въ Лондонѣ. Они заключались въ слѣдующихъ статьяхъ:
   Лондонскому портному,
   Оксбриджскому,
   Галантерейщику, за рубашки и перчатки,
   Ювелиру,
   Повару коллегіи,
   Крумпу, за дессерты,
   Сапожнику,
   Виноторговцу въ Лондонѣ,
   Виноторговцу въ Оксбриджѣ,
   Счетъ за лошадей,
   -- за картинки,
   -- за переплеты,
   -- за книги,
   -- парикмахеру и за духи,
   -- трактирщику въ Лондонѣ,
   За разные предметы.
   Цифры противъ каждой статьи читатель можетъ выставить по усмотрѣнію: подобныя вѣдомости бывали въ рукахъ родителей и опекуновъ многихъ юношей, воспитывавшихся въ Коллегіи Сент-Бонифаса. Оказалось, что долги Пена доходили всего-навсе на сумму около семисотъ фунтовъ; кромѣ-того, вышло, что, но время пребыванія своего въ университетѣ, у него было въ рукахъ больше чѣмъ вдвое этой суммы наличными деньгами. Столько онъ истратилъ! и что могъ онъ показать въ вознагражденіе?
   -- Не добивайте человѣка и безъ того убитаго, сэръ, мрачно сказалъ Пенъ своему дядѣ.-- Я очень-хорошо знаю, сэръ, какъ дурно и безпутно я себя велъ. Мать моя не захочетъ видѣть меня осрамленнымъ, сэръ, продолжалъ онъ слабымъ голосомъ:-- и я увѣренъ, она заплатитъ по этимъ счетамъ; но я уже не буду больше просить у нея денегъ.
   -- Какъ угодно, сэръ. Ты совершеннолѣтній и я умываю руки въ твоихъ дѣлахъ. Но ты не можешь жить безъ денегъ и не имѣешь средствъ добывать ихъ, сколько я знаю, хотя у тебя и есть отличное умѣнье тратить ихъ; по моему убѣжденію, ты будешь продолжать какъ началъ, и разоришь мать окончательно, прежде чѣмъ сдѣлаешься пятью годами старше. Затѣмъ, желаю вамъ добраго утра; мнѣ пора идти завтракать. Занятія мои не позволятъ мнѣ видѣться съ тобою часто, впродолженіе твоего пребыванія въ Лондонѣ. Я полагаю, что ты сообщишь своей матери тѣ извѣстія, которыми сейчасъ обрадовалъ меня.
   Надѣвъ шляпу и походкою, твердою нѣсколько менѣе обыкновенной, майоръ Пенденнисъ вышелъ изъ дома передъ племянникомъ и грустно направился въ свой обычный уголъ въ клубѣ. Онъ увидѣлъ въ утреннихъ газетахъ оксбриджскіе экзаменные списки и перечиталъ имена, непонимая въ чемъ дѣло, съ печальною аккуратностью. Въ-теченіе дня онъ совѣтовался съ нѣкоторыми изъ своихъ старыхъ знакомыхъ: Венгэмомъ, однимъ деканомъ и нѣсколькими юристами; онъ отбиралъ ихъ мнѣнія, показывая нѣкоторымъ количество долговъ племянника, записанное на визитной карточкѣ, и спрашивалъ, что тутъ дѣлать, и не ужасны ли и нелѣпы эти долги? Что дѣлать?-- Больше нечего, какъ заплатить. Венгэмъ и другіе говорили майору о молодыхъ людяхъ, которые должали на суммы вдвое, впятеро больше чѣмъ Артуръ, хотя и вовсе не имѣли средствъ заплатить такіе долги. Консультація, разсчеты и мнѣнія успокоили кой-какъ майора. Наконецъ, платить приходилось все же не ему.
   Но онъ помышлялъ съ огорченіемъ о множествѣ плановъ на счетъ будущности племянника, котораго онъ непремѣнно вывелъ бы въ люди, о своихъ пожертвованіяхъ и о томъ, какъ все это пропало. Онъ написалъ доктору Портмену, прося его "приготовить" Елену къ печальнымъ новостямъ, которыя она скоро должна узнать. Почтенный старый джентльменъ держался во всемъ заведеннаго порядка и былъ того мнѣнія, что лучше "приготовить" кого-нибудь къ печальной вѣсти чрезъ посланца (обыкновенно неловкаго и безчувственнаго), чѣмъ сообщить эту вѣсть попросту, письмомъ. Итакъ, майоръ написалъ, какъ мы сказали, къ доктору Портмену, и пошелъ -- печальнѣйшій Изъ всѣхъ, обѣдавшихъ въ тотъ день во всѣхъ столовыхъ Лондона -- пошелъ обѣдать.
   Пенъ написалъ также письмо и бродилъ остатокъ дня по лондонскимъ улицамъ, воображая, что всѣ на него смотрятъ и шепчутъ другъ другу: "Вотъ Пенденнисъ изъ Сент-Боннфаса, котораго вчера ощипали!" Письмо его къ матери было исполнено нѣжности и раскаянія; онъ плакалъ надъ письмомъ горчайшими слезами, и это нѣсколько облегчило его сердце.
   Въ столовой гостинницы увидѣлъ онъ шайку молодыхъ кутилъ изъ Оксбриджа; но онъ ускользнулъ отъ нихъ и пошелъ снова скитаться по улицамъ. Онъ помнитъ и теперь гравюры, которыя разсматривалъ тогда подъ дождемъ въ окнѣ магазина Экермена, и книгу, которую читалъ подъ однимъ навѣсомъ около Темпля; вечеромъ онъ пошелъ въ партеръ театра и видѣлъ миссъ Фодрингэй, по рѣшительно забылъ въ какой пьесѣ.
   На другой день прибыло ласковое письмо отъ наставника коллегіи, заключавшее въ себѣ много серьёзныхъ и приличныхъ замѣчаній касательно бѣдственнаго для Пена событія, и сильно убѣждавшее молодаго человѣка не оставлять Коллегіи, а поправить несчастіе, которому виною была единственно его небрежность, какъ всякій зналъ, и которое можно вознаградить, призанявшись хорошенько въ-теченіе одного мѣсяца. Онъ прибавилъ, что велѣлъ сторожу приготовить нѣсколько чемодановъ и убрать въ нихъ гардеробъ молодаго джентльмена; чемоданы эти прибыли къ Пену въ должное время, вмѣстѣ съ новыми копіями со всѣхъ его счетовъ.
   На третій день прибыло письмо изъ дома. Пенъ прочиталъ его въ спальнѣ и результатомъ этого чтенія было то, что онъ упалъ на колѣни, спряталъ голову въ одѣяло постели, помолился отъ всего сердца, смирился и покаялся; потомъ, въ столовой, съѣлъ обильнѣйшій завтракъ, потомъ взялъ себѣ мѣсто въ дилижансѣ Буллѣ, въ Пиккадилли, и отправился вечеромъ въ Чэттерисъ.
   

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ-ВТОРАЯ.
Возвращеніе Пена.

   Письмо майора, весьма-естественно, побудило доктора Портмена немедленно отправиться въ Фэроксъ, и онъ вышелъ изъ дома съ поспѣшностью, которую обыкновенно обнаруживаетъ добрый человѣкъ, когда ему приходится сообщить непріятныя вѣсти. Онъ желаетъ, чтобъ дѣло было сдѣлано и сдѣлано скоро. Ему очень-прискорбно, mais que voulez-vous? зубъ должно выдернуть -- и онъ сажаетъ васъ и вы удивляетесь, какою твердостью духа и руки владѣетъ онъ, когда дѣйствуетъ клещами. Можетъ-статься, онъ былъ бы не такъ дѣятеленъ и нетерпѣливъ, еслибъ это былъ его зубъ; но наконецъ, зубъ долженъ же быть выдернуть. Такимъобразомъ докторъ, прочитавъ письмо майора Пенденниса Мапрѣ и мистриссъ Портменъ, со множествомъ осудительныхъ прибавленій о молодомъ сорванцѣ, который шагаетъ все ближе и ближе къ погибели, предоставилъ этимъ дамамъ распространить полученныя новости по клеврингскому обществу (что онѣ исполнили съ обычною расторопностью), и самъ направился въ Фэроксъ, чтобъ "приготовить" вдову.
   Она ужь знала все. Она прочитала письмо Пена и оно ее нѣсколько облегчило. Мрачное предчувствіе бѣды мучило ее давно. Теперь она знала худшее и ея милый мальчикъ возвращается къ ней, мягкосердечный и кающійся. Чего ей больше? Все, что ректоръ могъ сказать (а его замѣчанія основывались на здравомъ разсудкѣ и стоили уваженія по своей древности), не могло заставить Елену чувствовать особенное негодованіе или считать себя необычайно-несчастною; ее печалила развѣ мысль о томъ, какъ несчастливъ теперь ея милый Пенъ. Что это за степень, за которую подняли такой шумъ, и какую пользу имѣлъ бы отъ нея Пенъ? Зачѣмъ докторъ Портменъ и майоръ такъ настаивали, чтобъ мальчика непремѣнно послать туда, гдѣ его ожидало столько искушеній и гдѣ онъ пріобрѣлъ такъ мало? Зачѣмъ они не оставили его въ покоѣ у матери? А что до его долговъ, они, конечно, должны быть уплачены! Его долги! развѣ деньги отца не принадлежали ему, и развѣ онъ не имѣлъ права издерживать ихъ? Вотъ какими аргументами встрѣтила вдова добродѣтельнаго доктора, и всѣ стрѣлы его негодованія не произвели никакого дѣйствія на ея нѣжную грудь.
   Пріятный способъ, которымъ съ незапамятныхъ временъ братья и сестры изъявляютъ другъ другу свою взаимную привязанность, и который у Пена и Лауры, въ дѣтствѣ, былъ въ большомъ ходу, оставленъ ими, по взаимному согласію, нѣсколько времени тому назадъ. Возвратясь разъ изъ коллегіи послѣ довольно-долгой отлучки изъ дома, мистеръ Артуръ увидѣлъ, вмѣсто простодушной дѣвочки, высокую, стройную, хорошенькую дѣвицу, которую ужь нельзя было привѣтствовать прежнимъ братскимъ тюцалуемъ, и которая встрѣтила его граціознымъ присѣданьемъ и дружески-протянутою рукой, причемъ розовый румянецъ заигралъ какъ разъ на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ напечатлѣвались прежнія привѣтствія молодаго Пеня.
   Не мастеръ я описывать женскую красоту; да и по правдѣ, я неочень-высоко цѣню ее, полагая, что доброта и добродѣтели украшаютъ молодую особу гораздо-лучше этихъ скоропреходящихъ прелестей лица и стана: а потому я не буду распространяться о томъ, какова была наружность миссъ Лауры Белль въ эпоху ея шестнадцатилѣтняго возраста. Въ ту пору она достигла своего теперешняго роста, пяти футовъ и четырехъ дюймовъ. Нѣкоторыя особы ея пола говорили, что она была суха и долговяза -- настоящій майскій шестъ; но особы эти предпочитали женщинъ меньшаго роста. Если она походила на майскій шестъ, то вершника его была украшена прелестнѣйшими розами, и достовѣрно извѣстно, что многіе молодые парни плясали бы очень-охотно вокругъ такого шеста. Она была вообще блѣдна, съ легкимъ розовымъ отливомъ на щекахъ, но щечки эти вспыхивали мгновенно при случаѣ, и рдѣлись довольно-долго послѣ волненія, вызвавшаго наружу эти прелестные цвѣты. Глаза ея были съ самаго дѣтства пребольшіе и сохранили эту отличительную черту впослѣдствіи, Добродушные критики (всегда женскаго пола) говорили, что она имѣла привычку играть этими глазами и кокетничать ими передъ джентльменами и дамами, съ которыми ей случалось бывать; но дѣло въ томъ, что природа сама устроила ихъ такъ, что они не могли ни смотрѣть, ни сіять иначе: въ томъ, какъ они смотрѣли и сіяли, были они столько же виноваты, какъ звѣзды, которыя все-таки искрятся одна ярче и свѣтлѣе, чѣмъ другая, и это отъ нихъ вовсе не зависитъ. Безъ сомнѣнія, съ цѣлью умѣрить этотъ блескъ, та же заботливая природа снабдила глаза миссъ Лауры двумя парами длиннѣйшихъ и чудеснѣйшихъ черныхъ рѣсницъ; отчего произошло, что тѣ же особы, находившія недостатки въ ея глазахъ, говорили, когда она ихъ закрывала, что ей хочется выказать свои рѣсницы. Я полагаю, что еслибъ можно было видѣть ее спящую, зрѣлище были бы хорошенькое.
   Цвѣтъ ея кожи былъ почти такъ же ослѣпителенъ, какъ у леди Мэнтрепъ, хотя и безъ порошка, который употребляетъ миледи. Носъ ея мы предоставимъ нарисовать воображенію читателя; если ротъ ея и былъ великоватъ -- какъ утверждаетъ миссъ Пимини, о которой, еслибъ не извѣстный ея аппетитъ, вы бы подумали, что она едва въ-состояніи пропустить въ свой ротикъ горошенку -- то всякій сознавался, что улыбка ея была очаровательна и обнаруживала два ряда жемчужныхъ зубовъ. Голосъ же ея былъ такъ тихъ и сладокъ, что походилъ на самую нѣжную музыку. Привычка носить очень-длинныя платья внушила многимъ мысль, что у нея ноги не маленькія; но очень-вѣроятно, что ея ноги соразмѣрны росту, и если миссъ Пинчеръ всегда высовываетъ свою ножку, то изъ этого еще не слѣдуетъ, что всѣ остальныя дамы и дѣвицы должны были непремѣнно выказывать свои ноги, какъ на смотру. Наконецъ, миссъ Лаура Белль, шестнадцатилѣтняя Лаура, была прелестная молодая дѣвица. Будемъ надѣяться, что въ нашемъ отечествѣ найдутся многія тысячи такихъ дѣвицъ, такъ-какъ у насъ нѣтъ недостатка ни въ добротѣ, ни въ скромности, ни въ чистотѣ, ни въ красотѣ.
   Теперь, миссъ Лаура, съ-тѣхъ-поръ, какъ она стала думать за себя сама (а въ послѣдніе два года умъ и особа ея развернулись въ значительной степени), миссъ Лаура была только вполовину довольна поведеніемъ и поступками Пена. Письма его къ матери сдѣлались въ послѣднее время очень-коротки и рѣдки. Напрасно мягкосердечная Елена приводила въ оправданіе Артура его постоянныя ученыя занятія и множество приглашеній, которыми его осыпали. "Пусть она лучше лишится приза, чѣмъ забудетъ мать", говорила Лаура: "да, впрочемъ, мама, я не вижу, чтобъ онъ получалъ много призовъ. Почему онъ, пріѣзжая домой, не живетъ съ вами, а проводитъ праздники у своихъ знатныхъ знакомыхъ? Тамъ никто не любитъ его вполовину столько, какъ... какъ вы".-- "Какъ я одна, Лаура", вздохнула мистриссъ Пенденнисъ. Лаура объявила на-отрѣзъ, что не любитъ Пена ни на волосъ, если онъ забываетъ свой сыновній долгъ; точно также не хотѣла она вѣрить материнскомъ доказательствамъ, что мальчикъ долженъ себѣ проложить дорогу въ свѣтъ; не думала, будто дядя его особенно желалъ, чтобъ Пенъ поддерживалъ знакомство съ людьми, которые ему впослѣдствіи могли оказать важныя услуги и помочь ему въ жизни; что у мужчинъ тысячи разныхъ связей и призваній, которыхъ женщины не понимаютъ, и такъ далѣе. Можетъ-быть, и сама Елена уже вѣрила этимъ извиненіямъ не больше Лауры; по ей хотѣлось воображать, что она вѣритъ имъ, и она утѣшала себя своимъ материнскимъ ослѣпленіемъ. Многіе джентльмены, я полагаю, имѣли случай обдумать слѣдующее: какъ бы мы ни поступали, однакожъ можемъ всегда разсчитывать на любовь женщины, если разъ имѣли эту привязанность, и что эта неистощимая нѣжность и готовность прощать никогда намъ не измѣнятъ.
   Такъ же точно вольность, чтобъ не сказать дерзость обращенія и манеръ Артура въ послѣднее время, поражала Лауру и не правилась ей. Не то, чтобъ онъ оскорбилъ ее грубостью, или говорилъ при ней вещи, которыхъ она не должна была слышать -- нѣтъ, Пенъ былъ джентльменъ отъ природы и по воспитанію и неспособенъ оскорбить женщину, какого бы званія она ни была; но онъ говорилъ легко и неуважительно о женщинѣ вообще; былъ меньше деликатенъ въ поступкахъ, чѣмъ на словахъ, и небреженъ ко многимъ мелочнымъ и разнороднымъ требованіямъ общежитія. Миссъ Лаура негодовала на него за то, что онъ курилъ въ домѣ свои гадкія трубки, отказывался идти съ матерью на прогулки и съ визитами, и зѣвалъ въ халатѣ надъ романомъ, когда кроткая вдова возвращалась домой послѣ этихъ житейскихъ обязанностей. Герой ранняго дѣтства Лауры -- разговаривая съ Еленою о немъ, Лаура провела столько вечеровъ, когда та раз сказывала ей безконечныя повѣсти о добродѣтеляхъ, нѣжности и доблестяхъ сына, во время бытности его въ школѣ -- герой этотъ совершенно не походилъ на молодаго человѣка, котораго она теперь знала: смѣлаго и блестящаго, насмѣшливаго, пренебрегающаго простыми занятіями и удовольствіями добрыхъ двухъ женщинъ, съ которыми проводилъ по возможности короткое время, и которыхъ покидалъ подъ такими пустыми предлогами.
   Фодрингэйское дѣло также, когда Лаура узнала о немъ, сильно ее поразило и раздосадовало. Она узнала объ этомъ въ первый разъ по саркастическимъ намекамъ майора Пенденниса, въ одно изъ посѣщеній его въ Фэроксъ, а потомъ отъ клеврингскихъ сосѣдей, сообщившихъ ей множество свѣдѣній объ этомъ предметѣ. Какъ! одинъ изъ Пенденнисовъ чуть не погубилъ себя для такой женщины! Сынъ Елены скачетъ день за днемъ изъ дома -- куда? къ ней!-- броситься на колѣни передъ актрисою и пить съ ея ужаснымъ отцомъ! И это добрый сынъ! ему хотѣлось во что бы ни стало ввести такого человѣка и такую женщину въ свое семейство, и поставить ее надъ своею матерью! "Я убѣжала бы изъ дома, мама; право, я бы это сдѣлала, хоть бы мнѣ пришлось идти босикомъ по снѣгу!" говорила Лаура.
   -- И ты покинула бы тогда меня? отвѣчала Елена. Причемъ, разумѣется, Лаура брала назадъ свои слова и обѣ женщины бросались другъ другу въ объятія, съ чувствомъ, которое было въ натурѣ обѣихъ и которое составляетъ характеристику не малой части ихъ пола. Откуда взялось негодованіе миссъ Лауры на прошедшую страсть Артура? Она, можетъ-быть, не знала, что если мужчины губятъ себя для женщинъ, то и женщины губятъ себя также для мужчинъ, и что о любви нельзя сказать ничего опредѣлительнаго, такъ же точно, какъ о всякой другой физической симпатіи или антипатіи. Можетъ-статься, ей насказали много вздора въ Клеврингѣ, гдѣ старая мистриссъ Портменъ была особенно ожесточена противъ Пена, за непочтительность его къ доктору и куреніе сигаръ во всякое время; можетъ-быть, наконецъ, то была ревность; но этому пороку, какъ говорятъ, дамы рѣдко предаются.
   Хотя она и сердилась на Пена, но противъ его матери она не питала подобнаго чувства: она предалась Еленѣ со всѣмъ жаромъ дѣтской привязанности, такой привязанности, къ какой способны только женскія сердца, когда сердца эти не заняты. То было обожаніе, страсть, всякаго рода нѣжности и ласки; бездна объятій, поцалуевъ. нѣжныхъ эпитетовъ и изъявленій любви, о которыхъ было бы какъ-то странно разсказывать въ-подробности хладнокровному всторикъ уже бородатому. Не станемъ мы, мужчины, осмѣивать эти чувства, потому-что мы неспособны понимать ихъ.
   Но лишь-только миссъ Лаура узнала, что Пенъ въ скорби и несчастіи, весь ея гнѣвъ пропалъ и уступилъ мѣсто самому нѣжному и неблагоразумному состраданію. Онъ опять сталъ для нея Пеномъ прежнихъ дней, открытымъ и любящимъ, чувствительнымъ и великодушнымъ. Она тотчасъ же приняла его сторону вмѣстѣ съ Еленой противъ доктора Портмена, когда тотъ завопилъ объ огромности преступленій Пена. Долги? что такое его долги? Пустяки; онъ попалъ въ разорительное общество, по требованіямъ дяди, и разумѣется, долженъ былъ жить, какъ тѣ молодые джентльмены, съ которыми онъ водился. Обезчещенъ, не получилъ степени? Бѣдный мальчикъ былъ боленъ, когда шелъ на экзаменъ; онъ не могъ думать о математикѣ и всякомъ вздорѣ, когда его мучила идея о долгахъ; очень-немудрено, что у нѣкоторыхъ учителей и наставниковъ были свои любимцы, и что они хотѣли выставить ихъ и посадить ему на голову. Другіе не любятъ его и жестоки къ нему, и несправедливы, въ этомъ она была увѣрена. И вотъ какъ, съ пылающими щеками и глазами, блестящими отъ досады, разсуждало это юное твореніе; и она подошла къ Еленѣ, схватила ея руку и поцаловала ее подъ носомъ у доктора, и взоры ея вызывали его на битву и какъ-будто спрашивали; какъ онъ смѣетъ сказать слово противъ Пена ея милой матери?
   Когда почтенный ректоръ ушелъ, немало-раздосадованный и изумленный безтолковымъ упрямствомъ женщинъ, Лаура повторила Еленѣ свои поцалуи и аргументы съ удесятереннымъ жаромъ, и та чувствовала, что въ аргументахъ очень-много логики. Нѣтъ сомнѣнія, думала она, что противъ Пена возстала чья-нибудь зависть. Она была убѣждена, что онъ разсердилъ кого-нибудь изъ экзаменаторовъ, и тотъ воспользовался случаемъ низко отомстить -- ничего не можетъ быть вѣроятнѣе. Въ общей сложности, извѣстіе о несчастіи Пена произвело въ нашихъ дамахъ очень-мало негодованія. Пенъ, погруженный въ Лондонѣ въ горесть и стыдъ, терзаемый совѣстью при мысли о скорби матери, удивился бы самъ, еслибъ увидѣлъ, какъ легко она переносила его бѣдствіе. И дѣйствительно, женщины готовы радоваться такимъ бѣдамъ, которыя приводятъ домой скитающіяся въ бѣгахъ сердечныя привязанности. Если вы довели любящую васъ женщину до корки черстваго хлѣба, то будьте увѣрены, что она не станетъ жаловаться, и возьметъ на свою долю только самый маленькій кусочекъ этой корки, съ тѣмъ условіемъ, чтобъ вы съѣли все остальное въ ея обществѣ.
   И тотчасъ же послѣ ухода доктора, Лаура распорядилась объ отопкѣ, освѣщеніи и очищеніи воздуха въ комнатахъ мистера Артура; она устроила все это, пока Елена писала сыну самое нѣжное, исполненное участія и прощенія, письмо; тогда дѣвушка взяла за руку свою мама и повела ее съ ласковою и радостною улыбкой въ тѣ комнаты, гдѣ огни горѣли такъ весело, и тамъ эти добрыя существа сѣли на кровать Пена и проболтали о немъ предолго. Лаура прибавила къ письму Елены постскриптумъ, въ которомъ называла Артура своимъ милымъ Пеномъ и убѣждала пріѣхать домой немедленно (подчеркнувъ это слово два раза), и быть счастливымъ дома, въ обществѣ матери и любящей сестры, Лауры.
   Эти дамы весь вечеръ читали Библію, и заглянувъ еще разъ, мимоходомъ, въ комнату Пена, по дорогѣ въ спальню, отправились почивать. Но въ серединѣ ночи, Лаура, которой головка часто покоилась на подушкѣ, мятой прежде колпакомъ покойнаго Пенденниса, вдругъ закричала: "Мама, вы не спите?"
   Елена встрепенулась и отвѣчала: "Нѣтъ, не сплю". Хотя она и лежала въ постели молча и не шевелясь, однакожъ не сомкнула глазъ ни на минуту, смотрѣла на ночную лампадку и все думала о Пенѣ.
   Тогда миссъ Лаура -- она дѣйствовала съ такимъ же лицемѣріемъ и лежала, занятая своими мыслями, такъ же неподвижно, какъ брошка Елены на столѣ, съ вправленными въ нее волосами Пена и Лауры -- тогда миссъ Лаура объявила мистриссъ Пенденнисъ, что она хочетъ сообщить ей планъ, который только-что обдумала; если ему послѣдовать, то всѣ затрудненія Пена уничтожатся разомъ и безъ малѣйшихъ хлопотъ, для кого бы то ни было.
   -- Вы знаете, мама, сказала она: -- что я жила у васъ десять лѣтъ и вы не взяли ни одного пенни изъ моихъ денегъ, и были со мной, какъ-будто я нищая дѣвичка. Это всегда меня очень оскорбляло, потому-что я горда и не люблю обязываться. Еслибъ я ходила въ школу, только я не хотѣла этого, это стоило бы мнѣ по-крайней-мѣрѣ по пятидесяти фунтовъ въ годъ; а потому ясно, что я должна вамъ десять разъ пятьдесятъ фунтовъ, которые вы положили для меня въ Чэттерисскій Банкъ и которые нисколько мнѣ не принадлежатъ. Такъ вотъ видите: мы завтра поѣдемъ въ Чэттерисъ, къ тому чистенькому старичку, мистеру Роудо, съ такою лысиной, и спросимъ у него эти пятьсотъ фунтовъ; я увѣрена, что онъ вамъ дастъ еще двѣсти, которые мы сбережемъ и возвратимъ ему послѣ, и тогда мы пошлемъ эти деньги Пену: онъ заплатитъ всѣ свои долги, необижая никого, и будетъ счастливъ.
   Нечего разсказывать, какъ это предложеніе было принято Еленой, которая отвѣчала на него безсвязными восклицаніями, объятіями и всякими, неудобными для повѣствованія, изъявленіями. Но послѣ этого разговора обѣ онѣ заснули хорошо; и когда лампа погасла съ трескомъ, а солнце взошло во всемъ великолѣпіи изъ-за розовыхъ холмовъ, и птицы защебетали въ безлиственныхъ и вѣчно-зеленыхъ деревьяхъ Фэрокса, Елена также проснулась; глядя на кроткое лицо спящей подлѣ нея дѣвушки, она улыбнулась, покраснѣла и грудь ея взволновалась, какъ-будто отъ сладкихъ видѣніи. Мать Пена чувствовала себя невыразимо-благодарною и счастливою, и сердце ея излилось молитвою, какія возсылаютъ женщины благочестивыя Милосердому Источнику любви и благости.
   Хотя это было въ январѣ и погода стояла холодная, но раскаяніе Пена было такъ искренно и рѣшимость быть бережливымъ такъ тверда, что онъ не хотѣлъ взять себѣ мѣста внутри дилижанса, а сѣлъ назади съ пріятелемъ своимъ, кондукторомъ, который помнилъ его прежнюю щедрость и снабдилъ его многими теплыми сюртуками. Можетъ-быть, холодъ заставилъ дрожать его колѣни, когда онъ сошелъ съ дилижанса у калитки Фэрокса, а можетъ-статься, его волновала мысль о свиданіи съ кроткимъ существомъ, за любовь которому онъ отплатилъ такимъ эгоизмомъ. Старый Джонъ вышелъ за багажомъ молодаго барина, уже въ байковой курткѣ, а не въ синей съ сѣрымъ ливреѣ.-- "Я теперь садовникомъ и конюхомъ, сэръ", сказалъ онъ привѣтливо оскаля зубы Пену и какъ-будто сконфузясь слегка; но лишь-только Пенъ повернулъ за уголъ разсадника и скрылся изъ вида дилижанса, явилась Елена, съ лицомъ сіяющимъ любовью и прощеніемъ: нѣкоторыя женщины любятъ больше всего на свѣтѣ прощать.
   Мы можемъ быть увѣрены, что вдова, имѣя въ виду еще одну извѣстную цѣль, не упустила написать Пену о благородномъ, великодушномъ и великолѣпномъ предложеніи Лауры, наполнивъ письмо это обильными благословеніями надъ головою обоихъ дѣтей. Вѣроятно, знаніе этого денежнаго одолженія заставило Пена сильно покраснѣть, когда онъ увидѣлъ Лауру, которая ждала его въ сѣняхъ, и на этотъ разъ -- и только на этотъ -- нарушила прежній уговоръ и протянула къ нему свое личико.
   Итакъ, блудный сынъ возвратился домой; для него закололи упитаннаго тельца и старались сдѣлать его счастливымъ, сколько это было въ силахъ двухъ простодушныхъ женщинъ. Впродолженіе нѣкотораго времени ему не напоминали объ оксбриджскомъ бѣдствіи и не дѣлали никакихъ вопросовъ насчетъ будущихъ его намѣреній. Но Пенъ съ безпокойствомъ размышлялъ объ этомъ много разъ въ своей комнатѣ.
   Чрезъ нѣсколько дней послѣ своего пріѣзда, Пенъ отправился въ Чэттерисъ верхомъ, а воротился на имперіалѣ дилижанса. Онъ увѣдомилъ мать, что оставилъ тамъ свою лошадь для продажи; и когда эта операція кончилась, отдалъ ей вырученный банковый билетъ. Елена и, вѣроятно, самъ Пенъ сочли это подвигомъ необычайнаго самоотверженія; но миссъ Лаура нашла, что онъ долженъ былъ такъ поступить.
   Онъ рѣдко упоминалъ о сдѣланномъ у нея займѣ, на который Елена согласилась не иначе, какъ съ извѣстными условіями; но разъ или два, съ большими запинками и колебаніемъ, онъ заговорилъ объ этомъ и благодарилъ Лауру. Очевидно, его самолюбіе мучилось тѣмъ, что онъ обязанъ своимъ спасеніемъ сиротѣ и онъ изъискивалъ мысленно средства уплаты.
   Онъ пересталъ пить вино и замѣнилъ его съ большою умѣренностью виски съ водою; бросилъ курить сигары; но эта жертва была не велика, потому-что онъ въ послѣднее время чуть-ли не предпочиталъ имъ трубку.
   Онъ часто засыпалъ послѣ обѣда, присоединившись къ дамамъ въ гостиной, и былъ вообще угрюмъ и грустенъ. Онъ съ большимъ нетерпѣніемъ поджидалъ дилижансы, ходилъ въ Клеврингъ читать газеты, обѣдалъ у всѣхъ, кто его приглашалъ (чему вдова была очень-рада, такъ-какъ это доставляло ему развлеченіе въ ихъ одиночествѣ) и часто игралъ въ криббеджъ съ капитаномъ Глендерсомъ.
   Онъ избѣгалъ доктора Портмена, который, съ своей стороны, при встрѣчѣ съ нимъ, бросалъ на него строгіе взгляды изъ-подъ широкихъ полей своей шляпы; въ церковь, однако, Пенъ ходилъ съ матерью очень-регулярно, и дома читалъ молитвы для нея и ея домочадцевъ. Прислуга Фэрокса, всегда непышная, уменьшилась теперь весьма-значительно: остались двѣ служанки въ домѣ и Джонъ, который надѣвалъ свою ливрею только по воскресеньямъ, чтобъ идти за мистриссъ Пенденнисъ въ церковь и предъявить свое достоинство. Серебряныя крышки блюдъ и соусниковъ уже не показывались вовсе. Джонъ былъ садовникомъ и дворникомъ, вмѣсто выбывшаго изъ дома Уитона. Въ Фэрокской кухнѣ не было прежняго яркаго огня, и Джонъ со служанками пилъ вечернее пиво при свѣтѣ одной сальной свѣчки. Все это было слѣдствіемъ дѣяній мистера Пена и, разумѣется, не могло его веселить.
   Нѣкоторое время Пенъ говорилъ, что никакія человѣческія силы не заставятъ его возвратиться въ Оксбриджъ послѣ тамошняго несчастія; но однажды Лаура, краснѣя, въ нѣсколько пріемовъ, сказала, что, по ея мнѣнію, онъ бы долженъ былъ снова отправиться туда и непремѣнно получить степень, въ видѣ искупленія и въ родѣ наказанія за свою прошлую праздность. А потому мистеръ Пенъ поѣхалъ въ Оксбриджъ.
   Человѣкъ ощипанный играетъ въ Коллегіи незавидную роль: онъ не принадлежитъ ни къ какому кружку и никто не признаетъ его. Пенъ дѣйствительно чувствовалъ, что у него выщипаны всѣ павлиньи перья его блестящихъ годовъ и рѣдко выходилъ изъ Коллегіи; по утрамъ онъ являлся регулярно въ капеллу, а по вечерамъ запирался у себя, вдали отъ шума и ужиновъ студентовъ. У дверей его не было кредиторовъ: всѣмъ было заплачено сполна; едва-едва ему оставляли карточки магазиновъ. Товарищи его курса всѣ получили степени и разъѣхались. Онъ требовалъ себѣ другаго экзамена и выдержалъ его совершенно-легко. Ему стало легче на душѣ, когда онъ надѣлъ мантію баккалавра.
   Отправляясь домой изъ Оксбриджа, онъ посѣтилъ въ Лондонѣ дядю; но старый джентльменъ принялъ его очень-холодно и едва подалъ ему свой указательный палецъ для пожатія. Пенъ навѣстилъ его въ другой разъ, но каммердинеръ майора, Морганъ, объявилъ, что барина дома нѣтъ.
   Пенъ возвратился въ Фэроксъ, къ своимъ книгамъ и праздности, одиночеству и отчаянію. Онъ началъ нѣсколько трагедій и написалъ нѣсколько стихотвореній въ мрачномъ духѣ. Онъ составлялъ планы занятій и бросалъ ихъ; думалъ о военной службѣ, объ испанскомъ легіонѣ, о какомъ-нибудь промыслѣ. Онъ бѣсновался на свое заточеніе и проклиналъ лѣность, которая была причиной такого заточенія. Елена смотрѣла съ горестью на его уныніе. "Лишь-только явится возможность, думала она, его надобно отправить за границу, въ Лондонъ, избавить его отъ скучнаго общества двухъ бѣдныхъ женщинъ". Оно было скучно и очень, конечно. Обычная меланхолія доброй вдовы начала усиливаться и превращаться въ грусть; Лаура замѣчала со страхомъ, что обожаемый другъ ея томится и тоскуетъ, и что щеки его съ каждымъ годомъ дѣлаются блѣднѣе и впалѣе.
   

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ-ТРЕТЬЯ.
Новыя лица.

   Жители Фэрокса продолжали это вялое и тоскливое существованіе, а между-тѣмъ большой домъ на возвышеніи, на противоположномъ берегу рѣчки Брауля, стряхивалъ съ себя сонъ двухъ поколѣній владѣльцевъ, и обнаруживалъ необыкновенные признаки возобновленія.
   Около эпохи бѣдствія Пена, когда онъ дотого былъ поглощенъ причиненною другимъ горестью, что не обращалъ вниманія на людей, интересовавшихъ его меньше чѣмъ самъ онъ, Артуръ Пенденнисъ, явилось въ Чэттерисскомъ Вѣстникѣ и другихъ журналахъ такое извѣстіе, что оно расшевелило всѣ города, деревни, помѣстья и пастораты на многія мили вокругъ Клевринг-Парка. На клеврингскомъ рынкѣ, на ярмаркѣ Кекльби, на чэттерисской площади, на Гузберри-Гринѣ, когда карета сквайра встрѣчалась съ одноколкою пастора, и сквайръ и пасторъ останавливались побесѣдовать на дорогѣ, у церковныхъ поротъ Тинкльтона, когда колоколъ звонилъ въ ясный солнечный день и толпы бѣлыхъ платьевъ и красныхъ плащей брели гурьбою на богослуженіе, окруженныя сотнею другихъ платьевъ и плащей -- вездѣ была олна рѣчь: Клевринг-Паркъ населится снова.
   Лѣтъ пять тому назадъ, газеты графства возвѣстили о совершившемся во Флоренціи, въ капеллѣ британскаго посольства, бракосочетаніи Френсиса Клевринга, эсквайра, единственнаго сына баронета сэра Френсиса Клевринга, изъ Клевринг-Парка, съ Джемимой Августой, дочерью Самуэля Спелля, эсквайра, изъ Калькутты, и вдовою покойнаго Дж. Эмори, эсквайра. Въ то время по графству ходилъ слухъ, что Клеврингъ, разорившійся много лѣтъ тому назадъ, женился на богатой вдовѣ изъ Индіи. Нѣкоторымъ изъ жителей графства удалось взглянуть на чету новобрачныхъ. Семейство Кикльбюри, путешествовавшее по Италіи, видѣло ихъ. Клеврингъ занималъ во Флоренціи палаццо Поджи, давалъ вечера и обѣды, жилъ на большую ногу, но никакъ не могъ собраться въ Англію. На другой годъ, молодой Перегринъ, изъ Кекльби, путешествуя по Европѣ въ долгія каникулы, сошелся съ Клеврингами, занимавшими тогда Шинкенштейнъ-шлоссъ, на озерѣ Муммолѣ. Въ Римѣ, въ Луккѣ, Ниццѣ, на водахъ и въ игорныхъ заведеніяхъ Рейна и Бельгіи, любопытные слыхали о достойной четѣ, и повременимъ вѣсти о ней допосились до жилища предковъ Клевринга.
   Послѣднимъ мѣстопребываніемъ ихъ быль Парижъ, гдѣ они жили очень-открыто и блистательно, въ самомъ модномъ кругу; послѣ того вѣсть о кончинѣ Самуэля Спелля, эсквайра, изъ Калькутты, дошла до свѣдѣнія его осиротѣвшей дочери въ Европу.
   О предъидущей жизни сэра Френсиса Клевринга нельзя сказать многаго въ пользу уважаемаго баронета. Джентльменъ этотъ, сынъ изгнанника за долги, жившаго въ полуразвалившемся замкѣ около Брюжа, попробовалъ счастья съ прапорщичьимъ патентомъ въ драгунскомъ полку, но разстроилъ свою каррьеру въ самомъ началѣ. Продѣлки за игорнымъ столомъ сгубили его очень-скоро; чрезъ два года службы въ арміи онъ долженъ былъ выйдти въ отставку, провести нѣсколько времени въ флитской тюрьмѣ, и наконецъ переплыть за море въ Остенде, къ подагрику-изгнаннику, отцу. Въ Бельгіи, Франціи и Германіи этотъ изношенный и преждевременно-состарѣвшійся блудный сынъ скитался по бильярдамъ и минеральнымъ водамъ, понтировалъ въ игорныхъ домахъ, танцовалъ на пансіонныхъ балахъ и скакалъ на скачкахъ на чужихъ лошадяхъ.
   Въ Лозаннѣ Френсису Клеврингу удалось схватить счастливый кушъ -- пріобрѣсти вдову Эмори, очень-недавно возвратившуюся изъ Калькутты. Отецъ его умеръ около того времени, а потому она сдѣлалась леди Клеврингъ. Титулъ этотъ до-того восхитилъ стараго Спелля въ Калькуттѣ, что онъ удвоилъ ассигнованную дочери сумму; вскорѣ послѣ того умеръ и онъ, оставя дочери и ея сѣтямъ все свое состояніе, которое, если не преувеличивала молва, было дѣйствительно однимъ изъ блестящихъ.
   Прежде этой эпохи носились слухи, хотя и не предосудительные для репутаціи леди Клеврингъ, но довольно-непріятные. Лучшія англійскія семейства уклонялись отъ ея знакомства; манеры ея были не изъ утонченныхъ; происхожденіе плачевно-низкое и сомнительное. Отставные ост-индцы, которыхъ всегда множество скитается по европейскому материку, говорили съ явнымъ презрѣніемъ о ея отцѣ, безславномъ старомъ приказномъ и смуглерѣ индиго, и о первомъ мужѣ, мистерѣ Эмори, служившемъ подштурманомъ на ост-индскомь кораблѣ, на которомъ миссъ Спелль ѣхала къ отцу своему въ Калькутту. Ни отецъ, ни дочь не являлись въ калькуттское общество, и о нихъ даже не слыхали въ домѣ генерал-губернатора. Старикъ сэръ Джесперъ Роджерсъ, главный судья въ Калькуттѣ, сказалъ разъ своей женѣ, что онъ могъ бы разсказать прскурьёзную исторію о первомъ мужѣ леди Клеврингъ, но, къ большому огорченію леди Роджерсъ и ея молодыхъ дочерей, старый судья ни за что не хотѣлъ подѣлиться съ ними своимъ секретомъ.
   Всѣ они, однако, были очень-рады являться на собраніяхъ леди Клеврингъ, когда миледи заняла отель Бульи въ улицѣ Гренелль, въ Парижѣ, и блистала тамъ въ модномъ свѣтѣ всю зиму 183... года. Сен-Жерменское Предмѣстье приняло ее въ свой кругъ. Вискоунтъ Бэгвигъ, нашъ почтенный посланникъ, оказывалъ ей особенное вниманіе. Самыя чинныя и знаменитыя англійскія леди, проживавшія въ Парижѣ, признали и поддерживали ее: добродѣтельная леди Эльдербюри, строгая леди Рокминстеръ, почтенная графиня Соутдоунъ, словомъ, всѣ дамы, извѣстныя примѣрною жизнью и самой ослѣпительной чистотой нравовъ -- вотъ какое благотворное вліяніе имѣли на характеръ и репутацію леди Клеврингъ десять или двадцать (какъ нѣкоторые увѣряли) тысячъ фунтовъ годоваго дохода. Щедрость и благотворительность ея были неограниченны. Всякій, кто бы ни задумалъ сдѣлать человѣчеству благодѣяніе, могъ смѣло разсчитывать на ея кошелекъ. Французскія благочестивыя дамы получали отъ нея деньги для поддержки своихъ монастырей и школъ; она подписалась для анабаптистской миссіи въ Квашибо и для англиканской миссіи на Фифауфу, самомъ большомъ и самомъ дикомъ изъ всѣхъ обитаемыхъ людоѣдами острововъ. О ней разсказываютъ, что она въ одинъ и тотъ же день вручила мадамъ де-Крикри пять наполеондоровъ для вспомоществованія бѣднымъ и преслѣдуемымъ іезуитамъ, которыхъ въ то время очень не жаловали во Франціи, и записалась въ списокъ леди Пюдлейтъ, для проповѣдника Рамшорва. Кромѣ всего этого, и въ пользу людей свѣтскихъ, леди Клеврингъ давала лучшіе обѣды и великолѣпнѣйшіе балы и ужины, какіе только были извѣстны въ ту пору въ Парижѣ.
   Должно полагать, что около того же времени добродушная леди Клеврингъ устроила дѣла съ кредиторами своего мужа въ Англіи, потому-что сэръ Френсисъ Клеврингъ явился снова на родинѣ, не опасаясь тюрьмы; Morning-Pest, а потомъ "Чэттерисскій Вѣстникъ" объявили, что онъ остановился въ Лондонѣ въ Майвертовомъ Отёлѣ; и однажды, старая и стосковавшаяся домоправительница Клевринг-Гоуза увидѣла коляску четвернею, катившую по большой аллеѣ и остановившуюся у заросшихъ мохомъ ступеней огромнаго и печальнаго подъѣзда.
   Въ коляскѣ сидѣло трое джентльменовъ. Позади ея былъ нашъ старый знакомецъ, мистеръ Тэтемъ изъ Чэттериса; на почетномъ мѣстѣ -- красивый и величавый джентльменъ съ усами, бакенбардами, мѣховымъ воротникомъ и лацканами, а подлѣ него сидѣлъ человѣкъ блѣдный и истощенный, который съ трудомъ вылѣзъ изъ экипажа, тогда-какъ щеголь и адвокатъ легко выпрыгнули изъ него.
   Они поднялись по мшистымъ ступенямъ къ парадному входу. Иностранецъ-слуга, съ сергами и въ обшитой золотымъ галуномъ шапкѣ, задергалъ изо всѣхъ силъ ручку звонка, подлѣ рѣзныхъ и растрескавшихся старыхъ дверей. Колоколъ громко раздался въ пустыхъ покояхъ обширнаго и угрюмаго зданія. Послышались шаги на мраморномъ помостѣ сѣней; потомъ отворились двери и на встрѣчу пріѣзжимъ, съ низкими поклонами, вышли домоправительница мистриссъ Бленкинсопъ, адъютантъ ея, маленькая Полли и сторожъ Смартъ.
   Смартъ пригладилъ клокъ сѣдыхъ волосъ, свѣсившихся на его загорѣломъ лбу, лягнулъ лѣвою ногой и наклонилъ голову; старая мистриссъ Бленкинсопъ отвѣсила пренизкій книксенъ, и маленькая Полли присѣла и сдѣлала нѣсколько проворныхъ и короткихъ поклоновъ. Мистриссъ Бленкинсопъ, растроганная, выговорила съ трудомъ: "Добро пожаловать въ Клеврингъ, сэръ Фрэнсисъ! Мои бѣдные старые глаза радуются, видя наконецъ своихъ".
   Рѣчь и привѣтствія адресовались къ величавому джентльмену, у котораго шляпа была такъ великолѣпно заломлена на бскрень, и который такъ важно крутилъ усы. Но онъ расхохотался и сказалъ: "Вы осѣдлали не ту лошадь, моя почтенная. Я не сэръ Фрэнсисъ Клеврингъ, пришедшій посѣтить снова палаты своихъ предковъ. Друзья и вассалы! вотъ вашъ законный вождь!"
   И онъ показалъ на блѣднаго и истомленнаго джентльмена, который сказалъ на это: "Не будь осломъ, Недъ".
   -- Да, мистриссъ Бленкинсопъ, я сэръ Фрэнсисъ Клеврингъ и помню васъ очень-хорошо. Что, забыли меня? Какъ поживаете? И онъ взялъ дрожащую руку старушки и кивнулъ ей довольно-ласково.
   Мистриссъ Бленкинсопъ поклялась своею честью, что она узнала бы сэра Фрэнсиса гдѣ бы то ни было; что онъ живой портретъ отца своего, сэра Фрэнсиса, и дѣда, сэра Джона.
   -- О, да, благодарю, разумѣется, премного обязанъ, и тому подобное, сказалъ сэръ Фрэнсисъ, бездушно озираясь въ сѣняхъ.-- Унылое мѣсто, Недъ, ге? Видѣлъ его только разъ въ жизни, когда мой гувернёръ ссорился съ дѣдомъ, въ двадцать третьемъ году.
   -- Унылое? напротивъ, чудесное! Замокъ Отранто! Удольфскія Таинства! возразилъ Недъ: -- Какой каминъ! Да въ немъ можно зажарить цѣлаго слона. Богатѣйшая рѣзная галерея! Иниго Джонсъ, клянусь Юпитеромъ! Держу пять противъ двухъ, если это не работа Иниго Джонса.
   -- Верхняя часть Иниго Джонса, сэръ: а нижняя была передѣлана знаменитымъ голландскимъ архитекторомъ Вандеркутти, во время Джорджа I, по желанію четвертаго баронета, сэра Ричарда.
   -- О, въ самомъ дѣлѣ! Да ты все знаешь, Недъ.
   -- Да, я знаю кое-что, Франкъ. Я знаю, что вотъ это не Снейдерсъ надъ каминомъ; три противъ одного, если это не копія. Мы его реставрируемъ, пріятель: немножко подчистить и хватить лакомъ, выйдетъ чудесно. А вотъ тотъ старикъ, въ красной мантіи, я полагаю, сэръ Ричардъ.
   -- Шериффъ графства и сидѣлъ въ Парламентѣ при королевѣ Аннѣ, отвѣчала старушка, удивляясь свѣдѣніямъ незнакомца: -- съ правой стороны Теодосія, супруга втораго баронета, Гарботтля, работа Лели; представлена въ видѣ Венеры, богини красоты, а подлѣ нея сынъ ея, Грегори, третій баронетъ, въ видѣ купидона, съ лукомъ и стрѣлами; на слѣдующей панели сэръ Рувертъ, возведенный Карломъ-Первымъ въ званіе рыцаря-знаменосца, и его имѣніе было конфисковано Оливеромъ Кромвелемъ.
   -- Благодаренъ; можете не продолжать, мистриссъ Бленкнисопъ, сказалъ баронетъ.-- Мы обойдемъ все сами. Фрошъ, подай мнѣ сигару. Хотите сигару, мистеръ Тэтемъ?
   Маленькій законникъ взялъ поданную ему Фрошемъ сигару и не зналъ, какъ съ нею сладить. "Можете не идти съ нами, мистриссъ Бленкинсопъ. Какъ тебя зовутъ?... ты, Смартъ, накорми лошадей и вымой имъ рты. Долго не останемся. Пойдемъ, Стронгъ, знаю дорогу: былъ здѣсь въ двадцать-третьемъ, около послѣдняго времени моего дѣда". Сэръ Фрэнсисъ и капитанъ Стронгь (такъ величали пріятеля баронета) пошли въ пріемныя комнаты, предоставя сконфуженной мистриссъ Бленкинсонъ исчезнуть боковою дверью въ свои покои, теперь единственно-обитаемыя въ заброшенномъ зданіи.
   Зданіе это было такъ огромно, что никто не рѣшался нанимать его. Сэръ Фрэнсисъ и его пріятель проходили покой за покоемъ, удивляясь ихъ размѣрамъ и пустынному величію. Направо отъ сѣней были залы и гостиныя, а съ другой стороны -- дубовая комната, пріемная, парадная столовая и библіотека, гдѣ Пенъ встарину шарилъ по книжнымъ полкамъ. Вдоль трехъ сторонъ сѣней шла галерея, которая, съ выходившими изъ нея корридорами, вела въ главныя спальни; многія изъ нихъ были величавыхъ пропорцій и доказывали прежній блескъ дома. Во второмъ этажѣ быль цѣлый лабиринтъ конурокъ, предназначенныхъ для свиты знатныхъ особь, жившихъ въ замкѣ въ началѣ его существованія. По-моему, филантропія нашего времени проявляется утѣшительнѣе всего, когда сравнишь постройку домовъ нашихъ предковъ съ нашею, и подумаешь какъ теперь заботятся объ удобствѣ помѣщенія прислуги и бѣдныхъ: встарину милордъ и миледи почивали подъ золотымъ балдахиномъ, а прислуга ихъ валялась надъ ними въ горенкахъ, которыя далеко не были такъ чисты и не имѣли такого свѣжаго воздуха, какъ теперешнія конюшни.
   Оба джентльмена обошли весь домъ сверху до низа; владѣлецъ былъ очень-молчаливъ и равнодушенъ, а пріятель его разсматривалъ все съ подробностью и горячимъ участіемъ, такъ-что вы невольно сочли бы его хозяиномъ мѣста, а самого владѣльца -- хладнокровнымъ постороннимъ посѣтителемъ.
   -- Тутъ есть надъ чѣмъ развернуться, сэръ, кричалъ капитанъ: -- чортъ побери, сэръ, предоставь это только мнѣ, и я съ пустыми издержками устрою тебѣ все на славу цѣлой Англіи. Какой театръ выйдетъ изъ библіотеки, съ занавѣсомъ между колоннами, которыя раздѣляютъ покой! Что за бальная зала! да въ ней можетъ галопировать цѣлое графство. Мы обвѣсимъ утреннюю пріемную драпировками твоей второй гостиной въ улицѣ Гренеллъ, и уставимъ лубовый кабинетъ шкапами и мёбелью Moyen-âge, а по стѣнамъ развѣсимъ латы и оружіе. Трофеи смотрятъ великолѣпно на черномъ дубу; а тамъ, на Quai Voltaire, есть венеціанское зеркало, которое прійдется дюймъ въ дюймъ къ этому огромному камину. Длинная зала, разумѣется, будетъ бѣлая съ малиновымъ, гостиная -- желтая атласная, а малая гостиная -- свѣтлоголубая съ кружевами... ге?
   -- Я припоминаю, что въ этой маленькой комнатѣ мой старый учитель отдулъ меня тростью, сказалъ сэръ Фрэнсисъ съ убѣжденіемъ: -- онъ всегда меня ненавидѣлъ.
   -- Комнаты миледи -- всю анфиладу къ югу, ея спальню, кабинетъ и уборную обтянемъ ситцемъ. Надъ балкономъ выдвинемъ оранжерею. Гдѣ будутъ твои комнаты?
   -- Мои въ сѣверномъ флигелѣ, сказалъ баронетъ, зѣвая:-- подальше отъ проклятаго фортепьяно миссъ Эмори. Я его терпѣть не могу, а она мяукаетъ и барабанить съ утра до ночи.
   Капитанъ расхохотался. Онъ рѣшилъ все дальнѣйшее устройство дома, пока они по немъ гуляли, и потомъ оба зашли къ мистриссъ Бленкинсопъ, гдѣ мистеръ Тэтемъ размышлялъ надъ планомъ помѣстья, а старая домоправительница приготовила угощеніе въ честь своего хозяина и господина.
   Послѣ этого они осмотрѣли кухни и конюшни; то и другое заинтересовало сэра Фрэнсиса больше остальнаго. Капитанъ Стронгъ предложилъ обойдти сады, но баронетъ сказалъ: "Къ чорту сады и тому подобное!" и наконецъ онъ уѣхалъ такъ же равнодушно, какъ пріѣхалъ. Въ этотъ вечеръ жители Чэттериса узнали, что сэръ Фрэнсисъ Клеврингъ пріѣзжалъ въ Клевринг-Паркъ и намѣренъ поселиться въ жилищѣ своихъ предковъ.
   Когда происшествіе это дошло до Клевринга, все пришло въ волненіе: епископцы и диссиденты, отставные капитаны, старухи и старыя дѣвицы, мелкотравчатые охотники-сквайры въ околоткѣ, фермеры, торговцы, фабричные -- все зашевелилось и захлопотало въ маленькомъ мѣстечкѣ. Новость эта пришла въ Фэроксъ и была принята тамошними дамами и мистеромъ Пеномъ довольно-неравнодушно. "Мистриссъ Пайбусъ говоритъ, что въ семействѣ этомъ есть очень-хорошенькая дѣвица, Артуръ", сказала Лаура, которую такое обстоятельство интересовало какъ и всѣхъ женщинъ: "миссъ Эмори, дочь леди Клеврингъ отъ перваго замужества. Ты, разумѣется, влюбишься, только-что она покажется."
   -- Полно говорить вздоръ, Лаура, прервала Елена.
   Пенъ засмѣялся и сказалъ:
   -- А для тебя будетъ молодой сэръ Фрэнсисъ.
   -- Ему только четыре года, возразила Лаура.-- Но я возьму себѣ того красиваго офицера, пріятеля сэра Фрэнсиса. Онъ былъ прошлое воскресенье въ церкви, на фамильномъ мѣстѣ Клевринговъ, и у него такіе прекрасные усы.
   Дѣйствительно, число семейства сэра Фрэнсиса (членовъ котораго мы исчислили выше) было скоро извѣстно въ городѣ, равно какъ и все касательно его домашней прислуги, въ точности, до какой могутъ дойдти человѣческая догадливость и любознательность. Аллея Клевринг-Парка и угодья его усыпались по лѣтнимъ вечерамъ любопытными, которые ходили къ большому дому, совали носъ всюду, гдѣ можно, и критиковали производившіяся улучшенія и передѣлки. Огромные обозы съ мебелью и вещами приходили одинъ за другимъ безпрерывно, изъ Чэттериса и Лондона; какъ многочисленны ни были фургоны, однакожь, нельзя было указать ни на одинъ, о которомъ бы капитанъ Глендерсъ не могъ сказать съ увѣренностью, что въ немъ есть, и котораго бы онъ не проводилъ до Парк-Гоуза.
   Онъ и капитанъ Идвардь Стронгъ познакомились коротко въ это время. Младшій капитанъ занималъ въ Клеврингѣ ту самую квартиру, гдѣ жилъ миролюбивый Смирке, и пользовался величайшею милостью мадамъ Фрибсби, своей хозяйки, да и всего городка, правду сказать. Капитанъ былъ великолѣпенъ своею наружностью и одеждой: свѣжій, съ голубыми глазами, черными бакенбардами, широкою грудью и атлетическимъ сложеніемъ; маленькая наклонность къ дородности не отнимала пріятности у его веселаго лица; не было воина храбрѣе и безстрашнѣе передъ непріятелемъ. Когда онъ прохаживался по Гай-Стриту Клевринга, въ шляпѣ на бекрень и съ тростью, которая то стучала по мостовой, то свистѣла въ воздухѣ, выполняя быстрые moulinet; когда его звонкій смѣхъ раздавался по молчаливой улицѣ -- его привѣтствовали жители, какъ солнечный свѣтъ, и не могли нарадоваться.
   Въ первый же базарный день онъ зналъ всѣхъ являвшихся на рынкѣ хорошенькихъ дѣвушекъ; шутилъ со всѣми женщинами; толковалъ съ фермерами о ихъ припасахъ и обѣдалъ за "Земледѣльческимъ табль-д-отомъ" въ Клевринговыхъ Гербахъ, гдѣ всѣ присутствовавшіе помирали со смѣху отъ его шутокъ и продѣлокъ. "Вотъ молодецъ!" восклицали въ голосъ всѣ въ сапогахъ съ отворотами. Онъ пожалъ руку человѣкамъ двадцати, покрайней-мѣрѣ, когда они выѣзжали со двора гостинницы на своихъ клячахъ, а онъ курилъ сигару на крыльцѣ. Вечеромъ онъ былъ, какъ дома, въ буфетѣ хозяйки, и зналъ много ли податей платитъ ея мужъ, много ли десятинъ онъ закортомилъ, много ли хмѣлю онъ кладетъ въ свое крѣпкое пиво; а также, случалось ли ему провозить черезъ Бэймутъ и рыбачьи деревни водочки, джину и коньяку помимо таможни.
   Онъ сначала попробовалъ жить въ большомъ домѣ, но тамъ было ему скучно, не въ-мочь. "Я тварь, созданная для обществъ, говорилъ онъ капитану Глендерсу.-- "Я здѣсь присматриваю за порядкомъ въ домѣ Клевринга, потому-что, между нами, у Франка нѣтъ энергіи, сэръ, ни на волосъ энергіи: у него нѣтъ этой груди (и онъ выставилъ свою); но мнѣ необходимо общество. Старуха мистриссъ Бленкинсопъ ложится спать въ семь часовъ и берегъ съ собою маленькую Полли. Въ первые мои два ночлега въ большомъ домѣ, тамъ только и было собесѣдниковъ, что тѣни покойныхъ баронетовъ; а я, признаюсь, сэръ, люблю другаго рода общество. Всѣ старые воины таковы.
   Глендерсъ спросилъ Стронга, гдѣ онъ служилъ? Капитанъ Стронгъ закрутилъ усы и отвѣчалъ со смѣхомъ, что онъ бы лучше спросилъ, гдѣ онъ не служилъ.-- "Я началъ, сэръ, волонтеромъ въ венгерскихъ уланахъ; когда началась война за греческою независимость я оставилъ службу и былъ однимъ изъ семи уцѣлѣвшихъ въ Миссолонги; потомъ, семьнадцати лѣтъ отъ-роду, я взлетѣлъ на воздухъ съ однимъ изъ брандеровъ Кипариса. Я вамъ покажу свой орденъ за греческую войну, если вы завернете сегодня вечеромъ ко мнѣ, на стаканъ грогу, капитанъ. Вотъ эту рану получилъ я подлѣ Дона Мигуэля при Опорто; онъ бы покончилъ съ Дономъ Педро, еслибъ Бурмонъ послушался моего совѣта; въ Испаніи я служилъ въ войскахъ карлистовъ, до смерти любимаго друга моего Зумалакарегви, когда я увидѣлъ, что игра проиграна и повѣсилъ на стѣну свой мечъ. Алава предлагалъ мнѣ полкъ los Muteieros de la Heina; но, годдемъ! я не захотѣлъ поднимать оружія противъ законнаго короля, Дона Карлоса. И теперь, сэръ, вы знаете Неда Стронга -- за границей меня называютъ шевалье Стронгомъ -- знаете столько же, сколько онъ самъ себя знаетъ".
   Такимъ-образомъ почти всѣ въ Клеврингѣ узнали, кто такой Недъ Стронгъ. Онъ разсказалъ свою біографію мадамъ Фрибсби, хозяину Джордж-Отеля, Бекеру въ комнатѣ для чтенія, мистриссъ Глендерсъ и дѣтямъ ея за обѣдомъ; наконецъ, мистеру Артуру Пенденнису, который, вступая разъ съ неодолимой зѣвотой въ Клеврингъ, нашелъ шевалье Стронга въ обществѣ капитана Глендерса и возвратился домой въ восторгѣ отъ своего новаго знакомца.
   Прошло немного дней, и капитанъ Стронгъ былъ также въ гостиной мистриссъ Пенденнисъ, какъ въ нижнемъ этажѣ дома мадамъ Фрибсби; и онъ оживлялъ весь Фэроксъ своею веселостью и неутомимою говорливостью. Обѣ дамы въ жизнь свою не видали такого человѣка. У него была тысяча исторій о битвахъ и опасностяхъ, о греческихъ плѣнницахъ и испанскихъ красавицахъ. Онъ могъ пѣть безчисленныя пѣсни и баллады на полудюжинѣ языковъ, и самъ аккомпанировалъ на фортепьяно своему звонкому, мужественному голосу. Обѣ дамы провозгласили его очаровательнымъ, и были правы, хотя, въ сущности, имъ до-сихъ-поръ не приходилось много разбирать мужское общество, такъ-какъ, кромѣ стараго Портмена, майора и Пена, онѣ почти по видали мужчинъ: Пенъ былъ, конечно, геній, но господа геніи обыкновенно кислы и тоскливы дома.
   Капитанъ Стронгъ ознакомилъ своихъ новыхъ фэрокскихъ друзей не только съ своею біографіей, но и съ исторіей всего семейства, которое въ скоромъ времени должно было поселиться въ Клевринг-Паркѣ. Женитьба пріятеля его, Франка, на вдовѣ Эмори была обдѣлана имъ: вдовѣ нуженъ былъ титулъ, а Франку -- деньги. Какой бракъ могъ быть лучше подобранъ? Онъ его устроилъ и составилъ счастье четы. Между баронетомъ и миледи, конечно, не было особенной романической привязанности, вдова уже выжила изъ лѣтъ сантиментальности, а сэръ Фрэнсисъ -- будь у него только бильярдъ и хорошій обѣдъ, мало заботился обо всемъ остальномъ. Но они счастливы, сколько люди могутъ быть счастливы. Клеврингъ возвратится въ домъ своихъ предковъ; деньги жены его очистили имѣніе отъ всѣхъ долговъ, а сынъ и наслѣдникъ его будетъ изъ первыхъ людей въ графствѣ.
   -- А миссъ Эмори? спросила Лаура. Ее особенно интересовала миссъ Эмори.
   Строить засмѣялся.-- О! миссъ Эмори муза, миссъ Эмори существо таинственное, миссъ Эмори une femme incomprise.
   -- Что это такое? спросила простодушная мистриссъ Пенденнисъ.
   Шевалье не отвѣчалъ ей: можетъ-быть, онъ не зналъ, что отвѣчать.-- Миссъ Эмори пишетъ масляными красками, миссъ Эмори сочиняетъ стихи и музыку, миссъ Эмори ѣздитъ верхомъ какъ Діана Вернонъ; однимъ словомъ, миссъ Эмори "совершенство".
   -- Терпѣть не могу женщинъ умныхъ, сказалъ Пенъ.
   -- Благодарю, отвѣчала Лаура. Съ своей стороны, она была увѣрена, что будетъ въ восторгѣ отъ миссъ Эмори, и жаждала имѣть такую подругу. И она взглянула Пену прямо въ лицо, какъ-будто каждое слово лукавой плутовки было непремѣнной истиной.
   Вотъ какимъ-образомъ заранѣе было устроено сближеніе между семействомъ фэрокскихъ обитателей и ихъ богатыми сосѣдями въ Клевринг-Паркѣ; Пенъ и Лаура ждали ихь прибытія съ такимъ же нетерпѣливымъ любопытствомъ, какъ самые любознательные изъ Клеврингцевъ. Лондонецъ, который видитъ каждый день новыя лица и зѣваетъ отъ никъ, улыбнулся бы, глядя на нетерпѣніе провинціаловъ, ожидающихъ новаго пріѣзжаго. У нихъ погоститъ какой-нибудь кокней, и они помнятъ его цѣлые годы послѣ того, какъ онъ уѣхалъ, и, разумѣется, давнымъ-давно забылъ о ихъ существованіи, плавая по далекому отъ нихъ и необъятному лондонскому морю. Но островитяне не забыли унесшагося мореходца: они могутъ разсказать вамъ, что онъ говорилъ, и какъ былъ одѣтъ, и какъ смотрѣлъ и смѣялся. Наконецъ, прибытіе новаго лица составляетъ въ провинціи событіе, которое непонятно для насъ, потому-что мы не знаемъ или по хотимъ знать, кто живетъ рядомъ съ нами въ томъ же домѣ.
   Когда маляры, обойщики и драпировщики сдѣлали свое дѣло въ старомъ огромномъ зданіи, подъ надзоромъ и руководствомъ капитана Стронга, и украсили его такъ, что джентльменъ этотъ могъ посправедливости гордиться своимъ вкусомъ, Стронгъ, объявилъ, что ѣдетъ въ Лондонъ. Пока шли поправки, передѣлки и украшенія, все семейство баронета прибыло въ Лондонъ и должно было немедленно перебраться въ возобновленное жилище свое, лишь -- только тамъ все будетъ готово.
   Имъ предшествовали отряды прислуги. Кареты прибыли моремъ и были доставлены изъ Бэймута на лошадяхъ, присланныхъ впередъ съ грумами и кучерами. Разъ дилижансъ "Проворный" привезъ на своемъ имперіалѣ двухъ рослыхъ и меланхолическихъ джентльменовъ, которыхъ высадилъ съ чемоданами у воротъ парка: то были гг. Фредрикъ и Джемсъ, столичные лакеи, рискнувшіе на служеніе въ провинціи. Они привезли съ собою парадные и другіе костюмы клевринговой ливреи.
   На другой день почтовая карета высадила у воротъ Фэрокса иностраннаго джентльмена, завитаго и украшеннаго множествомъ цѣпочекъ. Онъ поднялъ страшный шумъ съ женою сторожа (урожденкой западной Англіи. Она не понимала ни его ломанаго англійскаго языка, ни гасконско-французскаго); поднялъ шумъ за то, что не выслали кареты къ воротамъ, а до дома онъ не могъ идти цѣлую милю, потому-что былъ утомленъ и въ лакированныхъ сапогахъ. То былъ мосьё Альсидъ Мироболанъ, прежній chef de bouche какого-то маршала и кардинала Беккафико, и теперешній chef de bouche высокороднаго баронета Клевринга. Книги, картины и фортепьяно мосьё Мироболана, прибыли наканунѣ, подъ надзоромъ молодаго сметливаго Англичанина, состоявшаго при его особѣ въ качествѣ ученика. Кромѣ того, ему должна была помогать отлично-аттестованная кухарка, также изъ Лондона, у которой состояло полъ командою нѣсколько помощницъ низшаго разряда.
   Онъ не обѣдалъ въ буфетѣ, но питался въ уединеніи, въ своихъ комнатахъ, гдѣ для личной прислуги его была назначена особая служанка. Величественное зрѣлище представлялъ онъ, сидя въ халатѣ за сочиненіемъ своихъ menu. Передъ началомъ этого занятія, онъ обыкновенно садился за фортепьяно и игралъ нѣсколько времени. Если его прерывали, онъ дѣлалъ своей маленькой прислужницѣ патетическіе выговоры. "Великому артисту" говорилъ онъ, "необходимо уединеніе, для усовершенствованія его произведеній".
   Но мы опережаемъ ходъ дѣлъ отъ полноты нашего уваженія къ мосьё Мироболану и выводимъ его на сцену прежде времени.
   Шевалье Стронгъ имѣлъ большое участіе въ наймѣ всей лондонской прислуги. Многіе изъ служителей говорили, что онъ дворецкій дома, только обѣдаетъ вмѣстѣ съ господами. Онъ, однако, умѣлъ заставить себя уважать, и ему были отведены двѣ изъ самыхъ комфортэбльныхъ комнатъ въ домѣ.
   Онъ прохаживался по террасѣ въ достопамятный день, когда, при сильнѣйшемъ колокольномъ звонѣ клеврингской церкви, гдѣ развѣвался флагъ, прибылъ сэръ Френсисъ. Открытый экипажъ и одна изъ тѣхъ дорожныхъ каретъ, или фамильныхъ ковчеговъ, которые могла изобрѣсти только британская семейная плодовитость, подкатились быстро, несомыя взмыленными лошадьми, черезъ ворога Клевринг-Парка, къ большому подъѣзду. Обѣ половинки рѣзныхъ дверей распахнулись настежь. Два главные оффиціанта (рослые и меланхолическіе джентльмены), въ ливреѣ, съ напудренными головами, а по сторонамъ ихъ второклассная прислуга, ждали господъ въ сѣняхъ и склонились какъ высокія ильмы, когда въ паркѣ воетъ осенній вѣтеръ. Чрезъ эти живыя шпалеры прошли: сэръ Френсисъ Клеврингъ, съ самымъ неподвижнымъ лицомъ; леди Клеврингъ, съ черными свѣтлыми глазами и добродушною физіономіей, кивая и улыбаясь очень-милостиво; юный Френсисъ Клеврингъ, держась за полу платья своей мама -- онъ пріостановилъ процесію, чтобъ посмотрѣть поближе на огромнѣйшаго изъ ливрейныхъ лакеевъ, котораго наружность, повидимому, поразила молодаго джентльмена. Потомъ шли миссъ Бленда, гувернантка юнаго Френсиса и, наконецъ, миссъ Эмори, дочь миледи, объ-руку съ капитаномъ Стронгомъ. Хоти было лѣто, но огни привѣтствія весело горѣли и трещали небольшомъ каминѣ сѣней и въ покояхъ, которыя должны были принять семейство.
   Мосье Мироболанъ смотрѣлъ на поѣздъ изъ-за одной липы большой аллеи. Elle est là! воскликнулъ онъ, прикладывая украшенную кольцами руку къ расшитому шелками бархатному жилету съ стеклянными пуговками. Je t'ai rue, je te bénis, и ma Sylphide, о mon ange! {Она тутъ!-- Я тебя видѣть, я тебя благословляю, о моя Сильфида, о мой ангелъ.} И онъ исчезъ въ чащу и направился назадъ къ своимъ кострюлямъ, соусникамъ и сковородамъ.
   На слѣдующее воскресенье все общество, только-что переселившееся въ Клевринг-Паркъ, пріѣхало въ церковь и всенародно заняло свое фамильное мѣсто тамъ, гдѣ прежде молилось столько предковъ баронета, и гдѣ до-сихъ-поръ одни изображенія ихъ стояли на колѣняхъ. Всѣмъ такъ хотѣлось видѣть новопріѣзжихъ, что даже диссидентская капелла опустѣла: когда торжественная колесница съ парою сѣрыхъ лошадей, кучеромъ въ серебристомъ парикѣ и величественными лакеями, подкатилась къ древнимъ воротамъ церковной ограды, тамъ собралась такая толпа народа, какой трудно было ожидать въ маленькомъ Клеврингъ. Капитанъ Стронгъ зналъ всѣхъ и салютовалъ пріѣзжихъ отъ лица всего общества. Провинціалы рѣшили, что миледи не красавица, конечно, но что она необычайно-нарядна -- и это была правда: на ней была лучшая кашмировая шаль, великолѣпнѣйшіе мѣха, роскошнѣйшая шляпка съ удивительною гирляндой и, кромѣ-того, несметное множество колецъ, брошекъ, браслетовъ, цѣпочекъ и разныхъ безъименныхъ галантерейныхъ вещицъ, и ленты всѣхъ цвѣтовъ и самой разнообразной ширины, развевались вокругъ ея особы. Миссъ Эмори явилась юною весталкой, а маленькій Френсисъ, въ костюмѣ Роб-Роя Мэнъ Грегора, знаменитаго вождя Горной Шотландіи. Самъ баронетъ не былъ одушевленъ свыше обыкновеннаго: онъ былъ надѣленъ тою счастливою безчувственностью, которая смотритъ съ одинаковымъ спокойствіемъ на обѣдъ, на смерть, свадьбу, на что бы то ни было.
   Слуги Клевринговъ были въ своей отдѣльной скамьѣ, и восхищенные прихожане смотрѣли съ восторгомъ на лондонскихъ джентльменовъ "съ мукою на головахъ", и на дивнаго кучера въ серебристомъ парикѣ, которые всѣ усѣлись по мѣстамъ, лишь только лошади были переданы конюхамъ "Клевринговыхъ Гербовъ".
   Въ серединѣ богослуженія, юный Френсисъ поднялъ такой вой, что баронетъ сдѣлалъ знакъ Фредрику, огромнѣйшему изъ своихъ лакеевъ, и велѣлъ ему вынести изъ церкви сына, который ревѣлъ, барахтался и колотилъ Фредрика по головѣ, такъ-что пудра разносилась облакомъ. Милое дитя успокоилось только тогда, когда его посадили на козлы экипажа и дали ему играть бичомъ Джона.
   -- Вы видите, шалунъ мой никогда не былъ въ церкви, миссъ Белль, промычалъ баронетъ одной молодой дѣвицѣ, бывшей у нихъ съ визитомъ: -- немудрено, что онъ поднялъ шумъ.
   Миссъ Белль засмѣялась и сказала:
   -- Ребенокъ, конечно, не подалъ особенно-хорошаго примѣра.
   -- Да; не знаю, и тому подобное. Когда Франку чего-нибудь захочется, онъ всегда раскричится, а когда раскричится, ему и даютъ все на свѣтѣ.
   Въ это время ребенокъ, о которомъ шла рѣчь, завылъ, чтобъ ему дали стоявшее на столѣ съ завтракомъ блюдо пирожнаго; потянувшись къ нему черезъ столъ, онъ опрокинулъ рюмку вина на лучшій жилетъ одного изъ гостей, мистера Артура Пенденниса, который былъ очень-недоволенъ какъ пятнами, такъ и тѣмъ, что его сконфузили.
   -- Мы его такъ балуемъ, сказала леди Клеврингъ.
   Мистриссъ Пенденнисъ, нѣжно глядѣла на мальчика, котораго лицо и руки были теперь выпачканы розовымъ кремомъ.
   -- Это очень-нехорошо, возразила мистриссъ Пенденнисъ, какъ-будто сама она никогда никого не баловала...
   -- Мама увѣряетъ, что она балуетъ моего брата; не-уже-ли вы допускаете, что его возможно избаловать, миссъ Белль? Посмотрите, какой онъ ангельчикъ!
   -- Вотъ я сказалъ правду, замѣтилъ баронетъ.-- Онъ закричалъ и ему дали, что онъ хотѣлъ, видите.
   -- Сэръ Френсисъ самый разсудительный родитель, шепнула миссъ Эмори.-- Не правда ли, миссъ Белль? Я не стану называть васъ миссъ Белль, а просто Лаурой. Я такъ восхищалась вами въ церкви. Ваше платье нехорошо сшито, и шляпка не свѣженькая, но у васъ такіе прекрасные сѣрые глаза и такой милый цвѣтъ лица.
   -- Благодарю васъ, отвѣчала, смѣясь, миссъ Белль.
   -- Вашъ кузенъ хорошъ собою и знаетъ это. Онъ безпокоится de sa personne. Онъ еще не видалъ свѣта. Есть у него геній? Страдалъ онъ? Одна дама, маленькая, въ измятомъ атласѣ и бархатныхъ башмакахъ -- миссъ Пайбусъ, кажется, такъ -- была здѣсь и говорила, что онъ страдалъ. И я страдала, а вы, Лаура, ваше сердце было тронуто?
   -- Нѣтъ! отвѣчала Лаура, но немножко покраснѣла отъ неожиданнаго вопроса, что миссъ Эмори замѣтила:
   -- О, Лаура! я вижу, вижу. С`est le beau cousin. Разскажите мнѣ все. Я ужь люблю васъ, какъ сестру.
   -- Вы очень-добры, отвѣчала Лаура, улыбаясь:-- и... и надобно признаться, что привязанность ваша очень-внезапна.
   -- Какъ всѣ истинныя привязанности, какъ электричество. Я знала, что полюблю васъ, лишь-только васъ увидѣла. А вы не чувствовали того же самаго?
   -- Нѣтъ еще; но... я надѣюсь, что буду.
   -- Такъ называйте меня просто по имени.
   -- Но я не знаю, какъ васъ зовутъ!
   -- Мое имя Біанка; не правда ли, хорошенькое имя? Называйте меня такъ.
   -- Біанка -- очень-мило, дѣйствительно.
   -- Пока мама разговариваетъ съ этой дамой, у которой такое доброе сердце -- она вамъ родня? она, вѣрно, была прежде очень-хорошенькая, но теперь нѣсколько passee; она нехорошо gantée, но у нея хорошенькая рука -- пока мама разговариваетъ съ нею, пойдемте въ мою комнату, въ мою милую комнату. Я ее очень-люблю, хотя ее и устроивало это ужасное существо, капитанъ Стронгъ. Какъ онъ вамъ нравится? Онъ увѣряетъ, будто вы éprise въ него, но я ему не вѣрю -- c'est le beau cousin. Да -- il а de beaux yeux. Je n'aime pas les blonds, ordinairement; car je suis blonde, moi -- je suis Blanche et blonde, и она посмотрѣлась въ зеркало и сдѣлала une petite moue. Она дѣлала свои вопросы и болтала, недожидаясь отвѣтовъ Лауры.
   Біанка была блондинка и настоящая Сильфида. У нея были совершенно-свѣтлые волосы съ зеленоватымъ отливомъ; но у нея были темныя брови, и длинныя черныя рѣсницы отѣняли прекрасные каріе глаза. У нея была удивительно-тонкая и гибкая талія, и такія маленькія ножки, что, казалось, онѣ не мяли травы. Губки ея были цвѣта нѣжныхъ розовыхъ бутончиковъ, и голосъ звучалъ серебристо, выходя изъ двухъ рядовъ прелести своихъ жемчужныхъ зубовъ, она показывала ихъ часто, потому-что зубки были дѣйствительно чудные. Она была очень-добродушна и часто улыбалась, что нетолько обнаруживало зубки, но и розовыя ямочки на щекахъ.
   Она показала Лаурѣ свои рисунки, которые той показались очаровательными; съиграла нѣсколько вальсовъ своего сочиненія бѣглыми и блестящими пальцами, что восхитило Лауру еще больше; прочитала ей нѣсколько стишковъ, французскихъ и англійскихъ, также своего сочиненія, написанныхъ въ запертой замочкомъ книжкѣ, въ синемъ бархатномъ переплетѣ, съ надписью на корешкѣ: "Mes Larmes".
   "Mes Larmes! неправда ли, хорошенькое заглавіе?" продолжала сильфида, довольная всѣмъ, что она дѣлала, и дѣлавшая все хорошо. Лаура согласилась съ нею. Она въ жизнь свою не видала ничего подобнаго: ничего до такой степени милаго, утонченнаго, воздушнаго и привлекательнаго; не видала существа, которое щебетало такъ безпечно и весело, носилось такъ игриво въ такой прелестно-убранной комнатѣ, среди такихъ прелестныхъ книгъ, картинокъ, цвѣтовъ. Честная деревенская дѣвушка забыла въ своемъ восхищеніи всякую зависть: "Право, Біанка, сказала она: -- все у васъ мило и прелестно, но милѣе и прелестнѣе всего -- вы сами". Біанка улыбнулась, посмотрѣлась въ зеркало, подошла къ Лаурѣ и взяла ее за обѣ руки, поцаловала ихъ, сѣла за фортепьяно и спѣла, какъ соловей, маленькую арійку.
   То былъ первый визитъ Фэрокса Клевринг-Парку, въ отплату за визитъ Клевринг-Парка Фэроксу, сдѣланный въ отвѣтъ на карточки Фэрокса, оставленныя въ Клевринг-Паркѣ черезъ нѣсколько дней послѣ прибытія туда семейства баронета. Обѣ молодыя дѣвицы сдружились разомъ и огромные лакеи безпрестанно ходили съ розовыми записочками въ Фэроксъ; тамъ была въ кухнѣ очень-пригожая служанка, которая, можетъ-быть, примирила этихъ джентльменовъ съ такимъ скромнымъ мѣстомъ какъ Фэроксъ. Или миссъ Эмори посылала другу своему Лаурѣ то ноты, то новый романъ, то картинку изъ Journal des Modes; или миледи посылала мистриссъ Пенденнисъ поклонъ съ цвѣтами и фруктами; или миссъ Эмори звала миссъ Белль обѣдать и упрашивала милую мистриссъ Пенденнисъ прійдти также, если у нея достанетъ силъ, а равно и мистера Артура, если онъ не боится умереть со скуки въ ихъ семейномъ кружку. И за мистриссъ Пенденнисъ присылаютъ маленькую карету и не принимаютъ никакихъ отказовъ.
   Ни Артуръ, ни Лаура не желали отказываться отъ этихъ приглашеній. Елена, дѣйствительно немножко нездоровая, была рада доставить своей молодежи случай поразвлечься; она съ нѣжностью смотрѣла имъ въ слѣдъ, когда они выходили вмѣстѣ изъ дома, и мысленно молила Провидѣніе о томъ, чтобъ ей было даровано дожить до соединенія этихъ двухъ существъ, которыхъ она любила больше всего на свѣтѣ. Когда они переходили черезъ мостъ, она припоминала лѣтніе вечера за двадцать-пять лѣтъ тому назадъ, когда и она была счастлива и цвѣла юностью и любовью. Луна свѣтила съ небесъ и звѣзды искрились теперь, какъ и въ тѣ памятные сердцу лѣтніе вечера. Онъ покоится далеко, отдѣленный отъ нея волнами двухъ океановъ. Боже милосердый! какъ она помнила его послѣдній, прощальный взглядъ! Взглядъ этотъ смотрѣлъ на нее черезъ долгій промежутокъ годовъ, ясный и печальный, какъ тогда.
   Итакъ, мистеръ Пенъ и миссъ Лаура находили общество Клевринг-Парка необычайно-пріятнымъ въ лѣтніе вечера. Біанка увѣряла, что обожаетъ Лауру и сама повидимому нравилась мистеру Пену: его веселость возвратилась; онъ смѣялся и болталъ, такъ-что Лаура не могла надивиться. То не былъ зѣвающій Пенъ Фэрокса, въ охотничьей курткѣ, вѣчно-угрюмый и молчаливый; то быль молодой человѣкъ, бойкій и внимательный, ловкій, улыбающійся, хорошо-одѣтый и оживляющій гостиную леди Клеврингъ. Иногда онѣ занимались музыкой. У Лауры быль пріятный контральто и она пѣла вмѣстѣ съ Біанкой, которая училась у первыхъ учителей Европы и находила большое наслажденіе учить свою подругу. Иногда мистеръ Пенъ присоединялся къ этимъ концертамъ, по чаще любовался Біанкой, когда она пѣла. Иногда они пѣли хоромъ и капитанъ Стронгъ приносилъ больнню пользу своею широкою грудью, изъ которой выходилъ басъ, составлявшій его гордость.
   -- Славный малый Стронгъ, не правда ли, миссъ Белль? говорилъ ей сэръ Фрэнсисъ:-- играетъ въ экарте съ леди Клеврингъ, во все, что угодно, на фортепьяно и въ криббеджъ. Какъ вы думаете, сколько времени онъ гоститъ у меня? Пріѣхалъ ко мнѣ на недѣлю, а вотъ гоститъ три года. Славный малый, а? Только, рѣшительно, не знаю откуда у него берутся шиллинги.
   А между-тѣмъ шевалье, когда проигрывалъ леди Клеврингъ, всегда платилъ ей исправно; и если жилъ три года у своего пріятеля, то платилъ и ему -- веселостью, любезностью, тысячью разныхъ услугъ. Какой джентльменъ можетъ желать себѣ пріятели лучше человѣка, который всегда въ духѣ, никому не мѣшаетъ и всегда подъ рукою; который готовъ исполнить всякую коммиссію, какова бы она ни была: спѣть ли пѣсню или переговорить съ адвокатомъ, идти ли на дуэль или разрѣзать индѣйку?
   Хотя Лаура и Пенъ ходили обыкновенно вмѣстѣ въ Клевринг-Паркъ, но иногда мистеръ Пенъ пускался въ ту сторону и одинъ, и объ этомъ онъ не говорилъ ни слова. Онъ почувствовалъ наклонность удить рыбу въ Браулѣ, который протекаетъ черезъ Паркъ и бѣжитъ недалеко отъ садовой стѣны; и по самой странной случайности, миссъ Эмори иногда выходила въ то же время изъ сада (гдѣ она присматривала за своими цвѣтами) и удивлялась, видя, что тутъ ловитъ рыбу мистеръ Пенденнисъ.
   Я бы желалъ знать, какую форель ловилъ Пенъ, когда эта молодая дѣвица смотрѣла на его занятіе? Ужь не сама ли миссъ Біанка была та хорошенькая рыбка, которая играла вокругъ мушки мистера Пена и которую ему такъ хотѣлось поймать на крючокъ? Надобно сознаться, что онъ очень полюбилъ это здоровое и полезное развлеченіе, и не давалъ покоя воднымъ обитателямъ Брауля.
   Миссъ Біанка имѣла доброе сердце; и такъ-какъ она сама ужь "страдала", по собственному сознанію, довольно-значительно для своей юной годами и опытностью жизни, то какъ ей не оказать участія существу чувствительному, въ родѣ мистера Пена, который также страдалъ? Привязанность ея къ Лаурѣ и этой милой мистриссъ Пенденнисъ удвоилась: если ихъ не было въ паркѣ, миссъ Біанка не могла быть спокойна иначе, какъ въ Фэроксѣ. Она играла въ четыре руки съ Лаурой; читала вмѣстѣ съ нею французскія и нѣмецкія книги, и мистеръ Пенъ участвовалъ въ этихъ чтеніяхъ. Онъ перелагалъ на англійскіе стихи сантиментальныя баллады Шиллера и Гете, а Біанка отперла для него Mes Larmes и сообщила ему нѣсколько жалобныхъ изліяній своей нѣжной музы.
   Но этимъ стихотвореніямъ можно было видѣть, что юное твореніе дѣйствительно перенесло бездну страданій. Въ этихъ стихахъ встрѣчалась мысль о самоубійствѣ и часто страстно призывалась смерть. Увядшая роза возбуждала въ Біанкѣ такую горесть, что вы готовы были ожидать ея собственной смерти отъ печали. Удивительно, какъ молодое твореніе (проживающее въ комфортэбльномъ домѣ и воспитанное въ отличномъ пансіонѣ, безъ всякой видимой причины къ жалобамъ на судьбу) могло столько выстрадать, найдти себѣ такой океанъ муки и отчаянія и пережить все это! Какой талантъ къ плаканью надобно было имѣть для такого количества Mes Larmes!
   Оно правда, слезы миссъ Біанки были пеочень-солоны; но Пенъ, читавшій ея стихи, находилъ ихъ очень-хорошими для молодой дѣвицы и самъ сочинялъ стихи въ ея честь. Его стихи были очень-бурны и страстны, очень-пламенны, сладки и сильны; но -- о, злодѣй! о, обманщикъ! онъ передѣлывалъ и приспособлялъ свои прежнія стихотворенія, сочиненныя для одной миссъ Эмили Фодрингэй, въ пользу и на имя миссъ Біанки Эмори. Каковъ!...
   

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ-ЧЕТВЕРТАЯ.
Милая невинность.

   Во всякомъ домѣ есть непремѣнно свой домовой, и, можетъ-быть, нѣкоторые бѣдняки утѣшатся сколько-нибудь мыслью, что богатѣйшіе и счастливѣйшіе ихъ ближніе имѣютъ все-таки свою долю горя и неудовольствій. Наша прелестная невинная муза Біанка, которая пѣла такъ мило и болтала такъ очаровательно, что вы сочли бы ее источникомъ радостей всюду, гдѣ она ни являлась -- была домовымъ, бѣдою, мученьемъ, или Немезидой Клевринг-Гоуза и всѣхъ его обитателей. Маленькаго камешка въ вашемъ башмакѣ или въ копытѣ вашей лошади достаточно, чтобъ промучить васъ самихъ или вашу лошадь всю дорогу: такъ точно въ жизни достаточно маленькаго препятствія на то, чтобъ сдѣлать вамъ помѣху и подвергнуть васъ безконечнымъ непріятностямъ и безпокойствамъ. Кто бы могъ вообразить, что такая улыбающаяся фея, какъ прелестная Біанка Эмори, могла быть причиною горя въ какомъ бы то ни было семействѣ?
   -- Послушай, Стронгъ, сказалъ однажды баронетъ, когда оба пріятеля бесѣдовали послѣ обѣда въ бильярдной, наслаждаясь сигарой, этимъ прекраснымъ возбудителемъ откровенности: -- послушай, Стронгъ, я право желалъ бы отъ всей души, чтобъ жены твоей не было на свѣтѣ.
   -- И я этого желаю, да она не хочетъ умирать. Она никогда не умретъ, ты это увидишь. А почему ты желаешь ея кончины, Франкъ?
   -- А потому, что тогда ты могъ бы жениться на нашей Мисси. Она не дурна собой. У нея будетъ десять тысячъ фунтовъ, а это хорошія деньги для такого неимущаго стараго чорта какъ ты, промямлилъ баронетъ.-- Клянусь тебѣ, Стронгъ, я ненавижу ее съ каждымъ днемъ больше и больше. Я не въ силахъ выносить долѣе, Стронгъ, клянусь Юпитеромъ, не могу.
   -- Я не взялъ бы ее, будь у нея хоть вдвое больше, отвѣчалъ капитанъ Стронгъ, смѣясь.-- Въ жизнь свою не видалъ такого дьяволёнка.
   -- Я готовъ отравить ее, клянусь тебѣ.
   -- Что еще она тамъ накуралесила?
   -- Ничего особеннаго, все только старыя продѣлки. У этой дѣвчонки такое умѣнье насолить всѣмъ, что хоть повѣсь меня, а я ей удивляюсь. Вчера вечеромъ она заставила гувернантку убѣжать въ слезахъ изъ-за обѣда. Потомъ, когда я проходилъ мимо комнаты Франка, я слышалъ какъ бѣдняжка вылъ во все горло отъ того, что сестрица напугала его до-нельзя разсказами о домовомъ, который будто бы бродитъ по дому. За завтракомъ пришла очередь миледи, и хотя жена моя дура, но у нея предобрая душа -- пусть меня повѣсятъ, если нѣтъ.
   -- Что же сказала ей Мисси?
   -- Да будь я не Франкъ Клевринъ, если она не заговорила о покойномъ Эмори, моемъ предшественникѣ, отвѣчалъ баронетъ, оскаля зубы.-- Она достала изъ кипсека какую-то картинку и начала увѣрять, что эта картинка, должна-быть, похожа на ея милаго отца. Какъ только миссъ Эмори заговоритъ о немъ, леди Клеврингъ въ слезы; а этотъ бѣсёнокъ нарочно продолжаетъ болтать, чтобъ только мучить мать. Сегодня, когда она принялась, я чертовски взбѣсился и сказалъ ей, что я ея отецъ и -- и тому подобное. Что же, сэръ? она напустилась на меня!
   -- Что же она тебѣ сказала, Франкъ?
   -- Она сказала, что я ей вовсе не отецъ; что я неспособенъ понимать ее; что отецъ ея былъ, навѣрно, человѣкъ съ геніемъ и деликатнымъ чувствомъ, и тому подобное, а я женился на ея матери только изъ-за денегъ.
   -- Что жь, развѣ это не правда?
   -- Да оно нисколько не пріятнѣе отъ того, что правда. Я человѣкъ не литературный и тому подобное, но все же не такой дуракъ, какимъ она меня хочетъ выставить. Не знаю отчего это, только она всегда устроиваетъ такъ, что... что спускаетъ меня въ яму, понимаешь? Она вертитъ всѣмъ домомъ прехладнокровно, съ помощью своего сантиментальничанья. Право, Недъ, я бы желалъ, чтобъ она умерла.
   -- Ты сейчасъ только желалъ смерти моей жены, возразилъ Строить съ своимъ всегдашнимъ веселымъ расположеніемъ.
   На это баронетъ отвѣчалъ съ обычнымъ чистосердечіемъ:
   -- Что жь, когда люди надоѣдаютъ мнѣ до смерти, я дѣйствительно желаю, чтобъ они умерли, и я желаю отъ всего сердца чтобъ и Мисси лежала въ землѣ.
   Изъ этого откровеннаго разговора читатель можетъ видѣть, что у нашей высоко-образованной молодой пріятельницы были въ характерѣ кой-какія особенности или недостатки, по которымъ ее неочень любили окружающіе. Она была дѣвица съ нѣкоторымъ геніемъ, утонченными симпатіями и значительными литературными дарованіями, и жила какъ многіе геніи между родными, которые не были въ-состояніи понимать и цѣнить ее. Ни мать, ни вотчимъ, не были люди съ литературнымъ направленіемъ. "Жизнь въ Лондонѣ", Белля, и "Календарь Скачекъ", были единственныя книги, въ которыя заглядывалъ баронетъ во всю свою жизнь; а леди Клеврингъ все еще писала, какъ тринадцатилѣтняя дѣвочка, съ необычайнымъ неуваженіемъ къ грамматикѣ и правописанію. А такъ-какъ миссъ Эмори жила съ лицами, далеко неравными ей по уму и образованію, то она не упускала ни одного случая обнаружить своему семейному кружку, до какой степени онъ былъ ниже ея, показать, что не только она была мученицей, но и заботилась о томъ, чтобъ всякій это зналъ. Если она жестоко страдала, какъ она сама увѣряла и думала, то чему удивляться, если молодое твореніе съ такою нѣжною чувствительностью много плакало и стенало? Что за жизнь безъ симпатіи! И еслибъ она притворялась веселою и счастливою, развѣ это не было бы недостаткомъ прямодушія и чистосердечія? Если женщина-поэтъ не можетъ оплакивать своей участи, то на какой чортъ ей лира? Біанка настроивала свою лиру только на печальнѣйшіе тоны; она пѣла элегіи на свои погибшія надежды, сгорала надъ своими рано-замерзшими цвѣтами сердечной привязанности, какъ слѣдовало такой музѣ и при такой печальной у части.
   Существенныя бѣдствія ея, какъ мы ужь сказали, но были до-сихъ-поръ очень-значительны: но за то горести, какъ у большей-части изъ насъ, таились въ ея душѣ, и если она всегда была печальна и недовольна, что удивительнаго, если она плакала? Вотъ почему Mes Larmes истекали изъ ея глазъ каждый день по произволу: она могла снабдить васъ неограниченнымъ запасомъ слезъ, и способность проливать ихъ увеличивалась съ каждымъ днемъ отъ практики. Чувствительность, равно какъ другая болѣзнь, о которой упоминаетъ Горацій, усиливается отъ лелѣянія; мнѣ совѣстно доложить уважаемымъ читательницамъ, что другая болѣзнь называется водянкой; и чѣмъ больше вы станете плакать, тѣмъ больше у васъ явится охоты и способности плакать.
   Мисси начала проливать слезы еще въ раннемъ возрастѣ. Ламартинъ былъ ея любимымъ бардомъ въ то время, когда она только-что начала чувствовать и понимать; впослѣдствіи она образовала свой умъ прилежнымъ изученіемъ романовъ современныхъ французскихъ писателей. Не было произведенія Бальзака или Жоржа Занда, котораго бы не поглотила любознательность этого неутомимаго молодаго творенія, въ шестнадцатилѣтнемъ возрастѣ; какъ мало ни сочувствовала она домашнимъ своимъ, но у нея, какъ она сама говорила, были друзья въ мірѣ идеальномъ; нѣжная Индіана, страстная и поэтическая Лелія, очаровательный Тренморь, этотъ возвышенный каторжникъ, этотъ венатъ галеръ; пылкій Стеніо, и многіе другіе герои и героини французской изящной словесности. Она была влюблена въ принца Родольфа и принца Джальму, учась еще въ школѣ, и рѣшила вопросъ о правахъ женщины съ Индіаной, не успѣвъ снять передничка. Пылкая дѣвочка играла "въ любовь" съ этими воображаемыми лицами такъ точно, какъ, незадолго до того времени, играли "въ матери" съ своею куклой. Милыя, поэтическія души! любопытно наблюдать ихъ за этими игрушками. Сегодня у нихъ въ милости голубоокая кукла, а черноглазая заброшена въ шкапчикъ; завтра очередь черноглазой: и часто бываетъ, что прегадкая кукла, съ сожженнымъ носомъ, вырванными волосами и совсѣмъ безъ глазъ, овладѣваетъ первымъ мѣстомъ въ привязанности миссъ, которая не нанѣжится съ нею и не нарадуется на нее.
   Такъ-какъ романистамъ положено знать все, даже секреты женскихъ сердецъ, о которыхъ не знаютъ, можетъ-быть, сами обладательницы ихъ: то мы скажемъ здѣсь, что когда mademoiselle Betsi, какъ тогда называли миссъ Эмори, было одиннадцать лѣтъ, сердце ея чувствовало нѣжное біеніе въ пользу одного молодаго шарманщика-савояра въ Парижѣ: она настаивала, что онъ былъ непремѣнно принцъ, похищенный у своихъ родителей. Двѣнадцати лѣтъ, юное сердце ея было взволновано старымъ и уродливымъ рисовальнымъ учителемъ, но, ахъ! какіе года или недостатки могутъ остановить женскую любовь? Потомъ, тринадцати лѣтъ, находясь въ пансіонѣ мадамъ де-Карамель, на Елисейскихъ Поляхъ, что рядомъ съ пансіономъ для молодыхъ людей мосьё Рогрона (польскаго кавалера), она вела письменную корреспонденцію съ двумя юношами Коллегіи Пирльманя, пансіонерами шевалье Рогрона.
   Мы сейчасъ назвали нашу прелестную пріятельницу не тѣмъ именемъ, подъ которымъ представили ее въ первый разъ читателямъ. Дѣло въ томъ, что миссъ Эмори, которую дома называли Мисси, была дѣйствительно окрещена именемъ Бетси, но приняла имя Біанки по прихоти фантазіи и увѣнчалась имъ; это доставило баронету, ея вотчиму, грозное оружіе, которое онъ держалъ надъ ея головою: угроза назвать ее публично именемъ Бетси, держала иногда въ дисциплинѣ непокорную падчерицу.
   Мы сейчасъ говорили о дѣтскихъ игрушкахъ и о томъ, какъ дѣвочки лелѣютъ и бросаютъ свои любимыя куклы. Исторія эта покажетъ, можетъ-быть, какъ миссъ Біанка играла съ своими живыми куклами и бросала ихъ съ такимъ же дѣвическимъ непостоянствомъ. У нея были цѣлыя толпы милыхъ, обожаемыхъ друзей и подругъ, и въ шкатулкѣ ея хранилась цѣлая коллекція разноцвѣтныхъ клочковъ волосъ, собранныхъ ею въ-теченіе сантиментальнаго поприща. Нѣкоторыя изъ ея милыхъ друзей и подругъ женились или вышли замужъ; другіе перешли въ другія школы; одна, обожаемая какъ сестра сердца, была взята изъ пансіона, и она нашла ее послѣ -- о, ужасъ! ее, свою милую Леокадію -- за конторкой въ лавкѣ отца, толстаго бакалейника въ Hue du Bac! Дѣйствительно, она встрѣтила въ жизни тьму разочарованій, отчужденій, disillusionnements (какъ она выражалась на своемъ прелестномъ французскомъ jargon), и видѣла и страдала много, много для такого юнаго существа. Но удѣлъ чувствительности -- страданіе, довѣрчивой нѣжности -- измѣна; она чувствовала, что испытываетъ общую участь генія въ этихъ мученіяхъ и разочарованіяхъ своей молодой жизни.
   Между-тѣмъ, она съумѣла сдѣлать честную леди, свою мать, столько несчастною, сколько позволяли обстоятельства, и заставила достойнаго вотчима желать ея смерти. За исключеніемъ капитана Стронга, котораго непобѣдимое доброе расположеніе духа выстаивало противъ ея сарказмовъ, она вертѣла, съ помощью своего щебечущаго языка, всѣми въ домѣ. Если леди Клеврингъ коверкала имена и употребляла провинціализмы въ своихъ рѣчахъ, что съ нею нерѣдко бывало, то Мисси спокойно поправляла ее, и эта добрая душа вдавалась въ ошибки втрое чаще и сильнѣе, но мѣрѣ того, какъ нервы ея раздражались строгимъ пуризмомъ дочери.
   Принимая въ разсчетъ участіе, возбужденное во всѣхъ жителяхъ Клевринга пріѣздомъ семейства баронета, не должно воображать, чтобъ одна мадамъ Фрибсби могла оставаться равнодушною или нелюбопытною. Въ первое появленіе семейства Клевринговъ въ церкви, мадамъ Фрибсби замѣтила всѣ подробности туалета дамъ, начиная отъ шляпокъ и до ботинокъ, и потомъ подвергла такому же тщательному обзору костюмы всѣхъ ихъ горничныхъ и служанокъ. Мы имѣемъ причину опасаться, что проповѣдь доктора Портмена, хотя и была однимъ изъ древнѣйшихъ и замѣчательнѣйшихъ произведеній почтеннаго ректора, подѣйствовала въ тотъ день очень-мало на мадамъ Фрибсби. Нѣсколько дней спустя, она устроила себѣ свиданіе съ довѣренною горничною леди Клеврингъ, въ комнатѣ домоправительницы Клевринг-Парка; карточки ея, на французскомъ и англійскомъ языкахъ, свидѣтельствовавшія о томъ, что она получаетъ новѣйшія моды изъ Парижа, отъ корреспондентки своей madame Victorine, и что она дѣлаетъ придворные и бальные наряды для всего графства, очутились у леди Клеврингъ и миссъ Эмори, и были ими благосклонно приняты, какъ она узнала, къ своему истинному удовольствію.
   Мистриссъ Боккеръ, первая дама леди Клеврингъ, сдѣлалась вскорѣ частою посѣтительницей гостиной мадамъ Фрибсби и пользовалась множествомъ угощеній на ея счетъ. Чашка зеленаго чая, сплетни, горячіе сэлли-лоннскіе пирожки и легкое чтеніе романовъ, были всегда къ услугамъ мистриссъ Боккеръ, когда только она улучала свободные часы, чтобъ провести вечеръ въ городкѣ у модистки. Для этихъ удовольствій у нея всегда было гораздо-больше времени, чѣмъ у горничной миссъ Эмори, которая рѣдко пользовалась праздникомъ и трудилась какъ любая фабричная работница, по требованіямъ неумолимой музы, своей госпожи.
   Муза любила быть прилично-одѣтою и, имѣя живое воображеніе и поэтическую любовь къ перемѣнамъ, разнообразила свои ежедневные туалеты до нельзя. Горничная ея, имѣя вкусъ въ нарядахъ -- чему она училась въ Парижѣ, до поступленія своего въ услуженіе къ миссъ Біанкѣ въ этой столицѣ -- была занята съ утра до ночи перешиваньемъ, перекраиваньемъ и переукрашиваньемъ одѣяній миссъ Эмори; она вставала очень-рано и ложилась спать очень-поздно, повинуясь неутомимымъ прихотямъ своей прекрасной повелительницы. Дѣвушка эта была Англичанка, дочь честныхъ родителей. Многіе изъ нашихъ земляковъ, основавшихъ свои колоніи въ Парижѣ, видали нѣкогда лучшіе дни; они несовершенно разорены и живутъ несовершенно милосердіемъ ближнихъ, а между-тѣмъ не могутъ обойдтись безъ него; и такъ-какъ отецъ бѣдняжки миссъ Пинкоттъ былъ калѣка, неспособный ни къ какой работѣ, а возвращеніе миссъ домой увеличило бы только нищету семейства, то она, по необходимости должна была дорожить своимъ мѣстомъ, которое давало ей возможность сберечь кое-что для облегченія участи родителей.
   Наша муза, съ отличавшимъ ее чистосердечіемъ, никогда не упускала случая напомнить своей прислужницѣ о настоящемъ положеніи ея дѣлъ. "Я бы давно отослала тебя прочь, Пинкоттъ, потому-что ты слишкомъ-слаба, и глаза твои отказываются служить, и ты вѣчно плачешь и хныкаешь, и тебѣ нужны безпрестанно доктора; но я желаю, чтобъ твои родители имѣли поддержку, и терплю тебя при себѣ единственно для нихъ -- замѣть это", такъ говаривала милая Біанка своей робкой каммер-юнгферѣ. Или: "Пинкоттъ, твоя плаксивая наружность, рабскія манеры и красные глаза, рѣшительно наводятъ на меня мигрень; я думаю заставить тебя румяниться: пусть бы ты смотрѣла хоть немножко веселѣе"; или: "Пинкоттъ, я не могу переносить, даже ради твоихъ голодныхъ родителей, чтобъ ты такъ теребила меня за волосы; и я буду тебѣ благодарна, если ты имъ напишешь, что я намѣрена обойдтись безъ твоихъ услугъ". Послѣ рѣчей подобнаго рода и продержавъ трепещущую дѣвушку цѣлый часъ за расчесываньемъ своихъ волосъ -- она любила, когда ей расчесывали волосы, и сама въ это время читала какой-нибудь новый французскій романъ -- Мисси уходила спать во второмъ часу ночи, говоря: "Пинкоттъ, можешь поцаловать меня. Покойной ночи. Я желала бы, чтобъ розовое платье было готово къ утру". И такимъ-образомъ, отпустивъ свою горничную, она оборачивалась къ ней спиною и ложилась въ постель.
   Муза могла лежать въ постели по утрамъ сколько ей было угодно, и она пользовалась этимъ правомъ, но Пинкоттъ должна была вставать очень-рано, для исполненія приказаній своей госпожи, и ей поневолѣ приходилось являться съ тѣми же красными глазами и усталою миной, которыя такъ не нравились миссъ Эмори и такъ сердили её! Бѣдная горничная упорно сохраняла свой болѣзненный вилъ и несчастное лице. Нельзя сказать, чтобъ Біанка когда-нибудь подумала, не поступаетъ ли она, какъ госпожа жестокая. Она повременамъ обходилась съ Пинкоттъ совершенно-подружески, и даже написала очень-хорошенькіе стишки объ "Одинокой юной труженицѣ, которой сердце далеко, далеко!" Наша очаровательная Біанка была существо высшаго разряда и требовала, чтобъ ей такъ и служили. Не знаю, есть ли на свѣтѣ другія ламы, которыя обходятся такъ съ своими прислужницами или съ тѣми, кто у нихъ въ зависимости -- можетъ быть и есть; но мученія, которыя онѣ налагаютъ кроткимъ голосомъ и въ благовоспитанныхъ выраженіяхъ, право иногда больнѣе плети управителя плантаціи, когда онъ съ бранью опоясываеть ею несчастнаго негра.
   Но Біанка была муза -- существо нѣжное, деликатное, съ самою тонкою и животрепещущею чувствительностью; глаза ея наполнялись слезами при малѣйшемъ душевномъ волненіи; кто знаетъ, можетъ-быть, эта утонченность чувствительности и была причиной ея частыхъ и легкихъ огорченій. Одно прикосновеніе къ бабочкѣ губитъ её. Обыкновенные смертные не имѣютъ понятія о деликатности чувствъ музы.
   Итакъ, бѣдняжка Пинкоттъ была занята день и ночь шитьемъ, обрубаньемъ, распарываньемъ, чесаньемъ, глаженьемъ, завиваньемъ, припеканьемъ и чтеніемъ вслухъ, когда муза лежала въ постели. Дѣвушка владѣла обоими языками и имѣла пріятный голось и манеру; поэтому она, весѣма-естественно, не могла бывать на вечерахъ мадамъ Фрибсби. Да и правду сказать, тамъ обходились очень-хоропіо и безъ нея, и ее считали существомъ слишкомъ-незначительнымъ для такого общества.
   Но была другая особа, изъ свиты Клеврингова семейства, сдѣлавшаяся постояннымъ гостемъ нашей модистки: то былъ мосьё Альсидъ Мироболанъ, глава кухни, съ которымъ мадамъ Фрибсби сошлась въ короткое время какъ-нельзя-лу чше.
   Непривыкнувъ къ наружности и обществу дѣтей прекрасной Франціи, грубые клеврингскіе жители не чувствовали къ мосьё Альсиду того влеченія и почтенія, какихъ бы онъ, можетъ-быть, желалъ. Неподозрѣвая ничего, гулялъ онъ въ одинъ лѣтній вечеръ среди клёврингскихъ жителей, когда въ Парк-Гоузѣ уже не нуждались въ его услугахъ; гулялъ онъ въ своемъ любимомъ костюмѣ, а именно: въ легкомъ зеленомъ пальто, малиновомъ бархатномъ жилетѣ съ синими стеклянными пуговками, въ панталонахъ à l'Ecossaise, съ огромными и рѣзко-отдѣлявшимися клѣтками, въ оранжевомъ атласномъ галстухѣ и китайчатыхъ ботинкахъ съ носками изъ лакированной кожи. Все это, вмѣстѣ съ вышитою золотомъ шапочкой, тростью съ позолоченнымъ набалдашникомъ и другими украшеніями того же стремленія, составляло его обыкновенный праздничный нарядъ. Онъ льстилъ себя надеждой, что тутъ не было ничего бросающагося въ глаза (кромѣ его собственной особы, которая могла привлечь на себя вниманіе), и полагалъ, что является какъ прилично порядочному человѣку хорошаго парижскаго тона.
   Онъ прогуливался по Гай-Стриту, улыбаясь и бросая смертоносные взгляды всѣмъ встрѣчнымъ женщинамъ, заглядывая въ палисадники и окна, если замѣчалъ тамъ женскія фигуры, и наслаждаясь спокойнымъ лѣтнимъ вечеромъ. Но Бетси, горничная мистриссъ Пайбусъ, отшатнулась назадъ отъ его нѣжнаго взора, съ восклицаніемъ: "Спаси насъ Богъ!" Двѣ миссъ Бэкерсъ и ихъ мать вытаращили глаза по той же самой причинѣ, и скоро за интереснымъ иностранцемъ составилась толпа оборванныхъ ребятишекъ, бросившихъ свою стряпню пирожковъ изъ грязи, и слѣдившихъ за нимъ.
   Сначала мосьё Альсидъ счелъ, что причиной этой свиты былъ восторгъ, и шелъ себѣ, очень-довольный собою, какъ человѣкъ, который доставляетъ ближнимъ такое невинное удовольствіе. Но къ ребятишкамъ и фабрикантамъ пирожковъ изъ грязи присоединились послѣдователи большихъ размѣровъ; такъ-какъ въ этотъ часъ кончили работу на ленточной фабрикѣ, то изъ нея высыпала цѣлая куча молодежи обоего пола, которая также вмѣшалась въ свиту мосьё Альсида, и всѣ вмѣстѣ кричали, хохотали, пищали и тарантили надъ французомъ. Одни кричали: "Френчи! Френчи!" другіе: "Лягушечій соусъ!" Одна дѣвчонка попросила локона его волосъ, длинныхъ и роскошно-завитыхъ. Наконецъ бѣдный артистъ началъ замѣчать, что особа его скорѣе возбуждаетъ насмѣшки, чѣмъ почтеніе этихъ невѣжественныхъ зубоскаловъ.
   Въ это самое время мадамъ Фрибсби замѣтила несчастнаго Парижанина, съ толпою черни по пятамъ, и разслышала восклицанія, которыми его оглушали. Она выбѣжала изъ комнаты и перешла черезъ улицу къ преслѣдуемому чужестранцу, протянула ему руку и, адресуясь къ нему на родномъ его языкѣ, пригласила зайдти къ себѣ; наконецъ, пріютивъ его, она стала, подбоченясь, на порогѣ, передъ вздѣвавшеюся толпою и сказала: "Низко и стыдно обижать человѣка чужаго, который не можетъ говорить поанглійски и не имѣетъ здѣсь защиты!" Скопище, испустивъ еще нѣсколько насмѣшливыхъ возгласовъ, почувствовало однако справедливость сильной рѣчи мадамъ Фрибсби и отступило; дѣло въ томъ, что почтенная модистка пользовалась-таки нѣкоторымъ уваженіемъ въ Клеврингѣ, и ея доброта и причуды доставили ей много друзей.
   Бѣдный Мироболанъ услышалъ съ радостью свой родной языкъ, какъ его ни коверкали. Французы прощаютъ наши промахи, когда мы немилосердо ломаемъ ихъ языкъ, гораздо-охотнѣе, чѣмъ мы извиняемъ ихъ дурной англійскій выговоръ; они выслушиваютъ всѣ наши британиизмы неморщась, въ-теченіе цѣлаго длиннаго разговора, и безъ малѣйшей наклонности оскалить зубы. Спасенный артистъ объявилъ мадамъ Фрибсби своимъ ангеломъ-хранителемъ, и увѣрялъ, что еще въ жизнь свою не встрѣчалъ такой любезности и suaveté между Англичанками. Онъ былъ съ нею вѣжливъ, почтителенъ и отпускалъ ей комплименты, какъ прекраснѣйшей и знатнѣйшей дамѣ: Альсидъ Мироболанъ преклонялся предъ всѣмъ женскимъ поломъ, и ему и во снѣ не грезилась идея о различіи званій въ царствѣ красоты, какъ онъ самъ выражался.
   Crème à l'ananas, майоннезъ изъ морскихъ раковъ! достойный искусства мосьё Альсида и той, кому онъ подносился, (какъ онъ льстилъ себя надеждой), и ящичекъ сушеныхъ фруктовъ Прованса были на другой день доставлены модисткѣ въ корзинкѣ однимъ изъ главныхъ подчиненныхъ Альсида, при учтивой записочкѣ, адресованной на имя мадамъ Фрибсби. "Любезность ваша (писалъ онъ) составила прелестный зеленый оазисъ въ пустынѣ моего "существованія; кроткая деликатность ваша будетъ вѣчнымъ контрастомъ въ моей памяти съ grossièreté невѣжественныхъ деревенщинъ, недостойныхъ обладать такимъ алмазомъ, какъ вы". Въ скоромъ времени артистъ и модистка сошлись на самую искреннюю и дружескую ногу; но я не знаю, нравились ли мадамъ Фрибсби деклараціи молодаго Альсида, упорно называвшаго ее: la respectable Fribsbi, la vertueuse Fribsbi. Онъ объявилъ, что всегда будетъ почитать ее какъ мать, и надѣется, съ своей стороны, что и она будетъ на него смотрѣть какъ на сына. Увы! прошло не очень-много лѣтъ, помышляла мадамъ Фрибсби, когда на томъ же миломъ французскомъ языкѣ къ ней адресовались съ изъявленіями совершенно-другаго рода привязанности, и она посматривала со вздохомъ на портретъ своего латника. Надобно удивляться, какъ молоды остаются сердца многихъ людей, когда головы ихъ уже нуждаются въ накладкахъ и волосы -- въ легкомъ подкрашиваньи. Въ это время мадамъ Фрибсби, какъ она сама говорила молодому Альсиду, чувствовала себя романическою, какъ восьмнадцатилѣтняя дѣвушка!
   Когда разговоръ принималъ это направленіе -- а мадамъ Фрибсби любила-таки направлять его въ эту сторону -- Альсидъ всегда очень-вѣжливо наводилъ его на другой предметъ: онъ настаивалъ на томъ, что питалъ къ доброй модисткѣ только сыновнія чувства. Онъ почиталъ ее какъ мать, и добрая мадамъ должна была удовольствоваться этимъ чувствомъ, тѣмъ болѣе, что она узнала, какъ сильно сердце, артиста было занято другою.
   Немного времени прошло послѣ ихъ перваго знакомства, какъ онъ самъ описалъ мадамъ Фрибсби предметъ и начало своей страсти.
   "Я объяснилъ ей свои чувства, сказалъ Альсидъ, прикладывая руку къ сердцу: -- способомъ, столько же новымъ, какъ, смѣю думать, пріятнымъ. Куда не проникнетъ любовь, уважаемая мадамъ Fribsbi? Купидонъ -- отецъ изобрѣтательности! Я освѣдомился у слугъ, какія блюда mademoiselle кушаетъ съ наибольшимъ удовольствіемъ, и на этомъ основаніи расположилъ свои батареи. Разъ, когда родные ея поѣхали обѣдать въ гости... мнѣ прискорбно замѣтить, что грубый обѣдъ у какого-нибудь ресторатора Бульвара или Пале-Роайяля, составляетъ повидимому восторгъ этихъ особъ -- очаровательная миссъ угощала у себя нѣкоторыхъ изъ своихъ пансіонскихъ подругъ: я сообразилъ обѣдъ, приличный такимъ нѣжнымъ и юнымъ вкусамъ. Имя ея Blanche. Дѣвичье покрывало и гирлянда изъ розъ также бѣлы: я рѣшился сдѣлать обѣдъ свой незапятнаннѣе снѣга. Въ часъ обѣда и вмѣсто грубаго gigot à l'eau, обыкновеннаго за ея слишкомъ-простымъ столомъ, я послалъ къ ней un petit potage à la Deine... à la Heine Blanche, назвалъ я его: бѣлый, какъ ея собственная бѣлизна, и составленный изъ самыхъ душистыхъ сливокъ и миндаля. Потомъ я принесъ къ ея жертвеннику filet de merlan à ignés деликатное блюдо, которое пошло подъ именемъ Eperlan а la Saint Thérèse -- прелестная миссъ кушала его съ удовольствіемъ. За этимъ слѣдовали два легкихъ entrées изъ гладкаго мяса и цыплятъ; единственное кушанье небѣлаго цвѣта былъ жареный барашекъ: его я положилъ на лужокъ изъ шпината, окруженный крустильйонами, также изображавшими барашковъ, и украсилъ его маргаритками и другими полевыми цвѣтами. Потомъ, вторая перемѣна: пуддингъ e la Reine Elisabeth (королевы дѣвственной, какъ Madame Fribsbi знаетъ); блюдо изъ опаловаго цвѣта голубиныхъ лицъ, названное мною Nid de tourtereaux и la Rautoule, въ серединѣ между ними были два нѣжные голубка, въ минуту ихъ поцалуя -- они были изъ сливочнаго масла; потомъ, корзиночка съ маленькими абрикосовыми gateaux, обожаемыми, какъ мнѣ извѣстно, молодыми demoiselles, и желе на мараскинѣ, сладостное, вкрадчивое и упоительное, какъ взоръ красоты. Это желе я назвалъ Ambrosie de Calypso la Souveraine de mon coeur. А когда подали мороженое -- мороженое изъ plombiere и вишень -- какъ бы вы думали, Madame Fribsbi, какой видъ я ему далъ? двухъ сердецъ, пронзенныхъ стрѣлою -- подъ покрываломъ невѣсты, изъ кружевной бумаги, на которомъ красовалась дѣвственная гирлянда изъ fleurs d'orange. Я стоялъ у дверей, любопытствуя видѣть эффектъ этого entrée. То былъ единодушный крикъ удивленія. Всѣ три demoiselles наполнили бокалы искрящагося аи и провозгласили тостъ въ мою честь. Я слышалъ это, слышалъ, какъ миссъ произнесла мое имя, слышалъ, какъ она воскликнула: "Скажите мосьё Мироболану, что мы благодаримъ его... удивляемся ему... любимъ его!" У меня ноги подкосились отъ восторга.
   "Послѣ этого имѣю ли я причину сомнѣваться, что молодой артистъ произвелъ впечатлѣніе на сердце прелестной англійской миссъ? Я скроменъ, но зеркало убѣждаетъ меня въ томъ, что я недуренъ. Другія побѣды доказали мнѣ это несомнѣнно.
   "Опасный человѣкъ!" воскликнула модистка.
   "Прелестныя блондинки Альбіона не находятъ въ холодныхъ обитателяхъ своего туманнаго острова ничего, что бы могло сравниться съ пылкостью и живостью дѣтей юга. Мы приносимъ съ собою теплоту нашихъ небесъ: мы -- французы, и привыкли побѣждать. Не будь у меня этой affair de coeur и рѣшимости жениться на Англичанкѣ, не-уже-ли вы думаете, что я остался бы на этомъ островѣ и у этого семейства? Островъ этотъ, конечно, невполнѣ-исблагодаренъ, такъ-какъ я нашелъ себѣ нѣжную мать въ уважаемой Madame Fribsbi; но геній мой увялъ бы между этими грубыми людьми; поэзію моего искусства не въ-состояніи постигнуть эти плотоядные островитяне. Нѣтъ мужчины здѣсь противны, но женщины, женщины! О, мадамъ Фрибсби, онѣ обворожительны! Я далъ себѣ слово жениться на одной изъ нихъ; и такъ-какъ я не могу идти на рынокъ и купить себѣ жену, какъ водится по обычаю вашей страны, то я рѣшился послѣдовать другому вашему обычаю и увезти свою невѣсту въ Гретна-Гринъ. La blonde Miss послѣдуетъ за мною. Она fascinée. Глаза ея сказали мнѣ это. Бѣлая голубка ждетъ только знака, чтобъ улетѣть".
   -- Вы съ нею въ корреспонденціи? спросила испуганная Фрибсби, незная кто изъ двухъ, молодая ли дѣвица, или ея обожатель, находятся подъ вліяніемъ романическаго ослѣпленія.
   -- Я въ корреспонденціи съ нею посредствомъ моего искусства. Она кушаетъ блюда, которыя я нарочно для нея готовлю. Такимъ-образомъ я дѣлаю тысячу намековъ, которые она понимаетъ, будучи умна и проницательна въ-совершенствѣ. Но мнѣ нужно было бы имѣть на своей сторонѣ кого-нибудь изъ ее приближенныхъ.
   -- Да вотъ Пинкоттъ, ее горничная, сказала мадамъ Фрибсби, которая по врожденной сметливости, или по воспитанію, знала повидимому какъ обдѣлываются сердечныя дѣла; но чело великаго артиста омрачилось при этомъ имени.
   -- Madame, есть вещи, о которыхъ благородный человѣкъ долженъ, понастоящему, молчать; хотя, если онъ рѣшается открыть такую тайну, онъ, конечно, не можетъ ввѣрить ее безопаснѣе никому, какъ своему лучшему другу, своей названной матери. Знайте же, что есть причина, почему миссъ Пинкоттъ должна быть враждебна моимъ намѣреніямъ; причина, довольно-обыкновенная у вашего пола -- ревность!
   -- Коварное чудовище! воскликнула повѣренная.
   -- О, нѣтъ! возразилъ артистъ трагическимъ басомъ, достойнымъ мелодрамъ театра Porte St. Martin:-- нѣтъ, не коварный, но роковой. Да, madame Fribsbi, я человѣкъ роковой. Мой удѣлъ -- внушать страсти безнадежныя. Чѣмъ я виноватъ, если въ меня влюбляются? Не моя вина, что эта злополучная молодая дѣвушка чахнетъ и гаснетъ видимо, сгарая пламенемъ, на которое я не могу отвѣчать. Слушайте! Есть въ этомъ семействѣ другія, равно-несчастныя: гувернантка маленькаго Milor встрѣчалась со мною въ моихъ прогулкахъ и смотрѣла на меня съ выраженіемъ, которое имѣетъ смыслъ только одинъ. Сама миледи, хотя женщина пожилая, но имѣетъ восточную кровь: сама миледи адресовала разъ или два одинокому артисту привѣтствія, недопускающія перетолкованія. Я удаляюсь отъ домашнихъ, ищу уединенія, покоряюсь своей судьбѣ. Я могу жениться только на одной, и рѣшился, чтобы эта одна была вашею соотечественницей. Если у нея достаточное состояніе, я думаю, что выборъ мой остановится на миссъ. Я желалъ знать это достовѣрно, прежде чѣмъ увезу ее въ Гретна-Гринъ.
   Дѣйствительно ли Альсидъ былъ такъ побѣдоносенъ, или онъ просто рехнулся -- это мы предоставляемъ на судъ читателей. Но если кому случалось наслаждаться большимъ знакомствомъ между французами, тотъ, можетъ-быть, и встрѣчался съ людьми, подобными Альсиду: они воображаютъ себя точь-въ-точь такими пожирателями сердецъ, и если имъ вѣрить, они сдѣлали такія же опустошенія въ сердцахъ des Anglaises.
   

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ-ПЯТАЯ

Заключаетъ въ себѣ любовь и ревность.

   Читатели наши ужь слышали честосердечное мнѣніе сэра Фрэнсиса Клевринга о дамѣ, доставившей ему состояніе и возможность возвратиться на родину; и надобно сознаться, что баронетъ былъ недалеко отъ истины, оцѣнивая свою супругу: она была, конечно, не изъ умнѣйшихъ и наилучшимъ образомъ воспитанныхъ женщинъ. Она пользовалась года два европейскимъ воспитаніемъ въ пансіонѣ одного изъ предмѣстій Лондона, названіе котораго упорно коверкала до самой смерти, и оттуда была вытребована отцемъ въ Калькутту, на пятнадцатилѣтнемъ возрастѣ. Возвращаясь туда на остиндскомъ кораблѣ Рамчундерѣ, томъ же самомъ, на которомъ она за два года плыла въ Европу, миссъ Спелль познакомилась на пути съ мистеромъ Эмори, своимъ первымъ мужемъ, служившимъ на Рамчундерѣ въ качествѣ третьяго подштурмана.
   Мы не будемъ распространяться о первоначальной исторіи леди Клеврингъ; но капитанъ Брэггъ, которому миссъ Спелль была поручена своимъ отцомъ, однимъ изъ довѣрителей капитана и партнёромъ-хозяиномъ Рамчундера и многихъ другихъ судовъ -- капитанъ Брэггъ, еще до прихода къ Мысу Доброй Надежды, былъ вынужденъ заковать въ кандалы буйнаго и непокорнаго Эмори и тамъ высадить его на берегъ; наконецъ, онъ передалъ миссъ Спелль отцу ея въ Калькуттѣ, послѣ бурнаго и тяжкаго плаванія, въ-теченіе котораго Рамчундеръ, со своимъ грузомъ и пассажирами, претерпѣлъ немало опасностей и поврежденій.
   Чрезъ нѣсколько мѣсяцевъ Эмори явился въ Калькуттѣ, заработавъ проѣздъ съ мыса въ качествѣ баковаго матроса на другомъ кораблѣ; онъ женился на дочери богатаго приказнаго, наперекоръ этому старому плуту-спекулянту, развелъ плантацію индиго и обанкротился; потомъ занялся агентствомъ и опять обанкротился; потомъ онъ началъ издавать журналъ, подъ названіемъ "Сундербундскаго Лоцмана" и еще разъ обанкротился. Впродолженіе всѣхъ этихъ спекуляцій и мытарствъ онъ безпрестанно ссорился съ тестемъ и женою, и кончилъ наконецъ дѣломъ, доставившимъ ему казенный проѣздъ изъ Калькутты въ Новую Голландію: другими словами, онъ былъ туда сосланъ. Вѣроятно, это несчастіе доставило ему случай познакомиться съ сэромъ Джэсперомъ Роджерсомъ, почтеннымъ судьею Верховнаго Калькуттскаго Суда, имя котораго мы ужь разъ упоминали: такъ-какъ истину надобно же высказать, то мы упомянемъ, что послѣдняя бѣда мистера Эмори была ему причинена, незаконнымъ употребленіемъ имени его тестя, который самъ могъ писать очень-хорошо и вовсе не нуждался въ томъ, чтобъ за него подписывались другіе. Вотъ какимъ-образомъ счастье окончательно покинуло мистера Эмори, и онъ долженъ былъ отказаться отъ всякихъ новыхъ попытокъ бороться съ Фортуной.
   Неимѣя привычки читать съ большимъ вниманіемъ и постоянствомъ калькуттскую судебную газету, европейская публика не могла знать эти подробности такъ хорошо, какъ жители Бенгаліи; и такъ-какъ мистриссъ Эмори и отецъ ея нашли, что ей въ Индіи жить неудобно, то рѣшили отправить ее въ Европу, куда она и поѣхала съ четырехлѣткою дочерью Бетси или Біанкою. Ихъ сопровождала нянька Бетси, представленная читателямъ въ предъидущей главѣ, какъ довѣренная горничная леди Клеврингъ, мистриссъ Боккеръ; капитанъ Брэггъ нанялъ для нихъ квартиру въ близкомъ сосѣдствѣ отъ своего жительства, въ Ноклингтон-Стриттѣ.
   Лѣто было тогда самое непріятное и дождь лилъ ливмя каждый день послѣ прибытія мистриссъ Эмори. Брэггъ былъ чрезвычайно напыщенъ и несносенъ; можетъ-быть, онъ стыдился за индійскую даму, можетъ-быть, желалъ отъ нея какъ-нибудь отдѣлаться. Она воображала, что бѣдствіе ея мужа составляетъ предметъ разговоровъ цѣлаго Лондона, и что король, королева и совѣтъ директоровъ знаютъ ея несчастную исторію. Отъ отца получала она хорошее содержаніе; жизнь въ Англіи ей нисколько не правилась, а потому она рѣшилась уѣхать за границу. Вслѣдствіе этого, она оставила Англію, очень-довольная своимъ избавленіемъ отъ угрюмаго надзора этого противнаго и придирчиваго Брэгга. Въ европейскихъ городахъ, гдѣ она останавливалась, ее принимали отлично и во всѣхъ гостинницахъ она платила съ королевскою щедростью. Она говорила поанглійски съ провинціализмами, конечно; но вообще въ ея выговорѣ было что-то немножко-иностранное, довольно-замѣтное, но нисколько не непріятное; она одѣвалась всегда чрезвычайно-нарядно; любила хорошо поѣсть и попить, и приготовляла себѣ пилавы и карри во всѣхъ гостинницахъ и квартирахъ, гдѣ проживала. Особенности въ ея языкѣ и манерахъ придавали ея обществу оригинальный оттѣнокъ, и мистриссъ Эмори была любима всѣми по заслугамъ. Она была женщина добрѣйшая, гостепріимнѣйшая и самаго веселаго характера. Хозяевамъ своимъ она платила за многіе мѣсяцы впередъ; принимала приглашенія участвовать въ какихъ бы то ни было пикникахъ и увеселительныхъ поѣздкахъ и привозила туда втрое больше шампанскаго, индѣекъ и окороковъ, чѣмъ всѣ прочіе. Она брала въ театрахъ несчетное множество ложь и кучу билетовъ на маскарады, и раздавала то и другое, кому ни попало. Она дѣлала вспомоществованіе оборваннымъ усатымъ франтамъ и старухамъ, которыхъ деньги долго лежали на почтѣ; кошелекъ ея былъ всегда открытъ, и такимъ образомъ скиталась она по всей Европѣ, являлась въ Брюсселѣ, Парижѣ, Миланѣ, Неаполѣ, Римѣ -- всюду, куда ей приходила фантазія ѣхать. Въ Римѣ получила она извѣстіе о смерти Эмори; тамъ въ это время жилъ капитанъ Клеврингъ съ пріятелемъ своимъ, шевалье Стронгомъ, и обоимъ имъ было нечѣмъ расплатиться въ гостинницѣ: добродушная вдова вышла замужъ за потомка знатной фамиліи Клевринговъ, не очень огорчаясь, правду сказать, кончиною своего негодяя-мужа. Теперь мы довели ея біографію до той эпохи, когда она стала владычицею Клевринг-Парка, въ одной изъ залъ, котораго мистеръ Пинкни, знаменитый портретистъ, изобразилъ ее на полотнѣ вмѣстѣ съ малолѣтнымъ наслѣдникомъ дома.
   Мисси сопутствовала своей матери въ большей части ея странствій и такимъ-образомъ научилась многому. Сначала при ней была гувернантка; но потомъ, послѣ втораго замужства ея матери, она была отдана въ извѣстный и отличный пансіонъ мадамъ де-Карамель, на Елисейскихъ Поляхъ. Когда Клевринги отправились въ Англію, она, разумѣется, пріѣхала туда вмѣстѣ съ ними. Только немного лѣтъ тому назадъ, послѣ смерти своего дѣда и рожденія маленькаго брата, она начала постигать, что положеніе ея въ свѣтѣ перемѣнилось и что миссъ Эмори, дочь ничтожнаго человѣка, была особою весьма-незначительною въ сравненіи съ юнымъ Фрэнсисомъ Клеврингомъ, наслѣдникомъ древняго баронетства и превосходнаго имѣнья. Не будь этого маленькаго Франка, она была бы богатою наслѣдницей, кто бы нибылъ ея отецъ; и хотя она знала мало толку въ деньгахъ и никогда въ нихъ не нуждалась; хотя она была романическою музой, какъ мы видѣли: все же она не могла быть благодарна тѣмъ, кто такъ измѣнилъ ея положеніе; въ сущности, она поняла настоящимъ образомъ послѣднее обстоятельство нѣсколько-позже, пріобрѣтя болѣе вѣрныя понятія о свѣтѣ и жизни.
   Но она ясно видѣла, что вотчимъ ея глупъ и безхарактеренъ, что мать не походила ни наружностью, ни манерами на образованную даму, что маленькій Франкъ -- избалованный и сварливый мальчишка, привычный ко всегдашнему исполненію своихъ капризовъ: онъ вѣчно наступалъ ей на ноги, вѣчно опрокидывалъ тарелки съ кушаньемъ на ея платье и отнималъ у нея наслѣдство; она чувствовала, что ни одно изъ этихъ лицъ не было способно понимать ее, и одинокое сердце музы томилось жаждою привязанности, и она искала вокругъ себя, кого бы надѣлить драгоцѣнными сокровищами своей нѣжности.
   Итакъ, это милое существо, по недостатку ли симпатіи, или отъ другихъ причинъ, сдѣлало себя до такой степени непріятнымъ дома, надоѣло столько своему вотчиму и напугало свою мать, что чета эта только и помышляла о случаѣ пристроить ее: вотъ откуда взялось желаніе сэра Фрэнсиса Клевринга, выраженное въ предъидущей главѣ другу его, шевалье Стронгу -- желаніе смерти мистриссъ Стронгъ, для возможности сдѣлать интересную Біанку мистриссъ Стронгъ второю.
   Но какъ этого нельзя было сдѣлать по причинѣ живучести мистриссъ Стронгъ, баронетъ и миледи были рады всякому, кто бы ни представился: ловкій молодой человѣкъ, недурной собою и порядочно-воспитанный, какъ нашъ пріятель Артуръ Пенденнисъ, могъ смѣло просить руки миссъ Біанки, еслибъ только захотѣлъ, и могъ быть увѣреннымъ, что леди Клеврингъ прійметъ его съ распростертыми объятіями въ качествѣ будущаго зятя.
   Мистеръ Пенъ, однако, кромѣ другихъ затруднительныхъ причинъ, вздумалъ быть чрезвычайно-недовѣрчивымъ къ самому себѣ. Онъ стыдился своихъ недавнихъ неудачъ, своей праздности, незначительности своего положенія и бѣдности, которой подвергли добрую мать его безумства; въ теперешнемъ его состояніи сомнѣнія и нерѣшимости было, конечно, столько же тщеславія, сколько раскаянія о прошломъ. Какъ могъ онъ надѣяться на пріобрѣтеніе такого сокровища, какъ эта блестящая Біанка, обитательница великолѣпнаго замка, привычная повелѣвать толпою аристократической прислуги, тогда-какъ въ Фэроксѣ имъ подавала тощій обѣдъ одна служанка, и мать его должна была жаться и скупиться, чтобъ только какъ-нибудь сводить концы съ концами? Препятствія казались ему неодолимыми, тогда-какъ они исчезли бы -- иди онъ только мужественно впередъ; онъ предпочиталъ отчаиваться или мѣшкать съ своими желаніями, а можетъ-быть онъ еще и самъ не опредѣлилъ этихъ желаній положительно, и не пытался взять съ боя предметъ ихъ. Молодые люди теряютъ такимъ-образомъ много отъ особеннаго рода самолюбія, называемаго застѣнчивостью, тогда-какъ имъ стоило бы только рѣшиться, чтобъ получить желаемое.
   Мы все-таки не хотимъ сказать утвердительно, чтобъ Пенъ зналъ чего именно онъ добивался; онъ скорѣе еще обдумывалъ: влюбиться ему серьёзно или нѣтъ. Миссъ Эмори была прелестна и исполнена живости; она восхищала его тысячью чаръ, гладила его самолюбіе и ослѣпляла своимъ умомъ и граціозностью; но все-таки его удерживали, кромѣ робости и самолюбія, кой-какія невольныя сомнѣнія и инстинктивная недовѣрчивость. Невзирая на весь умъ Біанки, ея увѣренія и обаянія, мать Пена постигла красавицу и не имѣла къ ней вѣры. Мистриссъ Пенденнисъ видѣла въ Біанкѣ дѣвушку легкомысленную и суетную, и открыла въ ней многіе недостатки, оскорблявшіе ея чистое и благочестивое сердце: отсутствіе почтенія къ родителямъ, эгоизмъ и корысть, подъ маскою нѣжныхъ выраженій и пріятныхъ словъ. Лаура и Пенъ сначала горячо оспаривали эти мнѣнія вдовы; Лаура все еще была въ восторгѣ отъ своей новой пріятельницы, а Пенъ былъ недовольно-влюбленъ, чтобъ скрывать свои чувства. Онъ смѣялся въ отвѣтъ на доводы матери, говоря: "Полноте, вотъ вздоръ! вы ревнуете меня за Лауру -- всѣ женщины ревнивы."
   Но когда, въ-теченіе мѣсяца, или двухъ, постоянно слѣдя за этою парочкой съ тѣмъ безпокойствомъ, съ какимъ матери наблюдаютъ привязанность сыновей, когда Елена увидѣла, что короткость молодыхъ людей возрастаетъ и они безпрестанно выискиваютъ случая встрѣчаться; что каждый божій день или миссъ Біанка была въ Фэроксѣ, или мистеръ Пенъ въ Парк-Гоузѣ, Елена начала упадать духомъ и отчаяваться за любимую мечту своего сердца. Разъ, она не вытерпѣла и прямо высказала Пену, какіе предположенія и желанія занимали ее больше всего на свѣтѣ; что она чувствуетъ какъ слабѣетъ и знаетъ, что проживетъ недолго, и что единственная надежда и мольба ея объ одномъ: видѣть дѣтей своихъ соединенными. Послѣднія происшествія, жизнь и дѣянія Пена, и любовь его къ актрисѣ убивали это нѣжное существо. Она чувствовала, что сынъ ушелъ изъ-подъ ея крыла и ужь больше не въ материнскомъ гнѣздѣ, и она привязалась съ болѣзненнымъ жаромъ къ Лаурѣ, завѣщанной ей Фрэнсисомъ, который былъ въ лучшемъ мірѣ.
   Пенъ цаловалъ и успокоивалъ мать, по обыкновенію, важнымъ и покровительственнымъ тономъ. Онъ и самъ замѣчалъ это и давно думалъ, что мать желаетъ женить его на Лаурѣ -- а знаетъ ли объ этомъ Лаура?-- "Избави Богъ!" воскликнула мистриссъ Пенденнисъ: -- я ни за какія блага не рѣшусь говорить ей объ этомъ.
   -- Хорошо, хорошо, времени довольно впереди, и вы не умрете, матушка, объ этомъ я и слышать не хочу; а муза -- слишкомъ-важная особа для такого бѣдняка, какъ я; насчетъ же Лауры... да кто знаетъ, захочетъ ли она идти за меня. Она, конечно, сдѣлаетъ все, что вы ей ни скажете; но я стою ли ея?
   -- О, Пенъ! ты могъ бы стоить ее, былъ отвѣтъ матери. Нельзя сказать, чтобъ мистеръ Пенъ дѣйствительно хоть сколько-нибудь сомнѣвался въ этомъ: чувство неопредѣленнаго наслажденія и самодовольствія овладѣло имъ, когда онъ подумалъ о предложеніи матери и представилъ себѣ Лауру, какою припоминалъ ее многіе годы, всегда чистую и открытую, добрую и благочестивую, кроткую, нѣжную, непритворную. Онъ смотрѣлъ на нее просвѣтлѣвшими глазами, когда она, къ концу разговора его съ матерью, подошла къ нимъ изъ противоположной стороны сада, съ нѣсколько-зардѣвшимися щеками, открытымъ и ласковымъ взглядомъ и съ корзинкою розъ на рукѣ.
   Она выбрала прекраснѣйшую изъ розъ и принесла ее мистриссъ Пенденнисъ, которую освѣжилъ запахъ этихъ цвѣтовъ; Лаура нѣжно обняла ее и вручила ей цвѣтокъ.
   "И я могу получить это сокровище, и мнѣ стоитъ сказать только слово!" подумалъ Пенъ съ трепетомъ торжества, глядя на милую дѣвушку.-- Она такъ же хороша и благородна, какъ ея розы". Видъ обѣихъ женщинъ въ эту минуту врѣзался на всю жизнь въ памяти Пена, и онъ никогда не могъ припомнить его безъ слезъ на глазахъ.
   Чрезъ нѣсколько недѣль короткаго знакомства съ своею новою подругой, миссъ Лаура должна была признать мнѣнія Елены справедливыми и согласиться, что муза эгоистка, недобрая и капризная. Разумѣется, Біанка ввѣрила подругѣ сердца всѣ свои маленькія огорченія и домашнія неудовольствія: какъ семейство не понимало ея, и она жила, среди его, существомъ одинокимъ; какъ мало вниманія было обращено на воспитаніе ея матери, и какъ часто ей приходится краснѣть за ея промахи; какъ горестно-безхарактеренъ и слабоуменъ сэръ Фрэнсисъ, который только тогда и счастливъ, когда куритъ свои противныя сигары; какъ, послѣ рожденія своего маленькаго брата, она замѣтила, что нѣжность матери, которую она цѣнила выше всего въ жизни, начала отчуждаться отъ нѣкогда-любимой дочери; какъ она въ мірѣ одна, одна!
   Но эти горести, какъ бы существенны и мучительны онѣ ни были для молодой дѣвицы съ такою чувствительностью, не оправдывали въ глазахъ Лауры поведенія Біанки во многихъ мелочныхъ случаяхъ жизни. Маленькій Франкъ, напримѣръ, былъ, конечно, мальчишка несносный и избалованный и могъ отнять у Біанки часть нѣжности ея матери; но все же этого нельзя было признать за достаточную причину отпущенной ему сестрицею пощечины, когда онъ опрокинулъ стаканъ воды на ея рисунокъ, и посыпавшейся на него брани на французскомъ и англійскомъ языкахъ. Преимущество, отдаваемое маленькому Франку, конечно, не давало Біанкѣ права обходиться съ гувернанткою мальчика, какъ обходится королева голкондская съ послѣднею изъ своихъ рабынь, и разсылать эту молодую особу по всему дому то за книгой, то за своимъ носовымъ платкомъ. Когда кто-нибудь изъ прислуги исполнялъ порученіе доброй Лауры, она всегда была довольна и благодарила ласково; поэтому ей не могло не бросаться въ глаза, что интересная муза не церемонилась нисколько, надѣляя своими повелѣніями всѣхъ окружающихъ, и нещадя ни чьего покоя для своихъ прихотей. То былъ первый опытъ Лауры въ дружбѣ: доброму сердцу ея было больно видѣть себя принужденною отказываться отъ одного очарованія за другимъ; замѣчать, какъ исчезаютъ всѣ прелести и блестящія качества, которыми ея собственное воображеніе облекло Біанку, и убѣждаться, что обворожительная пери небольше какъ смертная и, въ-добавокъ, неочень-привлекательная смертная. Чьи великодушныя мечты не были точно также обмануты въ свое время, и много ли найдется людей, которые, съ своей стороны, не разочаровывали бы такимъ-образомъ другихъ?
   Послѣ сцены съ маленькимъ Франкомъ, когда этотъ неугомонный наслѣдникъ дома Клевринговъ получилъ столько привѣтствій на двухъ языкахъ, съ аккомпаниментомъ пощечины, миссъ Лаура, у которой не было недостатка въ насмѣшливости, не могла не припомнить чрезвычайно-нѣжныхъ и трогательныхъ стишковъ, прочтенныхъ ей музою изъ Mes Lannes, и которые начинались такъ:
   
   "Младенецъ, мой милый, прекрасный,
   "Пусть ангелъ хранитъ твой покой"...
   
   Въ стихахъ этихъ муза, поздравляя брата съ блестящею будущностью и выставя въ противоположность свое собственное одиночество, утверждала, однако, что "ангелъ-малютка" никогда не будетъ наслаждаться такою привязанностью, какую она къ нему питаетъ, и что въ холодномъ и лживомъ свѣтѣ онъ не найдетъ ничего, столь нѣжнаго и постояннаго, какъ сердце любящей сестры. "Быть-можетъ, говорила она: -- ты отвергнешь его, прекрасный младенецъ; ты оттолкнешь меня отъ своей груди, но я обовьюсь вокругъ ногъ твоихъ! О, дай мнѣ любить тебя! Свѣтъ измѣнитъ тебѣ, какъ и другимъ, но я буду любить тебя неизмѣнно!" И вотъ, та самая муза, вмѣсто-того, чтобъ склониться передъ нимъ на колѣни, отпускаетъ малюткѣ-братцу пощечину и преподаетъ миссъ Лаурѣ первый урокъ цинической философіи: -- виноватъ, несовсѣмъ первый; нѣчто подобное этому эгоизму и своенравію, этому контрасту между стихами и дѣломъ, между выспренними рифмованными вдохновеніями и ежедневною жизнью, нѣчто подобное видала она ужь дома, въ особѣ пріятеля нашего, мистера Пена.
   Но Пенъ -- другое дѣло. Пенъ мужчина, а потому казалось какъ-то натурально, если онъ быль самоволенъ и привыченъ къ исполненію своихъ фантазій; ктому же, несмотря на всѣ свои недостатки, Пенъ имѣлъ доброе и благородное сердце. Лаурѣ больно было видѣть, что брильянтъ ея воображенія былъ простой камешекъ. Однимъ словомъ, восхитительная Біанка начала утомлять свою подругу. Лаура испытала ее и нашла фальшивою; прежній восторгъ ея, прежнее удивленіе, которыя она выражала съ своимъ откровеннымъ энтузіазмомъ, уступили мѣсто чувству... не скажемъ презрѣнія, однако довольно-близкому къ презрѣнію. Вслѣдствіе этого, въ обращеніи съ Біанкой Лаура приняла тонъ серьёзнаго и спокойнаго превосходства, который съ перваго раза никакъ не былъ по вкусу Музы. Никто не любитъ быть постигнутымъ, или спуститься съ пьедестала, на которомъ разъ стоялъ.
   Убѣжденіе въ дѣйствительности перемѣны образа мыслей Лауры на свои счетъ нисколько не послужило къ увеличенію добраго расположенія Біанки, и, такъ-какъ она сердилась и была недовольна собою, то очень-вѣроятно, что это сдѣлало ее еще непріятнѣе для окружавшихъ. Наконецъ насталъ роковой день генеральнаго сраженія между милою Біанкой и милою Лаурой, день, когда дружба между ними была наповалъ убита. Милая Біанка была въ тотъ день необычайно-капризна и сварлива. Она нагрубила своей матери; была свирѣпа съ маленькимъ Франкомъ; противно-дерзка въ обращеніи съ гувернанткой и нестерпимо-жестокосерда съ Пинкоттъ, своею горничной. Нерискуя аттаковать свою подругу -- прелестная тиранка имѣла нѣсколько кошачью натуру и впивалась когтями только въ слабѣйшихъ себя -- она разобидѣла всѣхъ поименованныхъ нами, и больше всѣхъ бѣдную Пинкоттъ, которая была то служанкою, то повѣренною, то другомъ (и всегда рабою) ея, смотря по прихотямъ своей молодой госпожи.
   Дѣвушка эта, просидѣвъ нѣсколько времени въ комнатѣ вмѣстѣ съ обѣими подругами, выбѣжала оттуда въ слезахъ, причиненныхъ язвительною жестокостью ея госпожи, и получила еще прощальный сарказмъ на дорогу, когда выходила, всхлипывая, за двери. Тогда Лаура не выдержала и разразилась громкими, исполненными жаркаго негодованія упреками: она удивлялась, какъ въ такихъ молодыхъ лѣтахъ можно забывать до такой степени уваженіе къ старшимъ, а также и къ низшимъ себя; какъ, обнаруживая на словахъ столько чувствительности, имѣть жестокость терзать такъ безчеловѣчно чувства другихъ. Лаура объявила своей подругѣ, что поведеніе ея рѣшительно-злостно и что она должна на колѣняхъ вымолить себѣ у Небесъ прощеніе. Произнеся свое поученіе съ жаромъ и краснорѣчіемъ, которые удивили ее столько же, какъ ея слушательницу, она схватила шаль и шляпку и пришла домой взволнованная и раздраженная до-нельзя, къ удивленію мистриссъ Пенденнисъ, никакъ неожидавшей возвращенія ея раньше ночи.
   Наединѣ съ Еленой, Лаура отдала ей отчетъ во всемъ происшедшемъ, и съ-этихъ-поръ отреклась отъ своей подруги.-- "О, мама, сказала она: -- вы были правы: Біанка, которая кажется такою доброю и кроткою, злая эгоистка, какъ вы не разъ говорили. Она все говоритъ о своихъ симпатіяхъ и нѣжныхъ привязанностяхъ, но не имѣетъ сердца. Ни одна дѣвушка съ душою не рѣшится огорчать до такой степени мать, или такъ терзать низшихъ себя; и... и я отказываюсь отъ нея съ сегодняшняго же дня, и не хочу имѣть втораго друга, кромѣ васъ.
   При заключеніи этой рѣчи обѣ наши дамы бросились другъ другу въ объятія, по обыкновенію, и мистриссъ Пенденнисъ была втайнѣ довольна этою маленькою ссорой. Исповѣдь Лауры какъ-будто говорила ей: "Дѣвушка та никогда не можетъ быть женою Пена: она легкомысленна, бездушна и совершенно-недостойна нашего благороднаго героя. Онъ, навѣрно, и съ своей стороны не замедлитъ понять ее, и тогда онъ очнется отъ своего ослѣпленія и избавится отъ сѣтей этой обольстительницы.
   Миссъ Лаура не сказала, однако, мистриссъ Пенденнисъ -- а можетъ-быть, она и передъ собой въ томъ не сознавалась -- настоящей причины ссоры. Будучи въ тотъ день въ весьма-дурномъ расположеніи духа и склонна больше обыкновеннаго къ проказамъ, наша хорошенькая Муза начала свои продѣлки гораздо-прежде описаннаго нами взрыва. Милый другъ ея, Лаура, пришла въ Парк-Гоузъ на цѣлый день; когда обѣ онѣ сидѣли въ комнатѣ, Біанкѣ вздумалось избрать предметомъ разговора мистера Пена.
   -- Я боюсь, что онъ страшный вѣтреникъ, замѣтила миссъ Біанка: -- мистриссъ Пайбусъ и многіе изъ клеврингскихъ знакомыхъ разсказали намъ всю его исторію съ актрисой.
   -- Я была совершеннымъ ребенкомъ, когда это случилось, и не знаю ничего, возразила Лаура, сильно покраснѣвъ.
   -- Онъ поступилъ съ нею очень-дурно, сказала Біанка, качая головой: -- онъ измѣнилъ ей.
   -- Я увѣрена, что нѣтъ! воскликнула Лаура: -- онъ поступилъ съ нею какъ -- нельзя великодушнѣе; онъ хотѣлъ отказаться отъ всего и жениться на ней. Она ему измѣнила, а не онъ ей. Онъ отъ этого жестоко страдалъ, онъ...
   -- Я думала, мой ангелъ, что ты ничего не знаешь объ этой исторіи.
   -- Мама такъ говорила.
   -- Право. Онъ съ большими дарованіями. Какой онъ миленькій поэтъ! Ты читала его стихи?
   -- Только "Рыбака и Водолаза", которые онъ перевелъ для насъ, и призовую поэму, за которую онъ не получилъ приза; и въ-самомъ-дѣлѣ, она показалась мнѣ такою напыщенною и прозаическою, сказала Лаура, смѣясь.
   -- Такъ онъ тебѣ не писалъ стиховъ, моя милая?
   -- Нѣтъ, мой другъ.
   Біанка вскочила, подбѣжала къ своей подругѣ, поцаловала ее съ нѣжностью и назвала раза три своею обожаемою Лаурой; потомъ посмотрѣла ей лукаво въ лицо, склонила голову на бокъ и сказала:
   -- Обѣщай не говорить объ этомъ никому, и я покажу тебѣ кое-что.
   И, подбѣжавъ, припрыгивая, къ маленькому, обдѣланному перламутромъ письменному столику, она отперла его серебрянымъ ключикомъ и достала два или три листка, смятые и нѣсколько-запятнанные зеленью, и вручила ихъ своей подругѣ. Лаура взяла ихъ и прочитала. То были, конечно, стишки любви -- что-то объ Ундинѣ, о Наядѣ, о рѣкѣ. Она смотрѣла на нихъ долго, но, по правдѣ сказать, строчки были неочень-ясны передъ ея глазами.
   -- И ты отвѣчала на нихъ, Біанка?
   -- О, нѣтъ! ни за что въ свѣтѣ, мой ангелъ.
   И потомъ, когда Лаура кончила чтеніе, она снова, весело подпрыгивая, спрятала ихъ въ свой хорошенькій столикъ.
   Потомъ она сѣла за фортепьяно и пропѣла двѣ-три аріи Россини, котораго музыкальные мотивы она выполняла въ совершенствѣ своимъ гибкимъ голоскомъ; Лаура сидѣла подлѣ въ задумчивости. О чемъ думала въ это время миссъ Белль? Она едва сама знала о чемъ; но сидѣла молча, пока продолжалась музыка. Послѣ концерта пришли къ нимъ съ докладомъ о завтракѣ, и обѣ онѣ пошли кушать, по обыкновенію, обвивъ тальи другъ друга.
   Нельзя сказать, чтобъ ревность или досада были причиною молчаливости Лауры: спустясь по лѣстницѣ, передъ входомъ въ залу, Лаура пріостановилась, посмотрѣла своей подругѣ ласково и открыто въ глаза, и поцаловала ее съ горячностью сестры.
   Послѣ этого что-то случилось: вѣроятно, или юный Франкъ велъ себя за столомъ дурно, или мать сдѣлала нѣсколько промаховъ, или отъ сэра Фрэнсиса несло сигарочнымъ дымомъ -- только отъ этого миссъ Біанка разсердилась и разразилась цѣлымъ рядомъ проказъ, о которыхъ мы уже говорили и которыя кончились вышеописанной ссорой.
   

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ-ШЕСТАЯ.
Гостей полонъ домъ.

   Разладица между дѣвицами была непродолжительна. Лаура всегда имѣла страсть прощать и быть прощаемой; а что до миссъ Біанки, то сцена предъидущей главы не возбудила ея непріязни: кто изъ насъ заботится о томъ, что его считаютъ злымъ? Самолюбіе не оскорбляется такимъ обвиненіемъ. Біанка была скорѣе довольна чѣмъ огорчена негодованіемъ своей подруги, вызваннымъ въ сущности другою причиной, которую обѣ знали про себя и о которой обѣ молчали.
   Итакъ, Лаура созналась со вздохомъ, что романическая часть ея первой дружбы кончилась, и что предметъ ея стоилъ только самаго обыкновеннаго вниманія.
   Біанка, съ своей стороны, тотчасъ же написала чрезвычайно-трогательные стансы, въ которыхъ оплакивала свое отчужденіе и разочарованіе. То была ея старая пѣсня про любовь, встрѣчающую одну холодность, и про вѣрность, вознаграждаемую небреженіемъ; а такъ-какъ около этого времени прибыло изъ Лондона нѣсколько новыхъ сосѣдей, въ семействахъ которыхъ были взрослыя дочери, то миссъ Эмори не замедлила избрать себѣ вѣчнаго друга изъ этихъ молодыхъ дѣвицъ, и сообщить свои горести и разочарованія новой сестрѣ сердца. Огромные лакеи теперь рѣдко приходили съ записочками къ милой Лаурѣ; маленькая карета посылалась еще рѣже въ Фэроксъ, въ распоряженіе тамошнихъ дамъ. Біанка принимала видъ кроткой, страдающей мученицы, когда Лаура посѣщала ее; а та смѣялась надъ сантиментальнымъ расположеніемъ своей пріятельницы и трактовала его съ шутливостью, въ которой обнаруживалось очень-мало уваженія.
   Но если миссъ Біанка нашла себѣ нѣсколько новыхъ подругъ для утѣшенія въ горести, то вѣрный историкъ ея обязанъ примолвить, что она открыла и между новыми знакомыми мужескаго пола нѣсколько друзей, повидимому, также доставлявшихъ ей утѣшеніе. Когда только это безхитростное существо встрѣчалось съ молодымъ человѣкомъ и говорило съ нимъ минутъ десять въ аллеѣ сада, въ окнѣ гостиной, или въ промежуткахъ вальса, она тотчасъ ввѣрялась ему, употребляла въ дѣло свои прекрасные глаза, говорила тономъ нѣжнаго участія и простодушной трогательной мольбы и оставляла его, чтобъ разъиграть ту же маленькую драму съ другимъ.
   Когда Клевринги переѣхали въ Парк-Гоузъ, миссъ Біанку посѣщало очень-немного зрителей во время ея театральныхъ представленій; вотъ почему Пенъ пользовался сполна ея вздохами и откровенностью и обладалъ одинъ окномъ гостиной и аллеями сада. Въ городкѣ Клеврингѣ, какъ ужь было сказано, рѣшительно не было молодыхъ кавалеровъ; въ околоткѣ набиралось всего одинъ или два куратора, да какой-нибудь деревенщина, молодой сквайръ, съ огромными ножищами и въ дурно-сшитомъ платьѣ. Съ квартировавшими въ Чэттерисѣ драгунами сэръ Фрэнсисъ не сближался: то былъ, къ-несчастію, его прежній полкъ, который онъ оставилъ по непріятностямъ съ нѣкоторыми офицерами -- какая-то исторія изъ-за проданной лошади, спорный карточный разсчетъ, придирка за игрою, отказъ отъ дуэли -- къ чему спрашивать, что именно? Не наше дѣло вникать въ подробности прошлаго нашихъ дѣйствующихъ лицъ, за исключеніемъ тѣхъ случаевъ, когда это можетъ служить поясненіемъ теперешняго разсказа.
   Но осень и окончаніе парламентскихъ засѣданій привели въ ихъ помѣстье два-три семейства и наполнили значительно сосѣднія бэймутскія морскія купальни; это время года открыло также театръ Бингли въ Чэттерисѣ и собрало туда, на засѣданіе и скачки, обычное общество. До этой поры старыя фамиліи графства держались какъ-то подальше отъ нашихъ клеврингскихъ аристократовъ: Фоги изъ Дроммнигтона, Скверы изъ Тозели-Парка, Вельборы изъ Баррау, и другіе. Между этими господами ходили всякаго рода разсказы о семействѣ баронета; никто не долженъ говорить, что у живущихъ въ провинціи нѣтъ воображенія, если ему случалось послушать, какъ они разсуждаютъ о новыхъ сосѣдяхъ. О сэрѣ Френсисѣ, о леди Клеврингъ, о ихъ родствѣ и связяхъ, о миссъ Эмори, капитанѣ Стронгѣ были безконечные разсказы, которыхъ намъ не для чего повторять; семейство Клевринговъ успѣло прожить въ графствѣ цѣлые три мѣсяца, прежде чѣмъ тамошняя знать рѣшилась дѣлать ему визиты.
   Но къ концу сезона, когда графъ Тригокъ, лордъ-намѣстникъ графства, переѣхалъ въ Эйри-Кастль, и вдовствующая графиня Рокминстеръ, которой сынъ былъ однимъ изъ магнатовъ страны, поселилась въ Бэймутѣ на Морской Набережной, эти знатныя особы пріѣхали немедленно, публично и въ полномъ парадѣ, съ визитами въ Клевринг-Паркъ, и кареты другихъ семействъ графства тотчасъ же послѣдовали по колеѣ, оставленной въ аллеѣ парка аристократическими колесами.
   Тогда-то мосьё Мироболану пришла оказія показаться во всемъ блескѣ и забыть мученія любви въ занятіяхъ своимъ искусствомъ. Тогда и огромнымъ лакеямъ было слишкомъ-много дѣла въ Клевринг-Паркѣ, и они не могли ужь бѣгать по разсылкамъ, или проводить время надъ кружкою легкаго пива въ обществѣ скромныхъ фэрокскихъ служанокъ. Тогда и миссъ Біанка нашла себѣ другихъ милыхъ подругъ, кромѣ Лауры, и другія мѣста для прогулокъ, кромѣ берега рѣчки, гдѣ мистеръ Пенъ занимался рыболовствомъ. Онъ приходилъ туда день за днемъ, хлесталъ воду лѣсою удочки, но не слышалъ ужь восклицанья: "Рыбка, рыбка"! и сама Пери ужь не являлась. Теперь, подъ большимъ секретомъ и съ просьбою не разглашать этого, мы разскажемъ одно щекотливое обстоятельство, о которомъ ужь разъ намекнули. Мы упоминали, на одной изъ предъидущихъ страницъ о нѣкоторомъ деревѣ, подъ тѣнистыя вѣтви котораго мистеръ Пенъ имѣлъ привычку садиться, когда еще былъ влюбленъ въ миссъ Фодрингэй, и о дуплѣ его, изъ котораго онъ впослѣдствіи сдѣлалъ другое употребленіе, кромѣ прятанья туда своихъ рыболовныхъ снарядовъ. Дѣло въ томъ, что онъ превратилъ это дерево въ почтовую контору: въ мохъ и подъ камешекъ онъ клалъ въ дупло маленькія стихотворенія, или равно поэтическія записочки, адресованныя какой-то Ундинѣ или Наядѣ, посѣщавшей берега рѣчки; на мѣстѣ ихъ онъ находилъ разъ или два цвѣточекъ или пару скромныхъ словь, написанныхъ деликатнымъ почеркомъ на раздушсной розовой бумажкѣ. Миссъ Эмори имѣла, конечно, привычку прогуливаться на берегу Брауля, и мы можемъ сказать съ достовѣрностью, что она употребляла для своей корреспонденціи тонкую розовую бумагу -- но болѣе ничего. Послѣ же того, какъ знать вторглась въ Клевринг-Паркъ и фамильная карета баронета начала выѣзжать за ворота, вечеръ за вечеромъ, въ другіе важные дома графства, никто не приходилъ за письмами Пена въ его импровизированную почтовую контору; бѣлая бумага не замѣнялась розовою, но лежала преспокойно подъ своимъ камешкомъ во мху, а дерево отражалось въ водѣ попрежнему, и Врауль катился-себѣ да катился. Въ письмахъ было, конечно, немного интереснаго для постороннихъ, въ розовыхъ записочкахъ еще меньше -- слово или два, полушутливыя, полусантиментальныя, какъ обыкновенно пишутъ молодыя дѣвицы. Но, о сумасбродный Пенденнисъ! Если онъ желалъ пріобрѣсть любовь этой дѣвицы, зачѣмъ не сказалъ этого ей? Можетъ-быть, ни та, ни другая сторона не смотрѣли на дѣло съ серьёзной точки. Вы только играли въ любовь, мистеръ Пенъ, а рѣзвая Ундина забавлялась вмѣстѣ съ вами тѣмъ же предметомъ.
   Но если съ мужчиною плутуютъ въ этой игрѣ, онъ нерѣдко выходитъ изъ себя. Когда никто не сталъ приходить за стихами Пена, онъ вздумалъ смотрѣть на эти сочиненія очень-серьезно. Онъ вдался снова почти въ тотъ же романтизмъ и трагизмъ, какъ и въ первой своей сердечной исторіи; какъ бы то ни было, ему непремѣнно хотѣлось добиться объясненія. Разъ онъ пошелъ въ Парк-Гоузъ, но тамъ была полная зала гостей; въ другой разъ миссъ Эмори нельзя было видѣть: она вечеромъ должна была ѣхать на балъ и прилегла, чтобъ немножко отдохнуть и собраться съ силами. Пенъ проклиналъ и балы, и свои тѣсныя обстоятельства, и незначительность положенія своего въ графствѣ, которая была причиною, что люди, дававшіе эти балы, пропускали его въ спискѣ приглашенныхъ. Въ третій разъ ему сказали, что миссъ Эмори въ саду и онъ побѣжалъ туда; но она прогуливалась тамъ очень-церемонно съ особами... ни больше, ни меньше, какъ съ епископомъ и епископшею чэттерисскими, и ихъ семействомъ: особы эти посмотрѣли на него свысока и выпрямились съ большимъ достоинствомъ, услыша имя Пена, когда имъ его представили. Высокопочтенный прелатъ слыхалъ это имя прежде, слыхалъ также и о происшествіи въ саду декана.
   -- Епископъ говоритъ, что вы опасный молодой человѣкъ, шепнула Пену добродушная леди Клеврингъ.-- Что вы тамъ надѣлали? Надѣюсь, ничего непріятнаго для вашей доброй ма? А здорова ли ваша милая ма? Зачѣмъ она не приходитъ ко мнѣ! Мы ужь давно ея не видали. Мы теперь много рыскаемъ, такъ намъ и некогда видаться часто съ сосѣдями. Скажите, что я люблю ее и Лауру, и приходите всѣ завтра обѣдать.
   Мистриссъ Пенденнисъ была нездорова и не могла выходить, но Лаура и Пенъ пришли; тамъ была куча гостей, такъ-что Пену только мимоходомъ удалось шепнуть миссъ Эмори: -- Вы теперь, вовсе не бываете у рѣчки.
   -- Не могу, отвѣчала Біанка: -- домъ полонъ гостей.
   -- Ундина покинула свой потокъ, продолжалъ мистеръ Пенъ, вздумавшій удариться въ поэзію.
   -- Она бы вовсе не должна была ходить туда, и не пойдетъ больше. Это было очень-безумно, очень-дурно, шалость. Кромѣ того, у васъ есть другія утѣшенія дома, прибавила она, взглянувъ ему прямо въ глаза и потомъ потупя взоры.
   Если онъ добивался ея руки, то почему не попросилъ ея въ это время? Она бы даже тогда сказала ему: "Да"; но когда она упомянула о другихъ утѣшеніяхъ дома, Пенъ подумалъ о Лаурѣ, любящей и непорочной, и о матери, которая такъ пламенно желала соединить его съ своею названною дочерью.-- Біанка, началъ онъ снова, раздосадованнымъ тономъ: -- миссъ Эмори!
   -- Лаура смотритъ на насъ, мистеръ Пенденнисъ; ктому же мнѣ нельзя бросить гостей, и она убѣжала, предоставивъ мистеру Пенденнису кусать ногти въ недоумѣніи и любоваться на луну.
   Лаура дѣйствительно смотрѣла на нихъ. Она разговаривала съ мистеромъ Пайпсентомъ, сыномъ лорда Рокминстера и внукомъ вдовствующей леди, которая величаво сидѣла на почетномъ мѣстѣ, принимая съ серьёзнымъ видомъ оговорки и промахи леди Клеврингъ, и патронизируя сэра Фрэнсиса, котораго вліяніе въ графствѣ она хотѣла завербовать для своихъ. Пайпсентъ и Пенъ были въ Оксбриджѣ вмѣстѣ, и Пенъ, въ эпоху блеска своей славы и фэшонэбльности, важничалъ въ университетѣ надъ молодымъ патриціемъ и трактовалъ его даже свысока. Они встрѣтились теперь за обѣдомъ въ первый разъ послѣ того, какъ разстались въ Оксбриджѣ, и полукивнули другъ другу тѣмъ дерзкимъ и забавнымъ манеромъ, какой можно видѣть только въ Англіи, а въ совершенствѣ -- только между оксбриджскими товарищами; они какъ-будто говорили другъ-другу: "Чтобъ чортъ тебя побралъ: что ты здѣсь дѣлаешь?"
   -- Я зналъ этого человѣка въ Оксбриджѣ, сказалъ мистеръ Пайпсентъ миссъ Белль: -- мистеръ Пенденнисъ, кажется?
   -- Да.
   -- Онъ повидимому очень занятъ миссъ Эмори. Лаура посмотрѣла на нихъ, подумала, можетъ-быть, тоже самое, по не сказала ни слова.
   -- У него большое состояніе здѣсь, въ графствѣ, не такъ ли? Онъ говаривалъ, что будетъ представителемъ графства въ Парламентѣ. Онъ часто ораторствовалъ у насъ въ Обществѣ Преній. Гдѣ расположены его земли?
   Лаура улыбнулась.-- Земли его расположены по другую сторону рѣчки, близёхонько отъ воротъ Клевринг-Парка. Онъ мой родственникъ и я живу тамъ.
   -- Гдѣ? возразилъ Пайпсентъ со смѣхомъ.
   -- На той сторонѣ рѣчки, въ Фэроксѣ.
   -- Много тамъ фазановъ? Чаща съ виду хороша.
   Лаура снова улыбнулась: -- У насъ девять курицъ, пѣтухъ и старая лягавая собака.
   -- Такъ Пенденнисъ не любитъ охотиться?
   -- Вы бы лучше пришли навѣстить его, отвѣчала дѣвушка, смѣясь при мысли, что Пенъ важный человѣкъ въ графствѣ, и что, можетъ-быть, онъ самъ выдавалъ себя за богатаго землевладѣльца.
   -- Право, я крайне желаю возобновить наше знакомство, сказалъ мистеръ Пайпсентъ съ большею любезностью и со взглядомъ, ясно говорившимъ: "Именно васъ желалъ бы я видѣть больше всего". На рѣчь и взглядъ Пайпсента Лаура отвѣтила улыбкой и слегка поклонилась.
   Въ это время подошла Біанка съ самымъ умильнымъ взоромъ и самою обворожительною улыбкой, и просила милую Лауру взять secondo въ аріи. Лаура была всегда рада доставить другимъ удовольствіе и отправилась къ фортепьяно. Мистеръ Пайпсентъ сталъ подлѣ дѣвицъ и слушалъ, пока продолжался дуэтъ; но когда миссъ Эмори запѣла соло, онъ отошелъ.
   -- Что это за славная, милая, привѣтливая и благовоспитанная дѣвушка, Уэггъ? сказалъ Пайпсентъ джентльмену, пріѣхавшему вмѣстѣ съ нимъ изъ Бэймута; я говорю о той высокой, съ локонами и розовыми губками. Каковы губки, а?
   -- А что вы скажете о дочери хозяевъ дома?
   -- А я скажу, что она тощая, костлявая дрянь, отвѣчалъ мистеръ Пайпсентъ очень-откровенно. Она вылѣзаетъ плечами изъ платья, не оставляетъ своихъ глазъ въ покоѣ, щебечетъ, юлитъ и строитъ глазки на всѣ стороны, какъ французская горничная.
   -- Пайпсентъ, будьте осторожнѣе, замѣтилъ Уэггъ:-- васъ могутъ услышать.
   -- О, это мистеръ Пенденнисъ изъ Сент-Бонифаса, сказалъ мистеръ Пайпсентъ.-- Славный вечеръ, мистеръ Пенденнисъ; мы сейчасъ только толковали о вашей очаровательной кузинѣ.
   -- Вы не родня ли моему старому пріятелю, майору Пенденнису? спросилъ мистеръ Уэггъ.
   -- Его племянникъ. Я имѣлъ удовольствіе встрѣчать васъ въ Гаунт-Гоузѣ, сказалъ мистеръ Пенъ, и знакомство между джентльменами было сведено въ минуту.
   Часовъ около пяти пополудни слѣдующаго дня, мистеръ Пенъ, возвратясь съ неудачнаго рыболовства, нашелъ обоихъ джентльменовъ въ Клевринг-Паркѣ, въ гостиной своей матери, въ пріятной бесѣдѣ съ вдовою и ея питомицей. Мистеръ Пайпсентъ, длинный и тощій, съ огромными рыжими бакенбардами и клочкомъ волосъ на подбородкѣ, раскинулся въ креслахъ, въ близкомъ сосѣдствѣ отъ миссъ Лауры. Она забавлялась его болтовнею, простою, прямодушною, довольно-острою и веселою, и пересыпанною бывшими тогда въ модѣ простонародными выраженіями. То былъ первый, видѣнный и слышанный Лаурой образчикъ молодаго лондонскаго денди: она была ребенкомъ, когда мистеръ Фокеръ посѣщалъ Фэроксъ, да и этотъ джентльменъ былъ самъ небольше какъ мальчикъ, а его франтовство отзывалось школьными и студентскими замашками.
   Мистеръ Уэггъ, вступая на почву Фэрокса съ своимъ спутникомь, наблюдалъ и замѣчалъ все, "Старый садовникъ, сказалъ онъ, увидя Джона въ сторожевой будкѣ... старый ливрейный красный жилетъ... платья и юпки развѣшаны для просушки на кустахъ крыжовника... бѣлые передники, бѣлые брюки... безъ сомнѣнія, молодаго Пенденниса: кромѣ его тутъ некому носить ихъ. Скромненько для будущаго члена Парламента, ге, Пайпсентъ?
   -- Уютный домикъ, миленькая лужайка, возразилъ Пайпсентъ.
   -- Послушай, старый джентльменъ: мистеръ Пенденнисъ дома? спросилъ Уэггъ стараго слугу.
   -- Нѣтъ, мистеръ Пенъ вышелъ.
   -- А дамы лома? спросилъ младшій гость.
   -- Дома.
   Посѣтители пошли по усыпанной дресвой дорожкѣ, мимо хорошенькаго разсадника, въ домъ; старый Джонъ отворялъ имъ двери. Уэггъ запомнилъ все, что видѣлъ: барометръ и сумку для писемъ, дамскіе зонтики и калоши, шляпы и шотландскій плащъ Пена; замѣтили и то, что Джонъ ввелъ ихъ въ гостиную. Эти мелочи инстинктивно привлекали вниманіе мистера Уэгга; онъ схватывалъ ихъ невольно.
   -- Старикашка дѣлаетъ все въ домѣ, шепнулъ онъ Пайпсенту: -- настоящій Калебъ Балдерстонъ. Не удивлюсь, если онъ здѣсь служитъ вмѣсто горничной. Чрезъ минуту оба гостя были въ присутствіи фэрокскихъ дамъ; Пайпсентъ не могъ не признать ихъ вполнѣ-образованными и самаго лучшаго тона дамами, а Уэггъ расшаркивался съ ними съ преувеличенною учтивостью и поглядывалъ повременамъ съ усмѣшкою на своего пріятеля. Мистеръ Пайпсентъ не удостоивалъ замѣчать эти сигналы иначе, какъ обращаясь съ крайнею надменностью съ мистеромъ Уэггомъ и съ особенною почтительностью съ дамами. Въ глазахъ мистера Уэгга казалось достойнымъ посмѣшища одно -- бѣдность. У него была душа буфетчика, вызваннаго изъ кладовой, для потѣхи господъ, въ гостиную. А него была бездна анекдотовъ и веселость неподдѣльная; но онъ повидимому не постигалъ, какъ истинный джентльменъ можетъ ходить въ старомъ фракѣ, и какъ дама можетъ быть достойна почтенія, если у нея нѣтъ собственной кареты и если платья ея шьются не парижской модисткой.
   -- Прелестное мѣсто, мэмъ, сказалъ онъ, кланяясь вдовѣ; -- великолѣпный видъ, очаровательное для насъ кокнеевъ, которымъ рѣдко удается видѣть что-нибудь кромѣ Паль-Малая. Вдова отвѣчала очень-просто, что она была въ Лондонѣ только разъ въ жизни, до рожденія сына.
   -- Да, Лондонъ славная деревенька, мэмъ, славная деревенька, и растетъ съ каждымъ днемъ. Скоро будетъ настоящимъ городомъ. Недурно въ немъ жить тѣмъ, у кого нѣтъ помѣстьевъ.
   -- Мой братъ, майоръ Пенденнисъ, часто говорилъ о васъ, мистеръ Уэггъ, и насъ очень забавляли нѣкоторыя ваши сочиненія, продолжала Елена, вовсе нелюбившая книгъ мистера Уэгга и въ-особенности тона ихъ.
   -- Онъ мой добрый пріятель, мэмъ, и человѣкъ извѣстный всѣмъ въ Лондонѣ; его тамъ оцѣнили, мэмъ, вполнѣ оцѣпили, смѣю васъ увѣрить. Онъ теперь въ Ахенѣ, съ нашимъ общимъ пріятелемъ Стейне. У Стейне подагра и, между-нами, у вашего братца также. Я поѣду изъ здѣшнихъ странъ въ Стилльбрукъ, охотиться за фазанами, а потомъ въ Барэкрзъ, гдѣ надѣюсь встрѣтиться съ Пенденнисомъ. И онъ разсыпался цѣлымъ потокомъ свѣтской болтовни, вводя въ разговоръ имена множество перовъ и лордовъ и непереводя духа, чему простодушная вдова внимала съ безмолвнымъ удивленіемъ. "Что за человѣкъ! подумала она. Не-уже-ли всѣ лондонскіе свѣтскіе люди таковы? Я увѣрена, что Пенъ никогда не будетъ походить на него".
   Мистеръ Пайпсентъ бесѣдовалъ въ это время съ Лаурой. Онъ назвалъ нѣсколько ломовъ по сосѣдству, которые намѣренъ былъ посѣтить, и изъявилъ надежду видѣть тамъ миссъ Белль. Онъ надѣялся, что мистриссъ Пенденнисъ доставитъ ей развлеченіе и проведетъ одинъ сезонъ въ Лондонѣ; сказалъ, что къ слѣдущимъ парламентскимъ выборамъ будетъ, вѣроятно, собирать голоса въ здѣшнемъ графствѣ, и надѣется имѣть на своей сторонѣ вліяніе Пенденнисовъ. Онъ говорилъ объ ораторскихъ торжествахъ Пена въ Оксбриджѣ и спрашивалъ, не будетъ ли и онъ кандидатомъ въ члены Парламента? Онъ вообще говорилъ очень-просто и пріятно къ большому удовольствію Лауры. Наконецъ явился самъ мистеръ Пенъ и, какъ было сказано, увидѣлъ въ домѣ обоихъ джентльменовъ.
   Пенъ привѣтствовалъ ихъ какъ радушный и вѣжливый хозяинъ, такъ-какъ они проникли уже въ его жилище. Онъ немножко сконфузился, припомнивъ, какъ, однажды, въ Оксбриджѣ и въ присутствіи Пайпсента, послѣ жаркаго пренія въ Клубѣ и среди волненія, произведеннаго ужиномъ и шампанскимъ, онъ объявилъ свое намѣреніе быть представителемъ роднаго графства и отблагодарилъ слушателей пріятною рѣчью, въ качествѣ будущаго члена Парламента; но манеры Пайпсента были такъ открыты и чистосердечны, что Пенъ надѣялся на забвеніе съ его стороны своего маленькаго фанфаронства, а равно и другихъ хвастливыхъ рѣчей и дѣяній. Онъ приладился къ тону гостей и толковалъ о Плинлинмонѣ и Магнусѣ Чартерсѣ, и о своемъ старомъ университетскомъ кружкѣ пріятелей, съ небрежною фамильярностью и аристократическою развязностью, какъ-будто онъ проводилъ всю жизнь съ маркизами и лордами, а герцогъ былъ для него небольше деревенскаго куратора.
   Но въ это время, такъ-какъ ужь было шесть часовъ, служанка Бетси, незная о присутствіи гостей, вошла въ комнату безъ всякаго предисловія, размахнувъ прямо передъ собою двери, и внесла подносъ съ чайникомъ, тремя чашками и тарелкой толстыхъ ломтей хлѣба съ масломъ. Все величіе Пена исчезло сразу какъ дымъ: онъ замялся и сконфузился до-нельзя.
   -- Что они подумаютъ о насъ? помышлялъ онъ. И дѣйствительно, мистеръ Уэггъ закусилъ губу, счелъ чай безконечно-презрительнымъ, подмигнулъ и усмѣхнулся Пайпсенту.
   Но мистеру Пайпсенту все это казалось совершенно-естественнымъ: по его мнѣнію, не было причины, почему бы люди не могли пить чай въ шесть часовъ, если имъ это нравится, какъ и во всякое другое время; и онъ спросилъ мистера Уэгга, когда они вышли: за какимъ чортомъ онъ такъ подмигивалъ и скалилъ зубы, и что его такъ забавляло?
   -- Развѣ вы не видали, какъ щепокъ стыдился своего хлѣба съ масломъ? Какъ они еще не пьютъ чая съ патокой! Непремѣнно разскажу все это старому Пенденнису, когда воротимся въ городъ.
   -- Не вижу ничего смѣшнаго.
   -- Я и не ожидалъ, чтобъ ты увидѣлъ, проворчалъ Уэггъ сквозь зубы. Оба воротились въ Клевринг-Паркъ въ недовольномъ расположеніи духа.
   Уэггъ разсказалъ за обѣдомъ всю исторію своего визита очень-остроумно и съ удивительною вѣрностью наблюдателя. Онъ описалъ стараго Джона, развѣшенныя для просушки платья, гостиную, съ ея мебелью и портретами. "Старикъ съ клювомъ и лысиной -- feu Пенденнисъ, держу два противъ одного; пластырь во весь ростъ юноши въ шапкѣ и мантіи -- теперешній маркизъ фэрокскій, разумѣется; миньятюра вдовы, въ ея молодости, работы мистриссъ Ма: когда мы пришли, на ней было то же самое платье, или сшитое годомъ послѣ; перчатки съ обрѣзанными пальцами, въ которыхъ она штопаетъ воротнички сына; потомъ пришла служанка съ чаемъ, и мы оставили милорда и миледи поглощать хлѣбъ съ масломъ.
   Біанка, сидѣвшая подлѣ разсказчика и обожавшая les hommes d'esprit, расхохоталась и назвала его "такимъ забавнымъ чудакомъ". Но Пайпсентъ, который началъ чувствовать къ Уэггу совершенное отвращеніе, сказалъ громко и рѣзко: -- "Не знаю, мистеръ Уэггъ, какихъ дамъ вы привыкли видѣть въ вашемъ собственномъ семействѣ; но клянусь честью, сколько можно было судить по первому знакомству, я въ жизнь свою не встрѣчалъ женщинъ, болѣе благовоспитанныхъ и болѣе достойныхъ уваженія. Я надѣюсь, миледи, что вы сдѣлаете имъ визитъ, прибавилъ онъ, обращаясь къ леди Рокминстеръ, сидѣвшей по правую сторону сэра Френсиса Клевринга.
   Баронетъ обернулся къ гостю по лѣвую руку и шепнулъ ему: "Вотъ что называется загвоздка мистеру Уэггу". А леди Клеврингъ, ударивъ съ восторгомъ молодаго джентльмена вѣеромъ, сказала: "Мистеръ Пайпсентъ, вы добрый малый".
   Послѣ исторіи съ Біанкой, въ обращеніи Лауры съ Пеномъ, появилась едва-замѣтная разница -- какой-то тонъ грусти, съ легкою примѣсью горечи. Лаура, повидимому, начала взвѣшивать Пена и находить многое, чего бы ей не хотѣлось видѣть; вдова видѣла, какъ повременамъ чистый и свѣтлый взоръ Лауры слѣдилъ за молодымъ человѣкомъ, и какъ выраженіе, почти-презрительное, мелькало на ея лицѣ, когда онъ зѣвалъ, сидя въ комнатѣ съ обѣими дамами, или, куря, бродилъ лѣниво по лужку, или дремалъ подъ деревомъ надъ книгой, которую ему лѣнь было читать.
   -- Что случилось между вами? спросила у дѣвушки зоркая Елена.-- Что-нибудь было, навѣрно. Или опять эта негодная Біанка тамъ напроказила? Скажи откровенію, Лаура.
   -- Рѣшительно ничего не случилось.
   -- Зачѣмъ же ты такъ смотришь на Пена?
   -- Смотрю на него, милая мама? Мы обѣ -- не общество для него, мы его не интересуемъ; мы недовольно-умны для такого генія, какъ Пенъ. Онъ сбиваетъ свою жизнь и душевныя силы съ нами, связанный тесемками нашихъ передниковъ. Его не занимаетъ ничто; онъ едва въ-силахъ выйдти за садовыя ворота. Даже капитанъ Глендерсъ и капитанъ Стронгъ наводятъ на него тоску, прибавила она съ горькимъ смѣхомъ:-- а они, вѣдь, мужчины, и значитъ выше насъ. Пока онъ здѣсь, не будетъ онъ счастливъ никогда. Свѣтъ передъ нимъ, а онъ безъ званія, безъ занятій.
   -- Мы съ большою экономіей сберегли довольно, возразила вдова, которой сердце сильно забилось.-- Пенъ цѣлые мѣсяцы ничего не тратилъ. Я увѣрена, что онъ очень-добръ. Я увѣрена, что онъ можетъ быть очень-счастливъ съ нами.
   -- Успокойтесь, милая мама, я не люблю видѣть васъ такою взволнованною. Вы не должны печалиться оттого, что Пенъ здѣсь скучаетъ. Всѣ мужчины таковы: они должны трудиться, должны составить себѣ имя и положеніе въ свѣтѣ. Посмотрите на этихъ двухъ капитановъ: они были въ сраженіяхъ и видали опасности; мистеръ Пайпсентъ, напримѣръ, который былъ здѣсь и будетъ современемъ очень-богатъ -- онъ въ государственной службѣ, онъ усиленно трудится и добивается имени и репутаціи. Онъ говоритъ, что Пенъ былъ однимъ изъ лучшихъ ораторовъ въ Оксбриджѣ и что его считали съ талантомъ не хуже кого бы то ни было изъ тамошпихъ молодыхъ джентльменовъ. Пенъ самъ смѣется надъ знаменитостью мистера Уэгга (который дѣйствительно человѣкъ ужасный) и говоритъ, что онъ неучъ и что всякій съумѣетъ писать книги такъ, какъ онъ.
   -- Эти книги противны и негодны.
   -- А онъ все-таки имѣетъ репутацію. Вотъ, напримѣръ, Чэттерискій Вѣстникъ говоритъ: "Знаменитый мистеръ Уэггъ проводитъ нѣкоторое время въ Бэймутѣ; совѣтуемъ нашимъ фэшонэблямъ и оригиналамъ побаиваться его сатирическаго пера". Если Пенъ можетъ писать лучше этого джентльмена и говорить лучше мистера Пайпсента -- зачѣмъ онъ этого не дѣлаетъ? Мама, онъ не можетъ говорить намъ рѣчи или отличиться здѣсь. Ему надобно уѣхать, увѣряю васъ, надобно.
   -- Милая Лаура, сказала вдова, взявъ дѣвушку за руку:-- хорошо ли съ твоей стороны торопить его такъ? Я ждала. Я копила деньги эти многія мѣсяцы, чтобъ... чтобъ отдать тебѣ нашъ долгъ.
   -- Тсъ, мама! закричала Лаура, поспѣшно обнимая Елену. То были ваши деньги, а не мои. Не говорите объ этомъ никогда. Много ли вы сберегли?
   Елена сказала, что въ Банкѣ больше двухсотъ фунтовъ, и что къ концу будущаго года она будетъ въ-состояніи внести всѣ деньги Лауры.
   -- Отлайте ему ихъ, отдайте ему эти двѣсти фунтовъ. Пусть онъ ѣдетъ въ Лондонъ и сдѣлается адвокатомъ, чѣмъ бы то ни было, достойнымъ своей матери -- и моей, милая мама! сказала добрая дѣвушка. На это нѣжная вдова, растроганная и съ свойственнымъ ей избыткомъ чувствъ, объявила, что Лаура для нея истинное благословеніе свыше и лучшая изъ дѣвушекъ. И я надѣюсь, что въ настоящемъ случаѣ никто не станетъ оспаривать ея убѣжденія.
   Вдова и дочь имѣли объ этомъ предметѣ много разговоровъ, и Елена уступила, наконецъ, доводамъ благородной и болѣе-твердой дѣвушки; и дѣйствительно, когда только ей представлялся случай принести какую-нибудь жертву, эта добрая женщина ухватывалась за него съ жадностью. Но она поступила по-своему, и, сообщая Пену этотъ новый планъ, не теряла изъ вида главной своей цѣли. Разъ она сказала ему въ чемъ дѣло и кто придумалъ этотъ проектъ; какъ Лаура настаивала, чтобъ онъ ѣхалъ въ Лондонъ и учился; какъ Лаура не хотѣла и слушать о томъ, чтобъ денежные разсчеты, когда онъ воротился изъ Оксбриджа, были устроены тогда же; и какъ, если онъ считаетъ нужнымъ ѣхать въ Лондонъ, ему приходится благодарить за это Лауру.
   При такомъ извѣстіи лицо Пена просіяло радостью, и онъ обнялъ мать съ жаромъ, который, я опасаюсь, нѣсколько огорчилъ это нѣжное существо. Но она утѣшилась, когда онъ воскликнулъ: "Клянусь небесами, она благородная дѣвушка и да благословитъ ее Всемогущій! Я убивалъ себя здѣсь цѣлые мѣсяцы, желалъ трудиться и не зналъ къ чему приступить. О, мама! меня мучили мысли моего посрамленія, моихъ долговъ и моихъ прошлыхъ сумасбродствъ и мотовства. Я страдалъ адски. Сердце мое было потомъ растерзано, но не безпокойтесь объ этомъ. Если я выищу возможность вознаградить прошлое и исполнить свой долгъ къ самому себѣ и лучшей изо всѣхъ матерей въ свѣтѣ, я это сдѣлаю, клянусь вамъ, сдѣлаю. Я буду достоинъ васъ. Благослови васъ Богъ! Благослови Богъ Лауру! Зачѣмъ ея здѣсь нѣтъ, зачѣмъ я не могу высказать ей свою благодарность? Пенъ продолжалъ говорить безсвязными фразами, шагалъ по комнатѣ, прыгалъ вокругъ своей матери, обнималъ и цаловалъ ее тысячу разъ, смѣялся, пѣлъ, былъ счастливѣе, чѣмъ когда-либо съ-тѣхъ-поръ, какъ былъ еще мальчикомъ.
   Лауры не было дома. Лаура гостила у величавой леди Рокммистеръ, дочери милорда Барэкрза и сестры покойной леди Понтипуль, а потому дальней родственницы Елены Пенденнисъ; миледи, впавшая генеалогію въ совершенствѣ, была такъ благосклонна, что удостоила сама указать на это родство нашей скромной провинціальной дамѣ. Мистеръ Пенъ былъ восхищенъ признаннымъ родствомъ съ такою важною особой, хотя, можетъ-быть, и несовсѣмъ былъ доволенъ, что леди Рокминстеръ взяла съ собою Лауру дня на два въ Бэймутъ, непочтивъ ни малѣйшимъ приглашеніемъ мистера Артура Пенденниса. Въ Бэймутѣ былъ назначенъ балъ, и миссъ Белль предстояло явиться въ свѣтѣ въ первый разъ. Вдовствующая графиня пріѣхала за нею въ каретѣ сама, и Лаура отправилась, съ бѣлымъ платьемъ въ картонкѣ, чувствуя себя счастливою и краснѣя какъ роза, съ которою Пенъ недавно сравнивалъ ее.
   Насталъ день бала -- публичнаго бала въ Бэймутскомъ Отели. "Клянусь Юпитеромъ!" воскликнулъ Пенъ:-- "и я поѣду туда... нѣтъ, я не поѣду, а пойду пѣшкомъ". Мать его была этимъ очень-довольна; и пока онъ раздумывалъ какъ бы ему попасть въ Бэймутъ, капитанъ Стронгъ заѣхалъ очень-кстати въ Фэроксъ, объявивъ, что и онъ отправляется туда же и предложилъ Пену мѣсто въ своемъ кабріолетѣ.
   Когда Парк-Гоузъ началъ наполняться знатью, шевалье Стронгъ -- который, по словамъ его патрона и пріятеля, никому не мѣшалъ и всегда былъ подъ рукою -- рѣдко вмѣшивался въ это блестящее общество, и по обыкновенію отправлялся искать развлеченій на сторонѣ. "Я видѣлъ въ жизни тьму важныхъ обѣдовъ", говорилъ онъ: "но клянусь Юпитеромъ! Глендерсъ, наши англійскія барыни своею надутостью и важничаньемъ, и сквайры своею проклятою политикой послѣ обѣда, наводятъ на меня сонь: хоть утопи меня, если это неправда. Я предпочитаю сидѣть тамъ, гдѣ могу запалить сигару, когда скатерть снята, и пить, когда заберетъ жажда, портеръ изъ родной кружки". И такимъ-образомъ, когда въ Клевринг-Гоузѣ шелъ пиръ горой, шевалье довольствовался тѣмъ, что устроивалъ тамъ все какъ слѣдуетъ, наблюдалъ за всѣми приготовленіями къ столу, распоряжался насчетъ винъ, наставлялъ дворецкаго и офиціантовъ, и потомъ, пересмотрѣвъ и обсудивъ съ мосьё Альсидомъ списокъ блюдъ, отказывался отъ малѣйшаго участія въ пиршествѣ. "Пришлите въ мою комнату котлетку и бутылку лафита", говорилъ этотъ философъ, и отправлялся смотрѣть изъ своихъ оконъ, какъ гости подкатывали къ подъѣзду въ своихъ каретахъ; или заглядывалъ на дамъ черезъ Oeil-de-boeuf, посредствомъ котораго можно было видѣть всѣхъ въ залѣ изъ его корридора. Давъ гостямъ усѣсться, онъ уходилъ въ Клеврингъ къ капитану Глендерсу, или завертывалъ къ хозяйкѣ Клевринговыхъ Гербовъ, или посѣщалъ мадамъ Фрибсби и бесѣдовалъ съ нею за чаемъ и ея романомъ. Куда бы шевалье ни пришелъ, ему вездѣ были рады, и откуда бы ни уходилъ, всегда оставлялъ за собою благоуханія горячаго грока.
   "Мясникъ", непослѣдняя изъ лошадей сэра Фрэнсиса, былъ назначенъ для исключительнаго употребленія капитана Стронга. Старый воинъ сѣдлалъ или запрягалъ его во всякое время дня и ночи, и разъѣзжалъ на немъ куда ему приходила фантазія. Гдѣ онъ зналъ таверну съ хорошимъ элемъ, или фермера, у котораго была хорошенькая дочка, игравшая на фортепьяно; въ Чэттерисѣ, у театра, или казармъ; въ Бэймутѣ, если тамъ готовилось что-нибудь веселое; на деревенскихъ ярмаркахъ и скачкахъ -- вездѣ можно было видѣть шевалье Стронга и его гнѣдую лошадь: достойный джентльменъ рѣшительно жилъ на квартирахъ въ дружественной странѣ. "Мясникъ" доставилъ также Пена и Стронга въ Бэймутъ. Шевалье былъ тамъ знакомъ съ гостинницею и ея хозяиномъ, какъ и со всѣми тавернами въ околодкѣ; взявъ себѣ комнату и совершивъ свой туалетъ, оба вошли въ бальную залу. Шевалье былъ великолѣпенъ. Три золотые крестика въ пряжкѣ красовались на отворотѣ его синяго фрака, и онъ смотрѣлъ настоящимъ иностраннымъ дипломатомъ.
   Балъ былъ публичный, а потому общество было смѣшанное и тамъ были гости всякаго рода: молодой Пайпсентъ имѣлъ виды на кандидатство въ графствѣ, а леди Рокминстеръ была патронессою бала. Въ одномъ концѣ была аристократическая кадриль и мѣста для фэшонэбльныхъ. Туда шевалье не старался проникнуть, говоря, что знать вовсе его не привлекаетъ; но зато въ другомъ концѣ залы онъ зналъ всѣхъ: виноторговцевъ, трактирщиковъ, купцовъ, дочекъ сквайровъ-фермеровъ и ихъ отцовъ и братьевъ, и пожималъ руки и раскланивался дружески направо и налѣво.
   -- Кто этотъ франтъ? спросилъ Пенъ. Джентльменъ въ чорномъ фракѣ, завитой и съ бакенбардами, посматривалъ съ гордостью на всѣхъ, запустивъ большой палецъ одной руки въ рукавное отверстіе жилета и держа въ другой шляпу-клакъ.
   -- Клянусь Юпитеромъ, это Мироболанъ! воскликнулъ Стронгъ, расхохотавшись. Bon jour Chef!
   -- А, вотъ еще замѣчательное лицо! сказалъ Пенъ, котораго все это очень забавляло.
   -- Человѣкъ съ весьма-черными волосами и бакенбардами, очевидно окрашенными пурпуромъ Тира, съ блестящими глазами и бѣлыми рѣсницами, и съ тысячью морщинъ на лицѣ страннаго краснаго цвѣта, въ пышномъ жилетѣ, съ огромными руками въ широкихъ перчаткахъ и бездною брильянтовъ и драгоцѣнныхъ камней на жилетѣ и манишкѣ, съ неуклюжими ногами, втиснутыми въ обширные лакированные сапоги, подошелъ къ нимъ и кивнулъ фамильярно шевалье Стронгу.
   Стронгъ пожалъ ему руку: "Мой пріятель, мистеръ Пенденнисъ. Полковникъ Альтамонтъ, начальникъ тѣлохранителей набоба Лукновскаго". Офицеръ этотъ поклонился въ отвѣтъ на поклонъ Пена, который началъ теперь смотрѣть съ жадностью, не идетъ ли та, кого онъ желалъ видѣть.
   Нѣтъ еще. Но вскорѣ оркестръ съигралъ: "Вотъ идетъ побѣдоносный", и вошла цѣлая гурьба знати: вдовствующая графиня Рокминстеръ, мистеръ Пайпсентъ и Миссъ Белль; сэръ Фрэнсисъ Клеврингъ, изъ Клевринг-Парка, баронетъ; леди Клеврингъ и миссъ Эмори; сэръ Горэсъ Фоги, баронетъ; леди Фоги; полковники и мистриссъ Гштсъ; мистеръ Уэггъ, эсквайръ, и проч., какъ на другой день возвѣстилъ Чэттерисскій Вѣстникъ.
   Пенъ бросился мимо Біанки къ Лаурѣ и схватилъ ее за руку: "Награди тебя Богъ!" сказалъ онъ; "мнѣ нужно переговорить съ тобою, непремѣнно, необходимо-нужно, позволь танцовать съ тобою".
   -- Я ангажирована на три танца, милый Пенъ, отвѣчала она съ улыбкой. И онъ отступилъ назадъ, кусая себѣ ногти съ досады и забывъ поклониться Пайпсенту.
   Послѣ общества леди Рокминстеръ, потянулась процессія Клевринговъ.
   Полковникъ Альтамонтъ смотрѣлъ на нее пристально, закрывая лицо надушеннымъ носовымъ платкомъ, и помирая за нимъ со смѣху.
   -- Кто эта дѣвушка съ ними въ зеленомъ, капитанъ? спросилъ онъ у Стронга.
   -- Это миссъ Эмори, дочь леди Клеврингъ, отвѣчалъ тотъ.
   Полковникъ едва удерживался, чтобъ не расхохотаться.
   

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ-СЕДЬМАЯ.
Бальныя продѣлки.

   Подъ коленкоровою драпировкой тѣнистой амбразуры окна помѣстился мистеръ Артуръ Пенденнисъ и вздумалъ принять видъ мрачный и нахмуренный, и наблюдать миссъ Белль, танцовавшую первую кадриль съ мистеромъ Пайпсентомъ. Джентльменъ этотъ былъ строгъ и торжественъ, какъ вообще бываютъ Англичане въ подобныхъ случаяхъ; онъ танцовалъ, недопуская улыбки на своемъ лицѣ; онъ боялся, чтобъ какое бы то ни было внѣшнее обстоятельство не развлекало его среди важной обязанности, которую онъ взялъ на себя. Личико Лауры, напротивъ, сіяло веселостью и удовольствіемъ. Яркое освѣщеніе, толпа и музыка подѣйствовали на нее. Бѣлое платье граціозно развѣвалось вокругъ нея, когда она танцовала, улыбавшаяся и счастливая; каштановые локоны разсыпались по бѣлымъ плечикамъ; свѣжій румянецъ игралъ на щекахъ, и многіе изъ мужчинъ любовались ею и не спускали съ нея глазъ. Леди Фоги, у которой въ Лондонѣ былъ свой домъ и которая немало важничала въ провинціи, спросила у леди Рокминстеръ: кто эта молодая дѣвица? При этомъ она назвала олну лондонскую львицу, на которую будто-бы Лаура походила, и рѣшила, что она "пойдетъ".
   Леди Рокминстеръ желала бы знать, какимъ-образомъ "не пойдетъ" та, кого она удостоила взять подъ свое покровительство, и удивлялась, какъ леди Фоги смѣла позволить себѣ судить объ этихъ вещахъ. Леди Рокминстеръ бросала на Лауру величавые взоры сквозь лорнетъ; ей нравилось открытое выраженіе лица дѣвушки и ея невинная, непритворная веселость. У нея манеры хороши, думала миледи. Руки немножко-красны, но это недостатокъ молодости. Тонъ ея гораздо-лучше, чѣмъ у той навязчивой дѣвушки, миссъ Эмори, которая танцуетъ съ нею tus-d-fo.
   Миссъ Біанка дѣйствительно танцовала vis-а-vis съ Лаурой и улыбалась своей подругѣ плѣнительно до-нельзя, и кивала ей, и болтала, когда онѣ сходились во время кадрильныхъ па, и вообще покровительствовала ей очень-усердно. Плечи ея были бѣлѣе всѣхъ плечь цѣлой залы красавицъ, и она не давала имъ ни на мгновеніе покоя; также точно не давала она покоя и глазамъ своимъ, которые бѣгали безпрестанно кругомъ, и вообще всей своей миньятюрной фигуркѣ: она какъ-будто говорила присутствующимъ: "смотрите сюда, на меня, а не на эту румяную, здоровую, прыгающую провинціалку, миссъ Белль, которая не успѣла ступить шага, пока я ея не научила. Вотъ настоящая парижская манера; вотъ вамъ самая хорошенькая ножка во всей залѣ и самая изящная chaussure! Смотрите на все это, мистеръ Пайпсентъ! Смотрите и вы, мистеръ Пенденнисъ! Вы глядите изподлобья изъ своей засады, но я знаю, что мы сгараете желаньемъ танцевать со мною.
   Лаура продолжала танцовать и посматривать на Пена въ амбразурѣ окна. Онъ простояли тамъ всю первую кадриль и вышелъ только передъ второю, когда добродушная леди Клеврингъ подозвала его къ балдахину, или почетному мѣсту пожилыхъ дамъ. Онъ приблизился туда краснѣя и былъ чрезвычайно-застѣнчивъ и неловокъ, какъ всѣ молодые люди, которые много о себѣ думаютъ. Пенъ надменно поклонился леди Рокминстеръ, которая едва удостоился взглянуть на него, и потомъ засвидѣтельствовалъ свое почтеніе вдовѣ покойнаго Эмори, блиставшей брильянтами, бархатомъ, кружевами, перьями и всѣми возможными товарами модистокъ и ювелировъ.
   Молодой мистеръ Фоги, тогда еще въ пятомъ классѣ Итон-Колледжа, но уже пламенно-ожидавшій бороды и драгунскаго патента, былъ вторымъ кавалеромъ миссъ Белль. Онъ былъ отъ нея въ восторгѣ и клялся, что въ жизнь свою не видалъ такого очаровательнаго творенія. "Вы нравитесь мнѣ вдесятеро больше той француженки" (молодой джентльменъ танцовалъ передъ этимъ съ миссъ Эмори), сказалъ онъ ей очень-наивно. Лаура засмѣялась и стала смотрѣть кругомъ себя веселѣе, чѣмъ когда-нибудь; среди этого смѣха, она взглянула на Пена и продолжала смѣяться, хотя онъ продолжалъ смотрѣть безтолково, напыщенно и сердито. Слѣдующій танецъ былъ вальсъ, и молодой Фоги подумалъ со вздохомъ, что онъ вальсировать не умѣетъ, и далъ себѣ слово непремѣнно взять танцевальнаго учителя въ слѣдующіе праздники.
   Мистеръ Пайпсентъ снова пришелъ за Лаурой, и Пенъ смотрѣлъ съ бѣшенствомъ, какъ она кружилась по залѣ, обвитая рукою этого джентльмена. Прежде онъ не сердился, когда, въ лѣтніе вечера, отодвинувъ къ стѣнѣ столы и стулья, и призвавъ гувернантку играть на фортепьяно, онъ, шевалье Стронгъ, и обѣ дѣвицы, Біанка и Лаура, импровизировали маленькіе балы и танцевали между собою. Шевалье былъ танцоръ первостепенный и могъ танцовать что угодно; британскій горнпайпъ, нѣмецкій вальсъ, или испанскій фанданго. Лаура такъ наслаждалась теперешнимъ вальсомъ и такъ одушевилась, что оживила самого мистера Пайпсента. Біанка танцовала какъ сильфида, но имѣла несчастнаго кавалера, капитана Бродфута, офицера дрангускаго полка изъ Чэттериса. Хотя капитанъ Бродфутъ и предался своему предпріятію съ величайшею энергіей, но никакъ не могъ попасть въ тактъ; а непмѣя ни малѣйшаго музыкальнаго уха, онъ и не замѣчалъ, что движется слишкомъ-медленно.
   Такимъ-образомъ въ вальсѣ какъ и въ кадрили, миссъ Біанка видѣла, что первенство на сторонѣ ея милой подруги, Лауры, и нисколько не радовалась ея успѣхамъ. Послѣ двухъ туровъ съ тяжеловѣснымъ драгуномъ, она объявила своему кавалеру, что устала и попросила отвести ее на мѣсто, къ мама, съ которою въ это время разговаривалъ Пенъ. Она спросила его, зачѣмъ онъ не ангажировалъ ее на вальсъ и покинулъ на жертву этому огромному, тяжелому чудовищу въ шпорахъ и красномъ мундирѣ?
   -- Я думалъ, что шпоры и англійскій красный колетъ плѣнительнѣе всего на свѣтѣ въ глазахъ молодыхъ дѣвицъ, отвѣчалъ Пенъ.-- Я никогда въ жизни по рискну пустить свой черный фракъ въ состязаніе съ этимъ блестящимъ мундиромъ.
   -- Вы сегодня очень-злы, несносны и капризны, сказала миссъ Эмори, подернувъ плечиками.-- Вы бы лучше ушли отсюда. Ваша кузина смотритъ на насъ черезъ плечо мистера Пайпсента.
   -- Хотите вальсировать со мною?
   -- Не этотъ вальсъ. Не могу, я сейчасъ только отдѣлалась отъ этого натопленнаго какъ печь и неповоротливаго капитана Бродфута. Посмотрите на мистера Пайпсента: видали вы когда-нибудь человѣка противнѣе его?.. Но я буду танцовать съ вами слѣдующій вальсъ и кадриль также. Я уже ангажирована, но скажу мистеру Пулю, что дала вамъ слово прежде и совсѣмъ забыла объ этомъ.
   -- Женщины легко забываютъ.
   -- Но зато всегда возвращаются, очень каятся и сожалѣютъ о томъ, что сдѣлали. Вотъ идетъ эта каминная кочерга, и милая Лаура опирается на него. Какъ она хороша!
   Лаура подошла къ нимъ и протянула руку Пену; мистеръ Пайпсентъ поклонился ему почти такъ же граціозно, какъ дѣйствительная каминная кочерга, съ которою его сравнила миссъ Эмори.
   Но лицо Лауры было исполнено ласки.-- Я такъ рада, что ты пріѣхалъ, милый Пенъ. Теперь я могу говорить съ тобою. Что дѣлаетъ мама? Три танца кончились, и я танцую съ тобою слѣдующій, Пенъ?
   -- Я сейчасъ только ангажировалъ миссъ Эмори.
   Та кивнула головкой и сдѣлала свой обычный маленькій книксенъ.
   -- Я не намѣрена отказываться отъ него, милая Лаура.
   -- Такъ онъ будетъ вальсировать со мною, милая Біанка: хочешь, Пенъ?
   -- Я обѣщалъ вальсировать съ миссъ Эмори.
   -- Досадно! сказала Лаура и, сдѣлавъ въ свою очередь книксенъ, пріютилась подъ пространное крыло леди Рокминстеръ.
   Пенъ былъ въ восторгѣ отъ своихъ продѣлокъ: двѣ царицы бала ссорились изъ-за него. Онъ льстилъ себя надеждою, что наказалъ миссъ Лауру. Онъ прислонился къ стѣнѣ въ живописномъ положеніи и разговаривалъ съ Біанкою, трунилъ немилосердно надъ всѣми въ залѣ увѣсистыми кавалерами, провинціальными денди въ допотопныхъ фракахъ, надъ странными туалетами дамъ: у одной было, повидимому, птичье гнѣздо на головѣ, у другой въ волосахъ шесть фунтовъ винограда, неговоря о фальшивыхъ жемчугахъ. "Эта coiffure изъ миндалей и изюма, говорилъ онъ, и можетъ быть подана къ дессерту". Однимъ словомъ, онъ былъ до-крайности остеръ и забавенъ.
   Впродолженіе кадрили онъ велъ разговоръ въ томъ же духѣ съ неослабною горечью и живостью, и заставлялъ Біанку хохотать безъ умолку надъ своими замѣчаніями и шутками, которыя были недурны, преимущественно потому, что Лаура танцовала опять vis-à-vis и могла видѣть и слышать, какъ они веселы и дружественны.
   -- Артуръ очарователенъ сегодня, шепнула Біанка Лаурѣ черезъ колетъ корнета Перча въ то время, когда Пенъ танцовалъ соло, граціозно запустивъ большіе пальцы въ карманы жилета и красуясь передъ дамами.
   -- Кто? спросила Лаура.
   -- Arthur, отвѣчала Біанка пофранцузски.-- О, какое хорошенькое имя!
   Послѣ этого дѣвицы перешли къ Артуру, и корнету Перчу пришла очередь отличаться въ соло. У него не было жилетныхъ кармановъ, куда пристроить свои руки, и онѣ болтались передъ нимъ, неуклюжія, толстыя и разбухшія отъ жара и тѣсныхъ рукавовъ колета.
   Въ промежуткѣ между кадрилью и слѣдующимъ вальсомъ Пенъ не обращалъ никакого вниманія на Лауру, и только спросилъ ее: интересный ли юноша кавалеръ ея, корнетъ Перчъ, и столько ли же онъ ей нравится, какъ предъидущій кавалеръ, мистеръ Пайпсентъ? Вонзивъ эти два кинжала въ кроткое сердце Лауры, мистеръ Пенденнисъ пустился снова любезничать съ Біанкой Эмори, и отсыпалъ ей шутки и остроты, хорошія или плохія, но всегда громкія. Лаура ломала себѣ голову, стараясь объяснить сердитое расположеніе Пена, и не постигала, чѣмъ она его обидѣла. Какъ бы то ни было, она не очень гнѣвалась на сплинъ Пена, будучи существомъ добрѣйшимъ и всегда готовымъ прощать; да притомъ ревность мужчины не всегда непріятна дамамъ.
   Такъ-какъ Пенъ не хотѣлъ съ нею танцовать, она была очень-рада, когда явился шевалье Стронгъ, танцовавшій еще лучше Пена. Любя танцы, какъ и всякая живая и невинная дѣвушка, она пошла кружиться, только-что заиграла музыка, и наслаждалась отъ всего сердца. На этотъ разъ капитанъ Бродфутъ завоевалъ себѣ даму, почти одинаковыхъ съ нимъ размѣровъ: миссъ Роундль, дюжую дѣвицу въ креповомь платьѣ клубничнаго цвѣта, дочь дамы съ виноградомъ на головѣ, который такъ восхищалъ Пена.
   Мистеръ Артуръ Пенденнисъ, выбравъ время и обвивъ рукою тонкую и воздушную талію нѣжно-облокотившейся на его руку Біанки, пустился вальсировать, и чувствовалъ, носясь по залѣ подъ звуки живой музыки, что онъ и Біанка отличаются самымъ блестящимъ образомъ. Очень можетъ быть, что онъ поглядывалъ и старался замѣтить, то ли самое думаетъ миссъ Белль; но она не видала его, или не хотѣла видѣть, и продолжала болтать съ капитаномъ Стронгомъ. Пену пришлось недолго наслаждаться своимъ торжествомъ; точно также и миссъ Біанкѣ суждено было претерпѣть въ этотъ несчастный вечеръ еще неудачу. Пока она и Пенъ носились по залѣ легко и быстро, какъ пара балетныхъ танцоровъ, честный капитанъ Бродфутъ и дама, за плотный станъ которой онъ держался, повертывались-себѣ неторопясь, сообразно съ своими натурами, и дѣйствительно мѣшали всѣмъ. Но больше всего они помѣшали Пенденнису: онъ и Біанка, выполняя свои быстрыя па, нанеслись со всего разлета на тяжелаго драгуна и его даму съ такой силой, что центръ тяжести каждаго изъ четырехъ вращавшихся тѣлъ потерялъ равновѣсіе; капитанъ Бродфутъ и миссъ Роундль были опрокинуты, Пенъ также, и одна миссъ Эмори была счастливѣе прочихъ, отдѣлавшись тѣмъ, что ее бросило на скамью у стѣны.
   Но Пенденнисъ растянулся во всю длину и барахтался на полу вмѣстѣ съ Бродфутомъ и миссъ Роундль. Капитанъ, хотя человѣкъ и увѣсистый, однакожь малый очень-добродушный, первый громко расхохотался надъ своимъ несчастьемъ, а потому на него никто и не обратилъ вниманія. Но миссъ Эмори выходила изъ себя отъ досады; миссъ Роундль, приведенная въ сидячее положеніе, оглядывалась съ жалобною миной на окружавшихъ и представляла предметъ, на который никто не могъ смотрѣть безъ смѣха. Пенъ бѣсновался, слыша, что вокругъ него трунятъ и хикаютъ. Онъ былъ изъ тѣхъ насмѣшливыхъ молодыхъ людей, которые не терпятъ насмѣшки надъ собою, а больше всего на свѣтѣ боятся быть смѣшными.
   Когда онъ всталъ на ноги, Лаура и Стронгъ смѣялись надъ нимъ; всѣ смѣялись; Пайпсентъ и его дама смѣялись: Пенъ кипѣлъ бѣшенствомъ и готовъ былъ убить эту пару на мѣстѣ. Онъ отвернулся отъ нихъ съ яростью и пустился въ неловкія извиненія передъ миссъ Эмори. Вина была той пары -- капитана и миссъ Роундль; Пенъ надѣялся, что миссъ Эмори не ушиблась, и спрашивалъ, достанетъ ли у нея смѣлости протанцовать съ нимъ еще одинъ туръ?
   Миссъ Эмори сказала съ досадой, что она очень ушиблась и не хочетъ танцовать другаго тура; она приняла съ большою благодарностью стаканъ воды, поданный ей однимъ иностраннымъ кавалеромъ, который бросился въ буфетъ, какъ-только увидѣлъ случившееся несчастіе. Она выпила воду, улыбнулась благосклонно услужливому иностранцу и, повернувшись надменно и гнѣвно плечикомъ къ мистеру Пену, попросила джентльмена отвести ее къ мама, для чего и протянула ему ручку.
   Кавалеръ затрепеталъ отъ восхищенія при видѣ этой благосклонности; онъ поклонился, пламенно прижалъ ея ручку къ своему фраку и оглянулся вокругъ себя съ торжествомъ.
   То былъ счастливецъ мосьё Альсидъ Мироболанъ, и ему Біанка отдалась подъ покровительство. Дѣло въ томъ, что миссъ Эмори не взглянула ни раза со вниманіемъ на лицо артиста съ-тѣхъ-поръ, какъ онъ поступилъ въ домъ ея матери; и теперь она сочла его не менѣе, какъ какимъ-нибудь иностраннымъ нобельменомъ. Когда пара эта тронулась, Пенъ забылъ свою бѣду отъ изумленія и воскликнулъ: "Клянусь Юпитеромъ, да это поваръ!"
   Пенъ раскаялся однако въ своихъ словахъ тотчасъ же послѣ того, какъ это восклицаніе сорвалось съ его языка: Біанка сама вопросила Мироболана отвести ее, и тотъ, конечно, не могъ не исполнить желанія дамы. Біанка, все-еще встревоженная, не разслышала, что Артуръ сказалъ; но Мироболанъ слышалъ это ясно и бросилъ на него черезъ плечо грозный взглядъ, который до нѣкоторой степени позабавилъ Пена. Онъ былъ въ злобномъ состояніи духа и, очень-вѣроятно, желалъ поссориться съ кѣмъ-нибудь; но идея, что онъ оскорбилъ повара, или что поваръ вообще могъ чѣмъ-нибудь обидѣться, не приходила и въ голову нашему высокомѣрному молодому аристократу, сыну аптекаря.
   Бѣдному артисту точно также не приходило на мысль, чтобъ положеніе его въ свѣтѣ было такъ ничтожно и не дозволяло ему подать руку какой бы то ни было дамѣ, требовавшей этого. Онъ видѣлъ на балахъ своей родины, какъ блестящія дамы не боялись танцовать съ какимъ-нибудь Блезомъ или Пьерромъ -- конечно, не дѣвицы; но les demoiselles anglaises, какъ онъ зналъ, пользовались гораздо-большей свободой, чѣмъ французскія jeunes personnes. Онъ хотѣлъ отвести миссъ Эмори къ леди Клеврингъ и потомъ попросить ее протанцовать съ нимъ; но услыша восклицаніе Пена, поразившее его какъ ядромъ, почувствовалъ невыразимое униженіе и быль жестоко уязвленъ и разгнѣванъ. Біанка не знала, отчего онъ вздрогнулъ и проскрежеталъ сквозь зубы гасконское проклятіе.
   Но Стронгъ зналъ отъ мадамъ Фрибсби объ интересномъ состояніи сердца бѣднаго Мироболана; онъ-то случился къ-счастью, тутъ, и сказавъ Альсиду наскоро нѣсколько словъ поиспански, предложилъ миссъ Эмори освѣжиться мороженымъ, прежде чѣмъ она пойдетъ къ леди Клеврингъ. Злополучный мосьё Альсидъ выпустилъ ручку, которая съ минуту лежала на его рукѣ, и отступилъ назадъ, отвѣсивъ Біанкѣ нижайшій и жалобнѣйшій поклонъ. "Развѣ вы не знаете, кто это?" спросилъ Стронгъ у миссъ Эмори, уводя ее прочь. "Это вашъ chef de bouche, Мироболанъ".
   -- Почему же я могла знать? Онъ очень-distingué; у него прекрасные глаза.
   -- Бѣднякъ сходитъ съ ума отъ вашихъ beaux yeux, какъ мнѣ кажется. Онъ отличный поваръ, но голова у него не въ порядкѣ.
   -- Что вы ему сказали на неизвѣстномъ языкѣ?
   -- Онъ Гасконецъ и съ испанской границы. Я сказалъ ему поиспански, что онъ можетъ лишиться своего мѣста, если будетъ продолжать расхаживать съ вами.
   -- Бѣдный Monsieur Mirobolan!
   -- Вы видѣли, какой взглядъ онъ бросилъ на Пенденниса? я думаю, онъ пронзилъ бы Пена насквозь однимъ изъ своихъ вертеловъ.
   -- Этотъ мистеръ Пенъ -- твореніе противное, самолюбивое, неповоротливое.
   Бродфутъ взглянулъ на него такъ-же смертоносно, и Пайпсентъ тоже.-- Какого вы желаете мороженаго -- сливочнаго или фруктоваго?
   -- Фруктоваго. Какой это оригиналъ смотритъ такъ пристально на меня? Онъ décoré.
   -- Мой пріятель, полковникъ Альтамонтъ; онъ величайшій чудакъ и въ службѣ набоба Лукновскаго. Это что? шумъ! Я ворочусь сію минуту, сказалъ шевалье и выбѣжалъ въ большую залу, откуда слышалась суматоха и доносились звуки гнѣвныхъ голосовъ.
   Буфетная, въ которой миссъ Эмори теперь находилась, была назначена хозяиномъ отеля, мистеромъ Раннсеромъ, для ужина, кому угодно, съ платою по пяти шиллинговъ съ персоны. Но тутъ же были приготовлены высшаго разряда освѣженія для джентльменовъ и дамъ важныхъ фамилій графства; мелкотравчатую публику не впускалъ въ эту комнату приставленный къ дверямъ слуга, объявляя, что она назначена исключительно для общества леди Рокминстеръ и леди Клеврингъ, а что для всѣхъ она будетъ доступна только къ ужину, то-есть послѣ полуночи. Пайпсентъ, танцовавшій съ дочерьми избирателей, водилъ туда своихъ дамъ и ихъ матерей и потчивалъ ихъ мороженымъ. Стронгъ, распорядитель и совѣтникъ, куда бы ни пришелъ, имѣлъ всюду, разумѣется, свободный входъ; единственный посторонній, находившійся въ это время въ буфетѣ, былъ незнакомецъ въ черномъ парикѣ и съ орденами въ петличкѣ -- офицеръ службы набоба.
   Джентльменъ этотъ пріютился тамъ еще въ самомъ началѣ бала; онъ объявилъ, что ему чертовски пить хочется и потребовалъ себѣ бутылку шампанскаго. При этомъ приказаніи слуга тотчасъ же вообразилъ, что имѣетъ дѣло съ вельможею; а полковникъ усѣлся и принялся за ужинъ и вино, вступая очень-любезно въ разговоръ съ каждымъ приходившимъ въ комнату.
   Сэръ Фрэнсисъ Клеврингъ и Уэггъ нашли его тамъ, когда вышли вмѣстѣ изъ бальной залы: сэръ Фрэнсисъ хотѣлъ закурить сигаръ и посмотрѣть на зрителей, собравшихся глазѣть въ окна съ набережной, говоря, что ему гораздо веселѣе быть на улицѣ на свѣжемъ воздухѣ, чѣмъ въ залѣ; а мистеръ Уэггъ хотѣлъ висѣть на рукѣ баронета, такъ-какъ онъ вообще любилъ быть въ публикѣ объ-руку съ первымъ человѣкомъ во всякомъ обществѣ. Полковникъ Альтамонтъ, когда эти джентльмены проходили черезъ комнату для избранныхъ, вытаращилъ глаза на нихъ обоихъ такъ странно, что Клеврингъ справлялся послѣ у хозяина, кто этотъ господинъ, и намекнулъ о своемъ убѣжденіи, что начальникъ тѣлохранителей набоба подгулялъ.
   Мистеръ Пайпсентъ также не лишился чести бесѣдовать съ офицеромъ индійскаго владѣтеля. Мистеру Пайпсенту надобно было бесѣдовать со всѣми, и это онъ дѣлалъ, отдадимъ ему справедливость, самымъ неграціознымъ образомъ; онъ принялъ джентльмена въ парикѣ за какого-нибудь избирателя, въ родѣ купеческаго шкипера, или вообще долго скитавшагося на чужбинѣ мѣстнаго жителя. Итакъ, когда мистеръ Пайпсентъ вошелъ въ комнату, ведя подъ-руку супругу одного изъ избирателей, полковникъ спросилъ его, не хочетъ ли онъ выпить бокалъ шампанскаго. Пайпсентъ принялъ приглашеніе съ большою важностью, поклонился, отпилъ немножко, объявилъ вино превосходнымъ и отступилъ отъ полковника Альтамонта. Такая чинность и чопорность удивили полковника больше всего на свѣтѣ; онъ безсмысленно поглазѣлъ вслѣдъ за Пайпсентомъ и объявилъ хозяину, что "малый, вѣрно, важная птица". Мистеръ Райнсеръ сконфузился и не зналъ что отвѣчать. Мистеръ Пайпсентъ былъ внукъ вельможнаго пера и готовился быть членомъ Парламента; а полковникъ Альтамонтъ, съ другой стороны, былъ въ орденахъ и брильянтахъ, звѣнѣлъ въ карманѣ гинеями и платилъ по-барски. Незная какъ отдѣлаться, мистеръ Райнсеръ сказалъ: "Да, полковникъ, сейчасъ, мэмъ, вамъ угодно чаю? Чашку чаю для мистриссъ Джонсъ, мистриссъ Райнсеръ". И такимъ-образомъ онъ отклонилъ отъ себя разсужденіе о качествахъ Пайпсента, о которомъ офицеръ Низама только-что хотѣлъ распространиться.
   Надобно сказать правду, что полковникъ Альтамонтъ, просидѣвъ цѣлый вечеръ въ буфетѣ и занявшись тамъ очень-дѣятельно, значительно поразгорячилъ свою голову шампанскимъ; онъ продолжалъ, однакожь, заниматься тѣмъ же, когда вошли Стронгъ и миссъ Эмори.
   Когда шевалье выбѣжалъ изъ столовой, вслѣдствіе шума въ бальной залѣ, полковникъ поднялся со стула съ раскраснѣвшимися и сверкающими глазами, и съ легкимъ покачиваньемъ приблизился къ кушавшей мороженное миссъ Біанкѣ. Она была занята мороженымъ, очень-свѣжимъ и хорошимъ; можетъ-быть, она и не интересовалась знать, что происходитъ въ сосѣдней комнатѣ, хотя это занимало слугъ, выбѣжавшихъ за шевалье Стронгомъ; только, поднявъ голову, она увидѣла передъ собою страннаго незнакомца, глазѣвшаго на нее своими маленькими красными глазами.-- Кто бы это былъ? Вотъ странно!
   -- Такъ ты Бетси Эмори, сказалъ онъ, налюбовавшись на нее:-- Бетси Эмори, чортъ побери!
   -- Кто, кто говоритъ со мною? сказала изумленная Бетси или Біанка.
   Но шумъ въ бальной залѣ такъ усилился, что намъ надобно поспѣшить туда и посмотрѣть что тамъ дѣлается и какая причина этой суматохи.
   

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ-ВОСЬМАЯ
Сварливая и сантиментальная.

   Междоусобная война бушевала; сердитыя восклицанія раздавались съ разныхъ сторонъ и люди толкали другъ-друга неприличнымъ образомъ вокругъ окна бальной залы, подлѣ самыхъ дверей, въ которыя шевалье Стронгъ протолкался съ усиліемъ. Въ открытое окно влетали саркастическіе возгласы зѣвакъ снаружи: "Осмолить его!" "Гдѣ полиція?" и тому подобное. Вокругъ мосьё Альсида Мироболана составилась толпа, въ которой замѣтнѣе всѣхъ была мадамъ Фрибсби; въ другомъ концѣ, подобный же кружокъ дамъ и джентльменовъ тѣснился около нашего пріятеля Артура Пенденниса. Стронгъ проникъ въ толпу, пробравшись подлѣ мадамъ Фрибсби, которая обрадовалась донельзя появленію шевалье и закричала ему самымъ умоляющимъ тономъ: "Спасите его, и, спасите его!"
   Причиною всей тревоги былъ, повидимому, начальникъ гастрономической лабораторіи сэра Фрэнсиса Клевринга. Вскорѣ послѣ того, какъ Стронгъ увелъ миссъ Эмори въ буфетъ, мистеръ Пенъ, разогорченный своимъ паденіемъ въ вальсѣ, потому-что это сдѣлало его смѣшнымъ въ глазахъ цѣлой націи, и раздосадованный еще больше поведеніемъ миссъ Эмори -- мистеръ Пенъ старался прохладиться нравственно и физически, глядя изъ окна на море, блиставшее далеко и въ удивительной тишинѣ; пока онъ дѣйствительно пытался успокоиться и, можетъ-быть, сознавался внутренно, что велъ себя очень-глупо и капризно во весь вечеръ, вдругъ онъ почувствовалъ руку на своемъ плечѣ. Обернувшись, онъ увидѣлъ съ крайнимъ ужасомъ и удивленіемъ, что то была рука мосье Альсида Мироболана, съ огненнымъ взоромъ, блѣднаго и гнѣвнаго. Быть тронутымъ по плечу французскимъ поваромъ: такая фамильярность заставила кровь Пенденнисовъ закипѣть въ жилахъ ихъ потомка, и онъ былъ даже больше оглушенъ, чѣмъ взбѣшенъ этою дерзостью.
   -- Вы говорите пофранцузски? спросилъ Мироболапъ на своемъ родномъ языкѣ.
   -- А вамъ на что? возразилъ Пенъ поанглійски.
   -- Во всякомъ случаѣ, вы понимаете этотъ языкъ? продолжалъ Альсидъ съ поклономъ.
   -- Да, сэръ, отвѣчалъ Пенъ, топнувъ ногою: -- я понимаю его довольно-хорошо.
   -- Fous me comprendrez alors, Monsieur Pendennis, возразилъ Мироболанъ, выкатывая свой r съ гасконскою выразительностью, quand je tous dis que vous êtes un lâche. Monsieur Pendennis -- un lâche, entendez tous?
   -- Что такое? сказалъ Пенъ, озираясь вокругъ себя.
   -- Вы понимаете значеніе этого слова и послѣдствія его между благородными людьми?
   -- Послѣдствія будутъ тѣ, что я выброшу тебя за окно, наглый негодяй! заревѣлъ Пенъ, и, бросившись на француза, онъ бы сейчасъ же исполнилъ свою угрозу: окно было подлѣ и французикъ никакъ не сильнѣе его, еслибъ между противниками не бросились капитанъ Бродфутъ и другой драгунъ, еслибъ дамы не разахались, еслибъ толпа не бросилась къ нимъ, еслибъ Лаура не воскликнула съ испуганнымъ лицомъ: "Ради Бога, что случилось?" еслибъ шевалье Стронгъ не появился очень-кстати изъ буфета. Онъ нашелъ Альсида, скрежещущаго зубами и сыпавшаго французско-гасконскою бранью, и Пена, необычайно-разозлившагося, хотя онъ и старался казаться спокойнымъ, когда подошли дамы.
   -- Что случилось? спросилъ Стронгъ поиспански у Гасконца.
   -- Я chevalier, отвѣчалъ тотъ, ударяя себя въ грудь:-- и онъ обидѣлъ меня.
   -- Что онъ вамъ сказалъ?
   -- Il ma appelé, Cuisinier, прошипѣлъ французикъ {Онъ назвалъ меня поваромъ.}.
   Стронгъ едва могъ удержаться отъ смѣха.
   -- Пойдемте со мною, мой бѣдный шевалье. Нехорошо ссориться при дамахъ. Пойдемте, я передамъ вашъ вызовъ мистеру Пенденнису.-- Бѣднякъ немножко не въ своемъ умѣ, прибавилъ Стронгъ шопотомъ одному или двумъ изъ окружавшей публики. Тогда собрались вокругъ Пена многіе, и въ томъ числѣ встревоженная Лаура, и осыпали его вопросами.
   -- Право, я не знаю, отвѣчалъ Пенъ.-- Человѣкъ этотъ повелъ подъ-руку одну молодую дѣвицу, причемъ я сказалъ, что онъ поваръ, а онъ началъ браниться и вызвалъ меня на дуэль. Сознаюсь, я былъ до такой степени изумленъ и разсерженъ, что выбросилъ бы его за окно, еслибъ вы, джентльмены не остановили меня.
   -- Damn его! по дѣломъ! къ чорту этого наглаго иностраннаго негодяя, говорили мужчины.
   -- Я все-таки очень сожалѣю, если оскорбилъ его, прибавилъ Пенъ. Лаура была очень-рада, что онъ это сказалъ, хотя нѣкоторые изъ молодыхъ франтовъ и возражали: -- Нѣтъ, не мѣшаетъ этихъ негодяевъ проучить.
   -- Ты пойдешь къ нему и помиришься съ нимъ, прежде-чѣмъ уѣдешь домой, такъ ли, Пенъ? сказала подошедшая къ нему Лаура.-- Иностранцы могутъ быть щекотливѣе насъ, и у нихъ свои обычаи. Если ты кого-нибудь обидишь, Пенъ, я увѣрена, ты же первый готовъ просить извиненія. Неправда ли, Пенъ?
   Она смотрѣла ангеломъ кротости и прощенія. Пенъ взялъ ее за обѣ руки, взглянулъ пристально на ея милое лицо и сказалъ, что готовъ сдѣлать съ своей стороны все.
   "Какъ эта дѣвушка любить меня!" подумалъ онъ, глядя на нее. "Объясниться ли съ нею теперь? Нѣтъ, въ другой разъ. Мнѣ надобно напередъ кончить эту глупую исторію съ французомъ".
   Лаура спросила, не хочетъ ли онъ танцовать съ нею? Ей столько же хотѣлось удержать его въ комнатѣ, сколько ему выйдти изъ нея.
   -- Оставайся здѣсь и танцуй со мной, Пенъ, я не боюсь вальсировать съ тобою.
   Рѣчь эта была дружеская и внушена добрымъ сердцемъ, но была неудачна. Пенъ увидѣлъ себя снова на томъ полу, гдѣ онъ сразился съ миссъ Роундль и драгуномъ, и былъ отброшенъ ими; увидѣлъ Біанку, откинутую къ стѣнѣ, вспомнилъ, какъ всѣ окружающіе смотрѣли на него со смѣхомъ -- и въ числѣ ихъ онъ видѣлъ Лауру и Пайпсента.
   -- Я никогда не буду больше танцовать, отвѣчалъ онъ угрюмо и рѣшительно:-- никогда. Удивляюсь, какъ ты предлагаешь мнѣ это.
   -- Не потому ли, что ты не можешь танцовать съ Біанкой? возразила Лаура съ лукавой улыбкой.
   -- Потому, что я не хочу быть шутомъ ни для кого; не хочу, чтобъ надо мною смѣялись другіе и чтобъ ты смѣялась, Лаура. Я видѣлъ васъ съ Пайпсентомъ. Клянусь Юпитеромъ! я не позволю никому смѣяться надъ собою.
   -- Пенъ, Пенъ, какъ тебѣ не стыдно! воскликнула бѣдная дѣвушка, огорченная упрямствомъ и яростнымъ тщеславіемъ Пена. Онъ смотрѣлъ на Пайпсента, какъ-будто хотѣлъ и его уничтожить вмѣстѣ съ французскимъ поваромъ.
   -- Кто потерялъ о тебѣ доброе мнѣніе потому только, что ты упалъ въ вальсѣ? Зачѣмъ быть такимъ щекотливымъ и принимать все въ дурную сторону?
   Въ это время, и какъ-будто на зло Пену, подошелъ къ нимъ мистеръ Пайпсентъ и сказалъ Лаурѣ: "Леди Рокминстеръ прислала меня спросить васъ, позволите ли вы мнѣ отвести васъ къ ужину?"
   -- Я, я только-что хотѣла идти съ моимъ кузеномъ...
   -- О, пожалуйста, нѣтъ! прервалъ Пенъ:-- вы въ такихъ прекрасныхъ рукахъ, миссъ, что мнѣ нельзя придумать ничего лучшаго, какъ оставить васъ; я уѣзжаю домой.
   -- Покойной ночи, мистеръ Пенденнисъ, сказалъ Пайпсентъ сухо; слова эти выражали въ сущности: -- убирайся къ чорту, дерзкій, ревнивый, упрямый неучъ, котораго слѣдовало бы проучить по ушамъ. Мистеръ Пенденнисъ не сказалъ ни слова; онъ только поклонился и, несмотря на умоляющіе взгляды Лауры, вышелъ изъ залы.
   -- Какъ чудно-тиха и свѣтла ночь! сказалъ мистеръ Пайпсентъ: -- какъ увлекательно плещутъ волны! Право, гораздо-пріятнѣе прогуливаться теперь по возморью, чѣмъ быть взаперти въ жаркой залѣ.
   -- О, конечно!
   -- Что здѣсь за странная смѣсь народа! Мнѣ надобно было подходить почти къ каждому и любезничать съ большею частью публики: съ дочерьми приказныхъ, женою аптекаря -- право, не знаю съ кѣмъ еще. Тамъ, въ буфетѣ, былъ какой-то чудакъ, который настоятельно хотѣлъ угостить меня шампанскимъ, повидимому морякъ, разодѣтый преудивительно и, какъ казалось, полупьяный. Какъ человѣкъ публичный, я долженъ былъ стараться нравиться всѣмъ имъ; но, право, задача нелегкая, въ-особенности для того, кто бы очень желалъ быть... и онъ покраснѣлъ и замялся.
   -- Извините, сказала Лаура:-- я... я не слышала; право, меня такъ напугала эта ссора моего кузена съ этимъ... этимъ французомъ.
   -- Вашъ кузенъ вообще довольно-несчастливъ сегодня вечеромъ: здѣсь есть три или четыре лица, которымъ ему не удалось понравиться -- капитану Бродфуту и его дамѣ, еще какому-то офицеру, миссъ Біанкѣ, бѣдному Chef de Cuisine, да, кажется, что и я не имѣлъ чести пользоваться его благосклонностью.
   -- Развѣ онъ не передалъ меня вамъ? возразила Лаура, взглянувъ на Пайпсента и сейчасъ же потупивъ взоры, какъ провинившаяся кокетка.
   -- О, за это я готовъ простить ему очень-многое! воскликнулъ Пайпсентъ съ жаромъ; и онъ взялъ ее подъ-руку и повелъ съ торжествомъ въ столовую.
   Ей не очень хотѣлось ужинать, хотя ужинъ быль поданъ "съ извѣстною изъисканностью мистера Райнссра", какъ выразилась газета, описывая на другой день балъ и угощеніе; Лаура была какъ-то разсѣянна и ее очень огорчилъ Пенъ. Упрямый и сварливый, ревнивый и себялюбивый, необдуманный, несправедливый и горячій, когда гнѣвъ сбивалъ его съ пути; какъ могла ея мать, что дѣйствительно Елена дѣлала тысячью намёками, требовать, чтобъ она отдала свое сердце такому человѣку? И еслибъ она это сдѣлала, будетъ ли онъ оттого счастливъ?
   Она, однако, нѣсколько утѣшилась, когда, черезъ полчаса, показавшіеся ей чрезвычайно-долгими, лакей принесъ ей написанную наскоро карандашомъ записочку: "Я встрѣтилъ внизу французика, готоваго сражаться со мною. Я просилъ у него извиненія и очень-радъ, что это сдѣлалъ. Я хотѣлъ переговорить съ тобою сегодня вечеромъ, но отложилъ до твоего возвращенія домой. Благослови тебя Богъ! Танцуй себѣ съ Пайпсентомъ всю ночь напролетъ и будь очень-счастлива. Пенъ".
   Лаура была очень-довольна этою запиской и мыслью, что въ нѣжно-любимомъ сынѣ ея матери есть еще великодушіе и доброе сердце.
   Когда Пенъ вышелъ изъ бальной залы и сталъ спускаться по лѣстницѣ, совѣсть заговорила въ немъ и начала упрекать за нелѣпое обращеніе съ Лаурой, которой кроткіе и умоляющіе глаза провожали его съ укоромъ; ему ужь хотѣлось воротиться и просить у нея прощенія, но онъ вспомнилъ, что оставилъ ее съ этимъ проклятымъ Пайпсентомъ, а при немъ онъ никакъ не могъ извиняться; притомъ, ему надобно было помириться съ французомъ.
   Шевалье Стронгъ прохаживался въ сѣняхъ гостинницы, когда Пенъ спустился. Стронгъ подошелъ къ Пену съ самымъ шутливымъ выраженіемъ своего вѣчно-веселаго лица.
   -- Онъ у меня въ кофейной, сказалъ Стронгъ.-- Со свѣчою и парою пистолетовъ. Или, можетъ-быть, вы предпочитаете песокъ взморья и шпаги? Мироболанъ страшенъ на рапирахъ и положилъ на мѣстѣ уже четырехъ противниковъ во Франціи.
   -- Чтобъ чортъ его взялъ; не могу же я драться съ поваромъ! воскликнулъ Пенъ въ бѣшенствѣ.-- И вы, капитанъ Стронгъ, предлагаете мнѣ дуэль съ наемнымъ слугою? для него довольно, если я позову полицейскаго; но... но...
   -- Вы желаете стрѣляться со мною? отвѣчалъ Стронгъ со смѣхомъ: -- не стоитъ благодарности; я только пошутилъ. Я взялся примирять, а не драться. Я укротилъ Мироболана, сколько могъ; доказалъ ему, что вы употребили выраженіе "поваръ" не въ обидномъ для него смыслѣ; наконецъ, что совершенно-противно обычаямъ Англіи, если получающій въ домѣ жалованье и находящійся въ домашнемъ штатѣ артистъ -- такъ я его чествовалъ, возьметъ подъ-руку la demoiselle de la maison. Вмѣстѣ съ тѣмъ, шевалье Стронгъ разсказалъ Пену всю слышанную имъ отъ мадамъ Фрибсби исторію страсти бѣднаго артиста.
   Когда Артуръ узналъ эту новость, онъ расхохотался отъ всего сердца, къ-чему присоединился и Стронгъ, и весь гнѣвъ его на злосчастнаго повара разлетѣлся сразу. Онъ и самъ былъ глупо-ревнивъ во весь вечеръ, и искалъ предлога задѣть какъ-нибудь Пайпсента; онъ вспомнилъ, какую ревность возбуждалъ въ немъ сэръ Дерби Оксъ въ періодъ его первой любви; словомъ, онъ готовъ былъ простить все на свѣтѣ человѣку, находящемуся подъ вліяніемъ этой страсти. Пенъ тотчасъ же пошелъ въ кофейную, гдѣ ждалъ его Мороболанъ, протянулъ ему ласково руку и произнесъ маленькую французскую рѣчь, въ которой объявилъ, что онъ крайне сожалѣетъ, у потребивъ выраженіе, оскорбительное для мосьё Мироболана, и даетъ ему слово благороднаго человѣка, что онъ никогда, никогда ne l'avait inlende, Мистеръ Пенъ офранцузилъ при этомъ случаѣ англійское слово intended; но онъ былъ очень-доволенъ легкостью и правильностью, съ которыми говорилъ пофранцузски.
   -- Браво, браво! закричалъ Стронгъ, котораго столько же разсмѣшило французское краснорѣчіе Пена, сколько онъ былъ доволенъ его искренностью и открытою манерой.
   -- Ну, а Monsieur le Chevalier Mirobolant, разумѣется, беретъ назадъ свое выраженіе и съ своей стороны искренно сожалѣетъ о томъ, что его употребилъ, такъ ли?
   -- Monsieur Пенденнисъ самъ опровергъ мои слова, отвѣчалъ Альсидъ съ величайшею вѣжливостью, и вполнѣ доказалъ, что онъ galant homme.
   Они пожали другъ другу руки и разстались. Прежде-чѣмъ сѣсть въ кабріолетъ Стронга, Пенъ написалъ Лаурѣ записочку, уже извѣстную читателямъ.
   По дорогѣ, шевалье Стронгъ похвалилъ Пена за его поведеніе и поздравилъ его съ отличнымъ знаніемъ французскаго языка.-- Вы славный малый, Пенденнисъ и, клянусь Юпитеромъ! говорите пофранцузски какъ Шатобріавъ.
   -- Я привыкъ къ этому языку съ молодыхъ лѣтъ, отвѣчалъ Пенъ. Стронгъ имѣлъ любезность не смѣяться цѣлыя пять минутъ; но, по истеченіи ихъ, онъ предался порывамъ веселости, настоящая причина которыхъ, можетъ-быть, и до-сихъ-поръ осталась загадкою для Пенденниса.
   Они пріѣхали въ Брауло на разсвѣтѣ и тамъ разстались. Въ это время кончился также балъ въ Бэймутѣ. Мадамъ Фрибсби и Мироболанъ ѣхали домой въ клеврингскомъ кабріолетѣ, Лаура легла спать съ облегченнымъ сердцемъ у леди Рокминстеръ, а Клевринги расположились на ночлегъ въ бэймутскомъ отели, гдѣ для нихъ были приготовлены комнаты. Нѣсколько времени спустя послѣ ссоры Пена съ Мироболаномъ, Біанка вышла изъ буфета, блѣдная какъ лимонное мороженое. Она разсказывала дома своей горничной, другой confidante не случилось, что съ нею было самое необыкновенное и романическое приключеніе: она видѣлась съ человѣкомъ непостижимымъ и страннымъ, который зналъ ея несчастнаго, преслѣдуемаго, умерщвленнаго героя -- отца! И прежде, чѣмъ лечь спать, она начала сонетъ къ "Тѣни Родителя".
   Итакъ, Пенъ возвратился въ Фэроксъ, не сказавъ ни слова о томъ, что такъ пламенно желалъ высказать Лаурѣ въ Бэймутѣ. Впрочемъ, онъ могъ и подождать до ея возвращенія домой, то-есть до завтрашняго дня. Его неочень тревожили успѣхи Пайпсента въ благосклонности Лауры: онъ былъ убѣжденъ, что въ этомъ, какъ и во всякомъ другомъ семейномъ распоряженіи, ему стоитъ только захотѣть -- и все будетъ сдѣлано, и Лаура, точно также, какъ и его мать, не будетъ въ-состояніи отказать ему ни въ чемъ.
   Когда безпокойные взоры Елены спросили у Пена, что было въ Бэймутѣ, и исполнилось ли ея давнишнее желаніе, онъ разсказалъ, шутливымъ тономъ, о приключившейся съ нимъ бѣдѣ; замѣтилъ, смѣясь, что никакой мужчина не можетъ, при подобномъ несчастіи, помышлять о сватовствѣ и объясненіяхъ, и вообще трактовалъ это дѣло очень-легко. "Будетъ еще время для нѣжностей, милая мама, говорилъ онъ: -- когда Лаура пріѣдетъ домой", и онъ повернулся передъ зеркаломъ съ самымъ смертоноснымъ видомъ, а мать расправила волосы на его лбу и поцаловала его, думая, съ своей стороны, разумѣется, что никакая женщина не устоитъ противъ него: въ тотъ день она была необыкновенно-весела и счастлива.
   Въ отсутствіе матери Пенъ занимался укладкою книгъ и чемодановъ, приведеніемъ въ порядокъ и сожиганіемъ бумагъ, чисткою ружья и осмотромъ всѣхъ охотничьихъ принадлежностей: словомъ, приготовленіями къ отъѣзду. Хотя нашъ молодой джентльменъ и былъ готовъ жениться, по ему также весьма-желалось ѣхать въ Лондонъ: онъ разсуждалъ очень-справедливо, что, проживъ уже двадцать-три года, пора подумать приняться за какое-нибудь дѣло и составить себѣ состояніе сколько-можно скорѣе.
   Средства къ этому были у него готовы: -- Я найму себѣ квартиру поскромнѣе и опредѣлюсь въ Юридическій Коллегіумъ; съ двумя-стами фунтовъ я проживу первый годъ очень-хорошо; потомъ, я имѣю причину надѣяться, что перо поддержитъ меня, какъ оно поддерживаетъ въ Лондонѣ многихъ изъ оксбриджскихъ: у меня есть трагедія, комедія и романъ, почти-конченныя, а за нихъ, разумѣется, должны дать мнѣ деньги. И я буду жить себѣ довольно-сносно, нетребуя денегъ отъ матушки, пока не устрою своей карьеры по судебной части. Гогда я ворочусь въ Фэроксъ и осчастливлю ея добрую душу, женившись на Лаурѣ. Она добрѣйшая и самая кроткая дѣвушка въ свѣтѣ; кромѣ-того, она очень-недурна собою, и женитьба сдѣлаетъ меня солиднымъ; такъ ли, Понто? Такимъ-образомъ, куря трубку, разговаривая съ собакой, прогуливаясь по салу и огороду Фэрокса, этотъ молодой мечтатель строилъ воздушные замки. "Да, она сдѣлаетъ изъ меня человѣка солиднаго. Ну, а ты, Понто, пожалѣешь, когда я уѣду?" спросилъ онъ стараго пса, который махалъ хвостомъ и совалъ морду въ кулакъ своего господина. Понто лизнулъ ему руку и башмакъ, какъ дѣлали всѣ въ домѣ, и мистеръ Пенъ принялъ эти изъявленія покорности точно такъ же, какъ вообще принимаютъ лесть тѣ люди, которымъ льстятъ.
   Лаура пріѣхала домой довольно-поздно на другой день, и, какъ-будто нарочно, ее привезъ изъ Клевринга мистеръ Пайпсентъ. Бѣдная дѣвушка не могла отказаться отъ его предложенія, а появленіе Пайпсента нагнало мрачное облако на чело Артура Пенденниса. Лаура видѣла это и ей было больно; но вдова, помышляя только о своемъ, не замѣчала ничего и желала, чтобъ щекотливый вопросъ былъ рѣшенъ какъ можно скорѣе. Вѣроятно, съ этою цѣлью она встала ранѣе обыкновеннаго съ софы, на которой всегда покоилась, между-тѣмъ, какъ Лаура усаживалась подлѣ нея съ работой или читала ей вслухъ, и объявила, что хочетъ спать. Но когда Елена встала, Лаура, покраснѣвъ и нѣсколько испуганнымъ голосомъ сказала, что и она очень устала и также намѣрена лечь спать. Такимъ-образомъ, на этотъ разъ замыселъ вдовы разстроился, и мистеру Пену пришлось оставаться до слѣдующаго дня въ неизвѣстности насчетъ своей участи.
   Достоинство его было оскорблено тѣмъ, что его держатъ въ передней, когда ему нужна аудіенція. Такого султана, какъ онъ, нельзя было заставлять дожидаться. Онъ, однако, легъ въ постель и проспалъ очень-спокойно до утра. Проснувшись, онъ увидѣлъ подлѣ своей кровати мать.
   -- Вставай, Пенъ, сказала она.-- Не лѣнись. Утро прелестнѣйшее. Я не могла спать съ самаго разсвѣта, а Лаура уже съ часъ какъ вышла. Она въ саду. Въ такое утро, какъ ныньче, всякій долженъ быть въ саду.
   Пенъ засмѣялся. Онъ видѣлъ какія мысли занимали больше-всего простодушную женщину. Его веселый смѣхъ ободрилъ вдову.
   -- О, какая же вы скрытная, хитрая притворщица! сказалъ онъ, цалуя мать.-- Не-уже-ли никто не можетъ избѣгнуть вашихъ сѣтей? и вы хотите сдѣлать вашею жертвой единственнаго сына?
   Елена также смѣялась; она краснѣла и была взволнована; была счастлива, сколько-возможно для добраго существа, котораго любимый замыселъ сердца приходилъ въ исполненіе.
   Послѣ нѣсколькихъ торопливыхъ словъ и выразительныхъ взглядовъ, она оставила Артура. Молодой герой всталъ съ постели и приступилъ къ бритью и украшенію своей особы; черезъ полчаса онъ былъ готовъ и пошелъ въ садъ искать Лауру. Размышленія его во время туалета были нѣсколько-невеселы: "Теперь, въ угоду матушкѣ, я иду связывать себя на всю жизнь. Лаура конечно лучшая дѣвушка въ свѣтѣ, и... и отдала мнѣ свои деньги. Право я бы желалъ, никогда не получать ихъ, желалъ бы не имѣть теперь этого одолженія на своей шеѣ. Но какъ обѣ женщины забрали себѣ въ голову эту женитьбу, дѣлать нечего, надобно удовлетворить ихъ. Человѣкъ можетъ сдѣлать и хуже, чѣмъ составить счастье двухъ лучшихъ твореній въ мірѣ". Итакъ, Пенъ, рѣшившись наконецъ приступить къ дѣлу, чувствовалъ себя въ весьма-серьёзномъ, хотя и не въ самомъ восхитительномъ расположеніи духа, и дѣйствительно думалъ, что приносить пребольшую жертву.
   Когда миссъ Лаура отправлялась въ садъ, она, обыкновенно, надѣвала родъ форменнаго платья, не великолѣпнаго, но которое, по мнѣнію многихъ, было ей очень къ лицу. Она носила большую соломенную шляпу, съ широкими развевающимися синими лентами; ленты были, конечно, безполезны, но широкія поля шляпы достаточно защищали ея личико отъ солнца. Сверхъ платья она надѣвала родъ блузы или фартука, очень-красиваго, обхваченнаго поясомъ вокругъ ея тонкой таліи; руки ея были защищаемы отъ шиповъ ея любимыхъ розовыхъ кустовъ замшевыми перчатками съ раструбами, придававшими ей видъ воинственный и рѣшительный.
   Она встрѣтила Пена улыбкою, походившею на ту, которая такъ обидѣла его на бэймутскомъ балѣ, и воспоминаніе о тогдашней бѣдѣ снова задѣло его за живое. Но Лаура, хотя и видѣла какъ онъ идетъ по дорожкѣ сада, угрюмый и озабоченный, привѣтствовала его самою веселою миной и протянула ему одну изъ своихъ кирасирскихъ перчатокъ. Мистеръ Пенъ удостоилъ взять и пожать ее. Лицо его, несмотря на этотъ знакъ благосклонности дѣвушки, оставалось трагическимъ попрежнему, и онъ смотрѣлъ на нее пасмурно и торжественно.
   -- Извини мою перчатку, сказала она, смѣясь и ласково пожимая руку Пена.-- Надѣюсь, что мы не сердимся снова, Пенъ?
   -- Зачѣдъ ты смѣешься надо мною? Ты смѣялась также на балѣ и выставила меня шутомъ передъ бэимутскимъ обществомъ.
   -- Милый мой Артуръ, право я не думала огорчать тебя; но и ты, и миссъ Роундль были оба такъ забавны, когда... когда съ тобою было то маленькое приключеніе, что я никакъ не могла сдѣлать изъ него трагедію. Милый Пенъ, вѣдь паденіе было несерьёзное, и кромѣ того, несчастнѣе всѣхъ была миссъ Роундль.
   -- Чтобъ чортъ побралъ миссъ Роундль!
   -- Да, казалось, что такъ съ нею и было, возразила лукаво Лаура. Ты былъ тотчасъ же снова на ногахъ; но эта бѣдняжка, когда сидѣла на полу въ своемъ красномъ креповомъ платьѣ и жалобно смотрѣла на всѣхъ... могу ли я забыть это? И Лаура принялась передразнивать миссъ Роундль въ минуту ея бѣдствія. Но она вдругъ остановилась, какъ-будто раскаиваясь въ этомъ, и прибавила:-- Впрочемъ, надъ нею не должно смѣяться, но, право, можно посмѣяться надъ тобою, Пенъ, если ты въ самомѣдѣлѣ сердишься за такія бездѣлицы.
   -- Ты бы не должна была смѣяться надо мною, Лаура, отвѣчалъ Пенъ съ нѣкоторою горечью: -- тебѣ это идетъ меньше всѣхъ.
   -- Почему же? развѣ ты такой великій человѣкъ?
   -- О, нѣтъ, Лаура, я, напротивъ того, жалкій бѣднякъ. Развѣ ты недовольно унизила меня?
   -- Чѣмъ, милый Пенъ? Право, право я никогда не воображала, чтобъ такія мелочи могли тебя серьезно огорчать! Я была увѣрена, что человѣкъ съ такимъ умомъ, какъ ты, не разсердится за невинную шутку сестры; и она снова ласково протянула ему руку.-- Милый Артуръ, если я тебя обидѣла, то искренно прошу прощенья.
   -- Твоя доброта унижаетъ меня всегда больше, чѣмъ твой смѣхъ, Лаура. Ты всегда выше меня.
   -- Какъ! выше великаго Артура Пенденниса? Да какъ это возможно? воскликнула миссъ Лаура, у которой, при всей ея добротѣ, не было недостатка въ насмѣшливости.-- Ты, вѣрно, не хочешь сказать, чтобъ какая бы то ни было женщина могла быть равна тебѣ?
   -- Тѣмъ, кто дѣлаетъ благодѣянія, не слѣдуетъ насмѣхаться надъ тѣми, кому они помогли. Я не люблю, чтобъ моя благодѣтельница смѣялась надо мною, Лаура: при этомъ очень-тягостно быть обязаннымъ. Ты презираешь меня потому, что я взялъ твои деньги, и я стою презрѣнья; но отъ тебя больно получать подобные удары.
   -- Деньги! Благодѣяніе! Стыдись, Пенъ:-- это не дѣлаетъ тебѣ чести! воскликнула Лаура, вспыхнувъ.-- Развѣ наша мать не имѣетъ права на все, что наше? Развѣ не ей я обязана всѣмъ своимъ счастьемъ на этомъ свѣтѣ, Артуръ? Что значатъ нѣсколько ничтожныхъ гиней, если этимъ можно было успокоить ея сердце и облегчить ей душу касательно тебя? Я готова идти копать землю на поляхъ, пошла бы въ служанки, умерла бы для нея. Ты это знаешь! сказала она, одушевляясь болѣе и болѣе: -- и ты называешь эти жалкія деньги одолженіемъ! О, Пенъ, это жестоко... недостойно тебя, если ты такъ на это смотришь! Если мой братъ не можетъ раздѣлить со мною мои излишки, то ктоже будетъ и раздѣлять? Мои деньги! Я тебѣ скажу, что онѣ вовсе не мои: все это принадлежитъ матери, и она можетъ дѣлать съ ними что хочетъ. Все мое принадлежитъ ей: жизнь моя принадлежитъ ей. И восторженная дѣвушка обернулась къ окнамъ комнаты вдовы и послала ей благословеніе изъ глубины души.
   Елена смотрѣла, невидимая, изъ того окна, куда направился взоръ Лауры. Она наблюдала своихъ дѣтей съ глубочайшимъ участіемъ и волненіемъ, молясь внутренно объ исполненіи главнаго желанія своей жизни. Еслибъ Лаура сказала Пену то, чего надѣялась его мать, кто знаетъ, какихъ бы искушеній Артуръ Пенденнисъ избавился, или какія другаго рода испытанія достались бы ему на долю? Онъ бы тогда остался, можетъ-быть, на всю жизнь въ Фэроксѣ и умеръ бы деревенскимъ джентльменомъ. Но избавился ли бы онъ отъ бѣдъ и искушеній? Искушеніе -- раболѣпный слуга и не чуждается провинціи: мы знаемъ, что оно поселяется въ глуши, такъ же точно, какъ въ многолюдныхъ городахъ; что въ отдаленнѣйшей и недоступнѣйшей пустынѣ оно присосѣживается къ одинокому скитальцу.
   -- Если твоя жизнь принадлежатъ моей матери, сказалъ Пенъ, взволнованнымъ голосомъ и съ трепетомъ:-- ты знаешь, Лаура, въ чемъ состоитъ ея главное желаніе?-- И онъ снова взялъ ее за руку.
   -- Что такое, Артуръ?-- Она взглягула на него, на окно, и потомъ потупила глаза, избѣгая взгляда Пена. Она также дрожала, чувствуя, что настаетъ кризисъ, къ которому она себя втайнѣ готовила.
   -- У нашей доброй матери одно желаніе выше всѣхъ на свѣтѣ, Лаура, и ты знаешь какое. Сознаюсь тебѣ, что она уже говорила объ этомъ со мною; и если ты хочешь исполнить его, милая сестра -- я готовъ. Я еще очень-молодъ; но у меня было столько горестей, неудачъ и разочарованій, что я состарѣлся и утомился. Я даже не думаю, чтобъ у меня осталось сердце, которое я могъ бы тебѣ предложить. Почти прежде, чѣмъ я началъ жизнь, я усталъ и обезсилѣлъ. Карьера моя не удалась: я былъ спасенъ тѣми, кого бы долженъ самъ защищать и поддерживать. Сознаюсь, милая Лаура, что твое благородство и великодушіе пристыжаютъ меня столько же, сколько возбуждаютъ мою благодарность. Когда я услышалъ отъ матушки обо всемъ, что ты для меня сдѣлала; какъ ты вооружила и снарядила меня на новую борьбу съ счастьемъ, я томился желаніемъ броситься передъ тобою на колѣно и сказать тебѣ: Лаура, хочешь ли раздѣлить эту борьбу со мною? Участіе твое поддержитъ меня: одно изъ нѣжнѣйшихъ и великодушнѣйшихъ существъ подъ небесами будетъ помогать и сопутствовать мнѣ. Хочешь ли ты принять мою руку, Лаура, и сдѣлать нашу мать счастливою?
   -- Думаешь ли ты, что она будетъ счастлива, если тебя постигнетъ совершенно противное? спросила Лаура тихимъ и грустнымъ голосомъ.
   -- Почему мнѣ не быть счастливымъ, имѣя подлѣ себя такое милое твореніе, какъ ты? спросилъ Пенъ съ жаромъ.-- Конечно, я предлагаю тебѣ не первую свою любовь: я человѣкъ разбитый; но я буду любить тебя искренно и нѣжно. Я потерялъ много пріятныхъ заблужденій и честолюбивыхъ мечтаній, но все же я остался не безъ надеждъ. Я знаю, что у меня есть способности, хотя дурно я употреблялъ ихъ: онѣ могутъ еще служить мнѣ, будь у меня только цѣль въ жизни. Позволь мнѣ уйдти и считать себя обязаннымъ возвратиться къ тебѣ. Позволь мнѣ уйдти и трудиться, и надѣяться, что ты раздѣлишь мой успѣхъ, если я пріобрѣту его. Ты дала мнѣ столько, милая Лаура: не-уже-ли ты не захочешь принять ничего отъ меня?
   -- Что же ты можешь мнѣ дать, Артуръ? сказала Лаура печально-серьёзнымъ голосомъ, заставившимъ Пена вздрогнуть и понять, что его собственныя слова ему измѣнили. Дѣйствительно, объясненіе его было бы въ другомъ тонѣ, случись оно двумя днями раньше, когда онъ, полный надежды и благодарности, хотѣлъ броситься къ Лаурѣ, своей избавительницѣ, и благодарить ее за возвращенную свободу. Еслибъ онъ могъ говорить съ нею тогда, то говорилъ бы иначе и, вѣроятно, она бы также выслушала его иначе. Тогда было бы въ объясненіи благодарное сердце, просящее ея сердца -- не сердце утомленное и предложенное ей на произволъ, принять его или нѣтъ. Лаура была оскорблена тѣмъ, какъ Пенъ предлагалъ себя. Онъ въ-сущности сказалъ ей, что не питаетъ къ ней любви, и между-тѣмъ не допускалъ возможности отказа. "Я отдаюсь тебѣ въ угоду моей матери, возьми меня, такъ-какъ она желаетъ, чтобъ я принесъ эту жертву" -- вотъ буквальный смыслъ его словъ. Благородная гордость дѣвушки не допускала мысли о мужѣ на такихъ условіяхъ; она не имѣла намѣренія устремиться впередъ, потому-что Пену угодно было бросить ей свой платокъ, и тонъ ея отвѣта Артуру доказывалъ рѣшимость оставаться независимою.
   -- Нѣтъ, Артуръ, сказала она;-- бракъ нашъ не составилъ бы счастья нашей матери, какъ она предполагаетъ; онъ бы удовлетворилъ тебя не надолго. Я тоже знала въ чемъ состоитъ ея желаніе; она слишкомъ-открыта и не можетъ утаить то, что у нея на сердцѣ; одинъ разъ, можетъ-быть, и я думала... но теперь это уже прошло... что я могла сдѣлать для тебя... что могло быть какъ она желаетъ.
   -- Ты видѣла другаго, возразилъ Пенъ, разсерженный ея тономъ и припоминая происшествія послѣднихъ дней.
   -- Отъ этого намека можно было бы меня избавить, отвѣчала Лаура, гордо поднявъ голову.-- Сердце, истощенное для любви въ двадцать-три года, какъ, по твоимъ словамъ, твое, должно было бы точно такъ же пережить ревность. Я не удостоиваю сказать вамъ, видѣла ли я кого-нибудь другаго и подала ли ему какія-нибудь надежды, или нѣтъ. Я не принимаю этого обвиненія и не опровергаю его, и прошу тебя не упоминать о немъ больше.
   -- Прости, Лаура, если я тебя оскорбилъ; но если во мнѣ говоритъ ревность, развѣ это не доказываетъ также, что у меня есть сердце?
   -- Но не для меня, Артуръ. Ты, можетъ-быть, и воображаешь теперь, будто бы меня любишь; но это потому только, что я тебѣ отказала. Не будь препятствія, и у тебя не было бы нисколько желанія одолѣть его. Нѣтъ, Артуръ, ты меня не любишь. Я бы тебѣ наскучила въ три мѣсяца, какъ... какъ тебѣ надоѣдаетъ все; и мама, видя это, была бы гораздо-несчастнѣе, чѣмъ будетъ теперь отъ моего отказа. Будемъ попрежнему братомъ и сестрою, Артуръ, но не больше. Ты легко перенесешь эту маленькую неудачу.
   -- Постараюсь, возрази.гь Артуръ, съ большимъ негодованіемъ.
   -- Развѣ съ тобою этого ужь не было? сказала Лаура, раздосадованная сама. Она давно сердилась на Артура, и на этотъ разъ, кажется, рѣшилась высказать ему свое мнѣніе.
   -- На будущее время, Артуръ, когда ты опять предложишь себя женщинѣ, то не говори ей такъ, какъ ты говорилъ мнѣ: "У меня нѣтъ сердца -- я тебя не люблю; но я готовъ жениться на тебѣ, потому-что моя мать желаетъ этого". Въ отвѣтъ на нашу любовь мы требуемъ большаго, то-есть я такъ думаю. У меня нѣтъ опытности, и я не имѣю... той практики, которую ты во мнѣ предполагалъ, когда сейчасъ говорилъ о томъ, что я узнала кого-то другаго. Развѣ ты говорилъ своей первой любви, что у тебя нѣтъ сердца, Артуръ? или второй, что ты ея не любишь, но она можетъ получить тебя, если желаетъ?
   -- Что... что ты разумѣешь? спросилъ Артуръ, краснѣя и все-еще въ гнѣвѣ.
   -- Я разумѣю Біанку Эмори, Артуръ Пенденнисъ, отвѣчала гордо Лаура.-- Не прошло двухъ мѣсяцевъ съ-тѣхъ-поръ, какъ ты вздыхалъ у ногъ ея, сочинялъ ей стихи и клалъ ихъ въ дупло на берегу рѣчки. Я знала все. Я наблюдала за тобою... то-есть она сама показывала мнѣ эти стихи. Очень можетъ-быть, что ни ты, ни она не смотрѣли на это серьёзно, но все-таки, Артуръ, слишкомъ еще рано начинать новую привязанность. Тебѣ бы по-крайней-мѣрѣ надобно было переждать время твоего твоего вдовства, и не думать о женитьбѣ прежде чѣмъ кончится трауръ. Глаза дѣвушки наполнились слезами и она провела надъ ними рукою.
   -- Я огорчена и раздосадована, и не имѣю на это права, а потому, въ свою очередь, прошу у тебя прощенія, милый Артуръ. Ты имѣлъ право любить Біанку: она въ тысячу разъ прекраснѣе и привлекательнѣе, чѣмъ... чѣмъ любая дѣвушка въ нашихъ краяхъ; ты не могъ знать, что у нея нѣтъ сердца, а потому имѣлъ такое право оставить ее. Я бы не должна была упрекать тебя Біанкой Эмори и тѣмъ, что она тебя обманула. Прости меня, Пенъ, и она снова ласково протянула ему руку.
   -- Мы были оба ревнивы, сказалъ Пенъ. Милая Лаура, простимъ другъ друга -- и онъ схватилъ ея руку и хотѣлъ притянуть ее къ себѣ. Пенъ вообразилъ, что она сдается, и уже снова принялъ видъ побѣдоносца.
   Но она отступила назадъ, и слезы съ разу исчезли съ ея глазъ; она устремила на него взглядъ, столь печальный и строгій, что молодой человѣкъ, въ свою очередь, отступилъ передъ нею.-- Не ошибайся во мнѣ, Артуръ, этому нельзя быть. Ты самъ не знаешь чего требуешь, и прошу не сердиться если я скажу, что ты этого не заслуживаешь. Что предлагаешь ты женщинѣ за ея любовь, почтеніе и повиновеніе? Если я когда-нибудь произнесу эти слова передъ алтаремъ, милый Пенъ, то скажу ихъ съ истиннымъ убѣжденіемъ, и надѣясь исполнить свой обѣтъ съ благословеніемъ Божіимъ. Но ты... какія узы связываютъ тебя? Ты ставишь ни во что многое, что мы, бѣдныя женщины, считаемъ священнымъ. Я не хочу думать и спрашивать, какъ далеко доходитъ твое невѣріе. Ты предлагаешь жениться на мнѣ для исполненія желанія твоей матери, и сознаешься самъ, что не имѣешь сердца? О, Артуръ! что же ты мнѣ предлагаешь? На какой необдуманный шагъ рѣшаешься ты такъ легкомысленно? Мѣсяцъ тому назадъ, ты былъ готовъ отдать себя другой. Прошу тебя не играть такъ беззаботно ни своимъ, ни чужимъ сердцемъ. Иди и трудись, иди и исправься, милый Артуръ: я вижу твои недостатки и рѣшаюсь говорить о нихъ; иди и пріобрѣтай себѣ славу, ты самъ говоришь, что можешь добиться ея, а я буду молиться за моего брата и лелѣять дома нашу милую мать.
   -- И это твое послѣднее рѣшеніе?
   -- Послѣднее, отвѣчала Лаура и склонила голову; потомъ, подавъ ему руку еще разъ, она ушла. Онъ видѣлъ, какъ она проходила подъ живымъ сводомъ акацій и исчезла въ домѣ. Занавѣски окна его матери опустились въ то же мгновеніе, но онъ этого не замѣтилъ и не подозрѣвалъ, чтобъ Елена была свидѣтельницей всей сцены.
   Былъ ли онъ доволенъ развязкою или нѣтъ? Онъ просилъ ея руки, но тайная радость наполнила его сердце при мысли, что онъ еще свободенъ. Она отказала ему; но развѣ она его не любила? Сознаніе ея въ ревности все-еще поддерживало въ немъ мысль, что сердце ея принадлежитъ ему, что бы ни произнесли уста.
   Теперь намъ слѣдовало бы описать другую сцену, происшедшую въ Фэроксѣ между вдовою и Лаурой, когда Лаура сказала Еленѣ, что отказала Артуру Пенденнису. Можетъ-быть, Лаурѣ было тяжелѣе и прискорбнѣе всего сообщить ей эту вѣсть. Но такъ-какъ мы неохотно видимъ добрую женщину несправедливою, то не станемъ распространяться о ссорѣ между Еленой и ея названной дочерью, ни о горькихъ слезахъ, которыя пришлось проливать бѣдной дѣвушкѣ. То было первое несогласіе между нею и вдовою, и тѣмъ болѣе оно было мучительно для обѣихъ. Пенъ покинулъ родительскій домъ, пока надъ нимъ тяготѣло это облако, и Елена, которая могла простить почти все на свѣтѣ, не могла простить Лаурѣ поступка справедливаго.
   

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ-ДЕВЯТАЯ.
Вавилонъ.

   Мы попросимъ читателя оставить лѣса и морской берегъ запада Англіи, клеврингскія сплетни и монотонную жизнь Фэрокса, и перенестись въ Лондонъ въ дилижансѣ "Поспѣшный", вмѣстѣ съ Артуромъ Пенденнисомъ, отправляющимся туда съ рѣшительнымъ намѣреніемъ начать новую жизнь и составить себѣ счастье. Пока экипажъ уносится ночью все далѣе и далѣе отъ родныхъ воротъ, въ головѣ молодаго человѣка вертится множество плановъ о жизни, которую онъ будетъ вести, о благоразуміи, расчетливости, а можетъ-быть, и о будущихъ успѣхахъ и славѣ. Онъ знаетъ, что стоитъ больше многихъ, опередившихъ его на житейской скачкѣ: первая неудача пробудила въ немъ укоры совѣсти и привела за собою размышленіе; она не отняла у него бодрости, или, вѣрнѣе, добраго мнѣнія о себѣ. Тысяча заносчивыхъ фантазій и хлопотливыхъ надеждъ не даютъ ему уснуть. На сколько онъ сталъ теперь старѣе, послѣ своихъ бѣдъ и цѣлаго года жизни наединѣ съ самимъ собою, старѣе противъ прежняго, когда, годъ тому назадъ, онъ ѣздилъ по этой самой дорогѣ взадъ и впередъ между Фэроксомъ и Оксбриджсмъ! Мысли его обращаются ночью съ невыразимою нѣжностью и любовью къ доброй матери, благословившей его на разставаньи; она, несмотря на всѣ его прежнія вины и сумасбродства, все-еще довѣряетъ ему и любитъ его. Онъ призываетъ на нее благословеніе свыше, устремивъ взоръ на искрящіяся надъ его головою звѣзды. О, Боже! дай силы трудиться, терпѣть, быть честнымъ, избѣгать искушеній и быть достойнымъ кроткой и любящей души нѣжной матери! Очень-вѣроятно, что и она теперь не спитъ и возсылаетъ къ тому же небесному Отцу мольбы, болѣе чистыя, о благоденствіи своего сына. Любовь матери -- его талисманъ, и онъ держится за него и надѣется, что будетъ съ нимъ безопасенъ. А Лаура? Онъ бы охотно увезъ съ собою и ея привязанность, но она отказала ему въ ней, какъ недостойному. Онъ и самъ сознается съ стыдомъ и раскаяніемъ, что она права; сознается, какъ много она лучше и возвышеннѣе его -- онъ сознается въ этомъ, а между-тѣмъ все-таки радъ своей свободѣ. "Я не достоинъ такого существа", говорить онъ внутренно. Онъ отступаетъ передъ ея чистою красотою и непорочностью, какъ передъ предметами, которые его пугаютъ. Онъ чувствуетъ, что не годенъ для такой спутницы жизни.
   Занятый своими размышленіями. Пенъ не могъ заснуть до сѣраго октябрскаго разсвѣта, и пробудился, значительно-освѣженный, когда дилижансъ остановился у одной старой гостинницы, гдѣ Пенъ столько разъ весело завтракалъ въ свои школьные и университетскіе дни. Солнце выглянуло свѣтло, когда они тронулись дальше; лошади бѣжали ровною, крупною рысью; кондукторъ трубилъ въ рогъ; столбы мелькали мимо. Пенъ курилъ и шутилъ съ кондукторомъ и товарищами-пассажирами вдоль по знакомой дорогѣ; съ каждымъ мигомъ дорога оживлялась болѣе и болѣе; наконецъ, перемѣнивъ лошадей на послѣдней станціи, дилижансъ вкатилъ въ Лондонъ. Какой молодой человѣкъ въѣзжалъ равнодушно въ огромную столицу? Сотни другихъ дилижансовъ и экипажей, съ тысячами пассажировъ, спѣшили въ городъ. "Вотъ мое поприще", думалъ Пенъ: "вотъ гдѣ начнется моя житейская битва, гдѣ я долженъ сражаться и побѣдить, или пасть. До-сихъ-поръ я былъ только мальчикомъ и лѣнтяемъ, но теперь -- о! теперь я докажу, что умѣю быть мужемъ". Съ своего мѣста на имперіалѣ пылкій молодой человѣкъ смотрѣлъ на городъ съ тѣмъ томительнымъ влеченіемъ, какое чувствуютъ молодые воины наканунѣ битвы.
   Пока они ѣхали, Пенъ познакомился съ однимъ веселымъ сосѣдомъ-пассажиромъ, въ изношенномъ плащѣ; сосѣдъ толковалъ много о литераторахъ, съ которыми былъ, повидимому, на короткой ногѣ: въ-сущности, то былъ сотрудникъ одной лондонской газеты, ѣздившій, въ качествѣ ея представителя, на западъ Англіи, на великое кулачное состязаніе боксеровъ. Должно было думать, что этотъ джентльменъ былъ близко знакомъ со всѣми первоклассными писателями своего времени, такъ-какъ онъ болталъ о Томѣ Кемпблѣ, Томѣ Гудѣ, Сиднеѣ Смитѣ, и о томъ и другомъ, какъ искреннѣйшій другъ и пріятель каждаго изъ нихъ. Когда они проѣзжали Кромптонъ, джентльменъ этотъ указалъ Пену на мистера Гортля, журналиста, гулявшаго съ зонтикомъ. Пенъ чуть не вывихнулъ себѣ шни, стараясь разглядѣть лицо великаго Гортля. Онъ изъ Сент-Бонифаса, сказалъ Пенъ. Мистеръ Дуленъ, сотрудникъ газеты "Звѣзда" -- такъ было напечатано на карточкѣ, данной имъ Пену, сказалъ: "Да, да, я знаю его очень-хорошо". Пенъ считалъ особенною честью быть знакомымъ съ великимъ Гортлемъ. Онъ еще не разочаровался насчетъ авторовъ, журналистовъ и газетчиковъ. Даже Уэггъ, котораго книги не казались ему мастерскими произведеніями человѣческаго разума, пользовался его тайнымъ почтеніемъ, какъ извѣстный писатель. Онъ сообщилъ своему собесѣднику, что видалъ Уэгга въ провинціи, и Дуленъ тотчасъ разсказалъ, какъ этотъ знаменитый романистъ получаетъ по триста фунтовъ за томъ каждаго изъ своихъ романовъ. Пенъ принялся немедленно за вычисленіе, какимъ бы образомъ и ему составить хоть тысячъ пять фунтовъ въ годъ?
   Первое знакомое лицо, встрѣченное Артуромъ въ Лондонѣ, когда дилижансъ подъѣзжалъ къ Глостеровой Кофейной, была фигурка Гарри Фокера, катившаго въ кабріолетѣ, запряженномъ огромною лошадью, внизъ по Арлингтон-Стриту. Онъ былъ въ бѣлыхъ замшевыхъ перчаткахъ и правилъ бѣлыми возжами; природа успѣла въ-теченіе разлуки украсить подбородокъ молодаго джентльмена довольно-замѣтною опушкой. Крошечный грумъ, замѣнившій Ступида, раскачивался позади мистера Фокера, втиснутый въ самые узкіе лосиные штаны. Фокеръ остановился посмотрѣть на пыльный кузовъ и дымившихся лошадей "Поспѣшнаго", на которомъ ветерану катывался много разъ.-- "Го, го, Фокеръ!" закричалъ Пенденнисъ.-- "Галло, Пенъ, пріятель!" отвѣчалъ тотъ, салютуя Артуру бичемъ -- и нашъ герой былъ истинно радъ видѣть снова добрую рожицу стараго товарища. Мистеръ Дуленъ почувствовалъ большое почтеніе къ Пену, который знакомъ съ такимъ человѣкомъ, владѣющимъ великолѣпнымъ кабріолетомъ; а Пенъ быль въ восторженномъ волненьи, видя себя снова на свободѣ и въ Лондонѣ. Онъ пригласилъ Дулена отобѣдать въ ковент-гарденскомъ кофейномъ домѣ, гдѣ остановился, подозвалъ извощичій кабріолетъ и покатилъ туда въ самомъ веселомъ расположеніи духа. Онъ очень обрадовался, увидя опять захлопотавшаго слугу и вѣжливо раскланивавшагося хозяина; спросилъ о хозяйкѣ, замѣтилъ отсутствіе старыхъ "сапогъ" {Boots "сапоги", такъ въ англійскихъ гостинницахъ называютъ слугу, чистящаго сапоги.}, и готовъ былъ пожать руку каждому. У него было въ карманѣ сто фунтовъ. Онъ разодѣлся во все лучшее, отобѣдалъ въ столовой скромно, выпивъ бутылку хереса (вслѣдствіе рѣшимости быть очень-бережливымъ) и потомъ пошелъ въ сосѣдній театръ.
   Освѣщеніе и музыка, толпа и блескъ восхитили и развеселили Пена, что бываетъ со всякимъ малымъ, только-что изъ провинціи или коллегіи. Онъ смѣялся при фарсахъ и остротахъ актеровъ; апплодировалъ пѣнію, къ удовольствію нѣкоторыхъ старыхъ habitués ложъ, давно ужь наскучившихъ всѣмъ на свѣтѣ и тѣшившихся видомъ искренней веселости молодаго человѣка. Въ антрактѣ послѣ первой пьесы онъ пошелъ бродить по корридору и заламъ, какъ человѣкъ самаго высокаго тона. Какой усталый фланёръ лондонской мостовой не припомнитъ подобныхъ юношескихъ обольщеній и не пожелаетъ призвать ихъ снова назадъ? Онъ встрѣтилъ молодаго Гарри Фокера, неутомимаго искателя удовольствій: этотъ гулялъ съ Грэнби Типтоффомъ, капитаномъ Дворцовой Бригады, братомъ лорда Типтоффа и лордомъ Кольникумомъ, дядею капитана Типтоффа, почтеннымъ перомъ и любителемъ удовольствій со временъ первой Французской революціи. Фокеръ бросился къ Пену съ жаромъ и втащилъ его почти насильно въ свою ложу, гдѣ сидѣла дама съ длиннѣйшими локонами и прелестнѣйшими плечами. То была миссъ Бленкинсопъ, знаменитая актрисса высокой комедіи; а въ глубинѣ ложи дремалъ въ парикѣ старый Бленкинсопъ, ея папа. Въ театральныхъ фельетонахъ его называли "ветераномъ Бленкинсопомъ", "полезнымъ Бленкинсопомъ", "старымъ любимцемъ публики, Бленкинсопомъ"; ветерану этому предоставлялись роли такъ-называемыхъ "тяжелыхъ отцовъ", и онъ дѣйствительно былъ настоящимъ тяжелымъ отцомъ, какъ въ публичной, такъ и въ частной жизни.
   Въ это время -- было около одиннадцати часовъ -- мистриссъ Пенденнисъ ушла ужь спать въ Фэроксѣ и помышляла о томъ, отдохнулъ ли ея милый Артуръ послѣ дороги. Лаура также еще бодрствовала. И въ это же время, вчера вечеромъ, когда дилижансъ катился по безмолвной дорогѣ, когда мелькали огоньки на фермахъ, тихія звѣзды на небесахъ, Пенъ давалъ обѣты исправиться, не поддаваться искушеніямъ, и сердце его было дома... А между-тѣмъ, комедія шла съ большимъ успѣхомъ, и мистриссъ Лири, въ гусарской курткѣ и панталонахъ съ золотыми лампасами, плѣняла публику плутовскими минами, хорошенькимъ личикомъ и восхитительными балладами.
   Пенъ, недавно еще прибывшій въ городъ, хотѣлъ послушать мистриссъ Лири; но остальные въ ложѣ не занимались нисколько ея пѣніемъ и панталонами, и болтали безъ умолку. Типтоффъ зналъ, откуда она взяла свои maillots. Кольчикумъ видѣлъ ее, когда она появилась на сценѣ въ 14-мъ году. Миссъ Бленкинсопъ увѣряла, что она поетъ фальшиво, къ огорченію и удивленію Пена, которому казалось, что она мила какъ пери и поетъ какъ соловей. Когда явился Гоппусъ, въ ролѣ сэра Гаркурта Фэдерби, перваго любовника пьесы, джентльмены въ ложѣ объявили его черезчуръ изношеннымъ, и Типтоффъ хотѣлъ пустить въ него букетъ миссъ Бленкинсопъ.
   -- Ни за что на свѣтѣ! воскликнула дочь ветерана Бленкинсопа: -- это подарокъ лорда Кольчикума.
   Пенъ вспомнилъ имя этого вельможи. Онъ поклонился ему, покраснѣвъ слегка, и сказалъ, что считаетъ себя обязаннымъ благодарить милорда за свое введеніе въ клубъ Мегатеріумъ, по просьбѣ дяди, майора Пенденниса.
   -- А! такъ вы племянникъ стараго Вигсби? сказалъ перъ.-- Извините, мы всегда называемъ его такъ между собой. Пенъ сконфузился, слыша, что его почтеннаго дядю трактуютъ такъ безцеремонно.-- Мы балотировали васъ на прошлой недѣлѣ. Да, въ прошлую среду мы приняли васъ. Дяди вашего тамъ не было.
   Вотъ восхитительныя новости для Пена! Онъ объявилъ себя до крайности признательнымъ милорду и произнесъ ему маленькую благодарственную рѣчь, которую тотъ слушалъ, держа передъ глазами двойную трубочку. Пенъ былъ въ восторгѣ при мысли, что онъ попалъ въ члены этого аристократическаго клуба.
   -- Что вы вѣчно смотрите на эту ложу, негодное существо? закричала миссъ Бленкинсопъ.
   -- Она чертовски-хороша, эта Майрабель, возразилъ Типтоффъ: -- хотя Майрабель поступилъ какъ величайшій дуракъ, женившись на ней.
   -- Глупѣйшій олухъ, замѣтилъ перъ.
   -- Майрабель! воскликнулъ Пенденнисъ.
   Фокеръ расхохотался.
   -- Ха, ха! мы слыхали это имя прежде, какъ кажется; такъ ли, Пенъ?
   То была первая любовь Пена, прежняя миссъ Эмили Фодрингэй. Годъ тому назадъ, она была подведена къ алтарю сэромъ Чарльзомъ Майрабелемъ, бывшимъ посланникомъ при пумперникельскомъ дворѣ, принимавшимъ такое дѣятельное участіе на конгресѣ въ Сваммердамѣ, и подписавшимъ трактатъ за британское правительство.
   -- Эмили была всегда глупа какъ сова, сказала миссъ Бленкинсопъ.
   -- Eh! Eh! pas si bête! замѣтилъ старый вельможа.
   -- О, стыдитесь! воскликнула актрисса, не понявъ нисколько его словъ.
   Пенъ выглянулъ и увидѣлъ снова свою первую любовь -- и не могъ надивиться, какъ это онъ когда-то любилъ ее!
   Такимъ-образомъ, въ первый же вечеръ пребыванія своего въ Лондонѣ, мистеръ Артуръ Пенденнисъ увидѣлъ себя членомъ моднаго клуба, представленнымъ актриссѣ высокой комедіи и "тяжелому" отцу сцены, и введеннымъ въ кругъ веселыхъ клинковъ, старыхъ и молодыхъ. Милордъ Кольчикумъ, хотя человѣкъ въ лѣтахъ, съ лысиною на головѣ и изношеннымъ тѣломъ, но гонялся неутомимо за наслажденіями и хвасталъ, что выпьетъ вина наравнѣ съ самымъ молодымъ членомъ общества, въ которомъ проводилъ время. Онъ жилъ въ кругу молодыхъ франтовъ; давалъ безчисленные обѣды въ Ричмондѣ и Гринвичѣ; былъ просвѣщеннымъ покровителемъ драмы на всѣхъ языкахъ и искусства Терпсихоры; приглашалъ на свои пиры актёровъ и актриссъ со всѣхъ театровъ: Англичанъ съ Ковент-Гарденскаго и Стрэндскаго, Итальянцевъ съ Гэймаркетскаго, Французовъ съ ихъ хорошенькаго театра, или съ подмостокъ Оперы, гдѣ они танцевали. На дачѣ своей, на берегу Темзы, этотъ законодатель моды давалъ пышные праздники цѣлой кучѣ фэшонэблей, которые любезничали не безъ удовольствія съ сценическими дамами и кавалерами, въ-особенности съ первыми, которыхъ общество милордъ предпочиталъ бесѣдѣ ихъ собратій мужескаго пола.
   На слѣдующее же утро Пенъ внесъ въ клубъ потребныя за входъ деньги, на что пошла ровно треть его ста фунтовъ; онъ принялъ во владѣніе это зданіе и завтракалъ тамъ съ неописаннымъ наслажденіемъ. Потомъ онъ развалился въ покойныхъ креслахъ библіотеки и принялся читать всѣ періодическія изданія. Ему казалось, что всѣ сочлены смотрятъ на него, и онъ удивлялся, какъ они могутъ сидѣть въ шляпахъ въ такихъ прекрасныхъ комнатахъ. Онъ написалъ въ Фэроксъ письмо на клубской бумагѣ и рѣшилъ, что это мѣсто будетъ для него большою отрадой послѣ дневныхъ трудовъ. Онъ пошелъ въ Бюри-Стритъ, на квартиру дяди, съ трепетнымъ сердцемъ, и то потому только, что мать настоятельно требовала, чтобъ онъ въ Лондонѣ немедленно навѣстилъ майора Пенденниса; онъ почувствовалъ немалое облегченіе, узнавъ, что дядя еще не прибыль въ городъ. Покои его были пусты, мебель подъ чехлами, а письма и счеты лежали на каминной доскѣ, въ угрюмомъ ожиданіи. "Майоръ въ Баден-Баденѣ, съ маркизомъ Стейне", сказала Пену хозяйка. Пенъ оставилъ свою карточку, на которой все еще былъ адресъ Фэрокса.
   Когда майоръ возвратился въ Лондонъ къ ноябрскимъ туманамъ, насладившись которыми, намѣревался посѣтить на Рождество кой-кого изъ своихъ друзей въ провинціи, онъ нашелъ другую карточку Артура, на которой было награвировано: "Лемб-Куртъ, Темпль"; нашелъ также письмецо отъ племянника и другое, отъ его матери, увѣдомлявшія майора, что Пенъ снова въ городѣ, вступилъ членомъ въ Верхній Темпль и усердно занимается юридическими предметами.
   "Лемб-Куртъ, Темпль": гдѣ это? Майоръ Пенденнисъ вспомнилъ, что нѣкоторыя модныя дамы говаривали объ обѣдахъ у мистера Эйлиффа, адвоката, который былъ "въ обществѣ" и жилъ тамъ въ Кингс-Бенчѣ; вѣроятно, въ Темплѣ есть также отдѣленіе этой тюрьмы и Эйлиффъ, должно полагать, служитъ тамъ. Мистеръ Дьюсэсъ, сынъ лорда Крэба, также жилъ тамъ, сколько майоръ припоминалъ. Онъ отправилъ Моргана съ порученіемъ отъискать гдѣ Лемб-Куртъ, и донести ему о мѣстѣ жительства мистера Артура. Ловкому посланцу нетрудно было исполнить возложенное на него порученіе: сметливый Морганъ выслѣживалъ на своемъ вѣку людей, которыхъ гораздо-мудренѣе было отъискать чѣмъ Пена.
   -- Что это за мѣсто, Морганъ? спросилъ майоръ изъ-за своихъ занавѣсокъ на слѣдующее утро, пока вѣрный слуга приготовлялъ его туалетъ при темно-желтомъ лондонскомъ туманѣ.
   -- Мѣсто застѣнчивое, сэръ, по-моему. Тамъ живутъ адвокаты и приказные, и у нихъ имена на дверяхъ. Мистеръ Артуръ въ четвертомъ этажѣ, сэръ. Мистеръ Уаррингтонъ живетъ тамъ же, сэръ.
   -- Суффолькскіе Уаррингтоны! не удивляюсь: хорошая фамилія, подумалъ майоръ. "Младшіе сыновья многихъ старинныхъ домовъ идутъ по судебной части. Комфортэбльны комнаты, ге?"
   -- Видѣлъ дверь только снаружи, сэръ; съ именами мистера Артура и мистера Уаррингтона, сэръ; была еще бумажка и на ней надписано: "Назади, No 6"; но прислуги не было видно никакой, сэръ.
   -- Бережливъ, повидимому.
   -- Очень, сэръ. Четвертый этажъ. Черная, гадкая лѣстница. Удивлялся, какъ джентльменъ могъ тутъ жить.
   -- А кто тебя научилъ различать, Морганъ, гдѣ джентльмену можно жить и гдѣ нельзя? Мистеръ Артуръ, сэръ, готовится изучать юриспруденцію, сказалъ майоръ съ большимъ достоинствомъ и, заключивъ разговоръ, принялся одѣваться.
   "Мальчики останутся мальчиками", думалъ про-себя смягченный старый холостякъ. "Онъ написалъ мнѣ чертовски-доброе письмо. Кольчикумь говоритъ, что позвалъ его разъ обѣдать и находитъ его малымъ очень-порядочнымъ. Мать его одно изъ лучшихъ существъ на свѣтѣ. Если онъ успѣлъ перебѣситься и пріймется хорошенько за дѣло, изъ него еще выйдетъ прокъ. Какъ подумаешь объ этомъ старомъ дуракѣ Майрабелѣ, которому пришла же идея жениться на его прежней пассіи! на этой Фодрингэй! И Пенъ не хочетъ являться ко мнѣ на глаза, пока я не дамъ ему разрѣшенія -- выразилъ это очень-мило и благородно. Я быль на него чертовски сердить за оксбриджскія проказы, и показалъ ему это, когда онъ былъ здѣсь. Ну, а теперь соберусь я къ нему, такъ и быть. Хоть повѣсь меня, если не пойду".
   Удостовѣрившись отъ Моргана, что можно достичь Тампля безъ большихъ трудностей и что омнибусъ подвезетъ къ самымъ воротамъ, майоръ, однажды послѣ завтрака въ Клубѣ -- не въ томъ, куда мистеръ Пенъ только-что попалъ въ члены, а въ другомъ клубѣ: майоръ былъ слишкомъ-благоразуменъ, чтобъ имѣть племянника постояннымъ сотоварищемъ въ домѣ, гдѣ онъ самъ имѣлъ привычку проводить время -- майоръ сѣлъ однажды въ одинъ изъ этихъ публичныхъ экипажей и велѣлъ кондуктору высадить себя у воротъ Верхняго Темпля.
   Майоръ Пенденнисъ прибылъ къ старому заплѣсневѣлому въѣзду около полдня; какой-то добрый человѣкъ, съ бляхой и въ бѣломъ фартукѣ, провелъ его черезъ нѣсколько темныхъ аллей и разнообразныхъ угрюмыхъ сводовъ, во дворы, одинъ исчадьнѣе другаго; наконецъ они очутились въ Лемб-Куртѣ. Если на Палл-Маллѣ было темно, то каково же было въ Лемб-Куртѣ? Во многихъ комнатахъ видны были горящія свѣчи: въ комнатѣ учениковъ спеціальнаго стряпчаго, мистера Годимена, гдѣ шестеро питомцевъ его строчили "объясненія" при свѣтѣ сальныхъ огарковъ; въ конторѣ сэра Гокея Уокера, гдѣ клеркъ его -- особа гораздо-больше походившая на джентльмена, чѣмъ самъ великій юрисконсультъ -- разговаривалъ въ дверяхъ съ писцомъ нотаріуса и обходился съ нимъ съ тономъ покровителя; и въ печальной цирюльнѣ Корлинга, парикмахера, гдѣ, за слабымъ мерцаніемъ пары свѣчъ, виднѣлись судейскіе и сержантскіе парики, а съ окна порожніе картонные болваны выглядывали на фонарный столбъ. Подъ лампою этого фонаря два маленькіе писца играли въ орлянку. Въ одну дверь вошла прачка въ башмачищахъ; изъ другой вышелъ газетный мальчишка. Носильщикъ, котораго бѣлый фартукъ едва можно было различить, прохаживался взадъ и впередъ. Невозможно было придумать мѣста унылѣе этого, и у майора дрожь пробѣжала по кожѣ при мысли о такой резиденціи. "Творецъ Небесный! бѣдный мальчикъ не долженъ тутъ оставаться", сказалъ онъ.
   Тусклыя и вонючія лампы, освѣщающія по ночамъ лѣстницы Верхняго Темпля, не были, разумѣется, зажжены днемъ, и майоръ Пенденнисъ, прочитавъ съ трудомъ имя племянника подъ именемъ Уаррингтона, на стѣнѣ No 6, нашелъ еще болѣе труднымъ взобраться по гадкимъ чернымъ ступенямъ; онъ держался за перилы, влажныя и слизистыя, сообщавшія запахъ сырости его перчаткамъ, и едва-едва дотащился до четвертаго этажа. Свѣча стояла на порогѣ одной изъ двухъ квартиръ, выходившихъ въ эти сѣни; двери были отворены и майоръ прочиталъ явственно имена мистера Уаррингтона и мистера А. Пенденниса. Ирландская поденщица съ метлою и мусорною корзиной показала майору дорогу.
   -- Что, пиво? крикнулъ басистый голосъ: -- давай-ка сюда!
   Говорившій это джентльменъ сидѣлъ на столѣ, небритый, съ короткою трубкой въ зубахъ; нѣсколько-дальше, на креслахъ, виднѣлся Пенъ и курилъ сигару, протянувъ ноги къ камину. Мальчишка, исправлявшій при джентльменахъ должность писца, оскалилъ майору зубы отъ идеи, что его приняли за пиво. Здѣсь, на высотѣ, было нѣсколько посвѣтлѣе, и майоръ могъ разглядывать предметы.
   -- Пенъ, мой милый, это я -- твой дядя! сказалъ онъ, задыхаясь отъ дыма; но какъ большая часть молодыхъ патриціевъ, курила, то майоръ охотно извинялъ эту привычку.
   Мистеръ Уаррингтонъ слѣзъ со стола и Пенъ, весьма-сконфуженный, поднялся со стула.
   -- Извините мою ошибку, сказалъ Уаррингтонъ громкимъ и радушнымъ голосомъ.-- Угодно вамъ сигару, сэръ? Пидженъ, очисти кресла, да расшевели уголья въ каминѣ.
   Пенъ бросилъ свою сигару въ огонь и его весьма порадовала искренность, съ которою дядя пожалъ ему руку. Лишь-только майоръ пришелъ въ себя отъ дыма и лѣстницы, онъ началъ очень-ласково разспрашивать Пена о немъ-самомъ и о его матери; кровь все-таки кровь, что люди ни толкуй, и ему было очень-пріятно видѣть племянника.
   Пенъ разсказалъ, что зналъ, и представилъ лицо мистера Уаррингтона, прежняго бонифасца, съ которымъ онъ жилъ на квартирѣ.
   Майоръ былъ весьма-доволенъ, узнавъ, что мистеръ Уаррингтонъ младшій сынъ сэра Майльза Уаррингтона изъ Суффолька.
   Онъ служилъ съ однимъ его дядей въ Индіи и Новой Голландіи, много лѣтъ тому назадъ.
   -- Онъ купилъ тамъ ферму, развелъ барановъ и составилъ-себѣ состояніе, сэръ -- это лучше адвокатства, отвѣчалъ Уаррингтонъ.-- Думаю туда же. Въ это время явилось ожидаемое пиво, въ глиняной кружкѣ съ стеклянымъ дномъ. Мистеръ Уаррингтонъ сказалъ со смѣхомъ, что майору, вѣрно, неугодно пива, и самъ надолго погрузился въ кружку, преглубоко хлебнувъ изъ нея, и потомъ съ удовольствіемъ отеръ рукавомъ свою щетинистую синюю бороду. Молодой человѣкъ былъ совершенно-развязенъ и безъ малѣйшей принужденности; на немъ была оборванная и запачканная охотничья куртка, а синяя борода торчала какъ щетка; онъ пилъ пиво какъ угольщикъ, и все-таки нельзя было не видѣть въ немъ истиннаго джентльмена.
   Просидѣвъ еще минуты двѣ въ комнатѣ, онъ вышелъ къ себѣ въ спальню, желая оставить дядю съ племянникомъ наединѣ и дать имъ полную свободу толковать о семейныхъ дѣлахъ.
   -- Твой товарищъ суровъ и бодръ, какъ кажется, сказалъ майоръ.-- Немножко не походитъ на твоихъ прежнихъ денди-друзей въ Оксбриджѣ.
   -- Времена перемѣнились, сэръ, отвѣчалъ Артуръ, покраснѣвъ.-- Уаррингтонъ недавно поступилъ и не имѣетъ дѣла, но онъ знаетъ законы порядочно; пока я еще не въ-состояніи заниматься съ адвокатомъ, я пользуюсь его книгами и помощью.
   -- И это также изъ его книгъ? спросилъ майоръ съ улыбкою. У ногъ креселъ Пена лежалъ французскій романъ.
   -- Сегодня не рабочій день, сэръ. Мы вчера засидѣлись очень-поздно, у леди Пистонъ, прибавилъ Пенъ, зная слабость дяди.-- Тамъ былъ весь городъ кромѣ васъ, сэръ, графы, посланники, Турки, звѣзды и подвязки, право, не знаю кто еще -- всѣ имена въ газетѣ, и мое также, сказалъ Пенъ съ восторгомъ.-- Я встрѣтилъ тамъ свою прежнюю возлюбленную, прибавилъ онъ, смѣясь.-- Вы знаете о комъ я говорю, сэръ: леди Майрабель, которой я былъ снова представленъ. Она протянула мнѣ руку и была довольно-благосклонна. Я долженъ васъ очень благодарить за мое тогдашнее избавленіе. Она представила меня своему мужу -- старому щеголю въ бѣлокуромъ парикѣ. Онъ, повидимому, не изъ мудрецовъ. Она просила посѣщать ее; теперь я могу идти къ ней, неопасаясь въ другой разъ за свое сердце.
   -- Ну, а что, были у васъ новыя страсти? спросилъ майоръ очень-весело.
   -- Двѣ или три; но я уже не облекаюсь больше въ свой grand sérieux, отвѣчалъ Пенъ, смѣясь.-- Это проходитъ съ первою любовью.
   -- Совершенно-справедливо, мой милый. Стрѣлы и пламя любви и тому подобное, хороши для мальчика; а вѣдь ты былъ небольше какъ мальчикъ въ эпоху исторіи съ этою Фодрингилль, Фодрингэй -- какъ ее звали? Но человѣкъ разсудительный бросаетъ эти глупости. Ты еще можешь выйдти въ люди, какъ-нельзя-лучше. Тебѣ попало, но ты можешь поправиться. Ты наслѣдникъ маленькаго состоянія, которое всѣ воображаютъ чертовски-важнымъ. У тебя хорошее имя, хорошая голова, ты недуренъ собою -- и, чортъ возьми! я не вижу, почему бы ты не могъ жениться на женщинѣ съ деньгами, попасть въ Парламентъ, отличиться и прославиться, и... и тому подобное. Помни, что такъ же легко жениться на богатой, какъ на бѣдной; и, по-моему, въ тысячу разъ пріятнѣе сѣсть въ своемъ домѣ за хорошій обѣдъ, чѣмъ глодать баранью кость въ дрянной наемной квартирѣ. Поставь себѣ это за правило. Женщина съ хорошимъ приданымъ -- вотъ тебѣ званіе, несравненно-болѣе легкое и пріятное, чѣмъ юриспруденція, позволь тебѣ сказать. Ищи. Я, съ своей стороны, буду высматривать для тебя и умру спокойно, мой милый, если мнѣ удастся видѣть тебя съ женою comme il faut, хорошею каретой, доброю парою лошадей, выѣзжающимъ въ свѣтъ и принимающимъ у себя знакомыхъ, какъ прилично джентльмену. Неуже-ли ты рѣшишься прозябать всю жизнь въ Фэроксѣ, какъ твоя добрая, милая мать? Годдемъ, сэръ! Жизнь безъ денегъ и лучшаго общества не годится никуда.
   Вотъ какъ говорилъ доброжелательный дядя, излагая Пену свою простую и практическую философію.
   "Чтобы сказали на это мама и Лаура?" подумалъ молодой человѣкъ. Правду сказать, мораль стараго Пенденниса не была ихъ моралью, ни мудрость его ихъ мудростью.
   Едва успѣлъ кончиться этотъ назидательный разговоръ между дядею и племянникомъ, какъ Уаррингтонъ снова показался изъ своей спальни, во уже не въ лохмотьяхъ, а одѣтый какъ джентльменъ, высокій, съ благородною осанкой и совершенно-радушный и веселый. Онъ любезничалъ съ гостемъ въ своей оборванной гостиной такъ же непринужденно, какъ-будто принималъ его въ самыхъ щегольскихъ покояхъ во всемъ Лондонѣ. И курьёзны же были покои, гдѣ майоръ нашелъ своего племянника. Коверъ состоялъ изъ дыръ, столъ былъ весь въ кружкахъ, оставленныхъ донышками предъидущихъ кружекъ эля Уаррингтона. Тамъ была маленькая библіотека книгъ юридическихъ, поэзіи и математики, къ которой онъ былъ очень -- пристрастенъ. Въ свое время онъ былъ однимъ изъ отчаяннѣйшихъ кутилъ въ Оксбриджѣ, гдѣ и до-сихъ-поръ имя Уаррингтона-Оглушителя знаменито въ преданіяхъ о побитыхъ лодочникахъ, мастерской греблѣ, выигрываніи призовъ и поглощеніи пунша. Картинка съ изображеніемъ старинной Коллегіи висѣла надъ каминомъ. Въ комнатѣ стояли двое креселъ, высокая конторка, загроможденная объявленіями и биллями, пара весьма-тощихъ процесныхъ описей на трехногомъ письменномъ столѣ. Правду сказать, во всей комнатѣ едва-ли были что-нибудь изъ мебели необстрѣленное и пораненное.-- А вотъ, сэръ, посмотрите сюда: здѣсь комната Пена. Онъ денди и приладилъ занавѣски къ кровати, носить лакированные сапоги и обладаетъ серебрянымъ туалетнымъ приборомъ. Комната Пена, дѣйствительно, была убрана съ нѣкоторымъ кокетствомъ; на стѣнахъ красовались хорошенькіе портреты и видъ Фэрокса. Въ комнатѣ же Уаррингтона едва-ли была какая-нибудь мебель, кромѣ высокаго шкапа съ душью, да подлѣ кровати виднѣлась, на полу, груда книгъ. Онъ любилъ лежать на соломѣ, какъ Марджери Доу, и читать съ трубкою, далеко за полночь, своихъ фаворитовъ-поэтовъ и математиковъ.
   Кончивъ свой простой туалетъ, Уаррингтонъ пошелъ доставать изъ шкапа завтракъ.
   -- Можно предложить вамъ баранью котлетку, сэръ? Мы стряпаемъ ихъ сами, и я преподаю Пену первыя начала юриспруденціи, повареннаго искусства и общежитія -- все вмѣстѣ и разомъ. Онъ большой лѣнтяй, сэръ, и черезчуръ денди.
   Съ этими словами мистеръ Уаррингтонъ обтеръ рѣшетку клочкомъ бумаги, поставилъ ее на огонь и положилъ на нее двѣ бараньи котлеты; потомъ добылъ изъ шкапа тарелокъ, ножей, серебряныхъ вилокъ и судки.
   -- Скажите слово, майоръ Пенденнисъ, и къ вашимъ услугамъ найдется въ шкапу еще котлетка; не то Пидженъ сбѣгаетъ и принесетъ вамъ чего угодно.
   Майоръ, котораго все это очень занимало и забавляло, объявилъ, что онъ сейчасъ только позавтракалъ, а потому Уаррингтонь поджарилъ котлеты и сбросилъ ихъ горячими и шипучими прямо съ огня на тарелки.
   Пенъ атаковалъ свою порцію съ хорошимъ аппетитомъ, взглянувъ напередъ на дядю; видя его въ веселомъ духѣ, Уаррингтонь сказалъ:
   -- Видите, сэръ, мистриссъ Флэнаганъ здѣсь нѣтъ для стряпни, а мальчику некогда: этотъ чертенокъ занятъ цѣлый день чищеньемъ сапоговъ Пена. Ну, а теперь слѣдуетъ еще глотокъ пива. Пенъ пьетъ чай: по-моему, это идетъ только старухамъ.
   -- Такъ вы были вчера на вечерѣ у леди Вистонъ? сказалъ майоръ, незная о чемъ бесѣдовать съ этимъ нешлифованнымъ алмазомъ.
   -- Я у леди Вистонъ! Не такой олухъ, сэръ. Я не люблю дамскаго общества: оно наводитъ на меня сплинъ. Я провелъ свой вечеръ очень-философически въ Задней Кухнѣ.
   -- Въ Задней Кухнѣ? въ-самомъ-дѣлѣ! воскликнулъ изумленный майоръ.
   -- Я вижу, вы не поняли, что это значитъ. Спросите у Пена. Онъ былъ тамъ послѣ вечера леди Вистонъ. Разскажи майору Пенденнису, что такое Задняя Кухня, Пенъ, нечего стыдиться.
   Пенъ разсказалъ, что такъ называется маленькое, весьма-оригинальное собраніе литераторовъ и свѣтскихъ людей, куда и онъ былъ представленъ; и майоръ началъ думать, что молодой малый наглялѣлся-таки многаго съ прибытія своего въ Лондонъ.
   

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ.
Рыцари Темпля.

   Англійскіе юридическіе коллегіумы держатся еще многихъ обычаевъ и учрежденій нашихъ предковъ; все это давно уже брошено людьми, которые неочень чтятъ память своихъ предшественниковъ, или, можетъ-быть, неочень-хорошо знакомы съ ними. Содержимые въ порядкѣ рабочій домъ или тюрьма нашего времени, конечно, снабжены гораздо-лучше всѣми удобствами для здоровья, комфорта и чистоты, чѣмъ почтенная, древняя Коллегія, или ученая Гостинница. Въ послѣднемъ мѣстѣ жительства люди спятъ въ темныхъ коморкахъ и платятъ за гостиную и буфетъ, служащій въ то же время спальнею, столько же, сколько бы имъ стоилъ наемъ хорошенькой дачи съ садомъ въ окрестностяхъ Лондона, или просторной квартиры въ отдаленныхъ частяхъ города. Бѣднѣйшій мастеровой въ Спитальфильдсѣ пользуется цистерною и неограниченнымъ количествомъ воды; но джентльмены въ юридическихъ гостинницахъ и въ университетахъ получаютъ это косметическое средство въ кувшинахъ, приносимыхъ имъ прачками, и живутъ въ обиталищахъ, воздвигнутыхъ задолго до вкорененія въ наши обычаи чистоты и опрятности. Есть еще теперь живые люди, которые говорятъ объ этихъ качествахъ съ эпитетами насмѣшки и презрѣнія. Джентльмены, вы можете сказать съ достоверностью, что предки ваши были "великіе неряхи". Въ-особенности въ Темплѣ, только при необычайныхъ стѣсненіяхъ и трудностяхъ, можно слѣдовать правиламъ чистоты и опрятности.
   Старый Громпъ, изъ Норкфолькскаго Округа, прожившій больше тридцати лѣтъ въ комнатахъ подъ квартирою Уаррингтона и Пенденниса, и котораго будилъ ревъ воды, падающей въ души, когда эти джентльмены у себя окачивались (часть этой воды просачивалась черезъ потолокъ и капала къ нему) объявилъ способъ омовенія ихъ нелѣпою, новомодною выломкою глупаго франтовства, и проклиналъ ежедневно прачку, обливавшую ему лѣстницу, когда она таскала къ нимъ воду. Громпъ, прожившій на свѣтѣ далеко за полстолѣтія, никогда не предавался подобной роскоши самъ. Онъ обходился какъ-нельзя-лучше и безъ воды, какъ дѣлали наши предки до него. Изъ всѣхъ рыцарей и баронетовъ, лордовъ и дворянъ, которыхъ гербы расписаны на стѣнахъ знаменитой залы Верхняго Темпля, не-уже-ли не нашлось ни одного попечительнаго филантропа, который бы вздумалъ устроить какое-нибудь водоподъемное приспособленіе въ пользу юристовъ, его товарищей и преемниковъ? Историкъ Темпля не упоминаетъ ни о чемъ подобномъ. Тамъ есть Нуми-Куотъ и Фоунтси-Куртъ, съ помпою и фонтаномъ; но никто еще не слыхивалъ, чтобъ какой-нибудь ученый ассессоръ когда-либо забавлялся въ фонтанѣ; и нѣтъ сомнѣнія, что многимъ важнымъ юрисконсультамъ, посвященнымъ во всѣ тайны законовъ старыхъ временъ, помпа была бы вещью очень-нелишнею.
   Какъ-бы то ни было, а почтенныя гостинницы, у которыхъ находятся на вывѣскахъ изображенія Агнца, Флага и Крылатой Лошади, имѣютъ свои прелести для поселяющихся въ нихъ, и свою долю простыхъ удобствъ и полной непринужденности, всегда оставляющихъ людямъ пріятныя воспоминанія. Не знаю, позволяетъ ли себѣ человѣкъ, изучающій законы, освѣжаться энтузіазмомъ и вдается ли онъ въ поэтическія размышленія, проходя мимо историческихъ комнатъ? Приходитъ ли ему въ голову подумать: "Тутъ жилъ Эльдонъ, на этомъ мѣстѣ размышлялъ Кокъ о Литтльтонѣ, здѣсь трудился Читти, здѣсь Барнвелль и Эндерсонъ работали вмѣстѣ, здѣсь Бальзъ сочинилъ свое великое твореніе о билляхъ, а Смитъ составилъ свои безсмертные совѣты дѣлопроизводителямъ; здѣсь Густавусъ и до-сихъ-поръ трудится, а Саломонъ помогаетъ ему"; но словесникъ не можетъ не любить мѣста, гдѣ жило столько его собратій и которое населено ихъ твореніями, для насъ столько же существенными, сколько были прежде авторы, отцы ихъ. Сэръ Роджеръ де-Коверли, гуляющій по саду Темпля и разсуждающій съ мистеромъ Спектаторомъ о прыгающихъ по травѣ красавицахъ въ фижмахъ и мушкахъ, для меня такая же живая фигура, какъ старикъ Самуэль Джонсонъ, ѣдущій сквозь туманъ, съ шотландскимъ джентльменомъ за собою, къ жилищу доктора Гольдсмита въ Брикк-Куртъ, или Гарри Фильдингъ, въ запачканныхъ чернилами манжетахъ и съ обвязанною мокрымъ полотенцомъ головою, откатывающій статьи для ковент-гарденскаго журнала, между-тѣмъ, какъ мальчишка изъ типографіи спитъ въ корридорѣ въ ожиданіи.
   Еслибъ мы могли добыть исторію хоть одного дня, какъ онъ проходитъ въ четырехъ этажахъ Лемб-Курта, гдѣ жили наши друзья, Уаррингтонъ и Пенъ, то какой-нибудь Асмодей Темпля доставилъ бы довольно матеріаловъ для курьёзнаго тома. Вотъ этотъ важный парламентскій юрисконсультъ, живущій въ первомъ этажѣ и ѣдущій обѣдать на Бельгрэв-Скверъ; даже писецъ его сталъ джентльменомъ, угощаетъ своихъ друзей и выѣзжаетъ для своего удовольствія. А между-тѣмъ, очень-недавно, былъ онъ голоднымъ и безпроцеснымъ бѣднячкомъ, обитателемъ чердака на Лемб-Курт-Иннѣ; жилъ, пописывая журнальныя статейки: надѣялся, ждалъ, болѣлъ, а кліентовъ не было какъ не было; истощилъ всѣ свои средства и всѣ пособія своихъ родныхъ; долженъ былъ смиряться передъ лавочниками и умолять бѣдняковъ-кредиторовъ потерпѣть еще немножко. Разореніе глядѣло ему прямо въ глаза -- и вотъ повернулось колесо Фортуны и несчастливцу достается на долю одинъ изъ тѣхъ чудовищныхъ призовъ, которые иногда выпадаютъ изъ великой лоттереи Ѳемиды. Многіе законовѣдцы, получше его, не имѣютъ и пятой доли дохода его писца, который, за нѣсколько мѣсяцевъ, едва могъ достать въ долгъ ваксы для взятыхъ въ кредитъ сапоговъ своего господина. Въ первомъ этажѣ живетъ, можетъ-быть, почтенный старикъ, который прославилъ свое имя, прожилъ въ Иннѣ больше полвѣка одинокій, прожилъ для себя, набираясь учености и скопляя себѣ состояніе. Онъ приходитъ ночью изъ своего клуба, гдѣ роскошно пообѣдалъ, въ одинокія комнаты, гдѣ онъ проводитъ жизнь злополучнымъ затворникомъ. Когда онъ умретъ, сотоварищи-юрисгы повѣсятъ въ честь его мраморную доску въ залѣ Инна, а наслѣдники сожгутъ часть его библіотеки, за безполезностью ея для нихъ. Желаете вы себѣ подобной будущности на старости лѣтъ? Стоитъ ли копить деньги, ученость, и кончить такимъ-образомъ? Но не станемъ терять времени у дверей мистера Думсдея. Возьмемъ хоть достопочтеннаго мистера Громпа, который живетъ надъ нимъ, и также изъ старожиловъ Лемб-Курт-Иинна. Когда Думсдей приходитъ домой и садится за Катулла, мистеръ Громпъ сидитъ съ тремя равнозначущими ему старшинами Инна за робберомъ солиднаго виста, послѣ обѣда, за которымъ они осушили три солидныя бутылки портвейна. Вы можете видѣть этихъ старыхъ холостяковъ по воскресеньямъ въ саду Темпля, гдѣ они всегда дремлютъ. Ихъ рѣдко безпокоятъ приказные и у каждаго изъ нихъ есть свое маленькое состояніе. На другой сторонѣ сѣней Пена и Уаррнигтона, засиживается далеко за полночь мистеръ Пэли, прежній бонифасецъ, получившій въ университетѣ первыя почести: онъ сидитъ и корпитъ надъ казусами до двухъ часовъ ночи; встаетъ въ семь и является въ залѣ просителей только-что ее отопрутъ, и тамъ кончаетъ работу не прежде какъ за часъ до обѣда; потомъ, изъ залы онъ возвращается домой и принимается снова работать и записывать казусы до слѣдующаго разсвѣта, когда, можетъ-быть, мистеръ Артуръ Пенденнисъ и мистеръ Уаррингтонъ возвращаются изъ какой-нибудь дикой экспедиціи. Мистеръ Пэли проводитъ свое время иначе! Онъ не изъ праздношатающихся: онъ только трудолюбиво низводитъ большія умственныя способности на малые предметы, и, ухватясь за нихъ, съ рѣшимостью выбрасываетъ изъ своей головы всѣ болѣе возвышенныя идеи, всѣ лучшіе помыслы, всю мудрость философовъ и историковъ, всѣ фантазіи поэтовъ: словомъ, онъ изгоняетъ изъ себя все остроуміе, воображеніе, размышленіе, искусство, любовь, истину, чтобъ овладѣть огромною легендою законовъ, объясненіе которыхъ должно доставить ему средства жизни.
   Уаррингтонъ и Пэли были соперниками въ университетѣ и сильно оспоривали другъ у друга ученыя отличія. Всѣ говорили, что теперь Уаррингтонъ тратилъ даромъ свое время и способности, и всѣ въ голосъ превозносили трудолюбіе Пэли. Трудно, однако, рѣшить, кто изъ двухъ лучше употреблялъ свое время. Одинъ сохранилъ теплоту сердца и былъ способенъ къ добру, а другой долженъ былъ необходимо сдѣлаться эгоистомъ: онъ не могъ питать дружбы или удивляться твореніямъ генія, или воспламеняться отъ вздоха красоты, отъ звука нѣжнаго голоса -- ему не было на это времени, и глазъ его доставало для однихъ книгъ. Внѣ его рабочей лампы царствовалъ мракъ. Любовь, природа, изящныя искусства -- выраженіе нашей хвалы и чувства красоты Божія міра -- для него не существовали. Когда онъ гасилъ, ложась спать, свою одинокую лампу, онъ всегда былъ убѣжденъ, что провелъ день съ пользою, и засыпалъ безъ укора совѣсти. Но онъ вздрагивалъ, встрѣчаясь на лѣстницѣ съ своимъ стариннымъ товарищемъ, Уаррингтономъ, и избѣгалъ его, какъ осужденнаго на вѣчную погибель.
   Можетъ-быть, видъ этого мертвящаго честолюбія и этой самодовольной мелочности, отражавшихся на желтомъ лицѣ Пэли и блиставшихъ въ его узкихъ глазахъ, а можетъ-быть и врожденная наклонность повеселиться (довольно-сильная въ Пенѣ), были причиною, что нашъ несчастный юноша сталъ какъ-то меньше стремиться къ судейской скамьѣ и канцлерскому мѣшку съ шерстью; онъ не трудился больше съ тою усидчивостью, какая требуется отъ джентльменовъ, желающихъ взобраться на эти почетныя сѣдалища. Онъ наслаждался жизнью Гемпля сколько могъ. Почтенные родственники его воображали, что онъ работаетъ какъ слѣдуетъ юристу: дядя написалъ письмо въ Фэроксъ къ мистриссъ Пенденнисъ, поздравляя добрую женщину съ тѣмъ, что малый наконецъ перебѣсился и дѣлается человѣкомъ солиднымъ. Въ-сущности, новая жизнь, начатая Пеномъ, была для него источникомъ новыхъ ощущеній: отказавшись отъ нѣкоторыхъ франтовскихъ претензій и утонченнаго джентльменства, которыхъ онъ набрался въ обществѣ своихъ аристократическихъ университетскихъ пріятелей (онъ теперь видался съ ними рѣдко), Пенъ пустился въ болѣе-дюжія увеселенія лондонскаго холостяка, и они имѣли для него всю заманчивость новизны. Прежде онъ позавидовалъ бы каждому щеголю, на красивой лошади, еслибъ увидѣлъ его за Роттен-Роу; но теперь онъ довольствовался пѣшеходною прогулкой по Гайд-Парку и тѣмъ, что смотрѣлъ на нихъ. Онъ былъ слишкомь-молодъ для успѣховъ въ высшемъ лондонскомъ обществѣ безъ болѣе знатнаго имени и большаго состоянія, и слишкомъ-лѣнивъ, чтобъ добиваться этихъ успѣховъ безъ такихъ прилагательныхъ. Старый Пенденнисъ помышлялъ съ удовольствіемъ, что онъ занимается законами и потому ему некогда бывать въ свѣтѣ; а онъ, посѣтивъ дюжину баловъ и раутовъ, бросилъ ихъ, найдя скучными и однообразными. Когда достойнаго майора спрашивали о его племянникѣ, старый джентльменъ говорилъ, что молодой повѣса исправился и что теперь его не оторвешь отъ книгъ. Но майоръ ужаснулся бы, навѣрно, не меньше мистера Пэли, еслибъ могъ знать настоящій образъ жизни Пена, и то, сколько удовольствій онъ примѣшивалъ къ своимъ юридическимъ занятіямъ.
   Долгое чтеніе по утрамъ, прогулка въ Паркѣ, катанье по рѣкѣ, пѣшеходный конецъ въ гору къ Гэмпстеду и простой, скромный обѣдъ въ тавернѣ; потомъ, гдѣ-нибудь разгульной холостой вечеръ, или спокойный вечерь дома, въ бесѣдѣ съ однимъ или двумя пріятелями за трубками, и увлаженіемъ разговора дешевыми британскими напитками, въ достоинствѣ которыхъ неизмѣнно удостовѣрялась напередъ прачка, мистриссъ Фленаганъ: вотъ какъ проводилъ время нашъ молодой джентльменъ и, надобно сознаться, не безъ пріятности. Во время занятій, мистеръ Пенъ обнаруживалъ самую похвальную регулярность въ исполненіи нѣкоторыхъ обязанностей юриста и обѣдалъ постоянно въ общей залѣ. Зала Верхняго Темпля представляетъ дѣйствительно зрѣлище, нелишенное занимательности: за исключеніемъ нѣкоторыхъ незначительныхъ улучшеній и анахронизмовъ, вошедшихъ тамъ въ обычай, человѣкъ можетъ сѣсть въ ней за столь и вообразить себя обѣдающимъ въ семнадцатомъ столѣтіи. У адвокатовъ свои отдѣльные столы, у кандидатовъ свои; тузы Темпля сидятъ за верхнимъ столомъ, на возвышенной платформѣ, окруженные портретами великихъ судей и особъ королевской крови, почтившихъ своимъ присутствіемъ и покровительствомъ торжества этого мѣста. Введенный туда въ первый разъ, Пенъ оглядывался съ любопытствомъ, и его значительно забавляла сцена, которой онъ былъ свидѣтелемъ. Въ разрядѣ его товарищей-студентовъ были джентльмены всѣхъ возрастовъ, отъ шестидесяти-лѣтняго до семнадцати-лѣтняго: дюжіе сѣдовласые приказные, добивавшіеся высшей степени; денди и свѣтскіе люди, которые по разнымъ причинамъ желали считаться адвокатами съ семью годами старшинства; смуглые, черноглазые урожденцы колоній, призванные сюда въ науку, прежде чѣмъ будутъ практикантами на своихъ островахъ, и много Ирландцевъ, проживающихъ въ Миддль-Темпль-Ленѣ передъ возвращеніемъ на свою родину. Тутъ были маленькіе тощіе труженики, бесѣдовавшіе о законахъ во все время обѣда; были кутилы, разсуждавшіе и кулачныхъ бояхъ, Ред-Гоузѣ, Воксалѣ и Оперѣ; были глубокомысленные политиканы и ораторы: со всѣми этими кружками, кромѣ перваго, котораго языкъ былъ для Пена соверпіенно-непонятенъ и вовсе неинтересенъ, онъ знакомился постепенно и сочувствовалъ во многомъ съ каждымъ.
   Древній и сытный Иннъ Верхняго Темпля снабжаетъ въ своей залѣ, за самую умѣренную цѣну, отличнымъ здоровымъ обѣдомъ, состоящимъ изъ супа, мяса, пирожковъ, портвейна или хереса -- юристовъ и студентовъ, которые туда ходятъ. Столы накрываются на четыре прибора и каждый квартетъ имѣетъ дюжій ростбифъ или баранью ногу, соразмѣрный яблочный пирогъ и бутылку вина. Но посѣтители низшаго разряда прибѣгаютъ ко многимъ невиннымъ хитростямъ и продѣлкамъ для улучшенія своего обѣда и добыванія блюдъ повкуснѣе ежедневныхъ.
   -- Подождите немножко, сказалъ мистеръ Лоутонъ, одинъ изъ этихъ гастрономовъ Темпля, дергая Пена за мантію: -- подождите немножко, всѣ столы теперь въ полномъ комплектѣ, а тамъ только три козыря на десять порцій: если мы подождемъ, то, можетъ-быть, добудемъ себѣ что-нибудь съ ихъ стола. Пенъ посмотрѣлъ Съ улыбкой, а Лоутонъ съ жадностью, на верхній столъ магнатовъ, гдѣ три старые джентльмена стояли передъ дюжиною блюдъ подъ серебряными крышками, между-тѣмъ, какъ писецъ произносилъ молитву.
   Лоутонъ былъ великимъ страткгикомъ обѣдовъ. Онъ всегда старался занять мѣсто первымъ, чтобъ быть старшиною стола и пользоваться тринадцатою рюмкой портвейна; также точно ему приходилось тогда рѣзать мясо, и онъ ловко выкраивалъ себѣ самые вкусные кусочки и присвоивалъ себѣ большую часть подливки, что до-крайности забавляло Пена. Бѣдный Джекъ Лоутонъ! твои удовольствія были очень-невинны: жадный эпикуреецъ, ты не простиралъ своихъ желаній за предѣлы полуторыхъ шиллинговъ.
   Пенъ былъ нѣсколько-старѣе многихъ своихъ товарищей; кромѣ-того, въ его наружности и манерахъ было, какъ мы ужь замѣтили, нѣчто довольно-надменное и самоувѣренное, дававшее ему аристократическій видъ; онъ вовсе не походилъ на тѣхъ блѣдныхъ тружениковъ, разговаривавшихъ между собой о законахъ, ни на свирѣпыхъ денди въ рубашкахъ гребцовъ и съ необычайными булавками и жилетами, представителей праздной части юридическаго братства. Скромный и добродушный Лоутонъ былъ увлеченъ наружнымъ превосходствомъ Пена и познакомился съ нимъ за обѣдомъ, начавъ разговоръ:
   -- Сегодня, кажется, день вареной говядины, сэръ.
   -- Право, не знаю, сэръ, отвѣчалъ Пенъ, едва удерживаясь отъ смѣха: -- впрочемъ, прибавилъ онъ, я здѣсь чужой и начинающій; на что Лоутонъ принялся показывать ему знаменитости залы.
   -- Вотъ это судья Бузи, тотъ лысый, который сидитъ подъ портретомъ и ѣстъ супъ -- чего добраго, черепаховый; у нихъ это ни по чемъ. Подлѣ него Балльзъ, королевскій юрисконсультъ, и Светтенгэмъ; знаете, Годжъ и Светтенгэмъ. Вотъ это старый Громпъ, верховный стряпчій; говорятъ, что онъ ужь сорокъ лѣтъ постоянно здѣсь обѣдаетъ. Эти тузы часто посылаютъ свою рыбу къ верхнему столу. А видите этихъ четырехъ, которые сидятъ противъ насъ? Это настоящіе денди, первоклассный народъ, могу вамъ сказать: мистеръ Трэйль, сынъ епископа илингскаго; высокородный Фредрикъ Рингвудъ, братъ лорда Сникбара, знаете. Вотъ ужь онъ получитъ хорошее мѣсто, бьюсь о чемъ угодно; тутъ же Бобъ Соклингъ, который съ нимъ неразлученъ, также малый изъ высокихъ. Ха, ха! Лоутонъ расхохотался.
   -- Что такое? спросилъ Пенъ, смѣясь.
   -- Я вамъ скажу, что я люблю обѣдать съ этими ребятами, отвѣчалъ Лоутонъ, значительно подмигнувъ и наливая себѣ вина.
   -- Почему такъ?
   -- А потому, что они приходятъ сюда не обѣдать, и только прикидываются будто обѣдаютъ. Они станутъ здѣсь обѣдать! Какъ бы не такъ! Они обѣдаютъ въ какомъ-нибудь модномъ клубѣ или ѣздятъ на званые обѣды въ большой свѣтъ. Вы можете видѣть ихъ имена въ газетѣ, послѣ каждаго важнаго обѣда, бала или собранія. Да, я вамъ ручаюсь головой, что теперь на углу Эссекс-Стрита, навѣрно, дожидаетъ кабріолетъ Рингвуда, или бругамъ Трэйля; этотъ Трэйль протираетъ-таки глаза денежкамъ епископа. Да, станутъ они здѣсь обѣдать! Да они еще цѣлые два часа не сядутъ за свой настоящій обѣдъ.
   -- Отчего же вы любите сидѣть съ ними за столомъ, если они ничего не ѣдятъ?
   -- Какъ вы зелены! Извините меня, но право вы зелены. Развѣ вы не видите, что они вовсе не пьютъ вина, и тогда можно имѣть всю бутылку для себя, если сядешь съ этими тремя львами. Вотъ для чего Коркоранъ и забрался къ нимъ.
   -- Ого! мистеръ Лоутонъ, да вы большой хитрецъ, сказалъ Пенъ, восхищенный своимъ новымъ знакомцемъ; на что тотъ скромно отвѣчалъ, что прожилъ въ Лондонѣ лучшую часть своей жизни, и потому научился глядѣть во всѣ глаза. Потомъ онъ сталъ продолжать Пену свой каталогъ.
   -- Здѣсь куча Ирландцевъ; этотъ Коркоранъ въ томъ числѣ, хотя я его неслишкомъ жалую. Видите этого красиваго малаго въ голубомъ галстухѣ, розовой рубашкѣ и желтомъ жилетѣ -- это другой, Моллой-Мэлони изъ Беллимелони, племянникъ генерал-майора сэра Гектора О'Дауда, хе, хе! Онъ вѣчно хвастаетъ своимъ дядей и пришелъ въ залу въ первый разъ въ панталонахъ съ серебряными лампасами. Вотъ тотъ, подлѣ него, съ длинными черными волосами -- свирѣпѣйшій репилеръ. Клянусь Юпитеромъ, сэръ, какъ послушаешь его ораторства, кровь мерзнетъ въ жилахъ; подлѣ него еще Ирландецъ, Джекъ Финюкенъ, сотрудникъ одной газеты. Эти Ирландцы тѣсно жмутся другъ къ другу. Теперь ваша очередь налить себѣ портвейна. Какъ? вы не хотите портвейна? Не пьете портвейна за обѣдомъ? За ваше здоровье! И достойный малый полюбилъ Пена еще больше за то, что ему не нравится портвейнъ за обѣдомъ.
   Въ то время, какъ Пенъ разъ обѣдалъ въ залѣ, вмѣстѣ съ Лоутономъ въ качествѣ старшины, къ нимъ присоединился одинъ джентльменъ въ адвокатской мантіи, который, повидимому, не нашелъ себѣ мѣста за столомъ съ людьми одной съ нимъ степени, и потому перешагнулъ черезъ скамью и сѣлъ рядомъ съ Пеномъ. На немъ было поношенное платье и полинялая мантія; рубашка, хотя весьма-чистая, была очень-протерта и вовсе не походила на великолѣпную розовую сорочку мистера Моллой-Мэлони, сидѣвшаго за слѣдующимъ столомъ. Желающіе обѣдать въ залѣ обыкновенно записываютъ свои имена карандашомъ на положенныхъ съ этой цѣлью на столы листкахъ, тамъ, гдѣ они намѣрены сѣсть. Лоутонъ записалъ свое имя первымъ, потомъ Артугръ Пенденнисъ -- свое, и послѣ него слѣдовалъ джентльменъ въ старомъ платьѣ. Онъ улыбнулся, увидя имя Пена и посмотрѣлъ на него: "Мы должны знать другъ друга: мы оба бонифасцы; мое имя Уаррингтонъ.
   -- Какъ, вы Уаррингтонъ-Оглу...?
   Уаррингтонъ засмѣялся: "Уаррингтонъ-Оглушитель. хотите вы сказать? Да, я помню васъ въ первомъ курсѣ, но вы, повидимому, вычеркнули меня изъ памяти.
   -- О васъ и теперь вспоминаютъ въ Коллегіи, возразилъ Пенъ, всегда чувствовавшій уваженіе къ дарованіямъ и молодечеству.-- Лодочникъ Билль Саймсъ, котораго вы поколотили, помните, желаетъ васъ снова видѣть въ Оксбриджѣ. Обѣ миссъ Нотли, дочери галантерейщика...
   -- Tс! прервалъ Уаррингтонъ:-- радъ познакомиться съ вами, Пенденнисъ. Слыхалъ много о васъ.
   Молодые люди сразу подружились и пустились болтать о Коллегіи и прежнихъ временахъ. Пенъ, который наканунѣ корчилъ изъ себя разборчиваго джентльмена, говоря Лоутону, что не можетъ пить портвейна за обѣдомъ, видя, съ какимъ наслажденіемъ Уаррингтонъ осушаетъ свою порцію, также пересталъ франтить и принялся за свою, къ нѣкоторому неудовольствію честнаго Лоутона. Когда обѣдъ кончился, Уаррингтонъ спросилъ Пена, куда онъ намѣренъ идти?
   -- Я думалъ зайдти домой и переодѣться, а потомъ послушать Гризи въ "Нормѣ".
   -- Васъ тамъ ждетъ кто-нибудь?
   -- Нѣтъ, только послушать музыку. Я очень люблю музыку.
   -- Такъ пойдемте-ка лучше ко мнѣ; мы закуримъ трубки и поболтаемъ о Сен-Бонифасѣ и о старомъ времени.
   Они ушли и Лоутонъ вздохнулъ вслѣдъ имъ. Онъ зналъ, что Уаррингтонъ сынъ баронета и смотрѣлъ съ уваженіемъ на все аристократическое. Пенъ и Уаррингтонъ стали съ той поры неразлучными друзьями. Бодрость и веселый нравъ Уаррингтона, здравый разсудокъ его, суровое радушіе и вѣчная трубка табаку, восхищали Пена, который нашелъ, что гораздо-пріятнѣе нырять съ нимъ въ шиллинговыя таверны, чѣмъ обѣдать въ одинокомъ величіи среди безмолвныхъ и чопорныхъ посѣтителей его фэшонэбльнаго Клуба Поліанта.
   Вскорѣ потомъ Пенъ оставилъ квартиру, которую нанялъ въ Сент-Джемс-Стритѣ, проживъ дня два въ ковент-гарденскомъ отелѣ, и нашелъ, что гораздо-выгоднѣе и дешевле поселиться въ Лемб-Куртѣ, въ порожней комнатѣ Уаррингтона. Надобно сказать правду о Пенѣ, что никого нельзя было увлечь на что-нибудь легче чѣмъ его, если тутъ была новизна и если это ему нравилось. Юный Пидженъ и прачка мистриссъ Фленагамъ раздѣляли свои услуги между Уаррингтономь и Пеномъ.
   

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ.
Старые и новые знакомые.

   Восхищенный идеею видѣть жизнь, Пенъ пошелъ скитаться по всѣмъ возможнымъ курьёзнымъ лондонскямъ притонамъ. Его плѣняла мысль, что онъ наблюдаетъ нравы всѣхъ разборовъ людей. Такимъ-образомъ онъ видѣлъ угольщиковъ въ ихъ распивочныхъ тавернахъ и честныхъ обитателей Сити, развлекающихся на рѣкѣ и въ окрестностяхъ Лондона. Интересно было наблюдать, съ какимъ серьёзнымъ лицомъ Уаррингтонъ внималъ разсказамъ знаменитыхъ боксёровъ, Тетбюрійца-Баловня и Брайтонскаго-Оглушителя, въ тавернѣ подъ вывѣскою Гербовъ Бойца; или какъ его занимала честная компанія угольщиковъ въ "Лисицѣ подъ Холмомъ". Знакомство его съ харчевнями, тавернами и портерными лавками столицы и окрестностей и съ посѣтителями всѣхъ этихъ мѣстъ было изумительно. Онъ быль задушевнымъ другомъ всѣхъ трактирщиковъ и трактирщицъ, и совершенно какъ дома въ буфетахъ и общихъ комнатахъ всѣхъ этихъ заведеній. Уаррингтонъ говаривалъ, что любитъ это общество за его оригинальность. "Въ обществѣ фэшонэбльномъ" говорилъ онъ, "всѣ люди одни и тѣ же, носятъ тѣ же костюмы, ѣдятъ, пьютъ и говорятъ одно и то же; одинъ молодой денди въ клубѣ смотритъ и болтаетъ точь-въ-точь какъ другой; одна миссъ на балѣ походитъ какъ днѣ капли воды на другую: тогда-какъ здѣсь я вижу оригинальность и разнообразіе характеровъ. Я люблю потолковать съ самымъ сильнымъ человѣкомъ изо всей Англіи; или съ человѣкомъ, который выпьетъ больше пива, чѣмъ кто-либо во всей Англіи, или съ тѣмъ страшнымъ шляпочникомъ, который воображаетъ, что нѣтъ во всей исторіи человѣчества лица, которое могло бы сравниться съ Тистльвудомъ".
   И въ-самомъ-дѣлѣ, джентльменъ этотъ былъ удивительный чудакъ: разсуждая съ Джекомъ или Томомъ, ему какъ-будто и въ голову не приходила мысль, что онъ выше ихъ, хотя втайнѣ почтеніе этихъ людей льстило его самолюбію.
   Пенъ сопровождалъ его очень-усердно по всѣмъ этимъ захолустьямъ. Но онъ былъ значительно-моложе Уаррингтона, а потому гораздо-величавѣе и напыщеннѣе его; Пена уважали какъ малаго высокой руки, молодца и щеголя. Въ манерѣ его было что-то повелительно-добродушное, открытое и гордое, хотя онъ быль наслѣдникомъ двухъ съ половиною пенсовъ и потомкомъ аптекарской ступки. Если такія положенія созданы для насъ, мы очень-охотно принимаемъ ихъ и всегда готовы какъ-нельзя-лучше корчить изъ себя высшихъ передъ тѣми, кто ничѣмъ не хуже насъ, милостивая снисходительность Пена, въ эту пору его жизни, стоила того, чтобъ полюбоваться на нее. У людей съ дарованіями эта самоувѣренность проходитъ съ первою юностью; но занимательно видѣть важничанье малаго благороднаго и бойкаго: есть что-то почти трогающее въ этомъ раннемъ обнаруженіи простоты и самоувѣренности.
   Итакъ, проведя цѣлое утро за чтеніемъ -- не одного законовѣдѣнія, я опасаюсь, но и политики, исторіи и литературы, необходимыхъ образованному юристу столько же, какъ сухіе законы; просидѣвь очень-прилежно за разными сочиненіями, журналами, элементарными юридическими книгами, а усерднѣе всего за газетами, до приближенія обѣденнаго часа -- наши молодые джентльмены выходили въ городъ съ веселымъ духомъ и отличнымъ аппетитомъ, съ намѣреніемъ провести веселый вечеръ такъ же, какъ они провели пріятное утро. Веселое время двадцатичетырехлѣтняго возраста, когда каждый мускулъ тѣла и духа въ здоровомъ дѣйствіи, когда свѣтъ еще новъ и человѣкъ двигается впередъ, пришпориваемый бодростью и восхитительною способностью наслаждаться! Если мы когда-нибудь чувствуемъ себя молодыми впослѣдствіи, это бываетъ только въ обществѣ товарищей той поры; пѣсня, которую мы мурлыкаемъ на старости, та самая, которую мы горланили тогда. Иногда, можетъ-быть, веселость той поры оживаетъ въ нашей памяти; Но, увы! какъ заглохъ садъ удовольствій, какъ увяли растрепанныя холодными вѣтрами гирлянды, какъ стара и малочисленна честная компанія, и сколько свѣточей ея погасило время! Сѣдины пришли какъ разсвѣтъ на пирушкѣ -- разсвѣтъ съ головною болью. Удовольствіе пошло спать съ румянами на щекахъ. Ну-ка, старый дружище, погуляемъ вмѣстѣ этотъ день, воздержные и грустные, но въ дружественномъ расположеніи!..
   Не знаю, что бы сказали Елена и Лаура, еслибъ онѣ видѣли, а для этого имъ стоило быть въ Лондонѣ и не спать въ то время, еслибъ видѣли ранехонько по утрамъ, когда мосты начинали рдѣться румяною утренней зарей и спокойныя улицы Сити освѣщаться восходящимъ солнцемъ, какъ мистеръ Пенъ и мистеръ Уаррингтонъ катились по мостовой къ Темплю, послѣ весело-проведенной ночи. Ночи эти бывали разгульны, но не развратны: Уаррингтонъ былъ ненавистникъ женщинъ, а Пенъ, какъ мы уже сказали, слишкомъ-возвышенъ для грубой интриги. Нашъ молодой принцъ Фэрокскій не могъ обращаться съ прекраснымъ поломъ иначе, какъ съ почтительною вѣжливостью, и врожденная деликатность не допускала его до грубаго слова или жеста. Хотя мы и видѣли его влюбленнымъ въ дуру, что случалось нерѣдко съ людьми и получше и похуже его, но на время обольстительной любви она была для него все-таки богиней, которой онъ покланялся. Мужчины служатъ женщинамъ на колѣняхъ, еслижь они встанутъ на ноги, то сейчасъ уходятъ.
   Эту истину сказалъ Пену одинъ изъ его старыхъ знакомыхъ своимъ рѣзкимъ и горькимъ тономъ, сказалъ знакомецъ, съ которымъ Пенъ снова сошелся въ Лондонѣ, и никто другой, какъ честный мистеръ Боусъ, прежній скрипачъ чэттерискаго театра, теперь въ качествѣ фортепьяниста для аккомпанированія пѣнію одного высокаго лирическаго таланта, который каждую ночь восхищалъ публику въ "Фильдинговой Головѣ" въ Ковент-Гарденѣ; въ этой гостинницѣ собирался клубъ подъ названіемъ "Задней Кухни".
   Многіе изъ пріятелей Пена посѣщали это весьма-веселое собраніе Фильдингова Голова была гостепріимнымъ мѣстомъ почти съ той поры, какъ знаменитый авторъ "Тома Джонса" былъ магистратомъ въ Боу-Стритѣ; мѣсто его и стулъ, на которомъ онъ сиживалъ въ гостинницѣ, были и теперь занимаемы президентомъ ночной пирушки. Достойный мистеръ Коттсъ, хозяинъ Фильдинговой Головы, обыкновенно сидѣлъ тутъ, когда его не удерживала подагра или другіе недуги. Веселая наружность и пріятный голосъ его, вѣроятно, сохранились въ памяти многихъ изъ читателей: онъ много пѣвалъ на гармоническихъ митингахъ и пѣсни его были такъ-называемой Британской Гроковой школы: въ нихъ разгулъ и болѣе-возвышенные порывы, вино и пріязнь воспѣвались звонкимъ баритономъ. Прелести нашихъ женщинъ и геройскіе подвиги нашихъ моряковъ и воиновъ часто прославляются въ балладахъ этой школы. Въ юности моей, однажды, Коттсъ пѣвецъ воспламенилъ во всѣхъ насъ патріотическій энтузіазмъ, описавъ битву, гдѣ храбрый Эберкромби получилъ смертельную рану; потомъ онъ растрогалъ насъ до слезъ и обильно плакалъ, когда прерывающимся голосомъ пропѣлъ, какъ падающіе осенніе листья возвѣщаютъ "старику, что пора умирать". Но меня удивляло не пѣніе, а то, какъ послѣ этого внезапно Коттсъ-пѣвецъ вдругъ превратился въ Коттса-трактирщика, Прежде чѣмъ утихалъ шумъ нашихъ кулаковъ, стучавшихъ по столу въ пылу восторга, произведеннаго его трогательными мелодіями, онъ восклицалъ: "Теперь, джентльмены, неугодно ли вамъ отдать ваши приказанія, Джонъ пришелъ: Джонъ, бутылку шампанскаго для мистера Грина. Сэръ, вы, кажется, спрашивали сосисокъ съ тертымъ картофелемъ? Джонъ, пошевеливайся, джентльмены ждутъ".
   -- И я тебѣ буду благодаренъ, Джонъ, если принесешь и мнѣ стаканъ пунша; да смотри, чтобъ вода была какъ-можно горячѣе, раздавался тогда нерѣдко знакомый Пену голосъ. Этотъ голосъ заставилъ Пена вздрогнуть и покраснѣть, когда онъ услышалъ его въ первый разъ: то былъ голосъ достопочтеннаго капитана Костигана. Онъ жилъ теперь постоянно въ Лондонѣ и былъ однимъ изъ главныхъ лицъ на гармоническихъ митингахъ "Фильдинговой Головы".
   Манеры и разговоры капитана привлекали въ Заднюю Кухню очень-многихъ молодыхъ людей: онъ былъ оригиналъ и слава его распространилась вскорѣ по прибытіи его въ столицу, и въ-особенности, послѣ замужства его дочери. Онъ былъ великъ въ разсказѣ другу сердца (то-есть сосѣду, пившему подлѣ него) о своей "милой дочери". Онъ описывалъ ея свадьбу и всѣ событія, предшествовавшія ей и послѣдовавшія за этою церемоніей: говорилъ о каретахъ ея; о томъ, какъ Майрабель обожаетъ ее и его; о ста фунтахъ, которые предоставлено ему получить отъ банкира его зятя, когда бы ни пришла надобность. Объявивъ свое рѣшительное намѣреніе идти къ банкиру въ будущую субботу, онъ обращался къ другу такъ: "Даю вамъ священнѣйшее слово джентльмена, что пойду въ субботу, четырнадцатаго числа, и вы сами увидите, какъ мистеръ Коттсъ вручитъ мнѣ деньги только-что я представлю ему ордеръ къ платежу". И почтенный капитанъ нерѣдко просилъ у друга полкрону взаймы, клянясь честью благороднаго воина возвратить это бездѣльное одолженіе.
   Сэръ Чарльзъ Майрабель не имѣлъ къ своему тѣстю той восторженной привязанности, которою Костиганъ иногда хвалился (хотя на другихъ поприщахъ чувствительности Косъ отзывался со слезами о неблагодарности дочери сердца и скупости богача, женившагося на ней); но чета супруговъ поступила съ нимъ вовсе не жестокосердо: ему назначили очень-недурную пенсію, которая выплачивалась весьма-регулярно и которую еще регулярнѣе Косъ забиралъ впередъ. Періоды денежныхъ отпусковъ были хорошо извѣстны друзьямъ капитана въ Фильдинговой Головѣ, куда онъ неизмѣнно спѣшилъ являться съ торжествующимъ, видомъ и банковыми билетами въ рукѣ, требуя громко сдачи передъ всѣмъ гармоническимъ митингомъ. "Надѣюсь, пріятель Коттсъ, что эту ноту пріимутъ отъ тебя въ Англійскомъ Банкѣ, любезный мой", говаривалъ капитанъ Костиганъ: "Боусъ, выпей чего-нибудь, не хмурься, стаканъ пунша заставить тебя заиграть con spirito". Костиганъ былъ всегда беззавѣтно щедръ, пока у него водились деньги, и едва ли застегивалъ свои карманы прежде, чимъ изъ нихъ выходилъ послѣдній шиллингъ; исключенія были рѣдки, развѣ когда приходилъ не въ пору кредиторъ.
   Пенъ нашелъ своего третьяго пріятеля въ одну изъ этихъ счастливыхъ эпохъ, когда Костиганъ важничалъ за столомъ нѣвцовъ въ Задней Кухнѣ Фильдинговой Головы, и потчивалъ стаканами пунша всѣхъ своихъ знакомыхъ, кто бы ни вошелъ въ комнату. Уаррингтонъ, большой пріятель съ басомъ, направился въ ту часть покоя, и Пенъ послѣдовалъ за нимъ.
   Пенъ вздрогнулъ и покраснѣлъ при видѣ Костигана. Онъ только-что пріѣхалъ съ аристократическаго вечера леди Вистонъ, гдѣ свидѣлся и говорилъ съ дочерью капитана въ первый разъ послѣ долгаго промежутка. Онъ подошелъ къ старику съ самымъ теплымъ радушіемъ и отъ всего сердца протянулъ ему руку, все еще помня время, когда дочь Костигана была для него всѣмъ на свѣтѣ.
   Капитанъ отвѣчалъ на пожатіе руки Пена сколько позволяли силы его руки, уже значительно ослабѣвшей отъ постояннаго подниманія спиртуозныхъ тяжестей. Капитанъ пристально посмотрѣлъ ему въ лицо и сказалъ: "Милосердыя Небеса! возможно ли? Мой милый юный другъ, любезнѣйшій. Вѣдь знаю ваше лицо, а хоть повѣсьте, забылъ имя". Пять лѣтъ постояннаго пунша протекло съ-тѣхъ-поръ, какъ Пенъ и Костиганъ видались между собою. Артуръ значительно перемѣнился и капитанъ, конечно, могъ не узнать его: если настоящіе предметы двоятся въ глазахъ у человѣка, то справедливо ли требовать, чтобъ взглядъ его, обращенный на прошедшее, не былъ подернутъ нѣкоторымъ флёромъ?
   Пенъ видѣлъ его состояніе и смѣялся, хотя, можетъ-быть, и былъ нѣсколько огорченъ этимъ. "Вы не помните меня, капитанъ? Я Пенденнисъ -- Артуръ Пенденнисъ изъ Чэттериса".
   Звукъ дружескаго голоса молодаго человѣка пробудилъ охмѣлѣвшую память капитана Костигана и онъ привѣтствовалъ Артура, лишь только узналъ его, цѣлымъ залпомъ сердечныхъ привѣтствій. Пенъ былъ снова его возлюбленнѣйшій мальчикъ, его храбрый молодой другъ, его благородный другъ, котораго онъ всегда хранилъ неизмѣнно въ своемъ сердцѣ; онъ желалъ знать, какъ поживаетъ его отецъ, нѣтъ, его мать, и что дѣлаетъ его опекунъ, этотъ генералъ или майоръ?
   -- Судя по вашей наружности, я вижу, что вы уже хозяинъ своего имѣнія и, чортъ возьми! пользуетесь имъ какъ джентльменъ, за это я ручаюсь. Нѣтъ еще? все подъ опекой? Слушайтека: если вы нуждаетесь въ деньгахъ, то вотъ вамъ Джекъ Костиганъ, бѣдный старый Джекъ, у котораго въ карманахъ водится пара гиней -- клянусь Небесами! вы не должны нуждаться, Артуръ, мой любезнѣйшій! Чего вы желаете? Джонъ, поди сюда, да шевелись рысью: подай этому джентльмену стаканъ пунша -- я плачу.
   -- Вашъ пріятель? Я видалъ его прежде. Позвольте, сэръ, имѣть честь познакомиться съ вами и предложить вамъ стаканъ пунша.
   "Не завидую сэру Чарльзу Майрабелю", подумалъ Пенденнисъ.
   -- А что подѣлываетъ мой старый пріятель мистеръ Боусъ, капитанъ? Имѣете вы о немъ извѣстіе и видѣтесь ли съ нимъ?
   -- Онъ здоровъ, нѣтъ сомнѣнія, отвѣчалъ капитанъ, побрякивая деньгами въ карманѣ и присвистывая напѣвъ своей любимой пѣсни "The Lillie Doodeen", которая прославила его въ Фильдинговой Головѣ.-- Мой милый мальчикъ -- я опять забылъ ваше имя -- но мое имя Джекъ Костиганъ, и я желаю, чтобъ вы выпили за мое имя столько стакановъ пунша, сколько пожелаете. Вы знаете мое имя; я не стыжусь его, годдемъ! И онъ продолжалъ въ томъ же духѣ.
   -- Сегодня у капитана платежный день, сказалъ мистеръ Годженъ, басистъ, съ которымъ разговаривалъ Уаррингтонъ: -- и онъ уже перелилъ черезъ край. Онъ попробовалъ опять свою "Little Doodeen", да оборвался, какъ разъ передъ тѣмъ, какъ я пропѣлъ свою пѣсню. А слыхали вы мою новую пѣсню, мистеръ Уаррингтонъ? въ Сент-Бартоломью требовали повторенія... сочинена нарочно для меня. Можетъ-быть, вы или вашъ пріятель пожелаетъ экземпляръ пѣсни, сэръ? Джонъ, сбѣгай туда и принеси экземпляръ... Тамъ мой портретъ, сэръ... находятъ очень-похожимъ.
   -- Очень-благодаренъ, отвѣчалъ Уаррингтонъ:-- слыхалъ девять разъ, знаю наизусть, Годженъ.
   Въ это время сидѣвшій за фортепьяно джентльменъ заигралъ, и Пенъ, взглянувъ въ ту сторону, увидѣлъ того самаго мистера Боуса, о которомъ сейчасъ только спрашивалъ и о существованіи котораго капитанъ Костиганъ повидимому забылъ на ту минуту. Старичокъ сидѣлъ за дребезжащимъ инструментомъ. Бѣднякъ испортилъ свое здоровье, просиживая за фортепьяно цѣлыя безсонныя ночи, и говорилъ теперь хриплымъ и слабымъ голосомъ: онъ аккомпанировалъ пѣвцамъ, или игралъ со вкусомъ и бѣглостью въ промежуткахъ пѣнія.
   Боусъ увидѣлъ и узналъ Пена въ ту самую минуту, когда онъ вошелъ въ комнату, и замѣтилъ искреннюю теплоту, съ которою молодой человѣкъ привѣтствовалъ капитана Костигана. Онъ заигралъ теперь одинъ мотивъ, который Пенъ тотчасъ вспомнилъ: хорь поселянъ въ "Незнакомцѣ", передъ самымъ появленіемъ мистриссъ Галлеръ. Пенъ вздрогнулъ. Онъ припомнилъ какъ сердце его билось при этой самой музыкѣ, возвѣщавшей выходъ на сцену несравненной Эмили. Никто, кромѣ Артура, не обратилъ вниманія на игру стараго Боуса: ее едва-можно было разслышать за стукотнею ножей и вилокъ, за возгласами, за требованіями выпускной яичницы и почекъ, и ходьбою гостей и прислуги.
   Пенъ подошелъ къ музыканту и ласково протянулъ ему руку; Боусъ привѣтствовалъ его съ большимъ радушіемъ и очень-почтительно.-- Такъ вы не забыли этой старой музыки, мистеръ Пенденнисъ? Я такъ и думалъ, что вы ее вспомните. То былъ для васъ первый мотивъ такого рода, не правда ли, сэръ? Вы были тогда очень-молоды. Я боюсь сегодня за нашего капитана: онъ обыкновенно кутитъ напропалую въ денежные дни, и мнѣ будетъ чертовски-хлопотливо доставить его домой. Мы живемъ вмѣстѣ. Мы съ нимъ попрежнему партнёры, хотя миссъ Эм... то-есть миледи Майрабель оставила фирму.-- Такъ вы сохранили память о старинныхъ временахъ? А какова красавица она была?-- Ваше здоровье, сэръ, и я весь къ вашимъ услугамъ, и онъ отпилъ немножко изъ поставленной для него на фортепьяно кружки портера.
   Пенъ имѣлъ послѣ этого много случаевъ видѣться съ своими старыми знакомыми и возобновить сношенія съ Боусомъ и капитаномъ Костиганомъ.
   Пока они были заняты дружескою бесѣдой, люди всѣхъ званій и разборовъ приходили въ Заднюю Кухню и выходили оттуда. Пенъ имѣлъ удовольствіе видѣть самую разнообразную коллекцію человѣчества, какой только могъ пожелать самый жадный наблюдатель. Здоровые фермеры и торговцы изъ провинціи, пріѣхавшіе въ Лондонъ по дѣламъ, приходили и наслаждались веселымъ пѣніемъ и ужинами Задней Кухни; цѣлые взводы молодыхъ подмастерьевъ и помощниковъ приходили сюда, вѣроятно, чтобъ подышать свѣжимъ воздухомъ, послѣ закрытія ставень надъ ихъ дневными трудами; бойкіе франты, веселые, развязные, разодѣтые, что называется "громко" и (сказать ли?) немножко грязные, пѣли, курили здѣсь и апплодировали пѣнію единодушно и во все горло; красивые молодые гвардейцы и процвѣтающіе денди изъ клубовъ Сент-Джемс-Стрита, чего? даже члены Парламента и Палаты Перовъ являлись по временамъ въ Задней Кухнѣ.
   Басистъ Годжень произвелъ колоссальный эффектъ своимъ пѣніемъ и весь городъ бросился слушать его. Никто изъ другихъ пѣвцовъ, ни даже самъ Коттсъ, какъ онъ великодушно сознавался, не могъ устоять передъ Годженомъ, и онъ обыкновенно удалялся въ покои мистриссъ Коттсъ, или въ буфетъ, чтобъ не быть задавленнымъ поражающею пѣсней. "The litile Doodeen" бѣднаго Костигана, которому Боусъ прелестно аккомпанировалъ на фортепьяно, была пропѣта для весьма-немногихъ любителей, вздумавшихъ остаться послѣ пѣнія Годжена. Обыкновенно всѣ уходили по окончаніи его арій, и въ комнатѣ оставались только очень-немногіе и особенно-ревностные искатели удовольствій.
   Разъ ночью, или, вѣрнѣе, уже утромъ, когда Пенъ и Уаррингтонъ сидѣли вмѣстѣ въ Задней Кухнѣ, вошли туда почти въ одно время два обычные посѣтители заведенія. "Мистеръ Гуленъ и мистеръ Дуленъ", шепнулъ Уаррингтонъ Пену, кланяясь вошедшимъ джентльменамъ. Въ мистерѣ Дуленѣ Пенъ у звалъ своего спутника на имперіалѣ дилижанса "Поспѣшный". Тогда мистеръ Дѣленъ не могъ принять приглашенія Пена къ обѣду въ ковентгарденскомъ отелѣ потому, что обязанности его званія, не дозволяли ему обѣдать въ гостяхъ по пятницамъ.
   Газета Дулена "Разсвѣтъ" лежала на столѣ, сильно-запятнанная портеромъ; рядомъ съ нею была газета Гулена, "День". "Разсвѣтъ" была газета радикальная, а "День" ультра-копсервативная. Многія изъ нашихъ газетъ воздѣлываются ирландскими джентльменами, которыхъ храбрый легіонъ дѣлаетъ у насъ то же самое, что дѣлали ихъ предки въ прежнія европейскія войны (они нанимаются сражаться и бьются храбро) подъ враждебными другъ другу знаменами, и потомъ, послѣ битвы, все-таки остаются добрыми пріятелями.
   -- Почекъ и стаканъ портера, говоритъ Гулевъ.-- Здравствуй, Морганъ, что дѣлаетъ мистриссъ Дуленъ?
   -- Все благополучно, благодарю, благодарю, Микъ; она привыкла къ этому. Ну, а что твоя жена? Я, можетъ-быть, заверну къ тебѣ въ воскресенье на стаканъ пунша, покильборнски.
   -- Только не бери съ собою Патти, потому-что у нашего Джорджи корь, говорить дружелюбный Морганъ, и они тотчасъ же пускаются разсуждать о дѣлахъ, сопряженныхъ съ ихъ ремесломъ: объ иностранныхъ почтахъ, парижскихъ и мадридскихъ корреспондентахъ, о расходахъ "Утренней Газеты" на разсылку курьеровъ, о томъ въ какомъ ходу "Вечерняя Звѣзда" и тому подобное.
   Уаррингтонъ, смѣясь, взялъ со стола нумеръ "Разсвѣта", и указалъ на одну изъ передовыхъ статей, начинавшуюся такъ:
   "Въ прежніе годы знаменитые плуты, которымъ нужно было смастерить какое-нибудь злое дѣло -- какъ, напримѣръ, избавиться отъ опаснаго непріятеля, пустить въ ходъ фальшивую монету, разгласить ложь -- употребляли клятвопреступниковъ по ремеслу для исполненія того, за что они сами боялись взяться, будучи или слишкомъ-извѣстны, или слишкомъ-трусливы: такъ точно извѣстный соперникъ нашъ, "День", нанимаетъ работниковъ того же разбора для распространенія клеветы противъ непріятныхъ ему людей, и призываетъ на помощь головорѣзовъ для уничтоженія репутаціи тѣхъ, кто ему надоѣлъ. Одинъ гнусный злодѣй, съ котораго мы сорвемъ личину, подписывающійся вымышленнымъ именемъ Трефойля, теперь въ головѣ наемныхъ клеветниковъ заведенія нашего соперника. Мы можемъ указать на этого презрѣннаго раба и сдѣлаемъ это. Обвиненіе противъ благонамѣреннаго ирландскаго пера, лорда Бэнгбанаггера и противъ Совѣта Хранителей Закона о Бѣдныхъ, принадлежитъ къ числу..." и проч.
   -- Что говорили у васъ объ этой статьѣ, Микъ? спросилъ Морганъ:-- когда капитанъ приложитъ руку, онъ настоящій чортъ. Вѣдь накаталъ статью въ два часа, знаешь, тамъ? пока дожидался чертенокъ изъ типографіи.
   -- Нашъ губернаторъ думаетъ, что публика не заботится ни на волосъ обо всѣхъ этихъ журнальныхъ взрывахъ и велѣлъ доктору повременить отвѣтомъ. Они толковали объ этомъ въ моей комнатѣ: у доктора чесалась рука и онъ говорилъ, что на это легко написать громовое возраженіе, тутъ вѣдь не нужно никакихъ справокъ, ни учености; да губернаторъ не позволилъ.
   -- Любовь къ краснорѣчію пропадаетъ, Микъ.
   -- Правда, Морганъ. Вотъ было славно, когда докторъ писалъ въ "Фениксѣ"; тогда онъ и Конди Руни такъ и налили другъ въ друга, день за днемъ.
   -- Да, и не только на бумагѣ, но и порохомъ, да пулями. Докторъ выходилъ на дуэль два раза, и Конди Руни подстрѣлилъ ему крылышки.
   -- Они толкуютъ о докторѣ Боннѣ и капитанѣ Шэндонѣ, сказалъ Уаррингтонъ Пену:-- толкуютъ о свирѣпыхъ противникахъ "Разсвѣта" и "Дня". Докторъ Боннъ и капитанъ Шэндонъ все-таки величайшіе друзья между собою, несмотря на эти газетныя битвы; и хотя они кричать противъ Англичанъ за обиды ихъ милой Ирландіи, но сами наговорятъ о ней всегда въ одной статьѣ столько дурнаго, что намъ бы и не прибрать половины этого, хоть испиши мы цѣлые томы.-- Здоровы ли вы, Дуленъ?
   -- Вашъ слуга, мистеръ Уаррингтонъ; мистеръ Пенденнисъ, я въ восторгѣ, что имѣю честь видѣть васъ. Ночное путешествіе наше было пріятнѣйшимъ въ моей жизни, и этимъ я обязанъ единственно вашей любезности. Я часто вспоминаю эту счастливую ночь, сэръ, и говорилъ о ней мистриссъ Дуленъ. Я встрѣчался здѣсь довольно-часто съ вашимъ фэшонэбльнымъ другомъ, мистеромъ Фокеромъ, сэръ. Онъ посѣщаетъ эту таверну, сэръ, и она, право, стоитъ того. Мистеръ Пенденнисъ, когда я имѣлъ удовольствіе познакомиться съ вами, я находился при еженедѣльномъ журналѣ "Томѣ и Джери"; теперь я имѣю честь быть помощникомъ издателя "Разсвѣта", одной изъ лучшихъ газетъ во всѣхъ владѣніяхъ Великобританіи -- и онъ слегка поклонился Уаррингтону. Рѣчь его была мягка и вкрадчива, вѣжливостъ перваго сорта, и тонъ, когда онъ говорилъ съ нашими Англичанами, былъ совершенно-различенъ отъ того, съ какимъ онъ адресовался къ своему товарищу и земляку.
   -- Съ какого чорта онъ такъ разлюбезничался? проворчалъ Уаррингтонъ съ усмѣшкою, которой почти не старался скрывать.-- Ба, это кто еще? да сегодня весь Парнасъ собрался сюда! вотъ и Арчеръ! О, мы потѣшимся! Ну, что, Арчеръ, Парламентъ на ногахъ?
   -- Не заходилъ туда. Я быль гдѣ нужно, сказалъ онъ съ таинственнымъ видомъ: -- дай мнѣ поужинать, Джонъ, да чего-нибудь поплотнѣе. Терпѣть не могу людей, которые васъ не кормятъ. Будь это въ Эспли-Гоузѣ, тамъ другое дѣло. Герцогъ Веллингтонъ знаетъ что я люблю; онъ всегда говорить своему дворецкому: "Мартинъ, припаси въ кабинетѣ холоднаго ростбифа, да бутылку блѣднаго эля, да бутылку темнаго хереса: Арчеръ прійдетъ сегодня вечеромъ". Герцогъ самъ не ужинаетъ, но любитъ смотрѣть, когда другіе ѣдятъ съ аппетитомъ, и онъ знаетъ, что я обѣдаю рано. Чортъ возьми! нельзя же существовать однимъ воздухомъ.
   -- Позвольте познакомить васъ съ моимъ пріятелемъ, мистеромъ Пенденнисомъ, сказалъ Уаррингтонъ очень-серьёзно:-- Пенъ, это мистеръ Арчеръ, о которомъ я тебѣ столько разъ говорилъ. Вы должны знать дядю Пена, Арчеръ, майора -- вѣдь вы знаете всѣхъ.
   -- Обѣдалъ съ нимъ третьяго дня въ Гоунт-Гоузѣ, отвѣчалъ Арчеръ: -- насъ было четверо: французскій посолъ, Стейне, да мы двое.
   -- Помилуйте, да мой дядя въ Шот.... началъ-было изумленный Пенъ, но Уаррингтонъ толкнулъ его въ ногу подъ столомъ и онъ замолчалъ.
   -- Я былъ во дворцѣ по тому же дѣлу, что и прежде, продолжалъ Арчеръ самымъ натуральнымъ тономъ: -- и просидѣлъ въ пріемной залѣ цѣлые четыре часа, наслаждаясь, для развлеченія, только вчерашнимъ нумеромъ Times, который я знаю паизустъ, потому-что самъ писалъ три главныя статьи. Хотя лорд-каммергеръ входилъ четыре раза, и разъ съ королевской чашкой въ рукѣ, но онъ даже не подумалъ сказать мнѣ: Арчеръ, не хотите ли чашку чаю?
   -- Не-уже-ли! Что же тамъ такое? спросилъ Уаррингтонъ, и потомъ, обратясь къ Пену, прибавилъ: -- ты, я думаю, знаешь, что при дворѣ, когда что-нибудь неладно, всегда посылаютъ за мистеромъ Арчеромъ.
   -- Тамъ есть-таки кое-что неладное, возразилъ Арчеръ: -- и такъ-какъ исторія эта будетъ дня черезъ два извѣстна всѣмъ, то можно разсказать въ чемъ дѣло. На послѣдней скачкѣ въ Шантильи, когда я ѣздилъ на Брайн-Борю для моего стариннаго пріятеля, герцога де Сен-Клу, старый король сказалъ мнѣ: "Арчеръ, меня безпокоитъ Сен-Клу. Я устроилъ его женитьбу на принцессѣ Маріи Кунегондѣ; отъ этого зависитъ миръ въ Европѣ, а этотъ молодой сумасбродъ влюбился до бѣшенства въ маршальшу Массена и рѣшительно отказывается отъ женитьбы". Ну вотъ, сэръ, я поговорилъ съ Сен-Клу, развеселивъ его напередъ тѣмъ, что выигралъ ему призъ и пребольшое пари, и онъ сказалъ мнѣ: "Такъ и быть, Арчеръ, мы подумаемъ объ этомъ"...
   -- Мадамъ Массена должна ужь быть женщина пожилая, Арчеръ? спросилъ Уаррингтонъ.
   -- Чертовски-стара, годится ему въ бабушки; я говорилъ ему то же самое, отвѣчалъ Арчеръ, нисколько незадумавшись: -- да ужь извѣстно, что нѣтъ ничего опаснѣе этихъ пассій къ старухамъ.
   -- Не было ли тутъ тайнаго брака, Арчеръ?
   -- Ужь этого я не берусь рѣшить... а вотъ и мой ужинъ.
   -- Онъ былъ сегодня недуренъ, сказалъ Уаррингтонъ, когда оба пріятеля направились домой:-- но я слыхалъ его, когда онъ былъ еще сильнѣе въ ударѣ, и вся зала смотрѣла на него разинувъ ротъ. А между-тѣмъ, отбрось онъ свое вранье, и человѣкъ этотъ останется даровитымъ, славнымъ дѣловымъ человѣкомъ и надежнымъ другомъ.
   -- Что же заставляетъ его нести такую чертовщину?
   -- Слабость, недугъ. Онъ никогда и никому не сдѣлалъ зла своею болтовнею и никогда не говорилъ дурнаго о ближнемъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ, онъ ни словомъ, ни дѣломъ, не станетъ противъ своей партіи, какъ многіе изъ насъ.
   -- Изъ насъ? Кто же эти мы?
   -- Цехъ Гусинаго Пера, рыцари книгопечатанія, любезный мой -- четвертое сословіе Англіи.
   -- И ты принадлежишь къ нему?
   -- Мы потолкуемъ объ этомъ въ другой разъ, возразилъ Уаррингтонъ. Они проходили въ это время по Стрэнду, мимо газетной конторы, освѣщенной до-нельзя. Агенты выходили или неслись туда въ извощичыіхъ кабріолетахъ; въ комнатахъ издателей горѣли лампы, а наверху работали сотрудники: всѣ окна зданія пылали газомъ.
   -- Смотри сюда, Пенъ, сказалъ ему Уаррингтонъ, указывая на контору: -- вотъ она, вотъ удивительная машина, которая никогда не смыкаетъ глазъ. Она имѣетъ своихъ агентовъ во всѣхъ частяхъ свѣта и курьеровъ на всѣхъ дорогахъ земнаго шара. Въ эту минуту она имѣетъ въ Мадридѣ агента для подкуповъ, а другой ея агентъ инспектируетъ цѣны картофеля въ Ковент-Гарденѣ. Смотри! Вотъ ѣдетъ изъ-за границы нарочный. Завтра же они могутъ сообщить въ Доунинг-Стритъ самыя свѣжія иностранныя извѣстія: фонды поднимутся или упадутъ; состоянія составятся или лопнутъ; милордъ Б. встанетъ и, держа въ рукѣ нумеръ и глядя на своего политическаго противника, произнесетъ великолѣпную рѣчь; а мистера Дулена оторвутъ отъ его ужина въ Задней Кухнѣ: вѣдь онъ по части иностранной корреспонденціи и долженъ видѣть почту въ печати, въ новомъ нумерѣ, прежде чѣмъ ляжетъ спать.
   Толкуя такимъ-образомъ, пріятели возвратились ужь съ разсвѣтомъ въ свои комнаты.
   

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ-ВТОРАЯ.
Въ которой мальчикъ изъ типографіи ждетъ у дверки.

   Среди своихъ занятій и развлеченій, какъ ни были эти развлеченія скромны и дешевы, Пенъ видѣлъ висящій у себя надъ головой мечъ, который скоро долженъ былъ упасть и пресѣчь разомъ всѣ его наслажденія: онъ истратилъ почти всѣ свои деньги. Въ "клубъ" онъ заплатилъ подписную цѣну, унесшую треть его капитала; купилъ на чистыя деньги мебель, которою пріукрасилъ свою комнату; наконецъ, такъ или иначе, а въ бумажникѣ его оставался послѣдній банковый билетъ въ пять фунтовъ стерлинговъ, и онъ не зналъ какимъ-образомъ добыть ему преемниковъ его. Нашъ пріятель былъ вскормленъ какъ дитя на рукахъ матери, которое накормятъ, лишь-только оно заплачетъ.
   Уаррингтонъ не зналъ, въ чемъ состоятъ рессурсы его пріятеля. Но онъ единственный сынъ, котораго мать живетъ въ провинціи, въ своемъ помѣстьѣ, а старый щеголь-дядя обѣдаетъ ежедневно у вельможъ! Какъ Уаррингтону не думать, что у Пена неограниченный запасъ денегъ? Золотыя цѣпочки его и туалетная шкатулка были бы впору любому лорду. Привычки онъ имѣлъ самыя аристократическія: не то, чтобъ онъ проматывался на что-нибудь, ибо онъ ѣлъ, пилъ и смѣялся, имѣя передъ собой только бутылку портера да кусокъ ростбифа, съ полнымъ удовольствіемъ и отличнымъ аппетитомъ; нѣтъ, но онъ никакъ не могъ принудить себя къ мелочнымъ денежнымъ предосторожностямъ. Онъ не могъ дать трактирному слугѣ два пенса на водку; не могъ отказать себѣ въ извощичьемъ кабріолетѣ, когда шелъ дождь или когда ему было лѣнь идти пѣшкомъ, и въ такихъ случаяхъ онъ всегда давалъ кучеру лишнее. Онъ питалъ презрѣніе къ чищеннымъ перчаткамъ и пенсовымъ экономіямъ. Будь у него хоть десять тысячъ фунтовъ дохода, и тогда онъ не могъ бы быть щедрѣе. Когда ему попадался нищій и разсказывалъ печальную исторію, или шла на встрѣчу пара хорошенькихъ малютокъ съ жалобными рожицами, рука его сама -- собою опускалась въ карманъ. То была, можетъ-быть роскошная натура, которую нельзя было заставить цѣнить деньги; врожденная доброта и щедрость, а пожалуй и мелочное тщеславіе, жаждавшее похвалъ, хотя бы похвалъ слугъ и кучеровъ. Я не берусь рѣшить, знаютъ ли мудрѣйшіе изъ насъ, что именно побуждаетъ насъ на то или другое? Очень можетъ-быть, что поступки, которыми мы больше всего считаемъ себя вправѣ гордиться, перестанутъ восхищать насъ, если мы добросовѣстно выслѣдимъ ихъ начало.
   Пенъ не находилъ нужнымъ сообщать другу свою денежную исторію. Уаррингтонъ зналъ, что Пенъ былъ въ Коллегіи отъявленнымъ мотомъ, но это общій тамъ недостатокь; а вотъ чего онъ не зналъ: какъ велики были издержки сына и какъ малы способы его матери?
   Наконецъ эта исторія вышла на свѣтъ Божій, когда Пенъ угрюмо смотрѣлъ на сдачу съ своего послѣдняго пятифунтоваго банковаго билета, припесоипую на подносѣ таверны рядомъ съ кружкою эля для Уаррингтона.
   -- Это послѣдняя роза моего лѣта, сказалъ Пенъ:-- цвѣтущія спутницы ея ушли давнымъ-давно, а теперь листки послѣдняго цвѣтка изъ этой нѣкогда прелестной гирлянды начали разсыпаться; и онъ разсказалъ Уаррингтону все, что мы ужь знаемъ о его сумасбродствахъ, о положеніи матери и великодушіи Лауры. Уаррингтонъ во все время разсказа слушалъ со вниманіемъ и молча курилъ свою коротенькую трубку.
   -- Безденежье послужитъ тебѣ въ пользу, сказалъ Уаррингтонъ, вытряхая золу, когда Пенъ кончилъ: -- я не знаю для человѣка лекарства полезнѣе сквознаго вѣтра въ карманахъ; я разумѣю для человѣка честнаго, потому-что на плутовъ это дѣйствуетъ иначе. Средсто это умѣряющее и крѣпительное; оно держитъ мораль человѣка въ полезномъ напряженіи, въ томъ же родѣ, какъ человѣкъ на скачкѣ съ преградами долженъ смотрѣть во всѣ глаза на препятствіе, которое долженъ перескочить или одолѣть. Маленькая нужда вызоветъ наружу твое дарованіе, если оно у тебя есть, и укрѣпитъ тебя на борьбу съ Фортуной. Во первыхъ, ты откроешь безъ какого множества вещей ты можешь жить, когда тебѣ не на что купить ихъ. Тебѣ не будутъ необходимы ни новыя перчатки, ни лакированные сапоги, ни о-де-колонь, ни кабріолеты. Ты выросъ матушкинымъ сынкомъ, Пенъ, и избалованъ женщинами. Помоему, человѣкъ одинокій, у котораго есть мозгъ и здоровье, и который не съумѣетъ найдти чѣмъ жить, не стоитъ того, чтобъ ему оставаться на родинѣ. Пусть онъ вынетъ изъ кармана послѣдній полпенни и отправляется къ чорту въ колоніи: на родинѣ онъ жить неспособенъ. Died. Я сказалъ. А теперь хлебну еще глотокъ этого добраго блѣднаго эля.
   -- Конечно ты сказалъ; но чѣмъ жить? Въ Англіи, безъ-сомнѣнія, много и хлѣба, и говядины, но за все это надобно платить деньгами или работой. А кому нужна моя работа? да и на какую работу я гожусь?
   Уаррингтонъ расхохотался.
   -- Положимъ, мы объявимъ въ Times, что ты ищешь себѣ учительскаго мѣста въ классическомъ и коммерческомъ училищѣ: "Джентльменъ, баккалавръ искусствъ Оксбриджскаго Университета, Коллегіи Сен-Бонифаса, общипанный предварительно на степень..."
   -- Чтобъ чортъ тебя побралъ!
   -- "Желаетъ преподавать классическую литературу и математику, и начала французскаго языка; онъ умѣетъ чесать и стричь волосы, можетъ одѣвать младшихъ воспитанниковъ и въ-состояніи играть на фортепіано Secondo съ дочерьми хозяина заведенія.
   "Адресъ: А. П. Лемб-Куртъ, Темпль".
   -- Продолжай далѣе, ворчалъ Пенъ.
   -- Мужчинѣ предстоитъ выборъ между многими ремеслами. Вотъ, напримѣръ, твой пріятель Блоунделль: онъ игрокъ и путешествуетъ по всей Европѣ, гдѣ ловитъ молодыхъ фэшонэбльныхъ джентльменовъ и пообчищаетъ ихъ. Или, возьмемъ хоть Боба О'Туля, съ которымъ я былъ вмѣстѣ въ школѣ: онъ теперь сидитъ на козлахъ бэллинафадскаго дилижанса, правитъ имъ и возитъ въ этотъ городъ корреспонденцію честнаго Джека Финюкена. Я зналъ одного человѣка, сэръ, докторскаго сына, какъ... ну, нечего сердиться, я вовсе не расположенъ обижать тебя -- докторскаго сына, говорю я, который шатался здѣсь по госпиталямъ и ссорился съ отцемъ изъ-за денегъ; а что бъ ты думалъ онъ сдѣлалъ, когда дошелъ до послѣдняго пятифунтоваго билета? отпустилъ себѣ усы и бороду, сэръ, поѣхалъ въ одинъ провинціальный городъ, объявилъ себя тамъ профессоромъ Спането, мозольнымъ операторомъ Сулука, и, сдѣлавъ удачную операцію надъ издателемъ тамошней газеты, поселился въ городѣ и прожилъ съ выгодой цѣлые три года. Потомъ онъ помирился съ своимъ семействомъ и теперь получилъ въ наслѣдство всѣ банки, стклянки и пластыри своего отца.
   -- Къ чорту всю эту дрянь! воскликнулъ Пенъ.-- Я не могу разъѣзжать на козлахъ, вырѣзывать мозоли или плутовать въ карты. У тебя нѣтъ въ виду ничего больше?
   -- Есть, "нашъ корреспондентъ". Вотъ видишь, у всякаго человѣка есть свои секреты. Прежде-чѣмъ ты разсказалъ мнѣ свою финансовую исторію, я воображалъ тебя не иначе, какъ джентльменомъ съ состояніемъ, потому-что и всякій другой, видя твое важничанье, аристократическія манеры и замашки, подумалъ бы тоже самое. Изъ того, что ты мнѣ сейчасъ говорилъ о доходахъ твоей матери, ясно какъ день, что ты не долженъ больше налагать на нихъ руку. Ты не можешь продолжать грабить этихъ женщинъ и долженъ заплатить долгъ этой благородной дѣвушкѣ. Ее зовутъ Лаурой? да здравствуетъ Лаура! Ты скорѣе пойдешь въ носильщики, чѣмъ потребуешь хоть одинъ шиллингъ изъ дома.
   -- Но какъ заработать денегъ?
   -- А какъ я живу? Ты думаешь, на моей пенсіи, которую получаю, какъ младшій братъ, Пенденнисъ? Любезный мой, у меня есть свои секреты, и при этомъ на лицѣ Уаррингтона отразилось уныніе.-- Я распорядился съ этою пенсіей пять лѣтъ тому назалъ. Мнѣ нужно немного денегъ. Когда кошелекъ у меня опустѣетъ, я принимаюсь за работу и наполняю его; а потомъ лежу и наслаждаюсь какъ Индіецъ, или какъ боа-констрикторъ, пока добыча не переварится въ желудкѣ. Посмотри-ка, я уже начинаю чувствовать пустоту, прибавилъ Уаррингтонъ, показывая Пену длинный и тощій кошелекъ, въ одномъ концѣ котораго уцѣлело еще нѣсколько гиней.
   -- По какъ же ты его наполняешь?
   -- Я пишу. Я не говорю этого никому, и Уаррингтонъ покраснѣлъ.-- Я не люблю, чтобъ мнѣ дѣлали вопросы; или я попросту оселъ и не хочу, чтобъ люди знали, что Джорджъ Уаррингтонъ пишетъ для насущнаго хлѣба. Я пишу въ Юридическихъ Обозрѣніяхъ -- вотъ эти статьи мои. И онъ пересчиталъ Пену нѣсколько книжекъ.-- Повременамъ я работаю для одной газеты, которой издатель мнѣ другъ.
   Отправясь однажды въ клубъ съ Пенденнисомъ, Уаррингтонъ спросилъ себѣ кипу старыхъ нумеровъ "Разсвѣта" и молча указалъ ему пальцемъ на нѣсколько статей, которыя Пенъ прочиталъ съ восторгомъ. Ему нетрудно было узнавать впослѣдствіи слогъ своего пріятеля, его сильныя мысли, рѣзкіе періоды, здравый смыслъ, сатиру и ученость.
   -- На это я недовольно-силенъ, сказалъ онъ, искренно-удивляясь силамъ своего товарища.-- Я слишкомъ-мало смыслю въ политикѣ и исторіи, а литературу знаю только поверхностно. Я не могу летать на такихъ крыльяхъ какъ ты.
   -- Но зато можешь летать на своихъ собственныхъ, любезный мой, которыя легче и, можетъ-быть, возносятся выше, возразилъ Уаррингтонъ ласково.-- Твои стишки и отрывки, которые мнѣ случалось пробѣгать, доказываютъ въ тебѣ природный талантъ, сэръ, вещь рѣдкую въ наши дни. Нечего краснѣть. Ты обезьяна пресамолюбивая, и самъ быль увѣренъ въ этомъ лѣтъ десять сряду. Въ тебѣ есть нѣсколько истиннаго поэтическаго пламени, сэръ, мнѣ такъ кажется; а въ сравненіи съ нимъ всѣ наши лампы ничто, какъ-бы свѣтильня въ нихъ ни была устроена. Ты поэтъ, любезный мой Пенъ, и говоря это, Уаррингтонъ протянулъ своіе широкую руку и потрепалъ Пена по плечу.
   Артуръ былъ въ такомъ восторгѣ, что слезы выступили у него на глазахъ:
   -- Какъ ты добръ ко мнѣ, Уаррингтотъ!
   -- Я полюбилъ тебя, молодость. Я былъ въ своей квартирѣ чертовски-одинокъ; я нуждался въ комъ-нибудь, и твоя честная фигура какъ-то приглянулась мнѣ. Мнѣ понравилось, какъ ты смѣялся надъ этимъ бѣднымъ добрякомъ Лоутономъ. Однимъ словомъ, я самъ не знаю за что, но я тебя полюбилъ. Я на свѣтѣ одинокъ, сэръ, и мнѣ нуженъ былъ товарищъ, и выраженіе чрезвычайно-трогательное и грустное промелькнуло въ черныхъ глазахъ Уаррингтона.
   Пенъ не замѣтилъ этой грусти, будучи слишкомъ-занятъ своими собственными пріятными размышленіями.
   -- Благодарю тебя отъ души, Уаррингтонъ, благодарю за дружбу и... и за то, что ты сейчасъ обо мнѣ сказалъ. Правда, я часто думалъ, что я поэтъ. Я хочу быть и буду поэтомъ, хотя, можетъ-быть, свѣтъ и не признаетъ меня. Что жь тебѣ больше понравилось: Аріадна въ Наксосѣ (мнѣ было всего весьмнадцать лѣтъ, когда я ее написалъ), или моя призовая поэма?
   Уаррингтонъ разразился гомерическимъ хохотомъ.
   -- Ахъ ты гусёнокъ, гусёнокъ! заревѣлъ онъ: -- да изо всей дрянной чепухи, которая мнѣ когда-нибудь попадалась въ руки, Аріадна въ Наксосѣ самая вялая и пошлая; а призовая поэма такъ слаба и напыщенна, что я, право, удивляюсь, какъ тебя не наградили за нее медалью, сэръ. Ты, чего-добраго, воображаешь себя поэтомъ, который зашибетъ Мильтона и Эсхила? Или ты, полупенсовый писака, считаешь себя Пиндаромъ, съ могучими крыльями ѳиванскаго орла, владыкою выспреннихъ пространствъ? Нѣтъ, любезный мой, я того мнѣнія, что тебя станетъ на журнальную статейку или на довольно-хорошенькое альманачное стихотвореніе: вотъ что я о тебѣ думаю.
   -- Такъ я же докажу тебѣ, что я стою большаго! воскликнулъ Пенъ, вскочивъ и топнувъ ногою.
   Уаррингтонъ только хохоталъ сильнѣе и двадцать-четыре раза выпустилъ дымъ изъ своей трубчонки, въ отвѣтъ Пену.
   Въ скоромъ времени, дѣйствительно, представился Пену случай показать свое искусство. Знаменитый издатель, мистеръ Бэконъ (прежде подъ фирмою Бэкона и Бонги), на Пэтерностер-Роу, былъ обладателемъ юридическаго журнала, въ которомъ Уаррингтонъ помѣщалъ свои статьи; онъ же, Бэконъ, былъ владѣльцемъ и многихъ другихъ серьёзныхъ періодическихъ изданій. Онъ имѣлъ обыкновеніе представлять каждый годъ публикѣ прехорошенькій и прелестно -- раззолоченный кипсекъ, "Весенній Альманахъ", издаваемый леди Віолеттою Леба и считавшій въ числѣ своихъ сотрудниковъ не только знаменитѣйшихъ, но и самыхъ фэшонэбльныхъ поэтовъ своего времени. Въ этомъ сборникѣ явились въ первый разъ стихотворенія молодаго лорда Доло; рыцарскія баллады высокороднаго Перси Попджоя, доставившія ему такую блестящую извѣстность, и вообще, многія произведенія нашихъ молодыхъ патриціевъ, выходили въ свѣтъ въ "Весеннемъ Альманахѣ", который впослѣдствіи раздѣлялъ общую участь весеннихъ цвѣтовъ и пропадалъ вмѣстѣ съ ними. Книга эта была украшена портретами первыхъ красавицъ моднаго свѣта и гравюрами нѣжнаго и чарующаго характера; и такъ-какъ эти картинки заготовлялись задолго напередъ, потому-что гравировка на стали требовала много времени, то поэты должны были сочинять стихи на картинки, а не художникамъ приходилось иллюстрировать произведенія поэтовъ.
   Однажды, передъ самымъ выходомъ изъ печати этого кипсека, Уаррингтонъ зашелъ на Пэтерностер-Роу переговорить съ мистеромъ Гаккомъ, главнымъ критикомъ и распорядителемъ всѣхъ изданій Бэкона; самъ этотъ почтенный джентльменъ не имѣлъ ни малѣйшаго вкуса въ поэзіи и литературѣ вообще, а потому весьма-благоразумно пользовался услугами человѣка, знающаго по этой части. Итакъ, Уаррингтонъ, зайдя въ кабинетъ мистера Гэкка по своему дѣлу, засталъ его за кипою корректурныхъ листовъ и оттисковъ "Весенняго Альманаха".
   Перси Попджой написалъ стишки для одной картинки, названной "Церковная Паперть". На этой гравюрѣ молодая Испанка спѣшитъ въ церковь съ молитвенникомъ. Картинка была прехорошенькая; но повидимому геній поэзіи покинулъ Перси Попджоя, потому-что онъ сочинилъ самые негодные стишонки, какіе когда-либо выходили изъ-подъ пера молодаго патриція.
   Уаррингтонъ расхохотался, прочитавъ эти стихи; мистеръ Гэккъ смѣялся также, но съ довольно-кислой миной. "Вѣдь это рѣшительно никуда не годится, сэръ", сказалъ онъ:-- "публика не выдержитъ этого. У Бонги готовятъ очень-не дурную книгу въ томъ же родѣ и они выставили миссъ Бопэйнъ противъ леди Віолетты. У насъ, конечно, больше аристократическихъ титуловъ, но стихи ужь черезчуръ дурны. Сама леди Віолетта сознаётся въ этомъ; она и сама хлопочетъ за свою поэму; какъ тутъ быть? Не бросить же картинку, вѣдь губернатору она стоила шестьдесятъ фунтовъ!
   -- Мнѣ кажется, что я знаю одного молодца, который съумѣетъ написать получше этого, возразилъ Уаррингтонъ.-- Позвольте взять картинку съ собой, а завтра утромъ можете прислать ко мнѣ за стихами. Вѣдь вы, разумѣется, хорошо платите?
   -- О, конечно!
   Обдѣлавъ свои дѣла, Уаррингтонъ пошелъ домой къ мистеру Пену, съ картинкою въ рукѣ.
   -- Ну, молодость, вотъ тебѣ случай. Ты долженъ сочинить стишки на эту гравюру. Попробуй -- заработаешь себѣ денегъ и добудешь чѣмъ жить.
   -- Пожалуй, попробую.
   -- А я пойду обѣдать, сказалъ Уаррингтонъ и предоставилъ Пену работать на свободѣ.
   Когда Уаррингтонъ воротился домой, что было весьма-поздно, стихи были готовы. "На, вотъ они", сказалъ Пенъ.-- Наконецъ-то я выжалъ ихъ изъ себя. Кажется, можно пустить въ ходъ?
   -- Кажется, можно, отвѣчалъ Уаррингтонъ, прочитавъ ихъ.-- Нѣтъ ли у тебя еще чего-нибудь? Надобно, чтобъ они дали тебѣ гинеи по двѣ за страницу; если стихи понравятся, такъ вотъ тебѣ и entrée въ изданія Бэкона, и приличныя деньги въ перспективѣ.
   Пенъ перешарилъ свой портфёль и нашелъ еще балладу, которая, по его мнѣнію, могла явиться безъ стыда въ "Весеннемъ Альманахѣ". Онъ вручилъ Уаррингтону эти два драгоцѣнные документа, и оба пріятеля вышли изъ Темпля и направились къ жилищу музъ и ихъ владѣльцевъ, на Пэтерностер-Роу. Книжный магазинъ Бэкона помѣщался въ старинномъ, насупившемся строеніи, съ выставленными въ окнахъ экземплярами, изданными фирмой, подъ бюстомъ милорда Веруламскаго и именемъ мистера Бэкона на мѣдной дощечкѣ. Прямо насупротивъ дома Бэкона былъ домъ мистера Бонги, отдѣланный заново и богато-украшенный во вкусѣ семнадцатаго столѣтія, такъ-что можно было безъ труда вообразить себѣ величаваго Ивлина, переступающаго черезъ порогъ, или любопытнаго Пинайса, разсматривающаго книги въ окнѣ. Уаррингтонъ пошелъ въ лавку мистера Бэкона, а Пенъ остался на улицѣ. Между ними было рѣшено, что Уаррингтонъ могъ дѣйствовать съ совершеннымъ полномочіемъ, и Пенъ принялся ходить взадъ и впередъ но улицѣ, въ самомъ тревожномъ состояніи духа и въ нетерпѣливомъ ожиданіи, чѣмъ кончатся дипломатическіе переговоры его пріятеля. Многимъ бѣднякамъ приходилось топтать эту самую мостовую, съ такими же заботами и безпокойствами, когда ихъ хлѣбъ и слава зависѣли отъ великодушнаго рѣшенія магнатовъ Пэтерностер-Роу. Пенъ смотрѣлъ на всѣ чудеса всѣхъ лавокъ и удивлялся странной смѣси литературы выставленной тамъ въ окнахъ. Въ одномъ окнѣ красовались томы съ готическимъ шрифтомъ и образцы Альдо и Эльзевира; въ другомъ вы бы увидѣли пенсовой "Реестръ Событій", полпенсовыя "Лѣтописи", и "Исторіи всѣхъ странъ свѣтъ, равно какъ и другія изданія въ томъ же родѣ. Далѣе, портреты некрасивыхъ особъ съ fac simile уважаемыхъ почерковъ достоуважаемаго Граймза Уэпшота, или многочтимаго Эліаса Гоуля, а равно ихъ творенія.
   Пенъ смотрѣлъ во всѣ окна и лавки, какъ джентльменъ, ожидающій своей очереди у зубнаго врача, разсматриваетъ книги на столѣ его пріемной. Онъ вспомнилъ ихъ впослѣдствіи. Ему казалось, что Уаррингтонъ вовсе не выйдетъ къ нему. Уаррингтону дѣйствительно нужно было нѣкоторое время на предпринятое имъ ходатайство по дѣлу Пенденниса.
   Природное самолюбіе Пена разбухло бы до огромныхъ размѣровъ, еслибъ онъ слышалъ, какъ его расписывалъ Уаррингтонъ. Случилось, что самъ мистеръ Бэконъ спустился въ кабинетъ мистера Гэкка, когда Уаррингтонъ сидѣлъ у него, и тотъ, зная слабость издателя-капиталиста, повелъ на него атаку очень-искусно. Вопервыхъ, онъ надѣлъ шляпу какъ только началъ говорить съ Бэкономъ, и адресовался къ нему со стола, на который усѣлся. Бэконъ любилъ, когда съ нимъ обходился грубо джентльменъ и обыкновенно вымѣщалъ это на своихъ низшихъ.
   -- Какъ, Бэконъ, вы не знаете мистера Пенденниса? сказалъ Уаррингтонъ.-- Немного же вы бываете въ свѣтѣ, иначе бы навѣрно знали его. У него имѣнье на западѣ; онъ потомокъ одной изъ древнѣйшихъ фамилій во всей Англіи и въ родствѣ съ половиною нашей знати; онъ кузенъ лорда Понтипуля, былъ въ Оксбриджѣ однимъ изъ самыхъ замѣчательныхъ молодыхъ людей, обѣдаетъ каждую недѣлю въ Гоунт-Гоузѣ.
   -- Ахъ, мой Создатель! не-уже-ли, сэръ? Что жь, право, сказалъ мистеръ Бэконъ.
   -- Я сейчасъ показывалъ мистеру Гэкку нѣкоторыя изъ его стихотвореній, написанныя имъ вчера вечеромъ по моей просьбѣ, и Гэккъ говоритъ, что хочетъ дать ему экземпляръ того... какъ она называется, эта книга?
   -- Мой Создатель! Какъ она называется? вотъ хорошо!
   -- "Весенняго Альманаха", да, такъ ея имя -- въ уплату за его стихи. Вы, можетъ-быть, воображаете, что такой человѣкъ, какъ мистеръ Артуръ Пенденнисъ, откажется даромъ отъ обѣда въ Гоупт-Гоузѣ? Вы, безъ-сомнѣнія, знаете, да и всякій это знаетъ, что людямъ фэшонэбльнымъ надобно платить?
   -- Какъ не знать, мистеръ Уаррингтонъ !
   -- Я вамъ говорю, что онъ звѣзда; онъ прославится современемъ, сэръ. Онъ человѣкъ новый, сэръ.
   -- Охъ, сэръ! это же самое говорили о такомъ множествѣ нашихъ молодыхъ франтовъ, мистеръ Уаррингтонъ, возразилъ издатель со вздохомъ.-- Вотъ хоть лордъ Вискоунтъ Додо: вѣдь я далъ милорду препорядочныя деньги за его "Собраніе Стихотвореній", а продалъ всего восемьдесятъ экземпляровъ. А "Эджинкуртъ" мистера Попджоя, сэръ, вѣдь совсѣмъ померъ.
   -- Ну, какъ хотите. Въ такомъ случаѣ, я лучше адресуюсь къ мистеру Бонги, сказалъ Уаррингтонъ и сошелъ со стола, какъ-будто собираясь уйдти.
   Противъ этой угрозы Бэконъ не выстоялъ. Онъ тотчасъ же былъ готовъ согласиться на всѣ резонныя требованія мистера Уаррингтона, и спросилъ своего распорядителя въ чемъ дѣло? Услышавъ, что покуда переговоры шли только о двухъ балладахъ, предлагаемыхъ мистеромъ Уаррингтономъ для "Весенняго Альманаха", онъ воскликнулъ: "Богъ съ вами! да давайте ему сейчасъ ордеръ къ моему банкиру"; и съ этимъ документомъ Уаррингтонъ вышелъ на улицу и вручилъ его Пену. Пенъ былъ въ такомъ восторгѣ, какъ-будто кто-нибудь оставилъ ему огромное наслѣдство. Онъ тотчасъ же предложилъ Уаррингтону обѣдъ въ Ричмондѣ. "Что купить и послать матушкѣ и Лаурѣ? Имъ непремѣнно надобно что-нибудь подарить".
   -- Имъ понравится больше всего книга съ твоими стихами и твоимъ именемъ, напечатаннымъ между другими звонкими именами.
   -- Слава Богу! Слава Богу! Теперь я уже не буду въ тягость бѣдной матушкѣ. Теперь я въ скоромъ времени могу заплатить мой долгъ Лаурѣ. Могу жить на свой счетъ, пробью себѣ дорогу самъ...
   -- Могу жениться на дочери верховнаго визиря, могу купить себѣ домъ на Бельгрев-Скверѣ, могу выстроить отличный воздушный замокъ! сказалъ Уаррингтонъ, любуясь радостью Пена.-- Во всякомъ случаѣ, Пенъ, тебѣ будетъ на что купить хлѣба и сыра; а я долженъ тебѣ сказать, что хлѣбъ, заработанный собственноручно, отлично-вкусенъ.
   Въ тотъ день они обѣдали въ клубѣ съ бутылкою лафита перваго сорта, на счетъ Пена. Давно уже не предавался Пенъ такой роскоши, но Уаррингтонъ не хотѣлъ ему противоречить и они выпили дружно за здоровье "Весенняго Альманаха".
   "Пошелъ дождь, будетъ ливень", говоритъ англійская пословица. Пену вскорѣ представился еще случай заработать себѣ денегъ. Въ одно утро Уаррингтонъ бросилъ ему черезъ столъ письмо, принесенное мальчикомъ изъ типографіи, который объявилъ" что онъ "Отъ капитана Шэндона, сэръ" -- и потомъ ушелъ и заснулъ на своей обычной скамейкѣ, въ сѣняхъ. Впослѣдствіи онъ приходилъ къ нимъ часто и приносилъ много посланій Пену.

"Ф. Г. Вторникъ, утромъ.

"Почтенный сэръ,

   "Бонги будетъ здѣсь сегодня, касательно Палл-Малльской Газеты. Вы именно тотъ, кого намъ надобно для настоящей вестэндской статьи -- вы понимаете: бойкой и аристократической. Леди Гнишоу также изъ нашихъ; но отъ нея немного толку, знаете, и кромѣ того, у насъ два лорда; но чѣмъ меньше они будутъ писать, тѣмъ лучше. Вы намъ необходимы. Вы сами назначите условія и мы "зашибемъ" всѣхъ нашею газетой.
   Прійдти ли къ вамъ мистеру Бонги, или не можете ли вы сами заглянуть ко мнѣ сюда?

"Вашъ покорнѣйшій
"Чарльзъ Шэндонъ".

   -- Еще оппозиція, сказалъ Уаррингтонъ, когда Пенъ прочиталъ записку.-- Бонги и Бэконъ между собою на ножахъ. Они женаты на сестрахъ, Бэконъ на сестрѣ Бонги, а Бонги -- на сестрѣ Бэкона, и были прежде партнёрами и величайшими друзьями. Гэккъ говоритъ, что мистриссъ Бонги надѣлала между ними всю бѣду, а Шэндонъ, работающій на Бонги, валитъ всю вину на мистриссъ Бэконъ -- чортъ ихъ разберетъ кто правь, кто виноватъ. Но съ-тѣхъ-поръ, какъ оба эти издателя разошлись, между ними свирѣпствуетъ страшная война. Лишь-только у одного выйдетъ книга путешествій, стихотвореній, новый журналъ или новое періодическое изданіе, другой сейчасъ же выступаетъ въ поле съ чѣмъ-нибудь въ томъ же родѣ. Я самъ слышалъ какъ бѣдняжка Шэндонъ разсказывалъ съ хохотомъ, что онъ заставилъ разъ Бонги дать великолѣпный обѣдъ всѣмъ своимъ писателямъ въ Блекваллѣ, увѣривъ его, будто Бэконъ позвалъ всѣхъ своихъ на пиръ въ Гриничѣ. Когда Бонги пригласилъ твоего знаменитаго пріятеля Уэгга издавать "Лондонца", Бэконъ бросился стремглавъ на поиски и пріобрѣлъ имя мистера Грайндля для своего "Вестминстерскаго Магазина". Когда Бэконъ издалъ комическую ирландскую повѣсть "Барни Брэллаганъ", Бонги тотчасъ же поскакалъ въ Дублинъ и привезъ юмористическій ирландскій разсказъ "Луки Мэкъ Твольтеръ". Когда докторъ Гиксъ напечаталъ у Бэкона свое "Путешествіе въ Месопотамію", Бонги тотчасъ же предъявилъ "Изслѣдованія въ Сахарѣ", профессора Сэндимена. И теперь Бонги хочетъ издавать свою Палл-Малльскую Газету" въ видѣ противодѣйствія "Вайт-Галльскому Обозрѣнію" Бэкона. Пойдемъ, послушаемъ о "Газетѣ". Тамъ можетъ найдтись мѣсто и для тебя, молодость. Мы посѣтимъ Шэндона и непремѣнно застанемъ его дома."
   -- Гдѣ онъ живетъ?
   -- Во Флитской долговой Тюрьмѣ, гдѣ онъ совершенно какъ дома.
   Пенъ не видалъ еще этой стороны лондонской жизни и вошелъ въ ворота мрачнаго зданія, сильно-заинтересованный. Онъ и Шэндонъ прошли черезъ переднюю, гдѣ сидѣли надзиратели и придверники мѣста, а потомъ, черезъ калитку, ихъ впустили въ самую тюрьму. Шумъ и толкотня, движеніе и возгласы, оборванная хлопотливость и дѣятельность -- все это поражало и удивляло Пена. Здѣсь люди двигались безъ отдыха и устали, какъ запертыя въ клѣткахъ звѣринца животныя. Одни играли въ мячъ объ стѣну, другіе шагали и топали; тотъ расхаживалъ и жестикулировалъ, разсуждая съ своимъ адвокатомъ, облеченнымъ въ полинялую черную мантію; этотъ гулялъ печально, рядомъ съ женою и нося ребенка на рукахъ. На нѣкоторыхъ были халаты въ лохмотьяхъ и они смотрѣли франтами-ухарями. Всякій казался въ суетахъ, въ хлопотахъ и на сборѣ куда-то. Пенъ чувствовалъ, какъ-будто его душитъ эта атмосфера, и какъ-будто запертая за нимъ дверь никогда больше не отворится.
   Они прошли черезъ дворъ и по каменной лѣстницѣ, черезъ корридоры, полные народомъ: шумъ, гамъ, хлопанье черными дверьми, фонари, свѣчи -- все это одурманило Пена и онъ быль какъ въ лихорадочномъ сновидѣніи. Наконецъ, тотъ же самый маленькій посолъ, который принесъ записку Шэндона и шелъ за ними по Флит-Стриту, прикушивая яблоки, а въ тюрьмѣ показывалъ имъ дорогу, остановился и сказалъ: "Вотъ дверь капитана", и голосъ капитана извнутри пригласилъ ихъ войдти.
   Комната, хотя обнаженная, смотрѣла довольно-весело: солнце сіяло въ окно, подлѣ котораго сидѣла за работой дама; лицо ея было нѣкогда прекрасно и исполнено одушевленія и на увядшихъ чертахъ виднѣлись еще доброта и нѣжность. Несмотря на всѣ несчастіи, причиненныя сумасбродствомъ и легкомысліемъ мужа, она считала его за лучшаго и умнѣйшаго изъ людей: онъ и дѣйствительно былъ человѣкъ добрѣйшій. Онъ любилъ жену и дѣтей до-нельзя, по-своему: для нихъ у него были всегда самыя ласковыя слова и нѣжныя улыбки, и онъ разорялъ ихъ съ величайшимъ добродушіемъ. Онъ никогда не могъ отказать ни себѣ, ни другимъ въ удовольствіи, которое могли купить деньги его; готовъ былъ дѣлиться послѣднею гинеей съ Джекомъ и Томомъ, и, какъ водится, имѣлъ кучу подобныхъ приверженцевъ. Онъ готовь былъ подписать свое имя на оборотѣ всякаго чужаго счета и никогда не платилъ своихъ собственныхъ долговъ. Онъ готовъ былъ писать на чьей бы то ни было сторонѣ и атаковать въ печати себя самого или любаго изъ ближнихъ. Онъ былъ остроумнѣйшій, любезнѣйшій и неисправимѣйшій изъ всѣхъ Ирландцевъ.
   Когда Пенъ и Уаррингтонъ вошли, капитанъ (онъ нѣкогда служилъ въ одномъ ирландскомъ милиціонномъ полку, и титулъ остался при немъ) сидѣлъ на постели въ оборванномъ халатѣ, съ письменною доскою на колѣняхъ, и строчилъ съ быстротою, къ какой только его перо было способно. Листъ бумаги за листомъ валились съ доски на полъ. Портреты дѣтей висѣли надъ его кроватью и меньшее изъ нихъ ползало и бродило по комнатѣ.
   Противъ капитана сидѣлъ мистеръ Бонги, величавый джентльменъ съ безсмысленною физіономіей, съ которымъ ребенокъ пробовалъ завести разговоръ.
   -- Папа очень-умный, сказала малютка:-- мама говоритъ это.
   -- О, очень! отвѣчалъ мистеръ Бонги.
   -- А ты очень-богатъ, мистеръ Бунди, кричала дѣвочка, которая едва начинала болтать.
   -- Мери! сказала мама изъ-за своей работы.
   -- О, ничего! заревѣлъ Бонги съ громкимъ ржаніемъ:-- не бѣда если говорятъ, что я богатъ, хе, хе! Я-таки въ недурномъ положеніи, моя миленькая крошка.
   -- А если ты такъ богатъ, зачѣмъ не возьмешь папа отсюда?
   Мама при этомъ начала отирать слезы своею работой. Бѣдная женщина старалась пріукрасить комнату, приладила занавѣски и повѣсила на стѣну портреты дѣтей. Мать заплакала; мистеръ Бонги побагровѣлъ и смотрѣлъ свирѣпо своими маленькими, налившимися кровью глазами; перо Шэндона продолжало писать, и въ это время послышался стукъ пришедшихъ Пена и Уаррингтона.
   Капитанъ Шэндонъ приподнялъ голову.
   -- Здравствуйте, мистеръ Уаррингтонъ. Я сію минуту къ вашимъ услугамъ. Прошу садиться, джентльмены, если найдете на что, и перо опять пошло писать.
   Уаррингтонъ выдвинулъ старый чемоданъ, единственное случившееся тутъ сѣдалище, и сѣлъ на него, вѣжливо поклонившись мистриссъ Шэндонъ и кивнувъ головою Бонги. Дитя подошло къ Пену и начало разсматривать его очень-серьёзно. Минуты черезъ двѣ кончилось писанье Шэндона; онъ бросилъ на кровать доску и принялся подбирать съ пола разсыпанные по немъ листы.
   -- Кажется, что такъ будетъ хорошо, сказалъ онъ: -- вотъ вамъ программа Палл-Малльской Газеты.
   -- А вотъ и деньги за нее, сказалъ мистеръ Бонги, вручая ему пятифунтовую банковую ассигнацію.-- Мое слово вѣрно. Когда я скажу, что заплачу, такъ ужь заплачу.
   -- Да, да! Не всякій изъ насъ можетъ сказать то же самое, замѣтилъ Шэндонъ, жадно опуская въ карманъ банковый билетъ.

Конецъ первой части.

   

Часть вторая.

ГЛАВА ПЕРВАЯ,
происходящая въ сосѣдствѣ Лодгэт-Гилля.

   Сидящій въ тюрьмѣ капитанъ Шэндонъ возвѣщалъ, въ своей краснорѣчивой программѣ Палл-Малльской Газеты, что Англія боролась съ могущественнѣйшимъ врагомъ и одолѣла его, оттого, что Британцы надѣялись на своихъ джентльменовъ. Джентльмены предводительствовали нашими воинами, когда орлы Корсиканца отступали передъ ними отъ Дуэро къ Гароннѣ; джентльменъ прорвалъ непріятельскую линію подъ Трафальгаромъ, и джентльменъ побѣдилъ подъ Ватерлоо!
   При словѣ Ватерлоо Бонги кивнулъ головою и выразительно подмигнулъ капитану.
   -- Вы видите, какъ тронутъ нашъ уважаемый другъ мистеръ Бонги, сказалъ Шэндонъ, лукаво поглядывая изъ-за своихъ бумагъ: -- вотъ вамъ самое неподдѣльное доказательство. Я уже въ сотый разъ пускаю въ ходъ герцога Веллингтона и Ватерлоо, и всегда съ успѣхомъ.
   Послѣ этого капитанъ сознавался чистосердечно въ своей программѣ, что до настоящаго времени джентльмены Англіи, убѣжденные въ своихъ правахъ и пренебрегающіе тѣми, кто на нихъ нападаетъ, поручали представлять въ печати интересъ своего сословія дѣльцамъ и адвокатамъ по ремеслу, также, какъ они передали управленіе своими помѣстьями, или дѣла свои по судебной части -- завѣдыванію людей, состоящихъ у нихъ въ службѣ.
   Шэндонъ былъ убѣжденъ, что этому не должно больше быть; джентльмены Англіи должны быть сами бойцами за свое правое дѣло: они должны сами встрѣтить враговъ своихъ въ полѣ; не должны допускать, чтобъ наемные адвокаты клеветали на нихъ и изображали ихъ въ ложномъ свѣтѣ; не должны позволять, чтобъ въ Гробб-Стритѣ стряпались газеты изъ Вайтгалля (это шило въ бокъ бэконцамъ, мистеръ Бонги, замѣтилъ Шэндонъ, обращаясь къ издателю).
   Бонги застучалъ палкою въ полъ: "Хорошенько ихъ, капитанъ!" восклицалъ онъ съ жаромъ; потомъ, обратясь къ Уаррингтону и замотавъ своею головой запальчивѣе, чѣмъ когда-нибудь, онъ прибавилъ: "Ужь я вамъ скажу, сэръ, никто не напишетъ лучше Шэндона -- никто, чортъ возьми!"
   Сочинитель программы объявлялъ дальше, что нѣкоторые джентльмены, которыхъ имена умалчиваются по очевиднымъ причинамъ (Уаррингтонъ при этомъ снова разсмѣялся), рѣшились издавать журналъ и правила его такія-то и такія-то.
   -- Брраво! заревѣлъ Уаррингтонъ, прослушавъ эти правила.
   Ребенокъ смотрѣлъ на всѣхъ съ удивленіемъ; мистриссъ ІІІэндонъ продолжала работать молча и во взглядѣ ея сіяло нѣжное самодовольствіе.
   -- Поди сюда, малютка Мери, сказалъ Уаррингтонъ и погладилъ шелковистыя свѣтлыя кудри дитяти своею широкою рукой; но Мери испугалась суровой ласки его и предпочла вскарабкаться на колѣни Пена и играть его красивою часовою цѣпочкой. Пенъ былъ этимъ очень-доволень; онъ былъ отъ природы добросердеченъ и простодушенъ, хотя скрывалъ свою врожденную ласковость подъ личиною напыщеннаго важничанья. Отецъ малютки снова взялся за свою программу.
   -- Вы смѣялись, сказалъ онъ Уаррингтону: -- надъ очевидными причинами, о которыхъ я упоминалъ. Слушайте же, невѣрующій язычникъ: "Мы сказали", продолжалъ онъ чтеніе: "что не можемъ объявить именъ особъ, участвующихъ въ этомъ предпріятіи, и что на это есть очевидныя причины. Мы насчитываемъ друзей съ вліяніемъ изъ обѣихъ Палатъ Парламента, и пріобрѣли себѣ союзниковъ во всѣхъ дипломатическихъ кругахъ Европы. Источники нашихъ свѣдѣній таковы, что нѣтъ никакой возможности подвергнуть ихъ огласкѣ -- таковы, какихъ не можетъ имѣть никакой другой лондонскій или европейскій журналъ. Но вотъ что мы можемъ сказать во всеуслышаніе: самыя свѣжія и скорыя извѣстія о движеніяхъ англійской и континентальной политики можно найдти только въ столбцахъ "Палл-Малльской Газеты". Государственный человѣкъ и капиталистъ, джентльменъ-землевладѣлецъ и духовный, будутъ въ числѣ нашихъ читатолей, потому-что наши писатели и сотрудники изъ нихъ же. Мы обращаемся къ высшимъ классамъ общества и нисколько не отпираемся отъ этого: "Палл-Малльская Газета" пишется джентльменами и для джентльменовъ; дирижирующіе ею обращаются къ сословію, въ которомъ они родились и живутъ. Если другіе имѣютъ свой журналъ, то почему джентльмены Англіи не должны имѣть своего представителя въ печати?
   Потомъ мистеръ Шэндонъ разсуждалъ очень-скромно о литературномъ и фэшонэбльномъ отдѣлахъ "Палл-Малльской Газеты", редакторами которыхъ будутъ джентльмены признанной репутаціи: люди, знаменитые въ университетахъ (причемъ мистеръ Пенденнисъ не могъ не засмѣяться и не покраснѣть), извѣстные въ клубахъ и въ обществѣ, которые они описываютъ. Онъ тонко намекалъ, что для объявленій о продажахъ, желающіе не найдутъ себѣ лучшаго глашатая, какъ "Палл-Малльская Газета". Онъ краснорѣчиво обращался къ вельможамъ Англіи, баронетамъ Англіи, уважаемому духовенству Англіи, судилищамъ Англіи, къ матерямъ, дочерямъ и домашнимъ кругамъ Англіи, убѣждая подписаться на газету; при заключеніи Бонги проснулся отъ вторичнаго сна, которому предался во время чтенія, и еще разъ сказалъ, что "все славно и въ порядкѣ".
   Когда кончилось чтеніе программы, присутствовавшіе джентльмены проступили къ обсужденію нѣкоторыхъ частностей касательно политическаго и литературнаго направленія газеты, и мистеръ Бонги сидѣлъ и слушалъ, кивая головой, какъ-будто онъ понималъ о чемъ идетъ дѣло, и одобрялъ излагаемыя мнѣнія. По правдѣ сказать, мнѣнія мистера Бонги были очень-просты: онъ былъ убѣжденъ, что капитанъ Шэндонъ можетъ написать бойкую, громовую статью, лучше чѣмъ кто-нибудь во всей Англіи; ему нужно было уничтожить соперничествующій домъ Бэкона, и мнѣніе его было, что капитанъ можетъ сдѣлать это дѣло. Еслибъ капитанъ написалъ ему на листѣ бумаги пропись для чистописанія, мистеръ Бонги остался бы совершенно-доволенъ и счелъ бы статью громовою. Онъ свернулъ программу и положилъ ее въ карманъ съ величайшимъ удовольствіемъ; и не только заплатилъ ІІІэндону за рукопись, какъ мы уже видѣли, но подозвалъ къ себѣ маленькую Мери и далъ ей, на прощанье, шиллингъ на пряники.
   Рѣшивъ все, что было нужно, присутствовавшіе начали бесѣдовать о постороннихъ предметахъ, и Шэндонъ повелъ разговоръ на свѣтскій ладъ, заключая, по наружности и манерамъ своихъ гостей, что они принадлежатъ къ beau monde. Онъ въ-сущности зналъ очень-немного о большомъ свѣтѣ, но видалъ его, а потому могъ говорить о немъ. Онъ толковалъ о разныхъ современныхъ лицахъ и о свѣтилахъ высшаго общества, съ развязною фамильярностью и шутливыми намеками, какъ-будто всю жизнь водился только съ ними. Онъ разсказывалъ анекдоты изъ ихъ частной жизни, описывалъ пиры и вечера, на которыхъ онъ бывалъ, и на которыхъ случалось то и то. Пену забавно было видѣть оборваннаго тюремнаго жильца, говорящаго свысока о первыхъ лицахъ Англіи. Мистриссъ Шэндонъ всегда восхищалась, когда мужъ разсказывалъ эти повѣсти, и вѣрила имъ съ фанатическимъ уваженіемъ. Она сама не желала вмѣшиваться въ аристократическое общество, она была недовольно-умна для этого, но большой свѣтъ былъ настоящимъ поприщемъ для ея Чарльза: онъ тамъ блисталъ; его тамъ уважали и цѣнили. Разъ какъ-то Шэндонъ былъ дѣйствительно приглашенъ къ обѣду лордомъ Б., и жена его хранила пригласительный билетъ этотъ, какъ драгоцѣнность.
   Мистеру Бонги эта болтовня скоро наскучила и онъ всталъ, чтобъ уйдти; Уаррингтонъ и Пенъ поднялись также, чтобъ послѣдовать за издателемъ, хотя Пену и хотѣлось просидѣть тутъ подольше и познакомиться покороче съ семействомъ, которое интересовало и трогало его. На прощаньи онъ сказалъ, что надѣется имѣть позволеніе посѣщать ихъ, и Шэндонъ отвѣчалъ, оскаля зубы, что его всегда можно застать дома и онъ всегда будетъ очень-радъ видѣть мистера Пеннингтона.
   -- Я провожу васъ до воротъ моего парка, джентльмены, сказалъ капитанъ Шэндонъ, хватаясь за шляпу и необращая вниманія на умоляющій взглядъ жены и слабое восклицаніе". "Чарльзъ!" Капитанъ, въ стоптанныхъ туфляхъ, зашлёпалъ передъ своими гостями и повелъ ихъ по угрюмымъ переходамъ тюрьмы. Когда онъ простился съ ними у калитки, рука его уже переминала въ карманѣ оставленную мистеромъ Бонги банковую ассигнацію. Артуръ Пенденнисъ почувствовалъ истинное облегченіе, когда увидѣлъ себя внѣ этого ужаснаго зданія, и свободно ступилъ на мостовую Фаррингдон-Стрита.
   Мистриссъ Шэндонъ печально продолжала свою работу, выглядывая повременамъ въ окно. Она видѣла, какъ мужъ спѣшилъ съ двумя какими-то людьми къ тюремной тавернѣ. Она-было надѣялась обѣдать съ нимъ, потому-что на косякѣ за окномъ былъ кусокъ мяса и салатъ, и думала, что она и маленькая Мери раздѣлятъ эту скромную трапезу съ отцомъ малютки. Но теперь объ этомъ нечего было и думать: онъ просидитъ въ тавернѣ, пока ея не запрутъ, а потомъ пойдетъ играть въ карты или пить въ комнату къ кому-нибудь другому и воротится далеко за полночь, молчаливый, съ стеклянными глазами, шатаясь, и ей же прійдется съ нимъ няньчиться. О, сколько разнообразныхъ мученій доставляемъ мы женщинамъ!
   Итакъ мистриссъ Шэндонъ, вмѣсто того, чтобъ обѣдать, пошла и сдѣлала себѣ чай. Какъ часто, во всѣхъ страданіяхъ бѣдныхъ женщинъ, чайникъ бывалъ повѣреннымъ ихъ горя съ-тѣхъ-поръ, какъ это благодѣтельное питье вопіло у насъ въ употребленіе! Сколько миріадъ женщинъ плакало надъ нимъ! При сколькихъ болѣзненныхъ одрахъ кипятился онъ! Сколько горячихъ устъ получали изъ него освѣженіе! Природа, безъ-сомнѣнія, имѣла въ виду женщинъ, производя чайное растеніе; фантазія можетъ безъ большаго напряженія собрать самыя разнородныя группы и картины вокругъ чайнаго столика. За чайникомъ Мелисса и Сахарисса повѣряютъ другъ другу свои сердечныя тайны. Подлѣ чайника лежатъ письма обожателя бѣдной Полли; онъ былъ ея обожателемъ вчера, и она читала эти письма со слезами восторга, а не отчаянія, какъ теперь. Мери крадется на цыпочкахъ въ спальню матери и несетъ утѣшительную чашку вдовѣ, непринимающей другой пищи. Руѳь готовитъ чай отцу, возвращающемуся съ полевыхъ работъ; словомъ, можно наполнить цѣлую страницу намеками на подобныя картины. Наконецъ, мистриссъ Шэндонъ и малютка Мери садятся и пьютъ вмѣстѣ чай, пока капитанъ наслаждается въ тавернѣ въ свое удовольствіе. Для этой бѣдной женщины чай единственная отрада, когда нѣтъ съ нею мужа!
   Джентльменъ, съ которымъ мы уже слегка знакомы, мистеръ Джекъ Финюкенъ, землякъ капитана Шэндона, засталъ за чаемъ жену его и маленькую Мери, для которой всегда приносилъ въ карманѣ пряникъ. Джекъ считалъ Шэндона величайшимъ изъ когда-либо существовавшихъ геніевъ; раза два добродушный кутила помогалъ Финюкену въ бѣдѣ, потому-что у Шэндона всегда было ласковое слово, а иногда и гинея для страждущаго пріятеля, и для Джека день былъ не день, если онъ не навѣститъ своего покровителя. Онъ былъ готовъ бѣгать по всему Лондону по порученіямъ Шэндона; обдѣлывать его денежныя дѣла съ журналистами и издателями, кредиторами, полицейскими, обладателями векселей и расписокъ Шэндона, съ джентльменами, желающими спекулировать на эти документы, и словомъ, былъ усерднѣйшимъ ходатаемъ по тысячѣ разнородныхъ сдѣлокъ и запутанностей тороватаго Ирландца. Я до-сихъ-поръ не зналъ еще ирландскаго дворянина въ затруднительныхъ обстоятельствахъ, у котораго не было бы адъютанта въ этомъ родѣ, также несвободнаго отъ денежныхъ стѣсненій; у этого адъютанта свои подчиненные, а у тѣхъ опять свои несостоятельные агенты, и такъ далѣе. Нашъ капитанъ Шэндонъ протекалъ житейское поприще, предводительствуя постоянно людьми подобнаго рода, раздѣлявшими суровую участь своего вождя.
   -- Бьюсь о гинеѣ, недолго продержится у него этотъ пятифунтовый билетъ, говорилъ мистеръ Бонги о капитанѣ, удаляясь отъ тюрьмы съ Пеномъ и Уаррингтономъ. И онъ судилъ справедливо, потому-что, когда мистриссъ Шэндонъ опорожнила почью карманы мужа, она нашла въ нихъ только пару шиллинговъ, да нѣсколько полупенсовъ отъ его утренняго денежнаго полученія. Шэндонъ далъ фунтъ одному изъ своихъ послѣдователей; послалъ баранью ляшку, картофеля и пива къ знакомцу на бѣдной половинѣ тюрьмы; заплатилъ прежній счетъ въ тавернѣ, гдѣ размѣнялъ банковую ассигнацію, и пообѣдалъ тамъ съ двумя пріятелями, которымъ послѣ проигралъ въ карты почти все остальное: словомъ, къ ночи онъ очутился такимъ же бѣднякомъ, какимъ былъ утромъ.
   Издатель и два его спутника поговорили нѣсколько между собою, оставя Шэндона, и Уаррингтонъ повторилъ Бонги то же самое, что онъ натолковалъ его сопернику Бэкону, то-есть, что Пенъ малый высокой руки, большаго генія, а что всего важнѣе -- отлично принятъ въ высшемъ обществѣ и въ безконечномъ родствѣ со всею знатью Соединенныхъ Королевствъ. Бонги отвѣчалъ, что сочтетъ за счастье вести дѣла съ мистеромъ Пенденнисомъ. Онъ изъявилъ надежду имѣть удовольствіе раздѣлить въ непродолжительномъ времени кусокъ баранины съ обоими джентльменами, и такимъ образомъ, осыпавъ другъ друга вѣжливостями и увѣреніями, они разстались.
   -- Грустно видѣть такого человѣка какъ Шэндонъ, сказалъ въ раздумьи Пенъ, бесѣдуя вечеромъ съ Уаррингтономъ о видѣнной ими тюремной сценѣ:-- человѣка съ такою образованностью и множествомъ познаній, такого несомнѣннаго дарованія и остроумія, видѣть его жильцомъ тюрьмы на половину его жизни, и прихвостникомъ книгопродавца, когда онъ на волѣ.
   -- Чтожь, и я прихвостникъ книгопродавца, да и ты начинаешь пробовать свою рысь въ качествѣ наемной клячи, отвѣчалъ Уаррингтонъ со смѣхомъ: -- всѣ мы наемныя клячи по тому или другому тракту. А все же я лучше желаю быть тѣмъ, что есть, чѣмъ сосѣдомъ нашимъ Пэли. Онъ наслаждается жизнью небольше крота. Вообще чертовское количество незаслуженнаго участія было брошено попусту на долю тѣхъ, кого ты называешь прихвостнями книгопродавцевъ.
   -- Множество одинокихъ трубокъ и эля сдѣлали тебя циникомъ, Уаррингтонъ. Ты Діогенъ подлѣ пивной бочки. Никто меня не увѣритъ, чтобъ человѣкъ геніальный, какъ Шэндонъ, былъ созданъ для гоньбы въ рукахъ такого грубаго животнаго, какъ этотъ неотесанный Бонги, который жирѣетъ отъ работы чужихъ головъ и богатѣетъ трудами своихъ поденьщиковъ. Меня бросаетъ въ негодованіе мысль, что Шэндонъ долженъ быть рабомъ такого скота, который не умѣетъ говорить поанглійски, хотя и живетъ этимъ языкомъ, и который не достоинъ чистить сапоги Шэндону.
   -- Ого, ты ужь начинаешь поносить издателей и становишься въ наши ряды -- браво, Пенъ! А что, напримѣръ, можешь ты сказать противъ сношеній Бонги съ Шэндономъ? Развѣ издатель посадилъ автора въ тюрьму? Развѣ Бонги пропиваетъ теперь видѣнную нами сегодня утромъ пятифунтовую ассигнацію, а не Шэндонъ?
   -- Несчастье ввергаетъ человѣка въ дурное общество. Легко закричать "Фу!" противъ бѣдняка, которому не съ кѣмъ слова выговорить, развѣ съ тѣми, кто сидитъ въ тюрьмѣ вмѣстѣ съ нимъ. Мы должны быть снисходительны къ причудамъ генія, и помнить, что та же самая пылкость и восторженность характера, которыя намъ такъ нравятся въ авторѣ, очень-часто сбиваютъ съ пути человѣка.
   -- Къ чорту этихъ геніевъ! закричалъ Уаррингтонъ, весьма-строгій моралистъ на нѣкоторыя вещи, хотя, можетъ-быть, на дѣлѣ и грѣшный человѣкъ:-- я рѣшительно отвергаю, чтобъ было столько геніевъ, сколько ихъ насчитываютъ люди, хныкающіе объ участи писателей. Найдутся на свѣтѣ тысячи умныхъ малыхъ, которые бы могли, еслибъ захотѣли, кропать стихи, писать статейки и читать книги, да произносить надъ ними приговоры; бесѣда писателей и критиковъ по ремеслу ни на волосъ ни болѣе блестяща, ни глубокомысленнѣе, ни пріятнѣе бесѣды всякаго другаго общества образованныхъ людей. Если законовѣдецъ, или воинъ, или купецъ, выйдетъ изъ своихъ доходовъ и не платитъ своихъ счетовъ, то его сажаютъ въ тюрьму: и авторъ долженъ идти туда же. Если авторъ напьется какъ скотъ, я не знаю почему онъ долженъ быть избавленъ отъ головной боли съ похмѣлья; если онъ заказываетъ портному платье, то почему онъ не долженъ платить?
   -- Я бы далъ ему больше денегъ на покупку платьевъ: я-таки желаю принадлежать къ порядочно-одѣтому сословію. Но протестую все-таки противъ этихъ гадкихъ посредниковъ между геніемъ и его великимъ хозяиномъ, публикой -- посредниковъ, которые пожираютъ больше половины заработковъ и славы тружениковъ.
   -- Я работникъ прозаическій, а ты, молодость, поэтъ малаго разбора, и потому воображаешь себя вправѣ заноситься. Чего ты хочешь? Того ли, чтобъ составился цехъ капиталистовъ, который покупалъ бы произведенія всѣхъ авторовъ, какіе къ нему ни явились бы съ рукописью въ рукѣ? Всякій, кто намараетъ эпопею, или произведетъ на свѣтъ романъ или трагедію, умѣй онъ писать, или нѣтъ, прійдетъ и долженъ найдти готовые мѣшки гиней за свою галиматью? Кто будетъ рѣшать, что хорошо и что дурно: что годится въ продажу и что нѣтъ? Наконецъ, допускаешь ли ты покупщику право покупать или не покупать? По-моему, сэръ, когда Джонсонъ сидѣлъ за ширмами Сент-Джонс-Гета и обѣдалъ въ сторонкѣ, потому-что былъ слишкомъ-оборванъ и бѣденъ для стола литературныхъ тузовъ, угощавшихъ себя вокругъ лучшей скатерти мистера Кева -- торговецъ этотъ не поступилъ съ нимъ несправедливо. Могъ ли бы ты требовать отъ издателя, чтобъ онъ узналъ генія въ молодомъ человѣкѣ, тощемъ, оборванномъ и голодномъ, какимъ Джонсонъ ему представился? Лохмотья еще не доказательство генія, тогда-какъ капиталъ полновластенъ и, слѣдовательно, владыка на литературной биржѣ. Капиталъ имѣетъ право торговаться съ литературнымъ изобрѣтателемъ, какъ и со всякимъ другимъ. Если я произведу что-нибудь новое по книжной части, то стараюсь извлечь изъ этого всю возможную выгоду; но я также мало имѣю права заставить мистера Моррэя купить мою книгу путешествій или разсужденій, какъ требовать отъ мистера Тэттерсалля, чтобъ онъ далъ мнѣ сто гиней за мою лошадь. Я могу имѣть свои понятія о достоинствахъ моего пегаса и считать его великолѣпнѣйшимъ изъ животныхъ; но и покупщикъ вправѣ имѣть свое мнѣніе: ему можетъ быть нужна дамская лошадь, или спокойная кобыла для плохаго ѣздока, или дюжее четвероногое для дороги -- и тогда моя скотина ему не годится.
   -- Ты пустился въ метафоры, Уаррингтонъ, но былъ нравъ, говоря, что ты человѣкъ прозаическій. Бѣдный Шэндонъ! Есть въ его добродушіи и въ кротости этого милаго существа, его жены, что-то трогающее меня искренно. Я боюсь, что полюбилъ его больше, чѣмъ полюбилъ бы человѣка гораздо-достойнѣе его.
   -- И я также. Не откажемъ ему въ нашемъ участіи и въ сожалѣніи, котораго заслуживаетъ его слабость; хотя человѣкъ болѣе-возвышенный и обидѣлся бы подобнымъ состраданіемъ столько же, какъ презрѣніемъ. Впрочемъ, ты видѣлъ, что у него утѣшеніе идетъ вслѣдъ за несчастіемъ, и одно производитъ или уравновѣшиваетъ другое. Онъ узникъ, но не злополучный.
   -- Геній его поётъ и за тюремною рѣшеткой, замѣтилъ Пенъ.
   -- Да, возразилъ Уаррингтонъ съ горечью.-- Шэндонъ не тужитъ въ своей клѣткѣ. Онъ бы долженъ былъ чувствовать себя несчастнымъ, но у него есть Томь и Джекъ, съ которыми онъ можетъ выпить, и это его утѣшаетъ; онъ бы хотѣлъ занять мѣсто повыше, но такъ-какъ это ему не дается, то онъ пьетъ съ Джекомъ и Томомъ; онъ могъ бы позаботиться о женѣ и дѣтяхъ, но у Джека и Тома явилась бутылка джина и они приглашаютъ его распить ее вмѣстѣ; онъ могъ бы заплатить бѣдному портному Спину тѣ двадцать фунтовъ, которые бѣднякъ долженъ внести за свою квартиру, но Томъ и Джекъ полагаютъ руки на его кошелекъ и онъ пьетъ съ ними, а бѣдный портной идетъ въ тюрьму и семейство его разорено. Будемъ сожалѣть о несчастіяхъ генія и возстанемъ противъ жестокосердыхъ издателей, которые такъ сурово поступаютъ съ авторами!
   -- Какъ! ты хочешь выпить еще стаканъ грога? сказалъ Пенъ съ насмѣшливой улыбкой: приведенный нами философическій разговоръ происходилъ въ Задней Кухнѣ.
   Уаррингтонъ засмѣялся по обыкновенію. "Video meliora proboque" то-есть, "Джонъ, чтобъ грогъ былъ горячій, да съ сахаромъ", сказалъ онъ слугѣ.
   -- Я бы также выпилъ еще стаканъ, да боюсь, что будетъ слишкомъ-много, сказалъ Пенъ: -- знаешь ли Уаррингтонъ, мнѣ нисколько не кажется, чтобъ мы были лучше нашихъ ближнихъ.
   Когда Уаррингтонъ кончилъ стаканъ, друзья наши возвратились на свою квартиру.
   Дома они нашли двѣ записки отъ Бонги. Гостепріимный джентльменъ кланялся имъ и просилъ ихъ сдѣлать ему честь отобѣдать у него въ скоромъ времени, въ обществѣ нѣсколькихъ литературныхъ друзей.
   -- Будетъ большой пиръ, Пенъ. Мы увидимъ всѣхъ бойцовъ Бонги.
   -- Всѣхъ, кромѣ бѣднаго Шэндона, отвѣчалъ Пенъ, удаляясь въ свою комнату и кивнулъ пріятелю, желая ему доброй ночи. Происшествія того дня и новыя знакомства Пена волновали и занимали его значительно, и онъ долго не могъ заснуть, хотя звонкое и регулярное храпѣнье, раздававшееся въ сосѣдней комнаткѣ, доказывало, что Уаррингтонъ ужь наслаждается богатырскимъ сномъ.
   -- Правда ли, думалъ Пенденнисъ, лежа въ постели и глядя на свѣтлую луну, озарявшую уголъ его туалетнаго стола и висѣвшій на стѣнѣ видъ Фэрокса, работы Лауры: -- правда ли наконецъ, что я буду самъ заработывать себѣ хлѣбъ, своимъ перомъ? Правда ли, что я не буду больше обирать милую матушку, и, чего-добраго, составлю себѣ въ свѣтѣ имя и репутацію? Молодой мечтатель смѣялся и краснѣлъ при этой мысли, хотя былъ одинъ-одинёхонекъ въ комнатѣ: какъ бы онъ насладился честью и славой, еслибъ онѣ ему достались!-- Если счастье поблагопріятствуетъ мнѣ, то слава Богу; если нѣтъ -- нечего дѣлать, надобно отказаться. Молю только Небеса, чтобъ я остался честнымъ человѣкомъ при удачѣ и неудачѣ. Молю Небеса, чтобъ они помогли мнѣ говорить истину, сколько я буду въ-состояніи знать ее, и не уклоняться отъ нея ни для лести, ни для выгоды, ни изъ личной вражды, ни ради предубѣжденій партіи. О, милая матушка, какъ ты будешь гордиться, если я сдѣлаю что-нибудь достойное твоего имени! И ты, Лаура, перестанешь презирать меня, какъ лѣнтяя и мота, когда увидишь, что я... когда я сдѣлаю... Что за вздоръ! что я за Альнаскаръ потому только, что добылъ себѣ пять фунтовъ моими стихами и долженъ написать полдюжину журнальныхъ статей! Онъ продолжалъ эти мечтанія болѣе счастливый, исполненный надежды, и съ болѣе-смиреннымъ духомъ, чѣмъ чувствовалъ себя съ давнихъ поръ. Онъ думалъ о своей праздности, своихъ заблужденіяхъ, страстяхъ, сумасбродствахъ, огорченіяхъ и своевольной юности, всталъ съ постели, открылъ окно и выглянулъ на ночной воздухъ; потомъ, по какому-то внутреннему влеченію, которое мы рѣшимся признать добрымъ, онъ поцаловалъ видъ Фэрокса, опустился на колѣни подлѣ кровати и остался нѣсколько минуть въ этомъ положеніи мольбы и покорности. Онъ всталъ съ влажными глазами. Онъ повторилъ машинально нѣсколько словъ, которыя прежде ежедневно произносилъ дитятей подлѣ своей матери, послѣ чего она укладывала его въ постель, задергивала занавѣски и убаюкивала его кроткимъ благословеніемъ.
   На другой день вѣрный Пидженъ принесъ большой пакетъ, адресованный на имя Джоржа Уаррингтона, эсквайра, съ поклонами мистера Троттера и запискою, которую Уаррингтонъ прочиталъ въ постели.
   -- Пенъ, галло! заревѣлъ онъ Артуру, который еще не выходилъ изъ своей комнаты.
   -- Что такое?
   -- Ступай сюда, нужно!
   -- За какимъ чортомъ? спросилъ Пенденнисъ, входя къ Уаррингтону.
   -- Лови! закричалъ тотъ и швырнулъ въ него пакетомъ; еслибъ Пенъ не подхватилъ его, онъ былъ бы сшибенъ съ ногъ.
   -- Это книги, присланныя тебѣ на рецензію для Палл-Малльской Газеты -- осмолить ихъ! кричалъ Уаррингтонъ.
   Что до Пена, онъ былъ въ восторгѣ неописанномъ: рука его дрожала, перерѣзывая бечевку, которою пакетъ былъ обвязанъ, и когда онъ увидѣлъ цѣлую кучу новыхъ, свѣжепереплетенныхъ въ каленкоръ, томовъ путешествій, романовъ и стихотвореній.
   -- Двери на запоръ, Пидженъ, сказалъ онъ: -- сегодня меня дома нѣтъ ни для кого на свѣтѣ. И онъ бросился въ кресла и едва далъ себѣ время напиться чаю -- такъ нетерпѣливо хотѣлось ему начать какъ можно скорѣе чтеніе и разборъ присланнаго.
   

ГЛАВА ВТОРАЯ.
Исторія все еще идетъ около Флит-Стрита.

   Капитанъ Шэндонъ, подстрекаемый женою, которая вообще рѣдко вмѣшивалась въ дѣловую часть, выхлопоталъ для Джона Финюкена, эсквайра, изъ Верхняго Темпля, мѣсто помощника редактора "Палл-Малльской Газеты". Мистеръ Финюкенъ дѣйствительно заслуживалъ всего на свѣтѣ со стороны Шэндона: такъ онъ былъ преданъ семейству капитана и такъ ревностно старался оказать ему какую-нибудь услугу. Въ прежніе годы капитанъ находилъ себѣ убѣжище въ квартирѣ Финюкена, когда опасность ему грозила и сыщики были противъ него спущены; но наконецъ полицейскіе узнали этотъ тайникъ и также регулярно стали поджидать капитана на лѣстницѣ Финюкена, какъ у его собственныхъ дверей. Въ эти же комнаты Финюкена приходила не разъ бѣдная мистриссъ Шэндонъ, объясняла ему свои затрудненія и печали, и они вмѣстѣ обсуживали средства какъ выручить ея обожаемаго Чарльза. Много разъ угощалъ тутъ Финюкенъ и ее, и малютку. Для его маленькихъ комнатъ было особенною честью принимать въ стѣнахъ своихъ такую даму; когда она сходила съ лѣстницы съ опущеннымъ вуалемъ, Финъ наклонялся черезъ перилы и смотрѣлъ ей вслѣдъ, чтобъ какой-нибудь Ловеласъ Темпля не вздумалъ пристать къ ней по дорогѣ; можетъ-быть, онъ даже и желалъ, чтобъ кто-нибудь напалъ на нее и доставилъ ему случай броситься къ ней на помощь, быть ея спасителемъ и переломать ребра дерзновенному. Мистриссъ Шэндонъ ощущала истинное удовольствіе, когда ея добрый и честный ратоборецъ получилъ при газетѣ мѣсто помощника ея мужа.
   Онъ готовь былъ просидѣть съ мистриссъ Шэндонъ до самаго поздняго часа тюремныхъ постановленій, и дѣйствительно не разъ бывалъ свидѣтелемъ, какъ укладывали спать маленькую Мери, на вечернюю молитву которой, призывавшую на папа благословеніе Божіе, Финюкенъ, хотя и католикъ, говорилъ искренно "аминь". Но у него было въ тотъ вечеръ назначено свиданіе съ мистеромъ Бонги, съ которымъ они должны были переговорить о нѣкоторыхъ касающихся газеты дѣлахъ за спокойнымъ обѣдомъ. Вслѣдствіе этого Джекъ ушелъ отъ мистриссъ Шэндонъ въ шесть часовъ, но на слѣдующее утро не преминулъ сдѣлать обычный визитъ въ Флитскую Тюрьму, разрядившись въ свое лучшее платье и надѣвъ украшенія, которыя хотя были недороги, но за то ярки и блестящи. Въ карманѣ его было четыре фунта и два шиллинга, недѣльное жалованье за журнальную работу, изъ котораго онъ употребилъ два шиллинга на покупку новыхъ перчатокъ, по пути къ тюрьмѣ.
   Наканунѣ онъ ѣлъ баранину съ мистеромъ Бонги и мистеромъ Троттеромъ, редакторомъ Бонги по литератуной части, въ кофейнѣ Динка, гдѣ они подробно обсудили все, что слѣдовало, касательно направленія "Палл-Малльской Газеты", Финюкенъ мастерски указалъ, какія долженъ сдѣлать распоряженія помощникъ редактора газеты; какого рода шрифтъ назначить для какихъ статей; кто долженъ описывать рынки; кто скачки и кулачные бои; кто разныя извѣстія, и кто фэшонэбльные толки. Онъ былъ знакомъ со многими джентльменами, съиздавна знатоками этихъ отраслей знанія, сообщающими ихъ публикѣ; словомъ, Джекъ Финюкенъ былъ -- какъ отзывался о немъ Шэндонъ, и въ чемъ онъ самъ былъ увѣренъ -- однимъ изъ лучшихъ въ цѣломъ Лондонѣ работниковъ по газетной части. Онъ зналъ, по скольку получаетъ въ недѣлю каждый, имѣющій дѣла съ книгопечатаніемъ, и могъ указать на тысячи маленькихъ фокусовъ или замысловатыхъ экономій, посредствомъ которыхъ сберегались деньги предпріимчиваго капиталиста, вздумавшаго издавать новый журналъ. Онъ ослѣпилъ и озадачилъ Бонги, котораго понятливость была изъ медленныхъ, быстротою своихъ вычисленій на бумагѣ, когда они сидѣли за столомъ. И Бонги сознавался впослѣдствіи своему подчиненному, мистеру Троттеру, что этотъ Ирландецъ ловкій и толковый малый.
   Успѣвъ произвести на мистера Бонги такое благопріятное впечатлѣніе, добрый Джекъ Финюкенъ принялся за другое дѣло, которое было гораздо-ближе къ его сердцу, именно, за освобожденіе изъ тюрьмы своего обожаемаго друга и вождя, капитана Шэндона. Онъ зналъ до послѣдняго шиллинга количество тюремныхъ сторожей, державшихъ капитана въ предѣлахъ его флитской квартиры; онъ увѣрялъ даже, будто бы знаетъ всю сумму его долговъ; но это было невозможно, потому-что никто въ цѣлой Англіи не зналъ этого, и самъ капитанъ Шэндонъ меньше чѣмъ кто-нибудь взялся бы опредѣлить эту сумму съ точностью. Финюкенъ представилъ издателю на видъ, сколько дѣла предстоитъ Шэндону по его редакціи и какъ бы полезно было для Палл-Малльской Газеты, еслибъ онъ не былъ стѣсненъ заточеніемъ. (Это, однако, опровергалъ мистеръ Бонги, говоря: "Когда капитанъ подъ замкомъ, мы знаемъ навѣрное, гдѣ его можно найдти; а если его выпустишь, то и не думай захватить его".) Наконецъ, онъ все-таки до-того растрогалъ чувствительность Бонги, описывая ему, какъ мистриссъ Шэндонъ чахнетъ въ тюрьмѣ и какъ ея ребенку нездоровъ тюремный воздухъ, что издатель объявилъ: если мистриссъ Шэндонъ зайдетъ къ нему завтра утромъ, то онъ посмотритъ, нельзя ли ей какъ-нибудь помочь. Разговоръ приходилъ къ этому счастливому окончанію за вторымъ пріемомъ грога. Джекъ Финюкенъ, въ карманѣ котораго было четыре гинеи, хотѣлъ, отъ полноты восторга, заплатить трактирщику за все угощеніе, по Бонги сказалъ на это: "Нѣтъ, сэръ, ужь это мое дѣло, позвольте. Джемсъ, возьми сколько слѣдуетъ по счету, и полтора шиллинга на твою долю", и передалъ слугѣ потребную на все это сумму. И вотъ какимъ образомъ Финюкенъ, отправившійся спать къ себѣ въ Темпль послѣ обѣда у Дикка, нашелъ въ своемъ карманѣ, въ субботнее утро, все свое недѣльное жалованье сполна.
   Онъ такъ выразительно и такъ радостно подмигнулъ мистриссъ Шэндонъ, что это доброе существо тотчасъ постигло, что у него должны быть хорошія вѣсти; она поспѣшила взяться за шаль и шляпку, лишь-только Финюкенъ предложилъ ей сдѣлать ему честь прогуляться съ нимъ и освѣжиться чистымъ воздухомъ. Малютка Мери запрыгала отъ радости при мысли о такомъ праздникѣ, потому-что въ этихъ случаяхъ Финюкенъ всегда дарилъ ей какую-нибудь игрушку, показывалъ ей представленія марьйонетокъ, собачьи комедіи и тому подобное, и вообще старался сколько-возможно позабавить ребенка. Онъ искренно любилъ все это семейство и охотно разбилъ бы себѣ голову, еслибъ это могло имъ къ чему-нибудь пригодиться.
   -- Можно мнѣ идти, Чарли? или остаться съ тобою, потому-что ты сегодня утромъ нездоровъ? У него голова болитъ, мистеръ Финюкенъ. Онъ вообще подверженъ головнымъ болямъ, и я убѣдила его полежать въ постели, сказала мистриссъ Шэндонъ.
   -- Ступайте, ступайте обѣ; а ты, Джекъ, побереги ихъ. Да напередъ дай-ка мнѣ Буртонову Анатомію: надобно призаняться этой проклятой чертовщиной, сказалъ Шэндонъ съ величайшею веселостью и ласковостью. Онъ очень-часто выписывалъ свои греческія и латинскія цитаты, необходимыя публицисту, изъ этого репертуара учености.
   Итакъ, Финъ взялъ подъ-руку мистриссъ Шэндонъ; Мери припрыгивала передъ ними, и они направились по корридорамъ и переходамъ тюрьмы къ выходу, и вскорѣ выбрались на вольный воздухъ. Отъ Флит-Стритта до Пэтерностер-Роу очень-недалеко. Когда они втроемъ поравнялись съ лавкою Бонги, мистриссъ Бонги входила въ домъ въ парадныя двери, неся въ рукѣ мѣшокъ и переплетенную въ красный сафьянъ книжку, заключавшую въ себѣ дѣла ея съ мясникомъ сосѣдняго рынка. На мистриссъ Бонги было пышное шелковое платье, со множествомъ малиновыхъ и оранжевыхъ лентъ; желтая шаль, шляпка съ красными цвѣтами внутри и зонтикъ свѣтло-голубаго цвѣта довершали уборъ. Мистриссъ Шэндонъ была въ старомъ тафтяномъ платьѣ чернаго цвѣта; шляпка ея никогда не видала блестящихъ радостныхъ дней, а все-таки нельзя было не узнать въ ней даму comme il faut, какъ бы незавидно ни было ея одѣяніе. Обѣ женщины поклонились другъ другу, каждая по-своему.
   -- Надѣюсь, что вы здоровы, Мумъ? сказала мистриссъ Бонги.
   -- Сегодня такой прекрасный день, отвѣчала мистриссъ Шэндонъ.
   -- Не хотите ли завернуть, Мумъ? и она посмотрѣла на ребенка такъ пристально, что тому стало страшно.
   -- Я... я шла по дѣлу къ мистеру Бонги -- я... я надѣюсь что онъ здоровъ?
   -- Если вы пойдете къ нему въ контору, то не можете ли... не можете ли покуда оставить вашу дѣвочку у меня? сказала мистриссъ Бонги басомъ и съ трагическимъ взглядомъ, указывая пальцемъ на малютку.
   -- Я хочу остаться съ мама! закричала Мери, пряча личико въ платьѣ матери.
   -- Ступай съ этой дамой, Мери, сказала мать.
   -- Я покажу тебѣ хорошенькія картинки, сказала мистриссъ Бонги голосомъ людоѣдки:-- и разныя другія вещицы; посмотри-ка сюда и, открывъ мѣшокъ, она показала дѣвочкѣ отличнѣйшіе бисквитики, какіе ея Бонги любилъ кушать съ виномъ. Маленькая Мери увлеклась этою приманкой и все общество вошло въ парадный входъ, изъ котораго боковая дверь вела въ коммерческія комнаты мистера Бонги. Здѣсь, однако, когда дитяти пришлось разставаться съ матерью, оно снова струсило и ухватилось за материнскую юпку. При этомъ добрая мистриссъ Шэндонъ, замѣтивъ огорченіе на лицѣ мистриссъ Бонги, сказала ей: "Если позволите, и я поднимусь вмѣстѣ съ вами и посижу у васъ нѣсколько минутъ". Обѣ дамы пошли наверхъ съ ребенкомъ; пара бисквитовъ развеселила маленькую Мери и она черезъ минуту смѣялась и болтала безъ малѣйшей принужденности.
   Вѣрный Финюкенъ, между-тѣмъ, нашелъ мистера Бонги въ гораздо-болѣе строгомъ расположеніи духа, чѣмъ онъ былъ наканунѣ, когда двѣ трети бутылки портвейна и два солидные стакана грога подогрѣли его душу до степени энтузіазма и сдѣлали его великодушнымъ на обѣщанія въ пользу капитана Шэндона. Гнѣвная супруга разбранила его за это, когда онъ воротился домой, и повелѣла не давать капитану ни малѣйшей потачки, говоря, что онъ негодный мотъ, которому не помогутъ никакія деньги; она не одобрила клада Палл-Малльской Газеты, убѣжденная, что Бонги только даромъ бросить свои деньги, какъ дѣлаютъ тѣ "черезъ дорогу" она всегда называла заведеніе своего брата "черезъ дорогу") съ своимъ Вайтгалльскимъ журналомъ. Пусть Шэндонъ сидитъ въ тюрьмѣ, да дѣлаетъ свое дѣло; для него нѣтъ на свѣтѣ мѣста приличнѣе. Напрасно Джекъ Финюкенъ просилъ, уговаривалъ, ручался -- Бонги выслушалъ въ то утро поученіе, длившееся цѣлый часъ, и былъ неумолимъ.
   Но чего честному Джеку не удалось сдѣлать внизу, въ конторѣ, то сдѣлали пріятныя лица и манеры матери и дочери въ гостиной, гдѣ отъ нихъ растаяла свирѣпая, но въ-сущности добрая мистриссъ Бонги. Въ голосѣ мистриссъ Шэндонъ была такая безъискусственная пріятность, а манеры ея были такъ открыты и привлекательны, что всѣ, кто съ нею ни сходился, любили ее и жалѣли о ней. Ободренная сурово-ласковымъ пріемомъ хозяйки, она разсказала ей всю свою исторію: описала добросердечіе и добродѣтели своего мужа, слабое здоровье ребенка, и какъ она должна была разлучиться съ двумя другими дѣтьми и послать ихъ въ школу, потому-что не могла держагь ихъ при себѣ въ этомъ ужасномъ мѣстѣ; наконецъ, мистриссъ Бонги, хотя страшная какъ леди Макбетъ, расчувствовалась подъ вліяніемъ этого простаго разсказа и объявила, что сойдетъ внизъ и поговоритъ съ Бонги. Ну, а въ этомъ семействѣ, со стороны мистриссъ Бонги говорить, значило повелѣвать, а со стороны мистера Бонги слушать, значило повиноваться.
   Въ то самое время, когда бѣдный Финюкенъ былъ уже въ совершенномъ отчаяніи отъ безуспѣшности своего ходатайства, величавая мистриссъ Бонги спустилась на своего супруга и вѣжливо попросила мистера Финюкена подняться наверхъ къ своимъ друзьямъ въ гостиной, такъ-какъ ей непремѣнно нужно поговорить нѣсколько минутъ съ мужемъ. Оставшись съ нимъ наединѣ, лучшая половина издателя увѣдомила его о своихъ намѣреніяхъ касательно мистриссъ Шэндонъ.
   -- Что съ тобою, моя милая? спросилъ меценатъ, удивленный растроганнымъ тономъ жены:-- да ты не дальше какъ сегодня утромъ не хотѣла и слышать о томъ, чтобъ я сдѣлалъ что-нибудь для капитана; я удивляюсь какъ ты такъ скоро перемѣнила мнѣніе.
   -- Капитанъ Ирландецъ, и я всегда терпѣть не могла этихъ Ирландцевъ. Но жена его настоящая дама, это всякій можетъ сразу увидѣть, и хорошая женщина, и дочь пастора, и женщина съ запада Англіи, Бонги, какъ и я сама со стороны моей матери. А видѣлъ ли ты... охъ, Творецъ!.. видѣлъ ли ты ея маленькую дѣвочку?
   -- Да, мистриссъ Бонги, я видѣлъ эту дѣвочку.
   -- И замѣтилъ ли ты, какъ она похожа на нашего бѣднаго покойнаго ангельчика Бесси? и мысли мистриссъ Бонги перенеслись назадъ, лѣтъ за восемнадцать, когда "Бэконъ и Бонги" только-что открыли маленькую книжную лавочку въ одномъ провинціальномъ городкѣ, и когда у мистриссъ Бонги былъ ребенокъ, по имени Бесси, похожій на маленькую Мери, которая ее сейчасъ такъ разжалобила.
   -- Хорошо, хорошо, милая! отвѣчалъ мистеръ Бонги, видя, что маленькіе глаза его супруги начинаютъ разгараться и рдѣть: -- капитанъ сидитъ за бездѣлицу: противъ него всего только сто-тридцать фунтовъ. Половина этихъ денегъ выпуститъ его изъ тюрьмы, говорить Финюкенъ, а потомъ мы посадимъ его на половинное жалованье, пока онъ не очиститъ своихъ счетовъ. Когда маленькая сказала мнѣ тамъ, въ тюрьмѣ: "зачѣмъ вы не возьмете отсюда па?" я право чувствовалъ то же, что и ты, милая, клянусь тебѣ честью.
   Результатомъ этого разговора было, что мистеръ и мистриссъ Бонги поднялись вмѣстѣ въ гостиную, гдѣ мистеръ Бонги произнесъ аляповатую рѣчь, которою возвѣстилъ мистриссъ Шэндонъ, что, такъ-какъ, сколько онъ узналъ, шестьдесятъ-пять фунтовъ освободятъ ея мужа изъ тюрьмы, то онъ готовъ ссудить ихъ этой суммой: она будетъ вычитаться изъ жалованья капитана и отпускается ей съ непремѣннымъ условіемъ, что она сама, лично, сдѣлается съ кредиторами мужа насчетъ его освобожденія.
   Я думаю, что этотъ день былъ счастливѣйшимъ въ жизни мистриссъ Шэндонъ и мистера Финюкена.
   "Клянусь Бонги, ты козырь!" заревѣлъ Финъ, невладѣя собою отъ восторга.-- Дай лапу, дружище, и пусть меня повѣсятъ, если мы не зашибемъ по десяти тысячъ фунтовъ въ недѣлю нашей Палл-Малльской Газетой! и онъ прыгалъ по комнатѣ и обнималъ маленькую Мери и выдѣлывалъ кучу бѣшеныхъ прыжковъ.
   -- Если я могу завезти васъ куда-нибудь въ моей каретѣ, мистриссъ Шэндонъ, то она къ вашимъ услугамъ, сказала мистриссъ Бонги, смотря на выѣхавшій къ подъѣзду одиночный экипажъ, которымъ обладательница его немало важничала. И обѣ дамы, усадивъ между собою маленькую Мери (которой ручонку супруга мецената держала крѣпко въ своей пятернѣ), съ восхищеннымъ Финюкеномъ на заднемъ сѣдалищѣ, поѣхали съ Пэтерностер-Роу, причемъ мистриссъ Бонги бросала торжествующіе взгляды на оппозиціонныя окна Бэкона.
   -- Не поведетъ это капитана ни къ чему доброму, думалъ Бонги, возвращаясь къ своему бюро и счетамъ: -- но у мистриссъ Бонги сердце вверхъ ногами, когда она только подумаетъ о своемъ несчастіи. Наше дитя было бы вчера совершеннолѣтнее, еслибъ дожило. Жена сама это говорила; и онъ удивлялся памяти женщинъ на нѣкоторыя вещи.
   Мы считаемъ себя счастливыми, имѣя возможность сказать, что мистриссъ Шендонъ успѣла какъ-нельзя-лучше въ своемъ предпріятіи. Прежде, когда у нея вовсе не было денегъ, ей приходилось смягчать кредиторовъ только слезами и мольбами; но теперь они согласились безъ труда на ея просьбу, имѣя въ виду получить сейчасъ же по десяти шиллинговъ за фунтъ. Для капитана Шэндона, слѣдующее воскресенье было послѣднимъ въ тюрьмѣ, по-крайней-мѣрѣ, на нѣкоторое время.
   

ГЛАВА ТРЕТЬЯ.
Обѣдъ на Пэтерностер-Роу.

   Въ назначенный день оба наши пріятеля явились въ дверяхъ мистера Бонги на Пэтерностер-Роу; явились не къ тому публичному входу, изъ котораго выбѣгали мальчишки книгопродавца съ мѣшками, наполненными томами его изданій; не къ тѣмъ дверямъ, около которыхъ медлили робкіе просители съ дѣвственными рукописями, принесенными на продажу султану Бонги: но къ парадному крыльцу дома, откуда обыкновенно выходила великолѣпная мистриссъ Бонги и садилась въ свой экипажъ прокатиться, развалившись въ подушкахъ и бросивъ надменный взглядъ на окна мистриссъ Бэконъ -- мистриссъ Бэконъ, все-еще безкаретной.
   Въ такихъ случаяхъ, когда пышность жены мистера Бонги слишкомъ бѣсила мистриссъ Бэконъ, послѣдняя отворяла окно гостиной и смотрѣла на карету соперницы съ своими четырьмя дѣтьми, какъ-будто говоря ей: "взгляни-ка на этихъ четырехъ ангельчиковъ, Флора Бонги! Вотъ почему я не имѣю своего экипажа! ты бы готова была отдать карету и четверку лошадей въ придачу, лишь бы у тебя былъ такой поводъ не имѣть экипажа." Вотъ какія стрѣлы Эмма Бэконъ пускала во Флору Бонги, сидѣвшую въ каретѣ, но завидовавшую ей и бездѣтную.
   Когда Пенъ и Уаррингтонъ подошли къ крыльцу Бонги, карета и кабріолетъ подъѣхали къ дверямъ Бэкона. Изъ кареты медленно вылѣзъ старый докторъ Слокумъ; экипажъ доктора былъ такъ же тяжелъ, какъ его слогъ, но и то и другое производило звонкій эффектъ на издателей-книгопродавцевъ Пэтерностер-Роу. Изъ кабріолета выскочили два ослѣпительные бѣлые жилета.
   Уаррингтонъ засмѣялся.
   "Ты видишь, что сегодня и у Бэкона званый обѣдъ. Это докторъ Слокумъ, авторъ "Записокъ Отравителей"; а въ томъ щегольевомъ бѣломъ жилетѣ ты бы едва узналъ нашего пріятеля Гулена. Дуленъ одинъ изъ Бонгійцевъ... да вотъ и онъ". Дѣйствительно, Гуленъ и Дуленъ пріѣхали со Стрэнда въ одномъ и томъ же кабріолетѣ, споря дорогою, кому заплатить за него шиллингъ. Мистеръ Дуленъ вышелъ на другую сторону улицы, въ черномъ фракѣ и широчайшихъ бѣлыхъ перчаткахъ, на которыя обладатель ихъ не могъ не посматривать съ удовольствіемъ и гордостью.
   Дворникъ, наряженный во фракъ, и лакей въ такихъ же обширныхъ перчаткахъ, какія были напялены на руки Дулена, только знаменитаго берлинскаго тканья, стояли чинно въ сѣняхъ Бонги, чтобъ отбирать у его гостей шляпы, пальто и плащи, и провозглашать наверхъ, во все горло, имена ихъ. Еще нѣсколько гостей прибыло вскорѣ послѣ появленія первыхъ трехъ; но единственною представительной прекраснаго пола была покуда только сама мистриссъ Бонги, въ пунсовомъ атласѣ и тюрбанѣ съ райскою птицей. Она дѣлала книксены каждому входившему въ ея гостиную, но умъ ея былъ очевидно занятъ другимъ. Дѣло въ томъ, что ее тревожилъ обѣдъ у мистриссъ Бэконъ: принявъ каждаго изъ своихъ гостей, Флора Бонги устремлялась тотчасъ же къ амбразурѣ окна, изъ котораго ей были видны всѣ подкатывавшіе къ дверямъ Эммы Бэконъ, и въ чемъ кто пріѣзжалъ. Видъ массивной кареты доктора Слокума и его пары тощихъ, купленныхъ у барышника лошадей, давилъ Флору, къ крыльцу которой въ тотъ день подъѣзжали только извощичьи кабріолеты.
   То были все литераторы, хотя до-сихъ-поръ еще неизвѣстные Пену. Тутъ былъ мистеръ Болль, настоящій редакторъ періодическаго изданія, выходившаго въ свѣтъ подъ сѣнью знаменитаго имени Уэгга; мистеръ Троттеръ, начавшій свое поприще поэтомъ въ трагическомъ и самоубійственномъ родѣ, но нисшедшій до званія работника и чтеца мистера Бонги, и капитанъ Сомфъ, старый франтъ и волокита, состоявшій въ какихъ-то неясныхъ связяхъ съ литературою и знатью. Говорили, будто онъ когда-то написалъ какую-то книгу, былъ пріятелемъ лорда Байрона и въ родствѣ съ лордомъ Сомфингтономъ. И дѣйствительно, анекдоты о Байронѣ составляли главную его силу, и онъ рѣдко разѣвалъ ротъ, неимѣя на языкѣ этого поэта или кого-нибудь изъ его современниковъ. Напримѣръ: "Я помню, какъ бѣдному Шелли досталась въ школѣ хорошая отмѣтка за стихи, которые всѣ до послѣдней строчки были моей работы, клянусь Юпитеромъ!" или: "Я помню, когда я былъ вмѣстѣ съ Байрономъ въ Миссолонги", и такъ далѣе. Пенъ замѣчалъ, что мистриссъ Бонги всегда слушала этого джентльмена съ большимъ вниманіемъ: его анекдоты объ аристократіи, къ которой онъ былъ кое-какъ примазанъ, восхищали супругу издателя; въ ея глазахъ онъ былъ почти важнѣе великаго Уэгга. Еслибъ онъ только пріѣхалъ въ своей каретѣ, мистриссъ Бонги заставила бы мужа купить какое бы то ни было произведеніе его пера.
   Мистеръ Бонги принималъ очень-радушно своихъ гостей, по мѣрѣ того, какъ они являлись.
   -- Какъ поживаете, сэръ? Славный день, сэръ. Радъ видѣть васъ здѣсь, сэръ. Флора, мой ангелъ, позволь имѣть честь представить тебѣ мистера Уаррингтона. Мистеръ Уаррингтонъ, мистриссъ Бонги, мистеръ Пенденнисъ, мистриссъ Бонги. Надѣюсь, джентльмены, вы привезли съ собою хорошій аппетитъ. Въ тебѣ, Дуленъ, я не сомнѣваюсь: у тебя чертовскій желудокъ.
   -- Ахъ, Создатель, Бонги! воскликнула его супруга.
   -- Да, ужь долженъ же быть разборчивъ человѣкъ, который въ этомъ домѣ не ѣстъ съ хорошимъ аппетитомъ, сказалъ Дуленъ, подмигивая и поглаживая свой тощій животъ. Онъ было сунулся любезничать съ мистриссъ Бонги, но та отбила съ презрѣніемъ его робкія попытки.
   -- Терпѣть не могу этого Дулена, говорила она своимъ друзьямъ. И дѣйствительно, вся его лесть разбивалась о ея нерасположеніе.
   Пока они разговаривали, причемъ мистриссъ Бонги наблюдала человѣчество изъ окна, вдругъ явилось ея глазамъ великолѣпное видѣніе колоссальной сѣрой лошади, запряженной въ быстроприближавшійся кабріолетъ; за лошадью слѣдовали бѣлыя возжи, поддерживаемыя бѣлыми маленькими перчатками; блѣдное лицо, украшенное густою бородкой и головка крошечнаго грума на заднемъ сѣдалищѣ: "Высокородный Перси Попджой пунктуаленъ, какъ-нельзя больше", объявила она съ восторгомъ и поплыла къ дверямъ на встрѣчу знатному юношѣ.
   -- Да, это Перси Попджой, сказалъ Пенъ, взглянувъ въ окно и видя человѣка, въ отличныхъ лакированныхъ сапогахъ, слѣзавшаго съ высокаго кабріолета: то былъ дѣйствительно этотъ молодой аристократъ, старшій сынъ лорда Фалконета, какъ всякому извѣстно, пріѣхавшій обѣдать къ своему издателю на Роу.
   -- Онъ былъ у меня горемыкой въ Итонѣ, сказалъ Уарингтонъ.
   Жаль, что ему досталось тамъ слишкомъ-мало. На оксбриджскихъ преніяхъ Перси схватывался иногда съ Пеномъ, и всегда оставался въ сильномъ накладѣ; а теперь онъ явился со шляпою подъ мышкой и съ выраженіемъ неописаннаго добродушія и самодовольствія на своемъ кругломъ и полномъ лицѣ, за которомъ природа прорвалась бородкой, по потомъ какъ-будто истощилась этимъ усиліемъ и оставила остальныя части лица безъ волосъ.
   Импровизированный швейцаръ заревѣлъ: "Высокородный Перси Попджой!" къ замѣшательству молодаго джентльмена, котораго титулы возвѣщались во всеуслышаніе.
   -- За какимъ чортомъ хотѣлъ онъ отнять у меня шляпу, Бонги? спросилъ онъ у издателя.-- Не могу обойдтись безъ шляпы: она мнѣ непремѣнно нужна, чтобъ раскланяться съ мистриссъ Бонги. Какъ вы сегодня авантажны, мистриссъ Бонги! Не видалъ въ паркѣ вашей кареты; зачѣмъ вы тамъ не были? Мнѣ безъ васъ чего-то недоставало, право.
   -- О, перестаньте трунить! возразила она.
   -- Трунить! Никогда въ жизни не.... галло! это кто? Здравствуй, Пенденнисъ! какъ поживаете, Уаррингтонъ? Это мои старинные пріятели, мистриссъ Бонги. Скажите, какимъ манеромъ вы оба здѣсь? спросилъ онъ молодыхъ людей, отвернувшись на своихъ лакированныхъ каблукахъ отъ мистриссъ Бонги, которая тотчасъ почувствовала уваженіе къ двумъ молодымъ гостямъ своего мужа, видя, что они такъ коротки съ сыномъ лорда.
   -- Какъ, они съ нимъ знакомы? спросила она быстро у мужа.
   -- Ребята высокаго полета, говорю я тебѣ, отвѣчалъ издатель: -- младшій въ роднѣ со всею знатью. И мужъ, и жена бросились съ улыбками и поклонами на встрѣчу двухъ новыхъ гостей, почти такихъ же важныхъ особъ, какъ молодой лордъ -- великаго Бенгема и знаменитаго Уэгга, которыхъ имена сейчасъ были возглашены снизу.
   Мистеръ Бенгемъ вошелъ съ своимъ всегдашнимъ любезнымъ взглядомъ и вкрадчивой улыбкой; онъ обыкновенно смотрѣлъ на кончики своихъ изящныхъ сапоговъ, и взоръ его рѣдко направлялся на того, съ кѣмъ онъ говорилъ. Бѣлый жилетъ Уэгга, напротивъ, блисталъ во всеузрѣніе и надъ нимъ красовалось его дюжее красное лицо, лучезарное отъ мысли о хорошемъ обѣдѣ и предстоящихъ потѣхахъ. Онъ любилъ входить въ гостиную со смѣхомъ, и, уходя откуда-нибудь, оставлялъ за собою взрывъ хохота. Никакія личныя бѣды и неудачи, которыя доставались на долю юмориста наравнѣ съ нешутливого частью человѣчества, не могли убить его веселости. Каковы бы ни были его горести, мысль объ обѣдѣ всегда ободряла его великій духъ; а когда онъ встрѣчался съ лордомъ, всегда привѣтствовалъ его какимъ-нибудь каламбуромъ.
   Итакъ, Бенгемъ подошелъ къ мистриссъ Бонги съ масляною улыбкой и вкрадчивымъ шопотомъ, посмотрѣлъ на нее изподлобья и показалъ ей кончики своихъ сапоговъ. Уэггъ объявилъ, что она сегодня очаровательна и направился прямо къ молодому вельможѣ, называя его Поппомъ, и немедленно разсказалъ ему презабавную исторію, приправленную крупною солью. Онъ былъ въ восторгѣ отъ встрѣчи съ Пеномъ, пожалъ ему руку и потрепалъ очень-дружески по плечу; Уэггъ былъ въ самомъ веселомъ и привѣтливомъ расположеніи духа. Онъ заговорилъ съ Пеномъ громко о послѣднемъ ихъ свиданіи въ Бэймутѣ; спрашивалъ о здоровьѣ ихъ общихъ друзей въ Клевринг-Паркѣ, и не пріѣдетъ ли сэръ Фрэнсисъ на сезонъ въ Лондонъ, и былъ ли Пенъ у леди Рокминстеръ, которая уже въ городѣ: вѣдь славная старушка наша леди Рокминстеръ! Все это было сказано Уэггомъ нестолько для Пена, сколько для назиданія всего общества, которое онъ радъ былъ увѣдомить, что посѣщаетъ джентльменовъ въ ихъ помѣстьяхъ и живетъ на короткой ногѣ съ знатью.
   Бенгемъ также пожаль руку нашему молодому пріятелю; все это мистриссъ Бонги замѣчала съ почтительнымъ удовольствіемъ, и послѣ сообщила мужу свои идеи касательно важности мистера Пенденниса, идеи, которыя оказались для Пена гораздо-выгоднѣе чѣмъ онъ воображалъ.
   Пенъ, который читалъ, и даже съ удовольствіемъ, нѣкоторыя стихотворенія миссъ Бопэйнъ, и воображалъ, что она нѣсколько походитъ на то, какъ сама себя описала въ "Цвѣтахъ Страсти", увидѣлъ, къ величайшему своему изумленію, высокую и костлявую женщину, въ измятомъ атласномъ платьѣ, входящую въ комнату со скрипомъ и тяжелыми гренадерскими шагами. Уэггъ тотчасъ же замѣтилъ внесенную ею въ сборкахъ подола соломенку, и хотѣлъ уже наклониться, чтобъ подхватить ее, но миссъ Бопэйнъ обезоружила всякую насмѣшливость, замѣтивъ это украшеніе сама и отдѣлила его отъ платья, наступя на него широкою ступнею. Потомъ она подобрала соломенку, извиняясь передъ мистриссъ Бонги, что заставила себя ждать, да что дѣлать? эти омнибусы тащатся такъ медленно, хотя и очень-пріятно проѣхать всю дорогу отъ Кромптона за шесть пенсовъ. Никто не смѣялся надъ рѣчью женщины-поэта, которая высказала все это очень-просто. И дѣйствительно, эта достойная женщина и не думала стыдиться случая, причиненнаго ея бѣдностью.
   -- Такъ вотъ "Цвѣты Страсти!" спросилъ Пенъ у Бенгема, стоявшаго подлѣ него.-- Помилуйте, да портретъ ея въ этой книгѣ изображаетъ очень-недурную молодую женщину.
   -- Вы знаете, что "Цвѣты Страсти" вянутъ какъ и всѣ остальные, отвѣчалъ Бенгемь.-- Портретъ миссъ Бопэйнъ былъ, вѣроятно, нарисованъ нѣсколько лѣтъ тому назадъ.
   -- Мнѣ въ ней нравится, что она не стыдится своей бѣдности.
   -- И мнѣ также. Бенгемъ скорѣе бы умеръ съ голода, чѣмъ рѣшился пріѣхать на обѣдъ въ омнибусѣ; -- но я не знаю, для чего она такъ размахиваетъ этой соломенкой, мистеръ Пенденнисъ? Здоровы ли вы, моя милая миссъ Бопэйнъ? Я былъ сегодня утромъ въ гостиной одной важной дамы и всѣ восхищались вашей новою книгой. Эти строки на крестины леди Фанни Фэнтейль вызвали слезы на глаза герцогини. Я сказалъ ей, что надѣюсь имѣть удовольствіе встрѣтиться съ вами сегодня, и она поручила мнѣ благодарить васъ и сказать какое удовольствіе вы ей доставили.
   Исторія эта, разсказанная сладкорѣчиво и съ улыбкою о герцогинѣ, съ которою Бенгемъ видѣлся сегодня утромъ, совершенно подавила Уэгга, его вдовствующую графиню и баронета, и поставила Бенгема выше Уэгга, въ качествѣ фэшонебля. Бенгемъ воспользовался своимъ преимуществомъ и пустился сыпать анекдоты объ аристократіи. Ему очень хотѣлось втянуть въ этотъ разговоръ Попджоя, и онъ обращался къ нему, говоря: "Я сегодня утромъ сказывалъ вашему батюшкѣ", или: "я думаю, вы были въ NN-Гоузѣ въ тотъ вечерь, когда герцогъ сказалъ то и то"; но мистеръ Попджой не доставилъ ему этого удовольствія, а предпочелъ стоять въ окнѣ подлѣ мистриссъ Бонги и смотрѣть на кебы {Cab -- сокращенное: кабріолетъ. Прим. перев.}, подъѣзжавшіе къ дому "черезъ дорогу". По-крайней-мѣрѣ, думала мистриссъ Бонги, если онъ и не будетъ разговаривать, то эти противные Бэконцы увидятъ, что въ числѣ моихъ гостей вельможный Перси Попджой.
   Наконецъ колоколъ Собора св. Павла пробилъ часъ, получасомъ позже назначеннаго мистеромъ Бонги на его пригласительныхъ билетахъ, и изъ жданныхъ гостей недостовало только двухъ, которые тотчасъ, однако, явились, и въ которыхъ Пенъ узналъ съ удовольствіемъ капитана и мистриссъ Шэндонъ.
   Когда эта чета поздоровалась съ хозяиномъ, хозяйкою и знакомыми, Пенъ и Уаррингтонъ подошли къ мистриссъ Шэндонъ и съ горячностью пожали ей руку. Ее это тронуло и, можетъ-быть, немножко сконфузило при мысли гдѣ она ихъ видѣла въ первый разъ за нѣсколько дней. Шэндонъ былъ исправно вычищенъ и смотрѣлъ молодцомъ въ малиновомъ бархатномъ жилетѣ и манишкѣ, въ которую жена его воткнула свою лучшую брошку. Несмотря на ласковость мистриссъ Бонги, а можетъ-быть, и по причинѣ этой ласковости, мистриссъ Шэндонъ приблизилась къ ней съ боязнью и робостью: дѣйствительно, она была страшнѣе чѣмъ когда-нибудь въ своемъ пунсономъ атласѣ и съ райскою птицей: и мистриссъ Шэндонъ только тогда пріободрилась, когда хозяйка спросила ее своимъ обычнымъ басомъ о ея "миленькой дѣвочкѣ".
   "Препріятное лицо у этой женщины!" шепнулъ Попджой Уаррингтону. "Познакомьте меня съ капитаномъ Шэндономъ, Уаррингтонъ. Мнѣ говорили, что онъ чертовски-уменъ. Годдемъ, сэръ, я обожаю умъ, клянусь Юпитеромъ!" Это была правда: Небеса не снабдили мистера Попджоя большимъ количествомъ собственнаго ума, но зато дали ему благородную способность восхищаться чужимъ умомъ, если онъ и невсегда умѣлъ оцѣнивать его. "И представьте меня миссъ Бопэйнъ. Я слыхалъ что и она умна. Она, конечно, не изъ красивыхъ, да это ничего. Чортъ возьми! я самъ считаю себя литераторомъ, а потому желаю знать всѣхъ умниковъ". Вслѣдствіе этого мистеръ Попджой и мистеръ Шэндонъ насладились удовольствіемъ взаимнаго знакомства; и теперь, такъ -- какъ распахнулись обѣ половинки дверей столовой, все общество отправилось туда и усѣлось за столъ. Пенъ очутился въ срединѣ между женщиною-поэтомъ и Уэггомъ. Дѣло въ томъ, что Уэггъ побоялся сѣсть на случившееся подлѣ нея порожнее мѣсто, а потому эта честь поневолѣ досталась Пену.
   Даровитое существо немного говорило за обѣдомъ, но Пенъ замѣтилъ, что оно кушало съ обширнымъ аппетитомъ и не отказывалось ни отъ какихъ винъ, предлагаемыхъ ей буфетчикомъ. Дѣло въ томъ, что миссъ Бопэйнъ, посмотрѣвъ съ минуту на мистера Пенденниса, который не упустилъ-таки случая скорчить изъ себя важнаго человѣка и былъ разодѣть съ величайшею изъисканностью, съ самыми модными цѣпочками, запонками и жабо, рѣшила, и не безъ основанія, что онъ, долженъ-быть, какой-нибудь франтъ-нахалъ, а потому гораздо-лучше заняться обѣдомъ, чѣмъ имъ. Впослѣдствіи она сама созналась ему въ этомъ съ своимъ обычнымъ чистосердечіемъ:
   -- Я приняла васъ за одного изъ тѣхъ маленькихъ мэйферскихъ денди. Вы смотрѣли такимъ важнымъ человѣкомъ, точь-въ-точь похоронный подрядчикъ; и такъ-какъ мнѣ было до-нельзя противно то гадкое существо, которое сидѣло у меня по другую сторону, то я сочла за лучшее обѣдать и молчать.
   -- И сдѣлали прекрасно, моя милая миссъ Бопэйнъ.
   -- И я гоже думаю; но въ другой разъ я намѣрена поговорить съ вами премного: вы вовсе ни такъ надуты, ни такъ глупы, ни такъ дерзки, какъ кажетесь съ перваго взгляда.
   -- О, миссъ Бопэйнъ, съ какимъ нетерпѣніемъ я буду ждать этого другаго раза! сказалъ Пенъ съ комическою нѣжностью.
   Но возвратимся лучше къ обѣду на Пэтерностер-Роу.
   Обѣдъ былъ роскошнѣйшій. "Что я называю въ цвѣтущемъ готическомъ стилѣ", шепнулъ Пену Уэггъ, сидѣвшій подлѣ него. Прислуга въ башмакахъ со скрипомъ и берлинскихъ перчаткахъ была многочисленна и торжественна, и разговаривала между собою скороговоркой, двигаясь, за спинами гостей, съ блюдами и тарелками. Малорослый жокей мистриссъ Бонги совершенно исчезалъ за этими огромными чернофрачниками.
   -- Посмотрите на этого весьма -- выпуклаго человѣка, мистеръ Пенденнисъ, сказалъ Уэггъ: -- это похоронный подрядчикъ съ Эмен-Корнера, и поставляетъ похороны и обѣды. Онъ здѣсь въ качествѣ поддѣльнаго дворецкаго, и я замѣчаю, любезный сэръ, и вы это увидите современемъ въ жизни, что тамъ, гдѣ поддѣльный дворецкій на лондонскомъ обѣдѣ, непремѣнно бываетъ и поддѣльное вино: этотъ хересъ отвратителенъ. Бонги, мой любезный, гдѣ вы берете этотъ прелестнѣйшій темный хересъ?
   -- Радъ, что онъ вамъ нравится, мистеръ Уэггъ; желаю выпить рюмку съ вами, отвѣчалъ издатель.-- Мнѣ уступилъ его алдерменъ Бенитъ изъ своего запаса, сэръ, и могу вамъ сказать, онъ таки-дорого стоилъ. Мистеръ Пенденнисъ, не присоединитесь ли и вы къ намъ? Ваше здоровье джентльмены.
   -- Вѣдь какъ безсовѣстно лжетъ старый плутъ, сказалъ Уэггъ вполголоса: -- просто взялъ эту гадость изъ кабачнаго погребка; дьявольски-крѣпко. Я бы желалъ имѣть здѣсь бутылочку хереса стараго Стейне, Пенденнисъ; мы съ вашимъ дядей роспили-таки не одну изъ его запаса. Онъ посылаетъ свое вино туда, гдѣ имѣетъ привычку обѣдать. Я помню, что къ бѣдному Родону Кроли -- брату сэра Питта Кроли, онъ былъ губернаторомъ на Ковентри-Айлендѣ -- къ нему всегда приходилъ мэтр-д-отель Стейне съ шампанскимъ изъ Гоунт-Гоуза, замороженнымъ и въ вазахъ, какъ слѣдуетъ.
   -- Какъ это вкусно! сказалъ добродушно Попджой.-- У васъ долженъ-быть въ кухнѣ настоящій cordon-bleu.
   -- О, да, отвѣчала мистриссъ Бонги, думая, вѣроятно, что онъ говорить о новомъ вертелѣ.
   -- То-есть французскій chef de bouche, пояснилъ вѣжливый гость.
   -- О, конечно! милордъ.
   -- Вашъ артистъ говоритъ, что онъ французъ, мистриссъ Бонги? спросилъ Уэггъ.
   -- Право я не знаю, отвѣчала супруга издателя.
   -- Навѣрно французъ, воскликнулъ Уэггъ.-- Обѣды отъ Григса, съ Кладбища св. Павла, какъ и у Бэкона, шепнулъ онъ Пену.-- Бонги заказалъ свой на полкроны дороже на персону, чѣмъ у Бэкона; тоже самое сдѣлалъ Бэконъ. Они бы подсыпали яда въ мороженое другъ друга, еслибъ могли до него добраться; а что до отборныхъ блюдъ, они и безъ того настоящая отрава. Вотъ этотъ, гмъ, хе! этотъ Brimborion à la Setigné очарователенъ, мистриссъ Бонги, замѣтилъ онъ, накладывая себѣ на тарелку съ поданнаго ему гробовщикомъ блюда.
   -- Очень-рада, что вамъ по вкусу, отвѣчала мистриссъ Бонги, покраснѣвъ и незная, такъ ли называется это кушанье, какъ его назвалъ Уэггъ, но смутно подозрѣвая, что онъ смѣется надъ нею. Вслѣдствіе этого она возненавидѣла Уэгга съ женскою горячностью и низвергла бы его съ владычества надъ журналомъ Бонги, еслибъ имя его не имѣло такой цѣны въ книжной торговлѣ и еслибъ онъ пользовался въ публикѣ меньшею извѣстностью.
   Уаррингтонъ сидѣлъ подлѣ мистриссъ Шэндонъ, простое черное шелковое платье которой и полинялыя украшенія представляли сильную противоположность съ цвѣтущимъ нарядомъ издательницы, сидѣвшей по другую ея сторону. Грустная улыбка бѣдной женщины растрогала его; никто, повидимому, не обращалъ на нее вниманія; она сидѣла и молча смотрѣла на мужа, который также былъ какъ-то не въ своей тарелкѣ, и котораго нѣсколько конфузило присутствіе кой-кого изъ гостей. Бенгемъ и Уэггъ знали его и его обстоятельства. Было время, когда онъ работалъ вмѣстѣ съ послѣднимъ и стоялъ неизмѣримо выше его по уму, дарованію и познаніямъ, а между-тѣмъ звѣзда Уэгга сіяла ярко, тогда-какъ бѣдный Шэндонъ все коснѣлъ въ безъизвѣстности. Онъ не рѣшался говорить при громкой болтовнѣ счастливца и пилъ вино молча, и то не больше того сколько ему давали. Онъ былъ подъ надзоромъ: Бонги предостерегъ гробовщика, чтобъ онъ не часто подливалъ капитану вина и неслишкомъ наполнялъ его рюмку. То была горестная мѣра предосторожности, и тѣмъ горестнѣе, что была необходима. Мистриссъ Шэндонъ также посматривала съ безпокойствомъ, не выходитъ ли ея мужъ изъ мѣры.
   Впродолженіе обѣда Уэггъ разговаривалъ больше съ Пеномъ и, разумѣется, предметомъ разговора были ближніе.
   -- Сегодня одинъ изъ великихъ дней Бонги, видите, всѣ мы здѣсь Бонгійцы. Читали вы романъ Попджоя? Вообразите, что это была старинная журнальная повѣсть, написанная, много лѣтъ тому назадъ, бѣднымъ Бодзеромъ, и давнымъ-давно забытая; наконецъ мистеръ Троттеръ, тотъ, съ огромными воротничками, откопалъ ее откуда-то и сообразилъ, что ее можно приспособить къ послѣднему похищенію -- помните? Вотъ Бобъ и накаталъ нѣсколько ловкихъ главъ. Попджой позволилъ употребить свое имя и даже поддалъ нѣсколько страницъ собственнаго произведенія, и такимъ-то образомъ явилось: "Отчаяніе или скрывающаяся Герцогиня". Для меня веселѣе всего экзаменовать Попджоя изъ его собственнаго романа, изъ котораго онъ не знаетъ ни слова.-- Слушайте, Попджой, какое тамъ у васъ славное мѣсто, въ третьей части, когда замаскированный кардиналъ, обращенный епископомъ лондонскимъ, предлагаетъ женитьбу дочери герцогини.
   -- Радъ, что вамъ понравилось, отвѣчалъ Попджой: -- этимъ мѣстомъ и я очень-доволенъ.
   -- Во всей книгѣ нѣтъ и тѣни подобнаго мѣста, шепнулъ Уэггъ Пену: -- все моя выдумка. Хорошъ былъ бы подобный эпизодъ въ консервативной повѣсти!
   -- Я помню, какъ мы разъ обѣдали въ Римѣ съ бѣднымъ Байрономъ, Гобгоузомъ и Трёлони у кардинала Меццокальдо, началъ капитанъ Сомфъ:-- и за обѣдомъ было орвіетское вино, которое Байронъ очень любилъ. И я помню какъ кардиналъ жаловался на свое одиночество. Мы поѣхали чрезъ два дня въ Чивита-Веккію, гдѣ дожидалась яхта Байрона и, клянусь Юпитеромъ, бѣдный кардиналъ умеръ черезъ три недѣли. Байронъ очень жалѣлъ о немъ, потому-что дѣйствительно любилъ его.
   -- Очень-интересная исторія, Сомфъ! замѣтилъ Уэггъ.
   -- Вы бы право хорошо сдѣлали, еслибъ напечатали нѣкоторыя изъ этихъ исторій. Вѣдь составилась бы книга, отъ которой разбогатѣлъ бы нашъ пріятель Бонги, сказалъ Шэндонъ.
   -- Зачѣмъ вы не попросите Сомфа напечатать ихъ въ вашей новой газетѣ... какъ ее зовутъ, ге, Шэндонъ? заревѣлъ Уэггъ.
   -- Зачѣмъ вы не попросите его, чтобъ онъ напечаталъ ее въ вашемъ старомъ журналѣ? отвѣчалъ Шэндонъ.
   -- Развѣ готовится новая газета? спросилъ Бенгемъ, который зналъ это очень-хорошо, но стыдился своихъ сношеній съ книгодѣліемъ.
   -- Какъ! Бонги хочетъ издавать новую газету? воскликнулъ Попджой, который, напротивъ того, гордился своею литературною репутаціей и литературными знакомствами.-- Возьмите и меня въ сотрудники. Мистриссъ Бонги, я васъ покорнѣйше прошу употребить ваше вліяніе на мужа и заставить его взять меня. Прозы или стиховъ, чего нужно? Романовъ, поэмъ, путешествій, или передовыхъ статей -- готовъ поставлять все, что угодно, только пусть Бонги хорошо платитъ, и я готовъ къ услугамъ, право мистриссъ Бонги, хоть сейчасъ!
   -- Ее назовутъ "Полпивною Хроникой", ворчалъ Уэггъ: -- и малюткѣ Попджою достанется дѣтскій отдѣлъ.
   -- Ее назовутъ "Палл-Малльской Газетой", сэръ, и мы будемъ очень-счастливы имѣть васъ въ числѣ своихъ, сказалъ Попджою Шэндонъ.
   -- Палл-Малльская Газета -- почему Палл-Малльская? спросилъ Уэггъ.
   -- Потому-что редакторъ ея родился въ Дублинѣ, а помощникъ его въ Коркѣ; хозяинъ живетъ на Пэтерностер-Роу, а газета будетъ выходить въ Кэтрин-Стритѣ, на Стрэндѣ. Довольствуетесь ли вы этими причинами, Уэггъ? сказалъ Шэндонъ, начинавшій уже сердиться.-- Все на свѣтѣ должно имѣть какое-нибудь имя. Собака моя, Конто, имѣетъ имя. Вы имѣете имя -- и имя, котораго болѣе или менѣе стоите. Что вамъ за дѣло до имени нашей газеты?
   -- Какъ розу ни назови, благоуханіе остается то же, сказалъ Уэггъ.
   -- И теперь, мистеръ Уэггъ, такъ-какъ вы знаете имя газеты, то надѣюсь, будете его помнить... и... и вы знаете также мое имя.
   -- И знаю также вашъ адресъ, проворчалъ Уэггъ. Но послѣднее было проговорено вполголоса, и добродушный Ирландецъ развеселился тотчасъ же послѣ своего взрыва сплина, и дружелюбнымъ голосомъ попросилъ Уэгга выпить съ нимъ рюмку вина.
   Когда дамы вышли изъ столовой, разговоръ сдѣлался громче и живѣе, и Бенгемъ произнесъ короткую рѣчь, въ которой предлагалъ всѣмъ присутствовавшимъ выпить за здоровье новой газеты, расхваливая донельзя дарованія, остроуміе и ученость ея даровитаго редактора, капитана Шэндона. Бенгемъ имѣлъ правило не упускать случая захватить себѣ протекцію газетчика, и въ-теченіе этого вечера подходилъ поодиначкѣ къ каждому литературному джентльмену и отпускалъ каждому по спеціальному комплименту; одному, напримѣръ, говорилъ онъ, какое впечатлѣніе его послѣдняя статья произвела въ Доунинг-Стритѣ; другому, какъ искренно удивлялся почтенный другъ его, герцогъ такой-то, справедливости и основательности сужденій послѣднихъ нумеровъ такого-то журнала.
   Вечеръ пришелъ къ концу и, несмотря на всѣ принятыя предосторожности, бѣднаго Шэндона раскачало, и онъ отправился съ вѣрною женою на свою новую квартиру въ извощичьемъ кабріолетѣ, котораго кучеръ подшучивалъ надъ нимъ со своихъ козелъ. У Бенгема былъ свой экипажъ, который онъ предложилъ къ услугамъ Попджоя; а бѣдная миссъ Бопэйнъ, видя, что Уэггъ собирается ѣхать, настоятельно просила его взять и ее съ собою, на что тотъ, волей-неволей долженъ былъ согласиться, хотя ему отъ этого и не было очень-весело.
   Пенъ и Уаррингтонъ пошли домой пѣшкомъ при лунномъ свѣтѣ.-- Ну, а теперь, сказалъ Уаррингтонъ: -- послѣ того, что ты видѣлъ литераторовъ, скажи-ка, правду ли я говорилъ, что наберутся тысячи людей въ этомъ самомъ Лондонѣ, которые не пишутъ книгъ, а между-тѣмъ, по-крайней-мѣрѣ столько же умны и образованы какъ тѣ, которые избрали это ремесло?
   Пенъ долженъ быль сознаться, что въ-теченіе всего вечера всѣ эти литераторы не сказали ничего достойнаго быть записаннымъ, или годнаго для цитаты. И дѣйствительно, именно о литературѣ-то и не было говорено ни слова во весь этотъ литературный обѣдъ и вечеръ: можно вообще намекнуть людямъ, непосвященнымъ и жаждущимъ знакомства съ литераторами, что нѣтъ разряда людей, которые бы меньше говорили о книгахъ, или даже менѣе читали книги, какъ сами литераторы.
   

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.
Палл-Малльская Газета.

   Новый журналъ имѣлъ сначала значительный успѣхъ. Всѣ говорили, будто его поддерживаетъ одна могущественная политическая партія и насчитывали многія громкія имена въ числѣ сотрудниковъ его. Имѣли ли эти толки какое-нибудь основаніе? Мы не вольны сказать ни да, ни нѣтъ; но вотъ что мы можемъ открыть: одна статья объ иностранной политикѣ, приписываемая общимъ мнѣніемъ вельможному лорду, котораго сношенія съ Министерствомъ Иностранныхъ Дѣлъ были хорошо извѣстны, была въ сущности сочинена капитаномъ Шэндономъ, въ комнаткѣ таверны подъ вывѣскою "Медвѣдь и Посохъ", около вайтгалльской пристани. Мальчикъ изъ типографіи выслѣдилъ его до этого убѣжища, бывшаго также временною резиденціей мистера Блодьера, литературнаго союзника капитана Шэндона. Также точно можемъ мы сказать съ достовѣрностью, что рядъ статей о финансовыхъ вопросахъ, приписываемыхъ общимъ мнѣніемъ одному государственному мужу, засѣдающему въ нижней Палатѣ Парламента, былъ въ-сущности произведеніемъ мистера Джорджа Уаррингтона, изъ Верхняго Темпля.
   Весьма-возможно, что дѣйствительно были какія-нибудь дѣла между Палл-Малльскою Газетой и этою могущественною партіей. Перси Попджой (котораго отецъ, лордъ Фалконетъ, былъ членомъ могущественной партіи) поднимался нерѣдко по лѣстницѣ на квартиру Уаррингтона; въ газетѣ разъ явилось одно извѣстіе, которое доставило ей репутацію и дѣйствительно могло попасть туда только изъ самыхъ недоступныхъ профанамъ источниковъ. Нѣкоторыя стихотворенія, слабыя по мыслямъ, но громкія и трескучія по выраженіямъ, являлись въ Палл-Малльской Газетѣ за подписью "П. П."; и, должно сознаться, что въ газетѣ расхвалили его романъ до приторности.
   Въ политическомъ отдѣлѣ газеты мистеръ Пенъ не имѣлъ участія; но онъ былъ самымъ дѣятельнымъ ея литературнымъ сотрудникомъ. Контора Палл-Малльской Газеты была на Стрэндѣ, какъ мы уже сказали, и Пенъ часто туда направлялся съ рукописями въ карманѣ и въ пріятныхъ хлопотахъ, какъ вообще начинающіе литературное поприще, которымъ видѣть себя въ печати ощущеніе еще новое, а между-тѣмъ они весело помышляютъ, что произведенія ихъ пронзводятъ-таки шумъ въ свѣтѣ.
   Въ этой же конторѣ помощникъ редактора, мистеръ Джекъ Финюкенъ, компилировалъ съ помощью ножницъ и клейстера свою часть сотрудничества; онъ орлинымъ взоромъ пробѣгалъ всѣ газеты и выбиралъ изъ нихъ всѣ параграфы, касавшіеся сколько-нибудь моднаго свѣта, въ которомъ онъ предсѣдательствовалъ. Ни одна смерть и ни одинъ званый обѣдъ аристократіи не ускользали отъ столбцовъ Палл-Малльской Газеты; изъ "Вѣстниковъ" и "Листковъ" самыхъ отдаленныхъ захолустьевъ провинціи, и изъ всего напечатаннаго въ Шотландіи и Ирландіи, онъ выкапывалъ удивительные параграфы и извѣстія о высшихъ классахъ общества. Зрѣлище было великое и трогательное для философа, когда Джекъ Финюкенъ, эсквайръ, имѣя передъ собою тарелку съ кускомъ мяса изъ лавочки, и стаканъ портера изъ таверны, разсказывалъ о блестящихъ и роскошныхъ пирахъ, какъ-будто онъ самъ присутствовалъ на каждомъ изъ этихъ баловъ; когда въ обшмыганныхъ панталонахъ и грязныхъ рукавахъ плоховатой рубашки, онъ устроивалъ и описывалъ вамъ веселымъ тономъ самыя очаровательныя собранія красавицъ и вельможъ. Несообразность призванія Финюкена, и его наружность и манеры, немало забавляли его новаго пріятеля, Пена. Съ-тѣхъ-поръ, какъ Джекъ оставилъ родную деревню, гдѣ санъ его былъ, вѣроятно, не изъ высокихъ, онъ рѣдко видалъ другое общество, кромѣ собиравшагося въ посѣщаемыхъ имъ тавернахъ; тогда-какъ по его писаніямъ вы вообразили бы непремѣнно, что онъ обѣдаетъ каждый день съ посланниками и герцогинями, и прохлаждается въ выпукломъ окнѣ Вайта. Правда, у него проскакивали иногда промахи, но отъ нихъ страдалъ "Бэллинафадскій Часовой", котораго онъ былъ главнымъ корреспондентомъ, а не Палл-Малльская Газета, которой вожди не давали ему большой воли писать, полагаясь больше на его ножницы и клейстеръ, чѣмъ на перо.
   Пенъ усердно занимался критическою частью и, такъ-какъ у него было довольно начитанности, накопившейся съ молодыхъ лѣтъ, бойкая фантазія и зоркій инстинктъ схватывать смѣшное, то статьи его нравились и редакторамъ журнала, и публикѣ, и Пенъ гордился при мысли, что получаетъ деньги не даромъ. Ужь разумѣется, что Палл-Малльская Газета выписывалась регулярно въ Фэроксъ и была съ восторгомъ читана тамошними дамами. Ее выписывали также въ Клевринг-Паркѣ, гдѣ, какъ мы знаемъ, была одна молодая дѣвица съ большимъ литературнымъ вкусомъ; самъ старикъ докторъ Портменъ, къ которому вдова посылала статьи сына, когда уже знала ихъ наизусть, удостоилъ своего одобренія труды Пена, говоря, что въ маломъ есть умъ, бойкость, вкусъ и фантазія, и что онъ пишетъ если не какъ ученый, то во всякомъ случаѣ какъ джентльменъ.
   Каково былъ обрадованъ и удивленъ майоръ Пенденнисъ, когда, однажды, прійдя въ Клубъ Регента, гдѣ собрались тогда Бенгемъ, лордъ Фалконетъ и нѣсколько другихъ джентльменовъ хорошей извѣстности и аристократическаго общества, онъ услышалъ, какъ всѣ они разсуждали о статьѣ Палл-Малльской Газеты, отдѣлавшей немилосердо новую книгу, сочиненную супругою одного изъ главныхъ предводителей оппозиціонной партіи. Книга эта была: "Путешествіе по Италіи и Испаніи", графини Моффборо; трудно рѣшить, что было тутъ удивительнѣе, французскій или англійскій языкъ, которыми она владѣла одинаково0плохо, или промахи, которые дали критику случай блеснуть самою злою игривостью. Критикъ былъ не иной кто, какъ Пенъ.
   Онъ прыгалъ и танцовалъ вокругъ своего предмета съ величайшею веселостью и шутливостью; указывалъ на ошибки леди съ удивительною учтивостью и съ неподражаемымъ притворнымъ серьёзничаньемъ. Не было во всей статьѣ слова невѣжливаго или неприличнаго въ лучшемъ обществѣ, а между-тѣмъ злосчастная сочинительца была безжалостнѣйшимъ образомъ растерзана и осмѣяна. Желчная физіономія Бенгема сіяла злымъ удовольствіемъ при чтеніи этой критики: леди Моффборо не пригласила его къ себѣ ни раза во весь прошлый годъ. Лордъ Фалконетъ хохоталъ и веселился отъ всего сердца: онъ и лордъ Моффборо были всю жизнь соперниками, и всѣ въ голосъ привѣтствовали майора Пенденниса похвалами племяннику. Майоръ до-сихъ-поръ не обращалъ никакого вниманія на намеки своей фэрокской корреспондентки, говорившей о тяжкихъ литературныхъ трудахъ милаго Артура, и боявшейся, чтобъ они не повредили его драгоцѣннаго здоровья; майоръ считалъ помышленія о мистерѣ Пенѣ и его газетныхъ сношеніяхъ гораздо-ниже его достоинства, какъ майора и джентльмена.
   Но когда оракулъ Бенгемъ похвалилъ произведеніе пера мальчика, когда лордъ Фалконетъ, слыхавшій о Пенѣ отъ Перси Попджоя, одобрилъ его геній, когда самъ великій лордъ Стейне, суду котораго майоръ передалъ статью, хохоталъ надъ нею, назвалъ молодецкою и клялся, что леди Моффборо, вѣрно, вилась подъ нею, какъ китъ подъ острогою, майоръ счелъ и себя обязаннымъ удивляться племяннику и сказать: "Клянусь Юпитеромъ, въ этомъ молодомъ сорванцѣ есть толкъ и онъ-таки малый съ талантомъ; онъ и самъ всегда говорилъ, что изъ него выйдетъ прокъ". И на этомъ основаніи старый джентльменъ, рукою, трепетною отъ удовольствія, присѣлъ и написалъ вдовѣ въ Фэроксъ все, что говорили великія особы въ похвалу Пена; написалъ онъ также и молодому сорванцу, спрашивая, когда онъ придетъ съѣсть котлетку съ своимъ старикомъ-дядей, прибавляя, что имѣетъ порученіе привезти его къ обѣду въ Гаунт-Гоузъ, такъ-какъ лордъ Стейне любилъ общество всѣхъ, потѣшавшихъ его чѣмъ бы то ни было: умомъ ли, глупостью, сумасбродствомъ, причудами, жеманствомъ, веселостью и всякими другими отличительными качествами. Пенъ бросилъ это письмо черезъ столъ къ Уаррингтону и ему, можетъ-быть, было нѣсколько-досадно, что тотъ нисколько не быль этимъ растроганъ.
   Храбрость молодыхъ критиковъ изумительна: они взберутся на судейское кресло и объявляютъ, незадумываясь, мнѣніе свое о самыхъ многосложныхъ и ученыхъ произведеніяхъ. Попадись Пену въ эту пору Астрономія Гершеля или Исторія Мак-Олея, онъ пробѣжалъ бы эти томы, обдумалъ свое мнѣніе съ сигарою въ зубахъ и произнесъ бы милостивый приговоръ, какъ-будто, по опредѣленію самой природы, критикъ долженъ быть снисходительнымъ судьею и покровителемъ авторовъ. При помощи Всеобщей Біографіи и Британскаго Музеума, онъ могъ сдѣлать быстрый обзоръ любаго историческаго періода, и разсуждать о лицахъ, фактахъ и эпохахъ такъ развязно и мастерски, что мама его не могла надивиться у себя дома, откуда ея милый мальчикъ пабрался такого колоссальнаго запаса свѣдѣній; да и самъ онъ удивлялся этому, когда, мѣсяца черезъ три, перечитывалъ свои собственныя статьи, и успѣвалъ забыть даже самый предметъ и книгу съ которою справлялся. Мистеръ Пенъ сознается, что въ ту пору его жизни онъ взялъ бы незадумавшись написать свое мнѣніе о величайшихъ твореніяхъ человѣческаго ума и въ двадцать-четыре часа накаталъ бы приговоръ хоть надъ всею Британскою Энциклопедіей. Къ-счастью, еще былъ подлѣ него Уаррингтонь съ своимъ неумолимымъ хохотомъ и сдерживалъ его заносчивость постояннымъ и здравымъ осмѣяніемъ, а то онъ зазнался бы такъ, что изъ рукъ вонъ; потому-что Шэндонъ любилъ бойкость и игривость своего молодаго сотрудника, и ему дѣйствительно больше нравились легкія и яркія вспышки Пена, чѣмъ болѣе-вѣсскій металлъ Уаррингтона.
   Хотя Пена и можно было упрекнуть за самонадѣянныя сужденія, однакожъ онъ все-таки быль совершенно-честнымъ критикомъ; слишкомъ даже честнымъ для намѣреній мистера Бонги, который нерѣдко ворчалъ на его безпристрастіе. Пенъ и начальникъ его, капитанъ Шэндонъ, имѣли разъ споръ объ этомъ предметѣ:
   -- Ради здраваго смысла, мистеръ Пенденнисъ, сказалъ ему Шэндонъ: -- что вы надѣлали? вѣдь вы расхвалили одну изъ книгъ изданія Бэкона! Бонги разбранилъ меня сегодня утромъ, какъ бѣшеный, за похвальную статью одному изъ сочиненій той противной "Фирмы черезъ дорогу".
   Пенъ вытаращилъ глаза отъ изумленія:-- Не-уже-ли вы хотите сказать, что мы не должны хвалить никакихъ книгъ, издаваемыхъ Бэкономъ? или, если книги эти дѣйствительно хороши, говорить что они дурны?
   -- Любезнѣйшій мой юный другъ, да для чего же, наконецъ, благонамѣренный издатель основываетъ критическій журналъ? Ужь не для того ли, чтобъ доставить выгоду своему сопернику?
   -- Разумѣется, для своей собственной выгоды, но и затѣмъ, чтобъ говорить правду.
   -- А моя программа? вы, можетъ-быть, считаете и это произведеніе совершенствомъ математической точности?
   -- Извините, но вопросъ не въ этомъ; мнѣ кажется, что и вы сами не очень любите разбирать этотъ вопросъ. Программа ваша кольнула мою совѣсть не разъ, и мы обсудили это дѣло вмѣстѣ съ Харрингтономъ. Мы, однако, согласились, прибавилъ Пенъ, смѣясь: -- что хотя программа и ударилась значительно въ поэзію и декламацію, и хотя на вывѣскѣ великанъ и былъ изображенъ огромнѣе своего оригинала, который въ балаганѣ, но намъ ненужно быть слишкомъ-щекотливыми за такую маленькую невѣрность, и мы будемъ дѣлать въ представленіи свое дѣло, нетеряя репутаціи и неподвергаясь упрекамъ совѣсти. Мы скрипачи, и только играемъ по своимъ нотамъ, а вы балаганщикъ.
   -- И предводитель своей труппы, сказалъ Шэндонъ.-- Ну, въ такомъ случаѣ, я радъ хоть и тому, что совѣсть ваша позволяетъ вамъ играть для насъ.
   -- Конечно; но, прибавилъ Пенъ, съ тонкимъ чувствомъ достоинства своего положенія: -- мы въ Англіи всѣ принадлежимъ къ какой-нибудь партіи; и я, какъ Британецъ, не отстану отъ своей. Я буду, сколько вы хотите, любезенъ къ своимъ -- тотъ дуракъ, кто ссорится со своимъ гнѣздомъ -- и готовъ разить непріятеля, но честнымъ образомъ, капитанъ, ужь какъ угодно. Положимъ, что нельзя говорить всю истину, но должно не говорить ничего кромѣ истины; и, клянусь Юпитеромъ, я скорѣе околѣю съ голода и не пріобрѣту себѣ впередъ ни пенса своимъ перомъ, чѣмъ надѣлю противника измѣнническимъ ударомъ, или, если мнѣ придется оцѣнить его, поставлю его ниже чѣмъ онъ по справедливости стоитъ. Замѣтимъ, что грозный инструментъ, о которомъ Пенъ сейчасъ упомянулъ, употреблялся имъ всего недѣль шесть, но онъ уже отзывался о немъ съ большимъ почтеніемъ.
   -- Хорошо, мистеръ Пенденнисъ; въ такомъ случаѣ, когда намъ понадобится ударъ для Бэкона, мы поищемъ другаго молота, сказалъ Шэндонъ съ убійственнымъ добродушіемъ; очень-вѣроятно, что онъ подумалъ про себя.-- Еще нѣсколько лѣтъ, и этотъ молодой джентльменъ перестанетъ быть такимъ брезгливымъ. Самъ ветеранъ кондоттіёри давнымъ-давно бросилъ всякую разборчивость подобнаго рода: онъ столько лѣтъ воевалъ на всѣхъ возможныхъ сторонахъ, что совѣсть его была закалена.
   -- Чортъ возьми, сэръ, у васъ щекотливая совѣсть, мистеръ Пенденнисъ; это вѣдь роскошь всѣхъ новичковъ, которая, можетъ-статься, и у меня была когда-то; но этотъ цвѣтъ стирается самъ-собою, когда человѣкъ подольше потрется въ свѣтѣ; что до меня, я не прикрываю себя никакими масками, но такъ какъ нашъ благонравный другъ Бенгемъ, или этотъ образецъ добродѣтели, Уэггъ.
   -- Не знаю, капитанъ, не-лучше ли лицемѣріе нѣкоторыхъ людей, чѣмъ цинизмъ другихъ?
   -- По-крайней-мѣрѣ оно выгоднѣе, отвѣчалъ капитанъ, кусая себѣ ногти.-- Этотъ Бенгемъ пустѣйшій изъ шарлатановъ, а между-тѣмъ вы видѣли въ какой каретѣ онъ пріѣхалъ къ обѣду Бонги. Чортъ возьми, долго придется ждать мистриссъ Шэндонъ, прежде чѣмъ и она сядетъ въ свой экипажъ. Помоги ей Фортуна, бѣдняжкѣ!
   Пенъ ушелъ отъ своего вождя послѣ этого маленькаго спора и разговора, и вывелъ свою мораль изъ словъ капитана: "Вотъ человѣкъ", разсуждалъ онъ дорогою: "полный генія, учености, остроумія и тысячи добрыхъ природныхъ качествъ; а между-тѣмъ, какъ онъ убилъ все это, забывъ честность и потерявъ уваженіе къ самому себѣ. О, Пенъ, берегись! Ты очень-самонадѣянъ. Но промѣняешь ли ты свою честь на бутылку? Нѣтъ, нѣтъ, будемъ честны, что бы ни случилось, и уста наши будутъ говорить одну только правду, когда они отверзутся".
   Мистеру Пену досталось, однако, въ скоромъ времени испытаніе. Въ слѣдующемъ же нумерѣ "Палл-Малльской Газеты" Уаррингтонъ прочиталъ, съ аккомпаниманами бѣшеныхъ взрывовъ хохота, статью, нисколько непозабавившую Артура Пенденннса, который самъ трудился въ то время надъ критикою для нумера будущей недѣли того же журнала: статья эта, неизвѣстнаго автора, звѣрски истерзала "Весенній Альманахъ". И, какъ-будто нарочно, больше всѣхъ досталось стихамъ Пена, напечатаннымъ подъ вымышленнымъ именемъ. Такъ-какъ самъ онъ отказался отъ разбора этой книги, то Шэндонъ передалъ ее на съѣденіе мистеру Блодьеру, съ наставленіемъ, какъ распорядиться съ нею. Тотъ выполнилъ желаніе капитана къ полному его удовольствію. Мистеръ Блодьеръ, человѣкъ съ замѣчательными дарованіями и принадлежавшій къ роду писателей, теперь уже у насъ переведшихся, имѣлъ въ своемъ ремеслѣ извѣстную знаменитость и славился за звѣрскую шутливость. Онъ перенялъ и перетопталъ бѣдные весенніе цвѣты такъ же немилосердо, какъ сдѣлалъ бы быкъ, пущенный въ цвѣтникъ. Истерзавъ книгу до смерти, онъ снесъ полученный экземпляръ къ букинисту и купилъ себѣ на вырученныя деньги бутылку рома.
   

ГЛАВА ПЯТАЯ
Пенъ является въ городѣ и въ провинціи.

   Пропустимъ теперь нѣсколько мѣсяцевъ изъ жизнеописанія мистера Артура Пенденниса. Въ-теченіе этого промежутка могли, конечно, произойдти многія событія, но они болѣе интересны для него самого, чѣмъ для читателя. Мы оставили его въ послѣдней главѣ регулярно принявшимся за обязанность журнальнаго сотрудника, или литературной клячи, какъ выражался мистеръ Уаррингтонъ; и мы знаемъ какъ однообразна и скучна въ печати жизнь всякаго рода наемной клячи, юридической, литературной, торговой, какой бы то ни было. Одинъ рабочій день совершенно-походитъ на другой. Писатель по ремеслу часто долженъ заработывать свой хлѣбъ, трудясь наперекоръ времени, своему желанію, здоровью, лѣни, или отвращенію отъ предмета, надъ которымъ ему приходится биться. Когда вамъ нужно добывать деньги посредствомъ Пегаса (что приходится многимъ, неимѣющимъ другой доходной собственности), то прощай поэзія и выспренніе полеты: Пегасъ поднимается тогда въ томъ же родѣ какъ воздушный шарь мистера Грина, въ дни, объявленные въ аффишкахъ и когда зрители ужь заплатили за свои билеты. Пегасъ бѣжитъ рысью въ упряжи, по неровной мостовой, таща за собой кебъ или телегу. Часто Пегасъ дѣлаетъ свое дѣло съ вздувающимися боками и дрожащими колѣнями, и нерѣдко получаетъ отъ ѣздока здоровое поощреніе плетью или бичомъ.
   Не будемъ, впрочемъ, слишкомъ-щедры на соболѣзнованія объ участи Пегаса. Нѣтъ причины, почему бы это четвероногое было освобождено отъ работы, болѣзни и дряхлости: удѣла всѣхъ земныхъ тварей. Если Пегасу и достается иногда бичомъ, то онъ очень-часто заслуживаетъ его, и я, съ своей стороны, всегда готовъ оспоривать заодно съ пріятелемъ моимъ, Джорджемъ Уаррингтономъ, ученіе нѣкоторыхъ сентименталистовъ, увѣряющихъ что писатели, или люди геніальные, какъ ихъ величаютъ, должны быть избавлены отъ всѣхъ прозаическихъ обязанностей нашей ежедневной, нуждающейся въ хлѣбѣ и платящей подати жизни, и не должны работать и платить какъ ихъ ближніе.
   Итакъ, когда Палл-Малльская Газета пошла какъ слѣдуетъ, и достоинства Артура Пенденниса, какъ критика бойкаго, игриваго, остроумнаго и забавнаго, были признаны, онъ сильно трудился каждую недѣлю, приготовляя разборы присылаемыхъ къ нему книгъ, и поступая съ ними, конечно, безцеремонно, но честно и по крайнему своему разумѣнію. Правда, случалось, что иной шестидесятилѣтній историкъ, работавшій четверть столѣтія надъ своимъ трудомъ, съ которымъ нашъ молодой джентльменъ распоряжался послѣ двухдневнаго справочнаго чтенія Британскаго Музеума, бывалъ иногда слишкомъ-слегка трактуемъ вѣтреннымъ критикомъ; случалось, что поэтъ, корпѣвшій надъ отдѣлкою выспреннихъ одъ и сонетовъ, пока они не показались ему достойными публики и славы, сердился за нѣсколько десятковъ дерзкихъ строчекъ рецензіи мистера Пена, въ которой притязанія поэта были рѣшены критикомъ, какъ-будто онъ былъ милордомъ-судей на скамьѣ, а авторъ мелкотравчатымъ и трепещущимъ передъ нимъ просителемъ. Актеры особенно жаловались на него, и онъ былъ, можетъ-статься, дѣйствительно слишкомъ -- строгъ къ нимъ. Но вообще говоря, во всемъ этомъ во было большаго зла. Теперь, конечно, другое дѣло; но во времена Пена было такъ мало великихъ историковъ, или великихъ поэтовъ, или великихъ актеровъ, что едва-ли этимъ "великимъ" и случалось являться на его судъ. Тѣ, кого онъ побичевалъ, получали то, что имъ въ-сущности были-таки полезно: не потому, конечно, чтобъ судья былъ лучше или мудрѣе осужденныхъ его приговорами, да онъ и самъ этого никогда не воображалъ. Пенъ имѣлъ врожденное чувство юмора и справедливости, а потому не питалъ чрезмѣрнаго почтенія къ своимъ собственнымъ трудамъ; кромѣ того, подлѣ него былъ постоянно другъ его Уаррингтонъ -- грозный критикъ, когда Пенъ вздумывалъ зазнаваться, и отдѣлывавшій именно Пена свирѣпѣе и безжалостнѣе, чѣмъ тотъ когда-нибудь поступалъ съ своими литератуными подсудимыми.
   Критическими работами и, повременамъ, передовыми статьями журнала, когда нашъ знаменитый публицистъ могъ высказать свои мысли, необижая своей газеты, мистеръ Артуръ Пенденнисъ пріобрѣталъ по четыре фунта и четыре шиллинга въ недѣлю, не безъ усиленнаго труда. Кромѣ-того, онъ снабжалъ нѣкоторыя періодическія изданія статьями своего сочиненія и былъ, какъ думали (хотя самъ онъ объ этомъ не любилъ говорить) лондонскимъ корреспондентомъ Чэттерискаго Бойца, въ которомъ въ то время являлись весьма-блестящія и краснорѣчивыя "Письма изъ Столицы". Всѣми этими трудами счастливому юношѣ удавалось заработывать себѣ около четырехсотъ фунтовъ въ годъ; и на второе Рождество, послѣ прибытія своего въ Лондонъ, онъ привезъ матери сто фунтовъ стерлинговъ, въ-счетъ долга Лаурѣ. Что мистриссъ Пенденнисъ читала каждое печатное слово сына и считала его глубокомысленнѣйшимъ мудрецомъ и самымъ блестящимъ современнымъ писателемъ; что доставленіе ста фунтовъ было ею сочтено дѣломъ ангельской добродѣтели; что она боялась, не повредятъ ли эти труды его здоровью и была въ восторгѣ, когда онъ ей сказалъ въ какомъ обществѣ проводитъ время и у какихъ великихъ писателей и вельможъ онъ бываетъ -- это могутъ вообразить себѣ всѣ читатели, видавшіе удивленіе передъ сыновьями со стороны матерей и милое простодушіе любви, съ которымъ провинціальныя женщины слѣдятъ за дѣяніями своихъ мальчиковъ въ Лондонѣ. Если Джонъ получилъ ходатайство по такому-то процессу; если Томъ былъ приглашенъ на такой-то балъ; если Джорджъ видѣлъ за обѣдомъ того или другаго важнаго или знаменитаго человѣка -- какой восторгъ все это производитъ въ сердцахъ ихъ матерей и сестеръ въ Сомерсетширѣ! Какъ читаютъ и запоминаютъ письма молодца! Какъ долго служатъ онѣ въ деревнѣ предметами разговора и дружескихъ поздравленій! Пенъ пріѣхалъ только на самое короткое время и обрадовалъ сердце вдовы и оживилъ одинокій Фэрокскій домъ. Елена владѣла сыномъ вполнѣ для себя: Лаура была въ гостяхъ у леди Рокминстеръ; жители Клевринг-Парка были въ отсутствіи. Весьма-немногіе старые домашніе друзья, и докторъ Портменъ во главѣ ихъ, сдѣлали мистеру Пену визиты и обращались съ нимъ съ замѣтнымъ уваженіемъ. То была между матерью и сыномъ эпоха нѣжности, откровенности, любви. Эти двѣ недѣли были блаженнѣйшими изъ всей жизни вдовы -- можетъ-быть, изо всей жизни ихъ обоихъ. Праздники прошли слишкомъ-скоро. Пенъ снова воротился на поприще хлопотъ и трудовъ, а бѣдная вдова опять осталась одна. Она отослала Лаурѣ привезенныя Артуромъ деньги. Я право не знаю, зачѣмъ эта молодая дѣвица воспользовалась случаемъ уѣхать изъ дома, когда тамъ ожидали Пена, а также, облегчило ли его или укололо отсутствіе дѣвушки?
   Въ это время, чрезъ свои собственныя заслуги и при протекціи дяди, Пенъ былъ очень-хорошо принятъ въ лондонскомъ обществѣ и извѣстенъ въ литературныхъ и фэшонебльныхъ кружкахъ. Между литераторами ему была очень-полезна его свѣтская репутація: его считали джентльменомъ въ хорошемъ положеніи и съ лучшими ожиданіями, который пишетъ для собственнаго удовольствія; лучше этой рекомендаціи нельзя желать молодому литератору. Бэконъ, Бонги и Ко принимали его статьи съ гордостью: Бенгемъ приглашалъ его обѣдать; мистеръ Уэггъ смотрѣлъ на него благосклонно; они разславляли, какъ видали его въ аристократическихъ домахъ, гдѣ онъ былъ хорошо принятъ, потому-что тамъ мало думали о его настоящемъ и будущемъ состояніи, и видѣли въ немъ джентльмена, съ приличною наружностью и хорошими манерами, пользовавшагося репутаціей умнаго малаго. Наконецъ, его приглашали въ одинъ домъ, потому-что видѣли въ другомъ, и вотъ какимъ образомъ молодому человѣку открылось настежъ все разнообразіе лондонской жизни. Онъ ознакомился со всякимъ народомъ, отъ Пэтерностера до Пимлико, и былъ такъ же дома за обѣдами вельможъ, какъ за столами тавернъ., служившихъ обычнымъ сборнымъ мѣстомъ его товарищамъ по перу.
   Полный бодрости и любопытства, съ характеромъ, легко примѣняющимся ко всякому, нашъ молодецъ полюбилъ это чудное разнообразіе и толкотню людей, и ему радовались, или онъ былъ въ своей тарелкѣ, всюду, куда бы ни явился. Онъ, напримѣръ, завтракалъ утромъ у мистера Пловера, въ обществѣ пера, милорда епископа или парламентскаго оратора; въ обществѣ знатныхъ синихъ чулковъ, моднаго денди, автора послѣдняго новаго романа, или новѣйшаго льва, приведеннаго изъ Египта или Америки; онъ покидалъ этотъ отборный кружокъ для задней комнаты газетной конторы, гдѣ его ждали пери, чернила и сырые корректурные листы. Тутъ онъ видѣлъ Финюкена съ послѣдними извѣстіями съ Роу; приходилъ Шэндонъ, кивалъ Пену и принимался строчить передовую статью за другимъ концомъ стола, имѣя подлѣ себя бутылку хереса, которую всегда молча приносилъ конторскій мальчикъ, лишь-только усматривалъ капитана; или въ передней комнатѣ слышался ревъ Блодьера, гдѣ этотъ бурный критикъ анатомировалъ новыя книги, невнимая робкимъ мольбамъ издателя, мистера Миджа: книги эти, послѣ прочтенія, всегда относились къ обычному букинисту мистера Блодьера, который, выручивъ за нихъ извѣстную сумму, отправлялся обѣдать въ таверну, гдѣ, напившись и наѣвшись, требовалъ громогласно пера и бумаги и принимался "рѣзать" автора обѣда и романа. Подвечеръ мистеръ Пенъ отправлялся въ свой клубъ и водилъ туда Уаррингтона для предобѣденнаго моціона; движеніе это облегчало имъ лёгкія и возбуждало аппетитъ; послѣ обѣда Пенъ наслаждался правомъ раскланяться въ нѣкоторыхъ весьма-пріятныхъ и открытыхъ для него домахъ, или искалъ удовольствій въ городѣ. Къ его услугамъ была итальянская опера, Игль-Тэвернъ, или балъ въ Мэнферѣ; или онъ проводилъ спокойный вечеръ дома, съ сигарою и книгой, въ длинномъ разговорѣ съ Уаррингтономъ; или оба отправлялись слушать удивительную новую пѣсню въ Задней Кухнѣ. Въ эту пору своей жизни Пенъ видалъ всякаго рода мѣста и людей. Очень-вѣроятно, что онъ и самъ, не зналъ, какъ много наслаждался, пока не дожилъ до времени, когда балы перестали веселить его и фарсы не возбуждали въ немъ смѣха; когда остроты тавернъ казались ему пошлыми, и прелестнѣйшая танцовщица, которая когда-либо обнаруживала публикѣ свои стройные члены, ужь не поднимала его со стула послѣ обѣда. Въ теперешнемъ зрѣломъ возрастѣ его всѣ эти удовольствія кончились и веселое время прошло. Протекло очень-немного лѣтъ съ-тѣхъ-поръ, а между-тѣмъ нѣтъ ужь того времени, нѣтъ и многихъ изъ тогдашнихъ людей. Блодьеръ не будетъ больше обижать авторовъ и надувать трактирщиковъ. Шэндонъ, ученый и безпутный, остроумный и горемыка, спитъ послѣднимъ сномъ. На дняхъ похоронили Дулепа: не будетъ ужь онъ ластиться и льстить, поддѣлываться, хвастать и опорожнивать стаканы виски.
   Лондонскій сезонъ былъ въ полномъ разгарѣ и фэшонебльныя газеты были переполнены описаніями блестящихъ обѣдовъ, раутовъ и баловъ, оживлявшихъ аристократическое общество. Во дворцѣ были выходы и собранія; выдавшіяся окна клубовъ были наполнены головами почтенныхъ, краснолицыхъ, читавшихъ газеты джентльменовъ; вдоль Серпентайна тянулись тысячи каретъ; цѣлые эскадроны денди-наѣздниковъ и амазонокъ носились по Роттен-Роу: словомъ, всѣ были въ городѣ и, разумѣется, майоръ Пенденнисъ, который также считался кое-кѣмъ, не былъ въ отсутствіи.
   Повязавъ голову яркимъ шелковымъ платкомъ, и обернувъ тощее туловище въ. роскошный турецкій халатъ, достойный джентльменъ сидѣлъ въ одно утро въ своей квартирѣ подлѣ камина; ноги его освѣжались въ ваннѣ, пока онъ прихлебывалъ утреннюю чашку чая и прочитывалъ "Morning-Post". Онъ теперь не могъ начать дня безъ двухчасоваго туалета, безъ утренней чашки чая и безъ этой газеты. Я думаю, никто на свѣтѣ, кромѣ Моргана, ни даже самъ господинъ Морганъ не замѣчалъ, какъ майоръ слабѣлъ и дряхлѣлъ., и въ какомъ безчисленномъ множествѣ мелочныхъ комфортовъ онъ нуждался.
   Если мужчины скалятъ зубы надъ ухищреніями отцвѣтшихъ красавицъ, надъ ихъ румянами, бѣлилами, втираньями, локонами, надъ неисчислимыми приспособленіями, которыми онѣ стараются обмануть время и возстановить унесенныя годами прелести: то и дамы, какъ должно думать, имѣютъ, съ своей стороны, понятіе о томъ, что мужчины столько же тщеславны, какъ онѣ, и что туалеты старыхъ франтовъ вполнѣ столько же хлопотливы, какъ ихъ собственныя. Какимъ-образомъ поддерживаетъ старый Блошингтонъ этотъ вѣчный розовый отливъ на своихъ щекахъ, и откуда беретъ Блондель свой составъ, превращающій серебряные его волосы въ золотые? Видали ли вы когда-нибудь, какъ слѣзаетъ съ лошади лордъ Готспуръ, когда думаетъ, что никто этого не видитъ.? Вынутые изъ стремянъ, лакированные сапоги его едва могутъ двигаться по ступенямъ Готспур-Гоуза. Онъ, ловкій и бойкій молодой повѣса, когда вы смотрите на него сзади на Роттен-Роу; а когда онъ спѣшится -- что это за старая, престарая ветошь! Случалось ли вамъ когда-нибудь представить себѣ картину Дикка Леси (Диккъ былъ Диккомъ {Dick -- уменьшительное Ричарда. Прим. перев.} цѣлыя шестьдесять лѣтъ сряду), au naturel и безъ корсета? Всѣ эти джентльмены представляютъ собою экземпляры, столько же интересные, назидательные для наблюдателя человѣческихъ нравовъ, какъ самая пожилая Венера съ Бельгрэв-Сквера, какъ старый щеголь, который все-еще цѣпляется за столько привычекъ юности, сколько позволяетъ его растраченное здоровье; который отказался отъ бутылки, но сидитъ за нею съ молодежью, разсказывая скандалёзныя исторіи и запивая водою свои сухарики; который отказался отъ красоты, но говорить о ней какъ самый страстный молодой повѣса во всей компаніи. Но мы отбились отъ нашего собственнаго текста -- почтеннаго майора, который все сидитъ и прохлаждаетъ свои ноги въ ваннѣ. Морганъ вынимаетъ ихъ наконецъ оттуда, отираетъ деликатно и принимается молодить стараго джентльмена при помощи пояса на пружинахъ и парика, накрахмаленнаго галстуха и безукоризненныхъ сапоговъ и перчатокъ.
   Въ эти туалетные часы происходили откровенные разговоры между майоромъ и его слугою; въ другое время они немного видались, потому-что майоръ ненавидѣлъ общество своихъ собственныхъ столовъ и стульевъ, и Морганъ, совершивъ его туалетъ и отнеся письма, былъ почти полнымъ хозяиномъ своего времени.
   Онъ, какъ слуга съ хорошими манерами, проводилъ это свободное время въ обществѣ своихъ знакомыхъ, каммердинеровъ и дворецкихъ знати. Морганъ-Пенденнисъ -- такими составными именами величаютъ другъ друга джентльмены джентльменовъ въ своемъ частномъ кругу -- былъ пріятнымъ и частымъ гостемъ за многими изъ самыхъ шумныхъ столовъ города Лондона. Онъ былъ членомъ двухъ важныхъ клубовъ Мэйфера и Пимлико; и такимъ-образомъ зналъ какъ-нельзя-лучше всѣ городскія сплетни и могъ занимать своего господина весьма -- пріятными разговорами въ-теченіе двухъ туалетныхъ часовъ. Онъ зналъ тысячу повѣстей и анекдотовъ объ особахъ самаго высокаго тона, которыхъ всѣ секреты обсуживаются ихъ слугами, точь-въ-точь, мэмъ, какъ наши съ вами служанки и кухарки разсуждаютъ о нашихъ характерахъ, скупости или щедрости, денежныхъ средствахъ или затрудненіяхъ, и обо всѣхъ нашихъ маленькихъ домашнихъ и супружескихъ спорахъ и ссорахъ. Если я оставлю этотъ манускриптъ у себя на столѣ, то ужь конечно Бетти прочитаетъ его и передастъ на разбирательство въ кухню; а завтра она принесетъ мнѣ завтракъ съ миною такой безгрѣшной невинности, что никакой смертный во всей подсолнечной не вообразитъ ее способною къ измѣнѣ. Если вы, мэмъ, поговорили съ вашимъ капитаномъ довольно-горячо о какомъ-нибудь предметѣ, что очень-возможно, то будьте увѣрены, что всѣ обстоятельства спора и ваши характеры будутъ анализированы съ самымъ безпристрастнымъ краснорѣчіемъ за чайнымъ столомъ кухни; случись при этомъ, что горничная мистриссъ Смитъ пришла на чашку чая къ вашей, то присутствіе ея никакъ не послужитъ помѣхою разсужденія, а, напротивъ, и она скажетъ свое нелицепріятное мнѣніе, и завтра же утромъ госпожа ея будетъ знать, что капитанъ и мистриссъ Джонесъ ссорились между собою, по обыкновенію. Ничто на свѣтѣ не остается тайной. Возьмите себѣ за правило, что Джонъ знаетъ рѣшительно все; и въ самомъ высокомъ кругу также точно, какъ въ вашемъ скромномъ: какой-нибудь герцогъ также мало герой въ глазахъ своего каммердинера, какъ вы или я. Камердинеръ его милости, въ обществѣ другихъ камердинеровъ одинакаго съ нимъ круга, толкуетъ въ своемъ клубѣ о характерѣ и дѣлахъ своего господина съ чистосердечною правдивостью, свойственною людямъ, собравшимся для откровенной бесѣды. Однимъ словомъ, если въ свѣтѣ говорили, что старый Пенденнисъ знаетъ все, и если онъ могъ очаровательно интриговать дамъ и вмѣстѣ съ тѣмъ быть восхитительно-скромнымъ, то онъ былъ этимъ обязанъ вѣрному Моргану, который добывалъ и припасалъ для него самыя таинственныя свѣдѣнія. Да и съ чего же, наконецъ, начинать изученіе лондонскаго общества, какъ не съ основанія, то-есть съ пола кухни?
   Итакъ мистеръ Морганъ, трудясь надъ туалетомъ своего господина, развлекалъ его и теперь интересною бесѣдой. Наканунѣ былъ въ сент-джемскомъ дворцѣ пріемный день, и въ отчетѣ о вновь представленныхъ ко двору, майоръ прочиталъ имена леди Клеврингъ, введенной вдовствующей графиней Рокминстеръ, и миссъ Эмори -- своею матерью, леди Клеврингъ; далѣе было подробнѣйшее описаніе нарядовъ всѣхъ этихъ дамъ, съ точностью и техническими выраженіями, которыя, конечно, озадачатъ антикварія будущихъ поколѣній. Имена эти перенесли мысли майора въ провинцію: "Давно ли Клевринги въ городѣ, Морганъ? и не видалъ ли ты кого-нибудь изъ ихъ людей?"
   -- Сэръ Фрэнсисъ отослалъ своего каммердинера, сэръ, и взялъ на его мѣсто одного изъ моихъ пріятелей, сэръ. Онъ просилъ меня отрекомендовать ему кого-нибудь, сэръ. Вы, можетъ-быть, помните Тоулера, сэръ, высокій и рыжій, только краситъ себѣ волосы; быль комнатнымъ дворецкимъ въ семействѣ лорда Ливента, сэръ, пока милордъ не разорился. Для Тоулера это пониженіе, сэръ; но бѣднымъ людямъ нельзя быть очень разборчивыми, прибавилъ онъ трогательнымъ тономъ.
   -- Чертовски-тяжело для Тоулера, годдемъ! и вовсе невесело для лорда Ливеита, хе, хе!
   -- Я всегда зналъ, что такъ будетъ, сэръ... Я говорилъ вамъ объ этомъ въ Михайловъ-день, четыре года тому назадъ, сэръ, когда миледи заложила свои брильянты: Тоулеръ и возилъ ихъ въ двухъ кебахъ къ Добри, сэръ, и много серебра пошло туда же. Вы помните, сэръ, какъ видѣли это серебро разъ въ Блекваллѣ, съ вензелемъ лорда Ливента, а самъ лордъ Ливентъ сидѣлъ прямо противъ этого серебра за обѣдомъ маркиза Стейне? Извините, сэръ, не обрѣзалъ ли я васъ?
   Морганъ въ это время былъ занятъ операціей надъ подбородкомъ майора Пенденниса; онъ продолжалъ свою тэму: "Клевринги наняли домъ на Гросвенор-Скверѣ и начали жить важно, сэръ. Миледи хочетъ дать три вечера, и кромѣ того, по обѣду въ недѣлю, сэръ. Ея состояніе не выдержитъ, сэръ, никакъ не выдержитъ".
   -- Чортъ возьми, она имѣла отличнѣйшаго повара, когда я былъ въ Фэроксѣ! сказалъ майоръ, съ весьма-малымъ участіемъ къ положенію вдовы Эмори.
   -- Мироболанъ его звали, сэръ: его уже нѣтъ у нихъ.
   -- Чертовски жаль потерять его, сказалъ майоръ, на этотъ разъ съ большимъ участіемъ.
   -- Объ этомъ френчменѣ, сэръ, разсказываютъ ужасную исторію. Этотъ нахалъ имѣлъ дерзость, сэръ, вызвать на дуэль мистера Артура, сэръ, на балѣ въ Бэймутѣ. За это мистеръ Артуръ чуть не зашибъ его, сэръ, и чуть не выбросилъ за окно; и хорошо бы сдѣлалъ, да пришелъ шевалье Стронгъ, сэръ, и остановилъ споръ, сэръ. Эти френчмены-повара такіе гордые и наглые.
   -- Я слышалъ что-то объ этомъ; но Мироболана выгнали не за это?
   -- Нѣтъ, сэръ, это дѣло, за которое мистеръ Артуръ простилъ его и обошелся очень-прекрасно, замяли; а его прогнали за миссъ Эмори, сэръ. Эти френчмены забираютъ себѣ въ голову, что всѣ въ нихъ влюбляются: вотъ имъ и взлѣзъ-было по шпалерамъ къ ея окну, сэръ, да его поймали; мистеръ Стронгъ вышелъ и тутъ, подлѣ, случилась пожарная труба, такъ ее направили въ Мироболана и качали премного, сэръ, и конца не было шуму и суматохѣ, сэръ.
   Случилось, что въ тотъ самый день майоръ Пенденнисъ расположился у большаго окна Бэйева Клуба въ Сент-Джемс-Стритѣ, въ пополуденный часъ, когда десятокъ старыхъ франтовъ имѣетъ привычку проводить тамъ время. Теперь самое мѣсто было уже старомоднымъ, и многіе изъ его членовъ давно перевалили за среднія лѣта; но во времена принца-регента эти старички занимали то же самое окно и были величайшими денди во всѣхъ британскихъ владѣніяхъ. Майоръ Пенденнисъ смотрѣлъ изъ большаго окна и увидѣлъ своего племянника Артура на улицѣ, съ пріятелемъ его, Перси Попджоемъ.
   -- Посмотри! сказалъ Попджой Пену, когда они поравнялись съ окномъ.-- Проходилъ ли ты когда-нибудь мимо Бэйя въ четыре часа, безъ того, чтобъ не увидѣть эту коллекцію старыхъ уродовъ? Ихъ бы отлить изъ воска да выставить у мадамъ Тюссо...
   -- Отдѣльно, въ комнатѣ ужасовъ, прервалъ Пенъ, смѣясь.
   -- Въ комнатѣ ужасовъ! Славно, чертовски-мило! кричалъ Поппъ.-- Всѣ они старые плуты, безъ-сомнѣнія. Вотъ старый Блондель; вотъ мой дядя Кольчикумъ, величайшій старый повѣса во всей Европѣ; вотъ... галло! кто-то стучитъ въ стекло и зоветъ насъ.
   -- Это мой дядя, майоръ.
   -- Замѣчательный старый франтъ (онъ картавилъ, отчего слова эти получили усиленную выразительность); онъ зоветъ тебя и хочетъ говорить съ тобою.
   -- Зайдемъ вмѣстѣ.
   -- Не могу, насолилъ дядѣ Кольчикуму, два гола тому назадъ: mademoiselle Франджипани, та, та!.. и молодой повѣса простился съ Пеномъ и клубомъ пожилыхъ повѣсъ и пошелъ къ Блакьёру, въ сосѣдній клубъ.
   Кольчикумъ, Блондель и старые франты только-что разсуждали о семействѣ Клевринговъ, которыхъ прибытіе въ Лондонъ было предметомъ утренняго разговора майора Пенденниса съ его каммердинеромъ. Домъ мистера Блонделя былъ на Гросвенор-Скверѣ, рядомъ съ домомъ, занятымъ сэромъ Фрэнсисомъ: такъ-какъ самъ онъ давалъ отличные обѣды, то не безъ любопытства замѣчалъ нѣкоторую дѣятельность на кухнѣ сосѣда. У сэра Фрэнсиса былъ новый chef de bouche, который нѣсколько разъ готовилъ большіе обѣды Блонделю: у этого джентльмена была для ежедневныхъ обѣдовъ замѣчательно-свѣдущая артистка; но для большихъ банкетовъ онъ ангажировалъ знаменитости по части повареннаго искусства, которымъ на тѣ дни случалось быть свободными отъ должности.
   -- Покуда, говорилъ Блондель: -- они чертовски сорятъ деньгами и принимаютъ чертовски-смѣшанное общество; сколько я слышалъ, просто ловятъ на свои обѣды гостей съ улицы. Мосьё Шампиньйонъ говоритъ, что его сердцу больно готовить обѣды для такого народа. "Не позоръ ли это, что подобнымъ людямъ достаются въ руки деньги!" воскликнулъ съ негодованіемъ Блонделль, котораго дѣдъ прославился фабрикаціей лосинныхъ штановъ, а отецъ ссужалъ деньгами французскихъ эмигрантовъ во время ихъ скитальчества.
   -- Я желалъ бы, чтобъ имъ пришлось тогда встрѣтиться съ этою вдовою, сказалъ со вздохомъ лордъ Кольчикумъ: -- а не лежать отъ проклятой подагры въ Ливорнѣ: я тогда бы самъ женился на ней. Говорятъ, что у нея шестьсотъ тысячъ фунтовъ въ трехпроцентномъ.
   -- Не совсѣмъ столько, возразилъ майоръ Пенденнисъ.-- Я зналъ ея семейство въ Индіи; отецъ ея былъ чертовски-богатый плантаторъ индиго; знаю все о нихъ. Имѣнье Клевринга въ провинціи рядомъ съ нашимъ фамильнымъ. Ба! да вотъ мой племянникъ, и гуляетъ съ...
   -- Съ моимъ, съ этимъ адскимъ молодымъ сорванцомъ, сказалъ лордъ Кольчикумъ, метнувъ свирѣпый взоръ Попджою. Онъ отошелъ отъ окна, когда майоръ сталъ звать племянника.
   Майоръ былъ въ самомъ пріятномъ расположеніи духа. Солнце сіяло ярко; воздухъ былъ свѣжъ и крѣпителенъ. Онъ намѣревался сдѣлать въ тотъ день визитъ леди Клеврингъ и вздумалъ, что Артуръ будетъ хорошимъ товарищемъ для прогулки черезъ Грин-Паркъ до дверей миледи. Молодой Пенъ пошелъ съ удовольствіемъ съ своимъ почтеннымъ родственникомъ, который показалъ ему съ дюжину важныхъ людей на кратковременномъ ихъ переходѣ по Сент-Джемс-Стриту, и при встрѣчѣ, поздоровался съ герцогомъ, епископомъ и кабинет-министромъ. Герцогь протянулъ старшему Пенденнису палецъ сѣрой перчатки и онъ пожалъ его съ умиленіемъ; вся кровь Пена заиграла, когда онъ почувствовалъ себя въ нѣкоторомъ соприкосновеніи съ этимъ знаменитымъ человѣкомъ: Пенъ держалъ лѣвую руку майора, а правая рука майора держалась за палецъ герцога. Пенъ отъ души пожелалъ, чтобъ въ это время вся Грэйфрайрская школа, весь Оксбриджскій Университетъ, весь Пэтерностер-Роу и Темпль, и Лаура и его мать, стояли по сторонамъ улицы и смотрѣли на встрѣчу его и дяди съ знаменитымъ герцогомъ.
   -- Здоровы ли, Пенденнисъ? Славный день, сказалъ герцогъ, кивнувъ головою, и пошелъ далѣе, въ синемъ фракѣ, бѣлоснѣжныхъ доковыхъ панталонахъ, и бѣломъ галстухѣ со свѣтлою пряжкой на затылкѣ.
   Старый Пенденнисъ, о сходствѣ котораго съ герцогомъ Веллингтономъ мы уже упоминали, началъ безсознательно подражать ему въ словахъ и манерахъ. Многимъ изъ насъ, конечно, случалось видѣть военныхъ людей, которые подражали точно такъ же манерамъ извѣстнаго великаго полководца нашего времени, и отстали отъ своихъ природныхъ привычекъ потому только, что судьба снабдила ихъ орлинымъ носомъ. Равнымъ-образомъ многіе другіе гордятся высокимъ лбомъ и предполагаемымъ сходствомъ съ Каннингомъ; третьи пыхтятъ отъ самодовольствія вслѣдствіе воображаемаго сходства съ какимъ-нибудь индійскимъ набобомъ; четвертые отгибаютъ воротнички, потому-что считаютъ себя по наружности похожими на Байрона. Развѣ давно похороненъ бѣдный Томъ Биккерстаффъ, у котораго воображенія было небольше, чѣмъ у мистера Джозефа Юма? а онъ смотрѣлъ въ зеркало и мечталъ, что походитъ на Шекспира; брилъ голову, для увеличенія этого сходства, писалъ трагедіи безъ счета и умеръ совершенно-помѣшаннымъ! Такіе и однородные имъ проблески тщеславія видала большая часть людей, пожившихъ въ свѣтѣ. Пенъ смѣялся изподтишка надъ стараніями дяди поддѣлаться подъ манеру великаго человѣка, съ которымъ они только-что разошлись; но мистеръ Пенъ былъ суетенъ по-своему, какъ и пожилой джентльменъ, и шелъ подлѣ него съ весьма-важнымъ видомъ.
   -- Да, милый мой, говорилъ старый холостякъ, когда они шли по Грин-Парку, гдѣ весело возилось на травѣ множество ребятишекъ; гдѣ разсыльные мальчики играли въ орлянку полупенсами, и черные барашки пощипывали на солнцѣ травку; гдѣ актёръ декламировалъ свою роль на уединенной скамьѣ; гдѣ няньки и кормилицы прогуливались со своими птенцами и гдѣ мѣстами виднѣлись наслаждавшіеся чувствительными разговорами парочки: -- "Да, милый мой, для бѣдняка нѣтъ ничего лучше хорошихъ знакомствъ. Кто, напримѣръ, были люди, съ которыми ты меня видѣлъ въ окнѣ Бэйя? Двое изъ нихъ -- пэры Великобританіи. Гобанобъ также будетъ перомъ, когда умретъ его двоюродный дѣдъ, который недавно слегъ отъ третьяго удара паралича; а изъ остальныхъ четверыхъ нѣтъ человѣка, у котораго было бы меньше семи тысячъ фунтовъ дохода. Видѣлъ ли ты у подъѣзда клуба тотъ темносиній бругэмъ съ колоссальнымъ рысакомъ? Въ слѣдующій разъ ты узнаешь его съ перваго взгляда: ну, сэръ, онъ принадлежитъ сэру Гюгу Тромпингтону, который во всю жизнь не хаживалъ никогда пѣшкомъ. Онъ никогда не является на улицѣ пѣшкомъ, никогда: если ему надобно посѣтить свою матушку, которая живетъ черезъ домъ отъ него -- я тебя свезу къ ней, она принимаетъ у себя лучшее лондонское общество -- что жь, сэръ? Вѣдь, онъ садится на лошадь у No 23 и слѣзаетъ съ нея у No 25. Онъ теперь у Бэйя и играетъ въ пикетъ съ графомъ Пунтеромъ: сэръ Гюгъ второй игрокъ во всей Англіи -- тутъ удивляться нечему, потому-что онъ играетъ всякій день всю свою жизнь, кромѣ воскресеньевъ, съ половины четвертаго, до половины восьмаго, когда надобно одѣваться къ обѣду.
   -- Самый скромный способъ проводить время, сказалъ Пенъ, смѣясь, и думая, что дядя его уже впадаетъ въ завирательное состояніе.
   -- Чортъ возьми, сэръ! Дѣло не въ томъ. Человѣкъ съ его состояніемъ можетъ проводить время, какъ ему нравится. Когда ты будешь баронетомъ и членомъ Парламента, съ десятью тысячами акровъ лучшей земли въ цѣломъ Чеширѣ, и занимать такое мѣсто, какъ Тромпингтонъ, хоть онъ никогда туда не ходитъ, то и ты можешь дѣлать что хочешь.
   -- Такъ это былъ его бругэмъ, сэръ? сказалъ Пенъ съ усмѣшкой, почти-презрительною.
   -- Его бругэмъ? О, да, конечно, и это наводитъ меня на мою прежнюю тэму, revenons à nos moulons. Да, дэмми! revenons à nos moulons. Вотъ видишь ли ты, этотъ бругэмъ точно также и мой, когда мнѣ угодно, между четырьмя и семью часами. Точь-въ-точь также мой, какъ-будто я нанялъ его у мистера Тильбюри за тридцать фунтовъ въ мѣсяцъ. Сэръ Гюгъ добрѣйшій малый въ свѣтѣ, и не будь сегодня такой прелестнѣйшей погоды, мы съ тобою теперь же сидѣли бы въ этомъ самомъ бругэмѣ и катили бы къ Гросвенор-Скнеру. Вотъ какая польза отъ знакомствъ съ богатыми людьми, сэръ! Я обѣдаю даромъ, сэръ; ѣду въ ихъ помѣстья и наслаждаюсь тамъ даромъ. Другіе держатъ для меня гончихъ собакъ и псарей. Sic vos non vobis, какъ мы говаривали въ Грэйфрайрской, ге? Я совершенно раздѣляю мнѣніе моего стараго пріятеля Лича, сорокъ-четвертаго полка (онъ былъ чертовски-смышленый малый, какъ большая часть Шотландцевъ). Вотъ, сэръ, Личъ говаривалъ, что онъ слишкомъ-бѣдный человѣкъ для знакомства съ бѣдными людьми.
   -- Вы, однако, не слѣдуете вашимъ правиламъ, дядюшка.
   -- Моимъ правиламъ, сэръ? Это какимъ-образомъ?
   -- Вы бы не знали меня на Сент-Джемс-Стритѣ, сэръ, еслибъ не были на практикѣ добрѣе, чѣмъ по теоріи; вы, который живете съ герцогами и магнатами Англіи, не удостоили бы вниманія такого бѣдняка, какъ я.
   По этой рѣчи можно видѣть, что мистеръ Пенъ подвинулся уже значительно впередъ въ умѣньи жить въ свѣтѣ, и могъ льстить такъ же точно, какъ смѣяться изподтишка.
   Майоръ Пенденнисъ немедленно успокоился и былъ очень-доволенъ. Онъ ласково потрепалъ племянника по рукѣ, на которую опирался, и сказалъ: "Ты, сэръ, моя кровь и моя плоть! Я всегда тебя очень любилъ и очень гордился тобою, хотя меня и бѣсили твои сумасбродства и мотовство; ну, а теперь, вѣдь ты уже перебѣсился, ге? Моя цѣль, Артуръ, вывести тебя въ люди, видѣть тебя въ хорошемъ положеніи въ свѣтѣ, какъ прилично человѣку твоего имени и моего собственнаго, сэръ. ты составилъ себѣ маленькую репутацію литературными талантами, которыхъ я нисколько не унижаю, хотя въ мое время, сэръ, поэзія, геній и тому подобное считались вещами, чертовски-неприличными для джентльмена. Вотъ, напримѣръ, бѣдный Байронъ, который разорился и принялъ самыя гадкія привычки отъ того, что жилъ между поэтами, газетчиками и тому подобнымъ народомъ. Но теперь время другое: теперь всѣ бросились на литературу, чортъ возьми! Tempora mutantur, сэръ, какъ говорилъ Шекспиръ; а клянусь Юпитеромъ, сэръ, Шекспиръ всегда правъ!
   Пенъ не счелъ за нужное сказать дядѣ, кому принадлежитъ это замѣчательное изреченіе, и вскорѣ оба они, выйдя изъ Гони-Парка, добрались до Гросвенор-Плеса и къ дверямъ барскаго дома, занимаемаго сэромъ Фрэнсисомъ и леди Клеврингъ.
   Оконницы столовой этого красиваго зданія были наново позолочены; дверныя скобы сіяли ярко на свѣже-выкрашенныхъ половинкахъ; балконъ передъ гостиною украшался цѣлымъ садомъ прелестнѣйшихъ растеній и пестрѣлъ цвѣтами розовыми, бѣлыми, голубыми и пупсовыми; верхнія окна (уборная миледи, безъ-сомнѣнія) и одно особенно-хорошенькое окошечко, которое быстрое соображеніе мистера Пена сочло принадлежащимъ дѣвственной опочивальнѣ миссъ Біанки Эмори, были также украшены цвѣтами; вообще весь фасадъ дома представлялъ самый блестящій видъ свѣжею окраской, зеркальными стеклами, очищенными кирпичами и бѣлоснѣжною штукатуркой.
   -- Какъ Стронгъ долженъ былъ наслаждаться, устроивая все это великолѣпіе! подумалъ Пенъ.
   -- Леди Клеврингъ собирается выѣхать кататься, сказалъ майоръ. Намъ прійдется только оставить наши карточки, Артуръ.
   И дѣйствительно, когда оба джентльмена подошли къ дверямъ, къ нимъ подкатилъ великолѣпный желтый ландо, обитый внутри штофомъ и атласомъ свѣтло-сливочнаго цвѣта, и запряженный парою дивныхъ сѣрыхъ коней, съ развѣвавшимися лентами и сбруею въ гербахъ; но три нашлемника красовались надъ гербами панелей, щиты которыхъ пестрѣли бездною расчетвереній и геральдическихъ эмблемъ, свидѣтельствовавшихъ о древности и величіи дома Клевринга и Спелля. Кучеръ, въ серебряномъ парикѣ, высился на козлахъ (съ тѣми же гербами, вычеканенными на серебрѣ) и сдерживалъ игравшихъ коней; это былъ молодой еще человѣкъ, но съ торжественною наружностью, въ обшитомъ галунами камзолѣ и съ пряжками на башмакахъ, маленькими пряжками, не такими, какъ у лакеевъ Джона и Джинса, у которыхъ, какъ извѣстно, пряжки огромныя, щегольски-покрывающія ступню.
   Одна изъ половинокъ большихъ дверей была отворена и Джонъ, одинъ изъ колоссальнѣйшихъ Джоновъ, стоялъ, опершись о косякъ, съ благовонно-напудренными волосами, скрестивъ ноги, стройныя, въ шелковыхъ чулкахъ; въ рукѣ его была трость съ позолоченнымъ набалдашникомъ. Джимсъ былъ невидимъ, по подъ рукою: онъ ждалъ въ сѣняхъ вмѣстѣ съ слугою, который не надѣваетъ ливреи, и былъ въ-готовности раскинуть свитокъ волосянаго ковра, по которому миледи должна была перейдти черезъ крыльцо до экипажа. Все это, о чемъ мы долго разсказываемъ, схватитъ съ перваго взгляда опытный глазъ; и дѣйствительно, едва успѣли майоръ и Пенъ перейдти черезъ улицу, какъ откинулась другая половинка дверей, разметнулся волосяной коверъ, Джонъ отворилъ дверцы экипажа и сталъ по одну ихъ сторону, а Джи и съ по другую, и двѣ дамы, въ самыхъ модныхъ и великолѣпныхъ туалетахъ, въ-сопровожденіи третьей, съ прелестнѣйшею собачкою, которая лаяла, на которой была голубая лента, показались на крыльцѣ.
   Первая сѣла на свое мѣсто миссъ Эмори, которая сдѣлала это съ самою воздушною легкостью; за нею слѣдовала леди Клеврингъ, болѣе-зрѣлыхъ лѣтъ и нѣсколько-тяжелая на могу. Одну изъ ногъ миледи, обутую въ зеленую атласную ботинку и часть ея тончайшаго чулка, когда она стала на приступокъ, опираясь на руку негибкаго Джимса, могъ видѣть восхищенный наблюдатель женской красоты, которому случилось тутъ проходить во время этого церемоніала.
   Оба Пенденниса также насладились этимъ зрѣлищемъ, подходя къ дверямъ дома; майоръ стоялъ съ серьёзною и почтительною миной, хотя внутренно нѣсколько конфузился при мысли объ услышанныхъ имъ въ то утро происшествіяхъ въ Клевринг-Паркѣ, отъ которыхъ сердце его билось нѣсколько-сильнѣе обыкновеннаго.
   Въ это мгновеніе леди Клеврингъ, обернувшись, увидѣла ихъ обоихъ; она была на первой ступенькѣ подножки и черезъ секунду сидѣла бы въ каретѣ, но она внезапно отшатнулась назадъ (отчего пудра образовала облако вокругъ головы Джинса) и воскликнула: "Творецъ! да это Артуръ Пенденнисъ и старый майоръ!" -- и добрая женщина тотчасъ же соскочила снова на твердую землю и протянула съ радушнымъ привѣтомъ обѣ жирныя руки, втиснутыя въ оранжевыя лайковыя перчатки, протянула майору и его племяннику.
   -- Ступайте со мной оба. Зачѣмъ вы до-сихъ-поръ не показывались? Выходи, Біанка, вотъ наши старые друзья.-- О, я такъ рада, что вижу васъ наконецъ! Мы васъ ждали и ждали преданно! Пойдемте, пойдемте, закуска еще не убрана со стола, кричала гостепріимная дама, сжимая руку Пена въ своихъ рукахъ (она выпустила руку майора, тиснувъ ее хорошенько, подружески); и Біанка, возведя взоръ къ трубамъ домовъ, вышла изъ экипажа немедленно, съ робкимъ, смущеннымъ и умоляющимъ взоромъ, и подала свою маленькую ручку майору.
   Компаньйонка съ собачкой смотрѣла съ нерѣшимостью и не зная, лишить ли Фила прогулки или нѣтъ; но и она повернулась налѣво-кругомъ и вошла въ домъ вслѣдъ за леди Клеврингъ, ея дочерью и обоими джентльменами, и ландо, съ игривыми сѣрыми, остался занятымъ однимъ кучеромъ въ серебряномъ парикѣ.
   

ГЛАВА ШЕСТАЯ,
въ которой снова является Сильфида.

   Люди получше Моргана не имѣли такихъ вѣрныхъ свѣдѣній, какъ этотъ джентльменъ, касательно количества богатствъ леди Клеврингъ. Общая молва въ Лондонѣ, съ пріѣздомъ миледи въ столицу, провозгласила состояніе ея колоссальнымъ. Факторіи индиго, клипперы съ опіумомъ, банки, заваленные рупіями, брильянты и драгоцѣнные камни индійскихъ набобовъ и огромные проценты, платимые ими по займамъ, сдѣланнымъ ими или ихъ предшественниками у отца леди Клеврингъ -- вотъ каковы, по общему голосу, были источники доходовъ миледи. Капиталъ ея у лондонскихъ банкировъ былъ положительно-извѣстенъ и сумма эта имѣла столько нулей, что производила столько же О! изумленія пораженныхъ слушателей. Говорили, какъ о непреложномъ событіи, что посолъ и первый любимецъ одного индійскаго набоба, именно набоба лукновскаго -- нѣкій полковникъ Альтамонтъ, принявшій мухаммеданскую вѣру и испытавшій самыя страшныя приключенія, находится теперь въ Англіи для переговоровъ съ Бэгумъ Клеврингъ касательно продажи знаменитаго брильянта "Свѣта Дивана", изъ носовой серьги набоба.
   Подъ индійскимъ титуломъ Бэгумъ, слава леди Клеврингъ разнеслась по Лондону еще прежде, чѣмъ сама она поселилась въ этой столицѣ.
   Почтенный другъ нашъ, шевалье Стронгъ, устроившій домъ баронета въ фамильномъ его помѣстьѣ, помогъ точно также своими совѣтами и изящнымъ вкусомъ лондонскимъ меблировщикамъ и обойщикамъ, приготовлявшимъ городской домъ для семейства Клевринговъ. Украшеніе этого роскошнаго жилища доставляло душѣ честнаго Стронга столько же наслажденія, сколько могъ испытывать одинъ хозяинъ. Онъ развѣшивалъ и перемѣнялъ положенія картинъ, изучалъ позы канапе и креселъ, имѣлъ свиданія съ виноторговцами и поставщиками, долженствовавшими снабжать домъ; въ то же время фактотумъ и довѣренный другъ баронета воспользовался случаемъ устроить свою собственную квартиру и наполнить свой собственный маленькій погребъ; друзья его усердно хвалили комфортъ и уютность квартиры, а избранные гости, заходившіе къ Стронгу, чтобъ раздѣлить его котлетку, находили у него теперь бутылку отличнаго французскаго вина. Шевалье благоденствовалъ: у него была очень-пріятная и удобная квартира въ Шеффердс-Иннѣ, а для прислуги состоялъ при немъ прежній испанскій легіонеръ и сослуживецъ Стронга, оставленный имъ замертво въ бреши одной испанской крѣпости и найденный послѣ на тоттенгэм-куртской дорогѣ. Онъ же прислуживалъ товарищу капитана, жившему съ нимъ на квартирѣ, знаменитому любимцу набоба лукновскаго, доблестному полковнику Альтамонту.
   Не было на свѣтѣ человѣка менѣе-любопытнаго, или по-крайней-мѣрѣ болѣе-скромнаго, какъ Недъ Стронгъ; онъ не прилагалъ ни малѣйшаго старанія проникнуть таинственныя сношенія, начавшіяся между посломъ набоба и сэромъ Фрэнсисомъ Клеврингомъ очень-скоро послѣ перваго свиданія ихъ въ Бэймутѣ. Альтамонтъ зналъ какую-то тайну, близко-касавшуюся сэра Фрэнсиса, и какимъ-то образомъ держалъ Клевринга въ своей власти. Стронгъ, зналъ иррегулярную молодость своего патрона, а также, что служба его въ полку въ Индіи была не изъ блестящихъ; поэтому онъ предполагалъ, что полковникъ Альтамонтъ зналъ Клевринга какъ-нельзя-лучше въ Калькуттѣ, и имѣлъ его въ своихъ рукахъ посредствомъ какого-нибудь неизвѣстнаго талисмана которому баронетъ не могъ не покориться. Въ-сущности, Стронгъ давно постигъ сэра Фрэнсиса Клевринга и видѣлъ въ немъ человѣка малодушнаго, безхарактернаго, порочнаго и трусливаго.
   Альтамонтъ имѣлъ съ бѣднымъ Клеврингомъ одно или два свиданія послѣ встрѣчи въ Бэймутѣ, и баронетъ не довѣрилъ Стронгу въ чемъ состояли ихъ бесѣды, хотя и посылалъ Альтамонту письма съ этимъ джентльменомъ, своимъ агентомъ и посломъ во всякаго рода дѣлахъ. Въ одномъ изъ этихъ случаевъ любимецъ набоба былъ повидимому въ крайне-дурномъ расположеніи духа: онъ скомкалъ въ рукѣ письмо Клевринга и сказалъ съ своею обычною выразительностью:
   -- Сто разъ чортъ возьми! Не хочу я больше ни писемъ его, ни всякихъ дрязговъ. Скажите Клеврингу, что я требую тысячу, не то, клянусь Юпитеромъ, я прорвусь и разнесу его на атомы. Пусть онъ мнѣ дастъ тысячу, и я уѣду за границу и даю вамъ мое честное и священное слово, что не буду требовать ничего больше во весь годъ. Передайте ему это порученіе, любезный мой Стронгъ, и скажите, что если деньги не явятся сюда въ будущую пятницу въ двѣнадцать часовъ, то я, такъ же вѣрно, какъ мое имя -- то, что оно есть -- я напечатую въ газетѣ въ субботу одинъ параграф -- и Клеврингъ улетитъ у меня къ чорту.
   -- Стронгъ передалъ эти слова сэру Фрэнсису и слова произвели на него такой эффектъ, что дѣйствительно въ назначенный день и часъ шевалье явился въ отель Альтамонта въ Бэймутѣ съ требуемою имъ суммою денегъ. Онъ говорилъ, что Альтамонтъ жилъ тамъ джентльменомъ, заплатилъ свой счетъ въ гостинницѣ и что потомъ бэймутская газета объявила объ отъѣздѣ его за границу. "По меньшей мѣрѣ тутъ должна быть поддѣлка или фальшивые банковые билеты", думалъ Стронгъ, проводившій его до Дувра съ тѣмъ, чтобъ видѣть, какъ онъ отправится на пароходѣ -- если Клеврингъ такъ попалъ въ лапы этому негодяю; Альтамонтъ держитъ его крѣпко.
   Прежде, однако, чѣмъ годъ прошелъ, счастливая Британія опять увидѣла полковника на своихъ берегахъ. Проклятая красная сгубила его въ Баден-Баденѣ, говорилъ онъ; противъ такого несчастья, когда четырнадцать разъ сряду рулетка выкидываетъ красное, никакой джентльменъ не устоитъ. Чтобъ возвратиться въ Англію, Альтамонтъ долженъ былъ занять денегъ на имя сэра Фрэнсиса Клевринга, и хотя Клеврингъ былъ не при деньгахъ -- у него тогда были на плечахъ расходы выборовъ, обзаведеніе, устройство Клевринг-Парка и устройство дома въ Лондонѣ -- однако онъ нашелъ средство уплатить по векселю Альтамонта, хотя и очень противъ своего желанія. Стронгу случилось слышать, какъ сэръ Фрэнсисъ, съ аккомпаньеманомъ проклятій безъ счета, изъявлялъ желаніе, чтобъ Альтамонта заперли на всю жизнь въ какую-нибудь германскую тюрьму должниковъ, и чтобъ онъ, наконецъ, избавился отъ него на будущее время.
   Суммы для полковника сэръ Фрэнсисъ долженъ былъ добывать безъ вѣдома жены. Хотя миледи была очень-щедра, даже до тороватости, однако она наслѣдовала вмѣстѣ съ огромнымъ состояніемъ своего родителя, мистера Спелля, также и дѣловую способность его, и отпускала мужу на его карманныя издержки сумму, приличную его званію, но не давала ему полной воли въ своихъ деньгахъ. Повременамъ она дѣлала ему, сверхъ этого, подарки, или платила его карточные долги; но всегда требовала довольно-подробнаго отчета касательно испрашиваемыхъ на подобный предметъ денегъ; о субсидіяхъ же, выдаваемыхъ Клеврингомъ полковнику Альтамонту, онъ прямо объявилъ Стронгу, что не можетъ говорить о нихъ своей женѣ.
   Часть житейской обязанности Стронга состояла въ добываніи его патрону этихъ и другихъ суммъ. Въ квартирѣ шевалье, въ Шеффердс-Иннѣ, происходило много переговоровъ между сэромъ Фрэнсисомъ Клеврингомъ и джентльменами денежнаго міра; много цѣнныхъ банковыхъ билетовъ и штемпельныхъ листовъ было обмѣнено между ними. Когда человѣкъ привыкнетъ должать въ ранней молодости и давать обязательства къ уплатѣ черезъ годъ за готовыя деньги сейчасъ же, то никакія милости фортуны не послужатъ ему и не исправятъ его; чрезъ очень-недолгій промежутокъ послѣ прилива благоденствія, ростовщикъ навѣрно посѣтитъ его снова -- и векселя съ привычною подписью опять пойдутъ въ ходъ. Клеврингу казалось удобнѣе видѣться съ этимъ народомъ въ комнатахъ шевалье Стронга, чѣмъ въ своихъ собственныхъ; и такова была дружба шевалье къ баронету, что хотя онъ не имѣлъ шиллинга своего, однако имя его, какъ получателя денегъ, являлось на всѣхъ векселяхъ, уплату которыхъ бралъ на себя Клеврингъ. Послѣ трассированія векселей Клевринга, онъ дисконтировалъ ихъ "въ Сити"; а когда выходилъ имъ срокъ, то выигрывалъ время у ростовщиковъ частными взносами или отсрочивалъ посредствомъ новыхъ обязательствъ. Регулярно или нѣтъ, а джентльмену надобно же какъ-нибудь жить. Мы читаемъ иногда въ газетахъ, что гарнизоны осажденныхъ крѣпостей живутъ-себѣ весело и даютъ балы и спектакли, доѣдая между-тѣмъ свой провіантъ; также точно есть въ здѣшней столицѣ тысячи молодцовъ съ бодрымъ духомъ, гуляющихъ очень-беззаботно, обѣдающихъ каждый день весело и въ изобиліи и спокойно ложащихся спать, а между-тѣмъ полицейскій чиновникъ болѣе или менѣе близокъ и петля долговъ стягивается вокругъ ихъ шеи. Всѣ эти бездѣльныя неудобства храбро переносилъ старый воинъ, Недъ Стронгъ.
   Но у насъ будетъ еще много случаевъ для знакомства съ этими и другими интересными обитателями Шеффердс-Инна; а между-тѣмъ мы все-еще держимъ леди Клеврингъ и ея друзей на крыльцѣ Гросвенор-Плеса.
   Сначала они вошли въ великолѣпную столовую, отдѣланную, леди Клеврингъ рѣшительно не знала для чего, во вкусѣ среднихъ вѣковъ. "Ужь не потому ли", говорила она, смѣясь, "что мы съ Клеврингомъ люди среднихъ лѣтъ". Тамъ Пенденнисамъ предложили обильные остатки завтрака, которымъ только-что насладились миледи и миссъ Эмори. Когда постороннихъ свидѣтелей не было, наша Сильфида, кушавшая за обѣдомъ небольше шести зеренъ риса Амины, друга духовъ Тысячи и Одной Ночи, дѣйствовала очень-быстро ножемъ и вилкою и поглощала весьма-существенную порцію бараньихъ котлетъ, въ какомъ лицемѣріи, какъ полагаютъ, она походила на очень-многихъ другихъ фэшонебльныхъ и воздушныхъ дѣвицъ. Пенъ и его дядя отказались отъ ѣды, но восхищались столовою и насказали о ней множество приличныхъ комплиментовъ. Въ ней были голландскія стулья съ съ высокими спинками, на манеръ семнадцатаго столѣтія; дубовый рѣзной буфетъ шестнадцатаго вѣка; боковой столъ, также съ рѣзьбою; большая бронзовая люстра висѣла надъ круглымъ дубовымъ столомъ. Стѣны были увѣшаны старыми фамильными портретами изъ Вардоур-Стрита и привезенными изъ Франціи обоями; шлемы, лагы, двоеручные мечи, бердыши и палицы изъ carton-pierre; зеркала, статуетки, дрезденскій фарфоръ -- словомъ, все было въ самомъ "чистомъ" вкусѣ. За столовою была библіотека, наполненная бюстами и книгами всѣхъ размѣровъ, дивно-спокойными креслами и отличными бронзами строгаго классическаго стиля. Здѣсь-то, охраняемый двойными дверьми, сэръ Фрэнсисъ курилъ сигары и читалъ "Жизнь въ Лондонѣ", Белля, и засыпалъ послѣ обѣда, въ тѣхъ случаяхъ, когда не курилъ, въ бильярдныхъ комнатахъ своихъ клубовъ, или не понтировалъ въ игорныхъ ломахъ Сент-Джемс-Стрита.
   Но что могло сравниться съ цѣломудреннымъ великолѣпіемъ гостиныхъ? Ковры были такъ пышно-пушисты, что нога ваша, ступая по нимъ, дѣлала небольше шума какъ ваша тѣнь; на бѣломъ фонѣ ковровъ цвѣли розы и тюльпаны величиною съ кострюли; въ комнатахъ этихъ были кресла и стулья высокіе и низкіе, стулья кривоногіе и стулья дотого жидкіе, что только развѣ сильфамъ можно было сидѣть на нихъ; мозаическіе столики, покрытые дивными бездѣлушками; этажерки съ фарфоровыми куколками и группами всѣхъ странъ и временъ; бронзы, раззолоченные кинжалы, кипсеки, ятаганы, турецкія туфли и парижскія бонбоньерки. Куда бы вы мы сѣли, дрезденскіе ластукики и пастушки являлись у васъ подъ локтемъ въ граціозныхъ позахъ; кромѣ того, тутъ были голубыя фарфоровыя собачки, пѣтушки, уточки и курочки; нимфы Буше и пастушки Грёза, самыя цѣломудренныя; кисейныя занавѣсы и парчевыя драпировки; раззолоченныя клѣтки съ попугаями и "неразлучными", два крикливыхъ какаду, отличавшихся взапуски крикомъ и болтовнею; часы съ музыкой на консоли, и другіе надъ каминомъ, звонившіе какъ колокола, св. Павла. Словомъ, тутъ было все, чего комфортъ могъ пожелать, что самый прихотливый и изящный вкусъ могъ придумать. Лондонская гостиная нашего времени, убранная на роскошную ногу, незаботясь объ издержкахъ, представляетъ, безъ-сомнѣнія, одно изъ благороднѣйшихъ и любопытнѣйшихъ зрѣлищъ въ свѣтѣ. Римляне Восточной Имперіи, прелестныя маркизы и герцогини двора Лудовика XV, едва могли имѣть вкусъ утонченнѣе обнаруживаемаго нашими восхитительными современницами. Всякій, кто только видалъ пріемныя комнаты леди Клеврингъ, долженъ былъ сознаться, что онѣ въ высшей степени изящны и роскошны, и что щеголеватѣйшія комнаты въ Лондонѣ леди Гарли Квиннъ, леди Генвей Вардоуръ, или мистриссъ Годжь-Подгсонъ, супруги великаго Креза желѣзныхъ дорогъ, были убраны не съ болѣе-совершеннымъ, "чистымъ" вкусомъ.
   Бѣдная леди Клеврингъ, между-тѣмъ, понимала это очень-мало и ощущала горестное отсутствіе почтенія къ окружавшимъ ее чудесамъ роскоши.
   -- Я только знаю, что все это стоитъ мнѣ страшную кучу денегъ, майоръ, сказала она своему гостю: -- и не совѣтую вамъ садиться на эти паутинные, позолоченные стулья; подо мною подломился одинъ въ тотъ разъ, когда мы давали здѣсь нашъ второй большой обѣдъ. Зачѣмъ вы оба не заглянули къ намъ прежде? Мы бы и васъ тогда позвали.
   -- Вы бы имѣли удовольствіе видѣть, какъ мама ломаетъ стулья, мистеръ Пенденнисъ, сказала милая Біанка съ усмѣшкою. Она была сердита за то, что Артуръ болталъ и смѣялся съ мама; за то, что мама сдѣлала множество промаховъ, описывая домъ; была сердита по сотнѣ другихъ разныхъ причинъ.
   -- Я бы имѣлъ удовольствіе подать леди Клеврингъ мою руку, еслибъ она въ этомъ нуждалась, возразилъ Пенъ, краснѣя и кланяясь.
   -- Quel preux chevalier! воскликнула Сильфида, откинувъ головку.
   -- Я сочувствую всѣмъ падающимъ, миссъ Эмори, и самъ однажды очень страдалъ отъ подобнаго несчастія.
   -- И тогда вы пошли искать утѣшенія дома, у Лауры.
   Пенъ сконфузился. Онъ вовсе не любилъ вспоминать объ утѣшеніи, полученномъ имъ въ то время отъ Лауры, и неболѣе радъ былъ тому, что другія знали, какой носъ онъ тогда получилъ. Ненайдясь какъ отвѣтить, онъ почувствовалъ себя необычайноза-интересованнымъ убранствомъ комнатъ и принялся расхваливать изо всѣхъ силъ вкусъ леди Клеврингъ.
   -- Охъ, не хвалите меня, не за что, отвѣчала добросовѣстная леди Клеврингъ:-- все это сдѣлали обойщики и капитанъ Строитъ, пока мы еще жили въ Паркѣ... и... и леди Рокминстеръ была здѣсь, и говоритъ, что все хорошо, прибавила она почтительнымъ тономъ.
   -- Моя кузина Лаура гостила у нея, сказалъ Пенъ.
   -- Не вдовствующая графния, а настоящая леди Рокминстеръ.
   -- Нс-уже-ли! воскликнулъ майоръ Пенденнисъ, услыша это имя, великое въ фэшонебльномъ мірѣ. О, если она похвалила ваши покои, леди Клеврингъ, то вы не можете быть далеки отъ совершенства. Нѣтъ, нѣтъ! Леди Рокминстеръ центральное свѣтило моды и вкуса, Артуръ. Покои ваши дѣйствительно прелестны! И голосъ майора понизился отъ умиленія, когда онъ говорилъ объ этой важной дамѣ, и онъ оглядывалъ комнаты съ почтеніемъ и подобострастіемъ.
   -- Да, леди Рокминстеръ поддержала насъ и была очень-любезна, сказала миледи:-- и это, конечно, намъ поправится, когда мы попривыкнемъ. Она хочетъ распоряжаться на нашихъ балахъ и разбирать кого намъ приглашать на обѣды. Да я этого не допущу. Я хочу видѣть у себя своихъ старыхъ друзей, а то она разошлетъ мои пригласительные билеты по своему народу и я должна буду сидѣть какъ кукла за моимъ же столомъ. Вы должны прійдти ко мнѣ обѣдать, майоръ и Аргуръ, постойте, когда бы? да хоть 14-го. У насъ будетъ не изъ большихъ нашихъ обѣдовъ, Біанка? сказала она, взглянувъ на дочь, которая закусила губки и нахмурилась очень-свирѣпо для Сильфиды.
   Майоръ съ улыбкою и поклономъ объявилъ, что онъ съ гораздо-большимъ удовольствіемъ прійдетъ на маленькій семейный обѣдъ, чѣцъ на большой: у него довольно было большихъ обѣдовъ и онъ предпочиталъ имъ простоту семейнаго круга.
   -- Я всегда больше люблю обѣдать на другой день, сказала леди Клеврингъ, думая поправить промахи первой рѣчи. 14-го мы будемъ запросто, и славно поѣдимъ. При этомъ второмъ промахѣ матери, миссъ Біанка съ отчаяніемъ всплеснула руками и воскликнула:
   -- О, мама, vous êtes incorrigible!
   Майоръ Пенденнисъ клялся, что любитъ обѣды запросто больше всего на свѣтѣ, и проклиналъ мысленно безстыдство миледи, осмѣлившейся звать такого человѣка, какъ онъ, на объѣдки большаго званаго обѣда. Но онъ былъ человѣкъ разсчетливый и сообразилъ, что можетъ отказаться отъ этого народа, если представится что-нибудь лучше, а потому принялъ приглашеніе миледи съ любезнѣйшею изъ своихъ улыбокъ. Что касается до Пена, то онъ еще не обѣдалъ въ гостяхъ, тридцать лѣтъ сряду, не имѣлъ этого старшинства, а потому идея о вкусномъ обѣдѣ въ щегольскомъ домѣ имѣла для него свою пріятность.
   -- Что значитъ этотъ маленькій раздоръ между твоею милостью и миссъ Эмори? спросилъ майоръ у Пена, когда они вмѣстѣ пошли изъ дома. Я думалъ, что ты живалъ съ нею въ ладахъ.
   -- Живалъ, выраженіе неопредѣленное, когда дѣло идетъ о женщинѣ, отвѣчалъ Пенъ съ побѣдоноснымъ видомъ. Былъ и есть -- выраженіе другаго рода, сэръ, въ-особенности касательно женскихъ сердецъ.
   -- Чортъ побери, онѣ перемѣнчивы, какъ и мы, сэръ. Когда мы овладѣли Мысомъ Доброй Надежды, я помню, тамъ была олна дама, увѣрявшая, будто хочетъ отравить себя ядомъ за вашего покорнѣйшаго слугу, а между-тѣмъ, черезъ три мѣсяца она убѣжала съ другимъ. Не запутывайся только слишкомъ съ этою миссъ Эмори. Она капризна, жеманна и несовсѣмъ-то воспитана; ея репутація нѣсколько... ничего, ничего. Но ты выбрось ее изъ головы: десять тысячъ фунтовъ тебѣ не годятся. Ну, что такое десять тысячъ фунтовъ, любезный мой? Вѣдь процентовъ съ нихъ недостанетъ на одни счеты ея модистки.
   -- Вы, кажется, знатокъ по части туалета, дядюшка.
   -- Былъ, сэръ, былъ; старая фронтовая лошадь, сэръ, ты знаешь, не можетъ слушать равнодушно, когда заиграютъ трубачи, хе, хе!-- понимаешь? И онъ смертоносно улыбнулся и поклонился проѣзжавшей мимо его каретѣ.
   -- Карета леди Кэтринъ Мартингель, сказалъ онъ: -- чудовищно-хороши дочери; но я помню время, когда мать была въ тысячу разъ лучше ихъ. Нѣтъ, мой милый Артуръ, съ твоею фигурой и надеждами, ты долженъ жениться на славу, хотя въ Фэроксѣ я бы этого не сказалъ, плутишка, хе, хе! Но репутація маленькой злости и того, что ты un homme dangereux, не повредить никогда молодому малому въ глазахъ женщинъ. Онѣ терпѣть не могутъ юношей, которыя, какъ красныя дѣвушки... молодые люди должны быть молодыми мужчинами, знаешь. Но, что до женитьбы, сэръ, тутъ другое дѣло. Женись на женщинѣ съ деньгами. Я говорилъ тебѣ и прежде, что такъ же легко достать себѣ богатую жену, какъ бѣдную, а въ тысячу разъ пріятнѣе сѣсть за хорошо-приготовленный обѣдъ, когда entrées подаются какъ слѣдуетъ, чѣмъ не имѣть ничего, кромѣ холодной бараньей ноги для мужа и жены вмѣстѣ. У насъ будетъ 14-го хорошій обѣдъ, у сэра Фрэнсиса Клевринга; на это ты можешь бить въ сношеніяхъ твоихъ съ семействомъ баронета. Посѣщай ихъ, но небольше какъ для обѣдовъ. А эти юношескіе вздоры о любви въ хижинѣ гораздо-лучше бросить совсѣмъ.
   -- Хижина должна быть съ сараемъ и конюшнями; хижина хорошо-мёблированная, сэръ, сказалъ Пенъ, припоминая стихи "Чортовой Прогулки"; но дядя его позналъ этой баллады, хотя, можетъ-быть, и старался вести Пена по этому гульбищу, и продолжалъ свои философическія замѣчанія, очень-довольный понятливостью ученика, къ которому онѣ адресовались. Артуръ Пенденнисъ былъ дѣйствительно малый сметливый и воспріимчивый, слишкомъ-легко подлаживавшійся подъ тонъ ближняго.
   Вѣчный воркунъ Уаррингтонъ ворчалъ, что Пенъ дѣлается несноснымъ франтомъ, съ которымъ скоро нельзя будетъ говорить. Но по-правдѣ, ему нравились успѣхи и бойкія манеры молодаго человѣка. Онъ любилъ видѣть Пена веселаго и одушевленнаго, полнаго силы, здоровья, жизни и надеждъ: въ родѣ того, какъ человѣкъ взрослый, котораго давно уже не забавляютъ маріонетки, любитъ смотрѣть, какъ ими потѣшаются дѣти. Прежняя угрюмость мистера Пена исчезла съ улучшеннымъ его положеніемъ, онъ расцвѣлъ, когда его согрѣли солнечные лучи.
   

ГЛАВА СЕДЬМАЯ,
въ которой полковникъ Альтамонтъ появляется и снова исчезаетъ.

   Въ назначенный день майоръ Пенденнисъ, неполучившій приглашенія на другой, лучшій обѣдъ, и Артуръ, нежелавшій другаго приглашенія, прибыли вмѣстѣ на обѣдъ къ сэру Фрэнсису Клеврингу. Въ гостиной, куда вошли Пенъ и его дядя, находились только сэръ Фрэнсисъ, его жена и нашъ другъ капитанъ Стронгъ, свиданію съ которымъ Артуръ обрадовался, хотя майоръ смотрѣлъ очень-пасмурно на Стронга: ему вовсе не было пріятно сидѣть за обѣдомъ съ дворецкимъ Клевринга, какъ называлъ онъ Стронга. Но такъ-какъ вскорѣ послѣ того пріѣхалъ мистеръ Уэльборъ, сосѣдъ Клевринга по имѣнію, и также, какъ онъ, членъ Парламента, то старшій Пенденнисъ нѣсколько успокоился, потому-что, хотя Уэльборъ былъ гость до крайности скучный и принималъ также мало участія въ разговорѣ за обѣдомъ, какъ и лакей, стоявшій за его стуломъ, но все-таки это былъ почтенный помѣщикъ изъ старинной фамиліи и съ семью тысячами фунтовъ стерлинговъ годоваго дохода, а майору всегда пріятно было находиться въ подобномъ обществѣ. Къ этимъ лицамъ прибавилось еще нѣсколько-замѣчательныхъ особъ: вдовствующая леди Рокминстеръ, имѣвшая свои причины быть въ дружбѣ съ Клеврингомъ, и леди Агнеса Фокеръ, съ сыномъ, мистеромъ Гарри, старымъ нашимъ знакомцемъ. Мистеръ Пайпсентъ не могъ пріѣхать: его удерживали парламентскія обязанности, которыя, какъ видно, были не такъ тяжелы для двухъ другихъ членовъ Парламента. Миссъ Біанка Эмори послѣ всѣхъ явилась въ гостиной. Она была одѣта въ убійственное бѣлое шелковое платье, которое какъ-нельзя-лучше выказывало ея жемчужныя плечи. Фокеръ шепнулъ Пену, смотрѣвшему на нее съ очевиднымъ удивленіемъ, что она ослѣпительна. Миссъ Эмори въ этотъ день вздумалось быть очень-любезной съ Артуромъ; она самымъ дружескимъ образомъ протянула ему руку, говорила о миломъ Фэроксѣ, разспрашивала про милую Лауру и ея мать, сказала, что ей хотѣлось бы воротиться въ деревню, и дѣйствительно была совершенно -- проста, радушна, безъискуствеина.
   Гарри Фокеръ думалъ, что онъ еще никогда не видалъ такого милаго и очаровательнаго существа. Мало привычный къ обществу дамъ и обыкновенно безгласный въ ихъ присутствіи, онъ нашелъ, что могъ говорить при миссъ Эмори и сдѣлался необыкновенно-живъ и разговорчивъ даже прежде, чѣмъ позвали къ столу, и все общество отправилось въ столовую, находившуюся въ нижнемъ этажѣ. Ему хотѣлось подать руку прекрасной Біанкѣ и свести ее внизъ по широкой, покрытой ковромъ лѣстницѣ, но она, то-есть прекрасная Біанка, досталась этотъ разъ на долю Пена, и и истору Фокеру, въ уваженіе его высокаго сана, какъ графскаго внука, суждено было сопутствовать мистриссъ Уэльборъ.
   Но хотя на время перехода по лѣстницѣ Фокеръ и разлученъ былъ съ предметомъ своего желанія, онъ усѣлся однакожъ подлѣ миссъ Эмори за обѣденнымъ столомъ и былъ чрезвычайно-доволенъ, что ему искусными маневрами удалось захватить это счастливое мѣстечко. Можетъ-статься, онъ занялъ это мѣстечко не своими маневрами, а по желанію другаго лица; но, какъ бы то ни было, Біанка очутилась между двумя молодыми людьми, сидѣвшими по обѣимъ ея сторонамъ, и каждый изъ нихъ старался быть какъ можно любезнѣе и пріятнѣе.
   Маменька Фокера, съ своего мѣста поглядывая на любезнаго сынка, была изумлена его живостью. Гарри безпрерывно болталъ съ прекрасной сосѣдкой, разумѣется, о такихъ предметахъ, о которыхъ говорилъ въ то время весь городъ.
   -- Видѣли вы Тальйони въ Сильфидѣ, миссъ Эмори?-- Эй, любезный! подай-ко мнѣ опять это блюдо (это сказано было близъ стоявшему слугѣ): чудо какъ хорошо!-- Такъ видѣли Тальйони? Не-правда-ли, очаровательна. И онъ предобродушно началъ напѣвать прекрасную арію этого прекраснѣйшаго изъ всѣхъ балетовъ, нынѣ увядшаго вмѣстѣ съ лучшими танцовщицами. Будутъ ли молодые люди видѣть что-нибудь столь очаровательное, столь классическое, что-нибудь похожее на Тальйони?
   -- Миссъ Эмори сама Сильфида, сказалъ мистеръ Пенъ.
   -- Какой у васъ пріятный теноръ, мистеръ Фокеръ, сказала миссъ Эмори: -- я увѣрена, васъ хорошо учили. Я сама пою немного. Мнѣ пріятно было бы пропѣть съ вами.
   Пенъ вспомнилъ, что подобныя слова молодая миссъ говорила и ему, и что она въ прежнее время любила пѣть съ нимъ, и, смѣясь про-себя, думалъ, сколько съ того времени было другихъ джентльменовъ, съ которыми она распѣвала дуэты; но онъ не счелъ приличнымъ высказать этотъ неловкій вопросъ, и съ самымъ нѣжнѣйшимъ видомъ, какой только могъ принять, замѣтилъ:
   -- Мнѣ хотѣлось бы снова слышать ваше пѣніе, миссъ Біанка. Мнѣ кажется, ни одинъ голосъ не нравился мнѣ такъ, какъ вашъ.
   -- Я думаю, вамъ нравился голосъ Лауры, сказала миссъ Біанка.
   -- У Лауры, контральто; а вы знаете, этотъ голосъ часто пропадаетъ, сказалъ Пенъ, съ досадой.-- Я слышалъ много музыки въ Лондонѣ, продолжалъ онъ: -- мнѣ надоѣли эти пѣвцы и пѣвицы по ремеслу: они поютъ черезчуръ-громко, или ужь я слишкомъ состарѣлся, или слухъ мой слишкомъ избаловался. Въ Лондонѣ, миссъ Эмори, старѣются очень-скоро. И подобно всѣмъ старикамъ, я люблю только пѣсни, которыя слышалъ въ молодости.
   -- Я больше всего люблю англійскую музыку. Объ иностранныхъ пѣсняхъ я неочень забочусь. Подай-ка мнѣ, любезный, кусокъ баранины! сказалъ мистеръ Фокеръ.
   -- Я болѣе всего люблю англійскія баллады, сказала миссъ Эмори.
   -- Вы мнѣ споете одну изъ старыхъ пѣсень послѣ обѣда? сказалъ Пенъ умоляющимъ голосомъ.
   -- Спѣть ли вамъ англійскую пѣсню послѣ обѣда? спросила Сильфида, обращаясь къ мистеру Фокеру.-- Я спою, если вы дадите слово прійдти наверхъ поскорѣе, и при этихъ словахъ она пустила въ него полный залпъ изъ своихъ глазъ.
   -- Я прійду послѣ обѣда довольно-рано, отвѣчалъ простодушно Фокеръ: -- я немного пью пива послѣ обѣда; порцію свою принимаю за обѣдомъ, и выпивъ столько, сколько нужно, отправляюсь къ чаю. Я существо очень-ручное, миссъ Эмори; привычки мои просты; и когда я доволенъ, то вообще бываю въ хорошемъ расположеніи духа, не такъ ли, Пенъ? Не угодно ли желе, не того, а другаго, съ вишнями внутри? Какъ это ухитрились уложить вишни внутрь желе?
   Такъ болталъ безхитростный юноша и миссъ Эмори слушала его съ неистощимымъ добродушіемъ. Когда дамы отправлялись въ верхній этажъ, Біанка взяла съ обоихъ молодыхъ людей слово поскорѣй выйдти изъ-за стола и ушла, подаривъ каждому по ласковому взгляду. Она уронила свои перчатки на Фокеровой сторонѣ стола и платокъ на сторонѣ Пена. Каждому оказано было какое-нибудь вниманіе; вѣжливость ея къ мистеру Фокеру, быть-можетъ, была поощрительное любезности съ Артуромъ, но это доброе созданіе сдѣлало все, что могло, дабы осчастливить обоихъ джентльменовъ. Фокеръ поймалъ послѣдній взглядъ ея, когда она выходила въ дверь; этотъ свѣтлый взглядъ прошелъ сквозь широкій бѣлый жилетъ мистера Стронга и упалъ прямо на жилетъ Гарри Фокера. Дверь затворилась за чародѣйкой; со вздохомъ опустился Гарри на стулъ и съ-разу хватилъ полный стаканъ кларета.
   Такъ-какъ обѣдъ, на которомъ присутствовали Пенъ и его дядя, не принадлежалъ къ числу большихъ званыхъ обѣдовъ, то его подали гораздо-ранѣе, чѣмъ подаютъ въ лондонскій сезонъ эти церемонные обѣды, за которые обыкновенно садятся не ранѣе девяти часовъ вечера, и такъ-какъ общество было небольшое, и миссъ Біанка, торопясь къ своему фортепьяно въ гостиной, безпрестанно подавала матери знаки, что пора вставать изъ-за стола, то леди Клеврингъ скоро встала, и на дворѣ было еще совершенно-свѣтло, когда дамы пришли въ верхній этажъ, откуда, съ балконовъ, убранныхъ цвѣтами, могли любоваться видомъ двухъ парковъ; въ одномъ еще бродили кое-гдѣ бѣдныя пары и дѣти, въ другомъ подъ аркой проѣзжали экипажи знатныхъ леди и денди верхомъ. Однимъ-словомъ, солнце не опустилось еще за деревья кенсингтонскихъ садовъ и все еще золотило статую, воздвигнутую англійскими дамами въ честь его милости герцога Веллингтона, когда леди Клеврингъ и другія дамы оставили джентльменовъ за бутылками вина.
   Для свѣжести воздуха, окна столовой были открыты и представляли проходящимъ но улицѣ пріятный или, можетъ-быть, соблазнительный видъ шести джентльменовъ въ бѣлыхъ жилетахъ, джентльменовъ, сидѣвшихъ передъ множествомъ графиновъ и блюдъ съ фруктами; мальчишки, пробѣгая мимо, вскочивъ на перила и взглянувъ внутрь столовой, говорили одинъ другому: "а что, Джимъ, хотѣлось бы тебѣ побывать тамъ и достать кусокъ этого ананаса?"; лошади и экипажи проносились мимо, отвозя аристократическихъ дамъ въ ихъ уборныя; полисменъ прохаживался взадъ и впередъ передъ домомъ; начинали падать вечернія тѣни; пришелъ фонарщикъ и зажегъ газовые фонари передъ дверьми сэра Фрэнсиса; буфетчикъ вошелъ въ столовую и зажегъ античный, готическій канделябръ на античномъ, дубовомъ съ рѣзьбою, обѣденномъ столѣ, такъ-что, смотря внутрь дома снаружи, вы видѣли ночную сцену пиршества и восковыя свѣчи, а смотря изъ дому -- тихій лѣтній вечеръ, стѣну сент-джемскаго парка и небо, на которомъ кой-гдѣ начинали сверкать звѣздочки.
   Джимъ, скрестивъ ноги и опершись о дверной косякъ жилища своего господина, задумчиво смотрѣлъ на тихую картину вечера; между-тѣмъ, другой зритель, уцѣпясь за перила, разглядывалъ сцену за обѣдомъ. Полисменъ X., проходя мимо, не обращалъ вниманія ни на ту, ни на другую картину, а обратилъ его на человѣка, державшагося за перилы и заглядывавшаго въ столовую сэра Фрэнсиса Клевринга, гдѣ Стронгъ хохоталъ и болталъ, поддерживая разговоръ за всѣхъ.
   Человѣкъ у перилъ былъ разукрашенъ цѣпочками, перстнями и другими галантерейными вещами, которыя сверкали отъ свѣта, выходившаго изъ дома; сапоги на немъ были лакированные; на фракѣ мѣдныя пуговицы, на рукавахъ бѣлые широкіе обшлага; вообще наружность его такъ поразила полисмена X., что тотъ вообразилъ, будто передъ нимъ членъ Парламента или другая какая-нибудь знатная особа. Каковъ бы ни былъ, однакожь, его санъ, то-есть былъ ли онъ членомъ Парламента или значительной особой, онъ значительно былъ пьянъ, потому-что несовсѣмъ-крѣпко держался на ногахъ и шляпа его надвинута была на дикіе и налитые кровью глаза такъ, какъ никогда не надвинетъ шляпы трезвый человѣкъ. Густые черные волосы, очевидно, были накладные, а бакенбарды подкрашенные.
   Когда хохотъ Стронга, послѣдовавшій за одной изъ его собственныхъ грубыхъ остротъ, вырвался изъ окна на улицу, джентльменъ, стоявшій у перилъ, также засмѣялся самымъ страннымъ образомъ; онъ ударилъ себя по ногѣ и мигнулъ Джимсу, задумчиво стоявшему у подъѣзда, какъ-будто желая сказать ему: "слышишь, любезный, вѣдь славная исторія!"
   Вниманіе Джимса постепенно перешло отъ луны на небѣ къ этой подлунной сценѣ и онъ былъ озадаченъ и встревоженъ появленіемъ человѣка въ лакированныхъ сапогахъ. "Заводить споръ" говорилъ онъ потомъ, въ людской:-- "заводить споръ съ какимъ-нибудь забіякой на улицѣ -- не хорошо, и я не для того нанятъ". Поэтому, посмотрѣвъ нѣсколько времени на незнакомца, который продолжалъ смѣяться, покачиваться и кивать головой безсознательно, какъ пьяный, Джимсъ выглянулъ изъ подъѣзда, тихо кликнулъ: "плисменъ!" и махнулъ рукой этому блюстителю благочинія.
   X. подошелъ рѣшительно, съ берлинской перчаткой, засунутой за перевязь, и Джимсъ просто указалъ ему пальцемъ на человѣка, смѣявшагося у перилъ. Ни одного слова не сказалъ онъ, кромѣ: "плисменъ!", а стоялъ у подъѣзда въ тихій лѣтній вечеръ, спокойно указывая великое зрѣлище!
   X. подошелъ къ незнакомцу и сказалъ:
   -- Ну, сэръ, неугодно ли вамъ будетъ идти своей дорогой?
   Незнакомецъ, бывшій въ отлично-веселомъ расположеніи духа, казалось, не слыхалъ ни одного слова, сказаннаго полисменомъ и продолжалъ смѣяться и кивать головой Стронгу, такъ-что шляпа чуть-чуть не свалилась съ его головы за перила.
   -- Ну, сэръ, не угодно ли идти своей дорогой, слышите? крикнулъ полисменъ, самымъ рѣшительнымъ тономъ и тихо дотронулся до незнакомца однимъ изъ пальцевъ, заключенныхъ въ перчатку изъ берлинской ткани.
   Мгновенно опомнившись, или, лучше сказать, отшатнувшись отъ перилъ, онъ принялъ оборонительную позу и показалъ себя, хоть несовсѣмъ -- твердымъ на ногахъ, но храбрымъ и воинственнымъ.
   -- Ступайте, куда идете, сказалъ X., не стойте тутъ на мостовой и не смотрите въ столовую джентльмена.
   -- Не смотрите, ха! ха! не смотрите, вотъ хорошо! сказалъ незнакомецъ съ сатирическимъ смѣхомъ.-- А кто запретитъ мнѣ смотрѣть на моихъ друзей, если я хочу? Ужь не вы ли?
   -- Друзья? Какіе тутъ у васъ друзья? Убирайтесь отсюда, отвѣчалъ полисменъ.
   -- Говорю вамъ, я всѣхъ ихъ знаю: вонъ -- сэръ Фрэнсисъ Клеврингъ, баронетъ, членъ Парламента; я знаю его, и онъ меня знаетъ; а вонъ тотъ -- Стронгъ, а это -- тотъ самый молодой человѣкъ, что надѣлалъ шуму на балѣ. Эй, Стронгъ, Стронгъ!
   -- Да это, чортъ побери, Альтамонтъ! воскликнулъ сэръ Фрэнсисъ въ столовой съ испуганнымъ и виновнымъ лицомъ; Стронгъ, также съ досадой, всталъ изъ-за стола и выбѣжалъ къ незваному гостю.
   Джентльменъ въ бѣломъ жилетѣ, выбѣжавшій изъ столовой безъ шляпы, полисменъ и человѣкъ, прилично-одѣтый и готовый вступить въ кулачный бой на троттуарѣ, все это, въ половинѣ девятаго вечеромъ не могло не собрать толпы даже въ этой тихой мѣстности, и дѣйствительно, толпа начала ужь собираться передъ домомъ сэра Фрэнсиса Клевринга.
   -- Ради Бога, пойдемъ въ комнату, сказалъ Стронгъ, схвативъ своего знакомца за руку.-- Пошли, пожалуйста, за кабріолетомъ, Джимсъ, прибавилъ онъ тихимъ голосомъ, обращаясь къ слугѣ, и увелъ съ улицы разсерженнаго джентльмена; дверь затворилась за нимъ и толпа начала расходиться.
   Мистеръ Стронгъ хотѣлъ провести Альтамонта въ кабинетъ сэра Фрэнсиса, гдѣ находились шляпы гостей, успокоить тамъ своего друга ласковымъ разговоромъ и потомъ, когда пріѣдетъ кабріолетъ, отправить его домой, но не тутъ-то было: Альтамонтъ былъ въ страшномъ бѣшенствѣ за оскорбленіе, ему нанесенное; и когда Стронгъ хотѣлъ провести его во вторую дверь, онъ сказалъ пьянымъ голосомъ:
   -- Это не та дверь; вонъ дверь въ столовую, гдѣ идетъ помойка; я пойду туда, и чортъ побери, тоже попью, пойду и тоже попью.
   Эта дерзость изумила буфетчика, стоявшаго въ передней, и онъ заслонилъ дверь; по дверь отворилась позади его и явился самъ хозяинъ съ встревоженнымъ лицомъ.
   -- Да, клянусь, попью, попью... продолжалъ ревѣть Альтамонтъ, когда сэръ Фрэнсисъ вышелъ къ нему.-- Я! Клеврингъ, я говорю, что пришелъ попить съ вами. Ну что, старина, что, старый пробочникъ? Вели-ка, старый плутъ, подать намъ бутылочку за желтой печатью... самаго лучшаго... по сту рупій за дюжину... безъ фальши.
   Хозяинъ поразмыслилъ съ минуту о своихъ гостяхъ. Тутъ только Уэльборъ, Пенденнисъ, да двое молодыхъ людей, подумалъ онъ, и съ принуждённой улыбкой и жалостнымъ взглядомъ сказалъ:
   -- Хорошо, Альтамонтъ, войдите. Я очень-радъ видѣть васъ.
   Полковникъ Альтамонтъ (сметливый читатель, вѣроятно, давно ужь открылъ, что незнакомецъ не кто иной, какъ посланникъ лукновскаго набоба), пошатываясь, вошелъ въ столовую, бросивъ торжествующій взглядъ на лакея Джимса, который, казалось, говорилъ: "ну, сэръ, что вы объ этомъ подумаете? скажите, джентльменъ я или нѣтъ?" и опустился въ первое праздное кресло. Сэръ Фрэнсисъ Клеврингъ робко пробормоталъ имя полковника гостю своему мистеру Уэльбору, и Альтамонтъ принялся пить вино, посматривая на собесѣдниковъ сначала очень-угрюмо, потомъ съ самой ласковой улыбкой и повременамъ похваливалъ винцо, которое тянулъ преисправно.
   -- Престранный человѣкъ! Долго жилъ при одномъ туземномъ дворѣ въ Индіи, сказалъ съ величайшею важностью Стронгъ, котораго присутствіе духа никогда не оставляло: -- а при этихъ индійскимъ дворахъ пріобрѣтаются весьма-странныя привычки.
   -- Очень-странныя, сухо замѣтилъ майоръ Пенденнисъ, думая о томъ, въ какую попалъ онъ компанію.
   Мистеръ Фокеръ былъ доволенъ новымъ гостемъ.
   -- Вотъ человѣкъ, который могъ бы спѣть намъ малайскую пѣсню въ Задней Кухнѣ, шепнулъ онъ Пену.-- Попробуйте этого ананаса, сэръ, сказалъ онъ полковнику Альтамонту:-- необыкновенно-вкусенъ.
   -- Ананасъ! Я видѣлъ, какъ свиней кормятъ ананасами, отвѣчалъ полковникъ.
   -- У лукновскаго набоба всѣхъ свиней кормятъ ананасами, шепнулъ Стронгъ майору Пенденнису.
   -- О, конечно, отвѣчалъ майоръ.
   Сэръ Фрэнсисъ Клеврингъ старался, между-тѣмъ, какъ-нибудь извинить передъ своимъ застольнымъ сосѣдомъ, мистеромъ Уэльборомъ, странное положеніе новаго гостя, и пробормоталъ что-то относительно Альтамонта, что онъ де человѣкъ необыкновенный и очень-эксцентрическій, что у него индійскія привычки, что онъ не понимаетъ правилъ англійскаго общества, и старый Уэльборъ, тонкій старый джентльменъ, пившій вино съ большой регулярностью, отвѣчалъ на это: "это, кажется, очень-ясно".
   Тогда полковникъ, увидѣвъ честное лицо Пена, нѣсколько времени глядѣлъ на него съ такимъ тупымъ вниманіемъ, какое свойственно было его положенію, и сказалъ:
   -- Я знаю и васъ, молодой человѣкъ. Я помню васъ. Бэймутскій балъ, чортъ побери! Не удалось побить француза. Я помню васъ, и онъ засмѣялся, сжалъ свои кулаки и, казалось, погрузился въ глубину своей души, когда эти воспоминанія проходили, или, лучше сказать, переваливались по ней.
   -- Мистеръ Пенденнисъ, вы помните полковника Альтамонта, въ Беймутѣ? сказалъ Стронгъ, и Пенъ, сухо поклонясь, отвѣчалъ, что онъ имѣетъ удовольствіе помнить вполнѣ это обстоятельство.
   -- Какъ его имя? вскрикнулъ полковникъ. Стронгъ назвалъ Пенденниса.
   -- Пенденнисъ! Пенденнисъ, чортъ возьми! проревѣлъ Альтамонтъ къ изумленію всѣхъ, стукнувъ кулакомъ по столу.
   -- Мое имя тоже Пенденнисъ, сэръ, сказалъ майоръ, достоинство котораго было чрезвычайно-оскорблено вечерними событіями; оскорблено тѣмъ, что его, майора Пенденниса, пригласили въ такое общество, оскорблено тѣмъ, что осмѣлились ввести въ это общество пьянаго человѣка.-- Мое имя -- Пенденнисъ, и я покорнѣйше прошу васъ не ругать его вслухъ.
   Пьяный повернулся, чтобъ взглянуть на него, и когда посмотрѣлъ, то казалось, вдругъ протрезвился. Онъ приложилъ руку ко лбу, причемъ нѣсколько сдвинулъ черный парикъ, покрывавшій его голову; глаза его свирѣпо смотрѣли на майора, который, въ свою очередь, какъ старый, рѣшительный воинъ, глядѣлъ на противника смѣло и твердо. Къ концу взаимнаго осмотра, Альтамонтъ началъ застегивать свой фракъ съ мѣдными пуговицами и вдругъ, къ изумленію всего общества, вставь со стула, поплелся къ двери и вышелъ вонъ, сопутствуемый Стронгомъ; все, что послѣдній слышалъ отъ него, были слова: "Капитанъ Бикъ! точно капитанъ Бикъ!"
   Прошло поболѣе четверти часа со времени его страннаго прихода до столь же страннаго ухода. Пенъ, Фокеръ и мистеръ Уэльборъ дивились этой сценѣ и не могли найдти ей объясненія.
   Клеврингъ былъ блѣденъ, взволнованъ и почти съ ужасомъ поглядывалъ на майора Пенденниса. Послѣдній минуту или двѣ пристально глядѣлъ на хозяина.
   -- Вы знаете его? спросилъ сэръ Фрэнсисъ майора.
   -- Кажется, я видѣлъ его, отвѣчалъ майоръ, принимая видъ, какъ-будто и онъ изумленъ.-- Да, я видалъ его. Онъ, дезертёръ изъ конной артиллеріи, попавшій въ службу набоба. Я хорошо помню его лицо.
   -- А! сказалъ Клеврингъ, вздохнувъ тяжело, какъ-будто гора свалилась съ его плечъ, и майоръ снова взглянулъ на него, прищуривъ свои острые, старые глаза. Кабріолетъ, за которымъ посылалъ Стронгъ, увезъ шевалье и полковника Альтамонта; остальнымъ джентльменамъ поданъ былъ кофе и они отправились къ дамамъ въ гостиную, причемъ Фокеръ по секрету замѣтилъ Пену, что это была самая странная штука, какую только онъ видѣлъ, а Пенъ отвѣчалъ, смѣясь, что это мнѣніе показываетъ большую разборчивость со стороны мистера Фокера.
   Затѣмъ, согласно своему обѣщанію, миссъ Эмори пѣла для молодыхъ людей. Фокеръ былъ восхищенъ ея пѣніемъ и добродушно присоединялъ свой голосъ, когда она пѣла что-нибудь ему знакомое. Пенъ, прикидываясь несовсѣмъ-довольнымъ, разговаривалъ въ сторонѣ съ другими гостями, но Біанка скоро привлекла его къ фортепьяно, запѣвъ нѣкоторые изъ его собственныхъ романсовъ, которые Сильфида, какъ она говорила, сама положила на музыку. Не знаю, точно ли ея была музыка, или она принадлежала синьйору Тванкадилло, дававшему ей уроки, но, дурна была эта музыка или хороша, оригинальна или неоригинальна, только мистеръ Пенъ слушалъ ее съ удовольствіемъ и преусердно переворачивалъ для миссъ Біанки ноты.
   -- Эхъ, какъ бы мнѣ хотѣлось писать стихи, подобно вамъ, Пенъ, сказалъ потомъ, со вздохомъ, Фокеръ своему товарищу. Конечно, отчего бы и не писать, еслибъ я умѣлъ? Но, видите, я никогда не былъ мастеръ писать и очень жалѣю, что лѣнился въ школѣ.
   При дамахъ, разумѣется, не упоминали о любопытной сценѣ, происшедшей въ столовой, хотя Пенъ чуть-чуть не описалъ ея миссъ Эмори, когда эта молодая леди спросила про капитана Стронга, съ которымъ ей хотѣлось пропѣть дуэтъ. Но случайно взглянувъ на сэра Фрэнсиса Клевринга, Артуръ увидѣлъ выраженіе тревоги на обыкновенно-безжизненномъ лицѣ баронета и потому сдержалъ свой языкъ. Вечеръ вообще былъ скучный. Уэльборъ заснулъ, что всегда дѣлалъ при музыкѣ и послѣ обѣда, и майоръ Пенденнисъ не забавлялъ дамъ, по обыкновенію своему, анекдотами и безчисленными разсказами, а большею-частью сидѣлъ молча, слушалъ, казалось, музыку и наблюдалъ за молодой прекрасной пѣвицей.
   Насталъ часъ разъѣзда. Майоръ всталъ, изъявляя сожалѣніе, что такой пріятный вечеръ прошелъ такъ скоро, и сказалъ изящный комплиментъ миссъ Эмори, насчетъ ея великолѣпныхъ талантовъ, какъ пѣвицы.
   -- Ваша дочь, леди Клеврингъ, сказалъ онъ этой дамѣ: -- настоящій соловей, настоящій соловей, право. Едва ли я слыхалъ когда-нибудь что-либо подобное; а ея произношеніе на всѣхъ языкахъ, да, на всѣхъ языкахъ, кажется мнѣ совершеннымъ; лучшіе домы въ Лондонѣ должны открыться для молодой леди, у которой подобные таланты и такое -- позвольте, миссъ Эмори, сказать это старику -- такое лицо.
   Біанка была такъ же удивлена этими комплиментами, какъ и Пенъ, которому дядя, спустя немного времени, отзывался о Сильфидѣ въ самыхъ нелестныхъ выраженіяхъ. Майоръ и оба молодые человѣка отправились домой вмѣстѣ послѣ того, какъ Фокеръ усадилъ маменьку свою въ карету и досталъ огня для огромной сигары.
   Компанія молодаго джентльмена, или его табакъ, видимо, не нравились майору Пенденнису, который нѣсколько разъ искоса посматривалъ на него, посматривалъ такими глазами, которые ясно говорили, что онъ желалъ бы проститься съ Фокеромъ; но Фокеръ никакъ не хотѣлъ отстать отъ дяди и племянника, до-тѣхъ-поръ, пока они не дошли до квартиры майора въ Бюри-Стритѣ, гдѣ майоръ и пожелалъ имъ спокойной ночи.
   -- Не забудь, Пенъ, сказалъ онъ потихоньку, кликнувъ назадъ Артура:-- не забудь сдѣлать завтра визитъ Клеврингамъ. Они были необыкновенно-вѣжливы; чудовищно-вѣжливы и ласковы.
   Пенъ обѣщалъ и дивился; и когда Морганъ заперъ дверь за майоромъ, Фокеръ взялъ Пена подъ-руку и нѣсколько времени шелъ съ нимъ молча, куря свою сигару. Наконецъ, когда они достигли Черинг-Кросса, на пути къ квартирѣ Артура въ Темплѣ, Гарри Фокеръ облегчилъ себя и разразился похвалами поэзіи и тѣми сожалѣніями о напрасно-утраченной молодости, о которыхъ мы уже упоминали, и всю дорогу вдоль Странда, вплоть до квартиры Пена, въ Темплѣ, молодой Гарри Фокеръ не переставалъ толковать о пѣніи и о Біанкѣ Эмори.
   

ГЛАВА ВОСЬМАЯ
повѣствуетъ о дѣлахъ мистера Гарри Фокера.

   Съ этого роковаго, но пріятнаго вечера на Гросвенор-Плесѣ, сердце мистера Гарри Фокера находилось къ такимъ тревожномъ состояніи, въ какомъ нельзя было и думать, что увидишь такого великаго философа. Если припомнить, какіе добрые совѣты давалъ онъ Пену въ прежніе дни, какъ раннее благоразуміе и знаніе свѣта обнаруживались въ этомъ юношѣ; если взять въ соображеніе, что постоянное снисхожденіе къ самому себѣ, свойственное джентльмену съ его средствами и надеждами, должно было увеличивать его цинизмъ и постепенно, съ каждымъ днемъ жизни, дѣлать его менѣе и менѣе заботливымъ о всѣхъ другихъ людяхъ на свѣтѣ, за исключеніемъ только самого мистера Гарри Фокера -- можно удивиться, какъ онъ впалъ въ бѣду, которому большая часть изъ насъ подвержена бываетъ разъ или два въ жизни, и какъ онъ могъ встревожить покой великой души своей помышленіями о женщинѣ. Да, онъ также не могъ избѣжать общаго жребія, какъ не избѣжалъ его Ахиллесъ, Аяксъ, лордъ Нельсонъ и другіе герои, и теперь, когда настала пора, молодой Гарри сдѣлался жертвою любви -- всемірной завоевательницы.
   Когда, разставшись съ Пеномъ, Гарри Фокеръ пришелъ въ Заднюю Кухню, ни вино, ни вкусныя блюда не имѣли уже для него никакихъ прелестей; шутки собесѣдниковъ не забавляли его; и когда мистеръ Годженъ пропѣлъ новую пѣсню своего сочиненія, онъ, хоть и сказалъ: "браво, Годженъ!" какъ требовали вѣжливость и его важное значеніе въ Задней Кухнѣ, но не слыхалъ ни одного слова изъ этой пѣсни. Поздно, усталый, прибрелъ онъ домой, тихо пробрался въ свои комнаты и бросился на мягкую подушку; но душевная лихорадка тревожила его сонъ, и въ тотъ самый моментъ, когда онъ пробуждался отъ этого тревожнаго сна, ему представлялся еще образъ миссъ Эмори, которая говорила: "я здѣсь; я твоя владычица; ты открылъ меня и кромѣ меня ни о чемъ уже не будешь думать".
   Боже мой, какъ пошлы и противны казались ему прежнія занятія и связи! До настоящаго времени, онъ мало бывалъ въ кругу дамъ, равныхъ ему по общественному положенію. Когда говорилъ онъ объ этихъ дамахъ, то называлъ ихъ "скромными женщинами". Эта добродѣтель, которою, мы надѣемся, онѣ, дѣйствительно обладали, не вознаграждала мистера Фокера за отсутствіе качествъ болѣе-живыхъ, которыхъ большая часть его родственницъ не имѣла; кузины, дочери дяди съ матерней стороны, почтеннаго графа Рошервиля, надоѣли ему безмѣрно. Одна была -- синій чулокъ и занималась геологіей; другая -- наѣздница и курила сигары; двѣ остальныя занимались исключительно политическими предметами, принадлежа къ разнымъ въ этомъ отношеніи партіямъ. Родительскій домъ ихъ, въ Дроммингтонѣ, Фокеръ посѣщалъ весьма-рѣдко. Онъ клялся, что скорѣй согласится работать на мельницѣ, чѣмъ жить въ этомъ домѣ. Лордъ Эритъ, наслѣдникъ лорда Рошервиля, считалъ своего кузена человѣкомъ ничтожнымъ, съ жалкими, грубыми привычками и манерами, между-тѣмъ, какъ Фокеръ, также весьма-справедливо, называлъ Эрита колпакомъ Палаты Депутатовъ, скучнѣйшимъ изъ филантропическихъ декламаторовъ. И Джорджъ Робертъ, графъ Гревзендъ и Рошервиль, никогда не могъ забыть, что въ одинъ вечеръ, когда онъ согласился, изъ снисхожденія, съиграть партію на бильярдѣ съ своимъ племянникомъ, этотъ молодой джентльменъ тронулъ его въ бокъ кіемъ и сказалъ: "ну, старый пѣтухъ, много видалъ я въ жизни плохихъ ударовъ, но ужь плоше этого не видывалъ". Лордъ доигралъ партію съ ангельскимъ терпѣніемъ, потому-что Гарри былъ его гость и племянникъ, но ночью съ нимъ чуть не сдѣлался ударъ, и онъ не выходилъ изъ своихъ комнатъ, пока Гарри не уѣхалъ изъ Дроммингтона въ Оксбриджъ, гдѣ интересный юноша оканчивалъ въ то время свое воспитаніе. Это былъ ужасный ударъ для почтеннаго графа; объ обстоятельствѣ этомъ никогда не намекали въ фамильномъ кругу. Графъ избѣгалъ Фокера, когда тотъ пріѣзжалъ въ домъ его въ Лондонѣ или въ деревнѣ, и едва у него доставало силы сказать молодому повѣсѣ: "какъ вы здоровы?" но онъ не хотѣлъ огорчить сестры своей Агнесы, изгнавъ Гарри совсѣмъ изъ фамильнаго крута; особенно же не хотѣлъ разрывать связей съ мистеромъ Фокеромь-старшимъ, съ которымъ у него были частныя сдѣлки, состоявшія въ обмѣнѣ банковыхъ билетовъ со стороны Фокера и заемныхъ писемъ со стороны графа.
   Кромѣ четырехъ дочерей лорда Гревзенда, разнообразныя качества которыхъ мы уже исчислили выше, у лорда была еще пятая дочь, леди Анна Мильтонъ, которая отъ раннихъ лѣтъ, съ самаго дѣтства, была назначена къ особому положенію въ жизни. Между ея родителями и тёткой было рѣшено, что когда мистеръ Гарри Фокеръ достигнетъ надлежащихъ лѣтъ, леди Анна сдѣлается его женою. Она свыклась съ этой мыслью съ-тѣхъ-поръ, когда носила еще переднички, и когда Гарри, грязнѣйшій изъ мальчиковъ, пріѣзжалъ, съ черными глазенками, изъ школы въ Дроммиегтонъ и въ домъ отца своего, въ Логвудъ, гдѣ леди Анна часто гостила у тётки. И она и онъ соглашались съ рѣшеніемъ родителей, безъ всякихъ протестовъ и затрудненія. Леди Аннѣ и на мысль не приходило оспоривать приказаніе отца, точно такъ же, какъ не могло прійдти въ голову Эсфири спорить противъ приказаній Агасвера. Гарри Фокеръ также былъ послушенъ. Старый Фокеръ сказалъ: "Гарри, твой дядя и я согласились, что когда ты достигнешь надлежащихъ лѣтъ, то женишься на леди Аннѣ. Денегъ у ней нѣтъ, но она хорошей крови и недурна собою, и я устрою васъ какъ слѣдуетъ. Если же откажешься, ты получишь только вдовье наслѣдство матери, и по двѣсти фунтовъ въ годъ въ-теченіе моей жизни". Гарри, знавшій, что отецъ его хоть говорилъ мало, но словамъ его должно было вѣрить несомнѣнно, тотчасъ согласился съ родительскимъ рѣшеніемъ, и отвѣчалъ: "хорошо, сэръ; если Анна согласна, и я согласенъ. Она дѣвушка недурная собой".
   -- И въ ней течетъ лучшая кровь въ Англіи, сэръ. Кровь твоей матери, твоя собственная кровь, сэръ, сказалъ пивоваръ.-- Другой такой невѣсты не найдти, сэръ.
   -- Хорошо, сэръ, какъ вамъ угодно, отвѣчалъ Гарри.-- Когда я вамъ буду нуженъ, позвоните въ колокольчикъ. Только тутъ торопиться нечего, и я надѣюсь, вы дадите намъ долгую отсрочку. Мнѣ бы до женитьбы хотѣлось повеселиться.
   -- Веселись, Гарри, отвѣчалъ снисходительный отецъ.-- Никто тебѣ этого не запрещаетъ.
   Объ этомъ предметѣ болѣе не говорили, и мистеръ Гарри продолжалъ наслаждаться тѣми удовольствіями въ жизни, которыя ему болѣе нравились. Онъ повѣсилъ маленькій портретъ кузины въ своемъ кабинетѣ, среди портретовъ любимыхъ актриссъ и танцовщицъ, ѣздоковъ и наѣздницъ, составлявшихъ его галерею. То былъ незначительный портретикъ, изображавшій простое, круглое личико съ буклями, и, надо сказать правду, онъ представлялъ очень-жалкую фигуру подлѣ мадмуазель Птито, танцующей на радугѣ, или мадмуазель Редовы, смѣющейся, въ красныхъ сапогахъ и въ уланскомъ киверѣ.
   Такъ-какъ участь леди Анны и ильтонъ была такимъ-образомъ рѣшена, то она и не могла выѣзжать въ свѣтъ такъ часто, какъ ея сестры, и нерѣдко оставалась одна въ Лондонѣ въ родительскомъ домѣ на Гонт-Скверѣ, когда ея маменька съ другими леди уѣзжала со двора. Сестры болтали и танцовали то съ тѣмъ, то съ другимъ мужчиной, и мужчины пріѣзжали и уѣзжали, и разсказы о нихъ были разнообразны. Но объ Аннѣ былъ одинъ разсказъ: она невѣста Гарри Фокера и не должна думать ни о комъ болѣе. Это не веселый разсказъ.
   Итакъ, въ ту минуту, какъ Гарри проснулся на другой день послѣ обѣда у Клевринговъ, образъ Біанки глядѣлъ на него свѣтлыми, сѣренькими глазками, съ очаровательной улыбкой. Ея пѣсни звучали въ ушахъ его и бѣдный Фокеръ началъ жалобно напѣвать ихъ, сидя на кровати, подъ малиновымъ, шелковымъ одѣяломъ. Насупротивъ его была французская гравюра, изображавшая Турчанку и Гяура захваченныхъ въ-расплохъ почтеннымъ Оттоманомъ, мужемъ Турчанки; на другой стѣнѣ тоже французская гравюра, изображавшая мужчину и даму, скачущихъ верхомъ и цалующихся на всемъ скаку; по всей спальнѣ развѣшано было множество французскихъ картинокъ, представлявшихъ или портреты балетныхъ нимфъ, или сцены изъ романовъ; кой-гдѣ попадались и произведенія англійскаго художества, на которыхъ миссъ Кельверлей представлена была въ узенькихъ панталонахъ въ любимой ея роли пажа, или миссъ Ружмонъ въ видѣ Венеры; достоинство этихъ картинокъ возвышалось подписями этихъ миссъ, Маріи Кельверлей и Фредерики Ружмонъ, сдѣланными внизу рисунковъ въ видѣ изящныхъ факсимиле. Таковы были картины, которыми любовался Гарри. Онъ не быль хуже другихъ своихъ собратій; онъ велъ жизнь праздную и безпечную; и если его комнаты слишкомъ-щедро украшены были произведеніями французскихъ художествъ, такъ-что простодушная леди Агнеса, его маменька, входя въ комнаты, гдѣ любимецъ ея сидѣлъ, окруженный облакомъ табачнаго дыма, нерѣдко становилась въ-тупикъ отъ новостей, которыя тамъ встрѣчала, то надо вспомнить, что онъ былъ богаче, чѣмъ большая часть молодыхъ людей и мигъ доставать все лучшее, чтобъ удовлетворить своему вкусу.
   Подлѣ него, у кровати, на столикѣ, валялись ключи, соверены, сигарочные ящики, и среди всего этого лежало письмецо миссъ Кельверлей, бойко-написанное, конечно, безъ правилъ орѳографіи, на узорчатой бумагѣ, письмо, въ которомъ она называла мистера Гарри -- мой милый Гоки-Фоки-Ноки, и напоминала ему о наступленіи дня, когда онъ долженъ задать обѣщанный обѣдъ въ гостинницѣ Слонъ и Замокъ, въ Ричмондѣ; тутъ же лежали билетъ на ложу въ бенефисъ миссъ Ружмонъ и нѣсколько пригласительныхъ билетовъ на разныя пирушки. Эти и разныя другія напоминанія занятій и удовольствій мистера Фокера лежали на столѣ подлѣ него, когда онъ проснулся.
   Увы! какъ скучны казались ему теперь эти удовольствія! Что ему въ этихъ пирушкахъ? Что за французскія картины смотрятъ на него си всѣхъ стѣнъ комнаты? И Кельверлей, неумѣющая писать, называющая его Гоки-Фоки, присоединяетъ къ этому свое безстыдство! Мысль объ обѣдѣ въ гостинницѣ Слонъ и Замокъ въ Ричмондѣ, объ обѣдѣ съ этою старухою (днемъ ей было тридцать-семь лѣтъ), теперь наполнила душу его отвращеніемъ вмѣсто удовольствія, которое онъ еще вчера надѣялся найдти въ этой поѣздкѣ.
   Леди Агнеса, увидѣвъ сына въ это утро, обратила вниманіе на блѣдность и вообще пасмурный видъ его лица.
   -- Зачѣмъ ты ходишь играть въ бильярдъ къ этому проклятому Сирахту? спросила она. Милый мой, бильярдъ убьетъ тебя, я увѣрена, убьетъ.
   -- Это не отъ бильярда, отвѣчалъ Гарри угрюмо.
   -- Ну такъ отъ ужасной Задней-Кухни, сказала леди Агнеса. Знаешь ли, Гарри, я не разъ думала написать къ хозяйкѣ этой таверны и попросить ее, чтобъ она поменьше лила вина въ твой негусъ и окутывала тебя шалью, когда ты идешь въ свой бругэмъ.
   -- Напишите, маменька. Мистриссъ Коттсъ женщина предобрая, съ материнскимъ сердцемъ, сказалъ Гарри: -- но это и не отъ Задней-Кухни, прибавилъ онъ, тяжело вздохнувъ.
   Такъ-какъ леди Анна ни въ чемъ не отказывала сыну и не порицала ничего, что онъ ни дѣлалъ, то Гарри былъ съ ней совершенно-откровененъ и никогда даже не думалъ скрывать отъ нея, какія мѣста онъ посѣщаетъ; напротивъ, приносилъ къ ней кучу анекдотовъ изъ клубовъ и бильярдныхъ залъ, анекдотовъ, которые нравились простодушной леди, хотя она и не всегда ихъ вполнѣ понимала.
   -- Мой сынъ ходитъ къ Спратту, говаривала она своимъ довѣреннымъ пріятельницамъ. Всѣ молодые люди ходятъ къ Спратту послѣ баловъ. Это -- de rigueur, моя милая, и тамъ играютъ въ бильярдъ, какъ играли въ макао и въ кости во времена мистера Фокса. Да, моя милая, батюшка сказывалъ мнѣ, что они просиживали всегда до девяти часовъ утра съ мистеромъ Фоксомъ у Брукса; братъ мой Эритъ въ молодости никогда не игралъ и не засиживался до поздней поры: онъ былъ слишкомъ-слабъ здоровьемъ; но сынъ мой, знаете, долженъ дѣлать то, что дѣлаютъ всѣ другіе. Да, и потому-то онъ часто ходитъ въ одно-мѣсто, называемое Задней-Кухней, куда, знаете, собираются всѣ остряки и писатели, которыхъ въ обществѣ не увидите, но съ-которыми моему Гарри встрѣчаться и полезно и пріятно, и тамъ онъ слушаетъ толки о современныхъ вопросахъ. Мой батюшка часто говаривалъ, что нашъ долгъ поощрять литературу и онъ надѣялся видѣть покойнаго доктора Джонсона въ Дроммингтонѣ; только докторъ Джонсонъ умеръ. Да, моя милая, и мистеръ Шериданъ прѣзжалъ къ намъ и пилъ много вина; въ то время всѣ пили много, и счеты виннаго поставщика у батюшки въ десять разъ были болѣе счетовъ Эрита, который вовсе не держитъ вина дома, а когда нужно, беретъ его изъ погребовъ Фортнума и Масона.
   -- Вчера насъ угостили необыкновенно-хорошимъ обѣдомъ, маменька, сказалъ наконецъ лукавый Гарри. Супъ у нихъ былъ лучше нашего; Муффле кладетъ во все слишкомъ-много тарагона; supreme de volaille былъ очень-хорошъ, необыкновенный и пирожныя лучше пирожныхъ Муффля. Пробовали ли вы plombiere, маменька, и мараскинное желе? Чудо какъ-хорошо было это марасиинное желе!
   Леди Агнеса выразила свое согласіе съ этимъ, какъ и почти со всѣми другими мнѣніями сына, который продолжалъ лукавый разговоръ:
   -- Славный домъ у Клевринговъ. Мебель, я думаю, Богъ знаетъ чего стоитъ. Сервизъ великолѣпный.
   Леди согласилась со всѣми этими мнѣніями.
   -- Славные люди -- Клевринги.
   -- Гм... сказала леди Агнеса.
   -- Знаю, что вы думаете. Леди Клеврингъ, конечно, не совсѣмъ аристократична, но она очень-добродушна.
   -- О, очень, сказала маменька, которая сама была одной изъ добродушнѣйшихъ женщинъ.
   -- А сэръ Фрэнсисъ? онъ мало говоритъ при дамахъ; но послѣ обѣда онъ говорливъ, маменька, и оказывается чрезвычайно-пріятнымъ, хорошо-образованнымъ человѣкомъ. Когда вы пригласите ихъ на обѣдъ? Нельзя ли поскорѣй, маменька?
   И заглянувъ въ карманную книжку леди Агнесы, онъ могъ выбрать день только черезъ двѣ недѣли (цѣлымъ вѣкомъ казались эти двѣ недѣли молодому джентльмену), когда Клевринговъ можно было пригласить въ Гросвенор-Стритъ.
   Леди Агнеса написала требуемое приглашеніе. Она привыкла дѣлать это, неспрашивая мужа, который имѣлъ свое особое общество, свои привычки и позволялъ женѣ принимать кого ей было угодно. Гарри взглянулъ на пригласительный билетъ: въ немъ былъ пропускъ, который ему не понравился.
   -- Вы не пригласили миссъ... миссъ... какъ бишь ее зовутъ... миссъ Эмори, дочь Клевринга.
   -- А, эту дѣвочку! воскликнула леди Агнеса. Да я думаю, и ненужно приглашать, Гарри...
   -- Мы должны пригласить миссъ Эмори, сказалъ Фокеръ.
   -- Мнѣ, мнѣ нужно пригласитъ Пенденнисса: онъ очень ухаживаетъ за ней. Какъ вы думаете, хорошо она поетъ, маменька?
   -- Я не слушала ея пѣнія. Мнѣ казалось, она пѣла только для тебя и мистера Пенденниса. Но я приглашу ее, если ты хочешь, Гарри.
   И такимъ-образомъ имя миссъ Эмори написало было на пригласительномъ билетѣ вмѣстѣ съ именемъ ея матери.
   Совершивъ такъ ловко эту дипломатическую продѣлку, Гарри съ нѣжностью обнялъ добрую маменьку и удалился въ свою комнату, гдѣ, растянувшись на диванѣ, принялся мечтать о томъ днѣ, когда прекрасная миссъ Эмори явится подъ его родительскимъ кровомъ, и придумывать сотни дикихъ плановъ для ея встрѣчи.
   Возвратясь изъ путешествія по Европѣ, мистеръ Фокеръ-младшій привезъ съ собой камердинера-полиглотта, который занялъ мѣсто Ступида и изъ снисхожденія прислуживалъ, въ великолѣпныхъ манжетахъ, со множествомъ запонокъ и цѣпочекъ, прислуживалъ за обѣдомъ своему господину и старшимъ членамъ фамиліи. Этотъ человѣкъ, происходившій Богъ знаетъ изъ какакой страны и говорившій на всѣхъ языкахъ равно дурно, былъ полезенъ мистеру Гарри въ разныхъ отношеніяхъ: онъ читалъ всю безхитростную переписку юноши, зналъ мѣста, куда любилъ онъ ходить, и адресы его знакомыхъ, и услуживалъ на обѣдахъ, которые давалъ молодой джентльменъ. Когда Гарри лежалъ на диванѣ, послѣ свиданія съ матерью, закутавшись въ удивительный халатъ и въ мрачномъ безмолвіи куря трубку, то и Анатоль долженъ былъ замѣтить, что душа его господина чѣмъ-то встревожена, хотя онъ, какъ благовоспитанный человѣкъ, и не обнаружилъ неприличной симпатіи къ душевному разстройству Гарри. Когда Гарри сталъ одѣваться въ свое утреннее визитное платье, на него трудно было угодить и онъ былъ особенно строгъ и брюзгливъ насчетъ своего туалета; онъ примѣривалъ и проклиналъ панталоны разныхъ фасоновъ и цвѣтовъ; сапоги казались ему дурно-налакированными, рубашки слшкомъ-неуклюжими. Онъ надушилъ въ этотъ день свое бѣлье и персону съ особенною щедростью и, къ удивленію камердинера, слегка покраснѣвъ и запинаясь, сказалъ:
   -- Не помню, Анатоль, когда я нанималъ тебя, говорилъ ли, да, говорилъ ли ты, что умѣешь завивать... завивать волосы?
   -- Да, умѣю, отвѣчалъ камердинеръ.
   -- Churchy alors une paire de longs, -- et -- curly moi un peu, сказалъ Фокеръ весело, какъ-будто у него отлегло отъ души, и камердинеръ, удивляясь, что сдѣлалось съ бариномъ, не влюбился ли онъ или не думаетъ ли идти въ маскерадъ, отправился за необходимыми снарядами. Сначала обратился онъ къ старому буфетчику, прислуживавшему мистеру Фокеру-старшему, на лысой головѣ котораго щипцы едва ли могли найдти и сотню волосъ, а потомъ къ дамѣ, завивавшей мягкіе каштановые локоны леди Агнесы. Доставъ щипцы, Анатоль принялся завивать Гарри и завивалъ, пока голова его не сдѣлалась курчавой, какъ у Негра; затѣмъ юноша одѣлся съ величайшимъ тщаніемъ и блескомъ и пошелъ со двора.
   -- Въ которомъ часу, сэръ, прикажете быть дрэгу у квартиры миссъ Кельверлей? шепнулъ слуга, когда баринъ выходилъ изъ комнаты.
   -- Къ чорту eel Не поѣду я на обѣдъ! сказалъ Фокеръ. Да, нѣтъ, нельзя. Пайпсентъ, Ружмонъ и другіе поѣдутъ. Распорядись, Анатоль, чтобъ дрэгъ готовъ былъ въ шесть часовъ.
   Дрэгъ не принадлежалъ къ числу собственныхъ экипажей мистера Фокера, а нанимался на случай пирушекъ; собственный же свой экипажъ Гарри подвергъ въ это утро строжайшему осмотру, и для какой цѣли, полагаете вы, благосклонный читатель? Длятого, чтобъ съѣздить въ Лемб-Куртъ, въ Темплѣ, и на пути проѣхать по Гросвенор-Плесу (извѣстно, что Гросвенор-Плесъ лежитъ по дорогѣ отъ Гросвенор-Стрита къ Темплю), гдѣ онъ и имѣлъ удовольствіе взглянуть на розовыя занавѣски на окнахъ миссъ Эмори; совершивъ этотъ подвигъ, онъ поѣхалъ къ квартирѣ Пена. Что-это ему такъ нужно было видѣть милаго друга Пена? Отчего онъ стосковался по немъ, тогда-какъ оставилъ его совершенно-здоровымъ въ предшествовавшую ночь? Пенъ прожилъ два года въ Лондонѣ, а Фокеръ до-сихъ-поръ не былъ и шести разъ въ его квартирѣ. Зачѣмъ же онъ такъ торопился къ нему теперь? Зачѣмъ? Молодымъ дѣвицамъ, читательницамъ моимъ, я могу сказать только то, что когда и онѣ подвергнутся несчастію, отъ котораго уже болѣе полусутокъ страдаетъ Гарри Фокеръ, то навѣрное будутъ интересоваться людьми, о которыхъ за день вовсе и не думали, и напротивъ, тѣ особы, которыхъ онѣ, по мнѣнію своему, любили, окажутся скучными и непріятными. Тогда ваша милая Элиза или Марія, которой вы писали письма и посылали локоны волосъ длиною въ нѣсколько ярдовъ, вдругъ сдѣлается для васъ тѣмъ же, чѣмъ и глупѣйшая ваша родственница; и напротивъ, къ его роднѣ вы начнете чувствовать такое жаркое участіе!-- такое пробудится у васъ желаніе пріобрѣсть милость ею маменьки!-- такая любовь къ доброму старичку, его батюшкѣ! Если онъ посѣщаетъ какой-либо домъ, чего вы не сдѣлаете, чтобъ и вамъ бывать тамъ же. Если у него есть замужняя сестра, вы готовы просидѣть съ нею цѣлое длинное утро. Вы замучите своего слугу, посылая къ ней записочки, для которыхъ, раза два-три въ день непремѣнно представятся самонужнѣйшіе поводы. Вы заплачете, если маменька замѣтитъ, что вы слишкомъ-часто посѣщаете его фамилію. Единственный человѣкъ, который изъ этой фамиліи, можетъ-быть, не понравится вамъ, это его младшій братъ, который бываетъ дома по праздникамъ и упорно остается въ комнатѣ, когда вы пріѣхали повидаться съ милой, новой пріятельницей, его любимой, второй сестрой. Что-нибудь подобное случится и съ вами, молодыя читательницы, или по-крайней-мѣрѣ можетъ случиться. Да, и вы должны испытать жаркіе и холодные припадки этой прекрасной лихорадки. Ваши маменьки, если онѣ захотятъ признаться, испытали эти припадки прежде, чѣмъ вы родились, и вашъ милый папа былъ предметомъ этой страсти: кто же могъ быть кромѣ его? Подобно вамъ, будутъ страдать, въ свою очередь, и братья ваши, только по-своему. Они самолюбивѣе васъ; пылче и упрямѣе васъ; они стремительно бросятся на свою судьбу, когда явится предъ ними ихъ суженая. Но если они не достигнуть цѣли своихъ желаній, или вы не достигнете, Богъ помоги вамъ! Одинъ игрокъ сказалъ о своихъ игральныхъ костяхъ: лучше всего любить и выиграть, а послѣ того лучше любить и проиграть. Вы не умрете съ горя; по-крайней-мѣрѣ умираютъ очень-немногіе. Благородное сердце, бывъ ранено, страдаетъ и переживаетъ страданіе. И тотъ не мужчина, и та не женщина, кто не бываетъ побѣжденъ страстью и не побѣдитъ ее въ свое время.
   Теперь, если вы спросите, зачѣмъ Гарри Фокеръ, эсквайръ, такъ торопился къ Артуру Пенденнису, и отчего онъ вдругъ почувствовалъ такое уваженіе къ нему, то отвѣчать будетъ нетрудно: это потому, что Пенъ сдѣлался дѣйствительно драгоцѣннымъ человѣкомъ въ глазахъ мистера Фокера; потому-что, если Пенъ и не былъ розою, то былъ подлѣ этого благовоннаго цвѣтка любви. Вѣдь онъ посѣщалъ ее въ Лондонѣ; вѣдь онъ жилъ подлѣ нея въ деревнѣ; вѣдь онъ знаетъ все касательно очаровательницы. Что, я думаю, сказала бы леди Анна Мильтонъ, его кузина и невѣста, если бы знала все, что происходитъ въ груди ея жениха?
   Увы! когда Фокеръ достигъ Лемб-Курта и оставилъ свой экипажъ на удивленіе молодымъ клеркамъ, онъ засталъ только Уаррингтона; Пена не было дома: Пенъ ушелъ въ типографію читать корректуру.
   -- Угодно вамъ трубку, Фокеръ, или не прикажете ли послать къ Коку за пивомъ? спросилъ Уарингтонъ, съ пріятнымъ изумленіемъ замѣчая великолѣпный туалетъ этого раздушенаго, и обутаго въ лакированные сапоги молодаго аристократа.
   Но Фокеръ не имѣлъ ни малѣйшаго позыва ни къ пиву, ни къ табаку; онъ отправился въ контору Палль-Малльской Газеты, желая непремѣнно отъискать Пена. Пенъ ушелъ уже изъ конторы. Фокеру нуженъ онъ былъ длятого, чтобъ вмѣстѣ отправиться съ визитомъ къ леди Клеврингъ. Невеселый вышелъ Фокеръ изъ конторы, часъ или два провелъ въ клубахъ, и когда настала пора визитовъ, счелъ приличнымъ и учтивымъ отправиться на Гросвенор-Плесъ и оставить карточку леди Клеврингъ. Когда дверь отворилась передъ нимъ, онъ не имѣлъ мужества спросить, можно ли видѣть леди, и въ безмолвной агоніи вручилъ двѣ карточки, съ именемъ Генри Фокера, Джимсу. Джимсъ принялъ карточки, склонивъ свою напудренную голову. Покрытыя лакомъ двери замкнулись за Гарри. Предметъ любви былъ снова далекъ отъ него, хотя и былъ близокъ, Гарри чудилось, будто звуки фортепьяно и пѣніе сирены вылетаютъ изъ гостиной и проносятся надъ кустами гераніумовъ, украшавшихъ балконы. Ему бы хотѣлось остановиться и послушать, но этого нельзя было сдѣлать.
   -- Поѣзжай къ Таттерсалю, сказалъ онъ груму голосомъ, въ которомъ замѣтно было волненіе:-- и приведи туда мою верховую лошадку, прибавилъ онъ, когда грумъ быстро поскакалъ отъ дома Клевринговъ.
   Какъ-будто нарочно на счастье Гарри, великолѣпный лондо леди Клеврингъ, который мы уже прежде описали, подкатилъ къ ея подъѣзду въ то самое время, какъ Фокеръ садился на свою верховую лошадку. Онъ вскочилъ на гордое животное и скрылся за арку Грин-Парка, неупуская изъ виду кареты; вотъ вошла въ нее леди Клеврингъ и съ ней -- кто же могло быть это очаровательное существо, одѣтое въ какой-то родъ паутины, въ розовой шляпкѣ и съ голубымъ зонтикомъ, какъ не миссъ Эмори?
   Коляска повезла прекрасныхъ дамъ сначала въ магазинъ чепчиковъ и кружевъ мадамъ Ригодонъ, потомъ въ магазинъ берлинской пряжи мистриссъ Уольси, а затѣмъ Богъ знаетъ въ сколько другихъ пріютовъ торговли дамскими вещами. Затѣмъ она подъѣхала къ кандитерской Гонтера, потому-что леди Клеврингъ любила-таки показать себя, и не только любила кататься въ самой щегольской коляскѣ, но и чтобы публика видѣла ее въ этой коляскѣ. И вотъ, въ бѣлой шляпкѣ съ желтымъ перомъ, она принялась кушать большую порцію мороженаго, на открытомъ воздухѣ, передъ дверьми кандитерской, такъ-что Фокеръ и провожавшій его грумъ, въ красной курткѣ, устали, дожидаясь въ отдаленіи, когда она кончитъ эту порцію.
   Наконецъ коляска поѣхала по направленію къ парку и Фокеръ быстро поскакалъ впередъ. Зачѣмъ? Затѣмъ, чтобъ удостоиться кивка отъ миссъ Эмори и ея матери, чтобъ встрѣтиться съ ними разъ шесть на дорогѣ, чтобы посмотрѣть на нихъ съ другой стороны рва, гдѣ собираются всадники, когда музыка играетъ въ кенсингтонскихъ садахъ. Что за польза смотрѣть черезъ ровъ на женщину въ розовой шляпкѣ? Что за радость, когда вамъ кивнутъ головою? Странно, что люди довольствуются такими удовольствіями, или если не довольствуются, то по-крайней-мѣрѣ ищутъ ихъ такъ усердно. Гарри, обыкновенно столь говорливый, ни однимъ словомъ не обмѣнялся въ этотъ день съ своею очаровательницей. Безмолвно глядѣлъ онъ, какъ миссъ Біанка возвращалась въ коляску и поѣхала изъ парка, среди поклоновъ молодыхъ людей, немножко-ироническихъ. Одинъ сказалъ, что индійская вдовушка проворно таки-мотаетъ отцовскія рупіи; другой замѣтилъ, что ей, по индійскому обычаю, слѣдовало бы сжечь себя живой, а денежки оставить дочери. Кто-то спросилъ, кто такой Клеврингъ? и старый Томъ Ильсъ, знавшій всѣхъ и непропускавшій ни одного дня, чтобъ не побывать въ паркѣ на своемъ сѣромъ жеребцѣ, отвѣчалъ, что Клеврингъ получилъ имѣніе, будучи по уши въ долгахъ, что много разсказывали самыхъ дурныхъ исторій о немъ, когда онъ былъ молодъ, и что говорили, будто онъ имѣлъ долю въ одномъ игорпомъ домѣ.
   -- Онъ и теперь еще играетъ; почти каждую ночь проводитъ въ игорной залѣ, прибавилъ мистеръ Ильсъ.
   -- Этого и ожидать слѣдовало, съ-тѣхъ-поръ какъ онъ женился, замѣтилъ какой-то шутникъ.
   -- Онъ даетъ отличные обѣды, сказалъ Фокеръ, желая поддержать честь человѣка, который его вчера угощалъ.
   -- Вѣрно, онъ не приглашаетъ на эти обѣды Ильса, сказалъ шутникъ.-- Скажите, Ильсъ, обѣдаете вы у Клевринговъ, у бегумы?
   -- Я тамъ обѣдаю? сказалъ мистеръ Ильсъ, который готовъ былъ обѣдать у самого вельзевула, если бы увѣренъ былъ, что у него хорошій поваръ, и потомъ навѣрное изобразилъ бы своего хозяина чернѣе, чѣмъ сдѣлала его судьба.
   -- Вы могли бы тамъ обѣдать, вы знаете, хоть такъ и черните его, продолжалъ шутникъ.-- А говорятъ, у нихъ очень-весело. Клеврингъ уходитъ послѣ обѣда спать; бегумъ допьяна напивается вишневки, а молодая леди распѣваетъ пѣсни для молодыхъ джентльменовъ. Хорошо она поетъ, Фо?
   -- Чудесно, отвѣчалъ Фо.-- Я скажу вамъ, Пайпсетъ, она поетъ, какъ бы это выразить... да вы знаете, что я хочу сказать, поетъ какъ морская дѣвушка, знаете... нѣтъ... какъ бишь это называется?
   -- Признаюсь, не слыхалъ, какъ поетъ морская дѣвушка, сказалъ шутникъ, мистеръ Пайпсетъ.-- Кто слыхалъ морскую дѣвушку? Ильсъ, вы человѣкъ пожилой, слыхали ли вы?
   -- Не смѣйтесь надо мной, Пайпсетъ, сказалъ Фокеръ, покраснѣвъ и почти со слезами на глазахъ:-- вы знаете, что я хотѣлъ сказать; какъ бишь это названіе; оно есть у Гомера, знаете. Я никогда не говорилъ, что былъ хорошимъ ученымъ.
   -- И никто никогда не говорилъ этого про васъ, мой милый, отвѣчалъ мистеръ Пайпсетъ, и Фокеръ, пріударивъ шпорами свою лошадку, поскакалъ легкимъ галопомъ по Роттен-Роу, съ душой, взволнованной различными ощущеніями и огорченіями. Онъ жалѣлъ, что такъ мало занимался книгами въ молодости, жалѣлъ, что не можетъ срѣзать тѣхъ умниковъ, которые вертятся около нея, говорятъ на разныхъ языкахъ, пишутъ стихи и рисуютъ картинки въ ея альбомъ. Что я такое, думалъ Фокеръ, сравнительно съ ней? Она -- вся душа, и написать стихи или сочинить музыку ей такъ же легко, какъ мнѣ выпить стаканъ пива. Пиво? дэмми, я только и гожусь на то, чтобъ пить пиво! Я бѣдный невѣжда, нищій, ни къ чему негодный! Я дурно потратилъ молодость и обыкновенно заставлялъ товарищей писать за себя задачи. И вотъ какія теперь послѣдствія! О, Гарри Фокеръ, какой ты былъ глупецъ!
   Ведя самъ съ собой такую скучную бесѣду, онъ выѣхалъ изъ Роттен-Роу въ паркъ и чуть не наскакалъ на широкую, старую, просторную фамильную коляску, которой вовсе не замѣчалъ, какъ вдругъ изъ нея послышался веселый голосъ: "Гарри! Гарри!". Онъ взглянулъ и увидѣлъ свою тётушку, леди Рошервиль, и двухъ ея дочерей, изъ которыхъ одна, кликнувшая Гарри, была его невѣста, леди Анна.
   Онъ отскочилъ на шагъ съ блѣднымъ, испуганнымъ лицомъ, какъ-будто истина, о которой онъ не думалъ цѣлый день, вдругъ ему представилась. Здѣсь, на задней скамейкѣ коляски, была его судьба.
   -- Что съ вами Гарри? Отчего вы такъ блѣдны? Вѣрно, много кутили и курили, повѣса? сказала леди Анна.
   Фокеръ съ замѣшательствомъ спросилъ: "какъ вы здоровы, тётушка?"; "какъ вы здоровы, Анна?" и пробормоталъ что-то о нетерпящемъ отлагательства дѣлѣ. Дѣйствительно, по часамъ въ паркѣ онъ увидалъ, что дрэгъ, въ которомъ долженъ былъ ѣхать въ Ричмондъ, ждетъ уже съ часъ, и потому онъ раскланялся съ дамами. Крошечный человѣкъ и крошечная лошадка, мгновенно скрылись изъ виду; огромная коляска покатилась далѣе. Никто внутри ея не интересовался сильно Фокеромъ; графиня занялась болонкой; мысли и глаза леди Люси обратились на томъ путешествій, а леди Анны -- на новый романъ, который сестры только-что получили изъ книжнаго магазина.
   

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
ведетъ читателя въ Ричмондъ и Гриничъ.

   Бѣдный Фокеръ нашелъ обѣдъ въ Ричмондѣ наискучнѣйшимъ изъ удовольствій, на которыя смертный когда-либо тратилъ свои гинеи. "Удивляюсь, какъ могли мнѣ нравиться эти люди, думалъ онъ про-себя; вонъ, какая синева подъ глазами Ружмонъ, а румяна на ея щекахъ наложены такъ густо, какъ у клоуна въ пантомимѣ. Что за грубый языкъ у Кельверлей! И тутъ же старый Кольчикумъ! Этотъ старый Коль не постыдился пріѣхать сюда въ своемъ бругемѣ съ гербомъ, и торчитъ между мадмуазель Корали и ея матерью! Это ужь изъ рукъ вонъ. Англійскій перъ и -- наѣздница изъ цирка Франкони! Нѣтъ, я бы на его мѣстѣ этого не сдѣлалъ, право, не сдѣлалъ. Я не гордъ, но не сдѣлаю этого.
   -- Два пенса съ полпенни за ваши мысли, Фоки! вскричала, вынувъ сигару изъ устъ, дѣйствительно, алыхъ, миссъ Ружмонъ, когда она увидала, что молодой человѣкъ задумался, сидя во главѣ стола, среди тающаго мороженаго, кусковъ ананаса, бутылокъ полныхъ и пустыхъ, сигарнаго пепла, разсыпаннаго по фруктамъ, и развалинъ дессерта, который не приносилъ ему удовольствія.
   -- Развѣ Фокеръ когда-нибудь думаетъ? спросилъ мистеръ Пайпсетъ. Фокеръ, вотъ прекрасная капиталистка на этомъ концѣ стола, предлагаетъ значительную сумму денегъ за настоящія изліянія вашего драгоцѣннаго и остраго ума!
   -- Что за чертовщину говоритъ тамъ Пайпсетъ? спросила миссъ Кельверлей своего сосѣда:-- терпѣть не могу этого зубоскала, который говоритъ все на-распѣвъ.
   -- Что за смѣшной человѣкъ эточъ крошка Фокеръ, милордъ? сказала мадмуазель Корали, Кольчикуму. Что за смѣшной человѣкъ? Ему съ виду нѣтъ и двадцати лѣтъ.
   -- Я бы желалъ имѣть его лѣта, со вздохомъ отвѣчалъ почтенный Кольчикумъ, наклоняя пурпуровое лицо свое къ кубку съ клеретомъ.
   -- C'te Jeunesse. Penh! je m'en fiche, сказала мадамъ Браккъ, маменька Корали, взявъ большую щепотку табаку изъ прекрасной золотой табакерки лорда Кольчикума. Je п'aime, que les hommes faits, moi. Comme milor. Coralie! n'est ce pas que tu n aimes que les hommes faits, ma bichette?
   -- Вы льстите мнѣ, мадамъ Браккъ, сказалъ милордъ съ усмѣшкой.
   -- Taisez-vous, maman, вскрикнула Корали, пожавъ своими дюжими плечами; при этомъ милордъ замѣтилъ, что она по-крайней-мѣрѣ не льститъ и спряталъ въ карманъ свою табакерку, нежелая, чтобъ сомнительные пальцы мадамъ Браккъ слишкомъ-часто опускались въ его маккабаускій табакъ.
   Нѣтъ надобности давать подробный отчетъ о живомъ разговорѣ, который веденъ былъ впродолженіе остальной части пирушки; разговоръ этотъ не представить читателю ничего особенно-поучительнаго. И едва ли нужно говорить, что не всѣ дамы, принадлежащія къ corps de danse, похожи на миссъ Кольверлей, равно какъ не всѣ перы походятъ на ихъ знаменитаго сочлена виконта Кольчикума. Но мы видали на своемъ вѣку такихъ людей, которые любили общество разгульной молодежи болѣе, чѣмъ общество людей, равныхъ съ ними но лѣтамъ и званію и служили юношамъ примѣромъ; мы видало притомъ, очень-почтенныхъ людей, которые порицали не столько самый родъ удовольствій, сколько ихъ публичность. Я увѣренъ, напримѣръ, что нашъ другъ майоръ Пенденнисъ не отказался бы отъ подобной пирушки, съ тѣмъ только, чтобъ она происходила en petit comité, и чтобъ въ ней участвовали люди, подобные милорду Стейне или милорду Кольчикуму. "Пусть молодые люди пользуются удовольствіями", не разъ говаривалъ онъ Пену; "я пожилой, свѣтскій человѣкъ и знаю, что покуда существуетъ свѣтъ, юноши будутъ юношами". И были молодые люди, которые, по мнѣнію почтеннаго философа, могли до семидесяти лѣтъ вести такую жизнь: но то были люди фешонэбльные.
   Мистеръ Фокеръ отвезъ въ эту ночь въ дрэгѣ своихъ любезныхъ гостей домой въ Кромптонъ; но онъ былъ задумчивъ и мраченъ всю дорогу отъ Ричмонда, не слушалъ шутокъ своихъ друзей и не старался, по обыкновенію, сравниться съ ними забавными выходками. И когда дамы, которыхъ онъ везъ, вышли у дверей своей квартиры и просили обязательнаго кучера зайдти къ нимъ и выпить чего-нибудь, онъ отказался съ грустнымъ видомъ, и дамы предположили, что какая-нибудь бѣда обрушилась на мистера Фокера. Онъ не сказалъ этимъ людямъ, что за причина его горя и оставилъ миссъ Ружмонъ и Кельверлей, необращая вниманія на крики послѣдней, которая, перевѣсившись черезъ балконъ, пищала въ слѣдъ ему, чтобъ онъ пригласилъ ихъ на другую такую же пирушку.
   Онъ отослалъ дрэгъ съ грумомъ и отправился домой пѣшкомъ, засунувъ руки въ карманъ и погруженный въ размышленіе. Звѣзды и мѣсяцъ тихо сіяли надъ головой его и смотрѣли въ эту ночь на мистера Фокера, какъ и онъ, въ свою очередь, сантиментально смотрѣлъ на нихъ. Онъ шелъ и глядѣлъ на извѣстный домъ на Гросвенор-Плесѣ и на окно той комнаты, гдѣ, полагалъ онъ, обитаетъ предметъ его любви; и онъ стоналъ и вздыхалъ такъ тяжело, кто возбудилъ жалость и удивленіе въ свидѣтелѣ этихъ вздоховъ, полисменѣ X., который разсказывалъ людямъ сэра Фрэнсиса Клевринга, когда они, привезши госпожу свою домой изъ Французскаго театра, пришли выпить пивца въ сосѣднюю таверну, разсказывалъ, что въ эту ночь другой молодецъ бродилъ около дома, роста маленькаго, разодѣтый въ-пухъ.
   И теперь, съ какой предусмотрительностью и рѣшительностью, свойственными извѣстной страсти, началъ мистеръ Фокеръ слѣдить всюду въ Лондонѣ за миссъ Эмори и являться вездѣ, гдѣ только можно было встрѣтить ее. Если леди Клеврингъ ѣхала во Французскій театръ, гдѣ у ней была ложа, мистеръ Фокеръ, знавшій французскій языкъ, какъ мы видѣли, плоховато, являлся въ креслахъ. Онъ разузнавалъ, куда она приглашена (можетъ-быть, его камердинеръ, Анатоль, былъ знакомъ съ камердинеромъ сэра Фрэнсиса Клевринга) и на многія изъ этихъ вечернихъ собраній мистеръ Фокеръ являлся самъ, къ удивленію всѣхъ знакомыхъ и особенно къ удивленію матери; ей приходилось доставать для него пригласительные билеты на эти вечера, къ которымъ онъ доселѣ обнаруживалъ совершенное презрѣніе. Онъ сказалъ обрадованной и ничего-неподозрѣвавшей леди, что ему, наконецъ, пора видѣть свѣтъ; онъ сказалъ ей, что ходитъ во Французскій театръ затѣмъ, чтобъ усовершенствоваться во французскомъ языкѣ, такъ-какъ извѣстно, что лучшіе уроки -- комедія или водевиль; и когда, на одномъ балу, изумленная леди Агнеса увидѣла, что сынъ ея танцуетъ, и похвалила его за ловкость и изящество, лукавый юноша объявилъ ей, что онъ выучился танцовать въ Парижѣ, тогда-какъ Анатолю было очень-хорошо извѣстно, что молодой господинъ его бралъ уроки въ танцовальномъ училищѣ въ Брюер-Стритѣ и проводилъ тамъ по нѣскольку часовъ каждое утро. Нынѣшнее казино еще не было изобрѣтено, или, по-крайней-мѣрѣ, находилось въ то время въ дѣтствѣ, и джентльмены во время Фокера не могли такъ легко и съ такимъ удобствомъ изучать искусство танцованья, какъ нынѣшняя молодежь.
   Старый Пенденнисъ рѣдко пропускалъ обѣдню въ воскресные дни. Разъ случилось, что онъ и Артуръ пошли въ церковь. Пенъ, будучи теперь въ большой милости у дяди, пришелъ къ нему позавтракать и изъ квартиры дяди они пошли черезъ паркъ въ церковь, недалеко отъ Бельгрэв-сквера. Въ Сент-Джемской церкви, къ приходу которой принадлежалъ майоръ, назначена была проповѣдь въ пользу бѣдныхъ, какъ узналъ майоръ изъ объявленій, прибитыхъ на колоннахъ этой церкви, и эти-то объявленія, вѣроятно, заставили его, человѣка бережливаго, не ходить туда въ этотъ день; притомъ онъ имѣлъ другіе виды для себя и Пена.
   -- Мы пойдемъ, сэръ, въ церковь, черезъ паркъ; оттуда пройдемъ въ домъ Клевринговъ и попросимъ у нихъ подружески позавтракать: леди Клеврингъ любитъ угощать завтраками. Она необыкновенно-ласкова и чудовищно-гостепріимна.
   -- На прошлой недѣлѣ, сэръ, я встрѣтилъ ихъ на обѣдѣ у леди Агнесы Фокеръ, сказалъ Пенъ: -- и Бегумъ, дѣйствительно, была очень-ласкова. Такова она была и въ деревнѣ; такова она и вездѣ. Но я раздѣляю ваше мнѣніе насчетъ миссъ Эмори, одно изъ вашихъ мнѣній, дядюшка, потому-что вы ихъ мѣняете, именно то, которое вы высказали, когда мы въ послѣдній разъ говорили о ней.
   -- Что же ты теперь о ней думаешь? сказалъ майоръ Пенденнисъ
   -- Я думаю, что она самая ужасная кокетка въ Лондонѣ, отвѣчалъ Пенъ, смѣясь.-- Она вела страшную атаку на Гарри Фокера, который сидѣлъ подлѣ нея и съ которымъ она проболтала цѣлый обѣдъ.
   -- Ба! Да, Генри Фокеръ, всѣмъ извѣстно, женихъ своей кузины, и я тебѣ скажу, леди Рошервиль не дала тутъ промаху. Я долженъ сказать тебѣ, что молодой человѣкъ, по смерти своего отца -- а жизнь стараго мистера Фокера очень-ненадежна, ты знаешь, въ прошломъ году, въ день Артура, съ нимъ былъ ударъ -- такъ, я долженъ сказать, что молодой Фокеръ будетъ имѣть не менѣе четырнадцати тысячъ фунтовъ въ годъ отъ одной пивоварни, кромѣ Логвуда и норфолькскаго помѣстья. Я не горжусь собою, Пенъ. Конечно, я люблю людей хорошаго происхожденія, но, дэмми, мнѣ нравится и пивоварня, которая приноситъ человѣку четырнадцать тысячъ годоваго дохода, гэ, Пенъ? Ха! ха! вотъ этотъ сортъ людей по мнѣ. И я совѣтую тебѣ теперь, когда ты пустился въ свѣтъ, держаться людей этого сорта.
   -- Фокеръ держится меня, сэръ, отвѣчалъ Артуръ.-- Въ послѣднее время онъ былъ въ нашей квартирѣ нѣсколько разъ. Онъ пригласилъ меня на обѣдъ. Мы почти такіе же друзья, какъ были въ молодости, и съ утра до ночи онъ толкуетъ только про Біанку Эмори. Я увѣренъ, что онъ влюбленъ въ нее.
   -- А я увѣренъ, что онъ женихъ своей кузины, и что молодому человѣку не позволятъ нарушить условіе, сказалъ майоръ.-- Браки въ этихъ фамиліяхъ -- дѣло важное. Леди Агнеса должна была выйдти за стараго Фокера, по волѣ покойнаго лорда, хотя извѣстно, что она неравнодушна была къ двоюродному своему братцу, который впослѣдствіи убитъ при Албуэрѣ и который спасъ ея жизнь, когда она чуть-чуть не утонула въ дроммингтонскомъ озерѣ. Я помню леди Атесу молодою, сэръ; чудная женщина! Но что же она сдѣлала? Она вышла за того, за кого приказалъ отецъ. Почему? Потому-что мистеръ Фокеръ былъ депутатомъ отъ Дроммингтона до билля о преобразованіи, и чертовски-дорого платилъ за мѣсто въ Парламентѣ. Повѣрь мнѣ, сэръ, Фокеру-старшему, какъ всѣмъ выскочкамъ, хочется быть важнымъ человѣкомъ, и онъ имѣетъ для своего сына, равно какъ и для себя самого, честолюбивые виды; повѣрь, что твой другъ Гарри долженъ дѣлать то, что прикажетъ отецъ. Я зналъ сотню примѣровъ любви молодыхъ мужчинъ и женщинъ -- что же? Они брыкаются, сэръ, противятся, подымаютъ шумъ, а все-таки кончаютъ тѣмъ, что уступаютъ голосу разсудка.
   -- Біанка опасная дѣвушка, сэръ, сказалъ Пенъ.-- Я самъ былъ ею очарованъ и дѣло зашло-было очень-далеко, прибавилъ онъ: -- но этому ужь прошло нѣсколько лѣтъ.
   -- Ты былъ къ ней неравнодушенъ? Какъ же далеко зашло дѣло? Отвѣчала ли она взаимностью? спросилъ майоръ, пристально смотря на Пена.
   Пенъ со смѣхомъ сказалъ, что ему разъ показалось, будто и миссъ Эмори раздѣляетъ его чувство, но что матушка не любила ея и тѣмъ дѣло кончилось. Пенъ не счелъ приличнымъ разсказывать дядѣ подробности о томъ, что было между нимъ и молодой леди.
   -- Можно зайдти еще дальше и надѣлать хуже, Артуръ, сказалъ майоръ, все-еще проницательно смотря на племянника.
   -- А ея происхожденіе, сэръ? Отецъ ея, говорятъ, былъ подшкиперъ; да и денегъ у нея немного, возразилъ Артуръ на манеръ денди.-- Что такое десять тысячъ фунтовъ и дѣвушка, воспитанная подобно ей?
   -- Ты употребляешь мои собственныя слова; все это очень-хорошо. Но я скажу тебѣ откровенно, Пенъ, скажу по чести: мое мнѣніе то, что у ней несравненно-болѣе десяти тысячъ фунтовъ, и сколько я видѣлъ и слышалъ ее, она дьявольски-образованная и ловкая дѣвушка и будетъ хорошей женой у мужа, который пойметъ ее.
   -- Какимъ образомъ вы знаете, сколько у нея денегъ? спросилъ Пенъ, улыбаясь.-- Вы, кажется, имѣете свѣдѣнія о всѣхъ и знаете все о цѣломъ городѣ.
   -- Я знаю немного, сэръ, и не говорю всего, что знаю. Замѣть это, отвѣчалъ дядя.-- А что касается до этой очаровательной миссъ Эмори -- она въ-самомъ-дѣлѣ очаровательна -- то я нисколько не огорчился бы и не удивился, еслибъ она сдѣлалась мистриссъ Артуръ Пенденнисъ, право! И если тебѣ мало десяти тысячъ фунтовъ, то, что ты скажешь, сэръ, о тридцати, сорока, пятидесяти? и майоръ еще пристальнѣе посмотрѣлъ на Пена.
   -- Что же, сэръ? отвѣчалъ онъ своему крестному отцу и тёзкѣ:-- доставьте ей честь называться мистриссъ Артуръ Пенденнисъ. Вы можете сдѣлать это такъ же, какъ и я.
   -- Фи! Ты смѣешься надо мною, сэръ, сказалъ майоръ почти съ сердцемъ:-- а тебѣ не слѣдовало бы смѣяться. Но вотъ и церковь святаго Бенедикта. Говорятъ, мистеръ Оріэль прекрасный проповѣдникъ.
   Дѣйствительно, колокола звонили, народъ стекался въ прекрасную церковь; кареты обитателей великосвѣтскаго квартала высаживали группы набожныхъ дамъ, и въ ихъ компаніи Пенъ и его дядя, окончивъ назидательный разговоръ, вошли въ храмъ. Артуръ, который всегда былъ болѣе, чѣмъ почтителенъ къ мѣсту богослуженія, подумалъ, можетъ-быть, о несообразности съ этимъ мѣстомъ предшествовавшаго разговора, между-тѣмъ, какъ старый джентльменъ, бывшій подлѣ него, едва ли помышлялъ о такомъ контрастѣ. Шляпа его была хорошо вычищена; парикъ хорошо причесанъ, галстухъ хорошо повязанъ. Правда, онъ смотрѣлъ на всѣхъ въ церкви, на всѣ головы и шляпки, на цвѣты и перья, но смотрѣлъ такъ чинно, что едва поднималъ глаза отъ молитвенника, котораго онъ не могъ читать безъ очковъ. Пенъ, взглянувъ случайно на скамейки, гдѣ находились слуги, подмѣтилъ, подлѣ чиннаго джентльмена въ плисѣ, самого Генри Фокера. Слѣдуя направленію глазъ Гарри, Пенъ увидѣлъ, что они устремлены на шляпки желтую и розовую, и что эти шляпки были на головахъ леди Клеврингъ и Біанки Эмори.
   Когда народъ, по окончаніи проповѣди, сталъ расходиться, Фокеръ вышелъ въ числѣ первыхъ, но Пенъ скоро нашелъ его у подъѣзда, съ которымъ ему, очевидно, не хотѣлось разстаться, пока ландо миледи, съ кучеромъ, наряженнымъ въ парикъ, не увезетъ госпожи и ея дочери.
   Когда эти дамы вышли изъ церкви, онѣ увидѣли обоихъ Пенденнисовъ, дядю и племянника, и Гарри Фокера, эсквайра, который, стоя на солнцѣ, сосалъ набалдашникъ своей трости. Увидѣть и не пригласить покушать было невозможно для добродушной бегумы и она попросила трехъ джентльменовъ пожаловать къ ней теперь же завтракать.
   Біанка особенно была любезна.
   -- О, приходите, сказала она Артуру, если вы не сдѣлались еще слишкомъ-великимъ человѣкомъ. Мнѣ нужно поговорить съ вами о... но, вы знаете, здѣсь не слѣдуетъ говорить, о чемъ... Что скажетъ мистеръ Оріэль? И Біанка прыгнула въ коляску вслѣдъ за маменькой.-- Я прочла все до послѣдней строки. Онъ -- adorable! прибавила она, обращаясь опять къ Пену.
   -- Знаю кто онъ, сказалъ мистеръ Артуръ, дѣлая поклонъ довольно-дерзкій.
   -- О чемъ это она толкуетъ? спросилъ изумленный мистеръ Фокеръ.
   -- Я полагаю, миссъ Клеврингъ говорить о "Уальтерѣ Лорренѣ", сказалъ майоръ, кивая на Пена.
   -- И я такъ думаю, сэръ. Сегодня напечатанъ славный разборъ въ Палль-Маллѣ. Впрочемъ, это работа Уаррингтога и я не долженъ слишкомъ гордиться.
   -- Разборъ въ Палль-Маллѣ? Уальтеръ Лорренъ? Что вы хотите этимъ сказать? спросилъ Фокеръ.-- Уальтеръ Лорренъ, бѣдняжка, умеръ отъ кори, какъ мы были еще въ Грей-Фрайэрсѣ. Я помню, какъ приходила туда его мать.
   -- Вы не литературный человѣкъ, Фокеръ, сказалъ Пенъ смѣясь и взявъ пріятеля своего подъ-руку.-- Вы должны знать, что я написалъ романъ, и нѣкоторые журналы очень-хорошо отозвались о немъ. Вы можетъ-быть, не читаете воскресныхъ газетъ?
   -- Я регулярно читаю "Біографію Белля", мой милый, отвѣчалъ мистеръ Фокеръ, причемъ Пенъ снова засмѣялся и три джентльмена въ самомъ веселомъ расположеніи духа продолжали идти къ дому леди Клеврингъ.
   Сюжетъ романа былъ вкратцѣ изложенъ послѣ завтрака миссъ Біанкою, которая, дѣйствительно, любила поэтовъ и литераторовъ, если любила что-нибудь, и была по чувству артисткой.
   -- Нѣкоторыя мѣста въ книгѣ заставили меня рыдать, положительно заставили рыдать, сказала она.
   -- Мнѣ пріятно думать, сказалъ Пенъ, что и на мою долю досталась часть de vos larmes, миссъ Біанка!
   Майоръ, который прочелъ неболѣе шести страницъ изъ книги Пена, принялъ важный видъ и сказалъ:
   -- Да, есть мѣста очень-трогательныя, чудовищно-трогательныя.
   -- О! если эта книга заставила тебя рыдать, объявила леди Агнеса:-- то я не стану ее читать, не стану.
   -- И не читайте, маменька, сказала Біанка, пожавъ плечами, и затѣмъ она снова принялась толковать о книгѣ, о поэтическихъ мѣстахъ, разсѣянныхъ въ ней, о двухъ героиняхъ, Леонорѣ и Неэрѣ, о двухъ герояхъ, Уальтерѣ Лорренѣ и его соперникѣ, молодомъ герцогѣ.
   -- И какое отборное общество изображаете намъ, насмѣшливо сказала молодая леди: -- quel ton! скажите, долго ли вы жили при дворѣ, и не сынъ ли вы перваго министра, мистеръ Артуръ?
   Пенъ засмѣялся.
   -- Романисту, сказалъ онъ:-- такъ же легко создавать герцоговъ, какъ и баронетовъ. Сказать ли вамъ секретъ, миссъ Эмори? Я надавалъ титломъ моимъ героямъ. Молодой герцогъ, былъ въ моемъ романѣ первоначально молодымъ барономъ; его ложный другъ виконтъ -- очень-простымъ человѣкомъ и такой передѣлкѣ подверглись всѣ дѣйствующія лица.
   -- Какимъ вы сдѣлались злымъ, сатирическимъ человѣкомъ! Comme vous voila formé! сказала молодая леди: -- какъ не похожи вы на Артура Пенденниса въ деревнѣ! А кажется, мнѣ правится болѣе деревенскій Артуръ Пенденнисъ, и при этомъ она взглянула на него такъ нѣжно и затѣмъ такъ скромно опустила глазки на коверъ, выказывая свои темныя вѣки и длинныя, бахромистыя рѣсницы!
   Пенъ возразилъ, что онъ нимало не перемѣнился, на что молодая леди отвѣчала нѣжнымъ вздохомъ, и полагая, что этого еще мало, дабы сдѣлать Артура счастливымъ или несчастнымъ (какъ случится), принялась ласкать его товарища, мистера Фокера, который во время литературнаго разговора сидѣлъ молча, сосалъ набалдашникъ своей трости и желалъ быть такой же умной башкой, какъ Пенъ.
   Если майоръ думалъ, что, разсказавъ миссъ Эмори про обязательство мистера Фокера съ его кузиною, леди Анною Мильтонъ, (а это свѣдѣніе старый джентльменъ очень-ловко передалъ дѣвушкѣ, сидя подлѣ нея за завтракомъ внизу, въ столовой), если майоръ думалъ, что знаніе этого случая заставитъ Біанку прекратить всякое дальнѣйшее вниманіе къ молодому наслѣднику Фокера, то онъ совершенно ошибся. Она стала еще любезнѣе съ Фокеромъ; она хвалила его и все, что ему принадлежало; хвалила его маменьку, хвалила лошадку, на которой онъ прогуливался въ паркѣ, хвалила бездѣлушки, которыя молодой джентльменъ носилъ на часовой цѣпочкѣ, и его любимую тросточку, и эти милыя головки обезьянъ съ рубиновыми глазками, украшавшія рубашку Гарри и служившія пуговками на его жилетѣ. И затѣмъ, расхваливъ и приласкавъ слабаго юношу дотого, что онъ покраснѣлъ отъ удовольствія, а Пенъ подумалъ, что она въ-самомъ-дѣлѣ зашла уже довольно-далеко, Біанка взяла другую тэму.
   -- Я боюсь, что мистеръ Фокеръ очень-дурной человѣкъ, сказала она, обернувшись къ Пену.
   -- Съ виду онъ не таковъ, отвѣчалъ Пенъ, съ усмѣшкой.
   -- Мы слышали про него дурныя исторіи. Помните, маменька? Помните, что мистеръ Пайпсетъ разсказывалъ здѣсь про поѣздку въ Ричмондъ? О, вы, негодное созданіе!
   Но тутъ замѣтивъ, что лицо Гарри приняло выраженіе сильной тревоги, между-тѣмъ, какъ физіономія Пена выражала удовольствіе, она обратилась къ послѣднему и сказала:
   -- Да я думаю, и вы также дурны. Я думаю, и вамъ хотѣлось быть тамъ? Неправда ли, вѣдь хотѣлось бы? Я знаю, что такъ, да и мнѣ тоже.
   -- Перестань, Біанка! воскликнула маменька.
   -- Да, мнѣ хотѣлось бы. Я никогда въ жизни не видала актриссы, Я дорого дала бы, чтобъ познакомиться съ которой-нибудь изъ актриссъ, потому-что люблю таланты. Я люблю также Ричмондъ; люблю Гриничъ и говорю, мнѣ хотѣлось бы побывать тамъ.
   -- Почему же намъ, тремъ холостякамъ, прервалъ ее вдругъ майоръ, къ изумленію племянника: -- почему намъ не пригласить этихъ дамъ, сдѣлать съ нами прогулку въ Гриничъ? Ужели, мы ничѣмъ не можемъ отплатить леди Клеврингъ за ея гостепріимство? Говорите за себя, молодые люди, говорите. Вотъ мой племянникъ: у него карманы полны денегъ, право полны! Вотъ мистеръ Генри Фокеръ, которому, какъ я слышалъ, предстоитъ славная жизнь -- какъ здорова ваша милая кузина, леди Анна, мистеръ Фокеръ?-- вотъ двое молодыхъ людей, и они позволяютъ говорить такому старику, какъ я! Леди Клеврингъ, удостоите ли вы меня чести быть моей гостьей? А миссъ Біанка, если будетъ такъ добра, вѣрно, согласится быть гостьей Артура.
   -- О, прекрасно! воскликнула Біанка.
   -- Я охотница таки повеселиться, сказала леди Клеврингъ, и мы выберемъ такой день, когда сэръ Фрэнсисъ...
   -- Когда сэръ Фрэнсисъ не будетъ обѣдать дома, маменька, сказала дочь: -- это будетъ очаровательно!
   И день былъ, дѣйствительно, очаровательный. Обѣдъ заказанъ былъ въ Гриничѣ и Фокеръ, хотя и не онъ приглашалъ миссъ Эмори, имѣлъ много пріятныхъ случаевъ бесѣдовать съ ней за столомъ, потомъ на балконѣ нанятой въ гостинницѣ комнаты и наконецъ во время обратной поѣздки въ Лондонъ, въ ландо леди Клеврингъ. Пенъ пріѣхалъ съ дядей, въ бругемѣ сэра Гюга Тромпингтона, который майоръ занялъ на этотъ случай.-- Я старый солдатъ, сказалъ онъ, и съ молоду выучился доставлять себѣ возможный комфортъ.
   И, въ качествѣ стараго солдата, онъ позволилъ двумъ молодымъ людямъ раздѣлить между собой обѣденные расходы и на возвратномъ пути домой, въ бругемѣ, всю дорогу твердилъ Пену объ очевидномъ неравнодушіи къ нему миссъ Эмори, хвалилъ ея манеры, умъ, остроту и опять сказалъ Пену, подъ строжайшимъ секретомъ, что она будетъ несравненно-богаче, чѣмъ всѣ. думаютъ.
   

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
содержитъ въ себѣ приключеніе съ романомъ.

   Въ первой части этой исторіи уже было сказало, что мистеръ Пенъ, во время пребыванія дома, послѣ пораженія въ Оксбриджѣ, занимался разными литературными сочиненіями, и въ томъ числѣ написалъ большую часть романа. Эта книга, писанная подъ вліяніемъ его юношескихъ затрудненій, любовныхъ и денежныхъ, имѣла характеръ мрачный и страстный; байроновское отчаяніе, вертеровское уныніе, горькая насмѣшливость Мефистофеля въ Фаустѣ, все это было воспроизведено и развито въ характерѣ героя, потому-что нашъ юноша изучалъ въ то время нѣмецкій языкъ и, какъ водится, подражалъ своимъ любимымъ поэтамъ и писателямъ. Отрывки въ книгахъ, которыя онъ нѣкогда такъ любилъ, а нынѣ читалъ такъ рѣдко, носятъ еще слѣды карандаша, которымъ онъ отмѣчалъ ихъ въ прежніе дни. Можетъ-быть, слезы падали на листокъ книги или на страницы его рукописи, когда страстный юноша изливалъ свои мысли. Впослѣдствіи, когда тѣ же книги попадались ему, у него уже не было ни способности, ни желанія орошать ихъ этою раннею росою прежнихъ лѣтъ; карандашъ его ужь не чертилъ въ нихъ одобрительныхъ замѣтокъ, но, смотря на страницы своего манускрипта, онъ не могъ не вспомнить, какія преобладающія чувства заставили его окропить ихъ слезами и какія страданія внушили ему ту или другую строку. Еслибъ можно было писать тайную исторію книгъ, и тайныя мысли и чувства автора отмѣчать вдоль его разсказа, какъ много скучныхъ книгъ сдѣлались бы интересными! Много горькихъ улыбокъ пробѣгало по лицу Пена, когда онъ читалъ свой романъ и вспоминалъ время и чувства, родившія его. Какъ пышны казались ему нѣкоторыя мѣста и какъ слабы другія, въ которыхъ, какъ ему думалось прежде, онъ излилъ все свое сердце! Теперь онъ ясно видѣлъ и сознавался, что вотъ эта страница есть подражаніе такому-то писателю, хотя прежде думалъ, что пишетъ оригинально. Размышляя надъ нѣкоторыми строками, онъ припоминалъ мѣста и часъ, когда написалъ ихъ, и при этомъ тѣнь умершаго чувства возставала передъ нимъ, и ему совѣстно было смотрѣть на слабое изображеніе его. И что значатъ эти пятна на страницѣ? Когда, въ пустынѣ, вы прійдете къ такому мѣсту, на которомъ замѣтны отпечатки верблюжьихъ копытъ и еще видны слѣды увядшей зелени, вы знаете, что тутъ была нѣкогда вода; такъ и мѣсто въ душѣ Пена ужь не было зелено и источникъ слезъ изсохъ.
   Онъ высказалъ это сравненіе разъ утромъ Уаррингтону, когда послѣдній сидѣлъ съ своей трубкой и книгой, и Пенъ съ сильными жестами, какъ обыкновенно бывало, когда онъ чувствовалъ себя взволнованнымъ, и съ горькимъ смѣхомъ бросилъ свою рукопись на столъ, отчего загремѣлъ чайный приборъ и синее молоко запрыгало въ кружкѣ. Въ предшествовавшую ночь онъ вынулъ рукопись изъ давно-забытаго ящика, въ которомъ хранились старыя охотничьи куртки, оксбриджскія учебныя тетради, старое студенческое платье, измятая шапка и другіе памятники молодости, школы и дома. Онъ читалъ рукопись въ постели, пока не уснулъ, а уснулъ онъ скоро, потому-что начало романа было скучновато, да притомъ Пенъ воротился тогда домой усталый съ одного вечерняго собранія.
   -- Право, сказалъ Пенъ, бросая рукопись: -- какъ подумаешь, что все это написано только нѣсколько лѣтъ назадъ, то становится стыдно. Я писалъ это, когда еще думалъ, что на вѣки вѣковъ влюбленъ въ эту кокетку, миссъ Эмори. Я обыкновенно носилъ къ ней тогда стихи, клалъ ихъ въ дупло дерева и посвящалъ ихъ Amori.
   -- Не дурная игра словъ, замѣтилъ Уаррингтонъ, пустивъ клубъ дыма; Эмори -- Amori. Это обнаруживало глубокую ученость. Дай-ка мнѣ взглянуть на эту дрянь.
   И онъ протянулся съ своего покойнаго кресла и досталъ рукопись Пена каминными щипцами, которые обыкновенно употреблялъ для добыванія углей въ свою трубку. Овладѣвъ такимъ-образомъ рукописью, онъ началъ чтеніе съ "Листковъ изъ дневника Уальтера Лоррена".
   -- Ты такъ же лжива, какъ и прекрасна! такъ же безчувственна, какъ и очаровательна! Насмѣшка страсти! воскликнулъ Уальтеръ, обращаясь къ Леонорѣ: -- какой адской духъ послалъ тебя для моей пытки?.. О, Леонора!..
   -- Брось эту часть, воскликнулъ Пенъ, ударивъ по рукописи, которой, однакожь, товарищъ его не выпустилъ изъ рукъ.-- Покрайней-мѣрѣ не читай ея до конца. Это писано насчетъ другой моей любви, первой любви, что нынѣ леди Майрабель. Я видѣлъ ее прошлую ночь у леди Упстонъ. Она приглашала меня къ себѣ и сказала, что, какъ старые друзья, мы должны встрѣчаться чаще. Она видала меня нерѣдко въ эти два года и до-сихъ-поръ никогда не думала приглашать; а тутъ, какъ замѣтила, что со мною говорятъ и Вэнгэмъ и мосьё Дюбуа, французскій литераторъ, у котораго до дюжины орденовъ, такъ-что его можно счесть за маршала французскаго, то, изволите видѣть, была такъ снисходительна, что пригласила меня. Клевринги будутъ тамъ въ тотъ же вечеръ. Не интересно ли видѣть за однимъ столомъ обѣ любви разомъ?
   -- И обѣ эти красавицы изображены въ романѣ? спросилъ Уаррингтонъ.
   -- Обѣ или что-то похожее на нихъ, отвѣчалъ Пенъ. Леонора, которая выходитъ замужъ за герцога, это Фодрингэй. Герцога взялъ я съ Магнуса Чартерса, съ которымъ былъ въ Оксфордѣ; онъ немножко похожъ на него, а миссъ Эмори -- Неэра. Право, Уаррингтонъ, я любилъ эту первую женщину. Я думалъ о ней, когда возвращался домой отъ леди Упстонъ при свѣтѣ мѣсяца, и всѣ прежнія сцены представились мнѣ, какъ-будто онѣ совершились вчера. И когда я добрался до дома, то выкопалъ этотъ разсказъ, который написанъ о ней и о другой, три года назадъ. Знаешь ли, хоть этотъ романъ и неистовъ, въ немъ есть кое-что порядочное, и если Бонги не согласится издать его, то, я думаю согласится Беконъ.
   -- Такова манера у всѣхъ поэтовъ, сказалъ Уаррингтонъ:-- они влюбляются, измѣняютъ сами, или имъ измѣняютъ; они страдаютъ и вопіютъ, что страдаютъ пуще всѣхъ смертныхъ, и затѣмъ, испытавъ вдоволь разныя ощущенія, вписываютъ ихъ въ книгу и несутъ книгу на рынокъ. Всѣ поэты -- обманщики; всѣ литераторы -- обманщики. Какъ-скоро человѣкъ началъ проливать свои чувства за деньги -- онъ обманщикъ. Если у поэта случится колотье въ боку послѣ слишкомъ -- сытнаго обѣда, онъ громче Прометея вопитъ: ай! ай!
   -- Я полагаю, что поэтъ обладаетъ большей чувствительностью, чѣмъ всякой другой человѣкъ, съ живостью возразилъ Пенъ.-- Это-то и дѣлаетъ его поэтомъ. Я полагаю, что у него взглядъ и чувства острѣе, чѣмъ у другихъ: это-то и заставляетъ его говорить о томъ, что онъ чувствуетъ и видитъ. Ты говоришь довольно-горячо въ своихъ журнальныхъ статьяхъ, когда подмѣтишь у противника какой-либо ложный аргументъ, или откроешь въ Парламентѣ шарлатана. Нели, который ни о чемъ иномъ на свѣтѣ не думаетъ, будетъ толковать цѣлый часъ о какомъ-нибудь юридическомъ вопросѣ. Дайте же и другому привилегію, которую вы присвойваете себѣ; позвольте ему свободно употреблять свою способность и быть тѣмъ, чѣмъ сдѣлала его природа. Почему же человѣку не продавать своихъ сантиментальныхъ мыслей также, какъ ты продаешь свои политическія статьи, а Нели -- свои юридическія познанія? Не деньги заставляютъ тебя замѣчать лживость, или Нели -- защищать тотъ или другой пунктъ, а природная или пріобрѣтенная способность къ этому роду метопы; и поэтъ излагаетъ свои мысли и испытанныя чувства на бумагѣ, какъ живописецъ рисуетъ на полотнѣ ландшафты или лицо, по крайнему своему умѣнью, или сообразно своему особому дарованію. Если я когда почувствую, что могу написать эпическую поэму, клянусь, попробую. Если же я чувствую, что гожусь на то только, чтобъ разсказывать шутки или исторіи, то и буду ихъ разсказывать.
   -- Не дурной спичъ, мой милый, сказалъ Уаррингтонъ: -- но только онъ все-таки не мѣшаетъ всѣмъ поэтамъ быть обманщиками.
   -- Какъ! и Гомеръ, и Эсхилъ, и Шекспиръ, и всѣ?
   -- Этихъ именъ нельзя произносить въ одномъ приговорѣ надъ нами, пигмеями, сказалъ мистеръ Уаррингтонъ:-- то были люди и люди, сэръ.
   -- Ну, а Шекспиръ писалъ за деньги, также какъ и ты и я, отвѣчалъ Пенъ, но Уаррингтонъ не хотѣлъ уже возражать ему и снова принялся за трубку и рукопись.
   Не было ни малѣйшаго сомнѣнія, что этотъ документъ содержалъ въ себѣ большую часть личныхъ впечатлѣній Пена и что "Листки изъ дневника Уальтера Лоррена" изображали тайныя горести, страсти и сумасбродства Артура Пенденниса. Такъ-какъ мы познакомились уже съ ними въ первой части его біографіи, то нѣтъ надобности дѣлать извлеченія изъ романа "Уальтеръ Лорренъ", гдѣ молодой джентльменъ изобразилъ тѣ изъ нихъ, которыя могли интересовать читателя или годились для цѣли его разсказа.
   Теперь должно сказать, что хотя романъ и пролежалъ въ ящикѣ половину того періода, впродолженіе котораго художественное произведеніе, по правилу Горація, должно созрѣвать (насчетъ этого правила, мимоходомъ сказать, можно еще поспорить), но мистеръ Пенъ держалъ романъ взаперти все это время не для того, чтобъ онъ усовершенствовался, а потому, что не зналъ куда его дѣвать, или не имѣлъ особеннаго желанія видѣть его. Человѣкъ, который откладываетъ сочиненіе въ сторону лѣтъ на десять, чтобъ потомъ издать его въ свѣтъ или подвергнуть болѣе-зрѣлому сужденію, долженъ быть очень увѣренъ въ оригинальной силѣ и прочности сочиненія; иначе, вынимая его изъ подспуда, можетъ найдти, что, подобно слабому вину, оно потеряло тотъ вкусъ, который имѣло. Есть сочиненія разныхъ вкусовъ, слабыхъ и крѣпкихъ; одни съ лѣтами улучшаются, другія вовсе не переносятъ долгаго храненія, а пріятны при первомъ питьѣ, когда они освѣжаютъ и искрятся.
   Пенъ, даже во время юношеской неопытности и разгара воображенія, никогда не думалъ, что его романъ мастерское произведеніе или что онъ равенъ великимъ писателямъ, которымъ удивлялся; теперь же, снова пересматривая, ясно видѣлъ его недостатки и былъ очень-скроменъ насчетъ его достоинствъ. Романъ неочень-хорошъ, думалъ онъ, но и не хуже многихъ подобныхъ книгъ, которыя съ успѣхомъ идутъ въ книжной торговлѣ. Занимаясь критикой, онъ разбиралъ много фэшонэбльныхъ романовъ, написанныхъ любимыми въ то время литераторами, и думалъ, что умъ у него не хуже, чѣмъ у нихъ, и что онъ такъ же хорошо можетъ писать поанглійски, какъ эти леди и джентльмены; и теперь, пробѣгая первое свое сочиненіе, съ удовольствіемъ находилъ тамъ и сямъ мѣста, выказывавшія воображеніе и силу, черты, если не генія, то по-крайней-мѣрѣ истинной страсти и чувства. Таковъ же былъ приговоръ и Уаррингтона, когда этотъ строгій критикъ, съ полчаса почитавъ рукопись и выкуривъ пару трубокъ, положилъ книгу Пена, страшно зѣвая.
   -- Не могу больше читать эту чепуху, сказалъ онъ: -- но мнѣ кажется, мой милый, тутъ есть нѣчто порядочное. Тутъ есть свѣжесть, молодость, а это я люблю. Цвѣтъ исчезаетъ съ лица поэзіи, когда начинаешь бриться. Потомъ уже не воротишь этой натуральности и безискусственнаго розоваго цвѣта. Твои щеки блѣдны и завяли отъ вечернихъ собраній, и ты принужденъ, для надлежащаго устройства своихъ усовъ, прибѣгать къ завивальнымъ щипцамъ, къ макассарскому маслу и, чортъ-знаетъ, еще къ чему; они вьются и дышатъ амброзіей -- и ты величавъ и изященъ, и такъ далѣе. Но, увы! Пенъ, весна была лучше.
   -- Съ какой стати приплелъ ты мои усы къ настоящему предмету? сказалъ Пенъ, можетъ-быть, оскорбившійся нѣсколько намекомъ Уаррингтона на эти украшенія, которыя, сказать правду, онъ черезчуръ лелѣялъ, и завивалъ, и маслилъ, и душилъ.-- Скажи-ка лучше, какъ ты думаешь, можно ли сдѣлать что-нибудь съ "Уальтеромъ Лорреномъ"? Слѣдуетъ ли его отнести къ книгопродавцамъ или предать всесожженію?
   -- Да, мнѣ очень хотѣлось бы, отвѣчалъ Уаррингтонъ:-- бросить его въ огонь, чтобъ наказать тебя за лживость и лицемѣріе.-- Не прикажешь ли мнѣ, въ-самомъ-дѣлѣ, сжечь его? Ты такъ дорого цѣнишь его, что побоишься тронуть и волосокъ съ его головы.
   -- Я? Такъ вотъ же тебѣ! сказалъ Пенъ, и "Уалтеръ Лорренъ" полетѣлъ на уголья. Но огонь въ каминѣ, исполнивъ свою обязанность, то-есть вскипятивъ котелокъ для завтрака молодыхъ людей, прекратилъ уже работу свою на этотъ день и погасъ -- что очень-хорошо было извѣстно Пену, и Уаррингтонъ, съ презрительной улыбкой снова досталъ щипцами рукопись съ безвредной золы.
   -- О, какой же ты обманщикъ, Пенъ! сказалъ Уаррингтонъ:-- и что всего хуже, сэръ, не ловкій обманщикъ. Я видѣлъ, какъ ты посмотрѣлъ, погасъ ли огонь, прежде чѣмъ бросилъ "Уальтера Лоррена". Нѣтъ, мы не сожжемъ его; мы снесемъ его къ барышникамъ и продадимъ. Мы промѣняемъ его на деньги, да, на серебро и золото, на говядину и вино, на табакъ и платье. Этотъ юноша будетъ-таки имѣть какую-нибудь цѣну на рынкѣ; онъ молодецъ пригожій, хоть и неочень-здоровъ, но мы пооткормимь его, выпаримъ въ банѣ, завьемъ ему волосы и продадимъ за какую-нибудь сотню піастровъ Бекону или Бонги. Да, сэръ, эту дребедень можно сбыть съ рукъ, и вотъ тебѣ мой совѣть: когда ты въ слѣдующій разъ поѣдешь домой на праздникъ, уложи "Уальтера Лоррена" въ чемоданъ, дай ему видъ, болѣе сообразный нынѣшнимъ требованіямъ, пообрѣжь, впрочемъ, бережливо, тѣ мѣста, которыя слишкомъ-зелены, прибавь немножко комедіи, веселости, сатиры и тому подобнаго, и затѣмъ мы понесемъ его на рынокъ и продадимъ. Книга эта -- не чудо изъ чудесъ, а все-таки пойдетъ очень-хорошо.
   -- Ты такъ думаешь, Уаррингтонъ? сказалъ обрадованный Пенъ, потому-что большей похвалы отъ его циническаго друга нельзя было и ожидать.
   -- О, молодой безумецъ! Я думаю, что романъ славный, сказалъ Уаррингтонъ ласковымъ голосомъ. Возьми его, сэръ.
   И рукописью, которая была въ его рукахъ, онъ шутя ударилъ Пена по щекѣ. Эта часть лица Пена покраснѣла такъ, какъ едвали краснѣла она и въ тѣ дни, когда онъ краснѣлъ еще.
   -- Спасибо, Уаррингтонъ, сказалъ онъ отъ всей души, и затѣмъ удалился въ свою комнату съ книгой и провелъ большую часть дня на кровати, перечитывая романъ; онъ исполнилъ совѣтъ Уаррингтона: немало измѣнилъ, многое прибавилъ и наконецъ обдѣлалъ "Уальтера Лоррена" въ томъ видѣ, въ какомъ онъ, какъ уже знаетъ почтенный читатель романовъ, явился впослѣдствіи.
   Въ то время, какъ Пенъ занимался этимъ дѣломъ, добродушный Уаррингтонъ искусно возбудилъ въ двухъ джентльменахъ, которые "читаютъ" за мистеровъ Бэкона и Бонги, величайшее любопытство насчетъ "Уальтера Лоррена" и выказалъ имъ особыя достоинства отличнаго автора этого романа. Это было въ то время, когда въ большой модѣ былъ романъ, подъ названіемъ The Fashionable, и Уаррингтонъ не преминулъ выставить за видъ, что Пенъ человѣкъ первѣйшаго фэшона и принятъ въ домахъ первѣйшихъ особъ. Простаго и добросердечнаго Перси Попджоя онъ заставилъ дѣйствовать на мистриссъ Бонги, которой Перси объявилъ, что другъ его Пенденнисъ занимается чрезвычайно-интереснымъ сочиненіемъ, сочиненіемъ, за которымъ будетъ бѣгать цѣлый городъ, сочиненіемъ, полнымъ остроумія, генія, сатиры, чувства и всѣхъ возможныхъ отличныхъ качествъ. Мы сказали ужь прежде, что Бонги такъ же мало смыслилъ въ романахъ, какъ въ еврейскомъ языкѣ или въ алгебрѣ, и не читалъ и не понималъ ни одной изъ книгъ, которыя издавалъ и за которыя платилъ деньги; онъ принималъ мнѣнія своихъ должностныхъ совѣтниковъ и мистриссъ Б. и, очевидно, съ цѣлью устроить коммерческую сдѣлку, пригласилъ опять Пенденниса и Уаррингтона на обѣдъ.
   Слухъ о томъ, что Бонги собирается вступить въ переговоры, разумѣется, встревожилъ Бэкона, возбудилъ въ немъ любопытство и желаніе перебить соперника. Рѣшено ли что-нибудь насчетъ новой книги между мистеромъ Пенденнисомъ и ненавистнымъ домомъ "черезъ дорогу"? Мистеру Гакку, довѣренному чтецу, велѣно было отправиться на розъискъ и посмотрѣть, можно ли что-нибудь сдѣлать. Результатомъ изслѣдованій этого дипломата было то, что въ одно утро Бэконъ самъ взобрался по лѣстницѣ Лемб-Курта къ дверямъ, на которыхъ изображены были имена мистера Уаррингтона и мистера Пенденниса.
   Надо признаться, что для фэшонэбльнаго джентльмена, какимъ считали бѣднаго Пена, комнаты, которыя занималъ онъ и его другъ, были несовсѣмъ-приличны. Дирявый коверъ сдѣлался еще дирявѣе въ-теченіе двухлѣтняго сожительства друзей; постоянный запахъ табаку наполнялъ пріемную; въ сѣняхъ Бэконъ наткнулся на ведра прачки; охотничья куртка Уаррингтона была, какъ и всегда, изорвана на локтяхъ; кресло, на которое просили сѣсть Бэкона, обломилось подъ издателемъ, Уаррингтонъ захохоталъ и крикнулъ Пену, чтобъ досталъ здоровый стулъ изъ своей спальни. И видя, что издатель оглядываетъ пасмурную комнату съ видомъ глубокой жалости и удивленія, спросилъ его, ужели эти покои не кажутся ему щегольскими и не хочется ли ему пріобрѣсть какую-нибудь мебель для гостиной мистриссъ Бэконъ.
   Юмористическій характеръ Уаррингтона былъ извѣстенъ мистеру Бэкону. "Его никакъ не разберешь, говаривалъ издатель:-- кто его знаетъ, серьёзно онъ говоритъ или морочитъ".
   Легко могло статься, что мистеръ Бэконъ счелъ бы обоихъ джентльменовъ обманщиками, еслибъ на столѣ не лежало случайно нѣсколько пригласительныхъ записочекъ, которыя утренняя почта принесла Пену и которыя, къ-счастью, писаны были лицами, принадлежавшими къ beau-monde. Смотря на эти записочки, мистеръ Бэконъ увидѣлъ, что маркиза Стейне будетъ дома для Артура Пенденниса въ такой-то день, и что другая знатная дама затѣваетъ танцы въ своемъ домѣ въ такой-то вечеръ. Уаррингтонъ видѣлъ, съ какимъ удивленіемъ издатель поглядывалъ на эти документы.
   -- Да, сказалъ онъ съ самымъ простодушнымъ видомъ:-- Пенденнисъ одинъ изъ самыхъ любезныхъ людей, какихъ только я зналъ, мистеръ Бэконъ. Онъ бываетъ на обѣдахъ у знатнѣйшихъ особъ въ Лондонѣ, и, несмотря на то, съ совершеннымъ удовольствіемъ будетъ ѣсть баранью котлетку съ вами и со мной. Ни съ чѣмъ нельзя сравнить любезности стариннаго англійскаго джентльмена.
   -- О, ни съ чѣмъ! сказалъ мистеръ Бэконъ.
   -- И вы удивляетесь, зачѣмъ онъ живетъ здѣсь со мною, въ четвергомъ этажъ, удивляетесь? Да, это странный вкусъ. Но мы любимъ другъ друга; и такъ-какъ я не имѣю средствъ жить въ великолѣпномъ домѣ, то вотъ онъ пришелъ и остался со мною въ этихъ старыхъ, одержимыхъ англійской болѣзнью комнатахъ. По своимъ средствамъ, онъ могъ бы жить вездѣ.
   "Полагаю, здѣсь ему недорого жить", подумалъ Бэконъ, и предметъ этихъ похвалъ въ ту самую минуту явился въ комнату изъ сосѣдней спальни.
   Тутъ мистеръ Бэконъ заговорилъ о цѣли своего посѣщенія; онъ сказалъ, что до него дошелъ слухъ, будто у мистера Пенденниса есть романъ въ рукописи; изъявилъ желаніе взглянуть на это твореніе и не сомнѣвался, что они сойдутся въ условіяхъ, какую угодно будетъ назначить цѣну за него? Ужели онъ откажетъ Бэкону? Онъ найдетъ, что домъ Бэкона щедрый домъ и такъ далѣе. Обрадованный Пенъ принялъ видъ равнодушія и сказалъ, что онъ вступилъ уже въ переговоры съ Бонги и не можетъ дать положительнаго отвѣта. Это подстрекнуло Бэкона къ такимъ щедрымъ, хотя и неопредѣленнымъ предложеніямъ, что Пену начало казаться, будто передъ нимъ открывается Эльдорадо и будто съ этого дня онъ уже богачъ.
   Я не скажу, какую сумму денегъ мистеръ Артуръ Пенденнисъ окончательно получилъ за первое изданіе романа "Уальтеръ Лорренъ"; иначе и другіе молодые литераторы станутъ надѣяться на такое же счастье, а люди, вовсе нелитературные, пожалуй, покинутъ свое призваніе длятого, чтобъ снабжать свѣтъ романами, которыхъ и безъ того уже вдоволь. Не давайте молодымъ людямъ впадать въ заблужденіе и, къ пагубѣ своей, увлекаться писаніемъ романовъ; напомните имъ, что если одна книга имѣетъ успѣхъ, за-то много другихъ падаетъ; а если ужь они рѣшатся идти этой дорогой, то по-крайней-мѣрѣ пускай дѣйствуютъ на свои собственный рискъ. Что касается до тѣхъ, кто писалъ уже романы, то, разумѣется, это предостереженіе къ нимъ не относится. Пускай они носятъ товаръ свой на рынокъ, пускай обращаются къ Бэкону и Бонги и ко всѣмъ издателямъ на Патерностер-Роу, или въ столицѣ, и да будутъ они счастливы въ своемъ рискѣ. Міръ такъ просторенъ и вкусы рода человѣческаго, къ-счастью, такъ разнообразны, что каждому есть какой-нибудь шансъ выигрыша, и онъ можетъ получить призъ или геніемъ или счастьемъ. А какова вѣроятность успѣха или неудачи, пріобрѣтенія популярности или сохраненія ея, когда она пріобрѣтена? Одинъ человѣкъ проходитъ по льду и ледъ его сдерживаетъ; толпа идетъ за нимъ и проваливается. Скажу въ заключеніе: успѣхъ мистера Пенденниса быль случай исключительный и относится только къ нему, и утверждаю торжественно и буду до конца утверждать, что написать романъ -- одно дѣло, а получить деньги за романъ -- дѣло совсѣмъ-другое.
   По достоинству ли романа, или по-счастью, или, наконецъ, вслѣдствіе того, что Уаррингтонъ ловко подстрекнулъ Бонги противъ Бэкона, только романъ Пена, дѣйствительно, былъ проданъ за извѣстную сумму денегъ одному изъ двухъ именитыхъ патроновъ литературы, съ которыми мы ужь познакомили нашихъ читателей. Сумма была такъ значительна, что Пенъ думалъ ужь завести счеты съ банкирами, или купить кабріолетъ съ лошадкой, или спуститься въ первый этажъ Лемб-Курта во вновь меблированные покои, или переселиться въ фэшонэбльную часть города.
   Майоръ Пенденнисъ болѣе всего совѣтовалъ послѣднее. Онъ выпучилъ глаза отъ удивленія, когда услышалъ о счастьи, ниспавшемъ на Пена, о чемъ поспѣшилъ сообщить ему самъ Пенъ. Майору почти досадно было, что Пенъ заработалъ такъ много денегъ. "Кто читаетъ подобныя вещи? думалъ онъ про-себя. Я никогда не читаю вашихъ романовъ, этого вздора. Въ послѣднія тридцать лѣтъ, едва ли заглядывалъ я въ какую-нибудь подобную книгу, исключая Поль-де-Кока, который смѣшитъ меня. Право, Пенъ счастливый малый. Я думаю, онъ можетъ писать теперь по роману въ мѣсяцъ; я говорю въ мѣсяцъ, а мѣсяцевъ въ году двѣнадцать. Дэмми! года четыре или пять пусть онъ плететъ эту безсмыслицу; тогда будетъ человѣкъ съ состояніемъ. А между-тѣмъ, мнѣ хотѣлось бы, чтобъ онъ жилъ пристойно, нанялъ порядочную квартиру и держалъ бругэмъ". И вслѣдствіе этого простаго разсчета майоръ далъ Пену совѣтъ, о которомъ мы упомянули.
   Артуръ, смѣясь, разсказалъ Уаррингтону, что совѣтуетъ ему дядюшка; но, къ-счастью, онъ имѣлъ болѣе-разсудительнаго совѣтника въ лицѣ своего друга и въ своемъ собственномъ разсудкѣ, который говорилъ ему: "будь благодаренъ за эту милость фортуны; не бросайся въ излишества; расплатись лучше съ Лаурой!" И онъ написалъ къ ней письмо, въ которомъ выразилъ свою благодарность и уваженіе, и приложилъ къ этому письму такую сумму, что долгъ былъ почти совсѣмъ уплаченъ. Письмо это не могло не тронуть вдовы и самой Лауры. Оно написано было съ искренней нѣжностью и скромностью; и когда старый докторъ Портменъ читалъ то мѣсто въ письмѣ, въ которомъ Пенъ отъ чистаго сердца, полнаго признательности, благодарилъ Провидѣніе за настоящее свое счастье и за ниспосланіе такихъ милыхъ и добрыхъ друзей, поддержавшихъ его въ дурное время; когда докторъ Портменъ читалъ это мѣсто, голосъ его измѣнился и глаза замигали за очками. А когда онъ прочелъ письмо, снялъ очки съ носа, сложилъ бумагу и отдалъ ее вдовѣ: я принужденъ сказать, что, подержавъ съ минуту руку мистриссъ Пенденнисъ, докторъ привлекъ эту даму къ себѣ и просто-на-просто поцаловалъ ее. Елена, разумѣется, зарыдала на плечѣ доктора; другаго отвѣта она дать не могла, потому-что ея сердце было переполнено, и докторъ, краснѣя послѣ своего подвига, отвелъ даму съ поклономъ на диванъ, на которомъ усѣлся подлѣ нея, и пробормоталъ тихимъ голосомъ нѣсколько словъ Великаго Поэта, котораго очень любилъ, и который описываетъ, какъ во дни своего счастья онъ заставилъ "сердце вдовы воспѣть отъ радости".
   -- Письмо дѣлаетъ Артуру большую честь, да, большую честь, моя милая мистриссъ Пенденнисъ, сказалъ онъ:-- и я думаю, мы имѣемъ причину быть благодарными за него, очень-благодарными. Мнѣ нѣтъ надобности говорить, кому мы должны быть благодарны, потому-что вы -- святая женщина; да, моя милая Лаура, ваша мать женщина святая. Мистриссъ Пенденнисъ, я выпишу одинъ экземпляръ книги для себя, а другой для Книжнаго-Клуба.
   Мы можемъ быть увѣрены, что вдова и Лаура ходили на встрѣчу дилижансу, который привезъ имъ экземпляръ драгоцѣннаго романа Пена, тотчасъ же, какъ только это твореніе было напечатано и готово къ выпуску въ свѣтъ, и что они читали его одна другой и читали также тайкомъ и отдѣльно. Когда вдова вышла изъ своей спальни въ ночномъ уборѣ въ часъ утра, съ томомъ вторымъ, который кончила, то застала Лауру въ постели за томомъ третьимъ. Лаура не говорила много о книгѣ, но Елена объявила, что въ ней счастливая смѣсь Шекспира, Байрона и Вальтера-Скотта, и была совершенно увѣрена, что ея сынъ -- величайшій геній, равно какъ и лучшій сынъ на свѣтѣ.
   Ужели Лаура не думала о книгѣ и авторѣ, хотя говорила такъ мало? По-крайней-мѣрѣ она думала объ Артурѣ Пенденнисѣ. Какъ ни добръ былъ тонъ его письма, онъ мучилъ ее. Ей не правилась эта торопливость уплатить долгъ; ей, напротивъ, хотѣлось, чтобъ ея братъ принялъ ея подарокъ, и больно было ей, что между ними длятся денежные разсчеты. Письма его изъ Лондона, писанныя съ добрымъ намѣреніемъ -- повеселить мать, наполнены были описаніями знатныхъ людей, увеселеній и пышности великаго города. Она увѣрена была, что всѣ льстятъ ему и балуютъ его. Не думаетъ ли онъ о знатной женитьбѣ, имѣя менторомъ этого хитраго дядю (между майоромъ и Лаурой всегда была антипатія), этого закоренѣлаго эгоиста, котораго всѣ мысли направлены на удовольствіе, знатность, богатство? Когда Пенъ говорилъ въ письмѣ о ней, то никогда не намекалъ на... на прежнее время. Онъ, можетъ-быть, забылъ и это время и ее: не забылъ ли онъ другихъ вещей, другихъ людей?
   Такія мысли проходили, можетъ-быть, въ умѣ миссъ Лауры, хотя она не повѣряла и не могла повѣрить ихъ Еленѣ. Она имѣла еще одинъ секретъ отъ этой дамы, котораго также не открывала, по той, можетъ-быть, причинѣ, что знала, какъ вдова обрадуется, узнавъ этотъ секретъ. Это касалось происшествія, случившагося въ поѣздку Лауры къ леди Рокминстеръ въ послѣдніе рождественскіе праздники, когда Пенъ былъ дома у матери, и когда мистеръ Пайпсентъ, котораго считали такимъ холоднымъ и честолюбивымъ, формально предложилъ свою руку миссъ Белль. Никто, кромѣ ея и ея поклонника, не зналъ объ этомъ предложеніи, не зналъ и того, что Пайпсентъ былъ ею отвергнутъ, и вѣроятно, причины, которыя представила она огорченному юношѣ, были не тѣ, какія дѣйствительно побудили ее къ отказу.
   -- Я не могу, сказала она Пайпсенту, принять предложенія, какое вы мнѣ дѣлаете, предложенія, которое, вы сами признаетесь, неизвѣстно вашимъ роднымъ, и я увѣрена, будетъ имъ непріятно. Различіе въ званіи между нами слишкомъ-велико. Вы очень-добры ко мнѣ, слишкомъ-добры, любезный мистеръ Пайпсентъ, но мнѣ не хочется быть въ зависимости.
   -- Въ зависимости? Да кто объ этомъ когда-нибудь думалъ? Вы равны всѣмъ на свѣтѣ, сказалъ Пайпсентъ.
   -- Я и дома въ зависимости, кротко сказала Лаура:-- и право не хочу иной судьбы. Оставшись рано бѣдной сиротой, я нашла добрѣйшую и нѣжнѣйшую мать и дала обѣтъ никогда не покидать ея, никогда. Прошу васъ, не говорите мнѣ опять объ этомъ ни здѣсь, ни въ домѣ вашихъ родныхъ, нигдѣ. Это невозможно.
   -- А если леди Рокминстеръ сама будетъ просить васъ, послушаете ли вы ее? съ жаромъ воскликнулъ Пайпсентъ.
   -- Нѣтъ! отвѣчала Лаура. Пожалуйста, не говорите мнѣ объ этомъ болѣе. Я уйду, если вы... и съ этими словами она оставила его.
   Пайпсентъ не просилъ леди Рокминстеръ походатайствовать за него; онъ увидѣлъ, что тутъ ожидать нечего, и никогда уже не говорилъ объ этомъ предметѣ ни Лаурѣ и никому другому.
   Когда, наконецъ, знаменитый романъ вышелъ въ свѣтъ, онъ нетолько встрѣченъ былъ съ похвалою болѣе-безпристрастными критиками, чѣмъ мистриссъ Пенденнисъ, но, и къ-счастью Пена, пришелся по вкусу публикѣ и пріобрѣлъ скорую и значительную популярность. Не прошло и двухъ мѣсяцевъ, какъ Пенъ съ удивленіемъ и удовольствіемъ увидѣлъ объявленіе въ газетахъ о второмъ изданіи "Уальтера Лоррена", и перечитывалъ и отсылалъ домой критики разныхъ литературныхъ журналовъ и обозрѣній на свою книгу. Порицанія ихъ неслишкомъ его трогали, потому-что добродушный юноша былъ расположенъ со смиреніемъ принимать порицанія другихъ. Равнымъ образомъ и похвалы ихъ неслишкомъ приводили его въ восторгъ, потому-что, подобно всѣмъ честнымъ людямъ, онъ имѣлъ собственное мнѣніе о своемъ сочиненіи; и когда критикъ хвалилъ его невпопадъ, эта похвала больше оскорбляла, чѣмъ доставляла ему удовольствія. Но если обозрѣніе его книги было очень-хвалебное, онъ съ величайшимъ удовольствіемъ отсылалъ его домой, къ матери, въ Фероксъ, и думалъ, какую радость произведетъ оно тамъ. Есть такія натуры и можетъ-быть, какъ мы уже сказали, къ числу ихъ принадлежала и натура Пенденниса, которыя при счастьи становятся лучше и мягче, равно какъ есть люди съ другимъ расположеніемъ, которые при счастьи становятся заносчивыми и теряютъ всякую грацію. Счастливъ, кто можетъ переносить успѣхъ и неудачу съ скромностью и кротостью! Счастливъ, кто воспитаніемъ приготовленъ нести свою судьбу, какова бы она ни была; кто въ молодости видѣлъ примѣры прямодушія и съ дѣтства былъ въ школѣ чести!
   

ГЛАВА ДВѢНАДЦАТАЯ
Шеффердс-Иннъ.

   Въ близкомъ сосѣдствѣ съ Линкольн-Инн-Фильдсомъ и съ Темплемъ найдете вы гостинницу, называемую Шеффердс-Инномъ. Гдѣ-нибудь, за черными крышами и закоптѣлыми трубами Уич-Стрита, Гольуэлль-Стрита, Ченсери-Лена, лежитъ четвероугольникъ, сокрытый отъ внѣшняго міра; къ нему ведутъ любопытные проходы и двусмысленные дымные переулки, на которые солнце забыло свѣтить. Продавцы готоваго платья, водки и съѣстнаго, торгаши старой мебелью и постелями, годными для чего-нибудь другаго, только не для спанья, увязываютъ узкія стѣны и темныя окна своими товарами. Въ дверяхъ безпрерывный звонъ колокольчиковъ. Толпы грязныхъ мальчишекъ составляютъ безконечныя группы вокругъ крылецъ или около лотковъ съ раковинами; по сырой мостовой глухо шлёпаютъ башмаки и грязь на ней никогда не высыхаетъ. Уличные пѣвцы приходятъ и распѣваютъ здѣсь, издавая страшные, гортанные звуки; полишинель разставляетъ свой театръ, думая, что публика наберется и, можетъ-быть, перепадетъ какой-нибудь полпенни отъ многочисленныхъ жильцовъ домовъ; женщины кричатъ на ребятишекъ, стоящихъ на краю канавы или, еще хуже, на мужей, которые идутъ пошатываясь, изъ питейнаго дома; безпрерывный шумъ и жизнь въ этихъ закоулкахъ, изъ которыхъ вы выходите къ спокойному, старомодному четвероугольнику Шеффердс-Инна. Въ центрѣ, на площадкѣ, покрытой жалкой зеленью, возвышается статуя Пастуха (Shepherd), защищаемая желѣзной оградой отъ нападеній мальчишекъ. Зала гостинницы, на которой изображенъ гербъ основателя, занимаетъ одну сторону квадрата; высокія и старинныя комнаты тянутся по обѣимъ другимъ сторонамъ и надъ центральной аркой, которая ведетъ въ Ольд-Кестль-Стритъ и вмѣстѣ съ тѣмъ на большія улицы.
   Гостинницу, должно-быть, когда-то занимали адвокаты, но ужь давно въ ея предѣлы допущены другіе жильцы, и я не знаю ни одной извѣстной юридической фирмы, которая бы тутъ имѣла свое помѣщеніе. Конторы Польгидльской и Тредидлумской мѣдныхъ рудъ занимаютъ одинъ рядъ комнатъ нижняго этажа; контора патентованныхъ изобрѣтеній и компанія -- "Союзъ Генія и Капитала" -- другой; единственный джентльменъ, котораго имя красуется тутъ, есть мистеръ Кампіонъ, который носитъ усы и пріѣзжаетъ въ своемъ кабріолетѣ два-три раза въ недѣлю; вестэндскія конторы его находятся въ Курцон-Стригѣ, гдѣ мистриссъ Кампіонъ угощаетъ джентльменовъ, занимающихъ деньги у ея мужа. Тамъ, въ Вест-Эндѣ, и на своихъ лощеныхъ карточкахъ, онъ -- мистеръ Сомерсетъ Кампіонъ, здѣсь онъ просто Кампіонъ и Комп, и такая же опушка, какая украшаетъ его подбородокъ, произрастаетъ подъ нижней губой остальной части его фирмы. Великолѣпный видъ представляетъ сбруя его лошади, блистающая геральдическими украшеніями, когда кабріолетъ останавливается у дверей, ведущихъ въ его комнаты. Пѣна бьетъ изъ ноздрей лошади, которая горячится подъ блестящей уздой. Возжи и штаны грума -- ослѣпительной бѣлизны; блескъ экипажа разливаетъ солнечный свѣтъ въ этомъ темномъ мѣстѣ.
   Нашъ старый пріятель, капитанъ Костиганъ, часто пополудни любовался кабріолетомъ и лошадью, бродя по двору въ туфляхъ, шлафрокѣ и старой шляпешкѣ, надвинутой на глаза. Когда день хорошъ, онъ грѣется здѣсь на солнцѣ, послѣ завтрака, заходитъ въ дворницкую, гладитъ дѣтей по головкамъ и толкуетъ съ мистриссъ Больтонъ о театрѣ и дочери своей, леди Майрабель. Мистриссъ Больтонъ сама когда-то шла по этой части и въ прежніе дни танцовала на Уэлльскомъ Театрѣ въ числѣ сорока воспитанницъ Сердя.
   Костиганъ квартируетъ въ третьемъ этажѣ, въ четвертомъ нумерѣ, въ комнатахъ, гдѣ жилъ мистеръ Подморъ, имя котораго еще написано на дверяхъ (мимоходомъ сказать, почти на всѣхъ дверяхъ Шеффердс-Инна, вы найдете чье-нибудь чужое имя). Когда Чарли Подморъ, пріятный теноръ, распѣвающій на Дрюри-Ленскомъ Театрѣ и въ концертныхъ залахъ Задней-Кухни, женился, и переселился въ Ламбетъ, онъ уступилъ свои комнаты мистеру Боусу и капитану Костигану, которые живутъ теперь вмѣстѣ, и вы можете часто слышать звуки фортепьяно Боуса въ хорошій день, когда окна открыты и онъ, или играетъ для своего развлеченія, или даетъ урокъ ученикамъ, готовящимся поступить въ театръ, а такихъ учениковъ у него одинъ или два. Къ числу ихъ принадлежитъ Фанни Больтонъ, дочь привратницы, слыхавшая разсказы о театральной славѣ своей матери и желающая идти по слѣдамъ ея. У нея хорошенькій голосокъ и хорошенькое для сцены личико и станъ; она убираетъ комнаты и готовитъ постели и завтраки для мистеровъ Костигана и Боуса, за что послѣдній обучаетъ ее музыкѣ и пѣнію. Капитана считаетъ она настоящимъ джентльменомъ, именно, по причинѣ его несчастной наклонности къ крѣпкимъ напиткамъ (по ея мнѣнію, всѣ фэшонэбльные люди предаются этому излишеству); Боуса она очень любитъ и благодарна ему, и этотъ робкій, странный старичокъ также питаетъ къ ней отеческую любовь; сердце его дѣйствительно исполнено любви, и онъ только тогда и доволенъ, когда любитъ кого-нибудь.
   И къ смиренной квартирѣ Костигана подъѣзжали кареты знатныхъ посѣтителей, и если вы послушаете его утромъ (вечерняя его пѣсня болѣе грустнаго свойства), то, пожалуй, вообразите, что сэръ Чарльсъ и леди Майрабель постоянно навѣщаютъ его и привозятъ съ собою отборную знать къ "старику, честному капитану на половинномъ жалованьѣ, бѣдному, старому Джеку Костигану", какъ называетъ самъ себя Косъ.
   Дѣло въ томъ, что леди Майрабель, и это было давненько, сама пріѣзжала къ отцу и оставила карточку своего мужа (карточка эта воткнута въ зеркальцо надъ каминомъ въ нумерѣ четвертомъ). Добрая дочь, готовая, какъ слѣдуетъ, исполнять свои обязанности, послѣ брака съ сэромъ Чарльзомъ, назначила небольшую пенсію отцу, котораго повременамъ допускали даже къ столу дочери и зятя. Сначала, поведеніе бѣднаго Коса въ высшемъ, образованнѣйшемъ обществѣ, какъ называлъ онъ общество леди Майрабель, было безвредно, хотя и нелѣпо. Нарядивъ свою особу въ самый лучшій костюмъ, онъ и разговоръ свой украшалъ самыми длинными и богатыми словами, какія только были въ его словарѣ, и принималъ такую торжественную манеру, что изумлялъ всѣхъ гостей, въ обществѣ которыхъ ему случалось быть. "Были ли вы въ паркѣ сегодня, миледи? спросилъ онъ дочь. Я напрасно искалъ глазами вашъ экипажъ. Бѣдный старикъ не имѣлъ удовольствія видѣть коляску своей дочери. Сэръ Чарльзъ, я видѣлъ ваше имя въ спискѣ особъ, бывшихъ на выходѣ; да, бѣдныя, старый Джекъ Костиганъ и самъ въ свое время часто бывалъ на выходахъ въ Дублинскомъ Замкѣ. Здоровъ ли герцогъ? Нужно и мнѣ съѣздить въ Энсли-Гоузъ и оставить тамъ карточку. Благодарю, Джемсъ, подлей-ка шампанскаго". Вообще, онъ былъ великолѣпно-вѣжливъ со всѣми и обращалъ свои замѣчанія нетолько къ хозяину и гостямъ, но и къ лакеямъ, которымъ трудновато было сохранять серьёзный видъ, когда они прислуживали капитану Костигану.
   На первыхъ двухъ или трехъ обѣдахъ у зятя Костиганъ наблюдалъ строгую воздержность, довольствуясь тѣмъ, что за потерянное время вознаграждалъ себя въ Задней Кухнѣ, гдѣ хвастался клеретомъ и бургондскимъ зятя до-тѣхъ-поръ, пока языкъ не переставалъ служить ему послѣ шестаго стакана пунша. Но, увы! недолго бѣдный Косъ былъ такъ остороженъ, и самымъ плачевнымъ образомъ срѣзался за столомъ сэра Чарльза Майрабеля, напившись слишкомъ-рано. Послали за экипажемъ для него; гостепріимная дверь заперлась за нимъ. Часто и съ грустью говорилъ потомъ Костиганъ друзьямъ своимъ въ Задней Кухнѣ, что между нимъ и королемъ Лиромъ большое сходство; что у него дочь неблагодарная; что онъ -- бѣдный, износившійся, одинокій старикъ, котораго пить заставила неблагодарность и который старается утопить свое горе въ пуншѣ.
   Непріятна обязанность изображать подобныя слабости, но все-таки надо сказать про Костигана, что когда кредитъ его истощался и деньги выходили, онъ частенько просилъ ихъ у дочери и выставлялъ причины, несовсѣмъ-согласныя съ строгою Метиною. Однажды писалъ онъ, что его хотятъ засадить въ тюрьму и засадятъ, "если... если незначительная для васъ сумма, фунта три, не явится для избавленія волосъ сѣдаго, бѣднаго старика отъ посрамленія". И добрая леди Майрабель тотчасъ отправила сумму, необходимую для освобожденія отца, прося его быть впередъ экономнѣе. Въ другой разъ съ нимъ, видите ли, случилось странное происшествіе: онъ нечаянно разбилъ окно въ магазинѣ въ Страндѣ и хозяинъ магазина не выпускалъ его, требуя денегъ. Деньги явились и въ этотъ разъ для спасенія его отъ бѣды; они вынесены были слугою леди Майрабель и вручены разсыльному и пріятелю капитана, который принесъ письмо его, возвѣщавшее объ этой бѣдѣ. Еслибъ слуга послѣдовалъ за пріятелемъ капитана, который понесъ деньги, то увидѣлъ бы, что этотъ джентльменъ, землякъ Костигана (не говорили ли мы, что какъ бы ни былъ бѣденъ ирландскій джентльменъ, всегда найдется другой ирландскій джентльменъ еще бѣднѣе, который будетъ раздѣлять его судьбу и обдѣлывать его денежныя дѣлишки), взялъ съ ближайшей биржи кабріолетъ и поскакалъ къ тавернѣ "Голова Росція", на Гарлекин-Ярдѣ, въ Дрюри-Ленѣ, гдѣ капитанъ дѣйствительно былъ подъ арестомъ, за множество стакановъ съ ромомъ, водой и другими спиртуозными жидкостями, которыя выпиты были имъ и его друзьями. Въ третій разъ онъ писалъ, что лежитъ больной и ему нечемъ заплатить доктору, котораго надо было позвать. Въ этотъ разъ леди Майрабель, встревожась насчетъ здоровья отца и, можетъ-быть, упрекая себя, что давно его не видала, приказала подать карету и поѣхала въ Шеффердс-Иннъ, у воротъ котораго вышла изъ экипажа и отправилась въ отцовскую квартиру.-- "Нумеръ четвертый, въ третьемъ этажѣ, имя Подмора на дверяхъ", сказала дворничиха, со многими поклонами, указывая на дверь дома, въ который вошла добрая дочь и подымалась по темной лѣстницѣ. Увы! дверь, на которой изображено было имя Подмора, отворилъ ей гамъ бѣдный Косъ, приготовившійся встрѣтить бараньи котлеты, которыя пошла покупать мистриссъ Больтонъ.
   Не очень-пріятно было и сэру Чарльзу Майрабелю получать постоянно-адресуемыя къ нему, въ клубъ Брукса, письма, получать съ докладомъ, что капитанъ Костиганъ въ передней ждетъ отвѣта; не очень-пріятно ему было, подъѣзжая къ Клубу Путешественниковъ, выскакивать изъ бругэма и опрометью бѣжать по лѣстницѣ, чтобъ тесть не схватилъ его сзади -- или думать, что между-тѣмъ, какъ онъ читаетъ газету или играетъ въ вистъ, капитанъ прохаживается на противоположной сторонѣ Палль-Малля, въ этой страшной шляпѣ, устремивъ изъ-подъ нея глаза на окна клуба. Сэръ Чарльзъ былъ слабый человѣкъ; онъ былъ человѣкъ старый и имѣлъ много немощей; онъ жаловался на тестя женѣ, которую обожалъ съ старческимъ безразсудствомъ; онъ говорилъ: пусть капитанъ уѣдетъ изъ Лондона, пусть уѣдетъ и живетъ гдѣ-нибудь въ провинціи; не то онъ, сэръ Чарльзъ, умретъ, или съ нимъ сдѣлается ударъ, если еще разъ увидитъ этого человѣка; онъ знаетъ, что умретъ. И только сдѣлавъ второй визитъ капитану Костигану и представивъ ему, что если онъ будетъ безпокоить сэра Чарльза письмами, или станетъ обращаться къ нему на улицѣ или вообще домогаться займа, то пенсія ему будетъ совсѣмъ прекращена -- только представивъ все это, леди Майрабель могла обуздать своего папа и возстановить спокойствіе мужа. И въ этотъ визитъ она строго выговаривала мистеру Боусу за то, что онъ плохо смотритъ за капитаномъ, изъявила желаніе, чтобъ онъ не давалъ ему напиваться такимъ постыднымъ образомъ и просила сказать въ этихъ гнусныхъ тавернахъ, которыя капитанъ посѣщаетъ, чтобъ ему ни подъ какимъ видомъ не давали ничего въ долгъ. "Поведеніе его сводитъ меня въ могилу", сказала она (хоть съ виду была совершенно-здорова), и вамъ, мистеръ Боусъ, какъ старому человѣку, должно быть стыдно, что вы ему въ этомъ потакаете". Такова была благодарность, полученная честнымъ Боусомъ за его дружбу и привязанность въ-теченіе всей жизни. И я не думаю, чтобъ старый философъ былъ хуже многихъ другихъ людей, или имѣлъ болѣе причинъ ворчать.
   Во второмъ этажѣ смежнаго съ квартирой Боуса дома, въ третьемъ нумерѣ, жили тоже наши знакомые: полковникъ Альтамонтъ, агентъ лукновскаго набоба, и капитанъ шевалье Эдвардъ Стронгъ. На дверяхъ ихъ квартиры не было ни чьего имени. Капитанъ не любилъ, чтобъ весь свѣтъ зналъ, гдѣ онъ живетъ и, на карточкахъ, квартира его показана была въ одной гостининцѣ въ Джермин-Стритѣ; что же касается до полномочнаго посланника индійскаго владѣтеля, то онъ присланъ былъ не ко дворамъ сент-джемскому или лиденгалль-стритскому, а находился здѣсь по секретному порученію, вовсе неотносившемуся къ Остиндской Компаніи или Контрольному Совѣту. "Дѣйствительно (какъ говорилъ Стронгъ) такъ-какъ цѣль пріѣзда полковника Альтамонта Финансовая, именно, продажа нѣсколькихъ драгоцѣннѣйшихъ алмазовъ и рубиновъ лукновскаго набоба, то онъ не желаетъ обращаться въ домъ Остиндской Компаніи или въ Каннон-Роу, а лучше хочетъ вести переговоры съ частными капиталистами, съ которыми онъ имѣлъ уже важныя сдѣлки и здѣсь и на материкѣ".
   Мы ужь говорили, что эта анонимная квартира Стронга была очень-комфортэбльно меблирована со времени прибытія сэра Фрэнсиса Клевринга въ Лондонъ и шевалье могъ справедливо хвалиться передъ навѣщавшими его друзьями, что не многіе отставные капитаны устроились такъ уютно, какъ онъ. Внизу были три комнаты: контора, гдѣ Стронгъ велъ свои дѣла, какія бы они ни были, и гдѣ еще оставались конторка и перегородка его предшественниковъ; затѣмъ спальня шевалье и кабинетъ; особая лѣстница вела изъ конторы въ двѣ комнаты наверху; одну занималъ полковникъ Альтамонтъ, другая была кухней и спальней служителя, мистера Греди. Эти комнаты были въ-yровенъ съ сосѣдними комнатами нашихъ друзей, Боуса и Костигана въ нумерѣ четвертомъ. Греди пробравшись по свинцовому, соединительному жолобу, могъ любоваться ящикомъ съ резедою, которая цвѣла на окнѣ Боуса.
   Изъ окна кухни Греди часто выходилъ запахъ еще благовоннѣе. Три старые солдата, составлявшіе гарнизонъ нумера третьяго, были всѣ искусны въ поваренномъ дѣлѣ. Греди былъ великій мастеръ готовить ирландскую душеную говядину; полковникъ славился своими пилавами и корра, а Стронгъ могъ состряпать все, что угодно. Онъ отлично готовилъ и французскія блюда и испанскія блюда, и фрикасе и яичницы, да и не было въ Англіи человѣка гостепріимнѣе его, когда кошелекъ его былъ полонъ или кредитъ хорошъ. Въ эти счастливые періоды онъ могъ, какъ говорилъ, угостить пріятеля добрымъ обѣдомъ, доброй рюмкой вина и потомъ доброй пѣсенкой, и бѣдный Косгиганъ, сидя въ своей комнатѣ, часто съ завистью прислушивался къ реву хоровъ Стронга и къ музыкальному звону рюмокъ -- какъ близко было это пиршество и какъ далеко отъ него! Да и неприлично было приглашать Костигана, вслѣдствіе его жалкой привычки напиваться; трезвый, онъ надоѣдалъ гостямъ Стронга своими разсказами, пьяный -- хмѣльными слезами.
   Странный и пестрый сбродъ людей были эти гости Стронга; и хотя майоръ Пенденнисъ неочень жаловалъ ихъ компанію, но Артуру и Уаррингтону она нравилась немало и Пенъ думалъ, что это общество такъ же весело, какъ и общество всѣхъ другихъ джентльменовъ, въ домахъ которыхъ онъ имѣлъ честь бывать. О каждомъ изъ этихъ гостей можно было многое поразсказать: они, казалось, всѣ имѣли свои приливы счастья и несчастья, и у большей-часги въ карманахъ находились удивительные проекты и спекуляціи, могущія быстро доставить чрезвычайное богатство. Джекъ Гольтъ служилъ въ арміи Дон-Карлоса, когда Полъ Стронгъ былъ на противной мторонѣ; а теперь онъ составилъ проектъ о тайномъ провозѣ въ Лондонъ табаку, и этотъ проектъ долженъ доставить тридцать тысячъ въ годъ человѣку, который дастъ полторы тысячи, чтобъ подкупить послѣдняго сборщика акциза, пронюхавшаго какъ-то о выдумкѣ Гольта. Томь Дайверъ, служившій въ мехиканскомъ флотѣ, брался вытащить корабль съ деньгами, который въ первый годъ войны потонулъ съ тремя-стами-восмьюдесятью тысячами долларовъ и съ ста-восмыодесятью тысячами фунтовъ дублонами и слитками. "Дайте мнѣ только восьмнадцать тысячъ фунтовъ, говорилъ Томъ, и я завтра же отправляюсь. Я беру съ собой четырехъ человѣкъ и водолазный колоколъ, и черезъ десять мѣсяцевъ возвращаюсь, чтобъ засѣсть въ Парламентѣ и выкупить мое родовое имѣніе." Кейтли, завѣдывающій тредиддлумскимъ и польгидльскимъ мѣдными рудниками, которые все еще были подъ водою, кромѣ-того, что пѣлъ вторыя партіи не хуже всякаго другаго пѣвца, и кромѣ Тредиддлумской Конторы, имѣлъ еще въ виду устроить Компанію Смирнскихъ Губокъ и предпринять маленькую спекуляцію насчетъ ртути, чѣмъ и надѣялся проложить себѣ дорогу къ богатству. Фильби быль всѣмъ чѣмъ угодно: капраломъ въ драгунскомъ полку, агентомъ для обращенія Ирландцень, актеромъ въ гриничскомъ ярмарочномъ балаганѣ, гдѣ и нашелъ его стряпчій отца, когда старый джентльменъ умеръ, оставивъ ему то славное помѣстье, съ котораго онъ теперь ужь не получаетъ доходовъ и о которомъ никто въ точности не знаетъ, гдѣ оно находится. Къ числу этихъ гостей надо прибавить сэра Фрэнсиса Клевринга, баронета, который любилъ ихъ общество, хотя и мало могъ содѣйствовать ихъ веселости. Но общество очень уважало его, ради его богатства и положенія въ свѣтѣ. Онъ съ величайшею любезностью разсказывалъ свою маленькую исторію и пѣлъ пѣсенку или двѣ. Да, и у него была своя исторія, прежде, чѣмъ онъ разбогатѣлъ; и онъ видѣлъ внутренность не одной тюрьмы и частенько подписывалъ свое имя на гербовой бумагѣ.
   Когда Альтамонтъ пріѣхалъ изъ Парижа и снесся съ сэромъ Фрэнсисомъ Клеврингомъ изъ гостинницы, въ которой остановился (а въ гостинницу эту прибылъ онъ въ очень-жалкомъ положеніи, сравнительно съ богатствомъ алмазовъ и рубиновъ, которые ввѣрены были этому честному человѣку), Стронгъ отправленъ быль къ нему баронетомъ; онъ расплатился за него въ гостинницѣ и пригласилъ его провести одну или двѣ ночи въ квартирѣ Стронга, гдѣ полковникъ и утвердилъ потомъ свою резиденцію. Вести переговоры съ этимъ человѣкомъ еще ничего, но держать его въ своей квартирѣ и быть постоянно обремененнымъ такимъ обществомъ, это было несовсѣмъ по вкусу шевалье и онъ жаловался на это своему принципалу.
   -- Мнѣ хочется, сказалъ онъ Клеврингу:-- чтобъ ты помѣстилъ этого медвѣдя въ какой-нибудь другой клѣткѣ. Онъ вовсе не похожъ на джентльмена. Я не люблю гулять съ нимъ. Одѣвается онъ точно негръ по праздникамъ. Разъ повелъ я его съ собой въ театръ -- и что жь, сэръ? онъ принялся бранить актера, который игралъ въ пьесѣ роль злодѣя, и бранилъ такъ, что сосѣди чуть-чуть не вытолкали его изъ театра. Послѣ того играли "Разбойника", гдѣ, знаете, Уаллакъ является на сцену раненнымъ и умираетъ. Когда онъ умеръ, Альтамонтъ началъ плакать какъ ребенокъ, и затѣмъ принялся такъ браниться, что опять поднялся шумъ и хохотъ. Тогда я принужденъ быль вывести его вонъ, потому-что онъ чуть-было не подрался съ сосѣдомъ, который смѣялся надъ нимъ.-- Кто онъ такой? Откуда нелегкій его принесъ? Ты лучше всѣхъ можешь разсказать мнѣ всю исторію, Франкъ, и когда-нибудь долженъ ее разсказать. Я думаю, что вы и онъ вмѣстѣ обобрали кого-нибудь. Лучше всего тебѣ разомъ очистить совѣсть, Клеврингъ, и разсказать мнѣ, кто такой Альтамонтъ и отчего онъ имѣетъ такую власть надъ тобой.
   -- Я желалъ бы, чтобы онъ издохъ! былъ единственный отвѣтъ баронета, и лицо его сдѣлалось такъ мрачно, что Стронгъ счелъ неприличнымъ разспрашивать болѣе на этотъ разъ своего патрона; но онъ рѣшился, если будетъ нужно, попытаться и открыть самъ, что за секретъ былъ между Альтамонтомъ и Клеврингомъ.
   

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ,
въ которой полковникъ Альтамонтъ разсказываетъ часть своихъ приключеній.

   Утромъ, на другой день послѣ обѣда на Гросвенор-Плесѣ, на который вздумалось явиться Альтамонту, полковникъ вышелъ изъ своей комнаты въ верхнемъ этажѣ Шеффердс-Инна, и спустился въ кабинетъ Стронга, гдѣ шевалье сидѣлъ съ газетой и сигарой въ своихъ покойныхъ креслахъ. Онъ былъ человѣкъ, который устроивалъ свою палатку комфортэбльно, гдѣ бы она ни была раскинута, и задолго до прихода Альтамонта преисправно позавтракалъ яичницею и поджаренными на рашперѣ ломтиками, которые мистеръ Греди приготовилъ secundum ariem. Добродушный и говорливый, онъ предпочиталъ всякую компанію одиночеству; и хотя вовсе не любилъ своего сожителя и не опечалился бы, еслибъ съ нимъ случилось то, чего такъ пламенно желалъ ему сэръ Фрэнсисъ Клеврингъ, но жилъ, однакожь, съ нимъ въ ладу. Въ предшествовавшую ночь, онъ съ величайшимъ дружелюбіемъ уложилъ полковника Альтамонта въ постель и убралъ свѣчу, изъ опасенія какой-нибудь бѣды; найдя, что бутылка съ водкой, которою надѣялся онъ подкрѣпиться на ночь, пуста, Стронгъ съ совершеннымъ удовольствіемъ, послѣ трубки, выпилъ стаканъ воды и легъ спать. Таковъ онъ былъ всегда: всегда доволенъ, всегда имѣлъ исправное пищевареніе и румяныя щеки, и предстояло ли ему на слѣдующее утро отправиться на сраженіе или въ долговую тюрьму, достойный капитанъ преисправно храпѣлъ ночь и просыпался съ веселымъ духомъ и добрымъ аппетитомъ, готовый къ борьбѣ, непріятностямъ и удовольствіямъ.
   Первымъ дѣломъ Альтамонта было велѣть Греди подать пинту блѣднаго эля, который онъ сначала налилъ въ оловянную кружку, откуда и перелилъ въ ротъ. Поставивъ на столъ пустую кружку, онъ тяжело перевелъ духъ, отеръ губы и усы халатомъ (разность цвѣта его бороды и крашеныхъ усовъ давно поразили капитана Стронга, который также видѣлъ, что подъ чернымъ парикомъ и у него волосы гораздо-свѣтлѣе, но не дѣлалъ замѣчаній на это обстоятельство), Альтамонтъ тяжело перевелъ духъ и объявилъ, что это питье чрезвычайно освѣжило его.
   -- Ничего нѣтъ лучше пива, замѣтилъ онъ: -- когда тяжело съ похмѣлья. Иногда я выпивалъ по дюжинѣ въ Калькуттѣ и... и...
   -- И въ Лукно, я полагаю, сказалъ Стронгъ со смѣхомъ.-- Я досталъ пива именно для васъ: зналъ, что оно вамъ понадобится послѣ прошлой ночи.
   Альтамонтъ началъ говорить о своихъ происшествіяхъ въ предшествовавшій вечеръ.
   -- Не могу удержаться, сказалъ онъ, ударивъ себя по головѣ толстой рукой: -- Я становлюсь сумасшедшимъ, когда попадется подъ руку крѣпкой напитокъ; повѣрить мнѣ буылку съ водкой -- бѣда. Если ужь начну, такъ не остановлюсь, пока ея не доканаю; а какъ доканаю, то Богъ-знаетъ, что говорю или чего не говорю. Вчера я обѣдалъ здѣсь, дома, совершенно-спокойно. Греди далъ мнѣ не болѣе обыкновенныхъ моихъ двухъ стакановъ и я намѣревался провести вечеръ за красной и черной совершенно-трезво. Что вамъ вздумалось, Стронгъ, оставить эту проклятую бутылку джину? зачѣмъ не заперли ее въ буфетъ? Греди тоже куда-то нужно было уйдти и онъ оставилъ мнѣ кипятку для чаю. Кипятку было не нужно. Я никакъ не мигъ отстать отъ бутылки. Очистилъ ее всю до дна, сэръ, да чуть ли не хватилъ и еще, послѣ, въ этомъ адскомъ, мошеничьемъ вертепѣ.
   -- Какъ, вы и тамъ побывали? спросилъ Стронгъ.-- Побывали прежде, чѣмъ пришли на Гросвенор-Плесъ? Раненько же начали.
   -- То-есть, по вашему, рано напиться и протрезвиться до девяти часовъ, гэ? Но дѣло такъ и было. Да, нелегкій понесъ меня туда; молодцы мои обѣдали, Блеклендъ, молодой Моссъ и еще два-три мошенника. Если бъ стали играть въ красную и черную, я бы выигралъ. Но мы и не пробовали красной и черной. Нѣтъ, они знали, что я побивалъ ихъ на этомъ; я бы побилъ ихъ и теперь, непремѣнно побилъ бы, говорю вамъ. Но они были похитрѣй меня, Блеклендъ вынулъ кости и мы на обѣденномъ столѣ принялись играть. Я проигралъ всѣ деньги, которыя дали вы мнѣ утромъ. Это-то и привело меня въ бѣшенство и, помнится, я ушелъ, думая, какъ бы достать еще денегъ отъ Клевринга; затѣмъ, затѣмъ я мало помню, что случилось до-тѣхъ-поръ, какъ проснулся сегодня утромъ и услышалъ, что старый Боусъ въ четвертомъ нумерѣ играетъ на фортепьяно.
   Стронгъ задумался на минуту, закуривая сигару углемъ.
   -- Мнѣ хотѣлось бы знать, сказалъ онъ:-- какъ это вы всегда вытаскиваете деньги у Клевринга?
   Полковникъ захохоталъ.
   -- Ха! ха! онъ мнѣ долженъ, отвѣчалъ онъ.
   -- Не думаю, чтобъ это могло заставить Франка платить, возразилъ Стронгъ; у него и кромѣ васъ множество кредиторовъ.
   -- Ну, такъ онъ даетъ мнѣ деньги, потому-что такъ любитъ меня, сказалъ полковникъ, съ тѣмъ же смѣхомъ.-- Онъ любить меня, какъ брата; вы это знаете, Стронгъ. Нѣтъ? Не любитъ? Ну, можетъ-быть и не любитъ, и если вы не станете меня разспрашивать, капитанъ Стронгъ, то я, можетъ-быть, не стану вамъ лгать: положите эти слова въ трубку и выкурите, мой милый.
   -- Но я брошу проклятую водку, продолжалъ Альтамонтъ, послѣ нѣкоторой паузы.-- Я долженъ бросить ее, не то, она меня погубитъ.
   -- Она заставляетъ васъ говорить странныя вещи, сказалъ капитанъ, пристально смотря въ лицо Альтамонту.-- Вспомните, что вы говорили вчера, за столомъ Клевринга.
   -- Говорилъ? что я говорилъ? спросилъ Альтамоілъ.-- Не разболталъ ли я чего-нибудь? Дэмми, Стронгъ, не разболталъ ли чего-нибудь?
   -- Не разспрашивайте меня и я вамъ не буду лгать, отвѣчалъ, въ свою очередь, шевалье.
   Стронгъ подумалъ о словахъ Альтамонта и о его внезапномъ уходѣ изъ-за стола баронета и изъ дома, какъ-скоро онъ узналъ майора Пенденниса, или капитана Бика, какъ онъ называлъ майора. Но Стронгъ рѣшился отъискать разгадку этихъ словъ другимъ путемъ, помимо Альтамонта, и потому не хотѣлъ напоминать ихъ ему.
   -- Нѣтъ, сказалъ онъ:-- вы ничего не разболтали; это была только ловушка съ моей стороны, чтобъ видѣть, могу ли я заставить васъ высказаться. Вы не сказали ни слова, которое можно было бы понять; вы зашли слишкомъ-далеко для этого.
   -- Тѣмъ лучше! подумалъ Альтамонтъ, тяжело вздохнувъ, какъ-будто у него отлегло отъ сердца. Стронгъ замѣтилъ это волненіе, но не сказалъ ни слова, а собесѣдникъ его, будучи въ говорливомъ расположеніи духа, продолжалъ:
   -- Да, каюсь въ своихъ грѣхахъ. Есть вещи, противъ которыхъ не могу никакъ устоять; это бутылка водки, стаканъ съ костями и хорошенькая женщина. Нѣтъ, можетъ-быть, ни одной страны на свѣтѣ, въ которой бы они не надѣлали мнѣ бѣдъ.
   -- Право? сказалъ Стронгъ.
   -- Да, съ пятнадцати лѣтъ, когда я убѣжалъ изъ дома и отправился кают-юнгой на остиндскомъ кораблѣ, до теперешней поры, когда мнѣ пятьдесятъ лѣтъ, около того, женщины всегда были моей пагубой. Да, была одна, съ черными глазами, съ брильянтами на шеѣ, въ атласѣ, скажу я вамъ, была такая женщина въ Парижѣ, и по ея милости ухлопалъ я большую часть тысячи фунтовъ, которые получилъ отъ Клевринга. Разсказывалъ ли я вамъ когда объ этомъ? Не помнится. Сначала я былъ очень-остороженъ, и имѣя такую кучу денегъ, держалъ ихъ подальше отъ чужихъ глазъ и жилъ-себѣ, какъ джентльменъ, въ отели Мориса, никогда не игралъ, развѣ за публичными столами, и выигрывалъ больше, чѣмъ проигрывалъ. Ну, вотъ, сэръ, сошелся я съ молодцомъ, котораго видалъ въ отели и въ Пале-Ройялѣ; онъ всегда былъ разодѣть въ-пухъ, въ бѣлыхъ лайковыхъ перчаткахъ, съ маленькой бородкой; его звали Блондель-Блондель; онъ пригласилъ меня къ себѣ на обѣдъ и возилъ на вечера къ г-жѣ де-Фольжамбъ: что за женщина, Стронгъ! Какіе глаза! Какая рука, когда она играла на фортепьяно! Боже упаси васъ, еслибъ она сидѣла передъ вами и пѣла вамъ и смотрѣла на васъ; говорю вамъ, вытянула бы у насъ душу изъ тѣла. Она приглашала меня къ себѣ на вечера по вторникамъ и, разумѣется, какъ мнѣ было не брать ложъ въ оперу, не давать ей обѣдовъ въ ресторанахъ и тому подобное? Но я былъ счастливъ въ игрѣ, и не на обѣды и оперныя ложи пошли денежки бѣднаго Клевринга, нѣтъ, онѣ ушли другой дорогой. Однажды, ночью, у г-жи де-Фольжамбъ насъ было нѣсколько человѣкъ за ужиномъ: Блондель-Блондель, почтенный Дёсисъ, маркизъ де-ла-Туръ де-Форсъ, все, сэръ, люди самые модные; мы ужинали; шампанскаго, разумѣется, было въ-волю, а потомъ явилась и эта проклятая водка. Мнѣ захотѣлось пить и пить; хозяйка мѣшала для меня стаканы пунша, и послѣ ужина принялись мы за карты и грогъ, и я игралъ и пилъ до-тѣхъ-поръ, пока потерялъ всякое сознаніе. И былъ такой же, какъ въ прошлую ночь. Меня увезли и уложили въ постель; я проспали, до слѣдующаго дня; голова страшно болѣла; слуга сказалъ, что почтенный Дёсисъ желаетъ меня видѣть и ждетъ въ кабинетѣ.
   -- Какъ вы здоровы? сказалъ онъ, входя въ мою спальню.-- Долго ли оставались вы прошлую ночь, послѣ того, какъ я ушелъ? Игра сдѣлалась слишкомъ-горяча для меня, и я проигралъ вамъ довольно для одной ночи.
   -- Мнѣ, говорю я, какъ же это, братецъ? (мы обращались такъ же фамильярно, какъ вы и я).-- Какъ же это, братецъ? говорю я, и онъ разсказываетъ, что въ прошлую ночь занялъ у меня тридцать луидоровъ и далъ мнѣ росписку на эту сумму, которую я положилъ въ бумажникъ, когда онъ выходилъ изъ комнаты. Беру бумажникъ: росписка точно тутъ, и онъ положилъ тридцать луидоровъ на столъ у моей кровати. Я сказалъ, что онъ настоящій джентльменъ и спросилъ его, не хочетъ ли чего выпить и закусить; почтенный Дёсисъ не пилъ по утрамъ и ушелъ но какому-то дѣлу.
   Вслѣдъ затѣмъ другой звонокъ у дверей; явились Блондель-Блондель и де-ла-Туръ де-Форсъ.
   -- Bon jour, говорю я.-- Добраго утра, не болитъ ли голова? говорятъ они: -- я сказалъ, что голова у меня болитъ и что, вѣроятно, я былъ чрезвычайно-страненъ въ прошлую ночь; но они объявили, что я не показывалъ никакихъ знаковъ, что выпилъ много, и тянулъ пуншъ такъ серьёзно, какъ судья.
   -- Итакъ, говорятъ они:-- у васъ былъ Дёсисъ; мы встрѣтили его въ Пале-Ройялѣ, гдѣ позавтракали. Кончилъ ли онъ съ вами дѣло? Берите, пока можно; онъ такъ же невѣренъ, какъ карты; и такъ-какъ онъ выигралъ у одного изъ насъ три верховыя лошади, то совѣтую вамъ взять деньги, пока они еще у него.
   -- Онъ заплатилъ мнѣ, говорю я: -- но признаюсь, я такъ же мало зналъ, какъ мертвецъ, что онъ мнѣ долженъ, и не помню, какъ далъ я ему въ-займы тридцать луидоровъ.
   Маркизъ и Блондель переглядываются другъ съ другомъ и улыбаются, а Блондель говоритъ:
   -- Полковникъ, вы странный человѣкъ. По вашимъ вчерашнимъ манерамъ никакъ нельзя было полагать, чтобъ вы пили что-нибудь крѣпче чая, а утромъ вы говорите, что ничего не помните. Полноте, полноте, разсказывайте другимъ эти сказки, мой другъ, а мы ни за что не повѣримъ.
   -- En effet, говоритъ да-ла-Туръ де-Форсъ, покручивая свои черные усики и выкидывая одну изъ тѣхъ штукъ, которыми отличался въ фехтовальной залѣ. (Онъ считался дивомъ въ фехтовальной залѣ, и я видалъ, какъ четырнадцать разъ сряду сбивалъ онъ куклы у Лепажа.) Поговоримъ о дѣлахъ. Вы понимаете, что дѣла чести лучше всего оканчивать разомъ; можетъ-быть, вамъ угодно будетъ теперь же уладить наши дѣлишки прошлой ночи
   -- Какія дѣлишки? говорю я.-- Развѣ и вы должны мнѣ?
   -- Полноте шутить, говоритъ онъ.-- У меня есть ваша собственноручная росписка на три-тысячи-сорокъ луидоровъ. La voici! говоритъ онъ, вынимая росписку изъ бумажника.
   -- А вотъ и моя на двѣ-тысячя-сто луидоровъ, говоритъ Блондель-Блондель и вытаскиваетъ свой лоскутокъ бумаги.
   Все это такъ меня озадачило и взбѣсило, что я вскочилъ съ постели и накинулъ на себя халатъ.
   -- Что это, вы пришли дурачить меня? говорю и.-- Я не долженъ вамъ ни двухъ тысячъ, ни двухсотъ, ни двухъ луидоровъ, и не заплачу ни одного су. Уже ли вы думаете, что можно поддѣть меня вашими росписками? Я смѣюсь надъ ними и надъ вами, и думаю, что вы, пара...
   -- Пара чего? говоритъ Блондель.-- Вы, конечно, увѣрены, что мы пара честныхъ людей и пришли сюда не затѣмъ, чтобъ шутить или слушать отъ васъ брань. Или вы намъ заплатите, или мы выставимъ васъ, какъ обманщика, и накажемъ, какъ обманщика, говоритъ Блондель.
   -- Oui, parbleu, говоритъ маркизъ.-- Но я его не слушалъ; этого мальчишку я тотчасъ могъ бы выкинуть за окно; но другое дѣло съ Блонделемъ; онъ былъ дюжій парень, поувѣеистѣй меня, и вершками шестью повыше, такъ съ нимъ, думаю, не справиться.
   -- Вы заплатите, или скажете мнѣ причину, почему не хотите платить. Я думаю, вы не polisson, полковникъ Альтамонтъ, именно это фразу употребилъ онъ, прибавилъ Альтамонтъ съ усмѣшкой:-- и много подобныхъ рѣчей наслушался я отъ этихъ молодцовъ, пока, среди шума, не пришелъ еще одинъ изъ нашего общества. То былъ мой пріятель, джентльменъ, котораго я встрѣтилъ въ Булони, и самъ отвезъ къ мадамъ Фольжамбъ. И такъ-какъ онъ вовсе не игралъ въ прошлую ночь и дѣйствительно предостерегалъ меня насчетъ Блонделя и другихъ, то я разсказалъ ему исторію, разсказали и тѣ двое.
   -- Я очень-огорченъ, говорить онъ.-- Вамъ хотѣлось продолжать игру; хозяйка умоляла васъ перестать. Эти господа тоже то разъ предлагали кончить. Именно вы настаивали, чтобъ были большія ставки, а не они.
   Дѣйствительно, онъ страшно обвинялъ меня, и когда тѣ двое ушли, сказалъ, что маркизъ застрѣлить меня; это такъ же вѣрно, какъ и то, что меня будутъ называть... ну, какъ слѣдуетъ.
   -- Я оставилъ мадамъ Фольжамбъ въ слезахъ, прибавилъ онъ.-- Она ненавидитъ этихъ людей и неоднократно предостерегала васъ отъ нихъ (это была правда, она не разъ говорила мнѣ, чтобъ я не игралъ съ ними); сейчасъ я покинулъ ее почти въ истерикѣ; она боится, какъ-бы у васъ не вышла съ ними ссора и какъ-бы этотъ проклятый маркизъ не пустилъ вамъ пулю въ лобъ. Я убѣжденъ, говоритъ мой пріятель, что эта женщина съума сходитъ по васъ.
   -- Вы такъ думаете? говорю я, и мой пріятель разсказалъ, какъ она упала передъ нимъ на колѣни и сказала: "спасите полковника Альтамонта!"
   Какъ только я одѣлся, тотчасъ отправился къ этой милой женщинѣ. Она вскрикнула и чуть не упала въ обморокъ, когда увидала меня. Она назвала меня Фердинандомъ.
   -- Я думалъ, что васъ зовутъ Джекомъ, замѣтилъ Стронгъ, смѣясь, причемъ Альтамоитъ сильно покраснѣлъ.
   -- Можно имѣть и не одно имя; развѣ нельзя, Стронгъ? спросилъ Альтамонтъ. Когда я хочу сойдтись съ дамою, то выбираю имя получше. Она назвала меня моимъ христіанскимъ именемъ.
   Она рыдала такъ, что разрывала сердце. Я не могу видѣть, какъ женщина рыдаетъ, не могу даже и тогда, когда не влюбленъ въ нее. Она сказала, что не можетъ перенести мысли, что я въ ея домѣ проигралъ такъ много денегъ. Не хочу ли я взять ея алмазы и ожерелья и заплатить долгъ?
   Я поклялся, что не возьму ни малѣйшей бездѣлицы изъ ея драгоцѣнностей, которыя, впрочемъ, по моему мнѣнію, были не очень-важны: но что женщина можетъ сдѣлать болѣе, какъ отдать все свое? Такой сортъ женщинъ я люблю, и знаю, что много такихъ. Я сказалъ ей, чтобъ она была покойна насчетъ денегъ, потому-что я не заплачу ни копейки.
   -- Такъ они васъ застрѣлять, говоритъ она:-- они убьютъ моего Фердинанда.
   -- Сказать, они убьютъ моего Джека, было бы неблагозвучно пофранцузски, замѣтилъ, смѣясь, Стронгъ.
   -- Пожалуйста, не говорите объ именахъ, сказалъ Альтамонтъ угрюмо:-- я полагаю, человѣкъ съ честью можетъ взять имя какое угодно.
   -- Ладно, продолжайте вашу исторію, сказалъ Стронгъ.-- Она сказала, что васъ убьютъ.
   -- Нѣгъ, говорю я, меня не убьютъ; не позволю я этому маркизу отправить меня на тотъ свѣтъ; а если онъ наложитъ на меня руку, я размозжу ему черепъ, будь онъ тамъ себѣ размаркизъ.
   При этомъ мадамъ Фольжамбъ отскочила отъ меня, какъ-будто я сказалъ что-нибудь очень-оскорбительное.
   -- Такъ ли я понимаю васъ? говорить она.-- Какъ! британскій офицеръ отказывается встрѣтиться на полѣ чести съ человѣкомъ, который его вызываетъ?
   -- Вы, вѣроятно, не желаете, чтобъ я былъ мишенью для пистолета этого человѣка говорю я.
   -- Полковникъ Альтамонтъ, говоритъ мадамъ Фольжамбъ, я думала, что вы человѣкъ съ честью, я думала... я... но полно объ этомъ. Прощайте, сэръ!
   И она пошла изъ комнаты, платкомъ заглушая свои рыданія.
   -- Мадамъ Фольжамбъ! говорю я, бросаясь за ней и хватая ея руку.-- Оставьте меня, господинъ полковникъ, говоритъ она, отталкивая мою руку.-- Мой отецъ былъ генераломъ великой арміи. Солдатъ долженъ знать, какъ платить всѣ свои долги чести.
   Что прикажете дѣлать? Всѣ были противъ меня. Каролина, то-есть, сказала, что я проигралъ деньги, хотя я рѣшительно этого не помнилъ. Притомъ, я взялъ деньги отъ Дёсиса, но это потому, что онъ, какъ вы знаете, самъ ихъ мнѣ предложилъ, а это другое дѣло. Всѣ эти молодцы считались людьми фэшонэбльными и честными. И клянусь, сэръ, чтобъ только не оскорбить мадамъ Фольжамбъ, я заплатилъ деньги; пять сотъ-шесть девять наполеондоровъ, сэръ, кромѣ трехсотъ, которые проигралъ, когда вздумалъ отъиграться.
   -- И я не могу сказать вамъ теперь, надули меня или нѣтъ, задумчиво сказалъ полковникъ въ заключеніе. Иногда мнѣ кажется, что надули; но Каролина тогда была такъ влюблена въ меня! Эта женщина никогда бы не позволила обобрать меня, я увѣренъ, никогда; ну, а если позволила, такъ я обманулся въ женщинѣ. Альтамонтъ, можетъ-быть, открылъ бы честному своему камраду шевалье и дальнѣйшія подробности о прошлой своей жизни, но его прервалъ стукъ въ наружную дверь квартиры; дверь, отворенная слугою Греди, впустила самого сэра Фрэнсиса Клевринга.
   -- Сэръ Френсисъ, клянусь Юпитеромъ! воскликнулъ Стронгъ, удивленный приходомъ своего патрона.
   -- Что васъ привело сюда? проворчалъ Альтамонтъ, сурово смотря на баронета изъ-подъ своихъ тяжелыхъ бровей.-- Ручаюсь, не добро.
   И дѣйствительно, добро весьма-рѣдко приводило сэра Френсиса Клевринга въ это и во всякое другое мѣсто. Всякій разъ, когда онъ являлся въ Шеффердс-Иннѣ, деньги приводили туда несчастнаго баронета, и обыкновенно какой-нибудь джентльменъ денежнаго міра ожидалъ его въ комнатахъ Стронга, или пониже, въ квартирѣ Кэмпіона, и начинались переговоры либо о новыхъ векселяхъ, либо о перемѣнѣ старыхъ. Клеврингъ былъ человѣкъ, никогда несмотрѣвшій прямо въ лицо своимъ долгамъ, какъ ни свыкся онъ съ ними въ-теченіе всей своей жизни; когда можно было возобновить вексель, душа его была совершенно-спокойна насчетъ этого долга и онъ готовъ былъ дать росписку въ какой-угодно суммѣ на завтрашній день, только бы сегодня его не тревожили. Это былъ человѣкъ, которому не могло служить надолго никакое богатство, человѣкѣ, привыкшій разоряться, надувать мелкихъ промышленниковъ и попадаться въ лапы болѣе ловкимъ плутамъ. Онъ могъ идти дорогой жизни неиначе, какъ опираясь на чью-нибудь руку, но не довѣрялъ ни одному своему агенту и портилъ планы, которые составлялись для его пользы, дѣйствуя тайно противъ тѣхъ, кого употреблялъ по своимъ дѣламъ. Стронгъ зналъ Клевринга и судилъ о немъ совершенно-правильно. Не какъ друзья сошлись они; шевалье хлопоталъ за своего принципала потому, что это была его обязанность и потому, что онъ согласился принять ее.-- Что ему нужно? думали оба офицера шеффердс-иннскаго гарнизона, когда баронетъ пришелъ къ нимъ.
   Блѣдное лицо баронета выражало крайнюю досаду и раздраженіе.
   -- Итакъ, сэръ, сказалъ онъ, обращаясь къ Альтамонту, вы опять принялись за прежнее?
   -- За что же именно? спросилъ Альтамонтъ съ насмѣшкой.
   -- Вы играли въ рулетку; вы были гамъ прошлую ночь, вскричалъ баронетъ.
   -- Какъ же вы это знаете? Развѣ вы тамъ были? сказалъ Альтамонтъ.-- Я былъ въ клубѣ, но игралъ не въ красную и черную, спросите капитана, я ему объ этомъ разсказывалъ. Я игралъ въ кости. Да, сэръ Фрэнсисъ, повѣрьте моему честному слову, я игралъ въ кости! И онъ смотрѣлъ на баронета съ лукавымъ, притворнымъ смиреніемъ, которое, казалось, только еще болѣе сердило Клевринга.
   -- Что мнѣ за дѣло, сэръ, какимъ-образомъ человѣкъ, подобный намъ, проигрываетъ свои деньги, въ кости или рулетку? вскричалъ баронетъ самымъ сердитымъ голосомъ, съ прибавленіемъ разныхъ крупныхъ словъ.-- Я хочу только одного, сэръ, чтобъ вы не употребляли моего имени и не соединяли его съ вашимъ. Стронгъ, да что же такъ плохо держишь ты его въ рукахъ. Я скажу тебѣ, что онъ пошелъ и опять воспользовался моимъ именемъ, сэръ, выдалъ вексель на меня, и проигралъ деньги. Этого я не могу болѣе терпѣть; не могу. Плоть и кровь не могутъ долѣе этого выносить. Знаете ли, сколько заплатилъ я за васъ, сэръ?
   -- Что жь? Немного, сэръ Фрэнсисъ; только пятьдесятъ фунтовъ, капитанъ Стронгъ, это не должно сердить васъ, сэръ Фрэнсисъ. Это такая бездѣлица, что я даже не упоминалъ о ней Стронгу. Упоминалъ ли, капитанъ? Увѣряю васъ, это обстоятельство совершенно ускользнуло у меня изъ памяти и все по причинѣ этой гнусной водки, которую я пилъ.
   -- Волка или не водка, сэръ, это не мое дѣло. Я не забочусь, что вы пьете, и гдѣ пьете, только бы не въ моемъ домѣ. И не хочу, чтобъ вы врывались въ мой домъ ночью, чтобъ человѣкъ, подобный вамъ, насильно забирался въ мою компанію; какъ смѣли вы показаться вчера на Гросвенор-Плесѣ, сэръ, и... и что, вы полагаете, должны были подумать обо мнѣ друзья мои, когда увидѣли, что человѣкъ вашего сорта входитъ въ мою столовую безъ приглашенія, и требуетъ водки, какъ-будто онъ хозяинъ въ домѣ?
   -- Они подумаютъ, что вы знакомы съ нѣкоторыми очень-страннаго сорта людьми, смѣю сказать, отвѣчалъ Альтамонтъ съ непоколебимымъ спокойствіемъ.-- Слушайте, баронетъ, я извиняюсь, клянусь честью, извиняюсь, а развѣ между двумя джентльменами недостаточно извиненія? Признаюсь, это была сильная мѣра -- прійдти въ вашу кухню и потребовать вина; но дѣло въ томъ, видите ли, что я слишкомъ-много выпилъ уже прежде и потому хотѣлъ пить еще; ничего не можетъ быть проще, и именно потому, что мнѣ не хотѣли дать больше денегъ на ваше имя, я вздумалъ отправиться къ вамъ и поговорить съ вами объ этомъ. Отказать мнѣ ничего не значитъ; но не принять векселя на ваше имя, которое такъ хорошо извѣстно въ этомъ мѣстѣ, дэммъ! это неблагодарно.
   -- Боже упаси васъ, если еще разъ вы это сдѣлаете, если осмѣлитесь показаться въ моемъ домѣ, если воспользуетесь моимъ именемъ въ игорномъ домѣ или во всякомъ другомъ домѣ -- клянусь Юпитеромъ, во всякомъ другомъ домѣ -- или будете ссылаться на меня, или заговорите со мной на улицѣ или въ иномъ мѣстѣ, покуда я съ вами не заговорю, я совершено отрекусь отъ васъ, не дамъ вамъ ни шиллинга!
   -- Сэръ Фрэнсисъ, не вызывайте меня, угрюмо сказалъ Альтамонтъ.-- Не говорите мнѣ, чтобъ я несмѣлъ дѣлать того или другаго. Мнѣ не слѣдовало приходить къ вамъ въ прошлый вечеръ; знаю, что не слѣдовало, но я уже вамъ сказалъ о причинѣ, и этого объясненія достаточно между двумя джентльменами.
   -- Вы джентльменъ? Дэмми, сэръ! сказалъ баронетъ:-- какъ смѣетъ человѣкъ, подобный вамъ, называться джентльменомъ?
   -- Я не баронетъ, это я знаю, проворчалъ Альтамонтъ:-- теперь я почти забылъ даже, какимъ надо быть джентльмену, но... но я былъ имъ когда-то, и отецъ мой былъ, и я не хочу слышать такихъ рѣчей отъ васъ, сэръ Фрэнсисъ Клеврингъ; это низко. Мнѣ нужно уѣхать за границу. Почему же вы не приходите съ деньгами и не ладите мнѣ средствъ уѣхать? Почему же вы катаетесь въ золотѣ, а я не имѣю ничего? Почему же вы имѣете домъ и столъ, покрытый серебряной посудой, а я сижу здѣсь, на чердакѣ, въ этомъ нищенскомъ Шефферлс-Иннѣ? Вѣдь мы партнёры, не такъ ли? Вѣдь я имѣю такое же право быть богатымъ, какъ и вы, не такъ ли? Разскажите, если угодно, исторію Стронгу и попросите его быть между нами посредникомъ. Я не задумаюсь высказать свой секретъ человѣку, который не проболтается. Слушайте, Стронгъ, можетъ-быть, вы угадываете уже исторію; дѣло въ томъ, что я и Клеврингъ...
   -- Дэмми, удержите свой языкъ, вскричалъ баронетъ въ бѣшенствѣ. Вы получите деньги, какъ скоро я достану ихъ. Я не изъ денегъ слитъ. Меня такъ жмутъ и терзаютъ, что не знаю, куда обернуться. Я съума сойду, клянусь Юпитеромъ, сойду. Я желалъ бы умереть, потому-что я самое жалкое существо на свѣтѣ. Говорю вамъ, Альтамонтъ, не обращайте вниманія на мои слова. Когда я не здоровъ, а сегодня утромъ я дьявольски-желченъ, то самъ не знаю, что говорю. Извините меня, если я васъ оскорбилъ. Я... я попытаюсь и устрою какъ-нибудь это дѣло. Стронгъ попытается, даю вамъ слово, попытается. Да, Стронгъ, мнѣ нужно съ гобой поговорить. Пойдемъ на минутку въ контору.
   Почти всѣ нападенія Клевринга оканчивались постыдной ретирадой. Альтамонтъ насмѣшливой улыбкой проводилъ баронета, уходившаго въ контору, чтобъ наединѣ переговорить съ своимъ факторомъ.
   -- Въ чемъ теперь дѣло? спросилъ Стронгъ Клевринга.-- Полагаю, опять старая исторія?
   -- Да, отвѣчалъ баронетъ.-- Въ прошлую ночь въ Литль-Ковентри я проигралъ двѣсти наличными, да на триста далъ вексель, далъ на женниныхъ банкировъ, съ уплатою завтра; и я долженъ выплатить, потому-что чортъ знаетъ, сколько прійдется платить другимъ. Въ послѣдній разъ она заплатила мои игорные долги и я поклялся, что не буду дотрогиваться до костей.-- Она сдержитъ слово, Стронгъ, и разойдется со мной, если я буду продолжать. Мнѣ бы хотѣлось имѣть триста въ голъ и куда-нибудь уѣхать. На германскихъ минеральныхъ волахъ, съ тремя стами въ годъ можно жить хорошо. Но мои привычки такъ глупы; я бы желалъ быть теперь на днѣ Серпентейна. Мнѣ бы хотѣлось быть мертвымъ, право, хотѣлось бы. Я бы желалъ никогда не дотрогиваться до этихъ проклятыхъ костей. Вчера мнѣ валило такое счастье, пока эти негодяи не вздумали заплатить мнѣ альтамонтовымь векселемъ на мое имя. Съ этой минуты счастье отвернулось и я ушелъ съ пустыми карманами, оставивъ, въ добавокъ, этотъ адскій вексель. Какъ его выплатить? Блеклендъ не будетъ держать его дольше срока; Голькеръ и Боллокъ тотчасъ напишутъ о немъ женѣ. Клянусь Юпитеромъ, Недъ, я самое жалкое существо въ Англіи.
   Неду нужно было придумать какой-нибудь планъ, чтобъ утѣшить баронета подъ гнетомъ печали; и нѣтъ сомнѣнія, что онъ нашелъ средства занять для своего патрона деньги, потому-что въ этотъ день провелъ нѣсколько времени взаперти въ конторѣ Кампіона. Въ карманѣ Альтамонта появилась опять гинея или двѣ, и ему дано было обѣщаніе, что получитъ болѣе; баронету не нужно было желать смерти по-крайней-мѣрѣ въ-теченіе двухъ или трехъ слѣдующихъ мѣсяцевъ. И Стронгъ, слагая вмѣстѣ все, что слышалъ отъ Альтамонта и сэра Фрэнсиса, началъ въ умѣ своемъ составлять довольно-правильное понятіе о связи, соединяющей этихъ двухъ людей.
   

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ.
Содержитъ въ себѣ разговоры.

   Съ каждымъ днемъ, послѣ обѣдовъ на Гросвенор-Плесѣ и въ Гриничѣ, дружба и радушіе майора Пенденниса къ семейству Клевринговъ, казалось, возрастали. Визиты его были часты; внимательность къ хозяйкѣ дома -- неослабная. Старый житель Лондона имѣлъ счастіе быть принятымъ во многихъ домахъ, въ которыхъ такой знатной дамѣ, какъ леди Клеврингъ, также слѣдовало бывать. Не угодно ли будетъ леди присутствовать на большомъ балу въ Гоунт-Гоузѣ? Надняхъ будетъ прекрасный утренній балъ у виконта Марроуфэта, въ Фольгемѣ. Всѣ тамъ будутъ; будетъ кадриль Уатто, въ которомъ миссъ Эмори, вѣрно, явится очаровательною. На эти и другія увеселенія услужливый, старый джентльменъ радушно вызывался провожать леди Клеврингъ, и былъ также готовъ оказать какую-угодно пріятную услугу баронету.
   Несмотря на теперешнее положеніе и богатство Клевринга, свѣтъ продолжалъ смотрѣть на него какъ-то холодно, и странные, подозрительные толки ходили о немъ. Въ двухъ клубахъ сряду онъ получилъ черные шары. Въ Палатѣ Депутатовъ былъ въ сношеніяхъ только съ самыми безславными членами этого славнаго учрежденія; онъ имѣлъ счастливый тактъ выбирать дурное общество и примѣняться къ нему, какъ другіе имѣютъ тактъ приставать къ обществу хорошихъ людей. Мы можемъ поименовать только немногихъ. Тутъ былъ капитанъ Рэффъ, почтенный депутатъ Ипсома, который вышелъ изъ Палаты послѣ гудвудскихъ послѣднихъ скачекъ, получивъ, какъ говорилъ, бичъ этой партіи мистеръ Готспуръ, миссію на востокъ; тутъ былъ Гостингсонь, патріотическій депутатъ Ислингтона, который уже не кричитъ про взятки съ-тѣхъ-поръ, какъ его назначили губернаторомъ острова Ковентри; тутъ былъ Бобъ Фрини, котораго потомъ застрѣлили и о которомъ, поэтому, мы желаемъ говорить со всевозможнымъ уваженіемъ. И изъ всѣхъ этихъ господъ, съ которыми мистеръ Готспуръ, по обязанности своей, долженъ былъ имѣть сношенія, ни къ кому онъ не питалъ такого презрѣнія и нелюбви, какъ къ сэру Фрэнсису Клеврингу, засѣдавшему въ Палатѣ отъ имени мѣстечка Клевринга. "Если его нѣтъ въ Палатѣ говорилъ Готспуръ -- держу пари, десять противъ одного -- онъ въ игорной залѣ. Онъ воспитанъ во Флитѣ и, повѣрьте моему слову, побываетъ въ Ньюгегѣ. Онъ спуститъ имѣніе бегумы и кончитъ свою карьеру на галерѣ." И если мистеръ Готспуръ, при такомъ мнѣніи о Клеврингѣ, быль, однакожь, по служебнымъ уваженіямъ, вѣжливъ къ нему, почему же и майору Пенденнису не имѣть своихъ причинъ, быть внимательнымъ къ этому несчастному джентльмену?
   -- У него отличный погребъ и отличный поваръ, говорилъ майоръ: -- и пока онъ молчитъ, сносенъ, а говорить онъ очень-рѣдко. Если онъ любитъ посѣщать игорныя залы и проигрываетъ свои деньги мошенникамъ, мнѣ какое дѣло? Пенъ, мой милый, не всматривайся слишкомъ-любопытно въ дѣла другихъ людей; у каждаго человѣка въ домѣ есть шкафъ, въ который онъ не захочетъ допустить тебя заглянуть. Къ-чему намъ пытаться заглянуть въ него, когда остальная часть дома для насъ открыта? А домъ дьявольски-хорошъ, какъ знаешь ты, и знаю я. И если хозяинъ дома несовсѣмъ таковъ, какого мы желали бы, за-то женщины превосходны. Бегума, конечно, неочень-образована, но она добрѣйшая женщина въ свѣтѣ и притомъ дьявольски-умна; что же касается до маленькой Біанки, ты, плутъ, ужь знаешь мое мнѣніе о ней; ты знаешь мое убѣжденіе, что она неравнодушна къ тебѣ и желала бы, чтобъ ты попросилъ ея руки. Но ты сталъ такимъ великимъ человѣкомъ, что, я думаю, захочешь жениться не иначе, какъ на дочери герцога; э, сэръ? Совѣтую тебѣ попросить руки дочери какого-нибудь герцога, попробуй!
   Быть-можетъ, Пенъ и упоенъ былъ нѣсколько своимъ успѣхомъ въ свѣтѣ и, можетъ-быть, также приходило и ему на умъ (безпрерывные намеки дядюшки не мало могли этому содѣйствовать), что миссъ Эмори готова возобновить тѣ сношенія, какія были между ними въ прежніе дни, на берегахъ Брауля. Но онъ сказалъ, что въ настоящее время мало расположенъ къ женитьбѣ и, принимая отчасти свѣтскій тонъ дяди, заговорилъ въ пользу холостой жизни.
   -- Вы очень-счастливы, сэръ, сказалъ онъ: -- и прекрасно поживаете-себѣ одни; такъ и я живу. Будь у меня жена, я потерялъ бы свое мѣсто въ обществѣ; а право, мнѣ не хочется удалиться съ мистриссъ Пенденнисъ въ деревню, или поселиться съ женой въ наемной квартирѣ и имѣть для прислуги одну служанку. Періодъ моихъ мечтаній прошелъ. Вы вылечили меня отъ первой любви; мы, молодежь, живемъ скоро, сэръ, и въ двадцать-пять лѣтъ я чувствую себя такимъ же старикомъ, какъ многіе изъ старыхъ... старыхъ холостяковъ, которыхъ я вижу у большаго окна Бэйева Клуба. Не обижайтесь, я хочу только сказаіь, что я ужь blasé насчетъ любовныхъ матерій и также не могу теперь броситься въ пламя для миссъ Эмори, какъ и обожать слова леди Майрабель. Я желалъ бы, чтобъ это было можно; но я лучше люблю стараго Майрабеля за его безразсудную страсть къ ней и считаю эту страсть самою почтенною частью его жизни.
   -- Сэръ Чарльзъ Майрабель былъ всегда театраломъ, сэръ, сказалъ майоръ, раздосадованный тѣмъ, что племянникъ отзывается непочтительно о человѣкѣ такого званія, какъ сэръ Чарльзъ.-- Онъ съ-молоду водился съ актёрами и актрисами. Будучи пажемъ у принца, онъ игралъ въ Карльтон-Гоузѣ. По своимъ средствамъ онъ могъ жениться на комъ угодно, и леди Майрабель весьма-почтенная женщина, которую принимаютъ вездѣ: вездѣ, замѣть это. Герцогиня Конноутъ принимаетъ ее; леди Рокмистеръ принимаетъ; не приходится молодымъ людямъ вѣтрено отзываться о лицахъ, находящихся въ такихъ связяхъ. Нѣтъ почтеннѣе женщины въ Англіи, какъ леди Майрабель, а старые уроды, какъ ты называешь ихъ, что сидятъ въ Бэйевомъ Клубѣ, эти уроды, сэръ, по-крайней-мѣрѣ нѣкоторые изъ нихъ, одни изъ первыхъ джентльменовъ въ Англіи, у которыхъ вамъ, молодчикамъ, не худо бы поучиться немного манерамъ, поведенію и скромности.
   И майоръ подумалъ, что Пенъ сдѣлался чрезвычайно-дерзокъ и заносчивъ, и что свѣтъ слишкомъ подѣйствовалъ на него.
   Досада майора забавляла Пена. Онъ постоянно съ охотой изучалъ особенности своего дяди и никогда не сердился на своего свѣтскаго стараго ментора.
   -- Если вы думаете, сказалъ онъ:-- что мы непочтительны, такъ посмотрите, каково настоящее поколѣніе. Одинъ вашъ protégé пріѣхалъ ко мнѣ завтракать. Вы говорили мнѣ, чтобъ я пригласилъ его и я это сдѣлалъ, въ угоду вамъ. Мы смотрѣли днемъ разныя зрѣлища, обѣдали въ клубѣ, были въ театрѣ. Онъ говорилъ, что вино въ Поліантѣ не такъ хорошо, какъ вино Эллиса въ Ричмондѣ, курилъ табакъ Уаррингтона послѣ завтрака, и когда, на прощанье, я далъ ему соверэнъ, онъ сказалъ, что у него ихъ много, но, впрочемъ, онъ возьметъ, чтобъ не показать себя гордымъ.
   -- Онъ былъ у тебя? Ты приглашалъ молодаго Клевринга? вскричалъ майоръ, сразу успокоившись.-- Славный мальчикъ, немножко дикъ, а славный мальчикъ. Родители любятъ такого рода вниманіе, и ты ничего не можешь сдѣлать лучше, какъ оказывать его нашимъ достойнымъ друзьямъ на Гросвенор-Плесѣ. Такъ ты водилъ его въ театръ и далъ ему денегъ? Это хорошо, сэръ, хорошо.
   Съ этими словами Менторъ оставилъ Телемака, думая, что молодые оюди несовсѣмъ-дурны, и что ему удастся еще сдѣлать что-нибудь изъ этого малаго.
   Когда мастеръ (master) Клеврингъ сталъ подрастать, то авторитетъ его любящихъ родителей и гувернантки на него уже не дѣйствовалъ, и скорѣе онъ управлялъ ими, чѣмъ слушался ихъ приказаній. Съ своимъ папа онъ былъ молчаливъ и угрюмъ, впрочемъ, рѣдко и ходилъ въ комнаты этого джентльмена; съ маменькой ревѣлъ и дрался, когда возникалъ между ними споръ насчетъ удовлетворенія его аппетита или другаго желанія его сердца, а въ спорахъ съ гувернанткой насчетъ ученья онъ такъ колотилъ это мирное созданіе по ногамъ, что она, наконецъ, совершенно ему покорилась. Ему хотѣлось сдѣлать то же и съ сестрой своей Біанкой и онъ раза два или три покушался взять власть надъ ней, но она выказала съ своей стороны такую рѣшительность и твердость и выдрала его за уши такъ больно, что онъ пересталъ тревожить миссъ Эмори, какъ безпрерывно тревожилъ гувернантку, маменьку и маменькину горничную.
   Наконецъ, когда семейство переѣхало въ Лондонъ, сэръ Фрэнсисъ подалъ мнѣніе, что лучше всего отдать мальчишку въ школу и, согласно съ этимъ мнѣніемъ, юный сынъ и наслѣдникъ дома Клевринговъ отправленъ былъ въ заведеніе достопочтеннаго отца Розе, въ Твиккингэмѣ, куда принимались молодые дворяне для приготовленія къ большимъ англійскимъ публичнымъ школамъ.
   Мы вовсе не намѣрены слѣдовать за мастеромъ Клеврингомъ въ его школьной карьерѣ; пути къ храму знанія были легче для него, чѣмъ для нѣкоторыхъ изъ насъ, людей прежняго поколѣнія. Онъ ѣхалъ къ этому храму, такъ-сказать, въ каретѣ четверней, и могъ останавливаться и отдыхать почти вездѣ, гдѣ ему было угодно. Онъ носилъ лакированные сапоги съ самыхъ раннихъ лѣтъ, батистовые носовые платки и лайковыя перчатки лимоннаго цвѣта, самые маленькіе, какія только выдѣлывались на фабрикѣ Прева. Въ заведеніи Розе всегда одѣвались къ обѣду; молодые джентльмены имѣли шалевые халаты, камины въ своихъ спальняхъ, лошадь и экипажъ для прогулокъ и помаду для волосъ. Тѣлесное наказаніе отмѣнено было начальникомъ заведенія, который думалъ, что нравственной дисциплины совершенно достаточно, дабы руководить юношествомъ, и мальчики такъ быстро успѣвали въ разныхъ отрасляхъ знанія, что пріобрѣтали искусство пить крѣпкіе напитки и курить сигары даже прежде, чѣмъ могли, по лѣтамъ своимъ, вступить въ публичную школу. Молодой Франкъ Клеврингъ въ самый ранній періодъ своей жизни таскалъ у отца гаваннскія сигары и увозилъ ихъ въ школу или выкуривалъ въ конюшняхъ; десяти лѣтъ, онъ тянулъ шампанское такъ же исправно, какъ и любой усатый драгунскій корнетъ.
   Когда этотъ интересный мальчишка прибылъ домой на каникулы, майоръ Пенденнисъ былъ такъ же вѣжливъ и любезенъ къ нему, какъ и къ остальномъ членамъ фамиліи, хотя мальчикъ и презиралъ стараго Вигсби, какъ называли майора, передразнивалъ его стоя за спиной, когда вѣжливый майоръ кланялся и сладко улыбался, бесѣдуя съ леди Клеврингъ или миссъ Эмори; чертилъ грубыя каррикатуры, на которыхъ парикъ майора, носъ его, узелъ галстуха и пр., представляемы были съ безискусственнымъ преувеличеніемъ. Неутомимый въ своихъ усиліяхъ быть пріятнымъ, майоръ желалъ, чтобъ и Пенъ обратилъ особенное вниманіе на этого ребенка, внушилъ Артуру мысль пригласить его въ свою квартиру, угостить его обѣдомъ въ клубѣ, свести къ Тоуэръ, въ театръ, и такъ далѣе, и въ заключеніе этихъ дневныхъ удовольствій дать ему денегъ. Артуръ, по добротѣ своей души и по любви вообще къ дѣтямъ, дѣйствительно однажды исполниль всѣ эти церемоніи: угостилъ мальчика завтракомъ въ Темплѣ, гдѣ Франкъ высказалъ самыя презрительныя замѣчанія насчетъ мебели, глиняной посуды и изодраннаго халата Уаррингтона, выкурилъ трубку и въ назиданіе обоихъ джентльменовъ разсказалъ исторію о дракѣ между Туффи и Длиннымъ-Виггинсомъ въ заведеніи Розе.
   Какъ майоръ правильно предсказалъ, леди Клеврингъ была очень-благодарна Артуру за такое вниманіе къ мальчику, благодарнѣе, чѣмъ самъ мальчикъ, который принималъ внимательность со стороны другихъ, какъ дѣло обыкновенное, и вѣроятно, имѣлъ у себя въ карманѣ гораздо-болѣе соверэновъ, чѣмъ бѣдный Пенъ, великодушно отдавшій ему одинъ соверэнъ изъ своего скуднаго запаса этихъ монетъ.
   Майоръ, одаренный отъ природы острыми глазами, зоркость которыхъ увеличивали очки его лѣтъ и опытности, тщательно наблюдалъ за этимъ мальчикомъ и обозрѣвалъ его положеніе въ семействѣ, хотя и не обнаруживалъ грубаго любопытства насчетъ дѣлъ этого семейства. Но, какъ деревенскій сосѣдъ, какъ человѣкъ, имѣвшій многія фамильныя обязательства къ Клеврингамъ и какъ старый свѣтскій человѣкъ, онъ не пропускалъ случая развѣдать, какія средства у леди Клеврингъ, какъ она распорядилась своимъ капиталомъ и что получитъ мальчикъ въ наслѣдство. Принявшись за дѣло -- для какой цѣли, это, безъсомнѣнія, обнаружится впослѣдствіи -- онъ скоро собралъ очень-вѣрныя свѣдѣнія о дѣлахъ и состояніи леди Клеврингъ потомъ, что могутъ получить дочь и сынъ. Дочь должна была получить скудное приданое; все имѣніе назначено было, какъ мы уже и говорили, сыну; отецъ его не заботился ни о немъ, ни о комъ другомъ; мать любила его до безумія, какъ свое послѣднее дитя; сестра его не любила. Таковъ, въ общей сложности, былъ результатъ свѣдѣніи, собранныхъ майоромъ Пенденнисомъ.
   -- Ахъ! сударыня, говорилъ онъ, гладя мальчика по головѣ: -- этотъ мальчикъ пойдетъ далеко, если только дѣла ведены будутъ правильно и если сэръ Фрэнсисъ Клеврингъ будетъ счастливо играть въ карты.
   При этомъ вдова Эмори тяжело вздохнула.
   -- Я боюсь, сказала она:-- что онъ ужь слишкомъ-много играетъ въ карты.
   Майоръ признался, что и это ему было извѣстно; не скрылъ, что онъ слышалъ о несчастной наклонности сэра Фрэнсиса Клевринга къ игрѣ; искренно жалѣлъ леди Клеврингъ и говорилъ съ такимъ неподдѣльнымъ чувствомъ, что леди, обрадовавшись находкѣ опытнаго человѣка, которому могла повѣрить свое горе и свое положеніе, откровенно разсказала майору Пенденнису все и просила у него совѣта и утѣшенія. Майоръ Пенденнисъ сдѣлался повѣреннымъ и домашнимъ другомъ бегумы, и какъ мать, жена и капиталистка, она совѣтовалась съ нимъ.
   Онъ далъ ей понять (показывая въ то же время самое почтительное сочувствіе), что ему извѣстны нѣкоторыя обстоятельства перваго, несчастнаго брака ея, и что онъ даже зналъ покойнаго ея мужа, котораго видѣлъ въ Калькуттѣ, когда она жила въ уединеніи съ своимъ отцомъ. Бѣдная леди, со слезами на глазахъ, болѣе отъ стыда, чѣмъ съ горя, разсказала ему свою исторію. Возвращаясь въ Индію ребенкомъ, послѣ двухлѣтняго пребыванія въ одномъ европейскомъ пансіонѣ, она встрѣтила Эмори и съ-дуру вышла за него замужъ.
   -- О! вы не знаете, сказала она: -- какъ несчастна была я съ этимъ человѣкомъ! не знаете, что за жизнь вела я, находясь между нимъ и отцомъ. Прежде чѣмъ увидала его, я не видала никого, кромѣ батюшкиныхъ прикащиковъ и туземныхъ служителей. Вы знаете, въ Индіи, мы не являлись въ общество, но причинѣ...
   -- Знаю, сказалъ майоръ Пенденнисъ съ поклономъ.
   -- Я была дикой, романической дѣвочкой; голова моя была наполнена романами, которыхъ начиталась я въ пансіонѣ; съ жадностью слушала я его дикія исторіи и разсказы о его приключеніяхъ; онъ былъ смѣльчакъ, и мнѣ казалось, что онъ говорить прекрасно объ этихъ тихихъ ночахъ на морѣ, когда онъ обыкновенно... Ну, итакъ я вышла за него замужъ и съ этого дня сдѣлалась несчастной: несчастной въ отношеніяхъ съ отцомъ, характеръ котораго вы знаете, майоръ Пенденнисъ, и о которомъ я не стану говорить; но онъ не былъ добръ, сэръ, ни къ моей бѣдной матери, ни ко мнѣ -- исключая того, что оставилъ мнѣ свои деньги -- ни къ кому другому, сколько я слышала и боюсь, что онъ и въ-теченіе всей своей жизни не сдѣлалъ много добрыхъ дѣлъ. А что касается до Эмори, то онъ былъ еще хуже: онъ былъ мотъ, тогда-какъ отецъ мой былъ скупъ; онъ пилъ страшно и тогда становился бѣшенымъ человѣкомъ; онъ вовсе не былъ добрымъ или вѣрнымъ мнѣ мужемъ, майоръ Пенденнисъ, и еслибъ онъ умеръ не въ тюрьмѣ, еслибъ онъ умеръ прежде суда, а не послѣ, онъ спасъ бы меня отъ большаго стыда и несчастія, сэръ. Впослѣдствіи, можетъ-быть, прибавила леди Клеврингъ: -- я бы вовсе не вышла замужъ, еслибъ мнѣ не хотѣлось перемѣнить его ужасное имя, и я была несчастлива и со вторымъ моимъ мужемъ, какъ думаю, вы знаете, сэръ. Ахъ, майоръ Пенденнисъ! конечно, у меня есть деньги, и я -- леди, и люди считаютъ меня счастливою, но я несчастна. У всѣхъ у насъ есть свои заботы, свои горести, свои безпокойства, и часто, когда сижу я за нашими большими обѣдами, у меня ноетъ сердце и много ночей провожу я безъ сна на моей прекрасной постели, гораздо-несчастнѣе, чѣмъ горничная, которая готовитъ эту постель; да! я несчастная женщина, майоръ, потому-что весь свѣтъ говоритъ и завидуетъ бегумѣ въ томъ, что у нея есть и алмазы, и кареты, и въ домъ ея съѣзжается большое общество. Я несчастлива своимъ мужемъ, несчастлива своей дочерью. Она не такая добрая дѣвушка, какъ эта милая Лаура Белль въ Фероксѣ. Она стоитъ мнѣ многихъ слезъ, хотя вы ихъ не видите; она смѣется надо мною, потому-что я не такъ образована. Чтожь дѣлать? До двѣнадцати лѣтъ я воспитывалась среди туземцевъ, а четырнадцати воротилась въ Индію. Ахъ! майоръ, я была бы хорошей женщиной, еслибъ у меня былъ хорошій руководитель! А теперь, я должна уходить наверхъ въ свою спальню и отирать глаза, потому-что они красны отъ слезъ. А! вотъ идетъ леди Рокминстеръ; намъ нужно ѣхать въ паркъ, кататься.
   И когда явилась въ гостиной леди Рокминстеръ, на лицѣ леди Клеврингъ не было ужь ни слезъ, ни тревоги; она, какъ и всегда, весело болтала всякой вздоръ, безпрерывно дѣлая промахи.
   -- Право, она не дурная женщина, подумалъ про себя майоръ.-- Конечно, она не очень-образована и называетъ Аполлона "Аполлеромъ", но у нея есть сердце, а я люблю такой сортъ женщинъ, притомъ же съ какими деньгами! Три звѣздочки въ индійскомъ фондѣ на ея имя, право! и ужели все это достанется этому щенку?
   И онъ подумалъ, какъ хорошо было бы, еслибъ часть денегъ перешла къ миссъ Біанкѣ, или, еще лучше, еслибъ одна изъ этихъ звѣздочекъ сіяла на имени мистера Артура Пенденниса.
   Продолжая дѣйствовать по принятому плану, каковъ бы онъ ни былъ, майоръ пользовался правомъ своихъ лѣтъ и короткаго знакомства, чтобъ говорить самымъ дружескимъ и отеческимъ образомъ съ миссъ Біанкою, когда находилъ случай видѣть ее одну. Онъ приходилъ такъ часто во время завтраковъ и сдѣлался такъ фамильяренъ съ дамами, что онѣ не задумывались даже ссориться при немъ, и леди Клевритъ, у которой языкъ былъ громокъ и характеръ вспыльчивъ, не разъ заводила баталію съ сильфидой въ присутствіи домашняго друга. Остроумію Біанки рѣдко не удавалось одержать побѣду въ этихъ баталіяхъ, и острыя ея стрѣлы обращали противницу въ бѣгство.
   -- Я старый человѣкъ, говорилъ майоръ:-- мнѣ нечего дѣлать въ жизни. Глаза у меня открыты. Я могу дать добрый совѣтъ. Я другъ вамъ обѣимъ, и если вамъ угодно ссориться при мнѣ, то почему не дать мнѣ вамъ совѣта? Но вы обѣ добры и я намѣренъ помирить васъ. И, Боже мой! сколько доселѣ приходилось мнѣ мирить мужей и женъ, отцовъ и сыновей, дочерей и матерей! Мнѣ это нравится; мнѣ нечего больше и дѣлать!
   Итакъ, разъ, старый дипломатъ входилъ въ гостинную леди Клеврингъ въ то время, когда леди вышла изъ нея, очевидно будучи въ высшей степени негодованія, и бѣжала мимо его на лѣстницу, которая вела въ ея особые покои.
   -- Я не могу теперь говорить съ вами, сказала она:-- я слишкомъ-разсержена на эту... на эту... злую...
   Досада заглушила остальныя слова или помѣшала высказать ихъ, пока леди Клеврингъ была на такомъ разстояніи, что еще можно было ее слышать.
   -- Моя милая, добрая миссъ Эмори, сказалъ майоръ, войдя въ гостиную:-- я вижу, что случилось: вы опять поссорились. Что жь дѣлать? Бываютъ ссоры въ лучшихъ фамиліяхъ. Не далѣе, какъ на прошлой недѣлѣ, я прекратилъ ссору между леди Клаппертовъ и съ дочерью, леди Клавдіей. Леди Лиръ и ея старшая дочь не говорили другъ съ другомъ цѣлыя двѣ недѣли. Добрѣе этихъ дамъ, достойнѣе ихъ -- я не знавалъ въ своей жизни; каждая изъ нихъ сама-по-себѣ удивительна; но онѣ не могутъ жить вмѣстѣ; онѣ не должны жить вмѣстѣ, и я желаю, моя милая миссъ Біанка, отъ всей души желаю видѣть и васъ въ вашемъ собственномъ хозяйствѣ, потому-что нѣтъ женщины въ Лондонѣ, которая лучше васъ могла бы вести его; вы осчастливите свой собственный домъ.
   -- Я не очень-счастлива въ этомъ домѣ, сказала сильфида.
   -- Именно такъ, моя милая. Не слѣдовало вамъ получать такое воспитаніе, чтобы сдѣлаться утонченнымъ и умственнымъ существомъ, каковы вы теперь, между-тѣмъ, какъ насъ окружаютъ, это я вижу и признаюсь, окружаютъ люли, неимѣющіе ни вашего генія, ни вашей образованности. Ваше мѣсто быть руководительницей въ самыхъ блестящихъ кругахъ, а не слѣдовать за другими и занимать второстепенное мѣсто въ обществѣ. Я наблюдалъ за вами, миссъ Эмори: вы честолюбивы; настоящая ваша сфера -- повелѣвать. Вамъ нужно блистать, а вы иногда не можете блистать въ этомъ домѣ, я знаю. Надѣюсь, впрочемъ, когда-нибудь видѣть васъ въ другомъ, болѣе-счастливомъ домѣ, видѣть госпожой его.
   Сильфида презрительно пожала своими лилейными плечиками.
   -- Гдѣ же принцъ, гдѣ же дворецъ, майоръ Пенденнисъ? сказала она.-- Я готова. Но нынѣ на свѣтѣ нѣтъ романовъ, нѣтъ истинной любви!
   -- Дѣйствительно, нѣтъ, отвѣчалъ майоръ съ самымъ чувствительнымъ и простодушнымъ видомъ, какой только могъ принять.
   -- Не подумайте, будто я знаю что-нибудь объ этомъ, сказала Біанка, опуская глаза: -- исключая того, что читала въ повѣстяхъ.
   -- О, конечно, нѣтъ! воскликнулъ майоръ Пенденнисъ:-- какъ вамъ знать это, моя милая миссъ Біанка? Повѣстямъ нельзя вѣрить, какъ вы прекрасно замѣчаете, и на свѣтѣ, дѣйствительно, нѣтъ романовъ. Право, я желалъ бы быть такимъ молодымъ, какъ мой племянникъ.
   -- И кто такіе, продолжала миссъ Эмори: -- кто такіе люди, которыхъ мы видимъ на балахъ каждую ночь? плясуны безденежные! народъ все пустой! Будь у меня богатство брата, я завела бы себѣ такой домъ, какой вы мнѣ желаете; но съ моимъ именемъ, съ моими маленькими средствами, какого жениха могу я ожидать? Какого-нибудь адвоката, живущаго гдѣ-нибудь близь Россель-Сквера? О! майоръ Пенденнисъ, мнѣ надоѣли и Лондонъ, и балы, и молодые денди съ бородками, и знатныя леди, которыя сегодня знакомы съ нами, а завтра отворачиваются отъ насъ: надоѣлъ весь свѣтъ. Мнѣ бы хотѣлось покинуть его и уйдти въ монастырь. Я никогда не найду существа, которое бы поняло меня. И я живу здѣсь, въ свѣтѣ, такъ же одиноко, какъ-будто я была въ кельѣ и заперта въ ней навѣки. Мнѣ хочется покинуть снѣгъ; я неочень-стара, но я утомлена; я такъ много терпѣла, я такъ разочарована; я устала, устала... О! если бы пришелъ ангелъ смерти и взялъ меня отсюда!
   Рѣчь эта можетъ быть истолкована слѣдующимъ образомъ. Нѣсколько ночей тому назадъ, знатная леди, леди Фламинго, не захотѣла и говорить съ миссъ Эмори и леди Клеврингъ. Миссъ Біанка почти съума сходила отъ того, что не получила приглашенія на балъ къ леди Друмъ: былъ уже конецъ сезона, а никто не сдѣлалъ ей предложенія, она вовсе не произвела эффекта, между-тѣмъ, какъ была гораздо-ловче всѣхъ дѣвицъ, составлявшихъ ея особый кругъ. Дора, только съ пятью тысячами фунтовъ, Флора, неимѣвшая ничего, и Леонора, у которой рыжіе волосы, выходили замужъ; но никто не являлся просить руки Біанки Эмори!
   -- Вы умно судите о свѣтѣ и своемъ положеніи, моя милая миссъ Біанка, сказалъ майоръ.-- Молодежь изъ знатныхъ фамилій беретъ невѣстъ тоже изъ знатныхъ фамилій; если у нихъ нѣтъ богатства, они подвигаются впердъ въ свѣтѣ, опираясь на покровительство. Дѣвушка съ вашимъ состояніемъ едва ли можетъ надѣяться на знатную партію; но дѣвушка съ вашимъ геніемъ, съ вашимъ удивительнымъ тономъ и изящными манерами, имѣя умнаго мужа, можетъ достать себѣ какое угодно мѣсто въ свѣтѣ.
   Миссъ Эмори изъ этихъ словъ, разумѣется, не могла понять, что думалъ майоръ Пенденнисъ. Можетъ-быть, эти слова наводили ее на мысль: не хлопочетъ ли онъ за прежняго ея поклонника, не говоритъ ли онъ о Пенѣ. Да нѣтъ, это не возможно: Пенъ всегда былъ только вѣжливъ къ ней, больше ничего. Поэтому она сказала, смѣясь:
   -- Кто же этотъ умный мужъ и когда приведете вы его ко мнѣ, майоръ Пенденнисъ? Я умираю отъ нетерпѣнія видѣть его.
   Въ эту минуту слуга отворилъ дверь и доложилъ о мистерѣ Генри Фокерѣ; при этомъ имени и при появленіи нашего друга, леди и джентльменъ захохотали.
   -- Это не онъ, сказалъ майоръ Пенденнисъ.-- Онъ женится на кузинѣ, дочери лорда Гревзенда. Прощайте, моя милая миссъ Эмори.
   Дѣлался ли Пенъ свѣтскимъ человѣкомъ, и не долженъ ли человѣкъ пріобрѣтать опытность въ свѣтѣ и употреблять ее въ свою пользу? Онъ чувствовалъ, какъ и самъ говорилъ, что очень-скоро состарился. "Какъ этотъ городъ формируетъ и измѣняетъ насъ! сказалъ онъ однажды Уаррингтону". Въ то время Пенъ и Уаррингтонъ только-что воротились домой отъ своихъ ночныхъ увеселеній; Пенъ курилъ трубку и, по обыкновенію, давалъ своему другу отчетъ въ наблюденіяхъ и приключеніяхъ минувшаго вечера.
   -- Какъ я перемѣнился, сказалъ онъ: -- что сдѣлалось изъ глупенькаго фэрокскаго мальчика, который готовъ былъ умереть отъ первой любви? У леди Майрабель былъ сегодня пріемный день, и какъ она была важна и спокойна, точно какъ-будто родилась герцогиней, и никогда въ жизни не видала опускной двери! Она удостоила меня своимъ разговоромъ и очень-ласково, тономъ покровительницы говорила о "Уалтерѣ Лорренѣ".
   -- Какое снисхожденіе! замѣтилъ Уаррингтонъ.
   -- Не правда ли снисходительно? сказалъ Пенъ, въ простотѣ души.
   При этомъ Уаррингтонъ, по обыкновенію своему, захохоталъ.
   -- Возможно ли, сказалъ онъ: -- чтобъ кто-нибудь сталъ думать о покровительствѣ знаменитому автору "Уалтера Лоррена?"
   -- Ты смѣешься надъ нами обоими, сказалъ Пенъ, слегка краснѣя.-- Я и самъ думалъ тоже. Она сказала мнѣ, что сама не читала книги (и я увѣренъ, она не читала ни одной книги въ своей жизни), но что леди Рокминстеръ читала ее и что герцогиня Конноутъ отозвалась о ней чрезвычайно-лестно. Въ такомъ случаѣ, сказалъ я, умру счастливымъ, потому-что угодить этимъ двумъ леди было великою цѣлью моего существованія и, разумѣется, получивъ ихъ одобреніе, мнѣ не нужно ожидать уже никакого. Леди Майрабель посмотрѣла на меня торжественно своими прекрасными глазами, и сказала: "о, конечно!" какъ-будто поняла меня; затѣмъ спросила, бываю ли я у герцогини по четверткамъ; и когда я отвѣчалъ -- нѣтъ, изъявила надежду, что увидитъ меня тамъ; что я долженъ попытаться и попасть туда; что туда всѣ ѣздятъ, всѣ, кто бываетъ въ обществѣ. Потомъ начала разсказывать о новомъ посланникѣ изъ Томбукту, что онъ лучше прежняго: что леди Мери Биллингтонъ выходитъ за пастора, далеко ниже ея званіемъ; что лордъ и леди Рингдонъ разошлись спустя три мѣсяца послѣ свадьбы, изъ-за кузена Рингдона, и такъ далѣе. По важности этой женщины, можно было бы вообразить, что она привела всѣ сезоны своей жизни въ Бельгрэв-Скверѣ.
   -- И ты, я полагаю, и ты хорошо разъигрывалъ свою роль въ этомъ разговорѣ, какъ потомокъ графа, твоего отца и наслѣдникъ Фэрокс-Кестля? сказалъ Уаррингтонъ.-- Да, помнится, я читалъ описаніе празднествъ по случаю твоего совершеннолѣтія. Графиня дала блистательный вечеръ сосѣднему дворянству, а фермеровъ угощали въ кухнѣ четвертью баранины и квартой эля. Остатки пиршества розданы были бѣднымъ въ деревнѣ и входъ въ паркъ былъ иллюминованъ, пока старый Джонъ не потушилъ свѣчъ, уходя спать въ обыкновенный свой часъ.
   -- Матушка моя не графиня, сказалъ Пенъ;-- хотя въ жилахъ ея очень-хорошая кровь; но если она и не знатнаго происхожденія, то я никогда не встрѣчалъ ни одной жены пера, которая умѣла бы такъ держать себя, мистеръ Джоржъ; и если ты пріѣдешь въ Фэрокс-Кестль, то самъ можешь судить о ней и о моей кузинѣ. Онѣ не такъ остроумны, какъ лондонскія женщины, но, конечно, также хорошо воспитаны. Мысли женщинъ въ деревнѣ обращены не на тѣ предметы, которые занимаютъ лондонскихъ дамъ. Въ деревнѣ женщина имѣетъ свое хозяйство и своихъ бѣдныхъ, свои длинные тихіе дни и длинные тихіе вечера.
   -- Дьявольски-длинные, сказалъ Уаррингтонъ: -- и ужь черезчуръ тихіе. Знаю ихъ на опытѣ.
   -- Однообразіе этой жизни должно быть въ нѣкоторой степени печально, подобно напѣву длинной баллады, и ея гармонія должна быть серьёзная и тихая, грустная и нѣжная: иначе она была бы невыносима. Одиночество женщинъ въ деревнѣ понеобходимости дѣлаетъ ихъ мягкими и чувствительными. При такой жизни, посвященной спокойному долгу, слишкомъ-большая веселость или смѣхъ нарушили бы ихъ покой и были бы неумѣстны.
   -- Едва ли это такъ, сказалъ Уаррингтонъ.
   -- Ты отъявленный ненавистникъ женщинъ; ты ненавидишь ихъ потому, я подозрѣваю, что мало знаешь ихъ, продолжалъ Пенъ, съ видомъ значительнаго самодовольствія.-- Если въ деревенскихъ женщинахъ тебѣ не нравится то, что онѣ слишкомъ-медленны, то, вѣрно, лондонская женщина покажется довольно-проворною для тебя. Ходъ лондонской жизни ужасенъ; дивлюсь, какъ люди могутъ поспѣвать за ней, мужчины и женщины! Возьми свѣтскую женщину, прослѣди за ней въ-теченіе сезона: поневолѣ спросишь, какъ у нея достаетъ силъ пережить этотъ сезонъ, и не засыпаетъ ли она въ концѣ августа и не лежитъ ли въ безчувственномъ снѣ до весны? Она выѣзжаетъ въ свѣтъ каждый вечерь и просиживаетъ далеко за разсвѣтъ, смотря на танцующихъ дочекъ, которыхъ пора выдавать замужъ. Дома, вѣроятно, ей надо возиться съ маленькими дѣтьми, надо присмотрѣть, какъ готовятъ для нихъ хлѣбъ и молоко, какъ учатъ музыкѣ и французскому языку, позаботиться, чтобъ къ часу была готова жареная баранина; ей надо дѣлать визиты дамамъ одинакаго съ нею состоянія, или просто по знакомству, или поразнымъ обязанностямъ, потому-что она засѣдаетъ въ Филантропическихъ Комитетахъ, въ Бальныхъ Комитетахъ, въ Комитетахъ о Переселенцахъ, и во многихъ мѣстахъ женской общественной службы. Она, вѣроятно, взяла на себя обязанность посѣщать бѣдныхъ; совѣщается съ докторомъ о супѣ и фланели и надлежащемъ обученіи дѣтей въ приходѣ. Ей надо читать газеты, по-крайней-мѣрѣ знать, въ какомъ положеніи дѣла партіи мужа, чтобъ имѣть возможность потолковать съ сосѣдкой за столомъ; и это фактъ, она читаетъ каждую новую книгу, потому что можетъ говорить очень-изрядно обо всѣхъ, и на столѣ въ ея гостиной вы увидите всѣ эти книги. Кромѣ того, сколько у ней хлопотъ по хозяйству: надо сводить концы съ концами; надо дѣлать такъ, чтобъ счеты дочернихъ модистокъ не казались слишкомъ-страшными отцу и плательщику; урѣзывать тайкомъ тамъ и сямъ мелкія, лишнія статьи расхода и препровождать эти обрѣзки, въ видѣ банковаго билета, къ сыновьямъ, находящимся въ школѣ или на морѣ; останавливать приступы лавочниковъ и финансовые обманы экономокъ; удерживать верхнихъ и нижнихъ служителей отъ ссоръ другъ съ другомъ и вообще держатъ хозяйство въ порядкѣ. Прибавъ къ этому, что она имѣетъ тайную наклонность къ какому-нибудь искусству или наукѣ, лѣпитъ модели изъ глины, дѣлаетъ химическіе опыты, или наединѣ играетъ на віолончели. Я говорю, безъ преувеличенія; многія лондонскія ламы дѣлаютъ это. И вотъ ты имѣешь передъ собой такой характеръ, о которомъ наши предки и не слыхивали и который принадлежитъ вполнѣ нашей эрѣ и періоду цивилизаціи. Боже мой! какъ быстро мы живемъ и растемъ. Мистеръ Пакстонъ выроститъ тебѣ въ девять мѣсяцевъ ананасъ величиной съ чемоданъ, между-тѣмъ, какъ маленькому ананасу, не больше кружка голландскаго сыра, въ прежнее время нужно было три года, чтобъ созрѣть. Какова порода ананасовъ, такова порода и людей. Гоншеръ -- вѣдь такъ, кажется, называется ананасъ, погречески, Уаррингтонъ?
   -- Остановись, ради Бога, остановись на англійскомъ. прежде чѣмъ перейдемъ къ греческому, воскликнулъ Уаррингтонъ, смѣясь: -- Я никогда не слыхалъ, чтобъ ты говорилъ такіе длинные спичи, никогда не подозрѣвалъ, чтобъ ты такъ глубоко проникъ въ женскія тайны. Кто научилъ тебя всему этому и въ чьихъ будуарахъ и дѣтскихъ подсматривалъ ты, между-тѣмъ, какъ я курилъ трубку и читалъ книгу лежа на соломенной постели?
   -- Ты сидишь на берегу, мой милый, и смотришь-себѣ, какъ вѣтеръ подымаетъ волны и какъ другіе борятся на морѣ, сказалъ Пенъ.-- А я теперь несусь по морю и, клянусь Юпитеромъ, оно мнѣ нравится. Какъ быстро плывемъ мы по теченію, э? сильные и слабые, молодые и старые, металлическіе кувшины и глиняные кувшины; маленькая, красивая фарфоровая лодочка весело плыветъ, пока не налетитъ на нее большое судно и не отправить ко дну; э! vogue la galère! ты видишь, что человѣкъ тонетъ въ этой гоньбѣ, и говоришь ему: прощай; смотришь, онъ только на время нырнулъ подъ ноги другихъ пловцовъ, и снова выходитъ на поверхность и снова несется впередъ. Э! vogue la galère, говорю я. Это славная потѣха, Уаррингтонъ; дѣло не въ выигрышѣ только, а въ игрѣ.
   -- Хорошо, ступай-себѣ и выигрывай. Я буду сидѣть и отмѣчать игру, сказалъ Уаррингтонъ, смотря на пылкаго, молодаго человѣка почти съ отеческимъ удовольствіемъ.-- Благородный человѣкъ играетъ для игры, эгоистъ -- для ставки, старый уродъ сидитъ-себѣ и покуриваетъ трубку спокойствія, между-тѣмъ, какъ Джекъ и Томь тузятъ другъ друга на аренѣ.
   -- Отчего жь ты не идешь на арену, Джорджъ, и не пріймешь участія въ борьбѣ? Ты довольно-дюжъ и силенъ, сказалъ Пенъ.-- Да ты стоишь десятерыхъ такихъ, какъ я.
   -- Конечно, ты не такъ высокъ, какъ Голіаѳъ, отвѣчалъ Уаррингтонъ со смѣхомъ, который былъ и грубъ, и нѣженъ.-- Что же касается до меня, я ужь не гожусь для этого. Въ прежнее время мнѣ ужь досталось порядочно. Когда-нибудь разскажу я тебѣ объ этомъ. И ты можешь наскочить на человѣка, который одолѣетъ тебя. Не будь слишкомъ-пылкимъ, или слишкомъ-довѣрчивымъ, или слишкомъ-свѣтскимъ, мой милый.
   Между-тѣмъ, какъ друзья наши бесѣдовали, утренняя заря засіяла въ окна комнаты и Пенъ открылъ ихъ, чтобъ подышать свѣжимъ утреннимъ воздухомъ.
   -- Посмотри, Джорджъ, сказалъ онъ: -- посмотри, какъ восходитъ солнце; оно видитъ земледѣльца, идущаго въ поле; работающую дѣвушку, которая снуетъ своей бѣдной иголкой, можетъ-быть; адвоката за конторкой; красавицу, улыбающуюся по снѣ на пуховой подушкѣ; утомленнаго гуляку, пробирающагося къ постели; или больнаго, котораго лихорадка колотитъ на ней; или доктора, стоящаго подлѣ постели и смотрящаго на муки матери, муки, переносимыя ею для дитяти, которое выйдетъ на свѣтъ, выйдетъ и будетъ имѣть свою долю страданій и любви, слезъ и радостей, горя и покоя!
   

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ.
Кавалеры миссъ Эмори.

   Генри Фокеръ, котораго мы за нѣсколько страницъ потеряли изъ виду, въ-теченіе этого времени, какъ и можно было ожидать отъ его постоянства, исключительно занятъ былъ своей любовью.
   Желаю, чтобъ, по-крайней-мѣрѣ, нѣкоторые изъ моихъ юныхъ читателей, наклонные къ подобному развлеченію, приняли на себя трудъ разсчесть, сколько времени отнимаетъ у нихъ любовь, и они найдутъ, что это одно изъ самыхъ дорого-стоющихъ занятій, какому только можетъ предаться человѣкъ. Дѣйствительно, чего не жертвуете вы для этого занятія, молодые джентльмены и молодыя ламы? Вопервыхъ, много часовъ вашего драгоцѣннаго сна; мы ворочаетесь на постели и думаете объ обожаемомъ предметѣ; поздно встаете и идете къ завтраку, когда ужь наступилъ полдень и все ваше семейство давнымъ-давно разошлось къ своимъ дневнымъ занятіямъ. Затѣмъ, когда вы, наконецъ, приступите къ этимъ занятіямъ, вы работаете безъ вниманія, безъ усердія: ваши мысли и силы души устремлены въ другую сторону. Кончивъ кое-какъ дневную работу, вы оставляете въ пренебреженіи вашихъ друзей и родныхъ, вашихъ естественныхъ спутниковъ и товарищей въ жизни, и бѣжите бросить взглядъ на милую особу, или посмотрѣть на ея окна или заглянуть въ ея карету въ паркѣ. Затѣмъ, вечеромъ, домашнія ласки надоѣдаютъ вамъ; разговоръ маменьки кажется скучнымъ; блюда, которыя эта добрая душа готовитъ для своего любимца, остаются нетронутыми; дѣйствительно, весь обѣдъ жизни, за исключеніемъ одного особаго блюда, вамъ не по вкусу. Жизнь, дѣла, фамильныя связи, домъ, всѣ предметы, полезные и нѣкогда милые, становятся несносными, и вы вѣчно недовольны, исключая только то время, когда вы преслѣдуете предметъ своей любви.
   Таково было состояніе души и мистера Генри Фокера, который, привыкнувъ удовлетворять всѣ свои наклонности, предался и этой съ обыкновеннымъ своимъ самолюбивымъ энтузіазмомъ.. И не должно удивляться, что мистеръ Фокеръ сдѣлался въ свою очередь рабомъ страсти, хотя въ прежнее время онъ самъ давалъ Артуру Пенденнису добрые совѣты. Кто изъ насъ не давалъ друзьямъ отличнѣйшихъ совѣтовъ? и кто исполнялъ самъ на дѣлѣ то, что говорилъ? Навѣрное, вы, сударыня -- существо совершеннѣйшее, и не имѣли никогда дурной мысли въ-теченіе вашей холодной и безукоризненной жизни; или вы, сэръ, навѣрное, такъ-сильны духомъ, что не позволите какой-нибудь глупой страсти разстроить ваше спокойствіе на службѣ или помѣшать вашему присутствію на биржѣ; вы такъ сильны, что не нуждаетесь ни въ какой симпатіи. Такъ мы и не будемъ вамъ симпатизировать; мы держимся людей смиренныхъ и слабыхъ, которые борются, спотыкаются, снова подымаются на ноги и такъ идутъ себѣ съ остальными смертными. Вы никогда не падаете: къ-чему же вамъ чужая рука? Ваша ясная добродѣтель никогда не затмѣвается страстью, никогда не колеблется искушеніемъ, никогда не омрачается угрызеніемъ совѣсти; вы, по самой возвышенности вашей и по несравненнымъ качествамъ, по-необходимости, одиноки: мы не можемъ достигнуть до васъ и говорить съ вами фамильярно. Итакъ, прощайте; нашъ путь пролегаетъ среди смиреннаго народа, и мы объявляемъ, что въ этой исторіи нѣтъ характера совершеннаго, исключая, можетъ-быть, одной особы, да и та несовсѣмъ-совершенна, потому-что до-сихъ-поръ не знаетъ, что совершенна и только по недоразуменію считаетъ себя великой грѣшницей.
   Этой молодой особы не было въ Лондонѣ въ настоящій періодъ нашей исторіи и надо прибавить, что даже вовсе непохожая на нее особа тревожила душу мистера Генри Фокера. Но что за важность въ кой-какихъ слабостяхъ?
   Генри Фокеръ, эсквайръ, тосковалъ о предметѣ своей любви и проклиналъ судьбу, которая разлучала ихъ. Когда семейство лорда Гревзенда уѣхало въ деревню, Гарри остался въ Лондонѣ, чѣмъ, конечно, неслишкомъ огорчилъ невѣсту свою, леди Анну, которая ни мало не чувствовала его отсутствія. Куда бы ни ѣхала миссъ Клеврингъ, влюбленный юноша попрежнему слѣдовалъ за нею, и зная, что его отношенія къ кузинѣ извѣстны свѣту, онъ принужденъ былъ держать страсть свою въ секретѣ, хранить ее въ своей собственной груди, отчего грудь была такъ замкнута и сдавлена, что удивительно, какъ онъ не былъ взорванъ бурнымъ секретомъ и, осѣвъ послѣ взрыва, не погибъ.
   Въ одинъ прекрасный іюньскій вечеръ былъ большой балъ въ Гоунт-Гоузѣ и на слѣдующій день въ журналахъ почти два столбца самой мелкой печати наполнены были именами особъ, удостоившихся получить приглашеніе на балъ. Въ числѣ гостей находились сэръ Фрэнсисъ, леди Клеврингъ и миссъ Эмори, которымъ неутомимый майоръ Пенденнисъ досталъ приглашеніе, а также наши молодые друзья Артуръ и Гарри. Оба они усердію подвизались на балѣ и много танцевали съ миссъ Біанкой. Что касается до почтеннаго майора, то онъ взялъ на свое попеченіе леди Клеврингъ и позаботился ввести ее въ то отдѣленіе дома, гдѣ леди могла особенно отличиться, именно въ столовую: тамъ, среди картинъ Тиціана и Джіорджіана, королевскихъ портретовъ работы Вандика и Рейнольдса, среди огромныхъ золотыхъ и серебряныхъ подносовъ, цвѣточныхъ пирамидъ и созвѣздіи восковыхъ свѣчъ, однимъ словомъ, среди такой роскоши, которая, не смотритъ на издержки, шелъ ужинъ всю ночь. Считаемъ неприличнымъ разсказывать, сколько леди Клеврингъ скушала разныхъ соусовъ, желе, салатовъ, персиковъ, бѣлыхъ суповъ, виноградныхъ кистей, паштетовъ, галантиновъ, чашекъ чаю, шампанскаго и такъ далѣе. Какъ страдалъ майоръ, когда услуживалъ честной женщинѣ, кликалъ для нея торжественныхъ слугъ и любезныхъ служанокъ, подавалъ ей съ удивительнымъ терпѣніемъ то, что было нужно -- этого никто не знаетъ: онъ никому не признавался. Онъ не позволялъ своей агоніи появляться на лицѣ, и съ неизмѣнной любезностью подавалъ бегумѣ блюдо за блюдомъ.
   Мистеръ Уэггъ считалъ всѣ блюда, которыя изволила кушать леди Клеврингъ, до-тѣхъ-поръ, пока могъ считать (но такъ-какъ онъ очень-свободно угощалъ себя шампанскимъ въ-теченіе вечера, то къ концу бала на его ариѳметическую способность нельзя было полагаться) и совѣтовалъ мистеру Гонейману, доктору леди Стейне, внимательнѣе смотрѣть за бегумой, завтра же сдѣлать ей визитъ и освѣдоматься о ея здоровьѣ.
   Сэръ Фрэнсисъ явился на балъ и нѣсколько времени бродилъ по великолѣпнымъ заламъ, пробираясь позади гостей; но общество и блескъ, которые онъ тутъ встрѣтилъ, были не по вкусу баронета и хвативъ стаканъ или два вина въ буфетѣ, онъ оставилъ Гоунт-Гоузъ и отправился по сосѣдству съ Джермин-Стритомъ, гдѣ друзья его, Лодеръ, Понтеръ, маленькій Моссъ Абрамсъ и капитанъ Скьюбалль уже сидѣли за знакомымъ зеленымъ столомъ. При стукѣ костей, въ пріятной бесѣдѣ друзей, духъ сэра Фрэнсиса поднялся до обыкновенной своей точки веселости.
   Мистеръ Пайпсентъ, ангажировавъ миссъ Эмори, спустя нѣсколько времени пошелъ къ ней, чтобъ предложить ей руку, но ужь онъ и Артуръ Пенденнисъ обмѣнялись суровыми взглядами и поклонами въ танцевальной залѣ, и Артуръ, увидѣвъ движеніе Пайпсента, вдругъ всталъ и, подойдя къ миссъ Эмори, объявилъ, что онъ ангажировалъ ее на этотъ танецъ; мистеръ Пайпсентъ, закусивъ губы и нахмурившись еще суровѣе, удалился съ глубокимъ поклономъ, сказавъ, что онъ отказывается отъ своего притязанія.
   -- Какой запосчивый, глупый провинціалъ! думалъ Пайпсентъ.-- Оттого, что онъ написалъ романъ въ два пенни, его глупая голова ужь и закружилась; одинъ пинокъ выбьетъ дурь изъ нея.
   -- Что за дерзкій идіотъ этотъ человѣкъ! замѣтилъ Артуръ своей дамѣ.-- Душа его въ Доунинг-Стритѣ, галстухъ его -- дурацкая шапка, волосы -- песокъ, ноги, какъ линѣйки, жизненныя силы его -- тесемка и сургучъ; онъ съ-роду не смѣялся; виноватъ, смѣялся три раза надъ одной и той же шуткой своего патрона. Этотъ человѣкъ, миссъ Эмори, мнѣ точно такъ же нравится, какъ холодная, вареная телятина.
   При этомъ Біанка, разумѣется, замѣтила, что онъ золъ, méchant, что онъ abominable, и спросила, что онъ скажетъ, когда она обернется къ нему спиной?
   -- Что я скажу? Скажу, что вы имѣете прекраснѣйшую фигуру и самую тонкую талію на свѣтѣ, Біанка... миссъ Эмори, хотѣлъ я сказать. Извините.-- Другой туръ; эта музыка заставить танцовать самого ольдермена.
   -- И вы ужь теперь не падаете, когда вальсируете? спросила Біанка, насмѣшливо смотря въ лицо своему кавалеру.
   -- Можно упасть и опять подняться въ жизни, Біанка -- вы знаете, такъ обыкновенно называлъ я васъ въ прежнее время, и это имя лучшее на свѣтѣ; кромѣ -- того, съ-тѣхъ-поръ я практиковался въ танцахъ.
   -- И, вѣроятно, со многими дамами? сказала Біанка. съ легкимъ притворнымъ вздохомъ и пожавъ плечиками.-- И дѣйствительно, мистеръ Пенъ много напрактиковался въ этой жизни и безъ-сомнѣнія достигъ возможности танцовать лучше.
   Если Пенденнисъ былъ дерзокъ въ разговорѣ, то, съ другой стороны, Фокеръ, столь говорливый во многихъ случаяхъ, былъ безгласенъ и грустенъ, когда танцова.гь съ миссъ Эмори. Охватить ея тонкую талію -- было для него восхищеніемъ; повертѣться съ ней по залѣ -- бредомъ, но говорить... что же могъ онъ сказать ей такого, что было бы достойно ея? Какой перлъ разговора могъ онъ поднести такой царицѣ любви и ума, какъ Біанка? Не онъ, а она вела разговоръ, когда съ ней стоялъ этотъ, пораженный любовью, кавалеръ. Она спрашивала его, какъ поживаетъ его милая верховая лошадка, и смотрѣла на него и благодарила съ такой лаской и грустью, и съ такимъ нѣжнымъ вздохомъ отказалась отъ милой верховой лошадки, когда онъ предложилъ ее къ ея услугамъ.
   -- Мнѣ не съ кѣмъ ѣздить верхомъ въ Лондонѣ, сказала она.-- Маменька трусиха и фигура ея некрасива на лошади; сэръ Фрэнсисъ никогда не выѣзжаетъ со мною: онъ любитъ меня какъ... какъ падчерицу. О! какъ пріятно, должно-быть, имѣть отца... отца, мистеръ Фокеръ!
   -- О, необыкновенно! сказалъ мистеръ Гарри, который наслаждался этимъ счастьемъ весьма-спокойно, и при этихъ словахъ Біанка, покинувъ сантиментальный видъ, который только-что приняла, такъ насмѣшливо взглянула на Фокера своими сѣрыми глазками, что оба расхохотались и Гарри, восхищенный и попавъ наконецъ въ свою тарелку, началъ угощать ее невинной болтовней, которую приправлялъ такими выраженіями, какихъ не съищете въ словаряхъ; болтовня эта относилась къ личной исторіи его самого или лошадей, или другихъ вещей, дорогихъ и важныхъ для него, или къ лицамъ, находившимся въ большой залѣ и проходившимъ мимо нихъ; о ихъ наружности и характерахъ мистеръ Гарри говорилъ съ безъискусственною свободою и съ значительной примѣсью юмора.
   Когда разговоръ началъ слабѣть и юношу снова стала одолѣвать скромность, Біанка умѣла оживить своего собесѣдника; спросила, каковъ Логвудъ, красивое ли это мѣсто? Любитъ ли мистеръ Фокеръ охотиться и нравятся ли ему женщины, которыя охотятся (въ этомъ случаѣ она готова была сказать, что страстно любитъ охоту), и такъ-какъ мистеръ Фокеръ выразился противъ женщинъ-охотницъ и указалъ на проходившую мимо леди Больфинчь, то и Біанка выразила также свое отвращеніе отъ охоты и сказала, что ее дрожь беретъ при мысли, какъ убиваютъ маленькую, крошечную лисицу; причемъ Фокеръ засмѣялся и принялся вальсировать съ новой силой и граціей.
   Въ концѣ вальса -- послѣдняго вальса, который они танцовалъ въ эту ночь -- Біанка спросила о Дроммингтонѣ, и хорошій ли это домъ? Кузины его, она слышала, очень-образованны; лорда Эрита она встрѣчала, а которую кузину онъ больше любить? Не леди ли Анну? Да, она увѣрена -- ее, увѣрена по его глазамъ и краскѣ на лицѣ. Она устала танцовать; ужь очень-поздно; нужно идти къ маменькѣ и, не говоря другаго слова, отдернула свою руку отъ Гарри Фокера, взяла подъ-руку Пена, расхаживавшаго молодцомъ по танцовальной залѣ, проговорила: "къ маменькѣ! къ маменькѣ! проводите меня къ маменькѣ, любезный мистеръ Пенденнисъ!", и уходя отъ Гарри, пронзила его парѳянскою стрѣлою.
   Милордъ Стейне, съ лысой головой и блестящими глазами, съ ожерельемъ рыжихъ бакенбардъ вокругъ лица, сдѣлалъ сильное впечатлѣніе на леди Клеврингъ, когда самъ представился ей по просьбѣ услужливаго майора Пенденниса. Своей собственной бѣлой, высоко-аристократической рукой подалъ имъ леди рюмку вина, сказалъ, что слышалъ о ея прелестной дочери и просилъ представить его ей. Въ эту самую минуту, подошелъ Артуръ Пенденнисъ, ведя полъ-руку молодую леди.
   Пэръ сдѣлалъ глубокій поклонъ, а Біанка наиглубочайшій книксенъ, какой-только когда-либо видали. Лордъ даль пожать свою руку мистеру Артуру Пенденнису, сказалъ, что читалъ его книгу, что она очень-зла и умна, спросилъ миссъ Біанку, читала ли она ее, причемъ Пенъ покраснѣлъ и чувствовалъ себя какъ-то неловко. Вѣдь, Біанка была одной изъ героинь романа. Біанка, въ черныхъ букляхъ и немного-измѣненная, была Неэра Уалтера Лоррена.
   Біанка читала романъ; языкъ глазъ выразилъ, какъ она восхищена имъ. Разъигравъ эту маленькую комедію, маркизъ Стейне сдѣлалъ два глубокіе поклона леди Клеврингъ и ея дочери и перешелъ къ другимъ гостямъ на этомъ великолѣпномъ балѣ.
   Маменька и дочка громогласно выразили свое удивленіе къ благородному маркизу, какъ только широкая спина его повернулась къ нимъ.
   -- Онъ сказалъ, что они -- славная парочка, шепнулъ майоръ Пенденнисъ леди Клеврингъ.
   Маменька подумала, что это правда; маменька такъ упоена была оказанной ей честью и другими охмѣляющими событіями этого вечера, что веселость ея не знала предѣловъ. Она смѣялась, подмигивала, лукаво кивала на Пена, ударила его вѣеромъ по рукѣ, ударила Біанку, ударила майора; удовольствіе ея было безгранично и всѣми возможными способами выражала она свою радость.
   Когда общество спустились внизъ по парадной лѣстницѣ Гоунг-Гоуза, ясное утро поднималось уже надъ темными деревьями парка; небо окрашено было розовой краской -- и, Боже мой, какъ странны казались щеки нѣкоторыхъ изъ гостей! Особенно этотъ удивительный, полный самоотверженія, майоръ, нѣсколько часовъ неотходившій отъ леди Клеврингъ, подававшій ей и упитывавшій ея тѣло всѣмъ, что было лучшаго въ буфетѣ, угощавшій слухъ ея всѣмъ, что можно было сказать пріятнаго и лестнаго... о, каковъ онъ былъ! Кружки около его глазъ приняли коричневый цвѣтъ; глазныя яблоки походили на яички чибиса; морщины на его старомъ лицѣ сдѣлались глубокими рубцами и серебряная плева, похожая на долголежавшую утреннюю росу, сверкала на его подбородкѣ и вдоль крашенныхъ бакенбардъ, растрепавшихся и развившихся.
   И онъ стоялъ тутъ, съ удивительнымъ терпѣніемъ, безъ жалобъ, перенося безмолвную агонію, стоялъ, зная, что люди могутъ видѣть состояніе его лица (не видѣлъ ли онъ самъ положенія другихъ, мужчинъ и женщинъ, одинакихъ съ нимъ лѣтъ?), стоялъ думая, какъ бы поскорѣй отдохнуть отъ понесенныхъ трудовъ, и зная, что ужинъ повредитъ ему, потому-что онъ поѣлъ немного, чтобъ поддержать своего друга, леди Клеврингъ, въ веселомъ расположеніи духа; стоялъ, хотя въ спинѣ и колѣняхъ начиналась уже ревматическая стрѣльба, хотя усталыя ноги горѣли въ лакированныхъ сапогахъ, хотя онъ былъ такъ утомленъ, охъ! такъ утомленъ и такъ хотѣлъ добраться до постели!
   Пенденнисы, старшій и младшій, стояли съ леди Клеврингъ и ея дочерью, пока не подана была карета леди, и тутъ, можно сказать, мученія старшаго Пенденниса кончились. Добродушная бегума настаивала на томъ, чтобъ довезти его до дверей его квартиры въ Бюри-Стритѣ; поблагодаривъ, сдѣлавъ одинъ или два слабые поклона, онъ усѣлся на задней скамейкѣ кареты. Бегума, на прощаньи, махнула своей пухлой ручкой Артуру и Фокеру, а Біанка томно улынублась молодымъ людямъ, думая о томъ, не слишкомъ ли блѣдна и зелена она подъ розовымъ капоромъ, и есть ли зеркала въ Гоунт-Гоузѣ, или отъ усталости и раздраженія собственныхъ ея глазъ, она воображаетъ себя такой блѣдной?
   Артуръ, можетъ-быть, очень-хорошо видѣлъ, какъ желта Біанка, но не приписывалъ этого ни дѣйствію зеркалъ, ни заблужденію своего или ея собственнаго зрѣнія. Нашъ молодой свѣтскій человѣкъ могъ смотрѣть зорко и видѣть лицо Біанки почти такимъ, какимъ создала его природа. Что же касается до бѣднаго Фокера, это лицо было для него такъ лучезарно, что совершенно ослѣпляло его; онъ также не могъ видѣть недостатковъ въ немъ, какъ и въ солнцѣ, которое теперь заблистало надъ крышами домовъ.
   Въ числѣ другихъ дурныхъ привычекъ, которыя пріобрѣлъ Пенъ въ Лондонѣ, моралистъ, конечно, замѣтить привычку возвращаться домой поздно и ложиться спать въ то время, когда въ деревнѣ думаютъ уже вставать. Легко привыкнуть ложиться и вставать въ тотъ или другой часъ. Издатели газетъ, ковент-гарденскіе торгаши, ночные извощики и продавцы кофе, трубочисты и фэшонэбльные джентльмены и леди, посѣщающіе балы, часто трудятся и веселятся въ четыре часа утра, когда обыкновенные смертные хранятъ. Мы уже показали въ предшествующей главѣ, въ какомъ бодромъ состояніи духа былъ Пенъ въ этотъ періодъ и какъ онъ расположенъ былъ курить сигару и говорить свободно.
   Фокеръ и Пенъ шли вмѣстѣ изъ Гоунт-Гоуза, покуривая сигары и разговаривая, или, вѣрнѣе сказать, говорилъ одинъ Пенъ, а Фокеръ смотрѣлъ такъ, какъ-будто ему нужно было что-то. сказать. Въ обществѣ знатныхъ людей Пенъ былъ насмѣшливъ и разъигрывалъ роль денди; онъ не могъ удержаться отъ подражанія нѣкоторымъ ихъ манерамъ и тону, и, имѣя живое воображеніе, весьма-легко вообразилъ и себя важной особой. Онъ болталъ съ Фокеромъ и нападалъ на всѣхъ и на все; смѣялся надъ ломанымъ французскимъ языкомъ леди Джонъ Торнбулль, которая мѣшала французскія фразы во всякій разговоръ, несмотря на общія насмѣшки; смѣялся надъ необыкновеннымъ костюмомъ и фальшивыми брильянтами мистриссъ Слаккь Ропперъ: надъ старыми и молодыми денди; надъ кѣмъ онъ но смѣялся?
   -- Ты стрѣляешь во всѣхъ, Пенъ; ты сталь страшенъ, сказалъ Фокерь.-- Вотъ ты потѣшился надъ желтымъ парикомъ Блонделя и чернымъ парикомъ Кольчикума; что же ты не трогаешь темнаго, гэ? ты знаешь, какой парикъ я разумѣю. Онъ поѣхалъ въ каретѣ леди Клеврингъ.
   -- Подъ шляпой моего дядюшки? Мой дядюшка мученикъ, Фокеръ. Всю ночь онъ исполнялъ мучительныя обязанности. Онъ любитъ ложиться спать рано. У него бываетъ страшная голова, когда онъ засидится и поужинаетъ. У него всегда открывается подагра, если онъ много ходить или стоитъ на балѣ. А онъ пробылъ на балѣ долго, много стоялъ и ужиналъ. Онъ поѣхалъ домой къ подагрѣ и головной боли -- и все для меня! Какъ же мнѣ смѣяться надъ нимъ? Нѣтъ, ни за что!
   -- Что ты разумѣешь подъ словами, что онъ все это дѣлалъ для тебя? спросилъ Фокеръ, нѣсколько-встревоженный.
   -- Любезный другъ! сказалъ Пенъ, который быль очень въ духѣ: -- можешь ли ты сохранить секретъ, если я тебѣ сообщу его? Можно ли на теб.ч положиться? Поклянешься ли ты? Будешь ли нѣмъ или все разболтаешь? Будешь ли ты молчать и слушать, или хочешь говорить и умереть?
   И при этихъ словахъ онъ принялъ такую нелѣпую театральную позу, что извощики на биржѣ въ Пиккадиллѣ удивились и разсмѣялись надъ странными молодыми франтами.
   -- Что за чертовщину ты городишь? спросилъ Фокеръ, еще болѣе-встревоженный.
   Пенъ не замѣтилъ, однакожъ, этой тревоги и будучи, какъ мы сказали, въ ударѣ, продолжалъ въ томъ же насмѣшливомъ духѣ:
   -- Генри, другъ моей юности, сказалъ онъ:-- и свидѣтель моихъ прежнихъ глупостей, хотя ты былъ тупъ въ наукахъ, но не совсѣмъ лишенъ здраваго смысла; да, не краснѣй, Генрихъ, у тебя добрая порція смысла, мужества и притомъ доброты къ услугамъ твоихъ друзей. Будь я въ крайней бѣдности, непремѣнно прибѣгнулъ бы къ кошельку моего Фокера; будь я въ горѣ, я излилъ бы свое горе въ его симпатическую грудь.
   -- Полно, Пенъ, продолжай, сказалъ Фокеръ.
   -- Такъ знай же, другъ моего дѣтства, что Артуръ Пенденнисъ, изъ Верхняго Темпля, изучающій законовѣдѣніе, чувствуетъ, что онъ одинокъ и старая забота браздитъ его виски, а макушка его начинаетъ плѣшивѣть.-- Не остановиться ли намъ, не выпить ли кофе въ этой харчевнѣ? Посмотри, какъ вонъ тотъ извощикъ дуетъ на свое блюдечко. Нѣтъ? Не хочешь? Богачъ! Я снова начинаю свой разсказъ. Я подвигаюсь впередъ въ жизни. Денегъ у меня дьявольски-мало, а мнѣ нужны онѣ: я думаю достать ихъ и устроиться въ жизни; я думаю устроиться осѣдло, думаю жениться, братецъ; думаю сдѣлаться человѣкомъ степеннымъ, какъ портвейнъ и хересъ, имѣть добрую репутацію въ своемъ околоткѣ, умѣренную прислугу -- двухъ служанокъ и человѣка, бругэмъ, въ которомъ бы могла выѣзжать иногда мистриссъ Пенденнисъ и домикъ близь парковъ для гулянья дѣтей. А? Что ты на это скажешь? Отвѣтствуй своему другу, ты -- достойное чадо пива! Говори, заклинаю тебя всѣми твоими пивными чанами!
   -- Но ты еще не нажилъ денегъ, Пенъ, сказалъ Фокеръ, все еще неуспокоившійся.
   -- Не нажилъ! Да у нея есть. Скажу тебѣ: для меня есть въ запасѣ золото, не то, что вы называете деньгами, вы, воспитанные на лонѣ роскоши, взлелѣянные на пивной гущѣ и упивающіеся богатствомъ изъ тысячи гущанниковъ! Какое понятіе имѣете вы о деньгахъ? Что для васъ бѣдность, то для сына смиреннаго аптекаря -- блескъ. Вы не можете жить безъ многочисленной дворни, безъ лошадей въ городѣ и деревнѣ. Уютный домикъ гдѣ-нибудь недалеко отъ Бельгрзва, бругэмъ для жены, порядочная кухарка, и повременамъ бутылка хорошаго вина для друзей -- эти простыя потребности, Фокеръ, будутъ для меня достаточны.
   При этихъ словахъ лицо Пена сдѣлалось серьёзнѣе. Покинувъ насмѣшливый тонъ, онъ продолжалъ:
   -- Да, я серьёзно думаю сдѣлаться осѣдлымъ, жениться. Безъ денегъ нельзя имѣть успѣха въ свѣтѣ. Надо имѣть извѣстный запасъ для начала прежде, чѣмъ станешь играть въ большую игру. Почему и мнѣ не попробовать счастья въ этой игрѣ? Люди, и похуже меня, выигрывали. И такъ-какъ я не получилъ капитала отъ предковъ, то долженъ достать его чрезъ жену -- вотъ я все.
   Они шли по Гросвенор-Стриту, разговаривая, или, вѣрнѣе сказать, говорилъ одинъ Пенъ, въ самолюбивомъ упоеніи своего сердца и, должно-быть, мистеръ Пенъ слишкомъ былъ занятъ собственными дѣлами, что вовсе не замѣтилъ безпокойства и волненія своего спутника и продолжалъ:
   -- Ты знаешь, мы уже не дѣти, ты и я, Гарри. Да, время нашего романа прошло. Мы женимся не по страсти, а по благоразумію. Почему ты берешь кузину? Потому-что она славная дѣвушка, и графская дочь, и старики этого хотятъ, и тому подобное.
   -- А ты, Пенденнисъ, спросилъ Фокеръ:-- ты не влюбленъ въ дѣвушку, на которой хочешь жениться?
   Пенъ пожалъ плечами.
   -- Comme èa, сказалъ онъ.-- Она мнѣ довольно нравится. Она довольно-хороша собой, довольно-умна, думаю, будетъ и хорошей женой. А главное -- у ней довольно денегъ. Да что толковать? Ты знаешь, кто она, вѣдь знаешь? Однажды, когда мы обѣдали у ея маменьки, мнѣ показалось, что и ты волочился за ней. Это -- маленькая Эмори.
   -- Я... я... такъ и думалъ, сказалъ Фокеръ:-- что жь, она согласилась?
   -- Несовсѣмъ, отвѣчалъ Артуръ съ такой улыбкой, которая говорила: "стоитъ только попросить ея руки -- и она въ ту же минуту отдастъ ее мнѣ".
   -- О, несовсѣмъ! сказалъ Фокеръ и разразился такимъ ужаснымъ смѣхомъ, что Пенъ въ первый разъ обратилъ свои мысли отъ самого себя къ спутнику и пораженъ былъ его страшно-блѣднымъ лицомъ.
   -- Любезный другъ! Фо! что съ тобой? Ты нездоровъ? сказалъ Пенъ тономъ истиннаго участія.
   -- Ты думаешь, это отъ шампанскаго въ Гоунт-Гоузѣ, не такъ ли? Нѣтъ, не оттого. Зайди ко мнѣ; дай мнѣ поговорить съ тобой минуту. Я разскажу тебѣ, въ чемъ дѣло. Пойдемъ; мнѣ надо кому-нибудь высказаться, сказалъ Фокеръ.
   Въ это время они находилась у дверей дома мистера Фокера и, отворивъ ихъ, Гарри повелъ друга въ свои покои, расположенные въ задней части дома, за семейной столовой, гдѣ старшій Фокеръ принималъ своихъ гостей, окруженный портретами самого-себя и жены, ребенка-сына верхомъ на ослѣ, и покойнаго графа Гревзенда въ мантіи пэра. Фокеръ и Пенъ прошли эту комнату, въ которой ставни уже были закрыты и вошли въ квартиру молодаго человѣка. Лучи восходившаго солнца уже играли въ ней и, порхая, освѣщали галерею бѣднаго Гарри, галерею танцующихъ дѣвушекъ и балетныхъ нимфъ.
   -- Слушай, Пенъ, я не могу тебѣ этого не разсказать, началъ онъ.-- Cъ того самаго вечера, когда мы тамъ обѣдали, я такъ влюбленъ въ эту дѣвушку, что, думаю, умру, если она не будетъ моей; мнѣ кажется иногда, что я съ ума сойду. И не могу этого перенести, Пенъ. Не могу перенести, что ты сейчасъ говорилъ о ней, о женитьбѣ на ней, потому-что у нея есть деньги. Ахъ, Пенъ! это не главный вопросъ въ женитьбѣ. Держу пари, какое угодно, что это не главный вопросъ. Говорить о деньгахъ и такой дѣвушкѣ, это... это... какъ бы тебѣ сказать... ты знаешь, что я хочу выразить... Я не мастеръ говорить... Ну, это неприлично. Еслибъ она согласилась быть моею, я взялъ бы ее и махнулъ на все прочее. Вотъ что бы я сдѣлалъ!
   -- Бѣдный Фо! Не думаю, чтобъ это соблазнило ее, сказалъ Пенъ, смотря на своего друга съ искренней добротою и сожалѣніемъ: -- она не принадлежитъ къ числу дѣвушекъ, созданныхъ для любви и хижины.
   -- Ей надо быть герцогиней, я это очень-хорошо знаю, и знаю, что если бы она и пошла за меня, то не иначе, какъ съ тѣмъ, чтобъ я доставилъ ей видное мѣсто въ свѣтѣ; самъ-то я ни къ чему не годенъ, я не уменъ и тому подобное, грустно сказалъ Фокеръ.-- Еслибъ всѣ брильянты, которые сегодня на балу были на герцогиняхъ и маркизахъ, принадлежали мнѣ, я бы всѣ ихъ положилъ на ея колѣни. Но какая польза толковать объ этомъ? Я записанъ на другую скачку. Это-то и убиваетъ меня, Пенъ. Я не могу отъ этого отдѣлаться; умирай, а нельзя отдѣлаться. И хотя моя кузина дѣвушка славная и она мнѣ нравится и такъ далѣе, но когда старики порѣшили это дѣло между собой, я не видалъ ея. И когда ты говорилъ сейчасъ, что она будетъ хорошей женой и что у ней довольно денегъ для васъ обоихъ, я подумалъ про-себя, что для женитьбы мужчинѣ мало однихъ денегъ, мало того, чтобъ дѣвушка ему просто нравилась. Онъ женятся и увидитъ, что больше любить кого-нибудь другаго; тогда всѣ деньги на свѣтѣ не сдѣлаютъ его счастливымъ. Выслушай меня: я имѣю много денегъ или буду имѣть, изъ гущанняковъ, какъ ты ихъ называешь. Старикъ мой думалъ, что лучше ничего нельзя было для меня сдѣлать, какъ устроить мою свадьбу съ кузиной. Скажу тебѣ, это не сбудется, а если и сбудется, то къ-несчастью для меня и для леди Анны и она получитъ въ мужья самаго жалкаго нищаго въ городѣ.
   -- Бѣдный Фо! сказалъ Пенъ: -- я желалъ бы помочь тебѣ. Мнѣ и въ голову не приходило, чтобъ ты такъ врѣзался въ эту дѣвушку. Думаешь ли ты, что она выйдетъ за тебя безъ твоихъ денегъ? Нѣтъ. Думаешь ли ты, что отецъ твой согласится разорвать твое обязательство съ кузиной? Ты знаешь его очень-хорошо и знаешь, что онъ скорѣй отречется отъ тебя, чѣмъ сдѣлаетъ это.
   Несчастный Фокеръ въ отвѣть только простоналъ, растянувшись на диванѣ и сжавъ голову руками.
   -- Что касается до меня, продолжалъ Пенъ:-- то знай я, что твои дѣла такія критическія, я, по-крайней-мѣрѣ, не сталъ бы мучить тебя и не выбралъ бы тебя своимъ повѣреннымъ. И мое дѣло не серьёзно по-крайней-мѣрѣ доселѣ. Я ни слова еще не говорилъ миссъ Эмори. Очень-вѣроятно, что она отказала бы мнѣ, еслибъ я попросилъ ея руки. Я много толковалъ объ этомъ только съ дядюшкой, который говоритъ, что мнѣ лишь стоитъ рѣшиться. Я честолюбивъ и бѣденъ. И, кажется, леди Клеврингъ дастъ ей много денегъ, а сэра Фрэнсиса нечего спрашивать; но еще ничего не рѣшено, Гарри. Они скоро уѣзжаютъ изъ города. Обѣщаю тебѣ до отъѣзда не просить ея руки. Торопиться нечего; будетъ время для каждаго. Но положимъ, что ты жеишься на ней, Фокеръ. Вспомни, что сейчасъ ты говорилъ насчетъ женитьбы, и какъ жалокъ человѣкъ, который не думаетъ о женѣ. Что жь за жену ты будешь имѣть, которая не станетъ думать о своемъ мужѣ?
   -- Но она будетъ обо мнѣ думать, сказалъ Фокеръ съ дивана:-- то-есть, я полагаю, будетъ. Именно сегодня, какъ мы танцовали, она сказала...
   -- Что она сказала? вскричалъ Пенъ, вскочивъ, въ сильномъ гнѣвѣ, съ креселъ, но тотчасъ опомнился и разразился смѣхомъ.
   -- Никогда не обращай вниманія на то, что она говоритъ, Гарри. Миссъ Эмори умная дѣвушка и говорить множество вѣжливостей тебѣ, мнѣ, можетъ-быть, и чортъ-знаетъ еще кому, кромѣ насъ. Ничего покуда не рѣшено, любезный. По-крайней-мѣрѣ, мое сердце не разорвется, если я не женюсь на ней. Доставай ее, если можешь; желаю тебѣ наслаждаться ею. Прощай. Не думай о нашемъ разговорѣ. Я былъ взволнованъ, страшно хотѣлъ пить въ этихъ жаркихъ комнатахъ и, кажется, мало подливалъ зельцерской воды въ шампанское. Спокойной ночи. Я сохраню твой секретъ. Мы оба должны быть нѣмы и "пусть будетъ честный бой и пусть выигрываетъ, кто лучше", какъ говоритъ Петеръ Кроули.
   При этихъ словахъ, мистеръ Артуръ Пенденнисъ, бросивъ весьма-странный и нѣсколько-опасный взглядъ на своего собесѣдника, пожалъ ему руку съ такимъ радушіемъ, какое прилично было высказанному имъ сейчасъ сравненію съ кулачнымъ боемъ, и какое обнаруживаетъ мистеръ Бендиго, когда жметъ руку мистеру Коуиту, передъ начатіемъ драки за бойцовую перевязь и за двѣсти фунтовъ преміи. Фокеръ отвѣчалъ своему другу умоляющимъ взглядомъ и жалостнымъ пожатіемъ руки, слова опустился на подушки, и Пенъ, надѣвъ шляпу, вышелъ на свѣжій воздухъ, едва не переступивъ черезъ служанку, которая терла ступеньки у дверей.
   -- А! такъ и онъ добивается ея? И онъ? думалъ Пенъ, идя по улицѣ и чувствуя, что самыя страданія и пытки, какія терпѣло честное сердце Фокера, придаютъ только силу его собственному преслѣдованію Біанки, если только можно назвать преслѣдованіемъ то, что еще вовсе не было преслѣдованіемъ, а простой потѣхой отъ бездѣлья.-- Она сказала ему что-то; чтожь сказала? Можетъ-быть, она дала ему вотъ такой же цвѣтокъ, и при этомъ онъ вынулъ изъ фрака сморщившійся, измятый розовый бутончикъ, который завялъ и почернѣлъ отъ бальнаго жара и свѣта. Какъ подумаешь, сколько было другихъ, кому она давала подобные, безъискусственные знаки своей привязанности, эта кокетка!.. и онъ бросилъ цвѣтокъ въ канаву, гдѣ вода, можетъ-быть, освѣжила его и откуда любитель розовыхъ бутончиковъ, можетъ-быть, его вынулъ послѣ. Затѣмъ, сообразивъ, что на дворѣ уже совершенно-свѣтло и что прохожіе будутъ съ удивленіемъ смотрѣть на его бороду и бѣлый галстухъ, нашъ скромный, молодой джентльменъ взялъ кабріолетъ и поѣхалъ въ Темпль.
   Увы! уже-ли это тотъ самый мальчикъ, который, только нѣсколько лѣтъ назадъ, читалъ молитвы на колѣняхъ матери, и за котораго она, вѣроятно, молится въ этотъ утренній часъ?-- Уже-ли этотъ самолюбивый свѣтскій человѣкъ тотъ самый юноша, который еще не такъ давно готовъ былъ для своей любви бросить все на свѣтѣ, и надежды, и честолюбіе и свои шансы въ жизни?-- Это человѣкъ, которымъ вы гордитесь -- старый Пенденнисъ! Вы хвалитесь, что образовали его, что спасли его отъ нелѣпой любви и глупости, и, стеная на постели отъ ревматическихъ и другихъ болей, вы утѣшаете себя мыслью, что, по-крайней-мѣрѣ, этотъ малый составитъ себѣ каррьеру и что Пенденнисы займутъ видное мѣсто въ свѣтѣ. Не уже-ли онъ единственный человѣкъ, который, проходя по этой темной жизни, умышленно или по влеченію рока, сбивается съ пути, между-тѣмъ, какъ истина и любовь, которыя должны были бы свѣтить ему, тускнѣютъ въ отравленномъ воздухѣ и ужь не могутъ болѣе озарять ему путь?
   Когда Пенъ ушелъ домой, бѣдный Гарри Фокеръ всталъ съ дивана и, вынувъ изъ своего жилета, украшеннаго великолѣпными пуговицами и чудесно-вышитаго (это была работа его маменьки, бѣлый розовый бутончикъ, досталъ изъ уборнаго ящика, подареннаго также матерью, ножницы, тщательно обрѣзалъ ими стебель цвѣтка и поставивъ его въ стаканъ съ водой противъ своей постели, улегся на эту постель, чтобъ успокоиться отъ заботъ и горькихъ воспоминаній.
   Надо полагать, что не одна роза была въ букетѣ миссъ Біанки Эмори и почему же этому доброму созданію не раздавать лишнее, и не счастливить сколько-возможно болѣе кавалеровъ?
   

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ.
Нашъ герой потѣшается.

   Труды, понесенные въ прошлую ночь въ Гоунт-Гоузѣ, были слишкомъ-тяжки для майора Пенденниса; и какъ-скоро онъ безопасно могъ двигать своимъ утомленнымъ, дряхлымъ тѣломъ, тотчасъ уѣхалъ, стеная, въ Бокстонъ и искалъ облегченія въ цѣлительныхъ водахъ этого мѣста. Засѣданія Парламента кончились. Сэръ Фрэнсисъ Клеврингъ съ семействомъ уѣхалъ изъ города, и дѣла, о которыхъ мы выше упомянули, нимало не подвинулись впередъ въ короткій промежутокъ нѣсколькихъ дней или недѣль, протекшихъ между этою и послѣднею главою. Городъ, однакожъ, съ этого времени опустѣлъ. Сезонъ приближался къ концу; сосѣди Пена, юристы, отправились въ объѣзды; болѣе фэшонэбльные друзья его взяли паспорты на материкъ Европы, или уѣхали искать здоровья и развлеченія въ шотландскихъ болотахъ. Едвали можно было увидѣть одного человѣка у большихъ оконъ клубовъ, или на уединеиной Палл-Малльской мостовой; красныхъ куртокъ не видно передъ дворцовыми воротами; сент-джемскіе лавочники уѣхали веселиться за городъ; портные отпустили усы и отправились на Рейнъ; сапожники перебрались въ Эмсъ или Баденъ, гдѣ будутъ краснѣть при встрѣчѣ съ своими покупателями или понтировать за игорными столами своимъ кредиторамъ; оркестръ, игравшій въ кенсингтонскихъ садахъ, заперъ свои мѣдные инструменты и серебряныя трубы; только двѣ-три старыя наемныя кареты тащились по берегамъ Серпентейна, и Клеренсъ Бульбуль, задержанный въ городѣ своими обязанностями по званію чиновника казначейства, прогуливаясь, пополудни, верхомъ по Роттен-Роу, сравнивалъ уединеніе этого мѣста съ аравійскою пустынею, а себя -- съ Бедуиномъ, скачущимъ по пыльной степи. Уаррингтонъ уложилъ въ свой дорожный мѣшокъ большое количество кэвендишскаго табаку и, по обыкновенію, отправился на каникулы въ домъ брата въ Норфолькѣ. Пенъ остался одинъ въ квартирѣ, потому-что этотъ фэтонабльный человѣкъ не всегда могъ уѣхать изъ столицы, когда хотѣлъ, и теперь его удерживали дѣла по газетѣ, Палл-Малльской Газетѣ: онъ исправлялъ должность ея издателя на время отсутствія капитана Шэндона, который отправился съ семействомъ на цѣлебныя воды, въ Булонь.
   Хотя, какъ мы видѣли, Пенъ и говорилъ, что онъ совершенно blasé и утомленъ жизнью, но на самомъ дѣлѣ онъ былъ отлично-здоровымъ молодымъ человѣкомъ, имѣлъ прекрасный аппетитъ, который съ величайшимъ удовольствіемъ удовлетворялъ по-крайней-мѣрѣ разъ въ день, имѣлъ постоянное желаніе быть въ обществѣ, а это желаніе вовсе не показывало, чтобъ онъ былъ мизантропъ. Не случалось хорошаго обѣда, онъ совершенно-спокойно садился за дурной; не случалось попасть въ общество людей остроумныхъ, знатныхъ или красавицъ, онъ былъ радъ всякой компаніи, какая попадалась подъ-руку; съ удовольствіемъ проводилъ время въ гостиной какой-нибудь таверны, на палубѣ гриничскаго парохода или въ поѣздкѣ въ Гэмпстедъ съ мистеромъ Финюкеномъ, товарищемъ по Палл-Малльской Газетѣ; съ удовольствіемъ посѣщалъ лѣтніе театры за рѣкой, или королевскій воксальный садъ, гдѣ былъ на самой дружеской ногѣ съ великимъ Симпсономъ и пожималъ руки главнымъ комическимъ пѣвцамъ и любезнымъ наѣздницамъ. И съ сатирической улыбкой, несовсѣмъ-чуждой симпатіи, посматривая на гримасы и граціозныя позы этихъ господь и дамъ, онъ добродушно глядѣлъ и на зрителей: на разгульнаго юношу, любящаго веселье и находящаго его тутъ; на честныхъ родителей съ дѣтками, которые смѣются и хлопаютъ въ ладоши; на бѣдныхъ отверженцевъ общества, которыхъ смѣхъ не такъ невиненъ, какъ громокъ, которые пришли сюда, чтобъ плясать и веселиться по-крайней-мѣрѣ до зари, добыть хлѣбъ и утопить горе. Артуръ часто хвастался этой симпатіей къ людямъ всѣхъ состояній; ему пріятно было обладать ею, и онъ говорилъ, что сохранитъ ее до конца жизни. Какъ другіе имѣютъ страсть къ искусству, къ музыкѣ или естествознанію, такъ у Артура, по его словамъ, любимымъ предметомъ была антропологія, и глаза его постоянно присматривались къ безконечному разнообразію и красотамъ человѣчества; онъ съ удовольствіемъ разсматривалъ всѣ образчики его въ мѣстахъ, куда оно стекалось, была ли это морщинистая вдова, кокетничающая въ бальной залѣ, или благовоспитанная молодая красавица, краснѣющая тутъ же въ своей первой порѣ; былъ ли это неуклюжій франтъ, приволакивающійся къ служанкѣ въ паркѣ, или невинный малютка, Томми, который кормитъ утокъ, пока нянька слушаетъ франта. И дѣйствительно, человѣкъ, сердце котораго довольно-чисто, можетъ предаваться этому занятію съ удовольствіемъ, которое никогда не прекращается и, можетъ-быть, становится только сильнѣе оттого, что оно тайное и имѣетъ въ себѣ оттѣнокъ грусти.
   Да, Пенъ часто хвастался и съ обыкновенной пылкостью говорилъ Уаррингтону:
   -- Да, я такъ сильно былъ влюбленъ въ молодости, что этотъ огонь перегорѣлъ уже, я думаю, навсегда; и если я женюсь, то женюсь по разсудку, женюсь на благовоспитанной, благонравной и пригожей дѣвушкѣ, у которой есть немного денегъ, и такъ далѣе, что и будетъ служить подушкой нашей кареты въ проѣздъ ея по жизни. Что касается до романа, онъ уже кончился; я состарѣлся прежде времени и горжусь этимъ.
   -- Вздоръ! ворчалъ Уаррингтонъ.-- Ты вообразилъ себѣ когда-то, что оплѣшивѣлъ и хвастался лысиной, какъ хвастаешься всѣмъ. Но ты началъ употреблять медвѣжій жиръ тотчасъ, какъ сказалъ тебѣ парикмахеръ, и съ-тѣхъ-поръ душишься не хуже любаго цирюльника.
   -- Ты Діогенъ, отвѣчалъ Артуръ:-- и тебѣ хочется, чтобъ всѣ жили въ бочкѣ, какъ ты. Фіалки пахнутъ лучше твоего дряннаго табаку, старый циникъ!
   Но, отвѣчая своему неромантическому другу, Пенъ краснѣлъ; дѣйствительно, онъ заботился о своей особѣ гораздо-болѣе, чѣмъ слѣдовало бы ожидать отъ такого философа. Хотя, но его словамъ, онъ и не заботился о свѣтѣ, но съ немалыми трудами украшалъ свою особу, чтобъ быть пріятнымъ ему и хоть называлъ себя усталымъ пилигримомъ, однакожъ носилъ узенькіе и отлично-налакированные сапоги.
   Итакъ въ эту скучную пору года, въ ясный вечеръ, въ августѣ мѣсяцѣ, мистеръ Пенденнисъ, окончивъ блестящую статью для газеты, статью, какую могъ написать только развѣ самъ капитанъ Шэндонъ, когда быль въ хорошемъ расположеніи духа, написавъ эту статью и одобрительно перечитавъ ее въ корректурѣ, въ конторѣ газеты, подумалъ, что теперь можно и ему отправиться за рѣку и насладиться фейерверкомъ и другими увеселеніями воксала. Поэтому онъ положилъ въ карманъ билетъ "издателю Палл-Малльской Газеты и другу" на свободный входъ въ это увеселительное мѣсто и заплатилъ, что слѣдуетъ, за переходъ черезъ Ватерлооскій Мостъ. Прогулка оттуда до сада была очень-пріятна; звѣзды сіяли на небѣ, смотря на садъ, откуда еще не поднимались ракеты и римскія свѣчи, чтобъ затѣнить ихъ.
   Прежде, чѣмъ мы войдете въ это волшебное мѣсто, гдѣ каждую ночь горятъ двадцать тысячъ прибавочныхъ фонарей, вы должны пройдти по темному и скучному проходу и чрезъ калитки, которыя скрываютъ блескъ воксала отъ непосвященнаго въ его таинства человѣка. Въ сѣняхъ этого прохода находятся два сильно-освѣщенныя отверстія, гдѣ вы увидите двухъ джентльменовъ за конторками, которые возьмутъ отъ васъ деньги, если вы частный человѣкъ, или билетъ на входъ, если вы снабжены этимъ паспортомъ въ садъ. Пенъ подошелъ къ одному изъ этихъ отверстій, чтобъ показать свой билетъ; тутъ ужь стояли какой-то господинъ и двѣ дамы.
   Джентльменъ въ шляпѣ, очень-наклоненной на одинъ бокъ, въ короткомъ и оборванномъ плащѣ, надѣтомъ самымъ щегольскимъ образомъ, кричалъ голосомъ, который Пенъ узналъ съ-разу:
   -- Что жь, сэръ? Если вы сомнѣваетесь въ моей чести, то не угодно ли будетъ выйдти изъ этой ложи и...
   -- Боже мой! капитанъ! вскричала дама постарше.
   -- Не мѣшайте мнѣ, сказалъ человѣкъ, сидѣвшій въ ложѣ.
   -- И попросите самого мистера Годжепа, который теперь въ саду, чтобъ онъ провелъ этихъ дамъ. Не бойтесь, сударыня, я не стану ссориться съ этимъ джентльменомъ, по-крайней-мѣрѣ при дамахъ. Такъ не угодно ли, сэръ, пойдти и попросить мистера Годжепа (онъ мой закадычный другъ, и я знаю, поетъ сегодня здѣсь), попросить его, передавъ поклонъ отъ капитана Костигана, чтобъ онъ пожаловалъ сюда и провелъ дамъ. Что касается до меня, сэръ, я видалъ воксалъ, а изъ этихъ дамъ одна вовсе его не видала, и я не думаю, чтобъ вы воспользовались моимъ несчастіемъ, тѣмъ, что я потерялъ балетъ, и лишили ее этого удовольствія.
   -- Нечего толковать, капитанъ. Мнѣ нельзя идти по вашему дѣлу, отвѣчалъ сборщикъ билетовъ, причемъ капитанъ произнесъ какую-то брань, а старшая дама сказала:
   -- Боже мой! какой вы задорный!
   Что касается до молодой дамы, она взглянула на капитана и проговорила:
   -- Не безпокойтесь, капитанъ Костиганъ, у меня нѣтъ особеннаго желанія быть въ саду. Пойдемте домой, маменька.
   И при этомъ, хоть у ней не было особеннаго желанія быть въ саду, чувство преодолѣло и она заплакала.
   -- Бѣдняжка! сказалъ капитанъ.-- Уже-ли вы можете равнодушно смотрѣть на это, сэръ, и не впустите въ садъ это невинное созданіе?
   -- Не мое дѣло! съ досадой вскричалъ сборщикъ билетовъ изъ освѣщенной ложи.
   Въ эту минуту подошелъ Артуръ и, узнавъ Костигана, сказалъ:
   -- Узнаете ли вы меня, капитанъ? Пенденнисъ!
   И онъ снялъ шляпу и поклонился дамамъ.
   -- Ахъ, мой милый, мой безцѣнный другъ! вскричалъ капитанъ, простирая къ Пенденнису дружескія объятія и затѣмъ вкратцѣ объяснилъ Пену свое несчастіе. Онъ, изволите видѣть, получалъ билетъ на входъ въ Воксалъ для двухъ особъ, получилъ, отъ мистера Годжепа, который поетъ теперь въ саду; имѣя билетъ для двухъ особъ, онъ полагалъ, что съ нимъ могутъ пройдти и трое, и вслѣдствіе того отправился въ садъ съ своими друзьями; но дорогой капитанъ Костиганъ потерялъ билетъ и теперь нельзя пройдти и дамамъ приходится воротиться домой, къ величайшему огорченію одной изъ нихъ, какъ видѣлъ Пенденнисъ.
   Артуръ былъ очень-добръ ко всѣмъ и сочувствовалъ несчастіямъ людей всякаго сорта; могъ ли онъ отказать въ сочувствіи въ настоящемъ случаѣ? Онъ видѣлъ невинное личико, глядѣвшее на капитана, видѣлъ тревожное его выраженіе, жалостное дрожаніе ротика и окончательный взрывъ слезъ. Будь у него послѣдняя гинея въ карманѣ, онъ не задумался бы отдать ее, чтобъ доставить удовольствіе бѣдняжкѣ.
   Она обратила умоляющіе глаза на незнакомца и стала отирать ихъ платкомъ. О, какъ красивъ и добръ казался Артуръ, когда стоялъ передъ дамами и кланялся -- настоящій джентльменъ! "Кто она?" спрашивалъ онъ самъ себя. Ему казалось, что старшую даму онъ видалъ гдѣ-то прежде.
   -- Если я могу чѣмъ-нибудь служить вамъ, капитанъ, сказалъ молодой человѣкъ:-- то пожалуйста, располагайте мною. Вы затрудняетесь, кажется, провести этихъ дамъ въ садъ? Неугодно ли вамъ будетъ воспользоваться моимъ кошелькомъ? Я я... у меня есть билетъ для двухъ особъ, и я надѣюсь, сударыня, вы позволите мнѣ?..
   Первое побужденіе Фэрокскаго принца было -- заплатить за всѣхъ и поступить съ своимъ газетнымъ билетомъ такъ же, какъ поступилъ бѣдный Костиганъ съ своимъ. Но инстинктъ и наружность двухъ дамъ сказали ему, что имъ будетъ пріятнѣе, если онъ не станетъ корчить важнаго барина; потому онъ вручилъ свой кошелекъ Костигану и, смѣясь, вынулъ одной рукой билетъ изъ кармана, а другую предложилъ старшей изъ дамъ, нельзя сказать знатныхъ дамъ (на нихъ были шляпки и шали, ожерелья и ленты, а у младшей изъ-подъ скромнаго сѣренькаго платьица глядѣли красивая, крошечная ножка и башмачокъ), но его сіятельство, Фэрокскій принцъ, былъ вѣжливъ ко всѣмъ, кто носилъ юбку, изъ какой бы матеріи она ни была, и чѣмъ смиреннѣе была носильщица, тѣмъ онъ былъ учтивѣе.
   -- Фанни, ступай подъ-руку съ джентльменомъ, сказала старшая:-- если вы изволите быть такъ добры... Я видѣла васъ часто у нашихъ воротъ, сэръ, вы приходили къ капитану Стронгу въ третій нумеръ.
   Фанни сдѣлала маленькій книксенъ и просунула свою руку подъ руку Артура. на ней была маленькая, изорванная перчатка, но ручка была красива и мала. Фанни была ужь не дитя, но едва ли еще можно было назвать ее женщиной; глазки ея высохли, щечки зардѣлись румянцемъ юности, а глазки блистали удовольствіемъ и благодарностью, когда она глядѣла на ласковое лицо Артура.
   Артуръ, съ видомъ покровительства, положилъ другую свою руку на маленькую ручку, державшуюся за него.
   -- Фанни -- хорошенькое имя, сказалъ онъ: -- такъ вы знаете меня, Фанни?
   -- Мы живемъ въ дворницкой, сэръ, въ Шеффердс-Иннѣ, сказала Фанни, присѣдая: -- я никогда не бывала въ Воксалѣ, сэръ, и па не хотѣлъ, чтобъ я ходила и... в... о! о! какъ прекрасно! При этихъ словахъ она отскочила назадъ отъ удивленія и радости, когда садъ вдругъ засіялъ передъ ней мильйонами фонарей, съ такимъ великолѣпіемъ, какого не видала она въ театрѣ, не слыхала въ самыхъ лучшихъ волшебныхъ сказкахъ. Пенъ радовался ея радости и прижалъ къ своему боку ручку, такъ довѣрчиво державшуюся за него.
   -- Чего бы я не далъ за малую долю отого удовольствія! сказалъ про себя этотъ blasé.
   -- Вашъ кошелекъ, мой милый, Пенденнисъ, послышался сзади голосъ капитана.-- Не угодно ли пересчитать? Все цѣло, да, положитесь на стараго Джека Костигана (видите, онъ полагается на меня, сударыня). Вы мой спаситель, Пенъ. (Я знаю его съ дѣтства, мистриссъ Больтонъ; онъ владѣлецъ Фэрокс-Кэстля и разныхъ другихъ имѣній; я пивалъ тамъ съ первѣйшимъ дворянствомъ его графства). Мистеръ Пенденнисъ, вы мой спаситель, и я благодарю васъ; дочь моя будетъ благодарить васъ; мистеръ Симпсонъ, вашъ покорнѣйшій слуга, сэръ!
   Если Пенъ былъ великолѣпенъ въ своей вѣжливости къ дамамъ, то что значило это великолѣпіе сравнительно съ тѣмъ, какъ раскланивался капитанъ Костиганъ направо и налѣво и кричалъ пѣвцамъ: браво!
   Человѣкъ, подобно капитану, происходившій отъ длиннаго ряда владѣтелей Гиберніи, вождей и другихъ магнатовъ и шерифовъ графства, разумѣется, столько чувствовалъ свое достоинство и такое имѣлъ уваженіе къ самому себѣ, что считалъ неприличными идти подъ-руку съ дамой, которая иногда мететъ у него комнату и готовитъ ему бараньи котлеты. Дорогой отъ Шеффердс-Инна къ Воксалу капитанъ шелъ радомъ съ дамами и благосклонно и съ видомъ покровителя показывалъ имъ замѣчательныя зданія и бесѣдовалъ о другихъ городахъ и странахъ, въ которыхъ бывалъ, и о знатныхъ и фешонэбльныхъ особахъ, съ которыми имѣлъ честь быть знакомымъ. И нельзя было ожидать, да мистриссъ Больтонъ, дѣйствительно, и не ожидала, чтобы прибывъ въ королевскій садъ, при свѣтѣ двадцати тысячъ прибавочныхь фонарей, капитанъ спустился съ высоты своего достоинства и подалъ руку дамѣ, которая въ-сущности была не лучше какой-нибудь экономки или сторожихи.
   Но Пенъ, съ своей стороны, не былъ такъ разборчивъ. Миссъ Фанни Больтонъ не готовила ему постели, не выметала его комнаты и ему не хотѣлось выпустить изъ рукъ миленькую дѣвушку. Что касается до Фанни, то румянецъ на ея щечкахъ сдѣлался сильнѣе и свѣтлые глазки горѣли ярче отъ удовольствія, когда она опиралась на руку такого джентльмена, какъ мистера. Пенъ. И она смотрѣла на множество другихъ дамъ въ саду и на ряды другихъ джентльменовъ, подъ покровительствомъ которыхъ дамы здѣсь и тамъ прогуливались, и думала, что ея кавалеръ красивѣе и величавѣе всѣхъ въ саду. Разумѣется, тутъ были всякаго званія любители удовольствій; разгульные, молодые врачи; проворные молодые прикащики; повременамъ встрѣчались денди изъ гвардейскихъ полковъ и такъ далѣе. Старый лордъ Кольчикумъ былъ тутъ же и ухаживалъ за мадмуазель Караколинь, наѣздницей цирка, которая, прогуливаясь по саду, подъ-руку съ лордомъ, говорила на своемъ природномъ французскомъ языкѣ очень-громко и употребляла чрезвычайно-сильные идіотизмы.
   Кольчикумъ ухаживалъ за мадмуазель Караколинь, а маленькій Томъ Тофтоптъ ухаживалъ за лордомъ Кольчикумомъ и въ добавокъ очень-доволенъ былъ своимъ положеніемъ. Когда Дон-Жуанъ взбирается на стѣну, всегда найдется Лепорелло, который станетъ держать для него лѣстницу. Томъ Тофтоптъ считалъ за счастье играть роль друга стараго виконта, разрѣзывать дичь и готовить салатъ за ужиномъ. Когда Пенъ и его молодая дама встрѣтили эту группу, благородный пэръ мимоходомъ только мигнулъ Пену, когда глаза его переходили отъ лица Пена подъ шляпку его спутницы. Но Томъ Тофтоптъ весьма-добродушно затрясъ своей головой при встрѣчѣ съ Артуромъ и сказалъ:
   -- Какъ поживаете, любезнѣйшій? и чрезвычайно-лукаво посмотрѣлъ за крестнаго отца нашей исторіи.
   -- Это славная наѣздница изъ Астлейскаго Цирка, я видѣла ее тамъ, сказала миссъ Больтонъ, смотря вслѣдъ мадмуазель Караколинь.-- А кто этотъ старичокъ? И онъ не изъ цирка ли?
   -- Это лордъ виконтъ Кольчикумъ, миссъ Фанни, сказалъ Пенъ съ видомъ покровительства. Онъ не думалъ ничего дурнаго; ему пріятно было покровительствовать молодой дѣвушкѣ, ему пріятно было, что она такъ хороша собой, что она идетъ съ нимъ подъ-руку, и что вонъ тотъ старый Дон-Жуанъ видѣлъ ее съ нимъ.
   Фанни была очень-красива; глаза у ней были черные и блестящіе; зубы походили на жемчугъ; ротикъ былъ такъ же красенъ, какъ и у мадмуазель Караколинь, когда эта мадмуазель накладывала на свой ротъ румяны. И какая разность была между голосомъ одной и голосомъ другой, между смѣхомъ дѣвушки и смѣхомъ женщины! Въ-самомъ-дѣлѣ, еще недавно только Фанни, сметая пыль съ зеркальца надъ каминомъ въ квартирѣ Боуса-Костигана, и посмотрѣвшись въ него, стала подозрѣвать, что она красавица. Годъ назадъ, она была неловкой, неуклюжей дѣвушкой; надъ ней смѣялся отецъ и подруги въ школѣ (въ школѣ миссъ Мейниферъ, въ Нью-кестль-стритѣ, въ Страидѣ), ставили Фанни ни во что и считали ее дрянной дѣвочкой все время, какъ она училась у миссъ Мейниферъ. И незамѣтно и почти-невидимо въ темной дворницкой Шеффердс-Инна разцвѣлъ этотъ цвѣтокъ и Фанни сдѣлалась красавицей!
   Итакъ, эта молодая особа держалась объ руку Пена и они вмѣстѣ ходили но саду. Какъ ни быль пустъ Лондонъ, но все еще въ немъ оставалось народа какихъ-нибудь два мильйона, и въ томъ числѣ были одинъ или двое знакомыхъ мистера Артура Пенденниса.
   Изъ числа ихъ, молчаливый и одинокій, блѣдный, засунувъ руки въ карманы, шелъ на встрѣчу Артуру, Генри Фокеръ, эсквайръ, и печально кивнулъ головой Артуру, когда они встрѣтились. Молодой Генри пытался успокоить свою душу, переходя съ мѣста на мѣсто, отъ развлеченія къ развлеченію. Но, бродя по темнымъ аллеямъ, онъ все думалъ о Біанкѣ; онъ думалъ о ней, когда смотрѣлъ на надписи фонарей. Онъ гадалъ о ней у гадальщицы и обманулся въ своихъ ожиданіяхъ, когда цыганка сказала ему, что онъ влюбленъ въ брюнетку, которая составитъ его счастье. И въ концертѣ, хотя мистеръ Момусъ пѣлъ самыя оглушительныя комическія пѣсни, и предлагалъ самыя изумительныя загадки, веселая улыбка не посѣщала губъ Фокера. Дѣло въ томъ, что онъ вовсе не слыхалъ мистера Момуса.
   Пенъ и миссъ Больтонъ внимательно слушали концертъ, и послѣдняя замѣтила удрученное горестью лицо мистера Фокера, а Пенъ засмѣялся надъ нимъ.
   Фанни спросила, отъ чего этотъ старообразный человѣчекъ такъ печаленъ.
   -- Я думаю, онъ несчастливъ въ любви! сказалъ Пенъ. Развѣ этого недостаточно, чтобъ опечалить всякаго человѣка, Фанни? И онъ взглянулъ на нее такъ покровительственно, какъ Эгмонтъ на Клару въ драмѣ Гёте, или какъ Лейсетеръ на Эми въ романѣ Вальтера Скотта.
   -- Несчастливъ въ любви! Бѣдненькій! сказала Фанни со вздохомъ и обратила на Фокера глаза, полные доброты и сожалѣнія, но Гарри не видалъ прекрасныхъ черныхъ глазъ.
   -- Какъ поживаете мистеръ Пенденнисъ? раздался подлѣ знакомый голосъ; то былъ голосъ молодаго человѣка въ широкомъ бѣломъ фракѣ и красномъ галстухѣ, на которомъ грязный короткій воротничокъ загнутъ былъ такъ, что выказывалъ сомнительную шею; съ большой булавкой золотой, а можетъ-быть и изъ другаго металла, въ замысловатомъ жилетѣ съ чрезвычайно-затѣйливыми стеклянными пуговками, и въ брюкахъ, которью громко говорили "взгляните на насъ и посмотрите, какъ мы дешевы и мишурны; что за грязный франтъ нашъ баринъ!" съ маленькой тросточкой въ карманѣ фрака, и съ дамой въ розовомъ атласномъ платьѣ подъ рукой.
   -- Какъ поживаете, любезнѣйшій? Забыли меня, кажется? Гокстеръ, изъ Клевринга.
   -- Какъ вы здоровы, мистеръ Гокстеръ? сказалъ Фэрокскій принцъ, съ самымъ важнымъ видомъ.-- Надѣюсь, слава Богу!
   -- Помаленьку, благодарю.-- И мистеръ Гокстеръ кивнулъ головой.-- А вы, Пенденнисъ, вы ныньче пошли въ ходъ. Знаменитый авторъ, гэ? Водитесь съ знатью. Видѣлъ ваше имя въ Morning-Post. Я полагаю, вы сдѣлались сами такимъ знатнымъ, что, пожалуй, не придете поужинать къ старому пріятелю! Въ Чартергоуз-Ленѣ, завтра вечеромъ будетъ нѣсколько лихихъ молодцовъ изъ Бартоломью и оглушительный пуншъ изъ джину. Вотъ моя карточка.
   И при этихъ словахъ мистеръ Гокстеръ вынулъ руку изъ кармана, въ которомъ была его трость, и открывъ зубами крышку ящика съ карточками, досталъ оттуда визитный билетикъ, который и вручилъ Пену.
   -- Вы чрезвычайно-любезны, сказалъ Пенъ, но, къ сожалѣнію, я далъ уже слово, которое заставляетъ меня завтра вечеромъ быть за городомъ.
   И Фэрокскій маркизъ, удивляясь, какъ подобная тварь осмѣлилась дать ему карточку, съ возвышенной вѣжливостью положилъ карточку мистера Гокстера въ жилетный карманъ. Можетъ-быть, мистеръ Самуэль Гокстеръ не замѣтилъ, что была большая общественная разница между нимъ и мистеромъ Артуромъ Пенденнисомъ. Отецъ мистера Гокстера былъ лекаремъ и аптекаремъ въ Клеврингѣ, точно также, какъ папенька мистера Пенденниса были лекаремъ и аптекаремъ въ Батѣ. Но безстыдство нѣкоторыхъ людей не знаетъ предѣловъ.
   -- Ну, дѣлать нечего, любезнѣйшій! сказалъ мистеръ Гокстеръ, который, будучи всегда откровененъ и фамильяренъ, теперь, разгоряченный виномъ, былъ привѣтливѣе обыкновеннаго.-- Когда-нибудь мимоходомъ, загляните пожалуйста къ намъ; я почти всегда дома по субботамъ, и въ буфетѣ у меня сыръ завсегда водится. Та, та! Вотъ звонятъ въ колоколъ: значитъ, сейчасъ начнется фейерверкъ. Пойдемъ, Мери.
   И онъ пустился бѣжать съ толпою по направленію къ фейерверку. То же сдѣлалъ и Пенъ; когда этотъ пріятный юноша скрылся изъ виду, Пенъ побѣжалъ съ своей спутницей; мистриссъ Больтонъ слѣдовала за ними, и капитанъ Костиганъ рядомъ съ ней. Но капитанъ былъ слишкомъ-величественъ и важенъ въ своихъ движеніяхъ, чтобъ бѣжать для друга или врага; онъ продолжалъ свое шествіе, какъ обыкновенно, тихо, и скоро онъ и его спутница отстали отъ Пена и миссъ Фанни.
   Можетъ-быть, Пенъ забылъ, или, можетъ-быть, не хотѣлъ вспомнить, что у старой четы нѣтъ денегъ въ карманѣ, что доказывало приключеніе при входѣ въ садъ; какъ бы то ни было, Пенъ заплатилъ пару шиллинговъ за себя и свою спутницу, и сталъ подниматься съ ней по лѣстницѣ, ведущей къ фейерверочной галереѣ. Капитанъ и маменька могли слѣдовать за ними, если хотѣли, но Артуръ и Фанни такъ были заняты, что не, оглядывались назадъ. Зрители толкались и жали другъ друга по сторонамъ и позади ихъ. Одинъ пылкій господинъ кинулся на Фанни и такъ толкнулъ ее локтемъ, что она съ легкимъ крикомъ упала навзничь, причемъ, разумѣется, Артуръ ловко подхватилъ ее на руки и, собственно для защиты отъ дальнѣйшихъ толчковъ, держалъ ее такимъ-образомъ, пока они не поднялись по лѣстницѣ и не заняли своихъ мѣстъ.
   Бѣдный Фокеръ сидѣлъ, на одной изъ самыхъ верхнихъ скамеекъ; лицо его освѣщалось фейерверочными огнями, или, за отсутствіемъ ихъ, луной. Артуръ увидалъ его и опять засмѣялся, но онъ неслишкомъ-много занимался своимъ другомъ: его занимала Фанни. Какъ она удивлялась! Какъ была счастлива! Какъ кричала о! оі о! когда ракеты подымались вверхъ и разсыпались на лазури изумрудными и красными звѣздочками. Когда эти чудеса сверкали и исчезали передъ ней, дѣвушка тряслась и дрожала отъ удовольствія подлѣ Артура; рука ея была еще подъ его рукой и онъ чувствовалъ, какъ она прижималась къ нему, когда на лицѣ ея разливалось удовольствіе.
   -- Какъ это прекрасно, сэръ! воскликнула она.
   -- Не называйте меня сэромъ, Фанни, сказалъ Артуръ. Быстрый румянецъ пробѣжалъ по лицу Фанни.
   -- Какъ же называть васъ? спросила она тихимъ голосомъ, пріятнымъ и дрожащимъ.-- Какъ вы хотите, чтобъ я звала васъ, сэръ?
   -- Опять, Фанни! Хорошо, я забылъ; лучше, моя милая, зовите меня сэромъ, сказалъ Пенденнисъ очень-ласково и кротко.-- Могу я васъ называть Фанни?
   -- О, да! сказала она, и маленькая ея ручка еще разъ пылко сжала его руку и дѣвушка такъ прильнула къ нему, что онъ могъ чувствовать біеніе ея сердца на своемъ плечѣ.
   -- Я могу звать васъ Фанни, потому-что вы дѣвушка молодая и дѣвушка добрая, Фанни, а я ужь пожилой человѣкъ. Но вы должны звать меня или сэромъ, или мистеромъ Пенденнисомъ, потому-что мы живемъ совершенно въ разныхъ кругахъ. Фанни, не подумайте, что я говорю не подружески... зачѣмъ вы отнимаете отъ меня свою руку, Фанни? Ужели вы боитесь меня? Ужели думаете, что я васъ толкну? Нѣтъ, ни за что на свѣтѣ, моя милая. И... и посмотрите, какъ прекрасны мѣсяцъ и звѣзды и какъ тихо сіяютъ они, когда ракеты потухаютъ, и шумныя колеса перестаютъ шипѣть и сверкать! Когда я шелъ сюда вечеромъ, я не думалъ, что подлѣ меня будетъ сидѣть и смотрѣть на прекрасный фейерверкъ такая хорошенькая дѣвушка. Вы должны знать, что я живу собственными трудами и много работаю. Я пишу въ книгахъ и газетахъ, Фанни; я былъ очень утомленъ сегодня и ожидалъ, что проведу весь вечерь одинъ. Но что съ вами? не плачьте, моя милая!
   Тутъ Пенъ быстро прекратилъ начатую рѣчь, потому-что видъ женскихъ слезъ приводилъ всегда его нервы въ сотрясеніе и онъ немедленно началъ ласкать и утѣшать Фанни, произнося безчисленныя восклицанія сожалѣнія и сочувствія, которыхъ нѣтъ надобности повторять здѣсь, потому-что онѣ въ печати показались бы нелѣпыми. Такъ и разговоръ матери съ дитятей покажется страннымъ въ печати; такъ и разговоръ жениха съ невѣстою: эта безьискуственная поэзія не терпитъ перевода, и слишкомъ-тонка для неуклюжихъ опредѣленій грамматиковъ. Не знаю, ограничился ли Пенъ, утѣшая дѣвушку, одними восклицаніями.
   Дѣло въ томъ, что какъ бы вы ни подозрѣвали его и какъ бы вы сами ни поступили въ подобныхъ обстоятельствахъ, или какъ бы ни хотѣлось поступать мистеру Пену, онъ велъ себя честно, и какъ слѣдуетъ мужчинѣ. "Не стану играть сердцемъ этой дѣвушки, сказалъ онъ самъ себѣ, не забуду ни ея, ни своей чести. Въ ней, кажется, много опасной и нѣсколько заразительной чувствительное! и, и я очень-радъ, что фейерверкъ кончился и что теперь можно отвести ее къ матери". Пойдемте, Фанни; не забывайте ступенекъ, опирайтесь на меня. Не споткнитесь, какъ вы неосторожны! Вотъ идите здѣсь, а вонъ и ваша маменька у дверей.
   Тамъ, дѣйствительно, стояла мистриссъ Больтонъ, встревоженная и съ досадой сжимавшая въ рукахъ зонтикъ. Она схватила Фанни съ пылкостью, и тихо и быстро проговорила какую-то брань дѣвушкѣ. Выраженіе глазъ капитана Костигана, стоявшаго позади мистриссъ Больтонъ и мигавшаго Пенденнису изъ-подъ шляпы, надо признаться, было чрезвычайно-забавно.
   Вся эта сцена была такова, что Пенъ не могъ удержаться отъ хохота.
   -- Вамъ слѣдовало взять мою руку, мистриссъ Больтонъ, сказалъ онъ, предлагая руку:-- я очень-радъ, что привелъ къ вамъ назадъ миссъ Фанни здоровою и невредимою. Мы думали, что и вы слѣдовали за нами въ галерею. Мы насладились фейерверкомъ, не такъ ли?
   -- О, да! сказала миссъ Фанни какъ-то принужденно.
   -- Букетъ былъ великолѣпный, продолжалъ Пенъ.-- Но вотъ ужь десять часовъ, какъ я ничего не ѣлъ; вы позволите мнѣ пригласить васъ на ужинъ?
   -- Это чудесно, сказалъ Костиганъ: -- я люблю-таки закусить; только, къ-несчастью, забылъ кошелекъ: а то мнѣ слѣдовало бы пригласить дамъ поужинать.
   Мистриссъ Больтонъ довольно-сурово отвѣчала, что у ней болитъ голова и что ей хочется поскорѣй домой.
   -- Салатъ изъ морскаго рака лучше всего на свѣтѣ противъ головной боли, вѣжливо сказалъ Пенъ: -- и рюмка вина, я увѣренъ, принесетъ вамъ пользу. Пойдемте мистриссъ Больтонъ, будто добры, обяжите меня. Безъ васъ у меня не будетъ охоты ужинать, а даю вамъ слово, я сегодня не обѣдалъ. Дайте мнѣ вашу руку, дайте вашъ зонтикъ. Костиганъ, я увѣренъ вы возьмете на свое попеченіе миссъ Фанни; я буду думать, что мистриссъ Больтонъ сердится на меня, если она не удостоитъ меня своего общества. Мы всѣ спокойно отужинаемъ и отправимся домой въ кабріолетѣ.
   Кабріолетъ, салатъ изъ морскаго рака и открытый и добродушный взглядъ Пенденниса, когда онъ, улыбаясь, приглашалъ почтенную матрону, успокоили ея досаду. Если ужь онъ такъ обязателенъ, то она полагала, что въ-силахъ будетъ скушать кусочекъ рака, и такимъ-образомъ они отправились въ ресторанъ, гдѣ Костиганъ такимъ громкимъ и воинственнымъ голосомъ кликнулъ служителя, что одинъ изъ слугъ тотчасъ подбѣжалъ къ нему.
   Разсмотрѣли карту на стѣнѣ и просили Фанни выбрать любимое ея блюдо, на что дѣвушка отвѣчала, что и она любитъ морскихъ раковъ, но при этомъ также призналась въ особенномъ пристрастіи къ малиновому торту. Пенъ тотчасъ приказалъ подать это деликатное кушанье и, сверхъ-того, для удовольствія дамъ, бутылку самаго шипучаго шампанскаго. Фанни пила его; сколько другихъ пріятныхъ упоеній испытала она въ этотъ вечеръ!
   Когда ужинъ, очень-живой и веселый, кончился и капитанъ Костиганъ и мистриссъ Больтонъ выпили по стакану араковаго пунша, который такъ благовоненъ въ воксалѣ, потребованъ былъ счетъ и Пенъ великодушно заплатилъ за все.
   -- Вотъ джентльменъ, такъ джентльменъ, клянусь Юпитеромъ, старинный англійскій джентльменъ! замѣтилъ въ восторгѣ капитанъ.
   И когда они вышли изъ ресторана, онъ выступилъ впередъ и подалъ руку мистриссъ Больтонъ; Фанни досталась на долю Пена и молодые люди пошли вмѣстѣ въ самомъ веселомъ расположеніи духа, по слѣдамъ старшихъ.
   Шампанское и араковый пуншъ, хотя питы были умѣренно всѣми, за исключеніемъ, можетъ-быть, бѣднаго Коса, котораго походка была какъ-то неровна, такъ оживили и ободрили ихъ, что и Фанни начала подпрыгивать и рѣзвой ножкой бить тактъ подъ музыку оркестра, который игралъ вальсы и галопы для желающихъ танцовать. Когда они подошли къ танцующимъ, музыка и движенія ножки Фанни стали еще быстрѣе; казалось, ей хотѣлось прыгнуть съ мѣста, и какъ-будто требовалось усиліе, чтобы удержать ее тутъ.
   -- А что, не сдѣлать ли намъ одинъ туръ? сказалъ Фэрокскій принцъ.-- Какъ это будетъ забавно! Мистриссъ Больтонъ, позвольте мнѣ сдѣлать съ ней одинъ кругь!
   При этомъ Костиганъ сказалъ: ступайте себѣ! и такъ-какъ мистриссъ Больтонъ не возражала (она была старая боевая лошадь и при звукѣ трубы сама готова была выступить на арену), то Фанни тотчасъ скинула съ себя шаль и закружилась съ Артуромъ въ вальсѣ среди многочисленнаго, страннаго, но чрезвычайно-веселаго общества.
   Пенъ не былъ такъ несчастливъ въ этотъ разъ съ Фанни, какъ во время оно съ миссъ Біанкою, по-крайней-мѣрѣ не было неловкости съ его стороны. Они протанцовали съ величайшею живостью и удовольствіемъ сначала вальсъ, потомъ галопъ, потомъ опять принялись за вальсъ, пока чуть-чуть не были сбиты съ ногъ другой парой. То былъ мистеръ Гокстеръ и его молодая пріятельница, въ розовомъ атласномъ платьѣ, о которыхъ мы упомянули выше.
   Мистеръ Гокстеръ, весьма-вѣроятно, также поужиналъ, потому-что онъ теперь былъ болѣе разгоряченъ, чѣмъ при первой встрѣчѣ съ Пеномъ, и наскочивъ на Артура и его даму и чуть не сбивъ ихъ съ ногъ, этотъ любезный джентльменъ, разумѣется, началъ бранить людей, которыкъ обидѣлъ, и разразился потокомъ грязи за невинную пару.-- "Прочь, дуралей! Коли не умѣешь танцовать, такъ и несуйся!" ревѣлъ молодой врачъ (прибавляя къ тому другія, гораздо-сильнѣйшія выраженія), и въ этой брани помогали ему пискливый голосокъ и смѣхъ его дамы; танцы остановились, бѣдная Фанни пришла въ ужасъ, а Пенъ въ крайнее негодованіе.
   Артуръ былъ взбѣшенъ и не столько сердился на ссору, сколько на стыдъ, сопровождавшій ее. Драться съ такимъ человѣкомъ! Заводить шумъ въ публичномъ саду и притомъ съ дочерью дворника на рукахъ! Какое положеніе для Артура Пенденниса! Онъ поспѣшно вывелъ бѣдную Фанни изъ круга танцевавшихъ, отвелъ ее къ матери, и желалъ, чтобъ эта дама, Костиганъ и бѣдная Фанни, отправились скорѣе домой.
   Когда Гокстеръ началъ свое нападеніе, онъ не видалъ, кто былъ его противникомъ, и тотчасъ, какъ только замѣтилъ, что оскорбилъ Артура, началъ извиняться.
   -- Удержи свой глупый языкъ, Мери, сказалъ онъ своей дамѣ.-- Это мой старый другъ. Прошу извиненія, Пенденнисъ; не замѣтилъ, любезнѣйшій, что это вы.
   Мистеръ Гокстеръ учился въ клеврингской школѣ и присутствовалъ при борьбѣ, которая упомянута въ началѣ этой исторіи, когда молодой Пенъ сшибъ съ полъ здоровеннѣйшаго бойца въ школѣ, и Гокстеръ зналъ, что заводить ссору съ Артуромъ -- опасно.
   Извиненія его такъ же были противны Пену, какъ и брань. Онъ остановилъ его пьяную рѣчь, сказавъ ему, чтобъ онъ держалъ свой языкъ на привязи и чтобъ не употреблялъ его (Пенденнвса) имени ни въ этомъ, ни въ другомъ мѣстѣ, и пошелъ изъ сада, съ довольно-многочисленною свитою, которую ему хотѣлось бы всю перебить за то, что она была свидѣтельницею унизительной сцены. Онъ пошелъ изъ саду, совершенно забывъ о бѣдной Фанни, которая шла, трепещущая, позади его съ матерью и величественнымъ капитаномъ.
   Онъ опомнился отъ словъ капитана, который дотронулся до его плеча, когда они проходили внутреннія ворота.
   -- Сюда нельзя будетъ вамъ показаться, если вы не отплатите, сказалъ капитанъ.-- Не хотите ли, я ворочусь и передамъ ему вашъ вызовъ?
   Пенъ захохоталъ.
   -- Передать мой вызовъ? Да уже-ли вы думаете, что я стану драться съ такимъ человѣкомъ? спросилъ онъ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ! Пожалуйста, не деритесь! вскричала Фанни.
   -- Какъ вы можете быть такъ злы, капитанъ Костиганъ?
   Капитанъ пробормоталъ что-то о чести и лукаво мигнулъ Пену, но Артуръ сказалъ съ особенной любезностью:
   -- Нѣтъ, Фанни, не бойтесь. Я самъ виноватъ, что танцовалъ въ такомъ мѣстѣ. Извините, что я васъ просилъ танцовать тутъ.
   И онъ еще разъ подалъ ей свою руку, кликнулъ извощика и усадилъ троихъ друзей своихъ въ кабріолетъ.
   Онъ ужь собирался заплатить извощику и взять для себя другой экипажъ, какъ Фанни, все еще встревоженная, высунула свою ручку изъ кабріолета, схватила его за фракъ и стала упрашивать и умолять сѣсть съ ними.
   -- Вы ничѣмъ недовольны, сказалъ Пенъ, уже успокоившійся:-- вы все боитесь, чтобъ я не пошелъ назадъ драться съ нимъ? хорошо, я поѣду съ вами. Извощикъ, ступай въ Шеффердс-Иннъ!
   И кабріолетъ покатилъ, куда было приказано. Артуру была чрезвычайно-пріятна эта заботливость дѣвушки о немъ; нѣжный испугъ ея заставилъ его совершенно забыть предшествовавшую досаду.
   Пенъ отвезъ дамъ въ дворницкую и простился съ ними, пожавъ дружески руки обѣимъ. На прощаньи, капитанъ шепнулъ ему, что онъ явится къ нему утромъ, если онъ намѣренъ драться и передастъ его порученіе этому бездѣльнику. Но капитанъ, дѣлая это предложеніе, быль въ обыкновенномъ своемъ состояніи и Пенъ совершенно былъ увѣренъ, что ни онъ, ни мистеръ Гокстеръ, проснувшись и не вспомнятъ о ссорѣ.
   

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ.
Визитъ изъ учтивости.

   Костиганъ на слѣдующее утро не будилъ Пена; не было враждебнаго посланія отъ мистера Гокстера и Пенъ проснулся съ чувствомъ, болѣе-пріятнымъ и живымъ, чѣмъ то, какое обыкновенно сопровождаетъ пробужденіе столичнаго жителя, утомленнаго и blasé. Обыватель Сити просыпается для заботъ и фондовъ, и мысли о биржѣ и конторѣ овладѣваютъ имъ, какъ скоро сонъ улетаетъ изъ-подъ его ночнаго колпака; законовѣдъ встаетъ рано утромъ и думаетъ о процесѣ, надъ которымъ ему прійдется поработать цѣлый день, и о неизбѣжномъ стряпчемъ, которому онъ далъ слово приготовить бумаги къ вечеру. У кого изъ насъ нѣтъ заботы, которая представляется, передъ нами тотчасъ, когда мы открываемъ глаза послѣ ночнаго сна? Сонъ -- это благодѣтельный укрѣпитель нашихъ силъ, дающій намъ возможность съ бодростью глядѣть въ лицо дневному труду, и какъ мудро Провидѣніе, дающее намъ покой, дающее и работу!
   Работа мистера Пенденниса была такого рода, что дневныя занятія неслишкомъ интересовали его. Усердіе къ литературнымъ сочиненіямъ очень-скоро утихаетъ, когда литераторъ дѣлается наемнымъ работникомъ, и удовольствіе видѣть себя въ печати простирается только на два, на три произведенія, напечатанныя въ журналѣ или газетѣ. Пегасъ, когда на него надѣнутъ шоры и заставятъ каждый день пробѣгать извѣстное разстояніе, становится такимъ же прозаическимъ, какъ и всякая другая наемная лошадь, и не будетъ работать безъ кнута и овса. Дѣйствительно, такъ и мистеръ Артуръ исполнялъ свою работу въ Палл-Малльской Газетѣ (со времени успѣха романа, жалованье ему было прибавлено), исполнялъ безъ малѣйшаго энтузіазма и писалъ, какъ приходилось, иногда дурно, иногда хорошо. Онъ былъ литературной наемной лошадью, натурально, скорой на ходу, а иногда и блестящей.
   Равнымъ образомъ и общество, или по-крайней-мѣрѣ та часть общества, которую онъ видѣлъ, неслишкомъ возбуждала или забавляла его. Несмотря на то, что Пенъ хвастался противнымъ, онъ былъ еще слишкомъ-молодъ для женскаго общества, которымъ, кажется, можно наслаждаться въ совершенствѣ только тогда, когда человѣкъ пересталъ думать о своей собственной особѣ и покинулъ всѣ замыслы -- быть завоевателемъ дамъ; онъ былъ слишкомъ-молодъ, чтобъ вступить на правахъ равенства въ кругъ людей, которые пріобрѣли знаменитость въ свѣтѣ, и къ разговору которыхъ онъ могъ въ настоящее время только прислушиваться. Далѣе, онъ былъ слишкомъ-старъ для своихъ сверстниковъ, любящихъ удовольствія; слишкомъ любилъ удовольствія для людей дѣловыхъ; однимъ словомъ, ему суждено было большею частью оставаться одинокимъ. Этотъ жребій одиночества судьба даруетъ многимъ людямъ, и многіе любятъ его, потому-что онъ соотвѣтствуетъ ихъ наклонностямъ, а другіе переносятъ его безъ затрудненія. Пенденнисъ, въ-сущности, переносилъ его весьма-равнодушно, но на словахъ, и по обыкновенію своему, ворчалъ на него не мало.
   "Какое милое, безъискусственное созданіе!" думалъ Пенъ, проснувшись послѣ событій въ Воксалѣ, "какое у нея прекрасное, естественное обращеніе! Какъ далеко пріятнѣе оно жеманства молодыхъ леди въ бальныхъ залахъ (и тутъ онъ припомнилъ нѣкоторые примѣры искусственной простоты миссъ Біанки и искусственной граціи другихъ молодыхъ дамъ)! Кто бы могъ подумать, что такая прекрасная роза выростетъ въ дворницкой и расцвѣтетъ въ этомъ жалкомъ, старомъ цвѣточномъ горшкѣ, въ Шеффердс-Иннѣ? А! такъ она учится пѣть у стараго Боуса! Если голосъ ея въ пѣніи такъ же пріятенъ, какъ и въ разговорѣ, онъ, должень-быть, прекрасный. Я люблю эти голоса, низкіе, voilées.-- "Какъ вамъ угодно, чтобъ я звала васъ?" Бѣдная Фанни! Пришло же мнѣ въ голову принять съ ней важный видъ и сказать ей, чтобъ она звала меня сэромъ. Но, впрочемъ, все это глупость; надо ее кинуть; я не Фаустъ, она не Маргарита! Этотъ старый Боусъ! Такъ онъ учитъ ее пѣть, учитъ? Онъ любезный старичокъ, этотъ Боусъ; джентльменъ въ такомъ старомъ платьѣ, философъ, и притомъ съ добрымъ сердцемъ. Какъ добръ онъ былъ ко мнѣ въ фодрингэйскомъ дѣлѣ! И у него были свои печали и горести. Надо навѣстить стараго Боуса. Надо видѣть людей всѣхъ сортовъ. Мнѣ надоѣло высшее общество. Притомъ, въ городѣ никого нѣтъ. Да, схожу, навѣщу Боуса, а также и Костигана; что за богатый характеръ! Право, я буду изучать его и изображу въ какой-нибудь повѣсти!"
   Такъ нашъ антропологъ бесѣдовалъ самъ съ собою, и какъ онъ былъ свободенъ по субботамъ, потому-что Палл-Малльская Газета въ этотъ день не выходила, и сотрудникамъ ея не было надобности ломать головы и осушать чернильницы, то мистеръ Пенденнисъ рѣшился воспользоваться этимъ досугомъ и сдѣлать визитъ въ Шеффердс-Иннъ, разумѣется, чтобъ навѣстить Боуса.
   Надо сказать правду, еслибъ Артуръ былъ самымъ отъявленнымъ roué и самымъ ловкимъ Ловелласомъ, едва ли могъ бы принять мѣры для очарованія бѣдной Фанни лучше тѣхъ, какія употреблены были имъ въ предшествовавшую ночь. Его покровительственныя, полныя дендизма манеры, его высокое понятіе о самомъ себѣ, великодушіе и веселый нравъ, самое чувство добра и честность, которыя дали ему возможность остановить трепетные порывы молодой дѣвушки и не воспользоваться ея чувствительностью; его недостатки и добрыя качества -- все заставляло Фанни удивляться ему; и еслибъ мы могли заглянуть въ постель ея (она спала въ шкапѣ вмѣстѣ съ двумя маленькими сестрицами, которыхъ Костиганъ угощалъ иногда пряниками я яблоками), то увидѣли бы, что бѣдная дѣвушка ворочалась на своемъ матрацѣ, крайне безпокоя тѣмъ сестеръ, и думала обо всѣхъ удовольствіяхъ и событіяхъ этого пріятнаго и полнаго событій вечера, и о всѣхъ словахъ, взглядахъ и дѣйствіяхъ Артура, великолѣпнаго героя этого вечера. Много романовъ перечитала Фанни, тайкомъ и дома, въ трехъ томахъ и въ періодическихъ изданіяхъ. Періодическая литература не достигла еще той высоты, на которую поднялась она впослѣдствіи, и дѣвушки, принадлежавшія къ поколѣнію Фанни, не могли еще покупать за одинъ пенни шестнадцати страницъ, производящихъ волненіе, страницъ, богатыхъ разсказами всякаго рода; она пользовалась публичной библіотекой, которую содержала миссъ Мейниферъ вмѣстѣ съ маленькой таверной и модной лавкой -- и Артуръ казался ей типомъ и олицетвореніемъ героевъ всѣхъ этихъ любимыхъ, засаленныхъ томиковъ, которые молодая дѣвушка пожирала. Мистеръ Пенъ, какъ мы уже видѣли, быль денди преимущественно относительно рубашекъ и галантерейныхъ вещей вообще. Фанни съ удовольствіемъ смотрѣла на тонкое его бѣлье, на великолѣпныя запонки на рубашкѣ, на щегольской батистовый карманный платокъ, бѣлыя перчатки, и на гагатовый блескъ его очаровательныхъ сапоговъ. Образъ его безпрерывно представлялся ей въ безпокойномъ снѣ; звукъ его голоса, голубой свѣтъ его глазъ, благородный взглядъ, въ которомъ выражались и любовь и жалость; мужественная, покровительственная улыбка, открытый, привлекательный смѣхъ -- все это повторялось въ любящей памяти дѣвушки. Она чувствовала еще, какъ его рука охватываетъ ея руку и видѣла, какъ величаво улыбается онъ, наполняя сладостный бокалъ шампанскаго. И она думала потомъ о дѣвушкахъ, своихъ подругахъ, которыя обыкновенно смѣялись надъ ней: объ Эммѣ Бэккеръ, которая такъ гордилась, что она невѣста какого-то сырника, въ бѣломъ передникѣ, близь Клер-Маркета; о Бетси Роджерсъ, которая такъ кричала о своемъ любезномъ, какомъ-то писарѣ стряпчаго, и осталась мы съ чѣмъ!
   Итакъ, около двухъ часовъ пополудни, когда семейство Больтоновъ уже кончило свой обѣдъ (мистеръ Больтонъ, кромѣ должности дворника въ Иннѣ, работалъ еще на мистеровъ Тресслеръ, извѣстныхъ похоронныхъ подрядчиковъ въ Страндѣ, и уѣхалъ въ провинцію съ гробомъ графини Истричь), подъ аркой Инна появился джентльменъ въ бѣлой шляпѣ, бѣлыхъ брюкахъ и остановился у калитки дворника. Фанни нимало не была изумлена этимъ; она была только обрадована, была только счастлива и краснѣла безъ мѣры. Она знала, что это не кто иной, какъ онъ. Она знала, что онъ прійдетъ. И онъ былъ тутъ. Она закричала матери, которая занята была въ верхней комнатѣ.: "маменька! маменька!" и, оттолкнувъ другихъ дѣтей, побѣжала къ калиткѣ и отворила ее. Какъ она краснѣла, когда подавала ему руку! Какъ привѣтливо снялъ онъ шляпу, входя въ комнату! Какъ глазѣли на него дѣти! Онъ спросилъ мистриссъ Больтонъ, хорошо ли она спала послѣ вчерашней усталости, и выразилъ надежду, что у ней нѣтъ головной боли; сказалъ, что шелъ мимо и не могъ ни зайдти къ нимъ и освѣдомиться о здоровьѣ своей дамы.
   Мистриссъ Больтонъ, можетъ -- быть, съ нѣкоторою боязнью и подозрѣніемъ смотрѣла на эту вѣжливость, но веселость Пена была неистощима; онъ не могъ видѣть, что ему несовсѣмъ-рады. Онъ искалъ глазами стула, чтобъ сѣсть, но такъ-какъ всѣ были заняты (на одномъ была крышка съ миски, на другомъ рабочій ящикъ, и такъ далѣе), то онъ взялъ одинъ изъ дѣтскихъ стуликовъ и угнѣздился на этой некомфортэбльной возвышенности. При этомъ дѣти расхохотались и громче всѣхъ -- ребенокъ Фанни, по-крайней-мѣрѣ, это забавляло ее болѣе, чѣмъ кого-нибудь изъ дѣтей, и она удивлялась снисхожденію гостя. Онъ сидитъ на этомъ стулѣ, на этомъ маленькомъ дѣтскомъ стуликѣ! Много и много разъ послѣ того она смотрѣла на этотъ стуликъ. Да и у насъ, по-крайней-мѣрѣ у большей части, развѣ нѣтъ въ комнатахъ такой мебели, которую воображеніе наше населяетъ милыми образами, память наполняетъ улыбающимися лицами, которыя, увы! уже никогда не будутъ смотрѣть на насъ?
   Итакъ Пенъ усѣлся на дѣтскій стуликъ и повелъ самый бѣглый разговоръ съ мистриссъ Больтонъ. Онъ спрашивалъ, каково идутъ дѣла по похоронной части и сколько нѣмыхъ сопровождаетъ смертные останки леди Истричь; разспрашивалъ объ Иннѣ и кто живетъ тутъ. Онъ, казалось, очень интересовался кабріолетомъ и лошадью мистера Кампіона и сказалъ, что встрѣчалъ этого джентльмена въ обществѣ. Онъ выразилъ мнѣніе, что и ему не худо бы взять акціи въ Ноддльгидльской и Понтидоодлумской Компаніи. Работаетъ ли мистриссъ Больтонъ на эту квартиру? Не отдаютъ ли въ наемъ комнатъ въ Иннѣ? Иннъ -- лучше Темпля; ему хотѣлось бы переѣхать на квартиру въ Шеффердс-Иннъ. Что касается до капитана Стронга, и его сожителя, какъ-бишь его зовутъ... кажется, полковникомъ Альтамонтомъ, то онъ особенно интересовался ими. Капитанъ -- его старый пріятель. Онъ нѣсколько разъ обѣдалъ у него здѣсь, прежде, чѣмъ переѣхалъ къ Стронгу полковникъ. Что это за человѣкъ полковникъ? Не дюжій ли это мужчина, обвѣшанный множествомъ галантерейныхъ вещей, въ парикѣ и съ большими черными бакенбардами, очень-черными (тутъ Пенъ былъ чрезвычайно-шутливъ и привелъ въ истерическій хохотъ дамъ), дѣйствительно очень-черными, или, правильнѣе сказать, зеленовато-пурпуровыми. Онъ встрѣчалъ его въ обществѣ сэра Фр...
   -- О! мы знаемъ, сказали дамы:-- это сэръ Френсисъ Клеврингъ; онъ часто бываетъ здѣсь; два-три раза въ недѣлю приходитъ къ капитану. Мой сынишка часто бѣгаетъ для него за гербовой вексельной бумагой. Ахъ, Боже мой, проговорилась! Извините, мнѣ не слѣдовало бы разсказывать чужихъ секретовъ, проболтала мистриссъ Больтонъ, которая среди этого разговора совершенно успокоилась и забыла свои подозрѣнія.-- Но мы знаемъ, что вы джентльменъ, мистеръ Пенденнисъ, и я увѣрена, что вы и въ настоящемъ случаѣ поступите какъ джентльменъ. Не такъ ли, Фанни?
   Фанни пріятны были такія слова матери. Она устремила свои черные глаза на низкій потолокъ и голосомъ, полнымъ чувства, проговорила:
   -- О, да, я увѣрена, что онъ джентльменъ, ма!
   Пенъ любопытствовалъ насчетъ гербовой вексельной бумаги и насчетъ сдѣлокъ въ квартирѣ Стронга. Онъ спрашивалъ, когда Альтамонтъ переѣхалъ къ шевалье, посылалъ ли онъ за гербовой бумагой, кто онъ такой, видается ли онъ съ кѣмъ-нибудь и такъ далѣе. На эти вопросы, предложенные съ значительною ловкостью со стороны Пена, который интересовался дѣлами сэра Фрэнсиса Клевринга по своимъ собственнымъ, частнымъ побужденіямъ, мистриссъ Больтонъ отвѣчала безхитростно, какъ знала и какъ умѣла, а знанія ея, правду сказать, были неочень-велики.
   Когда на эти вопросы послѣдовали отвѣты и гость не зналъ уже о чемъ говорить, Пенъ, къ-счастью, вспомнилъ, что онъ журналистъ и спросилъ дамъ, не желаютъ ли онѣ билетовъ въ театръ. Театръ былъ ихъ наслажденіемъ. Когда Больтона не бываетъ дома по дѣламъ (кажется, въ послѣднее время шеффердоннискій дворникъ сдѣлался пьяницей и вовсе не былъ пріятель дамамъ своего семейства), онѣ рады-радёшеньки вырваться изъ дома и пойдти въ театръ; маленькій Барни, сынишка, останется въ дворницкой. И великодушное и благородное предложеніе билетовъ со стороны Пена было принято съ безпредѣльною благодарностью какъ матерью, такъ и дочерью.
   Фанни захлопала ручками отъ удовольствія; лицо ея засіяло. Она смотрѣла, и смѣялась, и кивала маменькѣ, а маменька смѣялась и кивала ей. Мистриссъ Больтонъ думала, что она еще неслишкомъ состарѣлась для удовольствія. И весьма-вѣроятно, Пенденнисъ, въ бесѣдѣ съ ней, наговорилъ ей разныхъ комплиментовъ или облекалъ свой разговоръ въ такую форму, чтобъ угодить ей. Бывъ сначала противъ Пена и подозрѣвая его, она теперь была совершенно на его сторонѣ, была въ такомъ же восторгѣ отъ него, какъ и дочь. А когда двѣ женщины соединятся въ любви къ одному человѣку, то помогаютъ одна другой, подталкиваютъ одна другую впередъ, и вторая, изъ прямой симпатіи, становится столь же пылкою, какъ главная; по-крайней-мѣрѣ, такъ говорятъ философы, изучавшіе эту науку.
   Такимъ-образомъ, предложеніе билетовъ въ театръ и другихъ удовольствій привело всѣхъ въ самое веселое расположеніе духа, которое прервано было только на минуту, когда одна изъ младшихъ дочерей, услышавъ слово "Астлейскій Театръ", выступила впередъ и объявила, что и ей очень хотѣлось бы сходить туда; при этомъ Фанни рѣзко сказала: "не мѣшай!", а маменька проговорила: "убирайся отсюда, Бетси-Дженъ, ступай играть на дворѣ", и двѣ дѣвочки, именно Бетси-Дженъ и Амелія-Анна, ушли изъ комнаты въ своихъ невинныхъ передничкахъ и принялись забавляться, на дворѣ, на мягкомъ песочкѣ.
   И здѣсь, играя на пескѣ, онѣ, очень можетъ статься, имѣли случай поговорить съ своимъ старымъ другомъ и жильцомъ Инна, потому-что въ то время, какъ Пенъ продолжалъ любезничать въ дворницкой съ дамами, которыя хохотали, слушая его выходки, старый джентльменъ проходилъ подъ аркою изъ Инн-Сквера, проходилъ и заглянулъ въ дверь дворницкой.
   Лицо его приняло очень-ласковое и жалостное выраженіе, когда онъ увидѣлъ мистера Артура, сидѣвшаго на столѣ, и весело разговаривавшаго съ мистриссъ Больтонъ и ея дочерью.
   -- Какъ! мистеръ Боусъ? какъ вы поживаете, Боусъ? воскликнулъ Пенъ радостнымъ, громкимъ голосомъ.-- А я шелъ навѣстить васъ и спрашивалъ у этихъ дамъ вашъ адресъ.
   -- Вы шли навѣстить меня, вы, сэръ? сказалъ Боусъ, входя въ комнату съ грустнымъ лицомъ и пожимая руку Артуру.
   -- Нелегкая возьми этого старика! подумалъ кто-то въ комнатѣ и, можетъ-быть, то же подумалъ кто-нибудь и другой, кромѣ ея.
   

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ.
Опять Шеффердс-Иннъ.

   Увидѣвъ этого господина, нашъ другъ, Пенъ, радостнымъ и громкимъ голосомъ сказалъ: "какъ вы поживаете, мистеръ Боусъ?" и порывисто подалъ ему руку; но вы могли бы замѣтить, какъ покраснѣлъ Пенъ (также покраснѣла и Фанни), и когда Боусъ и Артуръ пожали другъ другу руки и первый иронически выслушалъ показаніе послѣдняго, что онъ хотѣлъ посѣтить квартиру мистера Костигана, въ обществѣ водворилось мрачное и какъ-бы виновное молчаніе, которое Пенъ пытался разсѣять болтовней и шумомъ. Шумъ мистера Артура, разумѣется, прогонялъ молчаніе, но мракъ оставался и густѣлъ, подобно тому, какъ темнота густѣетъ въ подвалѣ, когда въ немъ зажжена только одна свѣча. Пенденнисъ старался описать, въ шуточномъ видѣ, вчерашнія происшествія и пытался передразнивать Костигана, тщетно-умолявшаго сборщика билетовъ въ Воксалѣ. Какой посторонній человѣкъ могъ подражать такому совершенству? Никто не смѣялся. Мистриссъ Больтонъ не понимала, какую роль разъигрываетъ мистеръ Пенденнисъ, и говоритъ ли онъ о сборщикѣ билетовъ или о капитанѣ. У Фанни было встревоженное лицо и она силилась слегка хихикать. Старый мистеръ Боусъ былъ пасмуренъ, точно какъ въ то время, когда онъ гудѣлъ на скрипкѣ въ оркестрѣ или игралъ трудную пьесу на старомъ фортепіано въ Задней-Кухнѣ. Пенъ чувствовалъ, что разсказъ его неудаченъ; голосъ его постепенно слабѣлъ, умалялся и наконецъ смолкъ; снова все стало мрачно. Можно было слышать, какъ разнощикъ проходилъ по плитамъ подъ аркою Инна; стукъ его каблуковъ былъ замѣченъ всѣми.
   -- Такъ вы хотѣли навѣстить меня, сэръ? сказалъ мистеръ Боусъ.-- Не угодно ли вамъ будетъ пожаловать въ мою квартиру? Вы ей сдѣлаете большую честь, я увѣренъ. Оно высоконько, но...
   -- О, я самъ живу на чердакѣ, и Шеффердс-Иннъ вдвое веселѣе Лемб-Курта, сказалъ мистеръ Пенденнисъ.
   -- Я зналъ, что вы живете въ третьемъ этажѣ, сказалъ мистеръ Боусъ:-- и хотѣлъ сказать -- пожалуйста не сочтите моего замѣчанія неучтивымъ -- что воздухъ въ третьемъ этажѣ здоровѣе для джентльменовъ чѣмъ воздухъ дворницкой.
   -- Сэръ! сказалъ Пенъ, въ которомъ пламя снова вспыхнуло отъ гнѣва и который расположенъ былъ къ ссорѣ, какъ обыкновенно бываетъ, когда человѣкъ неправъ.-- Позвольте мнѣ выбирать общество безъ...
   -- Вы изволили сказать, что хотѣли удостоить своимъ посѣщеніемъ мое смиренное жилище, проговорилъ мистеръ Боусъ грустнымъ голосомъ.-- Позволите показать вамъ дорогу? Мистеръ Пенденнисъ и я, мы старые пріятели, мистриссъ Больтонъ -- давнишніе знакомые и встрѣчались другъ съ другомъ еще на зарѣ жизни.
   Старикъ указалъ на дверь дрожащимъ пальцемъ, держа въ другой рукѣ шляпу и принявъ позу, немножко-театральную; такъ и слова его были отчасти искусственны и выбраны изъ разговоровъ, которые онъ въ-теченіе жизни слышалъ изъ подкрашенныхъ устъ ораторовъ передъ лампами сцены. Но онъ не разъигрывалъ роль или не маскировался, что Пенъ зналъ очень-хорошо, хотя ему и хотѣлось потѣшиться надъ мелодраматическими манерами старика.
   -- Пойдемте, сказалъ онъ:-- если вы такъ торопитесь. Прощайте, мистриссъ Больтонъ; прощайте, миссъ Фанни; я всегда буду съ удовольствіемъ вспоминать о нашей ночи въ Воксалѣ и будьте увѣрены, не забуду про билеты въ театръ.
   И онъ взялъ ея руку, пожалъ ее, чувствовалъ ея пожатіе, и ушелъ.
   -- Право, какой славный молодой человѣкъ! воскликнула мистриссъ Больтонъ.
   -- Вы такъ думаете, ма? сказала Фанни.
   -- Я думала, на кого онъ похожъ. Какъ была я въ Уэлльсѣ у мистриссъ Сэрль, продолжала мистриссъ Больтонъ, глядя сквозь оконную занавѣску вслѣдъ Пену, шедшему по двору съ Боусома": -- такъ былъ молодой джентльменъ изъ Сити, который пріѣзжалъ въ тильбюри, также въ бѣломъ, настоящая его копія; только у него бакенбарды были черные, а у мистера Пенденниса -- рыжіе.
   -- Помилуйте, ма! Да и у него черные! сказала Фанни.
   -- Онъ пріѣзжалъ для Эмли Буддъ, которая танцовала Коломбину въ "Арлекинскомъ Рожкѣ или Наваринской Битвѣ", когда миссъ де-ла-Боски была больна; хорошая танцовщица и съ прекрасной фигурой для сцены, а онъ былъ богатый сахароваръ въ Сити и имѣлъ домъ за городомъ, въ Омертонѣ. Онъ частенько возилъ ее въ тильбюри по Гозуэлль-Стрит-Роду и однажды они поѣхали, да тихонько и обвѣнчались въ церкви св. Варѳоломея, въ Ститфильдѣ. Теперь она держитъ свою карету и я видѣла ея имя въ газетъ: она была въ числъ распорядительницъ бала въ домѣ лорда-мера въ пользу женскаго пріюта. Посмотри также на леди Майрабель, дочь капитана Костигана: она была актриссой, всѣ знаютъ.
   Такъ говорила мистриссъ Больтонъ и продолжала на ту же тему, то поглядывая сквозь оконную занавѣску, то перетирая кружки и тарелки и разставляя ихъ по мѣстамъ въ угловомъ шкапѣ. Она кончила рѣчь, когда Фанни и она вытрясли, сложили столовую скатерть и уложили ее въ ящикъ въ столѣ.
   Хотя Костигану прежде хорошо были извѣстны денежныя средства и ожиданія Пена, но я полагаю, Косъ забылъ свѣдѣнія, пріобрѣтенныя нѣсколько лѣтъ назадъ въ Четтерисѣ, или, можетъ-быть, природный энтузіазмъ заставлялъ его преувеличивать доходы его друга. Онъ въ самыхъ блестящихъ краскахъ описалъ ферокскій паркъ мистриссъ Больтонъ, прогуливаясь съ ней, во время побѣга Пена съ Фанни; распространился объ огромномъ богатствѣ знаменитаго дяди Пена, майора, и обнаружилъ самое близкое знакомство съ имуществомъ Артура, какъ денежнымъ, такъ и поземельнымъ. Очень-вѣроятно, что мистриссъ Больтонъ ночью думала объ этихъ предметахъ и мечтала, какъ ея Фанни будетъ разъѣзжать въ собственной каретѣ, подобно старой подругѣ мистриссъ Больтонъ, танцовщицѣ на Уэлльскомъ театрѣ.
   При послѣдней операціи складыванія скатерти, эти двѣ женщины, по необходимости сошлись одна съ другой, и когда Фанни взяла скатерть и сдѣлала послѣднюю складку, мать взяла дѣвушку за подбородокъ и поцаловала ее. На щекахъ Фанни снова вспыхнулъ румянецъ. Что онъ значилъ? Въ настоящее время нечего было тревожиться. Одно удовольствіе заставляло такъ краснѣть бѣдную Фанни. Бѣдная Фанни? Какъ? уже ли любовь опасна, оттого, что она такъ пріятна вначалѣ и такъ горька подъ конецъ?
   Послѣ объятія, мистриссъ Больтонъ нашла приличнымъ сказать, что ей надо уйдти по дѣлу, и что Фанни должна остаться въ дворницкой; на это Фанни, послѣ слабаго возраженія, согласилась. Итакъ, мистриссъ Больтонъ надѣла шляпку, взяла корзинку, съ. которой хаживала на рынокъ, и отправилась; только-что она ушла, Фанни усѣлась у окна, изъ котораго видна была дверь квартиры Боуса и не сводила глазъ съ этой части Шеффердс-Инна.
   Бетси-Дженъ и Амелія-Анна жужжали въ одномъ углу на дворѣ и показывали видъ, будто читаютъ книжку съ картинками, которую одна изъ нихъ держала вверхъ ногами. То была важная и страшная брошюра, изъ коллекціи мистера Бильгина. Фанни не слушала болтовню сестеръ; она ничего не замѣчала, кромѣ дверей Боуса.
   Наконецъ она слегка вздрогнула и глаза ея засіяли. Онъ выходить. Онъ долженъ будетъ опять проходить мимо ея двери. Но ея блѣдное личико тотчасъ же измѣнилось. Пенденнисъ, дѣйствительно, вышелъ, но за нимъ слѣдовали Боусъ. Они вмѣстѣ прошли подъ аркою. Онъ только снялъ шляпу и поклонялся, увидѣвъ ее, но не остановился поговорить. Прошло три-четыре минуты -- о, Боже мой, какъ длинны казались онѣ Фанни! она нетерпѣливо ждала, что онъ зайдетъ къ ней; Боусъ воротился одинъ и зашелъ въ дворницкую.
   -- Гдѣ ваша ма, моя милая? спросилъ онъ Фанни.
   -- Не знаю, отвѣчала Фанни съ досадой.-- Кажется, мистеръ Боусъ, я не слѣжу за ма, куда она ходитъ.
   -- То-есть, смотрю ли я за матерью? сказалъ Боусъ съ обыкновенной своей меланхолической горечью.-- Бетси-Дженъ, Амелія-Анна, подите сюда; я принесъ намъ по прянику, если вы будете хорошо читать.
   Когда Бетси-Дженъ и Амелія-Анна выдержали экзаменъ, которому подвергъ ихъ Боусъ, они вознаграждены были пряничными медалями и ушли спорить за нихъ на дворѣ. Между-тѣмъ Фанни взяла какое-то шитье и показывала видъ, будто занимается имъ, тогда-какъ душа ея была въ сильномъ волненіи и досадѣ. Боу съ сидѣлъ насупротивъ выхода изъ дворницкой на улицу. Но особа, которую онъ, можетъ быть, надѣялся увидѣть, не являлась опять, и мисіриссь Больтонь пришла съ рынка и застала мистера Боуса вмѣсто особы, которую она также надѣялась видѣть. Читатель, можетъ-быть, угадаетъ, какъ зовутъ эту особу.
   Свиданіе между Боусомъ и его гостемъ, когда они оба взошли наверхъ въ квартиру, занимаемую Боусомъ вмѣстѣ съ потомкомъ милезійскихъ владѣтелей, было несовсѣмъ-удовлетворительно для того и другаго. Пенъ былъ угрюмъ. Если у Боуса и было что-нибудь на умѣ, онъ не хотѣлъ высказывать своихъ мыслей въ присутствіи капитана Костигана, который оставался въ комнатѣ впродолженіе всего визита Пена; надо прибавить, что Костиганъ вышелъ изъ спальни только за нѣсколько минутъ до прихода этого джентльмена. Мы были свидѣтелями deshabille майора Пенденниса: захочетъ ли кто быть камердинеромъ другаго нашего героя, Костигана? Человѣку съ свѣжимъ обоняніемъ могло показаться, что капитанъ, передъ выходомъ изъ спальни, надушился эссенціею виски. Запахъ этой благовонной эссенціи несся отъ него, когда онъ радушно обнималъ своего посѣтителя. Рука, совершавшая это объятіе, горестно тряслась; удивительно, какъ она могла держать бритву, которою бѣдный джентльменъ ежедневно работалъ на своемъ подбородкѣ.
   Комната Боуса была такъ же опрятна, какъ безпорядочна была комната его товарища. Скромный гардеробъ его скрывался за занавѣской; книга его и рукописныя ноты красиво расположены были на полкахъ; литографированный портретъ миссъ Фодрингэй въ роли мистриссъ Галлеръ, съ неровной подписью актриссы въ углу, постоянно висѣлъ надъ кроватью стараго джентльмена. Леди Майрабель писала гораздо лучше, чѣмъ умѣла писать миссъ Фодрингэй. Послѣ брака, леди трудилась усердно, чтобъ изучить искусство писанія; и когда нужно было написать пригласительную записку или поблагодарить за приглашеніе, отлично исполняла это дѣло. Боусъ, впрочемъ, больше любилъ прежній ея почеркъ, прежній способъ выраженія прекрасной артистки. Онъ имѣлъ только одинъ образчикъ новаго ея стиля -- записку въ отвѣтъ на пѣсню, сочиненную и посвященную леди Майрабель ея покорнѣйшимъ слугою Робертомъ Боусомъ, и этотъ документъ хранился въ его конторкѣ вмѣстѣ съ другими важными бумагами. Онъ училъ теперь Фанни Больтонъ пѣть и писать, какъ училъ въ прежнее время Эмли. Въ природѣ человѣка привязываться къ чему-нибудь. Когда отняли у него Эмли, онъ взялъ ей преемницу. Такъ человѣкъ, потерявъ ногу, беретъ костыль, или, потерпѣвъ кораблекрушеніе, привязывается къ плоту. Латюдъ, безъ-сомнѣнія, отдалъ свое сердце женщинѣ, прежде чѣмъ влюбился въ мышь, въ Бастиліи. Есть люди, которые въ молодости чувствуютъ или внушаютъ героическую страсть, а оканчиваютъ тѣмъ, что радуются ласкамъ или тревожатся болѣзнью пуделя. Но тяжело было Боусу и оскорбительно для его чувствъ, какъ человѣка и сантименталиста, что ему снова пришлось встрѣтить Пена на своей дорогѣ, ухаживавшаго за этой маленькой Фанни.
   Между-тѣмъ Костиганъ былъ въ полной увѣренности, что его компанія совершенно пріятна мистерамъ Пенденнису и Боусу и что Пенденнисъ пришелъ именно съ тѣмъ, чтобъ сдѣлалъ визитъ ему. Онъ выразилъ свое удовольствіе за этотъ знакъ вѣжливости и обѣщалъ заплатить за это одолженіе (это былъ не единственный долгъ капитана), по-крайней-мѣрѣ нѣсколькими визитами своему молодому другу. Онъ благосклонно угощалъ его дневными новостями или, лучше сказать, новостями за десять дней до того; потому-что Пенъ, въ качествѣ журналиста, припомнилъ, что читалъ нѣкоторыя изъ новостей капитана въ Sporting and Theatrical Newspaper, газетѣ, которая была оракуломъ Костигана. Онъ утверждалъ, что сэръ Чарльзъ и леди Майрабель уѣхали въ Баден-Баденъ и будто они сильно упрашивали и его, Костигана, пріѣхать туда къ нимъ. Пенъ замѣтилъ съ величайшею важностью, что Баден-Баденъ, какъ онъ слышалъ, мѣсто очень-пріятное и что великій герцогъ чрезвычайно гостепріименъ къ Англичанамъ. Костиганъ отвѣчалъ, что гостепріимство приличествуетъ великому герцогу; что онъ серьёзно думаетъ посѣтить его, и сдѣлалъ нѣсколько замѣчаній насчетъ великолѣпныхъ празднествъ въ Дублинскомъ Замкѣ, при его превосходительствѣ графѣ Понтантерри, на которыхъ онъ, Костиганъ, былъ смиреннымъ, но довольнымъ зрителемъ. И Пенъ, слушая эти часто-повторяемые и памятные разсказы, припомнилъ время, когда онъ отчасти вѣрилъ имъ и имѣлъ нѣкоторое уваженіе къ капитану. Ему пришла на память Эмли, первая любовь, маленькая комната въ Четтерисѣ и разговоръ съ Боусомъ на мосту. Онъ снова почувствовалъ совершенно-доброе расположеніе къ обоимъ старымъ своимъ пріятелямъ и отъ души пожалъ имъ руки, когда всталъ, чтобъ идти домой.
   Пока капитанъ говорилъ, Пенъ погруженъ былъ въ другія, самолюбивыя размышленія, и совсѣмъ позабылъ о Фанни Больтонъ. Онъ вспомнилъ о ней только тогда, какъ Боусъ, прихрамывая, поплелся за нимъ по лѣстницѣ, очевидно, съ намѣреніемъ проводить его изъ Шеффердс-Инна.
   Предосторожность мистера Боуса была несчастлива. Слабое преслѣдованіе бѣднаго старика возбудило гнѣва, въ мистерѣ Артурѣ Пенденнисѣ. "Чортъ его побери! Что это значитъ, что онъ слѣдить за мной, какъ гончая собака?" думалъ Пенъ. И онъ разразился хохотомъ, когда прибылъ въ Страндъ, въ свою квартиру и подумалъ о стратагемѣ старика. То былъ нечестный смѣхъ,
   Артуръ Пенденнисъ! Можетъ-быть, эта мысль поразила самого Артура, потому-что онъ, вслѣдъ за смѣхомъ, покраснѣлъ.
   Онъ ушелъ изъ дома, чтобъ прогнать мысли, занимавшія его, каковы бы эти мысли ни были, и побывалъ въ разныхъ увеселительныхъ мѣстахъ, но безуспѣшно. Съ трудомъ взобрался онъ на самый верхъ панорамы; но когда, запыхавшись, поднялся туда, тамъ вмѣстѣ съ нимъ очутилась и дума, которая не отставала отъ него. Онъ отправился въ клубъ и написалъ длинное письмо домой, письмо чрезвычайно-остроумное и саркастическое, въ которомъ, разумѣется, не сказалъ ни слова о Воксалѣ и Фанни Больтонъ, полагая, что этотъ предметъ, какъ онъ ни интересуетъ его самого, не будетъ интересовать матери и Лауры. Ничто не могло остановить на себѣ его вниманія, ни романы и новыя книги, ни важный и почтенный Джоукинсъ (единственный человѣкъ въ городѣ), который хотѣлъ вступить съ нимъ въ разговоръ, ни одно изъ развлеченій, которыя онъ пробовалъ, убѣжавъ отъ Джоукинса. Онъ проходилъ мимо Комическаго Театра за возвратномъ пути домой и увидѣлъ, что на аффишѣ, на воротахъ, красными буквами напечатаны пьесы: "Оглушительный Фарсъ", "Катайся со смѣха", "Старыя англійскія проказы". Онъ пошелъ въ кресла и увидѣлъ милую мистриссъ Лири, какъ обыкновенно, въ мужскомъ платьѣ, и знаменитаго буффа, Тома Горсмена, переодѣтаго женщиной. Переодѣванье Горсмена показалось ему гадкимъ, отвратительнымъ униженіемъ; плутовскіе взгляды и панталоны мистриссъ Лири не произвели на него ни малѣйшаго эффекта, и онъ опять засмѣялся, горько засмѣялся про-себя, вспомнивъ впечатлѣніе, какое она сдѣлала на него въ первую ночь по пріѣздѣ его въ Лондонъ, такъ недавно еще, а между-тѣмъ какъ давно, давно!
   

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ.
Въ саду Темпля или около него.

   Мода уже давнымъ-давно покинула зеленый и хорошенькій садъ Темпля, въ которомъ Шекспиръ заставляетъ Йорка и Ланкастера рвать невинныя бѣлыя и алыя розы, впослѣдствіи -- эмблемы кровавыхъ войнъ. Ученый и пріятный сочинитель "Путеводителя во Лондону" увѣряетъ насъ, что теперь "самый обыкновенный и дюжій розовый кустъ не въ-состояніи произвести ни бутончика въ этой дымной атмосферѣ". Весьма-вѣроятно, что многіе изъ нынешнихъ обитателей этого квартала не знаютъ и мало думаютъ о томъ, растутъ ли тутъ розы или нѣтъ, и проходятъ старыя ворота только по пути къ тебѣ на квартиру, или выходя куда-нибудь изъ дома. Писцы прокуpopовъ и стряпчихъ не носятъ розъ въ своихъ сумкахъ или портфеляхъ, когда бѣгутъ къ юрисконсультамъ; весьма-немногіе законники, прогуливаясь въ этомъ саду для моціона, безъ-coмнѣнія, заботятся очень-мало о Йоркѣ или Ланкастерѣ, въ-особенности съ-тѣхъ-поръ, какъ закончены дѣла по поводу желѣзныхъ дорогъ. Одни развѣ антикваріи да литераторы смотрятъ на Садъ Темпля съ большимъ участіемъ и воображаютъ, какъ добрый сэръ Роджеръ де-Коверли прогуливается взадъ и впередъ съ мистеромъ Спектэторомъ; или какъ милый Оливеръ Гольдсмитъ въ павильйонѣ размышляетъ о слѣдующемъ "Гражданинѣ Міра", или о новой парѣ платья, которую шьетъ ему портной, мистеръ Фильби, или о денежномъ письмѣ, присланномъ мистеромъ Ньюбери. Ступая тяжелыми шагами по дорожкѣ и двигаясь величаво въ кафтанѣ табачнаго цвѣта и парикѣ, горестно нуждающемся въ пудрѣ и парикмахерскихъ щипцахъ, подходитъ къ нему великій докторъ Джонсонъ, а за нимъ Шотландецъ-лакей, который слѣдуетъ за лексикографомъ по пятамъ; оба они, и докторъ и лакей, пошатываются слегка отъ выпитаго ими въ "Митрѣ" портвейна, и мистеръ Джонсонъ приглашаетъ мистера Гольдсмита къ себѣ, на чашку чая съ миссъ Вилльямсъ. Славная вещь фантазія! Сэръ Роджеръ и мистеръ Спектэторъ для насъ такія же существенныя лица, какъ два ученые доктора и Шотландець, вѣрный и подъ-хмѣлькомъ. Поэтическія фигуры ихъ живутъ въ вашей памяти, какъ живые люди; и такъ-какъ мистеръ Артуръ Пенденнисъ былъ малый романическій и притомъ литераторъ, вовсе-непреданный юриспруденціи, какъ большая часть его сосѣдей, то нѣтъ ничего мудренаго, если и онъ вдавался въ поэтическія размышленія, когда избиралъ садъ Темпля мѣстомъ для своей прогулки и мечтаній на слѣдующій вечерь послѣ событій, разсказанныхъ нами въ предъидущей главѣ.
   Въ воскресные вечера Темпль обыкновенно тихъ. Квартиры большею-частью пусты: юридическіе тузы даютъ большіе обѣды въ своихъ ломахъ, въ окрестностяхъ Бельгрэва или Тайборна; пріятные молодые адвокаты находятся на этихъ собраніяхъ и свидѣтельствуютъ свое почтеніе превосходному лафитту мистера Кьюси, или любезнымъ дочерямъ важнаго судьи, мистера Эрмайна; неприглашенные наслаждаются дешевою бараньею лопаткою и скромною полубытылкий портвейна въ клубѣ, занимая другъ друга и остальную честную компанію мѣстными анекдотами, или юридическими шутками и остротами. Въ жилыхъ комнатахъ Темпля рѣшительно нѣтъ живой души, кромѣ бѣднаго мистера Кокля, который боленъ и которому прачка, готовитъ кашицу; кромѣ мистера Тудля, аматёра-виртуоза на флейтѣ, который дудитъ-себѣ въ одиночествѣ съ утра до вечера въ третьемъ этажѣ; кромѣ молодаго студента Тайгера, изъ открытыхъ оконъ котораго сигарочный дымъ валитъ столбомъ, и у дверей котораго множество блюдъ и покрышекъ отъ Дакка или изъ "Пѣтуха". Но, стой машина! Куда это занесла насъ фантазія? Вѣдь теперь каникулы и во всемъ Темплѣ остался одинъ только Пенденнисъ.
   Можетъ-быть, и одиночество побудило Пена идти въ садъ. Хотя онъ прежде ни разу не входилъ въ его ворота и смотрѣлъ небрежно на цвѣтники и группы довольныхъ жителей Сити, весело прохаживавшихся по лужайкѣ и широкой дорожкѣ, укатанной вдоль рѣки; но въ этотъ вечеръ, отобѣдавъ одинъ въ тавернѣ по сосѣдству Темпля, ему пришла фантазія прогуляться въ саду и насладиться пріятнымъ вечернимъ воздухомъ и видомъ Темзы. Побродивъ нѣсколько времени и наглядѣвшись на многія мирныя и счастливыя группы, онъ усталъ ходить и зашелъ въ одинъ изъ павильйоновъ, находящихся по обоимъ концамъ главной аллеи, и усѣлся тамъ. Что его тяготило? Вечеръ былъ очаровательно-тихъ и свѣтелъ; трубы фабрикъ и заводовъ на противоположномъ берегу не дымились; пристани и машины казались розовыми и чистенькими, какъ-будто ихъ вымыли для праздника. Пароходы быстро сновали вверхъ и внизъ по рѣкѣ, биткомъ-набитые воскресными пассажирами. Колокола многочисленныхъ церквей Сити звонили къ вечернему богослуженію. Пенъ могъ припомнить подобные этому тихіе воскресные вечера прежнихъ лѣтъ, когда онъ прохаживался съ матерью, обвивъ рукою ея станъ, по террассѣ передъ зеленой лужайкой Ферокса. Солнце освѣщало рѣчку Брауль, такъ же, какъ освѣщаетъ широкую Темзу, и величественно спускалось за высокія ильмы Клевринга и знакомую деревенскую церковь. Отъ этихъ ли мыслей, или просто отъ солнечнаго заката, явилась краска на лицѣ молодаго человѣка. Онъ отбивалъ на скамьѣ тактъ, вторя колокольному звону; схлёстывалъ кончикомъ платка пыль со своихъ лакированныхъ сапоговъ и вдругъ вскочилъ, топнулъ ногою и сказалъ: "Нѣтъ, такъ и быть, пойду домой!" Съ этою рѣшимостью, которая свидѣтельствовала о бывшей передъ тѣмъ внутренней борьбѣ, онъ вышелъ изъ павильйова.
   Онъ едва не сшибъ съ ногъ двухъ малютокъ, ростомъ едва-ли ему по колѣно, припрыгивавшихъ по аллеѣ и отбрасывавшихъ къ востоку отъ себя длинныя тѣни.
   Одна изъ малютокъ закричала "О!", а другая засмѣялась, и съ плутовскимъ выраженіемъ на личикѣ сказала: "Мисса Пенденнисъ!" И Артуръ узналъ тотчасъ же своихъ двухъ маленькихъ пріятельницъ, Бетси-Дженъ и Амелію-Анни. Онъ покраснѣлъ при этомъ больше, чѣмъ когда-нибудь; схватилъ на руки дѣвочку, которую чуть-было не опрокинулъ, взбросилъ ее въ воздухъ и поцаловалъ; Амелія-Анни раскричалась отъ этой неожиданной ласки.
   Крикъ ея привлекъ двухъ дамъ, въ чистыхъ воротничкахъ, новыхъ лентахъ и важныхъ шаляхъ, а именно: мистриссъ Больтонъ, въ пунсовой шотландской шали и черномъ шелковомъ платьѣ, и миссъ Фанни Больтонъ, въ желтомъ шарфѣ, кисейномъ платьѣ съ цвѣточками и съ парасолемъ, какъ слѣдуетъ настоящей леди. Фанни не сказала ни слова, хотя глаза ея блеснули привѣтствіемъ и сіяли очень-свѣтло; мистриссъ Больтонъ, сдѣлавъ выговоръ Бетси-Дженъ, сказала: "Ахъ мой Творецъ! Какъ же это чудно, что мы встрѣтили васъ здѣсь? Надѣюсь, что вы здоровы, сэръ? Вѣдь престранно, Фанни, что мы здѣсь столкнулись съ мистеромъ Пенденнисомъ, ге?" Надъ чѣмъ вы подсмѣиваетесь, mesdames? Когда молодой Крезъ гостилъ въ деревнѣ, развѣ вы никогда, ни по какой странной случайности, не прогуливались съ вашею Фанни по аллеямъ разсадниковъ? Развѣ вамъ и вашей Фанни никогда не случалось слушать драгунскую музыку въ Брайтонѣ, когда молодой де-Бутсъ или капитанъ Подморъ шли со звономъ вдоль плотины? Развѣ вы и ваша милая Франциска никогда случайно не посѣщали старую вдову Визи въ ея хижинѣ, когда молодой кураторъ бывалъ у нея съ трактатомъ, приспособленнымъ къ ревматизмамъ? Или вы полагаете, что если случайности возможны въ замкахъ и джентльменскихъ домахъ, то ужь имъ и нельзя быть въ домѣ привратника?
   А между-тѣмъ, то была чистѣйшая случайность, вотъ и все. Въ-теченіе вчерашняго разговора, мистеръ Пенденнисъ замѣтилъ, только безъ всякаго умысла, и отвѣчая на одинъ изъ вопросовъ миссъ Больтонъ, что хотя нѣкоторые дворы Темпля и очень-угрюмы, но въ нихъ есть также довольно-веселыя и пріятныя части; замѣтилъ, что въ-особенности пріятны тѣ комнаты, которыя выходятъ окнами на рѣку, и сады, что сады очень-хорошенькіе, и тамъ гуляетъ по воскреснымъ вечерамъ много народа. И вотъ какимъ-образомъ сошлись всѣ наши знакомые, точь-въ-точь такъ же случайно, какъ бываетъ и въ высшемъ кругу. Ничего не могло быть невиннѣе, проще и естественнѣе!
   Пенъ смотрѣлъ очень-важно, напыщенно и гранціозно. Онъ былъ необычайно-блестящъ и щеголеватъ въ своемъ костюмѣ. Бѣлые доковые панталоны и бѣлая шляпа, пестрый галстухъ, лѣтній жилетъ, золотыя цѣпочки и запонки -- все это давало ему видъ самый великолѣпный. И какъ это великолѣпіе шло къ нему! Былъ ли когда-нибудь подобный ему человѣкъ? подумалъ кто-то. Пенъ покраснѣлъ. "Какъ это ему къ лицу!" сказала та же особа внутренно. Дѣти, увидя его въ первый разъ наканунѣ, были до-того поражены его наружностью, что, послѣ ухода его, начали играть въ Пенденнисы. Маленькая Амелія-Анни, засунувъ свои пухленькіе пальчики въ рукавныя отверстія фартучка, какъ Пенъ дѣлаль съ жилетомъ, сказала: "Смотри, Бетси-Дженъ, я буду мисса Пенденнисъ!" Фанни хохотала до слезъ и замучила поцалуями свою маленькую сестрицу за эту продѣлку. И какъ она была счастлива, видя, что и Артуръ цалуетъ малютку!
   Если Артуръ былъ красенъ, то Фанни, напротивъ, была очень-блѣдна и утомлена. Артуръ замѣтилъ это и ласково спросилъ о причинѣ блѣдности.
   -- Я не спала всю ночь, отвѣчала Фанни, покраснѣвъ слегка.
   -- Я у нея погасила свѣчку и велѣла ей спать и перестать читать, вмѣшалась нѣжная мать.
   -- Такъ вы читали! Что же васъ такъ заинтересовало?
   -- О, это такъ хорошо! воскликнула Фанни.
   -- Что такое?
   -- Уальтера Лоррена, вздохнула Фанни.-- Какъ я ненавижу эту Неэру и какъ люблю Леонору! и самъ Уальтеръ, о, какъ онъ милъ!
   Какимъ образомъ добыла Фанни "Уальтера Лоррена" и откуда узнала, что Пенъ его авторъ? Эта молоденькая особа помнила каждое слово, сказанное мистеромь Пенденнисомъ въ Воксалѣ, какъ онъ сочиняетъ книги и пишетъ для газетъ. Какія книги? Ей такъ хотѣлось узнать объ этомъ, что она чуть не рѣшилась быть любезною съ мистеромъ Боусомъ, который со вчерашняго дня страдалъ отъ ея немилости; но она вздумала попробовать сперва счастья съ Костиганомъ. Она начала съ того, что ласкала капитана и улыбалась ему со всею привлекательностью, къ какой только была способна, помогала ему въ приготовленіяхъ къ обѣду и приводила въ порядокь его скромную спальню. Она была увѣрена, что бѣлье его нуждается въ починкѣ -- и дѣйствительно, въ комодѣ капитана были прекурьёзные образчики полотняныхъ и бумажныхъ издѣлій. Она починитъ ему рубашки -- всѣ его рубашки. Какія въ нихъ страшныя дыры, какія смѣшныя дыры! Она всунула личико въ одну илъ нихъ и смѣялась старому воину съ самымъ-милымъ кокетствомъ. Потомъ она вынесла его обѣденныя снадобья, припрыгивая по комнатѣ, въ подражаніе танцамъ, которые видѣла въ театрѣ; потомъ танцовала передъ буфетнымъ шкапомъ капитана, добыла изъ него бутылку виски и приготовила ему стаканъ грогу, котораго напередъ отвѣдала капельку и сдѣлала милую гримасу; капитанъ долженъ быль спѣть ей одну изъ своимъ пѣсень -- изъ своихъ миленькихъ пѣсенъ -- и научить Фанни, какъ ее пѣтъ. И когда онъ спѣлъ одну ирландскую мелодію своимъ звучнымъ и дрожащимъ голосомъ, воображая, что плѣнилъ эту маленькую сирену, она ловко сдѣлала вопросикъ объ Артурѣ Пенденнисѣ и его романѣ; получивъ отвѣтъ, ей ужь не нужно было ничего больше и она бросила капитана, который собирался спѣть другую пѣсню, оставила обѣденный подносъ въ сѣняхъ, а рубашки на стулѣ, и побѣжала, что было силъ, домой.
   Капитанъ Костиганъ, какъ онъ объявилъ Фанни, не былъ литературнымъ характеромъ, и не имѣлъ еще времени прочитать замѣчательное произведеніе своего молодаго друга, но собирался купить себѣ экземпляръ его при первомъ случаѣ. Онъ зналъ объ имени романа Пена изъ того, что многіе посѣтители Задней Кухни, Финюкенъ, Блодьеръ и другіе, говорили о мистерѣ Пенденнисѣ и не всѣ очень-дружелюбно: Блодьеръ увѣрялъ, что Пенъ зазнавшійся франтикъ, а Гуленъ удивлялся, какъ Дулепъ не падаетъ ему пинковь, и проч.-- говорили о мистерѣ Пенденнисѣ и при этомъ давали ему прозвище Уальтера Лоррена: и вотъ какъ онъ знаетъ объ этомъ и можетъ сообщить Фанни требуемыя ею свѣдѣнія.
   -- И она пошла въ библіотеку и спросила эту книгу, сказала мистриссъ Больтонъ:-- да не въ одну, а во многія, и въ однѣхъ книга была, да отдана читать, а въ другихъ не было. И въ одной она нашла книгу, да ея не хотѣли дать безъ гинеи заклада; а у нея гинеи не было, она и прибѣжала ко мнѣ въ слезахъ -- развѣ не въ слезахъ Фанни?-- и я дала ей гинею, нечего дѣлать.
   -- О я была въ такомъ страхѣ, чтобъ кто-нибудь не пришелъ туда и не перебилъ ея у меня! сказала Фанни съ пылающими щеками:-- о! какъ она мнѣ нравится!
   Артуръ быль тронутъ этимъ невиннымъ сочувствіемъ: оно до крайности льстили ему и было пріятно.
   -- Такъ вамъ поправилась моя книга? Если хотите подняться ко мнѣ, я могу... нѣтъ, я вамъ принесу экземпляръ... нѣтъ, пришлю. Доброй ночи. Благодарю, благодарю, Фанни. Благослови васъ Богъ. Я не могу оставаться съ вами. Прощайте, прощайте.
   И пожавъ ей еще разъ ручку и кивнувъ ея матери и сестрамъ, онъ вышелъ изъ сада.
   Онъ удвоилъ шаги, разставшись съ семействомъ Больтоновъ и выбѣжалъ изъ воротъ, повторяя про себя: "Милое, милое твореніе, милая Фанни! Ты стоишь ихъ всѣхъ. Клянусь небесами, я желалъ бы, чтобъ Шэндонъ былъ здѣсь. Я поѣхалъ бы домой къ матушкѣ. Я долженъ ее видѣть. Не хочу, нѣтъ не хочу, помоги мнѣ".
   Говоря это и шагая изо всѣхъ силъ, такъ-что прохожіе на него оглядывались, онъ налетѣлъ на одного маленькаго старичка и замѣтилъ, что это Боусъ.
   -- Вашъ покорнѣйшій слуга, сэръ, сказалъ мистеръ Боусъ, съ саркастическимъ поклономъ, приподнявъ свою старую шляпу.
   -- Желаю вамъ добраго вечера, отвѣчалъ Артуръ сердито.
   -- Я васъ не останавливаю и не желаю заставлять васъ слѣдовать за мною снова. Я спѣшу домой, сэръ. Добраго вечера.
   Боусъ подумалъ, что Пенъ, вѣрно, имѣлъ особенную причину спѣшить домой.
   -- Гдѣ онѣ? воскликнулъ старикъ.-- Вы знаете, о комъ я говорю. Онѣ не въ вашихъ комнатахъ, сэръ, нѣтъ? Онѣ сказали Больтону, что идутъ въ церковь Темпля, а тамъ ихъ не было. Онѣ у васъ на квартирѣ, непремѣнно у васъ, мистеръ Пенденнисъ.
   -- Годдемъ, сэръ! закричалъ Пенденнисъ въ ярости.-- Такъ ступайте же со мною и посмотрите сами, у меня ли онѣ.
   И Боусъ, снявъ сначала шляпу и поклонившись, послѣдовалъ за молодымъ человѣкомъ.
   Ихъ не было въ его комнатахъ, какъ мы знаемъ. Но когда сады были заперты, обѣ женщины, послѣ тоскливо-проведеннаго вечера, пошли съ дѣтьми въ Лемб-Куртъ и остановились у фонарнаго столба въ центрѣ сквера; оттуда онѣ посмотрѣли вверхъ, въ окна четвертаго этажа, гдѣ и увидѣли зажженую свѣчу; потомъ эта пара безумныхъ направилась домой, таща за собою усталыхъ малютокъ. Мистеръ Больтонъ былъ тогда погруженъ въ глубокомысленное занятіе своимъ грокомъ, въ привратницкой ложѣ Шеффердс-Инна.
   Мистеръ Боусъ оглядѣлся въ комнатѣ, занимаемой молодымъ человѣкомъ, и пріобрѣтшей весьма-немного украшеній съ-тѣхъ-поръ, какъ мы ее въ первый разъ видѣли. Старая этажерка Уаррингтона и хромавшая мебель, письменный столъ Пена, заваленный кучею бумаги -- все это представляло видъ весьма-неблестящій.
   -- Хотите заглянуть въ наши спальни, мистеръ Боусъ? сказалъ онъ съ горечью:-- или не убралъ ли я малютокъ въ угольную яму?
   -- Вашего слова довольно, мистеръ Пенденнисъ, отвѣчалъ Боусъ грустнымъ тономъ.-- Вы говорите, что ихъ здѣсь нѣтъ, и я вамъ вѣрю. И надѣюсь, что онѣ никогда не были здѣсь и никогда не будутъ.
   -- Клянусь честью, сэръ, вы очень-добры, выбирая для меня моихъ знакомыхъ, сказалъ Артуръ надменно: -- и предполагая, что мое общество можетъ причинить кому-нибудь зло. Я знаю васъ и помню какъ вы были добры въ прежніе годы, мистеръ Боусъ; иначе я говорилъ бы съ вами сердитѣе, чѣмъ теперь о какомъ-то нестерпимомъ преслѣдованіи, которому вы меня подвергаете. Вы вчера проводили меня изъ вашего Инна, какъ-будто подозрѣвали, что я украду что-нибудь. Тутъ Пенъ замялся и по краснѣлъ, замѣтивъ, что далъ промахъ, которымъ Боусъ немедленно воспользовался.
   -- Я и теперь держусь того мнѣнія, что вы пришли собственно съ воровскимъ намѣреніемъ, извините, вы сами такъ выразились. Не-уже-ли вы станете утверждать, будто бы пришли въ Шеффердс-Иннъ съ цѣлью навѣстить бѣднаго стараго скрипача Боуса, или привратницу, мистриссъ Больтонъ? О, конечно, нѣтъ! Такой блестящій джентльменъ, какъ мистеръ Артуръ Пенденнисъ, эсквайръ, не удостоилъ бы заглянуть на мой чердакъ, или сидѣть въ кухнѣ у прачки, еслибъ не имѣлъ на то своихъ причинъ, и мое убѣжденіе то, что вы приходили украсть сердце хорошенькой дѣвушки; да, мистеръ Артуръ Пенденнисъ. Вотъ какъ поступаете вы, молодые денди и фешонэбльные джентльмены. Для васъ это забава, а каково для Больтоновъ, для игрушекъ вашихъ, которыми вы потѣшаетесь? Я знаю васъ, сэръ. Знаю вашъ эгоизмъ, вашу заносчивость, вашу гордость.
   Боусъ вышелъ изъ первоначальнаго вопроса, и Пенъ былъ очень-радъ отклонить преніе отъ пункта, который былъ главнымъ къ нему поводомъ. Артуръ разразился хохотомъ, за который просилъ извиненія у Боуса.
   "Да, я джентльменъ и живу въ отели на три пролета ступеней вверхъ, и съ ковромъ, почти такимъ же красивымъ какъ вашъ, мистеръ Боусъ. Жизнь моя протекла въ обидахъ ближнимъ, неправда-ли, сэръ? Почтенный мои мистеръ Боусъ, все это очень-хорошо въ комедіи, когда Джобъ Торнберри шлепаетъ себя по груди и спрашиваетъ своего противника, какъ онъ смѣетъ обижать честнаго человѣка и врываться къ очагу Британца? Но въ дѣйствительной жизни, и говоря человѣку, который трудится для насущнаго хлѣба неменьше васъ, годятся ли такія вещи, посудите сами? Сдѣлалъ ли я вамъ какое-нибудь зло? Поднималъ ли я когда-нибудь носъ передъ вами? Развѣ вы не имѣли ко мнѣ пріязни еще въ ранней моей молодости, въ тѣ дни, когда мы съ вами были оба романтиками? Полноте, мистеръ Боусъ, перестаньте сердиться и будемъ снова друзьями.
   -- Тѣ дни были другое дѣло: тогдашній мистеръ Артуръ Пенденнисъ былъ честный и пылкій малый; можетъ-быть, заносчивый, но честный. Я любилъ васъ тогда, потому-что вы были готовы жертвовать собою для женщины.
   -- А теперь, сэръ?
   -- А теперь времена перемѣнились и вы хотите, чтобъ женщина погибла ради васъ. Я знаю этого ребенка, сэръ. Я всегда говорилъ, какая участь виситъ надъ ея головою. Она набила себѣ воображеніе романами, бредитъ любовью и влюбленными, и едва замѣчаетъ, что ходитъ но полу кухни. Я училъ это дитя. У нея много дарованій и много привлекательныхъ качествъ, могу васъ увѣрить. Я привязался къ этой дѣвушкѣ, сэръ. Я бѣдный одинокій старикъ и веду жизнь, которая мнѣ вовсе не нравится, среди разгульныхъ весельчаковъ, наводящихъ на меня грусть. У меня за свѣтѣ только это дитя. Пожалѣйте меня, мистеръ Пенденнисъ, и не отнимайте ее у меня... о! не отнимайте ее!
   Голосъ старика задрожалъ при этихъ словахъ. Звуки его тронули Пена и подѣйствовали на него гораздо-больше, чѣмъ принятый Боусомъ въ началѣ разговора угрожавшій и язвительный тонъ,
   -- Увѣряю васъ, сказалъ Пенъ:-- вы неправы передо мною, если воображаете, что я замышляю зло противъ бѣдненькой Фанни. Я увидѣлъ ее въ первый разъ въ жизни, въ пятницу вечеромъ. Я съ нею встрѣтился, и Костиганъ бросилъ ее на мою дорогу совершенно-случайно. Я не имѣю тутъ никакихъ намѣреній... то-есть...
   -- То-есть вы знаете очень-хорошо, что она сумасбродная дѣвушка, а мать ея несовсѣмъ-умна; то-есть вы встрѣчаетесь съ нею въ саду Темпля и, разумѣется, нечаянно; то-есть, когда я засталъ ее вчера за книгою вашего сочиненія, она гнушалась мною. Да и на что я гожусь, какъ не на то, чтобъ надо мною смѣялись? безобразный старичишка, жалкій скрипачъ, который ходитъ въ изношенномъ кафтанѣ и добываетъ себѣ хлѣбъ, потѣшая музыкою публику таверны? Вы утонченный джентльменъ, конечно. У васъ надушеный носовой платокъ и кольцо на пальцѣ. Вы ходите обѣдать къ знати. Предлагалъ ли кто хоть корку когда-нибудь старому Коусу? Я между-тѣмъ я могъ бы быть не хуже васъ. Я былъ бы геніемъ, еслибъ мнѣ посчастливилось, да и жилъ бы съ великими умами Англіи. Но ничто мнѣ не удавалось. У меня нѣкогда было честолюбіе и я сочинялъ комедіи, поэмы, музыку -- никто не хотѣлъ меня слушать. Мнѣ не случалось еще любить женщины, которая бы надо мною не насмѣялась; и вотъ я дожилъ до старости, и одинъ-одинъ! Не отнимайте у меня эту дѣвушку, мистеръ Пенденнисъ, говорю сто разъ; оставьте ее мнѣ хоть на нѣсколько времени дольше. До вчерашняго дня она была со мною какъ дочь. Зачѣмъ вы стали между нами и заставили ее смѣяться надъ моей старостью, надъ моимъ безобразіемъ?
   -- Въ этомъ, по-крайней-мѣрѣ, я невиненъ, возразилъ Артуръ съ чѣмъ-то похожимъ на вздохъ.-- Клянусь вамъ честью, мистеръ Боусъ, я бы желалъ никогда не видать этой дѣвушки. Мое призваніе -- не гнусное обольщеніе. Я не воображалъ, что произвелъ на бѣдную Фанни какое-нибудь впечатлѣніе, до... до сегодняшняго вечера. И тогда, сэръ, мнѣ было прискорбно, и я бѣжалъ отъ искушенія, когда наткнулся на васъ. И, прибавилъ онъ, съ рдѣющими щеками, чего въ наступающей темнотѣ старикъ не могъ видѣть, и съ замѣтнымъ трепетаніемъ голоса:-- я не боюсь сознаться въ этомъ вамъ, сэръ: въ сегодняшній воскресный вечеръ, когда звонили колокола церквей, я думалъ о моемъ родительскомъ домѣ и о живущихъ тамъ двухъ женщинахъ, чистыхъ, непорочныхъ и добрыхъ. И я бѣжалъ сюда, когда встрѣтился съ вами, чтобъ избѣгнуть грозившей мнѣ опасности и молить у Всемогущаго Бога силъ исполнить мой долгъ.
   Послѣ этихъ словъ Артура настало молчаніе. Когда гость его заговорилъ снова, тонъ его былъ кротокъ и дружественъ. Прощаясь съ Пеномъ, Боусъ попросилъ позволенія пожать ему руку, и послѣ теплаго, дружескаго пожатія съ обѣихъ сторонъ, старикъ извинился передъ Пеномъ, что ошибся въ немъ, и сдѣлалъ ему нѣсколько привѣтствій, заставившихъ молодаго человѣка сжать его руку еще разъ съ самымъ искреннимъ чувствомъ. Разставаясь съ нимъ у дверей своей квартиры, Артуръ сказалъ, что далъ себѣ обѣтъ и надѣется, что мистеръ Боусъ можетъ на него положиться.
   -- Конецъ этой молитвѣ, отвѣчалъ старикъ и сталъ потихоньку спускаться съ лѣстницы.
   

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ.
Опять счастливая деревня.

   Въ началѣ этой исторіи, мы имѣли случай говорить о маленькомъ городкѣ Клеврингѣ, находящемся по сосѣдству родительскаго дома мистера Артура Пенденниса, и о нѣкоторыхъ обитателяхъ этого мѣста; такъ-какъ тамошнее общество не было ни особенно интересно, ни пріятно, то мы и не очень распространялись о немъ. Мистеръ Самуэль Гокстеръ, тотъ самый джентльменъ, съ которымъ мы недавно познакомились въ Воксалѣ, былъ однимъ изъ самыхъ блестящихъ свѣтилъ маленькаго городка, когда посѣщалъ его на вакансіи: онъ оживлялъ тамъ столы друзей своихъ, остроуміемъ училища Сент-Бартоломью и разсказами о фешонэбльныхъ лондонскихъ обществахъ, которыя онъ посѣщалъ.
   Мистеръ Гобнелль, молодой джентльменъ, побитый Пеномъ по поводу фодрингэйской исторіи, былъ любимымъ гостемъ за чайнымъ столомъ мистриссъ Гокстеръ, матери Самуэля Гокстера, когда еще былъ школьникомъ въ Клеврингской Первоначальной Школѣ; онъ имѣлъ свободный входъ въ аптеку, гдѣ зналъ дорогу къ тамариндовымъ банкамъ, и душилъ свой носовой платокъ розовою водою. Въ этотъ періодъ своей жизни онъ почувствовалъ склонность къ миссъ Софи Гокстеръ, на которой и женился послѣ кончины своего отца, и которую перевезъ въ свой домъ въ Уарренъ, на разстояніи нѣсколькихъ миль отъ Клевринга.
   Семейство Гобнелля жило тамъ съ давнихъ поръ, обладая небольшою фермою, или мызой, и занимаясь хозяйствомъ. Отецъ мистера Гобнелля сломалъ старый фермерскій домъ и выстроилъ другой, великолѣпный и выбѣленный, съ обширными конюшнями; завелъ въ гостиной фортепьяно, держалъ стаю гончихъ и принялъ титулъ сквайра Гобнелля. Когда сынъ водворился на его мѣстѣ, семейство уже было формально признано въ числѣ окрестныхъ сквайровъ. И Сэмъ Гокстеръ, въ Лондонѣ, имѣлъ нѣкоторое право хвастать въ Сент-Бартоломью имѣніемъ зятя и разсказывать удивляющимся товарищамъ о его собакахъ, лошадяхъ и гостепріимствѣ.
   Каждый годъ, въ такое время, когда мистриссъ Гобнелль была, по обыкновенію, занята своими увеличивавшимися обязанностями въ дѣтской, Гобнелль пріѣзжалъ повеселиться въ Лондонъ, останавливался въ Тевистонѣ и наслаждался вмѣстѣ съ молодымъ Гокстеромъ всѣми городскими удовольствіями. Эскоттъ, театры, Воксалъ и разгульныя таверны веселаго сосѣдства Ковент-Гардена посѣщалъ добрый сквайръ въ обществѣ своего ученаго шурина. Когда Гобнелль былъ въ Лондонѣ, то жилъ тамъ полондонски, какъ самъ онъ отзывался, и когда возвращался на западъ Англіи, всегда привозилъ для мистриссъ Гобнелль новую шляпку и шаль, и замѣнялъ утонченныя увеселенія Лондона сельскими забавами и занятіями въ-теченіе остальныхъ одиннадцати мѣсяцевъ.
   Сэмъ Гокстеръ велъ переписку съ своимъ зятемъ и сообщалъ ему отборныя столичныя новости, въ отвѣтъ на корзинки съ зайцами и куропатками, и варенья, посылаемыя къ нему сквайромъ и его добродушною женою. Чета эта не знала на свѣтѣ юноши болѣе-блестящаго и граціознаго. Онъ былъ жизнью и душою ихъ дома, когда пріѣзжалъ къ нимъ гостить, и пѣсни его, анекдоты и фарсы производили громадный восторгъ въ цѣломъ Уарренѣ. Сэму удалось спасти жизнь своего старшаго малютки-племянника, вынувъ изъ его горлышка рыбью кость: словомъ, онъ былъ величайшимъ любимцемъ въ домѣ зятя и сестры.
   Какъ-будто на зло, Пенъ опять столкнулся съ мистеромъ Гокстеромъ, всего три дня спустя послѣ стычки ихъ въ Воксалѣ. Вѣрный своему обѣщанію, Пенъ не ходилъ къ Фанни и старался выжить ее изъ памяти занятіями или развлеченіями. Онъ сильно работалъ въ своей комнатѣ, хотя безъ большаго прока, и, въ качествѣ критика Палл-Малльской Газеты, накинулся яростно на одну поэму и романъ, подвергнутые его суду. Умертвивъ авторовъ, онъ пошелъ обѣдать въ одинокій клубъ Поліанта, гдѣ обширныя пустыни только пугали его и дѣлали еще угрюмѣе. Онъ опять пошелъ искать развлеченія въ театръ. Вся масса зрителей гремѣла бѣшенымъ хохотомъ и рукоплесканіями, а онъ видѣлъ только пошлый и противный фарсъ. У сценическаго фарсёра опустились бы руки, еслибъ онъ взглянулъ на печальную фигуру Пена. Пенъ едва зналъ, что вокругъ него происходитъ: сцены проходили одна за другою, какъ лихорадочныя видѣнія. Потомъ онъ вздумалъ заглянуть въ Заднюю Кухню, обычный притонъ его и Уаррингтона, такъ-какъ Пену еще вовсе не хотѣлось спать. Наканунѣ онъ прошелъ пѣшкомъ миль двадцать, черезъ Гемптед-Коммонъ и по гендонскимъ закоулкамъ, чтобъ возбудить сонъ усталостью, а между-тѣмъ, все-таки не спалъ всю ночь. Онъ пошелъ въ Заднюю Кухню. Ему было отрадно видѣть стараго Боуса. Боусъ былъ по обыкновенію тамъ, засѣдая за своимъ фортепьяно. Въ Задней Кухнѣ пѣли въ тотъ вечеръ нѣсколько чудовищно-комическихъ пѣсенъ, такъ-что зала трещала отъ взрывовъ хохота. Какъ странно все это казалось Пену! Онъ могъ видѣть одного только Боуса. Право, было удивительно, какъ въ потухшемъ волканѣ (мистеръ Пенъ называлъ такъ свою грудь) могло еще горѣть такое пламя! Два первые дня разожгли его, а два вторые дня воздержанія раздули его до бѣшенства. Размышляя объ этомъ и вливая въ себя стаканъ за стаканомъ, Артуръ, какъ-будто нарочно, увидѣлъ мистера Гокстера, также изъ театра и входившаго теперь въ комнату съ двумя или тремя товарищами. Гокстеръ шептался съ ними, къ большой досадѣ Пена, который чувствовалъ, что дѣло идетъ о немъ. Гокстеръ расположился съ своими пріятелями за тѣмъ же столомъ, гдѣ сидѣлъ Пенъ и прямо противъ него, кивнулъ ему фамильярно и протянулъ грязную руку.
   Пенъ поздоровался съ своимъ землякомъ. Онъ думалъ, что поступилъ съ нимъ черезчуръ и безполезно-жестоко въ прошлую ихъ встрѣчу. Гокстеру, совершенно-довольному собою и цѣлымъ свѣтомъ, и въ голову не приходило, чтобъ онъ могъ быть кому-нибудь непріятенъ: маленькая ссора ихъ въ Воксалѣ была такою бездѣлицей, о которой онъ уже давнымъ-давно забылъ.
   Питомецъ Галена и Иппократа потребовалъ четыре порціи портера, которыми тотчасъ же началъ освѣжаться вмѣстѣ съ пріятелями, и придумывалъ съ чего бы начать разговоръ съ Пеномъ. Онъ попалъ именно на предметъ, самый непріятный для нашего молодаго джентльмена.
   -- Веселая была ночь въ Воксалѣ -- не правда ли? сказалъ онъ, подмигнувъ очень-хитро.
   -- Очень-радъ, что она вамъ понравилась, отвѣчалъ бѣдный Пенъ, стеная внутренно.
   -- Я чертовски кутнулъ... необычайно... насъ нѣсколько ребятъ обѣдало въ Гриничѣ. А вѣдь хорошенькая тряпичка висѣла у васъ на рукѣ, а? Кто эта фигурка?
   Этого было слишкомъ-много для Артура.
   -- Послушайте, мистеръ Гокстеръ, развѣ я дѣлалъ вамъ какіе-нибудь вопросы о васъ самихъ?
   -- Я не разумѣлъ ничего обиднаго... извините... что вы такъ разсердились? возразилъ удивленный Гокстеръ.
   -- Помните вы, что произошло между нами въ ту ночь? спросилъ Пенъ, съ возраставшимъ гнѣвомъ.-- Вы забыли? Очень можетъ быть. Вы были пьяны, какъ сейчасъ сами замѣтили, и очень-грубы.
   -- Чорть возьми! да вѣдь я просилъ у васъ прощенія, сказалъ Гокстеръ, покраснѣвъ до ушей.
   -- Вы это сдѣлали и я извинилъ васъ отъ всего сердца. Но, если вы припомните, я просилъ васъ сдѣлать мнѣ одолженіе и вычеркнуть меня изъ списка вашихъ знакомыхъ; а въ-случаѣ встрѣчи въ публикѣ, не трудиться узнавать меня. Не угодно ли вамъ помнить это на будущее время; и такъ-какъ пѣсня теперь начинается, то позвольте оставить васъ наслаждаться музыкой въ волю.
   Онъ взялъ шляпу, поклонился одурѣвшему Гокстеру и вышелъ изъ-за стола. Товарищи Гокстера, послѣ краткой паузы изумленія, подняли надъ нимъ такой бѣшеный хохотъ, что предсѣдатель Задней Кухни долженъ былъ войдти и заревѣть имъ: "Тише, джентльмены! Неугодно ли вамъ замолчать!" Любимую пѣсню публики начали при уходѣ Пена изъ Задней Кухни. Пенъ льстилъ себя надеждою, что владѣлъ собою какъ-нельзя-лучше. Ему даже хотѣлось, чтобъ Гокстеръ былъ въ воинственномъ расположеніи духа: онъ бы охотно поколотилъ его или кого бы то ни было. Пенъ ушелъ домой. Дневная работа, обѣдъ, комедія, грокъ, ссора -- ничто его не развлекало, и эту ночь онъ провелъ не лучше прошедшей.
   Нѣсколько дней спустя, мистеръ Сэмъ Гокстеръ написалъ Гобнеллю письмо, главнымъ сюжетомъ котораго былъ мистеръ Артуръ Пенденнисъ. Сэмъ описывалъ дѣянія Пена въ столицѣ и его проклятое важничанье съ прежними друзьями, онъ говорилъ, что это отъявленный развратникъ, настоящій Донъ Жуанъ: такого человѣка, когда онъ пріѣдетъ въ деревню, не должно впускать въ дома честныхъ людей. Онъ видѣлъ его въ Воксалѣ, гдѣ онъ танцовалъ съ невинной дѣвушкой, которую намѣревается погубить. Онъ слыхалъ отъ одного ирландскаго джентльмена, служившаго прежде въ арміи и посѣщавшаго тотъ самый клубъ, котораго онъ, Гокстеръ, былъ членомъ, слышалъ, кто такая эта несчастная дѣвушка, эта жертва зазнавшагося выскочки; и онъ думалъ предостеречь лучше всего ея отца и проч. и проч.-- Потомъ въ письмѣ были обыкновенныя городскія новости, изъявленія благодарности за присланныхъ кроликовъ и крайней готовности принимать и впередъ такіе знаки дружбы.
   Почти регулярно разъ въ годъ, какъ мы уже говорили, были крестины въ Уарренѣ, и теперь онѣ пришлись какъ-разъ на другой день послѣ полученія Гобнеллемъ письма Гокстера. Младенца, дѣвочку, окрестили именемъ Майры-Лукреціи, но двумъ крестнымъ матерямъ, миссъ Майрѣ Портменъ и мистриссъ Пайбусъ изъ Клевринга. Такъ-какъ Гобнелль, какъ водится, сообщилъ полученное имъ письмо женѣ, то и мистриссъ Гобнелль не преминула сообщить его содержаніе обѣимъ кумушкамъ. Хороша была эта исторія и еще въ лучшемъ видѣ разгласилась она въ одинъ день по всему Клеврингу!
   Майра не говорила объ этомъ своей мама, да и не могла говорить о такихъ вещахъ; но за то мистриссъ Пайбусъ не имѣла подобнаго повода къ деликатничанью. Она переговорила объ этомъ предметѣ не только съ мистриссъ Портменъ, но также съ мистеромъ и высокородною мистриссъ Симке, съ мистриссъ Глендерсъ (причемъ дочери послѣдней были напередъ высланы изъ комнаты), съ мадамъ Фрибсби и, словомъ, со всѣмъ клеврингскимъ обществомъ. Мадамъ Фрибсби взглянула украдкою на портретъ своего милаго латника и въ глубину собственной памяти уязвленнаго сердца: сказала, что мужчины останутся мужчинами, а покуда останутся мужчинами, останутся обманщиками; она въ задумчивости продекламировала нѣсколько строчекъ изъ Скоттова Марміона, и спросила, гдѣ наконецъ искать покоя обманутому сердцу? У мистриссъ Пайбусъ недоставало словъ на выраженіе всей ненависти, ужаса и презрѣнія, которыхъ достоинъ злодѣй, способный къ такому низкому поведенію. Вотъ къ чему ведетъ избалованность, заносчивость, мотовство, важничанье (Пенъ отказался однажды отъ удовольствія пить чай у мистриссъ Пайбусъ) и посѣщеніе грязныхъ обществъ этого новѣйшаго Вавилона! Мистриссъ Портменъ сознавалась нехотя, что пагубное потворство матери испортило мальчика, что литературные успѣхи вскружили ему голову, а буйныя страсти заставили его забыть тѣ правила добродѣтели, которыя съ такимъ стараніемъ внушалъ ему съ молодыхъ лѣтъ докторъ Портменъ. Глендерсъ, этотъ ужасный драгунскій капитанъ, посвистывалъ и подшучивалъ за обѣдомъ, узнавъ интересную новость отъ жены, за что мистриссъ Глендерсъ назвала его грубіяномъ и выслала изъ комнаты дочерей, когда родитель хохоталъ и потѣшался. Мистеръ Симкье былъ спокоенъ, но скорѣе доволенъ этою новостью, чѣмъ недоволенъ: она только подтверждала ему то мнѣніе, которое онъ всегда имѣлъ объ этомъ злополучномъ молодомъ человѣкѣ, не потому, чтобъ онъ зналъ о немъ что-нибудь дурное, или читалъ хоть строчку его зловредныхъ сочиненій, нѣтъ, избави Богъ! но чего можно было ожидать отъ юноши съ такимъ ужаснымъ, горестнымъ, прискорбнымъ недостаткомъ серьёзнаго направленія? Пенъ былъ сюжетомъ другаго разсужденія въ диссидентскомъ обществѣ, причемъ опасности Лондона, преступность сочиненія и чтенія романовъ были ясно выставлены въ одинъ воскресный вечеръ многочисленной и жадно-слушавшей толпѣ диссидентовъ. Они не утруждали себя вопросомъ: виновенъ ли Пенъ или нѣтъ? Они приняли злодѣйскій поступокъ его какъ фактъ дознанный, и... эти философы стали взапуски забрасывать бѣднаго Пена каменьями.
   На другой день мистриссъ Пенденнисъ, одна, и чуть не падая отъ усталости и душевнаго волненія, пошла, или лучше сказать, избѣжала въ ректорію, чтобъ посовѣтоваться съ добрымъ докторомъ Портменомъ. Она получила безъименное письмо: какая-то сердобольная душа сочла обязанностью всадить ножъ въ сердце доброй женщины, которая въ жизнь свою не сдѣлала зла никому; получила письмо съ подробнымъ описаніемъ преступленія Пена. Она была въ такомъ состояніи ужаса и тревоги, что на нее жалко было смотрѣть. Два или три часа этой муки успѣли состарить её. Въ первую минуту волненія она уронила письмо; Лаура прочитала его, покраснѣла и вся задрожала, го отъ досады. "Какъ подло!" воскликнула она.-- "Это неправда, нѣтъ, мама, это неправда!"
   -- "Это правда, и ты въ этомъ виновата!" закричала Елена съ яростью.-- "Зачѣмъ ты ему отказала, когда онъ просилъ твоей руки? Зачѣмъ ты убила мое сердце и отказала ему? Ты причина его преступленія. Ты заставила его броситься въ объятія этой... этой женщины. Не говори со мною... Не отвѣчай. Я тебѣ никогда этого не прощу, никогда! Марта, дай мнѣ шаль и шляпку. Я пойду одна. Я не хочу чтобъ ты шла со мною. Поди прочь. Оставь меня, жестокая. О, зачѣмъ ты навлекла на меня этотъ позоръ!" И приказавъ дочери и прислугѣ оставаться дома, она побѣжала по дорогѣ къ Клеврингу.
   Докторъ Портменъ, взглянувъ на письмо, подумалъ, что ему знакомъ этотъ почеркъ. Разумѣется, онъ уже зналъ въ подробности обвиненіе, тяготѣвшее надъ Пеномъ. Противъ своего убѣжденія, можетъ-быть (достойный докторъ, какъ и большая часть насъ, смертныхъ, имѣлъ значительную природную способность принимать неблагопріятные отзывы о ближнихъ), онъ старался утѣшить Елену; доказывалъ, что клевета эта пришла безъ подписи, а потому должна быть дѣломъ какого-нибудь мерзавца; что обвиненіе можетъ быть несправедливо... должно быть несправедливо, навѣрно... что Пена должно выслушать самого, прежде чѣмъ осудить его окончательно; что сынъ такой матери, конечно, неспособенъ къ такому преступленію, и проч., и проч.
   Елена увидѣла сразу всю слабость его возраженій.
   -- Вы вѣрите тому, что онъ это сдѣлалъ, сказала она: -- вы это сами знаете. О! зачѣмъ я оставила его, докторъ Портменъ, зачѣмъ отпустила отъ себя? Но онъ не можетъ быть безчестенъ, нѣтъ, онъ не безчестенъ... вы этого вѣдь не думаете? Вспомните его поведеніе съ тою... съ другою женщиной... какъ безумно онъ ее любилъ! Онъ былъ тогда честнымъ мальчикомъ, и теперь также. И я благодарю Бога, да! на колѣняхъ благодарю Бога, что онъ заплатилъ деньги Лаурѣ. Вы сказали, что онъ добръ... вы вѣдь сами это говорили. И теперь, если эта женщина любить его (а вы знаете, онѣ должны его любить), если онъ похитилъ ее изъ дома, или она завлекла его, что еще вѣроятнѣе... вѣдь что жь, она должна быть его женою и моею дочерью? И онъ долженъ оставить этотъ ужасный свѣтъ и воротиться ко мнѣ, къ своей матери, докторъ Портменъ. Да, мы поѣдемъ за нимъ и привеземъ его сюда, да! привеземъ непремѣнно, и будетъ снова радость для... для кающагося грѣшника. Поѣдемте сейчасъ же, уважаемый другъ, сію же...
   Елена не могла договорить, она упала въ обморокъ. Ее перенесли на постель въ домѣ растроганнаго доктора и послали за медикомъ. Она пролежала всю ночь опасно-больная. Лаура пришла къ ней, или, скорѣе, въ ректорію, потому-что она не хотѣла видѣть Лауру. Докторъ Портменъ, все продолжая уговаривать и утѣшать вдову, а въ то же время и самъ становясь смѣлѣе въ оправданіяхъ Артура и увѣреннѣе въ его невинности, когда увидѣлъ ужасную горесть матери, написалъ Пену о носившихся обвинительныхъ слухахъ, и убѣдительно упрашивалъ разорвать связь, столь пагубную для него самого и для его душевнаго спасенія, и столь горестную для всѣхъ любящихъ его.
   А Лаура?... развѣ ея сердце не было растерзано преступленіемъ Артура и отчужденіемъ Елены? Каковъ былъ ударъ для невинной дѣвушки, видѣвшей, что она разомъ лишилась всей любви, которою только и дорожила на землѣ?
   

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ,
которая чуть не сдѣлалась послѣднею.

   Письмо доктора Портмена отправилось по адресу въ Лондонъ. Въ это время достойный ректоръ прилагалъ всѣ свои усилія и все краснорѣчіе, чтобъ довести мистриссъ Пенденнисъ хоть до спокойнаго ожиданія отвѣта, который, какъ докторъ старался думать, или по-крайней-мѣрѣ, какъ онъ настоятельно увѣрялъ, доставитъ имъ удовлетворительныя извѣстія о поведеніи мистера Пена. Желаніе Елены ѣхать въ Лондонъ и лично представить сыну всю порочность его поступка, было неисполнимо на день или на два. Докторъ не позволилъ даже перевезти ее въ Фероксъ въ-теченіе всего перваго дня, и она очутилась снова на своемъ канапе непрежде какъ на другое утро, съ вѣрною, хотя и безмолвною Лаурой подлѣ себя.
   Къ-несчастію для него самого и для всѣхъ, Пенъ прочиталъ назидательное письмо доктора Портмена не раньше какъ много недѣль спустя послѣ того, какъ оно было сочинено. День за днемъ ожидала вдова отвѣта сына на вопіявшія противъ него обвиненія, а собственная болѣзнь ея усиливалась отъ тревожнаго и обманутаго каждый день ожиданія. Тяжко было Лаурѣ выносить это мучительное безпокойство, видѣть страданія нѣжнолюбимаго ею существа, и, что было тягостнѣе всего, видѣть отчужденіе Елены и переносить боль отвергнутаго сердца. Но она дѣлала что могла и милосердыя Небеса вняли ея чистымъ и постояннымъ молитвамъ, и помогли ей исполнить свято свой долгъ; она исполняла его безъ шума; мольбы, которыя она возсылала о дарованіи ей силъ и твердости, исходили изъ души ея втихомолку, въ ея комнатѣ: поэтому мы лучше будемъ молчать о ея душевной борьбѣ. Есіь вещи, которыя также точно не терпятъ болтовни изустной или печатной, какъ цвѣтокъ не можетъ цвѣсти въ духотѣ бальной залы. Мы скажемъ только одно, что дѣвушка истинно-добрая -- прекраснѣйшій изъ всѣхъ цвѣтковъ поднебесья, и что мы смотримъ съ любовью и удивленіемъ на ея безмолвную грацію, чистое благоуханіе и нѣжную красоту. Кроткія и прекрасныя существа! Не тяжко ли видѣть и васъ подъ гнетомъ горестей и подъ косою неумолимой смерти, видѣть чахнущихъ отъ болѣзней, томимыхъ долгими страданіями, или срѣзанныхъ внезапнымъ ударомъ судьбы въ полномъ цвѣтѣ? Одно можемъ сказать, что Небеса "любя наказываютъ" и дѣлаютъ эти чистыя души болѣе-чистыми, посредствомъ повторенныхъ испытаній.
   Итакъ, Пенъ не получалъ письма, хотя оно было должнымъ образомъ отдано на почту, принесено вѣрнымъ почтальйономъ въ Лемб-Куртъ и наконецъ положено прачкою на столъ, вмѣстѣ съ остальною корреспонденціей Пена. При этомъ случаѣ мистриссъ Фленагань, по обыкновенію, освѣжилась джиномъ мистера Артура Пенденниса.
   Тѣ изъ нашихъ почтенныхъ читателей, которые взяли на себя трудъ слѣдить за жизненнымъ поприщемъ мистера Артура, и наблюдать нравственныя стороны и особенности характера своего знакомца, вѣроятно, уже замѣтили въ чемъ именно состоялъ его главный недостатокъ, и съ какимъ именно врагомъ ему болѣе всего приходилось бороться. Немалому числу изъ насъ, о возлюбленная публика! приходится воевать съ тѣмъ же разбойникомъ, негодяемъ, который пользуется всякимъ случаемъ подстрекнуть насъ на проказы, втянуть насъ въ ссоры, вовлечь въ праздность, дурное общество, и проч., и проч. Однимъ словомъ, величайшимъ врагомъ Пена былъ онъ-самъ: и, такъ-какъ онъ всю жизнь потакалъ этому господину, нѣжилъ, лелѣялъ и баловалъ его, то плутъ сдѣлался грубіяномъ, какъ всегда бываетъ съ избалованными слугами; при малѣйшей попыткѣ принудить его къ чему-нибудь, или заставить сдѣлать что-нибудь не по его вкусу, онъ является дерзкимъ до бѣшенства. Тѣмъ, кто привыкъ приносить жертвы, Лаурѣ, напримѣръ, которая не могла жить безъ того, чтобъ не отказаться отъ собственнаго удовольствія для удовольствія другихъ -- для тѣхъ это очень-легко; но Пенъ, непривыкшій ни къ какому роду самопожертвованія, мучился страшнымъ образомъ, когда и ему пришлось заплатить свою долю, и ворчалъ преяростно, видя себя обязаннымъ не дѣлать того, чего ему хотѣлось.
   Онъ рѣшился не видать больше Фанни и держалъ свое слово. Онъ пытался изгнать изъ своей головы помышленіе объ этой молоденькой волшебницѣ постоянными занятіями, движеніемъ, разгуломъ, обществомъ. Вслѣдствіе этого онъ работалъ слишкомъ-много, гулялъ и ѣздилъ верхомъ слишкомъ-много, ѣлъ, пилъ и курилъ слишкомъ-много: а между тѣмъ всѣ истребленныя имъ сигары и весь поглощенный пуншъ не вытѣснили изъ его распаленнаго мозга образа маленькой Фанни, и къ концу недѣли такого форсированнаго существованія, нашъ молодой джентльменъ слегъ въ постель въ горячкѣ. Пусть читатель, которому никогда не случалось имѣть горячки въ наемной квартирѣ, пожалѣетъ о бѣднякѣ, посѣщенномъ такою бѣдою.
   Комитетъ изъ стремящихся къ замужеству особъ, или какихъ бы то ни было добрыхъ людей, долженъ былъ бы прибѣгнуть къ Личу или Крюнкшенку, или какому бы ни было остроумному живописцу современныхъ глупостей, и заказать ему коллекцію рисунковъ, которые бы изображали всѣ ужасы холостой жизни въ наемныхъ покояхъ, и наводили бы зрителя на помышленія о лучшемъ образѣ существованія. Ну что можетъ быть безотраднѣе одинокаго завтрака холостяка? завтрака съ чернымъ котелкомъ на огнѣ камина, въ серединѣ лѣта, или, что еще хуже, съ огнемъ, выгорѣвшемъ объ Рождествѣ, черезъ полчаса по уходѣ прачки изъ пріемной комнаты? Хозяинъ этого уединенія вступаетъ въ эту комнату изъ спальни, пробираемый дрожью, и ему приходится начинать день охотою за дровами или углемъ; прежде чѣмъ онъ начнетъ свои ученыя занятія, онъ долженъ еще исполнить обязанности мистриссъ Фленаганъ, отлучившейся безъ спроса. Или, опять, какой богатый сюжетъ для живописца представляетъ жилетъ холостяка, часть одѣянія, въ которую онъ хочетъ облечься, когда уже пора идти обѣдать, когда на этомъ жилетѣ онъ не находитъ пуговокъ! Или, напримѣръ, что вы скажете о возвращеніи холостяка на квартиру, послѣ веселыхъ рождественскихъ праздниковъ, проведенныхъ у добрыхъ людей, въ уютномъ деревенскомъ домикѣ, наполненномъ хорошенькими личиками и ласковымъ привѣтомъ? Онъ оставляетъ свой чемоданъ внизу до утра, зажигаетъ огарокъ на тускломъ пламени закопченаго фонаря сѣней, входитъ въ пустое жилище свое, и единственные предметы, которыя ждали его и радуются его возвращенію -- это рождественскіе счеты, съ любезностью разложенные на его письменномъ столѣ. Прибавьте къ этимъ сценамъ горестную картину болѣзни холостяка -- и цѣны квартиръ Темпля начнутъ падать съ самаго выхода въ свѣтъ предлагаемаго нами живописнаго изданія. Если здоровому человѣку горько и скучно жить въ такомъ одиночествѣ, то каково же больному? Проводить ночи страданія и безсонницы; жаждать утра и появленія прачки; принимать лекарство изъ своихъ рукъ и по своимъ часамъ; не имѣть другихъ собесѣдниковъ, кромѣ собственной болѣзненной фантазіи и лихорадочныхъ мыслей. Нѣтъ доброй руки, которая бы подала вамъ питье, когда васъ мучитъ жажда, или поправила подушку, которая мнется подъ вашей пылающей головой: все это такъ горестно и убійственно, что мы лучше не станемъ распространяться о подобныхъ ужасахъ, а только отъ души пожалѣемъ бѣдныхъ холостяковъ Темпля, которымъ приходится каждый день бороться съ такою участью.
   Такая участь постигла и Артура Пенденниса послѣ всѣхъ описанныхъ нами излишествъ, которымъ онъ себя подвергалъ. Въ одну ночь онъ легъ спать больной и проснулся на утро еще въ худшемъ состояніи. Единственнымъ посѣтителемъ его въ тотъ день былъ типографскій "чортикъ", изъ конторы Палл-Малльской Газеты, котораго нашъ сочинитель старался удовлетворить по мѣрѣ силъ. Усилія его за работой увеличили лихорадку: онъ могъ доставить только часть "оригинала" гораздо-меньше того, сколько онъ долженъ былъ послать въ газету. Шэндонъ былъ за границей, Уаррингтонъ въ провинціи, а потому помочь было некому, и политическіе и редакторскіе столбцы газеты явились весьма-тощими, такъ-какъ помощникъ редактора не зналъ чѣмъ ихъ наполнить.
   Мистеръ Финюкенъ бросился на квартиру Пена и нашелъ его въ такомъ дурномъ сосгояніи, что самъ, какъ добродушный Ирландецъ, принялся работать за товарища и представилъ публикѣ рядъ статей политическихъ и критическихъ, которыя, безъ-сомнѣнія, оказались весьма-поучительвыми для читателей Палл-Малльской Газеты. Идеи о величіи Ирландіи, геніи и добродѣтеляхъ этой страны, лились великолѣпно изъ-подъ пера Финюкена; Шэндонъ наслаждавшійся спокойствіемъ и купаньями въ Булони, пробѣгая однажды присланный къ нему журналъ, сразу узналъ руку великаго помощника редактора, и сказалъ со смѣхомъ женѣ, бросивъ ей нумеръ газеты:
   -- Смотри-ка, Мери, мой другъ, вотъ опять работа нашего Джека.
   И дѣйствительно, Джекъ былъ теплымъ другомъ и ревностнымъ бойцомъ своей партіи: когда перо попадалось ему въ руки, онъ рѣдко упускалъ случай извѣстить свѣтъ, что Рафферти первый живописецъ въ Европѣ, и что непостижима мелочная зависть Королевской Академіи, которая такъ упорно не принимаетъ его въ свои члены; или, что въ Вест-Эндѣ носится молва о назначеніи мистера Руни, члена Парламента, губернаторомъ Баратаріи: однимъ словомъ, чтобъ не вклеить въ какой бы ни было сюжетъ похвалы Круглымъ-Башнямъ и Гигантской-Дорогѣ. Кромѣ-того, что онъ работалъ за Пена, по мѣрѣ силъ и умѣнья, этотъ добрякъ предложилъ ему провести подлѣ его кровати свои субботній и воскресный праздники; но тотъ отказался и упросилъ Финюкена не лишать себя удовольствія, увѣряя съ благодарностью, что больному полезнѣе оставаться одному.
   Ужиная въ Задней Кухнѣ въ пятинцу, послѣ окончанія газетныхъ трудовъ, Финюкенъ увѣдомилъ капитана Костигана о болѣзни своего молодаго пріятеля въ Темплѣ. Капитанъ вспомнилъ объ этомъ разговорѣ два дня спустя, и пошелъ въ воскресенье вечеромъ навѣстить больнаго. Онъ засталъ мистриссъ Фленаганъ въ слезахъ, въ пріемной комнатѣ, и услышалъ отъ нея дурныя вѣсти насчетъ этого бѣднаго, малаго молодаго джентльмена, лежавшаго въ спальнѣ. Положеніе Пена разстроило мистриссъ Фленаганъ дотого, что она должна была прибѣгать къ бутылкѣ съ джиномъ для подкрѣпленія себя на перенесеніе горести, причиняемой ей страданіемъ молодаго человѣка. Когда она лѣзла къ больному съ нѣжными попеченіями, внимательность ея дѣлалась нестерпимою для больнаго, и онъ съ досадою просилъ ее не приближаться къ нему. Это удвоило горесть и слезы мистриссъ Фленаганъ, и требовало для нея новыхъ спиртуозныхъ подкрѣпленій. Капитанъ сдѣлалъ этой женщинѣ весьма-серьёзный выговоръ за ея неумѣренность и выставилъ ей на видъ всѣ пагубныя послѣдствія, которыя могутъ произойдти, если она и впредь будетъ вести себя такъ же неблагоразумно.
   Пенъ, хотя и былъ въ сильномъ лихорадочпомъ жару, однакожь весьма-обрадовался посѣщенію Костигана. Онъ услышалъ его знакомый голосъ изъ другой комнаты, съ горячностью позвалъ его къ себѣ, благодарилъ за посѣщеніе и просилъ сѣсть подлѣ своей кровати и побесѣдовать съ нимъ. Капитанъ пресерьёзно пощупалъ пульсъ молодаго человѣка (его собственная липкая рука остановилась на минуту отъ своей всегдашней дрожи, покуда палецъ его лежалъ на жилѣ Пена): пульсъ бился страшно; лицо Пена горѣло какъ въ огнѣ; глаза были тусклы и налиты кровью; борода небрита съ недѣлю. Пенъ заставилъ гостя сѣсть, и ворочаясь на постели, недоставлявшей ему покоя, пробовалъ весело болтать съ капитаномъ о Задней Кухнѣ и Воксалѣ, и когда бы имъ опять туда собраться, и о Фанни -- что дѣлаетъ этотъ ребенокъ?
   -- Да что дѣлаетъ этотъ ребенокъ? Мы знаемъ, какъ она воротилась печально домой, въ воскресный вечеръ съ недѣлю тому назадъ, увидѣла огонь въ вашемъ окнѣ, тогда-какъ вы имѣли свиданіе съ Коусомъ. Старый Боусъ воротился домой вскорѣ послѣ Больтона, и заглянулъ мимоходомъ въ ихъ комнатки, но, съ весьма-грустнымъ лицомъ. Фанни опять безпокойно спала и неразъ будила маленькихъ сестеръ своимъ ворочаньемъ. Она уже не смѣла читать ночью "Уальтера Лоррена": отецъ былъ дома и не позволилъ бы держать огня. Книга, однако, лежала подъ ея подушкой и она часто ощупывала ее. Только-что она начала засыпать рано утромъ, маленькія сестры ея зашевелились, точь-въ-точь какъ раннія птички. Хотя она была очень-сердита на Боуса, однако пошла въ обычный часъ убирать его комнату, и добрый музыкантъ заговорилъ съ нею.
   -- Я вчера вечеромъ видѣлъ мистера Пенденниса, Фанни.
   -- Видали? Я такъ и думала, отвѣчала Фанни, смотря съ гнѣвомъ на грустнаго старика.
   -- Я полюбилъ тебя съ-тѣхъ-поръ, какъ мы перебрались жить сюда. Ты была тогда ребенкомъ; было время, когда ты меня любила, Фанни -- только это кончилось дня три или четыре тому назадъ, съ-тѣхъ-поръ, какъ ты увидѣла этого джентльмена.
   -- И теперь, я полагаю, вы начнете говорить о немъ дурное. Говорите, мистеръ Боусъ, вы этимъ заставите меня любить васъ еще больше.
   -- Совершенно-напротивъ: по моему мнѣнію онъ очень-добрый и честный молодой человѣкъ.
   -- Право! вы знаете, что, скажите вы хоть слово противъ него, я впередъ никогда не буду говорить съ вами, никогда! кричала миссъ Фанни; она стиснула кулакъ и принялась ходить взадъ и впередъ по комнатѣ. Боусъ слѣдилъ и замѣчалъ за мылкою молодою дѣвушкой, удивленный и съ угрюмымъ участіемъ. Щеки ея горѣли, она вся дрожала; глаза блистали любовью, досадой, смѣлостью.-- Вы хотѣли говорить о немъ дурное, но не смѣете, да, не смѣете!
   -- Я зналъ его много лѣтъ тому назадъ, продолжалъ Боусъ: -- когда онъ былъ почти такъ же мололъ, какъ ты теперь, и онъ имѣлъ тогда романическую привязанность къ дочери нашего капитана Костигана, теперешней леди Майрабель.
   Фанни засмѣялась.
   -- Я полагаю, были и другіе люди, которые тогда имѣли романическую привязанность къ миссъ Костиганъ. Я не хочу слышать о нихъ.
   -- Онъ хотѣлъ жениться на ней, но ихъ лѣта были совершенно-несоразмѣрны, а также и званіе въ жизни. Она не хотѣла выйдти за него, потому-что у него не было денегъ. Она поступила очень-благоразумно, отказавъ ему; они оба были бы несчастливы и она не годилась на то, чтобъ жить въ его семействѣ и не могла доставить ему дома счастье. Мистеръ Пенденнисъ долженъ проложить себѣ дорогу въ свѣтѣ и жениться на женщинѣ изъ своего круга. Женщина, которая истинно любитъ мужчину, не станетъ губить его будущность, ссорить его съ семействомъ и вовлекать его въ бѣдность и несчастіе для своего удовольствія. Честная дѣвушка не сдѣлаетъ этого ни ради себя, ни ради того, кого она любитъ.
   Досада и воинственность Фанни вдругъ превратились въ печаль и мольбу.
   -- Что я знаю о женитьбахъ, мистеръ Боусъ? Было ли объ этомъ когда-нибудь слово? Что такое было между мною и этимъ молодымъ джентльменомъ, за что люди могутъ говорить обо мнѣ такъ жестоко? Не я сдѣлала это, ни Артуръ, то-есть мистеръ Пенденнисъ, что мы встрѣтились съ нимъ въ Воксалѣ: -- меня и ма взялъ туда капитанъ Костиганъ. Мы и не думали ничего дурнаго, я увѣрена. Онъ пришелъ и помогъ намъ, и былъ такъ добръ, такъ добръ! Потомъ, онъ зашелъ навѣстить насъ: и это было очень, очень-много, что такой важный джентльменъ какъ онъ, былъ такъ учтивъ съ нами, бѣдняками. И вчера ма и я, пошли только гулять въ садъ Темпля, и... и... тутъ она разразилась всегдашнимъ, безотвѣтнымъ женскимъ аргументомъ -- слезами, и закричала: "О! лучше бы я умерла! лучше бы лежала въ могилѣ, и никогда, никогда не видала его!"
   -- Онъ говорилъ то же самое, Фанни. И Фанни спросила всхлипывая:
   -- Почему, почему можетъ онъ желать, чтобъ никогда меня не видать? Развѣ я сдѣлала ему какое-нибудь зло?
   На это музыкантъ разсказалъ ей свой вчерашній разговоръ съ Артуромъ; доказывалъ, что Пенъ не могъ и не долженъ былъ думать жениться на ней, и что она, если дорожитъ своимъ честнымъ именемъ, должна также стараться забыть его.
   Фанни разсталась съ музыкантомъ, убѣжденная его доводами, но все-таки при своемъ мнѣніи; она дала обѣщаніе избѣгать грозившей ей опасности и возвратилась въ ложу, гдѣ прямо разсказала все матери. Она говорила о любви своей къ Артуру, и наивно оплакивала неравенство состояній, недопускающее брака между ними.
   -- Вотъ леди Лайонсъ, говорила Фанни: -- о, ма! какъ я любила мистера Мэкреди, когда онъ женился на ней; и Полину, за то что она была такъ вѣрна своему Клоду и всегда думала о немъ, а онъ воротился къ ней, офицеромъ, несмотря на всѣ опасности! И если всѣ восхищаются Полиной (она этого заслуживаетъ за свою вѣрность къ бѣдному человѣку), то почему Артуръ долженъ стыдиться если любитъ бѣдную дѣвушку? Не то чтобъ мистеръ Артуръ любилъ меня... О, нѣтъ, нѣтъ! я его не стою. Такой поэтъ! пишетъ такъ прекрасно и смотритъ такъ важно! Онъ, вѣрно, знатной фамиліи, только не владѣетъ еще своими помѣстьями. Можетъ-быть, они у его дяди. О! еслибъ я могла, я пошла бы служить ему, работать для него, быть его рабою, право, пошла бы! Я бы ничего больше не желала, ма, только бы видѣть его по утрамъ, и онъ бы, можетъ-быть, сказалъ: "Здравствуй Фанни"; или "Благослови тебя Богъ, Фанни", какъ сказалъ въ воскресенье. И я работала бы и работала; и сидѣла бы цѣлыя ночи, и училась бы, и читала много, и старалась сдѣлаться достойною его. Капитанъ говоритъ, что мать его живетъ въ деревнѣ и что она тамъ важная дама. О! какъ бы я желала пойдти къ ней въ услуженіе, ма! Я знаю дѣлать много разныхъ вещей и шью право хорошо; и... и онъ бы иногда пріѣзжалъ домой, и я его видѣла бы!
   Головка бѣдняжки упала на плечо матери и она дала полную волю слезамъ, къ которымъ, какъ водится, присоединились и слезы матери.
   -- Не думай о немъ, Фанни. Если онъ не прійдетъ сюда въ другой разъ, онъ ужасный, злой человѣкъ.
   -- О, не называйте его такъ, ма! Онъ лучше всѣхъ людей, лучше и добрѣе. Боусъ говоритъ, что и онъ несчастливъ, потому-что долженъ оставить бѣдняжку Фанни. Вѣдь не онъ виноватъ, если мы встрѣтились? такъ не онъ виноватъ, если я не должна больше видѣть его. Боусъ говоритъ, что этому не должно быть, и онъ говоритъ правду, ма. Онъ меня забудетъ, но я не забуду его никогда, нѣтъ! Я буду молиться за него и любить его всегда, пока я не умру, и я умру отъ этого, непремѣнно умру, я тогда душа моя всегда будетъ подлѣ него.
   -- Ты забываешь свою бѣдную мать, Фанни, ты меня убьешь, если будешь такъ говорить. Нѣтъ, ты еще увидишь его. Я увѣрена, что увидишь. Онъ, навѣрно, прійдетъ сегодня. Онъ, какъ двѣ капли воды, похожъ на влюбленнаго. Когда молодой человѣкъ, Эмли Боддъ, пришелъ къ ней въ первый разъ, его отослалъ старый Боддъ (Боддъ былъ очень-почтенный старичокъ и первая віолончель въ оркестрѣ на водахъ), да и семейство молодаго-малаго не хотѣло слышать объ этомъ. Однакожъ онъ пришелъ-таки опять. Мы всѣ знали, что онъ прійдетъ. Эмили и сама это говорила, и онъ женился на ней; этотъ тоже придетъ къ тебѣ -- замѣть слова матери и вспомни меня, если онъ не прійдетъ, моя милая.
   Разговоръ ихъ быль прерванъ приходомъ мистера Больтона къ ужину. При появленіи отца, мать и дочь сейчасъ же замолчали. Мистриссъ Больтонъ начала ластиться къ сердитому помощнику похороннаго подрядчика и сказала:-- "Ахъ, мой Творецъ! кто бы подумалъ, что ты теперь не въ своемъ клубѣ, Больтонъ? Фанни, приготовь ужинать твоему па. Чего ты хочешь, Больтонъ? Бѣдной дѣвочкѣ что-то попало въ глазъ, и я смотрѣла что съ нею, когда ты вошелъ". При этомъ она тиснула руку дочери въ видѣ предостерегательнаго сигнала, и слезы Фанни высохли въ одно мгновеніе; потомъ, при помощи того удивительнаго притворства и той силы самообладанія, которыми природа снабдила женщинъ какъ оборонительнымъ оружіемъ, всѣ слѣды волненія и муки Фанни исчезли; она сѣла за шитье въ уголокъ и казалась такою спокойною и прилежною, что беззаботный родитель и не могъ заподозрить ничего особеннаго.
   Все окружавшее бѣдную дѣвушку какъ-будто сговорилось подстрекать и усиливать ея страсть, какъ мы сейчасъ видѣли. Мать поощряла ее, и самыя слова Боуса, которыми онъ думалъ потушить пламя въ молодой груди, только разжигали эту несчастную горячку. Пенъ не былъ безчестнымъ молодымъ человѣкомъ: Пенъ поступилъ благородно, избѣгая свиданій съ нею. Этотъ добрый, великолѣпный юноша, съ душистыми каштановыми волосами и золотыми цѣпочками, однимъ словомъ: Пенъ любилъ ее! И онъ дѣйствительно любилъ ее, или по-крайней-мѣрѣ любилъ бы ее такъ лѣтъ пять тому назадъ, прежде чѣмъ свѣтъ зачерствилъ пылкаго и беззавѣтнаго мальчика, прежде чѣмъ онъ научился стыдиться безрасчетной страсти, и бояться, чтобъ свѣтъ не указывалъ на него пальцемъ.
   Кто не скажетъ, что Пенъ былъ совершенно правъ, избѣгая женитьбы на дѣвушкѣ безъ воспитанія, изъ низшаго сословія? Родныхъ ея джентльменъ не можетъ признать, а манеры ея-самой вовсе не соотвѣтствуютъ новому ея положенію. Какой философъ не сказалъ бы Пену, что, въ-случаѣ появленія такихъ страстишекъ, самое лучшее избавляться отъ нихъ -- дать имъ пройдти и вылечивать ихъ; что отъ любви не умираютъ ни мужчины, ни женщины, и что тотъ и другая, найдя невозможнымъ соединиться узами брака, должны покориться судьбѣ, забыть другъ друга и искать другой привязанности? А вѣдь, между-тѣмъ, Коусъ сказалъ бы кое-что и противъ такихъ умозрѣній. Можетъ-быть, Боусъ и былъ правъ, когда ему нравилась страсть Пена, слѣпая, безразсчетная страсть, которая дѣлала его готовымъ жертвовать всѣмъ для любви... наконецъ, пусть лучше этотъ пунктъ останется спорнымъ, и всякій моралистъ рѣшаетъ его по-своему.
   Мы можемъ сказать одно: при свѣтской опытности, пріобрѣтенной мистеромъ Пеномъ, онъ презрительно разхохотался бы при идеѣ о женитьбѣ на безденежной дѣвушкѣ изъ кухни. При такомъ принятомъ убѣжденіи, онъ, конечно, поступалъ какъ честный человѣкъ, подавляя несчастную склонность, которую онъ могъ чувствовать къ бѣдненькой Фанни.
   Случилось, что вечеромъ того самаго дня, когда капитанъ Костиганъ посѣтилъ Пена, почтенный майоръ Пенденнисъ прибылъ въ городъ изъ Бокстона, гдѣ здоровье его значительно поправилось, и тотчасъ же послалъ Моргана навѣдаться объ Артурѣ и пригласить его назавтра утромъ къ завтраку въ Бюри-Стритъ. Майоръ былъ въ Лондонѣ только проѣздомъ, по дорогѣ въ Стилльбрукъ, къ милорду Стейне, звавшему его на охоту за куропатками.
   Морганъ воротился къ своему господину съ предлиннымъ лицомъ. Онъ видѣлъ мистера Артура: мистеръ Артуръ очень-худъ, мистеръ Артуръ лежитъ въ горячкѣ. Къ нему непремѣнно надобно послать доктора и, по мнѣнію Моргана, положеніе мистера Артура очень-опасно.
   Творецъ милосердый! вотъ печальныя новости! А майоръ еще намѣревался вести племянника съ собою въ Стилльбрукъ и выхлопоталъ для него приглашеніе у маркиза Стейне! Самъ онъ долженъ туда ѣхать: нельзя же бросить маркиза Стейне, притомъ горячка, можетъ-быть, заразительная; можетъ-быть, у него корь -- у майора кори не было, и въ его лѣта такая болѣзнь вещь опасная.
   -- Есть кто-нибудь при Артурѣ?
   Морганъ сказалъ, что кто-то няньчится съ мистеромъ Артуромъ. Майоръ спросилъ, кто его лечить? Морганъ отвѣчалъ, что онъ справлялся объ этомъ, но ему сказали, что къ мистеру Пенденнису не приходилъ никакой докторъ.
   Майору крайне была досадна болѣзнь племянника. Онъ хотѣлъ навѣстить его; но какая польза Артуру, если и дядя его получитъ горячку? Собственное здоровье дяди такъ плохо, что ему нельзя ухаживать ни за кѣмъ, и развѣ только за собою. Но молодому человѣку нужно медицинское пособіе -- и это важнѣе всего. Вслѣдствіе этого Морганъ былъ немедленно отправленъ съ запиской къ пріятелю майора Пенденниса, доктору Гуденоффу, который, къ-счастью, случился на ту пору въ Лондонѣ и дома, и который бросилъ свой обѣдъ и черезъ полчаса подъѣхалъ въ кареткѣ къ Верхнему-Темплю.
   Майоръ просилъ добраго доктора завернуть къ нему съ вѣстями о племянникѣ въ клубъ, гдѣ самъ онъ расположился обѣдать, и тотъ заѣхалъ туда вечеромъ. Дѣло было очень-серьёзное; паціентъ лежалъ въ сильнѣйшей горячкѣ, и докторъ немедленно пустилъ кровь. Завтра утромъ докторъ заѣдетъ къ нему прежде чѣмъ ко всѣмъ прочимъ своимъ больнымъ. Майоръ легъ спать безутѣшный. Когда Гуденоффъ завернулъ къ нему на другой день, по своему обѣщанію, медику пришлось выслушать предлинный разсказъ о собственныхъ недугахъ майора Пенденниса, прежде-чѣмъ онъ могъ заговорить о положеніи его племянника.
   Артуръ провелъ ночь очень-дурно, такъ сказала доктору его... его сидѣлка; въ часъ у него былъ бредъ. Это можетъ кончиться худо: лучше немедленно послать за его матерью. Майоръ тотчасъ написалъ къ мистриссъ Пенденнисъ, съ самыми учтивыми предосторожностями. Самому ему идти къ племяннику теперь невозможно, при его собственномъ болѣзненномъ состояніи.
   -- Могу ли я пригодиться ему на что-нибудь, любезный докторъ? спросилъ онъ.
   Докторъ отвѣчалъ съ особеннымъ смѣхомъ;
   -- Нѣтъ.
   Онъ полагалъ, что майоръ не поможетъ ничѣмъ молодому человѣку; что собственное драгоцѣнное здоровье майора нуждается въ поправленіи, и ему лучше ѣхать въ деревню и пожить тамъ нѣсколько времени; что самъ онъ будетъ пріѣзжать къ паціенту по два раза въ день и сдѣлаетъ для него все, что только можетъ.
   Майоръ поклялся честью, что еслибъ онъ могъ принести какую-нибудь пользу, бросился бы опрометью на квартиру племянника; но онъ пошлетъ туда Моргана съ приказаніемъ устроить все. какъ слѣдуетъ. Онъ просилъ доктора писать ему съ каждою почтой въ Стилльбрукъ (всего сорокъ миль отъ Лондона); и если что-нибудь случится, обѣщалъ, что тогда онъ явится немедленно на Лемб-Куртъ.
   Майоръ выполнялъ свои родственный долгъ посредствомъ повѣреннаго и почты.
   -- Какъ тутъ иначе поступить? разсуждалъ онъ съ докторомъ.-- Вы знаете сами, въ подобныхъ случаяхъ лучше всего не безпокоить бѣдняка. Если ему сдѣлается хуже, нечего и дѣлать; а если онъ начнетъ поправляться, лучше всего дать ему какъ-можно-больше покоя, докторъ. Въ этомъ вы, безъ-сомнѣнія, согласны со мною?
   Такимъ-образомъ нашъ старый джентльменъ успокоивалъ свою совѣсть. Онъ въ тотъ же день поѣхалъ по желѣзной дорогѣ въ Стилльбрукъ -- въ періодъ, занимаемый нашимъ разсказомъ, желѣзныя дороги успѣли уже родиться, хотя еще и не проникли въ сосѣдственныя Фероксу страны -- и явился въ обычномъ порядкѣ и съ завитымъ парикомъ за обѣденнымъ столомъ маркиза Стейне. Но отдадимъ справедливость майору Пенденнису: во время обѣда онъ былъ очень-печаленъ и угрюмъ. Уэггъ и Венгэмь трунили надъ нимъ, спрашивали, не страдаетъ ли онъ несчастною любовью, и вообще потѣшались на его счетъ. Послѣ обѣда онъ проигралъ въ вистъ, и дѣйствительно побилъ козыремъ старшую пику своего партнёра. Мысли о больномъ мальчикѣ, которымъ онъ гордился и котораго любилъ по-своему, не давали ему спать ночью и безпрестанно тревожили его.
   На слѣдующее утро онъ получилъ письмо незнакомаго почерка: оно было отъ мистера Боуса, увѣдомлявшаго, что мистеръ Артуръ Пенденнисъ провелъ ночь довольно-сносно, и что онъ сообщилъ ему это извѣстіе по желѣзной дорогѣ, узнавъ отъ доктора Гуденоффа о желаніи майора Пенденниса получать свѣдѣнія касательно здоровья своего племянника.
   На другой день, около полудня, майоръ собрался на охоту вмѣстѣ съ нѣсколькими гостившими у маркиза Стейне джентльменами; ожидая экипажей, общество стояло на террасѣ передъ домомъ, когда подъѣхалъ кебъ отъ сосѣдней станціи желѣзной дороги, и изъ него выскочилъ сѣдой старичокъ, въ довольно-изношенномъ костюмѣ; старичокъ спросилъ майора Пенденниса. То былъ мистеръ Боусъ. Онъ отвелъ майора въ сторону и говорилъ ему очень-серьёзно; большая часть присутствовавшихъ догадалась, по испуганному лицу майора, что случилось нѣчто-важное.
   Уэггъ сказалъ:
   -- Это полицейскій пріѣхалъ за майоромъ; но никто не смѣялся его шуткѣ.
   -- Галло! Что тамъ такое, Пенденнисъ? закричалъ лордъ Стейне своимъ рѣзкимъ голосомъ.
   -- То... то... что мой племянникъ умеръ! отвѣчалъ майоръ и залился слезами. Чувство взяло верхъ надъ вамъ.
   -- Еще не умеръ, милордъ, но былъ очень-худъ, когда я пыхалъ изъ Лондона, сказалъ Боусъ тихимъ голосомъ.
   Въ это время подъѣхала бричка маркиза. Маркизъ взглянулъ на часы.
   -- Вамъ остается двадцать минутъ, чтобъ захватить почтовый поѣздъ. Скачите въ нее, Пенденнисъ -- и катай, что есть силъ, слышишь, сэръ? прибавилъ онъ кучеру съ дополнительнымъ жестомъ.
   Экипажъ понесся быстро съ Пенденнисомъ и его товарищемъ, и надѣемся, что читатели извинятъ на этотъ разъ выразительное словцо милорда Стейне.
   Отъ станціи майоръ поспѣшно поѣхалъ въ Темпль и засталъ тамъ дорожную карету, загромоздившую весь тѣсный переулокъ. Изъ нея вышли двѣ дамы и спрашивали дорогу у привратниковъ. Майоръ взглянулъ на кузовъ кареты и увидѣлъ на немъ истертый гербъ своей фамиліи. То была старая карета его брата, сдѣланная много, много лѣтъ тому назадъ; а дамы, спрашивавшія, гдѣ квартира бѣднаго Пена, были -- его мать и Лаура.
   Майоръ поспѣшно догналъ ихъ, взялъ сестру подъ-руку, поцаловалъ ея руку, и они втроемъ вошли въ Лемб-Куртъ и стали подниматься по темной и длинной лѣстницѣ.
   Они тихонько постучались у дверей, на которыхъ было имя Артура: имъ отворила Фанни Больтонъ.
   

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ.
Критическая глава.

   Когда Фанни увидѣла двухъ дамъ и боязливое лицо старшей изъ нихъ, на которомъ написанъ былъ невыразимый ужасъ и безпокойство, бѣдная дѣвушка догадалась сразу, что передъ нею мать Пена: было сходство между искаженными страхомъ чертами блѣднаго лица матери и искаженнымъ болѣзнью лицомъ сына, который метался въ горячкѣ на постели. Фанни пытливо посмотрѣла на мистриссъ Пенденнисъ и потомъ на Лауру: на лицѣ послѣдней не было ни малѣйшаго выраженія; оно было холодно и безчувственно какъ мраморъ. Ожесточеніе было на лицахъ обѣихъ; ни одна не обнаружила ни малѣйшаго милосердія или участія къ Фанни. Бѣдняжка взглянула на майора, но глаза стараго джентльмена были упорно потуплены, и онъ только украдкою посматривалъ на бѣдную молоденькую сидѣлку Артура.
   -- Я... я писала къ вамъ вчера, мэмъ, сказала Фанни, дрожа всѣмъ тѣломъ и такъ же блѣдная какъ Лаура, грозное и печальное лицо которой смотрѣло на нее черезъ плечо мистриссъ Пенденнисъ.
   -- Въ-самомъ-дѣлѣ? возразила мистриссъ Пенденнисъ.-- Я полагаю, что теперь вы можете передать мнѣ ухаживанье за моимъ сыномъ. Я его мать, понимаете?
   -- Да, мэмъ. Я... вотъ его комната... О, подождите съ минуту! Я должна приготовить васъ къ его...
   Вдова, которой лицо было безнадежно, жестоко и безпощадно, отступила при этомъ назадъ съ маленькимъ восклицаніемъ, которое сейчасъ задушила.
   -- Съ нимъ это со вчерашняго дня, сказала Фанни, дрожа всѣмъ тѣломъ. Зубы ея стучали.
   Въ это время раздался ужасавшій дикій смѣхъ изъ комнаты Пена, въ которую дверь была отворена; послѣ нѣсколькихъ возгласовъ, бѣдный паціентъ загорланилъ вакхическую пѣсню, и началъ кричать ура и стучать кулакомъ но столу и въ стѣну, какъ-будто на попойкѣ. Онъ былъ въ совершенномъ бреду.
   -- Онъ меня не узнаетъ, мэмъ, сказала Фанни.
   -- Въ-самомъ-дѣлѣ? Можетъ-быть, онъ узнаетъ свою мать -- позвольте. И съ этими словами, поспѣшно отведя рукою Фанни, вдова направилась черезъ темный проходъ изъ сѣней въ гостиную Пена. Лаура проплыла мимо Фанни, неговоря ни слова, и майоръ Пенденнисъ послѣдовалъ за ними. Фанни сѣла на скамью въ сѣняхъ, и плакала, и молилась: она готова была умереть за него, а онѣ ее ненавидятъ. Эти важныя дамы не имѣли для нея ни одного ласковаго слова, ни одного слова благодарности. Она сидѣла тамъ, сама незная сколько времени; никто изъ вновь пришедшихъ и не думалъ обратиться къ ней хоть съ вопросомъ. Она сидѣла до-тѣхъ-поръ, пока не явился докторъ Гуденоффъ, второй разъ въ тотъ день. Онъ нашелъ бѣдняжку у дверей.
   -- Что съ тобою, дитя мое? Каковъ твой паціентъ? спросилъ добродушный докторъ: -- имѣлъ онъ сколько-нибудь покоя?
   -- Подите, спросите у нихъ. Онѣ тамъ.
   -- Кто? его мать?
   Фанни молча кивнула.
   -- Ты сама должна лечь отдохнуть, моя бѣдняжка, не то и ты заболѣешь.
   -- О, позвольте мнѣ видѣть его! позвольте видѣть его! Я... я... такъ люблю его, и она опустилась на колѣни и схватила руку доктора съ гакою пылкою мольбою, что доброе сердце доктора растаяло и очки его затуманились.
   -- Вздоръ, вздоръ! Ну, а что, выпилъ онъ свое питье? Отдохнулъ сколько-нибудь? Разумѣется, ты должна приходить и видѣть его также, какъ и я.
   -- Онѣ вѣдь позволятъ мнѣ сидѣть здѣсь, сэръ? Я не буду шумѣть, буду очень-смирна. Я только прошу, чтобъ мнѣ позволили приходить сюда.
   На это докторъ назвалъ ее маленькою дурочкой, посадилъ ее снова на скамью, на которой обыкновенно сиживалъ по нѣскольку часовъ типографскій "чортикъ" Пена, потрепалъ ея блѣдную щеку и пошелъ въ комнаты.
   Мистриссъ Пенденнисъ, блѣдная и торжественная, сидѣла въ креслахъ подлѣ кровати Пена. Часы ея лежали на столѣ подлѣ стклянокъ съ лекарствами. Шляпка, плащъ и платки были на окнѣ. Въ рукѣ она держала Библію, безъ которой никуда не путешествовала. Первымъ ея движеніемъ, увидя сына, было взять съ комода шляпку и шаль Фанни и свалить ихъ на письменный столъ въ другой комнатѣ. Она заперла входъ къ сыну для майора Пенденниса и Лауры, и взяла сына въ свое исключительное обладаніе.
   Она дрожала при мысли, что Артуръ не узнаетъ ея; но отъ этого мученія Провидѣніе избавило бѣдную вдову: онъ узналъ ее очень-хорошо, ласково улыбнулся ей и кивнулъ головой. Когда она вошла, онъ тотчасъ вообразилъ себя въ Фероксѣ и началъ ей болтать всякій вздорь и смѣяться. Лаура слышала его слова изъ другой комнаты. Его смѣхъ вонзалъ ей въ сердце ядовитыя стрѣлы. Такъ это была истина! онъ былъ виноватъ -- и она любила его, а онъ, вѣроятно, умираетъ въ бреду и нераскаявшись. Майоръ пробовалъ-было сказать ей словцо утѣшенія, но Лаура не слушала его. То было печальное засѣданіе для всѣхъ, и когда вошелъ въ комнату Гуденоффъ, онъ явился какъ добрый ангелъ.
   Докторъ приходитъ не для одного только больнаго, но и для друзей его. Присутствіе его часто столько же благодѣтельно для нихъ, какъ и для паціента, и они ждутъ его прихода съ томительною тоской. Кому изъ насъ не случалось ждать его! какъ дѣйствовалъ на наши чувства стукъ его кареты на мостовой и потомъ шумъ шаговъ у дверей! Какъ мы вслушиваемся въ его слова и какую отраду доставляетъ его улыбка, если онъ можетъ освѣтить нашъ мракъ этимъ благодатнымъ лучомъ! Кто не видалъ, какъ мать съ мольбою смотритъ ему въ лицо, ища тамъ надежды для больнаго младенца, который не можетъ еще говорить и котораго маленькое тѣло борется съ лихорадкой? О, какъ пытливъ ея взоръ! Какъ она признательна, если можетъ прочитать въ глазахъ доктора надежду; какъ убита горестью, когда врачъ потупляетъ глаза и не смѣетъ вымолвить, "надѣйтесь!" Или, когда боленъ отецъ семейства: пораженная страхомъ жена, несмѣя дышать, смотритъ на доктора, щупающаго пульсъ мужа, тогда-какъ дѣтямъ запрещено на то время играть и болтать. Надъ бьющимся въ горячкѣ паціентомъ, надъ томящеюся ожиданіемъ женою и непонимающими ничего малютками, возвышается докторъ, какъ судьба, какъ-будто въ ею рукахъ жизнь и смерть: онъ долженъ спасти больнаго -- такъ молится эта женщина! Можно вообразить всю великость отвѣтственности, которую чувствуетъ на себѣ добросовѣстный врачъ: какъ мучительна бываетъ мысль, что онъ далъ, можетъ-быть, не то лекарство, и что можно было бы сдѣлать лучше! Каково ему смотрѣть на пережившихъ паціента, въ случаѣ несчастія, и какъ необъятно-восхитительна побѣда!
   Отрекомендовавъ себя наскоро новопріѣзжимъ, о прибытіи которыхъ онъ узналъ отъ убитой горестью молоденькой сидѣлки, докторъ принялся осматривать больнаго. Не было сомнѣнія, что Пенъ въ сильнѣйшей горячкѣ, а потому докторъ считалъ необходимымъ сильнѣйшія средства. Онъ утѣшалъ, сколько могъ, несчастную мать: увѣрялъ ее, что покуда еще не должно отчаяваться, а напротивъ, можно ожидать всего лучшаго отъ молодости, крѣпости сложенія, и проч. и проч. Поуспокоивъ нѣсколько мать, онъ отозвалъ старшаго Пенденниса въ пустую комнату (спальню Уаррингтона), для маленькаго совѣщанія.
   -- Положеніе больнаго самое критическое: если не остановить горячку, она унесетъ молодца; ему немедленно надобно пустить кровь и объ этомъ нужно сказать его матери. Зачѣмъ она привезла съ собою эту молодую дѣвушку? Ей вовсе не мѣсто около больнаго.
   -- Тамъ была еще женщина... чтобъ ее повѣсили! сказалъ майоръ: -- та, та молоденькая, которая отворила намъ двери.-- Моя сестра выбросила на письменный столъ шаль и шляпку этого дьяволёнка. Знаете ли вы, что-нибудь о... объ этой дѣвочкѣ?-- Я взглянулъ на нее только мимоходомъ, когда мы вошли, сказалъ майоръ: -- дэмми, она очень-хорошенькая!
   Докторъ улыбнулся. Въ самыя страшныя минуты бываютъ такіе проблески веселости и улыбки, подобно насмѣшкѣ надъ владычествующимъ мракомъ, который отъ нихъ еще больше сгущается!
   -- Нашелъ! сказалъ, наконецъ, докторъ, входя въ общую комнату Пена и Уаррингтона. Онъ поспѣшно написалъ двѣ записочки и запечаталъ одну изъ нихъ. Потомъ, забравъ шаль и шляпку бѣдной Фанни, равно какъ и записочки, онъ вышелъ къ Фанни и сказалъ: "Проворнѣе, дитя: снеси это къ аптекарю и вели ему сейчасъ же прійдти сюда; потомъ ступай ко мнѣ въ домъ, спроси моего слугу Гарботтля и скажи ему, чтобъ онъ приготовилъ по этому рецепту, и подожди, покуда я... пока лекарство не будетъ готово. На приготовленіе понадобится нѣсколько времени".
   Фанни ушла съ записками доктора и отъискала аптекаря, который жилъ на Стрендѣ, близехонько отъ Темпля, и пришелъ немедленно съ ланцетомъ въ карманѣ; потомъ Фанни направилась къ дому диктора, на Гановер-Скверъ.
   Докторъ успѣлъ воротиться домой прежде, чѣмъ Гарботтль кончилъ свое мѣшкотное приготовленіе лекарства. Впродолженіе послѣдующаго періода болѣзни Артура, бѣдняжка Фанни уже не являлась въ комнаты больнаго въ качествѣ сидѣлки; но въ тотъ день и въ слѣдующій бродила около лѣстницы Пена молоденькая фигурка, съ печальнымъ, очень-печальнымъ личикомъ; она разспрашивала аптекаря, его мальчика, прачку и самого добраго доктора, когда они выходили изъ комнатъ больнаго. На третій день, карета добраго доктора подъѣхала къ Шеффердс-Инну, и этотъ честный и доброжелательный человѣкъ вошелъ въ ложу привратника, гдѣ началъ лечить одну молоденькую паціентку. Лучшимъ для нея лекарствомъ было, когда онъ однажды могъ объявить съ увѣренностью, что, наконецъ, Артуръ Пенденнисъ внѣ всякой опасности.
   Джонъ Костиганъ, эсквайръ, состоявшій прежде въ службѣ, видѣлъ не разъ карету доктора Гуденоффа и разсуждалъ о лошадяхъ, кучерѣ и сбруѣ. "Зеленая ливрея, чортъ возьми!" говорилъ "капитанъ", и пара гнѣдыхъ, за которыми постыдно сидѣть никакому джентльмену, неговоря о докторахъ. Эти доктора теперь страшно заважничали; но этотъ человѣкъ хорошій, ученый и добрый малый, да; и онъ -- таки хорошо вылечилъ отъ горячки нашу бѣдняжку, такъ ли, Боусъ?" Мистеръ Костиганъ былъ такъ доволенъ искусствомъ и поведеніемъ доктора, что всякій разъ, какъ бы ни встрѣчалъ его карету, ставилъ себѣ въ обязанность раскланиваться съ почтеннымъ медикомъ. Онъ дѣлалъ это съ такою великолѣпною вѣжливостью, какъ-будто докторъ Гуденоффъ былъ лордомъ-намѣстникомъ въ Ирландіи, а капитанъ Костиганъ -- въ полномъ блескѣ своей славы въ Феникс-Паркѣ.
   Благодарность вдовы къ спасителю ея сына не знала границъ. Добрый джентльменъ смѣялся при мысли взять плату съ литератора или отъ вдовы собрата медика; вслѣдствіе чего она рѣшилась, когда воротится въ Фероксъ, послать къ доктору Гуденоффу серебряную съ позолотой вазу -- драгоцѣнность семейства и славу покойнаго Джона Пенденниса, хранившуюся въ зеленомъ чехлѣ и поднесенную ему въ Батѣ леди Елисаветою Файрбресъ, въ знакъ благодарности за спасеніе отъ скарлатины ея сына, покойнаго сэра Энтони Файрбреса. Иппократъ, Гигеія, Бладудъ, и гирлянда изъ змѣй вѣнчаютъ эту вазу и до сегодня; она была заказана мистеру Эбединго, въ Мильсом-Стритѣ, и выполнена съ отличнымъ искусствомъ; надпись сочинялъ мистеръ Бирчь, гувернёръ молодаго баронета.
   Эту фамильную драгоцѣнность вдова рѣшилась поднести доктору Гуденоффу; не было знака дружбы и благодарности, на которые она не была бы готова, кромѣ одного только, больше всего желаемаго докторомъ, а именно: чтобъ она думала добрѣе и милосерднѣе о бѣдняжкѣ Фанни, которой простую, наивную и печальную исторію онъ отчасти узналъ изъ разговоровъ съ самою Фанни, и потому чувствовалъ къ этой молоденькой паціенткѣ искреннее участіе. О поведеніи Пена въ этомъ дѣлѣ онъ не имѣлъ высокаго мнѣнія, и притомъ онъ не зналъ хорошенько, какъ именно Пенъ тутъ поступилъ. Въ одномъ, однако, докторъ былъ убѣжденъ, что бѣдная Фанни невинна, незапятнана; что она пришла къ Пену, считая его при смерти, желая видѣть его въ послѣднія минуты, и полагая, что онъ уже не въ-состояніи знать о ея присутствіи; что она страдаетъ какъ-нельзя-больше при мысли лишиться его, живаго или мертваго.
   Разъ или два, когда докторъ Гуденоффъ разговаривалъ о Фанни, лицо вдовы, всегда кроткое и доброе, принимало выраженіе столь жестокое и неумолимое, что докторъ ясно видѣлъ всю безполезность попытокъ найдти тутъ жалость или справедливость, и пересталъ ходатайствовать за свою юную кліентку. Современный королевѣ Елисаветѣ великій писатель увѣряетъ насъ, что въ его время мужчины страдали отъ одной болѣзни, которой не могли унять ни маковъ цвѣтъ, ни мандрагора, ни всѣ сиропы Востока: когда та же болѣзнь обнаруживается въ женщинахъ, никакія медицинскія открытія, ни опыты послѣдующихъ временъ, ни гомеопатія, ни гидропатія, ни месмеризмъ, ни докторъ Симпсонъ, ни докторъ Лококкъ -- не могутъ отъ нея вылечить. Мы не назовемъ эту болѣзнь ревностью, но дадимъ ей вѣжливое имя соперничествующаго соревнованія дамъ.
   Найдутся люди прозаическіе, которые придерутся къ малѣйшимъ подробностямъ романиста и, вѣроятно, спросятъ: какимъ -- образомъ одна квартира Темпля, состоящая изъ трехъ комнатъ, двухъ шкаповъ, темныхъ сѣней и угольнаго ящика, могла вмѣстить въ себѣ: Артура, больнаго джентльмена, мать его съ нареченною дочерью и служанкой Мартой изъ Ферокса, мистриссъ Видзеръ, сидѣлку изъ больницы Сент-Бартоломью, мистриссъ Фленаганъ, ирландскую прачку майора Пенденниса, отставнаго военнаго джентльмена и слугу его, Моргана, Пиджена, мальчика мистера Артура Пенденниса, и другихъ? На это мы дадимъ одинъ отвѣтъ, что почти всѣ обитатели Темпля были въ то время въ отсутствіи изъ Лондона, и что въ Лемб-Куртѣ едва ли кто оставался кромѣ группировавшихся около постели больнаго, о горячкѣ котораго мы очень-подробно не распространялись, равно, какъ не намѣрены входить въ длинныя описанія его выздоровленія.
   Мы сказали, что всѣ выѣхали изъ Лондона. Очень-естественно, что такой фешонэбльный джентльменъ, какъ молодой Перси Сибрайтъ, занимавшій квартиру на два пролета ступеней по лѣстницѣ Пена, не могъ оставаться въ городѣ. Мистриссъ Фленаганъ, прачка мистера Пенденниса, была знакома съ мистриссъ Роунси, прислуживавшей мистеру Сибрайту, а потому спальня этого джентльмена была отведена для миссъ Бэллъ, или для мистриссъ Пенденнисъ, когда она вздумаетъ оставить комнату больнаго сына и пріотдохнуть.
   Еслибъ этотъ молодой щеголь и цвѣтъ Бэкер-Стрита, Персы Сибрайтъ, могъ знать кто занимаетъ его спальню, какъ бы онъ гордился этою комнатой! Сколько бы стиховъ написалъ онъ въ честь Лауры! Нѣкоторыя изъ его поэтическихъ произведеній были напечатаны въ кипсекахъ и красовались въ рукописи во многихъ дамскихъ альбомахъ; онъ былъ изъ Кемфордскаго Университета и чуть не получилъ приза за англійское стихотвореніе; но мистеръ Сибрайтъ былъ въ отсутствіи и кровать его досталась миссъ Бэлль. То была прелестнѣйшая мѣдная кроватка, съ ситцевыми занавѣсками на розовой подкладкѣ; въ окнѣ спальни былъ туалетный столикъ, а выставка изящныхъ лакированныхъ сапоговъ, разставленныхъ во фронтѣ надъ гардеробнымъ шкафомъ, восхитила бы любаго зрителя. У него былъ цѣлый музеумъ любопытнѣйшихъ духовъ, помадъ, фиксатуаровъ, банокъ съ медвѣжьимъ жиромъ, щеточекъ, гребеночекъ и тому подобнаго; на опрятно-оклеенныхъ стѣнахъ красовались отборные женскіе портреты, большею-частью въ меланхолическомъ родѣ и въ дезабилье. Тутъ виднѣлась Медора, съ распущенными волосами; она играла на лютнѣ, потому-что искала утѣшенія въ отсутствіи Конрада; тутъ принцесса Fleur de Mane (изъ "Парижскихъ Тайнъ") печально выглядывала изъ-за желѣзной рѣшетки монастырскаго окна; тутъ Доротея (изъ "Дон-Кихота"), вѣчно мыла свои ножки у ручейка. Словомъ: тутъ была прелестнѣйшая галерея, приличная восторисчіному поклоннику прекраснаго пола. Въ гостиной мистера Сибрайта, вмѣстѣ съ маленькою, щегольски-переплетенною въ пергаменъ юридическою библіотекой, была довольно-обширная коллекція классическихъ книгъ, которыхъ онъ не могъ читать; англійскихъ и французскихъ произведеній изящной словесности, въ прозѣ и стихахъ, которыя онъ читалъ уже слишкомъ-усердно. Пригласительные билетики, полученные имъ въ-теченіе прошлаго сезона, красовались еще за рамкою зеркала: одно, что напоминало о законовѣдцѣ -- это картонка съ адвокатскимъ парикомъ, подлѣ статуэтки Венеры, на средней полкѣ книжнаго шкапа, и на этой же полкѣ красовалось золотыми буквами имя П. Сибрайта, эсквайра. Сибрайтъ имѣлъ товарищемъ на квартирѣ мистера Бэнгема, охотника до "старинныхъ британскихъ забавъ", женатаго на богатой вдовѣ. Мистеръ Бэнгемъ не имѣлъ адвокатский практики и пріѣзжалъ въ Темпль раза по три въ-теченіе цѣлаго термина; отправлялся въ округъ по таинственнымъ причинамъ, по которымъ люди отправляются въ Округъ, и комната его была большимъ рессурсомъ для Сибрайта, когда этотъ молодой джентльменъ давалъ свои маленькіе обѣды. Надобно сознаться, что оба эти джентльмена не имѣютъ ни малѣйшаго дѣла съ нашей исторіей; но нельзя же не заглянуть къ нимъ въ двери, когда мы видимъ ихъ отворенными, пробираясь въ комнату Пена, такъ точно, какъ, идучи по своимъ личнымъ дѣламъ къ Стренду, или сидя въ клубѣ, мы не можемъ не заглядывать по дорогѣ въ окна лавокъ, или на обѣдъ сосѣда.
   Много лѣтъ послѣ обстоятельствъ, которыя насъ теперь занимаютъ, Лаура, покраснѣвъ и смѣясь, созналась, что она читала одинъ французскій романъ, нѣкогда бывшій въ большой модѣ; на вопросъ мужа, удивлявшагося, откуда она могла достать такую книгу, Лаура покаялась, что она читала ее въ Темплѣ, когда жила въ квартирѣ мистера Перси Сибрайта. "Я не говорила этого никому; въ то же самое время я разъ открыла ящикъ съ полки и вынула изъ него какой-то презабавный парикъ; я его примѣривала и смотрѣлась въ немъ въ зеркало".
   Ну что, еслибъ тогда вошелъ Перси Сибрайтъ? Что сказалъ бы этотъ восхищенный плутъ? Куда послѣ такого зрѣлища годились бы всѣ его картинки съ полуодѣтыми красавицами? Увы! мы говоримъ о старинныя ъ временахъ, когда мистеръ Сибрайтъ былъ еще холостякомъ и не имѣлъ судейскаго мѣста въ графствѣ, когда большая часть людей были молоды. Теперь молоды другіе люди, но не мы.
   Когда миссъ Лаура забавлялась парикомъ, вы, конечно, не вообразите, что Пену было хуже, этажемъ выше; иначе, хотя она и перестала цѣнить его очень-высоко, она удержалась бы отъ подобной шалости, изъ простаго приличія.
   Но въ-теченіе послѣднихъ немногихъ дней было столько событій, которыя увеличивали или могли объяснить ея веселость: въ Лемб-Куртѣ, Темплѣ, составилась цѣлая маленькая колонія изъ старинныхъ знакомымъ читателя, вокругъ болѣзненнаго одра Пена. Вопервыхъ, Марта, служанка мистриссъ Пенденнисъ, пріѣхала изъ Ферокса по требованію майора, который думалъ весьма-основательно, что присутствіе ея будетъ гораздо-полезнѣе и пріятнѣе для больнаго и его матери, чѣмъ услуги мистриссъ Фленаганъ, которая во время болѣзни Пена имѣла потребность въ большемъ, чѣмъ когда-нибудь, количествѣ спиртуознаго подкрѣпительнаго. Марта пріѣхала въ золотое время, для прислуживанья мистриссъ Пенденнисъ, которая до ея прибытія ни разу не ложилась въ постель; но тугъ, съ сердцемъ, исполненнымъ материнской благодарности, она легла на соломенный тюфякъ Уаррингтона и между описанными выше математическими книгами его.
   Надобно сказать, что это произошло въ день большой и восхитительной перемѣны въ состояніи Пена. Горячка, покоренная пластырями, микстурами и ланцетомъ доктора Гуденоффа, оставила молодаго человѣка и возвращалась только изрѣдка, слабыми перемежавшимися пароксизмами; броженіе разстроенныхъ чувствъ и бредъ остановились; Пенъ имѣлъ время поцаловать мать и благословить ея пріѣздъ, подозвать дядю и Лауру, которые, по свойству своихъ натуръ, были различно тронуты его исхудалымъ лицомъ, впалыми глазами, тонкими руками, глухимъ голосомъ и выросшею бородой, подозвать и пожать имъ руки, поблагодаривъ ихъ отъ всей души. Послѣ этого, когда ихъ выпроводила изъ комнаты нѣжная его сидѣлка, онъ заснулъ чудеснымъ шестнадцатичасовымъ сномъ, пробудившись отъ котораго, объявилъ, что онъ очень-голоденъ. Если горько быть больнымъ и смотрѣть на пищу съ отвращеніемъ, то какъ усладительно поправляться и чувствовать голодъ -- и какой голодъ! Увы! радости выздоровленія слабѣютъ съ годами, какъ и всѣ радости, и потомъ -- потомъ приходитъ болѣзнь, отъ которой уже нѣтъ выздоровленія.
   Въ день этого счастливаго событія прибыло еще одно лицо въ Лемб-Куртъ. Вопервыхъ, внеслись въ гостиную Пена-Уаррингтона густыя облака табачнаго дыма; за ними слѣдовалъ человѣкъ, съ сигарою въ зубахъ и дорожнымъ сакомъ подъ-мышкой -- то былъ Джорджъ Уаррингтонъ, возвратившійся изъ Норфолька, вслѣдствіе полученнаго имъ отъ Боуса письма, извѣщавшаго о болѣзни его пріятеля. Но Уаррингтона не было дома, когда письмо Боуса прибыло къ его брату -- восточныя графства Англіи не были еще осчастливлены желѣзными дорогами. Мы просимъ читателя понять, что вдаемся въ анахронизмы тогда только, когда считаемъ это нужнымъ, и когда сбираемся наградить его какою-нибудь великой истиной посредствомъ отважнаго отступленія отъ историческихъ фактовъ. Словомъ, Уаррингтонъ прибылъ только вмѣстѣ съ остальнымъ благополучіемъ того благополучнаго дня, съ котораго можно было сказать, что началось настоящее выздоровлечне Пена.
   Удивленіе его было, однако, не очень-велико, когда онъ нашелъ комнаты своего больнаго пріятеля занятыми, и почтеннаго майора, развалившагося въ креслахъ (Уаррингтонъ отперъ квартиру своимъ ключомъ) и слушавшаго, или притворявшагося будто онъ слушаетъ молодую дѣвицу, читавшую ему Шекспира тихимъ и нѣжнымъ голосомъ. При появленіи колоссальнаго путешественника съ сигарой и дорожнымъ мѣшкомъ, молодая дѣвица встрепенулась и перестала читать. Онъ покраснѣлъ, бросилъ сигару въ сѣни, снялъ шляпу и подошелъ къ майору, котораго схватилъ за руку и началъ тотчасъ же разспрашивать о здоровьѣ Артура.
   Майоръ отвѣчалъ дрожащимъ, хотя и веселымъ голосомъ -- удивительно было до какой степени его состарили всѣ эти тревоги -- и, возвративъ слабою рукою пожатіе Уаррингтона, сообщилъ ему добрыя вѣсти о счастливомъ переломѣ болѣзни Артура, о прибытіи его матери съ миссъ...
   -- Вамъ нечего называть ея по имени, сэръ, прервалъ Уаррингтонъ, тронутый и обрадованный мыслью о выздоровленіи своего пріятеля:-- нечего называть ея по имени: я съ-разу догадался, что это миссъ Лаура. И онъ дружески протянулъ ей свою широкую руку. Невыразимая ласковость и нѣжность сіяли изъ-подъ его густыхъ бровей и слышались въ его голосѣ, когда онъ смотрѣлъ на нее и говорилъ ей. "Такъ вотъ Лаура!" выражали его глаза. "Такъ вотъ Уаррингтонъ", отозвалось въ благородномъ сердцѣ дѣвушки. "Вотъ герой Артура, добрый и великодушный; онъ примчался изъ-за нѣсколькихъ сотъ миль при вѣсти о несчастіи своего друга!"
   -- Благодарю васъ, мистеръ Уаррингтонъ,-- вотъ и все, однако, что сказала Лаура. Возвращая ему пожатіе дружеской руки, она такъ покраснѣла, что радёхонька была имѣть за собою лампу, безъ чего можно было бы видѣть, какимъ румянцемъ зардѣлись ея щеки.
   Когда они стояли въ этомъ положеніи, мать Пена отворила потихоньку дверь комнаты, какъ она всегда дѣлала изъ предосторожности, и Уаррингтонъ увидѣлъ еще одну даму, которая взглянула на него и потомъ обернулась къ кровати, поднявъ руку и сказавъ: "Тсъ!"
   Это было сказано Пену. Онъ позвалъ пріятеля слабымъ, дрожащимъ, но радостнымъ голосомъ: "Поди сюда, "оглушитель", поди сюда, Уаррингтонъ. Я узналъ, что это ты, но... дэмми, старикъ, и онъ протянулъ ему исхудалую руку и привѣтствовалъ друга со слезами слабости и удовольствія на глазахъ.
   -- Простите -- простите мое куренье, мэмъ, сказалъ Уаррингтонъ, чуть ли не въ первый разъ покраснѣвшій за свою любимую дурную привычку.
   Елена только могла сказать: "Благослови васъ Богъ, мистеръ Уаррингтонъ". Она была такъ счастлива, что ей хотѣлось расцаловать Джорджа. Потомъ, послѣ самаго коротенькаго свиданія пріятелей, восхищенная и неумолимая мать, пожавъ руку Уаррингтона, выслала и его изъ комнаты больнаго, къ майору и Лаурѣ, непродолжавшихъ чтенія шекспировой трагедіи, чтенія, прерваннаго прибытіемъ законнаго хозяина жилища Пена.
   

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ-ТРЕТЬЯ.
Выздоровленіе.

   Мы считаемъ своею обязанностью сообщить читателямъ этой истинной исторіи одинъ фактъ, касающійся крестнаго отца нашей книги, хотя это происшествіе, можетъ-быть, и вовсе не приноситъ чести крестному отцу. Слегши въ постель отъ горячки и страдая значительно лобовью, онъ прошелъ всѣ степени физическаго недуга, былъ облѣпленъ пластырями, лишился множества крови отъ ланцета, наглотался бездны медикаментовъ и, наконецъ, ему выбрили голову. Мало этого: онъ почувствовалъ, поправляясь отъ тѣлесныхъ страданій, что его оставила и душевная болѣзнь: словомъ, что онъ также мало влюбленъ въ Фанни Больтонъ, какъ вы или я, люди слишкомъ-благоразумные, чтобъ дозволить сердцамъ нашимъ ныть любовью къ привратничьимъ дочерямъ.
   Лежа въ постели, онъ смѣялся падъ самимъ -- собою при мысли объ этомъ второмъ излеченіи. Теперь онъ ужь нисколько не занимался бѣдненькою Фанни, и удивлялся, какъ подобный вздорь могъ занимать его прежде. По своему обыкновенію, онъ анатомировалъ трупъ этой умершей страсти и разбиралъ свои покойныя ощущенія къ бѣдненькой дѣвушкѣ. Что такое могли распалить его такъ сильно, всего за нѣсколько недѣль тому назадъ? Ни умъ ея, ни манеры, ни даже красота, потому-что тысячи женщинъ лучше ея. Источникомъ этой страсти былъ онъ-самъ, а не она. Она была та же самая, что и прежде, перемѣнились только глаза, которые смотрѣли на нее; и увы! глаза эти уже не чувствовали той жадности видѣть ее снова. Онъ чувствовалъ къ ней самое дружеское расположеніе и тому подобное; но прежнее пламенное влеченіе, то, что было за нѣсколько недѣль, исчезло подъ вліяніемъ ланцета и пилюль, вмѣстѣ съ горячкой.
   Пенденнисъ чувствовалъ величайшею отраду и благодарность, (хотя въ этомъ чувствѣ и было нѣсколько эгоизма, какъ и во всѣхъ порывахъ, волновавшихъ нашего молодаго человѣка), что судьба помогла ему устоять противъ соблазна, когда опасность была слишкомъ-велика, и что нѣтъ особенной причины упрекать ему себя за свое поведеніе относительно этой молодой дѣвушки. Какъ-будто изъ пропасти, въ которую упалъ, смотрѣлъ онъ изъ своей горячки на западню, подъ именемъ Фанни Больтонъ; онъ избавился отъ этой западни; но я не знаю, а очень-возможно, что онъ и стыдился нѣсколько удовольствія, которое ощущалъ. Хоть оно и пріятно, а все какъ-то прискорбно сознаться, что мы уже не любимъ.
   Въ то же время ласковая улыбка и нѣжная заботливость матери наполняли душу молодаго человѣка миромъ и утѣшеніемъ. Видѣть возвращеніе его здоровья -- вотъ все, о чемъ молила эта неутомимая сидѣлка; исполнять всѣ прихоти и желанія паціента -- вотъ въ чемъ состояла величайшая радость и награда ея. Онъ чувствовалъ себя окруженнымъ любовью и былъ за это благодаренъ, какъ слабое и безпомощное дитя.
   Можетъ-быть, въ памяти Пена остались кой-какія смутныя воспоминанія о началѣ болѣзни и о томъ, что тогда ухаживала за нимъ Фанни; но эти идеи были такъ тусклы, что онъ не могъ привести ихъ въ ясность и отдѣлить отъ видѣній бреда горячки. Такъ-какъ онъ сначала не считалъ нужнымъ писать матери о Фанни Больтонъ, то и теперь не хотѣлъ говорить ей о чувствахъ, которыя питалъ къ Фанни, не хотѣлъ сдѣлать мать своею повѣренной. То была съ обѣихъ сторонъ несчастная предосторожность и недостатокъ взаимной довѣренности: слова два, сказанныя во-время, избавили бы добрую женщину и близкихъ къ ней отъ большихъ мученій и безпокойствъ.
   Видя миссъ Больтонъ въ качествѣ сидѣлки у постели больнаго Пена, мистриссъ Пенденнисъ, скажу съ горестью, перетолковала въ самую дурную сторону взаимныя отношенія молодыхъ людей, и рѣшила въ умѣ, что обвиненія противъ Артура были справедливы. Почему бы не постараться узнать истину? Есть исторіи, предосудительныя для мужчины; этимъ исторіямъ всегда съ жаромъ готовы вѣрить женщины, наиболѣе къ нему привязанныя. Развѣ жена не прежде всѣхъ начинаетъ ревновать мужа? Бѣдный Пенъ получилъ на свою долю большой запасъ такой любви, полной подозрѣній, отъ своей доброй и нѣжной матери: это чистое и непорочное существо воображало, что ея мальчикъ прошелъ черезъ болѣзнь, которая гораздо-страшнѣе и унизительнѣе тѣлеснаго недуга, и что онъ запятналъ свое доброе имя столько же, сколько былъ разслабленъ горячкой. Такое убѣжденіе она должна была таить въ себѣ и надѣвать личину удовольствія и довѣрія на внутреннее отчаяніе и сомнѣніе.
   Когда капитанъ Шендонъ прочиталъ въ Булони слѣдующій нумеръ Палл-Мальской Газеты, онъ замѣтилъ женѣ, что въ передовыхъ статьяхъ уже не видать руки Джека Финюкена, но что статьи эти, очевидно, работы мистера Уарривгтона. "Я узнаю щелканье его бича среди сотни другихъ и рубецъ, который остается послѣ удара Уаррингтона. Вотъ Джекъ Блодьеръ: онъ принимается за дѣло какъ мясникъ; но мистеръ Уаррингтонъ довершаетъ человѣка правильно и аккуратно: его рубцы ложатся рядышкомъ, вдоль спины." На эту страшную метафору мистриссъ Шендонъ отвѣчала: "Ахъ, Боже мой! какъ ты можешь говорить такія вещи? Я всегда считала мистера Уаррингтона очень-гордымъ, но добрымъ джентльменомъ: онъ такъ ласковъ съ дѣтьми."
   -- Да, Мери, ласковъ съ дѣтьми, но свирѣпъ съ взрослыми. Впрочемъ, милая, ты не понимаешь, кажется, моихъ словъ; да оно и лучше: мало хорошаго выходитъ отъ писанья газетныхъ статей; здѣсь, въ Булони, жить лучше и спокойнѣе. Вина въ изобиліи, а коньякъ только по два франка бутылка. Приготовь-ка намъ еще стаканчикъ грока, Мери: скоро намъ опять прійдется работать въ упряжи. Cras ingens iterabimus aequor.
   Однимъ словомъ, Уаррингтонъ принялся за работу изъ всѣхъ силъ и трудился для Палл-Малльской Газеты за своего больнаго пріятеля, съ "лихвою", какъ выражался. Онъ писалъ передовыя статья и литературныя критики; посѣщалъ театры, концерты и разсуждалъ обо всѣхъ этихъ предметахъ съ свойственною ему энергіей. Рука его была слишкомъ-могуча для этихъ бездѣлушекъ, и онъ находилъ удовольствіе говорить матери, дядѣ Артура и Лаурѣ, что изо всей братіи писакъ нѣтъ пера граціознѣе и легче, пріятнѣе и изящнѣе, какъ у Пена. "Здѣшній народъ не понимаетъ, что такое изящный слогъ; иначе они бы еще не такъ цѣнили достоинства нашего молодца", говорилъ онъ мистриссъ Пенденнисъ. "Я называю его нашимъ, потому-что онъ мой воспитанникъ, мэмъ; и я горжусь имъ столько же, какъ вы: если отнять у него немножко заносчивости, да немножко своеволія, да немножко дендизма, такъ не было бы на свѣтѣ человѣка добрѣе, прямодушнѣе и честнѣе его. Перо у него иногда злое, но самъ онъ добръ, какъ молодая дѣвушка... какъ миссъ Лаура, и я увѣренъ, что онъ не желалъ бы сдѣлать зла никому на свѣтѣ".
   Елена, хотя и задушила глубокій, преглубокій вздохъ, и Лаура, хотя ея сердце было сильно уязвлено, были, однако, обѣ очень-благодарны Уаррингтону за доброе мнѣніе объ Артурѣ и любили его за то, что онъ такъ любилъ ихъ Пена. Майоръ Пенденнисъ былъ неистощимъ, на похвалы мистеру Уаррингтону, былъ восторженнѣе, чѣмъ когда-либо. "Онъ истинный джентльменъ, мое милое твореніе, говорилъ онъ Еленѣ: -- "джентльменъ съ головы до пятокъ, моя добрая мэмъ; суффолькскіе Уаррингтоны -- баронеты Карла I. Человѣкъ изъ такой фамиліи не можетъ не быть джентльменомъ. Отецъ -- сэръ Майльзъ Уаррингтонъ убѣжалъ съ... извините, миссъ Белль. Сэръ Майльзъ человѣкъ очень-хорошо извѣстный въ Лондонѣ и другъ Принца Валлійскаго. Этотъ молодой человѣка, съ величайшими дарованіями, самаго высокаго образованія; онъ бы далеко пошелъ, будь у него только цѣль, для которой стоило бы пустить въ дѣло всю его энергію".
   Лаура внутренно покраснѣла при этихъ похвалахъ герою Артура. Разсматривая мужественное лицо Уаррингтона и его черные, задумчивые глаза, она размышляла о немъ и рѣшила, что онъ долженъ быть жертвою несчастной привязанности. Поймавъ себя на этомъ разсужденіи, миссъ Белль покраснѣла.
   Уаррингтонъ поселился близехонько подлѣ, на квартирѣ Греньера, во Флег-Куртѣ. Кончивъ утромъ работу за Пена, онъ находила. величайшее наслажденіе проводить свѣтлые осенніе вечера въ обществѣ больнаго. Уаррингтонъ не разъ имѣлъ честь гулять объ-руку съ миссъ Белль въ садахъ Темпля. Когда Лаура испрашивала на это препровожденіе времени позволенія Елены, майоръ говорилъ съ живостью: "Да, да, разумѣется; вы, конечно, пойдете съ нимъ; здѣсь, знаете, то же самое, что въ деревнѣ. Въ садахъ всѣ гуляютъ съ своими знакомыми, и тамъ смотрятъ за приличіемъ, знаете, и тому подобное -- всѣ прогуливаются въ садахъ Темпля". Если этотъ великій знатокъ приличій не находилъ препятствій, почему же могла ихъ имѣть простодушная Елена? Она была рада, что дочь ея насладится на рѣкѣ свѣжимъ воздухомъ, и съ удовольствіемъ замѣчала, какъ ее освѣжали эти невинныя прогулки.
   Надобно вамъ сказать, что между Лаурой и Еленой происходило маленькое объясненіе. Когда прибыла вѣсть объ опасной болѣзни Пена, Лаура настоятельно требовала, чтобъ испуганная мать взяла ее съ собою въ Лондонъ, и не хотѣла слушать отказа вдовы, все-еще на нее сердитой; когда она получила другой и болѣе суровый отказъ, когда, казалось, что жизнь молодаго человѣка на волоскѣ, когда стало извѣстно, что поведеніе его дѣлало всякую мысль о союзѣ съ нимъ невозможно -- Лаура, со слезами, высказала своей матери тайну, съ которою всякій изъ наблюдательныхъ и догадливыхъ читателей уже, конечно, знакомъ. Теперь, когда ей ужь не было возможности выйдти за него замужъ, не-уже-ли ей откажутъ въ утѣшеніи сознаться, какъ нѣжно, истинно, безгранично она его любила? Слезы обѣихъ женщинъ успокоили до нѣкоторой степени ихъ скорбь, и страхи и огорченія ихъ путешествія были по-крайней-мѣрѣ тѣмъ смягчены, что онѣ дѣлили ихъ пополамъ.
   Чего могла ждать Фанни, подвергнутая суду такихъ двухъ судей? Ничего, кромѣ немедленнаго приговора, грознаго наказанія, безжалостнаго изгнанія! Женщины вообще жестокія судьи такихъ казусовъ, въ какомъ была бѣдная Фанни; и мы ихъ за это любимъ: кромѣ стражи, которую мужчина разстанавливаетъ вокругъ женщины, и кромѣ защитниковъ ея собственнаго сердца, какъ-то: вѣрности и чести -- развѣ она не имѣетъ еще въ-добавокъ всѣхъ ближнихъ своего пола, которыя наблюдаютъ, чтобъ она не свихнулась съ пути, и которыя растерзаютъ ее на мелкіе кусочки, въ случаѣ ея проступка? Когда наши Мухаммеды и Селимы Бекер-Стрита или Бельгрев-Сквера налагаютъ на своихъ Фатимъ заслуженную ими кару, то матери Фатимъ зашиваютъ ихъ въ кожаные мѣшки, а сестры и невѣстки тщательно заботятся о томъ, чтобъ онѣ были хорошенько утоплены. И противъ этого нисколько не возстаетъ авторъ предлежащей исторіи. Но, о вы, судьи въ юбкахъ, имѣющія право произносить смертные приговоры надъ Фатимами! разбирайте по-крайней-мѣрѣ, чтобъ казнь пала дѣйствительно на виновную главу. Увѣрьтесь въ преступленіи прежде, чѣмъ прикажете изготовить роковую лодку, и не спускайте несчастныхъ въ волны Босфора, неубѣдившись вполнѣ, что онѣ этого заслужили. Вотъ все, о чемъ я прошу въ пользу бѣдныхъ Фатимъ, рѣшительно все и ни слова больше! Если она виновата -- въ мѣшокъ ее и за бортъ въ Золотой Рогъ! а потомъ, свершивъ дѣло правосудія, навались на веслахъ, молодцы, и греби назадъ къ ужину.
   Итакъ, майоръ нисколько не противился прогулкамъ Уаррингтона съ миссъ Лаурой, но, напротивъ, какъ исполненный благоволенія, старый джентльменъ поощрялъ изо всѣхъ силъ короткость этой парочки. Было ли что любопытное въ городѣ? онъ тотчасъ предлагалъ Уаррингтону вести туда Лауру. Еслибъ Уаррингтонъ даже вздумалъ вести ее въ Воксалъ, любезность майора не видѣла бы и тутъ ничего дурнаго; Елена, съ своей стороны, тоже не нашла бы ничего неприличнаго, если Пенденнисъ-старшій такъ думаетъ. Да и по-правдѣ, не могло быть ничего предосудительнаго между двумя особами такой незапятнанной чести, между Уаррингтономъ, который сближался въ первый разъ съ молодою, непорочною, возвышенною дѣвушкой, и Лаурой, которой также въ первый разъ пришлось быть въ постоянномъ обществѣ джентльмена съ замѣчательными достоинствами и многими привлекательными качествами, джентльмена, исполненнаго познаній, энтузіазма, натуральности, шутливости и свѣжести ума, которая была слѣдствіемъ его простаго и уединеннаго образа жизни. Все это представляло величайшую противоположность съ натянутымъ равнодушіемъ и приторною, презрительною усмѣшкой Пена. Въ самой суровости Уаррингтона была деликатность, которой недоставало въ модничаньи Пена. Въ его энергіи, почтительности, желаніи нравиться, искреннемъ смѣхѣ или простодушной восторженности не было ничего похожаго на зѣвающую повелительность Пена и томно-принимаемое имъ поклоненіе. Что сдѣлало Пена такимъ денди и такимъ деспотомъ, дома? Его испортили женщины, поступая съ нимъ какъ онѣ любятъ поступать, и какъ мы любимъ, чтобъ онѣ съ нами поступали. Онѣ окружали его покорностью, послушаніемъ, угодливостью, пока онъ не усталъ отъ прислуживанья своихъ рабынь; тогда ихъ ласки и лелѣянія не имѣли уже для него никакой цѣны. Между чужими онъ былъ малый живой и бойкій, довольно-пылкій и страстный: таковы бываютъ вообще мужчины съ комплекціей Пена и такимъ образомъ взращенные. Не подумаютъ ли, что это сужденіе, равно какъ и предъидущее, можетъ быть перетолковано? Не осмѣливается ли кто-нибудь предположить, что авторъ хочетъ подстрекнуть женщинъ къ непокорности? На это онъ опять говоритъ: "Нѣтъ!" Авторъ желаетъ видѣть женщинъ покорными. Какой мужчина не желаетъ того же самаго? Какой мужчина, говорю я, согласится на противное?
   Итакъ, если Артуръ былъ такъ равнодушенъ, небреженъ и неблагодаренъ дома за всѣ сыпавшіяся на него нѣжности и злаки благосклонности, какимъ-образомъ могла Лаура любить его такъ восторженно, что, заговоривъ объ этомъ въ первый разъ, она неумолкно бесѣдовала о немъ съ Еленой во всю дорогу отъ Ферокса до Лондона? Лишь-только Елена кончала одну исторію, съ помощью тысячи всхлипываній, восклицаній и взглядовъ вверхъ, и досказывала какія-нибудь трогательныя событія изъ той эпохи, когда на героя нашего надѣли въ первый разъ панталончики, Лаура принималась за другое повѣствованіе, столько же интересное, украшенное слезами, и припоминала съ какимъ геройствомъ Пенъ давалъ или не давалъ себѣ выдернуть зубъ; какъ отважно онъ похитилъ птичье тѣздо и какъ великодушно пощадилъ птенчиковъ; какъ онъ далъ бѣдной старухѣ шиллингъ; какъ остался безъ хлѣба съ масломъ, отдавъ свой кусокъ нищему мальчику и такъ далѣе. Обѣ плакавшія женщины пѣли одна другой сѣтованія о своемъ героѣ, который, какъ мой достойный читатель давно ужь могъ замѣтить, былъ также мало героемъ, какъ и любой изъ насъ, бѣдныхъ жителей земли. За что же дѣвушкѣ, съ умомъ и сердцемъ, любить его?
   Мы уже говорили объ этомъ пунктѣ въ одномъ изъ предъидущихъ несчастныхъ изреченій, навлекшемъ на главу автора гнѣвъ цѣлой Ирландіи; именно, что величайшіе головорѣзы находятъ непремѣнно кого-нибудь, кто ихъ любитъ; а если это бываетъ съ чудовищами человѣческаго рода, то почему не быть тому же самому съ обыкновенными смертными? И въ кого влюбиться молодой дѣвицѣ, если не въ того, кого она видитъ? Не потерять же ей свое сердце въ сновидѣніи, подобно принцессѣ Тысячи и Одной Ночи; или не надѣлить же ей своею юною привязанностью портретъ какого-нибудь джентльмена, видѣнный ею на выставкѣ, или на рисункѣ лондонской Иллюстраціи. Въ васъ есть инстинктъ, который склоняетъ вашу привязанность къ кому-нибудь: вы видите NN; вы слышите, что его вамъ хвалятъ безъ умолку; вы гуляете съ NN, катаетесь съ нимъ верхомъ, вальсируете, болтаете; потомъ вы встрѣчаетесь съ нимъ снова и снова, и -- "браки назначаются судьбою", говоритъ вамъ, милая мама, надѣвая на вашу головку брачный вѣнокъ, причемъ глаза ея увлажаются слезами радости. Потомъ слѣдуетъ вѣнчальный завтракъ; вы снимаете атласное подвѣнечное платье, садитесь въ карету, запряженную четвернею, и вы и онъ составляете счастливую чету. Или, если дѣло разстроилось, ваше уязвленное сердце томится и страдаетъ, а потомъ... потомъ вы встрѣчаете другаго NN и надѣляете его вашимъ юнымъ сердцемъ. Ужь такова ваша натура, mesdmoiselles. Не-уже-ли вы любите мужчину только для мужчины и нисколько не ради самихъ-себя? Не-уже-ли вы станете пить, неощущая жажды, или кушать, неимѣя аппетита?
   Вотъ и Лаура любила Пена, потому-что въ Фероксѣ она едва ли кого видала, кромѣ доктора Портмена и капитана Глендерса; потому-что мать ея постоянно выхваляла своего Артура; потому-что Пенъ былъ недуренъ собою, смотрѣлъ джентльменомъ и былъ малый неглупый; наконецъ главное, потому, что она не могла не любить кого-нибудь. Принявъ образъ Пена разъ въ свое сердце, она замкнула его тамъ и нѣжно няньчилась съ нимъ; она въ молчаніи разглядывала его тамъ и повертывала, въ продолжительныя отсутствія Пена; а потомъ, когда она пріѣхала въ Лондонъ и ей представился случай сблизиться довольно-коротко съ Джорджемъ Уаррингтономъ, что на свѣтѣ могло помѣшать ей видѣть въ немъ самаго оригинальнаго, интереснаго, любезнаго и пріятнаго чудака?
   Долгое время послѣ всего этого, и когда судьба уже распорядилась по-своему со всѣми дѣйствующими лицами, собравшимися теперь въ закоптѣлыхъ стѣнахъ Лемб-Курта очень можетъ-быть, что нѣкоторые изъ этихъ лицъ оглянулись назадъ и подумали не разъ о счастливыхъ часахъ, проведенныхъ у кушетки выздоравливавшаго Пена, о вечерней болтовнѣ, разныхъ невинныхъ развлеченіяхъ и пріятныхъ прогулкахъ той поры. Майоръ Пенденнисъ получилъ съ этой эпохи благопріятное мнѣніе о Лондонѣ въ сентябрѣ, и говорилъ въ своихъ клубахъ и въ обществѣ, что мертвый сезонъ въ городѣ имѣетъ иногда свои удовольствія, и что тогда можно проводить время очень и оченьпріятно. Онъ возвращался въ свою квартиру въ Бюри-Стритъ, удивляясь, что уже такъ поздно и что вечеръ прошелъ между-тѣмъ такъ просто и тихо. Онъ съ большимъ постоянствомъ являлся подъ вечерь въ Темпль и взбирался очень-охотно и усердно по длинной черной лѣстницѣ. Имѣя протекцію у кухмистера Бэйя, онъ заказывалъ этому знаменитому артисту (сочинителю творенія "О Гастрономіи") легкіе желе, свѣтлые супы и разныя деликатныя лакомства для больнаго, что все постоянно приносилось вѣрнымъ Морганомъ въ маленькую колонію Лемб-Курта. Когда докторъ Гуденоффъ разрѣшилъ Пену рюмочку-другую чистаго хереса, майоръ разсказалъ, почти со слезами на глазахъ, какъ его вельможный другъ, милордъ Стейне, заѣхавшій въ Лондонъ по дорогѣ во Францію, оставилъ у себя дома приказаніе отпускать изъ своего запаса безцѣннаго хереса Амонтадилльо, сколько пожелаетъ мистеръ Артуръ Пенденнисъ (вино это, какъ мы знаемъ, было подарено маркизу самимъ королемъ Фердинандомъ). Вдова и Лаура отвѣдали вино съ почтеніемъ, хотя имъ и не понравился горьковатый вкусъ; но больнаго оно значительно укрѣпило, и Уаррингтонъ объявилъ, что вино превосходное. Послѣ обѣда перваго дня, когда вино это было подано за столомъ лембкуртской колоніи, Уаррингтонъ произнесъ ему похвальную рѣчь, при концѣ которой предложилъ здоровье майора Пенденнисъ милорда Стейне и британской аристократіи вообще.
   Какъ членъ британской аристократіи, майоръ Пенденнисъ отвѣтилъ ему весьма-серьезно благодарственною рѣчью, въ которой употребилъ разъ шесть выраженіе: "Въ настоящемъ случаѣ"; Пенъ произносилъ своимъ слабымъ голосомъ съ креселъ "громкія одобренія", а Уаррингтонъ научилъ миссъ Лауру кричать: "Слушайте, слушайте!" и стучать по столу на самый современный парламентскій манеръ. Вѣрный слуга Пидженъ скалилъ при этомъ зубы, и добрый докторъ Гуденоффъ засталъ общество въ такомъ веселомъ занятіи, когда завернулъ къ своему паціенту съ вечернимъ даровымъ визитомъ.
   Уаррингтонъ былъ знакомъ съ Перси Сибрайтомъ, и этотъ любезный молодой джентльменъ написалъ ему самый вѣжливый и цвѣтистый отвѣтъ на письмо, увѣдомлявшее его о своевольномъ употребленіи, сдѣланномъ изъ его комнатъ. Онъ предоставлялъ свою квартиру въ полное распоряженіе прекрасныхъ постоялицъ, повергалъ подъ стопы ихъ свои ковры и просилъ ихъ быть въ его жилищѣ совершенно какъ дома. Всѣ оказывали ласковое и дружеское расположеніе къ больному и его семейству. Сердце его (и ужь, конечно, также его матери) таяло при мысли о такомъ доброжелательствѣ. Да простятъ біографа мистера Пена, если онъ упомянетъ здѣсь о весьма-недавнемъ времени, когда и ему случилось быть въ подобной бѣдѣ, и когда Провидѣніе ниспослало ему добраго друга, добраго врача и тысячи доказательствъ самаго трогательнаго и искренняго участія.
   Въ гостиной мистера Сибрайта было фортепьяно: этотъ джентльменъ, какъ любитель всѣхъ изящныхъ искусствъ, занимался также музыкой и игралъ на этомъ инструментѣ чрезвычайно-плохо, скажемъ мимоходомъ; въ числѣ лежавшихъ на немъ нотъ была, между прочимъ, посвященная ему пѣсня: слова его собственнаго сочиненія, а музыка "преданнаго ему друга" Леопольдо Тванкидильо. За эту шарманку, какъ выражался Уаррингтонъ, садилась иногда по вечерамъ Лаура, краснѣя сначала премного (что было ей очень къ лицу), и пѣла, аккомпанируя себѣ, простыя мелодіи и ферокскія пѣсни. Голосъ ея былъ звучный контральто, и Уаррингтонь, едва ли умѣвшій различить одну ноту отъ другой, и у котораго во всемъ репертуарѣ былъ всего-на-все одинъ напѣвъ -- самое дикое подражаніе "God save the King", слушалъ ее съ восторгомъ. Онъ мало зналъ толку въ гармоніи, но могъ восхищаться исполненнымъ чувства голосомъ дѣвушки, и смотрѣть съ постояннымъ и ежедневно-возраставшимъ энтузіазмомъ на чистое, нѣжное и возвышенное твореніе, которое пѣло и играло подлѣ него.
   Я желалъ бы знать, какъ нравилась эта музыка той бѣдной и блѣдной молоденькой дѣвушкѣ, которая стояла иногда по вечерамъ у фонарнаго столба Лемб-Курта и смотрѣла на открытое окно, изъ котораго вылетали такіе звуки? Когда Пену приходила пора ложиться спать, звуки эти прекращались. Въ верхней комнатѣ являлся свѣтъ -- въ его комнатѣ, куда отводила его мать; и тогда майоръ и мистеръ Уаррингтонъ, а иногда и миссъ Лаура вмѣстѣ съ ними, садились за невинное экарте или триктракъ; или она сидѣла подлѣ игравшихъ, вышивая гарусомъ пару туфлей мужскихъ, которыя могли быть предназначены Артуру, или Джорджу, или майору Пенденнису; одинъ изъ нихъ отдалъ бы все на свѣтѣ за эти туфли.
   Пока подобныя вещи происходили внутри зданій Лемб-Курта, являлся иногда во дворѣ старичокъ въ изношенномъ платьѣ и уводилъ съ собою блѣдную дѣвушку въ черной шляпкѣ: она не имѣла права подвергать себя въ такую позднюю пору холодному ночному воздуху; около того же времени исчезали и привратники Темпля, и нѣсколько прачекъ, также привлеченныхъ концертомъ.
   Ровно передъ боемъ десяти часовъ раздавался другой концертъ, а именно, часы съ курантами на башнѣ Сент-Клемента, на Стрэндѣ, играли псаломъ, предшествовавшій мѣрному звону десяти ударовъ колокола. При этой музыкѣ Лаура начинала свертывать свою работу; Марта изъ Ферокса являлась съ свѣчею и постоянною улыбкой; майоръ говорилъ: "Творецъ мой! не-уже-ли такъ поздно?" и онъ съ Уаррингтономъ оставлялъ неконченную партію и протягивалъ на прощанье руки миссъ Лаурѣ. Марта свѣтила миссъ Белль внизъ и джентльмены могли слышать, какъ она запираетъ двери на замокъ за собою и своею юною барышней. Будь хоть какая-нибудь опасность, Марта сняла бы со стѣны "тотъ крючковатый серпъ", такъ она называла дамскую саблю съ насѣченнымъ на клинкѣ именемъ Мухаммеда, привезенную Перси Сибрайтомъ, эсквайромъ, изъ путешествія по Востоку, вмѣстѣ съ албанскимъ костюмомъ, въ которомъ онъ былъ такъ граціозенъ на костюмированномъ балѣ леди Моллингеръ, на Глочестер-Скверѣ, въ Гайд-Паркѣ. Сабля эта запуталась тогда въ шлейфѣ миссъ Кьюси, явившейся на балъ въ томъ самомъ нарядѣ, въ которомъ она, вмѣстѣ съ своею мама, была представлена королю и королевѣ супругою лорда Канцлера. Обстоятельство это (то-есть запутавшаяся въ шлейфѣ кривая сабля) повело къ событіямъ, до которыхъ нѣтъ дѣла нашей исторіи. Развѣ миссъ Кьюси теперь не мистриссъ Сибрайтъ?-- Доброй ночи, Лаура и Марта! Спи спокойно и пробуждайся счастливо, чистая и кроткая дѣвушка.
   Иногда въ эти вечера Уаррингтону приходила фантазія прогуляться съ майоромъ Пенденнисомъ, такъ, нѣсколько шаговъ, до воротъ Темпля, или до Стрэнда, до Чаринг-Кросса, до Клуба майоръ не пойдетъ сегодня въ клубъ? ну, такъ до Бюри-Стрита, гдѣ Уаррингтонъ, смѣясь, жметъ руку майора на крыльцѣ. Они всю дорогу толковали о Лаурѣ. Удивительно, что майоръ, всегда пожаловавшій эту дѣвушку, вдругъ почувствовалъ къ ней восторженное расположеніе: "Чертовски-славная дѣвушка, чудесныя манеры. У моей сестры манеры герцогини, и она хоть бы кого воспитала какъ-нельзя-лучше. Миссъ Белль немножко провинціальна; но запахъ боярышника имѣетъ свою пріятность, демми! Какъ мило она краснѣетъ! Ваши лондонскія дѣвушки дали бы много гиней за подобный букетъ: неподдѣльные цвѣты, сэръ! И у нея есть также немножко денегъ, совершенные пустяки, такъ, маленькій кусочекъ". Со всѣми этими мнѣніями мистеръ Уаррингтонъ, конечно, соглашался; хотя онъ смѣялся, прощаясь съ майоромъ, но лицо его было уныло; когда они разстались, Уаррингтонъ пошелъ домой, выкурилъ кучу трубокъ, одну за другою, и писалъ статью за статьею, одну свирѣпѣе другой, далеко за ночь, за своего инвалида-пріятеля.
   Да, то было счастливое время почти для всѣхъ. Пенъ поправлялся съ каждымъ днемъ. Сонъ и ѣда были его постоянными занятіями. Аппетитъ его былъ повременамъ ужасенъ. Онъ стыдился обнаруживать его передъ Лаурой, и даже почти передъ своею матерью, которая только смѣялась и восхищалась. Когда жареный цыпленокъ съ обѣденнаго стола исчезалъ, онъ съ грустью провожалъ въ свой желудокъ отбывающаго друга и начиналъ алкать желе, чаю и Богъ знаетъ чего. Онъ былъ прожорливъ, какъ сказанное чудовище. Докторъ останавливалъ его, но онъ не слушался. Природа кричала въ немъ громче доктора, который съ большимъ радушіемъ передалъ ея благотворнымъ цѣлебнымъ средствамъ своего паціента.
   Теперь мы упомянемъ очень-деликатно и подъ величайшимъ секретомъ объ одномъ обстоятельствѣ съ Пеномъ, на которое онъ никогда не любилъ намекать. Впродолженіе его бреда, неумолимый Гуденоффъ велѣлъ прикладывать ледъ къ головѣ Пена и обстричь до тѣла всѣ его прекрасные волосы. Это случилось во время... во время другой сидѣлки, которая, разумѣется, собрала въ бумагу всѣ эти волоски до послѣдняго, чтобъ доставить вдовѣ удовольствіе пересчитывать и беречь ихъ. Елена никакъ не хотѣла вѣрить, чтобъ дѣвушка не польстилась на частицу этихъ волосъ; но вѣдь женщины вообще подозрительны на подобныя вещи.
   Майоръ Пенденнисъ былъ очень-огорченъ такою потерей, и когда Пенъ сталъ замѣтно поправляться и укрѣпляться съ каждымъ днемъ, дядя его, съ чѣмъ-то похожимъ на румянецъ стыдливости, и съ какимъ-то страннымъ выраженіемъ сказалъ, что онъ знаетъ одного... одного человѣка, то-есть парикмахера, человѣка, въ-сущности, предобраго, котораго онъ бы прислалъ въ Темпль и который... приложилъ бы... временное, да, временное пособіе этому несчастію.
   Лаура посмотрѣла на Уаррингтона съ самымъ лукавымъ выраженіемъ -- и Уаррингтонъ разразился бѣшенымъ хохотомъ; даже вдова не выдержала и разсмѣялась; майоръ покраснѣлъ, проклялъ внутренно безсовѣстность молодежи и объявилъ миссъ Белль, что когда онъ велитъ обрѣзать себѣ волосы, то поднесетъ ей на память клочекъ.
   Уаррингтонъ подалъ голосъ, что Пенъ долженъ носить адвокатскій парикъ. Тамъ, внизу, парикъ Сибрайта, который до-нельзя будетъ ему къ лицу. Пенъ сказалъ: "вздоръ!" и казался такимъ же сконфуженнымъ какъ его дядя. Кончилось тѣмъ, что на другой день явился къ мистеру Пенденнису одинъ джентльменъ изъ Борлингтоновой Аркады и имѣлъ съ нимъ свиданіе наединѣ въ его спальнѣ; черезъ недѣлю, тотъ же джентльменъ явился въ Темпль съ коробкою подъ мышкой и до-крайности вѣжливо, съ осклабленнымъ лицомъ, объявилъ, что онъ "принесъ домой волосы" мистера Пенденниса.
   Величественно, но трогательно было видѣть Пена, съ грустью созерцающаго развалины своей красоты и прибѣгающаго къ искусственнымъ средствамъ для скрытія своего бѣдствія. Наконецъ онъ явился въ своемъ пріобрѣтеніи, но Уаррингтонъ хохоталъ и трунилъ надъ нимъ такъ немилосердо, что Пенъ разсердился и надѣлъ снова бархатную скуфью, сшитую нѣжнѣйшею изъ матерей. Тогда мистеръ Уаррингтонъ и миссъ Белль сняли съ дамскихъ шляпокъ цвѣты и сдѣлали изъ нихъ гирлянду, которою увѣнчали парикъ, вынесли его на сцену въ процесіи и покланялись ему какъ идолу. Вообще, они предавались безднѣ шалостей, шутокъ и невинныхъ фарсовъ, такъ-что въ двухъ квартирахъ Лемб-Курта раздавалось столько веселаго хохота, сколько не знавали въ этихъ угрюмыхъ стѣнахъ многіе годы.
   Наконецъ, дней черезъ десять такой жизни, когда дѣвушка въ черной шляпкѣ пришла вечеромъ къ своему обычному наблюдательному посту у фонарнаго столба, музыки уже не было слышно изъ оконъ, и не было свѣта въ четвертомъ этажѣ: окна были отворены, но въ нихъ не виднѣлось ни одной живой души. Мистриссъ Фленаганъ разсказала Фанни въ чемъ дѣло. Дамы и все ихъ общество уѣхали въ Ричмондъ для перемѣны воздуха". Древняя дорожная карета была снова вывезена и уложена множествомъ подушекъ для Пена и его матери; миссъ Лаура поѣхала весьма-милостиво въ омнибусѣ, подъ защитою мистера Джорджа Уаррингтона. Онъ ночью воротился домой и принялъ снова во владѣніе свои опустѣлыя комнаты; возвратился къ своимъ старымъ книгамъ и трубкамъ, но, можетъ-быть, не имѣлъ уже прежняго сна.
   Вдова оставила на его столѣ кувшинъ съ цвѣтами, подобранными очень-мило, и когда вошелъ Уаррингтонъ въ комнату, онъ былъ встрѣченъ ароматомъ этого букета. То было воспоминаніе добрыхъ, кроткихъ существъ, которыхъ теперь уже не было здѣсь, и которыя украсили на короткое время эти одинокія, угрюмыя комнаты. Уаррингтонъ чувствовалъ, что пронеслись счастливѣйшіе дни его жизни -- дни, какихъ ему уже не видать. Онъ подошелъ къ букету, приложилъ къ цвѣтамъ лицо, вдыхалъ въ себя ихъ благоуханіе, можетъ-быть, цаловалъ ихъ. Ставя кувшинъ снова на столъ, онъ провелъ суровою рукою по глазамъ, улыбнулся и что-то сказалъ. Онъ отдалъ бы жизнь свою за сокровище, которое Артуръ отвергалъ. Чего ей нужно? Славы? онъ прославился бы для нея; преданности? онъ могъ предложить ей благородное сердце, исполненное нѣжности, мужественной любви и кротости. Но это невозможно. Судьба опредѣлила иначе. "Еслибъ это и могло быть, она не захотѣла бы взять меня, думалъ Джорджъ.-- За что женщинѣ любить такого некрасиваго стараго чорта какъ я? Я старѣюсь и не сдѣлалъ еще ничего въ жизни. У меня нѣтъ ни привлекательности, ни молодости, ни денегъ, ни извѣстности? Человѣкъ долженъ быть годенъ на что-нибудь получше, а не глазѣть только на любимую женщину и предлагать ей на колѣняхъ свое неуклюжее обожаніе, если хочетъ добиться ея любви. Къ-чему я гожусь? Куча молодежи опередила меня: то, что они называли призами жизни, казалось мнѣ недостойнымъ труда протянуть руку. Но для нея! Еслибъ она была моею и захотѣла алмазовъ -- о! она владѣла бы ими! Но что я за дуракъ, и вру вздоръ о томъ, что я могъ бы сдѣлать! Каждому изъ насъ предназначенъ жребій, и мой выпалъ уже давно. Лучше закурить трубку и выкурить отсюда запахъ этихъ цвѣтовъ. Бѣдные, безмолвные цвѣты! вы умрете завтра. Зачѣмъ вы показали ваши румяныя щечки въ этомъ гадкомъ мѣстѣ?"
   У постели своей Джорджъ нашелъ новую Библію, положенную тутъ вдовою, и въ ней записочку; въ запискѣ было сказано, что Елена не видала этой книги въ библіотекѣ Джорджа, въ комнатѣ, гдѣ она провела много часовъ, и гдѣ милосердый Творецъ внялъ ея молитвамъ и возвратилъ ей здоровье сына; она предлагала другу Артура лучшее, что могла предложить, и убѣждала его читать эту книгу повременамъ и хранить со какъ воспоминаніе благодарной материнской дружбы и уваженія. Бѣдный Джорджъ съ горестью поцаловалъ книгу какъ и цвѣты, и утро застало его за чтеніемъ святыхъ страницъ, которыя доставили отраду, утѣшеніе и надежду такъ многимъ болѣющимъ и скорбящимъ сердцамъ.
   

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Конецъ занятіямъ Фанни.

   Добрая Елена, какъ мы уже видѣли, овладѣла сыномъ вполнѣ, съ самаго своего прибытія, и, разумѣется, также всѣми его шкапами, ящиками и всѣмъ, что въ нихъ было: у рубашекъ могло недоставать пуговокъ, чулки могли требовать починки, или, сознаться ли? многія письма могли ждать отвѣта, такъ нельзя же было оставить ихъ безъ вниманія въ разслабленномъ и неспособномъ ни на что состояніи больнаго Артура. Весьма-возможно, что мистриссъ Пенденнисъ чувствовала похвальное желаніе проникнуть страшную тайну касательно Фанни Больтонъ, о чемъ она никогда не говорила сыну, хотя имѣла ее постоянно въ умѣ и мучилась и безпокоилась ею до-нельзя. Она велѣла отвинтить мѣдный молотокъ отъ внутреннихъ дверей квартиры, чтобъ стукъ почтальйона не тревожилъ паціента, и не давала сыну ни одного изъ прибывавшихъ писемъ, даже когда къ нему приносились счеты сапожниковъ и шляпочниковъ, которые "сочли бы себя весьма-обязанными, еслибъ мистеру Артуру Пенденнису было угодно кончить съ ними, и проч." Пенъ, всегда щедрый и беззаботный, имѣлъ, какъ водится, свою долю подобныхъ документовъ: и хотя доля эта была не велика, но имѣла достаточные размѣры, чтобъ встревожить совѣстливую мать. У нея были кой-какія сбереженія: великолѣпное самоотверженіе Пена и ея собственная бережливость, доходившая даже до скупости, дали ей возможность скопить маленькую сумму, часть которой она съ радостью посвятила на уплату обязательствъ молодаго джентльмена. За эту цѣну многіе изъ достойнѣйшихъ юношей и уважаемыхъ читателей предоставили бы очень-охотно свою корреспонденцію въ руки родителей; нѣтъ, можетъ-быть, лучшаго пробнаго оселка добропорядочности и чистоты совѣсти человѣка, какъ готовность его встрѣтить почтальйона. Блаженъ тотъ, кого радуетъ его двойной стукъ! Добрые ждутъ его съ жадностью, но нечистые совѣстью трепещутъ, когда приходъ его поражаетъ ихъ слухъ. А потому мистриссъ Пенденнисъ поступила какъ нѣжная мать, избавя Пена отъ заботы слушать стукъ въ двери почтальйона и отвѣчать на письма, приносимыя ему во время болѣзни.
   Въ комодѣ и ящикахъ молодаго человѣка, вѣроятно, не нашлось никакихъ обвинительныхъ противъ него актовъ, касательно Фанни-больтонскаго дѣла, потому-что вдова обратилась однажды къ майору съ вопросомъ: не знаетъ ли онъ чего-нибудь объ этой ужасной и преступной интригѣ? То было въ Ричмондѣ. Пенъ и Уаррингтонъ сидѣли на скамьѣ на террассѣ, а вдова удержала майора Пенденниса для консультаціи и изложила ему всѣ свои страхи и опасенія, или по-крайней-мѣрѣ тѣ, которые сочла нужнымъ повѣрить майору; по обычаю мужчинъ и женщинъ, она не была вполнѣ откровенна, и я полагаю, что вообще ни одинъ мотъ, у котораго требуютъ итога его долговъ, и ни одна фешонэбльная дама, когда мужъ спрашиваетъ у нея счетовъ ея модистокъ и модныхъ магазиновъ, никогда не предъявляли полнаго числа того или другаго.
   Итакъ, она спросила майора, какъ ей быть насчетъ этого ужаснаго, этого чудовищнаго дѣла, и не знаетъ ли онъ какихъ-нибудь подробностей? Старый джентльменъ завинтилъ свою физіономію такъ, что вы не взялись бы рѣшить, улыбается онъ или нѣтъ; онъ бросилъ на вдову быстрый и лукавый взглядъ, потупилъ взоры и сказалъ:
   -- Моя милая, добрая мэмъ, я ничего объ этомъ не знаю и не желаю знать; и, такъ-какъ вы спрашиваете моего мнѣнія, то, по-моему, лучше всего и вамъ не знать ничего объ этомъ. Молодежь останется молодежью, и, клянусь Юпитеромъ, моя милая мэмъ, если вы думаете, что вашъ мальчикъ похожъ на...
   -- Прошу васъ избавить меня отъ этого, прервала Елена, выпрямившись очень-величаво.
   -- Милая моя сестрица, не я началъ этотъ разговоръ, позвольте вамъ замѣтить, возразилъ майоръ вѣжливымъ поклономъ.
   -- Я не могу слышать о такомъ ужасѣ, когда о немъ такъ легко говорятъ, сказала вдова со слезами досады на глазахъ. Я не могу перенести мысли, чтобъ мой мальчикъ могъ быть виновенъ въ такомъ преступленіи. Я лучше желала бы умереть прежде, чѣмъ онъ это сдѣлаетъ. Не знаю какъ я могу еще пережить это, потому-что мое сердце убито. О, майоръ Пенденнисъ, каково мнѣ думать, что сынъ такого отца, мое дитя, онъ, который всегда былъ такъ добръ... о! да, такъ добръ и исполненъ чести! и упасть такъ низко, что... что...
   -- Что началъ вѣтреничать съ молоденькою гризеткой? дополнилъ майоръ.-- Ну, еслибъ всѣ матери въ Англіи вздумали убивать себя горестью оттого, что... Нѣтъ, нѣтъ, даю вамъ мое честное и благородное слово, успокойтесь, не плачьте. Я не могу видѣть женскихъ слезъ, и никогда не могъ, никогда. По почему вы знаете, что дѣйствительно тутъ было что-нибудь серьёзное? Развѣ Артуръ признался въ чемъ-нибудь?
   -- Его молчаніе убѣждаетъ меня въ этомъ, всхлипывала мистриссъ Пенденнисъ изъ-за своего носоваго платка.
   -- Ничего не бывало. Есть предметы, моя милая, о которыхъ молодой малый, конечно, не можетъ говорить своей мама.
   -- Она къ нему писала.
   -- Какъ, до его болѣзни? Очень можетъ быть.
   -- Нѣтъ, послѣ; не прежде, то-есть, я такъ думаю... то-есть, я..
   -- Только послѣ; и вы... да, я понимаю. Я полагаю, когда онъ былъ слишкомъ-боленъ для чтенія своей корреспонденціи, вы взяли этотъ трудъ на себя, не правда ли?
   -- О, я несчастнѣйшая изъ всѣхъ матерей!
   -- Несчастнѣйшая изъ матерей потому только, что сынъ вашъ человѣкъ молодой! Перестаньте, милая сестрица. Если вы спрятали нѣкоторыя изъ адресованныхъ къ нему писемъ, то можете навлечь на себя много огорченій: сколько я знаю Артура и его пылкость, это можетъ повести къ несогласію между нимъ и вами, и вы будете жалѣть объ этомъ во всю жизнь: несогласіе можетъ сдѣлаться чертовски-важнѣе, чѣмъ эта маленькая... маленькая шалость, которая подастъ къ ней поводъ.
   -- Тамъ было одно только письмо -- маленькое, всего нѣсколько словъ. Вотъ оно... О! какъ вы можете, какъ вы можете такъ говорить?
   Когда эта добрая душа сказала: "маленькое", майоръ уже не въ-состояніи былъ говорить -- такъ ему хотѣлось смѣяться, несмотря на мученія бѣдной вдовы, о которой онъ внутренно жалѣлъ и которую очень любилъ. Но они смотрѣли на предметъ съ разныхъ точекъ зрѣнія и съ различными понятіями о предметѣ; а образъ мыслей майора Пенденниса, какъ мы знаемъ, былъ не изъ строгихъ.
   -- Я бы вамъ совѣтовалъ, продолжалъ онъ серьёзно: -- запечатать это письмо снова, если вы можете (подобныя письма нерѣдко запечатываются облатками), я положить его въ число другихъ писемъ Пена; пусть онъ ихъ получитъ всѣ вмѣстѣ, когда потребуетъ. Или, если мы не можемъ запечатать его, то скажите, что приняли его за счетъ -- вотъ и все.
   -- Я не могу лгать передъ сыномъ, возразила вдова.
   Письмо это было безмолвно положено въ ящикъ для писемъ за два дня до выѣзда ихъ изъ Темпля и принесено Мартой къ мистриссъ Пенденнисъ. Разумѣется, она никогда не видала почерка Фанни Больтонъ; но лишь только письмо попало ей въ руки, она сейчасъ же догадалась кѣмъ оно было писано. Она подстерегала это письмо съ самой болѣзни Пена и распечатала нѣкоторыя изъ другихъ писемъ, чтобъ только добраться до этого. Теперь злополучное письмо отравляло ея ридикюль. Она вынула его и подала братцу.
   -- "Артеру Пенденнису, эсквайру", читалъ майоръ съ усмѣшкой: -- нѣтъ, моя милая сестрица, право я не желаю читать дальше. Но вы, которыя прочитали все это, можете разсказать мнѣ содержаніе... только мольбы о его здоровьи, безграмотно намаранныя, говорите вы... и желаніе видѣть его? Да тутъ еще нѣтъ ничего дурнаго. И такъ-какъ вы спрашиваете, моя милая не знаю ли я чего-нибудь, что жь, я пожалуй скажу вамъ... гмъ... Морганъ, мой камердинеръ, собиралъ кой-какія справки объ этомъ дѣлѣ, и также... мой пріятель, докторъ Гуденоффъ разузнавалъ кое-что, такъ... И выходитъ, что эта дѣвочка сильно влюблена въ Артура; онъ заплатилъ за входъ ея въ Воксалъ, и повелъ её туда. Все это Морганъ узналъ отъ одного стариннаго знакомца Пена и моего, одного ирландскаго джентльмена, который былъ очень-близокъ отъ чести сдѣлаться вашимъ... словомъ, отъ одного Ирландца. Онъ узналъ, что отецъ дѣвушки, грубый и преданный пьянству привратникъ, билъ ея мать, которая упорно увѣряетъ мужа въ совершенной невинности дочери, и въ то же время, говоритъ Гуденоффу, что Артуръ поступилъ съ ея дитятей, какъ скотина. Илъ этого вы можете видѣть, что тутъ нѣтъ ничего яснаго. Хотите вы раскрыть эту тайну? Мнѣ стоитъ только спросить Пена и онъ скажетъ мнѣ все: онъ малый благороднѣйшій.
   -- Благороднѣйшій! возразила вдова съ горькимъ презрѣніемъ.-- О! братецъ, что вы называете честью? Если мой сынъ виновенъ, онъ долженъ жениться на ней. Я готова умолять его на колѣняхъ, чтобъ онъ это сдѣлалъ.
   -- Творецъ милосердый! развѣ вы съ ума сошли? закричалъ въ испугѣ майоръ. Припомнивъ нѣкоторые пассажи изъ жизни Артура и его матери, майора поразила мысль, что если она дѣйствительно вздумаетъ умолять сына, онъ, чего добраго, въ-состояніи жениться на этой дѣвчонкѣ: малый достаточно еще сумасброденъ для какой-угодно глупости, если въ дѣло вмѣшается любимая женщина.
   -- Милая моя сестрица, вы, право, какъ-будто не въ полномъ разсудкѣ, продолжалъ онъ, послѣ тревожной паузы и гораздо-болѣе мягкимъ тономъ.-- Да какое право имѣемъ мы предполагать что-нибудь дурное? Дайте взглянуть на письмо.
   -- "Сердце ея разрывается -- пишите, пишите ко мнѣ -- несчастлива дома -- злой отецъ -- ваша сидѣлка -- ваша бѣдненькая Фанни", и прочая, и все написано такъ, что читать нельзя.
   -- Да ради самихъ Небесъ! милая моя сестрица, что же вы тутъ находите, кромѣ того, что этотъ бѣсёнокъ все-еще безъ ума отъ Пена? И вѣдь она пришла въ его комнату не прежде, какъ онъ уже былъ въ такомъ бреду, что не могъ ея узнать. Та... какъ ея зовутъ, Фленаганъ, прачка, сказала это сама моему Моргану. И дѣвочка пришла не одна, а съ какимъ-то старикомъ, мистеромъ Боусомъ, который былъ такъ добръ, что отъискалъ меня въ Стилльбрукѣ и увезъ съ собою -- мимоходомъ сказать, я оставилъ его въ кебѣ и не заплатилъ за его проѣздъ, но онъ поступилъ чертовски-мило. Нѣтъ, рѣшительно скажу, во всей этой исторіи нѣтъ ровно ничего.
   -- Вы такъ думаете? Вы убѣждены въ этомъ? О, благодарю Бога, благодарю милосердаго Бога! воскликнула Елена.-- Я возьму письмо къ Артуру и спрошу его. Онъ на террасѣ съ мистеромъ Уаррингтономъ. Они тамъ болтаютъ съ какими-то дѣтьми. Мой мальчикъ всегда любилъ дѣтей. Онъ невиненъ, слава Богу -- слава Богу! Сейчасъ же иду къ нему.
   Старый Пенденнисъ имѣлъ, однако, свое собственное мнѣніе. Когда онъ за минуту до этого такъ ручался за благородство Пена, онъ очень, можетъ-быть, думалъ совсѣмъ другое. Если она пойдетъ къ Артуру и тотъ скажетъ ей правду -- а негодный способенъ на это -- тогда все дѣло будетъ испорчено, думалъ онъ. И онъ рѣшился еще на попытку.
   -- Моя милая, добрая душа, сказалъ онъ, цалуя руку Елены:-- такъ-какъ вашъ сынъ не ознакомилъ васъ съ этимъ дѣломъ, то подумайте напередъ, имѣете ли вы право производить такое слѣдствіе? Если вы считаете его человѣкомъ благороднымъ, то какое право имѣете вы сомнѣваться въ его чести въ настоящемъ случаѣ? Кто его обвинитель? Безъименный мерзавецъ, который не привелъ никакого положительнаго доказательства? Еслибъ было что-нибудь такое, развѣ родители дѣвушки не вступились бы за нее? Онъ не обязанъ опровергать, а вы не обязаны подтверждать безъименное обвиненіе; а если вы считаете его виноватымъ потому только, что дѣвушкѣ изъ этого сословія случилось быть въ его комнатѣ и ухаживать за нимъ въ качествѣ сидѣлки, такъ, дэмми! почему вы не настаиваете, чтобъ онъ женился на этой старой ирландской прачкѣ, мистриссъ Фленаганъ?
   Вдова расхохоталась сквозь слезы: старый полководецъ одержалъ побѣду.
   -- Ну, да, ради всего на свѣтѣ, пусть онъ женится на мистриссъ Фленаганъ, ге? продолжалъ майоръ, трепля ее по рукѣ.
   -- Нѣтъ, мальчикъ не сказалъ вамъ ни слова объ этомъ, а потому и вы ничего не знаете. Мальчикъ невиненъ -- тутъ и толковать нечего. И теперь, моя добрая душа, что мы предпримемъ? Если мы предположимъ, что эта дѣвушка ему правится (полноте печалиться, вѣдь это только пустое предположеніе) и развѣ молодому малому не можетъ приглянуться молоденькая дѣвушка?-- вѣдь онъ тотчасъ же бросится за нею, лишь -- только выздоровѣетъ.
   -- Я возьму его домой! Я сейчасъ же увезу его въ Фероксъ!
   -- Милая моя мэмъ, да онъ умретъ со скуки въ Фероксѣ. И вѣдь тамъ у него не будетъ другаго занятія, какъ только думать о своей пассіи. Нѣтъ на свѣтѣ мѣста удобнѣе, гдѣ бы маленькая страсть раздулась въ огромную, какъ деревенскій домъ въ глуши, гдѣ человѣку нечего дѣлать и онъ все время наединѣ съ самимъ собою. Надобно занять, развлечь, позабавить его; надобно взять его за границу; онъ не былъ нигдѣ, кромѣ Парижа, и то только на самое короткое время. Надобно путешествовать. Ему нужно, чтобъ за нимъ кто-нибудь ухаживалъ. Гуденоффъ говоритъ, что онъ едва-едва уцѣлѣлъ (не бойтесь, теперь это дѣло прошлое), а потому и вамъ надобно ѣхать, чтобъ беречь его; а вы, вѣроятно, возьмете съ собою миссъ Белль, и я очень желалъ бы, чтобъ и Уаррингтонъ поѣхалъ съ вами: Артуръ чертовски любитъ Уаррингтона. Онъ не можетъ обойдтись безъ Уаррингтона. Фамилія Уаррингтона одна изъ древнѣйшихъ въ Англіи и онъ одинъ изъ лучшихъ молодыхъ людей, которыхъ мнѣ когда-нибудь случалось встрѣчать. Онъ мнѣ чрезвычайно нравится.
   -- Знаетъ ли мистеръ Уаррингтонъ, что-нибудь объ этомъ... объ этомъ дѣлѣ? Его не было въ Лондонѣ за два мѣсяца до того, какъ оно случилось: мнѣ такъ писалъ Пенъ.
   -- Ни слова... я... я спрашивалъ его объ этомъ. Я выкачалъ изъ него все, что могъ. Онъ и не слыхалъ ничего, даю вамъ честное слово! кричалъ майоръ съ нѣкоторымъ испугомъ.-- И я думаю, моя милая сестрица, что вамъ лучше всего не говорить съ нимъ объ этомъ, гораздо-лучше, безъ-сомнѣнія: такой предметъ разговора вообще очень-щекотливъ и непріятенъ.
   Простодушная вдова взяла руку брата и пожала ее съ чувствомъ.
   -- Благодарю васъ, братецъ. Вы были очень, очень-добры. Вы меня премного утѣшили и успокоили. Я теперь пойду къ себѣ и обдумаю все хорошенько. Эта болѣзнь и всѣ... всѣ безпокойства измучили меня очень; вы знаете, я не крѣпкаго здоровья. Но я пойду и буду благодарить Бога, что мой сынъ невиненъ. Вѣдь онъ невиненъ, не правда ли?
   -- Да, да, конечно, невиненъ, мое милое твореніе, отвѣчалъ старый ветеранъ, цалуя ее съ нѣжностью и совершенно-растроганный ея чувствительностью. Онъ смотрѣлъ ей вслѣдъ, когда она уходила, съ ласковымъ выраженіемъ, которое казалось тѣмъ курьёзнѣе, что къ нему примѣшивалась нѣкоторая усмѣшка.-- Да я готовь клясться, что онъ невиненъ, покуда весь не почернѣю, чтобъ только избавить отъ огорченія эту добрую душу.
   Послѣ этой побѣды, счастливый и утомленный воинъ прилегъ на софу, покрылъ себѣ лицо желтымъ шелковымъ носовымъ платкомъ и предался пріятному сну; грезы его были, вѣроятно, сладки, потому-что онъ храпѣлъ съ освѣжительною регулярностью.
   Молодые люди сидѣли, между-тѣмъ, на терассѣ, и Пенъ былъ очень-разговорчивъ. Онъ разсказывалъ Уаррингтону планъ новаго романа и новой трагедіи. Уаррингтонъ смѣялся при мысли, что Пенъ будетъ писать трагедію. "Почему же нѣтъ? Я докажу, что могу", и онъ принялся декламировать нѣкоторыя мѣста будущей пьесы.
   Маленькое соло за духовомъ инструментѣ майора Пенденниса было прервано входомъ миссъ Белль. Она была съ визитомъ у почтенной леди Рокминстеръ, которая жила на дачѣ пососѣдству. Узнавъ о болѣзни Артура и о прибытіи матери его въ Ричмондъ, миледи посѣтила Елену и, несмотря на то, что она не жаловала ея сына, присылала ему множество винограда, куропатокъ и разныхъ знаковъ вниманія. Лауру она очень любила и упрашивала ее побыть съ нею подольше; но Лаура не могла оставить свою мать въ теперешнемъ ея положеніи. Истомленная постояннымъ бодрствованіемъ и заботами о болѣзни сына, Елена сама значительно прихворнула, и доктору Гуденоффу пришлось прописывать ей лекарства, равно какъ и младшему своему паціенту.
   Старый Пенденнисъ встрепенулся при входѣ молодой дѣвицы. Сонъ его легко прерывался. Онъ произнесъ ей очень-любезную рѣчь; вообще, въ послѣднее время онъ быль съ нею необычайно-любезенъ. "Откуда собрала она эти розы, которыя онъ видитъ на ея щекахъ? Какъ онъ счастливь, что сновидѣнія его прерваны такою очаровательною существенностью!" Лаура имѣла бездну юмора и прямодушія, и эти два качества заставляли ее смотрѣть съ чѣмъ-то въ родѣ презрѣнія на нашего стараго джентльмена. Она любила выказывать наружу его свѣтскія понятія и заставлять почтеннаго habitué клубовъ и гостиныхъ разсказывать свои любимыя повѣсти о знати я излагать свою мораль.
   Но теперь она не имѣла наклонности къ шутливости. Она сказала майору, что каталась въ Паркѣ съ леди Рокминстеръ, и привезла для Пена дичи, а для мама цвѣтовъ. Мама внушала ей серьёзныя опасенія. Она сейчасъ только вышла отъ мистриссъ Пенденнисъ и нашла ее очень, очень-усталою, и боялась, что она очень-больна. Большіе глаза ея были полны слезъ отъ участія и опасеній, внушаемыхъ ей состояніемъ милой матери. Она боялась за нее. Не можетъ ли этотъ добрый, этотъ милый докторъ Гуденоффъ вылечитъ ее?
   -- Болѣзнь Аргура и другія душевныя страданія потрясли здоровье сестрицы, замѣтилъ майоръ съ разстановкою. Яркій румянецъ на лицѣ дѣвушки показалъ, что она поняла намекъ майора. Она посмотрѣла ему прямо въ лицо, но не отвѣчала. "Онъ могъ бы избавить меня отъ этого, подумала она.-- Какая у него цѣль напоминать мнѣ объ этомъ позорѣ?"
   Что у него была какая-нибудь цѣль, это очень-возможно. Старый дипломатъ рѣдко говорилъ безъ цѣли. Докторъ Гуденоффъ сказывалъ ему о болѣзни ихъ милой Елены, и что ей необходимы покой и перемѣна мѣста... да, перемѣна мѣста. Произошли горестныя вещи, о которыхъ надобно забыть и не упоминать никогда; майоръ просилъ у миссъ Белль извиненія, что намекаетъ на это (онъ впередъ этого не сдѣлаетъ, ни она также, онъ въ этомъ увѣренъ.) Должно сдѣлать все, чтобъ только успокоить и утѣшить мистриссъ Пенденнисъ, и онъ предлагаетъ ѣхать осенью за однѣ воды, поблизости Рейна, гдѣ Елена можетъ поправить свои истощенныя силы, а Пенъ -- сдѣлаться новымъ человѣкомъ. Безъ сомнѣнія, миссъ Лаура не отстанетъ отъ своей мама?
   Конечно нѣтъ. Елена, и только Елена (то-есть также Артуръ, ради Елены) и безпокоятъ Лауру. Она готова ѣхать за границу или куда бы ни было съ Еленой.
   А Елена, подумавъ объ этомъ предметѣ съ часъ въ своей комнатѣ, почувствовала самую нетерпѣливую охоту ѣхать за границу, точно какъ школьникъ, который прочитаетъ книгу путешествій и рвется въ море. Куда имъ ѣхать? чѣмъ дальше, тѣмъ лучше, въ такую даль, чтобъ даже воспоминаніе не могло послѣдовать за ними; въ такой очаровательный край, чтобъ Пенъ никогда не желалъ покинуть его. Она трепетною рукою открыла шкатулку, вынула книжку съ банкирскими счетами и сообразила, много ли у нея въ экономіи. Если этихъ денегъ мало, у нея есть брильянтовый крестикъ. Наконецъ, она опять займетъ у Лауры. "Поѣдемъ, поѣдемъ!" думала она; "только-что онъ будетъ въ-состояніи переносить дорогу, мы ѣдемъ. О! добрый докторъ Гуденоффъ, приходи сюда скорѣе и выпусти насъ изъ Англіи.
   Докторъ Гуденоффъ долженъ былъ въ тотъ день обѣдать у нихъ.
   -- Если вы такъ будете тревожиться, сказалъ онъ ей: -- если сердце ваше будетъ такъ биться и вы такъ упорно станете мучить себя за молодаго джентльмена, который поправляется какъ-нельзя-лучше, то мы положимъ въ постель васъ самихъ и заставимъ миссъ Лауру няньчиться съ вами; а тамъ, придетъ ея очередь заболѣть, и я желаю знать какимъ-образомъ жить доктору, который долженъ пріѣзжать и возиться съ вами, даромъ? Мистриссъ Гуденоффъ начинаетъ уже ревновать, и говорить совершенно-справедливо, что я влюбляюсь въ своихъ паціентовъ. Прошу васъ, убирайтесь изъ Англіи какъ-можно-скорѣе, чтобъ мнѣ имѣть хоть сколько-нибудь покоя въ семейной жизни.
   Когда планъ поѣздки за границу былъ предложенъ Артуру, онъ принялъ его съ величайшимъ восторгомъ и совершенною готовностью. Онъ горѣлъ желаніемъ уѣхать хоть сейчасъ же, и немедленно принялся отращивать себѣ усы и бороду, длятого, чтобъ лучше произносить французскія и нѣмецкія фразы; когда усы начали появляться, его сильно безпокоилъ рѣшительно-рыжій цвѣтъ ихъ. Онъ ожидалъ, что придется прожить осень въ Фероксѣ; и мысль объ этомъ была, вѣроятно, не очень-отрадна для молодаго человѣка. "Тамъ рѣшительно не съ кѣмъ сказать слова, говорилъ онъ Уаррингтону.-- Я не могу выносить разсужденіи стараго доктора Портмена и его надутой послѣ-обѣдсиной бесѣды. Я знаю наизусть всѣ анекдоты и разсказы Глендерса объ испанской войнѣ. Единственныя человѣческія души въ нашемъ сосѣдствѣ -- Клевринги, да и тѣ будутъ дома не раньше, какъ къ Рождеству, сколько я слышалъ отъ дяди. Кромѣ-того, Уаррингтонъ, мнѣ самому хочется выѣхать изъ Англіи. Пока тебя не было въ Лондонѣ, я имѣлъ дьявольское искушеніе, отъ котораго очень-радъ, что отдѣлался; я даже считаю счастьемъ, что моя болѣзнь положила ему конецъ". И тутъ онъ разсказалъ своему пріятелю подробности воксальнаго дѣла, съ которыми читатель уже знакомъ.
   Уаррингтонъ слушалъ очень-серьёзно. Неговоря о нравственной сторонѣ этого дѣла, онъ былъ очень-радъ за Артура, что тотъ избавился отъ опасности, которая могла бы составить несчастіе всей его жизни.-- И конечно, сказалъ Уаррингтонъ:-- это было бы величайшимъ несчастіемъ для бѣдной дѣвушки. Притомъ, сколько горестей причинило бы это твоей матери и... и друзьямъ! Онъ мало зналъ, сколько печали и огорченій они уже успѣли перенести.
   -- Ни слова объ этомъ моей матери! воскликнулъ Пенъ съ испугомъ:-- она этого никогда не переваритъ; esclandre подобнаго рода убьетъ ее, я въ этомъ увѣренъ. Самое лучшее, прибавилъ онъ съ хитрымъ видомъ, какъ-будто былъ Ловеласомъ по ремеслу, и всю жизнь только и занимался интригами: -- самое лучшее, когда грозить подобнаго рода опасность, не встрѣчать ее лицомъ къ лицу, а дать тылъ и убѣжать.
   -- И ты былъ очень-зараженъ?
   -- Гмъ! Она говорила, какъ кикней, но была премиленькая дѣвочка.
   О! Клариссы міра сего! О! вы, бѣдныя, невѣдущія, сумасбродныя дѣвушки! еслибъ вы знали, какъ о васъ отзываются Ловеласы; еслибъ могли послушать, какъ Джекъ говоритъ съ Томомъ черезъ столъ клубной кофейной; еслибы вы могли видѣть, какъ Недъ вынимаетъ изъ сигарочницы ваши письма и подастъ ихъ Чарли, или Билли, или Гарри, за полковымъ обѣдомъ: вы не имѣли бы такого рвенія писать къ нимъ, или слушать ихъ нѣжности! Есть родъ преступленія, которое не бываетъ полнымъ, пока счастливый злодѣй не расхвастаетъ его, послѣ, пріятелямъ. Помните, что человѣкъ, который покушается на нашу честь, разгласитъ, конечно, безъ малѣйшаго зазрѣнія совѣсти, и вашу тайну.
   -- Тяжело бороться и легко упасть, сказалъ Уаррингтонъ угрюмо.-- И какъ ты говоришь, Пенденнисъ, когда подобная опасность виситъ надъ головою, лучше всего дать тылъ и убѣжать отъ нея!
   Послѣ этого короткаго разговора о предметѣ, о которомъ Пенъ говорилъ бы гораздо-краснорѣчивѣе, съ мѣсяцъ тому назадъ, бесѣда возвратилась снова къ планамъ заграничной поѣздки, и Артуръ съ жаромъ упрашивалъ Уаррингтона присоединиться къ нимъ. Уаррингтонъ принадлежалъ къ семейству, принадлежалъ къ леченію: безъ него Артуръ не будетъ имѣть и половины удовольствія.
   Но Джорджъ сказалъ "Нѣтъ, ему нельзя ѣхать. Онъ долженъ оставаться дома и занять мѣсто Пенъ. Тотъ замѣтилъ, что теперь это безполезно, потому-что Шеддонъ воротился уже въ Лондонъ и, слѣдственно, они свободны.
   -- Не настаивай, сказалъ Уаррингтонъ: -- я не могу ѣхать; у меня особеннаго рода обстоятельства. Мнѣ лучше оставаться дома. У меня нѣтъ денегъ на путешествіе -- вотъ тебѣ и вся исторія; ты самъ знаешь, что на это нужны деньги.
   Такое пустое препятствіе показалось Пену роковымъ. Онъ сообщилъ его матери: мистриссъ Пенденнисъ очень сожалѣла; мистеръ Уаррингтонъ былъ чрезвычайно-добръ, но она полагала, что онъ самъ знаетъ лучше всѣхъ о своихъ дѣлахъ. И потомъ она, вѣроятно, укоряла себя за эгоистическое желаніе владѣть своимъ мальчикомъ исключительно.
   -- Что слышу отъ Пена, любезнѣйшій мистеръ Уаррингтонъ? спросилъ однажды майоръ, будучи съ нимъ наединѣ и узнанъ о его отказѣ.-- Не ѣдете съ нами? Мы не можемъ и слышать такихъ вещей, потому-что Пенъ безъ васъ не выздоровѣетъ. Я вамъ обѣщаю, что ужь я, конечно, не стану съ нимъ няньчиться. Ему надобно кого-нибудь посильнѣе, веселѣе и пріятнѣе, чѣмъ старый ревматическій грибъ, каковъ я. И притомъ я, весьма-вѣроятно, уѣду въ Карльсбадъ, когда увижу, что всѣ наши устроятся хорошенько на мѣстѣ. Путешествіе въ наши времена не стоитъ рѣшительно ничего, или сущую бездѣлицу! И... и прошу васъ, Уаррингтонъ, вспомнить, что я весьма-старинный пріятель вашего отца; и если вы съ вашимъ братомъ не въ такихъ отношеніяхъ, чтобъ... чтобъ могли взять впередъ вашу пенсію младшаго брала, то сдѣлайте меня вашимъ банкиромъ: развѣ Пенъ у васъ не въ долгу за тѣ три дѣла, въ-теченіе которыхъ вы трудились за него съ такимъ примѣрнымъ усердіемъ и геніемъ?
   Несмотря на такое дружеское предложеніе и такую неслыханную щедрость, Джорджъ Уаррингтонъ отказался и объявилъ, что намѣренъ остаться дома. Это было сказано, однакожь, голосомъ нерѣшительнымъ, доказывавшимъ сильную охоту ѣхать, хотя языкъ и упорно говорилъ противное.
   Но настойчивость майора не легко было побѣдить. Въ тотъ же вечеръ, за чаемъ, когда Елена вышла изъ комнаты, чтобъ заглянуть къ Пену, отправившемуся на ночлегъ, старый Пенденнисъ возобновилъ атаку и укорялъ Уаррингтона за нехотѣніе ѣхать съ ними.
   -- Вѣдь это преступленіе противъ любезности, миссъ Белль, не правда ли? Мы составляемъ здѣсь счастливѣйшее маленькое общество въ свѣтѣ, и этотъ ужасный эгоистъ хочетъ все испортить!
   Длинныя рѣсницы миссъ Белль смотрѣли внизъ, на ея чашку; Уаррингтонъ покраснѣлъ до ушей и молчалъ. Миссъ Белль также молчала; по она покраснѣла, когда покраснѣлъ Уаррингтонъ.
   -- Попросите вы его, и онъ, навѣрно, поѣдетъ, сказалъ ей доброжелательный джентльменъ: -- онъ, вѣроятно, послушается васъ"
   -- Почему мистеръ Уаррингтонъ послушается меня? спросила миссъ Лаура, адресуясь повидимому къ чайной ложечкѣ, а не къ майору.
   -- Попросите его... вѣдь вы еще не пробовали, сказалъ простодушный дядя Пена.
   -- Я, конечно, буду очень-рада, если мистеръ Уаррингтонъ поѣдетъ съ нами, замѣтила Лаура чайной ложечкѣ.
   -- Право? сказалъ Джорджъ.
   Она подняла глаза.
   -- Да.
   Глаза ихъ встрѣтились.
   -- Я пойду всюду, куда бы вы ни пожелали, и готовъ сдѣлать все, произнесъ Джорджъ медленно и выжимая изъ себя слова, какъ-будто съ болью.
   Старый Пенденнисъ былъ въ восторгѣ, онъ захлопалъ и закричалъ:
   -- Браво, браво! Уговоръ слаженъ -- подайте другъ другу руки, молодежь, въ знакъ согласія! И Лаура, со взглядомъ нѣжно-просвѣтлѣвшимъ, протянула руку Уаррингтону. Онъ взялъ ея руку; лицо его выражало странное волненіе. Онъ какъ-будто хотѣлъ заговорить, но въ это время вошла изъ сосѣдней комнаты Елена, смотрѣвшая на нихъ черезъ свѣчу, озарявшую ея блѣдное, испуганное лицо.
   Лаура покраснѣла больше чѣмъ когда-нибудь и взяла назадъ свою руку.
   -- Что это у васъ такое? спросила Елена.
   -- Уговоръ, моя милая мэмъ, отвѣчалъ майоръ самымъ ласковымъ голосомъ. Мы сейчасъ исторгли отъ мистера Уаррингтона обѣщаніе ѣхать за границу вмѣстѣ съ нами.
   -- Въ-самомъ-дѣлѣ? сказала Елена.
   

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ,
въ которой Фанни беретъ другаго медика.

   Воображала ли Елена, что, съ возвращеніемъ здоровья, въ сынѣ ея снова разгорится пагубное пристрастіе къ бѣдняжкѣ Фанни? Хотя мать не выговорила ни слова касательно этой молодой дѣвушки, послѣ бесѣды своей съ майоромъ, и хотя она повидимому вовсе не знала о существованіи Фанни, однако мистриссъ Пенденнисъ слѣдила съ особеннымъ вниманіемъ за всѣми поступками сына: подъ предлогомъ слабости больнаго, она не спускала съ него глазъ и въ-особенности заботилась, чтобъ онъ хоть въ первое время не утруждалъ себя корреспондеціей. Очень-вѣроятно, что и Артуръ посматривалъ на приносимыя письма съ нѣкоторою робостью; очень-вѣроятно, что, получая письма за семейнымъ столомъ, и чувствуя на себѣ ревнивую наблюдательность матери (хотя взглядъ этой доброй души и направлялся на чашку съ чаемъ или на книгу), онъ съ каждымъ днемъ ожидалъ письмеца неизвѣстнаго почерка, который бы сейчасъ узналъ -- и сердце его билось, когда онъ принималъ адресованныя на его имя посланія. Радовался ли онъ, или досадовалъ, видя, что день за днемъ ожиданія его не сбываются, и чувствовала, ли душевное облегченіе оттого, что Фанни къ нему не пишетъ? Хотя въ этихъ дѣлахъ, когда Ловеласу наскучить Кларисса, или Клариссѣ -- Ловеласъ, для обѣихъ сторонъ лучше всего разорвать все разомъ и идти каждому своимъ путемъ, послѣ неудачной попытки путешествовать по житейской дорогѣ вмѣстѣ; однакожь, наше самолюбіе, или наша чувствительность, или наше чувство приличія не любятъ такихъ внезапныхъ банкрутствъ. Прежде, чѣмъ мы объявимъ свѣту, что наша фирма Ловеласа и комп., не въ-состояніи производить платежи, мы пускаемся въ отстрочки, имѣемъ печальныя собранія партнёровъ, откладываемъ закрытіе ставней и горестную публикацію несостоятельности. Намъ все-таки не избѣгнуть кризиса, по мы закладываемъ наши драгоцѣнности, чтобъ протянуть дѣла хоть еще немножко. Смѣю сказать, что Пенъ таки-досадовалъ на неполученіе отъ Фанни упрековъ. Какъ! она могла разстаться съ нимъ и даже ни разу не оглянуться назадъ? могла утопать, и не протянуть изъ воды ручонки съ крикомъ: Артуръ, помогите! Что дѣлать, не всѣ тонутъ въ этомъ путешествіи. Когда корабль идетъ ко дну, утопаютъ только немногіе: большинство только вымокнетъ и потомъ вскарабкается на берегъ. Читатель, знакомый съ А. Пенденнисомъ, эксвайромъ изъ Верхняго Темпля, самъ скажетъ, принадлежалъ ли этотъ джентльменъ къ тѣмъ, которые потонутъ, или къ тѣмъ, которые, по всей вѣроятности, вынырнутъ.
   Хотя Артуръ былъ еще слишкомъ-слабъ, чтобъ пройдти полмили пѣшкомъ, и драгоцѣнное здоровье его не допускало выѣзжать куда-нибудь одному, безъ заботливой няньки, однако Елена не могла подвергать такому же бдительному надзору мистера Уаррингтона, и не имѣла права не пускать его въ Лондонъ, когда его призывали туда дѣла. Еслибъ онъ ушелъ и не возвращался, то, чего добраго, вдова была бы этому рада по извѣстнымъ ей одной причинамъ; но она останавливала эти себялюбивыя желанія, лишь-только сознавала ихъ въ себѣ; и помня привязанность, услуги и постоянную дружбу Уаррингтона къ Артуру, она приняла его почти въ свое семейство съ свойственными ей грустною ласковостью и покорною уступчивостью. Въ одно утро, однако, когда Уаррингтонъ отправился въ городъ по дѣламъ, она угадала, что онъ пошелъ въ Лоидонъ за новостями о Фанни для Пена.
   Дѣйствительно, Артуръ имѣлъ разговоръ съ своимъ пріятелемъ, и разсказалъ ему въ подробности приключенія свои съ Фанни (читатель ужь знаетъ все это) и описалъ чувства свои къ ней. Онъ былъ очень-благодаренъ за избавленіе свое отъ большой опасности, на что Уаррингтонъ отъ души сказалъ "подлинно такъ"; радовался, что совѣсть не укоряетъ его за поведеніе въ-отношеніи къ ней; но такъ-какъ они разставались съ Фанни и должны были разлучиться, то ему бы хотѣлось пожелать ей счастья и просить, чтобъ она вспомнила его добромъ. Пенъ говорилъ все это такъ серьёзно и съ такимъ чувствомъ, что Джорджъ, также настаивавшій на необходимости разлуки, начала, опасаться за полноту излеченія своего пріятеля, и поневолѣ подумалъ, что если эта парочка сойдется снова, то Артуру прійдется бороться въ другой раза. съ опасностью искушенія. И чѣмъ это кончится?
   -- Тяжело бороться и легко упасть, сказалъ ему Уаррингтонъ: -- и лучшая храбрость для насъ, бѣдняковъ -- бѣжать отъ опасности. Я бы не былъ тѣмъ, что я есть, еслибъ исполнялъ то, что проповѣдую.
   -- Что же ты исполнялъ, Джорджъ? спросилъ Пенъ съ горячностью.-- Я зналъ, что у тебя было что-то. Разскажи, Уаррингтонъ.
   -- Было что-то, чего нельзя поправить, и что въ раннюю пору разбило въ-прахъ мое счастье и будущность. Я обѣщалъ разсказать тебѣ объ этомъ, и разскажу, но не теперь. Пока возьми нравоученіе безъ басни, любезный мой; и если ты желаешь видѣть человѣка, котораго вся жизнь разбилась о несчастную скалу, о которую онъ ударился мальчикомъ -- то человѣкъ этотъ передъ тобою, Артуръ. Смотри же, я тебя предостерегаю.
   Мы уже говорили, что мистеръ Гокстеръ, въ письмѣ къ своимъ клеврингскимъ друзьямъ, упомянулъ объ одномъ лондонскомъ фешонэбльномъ клубѣ, котораго былъ членомъ и гдѣ встрѣчалъ одного ирландскаго джентльмена, сообщившаго ему, въ числѣ прочихъ новостей, всѣ свѣдѣнія касательно Пенденниса, доставленныя молодымъ хирургомъ въ Клеврингъ. Клубъ этотъ былъ не иное что, какъ Задняя Кухня, и тамъ ученикъ Сент-Бартоломью имѣлъ привычку встрѣчать нашего почтеннаго капитана Костигана, котораго оригинальность, наружность и разговоры весьма потѣшали многихъ молодыхъ джентльменовъ, посѣщавшихъ Заднюю Кухню для своего развлеченія и освѣженія. Гокстеръ, обладавшій замѣчательнымъ мимическимъ талантомъ и корчившій кого и что угодно: любимаго ли трагическаго или комическаго актёра, пѣтуха на навозной кучѣ, скрипъ пробочника въ бутылкѣ и щелканье пробки, или Ирландца съ благородными притязаніями, который предъявлялъ себя слишкомъ-охотно всюду, гдѣ только находилъ глотокъ спиртуознаго, гдѣ былъ слушатель и удобный случай -- Гокстеръ изучалъ капитана съ особеннымъ наслажденіемъ и выводилъ его на сцену очень-часто. Пожива, состоявшая въ шестипенсовомъ стаканѣ грока, всегда проглатывалась навѣрное нашимъ достойнымъ знакомцемъ, и подъ вліяніемъ этой жидкости кто былъ счастливѣе его, когда онъ могъ разсказывать о торжествахъ своей дочери и своихъ собственныхъ, о торжествахъ въ любви, войнѣ, питьѣ и аристократическомъ обществѣ? Такимъ-образомъ, Гокстеръ могъ представить своимъ друзьямъ цѣлый рядъ картинъ капитана Костигана: какъ капитанъ сражался на дуэли въ Феникс-Паркѣ, какъ онъ имѣлъ свиданіе съ герцогомъ Йоркскимъ, какъ онъ сидѣлъ за аристократическимъ столомъ своего зятя, окруженный знатью Британіи; какъ Костиганъ плакалъ, причемъ имѣлъ привычку жаловаться на неблагодарность дочери и увѣрять, что его сѣдины спѣшатъ въ преждевременную могилу. И этимъ самымъ пріятель нашъ Гокстеръ былъ причиною, что въ Заднюю Кухню ходила бездна молодежи, поглощавшая напитки хозяина, наслаждаясь, между-тѣмъ, наблюденіемъ особенностей "капитана"; и хозяинъ прощалъ очень-охотно его слабости, принимая въ разсужденіе приносимую имъ пользу. Конечно, это не было высокое положеніе въ жизни, и не такимъ желали бы мы видѣть уважаемаго нами Костигана; но объ этомъ старомъ шутѣ можно сказать то, что онъ не считалъ своего положенія иначе, какъ высокимъ, и что въ крови его, разведенной спиртуозными напитками, не было черной капли, а въ мозгу его -- горькой идеи противъ кого бы ни было изъ смертныхъ. Даже дитя свое, свою жестокосердую Эмили, онъ прижалъ бы къ отеческому сердцу и простилъ бы со слезами; а можно ли сказать что-нибудь больше въ пользу человѣка, какъ выставивъ искреннюю готовность его простить тѣхъ, которые сдѣлали ему всяческое добро, или передъ кѣмъ онъ неправъ?
   Между молодежью, посѣщавшею Заднюю Кухню и потѣшавшеюся надъ Костиганомъ, ходила мысль, что онъ скрываетъ свое жилище, боясь кредиторовъ, или изъ любви къ уединенію, и что онъ живетъ въ какомъ-нибудь премудреномъ мѣстѣ. На разспросы объ этомъ предметѣ, хозяинъ Задней Кухни не хотѣлъ давать никакихъ отвѣтовъ: онъ положилъ себѣ за правило, знать посѣтителей своего заведенія только на то время, пока они у него въ гостяхъ; когда они выходили изъ его залы, заплативъ поджентльменски и проведя ночь поджентльменски, онъ уже не имѣлъ съ ними никакихъ сношеній; и наконецъ, будучи самъ джентльменомъ, онъ считалъ только дѣломъ дерзкаго любопытства разузнавать, гдѣ живетъ какой-нибудь другой джентльменъ. Капитанъ Костиганъ въ самыя довѣрчивыя минуты свои уклонялся отъ отвѣтовъ на адресовавшіеся къ нему съ этою цѣлью вопросы или намеки. Мы уже видѣли (такъ-какъ имѣли честь заглядывать въ его покои), что тутъ не было никакого особеннаго секрета; все дѣло въ томъ, что, при множествѣ превратностей долгой жизни, капитанъ Костиганъ имѣлъ частую привычку жить въ домахъ, гдѣ уединеніе было нужно для его комфорта, и гдѣ появленіе нѣкоторыхъ посѣтителей, конечно, не могло доставить ему удовольствія. Вотъ откуда произошли всякаго рода баени и небылицы, разсказываемыя шутниками и легковѣрными о квартирѣ капитана Костигана. Увѣряли, будто-бы онъ ночуетъ въ одной караульной будкѣ Сити -- въ кебѣ, въ сараѣ одного содержателя извоза -- въ колоннѣ герцога Йоркскаго, и т. п.; и самыя дикія изъ этихъ предположеній пускалъ въ ходъ веселый и исполненный игриваго воображенія Гокстеръ. Надобно сказать, что Гокстеръ, когда его не конфузило присутствіе щеголей и когда онъ находился между своею братьей, былъ совсѣмъ не такой малый, какимъ мы видѣли, когда его "зашибли" аристократическія замашки Пена: обожаемый дома своимъ семействомъ, онъ былъ жизнью и душою своего круга, за пиршественнымъ ли столомъ, или въ анатомическомъ театрѣ.
   Въ одно великолѣпное сентябрское утро, когда Гокстеръ освѣжалъ себя чашкою кофе въ одномъ изъ павильйоновъ Ковент-Гардена, протанцованъ очаровательную ночь въ Воксалѣ, онъ подстерегъ Костигана, расшатывавшагося вдоль Генріетта-Стрита и окруженнаго толпою вопившихъ мальчишекъ, которые только-что покинули свои ночлеги подъ арками подлѣ рѣки и бродили по городу, ища завтрака и своего иррегулярнаго дневнаго пропитанія. Бѣдный Костиганъ былъ не въ такомъ положеніи, чтобъ крики и фарсы этихъ молодыхъ нищихъ могли оскорблять его; извощики и лодочники ближайшей биржи и сосѣдняго перевоза знали его и сообщили о немъ другъ другу свои замѣчанія; полицейскій смотрѣлъ ему вслѣдъ съ жалостью и презрѣніемъ, отгоняя оборванныхъ мальчишекъ; какое дѣло было Костигану до презрѣнія и жалости взрослыхъ, или до продѣлокъ негодныхъ мальчишекъ? Онъ напиралъ впередъ съ осоловѣвшими глазами, сохраняя именно столько смысла, чтобъ знать, куда несутъ ноги, и долавировать до дома. Онъ ложился въ постель, самъ незная, какъ туда попалъ, такъ же часто, какъ любой изъ жителей Лондона. Онъ просыпался въ постели, недѣлая никакихъ вопросовъ; а теперь онъ дѣлалъ свои обычные размахи на ежедневномъ, хотя и опасномъ путешествіи, когда Гокстеръ замѣтилъ его изъ своего кофейнаго павильйона. Гокстеръ немедленно вскочилъ, заплатилъ свои два пенса -- у него всего оставалось восемь пенсовъ, иначе онъ нанялъ бы кебъ и доставилъ капитана до дома -- и послѣдовалъ за своимъ пріятелемъ. Костиганъ нырнулъ въ аллеи около Дрюриленскаго-Театра, гдѣ такое изобиліе распивочныхъ и устричныхъ лавочекъ и заведеній съ театральными костюмами, которыхъ хозяева спали еще за своими ставнями, между-тѣмъ, какъ утро румянило трубы ихъ жилищъ; во всѣхъ этихъ переходахъ и закоулкахъ Гокстеръ не отставалъ отъ капитана, пока онъ не достигъ до Олдкэстль-Стрита, гдѣ ворота Шеффердс-Инна.
   Тутъ и лишь только онъ увидѣлъ свой домъ, попалась подъ каблукъ Костигана несчастная апельсинная корка -- онъ поскользнулся и упалъ.
   Гокстеръ тотчасъ же подбѣжалъ къ нему; послѣ паузы, въ-теченіе которой ветеранъ, ошеломленный паденіемъ и предварительно-выпитымъ количествомъ спиртуознаго, старался собраться съ духомъ и силами, молодой хирургъ поднялъ его на ноги и очень-радушно предложилъ довести до дома. Въ отвѣтъ на разспросы студента медицины, одурманенный Костиганъ нѣсколько времени отказывался объявить гдѣ его квартира, говоря только, что онъ живетъ близехонько подлѣ и дойдетъ къ себѣ безъ труда; и онъ высвободилъ свою руку изъ-подъ руки Гокстера и метнулся впередъ, какъ-будто собираясь прійдти домой сюрпризомъ, но качка его была такъ размашиста, что молодой хирургъ принялся настойчиво просить согласія капитана проводить его и, послѣ многихъ ласковыхъ и ободрительныхъ убѣжденій, ему, наконецъ, удалось всунуть грязную и дряблую руку Костигана подъ свое плавательное перо (какъ онъ выражался) и повести старика, жалобно стонавшаго, черезъ улицу. Костиганъ остановился противъ воротъ, украшенныхъ гербами знаменитаго Шефферда. "Вотъ оно!" сказалъ онъ, дернувъ успѣшно за звонокъ, что немедленно вызвало привратника, стараго Больтона; тотъ свирѣпо смотрѣлъ на пришедшихъ и ворчалъ, по своему обыкновенію, какъ дѣлалъ всякій разъ, когда ему приходилось впускать домой по утрамъ эту раннюю птичку.
   Костиганъ попробовалъ-было завести съ Больтономъ пріятный разговоръ, но тотъ отвѣчалъ сердито: "Не надоѣдайте мнѣ; лучше ложитесь спать, чѣмъ мѣшать спать честнымъ людямъ". И такъ капитанъ сдѣлалъ галсъ черезъ скверъ и достигъ своей лѣстницы, по которой поднялся съ горемъ пополамъ, преслѣдуемый достойнымъ Гокстеромъ. У Костигана былъ свой ключъ, который Гокстеръ сунулъ за него въ замочную скважину, такъ-что не было нужды будить бѣднаго Боуса, который самъ недавно легъ въ постель. Гокстеръ, помогши раздѣться своему паціенту и увѣрившись, что кости его не переломаны, уложилъ его и принялся прикладывать компрессы съ холодною водою къ колѣну и голени капитана, сильно пострадавшимъ отъ паденія, вмѣстѣ съ облекавшими ихъ панталонами. Въ лѣта Костигана и при его привычкахъ, подобныя раны излечиваются медленно: послѣдовала опухоль и воспаленіе, и несчастному пришлось пролежать нѣсколько дней въ боли и лихорадкѣ.
   Мистеръ Гокстеръ принялся весьма-усердно за леченіе своего интереснаго паціента, и дѣйствовалъ съ большимъ искусствомъ и успѣхомъ. Онъ навѣщалъ больнаго ежедневно и забавлялъ его живыми разговорами, утѣшавшими капитана за отсутствіемъ потребнаго для него общества, котораго онъ былъ украшеніемъ; кромѣ-того, онъ даль нянькѣ паціента наставленія, какое количество виски ему можно позволить употреблять, и такъ-какъ капитанъ не могъ вставать съ постели, или софы, довольно-долго, то и наставленія эти соблюдались точно. Боусъ, мистриссъ Больтонъ и наша прілтельница Фанни, когда ей было можно, ухаживали за больнымъ капитаномъ, и старый воинъ наслаждался всѣмъ комфортомъ, какой только былъ возможенъ въ его бѣдственномъ положеніи.
   Такимъ-образомъ Гокстеръ, котораго любезность и общежительный характеръ сближали очень-скоро со всѣми, въ чье бы общество онъ ни попалъ, сдѣлался вскорѣ очень-коротокъ въ Шеффердс-Иннѣ, какъ съ нашими знакомыми въ верхнихъ жильяхъ его, такъ и съ обитателями привратницкой ложи: тѣ и другія не были черезчуръ чопорны и не пугались фамильярностей этого молодаго джентльмена. Ему казалось, какъ-будто онъ гдѣ-то видалъ Фанни; онъ былъ даже увѣренъ въ этомъ; по нечего удивляться, если онъ не могъ припомнить когда и гдѣ-именно? Бѣдняжка не говорила ему никогда, гдѣ его видѣла, а самъ онъ видѣлъ ее, когда былъ въ такомъ положеніи, что плохо могъ различать нравственныя и физическія стороны предметовъ, находясь подъ горячительнымъ вліяніемъ танцевъ и напитковъ Воксала; кромѣ того, бѣдная дѣвушка много перемѣнилась отъ лихорадки и волненія, страсти и отчаянія, сыпавшихся въ такомъ изобиліи на головку этой молодой жертвы въ-теченіе послѣднихъ трехъ недѣль. Теперь головка эта опустилась, личико исхудало и было блѣдно; много и много разъ печальные глаза ея заглядывали въ сумку почтальйона, когда онъ приходилъ въ Шеффердс-Иннъ, и больное сердце тосковало, когда онъ уходилъ оттуда. Когда съ капитаномъ Костиганомъ приключилась бѣда, она даже радовалась случаю быть полезною кому-нибудь, сдѣлать что-нибудь доброе; добро заставляло ее забывать собственныя горести: она чувствовала, что переноситъ ихъ лучше, исполняя христіанскую обязанность, хотя, смѣю сказать, не одна ея слеза капула въ кашицу стараго Ирландца. Увы! мѣшай кашицу хорошенько и ободрись, моя бѣдная Фанни! Еслибъ всѣ, страдавшіе твоею болѣзнью вздумали умирать, какой счастливый годъ имѣли бы похоронные подрядчики!
   Изъ состраданія ли къ своему единственному паціенту, или находя новую пріятность въ его обществѣ, только мистеръ Гокстеръ нашелъ нужнымъ навѣщать Костигана раза по два и по три въ день; и если при немъ не случалось никого изъ семейства привратника, молодой врачъ непремѣнно находилъ какія-нибудь особенныя инструкціи, которыя надобно было сообщить жителямъ ложи въ ихъ комнатахъ. Гокстеръ былъ добрый малый; онъ дѣлалъ или покупалъ игрушки для дѣтей; приносилъ имъ яблоки и пряники; разъ онъ принесъ маску и перепугалъ малютокъ такъ забавно, что улыбнулась даже блѣдная Фанни. онъ называлъ мистриссъ Больтонъ мистриссъ Б. и былъ чрезвычайно-шутливъ, фамильяренъ и проказливъ съ нею, "совсѣмъ не то, что это надутое и бездушное животное", какъ мистриссъ Больтона" называла одного извѣстнаго молодаго джентльмена изъ нашихъ знакомыхъ, котораго она теперь не могла терпѣть.
   Отъ этой-то дамы, весьма-откровенной въ своихъ разговорахъ, Гокстеръ узналъ о родѣ болѣзни, очевидно-мучившей бѣдняжку Фанни, и о томъ, какъ поступилъ съ нею Пенъ. Легко можно вообразить, что повѣствованіе мистриссъ Больтонъ не было вполнѣ-безпристрастно. По ея разсказу, должно было заключить, что молодой джентльменъ употребилъ цѣлый рядъ самыхъ настойчивыхъ и коварныхъ ухищреній для пріобрѣтенія сердца дѣвушки, и вѣроломно нарушилъ самыя торжественныя обѣщанія, которыхъ надавалъ ей безъ счета. Словомъ, что онъ былъ злодѣй, котораго долженъ ненавидѣть и наказать всякій честный заступникъ женщинъ. Гокстеръ, при настоящемъ своемъ умственномъ настроеніи касательно Артура, и все-еще страдая отъ высокомѣрія этого молодца, разумѣется, радъ былъ принимать за звонкую монету все, что только относилось къ невыгодѣ ненавистнаго Пенденниса. Но почему не написалъ онъ теперь всего этого въ Клеврингъ, получивъ столько подтвердительныхъ фактовъ о злодѣйскомъ поведеніи Пена? Разъ, въ письмѣ къ зятю, онъ упомянулъ, что этотъ милый молодой человѣкъ, мистеръ Пенденнисъ, едва уцѣлѣлъ отъ горячки, и что, безъ сомнѣнія, весь Клеврингъ, гдѣ его такъ любятъ, обрадуется его выздоровленію; онъ описалъ также, что лечитъ теперь интересный случай сложнаго перелома, приключившагося съ однимъ извѣстнымъ Ирландцемъ, и это удерживаетъ его въ городѣ; но о Фанни Больтонъ онъ говорилъ въ своихъ письмахъ такъ же мало, какъ дѣлалъ это Пенъ въ своихъ.
   Но съ Боусомъ Гокстеръ не имѣлъ причины секретничать, а потому очень-скоро послѣ разговора своего съ мистриссъ Больтонъ, мистеръ Сэмъ разсказалъ музыканту о давнишнемъ своемъ знакомствѣ съ Пенденнисомъ; описалъ его зазнавшимся, негоднымъ волокитой, и объявилъ рѣшимость свою свинтить его безстыдную голову, лишь-только онъ поправится достаточно, чтобъ защищаться, какъ прилично мужчинѣ.
   Тогда мистеръ Боусъ разсказалъ ему свое толкованіе этой повѣсти, которой героемъ былъ Артуръ, а героиней -- Фанни: о томъ, какъ они встрѣтились безъ малѣйшаго вѣдома и приготовленія Артура, по причинѣ промаха пьянаго Ирландца, который лежитъ теперь въ постели; какъ въ этомъ дѣлѣ Пенъ поступилъ совершенно-честно и благородно, мужественно выстоявъ противъ искушенія; что мистриссъ Больтонъ совершенная дура, и въ-заключеніе, онъ передалъ молодому хирургу весь разговоръ свой съ Пеномъ, и чувства, которыя тотъ выразилъ. Разсказъ Боуса задѣлъ немножко за совѣсть обвинителя Пена, и онъ откровенно сознался, что былъ противъ него неправъ и отмѣнилъ намѣреніе свинтить ему голову.
   Но прекращеніе враждебныхъ дѣйствій противъ Пена нисколько не уменьшило внимательности Гокстера къ Фанни, что Боусъ не приминулъ замѣтить со своею обычною ревностью и горечью. "Мнѣ только стоитъ полюбить кого-нибудь, думалъ старикъ: -- и сейчасъ же явится другой и его предпочтутъ мнѣ. Это несчастіе преслѣдуетъ меня съ той поры, какъ я былъ мальчикомъ, и до теперешней, когда мнѣ за шестьдесятъ лѣтъ. Да и чего ожидать подобному мнѣ уроду, какъ не насмѣшки? Успѣхъ и счастье предназначены молодымъ людямъ, а не такимъ старымъ дуракамъ, какъ я. Всю жизнь свою игралъ я вторую скрипку, сказалъ онъ съ горькимъ смѣхомъ:-- какъ же я могу ожидать, чтобъ счастье перемѣнилось послѣ того, что оно такъ долго шло противъ меня?" Съ такой эгоистической точки зрѣнія смотрѣлъ Боусъ на положеніе дѣлъ. Немногіе, однако, признали бы, что онъ имѣлъ причину ревновать: стоило только посмотрѣть на убитое горестью личико несчастной молодой дѣвушки. Фанни ласково принимала добродушныя усилія Гокстера утѣшить и развеселить ее; она иногда смѣялась его шуткамъ и продѣлкамъ съ дѣтьми, но тотчасъ же впадала снова въ уныніе, которое удовлетворило бы Боуса и доказало бы ему, что новый поклонникъ не имѣетъ еще мѣста въ ея сердечкѣ, еслибъ ревнивый скрипачъ могъ смотрѣть на вещи безпристрастно.
   Но это было не въ-силахъ Боуса. Фанни приписывала молчаніе Пена вмѣшательству Боуса и ненавидѣла его. Фанни обходилась съ Боусомъ съ постоянною жестокостью и несправедливостью. Она отворачивалась, когда онъ заговаривалъ съ нею; ей были противны всѣ его старанія успокоить ее. Тяжко было бѣдному Боусу получать такую награду за свою привязанность.
   Когда Уаррингтонъ пришелъ въ Шеффердс-Иннъ въ качествѣ посла Пена, онъ спросилъ, гдѣ квартира мистера Боуса, и ему даже не удалось взглянуть на Фанни, когда онъ дѣлалъ свои вопросы у воротъ. Уаррингтону, какъ водится, указали квартиру музыканта, гдѣ онъ няньчился съ своимъ паціентомъ, изъ комнаты котораго вышелъ, чтобъ принять гостя. Мы уже сказали, что Боусъ и Уаррингтонъ были прежде знакомы, а потому они пожали другъ другу руки довольно-радушно. Послѣ маленькаго предварительнаго разговора, Уаррингтонъ сказалъ, что онъ пришелъ отъ пріятеля своего Артура Пенденниса и его семейства поблагодарить мистера Боуса за внимательность въ началѣ болѣзни Пена и за добрую поспѣшность, съ которою онъ ѣздилъ въ Стилльбрукъ за майоромъ Пенденнисомъ.
   Боусъ отвѣчалъ, что исполнилъ только свою обязанность: онъ даже не надѣялся найдти снова въ живыхъ молодаго джентльмена, когда пустился искать его родныхъ; былъ очень-радъ выздоровленію мистера Пенденниса и тому, что онъ теперь окруженъ своими друзьями. "Счастливы тѣ, у кого есть друзья, мистеръ Уаррингтонъ, сказалъ музыкантъ.-- Я могу слечь въ этой конурѣ и никому не будетъ дѣла, живъ я или умеръ".
   -- Какъ! даже и капитану, мистеръ Ноусъ?
   -- Капитанъ любитъ бутылку больше всего на свѣтѣ. Мы живемъ вмѣстѣ по привычкѣ и удобству, и онъ заботится обо мнѣ такъ же мало, какъ и вы. Чего вы отъ меня хотите, мистеръ Уаррингтонъ? Вы пришли не ко мнѣ, это я знаю. Вы пришли для Фанни, дочери привратника -- вижу. Не чувствуетъ ли выздоровѣвшій мистеръ Пенденнисъ слова желанія увидѣть ее? Можетъ-быть, милордъ султанъ расположенъ бросить ей свой платокъ? Она была очень-больна, сэръ, съ того самаго дня, когда мистриссъ Пенденнисъ вытолкала ее за двери... ласково поступлено, не правда ли? Мы съ бѣдною дѣвушкой нашли молодаго джентльмена въ горячкѣ, въ бреду, онъ не узнавалъ никого и не имѣлъ подлѣ себя никого, кромѣ своей пьяной прачки; бѣдная дѣвушка сидѣла день и ночь подлѣ его кровати. Я отправился за его дядей. Мама пріѣзжаетъ и выгоняетъ Фанни вонъ. Дядюшка пріѣзжаетъ и заставляетъ меня заплатить за кебъ. Засвидѣтельствуйте мое почтеніе этимъ дамамъ и джентльмену, и скажите имъ, что мы за все это очень-благодарны, очень. Для аптекарши (я слыхалъ, что мистриссъ Пенденнисъ была прежде аптекаршей) она поступила необычайно-любезно и поаристократически. Ей бы надобно было намалевать на своей каретѣ двойную ступку съ позолоченнымъ пестомъ".
   Боусъ узналъ о родныхъ Пена отъ мистера Гокстера; и если онъ взялъ сторону Пена противъ молодаго хирурга, а теперь сторону Фанни противъ мистера Пенденниса, то потому только, что былъ въ самомъ свирѣпомъ расположеніи духа и ему надобно было спорить съ кѣмъ бы то ни было.
   Любопытство Уаррингтона было подстрекнуто и ему даже правилась раздражительность музыканта. "Я никогда не слыхалъ объ этихъ происшествіяхъ, или, лучше, получилъ о и ихъ только весьма-неполныя свѣдѣнія отъ майора Пенденнисъ, сказалъ онъ. "Что было дѣлать этой дамѣ? Я полагаю (я никогда не говорилъ съ нею объ этомъ предметѣ), она имѣла въ мысляхъ, что эта молодая дѣвушка и мой пріятель находились между-собою въ... въ короткихъ сношеніяхъ, которыхъ мистриссъ Пенденнисъ, конечно, не могла признать".
   -- О, конечно, нѣтъ, сэръ. Ужь выговаривайте до конца: скажите попросту ваше мнѣніе, что молодой джентльменъ изъ Темпла принесъ въ жертву своей прихоти дѣвушку изъ Шефферс-Инна, неправда ли? Нѣтъ, мистеръ Уаррингтонъ, не было ничего подобнаго: не было жертвъ, или если кто былъ жертвой, такъ мистеръ Артуръ, а не эта дѣвушка. Онъ честный малый, хотя и думаетъ о себѣ много и важничаетъ иногда. Онъ умѣетъ чувствовать, какъ человѣкъ благородный, и умѣетъ убѣгать отъ искушенія. Я признаю это, хотя и страдаю отъ этого. У него есть сердце, да; но у этой дѣвчонки нѣтъ сердца, сэръ. Она готова на все, чтобъ приманить къ себѣ мужчину, и потомъ броситъ его ни за что, сэръ. А если ее бросятъ, она это почувствуетъ и будетъ плакать. У нея была лихорадка, когда мистриссъ Пенденнисъ ее вытурила, и она кокетничала съ докторомъ Гуденоффомъ, который пріѣзжалъ лечить ее. Теперь она взялась за другаго молодца, другаго пластырника -- ха, ха! Да, сэръ, она-таки любитъ ступку съ пестомъ и цѣпляется за коробочки съ пилюлями; она ихъ такъ любитъ, да и теперь у нея сорванецъ изъ Сент-Бартоломью, который скалитъ зубы ея сестрамъ изъ-за масокъ и разгоняетъ ея меланхолію. Ступайте и посмотрите сами, сэръ: очень-вѣроятно, что онъ теперь въ ложѣ. Если вы хотите узнать о миссъ Фанни, то адресуйтесь въ аптеку, сэръ, а не къ старому скрипачу, не ко мнѣ. Прощайте, сэръ. Меня зоветъ мой паціентъ."
   И дѣйствительно, изъ комнаты капитана Костигана послышался знакомый Уаррингтону голосъ, говорившій: "Мнѣ бы хотѣлось выпить капельку, Боусъ, жажда мучитъ". И Уаррингтонъ вышелъ, простившись съ разгнѣваннымъ музыкантомъ, можетъ-быть, несовсѣмъ-недовольный положеніемъ дѣлъ и тѣмъ, что покинутая Пеномъ утѣшается.
   Какъ-будто нарочно, онъ проходилъ мимо дверей ложи въ то самое время, когда мистеръ Гокстеръ пугалъ дѣтей маской, о которой мы уже упоминали, и когда Фанни томно улыбалась его фарсамъ. Уаррингтонъ горько засмѣялся. "Не-уже-ли всѣ женщины таковы? подумалъ онъ.-- Есть, однако, одна, которая не такова", прибавилъ онъ со вздохомъ.
   На Пиккадилли, гдѣ онъ сталъ поджидать ричмондскаго омнибуса, Джорджъ встрѣтился съ майоромъ Пенденнисомъ, направлявшимся въ ту же сторону. Онъ разсказалъ старому джентльмену все, что видѣлъ и слышалъ касательно Фанни.
   Майоръ Пенденнисъ былъ въ восхищеніи, и, какъ должно было ожидать отъ такого философя, сдѣлалъ точь-въ-точь то же замѣчаніе, какое вырвалось у Уаррингтона. "Всѣ женщины одинаковы", сказалъ онъ. "La petite se console. Демми! Когда я въ школѣ читалъ Телемака: "Calypso ne pouvait se consoler... знаете сами остальное, Уаррингтонъ, я говаривалъ, что это вздоръ. Нелѣпость, клянусь честью, сэръ. Такъ у нея новый soupirant, хе? А прехорошенькая дѣвушка. Какъ Пенъ будетъ бѣситься! Но надобно сообщить ему эту новость осторожнѣе, не то, онъ снова съ ума сойдетъ и опять бросится за нею. Надобно ménager нашего молодца.
   -- Я думаю, что мистриссъ Пенденнисъ должна бы узнать, что Пенъ очень-хорошо поступилъ въ этомъ дѣлѣ. Она, очевидно, считаетъ его виноватымъ; а по словамъ мистера Боуса, Артуръ велъ себя какъ благородный малый.
   -- Любезнѣйшій Уаррингтонъ, возразилъ майоръ съ нѣкоторымъ испугомъ: -- при разстроенномъ здоровьѣ мистриссъ Пенденнисъ и тому подобномъ, по-моему, лучше не говорить ей ни слова объ этомъ предметѣ -- или, стойте: предоставьте это мнѣ; я переговорю съ нею, сообщу ей, что нужно, съ осторожностью, знаете, и тому подобное. Да, я это сдѣлаю, даю вамъ честное слово. Итакъ, Калипса утѣшилась, хе? И онъ ухмылялся отъ этой отрадной истины и былъ счастливъ въ своемъ углу омнибуса во всю остальную дорогу до Ричмонда.
   Пену очень хотѣлось узнать результатъ посольства своего уполномоченнаго; и лишь-только молодые люди остались одни, Уаррингтонъ заговорилъ въ отвѣтъ на нетерпѣливые разспросы Артура.
   -- Ты помнишь свою поэму, Пенъ, Аріадну въ Наксосѣ? Чсртовски-дрянная поэзія, конечно.
   -- Далѣе? спросилъ Пенъ, весьма-взволнованный.
   -- Когда Тезей оставилъ Аріадну, что съ нею приключилось, молодость?
   -- Это неправда, неправда! Не можетъ-быть! воскликнулъ Пенъ, вскочивъ и покраснѣвъ до ушей.
   -- Садись на свое мѣсто, глупецъ, возразилъ Уаррингтонъ, втолкнувъ его въ кресло двумя пальцами.-- Для тебя же лучше, что вышло такъ, молодость, прибавилъ онъ грустно, въ отвѣтъ на яркую вспышку лица Артура.
   

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ.
За границей.

   Достойный майоръ Пенденнисъ исполнилъ данное Уаррингтону обѣщаніе на столько, чтобъ успокоить свою собственную совѣсть и облегчить душу бѣдной Елены касательно ея сына, вразумивъ ее, что ей нечего опасаться продолженія безразсудной привязанности молодаго человѣка къ дочери привратника. Совѣсть Артура также успокоилась, когда онъ оправился отъ удара, нанесеннаго его самолюбію, успокоилась при мысли, что миссъ Фанни не умретъ отъ любви къ нему, и что не предстоитъ никакихъ непріятныхъ послѣдствій отъ его кратковременнаго и несчастнаго знакомства съ нею.
   Наконецъ, настало время отъѣзда за границу нашего маленькаго общества: Arthur Pendennis, rentier, voyageant avec Madame Pendennis et Mademoiselle Bell, et Georges Warrington, particulier, âgé degaans, taille 6 pieds (Anglais), figure ordinaire, cheveux noir, barbe idem, etc., добыли себѣ паспорты отъ бельгійскаго консула въ Дувръ и отправились изъ этого порта въ Ост-энде, откуда поѣхали потихоньку въ Брюссель и на Рейнъ, посѣтивъ по дорогѣ Гентъ и Брюгге. Мы не станемъ описывать эту извѣстную всѣмъ дорогу туристовъ; ни восторга Лауры отъ древнихъ и спокойныхъ городовъ, которые она видѣла въ первый разъ; ни удивленія Елены отъ посѣщенныхъ ею монастырей, или при видѣ босоногихъ монаховъ, пышныхъ религіозныхъ процесій и невиданныхъ его церемоніаловъ римско-католической церкви. Простодушную провинціальную даму поражали и изумляли обычаи, столь различные отъ англійскихъ. Когда Пенъ и Уаррингтонъ возвращались ко вдовѣ и ея нареченной дочери послѣ своихъ вечернихъ прогулокъ или катаній, они заставали ихъ съ развернутыми священными книгами на столѣ, и при входѣ молодыхъ людей Лаура прерывала чтеніе нѣкоторыхъ псалмовъ или святыхъ страницъ, которыя Елена больше всего любила.
   Послѣднія происшествія съ сыномъ жестоко потрясли здоровье бѣдной женгципы. Лаура слѣдила съ глубокимъ, хотя и скрытнымъ, участіемъ за каждымъ движеніемъ ея обожаемаго друга; бѣдный Пенъ ухаживалъ съ постоянною ласкою и нѣжностью за матерью, которой уязвленная грудь дышала любовью къ нему, хотя между ними была тайна, и со стороны матери родъ болѣзненнаго пароксизма отъ мысли, что она вытѣснена изъ сердца сына, и что въ немъ есть тайники, куда она не можетъ или не смѣетъ войдти. Ее терзало воспоминаніе о непорочныхъ дѣтскихъ годахъ Артура, когда все было иначе, когда сердце мальчика было ей настежь открыто и она была для него всѣмъ на свѣтѣ: когда онъ высказывалъ ей свои надежды и радости, свои ребяческія огорченія, тщеславіе и торжество; когда ея домъ былъ его гнѣздышкомъ; когда еще судьба и эгоизмъ не унесли его на своевольныхъ крыльяхъ, когда онъ еще не летѣлъ своимъ полетомъ, не пѣлъ по-своему и не шелъ искать своего дома и своей спутницы. Замѣчая эту мучительную тоску и пожирающее отчаяніе Елены, Лаура сказала ей однажды: "Еслибъ Пенъ любилъ меня, какъ вы этого желали, я бы пріобрѣла его, но лишилась бы васъ, навѣрно, мама; а я предпочитаю вашу любовь всему. Мужчины не умѣютъ любить, какъ мы любимъ, я такъ думаю, и Елена, вздыхая, согласилась съ послѣднею половиной рѣчи дѣвушки, хотя и протестовала противъ первой. Я, съ своей стороны, считаю миссъ Лауру правою въ обоихъ случаяхъ, и въ-особенности относительно послѣдней половины ея рѣчи. Помоему несомнѣнна старая истина: любовь мужчинъ длится часъ въ сутки; любовь женщинъ -- всѣ двадцать-четыре часа. У Дамона пошлины, диссертаціи, счеты портныхъ, парламентскія обязанности и мало-ли что еще, о чемъ ему надобно думать; у Деліи всего-на-все -- Дамонъ. Дамонъ -- дубъ (или столбъ) и стоитъ-себѣ преважно, а Делія -- плющъ или душистая жимолость, и обвивается вокругъ него. Развѣ не такъ, Делія? Развѣ у тебя не въ натурѣ ластиться у ногъ Дамона и лобызать ихъ, виться вокругъ его и виснуть на немъ? А въ натурѣ Дамона -- стоять, какъ Британецъ, съ руками въ карманахъ, между-тѣмъ, какъ это нѣжное растеніе обнимаетъ его съ любовью?
   Пенденнисъ-старшій проводилъ друзей своихъ только до парохода, поручивъ всю маленькую экспедицію Уаррингтону. Самъ онъ долженъ былъ посѣтить домъ важнаго лорда, одного изъ друзей, и потомъ, погостивъ тамъ, уже пріѣхать въ Германію и присоединиться къ сестрѣ на водахъ, гдѣ она намѣревалась расположиться. Майоръ думалъ, что продолжительная заботливость его о больномъ семействѣ даетъ ему наконецъ право на маленькій отдыхъ: хотя лучшія куропатки уже перестрѣляны, но фазановъ еще довольно въ Стилльбрукѣ, котораго вельможный владѣлецъ продолжалъ тамъ жить. Герцогъ, нѣсколько знатныхъ иностранцевъ, нѣсколько знаменитыхъ государственныхъ мужей Англіи и нѣсколько пріятныхъ людей, гостили у милорда Стейне! Майоръ Пенденнисъ былъ истинно-счастливъ, когда видѣлъ въ "Утренней Почтѣ" и свое имя въ числѣ блестящаго общества, угощаемаго маркизомъ Стейне въ Стилльбрукѣ. Майоръ былъ очень-пріятнымъ и полезнымъ человѣкомъ въ замкѣ британскаго магната: онъ занималъ молодыхъ людей курьёзными анекдотиками и исторійками, на охотѣ или въ курительной комнатѣ, гдѣ они смѣялись вмѣстѣ съ нимъ и надъ нимъ; по утрамъ онъ прислуживался къ дамамъ на ихъ половинѣ; съ новыми лицами онъ гулялъ по парку и садамъ, показывалъ имъ la carte du pays, откуда лучшій видъ за домъ, и откуда лучше-всего смотрѣть на озеро; онъ зналъ предназначенные на срубку участки лѣса, звалъ, гдѣ пролегала старая дорога передъ тѣмъ, какъ выстроили новый мостъ и срыли тотъ холмъ; зналъ, на какомъ мѣстѣ въ лѣсу старый лордъ Линксъ засталъ сэра Филима О'Ниля на колѣняхъ передъ своею миледи, и проч., и проч. Майоръ называлъ по именамъ всѣхъ лѣсничихъ и садовниковъ; могъ сказать, сколько изъ прислуги обѣдало у ключницы и сколько въ служительской; у него было словцо для каждаго и о каждомъ, и немножко противъ каждаго. Словомъ, въ деревнѣ онъ былъ человѣкъ безцѣнный и вполнѣ заслуживалъ свой праздникъ, которымъ и наслаждался послѣ недавнихъ трудовъ и хлопотъ.
   Очень можетъ быть, что, наслаждаясь въ Стилльбрукѣ, майоръ помышлялъ съ удовольствіемъ о передачѣ Уаррингтону начальства надъ своею фамильною экспедиціей, чѣмъ насильно удерживалъ его въ службѣ дамъ. Уаррингтонъ очень-охотно взялъ на себя эту обузу, какъ ради своего пріятеля, такъ и потому, что съ каждымъ днемъ восхищался болѣе-и-болѣе обществомъ мистриссъ Пенденнисъ и миссъ Лауры. Уаррингтонъ хорошо зналъ нѣмецкій языкъ и литературу, и очень-охотно давалъ миссъ Лаурѣ уроки, а та была рада случаю усовершенствоваться въ этомъ языкѣ; Пенъ былъ слишкомъ-слабъ или лѣнивъ для такихъ занятій. Уаррингтонъ исполнялъ должности курьера и переводчика; смотрѣлъ за нагрузкою багажа на пароходы, въ гостинницы, кареты, и выгрузкою его куда слѣдуетъ; велъ денежные счеты и приводилъ маленькую компанію въ походный порядокъ. Уаррингтонъ отъискивалъ, гдѣ англійская церковь, и когда мистриссъ Пенденнисъ и миссъ Лаура желали идти туда, сопровождалъ ихъ очень-чинно. Уаррингтонъ шелъ пѣшкомъ подлѣ лошака мистриссъ Пенденнисъ, когда она каталась по вечерамъ; добывалъ ей экипажи; отъискивалъ для нея англійскую газету или устроивалъ для дамъ удобныя сидѣнья подъ деревьями, когда водолечебные гости парадировали послѣ обѣда по аллеѣ, а музыка играла въ бесѣдкѣ, около которой располагались наши утомленныя дамы. Много стройныхъ усатыхъ Пруссаковъ и франтиковъ-Французовъ, пріѣхавшихъ на воды ради Trente et Quarante, бросали нѣжные взгляды на прелестную свѣжую Англичанку, сопровождавшую блѣдную вдову: они были бы счастливы, если бъ имъ удалось прогалопировать или провальсировать съ нею; но Лаура явилась въ бальной залѣ всего раза два, когда Пенъ предложилъ сводить ее туда; что до Уаррингтона, этотъ нешлифованный алмазъ никогда не былъ въ рукахъ танцмейстера и не умѣлъ вальсировать, хотя бы онъ и радъ была, выучиться этому искусству, если бъ имѣлъ такую даму, какъ Лаура. Такую даму! вздоръ! что за дамы и вальсы для зачерствѣлаго холостяка? и что онъ тутъ дѣлаетъ съ своимъ любезничаньемъ? очень-нужно пить чашу сладкаго удовольствія, рискуя имѣть послѣ бездну грусти, сожалѣній и одинокой тоски! А между-тѣмъ онъ не отставалъ отъ нея. Видя неутомимую заботливость и нѣжную попечительность Уаррингтона о вдовѣ, вы бы сказали, что онъ ея сынъ, или что онъ попросту авантюристъ и хочетъ жениться на ея богатствѣ, или, наконецъ, что онъ добивается отъ нея великихъ сокровищъ и благодѣяній. И чего добраго, онъ добивался этого (наша исторія, какъ читатель успѣлъ уже постигнуть, повѣствуетъ о человѣческомъ самолюбіи, и почти каждое изъ дѣйствующихъ лицъ, смотря по своей натурѣ, болѣе или менѣе великодушной чѣмъ у Джорида, все-таки занимается преимущественно No 1-мъ, то-есть самимъ-собою). Такимъ-образомъ Уаррингтонъ эгоистически посвятилъ себя Еленѣ, которая эгоистически посвятила себя Пену, который эгоистически посвятилъ себя самому-себѣ, неимѣя на эту пору другаго предмета для своихъ помышленій, кромѣ здоровья матери, тревожившаго его существенно и серьёзно; но хотя мать съ сыномъ и сидѣли вмѣстѣ, они немного говорили между собою, и то же облако продолжало раздѣлять ихъ.
   Съ каждымъ днемъ Лаура встрѣчала и принимала Уаррингтона съ болѣе-открытою и живою привѣтливостью. Онъ разговаривалъ съ нею, какъ не воображалъ никогда, чтобъ могъ разговаривать. Онъ ловилъ себя на подвигахъ любезности, которые изумляли его самого, но совершеніи ихъ. Онъ заставалъ себя горестпосмотрящимся въ зеркало и разсматривающимъ морщины около своихъ глазъ, просѣдь, пробивающуюся на своей головѣ, и непрошенныя бѣлыя щетины въ своей жесткой синей бородѣ. Онъ смотрѣлъ на собравшихся на водахъ щеголей: бѣлокурыхъ Нѣмцевъ съ топкими таліями, вертлявыхъ Французовъ съ завитыми усами и въ лакированныхъ сапогахъ, и на англійскихъ денди (въ числѣ ихъ на Пена), съ ихъ спокойно-владычествующими минами и дерзкою томностью, и завидовалъ въ каждомъ какому-нибудь превосходству надъ собою: молодости, ловкости или пріятной наружности, чего Уаррингтонъ не находилъ въ себѣ. Каждый вечеръ онъ покидалъ этотъ маленькій кружокъ съ большею неохотою, и, уходя на ночь на свою квартиру по-сосѣдству, чувствовалъ больнѣе и больнѣе свое несчастіе и одиночество... Вдова не могла не видѣть этой привязанности и поняла теперь, для чего майоръ Пенденнисъ (всегда скрытный врагъ ея любимаго плана) такъ хлопоталъ, чтобъ Уаррингтонъ ѣхалъ съ ними за границу. Лаура сознавалась въ своемъ искреннемъ, восторженномъ дружествѣ къ Уаррингтону, а Пенъ молчалъ. Можетъ-быть, Пенъ не хотѣлъ видѣть того, что происходило у него передъ глазами; можетъ-быть, не хотѣлъ мѣшаться въ это дѣло, а можетъ-быть дѣйствительно поощрялъ его. Елена припоминала, что сынъ ея часто говаривалъ: "не могу понять, какимъ-образомъ мужчина можетъ два раза дѣлать предложеніе той же женщинѣ". Елена была въ пыткѣ: тайное несогласіе съ сыномъ, любимымъ ею больше всего на свѣтѣ; сомнѣніе, въ которомъ она не смѣла себѣ сознаться, на-счетъ Лауры; отвращеніе къ доброму и великодушному Уаррингтону! Не мудрено, что цѣлебныя воды Розенбада не приносили ей пользы, или, что мѣстный врачъ, докторъ Фон-Глауберъ, когда навѣщалъ больную, находилъ, однако, что бѣдная женщина нисколько не поправляется. Пенъ, между-тѣмъ, выздоравливалъ быстро; спалъ съ неизмѣннымъ постоянствомъ по двѣнадцати часовъ изъ двадцати-четырехъ; ѣлъ страшнымъ образомъ, и мѣсяца черезъ два получилъ, безмалаго, прежній свой вѣсъ и прежнія силы.
   Недѣли черезъ двѣ послѣ пріѣзда нашихъ друзей въ Розенбадъ, пришло къ нимъ письмо отъ майора Пенденниса, извѣщавшаго ихъ о скоромъ своемъ прибытіи. Вскорѣ послѣ письма явился и самъ майоръ, въ-сопровожденіи вѣрнаго Моргана, безъ котораго онъ не могъ ступить шага. Когда майоръ путешествовалъ, онъ одѣвался всегда по-юношески, и, смотря на него сзади, вы приняли бы его за одного изъ тѣхъ стройныхъ молодчиковъ съ тонкими тальями, которымъ начиналъ завидовать Уаррингтонъ. Тогда только, какъ достойный старый джентльменъ начиналъ двигаться, наблюдатель могъ замѣтить, до какой степени неумолимое время разслабило его колѣни, и какъ жестоко оно поступило съ его ступнями, которыя онъ все-таки втискивалъ въ щеголеватые лакированные сапоги. Въ ту осень жило въ Розенбадѣ достаточное количество британскихъ и иностранныхъ магнатовъ. Старшій Пенденнисъ прочиталъ съ удовольствіемъ списокъ иностранцевъ; былъ очень-радъ найдти въ немъ многія знакомыя имена и располагалъ имѣть честь представить своего племянника въ скорѣйшемъ времени нѣмецкой герцогинѣ, русской княгинѣ и англійскому маркизу. Пенъ, съ своей стороны, нисколько не противился желанію дяди -- доставить ему знакомство со всею этою знатью, имѣя вообще склонность къ блестящему обществу и всѣмъ его великолѣпіямъ и утонченностимъ. Въ тотъ же вечеръ нашъ рѣшительный старый джентльменъ, опираясь на руку племянника, явился въ залахъ заведенія минеральныхъ водъ и выигралъ или проигралъ пару наполеондоровъ въ Trente et Quarante. Онъ не игралъ затѣмъ, чтобъ выиграть или проиграть, говорилъ онъ, а потому только, что тамъ всѣ играли. Онъ указалъ Пену на нѣсколькихъ иностранцевъ, игравшихъ на груды золота, и объявилъ ихъ жадность чѣмъ-то корыстолюбивымъ и варварскимъ. Англійскій джентльменъ играетъ тамъ, гдѣ игра въ модѣ, но не долженъ ни радоваться, ни унывать при этой забавѣ; и онъ разсказалъ, какъ однажды его почтенный другъ, маркизъ Стейне (тогда еще лордъ Гоунтъ) при его глазахъ проигралъ въ одинъ присѣстъ восьмнадцать тысячъ фунтовъ въ Парижѣ; и какъ онъ потомъ три ночи сряду подрывалъ тамъ банкъ, необнаруживая ни малѣйшаго волненія при своей побѣдѣ или пораженіи: "и вотъ что называется, по-моему, быть настоящимъ британскимъ джентльменомъ, мой любезный Пенъ, сказалъ майоръ, воспламенившійся при этихъ воспоминаніяхъ:-- то, что, по-моему, истинно-грандіозныя манеры, остались только у насъ". И когда проходили нѣмецкія баронессы и англійскія леди, въ вѣчномъ сопровожденіи своихъ неизмѣнныхъ на то время кавалеровъ, старый майоръ съ проказливымъ наслажденіемъ разсказалъ племяннику нѣсколько удивительныхъ подробностей изъ жизни этихъ героинь, и забавлялъ молодаго человѣка тысячью разсказовъ. Онъ чувствовалъ себя снова молодымъ, и съ величайшею почтительностью просилъ у одной графини позволенія представить ей своего племянника, Артура Пенденниса; и онъ показалъ послѣднему съ полдюжины другихъ особъ, которыхъ имена были столько же звонко.
   Бѣдная Елена разъ только, опираясь на руку Артура, прошла черезъ игорныя залы, гдѣ крулёры выкрикивали свои роковые возгласы: "Rouge gagne. Couleur perd!" Она съ ужасомъ вышла изъ этого ада, умоляя Пена дать ей обѣщаніе и честное слово, что онъ никогда не будетъ играть за этими столами, а между-тѣмъ сцена, поразившая такъ страшно бѣдную вдову, только забавляла стараго свѣтскаго ветерана и молодила его! Онъ могъ, какъ-нельзя-лучше, дышать тѣмъ воздухомъ, который ее душилъ. Ея понятія не были его понятіями: его пища была для нея ядомъ. Вотъ какъ розно сотворены человѣческія существа, и какимъ разнообразіемъ населенъ нашъ чудный міръ! Скажемъ къ чести мистера Пена, что онъ свято сдержалъ данное матери слово, и рѣшительно объявилъ дядѣ свое намѣреніе, не измѣнять ему.
   Присутствіе майора подернуло какъ бы туманомъ, по-крайней-мѣрѣ, трехъ изъ членовъ нашего маленькаго общества: Лауру, нечувствовавшаго къ нему никакого уваженія, Уаррингтона, который въ обращеніи съ нимъ обнаруживалъ невольную надменность и презрительность, и робкую и испуганную вдову, которая боялась его козней противъ ея любимаго, хотя почти-безнадежнаго плана на счетъ будущности сына. И дѣйствительно, майоръ, самъ этого незная, привезъ вѣсти, долженствовавшія произвести кризисъ въ дѣлахъ всѣхъ нашихъ друзей.
   Пенъ и его дамы имѣли квартиру въ городѣ Розенбадѣ; честный Уаррингтонъ жилъ близехонько по-сосѣдству съ ними; майоръ, по прибытіи своемъ на воды, поселился, какъ было прилично его достоинству, въ одномъ изъ важныхъ отелей, "Римскаго Императора", или "Четырехъ Времена" Года", гдѣ сотни двѣ или три игроковъ, искателей удовольствій, и больныхъ, объѣдались ежедневно за огромнымъ общимъ столомъ. Въ эту гостинницу пошелъ Пенъ на слѣдующее утро, послѣ прибытія майора, чтобъ засвидѣтельствовать ему свое родственное почтеніе.
   Онъ нашелъ пріемную комнату дяди убранную и приведенную въ должный порядокъ Морганомъ, съ вычищенною шляпой майора и выложенными его костюмами; шкатулка его, зонтикъ, "Путеводители", паспорты, карты разныхъ частей Германіи, и прочія необходимости англійскаго путешественника -- все это лежало въ порядкѣ и готовности, какъ слѣдуетъ.
   Старый джентльменъ только-что взялъ ванну, которыми Розенбадъ справедливо славится и которыя берутъ тамъ всѣ; послѣкупальный туалетъ дяди еще не кончился, когда пришелъ къ нему Пенъ. Дядя закричалъ племяннику привѣтливымъ голосомъ изъ внутренняго покоя, гдѣ занимался съ Морганомъ, и каммердписръ его вынесъ Пену пакетъ, съ адресомъ на его имя: "письма и газеты мистера Артура, сказалъ Морганъ, взятые имъ изъ Лондона, съ квартиры мистера Артура." Газеты были въ особенной связкѣ: мистеръ Джонъ Финюкенъ счелъ нужнымъ отправить къ своему сотруднику всѣ вышедшіе безъ него нумера Палл-Малльской Газеты, а письма были въ конвертѣ, съ адресомъ Пена, написаннымъ тѣмъ же джентльменомъ.
   Въ числѣ писемъ была маленькая записочка, адресованная "Артеру Пенденнису, эсквайру", подобно другой, о которой мы уже упоминали. Пенъ распечаталъ ее, вздрогнувъ и покраснѣвъ, и прочиталъ съ самымъ живымъ участіемъ и болѣзненнымъ огорченіемъ. "Она заходила въ комнаты Артура (такъ писала Фанни Больтонъ) и нашла, что онъ уже уѣхалъ; уѣхалъ въ Германію, неоставя для нея ни строчки, недавъ никакого отвѣта на ея послѣднее письмо, въ которомъ она просила только одного ласковаго слова, и книгъ, обѣщанныхъ ей въ счастливое время, прежде-чѣмъ онъ заболѣлъ, и которыя она сохранила бы на память о немъ. Она говорила, что не обвиняетъ тѣхъ, которыя нашли ее у его постели, когда онъ былъ въ горячкѣ и не узнавалъ никого, и которыя выгнали бѣдную дѣвушку, поспросивъ у нея ни слова. Она думала, что умретъ отъ этого, писала она; но докторъ Гуденоффъ былъ такой добрый и лечилъ ее, и спасъ ее отъ смерти, хотя, можетъ-быть, ей бы и лучше было не жить, и она прощаетъ всѣхъ; а что до Артура -- она всегда будетъ за него молиться. И когда онъ былъ такъ боленъ, и ему обрѣзали волосы, она позволила себѣ взять одинъ клочокъ для себя -- въ этомъ она сознавалась. И можно ли ей оставить его у себя, или его мама велитъ, чтобъ она его также возвратила? Она готова слушаться его во всемъ и только можетъ помнить, что нѣкогда онъ былъ такъ добръ, о! такъ добръ и ласковъ къ своей бѣдной Фанни."
   Когда прифрантившійся майоръ вышелъ изъ спальни въ гостиную, онъ нашелъ, къ удивленію своему, Артура съ этою записочкой въ рукѣ, и съ выраженіемъ яростнаго гнѣва на лицѣ.
   -- Что новаго изъ Лондона, милый мой? спросилъ онъ нѣсколько-робко: -- не кредиторы ли гонятся за тобою, что ты смотришь такъ невесело?
   -- Знаете ли вы что-нибудь объ этомъ письмѣ, сэръ? спросилъ Артуръ.
   -- О какомъ письмѣ, мой почтенный сэръ? возразилъ сухо майоръ, замѣтивъ сразу въ чемъ дѣло.
   -- Вы знаете, о чемъ я говорю... о миссъ... Фанни Больтонъ. Бѣдная дѣвочка! Когда она была въ моей комнатѣ? Не тогда ли, какъ я былъ въ бреду? Мнѣ казалось, будто я ее видалъ. И кто выслалъ ее отъ меня? Кто перехватывалъ письма ея ко мнѣ? Кто смѣлъ это дѣлать -- не вы ли дядюшка?
   -- Я не имѣю обыкновенія читать чужія письма, ни отвѣчать на дерзкіе вопросы, закричалъ майоръ Пенденнисъ, сильно взволнованный и съ большимъ негодованіемъ.-- въ твоихъ комнатахъ была какая-то дѣвушка, когда я пріѣхалъ туда съ большимъ личнымъ неудобствомъ... и получить такую благодарность за мое родственное участіе вовсе непріятно, да, демми! вовсе непріятно, сэръ!
   -- Дѣло не въ томъ, сэръ, возразилъ Артуръ съ жаромъ: -- и... и... простите меня, дядюшка. Вы всегда были чрезвычайно-добры ко мнѣ; діо я опять спрашиваю: не сказали ли вы ей чего-нибудь жесткаго? Не вы ли выслали это бѣдное дитя?
   -- Я не сказалъ ни одного слова этой дѣвушкѣ; я никогда не высылалъ ея ни откуда, и знаю о ней столько же, какъ о жителяхъ луны, и не хочу знать больше.
   -- Такъ это было дѣло Лауры. Скажите, она ли выслала вонъ эту дѣвушку?
   -- Повторяю тебѣ, сэръ, что я ничего не знаю и знать не хочу. Перемѣнимъ лучше разговоръ.
   -- Въ жизнь свою не прощу тому, кто это сдѣлалъ! воскликнулъ Артуръ, вскочивъ со стула и схвативъ шляпу.
   -- Стой, Артуръ, стой, ради Бога! кричалъ ему майоръ; но Артуръ его не слушалъ и выбѣжалъ изъ комнаты. Черезъ минуту майоръ видѣлъ, какъ онъ поспѣшно шагалъ домой.
   -- Подавай завтракъ! сказалъ онъ Моргану, и вздохнулъ, покачивая головой и выглядывая за окно.-- Бѣдная Елена, бѣдная душа! Быть тутъ бурѣ. Я это предчувствовалъ. Много масла поддано въ огонь.
   Когда Пенъ пришелъ домой, онъ нашелъ въ дамской гостиной одного Уаррингтона, пришедшаго за ламами, чтобъ вести ихъ въ домъ, гдѣ англійская колонія въ Розенбадѣ имѣла воскресhoc богослуженіе. Но дамы еще не выходили: Елена прихварывала, а Лаура была подлѣ пси. Гнѣвъ Пена былъ такъ силенъ, что онъ не могъ не говорить. Онъ бросилъ Уаррингтону письмо Фанни:
   -- Вообрази, Уаррингтонъ, она ухаживала за мною въ болѣзни, можетъ-быть, спасла меня отъ смерти, и вотъ какъ съ нею поступили! Письма ея ко мнѣ были перехвачены; со мною обошлись какъ съ ребенкомъ, а съ нею какъ съ собакой. Бѣдняжка! Меня убиваетъ жестокость, съ какою обошлись съ нею. Какъ? она пожертвовала для меня всѣмъ -- и вотъ награда! ее же гонятъ.
   -- Тише! тебя могутъ услышать изъ той комнаты.
   -- Услышать! пусть слушаютъ! закричалъ Пенъ, только громче. Пусть слушаютъ тѣ, которые перехватывали мои письма. Я всегда скажу, что съ этой бѣдною дѣвушкой было постыдно поступлено, и я сдѣлаю все на свѣтѣ, чтобъ это поправить. Непремѣнно сдѣлаю!
   Дверь сосѣдней комнаты отворилась и вышла Лаура съ блѣднымъ и строгимъ лицомъ. Она смотрѣла на Пена съ выраженіемъ гордости, упрека, отвращенія.
   -- Артуръ, мама очень-больна; ты говоришь такъ громко, что можешь обезпокоить ее.
   -- Я очень сожалѣю, что долженъ былъ говорить, и у меня есть еще многое, что я долженъ высказать.
   -- Я позволяю себѣ думать, что мнѣ неприлично слушать то, о чемъ вы намѣрены говорить, возразила она съ надменностью.
   -- Можете слушать или не слушать, какъ угодно. А я сейчасъ же пойду къ матушкѣ и поговорю съ нею.
   Лаура быстро подошла къ нему и сказала вполголоса:-- Не теперь, сэръ. Вы убьете ее. Ваше поведеніе и то уже сдѣлало ее несчастною.
   -- Какое поведеніе? закричалъ Пенъ въ бѣшенствѣ.-- Кто смѣетъ осуждать его? Кто смѣетъ мѣшаться въ мои дѣла! Не по вашему ли наущенію меня такъ преслѣдуютъ?
   -- Я уже сказала, что это такой предметъ, о которомъ мнѣ неприлично ни говорить ни слушать. Но что касается до мама, еслибъ она поступила иначе съ этою... этою особой, которая повидимому возбуждаетъ въ васъ такое участіе, то я должна была бы оставить вашъ домъ, а не эта... не эта особа.
   -- Клянусь небесами! нѣтъ, это ужь слишкомъ, закричалъ Пенъ.
   -- Вы, можетъ-быть, этого и желали, возразила Лаура, гордо поднявъ голову. Довольно, сэръ, прошу васъ. Я не привыкла слушать разговоры о подобныхъ предметахъ и когда о нихъ говорятъ такимъ языкомъ, и съ величавымъ поклономъ, взглянувъ противнику прямо въ лицо, она удалилась къ своему больному другу и заперла за собою дверь.
   Пенъ совершенно растерялся отъ удивленія, душевной боли и гнѣва, при видѣ такого несправедливаго и непонятнаго гоненія. Онъ разразился горькимъ и громкимъ хохотомъ, вслѣдъ за Лаурой, и съ язвительными насмѣшками и уничиженіями, какъ человѣкъ, который шутитъ подъ мучительною операціей, острился надъ своею болью и надъ злобою преслѣдованія. Горько-шутливыя рѣчи его -- не малодушное или враждебное выраженіе страданія отъ самой жестокой и незаслуженной пытки -- были слышаны въ сосѣдней комнатѣ, и, равно какъ нѣкоторыя другія неудачныя выраженія, перетолкованы совершенно въ другую сторону слушательницами: они вонзали ножи въ нѣжное и уязвленное сердце Елены, и воспламеняли пылкую дѣвушку негодованіемъ и презрѣніемъ. И этому человѣку безъ души, этому хвастуну низкими интригами, отдала я свое сердце! думала Лаура. Онъ нарушаетъ самые священные законы, подумала Елена, и онъ же смѣется и хвалится своимъ преступленіемъ! Она пожертвовала для меня всѣмъ -- я сама слышала, какъ онъ это говорилъ, и онъ хвастаетъ этимъ, смѣется и убиваетъ сердце матери! Негодованіе, огорченіе, стыдъ, чуть не убили ее. Она чувствовала, что умретъ отъ жестокосердія сына.
   Уаррингтонъ подумалъ о словахъ Лауры: "вы, можетъ-быть, этого и желали" -- подумалъ, что она все еще любитъ Пена и сказалъ это про-себя: "Въ ней говорила ревность."
   -- Пойдемъ отсюда, Пенъ. Пойдемъ въ церковь. Тебѣ надобно успокоиться, а потомъ ты долженъ объяснить все дѣло твоей матери. Она, кажется, не знаетъ истины; да и ты самъ не знаешь всего, мой любезный. Пойдемъ отсюда и переговоримъ объ этомъ. И опять онъ проворчалъ про-себя: "вы, можетъ-быть, этого и желали." Да, она его любитъ. Да и почему ей не любить его? Кого другаго желалъ бы я, чтобъ она побила? Чѣмъ можетъ она быть для меня, какъ не прелестнѣйшею и лучшею изъ женщинъ?
   Оставя дамъ, оба джентльмена вышли, каждый занятый своими мыслями, и прошли молча довольно-долго.
   -- Я долженъ поправить это дѣло, думалъ честный Джорджъ; она еще любить его -- и надобно открыть ему глаза насчетъ другой женщины. Съ этою мыслью, онъ началъ разсказывать Пену съ большею подробностью слышанное имъ отъ Боуса, касательно вѣтрености и поведенія миссъ Больтонъ; онъ доказалъ, что эта дѣвочка больше ничего, какъ легкомысленная кокетка, и, можетъ-быть, преувеличилъ нѣсколько веселость и удовольствіе Фанни въ сценѣ съ Гокстсромъ, которую ему случилось видѣть мимоходомъ.
   Всѣ показанія Боуса были сдѣланы подъ вліяніемъ овладѣвшей старымъ музыкантомъ бѣшеной ревности. Вмѣсто того, чтобъ усмирить возрождавшееся въ Пенѣ желаніе увидѣть снова плѣненное имъ молодое твореніе, разсказы Уаррингтона только воспламеняли и бѣсили Пенденниса и только усиливали намѣреніе его поправить дѣло съ Фанни. Вскорѣ прибыли они къ церковнымъ дверямъ; но, вѣроятно, ни тотъ ни другой не рѣшился войдти: такъ каждый былъ занятъ своимъ. Они прохаживались возлѣ. Майоръ подошелъ къ нимъ послѣ службы, въ отличновычищенной шляпѣ, причссаномъ парикѣ и съ самымъ бодрымъ и щеголеватынъ видомъ. Онъ пошелъ съ молодыми людьми, болтая съ ними, потому-что былъ въ наилучшемъ расположеніи духа и раскланивался съ попадавшимися навстрѣчу знакомыми: майоръ воображалъ въ невинности сердца своего, что Пенъ и Джорджъ оба въ восторгѣ отъ его анекдотовъ, которымъ тѣ давали сыпаться, упорно сохраняя презрительное молчаніе.
   Дорогой Пенъ, бѣснуясь отъ претерпѣваемаго имъ преслѣдованія, обдумывалъ великій подвигаъ правосудія, какъ онъ себя увѣрялъ, а Уаррингтонъ, съ своей стороны, помышлялъ, что и въ его дѣлахъ настаетъ кризисъ, и что пора прервать сношенія, которыя съ каждымъ днемъ дѣлались ему милѣе и дѣлали его самого болѣе-и-болѣе несчастнымъ. Да, пришла роковая пора. Онъ взялъ слово: "вы, можетъ-быть, этого и желали", за текстъ печальнаго поученія, который угрюмо проповѣдовалъ самому себѣ во всю дорогу.
   

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ-СЕДЬМАЯ.
Фероксъ отдается въ наймы.

   Наша бѣдная вдова, при помощи вѣрной Марты изъ Ферокса (которая смѣялась надъ нѣмецкими кухонными манерами и исправляла должность ключницы въ небольшомъ хозяйствѣ своей госпожи), приготовила маленькій пиръ въ честь пріѣзда майора Пенденниса. Обѣдомъ этимъ насладились только майоръ и молодые люди. Елена была слишкомъ-больна и не садилась съ ними за столь, а Лаура оставалась подлѣ нея. Майоръ говорилъ одинъ и не замѣчалъ, или не хотѣлъ замѣтить, какое угрюмое молчаніе овладѣло обоими собесѣдниками. Дамы присоединились къ нимъ въ гостиной уже вечеромъ. Елена вошла, опираясь на Лауру; она была обращена спиною къ угасавшему дневному свѣту, такъ-что Артуръ не могъ видѣть, какъ мертвенно-блѣдно и убито было лицо ея. Она подошла къ сыну, котораго не видала во весь день, положила обѣ руки ему на плечо и поцаловала сына съ нѣжностью; тогда Лаура оставила ее и перешла въ другой уголъ комнаты. Пенъ замѣтилъ, что мать дрожала всѣмъ тѣломъ, и рука ея была влажно-холодна, когда она погладила его по лбу и жалобно поцаловала.
   -- У тебя очень-больное лицо, дитя мое; я не люблю, когда ты такъ смотришь. И она шатнулась къ софѣ, все еще держа своими исхудалыми пальцами одну изъ безчувственныхъ рукъ сына.
   -- Да, я имѣлъ много огорченія, отвѣчалъ Пенъ съ волненіемъ въ груди. При словахъ его, сердце Елены забилось такъ, что она опустилась на софу полумертвая и безмолвная отъ ужаса.
   Уаррингтонъ, Лаура и майоръ Пенденнисъ не смѣли дохнуть, зная, что буря должна сейчасъ разразиться.
   -- Я получилъ изъ Лондона письма, продолжалъ Артуръ: -- и одно изъ нихъ огорчило меня больше, чѣмъ я когда-нибудь испыталъ. Оно увѣдомило меня, что нѣкоторыя прежнія письма ко мнѣ были перехвачены и скрыты отъ меня; что съ однимъ молодымъ созданіемъ, которое имѣло ко мнѣ величайшую привязанность и которое оказало мнѣ въ болѣзни величайшую заботливость, было поступлено съ самою безжалостною жестокостью...
   -- Ради самого Бога, остановись! закричалъ Уаррингтонъ. Она больна!.. развѣ ты не видишь, что больна?
   -- Пусть продолжаетъ, сказала вдова сдва-слышнымъ голосомъ.
   -- Пусть продолжаетъ и убьетъ ее, сказала Лаура, бросившись къ своей матери. Говорите, сэръ, и любуйтесь на свое дѣло.
   -- Не я жестокъ, а вы! воскликнулъ Пенъ, выведенный изъ себя словами Лауры, потому-что его сердце, отъ природы мягкое и доброе, возмущалось негодованіемъ при несправедливости, которая сваливала на него же самое страданіе его матери.-- Не я жестокъ, а вы, приписывая все это мнѣ: вы жестоки съ вашими злыми упреками, съ вашими злыми сомнѣніями на мой счетъ, съ вашими злыми преслѣдованіями тѣхъ, кто меня любитъ... да, кто меня любитъ и пренебрегаетъ ради меня всѣмъ на свѣтѣ: а вы ее презираете и попираете ногами. Сказать ли вамъ, что я сдѣлаю, что я рѣшился сдѣлать, узнавъ теперь, каково вы поступили? Я пойду къ этой бѣдной дѣвушкѣ, которую вы выгнали изъ моихъ комнатъ, и буду просить ее, чтобъ она возвратилась и раздѣлила со мною мой домъ. Я пренебрегу гордостью, которая преслѣдуетъ и гонитъ ее, и безжалостнымъ подозрѣніемъ, которое обижаетъ и ее и меня.
   -- Ты хочешь сказать, Пенъ, что ты... воскликнула вдова, жадно устремивъ на него глаза и протянувъ руки; по Лаура остановила ее. Какъ гнѣвно ни говорилъ Пенъ, она жаждала услышать, что онъ еще скажетъ.-- Говори, говори, Артуръ, продолжай, вотъ все, что могла выговорить его мать, почти лишаясь чувствъ.
   -- Клянусь честью, онъ не станетъ продолжать, не то я не хочу его слушать! воскликнулъ майоръ, дрожа отъ бѣшенства. Если вамъ угодно, сэръ, послѣ всего, что мы для васъ сдѣлали, послѣ всего, что сдѣлалъ для васъ я самъ -- оскорбить вашу мать и обезчестить ваше имя, женившись на какой-то кухаркѣ, то ступайте и дѣлайте это, демми! но мы съ вами, мэмъ, не хотимъ его больше знать. Я умываю руки, сэръ, я умываю руки. Я малый немолодой и мнѣ недолго остается жить на свѣтѣ. Я происхожу отъ одной изъ самыхъ старинныхъ и уважаемыхъ фамилій въ Англіи, сэръ, и надѣялся, что малый, котораго я любилъ и воспиталъ, съ которымъ няньчился всю жизнь, клянусь Юпитеромъ, сдѣлаетъ что-нибудь и докажетъ мнѣ, что наше имя -- да, имя Пенденнисовъ, чортъ возьми! останется послѣ насъ необезчещеннымъ. Но если онъ этого не хочетъ, демми! я отъ него отказываюсь. Мой отецъ и братъ Джекъ были самыми гордыми людьми во всей Англіи, и я бы никогда не ожидалъ такого пятна на моемъ имени, никогда и... и я стыжусь, что на это рѣшается Артуръ Пенденнисъ. Голосъ его превратился въ рыданіе: то было въ другой разъ, что Артуръ вызвалъ слезы на эти морщины.
   Звукъ прерывавшагося голоса дяди разогналъ досаду Пена и онъ пересталъ ходить по комнатѣ, что дѣлалъ до этой минуты. Лаура была подлѣ софы Елены, а Уаррингтонъ оставался безмолвнымъ, но не равнодушнымъ зрителемъ семейной бури. Пока они говорили, стемнѣло почти-совершенно. Затишье, послѣдовавшее за взрывомъ майора, было нарушено звучнымъ голосомъ Уаррингтона, раздавшимся въ сумеркахъ полутемной комнаты. Всѣ приложили вниманіе.
   -- Позволите ли вы мнѣ сказать нѣсколько словъ о себѣ самомъ, мои добрые друзья? Вы, мистриссъ Пенденнисъ, были всегда такъ добры ко мнѣ; вы, Лаура, также (надѣюсь, что я могу иногда называть васъ такъ), съ Пеномъ мы были всегда такими друзьями, что... что мнѣ давно хотѣлось разсказать вамъ мою исторію, какъ она есть; я бы сдѣлалъ это и раньше, еслибъ къ ней не примѣшивалась чужая тайна. Какъ бы то ни было, Артуру будетъ полезно знать ее, и это не будетъ лишнимъ для всѣхъ, присутствующихъ здѣсь. Разсказъ мой отвлечетъ васъ отъ думъ о предметѣ, который, по гибельному недоразумѣнію, доставилъ столько горя всѣмъ вамъ. Вы позволяете, мистриссъ Пенденнисъ?
   -- Говорите, отвѣчала Елена. Ей было мало нужды до всего на свѣтѣ; умъ ея былъ весь занятъ другою мыслью, подсказанною словами Пена, и она волновалась исполненною страха надеждой, что, можетъ-быть, намекъ его выражалъ именно то, чего она такъ желала.
   Джорджъ налилъ себѣ стаканъ вина и опорожнилъ его залпомъ.
   -- Вы всѣ знаете меня такимъ, какимъ видите: человѣкомъ безъ желанія проложить себѣ дорогу въ свѣтѣ, незаботящимся о репутаціи, и живущимъ на чердакѣ, безъ помышленія о завтрашнемъ днѣ; а между-тѣмъ я имѣю имя и друзей, имѣю способности, и все это могло бы служить мнѣ, еслибъ я захотѣлъ добиться чего-нибудь въ жизни. Но замѣтьте, я не хочу добиваться ничего. Я умру, вѣроятно, на чердакѣ и въ одиночествѣ. Я самъ приготовилъ себѣ такую участь въ ранней молодости. Сказать ли вамъ, что внушило мнѣ участіе къ Артуру, много лѣтъ тому назадъ, и заставило меня полюбить его съ перваго раза, какъ я его увидѣлъ? Молодежь изъ нашей Оксбриджской Коллегіи доставила мнѣ извѣстія объ исторіи Пена съ чэттериской актриссой, о которой онъ самъ такъ часто говорилъ мнѣ впослѣдствіи, и которая, безъ стратегіи майора Пенденниса, сдѣлалась бы, по всей вѣроятности, вашею невѣсткой, мэмъ. Я не могу разсмотрѣть лица Пена въ потьмахъ, но онъ краснѣетъ, я въ этомъ увѣренъ; смѣю сказать, что и миссъ Белль покраснѣла; а почтенный другъ мой, майоръ Пенденнисъ, смѣется, потому-что онъ побѣдилъ. Какова была бы теперь участь Артура, еслибъ онъ женился девятнадцати лѣтъ на необразованной женщинѣ, гораздо-старѣе его и лишенной всякихъ качествъ, которыя могли бы упрочить привязанность его къ ней, когда бы между ними не было ни равенства, ни довѣрія, ни, въ скоромъ времени, любви? Какая была бы его участь, если не самая несчастная? И когда онъ теперь угрожалъ вамъ подобнымъ же союзомъ, будьте увѣрены, что угрозу эту вызвала одна досада -- позвольте сказать вамъ, мэмъ, весьма-нестественная съ его стороны, потому-что, послѣ поведенія самаго честнаго и благороднаго (я могу утверждать это, зная хорошо всѣ обстоятельства), самаго благороднаго и исполненнаго самоотверженія (что съ нимъ рѣдко), онъ нашелъ въ нѣкоторыхъ изъ своихъ друзей самое несправедливое подозрѣніе, и имѣетъ право жаловаться на недостойное обхожденіе съ другимъ невиннымъ существомъ, которому онъ самъ и вы всѣ очень-много обязаны.
   Вдова попыталась встать при этихъ словахъ и Уаррингтонъ, видя это усиліе, спросилъ: -- я васъ утомляю, мэмъ?
   -- О, нѣтъ, продолжайте, продолжайте, сказала восхищенная Елена. И онъ продолжалъ:
   -- Я любилъ его по причинѣ этой самой исторіи его ранней молодости, слышанной мною изъ разсказовъ товарищей, и потому, что я уважаю человѣка (простите мои слова, миссъ Лаура), который способенъ къ сильной и безотчетной привязанности къ женщинѣ. Вотъ что сдѣлало насъ друзьями (а здѣсь всѣ друзья, и навсегда, не правда ли? прибавилъ онъ, понизивъ голосъ и наклонившись къ ней):-- и Пенъ былъ истинною отрадой и отраднымъ товарищемъ человѣку одинокому и несчастному.
   -- Я не жалуюсь на свою судьбу, вы это видите: нѣтъ человѣка, котораго судьба была бы тѣмъ, чего онъ желаетъ. На моемъ чердакѣ, гдѣ вы оставили цвѣты, и съ моими старыми книгами и старою трубкой вмѣсто жены, я живу себѣ достаточно-довольный, и только изрѣдка завидую людямъ, которыхъ жизненное поприще блистательнѣе моего, или которые находятъ отраду въ томъ, въ чемъ мнѣ отказала судьба и моя собственная вина -- въ привязанности женщины и дитяти.
   Въ это мгновеніе послышался въ потьмахъ и поблизости Уаррингтона вздохъ, и протянулась къ нему рука, которая, однако, была тотчасъ же отдернута назадъ. Жеманство нашихъ женщинъ таково, что передъ всякимъ выраженіемъ чувства, или естественной ласки и уваженія, онѣ научены думать о самихъ себѣ и быть готовыми краснѣть при малѣйшемъ предлогѣ. Когда скромность остановила, какъ слѣдуетъ, это увлеченіе, и дружество спряталось въ свой тайникъ, Уаррингтонъ принялся снова за свою исторію.
   -- Да, моя участь такова, какою я ее самъ сдѣлалъ, и отъ нея нѣтъ счастья ни мнѣ, ни тѣмъ, кто съ нею связанъ.
   -- И я также имѣлъ романическое приключеніе, прежде чѣмъ поступилъ въ Коллегію; и некому было спасти меня, какъ майоръ Пенденнисъ спасъ Пена. Простите, миссъ Лаура, если я разскажу эту повѣсть при васъ. Ничего, если всѣ вы услышите мою исповѣдь. Прежде чѣмъ я отправился въ Коллегію, я жилъ восьмнадцати-лѣтнимъ мальчикомъ у одного приватнаго учителя, и тамъ, подобно Артуру, воспламенился я привязанностью, или воображалъ только это, къ женщинѣ гораздо-низшаго сословія и старшей годами, чѣмъ я. Вы отъ меня отшатываетесь...
   -- Нѣтъ, отвѣчала Лаура и съ рѣшимостью протянула ему руку. Она угадала его исторію изъ нѣсколькихъ случайно-вырвавшихся у него намековъ и первыхъ словъ его, когда онъ началъ говорить.
   "То была дочь одного сосѣдняго мызника, сказалъ Уаррингтонъ, нѣсколько трепетнымъ голосомъ:-- и я воображалъ то же, что воображаютъ всѣ молодые люди. Родители ея знали кто былъ мой отецъ и поощряли меня всякаго рода грубыми хитростями и подлою лестью, что все я вижу очень-ясно теперь. Я долженъ отдать ей справедливость: она никогда не имѣла ко мнѣ привязанности, но была запугана угрозами и принужденіями своего семейства. Я благодарилъ бы Бога, еслибъ не дался въ обманъ; но въ такихъ дѣлахъ мы бываемъ обмануты, потому-что сами желаемъ этого, и я думалъ, что люблю эту бѣдную женщину.
   "Что могло произойдти отъ такой женитьбы? Прошло немного времени, и я увидѣлъ себя женатымъ на дочери мызника. Она не была въ-состояніи понимать ни одного предмета, интересовавшаго меня. Глупость ея давила меня, такъ-что я ее возненавидѣлъ. И послѣ непродолжительнаго и скрытнаго союза, я нашелъ (я долженъ высказать все), нашелъ гдѣ-то письма, и какія письма! которыя доказали мнѣ, что ея сердце, каково бы оно ни было, никогда не принадлежало мнѣ, а было давнымъ-давно отдано другому человѣку изъ ея званія.
   "Послѣ смерти моего отца, я заплатилъ всѣ надѣланные въ Коллегіи долги и превратилъ все, до послѣдняго оставшагося мнѣ шиллинга, въ пожизненный доходъ, который назначилъ на имя тѣхъ, которые носили мое имя, съ условіемъ, чтобъ они никогда не объявляли на него притязаній и скрылись прочь отъ меня. Условіе это было сохранено такъ же точно, какъ было бы нарушено за деньги. Еслибъ я составилъ себѣ славу и каррьеру, она пришла бы ко мнѣ; еслибъ я составилъ себѣ имя самъ по себѣ, имъ бы пользовались тѣ, которые не имѣютъ на него никакого права; и я началъ жизнь (помоги мнѣ Богъ!) въ двадцать лѣтъ и погубленный безвозвратно. Я былъ ребяческою жертвой грубыхъ плутовъ и, можетъ-быть, недавно только нашелъ, какъ тяжело -- о, какъ тяжело!-- прощать ихъ. Я сказалъ тебѣ прежде нравоученіе моей басни, Пенъ; теперь ты слышалъ самую басню. Берегись женитьбы не въ своемъ сословіи. Я былъ созданъ для участи, лучшей чѣмъ моя теперешняя; я такъ думаю, по мнѣ досталась эта; итакъ, ты видишь, мнѣ только остается смотрѣть на другихъ, болѣе-успѣвающихъ и болѣе-счастливыхь, съ сердцемъ, по возможности меньше полнымъ горечи".
   -- Клянусь честью, сэръ! воскликнулъ майоръ, въ весьма-хорошемъ расположеніи духа:-- а вѣдь я хотѣлъ женить васъ на миссъ Лаурѣ.
   -- И клянусь честью, мистеръ Шэллоу, я долженъ вамъ тысячу фунтовъ {Изъ Шекспира.}.
   -- Какъ такъ тысячу? всего сто, сэръ, возразилъ простодушно майоръ, причемъ Уаррингтонъ засмѣялся.
   Что до Елены, она была въ неописанномъ восторгѣ, вскочила съ мѣста и сказала: "Благослови васъ Богъ, мистеръ Уаррингтонъ, благослови васъ Богъ навсегда!" и она цаловала его руки и потомъ бросилась въ объятія Пена.
   -- Да, милая мама, сказалъ онъ, обнимая мать, цалуя ее съ нѣжностью и благороднымъ волненіемъ: -- я невиненъ, и моя милая, милая мать была ко мнѣ несправедлива.
   -- О, да, дитя мое, я тебя обидѣла, благодарю Бога, я была неправа! Пойдемъ, Артуръ... не здѣсь... мнѣ нужно просить прощенія у моего дитяти... и... и помилованія у моего Творца; мнѣ нужно благословить и любить тебя, милый сынъ!
   Онъ повелъ мать, едва переступавшую, въ другую комнату, и заперъ за собою двери. Растроганные зрители сцены примиренія смотрѣли имъ вслѣдъ съ радостнымъ молчаніемъ. Всегда, во всю жизнь послѣ этого, молодой человѣкъ помнилъ нѣжные звуки прерывавшагося голоса матери, выраженіе ея глазъ, сіявшихъ на него любовью неописанною, и трепетъ ея печально-улыбающихся устъ. Въ счастливѣйшія минуты своей жизни, и въ часы испытаній и горести, во время успѣховъ и добрыхъ дѣлъ, лицо матери смотрѣло на него и благословляло такимъ же взглядомъ любви и чистоты, какой онъ видѣлъ въ тотъ вечеръ, когда она была еще съ нимъ, и когда она казалась ему ангеломъ небеснымъ, ангеломъ материнской любви. За любовь эту, какъ за величайшее изъ всѣхъ, дарованныхъ намъ Творцомъ благъ, преклонимъ колѣни и принесемъ благодарную молитву Небесному Отцу нашему!
   Луна взошла между тѣмъ. Артуръ ясно припоминалъ впослѣдствіи, какъ лучи ея освѣщали кроткое и блѣдное лицо его матери. Разговоръ ихъ или, вѣрнѣе, его говоръ (ибо она едва могла говорить) былъ нѣжнѣе и довѣрчивѣе, чѣмъ бывалъ многіе годы тому назадъ. Онъ былъ опять открытымъ и великодушнымъ мальчикомъ прежнихъ дней своего дѣтства и ея любви. Онъ разсказалъ ей всю исторію, недоразуменіе насчетъ которой причинило ей столько печали: какъ онъ боролся съ искушеніемъ и какъ былъ благодаренъ, одолѣвъ его. Онъ никогда не имѣлъ дурныхъ умысловъ противъ бѣдной дѣвушки, никогда; онъ бы ни за что не посрамилъ своей чести и не уязвилъ бы чистаго сердца своей матери. Угроза воротиться къ ней была сказана въ порывѣ отчаянія, и онъ кается въ томъ, что она у него вырвалась. Онъ никогда больше не увидится съ нею. Но мать его воспротивилась этому: онъ долженъ увидѣться съ этою дѣвушкой, передъ которою она такъ много виновата, обойдясь съ нею такъ гордо и жестоко: она хотѣла подарить что-нибудь Фанни Больтонъ, и просила у своего милаго мальчика прощенія, что распечатала его письмо... и она напишетъ этой молодой дѣвушкѣ, если... если у нея достанетъ времени. Бѣдное молодое твореніе! развѣ не было въ порядкѣ вещей, что она любила ея Артура? И она снова цаловала и благословляла сына.
   Пока они говорили, часы пробили девять и Елена напомнила Пену, какъ, бывало, въ его дѣтствѣ, когда онъ былъ еще маленькимъ мальчикомъ, въ этотъ самый часъ она хаживала въ его комнату и слушала, какъ онъ читалъ "Отче Нашъ". И еще разъ, да, еще разъ молодой человѣкъ опустился подлѣ нея на колѣни и прорыдалъ молитву, которую даровала намъ Святая Благость, и которую въ-теченіе почти двадцати вѣковъ произносили мильйоны грѣшныхъ и смирявшихся духомъ людей. И когда онъ проговорилъ послѣднія слова молитвы, голова матери упала на голову ея мальчика, руки ея обвились вокругъ него и они вмѣстѣ повторили: "И во вѣки вѣковъ, аминь".
   Черезъ нѣсколько времени послѣ этого, можетъ-быть, такъ, черезъ четверть часа, Лаура услышала голосъ Артура, кричавшаго извнутри: "Лаура! Лаура!.." Она бросилась въ ту комнату и нашла молодаго человѣка еще на колѣняхъ и державшаго руку своей матери. Голова Елены откинулась назадъ и лицо, при лунномъ свѣтѣ, было совершенно-блѣдно. Пенъ глядѣлъ вокругъ себя въ испугѣ и съ помертвѣлымъ страхомъ. "Помоги! Лаура, помоги!" кричалъ онъ, растерявшись, "она въ обморокѣ, она..."
   Лаура вскрикнула и упала подлѣ Елены. Крикъ этотъ привелъ къ нимъ Уаррингтона, майора Пенденниса и прислугу. Женщина непорочная скончалась. Послѣднимъ душевнымъ движеніемъ ея была радость -- съ этой поры непрерывная и вѣчная. Нѣжное сердце ея уже не билось. Кончились горести, боли, сомнѣнія и испытанія. Послѣднимъ біеніемъ его была любовь, послѣднимъ дыханіемъ Елены было благословеніе.
   Печальная компанія друзей нашихъ поспѣшно возвратилась на родину, и Елену похоронили въ Клеврингѣ подлѣ ея мужа, въ той самой древней церкви, гдѣ она такъ часто молилась. Нѣкоторое время Лаура оставалась въ домѣ доктора Портмена, который читалъ погребальную службу надъ усопшею сестрою, среди собственныхъ рыданій и плача собравшихся вокругъ могилы Елены. Немного было людей, которые думали о ней, или говорили о ней послѣ ея смерти: люди знали объ этой кроткой и благочестивой женщинѣ едва ли больше, чѣмъ о монахинѣ въ монастырѣ. Поговорили о ней въ хижинахъ, гдѣ она помогала многимъ бѣднякамъ; потолковали въ городкѣ Клеврингѣ, что сосѣдка ихъ умерла отъ болѣзни въ сердцѣ; при этомъ одна дама разсчитывала, сколько послѣ покойницы должно было остаться состоянія; другая размышляла, останется ли Артуръ жить въ Фероксѣ или отдастъ его въ наймы; третья была убѣждена, что онъ очень-скоро промотается окончательно, и проч. Вотъ и все. Кромѣ одного или двухъ, истинно-любившихъ добрую вдову, о ней уже забыли въ слѣдующій рыночный день. Не-уже-ли вы хотите, чтобъ о васъ печалились нѣсколько недѣль послѣ вашей смерти? и не-уже-ли жизнь за гробомъ покажется меньше одинокою, если имена наши будутъ раздаваться еще немножко по сю сторону могилы, когда мы уже слегли въ могилу, и когда человѣческіе голоса поболтаютъ о насъ еще немножко? Она отлетѣла -- эта чистая душа, которую знали и любили только двое или трое. Великую пустоту оставила она въ сердцѣ Лауры, для которой любовь ея была всѣмъ, и которой теперь осталось только обожать ея память.
   -- Я радъ что она меня благословила передъ своею кончиной, сказалъ Уаррингтонъ Пену.-- Что до Артура, смиренно и съ удивленіемъ сознавшаго всю необъятность ея любви, онъ едва осмѣливался молить Небеса, чтобъ могъ быть достойнымъ ея, хотя и чувствовалъ, что тамъ молится за него праведница.
   Всѣ земныя дѣла покойницы были найдены въ совершенномъ порядкѣ, и все было ею заранѣе приготовлено для передачи сыну. Бумаги въ ея шкатулкѣ доказывали, что она давно сознавала въ себѣ болѣзнь сердца и понимала очень-хорошо, что можетъ умереть отъ нея внезапно; тамъ же была рукописная молитва ея, гдѣ она испрашивала себѣ одного счастья -- умереть на рукахъ сына.
   Лаура и Артуръ припоминали ея рѣчи. Лаура помнила ихъ съ нѣжностью, нѣсколько къ стыду молодаго человѣка, который не могъ не видѣть, какъ далеко сильнѣе была любовь этой дѣвушки къ его матери, чѣмъ его собственная. Онъ вполнѣ предоставилъ Лаурѣ знать желанія покойницы: какимъ бѣднымъ она желала помочь; какія завѣщанія и подарки на память она бы хотѣла сдѣлать. Они упаковали серебряную вазу, которую Елена, въ знакъ благодарности, предназначала доктору Гуденоффу, и отправили ее къ почтенному добряку; серебряный кофейникъ, который она употребляла, былъ отосланъ къ доктору Портмену; брильянтовое колечко съ ея волосами было дано на память Уаррингтону.
   Тяжскъ былъ день для бѣдной Лауры, когда она вошла въ Фероксъ послѣ печальнаго событія, и въ маленькую комнатку, которую она занимала и которая уже переставала быть ея комнатой, и потомъ въ опустѣлую комнату вдовы, гдѣ она провела съ нею столько безцѣнныхъ часовъ. Тамъ были платья покойной, подушечка, на которой она молилась; стулъ у туалета; зеркало, которое уже не будетъ больше отражать ея милаго, грустнаго лица. Просидѣвъ здѣсь нѣсколько времени, она услышала стукъ Пена въ двери; онъ вошелъ и увелъ ее въ гостиную, гдѣ заставилъ выпить немножко вина, сказавъ: "Благослови тебя Богъ", когда она коснулась рюмки губами.
   -- Ничего не будетъ перемѣнено въ твоей комнатѣ, сказалъ онъ ей:-- она всегда останется твоею комнатой, комнатой моей сестры. Согласна ты на это, Лаура?
   И Лаура сказала: "Да!"
   Въ бумагахъ вдовы нашли пакетъ съ надписью ея руки: "Письма отъ отца Лауры", который Артуръ передалъ Лаурѣ. То была та самая переписка между кузеномъ и кузиной, которая происходила задолго до брака каждой изъ двухъ сторонъ. Чернила этихъ писемъ вылиняли; слезы, которыми онѣ увлажались отцомъ Лауры и Еленой, высохли; скорбь, о которой онѣ свидѣтельствовали, теперь уже излечилась; и, вѣроятно, друзья, которыхъ разлука на землѣ причинила имъ столько горестей, теперь соединены въ лучшей жизни. Лаура теперь только постигла, какія узы привязывали къ ней Елену съ такою нѣжностью: какъ постоянно она больше чѣмъ мать, лелѣяла память ея отца; какъ истинно она любила его, съ какимъ самоотверженіемъ отказалась отъ него.
   Пенъ припомнилъ еще одну волю своей матери, о чемъ Лаура не могла знать: то было -- желаніе Елены сдѣлать какой-нибудь подарокъ Фанни Больтонъ. Пенъ написалъ къ ней, адресовавъ письмо на имя мистера Боуса и прося этого старичка прочесть письмо прежде, чѣмъ онъ вручитъ его Фанни. "Милая Фанни", писалъ ей Пенъ: "я отвѣчаю тебѣ разомъ на два письма, изъ которыхъ одно было прочитано мною только послѣ моей болѣзни (Пенъ нашелъ первое письмо Фанни въ шкатулкѣ своей матери, послѣ ея кончины, и чтеніе его причинило ему странную сердечную боль), и благодарить тебя, мою добрую сидѣлку и друга, за нѣжныя попеченія обо мнѣ, когда я лежалъ въ горячкѣ, въ бреду. Я долженъ сообщить тебѣ, что послѣднія слова моей матери, которой уже нѣтъ, были слова благодарности и доброжелательства къ тебѣ, за твою заботливость о больномъ ея сынѣ: она сказала, что желала бы написать къ тебѣ, если у нея достанетъ времени (что она желала просить у тебя прощенія, если жестко обошлась съ тобою), и хотѣла просить тебя, въ доказательство того, что ты ее прощаешь, принять отъ нея какой-нибудь знакъ дружбы и уваженія". Пенъ заключилъ, сказавъ что другъ его, Джорджъ Уаррингтонъ, эсквайръ, въ Лемб-Куртѣ, Темплѣ, выбранъ имъ въ попечители касательно небольшой суммы денегъ, проценты съ которой будутъ выплачиваться ей до совершеннолѣтія, или до того времени, когда она перемѣнитъ имя, о которомъ навсегда сохранитъ самое дружественное воспоминаніе благодарный другъ ея А. Пенденнисъ. Сумма была въ сущности невелика, хотя и достаточна, чтобъ сдѣлать изъ Фанни Больтонъ выгодную невѣсту. Родители ея успокоились и отецъ объявилъ, что мистеръ П. поступилъ какъ настоящій джентльменъ, хотя Боусъ и ворчалъ, что залѣплять больное сердце банковою ассигнаціей -- симпатія нетрудная; а бѣдная Фанни почувствовала слишкомъ-ясно, что письмо Пена было прощальное.
   -- Посылать стофунтовые банковые билеты привратничьимъ дочерямъ, конечно, чертовски-граціозно, сказалъ майоръ Пенденнисъ племяннику, котораго теперь, какъ главу Пенденнисовъ и обладателя Ферокса, онъ трактовалъ съ замѣтнымъ уваженіемъ: -- и такъ-какъ въ Банкѣ есть немножко чистыхъ денегъ, и твоя бѣдная мать желала этого, то, пожалуй, тутъ еще нѣтъ бѣды. Но, любезнѣйшій мой, я долженъ напомнить тебѣ, что у тебя всего пятьсотъ фунтовъ въ годъ, хотя, по моей милости, свѣтъ считаетъ тебя въ несравненно-лучшихъ обстоятельствахъ; и я умоляю тебя на колѣняхъ, не трогай своего капитала. Держись за него крѣпко, сэръ; не спекулируй съ нимъ, сэръ; пользуйся доходомъ съ твоего помѣстья, но не должай подъ залогъ его, сэръ. Тэтемъ говорилъ мнѣ, что чэттерисская отрасль желѣзной дороги, можетъ-быть, даже почти навѣрно, будетъ проведена черезъ Чэттерисъ, и если ее можно протянуть по твою сторону Бpayля и черезъ твои поля, то цѣнность ихъ чертовски поднимется, и твои пятьсотъ фунтовъ дохода разомъ перескочатъ въ восемь или девятьсотъ. Но какъ бы то ни было, а я умоляю тебя, дорожи тѣмъ, чѣмъ владѣешь. И знаешь, Пенъ, по-моему, тебѣ бы лучше бросить эти грязныя комнаты въ Тамплѣ и пріискать приличную квартирку, и кромѣ-того, тебѣ нуженъ камердинеръ и лошадь или пара въ городѣ, на время сезона. Все это, конечно, проглотитъ порядочную часть твоего дохода, и я знаю, что тебѣ надобно жить бережливо; но помни, что вѣдь ты теперь имѣешь нѣкоторое положеніе въ обществѣ, и я бы не желалъ видѣть тебя въ жалкой роли въ свѣтѣ. Что ты намѣренъ дѣлать зимою? Ты, конечно, не останешься здѣсь, или, я полагаю, не будешь больше сочинять для той, какъ ее зовутъ... для газеты?
   -- Мы съ Уаррингтономъ поѣдемъ снова за границу, сэръ, ненадолго, и потомъ мы увидимъ, что должно дѣлать.
   -- И ты, разумѣется, отдашь Фероксъ въ наймы? Хорошая школа пососѣдству; дешевая страна; чертовски-удобное мѣсто для остиндскихъ полковниковъ, или семействъ, которыя желаютъ удалиться изъ города. Я поговорю объ этомъ въ клубѣ: я знаю кучу народа, которому нужно именно такое мѣсто.
   -- Я надѣюсь, что Лаура проживетъ тамъ зиму, по-крайней-мѣрѣ, и будетъ тамъ дома, возразилъ Артуръ. На что майоръ зафыркалъ, говоря, что въ Англіи надобно было бы учредить женскіе монастыри, что лучше бы тутъ не было миссъ Белль, которая только мѣшаетъ фамильнымъ распоряженіямъ; что она умретъ тамъ одна со скуки.
   И дѣйствительно, Фероксъ былъ бы слишкомъ-печальнымъ жилищемъ для бѣдной Лауры, которая не была слишкомъ-счастлива въ семействѣ доктора Портмена, ни въ городкѣ, гдѣ столь-многое напоминало ей о миломъ, утраченномъ ею другѣ. Но лишь-только старая леди Рокминстеръ, обожавшая Лауру, узнала изъ газетъ о ея потерѣ и присутствіи въ Клеврингѣ, она немедленно пріѣхала за нею изъ Бэймута, гдѣ находилась въ то время, и настоятельно упросила Лауру пробыть у нея шесть мѣсяцевъ, годъ, всю жизнь. Лаура уѣхала къ ней, въ сопровожденіи вѣрной Марты, отправившейся въ качествѣ ея горничной.
   Пенъ и Уаррингтонъ проводили ее до кареты. Трудно было бы рѣшить, который изъ молодыхъ людей смотрѣлъ на нее съ большею нѣжностью.
   -- Твой кузенъ занятъ собою и немножко нахалъ, но у него, повидимому, доброе сердце, сказала ей въ каретѣ леди Рокминстеръ, безцеремонно говорившая свое мнѣніе о комъ бы то ни было:-- но мнѣ больше нравится Синяя Борода. Скажи мнѣ: онъ touché au coeur?
   -- Мистеръ Уаррингтонъ давно уже не принадлежитъ себѣ, отвѣчала Лаура, потупляя глаза.
   -- Вздоръ, дитя! Ахъ, мой Творецъ! вотъ хорошенькій брильянтовый крестикъ. Что тебѣ вздумалось надѣть его утромъ?
   -- Артуръ, мой братъ, подарилъ его мнѣ только сейчасъ. Онъ принадлежалъ моей... моей...
   Она не могла договорить. Карета переѣхала черезъ мостъ и мимо милыхъ, милыхъ воротъ Ферокса, уже не ея дома.
   

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ-ВОСЬМАЯ.
Старинные друзья.

   Случилось, что въ день великаго англійскаго празднества, когда весь Лондонъ выѣзжаетъ насладиться на Нисомскіе-Луга, большая часть лицъ, съ которыми мы познакомились въ-теченіе этой исторіи, собралась посмотрѣть на конскія скачки Дерби. Въ комфортэбльномъ открытомъ экипажѣ, привезенномъ на поприще парою добрыхъ коней, можно было видѣть мистриссъ Бонги, съ Пэтерностер-Роу, разодѣтую какъ Артаксерксъ въ полной славѣ своей, и въ сопровожденіи скромной мистриссъ Шендонъ, къ которой, съ самаго начала ихъ знакомства, достойная супруга знаменитаго издателя питала постоянную дружбу. Бонги, подкрѣпившій себя обильнымъ завтракомъ, бѣшено пялилъ глаза на значки скачки, такъ-что потъ лилъ съ его лысины. Шендонъ скитался около питейныхъ палатокъ и цыганъ; Финюкенъ былъ неизмѣннымъ кавалеромъ обѣихъ дамъ, къ которымъ подходили съ любезностями знакомые съ ними джентльмены, или тѣ, кто имѣлъ дѣловыя сношенія съ издательскимъ домомъ Бонги.
   Въ числѣ другихъ подошелъ и Арчеръ. Онъ сообщилъ мистриссъ Бонги, кто участвуетъ въ скачкѣ: вонъ тамъ первый министръ -- милордъ сейчасъ только совѣтовалъ ему держать пари за Борокса, но Арчеръ считалъ Муффинира лучшею лошадью. Онъ показывалъ восхищенной мистриссъ Бонги герцоговъ и вельможъ. "Вотъ, посмотрите на большую галерею", сказалъ онъ: "тамъ сидитъ китайскій посолъ со всѣми мандаринами своей свиты. Фу-Чу-Фу явился ко мнѣ съ рекомендательными письмами отъ моего добраго пріятеля, остиндскаго генерал-губернатора, и я очень ласкалъ его нѣкоторое время, и его костяныя палочки, знаете, которыми они ѣдятъ, клались для него на моемъ столѣ, когда бы онъ ни вздумалъ прійдти. Но онъ привезъ съ собою изъ Китая своего собственнаго повара, и повѣрите ли, мистриссъ Бонги? разъ, когда меня не было дома, а посолъ ѣлъ въ нашемъ саду крыжовникъ вмѣстѣ съ мистриссъ Арчеръ (Китайцы страстные охотники до крыжовника), эта скотина, его поваръ, увидѣлъ любимую собачку моей жены, прелестнѣйшую, подаренную ей самимъ герцогомъ Марльборо (котораго предку спасъ жизнь предокъ моей жены подъ Малыілаке), и что же? вѣдь этотъ дьяволъ схватилъ бѣдное животное, перерѣзалъ ему глотку, снялъ шкурку и подалъ подъ фаршемъ во второй перемѣнѣ за обѣдомъ."
   -- Это ужасно! воскликнула мистриссъ Бонги.
   -- Вы можете представить горесть моей жены! Кухарка прибѣжала наверхъ съ крикомъ и объявила намъ, что нашла шкурку милаго Фидо на площадкѣ, и прибѣжала, лишь только мы успѣли поѣсть проклятаго китайскаго блюда. Послѣ того она уже не можетъ говорить съ посломъ ни за что! И ужь, конечно, онъ послѣ этого не обѣдалъ больше у насъ. Лорд-меръ, который въ тотъ день также у меня обѣдалъ, нашелъ это блюдо очень-вкуснымъ; и знаете, съ зеленымъ горошкомъ, собачье мясо очень-похоже на утку.
   -- Вотъ удивительно! кричала изумленная издательша.
   -- Фактъ. Честное слово. А вотъ, посмотрите на эту даму въ голубомъ, подлѣ посла: это леди Флемингъ, и говорятъ будто она выходитъ замужъ за его вельможность и воротится съ нимъ въ Пекинъ. Она нарочно для этого принялась стискивать себѣ ноги; но она только будетъ калѣкой, а ужь никакъ не сдѣлаетъ изъ своихъ ногъ китайскія -- никогда! У моей жены самая маленькая ножка во всей Англіи, и она носитъ башмаки шестилѣтнихъ дѣтей; но что это значитъ въ сравненіи съ китайскими ножками, мистриссъ Бонги?
   -- Кто это въ каретѣ, подлѣ которой мистеръ Пенденнисъ, мистеръ Арчеръ? Онъ сейчасъ подходилъ къ вамъ съ мистеромъ Уаррингтономъ. У него гордыя манеры, у этого Пенденниса -- да это не диво, если онъ вѣчно въ знати. Большое состояніе досталось ему, мистеръ Арчеръ? Онъ еще въ траурѣ, какъ я вижу.
   -- Тысяча-восемьсотъ фунтовъ въ годъ съ помѣстья, да двадцать-двѣ-тысячи-пятьсотъ въ трехъ съ половиною процентномъ, мэмь. Около этого, отвѣчалъ незадумавшись Арчеръ.
   -- Ахъ, мой Творецъ! да вы знаете все, мистеръ А.! воскликнула дама съ Пэтерностеръ-Роу.
   -- Я знаю это случайно, потому-что меня приглашали по случаю завѣщанія покойной мистриссъ Пенденнисъ. Дядя Пенденниса, майоръ, рѣдко рѣшается на что-нибудь безъ меня; а такъ-какъ молодой человѣкъ немножко мотоватъ, то мы скрутили его состояніе такъ, чтобъ ему нельзя было прокутить его. Какъ ваше здоровье, милордъ? Вы не знаете этого джентльмена, мистриссъ Бонги? Вы, вѣрно, читали въ газетахъ его парламентскія рѣчи, это лордъ Рочестеръ.
   -- Лордъ Смычекъ! закричалъ съ козелъ Финюкенъ.-- Попросту, это Томь Стэпльсъ, сотрудникъ "Утренняго Вѣстника" Арчеръ.
   -- Право? возразилъ Арчеръ очень-спокойно.-- Значитъ, я ошибся. Я очень-близорукъ и клянусь честью, принялъ его за Рочестера. вотъ этотъ джентльменъ, съ двойнымъ театральнымъ лорнетомъ (кивая ему), это лордъ Джонъ; а тотъ высокій, что съ нимъ, вы его не знаете? это сэръ Джемсъ.
   -- Знаетъ ихъ потому, что видитъ въ Парламентѣ, проворчалъ Финюкенъ.
   -- Знаю ихъ потому, что они ко мнѣ очень-добры и позволяютъ мнѣ считать ихъ самыми короткими и добрыми моими друзьями, продолжалъ Арчеръ.-- Посмотрите на герцога Гэмпширскаго, вотъ вамъ великолѣпнѣйшій образецъ стариннаго англійскаго джентльмена! Онъ не пропускаетъ ни одного "Дерби". Онъ еще вчера говорилъ мнѣ: Арчеръ, я былъ на шестидесятипяти Дерби! явился въ полѣ въ первый разъ, когда мнѣ было семь лѣтъ отъ-роду, на пѣгой лошадкѣ, вмѣстѣ съ моимъ отцомъ, съ принцемъ Валлійскимъ и полковникомъ Гэнгеромъ; пропустилъ только двѣ скачки -- одну, когда лежалъ въ кори въ Итон-Колледжѣ, и другую -- въ ватерлооскій годъ, когда я былъ во Фландріи съ моимъ другомъ Веллингтономъ.
   -- А чья эта желтая карета, съ розовымъ и желтымъ парасолями, гдѣ разговариваетъ мистеръ Пенденнисъ, и около которой такъ много джентльменовъ, спросила мистриссъ Бонги.
   -- Это леди Клеврингъ, изъ Клевринг-Парка, помѣстье рядомъ съ имѣніемъ моего пріятеля Пенденниса. На козлахъ сидитъ сыпь и наслѣдникъ ихъ; онъ страшно пьянъ, этотъ чертенокъ! а молодая дѣвица -- миссъ Эмори, дочь леди Клеврингъ отъ перваго брака; она необычайно жалуетъ моего пріятеля Пенденниса, но я имѣю причину думать, что его сердце занято въ другомъ мѣстѣ. Вы слыхали о молодомъ Фокерѣ, сынѣ того важнаго пивовара... знаете? Онъ было-повѣсился отъ несчастной любви къ миссъ Эмори, но его, къ-счастью, успѣлъ срѣзать каммердинеръ, и теперь онъ за границей и подъ хорошимъ присмотромъ.
   -- Счастливый малый этотъ Пенденнисъ! проговорила со вздохомъ мистриссъ Бонги.-- Кто бы подумалъ, когда онъ, года три или четыре тому назадъ, обѣдалъ у насъ и былъ такимъ скромненькимъ и тихенькимъ, что изъ него выйдетъ такой важный человѣкъ! да онъ недавно былъ при дворѣ; я видѣла въ газетѣ его имя, и что его представилъ маркизъ Стейне. И во всѣхъ собраніяхъ знати его имя такъ же вѣрно, какъ пушка.
   -- Я ввелъ его во многіе дома, когда онъ прибылъ въ Лондонъ, сказалъ Арчеръ: -- а остальное сдѣлалъ его дядя, майоръ Пенденнисъ. Галло! Да вотъ Кобденъ! Мнѣ надобно переговорить съ нимъ. Прощайте, мистриссъ Бонги. Добраго утра, мистриссъ Шейдонъ.
   За часъ до этого и въ другомъ мѣстѣ поля, можно было видѣть отслужившій дилижансъ, на истоптанномъ имперіалѣ котораго шумѣла и кричала цѣлая толпа сомнительныхъ джентльменовъ, когда проносилось по полю великое событіе того дня -- скачка Дерби, при восклицаніяхъ мильйоновъ народа, стекшагося на любимое зрѣлище. То была колесница Уилера (хозяина "Арлекиновой Головы"), привезшая сообщество избраннѣйшихъ умовъ съ Боу-Стрита, съ охотничьимъ завтракомъ. Когда скачка мчалась мимо, каждый изъ избраннѣйшихъ умовъ горланилъ имя лошади, или цвѣтъ жокея, которыхъ онъ ожидалъ увидѣть побѣдителями. "Корнетъ!" "Муффиниръ!" "Синіе рукава! Синіе рукава! Желтая шапка! Желтая шапка! Желтая шапка!" и такъ далѣе, ревѣли джентльмены-любители въ эту восторженную и невообразимую минуту, предшествовавшую рѣшенію состязанія; и когда взлетѣлъ на воздухъ сигналъ, съ нумеромъ знаменитой лошади "Подасокуса", одинъ изъ джентльменовъ экипажа "Арлекиновой Головы", вспрыгнулъ, какъ будто онъ былъ почтовый голубь, готовый летѣть съ вѣстями въ Лондонъ или Йоркъ.
   Онъ, однако, улетѣлъ недалеко и тотчасъ же опустился снова на старую крышу экипажа, которая затрещала отъ вѣса его радости. "Ура, урр-а-а!" ревѣлъ онъ по все горло. "Ура Подасокусъ! Ужинъ на десятерыхъ, Уилеръ, любезный. Приглашаю всѣхъ васъ гуртомъ и чортъ побери издержки!"
   И сомнительные джентльмены съ крыши кареты отвѣчали:
   -- Очень-благодарны, поздравляемъ, полковникъ; отужинаемъ съ удовольствіемъ. И они шептали другъ другу: -- вѣдь полковникъ выигралъ полторы тысячи фунтовъ; демми, и у надежнаго человѣка.
   И каждый изъ нихъ принялся смотрѣть съ недовѣрчивостью на своего сосѣда, чтобъ онъ не улучилъ счастливую минуту, не отвелъ полковника въ сторону и не занялъ у него денегъ. Побѣдитель за "Подасокуса" не могъ оставаться наединѣ въ-теченіе цѣлаго дня: такъ тщательно стерегли его самого и другъ друга его друзья.
   Еще въ другой части зрителей вы бы увидѣли экипажъ, конечно, гораздо-скромнѣе, если не болѣе-оборванной наружности, чѣмъ колесница "Арлекиновой Головы": то былъ кебъ No 2002, привезшій съ извощичьей биржи Стрэнда одного джентльмена и двухъ дамъ. Одна изъ дамъ, сидя нл козлахъ кеба и наслаждаясь вмѣстѣ со своею мама и ихъ спутникомъ завтракомъ (салатомъ изъ морскихъ раковъ и горькимъ элемъ), смотрѣла такою свѣженькой и хорошенькой, что многіе блестящіе денди бросали очарованія прелестно-разряженныхъ дамъ въ щегольскихъ экипажахъ и подходили глазѣть на улыбавшуюся и румяную красоточку кеба. Румянецъ молодости и веселости игралъ на ея щекахъ; у мама ея были также румяныя щеки, но то былъ румянецъ другаго рода, усиливавшійся только отъ свѣжихъ глотковъ грока и эля, и подходившій наконецъ подъ богатый пунсовый цвѣтъ шелухи пожираемаго ею морскаго рака.
   Джентльменъ, сопровождавшій этихъ двухъ дамъ, ухаживалъ за ними съ самою неутомимою дѣятельностью, здѣсь, на мѣстѣ скачки, равно какъ и прежде, пока они ѣхали туда изъ Лондона. Во все это время шутки его не умолкали. Онъ отважно заговаривалъ съ самымъ грознымъ экипажемъ, биткомъ набитымъ колоссальнѣйшими воинами, и съ самою скромною одноколкой, въ которой Бобъ-подметальщикъ везъ на скачку свою Молли. Онъ пускалъ удивительные залпы, какъ онъ говорилъ, "мякины" въ безконечныя окна, мимо которыхъ они проѣзжали; въ школы, наполненныя скалящими зубки дѣвочками; въ полки горланящихъ ура школьниковъ, за рѣшетками классическихъ или коммерческихъ училищъ; въ окна, откуда смотрѣли улыбавшіяся служанки, кормилицы съ младенцами на рукахъ, или чинныя старыя дѣвы съ диссидентскими физіономіями. И хорошенькая дѣвушка въ соломенной шляпкѣ съ розовою лентой, и пожиравшая морскіе раки мама ея, рѣшили въ голосъ, что когда онъ въ духѣ, нѣтъ на свѣтѣ человѣка, подобнаго этому мистеру Сэму. Онъ набили кебъ всякаго рода разбросанными по дорогѣ игрушками. Приводилъ къ дамамъ цыганку съ черномазымъ ребенкомъ на рукахъ, чтобъ она погадала имъ; и единственное облако, омрачившее веселіе этого маленькаго общества было, когда ворожея предостерегала молодую дѣвушку противъ бѣлокураго, который ей измѣнилъ, и сказала ей, что она была очень-больна, и чтобъ впредь полагалась на брюнета.
   Предсказанія и росказни ворожеи испугали и сконфузили бѣдняжку, между-тѣмъ какъ мать ея и молодой человѣкъ обмѣнивались взглядами удивленія: очень-вѣроятно, что ворожея повторила въ тотъ день тѣ же самыя слова сотнѣ другихъ экипажей.
   Пробираясь одинъ-одинёхонекъ черезъ толпу и экипажи, и замѣчая, но своему обыкновенію, разнообразныя лица и происшествія этой оживленной сцены, подошелъ вдругъ къ кебу No 2002 одинъ изъ нашихъ молодыхъ друзей. Дѣвушка на козлахъ вздрогнула и вспыхнула, лишь-только его увидѣла; мать ея попунсовѣла сильнѣе чѣмъ когда-нибудь, а взглядъ мистера Сэма, до того мгновенія веселый и торжествующій, вдругъ омрачился гнѣвомъ и подозрѣніемъ, и глаза его перешли съ яростью съ Фанни Больтонъ (безъ-сомнѣнія, узнанной читателемъ) на приближавшагося къ ней Артура Пенденниса.
   Артуръ смотрѣлъ также неочень-доброжелательно, замѣтивъ мистера Самуэля Гокстера въ обществѣ своихъ старинныхъ знакомокъ; но его подозрѣнія происходили отъ встревоженнаго нравственнаго чувства, и, смѣю сказать, приносили мистеру Артуру большую честь, въ родѣ подозрѣній мистриссъ Линксъ, когда она видитъ мистера Броуна, разговаривающаго съ мистриссъ Джонесъ, или когда она замѣчаетъ мистриссъ Лембъ два или три раза въ хорошенькой оперной ложѣ. Можетъ-быть, и нѣтъ дурнаго въ разговорѣ мистера Броуна съ мистриссъ Джонесъ; можетъ-быть и мистриссъ Лембъ добыла себѣ ложу честнымъ образомъ (хотя всякій знаетъ, что ей не на что взять ложу), а между-тѣмъ моралистка, подобная мистриссъ Линксъ, все-таки имѣетъ право на нѣкоторый маленькій испугъ; и, безъ-сомнѣнія, Артуръ имѣлъ почти такое же право принять строгую мину.
   Сердечко Фанни застучало пресильно; кулаки Гокстера, погруженные въ карманы пальто, стиснулись безсознательно и какъ-будто вооружились въ своей засадѣ; мистриссъ Больтонъ заболтала изо всей силы и съ удивительною бѣглостью: "Ахъ, Творецъ! да какъ же она счастлива, что видитъ мистера Пенденниса, и какъ мистеръ Пенденнисъ поздоровѣлъ! А мы сейчасъ только говорили о мистерѣ Пенденнисѣ, неправда ли, Фанни? ну, если только въ этой знаменитой ипсомской скачкѣ нѣтъ ничего болѣе, такъ она и смотрѣть на нее не захочетъ въ другой разъ. Какъ поживаетъ майоръ Пенденнисъ, и тотъ ласковый мистеръ Уаррингтонъ, который доставилъ Фанни такую добрую вѣсть отъ мистера Пенденниса; она никогда этого не забудетъ, никогда; мистеръ Уаррингтонъ такой огромный, что чуть не расшибъ себѣ голову о косякъ ихъ двери. Ты помнишь, Фанни, какъ мистеръ Уаррингтонъ стукнулся лбомъ о косякъ?" и проч.
   Пока мистриссъ Больтонъ ораторствовала, я бы желалъ знать, сколько тысячъ мыслей пронеслось въ головѣ Фанни? какія милыя времена, горькія борьбы, одинокія печали и жалкія утѣшенія припомнила она? Сколько муки вытерпѣло молодое твореніе, подумавъ о томъ, какъ оно нѣкогда любило, и что теперь больше не любитъ? Вотъ онъ стоитъ, этотъ расфрантлишійся денди, надменный, съ чернымъ крепомъ на бѣлой пуховой шляпѣ и черными запонками на манишкѣ -- тотъ самый, за кого она чуть не умерла, десять мѣсяцевъ тому назадъ! У него въ петличкѣ розанчикъ, вѣроятно, данный ему другою; у него плотно-обтянутыя лайковыя перчатки тѣльнаго цвѣта съ черными швами, и самая миньятюрная тросточка. А у мистера Гокстера нѣтъ перчатокъ, и онъ въ огромныхъ блюхеровскихъ сапожищахъ, и пропитанъ табачнымъ дымомъ; и конечно, онъ смотритъ, какъ-будто ушатъ воды принесъ бы ему величайшую пользу! Всѣ эти мысли и миріады другихъ, примчались въ умѣ Фанни, пока мама ея разсыпалась передъ Артуромъ, и пока она сама разглядывала его изподтишка -- разглядывала съ головы до ногъ, съ рубца, оставленнаго шляпой на его бѣломъ лбу, когда онъ приподнялъ ее, раскланиваясь съ ними (прелестные волосы выросли у него снова), до брелоковъ его часовой цѣпочки, перстня подъ перчаткой, и блестящихъ сапоговъ, такъ непохожихъ на неуклюжіе блюхеровскіе Сэма Гокстера! И послѣ того какъ ея ручка робко пожала протянутую ей лайковую перчатку тѣльнаго цвѣта, и мать ея выговорила свою рѣчь, Фанни могла только сказать:
   -- Вотъ это мистеръ Самуэль Гокстеръ, сэръ, котораго вы, кажется, знаете, сэръ; мистеръ Самуэль, вѣдь вы знали прежде мистера Пенденниса... и... и... не хотите ли вы освѣжиться чѣмъ-нибудь?
   Какъ ни были трепетны и безцвѣтны эти слова, но Пенденнисъ понялъ ихъ въ такомъ смыслѣ, который облегчилъ его умъ отъ многихъ подозрѣній и, можетъ-быть, сердце -- отъ многихъ укоровъ. Нахмуренное чело лорда Ферокскаго прояснилось, на устахъ явилась добродушная улыбка, а въ глазахъ его вельможности блеснула шутливость.
   -- Мнѣ страшно хочется пить, Фанни, и я бы очень-радъ былъ выпить за твое здоровье, сказалъ Артуръ: -- я надѣюсь, мистеръ Гокстеръ проститъ меня, что я съ нимъ такъ сурово обошелся, когда мы въ послѣдній разъ встрѣтились... я тогда былъ такъ боленъ и такъ разстроенъ, что, право, едва зналъ, что говорилъ. И съ этимъ лайковая перчатка протянулась къ Гокстсру, въ знакъ дружества.
   Грязный кулакъ въ карманѣ молодаго хирурга долженъ былъ разжаться и выйдти изъ засады безоружнымъ. Бѣдный ученикъ Сент-Бартоломью чувствовалъ, какъ горяча его рука, кладя ее на руку Пена, и, увы! какъ черна... она оставила черные слѣды на перчаткѣ Пена: онъ самъ видѣлъ ихъ... Ему бы хотѣлось скомкать эту перчатку и бросить ее въ ласково-улыбавшееел лицо Пена; ему бы хотѣлось тутъ же, на поприщѣ, доказать Фанни и цѣлой Англіи, кто изъ двухъ лучше: онъ ли, Сэмъ Гокстеръ изъ Сент-Бартоломью, или этотъ зубоскалъ-денди?
   Пенъ взялъ съ величайшимъ радушіемъ стаканъ -- ему было все-равно, что бы въ немъ ни было -- онъ былъ радъ выпить послѣ дамъ, и онъ наполнилъ стаканъ тепленькимъ пивомъ, которое объявилъ отличнымъ, и выпилъ радушно за здоровье общества.
   Пока онъ пилъ и разговаривалъ съ такою любезностью, прошла мимо его молодая дама, въ свѣжемъ свѣтло-лиловомъ платьѣ, съ бѣлымъ парасолемъ, подбитымъ розовымъ, въ прелестнѣйшихъ лиловыхъ ботинкахъ, опираясь на руку дюжаго джентльмена съ усами.
   Она стиснула кулачокъ и мимоходомъ взглянула искоса на Пена. Усатый кавалеръ ея весело расхохотался. Онъ также сняла, шляпу дамамъ Кеба No 2002. Вы бы должны были видѣть, какъ глазки Фанни Больтонъ устремились вслѣдъ за лиловою дамой. Лишь только Гокстеръ замѣтилъ это направленіе, глазки Фанни перестали смотрѣть на лиловую нимфу, и направились прямо въ глаза Сэма Гокстера, съ самымъ безхитростнымъ и добродушнымъ выраженіемъ.
   -- Какая хорошенькая! воскликнула Фанни; -- И какъ мило одѣта! Замѣтили вы, мистеръ Сэмъ, какія маленькія, маленькія ручки?
   -- Это былъ капитанъ Стронгъ, сказала мистриссъ Больтонъ,-- а вотъ ужь не знаю, кто съ нимъ дама?
   -- Сосѣдка моя по деревнѣ, миссъ Эмори, отвѣчалъ Артуръ.-- Дочь леди Клеврингъ. Вѣдь вы часто видѣли сэра Фрэнсиса въ Шеффердс-Иннѣ, мистриссъ Больтонъ?
   На основаніи его словъ, Фанни тотчасъ же составила полный романъ въ трехъ частяхъ: любовь, невѣрность, великолѣпная свадьба въ церкви Св. Георгія на Гановер-Скверѣ, дѣвушка съ убитымъ сердцемъ; и Сэмъ Гокстеръ не былъ героемъ этой повѣсти, бѣдный Сэмъ, который вытащилъ между-тѣмъ превонючую сигару и дымилъ подъ самымъ носикомъ Фанни.
   Послѣ того, что этотъ проклятый денди Пенденнисъ подошелъ къ его обществу и оставилъ его, солнце потускло для Сэма Гокстера и небеса омрачились. Значки не имѣли для него привлекательности, а горькое пиво казалось горячимъ и негоднымъ, словомъ, свѣтъ для него перемѣнился. У него былъ въ карманѣ жестяной пистолетикъ для стрѣльбы горохомъ, для увеселенія дамъ на обратномъ пути. Онъ и не вынималъ его, забылъ о его существованіи, пока другой какой-то шутникъ не пустилъ цѣлаго залпа гороха въ кислую физіономію Сэма; на этотъ салютъ, послѣ нѣсколькихъ означавшихъ изумленіе годдемовъ, онъ разразился свирѣпымъ и сардоническимъ хохотомъ.
   Но Фанни была до крайности мила во всю дорогу домой. Она ласкалась къ Сэму, улыбалась ему и кокетничала съ нимъ. Она смѣялась очаровательнымъ смѣхомъ; восхищалась всѣмъ, вынула изъ коробочки паяццика и была такъ благодарна Сэму. Когда они пріѣхали домой и мистеръ Гокстеръ, все еще мрачный и сердитый, морозно прощался съ нею, она залилась слезами и сказала ему, что онъ гадкая и злая тварь.
   На это, со взрывомъ чувствъ, почти столь же трогательнымъ, какъ у Фанни, молодой врачъ обхватилъ дѣвушку обѣими руками, клялся, что она ангелъ, а онъ ревнивая скотина; сознался что онъ ея не стоитъ, и не имѣлъ никакого права ненавидѣть Пенденниса; просилъ, умолялъ ее сказать еще разъ, что она... что она что такое? Конецъ вопроса и отвѣтъ Фанни были произнесены устами, столь близкими другъ отъ друга, что постороннему было рѣшительно невозможно разслушать ихъ слова. Мистрисъ Больтонъ сказала только "Полноте, мистеръ Г., безъ глупостей, прошу покорно; вы просто были злодѣй, что такъ жестоко обошлись съ Фанни, да".
   Разставшись съ No 2002, Артуръ пошелъ засвидѣтельствовать свое почтеніе каретѣ, въ которой, подлѣ своей мама, сидѣла уже лиловая сочинительница Mes Larmes. Неутомимый майоръ Пейденнисъ былъ съ леди Клеврингъ, а козлы занималъ молодой Франкъ, подъ надзоромъ капитала Стронга.
   Множество денди и людей нѣкоторой извѣстной фешонэбльности, военныхъ франтовъ, молодыхъ различныхъ чиновниковъ, словомъ, скорѣе мужскихъ, чѣмъ дамскихъ собесѣдниковъ, собралось около остановившейся на холмикѣ кареты. Оли разговаривали съ миледи и миссъ Эмори, предлагали послѣдней шутливые пари и бесѣдовали съ ней очень-вольно. Они указывали ей кто былъ на полѣ: и эти "кто" были невсегда такіе, чтобъ съ ними можно было ознакомливать молодую дѣвицу.
   Когда Пенъ приблизился къ каретѣ леди Клеврингъ, ему пришлось протолкаться черезъ эту толпу щеголей, любезничавшихъ съ миссъ Эмори, которая кивала ему и подзывала къ себѣ очаровательными сигналами.
   Je l'ai vue сказала она; elle а de bien beaux yeux; vous êtes un mon sire!
   -- Почему чудовище? возразилъ со смѣхомъ Пенъ: -- Honni soit qui mal y pense. Моя молодая пріятельница въ томъ кебѣ защищена, какъ только можетъ быть защищена дѣвушка въ христіанскомъ мірѣ. Съ одной стороны подлѣ нея мама, а съ другой -- женихъ. Можетъ ли случиться что-нибудь дурное съ дѣвушкой, окруженной такими лицами?
   -- Нельзя знать, что можетъ и чего не можетъ случиться, сказала миссъ Біанка пофранцузски: -- когда дѣвушка склонна къ чему-нибудь и когда ее преслѣдуетъ такое злое чудовище какъ вы. Вообразите, полковникъ, я сейчасъ видѣла monsieur вашего племянника, подлѣ одного кеба съ двумя дамами и кавалеромъ, и какимъ кавалеромъ! Они ѣли морскіе раки и смѣялись, какъ смѣялись!
   -- Мнѣ не показалось, чтобъ кавалеръ смѣялся, возразилъ Пенъ: -- А что до раковъ, я думаю, онъ радъ бы быль проглотить меня вмѣсто морскаго рака. Онъ такъ стиснулъ мнѣ руку, что я думаю, на ней остались синяки. Онъ молодой хирургъ, и изъ Клевринга. Помните вы въ Гай-стритѣ позолоченную ступку съ пестомъ?
   -- Если онъ примется лечить васъ, когда вы заболѣете, то отправитъ васъ на тотъ снѣгъ, и вы этого стоите, потому-что вы чудовище!
   Частое употребленіе слова чудовище не понравилось Пену:-- "Она говоритъ объ этихъ вещахъ черезчуръ-легко, подумалъ онъ. Еслибъ я былъ чудовище, какъ она выражается, она бы и приняла меня какъ чудовище. Не такъ должна говорить и думать англійская дѣвушка. Лаура бы этого не сказала, слава Богу". И при этой мысли лицо его омрачилось.
   -- О чемъ вы думаете? Ужь не намѣрены ли вы bouder? Майоръ, побраните хорошенько вашего племянника: онъ вовсе меня не забавляетъ. Онъ bêle какъ капитанъ Крженбюри.
   -- Что вы говорите обо мнѣ, миссъ Эмори? сказалъ поименованный ею капитанъ, оскаля зубы: -- Если что-нибудь хорошее, то скажите поанглійски, потому-что я не понимаю, когда говорятъ пофранцузски такъ чертовски-скоро.
   -- Хорошаго тутъ ничего нѣтъ, Крэккъ, сказалъ товарищъ Крженбюри, капитанъ Клинкеръ.-- Пойдемъ-ка лучше, чѣмъ портить дѣло. Говорятъ, что Пенденнисъ сильно ухаживаетъ за нею.
   -- Я слыхалъ, будто онъ чертовски-уменъ, вздохнулъ Крженбюри:-- Леди Віолетта Леби говоритъ это. Онъ написалъ что-то, романъ или поэму, или что-то въ этомъ родѣ; и онъ пишетъ эти чертовски-умныя вещи въ газетахъ, знаешь дэмми... Желалъ бы и я быть такимъ умникомъ, Клинкеръ.
   -- Ужь до этого тебѣ не дожить Крэккъ; я не съумѣю написать хорошую книгу, а сочинилъ бы препорядочную о Дерби. Что за олухъ Клеврингъ! А бегума! Я люблю эту бегуму. Она стоитъ десятерыхъ такихъ, какъ ея дочка. И какъ она была рада, что она выиграла въ лоттерею!
   -- А что, надеженъ Клеврингъ насчетъ платежа, а? спросилъ капитанъ Крженбюри.
   -- Надѣюсь, отвѣчалъ его пріятель, и они исчезли въ толпѣ.
   Передъ окончаніемъ увеселеній того дня подходило къ каретѣ леди Клеврингъ много другихъ ея знакомыхъ, которые болтали съ нею и ея дочерью. Добрая леди была въ самомъ веселомъ расположеніи духа, смѣялась и шутила, по своему обыкновенію, предлагала своимъ посѣтителямъ освѣженія, пока не опорожнились ея обширныя корзины съ разными съѣстными припасами и бутылками, и пока прислуга ея не разгорячилась, какъ обыкновенію разгорячается прислуга въ день Дерби.
   Майоръ замѣчалъ, что нѣкоторые изъ подходившихъ бросали на миледи взгляды довольно-странные и значительные. "Какъ легко она это принимаетъ!" шепнулъ одинъ джентльменъ другому. "Бегума слѣплена изъ денегъ", отвѣчала, его пріятель, "Какъ легко она принимаетъ что?" подумала, старый Пенденнисъ. "Развѣ кто-нибудь проигралъ деньги?" Леди Клеврингъ говорила, что она такъ счастлива, потому-что сэръ Фрэнсисъ обѣщалъ ей въ то утро не держать на скачкѣ пари.
   Мистеръ Вельборъ, деревенскій сосѣдъ Клевринговъ, прошелъ въ это время мимо кареты, но бегума подозвала его назадъ и выговаривала ему, зачѣмъ онъ не узнаётъ старыхъ друзей? и почему не пришелъ къ ней прежде? и почему не пришелъ закусить? Миледи была въ большомъ восхищеніи; она сообщила ему и разсказала всѣмъ, что выиграла пять фунтовъ въ лоттерею. При этой новости мистеръ Вельборъ посмотрѣлъ на нее такъ значительно и такъ грустно, что майоромъ Пенденнисомъ овладѣла боязнь. "Ему, видите ли, надобно посмотрѣть за лошадьми, и почему такъ долго не приводятъ ихъ эти негодяи-жокеи". Когда майоръ возвратился, его всегда улыбающаяся и осклабленная физіономія была омрачена какимъ-то горемъ. "Что съ вами сдѣлалось, майоръ?" спросила добрая бегума. Майоръ отвѣчалъ, что у него голова разболѣлась отъ усталости и солнца. Карета покатилась назадъ въ Лондонъ и была однимъ изъ блистательнѣйшихъ экипажей этой огромной и живописной процесіи. Подгулявшіе кучера неслись молодецки по лугу, сопровождаемые удивленіемъ пешеходовъ, ироническими криками маленькихъ одноколокъ и таратаекъ, и громкими годдемами рыдвановъ, на которые налетали неосторожные форрейторы. Веселая бегума, раскинувшись на великолѣпныхъ подушкахъ, была олицетвореніемъ добродушія и самодовольствія; прелестная Сильфида улыбалась съ томнымъ изяществомъ. Много семействъ тряслось на телегахъ и много дешевыхъ денди возвращалось домой на усталыхъ наемныхъ клячахъ; всѣ они любовались экипажемъ и сидѣвшими въ немъ, и помышляли, какъ они должны быть счастливы! Стронгъ сидѣлъ на козлахъ, покрикивая величавымъ голосомъ толпѣ и кучерамъ. Юный Франкъ былъ взятъ въ карету и спалъ подлѣ майора, вслѣдствіе бражничанья и шампанскаго.
   Майоръ разбиралъ, между-тѣмъ, самъ съ собою новости, сдѣлавшія его такимъ серьёзнымъ: "Если сэръ Фрэнсисъ станетъ продолжать на такой ладъ, думалъ онъ: -- этотъ пьяный чертенокъ будетъ такимъ же банкротомъ, какъ были его отецъ и дѣдъ" Состояніе бегумы не выдержитъ такихъ кровопусканій -- никакое состояніе не выстоитъ противъ нихъ: она уже разъ шесть платила его долги. Еще нѣсколько лѣтъ, скачокъ и нѣсколько проигрышей въ родѣ сегодняшняго -- и она разорена."
   -- Какъ вы думаете, мама, не можемъ ли мы устроить скачки въ Клеврингѣ? спросила миссъ Эмори.-- Да, намъ бы надобно было возобновить ихъ! Въ старинныя, добрыя старинныя времена въ Клеврингѣ были скачки. Вѣдь это древнее національное увеселеніе, знаете; у насъ былъ бы клеврингскій балъ, и танцы для поселянъ, и разныя сельскія забавы въ паркѣ. О, это было бы прелестно!
   -- Да, превесело, отвѣчала мама.-- Не правда ли, майоръ?
   -- Скачки -- очень-разорительная забава, любезная леди, отвѣчалъ майоръ, съ такимъ печальнымъ лицомъ, что бегума начала трунить надъ нимъ и спрашивала, не проигралъ ли онъ какого-нибудь пари на скачкѣ?
   Послѣ сна, длившагося часа полтора, наслѣдникъ баронетства началъ обнаруживать признаки пробужденія, потягиваясь юношескими руками по лицу майора и толкнувъ раза два колѣни сестрицы, сидѣвшей съ нимъ vis-à-vis. Когда милый мальчикъ совершенно оправился, онъ началъ бойкій разговоръ.
   -- Слушайте, ма, я вѣдь въ этотъ разъ ходилъ туда и смастерилъ штуку.
   -- Куда ходилъ и что смастерилъ, милый Фрэнки?
   -- Много ли составитъ семнадцать полкронъ? Два фунта и полкроны, такъ вѣдь? Мнѣ въ нашей лоттереѣ достался Бораксъ, но я купилъ Подасокуса и Модника у Леггэта-младшаго за два пирожка и бутылку джинджер-бира.
   -- Ахъ ты негодный игрочишка! Какъ ты смѣешь начинать такъ рано? воскликнула миссъ Эмори.
   -- А тебя кто спрашиваетъ? возразилъ братецъ.-- Развѣ кто-нибудь спрашивается вашего позволенія, миссъ? И слушайте, мы...
   -- Ну, что такое, Фрэнки, милый?
   -- Вы разсердитесь, я знаю, и онъ расхохотался: -- а сказать вамъ кое-что?
   Бегума изъявила желаніе знать кое-что, и сынъ и наслѣдникъ ея продолжалъ:
   -- Когда мы пошли вмѣстѣ со Стронгомъ на большую галерею послѣ скачки, и я разговаривалъ съ Леггэтомъ-младшимъ, который былъ тамъ съ своимъ губернаторомъ, я видѣлъ, что на смотрѣлъ свирѣпо какъ медвѣдь. И знаете, ма, Леггэтъ-младшій сказалъ мнѣ, что онъ слышалъ отъ своего губернатора, будто на проигралъ семь тысячъ на пари за любимую лошадь. Я никогда не стану держать пари за любимую лошадь, когда пріиду въ возрастъ, о, никогда! Нѣтъ, нѣтъ, пусть меня повѣсятъ, если я это сдѣлаю... да оставьте меня въ покоѣ, Стронгъ!
   -- Капитанъ Стронгъ! Капитанъ Стронгъ! не-уже-ли это правда? закричала несчастная бегума.-- Такъ сэръ Фрэнсисъ опять бился объ закладъ? Онъ обѣщалъ мнѣ не дѣлать этого. Далъ мнѣ честное слово не дѣлать этого.
   Стронгъ слышалъ съ козелъ конецъ рѣчи молодаго Клевринга и тщетно старался остановить его несчастный языкъ.
   -- Я боюсь, что это правда, мэмъ, отвѣчалъ онъ, обернувшись, къ ней.-- Я огорченъ этимъ столько же, какъ вы сами. Онъ далъ и мнѣ такое же обѣщаніе, какъ вамъ, но что съ нимъ дѣлать? Игра свыше его силъ! его ничто не можетъ остановить.
   Леди Клеврингъ залилась слезами. Она оплакивала свою горькую участь, какъ несчастнѣйшая изъ женщинъ. Она объявила, что разведется съ мужемъ и не станетъ больше платить долговъ этого неблагодарнаго человѣка. Она разсказала, со слезливою бѣглостью, исторій двадцать, къ-сожалѣнію, слишкомъ-справедливыхъ, о томъ, сколько разъ мужъ её обманывалъ и какъ постоянно она его поддерживала и выручала. И въ такомъ горестномъ состояніи, пока юный Франкъ думалъ о двухъ выигранныхъ имъ гинеяхъ, а майоръ соображалъ въ омраченномъ умѣ, не лучше ли ему отказаться отъ нѣкоторыхъ плановъ, великолѣпный экипажъ подкатилъ къ дому бегумы на Гросвенор-Плесѣ. Праздношатающіеся и мальчишки, какъ водится, по окончаніи скачекъ Дерби, толкались около рѣшетки; они встрѣтили экипажъ восклицаніями и закидывали выходившимъ изъ него счастливцамъ.
   -- И для сына этого человѣка я должна быть нищею! сказала Біанка, дрожа отъ злости, когда поднималась но лѣстницѣ, опираясь на руку майора: -- для этого обманщика... для этого шулера... для этого лгуна... этого грабителя женщинъ!
   -- Успокойтесь, моя милая миссъ Біанка, говорилъ ей старый джентльменъ: -- прошу васъ, успокойтесь. Съ вами поступили, конечно, самымъ жестокимъ и несправедливымъ образомъ. Но помните, что во мнѣ вы имѣете всегда неизмѣннаго друга, и положитесь на старика, который всѣми силами старается служить вамъ.
   И когда миссъ Біанка и подающій блистательныя надежды наслѣдникъ дома Клевринговъ ушли въ свои спальни, остальныя три лица изъ общества, ѣздившаго въ Ипсомъ, остались еще нѣсколько времени въ серьёзномъ совѣщаніи.
   

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ-ВОСЬМАЯ.
Объясненія.

   Около года, какъ читатель могъ замѣтить, прошло послѣ событія, описаннаго нами за нѣсколько страницъ назадъ. Трауръ Артура приходилъ къ концу. Особа его подверглась нѣкоторымъ пріятнымъ перемѣнамъ. Парикъ былъ отложенъ въ сторону и собственные его волосы, хотя нѣсколько порѣдѣвшіе послѣ болѣзни, предъявились снова на созерцаніе публики. Кромѣ-того, онъ имѣлъ честь явиться ко двору въ мундирѣ корнета клеврингской конной милиціи: онъ былъ представленъ маркизомъ Стейне.
   Этого представленія майоръ Пенденнисъ требовалъ съ особенною настойчивостью. Онъ и слышать не хотѣлъ, чтобъ прошелъ цѣлый годъ безъ этого церемоніала, необходимаго англійскому джентльмену. Майоръ полагалъ, что племянникъ его долженъ принадлежать какому-нибудь болѣе-избранному клубу, чѣмъ Мегатеріумъ; онъ объявлялъ въ свѣтѣ всѣмъ своимъ знакомымъ, что состояніе его племянника оказалось ниже его ожиданій, и что у него дохода меньше полуторы тысячи фунтовъ.
   Состояніе Артура Пенденниса, эсквайра, записано въ свѣтѣ этою цифрой. Издатели начали уважать его еще больше прежняго и даже многія нѣжныя матери удостоили его особеннаго вниманія. Если хорошенькія дочери ихъ могутъ по всѣмъ правамъ разсчитывать на болѣе-блестлщія партіи, то все-таки и онъ недурной женихъ для некрасивыхъ: если блестящая и ослѣпительная Майра должна подхватить на удочку молодаго лорда, то бѣдненькая Беатриса, у которой одно плечо выше другаго, должна прицѣпиться къ какому-нибудь уроду, и почему бы Артуру Пендеввису не быть опорою ея въ жизни? На первую же зиму вступленія Пена въ обладаніе Фероксомъ, мистриссъ Гоксби, пригласивъ къ себѣ въ деревню мистера Пенденниса, нашла, что для ея Беатрисы чрезвычайно-полезно учиться у него бильярдной игрѣ; а также, она не позволяла ей кататься ни съ кѣмъ другимъ въ маленькой коляскѣ, потому-что мистеръ Пенденнисъ литераторъ и Беатриса равномѣрно занималась литературой, наконецъ она объявила, что этотъ молодой человѣкъ, по наущенію своего отвратительнаго стараго дяди, поступилъ самымъ безчестнымъ образомъ съ ея дочерью, играя ея чувствами. Дѣло въ томъ, что нашъ старый джентльменъ зналъ характеръ мистриссъ Гоксби, и то, какъ безбожно она окручиваетъ неосторожныхъ молодыхъ людей; а потому онъ пріѣхалъ за племянникомъ и насильно увезъ его изъ непосредственныхъ когтей мистриссъ Гоксби, хотя и не изъ-подъ вліянія ея языка. Старшій Пенденнисъ хотѣлъ, чтобъ Артуръ провелъ Рождество въ Клеврингѣ, куда переѣхало семейство баронета; но у молодаго человѣка не стало на это духу: Клеврингъ былъ слишкомъ-близокъ отъ бѣднаго стараго Ферокса, столь полнаго грустныхъ воспоминаній.
   Мы упустили изъ вида Клевринговъ до появленія ихъ на поприщѣ ипсомской скачки; теперь мы дадимъ о нихъ маленькій отчетъ за этотъ промежутокъ времени. Въ-теченіе прошлаго года свѣтъ не быль ласковъ ни къ одному члену этого семейства. Леди Клеврингъ, одна изъ добрѣйшихъ женщинъ, какія когда-либо ѣли съ аппетитомъ хорошіе обѣды, или коверкали королевско-англійскій языкъ -- должна была переносить постоянныя семейныя огорченія, подвергавшія тяжкому испытанію ея добродушіе и аппетитъ; домашніе споры и огорченія дѣлали иногда безплодными всѣ усилія самаго лучшаго французскаго повара и отъ нихъ было жестко на самой комфортэбльной софѣ: -- "Я бы лучше ѣла рѣпу, Стронгъ, за десертомъ, чѣмъ этотъ ананасъ и весь виноградъ изъ Клеврингъ, говорила бѣдная леди Клеврингъ, глядя на свой столъ и открывая сердце своему вѣрному другу: "если бъ я могла имѣть хоть немножко покоя. Охъ! въ тысячу разъ была я счастливѣе вдовою, и прежде, чѣмъ мнѣ достались всѣ эти деньги!"
   И дѣйствительно, семейство Клевринговъ пошло по ложной дорогѣ и не получило ни отрады, ни значенія въ свѣтѣ, ни благодарности за свое гостепріимство, ни добраго расположенія со стороны тѣхъ, кого оно угощало. Успѣхъ ихъ перваго лондонскаго сезона былъ сомнителенъ, паденіе -- громогласно.-- "Человѣческаго терпѣнія не хватитъ съ этимъ сэромъ Фрэнсисомъ Клеврингомъ", говорили люди: "Онъ слишкомъ-безнадежно низокъ, глупъ и безчестенъ. Нельзя опредѣлить, что именно, но на этомъ домѣ и его entourage лежитъ какое-то пятно. Кто эта бегума съ своими деньгами и неправильнымъ произношеніемъ, и откуда она взялась? Что за необычайный маленькій образчикъ наглости ея дочка, съ своими французскими граціями и отважнымъ жеманствомъ? съ нею рѣшительно нельзя позволить знаться благовоспитаннымъ англійскимъ дѣвушкамъ! И что за странный народъ окружаетъ ихъ! Сэръ Фрэнсисъ Клеврингъ игрокъ и явно живетъ въ обществѣ шулеровъ и негодяевъ. Гэли Клинкеръ, знавшій его прежде, говоритъ, что онъ не только мошенничалъ въ картахъ, но и трусилъ на дуэли. Съ чего это вздумалось леди Рокминстеръ поднимать ихъ?" И дѣйствительно, послѣ перваго же сезона леди Рокминстеръ, "поднявшая" леди Клеврингъ, придавила ее; важныя леди не хотѣли брать своихъ дочерей на ея вечера; бывавшіе у Клевринговъ молодые люди вели себя съ самою неприличною безцеремонностью и презрительною фамильярностью: и бѣдная леди Клеврингъ нашлась вынужденною принимать у себя "сволочь", потому-что знать не хотѣла къ ней ѣздить.
   Она не имѣла ни малѣйшаго недоброжелательства къ такъ-называемой въ нашемъ обществѣ "сволочи", не гордилась собою и не считала себя лучше своихъ ближнихъ; но она повиновалась приказаніямъ, даннымъ ей при вступленіи въ общество ея свѣтскою крестною матерью: она охотно желала быть знакома со знакомыми этихъ дамъ и приглашать тѣхъ, кого онѣ приглашали. Какъ мы уже прежде сказали, покинуть возлюбленную легко, а быть ею покинутымъ -- тяжко: такъ же точно вы можете отказаться отъ общества безъ всякой муки, и скорѣе почувствуете еще облегченіе при разставаньи; но горько и больно вамъ, когда общество отказывается отъ васъ.
   Мы упомянули объ одномъ фешонэбльномъ молодомъ человѣкѣ, отъ котораго можно было ожидать, что онъ останется вѣрнымъ изъ всей толпы невѣрныхъ; и дѣйствительно, такимъ оказался пріятель нашъ, Гарри Фокеръ, эсквайръ. Но онъ повелъ дѣла свои неблагоразумно, и несчастная страсть, открытая сначала Пену, сдѣлалась извѣстною и смѣшною въ цѣломъ городѣ, дошла до слуха его нѣжной и слабой матери, и наконецъ о ней узналъ его лысый и непреклонный родитель.
   Когда мистеръ Фокеръ извѣстился объ этихъ непріятныхъ новостяхъ, произошла между нимъ и его сыномъ горестная и бурная сцена, кончившаяся изгнаніемъ маленькаго джентльмена изъ Англіи на цѣлый годъ, съ самымъ положительнымъ приказаніемъ: воротиться по истеченіи этого срока и немедленно жениться на кузинѣ, или удалиться съ тремя стами фунтовъ дохода и не видѣть больше въ глаза ни родителя, ни пивоварни. Вслѣдствіе этого уѣхалъ мистеръ Гарри Фокеръ, увезя съ собою печаль и кручину, которыя проходятъ безпошлинно черезъ самыя строгія таможни и сопровождаютъ изгнанника всюду. Съ такимъ крепомъ на глазахъ, мистеру Фокеру даже Парижскій Бульваръ показался унылымъ, а небо Италіи -- чернымъ.
   Этотъ годъ былъ несчастнымъ для сэра Фрэнсиса Клевринга и описанныя въ предъидущей главѣ событія доканали его. Въ этотъ годъ, какъ припомнятъ любители скачекъ, выиграла призъ лошадь лорда Гарроугилля, Подасокусъ -- милордъ былъ классическій молодой вельможа и далъ своему коню названіе изъ "Иліады" -- къ отчаянію всѣхъ знатоковъ, которые произносили имя побѣдоноснаго четвероногаго на разные необыкновенные манеры, и которые держали сторону Боракса, оказавшагося совершенно-незамѣтнымъ на скачкѣ Дерби. Сэръ Фрэнсисъ Клеврингъ, весьма-короткій пріятель съ самыми записными любителями, имѣлъ, разумѣется, бездну "свѣдѣній", а потому смѣло держалъ по десяти и тридцати противъ одного, противъ выигравшей лошади, и ставилъ большіе пари за любимаго коня: результатомъ всего этого, какъ сынъ его весьма-вѣрно сообщилъ бѣдной леди Клеврингъ, былъ проигрышъ семи тысячъ фунтовъ.
   Ударъ этотъ былъ жестокъ для доброй леди, которая столько разъ платила долги своего мужа, столько разъ получала его клятвы и обѣщанія исправиться, столько разъ удовлетворяла его ростовщиковъ и барышниковъ, устроила и отдѣлала ему домъ въ деревнѣ и городѣ, и теперь, наконецъ, должна была жертвовать еще огромною суммой, по милости его низкаго малодушія.
   Мы уже описали выше, какъ старшій Пенденнисъ сдѣлался совѣтникомъ семейства Клевринговъ, и, въ своемъ качествѣ друга дома, прошелъ чрезъ всѣ его комнаты и даже видѣлъ тотъ темный чуланчикъ, который есть у каждаго изъ насъ, и въ которомъ, какъ увѣряетъ пословица, запертъ фамильный скелетъ. О денежныхъ дѣлахъ баронета майоръ не могъ знать, потому-что и самъ Клеврингъ не зналъ ихъ, и скрывалъ отъ себя и отъ другихъ въ такой безнадежной путаницѣ лжи, что никакой стряпчій или дѣлецъ не добился бы тутъ толка. Но касательно леди Клеврингъ майоръ зналъ несравненно-больше; и когда ее постигло бѣдствіе при Дерби, онъ взялъ на себя узнать въ совершенной подробности всѣ ея денежныя средства, какія у нея только были; теперь онъ зналъ въ-точности, до чего простирались частыя пожертвованія вдовы Эмори ради ея теперешняго супруга.
   Онъ не скрывалъ -- и этимъ пріобрѣлъ большую милость миссъ Біанки -- своего убѣжденія, что дочь леди Клеврингъ очень-пострадала отъ ея втораго замужства и отъ родившагося у нея сына: въ разговорахъ леди Клеврингъ онъ явно намекалъ, что дочь ея должна бы получить лучшую долю изъ материнскаго состоянія. Мы говорили прежде, какъ онъ далъ понять леди Клеврингъ, что ему извѣстны всѣ подробности ея прежней несчастной исторіи, такъ-какъ онъ былъ въ Индіи въ то время, когда... когда случились горестныя происшествія, кончившіяся разлученіемъ ея съ первымъ мужемъ. Онъ могъ указать ей, гдѣ найдти калькуттскую газету, заключавшую въ себѣ описаніе суда надъ Эмори, и бегума была ему очень-благодарна за его молчаніе и храненіе ея тайны и за постоянную дружбу къ ея семейству.
   -- Свои виды, милая леди Клеврингъ, отвѣчалъ онъ на это:-- я могъ имѣть свои виды. У каждаго изъ насъ есть свои виды и я не скрою отъ васъ, что мои состояли въ желаніи женить моего племянника на вашей дочери.
   На это леди Клеврингъ, можетъ-быть, нѣсколько удивленная, что майоръ избираетъ ея семейство для союза съ своимъ, изъявила свое искреннее согласіе.
   Но онъ сказалъ ей откровенно; -- "Милая леди Клеврингъ, у моего мальчика всего -- на-все пять-сотъ фунтовъ дохода, и жена, которой все состояніе не превышаетъ десяти-тысячъ фунтовъ, не можетъ его поправить. Позвольте вамъ сказать, мы бы могли пристроить его лучше, онъ малый сметливый и осторожный, уже перебѣсившійся (съ весьма-хорошими способностями и кучей честолюбія) и онъ намѣренъ выиграть въ свѣтѣ женитьбой. Еслибъ захотѣли вы и сэръ Фрэнсисъ -- а сэръ Фрэнсисъ, ручаюсь головою, не откажетъ вамъ ни въ чемъ -- то могли бы доставить Артуру возможность выдвинуться значительно въ свѣтѣ и дать ходъ всѣмъ его достоинствамъ. Къ-чему, напримѣръ, служитъ сэру Фрэнсису его мѣсто въ Парламентѣ, когда онъ едва тамъ показывается и не смѣетъ разинуть рта? Мнѣ говорилъ одинъ джентльменъ, который слыхалъ моего малаго въ Оксбриджѣ, что онъ былъ тамъ славнымъ ораторомъ, клянусь Юпитеромъ! и если ему разъ вставить ногу въ стремя и подсадить его, онъ, конечно, будетъ въ томъ непослѣднимъ, мэмъ. Я слѣдилъ за нимъ и, кажется, знаю его достаточно-хорошо. Онъ слишкомъ-лѣнивъ, небреженъ и горячъ, чтобъ ѣхать все трушкомъ и добраться до мѣста при концѣ жизни, какъ ваши адвокаты! Но дайте ему тронуться хорошенько, дайте ему хорошихъ друзей и случай -- и я ручаюсь, что онъ составитъ себѣ имя, которымъ будутъ гордиться его потомки. Я не вижу, для подобнаго ему малаго, другаго средства выбраться на дорогу, какъ благоразумно женившись, не на нищей наслѣдницѣ, чтобъ сидѣть всю жизнь на жалкихъ полуторѣ-тысячахъ фунтовъ въ годъ, но найдти себѣ жену, которой онъ можетъ помочь, и которая ему можетъ помочь въ свѣтѣ; которой онъ дастъ хорошее имя и положеніе въ награду за выгоды, полученныя отъ нея. Для васъ лучше имѣть зятя порядочнаго человѣка, чѣмъ держать въ Парламентѣ вашего мужа, отъ котораго нѣтъ добра ни ему самому, ни кому бы то ни было: и вотъ, моя добрая леди, почему я вами интересуюсь и предлагаю вамъ то, что, по-моему, выгодно для обѣихъ сторонъ.
   -- Вы знаете, я смотрю на Артура, какъ-будто онъ уже въ нашемъ семействѣ, майоръ. Онъ приходитъ и уходитъ когда хочетъ; и чѣмъ больше я думаю о его милой покойной матери, тѣмъ больше вижу, что мало такихъ добрыхъ, что нѣтъ никого, кто бы ко мнѣ былъ такъ добръ, какъ она. Право, я плакала, когда узнала о ея смерти, и готова была бы надѣть за нее трауръ, да только черное мнѣ не къ лицу. И я знаю, на комъ покойница хотѣла женить его -- на Лаурѣ, которую такъ любитъ старая леди Рокминстеръ, и немудрено. Она -- дѣвушка лучше моей. Я знаю ихъ обѣихъ. Моя Бетси, то-есть Біанка, немного дала мнѣ радости, майоръ; Пенъ долженъ бы жениться на Лаурѣ.
   -- Жениться съ пятью-стами въ годъ! Моя милая, добрая душа, въ своемъ ли вы умѣ! возразилъ майоръ Пенденнисъ.-- Подумайте лучше о моихъ словахъ. Не дѣлайте ничего въ дѣлахъ съ вашимъ злосчастнымъ мужемъ, непосовѣтовавшись со мною; я помните, что старый Пенденнисъ вамъ всегда другъ.
   За нѣсколько времени до этого, дядя Пена разговаривалъ въ томъ же родѣ съ миссъ Эмори. Онъ доказалъ ей выгоды замужства, которое хотѣлъ устроить, и ручался ей, что нѣтъ ничего въ жизни лучше брака на взаимныхъ выгодахъ. "Посмотрите на браки по страсти, мое милое молодое твореніе. Браки по страсти нерѣдко кончаются ссорами впослѣдствіи: дѣвушка, которая убѣгаетъ изъ родительскаго дома въ Гринта-Гринъ съ Джекомъ, послѣ непремѣнно убѣжитъ въ Швейцарію съ Томомъ. Въ женитьбѣ главное дѣло быть другъ другу полезнымъ. Жена доставляетъ средства, а мужъ извлекаетъ изъ нихъ пользу для обоихъ; жена покупаетъ лошадь, а мужъ сѣдлаетъ ее и выигрываетъ призъ. Вотъ что я называю толковымъ бракомъ. Чета, подобранная такимъ-образомъ, всегда найдетъ о чемъ поговорить между собой. Еслибъ вамъ пришлось бесѣдовать съ самимъ Купидономъ, еслибъ Біанка и Пенъ были Купидономъ и Психеей, клянусь честью, они начали бы зѣвать черезъ нѣсколько вечеровъ, еслибъ у нихъ не были другаго предмета для разговоровъ, какъ сантиментальничанье".
   И миссъ Эмори была не прочь отъ Пена, пока лучшаго жениха не было въ виду. И сколько другихъ молодыхъ дѣвицъ походитъ на нее? И много ли сантиментальныхъ фирмъ спасается отъ банкрутства? И сколько героическихъ пассій переходитъ въ равнодушіе, или кончается паденіемъ?
   Такіе философическіе взгляды майоръ Пенденнисъ постоянно старался внушать Пену; а тотъ былъ малый такого рода, что могъ находить хорошее въ обѣихъ сторонахъ этого вопроса: онъ постигалъ сантиментальную жизнь, которая была совершенно внѣ понятій стараго майора, и могъ также понимать практическую и приладиться къ ней, или думать, что сможетъ къ ней приладиться. Такимъ-образомъ случилось, что въ слѣдующую весну, послѣ смерти матери, Пенъ быль значительно подъ вліяніемъ совѣтовъ дяди и освоился какъ-нельзя-лучше въ домѣ леди Клеврингъ; небудучи искателемъ руки миссъ Эмори, онъ какъ-будто былъ принятъ ею. Молодые люди были очень-коротки между собою, безъ особенной сантиментальности, и сходились и расходились совершенно-дружелюбно. "И я", думалъ Артуръ Пенденнисъ, "тотъ самый человѣкъ, который, восемь лѣтъ тому назадъ, имѣлъ une grande passion, и въ прошломъ еще году былъ вогнанъ въ горячку молоденькою дѣвочкой!"
   Да, это былъ тотъ самый Пенденнисъ, и время доставило ему, какъ и всѣмъ намъ, свои обычныя слѣдствія -- утѣшеніе и развитіе. Въ-сущности, мы измѣняемся очень-мало. Когда мы говоримъ, что такой-то или такая-то уже не тѣ, какими мы ихъ знали въ юности, и замѣчаемъ (для оплакиванія) перемѣны въ нашихъ друзьяхъ, мы, можетъ-быть, не разсчитываемъ, что обстоятельства только вывели наружу таившіяся въ нихъ добрыя или дурныя качества, а не создали ихъ. Себялюбивая вялость сегодняшняго обладанія у многихъ людей есть только послѣдствіе вчерашняго себялюбиваго пылкаго домогательства; презрѣніе и усталость -- только утомленіе больной алчности, пресыщенной удовольствіемъ; нравственныя перемѣны подобныхъ людей походятъ на ихъ сѣдины и морщины. То, что теперь бѣло какъ снѣгъ, было нѣкогда черно какъ смоль; то, что сегодня обрюзглая тучность, было за немногіе годы кипучимъ розовымъ здоровьемъ; та спокойная усталость, снисходительная, уступчивая и обманутая въ ожиданіяхъ, была за нѣсколько лѣтъ честолюбіемъ бѣшенымъ, неукротимымъ и улегшимся въ покорный отдыхъ только послѣ тяжкой борьбы и многихъ пораженій. Счастливъ тотъ, кто умѣетъ великодушно переносить неудачу и отдавать свой сломанный мечъ побѣдителю -- Судьбѣ, съ сердцемъ мужественнымъ и смиреннымъ!
   Не будете ли вы поражены, почтенный читатель, развернувшій эту книгу для минутнаго легкаго чтенія, если вы положите ее случайно на столъ и предадитесь болѣе-серьёзнымъ идеямъ; если пораздумаете, какъ вы, дождавшійся уже своего успѣха или конечнаго бѣдствія, возвысившись на жизненной лѣстницѣ или, засѣвъ на мѣстѣ незамѣтномъ и безнадежномъ, въ толпѣ, гдѣ вы прошли черезъ бездну борьбы, успѣха, паденія, раскаянія, намъ только однимъ извѣстныхъ -- если пораздумаете, какъ вы, которые любили пламенно и охлаждались, плакали и смѣялись снова, и какъ часто! какъ вы, наконецъ, все-таки тотъ же человѣкъ, тотъ самый Вы, котораго вы припоминаете съ дѣтства, прежде-чѣмъ вы пустились плыть но своей жизни! Если плаваніе ваше было благополучно, вы входите въ портъ при пушечной пальбѣ и восклицаніяхъ, и, счастливый капитанъ, вы раскланиваетесь съ юта, и подъ орденомъ на вашей груди сидитъ кручина, о которой никто не знаетъ: или вы потерпѣли кораблекрушеніе и безнадежно ухватились за носящійся на волнахъ обломокъ; человѣкъ утопающій и человѣкъ счастливый думаютъ, вѣроятно, о родномъ кровѣ и припоминаютъ дни, когда они были дѣтьми. Одинъ одинокъ на своемъ обломкѣ, внѣ человѣческихъ взоровъ, а другой одинокъ, среди рукоплещущей ему толпы.
   

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ-ДЕВЯТАЯ.
Разговоры.

   Добрая наша бегума была сначала до того разсержена послѣднимъ образчикомъ лживости и малодушія своего мужа, что рѣшительно отказалась помочь сэру Фрэнсису заплатить его долги; она объявила, что разъѣдется съ нимъ и предоставитъ его послѣдствіямъ неисправимыхъ пороковъ его. Послѣ пагубнаго дня скачки Дерби, несчастный игрокъ, былъ въ такомъ состояніи духа, что убѣгалъ отъ всѣхъ: и отъ своихъ сотоварищей на скачкѣ, которымъ онъ задолжалъ огромныя пари, безъ средствъ заплатить, и отъ жены, долготерпѣливаго банкира, на снисходительность котораго онъ основательно боялся разсчитывать. Когда леди Клеврингъ спросила, на другое утро, дома ли сэръ Фрэнсисъ, ей сказали, что онъ не возвращался ночью, а присылалъ кого-то къ своему камердинеру, съ приказаніемъ прислать къ нему платья и письма съ подателемъ. Стронгъ зналъ, что получитъ отъ него сегодня или завтра визитъ или посланіе; и дѣйствительно, къ нему пришла записка, умолявшая его посѣтить несчастнаго Ф. К. въ гостинницѣ Шорта, на Блекфрайрсѣ, и спросить тамъ мистера Фрэнсиса. Баронетъ былъ человѣкъ который начиналъ борьбу съ Фортуною всегда съ того, что убѣгалъ и прятался. "Сапоги" изъ заведенія мистера Шорта, доставившіе посланіе Клевринга на Гросвенор-Плесъ и принесшіе его дорожную кису, тотчасъ узнали, кто былъ ея хозяинъ и сообщили это свѣдѣніе лакею, накрывавшему на столъ для завтрака; тотъ принесъ эти новости въ людскую, откуда онѣ перешли къ мисстриссъ Боннеръ, ключницѣ и повѣренной миледи, которая, разумѣется, сейчасъ же довела ихъ до свѣдѣнія своей госпожи. И такимъ-образомъ всѣ въ домѣ на Гросвенор-Плесѣ знали, что сэръ Фрэнсисъ скрывается подъ именемъ мистера Фрэнсиса въ одной гостинницѣ на блекфрайрской дорогѣ. Кучеръ сэра Фрэнсиса разсказалъ интересную новость кучерамъ другихъ джентльменовъ, а тѣ сообщили своимъ господамъ у Теттерсалля, гдѣ сообразили весьма-правдоподобно, что сэръ Фрэнсисъ Клеврингъ намѣренъ предпринять "путешествіе на Востокъ".
   Число писемъ, на имя сэра Фрэнсиса Клевринга, баронета, прибывшихъ въ тотъ день въ его домъ, было достопримѣчательно. Французъ-поваръ представилъ миледи свой счетъ; поставщики для ея стола, Джимкрахъ и Файнеръ, продавцы шелковыхъ и галантерейныхъ издѣлій, и именитая модистка Madame Crinoline, предъявили также свои счеты миледи и миссъ Эмори -- и счеты Сильфиды были-таки препорядочно-запутанны.
   Подъ-вечеръ слѣдующаго дня послѣ Дерби, когда Стронгъ, послѣ разговора съ баронетомъ въ гостинницѣ Шорта, гдѣ баронетъ плакалъ и пилъ кюрасо, пришелъ, по своему обыкновенію, на Гросвенор-Плесъ, онъ нашелъ всѣ эти подозрительные документы разложенными на столѣ въ кабинетѣ сэра Фрэнсиса. Онъ принялся распечатывать ихъ и перечитывать съ грустною миной.
   Мистриссъ Боннеръ, довѣренная горничная и ключница леди Клеврингъ, нагрянула на него среди этого занятія. Мистриссъ Боннеръ, какъ особа, принадлежащая къ семейству и столь же необходимая миледи, какъ шевалье баронету, была, разумѣется, на сторонѣ леди Клеврингъ и считала обязанностью быть еще сердитѣе, чѣмъ сама миледи.
   -- Она не заплатить, если послушается моего совѣта, сказала мистриссъ Боннеръ.-- Не угодно ли вамъ отправиться назадъ къ сэру Фрэнсису, капитанъ; онъ сидитъ еще въ какой-то тавернѣ и не смѣетъ показаться на глаза женѣ, отправиться и сказать ему, что мы не намѣрены больше платить за него. Мы сдѣлали изъ него человѣка, спасли его отъ тюрьмы (и, можетъ-быть, еще кой отъ кого), мы платили безпрестанно его долги, посадили его въ Парламентъ и дали ему домъ въ городѣ и домъ въ деревнѣ; онъ теперь не смѣетъ показаться! Мы дали ему лошадь, на которой онъ ѣздитъ, обѣды, которые онъ кушаетъ, и даже платье, что у него на спинѣ; больше мы не намѣрены давать ему ничего. Наше состояніе, сколько осталось по его милости, будетъ при насъ, и мы не хотимъ разоряться ради этого неблагодарнаго. Мы дадимъ ему столько, чтобъ онъ могъ жить, и бросимъ его -- вотъ и все. И вотъ что вы можете сказать ему отъ Сусанны Боннеръ!
   Въ это время госпожа Сусанна Боннеръ, услышавъ о приходѣ Стронга, послала за нимъ, и онъ немедленно пошелъ къ ней наверхъ, въ надеждѣ найдти миледи сговорчивѣе ея наперсницы.
   Много разъ ходатайствовалъ онъ у леди Клеврингъ за своего кліента и ему удавалось ходатайство этой доброй души. Онъ рѣшился попробовать счастья еще разъ. Онъ расписалъ ей самыми живыми красками отчаянное положеніе, въ которомъ нашелъ сэра Фрэнсиса, и увѣрялъ, что не ручается за послѣдствія, если онъ не найдетъ возможности заплатить свои долги.
   -- Что такое? Онъ застрѣлится, не такъ ли? смѣялась мистриссъ Боннеръ:-- застрѣлится или зарѣжется? Ха, ха! Да онъ бы лучше этого ничего не могъ сдѣлать.
   Стротъ утверждалъ, что засталъ сэра Фрэнсиса съ бритвами на столѣ; но на это леди Клеврингъ, въ свою очередь, горько разсмѣялась.
   -- Онъ не подниметъ на себя руки, не бойтесь, пока есть еще шиллингъ у бѣдной женщины. Его жизнь безопасна, капитанъ, можете быть увѣрены. Охъ, несчастный былъ день, когда мы его увидѣли въ первый разъ!
   -- Онъ хуже перваго мужа, кричала наперсница миледи.-- Тотъ хоть былъ человѣкъ, право; бѣшеный, да хоть не трусъ. Тогда какъ этотъ... Что пользы, если миледи уплатитъ его долги, продастъ свои брильянты, и проститъ его? На будущій годъ онъ будетъ точь-въ-точь такой же. При первомъ же случаѣ онъ обманетъ ее снова; ея деньги только и служатъ на то, чтобъ кормить толпу тунеядцевъ -- я говорю не о васъ, капитанъ: вы были для насъ довольно-добрымъ другомъ; лучше, впрочемъ, еслибъ мы васъ никогда не знали.
   Капитанъ увидѣлъ изъ словъ, вырвавшихся у мистриссъ Боннеръ насчетъ брильянтовъ, что добрая бегума можетъ смягчиться хоть еще на одинъ разъ, и что есть еще надежда для его патрона.
   -- Клянусь честью, мэмъ, сказалъ онъ съ искреннимъ участіемъ къ бѣдамъ леди Клеврингъ, съ истиннымъ удивленіемъ къ ея неистощимой добротѣ, и съ чувствомъ, значительно подвинувшимъ впередъ дѣла его жалкаго патрона:-- клянусь честью, все, что вы говорите противъ Клевринга, или что мистриссъ Боннеръ кричитъ противъ меня, совершенно-справедливо, и оба мы не стоимъ больше ничего; для васъ былъ несчастный день, когда вы увидѣли насъ въ первый разъ. Онъ поступилъ съ вами непростительно, и еслибъ вы не были великодушнѣйшею и добрѣйшею изъ женщинъ, для него не было бы спасенія. Но вы не можете допустить, чтобъ отецъ вашего Франка былъ человѣкомъ осрамленнымъ, и пустить маленькаго Франка въ жизнь съ такимъ пятномъ на его имени. Свяжите его; обяжите его какими угодно условіями и обѣщаніями -- ручаюсь, что онъ подпишетъ все.
   -- И опять обманетъ, прервала мистриссъ Боннеръ.
   -- И сдержитъ слово на этотъ разъ! воскликнулъ Стронгъ.-- Онъ долженъ сдержать его. Еслибъ вы видѣли, мэмъ, какъ онъ плакалъ! "О, Стронгъ, сказалъ онъ мнѣ, я тужу не за себя, а за своего мальчика, за лучшую женщину во всей Англіи, съ которою я такъ низко поступилъ: сознаюсь въ этомъ". Онъ не хотѣлъ держать пари на этой скачкѣ, мэмъ, право, не хотѣлъ. Его втянули обманомъ, всѣ закладчики были обмануты. Онъ думалъ, что можетъ биться совершенно-безопасно, безъ малѣйшаго риска. И это будетъ ему урокомъ на всю жизнь. Видѣть, какъ плачетъ мужчина, о, это ужасно!
   -- А ему ни почемъ заставлять плакать мою бѣдную мистриссъ, возразила мистриссъ Боннеръ:-- бѣдная, добрая душа! посмотрите на нее, капитанъ.
   -- Если въ тебѣ есть душа, Клеврингъ, сказалъ ему Стронгъ, описавъ эту сцену:-- ты сдержишь слово на этотъ разъ: не то, клянусь тебѣ небесами, я возстану противъ тебя и разскажу все.
   -- Что все? закричалъ сэръ Фрэнсисъ, которому посолъ его принесъ вѣсти въ отель Шорта, гдѣ баронетъ плакалъ за ликеромъ.
   -- Что все? Ты, можетъ-быть, считаешь меня дуракомъ? Развѣ ты воображаешь, Клеврингъ, что я, проживъ столько на свѣтѣ, не смотрѣлъ вокругъ себя? Ты знаешь, что мнѣ стоитъ сказать только слово -- и ты завтра же нищій. И не я одинъ знаю твой секретъ.
   -- Кто же еще? проговорилъ, задыхаясь Клеврингъ.
   -- Старый Пенденнисъ знаетъ, или я очень ошибаюсь. Онъ узналъ этого человѣка съ перваго взгляда, когда тотъ ворвался пьяный въ твой домъ.
   -- Онъ знаетъ?
   Баронетъ ударилъ себя по лбу своею слабою рукою.
   -- О, Стронгъ! Вотъ что дѣлаетъ меня такимъ сумасшедшимъ, вотъ что заставляетъ меня пить, и онъ дрожащею рукою поднесъ стаканъ ликёра и выпилъ его: -- и жить между ворами. Я знаю, что они плуты. И какъ я могу помочь этому? и я не зналъ этого, пока не увидѣлъ этого негодяя. Я зналъ объ этомъ столько же, какъ мертвые, и я убѣгу, уѣду подальше отъ проклятыхъ адовъ и зароюсь гдѣ-нибудь въ лѣсу. О! я самый жалкій нищій во всей Англіи! И вотъ какъ, еще съ большимъ изліяніемъ слезъ и криковъ, этотъ безсильный мотъ оплакивалъ свою несчастную судьбу.
   Дурной вѣтеръ тотъ, который не надуетъ добра никому, говоритъ пословица. Вслѣдствіе этого былъ не такъ дуренъ вѣтеръ, сгубившій сэра Фрэнсиса, ибо отъ него пришло добро другому жильцу картиры капитана Стронга въ Шеффердс-Иннѣ. Человѣкъ, съ которымъ на скачкѣ держалъ пари полковникъ Альтамонтъ, оказался "хорошимъ"; и въ платежный день Дерби, когда капитанъ Клингеръ разсчитался съ многочисленными кредиторами баронета (по совѣту майора Пенденниса, леди Клеврингъ не хотѣла довѣрить этого самому сэру Фрэнсису), полковникъ Альтамонтъ имѣлъ удовольствіе получить по тридцати противъ одного, на пятьдесятъ фунтовъ, которые онъ поставилъ за выигравшую лошадь.
   При этой оказіи присутствовало множество друзей полковника Альтамонта, для поздравленія его съ новымъ благополучіемъ. Все это былъ народъ, составлявшій обычное общество Альтамонта, и джентльмены, встрѣчаемые имъ въ отдѣльной комнатѣ гостепріимнаго Уилера, хозяина "Арлекиновой Головы". Всѣ они радовались счастью товарища и очень желали, въ порывѣ великодушной симпатіи къ его успѣху, раздѣлить его счастіе.
   -- Вотъ теперь-то время, намекалъ полковнику Томъ Дайверъ: -- поднять корабль съ пряностями, затонувшій въ Мехиканскомъ Заливѣ съ тремя-стами восьмьюдесятью тысячами долларовъ, кромѣ слитковъ и дублоновъ. Треддидлумскія акціи теперь очень-низки, говорилъ мистеръ Кешли: -- можно скупить ихъ за старую пѣсенку; никогда еще не было да и но будетъ такого благопріятнаго случая пріобрѣсти ихъ. Джекъ Голтъ настаивалъ касательно своего замысла о контрабандномъ ввозѣ табаку, и дерзость его плана понравилась полковнику больше всѣхъ, предлагаемыхъ ему спекуляцій. Потомъ ребята "Арлекиновой Головы" предлагали свои услуги: Джекъ Рэкстроу, знавшій пару отличныхъ лошадей, которыхъ полковникъ непремѣнно долженъ купить; Томъ Флитъ, котораго сатирическая газета нуждалась только въ двухъ сотняхъ фунтовъ капитала, чтобъ доставить тысячу фунтовъ дохода любому человѣку.-- "И съ такимъ вліяніемъ и авторитетомъ, полковникъ, можно имѣть свободный входъ во всѣ зеленыя комнаты Лондона", утверждалъ Томъ. Между-тѣмъ, маленькій Моссъ Абрамсъ упрашивалъ полковника не слушать этихъ сумасбродовъ съ ихъ надувательными спекуляціями, а превратить деньги въ добрые векселя, которые Моссъ ему доставитъ и которые дадутъ ему по пятидесяти процситовъ, столько же вѣрныхъ, какъ еслибъ онъ положилъ свой капиталъ въ Англійскій Банкъ.
   Всѣ они и каждый увивались около полковника съ разными умасливаньями; но у него достало духа устоять противъ нихъ, застегнуть свои банковые билеты въ карманѣ и воротиться домой къ Стронгу, заперевъ на затворъ наружную дверь. Честный Стронгъ далъ своему сожильцу добрый совѣтъ касательно всѣхъ его пріятелей; и хотя Стронгъ, упрошенный полковникомъ, согласился принять отъ него двадцать фунтовъ изъ выигрыша, но шевалье былъ слишкомъ-благороденъ, чтобъ предоставить его на жертву плутамъ.
   Этотъ Альтамонтъ, когда ему везло, былъ человѣкъ не худой. Онъ нарядилъ Грэди въ славную новую ливрею и заставилъ Костигана проливать слезы умиленія, давъ ему пятифунтовый банковый билетъ послѣ пріятельскаго обѣда въ Задней Кухнѣ; кромѣ-того, онъ купилъ зеленую шаль для мистриссъ Больтонъ и желтую для Фанни -- самыя блестящія "жертвы" изъ зеркальнаго окна одного галантерейщика на Риджент-Стритѣ. Черезъ нѣсколько времени послѣ этого, миссъ Эмори получила въ день своего рожденія посылку отъ друга; то была огромная, выложенная бронзою письменная шкатулка и въ ней ожерелье изъ аметистовъ, самыхъ-безобразныхъ, на какіе когда-либо смотрѣлъ человѣческій глазъ; тамъ же были табакерка съ музыкой, два кипсека за позапрошлый годъ и пара кусковъ матеріи на платья, самыхъ-ослѣпительныхъ цвѣтовъ и узоровъ. Полученіе всего этого добра заставило Сильфиду неумѣренно хохотать и удивляться. Надобно сказать, что полковникъ Альтамонтъ закупилъ себѣ сигаръ и французскихъ шелковыхъ матерій у нѣкоторыхъ торгашей Флит-Стрита; разъ его нашелъ Стронгъ въ публичной аукціонной камерѣ Чипсайда, гдѣ Альтамонтъ пріобрѣлъ себѣ пару шкатулокъ, нѣсколько паръ богатыхъ канделябровъ изъ накладнаго серебра, обѣденный épergne и шиффоньерку. Обѣденный épergne остался у него на квартирѣ и красовался на банкетахъ, которые полковникъ довольночасто давалъ у себя. Épergne казался прелестнымъ въ его глазахъ, пока Джек-Голтъ не нашелъ, что онъ имѣетъ видъ, будто взятъ "за долгъ". И Джекъ Голтъ имѣлъ понятіе объ эти ха" вещахъ.
   Обѣды въ Шеффердс-Иннѣ были довольно-часты и сэръ Фрэнсисъ Клеврингъ удостоивалъ присутствовать на нихъ каждый разъ. Его домъ былъ запертъ; преемнику Миробалана, представившему съ такою поспѣшностью свои счеты, отказала отъ дома негодующая леди Клеврингъ; роскошь въ ея хозяйствѣ была значительно обрѣзана и ограничена. Одного изъ огромныхъ лакеевъ отпустили, вслѣдствіе чего и другой потребовалъ отставки, нежелая служить безъ своего товарища и оставаться въ домѣ, "гдѣ держатъ одного только лакея". Общія и строгія экономическія реформы были введены благоразумною бегумою въ ея домашней жизни, вслѣдствіе малодушія ея супруга. Майоръ, какъ другъ леди Клеврингъ; Стронгъ, со стороны баронета; адвокатъ миледи и, наконецъ, сама честная бегума приступили къ этимъ преобразованіямъ съ быстротою и строгостью. Послѣ уплаты долговъ баронета, что произвело въ публикѣ много толковъ и утопило сэра Фрэнсиса еще глубже въ общемъ мнѣніи, леди Клеврингъ выѣхала изъ Лондона на Тонбриджскія Воды въ сильномъ гнѣвѣ и отказавшись видѣть мужа, о которомъ никто не пожалѣлъ. Клеврингъ остался въ Лондонѣ, нисколько не горя желаніемь встрѣтить лицомъ-къ-лицу справедливое негодованіе жены, и скитался въ Нижней Палатѣ, откуда ходилъ съ капитаномъ Раффомъ и мистеромъ Маркеромъ играть на бильярдѣ или курить сигары; являлся въ тавернахъ боксеровъ и барышниковъ, или около Линкольс-Инна и въ конторахъ своихъ адвокатовъ, которые заставляли его ждать по нѣскольку часовъ, между-тѣмъ, какъ писцы перемигивались на его счетъ и показывали на него другъ другу.
   Немудрено, что ему нравились обѣды Шеффердс-Инна, гдѣ онъ былъ такъ счастливъ, какъ нигдѣ въ другомъ мѣстѣ: между равными себѣ ему было плохо: они давили его заслуженнымъ презрѣніемъ; но здѣсь онъ былъ за столомъ первымъ гостемъ; здѣсь къ нему адресовались неиначе, какъ: "Да, сэръ Фрэнсисъ", или "Нѣтъ, сэръ Фрэнсисъ"; здѣсь онъ разсказывалъ свои жалкіе анекдоты и затягивалъ французскую пѣсенку, послѣ веселыхъ хоровыхъ Стронга и ирландскихъ мелодій честнаго Костингана. Такое веселое хозяйство, какъ у Стронга, съ ирландскими блюдами Грэди и пуншемъ нашего Шевалье послѣ обѣда, поправилось бы многимъ людямъ и получше Клевринга, котораго пугала пустота его огромнаго дома, гдѣ ему прислуживали только сторожиха и камердинеръ, скалившій зубы передъ самымъ его носомъ.
   -- Да, демми! говорилъ онъ друзьямъ своимъ въ Шеффердс-Иннѣ: -- я бы долженъ былъ прогнать этого негодяя, да только ему не заплачено за два года жалованья, а я не могу просить денегъ у миледи. По утрамъ онъ приносить мнѣ холодный чай съ проклятою оловянною ложечкой, и говоритъ, что миледи отослала все серебро къ банкиру, находя, что оно дома въ опасности. Ну, не жестоко ли это? она не хочетъ довѣрить мнѣ даже чайной ложки! Вѣдь это неблагородно, Альтамонтъ. Вы вѣдь знаете низкое происхожденіе леди Клеврингъ, то-есть, прошу извиненія, гмъ... то-есть, вѣдь жестоко съ ея стороны имѣть ко мнѣ такъ мало довѣрія. И самые слуги смѣются мнѣ въ глаза. Они не являются, когда я звоню, и... и мой камердинеръ былъ вчера ночью въ Воксалѣ въ моемъ бархатномъ жилетѣ: я узналъ эти вещи, а онъ еще танцовалъ у меня передъ глазами, годдемъ! Я увѣренъ, что ему дожить до висѣлицы: онъ стоитъ быть повѣшеннымъ; всѣ адскіе лакеи стоятъ этого!
   Теперь сэръ Фрэнсисъ былъ необычайно-ласковъ съ Альтамонтомъ: онъ слушалъ его чудныя исторіи, когда тотъ описывалъ, какъ однажды, когда ему надобно было воротиться домой съ Новой Зеландіи, гдѣ онъ былъ на китоловномъ промыслѣ, онъ и его товарищи должны были улизнуть на корабль ночью, чтобъ убѣжать отъ своихъ туземныхъ женъ; и эти бѣдныя бросились на свои челноки, лишь-только увидѣли корабль подъ парусами, и гребли въ погоню, какъ бѣшеныя: да куда имъ было настичь корабль! Или, какъ онъ пропадалъ три мѣсяца въ лѣсахъ Новой Голландіи, куда отправился по торговымъ дѣламъ; какъ онъ видѣлъ Бони на островѣ Св. Елены и былъ ему представленъ вмѣстѣ съ остальными офицерами остиндскаго корабля, гдѣ онъ служилъ подштурманомъ: всѣмъ этимъ повѣстямъ (а за стаканомъ Альтамонтъ разсказывалъ кучу ихъ, и надобно сказать правду, вралъ и хвасталъ препорядочно), всѣмъ этимъ повѣстямъ сэръ Фрэнсисъ внималъ теперь съ особеннымъ участіемъ, вмѣнивъ себѣ въ обязанность пить вино съ Альтамонтомъ за обѣдомъ и трактовать его со всевозможнымъ уваженіемъ.
   -- Оставь его, я знаю, до чего онъ добирается, говорилъ Альтамонтъ Стронгу, который увѣщевалъ его быть осторожнымъ: -- и не бойся за меня: я очень-хорошо знаю, что говорю. Я былъ офицеромъ на Остиндцѣ -- ну, да, это правда; я торговалъ въ Новой Голландіи и дѣлалъ это на моемъ собственномъ суднѣ, которое разбилось. Я поступилъ въ службу къ набобу -- и это истина; да только мы съ нимъ разладили, Стронгъ, вотъ въ чемъ дѣло. Кому сдѣлается лучше или хуже отъ моихъ разсказовъ? или кто знаетъ что-нибудь обо мнѣ? Тотъ пріятель умеръ -- застрѣленъ въ кустарникѣ и тѣло его узнано въ Сиднеѣ. Еслибъ я подумалъ, что кто-нибудь намѣренъ выдать меня, не-ужели бы я не принялъ своихъ мѣръ? Я уже разъ сдѣлалъ это, Стронгъ, я говорилъ тебѣ... но въ честномъ бою, замѣть, въ честномъ бою, или, даже выгода была скорѣе на сторонѣ противника. У него было ружье со штыкомъ, а у меня только топоръ. Пятьдесятъ человѣкъ смотрѣли на насъ, да, и они кричали мнѣ ура, когда я его свалилъ... и я сдѣлаю опять то же самое, демми, развѣ не сдѣлаю? Это мое правило, и... подвинь-ка сюда бутылку. Ты не измѣнишь доброму человѣку. Я тебя знаю: ты малый честный, и постоишь за пріятеля, и видалъ смерть въ глаза, какъ порядочный человѣкъ. А что до этого дряннаго, лживаго трусишки, Клевринга, который стоитъ въ моихъ башмакахъ, да, демми! въ моихъ башмакахъ! да, я заставлю его снимать съ меня сапоги и чистить ихъ, право, заставлю, ха, ха! Онъ разразился дикимъ хохотомъ, причемъ Стронгъ взялъ у него бутылку. Но Альтамонтъ продолжалъ добродушно смѣяться:-- ты правъ, пріятель: у тебя голова всегда прохладная, и ты умно дѣлаешь; когда я заговорюсь, то-есть когда запрусь, я уполномочиваю тебя, и прошу, и повелѣваю тебѣ убирать отъ меня бутылку съ ромомъ.
   -- Послушайся моего совѣта, Альтамонтъ, сказалъ ему Стронгъ серьёзнымъ тономъ: -- будь остороженъ съ этимъ человѣкомъ. Не заставляй его черезчуръ желать избавиться отъ тебя; не то, кто знаетъ, на что онъ можетъ рѣшиться?
   Событіе, котораго съ циническимъ наслажденіемъ поджидалъ Альтамонтъ, не замедлило свершиться. Разъ, когда Стронга не было дома, сэръ Фрэнсисъ явился въ Шеффердс-Иннъ и засталъ Альтамонта одного. Онъ принялся бранить весь свѣтъ за жестокость къ нему; бранилъ жену за то, что она съ нимъ скаредничаетъ; бранилъ Стронга за неблагодарность: онъ передавалъ Стронгу сотни фунтовъ, былъ всю жизнь его другомъ и выручилъ его изъ тюрьмы -- а теперь Недъ Стронгъ беретъ противъ него сторону миледи и поддерживаетъ ея адскую жестокость къ нему.
   -- Они просто всѣ въ заговорѣ противъ меня, Альтамонтъ, говорилъ баронетъ: -- они дали себѣ слово, оставить меня безъ единаго пенни; мнѣ даютъ карманныхъ денегъ меньше чѣмъ получаетъ Франкъ въ школѣ.
   -- Что же вы не съѣздите въ Ричмондъ и не займете у него, Клеврингъ? возразилъ Альтамонтъ съ бѣшенысъ хохотомъ: -- вѣдь онъ бы, можетъ-быть, не оставилъ безъ карманныхъ денегъ своего бѣднаго отца, какъ вы думаете?
   -- Я вамъ говорю, мнѣ приходилось испытывать самыя ужасныя униженія. Вотъ, сэръ, взгляните сюда, на эти закладныя! Представьте себѣ члена Парламента, годдемъ! принужденнаго заложить стѣнные часы, булевскую чернильницу и золотую вещицу съ письменнаго стола, за которую миледи заплатила вѣрныхъ пять фунтовъ, а эти мерзавцы даютъ за нее только пятнадцать съ половиною шиллинговъ! О, сэръ! унизительная вещь бѣдность для человѣка съ моими привычками; и это заставляетъ меня проливать слезы, сэръ... да, слезы!.. И этотъ проклятый камердинеръ, будь онъ повѣшенъ! имѣлъ безстыдство грозить, что онъ скажетъ объ этомъ миледи, какъ-будто всѣ вещи въ моемъ домѣ не мои, и я не имѣю права держать ихъ у себя или продавать, или хоть выбросить за окно, если мнѣ такъ угодно? Наглый негодяй!
   -- Поплачьте немножко, не обращайте вниманія, что я здѣсь... Это облегчить васъ, Клеврингъ. Я вѣдь, знаешь, старый дружище, я считалъ тебя чертовски-счастливымъ малымъ, а ты, между-тѣмъ, прежалкій!
   -- Вѣдь безбожно поступать такимъ образомъ со мною, не правда ли? продолжалъ Клеврингъ. Хотя, вообще, онъ былъ человѣкъ молчаливый и апатическій, но о своихъ горестяхъ могъ плакаться по цѣлому часу сряду.-- И... и, клянусь, сэръ, мнѣ даже нечѣмъ заплатить за кебъ, который ждетъ меня тамъ, у дверей; привратница, эта мистриссъ Больтонъ, уже ссудила меня тремя шиллингами, и мнѣ не хочется просить у нея больше; я просилъ взаймы у этого проклятаго стараго Костигана, этого гадкаго, пьянаго ирландскаго голыша, но и у этого нищаго нѣтъ ни шиллинга, а Кэмпіона нѣтъ въ городѣ... иначе онъ бы, навѣрно, дала, мнѣ подъ векселекъ, навѣрно!
   -- Ты, кажется, поклялся своей женѣ честью, что не будешь впредь подписываться на векселяхъ, замѣтилъ Альтамонтъ, пыхнувъ ему дымомъ своей сигары.
   -- Такъ зачѣмъ она оставляетъ меня безъ карманныхъ денегъ? Демми! я не могу жить безъ денегъ!... О, Эм... о, Альтамонтъ, я самый жалкій нищій на свѣтѣ!
   -- Ну, а ты полюбишь человѣка, который дастъ тебѣ взаймы двадцати-фунтовый банковый билетъ, а?
   -- О, еслибъ вы это сдѣлали, я былъ бы вамъ навѣчно благодаренъ... навѣчно, мой безцѣннѣйшій другъ!
   -- Ну, а что дашь? Согласенъ дать вексель на пятьдесятъ фунтовъ, на шесть мѣсяцевъ!
   -- О, конечно! и заплачу въ назначенный день. Я сдѣлаю все, чтобъ только угодить вамъ!
   -- Ну, я только тарантилъ. Я даю тебѣ двадцать фунтовъ.
   -- Двадцать-пять, любезнѣйшій другъ, двадцать-пять, и я буду вамъ навѣчно обязанъ, и я принимаю ихъ не какъ даръ, а какъ заемъ... неиначе, какъ заемъ, и заплачу черезъ шесть мѣсяцевъ. Присягу дамъ, заплачу.
   -- Ну, ну, такъ и быть... вотъ тебѣ деньги, сэръ Фрэнсисъ Клеврингъ. Я малый не злой. Когда у меня есть деньги въ карманѣ, демми! я трачу ихъ какъ порядочный человѣкъ. Вотъ тебѣ двадцать-пять. Не проигрывай ихъ въ "адахъ". Не дѣлай изъ себя дурака. Поѣзжай въ Клевринг-Паркъ, и тебѣ ихъ надолго хватитъ: тамъ ненужно покупать мяса у мясниковъ, есть свиньи въ хозяйствѣ; можешь стрѣлять кроликовъ, пока не прійдетъ пора для лучшей дичи. Кромѣ-того, сосѣди будутъ звать тебя за обѣды. И у тебя будетъ еще та отрада, что сбудешь съ плечь меня... статься-можетъ, года на два, если я не стану играть; а я рѣшился не трогать больше чернаго и краснаго; ну, а тѣмъ временемъ миледи, какъ ты ее называешь, или Джимми, какъ я говаривалъ, поворотитъ черезъ фордевиндъ, и ты снова будешь готовь для меня, знаешь, и можешь опять служить твоему покорнѣйшему.
   Въ эту пору ихъ разговора возвратился Сгротъ, и баронетъ, нечувствуя желанія продолжать бесѣду, такъ-какъ деньги были уже у него въ карманѣ, ушелъ изъ Шеффердс-Инна. Прійдя домой, онъ такъ сердито и отважно раскричался на своего камердинера, что тотъ подумалъ, не заложилъ ли его господинъ еще чего-нибудь изъ мебели, или, не получилъ ли такъ или иначе чистыхъ денегъ.
   -- И вѣдь я осмотрѣлъ весь домъ, Морганъ, и не могъ замѣтить, что еще изъ вещей онъ ухитрился спровадить, говорилъ камердинеръ сэра Фрэнсиса слугѣ майора Пенденниса, когда они вскорѣ послѣ того сошлись въ своемъ клубѣ.-- Миледи заперла на замокъ всѣ вещи передъ своимъ отъѣздомъ, и онъ не могъ же увезти въ кебѣ картинъ и зеркалъ; вѣроятно, онъ не заложилъ также каминныхъ рѣшетокъ и приборовъ: это было бы для него слишкомъ-неловко. Но только онъ добылъ себѣ какъ-нибудь денегъ. Онъ такъ чертовски шумитъ, когда у него есть деньги. Нѣсколько ночей тому назадъ, я видѣлъ его въ Воксалѣ, гдѣ я полькировалъ съ горничными леди Эмми Бэбвудъ (такая прекрасная дѣвичья, и всѣ онѣ такія чудесныя, кромѣ ключницы -- та методистка); ну, вотъ, мистеръ Морганъ, я полькировалъ... вы слишкомъ-старый сизакъ, чтобъ полькировать, мистеръ Морганъ... и вотъ -- за ваше здоровье!.. и на мнѣ было кой-что изъ гардеробной Клевринга, и онъ узналъ свои вещи...
   -- Ну, а что, въ домѣ Сент-Джоновой Рощи? спросилъ мистеръ Морганъ.
   -- Экзекуція. Распродано все: и лошади, и фортепіано, и бругэмъ, и все. Мистриссъ Монтегю Риверсъ уѣхала въ Булонь. Мнѣ кажется, мистеръ Морганъ, что она сама потребовала этой экзекуціи: онъ ей надоѣлъ.
   -- Много играетъ?
   -- Нѣтъ, послѣ той грозы не играетъ. Когда вашъ губернаторъ, и законники, и мидели, и онъ, имѣли ту ужасную сцену, онъ упалъ на колѣни -- такъ миледи сама разсказывала мистриссъ Боннеръ, а та разсказала мнѣ -- и клялся, что никогда въ жизни не дотронется больше до каргъ или костей, и не подпишетъ своего имени на штемпельной бумагѣ; миледи хотѣла уже дать ему банковые билеты, чтобъ онъ могъ разсчитаться за долги послѣ скачки, только вашъ губернаторъ сказалъ (онъ написалъ это на клочкѣ бумажки и передалъ черезъ столъ нотаріусу и миледи), что лучше поручить это дѣло кому-нибудь другому, не то онъ удержитъ у себя часть денегъ. Хитрый старый сизакъ, вашъ губернаторъ, мистеръ Морганъ.
   Выраженіе "старый сизакъ", такъ безцеремонно употребленное молодымъ джентльменомъ, когда онъ говорилъ о Морганѣ и его господинѣ, до крайности не понравилось мистеру Моргану. Когда мистеръ Лейтфутъ произнесъ это непочтительное слово въ первый разъ, мистеръ Морганъ только молча нахмурился; но при повтореніи такой невѣжливости, Морганъ, весьма-изящно курившій сигару, воткнувъ ее на коичикъ перочиннаго ножичка, вынулъ ее изо рта и принялся читать поученіе своему молодому другу.
   -- Прошу покорно не называть майора Пенденниса "старымъ сизакомъ", Лейтфутъ, и прошу не называть меня старымъ сизакомъ. Такія слова не употребляются въ обществѣ; а мы привыкли жить въ самомъ первомъ обществѣ, и дома, и за границей. Мы были коротко знакомы съ первыми тузами Европы. Когда мы въ чужихъ краяхъ, то регулярно обѣдаемъ у князя Меттерниха и у Талейрана; а въ Англіи мы только и бываемъ что въ лучшихъ домахъ, у самой высокой знати. Мы катаемся съ лордомъ Джономъ да съ министромъ иностранныхъ дѣлъ. Мы обѣдаемъ у лорда Боргрева и съ нами совѣтуется обо всемъ маркизъ Стейне. Мы-таки должны знать кое-что, мистеръ Лейтфаутъ. Ты -- молодой человѣкъ, а я старый сизакъ, какъ ты говоришь. Мы съ нимъ оба видѣли свѣтъ и знаемъ, что дѣло не въ деньгахъ, по-крайней-мѣрѣ не въ такихъ, что пришли отъ калькутскаго приказнаго и были выжаты сокомъ изъ бѣдняковъ-черномазыхъ; не это даетъ человѣку важность въ свѣтѣ, сэръ, и ты это самъ знаешь. У насъ нѣтъ денегъ, а мы бываемъ вездѣ; нѣтъ комнаты ни одной домоправительницы въ Лондонѣ, разумѣется изъ знатныхъ, куда бы не былъ вхожъ Джемсъ Морганъ и гдѣ бы ему не были рады. Я я же ввелъ тебя въ этотъ клубъ, Лэйтфутъ, какъ тебѣ очень-хорошо извѣстно, хоть я и старый сизакъ; и тебѣ бы безъ меня наклали черныхъ шаровъ такъ же вѣрно, какъ тебя зовутъ Фредрикомъ.
   -- Я это очень-хорошо знаю, мистеръ Морганъ, сказалъ Лейтфутъ весьма-смиренно.
   -- Ну, такъ не называй меня старымъ сизакомъ, сэръ. Это не поджентльменски, Фредрикъ Лейтфутъ, котораго я зналъ еще кебнымъ мальчишкой, когда отецъ твой былъ въ бѣдѣ; я доставилъ тебѣ мѣсто, гдѣ ты теперь, когда француза прогнали изъ дома. И если ты воображаешь, сэръ, потому только, что улаживаешь дѣло съ мистриссъ Боннеръ, у которой можетъ набраться тысячи двѣ фунтовъ (и смѣю сказать, что у нея набралось столько въ двадцать-пять лѣтъ довѣренной службы при леди Клеврингъ)... однако, сэръ, ты долженъ помнить кто опредѣлилъ тебя въ этотъ домъ и кто знаетъ чѣмъ ты былъ прежде, сэръ; и тебѣ не приходится, Фредрикъ Лейтфутъ, называть меня старымъ сизякомъ.
   -- Прошу прощенія, мистеръ Морганъ, большаго я ничего не могу сдѣлать. Не угодно ли вамъ стаканъ, сэръ, и позвольте мнѣ выпить за ваше здоровье.
   -- Ты знаешь, Лейтфутъ, что я не употребляю крѣпкихъ напитковъ, возразилъ Морганъ, успокоенный.-- Такъ ты и мистриссъ Боннеръ скоро мужъ и жена, ге?
   -- Она стара, но двѣ тысячи фунтовъ хорошій кусочекъ, мистеръ Морганъ, и дѣло будетъ недурное, когда желѣзная дорога проведется черезъ Клеврингъ. Когда мы тамъ заживемъ, я надѣюсь, мистеръ Морганъ, что вы заглянете къ намъ, сэръ.
   -- Тамъ глухое мѣсто и нѣтъ общества. Я знаю его очень-хорошо. Когда мистриссъ Пенденнисъ была жива, мы ѣзжали туда регулярно, и воздухъ освѣжалъ меня послѣ Лондона.
   -- Желѣзная дорога должна поправить имѣнье мистера Артура, замѣтилъ Лейтфутъ.-- Около чего у него дохода, сэръ?
   -- Немножко меньше полуторы тысячи фунтовъ, отвѣчалъ Морганъ, на что собесѣдникъ его, знавшій очень-хорошо число акровъ бѣднаго Артура, сунулъ языкъ за щеку, но весьма-благоразумно промолчалъ.
   -- Хорошій при немъ человѣкъ, мистеръ Морганъ?
   -- Пиджень еще не привыкъ къ обществу; но онъ молодъ и съ хорошими способностями, порядочно занимался и, смѣю сказать, изъ него выйдетъ прокъ; но для другаго мѣста онъ еще слишкомъ неопытенъ, Лейтфугъ: онъ еще не видалъ свѣта.
   Когда бутылка хереса, потребованная Лейтфутомъ вслѣдствіе объявленія мистера Моргала, что онъ не употребляетъ крѣпкаго -- когда бутылка эта была опорожнена обоими джентльменами, которые держали рюмки противъ свѣта и смаковали вино и трунили надъ хозяиномъ, съ видомъ самыхъ записныхъ знатоковъ, пріятное расположеніе духа Моргана было возстановлено и онъ снова былъ ласковъ съ Лейтфутомъ.
   -- Ну, а что ты думаешь о миссъ Эмори, Лейтфутъ? Скажика откровенно, какъ ты полагаешь, пошло ли бы на ладъ, понимаешь, еслибъ мы изъ нея сдѣлали мистриссъ А. П., comprendy-vous?
   -- Она вѣчно ссорится со своею ма, отвѣчалъ мистеръ Лейтфутъ.-- Боннеръ вертитъ старою леди какъ хочетъ, и трактуетъ сэра Френсиса вотъ какъ, и онъ выплеснулъ въ каминъ остатки вина въ рюмкѣ: -- но она не смѣетъ сказать слова миссъ Эмори; никто изъ насъ не смѣетъ. Когда прійдетъ гость, она и улыбается и томничаетъ, ну вотъ, какъ-будто у нея масло не растаетъ во рту, а только онъ за двери, такъ она дѣлается, просто, чортомъ и говоритъ такія вещи, что хоть съ ума сойдти. Когда мистеръ Артуръ приходитъ, она ему: "споемъ эту прекрасную пѣсенку!" или: "Напишите мнѣ въ альбомъ тѣ миленькіе стихи!" а между-тѣмъ она навѣрно за минуту передъ тѣмъ вогнала къ слезы свою мать или воткнула булавку въ свою горничную. Она тычетъ ее булавками и щиплетъ ее. Мери-Эннъ показывала мнѣ разъ руку всю черную и синюю; и я помню, какъ мистриссъ Боннеръ, которая ревнива какъ старая кошка, надавала ей треуховъ, зачѣмъ она мнѣ показала свою голую руку до плеча. И вы бы посмотрѣли на Мисси за завтракомъ, когда нѣтъ никого кромѣ семейства! Она корчитъ какъ-будто ничего не ѣстъ, а посмотрѣла бы на нее тутъ! Мери-Эннъ носитъ къ ней въ спальню пирожныя и кремы, и въ цѣломъ домѣ одинъ только поваръ у нея въ милости. Боннеръ говорила мнѣ, что на второй сезонъ ихъ въ Лондонѣ, мистеръ Соппингтонъ хотѣлъ жениться на Мисси, и ужь пришелъ утромъ съ предложеніемъ: да какъ увидѣлъ, что она бросила въ огонь книгу и кричала на мать, такъ онъ потихоньку попятился къ дверямъ, и первое мы о немъ послѣ услышали... что онъ женился на миссъ Райдеръ. О, она совершенный демонъ! эта маленькая Біанка, мистеръ Морганъ.
   На это мистеръ Морганаъ улыбнулся Лейтфуту съ отеческою ласкою и подумалъ со вздохомъ: "За какимъ же чортомъ хочетъ мой губернаторъ женить на ней мистера Артура?" Но tête-à-tête нашихъ джентльменовъ былъ прерванъ входомъ другихъ джентльменовъ, членовъ клуба, и разговоръ сдѣлался общимъ о фэшонебльныхъ новостяхъ, политикѣ и разныхъ городскихъ событіяхъ.
   Клубъ камердинеровъ собирался въ комнатѣ рестораціи "Колеса Фортуны", въ уютномъ переулкѣ, поблизости одной изъ большихъ улицъ Мэйфера; и клубъ посѣщался только камердинерами знатныхъ господъ. Дѣла этихъ господъ, ихъ приключенія, добрыя и дурныя качества ихъ леди, ссоры ихъ, словомъ, всѣ фамильные секреты обсуживались здѣсь очень-откровенно и безцеремонно, и здѣсь же, если камердинеру какого-нибудь лорда приходилось вступать въ службу другаго, то инь могъ собрать всѣ возможныя свѣдѣнія касательно семейства, въ которое располагалъ опредѣлиться. Ливреи были исключены изъ этого общества: напудренныя головы огромнѣйшихъ лакеевъ столицы склонялись вотще, упрашивая о принятіи въ Клубъ. Эти исполины въ "плисовыхъ" пили свое пиво въ другомъ отдѣленіи "Колеса фортуны"; для нихъ было также невозможно попасть въ клубную залу, какъ торговцу Палл-Малла или приказному Линкольнс-Инна добыть себѣ входъ къ Бэйю или Спрэтту. И такъ-какъ разговоръ, который мы позволили себѣ подслушать, объясняетъ до нѣкоторой степени ходъ нашей исторіи, то мы взяли на себя ввести читателя въ такое исключительное общество.
   

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ.
Житейскіе пути.

   Черезъ короткое время послѣ счастливаго для полковника Альтамонта событія, джентльменъ этотъ привелъ въ исполненіе предположенный имъ планъ поѣздки за границу. Лѣтописецъ моднаго свѣта, который ходитъ на Лондонскій Мостъ собственно затѣмъ, чтобъ проститься съ фэшонебльнымъ народомъ, покидающимъ отечество, объявилъ, что въ прошлую субботу, на пароходѣ "Сото", отправились въ Антверпенъ въ числѣ пассажировъ слѣдующія особы: Сэръ Робертъ, леди и миссъ Годжь; сержантъ-адвокатъ Кьюси, мистриссъ и миссъ Кьюси, полковникъ Альтамонтъ, майоръ Кодди, и проч." Полковникъ Альтамонтъ путешествовалъ очень-важно, какъ слѣдовало джентльмену; онъ явился въ богатомъ дорожномъ костюмѣ; пилъ грокъ во время морскаго перехода, и его не укачивало, какъ многихъ другихъ пассажировъ; при немъ находился камердинеръ его, вѣрный ирландскій легіонеръ, прислуживавшій нѣкоторое время ему и капитану Стронгу, на общей ихъ квартирѣ въ Шеффердс-Иннѣ.
   Шевалье Стронгъ насладился обильнымъ обѣдомъ въ Блекваллѣ съ отъѣзжающимъ пріятелемъ своимъ и двумя его знакомыми, и всѣ они выпили много тостовъ за здоровье Альтамонта, насчетъ этого гостепріимнаго джентльмена.
   -- Слушай, Стронгъ, сказалъ ему полковникъ:-- если тебѣ нужно немножко денегъ, такъ не теряй времени: я къ твоимъ услугамъ. Ты малый хорошій и былъ хорошъ со мною, и двадцатью фунтами больше или меньше не составить для меня большаго счета. Но Стронгъ сказалъ: -- "Нѣтъ, у меня денегъ довольно; то-есть недовольно, чтобъ отдать тебѣ тотъ долгъ, Альтамонтъ, но станетъ на долгое время", и такимъ-образомъ, пожавъ другъ другу руки не безъ искренняго чувства, они разстались. Дѣйствательно ли обладаніе деньгами сдѣлало Альтамонта честнѣе и любезнѣе, чѣмъ онъ былъ до-сихъ-поръ, или онъ отъ нихъ казался любезнѣе только въ глазахъ шевалье? Можетъ-быть, онъ дѣйствительно сталъ лучшимъ отъ денегъ; можетъ-быть, Стронгъ отдавалъ въ немъ уваженіе деньгамъ; но онъ разсуждалъ съ самимъ собою: "Этотъ бѣднякъ, этотъ несчастный въ десять разъ лучше моего пріятеля, сэра Фрэнсиса Клевринга. У него есть своего рода удаль и честность. Онъ не выдастъ друга и не побоится встрѣтить врага; у Клевринга никогда не хватало духа ни на то, ни на другое. И наконецъ, что сгубило этого молодца? Онъ былъ только черезчуръ опрометчивъ и подписалъ за своего тестя. Много людей дѣлали вещи гораздо-хуже, а между-тѣмъ не дошли до бѣды и держатъ голову высоко. Хоть, напримѣръ, Клеврингъ. Впрочемъ, нѣтъ: онъ въ самые счастливые дни свои не смѣлъ поднять головы. И Стронгъ, можетъ-быть, пожалѣлъ, что отказался отъ предложенія щедраго полковника, солгавъ, что у него денегъ довольно; но ложь эта произошла отъ того, что шевалье было совѣстно занять въ другой разъ у своего пріятеля. Кромѣ-того, онъ могъ кое-какъ перебиваться. Клеврингъ обѣщалъ ему помочь: нето чтобъ очень можно было вѣрить обѣщаніямъ Клевринга; но шевалье былъ не изъ унывающаго десятка, и зналъ какъ подловить своего патрона и наложить руку на иррегулярные ресурсы его, добываніе которыхъ составляло главную должность мистера Стронга.
   Стронгъ ворчалъ прежде на неудовольствія, доставляемыя ему сотовариществомъ за квартирѣ Альтамонта; но онъ нашелъ свои комнаты гораздо-угрюмѣе и скучнѣе безъ него. Одинокая жизнь была непонутру общежительному характеру нашего шевалье; кромѣ-того, онъ поизбаловался роскошью и привычкой имѣть слугу, который бѣгалъ по его порученіямъ, держалъ въ порядкѣ его гардеробъ и стряпалъ ему пищу. Трогательно и грустно было бы видѣть нашего величаваго и красиваго джентльмена, какъ онъ собственноручно чистилъ свои сапоги, или поджаривалъ свою баранью котлетку. Мы уже говорили выше, что шевалье Стронгъ былъ женатъ на одной Испанкѣ изъ Витторіи, которая возвратилась къ своимъ роднымъ послѣ кратковременнаго союза съ Стронгомъ, пустивъ ему въ голову блюдомъ. Онъ началъ помышлять, не поѣхать ли ему въ Испанію и не отъискать ли свою Жуаниту. Шевалье началъ грустить послѣ отъѣзда пріятеля своего, полковника, и, вообще говоря, ему приходилось тяжко.
   Отъ Клевринга нельзя было ожидать помощи еще нѣкоторое время. Двадцать-пять фунтовъ, полученныхъ баронетомъ отъ Альтамонта, улетѣли изъ рукъ Клевринга, какъ и многіе другіе банковые билеты. Сэръ Фрэнсисъ поѣхалъ внизъ по рѣкѣ съ отборнымъ обществомъ весельчаковъ, и они пристали въ Эссексѣ, гдѣ подстрекнули Билли Блокка на бой съ Диккомъ Кебменомъ, за кулакъ котораго баронетъ держалъ пари, и тринадцать разъ Диккъ выходилъ молодцомъ, какъ вдругъ, однимъ несчастнымъ ударомъ Билли побѣдилъ его. "Таково всегда мое счастье, Стронгъ" сказалъ ему сэръ Фрэнсисъ: -- "пари шло по три противъ одного за Кебмена, и я быль такъ увѣренъ въ тридцати фунтахъ, какъ-будто они были у меня въ карманѣ. Демми! я долженъ Лейтфуту четырнадцать фунтовъ, которые онъ заплатилъ за меня, и этотъ малый не даетъ мнѣ теперь покоя! Клянусь, я бы желалъ найдти средство смастерить вскселекъ, или выжать сколько-нибудь изъ миледи! И даю тебѣ половину, Недъ, клянусь, я дамъ тебѣ половину, только бы ты нашелъ мнѣ кого-нибудь, кто бы далъ мнѣ фунтовъ съ пятьдесятъ".
   Но Недъ отвѣчалъ на это серьёзно, что онъ далъ леди Клеврингъ честное слово джентльмена не участвовать впередъ ни въ какихъ вексельныхъ сдѣлкахъ, которыя пожелалъ бы предпринять ея мужъ (сэръ Фрэнсисъ далъ также честное слово), и шевалье объявилъ наотрѣзъ, что онъ по-крайней-мѣрѣ сдержитъ свое обѣщаніе и скорѣе будетъ всю жизнь чистить самъ сапоги, чѣмъ нарушить обѣщаніе. И еще онъ грозился предувѣдомить леди Клеврингъ, что сэръ Фрэнсисъ измѣняетъ своему обѣщанію, предувѣдомить при первомъ извѣстіи, какое только онъ получить насчетъ того, что таково дѣйствительно намѣреніе сэра Фрэнсиса.
   Услыша эту угрозу, сэръ Фрэнсисъ принялся по обыкновенію плакаться и проклинать свою судьбу съ большою плодовитостью. Онъ говорилъ о смерти, какъ о единственномъ своемъ убѣжищѣ; просилъ и умолялъ своего милаго Стронга, своего лучшаго друга, своего добраго стараго Неда, не покидать его; и когда Клеврингъ разстался съ своимъ дражайшимъ Недомъ и спускался по его лѣстницѣ въ Шеффердс-Иннѣ, онъ принялся бранить и проклинать Неда, желалъ, чтобъ Недъ лежалъ въ могилѣ, или быль въ худшемъ мѣстѣ; или нѣтъ, пусть онъ проживетъ еще немножко, чтобъ Франкъ Клеврингъ имѣлъ время отомстить ему!
   На квартирѣ Стронга баронетъ встрѣтилъ разъ одного джентльмена, который около этой поры, какъ уже было сказано, очень часто посѣщалъ Шеффердс-Иннъ. Этотъ молодой малый, который въ ранней юности своей воровалъ грецкіе орѣхи въ Клевринг-Паркѣ и видѣлъ, какъ баронетъ ѣздилъ по улицѣ Клевринга гулять въ каретѣ, чувствовалъ къ своему парламентскому представителю необычайное уваженіе, и ему до-крайности хотѣлось имѣть честь познакомиться съ нимъ. Онъ отрекомендовалъ себя въ качествѣ клеврингца, краснѣя и съ трепетомъ... "сынъ мистера Гокстера, съ рыночной площади; отецъ лечилъ лѣсничаго сэра Фрэнсиса Консвуда, когда у него разорвало ружье и онъ лишился трехъ пальцевъ... гордится знакомствомъ съ сэромъ Фрэнсисомъ". Всю эту рекомендательную рѣчь сэръ Фрэнсисъ принялъ очень-благосклонно. И честный Семъ Гокстеръ разсказывалъ послѣ ребятамъ въ Сент-Бартоломью, и Фанни въ привратницкой ложѣ, что, наконецъ, нѣтъ лучше сэра Фрэнсиса. На это Фанни возразила, что она считаетъ сэра Фрэнсиса прегадкимъ; она не знаетъ отчего, только она терпѣть его не можетъ. И когда Семъ утверждалъ, что сэръ Фрэнсисъ джентльменъ очень-любезный и очень-ласково занялъ у него десять шиллинговъ, Фанни расхохоталась, начала теребить Сема за длинные волосы, не безукоризненно-чистые, трепать его по подбородку и называть преглупымъ, глупымъ, глупымъ дурачишкой; она сказала ему, что сэръ Фрэнсисъ всегда занимаетъ деньги у всѣхъ, и ма отказала ему два раза, и должна была цѣлые три мѣсяца ждать семи шиллинговъ, которые онъ занялъ у нея.
   Гокстеръ съ улыбкою поправилъ ея кокнейскіе промахи, не невѣрности въ аргументахъ, а только грамматическія ошибки; и Фанни сдѣлала при этомъ такое миленькое личико, что учитель укротился сразу и готовъ быль на мѣстѣ дать ей еще сотню уроковъ за ту цѣну, которую взялъ сейчасъ.
   Мистриссъ Больтонъ была, разумѣется, при этомъ; и я думаю, что Фанни мистерь Семъ были между собою въ ту пору на весьма-короткой и дружеской ногѣ. Время принесло Фанни извѣстныя утѣшенія и укротило нѣкоторыя печали, очень-горькія, когда онѣ съ нами случаются, но не болѣе вѣчныя, какъ боль при выдергиваніи зуба, или какъ всякая другая боль.
   О задумчивый Дайвзъ! вы сидите и окружены почтеніемъ; счастливы, унижаемы и вамъ льстятъ на старости вашихъ лѣтъ; слабостямъ вашимъ потакаютъ съ кроткимъ снисхожденіемъ; стариннымъ и вялымъ анекдотамъ вашимъ внимаютъ въ сотый разъ съ должнымъ подобострастіемъ и вѣчною лицемѣрною улыбкой; женщины вашего дома лелѣять васъ неутомимо; молодые люди умолкаютъ и прислушиваются, когда вы начинаете говорить; а вѣдь навѣрное васъ поражала не разъ мысль, что эта почтительность перейдетъ отъ васъ къ вашему наслѣднику: слуги будутъ кланяться, а вассалы восклицать вашему сыну, какъ вамъ; дворецкій подастъ ему лучшее вино, какое теперь есть въ вашемъ погребѣ, и наконецъ, когда наступитъ ваша ночь и свѣтъ вашей жизни закатится вмѣстѣ съ утромъ, которое взойдетъ послѣ васъ и безъ васъ, солнце благоденствія и лести засіяетъ на вашего наслѣдника. Люди прійдутъ и станутъ грѣться въ теплотворныхъ лучахъ его лѣсовъ и акровъ земли; почтеніе перейдетъ на него вмѣстѣ съ помѣстьемъ, со всѣми выгодами, удовольствіями, поклонами и угожденіями -- и всего этого онъ самъ не больше, какъ пожизненный арендаторъ! Какъ долго желаете вы, чтобъ люди о васъ жалѣли? Какъ долго, думаете вы, они будутъ жалѣть васъ? Много ли времени посвящаетъ человѣкъ горести, прежде чѣмъ онъ пріимется наслаждаться?
   Что общаго можетъ имѣть это разсужденіе съ дѣйствующими лицами нашей исторіи? Хотимъ ли мы этимъ извинить Пена, что онъ надѣлъ бѣлую шляпу и что трауръ его по матери сталъ слабѣе? Весь промежутокъ годовъ, вся житейская карьера, всѣ событія его жизни, какъ бы сильно они его не завлекали и не волновали, не изгонятъ ея священнаго образа изъ его сердца, изъ этой благословенной любви изъ ея святилища. Если онъ поддастся искушенію, милые глаза будутъ смотрѣть на него съ грустью; если онъ осмѣлится встрѣтить ихъ взглядъ, если онъ сдѣлаетъ доброе дѣло -- пострадаетъ за правду и одолѣетъ искушеніе, эта неизсякаемая любовь, какъ онъ хорошо знаетъ, будетъ привѣтствовать его одобреніемъ и состраданіемъ; если онъ падетъ, она будетъ за него ходатайствовать; въ горестяхъ она ободрить его; словомъ, она будетъ при немъ всегда и вездѣ, до часа смерти -- а тамъ нѣтъ уже ни тревогъ, ни печали. Не мечты ли это, и не празднословіе ли со стороны разскащика? Но развѣ свѣтскій человѣкъ не можетъ подчасъ задуматься о вещахъ серьёзныхъ? Спросите ваше сердце и вашу память, любезный братъ и сестра: не живемъ ли мы въ усопшихъ, и не доказываетъ ли эта любовь милосердія Божія?
   Объ этихъ вещахъ Пенъ имѣлъ съ Уаррингтономъ много дружескихъ разговоровъ. Мать свою Артуръ Пенденнисъ обожалъ въ памяти сердца и чтилъ ее какъ должно было чтить такую праведницу. Блаженъ тотъ, кому удастся знать нѣсколько подобныхъ женщинъ! Благое Провидѣніе доставляетъ намъ иногда случай удивляться этому трогательному зрѣлищу красоты и чистоты душевной.
   Но когда, среди бесѣды объ этомъ предметѣ, входилъ къ нимъ человѣкъ посторонній или чуждый ему, какъ, напримѣръ, майоръ Пенденнисъ, тогда Артуръ и Уаррингтонъ перемѣняли разговоръ и начинали толковать объ оперѣ, или о послѣднемъ парламентскомъ преніи, или о замужствѣ миссъ Джонесъ за капитана Смита, и тому подобныхъ вещахъ; а такимъ-образомъ вообразимъ и мы, что теперь вошла публика и помѣшала откровенной бесѣдѣ между авторомъ и читателемъ; вслѣдствіе чего онъ принимается снова за разсужденія о мірѣ семъ, съ которымъ мы, конечно, знакомѣе чѣмъ съ тѣмъ, куда только-что попытались заглянуть.
   Вступивъ въ обладаніе своимъ имѣньемъ, Артуръ Пенденнисъ повелъ себя со скромностью и разсудительностью, удостоившимися одобренія пріятеля его Уаррингтона, хотя дядя Артура и сердился на смиренные идеи племянника, нехотѣвшаго предъявлять большой пышности и большихъ притязаній, съ принятіемъ во владѣніе своего достоянія. Ему хотѣлось, чтобъ Артуръ поселился на приличной квартирѣ, ѣздилъ на хорошихъ лошадяхъ и въ щегольскомъ кабріолетѣ. "Я слишкомъ-разсѣянъ" говорилъ ему Артуръ, смѣясь, "и не могу править кабріолетомъ въ Лондонѣ: омнибусы наѣзжали бы на меня, или я бы совалъ голову своей лошади въ каретныя окна дамъ; а вы, вѣрно, не захотите, чтобъ меня возилъ по городу мой грумъ, какъ какого-нибудь аптекаря, дядюшка?" Нѣтъ, майору Пенденинсу никакъ не хотѣлось, чтобъ племянникъ его могъ быть принятъ за аптекаря: блестящій представитель рода Пенденннсовъ не долженъ былъ унизить себя до такой степени. И когда Артуръ, продолжая свою болтовню, говорилъ: "А вѣдь между-тѣмъ, сэръ, смѣю сказать, что отецъ мой гордился немало, когда завелъ свою первую одноколку"; майоръ покрякивалъ и морщинистое лицо его краснѣло; онъ отвѣчалъ: "Ты знаешь, что говорилъ Бонапарте, сэръ -- il faul laver son linge sale en famille". Тебѣ нѣтъ нужды вспоминать, сэръ, что отецъ твой былъ... былъ медикомъ. онъ происходилъ отъ древнѣйшаго, хотя и павшаго рода, и ему пришлось возстановить свою фамилію трудами, какъ дѣлали до него многіе люди хорошихъ фамилій. Ты похожъ на того малаго, у Стерна, сэръ, на маркиза, который пришелъ требовать назадъ свою шпагу. Твою шпагу возвратилъ тебѣ твой отецъ. Ты землевладѣлецъ, сэръ, и джентльменъ -- никогда не забывай, что ты джентльменъ.
   Тогда Артуръ обращалъ противъ дяди его же аргументъ, который майоръ часто съ нимъ употреблялъ:
   -- Въ обществѣ, въ которомъ я имѣю честь быть принятымъ, по вашей милости, кому какое дѣло до моихъ маленькихъ средствъ и неважныхъ джентльменскихъ притязаній? Смѣшно было бы, еслибъ я вздумалъ тянуться за знатью; всё, чего отъ насъ требуютъ, это -- приличной внѣшности и порядочныхъ манеръ.
   -- Но все-таки, сэръ, я бы лучше желалъ принадлежать къ парѣ порядочныхъ клубовъ; далъ бы иногда маленькій обѣдикь, и былъ бы очень-разборчивъ на счетъ моего общества; и ужь, конечно, я бы не остался жить на этомъ гадкомъ чердакѣ Темпля.
   Артуръ уступилъ ему на столько, что нанялъ себѣ квартиру этажомъ ниже; Уаррингтонъ остался на своей прежней, и друзья рѣшились не разлучаться между собою. Дорожи, добрый читатель, дружбою молодости: только въ эту великодушную пору жизни можетъ составиться дружба. Пріязнь въ болѣе-зрѣломъ возрастѣ не то: пожатіе твоей руки сдѣлается гораздо-холоднѣе и слабѣе, когда ты лѣтъ двадцать потолкаешься въ свѣтѣ и твою руку пожмутъ и выпустятъ тысячи равнодушныхъ рукъ! Послѣ двадцати лѣтъ ты рѣдко можешь заставить языкъ свой говорить на новый ладъ; такъ же точно и сердце отказывается послѣ этой поры отъ дружества: оно черствѣетъ для новыхъ впечатлѣній.
   Итакъ, у Пена было много знакомыхъ; а какъ онъ былъ малый открытый и веселый, число ихъ возрастало съ каждымъ днемъ; но у него не было друга, подобнаго Уаррингтону. Оба они продолжали жить въ Темплѣ, какъ истинные рыцари храма, разъѣзжая на одной лошади (конь Пена быль къ услугамъ Уаррингтона), и ихъ комнаты и прислуга остались общими.
   Мистеръ Уаррингтонъ познакомился съ друзьями Пена, жившими на Гросвенор-Плесѣ, впродолженіе ихъ послѣдняго несчастнаго лондонскаго сезона; и его мнѣніе о сэрѣ Френсисѣ и леди Клеврингъ, и о дочери миледи, было не лучше мнѣнія публики вообще. "Свѣтъ правъ", говорилъ Пену Джорджъ:-- въ сужденіяхъ своихъ объ этомъ семействѣ. Молодые люди смѣются и врутъ всякій вздорь при этихъ дамахъ и о нихъ. Дочка видится съ людьми, которыхъ бы ей не слѣдовало знать, и говоритъ съ такими мужчинами, съ которыми порядочная дѣвушка не должна бы сближаться. Видѣлъ ты этихъ двухъ франтовъ, которые въ Паркѣ опирались на карету леди Клеврингъ и заглядывали подъ шляпку миссъ Біанки? Ни одна добрая мать не позволитъ дочери знать подобныхъ людей и не впуститъ ихъ къ себѣ въ домъ."
   -- Бегума невиннѣйшее и добрѣйшее существо въ свѣтѣ, возразилъ Артуръ.-- Она въ жизнь свою не слыхала ничего дурнаго о капитанѣ Блекбаллѣ, не читала суда, въ которомъ фигурируетъ Чарли Ловлесъ. Не-уже-ли ты воображаешь, что порядочныя дамы читаютъ и помнятъ скандалезную хронику, какъ ты, старый воркунъ?
   -- А ты бы желалъ, чтобъ Лаура Бэллъ была знакома съ этими людьми? спросилъ Уаррингтонъ, покраснѣвъ.-- Ты бы желалъ, чтобъ женщина, которую ты любишь, была запачкана соприкосновеніемъ съ ними? Безъ всякаго сомнѣнія, бѣдная бегума не знаетъ ихъ исторіи; она вообще не знаетъ очень-многаго. Попросту сказать, Пенъ, твоя честная бегума вовсе не леди. Конечно, она и не виновата, что не получила порядочнаго воспитанія и не была въ хорошихъ рукахъ.
   -- Она столько же нравственна, какъ леди Нортси, на балы которой ѣздитъ весь свѣтъ, и столько же образована, какъ мистриссъ Булль, которая ломаетъ англійскій языкъ и угощаетъ по полудюжинѣ герцоговъ за своимъ столомъ, отвѣчалъ Пенъ, немножко сердито.-- Почему намъ съ гобою быть брюзгливѣе всего остальнаго свѣта? По какому праву будемъ мы вымещать грѣхи ея отцовъ на этомъ радушномъ и безвредномъ существѣ? Ни ты, ни кто бы тамъ ни было изъ смертныхъ, не видалъ отъ нея ничего, кромѣ ласки. Она поступаетъ по крайнему своему разумѣнію. Она не имѣетъ притязаній быть выше того, что она есть. Она даетъ тебѣ лучшіе обѣды, какіе только можетъ купить, и лучшее общество, какое можетъ добыть. Она платитъ долги своего негоднаго мужа. Она балуетъ своего сына, какъ и добродѣтельнѣйшая изъ матерей Британнія. Мнѣніе ея о литературныхъ предметахъ, конечно, не есть авторитетъ: смѣю сказать, что она не прочитала ни строчки Вордсворта и въ жизнь свою не слыхала о Теннисонѣ.
   -- Не больше прачки, мистриссъ Фленаганъ, ни служанки Бетси, проворчалъ менторъ Пена:-- и я нисколько ихъ не осуждаю. Но человѣкъ съ возвышенною душою не дружится съ подобными лицами. Джентльменъ не станетъ искать ихъ общества, или будетъ горько сожалѣть впослѣдствіи, если это сдѣлаетъ. Не-ужели ты, человѣкъ свѣтскій и философъ, скажешь, что цѣль жизни состоитъ въ поглощеніи трехъ перемѣнъ съ серебрянаго сервиза? Осмѣлишься ли ты сознаться самому себѣ, что все твое честолюбіе ограничивается хорошимъ лафитомъ, и что ты готовъ обѣдать у всякаго, кто подастъ тебѣ за столъ упитаннаго тельца? Ты называешь меня циникомъ: какой же страшный цинизмъ допускаете всѣ вы, свѣтскіе люди! Я скорѣе буду питаться сырою рыбой и спать въ дуплѣ, скорѣе сдѣлаюсь дровосѣкомъ или дикаремъ, чѣмъ унижусь до этого просвѣщенія, и допущу, что французъ-поваръ единственная вещь, для которой стоитъ жить на свѣтѣ.
   -- Ты любишь сырой ростбифъ и потомъ трубку, а оттого и принимаешь видъ превосходства надъ тѣми, у кого вкусъ разборчивѣе и кто не стыдится общества, въ которомъ живетъ. Кто говоритъ тебѣ объ особенномъ уваженіи, дружбѣ и благодарности къ людямъ, которыхъ мы встрѣчаемъ каждый день? Если А. зоветъ меня къ себѣ въ домъ и угощаетъ всѣмъ, что у него есть лучшаго, я принимаю его хорошія вещи за то, чего онѣ стоятъ -- и ничего больше. Я не отплачиваю ему за это дружбой, но условною монетой общества. Когда мы разстаемся, то разстаемся безъ всякой горести. Когда встрѣчаемся, мы оба довольно-сносно рады видѣть другъ друга. Еслибъ я долженъ былъ жить съ одними истинными друзьями, я не видалъ бы ни одного человѣческаго лица, кромѣ твоей черной рожи, старый Джорджъ.
   -- Ты ученикъ твоего дяди, сказалъ Уаррингтонъ съ нѣкоторою грустью.
   -- А почему бы и нѣтъ? почему не признать свѣта каковъ онъ есть и не принять условій общества, въ которомъ я живу? Я старѣе тебя, Джорджъ, несмотря на просѣдь твоихъ бакенбардовъ, и видѣлъ свѣтъ больше, чѣмъ ты, который сидишь взаперти на чердакѣ, съ книгами, трубкой, мечтами и идеями двадцатидвух-лѣтняго возраста. Я объявляю тебѣ, что беру свѣтъ такимъ, каковъ онъ есть, и принадлежа къ нему, не хочу его стыдиться. Если время наше свихнулось, то я не имѣю ни призванія, ни силы исправить его.
   -- И мнѣ кажется, что тебя не хватитъ ни на то, ни на другое.
   -- Если я сомнѣваюсь, лучше ли я своего ближняго, то сомнѣваюсь и въ томъ, лучше ли онъ меня. Все на свѣтѣ условно: я принимаю вещи, какъ онѣ есть, и свѣтъ, каковъ онъ есть. И я намѣренъ жениться, если найду себѣ жену, и не съ тѣмъ, чтобъ сходить съ ума отъ любви къ ней, или растянуться у ногъ ея, какъ дуракъ; не съ тѣмъ, чтобъ обожать ее какъ ангела, или ожидать найдти въ ней ангела, а затѣмъ, чтобъ быть ей добрымъ, ласковымъ и предупредительнымъ мужемъ и ожидать отъ нея въ возвратъ добродушія и пріятнаго общества. И потому, Джорджъ, если ты когда-нибудь услышишь о моей женитьбѣ, то она не будетъ слѣдствіемъ романической страсти съ моей стороны; и если тебѣ случится узнать о хорошенькомъ мѣстечкѣ въ министерствѣ, то я готовъ занять его.
   -- Ого, Пенъ, такъ вотъ куда ты мѣтишь! Значитъ, нечего больше и толковать съ тобою. Если ты уже разъ рѣшился, такъ, конечно, никто тебя не остановить.
   -- А почему жь и не рѣшиться, Джорджъ? возразилъ Пенъ.-- Какія это славныя сигары! Не хочешь ли отобѣдать со мною въ клубѣ? Chef de Cuisine возвратился въ городъ, и онъ угоститъ насъ на славу. Нѣтъ... не хочешь? Ну, такъ не хмурься, дружище. Я завтра хочу ѣхать въ... въ деревню.
   

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ-ПЕРВАЯ,
можетъ-быть, объясняющая предъидущую.

   Свѣдѣнія о дѣлахъ семейства Клеврингсьъ, пріобрѣтенныя майоромъ Пенденнисомъ черезъ Стронга и непосредственно черезъ личное свое участіе въ дѣлахъ дома, хозяйки котораго онъ былъ другомъ и совѣтникомъ, были таковы, что старый джентльменъ началъ-было колебаться въ своихъ затѣяхъ, предпринятыхъ лля блага племянника. Надѣлить Артура женою и двумя такими тестями, каковы были сокровища, доставшіеся въ мужья несчастной и невинной леди Клеврингъ -- отъ этого не будетъ добра никому. Хотя одинъ нѣкоторымъ-образомъ и нейтрализировалъ другаго, и появленіе въ публикѣ Эмори или Альтамонта было бы сигналомъ къ его немедленному удаленію и заслуженному наказанію, попадись онъ только въ руки британскимъ властямъ; но каково же быть мужемъ жены, отъ родителя которой надобно избавляться такимъ образомъ? Старый джентльменъ понималъ очень-хорошо, что Альтамонту, съ висѣлицей передъ глазами, нельзя было не избѣгнуть огласки, тогда-какъ въ то же время, держа надъ Клеврингомъ угрозу -- открыть существованіе Эмори, появленіе котораго лишило бы баронета разомъ всего, можно было сдѣлать изъ него покорнаго раба тому, кто зналъ эту роковую тайну.
   Но если бегума будетъ еще много разъ платить долги Клевринга, то богатство ея исчезнетъ, по милости этого неисправимаго игрочишки, и наслѣдники ея, кто бы они ни были, получатъ въ наслѣдство только порожнюю казну; и миссъ Эмори, вмѣсто-того, чтобъ доставить своему супругу хорошій доходъ и мѣсто въ Парламентѣ, доставитъ ему только свою особу и родословную съ горестною отмѣткой: Susper coll, противъ имени послѣдняго мужескаго предка ея фамиліи.
   Но старому дипломату, перевертывавшему въ умѣ своемъ всѣ эти обстоятельства, предстоялъ еще путь, который читатель скоро узнаетъ, когда потрудится прочитать имѣющій скоро быть разговоръ между майоромъ Пенденнисомъ и достопочтеннымъ баронетомъ, членомъ Парламента отъ Клевринга.
   Когда человѣкъ исчезнетъ по причинѣ затруднительнымъ денежныхъ обстоятельствъ изъ круга своихъ друзей и равныхъ, когда нырнетъ изъ вида тѣхъ, съ кѣмъ онъ привыкъ жить и водиться, то, право, удивительно, въ какихъ странныхъ и отдаленныхъ захолустьяхъ онъ снова вынырнетъ на божій свѣтъ. Я зналъ одного щеголя съ Палл-Малла и Роттен-Роу, и человѣка не послѣдней фэшонебльности, который исчезъ отъ своихъ товарищей въ клубахъ и паркахъ, и вдругъ явился въ Биллингсгстѣ, за полутора-шиллинговымъ общимъ столомъ, гдѣ онъ былъ очень-счастлинъ и любезенъ; другой джентльменъ, весьма-ученый и остроумный, утекая отъ констеблей (скажи я, что это былъ литераторъ, нѣкоторые критики обвинили бы меня подъ присягой въ желаніи унизить званіе литератора), прислалъ мнѣ однажды адресъ свой въ маленькой тавернѣ, подъ вывѣскою "Лисицы подъ Холмомъ", подъ самымъ темнымъ и пещеристымъ сводомъ одного пассажа Стрэнда. Такой господинъ и при такихъ бѣдахъ, можетъ имѣть домъ, но его никогда нѣтъ въ этомъ домѣ; у него есть адресъ для писемъ, но только простячки пойдутъ туда, въ надеждѣ найдти его. Только немногіе вѣрные друзья знаютъ, гдѣ его можно найдти и имѣютъ настоящій ключъ къ его норкѣ. Такимъ-образомъ, послѣ разлада съ женою и воспослѣдовавшихъ отъ того несчастій, не было никакой возможности найдти сэра Фрэнсиса Клевринга.
   -- Съ-тѣхъ-поръ, какъ онъ задолжалъ мнѣ четырнадцать фунтовъ, вѣдь не приходитъ домой раньше трехъ часовъ и корчитъ, будто спитъ, когда я приношу ему воду по утрамъ; а потомъ непремѣнно улизнетъ за двери, когда я внизу, замѣтилъ мистеръ Лейтфутъ другу своему Моргану; вмѣстѣ-съ-тѣмъ онъ обаявилъ ему намѣреніе свое, ѣхать къ миледи, быть у нея буфетчикомъ и жениться на своей старухѣ.-- Такъ же точно, послѣ своей размолвки съ шевалье Стронгомъ, баронетъ бѣгалъ и отъ него, и прятался въ другихъ захолустьяхъ, куда бы его не могли настичь упреки "дражайшаго друга"; онъ бы, вѣроятно, радъ былъ убѣжать и отъ совѣсти, которую многіе изъ насъ стараются надуть и оставить за собою разными хитростями.
   Итакъ, старшій Пенденнисъ, имѣвшій свои виды и желавшій побесѣдовать съ деревенскимъ сосѣдомъ и парламентскимъ представителемъ своего племянника, долженъ быль употребить много времени и трудовъ, прежде-чѣмъ ему удалось довести баронета до состоянія довѣрчивости, необходимаго для цѣлей майора. Съ-тѣхъ-поръ, какъ майоръ Пенденнисъ дѣйствовалъ въ качествѣ друга семейства Клевринга, и былъ посвященъ въ подробности его дѣлъ, супружескихъ и денежныхъ, баронетъ сталъ отъ него удаляться такъ точно, какъ удалялся онъ отъ всѣхъ нотаріусовъ и агентовъ, когда ему нужно было отдать въ чемъ-нибудь отчетъ или заняться съ ними дѣломъ; онъ тогда только являлся во-время, по назначенію, когда цѣль его была -- добыть денегъ. Такимъ-образомъ, прежде чѣмъ майоръ поймалъ эту четкую и пугливую птичку, ему пришлось сдѣлать много безуспѣшныхъ попытокъ; одинъ разъ -- то было самое невинное приглашеніе отобѣдать съ майоромъ въ Гриничѣ, и съ нѣсколькими пріятелями -- баронетъ принялъ приглашеніе, но подозрѣвалъ что-то и не явился, предоставя самому майору скушать свою наживку; майоръ дѣйствительно располагалъ представить въ своемъ лицѣ всѣхъ своихъ пріятелей. Въ слѣдующій разъ майоръ написалъ ему записочку, прося десяти минутъ разговора; баронетъ немедленно отвѣтилъ ему и назначилъ свиданіе ровно въ четыре часа у Бэйя, подчеркнувъ тщательно слово "ровно". Четыре часа пробило, какъ слѣдовало съ теченіемъ времени, а никакого Клевринга не явилось у Бэйя. Дѣйствительно, еслибъ баронетъ занялъ у майора Пенденниса двадцать фунтовъ, то и тогда боялся бы его не больше, и не больше бы старался избѣгать встрѣчи съ нимъ. Однимъ словомъ, майоръ Пенденнисъ узналъ по опыту, что искать человѣка одно дѣло, а найдти его -- другое.
   Вечеромъ того самаго дня, когда патронъ Стронга наговорилъ своему кліенту столько пріятностей въ глаза и столько проклятій за глаза, сэръ Фрэнсисъ Клеврингъ, давшій женѣ и ея законнымъ совѣтникамъ честное слово и клятву не подписывать больше векселей и довольствоваться назначенною ему женою пенсіей, все-таки успѣлъ смастерить заемъ подъ векселекъ, при помощи друга своего, мистера Мосса Эбрамса. Случилось, что Стронгъ слышалъ всю эту сдѣлку въ томъ мѣстѣ, гдѣ она была обработана, а именно, въ заднемъ кабинетѣ сигарочной лавки Сантіаго, гдѣ шевалье постоянно проводилъ по часику вечеромъ.
   -- Онъ принялся за старое, разсказалъ мистеръ Сантіаго своему покупателю и знакомцу.-- Сегодня онъ былъ въ моемъ заднемъ кабинетѣ вмѣстѣ съ Моссомъ Эбрасомъ. Моссъ посылалъ моего мальчика за гербовымъ листомъ. Кажется, дѣло шло о пятидесяти фунтахъ. Я слышалъ, какъ баронетъ просилъ Мосса выставить число за два мѣсяца назадъ. Онъ станетъ увѣрять, что это старый вексель, о которомъ забылъ, когда его жена производила въ послѣдній разъ платежи. Теперь, такъ-какъ онъ очистился, ему, вѣроятно, опять станутъ давать деньги. Человѣкъ, который имѣетъ привычку подписывать свое несчастное имя на "Обязуюсь уплатить черезъ шесть мѣсяцевъ", имѣетъ также пріятное убѣжденіе, что дѣла его извѣстны и обсушены, и подпись его ходитъ по рукамъ негоднѣйшихъ плутовъ и мошенниковъ Лондона.
   Лавка мистера Сантіаго была близехонько отъ Сент-Джемс-Стрита и Бюри-Стрита, гдѣ мы уже имѣли честь посѣтить майора Пенденниса на его квартирѣ. Майоръ шелъ себѣ чинно домой, когда Стронгъ, пылая негодованіемъ и дымя гаванскою сигарой, шагалъ ему на встрѣчу по тому же троттуару.
   "О, молодежь!" подумалъ майоръ, "какъ они отравляютъ воздухъ своими сигарами: вонъ, кто-то идетъ съ усами и сигарой. Всякій, кто куритъ на улицѣ, непремѣнно изъ сволочи. О, да это мистеръ Стронгъ!-- Надѣюсь, вы здоровы, мистеръ Стронгъ?" и старый джентльменъ, поклонившись шевалье очень-важно, хотѣлъ войдти къ себѣ и направлялъ дрожащею рукою полированный ключъ въ замочную скважину.
   Мы ужь говорили, что при длинныхъ и тягостныхъ конференціяхъ, касательно уплаты долговъ сэра Фрэнсиса Клевринга, Стронгъ и Пенденнисъ присутствовали оба въ качествѣ друзей и совѣтниковъ несчастнаго семейства баронета. Стронгъ остановился и протянулъ руку своему собрату-негоціатору, и старый Пенденнисъ подалъ ему два немилостивые пальца.
   -- Что новенькаго и хорошенькаго? сказалъ майоръ Пенденнисъ покровительственнымъ гономъ и снисходя до нѣсколькихъ словъ съ шевалье Стронгомъ: старый Пенденнисъ провелъ всю жизнь въ такомъ отличномъ обществѣ, что, по его мнѣнію, обыкновенные смертные должны были считать особенною честью, когда онъ говорилъ съ ними.-- Все еще въ городѣ, мистеръ Стронгъ? Надѣюсь видѣть васъ въ добромъ здоровьѣ.
   -- У меня новости несовсѣмъ-пріятныя, сэръ, и касаются друзей нашихъ, которые теперь на Танбриджскихъ Водахъ; я желалъ бы поговорить съ вами объ этомъ. Вообразите, майоръ Пенденнисъ, вѣдь Клеврингъ принялся опять за свои старыя продѣлки.
   -- Въ-самомъ-дѣлѣ! Прошу васъ, сдѣлать мнѣ одолженіе, зайдти на мою квартиру, воскликнулъ майоръ съ возбужденнымъ участіемъ; и оба они вошли и разсѣлись въ гостиной. Тутъ Стронгъ облегчилъ свою душу, разсказавъ майору въ подробности и съ негодованіемъ объ опрометчивости и вѣроломствѣ Клевринга.-- Никакія обѣщанія не связываютъ его, сэръ, сказалъ онъ.-- Вы помните, когда мы имѣли свиданіе съ адвокатомъ миледи, какъ онъ не хотѣлъ удовольствоваться однимъ честнымъ словомъ, даннымъ женѣ, но ему непремѣнно было нужно дать ей клятву на колѣняхъ въ томъ, что не подпишетъ болѣе ни одного векселя, а между-тѣмъ, онъ подписалъ вексель сегодня, сэръ; и подпишетъ ихъ еще сколько угодно за чистыя деньги; онъ готовъ обмануть всякаго, жену, сына или стараго друга, который выручалъ его сто разъ. Да вотъ, на будущей недѣлѣ кончится срокъ одному векселю... нашему общему...
   -- Я думалъ, что мы заплатили всѣ...
   -- Кромѣ этого, возразилъ Стронгъ, покраснѣвъ.-- Онъ просилъ меня не упоминать объ одномъ этомъ... и... я получилъ за это половину денегъ, майоръ. Они налягутъ на меня, да я мало объ этомъ думаю, я привыкъ къ подобнымъ вещамъ. Но меня мучитъ мысль о леди Клеврингъ. Вѣдь стыдъ и срамъ, что эта добрая женщина, которая разъ двадцать спасала его отъ тюрьмы, будетъ разорена чрезъ его низкое малодушіе. Шайка спекулаторовъ на векселя, боксеровъ и мошенниковъ, пользуется его деньгами; и ему нипочемъ измѣнить честному малому. Повѣрите ли, сэръ, вѣдь онъ взялъ денегъ отъ Альтамонта... вы знаете о комъ я говорю.
   -- Не-уже-лм? отъ этого страннаго человѣка, который, кажется, пришелъ разъ пьяный въ домъ сэра Фрэнсиса Клевринга? возразилъ майоръ Пенденнисъ съ самымъ непроницаемый ь выраженіемъ.-- А кто этотъ Альтамонтъ, мистеръ Стронгъ?
   -- Если вы не знаете, такъ и я не знаю, отвѣчалъ шевалье со вздохомъ удивленія и недовѣрчивости.
   -- Сказать вамъ откровенно, мистеръ Стронгъ, я имѣю кой-какія подозрѣнія. Я полагаю -- замѣтьте, только предполагаю-что въ жизни нашего пріятеля Клевринга (который, будь это между нами, капитанъ Стронгъ, самая ненадежная рыба, какая только есть въ числѣ моихъ знакомыхъ), въ жизни Клевринга, говорю я, есть безъ-сомнѣнія, странные секреты и курьёзныя исторіи, о которыхъ бы ему не хотѣлось чтобъ знали другіе; любому изъ насъ на его мѣстѣ этого бы также не хотѣлось. Весьма-вѣроятно, что негодяй, который называетъ себя Альтамонтомъ, знаетъ какую-нибудь невыгодную для Клевринга исторію, и черезъ это держитъ его въ своихъ рукахъ и вытягиваетъ изъ него деньги. Я знаю нѣкоторыхъ людей въ Англіи, которые приплачиваются въ такомъ же родѣ. Но до ихъ частныхъ дѣлъ мнѣ нѣтъ никакой надобности, мистеръ Стронгъ, и не должно думать, что если я хожу обѣдать къ кому-нибудь, такъ я непремѣнно и сую носъ въ его секреты, или долженъ отвѣчать за его прошлую жизнь. Такъ же точно касательно Клевринга; я очень интересуюсь его женою, и ея дочерью, которая преобворожительное твореніе; и когда миледи просила меня объ этомъ, я заглянулъ въ ея дѣла и старался поправить ихъ; я готовъ служить ей и впредь -- вы понимаете, сколько у меня станетъ умѣнья и если я могу быть ей полезнымъ. И если отъ меня потребуютъ -- вы понимаете, если отъ меня потребуютъ -- и... да, между-прочимъ, что этотъ мистеръ Альтамонтъ, мистеръ Стронгъ? Вы, кажется, знакомы съ нимъ. Гдѣ онъ теперь, въ городѣ?
   -- Я не считаю себя обязаннымъ знать гдѣ онъ, майоръ Пенденнисъ, отвѣчалъ Стронгъ, вставъ и взявъ шляпу въ досадѣ: покровительственныя манеры и осторожность майора обидѣли немало честнаго джентльмена.
   Манера Пенденниса перемѣнилась сразу, и надменно-снисходительный тонъ его перешелъ тотчасъ же въ шутливо-смышленый: "Ого, капитанъ Стронгъ! вы также осторожны, вижу, вижу; и вы совершенно-правы, мой почтенный сэръ, совершенно-правы. Мы не можемъ знать, какія уши могутъ имѣть стѣны, сэръ, или кому мы говоримъ; и, какъ человѣкъ свѣтскій и старый воинъ (старый и отличный воинъ, какъ я слыхалъ, капитанъ Стронгъ), вы знаете очень-хорошо, что даромъ не слѣдуетъ тратить огня: вы можете имѣть свои идеи, и я могу сложить два и два и имѣть, свои. Но есть вещи, которыя не касаются человѣка и о которыхъ ему лучше не знать... ге, капитанъ! и о которыхъ я, напримѣръ, не хочу знать, покуда у меня нѣтъ причинъ знать о нихъ; повидимому, и вы держитесь того же правила. Что до нашего пріятеля Клевринга, я думаю вмѣстѣ съ вами, что его надобно остановить въ неблагоразумныхъ поступкахъ; надобно быть строгимъ къ человѣку, который измѣняетъ своему слову, или ведетъ себя ко вреду и неудовольствію своего семейства. Таково мое истинное и чистосердечное мнѣніе, и я увѣренъ, что вы его раздѣляете.
   -- Конечно, отвѣчалъ сухо Стронгъ.
   -- Я въ восторгѣ, въ истинномъ восторгѣ, что старый собратъ-воинъ такъ вполнѣ согласенъ со мною. И я очень, очень-радъ счастливой встрѣчѣ, которая доставила мнѣ удовольствіе вашего посѣщенія. Добраго вечера. Благодарю васъ. Морганъ, проводи капитана Стронга.
   И Стронгъ, предшествуемый Морганомъ, разстался съ майоромъ Пенденнисомъ. Шевалье былъ немало озадаченъ осторожностью стараго майора; да и Морганъ, сказать правду, столько же удивлялся секретничанью своего господина. Мистеръ Морганъ, въ качествѣ хорошо-дрессированнаго столичнаго слуги, двигался но всему дому безшумно, какъ тѣнь, и случилось, что, при концѣ разговора своего господина съ гостемъ, онъ стоялъ очень-близко отъ дверей и слушалъ почти весь разговоръ между обоими джентльменами, причемъ не могъ понять весьма-многаго.
   -- Кто этотъ Альтамонтъ? знаешь ты что-нибудь о немъ и Стронгѣ? спросилъ мистеръ Морганъ у мистера Лейтфута, при первомъ свиданіи ихъ въ клубѣ.
   -- Стронгъ дѣлецъ моего губернатора и обдѣлываетъ ему векселя и тому подобное; вѣроятно, и Альтамонтъ также имѣетъ тутъ руку. Вы вѣдь знаете, мистеръ М., тутъ всегда нужно двѣ или три подписи, чтобъ бумага годилась. Альтамонтъ выигралъ много денегъ на Дерби. Я желалъ бы, чтобъ и губернаторъ добылъ себѣ откуда-нибудь денегъ и заплатилъ мнѣ по моей книжкѣ.
   -- А какъ ты думаешь, будетъ миледи еще платить его долги? Разузнай-ка объ этомъ для меня, Лейтфутъ, и ты въ накладѣ не останешься, мой любезный.
   Майоръ Пенденнисъ часто говаривалъ со смѣхомъ, что его Морганъ гораздо-богаче, чѣмъ онъ самъ. И дѣйствительно, долговременными и осторожными спекуляціями этотъ сметливый и молчаливый слуга собралъ себѣ препорядочную сумму денегъ въ-теченіе многихъ лѣтъ, проведенныхъ имъ въ службѣ майора, доставившей ему знакомство со многими слугами знати, отъ которыхъ онъ узнавалъ въ подробности о дѣлахъ ихъ господъ. Когда мистеръ Артуръ иступилъ въ обладаніе своимъ имѣніемъ, но не прежде этого, Морганъ удивилъ однажды молодаго джентльмена, сказавъ, что у него есть маленькая сумма, такъ, фунтовъ пятьдесятъ или сто, которую бы онъ желалъ пустить въ маленькій оборотъ; можетъ-быть, джентльмены въ Темплѣ, которые знаютъ о дѣлахъ и тому подобномъ, помогутъ бѣдняку сдѣлать маленькую спекуляцію. Морганъ былъ бы очень-благодаренъ мистеру Артуру, очень-признателенъ и обязанъ, дѣйствительно, еслибъ мистеръ Артуръ назвалъ ему кого-нибудь, къ кому обратиться. Когда Артуръ отвѣтилъ ему со смѣхомъ, что онъ не имѣетъ никакого понятія о денежныхъ дѣлахъ и рѣшительно не знаетъ, какъ помочь ему, Морганъ поблагодарилъ мистера Артура очень и очень, и съ величайшимъ простодушіемъ; и еслибъ мистеру Артуру понадобилось немножко денегъ, прежде-чѣмъ онъ получитъ свои доходы, то онъ просилъ мистера Артура вспомнить, что у стараго и вѣрнаго слуги его дяди есть маленькая сумма, которую онъ желаетъ пустить въ оборотъ, и что онъ будетъ особенно гордъ и счастливъ, еслибъ ему удалось быть какимъ-нибудь образомъ полезнымъ семейству его добраго господина.
   Артуръ, малый довольно-благоразумный и ненуждавшійся въ деньгахъ, также бы легко подумалъ занять у слуги своего дяди, какъ украсть изъ его кармана носовой платокъ, и уже готовъ былъ дать ему уничтожающій и надменный отвѣтъ, но его остановила забавная сторона этого дѣла. Морганъ капиталистъ! Морганъ предлагаетъ ему въ займы! Да это превосходная шутка! Съ другой стороны, человѣкъ этотъ могъ быть совершенно-невиненъ и предлагать деньги изъ честнаго добродушія и усердія, а потому Артуръ остановилъ сарказмъ, готовый уже сорваться у него, и удовольствовался тѣмъ, что отказался отъ доброжелательнаго предложенія мистера Моргана. Онъ, однако, разсказалъ эту исторію дядѣ и поздравилъ его съ обладаніемъ такого сокровища въ своей службѣ.
   Тогда майоръ сказалъ ему, что, по его мнѣнію, Морганъ чертовски разбогатѣлъ; и дѣйствительно, онъ купилъ домъ въ Бюри-Стритѣ, гдѣ господинъ его былъ жильцомъ, и въ послѣднее время составилъ себѣ препорядочную сумму изъ свѣдѣній о дѣлахъ семейства Клевринговъ; узнавъ отъ майора, что бегума намѣрена заплатить долги своего мужа, онъ скупилъ столько векселей и обязательствъ баронета, на сколько у него хватило чистыхъ денегъ. Разумѣется, что майоръ не зналъ ничего обо всѣхъ этихъ сдѣлкахъ, зная такъ же мало о своемъ слугѣ, какъ и большая часть господъ знаетъ о своихъ, хотя слуги живутъ при насъ всю нашу жизнь и все-таки остаются для насъ совершенными незнакомцами.
   -- Такъ онъ предлагалъ тебѣ денегъ взаймы? сказалъ старшій Пенденнисъ своему племяннику.-- Онъ чертовски-хитрый малый и чертовски-богатъ; и много найдется мотовъ, которые были бы не прочь имѣть при себѣ такого камердинера, чтобъ, при случаѣ, можно было занять у него. И вѣдь не перемѣнился ни на волосъ мой мосьё Морганъ: дѣлаетъ свое дѣло какъ и всегда; всегда готовъ на мой звонокъ; крадется по комнатамъ какъ кошка: онъ чертовски привязанъ ко мнѣ, этотъ Морганъ!
   Въ день визита Стронга, майоръ вспомнилъ исторію Пена и вздумалъ, что Морганъ можетъ ему помочь. Онъ позвалъ его и принялся трунить надъ богатствомъ своего камердинера съ самою безцеремонною непринужденностью, къ какой только былъ способенъ столь важный джентльменъ, говоря съ такимъ ничтожнымъ существомъ, какъ его слуга.
   -- Я слыхалъ, что у тебя есть капиталецъ, Морганъ, который ты желаешь пустить въ оборотъ, то? сказалъ майоръ.
   "Вѣрно, мистеръ Артуръ разболталъ ему" подумалъ камердинеръ.
   -- Очень-радъ, что тебѣ у меня такъ хорошо.
   -- Благодарю васъ, сэръ, я не имѣю причины жаловаться ни на свое мѣсто, ни на своего господина.
   -- Ты хорошій малый, и я полагаю, ты мнѣ преданъ; я очень-радъ, что тебѣ хорошо. Надѣюсь, ты будешь достаточно благоразуменъ и не возьмешь таверну или тому подобное, ге?
   "Таверну!" подумалъ Моргалъ. "Я возьму таверну!" -- Нѣтъ, сэръ, благодарю васъ премного. Я не думаю о тавернѣ, сэръ, и моя маленькая экономія пристроена довольно-хорошо, сэръ.
   -- Ты занимаешься немножко по дисконтной части, Морганъ, ге?
   -- Да, сэръ, очень-немножко; я, извините, сэръ, позволите вы мнѣ взять смѣлость сдѣлать вамъ маленькій вопросъ, сэръ?
   -- Говори, мой любезный.
   -- О векселѣ сэра Фрэнсиса Клевринга, сэръ? Какъ вы полагаете, надеженъ еще сэръ Фрэнсисъ, сэръ? Будетъ миледи еще платить за него, сэръ?
   -- Какъ! ты смастерилъ себѣ кое-что въ этомъ дѣлѣ?
   -- Такъ, сэръ, немножко, отвѣчалъ Морганъ, потупя глаза.-- И я вамъ признаюсь, сэръ, если позволите мнѣ взять смѣлость сказать, сэръ, что еслибъ мнѣ удалось еще разикъ, какъ въ прошлый разъ, то мнѣ было бы очень-комфортэбльно.
   -- Ну, а много ли ты слѣпилъ, ге?
   -- Такъ, сэръ, хорошенькій кусочекъ, въ зломъ я сознаюсь, сэръ. Имѣя нѣкоторыя свѣдѣнія, сэръ, и познакомившись съ семействомъ, по милости нашей, сэръ, поставилъ на огонь и я свой горшокъ, сэръ.
   -- Что ты сдѣлалъ?
   -- Пустилъ въ дѣло свои деньги, сэръ, все, что у меня было и, кромѣ-того, я занялъ и скупилъ векселя сэра Фрэнсиса; на многихъ изъ нихъ было его имя и того джентльмена, который сейчасъ вышелъ, Эдварда Стронга, эсквайра, сэръ. Разумѣется, я зналъ отъ людей на Гросвенор-Плесѣ, какой тамъ въ домѣ былъ взрывъ, сэръ. И такъ-какъ я могу сковать себѣ изъ этого деньги не хуже всякаго другаго, сэръ, то былъ бы вамъ очень обязанъ, еслибъ вы были такъ милостивы и сказали мнѣ: смягчится ли миледи еще разъ?
   Хотя майоръ Пенденнисъ былъ столько же удивленъ этими извѣстіями касательно своего слуги, сколько могъ быть удивленъ, еслибъ ему сказали, что Морганъ переодѣтый маркизъ; и хотя майоръ, разумѣется, негодовалъ на дерзость человѣка, осмѣлившагося разбогатѣть у него подъ носомъ и безъ его вѣдома: однако, старый Пенденнисъ имѣлъ врожденное уваженіе ко всякому, кто представлялъ собою деньги и успѣхъ, и тотчасъ же увидѣлъ, къ изумленію своему, что началъ уважать Моргана, лишь-только передъ нимъ блеснула истина.
   -- Ну, Морганъ, сказалъ онъ:-- мнѣ нѣтъ нужды спрашивать, какъ велико твое богатство, и чѣмъ ты богаче, тѣмъ лучше для тебя, безъ сомнѣнія. Если же я смогу дать тебѣ полезное свѣдѣніе, то, пожалуй, готовъ тебѣ удружить. Но скажу тебѣ прямо, если леди Клеврингъ спроситъ меня, платить ли ей еще за своего мужа -- я посовѣтую ей не дѣлать этого, и надѣюсь, что она меня послушается, хотя и боюсь, что она все-таки сжалится надъ нимъ -- и вотъ тебѣ все, что я знаю. Итакъ ты уже знаешь, что сэръ Фрэнсисъ начинаетъ снова... гм... свои неблагоразумныя и безпутныя дѣла?
   -- Свои прежнія шашни, сэръ? Его не остановить, сэръ. Онъ непремѣнно пріймется за прежнее.
   -- Мистеръ Стронгъ говорилъ мнѣ, что какой-то мистеръ Моссъ Эбрамсъ имѣетъ одинъ изъ векселей сэра Фрэнсиса Клевринга. Знаешь ты что-нибудь объ этомъ мистерѣ Эбрамсѣ, или о томъ, на какую сумму вексель?
   -- Суммы не знаю, сэръ; а Эбрамса знаю очень-хорошо.
   -- Я бы желалъ, чтобъ ты разузналъ мнѣ объ этомъ. Узнай также, Морганъ, гдѣ бы я могъ захватитъ сэра Фрэнсиса Клевринга.
   И Морганъ сказалъ ему:
   -- Благодарю васъ, сэръ; слушаю, сэръ; непремѣнно узнаю, сэръ, и вышелъ изъ комнаты своимъ обычнымъ неслышнымъ шагомъ, съ обычною почтительностью и спокойною покорностью, предоставивъ майору удивляться и размышлять обо всемъ, сейчасъ имъ слышанномъ.
   На слѣдующее утро вѣрный слуга увѣдомилъ майора Пенденниса, что онъ видѣлся съ мистеромъ Эбрамсомъ, сказалъ ему о какой суммѣ шло дѣло, и что баронетъ будетъ навѣрно въ тотъ день, въ часъ пополудни, въ заднемъ кабинетикѣ таверны "Колесо Фортуны".
   На такія свиданія сэръ Фрэнсисъ являлся всегда очень-пунктуально. Въ часъ онъ сидѣлъ въ комнатѣ означенной таверны, окруженный плевальницами, виндзорскими стульями, веселыми картинками боксеровъ, скаковыхъ лошадей, пѣшеходовъ и оставшимися отъ вчерашней ночи облаками табачнаго дыма; потомокъ Клевринговъ сидѣлъ въ этомъ пріятномъ мѣстѣ со старымъ экземпляромъ "Беллевой жизни въ Лондонѣ", сильно-запятнанной пивомъ; вошелъ въ комнату вѣжливый майоръ.
   -- Наконецъ, любезный мой! воскликнулъ баронетъ, думая, что явился мистеръ Моссъ Эбрамсъ съ деньгами.
   -- Здравствуйте, сэръ Фрэнсисъ Клеврингъ! Мнѣ нужно было видѣться съ вами и я васъ выслѣдилъ, сказалъ майоръ, причемъ баронетъ повѣсилъ носъ.
   Добравшись до своего противника, майоръ рѣшился произвести внезапный натискъ и началъ дѣло разомъ.
   -- Я знаю, продолжалъ онъ: -- кто этотъ крайне-зловредный для васъ человѣкъ, за котораго вы меня приняли, Клеврингъ; знаю также, за какимъ дѣломъ вы пришли сюда.
   -- А какая вамъ нужда до этого? возразилъ баронетъ сердито.-- По какому праву слѣдите вы за мною и мѣшаетесь въ мои дѣла, майоръ Пенденнисъ? Я вамъ никогда не дѣлалъ зла и никогда не бралъ у васъ денегъ, поэтому я не желаю, чтобъ за мной такимъ-образомъ присматривали и чтобъ мною помыкали. Я не хочу этого и не позволю. Если леди Клеврингъ желаетъ сдѣлать мнѣ какое-нибудь предложеніе, то пусть дѣлаетъ это законнымъ путемъ, чрезъ адвокатовъ, а не чрезъ васъ. Я не принимаю вашего посредничества.
   -- Я пришелъ не отъ леди Клеврингъ, а отъ себя, чтобъ попытаться уговорить васъ, Клеврингъ, и посмотрѣть, нельзя ли спасти васъ отъ гибели. Всего прошелъ мѣсяцъ съ-тѣхъ-поръ, какъ вы клялись честью, что не будете больше занимать подъ векселя, но удовольствуетесь пенсіей, которую вамъ назначила леди Клеврингъ. На этомъ условіи были заплачены всѣ ваши долги, и вы нарушили условіе: у этого мистера Эбрамса вашъ вексель на шестьдесятъ фунтовъ.
   -- Это старый вексель! Я дамъ торжественную присягу, что старый вексель!
   -- Вы подписали его вчера и нарочно выставили число за три мѣсяца назадъ. Клянусь, Клеврингъ, вы мучите меня вашимъ лганьемъ, не могу не сказать вамъ этого. Клянусь честью, съ вами нѣтъ терпѣнья. Вы надуваете всѣхъ, начиная съ самого себя. Я-таки пожилъ въ свѣтѣ, но никогда не видалъ равнаго вамъ обманщика. Мое убѣжденіе таково, что ложь для васъ, просто, жизненная потребность.
   -- Такъ ты затѣмъ пришелъ сюда, чтобъ искушать меня... чтобъ заставить меня разбить твою старую голову? сказалъ баронетъ, бросивъ на майора взглядъ ядовитой ненависти.
   -- Что такое, сэръ? прикрикнулъ старый воинъ, вскочивъ со стула съ приподнятою тростью и съ такимъ грознымъ видомъ, что баронетъ тотчасъ же струсилъ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, сказалъ жалобно Клеврингъ: -- прошу васъ, простите меня. Я не хотѣлъ сказать вамъ ничего грубаго или обиднаго; только вы такъ чертовски-жестоки со мною, майоръ Пенденнисъ. Чего вы отх меня хотите? Зачѣмъ вы такъ преслѣдовали меня? Не-уже-ли и вы хотите выжать изъ меня денегъ? Клянусь Юпитеромъ, вѣдь вы знаете сами, что у меня нѣтъ ни шиллинга. И такимъ-образомъ Клеврингъ, по своему обыкновенію, перешелъ отъ проклятія къ плаксивости.
   Майоръ Пенденнисъ тотчасъ понялъ вотъ что: Клеврингъ знаетъ, что его тайна въ моихъ рукахъ.
   -- Я не пришелъ ни отъ кого и не имѣю на васъ никакихъ намѣреній, сказалъ майоръ: -- я хотѣлъ только сдѣлать послѣднюю попытку, если еще не слишкомъ-поздно спасти васъ и семейство ваше отъ конечнаго разоренія, до котораго оно дойдетъ, по милости вашего адскаго мотовства. Я зналъ вашу тайну.
   -- Я не зналъ ничего, когда женился на ней; клянусь, я не зналъ ничего, пока не воротился этотъ несчастный и не сказалъ мнѣ самъ; это меня такъ мучитъ, что я сдѣлался такимъ отчаяннымъ, Пенденнисъ; право такъ! кричалъ баронетъ, всплеснувъ руками.
   -- Я зналъ вашъ секретъ съ того самаго дня, когда увидѣлъ Эмори, пьянаго, въ вашей столовой на Гросвенор-Плесѣ. Я никогда не забываю лицъ. Я помню этого негодяя въ Сиднеѣ, когда онъ быль въ кандалахъ, и онъ помнитъ меня. Я знаю судъ надъ нимъ, знаю день его женитьбы, знаю, какъ донесли о его смерти въ кустахъ. Я могу дать присягу, что это онъ. И я знаю также, что вы столько же женаты на леди Клеврингъ, какъ и я. Я довольно-хорошо сохранилъ вашу тайну, потому-что не сказалъ о ней ни одной живой душѣ, ни женѣ вашей, ни вамъ, до сегоднишняго нашего свиданія.
   -- Бѣдная леди Клеврингъ! это убило бы ее... И, право, я тутъ невиноватъ, майоръ; вы знаете сами, что я тутъ невиноватъ.
   -- Скорѣе, чѣмъ допущу васъ разорить ее, я скажу ей все, Клеврингъ, и разскажу все цѣлому свѣту; я это сдѣлаю, даю вамъ клятвенное обѣщаніе, если мнѣ не удастся дойдти съ вами до нѣкоторыхъ условій и остановить чѣмъ-нибудь ваше адское безуміе. Игрою, долгами, мотовствомъ всякаго рода вы уничтожили половину состоянія вашей жены и ея законныхъ наслѣдниковъ -- замѣтьте, законныхъ наслѣдниковъ. Это должно кончиться. Вы не можете жить вмѣстѣ. Вы не способны жить какъ прилично Клеврингу; и прежде чѣмъ пройдетъ еще три года, вы не оставите у жены ни шиллинга. Я рѣшилъ, что надобно сдѣлать. Вы будете получать по шестисотъ фунтовъ въ годъ, уѣдете за границу и будете жить этимъ. Вы должны отказаться отъ Парламента и жить какъ съумѣете. Если вы не согласны, даю честное слово открыть завтра же настоящее положеніе дѣлъ; я присягну насчетъ Эмори, и онъ, когда его признаютъ, будетъ отосланъ туда, откуда убѣжалъ, и избавитъ отъ себя и вдову и васъ, обоихъ вмѣстѣ. И тогда вашъ мальчикъ лишится разомъ всѣхъ правъ на состояніе стараго Спелля, которое перейдетъ цѣликомъ къ его дочери. Кажется, я говорю ясно и понятно?
   -- Не-уже-ли вы такъ жестоки къ бѣдному мальчику, Пенденнисъ? вступился жалобно отецъ: -- подумайте о немъ. Вѣдь онъ славный мальчикъ, хотя чертовски буянъ, конечно, страшный буянъ.
   -- Вы съ нимъ жестоки, а не я, возразилъ старый Пенденниса.-- Да вы сами разорите его неизбѣжно въ три года.
   -- Да; но знаете, не всегда же мнѣ имѣть такое адское несчастье; счастье должно повернуться, и я исправлюсь, клянусь, исправлюсь. И если вы сгубите меня, это убьетъ и жену мою, вѣдь вы сами знаете, какъ адски это ее убьетъ.
   -- Убьетъ разлука съ вами, что ли? возразилъ майоръ съ усмѣшкой:-- вы вѣдь знаете, что она не хочетъ больше жить съ вами.
   -- Но почему бы леди Клеврингъ не жить за границей, или въ Батѣ, или въ Тонбриджѣ, а мнѣ оставаться здѣсь? Мнѣ здѣсь больше нравится, чѣмъ за границей, и я люблю быть въ Парламентѣ. Комфортэбльно быть въ Парламентѣ! Немного остается вакантныхъ мѣстъ, подобныхъ моему, и министерство сдѣлало бы меня губернаторомъ какого-нибудь острова или дало бы мнѣ что-нибудь хорошее, уступи я имъ свое мѣсто, майоръ Пенденнисъ. Развѣ вы этого не видите? Развѣ вы не думаете, что они дали бы мнѣ что-нибудь очень-хорошенькое, умѣй я только держать свои карты въ рукахъ? И тогда, знаете, я копилъ бы деньги и былъ бы понсволѣ подальше отъ этихъ проклятыхъ адовъ, и отъ rouge et noir, и... Мнѣ бы не хотѣлось отказаться отъ Парламента, пожалуйста.
   Ненавидѣть и вызывать человѣка, и потомъ плакать передъ нимъ, и потомъ говорить съ нимъ самымъ довѣрчивымъ и дружескимъ тономъ -- все это было въ натурѣ нашего непостояннаго баронета.
   -- Что касается до вашего мѣста въ Парламентѣ, сказалъ майоръ, съ чѣмъ-то похожимъ на краску на щекахъ и съ нѣкоторымъ дрожаніемъ, чего тотъ не замѣтилъ:-- вы должны, сэръ Фрэнсисъ Клеврингъ, уступить его... мнѣ.
   -- Какъ! вы хотите засѣдать въ Парламентѣ, майоръ Пенденнисъ?
   -- Нѣтъ, не я, но мой племянникъ Артуръ, очень-умный малый, который будетъ тамъ играть роль. Еслибъ Клеврингъ имѣлъ въ Парламентъ двухъ членовъ, отецъ его, вѣроятно, сидѣлъ бы тамъ; и... и я бы желалъ, чтобъ Артуръ тамъ былъ.
   -- Демми! Не-уже-ли и онъ знаетъ все? закричалъ Клеврингъ.
   -- Никто не знаетъ ничего за дверьми этой комнаты; и если вы сдѣлаете для меня это одолженіе, я буду молчать. Если нѣтъ, я имѣю привычку держать свое слово и сдѣлаю, какъ сейчасъ говорилъ.
   -- Послушайте, майоръ, сказалъ сэръ Фрэнсисъ съ особенно-смиренною улыбкой:-- вы не можете ли достать мнѣ впередъ за первую четверть года? Будьте добрѣйшимъ изъ малыхъ. Я знаю, вѣдь вы можете сдѣлать все изъ леди Клеврингъ, и клянусь, я тогда пошлю къ чорту Эбрамса. Этотъ воришка навѣрно смошенничалъ со мною въ этой сдѣлкѣ, ужь я это знаю; онъ всегда меня надувалъ. И еслибъ вы исполнили мою просьбу, майоръ... сэръ, тогда мы посмотримъ...
   -- И самое лучшее, продолжалъ майоръ:-- вы поѣдете въ Бленрингъ въ сентябрѣ, на охоту, и возьмете моего племянника съ собою и представите его избирателямъ. Да, это будетъ самая лучшая пора, а мы постараемся устроить насчетъ денегъ за первую четверть. (Артуръ можетъ дать ему эти деньги, подумалъ старшій Пенденнисъ. Мѣсто въ Парламентѣ стоитъ же полутораста фунтовъ.) и вы, конечно, понимаете, Клеврингъ, что мой племянникъ ничего не знаетъ объ этомъ дѣлѣ. Вы желаете удалиться изъ Парламента; онъ человѣкъ клеврингскій и хорошій представитель мѣстечка; вы его вводите и ваши избиратели подаютъ за него голоса, видите?
   -- Ну, а когда же полтораста фунтовъ, майоръ? Когда мнѣ прійдти къ вамъ? Будете вы дома сегодня вечеромъ или завтра утромъ? Не хотите ли чего-нибудь? въ буфетѣ отличная горькая настойка: я часто подкрѣпляюсь ею.
   Старый майоръ не желалъ вкусить ничего; онъ всталъ и распростился съ баронетомъ, который проводилъ его до дверей "Колеса Фортуны" и потомъ зашелъ въ буфетъ, гдѣ выпилъ рюмку джина съ горькими каплями; въ это время пришелъ туда одинъ джентльменъ, бывшій въ сношеніяхъ со всѣми "старинными британскими забавами", жилецъ "Колеса Фортуны", и тогда завязался между нимъ, трактирщикомъ и баронетомъ, интересный разговоръ о кулачныхъ бояхъ, скачкахъ и новостяхъ по всѣмъ этимъ частямъ. Наконецъ явился мистеръ Моссъ Эбрамсъ съ деньгами по векселю баронета, изъ которыхъ была вычтена добрая частица "за коммиссію", а на остальныя, сэръ Фрэнсисъ угостилъ своего пріятеля обѣдомъ въ Гриничѣ и потомъ провелъ весьма-пріятный вечеръ въ Воксалѣ.
   Майоръ Пенденнисъ, между-тѣмъ, взялъ кебъ въ Пиккадилли и поѣхалъ въ Лемб-Куртъ, Темпль, гдѣ тотчасъ же заперся и повелъ серьёзный разговоръ съ племянникомъ, послѣ чего они разстались въ большихъ ладахъ. Вслѣдствіе этого разговора, о сюжетѣ котораго читатель можетъ самъ догадаться, Артуръ долженъ былъ ѣхать въ деревню.
   Когда человѣкъ введенъ во искушеніе на какое-нибудь искусительное дѣло, онъ всегда найдетъ сто благовидныхъ причинъ къ своему оправданію. Артуру казалось, что ему очень хочется быть въ Парламентѣ, гдѣ онъ можетъ отличиться, и что все-равно, къ какой бы парламентской партіи онъ ни присталъ, такъ-какъ въ каждой была и правда и ложь. Въ этомъ дѣлѣ и въ нѣкоторыхъ другихъ онъ безъ большаго напряженія успокоивалъ свою совѣсть.
   

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ-ВТОРАЯ.
Филлида и Коридонъ.

   Въ живописномъ предмѣстьи, по сосѣдству Тонбриджскихъ Водъ, леди Клеврингъ наняла себѣ хорошенькую виллу, куда и удалилась послѣ своихъ супружескихъ сценъ несчастнаго лондонскаго сезона. Миссъ Эмори, какъ слѣдуетъ, была съ своею матерью; юный Франкъ пріѣхалъ къ нимъ на каникулы; при этомъ главнымъ занятіемъ миссъ Біанки было -- драться и ссориться съ братцемъ. Но это было только домашнимъ препровожденіемъ времени, а юный Франкъ не очень любилъ ограничиваться домашними забавами. Онъ вскорѣ отъискалъ крикнетъ, лошадей и кучу пріятелей въ Тонбриджѣ. Домъ доброй бегумы былъ постоянно наполненъ Обществомъ молодыхъ тринадцатилѣтнихъ джентльменовъ, которые объѣдались пирожками, опивались шампанскимъ, устроивали скачки на лугу, пугали нѣжную мать, курили до тошноты и сдѣлали столовую невыносимою для миссъ Біанки. Ей рѣшительно не нравилось общество тринадцатилѣтнихъ молодыхъ джентльменовъ.
   Этому прелестному существу нравилась всякая перемѣна, пока она имѣла пріятность новизны: миссъ Біанка, пожалуй, готова была довольствоваться недѣли двѣ хижиной, бѣдностью и хлѣбомъ съ сыромъ; на одну ночь, чего добраго, ей бы понравилось подземелье, на хлѣбѣ и водѣ, и, слѣдственно, переселеніе въ Тонбрижъ было ей по вскусу. Она гуляла по лѣсамъ, рисовала деревья и фермы; читала постоянно французскіе романы; ѣздила довольно-часто къ Водамъ, и на всякую комедію, на всякій балъ или концертъ, или ко всякому волшебнику, какіе-только представлялись ей въ тѣхъ краяхъ; она спала очень-много; но утрамъ ссорилась регулярно съ матерью и Франкомъ, отъискала деревенскую школу и посѣщала ее; тамъ она сначала любезничала съ дѣвочками и бѣсила наставницу, потомъ разбранила дѣвочекъ и насмѣялась надъ ними. Нѣкоторое время кураторъ считалъ ее рѣшительно благомыслящею дѣвицею: такъ ловко она умѣла обласкать, разнѣжить и отуманить его; а бѣдная мистриссъ Смирке сначала была отъ нея въ восторгѣ, потомъ наскучила ею, потомъ едва хотѣла говорить съ нею, и наконецъ начала сходить съ ума отъ ревности. Мистриссъ Смирке была жена нашего стараго знакомца Смирке, наставника Пена, влюбленнаго въ покойную мистриссъ Елену. Онъ утѣшился послѣ отказа Елены, женившись на одной молодой дѣвушкѣ изъ Клепгама, которую пріискала ему мать. Когда умерла эта почтенная старушка, съ лѣтами онъ рѣшительно отказался отъ локона, красовавшагося прежде на его лбу, и отъ галстучнаго банта, которымъ онъ прежде немало гордился. Онъ отростилъ себѣ волосы и сталъ ходить вовсе безъ всякаго банта. Ро пятницамь онъ не обѣдалъ. Смирке, невиннѣйшее существо на земномъ шарѣ, былъ провозглашенъ, какъ самый черный и опасный іезуитъ, мистеромъ Моффиномъ, въ диссиндентскомъ собраніи. И вѣрная жена не отставала отъ него. Но когда Біанка имѣла почти двухчасовую бесѣду о поучительныхъ предметахъ съ мистеромъ Смирке въ кабинетѣ, Белинда, ходила взадъ и впередъ по травѣ, внутри ограды кладбища, гдѣ было тогда всего только два надгробные камня; она пожелала имѣть тутъ третій... только... только онъ, вѣроятно, женится на этой твари, которая одурманила его въ двѣ недѣли. Нѣтъ, она лучше удалится, дастъ обѣтъ не выходить замужъ и оставитъ его.
   Вотъ какія дурныя мысли имѣли о Смирке его жена и сосѣди: они оплакивали въ немъ заблужденія, а между-тѣмъ онъ не замышлялъ ничего дурнаго. Сначала онъ, конечно, считалъ Біанку самою даровитою, благомыслящею и очаровательною особой, какую только когда-либо знавалъ; и манера ея пѣнія восхищала его; однако, черезъ нѣсколько времени, онъ сталъ утомляться миссъ Біанкой, и ея манеры и граціозность показались ему какъ-то приторными; потомъ онъ начала, сомнѣваться въ миссъ Эмори; потомъ она произвела суматоху въ его школѣ, вспылила и приколотила по пальцамъ дѣтей. Біанка внушала такой восторгъ и такое скорое пресыщеніе многимъ мужчинамъ. Она старалась нравиться имъ, и разомъ пускала въ дѣло всѣ свои очарованія; атаковывала ихъ всѣми алмазами своихъ улыбокъ, взглядовъ, ласкательствъ, чувствительности. Потомъ ей надоѣдали, какъ сами мужчины, такъ и усилія плѣнить ихъ, и не чувствуя къ нимъ никогда ничего, она ихъ бросала; точно также утомлялись отъ нея мужчины, въ свою очередь, и отставали отъ нея. Счастливая была ночь для Белинды, когда Біанка ихъ оставила! Смирке, съ краскою на щекахъ и со вздохомь, объявилъ, что онъ считалъ эту дѣвушку одаренною многими драгоцѣнными дарами, которые теперь кажутся ему мишурой; онъ считалъ ее особою благомыслящею, но теперь опасается, что она просто изо всего дѣлала себѣ родъ забавы -- "она разбранила очень-злобно наставницу школы и жестоко побила по пальцамъ бѣдняжку Полли Роккеръ". Белинда бросилась въ его объятія и уже перестала помышлять о могилѣ или объ уединеніи. Мистеръ Смирке нѣжно поцаловалъ ее въ лобъ:
   -- Нѣтъ равной тебѣ, моя Белинда, сказалъ онъ, возводя увлаженный взоръ къ потолку: -- ты сокровище между женщинами!
   А что касается до Біанки, съ той самой минуты, какъ она потеряла изъ вида Смирке и Белинду, она никогда не думала и не заботилась о нихъ больше.
   Но когда Артуръ пріѣхалъ въ Томбриднь, чтобъ погостить нѣсколько дней у бегумы, не дошло еще до степени этого равнодушія ни со стороны Біанки, ни со стороны простодушнаго куратора Смирке. Смирке вѣрилъ, что она чудо изъ женщинъ. Такого совершенства онъ никогда еще не видалъ, и онъ просиживалъ лѣтніе вечера, слушая ея музыку и пѣніе съ разинутымъ ртомъ, забывая о своемъ чаѣ и хлѣбѣ съ масломъ. Какъ ни очаровательна музыка оперы -- онъ одинъ только разъ въ жизни былъ въ театрѣ (о чемъ упоминалъ со вздохомъ и покраснѣвъ: то было, когда онъ сопровождалъ въ Чэттерисскій Театръ Елену и ея сына) -- но онъ не могъ вообразить себѣ ничего восхитительнѣе музыки миссъ Эмори. Она -- одаренное свыше существо: у нея прекрасная душа и самые замѣчательные таланты; судя по наружности, она самаго кроткаго нрава, и проч. и проч. къ такимъ духѣ, будучи на высшей степени обаянія отъ Біанки, Смирке говорилъ и ней Артуру.
   Свиданіе между двумя старыми знакомцами было очень-радушно. Артуръ любилъ всякаго, кто любилъ его мать; а Смирке могъ говорить о ней съ самымъ искреннимъ чувствомъ. А каждаго была куча разсказовъ о прошломъ. Смирке говорилъ, что Артуръ можетъ замѣтить, какъ со времени ихъ разлуки развили съ понятія почтеннаго куратора. Хотя самъ онъ живетъ, какъ въ монастырѣ, но слышалъ о репутаціи Артура. Онъ говорилъ самымъ кроткимъ и грустнымъ тономъ; постоянно потуплялъ глаза; склонялъ свою бѣлокурую голову на сторону. Артура забавляли до-крайности его манеры, сумасбродство и простодушіе, его галстухъ безъ банта и длинные волосы, наконецъ, его существенная доброта, ласковость и дружелюбіе. Похвалы его Біаикѣ нравились нашему пріятелю, удивляли его немало и заставила его смотрѣть на нее съ усиленнымъ благорасположеніемъ.
   Надобно сказать правду, что Біанка была очень-рада видѣть Артура, какъ всѣ люди въ провинціи рады пріятному гостю, который привозитъ имъ послѣднія новости и анекдоты изъ столицы, который умѣетъ говорить лучше, чѣмъ провинціалы, или покрайней-мѣрѣ умѣетъ говорить на этотъ милый лондонскій ладъ, столь пріятный и необходимый Лондонцамъ, и такъ мало-понятный людямъ несвѣтскимъ. Въ первый день пріѣзда своего, Пенъ заставлялъ Біанку хохотать нѣсколько часовъ сряду послѣ обѣда. Она пѣла свои аріи съ удвоенною выразительностью. Она не бранилась съ матерью, а напротивъ ласкалась къ ней и цаловала ее, къ удивленію честной бегумы. Когда пришла пора идти спать, она сказала: "Déjà!" съ самымъ миленькимъ выраженіемъ сожалѣнія; и ей дѣйствительно казалось рано уходить, и она нѣжію пожала рука Артура. Онъ, съ своей стороны, пожалъ ея хорошенькую ручку отъ искренняго сердца. Нашъ молодой джентльменъ былъ изъ числа тѣхъ людей, которыхъ ослѣпляютъ глазки самаго умѣреннаго блеска.
   "Она очень перемѣнилась въ свою пользу", думалъ Пенъ, глядя изъ окна на ночь; очень-много. Я думаю, бегума не разсердится на мою сигару: окно вѣдь отворено. Она добрая и веселая женщина, а Біанка увидительно похорошѣла. Мнѣ понравилось сегодняшнее обращеніе ея съ матерью; мнѣ понравилось, какъ она смѣялась, глядя на этого глупаго мальчишку, которому бы не слѣдовало давать напиваться. Она очень-мило пѣла эти хорошенькія пѣсенки; да и то сказать, чертовски-хорошенькіе стишонки, хотя и не мнѣ бы говорить объ этомъ. И онъ замурлыкалъ мотивъ, на который Біанка положила его стихи. А славная ночь! И какъ теперь пріятна сигара! И какъ мила при лунномъ свѣтѣ эта маленькая саксонская капелла! Желалъ бы знать, что теперь дѣлаетъ мой старикъ Уаррингтонъ? Да, она премаленькая штучка, какъ выражается мой дядя.
   -- О, какъ божественно! раздался голосъ, изъ недальняго, окруженнаго зеленью окна -- голосъ дѣвицы; то былъ голосъ сочинительницы Mes Larmes.
   Пенъ расхохотался.-- Не говорите никому о моемъ куреньи, сказалъ онъ, высунувшись за окно.
   -- О, ничего, продолжайте! Я это обожаю! кричала ему дѣва Mes Larmes. Божественная ночь! Чудная, божественная луна! но я должна закрыть окно и не болтать съ вами, не то оскорбятся les moeurs. Какъ забавны les moeurs! Adieu. И Пенъ запѣлъ ей прощаніе дона Базиліо изъ Сивильскаго Цырюльника.
   На другой день они гуляли вмѣстѣ по полямъ, смѣялись и болтали, какъ самая веселая пара друзей. Они говорили о прошлыхъ временахъ, и Біанка была препорядочно-сантиментальна. Говорили о Лаурѣ, милой Лаурѣ: Біанка любила ее, какъ сестру. Счастлива ли она у этой капризной леди Рокминстеръ? Не пріѣдетъ ли она погостить въ Томбриджъ? О, какія бы у нихъ тогда были прогулки! Какія пѣсни онѣ бы пѣли; старыя, милыя пѣсни! У Лауры великолѣпный голосъ. Помнитъ ли Артуръ (она должна называть его Артуромъ) тѣ пѣсни, которыя онѣ пѣли въ счастливыя старинныя времена, помнитъ ли теперь, когда онъ сдѣлался такимъ великимъ человѣкомъ, послѣ всѣхъ своихъ Succès? и проч. и проч.
   И на слѣдующій день, оживленный счастливою прогулкой по лѣсамъ до Пенегорста, и видомъ этого живописнаго парка и замка, происходилъ разсказанный нами разговоръ съ кураторомъ, заставившій нашего молодаго пріятеля думать болѣе-и-болѣе.
   He-уже-ли она въ-самомъ-дѣлѣ такое совершенство? спрашивалъ онъ самого себя. Не-уже-ли она стала серьёзною? Не-ужели заботится о школахъ и посѣщаетъ бѣдныхъ? Ласкова ли она съ матерью и братомъ?-- Да, въ этомъ я увѣренъ, я самъ видѣлъ. И прохаживаясь съ своимъ прежнимъ наставникомъ по его маленькому приходу, и зайдя въ его школу, Пенъ пришелъ въ неописанный восторгъ, найдя Біанку среди дѣтей, которыхъ она учила; онъ вообразилъ себѣ, какъ она должна быть добра, терпѣлива, искренна, существенно-проста въ своихъ вкусахъ и неиспорчена свѣтомъ.
   -- И вы дѣйствительно любите провинцію? спросилъ онъ ее, когда они гуляли вдвоемъ.
   -- Я бы никогда не хотѣла возвратиться въ этотъ противный Лондонъ. О, Артуръ! то-есть, мистеръ; такъ видите, Артуръ, добрыя мысли раздаются только въ этихъ милыхъ лѣсахъ, въ этомъ тихомъ уединеніи, какъ цвѣты, которые не хотятъ цвѣсти въ Лондонѣ, какъ вы сами знаете. Садовникъ приходитъ тамъ каждую недѣлю и перемѣняетъ все, что есть на балконѣ. Я не думаю, чтобъ могла снова вынести вида Лондона, съ его противнымъ, закопченымъ, темнымъ лицомъ! Но, увы!
   -- Что значитъ этотъ вздохъ, Біанка?
   -- Такъ, ничего.
   -- Напротивъ. Скажите мнѣ... скажите мнѣ все.
   -- Я бы лучше желала, чтобъ вы вовсе сюда не пріѣзжали -- и новое изданіе Mes Soupirs вылетѣло изъ дѣвственной груди.
   -- Вы не хотите меня видѣть, Біанка?
   -- Я не хочу, чтобъ вы уѣзжали отсюда. Я не думаю, чтобъ могла быть счастлива въ этомъ домѣ, когда васъ здѣсь не будетъ, и вотъ почему бы я желала, чтобъ вы никогда здѣсь не были.
   Тутъ Mes Soupirs были отложены въ сторону, и Mes Larmes полились.
   Увы! Чѣмъ можно отвѣчать на слезы въ глазахъ молодой женщины? Какая метода употребляется для осушенія ихъ? Что теперь произошло?-- О, голуби и розы! О, розы и полевые цвѣтки! О, колеблющіяся вѣтви и ароматный лѣтній воздухъ!-- Вотъ вамъ парочка обстрѣленныхъ лондонскихъ птичекъ, которыя на минуту надуваютъ самихъ-себя и воображаютъ себя влюбленными другъ въ друга, какъ Филлида и Коридонъ!
   Когда подумаешь о сельскихъ домахъ и сельскихъ прогулкахъ, право, не надивишься, какъ есть еще на свѣтѣ люди холостые!
   

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ-ТРЕТЬЯ.
Искушеніе.

   Какъ ни былъ откровененъ Пенденнисъ съ Уаррингтономъ, но Артуръ не сказалъ ни слова другу своему и хранителю всѣхъ своихъ тайнъ, о маленькихъ обстоятельствахъ, происшедшихъ на виллѣ около Тонбриджскихъ Водъ. Отчего это? Онъ разсказывалъ ему объ открытіи своего стариннаго наставника и о женѣ его, и о англо-нормандской капеллѣ, и о переѣздѣ Смирке изъ Клепгама въ Римъ. Но когда Уаррингтонъ заговаривалъ о Біанкѣ, отвѣты Пена были общи или уклончивы. Пенъ говорилъ, что она добренькая и умненькая дѣвушка, которая у хорошаго мужа сдѣлалась бы, пожалуй, хорошею женой; но что онъ теперь вовсе не думаетъ о женитьбѣ, что дни его поэзіи прошли, что онъ доволенъ своею настоящею участью, и такъ далѣе.
   Между-тѣмъ иногда приносились въ Лемб-Куртъ, Темпль, письма въ прехорошенькихъ атласистыхъ конвертикахъ, адресованныхъ самымъ прелестнымъ почеркомъ и запечатанныхъ удивительными вензелями. Еслибъ Уаррингтонъ полюбопытствовалъ посмотрѣть на письма своего пріятеля, или еслибъ можно было разобрать эти затѣйливые вензеля, онъ увидѣлъ бы, что пріятель его въ корреспонденціи съ молодою дѣвицею, которой начальныя буквы были Б. Э. На эти миленькія посланія мистеръ Пенъ отвѣчалъ со всею любезностью, къ какой только был способенъ: шутками, городскими новостями, анекдотами, даже хорошенькими стишками, въ отвѣтъ на стишки музы Mes Larmes; нельзя же было такому ловкому джентльмену не пользоваться выгодами своего положенія. Мы позволяемъ себѣ думать, что нѣжныя стихотворенія мистера Пена, имѣвшія такой пріятный успѣхъ въ "Розовыхъ Листкахъ," очаровательномъ кипсекѣ, изданномъ леди Віолеттою Леба, съ портретами красавицъ англійской аристократіи -- были сочинены въ эту пору его жизни, и были сперва адресованы по почтѣ и въ рукописи на имя миссъ Біанки.
   "Стишки и все это очень-хорошо" говорилъ племяннику майоръ Пенденнисъ, заставъ его однажды за роботой надъ ними въ клубѣ, гдѣ онъ ждалъ обѣда, и "письма также, если мама позволяетъ, и между такими старинными друзьями, пожалуй, корреспонденція можетъ быть допущена, и тому подобное; но, смотри, Пенъ, не компрометируй себя, мой любезный. Кто знаетъ, что можетъ случиться? Самое лучшее, чтобъ письма твои были всегда безопасны. Я въ жизнь свою не написалъ ни строчки, которая могла бы меня компрометировать, и демми, сэръ! я-таки знаю женщинъ." И почтенный джентльменъ, дѣлавшійся съ племянникомъ говорливѣе и откровеннѣе, по мѣрѣ того, какъ старѣлся, разсказалъ ему множество поразительныхъ случаевъ, приключившихся съ разными лицами, отъ недостатка осторожности: о томъ, какъ нѣсколько слишкомъ-пылкихъ выраженій въ письмѣ молодаго Спуни къ вдовѣ Нейлора, доставили ему визитъ полковника Флинта, брата вдовы, и бѣдный Спуни долженъ былъ жениться на женщинѣ, которая годилась ему въ матери; какъ Луиза Салтеръ успѣла наконецъ окрутить молодаго сэра Джона Бэрда; но когда она успѣла въ этомъ, какъ Гопвудъ, изъ Синяго Полка, предъявилъ нѣсколько писемъ, сочиненныхъ къ нему миссъ Луизой, и это причинило отказъ сэра Джона, который впослѣдствіи женился на миссъ Стикни и проч. Если нашъ майоръ не имѣлъ большой начитанности, зато у него была бездна наблюдательности, и онъ всегда могъ подкрѣпить свой мудрыя изреченія многими примѣрами изъ современной исторіи, накопившимися у него въ-теченіе долгаго и внимательнаго перечитыванія великой книги свѣта.
   Пенъ смѣялся его примѣрамъ и краснѣлъ нѣсколько отъ предостереженій дяди, говоря, что будетъ помнить ихъ и постарается не попасть въ-просакъ. Можетъ-быть, онъ и краснѣлъ оттого именно, что помнилъ уроки дяди и былъ остороженъ, а можетъ-быть, въ письмахъ своихъ къ миссъ Біанкѣ, онъ, по инстинкту или честности, воздерживался отъ всякихъ признапій, которыя могли бы его компрометировать. "Развѣ вы не помните, сэръ, какой урокъ я получилъ въ дѣлѣ леди Майрабель, то-есть миссъ Фодрингэй? Въ другой разъ не попадусь, дядюшка, будьте спокойны", сказалъ ему Артуръ съ шутливымъ смиреніемъ. Старый Пенденнисъ поздравлялъ и себя, и племянника своего съ пріобрѣтенною послѣднимъ опытностью, и радовался положенію, которое Артуръ началъ принимать въ свѣтѣ.
   Нѣтъ сомнѣнія, еслибъ спросили объ этомъ Уаррингтона, то мнѣніе его было бы другаго рода: онъ бы сказалъ Пену, что безумныя письма мальчика были лучше ловкихъ комплиментовъ и скользкихъ любезностей мужа; что для пріобрѣтенія любимой женщины, только плутъ или негодяй приближается исподтишка, съ хитростями и обезпеченнымъ отступленіемъ. Но Пенъ не говорилъ объ этомъ Уаррингтону, чувствуя, что поступаетъ нечисти, и зная напередъ, каковъ былъ бы приговоръ его пріятеля.
   Прошло немного недѣль послѣ отъѣзда полковника Альтамонта за границу, и сэръ Фрэнсисъ Клеврингъ уже отправился тѣмъ временемъ въ деревню, вслѣдствіе уговора съ майоромъ Пенденнисомъ, какъ вдругъ всѣ бѣдствія и преслѣдованія судьбы посыпались на голову оставшагося партнёра маленькой фирмы Шеффердс-Инна. Когда, прощаясь съ Альтамонтомъ, Стронгъ отказался отъ займа, предложеннаго ему полковникомъ, по случаю полноты кошелька и щедрости сердца Альтамонта, Стронгъ принесъ чувству совѣстливости и деликатности такую жертву, которая послѣ причинила ему много горя; и онъ чувствовалъ -- подобнаго рода чувство мучило его немногіе часы въ его жизни -- что въ этомъ случаѣ онъ былъ черезчуръ щекотливъ и деликатенъ Для чего было малому въ нуждѣ не принять добраго предложенія? Для чего человѣку жаждущему отказаться отъ ковша воды, предлагаемаго дружескою рукою, потому только, что рука эта немножко запачкана? Совѣсть упрекала Стронга за отказъ отъ денегъ, пріобрѣтенныхъ полковникомъ честно и предложенныхъ великодушно; теперь, когда уже было поздно поправить дѣло, онъ печально помышлялъ, что деньги Альтамонта могли бы также хорошо лежать въ его карманѣ, какъ въ кассѣ какого-нибудь игорнаго дома въ Эмсѣ или Баденѣ. Между торговцами, вексельными спекулянтами и другими лицами, имѣвшими коммерческія дѣла съ капитаномъ Стронгомъ, пошли перешептываться, что онъ разошелся съ баронетомъ, и что съ этой поры "бумага" капитана не имѣетъ цѣны. Торговцы и ремесленники, имѣвшіе въ него до той поры самую непоколебимую вѣру (кто могъ устоять противъ веселаго лица и честныхъ, открытыхъ манеръ шевалье Стронга?) посыпали на него теперь свои счеты съ самымъ низкимъ и единодушнымъ недовѣріемъ. Стукъ въ дверь его не умолкалъ, и портные, сапожники, пирожники, или собственною особой, или представляемые своими мальчиками, дѣлали рауты на его лѣстницѣ. Къ нимъ присоединялись особы двѣ, менѣе шумливаго, но гораздо-болѣе коварнаго и опаснаго разбора, а именно: молодые писцы адвокатовъ, которые рыскали около Инна или сговаривались съ молодымъ человѣкомъ мистера Кэмпіона, въ квартирѣ близехонько подлѣ, имѣя въ своихъ роковыхъ бумажникахъ копіи съ рукописей противъ Эдварда Стронга, требовавшихъ, чтобъ онъ "явился передъ судомъ, для отвѣта въ", и проч., и проч.
   Противъ этого вторженія кредиторовъ, бѣдному Стронгу, у котораго не было въ карманѣ ни гинеи, оставалось одно убѣжище: крѣпость Британца, въ которую онъ и отступилъ, заперевъ на затворъ внутреннюю и внѣшнюю двери, и не покидая своей твердыни до наступленія ночи. Къ этимъ наружнымъ вратамъ враги приходили и стучали и проклинали вотще; а шевалье посматривалъ на нихъ изъ-за занавѣски, которую приладилъ надъ отверстіемъ своего ящика для писемъ; и онъ имѣлъ печальную отраду видѣть лица бѣшеныхъ писцовъ и свирѣпыхъ кредиторовъ, когда они устремлялись на его двери и потомъ удалялись отъ нихъ. Но такъ-какъ непріятель не могъ быть постоянно у его воротъ или спать на его лѣстницѣ, то шевалье повременамъ переводилъ духъ.
   Напираемый такимъ-образомъ, Стронгъ производилъ свою оборону несовершенно одинъ: онъ съумѣлъ найдти себѣ и союзниковъ. Друзья его сообщались съ нимъ посредствомъ особенныхъ сигналовъ, которые онъ на этотъ случаи придумалъ, и такимъ-образомъ гарнизонъ No 3, въ Шеффордс-Иннѣ, получалъ подвозъ продовольствія, и въ сердцѣ Стронга поддерживалась бодрость и рѣшительность не сдаваться; кромѣ-того, союзники находили иногда способъ навѣщать его и оживлять его затворничество. Самыми вѣрными друзьями Неда были Гокстеръ и миссъ Фанни Больтонъ: когда враждебные посѣтители носились около Инна, маленькія сестры Фанни, проводившія большую часть дня на дворѣ, должны были зааукать на особенный ладъ, въ родѣ тирольскаго jüdel, и онѣ вопили продолжительно и самымъ невнинымъ образомъ; когда Фанни и Гокстеръ приходили навѣстить Стронга, они напѣвали то же самое у его дверей; тогда вынимался затворъ и къ нимъ выходилъ на встрѣчу улыбающійся гарнизонъ крѣпости. Осажденный принималъ корзинку съ провизіей, кружку портера, и проводилъ пріятный и отрадный вечеръ въ обществѣ своихъ друзей. Есть люди, которые не выдержали бы такой тяжкой жизни, но Стронгъ былъ человѣкъ храбрый и видалъ всякую службу: онъ никогда не унывалъ въ бѣдствіяхъ.
   Кромѣ союзниковъ, нашъ полководецъ обезпечилъ себѣ на всякій случай еще полезнѣйшую помощь -- отступленіе. Мы ужь говорили, что Костиганъ и Боусъ жили рядомъ съ капитаномъ Стронгомъ, и одно изъ ихъ оконъ было очень-недалеко отъ кухоннаго окна, находившагося въ верхнихъ покояхъ квартиры Стронга. Та же свинцовая труба и жолобъ служили для обѣихъ квартиръ, и Стронгъ, выглянувъ однажды изъ своего кухоннаго окна, увидѣлъ, что ничего нѣтъ легче добраться до выступа противъ окна сосѣда, а потомъ подняться къ нему по трубѣ. Онъ, смѣясь, показалъ это убѣжище пріятелю своему Альтамонту, и оба они рѣшили, что лучше не показывать его Костигану, котораго часто безпокоили кредиторы и который спускался бы къ нимъ безпрестанно, еслибъ только зналъ о существованіи такого удобнаго и близкаго пріюта.
   Но теперь, когда настали для шевалье невзгоды, онъ рѣшился употребить въ дѣло свой рессурсъ, и разъ подъ вечеръ влетѣлъ съ своею веселою фигурой къ Боусу и Костигану и объяснилъ имъ, что враги его на лѣстницѣ, но онъ воспользовался трубою, чтобъ улизнуть отъ нихъ. Итакъ, пока клевреты мистера Маркса караулили его въ сѣняхъ No 3, Стронгъ спускался по лѣстницѣ No 4, обѣдалъ въ Альбіонѣ, заходилъ въ театръ и возвращался домой въ полночь, къ удивленію мистриссъ Больтонъ и Фанни, которыя не видали, какъ онъ выходилъ отъ себя, и не могли постичь, какомъ чудомъ онъ ухитрялся прорваться черезъ цѣпь часовыхъ.
   Стронгъ выдержалъ эту осаду въ-теченіе нѣсколькихъ недѣль, съ удивительною бодростью и рѣшимостью, къ какимъ былъ, только способенъ такой обстрѣленный старый воинъ; ибо труды и лишенія, которыя достались ему на долю, пришлись бы не по силамъ обыкновенному человѣческому мужеству. Его больше всего бѣсило адское равнодушіе Клевринга, къ которому онъ писалъ письмо за письмомъ; но баронетъ не отвѣчалъ ни полусловомъ, ни малѣйшимъ пособіемъ, хотя въ то время, пятифунтовый билетъ былъ бы для него, просто, состояніемъ.
   Но лучшіе дни были въ запасѣ для шевалье, и въ самую тяжкую пору его бѣдъ и затрудненій къ нему пришла самая неожиданная помощь. "Да", говорить онъ, "не будь на свѣтѣ вотъ этого добраго малаго (потому-что ты дѣйствительно добрый малый, Альтамонтъ, и пусть меня повѣсятъ, если я не буду всю жизнь стоять за тебя), право, Пенденнисъ, плохо бы пришлось Неду Стронгу. Вѣдь пятую недѣлю сидѣлъ въ этомъ дьявольскомъ заточеніи; не могъ же я каждый день рисковать своею шеей на этомъ жолобѣ и лазить въ окно бѣднаго стараго Коса! Я совсѣмъ-было упалъ духомъ, сэръ, демми! просто пріунылъ и уже готовъ былъ наложить на себя руку, еслибъ пришлось протянуть на этотъ ладь недѣльку лишнюю, какъ вдругъ свалился ко мнѣ съ неба вашъ Альтамонтъ!"
   -- Ну, хоть и не съ неба, Недъ, возразилъ Альтамонтъ: -- а просто, я пріѣхалъ изъ Баден-Бадена, гдѣ имѣлъ чертовски-счастливый мѣсяцъ.
   -- И вѣдь знаете, сэръ, продолжалъ Стронгъ съ восторгомъ:-- онъ взялъ на себя вексель Маркса и заплатилъ всѣмъ остальнымъ злодѣямъ, которые меня осаждали, право!
   -- И я буду очень-счастливъ, если честная компанія позволитъ выставить бутылку добраго вина, и еще столько, сколько компанія пожелаетъ, сказалъ Альтамонтъ, слегка покраснѣвъ.
   -- Гей, бутылку лучшаго лафита! слышишь? Мы выпьемъ всѣ за здоровье другъ друга, и пусть всякій добрый малый, подобно Стронгу, найдетъ себѣ другаго добраго малаго, который отстоитъ его, когда онъ попадетъ въ тиски! Вотъ мой тостъ, мистеръ Пенденнисъ, хотя я и не люблю вашего имени.
   -- Нѣтъ? За что такъ? спросилъ Артуръ.
   Стронгъ тиснулъ ногу полковника подъ столомъ и Альтамонтъ, уже порядочно разогрѣтый, налилъ себѣ полный стаканъ, кивнулъ Пену, осушилъ все до капли и сказалъ:
   -- Вы джентльменъ -- и этого довольно; здѣсь всѣ джентльмены.
   Свиданіе между нами происходило въ Ричмондѣ, куда Пенденнисъ поѣхалъ разъ обѣдать, и гдѣ онъ нашелъ шевалье и его пріятеля за столомъ. Оба они были очень-веселы, говорливы и поддобрены виномъ. Стронгъ, отличный разскащикъ, повѣствовалъ всю исторію своей осады, приключеній и обороны, съ большою живостью и комизмомъ; описывалъ говоръ чиновниковъ шерифа у его дверей, миленькіе сигналы Фанни, забавныя восклицанія изумленнаго Костигана, когда шевалье влетѣлъ къ нему въ окно, и наконецъ избавленіе свое Альтамонтомъ, къ большой потѣхѣ слушателей.
   -- Что до меня, это ничего, сказалъ Альтамонтъ.-- Когда корабль въ гавани и сдѣланъ разсчетъ съ ребятами, всякій тратитъ свои деньги по-своему, натурально. А мои призовыя пришли отъ молодцовъ за краснымъ и чернымъ, въ Баден-Баденѣ. Я тамъ выигралъ препорядочный кусочекъ и намѣренъ выиграть еще больше, такъ ли, Стронгъ? Я беру его съ собою. Я добылъ себѣ просто новую систему и сдѣлаю его богачомъ, говорю вамъ. Хотите, такъ я и васъ сдѣлаю богачомъ, демми! кого угодно? Но вотъ что я сдѣлаю, друзья, и непремѣнно: поставлю кушъ въ пользу нашей маленькой Фанни. Демми! сэръ, какъ бы вы думали, что она сдѣлала? У нея было всего два фунта, и будь я факиръ, если она не предложила ихъ Неду Стронгу! Такъ ли, Недъ? Выпьемъ за ея здоровье!
   -- Отъ всего сердца, отвѣчалъ Артуръ, и выпилъ тостъ съ величайшимъ сочувствіемъ.
   Тогда полковникъ Альтамонтъ принялся описывать свою систему. Онъ утверждалъ, что она неминуемо должна выиграть, если только хладнокровно вести игру: онъ узналъ о ней отъ одного молодца въ Баденѣ, который проигрался съ такою системою, это правда, но потому, что у него не хватило капитала: выстой онъ еще одинъ оборотъ колеса -- и онъ взялъ бы назадъ всѣ свои деньги. Альтамонтъ объявилъ, что онъ и еще нѣсколько молодцовъ составляютъ банкъ, въ который онъ кладетъ все, сколько у него есть, до послѣдняго шиллинга; онъ возвратился въ Англію именно съ тѣмъ, чтобъ взять всѣ свои деньги и увезти капитана Стронга. Стронгъ будетъ играть за него: онъ можетъ положиться на Стронга и его хладнокровіе гораздо-больше, чѣмъ на свое собственное, и Стронгъ, конечно, надежнѣе Блоунделль-Блоунделля или того Итальянца. Доканчивая бутылку, полковникъ описывалъ Пену въ подробности всѣ свои планы и замыслы, и тотъ слушалъ его съ любопытствомъ: ему нравилась удаль этого человѣка.
   -- Я недавно видѣлся съ этимъ чудакомъ, Альтамонтомъ, сказалъ Пенъ своему дядѣ, черезъ день или два послѣ этого.
   -- Альтамонтомъ? какимъ Альтамонтомъ? сыномъ лорда Вестпорта?
   -- Нѣтъ, нѣтъ. Съ тѣмъ, который ворвался пьяный въ столовую Клевринга, когда мы тамъ обѣдали, отвѣчалъ племянникъ смѣясь: -- и Альтамонтъ объявилъ, что не любитъ имени Пенденниса, хотя сдѣлалъ мнѣ честь считать меня добрымъ малымъ.
   -- Я не знаю рѣшительно никакого Альтамонта, честное слово, возразилъ непроницаемый майоръ: -- а что до твоего знакомца, такъ по-моему, чѣмъ меньше ты будешь имѣть съ нимъ дѣло, тѣмъ лучше, Артуръ.
   Артуръ снова засмѣялся.
   -- Онъ намѣренъ уѣхать изъ Англіи и составить себѣ состояніе какою-то игорною системой. Онъ и мой бывшій другъ Блоунделль -- партнёры, и полковникъ беретъ себѣ пъ помощники Стронга. Что такое связываетъ шевалье и Клевринга? Желалъ бы я знать.
   -- Я полагаю, замѣть, Пенъ -- только полагаю это такъ, только идея -- что въ жизни Клевринга были кой-какія происшествія, по которымъ онъ въ рукахъ этихъ людей и еще нѣкоторыхъ другихъ: если есть такого рода секреты, демми! любезный мой, намъ до нихъ нѣтъ дѣла; и это должно быть человѣку урокомъ вести себя на чистоту и не давать никому власти надъ собою.
   -- Знаете, дядюшка, я начинаю думать, что и у васъ есть особеннаго рода убѣжденія въ пользу Клевринга; иначе, съ какой бы стати ему было уступать мнѣ свое парламентское мѣсто?
   -- Клеврингъ находитъ, что онъ неспособенъ для Парламента. Оно и правда. Что можетъ помѣшать ему предложить на свое мѣсто тебя или кого-нибудь другаго, если ему этого хочется? Не-уже-ли ты думаешь, что министерство или оппозиція задумаются взять въ свое распоряженіе это мѣсто, еслибъ оно было имъ уступлено? Я не вижу причины, почему бы намъ быть щекотливѣе первыхъ людей Англіи, и самыхъ почтенныхъ людей, людей самаго высокаго рода и положенія въ обществѣ?
   Такого рода отвѣтъ майоръ всегда находилъ на всѣ возраженія Пена, и Пенъ принималъ эти отвѣты не столько потому, чтобъ дѣйствительно убѣждался ими, сколько потому, что желалъ вѣрить имъ. Мы дѣлаемъ что-нибудь (съ кѣмъ изъ насъ этого не случалось?), не потому, что "всѣ это дѣлаютъ", а потому, что оно намъ нравится; и наше согласіе доказываетъ, увы! не то, что всѣ правы, а то, что и мы и всѣ люди равномѣрно-жалкія творенія.
   Въ слѣдующее посѣщеніе Тонбриджа, мистеръ Пенъ не забылъ позабавить миссъ Біанку слышанною имъ въ Ричмондѣ исторіей заточенія шевалье Стронга и великодушной помощи Альтамонта. Разсказавъ все это съ свойственною ему сатирическою манерой, онъ упомянулъ съ хвалою и искусствомъ о томъ, съ какимъ самоотверженіемъ Фанни поступила съ шевалье, и въ какомъ энтузіазмѣ отъ нея Альтамонтъ.
   Миссъ Біанка немножко ревновала Пена къ Фанни, и любопытство ея, касательно этой дѣвушки, было значительно раздражено. Въ числѣ многихъ откровенностей, сдѣланныхъ Артуромъ миссъ Эмори во время ихъ очаровательныхъ сельскихъ кампаній и вечернихъ прогулокъ, герой нашъ не забылъ повѣдать ей исторію, столь интересную для него самого, и, вѣроятно, столько же занимательную для миссъ Біанки -- исторію страсти и страданій бѣднееькой Аріадны Шеффердс-Инна. Свою роль въ этой драмѣ -- надобно отдать ему справедливость -- онъ описывагь съ приличною скромностью. Мораль повѣствованія, сообразная съ его сатирическимъ расположеніемъ духа, была та, что у женщинъ первая любовь проходитъ такъ же легко, какъ у мужчинъ (прелестная Біанка, въ ихъ дружескихъ бесѣдахъ, безпрестанно колола мистера Пена за его колоссальное банкрутство въ дѣвственной страсти къ миссъ Фодрингэй), и что онѣ передаютъ себя безъ труда отъ No 1-го къ No 2-му. И бѣдная Фанни была пожертвована какъ образецъ справедливости этой теоріи. Какія горести она перенесла и одолѣла, какія горькія мученія безнадежной привязанности ей пришлось испытать, сколько времени ей было нужно для излеченія уязвленнаго и истекавшаго кровью сердечка: объ этомъ мистеръ Пенъ не зналъ, а можетъ-быть и не желалъ знать. Онъ былъ вообще довольно-скроменъ и недовѣрчивъ касательно своей сердечной способности; и ему не хотѣлось думать, что онъ причинилъ большія опустошенія и страданія въ сердечкѣ Фанни, хотя его собственный примѣръ и аргументъ противорѣчили ему въ этомъ случаѣ; ибо если, какъ онъ говорилъ, миссъ Фанни влюблена теперь въ своего хирургическаго обожателя, у котораго не было ни пріятной наружности, ни пріятныхъ манеръ, ни остроумія, ни любезности, словомъ, ничего, кромѣ его любви и вѣрности, то развѣ въ первую свою сердечную болѣзнь она не имѣла серьёзнаго припадка и не страдала жестоко отъ человѣка, у котораго, конечно, было много блестящихъ качествъ, нсдостававшихъ мистеру Гокстеру?
   -- Вы злое и противное твореніе! сказала миссъ Біанка: -- я попросту думаю, что вы бѣситесь на Фанни, какъ она смѣла забыть васъ, и что вы ревнуете ее къ мистеру Гокстеру.
   Можетъ-быть, миссъ Эмори была и права: краска выступила на щекахъ Пена противъ его воли (одинъ изъ тѣхъ ударовъ, которыми тщеславіе поражаетъ насъ постоянно въ лицо) и доказала ему, что онъ дѣйствительно сердился при мысли о такомъ соперникѣ.
   -- Ревную или нѣтъ, отвѣчалъ ей Пенъ: -- даже я не скажу, чтобъ нѣтъ, Біанка; но я желалъ бы Фанни лучшаго окончанія ея романа. Не люблю я повѣстей, которыя кончаются на этотъ циническій ладъ; и когда мы дочитываемъ до конца исторію страсти хорошенькой дѣвушки, то, право, горько найдти на послѣдней ея страницѣ фигуру въ родѣ Гокстера. Не-уже-ли, моя прекрасная принцесса, вся жизнь только сдѣлка? Не-уже-ли отъисканіе Купидона, предпринятое въ потьмахъ моею молоденькою Психеей, отъискиваніе божка, по которомъ томилось ея сердце, бога цвѣтущихъ щекъ и съ радужными крыльями, должно было имѣть результатомъ выборъ Гокстера, отъ котораго несетъ табакомъ и мазями? Я желаю, хотя и не вижу этого въ жизни, чтобъ люди были какъ Дженни и Джессали, или какъ милордъ и леди Клементина, въ повѣстяхъ и фэшонебльныхъ романахъ, и чтобъ они, разъ соединенные пасторомъ, сдѣлались навсегда совершенно-благонравными, добрыми и счастливыми.
   -- А развѣ вы сами, monsieur le misantrope, не намѣрены быть добрымъ и счастливымъ? или вы такъ недовольны вашею участью? или ваша женитьба будетъ также небольше, какъ сдѣлка? (при этомъ сочинительница Mes Larmes сдѣлала прелестную гримасу), и развѣ ваша Психея -- негодное и грубое существо? Вы злой сатирикъ и я васъ терпѣть не могу! Вы берете сердца молоденькихъ дѣвушекъ, играете ими и потомъ бросаете ихъ съ презрѣніемъ. Вы требуете любви и потомъ топчете ее ногами. Вы... вы заставляете меня плакать, да, Артуръ... перестаньте, я не хочу, чтобъ меня такъ утѣшали... и я думаю, что Фанни была совершенно-права, бросивъ такого бездушнаго человѣка.
   -- И опять не скажу, чтобъ нѣтъ, возразилъ Пенъ, глядя очень-мрачно на Біанку и вовсе не пытаясь повторить родъ утѣшенія, который извлекъ изъ нея милое восклицаніе перестаньте.-- Я не думаю, чтобъ во мнѣ уцѣлѣло много такъ-называемаго сердца; но я и не предъявляю этого. Я сдѣлалъ попытку, когда мнѣ было восемнадцать лѣтъ: зажегъ свою лампу и пошелъ искать Купидона. И что же я нашелъ?-- грубую комедіантку. Я обанкротился, что бываетъ почти со всякимъ; только лучше, если это случится до женитьбы, чѣмъ послѣ.
   -- Merci du choix, monsieur.
   -- Видите, моя миленькая Біанка, по-крайней-мѣрѣ, я не унижаюсь до лести, сказалъ Пенъ, взявъ ее за руку, и проговоривъ эти слова, грустно-шутливымъ тономъ.
   -- Совершенно напротивъ.
   -- Я не говорю вамъ безумныхъ небылицъ, какъ обыкновенно дѣлаютъ мужчины. Къ-чему вамъ и мнѣ, съ нашею опытностью, передразнивать романическія страсти и притворяться? Я не считаю Біанку Эмори безподобною среди прекрасныхъ, ни величайшимъ поэтомъ, ни величайшею музыкантшей, точно такъ же, какъ не считаю васъ огромнѣйшею женщиною въ свѣтѣ -- подобною великаншѣ, которую мы видѣли на вывѣскѣ, когда вчера проѣзжали черезъ рынокъ. Но если я не ставлю васъ на пьедесталъ, какъ героиню, за то и не предлагаю вамъ вашего покорнѣйшаго слугу въ качествѣ героя. Но я думаю... ну, да, я думаю, что вы достаточно-недурны собою...
   -- Merci, сказала она съ книксеномъ.
   -- И что вы поете очень-мило. Я увѣренъ, что вы умны. Надѣюсь и вѣрю, что вы добры и что съ вами можно будетъ жить.
   -- То-есть, если я вамъ доставлю извѣстную сумму денегъ и мѣсто въ Парламентѣ, вы снизойдете до такой милости, что удостоите бросить мнѣ ватъ султанскій носовой платокъ? Que d'honneur! Мы обыкновенно называли васъ принцемъ Фэрокскимъ. Какая честь думать, что я возвышусь до этого пьедестала, удостоюсь счастья поднести султану мѣсто въ Парламентѣ, въ видѣ бакчиша! Очень-рада, что я умна, что могу пѣть и играть по вашему вкусу: пѣсни мои будутъ забавлять моего повелителя въ часы досуга.
   -- И если въ домъ заберутся воры, продолжалъ угрюмо Пенъ: -- сорокъ осаждающихъ воровъ въ видѣ заботъ, огорченій и страстей въ полномъ оружіи, моя Моргіана будетъ танцовать вокругъ меня съ тамбуриномъ и убьетъ всѣхъ моихъ злодѣевъ одною улыбкой. Такъ? Но выраженіе Пена показывало, что онъ этого не надѣялся.
   -- Ахъ, Біанка! не сердитесь, продолжалъ онъ, послѣ краткой паузы:-- не обижайтесь правдой. Развѣ вы не видите, что я ловлю васъ на вашихъ же словахъ? Вы говорите, что будете рабою и будете танцовать; я говорю: танцуйте. Вы говорите, что я беру васъ съ тѣмъ, что вы мнѣ доставите; я говорю: я беру васъ съ тѣмъ, что вы мнѣ доставите. Къ-чему прибавлять къ необходимымъ обманамъ и лицемѣріямъ нашей жизни такія, которыя безполезны и ненужны? Если я предлагаю себя вамъ, думая, что мы имѣемъ вѣроятность жить счастливо вмѣстѣ, и что, при вашей помощи, я могу добыть для насъ обоихъ хорошее мѣсто въ свѣтѣ и хорошее имя, къ-чему требовать отъ меня восторговъ и притворныхъ нѣжностей, которымъ мы оба не вѣримъ? Желаете вы, чтобъ я предсталъ въ костюмѣ сказочнаго принца, взятомъ изъ маскераднаго депо, и отпускалъ вамъ комплименты во вкусѣ сэра Чарльза Грандиссона? Желаете, чтобъ я сочинялъ вамъ стихи, какъ въ тѣ дни, когда мы были... когда мы были дѣтьми? Я готовъ сочинять ихъ, и послѣ продамъ Бекону или Бонги; или моя прелестная принцесса желаетъ, чтобъ я кормилъ ее конфектами?
   -- Mais j'adore les bonbons, moi, сказала Сильфида съ жалобно-растеряннымъ взглядомъ.
   -- Я могу купить за гинею полную шляпу у Фортнума и Месона, и моя принцесса получитъ конфектовъ и всякихъ лакомствъ сколько ей угодно, сказалъ Пенъ съ горькой улыбкой.-- Полноте, перестаньте, моя миленькая Біанка, не плачьте. Отрите ваши хорошенькіе глазки -- я не могу выносить этого, и онъ хотѣлъ опять предложить ей утѣшеніе, требуемое обстоятельствами и слезами, на этотъ разъ непритворными слезами досады, лившимися изъ сердитыхъ глазъ авторши "Mes Larmes".
   Язвительный и насмѣшливый тонъ Артура испугалъ и совершенно уничтожилъ Біанку.
   -- Мнѣ... мнѣ не нужны ваши утѣшенія. Мнѣ... мнѣ никогда не говорили такихъ вещей... никто... никто изъ моихъ... изъ моихъ... никто... всхлипывала она съ большимъ простодушіемъ.
   -- Никто изъ моихъ -- кого? воскликнулъ Пенъ, съ бѣшенымъ взрывомъ хохота, а Біанка покраснѣла одною изъ самыхъ неподдѣльныхъ красокъ, когда-либо выступавшихъ на ея щекахъ, и закричала:
   -- О, Артуръ! vous êtes un homme terrible. Она чувствовала себя подавленною, испуганною, сбитою; она, эта маленькая кокетка, играла въ любовь всѣ послѣднія двѣнадцать лѣтъ своей жизни, а между-тѣмъ, не была недовольна, что нашла себѣ учителя.
   -- Скажите мнѣ, Артуръ, сказала она, послѣ паузы, наставшей за этимъ страннымъ любовнымъ объясненіемъ:-- почему сэръ Фрэнсисъ Клеврингъ выходитъ изъ Парламента?
   -- Au fail, почему отдаетъ онъ мнѣ свое мѣсто? спросилъ Артуръ, краснѣя теперь въ свою очередь.
   -- Вы все смѣетесь надо мною, сэръ. Если хорошо быть въ Парламентѣ, такъ зачѣмъ сэръ Фрэнсисъ выходитъ оттуда?
   -- Мой дядя убѣдилъ его. Онъ всегда говорилъ, что вы недостаточно надѣлены. Въ семейныхъ спорахъ, когда ваша мама такъ великодушно заплатила его долги, было, кажется, условлено, чтобъ вы... то-есть, чтобъ я... то-есть честное слово, я не знаю зачѣмъ онъ выходитъ изъ Парламента, сказалъ Пенъ съ насильственнымъ смѣхомъ.-- Видите, Біанка, мы съ вами добрыя дѣточки, и эту женитьбу устроили наши мама и дядюшка, и мы должны быть послушны какъ слѣдуетъ милому мальчику и милой дѣвочкѣ.
   Итакъ, когда Пенъ уѣхалъ въ Лондонъ, онъ прислалъ оттуда Біанкѣ ящичекъ съ конфектами, обернутыми въ готовые французскіе стишки самаго нѣжнаго содержанія; кромѣ-того, онъ отправилъ ей нѣсколько стихотвореній своего издѣлія, столь же безхитростныхъ и правдивыхъ, и неудивительно, если онъ не говорилъ Уаррингтону о свойствѣ своихъ разговоровъ съ миссъ Эмори: такихъ деликатныхъ чувствъ были они исполнены, и такой таинственности требовало ихъ свойство!
   

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ-ЧЕТВЕРТАЯ,
въ которой Пенъ начинаетъ собирать голоса.

   Какъ печаленъ ни былъ огромный домъ Клевринг-Парка, передъ женитьбою баронета, когда самъ онъ скитался но чужимъ краямъ, онъ былъ не веселѣе и теперь, когда сэръ Фрэнсисъ Клеврингъ пріѣхалъ жить въ немъ. Большая часть зданія была заперта и баронетъ занималъ нѣсколько комнатъ внизу, гдѣ ключница и помощница ея изъ привратницкой ложи, прислуживали несчастному джентльмену и стряпали ему часть дичи, за которою онъ скитался по лѣсамъ каждое убійственное утро. Камердинеръ его, Лейтфутъ, перешелъ въ службу миледи, и, какъ Пенъ узналъ изъ письма Смирке, женился на мистриссъ Боннеръ, которая въ зрѣлые годы свои была тронута пріятностями юноши и надѣлила его скопленнымъ ею капитальчикомъ и своею почтенною особой. Быть хозяиномъ и хозяйкой "Клевринговыхъ Гербовъ" -- вотъ въ чемъ состояло главное честолюбіе этой четы; между ними было рѣшено, что они останутся въ службѣ леди Клеврингъ до четвертнаго дня, послѣ чего возьмутъ въ свое владѣніе гостинницу. Пенъ обѣщалъ имъ очень-благосклонно дать въ "Клевринговыхъ Гербахъ" свой избирательный обѣдъ, когда баронетъ передастъ ему парламентское мѣсто; и, такъ-какъ было уговорено между его дядей и Клеврингомъ, который, повидимому, ни въ чемъ не могъ отказать майору, Артуръ пріѣхалъ въ Клевринг-Паркъ въ сентябрѣ. Баронетъ былъ очень-радъ гостю, который могъ облегчить его уединеніе и, пожалуй, могъ дать ему взаймы немножко чистыхъ денегъ.
   Дня черезъ два послѣ появленія въ Клеврингѣ, Пенъ снабдилъ своего хозяина этимъ желаннымъ секурсомъ, и лишь-только очутились у баронета въ карманѣ фонды, какъ ему тотчасъ же понадобилось съѣздить въ Чэттерисъ и на сосѣднія морскія купанья, которыхъ въ томъ графствѣ множество: и онъ отправился по своимъ дѣламъ, которыя, какъ легко можно понять, производились на мѣстныхъ скачкахъ и въ бильярдныхъ. Артуръ мигъ довольно-сносно жить одинъ, имѣя множество умственныхъ средствъ и развлеченій, истребовавшихъ общества другихъ людей: по утрамъ онъ могъ гулять съ лѣсничимъ, а для вечеровъ у него была куча книгъ и занятій, и литературному генію, подобному Пену, нужны были только листа два бумаги да сигара, чтобъ время прошло пріятно. По правдѣ сказать, дня въ два или три, проведенные съ баронетомъ, онъ нашелъ общество сэра Фрэнсиса Клевринга рѣшительно-невыносимымъ, и съ особеннымъ удовольствіемъ и проказливымъ наслажденіемъ предложилъ онъ Клеврингу маленькое денежное пособіе, котораго тотъ не замедлилъ попросить, по своему обыкновенію, и помогъ ему улетѣть изъ его же дома.
   Кромѣ того, у нашего молодаго пріятеля была забота -- снискать расположеніе Клеврингцевъ и избирателей мѣстечка, которое онъ надѣялся представлять въ парламентѣ. Онъ принялся за это съ особеннымъ усердіемъ, помня, какъ его прежде тамъ не любили, и рѣшившись изгладить изъ памяти простодушныхъ жителей то дурное впечатлѣніе, которое осталось но немъ съ прежнихъ временъ. Комическая сторона этихъ домогательствъ приводила его въ восторгъ. Будучи вообще серьезенъ и молчаливъ въ публикѣ, онъ вдругъ сдѣлался чуть ли не такимъ же открытымъ и бойкимъ весельчакомъ какъ капитанъ Стронгъ. Онъ смѣялся со всякимъ, кто хотѣлъ съ нимъ смѣяться, пожималъ руки направо и налѣво съ ловкимъ радушіемъ; являлся въ рыночные дни за общимъ столомъ фермеровъ; словомъ, дѣйствовалъ какъ самый обстрѣлснный лицемѣръ, и какъ дѣйствуютъ джентльмены, желающіе быть пріятными своимъ избирателямъ, или когда добиваются чего-нибудь отъ провинціаловъ. Отчего это мы не даемся въ обманъ, а между-тѣмъ насъ такъ легко умасливаютъ гибкимъ языкомъ, готовымъ смѣхомъ и открытыми манерами? Мы знаемъ большею частью, что все это фальшивая монета, а между-тѣмъ беремъ ее: мы знаемъ, что все это лесть, которую ничего не стоитъ разсыпать всѣмъ и каждому, а все-таки предпочитаемъ быть при ней, чѣмъ оставаться безъ нея. Нашъ Пенъ ходилъ себѣ по Клеврингу такимъ простодушнымъ любезникомъ и ловкимъ добрякомъ, что чудо! Онъ вовсе не походилъ на того надменнаго и важничавшаго молодаго денди, котораго жители мѣстечка такъ не жаловали, лѣтъ десять тому назадъ.
   Ректорія была заперта. Докторъ Портменъ уѣхалъ съ своимъ семействомъ и подагрою въ Гарроугэтъ. Пенъ очень тужилъ объ этомъ событіи въ письмѣ къ доктору Портмену, въ которомъ изъявлялъ въ немногихъ ласковыхъ сливахъ искреннее сожалѣніе свое, что ему не удалось видѣть стараго друга, въ совѣтахъ котораго онъ нуждался и помощь котораго могла бы ему быть очень-полезна въ скоромъ времени; но Пенъ утѣшился въ отсутствіе доктора, познакомившись съ мистеромъ Симкое, оппозиціоннымъ кураторомъ, съ двумя клеврингскими партнёрами чэттерисской суконной фабрики, и съ проповѣдникомъ индепендентовъ, которыхъ всѣхъ онъ встрѣчалъ въ "Клеврингскомъ Атенеумѣ", учрежденномъ въ видѣ оппозиціи старому "Клубу для Чтенія", куда не допускались разночинцы. Онъ очаровалъ младшаго партнера суконной фабрики, пригласивъ его отобѣдать подружески въ Парк-Гоузѣ; снискалъ расположеніе высокородной мистриссъ Симкое присылками оттуда же зайцевъ и куропатокъ, и просьбою, дать ему прочитать послѣднее разсужденіе ея мужа; будучи однажды не совсѣмъ-здоровъ, плутишка воспользовался этимъ обстоятельствомъ, чтобъ показать языкъ свой старому мистеру Гокстеру, который прислалъ ему лекарствъ и зашелъ на другой день провѣдать его. Въ какомъ бы восторгѣ былъ майоръ Пенденнисъ отъ своего ученика! Пена забавляли всѣ эти продѣлки, и успѣхъ внушалъ ему проказливую веселость.
   И все-таки, уходя ночью изъ Клевринга, послѣ "предсѣданія" митинга въ Атенеумѣ, и послѣ трудно-проведеннаго вечера у мистриссъ Симкое, которая вмѣстѣ съ мужемъ чувствовала боязливое почтеніе къ репутаціи молодаго Лондонца, и слыхала объ общественныхъ его успѣхахъ; все-таки когда онъ проходилъ по давно-знакомому мосту черезъ Брауль, и прислушивался къ памятнымъ звукамъ бурливо-струящихся водъ рѣчки, и видѣлъ между деревьями свой Фэроксъ, окраивавшійся на звѣздномъ небѣ -- другаго рода мысли пронесилось въ умѣ нашего молодаго человѣка и пробуждали въ немъ боль, горесть и стыдъ. Огонь горѣлъ попрежнему въ комнатѣ, которая была ему очень-памятна: гдѣ жила мать, любившая его святою любовью, и провела столько часовъ въ заботѣ, томленіи и молитвѣ. Онъ отворачивалъ глаза отъ мерцавшаго свѣта, который, повидимому, преслѣдовалъ его укорами, какъ-будто въ немъ былъ духъ его матери, наблюдавшей за нимъ и предостерегавшій его. Какъ ясна была ночь! Какъ чудно искрились звѣзды, какъ неумолкно шумѣла рѣчка! Старыя деревья кротко колыхали темными вершинами и вѣтвями надъ крышею Фэрокса. Тамъ, въ слабомъ мерцаніи звѣздной ночи, была терраса, гдѣ онъ нѣкогда гулялъ по вечерамъ, мальчикомъ пылкимъ, и довѣрчивымъ, непорочнымъ, неиспытаннымъ жизнью, незнавшимъ сомнѣній и страстей; защищеннымъ еще отъ пагубнаго прикосновенія свѣта чистою и любящею грудью нѣжной матери... Часы ближняго городка пробили полночь; звонъ ихъ нарушилъ мечтанія нашего путника, и онъ идетъ къ своему ночлегу удвоенными шагами, подъ шелестомъ старыхъ деревьевъ аллеи Клевринг-Парка.
   Когда онъ подъ-вечеръ другаго дня пришелъ къ Фэроксу, домикъ улыбался ему привѣтливо при солнечномъ закатѣ; окна спальни, гдѣ видѣлся вчера ночью огонекъ, теперь были открыты; жилецъ Пена, бомбайской артиллеріи капитанъ Стоксъ (котораго мать, старая мистриссъ Стоксъ, живетъ въ Клеврингѣ), принялъ съ большимъ радушіемъ визитъ своего хозяина. Онъ показывалъ ему хозяйство, новый прудъ, улучшенія въ конюшняхъ; говорилъ ему откровенно о крышѣ и трубахъ, и просилъ мистера Пенденниса назначить день, когда онъ можетъ доставить ему и мистриссъ Стоксъ удовольствіе, и проч. Пенъ, прожившій въ тѣхъ краяхъ уже недѣли двѣ, извинился, что не посѣтилъ капитала Стокса прежде, и сознался чистосердечно, что у него не стало на это духа.
   -- Я васъ понимаю, сэръ, говорилъ капитанъ Стоксъ; и мистриссъ Стоксъ, ускользнувшая при звонѣ колокольчика (какъ странно казалось Пену звэлить у дверей Фэрокса!) явилась въ нарядномъ платьѣ, окруженная дѣтьми. Малютки возятся около отца; мальчикъ вскакиваетъ на кресло -- и Артуръ припоминаетъ дни, когда онъ никакъ бы не подумалъ разсѣсться въ этихъ креслахъ. Онъ проситъ миссъ Стоксъ (она совершенный портретъ своей мама) не можетъ ли она съиграть ему что-нибудь? Ему бы очень хотѣлось услышать это старое фортепьяно. Она играетъ. Онъ слышитъ звуки стараго инструмента, ослабѣвшіе отъ времени, но не слушаетъ играющей. Онъ внимаетъ Лаурѣ, поющей тутъ какъ въ дни ихъ ранней юности, и видитъ свою мать, нѣжно-бьющую тактъ по плечу дѣвочки.
   Обѣдъ, данный въ Фэроксѣ въ честь Пена жильцомъ его, гдѣ присутствовали старушка мистриссъ Стоксъ, капитанъ Глендерсъ, сквайръ Гобнелль, пасторъ и его супруга изъ Тинкльтона, былъ для Пена чрезвычайно-скученъ и тягостенъ, пока оффиціантъ изъ Клевринга (помогавшій конюху капитана и буфетчику мистриссъ Стоксъ), котораго Пенъ помнилъ уличнымъ мальчишкой, и который теперь былъ въ мѣстечкѣ цырюльникомъ, не опрокинулъ блюда черезъ плечо Пена. При этомъ мистеръ Гобнелль, также употреблявшій его на свою службу, замѣтилъ: "Я полагаю, Голсонъ, у тебя руки скользки отъ номады на медвѣжьемъ жирѣ. Онъ всегда роняетъ блюда, этотъ Годсонъ, гау, гау!" Годсонъ сконфузился и смотрѣлъ такимъ ошалѣлымъ, что Пенъ расхохотался, и смѣхъ и веселость воцарились на весь вечеръ.
   Пока Пенъ былъ занятъ вышеописанными хлопотами, красавица его выбора, если и не любви, пріѣхала въ Лондонъ съ тонбриджской виллы, для разныхъ закупокъ и въ обществѣ мистриссъ Боннеръ, довѣренной горничной своей матери. Мистриссъ Боннеръ жила и ссорилась съ Біанкой съ самаго дѣтства Сильфиды, и теперь, собираясь разстаться съ леди Клеврингъ для вступленія въ брачный союзъ, хотѣла, какъ добрая душа, подарить какой-нибудь знакъ почтительной привязанности на память своей старой и молодой госпожѣ, передъ окончательною разлукою съ ними, и передъ занятіемъ своего мѣста въ качествѣ супруги мистера Лейтфута и хозяйки Клевринговыхъ Гербовъ.
   Честная женщина воспользовалась совѣтомъ миссъ Эмори для покупки подарка, предназначаемаго миледи, и просила прелестную Біанку выбрать что-нибудь, что бы ей нравилось, на намять о своей прежней нянькѣ, которая провела надъ ея люлькой и кроваткой много безсонныхъ ночей, ухаживала за нею при многихъ дѣтскихъ болѣзняхъ, и любила ее почти какъ родное дитя. Покупки эти были сдѣланы, и такъ-какъ нянька непремѣнно хотѣла, сверхъ-тоги, купить огромную Библію для Біанки, молодая миссъ посовѣтовала ей купить заодно огромный джонсоновъ "Словарь Англійскаго Языка" для своей мама. Вѣроятно, и мать, и дочь пріобрѣли бы нѣкоторую пользу отъ этихъ подарковъ.
   Потомъ мистриссъ Боннеръ закупила кой-чего изъ столоваго бѣлья для Клевринговыхъ Гербовъ, и пріобрѣла красный съ желтымъ галстухъ, который, какъ Біанка немедленно догадалась, предназначался мистеру Лейтфуту. Онъ былъ годами двадцатью-пятью моложе мистриссъ Боннеръ и она смотрѣла на этого юношу съ нѣжностью материнскою и супружескою, и любила изукрашать его особу, которая теперь и то уже блестѣла булавками, кольцами, запонками, цѣпочками и печатками, накупленными ему этимъ добрымъ твореніемъ.
   Мистриссъ Боннеръ дѣлала свои закупки на Стрэндѣ, при помощи миссъ Біанки, которую это забавляло, и когда старушка накупила всего, что ей было нужно, Біанка обратилась съ ласковою улыбкой къ одному изъ сидѣльцевъ магазина и сказала:
   -- Скажите мнѣ, сэръ, прошу васъ, какъ вамъ пройдти въ Шеффердс-Иннъ?
   Шеффердс-Иннъ былъ близёхонько оттуда; Ольдкэстль-Стритъ тутъ же, подлѣ, и ловкій молодой прикащикъ показалъ миссъ Біанкѣ, гдѣ надобно было своротить, послѣ чего она и пожилая спутница ея вышли вмѣстѣ.
   -- Шеффердс-Иннъ! что вамъ дѣлать въ Шеффердс-Иннѣ, миссъ Біанка? спросила Боннеръ.-- Тамъ живетъ мистеръ Стронгъ. Хотите вы идти къ капитану?
   -- Я бы очень желала видѣть капитана. Я очень люблю капитана Стронга; но мнѣ нужно не его. Я хочу видѣть одну миленькую и добрую дѣвушку, которая была очень-добра къ... къ мистеру Артуру, когда онъ въ прошломъ году быль такъ боленъ; я хочу поблагодарить ее и предложить ей что-нибудь. Я сегодня утромъ нарочно отобрала нѣсколько платьевъ, Боннеръ!
   И она смотрѣла на Боннеръ, какъ-будто имѣя право на ея удивленіе, и какъ-будто она исполняла дѣло замѣчательной добродѣтели. Біанка дѣйствительно очень любила конфекты; она готова была кормить ими бѣдныхъ, накушавшись вдоволь сама, и подарить деревенской дѣвушкѣ бальное платье, которое уже относила и которое наскучило ей.
   -- Хорошенькая дѣвушка... хорошенькая молодая женщина! проворчала мистриссъ Боннеръ.-- Ужь я конечно не подпущу къ Лейтфуту хорошенькихъ молодыхъ женщинъ. И воображеніе ея населило Клевринговы Гербы цѣлымъ гаремомъ самыхъ страшилищныхъ служанокъ и кухарокъ.
   Біанка въ розовомъ и голубомъ, въ перьяхъ, цвѣтахъ и съ разными bijour (чудное изобрѣтеніе, châtelaine, еще не существовало; не то, она бы воспользовалась имъ, навѣрно), въ щегольскомъ шелковомъ платьѣ, дивной мантильѣ и съ очаровательнымъ парасолемъ, представляла собою такое видѣніе изящества и красоты, что мистриссъ Больтонъ, мывшая тогда полъ въ ложѣ Шеффердс-Инна, совершенно одурѣла, а Бетси-Дженни и Эмили Анна вытаращили на нее глаза отъ восторга.
   Біанка смотрѣла на нихъ съ улыбкою невыразимой ласки и покровительства, какъ леди Ровена, навѣщающая Айвенго, какъ маркиза Караба, когда она выходитъ изъ кареты четвернею у дверей нищаго вассала и беретъ отъ Джона, No 11 коробочку ипсомскихъ солей, которую вноситъ собственною рукою въ комнату больнаго бѣдняка; Біанка наслаждалась пріятнымъ ощущеніемъ благотворительнаго дѣла.
   -- Добрая женщина, я желаю видѣть Фанни, Фанни Больтонъ; она здѣсь?
   Мистриссъ Больтонъ вдругъ почувствовала подозрѣніе: по блистательной наружности Біанки, она заключила, что это, должна-быть, актриса, а пожалуй, что-нибудь и хуже.
   -- А на что вамъ Фанни?
   -- Я дочь леди Клеврингъ; вы слыхали о сэрѣ Фрэнсисѣ Клеврингѣ? И я, право, очень желаю видѣть Фанни Больтонъ.
   -- Зайдите, миссъ, покорно прошу. Бетси-Дженни, гдѣ Фанни?
   Бетси-Дженни сказала, что Фанни пошла на лѣстницу No 3, на основаніи чего мистриссъ Больтонъ заключила, что она, вѣроятно, у Стронга, и велѣла малюткѣ сходить и узнать.
   -- У капитана Стронга? О, пойдемъ къ капитану Стронгу! закричала миссъ Біанка.-- Я знаю его очень-хорошо. Послушай, моя миленькая малютка, покажи какъ намъ найдти капитана Стронга? закричала миссъ Біанка, потому-что полъ издавалъ парь отъ мытья, а ей не правился запахъ простаго мыла.
   Когда онѣ пошли по лѣстницѣ No 3-го, одинъ гулявшій по двору джентльменъ, капитанъ Костиганъ, заглянувшій очень-лукаво подъ шляпку Біанки, замѣтилъ про-себя: "чертовски-славная дѣвушка, демми! и вѣдь идетъ къ Стронгу и Альтамонту: къ нимъ всегда ходятъ прехорошенькія штучки".
   -- Галло! это что? воскликнулъ онъ вскорѣ послѣ, смотря на окна No 3-го, изъ которыхъ слышались пронзительные крики.
   При звукѣ голоса бѣдствующей женщины, неустрашимый Костигань побѣжалъ туда по лѣстницѣ, со всею поспѣшностью, къ какой только были способны его старыя ноги; его чуть не опрокинулъ слуга Стронга, спускавшійся въ это время оттуда. Косъ нашелъ отпертою наружную дверь Стронга и принялся гремѣть скобою. Послѣ многихъ свирѣпыхъ ударовъ, внутренняя дверь пріотворилась и показалась голова Стронга.
   -- Это я, мой милый. Что за шумъ, Стронгъ?
   -- Убирайся къ чоргу! было ему единственнымъ отвѣтомъ и дверь захлопнулась подъ почтеннымъ краснымъ носомъ Костигана; онъ пошелъ назадъ, бормоча угрозы за сдѣланную ему обиду и клянясь, что непремѣнно потребуетъ удовлетворенія. Читатель, болѣе счастливый чѣмъ капитанъ Костиганъ, сейчасъ узнаетъ секретъ, который такъ безцеремонно скрыли отъ этого джентльмена.
   Мы уже говорили о щедрой натурѣ Альтамонта и о томъ, какъ торовато онъ обыкновенно тратилъ свои деньги, когда бывалъ ими снабженъ. Будучи человѣкомъ гостепріимнаго нрава, онъ не находилъ большаго удовольствія, какъ пить въ веселой компаніи, такъ-что въ Гриничѣ и Ричмондѣ никого такъ не уважали, какъ посла набоба лукновскаго.
   Случилось, что въ тотъ день, когда Біанка и миссъ Боннеръ пошли на квартиру Стронга въ Шеффердс-Иннъ, полковникъ Альтамонтъ пригласилъ миссъ Делаваль, Королевскаго Театра, и мать ея, мистриссъ Годжь, на маленькую прогулку внизъ по рѣкѣ; по уговору, сборнымъ мѣстомъ была назначена квартира полковника, откуда они должны были пройдти пѣшкомъ къ сосѣднему Стрэнду, къ ближайшей пристани. Когда мистриссъ Боннеръ и Mes Larmes пришли къ дверямъ, гдѣ находился Грэди, онъ сказалъ имъ очень-вѣжливо: "Прошу войдти", и ввелъ ихъ въ комнату, какъ-будто нарочно приготовленную для принятія дамъ. Дѣйствительно, на столѣ гостиной стояло два букета цвѣтовъ, купленныхъ въ то утро въ Ковент-Гарденѣ, и способныхъ засвидѣтельствовать любезность полковника Альтамонта. Біанка понюхала букеты, сунувъ въ цвѣты свой хорошенькій носикъ, вертѣлась въ комнатѣ, заглядывала за занавѣски, на книги и гравюры и на планъ клеврингова имѣнья, развѣшенный на стѣнѣ; она спросила у слуги о капитанѣ Стронгѣ, и почти забыла о его существованіи, равно какъ и о цѣли прихода своего, а именно, о намѣреніи видѣть Фанни Больтонъ -- такъ ей нравилось это новое приключеніе, и забавная, уморительная, прелестная идея быть на квартирѣ холостяка въ какомъ-то курьезномъ захолустьи Сити!
   Грэди, между-тѣмъ, исчезъ въ комнату своего господина съ парою обширныхъ и ярко-вычищенныхъ сапоговъ. Біанкѣ едва ли былъ досугъ замѣтить, какъ велики были эти сапоги, и какъ непохожи они на изящную обувь шевалье Стронга.
   -- Женщины пришли, сказалъ Грэди, помогая полковнику надѣвать сапоги.
   -- Спросилъ ты ихъ, не хотятъ ли онѣ выпить чего-нибудь?
   Грэди вышелъ къ дамамъ: "Онъ говоритъ, не желаете ли вы чего-нибудь выпить?" Біанку такъ позабавилъ этотъ наивный вопросъ, что она расхохоталась хорошенькимъ смѣхомъ и спросила у мистриссъ Боннеръ: "Не выпьемъ ли мы чего-нибудь?"
   -- Можете пить или не пить, мнѣ все равно, сказалъ Грэди, которому показалось, что его предложеніемъ пренебрегаютъ, и которому не нравилось важничанье посѣтительницъ, почему онъ и ушелъ отъ нихъ.
   -- Не выпьемъ ли мы чего-нибудь? спросила опять Біанка и снова принялась смѣяться.
   -- Грэди! заревѣлъ голосъ изъ внутренняго покоя, заставившій мистриссъ Боннеръ вздрогнуть.
   Грэди не отвѣчалъ: пѣсня его раздавалась издалека, изъ кухни наверху, гдѣ онъ пѣлъ за работой.
   -- Грэди, фракъ! заревѣлъ тотъ же голосъ.
   -- Да это голосъ не мистера Стронга, Боннеръ, сказала Сильфида, все еще полу смѣясь: -- Грэди-фракъ! Боннеръ, кто этотъ Грэди-фракъ? Намъ бы лучше уйдти отсюда.
   Боннеръ казалась совершенно сбитою съ толка слышаннымъ ею сейчасъ голосомъ.
   Въ это время отворилась дверь спальни и оттуда вышелъ джентльменъ, кричавшій, "Грэди, фракъ", безъ этой части костюма.
   Онъ кивнулъ женщинамъ и перешелъ черезъ комнату. "Прошу извинить, сударыни. Грэди, да подай же мнѣ фракъ, сэръ! Ну, мои милыя, славный день и мы превесело прокатимся въ..."
   Онъ не договорилъ, его прервала Боннеръ, которая смотрѣла на него вытаращивъ глаза и вдругъ вскрикнула: "Эмори! Эмори!" И она отшатнулась назадъ и упала чуть не въ обморокѣ на свое кресло.
   Человѣкъ, къ которому такъ адресовались, посмотрѣлъ съ мгновеніе на женщину и потомъ, бросившись къ Біанкѣ, схватилъ ее обѣими руками и началъ цаловать: "Ну, да, Бетси, это я, клянусь! Мери Боннеръ узнала меня. Какой же славной дѣвушкой вы сдѣлались! Но смотри, секретъ! Я умеръ, хоть я и отецъ твой. Твоя бѣдная мать не знаетъ этого. Какая же ты хорошенькая! Поцалуй же меня, моя Бетси! Демми, я люблю тебя, я твой старый отецъ!
   Бетси или Біанка совершенно растерялась и закричала одинъ-два-три раза; и ея-то пронзительные крики услышалъ капитанъ Костиганъ со двора.
   Испуганный родитель всплеснулъ руками (манжеты не были застегнуты и на загорѣлыхъ рукахъ можно было видѣть таттуированныя синія буквы), и, бросившись въ свою комнату, воротился оттуда со стклянкою о-де-колона, которую досталъ изъ богатой туалетной шкатулки, и принялся опрыскивать изо всѣхъ силъ Біанку и мистриссъ Боннеръ.
   Крики женщинъ привели въ ту комнату остальныхъ обитателей квартиры: Грэди изъ кухни и Стронга изъ его комнаты въ верхнемъ этажѣ. Шевалье понялъ съ перваго взгляда на женщинъ, что случилось.
   -- Грэди, сказалъ онъ: -- ступай и карауль на дворѣ; если кто прійдетъ -- понимаешь?
   -- То-есть комедіантка съ матерью?
   -- Ну да, скажи, что никого нѣтъ дома и поѣздки сегодня не будетъ.
   -- Сказать имъ это, сэръ? и послѣ того, что я накупилъ цвѣтовъ? спросилъ Грэди у своего господина.
   -- Да, отвѣчалъ Эмори, топнувъ ногою, а Стронгъ пошелъ къ дверямъ и едва-едва поспѣлъ вовремя, чтобъ предупредить входъ Костигана, уже поднявшагося по лѣстницѣ.
   Театральныя дамы лишились своего гриничскаго угощенія, а Біанка въ тотъ день не видала Фанни Больтонъ. Костиганъ, нашедшій оказію спросить очень-величаво у Грэди, какая у нихъ была бѣда и кто кричалъ? получилъ въ отвѣтъ: "женщины, которыя ужь навѣрно причина чуть не каждой бѣды на свѣтѣ".
   

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ-ПЯТАЯ,
въ которой Пенъ начинаетъ сомнѣваться насчетъ своего парламентскаго поприща.

   Пока Пенъ хлопоталъ въ своемъ околоткѣ о себялюбивыхъ замыслахъ и парламентскихъ затѣяхъ, пришло къ нему извѣстіе о прибытіи въ Бэймутъ леди Рокминстеръ, привезшей съ собою и Лауру. Узнавъ о близости сестры своей, Лауры, Артуръ, почувствовалъ себя какъ-будто виновнымъ. Ея мнѣніемъ дорожилъ онъ, можетъ-быть, больше, чѣмъ чьимъ-либо на свѣтѣ. Онъ считалъ долгомъ быть ея защитникомъ и покровителемъ. Какъ приметъ она новости, которыя онъ долженъ сообщить ей? Какъ объяснить ей цѣли, къ которымъ онъ стремится? онъ чувствовалъ, что ни ему, ни Біанкѣ не выдержать свѣтлаго, спокойно-пытливаго взгляда Лауры, и что у него не станетъ духа открыть свои честолюбивыя надежды и своекорыстные разсчеты такому непорочному судьѣ. Послѣ пріѣзда ея въ Бэймутъ, онъ написалъ ей письмо, со множествомъ ловкихъ фразъ, изъявленій привязанности, развязной шутливости и сатиры; а все-таки мистеръ Пенъ не могъ не сознаться внутренно, что онъ въ паническомъ страхѣ, и что дѣйствуетъ какъ плутъ и лицемѣръ.
   Отчего эта простодушная, провинціальная дѣвушка могла наводить страхъ и трепетъ на такого ловкаго и образованнаго джентльмена, какъ мистеръ Пенъ? Его нечистая тактика и дипломатичсскія хитрости, его сатира и знаніе свѣта не могли выдержать суда ея прямоты: это онъ какъ-то чувствовалъ. И онъ долженъ былъ сознаться, что дѣла его были въ такомъ положеніи. что ему нельзя было высказать всей истины этой чистой душѣ. Ѣдучи изъ Клевринга въ Бэймутъ, онъ чувствовалъ себя провинившимся школьникомъ, который не знаетъ урока и долженъ идти къ своему грозному учителю. Развѣ правда не учитель нашъ, и развѣ власть и розга ея не всегда надъ нами?
   Подъ крыломъ своей доброй, хотя нѣсколько причудливой и самовластной покровительницы, леди Рокминстеръ, Лаура видѣла свѣтъ, сформировалась и воспользовалась уроками общества. Многія дѣвушки, привыкшія съ-дѣтства къ чрезмѣрной нѣжности, подъ вліяніемъ которой Лаура провела всю жизнь, были бы неспособны перенести измѣнившееся существованіе, которое ей теперь досталось на долю. Елена обожала обоихъ своихъ дѣтей и думала, что весь свѣтъ созданъ для нихъ, или стоитъ помышленія только послѣ ихъ. Она вырастила Лауру съ самою бдительною заботливостью безграничной любви. Когда у нея болѣла головка, вдова пугалась такъ, какъ-будто до этого времени никто на земномъ шарѣ не страдалъ головною болью. Лаура спала и бодрствовала, училась и двигалась подъ неутомимъ надзоромъ нѣжной матери; теперь она лишилась этого надзора вмѣстѣ съ кроткимъ существомъ, котораго попечительное сердце перестало уже биться. Безъ сомнѣнія, Лаура имѣла тяжкія минуты горести и унынія, оставшись одна въ обширномъ и холодномъ свѣтѣ. Никто не заботился о ея горестяхъ и одиночествѣ. Она въ общественномъ смыслѣ не была равною знатной дамѣ, у которой жила, ни друзьямъ и роднымъ повелительной, по доброй, вдовствующей графиня. Очень-вѣроятно, что многіе были къ ней не слишкомъ-лоброжелательны, другіе небрежны; можетъ-быть, и слуги бывали иногда грубы; госпожа же ихъ бывала часто сурова. Лаурѣ случалось присутствовать на семейныхъ совѣтахъ, которыхъ откровенности и непринужденности она мѣшала. Ея чувствительности было больно видѣть, что она причиной этого стѣсненія. "Сколько есть на свѣтѣ гувернантокъ", думала Лаура; "сколько образованныхъ дамъ, которыхъ крайность превращаетъ въ невольницъ и компаньйонокъ! Сколько имъ приходится выносить капризовъ и грубой язвительности! Какъ безконечно-счастливѣе моя участь, среди этихъ дѣйствительно-добрыхъ и ласковыхъ людей, чѣмъ судьба многихъ тысячъ беззащитныхъ дѣвушекъ! Вотъ чѣмъ утѣшала себя Лаура и вотъ какими мыслями приспособляла себя къ своему новому положенію: она шла судьбѣ своей на встрѣчу съ довѣрчивою и предупредительною улыбкой.
   Знавали ли вы кого-нибудь, кто бы такимъ-образомъ встрѣчалъ Фортуну и на кого бы богиня эта не смотрѣла ласково? Даже дурныхъ людей побѣждаетъ постоянная привѣтливость и чистое, любящее сердце. Когда малютки въ лѣсу, по увѣренію баллады, смотрѣли съ ласковою довѣрчивостью за злодѣевъ, которымъ злой дядя поручилъ сбыть ихъ съ рукъ, мы знаемъ, какъ одинъ изъ нихъ смягчился и спровадилъ другаго убійцу, неимѣя духа поднять руку на невинныхъ и красивыхъ малютокъ. О, счастливъ тотъ, кто имѣетъ эту дѣвственную, любящую довѣрчивость къ свѣту, кто смотритъ на него съ кроткою улыбкой и не боится зла, потому-что зло никогда не входило въ его помышленія! Миссъ Лаура Бэлль была изъ числа этихъ рѣдкихъ существъ: кромѣ брильянтоваго крестика вдовы, подареннаго ей Пеномъ, у нея въ груди былъ такой свѣтлый и яркій коинуръ, который даже драгоцѣннѣе этого знаменитаго алмаза; ибо онъ не только даетъ цѣну своему обладателю и остается при немъ на томъ свѣтѣ, гдѣ брильянты не имѣютъ уже цѣны, но даже и здѣсь онъ ему неоцѣнимъ: онъ талисманъ противъ зла, и свѣтитъ въ потьмахъ жизни, какъ извѣстный камень Хаджи Гассана.
   Не прошло года со времени переѣзда миссъ Бэлль въ домъ леди Рокминстеръ -- и въ цѣломъ домѣ не было ни единаго существа, котораго любовь она бы не пріобрѣла этимъ талисманомъ. Начиная съ самой старой леди и до послѣднихъ изъ ея домашней прислуги, все было безъ ума отъ Лауры. Съ госпожою такого нрава, какъ миледи, камерфрау ея (переносившая всѣ ея вспышки и причуды сорокъ лѣтъ сряду, и во все это время жившая далеко не на розахъ) не могла быть изъ самыхъ кроткихъ и ласковыхъ; сначала она сердилась на миссъ Лауру, какъ сердилась на пятнадцать прежнихъ компаньйонокъ миледи. Но когда Лаура заболѣла въ Парижѣ, сварливая старушка эта ухаживала за нею наперекоръ миледи, которая боялась заразиться горячкой, и просто дралась за ея лекарства съ Мартой изъ. Фэрокса, возведенной на степень собственной горничной миссъ Лауры. Когда она начала выздоравливать, мосьё Гранжанъ, артистъ миледи, хотѣлъ уморить ее бездною деликатныхъ plats, которыя изобрѣталъ для нея, и плакалъ отъ радости, когда она скушала первый кусочекъ цыпленка. Швейцарецъ дворецкій прославлялъ миссъ Бэлль на всѣхъ европейскихъ языкахъ, на которыхъ онъ говорилъ равномѣрно-неправильно; кучеръ былъ счастливъ до-нельзя, когда ему досталось благополучіе прокатить ее въ каретѣ; пажъ плакалъ, услышанъ о ея болѣзни; а Кэлверли и Колдстримъ, эти два лакея, столь колоссальные, столь спокойные и хладнокровные, разразились неслыханною веселостью при вѣсти, что ей лучше, и напоили пажа до-пьяна, празднуя выздоровленіе Лауры. Даже леди Діана Пайпсентъ (нашъ прежній знакомецъ, мистеръ Пайпсентъ, женился тѣмъ временемъ), леди Діана, сначала значительно нежаловавшая Лауру, дошла ли такого энтузіазма, что рѣшительно объявила миссъ Бэлль препріятною особой и истинною находкой для своей бабушки. И всю эту ласковость и доброжелательность Лаура пріобрѣла не хитростями, не лестью, а простою силою доброты сердечной и благословеннымъ даромъ нравиться и быть довольною.
   Раза два, когда Пену случалось видѣть леди Рокминстеръ, старушка, пожаловавшая нашего пріятеля, была съ нимъ очень-немилостива и говорила отрывисто. Очень-возможно, что Пенъ, отправляясь теперь въ Бэймутъ, ожидалъ, что найдетъ въ ея домѣ Лауру въ качествѣ смиренной и жалкой компаньойнки, съ которою обращаются нелучше того, какъ обошлись съ нимъ самимъ. Когда Лаура услышала о его пріѣздѣ, она бѣгомъ сбѣжала къ нему по лѣстницѣ и, чего добраго, поцаловала бы его при Кэлверли и Колдстримѣ -- хотя эти джентльмены не проговорились бы никому, еслибъ цѣлый свѣтъ провалился у нихъ подъ носомъ, или еслибъ Лаура, вмѣсто-того, чтобъ поцаловать Пена, взяла ножницы и отстригнула ему голеву; Колдстримъ и Кэлверли смотрѣли на все съ ненарушимымъ спокойствіемъ, и ни одной пылинки пудры никогда не шевельнулось на ихъ головахъ.
   Лаура много поправилась и похорошѣла, и Пенъ смотрѣлъ на нее съ невольнымъ восхищеніемъ. Открытый и ласковый взглядъ Лауры сіялъ привѣтомъ и здоровьемъ; щека, которую онъ поцаловалъ, рдѣлась краскою красоты. Любуясь ею, такою прямодушною и граціозною, чистою и возвышенною, ему казалось, что она никогда еще не была такъ хороша. Отчего онъ именно теперь сталъ такъ замѣчать ея красоту и сознался внутренно, что прежде не замѣчалъ ея? Онъ взялъ ея довѣрчивую и прелестную руку и поцаловалъ съ нѣжностью; взглянулъ въ ея свѣтлые глаза и прочиталъ въ нихъ привѣтъ, который всегда надѣялся найдти въ нихъ. Его тронулъ нѣжный звукъ ея голоса и чистый блескъ ея ласковаго взора: невинность ихъ какъ-будто уязвила и размягчила его.
   -- Какъ ты добра ко мнѣ, Лаура, милая сестра! Я право, не стою, чтобъ ты... чтобъ ты была такъ ласкова со мною.
   -- Тебя оставила мнѣ мама, отвѣчала она, наклонившись и наскоро коснувшись губками его лба.-- Ты вѣдь долженъ былъ прійдти ко мнѣ, когда будешь въ затрудненіи, или когда будешь очень-счастливъ: таковъ былъ нашъ уговоръ, Аргуръ, въ прошломъ году, передъ тѣмъ, какъ мы разстались. Что изъ двухъ привело тебя теперь: особенное ли счастье, или затрудненіе? и она посмотрѣла на него съ лукаво-ласковымъ выраженіемъ.-- Тебѣ очень хочется быть въ Парламентѣ? Намѣренъ ты отличиться тамъ? О, какъ я буду дрожать за твою первую рѣчь!
   -- Такъ ты ужь знаешь о парламентскихъ затѣяхъ?
   -- Знаю ли?... Весь свѣтъ знаетъ объ этомъ. Я много разъ слышала. Докторъ леди Рокминстеръ говорилъ объ этомъ еще сегодня, и завтра, навѣрно, напечатаютъ въ Чэттерисской Газетѣ. Теперь вездѣ только и рѣчи, что сэръ Фрэнсисъ Клеврингъ, изъ Клевринг-Парка, намѣренъ удалиться изъ Парламента въ пользу мистера Артура Пенденниса изъ Фэрокса, и что молодая и прекрасная миссъ Біанка Эмори вскорѣ...
   -- Какъ! и это?...
   -- И это, милый Артуръ. Tout se sait, какъ сказала бы одна особа, которую я очень-намѣрена любить, и которая очень-умна и мила. Я получила отъ Біанки письмо, самое дружеское изо всѣхъ писемъ на свѣтѣ. Она говоритъ о тебѣ съ такимъ жаромъ, Артуръ! Я надѣюсь, то-есть увѣрена, что она чувствуетъ, что пишетъ. Когда же свадьба, Артуръ? Почему не написалъ ты мнѣ объ этомъ прежде? Могу я тогда переѣхать къ вамъ и жить съ вами?
   -- Мой домъ всегда былъ и будетъ твоимъ, милая Лаура, и все, что у меня есть. А если я не писалъ объ этомъ, такъ потому, что... я еще самъ не знаю... ничего нѣтъ рѣшенаго. Между на мы еще не было объ этомъ ни слова. Но какъ ты думаешь, будетъ Біанка счастлива со мною? Тутъ, знаешь, нѣтъ романической привязанности. У меня уже не осталось сердца, я думаю, и я сказалъ ей это: только спокойное дружество; съ одной стороны моего камина будетъ у меня жена, а съ другой сестра; Парламентъ во время засѣданій и Фэроксъ на праздники, и моя милая Лаура будетъ всегда со мною, пока не явится другой, кто будетъ имѣть право увезти ее.
   Кто-нибудь съ правомъ увезти Лауру! Почему Пенъ, выговаривая эти слова медленно и глядя на дѣвушку, началъ чувствовать досаду и ревность на этого невидимаго незнакомца? Минуту назадъ онъ безпокоился о томъ, какъ Лаура прійметъ вѣсть о его вѣроятной женитьбѣ на Біанкѣ; а теперь онъ обидѣлся, что она приняла это такъ легко и считала его счастіе несомнѣннымъ.
   -- Пока не прійдетъ этотъ кто-нибудь, возразила Лаура со смѣхомъ: -- я буду сидѣть дома, въ качествѣ тётушки Лауры, и заботиться о дѣтяхъ, когда Біанка будетъ выѣзжать въ свѣтъ. Я уже обдумала все это. Я отличная ключница. Знаешь ли ты, что я въ Парижѣ была на рынкѣ съ мистриссъ Беккъ, и взяла нѣсколько уроковъ у мосьё Гранжана. Въ Парижѣ также я взяла нѣсколько уроковъ пѣнія, на деньги, которыя ты мнѣ прислалъ, мой добрый Артуръ. И я научилась также танцовать, хотя и не такъ хорошо какъ Біанка; когда ты сдѣлаешься государственнымъ министромъ, Біанка представитъ меня ко двору, и при этомъ, съ самою игривою веселостью, она присѣла Пену по послѣдней парижской модѣ.
   Во время книксена вошла леди Рокминстеръ и подала Артуру одинъ палецъ, который онъ взялъ съ поклономъ, по правдѣ сказать, весьма-неловкимъ.
   -- Такъ вы скоро женитесь, сэръ? сказала старая леди.
   -- Побраните его, леди Рокминстеръ, за скрытность, сказала Лаура, уходя; и миледи, дѣйствительно, тотчасъ же принялась за это:
   -- Такъ вы женитесь и сядете въ Парламентѣ на мѣсто этого никуда-негоднаго сэра Фрэнсиса Клевринга? Я хотѣла, чтобъ онъ отдалъ свое мѣсто моему внуку... Отчего онъ не отдалъ своего мѣста моему внуку? Надѣюсь, что миссъ Эмори доставитъ вамъ много денегъ. Я бы не взяла ее безъ большихъ денегъ.
   -- Сэръ Фрэнсисъ утомился Парламентомъ, отвѣчалъ Пенъ, конфузясь: -- и... и я желаю попробовать счастья на этомъ поприщѣ. Остальное по-крайней-мѣрѣ преждевременно.
   -- Я удивляюсь, какъ вы, имѣя дома Лауру, могли влюбиться въ такую жеманную и приторную дѣвчонку.
   -- Мнѣ очень-жаль, что миссъ Эмори не нравится вамъ, миледи, возразилъ Пенъ съ улыбкою.
   -- То-есть, вы хотите сказать, что это не мое дѣло и что не я женюсь на ней? Конечно, не я, и я этому очень-рада -- препротивная и пренаглая дѣвчонка. Когда я подумаю, что есть человѣкъ, который можетъ предпочесть ее моей Лаурѣ, у меня нѣтъ съ нимъ терпѣнья, и это я говорю вамъ, мистеръ Артуръ Пенденнисъ.
   -- Я очень-радъ, что вы смотрите такъ благосклонно на Лауру.
   -- Вы очень-рады и вамъ очень-жаль. Какая нужда, сэръ, очень ли вы рады или очень вамъ жаль? Молодой человѣкъ, который можетъ предпочесть миссъ Эмори моей миссъ Бэлль, не имѣетъ надобности ни радоваться, ни сожалѣть. Молодой человѣкъ, которому нравится такой кривобокій образчикъ жеманства, какъ эта Эмори (она кривобока, это я вамъ говорю), послѣ того, что онъ видѣлъ мою Лауру, не имѣетъ права поднять голову. Гдѣ вашъ пріятель Синяя Борода? тотъ высокій... Уаррингтонъ -- такъ его зовутъ? Почему онъ не пріѣзжаетъ сюда и не женится на Лаурѣ? Что думаютъ молодые поди, когда не женятся на такой дѣвушкѣ, какъ Лаура? Теперь они всѣ женятся только на деньгахъ. Всѣ вы эгоисты и корыстолюбцы. Въ мое время мы убѣгали другъ съ другомъ и дѣлали безумные браки по любви. У меня рѣшительно нѣтъ терпѣнья съ молодыми людьми! Когда я зимой была въ Парижѣ, я спросила всѣхъ троихъ attachés къ нашему посольству, почему они не влюбляются въ миссъ Бэлль? Они смѣялись, говорили, что имъ нужно денегъ. Всѣ вы эгоисты, всѣ корыстолюбцы.
   -- Я надѣюсь что, прежде чѣмъ вы предложили миссъ Бэлль нашимъ attache, вы, по-крайней-мѣрѣ, оказали ей милость и спросили ея желаніе? сказалъ Пенъ съ нѣкоторымъ жаромъ.
   -- У миссъ Бэлль мало денегъ. Миссъ Бэлль должна скоро выйдти замужъ. Кто-нибудь долженъ составить ей партію, сэръ, и дѣвушка не можетъ предлагать свою руку сама, возразила вдовствующая графиня очень-величаво.
   -- Лаура, моя милая, я сейчасъ говорила твоему кузену, что всѣ молодые люди эгоисты, и что въ нихъ не осталось ни на пенни поэзіи. Онъ такъ же негоденъ, какъ и всѣ остальные.
   -- Вы спрашивали у Артура, почему онъ на мнѣ не женится? сказала Лаура съ улыбкою, возвратясь къ нимъ и взявъ за руку своего кузена. Она уходила, можетъ-быть, затѣмъ, чтобъ скрыть слѣды волненія, которыхъ не желала обнаружить передъ другими.-- Онъ женится на другой и я намѣрена очень любить ее и жить у нихъ въ домѣ, съ тѣмъ только уговоромъ, чтобъ онъ не спрашивалъ у всякаго холостяка, который къ нему прійдетъ, почему онъ на мнѣ не женится?
   Когда такимъ-образомъ совѣсть Пена поуспокоилась и экзаменъ его передъ Лаурой кончился безъ всякихъ упрековъ съ ея стороны, онъ началъ чувствовать, что долгъ и склонность влекли его постоянно въ Бэймутъ, гдѣ, какъ леди Рокмистеръ ему объявила, за ея столомъ всегда накрытъ для него приборъ.
   -- И я совѣтую вамъ приходить чаще, сказала ему старая леди:-- потому-что Гранжанъ отличный поваръ; а быть со мною и съ Лаурой будетъ полезно для вашихъ манеръ. Легко увидѣть всякому, что вы всегда заняты собою. Нечего краснѣть и запинаться: почти всѣ молодые люди всегда думаютъ о себѣ. Мои сыновья и внуки были таковы же, пока я ихъ не вылечила. Приходите сюда, и мы научимъ насъ, какъ надобно держать себя; разрѣзать жаркое вамъ не прійдется, это дѣлается за боковымъ столомъ. Геккеръ будетъ давать вамъ столько вина, сколько для васъ здорово, а въ тѣ дни, когда вы будете вести себя очень-хорошо и будете очень-любезны, вамъ дадутъ шампанскаго. Геккерь, замѣть, что я говорю. Мистеръ Пенденнисъ -- братъ миссъ Лауры, и ты сдѣлаешь такъ, чтобъ ему было удобно и будешь смотрѣть, чтобъ онъ не пилъ слишкомъ-много вина и не безпокоилъ меня, когда я прилягу отдохнуть послѣ обѣда. Вы эгоистъ; я хочу вылечить васъ отъ эгоизма. Вы будете обѣдать здѣсь всякій разъ, когда у васъ не будетъ другихъ приглашеній; а когда дурная погода, то лучше останавливайтесь въ гостинницѣ. Пока добрая леди могла надѣлять всѣхъ вокругъ себя приказаніями, ей нетрудно было угодить; и всѣ подчиненные ей люди трепетали передъ нею, но любили ее.
   Она не принимала у себя ни очень-многочисленнаго, ни блестящаго общества. Докторъ, какъ водится, былъ ея постояннымъ и вѣрнымъ гостемъ; былъ викарій и его кураторъ; а въ пріемные дни жена и дочери викаріи и нѣкоторые изъ пріѣзжихъ на бэймутскій сезонъ являлись къ старушкѣ вдовствующей графинѣ; но вообще общество ея было очень-маленькое и мистеръ Артуръ пилъ вино свое одинъ, когда леди Рокминстеръ уходила отдыхать, а Лаура принималась играть на фортепіано и пѣть, чтобъ усыпить ее послѣ обѣда.
   -- Если моя музыка помогаетъ ей заснуть, говорила добрая дѣвушка:-- то не должна ли я радоваться, что она хоть на это годится? Леди Рокминстеръ спитъ очень-мало по ночамъ: я читала ей прежде вслухъ, пока не заболѣла въ Парижѣ, и съ этихъ поръ она слышать не хочетъ, чтобъ я засиживалась съ нею.
   -- Отчего ты не написала когда была больна? спросилъ Пенъ, покраснѣвъ.
   -- Какая польза была бы мнѣ отъ этого? За мной ухаживала Марта, и докторъ приходилъ каждый день. Ты слишкомъ занятъ, чтобъ писать къ женщинамъ или думать о нихъ. У тебя книги и газеты, политика и желѣзныя дороги. Я написала, когда выздоровѣла.
   И Пенъ посмотрѣлъ на нее и покраснѣлъ снова, вспомнивъ, что во все время ея болѣзни онъ ни раза не писалъ къ ней, и даже едва вспомнилъ о ней.
   -- Вслѣдствіе родства своего, Пенъ могъ на свободѣ гулять и кататься съ своею кузиной, и во время этихъ прогулокъ и катаній оцѣнить кроткій и открытый ея характеръ, правдивость, чувствительность и доброту ея чистаго и непорочнаго сердца. При жизни матери, Лаура никогда не говорила съ Пеномъ такъ искренно и чистосердечно, какъ теперь. Желаніе бѣдной Елены соединить ихъ, налагало на отношенія Лауры къ Пену какую-то осторожность и принужденность, къ которымъ теперь, при измѣнившихся обстоятельствахъ Артура, уже не было повода. Онъ былъ сговоренъ съ другою дѣвушкой, и Лаура стала сразу его сестрою. Она скрывала или старалась задушить въ себѣ всѣ сомнѣнія, какія могли въ ней таиться насчетъ избранной Пеномъ; она принуждала себя смотрѣть впередъ съ бодростью и надѣяться, что онъ будетъ счастливъ, обѣщая себѣ внутренно сдѣлать все, что только можетъ сдѣлать привязанность сестры для счастья любимца матери.
   Они часто говорили о милой покойницѣ. Изъ тысячи разсказовъ, слышанныхъ Артуромъ отъ Лауры, онъ могъ постигнуть какъ постоянна и всепоглощающа была безмолвная любовь его матери, которая сопровождала его всюду и безотлучно, и кончилась только съ послѣднимъ вздохомъ вдовы. Разъ клеврингскіе жители видѣли у кладбищенской ограды мальчика, державшаго пару верховыхъ лошадей: послѣ этого тамъ толковали, что Пенъ и Лаура посѣтили вмѣстѣ могилу матери. Съ пріѣзда своего въ тѣ стороны, Артуръ былъ раза два на этомъ кладбищѣ, но видъ священнаго надгробнаго камня не доставилъ ему утѣшенія. Человѣкъ, виновный въ нечистомъ дѣлѣ; жадный спекуляторъ, ставящій на карту свои убѣжденія и честь, чтобы выиграть состояніе и карьеру и сознающійся, что вся жизнь только презрительная капитуляція: какое право имѣлъ онъ быть въ этомъ святомъ мѣстѣ? какое утѣшеніе было для него въ свѣтѣ, въ которомъ онъ жилъ, и зналъ, что и другіе тамъ не лучше его? Артуръ и Лаура проѣхали мимо воротъ Фэрокса, и Пенъ здоровался съ дѣтьми своего постояльца, игравшими на лужайкѣ и террасѣ; Лаура смотрѣла пристально на стѣну дома и на жимолость, обвивавшую навѣсъ крыльца, и на магнолію, поднявшуюся до ея окна. "Мистеръ Пенденнисъ проѣхалъ сегодня", сказалъ одинъ изъ мальчиковъ своей матери, "съ дамою, и онъ останавливался и говорилъ съ нами, и просилъ насъ дать ему цвѣточекъ жимолости съ крыльца, и онъ отдалъ его дамѣ. Я не могъ разсмотрѣть, хорошенькая ли она: у нея вуаль былъ опущенъ; подъ нею была лошадь отъ Крэмкіа, изъ Бэймута".
   Когда они ѣхали по лугамъ между Фэроксомъ и Бэймутомъ, Пенъ говорилъ мало, хотя они ѣхали рядомъ и очень-близко дру гъ-къ-друту. Онъ думалъ о томъ, какъ люди отказываются отъ. счастья, когда легко могутъ достичь его; или, имѣя его въ рукахъ, отталкиваютъ пинками; или промѣниваютъ его, съ открытыми глазами, на нѣсколько ничтожныхъ денегъ и прихотей. И потомъ пришла мысль, стоитъ ли хлопотать изъ-за этого на нашу коротенькую жизнь? Вся жизнь лучшихъ и чистѣйшихъ созданій изъ человѣческаго рода протекаетъ въ тщетныхъ желаніяхъ и кончается разочарованіемъ: какъ, напримѣръ, той милой и доброй души, которая покоится тамъ, въ своей могилѣ. У нея было свое эгоистическое честолюбіе, столько же было его, какъ у Цезаря, и она умерла съ неисполненнымъ желаніемъ сердца. Камень накрываетъ наконецъ наши надежды и память о насъ. Родное мѣсто наше не узнаетъ насъ. "Дѣти другихъ людей играютъ на травѣ, тамъ, гдѣ нѣкогда мы съ тобой играли, Лаура", сказалъ онъ ожесточеннымъ голосомъ:-- "и ты видѣла, какъ, высоко поднялась магнолія, которую мы нѣкогда посадили. Я заглянулъ хижины въ двѣ, которыя моя мать, бывало, часто посѣщала. Всего прошелъ годъ съ немногимъ послѣ ея кончины, а люди, которымъ она благодѣтельствовала, вовсе уже о ней не думаютъ. Всѣ мы эгоисты; наберется очень-немного исключеній, подобныхъ тебѣ, моя милая Лаура, которыя сіяютъ какъ добрыя дѣла въ зломъ свѣтѣ и дѣлаютъ черноту всего остальнаго еще разительнѣе".
   -- Мнѣ тяжело слушать, когда ты говоришь такія вещи, Артуръ, возразила Лаура, склонивъ голову къ цвѣтку, который былъ у нея на груди.-- Когда ты попросилъ того мальчика сорвать для меня этотъ цвѣтокъ, ты не былъ эгоистомъ.
   -- Большое пожертвованіе!
   -- Но сердце твое было тогда полно любви и ласки. Чего больше можно требовать? И если ты думаешь дурно о себѣ, то все-таки эта любовь и ласковость тебя не покинула, развѣ не правда? Я часто думала, что наша милая мама испортила тебя своимъ обожаньемъ; и если ты дѣйствительно таковъ, какимъ себя выставляешь (я ненавижу это слово), то ея чрезмѣрная нѣжность содѣйствовала этому. Что касается до свѣта, когда въ него пускаются мужчины, они должны сражаться для себя, и прокладывать себѣ дорогу, и составить себѣ имя. Мама и дядя поощряли въ тебѣ это честолюбіе. Если все это суетность, то зачѣмъ продолжать домогаться? Я думаю, что такой умный человѣкъ, какъ ты. намѣренъ сдѣлать много пользы отечеству, поступая въ члены Парламента: иначе ты бы не желалъ попасть туда. Что ты намѣренъ сдѣлать, когда будешь въ Нижней Палатѣ?
   -- Женщины не понимаютъ политики, моя милая; отвѣчалъ Пенъ, презрительно усмѣхнувшись надъ самимъ-собою.
   -- Почему же вы не научите насъ? Я никогда не могла добиться, для чего мистеру Пайпсенту такъ хотѣлось попасть туда. Онъ не очень-уменъ.
   -- Онъ, конечно, не геній, этотъ Пайпсентъ.
   -- Леди Діана говоритъ, что онъ просиживаетъ по цѣлымъ днямъ въ комитетахъ, потомъ сидитъ, всю ночь въ Палатѣ; что онъ подаетъ голосъ какъ ему скажутъ, что никогда не доберется выше второстепеннаго мѣста и, какъ говоритъ его бабушка, онъ весь начиненъ сургучомъ. Не-уже-ли и ты хочешь себѣ такой же каррьеры, Артуръ? Что тутъ такое блистательное, что ты такъ добиваешься этого? Я бы лучше желала, чтобъ ты оставался дома и писалъ книги -- добрыя, хорошія книги, съ кроткими идеями, какія у тебя есть, Аргуръ, и отъ которыхъ было бы для людей добро. И если ты не составишь себѣ извѣстности, такъ что жь? Ты самъ сознаешься, что все это суета, и можешь жить оченьсчастливо я безъ нея. Я вовсе не имѣю притязаній совѣтовать тебѣ, но я ловлю тебя на твоихъ же словахъ о свѣтѣ: ты самъ называешь его злымъ и дурнымъ, почему же ты его не бросишь?
   -- И потомъ, что же я, по-твоему, долженъ буду дѣлать?
   -- По-моему, ты бы долженъ былъ привезти жену въ Фэроксъ, и заниматься, и дѣлать добро вокругъ себя. Я бы желала видѣть твоихъ дѣтей на лужайкѣ Фэрокса, Артуръ, желала бы чтроъ мы могли вмѣстѣ молиться въ церкви о нашей матери, милый братъ. Если свѣтъ полонъ искушеній, развѣ мы не молимся о томъ, чтобъ намъ избавиться отъ искушенія?
   -- И ты думаешь, что Біанка была бы хорошею женою мелкопомѣстнаго деревенскаго джентльмена? И ты думаешь, что и я годился бы для этой роли? Вспомни, Лаура, что искушеніе бродитъ вдоль деревенскихъ околицъ, такъ же точно, какъ по столичнымъ улицамъ; праздность величайшій изъ всѣхъ искусителей.
   -- Какъ объ этомъ думаетъ... какъ думаетъ мистеръ Уаррингтонь? спросила Лаура, съ яркимъ румянцемъ на щекѣ, огонь котораго Пенъ замѣтилъ, несмотря за опустившійся въ это время вуаль.
   Нѣсколько времени ѣхалъ Пенъ молча подлѣ Лауры. Имя Джорджа, упомянутое ею теперь, привело ему на память прошлое, и мысли, которыя онъ нѣкогда имѣлъ касательно его и Лауры. Отчего его взволновала эта мысль въ настоящее время, когда онъ зналъ о невозможности союза между ними? Почему его мучило любопытство узнать, было ли, во время ихъ короткаго знакомства, расположеніе со стороны Лауры къ Уаррингтону? Съ той поры и до теперешней Джорджъ никогда не говорилъ о своей исторіи, и Артуръ припомнилъ, что онъ едва ли разъ произнесъ имя Лауры.
   Наконецъ онъ подъѣхалъ близехонько къ ней.
   -- Скажи мнѣ одну вещь, Лаура.
   Она откинула вуаль и посмотрѣла на вето.
   -- Что такое, Артуръ? спросила она, хотя, судя по трепетному ея голосу, видно было, что она угадала въ чемъ дѣло.
   -- Скажи мнѣ: еслибъ не было съ Джорджемъ этого несчастья (онъ никогда не говорилъ о немъ ни прежде, ни послѣ того дня), согласилась ли бы ты... согласилась ли бы ты дать ему то, въ чемъ ты мнѣ отказала?
   -- Да Пенъ, отвѣчала она и залилась слезами.
   -- Онъ заслуживалъ тебя лучше чѣмъ я, простоналъ бѣдный Пенъ, съ невыразимою болью въ сердцѣ.-- Я негодный эгоистъ, а Джорджъ лучше, благородное, правдивѣе меня. Благослови его Богъ!
   -- Да, Пенъ, сказала Лаура, протянувъ ему руку, и онъ обвилъ ее рукою, а она рыдала на его плечѣ.
   У кроткой дѣвушки была своя тайна и она высказала ее. Въ послѣднее путешествіе вдовы изъ Фэрокса, когда обѣ онѣ спѣшили къ больному Артуру, Лаура сдѣлала другаго рода признаніе: тогда только, когда Уаррингтонъ разсказалъ свою исторію и описалъ всю безнадежность своего положенія, поняла она какъ перемѣнились ея чувства, и какое нѣжное участіе, какое глубокое уваженіе, какой восторженный энтузіэамъ внушилъ ей другъ Артура. Пока она не узнала несбыточности нѣкоторыхъ своихъ плановъ и мечтаній, и пока Уарингтонъ, прочитавшій, можетъ-быть, истину въ ея сердцѣ, не разсказалъ своей печальной повѣсти, для ея предостереженія, она не спрашивала себя: было ли возможно, чтобъ чувства ея могли перемѣниться? Её поразила и испугала истина. Какъ могла она сознаться въ этомъ Еленѣ? Бѣдная Лаура чувствовала себя виновною передъ своею матерью, имѣя тайну, которую не смѣла ей довѣрить; она чувствовала, что была неблагодарна за любовь Елены, чувствовала себя виновною передъ Пеномъ, отнимая у него любовь, которой онъ не хотѣлъ признать и принять; она каялась передъ Уаррингтономъ, думая, что поощрила его недолжнымъ участіемъ и обнаружила ему предпочтеніе, которое начинала чувствовать.
   Бѣдствіе, лишившее Лауру нѣжной матери, и скорбь о ней не дали ей времени думать ни о чемъ другомъ. Когда она оправилась отъ этого удара, и другая горесть ея была также почти излечена. Она только короткое время дозволила себѣ надежду насчетъ Уаррингтона. Удивленіе и уваженіе къ нему остались въ ней тѣ же, по нѣжное чувство, которое она питала къ нему, какъ сама сознавалась, перешло въ такое спокойное дружество, что могло считаться умершимъ и миновавшимъ. Боль, которую чувство это оставило въ ея сердцѣ, отзывалась только смиреніемъ и раскаяніемъ. "О, какъ горда и жестока я была съ Артуромъ!" думала она. Какъ самонадѣянна и неумолима! Я никогда не могла простить эту бѣдную дѣвушку, которая любила его, не могла простить его самого, зато, что онъ поощрялъ эту любовь, и была гораздо-виновнѣе чѣмъ она, бѣдненькое, молоденькое твореніе! Я, объявляя, что люблю одного человѣка, могла внимать другому съ такою горячностью; я не хотѣла простить Артуру перемѣны его чувствъ, а между-тѣмъ сама была непостоянна и невѣрна. И, смиряясь такимъ-образомъ и сознавая свою слабость, бѣдная дѣвушка искала твердости и утѣшенія по своему обычному способу.
   Она не сдѣлала ничего дурнаго; но есть люди, которые страдаютъ отъ самой пустой и мнимой вины, такъ точно, какъ другіе, надѣленные дюжею совѣстью, могутъ спокойно ходить съ пудовыми проступками на плечахъ; и бѣдная Лаура воображала, что въ этомъ щекотливомъ казусѣ своей жизни она поступила какъ великая преступница. Она рѣшила, что поступила съ Пеномъ непростительно, отнявъ у него любовь, которою надѣлила его по собственному признанію, сдѣланному Еленѣ съ глаза на глазъ; что она была неблагодарна къ своей благодѣтельницѣ, позволивъ себѣ думать о другомъ и нарушить свое обѣщаніе; и что, наконецъ, принявъ въ соображеніе ея тяжкія вины, она должна судить очень-кротко о другихъ, подверженныхъ, вѣроятно, гораздо-сильнѣйшимъ искушеніямъ, и которыхъ побудительныя причины были ей непонятны.
   Годъ тому назадъ, Лаура вспыхнула бы негодованіемъ при мысли, что Артуръ женится на Біанкѣ; ея возвышенныя чувства возмутились бы отъ идеи, что своекорыстныя побужденія могли заставить его снизойдти къ такой недостойной парѣ. Теперь, узнавъ объ этомъ отъ леди Рокминстеръ, которой рѣчи были прямы и безцеремонны, смирившаяся дѣвушка перенесла этотъ ударъ съ кроткою покорностью. "Онъ имѣетъ право жениться на комъ хочетъ, и знаетъ свѣтъ больше меня", разсуждала она сама съ собою. "Біанка, можетъ-быть, и не такъ легкомысленна, какъ казалась; и какое право имѣю я быть ея судьею? Безъ-сомнѣнія, Артуръ дѣлаетъ хорошо, стараясь попасть въ Парламентъ, гдѣ онъ можетъ отличиться; мой долгъ стараться всѣми силами помогать ему и Біанкѣ, и содѣйствовать его семейному счастью. Надѣюсь, что я буду жить съ ними. Если я буду крестною матерью одного изъ дѣтей, я оставлю ему мои три тысячи фунтовъ!" И потомъ она начала придумывать, что бъ подарить Біанкѣ изъ своихъ маленькихъ драгоцѣнностей, и какъ бы ей лучше пріобрѣсти ея привязанность. Она написала ей дружеское письмо, въ которомъ, разумѣется, не было говорено объ этихъ планахъ, но гдѣ Лаура припоминала только прежнія времена и увѣряла Біанку въ своемъ доброжелательствѣ; на это она получила самый нѣжный отвѣтъ, въ которомъ также не было ни слова о предполагаемомъ замужствѣ; но о мистерѣ Пенденнисѣ было упомянуто раза два или три, и съ этихъ поръ обѣ онѣ, милая Лаура и милая Біанка, будутъ родными и любящими сестрами, и такъ далѣе.
   Когда, послѣ исповѣди Лауры, она и Пенъ воротились домой, выраженное Пеномъ благородное сознаніе превосходства надъ собою Уаррингтона заставило сердце дѣвушки забиться сильнѣе и сдѣлало ѣдче слезы, которыя лились изъ ея глазъ, когда она плакала на плечѣ Артура; когда они воротились домой, маленькое письмецо ожидало мись Бэлль. Она распечатала его дрожащею рукою и Пенъ покраснѣлъ, лишь только узналъ его: онъ тотчасъ же увидѣлъ что письмо было отъ Біанки.
   Лаура быстро пробѣжала письмо, и Пенъ, краснѣя, не сводилъ съ нея глазъ.
   -- Она пишетъ изъ Лондона, сказала Лаура.-- Она была съ мистриссъ Боннеръ, горничною леди Клеврингъ. Боннеръ выходитъ замужъ за Лейтфута, буфетчика. Какъ ты думаешь, гдѣ была Біанка?
   -- Въ Парижѣ, въ Шотландіи, въ Казино?
   -- Въ Шеффредс-Иннѣ, чтобъ видѣть Фанни Больтонъ; но Фанни она не застала и намѣрена оставить ей подарокъ. Неправда ли, это очень-мило съ ея стороны? И она передала Пену письмо, гдѣ онъ прочиталъ;
   "Я видѣла madame mère, которая мыла полы и смотрѣла на менял очень-сердито; но la belle Fanny не было дома; и такъ-какъ мнѣ сказали, что она въ покояхъ капитана Стронга, то мы съ Боннеръ поднялись au troisième, чтобъ взглянуть на знаменитую красоту. Опять неудача! мы нашли только шевалье Стронга и какого-то его пріятеля: итакъ мы ушли, невидавъ восхитительной Фанни".
   "Le t'envoie mille et mille baisers. Когда кончится это гадкое собираніе голосовъ? Рукава носятъ и проч. и проч."
   Послѣ обѣда дикторъ читалъ газету "Times". "Одинъ молодой джентльменъ, котораго я лечилъ, лѣтъ восемь или девять тому назадъ, когда онъ былъ здѣсь, получилъ славное наслѣдство", сказалъ онъ. "Я сейчасъ прочиталъ объявленіе о смерти Джона Генри Фокера, эсквайра, изъ Логвуд-Галла: онъ умеръ въ По, въ Пиренеяхъ, 15-го прошлаго мѣсяца".
   

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ-ШЕСТАЯ,
гдѣ майору приходится испытать разныя непріятности.

   Всякій джентльменъ, бывавшій въ тавернѣ подъ вывѣскою "Колесо Фортуны" гдѣ собирался клубъ мистера Джемса Моргана и гдѣ сэръ Фрэнсисъ Клеврингъ имѣлъ свиданіе съ майоромъ Пенденнисомъ, знаетъ, что въ нижнемъ этажѣ таверны, три комнаты назначены для гостей, кромѣ буфета, гдѣ сидитъ хозяйка. Одна изъ этихъ комната, открыта публикѣ вообще, другая служитъ сборнымъ пунктомь ливрейнымъ джентльменамъ, а третья, съ надписью "Приватная", нанимается клубомъ "Довѣренныхъ", гдѣ мистеры Морганъ и Лейтфутъ были членами.
   Безшумный Морганъ подслушалъ разговоръ, происходившій между Стронгомъ и майоромъ Пенденнисомъ, на квартирѣ послѣдняго, и бесѣда ихъ доставила ему предметъ для серьёзныхъ размышленій; любознательность побудила его послѣдовать за своимъ господиномъ въ "Колесо Фортуны" и преспокойно занять свое мѣсто въ комнатѣ "Довѣренныхъ", пока Пенденнисъ и Клеврингъ разговаривали въ смежномъ кабинетѣ. Въ комнатѣ клуба "Джентльменовъ", или "Довѣренныхъ", былъ одинъ уголокъ, изъ котораго можно было слышать почти каждое слово, сказанное въ смежной комнатѣ; и такъ-какъ разговоръ между майоромъ и баронетомъ былъ жаркій и оба они говорили громко, то мистеръ Моргана, разслушалъ рѣшительно все, и слышанное имъ утвердило его въ заключеніяхъ, составившихся въ умѣ его прежде.
   Онъ узналъ Альтамонта сразу и видѣлъ его въ Сиднеѣ -- вотъ что! Значитъ, Клеврингъ столько же мало женатъ на миледи какъ я! Такъ вотъ что за птица Альтамонтъ -- попросту каторжникъ; молодой Артуръ садится въ Парламентъ и мой губернаторъ обѣщаетъ молчать. Клянусь Юпитеромъ, какой же хитрый плутъ этотъ старый губернаторъ! Немудрено, что ему такъ хочется женить своего Артура на Біанкѣ: да у нея будетъ сто тысячъ фунтовъ и, кромѣ того, она доставить мужу мѣсто въ Парламентѣ. Никто не видѣлъ этого; но физіономисту было бъ интересно взглянуть на выраженіе лица мистера Моргана, когда уму его объяснилось это оглушительное извѣстіе. "Если бъ не мои лѣта", продолжалъ онъ, охорашиваясь передъ зеркаломъ, "демми, Джемсъ Морганъ! да ты бы самъ могъ на ней жениться". Но если онъ не могъ жениться на миссъ Біанкѣ и пріобрѣсти ея состояніе, то ему представлялся случай поправить свое собственное и извлекать посредствомъ знанія этой тайны хорошіе доходы изъ нѣсколькихъ источниковъ разомъ. Всѣ, кого касалась эта тайна, конечно не были бы рады ея огласкѣ. Сэръ Фрэнсисъ Клеврингъ, напримѣръ, котораго все состояніе зависитъ отъ этого, будетъ желать, чтобъ тайна эта умерла; полковникъ Альтамонтъ, котораго шея отъ этого зависѣла, весьма-естественно, предпочтетъ избѣгнуть висѣлицы; а "этотъ выскочка мистеръ Артуръ, который черезъ это попадаетъ въ Парламентъ и куражится какъ-будто онъ герцогъ съ мильйономъ дохода" (таково, мы должны сказать съ сожалѣніемъ, было мнѣніе Моргана о племянникѣ своего господина), да онъ отдастъ все, только бы свѣтъ не зналъ, что онъ женатъ на дочери каторжника, и что онъ добылъ мѣсто въ Парламентѣ, сплутовавъ посредствомъ секрета. Что до леди Клеврингъ, разсуждалъ Морганъ, если ей надоѣлъ Клеврингъ и она захочетъ сбыть его съ рукъ, то она заплатитъ; если она не пугается за своего сына и любитъ этого негоднаго сорванца, она опять-таки заплатитъ; а миссъ Біанка, безъ-сомнѣнія, хорошо наградитъ человѣка, который возратитъ ей права, тогда-какъ она ихъ чуть не лишилась. "Демми"! заключилъ Морганъ, раздумывая о чудномъ счастьи, которое къ нему привалило: съ такими картами какъ эти, Джемсъ Морганъ, твое дѣло сдѣлано. Для меня выйдетъ изъ этого настоящій пожизненный доходъ. Каждый изъ нихъ долженъ подписаться. И съ тѣмъ, что у меня уже въ рукахъ, я могу бросить своего губернатора и завестись своимъ домикомъ! Занятый подобными разсчетами, которые не могли не волновать человѣка, мистеръ Морганъ обнаружилъ большую власть надъ собою, сохраняя наружное спокойствіе, и недопуская планамъ на будущее мѣшать его настоящимъ обязанностямъ.
   Альтамонта, котораго дѣло это касалось больше всего, не было въ Лондонѣ, когда Морганъ ознакомился съ его исторіей. Камердинеръ майора зналъ о притонѣ сэра Фрэнсиса Клевринга въ Шсффсрдс-Иннѣ, и пошелъ туда черезъ часъ, или два, послѣ слышаннаго имъ интереснаго разговора между баронетомъ и Пенденнисомъ. Но эта птичка улетѣла: Альтамонтъ получилъ свой выигрышъ подъ Дерби и уѣхалъ на европейскій материкъ. Отсутствіе мнимаго полковника очень досадовало Моргана: "Вѣдь проиграетъ все въ рейнскихъ игорныхъ домахъ (подумалъ Морганъ), а я бы могъ имѣть хорошенькій кусочекъ. Чертовски-досадно, что онъ уѣхалъ и не подождалъ еще нѣсколькихъ дней!" Надежду, торжествующую или отложенную, честолюбіе или неудачи, побѣду или терпѣливую засаду: Морганъ все переносилъ одинаково, съ ненарушимо-спокойною физіономіей. Пока не насталъ его день, сапоги майора были вычищены, парикъ завитъ какъ слѣдуетъ, утренняя чашка чая являлась регулярно у постели, и всѣ вспышки, капризы, язвительности его переносились съ безмолвною и покорною вѣрностью. Кто бы подумалъ, видя, какъ онъ прислуживаетъ своему господину, укладываетъ и таскаетъ его чемоданы и повременамъ стоить за его стуломъ во время обѣдовъ въ барскихъ дерененскихъ домахъ, гдѣ майору случалось гоститъ -- кто бы подумалъ, что Морганъ гораздо-богаче своего господина и знаетъ его секреты, равно какъ и секреты многихъ другихъ?
   Между джентльменами своего званія, мистеръ Морганъ пользовался большимъ почтеніемъ, и репутація его мудрости и богатства доставила ему почетъ за всѣми ужинными столами. Правда, джентльмены молодыхъ лѣтъ говорили, что онъ дуракъ и безъ идей, и попросту старый сизакъ; однако, ни одинъ изъ нихъ не задумался бы подтвердить судъ, произносимый нерѣдко нѣкоторыми джентльменами серьезнаго характера: "желалъ бы хоть передъ смертью устроиться, какъ Морганъ Пенденнисъ!"
   Какъ слѣдовало человѣку фешонэбльному, майоръ Пенденнисъ проводилъ осень, переѣзжая изъ дома въ домъ и проживая поперемѣнно въ помѣстьяхъ того или другаго изъ своихъ друзей; если, напримѣръ, герцога не было дома, или маркизъ былъ въ Шотландіи, онъ снисходилъ погостить у сэра Джона или простаго сквайра. По правдѣ сказать, репутація нашего стараго джентльмена начала уже склоняться къ закату: многіе изъ его современниковъ вымерли, а преемники ихъ замковъ и титуловъ мало знались съ майоромъ Пенденнисомъ, и неочень интересовались его преданіями о фешонэбляхъ старыхъ временъ. Безъ-сомнѣнія, почтеннаго майора грустно поражала мысль, когда онъ проходилъ мимо многихъ лондонскихъ дверей, мысль, какъ рѣдко двери эти отворяются для него теперь, и какъ часто, бывало, онъ стучался въ нихъ прежде, и на какіе банкеты и любезности онъ входилъ въ эти двери, всего лѣтъ двадцать тому назадъ! онъ началъ сознаваться, что уже не принадлежитъ къ настоящему времени, и тускло постигалъ, что молодежь подсмѣивается надъ нимъ. Такое меланхолическое раздумье должно находить чуть ли не на любаго изъ философовъ Палл-Малла. Люди, думаетъ онъ, не таковы, какъ были въ мое время: старинные грандіозныя манеры исчезли. Что такое Кастльвуд-Гоузъ и теперешній Кастльвудъ въ сравненіи съ великолѣпіемъ прежняго дома и его хозяина? Покойный лордъ пріѣзжалъ въ Лондонъ въ четырехъ дорожныхъ каретахъ и на шестнадцати лошадяхъ: вся сѣверная дорога высыпала смотрѣть на его поѣздъ, даже люди на лондонскихъ улицахъ, останавливались, когда проѣзжала эта процессія! А теперешній лордъ ѣдетъ съ пятью чемоданами по желѣзной дорогѣ, и улепетываетъ, со станціи въ бругэмѣ, съ сигарой въ зубахъ. Покойный лордъ наполнялъ Кастльвудъ обществомъ, и они просиживали за послѣобѣденнымъ виномъ за полночь: теперешній зароется въ лачугу на какой-нибудь горѣ въ Шотландіи, или проводитъ ноябрь въ Парижѣ, въ двухъ или трехъ кануркахъ антресолей; и всѣ его забавы обѣдъ въ cafe и ложа какого-нибудь маленькаго театра. И какая противоположность между леди Лорренъ прежнихъ временъ, леди Лорренъ регенства и маленькою миледи настоящей эпохи! Онъ воображаетъ себѣ, какъ первая -- прекрасная, пышная, великолѣпно-разряженная въ брильянты, кружева и бархатъ, отважно нарумянена; у ногъ ея свѣтскіе остроумцы, старинные умники вѣжливые, утонченные джентльмены -- не теперешніе франты, съ исковерканнымъ языкомъ и пропитанные табачнымъ дымомъ. И потомъ онъ думаетъ о сегодняшней леди Лорренъ -- маленькой женщинѣ въ черномъ шелковомъ платьѣ, похожей на гувернантку, толкующую объ астрономіи. Лорренское Аббатство, нѣкогда пышнѣйшій домъ во всей Англіи, теперь смотритъ монастыремъ или настоящимъ жилищемъ траппистовъ. Послѣ обѣда тамъ не выпиваютъ и двухъ рюмокъ вина, и всякій другой гость за обѣдомъ ужь непремѣнно деревенскій кураторъ въ бѣломъ галстухѣ, который только и говоритъ что объ успѣхахъ Полли Гичсонъ въ школѣ, да о поясничномъ ревматизмѣ вдовы Уаткинса. А молодёжь! эти праздношатающіеся, сонливые, долговязые денди разваливаются на софахъ, шатаются по бильярдамъ, ускользаютъ курить трубки, не интересуются ничѣмъ, не уважаютъ ничего: даже стараго джентльмена, который звалъ ихъ отцевъ и людей получше ихъ -- не уважаютъ; не уважаютъ даже хорошенькихъ женщинъ! Ну, можно ли сравнивать этихъ людей, которые отравляютъ своимъ табакомъ даже рѣпу и поля съ овсомъ, съ джентльменами нашихъ временъ? думалъ майоръ; порода ихъ перевелась -- этого ужь не поправить: ихъ замѣнили какіе-то прядильщики и утилитаріи, какіе-то молодые доктора съ зачесанными на спину волосами. Я старѣюсь; они проходятъ мимо меня и смѣются надъ нами, старыми ребятами".
   Такъ разсуждалъ старый Пенденнисъ и былъ недалеко неправъ.
   Послѣ несовсѣмъ-успѣшной осени, въ-теченіе которой его постепенно сопровождалъ вѣрный Морганъ, между-тѣмъ, какъ племянникъ его былъ занятъ въ Клеврингѣ, случилось, что майоръ пріѣхалъ навремя въ Лондонъ, въ печальномъ исходѣ октября, когда туманы и юристы прибываютъ въ столицу. Кто не насмотрѣлся на эти нагруженные кебы, на обозы, нагроможденные сундуками, ящиками и кучами дѣтей, которыхъ везутъ по лондонскимъ улицамъ въ октябрьскіе вечера? Обозы останавливаются у мрачныхъ домовъ и высаживаютъ кормилицъ съ младенцами, дѣвочекъ, матерей и отцовъ, которыхъ праздники кончились! Вчера то была Франція и солнце, или Бродстерсъ и гулянье на свободѣ, а сегодня работа и желтый туманъ; и, о боги безсмертные! какая куча счетовъ лежитъ на письменномъ столѣ хозяина. Писецъ принесъ адвокату кипу бумагъ; литераторъ знаетъ, что черезъ полчаса къ нему явится "бѣсенокъ" изъ типографіи; мистеръ Смитъ, предчувствуя ваше прибытіе, завернулъ со своимъ маленькими счетикомъ (тѣмъ счетикомъ, знаете?), и зайдетъ завтра въ десять часовъ. Кто изъ насъ не прощался съ своимъ праздникомъ, возвращаясь въ докучный Лондонъ и къ своей судьбѣ? Кто не переглядывалъ разложенныхъ передъ нимъ работъ и обязательствъ, и не зналъ объ этомъ маленькомъ и неизбѣжномъ счетикѣ, по которому надобно уплатить? Мистеръ Смитъ и его счетикъ, съ посѣщеніемъ завтра утромъ, олицетворяютъ обязанность, трудности и борьбу, которыя вы встрѣтите, другъ, позвольте надѣяться, съ сердцемъ бодрымъ и честнымъ: и вы думаете объ этомъ, когда дѣти уже спятъ снова на своихъ кроваткахъ, а бодрствующая хозяйка дома притворяется будто спитъ.
   Старому Пенденнйсу не предстояли на слѣдующее утро никакіе особенные труды или счеты, такъ-какъ дома у него не было никакихъ предметовъ нѣжной заботливости. Въ шкатулкѣ его всегда было достаточно денегъ для его потребностей, и будучи по природѣ и привычкѣ человѣкомъ довольно-равнодушнымъ, нужда другихъ его никогда не безпокоила. Но джентльменъ можетъ быть не въ-духѣ, небудучи даже долженъ ни шиллинга; онъ можетъ быть совершеннымъ эгоистомъ, а все-таки чувствовать повременамъ уныніе и одиночество. Въ деревенскомъ домѣ, гдѣ онъ гостилъ, его раза два-три подергивала подагра; птицы дичились и улетали отъ него на охотѣ, и ходьба по вспаханнымъ полямъ утомляла его чертовски; молодёжь смѣялась надъ нимъ и онъ два раза не выдержалъ себя за столомъ; вечеромъ ему не удалось составить себѣ партію виста; словомъ, онъ радъ былъ уѣхать оттуда. Съ Морганомъ онъ былъ постоянно сердитъ и недоволенъ. Онъ бранилъ и проклиналъ его напропалую нѣсколько дней сряду. Онъ обжегъ себѣ ротъ дурнымъ супомъ въ Свиндонѣ; забылъ зонтикъ въ ваггонѣ желѣзной дороги, и вслѣдствіе этого бранилъ Моргана еще сильнѣе. На квартирѣ его обѣ трубы дымили страшнѣйшимъ образомъ, и потому, приказавъ открыть окна настежь, онъ бранился язвительно. Камердинерь принялся браниться вслѣдъ своему господину, когда Пенденнисъ вышелъ изъ дома и направился въ свой клубъ.
   У Бэйя было вовсе невесело. Домъ былъ заново выкрашенъ и вездѣ несло лакомъ, скипидаромъ, и на тепломъ сюртукѣ нашего стараго холостяка отпечаталась широкая бѣлая полоса масляной краски. Обѣдъ былъ нехорошъ; въ столовой были три нестерпимѣйшіе человѣка изъ цѣлаго Лондона: старый Гоксгау, чей кашель съ аккомпаниментомъ лишилъ бы комфорта хоть кого; старый полковникъ Гринли, который хватается за всѣ газеты, и этотъ неисправимый старый надоѣдало Джокинсъ, которому пришло же въ голову сѣсть обѣдать подлѣ стола майора и описывать ему всѣ трактирные счеты, которые онъ заплатилъ во время послѣдней прогулки своей по Европѣ. Каждое изъ этихъ непріятныхъ лицъ и обстоятельствъ терзало майора; къ этому всему, клубный слуга, подавая кофе, наступилъ ему на мозоль мизинца. Бѣды никогда не приходятъ поодиначкѣ: фуріи всегда рыскаютъ въ компаніи, и онѣ преслѣдовали майора Пенденниса изъ дома въ клубъ, изъ клуба домой.
   Пока майора не было дома, Морганъ сидѣлъ въ комнатѣ хозяйки, наслаждаясь въ изобиліи горячимъ грокомъ и изливая на мистриссъ Бриксгемъ часть брани, доставшейся ему наверху отъ господина. Мистриссъ Бриксгемъ была невольница Моргана. Онъ былъ домохозяиномъ своей хозяйки, купивъ домъ, который она отдавала въ наймы; у него были собственноручныя росписки ея и сына ея, и право на продажу мебели. Молодой Бриксгемъ былъ писцомъ въ одной страховой конторѣ, и Морганъ могъ засадить его въ тюрьму, когда бы ему ни вздумалось. Мистриссъ Бриксгемъ была вдова, и мистеръ Морганъ, исполнивъ свои обязанности наверху, находилъ наслажденіе заставлять старушку подавать себѣ туфли. Маленькіе черные силуэты ея сына и дочери, самый видъ Тиддлькотской церкви, гдѣ она была обвѣнчана и гдѣ жилъ и умеръ ея покойный мужъ -- все это было теперь собственностью Моргана. Онъ сидѣлъ въ задней комнатѣ вдовы, въ волосяныхъ креслахъ, заставивъ мистриссъ Бриксгемъ прислуживать себѣ за ужиномъ и наливать свой стаканъ снова и снова.
   Коньякъ для его грока былъ купленъ на собственныя деньги бѣдной женщины, почему Морганъ и наслаждался имъ такъ роскошно; онъ доѣлъ ужинъ и былъ занятъ третьимъ стаканомъ, когда старый Пенденнисъ воротился домой, и вошелъ къ себѣ наверхъ. Мистеръ Морганъ свирѣпо бранилъ и его самого и его колокольчикъ, лишь-только услышалъ звонъ и допилъ съ разстановкою стаканъ прежде, чѣмъ пошелъ по призыву майора.
   Онъ молча принялъ брань, отсыпанную ему за мѣшкотность; но майоръ не удостоилъ прочитать на лицѣ и въ глазахъ своего слуги бѣшенства, которое его пожирало. Ножная ванна стараго джентльмена стояла у камина; халатъ и туфли дожидались подлѣ.
   По снятіи сапоговъ, надобно было освободить майора отъ его верхней одежды; для этого слугѣ пришлось понеобходимости быть весьма-близко отъ господина, такъ близко, что майоръ Пенденнисъ не могъ не замѣтить въ чемъ состояли недавнія занятія мистера Моргана. Онъ сказалъ ему объ этомъ простымъ и энергическимъ выраженіемъ, объявилъ безъ дальнихъ околичностей, что Морганъ пьянъ, и наотрѣзъ отказалъ ему отъ мѣста. Морганъ ушелъ.
   Въ печальномъ раздумьи сидѣлъ майоръ у огня, надѣвъ халатъ и замѣнивъ парикъ шелковымъ платкомъ, которымъ онъ на ночь обвязывалъ себѣ голову: парикъ былъ новѣйшее произведеніе мистера Трюфитта, который подпустилъ туда немножко сѣдыхъ волосъ, отчего голова майора получила самую натуральную и почтенную наружность. Вдругъ онъ услышалъ слабый стукъ въ дверь, которая тотчасъ же была отворена хозяйкой.
   -- Творецъ мой, мистриссъ Бриксгемъ! воскликнулъ майоръ, спутавшись, что дама видитъ его въ simple appareil ночнаго туалета.-- Теперь, теперь очень-поздно, мистриссъ Бриксгемъ.
   -- Мнѣ очень, очень-нужно поговорить съ вами, сэръ, отвѣчала хозяйка очень-жалобно.
   -- Вѣроятно о Морганѣ? Онъ, должно-быть, охладилъ себѣ голову у помпы. Не могу взять его назадъ, мистриссъ Бриксгемъ, невозможно. Я еще прежде рѣшился отказать ему, когда узналъ о дѣлахъ его по дисконтной части... вѣроятно, и вы слыхали о нихъ, мистриссъ Бриксгемъ? Мой камердинеръ капиталистъ, демми.
   -- О, сэръ! я знаю это по опыту. Я заняла у него, лѣтъ пять тому назадъ, немножко денегъ; и хотя я заплатила этотъ долгъ нѣсколько разъ, а все-таки совершенно въ его власти. Онъ разорилъ меня, сэръ. Все, что у меня было, принадлежитъ теперь ему. Онъ ужасный человѣкъ!
   -- Ге, мистриссъ Бриксгемъ? tant pis, мнѣ васъ чертовски-жаль, и того, что мнѣ приходится выѣхать изъ вашего дома, гдѣ я прожилъ столько лѣтъ: нечѣмъ помочь. Я долженъ убираться.
   -- Онъ говоритъ, что мы всѣ должны убираться, сэръ, всхлипывала несчастная вдова.-- Онъ сейчасъ сошелъ отъ васъ внизъ, сэръ, онъ пилъ, и это дѣлаетъ его всегда такимъ злымъ, и онъ сказалъ, что вы его обидѣли, сэръ, и наговорили ему много нехорошаго, и... и. Я должна ему сто-двадцать фунтовъ, сэръ, и у него въ рукахъ право на продажу всей моей мебели... и онъ говоритъ, что выгонитъ меня изъ дома и засадитъ въ тюрьму моего бѣднаго Джорджа. Эгогъ человѣкъ разорилъ насъ совсѣмъ, сэръ.
   -- Чертовски-жаль, мистриссъ Бриксгемъ. Сядьте, прошу васъ. Что же я могу сдѣлать?
   -- Не можете ли вы уговорить его, сэръ? Джорджъ отдастъ половину своего жалованья; дочь моя пришлетъ сколько-нибудь, еслибъ вы только не перебирались отсюда и заплатили мнѣ за три мѣсяца впередъ.
   -- Любезная моя мэмъ, я бы очень -- охотно заплатилъ вамъ впередъ, еслибъ оставался жить въ этомъ домѣ. Но я не могу; и я не могу также бросить двадцать фунтовъ, моя любезная мэмъ. Я бѣдный офицеръ на половинномъ жалованьѣ и нуждаюсь въ каждомъ шиллингѣ, который получаю. На нѣсколько фунтовъ я -- пожалуй, скажемъ пять фунтовъ -- я... я буду очень-счастливъ, и тому подобное, и я завтра утромъ готовъ услужить вамъ ими съ удовольствіемъ; но... но дѣлается поздно и я очень-утомился на желѣзной дорогѣ.
   -- Да будетъ воля Божія, сэръ, сказала бѣдная женщина, отирая слезы.-- Я должна покориться своей судьбѣ.
   -- И чертовски-жестокой судьбѣ, и мнѣ очень васъ жаль, искренно жаль, мистриссъ Бриксгемъ. Я... я скажу десять фунтовъ, если вы позволите. Доброй ночи.
   -- Мистеръ Морганъ, сэръ, когда онъ сошелъ внизъ, и когда я умоляла его сжалиться надо мною и сказала ему, что онъ разорилъ все мое семейство, сказалъ что-то, чего я не могла хорошенько понять: будто бы онъ разоритъ всѣ семейства въ домѣ, и знаетъ кое-что, отъ чего и вамъ можетъ быть плохо, сэръ.
   -- Мнѣ? это слишкомъ-забавно! Гдѣ этотъ негодяй?
   -- Онъ ушелъ, сэръ. Онъ сказалъ, что увидится съ вами завтра утромъ. О, попробуйте уговорить его, спасите меня и моего бѣднаго мальчика! И вдова ушла съ этою мольбою, чтобъ провести ночь какъ сможетъ и дождаться страшнаго утра.
   Послѣднія слова ея, касавшіяся стараго джентльмена, расшевелили майора Пенденниса такъ сильно, что онъ совсѣмъ забылъ о своемъ состраданіи къ горю мистриссъ Бриксгемъ, и сталъ думать о своемъ собственномъ казусѣ.
   "Мнѣ будетъ плохо?" разсуждалъ онъ, ложась спать. "И что такое можетъ знать этотъ мерзавецъ? Демми! у меня не было дуэлей лѣтъ двадцать". И старый воинъ поворотился на другой бокъ и заснулъ пречудесно; его расшевелили и позабавили происшествія этого вечера, послѣдняго въ Бюри-Стритѣ, какъ онъ рѣшилъ нсотмѣнно. "Нельзя же мнѣ тутъ оставаться и смотрѣть какъ слуга будетъ величаться передъ обанкротившеюся хозяйкой. Что могу я сдѣлать для этой бѣдной старухи? Я дамъ ей двадцать фунтовъ (вотъ деньги Уаррингтона, которыя онъ сейчасъ мнѣ заплатилъ), но что въ этомъ проку? Ей будетъ нужно больше, и больше, и больше, а эта жадная скотина Морганъ проглотитъ все. Нѣтъ, демми, я не въ-состояніи знаться съ этимъ народомъ, и завтра же распрощаюсь съ мистриссъ Бриксгемъ и мистеромъ Морганомъ.
   

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ,
въ которой майоръ не отдаетъ ни кошелька, ни жизни.

   На слѣдующее утро ставни Пенденниса были открыты Морганомъ, который явился попрежнему, съ лицомъ совершенно-серьёзнымъ и почтительнымъ, и принесъ платье стараго джентльмена, кувшины съ водою и разныя принадлежности его изъисканнаго туалета.
   -- А, это ты? сказалъ майоръ съ постели.-- Я не возьму тебя назадъ, понимаешь?
   -- Я желаю только доставить вамъ всякій комфортъ, пока вы живете въ этомъ домѣ; я пришелъ сдѣлать что нужно. И еще разъ, и въ послѣдній разъ, онъ выложилъ всѣ принадлежности изъ туалетной шкатулки съ серебрянымъ приборомъ и выправилъ на ремнѣ блестящую бритву.
   Кончивъ это, мистеръ Джемсъ Морганъ обратился къ майору и сказалъ:
   -- Полагаю, что вамъ можетъ понадобиться порядочный человѣкъ, пока вы не устроитесь: я вчера ночью говорилъ съ однимъ молодымъ человѣкомъ, который теперь здѣсь.
   -- Въ-самомъ-дѣлѣ?
   -- Онъ жилъ въ лучшихъ фамиліяхъ и я могу поручиться за его добропорядочность.
   -- Вы до-крайности любезны, отвѣчалъ старый майоръ. Дѣло въ томъ, что, послѣ событій вчерашняго вечера, Морганъ пошелъ въ свой клубъ, въ "Колесо Фортуны", гдѣ встрѣтилъ Фроша, курьера и камердинера, только-что возвратившагося изъ заграничной поѣздки, съ молодымъ лордомъ Кобли, и теперь непристроеннаго. Морганъ разсказалъ мистеру Фрошу, что онъ имѣлъ чертовскую возню съ своимъ губернаторомъ, и хочетъ совсѣмъ оставить эти дѣла; а если Фрошу нужно на-время приткнуться, то есть оказія въ Бюри-Стритѣ.
   -- Вы очень-предупредительны, сказалъ майоръ, и вашей рекомендаціи для меня совершенно-достаточно.
   Морганъ покраснѣлъ, чувствуя, что надъ нимъ трунятъ.
   -- Онъ прислуживалъ вамъ прежде, сэръ, сказалъ онъ съ большимъ достоинствомъ.-- Лордъ Де-ла-Поль, сэръ, далъ его своему племяннику, молодому лорду Кобли, и онъ ѣздилъ съ нимъ за границу; онъ не желаетъ возвратиться въ Фитзорс-Цэстль (у Фроша слабая грудь, и онъ не можетъ переносить холода въ Шотландіи, а потому онъ свободенъ поступить къ вамъ или нѣтъ, какъ вамъ угодно.
   -- Повторяю, сэръ, что вы до-крайности любезны. Войди сюда, Фрошъ -- я беру тебя очень охотно. Мистеръ Морганъ, не сдѣлаете ли вы мнѣ величайшаго одолженія...
   -- Я покажу ему что нужно, сэръ, и къ чему вы привыкли. Угодно вамъ завтракать здѣсь или въ клубѣ, майоръ Пенденнисъ?
   -- Съ вашего любезнаго позволенія я буду завтракать здѣсь, а потомъ мы кончимъ наши маленькія дѣла.
   -- Какъ вамъ угодно, сэръ.
   -- Не угодно ли вамъ обязать меня и выйдти отсюда.
   Морганъ вышелъ. Крайняя вѣжливость его прежняго господина, бѣсила его чуть ли не столько же, какъ самая горькая брань майора. Пока старый джентльменъ занятъ своимъ таинственнымъ туалетомъ, мы также удалимся изъ скромности.
   Послѣ завтрака, майоръ Пенденнисъ и его новый камердинеръ хлопотали за приготовленіями къ переѣзду. Хозяйство нашего стараго холостяка было очень-немногосложно. Онъ не отягощалъ себя безполезнымъ гардеробомъ и ненужными вещами. Библія (отъ его матери), дорожникъ по Англіи и Европѣ; романъ Пена (въ щегольскомъ переплетѣ), и "Депеши герцога Велингтона"; нѣсколько гравюръ, картъ и портретовъ этого знаменитаго полководца, портреты нѣкоторыхъ королей и королевъ Англіи, и генерала, подъ командою котораго служилъ майоръ въ Индіи: вотъ въ чемъ состояла вся литературная и художественная коллекція стараго Пенденниса. Въ нѣсколько часовъ онъ могъ тронуться куда угодно, и ящики, въ которыхъ онъ перевезъ на эту квартиру свой багажъ, лѣтъ пятнадцать тому назадъ, могли служить ему и теперь. Ящики эти принесла съ чердака молодая женщина, Бетти, дѣлавшая въ домѣ все на свѣтѣ; она очистила и обтерла ихъ какъ слѣдуетъ, подъ носомъ грознаго Моргана. Манера его была строгая и торжественная. Онъ до-сихъ-поръ не говорилъ мистриссъ Бриксгемъ ни слова насчетъ своихъ вчерашнихъ угрозъ, по смотрѣлъ какъ-будто намѣренъ былъ исполнить ихъ, и бѣдная вдова ждала съ трепетомъ своей участи.
   Старый Пенденнисъ, вооруженный гростью, наблюдалъ за укладываньемъ своихъ вещей, чѣмъ занимался Фрошъ, тогда-какъ Бетти жгла въ каминѣ тѣ изъ бумагъ, которыя онъ считалъ лишними; она открывала настежь дверцы и ящики, чтобъ убѣдиться, не осталось ли еще чего; и теперь всѣ его ящики и сундуки были замкнуты, исключая шкатулки, готовой для окончательныхъ разсчетовъ съ мистеромъ Морганомъ.
   Онъ скоро явился и принесъ свои книжки:
   -- Такъ-какъ я желаю говорить съ вами съ глазу на глазъ, то не прикажете ли Фрошу выйдти отсюда, сэръ?
   -- Сходи за двумя кебами, Фрошъ, и подожди потомъ внизу, пока я не позвоню, сказалъ ему майоръ. Морганъ выпроводилъ Фроша за двери и удостовѣрился, что онъ вышелъ на улицу для исполненія даннаго ему приказанія; потомъ предъявилъ свои книжки и счеты; все это было очень-просто и незапутано, а потому расплата кончилась скоро.
   -- А теперь, сэръ, сказалъ онъ, принявъ деньги и положивъ ихъ въ карманъ и подписавъ свое имя съ размашистымъ росчеркомъ: -- теперь, когда всякія дѣла между нами кончены, я хочу сказать вамъ, что я имѣю вѣрныя извѣстія.
   -- Могу ли спросить, какого рода?
   -- Извѣстія очень-цѣнныя, какъ вы сами очень-хорошо знаете, майоръ Пенденнисъ. Я знаю объ одной женитьбѣ, которая не женитьба, объ одномъ баронетѣ, который женатъ столько же, какъ я, и котораго жена замужемъ за другимъ человѣкомъ, что вы также знаете, сэръ.
   Пенденнисъ сразу понялъ въ чемъ дѣло:
   -- Ага! теперь я понимаю твое поведеніе. Ты подслушивалъ у дверей, сэръ, я полагаю, сказалъ майоръ очень-надменно: -- я забылъ посмотрѣть въ замочную скважину, когда пошелъ въ эту таверну; а долженъ былъ подозрѣвать кто могъ быть за дверьми.
   -- Я могу имѣть свои планы, какъ вы свои. Я могу узнать кое-что и дѣйствовать поэтому, и могу найдти свое знаніе цѣннымъ, какъ всякій другой.
   -- Къ какому чорту все это клонится, сэръ? и желалъ бы я знать, какимъ-образомъ касается меня этотъ секретъ, который ты подслушалъ? спросилъ майоръ Пенденнисъ.
   -- Это, по-крайней-мѣрѣ, касается вашего племянника и его парламентскаго мѣста; а двоеженство Клевринга? Вѣдь и я также добрался до этого секрета. Смотрите-ка! Я не буду требовать нерезоннаго: я буду, пожалуй, молчать, только бы оно стоило этого труда. Пусть мистеръ Артуръ возьметъ себѣ мѣсто въ Парламентѣ и богатую жену, если вы этого хотите: но я хочу имѣть свою долю такъ же вѣрно, какъ то, что меня зовутъ Джемсомъ Морганомъ. А если нѣтъ...
   -- А если нѣтъ, сэръ, что тогда?
   -- Тогда я разглашу все дѣло, и Клевринговъ будутъ судить за двоеженство! Я разстрою женитьбу молодаго мистера Пенденниса и никто изъ васъ не воспользуется этимъ секретомъ.
   -- Мистеръ Пенденнисъ знаетъ объ этомъ столько же, какъ неродившійся младенецъ! сказалъ майоръ.-- Ни леди Клеврингъ, ни миссъ Эмори!
   -- Все-равно; я намѣренъ составить себѣ изъ этого дѣла хорошенькую пожизненную пенсію, майоръ Пенденнисъ: всѣ вы у меня въ рукахъ. Вы въ складчину легко можете платить мнѣ по пятисоть фунтовъ въ годъ. Неугодно ли выдать мнѣ сейчасъ же за первую четверть года -- и я молчу какъ мышь. Пожалуйте-ка мнѣ ордеръ къ банкиру на сто-двадцатъ-пять. Вотъ вашъ бумажникъ, на шкатулкѣ.
   -- А вотъ что въ ней, мерзавецъ! закричалъ старый джентльменъ.-- Въ шкатулкѣ, на которую указывалъ Морганъ, былъ маленькій двухствольный пистолетъ, принадлежавшій прежнему покровителю майора Пенденниса, главнокомандующему въ Индіи, и служившій майору во многихъ походахъ.-- Еще одно слово, мерзавецъ, и я застрѣлю тебя, какъ бѣшеную собаку! Да стой, что тутъ толковать, я сдѣлаю это сейчасъ же. Ты нападаешь на меня, а? На колѣни и молись! клянусь, сэръ, ты умрешь сейчасъ же!
   Лицо майора пылало гнѣвомъ. Испуганный Морганъ посмотрѣлъ на него съ мгновеніе и потомъ, отскочивъ къ открытому окну, закричалъ во все горло.
   -- Убійство!
   Въ это время проходилъ подъ окномъ полисменъ.
   -- Полисменъ! ревѣлъ мистеръ Морганъ.
   Къ изумленію его, майоръ отодвинулъ столъ и подошелъ къ другому окну, также открытому. Онъ подозвалъ знакомь полисмена. "Зайди сюда, полисменъ", сказалъ онъ и сталъ противъ дверей.
   -- Подлый ты трусъ, сказалъ онъ Моргану: -- пистолетъ не былъ заряженъ ни раза во всѣ эти пятнадцать лѣтъ, какъ ты самъ очень-хорошо знаешь и могъ бы вспомнить, еслибъ не былъ такимъ трусомъ. Полисменъ идетъ сюда и я велю ему объяснить твои сундуки: я имѣю причину считать тебя воромъ, сэръ. Я знаю, что ты воръ. У тебя мои вещи.
   -- Вы ихъ сами мнѣ дали! вы сами дали! кригалъ Морганъ. Майоръ засмѣялся.
   -- А вотъ посмотримъ.
   И виновный камердинеръ вспомнилъ о нѣсколькихъ тонкихъ парадныхъ рубашкахъ, о трости съ золотымъ набалдашникомъ, о театральномъ лорнетѣ, который онъ забылъ принести назадъ: всѣмъ этимъ онъ пользовался, равно какъ и нѣкоторыми другими предметами изъ гардероба своего господина, которыхъ старый денди не носилъ и о которыхъ не спрашивалъ.
   Полицейскій вошелъ, слѣдуемый испуганною мистриссъ Бриксгемъ и ея служанкою, которая была у дверей и которой было довольно-трудно запереть ихъ противъ уличныхъ аматёровъ, любопытствовавшихъ посмотрѣть на суматоху. Майоръ немедленно заговорилъ:
   -- Я нашелся вынужденнымъ отказать этому пьяному мерзавцу. Вчера ночью и сегодня утромъ онъ буянилъ со мною и нападалъ на меня. Я старикъ и взялъ пистолетъ. Ты видишь -- онъ не заряженъ, и этотъ негодяй раскричался прежде, чѣмъ его тронули. Я очень-радъ, что ты пришелъ. Я обвинялъ его въ томъ, что онъ присвоилъ себѣ мою собственность, и я желаю осмотра его сундуковъ и комнаты.
   -- Бархатный плащъ, который вы не надѣвали три гола, и жилеты... и я думалъ, что могу взять рубашки... и я... и я дамъ присягу, что имѣлъ намѣреніе принести назадъ театральный лорнетъ! ревѣлъ Морганъ, корчась отъ ужаса и бѣшенства.
   -- Человѣкъ этотъ сознается въ воровствѣ, сказалъ майоръ.-- Онъ былъ въ моей службѣ многіе годы и я всегда былъ съ нимъ хорошъ и оказывалъ ему полную довѣренность. Мы теперь пойдемъ наверхъ и освидѣтельствуемъ его сундуки.
   Въ этихъ сундукахъ были вещи, которыхъ мистеру Моргану очень бы не хотѣлось обнаруживать передъ публикой. Мистеръ Морганъ, ростовщикъ, давалъ своимъ кліентамъ вещи, равно какъ и деньги: онъ снабжалъ молодыхъ мотовъ табакерками, галстучными булавками, галантерейными вещами, картинками и сигарами -- и всѣ эти предметы были весьма -- сомнительнаго качества. Выставка ихъ въ полицейской канцеляріи, открытіе таинственнаго промысла Моргана, и слѣдствіе о вещахъ майора, которыя онъ присвоилъ себѣ скорѣе, чѣмъ укралъ -- все это не пошло бы въ пользу репутаціи мистера Моргана. Онъ представлялъ собою жалкую картину страха и пораженія.
   "Онъ хочетъ повредить мнѣ", подумалъ майоръ. "Лучше раздавить его сейчасъ же и кончить съ нимъ дѣло разомъ".
   Онъ, однакожъ, пріостановился. Онъ взглянулъ на испуганное лицо бѣдной мистриссъ Бриксгемъ и подумалъ, что человѣкъ, доведенный до послѣдней крайности и посаженный въ тюрьму, можетъ обнаружить вещи, которымъ все -- таки полезнѣе оставаться втайнѣ.
   -- Постой, сказалъ онъ полисмену.-- Я напередъ хочу поговорить съ этимъ человѣкомъ.
   -- Вы отдаете мистера Моргана подъ стражу, сэръ? спросилъ полисменъ.
   -- Я еще не предъявилъ никакого спеціальнаго обвиненія, сказалъ майоръ, бросивъ своему прежнему камердинеру выразительный взглядъ.
   -- Благодарю васъ, сэръ, шепнулъ Морганъ очень-тихо.
   -- Потрудись выйдти изъ комнаты и подожди за дверью, полисменъ.-- Теперь, Морганъ, ты съигралъ со мною игру и не остался въ выигрышѣ, любезный мой. Нѣтъ, демми! хотя у тебя и были лучшія карты, но тебѣ самому приходится поплатиться, негодяй.
   -- Да, сэръ.
   -- Я только на прошлой недѣли узналъ, въ какую игру ты пустился, мерзавецъ. Молодой Дебутсъ, изъ синяго полка, узналъ тебя; ты приходилъ въ казармы и обдѣлывалъ дѣлишки на олну треть на деньги, другую на о-де-колонъ, и третью на французскія картинки -- ахъ ты негодный! Я не замѣчалъ у себя никакой пропажи, и мнѣ ни на соломенку нѣтъ заботы насчетъ того, что ты у меня взялъ, мошенникъ; но я попробовалъ выстрѣлить наудачу, и попалъ -- попалъ въ яблоко! Демми!
   -- Чего вы отъ меня хотите, сэръ?
   -- Я вотъ, сейчасъ узнаешь. Ты, я полагаю, хранишь свои векселя и расписки въ этомъ большомъ кожаномъ бумажникѣ, а? Ты сожжешь вексель мистриссъ Бриксгемъ.
   -- Сэръ, я не хочу отказываться отъ моей собственности, ворчалъ Морганъ.
   -- Ты далъ ей взаймы шестьдесятъ фунтовъ -- пять лѣтъ тому назадъ. Она и этотъ несчастный страховой писецъ, ея сынъ, платили тебѣ съ-тѣхъ-поръ каждый годъ по пятидесяти фунтовъ; ты добылъ себѣ право на продажу ея мебели, и у тебя расписка ея на сто-двадцать фунтовъ. Она разсказала мнѣ все прошедшею ночью. Клянусь Юпитеромъ, сэръ, ты уже высосалъ довольно крови изъ этой бѣдной женщины...
   -- Я не откажусь отъ этого, будь я...
   -- Полисменъ!..
   -- Возьмите, возьмите вексель! Но вы не станете же требовать отъ меня денегъ?
   -- Ты мнѣ сейчасъ понадобишься, сказалъ майоръ вошедшему полисмену, который немедленно вышелъ.
   -- Нѣтъ, мой почтенный сэръ, продолжалъ старый джентльменъ:-- я не имѣю ни малѣйшаго желанія вести съ тобой дальнѣйшія денежныя дѣла; но мы составимъ маленькую бумажку, которую, ты будешь такъ добръ, подпишешь. Нѣтъ, стой! ты напишешь ее самъ: ты въ послѣднее время много практиковался и очень усовершенствовалъ свой почеркъ. Садись и пиши... вотъ за тѣмъ столомъ... такъ... Да не мѣшаетъ выставить и число. Пиши: Бюри-Стрить, Сент-Джемсъ, 21 октября 18--.
   Морганъ написалъ, что ему было сказано, и майоръ продолжалъ диктовать:
   "Я, Джемсъ Морганъ, пришедшій въ крайней бѣдности и поступившій на службу къ Артуру Пенденнису, эсквайру, живущему въ Бюри-Стритѣ, Сент-Джемсѣ, майору въ службѣ ея величества, признаюсь, что я получалъ отъ своего господина хорошее жалованье и хорошія кормовыя деньги, въ-теченіе пятнадцати лѣтъ"... Вѣдь противъ этого ты ничего не можешь сказать?
   "Въ теченіе пятнадцати лѣтъ", написалъ Морганъ.
   -- Впродолженіе этого времени, продолжалъ диктаторъ, моими трудами и бережливостью, я скопилъ достаточно денегъ для покупки дома, въ которомъ живетъ мой господинъ, и кромѣ того имѣю еще нѣсколько денегъ въ запасѣ. Изъ числа лицъ, отъ которыхъ я получалъ деньги, я могу упомянуть о моей теперешней жилицѣ, мистриссъ Бриксгемъ, которая, получивъ отъ меня взаймы шестьдесятъ фунтовъ, данныхъ ей мною, пять лѣтъ тому назадъ, заплатила мнѣ двѣсти пятьдесятъ фунтовъ стерлинговъ, кромѣ того, что дала мнѣ собственноручную расписку на сто-двадцать фунтовъ. Означенную расписку я возвращаю ей по желанію моего бывшаго господина, майора Артура Пенденниса, этимъ освобождаю ея мебель, на которую имѣлъ право продажи." -- Написалъ? Теперь далѣе:
   -- И укравъ, въ возвратъ за доброту моего господина, его вещи, которыя наверху въ моихъ сундукахъ, и оклеветавъ его семейство и многія другія почтенныя семейства -- я, за его великодушное прощеніе, объявляю самъ мое искреннее раскаяніе въ покражѣ его собственности и въ произнесеніи этой лжи; и объявляю себя недостойнымъ вѣры, и надѣюсь -- да, демми!-- надѣюсь впередъ исправиться. Подписано: Джемсъ Морганъ.
   -- Будь я проклятъ, если подпишу это! сказалъ Морганъ.
   -- Любезный мой, это случится съ тобою все равно, подпишешь ли ты или нѣтъ, возразилъ старый воинъ, смѣясь своей собственной остротѣ. Ну, вотъ такъ. Я не употреблю этого документа, пока... пока не буду къ тому вынужденъ, понимаешь? Мистриссъ Бриксгемъ и нашъ пріятель полисменъ засвидѣтельствуютъ его, смѣю сказать, почитавши: и я возвращу старушкѣ ея собственноручную расписку и объявлю ей, что и ты подтвердишь, что она и ты -- квиты. Я вижу, тамъ ѣдетъ Фрошъ съ кебомъ для моихъ вещей; я остановлюсь въ гостинницѣ.-- Можешь войдти, полисменъ: мы съ мистеромъ Морганомъ покончили наши маленькіе споры. Если мистриссъ Бриксгемъ подпишетъ эту бумагу, и ты, полисменъ, также, то я буду вамъ обоимъ премного обязанъ. Мистриссъ Бриксгемъ, вы квиты съ вашимъ достойнымъ хозяиномъ, мистеромъ Морганомъ. Желаю вамъ радости съ нимъ. Пусть Фрошъ соберетъ и положитъ на возъ вещи.
   Фрошъ, при помощи Бетти и подъ спокойнымъ наблюденіемъ Моргана, перенесъ всѣ ящики и чемоданы майора въ кебы; мистриссъ Бриксгемъ, когда ея гонитель вышелъ изъ комнаты, подошла къ майору Пенденнису, призывая благословеніе небесъ на своего избавителя и лучшаго и спокойнѣйшаго изъ жильцевъ. Подавъ ей одинъ палецъ, который смиренная старушка приняла съ книксеномъ и ладъ которымъ готова была произнести слезливую благодарственную рѣчь, майоръ прервалъ ея припадокъ краснорѣчія и направился къ гостинницѣ Джермин-Стрита, находившейся близехонько отъ дверей Моргана.
   Мистеръ Морганъ, смотрѣвшій изъ окна вслѣдъ своему уходившему "губернатору", напутствовалъ его всѣмъ чѣмъ угодно, только не благословеніями; но нашъ добрый старый джентльменъ могъ не бояться своего бывшаго камердинера, и бросилъ ему прощальный взглядъ, исполненный самой презрительной шутливости.
   Черезъ нѣсколько часовъ послѣ того, какъ майоръ Пенденнисъ покинулъ квартиру свою въ Бюри-Стритѣ, и когда мистеръ Морганъ наслаждался своимъ otium съ видомъ величаваго достоинства, куря на крыльцѣ сигару и наблюдая вечерній туманъ, явился у этого крыльца герой нашей исторіи, мистеръ Артуръ Пенденнисъ, эсквайръ.
   -- Дядюшка, вѣроятно, вышелъ, Морганъ? сказалъ онъ, зная, что курить въ присутствіи майора было величайшимъ преступленіемъ.
   -- Майора Пенденниса нѣтъ, сэръ, отвѣчалъ Морганъ, поклонившись. Майоръ Пенденнисъ перебрался сегодня изъ этого дома, сэръ, и я не имѣю больше чести быть въ его службѣ, сэръ".
   -- Въ-самомъ-дѣлѣ? гдѣ же онъ?
   -- Я полагаю, что онъ остановился навремя въ отели Кокса, въ Джермин-Стритѣ, отвѣчалъ мистеръ Морганъ; послѣ маленькой паузы онъ прибавилъ: -- "Вы надолго въ городѣ, сэръ? На прежней квартирѣ? Я бы желалъ имѣть честь видѣться съ вами тамъ, сэръ, и былъ бы очень-благодарснъ, если бъ вы удѣлили мнѣ четверть часика".
   -- Ты, можетъ-быть, желаешь чтобъ дядюшка взялъ тебя назадъ?
   -- Я не желаю ничего подобнаго; я бы желалъ... глаза Моргана горѣли ненавистью, но онъ одолѣлъ себя. Нѣтъ, сэръ, сказалъ онъ болѣе-спокойнымъ голосомъ: -- благодарю васъ; мнѣ хотѣлось поговорить только съ вами, и о дѣлѣ, которое васъ касается, сэръ. Не сдѣлаете ли вы мнѣ одолженія, сэръ, не зайдете ли ко мнѣ въ домъ?
   -- Если небольше, какъ минуты на двѣ. Морганъ, то пожалуй, сказалъ Артуръ, и подумалъ про себя: "Вѣрно, онъ хочетъ просить моей протекціи". Они вошли въ домъ. Въ окнахъ были ужь билетики, извѣщавшіе объ отдачѣ квартиры въ-наймы. Введя мистера Пенденниса въ столовую и предложивъ ему стулъ, мистеръ Морганъ принялся сообщать молодому человѣку тѣ свѣдѣнія, о которыхъ читатель ужь знаетъ.
   

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ-ОСЬМАЯ,
въ которой Пенденнисъ пересчитываетъ своихъ цыплятъ.

   Пріятель нашъ прибылъ въ Лондонъ въ тотъ же день, когда явился на оставленную квартиру дяди -- и прибылъ на весьма-короткое время. Оставя нѣкоторыхъ спутниковъ своихъ въ отели, куда проводилъ ихъ съ запада, онъ поспѣшилъ въ Лемб-Куртъ, наслаждавшійся такимъ количествомъ солнечныхъ лучей, какое ему отпускалось. Въ жилищахъ Темпля господствуетъ непринужденность вмѣсто солнца; рыцари Храма ворчать, а все-таки живутъ-себѣ довольно-комфортэбльно въ этихъ старыхъ стѣнахъ. Слуга Пена извѣстилъ своего господина, что Уаррингтонъ также возвратился на свою квартиру, и Артуръ, разумѣется, прямо побѣжалъ наверхъ, и нашелъ комнату своего пріятеля, какъ и въ старину, надушенною облаками табачнаго дыма, а Джорджа за обычною работой для газетъ и періодическихъ изданій. Они поздоровались другъ съ другомъ съ суровымъ радушіемъ, принятымъ между молодыми Англичанами, подъ холодною оболочкой котораго скрывается почти всегда много ласки и горячности. Уаррингтонъ улыбнулся, вынулъ трубку изо рта и сказалъ: "Ну, молодость!" Пенъ протянулъ ему руку съ словами: "Здоровъ ли, старикъ?" И въ этомъ состояло все привѣтствіе между двумя истинными друзьями, повидавшимися нѣсколько мѣсяцевъ. Alphonse и Frédéric бросились бы другъ другу въ объятія и закричали: "Ce bon coeur!" "ce cher Alphonse!" надъ плечомъ другъ друга. Максъ и Вильгельмъ надѣлили бы усы другъ друга полудюжиной пропитанныхъ табакомъ лобзаній. "Ну, молодость!" "Здоровъ ли старикъ?" вотъ все, что говорятъ Британцы. Они бы ограничились тѣмъ же, если бъ даже одинъ спасъ другому жизнь наканунѣ. Завтра они ужь обойдутся безъ shake-hands, только кивнуть слегка, когда свидятся за завтракомъ. Каждый изъ нихъ питаетъ къ другому самую теплую привязанность, самое полное довѣріе: каждый откроетъ другому настежь свой кошелекъ, или, въ случаѣ, еслибъ кто задѣлъ добрую славу друга за глаза, постоитъ за него всѣмъ плечомъ, а между-тѣмъ, они разстаются съ весьма-спокойнымъ "Good-bye", встрѣчаются съ "How-d'you-do"; и не пишутъ ничего другъ другу въ промежутокъ времени между свиданьемъ и разставаньемъ. Странная застѣнчивость, странный стоицизмъ англійской дружбы! "Да, мы народъ не болтливый, не то что эти проклятые иностранцы", говоритъ Гардмэнъ, который во всю жизнь нетолько не обнаруживалъ, но и не чувствовалъ дружбы ни къ кому на свѣтѣ.
   -- Былъ въ Швейцаріи? спросилъ Пенъ.
   -- Да. Не могъ найдти на трубку порядочнаго табаку, до самаго Страсбурга, гдѣ добылъ себѣ немножко "капрала". Умъ этого человѣка, весьма-вѣроятно, былъ наполненъ воспоминаніями о великихъ чудесахъ природы и искусства, но энтузіазмъ его слишкомъ-стыдливъ, не обнаруживается даже передъ самымъ искреннимъ другомъ, и онъ прикрываетъ его облакомъ табачнаго дыма. Онъ, однако, будетъ словоохотнѣе на вечернихъ дружескихъ бесѣдахъ, и напишетъ откровенно и съ жаромъ о томъ, о чемъ конфузится говорить. Мысли и опытность, вывезенныя изъ странствій, явятся на бумагѣ такъ точно, какъ ученость, которой въ разговорѣ онъ никогда не выказываетъ, но которая обогащаетъ его слогъ блестящими ссылками и примѣрами, успливаетъ его благородное краснорѣчіе и заостряетъ его остроуміе.
   Уаррингтонъ пересчитываетъ наскоро мѣста, которыя посѣтилъ. Онъ видѣлъ Швейцарію, Сѣверную Италію, Тироль; возвратился черезъ Вѣну, Дрезденъ и по Рейну. Онъ говоритъ объ этихъ мѣстахъ сердитымъ и недовольнымъ тономъ, какъ-будто вовсе не желалъ бы упоминать о нихъ, и какъ-будто видъ ихъ сдѣлалъ на него самое непріятное впечатлѣніе. Когда старшій другъ кончилъ свой угрюмый очеркъ, начинаетъ говорить младшій. Онъ былъ въ провинціи; скука смертная; пошлыя хлопоты, все идетъ вяло; пріѣхалъ въ Лондонъ дня на два, ѣдетъ потомъ въ... въ сосѣдство Тонбриджскихъ Водъ, навѣстить кой-кого изъ друзей... и это будетъ чертовски-вяло. Вѣдь какъ трудно заставитъ Англичанина сознаться, что онъ счастливъ.
   -- Ну, а парламентское мѣсто, Пенъ? Все ты устроилъ какъ слѣдуетъ?
   -- Все хорошо; лишь только Парламентъ соберется и можно будетъ издать новый биль, Клеврингъ удаляется и я надѣваю его башмаки.
   -- Ну, а подъ какимъ знаменемъ воюемъ мы?-- тори, консервативнымъ, со стороны министерства, или какъ?
   -- Гмъ! Политика всѣхъ почти одна и та же. У меня не довольно акровъ земли, чтобъ быть протекціонистомъ; да я бы не могъ имъ быть, хоть бы владѣлъ всѣми землями графства. Я намѣренъ поддерживать министерство, но имѣю свои виды касательно нѣкоторыхъ общественныхъ вопросовъ.-- Нечего зубоскалить, старый циникъ, я-таки призанялся кой-чѣмъ и намѣренъ явиться сильнымъ въ карантинныхъ и копіальныхъ вопросахъ.
   -- То-есть мы предоставляемъ себѣ право подавать голосъ и противъ министерства, хотя вообще мы къ нему довольно-дружелюбны. Но avant lout, мы читаемъ лекціи въ Клеврингскомъ Институтѣ и пожимаемъ руки здравомыслящимъ мастеровымъ; но все-таки мы не прочь и отъ мѣстечка, когда Палата выслушаетъ нѣсколько нашихъ молодецкихъ рѣчей, а министерство успѣетъ постигнуть наши достоинствъ.
   -- Я не имѣю призванія быть вождемъ и преобразователемъ человѣчествъ, сказалъ Пенъ нѣсколько-грустнымъ тономъ. У меня недовольно ни самолюбія, ни лицемѣрія. Лгать я не буду въ Парламентѣ, Джорджъ, это я тебѣ обѣщаю. Разумѣется, я не могу не допустить той необходимой лжи, которая вошла въ ходячую монету и безъ которой остановилось бы парламентское кровообращеніе. Если представится случай сказать въ Палатѣ что-нибудь хорошее, я скажу; если я могу поддержать хорошую мѣру, то сдѣлаю это; если подвернется хорошенькое мѣстечко, я не прочь отъ него. Но я мало буду льстить партіямъ -- и вотъ тебѣ вся моя парламентская политика. Parlons d'autre chose.
   -- Послѣ честолюбія у тебя слѣдуетъ любовь, я полагаю? Ну, каково благоденствовало наше юношеское сердце? Готовился ты начать новую жизнь? Намѣренъ ты развестись со мною, Артуръ, и взять жену?
   -- Я такъ думаю. Она очень-добрая дѣвушка и очень-живаго характера. Она поетъ и не боится сигары. У нея будетъ хорошее состояніе (я не знаю сколько именно), но дядя мой надѣется всего больше на щедрость бегумы, и обѣщаетъ, что она хорошо надѣлятъ дочь. Мнѣ кажется, что Біанка чертовски привязана ко мнѣ, прибавилъ Артуръ со вздохомъ.
   -- То-есть, мы принимаемъ ея ласки и деньги.
   -- Развѣ мы не говорили прежде, что вся жизнь -- сдѣлка? Я вовсе не намѣренъ надрывать себѣ сердца ради ея. Я высказалъ ей довольно -- откровенно свои чувства... и... и между нами дѣло кончено. Съ-тѣхъ-поръ, какъ я видѣлся съ нею въ послѣднее время, и въ-особенности въ-продолженіе послѣднихъ двухъ мѣсяцевъ, пока я жилъ въ провинціи, мнѣ казалось, что привязанность ея ко мнѣ усиливалась болѣе-и-болѣе; письма ея, въ-особенности къ Лаурѣ, повидимому показываютъ это. Мои письма были довольно-просты, безъ восторговъ и обѣтовъ, поипмаешь? но, смотря на дѣло, какъ на affaire faite, я не желалъ ни ускорить, ни замедлить совершенія его.
   -- Ну, а что Лаура?
   -- Лаура? Джорджъ, сказалъ Пенъ глядя пристально въ глаза Уаррингтону: -- Клянусъ Небесами, Лаура лучшая, благороднѣйшая и милѣйшая дѣвушка во всей вселенной.-- Голосъ его упалъ: казалось, какъ-будто у него едва достало силъ договорить; онъ протянулъ руку товарищу, который взялъ ее и закачалъ головой:
   -- И ты только теперь убѣдился въ этомъ, молодость? сказалъ Уаррингтонъ послѣ краткой паузы.
   -- Кто не узнавалъ вещей слишкомъ-поздно, Джорджъ? воскликнулъ Артуръ съ свойственнымъ ему увлеченіемъ. Чья жизнь не разочарованіе? Кто доноситъ сердце свое въ-цѣлости, не изувѣчивъ его во дорогѣ, до самой могилы? Я не зналъ еще человѣка совершенно-счастливаго, или которому бы не пришлось выкупиться изъ рукъ судьбы тѣмъ или другимъ изъ своихъ драгоцѣннѣйшихъ сокровищъ. Счастливы мы, если судьба оставляетъ насъ въ покоѣ, взявъ съ насъ пеню, и не тревожитъ насъ снова. Положимъ такъ: я нашелъ, теперь, что лишился драгоцѣннѣйшаго сокровища, которое ужь поможетъ быть моимъ; годы сряду имѣлъ я въ своей палаткѣ ангела, которому далъ уйдти: развѣ я одинъ на свѣтѣ!.. дружище, развѣ я одинъ на свѣтѣ въ такомъ положеніи? Не думаешь ли ты, что мнѣ легче переносить свою судьбу, если я знаю, что этого заслуживаю? Она ушла отъ насъ. Да будетъ надъ нею благословеніе Божіе! Она могла остаться со мною, но я ея лишился.-- Это въ родѣ Ундины, неправда ли, Джорджъ?
   -- Она была въ этой комнатѣ, сказалъ задумчиво Джорджъ.-- Уаррингтонъ выдѣлъ ее; слышалъ ея кроткій, нѣжный голосъ, видѣлъ ея ласковую улыбку и глаза, сіявшіе такимъ привѣтомъ,-- лицо, о которомъ онъ вспоминалъ такъ часто и съ такою нѣжностью, о которомъ думалъ столько безсонныхъ ночей; видѣніе это, всегда любимое и благословляемое, исчезло теперь! Стаканъ, въ которомъ былъ букетъ; Библія съ надписью Елены -- вотъ все, что осталось ему отъ этого кратковременнаго цвѣтка его жизни. Пусть будетъ это сонъ, пусть онъ миновался, но лучше имѣть воспоминаніе о такомъ снѣ, чѣмъ пробуждаться безъ цѣли изъ оцѣпенѣнія.
   Друзья сидѣли нѣсколько минутъ молча; каждый былъ занятъ своими мыслями и зналъ мысли другаго. Пенъ заговорилъ первый, сказавъ, что ему надобно сходить къ дядѣ и донести старому джентльмену о своихъ дѣйствіяхъ. Майоръ писалъ ему въ послѣдній разъ видимо въ очень-дурномъ расположеніи духа; майоръ замѣтно старѣлъ. "Я желаю видѣть тебя напередъ въ Парламентѣ и устроившимся хорошенько въ комфортэбльномъ домикѣ, съ наслѣдникомъ нашему имени. Покажи мнѣ все это -- и тогда старый Артуръ Пенденнисъ можетъ откланяться и очистить мѣсто молодымъ ребятамъ; онъ ужь довольно топталъ мостовую Палл-Малля, такъ писалъ племяннику майоръ.
   -- Въ этомъ старомъ язычникѣ есть-таки доброта, сказалъ Уаррингтонъ: онъ думаетъ не объ одномъ себѣ; по-крайней-мѣрѣ не объ одной той части самого себя, которая застегнута въ его фракѣ, а о тебѣ и твоемъ потомствѣ. Онъ желаетъ видѣть племя Пенденнисовъ размноженнымъ, и надѣется, что оно современемъ разбогатѣетъ. Старый родоначальникъ благословляетъ тебя изъ клубнаго окна Бэйя, и его уносятъ и хоронятъ подъ плитами сент-джемской церкви, въ виду Пиккадилли, кебной биржи, и каретъ, ѣдущихъ на великолѣпный балъ. Назидательная кончина!..
   -- Новая кровь, которую я приношу въ нашу фамилію, немножко нечиста, сказалъ въ раздумьи Пенъ. Еслибъ я могъ, я не выбралъ бы своего будущаго тестя Эмори въ родоначальники моего племени; ни дѣдушки Спелля, ни нашихъ восточныхъ предковъ. Мимоходомъ, кто такой былъ Эмори? Эмори былъ лейтенантомъ одного остиндскаго корабля. Біанка написала о немъ стишки, о бурѣ, о волнахъ, подобныхъ горамъ; о могилѣ мореходца, мужественномъ отцѣ, и тому подобное. Эмори утонулъ, командуя остиндскимъ кораблемъ, на пути изъ Калькутты въ Сидней; Эмори и бегума не составляли счастливой четы. Добрая леди была несчастлива въ выборѣ мужей: сказать между нами, болѣе презрительной твари, какъ сэръ Фрэнсисъ Клеврингъ, изъ Клевринг-Парка, баронетъ, никогда...
   -- Никогда не бывало въ числѣ законодателей Британіи, прервалъ Уаррингтонъ; причемъ Пенъ покраснѣлъ.
   -- Мимоходомъ сказать, продолжалъ Уаррингтонъ:-- я встрѣтилъ въ Баденѣ нашего пріятеля, шевалье Стронга, въ полномъ парадѣ и во всѣхъ украшеніяхъ. Онъ сообщилъ мнѣ, что разсорился съ Клеврингомъ, о которомъ онъ повидимому такого же дурнаго мнѣнія, какъ и ты, и, какъ мнѣ показалось, онъ выразилъ свое убѣжденіе, что Клеврингъ совершеннѣйшій негодяй. Этотъ негодяй Блоунделль, который научилъ тебя картежинчанью въ Оксбриджѣ, былъ съ Стронгомъ, и время, какъ кажется, вызвало наружу всѣ его драгоцѣнныя качества и сдѣлало шулеромъ несравненно-совершеннѣйшимъ, чѣмъ онъ былъ въ эпоху твоего ученья. Но предсѣдателемъ того мѣста былъ знаменитый полковникъ Альтамонтъ, передъ которымъ все склонялось, который задавалъ пиры всему обществу и подрывалъ банкъ, какъ говорили.
   -- Дядя мой знаетъ кое-что объ этомъ человѣкѣ; Клеврингъ также. Тутъ есть что-нибудь нечистое. Но, впрочемъ, до свиданья! Какъ почтительный племянникъ, я пойду въ Бюри-Стритъ. И взявъ шляпу, Пенъ приготовился выйдти.
   -- И я прогуляюсь, сказалъ Уаррингтонъ. Они вышли вмѣстѣ и завернули наминуту въ комнаты Пена, которыя были этажомъ ниже, какъ читатель ужь знаетъ.
   Тамъ Пенъ принялся опрыскивать себя о-де-колонемъ и тщательно надушилъ себѣ волосы и бакенбарды какимъ -- то bouquet à la... и проч.
   -- Это что еще? Вѣдь ты не курилъ, или моя трубка напитала тебя ядомъ? ворчалъ Уаррингтонъ.
   -- Я располагаю сдѣлать визитъ кой-какимъ женщинамъ, отвѣчалъ Пенъ: -- я буду обѣдать у нихъ. Онѣ въ городѣ проѣздомъ и остановились въ отели, въ Джермни-Стритѣ.
   Уаррингтонъ смотрѣлъ съ добродушнымъ участіемъ, какъ прифранчивался нашъ молодой денди до совершенства, и какъ явился наконецъ въ парадной сорочкѣ, безукоризненномъ галстухѣ, свѣжихъ перчаткахъ и блестящихъ сапогахъ. Джорджъ былъ въ толстыхъ сапожищахъ; старая рубашка его была пробита около груди и воротнички ея изомшились отъ тренія силой бороды.
   -- Ну, молодость, я все-таки люблю видѣть тебя щеголемъ. Когда я хожу съ тобою, у меня какъ-будто розанъ въ петличкѣ. И ты очень-любезенъ, попрежнему. Я не думаю, чтобъ въ Темплѣ нашелся другой молодой малый, въ твоемъ родѣ; но я не думаю также, чтобъ тебѣ было когда-нибудь совѣстно ходить со мною.
   -- Полно врать вздоръ, Джорджъ.
   -- Слушай, Пенъ, продолжалъ пріятель его грустнымъ тономъ: -- когда будешь писать... когда будешь писать Лаурѣ, то скажи ей мое искреннее благословеніе.
   Пенъ покраснѣлъ, взглянулъ на Уаррингтона, и потомъ... и потомъ разразился неудержимымъ хохотомъ.
   -- Я сегодня обѣдаю съ нею. Я сегодня привезъ её и леди Рокминстеръ изъ провинціи; ѣхали вмѣстѣ двое сутокъ; ночевали въ Батѣ. Слушай, Джорджъ, приходи и ты обѣдать. Я имѣю право приглашать, а старая леди безпрестанно толкуетъ о тебѣ.
   Джорджъ отказался: Джорджу надобно писать статью. Онъ заколебался, и увы! странное дѣло, согласился наконецъ. Рѣшено было, что они напередъ зайдутъ съ визитомъ къ дамамъ, и они отправились въ отличномъ расположеніи духа въ Джермни-Стритъ. Еще разъ освѣтило душу Джорджа милое лицо, еще разъ говорилъ ему нѣжный голосъ, еще разъ привѣтствовало его дружеское пожатіе прелестной ручки.
   Оставалось полчаса до обѣда. "Вы можете сходить и повидаться съ вашимъ дядей, мистеръ Пенденнисъ", сказала ему старая леди Рокминстеръ. "Вы его не приведете къ обѣду... нѣтъ... его старыя повѣсти невыносимы, а я хочу поговорить съ мистеромъ Уаррингтономъ; смѣю сказать, онъ позабавитъ насъ. Мы ужь, кажется, слышали всѣ ваши исторіи. Цѣлые два дня мы провели вмѣстѣ и прспорядочно надоѣли другъ другу, я такъ думаю".
   Итакъ, повинуясь миледи, Артуръ пошелъ на квартиру дяди.
   

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ-ДЕВЯТАЯ.
Fiat justitia.

   Обѣдъ былъ ужь поданъ, когда возвратился Артуръ, и леди Рокминстеръ принялась бранить его за то, что онъ опоздалъ. Но Лаура, взглянувъ на своего кузена, увидѣла на лицѣ его такую блѣдность и такое разстройство, что, прервавъ рѣчь своей покровительницы, спросила съ нѣжнымъ испугомъ: что случилось? не боленъ ли ты, Артуръ?
   Артуръ выпилъ полный стаканъ хереса.
   -- Я слышалъ самыя необыкновенныя новости; разскажу тебѣ послѣ, и онъ взглянулъ на прислугу. Во весь обѣдъ онъ былъ взволнованъ до-нельзя.
   -- Что вы тамъ возитссь подъ столомъ съ вашими ногами? Вы наступили на хвостъ Фидо и опрокинули ея блюдечко. Вы видите, мистеръ Уаррингтонъ сидитъ смирно, сказала миледи.
   За десертомъ (казалось, будто этотъ несчастный обѣдъ никогда не кончится) леди Рокминстеръ сказала: "Сегодняшній обѣдъ быль нестерпимо-глупъ. Что-нибудь случилось, я полагаю, и вамъ надобно переговорить съ Лаурой. Я пойду отдохнуть. Я не думаю пить съ вами чай сегодня, нѣтъ. Прощайте, мистеръ Уаррингтонъ. Вы должны приходить чаще, когда у васъ нѣтъ важныхъ дѣлъ". И почтенная леди, выпрямившись, очень-величаво вышла изъ комнаты.
   Джорджъ и всѣ присутствовавшіе встали вмѣстѣ съ нею; Уаррингтонъ также собрался уйдти и ужь прощался съ Лаурой, которая смотрѣла съ большимъ страхомъ на своего кузена, когда Артуръ остановилъ его.-- Нѣтъ, Джорджъ, подожди. Ты также долженъ услышать мои вѣсти и дать мнѣ совѣтъ. Я не знаю какъ мнѣ быть...
   -- Вѣрно что-нибудь о Біанкѣ, Артуръ, сказала Лаура съ бьющимся сердцемъ и краскою на щекахъ. Ей казалось, что она въ жизнь свою такъ не краснѣла.
   -- Да, и самая удивительная исторія, отвѣчалъ Пенъ.-- Когда я разстался съ вами и отправился къ дядѣ, я нашелъ на крыльцѣ его квартиры Моргана, камердинера, и онъ сказалъ мнѣ, что ужь больше не служитъ моему дядѣ и что тотъ перебрался съ своей квартиры въ этотъ самый отель. Придя сюда, я спросилъ о немъ, но онъ ушелъ обѣдать. Морганъ сказалъ мнѣ тогда, что имѣетъ сообщить мнѣ очень-важныя вещи, и просилъ меня зайдти въ домъ; теперь этотъ домъ принадлежитъ ему. Повидимому, этотъ негодяй накопилъ себѣ кучу денегъ, служа у моего дяди, и теперь онъ капиталистъ и мильйонеръ. Ну вотъ, я зашелъ въ домъ; и какъ бы вы думали, что онъ мнѣ сказалъ? Это должно остаться секретомъ между нами, если только можно сохранить такую тайну, когда она въ рукахъ этого мерзавца. Отецъ Біанки живъ. Онъ снова явился на свѣтъ. Бракъ между Клеврингомъ и нашею бегумою недѣйствителенъ.
   -- И Біанка, вѣроятно, наслѣдница своего дѣда, замѣтилъ Уаррингтонъ.
   -- Можетъ-быть; но дочь какого отца! Эмори бѣглый каторжникъ; Клеврингъ знаетъ это; мои дядя знаетъ также -- и этою-то грозой мой несчастный старикъ заставилъ Клевринга отказаться въ мою пользу отъ Парламента.
   -- Біанка не знаетъ объ этомъ? бѣдная леди Клеврингъ также? спросила Лаура.
   -- Нѣтъ. Біанка не знаетъ даже исторіи своего отца. Она знала, что онъ разошелся съ ея матерью, и слыхала, ребенкомъ, отъ Боннеръ, своей няньки, что мистеръ Эмори утонулъ въ Новой Голландіи. Онъ былъ тамъ ссыльнымъ преступникомъ, а не судовымъ капитаномъ, какъ думаетъ бѣдная дѣвушка. Леди Клеврингъ сказала мнѣ какъ-то разъ, что она была несчастлива съ своимъ первымъ мужемъ и что онъ былъ дурной человѣкъ. Она хотѣла разсказать мнѣ когда-нибудь все; я помню, она говорила мнѣ со слезами, что тяжело женщинѣ сознаваться въ такой правдѣ (она была рада смерти своего мужа) и что тяжко имѣть такое несчастіе въ выборѣ другаго мужа. Что теперь дѣлать? Человѣкъ этотъ не можетъ показаться и требовать свою жену: надъ нимъ, вѣроятно, виситъ смертная казнь, а возвращеніе въ ссылку -- навѣрное. Но плутъ грозилъ Клеврингу открыть все, и этою угрозой выжималъ изъ него деньги.
   -- Это нашъ пріятель, полковникъ Альтамонтъ; теперь мнѣ все ясно, сказалъ Уаррингтонъ.
   -- Если онъ воротится, то Морганъ, который знаетъ секретъ, пуститъ его въ дѣло. Онъ намѣренъ сорвать деньги со всѣхъ насъ. Подлый мерзавецъ воображалъ, что я знаю объ этомъ, сказалъ Пенъ, побѣлѣвъ отъ гнѣва: -- спросилъ меня, согласенъ ли я платить ему пожизненную пенсію за молчаніе? грозилъ мнѣ, мнѣ! какъ-будто я торговалъ несчастіемъ этой бѣдной бегумы, какъ будто я исторгъ изъ гнуснаго Клевринга его парламентское мѣсто. Творецъ милосердый! мой дядя просто съума сошелъ, пачкаясь въ подобномъ замыслѣ! Ну, вообрази ты себѣ, Лаура, сына нашей матери, торгующаго подобною измѣной!
   -- Я не могу этого вообразить, милый Артуръ, сказала Лаура, схвативъ руку Артура и цалуя ее.
   -- Нѣтъ! раздался звучный хотя и нѣсколько дрожащій голосъ Уаррингтона; онъ смотрѣлъ на эту великодушную и любящую пару съ болью невыразимой любви и муки.-- Нѣтъ, нашъ благородный малый не можетъ быть замѣшанъ въ такую гнусную интригу. Артуръ Пенденнисъ не можетъ жениться на дочери каторжника и сидѣть въ Парламентѣ членомъ за острогъ. Ты долженъ омыть руки во всемъ этомъ дѣлѣ, Пенъ. Ты долженъ отказаться. Не нужно объясненій, почему и для чего, но ты просто скажешь, что семейныя причины дѣлаютъ этотъ бракъ невозможнымъ. Пусть эти бѣдныя женщины лучше считаютъ тебя невѣрнымъ своему слову, чѣмъ узнаютъ истину. Кромѣ того, ты можешь добыть отъ собаки -- Клевринга (это я легко для тебя обдѣлаю) признаніе, что онъ находитъ причины, которыя ты дашь ему, какъ главѣ семейства, достаточными для расторженія предположеннаго брака. Такъ ли вы думаете, Лаура?-- Онъ едва смѣлъ смотрѣть на неё: онъ звалъ, что отрекается отъ послѣдней искры надежды, какая могла еще въ немъ таиться; что отталкиваетъ отъ себя послѣдній обломокъ своего разбитаго счастья, за который онъ могъ еще ухватиться -- и онъ предоставилъ волнѣ своего бѣдствія покрыть себя окончательно. Пенъ вскочилъ съ мѣста, когда Уаррингтонъ говорилъ, и смотрѣлъ на своего друга съ жадностью. Онъ отворотилъ голову: онъ видѣлъ какъ встала Лаура, подошла къ Пену и еще разъ поцаловала его руку. "И она того же мнѣнія -- благослови её Богъ!" сказалъ Джорджъ.
   -- Біанка невинна въ позорѣ своего отца, такъ ли, милый Артуръ? сказала Лаура, очень-блѣдная и говоря очень-скоро.-- Еслибъ ты ужь былъ на ней женатъ, то неужели покинулъ бы её за то, въ чемъ она невинна? Развѣ ты не связанъ съ нею? Развѣ хочешь оставить её потому только, что она въ несчастіи? И если она несчастна, то не долгъ ли твой утѣшать её? Наша мать сдѣлала бы это, еслибъ была съ нами. И говоря это, великодушная дѣвушка обняла его и скрыла лицо свое на его сердцѣ.
   -- Наша мать ангелъ небесный, прорыдалъ Пенъ. Ты лучшая и чистѣйшая изъ женщинъ; да, милѣйшая и лучшая. Научи, что мнѣ дѣлать. Молись, чтобъ я исполнилъ свой долгъ, чистая душа. Благослови и награди тебя Богъ, милая сестра!
   -- Да будетъ такъ, простоналъ Уаррингтонъ, стиснувъ голову обѣими руками.-- Она права, бормоталъ онъ про себя.-- Она не можетъ быть неправа, эта дѣвушка. И дѣйствительно, она смотрѣла и улыбалась какъ ангелъ. Много разъ послѣ того видѣлъ онъ эту улыбку; видѣлъ лучезарное лицо ея, когда она смотрѣла на Пена; видѣлъ какъ она отводила рукою свои локоны, краснѣя и улыбаясь, и все смотря съ нѣжностью на Пена.
   Она положила свою маленькую, нѣжную ручку за столъ и играла ею.
   -- А теперь, а теперь... сказала она, взглянувъ на обоихъ джентльменовъ.
   -- Что теперь? спросилъ Уаррингтонъ.
   -- А теперь мы будемъ пить чай, сказала миссъ Лаура, съ улыбкой.
   Но прежде-чѣмъ эта нѣсколько-сантиментальная сцена кончилась такимъ прозаическимъ финаломъ, вошелъ лакей съ извѣстіемъ, что майоръ Пенденнисъ возвратился въ отель и желаетъ видѣть своего племянника. При этой новости Лаура, не безъ нѣкоторой боязни, бросила Пену умоляющій взглядъ, простилась съ обоими джентльменами и ушла въ свою спальню; взглядъ ея выражалъ: "Помни свой долгъ, будь кротокъ съ дядей, но твердъ". Уаррингтонъ, вообще неочень-большой любитель до чая, досадовалъ, однако, что долженъ былъ лишиться ожидаемой чашки. Почему бы старому Пенденнису не прійдти домой часомъ позже? Ну, что дѣлать? Часомъ раньше или позже, а все-таки надобно разстаться. Онъ пожалъ руку пріятелю и вышелъ на улицу. "Въ которомъ изъ множества оконъ гостинницы горитъ ея огонь?" спросилъ онъ, можетъ быть, мысленно, идучи по улицѣ. Онъ направился въ сосѣдній клубъ, въ эстамине, и занялся своею всегдашнею утѣшительницей -- сигарой. Тамъ люди громко шумятъ и спорятъ о политикѣ, танцовщицахъ, конскихъ скачкахъ, невыносимой тиранніи комитета старинныхъ британскихъ забавъ, и проч. Онъ входитъ въ этотъ дымъ и шумъ съ своимъ священнымъ секретомъ. Говорите, спорьте, перекрикивайте другъ друга, сыпьте анекдотами, отпускайте шутки! Хохочите и разсказывайте ваши дикія повѣсти! Интересно поставить себя на мѣсто любаго изъ присутствовавшихъ въ этомъ дымѣ и говорѣ, и подумать, что вѣроятно, у каждаго есть свой скрытый ego, который сидитъ въ сторонкѣ и одиночествѣ, вдали отъ шумной болтовни и хохотни: къ нему-то присоединяется остальная часть нашего существа!
   Артуръ, проходя по корридорамъ отеля, чувствовалъ какъ въ немъ разгарался гнѣвъ. Его приводила въ негодованіе мысль, что тотъ старый джентльменъ, съ которымъ онъ сейчасъ увидится, игралъ имъ какъ куклой и компрометировалъ его честь и доброе имя. Рука стараго холостяка была очень-холодна и тряслась, когда онъ подалъ ее Пену. Онъ кашлялъ, ворчалъ у камина: Фрошъ не умѣетъ ни подать ему халатъ, ни положить газеты, какъ дѣлывалъ этотъ проклятый, безсовѣстный мерзавецъ Морганъ. Старый джентльменъ оплакивалъ свою участь и проклиналъ неблагодарность Моргана съ брюзгливою раздражительностью.
   -- Проклятый, безстыдный мошенникъ! Вчера ночью былъ пьянъ и чуть не вызвалъ меня на кулачный бой. Пенъ, клянусь честью, я былъ такъ взбѣшенъ, что чуть не пустилъ въ него ложемъ; и этотъ адскій разбойникъ сколотилъ себѣ десять тысячъ фунтовъ! Я думаю, онъ стоитъ висѣлицы и будетъ повѣшенъ непремѣнно. Только, чтобъ чортъ его побралъ, я бы желалъ имѣть его у себя до конца жизни. Онъ зналъ всѣ мои привычки и, демми! когда я звонилъ, проклятый поръ непремѣнно приносилъ то, что мнѣ было нужно, не такъ, какъ этотъ нѣмецкій болванъ. Ну, а какова была у васъ погода? Часто ты бывалъ у леди Рокминстеръ? Ты не могъ сдѣлать ничего лучше. Она леди старинной школы -- vieille école, bonne école, ге? Демми! теперь ужь эта школа исчезаетъ. Но на мой вѣкъ еще станетъ. Мнѣ ужь недолго здѣсь болтаться: я очень старѣю, мой милый Пенъ; и знаешь, когда я сегодня разбиралъ мою маленькую библіотеку, тамъ, между книгами, есть Библія, которая принадлежала моей бѣдной матери: я бы желалъ, чтобъ ты сохранилъ её, Пенъ. Я думалъ, сэръ, что, по всей вѣроятности, ты откроешь ящикъ, когда онъ перейдетъ въ твое владѣніе, а меня, старика, зароютъ въ землю, сэръ... и майоръ кашлялъ и покачивалъ надъ огнемъ дряхлою головою.
   Лѣта его, доброжелательность обезоружили нѣсколько гнѣвъ Пена, и ему стало жаль приступить къ объясненію, которое, какъ онъ зналъ, разстроитъ самую милую надежду всей жизни стараго джентльмена и огорчитъ его до-нельзя.
   -- Да, да, я скоро уберусь, сэръ, продолжалъ старикъ:-- но я бы желалъ напередъ прочесть въ Times твою рѣчь. Мистеръ Пейденнисъ сказалъ: "Непривыкши говорить публично..." ге, сэръ! каково, Артуръ? Демми! ты смотришь чертовски здоровымъ малымъ, сэръ. Я всегда говорилъ, что мой братъ Джекъ поставить на ноги нашу фамилію. Ты долженъ ѣхать на западъ и купить наше старое фамильное имѣнье, сэръ. Nec tenui penna, ге? Поднимемся, сэръ, поднимемся снова, и демми! я нисколько не удивлюсь, если ты будешь баронетомъ прежде чѣмъ я умру.
   Пену больно было слушать его.
   -- И я же долженъ разрушить воздушный замокъ этого бѣднаго старика, подумалъ онъ: -- а нечего дѣлать, впередъ!-- Гмъ! Я... я заходилъ на вашу прежнюю квартиру въ Бюри-Стритѣ, но не засталъ васъ, дядюшка, началъ Пенъ медленно:-- и я говорилъ съ Морганомъ, дядюшка.
   -- Право! Старый джентльменъ невольно встревожился и пробормоталъ: -- ну, выпустили кошку изъ мѣшка, демми!
   -- Онъ разсказалъ мнѣ исторію, сэръ, которая до-крайности меня удивила и огорчила.
   Майоръ старался казаться равнодушнымъ.
   -- Какъ, исторію объ этомъ, какъ его, ге?
   -- Объ отцѣ миссъ Эмори, первомъ мужѣ леди Клеврингъ, и о томъ, кто онъ и что такое.
   -- Гмъ! чертовски-неловкое дѣло! Я... я слыхалъ объ этомъ, гмъ... этомъ проклятомъ обстоятельствѣ... нѣсколько времени тому назадъ.
   -- Я желалъ бы узнать объ этомъ раньше, или не знать вовсе, сказалъ угрюмо Артуръ.
   -- Все благополучно, подумалъ дядя, весьма-об легченный.
   -- Демми! я желалъ бы утаить это отъ тебя и отъ этихъ бѣдныхъ двухъ женщинъ, которыя тутъ столько же виноваты, какъ новорожденные младенцы.
   -- Вы правы. Женщинамъ нѣтъ нужды знать объ этомъ: я имъ, конечно, не скажу ни слова; но очень можетъ быть, имъ разскажетъ всю исторію мерзавецъ Морганъ. Онъ, повидимому, расположенъ барышничать своимъ секретомъ и уже предлагалъ мнѣ условія выкупа. Я желалъ бы знать это дѣло раньше, сэръ. Неочень-пріятно чувствовать себя женихомъ дочери каторжника.
   -- Потому-то я и скрывалъ это отъ тебя, мой милый. Но миссъ Эмори совсѣмъ не дочь каторжника; развѣ ты не видишь этого? Миссъ Эмори дочь леди Клеврингъ, съ пятидесятью или шестидесятью тысячами фунтовъ приданаго; и вотчимъ ея, весьма-почтенный баронетъ и сельскій джентльменъ, одобряетъ этотъ бракъ и передаетъ своему зятю мѣсто въ Парламентѣ. Что можетъ быть проще?
   -- И это правда, сэръ?
   -- Конечно, правда, разумѣется, правда, безъ-сомнѣнія, правда. Эмори не существуетъ. Я говорю тебѣ, что онъ не существуетъ. При малѣйшемъ признакѣ жизни, онъ мертвъ. Мы держимъ его за мертвымъ замкомъ, какъ того, въ комедіи "Критикъ" ге?.. Черговски-забавная комедія этотъ "Критикъ". Чудовищно-остроумный малый Шериданъ, и сынъ былъ таковъ же. Клянусь честью, сэръ, когда я служилъ на Мысѣ Доброй-Надежды, я помню...
   Болтливость стараго джентльмена и желаніе привести Артура на Мысъ Доброй-Надежды происходили, можетъ-быть, отъ старанія уклониться отъ предмета, который ближе всего лежалъ къ сердцу молодаго человѣка; но Артуръ прервалъ его:
   -- Еслибъ вы сообщили мнѣ объ этомъ прежде, то избавили бы и меня и себя отъ большаго огорченія и обманутаго ожиданія; я не былъ бы связанъ обязательствомъ, отъ котораго, какъ благородный человѣкъ, не могу отступить.
   -- Конечно, не можешь, мы держимъ тебя на привязи, а человѣкъ, который привязанъ къ парламентской скамьѣ и хорошенькой дѣвушкѣ съ тысячами двумя фунтовъ дохода, привязалъ къ недурнымъ вещамъ, сэръ, позволь тебѣ сказать.
   -- Творецъ Небесный! Развѣ вы слѣпы, сэръ? развѣ вы не можете видѣть?
   -- Видѣть, чего? молодой джентльменъ.
   -- Видѣть, что скорѣе я пойду работать въ кандалахъ вмѣстѣ съ моимъ тестемъ, чѣмъ воспользуюсь секретомъ Эмори! Видѣть, что скорѣе я рѣшусь украсть ложки со стола, чѣмъ возьму парламентское мѣсто отъ Клевринга, въ видѣ подкупа за мое молчаніе! Видѣть, что вы даете мнѣ въ жены дочь низкаго преступника; обрекаете меня позору и бѣдности; прокляли мою будущность, когда безъ васъ она могла бы быть совершенно-другою! Развѣ вы не видите, что мы пустились въ преступную игру и объиграны; что, предлагая жениться на этой бѣдной дѣвушкѣ, ради ея денегъ и возвышенія, которое она могла мнѣ доставить, я унижаю себя и пачкаю свою честь?
   -- Ради самихъ Небесъ! что ты хочешь сказать, сэръ?
   -- Я хочу сказать, что есть предѣлъ низости, черезъ который я не могу перешагнуть. У меня нѣтъ для этого другаго названія, и мнѣ очень-жаль, если слова мои васъ оскорбляютъ. Цѣлые мѣсяцы сряду меня давила мысль, что я поступаю недостойно, своекорыстно, какъ жадный эгоистъ. Я справедливо наказанъ: продавъ себя за деньги и мѣсто въ Парламентѣ, я лишаюсь теперь того и другаго.
   -- Съ чего ты взялъ, что лишаешься того и другаго? закричалъ старый джентльменъ.-- Какой чортъ отнимаетъ у тебя состояніе или мѣсто въ Парламентѣ? Годдемъ! Клеврингъ не посмѣетъ отказаться. Ты получишь восемьдесятъ тысячъ фунтовъ до послѣдняго шиллинга.
   -- Я сдержу свое слово миссъ Эмори, сэръ.
   -- И, клянусь Юпитеромъ, родители ея сдержатъ свое.
   -- Нѣтъ, сэръ, не то. Я согрѣшилъ, но съ помощью Божіей не хочу больше грѣшить. Я освобождаю Клевринга отъ его обѣщанія, исторгнутаго безъ моего вѣдома. Я не хочу взять за Біанкой ничего, кромѣ той суммы, которая была ей первоначально опредѣлена, и сдѣлаю все, что могу, для ея счастья. Вы сами всему причиной и навлекли это на меня, сэръ. Но вы думали сдѣлать хорошее дѣло -- и я прощаю...
   -- Артуръ, ради-Бога, ради имени отца твоего, который, клянусь честью, былъ самый гордый человѣкъ во всей Англіи и всегда думалъ о чести фамиліи; ради меня, бѣднаго, убитаго старика, который всегда чертовски тебя любилъ, не бросай этого случая! Я тебя прошу, умоляю, мой милый, милый мальчикъ, не бросай этого случая! Вѣдь чего ты лишаешься! ты навѣрно выйдешь въ люди, сдѣлаешься баронетомъ; вѣдь три тысячи фунтовъ дохода! Демми, умоляю тебя на колѣняхъ (на, вотъ тебѣ) не дѣлай этого!
   И старикъ, дѣйствительно, опустился на колѣни, схватилъ Артура за руку и смотрѣлъ на него съ жалобною мольбою. Пену больно было видѣть трясущіяся руки дяди, дрожащія морщины его дряхлаго лица, старые глаза, которые плакали и мигали, слышать его прерывистый, слезный голосъ:
   -- О, сэръ! сказалъ онъ дядѣ со стономъ: -- вы доставили мнѣ и то довольно горя; избавьте меня отъ этого. Вы желали, чтобъ я женился на Біанкѣ -- я женюсь на ней. Ради-Бога, встаньте, сэръ, я не могу этого вынести.
   -- Ты... ты хочешь сказать, что берешь ее нищею и будешь самъ нищимъ? сказалъ старый джентльменъ, поднимаясь и сильно кашляя.
   -- Я смотрю за нее какъ на дѣвушку, съ которою приключилось большое несчастіе и на которой я помолвленъ. Она не можетъ помочь своей бѣдѣ, и такъ-какъ она имѣла мое слово, будучи счастливою, то я не возьму его назадъ теперь, когда она въ бѣдности. Я не принимаю парламентскаго мѣста Клевринга, развѣ онъ передастъ его мнѣ послѣ, по доброй волѣ. Я не хочу ни на шиллингъ больше ея первоначальнаго состоянія.
   -- Потрудись позвонить. Я сдѣлалъ, что могъ и сказалъ свое, и я чертовски-старый малый. И... и... нѣтъ нужды. И... и... Шекспиръ былъ правъ и кардиналъ Вольси также, демми... Еслибъ я служилъ моему долгу, какъ служилъ вамъ (да, на колѣняхъ, клянусь Юпитеромъ, передъ моимъ племянникомъ!), этому бы не слѣдовало быть... Доброй ночи, сэръ, можете не утруждать себя новыми визитами.
   Артуръ взялъ руку старика, которую тотъ ему оставилъ: она была совершенно-безчувственна и влажна. Самъ онъ казался очень-постарѣлымъ, какъ-будто споръ и претерпѣнное имъ пораженіе совершенно придавили его.
   На другой день онъ не вставалъ съ постели и отказался видѣть пришедшаго къ нему племянника.
   

ГЛАВА СОРОКОВАЯ,
въ которой палубы начинаютъ очищаться.

   Когда Пенъ, облекшись на другое утро въ халатъ, пошелъ, по своему обыкновенію, наверхъ къ Уаррингтону, чтобъ извѣстить его о результатѣ свиданія съ дядей и спросить его совѣта, онъ нашелъ на квартирѣ Джорджа одну мистриссъ Фленаганъ. Уаррингтонъ взялъ свою дорожную кису и уѣхалъ. Адресъ его былъ: "въ домъ брата, въ Соффолькѣ". Пакеты, адресованные въ конторы газеты и юридическаго журнала, для которыхъ онъ писалъ, лежали на столѣ, ожидая, вѣроятно, что за ними пришлютъ.
   -- Я застала его за письменнымъ столомъ, этого добраго джентльмена, сказала Пену мистриссъ Фленаганъ: -- онъ все писалъ; одна свѣча уже догорала, и какъ ни жестка его постель, а онъ и не прилегъ на нее всю ночь, сэръ.
   И дѣйствительно, просидѣвъ въ Клубѣ, пока шумъ не сдѣлался для него нестерпимымъ, Джорджъ пошелъ домой и провелъ ночь за оканчиваньемъ статей, за которыми проработалъ изо всѣхъ силъ. Трудъ его былъ конченъ; ночь, между-тѣмъ, прошла и поздній сѣрый ноябрскій разсвѣтъ засталъ его еще съ перомъ въ рукѣ. Многіе изъ насъ восхищались, можетъ-быть, статьею, явившеюся въ слѣдующемъ нумерѣ того журнала: разнообразіемъ ея сужденій, глубокомысленностью, ѣдкостью сатиры. Тутъ не было замѣтно другихъ мыслей, которыя его занимали и никогда не покидали: только весьма-немногіе, знавшіе его имя и слогъ, могли найдти въ его произведеніяхъ тонъ, болѣе обыкновеннаго грустный, и сатиру, болѣе горькую и нетерпѣливую, чѣмъ прежде или послѣ той поры. Мы уже говорили прежде, что еслибъ мы могли читать въ книгахъ чувства человѣка вмѣстѣ съ мыслями автора, какъ бы интересны были эти книги! Гораздо-болѣе интересны, чѣмъ забавны. Я полагаю, что лицо арлекина, за его маской, всегда серьёзно, если не грустно, и конечно, всякій, кто живетъ перомъ и кому случится прочитать эту книгу, вспомнитъ, что онъ самъ испыталъ, и какіе тяжкіе часы труда и одиночества онъ провелъ. Какая постоянная забота сидѣла безотлучно подлѣ его письменнаго стола! Можетъ-быть, въ слѣдующей комнатѣ царствовала болѣзнь: тамъ металось въ горячкѣ дитя, и надъ нимъ сидѣла со страхомъ и мольбою измученная мать; можетъ-быть, самъ онъ придавленъ былъ горемъ, и жестокій туманъ поднимался передъ его глазами, такъ-что онъ едва могъ видѣть лежащую передъ нимъ бумагу, а между-тѣмъ, перо работало и работало, понукаемое необходимостью. Кто изъ насъ не имѣлъ ночей и часовъ, подобныхъ этимъ? Но для сердца мужественнаго, какъ ни тяжки эти боли, оно ихъ переноситъ: какъ ни длинна кажется ночь, но, наконецъ, приходитъ же и разсвѣтъ, язвы излечиваются, лихорадка унимается, приходитъ отдыхъ, и вы можете безъ горечи оглянуться на прошлыя страданія.
   Двѣ или три справочныя книги, клочки изорванной рукописи, открытые ящики, перья и чернильница, строчки на протекающей бумагѣ, обломки сургуча -- все это было разбросано по столу, и Пенъ бросился въ пустыя кресла, замѣчая вокругъ себя все, по своему обыкновенію, или даже невольно. На книжной полкѣ было пустое мѣсто (подлѣ университетскаго Платона, съ гербами Коллегіи Сент-Бонифиса), гдѣ стояла подаренная Еленой Библія. "Онъ взялъ ее съ собой", подумалъ Пенъ. Онъ понялъ, почему Уаррингтонъ уѣхалъ... Добрый, добрый старикъ Джорджъ!"
   Пенъ отеръ глаза рукою.
   "О, какъ несравненно онъ выше, лучше, добрѣе меня!" подумалъ онъ. "Гдѣ найдти другаго такого друга, или другое такое сердце? Гдѣ услышу я такой открытый голосъ и такой дружескій смѣхъ? Гдѣ найду другаго, подобнаго ему, истиннаго джентльмена? Немудрено, что она его любила. Что такое я, въ сравненіи съ нимъ? Могла ли она не любить его? До конца нашихъ дней мы будемъ ей братьями: судьба рѣшила, что мы не можемъ быть ничѣмъ другимъ для нея. Мы будемъ ея рыцарями, будемъ служить ей; а когда состарѣемся, то скажемъ ей, какъ мы ее любили. Добрый, добрый старикъ Джорджъ!"
   Возвратясь къ себѣ, Пенъ нашелъ въ своемъ ящичкѣ для писемъ маленькую записочку, которой прежде не замѣтилъ. Адресъ на имя А. П. эскв. былъ руки Джорджа и онъ, вѣроятно, уходя, сунулъ эту записочку въ ящикъ Артура.
   "Любезный Пенъ! Когда ты будешь завтракать, я буду на половинѣ дороги домой, и намѣренъ провести Рождество въ Норфолькѣ, или гдѣ-нибудь.
   "Я имѣю свое мнѣніе о результатѣ обстоятельствъ, о когорыхъ мы толковали вчера въ Джермпи-Стритѣ, и считаю свое присутствіе de trop.

Vale.
"Дж. Уар."

   "Мое искреннѣйшее уваженіе и мои adieux твоей кузинѣ".
   Итакъ, Джорджъ уѣхалъ, и прачка мистриссъ Фленаганъ господствовала одна въ его пустыхъ комнатахъ.
   Какъ водится, на другой день послѣ своего рѣшительнаго разговора съ дядей, Пенъ пошелъ навѣстить его; дядя не хотѣлъ его принять, а потому мистеръ Артуръ, весьма-естественно, отправился въ покои леди Рокминстеръ, гдѣ старая леди тотчасъ же спросила о Синей-Бородѣ и настоятельно требовала, чтобъ онъ явился къ обѣду.
   -- Синяя-Борода уѣхалъ, сказалъ ей Пенъ, и онъ вынулъ изъ кармана записку бѣднаго Джорджа и передалъ ее Лаурѣ; та посмотрѣла на нее, возвратила Пену, неглядя на него, и вышла. Пенъ произнесъ леди Рокминстеръ краснорѣчивое похвальное слово своему старому Джорджу. Старушка удивилась его восторженности. Она никогда не слыхала, чтобъ онъ хвалилъ кого-нибудь съ такимъ жаромъ, и сказала ему, съ свойственною ей откровенностью, что она не считала натуру его способною къ такой горячности.
   Проходя разъ по Вагсрлооской Площади, въ одну изъ частыхъ прогулокъ своихъ къ гостинницѣ, гдѣ жила Лаура и куда родственное почтеніе къ дядѣ влекло Артура каждый день, мистеръ Пенденнисъ увидѣлъ одного стараго пріятеля, выходившаго изъ знаменитаго магазина мистера Джимкрэкка, откуда услужливый прикащикъ несъ за нимъ къ бругэму свертокъ съ покупками. Джентльменъ былъ въ самомъ глубокомъ траурѣ; бругэмъ, кучеръ и лошадь были также въ траурѣ. Горесть въ благополучныхъ обстоятельствахъ и поддержанная самыми комфортэбльными подушками и рессорами, олицетворялась вполнѣ экипажемъ и его владѣтелемъ, маленькимъ джентльменомъ въ черномъ.
   -- Ба, Фокеръ! Галло, Фокеръ! закричалъ Пенъ (читатель узнаетъ, безъ-сомнѣнія, стараго школьнаго товарища Артура) и онъ протянулъ руку преемнику оплакиваемаго Джона Генри Фокера, эсквайра, владѣльца Логвуд-Гоуза и другихъ, главнаго партнера знаменитой пивоварни Фокера и комп., и "Фокеровой Оптовой".
   Маленькая рука, обтянутая чернѣйшею перчаткой, которой мрачный цвѣтъ еще рѣзче обозначался трехдюймовою бѣлоснѣжною манжеткой, протянулась въ отвѣтъ на привѣтствіе Артура; другая рука держала сафьянный ящичекъ, въ которомъ, безъ-сомнѣнія, было нѣчто драгоцѣнное, сейчасъ только пріобрѣтенное мистеромъ Фокеромъ въ магазинѣ Джимкрэкка. Проницательный взоръ и сатирическій умъ Пена указали ему немедленно на то, чѣмъ былъ занятъ мистеръ Фокеръ, и онъ подумалъ о наслѣдникѣ въ Гораціи, который разливаетъ вино, скопленное въ чанахъ его отца; подумалъ также, что человѣческая натура почти та же самая на Риджент-Стритѣ какъ и на Via Sacra.
   -- Поздравляю съ наслѣдствомъ! сказалъ Артуръ.
   -- О, да. Благодарю, очень-благодаренъ, отвѣчалъ Фокеръ,-- Здоровъ ли, Пенъ? Я въ страшныхъ хлопотахъ, прощай! И онъ вскочилъ въ свой черный бругэмъ и сѣлъ какъ маленькая черная кручина за чернымъ кучеромъ. Онъ покраснѣлъ при видѣ Пена и обнаружилъ другіе признаки виновности и тревоги, которые Пенъ приписалъ новости его положенія; и мистеръ Артуръ разсуждалъ о нихъ въ своемъ обычномъ сардоническомъ духѣ.
   -- Да, таковъ свѣтъ! Могила закрывается надъ Гарри-отцомъ и Гарри-сынъ владычествуетъ на его мѣстѣ. Старые партнёры пивоварни преклоняются передъ нимъ со своими книгами; работники его бросаютъ вверхъ шапки. Какое почтеніе питаютъ къ нему теперь банкиры, потаріусы, адвокаты! Между этими двумя джентльменами стоялъ слишкомъ-высокій призъ, чтобъ они очень-искренно любили другъ друга. Пока одинъ человѣкъ не даетъ другому наслаждаться двадцатью тысячами фунтовъ дохода, младшій будетъ всегда заглядывать впередъ, и желаніе будетъ пораждать мысль объ обладаніи. Благодарю небеса, никогда не было мысли о деньгахъ между мною и нашею милою матерью, Лаура.
   -- И никогда не могло быть; ты бы отвергъ ее съ презрѣніемъ! воскликнула Лаура.-- Зачѣмъ выставлять себя болѣе эгоистомъ, чѣмъ ты въ самомъ дѣлѣ? Зачѣмъ допускать идею, что ты могъ хоть на минуту быть способенъ къ такой... къ такой ужасной низости, Пенъ? Ты заставляешь меня краснѣть за тебя, Артуръ; ты заставляешь меня... глаза ея кончили рѣчь и она отерла ихъ платкомъ.
   -- Есть истины, которыхъ женщины никогда не признаютъ, и отъ которыхъ ваша скромность отвращается. Я не говорю, что я Когда-нибудь зналъ это чувство, а только-что я радъ, неимѣть къ тому искушенія. Что дурнаго въ этомъ сознаніи слабости?
   -- Всѣхъ насъ учили молиться объ избавленіи отъ искушенія, Артуръ, сказала Лаура тихимъ голосомъ.-- Я рада, что ты былъ спасенъ отъ этого великаго преступленія; мнѣ только горестно думать, что ты могъ какимъ-нибудь образомъ быть введенъ въ такое искушеніе. Но ты никогда не быль бы способенъ къ этому, и ты самъ это знаешь. Поступки твои доказываютъ доброту и благородство: ты презираешь низости. Ты берешь Біанку безъ денегъ и безъ подкупа. Да, и я благодарю за это Бога, милый братъ. Ты не могъ продать себя: я это знала, и когда то дѣло обнаружилось, ты доказалъ свое благородство. Хвала -- кому должно! Зачѣмъ преслѣдуетъ тебя этотъ ужасающій скептицизмъ, мой милый Артуръ? Зачѣмъ сомнѣваться въ своемъ собственномъ сердцѣ, во всѣхъ? О, еслибъ ты зналъ, какъ мнѣ это больно, какъ я не могу заснуть, думая объ этихъ жестокихъ рѣчахъ, милый братъ, и желаю, чтобъ онѣ не были ни высказаны, ни задуманы.
   -- Не-уже-ли я причиняю тебѣ много размышленій и много слезъ, Лаура?
   Полнота невинной любви засіяла ему въ отвѣтъ. Улыбка небесной чистоты, взглядъ невыразимой нѣжности, участія, состраданія, озарилъ ея лицо; всѣ эти признаки любви и непорочности Артуръ видѣлъ и цѣнилъ въ ней: видѣлъ, какъ вы наблюдали бы ихъ въ ребенкѣ, цѣнилъ, какъ мы ихъ чтимъ въ ангелахъ.
   -- Я... я, право, не понимаю, чѣмъ могъ заслужить столько привязанности отъ двухъ такихъ женщинъ, сказалъ онъ простодушно.-- Это похоже на незаслуженную похвалу, Лаура, или на с.шшкомъ-большое счастье, которое пугаетъ человѣка, или на важное мѣсто, когда человѣкъ считаетъ себя неспособнымъ занять его. О, моя милая сестра, какъ мы слабы и недостойны; какою доброю, полною любви и истины, создали тебя Небеса! и онъ смотрѣлъ на прелестную дѣвушку съ выраженіемъ почта отеческой ласки.-- Вы не можете не имѣть кроткихъ мыслей, не дѣлать добрыхъ дѣлъ. Милое твореніе! вотъ цвѣты, которые тебя украшаютъ.
   -- И что еще, сэръ? спросила Лаура.-- Я вижу язвительную усмѣшку, которая скользитъ на твоемъ лицѣ. Что она означаетъ? Зачѣмъ приходитъ она отгонять всѣ добрыя мысли?
   -- Язвительная усмѣшка, будто бы? Я думалъ, моя милая, что природа, сдѣлавъ тебя такою доброю и любящею, сдѣлала очень-хорошо, но...
   -- Но что такое? Что значитъ это злое но? и зачѣмъ ты всегда вызываешь его?
   -- "Но" -- приходитъ безъ нашей просьбы. "Но" -- размышленіе. "Но" -- это демонъ скептика, съ которымъ онъ заключилъ свой договоръ. Если онъ забудетъ его и предастся сладкимъ мечтаніямъ, строенію воздушныхъ замковъ, или заслушается прелестной музыкой, или звона колоколовъ -- "Но" постучится у дверей и скажетъ: "господинъ мой, я здѣсь; не ты мой господинъ, но я твой. Куда бы ты ни пошелъ, ты не можешь путешествовать безъ меня. Я буду шептать тебѣ на ухо, когда ты съ мольбой преклонишь колѣни. Я буду у твоей брачной подушки. Я буду сидѣть за столомъ съ тобою и твоими дѣтьми. Я буду за занавѣской твоего смертнаго одра". Вотъ что за особа это "Но".
   -- Пенъ, ты меня пугаешь!
   -- Знаешь ли ты, что мнѣ сейчасъ шепнуло "Но", когда я смотрѣлъ на тебя? "Но" сказало: "еслибъ у этой дѣвушки было столько же разсудка, сколько любви, она перестала бы любить тебя. Еслибъ она знала тебя, каковъ ты есть -- грязнымъ, корыстолюбивымъ эгоистомъ, какимъ ты себя знаешь, она отшатнулась бы отъ тебя и не могла бы питать къ тебѣ ни любви ни участія". Развѣ я не говорилъ, прибавилъ онъ съ нѣжностью: "что нѣкоторыя изъ васъ изъяты отъ порока? Любить вы умѣете; познанія зла не дано вамъ".
   -- О чемъ вы тутъ толкуете, молодежь? спросила леди Рокминстеръ, вошедшая въ это время, по совершеніи -- съ помощью горничныхъ и въ таинственномъ уединеніи своихъ покоевъ -- тѣхъ туалетныхъ обрядовъ, безъ церемоніала которыхъ она никогда не показывалась публикѣ.-- Мистеръ Пенденнисъ, вы безпрестанно сюда приходите.
   -- Здѣсь очень-пріятно, миледи. Когда вы вошли, мы говорили о моемъ пріятелѣ Фокерѣ, съ которымъ я сейчасъ встрѣтился; какъ вамъ извѣстно, онъ наслѣдовалъ милльйоны своего отца.
   -- У него прекрасное состояніе. Пятнадцать тысячъ фунтовъ дохода. Онъ очень-достойный молодой человѣкъ. Онъ долженъ навѣстить меня, и леди Рокминстеръ взглянула на Лауру.
   -- Онъ ужь много лѣтъ тому назадъ помолвленъ съ своею кузиной, леди.
   -- Леди Анна дурочка, и у меня нѣтъ терпѣнья съ нею, сказала леди Рокминстеръ съ большимъ достоинствомъ.-- Она пренебрегла всѣми приличіями общества, растерзала сердце своего отца и лишилась пятнадцати тысячъ фунтовъ дохода.
   -- Лишилась? Что случилось? спросилъ Пенъ.
   -- Черезъ день или два заговоритъ объ этомъ весь городъ; значитъ мнѣ не длячего секретничать, отвѣчала леди Рокминстеръ, которая успѣла ужь написать и получить около дюжины писемъ по этому предмету.-- Я вчера получила письмо отъ моей дочери, которая гостила въ Дроммингтонѣ, пока всѣ не должны были разъѣхаться оттуда послѣ той ужаной катастрофы. Когда мистеръ Фокеръ пріѣхалъ изъ Ниццы, послѣ похоронъ, леди Анна упала на колѣни передъ отцомъ, говоря, что никакъ не можетъ выйдти за своего кузена, что она отдала сердце другому и должна скорѣе умереть чѣмъ исполнить прежній уговоръ. Бѣдный лордъ Рошервилль, который въ самыхъ страшныхъ обстоятельствахъ, показалъ дочери въ какомъ положеніи его дѣла и доказалъ ей всю необходимость замужства съ молодымъ Фокеромъ; наконецъ мы всѣ вообразили, что она послушалась резоновъ и согласилась сообразоваться съ желаніями семейства. Что же случилось? Въ прошлый четвертокъ она вышла послѣ завтрака съ своею горничной и обвѣнчалась въ самой церкви Дроммингтон-Парка съ мистеромъ Гобсономъ, капелланомъ ея отца и гувернёромъ ея брата, рыжимъ вдовцомъ съ двумя дѣтьми. Бѣдный нашъ Рошервилль совсѣмъ растерялся: онъ хотѣлъ бы женить Генри Фокера на Барбарѣ или Алисѣ, только Алису изуродовала оспа, а Барбара десятью годами старѣе его. И, разумѣется, такъ-какъ молодой человѣкъ теперь самъ себѣ господинъ, то онъ и не поддастся. Ударъ этотъ жестоко поразилъ бѣдную леди Агнесу. Она безутѣшна. Ей предоставленъ по смерть домъ на Гросвенор-Стритѣ и назначено очень-хорошенькое вдовье наслѣдство. Вы съ нею развѣ не встрѣчались? Какже, она обѣдала разъ у леди Клеврингъ, въ первый разъ, когда я насъ увидѣла, и вы показались мнѣ тогда очень-непріятнымъ молодымъ человѣкомъ. Но я васъ сформировала. Мы сформировали его, неправда ли, Лаура? А гдѣ Синяя Борола? пусть онъ придетъ. Этотъ ужасный дантистъ, Гридли, продержитъ меня въ городѣ еще цѣлую недѣлю.
   Послѣднюю часть монолога миледи Пенъ не слушалъ. Онъ думалъ, для кого бы это Фокеръ накупилъ себѣ вещей у ювелира? Почему Гарри какъ-будто избѣгалъ его? Неужели онъ остался вѣренъ любви, которая нѣкогда такъ расшевелила его и, полтора года тому назадъ, сослала за границу? Вотъ вздоръ! Браслеты и подарки, вѣроятно, предназначились стариннымъ пріятельницамъ Гарри изъ оперы или французской труппы. Слухи изъ Неаполя и Парижа какіе доносятся въ эстамине клубовъ, возвѣстили, что молодой человѣкъ нашелъ себѣ развлеченія; или, встрѣтивъ препятствіе въ своей добродѣтельной привязанности, бѣдный Фокеръ бросился слова на свои прежнія забавы, ухватился за старыя знакомства? не его одного общество оттѣсняетъ отъ добра и втягиваетъ въ грѣхи; не онъ одинъ сталъ жертвою себялюбивыхъ законовъ свѣта.
   Такъ-какъ доброе дѣло, которому суждено свершиться, не можетъ свершиться слишкомъ-скоро, то Лаура старалась всѣми силами ускорить предполагаемую женитьбу Пена, и торопила его съ какимъ-то лихорадочнымъ усердіемъ. Почему не могла она подождать? Пенъ могъ ждать очень-хорошо, безъ малѣйшаго нетерпѣнія; но Лаура не хотѣла слышать о дальнѣйшей медленности. Она какъ-будто не могла имѣть покоя, пока счастье Артура несовершенно.
   Она писала своей милой Біанкѣ, что пріѣдетъ гостить къ ней въ Тонбриджъ, когда леди Рокминстеръ отправится на нѣсколько времени въ владѣтельный домъ Рокминстеровъ; и хотя старая вдовствующая графиня сердилась, бранилась и повелѣвала, Лаура была глуха и упорствовала въ своемъ неповиновеніи: ей надобно ѣхать въ Тонбриджъ -- она должна ѣхать въ Тонбриджъ, и кончено дѣло. Лаура, которая обыкновенно не имѣла своей воли, и подчинялась съ улыбкою желаніямъ и капризамъ всѣхъ, обнаружила въ этомъ случаѣ самое упорное и непоколебимое своеволіе. Старая графиня должна сама ухаживать за своимъ ревматизмомъ; должна сама усыплять себя чтеніемъ, если не хочетъ заставлять читать себѣ ведутъ свою горничную, которой голосъ походилъ на воронье карканье, и которая уродовала немилосердо сантиментальные пассажи романовъ; Лаура же должна ѣхать въ Тонбриджъ во что бы ни стало, къ своей милой сестрѣ. На будущей недѣлѣ, посылая тысячу нѣжностей и почтительныхъ поклоновъ леди Клеврингъ, Лаура располагаетъ обнять свою мнлую Біанку.
   Милая Біанка немедленно пишетъ милой Лаурѣ отвѣтъ на письмо No 1, увѣряя, что встрѣтитъ милую сестру съ невыразимымъ восторгомъ: какъ восхитительно будетъ имъ пѣть снова ихъ старые дуэты, гулять вмѣстѣ по мягкой травѣ и по желтѣющимъ лѣсамъ Пенсгорста и Сбутборо! Біанка считаетъ часы до радостнаго свиданія съ милою подругой.
   Лаура въ No 2-мъ, изъявляетъ восторгъ при полученіи дружественнаго отвѣта милой Біанки. Она надѣется, что дружба ихъ никогда не уменьшится; что взаимная довѣреность ихъ будетъ рости съ годами; что у нихъ не будетъ секретовъ другъ отъ друга; что цѣлью жизни каждой будетъ составить счастье одного человѣка.
   No 2-й, отъ Біанки, приходитъ черезъ два дня: Какъ досадно! Домъ ихъ очень-тѣсенъ и двѣ свободныя спальни заняты этою противною мистриссъ Плантеръ и ея дочерью; мистриссъ Плантеръ вздумала захворать (это всегда съ нею случается въ загородныхъ домахъ ея знакомыхъ), и она не можетъ или не хочетъ уѣхать еще нѣсколько дней.
   Лаура, No 3. Дѣйствительно, это ужасно-досадно! Л. надѣялась услышать одну изъ прелестныхъ пѣсенъ своей милой Б. въ пятницу; но она готова ждать и тѣмъ-больше, что леди Р. несовсѣмъ-здорова и любитъ, когда Лаура за нею ухаживаетъ. Бѣдный майоръ Пенденнисъ также очень-нездоровъ (онъ живетъ въ той же гостинницѣ), такъ нездоровъ, что не принимаетъ даже Артура, который постоянно навѣщаетъ своего дядю. Сердце Артура полно нѣжности и любви. "Она готова ручаться (даже подчеркнувъ эти слова), "за его доброе сердце, ласковость и нѣжность".
   Біанка, No 3. "Что значитъ это удивительное и до-крайности непонятное письмо отъ А. П.? Что думаетъ объ этомъ безцѣнная Лаура? Что случилось? Какая ужасная тайна скрывается тутъ"?
   Біанка, No 3, требуетъ объясненія; и ничто не объяснитъ этого лучше, какъ само удивительное и таинственное письмо мистера Артура Пенденниса.
   

ГЛАВА СОРОКЪ-ПЕРВАЯ,
мистеръ и мистриссъ Сэмъ Гокстеръ.

   "Милая Біанка, писалъ ей Артуръ, вы всегда читаете и сочиняете хорошенькія драмы, и производите романы въ дѣйствительной жизни: приготовлены ли вы теперь взять на себя роль поэтической героини? Не самую пріятную роль, милая Біанка, не ту, когда героиня вступаетъ въ обладаніе замкомъ и богатствами своего родителя, и представляетъ своего супруга вѣрнымъ и преданнымъ вассалламъ, привѣтствуя жениха объявленіемъ: "Все это мое и твое"; но другую роль, той злополучной леди, которая вдругъ узнаетъ, что она -- жена не принца, а нищаго, Клода Мельмотта: роль жены Альнаскара, которая входить въ ту самую минуту, когда мужъ ея опрокинулъ подносъ съ фарфоровымъ сервизомъ, который долженъ былъ составить его состояніе. Но подождите; Альнаскаръ, который опрокинулъ фарфоръ, человѣкъ не женатый: онъ только возвелъ взоръ свой на дочь визиря -- и всѣ надежны его разбились въ дребезги вмѣстѣ съ разлетѣвшимися черепками чайныхъ чашекъ и блюдечекъ.
   "Хотите ли вы быть дочерью визиря и отказать съ презрительнымъ смѣхомъ Альнаскару, или вы предпочитаете быть леди Лейонсъ и любить безденежнаго Клода Мельнотта? Эту роль я беру на себя, если вамъ угодно. Я буду любить васъ въ возвратъ за ваше великодушіе, сколько могу; употреблю всѣ силы и способности, чтобъ сдѣлать вашу скромную жизнь счастливою; скромною она должна быть: по-крайней-мѣрѣ всѣ обстоятельства существуютъ противъ другаго рода заключенія, и мы будемъ жить и умремъ какъ бѣдные и смиренные прозаики. Для героя нашей повѣсти нѣтъ блеска звѣздъ. Я напишу еще романъ или два, которые будутъ немедленно забыты. Я пойду по юридической части и постараюсь выбраться впередъ въ моемъ званіи, можетъ быть, если счастье мнѣ очень послужитъ и если я буду очень-усердно работать (что совершенно нелѣпо), я получу мѣстечко въ колоніяхъ, и вы доживете до сана жены индійскаго судьи. Между-тѣмъ я откуплю себѣ Палл-Малльскую Газету: издателямъ она наскучила послѣ смерти бѣднаго Шэндона, и они уступятъ ее за небольшую сумму. Уаррингтонъ будетъ моею правою рукою и мы поднимемъ газету до приличнаго числа подписчиковъ. Я познакомлю васъ съ мистеромъ Финюкеномъ, помощникомъ редактора, и знаю кто будетъ подъ конецъ мистриссъ Финюкенъ (очень-милое и доброе твореніе, прожившее съ кротостью тяжкую жизнь); мы будемъ себѣ поживать потихоньку, въ надеждѣ на будущее, и добывать себѣ хлѣбъ трудомъ. Вамъ я предоставлю оперныя ложи, надзоръ за фешонэбльными свѣдѣніями и уголокъ поэтовъ, въ которомъ вы можете печатать изліянія и вздохи вашего сердечка. Не поселиться ли намъ надъ конторами? Тамъ четыре хорошенькія комнаты, кухня и чердачокъ для Лауры, на Кэтрин-Стритѣ, на Стрэндѣ; или вы предпочтете домикъ на ватерлооской дорогѣ? Это было бы очень-пріятно, только тамъ, на мосту, берутъ по полупенсу съ прохожаго. Мальчики наши могутъ ходить учиться въ Королевскую Коллегію, не правда ли? Не кажется ли вамъ все это шуткой?
   "Увы, милая Біанка! Это вовсе не шутка; я пишу съ весьма-серьёзнымъ лицомъ и говорю истину. Наши прелестныя мечты разлетѣлись. Карета наша умчалась изъ вида, какъ у Сандрильноны; домъ нашъ на Бельгрэв-Скверѣ унесенъ на воздухъ злымъ волшебникомъ, и я также мало членъ Парламента, какъ -- епископъ, на скамьѣ Палаты Лордовъ, или герцогъ съ орденомъ Подвязки у колѣна. Вы знаете очень-хорошо, какъ велико мое состояніе, и какъ велика назначенная вамъ часть; этого намъ будетъ довольно, чтобъ жить съ приличнымъ комфортомъ; чтобъ иногда нанять кебъ, когда мы соберемся посѣтить друзей, и чтобъ не отказать себѣ въ омнибусѣ, когда мы устанемъ идти пѣшкомъ. Но вотъ и все; довольно ли всего этого для васъ, моя прелестная и разборчивая принцесса? Я иногда сомнѣваюсь, можете ли вы переносить существованіе, какое я вамъ предлагаю: по-крайней-мѣрѣ вы должны знать, что васъ ждетъ впереди. Если вы скажете: "Да, Артуръ, я раздѣлю твою участь, какова бы она ни была, и буду твоею вѣрною и любящею женою" -- мои объятія вамъ отверсты, и да поможетъ мнѣ Богъ исполнить мой долгъ въ-отношеніи къ вамъ. Если же нѣтъ, и вы желаете болѣе-высокаго положенія въ свѣтѣ, я считаю долгомъ не мѣшать Біанкѣ; я буду стоять въ толпѣ, когда ваша вельможность поѣдете ко двору, и вы удостоите меня улыбкой изъ окна вашей кареты. Въ прошедшій сезонъ я разъ видѣлъ какъ леди Майрабель ѣхала въ собраніе; счастливый супругъ сіялъ подлѣ нея звѣздами и лентами; всѣ цвѣты садовъ Армиды красовались въ колоссальномъ букетѣ, воткнутомъ за пазуху кучера: желаете вы этого и карету, или согласны ходить пѣшкомъ и штопать чулки вашего супруга?
   "Я не могу сказать вамъ (впослѣдствіи я бы могъ, еслибъ насталъ день, послѣ котораго между нами не было бы секретовъ), что именно случилось въ-теченіе этихъ послѣднихъ нѣсколькихъ часовъ и вслѣдствіе чего измѣнились всѣ мои планы на будущее; но я дѣйствительно узналъ вещи, которыя заставляютъ меня отказаться отъ всѣхъ плановъ, и отъ многихъ суетныхъ и честолюбивыхъ надеждъ, которымъ я предавался. Я уже написалъ и отправилъ къ сэру Фрэнсису Клеврингу письмо, въ которомъ говорю ему, что не могу принять его парламентскаго мѣста иначе, какъ послѣ моей женитьбы, также точно я не могу и не хочу принять за вами другаго состоянія кромѣ-того, которое было вамъ опредѣлено послѣ смерти вашего дѣда и послѣ рожденія вашего брата. Добрая леди Клеврингъ не имѣетъ никакого понятія (и не будетъ имѣть, надѣюсь) о причинахъ, принудившихъ меня къ такому необычайно-странному рѣшенію. Оно происходитъ отъ одного горестнаго обстоятельства, въ которомъ не виноватъ никто изъ насъ; но, случившись разъ, такое обстоятельство такъ же гибельно и невозвратно, какъ толчокъ, разбившій фарфоръ честнаго Альнаскара и разсыпавшій всѣ его надежды. Я пишу въ довольно-веселомъ духѣ; нѣтъ нужды оплакивать бѣду, которой поправить нельзя. Намъ не достался большой выигрышъ житейской лотереи, милая Біанка; но я съумѣю быть довольнымъ и безъ него, если васъ на это втянетъ; и я повторяю отъ искренняго сердца, что посвящу всю свою жизнь на то, чтобъ сдѣлать васъ счастливою.
   "И теперь, какія новости сообщить вамъ? Дядя мой очень-нездоровъ, и принимаетъ отказъ мой отъ парламентскаго мѣста съ самымъ горестнымъ неудовольствіемъ: замыселъ этотъ былъ задуманъ имъ, этимъ бѣднымъ старымъ джентльменомъ, и онъ, естественно, оплакиваетъ его неудачу. Но Уаррингтонъ, Лаура и я, мы составили военный совѣтъ: они знаютъ эту страшную тайну и одобряютъ мое рѣшеніе. Вы должны любить Джорджа, потому-что вы любите великодушіе, правдивость и благородство; а что до Лауры, она должна быть нашею сестрою, Біанка, нашею заступницей, нашимъ ангеломъ-хранителемъ. Имѣя дома двухъ такихъ друзей, какая намъ нужда до всего остальнаго свѣта? до того, кто членомъ Парламента за Клеврингъ, или кто приглашенъ и кто не приглашенъ на большіе балы лондонскаго сезона?"
   На это откровенное посланіе пришло письмо отъ Біанки къ Лаурѣ, и другое къ самому Пену:
   "Вы испорчены свѣтомъ (писала ему Біанка): вы не любите вашу бѣдную Біанку, какъ бы она желала быть любимой, иначе вы не предлагали бы ей такъ легко взять ее или покинуть. Нѣтъ, Артуръ, вы меня не любите; вы человѣкъ благородный, дали мнѣ слово и готовы сдержать его; но та полная привязанность, та безпредѣльная любовь, гдѣ... о! гдѣ это видѣніе моей юности? Я въ вашей жизни только препровожденіе празднаго времени, а я хотѣла быть для васъ всѣмъ; -- только мимолетная мысль, а я хотѣла быть всею вашею душою. Я хотѣла составить изъ нашихъ двухъ сердецъ одно; но, ахъ! мой Артуръ, какъ одиноко ваше сердце! какую малую частичку его даете вы мнѣ! Вы говорите о нашей разлукѣ съ улыбкой на устахъ; о нашемъ свиданіи, безъ всякаго помышленія ускорить его! Не-уже-ли жизнь только разочарованіе, и не-уже-ли увяли всѣ цвѣты нашего сада? Я плакала... я молилась... я провела безсонные часы, я пролила горькія, горькія слезы надъ вашимъ письмомъ! Я приношу вамъ струю поэзіи моего существа, стремленія души, которая жаждетъ любви... которая выше всего проситъ любви, любви, любви!.. которая бросается къ ногамъ вашимъ и восклицаетъ: люби меня, Артуръ! И ваше сердце не бьется сильнѣе отъ мольбы моей любви! гордый взоръ вашъ не отуманенъ слезою участія! вы принимаете сокровище души моей, какъ презрѣнную мишуру! не какъ жемчужины изъ неизмѣримыхъ глубинъ привязанности! не какъ алмазы изъ пещеръ сердца! Вы поступаете со мною, какъ съ невольницей и требуете, чтобъ я преклонилась передъ моимъ господиномъ! Это ли награда вольному сердцу дѣвушки? Это ли цѣна за страсть всей жизни? О, я несчастная! когда же было иначе? когда встрѣчала любовь не разочарованіе? Могла ли я надѣяться (безумная!) быть исключеніемъ и успокоить мою пылающую голову на сердцѣ, которое бы меня понимало? Да, я была безумною дѣвушкой! Одинъ за однимъ увяли цвѣты моей юной жизни, и этотъ послѣдній, самый сладкій, самый безцѣнный цвѣтокъ, такъ неистово и беззавѣтно-любимый -- гдѣ онъ? Но довольно объ этомъ. Не обращайте вниманія на истекающее кровью сердце. Благословляю, всегда благословляю васъ, Артуръ!
   "Я буду писать, когда соберусь съ мыслями. Душевная мука дѣлаетъ меня неспособною думать. Я жажду свиданія съ Лаурой! Она пріѣдетъ къ намъ тотчасъ же, лишь-только мы воротимся изъ провинціи, не правда ли? А вы, холодный?

"Б."

   Слова этого письма были совершенно-ясны и написаны прелестнѣйшимъ почеркомъ Біанки, на раздушеной бумагѣ; а между-тѣмъ смыслъ ихъ немало озадачилъ Пена. Что хочетъ сказать Біанка? Принимаетъ ли она его предложеніе или отказываетъ ему? Фразы ея не выражали, что Артуръ не любитъ ея и она отказывается отъ него; ни того, что она жертвуетъ ему собою и беретъ его, какъ онъ ни холоденъ. Онъ сардонически смѣялся надъ письмомъ и надъ обстоятельствомъ, которое подало къ нему поводъ. Онъ смѣялся при мысли, какъ Фортуна надула его и какъ онъ этого заслуживалъ. Онъ повертывалъ въ рукахъ эту золотообрѣзную и надушеную загадку. Она потѣшала его и онъ наслаждался ею, какъ забавною исторіей.
   Онъ сидѣлъ такимъ-образомъ, держа курьёзный манускриптъ и угрюмо труня надъ собою, когда слуга принесъ ему карточку отъ одного джентльмена, которому очень-нужно переговорить съ нимъ. Еслибъ Пенъ вышелъ въ переднюю, то увидѣлъ бы тамъ своего стараго знакомца мистера Сэма Гокстера, который сосалъ набалдашникъ своей трости, ворочалъ глазами и обнаруживалъ всѣ признаки сильнаго безпокойства.
   -- Мистеру Гокстеру очень-нужно меня видѣть?-- Проси, проси сюда мистера Гокстера, сказалъ Пенъ, котораго это позабавило неяснѣе, какъ и самое появленіе бѣднаго Сэма.
   -- Прошу садиться, мистеръ Гокстеръ, сказалъ Пенъ съ величавою любезностью.-- Чѣмъ могу вамъ служить?
   -- Я бы не хотѣлъ говорить при вашемъ... вашемъ человѣкѣ, вслѣдствіе чего вѣрный слуга Артура вышелъ изъ комнаты.
   -- Я сосворился.
   -- Право?
   -- Она послала меня къ вамъ.
   -- Какъ, Фанни? Здорова ли она? Я хотѣлъ навѣстить ее, но у меня было столько хлопотъ по пріѣздѣ въ Лондонъ.
   -- Я слышалъ о васъ отъ моего губернатора и отъ Джека Гобнелля. Желаю вамъ радости, мистеръ Пенденнисъ, съ поступленіемъ въ Парламентъ и будущею леди. И Фанни желаетъ вамъ радости, прибавилъ онъ, покраснѣвъ.
   -- Отъ стакана до губъ дальше, чѣмъ кажется, мистеръ Гокстеръ! Кто знаетъ, кто еще будетъ сидѣть въ Парламентѣ за Клеврингъ.
   -- Вы можете сдѣлать все изъ моего губернатора. Вы доставили ему Клевринг-Паркъ. Старикъ мой былъ очень-доволенъ, когда вы зашли къ нему, сэръ. Гобнелль писалъ мнѣ объ этомъ. Не можете ли вы поговорить за меня съ моимъ губернаторомъ, сэръ?...
   -- И сказать ему что?
   -- Да я сдѣлалъ дѣло, отвѣчалъ Гокстеръ съ особеннымъ взглядомъ.
   -- Вы... вы не хотите сказать, что вы... что вы сдѣлали что-нибудь дурное съ этимъ милымъ молодымъ твореніемъ, сэръ? воскликнулъ Пенъ, вскочивъ съ бѣшенствомъ.
   -- Надѣюсь, что нѣтъ, возразилъ Гокстеръ съ взглядомъ повѣшеннаго: -- я только женился на ней. И я знаю, что въ домѣ поднимется страшная возня. Рѣшено было, что я буду взятъ въ партнёры, когда кончу курсъ въ Коллегіи, и тогда на вывѣскѣ написали бы: "Гокстеръ и сынъ". Но я дотъли того и, чортъ побери! Теперь все кончено и старикъ писалъ мнѣ, что скоро пріѣдетъ въ городъ за медикаментами: онъ прикатитъ завтра и все обнаружится.
   -- Когда же произошло это событіе? спросилъ Пенъ, вѣроятно, неочень-довольный, что та, которую онъ нѣкогда надѣлилъ частью своего высокаго вниманія, осмѣлилась утѣшиться, потерявъ его, и перейдти въ подданство къ другому.
   -- Въ прошлый четвергъ было пять недѣль; черезъ два дня послѣ того, какъ миссъ Эмори приходила въ Шеффердс-Иннъ, отвѣчалъ Гокстеръ.
   Немъ вспомнилъ, что Біанка упоминала въ своемъ письмѣ объ этомъ посѣщеніи.
   -- Меня позвали туда, продолжалъ Гокстеръ.-- Я былъ въ Иннѣ и перевязывалъ ногу старому Косу и еще кой для чего, вѣроятно; я встрѣтился съ Стронгомъ, который сказалъ мнѣ, что на ихъ квартирѣ заболѣла какая-то женщина; я и пошелъ оказать ей медицинское пособіе. То была старуха, которая провожала миссъ Эмори, ключница, что-ли. Она была въ сильной истерикѣ, лягалась и вопила какъ бѣшеная въ комнатѣ Стронга; и Альтамонтъ былъ тамъ же; и миссъ Эмори плакала, блѣдная какъ полотно; и Альтамонтъ метался какъ угорѣлый, просто, все вверхъ ногами. Онѣ пробыли два часа въ Шеффердс-Иннѣ, и старуху увезли полумертвую въ кебѣ. Ей было гораздо-хуже чѣмъ молодой. Я зашелъ на другой день на Гросвенор-Плесъ, чтобъ посмотрѣть, не могу ли имъ пригодиться; только онѣ уѣхали, даже непоблагодаривъ меня. А потомъ у меня было свое дѣло -- и плохое дѣло, прибавилъ угрюмо мистеръ Гокстеръ: -- но оно сдѣлано, и помочь нечѣмъ.
   -- Такъ она цѣлый мѣсяцъ знала эту исторію, подумалъ Пенъ съ болью въ сердцѣ и мрачнымъ участіемъ: -- вотъ объясненіе сегодняшняго письма. Она не хочетъ вмѣшивать своего отца и хранитъ его тайну; она хочетъ освободить меня отъ женитьбы и старается найдти предлогъ -- великодушная дѣвушка!
   -- Вы знаете, кто такой Альтамонтъ, сэръ? спросилъ Гокстеръ послѣ паузы, впродолженіе которой Пенъ думалъ о своихъ дѣлахъ.-- Мы съ Фанни много толковали о немъ и рѣшили, что онъ долженъ быть не кто другой, какъ первый мужъ мистриссъ Лейтфутъ: онъ ожилъ снова, а она только-что вышла замужъ за другаго. Можетъ-быть, Лейтфутъ не очень разсердится на это, вздохнулъ Гокстеръ, смотря съ яростью на Артура: демонъ ревности все-еще владѣлъ его дупіою; и теперь, въ-особенности послѣ своей женитьбы, бѣднякъ все воображалъ, что сердце Фанни принадлежало его сопернику.
   -- Поговоримъ лучше о вашихъ дѣлахъ, сказалъ Пенъ.-- Покажите мнѣ, какимъ-образомъ я могу служить вамъ, Гокстеръ. Позвольте, вопервыхъ, поздравить васъ съ женитьбой. Я душевно радъ, что Фанни, которая такъ добра, ласкова и обворожительна, нашла себѣ честнаго человѣка и джентльмена, который сдѣлаетъ ее счастливою. Укажите, чѣмъ помочь вамъ?
   -- Она думаетъ, что вы можете, сэръ, отвѣчалъ Гокстеръ, принимая протянутую руку Пена: -- и я вамъ, конечно, очень-благодаренъ; и что вы можете уговорить моего отца и открыть ему все дѣло; и мою мать, которая все еще важничаетъ, что она дочь пастора. Фанни не изъ хорошей фамиліи, я это знаю, и по воспитанію не подходитъ къ намъ, и тому подобное -- но она теперь мистриссъ Гокстеръ.
   -- Жена принимаетъ званіе мужа, разумѣется.
   -- Ну, и съ маленькимъ навыкомъ въ обществѣ, продолжалъ Гокстеръ, всасывая трость: -- она будетъ не хуже любой дѣвушки во всемъ Клеврингѣ. Вы бы послушали, какъ она поетъ и какъ играетъ на фортепьяно. Не слыхали? Старикъ Боусъ научилъ ее. И она пойдетъ въ ходъ на сценѣ, если мой губернаторъ не дастъ себя уломать; только я бы лучше желалъ обойдтись безъ этого. Вѣдь не можетъ не кокетничать, мистеръ Пенденнисъ, не можетъ! Демми, сэръ! Вѣдь я долженъ вамъ сказать, что теперь у нея сидятъ двое или трое изъ нашихъ ребятъ изъ Сен-Бартоломью; даже Джекъ Линтонъ, котораго я считалъ своимъ закадычнѣйшимъ, не лучше остальныхъ, и она поетъ ему и строитъ глазки. Боусъ правду говорить, что еслибъ въ комнатѣ было двадцать мужчинъ, и только одинъ изъ нихъ не обратилъ бы на нее вниманія, такъ она не успокоится до-тѣхъ-поръ, пока этотъ двадцатый не будетъ у нея подъ локтемъ.
   -- Вы бы держали при ней ея мать, сказалъ Пенъ, смѣясь.
   -- Она должна оставаться въ привратницкой. Жена моя не можетъ видѣться съ своимъ семействомъ такъ часто, какъ она привыкла. Вы сами знаете, сэръ, не могу же я навязать себѣ на шею всѣхъ Больтоновъ. Возьмите въ разсчетъ мое положеніе въ обществѣ, прибавилъ Гокстеръ, подперши подбородокъ весьмагрязною рукою.
   -- Au fait, сказалъ мистеръ Пенъ, котораго все это по-крайности потѣшало, и къ которому (вѣроятно, къ нему одному на свѣтѣ), могла бы очень-хорошо примѣниться басня о Mutato domine.
   Среди такого разговора этихъ двухъ джентльменовъ раздался еще стукъ въ двери, и Пидженъ доложилъ Пену о приходѣ мистера Боуса. Старикъ вошелъ медленно, съ краскою на блѣдноцъ лицѣ, и рука его нѣсколько дрожала, принимая протянутую руку Пена. Онъ кашлялъ, отиралъ лицо клѣтчатымъ бумажнымъ платкомъ, и наконецъ сѣлъ, оперши руки на колѣни; солнце отражалось на его лысинѣ, и Пенъ смотрѣлъ съ ласкою и участіемъ на его смиренную фигуру. "Человѣкъ этотъ имѣлъ также свои сердечныя раны, свои страданія", думалъ Артуръ; "и онъ также положилъ къ ногамъ женщины свои геній и свое сердце, но она оттолкнула ихъ отъ себя. Случайности жизни шли противъ него, и вотъ какая тварь пріобрѣла призъ". Супругъ Фанни, къ которому адресовалось это нѣмое заключеніе мысля, подмигнулъ однимъ глазомъ старому Боусу и принялся сверлить полъ своею любимою тростью.
   -- Итакъ, мистеръ Боусъ, мы съ вами проиграли, и вотъ счастливецъ, которому достался призъ, сказалъ Артуръ, пристально глядя на старика.
   -- Да, сэръ, вотъ выигравшій счастливецъ, какъ вы говорите.
   -- Вы, я полагаю, изъ моего мѣста? спросилъ Гокстеръ Боуса, подмигнувъ теперь Пену другимъ глазомъ, какъ-будто говоря: -- съ ума сходитъ старичишка, понимаете, по-уши влюбленъ въ нее, бѣдный сумасбродъ.
   -- Да, я былъ тамъ съ-тѣхъ-поръ, какъ вы ушли, Гокстеръ. Меня послала за вами мистриссъ Сэмъ: боялась, чтобъ вы не надѣлали какихъ-нибудь глупостей... чего-нибудь въ вашемъ родѣ, Гокстеръ.
   -- Есть на свѣтѣ такіе же дураки какъ я, проворчалъ молодой хирургъ.
   -- Вѣроятно, есть нѣсколько; неочень-много, будемъ надѣяться. Да, она послала меня изъ опасенія, чтобъ вы не оскорбили мистера Пенденниса; смѣю сказать и потому, что она сомнѣвалась, вѣрно ли вы передадите мистеру Пенденнису ея порученіе и попросите ли его зайдти къ ней и навѣстить ее. Она знала, что я навѣрно исполню ея порученіе. Говорилъ онъ вамъ объ этомъ, сэръ?
   Гокстеръ побагровѣлъ и скрылъ свое замѣшательство за годдемомъ. Пенъ смѣялся; сцена эта приходилась болѣе и болѣе по вкусу его горькому юмору.
   -- Я нисколько не сомнѣваюсь, что мистеръ Гокстеръ хотѣлъ сказать мнѣ объ этомъ, и мнѣ, конечно, будетъ очень-лестно и пріятно явиться съ почтеніемъ къ его женѣ, сказалъ Артуръ.
   -- Квартира на Чартергоуз-Лснѣ, надъ булочникомъ, по правой сторонѣ, когда выйдете изъ Сент-Джонс-Стрита, продолжалъ Боусъ безъ малѣйшей жалости.-- Вы знаете Смитфильдъ, мистеръ Пенденнисъ? Сент-Джонс-Стритъ ведетъ къ Смитфильду. Докторъ Джонсонъ не разъ хаживалъ по этой улицѣ въ стоптанныхъ башмакахъ, песя подъ мышкою кипу бумагъ, по пенни за строчку, для "Джентльменскаго Магазина". Вы, господа литераторы нашего времени, въ лучшемъ положеніи -- а? Вы ѣздите въ собственныхъ кебахъ и носите желтыя лайковыя перчатки.
   -- Я знавалъ многихъ умныхъ и достойныхъ людей, которымъ не удавалось, и многихъ шарлатановъ и надувалъ, которые успѣвали, и вы очень ошибаетесь, старый другъ, если воображаете, что я загордился своею личною удачей, возразилъ Артуръ грустнымъ тономъ.-- Не-уже-ли вы думаете, что призы жизни всегда достаются достойнымъ? Не-уже-ли вы измѣряете достоинство удачей? Вы должны чувствовать, что вы ничуть не хуже меня. Я никогда не сомнѣвался въ этомъ. Вы теперь сердиты на продѣлки счастья и ворчите на удачу другихъ. Не въ первый разъ несправедливо обвиняете вы меня, Боусъ.
   -- Можетъ-быть, вы не совсѣмъ неправы, сэръ, сказалъ старикъ, отирая свою лыснну.-- Я думаю о себѣ и ворчу: это дѣлаютъ всѣ люди, когда коснутся такого предмета. Вотъ малый, который выигралъ призъ въ лотереѣ; вотъ счастливецъ-юноша!
   -- Не понимаю, куда вы мѣтите, сказалъ Гокстеръ, котораго озадачивали разсужденія его собесѣдниковъ.
   -- И не удивительно, возразилъ сухо Боусъ.-- Мистриссъ Гокстеръ послала меня сюда, чтобъ присмотрѣть за вами и убѣдиться, что вы передадите мистеру Пенденнису ея маленькое порученіе, чего вы не исполнили и, значитъ, она была права. Женщины всегда правы. У нихъ на все есть причины. Да, вотъ, сэръ (обращаясь къ Пену съ усмѣшкой), она имѣла даже причину дать мнѣ это порученіе. Я сидѣлъ съ нею, когда вы ушли, Гокстеръ, очень-спокойно и комфортэбльно; я разговаривалъ съ нею, а она починивала ваши рубашки, какъ завернули два пріятеля ваши изъ Сент-Бартоломью, Джекъ Линтонъ и Бобъ Бледзъ: вотъ у нея и явилась надобность послать меня сюда. Торопиться вамъ незачѣмъ -- тамъ весело и безъ васъ, Гокстеръ. Они просидятъ тамъ, навѣрно, часа два.
   Гокстеръ всталъ въ большой тревогѣ, воткнулъ трость въ карманъ своего пальто и схватился за шляпу.
   -- Такъ вы зайдете къ намъ, сэръ, не правда ли? сказалъ онъ Пену.-- Вы уломаете моего губернатора и сдѣлаете такъ, что я буду въ-состояніи выбраться отсюда въ Клеврингъ, такъ ли?
   -- А вы обѣщаете лечить меня даромъ, въ случаѣ, если я заболѣю въ Фероксѣ, Гокстеръ? возразилъ ласково Пенъ.-- Я сдѣлаю для васъ все что могу. Я увижусь съ мистриссъ Гокстеръ, и мы всѣ вмѣстѣ пустимся въ заговоры.
   -- Я такъ и думалъ, сэръ, что выживу его этимъ отсюда, сказалъ Боусъ, опускаясь снова на стулъ послѣ ухода молодаго хирурга.-- И вѣдь все это правда, сэръ -- все до слова. Ей нужно заманить васъ къ себѣ снова, и она посылаетъ за вами мужа. Она ластится ко всякому, этотъ бѣсенокъ. Она принимается за всѣхъ, за васъ, за меня, за бѣднаго Костигана, за этихъ ребятъ изъ Бартоломью. У нея уже составился маленькій дворъ. И когда никого нѣтъ подъ рукою, она практикуется надъ старымъ нѣмцемъ-булочникомъ, или надъ трубочистомъ на перекресткѣ.
   -- Любитъ она этого молодца?
   -- О вкусахъ спорить нечего, сэръ. Да, она его любитъ; и забравъ себѣ это въ голову, она не могла успокоиться, пока не вышла за него замужъ. Ихъ оглашали въ церкви св. Климента, и никто не слыхалъ объ этомъ и не зналъ никакой основательной причины или препятствія. И вотъ, въ одинъ прекрасный день она ускользнула изъ привратницкой ложи, сдѣлала дѣло, а потомъ отправилась въ Грэвзендъ съ своимъ Лотаріо; мнѣ же оставила записочку, чтобъ я объяснилъ все ея ма. Богъ съ вами! да эта женщина знала все не хуже меня, а только прикидывалась незнающею. И вотъ она ушла, а я опять остался одинъ. Мнѣ недостаетъ ея, сэръ; она уже не идетъ ко мнѣ, подпрыгивая, за музыкальнымъ урокомъ; у меня теперь не хватаетъ духа заглянуть въ привратницкую, которая страшно опустѣла безъ этой вѣтренницы и кокетки. И я, какъ старый дуракъ, таскаюсь къ нимъ на квартиру и сижу тамъ. Она, впрочемъ, держитъ комнаты очень-опрятно и мило; починиваетъ всѣ платья и рубашки Гокстера; стряпаетъ ему обѣдъ и поетъ за дѣломъ какъ жаворонокъ.-- Что тутъ сердиться? Я далъ имъ взаймы три фунта, чтобъ было съ чего начать, вѣдь у нихъ нѣтъ ни шиллинга до примиренія, а па ѣдетъ сюда.
   Когда Боусъ ушелъ, Артуръ отправился съ письмомъ Біанки и слышанными имъ сейчасъ новостями, къ своей постоянной совѣтницѣ, Лаурѣ. Удивительно, какъ часто мистеръ Артуръ, вообще привычный слѣдовать своему собственному мнѣнію, нуждался теперь въ чужихъ совѣтахъ. Онъ не могъ выбрать себѣ жилета, песпросясь миссъ Белль; когда ему нужно купить лошадь, онъ долженъ напередъ узнать мнѣніе миссъ Белль: всѣ эти знаки почтенія весьма забавляли проницательную старую леди, у которой жила миссъ Белль, и планы которой, касательно ея protégée, мы уже объяснили читателямъ.
   Итакъ, Артуръ предъявилъ Лаурѣ письмо Біанки и попросилъ истолковать его. Лаура была очень-взволнована и озадачена этимъ посланіемъ.
   -- Мнѣ кажется, сказала она: -- какъ-будто Біанка дѣйствуетъ очень-лукаво.
   -- И хочетъ устроить дѣло такъ, чтобъ ей можно было выйдти за меня или нѣтъ? Такъ?
   -- Я боюсь, что тутъ кроется родъ коварства, который не предсказываетъ ничего хорошаго твоему будущему счастью; это дурной отвѣтъ на твою прямоту и твое чистосердечіе, Артуръ. Знаешь ли ты, я думаю... я думаю... право, мнѣ не хочется сказать, что я думаю, и она сильно покраснѣла, но, разумѣется, она сдалась на убѣжденія кузена и высказала свое мнѣніе.-- Мнѣ кажется, Артуръ, какъ-будто... какъ-будто тутъ замѣшанъ кто-нибудь другой, и она снова покраснѣла.
   -- А если такъ, подхватилъ Артуръ: -- и если я опять свободенъ, могу ли надѣяться, что лучшая и прекраснѣйшая изъ женщинъ...
   -- Ты не свободенъ, милый братъ, возразила спокойно Лаура.-- Ты принадлежишь другой, о которой мнѣ горестно думать дурно, но я не могу иначе думать. Мнѣ очень-странно, что въ письмѣ этомъ она не требуетъ отъ тебя никакихъ объясненій, почему ты отказываешься отъ прежнихъ предположеній, которыя были для тебя такъ выгодны... она избѣгаетъ говорить объ этомъ предметѣ. И она пишетъ, какъ-будто знаетъ тайну своего отца.
   -- Да, она должна знать ее; и Пенъ разсказалъ слышанную имъ отъ Гокстера исторію свиданія въ Шеффердс-Иннѣ.
   -- Она не такъ описывала это свиданіе, возразила Лаура, доставъ изъ письменнаго столика письмо Біанки, въ которомъ упоминалось о посѣщеніи ею Шеффордс-Инна: "Опять неудача! мы нашли только шевалье Стронга и какого-то его пріятеля". Вотъ все, что сказала Біанка. Но она должна была хранить тайну своего отца, прибавила Лаура. И все-таки... и все-таки... это очень-странно.
   Странность заключалась въ томъ, что въ-теченіе трехъ недѣль послѣ сдѣланнаго Біанкой открытія, она только и думала о своемъ безцѣнномъ Артурѣ, торопила, сколько позволяла дѣвическая скромность, свершеніе счастливыхъ плановъ, которые должны были соединить ее "навѣки" съ ея Артуромъ; а теперь, какъ-будто что-нибудь замѣшалось въ это дѣло, какъ-будто Артуръ-бѣдный былъ Біанкѣ не такъ пріятенъ, какъ Артуръ-богатый и членъ Парламента, какъ-будто тутъ была какая-то тайна. Наконецъ Лаура сказала:
   -- До Тонбриджа, кажется, не очень-далеко, Артуръ: почему бы тебѣ не съѣздить туда?
   Они пробыли въ городѣ цѣлую недѣлю, и ни ему, ни ей не пришла въ голову такая простая идея!
   

ГЛАВА СОРОКЪ-ВТОРАЯ
показываетъ, что Артуръ сдѣлалъ бы лучше, взявъ билетъ на обратный путь.

   Поѣздъ желѣзной дороги быстро примчалъ Артура въ Тонбриджъ; онъ имѣлъ, однако, время перебрать мысленно всѣ обстоятельства своей жизни, и сознаться, къ какому горестному финалу привели его своеволіе и эгоизмъ. "Теперь конецъ моимъ надеждамъ и честолюбивымъ стремленіямъ, думалъ онъ; конецъ поэзіи и корысти! Сдаваясь или упорствуя, я равно несчастливъ: мать умоляетъ меня, а я отказываюсь отъ ангела! Но положимъ, что я женился бы на ней: навязанная насильно, Лаура никогда не была бы для меня ангеломъ. Я не могъ бы отдать ей сердце по совѣту другихъ; я бы никогда не зналъ ея, какова она дѣйствительно, еслибь мнѣ нужно было чье-нибудь посредничество, для указанія ея добродѣтелей и душевныхъ качествъ. Потомъ я сдаюсь на убѣжденія дяди и принимаю, по его поручительству, Біанку, мѣсто въ Парламентѣ, богатство и карьеру -- и что же? Судьба даетъ мнѣ жену безъ приданаго, которое я хотѣлъ взять взамѣнъ сердца. Почему не былъ я болѣе -- честенъ прежде? или почему я не менѣе -- честенъ теперь? Бѣдному старику-дядѣ было бы все-равно, откуда ни приди состояніе Біанки; онъ не можетъ даже понять моихъ побужденій, онъ въ горькомъ негодованіи, почти битъ моимъ отказомъ. Всѣ недовольны мною. Слабый, жалкій нравственный калѣка, я не годенъ ни для какой участи. Я не могу быть счастливъ самъ, ни составить счастье другихъ. Какая будущность ждетъ эту вѣтренную и избалованную дѣвушку, которая должна принять мое темное имя и раздѣлить мою судьбу? У меня нѣтъ даже честолюбія, которое бы подстрекало меня, ни самоуваженія, которое бы утѣшило меня въ неудачѣ, а ее тѣмъ меньше. Напиши я книгу и выдержи она двадцать изданій -- я же первый засмѣюсь съ презрѣніемъ надъ своею извѣстностью. Скажемъ, что я успѣлъ по юридической части и составилъ бы себѣ карьеру, выжимая показанія и сбивая съ толку свидѣтелей; не-уже-ли такая слава удовлетворила бы моимъ стремленіямъ? не-уже-ли это было бы призваніемъ всей моей жизни? Но вотъ конецъ: сегодняшній или завтрашній день закончитъ отчетъ моей молодости; горестный отчетъ, увы! печальная исторія со многими страницами, на которыя я не желалъ бы смотрѣть! Но кто не утомлялся и не падалъ, и кто вышелъ изъ этой борьбы безъ рубцовъ?" И голова его опустилась на грудь, и сердце молодаго человѣка аало ницъ, въ горести и смиреніи, передъ Престоломъ мудрости, любви и милосердіи. "Какое дѣло до славы и бѣдности! думалъ онъ. Если я женюсь на этой дѣвушкѣ, которую избралъ, да будетъ у меня силы и желанія быть ей вѣрнымъ и составить ея счастье. Если у меня будутъ дѣти, молю Бога, чтобъ Онъ научилъ меня воспитывать ихъ въ правдѣ, и чтобъ я могъ оставить имъ честное имя. Женитьба моя безъ великолѣпія. Заслуживаетъ ли его моя прошлая жизнь? Я начинаю новый путь: молю Небеса, чтобъ онъ былъ лучшимъ и послѣднимъ!"
   Поѣздъ остановился у Тонбриджа, когда Пенъ предавался этимъ размышленіямъ. Пенъ вышелъ изъ вагона, съ дорожнымъ мѣшкомъ въ рукѣ и съ бодрою рѣшимостью идти на встрѣчу своей судьбѣ.
   Кебъ привезъ его отъ станціи желѣзной дороги къ дому леди Клеврингъ. Ѣдучи туда, Артуръ сочинилъ маленькую рѣчь, которую намѣревался произнести миссъ Біанкѣ, и которая дѣйствительно была столько добродѣтельна, честна и благонамѣренна, сколько можно было требовать отъ человѣка, съ душою Пена и въ его обстоятельствахъ. Содержаніе ея было слѣдующее: "Біанка, я не могъ понять истиннаго смысла вашего послѣдняго письма, и того, принимаете ли вы или отвергаете мое откровенное предложеніе. Вы знаете, я думаю, причину, которая заставляетъ меня отказаться отъ житейскихъ выгодъ, соединенныхъ съ нашимъ союзомъ, и которыя я не могъ принять, не унизивъ своей чести: таково мое убѣжденіе. Если вы сомнѣваетесь въ моей привязанности, я передъ вами, и готовъ доказать ее. Пусть сейчасъ же пошлютъ за Смирке и мы обвѣнчаемся безъ дальнихъ околичностей, немедленно; и я отъ всего сердца желаю исполнить свой обѣтъ: любить васъ всю жизнь и быть вашимъ вѣрнымъ и нѣжнымъ мужемъ."
   Пенъ выскочилъ изъ кеба и вошелъ въ сѣни, гдѣ его встрѣтилъ лакей, котораго онъ не зналъ. Человѣкъ этотъ казался очень-удивленнымъ появленіемъ джентльмена съ дорожною кисою, и не обнаруживалъ желанія принять ее изъ рукъ Артура. "Миледи нѣтъ дома, сэръ", замѣтилъ онъ.
   -- Я мистеръ Пенденнисъ. Гдѣ Лейтфутъ?
   -- Лейтфута нѣтъ. Миледи выѣхала и мнѣ приказано...
   -- Я слышу голосъ миссъ Эмори изъ гостиной. Возьми, пожалуйста, мою кису и снеси ее въ особую комнату, и, пройдя мимо лакея, онъ направился прямо въ комнату, изъ которой, кбгда дверь отворилась, раздались мелодическіе звуки.
   Наша прелестная сирена сидѣла за фортепіано и пѣла изъ вѣхъ силъ со всѣми возможными чарами. Юный Клеврингъ спалъ на софѣ, равнодушный къ музыкѣ; но подлѣ Біанки сидѣлъ джентльменъ, совершенно-восхищенный ея напѣвами, которые были въ страстномъ и меланхолическомъ духѣ.
   Когда дверь отворилась, джентльменъ вскочилъ съ восклицаніемъ: "Галло!" Музыка прервалась, съ маленькимъ вскрикомъ пѣвицы; Франкъ Клеврингъ проспулся на софѣ, и Артуръ выступилъ впередъ, говоря: "Какъ, Фокеръ? Здравствуй, Фокеръ!" Онъ взглянулъ на фортепіано и тамъ, со стороны миссъ Эмори, лежалъ точь-въ-точь такой же красный сафьянный ящичекь, какой онъ видѣлъ въ рукѣ Гарри, три дня тому назадъ, когда наслѣдникъ Логвуда вышелъ отъ ювелира Ватерлооской Площади. Ящичекъ быль открытъ, и вокругъ его бѣлой атласной подушечки вился, о! какой великолѣпный браслетъ въ видѣ змѣи, съ такою яркою рубиновою головкой, съ такимъ чуднымъ бриліантовымъ хвостомъ!
   -- Здравствуй, Пенденнисъ, сказалъ Фокеръ. Біанка задергала плечиками и обнаружила знаки волненія и участія. Она набросила носовой платокъ на браслетъ и выступила привѣтствовать Пена, протянувъ ему весьма-сильно-дрожавшую ручку.
   -- Здорова ли моя безцѣнная Лаура? сказала она. Лицо Фокера, выглядывавшее изъ глубокаго траура, было такъ жалобно и озадачено, что мы предоставляемъ самому читателю вообразить его; Франкъ Клеврингъ, посмотрѣвъ на интересное тріо съ самымъ лукавымъ выраженіемъ, проговорилъ; "Вотъ будетъ потѣха!" и исчезъ, хихикая.
   Пенъ также удерживался до этой минуты; но глядя на Фокера, котораго щеки и уши рдѣлись яркою краской, разразился хохотомъ, такимъ громкимъ и бѣшенымъ, что Біанка испугалась этого смѣха гораздо-больше, чѣмъ всякой серьёзной выходки.
   -- Такъ вотъ въ чемъ заключалась тайна! Не краснѣй и не отворачивайся, любезный мой Фокеръ. Да ты просто образецъ вѣрности. Могъ ли я стать между Біанкой и такимъ постоянствомъ, между миссъ Эмори и пятнадцатью тысячами фунтовъ дохода?
   -- Вы несправедливы, мистеръ Пенденнисъ, сказала Біанка съ видомъ величаваго достоинства:-- не деньги, не положеніе въ свѣтѣ, не золото трогаютъ меня; но постоянство, вѣрность, полнота довѣрчивости любящаго сердца, предложеннаго мнѣ: вотъ что я цѣню, да, вотъ что я цѣню! Она хотѣла-было взять платокъ, но удержалась, вспомнивъ что лежало подъ нимъ. Я не опровергаю, я не скрываюсь: моя жизнь выше притворства, и потому, кому сердце мое отдано, оно должно быть вполнѣ открыто -- нѣкогда я думала что люблю васъ: да, я думала, что была любима вами! Сознаюсь въ этомъ. Какъ я лелѣяла это убѣжденіе! Какъ я молилась, какъ страстно стремилась вѣрить этому! Но ваши всегдашніе поступки, но наши собственныя слова, холодныя, жесткія, безчувственныя, разочаровали меня. Вы играли сердцемъ бѣдной дѣвушки! Вы бросили мнѣ назадъ мои обѣты! Я объяснила все... все мистеру Фокеру.
   -- О, да! воскликнулъ Фокеръ съ убѣжденіемъ и обожаніемъ.
   -- Какъ все? возразилъ Пенъ, устремивъ на Біанку значительный взглядъ.-- Такъ, значитъ, я во всемъ виноватъ, не правда ли? Ну, нечего дѣлать, Біанка, пусть будетъ по-вашему. Не стану возставать противъ вашего рѣшенія и перенесу его молча. Я ѣхалъ сюда, надѣясь найдти совершенно-другое, и Богу извѣстно, съ сердцемъ, полнымъ истинной нѣжности къ вамъ. Надѣюсь, что вы будете счастливы съ другимъ столько, сколько я желалъ сдѣлать васъ счастливою, клянусь честью; надѣюсь, что мой старый пріятель будетъ имѣть жену, достойную его благородства, постоянства и преданности. Право, эти качества заслуживаютъ уваженія всякой женщины -- даже миссъ Біанки Эмори. Давай руку, Гарри; полно коситься на меня. Или кто-нибудь увѣрилъ тебя, что я человѣкъ лживый и бездушный?
   -- По-моему, ты... началъ Фокеръ съ яростью, но Біанка прервала его:
   -- Генри, ни слова! прощеніе и забвеніе!
   -- О вы, ангелъ! клянусь Юпитеромъ, вы ангелъ! воскликнулъ Фокеръ, причемъ Біанка посмотрѣла на люстру.
   -- Невзирая на прошлое и помня прошлое, я всегда должна любить Артура какъ брата, продолжала "неземная"; -- мы знали другъ друга многіе годы, мы ходили вмѣстѣ по тѣмъ же полямъ, рвали тѣ же цвѣты. Артуръ! Генри! убѣждаю васъ, подайте другъ другу руки и будьте друзьями! Простите другъ друга! Я прощаю васъ, Артуръ, отъ всего сердца прощаю. Могу ли сдѣлать иначе, когда я такъ счастлива?
   -- Изъ насъ троихъ, я жалѣю только объ одной особѣ, Біанка, сказалъ серьёзно Пенъ:-- и говорю вамъ еще разъ, я надѣюсь, что вы сдѣлаете счастливымъ этого добраго, честнаго и благороднаго малаго.
   -- Счастливымъ! О, небеса! воскликнулъ Гарри. Онъ не могъ говорить. Блаженство лилось въ три ручья изъ его глазъ.-- Она не знаетъ, она не можетъ знать, какъ я люблю ее!.. и... и что я такое? Бѣдный нищій, котораго она беретъ и говоритъ, что попробуетъ, и... я... я... и будетъ любить меня! Я не стою такого счастья. Дай руку, старый дружище, такъ-какъ она прощаетъ твое бездушное поведеніе и говоритъ, что любитъ тебя. Будемъ друзьями. Говорю тебѣ, я люблю всякаго, кто любитъ ее. Клянусь, еслибъ она велѣла мнѣ поцаловать землю, я бы это сдѣлалъ! Говорю вамъ, скажите! Я васъ такъ люблю. Вы видите, какъ я насъ люблю!
   Біанка устремила снова "небесный" взглядъ на люстру. Нѣжная грудь ея волновалась. Она протянула одну руку, какъ-будто желая благословить Гарри, и потомъ, съ величіемъ королевы, позволила ему поцаловать ее. Она взяла платокъ и закрыла имъ глаза, тогда-какъ другая прелестная ручка ея была предоставлена слезливымъ лобзаніямъ бѣднаго Гарри.
   -- Клянусь честью, сказалъ Пенъ: -- злодѣй тотъ, кто въ-состояніи обмануть такое любящее существо.
   Біанка оставила платокъ и нѣжно положила ручку No 2-й на голову Фокера, которая плакала и цаловала ручку No 1-й.
   -- Безумный мальчикъ! сказала она:-- онъ будетъ любимъ, какъ заслуживаетъ: можно ли не любить такого сумасброднаго творенія?
   Въ это время присоединился къ сантиментальному тріо Франкъ Клеврингъ.
   -- Слушайте, Пенденнисъ!
   -- Ну, что такое, Франкъ?
   -- Извощикъ требуетъ денегъ и хочетъ воротиться. Ему дали здѣсь пива.
   -- Я поѣду съ нимъ назадъ! сказалъ Пенъ.-- Прощайте, Біанка. Благослови тебя Богъ, дружище Фокеръ. Вѣдь я не нуженъ никому изъ васъ. Онъ хотѣлъ убраться немедленно.
   -- Постойте, мнѣ нужно сказать вамъ два слова, и наединѣ, если позволите. Вы, вѣдь, вѣрите мнѣ на столько, чтобъ оставить насъ вдвоемъ? вѣрите, Генри?
   Тонъ, которымъ было сказано слово "Генри", исполнилъ Фокера восторгомъ.
   -- Вѣрю ли! О, кто можетъ не вѣрить вамъ? Пойдемъ со мною, Франки.
   -- Закуримъ сигары, сказалъ Франки, когда они вышли.
   -- Она не любитъ этого.
   -- Вотъ вздоръ! ей все-равно. Пенденнисъ курилъ регулярно, возразилъ чистосердечный юноша.
   -- Я хотѣла сказать вамъ очень-немногое, проговорила Біанка очень-спокойно, оставшись наединѣ съ Пеномъ.-- Вы никогда не любили меня, мистеръ Пенденнисъ.
   -- Я сказалъ вамъ сколько. Я васъ никогда не обманывалъ.
   -- Я полагаю, что вы воротитесь и женитесь на Лаурѣ.
   -- Вы это хотѣли мнѣ сказать?
   -- Вы пойдете къ ней сегодня же вечеромъ, я увѣрена. Нечего отвергать это. Вы никогда не любили меня.
   -- El vous!
   -- Et moi, c'est diffèrent. Я была избалована въ раннихъ лѣтахъ. Я не могу жить безъ свѣта, безъ ощущеній. Можетъ-быть, и могла бы, но теперь ужь поздно. Если я не могу имѣть ощущеній, мнѣ нуженъ свѣтъ. Вы не хотѣли предложить мнѣ ни того, ни другаго. Вы blasé во всемъ, даже въ честолюбіи. Вамъ предстояла карьера и вы отъ нея отказались! для чего? для bêtise, изъ пустой совѣстливости. Почему не хотѣли вы взять этого мѣста, и были такимъ puritain? Почему отказались отъ того, что мое по праву, entendez-vous, по праву?
   -- Такъ вы все знаете?
   -- Около мѣсяца. Но я подозрѣвала съ самаго Бэймута, n'importe съ которыхъ поръ. Еще не поздно. Онъ... какъ-будто его никогда не было на свѣтѣ: вамъ все еще предстоитъ положеніе въ свѣтѣ. Почему не сидѣть въ Парламентѣ, не употребить вашихъ дарованій, не доставить une position себѣ, вашей женѣ? Я беру celui-là. Il est bon. Il est riebe. Il est... vous le connaissez autant que moi enfin. Не-уже-ли вы думаете, что я бы не предпочла человѣка, qui ferait parler de moi? Если секретъ обнаружится, я богата à millions. Какое мнѣ до этого дѣло? Я тутъ не виновата. Онъ никогда не обнаружится.
   -- Вы, однако, скажете Гарри все, неправда ли?
   -- Je comprends Vous refusez, сказала Біанка съ бѣшенствомъ.-- Я скажу Гарри, когда найду нужнымъ, когда мы будемъ обвѣнчаны. Но вы мнѣ не измѣните, надѣюсь? Вы, имѣя въ рукахъ тайну беззащитной дѣвушки, не обратитесь противъ нея и не воспользуетесь вашимъ знаніемъ. S il me plait de le cacher, mon secret: pourquoi le donnerais je? Je l'aime, mon pauvre père, voyez-vous? Я скорѣе желала бы жить съ нимъ, чѣмъ съ вами, вялыми свѣтскими интригантами. Мнѣ нужны ощущенія -- il men donne. Il m écrit. Il écrit très bien, voyez-vous, comme un pirate... Comme un bohémien... comme un homme. Не будь этого, я бы сказала моей матери: Ма mère! quittons ce lâche mari, cette lâche société retournons â mon père.
   -- Пиратъ надоѣлъ бы вамъ, какъ и всѣ.
   -- Eh! Il me faul des émotions.
   Пенъ никогда не видалъ и не узналъ о ней столько, въ-теченіе многихъ лѣтъ короткаго знакомства, сколько увидѣлъ и узналъ теперь, хотя въ-сущности онъ видѣлъ больше, чѣмъ было въ самомъ дѣлѣ. Эта молодая дѣвица не была способна ни къ какому истинному и полному ощущенію, но имѣла поддѣльный энтузіазмъ, поддѣльную ненависть, поддѣльную любовь, поддѣльный вкусъ, поддѣльную печаль: каждое изъ этихъ ощущеній горѣло и сіяло очень-ярко на минуту, но потомъ простывало и уступало мѣсто другому поддѣльному ощущенію?
   

ГЛАВА СОРОКЪ-ТРЕТЬЯ.
Глава женитьбъ.

   Цѣлые полчаса, показавшіеся шестью часами, бѣсновался и бродилъ Пенъ по платформѣ Тонбриджа, ожидая вечерняго поѣзда въ Лондонъ. Наконецъ прошли эти полчаса: поѣздъ прибылъ, поѣздъ тронулся дальше, открылись огни Лондона; джентльменъ, забывшій свою дорожную кису въ вагонѣ, бросился изъ него къ первому кебу и сказалъ кучеру: "Катай что есть силъ въ Джермин-Стритъ". Кебменъ, хотя и Гэпсомскій, поблагодарилъ джентльмена за полученную отъ него награду, и Пенъ взбѣжалъ по лѣстницѣ гостинницы въ покои леди Рокминстеръ. Лаура, блѣдная, была въ гостиной одна и читала книгу при свѣтѣ лампы. Блѣдное лицо взглянуло на двери, когда онѣ отворились. Послѣдовать ли намъ за Пеномъ? Великія мгновенія человѣческой жизни все-таки мгновенія, какъ и всякія другія. Приговоръ вашъ произнесенъ словомъ или двумя. Одинъ взглядъ, одно пожатіе руки рѣшаютъ вашу участь, одно движеніе губъ, хотя онѣ и не въ-силахъ говорить.
   Когда леди Рокминстеръ, насладившаяся своимъ послѣобѣденнымъ отдыхомъ, встала и отправилась въ гостиную, и мы можемъ войдти туда вмѣстѣ съ миледи.
   -- Честное слово, молодые люди! вотъ первыя слова достойной леди, черезъ плечо которой смотритъ горничная съ изумленіемъ.
   И было отчего вырваться такому восклицанію у миледи, и не безъ причины пришла въ изумленіе ея горничная: молодые поди представляли живую картину. Пенъ былъ въ такой позѣ, о какой каждая молодая дѣвица, которая прочитаетъ эту книгу, безъ сомнѣнія, слыхала, какую видѣла, какой надѣется, или по-крайней-мѣрѣ заслуживаетъ.
   Однимъ словомъ, лишь-только Пенъ вошелъ въ комнату, она прямо направился къ блѣдной Лаурѣ, которая не имѣла даже времени выговорить: "Какъ, воротился такъ скоро?" Пенъ, схвативъ дрожащую, протянутую ему руку въ то мгновеніе, когда Лаура поднималась со стула, упалъ передъ нею на колѣни и сказалъ скороговоркой: "Я видѣлъ ее. Она выходитъ за Гарри Фокера... и... и теперь, Лаура?"
   Пожатіе руки, лучезарный отвѣтъ глазъ, дрожавшія губы, хотя безмолвныя, даютъ ему отвѣтъ. Голова Пена опускается на колѣни дѣвушки, когда онъ восклицаетъ съ рыданіемъ: "О, благослови насъ милая матушка!" и объятія, столь же нѣжныя, какъ объятія Елены, обвиваютъ его еще разъ.
   Въ этотъ-то моментъ вошла леди Рокминстеръ, говоря: "Честное слово, молодые люди! Беккъ, выйди изъ комнаты! Что вы тутъ суете свой носъ?"
   Пенъ вскакиваетъ съ торжествующимъ видомъ, невыпуская руки Лауры: "Она утѣшаетъ меня въ несчастіи, миледи".
   -- Да что значитъ, что вы цалуете ея руку? Я ужь не знаю, что вы потомъ сдѣлаете?
   Пенъ поцаловалъ руку миледи.
   -- Я былъ въ Тонбриджѣ, видѣлъ миссъ Эмори и нашелъ, по прибытіи туда, что... что злодѣй замѣнилъ меня въ ея привязанности, говорилъ онъ съ трагическимъ жестомъ.
   -- И только? И это вы тутъ на колѣняхъ разсказываете? говорить старая леди, разсердясь: -- могли бы оставить ваши новости до завтра.
   -- Да, другой замѣнилъ меня; но зачѣмъ называть его злодѣемъ? Онъ храбръ, онъ постояненъ, онъ молодъ, онъ богатъ, онъ прекрасенъ.
   -- Что за вздоръ толкуете вы, сэръ? закричала миледи:-- Что такое случилось?
   -- Миссъ Эмори надула меня и приняла Генри Фокера, эсквайра. Я засталъ ее, чувствительно-поющую ему, простертому у ея ногъ; подарки были приняты и взаимные обѣты произнесены, десять дней тому назадъ. Гарри былъ ревматизмомъ старой мистриссъ Плантеръ, которая не пускала туда въ домъ "безцѣнную Лауру". Онъ постояннѣйшій и великодушнѣйшій изъ людей. Онъ обѣщалъ пасторатъ Логвуда мужу леди Анны и сдѣлалъ ей великолѣпнѣйшій свадебный подарокъ; и онъ повергся къ ногамъ Біанки, лишь-только почувствовалъ себя свободнымъ.
   -- Такъ вы, неполуча Біанки, довольствуетесь Лаурой, такъ ли, сэръ?
   -- Онъ поступилъ благородно, возразила Лаура.
   -- Я поступилъ, какъ она мнѣ сказала. Все-равно какъ, леди Рокминстеръ. И если вы считаете меня недостойнымъ Лауры, то вы правы, и я самъ это знаю, и молю небеса, чтобъ я могъ исправиться. Если любовь и сообщество лучшаго и чистѣйшаго творенія въ свѣтѣ можетъ это сдѣлать, то вотъ моя надежда!
   -- Гмъ, гмъ! возразила старая леди, смотря на молодежь съ нѣсколько-примиреннымъ видомъ: -- Все это очень-хорошо; но я бы предпочла Синюю Бороду.
   Пенъ, чтобъ отвлечь разговоръ отъ предмета, который начиналъ дѣлаться непріятнымъ для нѣкоторыхъ изъ присутствовавшихъ, вспомнилъ о свиданіи своемъ съ Гокстеромъ и о дѣлахъ Фанни Больтонъ, о чемъ совсѣмъ забылъ, увлекшись своими собственными дѣлами. Онъ разсказалъ дамамъ, какъ Гокстеръ возвысилъ Фанни до сана своей супруги и какіе страхи терзали его въ ожиданіи пріѣзда отца. Онъ описалъ эту сцену очень-забавно, стараясь въ-особенности распространиться о той части разсказа, которая касалась кокетства Фанни и неудержимой наклонности ея плѣнять человѣчество. Смыслъ разсказа былъ таковъ: "Ты видишь, Лаура, я былъ не такъ виноватъ въ этомъ маленькомъ дѣлѣ: она была влюблена въ меня, а я противился. Такъ-какъ меня тамъ больше нѣтъ, эта маленькая сирена практикуется надъ другими. Прошу забыть нею эту исторію, или подвергнуть меня очень-снисходителгному наказанію".
   Лаура поняла значеніе его объясненій.
   -- Если ты и былъ виноватъ, милый Пенъ, то раскаялся, сказала она: -- и ты знаешь, что я не имѣю права упрекать тебя, прибавила она съ выразительнымъ взглядомъ и румянцемъ.
   -- Гмъ! ворчала леди Рокминстеръ: -- я предпочла бы Синюю Бороду.
   -- Прошлое невозвратимо. Завтра передъ нами. Я сдѣлаю все, что могу, лишь бы твое завтра было счастливымъ, милая Лаура.
   Сердце Пена смирялось отъ идеи ожидавшаго его счастья; оно было поражено благоговѣніемъ при созерцаніи ея кротости и чистоты душевной. Пенъ любилъ ее тѣмъ больше, что она созналась въ мимолетномъ чувствѣ къ Уаррингтону и обнажила ему свое благородное сердце вполнѣ. А она? очень-вѣроятно, что она думала: "Какъ странно, что я могла быть занята другимъ; мнѣ почти досадно, что чувство это было такъ слабо и что я такъ мало сожалѣю о немъ". О, въ эти два мѣсяца я научилась любить Артура! мои мысли и грезы -- о немъ; онъ всегда подлѣ меня. И подумать, что онъ теперь мой... мой! и что я буду его женою, а не служанкой, какъ этого желала еще сегодня утромъ: я, право, готова была умолять Біанку на колѣняхъ, чтобъ она позволила мнѣ жить съ ними. А теперь... о, этого слишкомъ-много! О, мама, мама, еслибъ ты была здѣсь!" И, дѣйствительно, она чувствовала, какъ-будто Елена была здѣсь, хотя невидимая. Лучи счастья сіяли вокругъ нея. Она двигалась иначе и разцвѣла новою красотою. Артура, видѣлъ эту перемѣну, и старая леди Рокминстеръ замѣтила это своимъ прозорливымъ взглядомъ.
   -- Какая же ты была хитрая плутовка и какъ хорошо ты съумѣла сохранить свой секреть! шепнула ей старушка, когда Пенъ со смѣхомъ разсказывалъ исторію Гокстера.
   -- Какъ бы намъ помочь этой молодой парочкѣ? спросила Лаура. Какъ водится, она чувствовала большое участіе ко всѣмъ молодымъ парочкамъ.
   -- Надобно съѣздить къ нимъ, предложилъ Пенъ.
   -- О, конечно! Я намѣрена очень полюбить Фанни. Поѣдемъ, сейчасъ же. Леди Рокминстеръ, позволите взять карету?
   -- Ѣхать теперь! ахъ ты дурочка! вѣдь одиннадцать часовъ. Мистеръ и мистриссъ Гокстеръ, вѣроятно, уже въ ночныхъ колпакахъ. И тебѣ пора спать. Доброй ночи, мистеръ Пенденнисъ.
   Артуръ и Лаура просили еще десяти минутъ срока.
   -- Такъ мы поѣдемъ завтра. Я заверну за тобою съ Мартой.
   -- Графская коронка, сказалъ Пенъ, которому, безъ-сомнѣнія, и самому это нравилось: -- произведетъ величайшій эффектъ въ Лемб-Куртѣ и Смитфильдѣ. Постойте, леди Рокминстеръ, не присоединитесь ли вы къ намъ въ маленькомъ заговорѣ?
   -- Какомъ заговорѣ? Это что, молодой человѣкъ?
   -- Не будетъ ли вамъ угодно захворать немножко завтра? и когда старый мистеръ Гокстеръ пріѣдетъ, то не позволите ли вы мнѣ пригласить его къ вамъ? Если ему доставляетъ удовольствіе мысль быть медикомъ баронета провинціи, то какое вліяніе произведетъ на него графиня! Когда онъ смягчится, когда совершенно созрѣетъ, мы откроемъ ему страшный секретъ, введемъ молодыхъ супруговъ, исторгнемъ родительское благословеніе и закончимъ комедію.
   -- У васъ все вздоръ въ головѣ. Возьмите вашу шляпу, сэръ. "Пойдемте со мною, миссъ. Смотрите -- я отвернулась отъ васъ; вотъ вамъ. Доброй ночи, молодежь". И кто знаетъ, а чего-добраго, старушка леди подумала о своихъ молодыхъ годахъ -- уходя и опираясь на Лауру, кивая и бормоча про-себя?
   Рано утромъ явилась Лаура съ Мартой по назначенію; мы позволяемъ себѣ надѣяться, что желанный эффектъ быль произведенъ въ Лемб-Куртѣ, откуда, взявъ Пена, карета поѣхала къ резиденціи мистера и мистриссъ Сэмъ Гокстеръ, на Чартергоуз-Ленъ.
   Лаура и Фанни смотрѣли другъ на друга съ большимъ любопытствомъ, а Фанни, сверхъ-того, чувствовала немалое волненіе. Она не видала своего "хранителя", какъ ей угодно было называть Пена, вслѣдствіе предпринятаго имъ, въ пользу ея, дѣла съ-тѣхъ-поръ, какъ случилось событіе, соединившее ее съ мистеромъ Гокстеромъ.
   -- Самуэль сказалъ мнѣ, какъ добры вы были, сказала Фанни.-- Вы были всегда очень-добры, мистеръ Пенденнисъ. И... и я надѣюсь, мэмъ, что вашей родственницѣ лучше, которая заболѣла въ Шеффердс-Иннѣ, мэмъ?
   -- Меня зовутъ Лаурой, и она покраснѣла.-- Я... то-есть, я была... то-есть, я сестра Артура; и мы всегда будемъ любить васъ за вашу заботливость о немъ, когда онъ былъ боленъ. А когда мы переѣдемъ въ деревню, я надѣюсь, мы будемъ видѣться. И я всегда буду очень, очень-рада слышать о вашемъ счастьи, Фанни.
   -- Мы намѣрены сдѣлать то же самое, что сдѣлали вы съ Гокстеромъ, Фанни. Гдѣ Гокстеръ? Какая у васъ миленькая, уютная квартирка! Какая славная кошка!
   Пока Фанни отвѣчаетъ на вопросы и замѣчанія Пена, Лаура думаетъ про-себя: "Такъ вотъ она! и это твореніе насъ всѣхъ такъ перепугало? Что могъ онъ видѣть въ ней? Она довольно-недурна, у нея простенькая фигурка, но какія манеры! Впрочемъ, она очень заботилась о немъ... благословляю ее за это.
   Мистеръ Сэмъ пошелъ встрѣчать своего па. Мистриссъ Гокстеръ сказала, что старый джентльменъ долженъ былъ пріѣхать въ тотъ день и остановиться въ Соммерсетской Кофейной, на Стрэндѣ; Фанни призналась, что она страшно боится встрѣчи съ нимъ.
   -- Если отецъ прогонитъ его, что мы станемъ дѣлать? сказала она.-- Я въ жизнь не прошу себѣ, если навлеку разореніе на голову моего мужа. Вы должны вступиться за насъ, мистеръ Артуръ. Если кто-нибудь можетъ тутъ помочь и склонить мистера Гокстера-старшаго, такъ это вы.
   Очевидно, Фанни все еще смотрѣла на Пена, какъ на существо высшаго разряда. Безъ-сомнѣнія, Артуръ вспомнилъ о прошломъ, замѣчая торжественные трагическіе взгляды, жесты, маленькую трусливость, продѣлки тщеславія молоденькой новобрачной. Когда визитъ кончился, вошли Линтонъ и Бледзъ, разумѣется, чтобъ повидаться съ Гокстеромь, и внесли съ собою табачные ароматы. Они разсматривали карету у дверей булочника и графская коронка исполнила ихъ благоговѣйнымъ страхомъ. Они спросили у Фанни, кто былъ этотъ важный тузъ, который сейчасъ отъѣхалъ отсюда, и произнесли единодушно, что графиня изъ "настоящихъ". Услышавъ, что это мистеръ Пенденнисъ съ сестрою, они замѣтили, что отецъ Пена былъ небольше, какъ микстурникъ, а самъ онъ чертовски важничаетъ: они были вмѣстѣ съ Гокстеромъ, при сценѣ маленькаго разлада Пена съ этимъ джентльменомъ, въ Задней Кухнѣ.
   Возвращаясь домой по Флит-Стриту, Лаура разсказывала Пену, къ величайшей его забавѣ, что Фанни, конечно, недурна, но въ ней рѣшительно нѣтъ ничего особеннаго (можетъ-быть, и есть, но она не могла этого найдти); когда имъ пришлось пріостановиться у Темпль-Бара, они увидѣли молодаго Гокстера, возвращавшагося къ женѣ.
   -- Губернаторъ мой пріѣхалъ: въ Соммерсетскомъ Кофейномъ Домѣ... въ довольно-хорошемъ расположеніи духа... что-то насчетъ желѣзной дороги; но я боялся говорить о томъ... о томъ дѣлѣ. Не попробуете ли, мистеръ Пенденнисъ?
   Пенъ сказалъ, что онъ сейчасъ же заѣдетъ съ визитомъ къ мистеру Гокстеру и посмотритъ, что можно сдѣлать. Гокстеръ-младшій будетъ держаться по сосѣдству, невходя къ отцу, пока произойдетъ это свиданіе. Коронка на каретѣ внушала также удивленіе мистеру Сэму; старый Гокстеръ увидѣлъ ее съ восторгомъ, выглядывая изъ окна кофейной на Стрэндъ (въ этомъ занятіи онъ всегда находилъ особенное наслажденіе).
   -- И я позволяю себѣ маленькое развлеченіе, сэръ, сказалъ мистеръ Гокстеръ, пожимая руку Пена.-- Вы, разумѣется, знаете наши новости? Мы добыли себѣ билль, сэръ. У насъ будетъ отрасль желѣзной дороги... наши акціи поднялись, сэръ... и мы покупаемъ ваши три поля по Браулю, и положимъ хорошенькія денежки въ вашъ карманъ, мистеръ Пенденнисъ.
   -- Право? вотъ славныя вѣсти! Пенъ вспомнилъ, что у него на столѣ уже три дня лежитъ нераспечатанное письмо отъ мистера Тэтема, но что этого письма ему некогда было прочитать.
   -- Я надѣюсь, что вы не располагаете разбогатѣть и бросить практику? Мы не можемъ обойдтись безъ васъ въ Клеврингѣ, мистеръ Гокстеръ, хотя я и слышалъ самые лучшіе отзывы о вашемъ сынѣ. Мой почтенный другъ, докторъ Гуденоффъ, очень-высокаго мнѣнія о его дарованіяхъ. Право, жестоко, что человѣкъ съ вашими высокими достоинствами долженъ ограничиваться провинціальнымъ городкомъ.
   -- Столица была бы моимъ настоящимъ поприщемъ, сэръ, сказалъ мистеръ Гокстеръ, обозрѣвая Стрэндъ.-- Но человѣкъ беретъ то, что ему представляется; я наслѣдовалъ моему отцу.
   -- Мой отецъ былъ также медикомъ. И, право, я иногда думаю, что сдѣлалъ бы лучше, еслибъ пошелъ по его стопамъ.
   -- Вы, сэръ, взяли болѣе высокій полетъ. Вы стремитесь быть законодателемъ Британіи, стремитесь къ литературной славѣ. Вы владѣете перомъ поэта и двигаетесь въ фешонэбльной сферѣ. Мы таки-слѣдимъ за вами въ Клеврингѣ. Мы читаемъ ваше имя въ спискѣ всѣхъ отборныхъ собраній знати. Да вотъ, очень-недавно еще, мы съ женою удивлялись и замѣчали, какъ это странно, что вашего имени не было въ послѣдній разъ въ числѣ гостей лорда Киддерминстера. Могу ли спросить, какому члену аристократіи принадлежитъ карета, изъ которой вы вышли, какъ я замѣтилъ? Вдовствующей графинѣ Рокминстеръ? Здорова ли миледи?
   -- Миледи неочень-здорова; и когда я узналъ о вашемъ пріѣздѣ въ Лондонъ, то убѣдительно уговаривалъ ее посовѣтоваться съ вами, мистеръ Гокстеръ.-- Старый Гокстеръ чувствовалъ, что будь у него хоть сто голосовъ за Клеврингъ, онъ всѣ бы отдалъ Пену.
   -- Тамъ, въ каретѣ, сидитъ ваша старинная знакомая, также клеврингская дама: не хотите ли выйдти и поговорить съ нею?
   Старый врачъ былъ въ восторгѣ отъ случая поговорить съ украшенною графскою коронкой каретой, предъ лицомъ всего Стрэнда. Онъ выбѣжалъ на улицу, кланяясь и улыбаясь. Гокстеръ-младшій, караулившій издали, видѣлъ свиданіе между отцомъ своимъ и Лаурой, видѣлъ какъ изъ кареты протянулась къ старику дамская ручка, и вскорѣ потомъ, какъ отецъ его вскочилъ въ карету и укатилъ съ миссъ Белль.
   Артуру тамъ не было мѣста и онъ воротился, смѣясь, къ молодому хирургу, и собщилъ ему куда отправился родитель. Во всю дорогу, лукавая Лаура любезничала съ старымъ джентльменомъ и такъ ловко обласкала и обворожила его, что онъ сдѣлалъ бы для нея все на свѣтѣ. Леди Рокминстеръ довершила побѣду, сказавъ ему нѣсколько комплиментовъ насчетъ его искусства и выразивъ неодолимое желаніе посовѣтоваться съ нимъ. Въ чемъ состояли симптомы болѣзни ея вельможности? Угодно ей, чтобъ онъ увидѣлся съ домашнимъ медикомъ меледи? Мистеръ Джонсъ вызванъ за городъ? Онъ съ восторгомъ посвятитъ миледи всю свою опытность и все усердіе.
   Старый Гокстеръ былъ такъ восхищенъ своею паціенткой, что немедленно написалъ о ней домой, къ семейству; съ Сэмомъ онъ только и говорилъ, что о леди Рокминстеръ, когда юноша пришелъ вкусить съ нимъ бифстексу и устричнаго соуса, и потомъ проводить родителя въ театръ. Обращеніе миледи исполнено такой величавой простоты, такой врожденной любезности, она такъ высоко-граціозна и вѣжлива, что онъ въ жизнь свою не замѣчалъ подобныхъ качествъ ни въ одной женщинѣ. Симптомы миледи не внушаютъ ему ни малѣйшаго безпокойства; онъ прописалъ ей Spir: Ammon: Aromat; съ небольшимъ количествомъ Spin. Month: Pip: и апельсиннымъ цвѣтомъ -- больше ничего не нужно.
   -- Миссъ Белль повидимому на самой довѣренной и дружественной ногѣ у миледи. Она выходитъ замужъ. Всѣхъ молодыхъ людей надобно непремѣнно женить -- такъ угодно было выразиться самой миледи. Она была такъ милостива, что интересовалась узнать о моемъ семействѣ, и я назвалъ ей тебя, любезный мой Сэмъ. Я зайду къ ней завтра; и если средства, которыя я предписалъ миледи, произведутъ желаемое дѣйствіе, то я, вѣроятно, пропишу немножко: Spir Lovend: Comp.-- и поставлю на ноги мою вельможную паціентку. Какой театръ посѣщается наиболѣе... высшимъ классомъ лондонскаго общества, а, сэръ? и на какую забаву поведешь стараго провинціальнаго доктора а, сэръ?
   На другой день, когда мистеръ Гокстеръ зашелъ, въ двѣнадцать часовъ, въ Джермин-Стритъ, леди Рокминстеръ еще не выходила, по миссъ Белль и мистеръ Пенденнисъ ждали и приняли его. "Леди Рокминстеръ провела самую спокойную ночь и поправляется какъ-нельзя-лучше. Весело ли было мистеру Гокстеру въ театрѣ? онъ былъ тамъ съ сыномъ? Какая прелестная піеса и какъ мило смотрѣла и играла мистриссъ О'Лири! и что за чудесный малый молодой Гокстеръ! любимъ всѣми, честь своему званію. Онъ, конечно, не имѣетъ манеръ своего отца, ни того стариннаго свѣтскаго тона, который, къ-сожалѣнію, пропадаетъ у насъ; но нѣтъ на свѣтѣ другаго малаго, такого существенно-славнаго и добраго, какъ онъ. Онъ долженъ послѣдовать вашему примѣру, сэръ" прибавилъ Артуръ, "онъ долженъ жениться, всѣ женятся; онъ долженъ пристроиться."
   -- Точь-въ-точь этими словами миледи угодно было выразиться вчера, мистеръ Пенденнисъ. Онъ долженъ жениться. Сэмъ долженъ непремѣнно жениться, сэръ.
   -- Городъ полонъ искушеній, сэръ, продолжалъ Пенъ.-- Старый джентльменъ подумалъ объ этой гуріи, мистриссъ О'Лири.
   -- Ничто не охраняетъ молодаго человѣка лучше какъ женитьба въ молодости, на честной и любящей дѣвушкѣ.
   -- Безъ-coмнѣнія, сэръ, безъ-сомнѣнія.
   -- И любовь лучше денегъ, не правда ли?
   -- О, конечно, замѣтила миссъ Белль.
   -- Я совершенно-согласенъ съ такимъ прелестнымъ авторитетомъ, сказалъ старый джентльменъ съ поклономъ.
   -- И... вообразите, сэръ, что у меня есть для васъ новости.
   -- Творецъ мой! Мистеръ Пенденнисъ, что вы разумѣете?
   -- Вообразите: еслибъ я вамъ сказалъ, что молодой человѣкъ, увлеченный неодолимою страстью къ прекраснѣйшей и добродѣтельнѣйшей молодой дѣвушкѣ, въ которую всѣ влюбляются, послушался внушеній сердца и разсудка -- и женился. Вообразите, если вамъ скажу, что этотъ молодой человѣкъ мой пріятель; что наша почтенная и истинно-уважаемая вдовствующая графиня Рокмистеръ интересуется имъ (и вы сами знаете, какъ далеко можетъ пойдти молодой человѣкъ, когда это семейство имъ интересуется); вообразите, если я вамъ скажу, что вы его знаете... что онъ здѣсь... что онъ...
   -- Сэмъ, женатъ! Творецъ мой, сэръ -- не можетъ быть!
   -- И на какой миленькой дѣвушкѣ, милый мистеръ Гокстеръ! вступилась миссъ Белль.
   -- Милордъ въ восторгѣ отъ нея, прибавилъ Пенъ, отпустивъ почти первую басню изъ всего своего разсказа.
   -- Женатъ! ахъ онъ разбойникъ! не-уже-ли?
   -- Посмотрите сами, сэръ, сказалъ Пенъ и пошелъ отворить двери.
   Мистеръ и мистриссъ Сэмъ Гокстеръ вышли оттуда и преклонили колѣна передъ старымъ джентльменомъ. Хорошенькая Фанни, на колѣняхъ, нашла милость въ его глазахъ. Было же въ ней что-то привлекательное, несмотря на мнѣніе миссъ Лауры.
   -- Въ другой разъ не сдѣлаемъ этого, сэръ, сказалъ Сэмъ.
   -- Встань, сэръ! сказалъ мистеръ Гоктеръ. И они встали, и Фанни подходила къ старику ближе-и-ближе, и смотрѣла такъ мило и жалобно, что мистеръ Гокстеръ, самъ незная какъ, увидѣлъ себя цалующимъ и обнимающимъ это хорошенькое, смѣявшееся сквозь слезы молоденькое творенье; онъ почувствовалъ что полюбилъ ее.
   -- Какъ тебя зовутъ, моя милая? спросилъ онъ, спустя минуту послѣ этой забавы.
   -- Фанни, папа.
   

ГЛАВА СОРОКЪ-ЧЕТВЕРТАЯ.
Exeunt omnes.

   Всѣ наши дѣйствующія лица стали мѣсяцемъ старѣе послѣ описанныхъ нами въ предъидущей главѣ приключеній и разговоровъ, и большей части ихъ случилось собраться снова въ маленькомъ провиниціальномъ городкѣ, гдѣ мы ихъ сначала представили читателямъ.
   "Фридрикъ Лейтфутъ, прежній метръ-д'отель въ службѣ сэра Френсиса Клевринга, изъ Клевринг-Парка, баронета, взялъ смѣлость извѣстить вельможество и джентльменство графства NN." что онъ принялъ извѣстный и комфортэбльный отель, "Клевринговы Гербы" въ городѣ Клеврингѣ, и надѣется на покровительство джентльменовъ и фамилій графства.
   "Это древнее и хорошо-устроенное заведеніе, объявляетъ мистеръ Лейтфутъ въ своемъ манифестѣ, исправлено и украшено въ самомъ комфортэбльномъ стилѣ. Джентльмены, любящіе охотиться съ домплингбирскими собаками, найдутъ въ Клевринговыхъ Гербахъ отличныя конюшни и отдѣльныя стойла для лошадей. Удобная билльярдная зала устроена въ гостинницѣ, и погреба наполнены лучшими винами и напитками, выбранными нежалѣя издержекъ. Коммерческіе джентльмены найдутъ въ Клевринговыхъ Гербахъ самое комфортэбльное помѣщеніе; прейскурантъ на все соразмѣренъ по экономическому духу настоящаго времени."
   И дѣйствительно, старая гостинница прелорядочпо оживлена. Надъ воротами великолѣпно-раскрашенные на-ново гербы Клевринга. Окна столовой свѣжи, чисты и украшены рождественскимъ ельникомъ. Магистратъ собирался въ карточной залѣ стараго Собранія. Общій столь фермеровъ содержится попрежнему, и накрывается на кухнѣ мистрисъ Лейтфутъ; онъ посѣщается тѣми любителями, которымъ нравится cuisine мистриссъ Лейтфутъ. Ея индѣйскіе кари и супъ муллигатауни въ-особенности по вкусу публики. Майоръ Стоксъ, уважаемый жилецъ Фероксъ, капитанъ Глендерсъ и другіе джентльмены околотка произнесли благопріятный приговоръ искусству мистриссъ Лейтфутъ, и вкусили ея индійскихъ блюдъ много разъ на частныхъ обѣдахъ и на публичномъ обѣдѣ Клеврингскаго Института, когда главные жители этого цвѣтущаго городка наслаждались всѣ вмѣстѣ превосходною стряпнею мистриссъ Лейтфутъ. На обѣдѣ этомъ предсѣдательствовалъ сэръ Френсисъ Клеврингъ, баронетъ, изъ Клевринг-Парка, вспомоществуемый уважаемымъ ректоромъ, докторомъ Портменомь; вице-президентомъ былъ Паркеръ, эсквайръ (поддерживаемый почтеннымъ Дж. Симкое и почтеннымъ С. Джоульсомъ), предпріимчивый глава клеврингской ленточной фабрики и главный директоръ Клеврингской и Чэттериской Отрасли Большой Западной желѣзной Дороги, за которою теперь работаютъ изо всѣхъ силъ.
   Интересное событіе, которое, вѣроятно, произойдетъ въ жизни нашего даровитаго горожанина, Артура Пенденниса, эсквайра, было причиною, какъ мы слышали, того, что онъ отложилъ намѣреніе стать кандидатомъ за Клеврингъ. "Молва носится (говоритъ "Четтерискій Боецъ, Клеврингскій Земледѣлецъ и Бэйлутскій Рыболовъ" -- извѣстная газета графства, отличающаяся неизмѣнною преданностью Королевскому Дому и Британскому Дубу) молва носится, что если слабое здоровье принудитъ сэра Френсиса Клевринга отказаться отъ Парламента, то онъ передастъ свое мѣсто одному молодому джентльмену съ колоссальнымъ состояніемъ, имѣющему родственныя связи со всею аристократіей Британіи, и который вступаетъ въ брачный союзъ съ прекрасною и талантливою молодою дѣвицей, связанною узами самаго близкаго родства съ уважаемымъ семействомъ Клевринг-Парка. Леди Клеврингъ и миссъ Эмори прибыли въ Парк-Гоузъ на рождественскіе праздники; и намъ извѣстно, что туда ожидаютъ весьма-значительное аристократическое общество, и что праздники особенно-интереснаго рода произойдутъ здѣсь въ началѣ новаго года."
   При помощи вышеприведенныхъ объявленій, сыетливый читатель легко увидитъ, что произошло въ маленькомъ интервалѣ нашего разсказа. Хотя леди Рокминстеръ и ворчала нѣсколько на предпочтеніе, отданное Лаурой Пенденнису передъ Синею Бородою, но, знающіе секретъ послѣдняго, поймутъ, что молодая дѣвушка не могла сдѣлать другаго выбора; и вообще, добрая старушка леди, взявшая на свое попеченіе Лауру, была все-таки рада случаю заняться любимымъ дамскимъ дѣломъ -- выданьемъ замужъ молодой дѣвицы. Она въ ту же ночь, ложась спать, сообщила своей горничной интересную новость, и мистриссъ Беккъ, которая вполнѣ знала всѣ подробности отъ ферокской Марты, была, какъ водится, до-крайности удивлена и восхищена.
   -- У мистера Пенденниса столько-то дохода; желѣзная дорога, онъ говоритъ, прибавитъ ему столько-то; у миссъ Белль столько-то и, вѣроятно, современемъ будетъ больше. Для ихъ званія и положенія они могутъ жить очень-хорошо. Я поговорю съ моимъ внукомъ, Пайпсентомъ, который, я подозрѣваю, былъ къ ней нѣкогда очень-неравнодушень, но, разумѣется, этого нельзя было сдѣлать. (О! разумѣется нельзя, миледи; я всегда такъ думала!) Не то, чтобъ ты могла имѣть объ этомъ какое-нибудь понятіе, или имѣла малѣйшую надобность соваться съ своимъ думаньемъ -- я поговорю съ Джорджемъ Пайпсентомъ, который теперь главнымъ секретаремъ Департамента Сургуча и Печати, и онъ долженъ доставить мистеру Пенденнису мѣсто. Беккъ, ты сходишь завтра утромъ къ майору Пенденнису, поклонишься отъ меня и скажешь, что въ часъ я намѣрена сдѣлать ему визитъ. Да, бормотала старая леди: -- майора надобно привлечь на нашу сторону: онъ долженъ оставить свое состояніе дѣтямъ Лауры.
   Вслѣдствіе чего, въ часъ пополудни, вдовствующая графиня Рокминстеръ явилась къ майору Пенденнису, который, какъ всякій легко вообразитъ, былъ въ восторгѣ отъ чести принять у себя такую знатную посѣтительницу. Майоръ былъ уже приготовленъ, если не къ новостямъ, которыя несла ему миледи, то по-крайней-мѣрѣ къ извѣстію, что женитьба Пена на миссъ Эмори разстроилась. Молодой джентльменъ вспомнилъ о дядѣ (въ первый разъ въ тотъ день, надобно сознаться), встрѣтивъ его новаго камердинера въ сѣняхъ гостинницы, и спросилъ у герра Фроша о здоровьѣ майора; потомъ онъ вошелъ въ газетную и написала" дядѣ нѣсколько строчекъ:
   "Любезный дядюшка, если между нами и былъ вопросъ о чемъ-нибудь, то теперь все кончено. Я вчера ѣздилъ въ Тонбриджъ и нашелъ, что кой-кто другой выигралъ призъ, насчетъ котораго мы колебались. Миссъ Эмори, безъ малѣйшаго сокрушенія обо мнѣ, надѣлила собою Гарри Фокера и пятнадцать тысячъ фунтовъ дохода. Я нагрянулъ на нихъ неожиданно, засталъ ихъ во взаимныхъ нѣжностяхъ и предоставилъ имъ наслаждаться другъ другомъ.
   "Вамъ будетъ пріятно услышать извѣстіе, сообщенное мнѣ Тотемомъ: онъ продалъ три мои ферокскія поля Компаніи новой желѣзной дороги, и за большую цѣну. Я разскажу вамъ все и болѣе, когда мы увидимся. Остаюсь всегда преданнымъ и любящимъ васъ."

"А. П."

   -- Мнѣ кажется, что я ужь знаю, о чемъ вы хотите говорить миледи, сказалъ майоръ съ самою любезною улыбкою и самымъ-почтительнымъ поклономъ посланницѣ Пена.-- Съ вашей стороны это было крайне-благосклонно и обязательно. Какъ хорошо вы смотрите! и какъ чрезвычайно вы добры! Какъ чрезвычайно-добры вы всегда были къ этому молодому человѣку!
   -- Для его дяди, отвѣчала леди Рокминстеръ очень-вѣжливо.
   -- Онъ увѣдомилъ меня о положеніи дѣлъ: написалъ мнѣ оченьхорошенькую записочку, да, очень-хорошенькую; и я нахожу, что состояніе его увеличилось, да; и принимая въ разсчетъ всѣ обстоятельства, я нисколько не жалѣю, что женитьба его на миссъ Эмори разстроилась, хотя я нѣкогда и желалъ этой женитьбы... да, право, сообразивъ все, я даже радъ этому.
   -- Мы должны утѣшить его, майоръ Пенденнисъ; должны найдти ему жену. Тутъ-то истина озарила умъ майора, и онъ понялъ съ какою цѣлью леди Рокминстеръ взяла на себя роль посланницы.
   Нѣтъ нужды передавать въ подробности послѣдовавшаго затѣмъ разговора, или разсказывать, чѣмъ миледи кончила свои дипломатическіе переговоры, которые, правду сказать, были нетрудны. Не могло быть причинъ, почему бы Артуръ не женился, по желанію своей матери и своему собственному; что до леди Рокминстеръ, она поддерживала свои аргументы намеками, имѣвшими величайшій вѣсъ въ глазахъ майора, но о которыхъ мы умолчимъ, такъ-какъ миледи еще жива (но, разумѣется, теперь въ весьма-преклонныхъ лѣтахъ) и родственники ея могутъ разсердиться. Однимъ словомъ, старый джентльменъ былъ совершенно-побѣжденъ рѣшительною благосклонностью миледи и нѣжною привязанностью ея къ Лаурѣ. И дѣйствительно, ничего не могло быть ласковѣе и любезнѣе обращенія леди Рокминстеръ, за исключеніемъ одной минуты, когда майоръ вздумалъ сказать, что его мальчикъ все-таки пропадаетъ даромъ; тогда миледи произнесла ему маленькое поученіе, въ которомъ дала майору уразумѣть (въ чемъ бѣдный Пенъ и всѣ друзья его смиренно сознаются), что Лаура въ тысячу разъ слишкомъ-хороша для него. Лаура -- образецъ добродѣтели и превосходства. И, надобно сказать правду, лишь-только майоръ увидѣлъ, что дама такого высокаго сана, какъ леди Рокминстеръ, серьёзно восхищается миссъ Белль, то и онъ немедленно началъ ею восхищаться.
   Вслѣдствіе всего этого герръ Фрошъ получилъ приказаніе подняться въ покои леди Рокминстеръ и увѣдомить миссъ Белль и мистера Артура Пенденниса, что майоръ готовъ принять ихъ. Когда Лаура, краснѣя отъ счастья, явилась объ-руку съ Артуромъ, майоръ, съ непритворною искренностью протянулъ имъ руки, и потомъ привѣтствовалъ Лауру другаго рода родственнымъ привѣтствіемъ, отъ котораго она еще сильнѣе покраснѣла. Румянецъ счастья! свѣтлые взоры, полные сіянія любви! Повѣствователь обращается отъ этой группы къ своимъ молодымъ читателямъ и читательницамъ, и надѣется, что настанетъ день, когда ихъ глаза засіяютъ тѣмъ же огнемъ.
   Такъ-какъ Пенъ отретировался въ довольно-дружелюбномъ духѣ, и прелестная Біанка наградила своею юною привязанностью краснѣвшаго жениха съ пятнадцатью тысячами фунтовъ дохода, въ сердцѣ и семействѣ леди Клеврингъ былъ такой разгаръ блаженства, какого добрая бегума не знала многіе годы; и она и Біанка были между собою въ самыхъ восхитительныхъ отношеніяхъ. Пылкій Фокеръ старался ускорить счастливый день, и горѣлъ легко-вообразимымъ нетерпѣніемъ сократить срокъ траура, доставившаго ему пріобрѣтеніе сокровища, одареннаго столькими прелестями и привлекательными качествами, которыхъ покуда онъ былъ только наслѣдникомъ, но еще неполнымъ обладателемъ. Нѣжная Біанка, представительница всего, чего только могъ желать ея обрученный женихъ, нисколько не противилась желаніямъ своего милаго Генри. Леди Клеврингъ пріѣхала изъ Тонбриджа въ Лондонъ. Модистка и ювелиры были засажены за работу и занялись изо всѣхъ силъ приготовленіемъ приданаго. Леди Клеврингъ была въ такомъ отличномъ расположеніи духа, что оно отразилось даже на сэрѣ Френсисѣ: между супругами произошло примиреніе, сэръ Фрэнсисъ пріѣхалъ въ Лондонъ, сидѣлъ снова во главѣ своего стола, и являлся снова съ деньгами въ своихъ любимыхъ бильярдныхъ и игорныхъ вертепахъ. Разъ, когда майоръ и Артуръ отправились обѣдать на Гросвенорплесъ, они увидѣли въ домѣ баронета стариннаго знакомца, поступившаго туда въ качествѣ дворецкаго: этотъ джентльменъ въ черномъ, предлагавшій имъ съ самымъ серьёзнымъ и предупредительнымъ видомъ разныхъ родовъ шампанское, былъ не кто другой, какъ мистеръ Джемсъ Морганъ. Шевалье Стронгъ былъ въ числѣ гостей, владѣлъ самымъ отличнымъ расположеніемъ духа и занималъ общество разсказами о своихъ заграничныхъ увеселеніяхъ.
   -- Меня пригласила миледи, шепнулъ Стронгъ Артуру:-- этотъ негодяй Морганъ смотрѣлъ громовою тучей, когда я вошелъ. Онъ здѣсь не для добра. Я выйду первымъ и буду ждать васъ и майора Пенденниса у воротъ Гайд-Парка.
   Мистеръ Морганъ помогъ майору Пенденнису надѣть теплый сюртукъ, когда тотъ собирался уйдти и пробормоталъ что-то о принятомъ имъ временномъ мѣстѣ въ домѣ баронета.
   -- У меня есть ваша бумажка, мистеръ Морганъ... сказалъ старый джентльменъ.
   -- Которую можете показать сэру Фрэнсису, если угодно, сэръ, и просимъ покорно, отвѣчалъ мастеръ Морганъ, съ потупленными глазами.-- Я очень-много обязанъ вамъ, майоръ Пенденнисъ; я постараюсь отблагодарить васъ за всѣ ваши ласки.
   Артуръ разслушалъ эту фразу и видѣлъ сопровождавшій ее взглядъ ненависти. онъ вдругъ вспомнилъ, что забылъ свой носовый платокъ, взбѣжалъ назадъ по лѣстницѣ и вошелъ въ гостиную. Фокеръ былъ еще тамъ, неимѣя силъ разстаться съ своею сиреной. Пенъ бросилъ сиренѣ выразительный взглядъ, и мы полагаемъ, что сирена понимала выразительные взгляды: когда Пенъ, найдя платокъ, направился снова къ дверямъ, она закричала ему вслѣдъ смѣющимся голосомъ:
   -- О, Артуръ... мистеръ Пенденнисъ... вы должны сказать отъ меня кое-что Лаурѣ! И она вышла за двери.
   -- Что такое? спросила она, затворивъ ихъ за собою.
   -- Вы сказали Гарри? Знаете вы, что этотъ негодяи Морганъ знаетъ все?
   -- Знаю.
   -- И вы сказали Гарри?
   -- Нѣтъ, нѣтъ. Вы мнѣ не измѣните?
   -- Морганъ это сдѣлаетъ.
   -- Нѣтъ, не сдѣлаетъ. Я обѣщала ему -- n'importe. Не раньше, какъ послѣ нашей свадьбы, о, да! послѣ нашей свадьбы я разскажу ему все... о, какъ я несчастна! воскликнула дѣвушка, которая во весь вечеръ сіяла улыбками, веселостью, граціозностью.
   -- Прошу и умоляю васъ, разскажите все Гарри. Сдѣлайте это теперь. Вы тутъ нисколько не виноваты. Онъ проститъ вамъ все. Разскажите ему сейчасъ же.
   -- И отдайте ей это -- il est là -- и скажите, что я цалую ее. Прошу извинить, что я васъ воротила; и если она будетъ завтра, въ половинѣ четвертаго, у madame Crinoline, и леди Рокминстеръ можетъ отпустить ее, то мы бы прокатилась вмѣстѣ въ Паркѣ: мнѣ такъ хочется покататься съ нею. И она воротилась въ гостиную, припѣвая и посылая Фокеру поцалуи рукою, тогда-какъ бархатноногій Морганъ поднимался въ то же время по устланной коврами лѣстницѣ.
   Пенъ слышалъ, какъ фортепьяно Біанки зазвучало блестящей музыкой, когда онъ сошелъ и присоединился къ дядѣ. Они пошли вмѣстѣ и Артуръ разсказалъ въ короткихъ словахъ, что онъ сдѣлалъ. "Какъ тутъ быть?" спросилъ онъ.
   -- Какъ быть? Демми, не иначе, какъ предоставя дѣламъ идти своимъ чередомъ! Клянусь честью, мы должны быть благодарны, что выбрались изъ этого дѣла, сказалъ старый джентльменъ, по тѣлу котораго пробѣжала дрожь при мысли обо всемъ этомъ.-- Пусть тамъ дѣлаютъ, какъ знаютъ.
   -- Я надѣюсь, что она скажетъ ему все.
   -- Она сдѣлаетъ, какъ разсудитъ. Миссъ Эмори чертовски-смышленая дѣвушка и должна сама разъиграть эту игру; а я чертовски-радъ, что ты выбрался оттуда -- чертовски-радъ. Это кто тамъ куритъ? О! опять Стронгъ. Не хочетъ ли и онъ сунуться туда съ своимъ весломъ? Лучше не мѣшайся въ это дѣло, Артуръ, вотъ тебѣ мой добрый совѣтъ.
   Стронгъ попробовалъ-было разъ или два заговорить объ интересномъ предметѣ, но майоръ не могъ разслышать ни слова. Онъ дѣлалъ замѣчанія о томъ, какъ луна освѣщаетъ Эспли-Гоузъ, о погодѣ, кебныхъ биржахъ -- о чемъ угодно, кромѣ этого предмета. Онъ чопорно поклонился Стронгу, не оставлялъ руки племянника, завернулъ въ Сент-Джемс-Стритъ, и снова совѣтовалъ ему оставить это дѣло на произволъ судьбы.-- "Оно чутъ-была не доставило тебѣ страшныхъ хлопотъ, сэръ, и теперь ты можешь принять мой совѣтъ".
   Когда Артуръ вышелъ изъ гостинницы, плащъ и сигара Стронга были видимы изъ-за нѣсколькихъ дверей. Веселый шевалье смѣялся, когда они сошлись снова. "Я также старый воинъ" сказалъ онъ. "Мнѣ нужно было поговорить съ вами, Пенденнисъ. Я слыхалъ обо всемъ, что случилось и обо всѣхъ перемѣнахъ и продѣлкахъ, которыя произошли въ мое отсутствіе. Поздравляю васъ съ женитьбой, и поздравляю васъ съ избавленіемъ отъ... вы понимаете. Не мое дѣло было говорить объ этомъ, но я знаю и убѣжденъ, что одна особа самая негодная... ну, да нечего толковать. Вы поступили какъ человѣкъ и какъ козырь, и выбрались на-чисто.
   -- Я не имѣю причины жаловаться. Я теперь возвращался къ Біанкѣ, просилъ и убѣждалъ ее, чтобъ она высказала все Фокеру: ради ея самой, я надѣюсь, она это сдѣлаетъ; но я боюсь противнаго. На свѣтѣ одна только политика, Стронгъ -- это честность.
   -- И счастливъ, кто ея держится. Этотъ мерзавецъ Морганъ замышляетъ недоброе. Онъ мѣсяца два рыскаетъ около нашей квартиры; узналъ секретъ этого бѣднаго бѣшенаго чорта Эмори, и все развѣдывалъ, гдѣ онъ. Онъ выкачалъ, что могъ изъ Больтона и упаивалъ нѣсколько разъ Костигана, подкупилъ привратника, чтобъ тотъ далъ ему знать, когда мы воротимся; и онъ поступилъ въ службу Клевринга на основаніи своихъ свѣдѣній. Онъ сдеретъ за это славныя деньги, вспомните мое слово.
   -- Гдѣ Эмори?
   -- Въ Булони, я думаю. Я оставилъ его тамъ и предостерегалъ, чтобъ онъ не возвращался. Я разошелся съ нимъ послѣ самой отчаянной ссоры, какой только можно было ожидать отъ такого сумасшедшаго. Меня радуетъ мысль, что теперь онъ у меня въ долгу и что я выручилъ его изъ множества бѣдъ.
   -- Я полагаю, онъ спустилъ всѣ свои выигрыши?
   -- Напротивъ. Онъ теперь въ лучшемъ положеніи чѣмъ быль, когда уѣхалъ изъ Англіи -- по-крайней-мѣрѣ былъ двѣ недѣли тому назадъ. Въ Баденѣ ему везло необыкновенное счастье: онъ нѣсколько ночей сряду срывалъ банкъ и былъ басней того мѣста. Онъ связался тамъ съ однимъ Блоунделлемъ, который собралъ вокругъ него цѣлое общество шулеровъ всѣхъ націй и разборовъ, и обоего пола. Эмори сдѣлался такимъ нахаломъ, что разъ я долженъ былъ поколотить его и чуть не прибилъ до-смерти. Я не могъ выдержать.
   -- И онъ вызвалъ васъ?
   -- Вы думаете, что, застрѣливъ его, я не сдѣлалъ бы зла никому? Нѣтъ, сэръ. Я ждалъ его вызова и не дождался: при первой же нашей встрѣчѣ, онъ подошелъ ко мнѣ и самъ просилъ прощенія. "Стронгъ" говоритъ "ты отдулъ меня подѣломъ; прости меня". Я протянулъ ему руку, но послѣ этого не могъ уже дольше жить съ нимъ. Я заплатилъ ему все, что былъ долженъ наканунѣ, прибавилъ Стронгъ, покраснѣвъ.-- Заложилъ все, что могъ, чтобъ только заплатить ему, и пошелъ съ послѣдними десятью флоринами попробовать счастья въ рулетку. Еслибъ я проигрался. даль бы ему застрѣлить себя на слѣдующее утро. Клянусь Юпитеромъ, сэръ, не позоръ ли это, что такой человѣкъ, какъ я, у котораго, можетъ-быть, были должишки, но который никогда не покидалъ друга и не сдѣлалъ безчестнаго дѣла -- что подобный человѣкъ не имѣетъ къ чему приложить руку, чтобъ добыть себѣ хлѣбъ насущный? Ночь за рулеткой была для меня счастлива, сэръ, и я покончилъ этимъ. Теперь я пускаюсь по винной части. Родные жены моей живутъ въ Кадиксѣ. Я намѣреваюсь привозить сюда испанскія вина и окорока: тутъ можно составить себѣ состояніе, сэръ... состояніе -- вотъ моя карточка. Когда вамъ понадобится хересъ или ветчина, прошу вспомнить о Недѣ Стронгѣ! И шевалье вынулъ красивую карточку, возвѣщавшую, что Стронгъ и Компанія, въ ІІІсффердс-Иннѣ, единственные агенты знаменитаго Алмазнаго-Манзднилья изъ виноградникомъ, герцога де-лос-Гарбанзоса", и знаменитыхъ тобозскихъ окороковъ, для которыхъ свиней откармливаютъ желудями только въ отечествѣ дон-Кихота.-- Прошу зайдти ко мнѣ и попробовать, сэръ: только отвѣдайте того и другаго. Вы видите, я занялся дѣломъ, и на этотъ разъ непремѣнно успѣю.
   Пенъ взялъ карточку, смѣясь.
   -- Не знаю, будетъ ли мнѣ позволено посѣщать холостыя пирушки: вы вѣдь знаете, я собираюсь...
   -- Но вы должны же имѣть хересъ, сэръ. Хересъ вамъ необходимъ.
   -- И я, конечно, буду получать его отъ васъ. Право, хорошо, что вы раздѣлались съ вашимъ прежнимъ компанствомъ. Этотъ ничтожный Альтамонъ, я слыхалъ, въ перепискѣ съ своею дочерью?
   -- Какъ же. Она писала ему самыя длинныя и краснорѣчивыя посланія, какія мнѣ только случалось читать -- о хитрый бѣсенокъ! онъ отвѣчалъ на имя мистриссъ Боннеръ. Первые два дня онъ непремѣнно хотѣлъ взять ее къ себѣ; подай ему дитя его -- и только! Но ей вовсе не хотѣлось перейдти къ нему, какъ вы легко можете вообразить; потомъ онъ самъ отложилъ это намѣреніе. Тутъ шевалье расхохотался. Да знаете ли сэръ, за что мы поссорились, и я поколотилъ его? Тамъ, въ Баденѣ, была извѣстная вдова, какая-то madame la Baronne de la Crûrhecassée, которая немногимъ-лучше его самого, и этотъ негодяй хотѣлъ на ней жениться! и женился бы, еслибъ я не сказалъ ей, что онъ и безъ того женатъ. По-моему, она немногимъ лучше его. Я видѣлъ ее на пристани въ Булони въ тотъ день, когда отправился въ Англію.
   Теперь мы привели разсказъ нашъ именно къ тому пункту, къ которому привело насъ объявленіе "Чэттерискаго Бойца".

-----

   Оставалось очень, очень-немного времени до того блаженнаго дня, когда Фокеръ долженъ былъ назвать Біанку своею. Всѣ клеврингцы толпились около великолѣпнѣйшей кареты въ свѣтѣ, которая стояла въ сараѣ "Клевринговыхъ Гербовъ" и которую показывалъ любопытнымъ, изъ признательности за подносимые ему напитки, главный кучеръ мистера Фокера. Мадамъ Фрибсби была занята изготовленіемъ прелестныхъ парадовъ для дочерей вассаловъ, которыя должны были составлять свиту невѣсты во время брачной церемоніи. Колоссальныя празднества предназначались въ Паркѣ, по этому радостному случаю.
   -- Да, мистеръ Гокстеръ, да; счастливые земледѣльцы, гордость своего отечества, соберутся въ баронскомъ замкѣ и бороды ихъ зашевелятся. Заколется упитанный быкъ и напитки веселія польются рѣками; колокола зазвонятъ, и мой тесть, со слезами чувствительности, благословитъ насъ на порогѣ своихъ палатъ. Вотъ порядокъ цермоінала, мистеръ Гокстеръ; и я надѣюсь видѣть вашу прелестную супругу подлѣ васъ... чего вамъ угодно выпить, сэръ? Мистриссъ Лейтфутъ, мэмъ, вы предложите моему превосходному другу и лейб-медику, мистеру Гокстеру, мистеру Самуэлю Гокстеру, члену Королевскаго Медико-Хирургическаго Общества, всякое освѣженіе, какимъ только изобилуетъ нашъ гостепріимный домъ, и запишите все на мой счетъ. Мистеръ Лейтфутъ, сэръ, чего вы желаете вкусить? хотя вы пропустили въ себя уже достаточно, я думаю; да, хе, хе, хе!
   Такъ говорилъ Гарри Фокеръ въ буфетѣ Клевринговыхъ Гербовъ. Онъ имѣлъ тамъ квартиру и собралъ около себя кружокъ пріятелей. Онъ подчивалъ всѣхъ приходившихъ; былъ задушевнымъ другомъ всѣхъ. Онъ былъ такъ счастливъ! Онъ танцовалъ вокругъ мадамъ Фрибсби, великой союзницы мистриссъ Лейтфутъ, которая сидѣла въ задумчивости за своимъ залавкомъ. Онъ утѣшалъ мистриссъ Лейтфутъ, которая начала уже имѣть причины къ супружескому безпокойству: надобно сказать, что молодой Лейтфутъ, имѣя въ полномъ своемъ распоряженіи погребъ, нисколько не обуздывалъ своихъ желаній и былъ пьянъ съ утра до ночи. Горестно было видѣть нѣжной сожительницѣ, какъ огромная фигура Лейтфута расшатывалась въ столовой и по двору, или какъ онъ распивалъ съ фермерами и ремесленниками свой отличный запасъ винъ и напитковъ.
   Когда дворецкій Морганъ находилъ свободное время, и онъ приходилъ изъ Парк-Гоуза выпить стаканчикъ на-счетъ хозяина Клевринговыхъ Гербовъ; онъ вслушивался съ злобными усмѣшками въ пьяную болтовню Лейтфута. Мистриссъ Лейтфутъ тревожилась вдвойнѣ, чувствуя своего несчастнаго супруга подъ вліяніемъ Моргана. Давно ли онъ женатъ, а дошелъ ужь вотъ до чего! Мадамъ Фрибсби одна сочувствовала ей и могла разсказать ей кучу исторій о мужчинахъ, которые еще вдесятеро хуже. И она испытала горести, и пріобрѣла тяжкую опытность! и она узнала каковы мужчины! Итакъ, нѣтъ повидимому никого, вполнѣ-счастливаго; горькія капли, какъ замѣтилъ однажды мистеръ Фокеръ, непремѣнно сидятъ на днѣ чаши каждаго человѣка. А между-тѣмъ казалось, что ихъ не было въ его собственной чашѣ, у этого честнаго молодаго малаго! Изъ его чаши лились черезъ край счастье и радость.
   Мистеръ Морганъ былъ до крайности-внимателенъ къ мистеру Фокеру.
   -- А все-таки онъ мнѣ какъ-то не нравится, говорилъ этотъ чистосердечный молодой человѣкъ, почтенной мистриссъ Лейтфутъ.-- Мнѣ все кажется, когда онъ на меня смотритъ, будто снимаетъ съ меня мѣрку для гроба. Будущій тесть мой боится его; тесть мой, гмъ! все-равно; за то теща просто козырь, такъ я и, мистриссъ Лейтфутъ?
   -- О, конечно! созналась мистриссъ Лейтфутъ со вздохомъ и подумала, можетъ-быть, что сдѣлала бы лучше, еслибъ вовсе не разлучалась съ своею доброю миледи.
   -- Не люблю я тебя, докторъ Фелль, хотя самъ не знаю почему {I do not like thee, Dr. Fell: The reason why I cannot tell.}, продолжалъ мистеръ Фокеръ: -- онъ хочетъ быть моимъ дворецкимъ. Біанка желаетъ этого также. Чѣмъ онъ такъ понравился миссъ Эмори?
   -- Такъ онъ нравится миссъ Эмори? Это извѣстіе повидимому очень встревожило мистриссъ Лейтфутъ; вскорѣ она получила другую причину безпокойства. Письмо, съ почтовымъ штемпелемъ Булони, было ей принесено въ одно утро, и она ссорилась надъ нимъ съ своимъ мужемъ, когда Фокеръ спускался но лѣстницѣ въ буфетную, направляясь въ Паркъ. Онъ имѣлъ привычку ходить туда къ завтраку и согрѣваться нѣсколько времени присутствіемъ своей Армиды; потомъ, такъ-какъ общество баронета надоѣдало ему до-крайности, а охота не была изъ его любимыхъ забавъ, онъ возвращался часа на два къ бильярду и обществу Клевринговыхъ-Гербовъ; послѣ этого приходила пора кататься верхомъ съ миссъ Эмори, и наконецъ, послѣ обѣда, онъ скромно возвращался на ночь въ гостинницу.
   Лейтфутъ и жена его ссорились за письмо. Что это за письмо изъ-за границы? Отчего она всегда получаетъ письма изъ-за границы? Кто пишетъ ей? онъ хочетъ это знать. Онъ не вѣрятъ, что эти письма отъ ея брата.-- Ему до этого нѣтъ дѣла.-- Неправда, ему есть дѣло, и, съ сердитымъ годдемомъ, онъ обхватилъ жену и сунулся въ ея карманъ за письмомъ.
   Бѣдная женщина вскрикнула и сказала: "Ну, такъ на, возьми его". Въ то самое время, когда мужъ ея схватилъ письмо, мистеръ Фокеръ вошелъ туда: увидя его, она вскрикнула еще разъ и попробовала еще разъ овладѣть письмомъ. Лейтфутъ распечаталъ его, оттолкнувъ жену, и изъ конверта выпало на столь другое письмо.
   -- Руки прочь! закричалъ маленькій Гарри, подскакивая къ супругамъ.-- Не налагать рукъ на женщину, сэръ. Человѣкъ, который налагаетъ руку на женщину не затѣмъ, чтобъ ласкать ее, по-моему... галло! это письмо къ миссъ Эмори. Что это значитъ, мистриссъ Лейтфутъ?
   Мистриссъ Лейтфутъ начала слезливымъ тономъ укорять мужа:
   -- Безсовѣстный! поступать такъ съ женщиной, которая взяла тебя съ улицы. Подлое животное! поднимать руку на жену! Зачѣмъ я вышла за тебя? Зачѣмъ я оставила миледи для тебя? Зачѣмъ я истратила восемьсотъ фунтовъ на этомъ домъ, чтобъ ты могъ нъ немъ пьянствовать!
   -- Она получаетъ письма и не хочетъ сказать отъ кого, говорить мистеръ Лейтфутъ пьяно-оскорбленнымъ голосомъ.-- Это семейное дѣло, сэръ. Неугодно ли вамъ чего-нибудь, сэръ?
   -- Я снесу это письмо къ миссъ Эмори, такъ какъ я иду въ Паркъ, сказалъ мистеръ Фокеръ, поблѣднѣвъ какъ полотно; и, взявъ письмо со стола, на которомъ быль накрытъ завтракъ бѣдной хозяйки, онъ вышелъ.
   -- Онъ ѣдетъ... демми! кто ѣдетъ? Кто этотъ Дж. Эм., мистриссъ Лейтфутъ? будь я проклятъ, кто этотъ Дж. Эм., кричалъ ея супругъ.
   -- Молчи, пьяная скотина! и мистриссъ Лейтфутъ накинула шляпку и шаль и, давъ Фокеру пройдти по улицѣ, бросилась изъ дома, побѣжала по боковымъ переулкамъ и поспѣшила, что было силъ, къ воротамъ Парка. Фокеръ видѣлъ передъ собою бѣжавшую фигуру, но она исчезла изъ его глазъ, когда онъ дошелъ до воротъ. Онъ остановился и спросилъ у сторожа: "кто сейчасъ прошелъ въ ворота?-- Мистриссъ Боннеръ." Онъ почти шатался: деревья кружились передъ нимъ. онъ останавливался раза два и прислонялся къ обнаженнымъ стеблямъ линь.
   Леди Клеврингъ была въ столовой съ сыномъ, а мужъ ея зѣвалъ надъ газетой. "Добраго утра, Гарри", сказала бегума. "Вотъ письма, куча писемъ: леди Рокминстеръ пріѣдетъ во вторникъ, вмѣсто понедѣльника; Артуръ съ майоромъ пріѣдутъ сегодня; Лаура будетъ у доктора Портмена и отправится въ церковь оттуда; и... что съ тобою, мой милый? Отчего ты такъ блѣденъ, Гарри?
   -- Гдѣ Біанка? спросилъ Гарри болѣзненнымъ голосомъ: -- еще не сошла внизъ?
   -- Біанка всегда послѣдняя, сказалъ Франки, уписывая тосты: -- она страшная соня, право. Когда тебя нѣтъ, она не встаетъ до втораго завтрака.
   -- Молчи, Франкъ, сказала мать.
   Біанка вскорѣ явилась, очень-блѣдная и съ нѣсколько-вопрошающимъ взоромъ, брошеннымъ на Гарри; потомъ она подошла къ матери и поцаловала ее; лицо ея сіяло самыми очаровательными улыбками, когда она привѣтствовала Фокера.
   -- Здоровы ли вы, сэръ? И она протянула ему обѣ ручки.
   -- Я боленъ... я... я принесъ вамъ письмо, Біанка.
   -- Письмо? отъ кого бы это было? Voyons.
   -- Не знаю -- желалъ бы знать.
   -- Какъ же я могу сказать, не видавши его?
   -- Развѣ мистриссъ Боннеръ не сказала вамх? возразилъ онъ дрожащимъ голосомъ: -- тутъ какой-то секретъ. Отдайте вы ей это письмо, леди Клеврингъ.
   Леди Клеврингъ, удивленная, взяла письмо изъ трясущейся руки бѣднаго Фокера и взглянула ма надпись. Всмотрѣвшись въ нее, она затряслась, уронила письмо, бросилась съ испуганнымъ лицомъ къ Франки, обхватила его обѣими руками и закричала, зарыдавъ: "Возьмите это прочь!.. это невозможно... невозможно!"
   -- Что такое? воскликнула Біанка съ мертвенною улыбкой: -- это письмо отъ одного нашего... нашего бѣднаго родственника и пансіонера.
   -- Неправда, неправда! кричала леди Клеврингъ.-- Нѣтъ, мой милый Франки... такъ ли это, Клеврингъ?
   Біанка подняла письмо и направилась съ нимъ къ камину; но Фокеръ подбѣжалъ къ ней и стиснулъ ея руку:
   -- Я долженъ видѣть это письмо; дайте его сюда... Вы не сожжете его.
   -- Вы... какъ вы смѣете обращаться такъ съ миссъ Эмори въ моемъ домѣ? кричалъ баронетъ.-- Отдайте письмо, клянусь Юпитеромъ!
   -- Читайте и смотрите на нее! воскликнула Біанка, указывая на мать: -- я... для нея, для нея хранила эту тайну! Читайте, жестокій человѣкъ!
   Фокеръ вскрылъ письмо и прочиталъ:
   "Я не писалъ тебѣ цѣлыя три недѣли, дружокъ мой Бетси; а теперь посылаю тебѣ отцовское благословеніе, и скоро я пріѣду и самъ-хочу посмотрѣть на церемонію и на моего зятя. Я пристану у Боннеръ. Я провелъ веселую осень и живу здѣсь въ отели, съ хорошимъ обществомъ и комфортомъ. Не знаю, хорошо ли ты дѣлаешь, бросая мистера Пенденниса для мистера Фокера; и по-моему Фокеръ неочень-красивое имя; да и по твоимъ словамъ выходитъ, что онъ колпакъ, а не красавецъ. Но у него есть рыженькіе круглячки, а это главное. Покуда довольно съ тебя, моя миленькая Бетси, и до свиданія;

твой любящій отецъ
Дж. Эмори Алтамонтъ".

   -- Читайте и вы, леди Клеврингъ: теперь уже поздно скрывать отъ васъ, сказалъ бѣдный Фокеръ; и несчастная женщина, пробѣжавъ письмо, разразилась снова истерическими криками и судорожно обнимала сына.
   -- Мой бѣдный мальчикъ! они сдѣлали тебя бездомнымъ, они опозорили твою мать; но я невинна, Франкъ; передъ Богомъ, я невинна! Я не знала этого, мистеръ Фокеръ; право, право не знала!
   -- Вѣрю, вѣрю вамъ; и онъ подошелъ и поцаловалъ у нея руку.
   -- О, великодушный, великодушный Гарри! воскликнула Біанка въ экстазѣ. Но онъ отнялъ руку, которая была съ ея стороны, и отвернулся отъ нея съ дрожащими губами.
   -- Это другое дѣло, сказалъ онъ.
   -- То было для нея... для нея, Гарри! И миссъ Эмори снова приняла позу.
   -- Можно было бы сдѣлать что-нибудь и для меня. Я взялъ бы васъ, кто бы вы ни были. Въ Лондонѣ говорится обо всемъ. Я зналъ, что вашъ отецъ дошелъ... дошелъ до бѣды. Не думаете ли вы, что я хотѣлъ жениться на васъ ради вашихъ... ради вашихъ фамильныхъ связей? Годдемъ все на свѣтѣ! Я любилъ васъ всѣмъ сердцемъ и всею душою цѣлые два года, а вы играли мною, вы обманывали меня -- и несчастный молодой человѣкъ залился слезами.-- О, Біанка, Біанка! это жестоко, жестоко! и онъ закрылъ лицо обѣими руками и рыдалъ.
   Біанка подумала: "Зачѣмъ я не разсказала ему въ тотъ вечеръ, когда меня предостерегалъ Артуръ?"
   -- Не отказывайте ей, Гарри, кричала леди Клеврингъ.-- Возьмите ее, возьмите все, что у меня есть. Все принадлежитъ ей послѣ моей смерти, вы это знаете. Мальчикъ этотъ лишенъ наслѣдства. (Юный Франкъ, смотрѣвшій съ испугомъ на эту странную сцену, разразился наконецъ громкимъ плачемъ.) -- Возьмите все до послѣдняго шиллинга. Оставьте мнѣ только чѣмъ жить и скрыть свою голову съ этимъ мальчикомъ... убѣжать отъ нихъ обоихъ. О! оба они дурные, дурные люди! Можетъ-быть, онъ ужь здѣсь. Не пускайте его ко мнѣ. Клеврингъ, подлый трусъ, защити меня отъ него.
   Клеврингъ встрепенулся при этомъ воззваніи. "Ты вѣдь не серьёзно говоришь это, Джемима? Вѣдь не можетъ же быть? Не-уже-ли ты хочешь бросить меня и Франка? Я не зналъ этого, помоги мнѣ... Фокеръ, я имѣлъ объ этомъ столько же понятія, какъ мертвые... пока онъ не пришелъ и не отъискалъ меня... этотъ подлый, проклятый бѣглый каторжникъ".
   -- Этотъ кто? спросилъ Фокеръ. Біанка вскрикнула.
   -- Да! закричалъ баронетъ въ свою очередь: -- да, подлый, бѣглый каторжникъ... мошенникъ, который подписался подъ руку своего тестя, гнуснаго приказнаго, убилъ человѣка въ Ботани-Беѣ, чтобъ его повѣсили!... и убѣжалъ въ кусты, будь онъ проклятъ! Лучше бы онъ тамъ околѣлъ. И онъ пришелъ ко мнѣ, добрыхъ шесть лѣтъ тому назадъ, и обобралъ меня кругомъ; я разорялся, чтобъ поддерживать его, этого адскаго разбойника! Пенденнисъ знаетъ объ этомъ, и Стронгъ знаетъ, и этотъ проклятый Морганъ знаетъ, и она знаетъ съ тѣхъ самыхъ поръ; я никому не говорилъ объ этомъ, никогда; таилъ это отъ моей жены.
   -- И ты видѣлъ его, Клеврингъ, и не убилъ его, подлый ты трусъ! сказала жена Эмори.-- Уйдемъ отсюда, Франкъ; отецъ твой негодяй. Я опозорена, но я твоя мать, и ты будешь... ты вѣдь будешь любить меня?
   Біанка, éplorée подошла къ своей матери; но леди Клеврингъ отодвинулась отъ нея съ какимъ-то ужасомъ: "не дотрогивайся до меня! у тебя нѣтъ сердца и никогда не было. Теперь я вижу все. Я вижу, почему этотъ низкій человѣкъ отдавалъ свое мѣсто въ Парламентѣ Артуру; да, онъ негодяй! и почему ты грозила мнѣ, что заставишь отдать тебѣ половину состоянія Франка. И когда Артуръ предложилъ жениться на тебѣ безъ шиллинга, потому-что онъ не хотѣлъ ограбить моего мальчика, ты бросила его и взяла бѣднаго Гарри. Не связывайтесь съ нею, Гарри. Вы добрый мальчикъ, да. Не женитесь на этой -- этой дочери ссыльнаго. Пойдемъ, Франкъ, дитя мое; поди къ твоей бѣдной матери. Мы скроемся; но мы честны, да, мы честны".
   Во все это время какое-то странное восторженное чувство овладѣло Біанкой. Этотъ мѣсяцъ нѣжности съ бѣднымъ Гарри былъ для нея тяжкимъ мѣсяцемъ. Все его богатство и великолѣпіе едва могли сдѣлать сносною идею о немъ самомъ. Біанкѣ наскучило его простодушіе, она выбилась изъ силъ, лаская его и нѣжничая съ нимъ.
   -- Стойте, мама; стойте, миледи! закричала она съ жестомъ, который всегда былъ кстати, хотя немножко театраленъ: -- у меня нѣтъ сердца, говорите вы? Я храню тайну позора моей матери. Я отказываюсь отъ своихъ правъ въ пользу моего незаконнорожденнаго брата -- да, отъ своихъ правъ и своего состоянія. Я не измѣняю моему отцу, и за это у меня нѣтъ сердца! Но теперь я потребую своихъ правъ, и законы Англіи возвратятъ ихъ мнѣ. Я обращусь къ законамъ моего отечества -- да, моего отечества! Преслѣдуемый изгнанникъ возвратится сегодня. Я пойду къ моему отцу! И миссъ Біанка взмахнула рукою и вообразила себя героиней.
   -- Къ нему, въ-самомъ-дѣлѣ? закричалъ Клеврингъ съ однимъ изъ своихъ обычныхъ проклятій.-- Я членъ магистрата, и демми, я засажу его въ тюрьму. Вотъ кто-то ѣдетъ: можетъ-быть, это онъ. Пусть онъ только покажется.
   Дѣйствительно, въ это время въѣзжалъ по аллеѣ экипажъ; обѣ дамы кричали одна громче другой, ожидая, что увидятъ Альтамонта.
   Дверь отворилась, и мистеръ Морганъ доложилъ о майорѣ Пенденнисѣ и мистерѣ Пенденнисѣ, которые вошли и застали всѣхъ въ самой ярой сумятицѣ. Большія ширмы были у дверей: очень-вѣроятно, что мистеръ Морганъ воспользовался ими по своему обычаю, для пріобрѣтенія полезныхъ свѣдѣній.
   Наканунѣ было рѣшено, что молодежь поѣдетъ кататься верхомъ и, въ назначенный часъ послѣ полдня, лошади мистера Фокера были приведены изъ Клевринговыхъ Гербовъ. Но на этотъ разъ миссъ Біанка не сопутствовала ему. Пенъ вышелъ и пожаль ему руку на крыльцѣ, и Гарри Фокеръ уѣхалъ, въ-сопровожденіи своего трауарнаго грума. Всѣ дѣла, занявшія самую дѣятельную часть нашей исторіи, были перебраны въ-теченіе этихъ двухъ или трехъ часовъ, прикосновенными къ нимъ лицами. Много совѣтовъ было дано, исторіи разсказано и полюбовныхъ сдѣлокъ предложено; и наконецъ Гарри Фокеръ уѣхалъ, напутствуемый грустными словами Пена: "Благослови тебя Богъ!" Въ Клевринг-Паркѣ былъ угрюмый обѣдъ, за которымъ не прислуживалъ вновь-опредѣлившійся дворецкій; обѣ дамы не являлись. Послѣ обѣда Пенъ сказалъ: "Я пойду въ Клеврингъ и посмотрю пріѣхалъ ли онъ", и онъ пошелъ по темной аллеѣ, черезъ мостъ, по дорогѣ мимо своего дома: на родныхъ и нѣкогда спокойныхъ поляхъ пылали теперь горны мастеровыхъ, работавшихъ для новой желѣзной дороги; наконецъ онъ вошелъ въ городокъ и направился къ Клевринговымъ Гербамъ.
   Было уже за полночь, когда онъ возвратился въ Клевринг-Паркъ. Онъ былъ до-крайности блѣденъ и взволнованъ. "Леди Клеврингъ еще не спитъ?" спросилъ онъ. Она на своей половинѣ. Онъ поднялся къ ней и нашелъ бѣдную бегуму въ жалкомъ состояніи слезъ и тревоги.
   -- Это я, Артуръ, сказалъ онъ, заглянувъ къ ней, и потомъ, войдя, съ нѣжностью поцаловалъ у нея руку.
   -- Вы были всегда моимъ добрѣйшимъ другомъ, милая леди Клеврингъ. Я васъ очень люблю. У меня есть къ вамъ вѣсти, сказалъ онъ.
   -- Не называйте меня этимъ именемъ, возразила она, пожимая ему руку:-- Вы были всегда добрымъ мальчикомъ, Артуръ; вы очень, очень-добры, что пришли теперь. Вы иногда смотрите точь-въ-точь какъ ваша покойница-ма, мой милый.
   -- Добрая, милая леди Клеврингъ, повторилъ Артуръ съ особеннымъ удареніемъ: -- произошли очень-странныя вещи...
   -- Не случилось ли чего-нибудь съ нимъ? проговорила леди Клеврингъ, задыхаясь:-- О, ужасно подумать, что я была бы этому рада, ужасно!
   -- Онъ здоровъ. онъ былъ тамъ и убрался, моя милая леди. Не пугайтесь, онъ уѣхалъ, а вы все-таки леди Клеврингъ.
   -- Не-уже-ли правда? что онъ мнѣ иногда говаривалъ, вскрикнула она: -- что онъ...-- онъ былъ женатъ прежде чѣмъ женился на васъ. Онъ сознался въ этомъ сейчасъ и никогда больше не воротится. Леди Клеврингъ вскрикнула еще разъ, обхватила Пена обѣими руками, цаловала его и заливалась слезами на его плечѣ.
   Мы передадимъ въ короткихъ словахъ разсказъ Пена, прерываемый частыми восклицаніями и всхлипываньями бѣдной бегумы. Въ омнибусѣ "Отрасли", наслѣдовавшемъ первымъ двумъ старымъ и знакомымъ намъ дилижансамъ, пріѣхалъ Эмори и былъ высаженъ у Клевринговыхъ Гербовъ. Онъ заказалъ себѣ обѣдъ подъ своимъ принятымъ именемъ Альтамонта, и, будучи человѣкомъ нрава общежительнаго, пригласилъ хозяина, который съ большимъ удовольствіемъ принялся распивать съ нимъ вино. Вытянувъ изъ мистера Лейтфута всѣ новости касательно семейства Парк-Гоуза, и понявъ изъ его словъ, что мистриссъ Лейтфутъ удержала языкъ на привязи, онъ потребовалъ еще вина для мистера Лейтфута; и, по окончаніи этого возліянія, оба они, препорядочно разгоряченные, пошли въ буфетъ къ мистриссъ Лейтфутъ.
   Она сидѣла тамъ за чаемъ съ своею пріятельницей, мадамъ Фрибсби, а Лейтфутъ былъ въ это время въ такомъ счастливомъ состояніи духа, что не могъ уже удивляться ни чему на свѣтѣ. Такимъ-образомъ, когда Альтамонтъ и мистриссъ Лейтфутъ пожали другъ другу руки, какъ старинные знакомые, мистеръ Лейтфутъ не нашелъ тутъ ничего страннаго и необыкновеннаго, а только основательную причину выпить еще. Джентльмены выпили гроку, котораго предложили выкушать и дамамъ, незамѣчая испуганныхъ и выражавшихъ ужасъ взглядовъ той и другой.
   Пока они этимъ занимались, и, часовъ около шести вечера, присоединился къ нимъ мистеръ Морганъ, новый дворецкій сэра Фрэнсиса Клевринга, и былъ приглашенъ выпить чего-нибудь. Онъ избралъ свое любимое питье, и между собесѣдниками завязался общій разговоръ.
   Черезъ нѣсколько времени мистеръ Лейтфутъ задремалъ. Мистеръ Морганъ давалъ мадамъ Фрибсби безпрестанные намеки, чтобъ она ушла домой; но эта женщина, находившаяся въ какомъ-то странномъ обаяніи и ужасѣ, а можетъ-быть, упрошенная хозяйкой не уходить, упорно оставалась на мѣстѣ. Упрямство ея очень досаждало мистеру Моргану, и онъ изъявлялъ свое неудовольствіе въ такихъ выраженіяхъ, которыя огорчали мистриссъ Лейтфутъ и заставили полковника Альтамонта замѣтить ему, что онъ неучтивъ съ дамами.
   Споръ между обоими этими джентльменами былъ весьма-непріятенъ дамамъ, и въ-особенности огорчалъ мистриссъ Лейтфутъ, которая прилагала всѣ старанія успокоить мистера Моргана, и, подъ предлогомъ, будто хотѣла подать полковнику бумажку для закуренія трубки, она вручила ему клочокъ, на которомъ написала потихоньку карандашомъ: "Онъ васъ знаетъ. Уходите". Было ли что-нибудь подозрительное въ манерѣ ея, когда она подала ему бумажку, или въ манерѣ ея гостя, когда онъ прочиталъ ее, только, когда онъ вскорѣ потомъ всталъ и объявилъ намѣреніе лечь спать, Морганъ всталъ также, засмѣялся и сказалъ, что еще рано ложиться.
   Полковникъ Альтамонтъ объявилъ тогда, что хочетъ идти къ-себѣ въ спальню. Морганъ предложилъ показать ему дорогу наверхъ.
   На это полковникъ сказалъ: "Пойдемъ со мною. У меня есть тамъ пара пистолетовъ, чтобъ разнести черепъ всякому предателю или подлому шпіону!" и онъ посмотрѣлъ на Моргана такъ свирѣпо, что тотъ, схвативъ Лейтфута за воротъ и разбудивъ его, закричалъ: "Джонъ Эмори, арестую тебя именемъ королевы! Помоги мнѣ, Лейтфутъ. Этотъ призъ стоитъ тысячу фунтовъ".
   Онъ протянулъ руку, какъ-будто желая схватить своего плѣнника, но тотъ, стиснувъ кулакъ, надѣлилъ его такимъ свирѣпымъ ударомъ въ грудь, что Морганъ отлетѣлъ и упалъ на Лейтфута. Лейтфутъ, атлетическаго сложенія и храбрый отъ природы, объявилъ, что онъ сшибетъ голову свѣему гостю, и уже приступилъ къ исполненію своей угрозы, когда Альтомантъ, сорвавъ съ себя верхнюю одежду, сталъ въ позицію, и, посылая проклятія обоимъ своимъ противникамъ, ревѣлъ имъ, чтобъ они выходили на бой.
   Но тутъ мистриссъ Лейтфутъ бросилась съ пронзительнымъ крикомъ впередъ, заслоняя собою мужа, а мадамъ Фрибсби, съ другимъ и еще болѣе громкимъ крикомъ, подбѣжала къ Альтамонту и, крича: "Армстронгъ, Джонни Армстронгъ!" схватила его обнаженную руку, на которой виднѣлось татуированное сердце съ вензелемъ М. Ф.
   Восклицаніе мадамъ Фрибсби, повидимому, оглушило и отрезвило Эмори. Онъ всмотрѣлся въ ея лицо и вскричалъ: "Клянусь Юпитеромъ, это Полли!"
   Мадамъ Фрибсби продолжала восклицать: "Это не Эмори. Это Джонни Армстронгъ, мой негодный, злой мужъ, который женился на мнѣ въ церкви св. Мартина, былъ подштурманомъ на остиндскомъ кораблѣ и бросилъ меня черезъ два мѣсяца, негодный злодѣй. Это Джонъ Армстронгъ -- вотъ знакъ на его рукѣ, который онъ сдѣлалъ для меня".
   -- Ну да, конечно, Полли, я Джонъ Армстронгъ. Да, я Джонъ Армстронгъ, Эмори, Альтамонтъ, и пусть они всѣ выходятъ и попробуютъ справиться съ британскимъ морякомъ. Ура! кто желаетъ?
   Морганъ продолжалъ вопить: "арестовать его!" Но мистриссъ Лейтфутъ вступилась: "арестовать его? арестовать тебя самого, подлый лазутчикъ! Какъ? остановить женитьбу и отнять у насъ Клевринговы Гербы?"
   -- Онъ хочетъ отнять у насъ Клевринговы Гербы? спросилъ мистеръ Лейтфутъ, оборачиваясь: -- да я задушу его!
   -- Подержи его, дружокъ, пока не пріѣдетъ омнибусъ къ лондонскому поѣзду. Онъ сейчасъ будетъ здѣсь.
   -- Годдемъ! я задушу его, смѣй онъ только шевельнуться сказалъ Лейтфутъ. И они продержали Моргана, пока не пріѣхалъ омнибусъ, и пока мистеръ Эмори, или Армстронгъ, не отправился назадъ въ Лондонъ.
   Морганъ послѣдовалъ за нимъ; но объ этомъ Артуръ Пенденнисъ не говорилъ леди Клеврингъ, а оставилъ ее, призывавшую благословенія на его голову у дверей сына, котораго она пошла поцаловать спящаго. То былъ хлопотливый день.
   Намъ остается описать событія еще одного дня, когда мистеръ Артуръ, въ новой шляпѣ, новомъ синемъ фракѣ и синемъ галстухѣ, новомъ фантастическомъ жилетѣ, съ новыми рубашечными запонками (подаренными вдовствующею графинею Рокминстеръ), явился за одинокимъ завтракомъ въ Клевринг-Паркѣ, гдѣ онъ не могъ съѣсть ни одного кусочка. Подлѣ тарелки его лежало два письма; онъ вскрылъ напередъ первое, писанное круглымъ дѣловымъ почеркомъ, преимущественно передъ другимъ, съ болѣе-знакомою надписью.
   "No 1-й былъ слѣдующаго содержанія:

Гарбанзосская Компанія Виноторговли,
Шеффердс-Иннъ. Понедѣльникъ.

"Любезный Пенденнисъ,

   "Поздравляю васъ искренно съ событіемъ, которое составитъ счастье всей вашей жизни. Я васъ покорнѣйше прошу передать то же самое мистриссъ Пенденнисъ, съ которою я надѣюсь быть гораздо-долѣе знакомымъ, чѣмъ былъ до-сихъ-поръ. И когда я обращу вниманіе ея на фактъ, что одинъ изъ необходимѣйшихъ предметовъ для комфорта ея мужа есть чистый хересъ, то я увѣренъ, что она, ради вашего благополучія, будетъ моею постоянною покупщицей.
   "Но у меня есть о чемъ поговорить съ вами и кромѣ моихъ дѣлъ. Вчера вечеромъ прибылъ ко мнѣ на квартиру извѣстный вамъ Джонъ Эмори изъ Клевринга, откуда онъ уѣхалъ при обстоятельствахъ, безъ-сомнѣнія, вамъ извѣстныхъ. Невзирая на нашъ разладъ, я не могъ не дать ему пріюта и пищи (и онъ вкусилъ съ большимъ аппетитомъ моего гарбанзос-амонтилльядо и тобозской ветчины), и разсказалъ мнѣ, что съ нимъ случилось, и кучу другихъ удивительныхъ приключеній. Злодѣй этотъ женился шестнадцати лѣтъ, и потомъ повторялъ эту церемонію гдѣ только могъ: на Новой Зеландіи, въ Сиднеѣ, въ Южной Америкѣ, въ Ньюкестлѣ въ первый разъ, прежде-чѣмъ онъ познакомился съ нашею бѣдною пріятельницей-модисткой. Совершенный Дон-Жуанъ! И, повидимому, пришла наконецъ и за нимъ статуя грознаго командора: когда мы сидѣли за виномъ и закускою, вдругъ раздались три тяжелые удара въ наружную дверь, что заставило нашего пріятеля вздрогнуть. Я уже выдержалъ здѣсь осады двѣ, и отправился для рекогносцировки на свой обычный сторожевой постъ. Благодаря моимъ созвѣздіямъ, противъ меня нѣтъ на свѣтѣ враждебныхъ счетовъ и, кромѣ-того, эти господа являются не такимъ образомъ. Я разсмотрѣлъ, что то были прежній камердинеръ вашего дяди. Морганъ, и полицейскій (кажется, поддѣльный полицейскій); они объявили, что имѣютъ указъ арестовать Джона Армстронга, называющаго себя Эмори и Альтамонтомъ, бѣглаго ссыльнаго, и грозились проломать двери.
   "Ну, сэръ, въ дни моего собственнаго плѣна я открылъ маленькій проходъ по жолобу, въ окно Боуса и Костигана, и я послалъ по немъ Джека всевозможныхъ фамилій, не безъ страха за его жизнь, потому-что жолобъ сдѣлался подъ конецъ довольно-ненадеженъ; потомъ, послѣ переговора, я впустилъ мосьё Моргана и его друга.
   "Мерзавецъ этотъ, повидимому, зналъ о скрытомъ пути: онъ тотчасъ же бросился въ комнату наверхъ, сказавъ полицейскому, чтобъ онъ караулилъ внизу, и побѣжалъ по моей малой лѣстницѣ какъ человѣкъ, хорошо-знакомый съ мѣстностью. Когда онъ готовился выйдти изъ окна, мы услышали съ чердака Боуса знакомый вамъ голосъ, который кричалъ Моргану: "Кто ты и какого чорта тебѣ надобно? Лучше оставь жолобъ: и безъ тебя тутъ сейчасъ убился человѣкъ".
   "И въ то время, когда Морганъ высунулся изъ окна и старался разсмотрѣть въ темнотѣ, справедлива ли эта страшная вѣсть, знакомецъ нашъ взялъ голикъ и сильнымъ ударомъ переломилъ жолобъ сообщенія. Сегодня утромъ онъ разсказывалъ мнѣ съ большою радостью, что идею этой легкой воинской хитрости внушило ему воспоминаніе о его милой Эмили, когда она играла роль Коры въ той піесѣ, и Пизарро стоялъ у моста. Я бы желалъ, чтобъ этотъ негодный Морганъ былъ на мосту, когда нашъ "капитанъ" попробовалъ свою воинскую хитрость.
   "Если узнаю еще о Джекѣ, то увѣдомлю васъ. А него еще много денегъ, и я просилъ его послать хоть сколько-нибудь нашей бѣдной мадамъ Фрибсби; но разбойникъ этотъ только смѣялся и увѣрялъ, что у него денегъ не больше, чѣмъ ему нужно; а если кому угодно получить локонъ его волосъ, то онъ готовъ служить. Прощайте, будьте счастливы! и считайте меня всегда искренно-преданнымъ вамъ

"Е. Стронгъ."

   -- А теперь за другое письмо, сказалъ Пенъ.-- "Добрый старикъ Джорджъ!" и онъ поцаловалъ печать, прежде-чѣмъ разломалъ ее.

"Уаррингтонъ. Вторникъ.

   "Не хочу пропустить этотъ день, несказавъ вамъ обоимъ: Благослови васъ Богъ! Да ниспошлютъ вамъ Небеса счастье, милый Артуръ и милая Лаура. Я того мнѣнія, Пенъ, что у тебя лучшая жена въ свѣтѣ, и увѣренъ, что ты будешь ее цѣнить и любить. Квартира моя будетъ очень-одшіока безъ тебя, Пенъ; но когда я въ ней соскучусь, то поѣду домой къ доброму брату и доброй сестрѣ. Я здѣсь практикуюсь въ няньчаньи дѣтей, чтобъ быть готовымъ къ роли дядюшки Джорджа. Прощай! отправляйся въ свадебную прогулку по Европѣ и возвращайся назалъ къ твоему

"Джорджу Уаррингтону."

   Пенденнисъ и жена его прочитали письмо это вмѣстѣ, когда кончился свадебный завтракъ у доктора Портмена, и гости разъѣхались, когда дорожная карета, окруженная зѣваками, ожидала новобрачныхъ у крыльца доктора. Изъ ректоріи была калитка на кладбище церкви св. Маріи, гдѣ колокола звонили изо всѣхъ силъ, и тутъ-то, надъ зеленою травою могилы Елены, Артуръ показалъ женѣ своей письмо Джорджа. Что изъ двухъ: счастье или печаль были причиною обильныхъ слезъ, лившихся изъ глазъ Лауры на бумагу? И еще разъ, въ присутствіи священнаго праха, она поцаловала и благословила своего Артура.
   Въ тотъ день была одна только свадьба въ клеврингской церкви, несмотря на всѣ жертвы, принесенныя Біанкой ея милой матери, честный Гарри Фокеръ не могъ простить дѣвушкѣ, обманувшей своего жениха, и разсуждалъ, весьма-основательно, что она обманула бы его снова. Онъ поѣхалъ къ Пирамидамъ и въ Сирію, оставилъ тамъ болѣзнь свою и возвратился на родину съ отличною бородою и огромнымъ запасомъ кальяновъ, трубокъ, халатовъ и туфлей, которыми угощаетъ всѣхъ своихъ пріятелей. Фокеръ живетъ очень-великолѣпно и, по рекомендаціи Пена, получаетъ хересъ съ виноградниковъ герцога де-лосъ-Гарбанлосъ.
   Что до бѣднаго Костигана, мы ужь упомянули о его окончательной участи. Нельзя было и ожидать достославнаго конца такому жизненному поприщу. Морганъ -- одинъ изъ самыхъ уважаемыхъ людей прихода Сент-Джемса; въ настоящемъ политическомъ движеніи онъ показалъ себя человѣкомъ съ правилами и истиннымъ Британцемъ. А Боусъ? По смерти мистера Пайпера, органиста клеврингской церкви, молодая мистриссъ Сэмъ Гокстеръ, которая вполнѣ овладѣла докторомъ Портменомъ, выписала Боуса изъ Лондона, и ея кандидатъ получилъ пальму первенства надъ всѣми органистами. Когда сэръ Фрэнсисъ Клеврингъ покинулъ эту суетную жизнь, та же неутомимая избирательница, та же мистриссъ Гокстеръ, взяла мѣстечко приступомъ, и теперь представителемъ его въ Парламентѣ Артуръ Пенденнисъ, эсквайръ. Біанка Эмори, какъ всѣмъ извѣстно, вышла замужъ въ Парижѣ, и салонъ madame la comtesse de Monlmorenci-de-Valentinois былъ изъ самыхъ suivis въ этой столицѣ. Дуэль между графомъ и молодымъ Альсидомъ де-Миробо произошла единственно отъ того, что послѣдній усомнился однажды въ правахъ вышеупомянутаго вельможи на носимые имъ титулы. Madame de Montmorenci de-Valentinois путешествовала послѣ этой исторіи. Бонги купилъ и издалъ ея стихотворенія, съ графскою коронкой и гербами графини на ея произведеніи.
   Майоръ Пенденнисъ сдѣлался подъ старость очень-серьёзенъ, и былъ счастливъ, когда Лаура читала ему вслухъ своимъ нѣжнымъ голосомъ, или слушала его росказни. Эта кроткая и милая дама -- другъ старыхъ и молодыхъ, и жизнь ея проходитъ въ доставленіи счастья другимъ.
   Ну, а какого рода мужъ вышелъ изъ этого Пенденниса? спросятъ, можетъ-быть, многіе, сомнѣваясь въ супружескомъ счастьи Лауры. Мы совѣтуемъ вопросителямъ обратиться къ самой мистриссъ Пенденнисъ, которая, видя недостатки и причуды своего мужа, видя и сознавая, что есть люди гораздо-лучше его, любитъ его все-таки съ самою постоянною нѣжностью. Дѣти Пенденниса и мать ихъ не слыхали отъ него неласковаго слова, и когда проходили его припадки угрюмости и нелюдимости, дѣти привѣтствовали его всегда самою полною любовью и довѣренностью. Другъ его остался неизмѣннымъ другомъ -- съ исцѣленнымъ сердцемъ. Болѣзнь эта никогда не бываетъ пагубна для здоровой комплекціи. Джорджъ Уаррингтонъ исполняетъ въ-совершенствѣ роль крестнаго отца и живетъ одинъ. Если сочиненія доставили мистеру Пену больше извѣстности, чѣмъ даровитому его другу, котораго никто не знаетъ, то Джорджъ живетъ себѣ и безъ извѣстности. Если главные призы жизненной лотереи достаются невсегда достойнѣйшимъ, то мы знаемъ, что такъ опредѣлено свыше. Мы сознаемся и видимъ ежедневно, какъ лживые и недостойные живутъ-себѣ и процвѣтаютъ, тогда-какъ добрыхъ уноситъ смерть; и милые и молодые гибнутъ преждевременно. Мы замѣчаемъ въ жизни всякаго человѣка изувѣченное счастье, частыя паденія, неудачныя попытки, борьбу добра и зла, въ которыхъ могучіе сдаются и прыткіе изнемогаютъ; мы видимъ цвѣты добродѣтели на вредоносныхъ почвахъ, тогда-какъ пороки и пятна помрачаютъ блескъ и богатство. Зная, какъ слабы и несовершенны лучшіе изъ насъ, подадимъ руку милосердія Артуру Пенденнису, у котораго много грѣховъ и недостатковъ, по который вовсе не имѣетъ притязанія быть героемъ: онъ только человѣкъ и собратъ нашъ.

Конецъ.

[Перевод И. Введенского]

"Отечественныя Записки", NoNo 7--12, 1857, NoNo 1--5, 1858

   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru