Теккерей Уильям Мейкпис
Мемуары Барри Линдона, эсквайра

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ
В. ТЕККЕРЕЯ.

ТОМЪ ЧЕТВЕРТЫЙ.

   

Мемуары Барри Линдона, эсквайра.

ЧЕТЫРЕ ГЕОРГА.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія бр. Пантелеевыхъ. Верейская, No 16.
94--95.

   

Мемуары Барри Линдона.

ГЛАВА I.
Моя родословная и моя семья. Я подвергаюсь вліянію н123;жной страсти.

   Врядъ-ли со временъ Адама совершалось на свѣтѣ какое-либо зло, причиной котораго не была бы женщина. Съ тѣхъ поръ, какъ существуетъ нашъ родъ (а онъ существуетъ почти что со временъ Адама,-- такова древность, благородство и достославность фамиліи Барри! Это всѣмъ извѣстно), женщины всегда играли значительную роль въ судьбахъ нашего рода.
   Я полагаю, что не найдется такого джентльмена въ Европѣ, который не слыхать бы о домѣ Барри изъ Барріога, въ Ирландіи, такъ какъ нѣтъ болѣе знатнаго имени ни въ Гвиллимѣ, ни въ д'Озіерѣ. И хотя я, какъ свѣтскій человѣкъ, и научился презирать тѣхъ претендентовъ на высокое происхожденіе, которыхъ родословная не лучше, чѣмъ у лакея, чистящаго мои сапоги; хоть я и смѣюсь надъ хвастовствомъ нѣкоторыхъ моихъ соотечественниковъ, которые всѣ якобы происходятъ отъ королей Ирландіи и говорятъ о помѣстьѣ, способномъ прокормить развѣ только свинью, какъ о какомъ-нибудь княжествѣ; однако, изъ уваженія къ истинѣ я принужденъ заявить, что родъ мой самый благородный на всемъ островѣ, а можетъ быть, и въ цѣломъ свѣтѣ. Наши владѣнія, теперь незначительныя, отнятыя у насъ войной, временемъ, утраченныя по безразсудству предковъ, вслѣдствіе присоединенія ихъ къ старой вѣрѣ и старымъ монархамъ, были когда-то громадны и обнимали нѣсколько графствъ, въ то время, когда Ирландія была еще въ цвѣтущемъ состояніи. Я могъ бы выставить ирландскую корону въ моемъ гербѣ, да только на это отличіе такъ много тупоумныхъ претендентовъ, которые носятъ и дѣлаютъ его вульгарнымъ, что, право, не стоитъ.
   Можетъ быть, я носилъ бы теперь эту корону, если бы не женщина! Вы удивлены? Вы не вѣрите? Почему же нѣтъ? Если бы въ Ирландіи былъ храбрый вождь, способный руководить моими соотечественниками, вмѣсто тѣхъ подлыхъ рабовъ, которые преклонили колѣна передъ королемъ Ричардомъ II, Ирландія была бы свободна. Если бы нашелся рѣшительный человѣкъ, чтобы отразить этого головорѣза Оливера Кромвеля, мы свергнули бы съ себя англійское иго навсегда. Но тогда не было ни одного Барри на полѣ битвы. Напротивъ того, мой предокъ Симонъ де Барри пришелъ вмѣстѣ съ названнымъ монархомъ и женился на дочери короля Менстерскаго, сыновей котораго онъ безжалостно перебилъ во время сраженія.
   Во времена Кромвеля поздно уже было вождю изъ рода Барри кликнуть боевой кличъ противъ этого разбойника: мы уже не были властителями страны; нашъ бѣдный родъ потерялъ свои владѣнія сто лѣтъ назадъ, вслѣдствіе самой вѣроломной измѣны. Это я знаю достовѣрно, такъ какъ мать моя часто разсказывала мнѣ это и даже вышила на ковровомъ гербѣ, висѣвшемъ въ желтой гостиной Барривилля, гдѣ мы жили.
   Это помѣстье, которымъ владѣютъ теперь въ Ирландіи Линдоны, было достояніемъ моего рода. Рори Барри изъ Барріога владѣлъ имъ во времена Елизаветы и, кромѣ того, имѣлъ чуть-ли не половину Мёнстера. Барри были тогда въ непрерывной распрѣ съ родомъ О'Магони. Случилось однажды, что одинъ англійскій полковникъ проѣзжалъ черезъ владѣнія Барри въ то время, когда О'Магони сдѣлали набѣгь на наши земли и произвели страшныя опустошенія въ нашихъ стадахъ.
   Этотъ молодой англичанинъ, по имени Роджеръ Линдонъ или Лайнденъ или Линдэнъ, будучи чрезвычайно радушно принятъ въ домѣ Барри, собиравшагося какъ разъ сдѣлать набѣгъ на владѣнія О'Магони, предложилъ ему свою помощь вмѣстѣ съ своими людьми и, повидимому, повелъ себя такъ храбро, что О'Магони были окончательно побѣждены, владѣнія Барри возстановлены, а вмѣстѣ съ тѣмъ, какъ гласитъ старая хроника, отнята у О'Магони добрая часть ихъ имущества и скота.
   Такъ какъ дѣло было къ зимѣ, то Барри уговорилъ молодого офицера остаться у него гостить въ Барріогѣ. Онъ прожилъ здѣсь нѣсколько мѣсяцевъ, люди же помѣщались вмѣстѣ съ людьми Барри въ окрестныхъ деревняхъ. Но они по своему обыкновенію держали себя съ возмутительнымъ нахальствомъ относительно ирландцевъ, вслѣдствіе чего безпрестанно возникали драки и происходили убійства, такъ что ирландцы рѣшились погубить ихъ. Барри сынъ (отъ котораго я произошелъ) такъ же враждебно относился къ англичанамъ, какъ и его подданные, а такъ какъ англичане не хотѣли исполнить требованіе ирландцевъ и уйти, послѣдніе рѣшились истребить ихъ до послѣдняго человѣка.
   Къ несчастію, они допустили женщину въ свой заговоръ; женщина эта была дочь Барри. Она же влюбилась въ англичанина Линдона и выдала ему тайну. Подлый англичанинъ предупредилъ справедливое избіеніе своихъ людей и, напавъ на ирландцевъ, убилъ моего предка Фодрига Барри и много сотенъ его людей. Крестъ, стоящій на Баррикроссѣ, близь Карриньядигіуля и есть то самое мѣсто, гдѣ происходило побоище, Линдонъ женился на дочери Родерика Барри и присвоилъ себѣ его владѣнія послѣ его смерти. И хотя потомки Фодрика были живы, какъ живы и до сихъ поръ въ моемъ лицѣ {Мы никогда не могли найти доказательствъ брака моего предка Фодрика и его жены; поэтому я не сомнѣваюсь, что Линдонъ уничтожилъ брачный контрактъ и убилъ священника, вѣнчавшаго ихъ, а также и свидѣтелей брака. Б. Л.}, англійскій судъ присудилъ владѣнія англичанину, какъ это всегда случается при спорахъ англичанина съ ирландцемъ. И такъ, если бы не женская слабость, я родился бы властителемъ тѣхъ самыхъ владѣній, которыя достались мнѣ по заслугамъ, какъ вы узнаете потомъ. Но будемъ продолжать исторію моего рода.
   Мой отецъ былъ извѣстенъ въ лучшемъ обществѣ Англіи и Ирландіи подъ названіемъ Отчаяннаго Гарри Барри. Онъ готовился, подобно многимъ молодымъ людямъ изъ знатныхъ семей, къ судебной карьерѣ и его отдали въ ученіе къ знаменитому юристу въ Саквильстритѣ, въ городѣ Дублинѣ. По его геніальнымъ способностямъ къ ученію можно было ожидать, что онъ выдвинется впередъ въ своей профессіи, если бы его свѣтскія наклонности, любовь къ лошадиному спорту и чрезвычайное изящество манеръ не предназначили его къ болѣе возвышенной сферѣ жизни. Будучи клеркомъ у стряпчаго, онъ содержалъ семь бѣговыхъ лошадей и охотился регулярно, какъ съ Бильской, такъ и съ Викловской охотой. На своемъ сѣромъ жеребцѣ, Эндиміонѣ, онъ выигралъ въ состязаніи съ капитаномъ Пёнтеромъ тотъ знаменитый бѣгъ, который и теперь еще живетъ въ памяти любителей спорта и который изображенъ на заказанной мной великолѣпной картинѣ, висящей надъ каминомъ въ моей столовой Линдонъ-Кастля. Годъ спустя онъ имѣлъ честь скакать на томъ же Эндиміонѣ въ присутствіи его величества покойнаго короля Георга II, въ Ньюмаркетѣ, выигралъ блюдо и обратилъ на себя вниманіе государя. Хотя мой отецъ былъ лишь вторымъ сыномъ въ семьѣ, онъ все-таки получилъ родовое помѣстье (отъ котораго теперь осталось всего 400 ф. ст. дохода), такъ какъ старшій сынъ моего дѣда, Корнеліусъ Барри, (прозванный Chevalier Borgne,-- Кривой рыцарь,-- вслѣдствіе раны, полученной имъ въ Германіи), остался вѣрнымъ старой религіи, въ которой воспитывался нашъ родъ, и не только вступилъ въ иностранную службу, но даже возставалъ противъ его всесвятѣйшаго величества Георга II во время несчастнаго шотландскаго возстанія въ 45 году. Намъ еще, впрочемъ, придется говоритъ потомъ объ этомъ Шевалье.
   Обращеніемъ моего отца въ англиканство я обязанъ моей дорогой матери, миссъ Белль Брэди, дочери Улисса Брэди изъ Кастль-Брэди, въ графствѣ Керри, Она была красивѣйшей женщиной своего времени въ Дублинѣ, гдѣ ее всѣ звали не иначе, какъ блистательная. Увидя ее въ собраніи, мой отецъ влюбился въ нее безъ ума; но душа ея стояла выше слабости выйти замужъ за паписта и клерка стряпчаго. И вотъ изъ любви къ ней,-- добрые старые законы были тогда еще въ силѣ,-- мой дорогой батюшка занялъ мѣсто дядюшки Корнеліуса и взялъ себѣ родовое помѣстье. Кромѣ прекрасныхъ глазъ моей матери, этому способствовали и нѣкоторыя особы изъ самаго высшаго круга. Моя мать часто потомъ со смѣхомъ разсказывала мнѣ, какъ отецъ мой торжественно произносилъ свое отреченіе отъ католичества въ трактирѣ, въ обществѣ сэра Дика Рингвуда, лорда Багуига, капитана Пентера и еще нѣсколькихъ молодыхъ повѣсъ города. Гарри Отчаянный выигралъ въ эту ночь 300 золотыхъ въ фараонъ и на другое же утро началъ дѣло противъ старшаго брата. Но обращеніе отца произвело нѣкоторое охлажденіе между нимъ и дядей Корнеліусомъ, который вслѣдствіе этого и присоединился къ бунтовщикамъ. Когда всѣ препятствія были устранены, лордъ Багуигъ одолжилъ моему отцу свою собственную яхту и прекрасную Белль Брэди уговорили бѣжать съ нимъ въ Англію, такъ какъ семья ея была противъ этого брака и ея многочисленныя поклонники (какъ она потомъ тысячу разъ говорила мнѣ) были самые богатые и знатные люди во всей Ирландіи. Ихъ вѣнчали въ Савойѣ и, такъ какъ мой дѣдъ вскорѣ умеръ, Гарри Барри, эсквайръ, вступилъ во владѣніе отцовскимъ наслѣдіемъ и достойнымъ образомъ сталъ поддерживать честь своего имени въ Лондонѣ. Онъ закололъ знаменитаго графа Тирселина на дуэли за Монтегю-гаузомъ, былъ членомъ общества "Бѣлыхъ", и посѣтителемъ всѣхъ ресторановъ. Мать моя также играла значительную роль въ свѣтѣ. Наконецъ, послѣ того великаго дня тріумфа въ Ньюмаркетѣ въ присутствіи его величества, счастье Гарри могло быть упрочено, такъ какъ всемилостивѣйшій монархъ, обѣщалъ позаботиться о немъ. Но увы! о немъ позаботился другой монархъ, противъ котораго всякая воля безсильна, а именно смерть, застигшая моего отца на скачкахъ въ Честерѣ и сдѣлавшая меня безпомощнымъ сиротой. Миръ праху его! Онъ велъ жизнь небезупречную и раззорилъ наше княжеское фамильное состояніе. За то онъ былъ славный кутила, и отличный игрокъ и правилъ шестерней, какъ никто.
   Не знаю, насколько его величество былъ огорченъ этой внезапной отставкой моего отца; но мать моя увѣряетъ, что онъ пролилъ нѣсколько королевскихъ слезъ по этому поводу. Только это намъ ни къ чему не послужило, и все, что осталось въ домѣ, для жены и кредиторовъ, заключалось въ кошелькѣ съ 90 гиней, который матушка разумѣется взяла себѣ вмѣстѣ съ фамильнымъ блюдомъ, гардеробомъ отца и своимъ собственнымъ. Сложивъ все это въ большую карету, она поѣхала въ Голигедъ, а оттуда отплыла въ Ирландію. Тѣло моего отца сопровождало насъ въ роскошнѣйшемъ гробу подъ балдахиномъ съ перьями, какой только можно имѣть за деньги; ибо хотя супруги безпрестанно ссорились при жизни, однако послѣ смерти мужа великодушная вдова забыла эти ссоры, похоронила его съ чрезвычайной пышностью и воздвигла ему памятникъ (за который я заплатилъ впослѣдствіи), съ надписью, гласившею, что онъ былъ умнѣйшій и добродѣтельнѣйшій изъ смертныхъ.
   Исполняя эти печальныя обязанности по отношенію къ своему покойному супругу, вдова истратила почти все, что имѣла и, безъ сомнѣнія, истратила бы несравненно болѣе, если бы заплатила хотя третью часть расходовъ по погребенію. Но люди, окружавшіе нашъ старый домъ въ Барріогѣ, хотя и не любили моего отца за перемѣну религіи, помогли ему въ эту минуту и чуть не растерзали служителей, приглашенныхъ г. Шумеромъ изъ Лондона съ печальными останками. Итакъ, увы! памятникъ и склепъ подъ церковью -- вотъ все, что оставалось мнѣ отъ моихъ обширныхъ владѣній, такъ какъ мой отецъ продалъ до послѣдней палки свое имущество нѣкоему Нотлею, стряпчему, и насъ встрѣтилъ весьма холодный пріемъ въ его домѣ -- въ старомъ, заброшенномъ, полуразвалившемся строеніи {Въ другомъ мѣстѣ своихъ мемуаровъ м-ръ Барри описываетъ этотъ домъ, какъ одинъ изъ роскошнѣйшихъ дворцовъ Европы; но это у людей его націи не рѣдкость, а что касается ирландскаго княжества, на которое онъ предъявляетъ свои права, то извѣстно, что дѣдъ м-ра Барри былъ стряпчимъ и нажилъ самолично свое состояніе.}.
   Великолѣпіе похоронъ еще болѣе возвысило репутацію вдовы Барри, какъ женщины большого ума и знающей свѣтъ. Поэтому, когда она написала своему брату Михаилу Брэди, этотъ достойный джентльменъ тотчасъ же прискакалъ къ ней, чтобы броситься въ ея объятія и пригласить ее отъ имени жены въ Кэстль-Брэди.
   Микъ и Барри ссорились, какъ бываетъ со всѣми мужчинами, и наговорили другъ другу рѣзкостей въ то время, когда Барри ухаживалъ за миссъ Белль. А когда онъ увезъ ее, Микъ Брэди поклялся, что никогда не проститъ ни Барри, ни Белль. Но въ 46-мъ году ему случилось быть въ Лондонѣ, и онъ опять сошелся съ Гарри Отчаяннымъ и жилъ у него въ его роскошномъ домѣ на Клерджесъ-стритѣ, проигралъ ему нѣсколько золотыхъ и въ компаніи съ нимъ проломилъ головы двумъ-тремъ полицейскимъ. Всѣ эти воспоминанія такъ расположили къ Белль и ея сыну сердце добродушнаго джентльмена, что онъ принялъ насъ обоихъ съ распростертыми объятіями въ своемъ домѣ. Мистриссъ Барри весьма благоразумно не сообщила тотчасъ же друзьямъ о положеніи своихъ дѣлъ и такъ какъ она пріѣхала въ большой золоченой каретѣ съ огромными гербами, то и была принята невѣсткой, а также и всѣми сосѣдями за необыкновенно богатую и знатную особу.
   Нѣкоторое время, какъ того и слѣдовало ожидать, мистриссъ Барри хозяйничала въ Кэстль-Брэди. Она командовала слугами, посылая ихъ туда и сюда и учила ихъ,-- что было совсѣмъ не лишнее,-- лондонской опрятности, а съ "англичаниномъ Редмондомъ", какъ меня звали, обращалась какъ съ маленькимъ лордомъ. У меня были собственные лакеи и горничная; почтенный Микъ платилъ имъ жалованье,-- что онъ не всегда дѣлалъ для своихъ слугъ,-- и всѣми силами старался окружить сестру довольствомъ посреди ея горя. Матушка, въ свою очередь, обѣщалась, когда устроятся ея дѣла, выплачивать доброму брату порядочную сумму за свое и мое содержаніе и, кромѣ того, хотѣла выписать изъ Клерджесъ-стрита свою роскошную меблировку, чтобы украсить пришедшую въ ветхость обстановку комнатъ Кэстль-Брэди.
   Но оказалось, что негодяй домохозяинъ наложилъ запрещеніе на каждый столъ и стулъ, принадлежавшіе вдовѣ; наслѣдственное помѣстье мое находилось въ рукахъ кредиторовъ и единственнымъ средствомъ къ существованію вдовы и ребенка была рента въ 50 фунтовъ стерлинговъ, выплачиваемая лордомъ Багуигомъ, у котораго были разныя дѣла съ покойнымъ отцомъ. Вслѣдствіе этого великодушныя намѣренія моей матери относительно брата, разумѣется, никогда не были приведены въ исполненіе.
   Надо сознаться, къ стыду м-рисъ Брэди, что, узнавши о бѣдности своей невѣстки, она тотчасъ же отбросила оказываемое ей прежде почтеніе, немедленно прогнала мою горничную и моего лакея и сказала мистриссъ Барри, что и она можетъ послѣдовать за ними, когда ей будетъ угодно.
   М-съ Микъ Брэди была низкаго происхожденія и низкаго образа мыслей и черезъ нѣсколько лѣтъ (въ продолженіе которыхъ она сберегла почти весь свой маленькій доходъ), вдова исполнила желаніе мистриссъ Брэди. Въ то же время выражая, -- хотя и весьма осторожно, свое справедливое негодованіе, она поклялась, что никогда болѣе не переступитъ порога Кэстль-Брэди, пока въ немъ будетъ жить хозяйка его.
   Она устроила свое новое жилище чрезвычайно экономично, но вмѣстѣ съ тѣмъ и съ большимъ вкусомъ и никогда, несмотря на свою бѣдность, не теряла ни капли того достоинства, съ какимъ принимала почтеніе, оказываемое ей сосѣдями. И какъ же бы они, въ самомъ дѣлѣ, отказали въ почтеніи дамѣ, которая жила въ Лондонѣ, вращалась тамъ въ избранномъ обществѣ и даже (какъ она торжественно заявляла) была представлена ко двору? Эти преимущества давали ей право, многими присвоенное себѣ въ Ирландіи, съ презрѣніемъ смотрѣть на тѣхъ, кто не имѣлъ случая выѣзжать изъ своей страны и побывать въ Англіи. Поэтому какъ только м-съ Брэди выѣзжала въ новомъ платьѣ, невѣстка тотчасъ же говорила: "Несчастная! Конечно, отъ нея и требовать нельзя, чтобы она имѣла какое-нибудь понятіе о модѣ!" И хотя ей и нравилось, когда ее называли прекрасной вдовой, но ей было еще пріятнѣе, когда ее величали англійской вдовой.
   Мистриссъ Брэди, съ своей стороны, не оставалась въ долгу, она тотчасъ же объявляла, что покойный Барри былъ мотъ и нищій, а что касается высшаго общества, то онъ только видѣлъ его изъ буфета лорда Багуига, у котораго онъ былъ лизоблюдомъ и приживалкой. Относительно мистриссъ Барри владѣтельница Кэстль-Брэди высказывала еще болѣе оскорбительныя вещи. Но къ чему шевелить всѣ эти старыя, давно забытыя сплетни? Эти люди жили и ссорились въ царствованіе Георга II и, хороши они были или дурны, добры или злы, богаты или бѣдны,-- теперь они всѣ равны. А развѣ газеты и судебныя хроники не преподносятъ намъ ежедневно новые романы и скандалы? Какъ бы то ни было, но надо сознаться, что мистриссъ Барри, послѣ смерти мужа и своего удаленія отъ свѣта, вела такой образъ жизни, что клевета не могла коснуться ея. Хотя Белль Брэди и была самой красивой дѣвушкой графства Уексфорда и за ней ухаживали почти всѣ холостяки округа, которыхъ она награждала поочередно улыбками, и всячески поощряла, но Белль Барри приняла такой достойно-торжественный видъ, что походила почти на квакершу. Не одинъ изъ прежнихъ поклонниковъ молодой дѣвушки снова дѣлалъ предложеніе вдовѣ. Но мистриссъ Барри отвергла всѣ исканія, объявивъ, что она живетъ теперь только для сына и для памяти усопшаго праведника.
   -- Хорошъ праведникъ!-- злобно восклицала м-съ-Брэди.-- Гарри Барри былъ такой грѣшникъ, какихъ мало, да и всѣмъ извѣстно, что Белль и онъ ненавидѣли другъ друга. Если она не хочетъ выходить замужъ, то только потому, что хитрячка имѣетъ въ виду другаго жениха и ждетъ, чтобы лордъ Багуигъ овдовѣлъ.
   А если бы и такъ, что за бѣда? Развѣ вдова Барри была недостойна сдѣлаться женой англійскаго лорда? и развѣ не было предсказано, что женщинѣ предстоитъ возстановить фортуну рода Барри? И если моя мать воображала, что она именно и будетъ этой женщиной то она имѣла полное основаніе думать такъ. Лордъ -- онъ былъ моимъ крестнымъ, -- всегда былъ весьма внимателенъ къ ней. Но я никогда не зналъ, какъ глубоко этотъ планъ поправленія моего состоянія овладѣлъ умомъ моей матери, пока лордъ въ 57 году не женился на миссъ Гольдморъ, дочери индѣйскаго набоба. Между тѣмъ, мы продолжали жить въ Барривилѣ и, принимая во вниманіе скудость нашихъ средствъ, жили замѣчательно хорошо. Изъ полъ-дюжины семьи, составлявшихъ общество Брэди Тоуна, не было ни одной личности, которая могла бы равняться въ достоинствѣ съ моей матерью. Хотя она и носила постоянно трауръ въ память покойнаго супруга, но тѣмъ не менѣе всегда старалась, чтобы платье выставляло красоту ея въ наиболѣе выгодномъ свѣтѣ и, право, мнѣ кажется, она каждый Божій день часовъ шесть проводила за кройкой и передѣлкой своего туалета. У нея были всегда самыя большія фижмы и самыя красивыя оборки, а разъ въ мѣсяцъ (въ конвертѣ лорда Багуига) приходило къ ней письмо изъ Лондона съ описаніемъ новѣйшихъ модъ. Цвѣтъ лица ея былъ такъ свѣжъ, что она никогда не употребляла бѣлилъ и румянъ, которыя тогда были въ большой модѣ. Бѣлила и румяна, говорила она (отчасти читатель можетъ судить, какъ обѣ дамы ненавидѣли другъ друга), она предоставляла мадамъ Брэди, желтую кожу, которой ничто не могло измѣнить. Однимъ словомъ, это была такая совершенная красавица, что всѣ женщины старались копировать ее, а молодые люди на десять миль кругомъ ѣздили въ церковь Кэстль Брэди, чтобы только посмотрѣть на нее.
   Но если (какъ всякая женщина, какую я когда-либо видѣлъ или о которой когда-либо читалъ), она гордилась своей красотой, то надо ей отдать справедливость, она еще болѣе гордилась своимъ сыномъ и тысячу разъ говорила мнѣ, что я самый красивый мальчикъ во всемъ свѣтѣ. Это, конечно, дѣло вкуса. Однако, шестидесятилѣтній мужчина можетъ безъ хвастовства сказать, каковъ онъ былъ въ четырнадцать лѣтъ, и мнѣ кажется, что моя мать имѣла нѣкоторое основаніе думать такъ. Добрая душа находила истинное удовольствіе въ томъ, чтобы наряжать меня и я по воскресеньямъ и праздникамъ щеголялъ въ бархатномъ кафтанѣ, со шпагой съ серебряной рукояткой на боку и съ золотой подвязкой на одномъ колѣнѣ, не хуже любого лорда. Моя мать вышила мнѣ нѣсколько великолѣпныхъ камзоловъ, у меня всегда было множество кружевъ на манжеткахъ и свѣжая лента въ волосахъ, такъ что когда мы въ воскресенье шли въ церковь, то даже завистливая мистрисъ Брэди допускала, что болѣе красивой пары не найти во всемъ королевствѣ. Правда также, что владѣлица Кэстль-Брэди при этомъ не пропускала случая посмѣяться надъ Тимомъ, котораго называли моимъ лакеемъ и который въ этихъ случаяхъ шелъ за мною и моей матерью въ церковь, неся огромный молитвенникъ и трость, одѣтый въ ливрею нашего великолѣпнаго лакея въ Клэрджесъ-стритѣ, причемъ ливрея эта не совсѣмъ хорошо сидѣла на малоросломъ и косолапомъ Тимѣ. Хотя и бѣдные, но мы были настоящіе дворяне и нечего было глумиться надъ этими неизбѣжными принадлежностями нашего ранга, поэтому мы шествовали къ нашей скамьѣ въ церкви съ важностью и достоинствомъ, какъ подобаетъ настоящей лэди и ея сыну.
   Въ церкви мать моя подавала отвѣты и амини, съ такимъ достоинствомъ въ голосѣ, что восхитительно было слушать ее, а особенно чудно звучалъ ея голосъ, когда она пѣла, такъ какъ она усовершенствовалась въ этомъ искусствѣ въ Лондонѣ у лучшаго учителя. Поэтому она пѣла съ такимъ умѣньемъ, что ея голосъ при пѣніи псалмовъ выдѣлялся изъ всѣхъ другихъ.
   Въ сущности моя мать была очень даровита во всѣхъ отношеніяхъ и сама себя считала самымъ красивымъ, самымъ образованнымъ и самымъ добродѣтельнымъ существомъ въ мірѣ. Весьма часто говорила она мнѣ о сосѣдяхъ, сравнивая ихъ съ своимъ собственнымъ смиреніемъ и набожностью и выставляя ихъ въ такомъ свѣтѣ, что самый упрямый человѣкъ непремѣнно согласился бы съ ней.
   Оставивъ Кэстль-Брэди, мы поселились въ одномъ домѣ въ Брэдитоунѣ, который матушка окрестила Барривиллемъ. Надо сознаться, что это былъ очень маленькій домъ, но мы постарались сдѣлать его приличнымъ. Я уже упоминалъ о родовомъ гербѣ, висѣвшемъ въ гостиной, которую матушка называла желтымъ салономъ; моя спальня называлась розовой спальней, а ея собственная комната оранжевымъ аппартаментомъ. (Какъ я все это хорошо помню!). Передъ обѣдомъ Тимъ аккуратно звонилъ въ большой колоколъ и каждый изъ насъ имѣлъ свой серебряный стаканъ для питья. Кромѣ того, матушка могла похвастаться, что у моего прибора стояла всегда бутылка добраго кларета, какъ у всякаго дворянина. Это была правда; но мнѣ, разумѣется, въ виду моихъ юныхъ лѣтъ, не позволялось пить вина и поэтому кларетъ достигалъ довольно почтеннаго возраста, стоя въ графинѣ.
   Дядя Брэди (несмотря на семейную ссору) открылъ это обстоятельство, придя однажды въ Барривилль, въ обѣденное время, и попробовалъ злополучнаго напитка. Поглядѣли бы вы, какъ онъ плевался и какія рожи корчилъ! Но почтенный джентльменъ не очень былъ разборчивъ на вино, а также и на компанію, съ которой пилъ его. Ему было безразлично напиться съ пасторомъ или съ католическимъ попомъ, къ великому негодованію моей матери, которая сердечно презирала всѣхъ приверженцевъ старой вѣры и врядъ-ли бы согласилась сидѣть въ одной комнатѣ съ невѣжественнымъ папистомъ. Но братъ ея былъ менѣе щепетиленъ. Это было по истинѣ самое лѣнивое и добродушное существо въ мірѣ.
   Онъ цѣлыми часами просиживалъ съ одинокой вдовой, когда ему дома слишкомъ надоѣдала мадамъ Брэди. Онъ говорилъ, что любитъ меня, какъ родного сына и наконецъ, выдержавъ характеръ въ продолженіе двухъ лѣтъ, матушка позволила мнѣ бывать въ замкѣ, хотя сама строго держала клятву, которую дала себѣ относительно своей невѣстки.
   Въ первый же разъ, какъ я пошелъ въ Кэстль-Брэди, начались, нѣкоторымъ образомъ, мои испытанія. Мой кузенъ мастэръ Микъ Брэди, громадный увалень лѣтъ девятнадцати, (онъ ненавидѣлъ меня и я платилъ ему тѣмъ же), оскорбилъ меня за обѣдомъ по поводу бѣдности моей матери, чѣмъ вызвалъ хихиканье дѣвицъ. Поэтому, когда мы пошли въ конюшню, куда Микъ всегда отправлялся выкурить трубку послѣ обѣда, я высказалъ ему мое мнѣніе и между нами произошла драка, длившаяся минутъ десять. Я дрался, какъ мужчина и наставилъ ему синякъ подъ лѣвымъ глазомъ, хотя мнѣ было въ то время всего двѣнадцать лѣтъ. Разумѣется, онъ меня отколотилъ; но что значатъ колотушки въ этомъ возрастѣ?
   Я уже раньше успѣлъ убѣдиться, какъ мало онѣ производятъ впечатлѣнія на меня, въ дракахъ съ оборванными мальчишками Брэдитоуна; многимъ изъ нихъ порядкомъ доставалось отъ меня. Мой дядя былъ очень доволенъ моимъ подвигомъ, кузина Нора принесла пластыря и уксуса для моего носа и я вернулся въ этотъ вечеръ домой съ бутылкой кларета подъ полой, не мало гордясь, увѣряю васъ, тѣмъ, что постоялъ за себя противъ Мика.
   И хотя онъ и продолжалъ дурно обращаться со мной и колотилъ меня каждый разъ, какъ я попадался ему подъ руку, тѣмъ не менѣе мнѣ теперь очень нравилось бывать въ Кэстль-Брэди, нравилось общество кузинъ и расположеніе ко мнѣ дяди, который удивительно привязался ко мнѣ. Онъ купилъ мнѣ маленькую лошадку и училъ меня ѣздить верхомъ, бралъ меня съ собой на охоту и научилъ стрѣлять. Наконецъ, я былъ избавленъ отъ преслѣдованій Мика, такъ какъ братъ его мастэръ Уликъ, вернувшійся изъ Тринити-Колледжа, и ненавидѣвшій своего старшаго брата, какъ это часто бываетъ въ знатныхъ семьяхъ, взялъ меня подъ свое покровительство. Съ этихъ поръ, такъ какъ Уликъ былъ много выше и сильнѣе Мика, меня, англичанина Редмонда, какъ меня звали, оставили въ покоѣ, исключая тѣхъ случаевъ, когда самому Улику приходило въ голову поколотить меня, что онъ и дѣлалъ.
   Относительно пріятныхъ искусствъ воспитаніе мое также успѣшно шло впередъ, такъ какъ я обладалъ замѣчательными способностями во многихъ отношеніяхъ и вскорѣ во многомъ превзошелъ окружающихъ меня лицъ. У меня были хорошій слухъ и прекрасный голосъ, который мать моя старалась обработать, какъ только могла. Она учила меня также съ достоинствомъ и граціей танцовать менуэтъ и тѣмъ положила начало моимъ будущимъ успѣхамъ въ свѣтѣ. Обыкновеннымъ пляскамъ,-- хотя въ этомъ мнѣ можетъ быть и не слѣдовало сознаться,-- я научился въ людской. Тамъ никогда не обходилось безъ дудочника и было признано, что въ пляскѣ горнпайпа и джиги мнѣ не было равнаго. Относительно книжнаго ученія, мнѣ особенно по вкусу пришлось чтеніе театральныхъ піесъ и романовъ, какъ лучшая часть тонкаго воспитанія джентльмена и я никогда не пропускалъ разнощика мимо села,-- если только обрѣтался у меня пенни въ карманѣ,-- некупивъ какой-нибудь пьесы. Что же касается скучной грамматики и латинскаго и греческаго хлама, я съ дѣтства питалъ къ нимъ непреодолимую ненависть и объявилъ, что не желаю имѣть съ ними никакого дѣла. Особенно ясно я доказалъ это, когда мнѣ было лѣтъ тринадцать. Наслѣдство моей тетки Бидди Брэди, въ сто фунтовъ стерлинговъ, досталось моей матери, которая пожелала употребить эту сумму на мое образованіе и съ этой цѣлью отправила меня въ знаменитое училище доктора Тобіаса Тиклера въ Баллиуакетѣ или Баквакетѣ, какъ говорилъ мой дядя. Но черезъ шесть недѣль послѣ того, какъ меня сдали съ рукъ на руки ученому мужу, я снова явился въ Брэди-Тоунъ, пройдя отъ ненавистнаго мѣста сорокъ миль пѣшкомъ и оставивъ доктора близкимъ къ апоплексіи. Дѣло было въ томъ, что относительно бокса и бѣга въ запуски я былъ первымъ въ школѣ, въ классахъ же ученье шло весьма плохо. Поэтому послѣ того, какъ меня семь разъ высѣкли безъ всякой пользы для моей латыни, я отказался, (находя это совершенно лишнимъ) въ восьмой разъ ложиться подъ розгу. "Попробуйте другой способъ, сэръ",-- говорилъ я, въ то время какъ учитель старался уложить меня. Но онъ не слушалъ меня. Тогда я пустилъ въ него аспидной доской, стукнулъ сторожа оловянной чернильницей по головѣ и убѣжалъ. Поднялся крикъ, слуги бросились ловить меня; но я, вытащивъ изъ кармана большой складной ножъ, подаренный мнѣ кузиной Норой, поклялся, что распорю животъ первому, кто посмѣетъ дотронуться до моей особы -- и они меня пропустили. Эту ночь я провелъ за двадцать миль отъ Баллиуакета, въ домѣ крестьянина, который накормилъ меня картофелемъ и молокомъ, и которому я впослѣдствіи, когда посѣтилъ Ирландію во времена моего могущества, подарилъ сто гиней. Я бы желалъ теперь имѣть эти деньги. Но что толка жалѣть! Я уже спалъ на болѣе жесткой постели, чѣмъ та, на которой буду спать сегодня и нерѣдко имѣлъ болѣе скудный обѣдъ, чѣмъ тотъ, которымъ накормилъ меня честный Филь Мёрфи въ тотъ вечеръ, когда я убѣжалъ изъ школы. Итакъ, все мое школьное воспитаніе ограничилось этими шестью недѣлями. Я говорю это для того, чтобы родители узнали цѣну онаго. Вѣдь, хотя я въ жизни и встрѣчался со многими учеными буквоѣдами, мнѣ особенно помнится одинъ, долговязый, неуклюжій старый докторъ, съ большими глазами, котораго называли Джонсономъ; жилъ онъ въ Флитъ-стритѣ, въ Лондонѣ. Я отмѣнно отдѣлалъ его въ одномъ спорѣ, въ кофейной Бёттона. Какъ въ спорѣ, такъ и въ поэзіи, въ такъ называемой естественной философіи или въ наукѣ жизни, а также въ верховой ѣздѣ, музыкѣ, фехтованьи, въ знаніи лошадей и во всѣхъ манерахъ изящнаго кавалера, я могу съ увѣренностью сказать, что Редмондъ Барри рѣдко находилъ себѣ равнаго.
   -- Сэръ, -- сказалъ я мистеру Джонсону въ помянутомъ случаѣ (онъ пришелъ съ м-ромъ Бёсвелемъ, шотландцемъ, я же былъ представленъ въ клубѣ моимъ землякомъ м-ромъ Гольдсмитомъ),-- сэръ,-- сказалъ я въ отвѣтъ на громогласную греческую тираду этого школьнаго учителя, -- вы воображаете, что знаете больше моего, потому что цитируете вашего Аристотеля и вашего Плутона; но можете-ли вы сказать мнѣ, какая лошадь возьметъ призъ на Ипсомскихъ скачкахъ на будущей недѣлѣ? можете-ли вы пробѣжать пять миль безъ остановки? можете-ли вы прострѣлить безъ промаха пиковаго туза пять разъ подъ рядъ? Если да, тогда можете говорить мнѣ о вашемъ Аристотелѣ и Плутонѣ.
   -- Да знаете-ли вы, съ кѣмъ вы говорите?-- заревѣлъ на меня шотландскій джентльменъ, м-ръ Бёсвель.
   -- Оставьте, м-ръ Бёсвель,-- сказалъ старый школьный учитель,-- я дѣйствительно напрасно цитировалъ грековъ предъ этимъ джентльменомъ и онъ отлично отвѣтилъ мнѣ.
   -- Докторъ,-- сказалъ я, весело поглядывая на доктора,-- а знаете-ли вы риѳму къ слову Аристотель?
   -- Портеръ, -- смѣясь сказалъ Гольдсмитъ.-- И мы уничтожили въ этотъ вечеръ до нашего ухода изъ ресторана шесть риѳмъ къ Аристотелю. И послѣ того, какъ я разсказалъ этотъ анекдотъ въ клубѣ "Бѣлыхъ" и въ клубѣ "Кокоа-три", шутники, всегда потомъ смѣясь, говорили слугѣ: "Эй, человѣкъ, подай-ка мнѣ риѳму капитана Барри къ Аристотелю".
   Однажды, когда я былъ нѣсколько на-веселѣ въ послѣднемъ клубѣ, молодой Дикъ Шериданъ назвалъ меня большимъ Стагиритомъ; я же никогда не могъ понять этой шутки. Но я отклонился отъ моего разсказа и долженъ снова вернуться домой, въ милую старую Ирландію.
   Впослѣдствіи я познакомился съ высшимъ обществомъ страны, и мои манеры были таковы, какъ уже сказано, что я былъ не хуже ихъ всѣхъ. Можетъ быть, вы удивляетесь тому, что мальчикъ, выросшій въ деревнѣ, подобно мнѣ, между ирландскими мелкопомѣстными дворянами и ихъ прислугой на фермѣ и въ конюшняхъ, могъ достигнуть такого изящества манеръ, какое всѣ за мной признавали. Дѣло въ томъ, что я имѣлъ весьма почтеннаго наставника въ лицѣ стараго лѣсничаго и охотника, служившаго нѣкогда у французскаго короля въ Фонтенуа. Онъ научилъ меня всѣмъ танцамъ, манерамъ и языку той страны, а также выучилъ владѣть шпагой, какъ большой, такъ и маленькой. Много, много миль прошелъ я, мальчикомъ, рядомъ съ нимъ, въ то время какъ онъ разсказывалъ мнѣ о королѣ Франціи, и объ ирландской бригадѣ, и о маршалѣ Саксонскомъ, и о балетѣ. Онъ видѣлъ и дядю моего, криваго шевалье, зналъ много искусствъ, которымъ втихомолку училъ меня. Никто лучше его не умѣлъ сдѣлать и запустить змѣя, вылечить, промѣнять или выбрать лошадь. Онъ научилъ меня всякимъ спортамъ, начиная съ выниманія птичьихъ гнѣздъ, и я всегда буду считать Филя Пурселя лучшимъ изъ всѣхъ моихъ учителей.
   Единственнымъ недостаткомъ его было пьянство, но на это я всегда смотрѣлъ снисходительно. Затѣмъ онъ ненавидѣлъ моего кузена Мика, хуже ада; но и это я прощалъ ему. Благодаря Филю, я былъ въ пятнадцать лѣтъ болѣе благовоспитаннымъ юношей, нежели даже мои кузены, да, кромѣ того, и сама природа, мнѣ кажется, была ко мнѣ. болѣе щедра, нежели къ нимъ. Нѣкоторыя изъ дѣвицъ Кэстль-Брэди, (какъ вы узнаете это сейчасъ) обожали меня. На гуляньяхъ и скачкахъ многія хорошенькія дѣвушки говорили, что желали бы имѣть меня своимъ кавалеромъ. А между тѣмъ, надо сознаться, я далеко не былъ популяренъ.
   Во-первыхъ, всѣ звали, что я страшно бѣденъ и, мнѣ кажется, моя добрая матушка виновата въ томъ, что я былъ вмѣстѣ съ тѣмъ страшно гордъ. У меня была привычка постоянно хвастать своимъ происхожденіемъ, великолѣпіемъ моихъ экипажей, моими садами, погребами, прислугой, и все это въ присутствіи людей, которые отлично знали мои обстоятельства. Если это были мальчики и они подсмѣивались надо мной, я колотилъ ихъ и готовъ былъ скорѣе умереть, чѣмъ сознаться во лжи. Много разъ меня приносили домой полуживого отъ побоевъ, и когда мать спрашивала, что это значитъ, я отвѣчалъ ей только: "за честь фамиліи". "Защищай свое имя кровью, мой Редди", -- говорила святая женщина со слезами на глазахъ и готова была сама защищать его при случаѣ и голосомъ, и зубами, и ногтями.
   И такъ, когда мнѣ было пятнадцать лѣтъ, едва-ли нашелся бы на двѣнадцать миль въ окружности двадцатилѣтній парень, котораго я не отколотилъ бы за что-нибудь. Такъ напр. были два сына священника Кэстль-Брэди: не могъ же я быть товарищемъ двухъ такихъ ничтожныхъ хвастуновъ и не разъ я дрался съ ними изъ-за того, кому перелѣзать первому черезъ стѣну Брэди-Тоуна. Затѣмъ былъ Пэтъ Лурганъ, сынъ кузнеца, который прежде всегда одерживалъ верхъ надо мной, пока я не побѣдилъ его. Я могъ бы разсказать еще много моихъ подвиговъ въ этомъ родѣ, но всѣ эти пустяки совсѣмъ не интересны для разговоровъ благовоспитанныхъ джентльменовъ и лэди.
   Однако, есть одинъ сюжетъ, милостивыя государыни, о которомъ я долженъ говорить и этотъ сюжетъ никогда не бываетъ неумѣстенъ. Днемъ и ночью вы любите слышать о немъ, въ молодости и старости вы думаете объ этомъ; красивыя-ли вы или дурныя собой (и, по истинѣ, я долженъ сознаться, что до пятидесятилѣтняго возраста никогда я не видѣлъ некрасивой женщины), этотъ сюжетъ самый близкій вашему сердцу и я думаю, вы отгадаете безъ труда мою загадку. Любовь! неправда-ли, что это слово какъ будто нарочно состоитъ изъ самыхъ нѣжныхъ звуковъ языка и тотъ или та, которая не интересуется ею или не захочетъ читать о любви, по моему, не стоитъ ни гроша.
   Семья моего дяди состояла изъ десяти дѣтей, которыя, какъ это всегда бываетъ въ большихъ семьяхъ, раздѣлялись на два враждебные лагеря. Одни держали сторону своей матери, другіе своего дяди во всѣхъ безчисленныхъ ссорахъ, возникавшихъ между супругами. Во главѣ партіи м-съ Брэди стоялъ Микъ, ея старшій сынъ, который ненавидѣлъ меня и не любилъ отца за то, что тотъ не хотѣлъ выдавать ему его часть имущества. Второй же сынъ Уликъ былъ любимцемъ отца и мастэръ Микъ боялся его какъ огня. Именъ дѣвицъ я называть не буду. Много я натерпѣлся отъ нихъ впослѣдствіи, одна же изъ нихъ была причиной моихъ первыхъ волненій: она была (хотя всѣ сестры и отрицали это), красавицей семьи и звали ее миссъ Гонорія Брэди. Она говорила въ то время, что ей девятнадцать лѣтъ; но вѣдь я могъ прочитать не хуже кого другого верхнюю страницу семейной библіи, (составлявшей вмѣстѣ съ тремя другими книгами и шашечной доской всю библіотеку моего дядюшки), что она родилась въ 37-мъ году и была крещена д-ромъ Свифтомъ, священникомъ церкви св. Патрика въ Дублинѣ. Слѣдовательно, въ то время, когда мы такъ много бывали вмѣстѣ, ей было двадцать три года.
   Теперь, когда я припоминаю ее, я знаю, что она никогда не могла быть красивой. Лицо ея было нѣсколько толсто и ротъ очень великъ. Кромѣ того, она вся была испещрена веснушками, какъ яйцо куропатки, волосы же были цвѣта,-- выражаясь помягче -- одного овоща, который мы ѣдимъ съ вареной говядиной. Часто, весьма часто, моя дорогая матушка дѣлала на ея счетъ подобныя замѣчанія; но тогда я не хотѣлъ вѣрить ей и почему-то воображалъ себѣ Гонорію неземнымъ созданіемъ, стоящимъ неизмѣримо выше всѣхъ ангеловъ ея пола.
   Мы отлично знаемъ, что дама, хорошо танцующая и прекрасно поющая, не можетъ усовершенствоваться въ этихъ искусствахъ, не упражняясь дома, и что менуэтъ, который танцуютъ съ такой граціей въ собраніяхъ, непремѣнно долженъ быть раньше тщательно разученъ у себя дома, какъ приходится предварительно упражняться и милымъ созданіямъ, которыя такъ искусны въ кокетствѣ. По крайней мѣрѣ, Гонорія практиковалась постоянно, избирая предметомъ для своего упражненія или меня, или акцизнаго чиновника, когда онъ дѣлалъ объѣздъ, или управляющаго, или бѣднаго пастора или, наконецъ, молодого аптекаря Брэди-Тоуна, котораго я однажды даже приколотилъ за это. Если онъ еще живъ теперь, прошу у него прощенія. Бѣднякъ! Точно онъ былъ виноватъ въ томъ, что являлся жертвою коварства одной изъ величайшихъ кокетокъ въ свѣтѣ (принимая во вниманіе ея провинціальную жизнь и деревенское воспитаніе).
   Если говорить правду,-- а я клянусь, что каждое слово этого повѣствованія есть самая святая правда,-- моя страсть къ Норѣ началась самымъ вульгарнымъ и нероманическимъ образомъ. Я не видалъ ее играющею на гитарѣ при лунномъ свѣтѣ, я не спасалъ ее отъ разбойниковъ, какъ Альфонсо спасъ Линдамиру въ романѣ; но однажды послѣ обѣда въ Кэстль-Брэди лѣтомъ, я отправился въ садъ полакомиться крыжовникомъ и, клянусь честью, думалъ только о крыжовникѣ, какъ вдругъ встрѣтилъ Нору и одну изъ ея сестеръ, которая въ этотъ день не была съ ней въ ссорѣ, погруженныхъ въ то же самое занятіе. Мы стали вмѣстѣ ѣсть ягоды, шутить и смѣяться, какъ вдругъ Нора оцарапала себѣ руку до крови и вскрикнула. Рука была очень полная и бѣлая, я перевязалъ ее и, кажется, мнѣ позволили поцѣловать ее. Рука была большая и неуклюжая, но эта милость показалась мнѣ высшимъ блаженствомъ, и я ушелъ домой очарованный.
   Въ то время я былъ еще слишкомъ наивенъ, чтобы скрывать какое бы то ни было чувство и вскорѣ всѣ дѣвицы Кэстль-Брэди знали о моей любви, дразнили и поздравляли Нору съ женихомъ. Мученія ревности, которыя заставляла меня испытывать жестокая кокетка, были ужасны. Она обращалась со мной то какъ съ ребенкомъ, то какъ съ мужчиной и всегда бросала меня, когда кто-нибудь чужой бывалъ въ домѣ.
   -- Послушай, Редмондъ, -- говорила она,-- вѣдь тебѣ только пятнадцать лѣтъ и у тебя нѣтъ гроша за душой.
   Тогда я клялся, что сдѣлаюсь величайшимъ героемъ, который когда-либо былъ въ Ирландіи и что прежде, чѣмъ мнѣ исполнится двадцать лѣтъ, у меня будетъ столько денегъ, что я буду въ состояніи купить помѣстье въ шесть разъ большее, чѣмъ Кэстль-Брэди. Все это, конечно, были пустыя обѣщанія, которыя я никогда не исполнилъ. Но я не сомнѣваюсь, что онѣ имѣли вліяніе на мою жизнь и заставили меня совершить тѣ подвиги, за которые я былъ прославленъ и о которыхъ я сейчасъ разскажу по порядку.
   Объ одномъ изъ нихъ я долженъ разсказать для того, чтобы мои милыя читательницы знали, какого сорта человѣкъ былъ Редмондъ Барри и какою храбростью онъ обладалъ въ любви. Сомнѣваюсь, чтобы кто-нибудь изъ нынѣшнихъ франтовъ былъ способенъ на такое безстрашіе передъ опасностью.
   Слѣдуетъ замѣтить, что въ то время Соединенное королевство находилось въ большомъ волненіи въ виду опасеній французскаго вторженія. Претендентъ, какъ говорили, былъ въ большомъ фаворѣ въ Версали, и ожидали высадки войскъ въ Ирландіи. Какъ дворяне, такъ и другіе достойные люди здѣсь и въ другихъ частяхъ королевства старались выказать свои патріотическія чувства, составляя конные и пѣшіе полки для отраженія непріятеля. Брэди-Тоунъ также послалъ для присоединенія къ Кильваганскому полку отрядъ, во главѣ котораго стоялъ капитанъ Микъ Брэди; а отъ мистера Улика изъ Тринити-колледжа было получено письмо, сообщавшее, что университетъ также собралъ полкъ, въ который онъ, Уликъ, поступилъ капраломъ. Какъ я завидовалъ имъ обоимъ! въ особенности этому ненавистному Мику, когда я увидѣлъ его въ красномъ кафтанѣ съ кружевами, съ лентой на шляпѣ командовавшаго своимъ отрядомъ. Онъ, это безмозглое созданіе, былъ начальникомъ, а я ничто! Я, который чувствовалъ въ себѣ не меньше храбрости, чѣмъ самъ герцогъ Кумберландскій, и чувствовалъ къ тому же, что красный кафтанъ былъ бы мнѣ очень къ лицу! Матушка говорила, что я слишкомъ молодъ, чтобы поступить въ полкъ; въ дѣйствительности же она просто была слишкомъ бѣдна, чтобы сдѣлать мнѣ мундиръ, который поглотилъ бы половину ея годоваго дохода, такъ какъ она не могла допустить, чтобы ея мальчикъ не былъ экипированъ достойнымъ образомъ, т. е. верхомъ на дорогомъ скакунѣ, въ самомъ тонкомъ платьѣ, и не вращался бы въ обществѣ самыхъ первыхъ джентльменовъ.
   И такъ, по всей странѣ раздавалась воинственная тревога, военная музыка гремѣла по всѣмъ тремъ королевствамъ и каждый порядочный человѣкъ былъ принятъ ко Двору Беллоны. Только мнѣ, несчастному, приходилось сидѣть дома въ бумазейной курткѣ и тайкомъ вздыхать о славѣ. Мистеръ Микъ часто пріѣзжалъ домой изъ полка и привозилъ съ собой многихъ товарищей. Ихъ дерзкія манеры приводили меня въ негодованіе, а любезность миссъ Норы съ каждымъ изъ нихъ чуть не свела меня съ ума. Никто, однако, не думалъ приписывать мое дурное настроеніе ревности, а всякій думалъ, что я досадую на то, что не могу сдѣлаться военнымъ.
   Однажды офицеры милиціи давали большой балъ въ Кильваганѣ, на который, конечно, были приглашены всѣ дѣвицы Кэстль-Брэди (всѣ изрядныя дурнушки). Я зналъ, какія мученія заставитъ меня испытывать Нора своимъ вѣчнымъ кокетствомъ съ офицерами и заранѣе отказался отъ бала. Но она обладала такимъ умѣньемъ уговаривать меня, что противъ ея аргументовъ я оказывался безсильнымъ. Она увѣряла, что ей всегда бываетъ дурно, когда она ѣдетъ въ экипажѣ.
   -- Какъ же я поѣду на балъ,-- говорила она, -- если ты не возьмешь меня позади себя на Дэзи?
   Дэзи была славная кровная кобыла моего дяди и отъ такого предложенія я не въ состояніи былъ отказаться. Итакъ, мы благополучно доѣхали верхомъ до Кильвагана и я возгордился, какъ принцъ, когда она обѣщала протанцовать со мной кадриль.
   Однако, когда кадриль окончилась, неблагодарная кокетка сказала мнѣ, что забыла свое обѣщаніе и танцовала этотъ танецъ съ англичаниномъ! Я испыталъ много мученій въ жизни, но никогда такъ не страдалъ, какъ въ этотъ вечеръ.
   Она хотѣла загладить свою забывчивость, но я не согласился. Нѣкоторыя изъ самыхъ хорошенькихъ дѣвушекъ пытались утѣшить меня, такъ какъ я былъ лучшимъ танцоромъ на балу. Я попробовалъ танцовать, но былъ слишкомъ несчастенъ и весь вечеръ просидѣлъ одинъ съ своей тоской. Я могъ бы играть, но у меня не было денегъ, кромѣ золотого, который матушка всегда заставляла меня носить въ кошелькѣ, какъ подобаетъ джентльмену. Въ винѣ я не находилъ удовольствія или не позналъ еще этого ужаснаго утѣшенія въ тѣ дни. Но я хотѣлъ убить себя и Нору и конечно уничтожить капитана Куина.
   Наконецъ, къ утру балъ кончился. Всѣ наши дамы отправились въ старой трясучей колымагѣ, вывели Дэзи и Нора опять заняла свое мѣсто позади меня, что я допустилъ ее сдѣлать, не говоря ни слова. Но мы не отъѣхали и полмили, какъ она стала пытаться ласками и лестью измѣнить мое настроеніе.
   -- Какая холодная ночь, голубчикъ Редмондъ, ты навѣрное простудишься безъ платочка на шеѣ.
   На это ласковое замѣчаніе я ничего не отвѣчалъ.
   -- Тебѣ было очень весело съ миссъ Кленси, Редмондъ? Я видѣла, что вы весь вечеръ были вмѣстѣ.
   На это я только заскрежеталъ зубами и ударилъ Дэзи.
   -- О, Господи! ты заставишь Дэзи встать на дыбы и тогда я упаду; ты вѣдь знаешь, Редмондъ, что я трусиха.
   Съ этими словами она обхватила рукой мой станъ и какъ будто нѣжно сжала его.
   -- Вы знаете, что я ненавижу миссъ Кленси,-- отвѣчалъ я,-- и я танцовалъ съ нею только потому, что особа, съ которой я хотѣлъ танцовать, весь вечеръ танцовала съ другими.
   -- Ты могъ танцовать съ моими сестрами, -- разсмѣялась она,-- гордая сознаніемъ своего превосходства, а я, мой милый, не пробыла и пяти минутъ въ залѣ, какъ меня уже пригласили на всѣ танцы.
   -- Развѣ обязательно было танцовать пять разъ съ капитаномъ Куиномъ?-- сказалъ я и, о странное очарованіе кокетства! Мнѣ кажется, что сердце миссъ Норы Брэди въ двадцать три года забилось отъ восторга при мысли, что она имѣетъ такую власть надъ наивнымъ пятнадцатилѣтнимъ.мальчикомъ.
   Разумѣется, она сказала, что ни въ грошъ не ставитъ капитана Куина. Но онъ хорошо танцуетъ, очень забавенъ и къ тому же къ нему идетъ мундиръ. И если онъ приглашаетъ ее танцовать, зачѣмъ же ей отказывать ему?
   -- Но ты отказала мнѣ, Нора.
   -- О, съ тобой я могу танцовать, когда хочу,-- отвѣчала миссъ Нора, мотнувъ головой,-- а танцовать на балу съ кузеномъ похоже на то, точно я не могла найти себѣ другого кавалера. Къ тому же,-- прибавила Нора -- и это было очень жестокое слово, показывающее, какую сильную "власть она имѣла надо мной,-- къ тому же, Редмондъ, капитанъ Куинъ мужчина, а ты ребенокъ!
   -- Если я встрѣчусь съ нимъ еще разъ, закричалъ я,-- ты увидишь, кто изъ насъ двухъ мужчина. Я буду драться съ нимъ на шпагахъ или на пистолетахъ, все равно -- даромъ что онъ капитанъ! Мужчина! Да я со всякимъ мужчиной справлюсь -- со всякимъ! Развѣ я не поколотилъ Мика Брэди, когда мнѣ было одиннадцать лѣтъ? Развѣ я не побилъ Тома Сюлливана, это косолапое животное, которому девятнадцать лѣтъ? Развѣ я не отдѣлался отъ сторожа? О, Нора, какъ жестоко съ твоей стороны смѣяться надо мной!
   Но на Нору нашелъ насмѣшливый стихъ. Она стала говорить, что капитанъ Куинъ извѣстенъ, какъ храбрый офицеръ и какъ свѣтскій человѣкъ въ Лондонѣ и что, конечно, Редмонду хорошо хвастаться тѣмъ, что онъ колотитъ сторожей и крестьянскихъ мальчишекъ, но драться съ англійскимъ джентльменомъ совсѣмъ другое дѣло. Затѣмъ она стала говорить о вторженіи непріятеля и вообще о войнѣ, о королѣ Фридрихѣ, котораго звали въ то время протестантскимъ героемъ, о мосье ІТоро и его флотѣ, о мосье Конфлансѣ и его эскадронѣ, объ аттакѣ Минорки, которая, должно быть, находится въ Америкѣ, гдѣ мы надѣялись здорово поколотитъ французовъ.
   Немного погодя я вздохнулъ (такъ какъ начиналъ таять), и сказалъ, что очень бы желалъ быть военнымъ, на что Нора, по своему обыкновенію, отвѣтила:
   -- О, неужели ты оставилъ бы меня? Но нѣтъ, ты вѣдь еще малъ и годился бы развѣ только въ барабанщики.
   Въ отвѣтъ на это, я поклялся, что сдѣлаюсь военнымъ и даже генераломъ -- непремѣнно.
   Болтая такимъ образомъ, мы добрались до мѣста, которое потомъ всегда называлось не иначе, какъ Редмондовъ Бродъ. Это былъ высокій, старый мостъ черезъ довольно глубокую рѣку, съ скалистыми берегами и дномъ и въ то время, какъ кобыла Дэзи съ своей двойной ношей вступила на мостъ, миссъ Нора, давая просторъ своей фантазіи, и все еще болтая на военную тему, (бьюсь объ закладъ, что она думала о капитанѣ Куинѣ), сказала:
   -- Вообрази себѣ, Редмондъ, что ты герой, который долженъ перейти черезъ мостъ, а непріятель на другомъ берегу, что бы ты сдѣлалъ?
   -- Я вынулъ бы свою шпагу и прорубилъ бы себѣ путь среди нихъ.
   -- Какъ! со мной позади тебя на лошади! Да вѣдь ты бы меня убилъ, бѣдняжку! (Эта дѣвица всегда говорила только о себѣ, бѣдняжкѣ!)
   -- Ну, такъ я тебѣ скажу, что бы я сдѣлалъ. Я заставилъ бы Дэзи скакнуть въ рѣку и перевезти насъ обоихъ въ бродъ; туда бы непріятель не мотъ послѣдовать за нами.
   -- Это двадцать-то футовъ спрыгнуть! Никогда бы ты не посмѣлъ сдѣлать этого на Дэзи. Вотъ у капитана лошадь, Блэкъ Джорджъ, такъ я слышала, что капитанъ Ку...
   Она не кончила слова. Взбѣшенный постояннымъ повтореніемъ ненавистнаго имени, я крикнулъ, чтобы она крѣпче ухватилась за меня и, давъ шпоры Дэзи, въ одинъ моментъ перемахнулъ вмѣстѣ съ Норой черезъ парапетъ въ самую глубину рѣки. Я не знаю теперь, зачѣмъ я это сдѣлалъ! Хотѣлъ-ли я утопить себя и Нору или совершить что-нибудь такое, чего не посмѣлъ бы сдѣлать даже капитанъ Куинъ; вообразилъ-ли я, что непріятель и въ самомъ дѣлѣ передъ нами -- я не могу сказать. Знаю только, что я сдѣлалъ скачекъ. Лошадь погрузилась въ воду съ головой, дѣвушка вскрикнула и продолжала кричать, когда она погрузилась и снова вынырнула и когда я вынесъ ее почти безъ чувствъ на берегъ, гдѣ насъ встрѣтили ѣхавшіе впереди въ каретѣ и вернувшіеся на крикъ Норы. Я отправился домой и пролежалъ шесть недѣль въ горячкѣ. Во время болѣзни я значительно выросъ и, выздоровѣвъ, былъ еще отчаяннѣе влюбленъ, чѣмъ прежде.
   Въ началѣ моей болѣзни миссъ Нора весьма усердно ухаживала за мной, забывая, ради меня, о ссорѣ моей матери съ ея семьей. Моя добрая матушка также по христіанскому смиренію, забывала объ этой ссорѣ. И могу васъ увѣрить, что не малымъ признакомъ доброты въ этой женщинѣ, которая въ своей гордости положила себѣ за правило никогда никому не прощать, служило то, что она ради меня любезно принимала у себя миссъ Брэди. Какъ взбалмошный ребенокъ, какимъ я и былъ тогда, я безпрестанно звалъ Нору и хотѣлъ видѣть ее. Я не хотѣлъ принимать лекарства иначе, какъ изъ ея рукъ и сердито смотрѣлъ на добрую матушку, которая любила меня больше всего на свѣтѣ, отступалась даже отъ своихъ любимыхъ привычекъ и подавляла свою справедливую ревность, чтобы утѣшить меня.
   Когда я сталъ поправляться, я замѣтилъ, что посѣщенія Норы дѣлались съ каждымъ днемъ рѣже.
   -- Отчего она не приходитъ?-- капризно спрашивалъ я разъ по двѣнадцати въ день. На этотъ вопросъ мистриссъ Барри принуждена была придумывать всевозможныя объясненія. То она говорила, что Нора свихнула себѣ ногу, то -- что она съ ней поспорила и еще что-нибудь въ этомъ родѣ, лишь бы успокоить меня. И не разъ бѣдная женщина уходила отъ меня въ свою комнату, чтобы поплакать, а затѣмъ выходила съ улыбающимся лицомъ, чтобы я не замѣтилъ ея огорченія. Но я и не старался замѣчать его, -- да, вѣроятно, если бы и замѣтилъ, то не особенно былъ бы тронутъ имъ, такъ какъ начало возмужанія, мнѣ кажется, есть наиболѣе эгоистичный періодъ жизни человѣка. Мы вдругъ начинаемъ чувствовать такое непреодолимое желаніе улетѣть изъ родительскаго гнѣзда, что ни слезы, ни просьбы, ни чувство привязанности не могутъ пересилить этого страстнаго желанія свободы. Ей, вѣроятно, было очень тяжело, моей бѣдной матери,-- да благословитъ ее небо!-- въ тотъ періодъ моей жизни. Она часто потомъ говорила мнѣ, что сердце ея отчаянно болѣло, когда она видѣла, что вся ея многолѣтняяя любовь и забота были забыты въ одну минуту, ради безчувственной кокетки, которая только играла со мной, пока у нея не было лучшаго поклонника. И, дѣйствительно, въ послѣднія четыре недѣли моей болѣзни, именно капитанъ Куинъ гостилъ въ Кэстль-Брэди и формально ухаживалъ за миссъ Норой. Моя мать не смѣла сообщить мнѣ эту новость и вы можете быть увѣрены, что и Нора молчала! Я узналъ это совершенно случайно. И знаете-ли какъ? Притворщица пришла ко мнѣ однажды, когда я, выздоравливающій, сидѣлъ еще въ постели. Она была такъ весела и такъ ласкова со мной, что сердце мое переполнилось радостью и счастьемъ; я нашелъ даже ласковое слово для моей бѣдной матери и поцѣловалъ ее въ это утро. Я чувствовалъ себя такъ хорошо, что съѣлъ цѣлаго цыпленка и обѣщалъ дядѣ, навѣстившему меня, что я выздоровлю непремѣнно къ открытію охоты на куропатокъ и отправлюсь съ нимъ на охоту, какъ всегда.
   Черезъ два дня было воскресенье и я составилъ себѣ планъ, который рѣшился привести въ этотъ день въ исполненіе, несмотря на запрещеніе матери выходить изъ дома, такъ какъ докторъ увѣрялъ, что свѣжій воздухъ можетъ убить меня. Я необычайно тихо лежалъ въ постели и сочинялъ стихи, первые стихи въ моей жизни. Я привожу ихъ здѣсь, несмотря на то, что они далеко не такъ изящны и совершенны по формѣ, какъ тѣ, которые пріобрѣли мнѣ впослѣдствіи извѣстность; но все-таки я считаю ихъ не дурными для пятнадцатилѣтняго мальчика:
   

Роза Флоры,
посланная ею съ благороднымъ молодымъ джентльменомъ миссъ-Брэди изъ Кэстль-Брэди.

   На башнѣ высокой -- цвѣтокъ расцвѣтаетъ,
   А въ замкѣ старинномъ -- дѣвица живетъ,
   Дѣвица-красотка, -- любимая мной.
   Зовутъ ее Нора, -- богиня же Флора
   Роскошную розу прислала со мной.

* * *

   О, милая Нора,-- сказала ей Флора,--
   Цвѣточковъ такъ много на клумбахъ моихъ.
   На башнѣ же Брэди -- еще семь цвѣточковъ,
   Но ты всѣхъ прекраснѣй -- красотка моя.
   Во всемъ королевствѣ -- и даже на свѣтѣ
   Такой пышной розы нигдѣ не сыскать.

* * *

   Чьи щечки румянѣй -- и розы свѣжѣе?
   И кудри златые -- глаза жъ голубые
   Подъ темной рѣсницей,-- какъ звѣзды горятъ?
   Прекрасной лилеи -- навѣрно бѣлѣе
   И шея и ручки -- красотки моей.

* * *

   О, милая Нора,-- сказала ей Флора,--
   Мой нѣжный цвѣточекъ, -- прими мой совѣтъ:
   Ты знаешь, что страстно -- вздыхаетъ всечасно
   По Норѣ прекрасной -- влюбленный поэтъ.
   Редмонда младого,-- повѣрь, не дурного,
   Назвать тебѣ мужемъ, мой другъ, суждено.
   
   Въ воскресенье, какъ только мать моя отправилась къ обѣднѣ, я позвалъ лакея Филя и приказалъ подать себѣ свое лучшее платье, въ которое и нарядился (хотя, долженъ сознаться, я такъ выросъ въ теченіе своей болѣзни, что платье оказалось узкимъ), и съ тщательно переписанными стихами въ рукахъ побѣжалъ въ Кэстль-Брэди, чтобы увидѣть мою красавицу. Воздухъ былъ такъ свѣжъ и чистъ и птички такъ громко пѣли въ вѣтвяхъ, что я почувствовалъ себя сильнѣе, чѣмъ нѣсколько мѣсяцевъ назадъ и поскакалъ по аллеѣ, какъ молодой козленокъ. (Скажу мимоходомъ, что дядюшка велѣлъ обрубить деревья всѣ до единаго). Мое сердце начало сильно стучать, когда я сталъ подниматься по заросшимъ травою ступенямъ терассы и проходилъ черезъ расшатанную дверь передней. Хозяинъ и хозяйка дома были въ церкви, какъ сказалъ мнѣ дворецкій м-ръ Скрю, окинувъ удивленнымъ взглядомъ мою вытянувшуюся, похудѣвшую фигуру,-- а съ ними вмѣстѣ и шесть барышень.
   -- А миссъ Нора съ ними? -- спросилъ я.
   -- Нѣтъ, миссъ Нора не съ ними,-- сказалъ онъ какъ-то странно.
   -- Гдѣ же она?
   На этотъ вопросъ онъ отвѣчалъ или скорѣе сдѣлалъ видъ, что отвѣчаетъ, съ обычной ирландской наивностью, оставляя мнѣ рѣшить, поѣхала-ли она на лошади позади брата въ Кильваганъ, или она ушла гулять съ сестрой, или она у себя въ комнатѣ. Пока я рѣшалъ эти вопросы, м-ръ Скрю куда-то исчезъ.
   Я бросился на задній дворъ, гдѣ были конюшни и здѣсь я увидѣлъ драгуна, который насвистывалъ "ростбифъ старой Англіи" и чистилъ кавалерійскую лошадь.
   -- Чья это лошадь?-- крикнулъ я.
   -- Чья?-- отозвался англичанинъ.-- Эта лошадь принадлежитъ моему капитану, который такого молодца, какъ вы, за поясъ заткнетъ.
   Я не сталъ связываться съ нимъ, чтобы переломать ему кости, какъ сдѣлалъ бы это въ другое время, ибо страшное подозрѣніе промелькнуло у меня въ умѣ и со всѣхъ ногъ бросился въ садъ.
   Приблизительно я зналъ уже, что увижу тамъ. И я увидѣлъ капитана Куина и Нору, расхаживающихъ по аллеѣ. Они шли подъ руку и негодяй ласкалъ и гладилъ ея руку, прижавшуюся къ его ненавистному камзолу. Неподалеко отъ нихъ былъ капитанъ Фаганъ изъ Кильваганскаго полка и любезничалъ съ сестрой Норы, Мизи.
   Я не боюсь ни живого ни мертваго; но при этомъ видѣ колѣни мои подогнулись и на меня напала такая слабость, что я чуть не упалъ на траву около дерева, къ которому прислонился, на минуту потерявъ сознаніе. Затѣмъ я, собравъ свои силы и приблизившись къ гуляющей парочкѣ, вынулъ изъ ноженъ маленькую шпагу съ серебряной рукояткой, которую всегда носилъ при себѣ и рѣшился проткнуть ею обоихъ виновныхъ, заколовъ ихъ какъ пару голубей. Не могу сказать, какія чувства, кромѣ бѣшеной злости, волновали меня въ это время: мною овладѣло горькое разочарованіе и мнѣ казалось, что земля колеблется у меня подъ ногами. Я не сомнѣваюсь въ томъ, что читатель такъ же не разъ бывалъ обманутъ дамами и потому предоставляю ему припомнить свои собственныя ощущенія при полученіи перваго удара.
   -- Нѣтъ, Норелія,-- сказалъ капитанъ. (Въ тѣ времена влюбленные давали другъ другу самыя романтическія имена, заимствованныя изъ романовъ). За исключеніемъ васъ и еще четырехъ другихъ, клянусь богами, мое сердце никогда не пылало нѣжной страстью ни къ кому.
   -- О, мужчины, мужчины, Эдженіо!-- сказала она -- (этого скота звали Джономъ), ваша любовь не можетъ сравниться съ нашей. Мы -- мы похожи на одно растеніе, о которомъ я гдѣ-то читала,-- оно даетъ лишь одинъ цвѣтокъ и затѣмъ умираетъ.
   -- Вы хотите сказать, что никогда ни къ кому не чувствовали любви?-- спросилъ капитанъ Куинъ.
   -- Никогда, мой Эдженіо, никогда ни къ кому, кромѣ тебя! Можешь-ли ты дѣлать такой вопросъ краснѣющей нимфѣ?
   -- Дорогая Норелія!-- сказалъ онъ, поднося ея руку къ губамъ.
   У меня былъ бантъ изъ лентъ вишневаго цвѣта, который она сняла съ своей груди и дала мнѣ и который я всегда носилъ при себѣ. Я вынулъ его изъ-за пазухи, швырнулъ въ лицо капитану и, бросившись впередъ съ своей маленькой шпагой на голо, закричалъ:
   -- Она лжетъ, капитанъ Куинъ, она лжетъ!
   Съ этими словами я бросился на злодѣя и схватилъ его за шиворотъ. Нора огласила воздухъ своими криками, на которые поспѣшила Мизи съ другимъ капитаномъ.
   Хотя я очень выросъ во время болѣзни и почти достигалъ моего полнаго роста, шести футовъ, но я былъ тростинкой въ сравненіи съ громаднымъ англичаниномъ, у котораго были такіе плечи и мускулы, какими не всякій мясникъ могъ похвастаться. Онъ ужасно покраснѣлъ, а затѣмъ страшно поблѣднѣлъ при моемъ нападеніи, отшатнулся и схватился за шпагу, когда Нора, не помня себя отъ страха, бросилась къ нему на шею и закричала:
   -- Эдженіо! капитанъ Куинъ, ради самого Бога пощадите этого мальчика, вѣдь онъ еще ребенокъ.
   -- И его слѣдовало бы выдрать, -- сказалъ капитанъ.-- Не бойтесь ничего, миссъ Брэди, я не трону вашего любимца.
   Сказавъ это, онъ нагнулся, поднялъ бантъ, упавшій къ ногамъ Норы и, подавая его ей, насмѣшливо сказалъ:
   -- Когда дамы дѣлаютъ подарки джентльменамъ, то другимъ пора удалиться.
   -- Боже мой, Куинъ!-- закричала дѣвушка,-- да вѣдь онъ ребенокъ.
   -- Я мужчина,-- заревѣлъ я,-- и докажу это.
   -- И значитъ столько же, сколько мой попугай или моя собачка,-- продолжала Нора.-- Развѣ я не могу подарить обрѣзокъ ленты моему кузену?
   -- Конечно,-- отвѣчалъ капитанъ Куинъ,-- сколько угодно, хоть нѣсколько аршинъ.
   -- Чудовище!-- закричала милая дѣвушка,-- вашъ отецъ навѣрное былъ портной, что вы и теперь думаете объ аршинахъ. Но вамъ отомстятъ за меня! Редди, неужели ты допустишь оскорблять меня!
   -- Миссъ Нора,-- сказалъ я,-- я жажду его крови и пролью ее -- это такъ же вѣрно, какъ то, что меня зовутъ Редмондомъ.
   -- Я пошлю за сторожемъ, чтобы онъ высѣкъ тебя, мальчишка,-- сказалъ капитанъ, къ которому вернулось самообладаніе.-- Что касается васъ, миссъ, то имѣю честь вамъ откланяться.
   Онъ весьма церемонно снялъ шляпу, сдѣлалъ низкій поклонъ и собрался уходить, когда мой кузенъ Микъ показался привлеченный крикомъ.
   -- Джонъ Куинъ! это что значитъ!-- воскликнулъ Микъ.-- Нора въ слезахъ, тѣнь Редмонда стоитъ съ обнаженной шпагой, а ты откланиваешься.
   -- Я сейчасъ скажу вамъ, что это значитъ, мистеръ Брэди -- отвѣчалъ англичанинъ.-- Съ меня довольно и миссъ Норы и вашихъ ирландскихъ нравовъ. Я къ нимъ не привыкъ.
   -- Ну, ну, что такое!-- успокоивающимъ голосомъ заговорилъ Микъ, (потому что, какъ оказалось впослѣдствіи, онъ былъ долженъ ему порядочную сумму денегъ), мы тебя пріучимъ къ нашимъ правамъ, или сами усвоимъ англійскіе.
   -- По англійскимъ нравамъ не полагается дамѣ имѣть двухъ возлюбленныхъ одновременно, и такъ, мистеръ Брэди, прошу васъ заплатить мнѣ деньги, которыя вы мнѣ должны, а я отказываюсь отъ всякихъ правъ на эту молодую леди. Если ей нравятся школьники, пусть она и остается съ ними.
   -- Полно, полно, Куинъ, ты глупишь!-- сказалъ Микъ.
   -- Я никогда не говорилъ серьезнѣе,-- возразилъ капитанъ.
   -- Ну такъ, чортъ возьми, берегись же!-- закричалъ Микъ,-- Презрѣнный соблазнитель! подлый обманщикъ! Ты опутываешь своими сѣтями этого бѣднаго ангела, плѣняешь ея сердце и затѣмъ бросаешь. И ты думаешь, братъ не защититъ ее? Защищайся, бездѣльникъ или я вырву твое подлое сердце изъ груди!
   -- Да вѣдь это чистый разбой!-- вскричалъ Куинъ, отступая назадъ, -- ихъ двое противъ меня. Фаганъ, ты не допустишь, чтобы они меня убили?
   -- Ну, нѣтъ!-- отвѣчалъ Фаганъ, котораго все это очевидно забавляло.-- Расправляйтесь сами, капитанъ Куинъ. И, подойдя ко мнѣ, шепнулъ: Нападайте, нападайте, маленькій герой.
   -- Если мистеръ Куинъ отказывается отъ своихъ правъ,-- сказалъ я,-- то я, конечно, больше не вмѣшиваюсь.
   -- Отказываюсь, сэръ, отказываюсь, -- сказалъ мистеръ Куинъ, все болѣе и болѣе волнуясь.
   -- Такъ защищайтесь же, чортъ васъ возьми!-- закричалъ опять Микъ.-- Мизи, уведи отсюда эту несчастную жертву, Редмондъ и Фаганъ пусть посмотрятъ, что будетъ.
   -- Да какъ же это... я не знаю... я удивленъ... я не знаю, куда смотрѣть...
   -- Какъ оселъ межъ двухъ стоговъ, -- сухо замѣтилъ Фаганъ -- и съ обѣихъ сторонъ изрядныя колючки.
   

ГЛАВА II,
въ которой я выказываю себя неустрашимымъ.

   Во время этого спора, моя кузина Нора совершила только то, что можетъ сдѣлать дама въ подобныхъ обстоятельствахъ: то есть по всѣмъ правиламъ упала въ обморокъ. Въ это время я горячо спорилъ съ Микомъ, иначе, разумѣется, я поспѣшилъ бы къ ней на помощь, но капитанъ Фаганъ, (это былъ человѣкъ довольно черствый) удержалъ меня, сказавъ:
   -- Совѣтую вамъ предоставить леди самой себѣ, мастэръ Редмондъ, и вы увидите, что она живо оправится.
   И она, дѣйствительно, немного погодя, оправилась, что показало мнѣ, что Фаганъ хорошо зналъ свѣтъ, потому что я впослѣдствіи много разъ видѣлъ, какъ дамы приходятъ въ себя такимъ же образомъ. Куинъ, конечно, и не подумалъ помочь ей, такъ какъ, посреди замѣшательства, произведеннаго ея крикомъ, вѣроломный поклонникъ улизнулъ.
   -- Кто же изъ насъ вызоветъ на дуэль капитана Куина?-- спросилъ я Мика.
   Это была моя первая дуэль и я ею гордился такъ же, какъ новымъ бархатнымъ кафтаномъ.
   -- Мнѣ или тебѣ, кузенъ Микъ, приходится наказать дерзкаго англичанина?
   Я протянулъ ему руку, такъ какъ сердце мое растаяло въ эту торжественную минуту.
   Но онъ отвергъ мое дружеское предложеніе.
   -- Тебѣ, тебѣ!-- гнѣвно закричалъ онъ,-- Ты мѣшаешься всегда въ чужія дѣла, которыя тебя не касаются. Кто тебя просилъ придти и разругаться здѣсь съ джентльменомъ, у котораго полторы тысячи годового дохода?
   -- О!-- простонала Нора съ своей скамьи,-- я умру! Я навѣрное умру, я никогда не сойду съ этого мѣста.
   -- Капитанъ еще не ушелъ,-- шепнулъ ей Фаганъ.
   Нора вскочила, бросила ему грозный взглядъ и пошла въ домъ.
   -- А теперь,-- продолжалъ Микъ,-- скажи мнѣ, бездѣльникъ, какъ ты смѣлъ связываться съ одной изъ дочерей этого дома?
   -- Самъ бездѣльникъ!-- заоралъ я, -- назови-ка меня еще такъ, Микъ Брэди, и я проткну тебя своей шпагой. Помни, что я не побоялся тебя, когда мнѣ было одиннадцать лѣтъ. Смѣй только сердить меня и я, клянусь честью, отколочу тебя также, какъ тебя всегда колотилъ твой младшій братъ.
   Это уже было слишкомъ и Микъ посинѣлъ отъ злости.
   -- Хорошо-ли такимъ образомъ рекомендовать себя семьѣ?-- сказалъ успокоительнымъ тономъ Фаганъ.
   -- Да она ему въ матери годится,-- проворчалъ Микъ.
   -- Годится или нѣтъ,-- сказалъ я,-- выслушай меня Микъ Брэди,-- (И я произнесъ такую страшную клятву, что считаю неумѣстнымъ приводить ее здѣсь).-- Человѣкъ, который женится на Норѣ, долженъ прежде убить меня.
   -- Ба!-- презрительно сказалъ онъ, поворачиваясь, чтобы идти,-- убить!-- высѣчь, хотѣлъ ты сказать. Я вотъ сейчасъ пошлю охотника Ника, чтобы онъ это сдѣлалъ.
   Онъ вышелъ. Капитанъ Фаганъ подошелъ ко мнѣ и, ласково взявъ меня за руку, сказалъ мнѣ, что я храбрый малый и что я ему нравлюсь.
   -- А все-таки Брэди правъ,-- сказалъ онъ.-- Совѣты давать человѣку, когда онъ находится въ такомъ возбужденномъ состояніи, какъ вы, очень трудная вещь, но, повѣрьте мнѣ, я знаю свѣтъ и если вы послѣдуете моему совѣту, вы не раскаетесь. У Норы Брэди нѣтъ ни гроша, и вы не богаче ея. Вамъ пятнадцать лѣтъ, а ей двадцать-четыре. Черезъ десять лѣтъ, когда вамъ можно будетъ жениться, она будетъ уже старухой. Къ тому же, бѣдный мой мальчикъ,-- это очень тяжело говорить,-- но вѣдь она кокетка и какъ васъ, такъ и Куина ни въ грошъ не ставитъ.
   Но кто же слушается чужого совѣта въ любви, да и въ другихъ обстоятельствахъ? Я никогда не слушался и объявилъ капитану Фагану, что пусть Нора меня любитъ или не любитъ, но что Куинъ будетъ драться со мной прежде, чѣмъ женится на ней,-- въ этомъ я поклялся.
   -- Что-жь!-- отвѣчалъ Фаганъ,-- мнѣ кажется, вы способны сдержать слово.
   Но, посмотрѣвъ пристально мнѣ въ глаза, онъ пошелъ, напѣвая что-то. Я видѣлъ, какъ онъ еще разъ оглянулся, чтобы взглянуть на меня, когда проходилъ черезъ старую калитку сада. Когда онъ ушелъ и я остался совсѣмъ одинъ, я бросился на скамью, на которой лежала, якобы въ обморокѣ, Нора и оставила свой платокъ. Я взялъ его, спряталъ въ него лицо и разразился такимъ потокомъ слезъ, что ни за что на свѣтѣ не желалъ бы, чтобы кто-нибудь видѣлъ меня въ эту минуту. Смятая лента, которую я бросилъ въ лицо Куина, валялась на дорожкѣ и я просидѣлъ такъ очень долго, чувствуя себя самымъ несчастнымъ существомъ во всей Ирландіи. Какъ свѣтъ измѣнчивъ! Если подумаешь, какъ велики кажутся наши горести и какъ онѣ на самомъ дѣлѣ малы; мы иногда думаемъ, что умремъ отъ горя, и какъ скоро мы забываемъ его, мнѣ кажется, мы должны бы устыдиться самихъ себя и нашей безсердечности. Вѣдь чѣмъ же, въ сущности, время измѣнитъ нашу печаль и какое оно дастъ утѣшеніе? Можетъ быть, въ моихъ безчисленныхъ приключеніяхъ я только не наткнулся на настоящую женщину, которую могъ бы любить, а потому и забывалъ очень скоро всѣхъ, которыхъ обожалъ. Но мнѣ кажется, если бы я встрѣтилъ настоящую, то могъ бы любить ее всю жизнь.
   Я сидѣлъ, должно быть, нѣсколько часовъ, оплакивая самого себя, на садовой скамьѣ, такъ какъ было утро, когда я пришелъ въ Кэстль-Брэди, а обѣденный колоколъ звонилъ въ три часа. Онъ же и вывелъ меня изъ моихъ размышленій. Я спряталъ платокъ и подобралъ ленту. Проходя мимо людской, я увидѣлъ, что сѣдло капитана все еще висѣло на двери конюшни, а его отвратительный деньщикъ, въ красной курткѣ, любезничалъ съ судомойками и болталъ съ прислугой.
   -- Англичанинъ все еще здѣсь, мастеръ Редмондъ,-- сказала мнѣ одна изъ горничныхъ (сантиментальная черноглазая дѣвушка, служившая барышнямъ). Онъ тамъ, въ столовой, идите туда и не давайте ему себя въ обиду.
   Я вошелъ въ столовую и по обыкновенію сѣлъ на концѣ большого стола. Мой пріятель дворецкій тотчасъ же принесъ мнѣ приборъ.
   -- А! Редди, мой мальчикъ!-- воскликнулъ дядя,-- здоровъ и уже всталъ?-- вотъ это хорошо!
   -- Лучше бы оставался дома съ матерью,-- пробормотала тетка.
   -- Не слушай ее,-- сказалъ дядя Брэди,-- это у нея въ желудкѣ холодный гусь, котораго она ѣла за завтракомъ. Выпейте рюмочку водки, м-съ Брэди, за здоровье Редмонда.
   Очевидно онъ ничего не зналъ о томъ, что случилось; но Микъ, также сидѣвшій за столомъ, и Уликъ, и почти всѣ дѣвицы были чрезвычайно мрачны, а у капитана была глупая рожа. Миссъ Нора, сидѣвшая опять около него, была готова заплакать. Капитанъ Фаганъ улыбался, я же сидѣлъ какъ каменный и думалъ, что у меня этотъ обѣдъ застрянетъ въ горлѣ, но я рѣшился сохранить спокойствіе. Когда сняли скатерть, я вмѣстѣ съ другими наполнилъ свой стаканъ и мы пили за короля и за церковь, какъ подобаетъ джентльменамъ. Мои дядя былъ очень въ духѣ и въ особенности шутилъ съ Норой и капитаномъ. То онъ говорилъ:-- "Нора, узнай-ка мысли капитана и посмотри, кто прежде пойдетъ подъ вѣнецъ!" -- или скажетъ:-- "Джонъ Куинъ, мой милый другъ, не берите чистаго стакана для кларета, у насъ хрусталя въ Кэстль-Брэди мало, пейте изъ стакана Норы, вино отъ этого будетъ не хуже." И все въ этомъ родѣ. Онъ былъ почему-то необыкновенно веселъ. Помирилась ли вѣроломная дѣвушка съ своимъ возлюбленнымъ съ тѣхъ поръ, какъ они пришли въ домъ? Я скоро узналъ всю правду. На третьемъ тостѣ дамы имѣли обыкновеніе уходить. Но на этотъ разъ мой дядя остановилъ ихъ, не смотря на возраженія Норы, которая сказала:-- "О, папа, отпусти насъ!"
   -- Нѣтъ, м-съ Брэди и барышни, пожалуйста, такіе тосты въ моей семьѣ слишкомъ рѣдко бываютъ и я прошу принять его съ подобающимъ почетомъ. Вы видите здѣсь капитана и мистриссъ Джонъ Куинъ, многія лѣта имъ. Поцѣлуй же ее, Джонъ, повѣса ты эдакій; клянусь небомъ, ты получаешь сокровище.
   -- Онъ уже... воскликнулъ я, вспрыгивая съ мѣста.
   -- Молчи ты, болванъ, молчи!-- сказалъ сидѣвшій рядомъ со мной Уликъ. Но я его не слушалъ и продолжалъ кричать.
   -- Онъ уже получилъ пощечину сегодня утромъ, вашъ капитанъ Джонъ Куинъ, онъ уже былъ названъ сегодня трусомъ, вашъ капитанъ Джонъ Куинъ. Вотъ вамъ ваше здоровье, капитанъ Джонъ Куинъ! И я швырнулъ стаканъ кларета ему въ лицо.
   Я не видалъ, какая физіономія у него была послѣ этого, потому что я въ ту же минуту лежалъ подъ столомъ, спущенный туда Уликомъ, который еще больно стукнулъ меня затѣмъ ногой по головѣ. Я едва мотъ слышать шумъ и гвалтъ, происходившій затѣмъ надъ моей головой, такъ какъ Уликъ все время угощалъ меня толчками, пинками и бранью.
   -- Дуракъ!-- ревѣлъ онъ, -- нищенское отродье, и при каждомъ словѣ толкалъ ногой.
   Но эти колотушки Улика мнѣ были ни почемъ. Онъ всегда былъ моимъ другомъ и я привыкъ къ тому, чтобы онъ меня тузилъ безпрестанно. Когда я поднялся изъ подъ стола, дамы уже ушли и я имѣлъ удовольствіе видѣть, что изъ носа капитана шла кровь, какъ и изъ моего. Но у него была перерѣзана переносица и лицо испорчено на всю жизнь. Уликъ встряхнулся, усѣлся спокойно на своемъ мѣстѣ, налилъ стаканъ вина и, подымая его ко мнѣ, сказалъ:
   -- На, выпей, оселъ, и чтобы мы больше твоего рева не слыхали.
   -- Да, скажи же, ради всего святого, что означаетъ весь этотъ скандалъ?-- спросилъ дядя.-- Что у него, опять что-ли горячка начинается?
   -- Это все ваша вина,-- мрачно отвѣчалъ Микъ,-- ваша и тѣхъ, кто привелъ его сюда.
   -- Попридержи языкъ, Микъ,-- сказалъ Уликъ, поворачиваясь къ нему, говори повѣжливѣе объ отцѣ и обо мнѣ и не заставь меня учить тебя приличію.
   -- Ваша это вина, -- повторилъ Микъ.-- Что ему здѣсь дѣлать, этому бездѣльнику? Если бы моя была воля здѣсь, я бы выдрать его велѣлъ и прогналъ бы изъ дома.
   -- Такъ оно и будетъ,-- сказалъ капитанъ Куинъ.
   -- Лучше не пробуйте, Куинъ,-- сказалъ Уликъ, всегда бывшій моимъ защитникомъ. И обращаясь къ отцу:
   -- Дѣло въ томъ, сэръ,-- сказалъ онъ,-- что эта обезьяна влюбилась въ Нору, и я засталъ ее сегодня съ капитаномъ въ нѣжной бесѣдѣ въ саду, чуть не убилъ Джона Куина.
   -- Ну, рано онъ началъ,-- добродушно замѣтилъ дядя.-- Знаете, Фаганъ, этотъ мальчуганъ настоящій Брэди, до мозга костей.
   -- А я вамъ вотъ что скажу, мистеръ Брэди,-- закричалъ Куинъ, выйдя изъ терпѣнья, меня жестоко оскорбили въ этомъ домѣ и мнѣ совсѣмъ не нравится то, что здѣсь происходитъ. Я англичанинъ и человѣкъ со средствами и я... я...
   -- Если вы оскорблены и не довольны, то помните, что и я также, Куинъ, угрюмо проговорилъ Уликъ.
   Капитанъ началъ обмывать свой носъ холодной водой и не отвѣтилъ ни слова.
   -- Мистеръ Куинъ,-- сказалъ я, стараясь говорить съ достоинствомъ,-- можетъ также получить удовлетвореніе, когда ему будетъ угодно, если онъ пожалуетъ къ Редмонду Барри, эсквайру, въ Барривилль.
   На эти слова дядя мой разразился хохотомъ (онъ всегда надъ всѣмъ смѣялся); и къ этому смѣху, къ немалой досадѣ моей, присоединился и капитанъ Фаганъ. Я нѣсколько рѣзко повернулся къ нему и просилъ его понять, что отъ кузена Улика, моего лучшаго друга, я могу стерпѣть дурное обращеніе. Однако, хотя я еще и мальчикъ, но я и отъ него больше не намѣренъ этого переносить. А если кто другой попробуетъ сдѣлать тоже, то узнаетъ, что я не ребенокъ.
   -- Мистеръ Куинъ,-- прибавилъ я,-- уже узналъ это, и если онъ захочетъ доказать, что онъ тоже мужчина, то онъ сумѣетъ найти меня. Мой дядя замѣтилъ, что становится поздно и что мать моя будетъ безпокоиться обо мнѣ.
   -- Одинъ изъ васъ пусть проводитъ его домой,-- сказалъ онъ,-- обращаясь къ сыновьямъ, а то мальчуганъ еще что-нибудь натворитъ.
   Но Уликъ, сдѣлавъ знаку брату, сказалъ:
   -- Мы оба проводимъ Куина до дома.
   -- Я не боюсь нападенія,-- сказалъ капитанъ, съ слабой попыткой засмѣяться,-- Мой деньщикъ вооруженъ и я также.
   -- Вы отлично владѣете оружіемъ, Куинъ,-- сказалъ Уликъ,-- и никто не сомнѣвается въ вашей храбрости; но мы съ Микомъ все-таки проводимъ васъ до дома.
   -- Эдакъ вы, ребята, до утра домой не вернетесь, вѣдь до Кильвагана добрыхъ десять миль отсюда, -- сказалъ дядя.
   -- Мы будемъ ночевать у Куина,-- отвѣчалъ Уликъ. Мы останемся тамъ недѣлю.
   -- Благодарю васъ,-- чуть слышно отвѣчалъ Куинъ, это очень мило съ вашей стороны.
   -- Вамъ, навѣрное, будетъ скучно безъ насъ.
   -- О да, очень скучно,-- отвѣчалъ Куинъ.
   -- А черезъ недѣлю, мой милый,-- сказалъ Уликъ и тутъ началъ шептать на ухо капитана что-то такое, въ чемъ я различалъ слова "свадьба", "пасторъ" и почувствовалъ, что гнѣвъ мой разгорается снова.
   -- Какъ хотите,-- вздохнулъ капитанъ.
   Лошадей подали и три джентльмена поскакали по дорогѣ.
   Фаганъ остался и, по просьбѣ моего дяди, пошелъ провожать меня по парку съ срубленными деревьями.
   Онъ сказалъ, что послѣ ссоры за обѣдомъ я врядъ-ли захочу видѣться съ дамами, и я съ нимъ вполнѣ согласился. Итакъ, мы ушли, не простившись съ ними.
   -- Хорошихъ вы дѣлъ натворили сегодня, мастэръ Редмондъ,-- сказалъ онъ.-- Подумайте только, вы, другъ семейства Брэди и, зная, что вашъ дядя такъ нуждается въ деньгахъ, вы разстраиваете свадьбу, которая принесла бы въ домъ полторы тысячи фунт. дохода? Кромѣ того, Куинъ обѣщался заплатить за дядю четыре тысячи фунтовъ долга, который его такъ безпокоитъ. Капитанъ беретъ дѣвушку безъ гроша, некрасивую, чистую телку. Ну, хорощо, хорошо, не сердитесь. Положимъ даже, она красавица,-- о вкусахъ не спорятъ, -- дѣвушку, которая вѣшалась на шею каждому мужчинѣ въ продолженіе десяти лѣтъ и все безъ успѣха, а вы, такой же бѣднякъ, какъ и она, мальчикъ пятнадцати лѣтъ,-- ну, ну, шестнадцати, такъ и быть,-- мальчикъ, который долженъ бы любить дядю, какъ отца...
   -- Да я и люблю его,-- сказалъ я.
   -- И вы такъ-то платите ему за его доброту? Развѣ онъ не пріютилъ васъ у себя въ домѣ, когда вы осиротѣли, развѣ онъ не даетъ вамъ безвозмездно пользоваться вашимъ хорошенькимъ домикомъ, Барривиллемъ? А теперь, когда его дѣла могутъ придти въ порядокъ и онъ можетъ успокоиться на старости лѣтъ, кто же бросается ему поперекъ дороги и мѣшаетъ? вы, человѣкъ, который больше всѣхъ на свѣтѣ обязанъ ему. Это дурно, неблагородно, безсердечно. Отъ такого умнаго малаго, какъ вы, я ожидалъ болѣе истинной храбрости.
   -- Я не боюсь никого на свѣтѣ!-- воскликнулъ я. (Слова капитана меня поколебали и мнѣ захотѣтѣлось вывернуться, что я дѣлалъ всегда, когда чувствовалъ, что непріятель сильнѣе меня). Обиженный -- я, капитанъ Фаганъ, и я думаю, ни съ кѣмъ въ мірѣ еще не поступали такъ подло, какъ со мной. Смотрите, видите вы эту ленту? Я носилъ ее на груди цѣлыхъ шесть мѣсяцевъ, я держалъ ее при себѣ все время болѣзни. Нора сняла ее съ своей груди и подарила мнѣ. И она поцѣловала меня тогда и называла своимъ милымъ, добрымъ Редмондомъ!
   -- Она практиковалась, -- насмѣшливо отвѣчалъ Фаганъ.-- Я женщинъ знаю. Когда придетъ время, попробуйте никого не пускать къ нимъ и онѣ влюбятся въ печную трубу. Была одна молодая лэди...
   -- Къ чорту молодую лэди!-- воскликнулъ я, употребивъ еще болѣе грубое выраженіе.-- Помните, капитанъ: я клянусь, что буду вызывать на дуэль всякаго, кто будетъ искать руки Норы Брэди. Я буду преслѣдовать его даже до самой церкви и убью его тамъ. Я пролью его кровь или онъ прольетъ мою и эту ленту найдутъ смоченной кровью одного изъ насъ. Да, я убью его и приколю ленту къ его сердцу и тогда она пусть пойдетъ и возьметъ свой трофеи.
   Это я сказалъ потому, что былъ очень возбужденъ въ ту минуту и потому что не даромъ читалъ романы и романтическія драмы.
   -- Что дѣлать!-- сказалъ Фаганъ, помолчавъ, если ужь надо, пусть будетъ такъ. Но я долженъ сознаться, что вы самый кровожадный юноша, котораго я когда-либо видѣлъ. Но Куинъ тоже изъ трусливыхъ.
   -- Хотите передать ему отъ меня...-- поспѣшно заговорилъ я.
   -- Тише,-- остановилъ онъ,-- ваша мать можетъ насъ услышать, вотъ вашъ домъ.
   -- Ни слова моей матери!-- сказалъ я и вошелъ въ домъ полный бодрости и восторга, при мысли, что буду драться съ ненавистнымъ мнѣ англичаниномъ.
   Мать посылала лакея Тима въ Кэстль-Брэди, какъ только вернулась изъ церкви. Она безпокоилась и ждала моего возвращенія. Но Тимъ видѣлъ, что я пошелъ обѣдать, по приглашенію сантиментальной горничной, и когда самъ хорошенько наѣлся въ кухнѣ, гдѣ всегда ѣли лучше, чѣмъ у насъ дома, вернулся домой, чтобы разсказать своей барынѣ о томъ, гдѣ я нахожусь и, безъ сомнѣнія, передалъ ей по своему все, что случилось въ Кэстль-Брэди. Несмотря на мои предосторожности относительно сохраненія тайны, я заподозрилъ, что матери все извѣстно, по тому, какъ она поцѣловала меня: при встрѣчѣ и какъ приняла нашего гостя, капитана Фагана. Бѣдняжка казалась испуганной и смущенной и время отъ времени пытливо взглядывала въ лицо капитана. Но она ни слова не сказала о ссорѣ, потому что у нея была возвышенная душа и она скорѣе согласилась бы видѣть кого-нибудь изъ своего рода повѣшеннымъ, нежели избѣгающимъ поля чести. Куда дѣвались теперь эти высокія чувства? Шестьдесятъ лѣтъ тому назадъ, человѣкъ былъ мужемъ въ Ирландіи и шпага, которую носили на боку, была къ услугамъ джентльмена при малѣйшей размолвкѣ. Но обычаи добраго стараго времени исчезаютъ съ каждымъ днемъ. Теперь рѣдко и слышишь о какой-нибудь славной дуэли и употребленіе подлыхъ пистолетовъ вмѣсто прежняго благороднаго оружія джентльмена, шпаги, внесло, къ сожалѣнію, большую долю плутовства въ обычай дуэли.
   Вернувшись домой, я почувствовалъ себя настоящимъ мужчиной. Привѣтствуя капитана Фагана въ Барривиллѣ и съ достоинствомъ представляя его матушкѣ, я сказалъ, что капитану, вѣроятно, хочется пить послѣ прогулки, потому я кликнулъ Тима и приказалъ ему принести бутылку бордо съ желтой печатью, пирожковъ и стаканы.
   Тимъ съ глубокимъ изумленіемъ посмотрѣлъ на свою госпожу. И дѣйствительно, было чему подивиться: шесть часовъ тому назадъ я столько же подумалъ бы потребовать бутылку кларета, сколько поджечь домъ; но теперь я чувствовалъ, что я мужчина и моя мать также почувствовала это и потому, рѣзко обратившись къ слугѣ, сказала:
   -- Чего жъ ты стоишь, болванъ, и не слушаешься твоего господина? Иди, достань вино, пирожки и стаканы, живо!
   Затѣмъ (вы можете себѣ представить, что она не дала Тиму ключей отъ нашего маленькаго погреба), она пошла и достала вино сама, а Тимъ подалъ его на серебряномъ подносѣ, какъ слѣдуетъ. Матушка налила вино и выпила за здоровье капитана, но я замѣтилъ, что рука ея дрожала при этомъ и бутылка звенѣла о стаканъ. Хлебнувъ изъ стакана, она сказала, что у нея болитъ голова и она ляжетъ въ постель. Я попросилъ ея благословенія, какъ подобаетъ почтительному сыну (нынѣшніе молодцы оставили всѣ эти почтенные обычаи, отличавшіе джентльмена въ мое время) и она оставила насъ съ капитаномъ бесѣдовать о нашемъ важномъ дѣлѣ.
   -- Конечно,-- сказалъ капитанъ,-- теперь я не вижу другого исхода, кромѣ дуэли. Дѣло въ томъ, что въ Кэстль-Брэди объ этомъ толковали сегодня послѣ вашей утренней выходки и Куинъ сказалъ, что изрубитъ васъ въ куски; но слезы и просьбы миссъ Гоноріи заставили его отказаться отъ своего намѣренія. Однако, теперь дѣло зашло слишкомъ далеко. Ни одинъ офицеръ, носящій мундиръ его величества, не можетъ терпѣть, чтобы ему пустили безнаказанно стаканъ вина въ лицо. Скажу мимоходомъ, вашъ кларетъ превосходенъ и, если позволите, я позвоню, чтобы намъ принесли другую бутылку. Драться вамъ необходимо, а Куинъ здоровый, сильный малый.
   -- Каковъ бы онъ ни былъ,-- отвѣчалъ я,-- я его не боюсь.
   -- Клянусь честью,-- сказалъ капитанъ,-- я вѣрю, что не боитесь; я никогда въ жизни не видалъ болѣе рѣшительнаго юноши.
   -- Взгляните на эту шпагу, сэръ,-- сказалъ я, указывая на изящную шпагу въ серебряной оправѣ и въ шагреневыхъ ножнахъ, висѣвшую надъ каминомъ, надъ портретомъ моего отца Гарри Барри.
   -- Этой шпагой, сэръ, мой отецъ проткнулъ Могаукъ О`Дрисколя въ Дублинѣ въ 1740 г.; этой шпагой, сэръ, онъ дрался съ сэромъ Гуддлестонъ-Фуддлестономъ, Гэмпширскимъ баронетомъ, и пронзилъ ему шею. Они дрались верхами, на шпагахъ и пистолетахъ, на Хаунслоу-Гетѣ, вы, вѣроятно, слыхали объ этомъ,-- а вотъ и пистолеты (они висѣли по обѣимъ сторонамъ портрета), которые служили храброму Барри. Онъ былъ кругомъ виноватъ, такъ какъ оскорбилъ леди Фуддлестонъ, будучи не совсѣмъ трезвъ, въ Брендфордской ассамблеѣ, но какъ истинный джентльменъ ни за что не хотѣлъ извиниться и прострѣлилъ сэру Фуддлестонъ шляпу, прежде чѣмъ они стали драться на шпагахъ. Я сынъ Гарри Барри, сэръ, и буду дѣйствовать такъ, какъ того требуетъ мое имя и мое званіе.
   -- Поцѣлуйте меня, мой дорогой юноша,-- сказалъ Фаганъ со слезами на глазахъ.-- Вы пришлись мнѣ по душѣ и, пока будетъ живъ Джекъ Фаганъ, вы всегда найдете въ немъ друга и секунданта.
   Бѣдняга! онъ былъ убитъ шесть мѣсяцевъ спустя, при доставкѣ депешъ лорда Джорджа Саквиля въ Минденъ и я потерялъ моего добраго друга. Но мы никогда не знаемъ, что ожидаетъ насъ, и поэтому были веселы въ эту ночь. Мы выпили вторую бутылку и даже третью. (Я слышалъ, какъ матушка каждый разъ ходила въ погребъ, но сама въ гостиную не выходила, а присылала бутылку съ дворецкимъ, м-ромъ Тимомъ). Наконецъ, мы разстались послѣ того, какъ онъ обѣщался устроить дѣло съ секундантомъ м-ра Куина въ ту же ночь и утромъ привезти мнѣ извѣстіе о томъ, гдѣ должна произойти встрѣча. Я часто думалъ потомъ, какъ иначе устроилась бы моя судьба, если бы я не влюбился въ Нору, въ столь раннемъ возрастѣ, если бы не бросилъ стаканъ въ лицо Куина и не вызвалъ бы его на дуэль. Я бы навсегда остался въ Ирландіи, такъ какъ миссъ Кинлэнъ была богатая невѣста въ двадцати миляхъ отъ насъ, а Патеръ Беркъ: изъ Кальвагана оставилъ своей дочери, Джуди, 700 фунт. годового дохода и я бы могъ взять любую изъ нихъ, если бы подождалъ еще нѣсколько лѣтъ. Но вѣрно у меня на роду было написано, что мнѣ суждено скитаться, и дуэль съ Куиномъ заставила меня начать мои странствія съ молодыхъ лѣтъ.
   Вы сейчасъ узнаете объ этомъ.
   Никогда я не спалъ такъ крѣпко, хотя и проснулся нѣсколько раньше обыкновеннаго, и вы можете быть увѣрены, что я тотчасъ же подумалъ о событіи этого дня, къ которому я былъ вполнѣ приготовленъ. У меня въ комнатѣ были чернила и перо, вѣдь я писалъ наканунѣ стихи Норѣ, бѣдный влюбленный безумецъ! Теперь же я сѣлъ и написалъ два письма, можетъ быть, послѣднія въ моей жизни, думалъ я.
   Первое было къ моей матери:
   "Милостивая государыня, -- писалъ я.-- Это письмо будетъ отдано вамъ лишь въ томъ случаѣ, если я паду отъ руки капитана Куина, съ которымъ я дерусь сегодня на полѣ чести, на шпагахъ и пистолетахъ. Если я умру, то умру, какъ добрый христіанинъ и джентльменъ, и можетъ ли быть иначе, разъ что я воспитанъ такою матерью, какъ вы? Прощаю всѣмъ моимъ врагамъ и прошу вашего благословенія, какъ почтительный сынъ. Я желаю, чтобы моя кобыла, Нора, которую подарилъ мнѣ дядя и которую я назвалъ именемъ самой вѣроломной изъ женщинъ, была возвращена въ Кэстль-Бреди, и прошу васъ отдать мою шпагу съ серебряной рукояткой Филю Пурселю, охотнику. Поклонитесь отъ меня моему дядѣ и Улику и всѣмъ дѣвицамъ моей партіи. Остаюсь вашъ почтительный сынъ

Редмондъ Барри".

   Норѣ я написалъ:
   "Это письмо найдутъ на моей груди вмѣстѣ съ лентой, которую вы дали мнѣ. Она будетъ смочена моей кровью (если только я не убью капитана Куина, котораго я ненавижу, но которому прощаю). Это будетъ хорошенькое украшеніе для васъ въ день вашей свадьбы. Носите эту ленту и помните того бѣднаго юношу, которому вы дали ее и который умеръ или всегда былъ готовъ умереть за васъ.

Редмондъ".

   Когда эти письма были написаны и запечатаны большой серебряной печатью моего отца съ гербомъ Барри, я сошелъ къ завтраку, гдѣ, конечно, ожидала меня моя мать. Мы не сказали ни слова о томъ, что должно было произойти; напротивъ, мы говорили о совершенно постороннихъ предметахъ: о томъ, кто былъ у обѣдни наканунѣ, и о томъ, что мнѣ нужно сшить новое платье, такъ какъ я выросъ изъ стараго. Она сказала, что сошьетъ мнѣ платье къ зимѣ, если... если... соберется съ деньгами. Она какъ-то вся дрогнула при словѣ "если". Господь благословитъ ее! я зналъ, что было у нея на умѣ. Потомъ она заговорила о черной свиньѣ, которую надо было убить, и что она нашла гнѣздо рябой курицы, яйца которой я такъ любилъ, и тому подобный вздоръ. Нѣсколько этихъ яицъ было на столѣ и я съѣлъ ихъ съ аппетитомъ, но безъ соли, я просыпалъ ее и матушка испуганно вскрикнула.
   -- Слава Богу,-- сказала она потомъ,-- солонка опрокинулась въ мою сторону!
   И она вышла изъ комнаты, будучи не въ силахъ болѣе сдерживаться. О, да! и у матерей есть недостатки, но развѣ есть женщины на свѣтѣ, подобныя имъ?
   Когда она ушла я снялъ со стѣны шпагу, которой мой отецъ побѣдилъ Гэмпширскаго баронета и повѣрите-ли? храбрая женщина привязала новую ленту къ эфесу, ибо она по истинѣ обладала храбростью львицы и рода Брэди. Затѣмъ, я взялъ пистолеты, которые всегда были вычищены и смазаны, приготовилъ пули и порохъ и сталъ ждать капитана. Въ буфетѣ для него была приготовлена бутылка кларета и холодное жаркое, а также графинчикъ старой водки и двѣ рюмки на серебряномъ подносѣ съ вырѣзаннымъ гербомъ Барри. Въ дни моей роскоши, я заплатилъ тридцать пять гиней и почти столько же процентовъ тому золотыхъ дѣлъ мастеру, который дѣлалъ этотъ самый подносъ для моего отца, а скряга старьевщикъ потомъ не давалъ мнѣ за него болѣе шестнадцати.
   Вотъ какъ мало можно полагаться на честность плутовъ-торгашей.
   Въ одиннадцать часовъ капитанъ Фаганъ пріѣхалъ верхомъ, въ сопровожденіи драгуна. Онъ сдѣлалъ честь завтраку, который приготовила ему моя мать, а затѣмъ сказалъ:
   -- Слушайте, Редмондъ, мой милый мальчикъ, это плохое дѣло. Дѣвушка выйдетъ замужъ за Куина, помяните мое слово и вы такъ же вѣрно забудете ее. Вы еще мальчикъ и Куинъ согласенъ считать васъ за мальчика. Дублинъ хорошее мѣсто и если вамъ интересно съѣздить туда на мѣсяцъ и посмотрѣть городъ, вотъ вамъ двадцать гиней, къ вашимъ услугамъ. Извинитесь передъ Куиномъ и поѣзжайте.
   -- Честный дворянинъ, мистеръ Фаганъ, умираетъ, но не извиняется. Я увижу капитана Куина повѣшеннымъ, прежде чѣмъ извинюсь.
   -- Тогда, конечно, дуэль неизбѣжна.
   -- Моя лошадь осѣдлана и готова,-- сказалъ я,-- гдѣ мѣсто дуэли и кто секундантъ капитана?
   -- Ваши кузены ѣдутъ съ нимъ,-- отвѣчалъ Фаганъ.
   -- Я позвоню моего грума, чтобы мнѣ подали лошадь, -- сказалъ я,-- если вы достаточно отдохнули.
   Тимъ былъ посланъ за Норой и я уѣхалъ, не простившись съ мистриссъ Барри. Занавѣски ея спальни были спущены и онѣ не шевельнулись, когда мы сѣли на лошадей и поѣхали...
   Но два часа спустя, посмотрѣли бы вы, какъ она, шатаясь, сошла съ лѣстницы, и услыхали бы крикъ ея, когда она прижала къ своему сердцу своего мальчика, здраваго и невредимаго. Разскажу какъ было дѣло.
   Когда мы явились на мѣсто, Микъ, Уликъ и капитанъ были уже тамъ. Куинъ въ своемъ огненнокрасномъ мундирѣ казался мнѣ самымъ огромнымъ гренадеромъ, какого я когда-либо видѣлъ. Всѣ трое смѣялись какой-то шуткѣ и я подумалъ, что моимъ кузенамъ не совсѣмъ прилично смѣяться передъ дуэлью, на которой могъ быть убитъ ихъ родственникъ.
   -- Я надѣюсь разстроить ихъ веселье,-- съ гнѣвомъ сказалъ я капитану Фагану,-- и надѣюсь также проткнуть моей шпагой этого большого краснаго парня.
   -- О, нѣтъ, вы будете драться на пистолетахъ, -- возразилъ Фаганъ.-- Вамъ не справиться со шпагой противъ Куина.
   -- Я справлюсь съ кѣмъ угодно,-- отвѣчалъ я.
   -- Но на шпагахъ все-таки драться нельзя сегодня; капитанъ Куинъ... не можетъ... онъ... онъ ушибъ себѣ колѣно о захлопнувшіяся ворота парка прошлую ночь, когда ѣхалъ домой и теперь не можетъ двинуть нотой.
   -- Во всякомъ случаѣ, не о ворота парка Кэстль-Брэди,-- сказалъ я,-- такъ какъ тамъ уже десять лѣтъ, какъ ворота сняты съ петель.
   Тогда Фаганъ сказалъ, что вѣрно о какія-нибудь другія ворота и повторилъ то, что сказалъ мнѣ, Куину и моимъ кузенамъ, когда, сходя съ коней, мы поклонились этимъ джентльменамъ.
   -- О, да, Куинъ совсѣмъ калѣка,-- сказалъ Уликъ, пожимая мнѣ руку, между тѣмъ, какъ Куинъ снялъ шляпу и ужасно покраснѣлъ.
   -- И это счастье для тебя, Редди, мой мальчикъ, -- продолжалъ Уликъ,-- бѣда бы тебѣ иначе, вѣдь Куинъ дерется, какъ чортъ,-- правда, Фаганъ?
   -- Настоящій турокъ, -- сказалъ Фаганъ и прибавилъ: -- я еще не видѣлъ человѣка, который одолѣлъ бы Куина.
   -- Дрянь дѣло!-- сказалъ Уликъ.-- Мнѣ просто стыдно этого. Скажи, Редди, что ты жалѣешь; вѣдь тебѣ ничего не стоитъ сказать.
   -- Если молодой человѣкъ хочетъ ѣхать въ Дублинъ, какъ ему предлагали,-- сказалъ м-ръ Куинъ.
   -- Вовсе я не жалѣю и не извиняюсь, и столько же поѣду въ Дублинъ, сколько къ...!-- закричалъ я и топнулъ ногой.
   -- Ну, что жъ, дѣлать нечего,-- смѣясь сказалъ Фагану Уликъ;-- отмѣряйте шаги, Фаганъ -- двѣнадцать? да?
   -- Десять, сэръ,-- громко крикнулъ Куинъ, -- и покороче пожалуйста, слышите, Фаганъ?
   -- Не кипятитесь, мистеръ Куинъ,-- оборвалъ его Уликъ; -- вотъ пистолеты. Помоги тебѣ Богъ, мой мальчикъ,-- сказалъ онъ съ нѣкоторымъ волненіемъ, -- и когда я скажу "три",-- стрѣляй.
   Мистеръ Фаганъ подалъ мнѣ мой пистолетъ (то есть не мой, мои должны были служить, если оказалось бы нужнымъ, во второй разъ), а пистолетъ Улика.
   -- Все въ порядкѣ, -- сказалъ онъ,-- и не бойтесь ничего, Редмондъ, цѣльтесь въ шею, видите, какъ безумецъ неосторожно открылъ ее.
   Микъ, не говорившій ни слова, Уликъ и капитанъ отошли въ сторону и Уликъ подалъ сигналъ. Онъ считалъ медленно и я имѣлъ время прицѣлиться. Я видѣлъ, пока считали, какъ Куинъ становился все блѣднѣе и дрожалъ. При словѣ "три" мы оба выстрѣлили. Я слышалъ, какъ что-то взвизгнуло около меня, противникъ же мой съ тяжелымъ стономъ пошатнулся назадъ и упалъ.
   -- Онъ убитъ, онъ убитъ!-- закричали секунданты, бросаясь къ нему. Уликъ приподнялъ его, Микъ взялъ въ руки голову.
   -- Пуля попала сюда, въ шею,-- сказалъ Микъ и когда онъ разстегнулъ камзолъ, мы увидѣли кровь, текущую изъ подъ ворота, изъ того самаго мѣста, въ которое я цѣлилъ.
   -- Какъ вы себя чувствуете?-- спросилъ его Уликъ.-- Да онъ убитъ въ самомъ дѣлѣ!-- сказалъ онъ, всматриваясь въ него.
   Несчастный не отвѣчалъ, но когда Уликъ отнялъ руку, онъ простонавъ еще разъ и упалъ навзничь.
   -- Мальчишка недурно началъ,-- мрачно проговорилъ Микъ.-- Вамъ бы поскорѣе убраться отсюда, сэръ, прежде чѣмъ сюда явится полиція. Она уже кое-что провѣдала еще до нашего отъѣзда изъ Килваганъ.
   -- Онъ умеръ?-- спросилъ я.
   -- Умеръ,-- отвѣчалъ Микъ.
   -- Однимъ трусомъ стало меньше на свѣтѣ, -- сказалъ капитанъ Фаганъ, презрительно ткнувъ ногой большое распростертое тѣло.
   -- Поконченъ, Редди, не шелохнется.
   -- Но мы не трусы, Фаганъ, каковъ бы онъ ни былъ, -- мрачно сказалъ Уликъ.-- Уберемъ поскорѣе отсюда мальчика. Пусть вашъ деньщикъ сходитъ за каретой и отвезетъ тѣло этого несчастнаго джентльмена. Это печальный день для нашей семьи, Редмондъ Барри, ты отнялъ у насъ 1.500 фун. годового дохода.
   -- Это сдѣлала Нора, а не я,-- сказалъ я.
   Я вынулъ изъ-за пазухи ленту, которую она дала мнѣ, и письмо, и бросилъ на трупъ капитана Куина.
   -- Вотъ,-- продолжалъ я,-- отдайте ей эту ленту; она будетъ знать, что это значитъ; это все, что осталось ей отъ двухъ ея возлюбленныхъ, которыхъ она погубила.
   Не смотря на свою молодость, я не чувствовалъ ни страха, ни угрызеній совѣсти, при видѣ распростертаго у ногъ моихъ врага. Я зналъ, что я дрался и побѣдилъ его въ честномъ бою, какъ приличествуетъ человѣку моего имени и происхожденія.
   -- А теперь, ради Бога, уберите отсюда этого птенца, -- сказалъ Микъ.
   Уликъ сказалъ, что поѣдетъ со мной и мы поскакали, не переводя духа, пока не достигли моего дома. Тогда Уликъ приказалъ Тиму накормить мою лошадь, такъ какъ ей предстоитъ еще много проскакать въ этотъ день, а я черезъ минуту былъ въ объятіяхъ моей матери.
   Нечего и говорить, какъ велика была ея гордость и ея восторгъ, когда она услышала отъ Улика разсказъ о моемъ поведеніи во время поединка. Однако, онъ настаивалъ на томъ, чтобы я на время скрылся и они оба рѣшили, что я долженъ подъ именемъ Редмонда отправиться въ Дублинъ и жить тамъ, пока дѣло не затихнетъ. Все это рѣшено было не безъ сопротивленія со стороны матери, которая говорила, что я буду такъ же спокоенъ и въ Барривиллѣ, какъ мой дядя и кузены въ Кэстль-Брэди. Вѣдь судебные пристава и кредиторы никогда ихъ не тревожатъ, такъ и меня полиція не тронетъ. Но Уликъ настоялъ на томъ, чтобы я уѣхалъ немедленно, и въ данномъ случаѣ, долженъ сознаться, я былъ согласенъ съ нимъ, такъ какъ мнѣ очень хотѣлось повидать свѣтъ.
   Моей матери пришлось согласиться, что въ нашей маленькой деревнѣ, въ домѣ, подъ охраной какихъ-то двухъ слугъ, укрываться мнѣ было бы немыслимо. Поэтому добрая душа должна была сдаться на увѣщанія Улика, который увѣрилъ ее, что дѣло скоро устроится и я вернусь домой. О, какъ мало предвидѣлъ онъ то, что готовила мнѣ судьба!
   Моя дорогая матушка, повидимому, предчувствовала, что мы разстаемся надолго. Она сказала мнѣ, что цѣлую ночь гадала на картахъ относительно исхода дуэли и все предсказывало ей разлуку. Затѣмъ, вынувъ чулокъ изъ комода, добрая женщина положила въ мой кошелекъ двадцать гиней (у нея ихъ всего было двадцать пять), приготовила маленькій чемоданъ, который слѣдовало привязать къ сѣдлу моей лошади, и уложила въ него мое платье, бѣлье и серебряный дорожный несессеръ моего отца. Она отдала мнѣ также пистолеты и шпагу, которыми я такъ хорошо умѣлъ владѣть. Теперь она сама торопила меня ѣхать поскорѣе, хотя я зналъ, что сердце ея страдаетъ. И вотъ чуть-ли не черезъ полчаса послѣ моего возвращенія домой я уже снова пустился въ путь, имѣя предъ собой безконечный міръ. Не буду разсказывать, какъ Тимъ и кухарка плакали при моемъ отъѣздѣ. Можетъ быть и у меня показались двѣ-три слези ики при прощаніи, но юноши въ шестнадцать лѣтъ никогда особенно не горюютъ, получая въ первый разъ свободу и располагая лишь двадцатью гинеями въ карманѣ. И я уѣхалъ, не столько думая, признаюсь, о доброй матери, которую оставлялъ одну, и о моемъ родномъ домѣ, сколько о завтрашнемъ днѣ и о всѣхъ чудесахъ, какія онъ принесетъ мнѣ.
   

ГЛАВА III.
Я вступаю въ свѣтъ неудачно.

   Въ эту ночь я доѣхалъ до Карлоу, гдѣ и остановился въ лучшей гостинницѣ. Когда хозяинъ спросилъ мое имя, я назвалъ себя, согласно наставленіямъ кузена, мистеромъ Редмондомъ и сказалъ, что я изъ Редмондовъ въ графствѣ Унтерфордъ и ѣду въ Дублинъ, чтобы поступить въ Тринити-Колледжъ. При видѣ моей красиной фигуры, шпаги въ серебряной оправѣ и биткомъ набитаго чемодана, хозяинъ самъ, не спрашивая моего согласія, прислалъ мнѣ бутылку кларета и назначилъ за нее хорошія деньги. Ни одинъ джентльменъ въ то время не ложился въ постель, не выпивши порядочной порціи вина, чтобы заснуть. Въ этотъ первый день моего вступленія въ свѣтъ я рѣшился выказать себя настоящимъ джентльменомъ и, увѣряю васъ, успѣлъ въ этомъ какъ нельзя лучше. Событія дня, отъѣздъ изъ дома, дуэль съ капитаномъ Куиномъ -- всего этого достаточно было, чтобы возбудить мой мозгъ и безъ кларета, который свалилъ меня окончательно. Мнѣ не снился убитый мною Куинъ, какъ снился бы какому-нибудь молокососу и, конечно, уже никогда я не мучилъ себя глупыми угрызеніями совѣсти послѣ всѣхъ моихъ дуэлей; я прежде всего думалъ всегда, что если джентльменъ рискуетъ своей собственной жизнью въ бою, глупо стыдиться своей побѣды. Я спалъ въ Карлоу такъ крѣпко, какъ только можетъ спать человѣкъ, выпилъ утромъ кружку пива на завтракъ, размѣнялъ мой первый золотой, чтобы заплатить по счету, и не забылъ щедро одарить слугъ, какъ подобаетъ джентльмену. Такъ я началъ первый день моей свѣтской жизни и такъ продолжалъ и впослѣдствіи. Никто такъ широко не жилъ и никто не терпѣлъ такой горькой нужды и бѣдности, какъ я. Но никто не можетъ сказать обо мнѣ, чтобы я, имѣя хоть одну гинею, не былъ щедръ и не тратилъ ее такъ, какъ настоящій лордъ.
   Будущее нисколько не тревожило меня: я полагалъ, что человѣкъ съ моей наружностью, съ моими способностями и мужествомъ, можетъ пробить себѣ дорогу всюду. Кромѣ гого, у меня было двадцать золотыхъ гиней, сумма, которой,-- какъ я ошибочно полагалъ,-- должно было хватить мнѣ по крайней мѣрѣ на четыре мѣсяца, а въ теченіе этого времени я былъ увѣренъ, что устроится мое счастіе. И такъ, я ѣхалъ, напѣвая про себя или болтая съ проѣзжими. Всѣ дѣвушки по дорогѣ называли меня славнымъ джентльменомъ! Что касается Норы и Кэстль-Брэди, то между сегодняшнимъ и вчерашнимъ днемъ, казалось, прошло много-много лѣтъ и я поклялся, что не вернусь туда иначе, какъ великимъ человѣкомъ, и я сдержалъ свою клятву, какъ вы узнаете въ свое время.
   Въ тѣ времена на большихъ дорогахъ было гораздо болѣе оживленія и шума, чѣмъ теперь, когда ходятъ дилижансы, которые перевозятъ людей съ одного конца королевства на другой въ нѣсколько часовъ. Дворяне ѣздили тогда верхомъ или въ своихъ экипажахъ и употребляли три дня на путешествіе, занимающее теперь всего десять часовъ, такъ что въ попутчикахъ не было недостатка по дорогѣ въ Дублинъ. Отъ Карлоу до Нааса я ѣхалъ съ хорошо вооруженнымъ джентльменомъ изъ Килькенни, въ зеленомъ кафтанѣ, съ золотымъ галуномъ и съ пластыремъ на глазу. Онъ ѣхалъ верхомъ на большой, сильной кобылѣ. Онъ разспрашивалъ меня о разныхъ вещахъ, служу-ли я гдѣ-нибудь и не боитсяли моя матушка разбойниковъ, что отпускаетъ меня, такого молодого, одного въ дорогу? Но я отвѣчалъ, показывая ему пистолеты, что я уже уложилъ одного на мѣстѣ и готовъ сдѣлать это еще. Къ намъ навстрѣчу ѣхалъ какой-то рябой человѣкъ, и мой спутникъ, давъ шпоры своей кобылѣ, которая была гораздо сильнѣе моей, ускакалъ отъ меня. Я же не хотѣлъ утомлять свою лошадь, желая пріѣхать до ночи въ приличномъ видѣ въ Дублинъ.
   Когда я подъѣхалъ къ Килькуллену, я увидѣлъ толпу крестьянъ вокругъ кареты въ одну лошадь, а мой пріятель въ зеленомъ кафтанѣ скакалъ во весь опоръ вверхъ по холму. Кучеръ кричалъ во все горло: "Держи вора!" Крестьяне же только хохотали надъ его горемъ и шутили надъ приключеніемъ.
   -- Что же ты не остановилъ его своимъ мушкетомъ?-- сказалъ одинъ.
   -- О, трусъ! дать себя прибить капитану, у котораго всего одинъ глазъ!-- кричалъ другой.
   -- Въ слѣдующій разъ пусть лучше барыня оставитъ тебя дома, -- говорилъ третій.
   -- Что тутъ за шумъ, ребята?-- спросилъ я, подъѣхавъ къ толпѣ. Увидѣвъ въ каретѣ блѣдную и испуганную даму, я щелкнулъ хлыстомъ и разогналъ зѣвакъ.
   -- Что такое случилось съ вами, сударыня?-- спросилъ я, снимая шляпу и останавливая лошадь у окна кареты.
   Дама объяснила мнѣ, что она жена капитана Фитцсаймонса и ѣдетъ къ мужу въ Дублинъ. Экипажъ ея былъ остановленъ разбойникомъ на дорогѣ, а ея болванъ-слуга упалъ передъ нимъ на колѣни, несмотря на то, что былъ вооруженъ. Хотя на полѣ работало въ то время человѣкъ тридцать, никто и не пошевелился, чтобы помочь ей; напротивъ, они пожелали только счастья капитану, какъ они называли разбойника.
   -- Разумѣется, онъ другъ бѣдняковъ,-- сказалъ кто-то въ толпѣ,-- и мы желаемъ ему счастья.
   -- Развѣ это наше дѣло?-- сказалъ другой.
   Третій объяснилъ, что это былъ знаменитый капитанъ Френи. Два дня тому назадъ онъ, подкупивъ въ Килькенни судей, которые оправдали его, вскочилъ на коня у дверей тюрьмы и ускакалъ, а на другой же день ограбилъ двухъ присяжныхъ повѣренныхъ, объѣзжавшихъ округъ.
   Я приказалъ разойтись этимъ негодяямъ, иначе они познакомятся съ моимъ хлыстомъ, и сталъ, какъ умѣлъ, успокоивать мистриссъ Фитцсаймонсъ.
   Много-ли она потеряла? Почти все: кошелекъ, содержавшій въ себѣ болѣе ста гиней, свои драгоцѣнности, часы и пару брилліантовыхъ пряжекъ съ башмаковъ капитана.
   Я выразилъ сочувствіе ея несчастію и, замѣтивъ по акценту, что она англичанка, пожалѣлъ о разногласіи между Ирландіей и Англіей, и сказалъ, что у насъ (т. е. въ Англіи) такіе ужасы невозможны.
   -- Вы также англичанинъ?-- съ нѣкоторымъ удивленіемъ спросила она.
   На это я отвѣчалъ утвердительно и сказалъ, что горжусь этимъ. Я дѣйствительно былъ англичанинъ и никогда не видалъ настоящаго ирландскаго торія, который не желалъ бы сказать того же о себѣ.
   Я ѣхалъ рядомъ съ каретой мистриссъ Фитцсаймонсъ до самаго Вааса, и такъ какъ у нея украли ея кошелекъ, то просилъ позволенія одолжить ей пару золотыхъ, чтобы заплатить за издержки въ гостинницѣ. Она любезно согласилась принять мое предложеніе и даже пригласила меня отобѣдать съ ней. На вопросы дамы о моемъ происхожденіи и родствѣ, я сказалъ, что я джентльменъ и обладаю большимъ состояніемъ. Послѣднее была неправда, но какая польза разсказывать всѣмъ о своей бѣдности? Моя дорогая матушка съ дѣтства научила меня этой предосторожности. Я сказалъ еще, что принадлежу къ хорошей фамиліи въ графствѣ Уатерфордѣ, что ѣду въ Дублинъ учиться и что мать моя даетъ мнѣ пятьсотъ фунтовъ въ годъ.
   Мистриссъ Фитцсаймонсъ также оказалась очень сообщительной. Она была дочь генерала Гренби Соммерсета изъ Уорчестершира, о которомъ я, вѣроятно, слышалъ (хотя и не слыхалъ никогда, но былъ слишкомъ благовоспитанъ, чтобы отвѣчать отрицательно), и бѣжала съ поручикомъ Фитдджеральдъ-Фитцсаймонсъ. Былъ-ли я въ Донегалѣ? Нѣтъ? Очень жаль. Отецъ капитана имѣетъ тамъ тысячу акровъ земли, и Фитцсаймонсбургь-Кэстль считается знатнѣйшимъ и богатѣйшимъ домомъ въ Ирландіи. Капитанъ Фитцсаймонсъ старшій сынъ, и хотя онъ въ настоящее время въ ссорѣ съ отцомъ, но долженъ унаслѣдовать все его состояніе. Затѣмъ она стала разсказывать о балахъ въ Дублинѣ, объ обѣдахъ въ замкѣ, о скачкахъ въ Фениксѣ, о раутахъ, такъ что мнѣ самому захотѣлось участвовать въ этихъ удовольствіяхъ. Я только сожалѣлъ о томъ, что вынужденный скрываться я лишенъ возможности быть представленнымъ ко двору, наилучшимъ украшеніемъ котораго были Фитцсаймонсы. Какая разница была между ея живой, веселой бесѣдой и вульгарной болтовней кильваганскихъ собраній. Она поминутно поминала то лорда, то какое-нибудь важное лицо. Она, очевидно, говорила по французски и по итальянски. По французски я зналъ лишь нѣсколько словъ, что же касается англійскаго акцента, то я не могъ вполнѣ судить о немъ, такъ какъ она была первая изъ настоящихъ англичанокъ, какую я когда-либо видѣлъ. Затѣмъ она совѣтовала мнѣ быть очень осторожнымъ относительно общества, которое встрѣчу въ Дублинѣ, куда съѣзжаются мошенники отовсюду. Мой восторгъ и моя благодарность были безграничны, когда въ теченіе болѣе оживленнаго разговора за дессертомъ она любезно предложила мнѣ остановиться въ ея домѣ, гдѣ Фитцсаймонсъ, по ея словамъ, съ восхищеніемъ приметъ ея молодого защитника.
   -- Но, сударыня, я вѣдь ничего не спасъ изъ вашего имущества,-- сказалъ я.
   Это была истинная правда, такъ какъ я подъѣхалъ слишкомъ поздно, чтобы помѣшать разбойнику унести ея деньги и драгоцѣнности.
   -- Да и нечего было спасать-то, -- сказалъ Сю.тливанъ, слуга, который такъ испугался появленія Френи и теперь подавалъ намъ обѣдъ.-- Вѣдь онъ вамъ вернулъ, сударыня, ваши тринадцать пенсовъ мѣдью и часы, замѣтивъ, что они томпаковые?
   Но госпожа его назвала дерзкимъ болваномъ и выгнала изъ комнаты, а когда онъ ушелъ, сказала мнѣ, что этотъ дуракъ не понимаетъ, что такое билетъ въ тысячу фунтовъ, который былъ въ украденномъ бумажникѣ.
   Можетъ быть, если бы я былъ постарше и поопытнѣе, я увидѣлъ бы, что мистриссъ Фитцсаймонсъ была совсѣмъ не та великосвѣтская дама, за которую выдавала себя. Но тогда я принималъ всѣ ея розсказни за чистую правду, и когда хозяинъ принесъ счетъ за обѣдъ, я заплатилъ его, какъ знатный лордъ. Она даже и не пошевельнулась, чтобы вынуть тѣ два золотыхъ, которые я далъ ей взаймы. Итакъ, мы тихонько доѣхали до Дублина, котораго достигли съ наступленіемъ ночи.
   Грохотъ и роскошь экипажей, блескъ фонарей, число и великолѣпіе домовъ изумили меня; но я тщательно скрылъ свои чувства, согласно съ наставленіями матушки, которая говорила мнѣ, что порядочный джентльменъ никогда ничему не долженъ удивляться и никогда не долженъ показывать, что какой-либо домъ или экипажъ, или общество лучше и великолѣпнѣе того, что онъ видѣлъ до сихъ поръ или къ чему привыкъ дома.
   Мы остановились у дома довольно мизернаго вида и вошли въ подъѣздъ далеко не столь чистый, какъ у насъ въ Барривиллѣ. Здѣсь пахло кушаньемъ и пуншемъ. Толстый, краснощекій человѣкъ безъ парика и въ довольно обтрепанномъ халатѣ и колпакѣ, вышелъ изъ гостиной и нѣжно обнялъ свою супругу (такъ какъ это былъ капитанъ Фитцсаймонсъ). Когда онъ увидѣлъ, что ее сопровождаетъ чужой, онъ сталъ цѣловать ее еще крѣпче. Представляя меня, она упорно заявляла, что я ея спаситель и восхваляла мою неустрашимость такъ же, какъ если бы я убилъ Френи, а не подоспѣлъ уже тогда, когда воръ убѣжалъ. Капитанъ сказалъ, что знаетъ Редмондовъ изъ Уатерфорда весьма хорошо. Это меня смутило, такъ какъ я самъ ничего не зналъ о семействѣ, къ которому себя приписывалъ. Но я вывернулся, спросивъ его, какихъ Редмондовъ онъ знаетъ, такъ какъ никогда не слыхалъ его имени въ нашемъ семействѣ. Онъ сказалъ, что знаетъ Редмондовъ изъ Редмондтоуна.
   -- О!-- отвѣчалъ я,-- а мои родные Редмонды изъ Кэстль-Редмоида,-- и тѣмъ вывелъ себя изъ затрудненія.
   Затѣмъ я пошелъ въ конюшню посмотрѣть, куда поставили мою лошадь; убѣдившись, что она стоитъ вмѣстѣ съ лошадью и каретой капитана, вернулся къ своему хозяину. Хотя передъ нимъ стояли на растресканномъ блюдѣ остатки баранины съ лукомъ, капитанъ сказалъ:
   -- Дорогая моя, я жалѣю, что не зналъ о твоемъ пріѣздѣ, такъ какъ мы съ Бобомъ Моріарти только что кончили превосходный ужинъ изъ паштета съ дичью, который его свѣтлость лордь-намѣстникъ прислалъ намъ вмѣстѣ съ бутылкой Силлери изъ своего собственнаго погреба. Ты знаешь это вино, душа моя? Но что прошло, того не воротишь, и тутъ ужь ничего не подѣлаешь. Что ты скажешь о хорошемъ омарѣ и о бутылкѣ лучшаго кларета, какой только есть въ Ирландіи? Бетти, уберите со стола это и подайте кушать вашей госпожѣ и нашему молодому другу.
   Не имѣя мелкихъ денегъ, мистеръ Фитцсаймонсъ попросилъ у меня взаймы десять пенни, чтобы купить омара; но его жена вынула одну изъ гиней, данныхъ ей мною, и велѣла служанкѣ размѣнять ее и купить ужинъ, что та и сдѣлала, принеся очень мало сдачи, такъ какъ рыбный торговецъ удержалъ остальное за старый долгъ.
   -- И какая же ты дура, что отдала ему этотъ золотой!-- закричалъ м-ръ Фитцсаймонсъ на служанку, добавивъ, что онъ уже переплатилъ ему въ теченіе года нѣсколько сотъ гиней.
   Нашъ ужинъ былъ приправленъ если не изяществомъ, то большимъ количествомъ анекдотовъ относительно знатнѣйшихъ особъ города съ которыми капитанъ находился, будто бы, на самой короткой ноіѣ.Чтобы не отстать отъ него, я принялся говорить о моихъ помѣстьяхъ и состояніи, точно я былъ богатъ, какъ герцогъ. Я разсказывалъ о важныхъ лицахъ, нѣсколько исторій, которыя слышалъ отъ моей матери, а нѣкоторыя придумалъ самъ. Мнѣ слѣдовало бы догадаться, что мой хозяинъ самъ обманщикъ, такъ какъ я не замѣчалъ моихъ собственныхъ выдумокъ и хвастовства. Но молодость всегда довѣрчива, и прошло не мало времени, пока я узналъ, что сдѣлалъ не совсѣмъ завидное знакомство въ лицѣ капитана Фитцсаймонса и его супруги. Я легъ спать, поздравляя себя съ тѣмъ, что мнѣ посчастливилось, при первыхъ же шагахъ въ свѣтѣ, познакомиться съ такой достойной четой.
   Видъ комнаты, которую я занималъ долженъ бы навести меня на мысль, что наслѣдникъ Фитцсаймонсбуръ-Кэстля въ графствѣ Донегаль еще далеко не примирился съ своими богатыми родителями и, по всей вѣроятности, если бы я былъ природнымъ англичаниномъ, то подозрительность моя тотчасъ бы пробудилась. Но, какъ быть можетъ небезъизвѣстно читателю, въ Ирландіи мы не такъ взыскательны относительно чистоты и порядка. Поэтому безпорядокъ моей комнаты не особенно поразилъ меня. Развѣ не всѣ окна были разбиты и заткнуты тряпками даже въ Кэстль-Брэди, великолѣпномъ помѣстьѣ моего дяди? Были-ли тамъ гдѣ-нибудь замки у дверей и ручки у замковъ, или хотя бы крючки для дверей? Поэтому, хотя моя комната и была полна всѣми этими и еще многими другими недостатками, хотя мое одѣяло и было, очевидно, сшито изъ стараго платья мистриссъ Фитцсаймонсъ, а мое треснувшее зеркало было не больше полкроны, я такъ привыкъ къ такому порядку вещей въ Ирландіи, что все еще продолжалъ считать себя въ домѣ знатныхъ людей. Ящики комода не имѣли ключей, а тѣ, которые можно было открыть, были наполнены банками румянъ хозяйки, ея корсетами и разными тряпками. Поэтому я оставилъ мои вещи въ чемоданѣ, разложилъ вещи моего серебрянаго нессесера на рваной скатерти, покрывавшей комодъ, гдѣ онѣ заблестѣли очень красиво.
   Когда утромъ явился ко мнѣ Сюлливанъ, я спросилъ его о моей лошади. Онъ отвѣтилъ мнѣ, что лошадь въ порядкѣ. Тогда я, съ большимъ достоинствомъ, приказалъ ему принести мнѣ горячей воды для бритья.
   -- Горячей воды для бритья!-- повторилъ онъ, разсмѣявшись (сознаюсь, не безъ причины).-- Это вы себя брить будете? А то, можетъ быть, вмѣстѣ съ горячей водой принести вамъ кота, чтобы вы его побрили?
   Я бросилъ сапогомъ въ голову этого мерзавца въ отвѣтъ на его дерзость и скоро сошелъ къ друзьямъ завтракать. Они радушно привѣтствовали меня, между тѣмъ какъ на столѣ лежала та же скатерть, на которой мы ужинали наканунѣ, что я узналъ по черному пятну отъ сковороды и по слѣдамъ бутылки портера, подававшихся за ужиномъ.
   Хозяинъ поздоровался со мной чрезвычайно любезно, м-съ Фютцсаймонсъ сказала, что у меня изящная фигура для скачекъ Феникса и, право, я, не хвастаясь, могу сказать, что были молодые люди и похуже меня въ Дублинѣ. Тогда еще я не обладалъ могучей грудью и сильными мускулами, какіе пріобрѣлъ впослѣдствіи (теперь, увы! у меня ноги въ подагрѣ и пальцы рукъ не дѣйствуютъ -- таковъ удѣлъ всѣхъ смертныхъ!); но я почти достигалъ своего полнаго роста, шести футовъ, волосы мои вились, красивое кружевное жабо и кружево на рукавахъ рубашки, красный плюшевый камзолъ, шитый золотомъ, -- все это придавало мнѣ видъ кровнаго джентльмена. На мнѣ былъ драповый кафтанъ съ мѣдными пуговицами, изъ котораго я очень выросъ и я вполнѣ согласился съ капитаномъ Фитцсаймонсомъ, что мнѣ слѣдуетъ отправиться къ портному и заказать себѣ одежду по росту.
   -- Мнѣ нечего спрашивать, довольны-ли вы вашей постелью,-- сказалъ капитанъ.-- Молодой Фредъ Пимильтонъ (второй сынъ лорда Пимильтона) спалъ въ ней шесть мѣсяцевъ, когда гостилъ у меня, и былъ ею доволенъ. Возможно-ли послѣ этого быть недовольнымъ ею?
   Послѣ завтрака мы отправились осматривать городъ и мистеръ Фитцсаймонсъ представилъ меня нѣкоторымъ изъ своихъ знакомыхъ, которыхъ мы встрѣтили, какъ своего близкаго друга мистера Редмонда изъ графства Уатерфордъ. Онъ представилъ меня также своему шляпному поставщику и своему портному, какъ молодого человѣка съ большимъ состояніемъ. Хотя я и объявилъ, что не могу заплатить чистыми деньгами болѣе, чѣмъ за одно платье, которое сидѣло на мнѣ прекрасно, онъ настоялъ на необходимости сдѣлать мнѣ еще нѣсколько. Я не нашелъ нужнымъ отказываться. Капитанъ, который, очевидно, весьма нуждался въ возобновленіи своего гардероба, приказалъ портному прислать ему на домъ великолѣпный военный мундиръ, который онъ выбралъ себѣ.
   Затѣмъ мы отправились домой къ м-съ Фитцсаймонсъ, которая выѣзжала въ экипажѣ въ Фениксъ-паркъ, гдѣ былъ смотръ и гдѣ множество молодыхъ людей толпились вокругъ нея. Всѣмъ имъ она представила меня, какъ своего вчерашняго защитника отъ опасности. Она отзывалась обо мнѣ съ такой высокой похвалой, что менѣе, нежели черезъ полчаса меня всѣ считали молодымъ джентльменомъ самой знатной фамиліи въ странѣ, родственникомъ самыхъ высокихъ особъ, кузеномъ капитана Фитцсаймонса и наслѣдникомъ 10.090 фунтовъ стерлинговъ годоваго дохода. Фитцсаймонсъ сказалъ, что онъ изъѣздилъ всѣ мои владѣнія и, право, въ то время, какъ онъ разсказывалъ эти сказки, я ему не препятствовалъ, до такой степени мнѣ самому нравилось,-- какъ это нравится всякому юношѣ, -- разыгрывать роль важной особы. Я не замѣчалъ, что попалъ въ шайку обманщиковъ, что капитанъ Фитцсаймонсъ былъ никто иной, какъ авантюристъ, а его супруга весьма сомнительная личность. Но таковы опасности, которымъ подвергаются постоянно неопытные юноши, и потому пусть примѣръ мой будетъ предостереженіемъ для другихъ.
   Я намѣренно спѣшу съ описаніемъ тяжелыхъ событій моей жизни, интересныхъ только для меня самого событій, въ которыхъ принимали участіе люди несравненно ниже меня по своему положенію. И, дѣйствительно, молодой человѣкъ немогъ попасть въ худшее общество, чѣмъ то, въ какое я попалъ. Впослѣдствіи я бывалъ въ Донегалѣ и никогда тамъ не видѣлъ знаменитаго замка Фитцсаймонсбурга, о которомъ даже мѣстные жители ничего не слыхали. Точно также неизвѣстно и въ Гэмпширѣ имя Гренби Сомерсетъ. Парочка, въ руки которой я попалъ, была изъ того сорта людей, какіе въ тѣ времена встрѣчались чаще, нежели теперь, такъ какъ большія войны послѣднихъ лѣтъ сдѣлали почти невозможнымъ для лакеевъ и прихлебателей-дворянъ добывать чины и званія, а таково именно и было происхожденіе капитана Фитцсаймонса. Если бы я зналъ, кто онъ такой, то навѣрное скорѣе бы умеръ, нежели сталъ знаться съ нимъ; но въ тѣ юношески-наивные годы я принималъ его слова за чистую монету и воображалъ себя очень счастливымъ, что въ самомъ началѣ своей карьеры познакомился съ такимъ семействомъ. Увы! мы ничто иное, какъ игрушки случая! Припоминая, отъ какихъ ничтожныхъ обстоятельствъ зависѣли иногда величайшія событія моей жизни, я не могу не подумать, что былъ ничто иное, какъ кукла въ рукахъ судьбы, которая всегда продѣлывала со мной самыя фантастическія штуки.
   Капитанъ былъ лакеемъ какого-то барина, а его жена не лучше того. Общество этой достойной четы составляло въ нѣкоторомъ родѣ общій столъ и платило ежедневно небольшую сумму за свой обѣдъ. Послѣ обѣда появлялись карты, и вы можете быть увѣрены, что гости играли не на орѣхи. Тамъ собирались всякаго рода люди: молоденькіе офицеры стоявшихъ въ Дублинѣ полковъ, молодые писцы изъ суда, модные кутилы, которыхъ въ Дублинѣ было болѣе, чѣмъ гдѣ-либо въ другихъ городахъ Европы. Нигдѣ я не видѣлъ молодыхъ людей, живущихъ такъ широко съ такими маленькими средствами, никогда я не встрѣчалъ столько джентльменовъ, одаренныхъ геніемъ праздности, сколько было ихъ тамъ. Тогда какъ англичанинъ съ пятидесятью гинеями въ годъ можетъ только жить впроголодь и работать какъ невольникъ, молодой ирландскій дворянинъ на ту же сумму будетъ держать своихъ лошадей, пить вино и бездѣльничать, какъ лордъ. Здѣсь былъ докторъ, у котораго никогда не было паціентовъ, адвокатъ, не имѣвшій никогда ни одного кліента. Ни у того, ни у другого не было гинеи въ карманѣ, но у каждаго была хорошая лошадь для ѣзды верхомъ въ паркѣ, и самая лучшая одежда. Священникъ безъ мѣста, занимающійся спортомъ, нѣсколько молодыхъ виноторговцевъ, потреблявшихъ гораздо больше вина, чѣмъ они продавали или имѣли, и тому подобные люди составляли общество, въ которое я имѣлъ несчастіе попасть. Что, кромѣ бѣдствій, могло ожидать человѣка, вращающагося въ подобной компаніи? Я не говорю о дамахъ этого общества, которыя были не лучше мужчинъ. Вскорѣ я сдѣлался добычей всѣхъ этихъ людей.
   Что касается моихъ бѣдныхъ двадцати гиней, то черезъ три дня я съ ужасомъ увидѣлъ, что изъ нихъ осталось у меня всего восемь: театры и таверны произвели значительныя опустошенія въ моемъ кошелькѣ; но видя, что всѣ вокругъ меня играютъ на честное слово и даютъ векселя, я, разумѣется, предпочелъ этотъ способъ уплатѣ чистыми деньгами и примѣнялъ его самъ, когда мнѣ приходилось проигрывать.
   Съ портными, шорниками и другими я поступалъ также, и въ этомъ отношеніи покровительство мистера Фитцсаймонса было мнѣ полезно, такъ какъ торговцы вѣрили ему (впослѣдствіи я узналъ, что этотъ мошенникъ ощипалъ не одного богатаго молодого пижона), и нѣкоторое время снабжалъ меня всѣмъ, что мнѣ было нужно. Наконецъ, когда мой карманъ опустѣлъ, я принужденъ былъ заложить нѣкоторыя изъ тѣхъ платьевъ, которыя мнѣ сшилъ портной въ долгъ, такъ какъ мнѣ не хотѣлось разставаться съ лошадью, на которой я выѣзжалъ въ паркъ и которую любилъ, какъ подарокъ моего уважаемаго дяди. Я добыть также немного денегъ, продавъ нѣсколько дорогихъ бездѣлушекъ, которыя ювелиръ навязалъ мнѣ въ долгъ, и такимъ образомъ былъ въ состояніи еще на нѣкоторое время поддерживать внѣшній блескъ.
   На почтѣ я много разъ спрашивалъ писемъ на имя м-ра Редмонда, но писемъ не приходило и по правдѣ сказать я всегда чувствовалъ облегченіе, когда получилъ въ отвѣтъ: "нѣтъ" такъ какъ мнѣ не хотѣлось, чтобы матушка узнала о той безпутной жизни, какую я велъ въ Дублинѣ. Однако, это не могло такъ продолжаться, ибо когда всѣ мои средства изсякли и я снова пошелъ къ портному, прося его сдѣлать мнѣ нѣсколько платьевъ, этотъ негодяй сталъ ворчать и имѣлъ нахальство потребовать, чтобы я заплатилъ ему сперва за тѣ, которыя онъ мнѣ уже сдѣлалъ раньше. На это я объявилъ ему, что больше у него заказывать не стану и ушелъ. Также и ювелиръ, (презрѣнный жидъ) отказался дать мнѣ золотую цѣпочку, которая мнѣ нравилась, и я въ первый разъ почувствовалъ себя въ затрудненіи. Въ довершеніе несчастія одинъ изъ молодыхъ джентльменовъ, посѣщающихъ общій столъ м-ра Фитцсаймонса, получилъ отъ меня вексель въ восемнадцать фунтовъ, которые я проигралъ ему въ пикетъ. Будучи самъ долженъ м-ру Кербину, содержащему наемныхъ лошадей и конюшни, онъ передалъ ему мою росписку. Представьте же себѣ мое бѣшенство и изумленіе, когда я пришелъ за моей лошадью и содержатель конюшни отказался мнѣ выдать мою кобылу, требуя уплаты по векселю. Напрасно я предлагалъ ему четыре векселя, которые были у меня въ карманѣ, изъ которыхъ одинъ былъ отъ Фитцсаймонса на 20 фунтовъ, и одинъ отъ совѣтника Муллигана. М-ръ Кербинъ былъ родомъ изъ Іоркшира; онъ покачалъ головой, засмѣялся и сказалъ:
   -- Знаете, что я вамъ скажу, мистеръ Редмондъ, вы, кажется, молодой человѣкъ хорошей фамиліи и съ состояніемъ, а поэтому предупреждаю васъ по секрету, что вы попали въ очень плохія руки, въ настоящую шайку мошенниковъ. Джентльменъ вашего званія и положенія не долженъ бы и знаться-то съ ними. Ступайте домой, уложите вашъ чемоданъ, уплатите мнѣ эту маленькую сумму, садитесь на вашу лошадь и уѣзжайте къ вашимъ родителямъ. Это самое лучшее, что вы можете сдѣлать.
   Въ славное гнѣздо бездѣльниковъ я попалъ! Казалось, что всѣ несчастія разомъ готовы обрушиться на меня. Когда я пришелъ домой и поднялся въ свою комнату, я нашелъ тамъ капитана и его даму. Мой чемоданъ былъ открытъ, мои вещи лежали на полу, а мои ключи были въ рукахъ ужаснаго Фитцсаймонса.
   -- Кого я пріютилъ въ своемъ домѣ?-- заревѣлъ онъ, когда я вошелъ въ комнату,-- Кто вы такой, сударь.
   -- Сэръ,-- отвѣчалъ я,-- я не хуже самаго перваго джентльмена въ Ирландіи,-- отвѣчалъ я.
   -- Вы самозванецъ, молодой человѣкъ, и обманщикъ!-- закричалъ капитанъ.
   -- Повторите еще разъ эти слова и я васъ проткну моей шпагой,-- возразилъ я.
   -- Та, та, та! я и самъ умѣю обращаться съ шпагой, мистеръ Рэдмондъ Барри! Ага, вы блѣднѣете? ваша тайна открыта? вы, какъ змѣя, вползаете въ невинныя семьи, представляете себя наслѣдникомъ моихъ друзей Рэдмондовъ изъ Кэстль-Редмонда, я рекомендую васъ благородному дворянству метрополіи (капитанъ любилъ высокій слогъ и громкія слова), я веду васъ къ своимъ поставщикамъ, которые открываютъ вамъ кредитъ и что же я нахожу? вы заложили вещи, которыя взяли у нихъ.
   -- Я далъ имъ векселя на себя, сэръ, -- съ достоинствомъ отвѣчалъ я.
   -- Подъ какимъ именемъ, несчастный юноша, подъ какимъ именемъ?-- воскликнула м-съ Фитцсаймонсъ.
   Тогда я дѣйствительно вспомнилъ, что подписывалъ векселя именемъ Барри Редмондъ, а не Редмондъ Барри, но какъ же я могъ поступить иначе? Моя матушка пожелала, чтобы я не принималъ другого имени. Онъ произнесъ противъ меня гнѣвную рѣчь, въ которой упомянулъ объ открытіи моего имени на моемъ бѣльѣ, о неумѣстности своего довѣрія, о неоправдавшейся привязанности, о своемъ стыдѣ, при встрѣчѣ съ знатными друзьями, передъ которыми ему придется покаяться, что онъ принималъ у себя обманщика. Онъ собралъ бѣлье, платья, серебряныя туалетныя принадлежности и прочія вещи, говоря, что онъ тотчасъ же пойдетъ за полиціей и предастъ меня справедливой карѣ закона.
   Въ продолженіе первой части его рѣчи я думалъ о своемъ легкомысліи, повергшемъ меня въ такія затрудненія, его проповѣдь такъ озадачила меня сначала, что я не могъ произнести слова въ отвѣтъ на его обвиненія и безмолвно стоялъ передъ нимъ Однако, сознаніе опасности вывело меня изъ оцѣпенѣнія.
   -- Стойте, м-ръ Фитцсаймонсъ!-- закричалъ я.-- Я скажу вамъ, почему я принужденъ былъ перемѣнить имя. Меня зовутъ Барри и это одно изъ лучшихъ именъ Ирландіи. Я перемѣнилъ его, сэръ, потому, что наканунѣ того дня, какъ пріѣхалъ въ Дублинъ, я убилъ на дуэли англичанина, сэръ, капитана арміи его величества, и если вы только осмѣлитесь что-нибудь сдѣлать противъ меня, та же самая шпага, которая проткнула его, справится и съ вами. Клянусь небомъ, сэръ, или я или вы, кто-нибудь изъ насъ, не выйдетъ живой изъ этой комнаты!
   Съ этими словами я вытащилъ свою шпагу, которая блеснула, какъ молнія; вскрикнувъ ха, ха! и топнувъ ногой, протянулъ шпагу остріемъ на дюймъ отъ сердца Фитцсаймонса, который отскочилъ назадъ и страшно поблѣднѣлъ. Его жена съ крикомъ бросилась между нами.
   -- Дорогой Редмондъ, -- взмолилась она,-- успокойтесь. Фитцсаймонсъ, вѣдь ты не желаешь крови этого ребенка. Дай ему убѣжать, ради Бога, дай ему убѣжать.
   -- Пусть его идетъ хоть на висѣлицу,-- мрачно сказалъ Фитцсаймонсъ, -- да пусть убирается скорѣй, прежде чѣмъ явятся портной и ювелиръ, которые уже приходили не разъ. Моисей, закладчикъ, раскрылъ все дѣло, а я самъ узналъ отъ него.
   Отсюда я заключилъ, что м-ръ Фитцсаймонсъ былъ у закладчика съ своей новой одеждой, взятой у портного въ первый день, когда тотъ открылъ мнѣ кредитъ. Каковъ былъ конецъ нашего разговора? Гдѣ теперь могъ найти себѣ пріютъ потомокъ рода Барри? Домъ мой былъ закрытъ для меня, вслѣдствіе несчастія на дуэли, изъ Дублина я долженъ былъ бѣжать по случаю преслѣдованій, вызванныхъ моей собственной неосторожностью. У меня не было времени ни ждать, ни обдумывать, и я не зналъ, куда бѣжать. Фитцсаймонсъ вышелъ изъ моей комнаты съ ворчаньемъ, но не враждебно. Его жена настояла на томъ, чтобы мы пожали другъ другу руки и онъ обѣщалъ не преслѣдовать меня. Конечно, я ему ничего не былъ долженъ. Напротивъ, у меня въ карманѣ была его росписка на деньги, проигранныя имъ въ карты. Что касается моего друга, мистриссъ Фитцсаймонсъ, она сѣла на кровать и плакала навзрыдъ. Она имѣла свои недостатки, по сердце у нея было доброе. У нея было всего три шиллинга и четыре пенса за душой и бѣдняжка настояла на томъ, чтобы я взялъ эти деньги на дорогу. На дорогу -- куда? Я скоро рѣшился. Въ городѣ былъ отрядъ вербовщиковъ, собирающихъ людей для нашихъ храбрыхъ войскъ въ Германіи и Америкѣ. Я зналъ, гдѣ найти одного изъ этихъ вербовщиковъ, такъ какъ однажды, смотря на парадъ въ Фениксъ-паркѣ, стоялъ рядомъ съ однимъ сержантомъ, который называлъ мнѣ всѣ полки. За это я угостилъ его виномъ.
   Одинъ изъ моихъ шиллинговъ я отдалъ Сюлливану, слугѣ Фитцсаймопсовъ, и бѣгомъ отправился въ маленькую портерную, гдѣ могъ найти своего знакомаго, сержанта. Не прошло и десяти минутъ, какъ я уже состоялъ на службѣ его величества. Я откровенно объявилъ ему, что я -- молодой джентльменъ въ затруднительныхъ обстоятельствахъ, убилъ офицера на дуэли и теперь тороплюсь скрыться изъ страны. Но мнѣ и нечего было объясняться: король Георгъ слишкомъ нуждается въ людяхъ, чтобы справляться, откуда они, а молодецъ моего роста,-- сказалъ сержантъ, всегда будетъ съ удовольствіемъ принятъ. Конечно,-- прибавилъ онъ,-- я не могъ выбрать лучшаго времени. Въ Дёнлери стоялъ корабль на якорѣ, въ ожиданіи попутнаго вѣтра, куда меня доставили и на этомъ транспортномъ суднѣ, въ ту же ночь, я сдѣлалъ нѣкоторыя удивительныя открытія, о которыхъ будетъ разсказано въ слѣдующей главѣ.
   

ГЛАВА IV,
въ которой Барри узнаетъ, что такое военная слава.

   Я всегда питалъ влеченіе лишь къ порядочному обществу и ненавижу описанія низменной среды. Поэтому мой разсказъ объ обществѣ, въ которомъ я теперь очутился, будетъ, по возможности, кратокъ, да и самыя воспоминанія о немъ для меня тягостны.
   О, какъ ужасна была та темная дыра, куда засадили насъ, солдатъ! Съ какими отвратительными созданіями мнѣ приходилось вести компанію: рабочіе, браконьеры, воры, спасающіеся отъ нищеты или отъ преслѣдованія закона (такъ же, впрочемъ, какъ и я)! Я стыжусь даже и теперь и краска вспыхиваетъ на моихъ старыхъ щекахъ при воспоминаніи объ этой компаніи. Я былъ близокъ къ отчаянію, но, къ счастью, обстоятельства заставили меня воспрянуть духомъ и даже утѣшили меня отчасти въ моемъ горѣ.
   Первымъ изъ этихъ утѣшеній была добрая ссора, происшедшая на другой же день послѣ моего прибытія на транспортное судно, между мной и огромнымъ рыжимъ парнемъ, носильщикомъ, бѣжавшимъ отъ вѣдьмы-жены, которая его, боксера по профессіи, колотила нещадно. Какъ только этотъ парень, его звали Туль, избавился отъ рукъ своей супруги-прачки, къ нему вернулась прежняя храбрость и злоба, и онъ сдѣлался тираномъ всѣхъ окружающихъ. Новобранцы, въ особенности, были предметомъ оскорбленій и злобныхъ выходокъ этого грубаго животнаго.
   Какъ уже сказано, у меня не было денегъ и я печально сидѣлъ надъ блюдомъ заплѣсневѣлой ветчины и подмоченнаго сухаря, которое подавалось намъ на обѣдъ. Пришла моя очередь пить и мнѣ подали, какъ и другимъ, грязную кружку, содержавшую немного больше полкварты рома съ водой. Кружка была такъ грязна и противна, что я не могъ удержаться и, обращаясь къ порціонному, сказалъ: "Подай мнѣ стаканъ!" На что всѣ негодяи кругомъ разразились громкимъ хохотомъ. Громче всѣхъ хохоталъ Туль.
   -- Подайте барину салфетку для ручекъ и миску черепаховаго супа, заоралъ онъ, развалившись за столомъ напротивъ меня.. Съ этими словами онъ схватилъ мою кружку грога и залпомъ опорожнилъ ее при громкомъ сочувственномъ хохотѣ остальныхъ.
   -- Если вы хотите сдѣлать ему непріятность, спросите его про жену, которая колотитъ его,-- шепнулъ мнѣ на ухо мой сосѣдъ, бывшій факельщикъ;-- ему надоѣла его профессія и онъ пошелъ въ военную службу.
   -- Не ту-ли салфетку, которую стирала ваша супруга, м-ръ Туль?-- сказалъ я,-- Я слышалъ, она вамъ часто ею смазывала по лицу.
   -- Спросите его, отчего онъ не хотѣлъ видѣться съ ней вчера, когда она приходила на корабль,-- продолжалъ факельщикъ.
   И я сталъ подшучивать относительно головомоекъ, утюговъ и женинаго башмака, такъ что Туль вышелъ изъ себя и между нами завязалась ссора. Мы тотчасъ же бросились бы другъ на друга, но пара суровыхъ матросовъ, сторожившихъ у дверей изъ опасенія, чтобы мы не раскаялись въ нашемъ рѣшеніи и не вздумали бѣжать, подошли и приставили намъ къ груди свои штыки.
   Однако, сходившій въ эту минуту по лѣстницѣ сержантъ, услыхавшій нашъ споръ, сказалъ, что мы можемъ подраться, какъ мужчины, на кулакахъ, и что верхняя палуба вполнѣ къ нашимъ услугамъ. Но кулаки еще не вошли тогда въ общее употребленіе въ Ирландіи, и было рѣшено дать намъ палки. Съ этимъ оружіемъ я въ четыре минуты покончилъ съ моимъ противникомъ, ударивъ его такъ сильно по его глупой башкѣ, что онъ замертво упалъ на палубу; я же не получилъ ни одного серьезнаго удара.
   Побѣда надъ пѣтухомъ этой навозной кучи пріобрѣла мнѣ уваженіе толпы несчастныхъ, къ которой принадлежалъ и я, и подняла мой упавшій духъ. Вскорѣ положеніе мое сдѣлалось сноснѣе, вслѣдствіе прибытія на корабль стараго пріятеля. То былъ никто иной, какъ мой секундантъ фатальной дуэли, которая такъ рано выгнала меня изъ родительскаго дома въ далекій міръ,-- капитанъ Фаганъ. Въ нашемъ полку былъ одинъ молодой дворянинъ, командовавшій отрядомъ; но онъ предпочиталъ прелести клубовъ и игорныхъ домовъ опасностямъ суровой погоды и предложилъ Фагану помѣняться мѣстами. Послѣдній, не имѣя никакого состоянія, кромѣ шпаги, согласился. Сержантъ производилъ намъ ученье на палубѣ, а морскіе офицеры и матросы, подсмѣиваясь, глядѣли на насъ, когда къ судну подъѣхала лодка, въ которой былъ капитанъ. И хотя я вздрогнулъ и покраснѣлъ, когда онъ узналъ меня, потомка рода Барри, въ такомъ унизительномъ положеніи, но увѣряю васъ, что появленіе капитана Фагана было мнѣ чрезвычайно пріятно, такъ какъ теперь я былъ увѣренъ, что имѣю по близости друга. До этого дня мной овладѣла такая тоска, что я готовъ былъ бѣжать, если бы нашелъ къ тому средства и если бы матросы не слѣдили неустанно затѣмъ, чтобы не случалось подобныхъ побѣговъ. Фаганъ далъ мнѣ понять, что узналъ меня, но открыто не показалъ вида, что мы знакомы другъ съ другомъ. Лишь два дня спустя, когда мы распростились съ старой Ирландіей и вышли въ море, онъ позвалъ меня въ свою каюту и, радушно пожавъ мнѣ руку, сообщилъ желанныя свѣдѣнія о моихъ родныхъ.
   -- Я узналъ о васъ въ Дублинѣ,-- сказалъ онъ,-- и, клянусь, вы начали рано, какъ истинный сынъ своего отца. Да, мнѣ кажется, что вы и не могли поступить иначе. Только зачѣмъ же вы ничего не написали домой вашей матушкѣ? Она послала вамъ съ полдюжины писемъ въ Дублинъ.
   Я сказалъ, что справлялся на почтѣ о письмахъ, но ни одного не было для м-ра Редмонда. Я не хотѣлъ сознаться, что мнѣ стыдно было послѣ первой недѣли писать матери.
   -- Вы должны написать ей сейчасъ, -- сказалъ онъ, -- и послать письмо съ лоцманомъ, который часа черезъ два отправится на берегъ. Вы можете сказать ей, что живы и здоровы и женились на темнокудрой Беллонѣ.
   Я вздохнулъ, когда онъ заговорилъ о женитьбѣ, а онъ, смѣясь, прибавилъ:
   -- Я вижу, что вы все еще думаете о нѣкоей молодой лэди изъ Брэди-Тоуна.
   -- Миссъ Брэди здорова?-- спросилъ я, съ трудомъ произнося слова, такъ какъ я дѣйствительно думалъ о ней. Хотя я и забылъ о ней среди удовольствій Дублина, но всегда находилъ, что несчастіе особенно располагаетъ человѣка къ любви.
   -- Теперь осталось только семь миссъ Брэди,-- торжественнымъ тономъ сказалъ Фаганъ.-- Бѣдная Нора...
   -- Великій Боже! что съ ней случилось?
   Я подумалъ, что она умерла съ горя.
   -- Она такъ была опечалена вашимъ отъѣздомъ, что должна была утѣшиться, выйдя замужъ. Теперь она мистриссъ Джонъ Куинъ.
   -- Мистриссъ Джонъ Куинъ! развѣ былъ другой Джонъ Куинъ?-- въ невыразимомъ изумленіи спросилъ я.
   -- Нѣтъ, все тотъ же самый, мой милый. Онъ выздоровѣлъ. Пуля, которой вы ранили его, была такова, что опасности не могло быть: она была изъ пакли. Неужели вы думаете, что господа Брэди позволили бы вамъ убить полторы тысячи годоваго дохода.
   Затѣмъ Фаганъ разсказалъ мнѣ, что дуэль была устроена собственно для того, чтобы избавиться отъ меня, такъ какъ трусливый англичанинъ ни за что не хотѣлъ жениться, изъ боязни меня.
   -- Но вы дѣйствительно попали въ него отличной толстой пробкой изъ пакли, и онъ такъ испугался, что цѣлый часъ не могъ придти въ себя. Мы послѣ разсказали эту исторію вашей матушкѣ и какую она сцену сдѣлала! Она написала вамъ цѣлую кучу писемъ въ Дублинъ, по вѣроятно адресовала ихъ на ваше настоящее имя, на которое вамъ и въ голову не пришло спрашивать ихъ.
   -- Презрѣнный трусъ!-- воскликнулъ я. Однако я долженъ сознаться, что почувствовалъ не малое облегченіе при мысли, что не убилъ его.-- И неужели господа Брэди изъ Кэстль-Брэди согласились принять подобнаго труса въ одну изъ стариннѣйшихъ и почтеннѣйшихъ фамилій въ мірѣ?
   -- Онъ выкупилъ имѣніе вашего дяди,-- сказалъ Фаганъ,-- онъ подарилъ Норѣ карету и шестерку лошадей; онъ выходитъ въ отставку, а поручикъ Уликъ Брэди покупаетъ его должность. Этотъ трусъ составилъ фортуну семьи вашего дяди. И право! они славно обдѣлали это дѣльце.
   Затѣмъ онъ, смѣясь, разсказалъ мнѣ, какъ Микъ и Уликъ не отходили отъ него ни на шагъ, потому что онъ хотѣлъ бѣжать въ Англію, до тѣхъ поръ, пока бракъ не совершился и счастливая чета не уѣхала въ Дублинъ.
   -- Не нужно-ли вамъ денегъ, другъ мой?-- продолжалъ добродушный капитанъ.-- Возьмите у меня, потому что я вытянулъ сотенки двѣ отъ мастэра Куина на свою долю, а пока онѣ не вышли, вы не будете нуждаться ни въ чемъ.
   Потомъ онъ принудилъ меня сѣсть и написать письмо матери, что я и сдѣлалъ, чистосердечно раскаиваясь и сознаваясь ей, что виновенъ во многихъ легкомысленныхъ поступкахъ; говорилъ, что не зналъ фатальной ошибки, которая меня заставляла такъ дѣйствовать, и сообщалъ, что отправляюсь волонтеромъ въ Германію.
   Только что письмо было окончено, лоцманъ прокричалъ, что отплываетъ на берегъ и вскорѣ увезъ отъ меня и отъ многихъ несчастныхъ прощальные привѣты друзьямъ въ старой Ирландіи.
   Хотя меня много лѣтъ моей жизни звали капитаномъ Барри и подъ этимъ титуломъ знали меня первѣйшіе народы Европы, однако, я долженъ признаться, что имѣлъ не болѣе правъ на этотъ чинъ, чѣмъ многіе дворяне, присвоивающіе его себѣ. Никогда я не получалъ высшаго отличія, какъ то, которое можетъ получить капралъ. Въ капралы же я былъ произведенъ Фаганомъ во время нашего плаванія къ устью Эльбы и чинъ этотъ былъ утвержденъ на сухомъ пути. Меня обѣщали впослѣдствіи произвести въ прапорщики, если я отличусь; но судьбѣ не угодно было, чтобы я оставался на долгое время англійскимъ солдатомъ, какъ это читатель самъ увидитъ вскорѣ.
   Между тѣмъ, нашъ переѣздъ совершенъ былъ вполнѣ благополучно. Фаганъ разсказалъ про мои похожденія своимъ товарищамъ-офицерамъ, которые ласково обходились со мной, а моя побѣда надъ рослымъ носильщикомъ доставила мнѣ уваженіе моихъ товарищей на палубѣ.
   Ободренный и наставляемый Фаганомъ, я усердно исполнялъ свою службу; но, не смотря на мою общительность и обходительность, я съ самаго же начала своей службы, никогда не сближался съ такими товарищами низшаго происхожденія и за это получилъ отъ нихъ кличку "милордъ". Я думаю, что это прозвище далъ мнѣ бывшій факельщикъ, большой охотникъ пошутить, и я чувствовалъ, что въ состояніи носить этотъ титулъ не хуже любого пэра королевства.
   Надо быть философомъ и историкомъ получше меня, чтобы объяснить причины знаменитой Семилѣтней войны, которая происходила въ то время въ Европѣ. Ея начало и причины казались мнѣ всегда столь сложными, а книги, написанныя по этому поводу, до такой степени неудобопонятными, чтоя врядъ ли зналъ болѣе при концѣ каждой главы, чѣмъ при началѣ, а потому и не буду безпокоить читателя собственными размышленіями объ этомъ предметѣ. Знаю только, что любовь его величества къ своимъ ганноверскимъ владѣніямъ сдѣлала его непопулярнымъ въ Англійскомъ Королевствѣ, когда м-ръ Питтъ стоялъ во главѣ анти-германской партіи; когда же онъ сдѣлался министромъ, остальная часть государства вдругъ настолько же стала сочувствовать войнѣ, насколько ненавидѣла ее раньше. Всѣ только и говорили, что о побѣдахъ при Деттингенѣ и Крефельдѣ и "протестантскаго героя", какъ мы звали безбожнаго стараго Фридриха Прусскаго, стали обожать, какъ святого, вскорѣ послѣ того, какъ готовились воевать противъ него въ союзѣ съ австрійской императрицей. Какъ бы то ни было, теперь мы были на сторонѣ Фридриха. Императрица, французы, шведы и русскіе соединились противъ насъ и я помню, что когда вѣсть о битвѣ при Лиссѣ дошла даже до нашей отдаленной стоянки, мы сочли ее торжествомъ для протестантизма, устроили иллюминацію, въ церкви говорилась проповѣдь, праздновалось рожденіе прусскаго короля, по поводу котораго мой дядюшка напился пьянъ, что онъ дѣлалъ, впрочемъ, и безъ всякаго повода. Многіе изъ служившихъ со мной людей низкаго происхожденія были, конечно, католики (въ англійской арміи ихъ, впрочемъ, было очень много) и всѣ они сражались за протестантизмъ вмѣстѣ съ Фридрихомъ, который одинаково поколачивалъ и протестантовъ-шведовъ, и протестантовъ-саксонцевъ, и русскихъ греческаго вѣроисповѣданія, и католическія войска императора и короля Франціи. Противъ послѣдняго преимущественно дѣйствовали англичане, а извѣстно, что при малѣйшей ссорѣ англичанинъ съ французомъ всегда готовы подраться.
   Мы высадились въ Кукственѣ и не прошло и мѣсяца со времени моего пребыванія въ Германіи, какъ я превратился въ высокаго статнаго молодого солдата. Такъ какъ я былъ весьма способенъ ко всякаго рода военнымъ упражненіямъ, то вскорѣ по части военнаго ученья зналъ столько же, сколько самый старый сержантъ въ полку. Хорошо мечтать о войнѣ, сидя въ покойномъ креслѣ у себя дома или участвовать въ ней въ качествѣ офицера, въ обществѣ джентльменовъ въ блестящихъ мундирахъ и съ надеждами на быстрое повышеніе. Но такая перспектива не можетъ и сниться бѣдному солдату съ шерстяными погонами; я стыдился грубой ткани нашихъ красныхъ мундировъ, когда мимо меня проходилъ офицеръ. Душа у меня болѣла, когда, дѣлая обходъ, я слышалъ ихъ веселые голоса и застольныя пѣсни. Моя гордость возмущалась, когда я принужденъ былъ намазывать себѣ волосы свинымъ саломъ вмѣсто помады, которую употребляли джентльмены. Да, вкусы у меня всегда были тонкіе и изящные и я проклиналъ ужасную компанію, въ которую попалъ. Имѣлись-ли хоть какіе-нибудь шансы на мое повышеніе? Ни у кого изъ моихъ родныхъ не было денегъ, чтобы купить мнѣ чинъ и я вскорѣ такъ упалъ духомъ, что мнѣ хотѣлось поскорѣе попасть въ битву, чтобы пуля покончила мое существованіе или чтобы имѣть удобный случай къ дезертированію.
   Когда я подумаю, что меня, потомка королей Ирландіи, грозилъ наказать палками молодой повѣса, только что пріѣхавшій изъ Итонской школы; когда я вспомню, что онъ предложилъ мнѣ быть его деньщикомъ, и я не убилъ его за это! При первомъ случаѣ я разразился слезами (не стыжусь признаться въ этомъ) и серьезно думалъ о самоубійствѣ, такъ велика была обида моя. Но мой добрый другъ, Фаганъ, пришелъ мнѣ на помощь и весьма кстати утѣшилъ меня.
   -- Мой бѣдный мальчикъ,-- сказалъ онъ,-- вы не должны такъ принимать это къ сердцу. Наказаніе палками лишь относительное несчастіе. Прапорщика Факенгама самого выдрали въ школѣ не далѣе, какъ мѣсяцъ тому назадъ, и я побьюсь объ закладъ, что у него рубцы еще не зажили. Не падайте духомъ, мои другъ, исполняйте вашъ долгъ, будьте джентльменомъ и никакого серьезнаго вреда вамъ не сдѣлаютъ.
   Впослѣдствіи я узналъ, что мой защитникъ сдѣлалъ м-ру Факенгаму строгій выговоръ за его угрозу и сказалъ ему, что впредь подобные поступки будетъ считать за личное оскорбленіе себѣ. Послѣ этого молодой прапорщикъ сталъ обходиться вѣжливо. Что касается сержантовъ, то я объявилъ одному изъ нихъ, что если кто-нибудь меня ударитъ, кто бы онъ ни былъ и каково бы ни было за то наказаніе, я его убью. И, клянусь, я говорилъ это съ такимъ убѣжденіемъ, что никто не усомнился въ томъ, что я исполню свое обѣщаніе. Поэтому во все время моего пребыванія на англійской службѣ ни одинъ ударъ не палъ на плечи Редмонда Барри. Я былъ въ такомъ дикомъ состояніи отчаянія, что дѣйствительно способенъ былъ на все. Когда меня произвели въ капралы, мои невзгоды нѣсколько уменьшились: я обѣдалъ, по особенной милости, вмѣстѣ съ сержантами; я часто угощалъ ихъ и проигрывалъ имъ, такъ какъ мой другъ капитанъ Фаганъ снабжалъ меня деньгами.
   Нашъ полкъ, квартировавшій въ окрестностяхъ Стаде и Люнебурга, внезапно получилъ приказаніе двинуть ея на югъ, къ Рейну, такъ какъ пришло извѣстіе, что нашъ главнокомандующій принцъ Фердинандъ Брауншвейгскій былъ разбитъ въ битвѣ съ французами герцогомъ де-Брольи въ Бергенѣ, близъ Франкфурта на Майнѣ, и долженъ былъ отступить. Когда союзныя войска отступили, французы бросились впередъ и стали подвигаться на Ганноверъ, грозя занять его, какъ они сдѣлали это раньше, когда д`Эстре побѣдилъ героя Куллодена, храбраго герцога Кумберландскаго и заставилъ его подписать Зевенскую капитуляцію. Нападеніе на Ганноверъ всегда волновало сердце короля Англіи. Къ намъ на помощь были посланы и еще другіе полки, конвой съ казной для нашего подкрѣпленія, а также полки короля прусскаго. Но, не смотря на всѣ подкрѣпленія, войско принца Фердинанда было гораздо слабѣе непріятельскаго. А между тѣмъ, мы обладали однимъ изъ величайшихъ полководцевъ въ мірѣ и, я хотѣлъ сказать, англійскою храбростью, но чѣмъ меньше мы будемъ говорить объ этомъ, тѣмъ лучше. Нельзя сказать, чтобы лордъ Джорджъ Саквилль покрылъ себя лаврами при Минденѣ, иначе здѣсь имъ была бы выиграна одна изъ величайшихъ побѣдъ новѣйшихъ временъ.
   Перерѣзавъ французамъ путь къ Ганноверу, принцъ Фердинандъ весьма благоразумно завладѣлъ вольнымъ городомъ Бременомъ, расположилъ здѣсь свою главную квартиру, собралъ войска вокругъ и приготовился къ знаменитой битвѣ при Минденѣ.
   Если бы эти мемуары не отличались абсолютной правдой, и если бы я не рѣшилъ не высказывать ни одного слова, которое не было бы провѣрено моимъ личнымъ опытомъ, я легко могъ бы выставить себя героемъ нѣсколькихъ интересныхъ и необыкновенныхъ приключеній и могъ бы, какъ дѣлаютъ это сочинители, познакомить читателя съ многими знаменитыми личностями. Эти господа (т. е. сочинители), если выведутъ героемъ барабанщика или мусорщика, непремѣнно какъ-нибудь постараются привести его въ соприкосновеніе съ самыми важными лицами государства и я убѣжденъ, что ни одинъ изъ нихъ при описаніи Минденскаго сраженія не преминулъ бы свести вмѣстѣ принца Фердинанда, лорда Саквиля и лорда Гренби. Я могъ бы сказать, что присутствовалъ при томъ, какъ переданъ былъ лорду Джорджу Саквилю приказъ двинуть кавалерію на встрѣчу французамъ, какъ онъ отказался сдѣлать это и вслѣдствіе этого проигралъ сраженіе. Но я былъ за двѣ мили отъ кавалеріи, когда милорду угодно было сдѣлать этотъ промахъ и никто изъ насъ рядовыхъ, не зналъ ничего о случившемся до тѣхъ поръ, пока вечеромъ за котлами послѣ тяжелой дневной работы не пошли толки и разговоры. Никого изъ высокихъ лицъ я въ этотъ день не видалъ, кромѣ, своего полкового командира и офицеровъ, скачущихъ въ дыму битвы, т. е. никого изъ нашихъ.
   Бѣднаго капрала, какимъ я имѣлъ несчастіе быть, обыкновенно не приглашаютъ въ общество генераловъ и главнокомандующихъ; но за то я видѣлъ, могу васъ увѣрить, много лицъ высшаго свѣта со стороны французовъ. Ихъ лотарингскій полкъ и полкъ королевскихъ кроатовъ цѣлый день палили въ насъ, а въ безпорядкѣ битвы смѣшиваются высшіе и низшіе чины. Я терпѣть не моту хвастаться; но не могу не сказать, что весьма близко познакомился съ полковникомъ королевскихъ кроатовъ, такъ какъ проткнулъ его штыкомъ и прикончилъ прапорщика, такого молоденькаго и худенькаго, что его можно было бы уложить прикладомъ вмѣсто выстрѣла изъ моего мушкета, которымъ я убилъ его. Я убилъ, кромѣ того, еще четырехъ офицеровъ и солдатъ, и въ карманѣ бѣднаго прапорщика нашелъ кошелекъ съ четырнадцатью луидорами и серебряную коробочку съ конфектами; изъ этихъ находокъ первая была мнѣ особенно пріятна. Если бы люди разсказывали битвы по просту, какъ дѣло было, то истина не пострадала бы отъ этого. Все, что я знаю (не изъ книгъ) о знаменитой битвѣ при Минденѣ, передано мною въ этихъ словахъ. Кошелекъ съ золотомъ и бонбоньерка, помертвѣлое лицо бѣднаго мальчика, когда онъ упалъ, крики людей моего отряда, когда они скакали мимо, ихъ ругательства и ревъ, когда они вступили въ рукопашный бой съ французами, все это, право, не особенно красивыя воспоминанія и я предпочитаю не распространяться о нихъ. Когда былъ убитъ мой добрый другъ капитанъ Фаганъ, его товарищъ и добрый пріятель, капитанъ, обратился къ поручику Раусону и сказалъ:
   -- Фаганъ убитъ;-- Раусонъ, возьмите его отрядъ. Вотъ и вся эпитафія моего храбраго начальника.
   -- Я оставилъ бы вамъ сто гиней, Редмондъ.
   -- Это были его послѣднія слова,-- но я имѣлъ несчастіе проиграть ихъ вчера въ фараонъ, и онъ слабо пожалъ мнѣ руку. Затѣмъ, когда данъ былъ приказъ идти впередъ, я покинулъ его. Когда мы вернулись на прежнее мѣсто, онъ все еще лежалъ тутъ, но былъ уже мертвъ. Нѣкоторые изъ нашихъ уже сорвали съ него эполеты и опустошили его карманы. Какими разбойниками и негодяями дѣлаются люди на войнѣ! Хорошо говорить джентльменамъ о рыцарскихъ временахъ; но вспомните тѣхъ алчныхъ звѣрей, которыми они командовали, людей, выросшихъ въ нищетѣ, невѣжественныхъ людей, которымъ внушили гордиться убійствомъ, людей, не знающихъ другого удовольствія, кромѣ пьянства, разврата и грабежа. Вотъ какими гнусными орудіями ваши великіе полководцы и государи совершали свои убійственныя дѣянія. Въ то время какъ мы теперь удивляемся великому Фридриху, его философіи, его щедрости и его военному генію, я, бывшій, такъ сказать, за кулисами этого великаго міроваго зрѣлища, могу смотрѣть на него лишь съ ужасомъ и отвращеніемъ. Какое ужасное количество преступленій, несчастій, подлостей, составляютъ общую сумму побѣдоносной славы! И до сихъ поръ не могу я забыть одного дня, черезъ три недѣли послѣ битвы при Минденѣ. Мы вошли въ одну ферму. Старуха хозяйка съ дочерьми, дрожа отъ страха, подала намъ вина. Мы напились и подожгли домъ. Въ какомъ отчаяніи былъ несчастный хозяинъ, когда вернулся взглянуть на свой домъ и на своихъ дѣтей!
   

ГЛАВА V,
въ которой Барри пытается бѣжать отъ военной славы какъ можно дальше.

   Послѣ смерти моего покровителя, капитана Фагана, я, долженъ признаться, попалъ въ самую ужасную компанію.
   Будучи самъ грубымъ, необразованнымъ солдатомъ, онъ никогда не былъ любимъ офицерами своего полка, которые, какъ многіе англичане, съ презрѣніемъ смотрѣли на ирландцевъ. Они часто смѣялись надъ его неотесанными манерами. Я нагрубилъ двумъ или тремъ изъ нихъ и избавился отъ наказанія только благодаря его вмѣшательству. Въ особенности его замѣститель, м-ръ Раусонъ, не жаловалъ меня и назначилъ не меня, а другого на мѣсто сержанта, когда открылась ваканція послѣ битвы при Минденѣ. Эта несправедливость дѣлала службу мою весьма непріятной для меня, и вмѣсто того, чтобы стараться хорошимъ поведеніемъ побѣдить нерасположеніе начальства, я только искалъ средства облегчить свое положеніе и предавался всевозможнымъ удовольствіямъ, какія только были мнѣ доступны. Въ чужой странѣ, съ непріятелемъ подъ бокомъ, при контрибуціяхъ, которыми обложены были жители съ той и съ другой стороны, войска позволяли себѣ много всякаго рода беззаконныхъ дѣйствій, которыхъ бы, конечно, не потерпѣли въ мирное время. Мало по малу я опустился до того, что сталъ раздѣлять удовольствія сержантовъ: пьянство, карты -- вотъ, къ сожалѣнію, долженъ сознаться, каково было наше главное препровожденіе времени. Я такъ быстро освоился съ ихъ нравами, что, хотя мнѣ было всего семнадцать лѣтъ, я превосходилъ ихъ всѣхъ распущенностью и дерзостью. А между тѣмъ многіе изъ нихъ, могу васъ увѣрить, были гораздо опытнѣе меня въ распутствѣ всякаго сорта. Я непремѣнно попалъ бы подъ судъ, если бы не случилось событіе, которое вывело меня изъ рядовъ англійской арміи довольно-таки необычайно.
   Въ годъ кончины Георга II, нашъ полкъ имѣлъ честь участвовать въ битвѣ при Варбургѣ (гдѣ маркизъ Гренби и его конь вполнѣ вернули славу, потерянную кавалеріей, съ тѣхъ поръ какъ лордъ Джорджіо Саквиль проигралъ сраженіе при Минденѣ), и гдѣ принцъ Фердинандъ еще разъ на голову разбилъ французовъ. Во время сраженія, мой поручикъ, м-ръ Факенгамъ изъ Факенгама, тотъ самый молодой человѣкъ, который грозилъ мнѣ палками, былъ раненъ пулей въ бокъ. Онъ выказалъ достаточно храбрости въ этомъ изъ другихъ случаяхъ, когда дрался съ французами; но это была его первая рана и молодой человѣкъ былъ очень напугавъ ею. Онъ предложилъ пять гиней тому, кто снесетъ его въ городъ, находившійся въ весьма близкомъ разстояніи. Я и еще одинъ солдатъ, положивъ его на плащъ, перенесли его въ домъ, весьма приличный на видъ и уложили въ постель, гдѣ молодой врачъ, который былъ радехонекъ избавиться отъ поля сраженія, перевязалъ ему рану.
   Чтобы взойти въ домъ, мы, надо сознаться, принуждены были выстрѣлить въ замки дверей изъ нашихъ ружей. Это привлекло къ дверямъ одного изъ обитателей дома, который оказался хорошенькой черноглазой дѣвушкой, жившей здѣсь съ своимъ старымъ слѣпымъ отцомъ, отставнымъ егермейстеромъ герцога Кассельскаго. Когда французы заняли городъ, домъ этотъ пострадалъ отъ нихъ такъ же, какъ и сосѣдніе дома, поэтому хозяинъ его и не хотѣлъ ни за что пускать насъ. Но выстрѣлъ въ двери заставилъ его тотчасъ же отворить ихъ. Мистеръ Факенгамъ, вынувъ пару гиней изъ туго набитаго кошелька, тотчасъ же убѣдилъ этихъ людей, что они имѣютъ дѣло съ порядочнымъ человѣкомъ.
   Оставивъ доктора, который радъ былъ этому случаю, съ его паціентомъ, заплатившимъ мнѣ обѣщанную плату, я возвращался въ полкъ съ другимъ своимъ товарищемъ. Скажу мимоходомъ, что я не упустилъ случая сдѣлать на моемъ ломаномъ нѣмецкомъ жаргонѣ нѣсколько комплиментовъ черноглазой варбургской красавицѣ и размышлялъ, какъ пріятно было бы квартировать въ этомъ домѣ. Но товарищъ прервалъ мои грезы, требуя, чтобы я подѣлился съ нимъ деньгами, которыя далъ поручикъ.
   -- Вотъ твоя доля,-- сказалъ я, подавая ему одну гинею, которой было вполнѣ достаточно, такъ какъя считался предводителемъ этой экспедиціи. Но тотъ съ бранью потребовалъ половины. Когда же я послалъ его къ чорту, онъ поднялъ мушкетъ и ударилъ меня прикладомъ по головѣ, такъ сильно, что я безъ чувствъ повалился на землю. Пріиди въ себя, я замѣтилъ, что у меня большая рана въ головѣ, изъ которой течетъ кровь. Едва успѣлъ я добраться до дверей дома, въ которомъ я помѣстилъ поручика, какъ снова лишился чувствъ. Здѣсь меня вѣроятно нашелъ врачъ, который выходилъ изъ дома, потому что, когда я снова очнулся, я уже лежалъ въ домѣ на полу, голову мою поддерживала черноглазая дѣвушка, а докторъ усердно пускалъ мнѣ кровь изъ руки. Въ комнатѣ, куда положили поручика, была еще постель, принадлежащая служанкѣ Гретель, тогда какъ поручикъ лежалъ на кровати Лизхенъ, какъ звали мою черноокую красавицу.
   -- Кого это вы кладете въ эту постель?-- спросилъ онъ по нѣмецки, жалобнымъ голосомъ, такъ какъ пуля изъ его бока вынута была съ большимъ трудомъ и онъ потерялъ много крови.
   Ему сказали, что кладутъ капрала, который принесъ его.
   -- Капрала?-- сказалъ онъ поанглійски,-- вышвырните его вонъ.
   Вы можете себѣ представить, какъ я былъ польщенъ этими словами. Но мы оба были слишкомъ слабы, чтобы говорить другъ другу любезности или сцѣпиться, и меня бережно уложили въ кровать. Когда меня раздѣли, я удостовѣрился, что англійскій солдатъ опустошилъ мои карманы, ошеломивъ меня прикладомъ ружья. Но я попалъ на хорошую квартиру: молодая дѣвушка, пріютившая меня, принесла мнѣ освѣжительное питье. Когда я бралъ его, я не могъ не пожать милую руку, которая его подавала и, право, мнѣ кажется, что этотъ знакъ благодарности не былъ ей непріятенъ.
   Эта пріязнь не уменьшилась при дальнѣйшемъ знакомствѣ. Лизхенъ оказалась нѣжнѣйшей сидѣлкой. Когда для раненаго поручика покупалось какое нибудь лакомство, то часть его всегда отдѣлялась для противоположной постели, къ не малому неудовольствію жаднаго поручика. Болѣзнь его была продолжительна. На другой же день открылась горячка и нѣсколько ночей онъ бредилъ. Я помню, что одинъ изъ старшихъ офицеровъ, приходившій въ домъ съ намѣреніемъ квартировать здѣсь, услыхавъ его горячечный бредъ, испугался и ушелъ. Я весьма удобно усѣлся внизу, такъ какъ рана моя зажила и офицеръ сурово спросилъ меня, почему я не въ полку. Тогда я подумалъ, какъ пріятно было мнѣ пребываніе въ этомъ домѣ, гораздо пріятнѣе, чѣмъ жить въ лагерѣ подъ ужасной палаткой съ толпой пьяныхъ солдатъ или дѣлать ночной обходъ или вставать до зари на ученье. Бредъ м-ра Факенгама подалъ мнѣ блестящую мысль и я рѣшился сойти съ ума. Въ Брэди-тоунѣ былъ сумасшедшій, прозванный "блуждающій Билли", котораго я мальчикомъ часто передразнивалъ; теперь я снова постарался подражать ему. Въ этотъ вечеръ я испробовалъ свое искусство надъ Лизхенъ: я сдѣлалъ такую страшную рожу и такъ ужасно осклабился, что она чуть не рехнулась отъ страха, и когда входилъ кто-нибудь къ комнату, я бѣсновался. Ударъ по головѣ разстроилъ мой разсудокъ: докторъ былъ увѣренъ въ этомъ. Однажды я шепнулъ ему, что я -- Юлій Цезарь, а онъ -- моя супруга -- царица Клеопатра. Это совершенно убѣдило его въ моемъ безуміи. И дѣйствительно, если царица Клеопатра походила на моего Эскулапа, то она должна была имѣть бороду морковнаго цвѣта, который весьма рѣдко встрѣчается въ Египтѣ.
   Движеніе со стороны французовъ заставило и наши войска выступать впередъ. Городъ опустѣлъ. Осталось только нѣсколько прусскихъ отрядовъ, врачу которыхъ было поручено лечить раненыхъ. По выздоровленіи же мы должны были присоединиться къ нашимъ полкамъ. Я рѣшилъ никогда не присоединяться болѣе къ своему. Я намѣревался пробраться въ Голландію, единственную въ то время нейтральную страну, а оттуда какъ-нибудь переплыть въ Англію, а затѣмъ -- домой, въ милый Брэди Тоунъ.
   Если м-ръ Факенгамъ еще живъ, извиняюсь передъ нимъ въ моемъ поведеніи. Онъ былъ очень богатъ и обращался со мной очень скверно. Я такъ напуталъ его деньщика, приходившаго служить ему, что онъ больше не являлся и я самъ ухаживалъ за больнымъ, который весьма немилостиво обходился со мной. Но мнѣ нужно было остаться съ нимъ вдвоемъ и я сносилъ его грубость съ чрезвычайной вѣжливостью и кротостью, разсчитывая съ излишкомъ отплатить ему за его милости. Да и не со мной однимъ достойный джентльменъ обращался такъ грубо. Онъ помыкалъ бѣдной Лизхенъ, посылая ее то туда, то сюда, дерзко ухаживалъ за ней, ругалъ ея супъ и яичницу и скаредничалъ деньгами, отпускавшимися на его содержаніе, такъ что наша молодая хозяйка ненавидѣла его на столько же, насколько, скажу безъ хвастовства, расположена была ко мнѣ. Если говорить правду, я очень серьезно ухаживалъ за ней во время моего пребыванія подъ ея кровомъ, какъ дѣлаю это всегда относительно женщинъ, каковы бы ни были ихъ возрастъ и степень красоты. Человѣку, который долженъ пробивать себѣ дорогу въ свѣтѣ, эти милыя существа всегда могутъ быть полезны такъ или иначе. Не смущайтесь никогда тѣмъ, что онѣ отвергаютъ вашу любовь; во всякомъ случаѣ, она ихъ никогда не оскорбитъ и онѣ только будутъ благосклоннѣе и сострадательнѣе смотрѣть на васъ, если вы несчастны.
   Что же касается Лизхенъ, я разсказалъ ей такую патетическую исторію своей жизни (гораздо романичнѣе той, которую разсказываю здѣсь, такъ какъ съ ней я не обязанъ былъ такъ строго придерживаться истины, какъ въ этихъ мемуарахъ), что совершенно покорилъ сердце бѣдной дѣвушки и кромѣ того сдѣлалъ подъ ея руководствомъ большіе успѣхи въ нѣмецкомъ языкѣ. Не считайте меня жестокимъ и безсердечнымъ, сударыни; сердце Лизхенъ походило на многіе города въ той мѣстности, въ которой она жила, и было осаждаемо и занимаемо много разъ прежде, чѣмъ я покорилъ его: оно то носило французскіе, то желтый и зеленый саксонскіе, то черный и бѣлый прусскіе цвѣта,-- смотря по обстоятельствамъ.
   Женщина, отдающая свое сердце молодцу въ военномъ мундирѣ, должна быть готова часто мѣнять возлюбленныхъ, иначе жизнь ея будетъ весьма печальной.
   Врачъ-нѣмецъ, лечившій насъ послѣ отъѣзда англійскаго лекаря, приходилъ всего два раза во время моего пребыванія въ этомъ домѣ и я оба раза постарался принимать его въ темной комнатѣ, къ великому неудовольствію м-ра Факенгама, который лежалъ тутъ же. Но я сказалъ, что свѣтъ мнѣ рѣжетъ глаза со времени моей раны въ головѣ. Кромѣ того, когда докторъ пришелъ, я натянулъ простыню на голову, сказавъ, что я египетская мумія и болталъ ужасный вздоръ, чтобы и онъ повѣрилъ въ мое сумасшествіе.
   -- Что это вы за вздоръ мололи объ египетской муміи?-- брюзгливо спросилъ меня потомъ Факенгамъ.
   -- О, вы это скоро узнаете, сэръ,-- отвѣчалъ я.
   Въ слѣдующій разъ, когда докторъ явился, я ожидалъ его уже не въ темнотѣ, а въ комнатѣ нижняго этажа и игралъ съ Лизхенъ въ карты. Я завладѣлъ утреннимъ жакетомъ поручика и нѣкоторыми другими принадлежностями его туалета, которыя сидѣли на мнѣ отлично, и безъ хвастовства могу сказать, что я представлялъ собой отнюдь не вульгарную фигуру.
   -- Здравствуйте, капралъ,-- сурово отвѣчалъ докторъ на мое привѣтствіе.
   -- Капралъ? поручикъ, хотите вы сказать,-- сказалъ я, бросая многозначительный взглядъ на Лизхенъ,-- которую я посвятилъ въ свой проектъ.
   -- Какъ поручикъ?-- спросилъ врачъ.-- Я думалъ, что поручикъ...
   -- Покорно васъ благодарю!-- засмѣялся я,-- вы меня принимаете за сумасшедшаго капрала, который тамъ на верху. Малый уже нѣсколько разъ выдавалъ себя за офицера и вотъ моя любезная хозяйка можетъ вамъ засвидѣтельствовать, кто я и кто онъ.
   -- Вчера онъ воображалъ себя принцемъ Фердинандомъ,-- сказала Лизхенъ,-- въ тотъ день, когда вы приходили, онъ увѣрялъ, что онъ египетская мумія.
   -- Да, это правда, -- отвѣчалъ докторъ,-- я помню. Вотъ смѣхъ-то! а вѣдь я васъ, поручикъ, и въ запискахъ своихъ перепуталъ съ нимъ.
   -- Пожалуйста не говорите съ нимъ о его болѣзни, теперь онъ, кажется, успокоился.
   Лизхенъ и я смѣялись надъ ошибкой доктора, какъ будто это была самая смѣшная вещь на свѣтѣ, а когда докторъ отправлялся посмотрѣть на больного, я напомнилъ ему, чтобы онъ не говорилъ ему о его болѣзни, иначе онъ опять придетъ въ возбужденное состояніе.
   Изъ только что приведеннаго разговора читатель можетъ догадаться о томъ, каковъ былъ мой планъ. Я рѣшился бѣжать подъ именемъ поручика Факенгама. Если хотите, это былъ обманъ и грабежъ,-- такъ какъ я взялъ всѣ его платья и деньги. Я не скрываю этого; но необходимость была такъ велика, что я и теперь сдѣлалъ бы то же самое. Я зналъ, что не могу бѣжать безъ его кошелька, такъ же, какъ и безъ его имени, поэтому я долженъ былъ завладѣть тѣмъ и другимъ.
   Такъ какъ поручикъ лежалъ въ постели наверху, то я и не задумался надѣть его мундиръ, особенно послѣ того, какъ узналъ отъ доктора, въ городѣ нѣтъ никого изъ нашего полка, кто могъ бы узнать меня. И такъ, я преспокойно разгуливалъ съ мамзель Лизхенъ въ мундирѣ поручика, освѣдомлялся о лошади, которую мнѣ необходимо было купить и представился коменданту города, какъ поручикъ Факенгамъ англійскаго пѣхотнаго полка, сказалъ, что я только что выздоровѣлъ, и былъ приглашенъ на весьма скучный обѣдъ прусскихъ офицеровъ. Какъ бы бѣсился и злился Факенгамъ, если бы зналъ, что я такъ злоупотребляю его именемъ! Когда этотъ достойный джентльменъ съ руганью и проклятіями, говоря, что велитъ избить меня палками въ полку, спрашивалъ меня о своихъ вещахъ, я почтительно докладывалъ ему, что онѣ въ сохранности внизу и уложены хорошо. И онѣ дѣйствительно были уложены, въ ожиданіи того дня, когда мнѣ можно будетъ бѣжать. Его деньги и бумаги лежали у него подъ подушкой, а такъ какъ я купилъ лошадь, то мнѣ необходимо было за нее заплатить.
   И такъ, въ извѣстный часъ я приказалъ привести коня, за котораго обѣщался заплатить тотчасъ же. (Прохожу молчаніемъ сцену прощанія съ моей милой хозяйкой, которое было весьма слезнымъ). Рѣшившись на смѣлый шагъ, я поднялся въ комнату Факенгама, одѣтый въ его полный мундиръ и доспѣхи и съ его фуражкой, надвинутой надъ лѣвымъ глазомъ.
   -- Ахъ ты бездѣльникъ!-- крикнулъ поручикъ, -- ахъ ты собака! Какъ ты смѣешь надѣвать мое платье? Какъ вѣрно то, что меня зовутъ Факенгамомъ, я изъ тебя душу вытяну, когда мы вернемся въ полкъ.
   -- Меня произвели въ поручики,-- насмѣшливо. сказалъ я, -- и я пришелъ проститься съ вами.
   Затѣмъ, подойдя къ его кровати, продолжалъ:
   -- Мнѣ необходимы ваши бумаги и ваши деньги.
   Съ этими словами я запустилъ руку подъ подушку, а онъ заоралъ такъ, что могъ бы созвать весь гарнизонъ.
   -- Молчите, сэръ,-- сказалъ я,-- если вы еще крикните, я васъ убью! И взявъ платокъ, я завязалъ ему ротъ такъ крѣпко, что чуть не задушилъ его. Затѣмъ, спустивъ рукава его рубашки, я связалъ ихъ вмѣстѣ и ушелъ, Захвативъ, разумѣется, его бумаги и кошелекъ и вѣжливо раскланявшись передъ нимъ.
   -- Это сумасшедшій капралъ тамъ оретъ, -- сказалъ я людямъ внизу, привлеченнымъ криками и шумомъ.
   Простившись съ старымъ слѣпымъ егермейстеромъ и (не буду говорить, какъ нѣжно) распрощавшись съ его дочерью, я сѣлъ на купленную мною лошадь и уѣхалъ.
   Когда часовые у городскихъ воротъ отдали мнѣ честь, я почувствовалъ, что нахожусь въ своей сферѣ и рѣшился никогда болѣе не разставаться съ званіемъ джентльмена.
   Сперва я направился по дорогѣ къ Бремену, гдѣ стояло наше войско, говоря, что везу депеши и письма отъ прусскаго коменданта Варбурга въ главную квартиру; но лишь только я исчезъ изъ вида послѣднихъ аванпостныхъ часовыхъ, какъ повернулъ лошадь и поѣхалъ въ Гессенъ-Кассель, находящійся, къ счастью, недалеко отъ Варбурга. Нечего и говорить, что я обрадовался, увидѣвъ синія и красныя полосы нашихъ заставъ, означавшія, что здѣсь кончается территорія, занимаемая моими земляками. Я поѣхалъ въ Гофъ, а на слѣдующій день прибылъ въ Кассель, вездѣ выдавая себя за курьера съ депешами принцу Генриху, затѣмъ добрался до Нижняго Рейна и остановился въ лучшей гостинницѣ, гдѣ всегда обѣдали офицеры мѣстнаго гарнизона. Я угостилъ ихъ лучшими винами, которыя нашлись тамъ, чтобы хорошенько розыграть роль богатаго англійскаго джентльмена и говорилъ съ ними о своихъ англійскихъ владѣніяхъ такъ убѣжденно, что почти вѣрилъ самъ въ измышляемыя мной исторіи. Я даже былъ приглашенъ на собраніе въ Вильгельмсгоэ, въ дворецъ курфирста, протанцовалъ тамъ менуэтъ съ прелестной дочерью гофмаршала и проигралъ нѣсколько золотыхъ его превосходительству оберъ-егермейстеру его высочества.
   За столомъ въ гостинницѣ одинъ прусскій офицеръ былъ особенно любезенъ со мной и много разспрашивалъ меня объ Англіи. Я отвѣчалъ, какъ умѣлъ, то есть, надо сознаться, довольно скверно. Я ничего не зналъ ни объ Англіи, ни о Дворѣ, ни объ аристократическихъ семьяхъ Англіи; но руководимый тщеславіемъ молодости и привычкой юныхъ дней, отъ которой я впослѣдствіи исправился, хвастаться и привирать, я выдумывалъ тысячи исторій, которыя и разсказывалъ ему: описывалъ короля и министровъ, говорилъ, что британскій посланникъ въ Берлинѣ мнѣ родной дядя и обѣщался моему знакомому дать рекомендательное письмо къ нему. Когда офицеръ спросилъ меня имя моего дяди, я его имени не зналъ, и сказалъ, что его зовутъ О'Гради: это имя не хуже всякаго другого, а Кильаноуэны, изъ графства Корка, одинъ изъ самыхъ лучшихъ домовъ на свѣтѣ, какъ я слыхалъ. Что же касается исторій о моемъ полку, то въ этомъ отношеніи у меня не было недостатка въ матеріалѣ и мнѣ оставалось только желать, чтобы всѣ мои прочія исторіи были столь же правдивы.
   Въ то утро, когда я готовился выѣхать изъ Касселя, мой другъ-пруссакъ пришелъ ко мнѣ съ открытой, ласковой улыбкой и сказалъ, что тоже отправляется въ Дюссельдорфъ, куда, какъ я сказалъ ему, ѣхалъ и я. Итакъ, мы поѣхали вмѣстѣ. Принцъ, во владѣніяхъ котораго мы находились, былъ самый безбожный продавщикъ людей въ Германіи. Онъ продавалъ людей первому встрѣчному и въ продолженіе пяти лѣтъ, что тянулась тогда война (впослѣдствіи названная семилѣтней), распродалъ такъ много мужчинъ изъ своихъ владѣній, что поля оставались невоздѣланными. Даже двѣнадцатилѣтнихъ мальчиковъ гнали на воину, и я видѣлъ цѣлыя толпы этихъ несчастныхъ, которыхъ вели нѣсколько солдатъ, то подъ командой ганноверскаго сержанта въ красномъ кафтанѣ, то подъ начальствомъ прусскаго офицера. Съ нѣкоторыми изъ нихъ мой спутникъ обмѣнивался знаками привѣтствія.
   -- Мнѣ ужасно непріятно,-- сказалъ онъ,-- что приходится имѣть дѣло съ этими негодяями; но печальная необходимость военнаго времени постоянно требуетъ новыхъ людей, а потому вы и видите, что эти люди принуждены торговать человѣческимъ тѣломъ. Они получаютъ отъ нашего правительства двадцать пять долларовъ за каждаго доставляемаго ими человѣка. За красивыхъ мужчинъ, вотъ какъ вы, напримѣръ,-- смѣясь прибавилъ онъ, -- можно дать и сто. Во времена стараго короля за васъ бы и тысячу не пожалѣли, когда у насъ былъ полкъ гигантовъ, теперь распущенный нынѣшнимъ государемъ.
   -- Я зналъ одного изъ нихъ,-- сказалъ я,-- который служилъ у васъ: мы звали его Морганъ Пруссія.
   -- Вотъ какъ! А кто былъ этотъ Морганъ Пруссія?
   -- Громадный гренадеръ изъ нашихъ, котораго какимъ-то образомъ ваши вербовщики затащили въ Ганноверъ.
   -- Ахъ они мошенники!-- сказалъ мой другъ.-- Какъ это они осмѣлились захватить англичанина?
   -- Онъ былъ ирландецъ и, какъ вы сейчасъ узнаете, черезчуръ хитеръ для нихъ. Моргана взяли и потащили въ гвардію гигантовъ. Онъ былъ однимъ изъ самыхъ рослыхъ въ полку. Многіе изъ этихъ чудищъ жаловались на свою жизнь, на палочные удары, на долгое ученье и на маленькое жалованье. Но Морганъ не ропталъ.
   -- Здѣсь въ Берлинѣ жить все-таки гораздо лучше,-- говорилъ онъ, -- чѣмъ околѣвать съ голода въ лохмотьяхъ у насъ въ Типирари.
   -- А гдѣ этотъ Типирари?-- спросилъ мой спутникъ.
   -- То же самое спросили и у Моргана его друзья. Это прекрасная мѣстность въ Ирландіи и столица этой мѣстности -- великолѣпный городъ Клонмелъ, такой городъ, скажу вамъ, сэръ, что уступаетъ только развѣ Дублину и Лондону и уже навѣрное несравненно роскошнѣе всѣхъ городовъ на континентѣ. Такъ вотъ, по словамъ Моргана, его родина лежала близъ этого города и единственно что огорчало его, это была мысль, что братья его все еще умираютъ съ голода дома, тогда какъ имъ было бы такъ хорошо на службѣ его величества.
   -- Право, -- говорилъ Морганъ своему сержанту,-- вотъ кто бы ужъ какъ нельзя лучше годился въ гвардію, такъ это мой братъ Бенъ.
   -- А твой братъ Бенъ, такой же большой, какъ и ты?-- спросилъ сержантъ.
   -- Какъ я? Куда мнѣ передъ нимъ! я ниже всѣхъ ростомъ въ семьѣ. Насъ всего семеро, но Бенъ самый высокій, самый что ни на есть высокій, Семь футовъ, босикомъ. Это вѣрно какъ то, что меня зовутъ Морганомъ.
   -- А нельзя-ли послать за твоими братьями и привезти ихъ?
   --...Нѣтъ, вамъ нельзя. Съ тѣхъ поръ, какъ меня соблазнилъ одинъ изъ вашихъ, они питаютъ отвращеніе ко всѣмъ сержантамъ,-- отвѣчалъ Морганъ,-- А жаль, что они не могутъ пріѣхать. Какимъ великаномъ былъ бы Бенъ въ гренадерской каскѣ!
   Больше онъ тогда ничего не сказалъ относительно братьевъ, а только вздохнулъ, какъ бы соболѣзнуя о ихъ горькой участи. Объ этой исторіи сержанты донесли офицерамъ, а офицеры самому королю. Его величество воспылалъ такимъ сильнымъ любопытствомъ, что согласился отпустить Моргана домой съ тѣмъ, чтобы онъ привезъ съ собой гигантовъ-братьевъ.
   -- И что же, они были дѣйствительно такъ велики, какъ увѣрялъ Морганъ?-- спросилъ мой спутникъ. Я не могъ не засмѣяться надъ его простодушіемъ.
   -- Неужели вы воображаете, -- воскликнулъ я,-- что Морганъ когда нибудь вернулся? Нѣтъ, вырвавшись на свободу, онъ разумѣется этого не сдѣлалъ. Онъ купилъ себѣ въ Типерари форму на тѣ деньги, которыя ему дали, чтобы привезти братьевъ и, я думаю, не многіе гвардейцы обдѣлали такое выгодное дѣло.
   Прусскій капитанъ ужасно смѣялся надъ этой исторіей, говорилъ, что англичане самый умный народъ на свѣтѣ и когда я его поправилъ, онъ согласился, что ирландцы еще умнѣе. Мы ѣхали, очень довольные другъ другомъ. Онъ разсказывалъ много интереснаго о войнѣ, объ умѣ и храбрости Фридриха, о его побѣдахъ и о пораженіяхъ пеменѣе славныхъ, нежели побѣды. Теперь, когда я снова сталъ джентльменомъ, я могъ съ наслажденіемъ слушать эти разсказы. А между тѣмъ у меня еще три недѣли тому назадъ не выходила изъ ума мысль, высказанная въ концѣ предыдущей главы, что слава достается полководцу, а на долю бѣднаго солдата приходятся однѣ розги и оскорбленія.
   -- Да, кстати, кому это вы везете депеши?-- спросилъ прусскій офицеръ.
   Это былъ непріятный вопросъ, на который я рѣшился отвѣчать какъ попало и сказалъ:
   -- Генералу Ралльсу.
   Я видѣлъ этого генерала годъ тому назадъ и назвалъ первое имя, пришедшее мнѣ въ голову. Мой пріятель вполнѣ удовлетворился отвѣтомъ и мы съ нимъ продолжали путь до самаго вечера. Наши лошади наконецъ утомились и мы рѣшились остановиться, чтобы отдохнуть.
   -- Здѣсь есть очень хорошая гостинница,-- сказалъ капитанъ -- и мы отправились къ весьма уединенному дому.
   -- Можетъ быть это и считается хорошей гостинницей въ Германіи, -- замѣтилъ я,-- но въ старой Ирландіи этого бы не сказали. До Корбаха всего миля, доѣдемъ до Корбаха.
   -- Хотите-ли видѣть самую красивую женщину въ Европѣ?-- спросилъ офицеръ,-- Ага! я вижу, что это вамъ по вкусу.
   Надо сказать правду, такія предложенія были мнѣ всегда по вкусу и я этого не скрываю.
   -- Хозяева -- богатые фермеры,-- продолжалъ капитанъ,-- и держатъ въ тоже время гостинницу.
   И дѣйствительно, домъ имѣлъ видъ скорѣе фермы, нежели гостинницы. Мы въѣхали черезъ ворота на широкій дворъ, обнесенный каменной стѣной. На концѣ двора стоялъ домъ, старое полуразвалившееся зданіе. На дворѣ помѣщалось нѣсколько закрытыхъ фургоновъ, вблизи ихъ подъ навѣсомъ, находились лошади. Какіе-то люди ход или взадъ и впередъ и два сержанта въ прусскихъ мундирахъ отдали честь моему спутнику.Эта обычная формальность меня вовсе не удивила; но гостинница имѣла суровый и мрачный видъ и я замѣтилъ, что заперли тяжелыя ворота двора, какъ только мы выѣхали. По близости были французскіе кавалеристы,-- объяснилъ мнѣ капитанъ и необходимо было принимать мѣры предосторожности противъ этихъ нахаловъ.
   Мы вошли въ домъ, чтобы поужинать послѣ того, какъ оба сержанта приняли нашихъ лошадей. Капитанъ велѣлъ одному изъ нихъ отнести мой чемоданъ въ мою комнату. Я обѣщалъ молодцу стаканъ водки за услугу.
   Блюдо яичницы съ ветчиной было подано намъ какой-то старой вѣдьмой, вмѣсто того очаровательнаго созданія, которое я ожидалъ увидѣть. Капитанъ засмѣялся и сказалъ:
   -- Хотя нашъ ужинъ и весьма простъ, но солдату часто приходится довольствоваться и меньшимъ. Снявъ фуражку, перчатки и отстегнувъ шпагу, онъ весьма церемонно усѣлся за ужинъ.
   Не желая отстать отъ него въ учтивости, я также снялъ съ себя оружіе и положилъ рядомъ съ его шпагой, на старый комодъ.
   Отвратительная старуха, о которой я говорилъ, принесла намъ кружку очень кислаго вина, которое вмѣстѣ съ ея безобразіемъ, привело меня въ весьма дурное расположеніе духа.
   -- Гдѣ же красавица, о которой вы говорили?-- спросилъ я, какъ только старуха вышла изъ комнаты.
   -- Ба!-- сказалъ онъ, пристально глядя на меня.-- Я вѣдь пошутилъ. Я усталъ и не хотѣлъ ѣхать дальше. Красивѣе этой женщины здѣсь нѣтъ. Если она вамъ не нравится, мой другъ, то вамъ придется подождать немного.
   Это еще болѣе раздражило меня.
   -- Клянусь, сэръ,-- мрачно отвѣчалъ я,-- мнѣ кажется, вы поступили весьма неучтиво.
   -- Я поступаю всегда такъ, какъ мнѣ нравится, -- отвѣчалъ капитанъ.
   -- Сэръ,-- сказалъ я,-- я британскій офицеръ.
   -- Это ложь!-- закричалъ онъ,-- вы дезертиръ! Вы самозванецъ, сэръ. Я хорошо узналъ васъ за послѣдніе три часа. Я и вчера подозрѣвалъ васъ. Мои люди слышали о солдатѣ, бѣжавшемъ изъ Варбурга, и я тотчасъ подумалъ, что это вы. Вы говорите, что везете депеши къ генералу, который уже десять мѣсяцевъ какъ умеръ. У васъ дядя посланникъ и имени его вы не знаете. Выбирайте любое: или присоединиться къ намъ, или быть выданнымъ?
   -- Ни того, ни другого не хочу!-- вскричалъ я, бросаясь на него, какъ тигръ; но хотя я былъ и весьма ловокъ, онъ также былъ на сторожѣ. Онъ вынулъ два пистолета изъ кармана, выстрѣлилъ изъ одного и, ставъ по другую сторону стола, сказалъ:
   -- Попробуйте только сдѣлать хоть шагъ впередъ и я всажу вамъ эту пулю въ голову.
   Въ ту же минуту двери отворились настежъ и появились два сержанта, вооруженные мушкетами и штыками. Они пришли на помощь своему товарищу. Игра была открыта. Я бросилъ ножъ, которымъ вооружился, такъ какъ старая вѣдьма, принеся вино, куда-то занесла потихонько мою шпагу.
   -- Я сдаюсь,-- сказалъ я.
   -- Вотъ такъ-то лучше, милый другъ. Какое же имя записать мнѣ въ спискѣ?-- спросилъ капитанъ.
   -- Пишите Редмондъ Барри, изъ Балли Барри, потомокъ ирландскихъ королей, -- гордо произнесъ я.
   -- Я былъ однажды въ ирландской бригадѣ Роша,-- насмѣшливо сказалъ вербовщикъ,-- искалъ подходящихъ людей между немногими изъ вашихъ земляковъ, служащихъ въ британскомъ войскѣ и, право, врядъ-ли въ числѣ ихъ нашелся бы такой, который не происходилъ бы отъ королей Ирландіи.
   -- Сэръ,-- возразилъ я,-- кто бы я ни былъ, но вы должны видѣть, что я джентльменъ.
   -- О! у насъ ихъ много въ полку,-- отвѣчалъ капитанъ въ томъ же насмѣшливомъ тонѣ.-- Отдайте ваши бумаги, мистеръ Джентльменъ, и покажите, кто вы на самомъ дѣлѣ.
   Такъ какъ мой бумажникъ содержалъ нѣсколько банковыхъ билетовъ и бумаги м-ра Факенгама, то я не хотѣлъ выдавать его, подозрѣвая, весьма основательно, что капитанъ хочетъ завладѣть ими.
   -- Вамъ нѣтъ никакого дѣла до моихъ личныхъ бумагъ, -- сказалъ я,-- разъ я записанъ подъ именемъ Редмонда Барри.
   -- Подайте бумаги!-- закричалъ капитанъ, хватаясь за хлыстъ.
   -- Не дамъ!-- отвѣчалъ я.
   -- Собака! ты смѣешь не слушаться!-- и въ ту же минуту онъ полоснулъ меня хлыстомъ по лицу. Между нами завязалась борьба. Новъ ту минуту, какъ я схватился съ нимъ, на меня бросились оба сержанта, повалили меня на полъ и я лишился чувствъ, такъ какъ стукнулся объ полъ тѣмъ мѣстомъ головы, въ которое былъ раненъ прежде. Когда я пришелъ въ себя, кровь у меня текла ручьемъ, мой нарядный кафтанъ съ меня стащили, кошелька и бумагъ не было, а руки были связанія на спинѣ. У великаго Фридриха были цѣлыя толпы такихъ торговцевъ бѣлыми невольниками и на границахъ его государства жили цѣлыя шайки разбойниковъ, не останавливающихся ни передъ какимъ преступленіемъ для того, чтобы снабжать его блестящія войска пушечнымъ мясомъ. Не могу не разсказать при этомъ, -- признаюсь не безъ удовольствія,-- о печальной судьбѣ, постигшей впослѣдствіи того отчаяннаго негодяя, который, нарушая всѣ правила дружества и товарищества, коварнымъ образомъ завладѣлъ моей особой. Онъ былъ человѣкъ весьма хорошаго происхожденія, талантливый и храбрый, но любилъ игру и всякія излишества, а потому нашелъ болѣе выгоднымъ для себя сдѣлаться вербовщикомъ, чѣмъ оставаться вторымъ капитаномъ пѣхотнаго полка. Вѣроятно, и король также находилъ, что онъ будетъ ему полезнѣе въ первой должности. Его звали мосье де-Гальгенштейнъ и онъ былъ однимъ изъ самыхъ ловкихъ людей этого мошенническаго промысла. Онъ говорилъ на всѣхъ языкахъ и зналъ всѣ страны, а поэтому ему и не трудно было уличить такого простофилю, какъ я.
   Однако, въ 1765 году онъ получилъ должное наказаніе за свои дѣянія. Въ это время онъ жилъ въ Кэлѣ, напротивъ Страсбурга, и имѣлъ обыкновеніе гулять по мосту и заговаривать съ французскими часовыми, стоявшими на посту, которымъ онъ обѣщалъ всегда "горы и чудеса" (monts et merveilles), какъ говорятъ французы, если они перейдутъ на прусскую службу. Однажды на посту стоялъ великолѣпный гренадеръ, къ которому Гальгенштейнъ тотчасъ же подошелъ и которому онъ обѣщалъ дать, по крайней мѣрѣ, отрядъ, если онъ зачислится въ войска Фридриха.
   -- Спросите моего товарища, что стоитъ вонъ тамъ, дальше,-- отвѣчалъ часовой,-- я ничего не могу сдѣлать безъ него. Мы родились и выросли вмѣстѣ, служимъ вмѣстѣ и стоимъ рядомъ въ строю. Если онъ пойдетъ и вы и его сдѣлаете капитаномъ, то и я согласенъ.
   -- Приведите вашего товарища въ Кэль,-- радостно сказалъ Гальгенштейнъ,-- я угощу васъ отличнымъ обѣдомъ и обѣщаю, что вы оба будете довольны мною.
   -- Переговорите съ нимъ лучше здѣсь же, на посту,-- отвѣчалъ гренадеръ.-- Я не смѣю отлучиться съ поста, а вамъ стоитъ только пройтись и уладить съ нимъ дѣло.
   Гальгенштейнъ поговорилъ еще немного съ часовымъ и пошелъ дальше по мосту. Вдругъ на него напалъ страхъ и онъ повернулъ обратно. Но тутъ гренадеръ приставилъ свой штыкъ къ груди пруссака и заставилъ его остановиться: онъ былъ его плѣнникомъ.
   Пруссакъ, видя себя въ опасности, мигомъ перемахнулъ черезъ перила и бросился въ Рейнъ. Часовой, не долго думая, кинулъ свое ружье и послѣдовалъ за нимъ.
   Французъ плавалъ лучше нѣмца, онъ догналъ вербовщика, притащилъ его на Страсбургскій берегъ и выдалъ его начальству.
   -- За самовольное оставленіе поста и оружія тебя слѣдуетъ разстрѣлять,-- сказалъ ему генералъ,-- но твоя храбрость и смѣлость достойны награды. Король предпочитаетъ наградить тебя.
   И солдатъ получилъ денежную награду и повышеніе. Что касается Гальгенштейна, то онъ объявилъ себя дворяниномъ и капитаномъ прусскаго войска. О немъ наведены были справки въ Берлинѣ. Но король хотя и пользовался подобными людьми и его офицеры переманивали къ себѣ подданныхъ союзниковъ, не рѣшился, однако, сознаться въ собственномъ позорѣ. Изъ Берлина пришло заявленіе, что хотя въ королевствѣ и существуетъ подобная фамилія, но что человѣкъ, выдающій себя за члена этой фамиліи, долженъ быть самозванецъ, такъ какъ всѣ офицеры, носящіе это имя, находятся на своихъ постахъ. Это былъ смертный приговоръ Гальгенштейна и онъ былъ повѣшенъ въ Страсбургѣ, какъ шпіонъ. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   -- Бросьте его въ фургонъ, вмѣстѣ съ другими,-- сказалъ онъ, какъ только я пришелъ въ чувство.
   

ГЛАВА VI.
Въ фургонѣ. Военные эпизоды.

   Крытый фургонъ, къ которому меня повели, стоялъ, какъ я уже говорилъ, во дворѣ фермы рядомъ съ другимъ такимъ же фургономъ. Каждый изъ нихъ былъ наполненъ людьми, которыхъ подлый вербовщикъ внесъ въ списки служащихъ подъ знаменами великаго Фридриха. При свѣтѣ фонарей сторожевыхъ солдатъ, я могъ разглядѣть, когда меня бросили на солому, дюжину существъ, скученныхъ въ ужасной подвижной тюрьмѣ, куда заключили и меня. Крикъ и проклятія моего сосѣда въ фургонѣ показали мнѣ, что и онъ также, вѣроятно, раненъ, и въ теченіе всей этой ужасной ночи, стоны и рыданія моихъ несчастныхъ товарищей составляли такой, раздирающій душу, хоръ, что я ни на минуту не могъ найти успокоеніе во снѣ отъ моего несчастія. Въ полночь (насколько я могъ судить о времени) въ фургонъ запрягли лошадей и эти скрипучія, тряскія машины двинулись. Два солдата, вооруженные съ ногъ до головы, сидѣли на козлахъ и ихъ суровыя лица, время отъ времени заглядывали съ фонаремъ за холщевую занавѣску, чтобы сосчитать своихъ плѣнниковъ. Эти полупьяные скоты пѣли любовныя и военныя пѣсни, въ родѣ: "О Gretchen, mein Täubchen, mein Herzenstrompet, mein Kannon, mein Hecrpauk und mein Musket", "Prinz Eugen, der edle Bitter" и т. п. Ихъ дикіе припѣвы составляли рѣзкій диссонансъ съ стонами плѣнниковъ въ фургонѣ. Много разъ потомъ слышалъ я эти пѣсни въ походѣ или въ казармахъ, или вокругъ бивачныхъ огней по ночамъ.
   Тѣмъ не менѣе, я былъ далеко не такъ несчастливъ какъ въ то время, когда поступилъ въ первый разъ въ полкъ въ Ирландіи. По крайней мѣрѣ, думалъ я, если мнѣ и приходится служитъ простымъ солдатомъ, то никто изъ моихъ знакомыхъ не увидитъ моего позора. А этого я боялся пуще всего. Никто уже не скажетъ здѣсь: "Вотъ молодой Редмондъ Барри, потомокъ рода Барри, изящный дублинскій франтъ съ тесакомъ и ранцемъ за плечами!" И право, если бы не мнѣніе свѣта, съ которымъ всегда долженъ считаться всякій порядочный человѣкъ, я былъ готовъ довольствоваться самой скромной долей. Теперь я былъ также же далеко отъ свѣта, какъ если бы меня перенесли въ степи Сибири или на островъ Робинзона. И я такъ разсуждалъ самъ съ собой: "Теперь ты пойманъ, сопротивленіе ни къ чему не послужитъ; постарайся примириться съ твоимъ положеніемъ и извлечь изъ него возможную пользу и удовольствіе. Солдату въ военное время представляются тысячи случаевъ грабежа и другихъ вольностей, изъ которыхъ можно извлечь выгоду: пользуйся случаемъ и будь счастливъ. Кромѣ того, ты необыкновенно храбръ, красивъ и уменъ и кто знаетъ, можетъ быть, ты въ настоящей твоей службѣ можешь добиться повышенія.
   Такимъ философскимъ взглядомъ взиралъ я на свои несчастія, рѣшившись не падать подъ ихъ бременемъ и несъ свое горе и свою проломанную голову съ необычайнымъ достоинствомъ. Моя рана была въ эту минуту такимъ зломъ, противъ котораго требовалась не малая доля выносливости и терпѣнія, такъ какъ толчки фургона были ужасны и каждый изъ нихъ производилъ такое сотрясеніе въ моемъ мозгу, что мнѣ поминутно казалось, что у меня треснетъ черепъ. Когда забрезжило утро, я увидѣлъ, что у моего сосѣда, худого желтоволосаго парня, одѣтаго въ черное, была подъ головой подушка изъ соломы.
   -- Вы ранены, товарищъ?-- спросилъ я.
   -- Благодареніе Господу,-- отвѣчалъ онъ,-- я разбитъ и тѣломъ и душой, однако, раны у меня никакой нѣтъ.-- А вы, бѣдный юноша?
   -- Я раненъ въ голову,-- сказала, я,-- и мнѣ нужна ваша подушка. Отдайте мнѣ ее, у меня есть складной ножъ въ карманѣ! И я бросилъ ему такой свирѣпый взглядъ, желая дать ему понять (потому что вѣдь à la guerre comme à la guerre, а я не молокососъ), что если онъ не уступитъ, то я его попотчую своимъ ножемъ.
   -- Я отдалъ бы тебѣ ее и безъ угрозы, другъ, кротко сказалъ-желтоволосый человѣкъ и подалъ мнѣ свой маленькій мѣшокъ съ соломой. Затѣмъ онъ устроился возможно удобнѣе, прислонясь къ стѣнѣ фургона и сталъ читать наизусть. Eine feste Burg ist unser Gott, изъ чего я заключилъ, что это пасторъ. Благодаря толчкамъ фургона и различнымъ происшествіямъ дня, вызывавшимъ всевозможныя восклицанія и движенія со стороны пассажировъ я могъ убѣдиться, насколько разнообразно было наше общество. То какой-нибудь крестьянинъ зареветъ благимъ матомъ, то французъ бормочетъ про себя: "О, mon Dieu, mon Dieu"! Двое другихъ французовъ все время трещали, какъ сороки; въ углу сидѣла молчаливая сухая фигура, повидимому, англичанинъ. Но вскорѣ я былъ избавленъ отъ непріятныхъ впечатлѣній и неудобствъ пути. Несмотря на соломенную подушку пастора, моя больная голова какъ-то стукнулась о стѣнку фургона и снова потекла кровь, такъ что я опять потерялъ сознаніе. Помню только, что изрѣдка мнѣ давали глотокъ холодной воды и что одинъ разъ мы останавливались въ укрѣпленномъ городѣ, гдѣ офицеръ сосчиталъ насъ. Остальной путь прошелъ въ безпамятствѣ, отъ котораго я очнулся лишь на госпитальной кровати. Сестра милосердія, монашенка въ бѣломъ чепцѣ, стояла около меня.
   -- Они находятся въ печальномъ состояніи духовнаго мрака,-- сказалъ голосъ съ сосѣдней кровати, когда сестра кончила свое дѣло и ушла.-- Они блуждаютъ въ мракѣ невѣжества, а между тѣмъ и въ этихъ бѣдныхъ созданіяхъ горитъ огонь святой вѣры.
   Это былъ мой сосѣдъ въ фургонѣ, его большое широкое лицо глядѣло изъ подъ бѣлаго колпака. Онъ лежалъ рядомъ со мной.
   -- Какъ? вы здѣсь, г. пасторъ?-- спросилъ я.
   -- Только еще въ пасторы кандидатъ сэръ, -- отвѣчалъ бѣлый колпакъ, но, слава Богу, что вы пришли въ себя!-- Вы были весьма плохи, вы говорили на англійскомъ языкѣ, (который мнѣ знакомъ), объ Ирландіи, о молодой дамѣ, о Микѣ, еще о какой-то молодой дамѣ, о пожарѣ, о британскихъ гренадерахъ, о которыхъ вы пропѣли намъ отрывокъ баллады, и о многомъ еще, относящемся, безъ сомнѣнія, къ вашей личной жизни.
   -- Это была странная жизнь,-- сказалъ я,-- и можетъ быть нѣтъ на свѣтѣ человѣка моего званія, который могъ бы сравниться со мной по несчастію.
   Я не скрываю, что люблю похвастаться своимъ происхожденіемъ и прочими преимуществами, такъ какъ всегда находилъ, что если человѣкъ самъ о себѣ не замолвитъ словечка, друзья этого ни за что не сдѣлаютъ.
   -- Я не сомнѣваюсь,-- сказалъ мой товарищъ по госпиталю,-- что ваша исторія весьма занимательна и съ удовольствіемъ выслушаю ее. Но теперь вамъ много говорить нельзя, такъ какъ ваша болѣзнь была очень продолжительна и весьма истощила ваши силы.
   -- Гдѣ мы находимся?-- спросилъ я.
   Кандидатъ объяснилъ мнѣ, что мы въ госпиталѣ епископа города Фульды, занятаго въ настоящее время войсками принца Генриха. Близъ города произошла стычка съ французами и выстрѣломъ, попавшимъ въ фургонъ, ранило несчастнаго кандидата.
   Такъ какъ читатель знаетъ мою исторію, я не буду повторять ее здѣсь, а также сообщать прибавленій къ ней, которыми я наградилъ моего товарища. Сознаюсь только, я сказалъ ему, что нашъ родъ самый знаменитый, а нашъ домъ самый великолѣпный дворецъ въ Ирландіи, что мы страшно богаты, сродни всѣмъ пэрамъ Англіи, происходимъ отъ древнихъ ирландскихъ королей и т. д. Къ моему удивленію, въ теченіе разговора я замѣтилъ, что мой собесѣдникъ знаетъ объ Ирландіи гораздо болѣе, нежели я. Такъ, напримѣръ, когда я сталъ говорить о моемъ происхожденіи отъ королей.
   -- Отъ какой династіи королей?-- спросилъ онъ.
   -- О,-- сказалъ я (такъ какъ никогда не отличался памятью на даты), отъ самыхъ древнихъ изъ всѣхъ королей.
   -- Какъ! неужели вы можете прослѣдить вашъ родъ до сыновей Іафета?-- спросилъ онъ.
   -- Конечно, могу,-- отвѣчалъ я, и даже гораздо дальше -- до самаго Навуходоносора, если хотите.
   -- Я вижу,-- сказалъ, улыбаясь, кандидатъ,-- что вы съ недовѣріемъ относитесь къ этимъ легендамъ. Объ этихъ Парѳоланахъ и Немедіицахъ, о которыхъ любятъ упоминать ваши писатели, исторія не можетъ сказать ничего положительнаго. Я думаю также, что мы не болѣе имѣемъ основанія вѣрить этимъ сказаніямъ, какъ и легендамъ объ Іосифѣ Аримаѳейскомъ и королѣ Брутѣ, которые относятся къ еще болѣе древнимъ временамъ. И онъ принялся говорить о финикіянахъ, о готахъ и скиѳахъ, о Тацитѣ, о королѣ Макъ-Нейлѣ, о которыхъ я, признаться, слышалъ теперь первый разъ въ жизни. Что касается англійскаго языка, онъ говорилъ на немъ не хуже меня и зналъ, кромѣ того, еще семь другихъ языковъ, и когда я цитировалъ ему единственный латинскій стихъ, какой я зналъ изъ Гомера.
   
   As in praesenti perfectum fumat in avi,
   
   онъ началъ говорить со мной на языкѣ римлянъ. Но я сказалъ ему, что онъ произноситъ его иначе, чѣмъ мы, а потому и перемѣнилъ разговоръ.
   Исторія моего честнаго пріятеля была очень любопытна, и я передамъ ее здѣсь, чтобы показать, изъ какихъ различныхъ элементовъ состояли наши войска:
   -- Я саксонецъ по рожденію,-- началъ онъ.-- Мой отецъ былъ пасторъ деревни Пфаникухенъ, гдѣ я получилъ первыя основы знанія. Въ шестнадцать лѣтъ (мнѣ теперь тридцать два), овладѣвъ совершенно латинскимъ и греческимъ языками, а также французскимъ, англійскимъ, арабскимъ и еврейскимъ и получивъ наслѣдство въ сто рейхсталеровъ,-- сумму, вполнѣ достаточную для уплаты за университетскіе курсы,-- я отправился въ знаменитый Геттингенскій университетъ и посвятилъ здѣсь четыре года изученію точныхъ наукъ и богословія. Вмѣстѣ съ тѣмъ я не пренебрегалъ и другимъ болѣе свѣтскимъ образованіемъ: я нанялъ себѣ за одинъ грошъ въ часъ учителя танцевъ, бралъ уроки фехтованія у одного француза и верховой ѣзды въ циркѣ знаменитаго профессора по этой части. По моему мнѣнію, человѣкъ долженъ знать всё настолько, насколько это ему доступно. Онъ долженъ постоянно пополнять кругъ своихъ знаній и такъ какъ одна наука также нужна, какъ и другая, то ему и слѣдуетъ познакомиться со всѣми. Къ нѣкоторымъ отраслямъ знанія у меня не оказалось никакихъ способностей. Такъ, напр., я пробовалъ плясать на канатѣ вмѣстѣ съ однимъ богемскимъ артистомъ, появившимся въ нашей академіи, но самымъ жалкимъ образомъ провалился, такъ какъ упалъ и разбилъ себѣ носъ. Я также пробовалъ управлять четверкой, на которой одинъ студентъ, герръ графъ лордъ фонъ-Мартингэль, пріѣзжалъ въ университетъ. Но и это мнѣ не удалось, такъ какъ я опрокинулъ экипажъ, наѣхавъ на тумбу у Берлинскихъ воротъ, и вывалилъ подругу его сіятельства фрейлейнъ миссъ Китти Коддлинсъ. Я давалъ молодому лорду уроки нѣмецкаго языка; когда случилось вышеупомянутое происшествіе, онъ меня за это прогналъ. Мои средства мнѣ уже не позволяли такого,-- извините за выраженіе -- кувырканья, иначе я, безъ сомнѣнія, былъ бы способенъ получить мѣсто въ любомъ циркѣ на свѣтѣ и, какъ выражался мой знатный лордъ, справляться съ возжами въ совершенствѣ.
   Въ университетѣ я представилъ диссертацію о квадратурѣ круга, которая васъ бы навѣрное заинтересовала; затѣмъ я имѣлъ диспутъ на арабскомъ языкѣ съ профессоромъ Шрумпфомъ и, какъ увѣряютъ, -- одержалъ верхъ надъ нимъ. Я, разумѣется, научился всѣмъ языкамъ южной Европы, сѣверныя же нарѣчія не представляютъ затрудненіи для человѣка, основательно знающаго санскритскій языкъ. Если бы вы попробовали выучиться по русски, то вы нашли бы это дѣтской забавой и я всегда буду сожалѣть о томъ, что не научился по китайски. Съ этой цѣлью я и намѣревался пробраться въ Англію, чтобы тамъ постараться на одномъ изъ кораблей англійской компаніи доплыть до Кантона. Не могу назвать себя особенно бережливымъ, такъ какъ мое маленькое состояніе въ сто рейхсталеровъ, котораго хватило бы другому, болѣе экономному человѣку, на много лѣтъ, достало лишь на то, чтобы заплатить за пять лѣтъ ученья. Послѣ этого мои занятія науками прекратились, ученики меня покинули и я принужденъ былъ чинить сапоги, чтобы заработывать немного денегъ и откладывать ихъ на окончаніе курса впослѣдствіи. Въ это время я влюбился (кандидатъ при этомъ вздохнулъ) въ особу, которая, хотя она и не красива и ей уже сорокъ лѣтъ, способна, однако, симпатизировать мнѣ. Мѣсяцъ тому назадъ мой добрый другъ и начальникъ, ректоръ университета, докторъ Назенбруммъ увѣдомилъ меня, что священникъ Румпельвица -- умеръ; онъ спросилъ, желаю-ли я, чтобы имя мое было поставлено въ спискѣ кандидатовъ на эту должность и согласенъ-ли я на пробную проповѣдь? Такъ какъ этотъ заработокъ давалъ мнѣ возможность соединиться съ моей Амаліей, я съ радостью согласился и приготовилъ проповѣдь.
   Если вы желаете, я вамъ ее прочту -- нѣтъ?-- ну, все равно, я буду говорить вамъ отрывки изъ нея во время похода. Итакъ, продолжаю мой біографическій очеркъ, который уже приближается къ концу, или, говоря точнѣе, къ настоящему времени и событіямъ. Я сказалъ эту проповѣдь въ Румпельвицѣ и, надѣюсь, вполнѣ разрѣшилъ наконецъ, вавилонскій вопросъ. Я говорилъ въ присутствіи господина барона и его благороднаго семейства, а также нѣсколькихъ высшихъ военныхъ чиновъ, гостившихъ въ замкѣ. Докторъ Мозеръ изъ Галле говорилъ послѣ меня вечернюю проповѣдь; но хотя въ его рѣчи и было много учености, я не думаю, чтобы его проповѣдь произвела такой эффектъ, какъ моя, и что жители Румпельвица особенно оцѣнили ее. Послѣ проповѣди кандидаты вышли всѣ вмѣстѣ изъ церкви и весело ужинали въ гостинницѣ Голубаго Оленя.
   Пока мы сидѣли за столомъ, вошелъ слуга и доложилъ, что какая-то личность проситъ вызвать ему одного изъ почтенныхъ кандидатовъ, "самаго высокаго". Это могло относиться только ко мнѣ, такъ какъ я на цѣлую голову былъ выше всѣхъ здѣсь присутствующихъ джентльменовъ. Я вышелъ, чтобы увидѣть того, кто желалъ говорить со мной и очутился передъ человѣкомъ, въ которомъ весьма нетрудно было узнать еврея.
   -- Сэръ,-- сказалъ онъ,-- я слышалъ отъ пріятеля, бывшаго сегодня въ церкви, содержаніе великолѣпной проповѣди, сказанной вами. Они произвели на меня весьма глубокое впечатлѣніе. Лишь два-три пункта остались неясными для меня и если бы вы сдѣлали мнѣ великую честь просвѣтить меня, я думаю... я думаю, что ваше краснорѣчіе обратило бы Соломона Гирша.
   -- Какіе же это пункты, мой другъ?-- спросилъ я и назвалъ ему двадцать четыре заголовка моей проповѣди, спрашивая, къ которому изъ нихъ относятся его сомнѣнія. Мы ходили взадъ и впередъ передъ гостинницей, но окна были открыты и мои товарищи, слышавшіе проповѣдь утромъ, довольно ядовито просили меня не повторять ея снова. Поэтому я пошелъ съ моимъ собесѣдникомъ дальше, и по его просьбѣ, началъ говорить проповѣдь сначала. Память у меня отличная и я могу сказать наизусть всякую книгу, прочтя ее три раза.
   И вотъ я снова излилъ подъ шелестомъ деревьевъ и луннымъ свѣтомъ проповѣдь, которую говорилъ при блистающемъ свѣтѣ солнца въ полдень. Мой еврей лишь изрѣдка прерывалъ меня восклицаніями: чудесно! великолѣпно! Wunderschön!-- восклицалъ онъ въ концѣ каждаго краснорѣчиваго періода. Однимъ словомъ, онъ истощилъ всѣ восклицанія восторга и удивленія на нашемъ языкѣ. Я думаю, мы прошли такимъ образомъ двѣ мили, когда я дошелъ до моего третьяго заголовка. Тогда мой спутникъ попросилъ меня войти съ нимъ въ его домъ, къ которому мы подходили, и выпить стаканъ пива. Отъ этого я никогда не могъ отказаться.
   Этотъ домъ, сэръ, была та самая гостинница, въ которой схватили и васъ. Какъ только я вошелъ туда, какъ три человѣка бросились на меня, говоря, что я дезертиръ и ихъ плѣнникъ и потребовали отъ меня мои деньги и бумаги. Я повиновался, энергично заявляя о моемъ священномъ санѣ. Документы мои состояли изъ моей проповѣди, изъ рекомендательнаго письма ректора Назенбрумма, свидѣтельствующаго о моей личности. Денегъ же было у меня всего три гроша и четыре пфенига. Я былъ въ фургонѣ уже двадцать часовъ, когда вы пріѣхали въ гостинницу. Французскій офицеръ, лежавшій напротивъ васъ (тотъ, который вскрикнулъ, когда вы наступили ему на ногу, потому что онъ былъ раненъ), былъ приведенъ не задолго передъ вами. Его взяли въ эполетахъ и съ оружіемъ. Онъ назвалъ свой чинъ и званіе, но онъ былъ одинъ (мнѣ кажется, причиной его отлучки изъ полка была любовь къ одной гессенской дамѣ). Такъ какъ забравшимъ его было выгоднѣе сдѣлать его рекрутомъ, чѣмъ оставить плѣнникомъ, то онъ и осужденъ раздѣлять нашу участь. Онъ не первый офицеръ, забранный такимъ образомъ. Одинъ изъ поваровъ де-Субиза и три актера изъ труппы французскаго лагеря, нѣсколько дезертировъ изъ англійскихъ войскъ (ихъ заманиваютъ увѣреніемъ, что на прусской службѣ не наказываютъ розгами), и еще три голландца были захвачены въ то же время.
   -- А вы,-- спросилъ я,-- вы, которому предстояло занять почтенную должность и получить средства къ существованію, вы, такой ученый человѣкъ, развѣ вы не возмущены этимъ оскорбленіемъ?
   -- Я саксонецъ,-- отвѣчалъ кандидатъ, -- и у насъ возмущеніе ни къ чему не ведетъ. Наше правительство придавлено стопами Фридриха за послѣднія пять лѣтъ и я могу разсчитывать только на такую же милость великаго могола. Но я, по правдѣ сказать, и не особенно печалюсь о своей долѣ. Я столько лѣтъ жилъ грошевымъ хлѣбомъ, что солдатская порція кажется мнѣ роскошью. Наказаніе розгами меня не особенно безпокоитъ: все это вещи преходящія, а поэтому сносныя. Если Богъ не допуститъ, я никогда не убью человѣка на войнѣ и не боюсь испытать на себѣ дѣйствіе военной страсти, имѣвшей такое вліяніе на человѣческій родъ. По той же причинѣ я пожелалъ жениться на моей Амаліи, ибо тогда только мужчина можетъ съ полнымъ правомъ назваться человѣкомъ, когда онъ сдѣлался отцомъ семейства. Быть отцомъ составляетъ условіе его существованія и цѣль его воспитанія. Амалія подождетъ; она не нуждается ни въ чемъ, такъ какъ служитъ кухаркой у г-жи ректорши Назенбруммъ, супруги моего достойнаго начальника. У меня есть съ собой двѣ книги, которыхъ никто не въ состояніи отнять у меня, и одна изъ нихъ, самая лучшая, хранится въ моемъ сердцѣ. Если Богу угодно прекратить мое существованіе здѣсь, если мнѣ не суждено продолжать моихъ занятій, то о чемъ же мнѣ жалѣть! Молю Бога не ошибиться, но мнѣ кажется, что я не сдѣлалъ вреда ни одному человѣку и не совершилъ ни одного смертнаго грѣха. Если же я виновенъ, я знаю, куда обратиться за прощеньемъ, а если я умру, какъ я уже сказалъ прежде, чѣмъ изучу все, что желаю познать, то развѣ я не буду въ состояніи узнать все? А чего же можетъ еще желать человѣческая душа?
   -- Простите меня, что я такъ часто употребляю слово "я" въ своей рѣчи,-- прибавилъ кандидатъ,-- но когда говоришь о самомъ себѣ, то это самый легкій и краткій способъ выраженія.
   Въ этомъ отношеніи, хотя я и врагъ эготизма, мой пріятель былъ, но моему, нравъ. Хотя онъ и признавалъ себя человѣкомъ съ ограниченнымъ умомъ, съ весьма небольшимъ честолюбіемъ, котораго хватило лишь на то, чтобы изучить содержаніе нѣсколькихъ заплѣсневѣлыхъ книгъ, мнѣ кажется, онъ былъ довольно хорошій человѣкъ, въ особенности по той покорности, съ какой переносилъ свое несчастіе. Многіе храбрые люди высокаго происхожденія не выдерживаютъ несчастія и не одинъ уже впадалъ въ отчаяніе отъ сквернаго обѣда и падалъ духомъ отъ прорванныхъ локтей. Мое правило сносить все терпѣливо: пить воду, когда нѣтъ бургонскаго и если нѣтъ бархата, довольствоваться фризомъ. Но само собой разумѣется, что бургонское и бархатъ лучше и глупецъ тотъ, который не беретъ самое лучшее изъ того, что у него подъ руками. Проповѣди, которую хотѣлъ сообщить мнѣ мой другъ богословъ, я однако никогда не узналъ, ибо когда мы вышли изъ госпиталя, его отправили въ полкъ, находившійся очень далеко отъ его родины, въ Помераніи, а я былъ причисленъ къ полку Бюлова, имѣвшему свою главную квартиру въ Берлинѣ. Прусскіе полки рѣдко мѣняютъ свои гарнизоны; страхъ побѣговъ такъ великъ, что является необходимымъ знать въ лицо каждаго солдата и поэтому въ мирное время люди живутъ и умираютъ въ одномъ и томъ же городѣ. Это, само собой разумѣется, не увеличиваетъ пріятностей солдатской жизни. Въ предостереженіе молодыхъ джентльменовъ вродѣ меня, которымъ пришло бы въ голову посвятить себя военной карьерѣ и вообразить, что жизнь простого солдата бываетъ сносной, я и даю эти, надѣюсь нравственныя описанія того, что мы, бѣдняки солдаты, должны были выстрадать.
   Какъ только мы поправились, насъ изъ госпиталя и отъ сестеръ милосердія перевели прямо въ тюрьму города Фульды, гдѣ насъ держали какъ невольниковъ и преступниковъ: у воротъ тюремнаго двора и у дверей огромной темной палаты, гдѣ насъ было нѣсколько сотъ человѣкъ, стояли вооруженные часовые. Здѣсь мы находились до тѣхъ поръ, пока насъ не разсылали по разнымъ мѣстамъ. Вскорѣ на ученьи обнаруживалось, кто изъ насъ уже служилъ въ военной службѣ и кто нѣтъ и для первыхъ, пока мы находились въ тюрьмѣ, были нѣкоторыя привилегіи, хотя надзоръ надъ ними былъ еще строже и бдительнѣе, чѣмъ надъ тѣми несчастными, потерявшими всякое мужество созданіями, которыхъ силой заставляли служить. Для описанія собранныхъ здѣсь типовъ нуженъ карандашъ самого м-ра Джильрея. Здѣсь были люди всѣхъ званій и націй. Англичане боксировали и ругались; французы играли въ карты, фехтовали, плясали; тяжеловѣсные нѣмцы курили трубки и пили пиво, если могли купить его. Тѣ, кто могъ рискнуть кое-чѣмъ, играли и я въ картахъ былъ довольно счастливъ, такъ какъ, не имѣя ни гроша денегъ, когда былъ приведенъ сюда (мошенники вербовщики ограбили меня совершенно), я выигралъ около доллара въ первую же мою игру въ карты съ однимъ французомъ, который не спросилъ меня, могу-ли я заплатить ему, если проиграю. Таково преимущество джентльменскаго вида, который не разъ спасалъ меня, доставляя мнѣ кредитъ въ то время, когда мои фонды стояли необыкновенно низко. Между французами здѣсь былъ одинъ красавецъ солдатъ, настоящаго имени котораго никто не зналъ, но предшествующая исторія котораго произвела немалую сенсацію, когда ее узнали въ прусской арміи. Если красота и храбрость служатъ доказательствомъ благороднаго происхожденія, (хотя я видѣлъ многихъ уродовъ и трусовъ среди самой высшей аристократіи), то французъ этотъ, безъ сомнѣнія, принадлежалъ къ первымъ фамиліямъ Франціи, такъ благородна и величественна была его манера держать себя, такъ много гордости было во всей его особѣ. Онъ былъ немного ниже меня ростомъ, бѣлокурый, тогда какъ у меня волосы темные, и пожалуй даже шире меня въ плечахъ. Это былъ единственный человѣкъ, который лучше меня владѣлъ короткой шпагой, которой онъ могъ тронуть меня четыре раза на мои три. За то саблей я могъ бы разрубить его въ куски. Я могъ пробѣжать дальше и поднимать большую тяжесть, нежели онъ. Этого француза, съ которымъ я очень подружился, такъ какъ мы были двумя главарями нашего депо, хотя никакой низкой зависти между нами не было,-- называли всѣ Блондиномъ, потому что другого имени никто не зналъ. Онъ не былъ дезертиромъ, но прибылъ сюда, какъ я полагаю, съ нижняго Рейна, вслѣдствіе того, что фортуна, вѣроятно, не благопріятствовала его счастью въ игрѣ, а другихъ средствъ къ существованію у него не оказывалось. Я даже подозрѣваю, что его ожидала Бастилія, если бы онъ вздумалъ вернуться на родину.
   Онъ былъ страстно преданъ картамъ и вину и въ этомъ мы весьма симпатизировали другъ другу. Когда онъ былъ возбужденъ тѣмъ или другимъ, онъ дѣлался страшнымъ. Я же могу выносить, не выходя изъ себя, и несчастіе въ игрѣ, и вино. Поэтому я всегда бралъ надъ нимъ верхъ и выигрывалъ у него достаточно денегъ, чтобы сдѣлать мое положеніе сноснымъ. Внѣ тюрьмы онъ имѣлъ жену, которая,-- какъ я полагаю,-- и была причиной его несчастій и ссоры съ семьей. Ее допускали на свиданіе съ нимъ два или три раза въ недѣлю и она никогда не приходила съ пустыми руками. Это была маленькая темноволосая женщина съ ясными блестящими глазами, которыми она такъ и стрѣляла направо и налѣво.
   Мужъ ея былъ прикомандированъ къ полку, стоящему въ Нейссѣ въ Силезіи, недалеко отъ австрійской границы. Онъ всегда отличался смѣлостью и независимостью характера и въ тайной республикѣ полка, которая всегда есть во всякомъ войскѣ, считался признаннымъ главаремъ. Онъ былъ, какъ я уже сказалъ, отличнымъ солдатомъ, но человѣкомъ высокомѣрнымъ и необузданнымъ пьяницей. Такой человѣкъ, если онъ только не льститъ начальству (что я дѣлалъ всегда), постоянно будетъ въ дурныхъ отношеніяхъ съ офицерами. Капитанъ Блондина былъ его заклятымъ врагомъ, и его часто и строго наказывали.
   Его жена и другія полковыя женщины (это было послѣ заключенія мира), вели маленькую контрабандную торговлю черезъ австрійскую границу, на что власти съ обѣихъ сторонъ смотрѣли сквозь пальцы. Повинуясь приказаніямъ мужа, эта женщина съ каждой поѣздки привозила немного пороха и одну пулю, вещи, которыхъ отъ прусскихъ солдатъ получить невозможно и которыя припрятывались до поры до времени. Необходимость въ нихъ обнаружилась очень скоро.
   Блондинъ организовалъ обширный и смѣлый заговоръ. Не знаю, сколько сотенъ или тысячъ принимало въ немъ участіе; но между нами ходили объ этомъ заговорѣ странные толки. Слухи переходили отъ полка къ полку, несмотря на всѣ усилія правительства заглушить ихъ. Я самъ былъ среди народа, я видѣлъ возстаніе въ Ирландіи и знаю, что такое возстаніе бѣдняковъ.
   Онъ самъ сталъ во главѣ заговора. Никакихъ бумагъ и никакой переписки не было и ни одинъ изъ заговорщиковъ не сообщался ни съ кѣмъ, кромѣ француза: онъ имъ лично раздавалъ свои приказанія. Онъ все устроилъ для общаго возстанія гарнизона, въ двѣнадцать часовъ въ назначенный день. Велѣно было завладѣть всѣми гауптвахтами города, перебить часовыхъ, и кто знаетъ, что еще могло бы случиться. Иные изъ насъ увѣряли, что заговоръ распространился на всю Силезію и что Блондинъ поступитъ генераломъ на австрійскую службу.
   Въ двѣнадцать часовъ напротивъ гауптвахты Богемскихъ воротъ въ Нейссѣ прохаживалось человѣкъ тридцать, а французъ стоялъ близъ часоваго и оттачивалъ на камнѣ деревянный топорикъ. Какъ только часы пробили полдень, онъ всталъ, разрубилъ топоромъ голову часоваго, а остальные тридцать человѣкъ бросились въ гауптвахту, завладѣли находившимся тамъ оружіемъ и тотчасъ же выбѣжали въ ворота. Часовой у воротъ попробовалъ спустить запоръ, но французъ бросился на него и ударомъ топора отрубилъ ему руку, державшую цѣпь. Видя, что люди выбѣгаютъ съ оружіемъ въ рукахъ, охрана, стоявшая внѣ воротъ, попыталась заградить имъ путь, но тридцать бунтовщиковъ приняли солдатъ въ штыки и уложили нѣсколько на мѣстѣ; прочіе разбѣжались и тридцать бунтовщиковъ ринулись далѣе. Граница была лишь въ одной мили отъ Нейссы и они скоро могли добраться до нея. Но по городу уже распространилась тревога и его спасло лишь то, что часы, по которымъ дѣйствовалъ французъ, были на четверть часа впередъ противъ другихъ часовъ города. Забили генеральную тревогу, войска призвали къ оружію, а людямъ, которые должны были напасть на другія гауптвахты, пришлось отказаться отъ заговора. Но вмѣстѣ съ тѣмъ это дѣлало невозможнымъ открытіе заговорщиковъ, такъ какъ никто не могъ донести на товарища, не выдавъ вмѣстѣ съ тѣмъ и себя.
   Въ погоню за французомъ и тридцатью бѣглецами послали кавалерію, но тѣ уже были далеко на пути къ богемской границѣ. Когда же верховые настигли ихъ, они обернулись, выстрѣлили въ нихъ и подставили имъ штыки, такъ что тѣ отступили. Съ австрійской границы съ величайшимъ интересомъ слѣдили за исходомъ этого дѣла. Женщины, вышедшія къ нимъ навстрѣчу, принесли еще зарядовъ смѣлымъ бѣглецамъ, и они нѣсколько разъ отбивались отъ преслѣдовавшихъ ихъ драгунъ. Но въ этихъ безплодныхъ стычкахъ было потеряно много времени, а между тѣмъ пришелъ цѣлый батальонъ, который окружилъ бѣглецовъ и судьба несчастныхъ была рѣшена. Они боролись съ отчаяннымъ мужествомъ: ни одинъ не просилъ пощады. Когда истощились заряды, они дрались штыками и были застрѣлены и заколоты на мѣстѣ. Послѣднимъ изъ всѣхъ сдался Блондинъ. Пуля попала ему въ бедро, онъ упалъ и въ этомъ состояніи былъ захваченъ, хотя и убилъ офицера, подошедшаго, чтобы взять его.
   Онъ и немногіе, оставшіеся въ живыхъ, товарищи его были снова отведены въ Нейссъ и его тотчасъ же стали, какъ зачинщика, судить военнымъ судомъ. Онъ отказался отвѣчать на всѣ вопросы относительно своего имени и фамиліи.
   -- Что вамъ за дѣло, кто я такой?-- говорилъ онъ, -- я въ вашей власти и вы меня разстрѣляете. Мое имя не спасетъ меня, какъ бы оно ни было знаменито.
   Такимъ же образомъ онъ отказался дать какія бы то ни было показанія относительно своего заговора.
   -- Это все сдѣлано однимъ мною,-- сказалъ онъ,-- каждый участвовавшій зналъ только меня и ничего не знаетъ ни объ одномъ изъ своихъ товарищей. Тайна принадлежитъ мнѣ и умретъ вмѣстѣ со мной.
   Когда офицеры спросили его, что побудило его задумать такое ужасное преступленіе?
   -- Ваша дьявольская грубость и самовластіе,-- отвѣчалъ онъ.-- Всѣ вы разбойники и звѣри и только низкой трусости вашихъ людей вы обязаны тѣмъ, что давно не перебиты.
   Тогда его капитанъ воспылалъ такимъ страшнымъ гнѣвомъ противъ этого раненаго человѣка, что бросился на него и ударилъ кулакомъ по лицу. Но Блондинъ, хотя и раненый, съ быстротой молніи выхватилъ штыкъ изъ рукъ одного изъ поддерживавшихъ его солдатъ и вонзилъ его въ грудь офицера.
   -- Мерзавецъ и звѣрь!-- воскликнулъ онъ,-- по крайней мѣрѣ, я буду имѣть утѣшеніе спровадить тебя на тотъ свѣтъ прежде, чѣмъ самъ умру.
   Его казнили въ тотъ же день.
   Онъ предлагалъ написать королю, если они согласятся послать запечатанное письмо къ начальнику почты; но они, безъ сомнѣнія, боялись, чтобы въ письмѣ не было сказано чего-нибудь въ обвиненіе ихъ и отказались дать свое согласіе. На слѣдующемъ смотру Фридрихъ, какъ говорятъ, сдѣлалъ имъ строгій выговоръ за то, что они не исполнили желанія француза. Тѣмъ не менѣе интересы короля требовали потушить это дѣло и его потушили такъ хорошо, что около сотни тысячъ солдатъ въ арміи знали объ этомъ и не одинъ изъ насъ выпилъ стаканъ вина въ память мученика за солдатское дѣло.
   Безъ сомнѣнія, найдутся читатели, которые завопятъ, что я поощряю непокорность и защищаю убійство. Но если бы они служили рядовыми въ прусской арміи между 1760 и 1765 годами, то они навѣрное не стали бы такъ возражать. Этотъ человѣкъ убилъ двухъ часовыхъ, чтобы завоевать себѣ свободу, а сколько сотенъ и тысячъ его соотечественниковъ и австрійцевъ погубилъ Фридрихъ изъ-за того, что ему понравилась Силезія? Именно ненавистная тиранія системы отточила топоръ, отрубившій головы двумъ часовымъ въ Нейссѣ. Пусть же офицеры будутъ осторожнѣе и дважды подумаютъ прежде чѣмъ наказать бѣднаго солдата палками.
   Я могъ бы разсказать еще много исторій объ арміи; но такъ какъ я самъ былъ солдатомъ и всѣ мои симпатіи на сторонѣ рядового, то, безъ сомнѣнія, мой разсказъ упрекнутъ въ безнравственной тенденціи. Буду, поэтому, кротокъ. Вообразите же мое изумленіе, когда въ нашемъ депо я вдругъ услыхалъ однажды хорошо знакомый мнѣ голосъ и увидѣлъ молодого худощаваго джентльмена, котораго два человѣка нашего отряда вводили въ палату, колотя его по спинѣ. Онъ на самомъ чистомъ англійскомъ языкѣ обратился ко мнѣ съ такими словами:
   -- Проклятый мошенникъ! Ужъ я тебѣ отомщу! Я напишу моему посланнику такъ же вѣрно, какъ мое имя -- Факенгамъ изъ Факенгама. Я громко расхохотался: это былъ мой старый знакомый въ моемъ собственномъ капральскомъ кафтанѣ. Лизхенъ поклялась, что онъ дѣйствительно солдатъ и несчастнаго взяли и хотѣли причислить къ нашему полку. Но я зла не помню, и, насмѣшивъ всю палату до упада разсказомъ о своей продѣлкѣ съ бѣднымъ Факенгамомъ, я далъ ему совѣтъ, который доставилъ ему свободу.
   -- Ступайте къ здѣшнему начальнику,-- сказалъ я,-- если же они увезутъ васъ въ Пруссію, то тамъ вамъ конецъ будетъ и вы никогда оттуда не выберетесь. Поэтому отправляйтесь къ коменданту депо и обѣщайте ему сто... пятьсотъ гиней за то, чтобы онъ выпустилъ васъ на свободу. Скажите, что ваши бумаги и деньги у вербовщика (что и было вѣрно). А главное -- убѣдите его въ томъ, что вы имѣете средства заплатить ему обѣщанную сумму и я ручаюсь вамъ, что онъ выпустить васъ на свободу.
   Онъ послѣдовалъ моему совѣту и когда насъ отправили въ походъ, м-ръ Факенгамъ нашелъ средство поступить въ госпиталь, а пока онъ тамъ находился, дѣло уладилось такъ, какъ я говорилъ. Однако, онъ едва не лишился свободы навсегда, такъ какъ съ свойственной ему скаредностью, сталъ торговаться изъ-за нея, къ тому же онъ никогда не выказалъ ни малѣйшей благодарности относительно меня, своего благодѣтеля.
   Я вовсе не хочу описывать семилѣтнюю войну въ романическомъ видѣ. Къ концу ея, прусская армія, столь знаменитая своей дисциплиной, имѣла, правда, офицерами и унтеръ-офицерами природныхъ пруссаковъ, но за то общій составъ ея былъ крайне разнообразенъ. Армія состояла по большей части изъ набранныхъ или насильно захваченныхъ, подобно мнѣ, людей изъ всѣхъ странъ Европы. Поэтому побѣги туда и назадъ повторялись безпрестанно. Въ одномъ моемъ полку (Бюловскомъ), до войны было не менѣе 600 французовъ и когда они выступили изъ Берлина въ сраженіе, одинъ изъ нихъ наигрывалъ на скрипкѣ франпузскій мотивъ, а другіе пѣли "Nous allons en France". Два года спустя, когда полкъ возвращался въ Берлинъ ихъ осталось всего шесть человѣкъ: остальные или бѣжали, или были убиты въ сраженіяхъ. Жизнь рядового въ тѣ времена была такъ ужасна, что только люди съ необыкновеннымъ, желѣзнымъ терпѣніемъ могли выносить ее. На троихъ рядовыхъ полагался капралъ, который шелъ позади и нещадно колотилъ ихъ палкой. Такъ что говорили, что въ сраженіи переднюю шеренгу составляли рядовые, а вторую, позади ихъ,-- сержанты и капралы, которые погоняли ихъ. Многіе доведены были отчаяніемъ отъ вѣчныхъ истязаній до ужасныхъ поступковъ. Въ нѣкоторыхъ полкахъ арміи возникла страшная эпидемія преступленій, служившая для правительства источникомъ постояннаго безпокойства. Это была странная манія дѣтоубійства. Люди говорили, что жизнь невыносима, а самоубійство страшный грѣхъ. Чтобы избѣжать его и вмѣстѣ съ тѣмъ покончить съ невыносимой пыткой своего положенія, они убивали невиннаго младенца, который уже навѣрное попадетъ въ рай, а затѣмъ доносили на себя и отдавали себя въ руки закона. Самъ король,-- герой, мудрый философъ, съ либеральными фразами на устахъ и выказывавшій всегда якобы глубокое отвращеніе къ смертной казни -- испугался этого страшнаго протеста противъ чудовищной тираніи со стороны несчастныхъ, которыхъ онъ сдѣлалъ своими рабами. Но самъ не придумалъ иного средства для борьбы съ этимъ зломъ, помимо воспрещенія допускать священниковъ къ этимъ несчастнымъ, которымъ, слѣдовательно, отказывалось въ святомъ религіозномъ утѣшеніи.
   Наказанія были безпрерывны. Каждый офицеръ пользовался полной свободой въ выборѣ наказанія, а въ мирное время оно бывало еще болѣе жестокимъ, чѣмъ во время войны. По окончаніи войны король уволилъ отъ службы всѣхъ офицеровъ не-дворянскаго происхожденія, не взирая ни на какія заслуги ихъ. Онъ вызывалъ, напримѣръ, капитана впереди его отряда и говорилъ: "Онъ не дворянинъ, онъ можетъ уходить". Мы боялись его и принижались передъ нимъ, какъ дикіе звѣри передъ своимъ сторожемъ. Я видѣлъ, какъ храбрѣйшіе солдаты плакали, какъ дѣти, отъ палочныхъ ударовъ. Я видѣлъ однажды, какъ маленькій прапорщикъ пятнадцати лѣтъ вызвалъ изъ строя солдата лѣтъ пятидесяти, который побывалъ во многихъ сраженіяхъ. И онъ стоялъ рыдая и плача, какъ ребенокъ, въ то время какъ подлый мальчишка колотилъ его своей палкой и о рукамъ и ногамъ. Въ дни сраженій этотъ человѣкъ не потерпѣлъ бы этого. Тогда никто не тронулъ бы его за недостающую пуговицу; но когда въ его силѣ больше не нуждались, они снова вдавили въ него субординацію. Почти всѣ мы поддавались этому страшному колдовству, и почти никто не имѣлъ силы разрушить его. Французскій офицеръ, взятый вмѣстѣ со мной и о которомъ я уже упоминалъ, былъ въ нашемъ отрядѣ. Его били палками, какъ собаку. Когда я впослѣдствіи, двадцать лѣтъ спустя, встрѣтился съ нимъ въ Версали, онъ поблѣднѣлъ, какъ смерть при моемъ напоминаніи о прошломъ.
   -- Ради Бога,-- сказалъ онъ,-- не говорите объ этомъ, даже и теперь я ночью просыпаюсь весь дрожа и въ слезахъ.
   Что касается меня, то въ весьма непродолжительномъ времени, (въ теченіе котораго и я, признаюсь, попробовалъ палки, подобно моимъ товарищамъ), когда мнѣ представился случай показать себя храбрымъ и ловкимъ солдатомъ, я употреблялъ тоже средство, что и въ англійской арміи для предупрежденія дальнѣйшаго униженія моей личности. Я носилъ на шеѣ пулю, которую не старался скрывать, и объявилъ, что этой пулей застрѣлю солдата или офицера, который осмѣлится наказать меня палкой. И въ моемъ характерѣ было нѣчто такое, что заставляло вѣрить мнѣ, ибо этой пулей я уже разъ убилъ австрійскаго полковника и я, конечно, на задумался бы убить точно также и пруссака. Что мнѣ было за дѣло до ихъ вражды, и до того, двѣ-ли головы или одна у орла, подъ знаменемъ котораго я сражался? Я сказалъ себѣ только: "Ни одинъ человѣкъ не упрекнетъ меня за неисполненіе моихъ обязанностей, но и ни одинъ также не наложитъ на меня руки". И этого принципа я держался все время, пока оставался въ арміи.
   Я не намѣренъ разсказывать исторіи моихъ сраженій, какъ въ прусской, такъ и въ англійской службѣ. Я исполнялъ свой долгъ одинаково, какъ здѣсь, такъ и тамъ, а между тѣмъ мои усы пріобрѣли приличную длину. Это было, когда мнѣ исполнилось двадцать лѣтъ, и, право, во всей Прусской арміи не было въ то время болѣе храбраго, болѣе образованнаго и болѣе красиваго и, долженъ сознаться, болѣе кровожаднаго солдата, чѣмъ я. Я сдѣлался совершеннымъ звѣремъ по профессіи: въ дни сраженій я былъ счастливъ, внѣ поля битвы я хватался за всѣ удовольствія и не могу сказать, что былъ разборчивъ въ качествѣ ихъ или въ средствахъ доставлять ихъ себѣ. Надо, однако, сказать правду, что между нашими солдатами царствовалъ гораздо болѣе приличный общественный типъ, нежели между увальнями англійской арміи и наша служба была такъ трудна, что намъ оставалось мало времени на разныя безобразія. Я весьма смуглъ и черноволосъ, поэтому товарищи прозвали меня: "Чернымъ англичаниномъ" или "Англійскимъ чертомъ". Если требовалось дать кому-нибудь трудное порученіе, то его непремѣнно давали мнѣ. Я получалъ частыя награды деньгами, но чина мнѣ не давали и въ тотъ день, какъ я застрѣлилъ австрійскаго полковника, (высокаго улана, съ которымъ я схватился одинъ на одинъ), мой командиръ, генералъ Бюловъ, далъ мнѣ два фридрихсдора передъ всѣмъ полкомъ и сказалъ: "Я награждаю тебя сегодня, но боюсь, что мнѣ придется повѣсить тебя когда-нибудь". Я истратилъ эти деньги, а также и тѣ, которыя взялъ съ тѣла австрійскаго полковника, до копѣйки, въ ту же ночь въ веселой компаніи, и вовсе время, пока продолжалась война, карманъ мой никогда не былъ пустъ.
   

ГЛАВА VII.
Барри ведетъ гарнизонную жизнь и пріобрѣтаетъ многихъ друзей.

   Послѣ войны нашъ полкъ стоялъ въ столицѣ, быть можетъ въ наименѣе скучномъ изъ всѣхъ городовъ Пруссіи; но это не значитъ еще, чтобы тамъ было особенно весело. Наша служба, хотя и тяжелая, все-таки оставляла еще много свободныхъ часовъ, когда мы могли пользоваться всѣми удовольствіями, какія только были намъ доступны. Многіе изъ нашей казармы занимались какимъ-нибудь ремесломъ, но я не зналъ ни одного, да и кромѣ того моя гордость запрещала мнѣ работать: джентльменъ не долженъ былъ пачкать своихъ рукъ трудомъ. Однако, жалованье наше было слишкомъ мало, чтобы не страдать отъ всякихъ лишеній, а такъ какъ я всегда любилъ удовольствія и наше положеніе въ столицѣ не позволяло намъ теперь пользоваться такими способами собирать контрибуцію, какъ въ военное время, то у меня оставался лишь одинъ способъ добывать средства къ жизни; я поступилъ въ деньщики къ моему капитану. Я съ негодованіемъ отказывался отъ этой должности четыре года тому назадъ, когда былъ на англійской службѣ; но положеніе въ чужой странѣ совсѣмъ иное, да и кромѣ того, послѣ пятилѣтней строевой службы, гордость человѣка, надо правду сказать, примиряется со многими вещами, которыя кажутся ему невыносимыми въ независимомъ положеніи.
   Капитанъ былъ человѣкъ молодой и отличился во время войны, иначе онъ никогда не добился бы такого быстраго повышенія. Кромѣ того, онъ былъ племянникомъ и наслѣдникомъ министра полиціи г. фонъ Потцдорфа,-- родство, навѣрное способствовавшее его производству.
   Капитанъ фонъ Потцдорфъ былъ весьма строгъ на ученьѣ и въ казармахъ, но имъ легко было управлять посредствомъ лести. Я сначала покорилъ его сердце моимъ замѣчательнымъ умѣньемъ заплетать себѣ косу, что я дѣлалъ несравненно лучше, чѣмъ кто либо въ полку, и постепенно завладѣлъ его довѣріемъ посредствомъ множества маленькихъ хитростей и комплиментовъ, которые я, будучи самъ джентльменомъ, умѣлъ примѣнять весьма кстати. Онъ былъ человѣкъ преданный удовольствіямъ болѣе открыто, нежели кто либо при суровомъ дворѣ короля. Онъ былъ щедръ и безпеченъ и очень любилъ рейнвейнъ. Всѣмъ этимъ качествамъ я глубоко симпатизировалъ и изъ каждаго, разумѣется, умѣлъ извлекать пользу. Его не любили въ полку, потому что предполагали, что онъ находится въ слишкомъ близкихъ отношеніяхъ съ своимъ дядей, министромъ полиціи, которому онъ будто бы передаетъ все, что дѣлается въ полку.
   Вскорѣ я пріобрѣлъ довѣріе моего начальника и зналъ почти всѣ его дѣла. За это я былъ избавленъ отъ большинства смотровъ и парадовъ, которые иначе несомнѣнно выпали бы на мою долю, и принималъ участіе во многихъ обыскахъ. Это дало мнѣ возможность фигурировать съ нѣкоторымъ блескомъ въ извѣстномъ, хотя долженъ сознаться, весьма смиренномъ обществѣ Берлина. Въ кругу женщинъ я пользовался особеннымъ фаворомъ; я такъ учтиво умѣлъ обращаться съ ними, что тѣ никакъ не могли понять, за что я получилъ въ полку очень странное прозвище Чернаго дьявола.
   -- Чортъ не такъ страшенъ какъ его малюютъ,-- смѣясь, говорилъ я, и многія дамы потихонько сознавались, что я воспитанъ не хуже самого капитана. И разумѣется, какъ могло быть иначе, принимая во вниманіе мое происхожденіе и воспитаніе?
   Когда я достаточно освоился съ нимъ, я попросилъ у него позволенія написать письмо моей бѣдной матери въ Ирландію, которой я не писалъ уже нѣсколько лѣтъ, такъ какъ писемъ солдатъ-иностранцевъ никогда не посылали изъ боязни допросовъ и безпокойствъ со стороны родныхъ. Мой капитанъ обѣщалъ найти случай отправить письмо и такъ какъ я зналъ, что онъ будетъ читать его, я подалъ ему его незапечатаннымъ, выказывая ему такимъ образомъ мое довѣріе. Но вы можете себѣ представить, что письмо было написано такъ, чтобы оно не могло доставить непріятности тому, кто писалъ его. Я просилъ у моей уважаемой матушки прощенія за то, что бѣжалъ отъ нея, говорилъ, что мое безуміе сдѣлало невозможнымъ для меня возвращеніе на родину; но что ей, по крайней мѣрѣ, будетъ пріятно узнать, что я здоровъ и счастливъ на службѣ величайшаго монарха въ свѣтѣ и что военная жизнь мнѣ очень правится. Я прибавлялъ еще, что нашелъ добраго покровителя и начальника, который навѣрное позаботится о моей судьбѣ, такъ какъ она не въ состояніи этого сдѣлать. Я посылалъ поклонъ всѣмъ дѣвицамъ въ Кэстль-Брэди, называя ихъ всѣхъ по именамъ отъ Бидди до Брэки и подписался тѣмъ, что я и былъ въ дѣйствительности, ея любящимъ сыномъ, Редмондомъ Барри, изъ отряда капитана Потцдорфа въ въ Бюловскомъ пѣхотномъ полку, стоящемъ въ Берлинѣ. Я разсказалъ ей еще забавный анекдотъ о томъ, какъ король спустилъ съ лѣстницы канцлера и трехъ судей однажды, когда я стоялъ на часахъ въ Потсдамѣ, и затѣмъ я выражалъ желаніе, чтобы поскорѣе снова была война и я могъ бы дослужиться до офицера. Разумѣется, письмо было такъ написано, какъ будто я былъ самый счастливый человѣкъ въ мірѣ и меня нисколько не огорчало то, что я въ этомъ отношеніи обманывалъ мою добрую родительницу. Я увѣренъ, что мое письмо было прочтено, потому что нѣсколько дней спустя капитанъ Потцдорфъ началъ меня разспрашивать о моей семьѣ и я все разсказалъ ему относительно правдиво. Я сказалъ, что я сынъ хорошей семьи, но что мать моя почти совершенно раззорена и съ трудомъ можетъ содержать своихъ восемь дочерей, которыхъ я назвалъ по именамъ. Я отправился изучать право въ Дублинѣ, гдѣ попалъ въ дурное общество и втянулся въ долги, убилъ человѣка на дуэли и навѣрное былъ бы повѣшенъ или посаженъ въ тюрьму его вліятельными родственниками, если бы вернулся на родину. Я поступилъ на англійскую службу, такъ какъ это представляло мнѣ отличный случаи бѣжать изъ Англіи, и затѣмъ разсказалъ исторію м-ра Факенгама изъ Факенгама въ такихъ выраженіяхъ, что мой начальникъ покатывался со смѣха. Впослѣдствіи онъ сказалъ мнѣ, что разсказывалъ эту исторію на вечернемъ собраніи у госпожи фонъ Камакъ, гдѣ всѣ захотѣли увидѣть молодого англичанина.
   -- А не былъ-ли тамъ британскій посолъ?-- спросилъ я съ встревоженнымъ видомъ и прибавилъ:
   -- Ради Бога, сударь, не называйте меня, а то онъ потребуетъ, чтобы меня выдали, а мнѣ вовсе не хочется быть повѣшеннымъ на моей милой родинѣ.
   Потцдорфъ засмѣялся и обѣщалъ позаботиться о томъ, чтобы я остался на своемъ мѣстѣ, а я поклялся ему въ вѣчной благодарности.
   Нѣсколько дней спустя, онъ, съ весьма серьезнымъ видомъ, сказалъ мнѣ:
   -- Редмондъ, я говорилъ о васъ съ нашимъ командиромъ и когда я выразилъ мое удивленіе по поводу того, что такой храбрый и талантливый парень не подвинулся впередъ во время войны, то командиръ сказалъ, что начальство не упускаетъ васъ изъ вида, что вы храбрый солдатъ и очевидно хорошаго происхожденія; но что никто менѣе васъ не заслужилъ повышенія; вы были лѣнивы, непокорны и необузданны, вы многимъ причиняли непріятности и, не смотря на всѣ ваши таланты и качества, онъ увѣренъ, что вы плохо кончите.
   -- Сэръ,-- сказалъ я, -- удивляюсь, какъ могло составиться обо мнѣ подобное мнѣніе. Генералъ Бюловъ ошибается на счетъ меня. Я попалъ, правда, въ плохое общество, но я дѣлалъ лишь то, что дѣлали и другіе солдаты, а кромѣ того у меня никогда не было прежде ни одного друга или покровителя, которому я могъ бы показать, что я способенъ на лучшее. Пусть командиръ говоритъ, что я никуда не гожусь и пошлетъ меня къ чорту; но вы можете быть увѣрены, что я и самъ готовъ отправиться къ чорту за васъ.
   Эти рѣчи, повидимому, весьма понравились капитану и такъ какъ я былъ скроменъ и полезенъ ему во многихъ щекотливыхъ дѣлахъ, то онъ вскорѣ привязался ко мнѣ. Такъ, напримѣръ, въ одинъ прекрасный день или скорѣе вечеръ, когда онъ былъ въ tête-à-tête съ супругой табачнаго совѣтника фонъ-Дозе, я... но зачѣмъ говорить о вещахъ, которыя теперь никого не касаются?
   Черезъ четыре мѣсяца послѣ отправленія моего письма къ матери, я получилъ, на имя капитана, отвѣтъ, который возбудилъ во мнѣ такую тоску по дому и такую грусть, которыхъ я не въ силахъ описать. Я пять лѣтъ не видѣлъ почерка дорогого мнѣ существа и всѣ старые годы, и счастливые солнечные дни на зеленыхъ лугахъ Ирландіи, и ея любовь, и дядя, и Филь Нуфсель, и все, что я дѣлалъ и о чемъ думалъ прежде, воскресло въ моей памяти, при чтеніи письма. Когда я остался одинъ, я плакалъ надъ этимъ письмомъ такъ, какъ не плакалъ съ того дня, когда Нора обманула меня. Я постарался не показывать моихъ чувствъ товарищамъ и капитану; но вечеромъ, когда я долженъ былъ идти пить чай въ публичный садъ за Бранденбургскими воротами, въ обществѣ фрейлейнъ Лоттхенъ, компаньонки табачной совѣтницы, я былъ не въ состояніи идти и попросилъ ее извинить меня. Я рано легъ спать въ казармахъ, куда приходилъ и откуда уходилъ, когда хотѣлъ, и цѣлую ночь проплакалъ, вспоминая милую Ирландію. Но на другой день я снова воспрянулъ духомъ и, получивъ билетъ въ десять гиней, который мать моя посылала въ письмѣ, задалъ пиръ нѣкоторымъ знакомымъ. Письмо бѣдной матери было все закапано слезами и написано очень сбивчиво. Она радовалась, что я нахожусь на службѣ протестантскаго государя, хотя она и опасалась, что новый государь не на правомъ пути. Этотъ правый путь она сама нашла подъ руководствомъ преподобнаго Джосія Джоуэльса. Она называла его избраннымъ сосудомъ, сладкимъ мѵромъ, драгоцѣннымъ фіаломъ благовонія и вообще употребляла много такихъ выраженій, которыхъ я не могъ понять. Изъ всей этой галиматьи понятно было для меня одно, что она все еще любитъ своего сына и день и ночь молилась за своего безпутнаго Редмонда. Я думаю, не одному несчастному парню, одиноко стоящему на часахъ, или въ горести, въ болѣзни, приходитъ вдругъ въ голову, что въ эту минуту мать его молится за него? Мнѣ часто приходило это на мысль; но это не веселыя мысли и хорошо, что онѣ не приходятъ тогда, когда находишься въ обществѣ. Что бы тогда сталось съ веселыми молодыми людьми?-- они стали бы молчаливы и скучны, какъ похоронные гости. Я выпилъ въ эту ночь за здоровье моей матери въ трактирѣ и жилъ бариномъ, пока не вышли всѣ деньги. Она урвала отъ самаго нужнаго, какъ она призналась мнѣ потомъ, чтобы прислать мнѣ эти деньги и м-ръ Джоуэльсъ ее очень бранилъ за это.
   Однако, деньги добраго существа вышли очень быстро; но я скоро досталъ еще. У меня въ рукахъ было множество средствъ добывать ихъ и я сдѣлался любимцемъ капитана и его друзей. То мадамъ фонъ-Дозе дарила мнѣ фридрихсдоръ за то, что я приносилъ ей букетъ или письмо отъ ея капитана, то, наоборотъ, самъ старый совѣтникъ угощалъ меня бутылкой рейнвейна и совалъ мнѣ въ руку долларъ или два, чтобы я доставлялъ ему свѣдѣнія относительно связи между капитаномъ и его супругой. Но хотя я и не былъ такимъ дуракомъ, чтобы не брать его денегъ, однако, можете быть увѣрены, что я не былъ и настолько безчестенъ, чтобы выдать моего благодѣтеля, и совѣтникъ отъ меня ничего не узналъ. Когда между капитаномъ и его дамой произошло охлажденіе и онъ началъ ухаживать за богатой дочкой голландскаго министра, я уже не помню, сколько еще писемъ и гиней передавала мнѣ несчастная совѣтница, чтобы я помогъ ей вернуть невѣрнаго друга. Но такія возвращенія въ любви бываютъ рѣдко и капитанъ только смѣялся надъ ея томными вздохами и мольбами. Въ домѣ мингера фонъ-Гульдензака я такъ съумѣлъ понравиться и высшимъ, и низшимъ, что сдѣлался своимъ человѣкомъ и узналъ двѣ-три государственныхъ тайны, которыя удивили и заинтересовали моего капитана чрезвычайно. Онъ передалъ эти новости своему дядѣ, министру полиціи, который, безъ сомнѣнія, извлекъ изъ нихъ пользу.
   Итакъ, меня начали считать своимъ и въ семьѣ Потцдорфовъ; я былъ солдатомъ только по имени, такъ какъ мнѣ позволяли ходить въ партикулярномъ платьѣ (которое, увѣряю васъ, было самаго моднаго покроя) и веселиться на разные лады, въ чемъ мои бѣдные товарищи очень завидовали мнѣ. Что касается сержантовъ, то они были вѣжливы со мной, какъ съ офицеромъ: конечно, никто бы не осмѣлился оскорбить человѣка, пользующагося милостями племянника министра полиціи. Въ моемъ отрядѣ былъ молодой человѣкъ, по имени Курцъ, который, вопреки своему имени (Короткій), былъ шести футовъ ростомъ и которому я спасъ жизнь въ одномъ сраженіи. И вотъ, когда я ему разсказалъ, однажды, одно изъ моихъ приключеній, онъ назвалъ меня шпіономъ и доносчикомъ и просилъ не говорить ему болѣе "ты", какъ это водится въ Германіи между товарищами. Мнѣ ничего не оставалось другого, какъ вызвать его на дуэль; но убивать я его не желалъ. Я обезоружилъ его моментально и когда шпага его вылетѣла у него изъ руки надъ головой, я сказалъ ему: "Слушай, Курцъ, зналъ-ли ты когда человѣка, виновнаго въ низкомъ поступкѣ, который поступилъ бы такъ, какъ я поступаю теперь?" Это заставило замолчать и другихъ ворчуновъ и никто не смѣлъ послѣ этого смѣяться надо мной.
   Никто, конечно, не подумаетъ, чтобы человѣку моего происхожденія могло нравиться пребываніе въ лакейскихъ и разговоры съ лакеями и прочей прислугой. Но это, вѣдь, было не унизительнѣе казармы, которая мнѣ ужасно опротивѣла. Мои увѣренія въ любви къ военной службѣ имѣли цѣлью ослѣпить глаза моему начальнику. Я вздыхалъ о свободѣ. Я зналъ, что рожденъ для того, чтобы играть роль въ свѣтѣ. Если бы я стоялъ въ Нейссѣ, то, навѣрное, попытался бы освободиться вмѣстѣ съ храбрымъ французомъ; но здѣсь только хитрость могла помочь мнѣ завоевать свободу. Мой планъ былъ таковъ: сдѣлаться настолько необходимымъ Потцдорфу, чтобы онъ выхлопоталъ мнѣ свободу. Достигнувъ этого, я, съ моей фигурой и хорошимъ происхожденіемъ, могъ жениться на богатой лэди съ хорошимъ положеніемъ. И доказательствомъ того, что не однѣ корыстныя цѣли, но и благородное самолюбіе руководили мной, служитъ слѣдующее. Въ Берлинѣ была одна вдова, купчиха, съ шестью стами талеровъ дохода и съ хорошимъ торговымъ заведеніемъ, она давала мнѣ понять, что выкупитъ меня, если я обѣщаюсь жениться на ней. Но я объявилъ ей, что торговцемъ быть не могу и, слѣдовательно, отвергъ возможность предлагаемаго мнѣ освобожденія. Я былъ благодаренъ моему начальству, благодарнѣе, чѣмъ оно мнѣ. Капитанъ имѣлъ много долговъ и всегда возился съ жидами, которымъ надавалъ векселей, съ уплатою по смерти дяди. Старый герръ фонъ-Потцдорфъ, видя довѣріе, какое имѣлъ ко мнѣ его племянникъ, хотѣлъ подкупить меня, чтобы узнать настоящее положеніе дѣлъ молодого человѣка. Что же я сдѣлалъ? Я предупредилъ объ этомъ мосье Жоржа де-Потцдорфа и мы вмѣстѣ съ нимъ составили такой умѣренный списокъ его долговъ, что онъ не только не раздражилъ старика, но даже успокоилъ его и онъ заплатилъ ихъ, радуясь, что такъ дешево отдѣлался.
   И хорошую же награду получилъ я за свою преданность! Однажды утромъ старый джентльменъ заперся съ своимъ племянникомъ (онъ часто приходилъ разузнавать, что дѣлаютъ молодые офицеры полка: играетъ-ли тотъ или другой, имѣетъ-ли кто интрижку и съ кѣмъ, кто былъ эту ночь въ игорномъ домѣ, кто въ долгу и кто нѣтъ, такъ какъ король желалъ знать дѣла каждаго офицера въ арміи). Меня послали съ письмомъ къ маркизу д'Аржану, -- который потомъ женился на актрисѣ Кошуа,-- и встрѣтивъ маркиза на улицѣ, я отдалъ ему письмо и почти сейчасъ же вернулся въ квартиру капитана. Онъ и его достойный дядюшка избрали мою личность предметомъ своего разговора.
   -- Онъ дворянинъ,-- сказалъ капитанъ.
   -- Ба!-- возразилъ дядя (котораго мнѣ хотѣлось задушить за эту дерзость),-- всѣ эти ирландскіе нищіе, которыхъ когда либо забирали на службу, всегда разсказываютъ ту же исторію.
   -- Его завербовалъ Гальянштейнъ,-- продолжалъ капитанъ.
   -- Бѣтлый завербованный солдатъ!-- сказалъ Потцдорфъ,-- Хороша штука! la belle affaire!
   -- Я обѣщалъ ему похлопотать о его освобожденіи и увѣренъ, что онъ можетъ быть вамъ полезенъ.
   -- Ну и скажи, что хлопоталъ!-- засмѣялся дядя.-- Bon Dieu! да ты образецъ честности! Тебѣ никогда не дослужится до моей должности, если ты не сдѣлаешься разумнѣе. Пользуйся этимъ парнемъ, сколько можешь. У него хорошія манеры и открытый видъ. Онъ можетъ лгать съ такой увѣренностью, какой я ни у кого никогда не видалъ и драться, какъ ты говоришь, тоже умѣетъ. Этотъ мошенникъ не лишенъ нѣкоторыхъ качествъ; но онъ тщеславенъ, мотъ и болтунъ, un bavard. До тѣхъ поръ, пока ты его держишь подъ страхомъ военной дисциплины, in terrorem, ты можешь дѣлать съ нимъ, что хочешь. Но дай ему только свободу и онъ, по всей вѣроятности, улизнетъ. Корми его обѣщаніями, обѣщай ему, пожалуй, хоть генеральскій чинъ. Что мнѣ въ немъ? Шпіоновъ по городу и безъ него много.
   Такимъ образомъ оцѣнивалъ г. Потцдорфъ оказываемыя мною услуги этому неблагодарному старику. Я потихонько выбрался изъ комнаты съ чрезвычайно смущеннымъ сердцемъ и думая, что еще одна завѣтная моя мечта разлеталась въ прахъ и что мои надежды о выходѣ на волю черезъ услуги капитану были напрасны. Нѣкоторое время мое отчаяніе было таково, что я подумалъ о женитьбѣ на вдовѣ; но браки рядовымъ не разрѣшаются безъ позволенія самого короля. А въ этомъ случаѣ было весьма сомнительно, чтобы его величество позволилъ молодому человѣку двадцати двухъ лѣтъ, красивѣйшему парню во всей арміи, соединиться съ шестидесятилѣтней старухой, возрастъ которой не представлялъ вѣроятія на то, чтобы ея замужество увеличило число подданныхъ короля. Поэтому и эта надежда на освобожденіе была напрасна. Я не могъ равнымъ образомъ надѣяться на выкупъ, если только какая-либо великодушная личность не дастъ мнѣ взаймы порядочной суммы денегъ. Хотя я и заработывалъ, какъ уже сказано, довольно много, однако, я былъ всегда неисправимый расточитель и (таково великодушіе моего характера) въ долгу съ самаго моего рожденія.
   Мой капитанъ -- хитрый мошенникъ!-- передалъ мнѣ свой разговоръ съ дядей совершенно иначе чѣмъ я его слышалъ и, улыбаясь сказалъ мнѣ:
   -- Редмондъ, я говорилъ съ министромъ относительно твоихъ, услугъ и твоя фортуна сдѣлана. Мы тебя высвободимъ изъ арміи, помѣстимъ въ полицейское управленіе и доставимъ тамъ мѣсто надзирателя надъ правами. Это тебѣ дастъ возможность вращаться въ болѣе избранномъ обществѣ, нежели то, въ какое судьба до сихъ поръ кидала тебя. Хотя я и не вѣрилъ ни одному слову изъ того, что онъ говорилъ, я представился, что весьма тронутъ и клялся въ вѣчной преданности капитану за его доброту къ бѣдному отверженному ирландцу.
   -- Твоя услуга у голландскаго посла {Услуга, о которой говоритъ здѣсь м-ръ Барри, какъ намъ кажется, не безъ намѣренія описана въ весьма неопредѣленныхъ выраженіяхъ. По всей вѣроятности, его посылали служить за столомъ иностранцевъ, пріѣзжающихъ въ Берлинъ, чтобы доносить министру полиціи о новостяхъ, интересующихъ правительство. Великій Фридрихъ никогда не принималъ иностранца безъ этихъ гостепріимныхъ предосторожностей; что же касается до дуэлей, о которыхъ разсказываетъ м-ръ Барри, то мы позволяемъ себѣ сомнѣваться въ ихъ числѣ. Вообще можно замѣтить въ нѣкоторыхъ частяхъ его мемуаровъ, что какъ только онъ находится въ фальшивомъ положеніи, которое свѣтъ не можетъ считать достойнымъ уваженія, тотчасъ происходитъ дуэль, изъ которой онъ всегда выходитъ побѣдителемъ. Изъ этого онъ выводитъ заключеніе, что онъ человѣкъ съ незапятнанной честью.} мнѣ очень понравилась,-- сказалъ онъ.-- Но вотъ тебѣ еще случай быть полезнымъ и если ты все исполнишь, какъ слѣдуетъ, награда твоя несомнѣнна.
   -- Въ чемъ состоитъ услуга, сэръ?-- спросилъ я.-- Я все готовъ сдѣлать для такого добраго господина.
   -- Недавно пріѣхалъ въ Берлинъ, -- продолжалъ капитанъ, -- одинъ господинъ, служащій у императрицы. Онъ называетъ себя кавалеромъ де-Балибари и носитъ красную ленту и звѣзду папскаго ордена Шпоры. Онъ говоритъ и по итальянски, и по французски; но мы имѣемъ причины предполагать, что этотъ господинъ де-Балибари уроженецъ Ирландіи. Слышалъ-ли ты когда-либо имя Балибари въ Ирландіи?
   -- Балибари? Балиб... Внезапная мысль озарила меня. Нѣтъ, сэръ,-- сказалъ я,-- я никогда не слыхалъ этого имени.
   -- Ты долженъ идти къ нему въ услуженіе. Конечно, ты не долженъ знать ни слова по англійски, а если шевалье замѣтитъ особенности твоего произношенія, скажи, что ты венгерецъ. Слугѣ, который пріѣхалъ съ нимъ, откажутъ сегодня и особа, къ которой онъ обратился за рекомендаціей вѣрнаго человѣка, рекомендуетъ тебя. Ты венгерецъ и служилъ въ семилѣтней войнѣ, ты оставилъ службу вслѣдствіе слабости въ поясницѣ. Ты служилъ у г. Квелленберга два года, теперь онъ при войскѣ въ Силезіи, но вотъ аттестатъ, подписанный его рукой. Потомъ ты жилъ у д-ра Мопсіуса, который тоже дастъ тебѣ свидѣтельство, если окажется нужнымъ. Хозяинъ гостинницы "Звѣзда" также засвидѣтельствуетъ, что ты честный малый; но его свидѣтельство и не нужно. Что касается остального, то можешь разсказать ему о себѣ, что хочешь и расписать свою исторію такъ романично, какъ тебѣ угодно. Однако, постарайся пріобрѣсти довѣріе шевалье, возбудивъ его состраданіе къ себѣ. Онъ играетъ много въ карты и часто выигрываетъ. Хорошо-ли ты знаешь карты?
   -- Очень мало, -- отвѣчалъ я.-- Только какъ солдаты играютъ.
   -- Ну, я думалъ, что мы опытнѣе въ этомъ дѣлѣ. Ты долженъ узнать, не плутуетъ-ли шевалье. Если онъ только это дѣлаетъ, то онъ въ нашихъ рукахъ. Онъ безпрестанно видится съ австрійскимъ и англійскимъ послами и молодые люди обоихъ посольствъ часто ужинаютъ у него. Узнай, о чемъ они говорятъ, на сколько каждый изъ нихъ играетъ и въ особенности не играетъ-ли кто-нибудь на честное слово. Если ты можешь читать письма, то тѣмъ лучше, хотя относительно тѣхъ, что идутъ на почту, тебѣ безпокоиться нечего: мы ихъ прочитаемъ. Однако, никогда не пропускай замѣчать, кому и куда онъ пишетъ записки и съ кѣмъ и какимъ путемъ посылаетъ ихъ. Онъ спитъ съ ключами отъ ящика депешъ, привязанными на тесемкѣ вокругъ шеи. Ты получишь двадцать луидоровъ, если достанешь слѣпокъ съ этихъ ключей. Ты, конечно, пойдешь къ нему въ партикулярномъ платьѣ, пудру съ волосъ надо снять и просто перевязать ихъ лентой, усы слѣдуетъ, разумѣется, сбрить. Надававъ мнѣ такихъ наставленій и вручивъ весьма небольшую сумму денегъ, капитанъ ушелъ. Когда онъ снова увидѣлъ меня, онъ удивился происшедшей въ моей наружности перемѣнѣ. Не безъ боли въ сердцѣ сбрилъ я свои усы, которые были черны, какъ смоль, и изящно вились. Я снялъ съ волосъ отвратительное сало и муку, которые мнѣ всегда были ненавистны, надѣлъ простой сѣрый французскій кафтанъ, черные атласные панталоны, коричневый плюшевый жилетъ и шляпу безъ кокарды. Я имѣлъ такой смиренный видъ, какой только могъ имѣть слуга безъ мѣста. Я думаю, что даже въ моемъ собственномъ полку, который былъ въ это время на парадѣ въ Потсдамѣ, меня никто не узналъ бы. Въ такомъ нарядѣ я отправился въ гостинницу "Звѣзды", гдѣ жилъ тотъ иностранецъ. Сердце мое сильно билось и что-то мнѣ говорило, что Шевалье де-Балибари былъ никто иной, какъ Барри изъ Баллибарри, старшій братъ моего отца, отказавшійся отъ своего состоянія вслѣдствіе упорной приверженности къ римскому суевѣрію. Прежде, чѣмъ я пошелъ представляться ему, я заглянулъ въ сарай, чтобы видѣть его экипажъ. Былъ-ли на немъ гербъ рода Барри? Да, былъ: серебряное поле, красный поясъ и четыре черепахи -- старинный гербъ моего дома. Онъ былъ нарисованъ на щитѣ въ величину моей шляпы на красивой раззолоченой коляскѣ. Надъ гербомъ была корона и щитъ поддерживали восемь или девять купидоновъ и окружали роги изобилія и корзины цвѣтовъ, по тогдашней геральдической модѣ. Это былъ онъ! У меня кружилась голова, когда я шелъ по лѣстницѣ: я долженъ былъ представляться моему дядѣ въ качествѣ слуги.
   -- Вы тотъ молодой человѣкъ, котораго рекомендовалъ мнѣ г. фонъ Зеебахъ?
   Я поклонился и подалъ ему отъ этого джентльмена письмо, которымъ позаботился снабдить меня капитанъ. Въ то время какъ онъ читалъ его, я могъ его разсматривать. Мой дядя былъ человѣкъ, лѣтъ шестидесяти, великолѣпно одѣтый въ кафтанъ и штаны изъ бархата абрикосоваго цвѣта и бѣлый атласный жилетъ, шитый золотомъ, какъ и кафтанъ. Черезъ грудь тянулась красная лента папскаго ордена, шпоры и огромная звѣзда того же ордена горѣла у него на груди. На всѣхъ его пальцахъ были кольца, въ карманахъ двое часовъ, громадный солитеръ блестѣлъ на яркой лентѣ, повязанной вокругъ шеи и прикрѣпленной къ мѣшку парика. Его жабо и брыжжи состояли изъ множества самыхъ дорогихъ кружевъ. Розовые шелковые чулки натянуты были выше колѣна и придерживались золотыми подвязками, громадныя брилліантовыя пряжки блестѣли на его башмакахъ съ красными каблуками. Шпага въ золотой оправѣ и въ бѣлыхъ ножнахъ изъ рыбьей кожи и шляпа съ большими перьями, лежавшія на столѣ, довершали нарядъ этого великолѣпнаго джентльмена. Ростомъ онъ былъ съ меня, т. е. шести футовъ съ полдюймомъ, чертами лица онъ походилъ на меня и имѣлъ видъ чрезвычайно distingué. Но одинъ глазъ у него былъ залѣпленъ пластыремъ. Онъ даже былъ слегка набѣленъ и нарумяненъ, что было рѣдкостью въ тѣ времена; усы закрывали отчасти ротъ, имѣвшій, какъ я разглядѣлъ впослѣдствіи, довольно непріятное выраженіе. Когда нижняя челюсть опускалась внизъ, верхнія зубы сильно выступали впередъ и его лицо имѣло какую-то застывшую презрительную улыбку, которая отнюдь не могла быть симпатичной.
   Это было очень-неосторожно съ моей стороны, но когда я увидѣлъ великолѣпіе его ноги и благородство манеръ, я почувствовалъ, что не въ состояніи скрываться передъ нимъ и когда онъ сказалъ: "вы кажется венгерецъ, если не ошибаюсь!" Я не могъ выдержать:
   -- Сэръ,-- сказалъя,-- я ирландецъ и мое имя Редмондъ Барри изъ Баллибарри.
   При этихъ словахъ я залился слезами, самъ не знаю почему. Но я шесть лѣтъ не видѣлъ никого изъ своихъ и сердце мое болѣло по нимъ.
   

ГЛАВА VIII.
Барри прощается съ военной профессіей.

   Вы, который никогда не жили вдали отъ родины, вы не знаете, что такое дружеское слово на чужбинѣ, а потому многіе не поймутъ причины моихъ слезъ и волненія, какое овладѣло мной при видѣ моего дяди. Онъ ни на минуту не усомнился въ истинѣ моихъ словъ.
   -- Матерь Божія!-- воскликнулъ онъ,-- вѣдь это сынъ моего брата Гарри!
   И мнѣ кажется, что онъ въ глубинѣ души былъ весьма тронутъ тѣмъ, что такъ неожиданно нашелъ родного человѣка. Онъ также жилъ въ изгнаніи и дружескій голосъ и взглядъ воскресили въ его памяти далекую родину и счастливые дни дѣтства.
   -- Я отдалъ бы пять лѣтъ моей жизни, чтобы увидѣть ихъ снова,-- сказалъ онъ, обласкавъ меня весьма горячо.
   -- Что?-- спросилъ я.
   -- Зеленые луга,-- отвѣчалъ онъ,-- и рѣку, и старую круглую башню, и усыпальницу въ Баллибарри. Стыдно, что твой отецъ, Редмондъ, разстался съ своимъ родовымъ помѣстьемъ.
   Затѣмъ, онъ сталъ разспрашивать меня обо мнѣ самомъ и я все подробно разсказалъ ему о себѣ. Старый джентльменъ нѣсколько разъ смѣялся, говоря, что я настоящій Барри съ головы до пятъ. Посреди разсказа онъ вдругъ остановилъ меня и всталъ со мной спина къ спинѣ, чтобы помѣриться ростомъ. Это убѣдило меня въ томъ, что мы дѣйствительно были съ нимъ одного роста и что у моего дяди, кромѣ того, колѣно не сгибалось, что придавало нѣкоторую особенность его походкѣ. Во время разсказа онъ поминутно выражалъ свое сочувствіе и расположеніе разными возгласами, какъ напр. "святые угодники! Царица небесная! Дѣва Марія!", изъ которыхъ я заключилъ, что онъ все еще былъ ревностнымъ приверженцемъ старой вѣры нашего рода.
   Я нѣсколько затруднялся разсказать ему послѣднюю часть моей исторіи, т. е., что меня приставили къ нему для того, чтобы слѣдить за нимъ и доносить въ извѣстное мѣсто. Когда я, съ большимъ смущеніемъ, сообщилъ ему объ этомъ, онъ громко расхохотался: его это ужасно потѣшало.
   -- Мерзавцы!-- сказалъ онъ,-- они думаютъ поймать меня? А знаешь-ли, Редмондъ, что главный мой заговоръ, это -- фараонъ. Но король такъ подозрителенъ, что видитъ шпіона въ каждомъ, кто пріѣзжаетъ въ его мизерную столицу, въ эту большую песчаную пустыню. Ахъ, мой мальчикъ, я тебѣ покажу Парижъ и Вѣну!
   Я сказалъ ему, что ничего не желалъ такъ сильно, какъ уѣхать изъ Берлина и съ восторгомъ избавился бы отъ ненавистной военной службы. Конечно, я заключалъ изъ роскоши одежды, изъ дорогихъ бездѣлушекъ въ комнатѣ, изъ золоченой коляски въ сараѣ, что дядя мой весьма богатый человѣкъ и что онъ можетъ купить не только дюжину, но даже цѣлый полкъ замѣстителей, чтобы освободить меня.
   Но въ этомъ отношеніи я ошибался въ своихъ разсчетахъ, какъ это вскорѣ показала мнѣ его исторія.
   -- Я скитаюсь по свѣту съ 1742 года,-- сказалъ онъ,-- то есть съ тѣхъ поръ, какъ мой братъ и твой отецъ (да проститъ ему Небо!) отнялъ у меня мое родовое состояніе, сдѣлавшись еретикомъ, чтобы жениться на этой брюзгѣ, твоей матери. Ну, да что было, то прошло. Я, вѣроятно, точно такъ же спустилъ бы наше маленькое состояніе, какъ сдѣлалъ и онъ, и все равно только двумя-тремя годани позже началъ бы ту жизнь, которую велъ съ тѣхъ поръ, какъ оставилъ Ирландію. Милый мой, я былъ на всевозможныхъ службахъ и, между нами, имѣю долги во всѣхъ столицахъ Европы. Я сдѣлалъ двѣ-три кампаніи съ австрійскими пондурами Тренка; я былъ капитаномъ гвардіи его святѣйшества папы, участвовалъ въ шотландскомъ походѣ принца Уэльскаго, порядочный онъ шалопай, мой милый, и больше дорожитъ своей любовницей и своей бутылкой водки, чѣмъ всѣми тремя коронами государства. Служилъ я и въ Испаніи и въ Пьемонтѣ, мой другъ, но вездѣ былъ катящимся камнемъ. Карты, карты погубили меня, и женщины. (При этомъ онъ сдѣлалъ гримасу, которая, признаюсь, не придала красоты его лицу. Кромѣ того, его нарумяненныя щеки были размазаны слезами, которыя онъ пролилъ при встрѣчѣ со мной).
   -- Женщины всегда сводили меня съума, мой милый Редмондъ. Сердце у меня очень мягкое и въ эту минуту, шестидесяти двухъ лѣтъ отъ роду, я владѣю собой не болѣе того, какъ тогда, когда Пели О'Дуайеръ побѣдила меня, когда мнѣ было шестнадцать лѣтъ.
   -- Клянусь, сэръ,-- смѣясь замѣтилъ я,-- мнѣ кажется, это у насъ фамильный недостатокъ.
   И я, къ большому удовольствію его, разсказалъ ему свою романическую страсть къ Норѣ Брэди. Онъ продолжалъ свой разсказъ.
   -- Карты -- мое единственное средство къ жизни. Иногда мнѣ везетъ и тогда я трачу деньги на бездѣлушки, которыя ты видишь здѣсь. Это все-таки вещи, Редмондъ, и это единственное средство удержать какъ-нибудь деньги. Когда счастье повертывается ко мнѣ спиной, мои брилліанты отправляются къ закладчику и я ношу поддѣльные. Мой пріятель Моисей, ювелиръ, сегодня же долженъ придти ко мнѣ, такъ какъ за послѣдніе дни счастье было противъ меня и я долженъ достать денегъ для банка на нынѣшнюю ночь. Ты имѣешь понятіе о картахъ?
   Я отвѣчалъ, что моту играть, какъ играютъ солдаты, но большаго искусства не имѣю.
   -- Мы будемъ практиковаться по утрамъ, мой мальчикъ, -- сказалъ онъ,-- и я научу тебя кое-чему, что стоитъ знать.
   Разумѣется, я былъ радъ случаю пріобрѣсти кое-какія познанія и выразилъ моему дядѣ живѣйшее удовольствіе въ томъ, что буду пользоваться его наставленіями.
   Разсказъ шевалье о себѣ нѣсколько непріятно поразилъ меня. Все его состояніе было у него на плечахъ, какъ онъ говорилъ. Его красивая раззолоченная коляска также закладывалась при случаѣ. Онъ, дѣйствительно, имѣлъ порученіе отъ австрійскаго двора: а именно узнать, не происходило-ли извѣстное количество фальшивыхъ дукатовъ, найденныхъ въ Берлинѣ, изъ казначейства самого короля. Но настоящей цѣлью мосье де-Балибари была игра. При англійскомъ посольствѣ былъ одинъ молодой attaché, лордъ Дейсисъ, впослѣдствіи виконтъ и графъ Крэбсъ и пэръ Англіи, который велъ очень высокую игру. Услышавь о страсти молодого англичанина, дядя мой, бывшій тогда въ Прагѣ, рѣшился ѣхать въ Берлинъ и играть съ нимъ. Между рыцарями карты слава о большихъ игрокахъ распространяется по всей Европѣ. Такъ, напр., я зналъ кавалера де-Казанова, который проѣхалъ шестьсотъ миль изъ Парижа въ Туринъ, чтобы встрѣтиться съ мистеромъ Чарльзомъ Фоксомъ, бывшимъ тогда еще только блестящимъ сыномъ лорда Голланда, а впослѣдствіи величайшимъ ораторомъ и государственнымъ мужемъ Европы. Мы рѣшили, что я останусь въ качествѣ лакея и что въ присутствіи постороннихъ не буду знать ни слова по англійски, что я буду зорко слѣдить за козырями, когда буду подавать шампанское и пуншъ. Обладая замѣчательно острымъ зрѣніемъ и природными способностями, я вскорѣ былъ въ состояніи приносить значительную помощь моему доброму дядюшкѣ противъ его противниковъ за зеленымъ столомъ. Нѣкоторые брезгливые читатели станутъ, быть можетъ, негодовать на откровенность этихъ признаній, но да проститъ имъ Богъ! Неужели вы воображаете, что человѣкъ, выигравшій или проигравшій тысячъ сто фунтовъ въ карты, не постарается воспользоваться преимуществами своего противника? Всѣ игроки одинаковы; но плутуютъ въ картахъ только дураки; тѣ, которые прибѣгаютъ къ вульгарнымъ средствамъ крапленыхъ картъ или передергиванья, рано или поздно непремѣнно попадаются и не могутъ играть въ обществѣ порядочныхъ людей, и мой совѣтъ людямъ, встрѣчающимся съ подобными личностями, никогда никакого дѣла съ ними не имѣть. Играйте великодушно, честно, не падайте духомъ при проигрышѣ, не будьте жадны къ выигрышу, какъ это дѣлаютъ низкія души. И, право, съ однимъ искусствомъ и счастьемъ выигрышъ бываетъ иногда весьма невѣренъ. Я видѣлъ совершеннаго невѣжду, который понималъ въ картахъ столько же, сколько въ еврейскомъ языкѣ и который обыгрывалъ своихъ партнеровъ на пять тысячъ фунтовъ въ нѣсколько сдачъ. Я видѣлъ джентльмена и его соучастника, игравшихъ противъ другихъ двухъ союзниковъ. Въ этихъ случаяхъ никогда нельзя играть навѣрняка и когда подумаешь о потерянномъ времени и трудѣ, объ изобрѣтательности, волненіяхъ, о множествѣ долговъ (такъ какъ и за карточнымъ столомъ, какъ и вездѣ на свѣтѣ, встрѣчаются плуты), то невольно придешь къ заключенію, что это плохое ремесло, и мнѣ врядъ-ли встрѣчался когда-либо человѣкъ, которому оно принесло бы пользу. Теперь я пишу, умудренный опытомъ свѣтскаго человѣка. Въ то время, о которомъ я говорю, я былъ лишь юнцомъ, ослѣпленнымъ мыслью о богатствѣ и питавшимъ, конечно, излишнее уваженіе къ годамъ моего дяди и его положенію въ свѣтѣ.
   Нечего особенно распространяться о томъ, какъ мы сговаривались. Игроки нашего времени, я полагаю, въ наставленіяхъ не нуждаются, а для прочей публики они не интересны. Но нашъ секретъ былъ чрезвычайно простъ. Все, что успѣшно, то просто. Если я, напримѣръ, стиралъ со стула своей салфеткой, то это означало, что противникъ силенъ въ бубнахъ, если я толкалъ его, то это значило, что у него тузъ и король; если я говорилъ: "Пунша или вина, милордъ?" это значило черви; вопросъ "вина или пунша?" означалъ пики. Когда я теръ себѣ носъ, это означало, что у противника былъ союзникъ и тогда, увѣряю васъ, игра велась чрезвычайно тонко. Милордъ Дейсисъ, не смотря на свою молодость, былъ весьма искусенъ и ловокъ въ картахъ во всѣхъ отношеніяхъ и только тогда, когда я увидѣлъ, что пришедшій съ нимъ Франко Нентеръ три раза зѣвнулъ, когда у шевалье былъ козырной тузъ, я понялъ, что тутъ нашла коса на камень.
   Моя напускная наивность была вполнѣ безупречна и я очень смѣшилъ г. Фонъ Потцдорфа, когда приходилъ къ нему съ донесеніями въ его маленькій загородный домикъ, въ которомъ онъ назначалъ мнѣ свиданія. Объ этихъ донесеніяхъ мы, разумѣется, сговаривались предварительно съ дядей. Онъ велѣлъ мнѣ -- и это всегда самое лучшее -- говорить правду, насколько это было возможно. Когда онъ, напримѣръ, спрашивалъ меня:
   -- Что дѣлаетъ Шевалье по утрамъ?
   -- Онъ аккуратно ходитъ въ церковь,-- отвѣчалъ я,-- (онъ былъ очень набожный), и послѣ обѣдни приходитъ домой завтракать. Затѣмъ онъ катается въ своей коляскѣ до обѣда, который подается въ полдень. Послѣ обѣда онъ пишетъ письма, что съ нимъ случается, впрочемъ, рѣдко. Письма онъ посылаетъ къ австрійскому послу, который не отвѣчаетъ ему, и такъ какъ письма писаны по англійски, то я смотрю черезъ плечо. Онъ обыкновенно проситъ денегъ, говоря, что ему онѣ нужны для того, чтобы подкупить секретарей казначейства, и узнать, дѣйствительно-ли фальшивые дукаты вышли оттуда. Въ сущности же ему деньги нужны для того, чтобы играть по вечерамъ, составляя партію съ Кальсабиджи, съ русскими attachés, съ двумя членами англійскаго посольства, лордами Дейсисъ и Пентеръ, которые ведутъ адскую игру, и съ нѣкоторыми другими. Одни и тѣ же партнеры сходятся неизмѣнно каждый вечера,.
   Дамы бываютъ рѣдко и то только француженки изъ кордебалета. Онъ выигрываетъ часто, но не всегда. Лордъ Дейсисъ отличный игрокъ. Кавалеръ Элліотъ, англійскій посланникъ, также иногда бываетъ; въ такомъ случаѣ его секретари не играютъ. Мосье де Балибари обѣдаетъ въ посольствахъ, но только en petit comité, а не въ большіе пріемы. Кальсабиджи повидимому его помощникъ въ игрѣ. Онъ недавно выигралъ; но на прошедшей недѣлѣ заложилъ свой солитеръ за сто дукатовъ.
   -- Онъ говоритъ съ англійскими attachés на своемъ родномъ языкѣ?
   -- Да, онъ говорилъ вчера съ полчаса съ посланникомъ о новой танцовщицѣ и о безпорядкахъ въ Америкѣ; но больше о танцовщицѣ.
   Изъ этого вы можете видѣть, что даваемыя мною свѣдѣнія были очень точны, хотя довольно незначительны. Но и такія, какими онѣ были, онѣ достигали ушей знаменитаго героя и воина, философа въ Санъ-Суси и ни одинъ иностранецъ не пріѣзжалъ въ столицу, чтобы за всѣми его дѣяніями не слѣдили и не доносили о нихъ Фридриху Великому.
   Пока въ игрѣ принимали участіе лишь молодые члены посольствъ, Фридрихъ имъ не мѣшалъ. Напротивъ, онъ даже одобрялъ карточную игру при посольствахъ, такъ, какъ хорошо зналъ, что людей въ затруднительномъ положеніи можно заставить говорить, а во-время сунутый свертокъ фридрихсдоровъ можетъ открыть неоцѣненную тайну. Подобнымъ способомъ оно, досталъ нѣкоторыя бумаги французскаго двора и я не сомнѣваюсь въ томъ, что лордъ Дейсисъ доставить бы ему всевозможныя свѣдѣнія, если бы его начальникъ, отлично знавшій характеръ молодого дворянина, не возложилъ (какъ это всегда бываетъ въ подобныхъ случаяхъ) серьезныя дѣла миссіи на солиднаго roturier, тогда какъ блестящая знатная молодежь только щеголяла вышитыми кафтанами на балахъ и волочила свои мехлинскія кружева по зеленому столу за фараономъ. Я видѣлъ очень многихъ изъ этой молодежи впослѣдствіи и Боже мой! какіе они всѣ были дураки. Дипломатія -- это ложь, иначе какъ же можно было бы допускать, чтобы столь не глубокомысленноNo дѣло, какимъ они его представляютъ, поручалось самымъ зеленымъ юнцамъ со школьной скамьи, не имѣющимъ за собой иныхъ заслугъ, кромѣ мамашинаго титула, и иныхъ знаній, кромѣ умѣнья судить объ одноколкѣ, о новомъ танцѣ или о хорошенькой лодкѣ? Когда между офицерами гарнизона распространился слухъ, что въ городѣ есть домъ, гдѣ играютъ въ фараонъ, всѣ загорѣлись желаніемъ проникнуть туда. Несмотря на мои просьбы не допускать къ себѣ офицеровъ, дядя раза два изрядно обчистилъ ихъ карманы. Напрасно я говорилъ ему, что долженъ буду донести объ этомъ моему капитану, который узнаетъ это и безъ меня черезъ товарищей.
   -- Скажи ему объ этомъ,-- отвѣчалъ дядя.
   -- Они васъ вышлютъ вонъ,-- сказалъ я,-- а тогда, что же будетъ со мной?
   -- Успокойся,-- съ улыбкой возразилъ онъ,-- я тебѣ обѣщаю, что и ты здѣсь не останешься. Сходи въ свои казармы и простись съ своими берлинскими друзьями и пріятельницами. Бѣдняжки! какъ онѣ будутъ плакать, когда узнаютъ, что ты уѣхалъ. А уѣхать ты долженъ непремѣнно.
   -- Но какъ?-- спросилъ я.
   -- Вспомни-ка мистера Факенгама изъ Факенгама,-- сказалъ онъ, -- ты самъ научилъ меня, какъ это сдѣлать. Открой ящикъ съ депешами, гдѣ лежатъ всѣ главные секреты австрійскаго правительства, зачеши волосы назадъ, надѣнь этотъ парикъ и эти усы и посмотри на себя въ зеркало.
   -- Шевалье де-Балибари!-- расхохотался я,-- и началъ ходить по комнатѣ, подражая походкѣ Шевалье съ его несгибающимся колѣномъ.
   На слѣдующій день, когда я отправился съ докладомъ къ г. фонъ Потцдорфу, я разсказалъ ему о прусскихъ офицерахъ, которые играли у моего господина и онъ отвѣчалъ на это, какъ я и предполагалъ, что король рѣшилъ выслать его изъ государства.
   -- Онъ настоящій скряга,-- сказалъ я,-- за два мѣсяца онъ далъ мнѣ всего три фридрихсдора и я надѣюсь, что вы помните о вашемъ обѣщаніи дать мнѣ повышеніе.
   -- Трехъ фридрихсдоровъ даже слишкомъ много за тѣ свѣдѣнія, которыя ты сообщилъ,-- насмѣшливо сказалъ капитанъ.
   -- Я не виноватъ въ томъ, что нечего было доносить,-- сказалъ я.-- Когда же онъ долженъ уѣхать, сэръ?
   -- Послѣ завтра. Ты говоришь, что онъ катается послѣ завтрака и передъ обѣдомъ. Когда онъ выйдетъ садиться въ экипажъ, два жандарма сядутъ съ нимъ въ карету и кучеру будетъ приказано ѣхать къ Саксонской границѣ.
   -- А его вещи, сэръ?-- спросилъ я.
   -- О! вещи ему вышлютъ потомъ. Мнѣ хочется заглянуть въ красный ящикъ, содержащій его бумаги, какъ ты говоришь, и въ полдень, тотчасъ послѣ парада, я буду въ гостинницѣ. Ты не долженъ говорить ни слова никому объ этомъ дѣлѣ и будешь ожидать меня въ комнатахъ Шевалье до моего пріѣзда. Мы должны взломать ящикъ. Ты глупое животное, иначе давно могъ бы уже достать оттиски ключей!
   Я просилъ капитана не забыть меня и простился. Въ ту же ночь я положилъ два зараженныхъ пистолета подъ сидѣнье кареты. Затѣмъ, я полагаю, что событія слѣдующаго дня настолько важны, что вполнѣ заслуживаютъ отдѣльной главы.
   

ГЛАВА IX.
Я принимаю видъ, приличествующій моей фамиліи и моему званію.

   Счастье, улыбавшееся мосье де-Балибари при его отъѣздѣ, помогло ему выиграть изрядную сумму въ фараонъ.
   Въ десять часовъ утра на слѣдующій день карета кавалера де-Балибари по обыкновенію подъѣхала къ дверямъ гостинницы и Шевалье, увидѣвъ экипажъ изъ окна, сошелъ съ лѣстницы своей обычной полной достоинства походкой.
   -- Гдѣ мой негодяй Амброзъ?-- сказалъ онъ, осматриваясь по сторонамъ, и не находя своего слуги, чтобы отворить дверь.
   -- Я спущу подножку кареты для вашей милости,-- сказалъ жандармъ, стоявшій около кареты и только что Шевалье успѣлъ сѣсть, какъ жандармъ впрыгнулъ въ карету вслѣдъ за нимъ, другой вскочилъ къ кучеру на козлы и лошади помчались.
   -- Святые угодники!-- что это значитъ?-- спросилъ Шевалье.
   -- Мы васъ веземъ заграницу,-- сказалъ жандармъ, дотрогиваясь до своей шляпы.
   -- Но это безсовѣстно!-- это подлость! Я требую, чтобы меня высадили у дома австрійскаго посланника.
   -- Мнѣ приказано завязать вашей милости ротъ, если вы будете кричать,-- сказалъ (жандармъ.
   -- Вся Европа объ этомъ узнаетъ!-- съ бѣшенствомъ закричалъ Шевалье.
   -- Какъ вамъ будетъ угодно,-- отвѣчалъ жандармъ, и оба замолчали.
   Молчаніе не прерывалось отъ Берлина до Потсдама, черезъ который Шевалье проѣзжалъ какъ разъ въ то время, когда его величество дѣлалъ смотръ своимъ гвардейцамъ и полкамъ Бюлова, Цитвица и Генкель фонъ-Доннеремарка. Когда Шевалье проѣзжалъ мимо его величества, король приподнялъ шляпу и сказалъ:
   -- Qu'il ne descende pas; je lui souhaite un bon voyage. (Пусть онъ не сходитъ; желаю ему счастливаго пути).
   Шевалье де-Барибари отвѣтилъ глубокимъ поклономъ.
   Не успѣли они выѣхать изъ Потсдама, какъ вдругъ бумъ!-- пушка загремѣла тревогу.
   -- Это дезертиръ!-- сказалъ жандармъ.
   -- Неужели?-- удивился Шевалье и откинулся въ глубь кареты.
   Услыша выстрѣлы, простолюдины выбѣжали на дорогу съ вилами и топорами въ надеждѣ поймать бѣглеца. Жандармы глядѣли во всѣ глаза: за приведеннаго назадъ дезертира давали пятьдесятъ кронъ.
   -- Признайтесь, сэръ,-- сказалъ Шевалье жандармскому офицеру, сидѣвшему съ нимъ въ каретѣ,-- что вамъ бы очень хотѣлось поскорѣй избавиться отъ меня; за меня вѣдь вы ничего не получите, а дезертиръ можетъ принести вамъ пятьдесятъ кронъ. Прикажите кучеру ѣхать поскорѣе, высадите меня на границѣ и поѣзжайте поскорѣе назадъ, чтобы поймать бѣглеца.
   Жандармъ приказалъ кучеру погонять лошадей; но путь казался Шевалье нескончаемымъ. Раза два ему показалось, что онъ слышитъ лошадиный топотъ позади кареты: лошади, какъ ему казалось, не дѣлали и двухъ миль въ часъ, хотя онѣ бѣжали очень скоро. Наконецъ показалась черная съ бѣлымъ застава почти у самаго Брюка и напротивъ нея -- желто-зеленая Саксонская. Саксонскіе таможенные чиновники вышли навстрѣчу.
   -- У меня нѣтъ багажа,-- сказалъ Шевалье.
   -- У этого господина нѣтъ контрабанды,-- смѣясь заявили пруссаки и почтительно распрощались съ своимъ плѣнникомъ.
   Шевалье де-Балибари далъ каждому по фридрихсдору.
   -- Господа,-- сказалъ онъ имъ,-- желаю вамъ удачи. Будьте такъ добры зайти въ гостинницу, изъ которой мы выѣхали сегодня и прикажите моему лакею выслать мнѣ багажъ въ гостинницу "Три Короны" въ Дрезденѣ. Затѣмъ, приказавъ перемѣнить лошадей, шевалье продолжалъ свой путь по направленію къ этому городу. Нечего и говорить, что шевалье этотъ былъ -- я.
   Отъ шевалье де-Балибари Редмонду Барри, эсквайру, англійскому дворянгіну, въ гостинницу "Трехъ Коронъ" въ Дрезденѣ, Саксонія.
   "Племянникъ Редмондъ, это письмо ты получишь черезъ вѣрныя руки, а именно черезъ м-ра Лумпита изъ англійскаго посольства, которому извѣстна, какъ скоро будетъ извѣстна всему Берлину, твоя удивительная исторія. Теперь знаютъ еще только часть ея. Знаютъ лишь то, что дезертиръ убѣжалъ въ моемъ платьѣ и всѣ удивляются твоему остроумію и смѣлости.
   Два часа послѣ твоего отъѣзда я пролежалъ въ постели, признаюсь, въ немаломъ безпокойствѣ, опасаясь, чтобы его величество не вздумалъ послать меня въ Шпандау за нашу продѣлку. Но на этотъ случай я принялъ предосторожность: я написалъ австрійскому посланнику о случившемся, подробно разсказавъ, какъ ты былъ приставленъ шпіономъ ко мнѣ, какъ ты оказался моимъ близкимъ родственникомъ, какъ тебя самого завербовали на службу и какъ мы вмѣстѣ устроили твой побѣгъ. Король явился бы въ такомъ смѣшномъ видѣ, что никогда бы не осмѣлился наложить руку на меня. Что бы сказалъ мосье де-Вольтеръ о такомъ тираническомъ поступкѣ? Но это былъ счастливый день и все устроилось какъ нельзя лучше. Когда я пролежалъ въ постели два съ половиной часа послѣ твоего отъѣзда, явился твой ех-капитанъ Потцдорфъ. "Редмондъ,-- кричитъ онъ своимъ высокомѣрнымъ прусскимъ тономъ,-- ты здѣсь?" Отвѣта нѣтъ. "Этотъ мошенникъ ушелъ", -- говоритъ онъ и идетъ къ моей красной шкатулкѣ, въ которой хранятся мои любовныя письма, мой монокль, моя любимая счастливая колода картъ, съ которой я выигралъ тринадцать игръ въ Прагѣ, мои двѣ парижскія челюсти и другіе секретные предметы, которые ты знаешь. Онъ сначала попробовалъ связку ключей, но ни одинъ не подходилъ къ маленькому англійскому замку. Затѣмъ нашъ джентльменъ вынимаетъ изъ кармана стамеску и клещи и начинаетъ работать какъ профессіональный воръ, пока, наконецъ, не взламываетъ шкатулку.
   Теперь пришло мое время дѣйствовать. Я подкрался къ нему съ огромнымъ рукомойникомъ въ тотъ самый моментъ, какъ онъ открылъ шкатулку и изо всѣхъ силъ стукнулъ и разбилъ рукомойникъ въ дребезги объ его голову. Мой капитанъ какъ снопъ повалился на полъ. Я думалъ, что убилъ его.
   Я сталъ звонить во всѣ звонки, шумѣть, ругаться и кричать: "Воры! воры! хозяинъ! люди! рѣжутъ!" Весь домъ сбѣжался. "Гдѣ мой лакей?" -- ору я.-- Кто смѣетъ грабить меня среди бѣла дня? Посмотрите на этого мошенника, котораго я засталъ взламывающимъ мою шкатулку. Пошлите за полиціей, за австрійскимъ посланникомъ! Вся Европа узнаетъ объ этомъ оскорбленіи".
   "Господи!-- закричалъ хозяинъ, -- да мы видѣли своими глазами, какъ вы уѣхали три часа тому назадъ!
   "Я!-- кричу я,-- да вы съ ума сошли! я сегодня и съ постели не вставалъ, я не здоровъ, я лекарство принималъ -- я не выходилъ изъ дома сегодня! Гдѣ же этотъ подлецъ Амброзъ? Да стойте? Гдѣ же моя одежда и мой парикъ?"
   Я стоялъ передъ ними въ чулкахъ и халатѣ и съ ночнымъ колпакомъ на головѣ.
   "Я знаю, я знаю!-- сказала тогда молоденькая горничная.-- Это Амброзъ надѣлъ платье вашей милости".
   "А деньги! деньги!-- кричалъ я,-- гдѣ мой кошелекъ съ сорока восемью фридрихсдорами? Но одинъ изъ мошенниковъ остался. Жандармы, берите его!"
   "Да вѣдь это молодой г. фонъ-Потцдорфъ!" -- воскликнулъ съ возростающимъ изумленіемъ хозяинъ.
   "Какъ! джентльменъ взламываетъ мой замокъ стамеской и молоткомъ -- да это невозможно!"
   "Герръ фонъ-Потцдорфъ между тѣмъ пришелъ въ себя. Голова его распухла, какъ котелъ. Жандармы унесли его, а пришедшій судья составилъ протоколъ, съ котораго я потребовалъ себѣ копію и отослалъ ее своему посланнику. Слѣдующій день я пробылъ подъ домашнимъ арестомъ; судья, генералъ и множество офицеровъ и чиновниковъ окружали меня и при допросѣ сбивали меня съ толка то угрозами, то ласками. Я сказалъ, что ты дѣйствительно признался мнѣ, что тебя завербовали насильно, что я считалъ тебя въ отставкѣ и имѣлъ о тебѣ самыя лучшія рекомендаціи. Я обратился къ своему посланнику, который обязанъ былъ придти ко мнѣ на помощь. Въ концѣ концовъ скажу, что бѣднаго Потцдорфа отправили въ Шпандау, а старшій Потцдорфъ принесъ мнѣ пятьсотъ луидоровъ съ покорнѣйшей просьбой выѣхать немедленно изъ Берлина. Ну, и довольно объ этомъ непріятномъ предметѣ.
   "Я пріѣду въ гостинницу "Три Короны" на другой день послѣ полученія тобой этого письма. Пригласи м-ра Лумпита къ обѣду. Не скупись на деньги -- ты мой сынъ и въ Дрезденѣ всѣ знаютъ твоего любящаго дядю

Шевалье де-Балибари".

   И вотъ вслѣдствіе какого необыкновеннаго стеченія обстоятельствъ я снова получилъ свободу. Я твердо рѣшился никогда болѣе не попадаться въ руки вербовщиковъ и отнынѣ и впредь всегда оставаться джентльменомъ. Съ этой суммой денегъ и съ улыбнувшимся намъ счастіемъ мы имѣли теперь возможность играть недурную роль въ обществѣ. Мой дядя вскорѣ присоединился ко мнѣ въ Дрезденскую гостинницу, изъ которой я, подъ предлогомъ болѣзни, не выходилъ до его пріѣзда. Такъ какъ Шевалье де-Балибари былъ въ большомъ фаворѣ при дрезденскомъ дворѣ (онъ очень дружилъ съ бывшимъ курфирстомъ, королемъ польскимъ), то я тотчасъ же попалъ здѣсь въ самое избранное общество столицы, гдѣ, безъ хвастовства могу сказать, мои манеры и моя особа, а также и необыкновенныя приключенія, которыхъ я былъ героемъ, сдѣлали меня всеобщимъ любимцемъ. Не было ни одного празднества въ большомъ свѣтѣ, на которое не приглашались бы джентльмены. Я былъ представленъ ко двору Балибари, и весьма милостиво принятъ курфирстомъ, а матери отправилъ такое восторженное описаніе своего счастія, что добрая женщина готова была забыть свое душевное спасеніе и своего исповѣдника, преподобнаго Джошуа Джоуэльса, и пріѣхать ко мнѣ въ Германію. Но такъ какъ путешествовать въ тѣ времена было очень трудно, то мы и были избавлены отъ пріѣзда почтенной лэди.
   Я думаю, что душа Гарри Барри, моего отца, который всегда былъ высокаго мнѣнія о себѣ, искренно порадовалась бы тому положенію, какое я занялъ въ обществѣ. Всѣ женщины старались оказывать мнѣ вниманіе, а мужчины завидовали моимъ успѣхамъ. Я чокался съ герцогами и графами за ужиномъ, танцовалъ менуэтъ съ высокоблагородными баронессами (какъ онѣ себя довольно нелѣпо называютъ въ Германіи), съ прелестными превосходительствами и даже съ высочествами и свѣтлостями. Кто могъ бы сравниться съ красивымъ молодымъ ирландскимъ дворяниномъ? Кто могъ бы подумать, что семь недѣль тому назадъ я былъ рядовымъ... о! мнѣ даже стыдно было вспомнить объ этомъ. Однимъ изъ пріятнѣйшихъ моментовъ моей жизни былъ тотъ, когда я на большомъ балу у курфюрста имѣлъ честь вести въ полонезѣ самое маркграфиню Байрейтскую, родную сестру стараго Фрица, у котораго я носилъ ненавистную синюю байковую форму, чистилъ портупею мѣломъ, и въ теченіе пяти лѣтъ получалъ отвратительные раціоны полъ-пива и кислой капусты.
   Выигравъ въ карты англійскую коляску у одного итальянца, мой дядя приказалъ изобразить на дверцахъ ея нашъ гербъ пышнѣе, чѣмъ когда-либо, и такъ какъ мы происходили отъ древнихъ королей, то надъ гербомъ красовалась большая золоченая ирландская корона. Эта же корона вырѣзана была на большомъ аметистѣ, который я носилъ на пальцѣ въ видѣ перстня съ печатью. Признаюсь, я обыкновенно увѣрялъ, что перстень былъ въ моемъ роду нѣсколько тысячелѣтій и принадлежалъ первоначально моему прямому предку, его величеству королю Бріанъ-Бору или Барри. Ручаюсь, что преданія геральдическихъ коллегій не болѣе правдоподобны, чѣмъ мои.
   Сперва посланникъ и члены англійскаго посольства косо посматривали на насъ, ирландскихъ дворянъ, и оспаривали наше званіе. Посланникъ былъ, правда, сынъ лорда, но внукъ купца и это я сказалъ ему на маскарадномъ балѣ у графа Лобковича. Мой дядя, какъ и подобаетъ истинному джентльмену, зналъ генеалогію каждаго знаменитаго рода Европы. Онъ говорилъ, что это единственное знаніе, приличное джентльмену, и когда мы не играли въ карты, то цѣлые часы проводили за Гвиллимомъ или д'Озьеромъ, читая генеалогіи, изучая гербы и знакомясь съ родственными связями нашего сословія. Увы! эта благородная наука совсѣмъ утратила теперь свои престижъ; точно также и карты, а безъ этихъ занятій я съ трудомъ могу себѣ представить жизнь порядочнаго, дорожащаго своей честью джентльмена. Моя первая дуэль была съ человѣкомъ несомнѣнно хорошаго происхожденія за его сомнѣніе въ моемъ дворянствѣ, а именно, съ молодымъ сэромъ Румфордомъ Бумфордомъ, членомъ англійскаго посольства. Въ то же время мой дядя послалъ вызовъ англійскому посланнику, который отказался отъ дуэли. Я ранилъ сэра Румфорда въ ногу и увѣряю васъ, что съ этого времени никто изъ молодыхъ джентльменовъ не сомнѣвался въ вѣрности моей генеалогіи и не смѣялся надъ моей ирландской короной.
   Что за восхитительную жизнь мы вели теперь. Я зналъ, что я былъ природнымъ джентльменомъ и, уже по той манерѣ, съ какой я занимался этимъ дѣломъ; вѣдь это дѣйствительно серьезное занятіе. Хотя оно кажется удовольствіемъ, однако, я увѣряю всѣхъ низкорожденныхъ, кому доведется прочитать эти строки, что намъ, стоящимъ гораздо выше ихъ, приходится работать нисколько не менѣе ихъ; хотя я и не вставалъ раньше полудня; но вѣдь за то я и сидѣлъ за игрой далеко за полночь. Нерѣдко мы возвращались домой и ложились въ постель, когда войска выступали на ранній парадъ и, о! какъ отрадно было моему сердцу слышать, какъ бьютъ зорю раннимъ утромъ или видѣть, какъ маршировали солдаты и думать, что я больше не подчиненъ этой несносной дисциплинѣ, но возвращенъ къ своему естественному состоянію.
   Я тотчасъ же вошелъ въ свою роль, какъ будто бы всю жизнь по дѣлалъ ничего другого. У меня былъ лакей лично для меня, французъ парикмахеръ, чтобы причесывать, мнѣ волосы по утру, и я зналъ вкусъ шоколада по наитію и умѣлъ различать французскій шоколадъ отъ испанскаго прежде, чѣмъ пробылъ недѣлю въ своемъ новомъ положеніи. У меня были кольца на всѣхъ пальцахъ, часы въ обоихъ боковыхъ карманахъ жилета, трости, драгоцѣнныя вещи, всевозможныя табакерки, одна другой изящнѣе. Я обладалъ утонченнѣйшимъ природнымъ вкусомъ относительно кружевъ и фарфора. Я зналъ толкъ въ лошадяхъ лучше всякаго жида-барышника. Въ стрѣльбѣ и атлетическихъ упражненіяхъ не было мнѣ равнаго; я хорошо умѣлъ говорить по французски и по нѣмецки, хотя читать и писать на этихъ языкахъ не могъ. У меня была, по крайней мѣрѣ, дюжина паръ платья; изъ нихъ три были богато вышиты золотомъ, два выложены серебромъ, одна малиновая бархатная шуба, подбитая шелкомъ песочнаго цвѣта, одна французская сѣрая съ серебромъ и подбитая мѣхомъ шиншиллы. Халаты у меня были штофные. Я бралъ уроки игры на гитарѣ и пѣлъ французскіе куплеты восхитительно. И гдѣ же можно было найти болѣе совершеннаго джентльмена, какъ Редмондъ-де-Балибари?
   Всѣ предметы роскоши, составлявшіе принадлежность моего положенія, конечно, не могли быть пріобрѣтены безъ кредита и денегъ. Чтобы добыть ихъ,-- такъ какъ родовое наше состояніе было растрачено предками, а мы были выше вульгарной бережливости и сомнительнаго счастья торговли,-- мой дядя держалъ тру въ фараонъ. Компаньономъ нашимъ былъ одинъ флорентинецъ, извѣстный всѣмъ дворамъ Европы, графъ Александро Пиппи, замѣчательно ловкій игрокъ. Но потомъ онъ оказался мошенникомъ, а его графскій титулъ поддѣльнымъ. Мой дядя, какъ я уже сказалъ, былъ человѣкъ увѣчный; а Пиппи, подобно всѣмъ самозванцамъ, оказался трусомъ и только мое неподражаемое искусство драться на шпагахъ и моя всегдашняя готовность пользоваться этимъ умѣньемъ, спасли, такъ сказать, честь фирмы и зажали ротъ многимъ боязливымъ игрокамъ, которымъ не хотѣлось платить свой проигрышъ. Мы всегда играли со всѣми на честное слово, то есть, со всякимъ высокорожденнымъ дворяниномъ. Мы никогда не притѣсняли за проигрышъ и охотно брали росписки вмѣсто денегъ. Но горе тому, который не уплачивалъ въ срокъ по векселю. Редмондъ де-Балибари являлся требовать свой долгъ и, увѣряю васъ, немногіе долги не были уплачены. Напротивъ, джентльмены были благодарны намъ за нашу терпимость и наша репутація честности держалась непоколебимо. Впослѣдствіи грубый простонародный предразсудокъ запятналъ доброе имя честныхъ людей, посвятившихъ себя профессіи карточной игры. Но я говорю о добромъ старомъ времени въ Европѣ, пока еще трусость французской аристократіи (во время позорной революціи, которая воздала имъ должное) не породила недовѣрія къ нашему сословію и не разорила его. Теперь относятся съ презрѣніемъ къ игрокамъ; но я желалъ бы знать, насколько нынѣшній образъ жизни честнѣе нашего. Маклеръ, который покупаетъ и продаетъ и торгуется съ лживыми продавцами, и спекулируетъ на государственныя тайны, развѣ онъ не тотъ же игрокъ? а развѣ купецъ, торгующій чаемъ или саломъ, не игрокъ? Его тюки грязнаго индиго -- это его колода картъ и разница только въ томъ, что карты его тасуются разъ въ годъ, а не каждыя десять минутъ, и море служитъ зеленымъ столомъ. Вы называете судебную профессію честной, даже когда люди въ ней лгутъ изъ-за взятки, когда они губятъ бѣдныхъ изъ-за богатыхъ, преслѣдуютъ правду, потому что неправда выгоднѣе. Вы называете доктора честнымъ человѣкомъ, тогда какъ онъ только шарлатанъ, который самъ не знаетъ, что прописываетъ и беретъ съ васъ гинею за то, что сказалъ вамъ: "какая сегодня хорошая погода". А приличнаго человѣка, который садится за зеленый столъ и предлагаетъ желающимъ поставить ихъ деньги противъ его, помѣриться счастьемъ, вашъ современный нравственный міръ изгоняетъ изъ своего общества. Это заговоръ средняго сословія противъ дворянъ; это торжествующее лицемѣріе лавочниковъ. Да, игра -- это рыцарское учрежденіе, которое погибло вмѣстѣ съ другими преимуществами людей высокорожденныхъ. Когда Зейнгальтъ игралъ съ кѣмъ-нибудь тридцать шесть часовъ, не выходя изъ-за стола, развѣ, вы думаете, онъ не выказалъ храбрости? Каково было наше чувство, когда знатнѣйшія особы и прекраснѣйшіе глаза въ Европѣ окружали нашъ столъ, когда я и дядя держали банкъ противъ какого либо страшнаго игрока, который ставилъ нѣсколько тысячъ изъ своихъ милліоновъ противъ всего нашего состоянія? Когда мы играли съ смѣлымъ Алексѣемъ Козловскимъ и выиграли семь тысячъ луидоровъ, сразу, то, проиграй мы, мы были бы нищими на другой день, а когда проигралъ онъ, то онъ лишался всего одной деревни и нѣсколькихъ сотъ крѣпостныхъ. Когда въ Теплицѣ герцогъ Курляндскій привезъ четырнадцать лакеевъ, каждаго съ четырьмя мѣшками флориновъ, и предложилъ нашему банку играть противъ запечатанныхъ мѣшковъ, что мы сдѣлали? мы спросили: "Сэръ, у насъ всего восемьдесятъ тысячъ флориновъ въ банкѣ или двѣсти тысячъ на три мѣсяца. Если мѣшки вашей свѣтлости не содержатъ болѣе восьмидесяти тысячъ, мы принимаемъ вызовъ". Проигравъ съ нимъ одиннадцать часовъ, въ теченіе которыхъ въ нашемъ банкѣ однажды осталось всего три дуката, мы выиграли съ него семнадцать тысячъ флориновъ. Развѣ же это не смѣлость? и развѣ эта профессія не требуетъ умѣнья, ловкости, упорства исмѣлости?Четыре коронованныхъ особы смотрѣли на эту игру, а одна принцесса императорской крови разрыдалась, когда я открылъ туза червей и загнулъ пароли. Тогда ни одинъ человѣкъ въ Европѣ не занималъ болѣе высокаго положенія въ обществѣ, чѣмъ Редмондъ Барри. И когда герцогъ Курляндскій проигрался, онъ съ удовольствіемъ сознался, что мы играемъ благородно. Это была правда и мы также благородно тратили выигрышныя деньги.
   Въ то время мой дядя, ежедневно посѣщавшій обѣдню, всегда клалъ десять флориновъ въ кружку бѣдныхъ. Трактирные хозяева встрѣчали насъ съ большимъ почетомъ, нежели принцевъ. Остатки отъ нашихъ обѣдовъ и ужиновъ мы обыкновенно отдавали нищимъ, которые благословляли насъ за это. Каждый, кто чистилъ мнѣ лошадь или сапоги, получалъ дукатъ за работу. Я могу сказать, что былъ причиной нашего успѣха, такъ какъ былъ необыкновенно смѣлъ въ игрѣ. Пиппи оказался малодушной тряпкой и всегда начиналъ дрожать, когда мы выигрывали. Мой дядя,-- я его весьма уважаю,-- былъ слишкомъ богомоленъ и слишкомъ мелоченъ въ игрѣ, чтобы много выиграть. Его мужество не подлежало сомнѣнію; но смѣлости у него обрѣталось мало. Оба мои старшіе товарищи вскорѣ признали меня своимъ главой и это было причиной той роскоши въ жизни, какую я описалъ.
   Я упомянулъ о ея высочествѣ -- принцессѣ Фредерикѣ Амеліи, которая такъ была взволнована моимъ успѣхомъ и всегда съ благодарностью буду вспоминать о покровительствѣ, какое мнѣ оказывала эта высокорожденная дама. Она страшно любила игру, которую любили еще многія дамы при европейскихъ дворахъ того времени, что подавало поводъ ко многимъ крупнымъ непріятностямъ, ибо дамы, хотя и любятъ играть, но платитъ не желаютъ. Того, что называется point d'honneur, эти прекрасныя созданія не понимаютъ и намъ стоило большихъ трудовъ, въ нашихъ переселеніяхъ отъ одного двора къ другому, держать ихъ подальше отъ нашего стола, получать съ нихъ деньги, когда онѣ проигрывали или, если онѣ и платили, предупреждать ихъ жестокія и отчаянныя средства мщенія.
   Въ тѣ великіе дни нашей фортуны по моему разсчету, мы потеряли не менѣе четырнадцати тысячъ золотыхъ изъ-за подобныхъ неплатежей женщинъ. Одна принцесса герцогскаго дома дала намъ поддѣльные брилліанты, вмѣсто настоящихъ, торжественно заложивъ ихъ намъ; другая украла коронные брилліанты и хотѣла свалить на насъ вину; но, къ счастью, въ рукахъ Пиппи осталась записка "ея свѣтлости", онъ отправилъ ее своему посланнику и этой предосторожностью, мнѣ кажется, спасъ наши шеи отъ веревки. Третья дама высокаго, хотя и не царствующаго дома, послѣ того, какъ я выигралъ съ нея порядочное количество брилліантовъ и жемчуга, подослала своего любовника съ шайкой разбойниковъ, чтобы убить меня, и только благодаря моей необыкновенной храбрости, ловкости и счастью, я избавился отъ этихъ негодяевъ, причемъ самъ былъ раненъ, хотя главнаго ихъ предводителя уложилъ мертвымъ на мѣстѣ: моя шпата проткнула ему глазъ и сломалась, а бывшіе съ нимъ мошенники, видя, что предводитель палъ, убѣжали. Иначе они непремѣнно убили бы меня, такъ какъ я былъ совершенно безоруженъ.
   Отсюда можно видѣть, что наша жизнь, не смотря на всѣ ея пріятности и великолѣпіе, представляла множество затрудненій и опасностей и что для веденія ея требовалась не малая доля таланта и храбрости. Нерѣдко, когда мы достигали апогея успѣха, вдругъ капризъ какого-нибудь царствующаго принца, интрига обиженной женщины или ссора съ начальникомъ полиціи, вдругъ неожиданно выбрасывали насъ изъ колеи. Если начальникъ полиціи не былъ подкупленъ или былъ обыгранъ нами, мы могли ежеминутно ожидать внезапнаго приказанія о выѣздѣ. Вслѣдствіе этого мы поневолѣ вели странствующую, кочевую жизнь.
   Хотя выгоды такой жизни весьма велики, за то и издержки громадны. Нашъ внѣшній видъ и образъ жизни были слишкомъ великолѣпны для узкаго ума Пиппи, который вѣчно кричалъ о моей расточительности, хотя и долженъ былъ признаться, что его собственная мелочность и скаредность никогда не одержали бы такихъ побѣдъ, какъ моя щедрость. Несмотря на успѣхи наши, капиталъ нашъ былъ не великъ. То, что мы сказали герцогу Курляндскому, было просто хвастовствомъ относительно двухъ сотъ тысячъ флориновъ на три мѣсяца. Кредита у насъ не было и денегъ, кромѣ тѣхъ, что были на столѣ, мы не имѣли и принуждены были бы бѣжать, если бы его высочество выигралъ и акцептировалъ наши векселя. Иногда также и намъ порядкомъ доставалось. Банкъ -- это почти вѣрный выигрышъ; но время отъ времени бываютъ и несчастные дни и людямъ, обнаруживающимъ самообладаніе въ дни счастья, слѣдуетъ сохранять его и въ дни несчастія,-- первое даже, повѣрьте моему слову, труднѣе второго.
   Одинъ изъ такихъ несчастныхъ дней постигъ насъ во владѣніяхъ герцога Баденскаго, въ Маннгеймѣ. Пиппи, который всегда высматривалъ, гдѣ можно обдѣлать дѣло, предложилъ открыть игру въ гостинницѣ, гдѣ мы остановились и гдѣ ужинали офицеры кирасирскаго полка. Составился маленькій банкъ и нѣсколько несчастныхъ луидоровъ перешли изъ рукъ въ руки и кажется въ пользу военныхъ джентльменовъ, самыхъ неимущихъ изъ всѣхъ людей въ свѣтѣ.
   Но вотъ къ довершенію нашего несчастія приходятъ два молодыхъ студента изъ сосѣдняго Гейдельбергскаго университета. Они пріѣхали въ Маннгеймъ за полученіемъ своего содержанія за четверть года и имѣли поэтому нѣсколько сотъ долларовъ.
   Они никогда еще не играли и поэтому,-- какъ это всегда случается, -- начали выигрывать. Къ нашему горю они были, кромѣ того, пьяны, а противъ пьяныхъ всѣ расчеты никуда не годятся. Они играли самымъ глупымъ образомъ и постоянно выигрывали. Каждая карта, которую они открывали, ложилась на ихъ сторону. Они выиграли сто луидоровъ въ десять минутъ и я, видя, что Пиппи горячится, хотѣлъ уже закрыть банкъ на этотъ день, говоря, что игра эта началась шутки ради и играть не стоитъ. Но Пиппи, который въ этотъ день все ссорился со мной, рѣшилъ продолжать игру и въ результатѣ получилось то, что студенты продолжали выигрывать все болѣе и болѣе. Они дали взаймы денегъ офицерамъ, которые тоже стали выигрывать. И вотъ въ этой трактирной комнатѣ, полной табачнаго дыма, на столѣ, залитомъ водкой и пивомъ нѣсколькимъ голоднымъ поручикамъ и двумъ безбородымъ студентамъ трое игроковъ самыхъ ловкихъ и извѣстныхъ въ Европѣ проиграли тысячу семьсотъ луидоровъ!
   Краска заливаетъ мнѣ лицо еще и теперь, когда я вспоминаю объ этомъ. Я былъ подобенъ Карлу XII или Ричарду Львиное Сердце, павшему передъ маленькой крѣпостью отъ руки безвѣстнаго убійцы, (какъ написалъ мой другъ Джонсонъ) и это было дѣйствительно позорное пораженіе!
   Но этимъ еще дѣло не кончилось. Когда наши бѣдные побѣдители ушли, сами изумляясь счастью, какое свалилось имъ съ неба (одного изъ студентовъ звали барономъ Клотцомъ, это можетъ быть тотъ самый, что потерялъ потомъ голову на эшафотѣ въ Парижѣ), Пиппи продолжалъ свою ссору и мы обмѣнялись нѣсколькими весьма крупными словами. Между прочимъ, я помню, что пустилъ въ него стуломъ и хотѣлъ выбросить его въ окно. Но мой дядя, сохранившій хладнокровіе, рознялъ насъ и мы помирились, такъ какъ Пиппи попросилъ извиненія и сознался, что былъ неправъ.
   Мнѣ не слѣдовало бы довѣрять искренности коварнаго итальянца и, право, не знаю почему, я, который никогда не вѣрилъ ни одному его слову, теперь повѣрилъ ему и, ложась спать, оставилъ у него ключи отъ нашей общей кассы. Она содержала въ себѣ, послѣ проигрыша кирасирамъ, около 8.000 фунтовъ стерлинговъ въ билетахъ и золотомъ. Пиппи настоялъ на томъ, чтобы выпить за наше примиреніе, и приказалъ подать миску горячаго пунша. Я не сомнѣваюсь, что онъ подложилъ какое-нибудь снотворное средство въ вино, такъ какъ дядя и я проспали очень долго и на слѣдующее утро проснулись съ сильно головной болью и лихорадкой. Мы не вставали съ постели до полудня. А онъ уже двѣнадцать часовъ какъ уѣхалъ, оставивъ намъ пустую шкатулку и нѣчто вродѣ разсчета, которымъ онъ старался доказать, что уноситъ только свою долю выгоды, а всѣ потери были сдѣланы безъ его содѣйствія. и участія.
   Такимъ образомъ, послѣ восемнадцати мѣсяцевъ работы, мы должны были начинать сначала. Но развѣ я палъ духомъ? Нѣтъ. Нашъ гардеробъ все еще стоилъ порядочной суммы денегъ. Въ тѣ времена джентльмены не одѣвались приказными писарями и свѣтская особа иногда носила платье и украшенія, могущія составить фортуну прикащика. Поэтому, не отчаяваясь ни на минуту и не говоря ни одного рѣзкаго слова, (характеръ моего дяди въ этомъ отношеніи былъ просто удивителенъ) и не разглашая тайны нашего раззоренія, мы заложили три четверти нашего платья и нашихъ драгоцѣнностей банкиру Моисею Леве и на вырученныя деньги съ прибавкой нашихъ карманныхъ денегъ, составлявшихъ сумму около восьмисотъ золотыхъ, мы снова выступили на поле дѣйствія.
   

ГЛАВА X.
Счастливый періодъ жизни.

   Я не намѣренъ занимать своихъ читателей повѣствованіемъ о своей карьерѣ въ профессіи игрока болѣе, чѣмъ анекдотами изъ своей военной жизни. Если бы я захотѣлъ, то могъ бы наполнить нѣсколько томовъ подобными разсказами, но въ такомъ случаѣ мнѣ пришлось бы цѣлые годы употребить на описаніе этихъ мемуаровъ, а кто знаетъ, когда мнѣ удастся окончить ихъ! Я страдаю подагрой, ревматизмомъ, каменной болѣзнью и разстройствомъ печени. У меня есть двѣ -- три раны, которыя время отъ времени вскрываются и причиняютъ мнѣ невыносимую боль и множество другихъ признаковъ близкаго конца. Таково дѣйствіе времени, болѣзни, разгульной жизни на одинъ изъ здоровѣвшихъ организмовъ и на одну изъ прекраснѣйшихъ формъ, которыя я когда-либо видѣлъ. О! я не страдалъ ни одной изъ этихъ болѣзней въ 1766 году и въ Европѣ не было болѣе веселаго, болѣе блистательнаго, болѣе элегантнаго человѣка, чѣмъ молодой Редмондъ Барри.
   До измѣннической продѣлки мошенника Пиппа я посѣтилъ многіе дворы Европы, въ особенности маленькіе, гдѣ покровительствовали игрѣ и профессоровъ этой науки всегда охотно принимали. Въ прирейнскихъ епископствахъ насъ встрѣчали особенно радушно. Я нигдѣ не видалъ болѣе веселаго и изящнаго двора, какъ у курфирстовъ Кельнскаго и Трирскаго, гдѣ было болѣе веселья и великолѣпія, нежели въ Вѣнѣ и несравненно болѣе, чѣмъ въ этомъ несчастномъ Берлинѣ. Дворъ эрцгерцогини правительницы Нидерландовъ также былъ весьма злачнымъ мѣстомъ для насъ, рыцарей карты и храбрыхъ искателей счастья, тогда какъ въ скаредной Голландской и нищенскихъ Швейцарскихъ республикахъ невозможно было порядочному джентльмену спокойно снискивать себѣ пропитаніе.
   Послѣ нашей неудачи въ Манигеймѣ мой дядя и я отправились въ герцогство X -- читатель самъ догадается, о какой мѣстности я говорю, я же не хочу называть полными именами знаменитыя личности, въ общество которыхъ попалъ и между которыми сдѣлался участникомъ весьма страннаго и трагическаго происшествія.
   Не было ни одного двора въ Европѣ, гдѣ иностранцевъ встрѣчали бы съ такимъ радушіемъ, какъ при дворѣ герцога X., гдѣ такъ гнались бы за удовольствіемъ и гдѣ бы господствовало большее великолѣпіе. Принцъ не жилъ въ своей столицѣ С.; но, подражая во всемъ церемоніалу версальскаго двора, построилъ себѣ великолѣпный дворецъ въ нѣсколькихъ миляхъ отъ С., а дворецъ окружилъ цѣлымъ городомъ великолѣпныхъ аристократическихъ построекъ, занятыхъ придворными и служащими его великолѣпнаго двора. Народъ, правда, сильно прижимали для поддержанія этого великолѣпія, такъ какъ владѣнія его высочества были не велики. Поэтому онъ жилъ въ благоразумномъ отдаленіи отъ подданныхъ и рѣдко показывался въ столицѣ и обозрѣвалъ свои владѣнія черезъ посредство своихъ вѣрныхъ служителей. Его дворецъ и сады, называемые Людвигслюстъ, были совершенный сколокъ съ французскаго образца. Два раза въ недѣлю бывали малые пріемы при дворѣ и два раза въ мѣсяцъ большіе. Здѣсь были лучшая, послѣ Парижа, опера и балетъ ни съ чѣмъ несравнимаго великолѣпія, на которые его высочество, большой любитель музыки и танцевъ, тратилъ огромныя суммы. Можетъ быть потому, что я былъ тогда очень молодъ; но мнѣ кажется, что никогда я не видѣлъ такого собранія блестящихъ красавицъ, какъ на сценѣ этого придворнаго театра въ большихъ миѳологическихъ балетахъ, которые были тогда въ модѣ и въ которыхъ Марсъ являлся въ башмакахъ на красныхъ каблукахъ и въ парикѣ, а Венера въ фижмахъ и робронѣ. Говорятъ, что костюмъ этотъ былъ невѣренъ и это все потомъ измѣнили, но я, съ своей стороны, никогда не видѣлъ болѣе прелестной Венеры, какъ первая танцовщица, Коралія, да и окружающія ея нимфы были очаровательны съ своими шлейфами, рюшами и пудрой. Представленія бывали два раза въ недѣлю, послѣ чего одинъ изъ важныхъ сановниковъ давалъ вечеръ и великолѣпный ужинъ, а затѣмъ шла игра.-- Въ главной галлереѣ Людвигслюста разставляли семнадцать столовъ, за исключеніемъ стола для фараона. Самъ герцогъ являлся сюда, милостиво игралъ съ гостями и выигрывалъ или проигрывалъ съ истинно царственнымъ великолѣпіемъ.
   Сюда-то мы и попали послѣ Маннгеймской неудачи. Аристократія двора съ удовольствіемъ заявила, что уже много слышала о двухъ ирландскихъ джентльменахъ и встрѣтила насъ чрезвычайно радушно. Въ первую же ночь при дворѣ мы проиграли 740 изъ нашихъ 800 луидоровъ, но на слѣдующій вечеръ я вернулъ ихъ за столомъ гофмейстера двора и, кромѣ того, выигралъ еще 1300. Вы можете себѣ представить, что мы никому не повѣдали, какъ близки мы были къ раззоренію въ первый вечеръ. Я всѣхъ расположилъ къ себѣ своей веселой манерой проигрывать и самъ министръ финансовъ принялъ отъ меня вексель въ 400 дукатовъ на моего управляющаго замка Баллибарри въ Ирландіи. На слѣдующій день я выигралъ этотъ вексель обратно съ его превосходительства и, кромѣ того, порядочную сумму наличными. При этомъ благородномъ дворѣ всѣ играли. Даже лакеи въ герцогскихъ переднихъ играли своими засаленными колодами; кучера играли на дворѣ въ то время какъ ихъ господа понтировали въ салонахъ. Даже кухарки и судомойки держали банкъ, причемъ кондиторъ итальянецъ составилъ себѣ цѣлое состояніе. Впослѣдствіи онъ купилъ себѣ въ Римѣ титулъ маркиза и его сынъ фигурировалъ какъ одинъ изъ знатнѣйшихъ иностранцевъ въ Лондонѣ. Бѣдняги солдаты проигрывали свое жалованье, когда получали его, что случалось, впрочемъ, рѣдко, и, я думаю, не было ни одного офицера въ арміи, у котораго не нашлось бы своей колоды картъ или игральныхъ костей въ карманѣ. Въ кругу подобныхъ людей честная игра была бы безуміемъ и джентльмены де-Баллибарри, конечно, были бы дураками, если бы выказали себя пижонами въ этомъ ястребиномъ гнѣздѣ. Только смѣлые и геніальные люди могли имѣть успѣхи въ такомъ обществѣ, гдѣ всякій былъ ловокъ и уменъ. И здѣсь мой дядя и я постояли за себя.
   Его высочество герцогъ былъ вдовецъ или скорѣе, послѣ смерти герцогини, вступилъ въ морганатическій бракъ съ дамой, которой онъ даровалъ дворянскій титулъ и которая считала за честь (такова была мораль того времени), что ее называли сѣверной Дюбарри. Онъ женился очень рано и его сынъ, наслѣдный принцъ, былъ, собственно говоря, политическимъ главой государства, такъ какъ самъ герцогъ болѣе любилъ удовольствія, нежели политику и гораздо охотнѣе разговаривалъ съ своимъ егермейстеромъ или съ директоромъ театра, нежели съ министрами и посланниками.
   Наслѣдный же принцъ, котораго я назову Викторомъ, былъ совсѣмъ другой человѣкъ. Онъ принималъ участіе въ войнѣ за испанское наслѣдство и въ семилѣтней войнѣ на службѣ императрицы, былъ весьма мрачнаго характера и появлялся при дворѣ лишь тогда, когда этого требовалъ этикетъ. Постоянно же онъ жилъ въ своемъ отдѣленіи дворца, гдѣ углублялся въ серьезныя науки, астрономію и химію. Онъ раздѣлялъ господствующую тогда между учеными Европы страсть къ отысканію философскаго камня. Даже мой дядя иногда сожалѣлъ о томъ, что не имѣетъ понятія о химіи какъ Бальзамо, называвшій себя Каліостро, какъ Сенъ-Жерменъ и другія личности, которыя вытянули много денегъ у принца Виктора, помогая ему въ его ученыхъ изысканіяхъ великой тайны. Удовольствія его состояли въ охотѣ и смотрахъ; но если бы не онъ, да не помощникъ его легкомысленнаго отца, то армія его съ утра до вечера играли бы въ карты, а потому вполнѣ умѣстно было предоставить управленіе государствомъ благоразумному принцу.
   Принцу Виктору было пятьдесятъ лѣтъ, а его принцессѣ, Оливіи, всего двадцать три. Они были женаты семь лѣтъ и въ первые годы ихъ супружеской жизни принцесса родила ему сына и дочь. Суровый образъ жизни и строгій нравъ, мрачная и не привлекательная внѣшность мужа, конечно, не могли нравиться блестящей и очаровательной молодой женщинѣ, воспитанной на югѣ (она была родственницей герцогскаго О-скаго дома), проведшей два года въ Парижѣ подъ охраной дочерей его всехристіаннѣйшаго величества и бывшей душою двора X., веселѣйшей изъ веселыхъ. Она была кумиромъ своего свекра и даже всего двора. Она была не красавица, но необыкновенно привлекательная, въ разговорахъ не особенно остроумна, но прелестна. Эксцентричность ея не имѣла границъ, а лживость мѣшала довѣриться ей; но всѣ ея пороки были привлекательнѣе добродѣтелей другихъ женщинъ и ея эгоизмъ плѣнительнѣе великодушія другихъ. Никогда я не видывалъ женщины, которую пороки дѣлали бы столь привлекательной. Она губила людей, а они обожали ее. Мой дядя видѣлъ, какъ она плутовала, играя въ л'омбръ и далъ ей выиграть 400 луидоровъ, не говоря ни слова. Ея капризы съ служащими и дамами своего двора были безконечны, но они всѣ обожали ее. Она была единственной изъ царствующаго дома, которую любилъ народъ. Она никогда не выѣзжала безъ того, чтобы ее не окружала толпа, привѣтствовавшая ее криками восторга. Ради щедрости относительно толпы она готова была занять у своихъ фрейлейнъ послѣдній грошъ и, конечно, безъ отдачи. Въ первые годы ея супругъ былъ такъ же очарованъ ею, какъ и другіе; но ея капризы вызывали страшные взрывы гнѣва съ его стороны и привели его къ отчужденію, изрѣдка прерывавшемуся страстными возвратами любви. Я говорю о ея высочествѣ съ современнымъ безпристрастіемъ, хотя мнѣ простительно было бы отнестись къ ней болѣе строго, принимая во вниманіе ея собственное мнѣніе обо мнѣ. Она говорила, что старшій мосье де-Балибари былъ совершенный джентльменъ, младшій же манерами своими походилъ на курьера. Свѣть выразилъ иное мнѣніе обо мнѣ и я записываю его, какъ единственное неблагопріятное сужденіе о моей личности. Впрочемъ, она имѣла причины ненавидѣть меня, какъ вы сейчасъ узнаете.
   Пять лѣтъ жизни въ полку, долголѣтній житейскій опытъ разсѣяли нѣсколько тѣ романтическія понятія о любви, съ которыми я вступилъ въ жизнь и я рѣшилъ, какъ и подобаетъ джентльмену, (ибо вѣдь только въ низшемъ классѣ люди женятся по любви), упрочить мое благосостояніе женитьбой. Во время нашихъ странствій мы съ дядей не разъ дѣлали попытки привести этотъ планъ въ исполненіе; но всегда случались какія-нибудь непріятности, о которыхъ не стоитъ здѣсь упоминать, являлись такія обстоятельства, которыя препятствовали человѣку моего званія, съ моими способностями и внѣшними качествами сдѣлать достойную меня партію. Дамы на Континентѣ не имѣютъ обыкновенія убѣгать изъ родительскаго дома, какъ это дѣлается въ Англіи (что бывало зачастую весьма выгодно для джентльменовъ моей страны); разныя церемоніи и всякаго рода затрудненія дѣлаютъ это здѣсь невозможнымъ; истинной любви не даютъ развиваться свободно и бѣдныя женщины не могутъ по желанію отдавать свои сердца покорившимъ ихъ героямъ. То требовалось состояніе; то родословная моя и титулы казались неудовлетворительными, хотя я имѣлъ планъ и росписаніе доходовъ помѣстьевъ Баллибарри, а также и генеалогію рода до ирландскаго короля Бріана Бору или Барри, прекрасно начерченную на бумагѣ. Одну молодую дѣвицу, готовую уже упасть въ мои объятія, поспѣшно упрятали въ монастырь; а въ другой разъ, когда богатая вдова въ Нидерландахъ, рѣшилась сдѣлать меня господиномъ своихъ фландрскихъ помѣстій, пришло вдругъ отъ полиціи распоряженіе, чтобы меня черезъ часъ выслать изъ Брюсселя, а вдову запереть въ ея замкѣ. Однако, въ X. я имѣлъ случай поставить на карту весьма многое и выигралъ бы непремѣнно, если бы не страшная катастрофа, которая разрушила все мое счастіе.
   Между фрейлинами наслѣдной кронпринцессы была дѣвица девятнадцати лѣтъ, обладательница самого большого состоянія въ государствѣ. Графиня Ида такъ звали ее, была дочерью покойнаго министра и любимица герцога и герцогини, бывшихъ ея воспріемниками при крещеніи. Послѣ смерти ея отца они взята ее подъ свое августѣйшее покровительство. Шестнадцати лѣтъ ее привезли изъ ея замка, гдѣ она воспитывалась до того времени и поступила въ фрейлины принцессы Оливіи.
   Тетка графини Иды, распоряжавшаяся ея домомъ во время ея несовершешіолѣтія, безразсудно допустила ее до того, что она влюбилась въ своего троюроднаго брата, бѣднаго подпоручика въ герцогскомъ пѣхотномъ полку, который и льстилъ себя надеждой завладѣть своей богатой кузиной. И если бы онъ не былъ совершеннымъ идіотомъ, то, имѣя возможность видѣться съ ней ежедневно, не имѣя къ тому же соперниковъ вблизи и при интимности, допускаемой между родственниками, легко могъ посредствомъ тайнаго брака упрочить за собой обладаніе молодой графиней и ея состояніемъ. Но онъ между тѣмъ былъ настолько неразуменъ, что позволилъ ей оставить свое уединеніе, поселиться на годъ при дворѣ и поступить въ штатъ принцессы Оливіи. Затѣмъ онъ не нашелъ сдѣлать ничего умнѣе, какъ явиться однажды къ герцогу на пріемъ, въ своихъ потускнѣлыхъ эполетахъ и потертомъ мундирѣ и просить у него, какъ у опекуна молодой дѣвушки, руки богатѣйшей наслѣдницы въ его государствѣ. Слабохарактерность добродушнаго герцога была такова, что, такъ какъ и сама графиня Ида была согласна на этотъ бракъ, онъ непремѣнно бы допустилъ его, если бы не вмѣшалась въ это дѣло принцесса Оливія и не добилась отъ герцога формальнаго отказа молодому человѣку. Причина отказа оставалась, однако, неизвѣстной; другого жениха пока не представлялось и влюбленные продолжали переписываться, надѣясь, что со временемъ его высочество измѣнитъ свое рѣшеніе; какъ вдругъ поручикъ былъ прикомандированъ къ одному изъ полковъ, которые принцъ имѣлъ обыкновеніе продавать сильнымъ воюющимъ въ то время державамъ (эта торговля составляла главный источникъ доходовъ герцога въ тѣ времена), и ихъ сношенія прекратились.
   Странно было, что принцесса Оливія поступала такимъ образомъ съ молодой дѣвушкой, которая считалась ея любимицею. Сперва она, по своимъ романтическимъ понятіямъ, какія почти всѣ женщины имѣютъ о любви, поощряла любовь графини Иды къ неимущему возлюбленному; но теперь вдругъ стала дѣйствовать противъ него. Ея прежняя любовь къ графинѣ превратилась въ ненависть и она принялась ее преслѣдовать такъ, какъ только можетъ преслѣдовать женщина. Не было конца ея выдумкамъ для того, чтобы терзать графиню злобными замѣчаніями и насмѣшками. Когда я только что пріѣхалъ въ X, молодые люди прозвали графиню Иду Dumme Gräfin -- "глупая графиня". Она была очень молчалива, очень красива, но блѣдна, застѣнчива и неловка. Она не интересовалась удовольствіями двора и на праздненства являлась столь же мрачной, какъ та мертвая голова, которую, какъ говорятъ, римляне имѣли обыкновеніе выставлять на своихъ пирахъ. Ходили слухи, что одинъ молодой дворянинъ, французскаго происхожденія, шевалье де-Маньи, шталмейстеръ наслѣднаго принца, бывшій въ Парижѣ во время свадьбы принцессы Оливіи, и служившій замѣстителемъ принца при обрядѣ вѣнчанія, женится на графинѣ Идѣ. Однако, публичнаго заявленія объ этой помолвкѣ не было и даже шептали что-то о мрачной интригѣ. Слухи эти вскорѣ получили странное подтвержденіе.
   Этотъ шевалье де-Маньи былъ внукъ стараго генерала на службѣ у герцога,-- барона де-Маньи. Отецъ барона оставилъ Францію при изгнаніи протестантовъ послѣ отмѣны Нантскаго эдикта, и поступилъ на службу въ N., гдѣ и умеръ. Сынъ наслѣдовалъ ему и, вопреки нравамъ большинства французскихъ дворянъ, которыхъ я зналъ, сдѣлался суровымъ кальвинистомъ, неуклоннымъ въ исполненіи своего долга, сдержаннымъ въ манерахъ; онъ мало сообщался съ придворными и былъ близкимъ другомъ и любимцемъ принца Виктора, на котораго походилъ характеромъ.
   Но шевалье, его внукъ, былъ настоящій французъ. Онъ родился во Франціи, гдѣ отецъ его занималъ дипломатическій постъ на службѣ герцога. Онъ вращался въ веселомъ обществѣ самаго блестящаго изъ дворовъ всего міра и разсказывалъ безчисленныя исторіи о такъ называемыхъ "petites maisons", о тайнахъ "parc aux Cerfs" и объ оргіяхъ Ришелье и его сподвижниковъ. Онъ почти что раззорился игрой такъ же, какъ и его отецъ; вдали отъ суроваго старика и сынъ, и внукъ, вели самый безпечный образъ жизни. Онъ пріѣхалъ изъ Парижа послѣ того, какъ вернулось и посольство, отправленное туда по случаю бракосочетанія принцессы, былъ строго принятъ старымъ барономъ, своимъ дѣдомъ, который, однако, еще разъ заплатилъ его долги и доставилъ ему придворную должность у герцога. Шевалье де0Маньи сдѣлался любимцемъ своего августѣйшаго повелителя. Онъ привезъ съ собой парижскія моды и веселость; онъ былъ распорядителемъ всѣхъ баловъ и маскарадовъ, вербовщикомъ балетныхъ танцовщицъ и самымъ блестящимъ и красивымъ кавалеромъ при дворѣ.
   Послѣ нѣсколькихъ недѣль пребыванія въ Людвигслюстѣ, старый баронъ де-Маньи сталъ стараться выпроводить насъ изъ страны; но голосъ его былъ не довольно силенъ противъ общаго мнѣнія, а шевалье де-Маньи заступился за насъ передъ герцогомъ. Любовь къ игрѣ не покинула шевалье и онъ былъ постояннымъ посѣтителемъ нашего банка, гдѣ игралъ довольно счастливо и гдѣ, при проигрышѣ платилъ съ аккуратностью, удивлявшею всѣхъ, кто зналъ ограниченность его средствъ и великолѣпіе его внѣшней обстановки.
   Ея высочество, принцесса Оливія, также очень любила играть и во многихъ случаяхъ, когда мы держали банкъ при дворѣ, я могъ замѣтить въ ней эту страсть къ игрѣ. Я могъ даже, т. е. скорѣе мой хладнокровно разсудительный старый дядя могъ замѣтить еще кое-что большее. Между высокорожденной дамой и кавалеромъ де-Маньи существовали близкія отношенія.
   -- Если ея высочество не влюблена въ этого французика,-- сказалъ мнѣ однажды дядя послѣ игры,-- то я готовъ потерять мой послѣдній глазъ.
   -- Ну, и что же изъ этого?-- спросилъ я.
   -- Что!-- повторилъ дядя, пристально глядя мнѣ въ лицо -- Неужели ты такъ наивенъ, что не понимаешь? Твоя фортуна сдѣлала, если ты хочешь, мы можемъ выкупить наши владѣнія Барри въ два года, мой милый.
   -- Какимъ же это образомъ?-- спросилъ я, все еще не понимая, въ чемъ дѣло.
   Мой дядя сухо отвѣтилъ:
   -- Заставь Маньи играть, не требуя съ него денегъ; пусть только даетъ росписки. Чѣмъ больше онъ задолжаетъ, тѣмъ лучше, но главное, заставь его играть.
   -- Онъ не можетъ заплатить и шиллинга,-- сказалъ я;-- даже и жиды не учтутъ его векселей сто на сто.
   -- Тѣмъ лучше. Ты увидишь, что мы извлечемъ изъ нихъ пользу,-- отвѣчалъ старый джентльменъ, и я долженъ сознаться, что составленный имъ планъ былъ чрезвычайно остроуменъ и смѣлъ.
   Я долженъ былъ заставить Маньи играть -- въ этомъ не было ничего труднаго. Онъ былъ хорошій спортсмэнъ, какъ и я, и это насъ сблизило. Какъ только замѣчалъ онъ игральныя кости, онъ не могъ удержаться, чтобы не взять ихъ въ руки, и это было для него такъ естественно, какъ для ребенка протянуть руку къ сладкому.
   Сперва онъ выигрывалъ съ меня, затѣмъ началъ проигрывать; потомъ я сталъ играть на деньги противъ драгоцѣнностей, которыя онъ приносилъ мнѣ: семейныя вещи, какъ онъ говорилъ, и все весьма цѣнныя. Онъ просилъ меня, однако, не продавать ихъ въ герцогствѣ и я далъ ему на этомъ слово. Послѣ драгоцѣнностей онъ сталъ играть на векселя и такъ какъ при дворѣ и въ публикѣ нельзя было играть въ кредитъ, то онъ и радъ былъ предаваться своей страсти втихомолку. Онъ цѣлые часы проводилъ въ моемъ павильонѣ, который я отдѣлалъ великолѣпно, въ восточномъ вкусѣ, стуча костями до тѣхъ поръ, пока служба не призывала его ко двору. И такъ проходилъ день за днемъ. Онъ принесъ мнѣ еще нѣсколько драгоцѣнностей: жемчужное ожерелье, старинную изумрудную парюру и другія вещи въ уплату за проигрыши. Нечего, я думаю, и говорить, что я не сталъ бы играть съ нимъ, если бы выигрышъ былъ на его сторонѣ; но приблизительно черезъ недѣлю счастье отъ него отвернулось и онъ проигралъ мнѣ громадную сумму. Не буду называть ее; довольно того, если я скажу, что онъ никогда не могъ бы заплатить ее. Зачѣмъ же мнѣ было играть? Къ чему тратить напрасно время въ игрѣ съ совершенно неимущимъ человѣкомъ, когда можно было употребить его гораздо полезнѣе въ другомъ мѣстѣ? Смѣло сознаюсь въ моемъ планѣ: я хотѣлъ выиграть у г. де-Маньи не деньги, а его невѣсту, графиню Иду. Кто можетъ сказать, что я не имѣлъ права употребить всякую хитрость въ любви? Или къ чему говорить о любви? Мнѣ хотѣлось заполучить ея состояніе. Я любилъ ее столько же, сколько и Маньи, я любилъ ее, какъ всякая молодая дѣвушка любитъ стараго семидесятилѣтняго богача, за котораго выходитъ замужъ. Я поступалъ въ этомъ случаѣ практично, рѣшивъ, что этотъ бракъ долженъ быть довершеніемъ моей карьеры.
   Обыкновенно я требовалъ, чтобы Маньи послѣ проигрыша писалъ мнѣ записку слѣдующаго содержанія:
   "Любезный мосье де-Балибари!
   "Я признаю, что проигралъ вамъ сегодня въ ланскнехтъ (или въ пикетъ, или въ другую какую-либо игру, смотря по обстоятельствамъ) сумму въ триста дукатовъ и буду считать особенной любезностью съ вашей стороны, если вы отсрочите долгъ до другого дня, когда вы получите уплату отъ вашего благодарнаго покорнаго слуги".
   Относительно драгоцѣнностей, которыя онъ приносилъ мнѣ, я также принималъ предосторожности,-- (эту мудрую идею внушилъ мнѣ дядя), и заставлялъ его также писать письмо, въ которомъ онъ просилъ меня принять вещи въ уплату за долгъ.
   Когда я поставилъ его въ такое положеніе, которое считалъ благопріятнымъ для своихъ намѣреній, я сталъ говорить съ нимъ откровенно и ничего не скрывая, какъ свѣтскій человѣкъ говоритъ съ другимъ свѣтскимъ человѣкомъ.
   -- Конечно, милѣйшій, -- сказалъ я,-- вы поймете, что я не могу играть дальше такимъ образомъ и довольствоваться большимъ или меньшимъ количествомъ полученныхъ отъ васъ лоскутковъ бумаги, подписанныхъ вашей рукой и векселями, по которымъ вы никогда не будете въ состояніи заплатить, Не смотрите такъ сердито, вы отлично знаете, что Редмондъ Барри на шпагахъ сильнѣе васъ. Да и къ тому же я не такъ глупъ, чтобы драться съ человѣкомъ, который мнѣ долженъ такъ много денегъ; но выслушайте спокойно то, что я вамъ предложу. Вы относились ко мнѣ очень довѣрчиво въ теченіе послѣдняго мѣсяца и я отлично знаю всѣ ваши дѣла. Вы дали честное слово вашему дѣду никогда не играть на-слово и знаете, какъ вы его сдержали. Если онъ узнаетъ это, онъ лишитъ васъ наслѣдства. Представьте себѣ даже, что онъ умретъ завтра, -- его состоянія не хватитъ, чтобы заплатить мнѣ сумму, которую вы мнѣ должны. А если вы отдадите мнѣ все, вы останетесь нищимъ и банкротомъ. Ея высочество, принцесса Оливія, не отказываетъ вамъ ни въ чемъ. Я не спрашиваю васъ почему; но я замѣтилъ это, когда мы начали играть вмѣстѣ.
   -- Вы, можетъ быть, хотите получить титулъ барона -- должность камергера и ленту?-- пробормоталъ несчастный,-- принцесса можетъ все выпросить у герцога.
   -- Я ничего не имѣю противъ ленты и камергерскаго ключа, -- отвѣчалъ я,-- хотя джентльменъ изъ дома Балибарри не нуждается въ нѣмецкихъ титулахъ. Но мнѣ не этого надо. Мой милый шевалье, у васъ отъ меня не было тайнъ. Вы разсказали мнѣ, какъ трудно вамъ было уговорить принцессу Оливію согласиться на вашъ бракъ съ графиней Идой, которую вы не любите и я отлично знаю, кого вы любите.
   -- Мосье де-Балибари,-- воскликнулъ растерявшійся шевалье. Онъ не находилъ словъ; истина начинала открываться передъ нимъ.
   -- Вы начинаете понимать,-- продолжалъ я.-- Ея высочество принцесса, повѣрьте, не будетъ особенно сердиться, если вы откажетесь отъ глупой графини. Я въ эту дѣвицу влюбленъ не больше вашего; но мнѣ нужно ея состояніе. Я игралъ съ вами ради этого состоянія и выигралъ его. И я возвращу вамъ ваши векселя и дамъ еще пять тысячъ дукатовъ въ тотъ день, когда женюсь на этомъ состояніи.
   -- А въ тотъ день, когда я женюсь на графинѣ, -- отвѣчалъ шевалье, думая, что поймалъ меня,-- я буду въ состояніи заплатить въ десять разъ болѣе того, что вамъ долженъ.
   Это было вѣрно, такъ какъ богатство графини оцѣнивалось въ полмилліона на наши деньги.
   -- А между тѣмъ, -- продолжалъ шевалье,-- если вы будете преслѣдовать меня угрозами или оскорблять, я воспользуюсь тѣмъ вліяніемъ, какое я, по вашему же замѣчанію, имѣю на извѣстную особу и васъ выгонятъ изъ герцогства такъ же, какъ васъ годъ тому назадъ выгнали изъ Нидерландовъ.
   Я спокойно позвонилъ.
   -- Заморъ,-- сказалъ я высокому пегру, въ турецкомъ костюмѣ, котораго я держалъ при себѣ,-- если я еще разъ позвоню, то ты отнесешь вотъ этотъ пакетъ гофмейстеру двора, вотъ этотъ его превосходительству генералу де-Маньи, а вотъ этотъ отдашь въ руки одного изъ курьеровъ его высочества наслѣднаго принца. Жди въ передней и не уходи, пока я не позвоню еще разъ.
   Негръ вышелъ, я же обратился къ г. де-Маньи и сказалъ:
   -- Шевалье, первый пакетъ содержитъ ваши письма, въ которыхъ вы признаете себя моимъ должникомъ и обѣщаетесь уплатить мнѣ вашъ долгъ. Къ нимъ я присоединилъ мой собственный документъ -- такъ какъ я ожидалъ сопротивленія съ вашей стороны,-- удостовѣряющій, что вы затронули мою честь; я прошу при этомъ, чтобы бумага была предъявлена его высочеству. Второй пакетъ, назначенный вашему дѣду, содержитъ ваше письмо, въ которомъ вы заявляете, что вы его наслѣдникъ. Я прошу его о подтвержденіи этого заявленія. Послѣдній же пакетъ на имя его высочества наслѣднаго принца, -- мрачно прибавилъ я, -- и содержитъ въ себѣ изумруды Густава-Адольфа, подаренные имъ принцессѣ Оливіи и заложенные вами мнѣ, какъ принадлежащіе вашему дому. Велико, дѣйствительно, должно быть, ваше вліяніе на ея высочество, если вы могли выманить у нея такую драгоцѣнную вещь и если могли заставить ее для уплаты вашего карточнаго долга выдать тайну, отъ которой зависятъ ваши головы.
   -- Подлецъ!-- закричалъ внѣ себя шавалье,-- неужели вы запутаете сюда принцессу?
   -- О, нѣтъ, мосье де-Маньи,-- насмѣшливо сказалъ я;-- я просто скажу, что вы украли вещи.
   Я дѣйствительно думалъ, что онъ это сдѣлалъ и что несчастная, влюбленная принцесса замѣтила покражу лишь много времени послѣ того, какъ она была совершена. Исторію съ изумрудами мы узнали очень просто. Такъ какъ намъ нужны были деньги (мои занятія съ Маньи заставили меня запустить дѣла банка), мой дядя повезъ драгоцѣнности въ Маннгеймъ, чтобы заложить ихъ тамъ. Еврей, который бралъ ихъ въ залогъ, зналъ происхожденіе изумрудовъ и когда онъ спросилъ, какимъ образомъ ея высочество рѣшилась разстаться съ ними, мой дядя просто отвѣтилъ ему, что принцесса очень любитъ игру, а платить деньгами ей не всегда бываетъ удобно, поэтому она и заложила намъ эти изумруды. Но онъ весьма благоразумно привезъ изумруды назадъ въ С. Что же касается прочихъ драгоцѣнностей, то такъ какъ онѣ ничѣмъ особеннымъ не отличались, то о нихъ до сихъ поръ никто не справлялся и я не только не зналъ тогда, дѣйствительно-ли онѣ принадлежали принцессѣ, но и теперь могу только предполагать это.
   Несчастный молодой человѣкъ, должно быть, былъ изъ людей весьма трусливаго десятка, такъ какъ при моемъ обвиненіи его въ воровствѣ не воспользовался моими двумя пистолетами, случайно лежавшими около него на столѣ и не застрѣлилъ сначала своего обвинителя, а потомъ и себя. При подобной безпечности и неосторожности съ его стороны и со стороны принцессы, забывшей свою честь для этого ничтожнаго человѣка, онъ долженъ былъ знать, что рано или поздно все непремѣнно откроется. Но такому предопредѣленію, вѣроятно, суждено было совершиться. Вмѣсто того, чтобы покончить съ собой какъ мужчина, онъ сидѣлъ передо мной совершенно раздавленный; бросившись на диванъ, онъ обливался слезами, призывая на помощь всѣхъ святыхъ, какъ будто бы они могли интересоваться судьбою такого ничтожества!
   Я увидѣлъ, что мнѣ нечего опасаться съ его стороны и, снова позвавъ моею Замора, сказалъ, что самъ снесу пакеты и положилъ ихъ въ столъ. Затѣмъ, убѣдившись, что онъ всецѣло въ моихъ рукахъ, я поступилъ съ нимъ, по моему обыкновенію, великодушно. Я сказалъ ему, что для большей безопасности вышлю изумруды изъ герцогства; но даю честное слово возвратить ихъ прицессѣ въ тотъ день, когда она получитъ отъ герцога согласіе на мой бракъ съ графиней Идой.
   Надѣюсь, что теперь мой планъ совершенно выяснился и хотя нѣкоторые строгіе моралисты и найдутъ его не особенно честнымъ, я скажу, однако, что въ любви все позволительно и что бѣдные люди, подобные мнѣ, не могутъ быть слишкомъ разборчивы въ средствахъ для до стиженія чего-нибудь въ жизни. Богатыхъ и знатныхъ встрѣчаютъ улыбка и привѣтъ на большой лѣстницѣ свѣта, бѣдные же должны пробираться по стѣнѣ или толкаться по черной лѣстницѣ, а то и пролѣзать чрезъ водосточныя трубы дома, не обращая вниманія на узкость и грязь проходовъ, чтобы добраться до вершины зданія. Люди безъ честолюбія утверждаютъ, правда, что на вершину подниматься не стоитъ, вслѣдствіе этого не хотятъ бороться и зовутъ себя философами. Я же ихъ называю слабохарактерными трусами. Для чего же и жить, какъ не для удовлетворенія честолюбія, а это такъ необходимо, что. никакая борьба не страшна для достиженія этой цѣли.
   Способъ, какимъ Маньи долженъ былъ отказаться отъ графини, былъ предложенъ мною самимъ и все было придумано такъ, чтобы щадить чувства той и другой стороны. Я научилъ Маньи сказать графинѣ слѣдующее: "Сударыня, хотя я и не высказывалъ вамъ никогда моихъ чувствъ, однако, какъ вы, такъ и весь дворъ имѣли достаточно доказательствъ моего глубокаго къ вамъ уваженія и моя просьба будетъ отвергнута его высочествомъ, который, насколько мнѣ извѣстно, желаетъ, чтобы мое предложеніе было принято вами благосклонно. Но такъ какъ время, повидимому, не измѣнило вашихъ чувства, относительно другого и такъ какъ я слишкомъ деликатенъ, чтобы силой принудить даму вашего званія и положенія къ союзу, который ей не по душѣ, то лучше всего мнѣ сдѣлать вамъ предложеніе безъ позволенія его высочества, а вамъ отвѣтить такъ, какъ я съ горестью долженъ признать, подскажетъ вамъ ваше сердце, то есть, отрицательно. Затѣмъ я формально откажусь отъ ухаживанія за вами и заявлю, что ничто, даже желаніе герцога, не можетъ заставить меня продолжать мое искательство".
   Графиня Ида чуть не разрыдалась при этихъ словахъ шевалье де-Маньи. Со слезами на глазахъ взяла она, первый разъ въ жизни, его руку, и благодарила за благородство его предложенія. Бѣдняжка не подозрѣвала, что французъ не способенъ былъ на такой деликатный поступокъ, и что этотъ великодушный отказъ былъ моимъ изобрѣтеніемъ. Какъ только онъ былъ отстраненъ, на сцену выступилъ я; но въ высшей степени осторожно и деликатно, чтобы не встревожить молодую дѣвушку, но вмѣстѣ съ тѣмъ и съ такой твердостью, чтобы убѣдить ее въ безнадежности ея плана соединиться съ ея нищимъ возлюбленнымъ подпоручикомъ.
   Принцесса Оливія была такъ любезна, что исполнила для меня эту трудную часть задачи и торжественно объявила графинѣ Идѣ, что, хотя г. де-Маньи и отказался отъ ея руки, но его высочество, какъ опекунъ ея, тѣмъ не менѣе выдаетъ ее замужъ по своему благоусмотрѣнію и она навсегда должна забыть своего обожателя съ продранными локтями. Я, право, никогда не могъ понять, какъ такой оборванецъ могъ предъявлять на нее свои претензіи. Онъ былъ, правда, хорошаго рода, но что же онъ имѣлъ, кромѣ этого?
   Когда шевалье де-Маньи отступилъ, явилось, какъ вы и сами можете вообразить, множество другихъ искателей и между ними вашъ покорный слуга, Редмондъ де Баллибарри. Въ это время объявленъ былъ карусель или турниръ, въ подражаніе средневѣковымъ рыцарскимъ состязаніямъ. На этомъ турнирѣ я явился въ великолѣпномъ костюмѣ римлянина (на мнѣ былъ серебряный шлемъ и съ развѣвающимися локонами парикъ, панцырь изъ позолоченной кожи съ богатой вышивкой, свѣтло-голубой бархатный плащъ и пунцовые кожаные полусапожки). Въ этомъ костюмѣ я верхомъ на своемъ гнѣдомъ жеребцѣ Бріанѣ, одержалъ побѣду надъ всѣмъ дворянствомъ герцогства и сосѣднихъ государствъ, съѣхавшимся на турниръ. Вѣнокъ изъ золотыхъ лавровыхъ листьевъ являлся наградой побѣдителю. Его увѣнчать должна была дама, которую онъ изберетъ. И такъ, я подъѣхалъ къ галлереѣ, гдѣ графиня Ида сидѣла позади наслѣдной принцессы и, громко провозгласивъ ея имя, просилъ позволенія быть награжденнымъ графиней. Такимъ образомъ я, такъ сказать, передъ лицомъ всей Германіи провозглашалъ себя ея вздыхателемъ. Она поблѣднѣла ужасно, между тѣмъ какъ принцесса покраснѣла; но кончилось тѣмъ, что графиня все-таки надѣла вѣнокъ на мою голову. Послѣ этого я, давъ шпоры моему коню, проскакалъ вокругъ арены, поклонился его высочеству герцогу, находившемуся на противуположной сторонѣ и исполнилъ самыя замысловатыя упражненія на конѣ.
   Вы можете себѣ представить, что этотъ успѣхъ не способствовалъ увеличенію моей популярности среди молодежи. Молодые дворяне называли меня авантюристомъ, самозванцемъ и давали мнѣ бездну нелестныхъ прозвищъ, но у меня было средство заставить ихъ молчать. Я придрался къ графу Шметтерлингу. самому богатому и храброму изъ всѣхъ молодыхъ людей, выказывавшихъ расположеніе къ графинѣ Идѣ, и оскорбилъ его публично въ клубѣ, бросивъ ему карты въ лицо. На слѣдующій день я поѣхалъ верхомъ за тридцать пять миль во владѣнія курфирста Б., дрался на дуэли съ графомъ Шметтерлингомъ и два раза проткнулъ его насквозь моей шпагой. Затѣмъ я уѣхалъ назадъ съ моимъ секундантомъ, шевалье де-Маньи и въ тотъ же вечеръ явился на вистъ принцессы. Маньи сначала не хотѣлось идти со мной; но я настоялъ на его присутствіи, такъ какъ оно придавало вѣсъ моей ссорѣ.
   Откланявшись принцессѣ, я тотчасъ же пошелъ къ графинѣ Идѣ и отвѣсилъ ей глубокій поклонъ, глядя ей такъ пристально въ глаза, что она вся вспыхнула. Затѣмъ я сталъ оглядывать всѣхъ окружающихъ ее до тѣхъ поръ, пока всѣ не разошлись. Между тѣмъ я научилъ Маньи всюду распространять слухъ, что графиня до безумія влюблена въ меня и это приказаніе вмѣстѣ со многими другими бѣдняга долженъ былъ выполнять обязательно. Онъ игралъ довольно глупую роль, дѣйствуя въ мою пользу, восхваляя меня вездѣ и сопровождая меня всюду. Тотъ, который былъ первымъ франтомъ до моего пріѣзда, кто считалъ свою родословную нищенскихъ бароновъ де-Маньи выше знатнаго рода ирландскихъ королей, моихъ предковъ, кто тысячу разъ насмѣхался надо мной, называя меня дезертиромъ, подкупнымъ убійцей и ігрландскимь выскочкой, былъ теперь въ моихъ рукахъ. Я могъ мстить ему теперь, такъ я и дѣлалъ.
   Я имѣлъ обыкновеніе среди самаго избраннаго общества звать его по имени,-- Максимомъ, я говорилъ ему: Bonjour Maxime, comment vas-tu? чтобы это могла слышать принцесса, и видѣлъ, какъ онъ кусалъ себѣ губы отъ обиды и бѣшенства. Но я держалъ подъ сапогомъ его и ея высочество также, я, бѣдный рядовой солдатъ Бюловскаго полка! Это можетъ служить свидѣтельствомъ того, что въ состояніи сдѣлать упорство и умъ, а также предостереженіемъ людямъ въ томъ, чтобы они никогда не имѣли, по возможности, никакихъ тайнъ.
   Я зналъ, что принцесса меня ненавидитъ, но не обращалъ на это ни малѣйшаго вниманія. Она знала, что мнѣ извѣстно все и, право, мнѣ кажется, такъ велика была ея предубѣжденность противъ меня, что она считала меня способнымъ выдать женщину, (чего я, разумѣется, никогда бы не сдѣлалъ), и поэтому боялась меня, какъ ребенокъ своего школьнаго учителя. Она, чисто по женски, тоже подсмѣивалась надо мной на своихъ пріемахъ, спрашивая меня о моемъ дворцѣ въ Ирландіи, о моихъ предкахъ короляхъ и удивлялась, отчего мои знатные родственники не выкупили меня, когда я былъ солдатомъ въ Бюловскомъ пѣхотномъ полку и больно ли тамъ наказываютъ палками, однимъ словомъ, всѣми силами старалась унизить и оскорбить меня.. Однако, клянусь небомъ! я могу терпѣть многое и я только смѣялся ей въ лицо. Но въ то время какъ она издѣвалась надо мной, мнѣ нравилось смотрѣть на бѣднаго Маньи и наблюдать, какъ онъ сносилъ это. Бѣдняга трепеталъ отъ страха, что мое терпѣнье лопнетъ отъ ея насмѣшекъ и я выскажу все. А принцессѣ, когда она нападала на меня, я мстилъ тѣмъ, что говорилъ что-нибудь непріятное ему и, какъ это дѣлаютъ мальчишки въ школѣ, вымещалъ на немъ свою злобу. Она страдала, когда я нападалъ на Маньи такъ же, какъ если бы я говорилъ что-нибудь грубое ей самой и, хотя она и ненавидѣла меня, но потихонько просила у меня прощенія. Она была очень горда, но осторожность заставляла эту высокородную принцессу унижаться передъ мной, бѣднымъ неимущимъ ирландцемъ.
   Какъ скоро Маньи формально отступился отъ графини Иды, принцесса снова начала благоволить къ ней и снова выказывала ей любовь и ласку. По правдѣ сказать, незнаю, которая изъ нихъ ненавидѣла меня больше: принцесса-ли, которая была темперамента въ высшей степени живого и кокетливаго, или графиня, которая была неприступна и горделива. Въ особенности послѣдняя выражала свое презрѣніе ко мнѣ, а между тѣмъ, я могу сказать, что нравился и не такимъ, какъ она. Я былъ однимъ изъ красивѣйшихъ мужчинъ Европы и могъ поспорить съ любымъ придворнымъ гайдукомъ въ ширинѣ груди или стройности ноги. Но я не обращалъ вниманія на ея глупое предубѣжденіе относительно меня и рѣшился овладѣть ею противъ ея воли. Развѣ мнѣ нужны были ея личныя качества и совершенства? Нисколько. Она была очень блѣдна, худа, близорука, высока ростомъ и неловка, а мнѣ нравится въ женщинахъ какъ разъ противоположное. Она же, влюбленная въ оборванца-кузена, разумѣется, не могла оцѣнить меня. Я былъ влюбленъ въ ея помѣстья, что же касается ея самой, то я, какъ человѣкъ со вкусомъ, долженъ признаться, что она мнѣ не нравилась.
   

ГЛАВА XI.
Счастье отворачивается отъ Барри.

   Теперь мои надежды на полученіе руки одной изъ богатѣйшихъ невѣстъ въ Германіи были близки къ осуществленію, насколько могутъ быть вѣрны человѣческіе разсчеты и насколько мои собственныя достоинство и благоразуміе могли обезпечить ея счастье. Меня во всякое время, когда бы я ни приходилъ, допускали въ аппартаменты принцессы и я часто имѣлъ случаи видѣть тамъ графиню Иду. Не могу сказать, чтобы она выказывала мнѣ особенную благосклонность. Ея глупое сердце, какъ я уже говорилъ, было занято другимъ и, какъ ни привлекательны были мои манеры и моя личность, нельзя было ожидать, что она вдругъ забудетъ своего возлюбленнаго для молодого ирландскаго джентльмена, ухаживающаго за ней.
   Но все это, конечно, не отнимало у меня смѣлости. У меня были весьма сильные друзья, которые помогали мнѣ въ моемъ предпріятіи и я зналъ, что рано или поздно побѣда останется за мной. Въ сущности я выжидалъ только время, чтобы сдѣлать предложеніе. Кто могъ предвидѣть, какой страшный ударъ судьба готовила моей высокой покровительницѣ, ударъ, который отчасти коснулся и меня.
   Все, казалось, благопріятствовало исполненію моихъ желаній и, не смотря на нерасположеніе ко мнѣ графини Иды, съ ней гораздо легче было справиться, чѣмъ возможно было бы въ такомъ нелѣпомъ конституціонномъ государствѣ, какъ Англія, гдѣ людямъ не внушаютъ съ дѣтства тѣхъ полезныхъ чувствъ повиновенія власти, какъ это" дѣлалось въ Европѣ въ тѣ времена, въ годы моей молодости.
   Я уже сказалъ, какимъ образомъ я, черезъ Маньи, держалъ въ рукахъ принцессу. Ея высочеству предстояло только вынудить согласіе у стараго герцога, на котораго она имѣла неограниченное вліяніе, и заручиться содѣйствіемъ графини Лиліенгартенъ (таково было романтическое имя морганатической супруги герцога), и покладливый старикъ приказалъ бы сыграть свадьбу, что было бы исполнено безпрекословно. Мадамъ де-Лиліенгартенъ съ своей стороны всѣми силами старалась угодить принцессѣ Оливіи, которая не сегодня-завтра могла быть объявлена владѣтельной герцогиней: герцогъ былъ старъ, съ нимъ могъ сдѣлаться ударъ, и онъ любилъ хорошо пожить. Въ случаѣ его смерти покровительство герцогини Оливіи представлялось весьма важнымъ для морганатической вдовушки. Поэтому между обѣими женщинами существовало тайное соглашеніе и злые языки говорили, что ея высочество была уже въ долгу у фаворитки за оказанныя въ разное время услуги. Принцесса черезъ нее выхлопатывала уже не разъ большія суммы денегъ на покрытіе своихъ карточныхъ долговъ, а теперь она милостиво пользовалась своимъ вліяніемъ на графиню Лиліенгартенъ для того, чтобы способствовать исполненію моего сердечнаго желанія.
   Не слѣдуетъ, однако, полагать, что я шелъ по дорогѣ къ цѣли безъ препятствія и сопротивленія со стороны Маньи; но я твердо стоялъ на своемъ и имѣлъ въ рукахъ средства побѣждать упрямство молодого человѣка. Скажу къ тому же безъ хвастовства, что если высокородная и могущественная принцесса презирала и ненавидѣла меня отъ всей души, то графиня Лиліенгартенъ (хотя она, какъ говорятъ, была весьма низкаго происхожденія), ко мнѣ весьма благоволила. Она нерѣдко дѣлала намъ честь вступать съ нами въ долю за нашимъ столомъ фараона и говорила, что я самый красивый мужчина во всемъ герцогствѣ. Отъ меня требовалось только доказательство моего дворянскаго происхожденія и я досталъ себѣ въ Вѣнѣ такую родословную, которая могла бы удовлетворить самыя притязательныя требованія. И дѣйствительно, могъ-ли человѣкъ, происходящій отъ родовъ Барри и Брэди, бояться какихъ-нибудь нѣмецкихъ фоновъ?
   Чтобы быть еще болѣе увѣреннымъ въ успѣхѣ, я обѣщалъ мадамъ Лиліенгартенъ десять тысячъ золотыхъ въ день моей свадьбы и она знала, что я, какъ игрокъ, никогда не измѣнялъ своему слову. Я же клянусь, что если бы мнѣ пришлось достать денегъ за 50 процентовъ, то и тогда я заплатилъ бы ихъ.
   Итакъ, силою моихъ талантовъ, моей честностью и остроуміемъ, я, бѣдный ирландскій выходецъ, пріобрѣлъ себѣ могущественныхъ покровителей. Даже его высочество принцъ Викторъ относился ко мнѣ благосклонно, ибо, когда любимая лошадь его заболѣла головокруженіемъ, я далъ ей лекарство, которое давалъ своимъ лошадямъ дядюшка Брэди, и вылечилъ ее. Послѣ этого его высочество часто обращалъ на меня свое милостивое вниманіе. Онъ приглашалъ меня на свои охоты и стрѣльбу въ цѣль и я всегда выказывалъ себя отличнымъ спортсменомъ. Два или три раза онъ даже удостоилъ меня разговора, освѣдомившись о моихъ планахъ на будущее, сожалѣя о томъ, что я преданъ игрѣ и что я не избралъ себѣ болѣе регулярной профессіи.
   -- Ваше высочество,-- отвѣчалъ я,-- если вы позволите говорить съ вами откровенно, то я скажу, что для меня игра есть только средство къ достиженію цѣли. Что было бы теперь со мной, если бы я не игралъ? чѣмъ бы я былъ? простымъ рядовымъ въ гренадерскомъ полку короля Фридриха. Я происхожу отъ рода, дававшаго королей моей страны; но они лишились своихъ владѣній вслѣдствіе преслѣдованій, а мой дядя долженъ былъ бѣжать гонимый за приверженность къ вѣрѣ своихъ предковъ. Я также рѣшился сдѣлать карьеру въ военной службѣ; но я не въ силахъ былъ, какъ джентльменъ, сносить оскорбленія, какимъ подвергали меня англичане, и бѣжалъ. Но на мое несчастіе я только попалъ въ другое, еще болѣе безнадежное рабство. Тогда провидѣніе послало мнѣ спасителя въ лицѣ моего дяди и я воспользовался моимъ умомъ и моими способностями для моего освобожденія. Съ тѣхъ поръ мы жили, я не могу скрывать этого, исключительно игрою; но кто можетъ обвинить меня въ томъ, что я кому-нибудь сдѣлалъ зло? Однако, если бы я нашелъ порядочное мѣсто съ опредѣленнымъ содержаніемъ, я бы никогда, развѣ только для развлеченія, какъ всякій джентльменъ, не дотронулся бы до картъ. Умоляю ваше высочество справиться у вашего посланника въ Берлинѣ, сдѣлалъ-ли я когда-либо что-нибудь недостойное честнаго и храбраго солдата? Я чувствую въ себѣ способности высшаго свойства и былъ бы радъ имѣть случай выказать ихъ. Я не сомнѣваюсь, что судьба доставитъ его мнѣ.
   Откровенность этой рѣчи весьма поразила принца и расположила его въ мою пользу. Онъ сказалъ, что вѣрить мнѣ и радъ быть моимъ покровителемъ.
   Имѣя такимъ образомъ на своей сторонѣ герцога, принца и принцессу и къ тому же фаворитку герцога, я, конечно, могъ вполнѣ разсчитывать на успѣхъ моего предпріятія. Мнѣ слѣдовало бы, сообразно съ обыкновенными разсчетами, быть по крайней мѣрѣ императорскимъ принцемъ въ то время, какъ я пишу эти мемуары; но меня погубило совсѣмъ независящее отъ меня обстоятельство, а именно любовь несчастной принцессы къ глупому, слабохарактерному французу. На эту любовь тяжело было смотрѣть, а еще тяжелѣе вспоминать объ ея ужасномъ концѣ. Принцесса и не скрывала своей страсти. Если Маньи вступалъ въ разговоръ съ какой-либо изъ ея фрейлейнъ, она ревновала страшно и яростно нападала на невольную обидчицу. Она ему посылала по пяти-шести записокъ на день; когда онъ вечеромъ являлся въ ея салоны, лицо ея озарялось такой радостью, что всякій могъ замѣтить это. Удивительно было, какъ мужъ не догадался о ея невѣрности; но принцъ Викторъ былъ столь мрачнаго и высокомѣрнаго нрава, что не могъ себѣ представить, что бы она настолько забыла свой высокій санъ и измѣнила бы своей чести. Съ другой стороны, я слышалъ, что когда ему со стороны сдѣлали намеки на очевидное расположеніе принцессы къ его шталмейстеру, онъ строго запретилъ безпокоить его подобными замѣчаніми.
   -- Принцесса легкомысленна,-- сказалъ онъ,-- она воспитана при фривольномъ французскомъ дворѣ; но ея легкомысліе не заходитъ за предѣлы кокетства: преступленіе немыслимо, ее защищаютъ отъ этого ея родъ, мое имя и наши дѣти.
   И онъ отправлялся на смотры и уѣзжалъ на цѣлые мѣсяцы или запирался по цѣлымъ дня въ своихъ покояхъ, являясь лишь изрѣдка на ея пріемы или, чтобы подать ей руку при дворцовыхъ церемоніалахъ, когда этикетъ требовалъ, чтобы онъ бывалъ на пріемахъ. Это былъ человѣкъ съ низменными вкусами: я часто видѣлъ, какъ онъ въ своемъ приватномъ саду бѣгалъ въ запуски или игралъ въ мячъ съ своимъ маленькимъ сыномъ или съ дочкой, къ которымъ онъ забѣгалъ разъ по двѣнадцати въ день. Дѣтей каждое утро приводили къ матери во время ея туалета; но она встрѣчала ихъ весьма равнодушно, за исключеніемъ одного случая, а именно, когда маленькій принцъ Людвигъ явился къ ней въ мундирѣ полковника гусарскаго полка, который подарилъ ему его крестный, императоръ Леопольдъ. Тогда принцесса Оливія два дня была въ восторгъ отъ своего маленькаго сына; но онъ скоро надоѣлъ ей, какъ ребенку надоѣдаетъ игрушка. Я помню, какъ однажды во время ея утренняго пріема частица ея румянъ попала на бѣлый рукавъ военнаго мундира мальчика; принцесса ударила ребенка по лицу и отослала прочь въ слезахъ. Боже! сколько зла сдѣлали на свѣтѣ женщины! И мужчины играютъ этими обоюдоострыми игрушками, какъ будто онѣ не могутъ причинить имъ никакого вреда! Если бы у меня былъ сынъ, я бы на колѣняхъ умолялъ его избѣгать женщины, которая хуже всякаго яда. Какъ скоро женщина впуталась въ вашу жизнь, вы можете ожидать всякаго несчастія: несчастіе цѣлыхъ семей, гибель совершенно невинныхъ дорогихъ вамъ существъ могутъ быть слѣдствіемъ вашего минутнаго безумія.
   Когда я увидѣлъ, какъ бѣдный Маньи гибнетъ, я, несмотря на то, что онъ былъ мнѣ долженъ, уговаривалъ его бѣжать. Онъ жилъ въ самомъ дворцѣ; его комнаты находились надъ покоями принцессы. Дворецъ былъ очень обширенъ и въ немъ помѣщалавь почти вся свита герцогскаго дома. Но молодой безумецъ и слышать не хотѣлъ о побѣгѣ, хотя и не имѣлъ даже извиненія въ любви. "Какъ она коситъ!" -- говорилъ онъ о принцессѣ,-- и "какъ она скверно сложена! Она воображаетъ, что никто не замѣчаетъ ея безобразія. Она выписываетъ мнѣ стихи изъ Грессе и Кребильона и воображаетъ, что я принимаю ихъ за оригинальные. Ба! они столько же принадлежатъ ей, сколько ея волосы!"
   И такимъ образомъ безумецъ плясалъ надъ пропастью, разверстою подъ его ногами. Мнѣ кажется, что въ интригѣ съ принцессой его болѣе всего забавляло то обстоятельство, что онъ можетъ писать своимъ друзьямъ въ "petites maisons" въ Парижѣ о своей побѣдѣ и поддерживать такимъ образомъ свою репутацію побѣдителя дамскихъ сердецъ.
   Видя безпечность молодого человѣка и опасность его положенія, я сталъ торопиться съ приведеніемъ своего плана къ желанному концу и усердно побуждать къ тому же Маньи.
   Нечего и говорить, что, въ виду нашихъ отношеній, мнѣ не особенно приходилось упрашивать его. Бѣдняга ни въ чемъ не могъ отказать мнѣ, какъ я часто говорилъ, къ егонеудовольствію. Но я пускалъ въ дѣло не однѣ угрозы и не одно мое вліяніе на него, я пользовался также деликатностью и великодушіемъ. Такъ, напримѣръ, я обѣщалъ возвратить принцессѣ фамильные изумруды, о которыхъ говорилъ въ предъидущей главѣ и которые я выигралъ въ карты отъ ея легкомысленнаго обожателя.
   Это было сдѣлано съ согласія моего дяди и доказывало обычныя предусмотрительность и осторожность этого умнаго человѣка.
   -- Торопи исполненіе своего дѣла, мой мальчикъ, -- говорилъ онъ мнѣ, -- исторія между Маньи и принцессой плохо кончится для обоихъ и очень скоро. А тогда какимъ способомъ ты можешь получить графиню? Времени терять нельзя. Женись до окончанія мѣсяца и мы бросимъ понтированіе и поѣдемъ жить какъ благородные дворяне въ нашемъ замкѣ въ Швабіи. Да отдѣлайся отъ этихъ изумрудовъ,-- прибавилъ онъ,-- если что случится, не слѣдуетъ, чтобы ихъ нашли у насъ на рукахъ.
   Эти слова заставили меня отказаться отъ изумрудовъ, съ которыми мнѣ, по правдѣ сказать, было очень жалко разстаться. Но для насъ обоихъ было счастьемъ, что я это сдѣлалъ. Вы сейчасъ узнаете, почему.
   Между тѣмъ я сказалъ Маньи, что графиня Лиліенгартенъ формально обѣщала мнѣ выпросить согласіе его высочества владѣтельнаго герцога, самому же Маньи я поручилъ заставить принцессу Оливію сдѣлать то же самое и повліять въ мою пользу на стараго герцога. Это было исполнено. Обѣ дамы приступили къ герцогу. Его высочество (за ужиномъ съ устрицами и шампанскимъ) согласился и ея высочество, сама наслѣдная принцесса, сдѣлала мнѣ честь лично сообщить графинѣ Идѣ о желаніи герцога, чтобы она вышла замужъ за молодого ирландскаго дворянина, кавалера Редмонда де Балибари. Сообщеніе было сдѣлано въ моемъ присутствіи и хотя графиня воскликнула: "никогда" и съ рыданіями упала къ ногамъ принцессы, меня, конечно, нисколько не тронули эти кошачьи нѣжности: и я почувствовалъ, что теперь могу быть спокоенъ относительно исхода дѣла.
   Въ тотъ же вечеръ я отдалъ Маньи изумруды, которые онъ обѣщалъ возвратить принцессѣ. Теперь единственное препятствіе было со стороны наслѣднаго принца, котораго и отецъ, и жена, и фаворитка отца, одинаково боялись. Онъ могъ не позволить, чтобы самую богатую невѣсту герцогства взялъ за себя, хотя и благородный, но небогатый иностранецъ. Для того, чтобы получить согласіе принца Виктора, требовалось время. Принцесса должна была воспользоваться минутой его добраго расположенія духа, такъ какъ и до сихъ поръ у него бывали такіе дни, когда онъ не могъ отказать женѣ ни въ чемъ. Мы рѣшились ждать одного изъ такихъ дней или другого какого-либо удобнаго случая.
   Но судьба рѣшила, что принцесса не увидитъ болѣе мужа у своихъ ногъ. Злой рокъ готовилъ страшный конецъ ея безумію и моимъ надеждамъ.
   Несмотря на свое торжественное обѣщаніе, Маньи не возвратилъ изумруды принцессѣ Оливіи. Онъ слышалъ случайно отъ меня, что мой дядя прибѣгалъ иногда къ помощи Моисея Лёве, банкира въ Гейдельбергѣ, которому мы иногда закладывали наши драгоцѣнности. Сумасбродный молодой человѣкъ отправился туда и предложилъ банкиру изумруды въ закладъ. Монсей Лёве тотчасъ же узналъ вещь, далъ Маньи сумму, которую онъ просилъ, а шевалье немедленно проигралъ ее намъ, не сказавъ, разумѣется, откуда онъ взялъ такой капиталъ. Мы же предположили, что деньги ему, по обыкновенію, дала принцесса. Многіе свертки золотыхъ перешли изъ его кармана въ наши, когда на придворныхъ вечерахъ, или у насъ дома, или въ домѣ графини Лиліенгартенъ, которая нерѣдко удостаивала вступать съ нами въ половинную долю -- мы держали фараонъ.
   Такимъ образомъ Маньи весьма скоро спустилъ свои деньги. Но хотя жидъ и оцѣнивалъ изумруды навѣрное втрое противъ суммы, которую далъ за нихъ, ему мало было этой выгоды съ своего несчастнаго кредитора, надъ которымъ онъ сталъ выказывать свою власть. Его друзья -- евреи въ X, -- куртажные маклера, банкиры, лошадиные барышники, имѣющіе дѣло съ дворомъ, по всей вѣроятности, сказали ему объ отношеніяхъ Маньи къ принцессѣ и негодяй рѣшился извлечь изъ нихъ выгоду, прижавъ того и другого.
   Между тѣмъ, мой дядя и я стояли на верху колеса фортуны. Карты приносили много денегъ, женитьба обѣщала принести еще болѣе и мы не замѣтили пропасти, разверзавшейся подъ нашими ногами. Не прошло и мѣсяца, какъ еврей сталъ тѣснить Маньи. Онъ явился въ X и сталъ требовать дальнѣйшихъ процентовъ, въ противномъ случаѣ грозилъ продать изумруды. Маньи досталъ ему денегъ: принцесса снова снабдила ими своего сумасброднаго любовника. Успѣхъ перваго требованія вызвалъ еще болѣе дерзкія притязанія. Не знаю уже, сколько денегъ было переплачено за несчастные изумруды, знаю только, что они были причиной нашей общей погибели.
   Однажды ночью, когда мы по обыкновенію понтировали у графини Лиліенгартенъ, г. Маньи, бывшій какимъ-то образомъ при деньгахъ, вытаскивалъ одинъ свертокъ золотыхъ за другимъ, проигрывая, какъ всегда, всѣ свои ставки, ему вдругъ подали записку. Прочитавъ ее, онъ поблѣднѣлъ, какъ смерть, съ безпокойствомъ взглянулъ на часы, но такъ какъ онъ игралъ съ обычнымъ несчастіемъ, обождалъ еще нѣсколько сдачъ. Затѣмъ, проигравъ вѣроятно послѣднія деньги, онъ всталъ и, съ ругательствомъ, покоробившимъ нѣкоторыхъ гостей изъ элегантнаго общества, вышелъ изъ комнаты. На дворѣ слышенъ былъ топотъ многихъ лошадей, но мы были слишкомъ заняты, чтобы обращать на это вниманіе и продолжали играть.
   Кто-то вошелъ въ комнату и сказалъ графинѣ:
   -- Какая странная исторія: въ Кейзервальдѣ убили жида, а Маньи арестовали, какъ только онъ вышелъ отсюда.
   При этомъ извѣстіи всѣ бросили карты и мы должны были закрыть игру на эту ночь. Маньи сидѣлъ около меня во время игры (мой дядя металъ банкъ, а я выплачивалъ и получалъ деньги) и я, нагнувшись подъ столъ, увидѣлъ на полу скомканную бумажку, которую я поднялъ и прочелъ: это была та записка, которую ему только что подали. Въ ней стояло слѣдующее:
   "Если вы это сдѣлали, возьмите лошадь того, кто принесъ вамъ эту записку: это лучшая лошадь моей конюшни. Въ каждомъ пистолетномъ карманѣ у сѣдла вы найдете по ста червонцевъ, а пистолеты заряжены. Вамъ открыты всѣ дороги -- вы меня понимаете. Черезъ четверть часа я узнаю нашу судьбу: буду-ли я обезчещенъ и переживу васъ, виновны-ли вы и трусъ, или еще достойны имени...

М."

   Это была рука стараго генерала де-Маньи. Мы съ дядей, возвращаясь домой, послѣ того какъ подѣлились съ графиней Лиліенгартенъ весьма значительной прибылью этой ночи, почувствовали по прочтеніи письма, что наше счастье начинаетъ измѣнять намъ. Мы спрашивали себя: "убилъ-ли Маньи жида или его интрига открыта?" Въ томъ и другомъ случаѣ мои притязанія на руку графини Иды должны были потерпѣть серьезныя неудачи. Я вдругъ почувствовалъ, что моя "главная карта" дана и проиграна.
   Да, она была проиграна, хотя я и сейчасъ скажу, что сыгралъ честно и хорошо. Послѣ ужина (мы изъ предосторожности никогда не ужинали во время игры), я началъ такъ сильно волноваться при мысли о томъ, что должно случиться, что рѣшился около полуночи поѣхать въ городъ и разузнать настоящую причину ареста Маньи. У нашихъ дверей стоялъ часовой, объявившій намъ, что я и мои дядя находимся подъ арестомъ. Насъ держали на квартирѣ въ продолженіе шести недѣль подъ такимъ строгимъ надзоромъ, что бѣгство было бы невозможно, если бы мы захотѣли бѣжать. Но наша жизнь была открыта для всѣхъ и мы желали слѣдствія. Великія и трагическія событія совершились въ теченіе этихъ шести недѣль. Хотя до насъ и доходили слухи о томъ, что извѣстно было во всей Европѣ, однако, мы вполнѣ поняли подробности этой исторіи только тогда, когда вышли изъ заключенія и даже много лѣтъ спустя. Вотъ то, что разсказала мнѣ объ этомъ дама, которая, конечно, лучше всѣхъ могла знать всѣ обстоятельства этого дѣла. Но этотъ разсказъ я перенесу въ слѣдующую главу.
   

ГЛАВА XII.
Трагическая исторія принцессы X.

   Болѣе двадцати лѣтъ послѣ, описанныхъ мною происшествій, я прогуливался съ моей супругой, леди Линдонъ, въ Ротондѣ Ранела. Это было въ 1790 году. Эмиграція изъ Франціи уже началась, старые графы и маркизы приплывали къ нашимъ берегамъ; но не голодные и нищіе, какъ нѣкоторое время спустя, а приносили еще съ собой остатки своего національнаго великолѣпія. Итакъ, я гулялъ съ леди Линдонъ, которая была необычайно ревнива и постоянно придиралась ко мнѣ. Она замѣтила какую-то иностранку, обращавшую на меня замѣтное вниманіе, и спросила меня, кто эта ужасная толстая нѣмка, которая такъ глазѣетъ на меня? Но я ее рѣшительно не зналъ. Мнѣ казалось, что я гдѣ-то видѣлъ это лицо, (ужасно толстое и обрюзглое, какъ справедливо замѣтила моя жена); но не могъ узнать въ немъ одного изъ самыхъ красивыхъ женскихъ лицъ Германіи двадцать лѣтъ тому назадъ. Это была мадамъ де-Лиліенгартенъ, любовница или, какъ нѣкоторые говорили, морганатическая супруга стараго герцога X., отца герцога Виктора. Она оставила X. черезъ нѣсколько мѣсяцевъ послѣ смерти стараго герцога, уѣхала въ Парижъ, гдѣ какой-то авантюристъ женился на ней, изъ-за ея денегъ. Она же, тѣмъ не менѣе, продолжала сохранять свой почти царственный титулъ и требовала,-- надъ этимъ всѣ парижане, посѣщавшіе ея домъ, ужасно смѣялись,-- чтобы ей отдавали всѣ почести и соблюдали относительно ея этикетъ вдовствующей герцогини. Въ главной гостиной ея стоялъ тронъ, и слуги, а также тѣ, которые хотѣли польстить ей или занять у нея денегъ, называли ее не иначе какъ "ваше высочество". Говорили, что она сильно попивала, что, впрочемъ, оставляло слѣды на ея лицѣ, потерявшемъ ту свѣжую, добродушную красоту, которая очаровала нѣкогда герцога.
   Она не искала моего адреса въ клубѣ Ранела,-- но я былъ въ то время такъ же извѣстенъ, какъ принцъ Уэльскій и ей не трудно было найти мой домъ на Беркелейскверѣ, куда она и прислала мнѣ письмо на слѣдующее утро.
   "Старая пріятельница г. де-Балибари,-- говорилось въ запискѣ, на довольно скверномъ французскомъ языкѣ,-- страстно желаетъ увидѣть шевалье и поговорить съ нимъ о счастливомъ прошломъ. Розина де Лиліенгартенъ (можетъ-ли быть, чтобы Редмондъ де-Балибари забылъ ее?), будетъ все утро у себя, въ Лейчестеръ-Фильдсѣ, ожидая того, кто ни за что не прошелъ бы мимо нея двадцать лѣтъ назадъ".
   Это была дѣйствительно Розина де-Лиліенгартенъ и такой пышно расцвѣтшей розы я никогда не видалъ. Я нашелъ ее въ скромномъ бель-этажѣ, въ Лейчестеръ-Фи.тьдсѣ (бѣдняжка потомъ спустилась гораздо ниже), за чашкой чая, который сильно отдавалъ водкой и послѣ привѣтствій, которыя скучнѣе разсказывать, чѣмъ продѣлывать, она разсказала событія въ X., которыя я назову "трагедіей принцессы".
   "Вы помните г. фонъ Гельдерна, министра полиціи,-- начала она.-- Онъ былъ по происхожденію голландецъ, да еще, кромѣ того, изъ голландскихъ жидовъ. Хотя всѣмъ было замѣтно это пятно на его гербѣ, однако, онъ страшно злился всегда, когда относились подозрительно къ его происхожденію, и замаливалъ заблужденіе отцовъ самымъ строгимъ исполненіемъ церковныхъ обрядовъ. Каждое утро онъ ходилъ въ церковь, исповѣдывался каждую недѣлю и ненавидѣлъ евреевъ и протестантовъ, какъ инквизиторъ. Онъ никогда не пропускалъ случая выказать свое усердіе, преслѣдуя тѣхъ и другихъ, какъ только могъ.
   "Онъ питалъ смертельную ненависть къ принцессѣ, такъ какъ ея высочество, при какомъ-то случаѣ оскорбила его намекомъ на его происхожденіе, приказавъ при немъ убрать со стола свинину или обидѣвъ его какимъ-либо другимъ образомъ. Кромѣ того, онъ терпѣть не могъ стараго барона де Маньи, во-первыхъ, какъ протестанта, а во вторыхъ, за то, что тотъ публично отвернулся отъ него, какъ отъ сыщика и шпіона. Въ совѣтѣ между ними происходили постоянныя ссоры и только присутствіе герцога или принца удерживало барона отъ публичнаго выраженія всего презрѣнія, какое онъ чувствовалъ къ полицейскому сановнику.
   "Итакъ, чтобы погубить принцессу, Гельдернъ имѣлъ достаточную причину въ своей ненависти къ ней, а еще большую въ выгодѣ. Вы помните, на комъ женился принцъ Викторъ, послѣ смерти его первой жены?-- на принцессѣ изъ дома Ф. Гельдернъ же, два года спустя, построилъ себѣ великолѣпный дворецъ и я увѣрена, что онъ это сдѣлалъ на деньги, выплаченныя имъ семействолъ Ф. за оказанную въ этомъ случаѣ помощь.
   "Пойти къ принцу Виктору и разсказать ему то, что знали всѣ, конечно, не входило въ разсчеты Гельдерна. Онъ зналъ, что рѣшившійся на это человѣкъ навсегда бы погибъ въ уваженіи принца. Поэтому цѣль его состояла въ томъ, чтобы его высочество самъ узналъ объ этомъ и когда, по его мнѣнію, время приспѣло, онъ начать приводить свой планъ въ исполненіе. У него были шпіоны, какъ у старшаго, такъ и у младшаго Маньи; но вамъ, вѣроятно, извѣстно, по собственному опыту, каковы въ этомъ отношеніи обычаи на континентѣ. Мы всѣ шпіонили другъ за другомъ. Вашъ негръ (Заморомъ, его кажется звали) каждое утро доставлялъ мнѣ свѣдѣнія о васъ, я же забавляла моего милаго стараго герцога разсказами о томъ, какъ вы, съ вашимъ дядей, практикуетесь въ игрѣ въ пикетъ и въ кости по утрамъ, и какъ вы ссоритесь и интригуете. Такимъ образомъ, мы поступали со всѣми въ X. для того, чтобы позабавить нашего милаго старичка. Лакей г. де Маньи доносилъ и мнѣ и г. Гельдерпу.
   "Я знала о заложенныхъ изумрудахъ; деньги, уплачиваемыя этому ужасному Лёве и отдаваемыя шевалье, бѣдная принцесса выпрашивала у меня. Какъ принцесса могла вѣрить шевалье, не смотря ни на что -- это для меня совершенно непонятно; но если женщина влюблена, то ея безумію нѣтъ границъ. И замѣтьте, мой милый мосье де-Балибари, женщины обыкновенно влюбляются въ дурныхъ людей".
   -- Не всегда, сударыня,-- возразилъ я,-- вашъ покорный слуга привязалъ къ себѣ не мало женскихъ сердецъ.
   -- Я не вижу, чтобы это было опроверженіемъ моего мнѣнія,-- сухо отвѣтила старая дама и продолжала разсказъ.
   "Еврей, въ рукахъ котораго находились изумруды, много торговался за нихъ съ принцессой и наконецъ ему предложена была такая крупная сумма, что онъ рѣшился выдать залогъ. Онъ имѣлъ невѣроятную неосторожность привезти изумруды съ собой къ X. и ожидалъ Маньи, которому принцесса передала деньги, чтобы выкупить залогъ.
   "Свиданіе ихъ произошло въ квартирѣ Маньи и лакей его слышалъ каждое слово изъ ихъ разговора. Молодой человѣкъ былъ всегда безпеченъ касательно денегъ и всегда щедро предлагалъ ихъ когда онѣ были у него, поэтому, Лёве поднялъ цѣну и имѣлъ нахальство запросить вдвое противъ того, что требовалъ сперва.
   "Тогда шевалье потерялъ терпѣніе, бросился на мошенника и чуть не убилъ его, когда въ комнату вбѣжалъ лакей и спасъ его. Лакей слышалъ каждое слово ссоры и жидъ въ ужасѣ бросился въ его объятія. Маньи, вспыльчивый и горячій, но въ сущности не злой, велѣлъ слугѣ выпроводить жида вонъ и пересталъ думать о немъ.
   "Можетъ быть, онъ былъ радъ, что избавился отъ него и что въ рукахъ у него осталась крупная сумма денегъ,-- четыре тысячи дукатовъ, съ которыми онъ еще разъ могъ попытать счастья, что онъ, какъ вы знаете, и сдѣлалъ въ тотъ же вечеръ".
   -- Вы шли въ долю съ нами, сударыня,-- замѣтилъ я,-- и знаете, какъ мало у меня оставалось отъ моего выигрыша.
   "Лакей повелъ дрожащаго всѣмъ тѣломъ жида вонъ изъ дворца и какъ только увидѣлъ, что жидъ вошелъ въ домъ одного изъ своихъ соотечественниковъ, гдѣ онъ обыкновенно останавливался,ти сейчасъ же пошелъ къ его превосходительству, министру полиціи, и передалъ до единаго слова весь разговоръ между его господиномъ и жидомъ.
   Гельдернъ выразилъ живѣйшее одобреніе осторожности и вѣрности своего шпіона. Онъ далъ ему кошелекъ съ двадцатью дукатами и обѣщался еще вознаградить его, какъ иногда великіе міра сего обѣщаются наградить своихъ клевретовъ; но вы сами знаете, мосье де-Балибари, какъ рѣдко они держатъ слово. "Теперь ступай и узнай,-- сказалъ г. фонъ-Гельдернъ,-- имѣетъ-ли еврей намѣреніе возвратиться домой или онъ раскаялся и возьметъ деньги". Лакей отправился на развѣдки, а Гельдернъ между тѣмъ устроилъ игру въ моемъ домѣ, приглашая туда, если вы припомните, и васъ съ вашимъ банкомъ. Въ то же время онъ далъ знать и Максиму де-Маньи, что въ домѣ графини Лиліенгартенъ будетъ фараонъ. Отъ такого приглашенія несчастный не въ состояніи былъ отказаться.
   Я припоминалъ факты и удивлялся адскому коварству министра полиціи.
   "Шпіонъ возвратился съ своего порученія къ Лёве и донесъ, что разузнавалъ у слугъ того дома, гдѣ остановился гейдельбергскій банкиръ и что послѣдній намѣренъ выѣхать изъ К... въ тотъ же день. Онъ ѣхалъ одинъ, верхомъ на старой лошади, одѣтый чрезвычайно просто, по обычаю своихъ единовѣрцевъ.
   "Іоганнъ, -- сказалъ министръ, хлопая шпіона по плечу,-- я все болѣе и болѣе оцѣниваю тебя. Я много думалъ, послѣ того какъ ты ушелъ, о твоемъ умѣ и вѣрности и скоро найду случай помѣстить тебя сообразно съ твоими способностями; по какой дорогѣ поѣдетъ этотъ мошенникъ жидъ?
   -- Онъ поѣдетъ черезъ Р. сегодня ночью.
   -- И долженъ проѣхать черезъ Кейзервальдъ... Храбрый-ли ты человѣкъ, Іоганнъ Кернеръ?
   -- Поставьте меня на пробу, ваше превосходительство,-- сказалъ шпіонъ, блеснувъ глазами.-- Я прослужилъ въ семилѣтнюю войну и никогда не измѣнялъ своему долгу.
   -- Такъ слушай. Изумруды надо у жида отобрать: удерживая ихъ при себѣ, этотъ мошенникъ становится виновнымъ въ государственной измѣнѣ. Кто принесетъ мнѣ эти изумруды, тому, клянусь, я дамъ пятьсотъ луидоровъ. Ты понимаешь, что необходимо возвратить ихъ ея высочеству. Больше я ничего не скажу.
   -- Вы получите ихъ сегодня же, сударь,-- сказалъ шпіонъ.-- Но, разумѣется, ваше превосходительство оправдаетъ меня, въ случаѣ что-нибудь случится.
   -- Хорошо, -- отвѣчалъ министръ,-- я заплачу тебѣ половину суммы впередъ: такъ велико мое довѣріе къ тебѣ. Несчастіе невозможно, если ты все исполнишь, какъ слѣдуетъ. Лѣсъ тянется на четыре мили, а жидъ ѣдетъ тихо. Будетъ уже ночь, пока онъ достигнетъ старой пороховой мельницы въ Кейзервальдѣ. Что мѣшаетъ тебѣ протянуть веревку черезъ дорогу и напасть на него въ этомъ мѣстѣ? Ты вернешься ко мнѣ сюда послѣ ужина. Если встрѣтишь патруль, скажи: "лисицы разбѣжались" -- это пароль на нынѣшнюю ночь и тебя пропустятъ безпрепятственно.
   Шпіонъ ушелъ въ полномъ восторгъ отъ возложеннаго на него порученія и въ то время, какъ Маньи проигрывалъ деньги за нашимъ фараономъ, его лакей напалъ на жида на мѣстѣ, называемомъ "Пороховой Мельницей" въ Кейзервальдѣ. Лошадь жида споткнулась на протянутую поперекъ дороги веревку и когда наѣздникъ со стономъ свалился на землю, Іоганнъ Кернеръ бросился на него въ маскѣ и съ пистолетами въ рукахъ и сталъ требовать денегъ. Полагаю, что онъ не имѣлъ намѣренія убить еврея, если бы его сопротивленіе не вызвало такой крайней мѣры.
   Да онъ и не убилъ, его, ибо въ то время, какъ жидъ кричалъ и молилъ о пощадѣ, а разбойникъ угрожалъ ему пистолетомъ, приблизился патруль и замѣтилъ разбойника и ограбляемаго.
   Кернеръ выругался.
   -- Вы пришли слишкомъ рано,-- сказалъ онъ полицейскому сержанту,-- лисицы разбѣжались.
   -- Нѣкоторыя уже пойманы,-- хладнокровно отвѣчалъ сержантъ и связалъ его руки той самой веревкой, которую онъ протянулъ черезъ дорогу, чтобы поймать жида. Его посадили на лошадь позади одного изъ полицейскихъ, Лёве устроили такимъ же образомъ и такъ доставили въ городъ при наступленіи ночи.
   Ихъ тотчасъ же отправили въ полицейскій участокъ и, такъ какъ начальникъ полиціи случайно находился тамъ, то и допрашивалъ ихъ самолично.
   Оба были тщательно обысканы. Бумаги и вещи отъ жида отобрали, изумруды нашли въ особенномъ потайномъ карманѣ. Что касается шпіона, то министръ строго посмотрѣлъ на него и сказалъ:
   -- Да вѣдь это лакей шевалье де-Маньи, одного изъ шталмейстеровъ ея высочества!
   И, не слушая оправданій несчастнаго, приказалъ его бросить въ тюрьму подъ строжайшій присмотръ.
   Потребовавъ себѣ лошадь, онъ отправился къ принцу во дворецъ, попросилъ минуты аудіенціи и представилъ ящикъ съ изумрудами.
   -- Эти изумруды,-- сказалъ онъ,-- нашли у одного гейдельбергскаго еврея, который пріѣзжалъ сюда въ послѣднее время нѣсколько разъ и имѣлъ частыя сношенія съ шталмейстеромъ ея высочества, кавалеромъ де-Маньи. Сегодня вечеромъ слуга шевалье вышелъ изъ квартиры своего господина вмѣстѣ съ евреемъ. Слышали, какъ онъ разспрашивалъ его о томъ, какъ онъ поѣдетъ домой, послѣдовалъ за нимъ, или скорѣе, выѣхалъ впередъ и былъ настигнутъ полиціей въ то время, какъ онъ справлялся съ несчастной жертвой въ Кейзервальдѣ. Онъ ни въ чемъ не сознается; но при обыскѣ у него нашли большую сумму денегъ золотомъ. Хотя мнѣ и чрезвычайно тяжело высказывать такое подозрѣніе и обвинять такого дворянина, какъ г. де-Маньи, однако, я принужденъ сказать, что мы обязаны допросить шевалье по поводу этого дѣла. Такъ какъ г. де-Маньи находится на службѣ у ея высочества и пользуется, какъ я слышалъ, ея довѣріемъ, я не рѣшился задержать его безъ разрѣшенія вашего высочества.
   Шталмейстеръ принца, другъ стараго барона, присутствовавшій при этой аудіенціи, услышавъ такую странную новость, тотчасъ же поспѣшилъ къ старому генералу съ страшнымъ извѣстіемъ объ обвиненіи его внука въ преступленіи. Можетъ быть, и самому принцу хотѣлось, чтобы его старый другъ и учитель военнаго дѣла могъ спасти честь своего имени. Какъ бы то ни было господину фонъ Генгсту, его шталмейстеру, позволено было немедленно отправиться къ барону и извѣстить его о подозрѣніи, угрожающемъ несчастному шевалье.
   Возможно, что онъ уже ожидалъ какой-нибудь страшной катастрофы, потому что, выслушавъ Генгста (какъ мнѣ послѣдній передавалъ потомъ), сказалъ только: "да будетъ Божья воля!" и долго отказывался вмѣшиваться въ это дѣло. Лишь по настоятельной просьбѣ своего друга онъ написалъ то письмо, которое Максимъ де-Маньи получилъ за нашимъ игорнымъ столомъ.
   Въ то время, какъ онъ былъ тутъ, проигрывая деньги принцессы, на квартирѣ его происходилъ полицейскій обыскъ и найдены были сотни доказательствъ виновности его, но не въ грабежѣ, а въ преступныхъ сношеніяхъ съ принцессой: ея подарки ему, страстныя письма ея, копіи съ его собственныхъ писемъ, посланныхъ пріятелямъ въ Парижѣ. Все это начальникъ полиціи тщательно перечиталъ и запечаталъ для передачи его высочеству принцу Виктору. Я не сомнѣваюсь въ томъ, что онъ читалъ ихъ, но, отдавая ихъ наслѣдному принцу, Гельдернъ сказалъ, что онъ собралъ бумаги Маньи по приказанію его высочества, и что онъ честью клянется, что не разсматривалъ ихъ. Его непріязненныя отношенія съ господами де-Маньи извѣстны всѣмъ, поэтому онъ проситъ его высочество поручить какому-либо другому лицу произвести слѣдствіе по дѣлу шевалье.
   "Все это происходило въ то время, какъ шевалье игралъ въ карты. Счастье -- въ то время вы были особенно счастливы, мосье де-Балибари,-- было противъ него. Онъ проигралъ свои 4.000 дукатовъ. Получивъ письмо дяди, онъ до того обезумѣлъ отъ игры, что вышелъ на дворъ, гдѣ ждала это лошадь, вынулъ изъ сѣдла деньги, положенныя туда старымъ генераломъ, принесъ ихъ наверхъ и проигралъ. Когда же онъ вышелъ отъ меня, чтобы бѣжать, было уже поздно: его арестовали у дверей моего дома точно такъ же, какъ и вы были арестованы, какъ только вы вернулись въ свою квартиру.
   "Когда онъ пришелъ домой подъ конвоемъ, генералъ, ожидавшій его, съ радостью бросился къ нему навстрѣчу и обнялъ его, какъ говорятъ, въ первый разъ постѣ многихъ лѣтъ. "Онъ здѣсь, господа,-- зарыдалъ несчастный старикъ,-- слава Богу, онъ не повиненъ въ грабежѣ!" и упалъ въ кресло въ сильномъ волненіи.
   "Тяжело, говорятъ, было видѣть въ такомъ состояніи человѣка, который всегда отличался суровостью и хладнокровіемъ.
   -- Грабежъ!-- воскликнулъ молодой человѣкъ.-- Клянусь небомъ, я въ этомъ неповиненъ! Здѣсь произошла, говорятъ, сцена почти трогательнаго примиренія между ними, прежде чѣмъ молодого человѣка отвели на гауптвахту, откуда ему не суждено было выдти живымъ. Всю эту ночь принцъ провелъ за разсматриваніемъ бумагъ, которыя Гельдернъ доставилъ ему и вѣроятно уже въ самомъ началѣ чтенія далъ приказъ о вашемъ арестѣ, такъ какъ васъ арестовали въ полночь, а Маньи въ десять часовъ. Послѣ этого старый баронъ де-Маньи былъ у его высочества, увѣряя его въ невинности своего внука. Принцъ принялъ его чрезвычайно милостиво. Онъ сказалъ, что не сомнѣвается въ томъ, что молодой человѣкъ не виновенъ, его происхожденіе и званіе дѣлаютъ невозможнымъ подобное преступленіе; но противъ него слишкомъ много уликъ. Извѣстно, что въ этотъ день жидъ былъ у него, что шевалье получилъ большую сумму денегъ, которую и проигралъ въ карты и которую, безъ сомнѣнія, далъ ему взаймы еврей; извѣстно затѣмъ, что онъ послалъ за нимъ своего слугу, который, разузнавъ о часѣ отъѣзда еврея, подкараулилъ и напалъ на него. Подозрѣніе падало на него такое, что простая справедливость требовала его ареста; а до тѣхъ поръ, пока онъ оправдается, онъ будетъ содержаться не въ позорномъ заклюніи, а сообразно съ это именемъ и съ заслугами его уважаемаго дѣда. Съ этимъ увѣреніемъ и теплымъ пожатіемъ руки принцъ отпустилъ въ эту ночь стараго генерала, который вернулся домой на половину успокоенный и съ надеждой на скорое освобожденіе Максима.
   "Но раннимъ утромъ принцъ, всю ночь читавшій бумаги, позвалъ своего пажа, спавшаго въ сосѣдней комнатѣ, и приказалъ подать лошадей, которыя всегда стояли на готовъ въ конюшнѣ, и, бросивъ связки писемъ въ шкатулку, приказалъ пажу также сѣсть верхомъ и слѣдовать за нимъ съ шкатулкой! Молодой человѣкъ, (мосье де-Вейсенборнъ), разсказалъ это одной молодой дѣвушкѣ моего дома, которая теперь называется мадамъ де-Вейсенборнъ и мать многочисленнаго семейства.
   "Пажъ говорилъ, что онъ никогда не видѣлъ, чтобы его повелитель измѣнился такъ за одну ночь: глаза его были налиты кровью, лицо блѣдное, одежда висѣла на немъ въ безпорядкѣ и онъ, который являлся всегда на парадъ одѣтый такъ же аккуратно, какъ послѣдній сержантъ въ строю, скакалъ теперь на зарѣ по безлюднымъ улицамъ города, безъ шапки съ непудренными развѣвавшимися, какъ у сумасшедшаго, волосами.
   "Пажъ съ шкатулкой скакалъ позади своего господина, едва поспѣвая за нимъ. Они проскакали отъ дворца къ городу, затѣмъ черезъ весь городъ къ главному штабу. Часовые удивлены были видомъ этой странной фигуры и, не узнавъ его, скрестили штыки и отказались пропустить его. "Дураки!-- закричалъ имъ пажъ -- это принцъ!" Бросившись къ колоколу, который зазвонилъ, какъ въ набатъ, привратникъ поспѣшно отворилъ ворота. Принцъ бѣгомъ направился къ комнатѣ генерала, за нимъ бѣжалъ пажъ съ шкатулкой.
   -- Маньи! Маньи!-- рычалъ принцъ, колотя кулаками въ запертую дверь, -- вставайте! И на вопросы старика отвѣчалъ: "Это я принцъ Викторъ!-- вставайте!" Генералъ въ халатѣ отворилъ дверь, пажъ поставилъ шкатулку на столъ и по приказанію принца тотчасъ же вышелъ. Но между комнатой генерала и передней было двѣ двери: одна, большая, служила главнымъ входомъ, а другая, маленькая, какъ это бываетъ у насъ во всѣхъ домахъ, вела къ комнаткѣ сообщающейся съ альковомъ. Дверь эту г. де-Вейсенборнъ нашелъ отворенной и имѣлъ случай видѣть и слышать все, что происходило въ комнатѣ.
   "Генералъ нѣсколько нетерпѣливо спросилъ о причинѣ столь ранняго визита его высочества. На это принцъ въ первыя минуты ничего не отвѣчалъ. Онъ какъ безумный посмотрѣлъ на него остановившимися глазами и забѣгалъ по комнатѣ.
   Наконецъ, онъ сказалъ:
   -- Вотъ причина!-- и ударилъ кулакомъ по шкатулкѣ. И такъ какъ, онъ забылъ взять съ собой ключъ, онъ бросился къ двери, говоря: "можетъ быть, Вейсенборнъ взялъ его!", но тутъ же, увидѣвъ надъ каминомъ одинъ изъ охотничьихъ ножей генерала снялъ его и сказалъ: "и этимъ можно открыть!", сталъ взламывать шкатулку лезвіемъ ножа. Кончикъ ножа сломился, принцъ выругался, но продолжалъ работать сломаннымъ ножемъ, который лучше служилъ ему, чѣмъ длинное тонкое лезвіе; наконецъ крышка ящика отскочила.
   -- Въ чемъ дѣло?-- захохоталъ, онъ.-- Вотъ вы сейчасъ увидите, въ чемъ дѣло! Вотъ вотъ, читайте это! а тутъ еще лучше -- нѣтъ, это чей-то другой портретъ,-- а вотъ ея портретъ. Знаете-ли вы, кто это, Маньи? это моя жена -- принцесса! И зачѣмъ это вы и ваша проклятая раса пріѣзжаете сюда изъ Франціи, чтобы вносить развратъ въ честныя нѣмецкія семьи? Что вы и вашъ родъ видѣли отъ насъ когда либо, кромѣ ласки и милости? Мы дали вамъ кровъ, когда его у васъ не было и вотъ наша награда!
   И онъ бросилъ связку писемъ передъ генераломъ, которому тотчасъ же все стало ясно. Можетъ быть, онъ давно уже зналъ объ этомъ. Теперь онъ упалъ въ кресло и закрылъ лицо руками.
   Принцъ продолжалъ говорить, сильно жестикулируя и по временамъ вскрикивая.
   -- Если бы человѣкъ оскорбилъ васъ такъ, Маньи, вы бы знали, какъ отомстить ему. Вы бы убили его! да, убили бы! Но кто мнѣ поможетъ отомстить! Мнѣ нѣтъ равнаго, я не могу сражаться съ этой французской собакой,-- этой выскочкой изъ Версаля, и убить его такъ, какъ будто онъ оскорбилъ равнаго себя!
   -- Кровь Максима де-Маньи,-- гордо отвѣчала, старый баронъ,-- не хуже крови какого бы то ни было принца!
   -- Да развѣ я могу взять ее?-- закричалъ принцъ.-- Вы сами знаете, что я не могу. Я не могу пользоваться преимуществами всякаго другого дворянина въ Европѣ. Что мнѣ дѣлать? Послушайте, Маньи я былъ взбѣшенъ, когда пришелъ сюда: я не зналъ, что мнѣ дѣлать. Вы служили мнѣ тридцать лѣтъ; вы два раза спасли мнѣ жизнь; моего отца окружаютъ продажные люди и подлецы -- честныхъ мужчина, и женщинъ нѣтъ,-- вы одинъ, вы спасли мнѣ жизнь -- скажите, что мнѣ дѣлать!
   "И такъ, бѣдный, растерявшійся принцъ отъ оскорбленій перешелъ къ мольбѣ и наконецъ упалъ въ кресло и залился слезами.
   "Старый Маньи, одинъ изъ самыхъ суровыхъ и холодныхъ людей въ обыкновенныхъ случаяхъ жизни, увидя принца въ такомъ безпомощномъ состояніи, взволновался, какъ мнѣ разсказывали потомъ, не меньше принца. Этотъ холодный и высокомѣрный старикъ растерялся до того, что совершенно утратилъ чувство собственнаго достоинства. Онъ опустился на колѣни передъ принцемъ и безсвязными, взволнованными рѣчами старался утѣшить и успокоить его, такъ что Вейсенборнъ не могъ болѣе выносить этого зрѣлища и отвернулся.
   "Но изъ того, что случилось въ слѣдующіе дни, мы можемъ судить о результатѣ этого свиданія. Принцъ, уходя отъ своего стараго слуги и друга, забылъ захватить съ собой фатальную шкатулку и послалъ за ней пажа. Генералъ стояла, на колѣняхъ и молился, когда молодой человѣкъ вошелъ къ нему. Онъ только обернулся и разсѣянно посмотрѣлъ, когда пажъ взялъ со стола ящикъ. Принцъ уѣхалъ въ свой охотничій домъ за три мили отъ X., а три дня спустя Максимъ де-Маньи умеръ въ тюрьмѣ, сознавшись въ томъ, что онъ пытался убить и ограбить еврея, а теперь рѣшился покончить съ собой, ужаснувшись своего безчестья.
   "Однако, никто не знаетъ, что самъ генералъ принесъ внуку ядъ въ тюрьму. Говорили даже, что онъ его самъ застрѣлилъ; но это неправда. Генералъ де-Маньи принесъ своему внуку напитокъ, который долженъ былъ отправить его на тотъ свѣтъ. Онъ представилъ несчастному молодому человѣку, что судьбы своей ему не избѣжать, что ему придется вынести позорное публичное наказаніе, а потому лучше предупредить его, и ушелъ. Но отнюдь не по собственному желанію и не прежде чѣмъ испробовалъ всѣ способы къ бѣгству, несчастный Маньи рѣшился умереть.
   "Что касается генерала де-Маньи, онъ впалъ въ совершенный идіотизмъ вскорѣ послѣ смерти его внука и смерти моего герцога. Послѣ того какъ принцъ женился на принцессѣ Маріи фонъ Ф.--, они, гуляя однажды по англійскому парку, встрѣтили стараго Маньи, котораго возили въ креслѣ разбитаго параличомъ.
   -- Вотъ моя жена, Маньи,-- ласково сказалъ принцъ, взявъ стараго ветерана за руку. И онъ прибавилъ, обратясь къ принцессѣ:-- генералъ де-Маньи, спасъ мнѣ жизнь во время семилѣтней войны.
   -- Какъ? вы ее опять назадъ взяли?-- сказалъ старикъ.-- Я бы желалъ, чтобы вы мнѣ вернули моего Максима.
   "Онъ совершенно забылъ о смерти принцессы Оливіи. Принцъ нахмурился и прошелъ далѣе.
   "А теперь мнѣ осталось разсказать вамъ только одну мрачную исторію: смерть принцессы Оливіи. Это еще страшнѣе чѣмъ то, что я уже передала вамъ".
   И старая дама такъ продолжала:
   "Конецъ бѣдной, слабосердечной принцессы былъ ускоренъ, если не причиненъ трусостью Маньи. Онъ нашелъ возможность сноситься съ нею изъ тюрьмы и ея высочество, не будучи въ открытой немилости (принцъ, изъ уваженія къ чести семьи, продолжалъ обвинять Маньи только въ грабежѣ), дѣлала отчаянныя попытки освободить его и подкупить сторожей, чтобы они дали ему возможность бѣжать. Она была въ такомъ отчаяніи, что лишилась всякой осторожности въ выборѣ средствъ для освобожденія Маньи. Мужъ ея былъ неумолимъ и приказалъ тщательно охранять тюрьму, такъ что бѣгство было немыслимо. Она предлагала коронные брилліанты въ залогъ придворному банкиру, который, конечно, не могъ согласиться на это предложеніе. Говорятъ, она на колѣняхъ умоляла Гельдерна, начальника полиціи и Богъ знаетъ чего не предлагала ему въ видѣ взятки. Наконецъ она, съ плачемъ и рыданіями, явилась къ моему бѣдному герцогу, который съ своими недугами, своей старостью и любовью къ покою, не могъ выносить подобныхъ бурныхъ сценъ. Вслѣдствіе волненія, причиненнаго ея дикимъ горемъ и отчаяніемъ, съ нимъ сдѣлался припадокъ, вслѣдствіе котораго я едва не потеряла его. Что его дорогая жизнь прекратилась раньше времени, этому, я увѣрена, были причиной эти сцены, такъ какъ страсбургскій пирогъ, которому приписываютъ его смерть, навѣрное, не повредилъ ему, а повредили его нѣжному сердцу необычныя волненія, и событія, въ которыхъ онъ принужденъ былъ принимать участіе.
   "За всѣми дѣйствіями принцессы строго слѣдилъ ея супругъ, принцъ Викторъ, который, кромѣ того, мрачно и строго объявилъ своему августѣйшему отцу, что если его высочество (т. е. мой герцогъ) посмѣетъ помочь принцессѣ освободить Маньи, онъ, принцъ Викторъ, публично обвинитъ принцессу и ея любовника въ государственной измѣнѣ и приметъ мѣры относительно удаленія отца отъ престола, какъ неспособнаго къ управленію государствомъ. Поэтому всякое вмѣшательство съ нашей стороны являлось безполезнымъ и Маньи былъ предоставленъ своей судьбѣ. Конецъ его насталъ весьма скоро. Гельдернъ, министръ полиціи, Генгстъ, оберъ-шталмейстеръ и начальникъ охраны принца стерегли молодого человѣка въ тюрьмѣ два дня послѣ того, какъ дѣдъ былъ у него и оставилъ пузырекъ съ ядомъ, который преступникъ не имѣлъ храбрости выпить. Гельдернъ объяснилъ молодому человѣку, что если онъ не приметъ добровольно капли, принесенныя старшимъ Маньи, то будутъ приняты болѣе сильныя мѣры, чтобы уничтожить его и что отрядъ гренадеровъ стоитъ во дворѣ, готовый отправить его на тотъ свѣтъ. Послѣ этого Маньи, въ самомъ ужасномъ состояніи духа, валялся въ ногахъ у этихъ людей, съ рыданіями и воплями ужаса, наконецъ, съ отчаяніемъ, выпилъ ядъ и черезъ пять минутъ былъ безжизненнымъ трупомъ. Такъ кончилъ свою жизнь несчастный молодой человѣкъ.
   "О его смерти было напечатано въ придворной газетѣ два дня спустя и сказано, что г. де М., мучимый угрызеніями совѣсти, по поводу попытки ограбить и убить еврея, лишилъ себя жизни въ тюрьмѣ, къ этому извѣстію присоединялось предостереженіе всѣмъ молодымъ дворянамъ герцогства избѣгать страшнаго порока, страсти къ игрѣ, бывшаго причиной погибели молодого человѣка и навлекшаго на сѣдую голову одного изъ самыхъ благородныхъ и уважаемыхъ слугъ герцога неизгладимое горе.
   "На похоронахъ присутствовалъ только генералъ де-Маньи. Герцогъ и принцъ, а также всѣ первые сановники двора сдѣлали визитъ старому генералу. Онъ явился, по обыкновенію, на другой день на парадъ на площади арсенала и принцъ Викторъ, осматривавшій арсеналъ, вышелъ оттуда, опираясь на руку стараго служаки. Онъ былъ особенно милостивъ къ старику и разсказалъ офицерамъ много разъ передававшуюся исторію о томъ, какъ при Росбахѣ генералъ бросился между нимъ и французскимъ драгуномъ, нападавшимъ на принца, получилъ ударъ, предназначенный его высочеству, и убилъ нападавшаго. Онъ упомянулъ о девизѣ его фамиліи "Magny sans tache" и сказалъ, что его старый учитель и другъ никогда не измѣнялъ этому девизу.
   "Эта рѣчь произвела на всѣхъ сильное впечатлѣніе, исключая самого Маньи, который только поклонился и пошелъ домой, бормоча про себя: "Magny sans tache, Magny sans tache" (Маньи безъ пятна). Въ ту же ночь его разбилъ параличъ, отъ котораго онъ никогда не оправился совершенно.
   "О смерти Маньи, однако, не сообщали принцессѣ. Напечатали даже экземпляръ придворной газеты безъ упоминанія объ этой смерти, но все-таки, уже не знаю какимъ образомъ, она узнала о ней. Услышавъ эту новость, разсказывали ея дамы, она вскрикнула и упала безъ чувствъ. Затѣмъ она сѣла и стала говорить какъ безумная. Ее положили въ постель; ея лейбъ-медикъ объявилъ, что у нея нервная горячка. Все это время принцъ присылалъ справляться о ея здоровьѣ и отдалъ приказаніе приготовить и отдѣлать замокъ Шлангельфельсъ. Я не сомнѣваюсь въ томъ, что онъ хотѣлъ отправить ее туда въ заточеніе, какъ это было сдѣлано съ несчастной сестрой ея британскаго величества въ Целлѣ.
   "Она нѣсколько разъ посылала просить свиданія съ его высочествомъ; но онъ уклонялся отъ встрѣчи съ ней, говоря, что увидится съ ея высочествомъ лишь тогда, когда она достаточно оправится. Въ отвѣтъ на одно изъ ея бурныхъ посланій онъ прислалъ ей пакетъ съ изумрудами, изъ-за которыхъ разыгралась вся эта трагедія.
   "Ея высочество между тѣмъ совершенно обезумѣла. Въ присутствіи своихъ дамъ она клялась, что одна прядь волосъ съ головы ея обожаемаго Максима была дороже ей всѣхъ сокровищъ міра, приказывала подать себѣ карету и говорила, что она поѣдетъ приложиться къ его могилѣ. Она провозглашала невинность убитаго мученика и призывала наказаніе небесъ и гнѣвъ своей семьи на голову убійцы.
   "Принцъ, услышавъ объ этомъ (что, разумѣется, передано было ему буквально), говорятъ, свирѣпо взглянулъ (я и теперь еще помню этотъ взглядъ) и сказалъ: "Такъ, продолжаться не можетъ".
   "Весь этотъ день и слѣдующій принцесса Оливія диктовала письма принцу, своему отцу, королямъ Франціи, Неаполя и Италіи, своимъ родственникамъ и всѣмъ другимъ членамъ своей семьи, призывая ихъ въ самыхъ безумныхъ выраженіяхъ на помощь противъ этого живодера и убійцы, ея мужа, осыпая его самыми ужасными упреками и признаваясь вмѣстѣ съ тѣмъ въ любви къ убитому Маньи. Напрасно преданныя ей дамы доказывали ей безполезность этихъ писемъ, опасное безразсудство ея признаній; она настаивала на томъ, чтобы ихъ писали, и отдавала ихъ своей второй камеристкѣ, француженкѣ, (принцесса всегда выказывала пристрастіе къ людямъ этой націи), имѣвшей ключъ отъ ея шкатулки и показывавшей всѣ эти письма Гельднеру.
   "За исключеніемъ пріемовъ, которыхъ больше не было, церемоніалъ при дворѣ принцессы соблюдался прежній. Ея дамамъ позволено было исполнять у нея свои обычныя обязанности; однако, изъ мужчинъ къ ней допускались только слуги, врачъ и капеланъ. Однажды, когда она захотѣла выйти въ садъ, гайдукъ, стоявшій у двери, объявилъ, что его высочество принцъ отдалъ приказаніе, чтобы она оставалась въ своихъ аппартаментахъ.
   "Покои же ея, какъ вы, вѣроятно, помните, выходили на площадки мраморной лѣстницы замка X. Дверь въ аппартаменты принца, находилась напротивъ и выходила на ту же площадку. Площадка эта обширна, уставлена диванами и скамьями и джентльмены свиты принца обыкновенно ожидали здѣсь принца, чтобы представиться его высочеству, когда онъ выходилъ въ одиннадцать часовъ, отправляясь на парадъ. Въ это время гайдуки изъ покоевъ принцессы выходили, чтобы отдать честь принцу и та же церемонія происходила и на его половинѣ, когда пажи выходили и объявляли о его появленіи словами: "Принцъ, господа!" Барабаны начинали бить, придворные, сидѣвшіе на скамьяхъ вдоль перилъ, вставали.
   "Точно сама судьба ускоряла ея смерть. Когда охрана ея вышла изъ дверей, принцесса увидѣла, что принцъ стоитъ на площадкѣ и разговариваетъ съ придворными (въ былыя времена онъ переходилъ площадку и подходилъ къ ней, чтобы поцѣловать ея руку). Принцесса въ тотъ день все время жаловалась, что ей душно; теперь она велѣла растворить всѣ двери и выказывала признаки положительнаго безумія, бросилась къ дверямъ, когда вышла охрана, съ силой распахнула ихъ и, прежде чѣмъ кто-нибудь успѣлъ сказать слово или ея дамы успѣли послѣдовать за ней, она очутилась передъ принцемъ Викторомъ, который по обыкновенію разговаривалъ на площадкѣ. Она стала между нимъ и лѣстницей и обратилась ко всѣмъ присутствующимъ съ бурной рѣчью.
   -- Слушайте, господа!-- закричала она,-- этотъ человѣкъ клеветникъ и убійца; онъ клевещетъ на честныхъ дворянъ и убиваетъ ихъ въ тюрьмѣ! Знайте, что я тоже въ тюрьмѣ и опасаюсь той же участи. Тотъ же палачъ, который убилъ Максима де-Маньи, когда-нибудь приставитъ ножъ и къ моему горлу. Взываю къ вамъ и ко всѣмъ государямъ Европы, моимъ родственникамъ, о помощи! Я требую, чтобы меня освободили отъ этого тирана и изверга, клеветника и убійцы! Умоляю васъ доставить эти письма моимъ роднымъ и сказать, отъ кого вы ихъ получили!
   "Съ этими словами несчастная женщина стала бросать письма въ толпу придворныхъ.
   -- Никто не смѣй нагибаться!-- громовымъ голосомъ закричалъ принцъ.-- Госпожа фонъ-Глеймъ, вы плохо слѣдите за своей паціенткой. Позовите доктора принцессы: ея высочество не въ своемъ умѣ. Господа, прошу васъ разойтись.
   Принцъ стоялъ на площадкѣ, пока придворные сходили внизъ по лѣстницѣ, и, обратясь къ стражѣ, суровымъ голосомъ проговорилъ:
   -- Ребята, если она ступитъ хоть шагъ впередъ, заколоть ее алебардой.
   Гайдукъ приставилъ свой штыкъ къ груди принцессы и испутанная женщина бросилась назадъ въ свои покои.
   -- А вы, г. фонъ-Вейсенборнъ, -- продолжалъ принцъ,-- подберите эти письма.
   "Принцъ удалился въ свои аппартаменты вслѣдъ за пажами и лично присутствовалъ при сожженіи писемъ, всѣхъ до единаго.
   "На слѣдующій день въ придворной газетѣ появился бюллетень, подписанный тремя докторами и объявлявшій, что ея высочество, наслѣдная принцесса, больна воспаленіемъ мозга и провела неспокойно безсонную ночь. Подобные бюллетени стали выходить каждый день. Дамы принцессы, за исключеніемъ двухъ, были устранены. Стража была поставлена съ внѣшней и съ внутренней стороны дверей. Ея окна также охранялись, такъ что побѣгъ былъ невозможенъ. Вы знаете, что случилось десять дней спустя: колокола звонили отходную, призывая молиться за человѣка, находящагося при смерти, in extremis. Утромъ придворная газета появилась въ черной рамкѣ и объявляла, что высокородная и могущественная принцесса Оливія Марія Фердинанда, супруга его высочества Виктора Людвига Эммануила, наслѣднаго принца X., скончалась въ ночь на 24 января 1769 г.
   "Но вы не знаете, какъ она умерла, сэръ? Это тоже тайна. Пажъ Вейсенборнъ былъ однимъ изъ дѣйствующихъ лицъ этой трагедіи и тайна эта такъ ужасна, что, вѣрьте мнѣ, никогда, пока живъ былъ принцъ, я не осмѣливалась открыть ее никому.
   "Послѣ скандала, произведеннаго принцессой, принцъ послалъ за Вейсенборномъ и, обязавъ его страшною клятвою сохранить тайну (онъ измѣнилъ ей только относительно своей жены и то много лѣтъ спустя, и это доказываетъ, что нѣтъ на свѣтѣ тайны, которой женщина не могла бы узнать, если захочетъ), отправилъ его съ слѣдующимъ секретнымъ порученіемъ.
   -- На противоположномъ Страсбургу берегу,-- сказалъ его высочество,-- живетъ человѣкъ, котораго вы легко можете разыскать, если только спросите Monsieur de Strasbourg. Вы справитесь о немъ спокойно, не вызывая подозрѣній и любопытства. Лучше всего вамъ съѣздить для этого въ Страсбургъ, гдѣ его всѣ отлично знаютъ. Возьмите съ собой товарища., на котораго вы вполнѣ можете положиться; жизнь васъ обоихъ зависитъ отъ вашего молчанія. Вы выберете время, когда Monsieur de Strasbourg будетъ одинъ или только съ слугой, который живетъ при немъ. Ваша карета будетъ стоять у его дома ночью, вы и вашъ товарищъ войдете къ нему въ маскахъ и отдадите ему кошелекъ съ сотней луидоровъ, обѣщая вдвое больше по возвращеніи изъ экспедиціи. Если онъ откажется, употребите насиліе, пригрозивъ убить его, если онъ не послѣдуетъ за вами. Вы посадите его въ карету съ наглухо закрытыми окнами, не выпуская его изъ вида всю дорогу и грозя ему смертью, если онъ вздумаетъ кричать. Вы помѣстите его здѣсь въ старую башню, гдѣ для него будетъ приготовлена комната и когда его дѣло будетъ сдѣлано, вы опять отвезете его домой съ той же таинственностью, съ какой привезете его.
   "Таковы были секретныя приказанія принца Виктора своему пажу и Вейсенборнъ, избравъ себѣ въ товарищи поручика Бартенштейна, отправился въ это странное путешествіе.
   "Все это время дворецъ былъ погруженъ въ тишину и безмолвіе и бюллетени "придворной газеты" извѣщали объ ухудшеніи въ состояніи принцессы и хотя около нея было мало людей, но самыя странныя и подробныя исторіи разсказывались о ходѣ ея болѣзни. Она была въ совершенномъ бѣшенствѣ,, пыталась убить себя, воображала себя Богъ знаетъ какими, самыми разнообразными личностями. Курьеры были разосланы къ ея родственникамъ, чтобы извѣстить ихъ о ея состояніи, другіе скакали въ Вѣну и Парижъ, чтобы публика знала, что послано за лучшими докторами по нервнымъ и мозговымъ разстройствамъ. Но все это была одна комедія: съ самаго начала рѣшено было, что принцесса не должна выздоровѣть.
   "Въ тотъ день, когда Вейсенборнъ и Бартенштейнъ возвратились изъ путешествія, объявлено было, что принцессѣ гораздо хуже, а вечеромъ по городу распространился слухъ, что она умираетъ. А между тѣмъ въ ту же ночь несчастная женщина сдѣлала попытку бѣжать.
   "Она имѣла безграничное довѣріе къ своей горничной француженкѣ и устроила съ ней планъ бѣгства. Принцесса сложила свои брилліанты въ шкатулку; потайная дверь, ведущая къ воротамъ замка, будто бы была открыта для нея, и ей передано было письмо будто бы отъ стараго герцога, ея свекра, который писалъ ей, что карета будетъ ожидать ее и отвезетъ ее въ Б.-- мѣсто, откуда она можетъ безопасно добраться до своихъ.
   "Несчастная принцесса, довѣряя своей горничной, отправилась потайнымъ ходомъ, ведущимъ внутристѣнъ новаго дворца къ старой, такъ называемой, Совиной башнѣ и затѣмъ къ наружнымъ стѣнамъ. Послѣ башня была срыта до основанія, и не безъ причинъ. Въ одномъ мѣстѣ свѣча, которую несла горничная, вдругъ погасла и принцесса чуть не вскрикнула отъ ужаса, но кто-то схватилъ ее за руку и сказалъ: "тише!" Человѣкъ въ маскѣ (это былъ самъ принцъ) бросился впередъ, заткнулъ ей ротъ платкомъ, ей связали руки и ноги и понесли стонущую отъ ужаса въ комнату со сводами. Здѣсь ее посадили въ кресло, къ которому привязали. Тотъ же человѣкъ въ маскѣ подошелъ къ ней и, обнаживъ ея шею, сказалъ: "Лучше сдѣлать это теперь, пока она въ обморокѣ".
   "И дѣйствительно, можетъ быть такъ было бы лучше, ибо хотя она и пришла въ чувство и ея исповѣдникъ, присутствовавшій при этомъ, подошелъ, чтобы приготовить ее къ ужасному дѣлу, которое должно было совершиться надъ нею, но она начала кричать, какъ сумасшедшая, проклиная принца и называя его палачемъ и тираномъ, и призывая къ себѣ Маньи, ея дорогого Маньи.
   "На это принцъ спокойно сказалъ:
   -- Да сжалится Господь надъ ея усопшей душой!
   "Онъ, исповѣдникъ и Гельдернъ, также присутствовавшій при этомъ, стали на колѣна и когда его высочество уронилъ платокъ, Вейсенборнъ упалъ въ обморокъ! Между тѣмъ, Monsieur de Strasbourg взялъ въ одну руку волосы на затылкѣ и отрубилъ кричавшую голову принцессы Оливіи отъ ея грѣшнаго тѣла. Да будетъ небо милосердо къ душѣ ея!"
   Такова была исторія, разсказанная г-жею Лиліенгартенъ и читатель, безъ труда, выдѣлитъ изъ нея то, что касалось меня и моего дяди. Насъ, послѣ шестинедѣльнаго ареста, освободили, но съ тѣмъ, чтобы мы немедленно выѣхали изъ герцогства подъ конвоемъ. Все наше имущество намъ позволили продать и обратить въ деньги; но карточные долги намъ не были заплачены и мои надежды на графиню Иду рушились. Когда принцъ Викторъ вступилъ на престолъ, а это случилось шесть мѣсяцевъ спустя, когда старый герцогъ умеръ отъ удара, всѣ хорошіе старинные обычаи въ X. были измѣнены. Карты запретили, балетъ и оперу уничтожили и полки, проданные старымъ герцогомъ, снова отозваны съ иностранной службы. Съ ними вернулся и нищій-кузенъ графини Иды и женился на ней. Ужъ не знаю, были-ли они счастливы или нѣтъ. Разумѣется, женщина съ такимъ ограниченнымъ умомъ и не заслуживала особеннаго счастья.
   Герцогъ Викторъ женился черезъ четыре года послѣ смерти своей первой жены, а Гельдернъ, хотя онъ уже и не былъ болѣе министромъ полиціи, построилъ тотъ великолѣпный домъ, о которомъ говорила m-me де-Лиліенгартенъ. Что сталось съ второстепенными актерами этой трагедіи -- неизвѣстно. Только Monsieur de Strasbourg былъ возвращенъ къ своей должности. Остальные же: еврей, горничная принцессы, шпіонъ-лакей Маньи -- о нихъ я ничего не знаю. Острыя орудія, которыми великіе міра сего разрубаютъ затрудняющія ихъ препятствія, обыкновенно притупляются отъ употребленія, да и тѣ, которые пользовались ими, не особенно заботятся о ихъ дальнѣйшей судьбѣ.
   

ГЛАВА XIII.
Я продолжаю свою карьеру свѣтскаго джентльмена.

   Я вижу, что написалъ уже множество страницъ, а между тѣмъ самая интересная часть моей исторіи еще впереди, именно та часть, въ которой описываются мое пребываніе въ Англіи и Ирландіи и важная роль, какую я игралъ тамъ, вращаясь между знатнѣйшими людьми государства, самъ будучи однимъ изъ наиболѣе блестящихъ джентльменовъ моего круга. Чтобы отдать должную справедливость этой части моихъ мемуаровъ, которая несравненно важнѣе моихъ заграничныхъ похожденій (хотя и тутъ я могъ написать бы цѣлые томы интересныхъ приключеній), я вкратцѣ упомяну о своихъ путешествіяхъ по Европѣ и своихъ успѣхахъ при континентальныхъ дворахъ, и затѣмъ буду подробнѣе говорить о томъ, что испыталъ я на родинѣ. Достаточно сказать, что не было столицы въ Европѣ,-- за исключеніемъ нищенскаго Берлина,-- гдѣ бы не знали молодого кавалера де-Балибарри гдѣ бы не говорили о немъ люди самые отважные, самые высокопоставленные и самые красивые. Я выигралъ 80.000 рублей у Потемкина въ Зимнемъ дворцѣ въ Петербургѣ; но презрѣнный фаворитъ никогда не заплатилъ мнѣ этихъ денегъ. Я имѣлъ честь видѣть его королевское высочество Чарльза Эдуарда пьянымъ, какъ сапожникъ, мой дядя сыгралъ нѣсколько партій на билліардѣ съ знаменитымъ лордомъ К. въ Спа и вы можете быть увѣренъ, что не проигралъ. Въ дѣйствительности, очень остроумной хитростью мы подняли лорда на смѣхъ и достигли, кромѣ тото, и болѣе существеннаго результата. Милордъ не зналъ, что шевалье де-Балибари однимъ глазомъ не видитъ. Однажды дядя шутя предложилъ ему пари, что онъ будетъ играть съ нимъ на билліардѣ съ пластыремъ на одномъ глазу; благородный лордъ, думая поймать насъ (онъ былъ самый отчаянный игрокъ, какого только можно было себѣ представить), принялъ пари и мы выиграли съ него весьма почтенную сумму.
   Не буду также распространяться о своихъ успѣхахъ среди прекраснѣйшей половины человѣческаго рода. Будучи однимъ изъ образованнѣйшихъ молодыхъ людей, высокаго роста, атлетическаго сложенія и красивѣйшимъ мужчиной въ Европѣ, я конечно возбуждалъ всеобщее удивленіе, которымъ отлично умѣлъ пользоваться. Но относительно этихъ вещей я нѣмъ какъ рыба, очаровательная Шувалова, черноокая Чотарская, прелестная Вальдецъ, нѣжная Гегенгеймъ, блестящая Ланжакъ! о вы, нѣжныя созданія, сердца которыхъ такъ сильно бились для пылкаго молодого ирландца,-- гдѣ вы теперь? Хотя голова моя посѣдѣла, глаза потухли, сердце охладѣло отъ лѣтъ, отъ скуки, отъ измѣны друзей, но мнѣ стоить только откинуться на спинку моего кресла и милыя видѣнія прошлаго встаютъ передъ мной съ ихъ улыбками, прелестью и нѣжными плѣнительными взорами!. Теперь такихъ женщинъ ужъ нѣтъ!
   Посмотрите вы на толпу дамъ въ салонѣ принца, зашитыхъ въ узкій бѣлый атласный мѣшокъ, съ таліей подъ мышками и сравните ихъ съ граціозными фигурками стараго времени! Когда я танцовалъ съ Кораліей де-Ланжакъ на праздникахъ по поводу рожденія перваго дофина, въ Версали, ея фижмы имѣли восемнадцать футовъ въ окружности, а каблуки ея прелестныхъ башмачковъ возвышались на три дюйма отъ пола. Кружева моего жабо стоили тысячу кронъ, а однѣ пуговицы моего бархатнаго аснарантоваго кафтана -- 80.000 ливровъ. Посмотрите, какая теперь разница! Джентльмены одѣты какъ лакеи, квакеры или кучера, а дамы совсѣмъ не одѣты. Нѣтъ элегантности, утонченности въ туалетѣ; нѣтъ болѣе никого изъ того рыцарскаго стараго свѣта, котораго я былъ членомъ. Подумайте только, что въ Лондонѣ моду создаетъ какой-то Бруммель, сынъ Богъ знаетъ кого; низменное существо, которое столько же способно протанцовать менуэтъ, сколько я говорить по ирокезски, который не умѣетъ даже разбить бутылку, какъ джентльменъ, который никогда не бралъ шпаги въ руки, какъ мы это дѣлали въ доброе старое время прежде, чѣмъ этотъ вульгарный корсиканецъ опрокинулъ весь дворянскій міръ! О если бы увидѣть опять Вальдецъ такъ, какъ я увидѣлъ ее въ первый разъ, ѣдущей въ экипажѣ, запряженномъ восемью мулами съ свитой джентльменовъ вокругъ, по берегу желтаго Мансенареса! О если бы проѣхаться еще разъ въ золоченыхъ санкахъ съ Гогенгеймъ по саксонкскимѣ снѣгамъ! Какъ ни коварна была Шувалова, но лучше быть обманутымъ ею, нежели обожаемымъ всякой другой женщиной! Не могу вспоминать ни одной изъ нихъ безъ нѣжности. У меня есть кольца изъ волосъ каждой изъ нихъ въ моемъ музеѣ воспоминаній. Сохраняете-ли вы мои локоны, вы, милыя души, пережившія треволненія и перевороты почти цѣлаго столѣтія? Какъ измѣнился цвѣтъ этихъ локоновъ съ того дня, какъ Чотарская надѣла одинъ изъ нихъ на свою шею послѣ моей дуэли съ графомъ Бернацкимъ въ Варшавѣ! Я никогда не велъ счетовъ въ тѣ дни. Долговъ у меня не было. Я платилъ по царски за все, что бралъ, а бралъ я все, что мнѣ бывало вздумается. Доходы мои въ тѣ дни должно быть были колоссальны. Мой домъ и экипажи были достойны джентльмена самаго высшаго званія. Пускай какой-нибудь бездѣльникъ и насмѣхается надо мной за то, что я женился на миледи Линдонъ (какъ вы скоро узнаете) и называетъ меня авантюристомъ, или нищимъ и скажетъ, что партія была не равная.
   Нищій! Да къ моимъ услугамъ были богатства всей Европы! Авантюристъ! да авантюристомъ можно назвать и смѣлаго законодателя, и храбраго воина. Каждый человѣкъ, который лишь самому себѣ обязанъ своимъ состояніемъ,-- авантюристъ! Моей профессіей была игра, въ которой не было мнѣ равнаго. Ни одинъ человѣкъ въ Европѣ не могъ играть со мной, не проигрывая, и мои доходы, въ продолженіе всей моей карьеры игрока, были такъ же вѣрны, какъ у человѣка, получающаго свои три процента съ капитала или у жирнаго помѣщика, земля котораго приноситъ вѣрный доходъ. На жатву можно разсчитывать не болѣе, нежели на умѣнье и урожай; это такая же игра счастья, какъ и карты въ рукахъ искуснаго игрока; морозъ или градъ можетъ уничтожить всѣ ваши хлѣба, и слѣдовательно какъ того, такъ и другого можно назвать авантюристомъ.
   Вызывая въ памяти своей образы этихъ плѣнительныхъ существъ, я испытываю одно только удовольствіе. Жалѣю, что не могу сказать того же о другой дамѣ, которая впредь будетъ играть большую роль въ моей жизненной драмѣ: это графиня Линдонъ, съ которой я, на свое несчастье, познакомился въ Спа, вскорѣ послѣ того, какъ описанныя въ предыдущей главѣ событія заставили меня покинуть Германію
   Гонорія, графиня Линдонъ, баронесса Буллингдонъ въ Англіи и баронесса Кестль Линдонъ въ Ирландіи такъ была извѣстна во всемъ высшемъ свѣтѣ того времени, что мнѣ нечего разсказывать исторію ея рода, которую можно прочитать во всякой исторіи пэровъ. Нечего и говорить, что она была графиней, виконтессой и баронессой вполнѣ по праву. Ея владѣнія въ Девонширѣ и Корнвалисѣ были самыми обширными въ этихъ провинціяхъ, а ирландскія владѣнія не менѣе громадны и я, въ началѣ моихъ мемуаровъ, упоминалъ о томъ, что они лежали весьма близко отъ владѣній моихъ предковъ въ Ирландіи. Несправедливыми конфискаціями во времена Елизаветы было отнято извѣстное количество моихъ акровъ въ пользу и безъ того уже обширныхъ помѣстій фамиліи Линдонъ.
   Графиня, когда я въ первый разъ увидѣлъ ее въ Спа, была женою своего кузена, почтеннаго сэра Чарльза Реджинальда Линдона, рыцаря Бани и министра Георга II, Георга III и нѣкоторыхъ меньшихъ Дворовъ Европы. Сэръ Чарльзъ Линдонъ былъ извѣстенъ какъ острякъ и bon vivant; онъ могъ писать любовные стихи не хуже Хенбери Вильямса и подшучивать надъ Джорджемъ Сельвиномъ; онъ совершилъ съ Гарри Вальполемъ и м-ромъ Греемъ часть кругосвѣтнаго путешествія. Вообще онъ считался однимъ изъ образованнѣйшихъ и умнѣйшихъ людей того времени.
   Я познакомился съ этимъ джентльменомъ, по обыкновенію, за игорнымъ столомъ, который онъ посѣщалъ весьма усердно. И дѣйствительно, можно было только удивляться уму и изяществу, съ какими онъ предавался этому любимому своему занятію. Хотя онъ страдалъ и подагрой, и множествомъ другихъ болѣзней, такъ что его, какъ калѣку, возили въ креслѣ и онъ терпѣлъ страшныя боли, его можно было видѣть каждое утро и каждый вечеръ за обворожительнымъ зеленымъ столомъ. И когда руки его были слишкомъ слабы, или слишкомъ болѣли, чтобы держать рожокъ для костей, за него выбрасывали кости лакей или кто нибудь изъ пріятелей. Мнѣ нравился этотъ бодрый духъ въ человѣкѣ; величайшіе успѣхи въ свѣтѣ всегда были достигаемы подобнымъ упорствомъ.
   Я пользовался въ то время громкою извѣстностью въ Европѣ и слава о моихъ похожденіяхъ, дуэляхъ, моей выдержкѣ въ игрѣ, собирали вокругъ меня толпы людей лучшаго общества, гдѣ бы я ни появлялся. Я могъ бы показать груды надушенныхъ записокъ въ доказательство того, какъ жадно искали моего знакомства и не одни мужчины. Но я ненавижу хвастовства и говорю о себѣ лишь настолько, насколько это необходимо при повѣствованіи о моихъ приключеніяхъ, какъ бы то ни было, самыхъ замѣчательныхъ въ Европѣ;. Итакъ, сэръ Чарльзъ Линдонъ познакомился со мной, выигравъ у меня 700 червонцевъ въ пикетъ, въ который онъ игралъ почти лучпіе меня. Я проигралъ ихъ съ большимъ добродушіемъ и заплатилъ, увѣряю васъ, весьма аккуратно. И правда,. я смѣло могу сказать, что проигрышъ никогда не приводитъ меня въ дурное расположеніе духа и не раздражаетъ противъ выигравшаго; и гдѣ бы я ни встрѣтилъ человѣка, играющаго лучше меня, я всегда признавалъ его превосходство и отдавалъ ему должное.
   Линдонъ очень гордился тѣмъ, что выигралъ у такого знаменитаго игрока и мы почти подружились. Правда, наша дружба не шла сперва далѣе поклоновъ и привѣтствій, а иногда разговоровъ черезъ столъ за ужиномъ въ игорномъ домѣ, но, мало-по-малу, мы сошлись ближе. Онъ былъ весьма невоздержанъ на языкъ (дворяне въ тѣ времена были гораздо высокомѣрнѣе, чѣмъ теперь) и часто говорилъ мнѣ своимъ презрительнымъ тономъ:
   -- Чортъ возьми, мистеръ Барри, у васъ манеры какъ у цирюльника и я думаю, мой чернокожій лакей образованнѣе васъ; но вы оригинальный и ловкій человѣкъ и нравитесь мнѣ, потому что, очевидно, хотите идти къ цѣли своей собственной дорогой.
   Я, смѣясь, благодарилъ его за комплиментъ и просилъ его, такъ какъ онъ отправится на тотъ свѣтъ раньше меня, приготовить мнѣ тамъ мѣстечко. Его ужасно потѣшали мои разсказы о Кэстль Бреди; ему никогда не надоѣдало слушать ихъ и хохотать надъ этими исторіями.
   -- Благословляйте свою судьбу, милѣйшій,-- говорилъ онъ, когда я разсказывалъ ему о моихъ неудачахъ относительно брачныхъ цѣлей и сообщилъ ему о томъ, что едва не женился на богатѣйшей невѣстѣ Германіи.
   -- Только не женитесь, мой наивный ирландскій мужичекъ (онъ всегда давалъ мнѣ самыя курьезныя названія). Разработывайте вашъ великій талантъ къ игрѣ, но помните, что передъ женщиной вы спасуете.
   Этого я не допускалъ, приводя въ доказательство нѣкоторыя обстоятельства, въ которыхъ я побѣждалъ самые непокорные женскіе характеры.
   -- А въ концѣ концовъ онѣ васъ все-таки погубятъ, мой милый Алкивіадъ изъ Типерари. Какъ только вы женитесь, помяните мое слово, вы побѣждены. Взгляните на меня. Я женился на моей кузинѣ, самой родовитой и богатой наслѣдницѣ Англіи, женился почти противъ ея воли (при этомъ темная тѣнь пробѣжала по лицу сэра Чарльза Линдона). Она женщина слабая и вы увидите, какъ она слаба: но она властвуетъ надо мной, она отравила мнѣ всю жизнь. Она дура, но овладѣла одной изъ самыхъ умнѣйшихъ головъ въ Европѣ. Она колоссально богата, а между тѣмъ я никогда не былъ такъ бѣденъ, какъ съ тѣхъ поръ, что женился на ней. Я думалъ поправить свои дѣла, а она сдѣлала меня несчастнымъ и убиваетъ меня. И тоже самое она сдѣлаетъ и съ моимъ преемникомъ, когда я умру.
   -- А доходы вашей супруги очень велики?-- спросилъ я.
   На это сэръ Чарльзъ громко расхохотался и заставилъ меня покраснѣть за сдѣланную мною неловкость. Дѣйствительно, видя его въ подобномъ состояніи, я не могъ не подумать о томъ, что человѣкъ съ умомъ могъ спекулировать на его вдову.
   -- Нѣтъ, нѣтъ!-- смѣясь продолжалъ онъ.-- Боже васъ упаси, мистеръ Барри, если вы умный человѣкъ, то не разсчитывайте занять когда-нибудь мое мѣсто. Да, кромѣ того, я думаю, что Леди Линдонъ не захочетъ выйти замужъ за какого-то...
   -- За кого, милостивый государь?-- съ бѣшенствомъ спросилъ я.
   -- Это все равно, за кого. Но кто бы ни былъ человѣкъ, который женится на ней, онъ жестоко раскается, повѣрьте моему слову. Если бы не честолюбіе моего отца и мое собственное (отецъ мой былъ ея дядей и опекуномъ и мы не хотѣла выпускать изъ нашей семьи такое состояніе), я бы по крайней мѣрѣ мирно и тихо дожилъ до своего конца, спокойно снесъ бы мою подагру въ могилу, жилъ бы въ моемъ скромномъ помѣстьѣ въ Майжерѣ. Всѣ лучшіе дома Англіи были открыты мнѣ, теперь у меня ихъ шесть собственныхъ и каждый изъ нихъ для меня адъ. Не гонитесь за богатствомъ и знатностью, мистеръ Барри, примите мой совѣтъ. Съ тѣхъ поръ какъ я женился и сталъ богатъ, я сдѣлался самымъ несчастнымъ существомъ въ мірѣ. Посмотрите на меня: я умираю никуда негоднымъ калѣкой въ пятьдесятъ лѣтъ. Женитьба прибавила мнѣ сорокъ лѣтъ жизни. Когда я бралъ за себя леди Линдонъ, не было мужчины моихъ лѣтъ моложавѣе меня на видъ. Безумецъ! Я могъ вполнѣ довольствоваться моими доходами, я былъ свободенъ, вращался въ лучшемъ обществѣ Англіи. И всѣмъ этимъ я пожертвовалъ и женился, чтобы сдѣлаться несчастнымъ. Примите мои совѣтъ, капитанъ Барри, и оставайтесь при вашихъ картахъ!
   Хотя мои отношенія къ сэру Линдону были довольно близки, но я никогда не проникалъ дальше тѣхъ аппартаментовъ его дома, которые онъ занималъ самъ. Жена же его жила совершенно отдѣльно отъ него и даже удивительно было, зачѣмъ они путешествовали вмѣстѣ. Она была крестницей старой леди Мери Уортлей Монтегю и, подобно этой знаменитой старухѣ прошлаго столѣтія, имѣла сильныя претензіи быть синимъ чулкомъ и bel esprit. Леди Линдонъ писала поэмы по англійски и итальянски, которыя любопытные могутъ прочитать въ журналахъ того времени. Она вела переписку со многими учеными объ исторіи, наукѣ и древнихъ языкахъ, а въ особенности о богословіи. Главное ея удовольствіе состояло въ томъ, чтобы рѣшать спорные вопросы съ аббатами и епископами, и льстецы увѣряли ее, что она по учености можетъ сравниться съ знаменитой мадамъ Дасье. Всякій шарлатанъ, сдѣлавшій открытіе въ химіи, нашедшій античный бюстъ, или составившій проектъ открытія философскаго камня, былъ увѣренъ, что найдетъ въ"ней покровительницу. У нея было безчисленное множество сочиненій, посвященныхъ ей, несмѣтное количество сонетовъ, адрессованныхъ ей всѣми плохими поэтами Европы и воспѣвавшихъ ее подъ именемъ Линдониры или Калисты. Ея комнаты были заставлены отвратительными китайскими уродами и всякаго рода цѣнными бездѣлушками, называвшимися тогда objets de vertu.
   Ни одна женщина не заботилась такъ мало о своихъ принципахъ и не позволяла ухаживать за собой такъ откровенно. Въ тѣ времена была особенная манера ухаживать за женщинами, практиковавшаяся самыми изящными джентльменами и мало понятная теперь, въ нынѣшнія грубыя времена. Тогда старый и молодой сыпали такими комплиментами въ письмахъ и мадригалахъ, что скромная дама, къ которой они были бы обращены теперь, стала бы совершенно въ тупикъ: такъ измѣнились съ тѣхъ поръ изящные нравы въ любви...
   Леди Линдонъ всегда была окружена штатомъ поклонниковъ. Выѣздъ ея состоялъ изъ полдюжины экипажей. Въ собственной каретѣ ѣхала она сама съ компаньонкой, (какой-нибудь бѣдной дворянкой), съ птицами, пуделями и любимымъ въ это время ученымъ или поэтомъ. Въ другомъ находились ея секретарша и горничная, которыя, не смотря на всѣ свои усилія, не могли сдѣлать такъ, чтобы ихъ госпожа не казалась неряхой. У сэра Чарльза Линдона былъ свой собственный экипажъ, а лакеи и прочая прислуга ѣхали еще въ нѣсколькихъ колымагахъ. Слѣдуетъ еще упомянуть о каретѣ, въ которой ѣхалъ капеланъ леди Линдонъ, мистеръ Рентъ, служившій также гувернеромъ ея сыну, маленькому виконту Буллингдону. Это былъ несчастный мальчикъ, къ которому отецъ былъ болѣе, чѣмъ равнодушенъ, а мать никогда не видѣла его, за исключеніемъ двухъ минуть, когда задавала ему какой-нибудь вопросъ по исторіи или латинской грамматикѣ. Послѣ этого онъ былъ предоставляемъ самому себѣ или попеченію гувернера на весь день. Видъ этой Минервы, которую я встрѣчалъ иногда въ публичныхъ мѣстахъ, окруженную роемъ бѣдныхъ, льстившихъ ей аббатовъ и школьныхъ учителей, сначала пугалъ меня и не возбуждалъ ни малѣйшаго желанія познакомиться съ ней. Я вовсе не хотѣлъ сдѣлаться однимъ изъ низшихъ поклонниковъ въ свитѣ знатной дамы, по.ту-друзей, полу-лакеевъ, которые сочиняли ей стихи, писали письма и бѣгали по порученіямъ, довольствуясь мѣстомъ въ ея ложѣ или приборомъ за ея столомъ.
   -- Не бойтесь,-- говорилъ мнѣ сэръ Чарльзъ, съ особеннымъ удовольствіемъ бранившій свою жену,-- моя Линдонира не захочетъ связываться съ вами. Она говоритъ, что отъ васъ слишкомъ пахнетъ конюшней, чтобы пускать васъ въ общество дамъ. А въ воскресенье, двѣ недѣли тому назадъ, когда она въ послѣдній разъ сдѣлала мнѣ честь разговаривать со мной, она сказала:-- "удивляюсь, сэръ Чарльзъ Линдонъ, какъ джентльменъ, бывшій королевскимъ посломъ, можетъ связываться съ низкимъ черноногимъ ирландцемъ". Не вспыхивайте, пожалуйста; вѣдь я калѣка, да и сказала это Линдонира, а не я.
   Это подстрекнуло меня и я рѣшился познакомиться съ леди Линдонъ хотя бы для того, чтобы показать ея сіятельству, что потомокъ тѣхъ Барри, землями которыхъ она владѣетъ не по праву, можетъ быть достойнымъ кавалеромъ для дамы, какъ бы высоко ни было ея происхожденіе. Кромѣ того, мой другъ, сэръ Чарльзъ, былъ близокъ къ смерти, его вдова будетъ богатѣйшей невѣстой трехъ королевствъ. Отчего бы мнѣ и не завладѣть ею, а съ нею и средствами, которыя помогутъ мнѣ играть въ свѣтѣ роль, достойную моего генія и моихъ стремленій? Я чувствовалъ себя равнымъ какимъ бы то ни было Линдонамъ въ мірѣ по рожденію и воспитаніи и, потому рѣшился покорить гордую леди. Разъ я принялъ какое либо рѣшеніе, я считаю, что дѣло уже сдѣлано.
   Мы съ дядей обсудили этотъ вопросъ и составили планъ аттаки знатной леди изъ Кэстль Линдона.
   Мистеръ Рентъ, гувернеръ маленькаго лорда Буллингдона, былъ не прочь повеселиться, выпить стаканъ рейнвейна въ загородномъ ресторанѣ и поиграть слегка въ кости, когда представлялся случай. Я постарался заручиться дружбой этого человѣка, который, будучи учителемъ и англичаниномъ, готовъ былъ стать на колѣни передъ свѣтскимъ человѣкомъ. Видя меня окруженнымъ толпою слугъ, держащимъ экипажей, лошадей, лакеевъ и кучеровъ въ бархатной ливреѣ песочнаго цвѣта съ золотыми галунами, раскланивающимся съ знатнѣйшими особами Европы, встрѣчая ихъ на улицѣ, Рентъ былъ ослѣпленъ моимъ вниманіемъ и попалъ въ мои руки прежде, чѣмъ я успѣлъ поманить его пальцемъ. Никогда я не забуду удивленія бѣдняги, когда я пригласилъ его на обѣдъ съ двумя графами, на золотой посудѣ въ отдѣльномъ кабинетѣ казино: онъ былъ осчастливленъ тѣмъ, что мы дали ему выиграть съ насъ нѣсколько золотыхъ, напился пьянъ, пѣлъ студенческія пѣсни и забавлялъ все общество, разсказывая своимъ ужаснымъ французскимъ языкомъ о лордахъ, которые были въ его колледжѣ. Я просилъ его приходить ко мнѣ почаще и приводить съ собой маленькаго виконта, для котораго, хотя мальчикъ меня терпѣть не могъ, я накупилъ лакомствъ, игрушекъ и книгъ съ картинками. Тогда я началъ вести споры съ мистеромъ Рентомъ, признаваясь ему въ своихъ сомнѣніяхъ относительно моей религіи и въ своей склонности къ римской церкви. Я заставилъ одного знакомаго аббата писать письма о пресуществленіи и т. п., на которыя: честный учитель не зналъ, что и отвѣчать. Я зналъ, что эти письма будутъ показаны его госпожѣ, какъ это и подтвердилось. Затѣмъ, испросивъ позволеніе присутствовать при англичанской службѣ, совершавшейся въ ея покояхъ и посѣщавшейся всѣмъ лучшимъ англійскимъ обществомъ въ Спа, я на второе же воскресеніе удостоился взгляда, который благоволила бросить на меня ея сіятельство. Въ третье воскресеніе она милостиво отвѣтила реверансомъ на мой глубокій поклонъ, а на слѣдующій день я поклонился ей уже на гуляньѣ. Въ концѣ концовъ, не прошло и шести недѣль, какъ леди Линдонъ и я очутились въ перепискѣ относительно пресуществленія.
   Миледи прибѣгла къ помощи своего капеллана и тогда я убѣдился въ солидарности его аргументаціи. Не стоитъ передавать хода этой невинной интриги. Я не сомнѣваюсь, что каждому изъ моихъ читателей приходилось пользоваться подобными хитростями, когда дѣло шло о прекрасной дамѣ.
   Никогда я не забуду удивленнаго лица сэра Чарльза Линдона въ одинъ лѣтній вечеръ, когда онъ въ своемъ креслѣ на колесахъ, по обыкновенію, направлялся въ игорный домъ, и когда экипажъ лэди Линдонъ четверней и съ форейторами въ кирпично-красной ливреѣ фамиліи Линдонъ въѣхалъ во дворъ дома, который они занимали, а въ экипажѣ рядомъ съ ея сіятельствомъ сидѣлъ ни кто иной, какъ "вульгарный ирландскій авантюристъ", какъ она его называла, иначе говоря, Редмондъ Барри, эсквайръ. Сэръ Чарльзъ отвѣсилъ свой самый любезный поклонъ и, ухмыляясь во весь ротъ, помахалъ даже шляпой такъ милостиво, какъ только позволяла ему подагра. Ея сіятельство и я отвѣчали на поклонъ съ изысканной вѣжливостью.
   Нѣкоторое время я не могъ идти въ казино играть, такъ какъ мы съ лэди Линдонъ были заняты споромъ о пресуществленіи, который продолжался три часа; она, по обыкновенію, осталась побѣдительницей, а ея компаньонка, почтенная миссъ Флинтъ Скиннеръ, заснула. Но когда я, наконецъ, увидѣлъ сэра Чарльза въ казино, онъ встрѣтилъ меня, по своему обыкновенію, взрывомъ хохота и представилъ всему обществу, какъ; интереснаго молодого поклонника лэди Линдонъ. Такова была ужь у него манера: онъ высмѣивалъ рѣшительно всѣхъ и все. Онъ смѣялся, когда у него былъ припадокъ страшной боли и когда припадокъ проходилъ; смѣялся, когда выигрывалъ и когда проигрывалъ; но это былъ не веселый смѣхъ, а какой-то болѣзненный и горькій.
   -- Господа,-- говорилъ онъ Пентеру, полковнику Лодеру, графу дю Карро и нѣсколькимъ другимъ весельчакамъ, съ которыми онъ имѣлъ обыкновеніе распивать послѣ игры бутылку шампанскаго или двѣ-три бутылки рейнвейна,-- посмотрите на этого интереснаго юношу. Его смущали религіозныя сомнѣнія и онъ искалъ отъ нихъ убѣжища у моего капеллана, м-ра Рента, который обратился за совѣтомъ къ моей женѣ, лэди Линдонъ, и теперь оба стараются утвердить остроумнаго молодого человѣка въ его вѣрѣ. Слышали-ли вы когда-либо о такихъ профессорахъ и о такомъ ученикѣ!
   -- Право, сэръ,-- отвѣчалъ я,-- если уже учиться принципамъ, такъ, конечно, лучше обратиться за этимъ къ вашей супругѣ и вашему капеллану, нежели къ вамъ.
   -- Онъ хочетъ сдѣлаться моимъ преемникомъ!-- продолжалъ сэръ Чарльзъ.
   -- Счастливъ будетъ тотъ, кто этого достигнетъ,-- отвѣчалъ я.
   Сэру Чарльзу мой отвѣтъ не понравился и онъ продолжалъ издѣваться надо мной. Вообще онъ былъ очень невоздержанъ на языкъ, особенно когда выпивалъ, а выпивалъ онъ гораздо чаще, чѣмъ ему позволяли доктора.
   -- Не весело, право, господа, человѣку, который, подобно мнѣ, стоитъ на краю могилы, видѣть, что мой домъ такой счастливый и моя жена такъ любитъ меня, что уже теперь выбираетъ мнѣ преемника. Я не на васъ одного намекаю, м-ръ Барри, вы только одинъ изъ тѣхъ, которыхъ я могъ бы назвать по именамъ. Развѣ не пріятно видѣть, что она, какъ предусмотрительная хозяйка, все уже приготовила для отправленія на тотъ свѣтъ своего мужа.
   -- Надѣюсь, что вы еще не скоро покинете насъ, сэръ, -- совершенно искренно сказалъ я, такъ какъ онъ мнѣ нравился.
   -- Не такъ скоро, мой другъ, какъ вы, можетъ быть, воображаете,-- отвѣчалъ онъ.-- Въ послѣдніе четыре года меня уже много разъ приговаривали къ смерти и каждый разъ являлись два-три кандидата на мое мѣсто. Кто знаетъ, сколько еще времени я васъ заставлю ждать.
   И онъ дѣйствительно заставилъ ждать меня немного дольше, чѣмъ это можно было предположить по его состоянію.
   Такъ какъ я всегда дѣйствовалъ, по своему обыкновенію, весьма откровенно, а авторы имѣютъ привычку описывать дамъ, въ которыхъ влюбляются ихъ герои, то и я, чтобы не измѣнять обычаю, долженъ былъ бы сказать хотя два слова о прелестяхъ миледи Линдонъ. Но, хотя я и воспѣлъ ихъ тысячу разъ въ стихахъ моего и чужого сочиненія, хотя я и наполнилъ стопы бумаги изліяніями моей страсти и восхваленіями всѣхъ ея красотъ и улыбокъ, хотя я и сравнивалъ ее со всѣми цвѣтами, богинями и героинями, которыя когда-либо существовали, я все-таки долженъ сознаться, что въ ней не было ничего божественнаго. Она была красива, но не болѣе. Фигура у нея была стройная, волосы темные, глаза добрые. Она была чрезвычайно дѣятельна. Она очень любила пѣть, но пѣла, какъ многія дамы, очень фальшиво. Она умѣла болтать на полдюжинѣ иностранныхъ языковъ и знала болѣе наукъ, чѣмъ я зналъ ихъ именъ. Она хвасталась знаніемъ латыни и греческаго языка, въ сущности же м-ру Ренту поручалось снабжать ее цитатами, которыя она и вносила въ свою громадную корреспонденцію. Она ужасно любила поклоненіе, была весьма тщеславна, а сердца у нея совсѣмъ не было. Иначе, когда ея сынъ, лордъ Буллингдонъ, поссорившись со мной, побѣжалъ... Но это будетъ разсказано въ свое время. Наконецъ, леди Линдонъ была на годъ старше меня, хотя, конечно, поклялась бы на евангеліи, что она на три года моложе.
   Немногіе люди такъ честны, какъ я, ибо немногіе признаются въ своихъ истинныхъ побужденіяхъ, а я всегда совершенно откровенно высказываю свои. То, что заявилъ сэръ Чарльзъ, было истинной правдой: я познакомился съ леди Линдонъ съ извѣстной цѣлью.
   -- Сэръ,-- сказалъ я ему, когда послѣ вышеописанной сцены и его насмѣшекъ надо мной мы встрѣтились снова и наединѣ,-- смѣяться можетъ тотъ, кто выигрываетъ. Вы подняли меня на смѣхъ нѣсколько дней тому назадъ по поводу моихъ намѣреній относительно вашей супруги. Что же изъ того, если они дѣйствительно таковы, какъ вы думаете, что же въ томъ, если я хочу сдѣлаться вашимъ преемникомъ? Вѣдь мои намѣренія не хуже тѣхъ, которыя вы имѣли сами. Клянусь вамъ, что буду оказывать леди Линдонъ столько же уваженія, сколько оказывали ей вы, и если я женюсь на ней, когда вы умрете, сэръ, то неужели вы думаете, что меня удержитъ страхъ передъ вашей тѣнью?
   Линдонъ засмѣялся, какъ всегда, но какъ-то не искренно. Я, очевидно, подавлялъ его своимъ разсужденіемъ; я имѣлъ такое же право гнаться за фортуной, какъ и онъ. Но однажды онъ сказалъ мнѣ:
   -- Если вы женитесь на такой женщинѣ, какъ леди Линдонъ, то помните мое слово, вы жестоко раскаетесь. Вы еще пожалѣете о свободѣ, съ которой разстались, клянусь вамъ, капитанъ Барри,-- со вздохомъ прибавилъ онъ,-- если я о чемъ жалѣю въ жизни -- можетъ быть потому, что я старъ, дряхлъ и умираю,-- то единственно только о томъ, что я никогда не зналъ чистой любви.
   -- Ха, ха! любви къ молоденькой молочницѣ, что-ли?-- спросилъ я, смѣясь надъ этой нелѣпостью.
   -- Да, хоть бы къ молочницѣ. Милый мой, былъ я тоже влюбленъ въ молодости, какъ и всѣ люди, въ дочь моего учителя, Елену,-- добрая была дѣвушка, хотя и старше меня. (Эти слова напомнили мнѣ мой собственный романъ съ Норой Брэди).
   -- И знаете-ли вы,-- продолжалъ онъ, -- я теперь искренно жалѣю, что не женился на пей! Ничего нѣтъ лучше добродѣтельной жены въ домѣ -- повѣрьте мнѣ. Это придаетъ пикантность свѣтскимъ удовольствіямъ, увѣряю васъ. Ни одинъ человѣкъ не долженъ стѣснять себя или лишать себя какого бы то ни было удовольствія изъ-за того, что у него есть жена. Напротивъ, онъ долженъ выбрать себѣ такую, которая бы не мѣшала ему веселиться, но была бы ему развлеченіемъ въ часы скуки. Вотъ у меня, напримѣръ, подагра: кто за мной ухаживаетъ? Нанятой лакей, который обкрадываетъ меня, насколько можетъ. Моя жена никогда и не подойдетъ ко мнѣ. Есть-ли у меня другъ? Ни одного во всемъ мірѣ. Свѣтскіе люди, какъ вы да я, не имѣютъ друзей и мы сами въ этомъ виноваты. Пріобрѣтите себѣ друга, сэръ, и друга -- женщину, добраго домашняго дракона, который бы любилъ васъ. Это самая драгоцѣнная форма дружбы, такъ какъ тутъ трата вся на сторонѣ женщины. Отъ мужчины въ данномъ случаѣ ничего не требуется. Если онъ негодяй, она будетъ клясться, что онъ ангелъ, если онъ грубое животное, она будетъ любить его еще больше за побои. Такія женщины это любятъ, сэръ. Онѣ рождены на то, чтобы быть нашимъ утѣшеніемъ и отрадой. И повѣрьте мнѣ, что въ вашей жизни такая женщина была бы неоцѣненнымъ сокровищемъ. Я, конечно, говорю только для вашего успокоенія. О, зачѣмъ я не женился на Еленѣ Флоуеръ, дочери священника!
   Я считалъ это сужденіями больного, разочарованнаго человѣка, хотя впослѣдствіи и пришлось согласиться съ мнѣніемъ сэра Линдона. Въ сущности, мы дѣйствительно иногда пріобрѣтаемъ деньги слишкомъ дорогою цѣною. Взять нѣсколько тысячъ въ годъ за дурную жену -- плохая экономія для молодого, даровитаго и не глупаго человѣка, и въ моей жизни бывали моменты въ самые блестящіе періоды великолѣпія и богатства, когда съ полдюжины лордовъ пріѣзжали на мои пріемы, когда лучшія лошади стояли въ моихъ конюшняхъ, когда домъ мой блисталъ великолѣпіемъ и у банкира былъ мнѣ неограниченный кредитъ, но леди Линдонъ была моей женою, и въ такіе-то моменты я желалъ быть рядовымъ въ Бюловскомъ полку или чѣмъ бы то ни было, лишь бы избавиться отъ нея. Но возвратимся къ разсказу.
   Сэръ Чарльзъ со всею сложностью своихъ болѣзней умиралъ передъ нами постепенно, и я не сомнѣваюсь, что ему не особенно было пріятно видѣть, что молодой, красивый малый ухаживаетъ за его вдовой почти у него на глазахъ. Послѣ того, какъ я вошелъ къ ней въ домъ изъ-за споровъ о пресуществленіи, само собою находились потомъ поводы посѣщать ее, такъ что въ концѣ концовъ вышло такъ, что я почти не выходилъ отъ нея. Свѣтъ болталъ и клеветалъ, по какое мнѣ было до этого дѣло? Всѣ ругали безстыжаго ирландскаго авантюриста, но я уже сказалъ, что умѣлъ заставлять молчать подобныхъ завистниковъ и моя шпага пріобрѣла въ это время такую славу во всей Европѣ, что немногіе рѣшались задѣвать меня. Разъ я завладѣлъ мѣстомъ, я его не уступаю никому. "Подлый ирландецъ", говорили одни. "Грубый авантюристъ!" кричали другіе и т. д. Эта ненависть сослужила мнѣ хорошую службу въ свѣтѣ; когда я захвачу въ свои руки человѣка, ничто не заставитъ меня выпустить его изъ рукъ; меня же никто не тронетъ, а это гораздо лучше. Я совершенно искренно описалъ тогда леди Линдонъ: "Калиста (я всегда звалъ ее Калистой въ своихъ письмахъ), Калиста, клянусь тебѣ чистотою твоей собственной души, блескомъ твоихъ ни съ чѣмъ несравнимыхъ глазъ, всѣмъ, что есть чистаго и прекраснаго на небесахъ и въ твоемъ сердцѣ, что я никогда не перестану слѣдовать за тобой. Я могу сносить насмѣшки и сносилъ ихъ отъ тебя; равнодушіе я могу побѣдить: это скала, на которую взберется моя энергія, это магнитъ, притягивающій къ себѣ непобѣдимое желѣзо моей души!"
   И это была правда: я не оставилъ бы ее ни за что. Хотя бы меня каждый день спускали съ лѣстницы, я каждый день являлся бы у ея дверей. Это моя система побѣждать женщинъ. Пусть человѣкъ, который долженъ пробивать себѣ дорогу въ жизни, помнитъ слѣдующее правило: нападать -- вотъ въ чемъ весь секретъ. Будь смѣлымъ и свѣтъ тебѣ уступитъ или, если и побьетъ тебя когда-нибудь, нападай снова и онъ сдастся. Въ тѣ времена мой духъ былъ такъ высокъ, что, кажется, если бы мнѣ сильно захотѣлось жениться на принцессѣ крови, я бы достигъ своего!
   Я разсказалъ Калистѣ мою исторію, измѣнивъ ее очень мало. Я хотѣлъ напугать ее, показать ей, что чего я хочу, того добиваюсь; и что я предпринимаю, того достигаю, а въ моей исторіи были поразительные случаи, могущіе убѣдить ее въ моей непоколебимой волѣ и желѣзномъ характерѣ.
   -- Никогда не надѣйтесь избавиться отъ меня, сударыня,-- говорилъ я,-- обѣщайте другому выйти за него замужъ и онъ умретъ отъ этой шпаги, которая еще не встрѣчала себѣ равной. Бѣгите отъ меня и я послѣдую за вами, хотя бы до воротъ Гадеса.
   Я васъ увѣряю, что это были такія рѣчи, какихъ она не привыкла слышать отъ своихъ кисло-сладкихъ вздыхателей. Поглядѣли бы вы, какъ я всѣхъ ихъ отгонялъ отъ нея.
   Когда я такъ энергично заявлялъ, что послѣдую за леди Линдонъ, если потребуется, за предѣлы Стикса, разумѣется, я былъ увѣренъ, что сдѣлаю это, если не представится за это время ничего лучшаго. Если Линдонъ не умретъ, то какая мнѣ польза гнаться за графиней? И вотъ дѣйствительно къ концу сезона въ Спа, сэръ Чарльзъ -- къ моему огорченію, долженъ сознаться,-- опять поправился: казалось, ничто не могло убить его.
   -- Мнѣ васъ очень жаль, -- говорилъ онъ, смѣясь по обыкновенію.-- Я очень огорченъ тѣмъ, что заставляю ждать васъ или какого-нибудь другого джентльмена. Не лучше-ли вамъ сговориться съ моимъ докторомъ или убѣдить повара подправить мою яичницу мышьякомъ? Кто хочетъ держать пари, господа,-- прибавлялъ онъ,-- что я не доживу до того, какъ капитана Барри повѣсятъ?
   Доктора дѣйствительно поддержали его еще на цѣлый годъ.
   -- Это мое обычное счастье,-- говорилъ я моему дядѣ, который былъ моимъ повѣреннымъ и лучшимъ совѣтчикомъ на, подобныхъ дѣдахъ. Я расточалъ сокровища своего сердца для этой кокетки, графини, а мужъ ея выздоравливаетъ и будетъ жить еще не знаю, сколько лѣтъ!
   И какъ будто для того, чтобы усилить мое огорченіе, какъ разъ въ это время пріѣхали въ Спа наслѣдница торговца саломъ -- милліонерша и мадамъ Корню, вдова нормандскаго скотопромышленника, съ водянкой и двумя стами тысячъ дохода.
   -- Какая-'же польза мнѣ ѣхать за Линдонами въ Англію, если мужъ не умираетъ?
   -- Да ты и не ѣзди, мое наивное дитя,-- возразилъ дядя.-- Оставайся здѣсь и ухаживай за вновь прибывшими.
   -- Да, чтобы потерять Калисту навсегда, а съ нею вмѣстѣ обширнѣйшія помѣстья въ Англіи?
   -- Ба! молодой человѣкъ, какъ ты легко воспламеняешься и еще легче охладѣваешь. Веди переписку съ леди Линдонъ. Онаже любитъ писать письма. Здѣсь есть ирландскій аббатъ, который тебѣ будетъ писать очаровательныя письма по кронѣ за штуку. Пусть ее уѣзжаетъ, пиши ей, а самъ тѣмъ временемъ высматривай, что можетъ представиться. Кто знаетъ? можетъ быть, ты успѣешь жениться на нормандской вдовѣ, похоронить ее, забрать ея деньги и быть снова готовымъ для графини, когда умретъ ея мужъ.
   И такъ, съ клятвами въ вѣчной, глубочайшей и почтительнѣйшей преданности, и заплативъ двадцать золотыхъ ея горничной за прядь волосъ графини, (я не сомнѣвался въ томъ, что горничная передастъ это своей госпожѣ), я распростился съ леди Линдонъ, когда ей пришло время ѣхать въ Англію. Я клялся также, что послѣдую за ней, какъ только порѣшу съ дѣломъ чести, бывшимъ у меня будто бы на рукахъ.
   Обойду молчаніемъ событія этого года, протекшаго до моего вторичнаго свиданія. съ нею. Она писала мнѣ, согласно своему обѣщанію, сперва довольно аккуратно, потомъ все рѣже. Дѣла мои за зеленымъ столомъ шли между тѣмъ очень хорошо и я только что собирался жениться на вдовѣ Корню, влюбленной въ меня до безумія, (мы были въ то время въ Брюсселѣ), когда мнѣ попалась подъ руки "Лондонская Газета" и я прочелъ слѣдующее объявленіе:
   "Скончался въ Кэстль-Линдонѣ, въ ирландскомъ королевствѣ, высокопочтенный сэра, Чарльзъ Линдонъ, рыцарь Бани, членъ парламента отъ Лиидона въ Девонширѣ и много лѣтъ бывшій представителемъ его величества при различныхъ дворахъ Европы. Онъ оставилъ послѣ себя память, дорогую для его друзей по его многимъ душевнымъ и умственнымъ качествамъ, прекрасную и заслуженную репутацію и неутѣшную вдову, оплакивающую свою невозвратную потерю. Ея сіятельство графиня Линдонъ была въ Батѣ, когда настигла ее вѣсть о кончинѣ ея супруга и она немедленно поспѣшила въ Ирландію, чтобы отдать послѣдній долги его обожаемымъ останкамъ".
   Въ ту же ночь я заказалъ почтовыхъ лошадей для своего экипажа и поскакалъ въ Остенде, гдѣ нанялъ корабль въ Дувръ, откуда достигъ Бристоля. Изъ этого порта я переправился въ Уатерфордъ и послѣ одиннадцатилѣтняго отсутствія очутился на родинѣ.
   

ГЛАВА XIV.
Я возвращаюсь въ Ирландію и показываю тамъ свою роскошь и щедрость.

   Какъ время все измѣнило! Я оставилъ страну бѣднымъ, неимущимъ мальчикомъ, простымъ рядовымъ въ несчастномъ пѣхотномъ полку и возвращался теперь совершеннымъ джентльменомъ, имѣющимъ болѣе пяти тысячъ гиней въ карманѣ, съ великолѣпнымъ гардеробомъ и съ шкатулкой драгоцѣнностей тысячи на двѣ. Я игралъ не послѣднюю роль на всевозможныхъ сценахъ жизни, зналъ толкъ и въ войнѣ и въ любви; благодаря собственной энергіи, я изъ бѣдности и неизвѣстности, добился богатства и славы. Смотря изъ оконъ своей кареты въ то время, какъ я ѣхалъ по плохимъ дорогамъ, мимо несчастныхъ хижинъ крестьянъ, которые выходили въ своихъ лохмотьяхъ поглазѣть на проѣзжающій великолѣпный экипажъ и кричали "ура" въ честь его сіятельства, при видѣ великолѣпнаго путешественника въ роскошной золоченой каретѣ съ моимъ громаднымъ лакеемъ Фрицемъ въ зеленой ливреѣ съ серебрянными галунами на запяткахъ, я не могъ не подумать о себѣ съ чувствомъ самодовольства и не поблагодарить судьбу за то, что она одарила меня столькими прекрасными качествами.
   Но съ собственными средствами я былъ бы только однимъ изъ тѣхъ грубыхъ ирландскихъ дворянчиковъ, которыхъ я видѣлъ такъ много въ тѣхъ городишкахъ, черезъ которые проѣзжала моя карета по дорогѣ въ Дублинъ. Я женился бы на Норѣ Брэди (и хотя, слава Богу, этого не случилось, я никогда не могъ думать объ этой дѣвушкѣ безъ нѣжности и даже живо помню горестное чувство при потерѣ ея, яснѣе всякаго другого момента моей жизни). Я бы могъ теперь быть отцомъ десятка дѣтей, фермеромъ за свой собственный счетъ или управляющимъ у какого-нибудь помѣщика, землемѣромъ или адвокатомъ, а между тѣмъ я былъ однимъ изъ самыхъ знаменитыхъ людей Европы! Я приказалъ моему слугѣ подать мнѣ мѣшокъ съ мѣдными деньгами и бросилъ его въ толпу въ то время, какъ мы мѣняли лошадей, и увѣряю васъ, что въ честь меня, раздавалось столько же криковъ, сколько въ честь какого-нибудь лорда, городского головы или главнокомандующаго. На второй день моего путешествія,-- ирландскія дороги были въ то время ужасно скверны и карета подвигалась по нимъ весьма медленно,-- я пріѣхалъ въ Карлоу, гдѣ остановился въ той самой гостинницѣ, въ которой останавливался одиннадцать лѣтъ тому назадъ, когда бѣжалъ изъ дома послѣ мнимаго убійства капитана Куина на дуэли. Какъ вѣрно припоминалъ я каждый моментъ этой сцены! Прежняго содержателя гостинницы уже не было, самая гостинница, которая казалась мнѣ тогда такой удобной, теперь представлялась мизерной и бѣдной. Но кларетъ былъ такъ же хорошъ, какъ и въ старину, и я пригласилъ новаго хозяина выпить со мной, чтобы разспросить его о мѣстныхъ новостяхъ.
   Онъ былъ болтливъ, какъ всѣ содержатели гостинницъ, говорилъ о базарахъ, о цѣнахъ на скота на послѣдней Кэстль-Дермотской ярмаркѣ, о послѣдней исторіи, случившейся съ мѣстнымъ священникомъ; Уайтбои сожгли ригу у помѣщика Сканлана, а разбойниковъ здорово побили при нападеніи на домъ сэра Томаса; сообщилъ о томъ, кто долженъ охотиться съ собаками Килькенни въ слѣдующемъ сезонѣ; какой полкъ стоялъ въ городѣ и какъ миссъ Бидди Тулъ убѣжала съ прапорщикомъ Мёллинсомъ, -- всѣ новости спорта, суда и сплетни передалъ мнѣ достойный хроникеръ, искренно удивляясь, что я ничего не слыхалъ обо всемъ этомъ, какъ будто весь свѣтъ только и интересовался тѣмъ, что дѣлается въ Карлоу и Килькенни. Сознаюсь, я слушалъ его росказни съ удовольствіемъ. Время отъ времени онъ называлъ имя, пробуждавшее во мнѣ воспоминаніе прежнихъ лѣтъ и разныя связанныя съ нимъ обстоятельства.
   Я получалъ много писемъ отъ моей матери, которая писала мнѣ о всѣхъ событіяхъ въ семьѣ Брэди. Мой дядя умеръ, кузенъ Микъ также скоро послѣдовалъ за нимъ въ могилу. Дѣвицы Брэди оставили родительскій кровъ: однѣ вышли замужъ, другія переселились съ своей ужасной матерью въ какое-то другое захолустье.
   Уликъ, хотя и получилъ въ наслѣдство отцовское помѣстье, обанкрутился и Кэстль Бреди теперь былъ обитаемъ лишь совами и летучими мышами, да еще жилъ тамъ старый лѣсничій. Мать моя, мистриссъ Гарри Барри, переселилась въ Брей, приходъ мистера Джоуельса, ея любимаго проповѣдника, у котораго тамъ была своя капелла. И наконецъ, трактирщикъ сообщилъ мнѣ, что сынъ мистриссъ Барри отправился въ чужія земли, поступилъ на прусскую службу и тамъ былъ разстрѣлянъ, какъ дезертиръ.
   Послѣ обѣда я нанялъ у трактирщика лошадь и, при наступленіи ночи, проѣхавъ двадцать миль, достигъ моего стараго дома. Мое сердце забилось при видѣ его. Надъ дверью Барривилля красовалась вывѣска, изображающая ступку и пестикъ, дома, назывался "Жилищемъ Эскулапа", доктора Макшена. Рыжеволосый парень намазывалъ пластырь въ нашей старой гостиной; маленькое окно моей комнаты, нѣкогда такое свѣтлое и веселое, было разбито во многихъ мѣстахъ и заткнуто тряпками; цвѣты исчезли съ клумбъ, за которыми такъ ухаживала моя добрая, любившая порядокъ матушка. На кладбищѣ прибавилось два имени на камнѣ надъ склепомъ семейства Бреди: имя моего кузена, къ которому я не питалъ никакихъ чувствъ, и имя дяди, котораго я всегда любилъ. Я попросилъ моего прежняго товарища, кузнеца, который колотилъ меня когда-то, накормить мою лошадь и дать ей подстилку на ночь.. Теперь это былъ изнуренный работою человѣкъ, съ дюжиной оборванныхъ ребятишекъ, бѣгавшихъ по кузницѣ; онъ совсѣмъ не узналъ того изящнаго джентльмена, который стоялъ передъ нимъ. Я не имѣлъ желанія напомнить ему о себѣ до слѣдующаго дня, когда я положилъ ему въ руку десять гиней и сказалъ, чтобы онъ выпилъ за здоровье англичанина -- Редмонда.
   Что касается замка Бреди, то ворота парка стояли еще на своемъ мѣстѣ; но старыя деревья аллеи были срублены, лишь кое-гдѣ торчали черные пни и бросали длинныя тѣни при лунѣ въ то время, когда я проходилъ по старой заросшей травою дорогѣ. На ней паслось нѣсколько коровъ. Калитка сада была сломана и мѣсто все заросло. Я сѣлъ на старую скамью, гдѣ я сидѣлъ въ тотъ день, когда Нора такъ обидѣла меня и мнѣ кажется, что чувство мое и теперь было такъ же глубоко, какъ въ тѣ дни, когда я былъ мальчикомъ, одиннадцать лѣтъ тому назадъ. Я чуть не заплакалъ опять, при мысли, что Нора Брэди измѣнила мнѣ. Мнѣ кажется, человѣкъ ничего не забываетъ. Иногда одинъ какой-нибудь цвѣтокъ, два-три самыхъ обыкновенныхъ слова пробуждаютъ воспоминанія, которыя какъ будто спали въ душѣ въ теченіе многихъ лѣтъ. Когда я вошелъ въ домъ на Клерджесъ-стритѣ, гдѣ я родился (теперь это былъ игорный домъ), вдругъ въ памяти моей возникло все мое дѣтство: я вспомнилъ отца, въ зеленомъ съ золотомъ кафтанѣ, держащаго меня на рукахъ, чтобы показать мнѣ золоченую карету, стоявшую у подъѣзда и мать мою, въ платьѣ съ цвѣтами и съ мушками на лицѣ.
   Неужели когда-нибудь все, что мы дѣлали и думали въ жизни, вдругъ такимъ же образомъ пронесется черезъ нашу голову? Я бы этого не желалъ. Такъ думалъ я въ то время, когда сидѣлъ на скамьѣ въ Кэстль-Бреди, вспоминая прошлое.
   Дверь въ сѣни была отворена. Такъ и всегда было въ этомъ домѣ; луна свѣтила на высокія старыя окна, бросая свѣтлые квадраты на полъ. А звѣзды глядѣли съ другой стороны въ синеву открытаго окна надъ большой лѣстницей; отсюда видна была старая конюшня, золотыя буквы еще блестѣли на ней. Когда-то красивыя лошади стояли въ этихъ конюшняхъ и мнѣ представлялось честное лицо моего дяди, я слышалъ, какъ онъ говоритъ съ собаками, которыя съ визгомъ и лаемъ скачутъ вокругъ него веселымъ зимнимъ утромъ. Здѣсь мы садились на лошадей, а дѣвицы смотрѣли на насъ изъ окна въ сѣняхъ, гдѣ я стоялъ теперь и смотрѣлъ на печальную, покрытую росой лужайку. Сквозь трещины двери, въ одномъ изъ угловъ зданія, виднѣлся красноватый огонь и собака, съ громкимъ лаемъ, выскочила оттуда. За ней вышелъ сгорбленный человѣкъ съ ружьемъ.
   -- Кто тамъ?-- спросилъ старикъ.
   -- Филь Пурсель, неужели ты меня не узналъ?-- крикнулъ я.-- Я Редмондъ Барри.
   Мнѣ кажется, старикъ выстрѣлилъ бы въ меня, такъ какъ онъ цѣлился прямо въ окно, у котораго я стоялъ. Но я позвалъ, чтобы остановить его руку, сошелъ внизъ и обнялъ его,-- ну, да что говорить! Мы съ Филемъ сидѣли долго эту ночь и болтали о тысячѣ разныхъ вещей, не имѣющихъ интереса ни для единой живой души на свѣтѣ; да и какая душа въ мірѣ интересуется Барри Линдономъ?
   Я положилъ сто гиней на имя старика, когда пріѣхалъ въ Дублинъ и назначилъ ему пенсію, благодаря которой онъ могъ спокойно дожить остатокъ своей жизни.
   Бѣдный Филь Пурсель игралъ въ страшно засаленныя карты съ моимъ старымъ знакомымъ Тимомъ, котораго звали когда-то моимъ "лакеемъ" и котораго, вѣроятно, читатель помнитъ, одѣтаго въ старую ливрею моего отцовскаго дома. Только прежде одежда висѣла на немъ, какъ на вѣшалкѣ, рукава спускались на пальцы, а полы хлопали по пяткамъ, теперь же, хотя Тимъ и увѣрялъ, что онъ чуть не умеръ отъ горя, когда я уѣхалъ, онъ такъ ужасно растолстѣлъ, что навѣрно ему впору былъ бы кафтанъ толстаго Даніэля Ломберта или священника Кэстль-Бреди, у котораго онъ состоялъ писцомъ. Я бы взялъ его къ себѣ на службу, но его толщина дѣлала его совершенно неспособнымъ къ службѣ джентльмена. Поэтому я подарилъ ему порядочную сумму денегъ и обѣщался быть крестнымъ отцомъ это будущаго ребенка, одиннадцатаго со времени моего отъѣзда.
   Нигдѣ, на всемъ свѣтѣ народъ не распложается такъ, какъ на моемъ родномъ островѣ. Мистеръ Тимъ женился на той горничной барышень, которая въ прежнія времена была моимъ большимъ другомъ и я отправился на другой день повидаться съ бѣдной Молли и увидѣлъ неряшливую старуху, окруженную толпою почти такихъ же оборванныхъ ребятишекъ, какъ и у моего пріятеля, кузнеца.
   Отъ Тима и Филя Пурсель, случайно встрѣтившихся мнѣ вмѣстѣ, я получилъ послѣднія свѣдѣнія относительно моего семейства. Мать моя была здорова.
   -- Да, сэръ,-- сказалъ Тимъ,-- и вы пріѣхали какъ разъ во время, пожалуй, чтобы предупредить нѣкоторое прибавленіе къ вашему семейству.
   -- Какъ ты смѣешь!-- съ негодованіемъ воскликнулъ я.
   -- То есть, я хочу сказать ввидѣ отчима, сэръ,-- продолжалъ Тимъ.-- Барыня-го вѣдь хочетъ выходить замужъ за мистера Джоуэльса, за попа -- то есть.
   Онъ сообщилъ мнѣ также, что бѣдная Нора сдѣлала много прибавленій къ знаменитому роду Куиновъ, а мой кузенъ Уликъ въ Дублинѣ, гдѣ хорошаго дѣлаетъ мало, по мнѣнію обоихъ моихъ собесѣдниковъ, такъ какъ прожилъ все маленькое состояніе, которое оставилъ ему отецъ.
   Я видѣлъ изъ этого, что у меня на плечахъ могла очутиться довольно многочисленная семейка. Затѣмъ, чтобы закончить вечеръ, Филь, Тимъ и я роспили бутылочку ускебофа, вкусъ котораго я помнилъ впродолженіе одиннадцати лѣтъ, и разстался съ ними самымъ дружескимъ образомъ, когда уже солнце стояло на небѣ. Я очень радушенъ по природѣ: это всегда было одной изъ моихъ характернымъ чертъ. У меня нѣтъ фальшивой гордости, нѣтъ спѣси, какъ у многихъ людей высшаго общества и, за отсутствіемъ иной компаніи, я не прочь провести время и съ мужикомъ, и съ простымъ солдатомъ такъ же охотно, какъ и съ первымъ дворяниномъ страны.
   Утромъ я пошелъ въ деревню и посѣтилъ Барривиль подъ предлогомъ покупки какого-то лекарства. Въ стѣнѣ еще торчали крючья, на которыхъ висѣла когда-то моя шпага съ серебряной рукояткой, а на окошкѣ, гдѣ обыкновенно лежало Матушкино "Душеспасительное чтеніе", стояла какая-то масса. Отвратительный докторъ Макшенъ, узнавъ какимъ-то образомъ, кто я такой (мои соотечественники всегда какъ-то ухитряются узнавать все и даже больше того) съ усмѣшкой спросилъ меня, какъ здоровье короля прусскаго и такъ же ли мой другъ императоръ Іосифъ любимъ въ Австріи, какъ была любима Марія Терезія. Меня хотѣли чествовать колокольнымъ звономъ, но звонарь былъ только одинъ, Тимъ, да и тотъ былъ слишкомъ тученъ для этого дѣла и я уѣхалъ раньше чѣмъ пасторъ, докторъ Вольтеръ, замѣнившій м-ра Тикстера, жившаго въ мое время, успѣлъ выйти, чтобы привѣтствовать меня. За то всѣ оборванцы нищенской деревушки вышли на дорогу и кричали "Ура мистеру Редмонду".
   Въ Карлоу между тѣмъ очень безпокоились обо мнѣ люди мои, а хозяинъ опасался, что на меня напали разбойники. Здѣсь узнали мое имя и званіе, конечно, отъ моего лакея Фрица, который расхвалилъ своего господина, какъ только могъ, и даже придумалъ относительно меня какія-то необыкновенныя исторіи. Онъ сказалъ, что я другъ и пріятель со всѣми государями Европы и у многихъ изъ нихъ считался первымъ любимцемъ. И дѣйствительно, я сдѣлалъ наслѣдственнымъ орденъ Шпоры, принадлежавшій моему дядѣ, и путешествовалъ подъ именемъ кавалера Барри, камергера герцога Гогенцоллернъ -- Зигмарингенскаго.
   Мнѣ дали самыхъ лучшихъ почтовыхъ лошадей и самую крѣпкую упряжь для поѣздки въ Дублинъ и мы доѣхали благополучно, не имѣя надобности употреблять противъ разбойниковъ пистолеты, которыя были у меня и у Фрица. Мы ночевали въ Килькулленѣ, а на слѣдующій день я торжественно въѣзжалъ въ Дублинъ въ каретѣ, запряженной четверкой лошадей, съ пятью тысячами гиней въ кошелькѣ, послѣ того, какъ я оставилъ этотъ городъ бѣднымъ мальчикомъ безъ гроша, одиннадцать лѣтъ назадъ.
   Обитатели Дублина одарены той же похвальной любознательностью относительно чужихъ дѣлъ, какъ и деревенскіе жители, а потому для джентльмена, какъ бы ни были скромны его желанія, (и мои были всегда скромны всю жизнь), невозможно въѣхать въ столицу безъ того, чтобы имя его не было напечатано во всѣхъ газетахъ, и чтобы о немъ не заговорили въ обществѣ. Мое имя и званіе были предметомъ разговора въ городѣ на слѣдующій день послѣ моего пріѣзда. Множество учтивыхъ людей явились ко мнѣ съ визитомъ и я дѣлалъ между ними выборъ. Это было необходимой мѣрой предосторожности, такъ какъ отели въ городѣ были настоящіе притоны, въ которыхъ дворянину моего званія неприлично было оставаться. Объ этомъ меня увѣдомили уже на континентѣ и, рѣшившись тотчасъ же нанять квартиру, я приказалъ каретѣ ѣхать шагомъ по улицамъ до тѣхъ поръ, пока не выберу себѣ подходящаго дома, приличнаго моему сану. Подобный образъ дѣйствій и курьезные разспросы моего нѣмца Фрица, которому приходилось собирать свѣдѣнія по домамъ, пока не была найдена подходящая квартира, собрали цѣлую толпу вокругъ моего экипажа, и пока выбирались комнаты, уже распространился слухъ, что я новый комендантъ города,-- такъ была велика движущаяся за мною толпа. Я выбралъ себѣ прекрасную анфиладу комнатъ въ Капель-стритѣ, по-царски расплатился съ оборванными возницами и, расположившись съ Фрицемъ на новой квартирѣ, попросилъ хозяина нанять мнѣ второго слугу, который могъ бы носить мою ливрею, пару хорошихъ конюховъ, и кучера съ хорошими упряжными лошадьми для моей кареты и верховыми подъ сѣдло. Я далъ ему хорошій задатокъ и эффектъ моихъ распоряженій былъ таковъ, что на слѣдующій день въ моей пріемной было цѣлое собраніе: грумы, лакеи и метръ д'отели безъ числа предлагали свои услуги. Лошадей мнѣ предлагали столько, что ими можно было снабдить цѣлый полкъ, какъ отъ барышниковъ, такъ и отъ свѣтскихъ людей. Сэръ Лаулеръ Гаулеръ пріѣхалъ предложить мнѣ лучшую гнѣдую кобылу, которую когда-либо ходила подъ сѣдломъ; лордъ Девдудль имѣлъ четверню, которой не побрезговалъ бы и мой другъ императоръ, маркизъ Баллирагетъ прислалъ своего пажа съ почтительнымъ поклономъ, чтобы сказать мнѣ, что если я соблаговолю осмотрѣть его конюшни, онъ покажетъ пару сѣрыхъ жеребцовъ, лучшихъ во всей Европѣ. Я рѣшилъ принять предложеніе Дендудля и Баллирагета; но рѣшился купить лошадей у барышниковъ, и это всегда самое выгодное. Въ тѣ времена въ Ирландіи, если джентльменъ ручался за доброкачественность своего коня, то сомнѣваться въ ней вы не имѣли права, иначе вы рисковали получить пулю въ жилетъ. А я слишкомъ много игралъ пулями въ серьезъ, чтобы допускать это еще по пустякамъ и съ гордостью могу заявить, что никогда не затѣвалъ дуэли безъ особеннаго, основательнаго повода. Эти ирландскіе дворяне были до того наивны, что всегда возбуждали во мнѣ удивленіе. Если они и выдумываютъ больше, чѣмъ ихъ сосѣди по ту сторону пролива, за то они и вѣрятъ гораздо легче всему, и я въ одну недѣлю создалъ себѣ такую репутацію въ Дублинѣ, что на это потребовалось бы въ Лондонѣ десять лѣтъ и цѣлая куча денегъ. Вскорѣ въ городѣ говорили, что я выигралъ пять сотъ тысячъ фунтовъ стерлинговъ въ карты, что я былъ фаворитомъ императрицы Екатерины II, повѣреннымъ агентомъ Фридриха Прусскаго, что я выигралъ сраженіе при Гохкирхенѣ, что я кузенъ мадамъ Дю-Барри, фаворитки французскаго короля, и много еще другого. По правдѣ сказать, многія изъ этихъ исторій я самъ разсказывалъ своимъ друзьямъ Баллираггету и Гаунеру, а они мигомъ распространяли ихъ дальше.
   Послѣ того, какъ я былъ свидѣтелемъ цивилизованной жизни за границей, видъ Дублина, когда я вернулся туда въ 1771 г., не внушалъ мнѣ особеннаго уваженія. Онъ былъ почти столь же дикъ, какъ и Варшава безъ царственнаго величія этой столицы. Народъ былъ бѣднѣе, чѣмъ гдѣ бы то ни было, за исключеніемъ оборванныхъ цыганъ на берегахъ Дуная. Въ городѣ, какъ я уже говорилъ, не было ни одной гостинницы, гдѣ бы могъ жить джентльменъ. Тѣ несчастные, у которыхъ не было экипажа и которые принуждены были ходить по улицамъ ночью, рисковали пострадать отъ ножей женщинъ и негодяевъ, не знающихъ ни обуви, ни бритвы. Когда джентльменъ садился въ карету, чтобы ѣхать вечеромъ на раутъ или въ игорный домъ, факелы слугъ освѣщали кругомъ такую толпу дикихъ, свирѣпыхъ лицъ, что всякому человѣку съ болѣе или менѣе чувствительными нервами становилось жутко. Но у меня, къ счастію, нервы были крѣпкіе, да и, кромѣ того, я уже былъ знакомъ съ моими милыми соотечественниками. Я знаю, это описаніе раздражитъ нѣкоторыхъ ирландскихъ патріотовъ, не любящихъ, чтобы обличали недостатки нашей родины и негодующихъ, когда о ней высказываютъ всю правду. Но вѣдь Дублинъ былъ бѣднымъ провинціальнымъ городомъ въ тѣ дни и многіе третьестененные города Германіи были лучше, его. Здѣсь, правда, жили въ то время болѣе трехъ сотъ перовъ, былъ парламентъ, былъ лордъ-мэръ и его корпорація и шумный университетъ, студенты котораго производили дебоши по ночамъ, покровительствовали тюрьмамъ, преслѣдовали ненавистныхъ имъ типографщиковъ и торговцевъ, и законодательствовали въ театрѣ Кроустритъ. Но я слишкомъ привыкъ къ европейскому обществу, чтобы находить удовольствіе въ общеніи съ этими грубыми людьми и былъ слишкомъ джентльменъ, чтобы вмѣшиваться въ политическія пререканія лорда майора съ его альдерменами. Въ палатѣ общинъ было нѣсколько выдающихся членовъ. Никогда даже въ англійскомъ парламентѣ не слыхалъ я лучшихъ рѣчей, какъ тѣ, которыя произносили Дэли, Флудъ изъ Гальвея. Дикъ Шериданъ, хотя и неблаговоспитанный человѣкъ, былъ чрезвычайно веселымъ и остроумнымъ собесѣдникомъ за столомъ; хотя я и имѣлъ обыкновеніе во время рѣчей мистера Эдмунда Бурка въ англійскомъ парламентѣ засыпать, тѣмъ не менѣе я слышалъ, что это человѣкъ замѣчательныхъ способностей и даже отличается краснорѣчіемъ въ минуты увлеченія.
   Вскорѣ я сталъ вполнѣ наслаждаться всѣми удовольствіями, какія только представляло это жалкое мѣсто и были доступны джентльмену; клубъ, игорный домъ, театръ въ Кроустритѣ, и игра у лорда намѣстника, гдѣ гораздо больше пили, чѣмъ играли, что не могло, разумѣется, нравиться человѣку съ изящными вкусами. Клубъ Дэли-гоузъ и дома дворянъ вскорѣ были открыты для меня и я съ удивленіемъ замѣтилъ въ высшихъ кругахъ общества то же, что встрѣчалъ и въ самыхъ низшихъ слояхъ его во время моего перваго несчастнаго пребыванія въ Дублинѣ: это страшный недостатокъ въ деньгахъ и большое количество векселей и заемныхъ писемъ, за которые я не имѣлъ ни малѣйшаго желанія рисковать моими гинеями. Дамы также съ ума сходили по игрѣ; но вовсе не желали платить проигрышъ. Поэтому, когда старая графиня Тремпингтонъ проиграла мнѣ десять гиней и дала мнѣ вмѣсто денегъ вексель, подписанный ея собственной сіятельной рукой, на своего агента въ Гальвеѣ, я съ чрезвычайной вѣжливостью тутъ же сжегъ ея вексель на свѣчкѣ. Но за то, когда графиня во второй разъ предложила мнѣ играть съ нею, я отвѣчалъ, что какъ только ея сіятельство получить свои фонды, я буду счастливъ играть съ нею, раньше же -- слуга покорный. И такъ я поступалъ относительно всего дублинскаго общества, говоря у "Дэли", что готовъ играть со всякимъ, на всякую сумму, во всякую игру; или готовъ драться на рапирахъ, или ѣхать верхомъ на призъ (предварительно свѣсившись), стрѣлять въ летящій предметъ или въ цѣль, а въ этомъ послѣднемъ спортѣ, если цѣль была живая, ирландскіе джентльмены оказывались весьма искусными.
   Я послалъ въ Кэстль-Линдонъ курьера въ ливреѣ съ письмомъ къ м-ру Ренту, спрашивая его о состояніи здоровья и духа графини Линдонъ, а также трогательное и краснорѣчивое письмо къ ея сіятельству, въ которомъ просилъ ее вспомнить прежнее, письмо это я перевязалъ однимъ волоскомъ изъ пряди, купленной мною у ея горничной, говоря, что ея Сильвандеръ помнитъ свои клятвы и никогда не измѣнитъ своей Калистѣ. Отвѣтъ, который я получилъ отъ нея, былъ весьма неудовлетворителенъ и неясенъ; письмо же м-ра Рента было слишкомъ ясно и совсѣмъ не радостно. Милордъ Джорджъ Пойнингсъ, младшій сынъ маркиза Типтофа, сильно ухаживалъ за вдовой. Онъ былъ родственникъ семьи Линдонъ и вызванъ былъ въ Ирландію по поводу завѣщанія сэра Чарльза.
   Въ тѣ времена въ Ирландіи существовала грубая, но быстрая расправа, весьма удобная для лицъ, желавшихъ немедленнаго правосудія; примѣровъ такой расправы можно найти множество въ тогдашнихъ газетахъ. Люди съ Такими прозвищами, какъ капитанъ Огненный Шаръ, лейтенантъ Буйволова Шкура, прапорщикъ Сталь, то и дѣло посылали письма съ угрозами убить адресата, если онъ не заплатитъ извѣстной суммы. Знаменитый капитанъ Громъ творилъ свою расправу въ южныхъ графствахъ и главнымъ образомъ занимался тѣмъ, что доставлялъ женъ тѣмъ джентльменамъ, которые не имѣли достаточно средствъ, чтобы понравиться родителямъ красавицы, или времени на ухаживанье. Я нашелъ моего кузена Улика въ Дублинѣ; онъ очень потолстѣлъ и находился въ очень стѣсненныхъ обстоятельствахъ. Его осаждали жиды и кредиторы, онъ жилъ въ какихъ-то трущобахъ, откуда выходилъ только при наступленіи ночей, чтобы идти играть въ обычную таверну. Но онъ былъ все тотъ же славный малый и я намекнулъ ему о моихъ чувствахъ относительно леди Линдонъ.
   -- Графиня Линдонъ!-- воскликнулъ онъ.-- Вотъ чудо-то! Я самъ ухаживалъ за одной молодой дѣвушкой изъ семейства Кильджоевъ изъ Баллигака, имѣющей десять тысячъ фунтовъ придаеаго и которой леди Линдонъ приходится опекуншей; но какъ можетъ бѣдный парень, не имѣющій порядочнаго кафтана на плечахъ видѣться съ богатой наслѣдницей? Вѣдь это все равно, что сдѣлать предложеніе самой графинѣ.
   -- Ну, ужъ этого не совѣтую,-- смѣясь сказалъ я,-- кто попробуетъ это сдѣлать, тотъ рискуетъ отправиться на тотъ свѣтъ прежде времени.
   И я объяснилъ ему мои намѣренія относительно леди Линдонъ. Честный Уликъ, которому мой блестящій видъ внушалъ глубокое уваженіе, услышавъ разсказъ о моихъ изумительныхъ приключеніяхъ и о томъ, въ какомъ обществѣ я вращался, былъ изумленъ моей энергіей и моей смѣлостью, когда я сообщилъ ему о намѣреніи жениться на богатѣйшей невѣстѣ Англіи.
   Я попросилъ Улика выѣхать за городъ по какому-нибудь предлогу и отдать письмо на какую-нибудь почтовую станцію близъ Кэстль-Линдона. Письмо это я написалъ поддѣльнымъ почеркомъ и въ немъ торжественно предостерегалъ лорда Джорджа Пойнингса, чтобы онъ уѣзжалъ изъ страны, что высшая награда не для такихъ, какъ онъ, и что богатыхъ невѣстъ достаточно и въ Англіи и нечего еще пріѣзжать похищать ихъ во владѣніяхъ капитана Огненный Шаръ.
   Письмо было написано на грязной бумагѣ и ужасно безграмотно. Милордъ получилъ его по почтѣ и, будучи человѣкомъ недюжиннымъ, только посмѣялся надъ нимъ. На свое несчастіе онъ вскорѣ послѣ того появился въ Дублинѣ и былъ представленъ кавалеру Редмонду Барри у лорда намѣстника; затѣмъ встрѣтился съ нимъ въ клубѣ "Дэли-гаузъ" и тамъ въ спорѣ о родословной лошади, въ которомъ всѣ находили, что я правъ, сказано было нѣсколько горячихъ словъ, слѣдствіемъ которыхъ была дуэль. Я еще не дрался въ Дублинѣ со времени моего пріѣзда, и всѣмъ интересно было видѣть, насколько я оправдаю свою репутацію. Я въ этихъ вещахъ никогда заранѣе не хвастаю, а дѣлаю, что слѣдуетъ, когда придетъ время, и бѣдный лордъ Джорджъ, имѣвшій вѣрную руку и вѣрный глазъ, но воспитанный въ скверной англійской школѣ, только стоялъ передо мной, точно ожидая, куда я въ него попаду.
   Моя шпага проткнула его насквозь и онъ, падая, добродушно протянутъ мнѣ руку и сказалъ:
   -- Мистеръ Барри, я былъ неправъ!
   Мнѣ было какъ-то неловко, когда бѣдный малый сказалъ мнѣ это, такъ какъ споръ затѣялъ я и, признаться сказать, затѣялъ съ намѣреніемъ вызвать его на дуэль.
   Онъ пролежалъ въ постели четыре мѣсяца отъ этой раны и та же почта, которая принесла леди Линдонъ извѣстіе о дуэли, принесла, ей и письмо отъ капитана Огненный Біаръ, который писалъ: "Это былъ номеръ первый!
   -- Ты, Уликъ, будешь номеръ второй,-- сказалъ я.
   -- Право, я думаю, и одного будетъ довольно,-- возразилъ мой кузенъ.
   Но у меня, относительно его, составился въ головѣ планъ и я рѣшился дѣйствовать за одно изъ пользу моихъ собственныхъ видовъ на вдову.
   

ГЛАВА XV.
Я ухаживаю за леди Линдонъ.

   Такъ какъ смертный приговоръ моему дядѣ за то, что онъ былъ на сторонѣ претендента (Карла Стюарта) въ 1745 г., не былъ отмѣненъ, то ему и неудобно было слѣдовать за своимъ племянникомъ въ страну предковъ, гдѣ, если не повѣшеніе, то во всякомъ случаѣ заключеніе и сомнительное прощеніе ожидали стараго джентльмена.
   Во всѣхъ обстоятельствахъ моей жизни совѣтъ его былъ мнѣ всегда полезенъ и я не преминулъ прибѣгнуть къ нему въ этомъ случаѣ и спросить сто совѣта по поводу преслѣдованія мною богатой вдовы. Я разсказалъ ему о состояніи ея сердца, которое я описалъ въ предъидущей главѣ, о тѣхъ успѣхахъ, которые сдѣлалъ въ ея любви молодой Пойнингсъ, и о томъ, что она забыла своего прежняго поклонника. Въ отвѣтъ я получилъ письмо, полное превосходныхъ совѣтовъ, которымъ я и не преминулъ послѣдовать.
   Добрый шевалье прежде всего писалъ, что онъ въ настоящее время живетъ въ монастырѣ миноритовъ въ Брюсселѣ, что онъ думаетъ о спасеніи своей души и рѣшилъ навѣки удалиться отъ міра, посвятивъ себя всецѣло самому строгому исполненію религіозныхъ обрядовъ. Между тѣмъ онъ писалъ по поводу прелестной вдовушки слѣдующее: совершенно естественно, что особа съ ея богатствомъ и собой недурная имѣетъ вокругъ себя поклонниковъ и такъ какъ она при жизни мужа не была сурова ко мнѣ, то мнѣ не слѣдуетъ сомнѣваться относительно того, что я былъ не первый, къ которому она милостива, и вѣроятно, также не послѣдній.
   "Желалъ бы я очень, милое дитя мое,-- присовокуплялъ онъ,-- чтобы надо мной не тяготѣлъ приговоръ, а также и рѣшеніе мое удалиться изъ этого міра грѣха и тщеславія не мѣшало бы мнѣ пріѣхать, чтобы лично помочь тебѣ въ этомъ деликатномъ кризисѣ твоихъ дѣлъ. Чтобы довести ихъ до хорошаго конца, требуется не только непоколебимое мужество, смѣлость и нахальство, качества, которыми ты обладаешь болѣе, чѣмъ всѣ молодые люди, которыхъ я когда-либо встрѣчалъ. (Что касается "нахальства", какъ это называетъ шевалье, то я отрицаю его совершенно, такъ какъ манеры мои всегда отличались большою скромностью). Но хотя ты и обладаешь энергіей для выполненія задуманнаго, но не имѣешь способности придумать планъ дѣйствія для достиженія цѣли, которая требуетъ продолжительнаго времени и представляетъ затрудненія. Развѣ когда-нибудь тебѣ пришла бы въ голову блестящая мысль относительно женитьбы на графинѣ Идѣ, которая дала бы тебѣ чуть не самое обширное состояніе Европы, если бы не совѣтъ и опытность старика, сводящаго теперь свои счеты со свѣтомъ и готовящагося удалиться отъ него окончательно?
   "Касательно же графини Линдонъ для меня совсѣмъ не ясенъ твой способъ ухаживанія за ней, а поэтому я и не могу совѣтовать тебѣ изо дня въ день, какъ бы я хотѣлъ, и согласно обстоятельствамъ, которыя могутъ возникнуть. Насколько я помню письма, которыя тебѣ писала когда-то эта кокетка, между вами было сказано много высокопарныхъ и выспреннихъ словъ. Эти письма писаны ея собственной рукой; она -- синій чулокъ и обожаетъ писать письма. Прежде любимой темой ея писемъ (какъ у всѣхъ женщинъ) было ея супружеское несчастіе. Я помню нѣкоторыя мѣста, гдѣ она жалуется на судьбу, соединизшую ее съ такимъ, недостойнымъ ея, существомъ.
   "Навѣрное въ той массѣ записокъ, которыя у тебя есть отъ нея, найдется достаточно такихъ, которыя могутъ пошатнуть ея репутацію. Пересмотри ихъ хорошенько, выбери мѣста и пригрози скомпрометировать ее. Пиши ей сперва прямо въ тонѣ любовника, не сомнѣвающагося въ своихъ правахъ на нее. Затѣмъ, если она не отвѣтитъ, пиши снова, намекая на прежнія ея обѣщанія, приводя доказательства ея прежняго расположенія къ тебѣ, высказывая отчаяніе, грозя самоубійствомъ, мщеніемъ, въ случаѣ ея невѣрности. Испугай ее, удиви ее какимъ-нибудь смѣлымъ поступкомъ, который покажетъ ей твою непреклонную волю; ты способенъ сдѣлать все это. Твоя шпага пріобрѣла громкую славу въ Европѣ, а твоя смѣлость именно и привлекла на тебя вниманіе леди Линдонъ. Заставь о себѣ говорить въ Дублинѣ. Будь храбръ и оригиналенъ до послѣдней возможности. Какъ бы мнѣ хотѣлось быть съ тобой! У тебя нѣтъ воображенія, чтобы создать себѣ такую репутацію, какой я бы желалъ. Но что говорить объ этомъ? Довольно мнѣ свѣта и его суеты!"
   Въ этихъ совѣтахъ было много практическаго смысла. Письмо кончалось описаніемъ покаянія и богомолій, которымъ предавался мой дядя, и, по обыкновенію, молитвами за обращеніе мое къ истинной вѣрѣ. Но онъ былъ приверженцемъ своего культа, я же, какъ человѣкъ съ твердой волей и характеромъ, рѣшился не измѣнять своему и не сомнѣваюсь, что тотъ и другой одинаково цѣлесообразны.
   Слѣдуя этимъ наставленіямъ, я написалъ письмо лэди Линдонъ, спрашивая ее, когда самому почтительному изъ ея поклонниковъ позволено будетъ посѣтить ее въ ея горѣ. Затѣмъ, такъ какъ ея сіятельство не отвѣчала, я спросилъ ее, неужели она забыла прошлое и того, кого она осчастливила своей близостью въ былое время? Неужели Калиста забыла Эдженіо? Вмѣстѣ съ этимъ письмомъ я послалъ черезъ лакея маленькую шпагу въ подарокъ лорду Буллингдону и письмо къ его гувернеру, отъ котораго, скажу мимоходомъ, у меня былъ векселекъ, по которому бѣднягѣ было бы очень трудно заплатить. На это отъ секретарши ея сіятельства пришло письмо, свидѣтельствующее о томъ, что лэди Линдонъ еще слишкомъ разстроена своимъ страшнымъ несчастіемъ, чтобы видѣть кого бы то ни было, кромѣ родныхъ. Въ то же время мой другъ, гувернеръ мальчика, писалъ мнѣ, что родственникъ, утѣшающій ее теперь, никто иной, какъ молодой лордъ Джорджъ Пойнингсъ. Это и послужило причиной тому, что я вызвалъ на дуэль молодого аристократа вскорѣ послѣ пріѣзда въ Дублинъ.
   Когда вѣсть о дуэли дошла до вдовы въ Кэстль-Линдонъ, мой корреспондентъ написалъ мнѣ, что лэди Линдонъ громко вскрикнула и бросила газету, воскликнувъ:-- "Ужасное чудовище! Я думаю, что онъ не остановился бы и передъ убійствомъ!" А маленькій лордъ Буллингдонъ, потрясая шпагой,-- той самой, которую я подарить ему, дрянной мальчишка!-- объявилъ, что онъ убьетъ того человѣка, который сдѣлалъ зло кузену Джорджу. Когда же м-ръ Рентъ замѣтилъ ему, что оружіе подарилъ ему я, маленькій негодяй поклялся, что онъ, все равно, убьетъ меня! И дѣйствительно, не смотря на мою доброту къ нему, этотъ мальчишка всегда ненавидѣлъ меня.
   Ея сіятельство каждый день посылала курьеровъ справляться о здоровьѣ лорда Джорджа и я, разсчитывая, что она, по всей вѣроятности, сама пріѣдетъ въ Дублинъ, если узнаетъ, что онъ въ опасности, устроилъ такъ, что ее увѣдомили о его весьма опасномъ положеніи, сказавъ, что ему все хуже, что Редмондъ Барри вслѣдствіе этого принужденъ былъ бѣжать. Объ этомъ бѣгствѣ было заявлено и въ мѣстной газетѣ "Меркуріи"; но я не уѣхалъ дальше города Брея, гдѣ жила моя мать и гдѣ, въ случаѣ затрудненій по поводу дуэли, я всегда мотъ найти убѣжище.
   Читатели, хранящіе въ своемъ сердцѣ чувство дѣтской любви, удивятся, что я до сихъ поръ не описалъ свиданія съ моей доброй матушкой, которая всѣмъ жертвовала для меня въ моемъ дѣтствѣ и къ которой я не могъ питать ничего, кромѣ самой преданной любви и глубокаго уваженія.
   Но человѣкъ, вращающійся, подобно мнѣ, въ высшемъ обществѣ долженъ исполнить свои общественныя обязанности прежде, нежели думать о своихъ личныхъ привязанностяхъ. Поэтому, какъ только я пріѣхалъ въ Дублинъ, я послалъ письмо мистриссъ Барри съ извѣщеніемъ о моемъ пріѣздѣ и съ выраженіемъ моихъ чувствъ уваженія и сыновняго почтенія, а также съ обѣщаніемъ пріѣхать и лично засвидѣтельствовать ей эти чувства, какъ только мои дѣла въ Дублинѣ позволятъ это сдѣлать.
   А дѣлъ у меня было очень много. Надо было купить лошадей, устроить свою квартиру, совершить вступленіе въ большой свѣтъ. А какъ только я заявилъ о желаніи купить лошадей и вести открытый образъ жизни, на меня посыпалось такое множество визитовъ дворянъ и всей аристократіи, столько приглашеній на обѣды и ужины, что мнѣ первое время просто невозможно было устроить страшно желаемую поѣздку для свиданія съ матерью. Добрая душа, узнавъ о моемъ пріѣздѣ, пригласила къ себѣ всѣхъ своихъ смиренныхъ знакомыхъ города Брея, чтобы принять участіе въ моемъ пріемѣ; но случилось, къ несчастію, такъ, что я послѣ того былъ приглашенъ къ лорду Баллираггету, какъ разъ въ этотъ день и долженъ былъ измѣнить своему обѣщанію принять участіе въ скромномъ пиршествѣ, которое устроила м-съ Барри въ честь пріѣзда ея единственнаго сына. Я постарался смягчать ея горе, пославъ ей красивую атласную юбку и бархатную робу, которыя купилъ въ лучшемъ магазинѣ Дублина, хотя, конечно, сказалъ, что спеціально для нея привезъ изъ Парижа. Но посланный вернулся обратно съ подарками и съ разорванной пополамъ атласной юбкой. Мнѣ не нужно было и его объясненій, чтобы понять, что добрая лэди чѣмъ-то сильно обижена. Она вышла къ нему съ бранью и непремѣнно поколотила бы его, если бы ее не удержалъ какой-то господинъ въ черномъ. Я догадался, что это былъ ея духовный другъ, мистеръ Джоуэльсъ.
   Этотъ пріемъ заставилъ меня скорѣе бояться, чѣмъ желать свиданія съ м-съ Барри, и я отложилъ свой визитъ на болѣе позднее время. Я написалъ ей почтительное и ласковое письмо, на которое не получилъ отвѣта, хотя писалъ ей, что посѣтилъ Барривилль и всѣ мѣста, гдѣ протекла моя юность.
   Откровенно сознаюсь, что она единственное человѣческое существо въ мірѣ, котораго я боюсь. Я помню ея вспышки гнѣва, когда я былъ ребенкомъ, а затѣмъ сцены примиренія, которыя были еще порывистѣе и еще тягостнѣе. Поэтому, вмѣсто того, чтобы ѣхать самому, я послалъ къ ней моего фактотума, Улика Брэдъ; но онъ вернулся назадъ, говоря, что его встрѣтилъ такой пріемъ, котораго онъ не согласится никогда испытать въ другой разъ и за двадцать гиней, что мать моя выгнала это изъ дома, строго наказавъ передать мнѣ, что отрекается отъ меня навсегда. Это родительское проклятіе глубоко поразило меня и я рѣшился отправиться какъ можно скорѣе къ ней и вынести неизбѣжную сцену гнѣва и упрековъ, чтобы затѣмъ получить несомнѣнное прощеніе.
   Однажды я давалъ вечеръ лучшему обществу Дублина и провожалъ маркиза съ лѣстницы, держа въ рукахъ пару восковыхъ свѣчей, когда увидѣлъ женщину въ сѣромъ плащѣ, сидящую у моего порога. Принявъ ее за нищую, я протянулъ ей какую-то монету, между тѣмъ какъ мои пріятели, разгоряченные виномъ, начали смѣяться надъ ней. Затѣмъ я простился съ ними, и заперъ дверь.
   Я изумился и почувствовалъ досаду, узнавъ впослѣдствіи, что закутанная женщина была моя мать. Гордость заставила ее поклясться въ томъ, что она не переступитъ моего порога, но ея материнское чувство влекло ее увидѣть сына въ лицо и она встала у моей двери, переодѣтая какъ нищенка. Да, опытъ мой показалъ мнѣ, что только эти женщины никогда не обманываютъ и любовь ихъ не ослабѣваетъ никогда. Подумайте только о тѣхъ часахъ, которые бѣдняжка провела на улицѣ, слушая шумъ веселья въ моей квартирѣ, звонъ стакановъ, пѣніе, хохотъ и шутки.
   Когда произошла моя дуэль съ лордомъ Джорджемъ и мнѣ было необходимо, по вышеупомянутымъ причинамъ, скрыться на время, я подумалъ, что настало время примириться съ матушкой: она не можетъ отказать мнѣ въ пристанищѣ теперь, когда я въ опасности. Итакъ, пославъ ей письмо съ извѣщеніемъ, что ѣду къ ней, что вслѣдствіе одной дуэли, нахожусь въ затруднительномъ положеніи и мнѣ надо скрываться, я послѣдовалъ за посланнымъ полчаса спустя. Пріемъ былъ лучше, чѣмъ я ожидалъ. Послѣ того какъ босоногая служанка ввела меня въ пустую комнату, дверь распахнулась и бѣдная матушка съ крикомъ бросилась ко мнѣ на шею, не помня себя отъ радости, которую я не въ состояніи описать -- это поймутъ только женщины, которыя держали въ своихъ объятіяхъ единственное свое дитя послѣ двѣнадцатилѣтней разлуки. Преподобный мистеръ Джоуэльсъ, духовникъ моей матери, былъ единственный человѣкъ, которому отворялись двери ея жилища во время моего пребыванія у нея; да онъ и не принялъ бы отказа. Онъ приготовлялъ себѣ стаканъ ромоваго пунша, который онъ очевидно привыкъ выпивать за счетъ матушки, громко ворчалъ и затѣмъ принимался читать мнѣ проповѣдь о грѣховности моей прошлой жизни и въ особенности послѣдняго ужаснаго, совершеннаго мною дѣла.
   -- Грѣховная жизнь!-- говорила моя мать, выходя изъ себя каждый разъ, какъ нападали на ея сына.-- Да мы всѣ грѣшны и вы сами, м-ръ Джоуэльсъ, открыли мнѣ это. но какъ же иначе слѣдовало бы поступить бѣдному мальчику?
   -- Я желалъ бы, чтобы вашъ сынъ отказался отъ кутежей, отъ ссорь, но главнымъ образомъ отъ этихъ ужасныхъ дуэлей,-- отвѣчалъ пасторъ
   Но матушка рѣзко отвѣчала ему, что такое поведеніе можетъ быть и очень хорошо для особы его званія и рожденія, но совсѣмъ не пристало ни Барри, ни Брэди. Въ сущности она была въ восторгъ, что я прокололъ сына англійскаго маркиза на дуэли. Чтобы сдѣлать ей удовольствіе, я разсказалъ ей еще о множествѣ другихъ дуэлей, изъ которыхъ нѣкоторыя уже извѣстны читателю.
   Такъ какъ мой послѣдній противникъ былъ внѣ всякой опасности, когда я послалъ извѣстіе о его печальномъ состояніи, то скрываться было безполезно. Но матушка не знала этого и забаррикадировала свой домъ, а Бекки, своей босоногой служанкѣ, приказала сторожить неотлучно и тотчасъ дать знать, когда полиція станетъ искать меня.
   Единственная личность, которую я ожидалъ, былъ мой кузенъ Уликъ, который долженъ быль привезти мнѣ желанное извѣстіе о прибытіи леди Линдонъ. Въ эти два дня моего добровольнаго заключенія въ Бреѣ я разсказалъ матушкѣ всѣ приключенія моей жизни и мнѣ удалось уговорить ее принять вещи, которыя она отвергла, а также и порядочную прибавку къ ея пенсіи, которую я сдѣлалъ ей съ радостью. Я былъ чрезвычайно доволенъ, когда увидѣлъ, наконецъ, этого отпѣтаго Улика, какъ называла его матушка, подъѣхавшаго въ каретѣ къ нашему дому и привезшаго пріятное для матушки извѣстіе, что молодой лордъ внѣ опасности, а для меня, что графиня Линдонъ пріѣхала въ Дублинъ.
   -- Я желала бы, Редмондъ, чтобы молодой человѣкъ былъ подольше въ опасности,-- сказала матушка, со слезами на глазахъ,-- и ты бы подольше оставался съ твоей бѣдной матерью. Но я осушилъ ея слезы, крѣпко цѣлуя и обѣщая часто навѣщать ее. Я намекнулъ также, что можетъ быть вскорѣ у меня будетъ собственный домъ и въ немъ благородная дочь будетъ привѣтствовать ее.
   -- Кто же это, милый Редмондъ?-- спросила матушка.
   -- Одна изъ благороднѣйшихъ и богатѣйшихъ женщинъ государства, матушка,-- отвѣчалъ я.-- Не изъ семейства Брэди,-- на этотъ разъ смѣясь прибавилъ я, и съ этими надеждами оставилъ м-съ Барри въ самомъ лучшемъ расположеніи духа.
   Нѣтъ человѣка менѣе злопамятнаго, чѣмъ я; достигнувъ своей цѣли, я дѣлаюсь самымъ миролюбивымъ человѣкомъ въ свѣтѣ. Я былъ цѣлую недѣлю въ Дублинѣ.прежде, чѣмъ счелъ необходимымъ оставить городъ. За это время я совершенно примирился съ моимъ соперникомъ, часто приходилъ справляться о его здоровьѣ и, наконецъ, сдѣлался обычнымъ утѣшителемъ у его постели. У него былъ пажъ, къ которому я былъ очень любезенъ и относительно котораго я и людямъ своимъ предписалъ быть какъ можно внимательнѣе. Мнѣ очень хотѣлось узнать, каковы въ дѣйствительности отношенія лорда Джорджа къ леди Линдонъ, были-ли другіе претенденты у вдовы и какъ они приняли извѣстіе о его ранѣ.
   Молодой человѣкъ самъ доставилъ мнѣ нѣкоторыя свѣдѣнія о томъ, что я желалъ знать всего болѣе.
   -- Шевалье, -- сказалъ онъ мнѣ въ одинъ изъ моихъ утреннихъ визитовъ,-- я узналъ, что вы старый знакомый моей родственницы, графини Линдонъ. Она мнѣ ругаетъ васъ въ письмѣ на цѣлой страницѣ. А всего замѣчательнѣе то, что однажды, когда о васъ и о вашей роскошной жизни въ Дублинѣ зашла рѣчь въ замкѣ Линдонъ, прекрасная вдовушка клялась и божилась, что никогда и не слыхала о васъ. "Какъ же мама, сказали тогда маленькій Буллингдонъ, вѣдь это тотъ высокій черный господинъ, съ стальными глазами, который былъ въ Спа, онъ еще напаивалъ моего гувернера и прислалъ мнѣ шпагу; его зовутъ мистеръ Барри." Но миледи выслала мальчика изъ комнаты и настаивала на томъ, что не знаетъ, кто вы такой.
   -- А развѣ вы знакомый или родственникъ леди Линдонъ, милордъ?-- спросилъ я, съ величайшимъ изумленіемъ.
   -- Разумѣется,-- отвѣчалъ молодой человѣкъ.-- Я уѣхалъ отъ нея въ Дублинъ какъ разъ передъ тѣмъ, какъ получилъ отъ васъ эту скверную рану, и это не могло случиться болѣе некстати.
   -- Почему болѣе некстати, чѣмъ въ другое время?
   -- Видите-ли, шевалье, что вдовушка была ко мнѣ неравнодушна и, мнѣ кажется, я могъ заставить сблизиться со мной еще болѣе и, право, хотя она и старше меня, но вѣдь теперь она самая богатая невѣста въ Англіи.
   -- Милордъ Джорджъ,-- сказалъ я, -- позвольте мнѣ сдѣлать вамъ одинъ откровенный, но странный вопросъ: можете вы мнѣ показать ея письма?
   -- Разумѣется, нѣтъ!-- въ бѣшенствѣ воскликнулъ онъ.
   -- Не сердитесь. Если я покажу вамъ письма леди Линдонъ ко мнѣ, покажите вы мнѣ ея письма къ вамъ?
   -- Ради Бога, что вы хотите сказать, мистеръ Барри?-- воскликнулъ молодой человѣкъ.
   -- Я хочу сказать, что я былъ страстно влюбленъ въ леди Линдонъ. Я хочу сказать, что я былъ.... что она была неравнодушна ко мнѣ. Я хочу сказать, что и теперь люблю ее до безумія и умру или убью человѣка, который овладѣетъ ею прежде меня.
   -- Вы хотите жениться на богатѣйшей наслѣдницѣ благороднѣйшей крови въ Англіи?-- презрительно спросилъ лордъ Джорджъ.
   -- Въ Европѣ нѣтъ крови благороднѣе моей,-- отвѣчалъ я;-- но я скажу вамъ, что не знаю, могу-ли я надѣяться или нѣтъ. Знаю только одно, что было время, когда, несмотря на мою бѣдность, богатая женщина смотрѣла на меня благосклонно и что тотъ, кто захочетъ жениться на ней, долженъ перешагнуть черезъ мой трупъ. Счастливы вы,-- мрачно прибавилъ я,-- что при моей встрѣчѣ съ вами я не зналъ о вашихъ видахъ на леди Линдонъ. Мой бѣдный мальчикъ, вы храбрый малый и я васъ люблю. Моя шпага первая въ Европѣ и вы теперь лежали бы въ болѣе узкой постели, чѣмъ та, въ которой лежите теперь.
   -- Мальчикъ!-- повторилъ лордъ Джорджъ.-- Я только на четыре года моложе васъ.
   -- Вы на сорокъ лѣтъ моложе меня въ смыслѣ опытности. Я прошелъ черезъ всѣ стадіи жизни. Съ помощью моей собственной ловкости и смѣлости я пробилъ себѣ дорогу. Я участвовалъ въ четырнадцати кровопролитныхъ битвахъ, какъ простой солдатъ, двадцать три раза дрался на дуэли и былъ слегка раненъ только разъ и то шпагой извѣстнаго французскаго maître d'armes, котораго я убилъ. Я началъ свою жизненную карьеру семнадцати лѣтъ, нищимъ; теперь мнѣ 27 лѣтъ и у меня состояніе въ двадцать тысячъ гиней. Неужели вы думаете, что человѣкъ, съ моей волей и энергіей, не достигнетъ всего, чего захочетъ, и что, имѣя права на вдову, я ими не воспользуюсь?
   Эта рѣчь не была вполнѣ правдивой (такъ какъ я нѣсколько преувеличилъ число кровавыхъ битвъ, дуэлей и сумму моего состоянія); но я видѣлъ, что слова мои производятъ желаемое впечатлѣніе на молодого человѣка, который слушалъ меня необыкновенно серьезно, и я оставилъ его наединѣ обдумывать возбужденныя въ немъ мысли и впечатлѣнія.
   Дня два спустя я снова пришелъ его провѣдать и принесъ письма, писанныя мнѣ графиней Линдонъ.
   -- Вотъ,-- сказалъ я,-- смотрите, я вамъ покажу это по секрету, вотъ прядь волоса, графини, а вотъ ея письма, подписанныя "Калиста" и адресованныя "Эдженіо". Вотъ поэма: "Когда надъ нивами сіяетъ", адресованная графиней вашему покорному слугѣ.
   -- Калиста! Эдженіо! "Когда надъ нивами сіяетъ!" -- воскликнула, молодой лордъ.-- Да не сонь-ли это? Милый мой Барри, да вѣдь она и мнѣ прислала ту же поэму!
   
   "Когда надъ нивами сіяетъ
   Луна въ безоблачной красѣ,
   Тогда душа моя мечтаетъ..."
   
   Я громко расхохотался при этой декламаціи. Это были дѣйствительно тѣ же самые стихи, которые моя Калиста писала мнѣ. И мы нашли, сравнивая письма, цѣлыя страницы краснорѣчія совершенно одинаковыя, какъ здѣсь, такъ и тамъ. Вотъ что значитъ быть синимъ чулкомъ и любить переписываться.
   Молодой человѣкъ отложилъ бумаги, въ большомъ смущеніи.
   -- Ну, слава Богу!-- сказала, онъ, послѣ нѣкотораго молчанія.-- Слава Богу, что я узналъ это во время! Ахъ, мистеръ Барри, вѣдь я женился бы на ней, если бы эти несчастныя бумаги не попались мнѣ подъ руку! Вѣдь я воображалъ, что у леди Линдонъ все-таки есть сердце, хотя и не особенно пылкое и что, по крайней мѣрѣ, ей можно вѣрить. Но жениться на ней теперь.! Да я скорѣе пошлю своего лакея искать мнѣ жену на улицѣ, чѣмъ взять за себя такую эфесскую матрону.
   -- О, милордъ!-- сказалъ я,-- вы мало знаете свѣтъ. Вспомните, что у леди Линдонъ былъ такой плохой мужъ и не удивляйтесь, что она съ своей стороны была къ нему равнодушна. Да и, къ тому же, я готовъ держать пари, что она никогда не переходила предѣловъ позволительнаго кокетства или не грѣшила дальше сочиненія сонета или billets doux.
   -- Моя жена,-- сказалъ молодой лордъ,-- не должна писать сонетовъ, ни billets doux и я искренно радъ, что во время узналъ, въ какую безсердечную кокетку я на минуту воображалъ себя влюбленнымъ.
   Уязвленный юноша или былъ, какъ я уже сказалъ, еще совсѣмъ неопытенъ въ свѣтской жизни,-- такъ какъ предположить, что человѣкъ можетъ отказаться отъ сорока тысячъ фунтовъ годоваго дохода только потому, что женщина написала нѣсколько сантиментальныхъ писемъ -- слишкомъ нелѣпо,-- или, какъ я склоненъ предполагать, онъ радъ былъ предлогу отстраниться, такъ какъ ему совсѣмъ не желательно было вторично столкнуться съ побѣдоносной шпагой Редмонда Барри.
   Когда извѣстіе объ опасномъ положеніи Пойнингсъ или упреки, по всей вѣроятности сдѣланные имъ вдовѣ по поводу ея расположенія ко мнѣ, привели эту слабохарактерную женщину въ Дублинъ, какъ я того и ожидалъ и какъ мнѣ доложилъ Уликъ, я разстался съ матушкой, которая совершенно примирилась со мной, (конечно, этому способствовала дуэль), и узналъ, черезъ слугъ, что Калиста посѣщаетъ моего раненаго соперника, къ большому неудовольствію послѣдняго. Англичане бываютъ иногда страстно щепетильны въ извѣстныхъ отношеніяхъ; поэтому лордъ Пойнингсъ, узнавъ о поведеніи своей родственницы, рѣшилъ, что не будетъ имѣть съ ней болѣе никакого дѣла. Я получилъ эти свѣдѣнія отъ пажа милорда, съ которымъ я подружился, да и привратникъ всегда пропускалъ меня, когда бы я ни пришелъ. Должно быть, ея сіятельство также подкупила его, подобно мнѣ, такъ какъ она пришла, не смотря на то, что входъ ей былъ воспрещенъ. Я прослѣдилъ за ней отъ ея собственнаго дома до квартиры лорда Джорджа и видѣлъ, какъ она выходила изъ кареты послѣ того, какъ я самъ вошелъ въ домъ. Я рѣшился спокойно ждать ее въ передней, сдѣлать ей сцену, если понадобится, осыпать ее упреками въ невѣрности; но все устроилось для меня гораздо удобнѣе и я, взойдя безъ доклада въ пріемную лорда, имѣлъ удовольствіе слышать, черезъ полуоткрытую дверь слѣдующей комнаты, голосъ моей Калисты. Она громко рыдала, взывая къ бѣдному больному, лежавшему въ постели, и горячо говорила:
   -- Какъ вы можете, Джорджъ,-- восклицала, она,-- сомнѣваться въ моей вѣрности? Какъ можете вы такимъ чудовищнымъ образомъ оскорблять меня? Развѣ вы хотите свести вашу Калисту въ могилу? Да, да, я скоро послѣдую туда за моимъ дорогимъ, отлетѣвшимъ ангеломъ!
   -- Который умеръ цѣлыхъ три мѣсяца назадъ,-- насмѣшливо отвѣчалъ лордъ Джорджъ.-- Удивительно, какъ вы еще до сихъ поръ живы!
   -- Не будьте такъ жестоки къ бѣдной Калистѣ, Антоній!-- умоляла вдова.
   -- Ба! отвѣчалъ -- лордъ Джорджъ. Доктора не позволяютъ мнѣ много говорить. Представьте себѣ, что вашъ Антоній усталъ, душа моя, и постарайтесь утѣшиться съ кѣмъ нибудь другимъ.
   -- Боже! лордъ Джорджъ! Антоніо!
   -- Попробуйте утѣшиться съ Эдженіо!-- горько отвѣчалъ молодой человѣкъ и дернулъ за сонетку. Когда лакей, бывшій въ задней комнатѣ, явился, онъ приказалъ ему провести ея сіятельство внизъ. Леди Линдонъ вышла въ страшномъ волненіи. Она была въ глубокомъ траурѣ съ вуалемъ на лицѣ, а потому и не узнала того, кто былъ въ пріемной. Когда она сходила по лѣстницѣ, я тихонько спустился въ слѣдъ за нею и, когда лакей отворилъ ей дверцу кареты, я выступилъ впередъ и взялъ ее руку, чтобы подсадить ее въ экипажъ.
   -- Прелестная вдовушка!-- сказалъ я,-- милордъ далъ вамъ хорошій совѣтъ: утѣшьтесь съ Эдженіо! Она такъ испугалась, что даже не вскрикнула, когда карета двинулась. Когда экипажъ остановился у ея дома, вы можете быть увѣрены, что я былъ тутъ и высадилъ ее.
   -- Чудовище!-- сказала она, -- оставьте меня!
   -- Сударыня,-- отвѣчалъ я.-- Это было бы не согласно съ клятвой, которую Эдженіо далъ Калистѣ.
   -- Если вы не оставите меня, я позову лакеевъ, чтобы выгнать васъ вонъ.
   -- Какъ! И выгнать меня, когда я явился съ письмами моей Калисты въ карманѣ, можетъ быть, для того, чтобы возвратить ихъ? Вы можете смягчить Редмонда Барри, сударыня, но испугать его нельзя.
   -- Чего же вы отъ меня хотите, сэръ?-- въ сильномъ волненіи спросила вдова.
   -- Позвольте мнѣ взойти наверхъ и я скажу вамъ все, возразилъ я. И она подала мнѣ руку и позволила довести ее до ея салона.
   Когда мы остались одни, я заговорилъ съ ней откровенно -- Дорогая леди,-- началъ я,-- не доводите до отчаянія и до крайнихъ мѣръ преданнѣйшаго вамъ человѣка. Я васъ обожаю. Въ прежнее время вы позволяли мнѣ высказывать вамъ мою страсть, теперь же отгоняете меня отъ вашей двери, оставляете письма мои безъ отвѣта и предпочитаете мнѣ другого. Душа и сердце мои не терпятъ такого отношенія. Вы сами видите, каково наказаніе, которое я налагаю на вашихъ поклонниковъ; бойтесь того, что я принужденъ буду сдѣлать съ несчастнымъ молодымъ человѣкомъ: какъ только онъ женится на васъ, сударыня, онъ умретъ.
   -- Я не признаю за вами никакого права надъ графиней Линдонъ,-- гордо сказала вдова,-- я совсѣмъ не понимаю даже вашихъ угрозъ и не боюсь ихъ: и что могло произойти между мною и ирландскимъ авантюристомъ, что давало бы ему поводъ къ такому дерзкому приставанью?
   -- Вотъ что произошло,-- сказалъ я,-- эти письма Калисты къ Эдженіо. Они можетъ быть и очень невиннаго свойства; но развѣ свѣтъ этому повѣритъ? Можетъ быть, вы только хотѣли поиграть съ сердцемъ бѣднаго простодушнаго ирландскаго дворянина, который васъ обожалъ и вѣрилъ вамъ. Но кто же повѣритъ въ вашу невинность при неопровержимомъ свидѣтельствѣ писемъ, написанныхъ вашей рукой. Кто же подумаетъ, что вы писали письма изъ пустой игры кокетства, а не подъ вліяніемъ страсти?
   -- Подлецъ!-- вскричала леди Линдонъ,-- какъ вы можете этимъ пустымъ письмамъ придавать такое значеніе?
   -- Да, я придаю имъ значеніе,-- отвѣчалъ я,-- и это дѣлаетъ моя страстная любовь къ вамъ. Я поклялся, что вы должны быть моею и это будетъ такъ! Видѣли-ли вы когда-нибудь, чтобы я измѣнялъ данному слову? Что вы хотите отъ меня: быть любимой мною такъ, какъ ни одна женщина не была любима или чтобы васъ преслѣдовала ненависть, съ которой ничто не можетъ сравниться?
   -- Женщина моего званія, сэръ, не можетъ бояться ненависти авантюриста,-- гордо отвѣчала она.
   -- Посмотрите на Пойннигса, не вашего-ли онъ званія? А между тѣмъ, вѣдь вы, сударыня, причиной тому, что онъ раненъ и только потому, что, я, жертва вашей жестокости, сжалился надъ нимъ, я не сдѣлался его убійцей, да, убійцей, сударыня. Ибо если жена не вѣрна, то развѣ она не даетъ этимъ своему мужу оружіе въ руки, чтобы наказать соблазнителя? А я смотрю на васъ, Гонорія Линдонъ, какъ на мою жену.
   -- Мужъ!-- жена!-- въ безмѣрномъ удивленіи, закричала леди Линдонъ.
   -- Да, жена и мужъ! Я вѣдь не изъ тѣхъ несчастныхъ глупцовъ, которыми кокетки могутъ играть, а потомъ бросить. Вы бы хотѣли позабыть то, что было между нами въ Спа, Калиста хотѣла бы забыть Эдженіо; но я не позволю вамъ забыть меня. Вы хотѣли поиграть съ моимъ сердцемъ, но помните, Гонорія, разъ это сердце у меня отнято, оно отнято на вѣки. Я васъ люблю, люблю такъ же страстно, какъ и въ то время, когда страсть моя была безнадежной; теперь же, когда я могу овладѣть вами, неужели вы думаете, что я откажусь отъ васъ? Жестокая, жестокая Калиста! вы не знаете силы вашихъ собственныхъ чаръ, если думаете, что ихъ такъ легко забыть. Вы не знаете, на какое постоянство способно чистое и благородное сердце, если вы думаете, что, полюбивъ, оно можетъ перестать обожать васъ. Нѣтъ, клянусь вашей жестокостью, что отомщу за нее; клянусь вашей дивной красотой, что покорю васъ и сдѣлаюсь васъ достойнымъ. Прелестная обворожительная и жестокая женщина! Вы будете моей -- клянусь вамъ! Ваше состояніе велико; но развѣ я не способенъ достойно пользоваться имъ? Ваше званіе высоко; но мое честолюбіе еще выше. Вы отдали себя когда-то на жертву холодному, бездушному развратнику, теперь, Гонорія, отдайтесь мужу, который, какъ бы ни высоко было ваше званіе, не будетъ недостоинъ его.
   Изливая этотъ потокъ краснорѣчія на изумленную вдову, я въ то же время, стоя надъ нею, зачаровывалъ ее моимъ взглядомъ. Она то краснѣла, то блѣднѣла отъ удивленія и страха. Я замѣтилъ, что выраженіе моей страсти и похвалы ея красотѣ были пріятны ей и съ торжествомъ увидѣлъ, что начинаю пріобрѣтать надъ нею власть. Будьте увѣрены, что страхъ не дурная приправа къ любви. Мужчина, который сильно желаетъ овладѣть сердцемъ слабой и легкомысленной женщины, долженъ съ помощью обстоятельствъ успѣть въ этомъ.
   -- Ужасный человѣкъ,-- проговорила леди Линдонъ, отшатнувшись отъ меня, какъ только я кончилъ говорить. (Я уже не зналъ больше, что сказать и подбиралъ новыя слова).-- Ужасный человѣкъ -- оставьте меня.
   Я увидѣлъ, именно изъ этихъ словъ, что я произвелъ на нее впечатлѣніе. Если она впуститъ меня въ домъ завтра, подумалъ я, она моя.
   Сойдя съ лѣстницы, я сунулъ десять гиней въ руку привратника, который очень удивился этому подарку.
   -- Это вамъ въ награду за то, что теперь часто придется отворять мнѣ дверь,-- сказалъ я.
   

ГЛАВА XVI.
Я оказываю помощь своему родственнику и достигаю высоты своего (призрачнаго) счастія.

   На слѣдующій день, когда я вернулся, опасенія мои оправдались: дверь была заперта для меня, миледи не было дома. Я зналъ, что это не правда: я наблюдалъ за домомъ все утро изъ окна противоположнаго дома, гдѣ нанялъ себѣ квартиру.
   -- Ваша леди не выѣзжала сегодня, -- сказалъ я, она не велѣла меня принимать и я конечно не могу войти силой. Но, слушайте, вѣдь вы англичанинъ?
   -- Точно такъ,-- съ важностью сказалъ привратникъ.-- Это можно замѣтить по моему акценту.
   Я это зналъ и потому рѣшился предложитъ ему взятку. Старый слуга дома -- ирландецъ, если онъ даже ходитъ въ лохмотьяхъ и жалованье ему никогда не платятъ, по всей вѣроятности, швырнулъ бы вамъ деньги въ лицо.
   -- Слушайте,-- сказалъ я.-- Письма вашей госпожи проходятъ черезъ ваши руки, не правда-ли? За каждое письмо, которое вы мнѣ дадите прочитать, вы получите крону. Въ сосѣдней улицѣ есть кабачекъ; приносите ихъ туда, когда идете выпить рюмочку, и спросите меня подъ именемъ Дермота.
   -- Я помню вашу честь еще въ Спа,-- сказалъ, ухмыляясь, привратникъ, гордясь своей памятью. Я простился и ушелъ.
   Я не защищаю обыкновенія вскрывать чужія письма въ частной жизни, за исключеніемъ экстренныхъ случаевъ. Тогда мы должны слѣдовать примѣру выше насъ стоящихъ, т. е. государственныхъ людей Европы и, ради общаго блага, нѣсколько нарушать чисто внѣшній обычай. Письма леди Линдонъ становились не хуже отъ того, что я ихъ открывалъ, а даже гораздо лучше, такъ какъ пріобрѣтаемое мною изъ чтенія этихъ безчисленныхъ посланій знаніе ея характера давало мнѣ надъ нею власть, которой я и пользовался. Съ помощью ея писемъ и моего пріятеля-англичанина, котораго я всегда угощалъ лучшимъ ликеромъ и надѣлялъ деньгами, что было ему еще пріятнѣе, (я же, чтобы сходиться съ нимъ, надѣвалъ ливрею и рыжій парикъ, подъ которымъ невозможно было узнать изящнаго и блестящаго Редмонда Барри), я такъ ознакомился съ жизнью вдовы, что она приходила въ изумленіе. Я напередъ зналъ, въ какомъ публичномъ собраніи она будетъ,-- такихъ, впрочемъ, вслѣдствіе ея траура было немного,-- и гдѣ бы она ни показывалась, въ церкви или паркѣ, я всегда былъ тутъ, чтобы подать ей молитвенникъ или скакать верхомъ рядомъ съ ея каретой. Многія изъ писемъ ея сіятельства были самымъ пустымъ наборомъ словъ, какой когда либо могъ сочинить синій чулокъ. Это была женщина, которая чрезвычайно быстро дружилась и такъ же скоро бросала своихъ друзей. Нѣкоторымъ изъ этихъ друзей-женщинъ она писала о моей ничтожной особѣ и я съ чувствомъ чрезвычайнаго удовольствія замѣтилъ, что внушаю ей все возрастающій страхъ. Она называла меня своей bête noire, своимъ злымъ демономъ, своимъ ужаснымъ обожателемъ и многими именами, свидѣтельствовавшими о ея безпокойствѣ и ужасѣ передо мной. То она писала: "мой злой рокъ преслѣдовалъ меня въ церкви" или "мой неизбѣжный обожатель высадилъ меня изъ кареты передъ магазиномъ" и т. п. Мнѣ хотѣлось еще увеличить это чувство страха и заставить ее думать, что я дѣйствительно такой человѣкъ, котораго избѣжать невозможно.
   Съ этой цѣлью я подкупилъ одного гадальщика, къ которому она ѣздила такъ же какъ и большинство глупцовъ высшаго общества Дублина въ тѣ дни. Хотя она и пришла къ нему переодѣтой въ платье своей горничной, но онъ тотчасъ же узналъ ея настоящее званіе и описалъ ей ея будущаго супруга чертами ея упорнаго обожателя, Редмонда Барри, эсквайра. Этотъ случай очень разстроилъ ее. Она писала объ этомъ съ ужасомъ и изумленіемъ своимъ подругамъ. "Неужели это чудовище дѣйствительно можетъ сдѣлать то, чѣмъ онъ хвастается, и заставить самоё судьбу повиноваться себѣ. Неужели онъ можетъ меня заставить выйти за него, несмотря на мою ненависть къ нему и какъ рабыню привести меня къ своимъ ногамъ? Ужасный взглядъ его черныхъ змѣиныхъ глазъ пугаетъ и заколдовываетъ меня,-- мнѣ кажется, что они всюду слѣдятъ за мной и, даже когда я закрываю мои глаза, страшный взоръ проникаетъ черезъ вѣки и не даетъ мнѣ покоя".
   Когда женщина начинаетъ такимъ образомъ говорить о мужчинѣ, то онъ -- оселъ, если не овладѣетъ его. Я же съ своей стороны слѣдовалъ за ней всюду, становился въ позу передъ ней и заколдовывалъ ее своимъ взглядомъ, какъ она сама выразилась. Между тѣмъ лордъ Пойнингсъ, ея прежній вздыхатель, все еще не выходилъ изъ дома по причинѣ своей раны и, казалось, рѣшился отказаться отъ всякихъ притязаній на ея руку. Онъ не принялъ ее, когда она пріѣхала къ нему, не посылалъ отвѣта на многочисленныя письма и всѣмъ говорилъ только, что докторъ запретилъ ему принимать посѣтителей и писать письма. Такимъ образомъ, въ то время какъ онъ отходилъ на задній планъ, я выступалъ впередъ и хватался за всякій предлога, способствовавшій моему успѣху. Какъ только я слышалъ о новомъ претендентѣ, я затѣивалъ съ нимъ ссору, и прокололъ уже двухъ, кромѣ моей первой жертвы, лорда Джорджа. Но я всегда выдумывалъ другой предлогъ, помимо настоящаго, такъ что никакой скандалъ не могъ коснуться леди Линдонъ. Но она отлично знала значеніе всѣхъ этихъ дуэлей. Вскорѣ и дублинская молодежь догадалась, что какой-то дуракъ стережетъ богатую невѣсту и что этого дракона слѣдуетъ побѣдить прежде, чѣмъ добраться до красавицы. Могу васъ увѣрить, что послѣ этихъ трехъ не много нашлось искателей руки леди Линдонъ. Я часто смѣялся про себя, когда видѣлъ, какъ нѣкоторые молодые дублинскіе франты, гарцовавшіе передъ ея каретой, тотчасъ же исчезали, какъ только появлялись моя гнѣдая кобыла и зеленая ливрея моего грума.
   Но мнѣ хотѣлось произвести на нее сильное впечатлѣніе какимъ-нибудь особеннымъ проявленіемъ моего могущества и для этого я задумалъ оказать благодѣяніе моему честному Улику и похитить для него предметъ его страсти, миссъ Кильджой, на глазахъ ея опекунши и покровительницы, леди Линдонъ, и подъ носомъ у братьевъ молодой дѣвушки, проводящихъ зимній сезонъ въ Дублинѣ и хвастающихся приданымъ сестры, состоящимъ изъ 10,000 фунт. Самой же дѣвицѣ мистеръ Бреди былъ далеко не противенъ, и это показываетъ только, какъ слабохарактерны бываютъ нѣкоторые люди и какъ геній можетъ моментально побороть препятствія, кажущіяся для обыкновенныхъ людей непреоборимыми. Уликъ никогда и не думалъ о томъ, чтобы похитить ее, я же это исполнилъ съ моей обычной смѣлостью. Миссъ Кильджой состояла подъ опекой до совершеннолѣтія (прежде этого времени, конечно, было бы опасно сдѣлать то, что я задумалъ); хотя она теперь достигла совершеннолѣтія и могла выдти замужъ за кого угодно, но она была очень застѣнчиваго характера и вѣчно боялась братьевъ и другихъ родныхъ, какъ будто она не имѣла права выбирать себѣ мужа. Они имѣли для нея въ виду кого-то изъ своихъ знакомыхъ и съ презрѣніемъ отвергли предложеніе раззорившагося джентльмена, Улика Бреди, совершенно, по мнѣнію этихъ неучей, недостойнаго руки такой богатой невѣсты.
   Чувствуя себя одинокой въ своемъ большомъ дублинскомъ домѣ, графиня Линдонъ пригласила свою пріятельницу, миссъ Амелію Кольджой, гостить къ себѣ на весь сезонъ и, въ припадкѣ материнской нѣжности, послала также за своимъ маленькимъ сыномъ, лордомъ Буллингдономъ и за моимъ старымъ знакомымъ, его гувернеромъ, чтобы они пріѣхали съ ней жить въ столицу. Большая семейная колымага привезла одновременно и мальчика, и дѣвицу, и воспитателя изъ замка Линдонъ и я рѣшился воспользоваться первой возможностью, чтобы привести свои планъ въ исполненіе.
   Недолго мнѣ пришлось ждать удобнаго случая. Въ первыхъ главахъ моей автобіографіи я сказалъ, что королевство Ирландію въ то время обезпокоивали шайки разбойниковъ, которыя подъ именемъ Уайтбоевъ, Окбоевъ и Стильбоевъ съ своими атаманами во главѣ, убивали прокторовъ, поджигали стога сѣна, уводили и портили скотъ и издѣвались надъ законами. Одной изъ этихъ шаекъ, какъ мнѣ было извѣстно, командовало таинственное лицо, носящее прозвище Капитанъ Громъ, занимавшійся главнымъ образомъ кражей невѣстъ и вѣнчаніемъ ихъ съ ихъ или безъ ихъ согласія или согласія родителей. "Дублинская газета" и "Меркуріи" того времени (1772 г.) наполнены воззваніями лорда намѣстника, обѣщавшими награды за поимку этого страшнаго капитана Грома и его шайки и описывавшими подвиги этого дикаго адъютанта Гименея. Я рѣшился воспользоваться, если не услугами, то именемъ капитана Грома и доставить моему кузену Улику невѣсту съ десятью тысячами фунтовъ приданаго. Она была далеко не красавица и, мнѣ кажется, онъ влюбленъ былъ болѣе въ деньги, чѣмъ въ обладательницу ихъ.
   По причинѣ своего траура леди Линдонъ не могла посѣщать балы и рауты, даваемые гостепріимной дублинской аристократіей; но ея пріятельница, миссъ Кильджой не имѣла никакого повода отстраняться отъ нихъ и съ радостью принимала всѣ присылавшіяся ею приглашенія. Я подарилъ Улику Бреди пару прекрасныхъ бархатныхъ костюмовъ и благодаря моему вліянію досталъ ему приглашеніе на большинство этихъ элегантныхъ собраній. Но онъ не имѣлъ моей опытности въ изящномъ обращеніи и хорошихъ манерахъ и столько же могъ танцовать менуэтъ, сколько и оселъ. Поэтому онъ не могъ освоиться съ обществомъ и не дѣлалъ успѣховъ въ сердцѣ своей красавицы. Я даже замѣтилъ, что ей болѣе нравились другіе молодые люди, которые свободнѣе вращались въ салонѣ, нежели бѣдный Уликъ. Онъ раньше производилъ больше впечатлѣнія на богатую невѣсту и самъ влюбился въ нее въ домѣ ея отца, въ Балли Кильджоѣ, гдѣ онъ охотился и напивался вмѣстѣ съ старикомъ.
   -- Тогда я имъ обоимъ правился, -- вздыхалъ бѣдный Уликъ,-- и если бы дѣло шло о выпивкѣ или о скаканьѣ по полямъ и лѣсамъ, то никто не могъ бы понравиться Амаліи болѣе меня.
   -- Успокойся, Уликъ,-- говорилъ я ему,-- Амалія будетъ твоей или я не буду называться Редмондомъ Барри.
   Милордъ Чарльмонтъ, одинъ изъ изящнѣйшихъ аристократовъ Ирландіи въ то время, человѣкъ образованный, остроумный, много путешествовавшій за границей, гдѣ я и имѣлъ честь познакомиться съ нимъ, давалъ великолѣпный маскарадъ въ своемъ замкѣ Марино, въ нѣсколькихъ миляхъ отъ Дублина, по дорогѣ въ Денлери. И вотъ на этомъ-то праздникѣ я и рѣшился осчастливить Улика на всю жизнь. Миссъ Кильджой была приглашена на маскарадъ и маленькому лорду Буллингдону также очень хотѣлось попасть туда. Рѣшено было, что и онъ поѣдетъ подъ охраной своего гувернера, моего стараго друга, м-ра Рента. Я узналъ, въ какомъ экипажѣ они поѣдутъ и, сообразно съ тѣмъ, принялъ свои мѣры.
   Улика Бреди на праздникѣ не было, его состояніе и званіе были не достаточны, чтобы доставить ему приглашеніе въ такой знатный домъ. Къ тому же я за три дня до того распространилъ слухъ, что онъ арестованъ за долги. Это не удивило никого изъ знавшихъ его.
   Явился я на этотъ вечеръ въ костюмѣ и роли, которыя были мнѣ хорошо знакомы, а именно солдатомъ прусской гвардіи. У меня была смѣшная маска съ громаднымъ носомъ и такими же усами. Я говорилъ на ломанномъ, смѣшанномъ англійско-нѣмецкомъ жаргонѣ, въ которомъ преобладалъ главнымъ образомъ послѣдній. Вокругъ меня собиралась толпа и хохотала надъ моимъ смѣшнымъ акцентомъ и еще болѣе интересовалась, когда узнавала мою прошлую исторію. Миссъ Кильджой была одѣта принцессой древнихъ временъ, а маленькій Буллингдонъ -- пажомъ рыцарскихъ временъ. Волосы его были напудрены, костюмъ былъ розовый съ ельнымъ отливомъ, шитый серебромъ. Онъ былъ очень красивъ, когда такъ важно расхаживалъ съ моей маленькой шпагой на боку. Что касается м-ра Рента, онъ спокойно расхаживалъ въ домино, поминутно навѣдывался въ буфетъ, гдѣ ѣлъ ужасно много холоднаго мяса и пилъ столько пунша и шампанскаго, что этимъ можно было бы напоить цѣлый отрядъ гренадеровъ. Лордъ намѣстникъ также пріѣхалъ, однимъ словомъ, праздникъ былъ блестящій. У миссъ Кильджой не было недостатка въ кавалерахъ. Между ними находился и я самъ и прошелся съ ней въ менуэтѣ (если неуклюжее переваливанье ирландской богачки можно назвать менуэтомъ). При этомъ я воспользовался случаемъ, чтобы говорить ей о моей страсти къ леди Линдонъ въ чрезвычайно восторженныхъ выраженіяхъ и просить ходатайствовать за меня у своей пріятелыіицы.
   Было три часа пополуночи, когда уѣхала компанія дома Линдонъ. Маленькій Буллингдонъ давно уже спалъ въ одномъ изъ китайскихъ будуаровъ леди Чарльмонгъ, м-ръ Рентъ былъ ужасно словоохотливъ и не твердъ на ногахъ. Барышня въ наше время испугалась бы, увидя джентльмена въ такомъ состояніи; но въ тѣ веселыя времена джентльменъ, не напивающійся при всякомъ удобномъ случаѣ, назывался молокососомъ. Я вмѣстѣ съ другими джентльменами усадилъ миссъ Кильджой въ карету и, стоя въ толпѣ оборванцевъ нищихъ, пьяныхъ мужчинъ и женщинъ, всегда обступавшихъ двери домовъ, гдѣ происходило какое-нибудь празднество, смотрѣлъ, какъ карета отъѣхала среди криковъ "ура". Затѣмъ я тотчасъ же вернулся въ столовую, гдѣ сталъ говорить по нѣмецки, пѣлъ нѣмецкія пѣсни, а между тѣмъ ѣлъ и пилъ съ большимъ аппетитомъ.
   -- Какъ вы можете пить и ѣсть съ такимъ большимъ носомъ?-- спросилъ меня одинъ изъ джентльменовъ.
   -- Убирайтесь къ чорту!-- пьянымъ голосомъ отвѣчалъ я и продолжалъ молча пить и ѣсть среди хохота остальныхъ.
   Одинъ изъ джентльменовъ видѣлъ, какъ уѣхала линдонская кампанія; я поспорилъ съ нимъ о чемъ-то и проигралъ пари; на другое утро я пришелъ къ нему и заплатилъ пари аккуратно. Читатель, можетъ быть, удивится всѣмъ этимъ подробностямъ, но дѣло въ томъ, что въ столовую возвратился вовсе не я, а мой покойный лакей, нѣмецъ Фрицъ, который былъ моего роста и, будучи въ моемъ костюмѣ и въ моей маскѣ, отлично сошелъ за меня. Мы перемѣнились костюмами въ каретѣ, стоявшей близъ экипажа лэди Линдонъ и я, поѣхавъ сзади, скоро нагналъ его.
   Злополучный экипажъ, уносившій очаровательный предметъ любви Улика Бреди, отъѣхалъ небольшое пространство, какъ вдругъ, попавъ на глубокую колею, покачнулся. Лакей спрыгнулъ съ запятокъ и закричалъ "стой!", предупреждая кучера, что колесо отвалилось и что на трехъ колесахъ ѣхать невозможно. Гаекъ на колесахъ тогда еще не было. Какимъ образомъ выскочила чека, я не умѣю сказать; можетъ быть, ее вытащилъ одинъ изъ негодяевъ около дома лорда Чарльмонта.
   Миссъ Кильджой высунулась изъ окна и кричала, какъ это дѣлаютъ всѣ женщины. М-ръ Рентъ, капелланъ, проснулся наполовину, а маленькій Буллингдонъ, вскочивъ на ноги и вытащивъ свою маленькую шпагу, сказалъ:
   -- Не бойтесь, миссъ Амалія, если это разбойники, то я воруженъ.
   Мальчишка былъ храбръ, какъ левъ; это я долженъ признать, несмотря на мои столкновенія съ нимъ впослѣдствіи.
   Экипажъ, слѣдовавшій за каретой лэди Линдонъ, подъѣхалъ въ эту минуту и кучеръ, увидѣвъ, что случилось несчастье, слѣзъ съ козелъ и вѣжливо просилъ ея милость пересѣсть въ его экипажъ, который былъ такъ чистъ и изященъ, какъ моглабы пожелать самая знатная лэди. Это предложеніе тотчасъ же было принято, такъ какъ кучеръ чужой кареты обѣщалъ доставить пассажировъ злополучнаго экипажа какъ можно скорѣе въ Дублинъ.
   Тэди, лакей лэди Линдонъ, предложилъ проводить маленькаго барина и барышню, но кучеръ, у котораго на козлахъ сидѣлъ совершенно пьяный пріятель, насмѣшливо предложилъ ему стать на запятки. Однако, такъ какъ площадка позади кареты, была утыкана гвоздями, чтобы отнять у уличныхъ мальчишекъ возможность кататься даромъ, самопожертвованіе Тэди не дошло до того, чтобы стать на колючіе гвозди и онъ остался присломанной каретѣ, для которой онъ и кучеръ смастерили чеку изъ сосѣдней изгороди.
   Между тѣмъ, хотя чужой кучеръ везъ очень скоро, сѣдокамъ показалось, что они ѣдутъ очень долго до Дублина. Каково же было изумленіе миссъ Кильджой, когда, выглянувъ въ окно, она увидѣла вокругъ себя совершенно пустынное пространство и ни малѣйшаго признака города вдали. Она стала кричать кучеру, чтобы онъ остановился, но тотъ только хлестнулъ по лошадямъ и сказалъ, чтобы "барышня успокоилась, такъ какъ онъ взялъ кратчайшій путь".
   Миссъ Кильджой продолжала кричать, кучеръ -- погонять лошадей, лошади -- скакать во весь опоръ, пока изъ-за изгороди не показались три человѣка, которымъ молодая дѣвушка закричала о помощи. Маленькій лордъ, растворивъ дверцу, храбро выскочилъ изъ кареты и полетѣлъ кувыркомъ на дорогу; но тотчасъ же вскочилъ, выхватилъ свою маленькую шпагу и, побѣжавъ за каретой, закричалъ: "Сюда, господа, сюда, остановите этого мошенника!"
   -- Стой!-- закричали эти люди и кучеръ моментально остановился. Рентъ все время лежалъ пьяный въ каретѣ, лишь на половину сознавая то, что происходитъ.
   Вновь прибывшіе защитники стали о чемъ-то сговариваться, посматривая время отъ времени на маленькаго лорда и громко смѣясь.
   -- Не бойтесь ничего, сударыня, -- сказалъ главный изъ нихъ, подходя къ каретѣ;-- одинъ изъ моихъ людей сядетъ на козлы рядомъ съ этимъ мошенникомъ, а мы, съ позволенія вашей милости, сядемъ съ вами и довеземъ васъ до дома. Мы хорошо вооружены и можемъ защитить васъ въ случаѣ опасности.
   Съ этими словами и не дожилаясь отвѣта, онъ вскочилъ въ карету, товарищъ его хотѣлъ послѣдовать за нимъ.
   -- Знай свое мѣсто!-- сердито закричалъ маленькій Буллингдонъ,-- и посторонись передъ лордомъ виконтомъ Буллингдономъ.
   Мальчикъ всталъ передъ огромной фигурой того, который готовился влѣзть въ карету.
   -- Отойдите, милордъ!-- отвѣчалъ тотъ, отстраняя ребенка. Мальчикъ закричалъ: "Воры! воры!" и, поднявъ свою маленькую шпагу, бросился на человѣка и непремѣнно ранилъ бы его (маленькая шпага можетъ ранить не хуже большой); но противникъ его, вооруженный большой палкой, ударилъ его по шпагѣ, которая полетѣла черезъ голову ребенка, оставшагося безоружнымъ и въ замѣшательствѣ. Затѣмъ человѣкъ снялъ шляпу, отвѣсилъ низкій поклонъ милорду и вошелъ въ карету. Дверь за нимъ затворилъ третій товарищъ, который долженъ былъ влѣзть на козлы. Миссъ Кильджой хотѣла кричать, но, вѣроятно, ее остановилъ видъ огромнаго пистолета, который вытащилъ одинъ изъ товарищей, сказавъ ей:
   -- Вамъ не сдѣлаютъ ничего дурного; но если вы будете кричать, мы завяжемъ вамъ ротъ.
   Она смолкла и стала нѣма, какъ рыба.
   Все это произошло въ чрезвычайно короткій промежутокъ времени и когда три разбойника овладѣли каретой, а бѣдный маленькій Буллингдонъ, совершенно растерянный, стоялъ на дорогѣ, одинъ изъ нихъ высунулся въ окно и сказалъ:
   -- Милордъ, одно слово.
   -- Что такое?-- сказалъ мальчикъ, начиная плакать; ему было только одиннадцать лѣтъ и онъ выказалъ большое мужество.
   -- Вамъ всего двѣ мили до Марино. Идите назадъ по дорогѣ, пока не дойдете до большого камня. Тамъ поверните направо и идите все прямо, пока не доберетесь до большой дороги. Оттуда вы легко найдете дорогу назадъ. А когда вы увидите ея сіятельство, вашу мамашу, поклонитесь ей отъ капитана Грома и скажите, что миссъ Амалія Кильджой поѣхала вѣнчаться.
   -- О, Господи!-- вздохнула молодая дѣвушка.
   Карета быстро удалилась, а бѣдный маленькій лордъ остался одинъ на дороіѣ. Заря чуть чуть занималась, онъ былъ ужасно перепуганъ, да и было чего. Онъ хотѣлъ сперва бѣжать за каретой; но храбрость и маленькія ножки измѣнили ему. Онъ сѣлъ на камень и заплакалъ. Вотъ какимъ образомъ Уликъ Брэди совершилъ, какъ я называю это, похищеніе сабинянки. Когда онъ остановился съ своими двумя шаферами передъ коттеджемъ, гдѣ должно было состояться вѣнчаніе, м-ръ Рентъ, капелланъ, сначала отказался совершить церемонію. Но когда къ головѣ несчастнаго воспитателя приставили пистолетъ и съ страшными клятвами пригрозили разможжить ему черепъ, онъ согласился.
   Съ прелестной Амаліей поступили, вѣроятно, также; но тутъ я не причастенъ; я поѣхалъ съ каретой обратно, какъ только мы доставили невѣсту, и нашелъ, къ моему удовольствію, Фрица, моего нѣмца, пришедшаго домой раньше меня: онъ вернулся изъ маскарада въ моей каретѣ и моемъ платьѣ, исполнивъ все такъ, какъ я ему приказалъ.
   Бѣдный Рентъ вернулся на другой день въ плачевномъ состояніи, умалчивая о своемъ участіи въ событіяхъ прошлой ночи и разсказывая исторію о томъ, какъ онъ былъ пьянъ, какъ на него напали, связали и оставили на дорогѣ, какъ его подобрала телѣга изъ Виклоу, ѣхавшая съ провіантомъ въ Дублинъ и нашедшая его безпомощно лежавшимъ на дорогѣ. Не было никакой возможности заподозрить его участіе въ заговорѣ. Маленькій Буллингдонъ, также вернувшійся домой, не могъ узнать меня, но леди Линдонъ знала, что это сдѣлалъ я, такъ какъ я встрѣтилъ ее на другой день, спѣшившую въ Кэстль-Линдонъ, въ то время какъ весь городъ только и говорилъ, что о похищеніи. Я же поклонился ей съ такой дьявольской улыбкой, что она, конечно, должна была догадаться о томъ, что вся продѣлка устроена мной.
   Такимъ образомъ я отблагодарилъ Улика Брэди за его доброту ко мнѣ въ прежнія времена и имѣлъ удовольствіе возстановить упавшее состояніе почтенной вѣтви моего рода. Онъ отвезъ свою жену въ Виклоу, гдѣ и жилъ съ нею въ строжайшемъ затворничествѣ, пока дѣло не было затушено. Кильджой разъѣзжали по всѣмъ окрестностямъ, тщательно розыскивая ихъ. Нѣкотооое время они даже не знали, кто былъ счастливецъ, овладѣвшій богатой невѣстой, до тѣхъ поръ, пока, нѣсколько недѣль спустя, сестра не написала имъ письмо, подписанное "Амалія Брэди", выражая полное довольство своимъ положеніемъ и утверждая, что она была обвѣнчана мистеромъ Рентомъ, капелланомъ леди Линдонъ. Такъ какъ его добрая госпожа не отказала ему за это отъ мѣста, всѣ предположили, что бѣдная леди принимала участіе въ заговорѣ и молва о страстной любви ея сіятельства ко мнѣ пріобрѣтала все болѣе вѣроятія.
   Вы можете себѣ представить, что я спѣшилъ воспользоваться этими слухами. Всѣ предполагали, что я игралъ роль въ похищеніи миссъ Амаліи, хотя никто не могъ этого доказать. Всѣ думали, что я хорошъ съ графиней, хотя никто не могъ сказать, что отъ меня слышалъ объ этомъ. Но вѣдь можно доказать иной фактъ, даже отрицая его. Я обыкновенно отшучивался и смѣялся такъ ловко, что всѣ стали желать мнѣ счастія и смотрѣть на меня, какъ на жениха богатѣйшей невѣсты королевства. Газеты тоже вмѣшались въ это, хотя подруги леди Линдонъ и она сама громко протестовали. Даже англійскіе газеты и журналы, которые въ то время любили заниматься скандалами, намекали на то, что молодая, красивая вдова съ громкимъ титуломъ и обширнѣйшими владѣніями въ обоихъ королевствахъ готовится отдать свою руку молодому дворянину высокаго происхожденія и высшаго свѣта, отличившагося на службѣ его в--а к--я Пр--аго! Я не назову автора этихъ замѣтокъ. Въ одномъ лондонскомъ журналѣ появились два портрета: одинъ представлялъ меня самого съ подписью "прусскій ирландецъ", другой изображалъ леди Линдонъ, подъ названіемъ "графини Эфесской".
   Леди Линдонъ была такъ напугана и взволнована этими постоянными намеками и сплетнями на ея счетъ, что рѣшилась уѣхать. Она такъ и сдѣлала. Но кто же былъ первый, встрѣтившій ее на пристани Голигедъ? Вашъ покорный слуга Редмондъ Барри, эсквайръ. И въ довершеніе всего "Дублинскій Меркурій", объявившій объ отъѣздѣ леди Линдонъ, объявилъ о моемъ -- днемъ раньше. Становилось яснымъ для каждаго, что она поѣхала за мной въ Англію, тогда какъ она, напротивъ, бѣжала отъ меня. Тщетная надежда! Отъ такого рѣшительнаго человѣка, какъ я, отдѣлаться было не легко. Если бы она бѣжала къ антиподамъ, я и туда отправился бы за ней. Да, я послѣдовалъ бы за ней такъ же далеко, какъ Орфей за Эвридикой.
   Въ Лондонѣ у ея сіятельства былъ домъ на Беркелей-скверѣ, еще роскошнѣе того, который у нея былъ въ Дублинѣ. Зная, что она пріѣдетъ сюда, я пріѣхалъ раньше ея и нанялъ квартиру по близости, въ Хилльстритѣ. Я устроился въ Лондонѣ относительно ея дома такъ же, какъ и въ Дублинѣ. Тотъ же вѣрный привратникъ доставлялъ мнѣ всѣ необходимыя свѣдѣнія. Я обѣщалъ утроить его жалованье, какъ скоро совершится извѣстная вещь. Я подкупилъ компаньонку леди Линдонъ, подаривъ ей тысячу гиней и обѣщавъ ей двѣ тысячи, какъ только я женюсь, и пріобрѣлъ расположеніе любимой горничной ея сіятельства такимъ же подаркомъ. Слава обо мнѣ уже раньше распространилась въ Лондонѣ и потому я, пріѣхавъ въ столицу, нашелъ многіе дома, съ нетерпѣніемъ желавшіе принимать меня на своихъ раутахъ. Мы въ наше скучное время не можемъ себѣ составить понятія о томъ, какой веселый и роскошный городъ былъ тогда Лондонъ: какъ страсть къ игрѣ царила тамъ между молодыми и старыми, между мужчинами и женщинами; сколько тысячъ выигрывалось и проигрывалось въ одинъ вечеръ. Какія тогда были красавицы -- веселыя, блестящія, ослѣпительныя! Всѣ были восхитительно порочны: герцоги глочестерскіе и кумберландскіе подавали примѣръ, вся аристократія подражала имъ. Похищенія были въ модѣ. О! какое это было чудное время! Счастливъ былъ тотъ, у кого были въ то время огонь, молодость и деньги! Я обладалъ всѣмъ этимъ и старинные посѣтители клубовъ: "Уайтъ", "Уаттіеръ" и "Густри" могутъ разсказать о храбрости, остроуміи и великосвѣтскихъ манерахъ капитана Барри. Ходъ любовной интриги скученъ для всѣхъ, кто непричастенъ къ ней и я предоставляю эти сюжеты писателямъ повѣстей и пансіонеркамъ, для которыхъ они пишутъ. Я не намѣренъ слѣдить шагъ за шагомъ мое ухаживанье или передавать затрудненія, съ какими мнѣ приходилось бороться и, наконецъ, мое торжество надъ ними. Достаточно сказать, что я ихъ превозмогалъ всегда. Въ этомъ отношеніи я держусь одного мнѣнія съ моимъ умершимъ пріятелемъ м-ромъ Уильксомъ, что препятствій на пути умнаго человѣка не существуетъ, такъ какъ онъ можетъ обратить ненависть въ любовь, если обладаетъ достаточной ловкостью и упорствомъ.
   Между тѣмъ у графини окончился трауръ. Я нашелъ средство быть принятымъ въ ея домѣ. Ея приближенныя постоянно говорили ей въ мою пользу, выхваляя мои достоинства и хвастая моими успѣхами и популярностью въ высшемъ свѣтѣ.
   Однако, лучшими моими помощниками въ преслѣдованіи моей цѣли явились сами благородные родственники графини, которые, конечно, нисколько не подозрѣвали, что работаютъ въ мою пользу. Прошу ихъ принять мою искреннюю благодарность за то, что осыпали меня такой бранью! Но я презираю ихъ за клевету и ненависть, которыми они преслѣдовали меня впослѣдствіи.
   Главной изъ этихъ любезныхъ личностей была жена маршала Типтофъ, мать того молодого человѣка, котораго я наказалъ за его смѣлость въ Дублинѣ. Эта старая кляча, какъ только графиня пріѣхала въ Лондонъ, уже ожидала ее съ цѣлымъ потокомъ упрековъ и ругательствъ за то, что та будто бы поощряетъ меня. Мнѣ кажется, она подвинула мое дѣло болѣе, чѣмъ то могли сдѣлать шесть мѣсяцевъ ухаживанія или полдюжины дуэлей. Напрасно несчастная леди Линдонъ оправдывалась и клялась, что никогда не поощряла меня.
   -- Никогда не поощряла!-- восклицала старая фурія,-- развѣ вы не поощряли его въ Спа еще при жизни сэра Чарльза? Развѣ вы не выдали вашу protegee sa одного изъ прожившихся кузеновъ этого проходимца? А когда онъ отплылъ въ Англію, развѣ вы не полетѣли за нимъ, какъ сумасшедшая на другой же день? Развѣ онъ не поселился чуть не у самыхъ дверей вашихъ?-- и вы находите, что это не поощреніе? Стыдитесь, сударыня, стыдитесь! Вы могли выйти за моего сына -- за моего дорогого, благороднаго Джорджа; но онъ не хотѣлъ мѣшать вашей постыдной страсти къ какому-то проходимцу, который чуть не убилъ его изъ-за васъ. Единственный совѣтъ, который я могу дать вамъ -- это узаконить эту связь съ безстыднымъ авантюристомъ, которая въ такомъ видѣ противна всякому приличію и морали, узаконить для того, чтобы избавить вашу родню и вашего сына отъ позора вашей настоящей жизни.
   Съ этими словами старая фурія вышла изъ комнаты, оставивъ леди Линдонъ въ слезахъ. Я узналъ всѣ подробности этого разговора отъ компаньонки графини и ожидалъ отъ него наилучшаго для себя результата.
   Такимъ образомъ, благодаря мудрому вліянію леди Типтофъ, друзья и родственники леди Линдонъ совершенно отстранились отъ нея. Даже когда графиня являлась при дворѣ, ее встрѣчалъ такой холодный пріемъ, что несчастная вдова, вернувшись домой, ложилась въ постель, больная отъ досады и обиды. Поэтому я могу сказать, что сама королевская власть помогала въ его планахъ бѣдному ирландскому авантюристу. Такъ судьба избираетъ своими орудіями то малыхъ, то великихъ, и непредвидѣнными средствами управляетъ жизнью людей.
   Я всегда буду смотрѣть на поведеніе м-съ Бриджетъ (любимой камеристки леди Линдонъ въ то время), какъ на шедевръ остроумія. Имѣя о ея дипломатическихъ способностяхъ самое высокое мнѣніе, я тотчасъ же послѣ того, какъ сдѣлался властелиномъ дома Линдонъ и заплатилъ ей обѣщанную сумму (я честный человѣкъ и скорѣе готовъ обогатить еврея, занявъ у него деньги на страшные проценты, чѣмъ не сдержать слова относительно женщины) -- взялъ ее за руку и сказалъ:
   -- Сударыня, вы выказали столько безпримѣрной вѣрности относительно меня, что я съ радостью отдаю вамъ обѣщанную награду; но вы дали доказательства такого необыкновеннаго ума и скрытности, что я считаю неудобнымъ оставить васъ дольше при леди Линдонъ и прошу васъ оставить мой домъ сегодня же.
   Она такъ и сдѣлала: но перешла къ партіи Типтофъ и всегда ругала меня.
   Но я долженъ разсказать вамъ, въ чемъ заключалось особенное проявленіе ея ума. Въ сущности это самая простая вещь, но вѣдь самыя умныя вещи всегда бываютъ просты. Когда леди Линдонъ жаловалась на свою судьбу или на мое, какъ она говорила, безсовѣстное отношеніе къ ней, мистриссъ Бриджетъ совѣтовала ей такъ:
   -- Почему бы,-- говорила она,-- вашему сіятельству не написать этому молодому человѣку письмо и не представить ему, какое зло онъ вамъ дѣлаетъ. Обратитесь къ его сердцу, (а сердце у него, какъ я отъ всѣхъ слышала, прекрасное, и весь городъ говоритъ о его великодушіи и умѣ), и попросите его отказаться отъ преслѣдованія, которое причиняетъ вамъ столько горя! Да, миледи, напишите ему, у васъ такой удивительный слогъ, что я, по крайней мѣрѣ, не могу удержаться отъ слезъ при чтеніи вашихъ восхитительныхъ писемъ, и я не сомнѣваюсь, что мистеръ Барри всѣмъ пожертвуетъ для того, чтобы успокоить васъ. И лукавая даже поклялась въ этомъ.
   -- Вы думаете, Бриджетъ?-- сказала графиня и тотчасъ же написала мнѣ письмо въ самыхъ обворожительныхъ и заискивающихъ выраженіяхъ:
   "Зачѣмъ вы преслѣдуете меня, сэръ? Зачѣмъ опутываете меня сѣтями интриги, столь ужасной, что умъ мой изнемогаетъ, не видя исхода, не имѣя надежды на избавленіе отъ вашего дьявольскаго коварства. Говорятъ, вы умѣете быть великодушнымъ къ другимъ, будьте же такимъ и ко мнѣ. Ваша храбрость мнѣ слишкомъ хорошо извѣстна; пользуйтесь ею относительно мужчинъ, которыхъ вы можете наказывать вашимъ оружіемъ, а не противъ бѣдной женщины, неспособной бороться съ вами. Вспомните дружбу, которую вы нѣкогда питали ко мнѣ и прошу васъ, умоляю васъ доказать ее на дѣлѣ. Опровергните клеветы, которыя вы разсѣяли противъ меня и исправьте, насколько возможно, и если въ васъ есть капля чести, горе, причиненное вами несчастной

Г. Линдонъ".

   Что значило это письмо, какъ не то, что я долженъ былъ отвѣчать на него лично. Моя ловкая союзница сказала мнѣ, гдѣ я могу встрѣтить леди Линдонъ; я послѣдовалъ указанію и нашелъ ее въ Пантеонѣ. Здѣсь я повторилъ всю дублинскую сцену и снова показалъ ей, со всѣмъ смиреніемъ, мою власть надъ нею, и она убѣдилась, что энергія моя не ослабѣла.
   -- Но, прибавилъ я, -- я столь же великъ въ добрѣ, сколько и въ злѣ, я столь же вѣрный и любящій другъ, сколько страшенъ, какъ врагъ. Я сдѣлаю все, что вы отъ меня потребуете, по перестать любить васъ я не въ силахъ и пока сердце мое не перестанетъ биться, я буду всюду слѣдовать за вами. Это моя судьба и ваша судьба. Перестаньте противиться мнѣ и будьте моею. Прелестнѣйшая изъ женщинъ! лишь съ жизнью моей кончится моя любовь къ вамъ и, конечно, только умирая по вашему приказанію, я могу избавить васъ отъ себя. Желаете-ли вы моей смерти?
   Графиня, смѣясь, отвѣчала (она была живого и веселаго характера), что не желаетъ самоубійства и съ этой минуты я почувствовалъ, что она моя.
   Годъ спустя, 15-го мая 1773 г., я имѣлъ счастье и честь вести къ алтарю Гонорію, графиню Линдонъ, вдову покойнаго высокопочтеннаго сэра Чарльза Линдона. Обрядъ вѣнчанія былъ совершенъ въ соборѣ св. Георгія, въ Ганноверъ-скверѣ, преподобнымъ Самуиломъ Гентомъ, капелланомъ ея сіятельства. Великолѣпный ужинъ и балъ слѣдовали затѣмъ въ нашемъ домѣ, на Беркелей-скверѣ и на слѣдующій же день, на моемъ пріемѣ присутствовали: одинъ герцогъ, четыре графа, три генерала и цѣлая толпа самыхъ избранныхъ лицъ Лондона. Вальполь написалъ пасквиль на этотъ бракъ, а Сельвинъ осмѣялъ его въ клубѣ "Кокоа-Три". Старая леди Типтофъ, хотя она и совѣтовала это, чуть не кусала себѣ пальцы отъ злости; а молодой лордъ Буллингдонъ, выросшій за это время въ высокаго четырнадцатилѣтняго парня, на приказаніе графини поцѣловать его отца, поднесъ къ моему лицу кулакъ и сказалъ:
   -- Онъ мой отецъ! Я скорѣе назову папой одного изъ вашихъ лакеевъ.
   Но я смѣялся надъ бѣшенствомъ мальчишки и старухи, а также надъ насмѣшками остряковъ Сентъ-Джемскаго квартала. Я послалъ матушкѣ и моему доброму дядѣ блестящее описаніе моей свадьбы. И теперь, достигнувъ апогея благополучія, возвысивъ себя тридцати лѣтъ отъ роду, силой своей собственной энергіи и ума, до высшаго соціальнаго положенія, какого только можетъ достигнуть человѣкъ въ Англіи, я рѣшился наслаждаться споимъ счастьемъ во всю остальную жизнь такъ, какъ приличествуетъ джентльмену моего ранга и положенія.
   Послѣ того, какъ мы приняли поздравленія нашихъ лондонскихъ друзей,-- въ тѣ дни люди еще не стыдились жениться, какъ это дѣлаютъ теперь,-- я и Гонорія (которая стала любезнѣйшей, прелестнѣйшей и пріятнѣйшей подругой) отправились осматривать наши владѣнія въ западной части Англіи, гдѣ я еще никогда не бывалъ. Мы выѣхали изъ Лондона въ трехъ экипажахъ, четверней каждый, и какъ бы порадовался мой дядюшка, если бы онъ увидѣлъ нарисованные на дверцахъ ирландскую корону и старый гербъ Барри рядомъ съ графской короной и гербомъ благороднаго рода Линдонъ. Передъ отъѣздомъ изъ Лондона я получилъ милостивое разрѣшеніе его величества присоединить къ моему имени имя моей дорогой супруги и съ той поры сталъ называться Барри Линдонъ, какъ и значится въ этой автобіографіи.
   

ГЛАВА XVII.
Я дѣлаюсь украшеніемъ англійскаго общества.

   Все путешествіе до Хактонъ-Кэстля, обширнѣйшаго и древнѣйшаго изъ нашихъ владѣній въ Девонширѣ, совершено было съ степенной неторопливостью, приличествующей такимъ важнымъ особамъ, какъ мы. Впереди ѣхалъ курьеръ, въ моей ливреѣ и устраивалъ намъ помѣщеніе отъ одного города до другого и мы останавливались такимъ образомъ въ Андоверѣ, Ильминстерѣ и Эксетерѣ; на четвертый же вечеръ, къ ужину, прибыли въ древній феодальный замокъ; ворота его были самаго ужаснаго готическаго стиля, отъ котораго м-ръ Вальполь пришелъ бы въ дикій восторгъ.
   Первые дни брака обыкновенно очень тягостны. Я знаю супруговъ, прожившихъ всю жизнь голубками и которые въ первый, медовый мѣсяцъ, чуть не выцарапали другъ другу глаза. Я не избѣгнулъ общей участи. Во время нашего путешествія леди Линдонъ все время бранилась со мной за то, что я вынулъ трубку (привычка курить трубку пріобрѣтена была мною въ Германіи, когда я служилъ солдатомъ въ Бюловскомъ полку и я никогда не могъ отъ нея отдѣлаться) и закурилъ ее въ каретѣ. Ея сіятельство также была недовольна какъ въ Ильминстерѣ, такъ и въ Андоверѣ, что во время остановки тамъ, я пригласилъ содержателей гостинницъ "Колокола" и "Льва" распить со мной бутылочку. Леди Линдонъ была высокомѣрная, гордая женщина, а я ненавижу чванство и вы можете быть увѣрены, что я постарался исправить ее отъ этого порока. На третій же день нашего путешествія я довелъ ее до того, что она сама, своими руками, зажигала мою трубку на свѣчкѣ, а въ гостинницѣ "Лебедь" въ Эксетерѣ, она уже смиренно спрашивала меня, не желаю-ли я, чтобы и хозяйка вмѣстѣ съ хозяиномъ обѣдали съ нами. Противъ этого я ничего не имѣлъ, тѣмъ болѣе, что мистриссъ Бонифасъ была очень миловидная особа; но мы ожидали визита лорда епископа, родственника леди Линдонъ, и приличіе не позволяло мнѣ согласиться на просьбу моей жены. Я отправился съ ней на вечернюю службу въ церковь, чтобы привѣтствовать нашего высокопреподобнаго родственника и подписалъ на новый органъ, который должны были поставить въ соборѣ, 25 гиней отъ ея имени и сто гиней отъ своего. Такое поведеніе, какъ и вообще вся жизнь моя въ провинціи, сдѣлали меня чрезвычайно популярнымъ и главный каноникъ города, сдѣлавши мнѣ честь отужинать у меня въ гостинницѣ, ушелъ послѣ шестой бутылки съ всевозможными благими пожеланіями так-к-о-му бл-бл-благо-честивому джентльмену. Прежде чѣмъ мы добрались до Хактонъ-Кэстля, мы должны были проѣхать десять миль по владѣніямь Линдоновъ, гдѣ люди выходили встрѣчать насъ, колокола звонили, пасторъ и фермеры собирались въ лучшихъ одеждахъ на хорахъ, а школьныя дѣти и рабочій народъ кричали "ура" ея сіятельству. Я бросалъ деньгами въ толпу, остановился, чтобы раскланяться и поболтать съ священникомъ и фермерами, и если я находилъ, что девонширскія дѣвушки красивѣйшія во всемъ королевствѣ, развѣ это моя вина? На эти замѣчанія леди Линдонъ особенно сердилась и, мнѣ кажется, ее болѣе раздражало мое вниманіе къ свѣжимъ щечкамъ миссъ Бетси Кваррингтонъ изъ Клемптона, чѣмъ всѣ прочія мои дѣйствія или слова во время путешествія.
   -- Ага, моя красавица, вы ревнивы?-- сказалъ я себѣ и не безъ горечи подумалъ о томъ, какъ легкомысленно она вела себя сама при жизни мужа, и что тѣ обыкновенно бываютъ всего ревнивѣе, которыя сами подаютъ поводъ ревновать. Въ деревнѣ Хактонъ сцена привѣтствія была особенно весела: изъ Плимута пріѣхалъ оркестръ музыки, построены были арки и развѣшены флаги, въ особенности передъ домами стряпчаго и доктора, которые оба были на службѣ дома Линдонъ. Толпа въ нѣсколько человѣкъ стояла у стѣны парка, отъ которой на протяженіи трехъ миль тянется (или скорѣе тянулась) аллея могучихъ вязовъ до самыхъ башенъ стараго замка. Я жалѣлъ, что это не дубы, когда велѣлъ срубить ихъ въ 1779 г., такъ какъ они дали бы тогда втрое болѣе денегъ. Ничего не знаю я болѣе глупаго, какъ безпечность предковъ, сажавшихъ на своей землѣ малоцѣнныя деревья, тогда какъ имъ все равно было сажать дубы. Поэтому я всегда говорилъ, что круглоголовый Линдонъ изъ Хактона, насадившій эти вязы при Карлѣ II, обманулъ меня на десять тысячъ фунтовъ.
   Первые послѣ моего пріѣзда дни мои были посвящены пріему визитовъ дворянства и аристократіи, являвшихся засвидѣтельствовать свое почтеніе новобрачнымъ и я, подобно женѣ Синей Бороды, осматривалъ всѣ. сокровища и комнаты замка. Это громадное старое зданіе, построенное во времена Генриха V, осаждавшееся войсками Кромвеля во время революціи, затѣмъ измѣненное и подновленное въ отвратительномъ старинномъ вкусѣ Круглоголовымъ Линдономъ, который получилъ въ наслѣдство этотъ замокъ по смерти брата, человѣка отличныхъ принциповъ и настоящаго рыцаря, но раззорипшагося главнымъ образомъ вслѣдствіе кутежей, игры въ кости, распутной жизни, и отчасти отъ поддержки, оказанной имъ королю. Замокъ стоитъ посреди прекраснаго парка, по которому гуляютъ олени и, признаюсь, мнѣ это въ первое время чрезвычайно нравилось, особенно когда я сидѣлъ въ дубовой столовой въ лѣтніе вечера съ открытыми окнами, золотыя и серебрянныя блюда блестѣли тысячью отливовъ на полкахъ, дюжина веселыхъ гостей находилась за столомъ и я смотрѣлъ въ окно на обширный зеленый паркъ, на лѣсъ, на солнце, спускавшееся за озеромъ и слушалъ, какъ перекликаются олени. Внѣшній видъ замка представлялъ при моемъ пріѣздѣ смѣшеніе всевозможныхъ архитектурныхъ стилей: феодальныя башни, стрѣльчатыя окна временъ Елизаветы и грубо отштукатуренныя стѣны, построенныя, чтобы исправить опустошенія отъ орудій Круглоголовыхъ. Но объ этомъ распространяться не стоитъ, такъ какъ я за большія деньги перестроилъ весь фасадъ съ помощью современнаго архитектора, на самый модный французско-греческій классическій стиль. Тутъ были рвы съ подъемными мостами и внѣшнія стѣны.
   Все это я велѣлъ уничтожить и устроилъ изящныя террасы съ цвѣтниками по планамъ мосье Корнишона, великаго парижскаго архитектора, выписаннаго мною для этой цѣли въ Англію.
   Поднявшись на крыльцо, вы входили въ античный залъ обширныхъ размѣровъ, отдѣланный чернымъ рѣзнымъ дубомъ и украшенный портретами нашихъ предковъ: отъ окладистой бороды Брука Линдона, знаменитаго адвоката временъ королевы Елизаветы, до полновѣснаго бюста и локоновъ леди Закариссы Линдонъ, писанной Ванъ-Дейкомъ, когда она была фрейлиной королевы Генріетты Маріи до сэра Чарльза Линдона съ его лентой ордена Бани и моей супруги, писанной Гудсономъ въ бѣлой атласной робѣ и фамильныхъ брилліантахъ, какъ она представлялась старому королю Георгу II. Брилліанты эти были великолѣпны. Сперва я отдалъ ихъ переправить Бемеру, когда мы представлялись ихъ французскимъ величествамъ въ Версалѣ, и, наконецъ, продалъ ихъ за 18.000 фунт. стерл. послѣ ужасной перемѣны счастія въ "Густри", когда Джемми Твитчеръ (его также звали лордъ Сандвичъ), Карлейль, Чарлей Фоксъ и я играли въ л`омбръ сорокъ восемь часовъ сряду sans désemparer, не вставая.
   Луки и пики, громадныя оленьи головы и другія охотничьи трофеи, старые заржавленные рыцарскіе панцири и оружіе, можетъ быть, временъ Гога и Магога, составляли остальное убранство этого громаднаго апартамента и помѣщались около такого камина, въ которомъ повернулась бы свободно карета шестерней. Этотъ залъ я сохранилъ почти въ первоначальномъ видѣ; но старое оружіе приказалъ снести на чердакъ и замѣнилъ его китайскими уродами, раззолоченными французскими куклами и изящными мраморными статуями, отломанные носы и другіе поврежденные члены которыхъ ясно показывали, что это были несомнѣнно антики, купленные по моему порученію однимъ коммиссіонеромъ въ Римѣ. Но таковъ быль вкусъ времени (а можетъ быть и недобросовѣстность коммиссіонера), что за тридцать тысячъ фунтовъ, которые я заплатилъ за эти перлы искусства, мнѣ дали всего триста гиней, когда я нашелъ нужнымъ продать свою коллекцію.
   Отъ этой обширной залы въ обѣ стороны расходились длинныя анфилады парадныхъ комнатъ, бѣдно обставленныхъ стульями съ высокими спинками и старинными высокими венеціанскими зеркалами. Но потомъ я все это передѣлалъ, украсилъ стѣны золотыми ліонскими штофами и роскошными гобеленами, которые я выигралъ въ карты у Ришелье. Здѣсь было 36 барскихъ спаленъ, изъ которыхъ я только три оставилъ въ прежнемъ состояніи: комната привидѣній, какъ ее называли, гдѣ во времена Іакова II кого-то убили, комната, гдѣ спалъ Вильгельмъ послѣ высидки въ Торбэ, и комната королевы Елизаветы. Все остальное было декорировано Корнишономъ въ самомъ модномъ вкусѣ, хотя чопорная мѣстная аристократія была сильно скандализована новымъ убранствомъ замка. У меня въ главныхъ комнатахъ висѣли картины Буше и Ванло, на которыхъ купидоны и Венеры были написаны такъ натурально, что я помню, какъ старая графиня Фрумпингтонъ заколола булавками занавѣски своей кровати, а дочь свою, лэди Бланшъ Уэльбонъ, отослала ночевать съ горничной, чтобы не допустить ее спать въ комнатѣ, увѣшанной сверху до низу зеркалами, по точному снимку съ будуара королевы въ Версалѣ.
   За многія изъ этихъ украшеній отвѣтственъ не столько я, сколько Корнишонъ, котораго рекомендовалъ мнѣ Лорагэ и котораго я сдѣлалъ управляющимъ моихъ строеній во время моего путешествія заграницей. Я далъ этому человѣку carte blanche, и когда онъ упалъ и сломалъ себѣ ногу въ то время, какъ декорировалъ подъ театръ помѣщеніе, бывшее въ старину часовней замка, въ народѣ стали говорить, что это -- наказаніе Божіе. Въ своей маніи передѣлокъ онъ не останавливался ни передъ чѣмъ. Не дожидаясь моего согласія, онъ вырубилъ рощу, гдѣ водились грачи, о которой преданіе гласило, что если падетъ роща грачей, то падетъ и замокъ Хактонъ-Голль. Грачи улетѣли и населили рощи Типтофъ, сосѣднія съ нашими, а Корнишонъ на мѣстѣ ихъ прежняго жилья построилъ храмъ Венеры и два прелестныхъ фонтана. Венеръ и купидоновъ онъ просто боготворилъ; онъ хотѣлъ даже уничтожить готическую каѳедру и украсить купидонами нашу скамью въ церкви; но старикъ д-ръ Гуффъ, ректоръ, вышелъ къ нему съ огромной дубиной и обратился къ злосчастному архитектору на латинскомъ языкѣ съ рѣчью, изъ которой тотъ ни слова не понялъ; однако, пасторъ съумѣлъ ему все-таки внушить, что переломаетъ ему кости, если онъ хоть однимъ пальцемъ дотронется до священнаго зданія. Корнишонъ жаловался на "abbé Half", какъ онъ называлъ его ("et quel abbé, grand Dieu!-- прибавлялъ онъ въ совершенномъ недоумѣніи,-- un abbé avec douze enfants"). Но я одобрилъ уваженіе къ церкви и сказалъ Корнишону, чтобы онъ изощрялъ свои таланты только на замкѣ.
   Въ замкѣ была чудесная коллекція старинной посуды, къ которой я прибавилъ многое изъ новомодной; былъ погребъ, хотя и хорошо наполненный, но требовавшій постояннаго пополненія, и кухня, которую я совершенно преобразилъ. Мой другъ, Джекъ Уильксъ, прислалъ мнѣ повара изъ Манплонъ-Гауза для англійской стряпни -- для приготовленія дичи. Кромѣ того, я имѣлъ французскаго chef (который, кстати сказать, вызвалъ на дуэль повара англичанина и съ презрѣніемъ отзывался о gros cochon, пожелавшимъ драться съ нимъ на кулакахъ); у него было нѣсколько помощниковъ -- aides -- изъ Парижа; кромѣ того, итальянскій кондиторъ. Все это были мои officiers de bouche. На этотъ самый необходимый персоналъ въ домѣ свѣтскаго человѣка старый скряга Типтофъ, мой родственникъ и сосѣдъ, смотрѣлъ съ страшнымъ негодованіемъ. Онъ распускалъ по всему околотку слухи о томъ, что кушанье мнѣ готовятъ паписты, что я ѣмъ лягушекъ, и былъ глубоко убѣжденъ въ томъ, что мнѣ подаютъ на завтракъ фрикассе изъ маленькихъ дѣтей.
   Но мѣстные мелкіе дворяне ѣли преисправно мои обѣды, и старый докторъ Гуффъ, пасторъ, находилъ мою дичь совсѣмъ не еретичной. Дворянству я умѣлъ угодить. Прежде во всемъ графствѣ было лишь нѣсколько захудалыхъ борзыхъ и шелудивыхъ гончихъ, съ которыми старый Типтофъ велъ жалкое подобіе охоты на своихъ земляхъ. Я же построилъ псарню и конюшни, которыя обошлись мнѣ 30.000 фунт. стерлинговъ и обзавелся такими животными, которыя сдѣлали бы честь ирландскимъ королямъ. У меня было двѣ своры собакъ, я охотился во время сезона по четыре раза въ недѣлю, съ собственною свитой изъ трехъ джентльменовъ, въ своей охотничьей формѣ, и держалъ открытый домъ для всѣхъ, кто участвовалъ въ охотѣ.
   Эти передѣлки и этотъ train de vie требовали, разумѣется, не малыхъ расходовъ и, признаюсь, не въ моемъ характерѣ было соблюдать экономію, которой иные такъ добиваются и восхищаются. Такъ, напримѣръ, старый Типтофъ копилъ деньги на то, чтобы поправить разстроенное отцомъ его состояніе и освободить свои земли отъ долговъ. Большую часть денегъ, которыми онъ погашалъ свои закладныя, мой агентъ занималъ для меня. И кромѣ того, слѣдуетъ упомянуть, что я пользовался лишь пожизненнымъ доходомъ съ имѣній, всегда готовъ былъ занимать у ростовщиковъ и долженъ былъ вносить большую сумму за страхованіе жизни моей супруги.
   Въ концѣ года леди Линдонъ подарила меня сыномъ, котораго я назвалъ Бріанъ Линдонъ, въ честь моихъ царственныхъ предковъ -- и что же я могъ оставить ему, кромѣ блестящаго имени? Вѣдь все состояніе его матери принадлежало этому противному маленькому лорду Буллингдону, о которомъ я еще ничего не говорилъ и который жилъ въ Хактонѣ, на попеченіи новаго гувернера. Непокорность этого мальчика была удивительна. Онъ иногда декламировалъ своей матери отрывки изъ Гамлета, что очень ее сердило. Однажды, когда я взялъ въ руки бичъ, чтобы наказать его, онъ вынулъ ножъ и закололъ бы меня; но тутъ я вспомнилъ свою собственную юность и подумалъ, что и я былъ такой же. Поэтому я расхохотался, протянулъ ему руку и предложилъ помириться. На этотъ разъ мы помирились, и на слѣдующій, и еще на слѣдующій; но между нами не было любви; напротивъ, ненависть его ко мнѣ росла вмѣстѣ съ нимъ.
   Я рѣшилъ надѣлить моего милаго мальчика, Бріана, собственностью и съ этой цѣлью срубилъ на двѣнадцать тысячъ фунтовъ стерлинговъ строеваго лѣса въ іоркширскихъ помѣстьяхъ леди Линдонъ. Типтофъ, опекунъ Буллингдона, поднялъ крикъ, что я не имѣю права это дѣлать, что я не смѣлъ срубить ни одной вѣтки съ этихъ деревьевъ; но деревья были все-таки срублены и я поручилъ моей матери купить старинныя земли Баллибари и Барріога, которыя нѣкогда составляли часть громадныхъ владѣній нашего рода. Она это сдѣлала съ величайшей радостью; она была въ восторгъ и отъ мысли, что у меня родился сынъ, носящій мое имя, и отъ всего великолѣпія моей жизни.
   По правдѣ сказать, я побаивался теперь, когда жилъ въ совершенно иномъ обществѣ, чѣмъ то, въ какомъ она привыкла вращаться, чтобы она не вздумала пріѣхать ко мнѣ въ гости и удивить моихъ друзей-англичанъ своимъ ирландскимъ діалектомъ, своими румянами, старомодными фижмами и фалборами временъ Георга II, въ которыхъ она имѣла успѣхъ въ молодости и которыя до сихъ поръ считала модными. Поэтому я написалъ ей, чтобы она отложила свои визитъ, прося ее посѣтить насъ, когда окончатъ отдѣлку лѣваго крыла замка, затѣмъ когда отстроются конюшни и т. д. Но въ этой предосторожности не было никакой нужды.
   "Мнѣ довольно и намека, Редмондъ,-- писала старушка.-- Я не пріѣду смущать тебя посреди твоихъ знатныхъ друзей моими старомодными ирландскими манерами. Я счастлива уже тѣмъ, что мои дорогой мальчикъ достигъ того высокаго положенія, которое ему подобаетъ, ради котораго я лишала себя послѣдняго, чтобы дать ему образованіе. Но ты долженъ привезти когда-нибудь маленькаго Бріана, чтобы бабушка могла обнять его. Передай мое почтительное благословеніе ея сіятельству, его мамашѣ. Скажи ей, что она получила сокровище въ лицѣ мужа, какого она не имѣла бы, если бы вышла даже за герцога; скажи ей, что родъ Барри и Брэди, хотя и нетитулованный, имѣетъ благороднѣйшую кровь въ своихъ жилахъ. Я не успокоюсь до тѣхъ поръ, пока не увижу тебя графомъ Баллибарри, а моего внука лордомъ виконтомъ Барріогъ.
   Какъ странно, что совершенно одинаковыя мысли занимали и меня и мою мать! Самые титулы, которые она назначала мнѣ и сыну, были избраны также мной (что вполнѣ естественно); и я не стыжусь признаться, что исписалъ съ дюжину листовъ бумаги, подписываясь именами Баллибарри и Барріога, и немедленно, съ своей обычной горячностью, рѣшился достигнуть желанной цѣли. Моя мать поселилась въ Баллибарри вмѣстѣ съ пасторомъ, пока строили ему флигель и помѣчала свои письма изъ "Баллибари Кэстля", который, какъ вы можете себѣ представить, я выдавалъ за весьма обширное помѣстье. У меня былъ планъ помѣстья въ кабинетѣ, какъ въ Хактонѣ, такъ и въ Беркелей скверѣ и планы постройки замка Баллибарри, родовой резиденціи Барри Линдона, эсквайра, съ предполагаемыми улучшеніями. На этомъ планѣ замокъ былъ представленъ чуть-ли не въ размѣрахъ Виндзорскаго, только еще съ большимъ количествомъ архитектурныхъ украшеній. Мнѣ неожиданно представился случай купить 800 акровъ болота и я пріобрѣлъ ихъ по три ф. за акръ, такъ что мои владѣнія на картѣ представляли собой довольно солидную цѣнность {Подъ большія свои владѣнія Баллибарри, честью поклявшись, что они не заложены, м-ръ Барри Линдонъ занялъ 17.000 ф. с. въ 1786 г. у молодого капитана Пиджона, купеческаго сына, только что вступившаго въ права наслѣдства. Что же касается Польуэльскихъ владѣній и копей, "источникъ безконечныхъ тяжбъ", то надо замѣтить, что нашъ герой дѣйствительно купилъ ихъ, но никогда не заплатилъ болѣе 5.000 ф. с. всей покупной суммы. Отсюда и явился "источникъ безконечныхъ тяжбъ", на который онъ жалуется, и возникло знаменитое дѣло Трекотика противъ Линдона, въ которомъ такъ отличился адвокатъ м-ръ Джонъ Скоттъ.}. Въ томъ же году я завелъ переговоры о покупкѣ Польуэльскихъ владѣній и копей въ Корнваллисѣ отъ сэра Джона Трекотика за 70.000 ф, с. Это была очень неосторожная сдѣлка, явившаяся впослѣдствіи причиной многихъ тяжбъ и пререканій.
   Процедура ввода во владѣніе, мошенничество агентовъ, крючкотворство представителей закона были безконечны. Мелкій людъ завидуетъ намъ, великимъ міра сего, воображая, что наша жизнь сплошное удовольствіе. Много разъ во дни моего блеска и величія вздыхалъ я о дняхъ, не столь счастливыхъ, и завидовалъ менѣе важнымъ собесѣдникамъ за моимъ столомъ, не имѣющимъ драгой одежды на плечахъ, кромѣ той, которую доставлялъ имъ мой кредитъ, ни одной гинеи въ карманѣ, которая не досталась бы имъ отъ меня, но они не знали и мучительныхъ заботъ и отвѣтственности, являющихся неизбѣжными спутниками богатства и знатности.
   Въ Ирландіи я только показался, чтобы утвердиться во владѣніи и управленіи своими землями. Я щедро наградилъ всѣхъ, кто былъ добръ ко мнѣ во дни несчастія и занялъ подобающее мнѣ мѣсто среди мѣстной аристократіи. Но по правдѣ сказать, мнѣ не было особенно побудительныхъ причинъ оставаться здѣсь, такъ какъ я уже вкусилъ отъ благъ болѣе цивилизованной и пріятной жизни въ Англіи и на континентѣ и мы проводили лѣтній сезонъ въ Бекстонѣ, Батѣ и Гаррогатѣ, въ то время какъ Хактонъ-Кэстль отдѣлывался вышеописаннымъ образомъ; а зиму мы жили въ нашемъ дворцѣ на Беркелей-скверѣ.
   Удивительно, какъ обладаніе богатствомъ развиваетъ добродѣтели человѣка; она дѣйствуетъ на нихъ точно лакъ или воскъ и обнаруживаетъ ихъ блескъ и колеръ, невѣдомые для нихъ въ тѣ времена, когда онъ находился въ сѣрой холодной атмосферѣ бѣдности. Увѣряю васъ, что я удивительно скоро попалъ въ разрядъ щеголей первой руки, производя не малый фуроръ въ кофейныхъ домахъ въ Пелль-Меллѣ и затѣмъ въ самыхъ знаменитыхъ клубахъ. Мой домъ, мои экипажи и мои элегантныя удовольствія были предметомъ разговора рѣшительно всѣхъ и даже газеты писали объ этомъ. Лучшая часть родственниковъ леди Линдонъ, т. е. тѣ, которые были обижены высокомѣріемъ стараго Типтофа, начали появляться на нашихъ раутахъ и собраніяхъ. Что касается родственниковъ съ моей стороны, то я нашелъ ихъ въ Лондонѣ и Ирландіи, столько, что мнѣ и во снѣ никогда не снилось. Это были, разумѣется, уроженцы моей родины (которой я, правду сказать, не особенно гордился); меня посѣтили три-четыре студента, въ одеждахъ, купленныхъ на толкучемъ рынкѣ, съ потускнѣлыми галунами и съ типперарійскимъ говоромъ, кое-какъ пробивавшихъ себѣ дорогу къ адвокатурѣ въ Лондонѣ; бывали и авантюристы-игроки, подвизающіеся на минеральныхъ водахъ; но я очень скоро указалъ имъ надлежащее мѣсто. Посѣщали меня и люди болѣе солиднаго положенія. Въ числѣ ихъ можно упомянуть о моемъ кузенѣ лордѣ Кильбарри, который, на основаніи своего родства, занялъ у меня тридцать червонцевъ, чтобы заплатить хозяйкѣ за квартиру. Это родство, несмотря на то, что оно не имѣло никакого основанія, я признавалъ по особымъ соображеніямъ. Кильбарри всегда обѣдалъ за моимъ столомъ, понтировалъ у меня, платилъ, когда ему вздумается, что случалось рѣдко, дружилъ съ моимъ портнымъ и всюду и всегда хвастался своимъ кузеномъ, великимъ Барри-Линдономъ съ Запада.
   Моя супруга и я вскорѣ стали жить почти совершенно врозь. Она предпочитала спокойствіе, или, лучше сказать, я предпочиталъ его, такъ какъ мнѣ весьма нравились въ женщинѣ скромность и спокойствіе въ характерѣ, а также любовь къ домашнимъ удовольствіямъ. Поэтому, я совѣтовалъ ей обѣдать всегда дома съ своими компаньонками, капелланомъ и нѣсколькими друзьями. Я позволилъ двумъ или тремъ порядочнымъ личностямъ провожать ее въ оперу или въ театръ и, разумѣется, старался отклонить частыя посѣщенія ея родственниковъ, допуская ихъ только два или три раза въ сезонъ на большіе пріемы. Къ тому же она была мать и должна была находить большое утѣшеніе и удовольствіе въ томъ, чтобы одѣвать, раздѣвать, воспитывать и няньчить нашего маленькаго Бріана, ради котораго она обязана была отказаться отъ легкомысленныхъ свѣтскихъ удовольствій, предоставивъ мнѣ исполнять эту участь долга, требуемаго отъ каждаго благороднаго семейства.
   По правдѣ сказать, леди Линдонъ въ то время не представляла уже изъ себя такой фигуры, которая могла бы блистать въ обществѣ. Она очень потолстѣла, обрюзгла, цвѣтъ лица имѣла не красивый, одѣвалась неряшливо, была вяла въ обращеніи. Ея разговоръ со мной отличался или какимъ-то глупымъ отчаяніемъ или неуклюжимъ стараніемъ казаться веселой, что было еще непріятнѣе. Поэтому мы говорили рѣдко, а вывозить ее въ свѣтъ я не чувствовалъ ни малѣйшаго желанія. Дома она меня сердила и раздражала на тысячу ладовъ. Когда я ее просилъ (признаюсь, иногда довольно грубо) занять общество ученымъ и остроумнымъ разговоромъ, въ чемъ она была большая мастерица, или музыкой, такъ какъ она была прекрасная музыкантша, она начинала обыкновенно плакать и уходила изъ комнаты. Конечно, изъ этого мои знакомые заключали, что я тиранъ, тогда какъ я былъ только строгій и заботливый защитникъ непріятной, своенравной и слабодушной женщины. Къ счастію, она обожала своего младшаго сына и черезъ него я могъ имѣть на нее благотворное вліяніе и держать ее въ рукахъ. Какъ только она выказывала свое упрямство и высокомѣріе-(эта женщина была нестерпимо горда и много разъ въ началѣ осмѣливалась попрекать меня моей бѣдностью и низкимъ происхожденіемъ), -- какъ только, говорю я, она начинала брать надо мною верхъ въ спорѣ, навязывать мнѣ свои авторитетъ или отказывалась подписывать нѣкоторыя бумаги, когда я нуждался въ ея подписи для управленія нашими обширными владѣніями, я отсылалъ мастэра Бріана въ Чизвикъ на нѣсколько дней. Дольше мать не могла вытерпѣть разлуки и соглашалась на все, чего я требовалъ отъ нея.
   Я позаботился, чтобы слуги, окружавшіе ее, получали жалованье отъ меня, а не отъ нея.
   Въ особенности подъ личнымъ моимъ надзоромъ находилась няня моего сына. Это была очень красивая, румяная и нахальная женщина, которая дѣлала изъ меня настоящаго дурака. Она была гораздо болѣе хозяйкой въ домѣ, нежели слабодушная лэди Линдонъ, которая это сознавала. Эта женщина командовала всѣмъ домомъ и если я оказывалъ особенное вниманіе какой-нибудь изъ компаньонокъ, она не стѣснялась ревновать меня и приказывала ей укладываться и уѣзжать. Въ сущности, всякій порядочный человѣкъ бываетъ одураченъ какой-нибудь женщиной, а эта женщина имѣла надо мной такую власть, что могла обернуть меня вокругъ пальца {По этимъ страннымъ признаніямъ можно заключить, что м-ръ Линдонъ всѣми способами тиранилъ свою жену, что онъ лишалъ ее общества, заставлялъ ее подписывать раззорительные для нея документы, проигрывалъ и пропивалъ ея деньги, открыто измѣнялъ ей, а когда она жаловалась, удалялъ отъ нея дѣтей. Но онъ не единственный мужъ, который поступалъ такъ съ своей женой и считался, между тѣмъ, "веселымъ, добродушнымъ малымъ, не сдѣлавшимъ зла никому на свѣтѣ". На свѣтѣ такихъ людей легіонъ и мы издаемъ эту автобіографію единственно потому, что до сихъ поръ никто не осудилъ по справедливости подобныхъ субъектовъ. Если бы это были записки обыкновеннаго героя романа, одного изъ тѣхъ прекрасныхъ юношей, которые встрѣчаются въ романамъ Скотта и Джемса,-- то нечего было бы знакомить читателя съ личностью уже такъ много разъ описанною. Повторяемъ; мистеръ Барри Линдонъ -- не шаблонный герой; но пусть читатель оглянется вокругъ себя и скажетъ: кто скорѣе преуспѣваетъ въ жизни -- пролазы или честные люди? Глупцы или люди съ талантомъ? И не справедливо-ли, чтобы жизнь этого сорта людей описывалась изслѣдователемъ человѣческой натуры столь же обстоятельно, какъ и тѣхъ сказочныхъ принцевъ, тѣхъ всесовершеннѣйшихъ героевъ, которыхъ любятъ описывать наши романисты? Есть что-то наивно-простодушное въ слогѣ тѣхъ писателей, у которыхъ принцъ-красавчикъ въ концѣ своихъ приключеній достигаетъ всѣхъ земныхъ благополучіи въ награду за всѣ совершенства физическія и нравственныя, какими надѣлилъ его авторъ. Писатель полагаетъ, что ничего лучшаго нельзя сдѣлать для его героя, какъ произвести его въ лорды. Не жалкое ли это пониманіе высшаго блага? Высшее благо въ жизни заключается не въ томъ, чтобы быть лордомъ, быть можетъ, даже и не въ томъ, чтобы быть счастливымъ. Бѣдность, болѣзнь, горбъ на спинѣ могутъ такъ же служить наградами и условіями блага, какъ и счастье, которое мы себѣ всегда представляемъ подъ видомъ богатства. Но это сюжетъ для цѣлаго сочиненія, а не для замѣтки. Поэтому пусть м-ръ Линдонъ продолжаетъ простосердечный и искренній разсказъ о своихъ добродѣтеляхъ и порокахъ.}.
   Ея ужасный характеръ, (ея имя было мистриссъ Стаммеръ) и брюзгливое настроеніе моей жены дѣлали мой домъ не особенно пріятнымъ. Поэтому я большую часть времени проводилъ внѣ дома, а такъ какъ въ клубѣ, тавернахъ и въ собраніяхъ карты были въ большой модѣ, то мнѣ по неволѣ пришлось вернуться къ моимъ старымъ привычкамъ и предаваться снова въ качествѣ любителя тѣмъ играмъ, въ которыхъ я прежде не находилъ себѣ равнаго въ Европѣ. Но или характеръ человѣка мѣняется вмѣстѣ съ положеніемъ, или умѣнье покидаетъ его, когда онъ, не имѣя союзника, предается игрѣ не по профессіи, а для забавы, но вѣрно то, что въ сезонъ 1774--75 г. я проигралъ много денегъ въ клубахъ "Уайтъ" и "Кокоа-Три", такъ, что долженъ былъ заложить ренту моей жены, ея страховой полисъ и т. п. Условія, на которыхъ я доставалъ нужныя мнѣ суммы, и расходы по постройкамъ и улучшеніямъ были настолько тягостны, что въ значительной степени уменьшили наше состояніе. Вотъ подобныя-то бумаги лэди Линдонъ и отказывалась подписывать (она была узкаго, несмѣлаго и скупого характера), но я скоро убѣждалъ ее. Слѣдовало бы упомянуть о моихъ похожденіяхъ на скачкахъ; но, по правдѣ сказать, я съ неудовольствіемъ вспоминаю о моихъ дѣяніяхъ въ Ньюмаркеттѣ. Я былъ самымъ позорнымъ образомъ побиваемъ каждый разъ, какъ принималъ участіе въ скачкахъ и, хотя я ѣздилъ верхомъ не хуже кого бы то ни было въ Англіи, но не могъ сравниться съ англійскими аристократами въ тренированіи лошадей. Лишь пятнадцать лѣтъ спустя послѣ того, какъ моя лошадь, Бюловъ, отъ Софіи Гардкэстль и Эклинса, проиграла на скачкахъ въ Ньюмаркеттѣ, гдѣ всегда приходила первой, я узналъ, что одинъ благородный графъ, котораго не назову, утромъ наканунѣ бѣга побывалъ въ ея конюшнѣ. А слѣдствіемъ этого визита было то, что какая-то другая лошадь взяла призъ, а вашъ покорный слуга проигралъ пятнадцать тысячъ фунтовъ. Въ тѣ времена пріѣзжіе въ Лондонъ на этомъ поприщѣ имѣли мало шансовъ на успѣхъ. Вы были ослѣплены великолѣпіемъ, господствовавшимъ тамъ, и васъ окружали самыя высокопоставленныя лица страны; герцоги съ женами и блестящей свитой, старый Графтонъ съ своей странной компаніей и такіе люди, какъ Анкастеръ, Сандвичъ, Лорнъ -- все это должно было, повидимому, гарантировать порядочность и вы гордились, что принадлежите къ такому знатному обществу. А между тѣмъ, могу васъ увѣрить, что, не смотря на всю ихъ знатность, не было людей, умѣющихъ такъ прекрасно ограбить, надуть чужестранца, подкупить жокея, испортить лошадь, поддѣлать книжку тотализатора. Даже я спасовалъ передъ этими совершеннѣйшими виверами изъ самой высшей знати Европы. Отъ своего-ли собственнаго неумѣнья или отъ недостатка счастья -- не знаю. Но теперь, когда я достигъ высоты своихъ честолюбивыхъ стремленій,-- моя ловкость и мое счастье, казалось, совершенно оставили меня. Все, до чего я ни дотрогивался, разрушалось подъ моей рукой; всякая моя спекуляція проваливалась, каждый агентъ, которому я довѣрялъ, обманывалъ меня. Вѣроятно, я принадлежу къ числу тѣхъ, которые рождены для того, чтобы достигать богатства, но не сохранять его, ибо качества и энергія, которыя ведутъ человѣка къ фортунѣ, часто служатъ и признаками его гибели. Другихъ причинъ для преслѣдовавшихъ меня неудачъ я не могу себѣ вообразить {Мемуары, очевидно, написаны около 1814 г. въ томъ тихомъ убѣжищѣ, которое фортуна уготовала автору на склонѣ его дней.}.
   Я всегда питалъ расположеніе къ литераторамъ и, можетъ быть, если говорить правду, не прочь былъ бы разыгрывать роль джентльмена и покровителя между людьми ума. Эти господа большею частью бѣдняки и низменнаго происхожденія, и питаютъ инстинктивное влеченіе къ джентльменамъ и шитымъ кафтанамъ, какъ это замѣтили, вѣроятно, всѣ, кому случалось вращаться въ ихъ обществѣ. Мистеръ Рейнольдсъ, впослѣдствіи пожалованный въ рыцари и, дѣйствительно, наилучшій изъ художниковъ своего времени, былъ ловкимъ льстецомъ изъ людей этой породы; онъ написалъ картину съ меня, лэди Линдонъ и нашего маленькаго Бріана, которой такъ восхищались на выставкѣ (я былъ изображенъ разстающимся съ женой, въ мундирѣ маіора милиціи, а ребенокъ изумленно смотрѣлъ на мой шлемъ, подобно сыну Гектора, какъ это описано въ "Иліадѣ" Попа); черезъ этого-то мистера Рейнольдса я познакомился съ многими изъ этихъ джентльменовъ и съ ихъ великимъ главой, мистеромъ Джонсономъ, котораго я всегда считалъ большимъ медвѣдемъ. Онъ два или три раза пилъ чай въ моемъ домѣ, причемъ велъ себя весьма грубо, относясь къ моимъ мнѣніямъ какъ къ мнѣніямъ мальчишки-школьника и совѣтуя мнѣ заниматься моими лошадьми и портными и не вмѣшиваться въ литературу. Шотландецъ Босвель, поводырь этого медвѣдя, служилъ превосходной цѣлью для насмѣшекъ. Никогда я не видѣлъ такой фигуры, какъ этотъ парень, одѣтый въ такъ называемое корсиканское платье на одномъ изъ баловъ мистриссъ Корнели, въ Карлейль-Гаузѣ, въ кварталѣ Сого. Жаль, что исторіи, связанныя съ этимъ учрежденіемъ, не особенно поучительнымъ, иначе я могъ бы разсказать пропасть самыхъ курьезныхъ вещей. Здѣсь собирался весь галантный міръ города, отъ его свѣтлости Анкастера до моего земляка м-ра Оливера Гольдсмита, поэта, и отъ герцогини Кингстонъ до Райской Птички или Китти Фишеръ. Здѣсь я встрѣчалъ странные характеры, которые кончили свою карьеру очень странно. Такъ, напримѣръ, бѣдный Гакманъ, котораго потомъ повѣсили за то, что онъ убилъ миссъ Рей; затѣмъ (скажу по секрету), преподобный докторъ Симони, котораго мой другъ, Сомъ Футъ, изъ "Малаго театра" воскресилъ послѣ того, какъ каторга и веревка закончили карьеру этой несчастной личности.
   Веселымъ мѣстомъ считался въ то время Лондонъ, и вполнѣ справедливо. Я пишу теперь обремененный подагрой, старостью; люди стали много нравственнѣе и серьезнѣе, чѣмъ въ концѣ прошлаго вѣка, когда міръ былъ молодъ вмѣстѣ со мною. Тогда существовала разница между джентльменомъ и простолюдиномъ. Мы были тогда -- шелкъ и шитье. Теперь по одеждѣ всѣ похожи на кучеровъ и нѣтъ никакой внѣшней разницы между лордомъ и его грумомъ. Тогда свѣтскому человѣку нужно было нѣсколько часовъ употреблять на свой туалетъ и онъ могъ выказать вкусъ и остроуміе въ выборѣ костюма. Какой блескъ великолѣпія представляла изъ себя опера, или салонъ, или парадный пріемъ во дворцѣ! Какія суммы выигрывались и проигрывались за фараоннымъ столомъ. Моя золоченая карета съ форейторами, сіяющими въ зеленыхъ съ золотомъ ливреяхъ, были совсѣмъ другое дѣло, чѣмъ нынѣшніе экипажи съ печальными грумами позади. Мужчина могъ выпить вчетверо противъ того, что могутъ выпить нынѣшніе молокососы. Но объ этомъ распространяться безполезно. Джентльмены померли и сошли со сцены Мода теперь пошла на солдатъ и моряковъ и мнѣ дѣлается такъ грустно на душѣ, когда я вспоминаю то, что было тридцать лѣтъ назадъ.
   Вотъ глава, посвященная воспоминаніямъ о самомъ счастливомъ и блестящемъ періодѣ моего времени, хотя и не чреватомъ приключеніями, которыми должна бы изобиловать счастливая и безпечная жизнь. Странно было бы наполнять страницы описаніями обыденной жизни свѣтскаго человѣка, разсказывать о томъ, какъ красавицы улыбались ему, какія платья онъ носилъ, въ какія игры игралъ, сколько выигрывалъ или проигрывалъ. Въ нынѣшнія времена, когда молодыхъ людей посылаютъ перерѣзывать горла французамъ въ Испаніи и Франціи, жить на бивуакахъ и питаться коммиссаріатскими сухарями и мясомъ, имъ непонятной показалась бы жизнь, которую вели ихъ дѣды. И потому я прекращаю разсказъ о прелестяхъ той эпохи, когда еще принцъ ходилъ на помочахъ, когда Чарльзъ Фоксъ еще не думалъ дѣлаться государственнымъ мужемъ, а Бонапартъ былъ бѣднымъ мальчишкой на своемъ родномъ островѣ.
   Въ то время, какъ происходили вышеупомянутыя передѣлки и улучшенія въ моихъ помѣстьяхъ, а мой домъ изъ стараго нормандскаго замка превратился въ изящный греческій храмъ или дворецъ, мои сады и рощи потеряли свои прежній дикій характеръ и разбиты въ новѣйшемъ французскомъ стилѣ,-- мальчикъ мои росъ на рукахъ матери, вліяніе мое въ странѣ возростало. Но не слѣдуетъ думать, что я все время проводилъ въ Девонширѣ, не ѣздилъ въ Лондонъ и не посѣщалъ моихъ многочисленныхъ помѣстій въ Англіи и Ирландіи.
   Я отправился навѣстить помѣстье "Трекотика" и "Польуэльскій Холмъ" и нашелъ тамъ вмѣсто выгоды одни убытки и непріятности. Оттуда я поѣхалъ осматривать территоріи въ Ирландіи, гдѣ принималъ у себя все дворянство съ такимъ великолѣпіемъ, какого не могъ бы имѣть самъ лордъ намѣстникъ. Я задавалъ тонъ Дублину (правда, это было нищенски-дикій городъ въ тѣ времена; и я не могу подтвердитъ безумныхъ похвалъ старымъ порядкамъ, изобрѣтавшихся ирландскими патріотами). И такъ, я задавалъ тонъ Дублину и тутъ нечѣмъ мнѣ хвалиться, такъ какъ это было жалкое мѣсто въ тѣ дни, что бы ни говорила ирландская партія.
   Въ предъидущей главѣ я уже далъ вамъ описаніе города. Это была наша Варшава: тутъ жила гордая, раззорившаяся, полуцивилизованная знать, управлявшая полудикимъ населеніемъ. Я называлъ его полудикимъ не безъ основанія. Самыя многолюдныя мѣста были не безопасны съ наступленіемъ ночи. Коллегія, публичныя зданія и дома аристократіи были великолѣпны (хотя большею частью не достроены). Но народъ находился въ болѣе ужасномъ состояніи, чѣмъ гдѣ бы то ни было; выполнять религіозные обряды дозволялось лишь на половину; духовенство вынуждено было воспитываться внѣ страны, аристократія совершенно отдѣлялась отъ него; дворянство было протестантское, а въ городахъ бѣдныя протестантскія корпораціи съ нищенскимъ жалованьемъ своихъ мэровъ и альдерменовъ. Всѣ имѣли голосъ въ управленіи: но между низшимъ и высшимъ классами въ Ирландіи не существовало ни симпатіи, ни общенія. Человѣку, живавшему такъ много за границей, какъ я, эта разница между католиками и протестантами становилась еще замѣтнѣе и я, хотя и былъ твердъ какъ скала въ моей вѣрѣ, не могъ, однако, не вспомнить, что дѣдъ мой держался иной вѣры и удивлялся что между обоими вѣроисповѣданіями существовала такая политическая разница. Между сосѣдями моими я слылъ за опаснаго либерала, потому что выражалъ подобныя мысли, а главнымъ образомъ за то, что приглашалъ приходскаго священника за свой столъ въ замокъ Линдонъ. Это былъ джентльменъ, получившій образованіе въ Саламанкѣ и, по моему мнѣнію, гораздо болѣе воспитанный и пріятный собесѣдникъ, нежели его товарищъ ректоръ, имѣвшій всего человѣкъ двѣнадцать прихожанъ. Хотя онъ и сынъ лорда, но онъ былъ едва грамотенъ и проводилъ свое время главнымъ образомъ въ конюшняхъ и на псарнѣ.
   Я не перестраивалъ и не украшалъ замокъ Линдонъ подобно другимъ нашимъ замкамъ, такъ какъ лишь при случаѣ заѣзжалъ туда; но за то въ дни моего пребыванія тамъ оказывалъ чисто царское гостепріимство и держалъ открытый домъ. Въ свое отсутствіе я позволилъ здѣсь жить моей теткѣ, вдовѣ Брэди съ ея шестью незамужними дочерьми (хотя онѣ всегда ненавидѣли меня), такъ какъ мать моя предпочитала жить въ моемъ новомъ помѣстьѣ Барріогѣ.
   Такъ какъ милордъ Буллингдонъ за это время вытянулся въ ужасно высокаго парня и дѣлался все безпокойнѣе, я рѣшилъ его помѣститъ подъ охраной выбраннаго мной гувернера на жительство съ мистриссъ Брэди и ея шестью дочерьми, предоставляя ему свободу влюбляться въ этихъ старыхъ дѣвъ, слѣдуя по стопамъ своего отчима. Если ему надоѣдало жить въ замкѣ Линдонъ, его сіятельству предоставлялось право пріѣзжать жить въ мой домъ съ мамашей; но они другъ друга не любили и мнѣ кажется даже, что она, изъ-за моего Бріана, ненавидѣла своего старшаго сына, какъ и я.
   Графство Девонъ не настолько счастливо, какъ сосѣднее съ нимъ графство Корнваль, и не имѣетъ права на столько депутатовъ, сколько Корнвалъ, гдѣ я зна лъ весьма не богатаго джентльмена, кото рыи утроилъ свое состояніе благодаря тому, что подалъ голосъ за трехъ-четырехъ членовъ парламента и черезъ нихъ оказывалъ вліяніе на министра. Участіе дома Линдонъ въ парламентскихъ выборахъ оставалось къ полномъ пренебреженіи во время малолѣтства моей жены и вслѣдствіе неспособности графа, ея отца, или, точнѣе оно было оттянуто отъ дома Линдона ловкимъ лицемѣромъ Типтофомъ, который поступалъ какъ и многіе другіе относительно своихъ родственниковъ, т. е. обиралъ ихъ. Маркизъ Типтофъ поставилъ четырехъ членовъ въ парламентъ, изъ нихъ двоихъ отъ городка Типпльтона, который, какъ всѣмъ извѣстно, лежитъ около самаго нашего помѣстья Хактона, а съ другой стороны прилегаетъ къ Типтофскому парку. Съ незапамятныхъ временъ мы выбирали членовъ парламента для Типпльтона до тѣхъ поръ, пока Типтофъ, пользуясь глупостью покойнаго лорда Линдона, не назначилъ своихъ ставленниковъ. Когда его старшій сынъ вошелъ въ годы, то, конечно, онъ долженъ былъ вступить въ парламентъ отъ Типпльтона. Когда умеръ Ригби (набобъ Ригби, который составилъ себѣ громадное состояніе въ Индіи), маркизъ разсудилъ устроить въ парламентѣ и своего второго сына, лорда Джорджа Пойнингса, съ которымъ я уже познакомилъ читателя, и рѣшилъ, что онъ тоже увеличитъ собою ряды оппозиціи старыхъ виговъ, сторонникомъ которыхъ считался маркизъ.
   Ригби передъ смертью своей хворалъ долгое время, и вы можете быть увѣрены, что обстоятельство это не ускользнуло отъ вниманія мѣстнаго дворянства, людей, которые большею частью знали толкъ въ управленіи и считали идеи лорда Типтофа опасными и раззорительными.
   -- Мы долго искали человѣка, способнаго бороться противъ него,-- говорили мнѣ мелкіе дворяне,-- и мы можемъ нападать на него только изъ Хактонъ-Кэстля. Вы, м-ръ Линдонъ, какъ разъ подходящій для насъ человѣкъ и мы клянемся, что при слѣдующихъ же выборахъ внесемъ васъ въ списокъ депутатовъ.
   Я такъ ненавидѣлъ Типтофовъ, что готовъ былъ бороться съ ними на какихъ угодно выборахъ.
   Они не только не дѣлали визитовъ въ Хактонъ; но не принимали даже тѣхъ, которые бывали у насъ; они уговаривали сосѣднихъ дамъ не принимать мою жену: они выдумывали половину всѣхъ сплетенъ о моемъ распутствѣ и расточительности, которыя распространялись въ округѣ. Они говорили, что я принудилъ страхомъ мою жену выйти за меня замужъ и что она несчастная женщина: они даже увѣряли, что жизнь Буллингдона не въ безопасности подъ моимъ кровомъ, что я обращался съ нимъ ужасно и что мнѣ хотѣлось избавиться отъ него, чтобы очистить мѣсто моему сыну, Бріану. Я не могъ принять никого къ обѣду, чтобы они не считали бутылокъ, выпитыхъ за моимъ столомъ. Они вынюхивали всѣ мои дѣла съ агентами и адвокатами. Если я не платилъ кредитору, каждый грошъ этого долга былъ извѣстенъ въ Типтофъ-голлѣ. Если я заглядывался на фермерскую дочку, тотчасъ уже говорили, что я ее погубилъ. Недостатковъ у меня много, я въ этомъ сознаюсь, и, какъ семьянинъ, не могу похвастать ровностью характера; но мы съ леди Линдонъ ссорились не болѣе, чѣмъ ссорятся всѣ свѣтскіе люди, и вначалѣ почти всегда примирились. Я, конечно, человѣкъ далеко не совершенный, но я совсѣмъ уже не такой чортъ, какимъ представляли меня эти отвратительныя эхидны, Типтофы. Въ первые три года я никогда не билъ жену, развѣ только подъ пьяную руку. Когда я замахнулся ножемъ на Буллингдона, я тоже былъ пьянъ, какъ это можетъ засвидѣтельствовать каждый изъ присутствовавшихъ. Что же касается систематическаго преслѣдованія этого бѣднаго мальчика, то я торжественно заявляю, что, кромѣ ненависти къ нему (а въ чувствахъ своихъ никто не властенъ), я противъ него ничѣмъ не, виноватъ.
   И такъ, я имѣлъ много поводовъ враждовать противъ Типтофовъ, и не изъ такихъ я людей, чтобы подавлять подобныя чувства. Хотя и вигъ, а, быть можетъ потому, что вигъ, маркизъ былъ однимъ изъ высокомѣрнѣйшихъ людей на свѣтѣ. Онъ подобно своему идолу, намѣстнику Исландіи, обращался съ членами своей общины, какъ съ мелкими вассалами, которые должны считать за счастье лобызать пряжки его башмаковъ. Когда типплетонскій мэръ и его корпорація являлись къ нему, онъ принималъ ихъ съ покрытой головой, никогда не предлагалъ мэру сѣсть и уходилъ, какъ только подавали угощеніе или приказывалъ угощать ихъ въ комнатѣ дворецкаго. Эти честные бритты никогда не возмущались подобнымъ обращеніемъ, пока я не внушилъ имъ этого. Нѣтъ, эти собаки любили, когда ихъ хлестали и впослѣдствіи я встрѣчалъ очень немногихъ англичанъ, которые думали бы иначе чѣмъ они.
   Только когда я открылъ имъ глаза, они поняли свое униженіе. Я пригласилъ мэра въ Хактонъ, вмѣстѣ съ супругой (скажу мимоходомъ, что это была очень хорошенькая, полненькая купчиха). Я посадилъ ее рядомъ съ моей женой и повезъ ихъ вмѣстѣ на скачки въ моей коляскѣ. Леди Линдонъ очень противилась этому; но я умѣлъ съ нею справляться и если она упрямилась, то я нисколько не уступалъ ей въ своенравіи. Своенравіе... гмъ! У дикой кошки тоже есть свой нравъ, однако, содержатель звѣринца можетъ обуздать ее; и я знаю немногихъ женщинъ, которыхъ я не могъ бы подчинить своей власти.
   Итакъ, я былъ весьма любезенъ съ мэромъ и корпораціей; посылалъ имъ дичь къ обѣду и приглашалъ ихъ къ себѣ, являлся на ихъ вечерахъ, танцовалъ съ ихъ женами и дочерьми; дѣлалъ, однимъ словомъ, все, что нужно въ подобныхъ случаяхъ. Хотя старикъ Типтофъ долженъ былъ видѣть, какъ я поступалъ, однако, голова его, вѣроятно, была въ облакахъ, что онъ даже и не подумалъ о томъ, чтобы его династія могла быть свергнута въ его собственномъ городѣ Типплетонѣ и посылалъ свои приказы такъ же самоувѣренно, какъ если бы онъ былъ Великій Моголъ, а типпльтопцы -- покорные его рабы.
   Каждый разъ, какъ мы получали извѣстіе объ ухудшеніи въ состояніи Ригби, я давалъ обѣдъ, такъ что пріятели мои начали уже подшучивать и говорили: "вѣрно Ригби плохъ,-- въ Хактонѣ даютъ обѣдъ корпораціи".
   Я попалъ въ парламентъ въ 1776 году, когда разразилась американская война. Лордъ Чатамъ, о которомъ люди его партіи говорили, что онъ одаренъ сверхъестественнымъ умомъ, возвышалъ свой вѣщій голосъ въ палатѣ пэровъ противъ американскихъ раздоровъ, а мой землякъ, мистеръ Буркъ, великій философъ, но невыносимо скучный ораторъ, -- былъ предводителемъ мятежной партіи въ палатѣ общинъ, -- благодаря британскому патріотизму, могъ найти поддержку лишь со стороны очень немногихъ. Старый Типтофъ, въ угоду ирландскому намѣстнику, готовъ былъ, по приказанію его, называть черное бѣлымъ, и приказать своему сыну выйти изъ гвардіи, въ подражаніе лорду Питту, который соглашался скорѣе выйти въ отставку, чѣмъ драться противъ тѣхъ, кого называлъ американскими братьями.
   Но такой высокій патріотизмъ мало цѣнился въ Англіи, гдѣ, съ самаго начала военныхъ дѣйствій, народъ былъ враждебно настроенъ противъ американцевъ, и гдѣ, когда услышали о битвѣ при Лексингтонѣ и о славной Бенкергильской побѣдѣ (какъ мы это называли), нація пришла въ сильное негодованіе. А когда земельная подать была увеличена, дворянство стало роптать; тѣмъ не менѣе моя партія на западѣ была очень сильно противъ Типтофа и я рѣшился выступить на борьбу съ его сторонниками.
   Старый маркизъ пренебрегалъ всѣми необходимыми въ парламентской борьбѣ средствами. Онъ объявилъ корпораціи и помѣщикамъ о своемъ намѣреніи представить своего сына, лорда Джорджа, и выразилъ желаніе, чтобы онъ былъ избранъ ими депутатомъ; но, вмѣстѣ съ тѣмъ, не угостилъ ихъ даже стаканомъ пива, чтобы сдобрить преданность своихъ сторонниковъ. Я же, само собой разумѣется, занялъ для себя всѣ таверны Типпльтона.
   Нечего повторять всѣмъ извѣстную исторію выборовъ. Я спасъ городъ Типпльтонъ отъ рукъ лорда Типтофа и его сына, лорда Джорджа. Я доставилъ себѣ огромное удовольствіе тѣмъ, что заставилъ мою жену (которая, какъ я уже говорилъ, была одно время заинтересована своимъ родственникомъ), принять участіе противъ него, носить и раздавать мои цвѣты сторонникамъ въ день выборовъ. И когда мы говорили другъ противъ друга, я сказалъ толпѣ, что побѣдилъ лорда Джорджа въ любви, побѣдилъ его въ битвѣ и теперь хочу побѣдить его и въ парламентѣ. Такъ я и сдѣлалъ. Къ невыразимому бѣшенству стараго маркиза, Барри Линдонъ, эсквайръ, былъ выбранъ въ члены парламента для Типпльтона, на мѣсто умершаго Джона Ригби, эсквайра. И я еще пригрозилъ ему при слѣдующихъ выборахъ вышибить его изъ обоихъ мѣстъ и отправился исполнять свои обязанности въ парламентъ.
   Въ это время я серьезно рѣшился добиться для себя званія пэра Ирландіи, которое перешло бы къ моему возлюбленному сыну и наслѣднику.
   

ГЛАВА XVIII.
Счастье начинаетъ измѣнять мнѣ.

   Если кто-нибудь найдетъ мой разсказъ безнравственнымъ (я слышалъ, какъ нѣкоторые утверждаютъ, будто я не заслуживалъ, чтобы на мою долю выпало такъ много благополучія), я попрошу этихъ хулителей прочитать конецъ моихъ приключеній. Тогда они увидятъ, что призъ, какой мнѣ достался, вовсе не такой завидный, какъ они полагаютъ; что богатство, блескъ, тридцать тысячъ фунтовъ въ годъ и мѣсто въ парламентѣ часто покупаются слишкомъ дорогой цѣной, когда за всѣ эти удовольствія приходится расплачиваться личной свободой и обузой въ лицѣ несносной жены.
   Несносныя жены -- по истинѣ сущая напасть. Ни одинъ человѣкъ, не испытавъ на себѣ, не знаетъ, какъ тяжела и непріятна подобная обуза и какъ она возростается и усиливается съ каждымъ годомъ и какъ слабѣютъ силы и твердость духа, потребныя для того, чтобы нести ее. Я слыхалъ о какомъ-то знаменитомъ человѣкѣ, который началъ съ того, что каждый день носилъ на гору теленка, и продолжалъ дѣлать это, пока изъ теленка не выросъ быкъ, а между тѣмъ онъ все такъ же легко взваливалъ его себѣ на плечи. Но повѣрьте мнѣ, молодые, неженатые джентльмены, жена гораздо тяжелѣе самого большого смитфильдскаго быка и если я могу удержать хотя одного изъ васъ отъ женитьбы, то "Мемуары Барри Линдона, эсквайра", написаны не напрасно. Нельзя сказать, чтобы леди Линдонъ была сварливаго или строптиваго нрава, какъ нѣкоторыя жены, въ такомъ случаѣ я бы справился съ ней; но она была скучна, плаксива, боязлива, а это невыносимо для меня; чтобы угодить ей, а она всегда была, что бы вы ни дѣлали, недовольна. Я одно время оставилъ ее въ покоѣ и такъ какъ домашнія непріятности часто принуждали меня проводить время внѣ дома, то ко всѣмъ ея недостаткамъ прибавилась еще низкая, противная ревность. Когда я оказывалъ самое обыкновенное вниманія какой-нибудь женщинѣ, леди Линдонъ принималась плакать, ломала себѣ руки, грозила самоубійствомъ и Богъ знаетъ еще чѣмъ.
   Ея смерть, какъ всякій здравомыслящій человѣкъ можетъ себѣ представить, не была бы для меня облегченіемъ, такъ какъ этому мальчишкѣ Буллингдону (который сдѣлался долговязымъ, неуклюжимъ и черномазымъ парнемъ и становился истиннымъ наказаніемъ моимъ) достался бы каждый пенни всего состоянія и я сдѣлался бы даже гораздо бѣднѣе, нежели былъ до моей женитьбы. Я истратилъ все мое личное состояніе, также какъ тратилъ доходы жены, желая сохранить престижъ званія и всегда былъ слишкомъ честнымъ человѣкомъ, чтобы присвоить себѣ хотя бы одинъ пенни изъ доходовъ леди Линдонъ. Пусть это служитъ укоромъ моимъ хулителямъ, которые говорятъ, что я никогда бы не могъ раззорить леди Линдонъ, если бы не составилъ себѣ собственнаго состоянія, и которые думаютъ, что у меня даже и въ моемъ теперешнемъ тяжкомъ положеніи гдѣ-то хранятся груды золота и что я могъ бы оказаться Крезомъ, если бы захотѣлъ. Никогда я не откладывалъ себѣ ни одного шиллинга изъ состоянія леди Линдонъ, но тратилъ его, какъ порядочный человѣкъ; независимо отъ закладныхъ и долговыхъ обязательствъ на Линдонскія земли, я самъ долженъ по крайней мѣрѣ сто двадцать тысячъ фунтовъ, которые я истратилъ при управленіи имѣніями моей жены; такъ что я по справедливости могу сказать, что имѣніе у меня въ долгу на вышеупомянутую сумму.
   Хотя я и описалъ крайнее отвращеніе и непріязнь, какія овладѣли моей душой относительно леди Линдонъ, и хотя я не старался скрывать (такъ какъ всегда былъ самымъ искреннимъ и правдивымъ человѣкомъ) моихъ чувствъ, она тѣмъ не менѣе была такъ мало самолюбива, что преслѣдовала меня своей любовью, несмотря на мое равнодушіе, и отъ каждаго ласковаго слова приходила въ восторгъ. Дѣло въ томъ, что, между нами сказать, я былъ въ то время самый красивый и блестящій молодой человѣкъ въ Англіи и жена моя была страстно влюблена въ меня. Да и не одна моя жена среди дамъ высшаго свѣта имѣла лестное мнѣніе о скромномъ ирландскомъ авантюристѣ. Я часто думалъ: какая это загадка -- женщина! Я видѣлъ иногда самыхъ изящныхъ дамъ Сентъ-Джемскаго квартала, безумно влюбленныхъ въ самаго грубаго и вульгарнаго мужчину, умнѣйшихъ женщинъ, пылавшихъ страстью къ самому необразованному между нами. Причудамъ этихъ странныхъ созданій нѣтъ конца и хотя я не хочу этимъ сказать, чтобы я былъ вульгаренъ или необразованъ, подобно вышеупомянутымъ лицамъ (я перерѣзалъ бы горло всякому, кто осмѣлился бы шепнуть хоть слово противъ моего происхожденія или воспитанія), но я достаточно показалъ, что у леди Линдонъ было множество причинъ ненавидѣть меня. Ею, какъ и всѣмъ ея поломъ, руководило чувство, а не разумъ и она до самаго послѣдняго дня нашей совмѣстной жизни готова была мириться со мной и ласкаться ко мнѣ за одно только сказанное ей мною ласковое слово.
   -- Ахъ!-- вздыхала она въ эти минуты нѣжности.-- Ахъ, Редмондъ, отчего ты не всегда такой!
   И въ такіе моменты любви съ ней можно было сдѣлать все, что угодно, можно было заставить подписать, если бы это было возможно, отреченіе отъ всего ея состоянія. И я долженъ сознаться, что въ такое настроеніе я могъ привести ее самымъ незначительнымъ вниманіемъ къ ней. Прогуляться съ ней по Меллю или въ Ранела, проводить ее въ церковь Сентъ-Джемсъ, подарить ей какую-нибудь бездѣлушку, этого было достаточно, чтобы утѣшить ее. Таково женское непостоянство! На слѣдующій же день она опять называла меня "мистеръ Барри" и оплакивала свою судьбу, связавшую ее съ такимъ чудовищемъ. Такимъ именемъ она называла одного изъ самыхъ блестящихъ людей въ трехъ королевствахъ. Но могу васъ увѣрить, что другія дамы имѣли обо мнѣ совсѣмъ иное мнѣніе.
   Затѣмъ она грозила бросить меня; но я держалъ ее въ рукахъ черезъ сына, котораго она обожала, не знаю почему, такъ какъ Буллингдона, своего старшаго сына, она всегда оставляла въ пренебреженіи и никогда не заботилась ни о его здоровьѣ, ни о его воспитаніи.
   Итакъ, нашъ мальчикъ служилъ главнымъ соединительнымъ звеномъ между мною и леди Линдонъ и не было ни одного честолюбиваго замысла, на который бы она не согласилась для блага милаго ребенка и не было расхода, котораго бы она не сдѣлала съ радостью, если только это касалось его возвышенія. Могу васъ увѣрить, что такія взятки давались и въ такихъ высокихъ мѣстахъ, такъ близко къ особѣ его величества, что вы бы изумились, если бы я назвалъ вамъ имена лицъ, которыя снисходили до принятія отъ насъ подарковъ, я получилъ отъ англійскаго и ирландскаго геральдическаго кабинета описаніе и подробную родословную баронства Барріога и почтительно просилъ о возвращеніи мнѣ титуловъ моихъ предковъ, а также о награжденіи меня титуломъ виконта Баллибарри.
   -- Эта голова получитъ баронскую корону,-- говорила иногда леди Линдонъ въ приливѣ нѣжности, поглаживая мнѣ волосы. И дѣйствительно, между лордами есть не мало выскочекъ, не имѣющихъ ни моей храбрости, ни моей родословной, ни моихъ качествъ.
   Погоня за званіемъ пэра была, мнѣ кажется, одной изъ самыхъ неудачныхъ моихъ затѣй въ то время. Я приносилъ неслыханныя жертвы, чтобы достигнуть своей цѣли. Я раздавалъ деньги здѣсь, дарилъ брилліанты тамъ. Я покупалъ землю за суммы въ десять разъ большія, чѣмъ эти земли стоили, покупалъ картины и разные articles de vertu за бѣшенныя деньги. Я давалъ обѣды и балы такимъ особамъ, которыя, будучи близки къ особѣ короля, могли подвинуть мое дѣло. Я проигралъ не одно пари герцогамъ, братьямъ его величества. Но забудемъ лучше объ этомъ; я не хочу, чтобы мои личныя неудачи уменьшили мою преданность къ моему государю.
   Я назову открыто только одно лицо, принимавшее участіе въ этихъ переговорахъ: это старый мошенникъ Густавъ Адольфъ, тринадцатый изъ графовъ Кребсъ. Этотъ аристократъ былъ однимъ изъ джентльменовъ кабинета его величества и однимъ изъ самыхъ близкихъ къ государю лицъ. Они сблизились еще при жизни стараго короля. Однажды его королевское высочество, наслѣдный принцъ, игралъ съ молодымъ лордомъ на большой лѣстницѣ въ Кью. Въ минуту раздраженія принцъ Уэльскій столкнулъ молодого графа со ступеней и тотъ при паденіи сломалъ себѣ ногу. Принцъ въ порывѣ искренняго раскаянія за свою горячность сильно привязался къ тому, кому причинилъ вредъ, и когда вступилъ на престолъ, то, какъ говорятъ, не было человѣка, которому такъ завидовалъ бы графъ Бютъ, какъ лорду Кребсу. Послѣдній былъ бѣденъ и порядочный повѣса. Бютъ устранилъ его, пославъ его съ посольствомъ въ Россію и въ иныя страны; но съ удаленіемъ фаворита Бюта, Кребсъ тотчасъ же былъ снова призванъ и занялъ мѣсто въ непосредственной близости государя.
   Вотъ съ этой-то высокопоставленной особой я свелъ дружбу на мое горе, когда я, еще ничего не зная, чуждый всякой подозрительности, поселился въ Лондонѣ послѣ моей женитьбы на леди Линдонъ. И такъ какъ Кребсъ былъ дѣйствительно однимъ изъ наиболѣе интересныхъ свѣтскихъ лицъ, мнѣ очень нравилось это общество. Кромѣ того, мнѣ лестно было состоять въ дружбѣ съ такой важной особой.
   Послушать его, такъ можно было подумать, что безъ его участія не дѣлалось никакого важнаго распоряженія. Такъ, напримѣръ, онъ сказалъ мнѣ о паденіи Чарльза Фокса за день до того, какъ самъ бѣдный Чарли узналъ о своемъ несчастіи. Онъ сообщилъ мнѣ, когда Гоуэсы вернулись изъ Америки, кто приметъ команду вмѣсто нихъ. Однимъ словомъ, скажу только, что на этой личности я основалъ всѣ свои надежды относительно исполненія моей просьбы о дарованіи мнѣ титула биропа Барріога и виконта Баллибарри.
   Чтобы заслужить подобную милость, я предложилъ моему милостивому государю снарядить на свой счетъ отрядъ пѣхоты для отправки въ Америку противъ бунтовщиковъ. Эти полки, великолѣпно экипированные и вооруженные, отправлены были изъ Портсмута въ 1778 г. и патріотизмъ джентльменовъ, собравшихъ это войско, былъ весьма милостиво принятъ при дворѣ, такъ что, когда лордъ Нортъ представилъ меня королю, его величество изволилъ сказать: "Хорошо, мистеръ Линдонъ, соберите еще такой же отрядъ и отправляйтесь съ ними сами!" Но это, какъ читатель можетъ себѣ представитъ, совсѣмъ не входило въ мои разсчеты. Человѣку, имѣвшему тридцать тысячъ фунт. стерл. годового дохода, глупо было бы рисковать своею жизнью, какъ послѣднему нищему. Въ этомъ отношеніи я всегда уважалъ поведеніе моего друга Джека Вольтера, бывшаго всегда очень смѣлымъ и бравымъ корнетомъ, принимавшаго участіе во всѣхъ стычкахъ и схваткахъ; но вотъ какъ разъ передъ битвой при Минденѣ получаетъ онъ извѣстіе, что его дядя, главный поставщикъ провіанта войскамъ, умеръ и оставилъ ему пять тысячъ фунт. годового дохода. Джекъ тотчасъ же подалъ въ отставку. Но такъ какъ наканунѣ сраженія въ отставкѣ ему отказали, онъ ушелъ самъ и никогда болѣе не бралъ пистолета въ руки, за исключеніемъ одного случая, когда одинъ изъ офицеровъ усомнился въ его храбрости. Онъ ранилъ его съ такой холодной рѣшимостью, что всѣ могли убѣдиться въ томъ, что она. оставилъ оружіе изъ благоразумія и изъ желанія пользоваться своими деньгами, а отнюдь не изъ трусости. Когда собранъ былъ этотъ Хактонскій отрядъ, мой пасынокъ, которому исполнилось шестнадцать лѣтъ, пожелалъ присоединиться къ нему и я съ радостью бы согласился избавиться отъ него; но опекунъ его, лордъ Типтофъ, который всегда становился мнѣ поперекъ дороги, не далъ своего согласія и мальчишка долженъ былъ подавить свои воинственныя наклонности. Если бы онъ отправился въ эту экспедицію и вражеская пуля прекратила бы его жизнь, мнѣ кажется, я не былъ бы слишкомъ огорченъ и, кромѣ того, имѣлъ бы удовольствіе видѣть моего собственнаго сына наслѣдникомъ владѣній, которыя пріобрѣсти мнѣ стоило такого труда.
   Воспитаніе этого молодого аристократа, надо сказать правду, велось довольно небрежно и, можетъ быть, я въ этомъ самъ виноватъ. Это была такая дикая, бѣшеная и непокорная натура, что я не хотѣлъ никогда оказывать ему ни малѣйшаго вниманія и онъ, по крайней мѣрѣ, при мнѣ и при матери своей былъ такъ мраченъ и молчаливъ, что мнѣ всегда казалось, что учить его -- брошеныя деньги; поэтому онъ большею частью былъ предоставленъ самому себѣ. Цѣлыхъ два года онъ провелъ въ Ирландіи вдали отъ насъ, когда же онъ пріѣзжалъ въ Англію, то мы его всегда держали въ Хактонѣ, такъ какъ не желали видѣть этого неуклюжаго малаго въ томъ изящномъ обществѣ, среди котораго мы вращались. Мой же собственный мальчикъ, напротивъ, былъ чрезвычайно живой и забавный ребенокъ; весело было обращаться къ нему съ лаской. Ему не было еще пяти лѣтъ, а онъ уже былъ цвѣтомъ красоты и хорошаго тона. Да и не могло быть иначе при тѣхъ заботахъ, какими окружали его родители, и при вниманіи, какое встрѣчало его со всѣхъ сторонъ. Когда ему было четыре года, я поссорился съ его няней англичанкой, къ которой такъ ревновала меня жена, и взялъ ему французскую гувернантку, живавшую въ самыхъ знатныхъ домахъ Парижа. Эта также должна была, конечно, возбудить ревность леди Линдонъ. Подъ руководствомъ этой молодой женщины маленькій плутишка началъ болтать по французски самымъ очаровательнымъ образомъ. Сердце радовалось, когда, бывало, слышишь какъ милый шалунишка клянется: "Mort de ma vie!" и топаетъ ножкой и посылаетъ лакеевъ, ces manants et canaille aux trente mille diables! Онъ былъ скороспѣлкой во всемъ. Такъ, въ очень раннемъ возрастѣ онъ передразнивалъ всѣхъ, пяти лѣтъ онъ выпивалъ свой бокалъ шампанскаго такъ же легко, какъ и мы всѣ. Его гувернантка учила его французскимъ пѣсенкамъ и послѣднимъ куплетамъ Ваде и Коллара. Это были преуморительныя пѣсни, и тѣ, кто понималъ по французски, просто помирали со смѣха, а старыя чопорныя леди, которыя приходили въ гости къ его матери, были страшно скандализованы. Но такихъ было немного, такъ какъ я этихъ почтенныхъ личностей къ леди Линдонъ не приглашалъ. Это все скучные люди, портящіе другимъ удовольствіе, сплетницы съ узкими понятіями, сѣющія раздоръ между мужемъ и женой. Когда такого рода особы въ фижмахъ и на высокихъ каблукахъ появлялись въ Хактонѣ или на Беркелей-скверѣ, я находилъ особенное удовольствіе въ томъ, чтобы скандализировать ихъ. Я заставлялъ моего маленькаго Бріана танцовать, пѣть и самъ подымалъ съ нимъ такую возню, что разгонялъ старыхъ вѣдьмъ.
   Никогда я не забуду торжественныхъ наставленій нашего стараго ректора въ Хактонѣ, нѣсколько разъ дѣлавшаго тщетныя попытки учить латинскому языку моего маленькаго Бріана, которому я позволялъ играть съ безчисленной дѣтворой пастора. Они научились онъ Бріана французскимъ пѣсенкамъ. Ихъ мать, бѣдняжка, знавшая въ стряпнѣ и пикуляхъ гораздо болѣе толка, чѣмъ въ французскомъ языкѣ, ласково одобряла ихъ въ пѣніи этихъ пѣсенъ. Но отецъ, услышавъ ихъ однажды, посадилъ свою дочку, миссъ Сару, на цѣлую недѣлю въ ея спальнѣ на хлѣбъ и на воду и торжественно высѣкъ мастэра Якова въ присутствіи братьевъ и сестеръ, а также и Бріана, которому такое наказаніе могло бы послужитъ предостереженіемъ. Но мой маленькій шалунъ принялся лягать пастора ногами и колотить его кулаками, пока тотъ не позвалъ дьячка оттащить его. Онъ кричалъ corbleu, morbleu и ventrebleu, и клялся, что не позволитъ бить своего друга Якова. Послѣ этой сцены его преподобіе запретилъ Бріану посѣщать домъ ректора, а я въ свою очоредь поклялся, что его старшій сынъ, готовившійся въ священники, никогда не получитъ мѣста отца въ Хактонѣ, которое я предполагалъ предоставить ему. Отецъ его лицемѣрно смиреннымъ тономъ, ненавистнымъ мнѣ, отвѣчалъ на это, что значитъ такова воля Божія, что онъ не хочетъ видѣть своихъ дѣтей непослушными или испорченными ради епархіи. Затѣмъ онъ написалъ мнѣ напыщенное и высокопарное письмо, уснащенное латинскими цитатами, въ которомъ онъ прощался съ моимъ домомъ и со мной. "Я дѣлаю это съ сожалѣніемъ,-- прибавлялъ старикъ,-- ибо я получалъ такъ много милостей отъ Хактонской семьи, что мнѣ грустно разставаться съ нею. Боюсь, что бѣдные мои пострадаютъ отъ моего разлученія съ вами, такъ какъ мнѣ уже не придется доводить до вашего свѣдѣнія о нуждахъ и печаляхъ ближнихъ, которыя -- я долженъ отдать вамъ полную справедливость-ваше великодушіе всегда было готово облегчить".
   Тутъ могла быть нѣкоторая доля истины, такъ какъ старикъ то и дѣло надоѣдалъ мнѣ просьбами и самъ, изъ-за своего человѣколюбія, зачастую оставался безъ гроша въ карманѣ. Но я подозрѣваю, что хорошіе обѣды въ Хактонѣ составляли главный предметъ его сожалѣній при нашемъ разрывѣ. Знаю также, что жена его очень жалѣла, что не будетъ видѣться съ гувернанткой Бріана, mademoiselle Louison, которой досконально были извѣстны всѣ новѣйшія французскія моды и которая никогда не приходила въ домъ ректора безъ того, чтобы вы не увидѣли въ слѣдующее воскресенье дочекъ ректора въ новыхъ платьяхъ или мантильяхъ. Я наказывалъ стараго бунтовщика тѣмъ, что громко храпѣлъ въ воскресенье во время его проповѣди, а Бріану я нанялъ гувернера, который былъ вмѣстѣ съ тѣмъ и моимъ капелланомъ, когда мальчикъ вошелъ въ такой возрастъ, что его слѣдовало удалить отъ общества и надзора женщинъ. Его няню-англичанку я выдалъ замужъ за моего главнаго садовника, съ хорошимъ приданымъ; французскую же гувернантку я уступилъ моему вѣрному нѣмцу Трику, не забывъ и ему дать за ней приличную сумму. На эти деньги они открыли французскій ресторанъ въ Сото, и я думаю, что въ ту минуту, какъ я пишу эти мемуары, они гораздо богаче земными благами, нежели ихъ великодушный и щедрый господинъ.
   Для Бріана я нанялъ молодого человѣка изъ Оксфордскаго университета, м-ра Эдмунда-Лавендера, которому поручено было учить мальчика латинскому языку, когда это ему было по душѣ, и сообщить ему общія понятія по исторіи, грамматикѣ и другимъ джентльменскимъ познаніямъ. Лавендеръ былъ драгоцѣннымъ прибавленіемъ къ нашему обществу въ Хактонѣ. Онъ обладалъ способностью вносить въ него извѣстную долю веселья. Онъ служилъ мишенью всевозможныхъ нашихъ шутокъ и переносилъ ихъ съ изумительнѣйшимъ и мученическимъ терпѣніемъ. Онъ былъ изъ того сорта людей, которые готовы скорѣе получить пинка отъ важной особы, нежели остаться незамѣченными имъ, и я часто бросалъ въ огонь его парикъ въ присутствіи гостей, и онъ смѣялся этой шуткѣ наравнѣ съ другими. Какое удовольствіе было посадить его на горячую лошадь и послать его за собаками. Блѣдный, весь въ поту, онъ молилъ, ради Бога, остановить лошадь, держась за гриву. Какимъ образомъ этотъ человѣкъ не былъ убитъ, я не понимаю; но мнѣ всегда казалось, что его шея приберегалась для висѣлицы. Съ нимъ никогда не случалось ни малѣйшаго несчастія на нашихъ охотахъ; напротивъ, вы могли быть увѣрены, что найдете его за обѣдомъ въ концѣ стола, приготовляющаго пуншъ; оттуда его уносили пьянаго прямо въ постель. Не разъ въ такихъ случаяхъ мы съ Бріаномъ натирали ему лицо сажей. Мы запирали его въ комнату привидѣній и пугали его до полусмерти; пускали цѣлое гнѣздо крысъ въ его постель, кричали: "пожаръ" и наливали воды въ его сапоги; подпиливали ножки его стула и сыпали нюхательный табакъ въ его книжку проповѣдей. Бѣдный Лавендеръ все сносилъ терпѣливо и за то, когда у насъ бывали гости въ Лондонѣ, онъ былъ щедро вознагражденъ позволеніемъ сидѣть въ гостиной и воображать себя въ высшемъ свѣтѣ. Интересно было слышать, съ какимъ презрѣніемъ онъ говорилъ о нашемъ священникѣ.
   -- Подумайте, сэръ!-- восклицалъ онъ,-- у него сынъ живетъ въ услуженіи въ какой-то маленькой школѣ. И какъ вы только могли подумать о томъ, чтобы наслѣдовалъ мѣсто въ Хактонѣ человѣкъ такого низкаго воспитанія!
   Теперь я долженъ поговорить о другомъ моемъ сынѣ, т. е. о сынѣ леди Линдонъ, о виконтѣ Буллингдопѣ. Я нѣсколько лѣтъ держалъ его въ Ирландіи подъ надзоромъ моей матери, которую я поселилъ въ Кэстль-Линдонѣ. И какъ она умѣла жить съ достоинствомъ и блескомъ! Несмотря на всѣ ея причуды, замокъ Линдонъ былъ въ наиболѣе цвѣтущемъ состояніи изъ всѣхъ нашихъ помѣстій. Аренды платились исправно и расходы по имѣнію были гораздо меньше, чѣмъ при управляющемъ. Просто удивительно было, какъ мало она тратила, хотя и сохраняла, какъ сама говорила, достоинство обоихъ родовъ. Она держала особую прислугу для молодого лорда, сама никогда не выѣзжала иначе, какъ въ старой, золоченой каретѣ шестерней; домъ содержался въ чистотѣ и опрятности, вся обстановка и сады въ полной исправности и при нашихъ случайныхъ пріѣздахъ въ Ирландію, мы не находили ни одного дома изъ посѣщавшихся нами, который бы такъ хорошо содержался, какъ нашъ. Тамъ было два десятка расторопныхъ молодыхъ служанокъ и съ десятокъ чисто одѣтой мужской прислуги, и все было въ такомъ состояніи, какъ только могло быть при наилучшемъ домоправителѣ. Все это она дѣлала, почти не требуя ничего отъ насъ на расходы: она выкармливала барановъ, быковъ и коровъ въ паркахъ и получала отъ нихъ хорошій доходъ. Она снабжала нѣсколько городовъ масломъ и саломъ; а за фрукты и овощи огородовъ Кэстль-Линдона давали высшія цѣны на дублинскомъ рынкѣ. На кухнѣ ничего не пропадало даромъ, какъ во многихъ ирландскихъ домахъ, а въ погребахъ вино не убавлялось, такъ какъ сама старушка ничего не пила, кромѣ воды, а гостей почти совсѣмъ не принимала. Общество ея состояло изъ двухъ дочерей моей бывшей страсти Норы Брэди, теперь м-съ Куинъ. Они съ мужемъ своимъ прожили почти все свое состояніе и однажды она явилась ко мнѣ въ Лондонѣ, постарѣвшая, толстая, съ двумя грязными ребятишками. Она расплакалась, когда увидала меня, называла меня "сэръ" и "м-ръ Линдонъ", чему я былъ очень радъ и просила меня помочь ея мужу, что я и сдѣлалъ, доставъ ему черезъ моего пріятеля, лорда Кребса, мѣсто акцизнаго чиновника въ Ирландіи и заплативъ за проѣздъ туда всей семьи. Куина я нашелъ грязнымъ, опустившимся пьяницей, а глядя на бѣдную Нору, не могъ надивиться, какъ могъ я въ былые дни считать ее за божество. Но если мнѣ когда-либо нравилась женщина, я на всю жизнь остаюсь ея постояннымъ другомъ, и могъ бы привести тысячу примѣровъ моего великодушія и преданности.
   Молодой Буллингдонъ былъ почти единственнымъ человѣкомъ, съ которымъ матушка не ладила. Свѣдѣнія, какія она мнѣ присылала о помъ, сперва огорчали мое родительское сердце. Онъ не признавалъ ни установленнаго порядка, ни чьей-либо власти надъ собой. Онъ по недѣлѣ пропадалъ изъ дома, предаваясь какому-нибудь спорту или совершая экскурсіи. Дома онъ былъ молчаливъ и страненъ и отказывался играть съ матушкой въ пикетъ по вечерамъ, но погружался въ пыльныя старыя книги, которыя только путали и затемняли его мозгъ. Онъ веселѣе болталъ и смѣялся съ прислугой въ людской, нежели съ господами въ гостиной. Онъ всегда потѣшался надъ м-съ Барри, которая, будучи не находчивой на возраженія, ужасно сердилась. Словомъ, онъ велъ себя непозволительно. Къ довершенію всего, молодой повѣса повадился ходить къ католическому священнику, какому-то бродягѣ изъ папской семинаріи во Франціи или Испаніи, предпочитая его общество знакомству съ священникомъ замка Линдонъ, джентльменомъ изъ Тринити-Колледжа, который держалъ своихъ собакъ и выпивалъ въ день по двѣ бутылки вина.
   По отношенію къ религіи этого молодца я нисколько не колебался насчетъ того, какъ мнѣ слѣдовало поступить съ нимъ. Если у меня былъ какой-нибудь принципъ, руководившій мною въ жизни, то это именно уваженіе къ господствующей церкви, а всякія иныя вѣроисповѣданія всегда возбуждали во мнѣ презрѣніе и ненависть. Поэтому я въ 17.. году послалъ своего камердинера француза въ Дублинъ съ порученіемъ привезти молодого отщепенца. Мнѣ сообщили, что онъ всю послѣднюю ночь своего пребыванія въ Ирландіи провелъ съ своимъ другомъ-папистомъ въ церковномъ домѣ, что онъ сильно поссорился съ моей матерью въ послѣдній день; но расцѣловался на прощанье съ ея двумя племянницами, Бибди и Дози, которыя, казалось, очень сожалѣли объ его отъѣздѣ. На приказаніе же пойти попрощаться съ ректоромъ, онъ рѣшительно отвѣчалъ отказомъ, говоря, что это противный старый фарисей, порогъ котораго онъ никогда не переступитъ. Ректоръ написалъ мнѣ письмо, въ которомъ предупреждалъ о пагубныхъ заблужденіяхъ развращеннаго юноши, какъ онъ называлъ его, и изъ письма я могъ ясно видѣть, что они другъ друга весьма не долюбливали. Однако, по всему было видно, что лордъ Буллингдонъ, хотя и не былъ въ дружбѣ съ мѣстнымъ дворянствомъ, пользовался за то огромной популярностью у простого народа. У воротъ образовалась густая толпа, когда онъ уѣзжалъ. Цѣлыя шайки невѣжественныхъ оборванцевъ нѣсколько миль бѣжали рядомъ съ его экипажемъ; нѣкоторые поскакали въ Дублинъ, чтобы тамъ проститься съ нимъ въ послѣдній разъ. Большого труда стоило даже предупредить, чтобы нѣкоторые не скрылись на кораблѣ, желая сопровождать своего молодого барина въ Англію. Надо отдать справедливость этому повѣсѣ, что когда онъ снова появился у насъ, то у него былъ мужественно благородный видъ и вообще во всей его особѣ было что-то, что свидѣтельствовало о знатности рода, отъ котораго онъ происходилъ. Онъ былъ вылитый портретъ нѣкоторыхъ изъ мрачныхъ рыцарей дома Линдона, изображенія которыхъ висѣли въ Хактонской галлереѣ, гдѣ онъ проводилъ большую часть дня, погруженный въ пыльныя книжки, которыя бралъ изъ библіотеки и которыя я терпѣть не могу видѣть въ рукахъ образованнаго молодого человѣка. При мнѣ онъ всегда сохранялъ глубокое молчаніе и высокомѣрную манеру держать себя, что было особенно несносно потому, что я въ сущности никакъ не могъ придраться къ нему; но все поведеніе его было дерзко надменнымъ въ высшей степени. Мать его очень взволновалась при встрѣчѣ съ нимъ; онъ же, если и чувствовалъ какое-нибудь волненіе, конечно, не выказывалъ его. Цѣлуя ея руку, онъ сдѣлалъ ей низкій и. церемонный поклонъ, а когда я протянулъ ему свою руку, онъ заложилъ свои руки за спину, пристально посмотрѣлъ на меня, наклонилъ голову и сказалъ: "кажется, м-ръ Барри Линдонъ". Затѣмъ повернулся спиной и сталъ говорить съ матерью о погодѣ, называя ее постоянно: "ваше сіятельство". Она разсердилась на такое поведеніе и, оставшись съ нимъ наединѣ, рѣзко сдѣлала ему выговоръ за то, что онъ не подалъ руки отцу.
   -- Отцу, сударыня?-- отвѣчалъ онъ.-- Вы ошибаетесь. Мой отецъ былъ высокопочтенный сэръ Чарльзъ Линдонъ. Если другіе это забыли, то "я" не забылъ.
   Это было объявленіемъ войны мнѣ, это я сразу замѣтилъ, хотя, говоря правду, я готовъ былъ встрѣтить его хорошо и жить съ нимъ въ дружелюбныхъ отношеніяхъ. Но каковы люди ко мнѣ, таковъ и я къ нимъ. Кто можетъ порицать меня за ссоры съ этимъ молодымъ негодяемъ или сваливать на меня послѣдовавшія бѣды? Можетъ быть я и потерялъ терпѣніе и жестко обращался съ нимъ; но ссору началъ онъ, а не я, и онъ долженъ по справедливости и отвѣчать за дурныя послѣдствія. Такъ какъ порокъ слѣдуетъ душить въ зародышѣ, а глава семейства обязанъ пользоваться такимъ образомъ своей властью, чтобы на этотъ счетъ не могло возникнуть никакихъ сомнѣній, то я ухватился за первый же случай, чтобы посчитаться съ мастеромъ Буллингдономъ. На другой день послѣ его пріѣзда на отказъ его исполнить одно изъ моихъ требованій, я призвалъ его къ себѣ въ кабинетъ и сильно высѣкъ его. Этотъ процессъ наказанія, сознаюсь, нѣсколько взволновалъ меня самого, на первый разъ, такъ какъ я еще никогда не билъ лорда хлыстомъ, но къ этому я скоро привыкъ; его спина и мой хлыстъ скоро свели тѣсное знакомство и послѣ этого я уже съ нимъ нисколько не церемонился.
   Если бы я сталъ передавать всѣ случаи неповиновенія и грубаго отношенія ко мнѣ молодого Буллнягдона, то я навелъ бы скуку на читателей. Его упорство было еще, пожалуй, сильнѣе моего, ибо отецъ семейства, какъ бы онъ ни старался исполнять свои обязанности относительно дѣтей, не можетъ же драть ихъ съ утра до вечера за каждый проступокъ и хотя я и пріобрѣлъ репутацію жестокаго отчима, однако, могу дать честное слово въ томъ, что много разъ не наказывалъ его, когда онъ этого заслуживалъ. Кромѣ того, въ году было цѣлыхъ восемь мѣсяцевъ, когда онъ избавлялся отъ меня, а именно: во время моего пребыванія въ Лондонѣ, когда я занималъ свое мѣсто въ парламентѣ и при дворѣ моего милостиваго государя. Въ то время я не препятствовалъ ему заниматься греческимъ и латинскимъ языками съ старымъ ректоромъ, который крестилъ его и имѣлъ большое вліяніе на заблудшаго юношу. Послѣ ссоры или сцены со мной, непокорный мальчишка обыкновенно искалъ убѣжища и совѣта въ домѣ священника и я долженъ сознаться, что пасторъ былъ довольно безпристрастенъ въ своемъ судѣ между нами. Однажды онъ привелъ мальчика за руку въ Хактонъ, хотя далъ обѣщаніе никогда не переступать моего порога, подвелъ его ко мнѣ и сказалъ, "что привелъ молодого лорда, который сознается въ своемъ заблужденіи и готовъ подвергнуться всякому наказанію, которое я на него наложу".
   Вслѣдствіе этого, я наказалъ его палкой въ присутствіи двухъ или трехъ пріятелей, которые въ это время пили вино со мной. И надо отдать ему справедливость, онъ вынесъ удары, не вскрикнувъ и не застонавъ. Это показываетъ, что я не былъ жестокъ въ обращеніи съ нимъ, такъ какъ самъ священникъ признавалъ за мною право наказывать его такъ, какъ я найду нужнымъ.
   Нѣсколько разъ Лавендеръ, гувернеръ Бріана, пытался наказать лорда Буллингдона, но послѣдній былъ слишкомъ силенъ для него и, поваливъ оксфордскаго ученаго на полъ, прижалъ его стуломъ, къ великому восхищенію маленькаго Бріана, кричавшаго: "браво, Булли, бей его, бей его!" И Булли, конечно, билъ такъ, что отбилъ гувернеру охоту наказывать его самолично. Онъ сталъ доносить о продѣлкахъ милорда мнѣ, своему покровителю и защитнику.
   Съребеикомъ Буллингдонъ, странно сказать, ладилъ отлично. Онъ полюбилъ малютку, котораго любили, правда, всѣ,-- полюбилъ его тѣмъ болѣе, какъ онъ говорилъ; что онъ былъ "на половину Линдонъ". И было за что любить его, такъ какъ заступничество милаго ангела, который говорилъ: "Папа! не сѣки Булли сегодня!" не разъ спасало его отъ заслуженнаго наказанія.
   Съ матерью онъ вначалѣ едва снисходилъ до какого-либо общенія, говоря, что она не принадлежитъ болѣе къ семьѣ. Да и за что бы ему любить ее? Она никогда не была ему матерью. Но одна черта его дастъ понятіе читателю объ упрямствѣ и строптивости мальчишки. На меня нападали за то, что я не давалъ мальчику приличнаго джентльмену воспитанія и не помѣстилъ его въ школу; но дѣло въ томъ, что онъ самъ никогда этого не хотѣлъ. Я предлагалъ ему это нѣсколько разъ (мнѣ самому онъ надоѣлъ и мнѣ хотѣлось избавиться отъ его нахальства); но онъ каждый разъ отказывался и я долго не могъ себѣ представить, что могло удерживать его въ домѣ, гдѣ ему жилось далеко не сладко.
   Впослѣдствіи все объяснилось. Между мной и леди Линдонъ происходили частыя ссоры; иногда я былъ правъ, иногда она; а такъ какъ ни она, ни я, не имѣли ангельскаго характера, то сцены происходили жестокія. Я часто бывалъ пьянъ, а въ такомъ состояніи кто же можетъ отвѣчать за себя? Можетъ быть, я и дѣйствительно въ такихъ случаяхъ нѣсколько грубо обращался съ нею, иногда, быть можетъ, швырялъ въ нее стаканомъ или называлъ какими-нибудь нелестными именами. Можетъ быть даже, я угрожалъ ея жизни (хотя мнѣ не было никакой выгоды убивать ее) и сильно пугалъ ее.
   Послѣ одной изъ такихъ ссоръ, она съ крикомъ бросилась бѣжать по галлереямъ, а я, пьяный какъ лордъ, шатаясь, послѣдовалъ за ней. Буллингдонъ, вѣроятно, привлеченный шумомъ, вышелъ изъ своей комнаты, и въ ту минуту, какъ я уже настигалъ жену, дерзкій бездѣльникъ сшибъ меня съ ногъ, которыя были очень не тверды, затѣмъ, схвативъ мать, почти въ обморокѣ, увелъ ее въ свою комнату, гдѣ онъ, но просьбѣ ея, далъ ей обѣщаніе никогда не покидать дома, пока она будетъ жить вмѣстѣ со мной. Я ничего не зналъ объ этомъ обѣщаніи, да и обо всемъ этомъ происшествіи, такъ какъ слуги подняли меня и уложили въ постель; я же на другое утро помнилъ о всемъ этомъ столько же, сколько и о томъ, что случилось, когда я былъ груднымъ младенцемъ. Леди Линдонъ разсказала мнѣ объ этомъ спустя нѣсколько лѣтъ, и я упоминаю объ этомъ здѣсь для того, чтобы имѣть право сказать "не виновенъ" относительно обвиненія меня въ жестокости къ моему пасынку. Пусть же мои обвинители оправдаютъ, если могутъ, поведеніе этого разбойника, который своему естественному защитнику и отчиму подставляетъ ногу послѣ обѣда.
   Это обстоятельство послужило къ сближенію матери съ сыномъ на нѣкоторое время; но характеры ихъ были слишкомъ различны. Мнѣ кажется, что она слишкомъ любила меня, чтобы помириться съ нимъ окончательно и искренно. Когда онъ возмужалъ, его ненависть ко мнѣ возросла до ужасныхъ размѣровъ и, увѣряю васъ, я отплачивалъ ему съ лихвой. Должно быть, ему было шестнадцать лѣтъ, когда этотъ повѣса, при возвращеніи моемъ изъ парламента, когда я хотѣлъ наказать его палкой, далъ мнѣ понять, что онъ не намѣренъ болѣе подвергаться такому наказанію и, заскрежетавъ зубами, сказалъ, что если я подниму на него руку, онъ меня застрѣлитъ. Я посмотрѣлъ на него. Онъ уже выросъ и былъ настоящимъ мужчиной: я долженъ былъ оставить эту необходимую часть воспитанія.
   Приблизительно въ это же время я собралъ отрядъ въ Америку и мои враги (а со времени моей побѣды надъ Типтофомъ у меня ихъ было много), начали распространять про меня самые безсовѣстные слухи по поводу моего поведенія относительно пасынка и обвинять меня въ томъ, что будто бы я хочу сбыть его съ рукъ. Такимъ образомъ, моя вѣрность монарху была истолкована неестественнымъ покушеніемъ на жизнь Буллингдона. Говорили, что я собралъ этотъ отрядъ съ единственной цѣлью побудить молодого лорда взять на себя команду его и такимъ образомъ избавиться отъ него. Можетъ быть, они даже называли и имя человѣка въ этомъ отрядѣ, которому поручено было отправить его на тотъ свѣтъ при первой же стычкѣ, и называли сумму, за которую я подкупилъ его; въ дѣйствительности же я полагалъ тогда (и хотя мое пророчество не сбылось еще, но я все-таки не сомнѣваюсь, что оно сбудется), что милордъ Буллингдонъ не нуждается въ моей помощи для того, чтобы отправиться на тотъ свѣтъ, но самъ нашелъ туда дорогу, по которой, навѣрное, и слѣдовалъ. И дѣйствительно, онъ вступилъ рано на эту дорогу; изъ всѣхъ дерзкихъ непокорныхъ сыновей, огорчавшихъ когда-либо любящихъ родителей, этотъ повѣса былъ самый неисправимый. На него не дѣйствовали ни побои, ни угрозы, ни ласки.
   Въ присутствіи моего маленькаго сына, когда гувернеръ приводилъ его за столъ въ то время, какъ мы сидѣли за бутылкой послѣ обѣда, лордъ Буллингдонъ начиналъ издѣваться надо мной.
   -- Милое дитя,-- говорилъ онъ. цѣлуя и лаская ребенка, -- какъ жаль, что я не умеръ для твоего благополучія! Линдоны имѣли бы тогда болѣе достойнаго представителя и пользовались бы всѣми выгодами славнаго рода Барри изъ Барріога. Неправда-ли, мистеръ Линдонъ?
   И онъ всегда выбиралъ дни, когда бывало въ гостяхъ у меня мѣстное дворянство или духовенство, чтобы держать мнѣ такія дерзкія рѣчи.
   Въ другой разъ (это былъ день рожденія Бріана), мы давали большой балъ въ Хактонѣ и пришло время маленькому Бріану появиться среди насъ, какъ онъ всегда это дѣлалъ, одѣтый въ красивѣйшій придворный костюмъ, какой только можно себѣ представить (я и теперь не могу удержаться отъ слезъ при воспоминаніи о свѣтлыхъ взорахъ этого милаго личика). Вокругъ ребенка собралась толпа гостей. Онъ же вошелъ въ танцовальный залъ съ старшимъ братомъ своимъ, который былъ -- можете себѣ представить?-- въ чулкахъ и велъ за ручку маленькаго Бріана, шлепавшаго въ большихъ башмакахъ старшаго брата.
   -- Неправда-ли, какъ ему мои башмаки впору, сэръ Ричардъ Уаргревъ?-- сказалъ этотъ юный бездѣльникъ.
   Гости начали переглядываться и улыбаться, а леди Линдонъ съ большимъ достоинствомъ подошла къ лорду Буллингдону и, схвативъ ребенка на руки, сказала:
   -- По тому, какъ я люблю это дитя, милордъ, вы можете судить о томъ, какъ я могла бы любить его старшаго брата, если бы только онъ былъ достоинъ материнской любви!
   И леди Линдонъ, разрыдавшись, вышла изъ комнаты, оставивъ молодого лорда нѣсколько сконфуженнымъ.
   Наконецъ, однажды его поведеніе относительно меня было такъ оскорбительно (это было на охотѣ и въ большомъ обществѣ), что я окончательно вышелъ изъ себя, бросился на него, силой вышибъ его изъ сѣдла и, бросивъ его на землю, соскочилъ самъ съ коня и сталъ хлестать его изо всѣхъ силъ бичемъ по головѣ, такъ что если бы меня не удержали во время, я бы убилъ его -- до такой степени я вспылилъ.
   Его отвезли домой и уложили въ постель, гдѣ онъ два дня пролежалъ въ жару, я думаю, болѣе отъ злости и обиды, нежели отъ наказанія. На третій же день, когда я послалъ къ нему спросить, придетъ-ли онъ къ общему столу, на столѣ въ его комнатѣ нашли письмо, а кровать его была пуста и холодна. Молодой негодяи бѣжалъ и имѣлъ дерзость написать своей матери письмо въ слѣдующихъ выраженіяхъ:
   "Сударыня,-- писалъ онъ,-- я терпѣлъ такъ долго, какъ только можетъ терпѣть человѣкъ, дурное обращеніе этого нахальнаго ирландскаго выскочки, за котораго вы вышли замужъ. Не одна низменность его происхожденія и грубость его манеръ оттолкнули меня и заставляютъ меня ненавидѣть его до тѣхъ поръ, пока я буду имѣть честь носить имя Линдона, котораго онъ не достоинъ, но главнымъ образомъ его низкое поведеніе относительно вашего сіятельства, его грубое, мужицкое обращеніе съ вами, его открытая невѣрность вамъ, его дурныя привычки, пьянство, безстыдныя кражи и расточительность моего и вашего состоянія. Эти оскорбленія, наносимыя вамъ, оскорбляютъ и раздражаютъ меня болѣе, нежели его постыдное поведеніе относительно меня. Я остался бы съ вами, какъ обѣщалъ вамъ, но вы въ послѣднее время снова приняли сторону вашего мужа, а такъ какъ я лично не могу наказать этого невоспитаннаго, необразованнаго мужика, который, къ стыду нашему, мужъ моей матери, такъ какъ я не могу быть молчаливымъ свидѣтелемъ его обращенія съ вами, то я рѣшился бѣжать отъ него, какъ отъ чумы, рѣшился оставить мою родину на все время его ненавистной жизни или до моей смерти. Я имѣю нсбольшое состояніе, оставшееся мнѣ отъ отца, которое м-ръ Барри у меня, разумѣется, отниметъ при первой возможности; но если ваше сіятельство сохранили еще какія-нибудь материнскія чувства ко мнѣ, то вы, можетъ быть, доставите мнѣ эти деньги. Гг. Чайльдсъ, банкиры, могутъ выплатить мнѣ ихъ по вашему приказанію. Если они подобнаго распоряженія не получатъ, то я вовсе не удивлюсь, зная, что вы находитесь въ рукахъ негодяя, который не посовѣстился бы грабить и на большой дорогѣ. Въ такомъ случаѣ я постараюсь пробить себѣ дорогу въ жизни болѣе честными средствами, чѣмъ этотъ нищій авантюристъ употребилъ для того, чтобы выгнать меня изъ моего дома и лишить моихъ правъ".
   Это сумасшедшее посланіе было подписано:

"Буллингдонъ".

   И всѣ сосѣди клялись; что я былъ виновникомъ его бѣгства и желалъ бы извлечь изъ него выгоды.
   Я же честью удостовѣряю, что самымъ искреннимъ образомъ желалъ, по прочтеніи подлаго письма, имѣть негодяя подъ рукой, чтобы наглядно выразить ему свое мнѣніе о немъ. Но что себѣ люди забрали въ голову, того ничѣмъ у нихъ не вышибешь, и всѣ говорили, что я хотѣлъ убить Буллингдона, тогда какъ убійство, какъ я уже сказалъ, никогда не было моимъ порокомъ. Да если бы даже я и желалъ вреда моему юному врагу, то самая обыкновенная осторожность остановила бы меня, такъ какъ я зналъ, что онъ самъ идетъ на встрѣчу своей судьбѣ.
   Долго мы не слыхали ничего о предпріимчивомъ юношѣ; но, наконецъ, по прошествіи пятнадцати мѣсяцевъ я имѣлъ удовольствіе опровергнуть нѣкоторыя изъ злобныхъ обвиненій противъ меня, показавъ вексель, подписанный рукой Буллингдона и данный имъ генералу тарльтонской арміи въ Америкѣ, гдѣ мой отрядъ велъ себя превосходно и гдѣ милордъ служилъ волонтеромъ. Но многіе изъ моихъ милыхъ друзей все-таки продолжали приписывать мнѣ всякія злостныя намѣренія. Лордъ Типтофъ не вѣрилъ, чтобы я заплатилъ по какому бы то ни было векселю, а тѣмъ болѣе по векселю лорда Буллингдона. Старая леди Бетти Гримсби, его сестра, упорно продолжала увѣрять, что вексель поддѣльный и что бѣдный лордъ умеръ, пока не пришло къ ней письмо отъ самого Буллингдона, который изъ главной квартиры арміи въ Нью-Іоркѣ писалъ ей о празднествахъ, даваемыхъ офицерами нашимъ прославленнымъ военачальникамъ, двумъ братьямъ Гоуэсамъ. Но даже, если бы я и дѣйствительно убилъ лорда Буллингдона, я не могъ бы встрѣтить болѣе позорнаго пріема, чѣмъ тотъ, какой мнѣ выпадалъ на долю вездѣ, гдѣ бы я ни показывался. "Вы скоро услышите о смерти молодого человѣка",-- говорилъ одинъ изъ моихъ друзей.-- "А за нимъ послѣдуетъ и жена",-- прибавлялъ другой.-- "Онъ женится тогда на Дженни Джонсъ", -- увѣрялъ третій,-- и такъ далѣе. Лавендеръ передавалъ мнѣ всѣ эти скандальные толки. Весь край былъ противъ меня. Фермеры въ рыночные дни едва дотрогивались до шляпы и отходили прочь, джентльмены, сопровождавшіе меня на охоту, отказались отъ нея и скинули мой мундиръ. На публичномъ балу, гдѣ я пригласилъ леди Сузанну Каперморъ и занялъ мое мѣсто третьимъ въ танцахъ послѣ герцога и маркиза, какъ мнѣ подобало, всѣ пары отвернулись, когда мы подошли къ нимъ, и мы должны были танцовать одни. Но Сузанна Кацерморъ обожаетъ танцы и готова была бы плясать на похоронахъ, если бы ее кто-нибудь пригласилъ, я же былъ слишкомъ уменъ, чтобы показать, что замѣтилъ обиду. Поэтому мы танцовали съ самымъ низкимъ народомъ, который только допускался на эти публичныя собранія: съ аптекарями, стряпчими, винными торговцами и т. д.
   Епископъ, родственникъ леди Линдонъ, не пригласилъ насъ во дворецъ на засѣданія. Словомъ, на меня посыпались всяческія непріятности, какія только могутъ постигнуть ни въ чемъ неповиннаго и почтеннаго джентльмена.
   Въ Лондонѣ, куда я отправился съ своимъ семействомъ, меня встрѣтили едва-ли радушнѣе. На представленіи моемъ государю въ Сентъ-Джемсѣ, его величество не безъ умысла спросилъ меня, имѣюли я извѣстія о лордѣ Буллингдонѣ, на что я съ необычайнымъ присутствіемъ духа отвѣчать:
   -- Государь, милордъ Буллингдонъ сражается въ Америкѣ съ мятежниками, воставшими противъ короны. Не пожелаете-ли, ваше величество, чтобы я послалъ еще такой же другой отрядъ на помощь ему?
   Въ отвѣтъ на это король повернулъ мнѣ спину, а я съ поклономъ удалился изъ пріемной комнаты.
   Когда леди Линдонъ цѣловала руку королевы въ гостиной, я узналъ, что тотъ же самый вопросъ былъ сдѣланъ и ей, и она пріѣхала домой сильно взволнованная дурнымъ пріемомъ. Такова была награда за преданность и за жертву на пользу отечества! Я тотчасъ же всѣмъ домомъ переселился въ Парижъ, гдѣ меня встрѣтили совершенно иначе, но не долго пришлось мнѣ наслаждаться восхитительной жизнью этой столицы. Французское правительство, давно уже поддерживавшее тайныя сношенія съ американскими мятежниками, открыто признало теперь независимость Соединенныхъ Штатовъ. Послѣдовало объявленіе войны. Всѣмъ англичанамъ приказано было выѣзжать изъ Парижа и мнѣ пришлось оставить тамъ двухъ-трехъ неутѣшныхъ красавицъ. Это единственное мѣсто, гдѣ джентльменъ можетъ жить, какъ ему угодно, не будучи стѣсняемъ своей женой. Мы съ графиней видѣлись только въ общественныхъ мѣстахъ, въ Версалѣ или за игорнымъ столомъ королевы, и нашъ маленькій Бріанъ пріобрѣталъ все болѣе изящныя манеры, восхищавшія всѣхъ, кто зналъ его.
   Здѣсь мнѣ слѣдуетъ упомянуть о свиданіи съ моимъ добрымъ дядей, шевалье де-Баллибарри, котораго я оставилъ въ Брюсселѣ съ твердымъ намѣреніемъ посвятить свои дни спасенію души и который удалился въ монастырь. Но съ тѣхъ поръ онъ снова появился въ свѣтъ, къ великому раскаянію своему, такъ какъ на старости лѣтъ до безумія влюбился въ французскую актрису, которая, какъ дѣлаютъ всѣ дамы подобнаго сорта, раззорила, бросила его и насмѣялась надъ нимъ. Его раскаяніе было весьма назидательно. Подъ руководствомъ ирландскихъ монаховъ онъ еще разъ обратилъ свои мысли къ религіи и единственной просьбой его, когда я спросилъ его, чѣмъ могу помочь ему, состояла въ томъ, чтобы я внесъ порядочный вкладъ въ монастырь, въ который онъ намѣревался удалиться.
   Этого я, конечно, не могъ сдѣлать: мои религіозныя убѣжденія не позволяли мнѣ поддерживать суевѣріе, и мы разстались со старикомъ довольно холодно, вслѣдствіе отказа моего, какъ онъ говорилъ, обезпечить ему покойную старость.
   Но дѣло въ томъ, что въ то время я былъ очень бѣденъ. Между нами сказать, маленькая Розмонъ изъ французской оперы, неважная танцовщица, но очаровательно сложенная, раззоряла меня на брилліанты, экипажи и счета ея поставщиковъ. Къ этому же прибавлялось мое несчастіе въ игрѣ, такъ что я принужденъ былъ платить долги, занимая у ростовщиковъ подъ безсовѣстные проценты, закладывая брилліанты леди Линдонъ (эта безсовѣстная Розмонъ выманила у меня нѣкоторые изъ нихъ) и прибѣгая къ множеству подобныхъ средствъ, чтобы достать денегъ. Но когда дѣло идетъ о чести, то развѣ я когда-нибудь измѣнялъ ей? И кто можетъ сказать, что Барри Линдонъ не заплатилъ проиграннаго на пари?
   Что касается моихъ честолюбивыхъ мечтаній относительно званія ирландскаго пэра, то, по возвращеніи въ Лондонъ, я сталъ убѣждаться, что введенъ въ заблужденіе этимъ негодяемъ лордомъ Кребсомъ, который любилъ брать съ меня деньги, а имѣлъ настолько же вліянія доставить мнѣ графскую корону, настолько и папскую тіару. Король, по возвращеніи моемъ изъ Европы, не былъ ко мнѣ милостивѣе, нежели до моего отъѣзда; а отъ одного изъ адъютантовъ герцоговъ, братьевъ короля, я узналъ, что мое поведеніе и мои удовольствія въ Парижѣ были представлены самымъ ужаснымъ образомъ слѣдившими за мной шпіонами и осуждались королемъ, и что государь, подъ впечатлѣніемъ этихъ навѣтовъ, сказалъ, что я самый развращенный человѣкъ въ трехъ королевствахъ. Я развращенный! Я безчестилъ мое имя и мою страну! Услышавъ эти клеветы, я пришелъ въ такое бѣшенство, что отправился къ лорду Норту, чтобы переговорить съ министромъ, настоять на томъ, чтобы быть принятымъ его величествомъ и оправдаться отъ взводимыхъ на меня обвиненіи, выставить на видъ мои заслуги передъ правительствомъ, которыя я оказалъ, вотируя вмѣстѣ съ нимъ, и спросить, когда я получу обѣщанную награду, т. е. титулъ, принадлежавшій моимъ предкамъ?
   У тучнаго лорда Норта была какая-то сонно-холодная манера, которая всегда ужасно раздражала оппозицію. Онъ выслушалъ меня съ полузакрытыми глазами. Когда я окончилъ свою, въ высшей степени, возбужденную рѣчь, которую я произнесъ расхаживая по комнатѣ и жестикулируя, со всей энергіей ирландца, онъ открылъ одинъ глазъ, улыбнулся и вѣжливо спросилъ, кончилъ-ли я. Когда я отвѣтилъ утвердительно:
   -- Ну, мистеръ Барри,-- сказалъ онъ, -- теперь я отвѣчу вамъ по всѣмъ пунктамъ. Король, какъ вы знаете, совсѣмъ не желаетъ производить кого бы то ни было въ пэры. Ваши просьбы были ему представлены и его величество соизволилъ отвѣтить, что вы самый большой нахалъ во всѣхъ его владѣніяхъ и скорѣе заслуживаете висѣлицу, нежели баронскую корону. Что касается до того, чтобы отнять у насъ свою поддержку, то вы совершенно вольны нести вашъ голосъ куда вамъ будетъ угодно. А теперь, такъ какъ у меня много занятій, быть можетъ, вы соблаговолите удалиться.
   Съ этими словами онъ лѣниво поднялъ руку къ звонку и поклонился, простодушно спрашивая меня, не можетъ-ли онъ мнѣ быть полезенъ чѣмъ-либо другимъ.
   Я вернулся домой въ неописуемомъ бѣшенствѣ и такъ какъ въ этотъ день у меня обѣдалъ лордъ Кребсъ, я сорвалъ съ него парикъ и бросилъ ему въ лицо. Затѣмъ я ударилъ его ногой какъ разъ въ ту часть его персоны, куда, какъ говорили, ударилъ его нѣкогда король. Исторія эта на другой же день разнеслась по городу. Въ клубахъ и эстампныхъ лавкахъ появились каррикатуры, изображавшія мое нападеніе на лорда. Весь городъ хохоталъ надъ лордомъ и ирландцемъ и, разумѣется, всѣ узнавали обоихъ. Что касается до меня, то я считался однимъ изъ самыхъ извѣстныхъ лицъ въ Лондонѣ. Моя одежда, мои экипажи и мой образъ жизни славились какъ особенности законодателя модъ, а моя популярность, не особенно громкая въ аристократическомъ кругу, была весьма значительной въ другихъ сферахъ общества. Конечно, всѣ знали меня за стойкаго протестанта и, послѣ моей ссоры съ лордомъ Нортомъ, я круто повернулъ къ оппозиціи и досаждалъ ему всѣми средствами, какія только были въ моемъ распоряженіи.
   Къ несчастію, запасъ ихъ оказался не очень великъ, такъ какъ я былъ плохой ораторъ и палата не хотѣла меня слушать, а въ 1780 г., послѣ Гордоновой смуты, парламентъ былъ распущенъ и начались общіе выборы. Все это случилось, какъ и всѣ мои неудачи, въ весьма неблагопріятное для меня время. Я принужденъ былъ доставать очень много денегъ, на самыхъ раззорительныхъ условіяхъ, чтобы бороться съ противниками по выборамъ, такъ какъ снова Типтофы выступили противъ меня, болѣе энергично и ожесточеннѣе, чѣмъ прежде.
   Даже теперь еще кровь у меня кипитъ, когда я вспоминаю мошенническое поведеніе моихъ враговъ относительно меня. Меня представляли какимъ-то ирландскимъ Синей Бородой, на меня писали пасквили, рисовали грубыя каррикатуры, въ которыхъ я изображался сѣкущимъ леди Линдонъ и бичующимъ лорда Буллингдона, выгоняющимъ его изъ дома въ грозу и бурю и т. п. Затѣмъ нарисована была ирландская лачуга, въ которой я будто бы родился; другія картинки представляли меня лакеемъ съ сапожной щеткой и ваксой. На меня обрушился цѣлый потокъ клеветы, въ которомъ всякій, менѣе умный человѣкъ, погибъ бы неминуемо.
   Но хотя я и смѣло встрѣтилъ враговъ, хотя я истратилъ громадныя суммы на выборы, хотя я широко распахнулъ двери Хактона, и шампанское, и бургонское пили какъ у меня, такъ и во всѣхъ моихъ гостинницахъ, какъ простую воду, выборы прошли не въ мою пользу. Подлое дворянство обратилось противъ меня и присоединилось къ партіи Типтофовъ. Говорили даже, что я силой держу при себѣ свою жену и хотя я посылалъ ее одну по городу съ моими цвѣтами и съ маленькимъ Бріаномъ на колѣняхъ и заставилъ ее сдѣлать визиты женѣ мэра и важнѣйшимъ дамамъ, ничто не могло разубѣдить людей въ томъ, что она живетъ въ страхѣ и трепетѣ передо мной, и грубая толпа спрашивала ее, какъ она осмѣливается ѣхать домой и любитъ-ли она кнутъ на ужинъ.
   Меня не выбрали и векселя посыпались на меня дождемъ. Всѣ векселя, какіе я раздавалъ со дня моей женитьбы, присылались ко мнѣ съ замѣчательнымъ единодушіемъ кредиторовъ, такъ что на столѣ лежали ихъ цѣлыя груды. Я не скажу ихъ суммы -- она была просто ужасна. Мои управляющіе и адвокаты еще болѣе ухудшили дѣло. Я запутался въ неразрывной сѣти векселей, долговыхъ обязательствъ, закладныхъ и всѣхъ присущихъ имъ ужасовъ. Судебные пристава одинъ за другимъ пріѣзжали изъ Лондона, дѣлали одну опись за другой, состояніе леди Линдонъ уплывало безвозвратно, для удовлетворенія этихъ хищниковъ. Надо отдать ей справедивость, она вела себя довольно мило въ это смутное время. Когда мнѣ нужны были деньги, мнѣ стоило только приласкать ее, а когда я ласкалъ ее, я всегда могъ привести эту слабоумную, напуганную женщину въ такое расположеніе духа, что она, только для сохраненія мира хотя на недѣлю, готова была подписывать векселя на тысячи фунтовъ въ годъ. Когда же начались мои хлопоты въ Хактонѣ и я рѣшился ухватиться за единственное оставшеееся мнѣ средство, т. е. удалиться въ Ирландію и жить тихо, предоставивъ лучшую часть доходовъ кредиторамъ до тѣхъ поръ, пока всѣ долги будутъ уплачены, миледи очень обрадовалась мысли уѣхать и сказала, что если мы будемъ жить тихо и мирно, все уладится. Конечно, она рада была терпѣть даже относительную бѣдность, въ которой намъ пришлось бы жить, ради того домашняго мира, на который она надѣялась. Мы тотчасъ же переправились въ Бристоль, предоставивъ этимъ негодяямъ поносить насъ за спиной. Мои лошади и собаки были тотчасъ же проданы. Эти гарпіи рады были бы растерзать меня, если бы это было въ ихъ власти. Ловкостью и умомъ я выручилъ за мои собственныя владѣнія и копи ихъ первоначальную цѣну и плуты, въ этомъ отношеніи, остались съ носомъ. Что же касается до серебра и всей движимости въ лондонскомъ домѣ, то они не имѣли права трогать этого, такъ какъ все это было достояніемъ наслѣдниковъ дома Линдонъ.
   Итакъ, я переѣхалъ въ Ирландію и поселился на время въ замкѣ Линдонъ. Всѣ вообразили себѣ, что я совершенно раззоренъ и что знаменитый и блестящій Барри Линдонъ никогда болѣе не появится въ обществѣ, въ которомъ онъ блисталъ. Но это было не такъ. Посреди всѣхъ моихъ непріятностей, судьба готовила мнѣ утѣшеніе. Изъ Америки пришли депеши, извѣщавшія о пораженіи лордомъ Корнвалисомъ генерала Гэтса, въ Каролинѣ, и о смерти лорда Буллингдона, служившаго волонтеромъ.
   Для самого себя я былъ равнодушенъ къ громкому ирландскому титулу. Мой сынъ сдѣлался теперь наслѣдникомъ англійскаго графства и я присвоилъ ему титулъ лорда виконта Кэстль-Линдона, третій изъ семейныхъ титуловъ. Моя мать чуть не сошла съ ума отъ радости, привѣтствуя своего внука званіемъ "милорда", и я почувствовалъ, что всѣ мои страданія и лишенія вознаграждены возвышеніемъ моего дорогого ребенка на такой высокій и почетный постъ.
   

ГЛАВА XIX.
Заключеніе.

   Если бы свѣтъ не состоялъ изъ неблагодарныхъ негодяевъ, которые дѣлятъ съ вами ваше благополучіе, пока оно не прекращается, и которые даже, набивая себѣ горло вашими обѣдами и опиваясь вашимъ бургонскимъ, эксплоатируютъ щедраго хозяина пира, я заслужилъ бы самую высокую репутацію, по крайней мѣрѣ, въ Ирландіи, гдѣ щедрость моя не имѣла границъ и великолѣпіе моего дома и моихъ пировъ были не сравнимы ни съ чѣмъ. Пока продолжалось мое великолѣпіе, всѣ могли пользоваться имъ; у меня было столько охотниковъ, что я могъ бы составить изъ нихъ драгунскій полкъ и столько бочекъ вина въ погребѣ, что могъ бы все графство цѣлые годы напаивать пьяными. Замокъ Линдонъ сдѣлался убѣжищемъ цѣлой толпы нуждающихся дворянъ и никогда я не выѣзжалъ на охоту безъ того, чтобы у меня не было дюжины молодцовъ лучшихъ фамилій, которые сопровождали меня какъ пажи или конюшіе. Мой сынъ, маленькій Кэстль-Линдонъ, былъ настоящимъ принцемъ. Его воспитаніе и манеры, даже въ такомъ раннемъ возрастѣ, показывали, что онъ достоинъ двухъ благородныхъ семей, изъ которыхъ онъ произошелъ. Какихъ высокихъ надежда, не лелѣялъ я относительно этого ребенка, придумывая самыя блестящія комбинаціи для его судьбы въ будущемъ. Но злой рокъ рѣшилъ, что я не оставлю по себѣ потомка и что я окончу свою карьеру такъ, какъ кончаю ее теперь: бѣднымъ, одинокимъ, бездѣтнымъ. У меня было много недостатковъ; но никто не скажетъ, что я не былъ добрымъ и нѣжнымъ отцомъ. Я страстно любилъ этого ребенка, можетъ быть, даже слѣпо и пристрастно и ни въ чемъ не мои, ему отказать.
   Клянусь, что я съ радостью умеръ бы, если бы могъ этимъ предотвратить его безвременный конецъ. Мнѣ кажется, ни одного дня не прошло съ тѣхъ поръ, какъ я потерялъ его, чтобы его милое личико и ясная улыбка не свѣтили на меня съ небесъ и чтобы сердце мое не болѣло по немъ! Этотъ милый ребенокъ былъ отнятъ у меня девяти лѣтъ отъ роду, когда онъ сіялъ красотой и былъ полонъ обѣщаній для будущаго. Такъ, сильна его власть надъ моей памятью, что я никогда не могъ забыть его; духа, его витаетъ надо мной ночью у моего печальнаго изголовья. Часто среди дикой компаніи, при звонѣ стакановъ, среди пѣсенъ и смѣха, я думаю о немъ. На моей груди виситъ локонъ его шелковистыхъ, темныхъ, волосъ; онъ пойдетъ со мной въ мою безславную нищенскую могилу, гдѣ, безъ сомнѣнія, скоро улягутся старыя кости Барри Линдона. Мой Бріанъ былъ ребенокъ необыкновенно высокаго ума (и могло-ли быть иначе, когда онъ происходилъ отъ такого отца?), онъ не терпѣлъ даже моей власти и часто возмущался противъ нея, а тѣмъ болѣе противъ материнской и вообще женской воли, надъ которой онъ только смѣялся. Даже мать моя (м-съ Барри изъ Линдона, какъ она теперь называла себя въ честь моей новой фамиліи) никогда не могла справиться съ нимъ. Поэтому вы можете себѣ представить, что онъ всегда дѣлалъ то, что ему хотѣлось. Если бы этого не было, то онъ, пожалуй, былъ бы живъ и теперь.
   Но зачѣмъ жалѣть?-- Развѣ ему не лучше тамъ?-- какое наслѣдство могъ бы оставить ему нищій? Такъ-то лучше. И горе мнѣ, отцу его оставшемуся, чтобы оплакивать его!
   Въ октябрѣ мѣсяцѣ я ѣздилъ въ Дублинъ, повидать адвоката и одного господина, который долженъ быль пріѣхать въ Ирландію, чтобы переговорить со мной относительно кое-какихъ торговыхъ сдѣлокъ и о срубкѣ строевого лѣса въ Хактонѣ. гдѣ я рѣшился, такъ какъ ненавидѣлъ это мѣсто, срубать каждый сучокъ. По этому поводу возникли нѣкоторыя затрудненія. Мнѣ сказали, что я не имѣю права трогать лѣсъ. Грубые мужики всего округа такъ возненавидѣли меня, что отказывались даже коснуться топоромъ этихъ деревьевъ, а мой управляющій, этотъ мошенникъ Ларкингъ, объявилъ, что его жизнь не безопасна между ними, если онъ предприметъ еще какую-нибудь,-- какъ они говорили, -- порчу имѣнія. Каждый предметъ великолѣпной обстановки дома былъ между тѣмъ проданъ; что касается серебра, то я еще раньше отвезъ его въ Ирландію и отдалъ на храненіе банкиру, который мнѣ ссудилъ за него шесть тысячъ фунтовъ стерлинговъ. Тогда-то я и поѣхалъ въ Дублинъ, чтобы видѣться съ англійскимъ лѣсоторговцемъ и такъ убѣдилъ м-ра Сплинта, крупнаго кораблестроителя и лѣсопромышленника изъ Плимута, въ моихъ правахъ на Хактонскій лѣсъ, что онъ согласился купить его за треть цѣны и далъ мнѣ пять тысячъ фунтовъ въ задатокъ, которые я получилъ съ радостью, такъ какъ меня тѣснили кредиторы, а онъ отлично справился съ порубкой лѣса. Онъ послалъ цѣлый полкъ своихъ корабельныхъ плотниковъ и пильщиковъ изъ Плимута и въ два мѣсяца Хактонскій паркъ превратился въ пустыню.
   Но мнѣ съ этой проклятой сдѣлкой не посчастливилось. Я проигралъ большую часть денегъ въ двѣ ночи у "Дэли", такъ что расплата долговъ ни на шагъ не подвинулась впередъ и прежде, чѣмъ корабль отплылъ въ Голигедъ съ моимъ старымъ плутомъ, лѣсопромышленникомъ, отъ денегъ, заплаченныхъ имъ, у меня оставалось всего нѣсколько сотъ фунтовъ, съ которыми я и возвратился домой въ весьма мрачномъ настроеніи. Такъ какъ мои дублинскіе кредиторы зорко слѣдили за мной, то мои поставщики винъ, узнавъ о проигрышѣ, немедленно подали ко взысканію векселей на нѣсколько тысячъ фунтовъ.
   Я купилъ въ Дублинѣ, согласно своему обѣщанію -- я никогда не измѣнялъ данному слову,-- маленькую лошадь для моего дорогого Бріана въ подарокъ въ наступавшую десятую годовщину его рожденія. Это было прелестное животное и стоило очень дорого; но я никогда не жалѣлъ денегъ для милаго ребенка. Однако, лошадь оказалась очень дикой; она сбросила одного изъ конюховъ, который объѣзжалъ ее, и онъ сломалъ себѣ ногу; хотя я и самъ пріѣхалъ на ней домой, но только моя сила и тяжесть могли обуздать животное.
   Вернувшись домой, я отправилъ лошадь съ грумомъ на сосѣднюю ферму, чтобы тамъ ее объѣздили, а Бріану, которому страстно хотѣлось видѣть свою лошадку, я сказалъ, что онъ получитъ ее въ день рожденья и тогда можетъ охотиться на ней съ моими собаками. Я и самъ заранѣе радовался, что увижу моего милаго мальчика на охотѣ, которую, какъ я надѣялся, онъ будетъ вести когда-нибудь вмѣсто его любящаго отца. Увы! никогда славному мальчику не суждено было занять среди мѣстнаго дворянства мѣсто, принадлежавшее ему по праву рожденія и по уму.
   Хотя я и не вѣрю ни на, сны, ни въ дурныя предзнаменованія, однако, я признаю, что когда какое-нибудь несчастіе угрожаетъ человѣку, то у него бываютъ, иногда странныя и ужасныя предчувствія. Такъ, лэди Линдонъ два раза видѣла во снѣ, что сынъ ея умеръ; но такъ какъ она стала ужасно нервна и причудлива, я смѣялся надъ ея страхами, а также и надъ своими. Какъ-то невзначай, за бутылкой вина послѣ обѣда, я проговорился Бріану, который постоянно спрашивалъ меня о лошадкѣ, что она находится на Дуланской фермѣ и что конюхъ Микъ объѣзжаетъ ее тамъ.
   -- Обѣщай мнѣ, Бріанъ, -- воскликнула его мать,-- что ты не поѣдешь на лошади иначе, какъ съ отцомъ.
   Но я только сказалъ на это:
   -- Сударыня, вы глупы!-- такъ какъ меня сердила ея глупая трусость, которая всегда проявлялась некстати, но, обратившись къ Бріану, я прибавилъ:
   -- А вашу милость я обѣщаю выдрать, если вы поѣдете безъ моего позволенія.
   Я думаю, бѣдный робенокъ готовъ былъ вынести даже это наказаніе ради удовольствія и, можетъ быть, онъ думалъ, что отецъ слишкомъ любитъ его, чтобы привести въ исполненіе свою угрозу; но только на слѣдующее утро, когда я всталъ довольно поздно, такъ какъ вечеромъ долго сидѣлъ за бутылкой, я узналъ, что мальчикъ еще на зарѣ вышелъ изъ дома, прокравшись черезъ комнату гувернера (это былъ мой родственникъ Редмондъ Куинъ, котораго я взялъ къ себѣ), и я не сомнѣвался въ томъ, что онъ пошелъ на Дуланскую ферму.
   Я взялъ большой бичъ и въ бѣшенствѣ поскакалъ за нимъ, поклявшись, что сдержу слово. Но, Господи Боже мой! я позабылъ и думать объ этомъ, когда въ трехъ миляхъ отъ дома встрѣтилъ печальную процессію: крестьяне со стономъ и воемъ, какъ это дѣлаютъ ирландцы, вели лошадь подъ уздцы, а на двери, которую несли нѣсколько человѣкъ, лежалъ мой маленькій Бріанъ. Онъ былъ еще въ своихъ высокихъ сапожкахъ со шпорами и въ красномъ съ золотомъ кафтанчикѣ. Милое личико его было смертельно блѣдно; онъ улыбался, протягивая мнѣ ручку и съ трудомъ проговорилъ:
   -- Папа, вѣдь ты меня не будешь сѣчь?
   Въ отвѣтъ ему я только разрыдался. Я видѣлъ очень много умирающихъ и у нихъ у всѣхъ въ глазахъ есть что-то особенное. Былъ, однажды, одинъ маленькій барабанщикъ, котораго я любилъ и котораго убили при Кунерсдорфѣ. Когда я побѣжалъ, чтобы достать ему воды, онъ точно также поглядѣлъ на меня, какъ мои Бріанъ. Да, въ этомъ ужасномъ взглядѣ сомнѣваться невозможно. Мы отнесли его домой и я разослалъ за докторами во всѣ стороны. Но что можетъ сдѣлать докторъ противъ непобѣдимаго врага -- смерти? Тѣ, которые, наконецъ, явились, могли только подтвердить наше отчаяніе. Онъ бойко вскочилъ на свою лошадь, крѣпко держался въ сѣдлѣ, пока животное прыгало и бѣсилось. Сладивъ, наконецъ, съ лошадью, онъ поѣхалъ по краю дороги, у изгороди. Но тутъ на вершинѣ ея были отдѣлившіеся камни, лошадь попала между ними ногой, оступилась, и вмѣстѣ съ своимъ храбрымъ маленькимъ всадникомъ опрокинулась по другую сторону изгороди. Люди говорятъ, что храбрый мальчикъ тотчасъ же вскочилъ и побѣжалъ ловить лошадь, которая тоже вскочила и ускакала, но вдругъ упалъ, словно подстрѣленный. Лицо его поблѣднѣло такъ, что его сочли мертвымъ. Но ему влили немного водки въ ротъ и бѣдный ребенокъ пришелъ въ себя. Но онъ не могъ двинуться: спина его была сломана. Нижняя часть его тѣла омертвѣла. Остальное также не долго жило. Помоги мнѣ, Господи! Онъ жилъ еще два дня и мнѣ остается лишь печальное утѣшеніе, что онъ не страдалъ. Въ это время характеръ бѣднаго малютки совершенно измѣнился: онъ просилъ прощенія у меня и у матери за все свое непослушаніе противъ насъ и говорилъ, что желалъ бы видѣть брата своего, Буллингдона.
   -- Булли былъ лучше тебя, папа,-- говорилъ онъ, -- онъ не ругался такъ и училъ меня многимъ хорошимъ вещамъ, когда тебя не было.
   И взявъ руку своей матери и мою въ каждую изъ своихъ худенькихъ рученокъ, онъ просилъ насъ не ссориться, но любить другъ друга, чтобы мы могли встрѣтиться на небѣ, а Булли сказалъ, что туда не попадаютъ тѣ, которые ссорятся. Мать его была очень тронута этими наставленіями бѣднаго страдающаго ангела и я также. Я бы желалъ, чтобы она помогла мнѣ исполнить просьбу умирающаго ребенка.
   Наконецъ, черезъ два дня онъ умеръ. Вотъ онъ лежитъ, надежда семьи, гордость моей старости, звено, соединявшее меня съ леди Линдонъ.
   -- О, Редмондъ,-- говорила она, стоя на колѣняхъ у тѣла дорогого ангела,-- послушаемся истины, изрѣченной его чистыми устами: исправь свою жизнь и обращайся съ своей любящей женой, какъ сказалъ тебѣ твой умирающій ребенокъ.
   И я обѣщалъ; но есть обѣщанія, которыхъ человѣкъ держать не въ силахъ въ особенности съ такой женщиной, какъ она. Но мы все-таки сблизились послѣ этого горестнаго событія и нѣсколько мѣсяцевъ были друзьями.
   Мнѣ нѣтъ надобности говорить, съ какой роскошью мы похоронили его. Я застрѣлилъ лошадь, которая убила его, у самыхъ дверей склепа, въ которомъ онъ похороненъ. Я былъ какъ безумный и готовъ былъ застрѣлить и себя. Не будь это преступленіемъ, я бы сдѣлалъ это и, быть можетъ, къ лучшему, ибо какова же, была моя жизнь, когда сорвали этотъ нѣжный цвѣтокъ съ моей груди? Это былъ цѣлый рядъ страданій, горестей, бѣдствій, нравственныхъ и матеріальныхъ мученій, какихъ никогда не испытывалъ ни одинъ человѣкъ во всемъ крещеномъ мірѣ.
   Леди Линдонъ, всегда капризная и нервная, послѣ смерти нашего мальчика, стала еще безпокойнѣе и такъ погрузилась въ богомолье, что иногда казалась совсѣмъ невмѣняемой. Ей казалось, что ей являются видѣнія. Она увѣряла, что ангелъ съ неба сказалъ ей, что смерть Бріана была ей наказаніемъ за то, что она пренебрегала своимъ старшимъ сыномъ. Потомъ она говорила, что Будлингдонъ живъ, что она видѣла его во снѣ. Затѣмъ опять горевала о его смерти съ такой силой, какъ будто онъ умеръ послѣднимъ изъ ея двухъ сыновей, а не нашъ драгоцѣнный Бріанъ, который въ сравненіи съ Буллингдономъ былъ то, что брилліантъ по отношенію къ булыжнику. Тяжело было видѣть ея причуды и трудно было справиться съ ними. Въ округѣ стали говорить, что графиня сходитъ съ ума. Мои подлые враги, разумѣется, не замедлили подтвердить и раздуть эти слухи, прибавляя, что я причиной ея болѣзни, что я довелъ ее до безумія, убилъ не только Буллингдона, но даже своего собственнаго сына. Ужь не знаю, что они еще выдумывали про меня. Даже въ Ирландіи достигла меня ихъ злобная клевета. Друзья отвернулись отъ меня. Они не посѣщали мою охоту, а когда я ѣздилъ на скачки или на ярмарку, всѣ сторонились и избѣгали меня. Я получилъ прозвище Нечестиваго Барри, Демона Линдона и т. п. Народъ разсказывалъ про меня удивительныя сказки; священники говорили, что я зарѣзалъ Богъ знаетъ сколько монашенокъ въ нѣмецкихъ монастыряхъ во время семилѣтней войны; что духъ убитаго Буллингдона является въ моемъ домѣ. Однажды на ярмаркѣ, когда я хотѣлъ купить куртку для одного изъ моихъ слугъ, кто-то около меня сказалъ: "это онъ сумасшедшую рубашку покупаетъ для леди Линдонъ". Отсюда возникла басня о моемъ жестокомъ обращеніи съ женой и много подробностей разсказывали о томъ, какъ я ее мучилъ.
   Потеря моего дорогого мальчика не только повергла меня въ горе, но и значительно повредила моимъ личнымъ интересамъ; такъ какъ прямого наслѣдника владѣній не было, а леди Линдонъ была очень слабаго здоровья и по всей вѣроятности не могла бы оставить потомства, то ближайшими наслѣдниками являлась фамилія Типтофъ. Они не замедлили досаждать мнѣ всевозможными способами и стояли во главѣ партіи моихъ враговъ, старавшихся дискредитировать меня всюду. Они всячески становились мнѣ поперекъ дороги въ управленіи имѣніями, подымая гвалтъ, если я срѣзывалъ хоть одинъ прутъ, если продавалъ картину или посылалъ передѣлать нѣсколько золотниковъ серебра. Они преслѣдовали меня безпрестанными судебными взысканіями, мѣшали моимъ управляющимъ въ исполненіи ихъ обязанностей, такъ что можно было подумать, что моя собственность принадлежитъ имъ, а не мнѣ, и они могутъ распоряжаться ею, какъ имъ угодно. Но что еще хуже: я имѣю основаніе предполагать, что у нихъ были шпіоны между моими собственными слугами, ибо я не могъ сказать слова съ леди Линдонъ, чтобы это не было тотчасъ извѣстно внѣ дома; я не могъ напиться съ моимъ капелланомъ и съ моими друзьями, чтобы благочестивые негодяи объ этомъ не узнали и не сосчитали бутылокъ, которыя я выпилъ и ругательствъ, которыя я произнесъ. Того и другого было достаточно, въ этомъ я сознаюсь чистосердечно. Я человѣкъ старой школы, всегда жилъ широко и говорилъ вольно, и по крайней мѣрѣ говорилъ и дѣлалъ, что хотѣлъ, а не подражалъ тѣмъ лицемѣрамъ, которые прикрываютъ свои грѣхи и проступки мелкой святости.
   Но я не лицемѣръ и признаюсь во всемъ, что у меня на душѣ. Поэтому сознаюсь и теперь, что я старался разрушить намѣренія и надежды моихъ враговъ одной хитростью, которая, можетъ быть, была, не совсѣмъ законна. Все зависѣло отъ того, чтобы имѣть наслѣдника помѣстья, ибо, умри леди Линдонъ, которая была слаба здоровьемъ, я на другой же день очутился бы нищимъ: всѣ мои денежныя жертвы на улучшенія помѣстьевъ считались бы ни во что, всѣ долги остались бы на моихъ плечахъ и мои враги торжествовали бы надо мной, что для людей моего благороднаго образа мыслей было бы самымъ непріятнымъ концомъ. Сознаюсь, что я сильно желалъ провести этихъ негодяевъ; а такъ какъ я не могъ этого сдѣлать, не имѣя наслѣдника собственности, то я и рѣшился достать его во что бы то ни стало. Имѣлъ-ли я наслѣдника моей собственной крови подъ рукой, но съ лѣвой стороны, объ этомъ нечего говорить. Тогда-то я узналъ подлыя махинаціи моихъ враговъ, которые какимъ-то образомъ открыли этотъ планъ леди Линдонъ, бывшей, по крайней мѣрѣ, наружно послушнѣйшей женой. Я никогда не пропускалъ ни одного письма ни къ ней, ни отъ нея, не прочитавши его предварительно, я никогда не позволялъ ей видѣть никого, кромѣ лицъ, которыя, при ея слабомъ здоровьѣ, могли быть подходящимъ для нея обществомъ. И однако проклятые Типтофы узнали о моемъ проектѣ, тотчасъ же заявили на него протестъ, не только письменно, но въ безсовѣстномъ печатномъ пасквилѣ, въ которомъ представили меня, какъ ужаснаго "поддѣлывателя дѣтей", какъ они меня называли. Разумѣется, я отвергалъ эту клевету и предложилъ кому-нибудь изъ Типтофовъ выступить противъ меня на полѣ чести, дабы я могъ доказать ему, что онъ мерзавецъ и лжецъ, хотя, можетъ быть, и не въ этомъ случаѣ. Но они отвѣчали мнѣ черезъ адвоката, уклоняясь отъ предложенія, которое принялъ бы всякій порядочный человѣкъ. Мои надежды имѣть наслѣдника были такимъ образомъ совершенно разрушены. Леди Линдонъ, конечно, протестовала противъ предложенія (хотя ея протестъ не ставлю ни во что) со всей энергіей, на какую была способна эта слабая женщина. Она сказала, что однажды уже совершила преступленіе ради меня; но теперь скорѣе умретъ, нежели рѣшится совершить второе. Конечно, я легко могъ бы привести ее къ повиновенію; но такъ какъ мой планъ сталъ всѣмъ извѣстенъ, то въ этомъ не было болѣе нужды. У насъ могла быть хоть дюжина дѣтей совершенно законныхъ, и все-таки сказали бы, что они подставные.
   Закладывать доходы было уже невозможно и я истратилъ уже и премію на ея жизнь. Въ то время такихъ страховыхъ обществъ было еще мало въ Лондонѣ; акціонеры сами справляли всѣ дѣла и жизнь моей жены была имъ болѣе извѣстна, нежели чья-либо другая. Поэтому, когда я захотѣлъ получить еще разъ сумму за ея жизнь, эти мошенники имѣли нахальство сказать мнѣ, что мое дурное обращеніе съ ней сдѣлало то, что ея жизнь не стоитъ и годовой платы, какъ будто въ моихъ выгодахъ было убивать ее! Если бы живъ былъ мой мальчикъ, тогда дѣло шло бы иначе, и мои обстоятельства могли бы поправиться. Теперь же они находились въ весьма плачевномъ положеніи. Всѣ, мои планы рушились. Мои собственныя земли, которыя я купилъ въ долгъ, не приносили дохода, а мнѣ приходилось платить страшные проценты за деньги, которыя я былъ долженъ за нихъ. Мои доходы, хотя и очень большіе, были заложены и перезаложены, и я чувствовалъ, что сѣть вокругъ меня затягивается все туже и туже и что нѣтъ средствъ выпутаться изъ нея. Прибавьте ко всѣмъ этимъ непріятностямъ еще то, что черезъ два года послѣ смерти моего бѣднаго мальчика, жена моя, безумства и капризы которой я сносилъ въ продолженіе двѣнадцати лѣтъ, вдругъ вздумала оставить меня и дѣлала всевозможныя усилія, чтобы избавиться отъ того, что она называла моей тираніей.
   Мать моя,-- единственное существо сохранившее ко мнѣ привязанность среди всѣхъ моихъ несчастій (конечно, она одна только представляла меня въ истинномъ свѣтѣ, называя меня мученикомъ негодяевъ и жертвой моего собственнаго великодушія и довѣрчивости), -- первая открыла планы враговъ, которыми руководились Типтофы.-- Мистриссъ Барри, хотя и имѣла очень тяжелый характеръ и отличалась многими причудами, была неоцѣненнымъ человѣкомъ въ моемъ домѣ, который пришелъ бы давно въ совершенное раззореніе безъ ея любви къ порядку и превосходной экономіи въ содержаніи моей многочисленной фамиліи. Что касается леди Линдонъ, то она была слишкомъ важной барыней, чтобы заниматься хозяйствомъ, Она проводила все время или съ докторомъ, или за своими душеспасительными книгами, и въ нашемъ обществѣ не показывалась, иначе, какъ по моему приказанію, и тогда она неминуемо ссорилась съ матерью.
   Мистриссъ Барри, напротивъ, была замѣчательная хозяйка. Она зорко слѣдила за тѣмъ, чтобы дѣвушки и лакеи дѣлали свое дѣло, смотрѣла за виномъ въ погребѣ, за овсомъ и сѣномъ въ конюшнѣ, наблюдала за соленіемъ, моченіемъ и копченіемъ провизіи; за копаньемъ картофеля, за убоемъ свиней и домашней птицы; смотрѣла за бѣльемъ и за пекарней и за всѣми безчисленными отраслями большого хозяйства. Если бы всѣ ирландскія хозяйки походили на нее, то во многихъ домахъ теперь горѣлъ бы огонь на очагѣ, а не свивали бы свою паутину пауки, во многихъ паркахъ теперь паслись бы овцы и рогатый скотъ тамъ, гдѣ ростетъ одинъ чертополохъ. Если что-нибудь могло бы спасти меня отъ злобы и подлости людей и (я всегда сознаюсь въ своихъ недостаткахъ) отъ моей собственной безпечной и слишкомъ великодушной натуры, то это сдѣлала бы только удивительная заботливость и наблюдательность этой замѣчательной женщины. Она никогда не ложилась въ постель прежде, чѣмъ весь домъ не успокоился и не потушены всѣ огни; а вы можете себѣ представить, что это было неособенно легко съ моими привычками, когда у меня каждый вечеръ бывало по дюжинѣ веселыхъ собутыльниковъ (большинство изъ нихъ оказались ловкими плутами и коварными друзьями) и я никогда не ложился спать трезвымъ. Много, много разъ, когда я и не сознавалъ ея заботъ, добрая душа сама стаскивала съ меня сапоги и смотрѣла, какъ слуги укладывали меня въ постель, а затѣмъ сама уносила свѣчу. Утромъ же первая приносила мнѣ мое пиво. Въ мое время молокососовъ не было, могу васъ увѣрить, и джентльменъ не считалъ за стыдъ выпивать полдюжины пива по утру; что же касается кофе и прочей пачкотни, я предоставлялъ это леди Линдонъ, ея доктору и прочимъ старухамъ. Моя мать гордилась тѣмъ, что я могу выпить болѣе, чѣмъ кто-либо во всемъ округѣ,-- ровно столько, сколько могъ выпить мой отецъ, -- какъ она говорила.
   Что леди Линдонъ ее ненавидѣла, это было естественно. Она не первая женщина въ мірѣ, которая ненавидѣла свою свекровь. Я сказалъ матушкѣ, чтобы она зорко слѣдила за продѣлками ея сіятельства и это было, конечно, одной изъ причинъ ея ненависти.
   Но я не обращалъ на это вниманія. Помощь и надзоръ м-съ Барри были для меня неоцѣненны, и если бы я содержалъ двадцать шпіоновъ, чтобы слѣдить за моей женой, они и на половину не могли бы сдѣлать того, что дѣлала безкорыстно эта чудная мать. Она спала съ домовыми ключами подъ подушкой и глазъ ея былъ всюду. Она слѣдила за графиней, какъ ея тѣнь; она знала все, что миледи дѣлаетъ съ утра до вечера. Если она гуляла въ саду, за ней наблюдалъ зоркій глазъ, а если она ѣхала кататься, м-съ Барри сопровождала ее и двое слугъ въ моей ливреѣ ѣхали верхомъ около экипажа, слѣдя, чтобы съ ней не случилось чего-нибудь. Хотя она и противилась этому, но я настоялъ на томъ, чтобы мы всѣ вмѣстѣ ѣздили въ каретѣ шестерней въ церковь по воскресеньямъ, и чтобы она выѣзжала на балы вмѣстѣ со мной. Это опровергало клевету тѣхъ, которые говорили, будто я держу мою жену взаперти. Зная ея непостоянство и легкомысліе, и видя ея ненормальную ненависть ко мнѣ, которая начинала перевѣшивать ея прежнюю, также, можетъ быть, ненормальную, любовь ко мнѣ, я долженъ былъ слѣдить за тѣмъ, чтобы она не ушла отъ меня. Если бы она оставила меня, я на другой день былъ бы нищимъ. Это заставляло насъ,-- меня и мать, -- зорко слѣдить за ней; но что касается содержанія ея взаперти, это я отрицаю безусловно. Каждый мужъ до извѣстной степени стѣсняетъ свободу своей жены. Хорошъ была, бы свѣтъ, если бы женщинамъ позволялось выходить изъ дома и приходить домой, когда имъ вздумается. Наблюдая за леди Линдонъ, моей женой, я пользовался лишь своей законной властью, которая требуетъ повиновенія и сохраненія чести со стороны жены.
   Но женское коварство такъ велико, что жена моя, по всей вѣроятности, убѣжала бы отъ меня, если бы у меня не было такого же зоркаго помощника, какъ и я самъ. Пословица говоритъ: "лучшій способъ поймать вора, это -- послать за нимъ другого вора", точнотакъ же лучшее средство сладить съ женщиной, это -- поручить другой женщинѣ слѣдить за ней.
   При нашей наблюдательности за ней, принимая во вниманіе, что всѣ письма ея читались и за всѣми знакомствами строго слѣдили, что она жила въ весьма отдаленной части Ирландіи вдали отъ родныхъ, можно было бы подумать, что леди Линдонъ не могла найти случая сообщаться съ своими союзниками или доводить до общаго свѣдѣнія то, что она считала своими обидами. А между тѣмъ одно время она вела переписку у меня подъ носомъ и даже составила цѣлый планъ бѣгства.
   Она всегда питала необычайную страсть къ нарядамъ и такъ какъ всѣ ея прихоти по этой части всегда исполнялись (и между моими долгами найдутся счета на цѣлыя тысячи фунтовъ отъ ея модистокъ), изъ Дублина и обратно постоянно сновали ящики съ платьями, шляпками, разными оборками и фалбарами. Съ этими ящиками приходили письма отъ портнихи въ отвѣтъ на разныя распоряженія леди Линдонъ. Все это безъ малѣйшей подозрительности проходило черезъ мои руки. А между тѣмъ эти-то бумаги содержали въ себѣ, посредствомъ симпатическихъ чернилъ, всю корреспонденцію леди Линдонъ, и одинъ Богъ знаетъ (такъ какъ я не скоро открылъ это), какихъ обвиненій тамъ не было противъ меня.
   Но умная м-съ Барри замѣтила, что моя жена каждый разъ передъ тѣмъ, какъ хотѣла написать письмо модисткѣ, спрашивала себѣ лимонъ для питья, какъ она говорила. Когда я узналъ объ этомъ, я призадумался, а потомъ попробовалъ погрѣть одно изъ писемъ на огнѣ и тогда весь подлый планъ открылся. Привожу здѣсь обращикъ одного изъ этихъ коварныхъ писемъ ужасной женщины. Крупнымъ почеркомъ, съ большими промежутками, она писала наставленія своей портнихѣ, исчисляя вещи, которыя ей были нужны со всѣми подробностями матеріи, фасона и т. п. Такимъ образомъ, она составляла длинные списки и писала каждый предметъ на отдѣльной линейкѣ, для того, чтобы имѣть больше мѣста на описаніе моего жестокаго обращеи наносимыхъ ей страшныхъ обидъ. Между этими строками она вела дневникъ своего заточенія, который доставилъ бы состояніе романисту того времени, если бы онъ напечаталъ его подъ заглавіемъ: "Прекрасная плѣнница или мужъ-разбойникъ" или подъ какимъ нибудь столь же нелѣпымъ заглавіемъ. Въ дневникѣ, между прочимъ, стояло слѣдующее:
   "Понедѣльникъ. Вчера меня заставили ѣхать въ церковь. Мой ужасный отвратительный, вульгарный драконъ въ образѣ свекрови въ своемъ желтомъ атласномъ платьѣ, съ красными лентами, занялъ первое мѣсто въ коляскѣ. М-ръ Л. ѣхалъ рядомъ верхомъ на лошади, за которую онъ не заплатилъ капитану Гёрдльстону. Злостный лицемѣръ повелъ меня къ скамьѣ со шляпой въ рукѣ и съ улыбкой на лицѣ. Онъ поцѣловалъ мнѣ руку, когда сажалъ меня въ коляску послѣ обѣдни и погладилъ мою маленькую итальянскую собачку, чтобы люди кругомъ видѣли все это. Вечеромъ онъ заставилъ меня сойти разливать чай своимъ гостямъ, изъ которыхъ три четверти были по обыкновенію пьяны. Они вымазали лицо капеллана сажей, когда его преподобіе дошелъ до седьмой бутылки, и въ этомъ безчувственномъ состояніи привязали его на сѣрую кобылу лицомъ къ хвосту. Драконъ въ юбкѣ весь вечеръ читалъ "Объ обязанностяхъ человѣка"; когда я ушла въ свои комнаты, она заперла меня на ключъ и продолжала прислуживать своему ужасному сыну, котораго она обожаетъ, мнѣ кажется, за его порочность, такъ-же какъ Стикорааксъ обожала Калибана.
   Какъ возмутилась моя мать, когда я читалъ ей эти отрывки! Я всегда былъ большой любитель шутокъ (шутка съ капелланомъ, описанная въ дневникѣ, сознаюсь, была истинной правдой) и всегда тщательно передавалъ м-съ Барри всѣ комплименты, какіе дѣлала по ея адресу леди Линдонъ. Именемъ дракона означалась моя матушка въ этихъ драгоцѣнныхъ запискахъ. Иногда, впрочемъ, она также называлась "ирландской вѣдьмой". Что касается меня, то я носилъ названія: "мой тюремщикъ", "мой тиранъ", мрачный духъ, овладѣвшій моей жизнью, и тому подобными всегда лестными для моего могущества и силы именами. А вотъ и другой отрывокъ изъ ея, "тюремнаго дневника", изъ котораго видно, что хотя миледи и увѣряла, что она равнодушна къ моему поведенію, однако, не лишена была остраго женскаго взгляда и могла ревновать не хуже другой.
   Среоа. Сегодня исполнилось два года съ тѣхъ поръ, какъ у меня отнята была послѣдняя надежда, послѣднее утѣшеніе въ жизни и мой дорогой мальчикъ былъ взятъ на небо. Соединился-ли онъ съ своимъ несчастнымъ братомъ, котораго я допустила рости безъ всякаго вниманія съ своей стороны и котораго чудовище, мужъ мой, довелъ до изгнанія и можетъ быть до смерти. Или можетъ быть живъ мои сынъ, какъ иногда подсказываетъ мнѣ мое любящее сердце. Чарльзъ Буллингдонъ! приди на помощь къ твоей несчастной матери, которая сознается въ своихъ проступкахъ, въ своей холодности къ тебѣ и теперь жестоко наказана за свое заблужденіе! Но нѣтъ! его нѣтъ на свѣтѣ и я сошла съ ума! Одна моя надежда въ тебѣ, -- въ тебѣ мой кузенъ, котораго я надѣялась когда-то назвать болѣе нѣжнымъ именемъ, мой дорогой Джорджъ Пойнинсъ! О будь моимъ рыцаремъ и моимъ защитникомъ и спаси меня отъ злодѣя, держащаго меня въ заточеніи, спаси отъ Стикораксы, подлой ирландской вѣдьмы его матери"!
   (Здѣсь слѣдуютъ стихи, какіе леди Линдонъ сочиняла томами, и въ которыхъ она сравниваетъ себя съ Сабройвъ "Семи Богатыряхъ", и умоляетъ Джорджа спасти ее отъ дракона, т. е. отъ м-съ Барри. Я пропускаю эти строки и продолжаю:
   "Даже моего бѣднаго мальчика, погибшаго такъ преждевременно, мой тиранъ училъ презирать и ненавидѣть меня. Изъ непослушанія моимъ приказаніямъ, моимъ просьбамъ онъ пошелъ на роковую прогулку.
   "Сколько страданій, сколько униженій перенесла я съ тѣхъ поръ! Я -- заключенная въ своемъ собственномъ домѣ! я опасалась бы отравы, если бы я не знала, что презрѣнному злодѣю выгоднѣе сохранять мою жизнь и что моя смерть была бы причиной его раззоренія. Но я не смѣю двинуться безъ моего отвратительнаго, ужаснаго тюремщика, страшной ирландки, преслѣдующей меня шагъ за шагомъ.
   "Меня, какъ преступницу, запираютъ въ комнату на ночь и я могу выходить лишь тогда, когда мнѣ приказываетъ мой повелитель (мнѣ приказываютъ!), чтобы присутствовать при его оргіяхъ съ его грубыми товарищами и слышать его ужасный разговоръ, когда онъ напьется пьянъ. Онъ оставилъ даже всякій внѣшній видъ вѣрности,-- онъ, который клялся, что я одна всегда буду царить надъ нимъ! Теперь же приводитъ своихъ низкихъ любовницъ на моихъ глазахъ и хотѣлъ бы, чтобы я признала своимъ наслѣдникомъ ребенка его отъ другой женщины!
   "Но нѣтъ, я никогда на это не соглашусь!
   "Только ты, мой Джорджъ, мой давнишній другъ, будешь наслѣдникомъ Линдонскихъ владѣніи. Зачѣмъ судьба не соединила меня съ тобой, вмѣсто того, чтобы держать меня въ оковахъ этого ненавистнаго человѣка, и не дала тебѣ сдѣлать счастье твоей Калисты?"
   И такихъ писемъ посылалось по нѣсколько листовъ самаго мелкаго убористаго почерка, и я прошу безпристрастнаго читателя сказать мнѣ, неужели авторъ этихъ писемъ не самое тщеславное и глупое существо въ мірѣ и развѣ ее не слѣдуетъ держать подъ надзоромъ? Я могъ бы выписать томы посланій лорду Джорджу Пойнингсу, ея старой страсти, въ которыхъ она называетъ его самыми восторженными именами и умоляетъ это найти ей убѣжище отъ ея гонителей. Но читателю надоѣстъ читать, а мнѣ переписывать ихъ. Несчастная женщина имѣла печальный недостатокъ писать гораздо болѣе, чѣмъ она думала. Она всегда читала романы и разный вздоръ, воображая себя всевозможными героинями и настраивая себя сантиментальными бреднями, оставаясь безсердечной, но, вмѣстѣ съ тѣмъ, весьма влюбчивой. Она всегда писала такъ, какъ будто пылала страстью. У меня есть элегія на ея собаченку, самая нѣжная, патетическая, какую она когда-либо писала; множество нѣжныхъ наставленій своей любимой горничной, Бетти, посланій къ экономкѣ, съ выговоромъ ей, къ нѣкоторымъ знакомымъ, къ которымъ она обращалась какъ къ лучшимъ друзьямъ своимъ и которыхъ она тотчасъ же забывала, когда пріобрѣтала новыя знакомства. Что касается ея любви къ дѣтямъ, то вышеприведенная выписка ясно показываетъ, насколько она способна на истинное материнское чувство: самое выраженіе ея скорби о смерти одного ребенка показываетъ только ея эгоизмъ и эта смерть служитъ лишь предметомъ раздраженія противъ меня. Другого же сына своего она хочетъ вызвать изъ могилы лишь для того, чтобы онъ могъ быть ей полезенъ. Если я и дѣйствительно строго обращался съ этой женщиной, охраняя ее отъ льстецовъ, которые поселили бы раздоръ между нами, и запиралъ ее отъ людской хитрости, то кто скажетъ, что я былъ неправъ? Если кто заслуживалъ сумасшедшей рубашки, то это была леди Линдонъ и я зналъ въ мое время связанныхъ, съ бритыми головами и на соломѣ такихъ людей, которые не совершили и половины тѣхъ глупостей, какія натворила эта глупая, тщеславная и самонадѣянная женщина.
   Моя мать такъ была взбѣшена обвиненіями противъ меня и противъ нея, содержавшимися въ письмахъ, что мнѣ большого труда стоило удержать ее отъ того, чтобы она не сказала леди Линдонъ о нашемъ открытіи.
   Разумѣется, я хотѣлъ держать ее въ невѣдѣніи этого факта, такъ какъ мнѣ интересно было знать, какъ далеко это пойдетъ и до какой крайности дойдетъ ея коварство. Письма дѣлались все занимательнѣе, какъ это говорится въ романахъ. Картины моей жестокости рисовались такія, что всякое сердце дрогнуло бы. Не знаю уже, въ какихъ она звѣрствахъ не обвиняла меня, и какія страданія и лишенія она не выносила, по ея словамъ, а между тѣмъ, все толстѣла, да толстѣла въ нашемъ замкѣ Линдонъ. Чтеніе романовъ и тщеславіе сбили ее съ толка. Я не могъ сказать ей ни одного грубаго слова (а я васъ увѣряю, что она заслуживала ихъ по тысячамъ въ день), безъ того, чтобы она не увѣряла, что я терзаю ее; а мать моя не могла сдѣлать ей замѣчанія, чтобы съ ней не дѣлалась истерика, въ которой она обвиняла достойную старушку.
   Наконецъ она стала грозить, что убьетъ себя; я же и не думалъ прятать отъ нея ножей и оставлялъ всю аптеку въ ея распоряженіи, такъ какъ отлично зналъ, что она менѣе, чѣмъ кто-либо на свѣтѣ, способна наложить на себя руки и покуситься на свою драгоцѣнную жизнь. Однако, эти угрозы имѣли послѣдствіемъ, что письма отъ портнихи стали приходить чаще и въ счетахъ получались увѣренія, что помощь близка. Благородный рыцарь Джорджъ Пойнингсъ шелъ на помощь къ своей кузинѣ и дѣлалъ мнѣ комплиментъ, говоря, что надѣется избавить се отъ когтей самаго подлаго негодяя во всемъ человѣческомъ родѣ и что затѣмъ, когда она будетъ свободна, будутъ приняты мѣры къ разводу на основаніи жестокости и всякаго рода дурного обращенія съ моей стороны.
   У меня были копіи со всѣхъ этихъ драгоцѣнныхъ документовъ съ тои и другой стороны, тщательно исполненныя вышеупомянутымъ родственникомъ моимъ, крестникомъ и секретаремъ, м-ромъ Редмондомъ Купномъ, занимавшимъ теперь должность управляющаго помѣстья Линдонъ. Это былъ сынъ моего прежняго идеала, Норы, котораго я взялъ къ себѣ въ припадкѣ великодушія, обѣщая платить за него въ Тринити-Колледжъ и заботиться о немъ всю жизнь. Но послѣ того какъ парень одинъ годъ пробылъ въ университетѣ, профессора не захотѣли допустить его до слушанія лекцій, пока не будетъ внесена плата. Оскорбившись такимъ нахальнымъ требованіемъ ничтожной суммы, я лишилъ своего покровительства это училище и вызвалъ моего воспитанника въ Кэстль-Линдонъ. При жизни моего дорогого мальчика, онъ училъ ребенка всему, что самъ зналъ; но вы можете быть увѣрены, что работы у него было не много, такъ какъ Бріанъ учиться не любилъ. Затѣмъ онъ велъ счета м-съ Барри, переписывалъ мою собственную безконечную корреспонденцію съ адвокатами и управляющими моихъ многочисленныхъ помѣстій, игралъ по вечерамъ съ матушкой въ пикетъ или, будучи довольно неглупымъ парнемъ (хотя довольно грубаго склада ума, какъ и слѣдуетъ ожидать отъ сына такого отца), аккомпанировалъ леди Линдонъ на флажолетѣ, когда она играла на клавикордахъ, или читалъ съ ней французскія и итальянскія книги. Оба эти языка леди Линдонъ знала въ совершенствѣ и онъ также имъ научился. Матушка моя страшно сердилась, когда слышала ихъ разговаривавшими на этихъ языкахъ, такъ какъ не понимала ни слова и всегда воображала, что они говорятъ про нее. Когда они бывали втроемъ, леди Линдонъ, чтобы подразнить старушку, принималась говорить съ Куиномъ на одномъ изъ двухъ помянутыхъ языковъ.
   Я былъ совершенно увѣренъ въ его преданности, такъ какъ воспиталъ его и осыпалъ благодѣяніями, да и кромѣ того имѣлъ доказательства его вѣрности. Онъ же принесъ мнѣ три письма лорда Джорджа, писанныя въ отвѣтъ на жалобы леди Линдонъ и спрятанныя между переплетомъ и оберткой книги, присланной ея сіятельству изъ библіотеки для чтенія. Онъ часто ссорился съ леди Линдонъ. Въ веселыя минуты она его передразнивала, а въ припадкахъ высокомѣрія не хотѣла садиться за столъ съ внукомъ портного.
   -- Пришлите мнѣ кого-нибудь другого, кромѣ этого ненавистнаго Куина,-- говорила она, когда я предлагалъ ей, чтобы онъ пришелъ почитать ей или поиграть ей на флейтѣ, вѣдь мы ссорились, хотя и часто, но не всегда; иногда я бывалъ и внимателенъ къ ней. Случалось, что мы цѣлый мѣсяцъ были съ ней друзьями, а потомъ опять разсоримся на двѣ недѣли, или она цѣлый мѣсяцъ не выходитъ изъ своей комнаты. Всѣ эти домашнія обстоятельства записывались леди Линдонъ въ ея "Дневникъ заточенія", какъ она называла. Славный это былъ документъ!
   Иногда она писала: "Мое чудовище было почти любезно со мной сегодня"; или "мой извергъ изволилъ улыбнуться". А потомъ вдругъ опять разражалась ненавистью противъ меня; но къ бѣдной матушкѣ она всегда выражала одну ненависть. Она писала, напримѣръ, "драконъ въ юбкѣ сегодня боленъ; я желала бы, чтобы она умерла!" или "Отвратительная ирландская торговка приняла меня сегодня за одну изъ своихъ товарокъ на рынкѣ" и т. п. Всѣ эти выраженія, прочитанныя м-съ Барри или переведенныя съ французскаго или итальянскаго языковъ, на которыхъ онѣ были иногда написаны, поддерживали злобу моей сторожевой собаки, какъ я ее называлъ. При переводѣ съ этихъ языковъ молодой Куинъ былъ мнѣ хорошимъ пособникомъ; еще по французски я кое-что смыслилъ, а нѣмецкій, служа въ нѣмецкой арміи, зналъ хорошо, но по итальянски я ничего не понималъ и радъ былъ услугамъ такого дешеваго и преданнаго переводчика.
   А между тѣмъ, этотъ дешевый переводчикъ, этотъ крестникъ и родственникъ, котораго я вмѣстѣ съ его семьей осыпалъ благодѣяніями, въ то же самое время предавалъ меня и въ теченіе нѣсколькихъ мѣсяцевъ былъ въ союзѣ съ моими врагами. Я думаю, что причина, по которой они раньше не дѣйствовали за-одно, заключалась въ недостаткѣ великаго двигателя всѣхъ заговоровъ -- денегъ. Въ этомъ предметѣ во всѣхъ отрасляхъ моего хозяйства и во всѣхъ имѣніяхъ чувствовался большой недостатокъ. Но и денегъ они ухитрились достать съ помощью этого негодяя, моего крестника, который могъ выходить изъ дома когда хотѣлх: весь планъ былъ составленъ у насъ на глазахъ и почтовая карета заказана, и всѣ средства къ бѣгству готовы; а я и не подозрѣвалъ ничего.
   Все открылось благодаря чистой случайности: у одного изъ моихъ угольщиковъ была хорошенькая дочка, а у дочки былъ женихъ, который носилъ письма въ Кэстль-Линдонъ (и много докучливыхъ писемъ для меня перебывало у него въ сумкѣ!). Этотъ парень разсказалъ своей возлюбленной, что онъ принесъ пакетъ съ деньгами изъ города для мистера Куина и что Тимъ, почтовый кучеръ, сказалъ ему, что ему приказано привезти почтовую карету въ извѣстный часъ къ берегу рѣки. Миссъ Рулей, не имѣвшая отъ меня тайнъ, выболтала мнѣ все это, спрашивая меня, что я такое затѣялъ и какую бѣдную дѣвушку я хочу увезти въ почтовой каретѣ и кого хочу подкупить деньгами, полученными изъ города? Тогда мнѣ вдругъ стало ясно, что человѣкъ, котораго я пригрѣлъ на своей груди, меня обманываетъ. Я сначала думалъ накрыть обоихъ въ минуту бѣгства, на половину утопивъ ихъ на паромѣ, на которомъ они должны переѣхать черезъ рѣку, чтобы добраться до кареты, а затѣмъ застрѣлить молодого измѣнника на глазахъ лэди Линдонъ, но потомъ я подумалъ, что слухъ о бѣгствѣ надѣлаетъ шума въ округѣ и возбудитъ противъ меня общественное мнѣніе и въ концѣ-концовъ повредитъ мнѣ. Поэтому я принужденъ былъ умѣрить мое справедливое негодованіе и довольствоваться тѣмъ, чтобы остановить коварный заговоръ какъ разъ въ ту минуту, когда его готовились привести въ исполненіе.
   Я отправился домой и черезъ полчаса нѣсколькими страшными взглядами, заставилъ лэди Линдонъ упасть на колѣни и просить у меня прощенія. Она сознавалась во всемъ и клялась, что никогда не сдѣлаетъ болѣе подобной попытки къ бѣгству. Она говорила, что сто разъ готова была сознаться мнѣ во всемъ, но боялась моего гнѣва противъ несчастнаго своего молодого сообщника, который, разумѣется, одинъ былъ зачинщикомъ всего заговора. Хотя я и былъ увѣренъ въ ложности этого показанія, но притворился, что повѣрилъ ему, и просилъ ее написать лорду Джорджу, который, какъ она сознавалась, прислалъ ей денегъ и съ которымъ былъ составленъ планъ бѣгства, что она измѣнила свои намѣреніе и рѣшила, такъ какъ дорогой супругъ ея слабъ здоровьемъ, остаться ухаживать за нимъ. Я же прибавилъ сухой постскриптумъ, въ которомъ говорилъ, что буду очень радъ, если милордъ вздумаетъ навѣстить насъ въ замкѣ Линдонъ и что я давно желаю возобновить знакомство, доставившее мнѣ столько удовольствія въ былое время. Я прибавлялъ еще, что постараюсь увидѣться съ нимъ, какъ только буду имѣть случай быть въ его сосѣдствѣ. Я думаю, что онъ долженъ былъ понять, что это значило, а значило это то, что я проткну его моей шпагой при первой возможности.
   Затѣмъ, у меня произошла сцена съ моимъ подлымъ племянникомъ, въ которой негодяй выказалъ столько смѣлости и ума, какъ я никогда бы не ожидалъ отъ него. Когда я сталъ упрекать его въ неблагодарности, онъ отвѣчалъ:
   -- Чѣмъ я обязанъ вамъ? Я дѣлалъ для васъ болѣе, чѣмъ какой-либо человѣкъ можетъ сдѣлать для другого и работалъ безъ копѣйки жалованья. Вы сами возстановили меня противъ себя, возложивъ на меня обязанность, противъ которой возмущается моя душа: вы заставили меня шпіонить за вашей несчастной женой, слабость которой столько же достойна сожалѣнія, сколько ея страданія и ваше дурное обращеніе съ нею. Ни одинъ человѣкъ съ сердцемъ не можетъ спокойно смотрѣть, какъ вы обходитесь съ ней. Я пытался помочь ей бѣжать отъ васъ и сдѣлалъ бы это опять -- говорю это вамъ прямо въ глаза.
   Когда я сказалъ, что застрѣлю его за дерзость.
   -- Ба!-- сказалъ онъ,-- убейте человѣка, однажды спасшаго жизнь вашему ребенку и старавшагося удержать его отъ погибели, къ которой велъ его порочный отецъ. Но милосердное Провидѣніе простерло свою руку и удалило его изъ этого дома преступленія и порока. Я уже давно оставилъ бы васъ; но я надѣялся спасти несчастную жену вашу. Я поклялся, что сдѣлаю это, когда увидѣлъ, что вы ее бьете. Убейте меня, палачъ женщины! Вы бы и сдѣлали это, если бы смѣли, но у васъ не хватаетъ храбрости. Ваши слуги болѣе привязаны ко мнѣ, нежели къ вамъ. Только троньте меня и всѣ они поднимутся на васъ и пошлютъ васъ на каторгу, которой вы заслуживаете!
   Я прервалъ эту милую рѣчь тѣмъ, что пустилъ молодому джентльмену графинъ въ голову, отчего онъ упалъ. Затѣмъ я пошелъ поразмыслить о томъ, что онъ мнѣ сказалъ. То была правда, что онъ спасъ однажды маленькаго Бріана и мальчикъ до самой смерти своей нѣжно любилъ его. "Будь добръ къ Редмонду, папа",-- говорилъ онъ передъ смертью и я на смертномъ одрѣ обѣщалъ бѣдному ребенку, что исполню его просьбу. Правда, было и то, что дурного обращенія съ нимъ люди мои не потерпѣли бы, такъ какъ всѣ они очень любили его. Меня же, хотя я съ этими мошенниками часто напивался пьянъ, и былъ съ ними фамильярнѣе, чѣмъ бываютъ обыкновенно люди моего званія, они отнюдь не любили и всегда роптали противъ меня.
   Но я напрасно давалъ себѣ трудъ раздумывать, что я съ нимъ сдѣлаю, такъ какъ онъ самъ распорядился своей судьбой самымъ обыкновеннымъ образомъ. Какъ только онъ пришелъ въ себя, онъ обмылъ и перевязалъ себѣ голову; затѣмъ взялъ свою лошадь изъ конюшни и, такъ какъ онъ всегда пользовался свободнымъ входомъ и выходомъ, то и доѣхалъ безпрепятственно до парома. Здѣсь онъ оставилъ лошадь, переѣхалъ на паромѣ и сѣлъ въ ту самую почтовую карету, которая предназначена была для леди Линдонъ. Я долго ничего не слыхалъ о немъ. Такъ какъ онъ теперь былъ далеко отъ моего дома, то я и не считалъ его опаснымъ врагомъ. Но лукавство женщины такъ велико, что въ концѣ концовъ ни одинъ человѣкъ, будь онъ самъ Макіавелли, не можетъ устоять противъ него, и хотя я имѣлъ достаточныя доказательства вѣроломства моей жены и только моя прозорливость помогала мнѣ разрушать ея планы, хотя я изъ собственныхъ ея записокъ убѣдился въ ея лживости и ненависти ко мнѣ, однако, она снова ухитрилась провести меня, вопреки моимъ предосторожностямъ и бдительности моей матери. Если бы я послушался совѣтовъ этой доброй старушки, которая видѣла опасность издали, я никогда бы не попалъ въ западню, разставленную такъ же успѣшно, какъ и просто.
   Отношенія ко мнѣ леди Линдонъ были самыя странныя. Она всю жизнь была въ какомъ-то возбужденномъ состояніи, переходя отъ любви къ ненависти ко мнѣ. Если я былъ въ хорошемъ расположеніи духа относительно ея (а это иногда случалось), она просто не знала, какъ угодить мнѣ и въ выраженіяхъ своей любви была также необузданна, какъ и въ взрывахъ своей ненависти. Не одни слабые, добродушные мужья бываютъ любимы женами. Мнѣ кажется, женщинамъ нравится нѣкоторая грубость характера и онѣ любятъ, чтобы мужъ пользовался своей властью нѣсколько круто. Я внушилъ своей супругѣ такой страхъ, что, когда я улыбался, это казалось ей необычайнымъ счастіемъ и мнѣ стоило поманить ее пальцемъ, чтобы она приползла ко мнѣ какъ собаченка. Я помню изъ того короткаго времени, когда я былъ въ школѣ, какъ низкопоклонные ученики смѣялись на малѣйшую шутку учителя. Точно также и въ полку: если строгій сержантъ благоволилъ шутить, всѣ рекруты смѣялись во все горло. Вотъ въ такой же дисциплинѣ долженъ держать свою жену всякій благоразумный мужъ. Я довелъ свою высокородную графиню до того, что она цѣловала мою руку, стаскивала съ меня сапоги, подавала и приносила маѣ, какъ служанка, и всегда считала праздникомъ, когда я бывалъ въ духѣ. Можетъ быть, я слишкомъ довѣрялъ продолжительности этого послушанія и забывалъ, что самое лицемѣріе, составляющее часть его (всѣ робкіе люди лжецы въ своемъ сердцѣ), можетъ служить средствомъ обмана. Послѣ неудавшейся попытки къ бѣгству, давшей мнѣ безконечную тему издѣваться надъ ней, можно бы предположить, что я буду на сторожѣ относительно ея настоящихъ намѣреній. Но она сумѣла обмануть меня по истинѣ удивительнымъ притворствомъ и убаюкала мою бдительность. Однажды, когда я смѣялся надъ ней и спрашивалъ, попробуетъ-ли она бѣжать еще разъ, не нашла-ли она себѣ другого возлюбленнаго и т. п., она вдругъ разрыдалась и, схвативъ мою руку, страстно заговорила:
   -- Ахъ, Барри,-- сказала она,-- ты знаешь, что я никогда никого не любила, кромѣ тебя! Какъ бы я ни была несчастна, одно слово твое всегда могло сдѣлать меня счастливой! какъ бы я ни была разсержена, развѣ малѣйшее слово примиренія съ твоей стороны не привлекало меня тотчасъ же къ тебѣ? И развѣ я не дала тебѣ достаточнаго доказательства моей любви, отдавъ тебѣ самое большое состояніе Англіи? Развѣ я упрекала тебя за то, что ты растратилъ его? О, нѣтъ, я слишкомъ сильно и слишкомъ глубоко любила тебя. Я видѣла твои недостатки и трепетала передъ твоимъ гнѣвомъ, но не могла перестать любить тебя. Я вышла за тебя замужъ, хотя и знала, что этимъ готовлю себѣ погибель; я сдѣлала это вопреки разсудку и долгу. Какой жертвы требуешь ты отъ меня? Я готова на всякую, лишь бы ты любилъ меня или, по крайней мѣрѣ, ласково обращался со мной.
   Въ этотъ день я былъ какъ-то особенно въ духѣ и у насъ произошло нѣчто вродѣ примиренія, хотя мать моя, слыша эти рѣчи и видя, что я смягчаюсь относительно моей жены, торжественно предупредила меня:
   -- Берегись, хитрячка опять замышляетъ что-нибудь, -- сказала она.
   Старушка была права и я проглотилъ приманку, которую приготовила мнѣ леди Линдонъ такъ же легко, какъ пискарь глотаетъ червя на крючкѣ. Я завелъ переговоры съ однимъ человѣкомъ, чтобы достать денегъ, которыя мнѣ нужны было до зарѣза, но со времени нашей ссоры по поводу дѣла о наслѣдствѣ леди Линдонъ рѣшительно отказалась подписывать какія бы то ни было бумаги въ мою пользу, а безъ ея имени я, къ сожалѣнію, долженъ сказать, мое имя ничего не значило на рынкѣ, и я не могъ достать и гинеи ни у одного банкира Лондона или Дублина. Я также не могъ побудить этихъ негодяевъ пріѣхать ко мнѣ въ Кэстль-Линдонъ, вслѣдствіе той несчастной исторіи, которая была у меня (съ адвокатомъ Шарпомъ, котораго я заставилъ отдать мнѣ бывшія при немъ деньги, и съ евреемъ Саломономъ, у котораго отняли, какъ только онъ вышелъ изъ дома, вексель, выданный ему мною. Послѣ этого люди боялись войти ко мнѣ въ домъ {Эти подвиги м-ра Линдона опущены въ его разсказѣ. Вѣроятно, въ тѣхъ случаяхъ, на которые онъ намекаетъ, онъ не поцеремонился съ закономъ.}. Наши аренды также были въ рукахъ кредиторовъ, и я едва могъ выжать у нихъ достаточно денегъ, чтобы заплатить счета виноторговцевъ. Наши владѣнія въ Англіи также были заложены и какъ только я требовалъ денегъ у управляющихъ и адвокатовъ, они отвѣчали требованіемъ денегъ отъ меня же, увѣряя,-- мошенники эдакіе!-- что я имъ еще долженъ.
   Поэтому я съ особеннымъ удовольствіемъ прочиталъ письмо отъ моего повѣреннаго въ Грей-Иннъ, въ Лондонѣ, который писалъ (въ отвѣтъ на мое девяносто девятое письмо), что онъ надѣется достать мнѣ денегъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ онъ присылалъ мнѣ письмо отъ очень солидной лондонской фирмы, эксплуатировавшей каменноугольныя копи, которая предлагала погасить долгъ, взявъ въ долгосрочную аренду одно изъ нашихъ имѣній, съ согласія и за подписью графини, разумѣется, только въ томъ случаѣ, если эти господа будутъ увѣрены въ ея свободномъ согласеіи. Они слышали, что она живетъ въ постоянномъ страхѣ и трепетѣ передо мной и думаетъ о разводѣ, а въ послѣднемъ случаѣ она можетъ потомъ отказаться отъ своей подписи, что повело бы къ долгой и невыгодной тяжбѣ. Поэтому они просятъ прислать имъ удостовѣреніе о вполнѣ свободной волѣ графини, прежде чѣмъ они выдадутъ хотя бы одинъ шиллингъ изъ своего капитала.
   Условія были настолько тягостны, что я тотчасъ же убѣдился въ искренности предложенія, а такъ какъ моя супруга была въ милостивомъ ко мнѣ настроеніи, то мнѣ и удалось безъ труда уговорить ее написать собственной рукой письмо, въ которомъ она заявляла, что слухи о нашихъ недоразумѣніяхъ чистая клевета, что мы живемъ въ совершеннѣйшемъ согласіи и что она всегда готова дать свою подпись на все, что ея супругу угодно будетъ сдѣлать.
   Предложеніе было какъ нельзя болѣе своевременно и я возлагалъ на него большія надежды. Я не хочу утомлять читателя повѣствованіемъ о моихъ многочисленныхъ долгахъ и тяжбахъ, которыхъ къ этому времени накопилось такое множество, что я самъ не могъ въ нихъ разобраться и положительно терялъ голову. Достаточно сказать, что денегъ у меня не было вовсе и кредита никакого. Я жилъ въ Кэстль-Линдонъ, питаясь своими собственными быками и баранами, хлѣбомъ и овощами моихъ полей и огородовъ; кромѣ того, мнѣ приходилось смотрѣть за леди Линдонъ въ домѣ, а за старостами и прикащиками внѣ дома. За послѣдніе два года, съ тѣхъ поръ какъ я ѣздилъ въ Дублинъ за деньгами, (которыя имѣлъ несчастіе проиграть, къ великому неудовольствію моихъ кредиторовъ), я не рѣшался показываться въ этомъ городѣ и могъ лишь ѣздить въ главный городокъ нашего графства, да и то только потому, что зналх полицейскихъ, которымъ поклялся, что застрѣлю всякаго, кто осмѣлится наложить на меня руку. Поэтому хорошій заемъ былъ для меня большимъ счастіемъ и вы можете себѣ представить, съ какой жадностью я ухватился за него.
   Въ отвѣтъ на письмо лэди Линдонъ пришло письмо отъ лондонскихъ купцовъ, съ заявленіемъ, что, если графиня самолично и словесно, въ ихъ конторѣ въ Лондонѣ подтвердитъ подлинность письма, то они, осмотрѣвши имѣніе, безъ сомнѣнія, могутъ войти со мной въ соглашеніе. Пріѣзжать же въ Кэстль-Линдонъ они не желали, такъ какъ слышали, какимъ образомъ тамъ обошлись съ другими представителями почтенныхъ фирмъ, г.г. Шарпомъ и Соломономъ изъ Дублина. Это былъ намекъ на меня; но бываютъ случаи, что невозможно поступать по своему желанію, а, право, деньги мнѣ были такъ нужны, что я готовъ былъ подписать договоръ съ самимъ чортомъ, если бы онъ пришелъ ко мнѣ съ кругленькой суммой. Я рѣшился отправиться съ графиней въ Лондонъ. Напрасно матушка предостерегала меня противъ этого.
   -- Вѣрь мнѣ,-- говорила она,-- тутъ кроется какая-нибудь хитрость; какъ только ты попадешь въ этотъ ужасный городъ, ты пропалъ. Здѣсь ты можешь жить годами въ полномъ довольствѣ и роскоши, пить кларетъ сколько хочешь и бить стекла; а въ Лондонѣ они тотчасъ поймаютъ тебя, бѣдное невинное дитя, и мнѣ навѣрное скоро придется узнать, что ты въ бѣдѣ.
   -- Зачѣмъ намъ ѣхать, Редмондъ?-- говорила также жена.-- Я счастлива до тѣхъ поръ, пока ты ласковъ со мной. Въ Лондонѣ мы не можемъ выѣзжать приличнымъ образомъ; та небольшая сумма, которую ты получишь, будетъ истрачена, какъ и остальныя деньги. Будемъ жить пастухомъ и пастушкой и будемъ счастливы.
   Она взяла мою руку и поцѣловала ее, а мать моя сказала только:
   -- Гм!-- я увѣрена, что она что нибудь затѣваетъ.
   Я сказалъ женѣ, что она дура, а м-ссъ Барри просилъ не прекословить мнѣ и не хотѣлъ слушать ни ту, ни другую. Откуда достать денегъ на дорогу -- это былъ вопросъ, который, однако, разрѣшила моя добрая матушка, вытащивъ шестьдесятъ гиней изъ стараго чулка. Это были всѣ наличныя деньги Барри Линдонъ, изъ Кэстль-Линдона, женившагося на сорока тысячахъ фунтовъ годоваго дохода. Такова была брешь, сдѣланная въ этомъ большомъ состояніи,-- сознаюсь, моей расточительностью, но главнымъ образомъ вслѣдствіе обманутаго довѣрія и подлости другихъ.
   Вы можете себѣ вообразить, что мы выѣхали безъ всякой помпы. Мы не давали знать сосѣдямъ, что мы уѣзжаемъ и не прощались съ ними. Знаменитый Барри Линдонъ и его сіятельная супруга ѣхали въ почтовой каретѣ парой въ Уатерфордъ, подъ именемъ м-ра и м-съ Джонсъ, а оттуда отплыли въ Бристоль, куда и пріѣхали благополучно. Когда человѣкъ отправляется къ чорту, то путешествіе бываетъ очень веселое. Мысль о деньгахъ приводила меня въ хорошее настроеніе, а жена моя, положивъ голову на мое плечо въ почтовой каретѣ, везшей насъ въ Лондонъ, говорила, что это -- счастливѣйшая поѣздка со времени ея свадьбы.
   Одну ночь мы стояли въ Ридингѣ, откуда я послалъ въ гостинницу "Грей-Иннъ" сказать, что я буду въ теченіе дня, и просилъ моего повѣреннаго позаботиться о помѣщеніи для меня и объ ускореніи дѣла съ арендой. Мы съ женой рѣшили ѣхать во Францію и ожидать тамъ лучшихъ дней, а въ эту ночь за ужиномъ строили планы относительно удовольствій нашей будущей жизни. Можно было подумать, что мы -- двое влюбленныхъ бѣглецовъ. О, женщина! Женщина! Когда я вспомню улыбки и ласки леди Линдонъ въ эту ночь -- она была, казалось, такъ счастлива!-- какая трогательная и наивная довѣрчивость выражалась во всемъ ея существѣ. Я просто замираю отъ изумленія при мысли о глубинѣ ея лицемѣрія. Кто можетъ сомнѣваться послѣ этого, что ничего не подозрѣвающая личность можетъ быть жертвой такого хитросплетеннаго обмана?
   Мы прибыли въ Лондонъ въ три часа и за полчаса до назначеннаго времени наша карета подъѣхала къ гостинницѣ "Грей-Иннъ". Я легко нашелъ квартиру м-ра Тепуеля. Это было мрачное помѣщеніе и въ дурной часъ я туда вступилъ! Когда мы взошли по грязной задней лѣстницѣ, освѣщенной тусклой лампой и мрачнымъ небомъ лондонскихъ сумерекъ, моя жена казалась сильно взволнованной.
   -- Редмондъ,-- сказала она, когда мы подошли къ двери,-- не входи туда; я увѣрена, что тамъ грозитъ опасность. Еще есть время, уѣдемъ назадъ, въ Ирландію, куда-нибудь!
   Она стала передъ дверью въ одной изъ своихъ театральныхъ позъ и схватила меня за руку.
   Я оттолкнулъ ее.
   -- Леди Линдонъ,-- проговорилъ я,-- вы старая дура!
   -- Старая дура!-- повторила она и бросилась къ звонку, на звонъ котораго тотчасъ же явился какой-то грязнаго вида джентльменъ въ непудренномъ парикѣ, которому она крикнула:
   -- Скажите, что леди Линдонъ здѣсь!-- и бросилась по корридору, бормоча про себя: "Старая дура!" Очевидно, ее задѣлъ за живое эпитетъ "старая". Я могъ назвать ее чѣмъ угодно, но только не этимъ словомъ.
   М-ръ Тепуель сидѣлъ въ своей мрачной комнатѣ, обложенный своими пергаментами и жестяными коробками. Онъ подошелъ съ поклономъ и попросилъ леди Линдонъ сѣсть, молча указавъ мнѣ на стулъ, на который я сѣлъ, удивляясь его дерзости. Затѣмъ онъ вышелъ въ боковую дверь, сказавъ, что сейчасъ придетъ.
   И онъ дѣйствительно тотчасъ же пришелъ, ведя за собой -- кого бы вы думали?-- другого адвоката, шесть констеблей въ красныхъ кафтанахъ съ шашками и пистолетами, милорда Джорджа Пойнингса и его тетку, леди Дженъ Пековеръ. Когда леди Линдонъ увидѣла свой прежній идеалъ, она бросилась къ нему на шею съ истерическимъ рыданіемъ. Она называла его своимъ спасителемъ, своимъ рыцаремъ, своимъ ангеломъ хранителемъ, а затѣмъ, обратившись ко мнѣ, излила на меня цѣлый потокъ брани, который повергъ меня въ изумленіе.
   -- Хотя я и дура,-- сказала она,-- а я все-таки перехитрила самаго коварнаго, самаго чудовищнаго злодѣя на свѣтѣ. Да, я была дура, когда вышла за васъ замужъ и отказалась отъ другого, благороднаго сердца ради васъ; да, я была дура, когда забыла свое имя и свой родъ, чтобы соединиться съ низкорожденнымъ авантюристомъ; я была дура, что позволила безпрекословно растрачивать свое состояніе и терпѣла самую чудовищную тиранію, что смотрѣла, какъ женщины такого же низкаго рода, какъ вы сами...
   -- Ради Бога успокойтесь!-- вскричалъ адвокатъ и тотчасъ же спрятался за констеблей, увидѣвъ мой угрожающій взглядъ.
   И я дѣйствительно разорвалъ бы его на клочки, если бы онъ подошелъ близко. Между тѣмъ миледи въ порывѣ бѣшенства продолжала кричать противъ меня и въ особенности противъ моей матери, произнося ругательства, достойныя рыночной торговки и постоянно начиная и оканчивая каждую фразу словомъ "дура".
   -- Вы не все говорите, миледи,-- ядовито замѣтилъ я, -- я сказалъ: старая дура.
   -- Я не сомнѣваюсь въ томъ, что вы сказали и сдѣлали все, что можетъ сказать и сдѣлать негодяй,-- вмѣшался маленькій Пойнингсъ.-- Теперь эта дама въ безопасности подъ покровительствомъ своихъ родственниковъ и закона, а потому ей болѣе нечего бояться вашихъ преслѣдованій.
   -- Но вы не въ безопасности!-- зарычалъ я,-- и какъ вѣрно то, что я честный человѣкъ, и попробовалъ вашей крови однажды, такъ вѣрно и то, что я пролью вашу кровь и теперь.
   -- Запишите его слова, констебли!-- закричалъ адвокатъ изъ-за своей засады.
   -- Я не оскверню моей шпаги кровью такого мошенника, -- воскликнулъ лордъ, становясь подъ ту же охрану.-- Если онъ еще день останется въ Лондонѣ, то его схватятъ какъ простого вора,-- прибавилъ онъ, и эта угроза меня испугала, такъ какъ я зналъ, что въ городѣ было множество жалобъ противъ меня, а разъ я попаду въ тюрьму, я пропалъ безнадежно.
   -- Кто меня посмѣетъ схватить!-- закричалъ я, выхвативъ шпагу и становясь спиной къ двери.-- Пусть подойдетъ, кто не боится. Ну, ты, презрѣнный трусъ, подходи первымъ.
   -- Мы совсѣмъ не хотимъ арестовать васъ,-- сказалъ адвокатъ, и въ эту минуту леди Линдонъ, ея тетка и часть полицейскихъ вышли.
   -- Милостивый государь,-- повторилъ адвокатъ, -- мы совсѣмъ не желаемъ арестовать васъ; мы даже дадимъ вамъ приличную сумму денегъ, чтобы вы выѣхали за-границу; но только оставьте ея сіятельство въ покоѣ.
   -- А страна избавится отъ мерзавца!-- сказалъ милордъ, также удаляясь и радуясь, что уходитъ отъ меня подальше.
   Мошенникъ адвокатъ также вышелъ вслѣдъ за нимъ, оставивъ меня одного въ комнатѣ подъ охраной съ ногъ до головы вооруженныхъ полицейскихъ. Я былъ уже не тотъ, что въ двадцать лѣтъ, когда я съ шпагой въ рукахъ напалъ бы на этихъ разбойниковъ и, по крайней мѣрѣ, одного изъ нихъ отправилъ бы на тотъ свѣтъ. Я упалъ духомъ, видя себя сжатымъ въ тискахъ, осмѣяннымъ и обманутымъ женщиной. Раскаявалась-ли она тогда, когда останавливала меня у двери и просила вернуться назадъ? Изъ ея поведенія явствовало, что это дѣйствительно было такъ. Это была единственная, оставшаяся мнѣ надежда. Поэтому я положилъ свою шпагу на письменный столъ адвоката.
   -- Джентльмены,-- сказалъ я,-- я не буду употреблять насилія; скажите м-ру Тепуелю, что я готовъ разговаривать съ нимъ, если ему угодію.
   И я сѣлъ и мирно скрестилъ руки на груди.
   Какая разница съ Барри Линдонъ былого времени! Но я читалъ въ одной старой книгѣ о карѳагенскомъ героѣ Аннибалѣ, когда онъ покорилъ римлянъ, и его воины, самые храбрые въ мірѣ, покорявшіе все на своемъ пути, остановились въ какомъ-то городѣ, гдѣ они утопали въ роскоши и наслажденіяхъ, а послѣ того легко были побиты въ слѣдующемъ сраженіи. Точно то же было и со мной. Мои духовныя и тѣлесныя силы были уже не тѣ, когда я дрался на дуэли въ пятнадцать лѣтъ, а шесть лѣтъ спустя принималъ участіе въ цѣломъ рядѣ битвъ. Теперь въ тюрьмѣ Флитъ, гдѣ я пишу все это, есть маленькій человѣкъ, который все дразнитъ меня и вызываетъ на дуэль, а я не смѣю даже и тронуть его. Но я забѣгаю впередъ мрачныхъ и несчастныхъ событій исторіи моего униженія. Буду разсказывать по порядку.
   Я нанялъ квартиру въ трактирѣ близь Грей-Инна, увѣдомивъ м-ра Тепуеля о моемъ мѣстѣ, жительства и съ нетерпѣніемъ ожидалъ его посѣщенія. Онъ явился и принесъ мнѣ условія, предлагаемыя друзьями леди Линдонъ, а именно ничтожную пенсію въ 300 ф. ст. въ годъ, выплачиваемую только, если я буду жить за границей трехъ королевствъ и прекращаемую со дня моего возвращенія. Онъ сказалъ мнѣ то, что я зналъ очень хорошо, а именно, что пребываніе мое здѣсь неминуемо приведетъ меня въ тюрьму; что противъ меня поступило безчисленное число жалобъ Какъ здѣсь, такъ и въ западной части Англіи; что мой кредитъ такъ упалъ, что я не могу надѣяться достать и одного шиллинга. Онъ мнѣ далъ ночь на обсужденіе его предложенія, говоря, что если я откажусь, родственники леди Линдонъ примутъ мѣры противъ меня. Если я согласенъ, то четверть пенсіи будетъ мнѣ выплачена въ какомъ-нибудь изъ иностранныхъ портовъ.
   Что могъ сдѣлать бѣдный, одинокій, сломленный нравственно человѣкъ? Я принялъ пенсію и въ слѣдующую же недѣлю былъ объявленъ внѣ закона. Этотъ мошенникъ Куинъ все-таки быль, какъ я узналъ потомъ, причиной моей погибели. Онъ изобрѣлъ планъ заманить меня въ Лондонъ съ помощью печатей на письмахъ адвоката, о которыхъ они условились заранѣе съ графиней. Онъ и раньше предлагалъ этотъ планъ, но графиня съ своей любовью ко всему романичному предпочитала похищеніе. Обо всемъ этомъ написала мнѣ матушка въ мое печальное изгнаніе, предлагая вмѣстѣ съ тѣмъ пріѣхать ко мнѣ и раздѣлить мою участь. Но я отъ этого отказался. Она уѣхала изъ Кэстль-Линдона вскорѣ послѣ моего отъѣзда, и молчаніе воцарилось въ тѣхъ залахъ, гдѣ подъ моей властью развертывалось столько великолѣпія и столь обширное гостепріимство. Она думала, что никогда уже не увидитъ меня болѣе и горько упрекала меня въ нелюбви къ ней. Но въ этомъ своемъ сужденіи обо мнѣ она ошибается. Она очень стара и въ эту минуту сидитъ близь меня въ тюрьмѣ и работаетъ что-то. Она нанимаетъ комнату на Флитъ-Маркетѣ и съ пятьюдесятью фунтами дохода, которые она сумѣла сохранить, мы кое-какъ влачимъ существованіе, недостойное прежняго знаменитаго и великосвѣтскаго Барри Линдона.
   На этомъ кончается личный разсказъ м-ра Барри Линдона, такъ какъ рука смерти прервала талантливаго автора вскорѣ послѣ того, какъ написаны были эти мемуары и онъ прожилъ девятнадцать лѣтъ въ тюрьмѣ Флитъ, по отчетамъ которой видно, что онъ умеръ отъ бѣлой горячки. Мать его достигла глубокой старости и жители той мѣстности въ ея время помнятъ ежедневныя ссоры, происходившія между матерью и сыномъ до тѣхъ поръ, пока послѣдній не впалъ отъ пьянства въ идіотизмъ. Мать обращалась съ нимъ почти какъ съ ребенкомъ и онъ плакалъ, если не получалъ своей порціи водки.
   Жизнь его внѣ Англіи мы не имѣли возможности прослѣдить; но онъ, очевидно, пытался заняться своей старинной профессіей игрока, хотя и безъ прежняго успѣха.
   Онъ тайно вернулся въ Англію черезъ нѣсколько времени и сдѣлалъ неудачную попытку вытянуть денегъ отъ лорда Джорджа Пойнингса, подъ угрозой обнародованія его корреспонденціи съ леди Линдонъ, съ цѣлію помѣшать женитьбѣ милорда на миссъ Драйверъ, богатой невѣстѣ чрезвычайно строгихъ принциповъ и съ обширными владѣніями въ Вестъ-Индіи. Барри чуть-чуть не убѣжалъ, когда былъ схваченъ полицейскими, посланными лордомъ Джорджемъ, который хотѣлъ прекратить его пенсію. Но леди Линдонъ не согласилась на это и разсорилась съ лордомъ Джорджемъ какъ только онъ женился на вестъ-индской красавицѣ. Дѣло въ томъ, что старая графиня все еще считала свою красоту неотразимой и не переставала быть влюбленной въ своего мужа. Она жила въ Батѣ. Ея имѣніями управляли съ чрезвычайной заботливостью ея родственники Типтофы, которые должны были получить это наслѣдство за неимѣніемъ прямыхъ наслѣдниковъ.
   Барри былъ такъ ловокъ и все еще такъ велика была его сила надъ этой женщиной, что онъ чуть не уговорилъ ее сойтись съ нимъ опять. Но планъ этотъ былъ разрушенъ появленіемъ одного лица, считавшагося умершимъ уже нѣсколько лѣтъ.
   Это былъ никто иной какъ виконтъ Буллингдонъ, который вдругъ явился, къ всеобщему удивленію, а болѣе всего къ удивленію его родственника изъ дома Типтофа. Молодой человѣкъ явился въ Батъ съ письмомъ Барри Линдона къ лорду Джорджу, въ которомъ первый грозилъ второму открытіемъ его связи съ леди Линдонъ на основаніи писемъ, которыя -- не къ чему пояснять,-- не содержали въ себѣ ничего предосудительнаго, какъ съ той, такъ и съ другой стороны, и показывали только, что графиня любила писать чрезвычайно экзальтированныя письма, какъ это дѣлаютъ многія дамы. За оскорбленіе чести своей матери лордъ Буллингдонъ напалъ на своего отчима, жившаго въ Батѣ подъ именемъ м-ра Джона и жестоко отдѣлалъ его.
   Исторія его сіятельства за время его исчезновенія была весьма романична, но мы не считаемъ себя обязанными разсказывать ее. Онъ былъ раненъ въ американской войнѣ, попалъ въ списокъ убитыхъ, былъ взятъ въ плѣнъ и бѣжалъ. Деньги, которыя ему были обѣщаны, ему не прислали и мысль о забвеніи матери чуть не довела до отчаянія этого страстнаго, романическаго юношу и онъ рѣшился остаться мертвымъ для свѣта и для матери, которая отказалась отъ него. Въ лѣсахъ Канады узналъ онъ о смерти своего своднаго брата, уже три года послѣ происшествія, изъ хроники одного американскаго журнала, гдѣ объ этомъ разсказывалось подъ заглавіемъ: "Несчастный случай съ лордомъ виконтомъ Кэстль-Линдономъ". Тогда онъ рѣшился возвратиться въ Англію, гдѣ, хотя онъ и открылъ свое имя, ему стоило большого труда убѣдить лорда Тпитофа въ дѣйствительности своихъ правъ. Онъ только что хотѣлъ навѣстить свою мать въ Батѣ, когда встрѣтилъ хорошо знакомое ему лицо м-ра Барри Линдона, котораго онъ узналъ, несмотря на скромную одежду его, и отмстилъ ему за оскорбленія прежнихъ дней. Леди Линдонъ была крайне разгнѣвана, когда услышала объ этой встрѣчѣ, отказалась принять сына и хотѣла уже снова броситься въ объятія своего обожаемаго Барри; но его между тѣмъ арестовали и таскали изъ тюрьмы въ тюрьму, пока не поручили наконецъ надзору м-ра Бендиго, изъ Чансери Лэнъ, помощнику шерифа Миддльессекса, который и помѣстилъ его въ тюрьму Флитъ. И шерифа, и его помощника, и заключеннаго, да даже и самой тюрьмы уже болѣе не существуетъ. Пока жива была леди Линдонъ, Барри получалъ свою пенсію и былъ можетъ быть не менѣе счастливъ въ тюрьмѣ, нежели въ лучшіе періоды своей жизни. Когда леди Линдонъ умерла, ея наслѣдникъ тотчасъ же прекратилъ пенсію, обративъ эту сумму на дѣла благотворительности, что, по его мнѣнію, было болѣе благороднымъ употребленіемъ денегъ, нежели давать ихъ мошеннику, который пользовался ими до сихъ поръ. Послѣ смерти лорда Буллингдона, во время испанской войны въ 1811 г., его владѣнія перешли къ фамиліи Типтофа и титулъ его изсякъ. Но и маркизъ Типтофъ (лордъ Джорджъ унаслѣдовалъ титулъ послѣ смерти брата) не возобновилъ ни пенсіи м-ра Барри, ни благотворительныхъ пенсій, которыя назначилъ покойный лордъ. Помѣстье процвѣтало подъ его заботливымъ управленіемъ. Деревьямъ Хактонскаго парка теперь около сорока лѣтъ. Ирландскія помѣстья отдаются въ аренду крошечными частями крестьянамъ, которые и до сихъ поръ еще разсказываютъ исторіи о смѣлости и дьявольскихъ продѣлкахъ, о нечестіи и паденіи Барри Линдонъ.

Конецъ.

   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru