Тан-Богораз Владимир Германович
Г. Д. Уэллс и современная утопия

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Текст издания: "Шиповник", Петербург, 1909.

Г. Д. УЭЛЛСЪ

СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ ВЪ 9 ТОМАХЪ

ПОДЪ РЕДАКЦІЕЙ
В. Г. ТАНА

Т. I

ИЗД. "ШИПОВНИКЪ" СПБ.
1909.

В. Г. ТАНЪ.

Г. Д. УЭЛЛСЪ И СОВРЕМЕННАЯ УТОПІЯ.

I.

   Утопія -- это мечта и отрицаніе дѣйствительности, идеалъ и вѣра въ его осуществленіе. Вѣра эта не основана на аргументахъ. Она не имѣетъ доказательствъ и не нуждается въ нихъ. Эта вѣра вытекаетъ изъ самой сущности идеала и гнѣздится въ глубинѣ человѣческаго сердца.
   Среди самыхъ черныхъ бѣдствій, запутанной и ожесточенной вражды, человѣчеству присуще сознаніе о томъ, что возможна другая жизнь, другое общественное состояніе, свѣтлое, счастливое, братское, что такая жизнь уже существовала въ прошломъ, или будетъ существовать въ грядущемъ; что эта мечта была дѣйствительностью, или будетъ дѣйствительностью.
   Такая вѣра составляетъ потребность человѣческаго духа и даже человѣческаго ума. Ибо человѣческому уму братство, счастье и золотой вѣкъ представляются, какъ самое естественное состояніе, наиболѣе простое и наиболѣе первоначальное.
   Человѣкъ по существу своему склоненъ къ добру -- это положеніе коренится въ человѣческомъ сознаніи. Добро представляется естественнымъ, простымъ, понятнымъ. Зло всегда представляется запутаннымъ, противоестественнымъ, почти необъяснимымъ.
   И если въ дѣйствительной жизни зло постоянно побѣждаетъ и преобладаетъ, это постоянное торжество кажется почти фантастическимъ, противнымъ высшему закону естества.
   Сознаніе этого противорѣчія присуще всему человѣчеству, злому и доброму. Идеалы у всего человѣчества бѣлые и свѣтлые. Черныхъ идеаловъ нѣтъ. Ибо, какъ сказалъ Байронъ,-- даже бѣсы не могутъ любить зло только ради его горькой сущности. И даже торжествующее зло чувствуетъ потребность прикрытія личиной добродѣтели и платитъ добру добровольную дань, внѣшнюю дань лицемѣрія.
   Стремленіе къ утопіи съ особенной силой развивается въ такія эпохи, какъ современная, въ эпохи кризисовъ и рѣзкихъ потрясеній и неустойчиваго общественнаго равновѣсія.
   Иныя утопіи даже предшествуютъ общественному кризису и служатъ его предвѣстникомъ. Ибо тонкія организаціи смутно предчувствуютъ надвигающееся потрясеніе, когда на небѣ еще нѣтъ грома и земля спокойна.
   Утопія Мора явилась за годъ до начала агитаціи Лютера. Утопія Морелли упредила на нѣсколько лѣтъ французскую революцію. Утопія Кабе была буревѣстникомъ революціи 1848 года.
   Когда общественная волна идетъ вверхъ, на прибыль, тогда воплощеніе идеала представляется такимъ легкимъ, близкимъ, возможнымъ. Идеалъ представляется простымъ, разумнымъ, понятнымъ для всѣхъ, и кажется, стоитъ только объяснить, раскрыть глаза людямъ, и свѣтлая мечта тотчасъ же будетъ осуществлена.
   Можно напомнить характерныя рѣчи русскихъ ораторовъ на первыхъ лѣтнихъ собраніяхъ 1905 года: "Товарищи, еще усиліе, еще напоръ плеча, и то, чего мы желаемъ, будетъ достигнуто".
   Точно такія же рѣчи говорили христіанскіе апостолы и послѣдующіе хиліасты: "Царствіе небесное близко, предъ нами, на самомъ порогѣ".
   Оттого въ такія эпохи идеалъ развертывается съ особеннымъ блескомъ, во всей ширинѣ и полнотѣ, и рядомъ съ минимальными программами являются программы максимальныя.
   Потомъ общественная волна достигаетъ вершины и начинаетъ спускаться съ противоположнаго склона. Стремленіе впередъ разбивается о тяжелую косность всего существующаго, о желѣзную инерцію міра, накопленную вѣками. Послѣ яркой активности наступаетъ тусклая реакція. Идеалъ, который казался близко, внезапно отступаетъ назадъ и поднимается въ недосягаемую высоту, но взоръ человѣчества все же не отвращается отъ идеала и остается по прежнему прикованнымъ къ мечтѣ.
   О чемъ иномъ, кромѣ отдаленнаго идеала, можно мечтать въ такія унылыя эпохи? Старая вѣра деморализована, а новая разбита. Обѣ по очереди потерпѣли пораженіе, первая -- моральное пораженіе, вторая -- физическое пораженіе. Впереди стѣна, и сзади пропасть, и на мѣстѣ трясина, и нѣтъ никакого выхода, никакого, даже внѣшняго примиренія. Старое и новое помѣщается рядомъ въ общественномъ сосудѣ, какъ масло и вода. И сколько исторія ихъ ни взбалтываетъ, они разбиваются на капли, но не сливаются воедино. Въ такія эпохи охотно мечтается о далекомъ, о чистомъ, о безграничномъ идеалѣ,-- о томъ времени, когда не будетъ запутанной борьбы и свирѣпыхъ побѣдъ и все будетъ ясное, свѣтлое, спокойное.
   Раньше пылкія души жаждали сдѣлать дальнее ближнимъ. Теперь онѣ снова отвращаются отъ ближняго и обращаются къ дальнему.
   Именно въ связи съ такими настроеніями нужно отмѣтить жадное пристрастіе современнаго европейскаго читателя къ соціальной утопіи. Стоитъ напомнить успѣхъ книги Беллами и романовъ Уэллса, и многихъ другихъ менѣе извѣстныхъ. Въ сложныхъ условіяхъ современной общественности это вѣрный признакъ того, что общественный кризисъ или, лучше сказать, цѣлый узелъ кризисовъ, наростаетъ и развивается непрерывно. Одни уводятъ насъ вверхъ, къ подъему настроенія, другіе, послѣ пораженій, сбрасываютъ внизъ, въ бездну унынія, третьи, самые большіе, еще впереди, еще предчувствуются.
   Прежде чѣмъ перейти къ подробному разсмотрѣнію новѣйшей утопіи, нужно сдѣлать нѣсколько общихъ замѣчаній объ исторіи утопій. Какъ сказано выше, стремленіе къ утопіи есть одно изъ основныхъ стремленій человѣческаго духа. Оно явилось вмѣстѣ съ зачатками религіи еще въ то раннее время, когда человѣкъ только становился человѣкомъ.
   У самыхъ первобытныхъ дикарей существуетъ вѣра въ загробное царство охоты, которое лежитъ гдѣ-то далеко, за тридевять морей, но все же существуетъ. Тамъ нѣтъ голода, ни бурь, ни болѣзней, ни страха передъ врагомъ, ни злыхъ духовъ; живущіе тамъ наслаждаются всѣми радостями жизни, обильной охотой, яснымъ небомъ, любовью. Тамъ розы безъ шиповъ и пчелиный медъ безъ пчелинаго жала. Попасть въ это загробное царство составляетъ вѣнецъ и цѣль жизни земного смертнаго человѣка.
   Развитіе первобытной религіи приводитъ съ собой развитіе идеи о загробномъ царствѣ. Возникаетъ величественная Валгалла, область боговъ и безсмертныхъ героевъ, которые пируютъ вмѣстѣ за чашей священнаго меда и наслаждаются звономъ мечей и боевымъ пыломъ въ поединкахъ, изъятыхъ отъ смерти и свободныхъ отъ ранъ.
   Даже античные греки, которые создали подъ вѣчно безоблачнымъ небомъ религію красоты, живой, здѣшней, и всѣ туманы земли переселили въ Тартаръ, все же рядомъ съ Тартаромъ поставили Поля Елисейскія, гдѣ обитаютъ блаженныя души на лугахъ изъ непенты и асфоделя. Хотя сердце грековъ отвращалось отъ загробной неизвѣстности даже на Поляхъ Елисейскихъ, и призракъ Ахилла горестно говоритъ Одиссею, сошедшему въ адъ: Лучше бы я желалъ быть на землѣ послѣднимъ поденщикомъ, чѣмъ здѣсь могучимъ царемъ и героемъ.
   Рядомъ съ мечтой о загробномъ царствѣ очень рано сложилась легенда о золотомъ вѣкѣ, объ утраченномъ блаженствѣ, которое нѣкогда существовало здѣсь на землѣ, но потомъ было утрачено послѣ катастрофы.
   О происхожденіи этой легенды много писали. Мнѣ кажется, она имѣетъ реальныя основанія.
   Мнѣ кажется, что жизнь первобытныхъ человѣческихъ племенъ была свѣтлѣе и счастливѣе послѣдующихъ періодовъ культуры. Въ настоящее время остатки первобытныхъ племенъ оттѣснены въ самые негостепріимные углы земного шара, въ дикія горы или на крайній сѣверъ. Все же каждый, кто близко видѣлъ жизнь этихъ послѣднихъ осколковъ древняго человѣчества, поражается безпечнымъ весельемъ, первобытной, почти стихійной радостью этой жизни. Въ ней много творчества терпѣливаго или капризнаго, много усилій въ борьбѣ съ природой, но нѣтъ монотоннаго ига, которое возникло съ культурой, родилось съ земледѣліемъ въ осѣдломъ жилищѣ, развилось въ городѣ, гдѣ человѣческій трудъ былъ закованъ въ цѣпи постоянныхъ часовъ отъ шести до шести, въ душной фабрикѣ, при машинѣ, смазанной нефтью.
   До появленія европейцевъ, острова Полинезіи были осколками земного рая, разбросанными въ океанѣ, но, быть можетъ, широкія равнины древнихъ эпохъ западной Европы, когда людей было мало и дичи было такъ много, и люди охотились за мамонтомъ и дикою лошадью, и зеленые луга еще не были изрѣзаны плугомъ и обезображены изгородью,-- эти эпохи были еще счастливѣе, несмотря на огромныхъ львовъ и пещерныхъ медвѣдей. Самая душа человѣчества была наивная, солнечная, беззаботная. Жизнь была, какъ праздникъ. Эти эпохи продолжались много тысячелѣтій и крѣпко запечатлѣлись въ человѣческой памяти и превратиись въ легенду о вѣкѣ Сатурна, древнюю легенду о прошломъ золотомъ вѣкѣ, объ эдемскомъ счастьѣ въ зеленомъ раю, среди рѣкъ месопотамскихъ. И рядомъ съ нею запечатлѣлось другое воспоминаніе. Когда Богъ изгналъ человѣка изъ рая, онъ наложилъ на него самое тяжелое проклятіе земли: тусклый трудъ въ потѣ лица своего.
   Легенда о золотомъ вѣкѣ существовала въ античныя, языческія или полуязыческія эпохи, когда отблескъ первобытнаго солнца и юной наивности еще не угасъ въ душѣ человѣчества. За высокими стѣнами средневѣковыхъ городовъ эта легенда исчезла въ Европѣ и въ Азіи. Болѣе сложная религія превратила наивную мечту о царствѣ загробной охоты въ мистическую утопію небеснаго царства, безплотнаго и бездѣятельнаго небеснаго рая.
   Христіанское царствіе небесное это позднѣйшая соціальная постройка. Оно имѣетъ преображенныя черты земного византійскаго царства. Ибо средоточіемъ его является высокій престолъ, на которомъ возсѣдаетъ державный Царь царей, въ мантіи изъ тучъ, опоясанной молніей. На ступеняхъ стоятъ небесные чины, согласно табели о рангахъ, выше всѣхъ архангелы, потомъ ангелы, апостолы въ вѣнцахъ и святые въ сіяніи. Простыя рядовыя души стоятъ внизу, безъ вѣнцовъ и безъ шапокъ, какъ полагается черняди. Такъ рисуютъ царствіе небесное на старинныхъ иконахъ.
   Буддійская нирвана, блаженное небытіе, это -- позднѣйшая философская постройка, созданіе глубокаго разочарованія усталаго отвращенія къ жизни, продуктъ преждевременной старости, безнадежной и неизлѣчимой:-- жизнь есть зло, не только индивидуальная жизнь, но и вся цѣль жизни, непрерывное переселеніе души, распятой на колесѣ бытія. Чтобы избавиться отъ этой непрерывности, нужно высшее напряженіе духовныхъ силъ, самоотреченіе, неподвижное до баснословности, пока птицы совьютъ гнѣздо въ протянутой рукѣ отшельника-аскета; и какъ высшая награда является -- погруженіе въ блаженство небытія.
   Мы, европейцы, только въ послѣдніе годы доросли до такого отчаянія, вмѣстѣ съ Шопенгауеромъ, съ Гартманномъ, съ Мопассаномъ, съ отдѣльными нервно организованными людьми, которые отъ одного созерцанія жизни теряютъ разсудокъ и умираютъ. Но для массъ это отчаяніе еще не стало религіей, ибо тогда нужно было бы поставить крестъ надъ нашей цивилизаціей; она превратилась бы въ буддійское кладбище.
   Рядомъ съ мистической утопіей позднѣйшихъ религій, возникла утопія философская. Ее создавали спокойные, уравновѣшенные умы, на основахъ, вытекающихъ изъ разума, въ противность дѣйствительной жизни, грубой, оскорбительной, противной здравому смыслу.
   Философская утопія не получила широкаго распространенія, ибо разумъ меньше всего вліяетъ на человѣческія дѣла. Даже въ построеніяхъ философовъ вмѣстѣ съ ихъ разумомъ отразились также ихъ политическіе предразсудки, какъ въ "Республикѣ" Платона, которая желаетъ установить особый видъ олигархіи подъ управленіемъ философовъ. Можно опасаться, что въ дѣйствительной жизни управленіе философовъ могло бы уподобиться смѣхотворной и безпорядочной Лапутѣ, осмѣянной Свифтомъ.
   Въ новѣйшія времена широкое развитіе науки и техническаго прогресса вызвало къ жизни утопію научную и техническую. "Новая Атлантида" Бекона была первымъ образцомъ; далѣе слѣдовали десятки другихъ, вплоть до многочисленныхъ романовъ Жюля Верна и Фламмаріона.
   Научная утопія ввела новое начало -- прогнозъ, предвиденіе будущаго развитія по уже намѣченнымъ путямъ, вослѣдъ научнымъ гипотезамъ и полуобоснованнымъ надеждамъ. И иныя изъ этихъ предвидѣній оправдались и оправдываются въ дѣйствительности, напримѣръ, широкое развитіе электричества, успѣхи воздухоплаванія, подводныя лодки, новыя взрывчатыя вещества баснословной силы.
   Но въ послѣдніе годы прогрессъ науки развертывается такъ широко и идетъ впередъ такими быстрыми шагами, что почти опережаетъ и затмеваетъ утопію. Ничье романическое воображеніе не сумѣло предсказать икс-лучей и радія. И потому можно сказать, что научная утопія постепенно блекнетъ, теряетъ романическій характеръ и превращается въ простое расширеніе научныхъ гипотезъ, не выходящее изъ предѣловъ области чистой науки.
   

II.

   Одновременно съ научной утопіей явилась утопія соціальная, которая сдѣлалась главной формой новѣйшей утопіи.
   Въ противоположность научному прогрессу, прогрессъ соціальный развивается мучительно медленно и скудно. Если оцѣнить успѣхи, сдѣланные въ этой области, безъ лицепріятія и безъ преувеличенія, то, быть можетъ, придется назвать только два прочныхъ пріобрѣтенія -- уничтоженіе людоѣдства и болѣе грубыхъ пытокъ. Рабство, дѣтоубійство, торговля дѣтьми, торговля женщинами -- все это процвѣтаетъ въ самыхъ цивилизованныхъ странахъ въ формахъ почти столь же откровенныхъ, какъ и въ древнія эпохи.
   Общее количество проститутокъ въ Европѣ достигаетъ полумилліона; парижскіе сутенеры и апаши нисколько не лучше римскихъ гладіаторовъ. Тѣ же патриціи и плебеи, тюрьмы, казни. Войны стали страшнѣе, неравенство богатствъ больше прежняго.
   Можно отмѣтить только, что протестъ противъ такого соціальнаго состоянія возрастаетъ медленно и непрерывно, принимаетъ различныя формы и проникаетъ во всѣ общественные слои. Этотъ протестъ родился въ христіанствѣ и буддизмѣ, имѣлъ много приливовъ и отливовъ, но въ новѣйшее время перешелъ изъ религіозной формы въ свѣтскую. Нарастаніе этого протеста привело ко многимъ потрясеніямъ, но еще не создало почти никакихъ прочно завоеванныхъ результатовъ.
   Оно создало до сихъ поръ теорію, а не практику прогресса, его философскую и литературную форму, а не реальное преобразованіе. Соціальная утопія является однимъ изъ литературныхъ проявленій этого новаго чувства соціальной справедливости.
   Соціальная утопія -- это идеальное описаніе новыхъ формъ общественнаго быта, въ противоположность дѣйствительности, запутанной, странной и равно несчастной для высшихъ и для низшихъ.
   Очень часто она окрашена полемическимъ оттѣнкомъ. Это -- агитаціонная рѣчь, облеченная въ соціологическую форму.
   Въ то же самое время, это прежняя легенда о золотомъ вѣкѣ, перенесенная въ грядущее и превращенная изъ сожалѣнія въ надежду, религіозная мечта о царствіи небесномъ, лишенная мистическаго ореола и низведенная съ небесъ на землю. У этого свѣтскаго рая есть свой канонъ, свои иконописные навыки, мраморные дворцы, вѣчно зеленые сады, въ которыхъ гуляютъ людскія группы. Онѣ -- такія же безгрѣшныя, бѣлыя душой и тѣломъ и одеждой, какъ и райскія души. Но въ отличіе отъ царствія небеснаго эти люди равны между собой, безъ небесныхъ чиновъ, и безъ Саваоеа въ центрѣ. Они соединены парами, мужчины и женщины, какъ было въ древнемъ Эдемѣ.
   Въ подражаніе научной утопіи соціальная утопія приняла форму романа и подчинилась обычнымъ условіямъ этой формы литературнаго творчества.
   Многіе писатели съ любовью разрабатывали такой утопическій романъ. Я уже упоминалъ извѣстную книгу Беллами "За сто лѣтъ". Однако, въ концѣ девятнадцатаго вѣка возникли въ этой области творчества новыя требованія.
   Во-первыхъ, явилась, въ подражаніе утопіи научной, потребность реальнаго прогноза; попытка, вмѣсто идеала или наряду съ нимъ, проникнуть мысленнымъ взоромъ въ реальную возможность грядущаго развитія.
   Развитіе художественнаго вкуса обнажило другое затрудненіе, которое коренится въ самой сущности соціальной утопіи.
   Новѣйшій романъ является отраженіемъ современной общественной жизни и подобно ей представляетъ общую картину непрерывной и напряженной борьбы человѣческихъ страстей. Внѣ этихъ страстей нѣтъ жизни и нѣтъ движенія.
   Соціальная утопія, какъ идеальная картина, всегда противоставляла свою разумную и счастливую простоту сложному и грубому сплетенію современной жизни. Она рисовала достиженіе, въ противоположность стремленію, цѣль борьбы, въ противоположность процессу борьбы. Человѣческія страсти являлись успокоенными и примиренными, какъ бы нейтрализованными и несуществующими
   Въ такихъ условіяхъ истинно-художественное творчество являлось невозможнымъ. Мало того, современный умъ отказывался представить себѣ такую идеальную жизнь, лишенную борьбы страстей,-- какъ нѣчто реальное, дѣйствительно существующее, ибо идеалъ по своему существу неподвиженъ, а жизнь подвижна и текуча. Лессингъ не даромъ сказалъ: Если бы Господь Богъ предложилъ мнѣ: "вотъ въ лѣвой рукѣ моей стремленіе къ истинѣ и также заблужденіе, а въ правой рукѣ вся истина и нѣтъ стремленія,-- выбирай",-- я бы сказалъ: "Господи, возьми себѣ истину и дай мнѣ стремленіе вмѣстѣ съ заблужденіемъ". Райскія картины всегда были скучны и безжизненны, еще въ своей мистической религіозной формѣ. И веселые грѣшники подчасъ говорили, что они предпочитаютъ адъ съ его безконечной суетой.
   Для того, чтобы избѣжать неподвижности, творцы соціальной утопіи переносили всю силу своего вниманія на промежуточный періодъ, на время перехода отъ стараго къ новому, когда борьба страстей должна обостриться и получить крайнее развитіе впредь до предполагаемой побѣды новаго. По отношенію къ дальнѣйшему строю они чаще всего отдѣлывались общими фразами о томъ, что борьба не прекратится и тогда, и что она приметъ новыя, болѣе утонченныя формы, намъ неизвѣстныя. Никто изъ нихъ, однако, не пытался дать какое-нибудь конкретное изображеніе этихъ грядущихъ формъ борьбы. По моему мнѣнію дать такое изображеніе невозможно, ибо въ корнѣ его лежитъ ложное представленіе.
   Борьба страстей въ мірѣ человѣческомъ, какъ и въ мірѣ животномъ, въ своемъ существѣ не подвергалась измѣненію. Это борьба за существованіе въ грубомъ и первобытномъ значеніи. Она такъ же первобытна, какъ первобытны основные моменты и отправленія земной жизни, пища, сонъ, любовь, смерть. Эти моменты до сихъ поръ не подверглись никакимъ измѣненіямъ.
   Борьба за существованіе возникла на зарѣ первобытной жизни, когда двѣ амебы стали отнимать другъ у друга частицу питательной матеріи, проплывавшую мимо, и съ самаго начала она превратилась въ убійство. Люди и звѣри одинаково подвластны природѣ. Убивая другъ друга, они только подражаютъ природѣ. Природа убиваетъ и люди тоже убиваютъ. Природа напитана смертью и убійствомъ, какъ губка. Нельзя ступить, нельзя дохнуть, чтобы не уничтожить жизнь. Смерть -- законъ. Убійство только частный случай его примѣненія.
   Мало того, именно эта жестокая и непреклонная борьба есть лучшее орудіе для совершенствованія жизни. Безъ борьбы нѣтъ улучшенія. Борьба безкровная и борьба кровавая идутъ рядомъ и ведутъ къ одной и той же цѣли. Безкровная борьба -- это первая половина борьбы, кровавая борьба -- это вторая заключительная половина. Съ незапамятныхъ временъ такъ есть и остается безъ измѣненія. Война междуусобная, война международная, внутренняя и внѣшняя, война классовъ, война племенъ, война государствъ, война цѣлыхъ расъ, все это частные случаи общаго закона.
   Только одно можно сказать:-- война въ историческомъ развитіи шла непрерывно расширяющимися кругами. Вначалѣ сражались отдѣльныя особи, потомъ мелкія орды, потомъ племена, потомъ государства и расы.
   И поскольку внутренній миръ, Treuga Dei, устанавливался въ предѣлахъ замкнутаго общественнаго круга, онъ какъ будто служилъ стимуломъ для перенесенія войны на болѣе широкое поприще.
   Вырвать изъ человѣчества инстинктъ этой борьбы -- значитъ вырвать вмѣстѣ съ нимъ любовь къ опасности, готовность къ риску и самопожертвованію, презрѣніе къ смерти, тотъ полубезумный экстазъ, когда человѣкъ побѣждаетъ самое низкое земное чувство -- страхъ, и дерзко бросаетъ къ ногамъ незримой судьбы то, что у него есть самаго дорогого -- жизнь. Вырвать все это -- значитъ вырвать у исторіи спинной хребетъ, удалить то, что живитъ человѣчество и движетъ исторію впередъ.
   Говорятъ: зачѣмъ умирать въ цвѣтѣ юности на полѣ битвы? Можно вмѣсто отвѣта спросить: зачѣмъ умирать въ сморщенной старости съ тусклыми глазами и остывшими чувствами? Умереть все равно нужно. Зачѣмъ же жить слишкомъ долго? Лучше отдать жизнь въ расцвѣтѣ ея на жертву за идеалъ или даже за призракъ. Deo ignoto.
   Въ этомъ кровавомъ безуміи нужно искать проблескъ надежды и свѣтлую искру. Ибо добро и красота входятъ въ міръ медленно, въ тяжеломъ трудѣ и неустанной борьбѣ. Черная судьба наша лежитъ передъ нами, какъ глыба стали, И мы отрываемъ отъ нея крупинку за крупинкой, нашими острыми ногтями, въ буйномъ гнѣвѣ, въ стихійномъ бѣшенствѣ. Наши ногти въ крови, пальцы наши протерлись до костей. Но высшее наше счастье въ томъ, чтобы вѣчно сражаться съ этою косною глыбою и не покладать рукъ и не отдыхать ни на минуту. Счастье наше въ страданіи. Завершеніе личнаго жребія въ гибели, ибо гибель индивидовъ служитъ лѣстницею для восхожденія цѣлаго вида.
   Поэтому предположеніе, что въ будущемъ борьба въ человѣчествѣ измѣнится, что будетъ какая-то иная борьба, утонченная, не относящаяся къ первымъ потребностямъ жизни и не употребляющая грубыхъ первобытныхъ способовъ и орудій, такое предположеніе чуждо и непонятно для современнаго сознанія. Для этого сущность человѣческой души и основы человѣческой жизни должны измѣниться. Тогда человѣкъ уже не будетъ человѣкомъ, но перейдетъ въ иную форму бытія, отличную и высшую.
   Такимъ образомъ основное противорѣчіе соціальной утопіи остается неразрѣшимымъ. Достиженіе идеала предполагаетъ примиреніе страстей. Въ примиреніи страстей нѣтъ жизни и движенія.
   

III.

   Въ концѣ 19 вѣка англійскій романистъ Г. Д. Уэллсъ попытался дать дальнѣйшее развитіе этимъ новымъ запросамъ соціальной утопіи. Уэллсъ представляетъ своеобразное литературное явленіе, ибо вся сила его таланта и все вниманіе направлено на соціальную утопію. Онъ написалъ около десятка книгъ, посвященныхъ самымъ причудливымъ формамъ утопіи, не считая мелкихъ разсказовъ и очерковъ, и продолжаетъ писать новыя на ту же, для него совершенно неистощимую тему.
   Біографія Уэллса не даромъ связана съ кельтійской мѣстностью (графство Валлійское). Онъ представляетъ въ англійской литературѣ кельтійскій элементъ. У него кельтійское воображеніе, какъ у эльфа Пука въ Шекспировской фееріи "Сонъ въ лѣтнюю ночь". Его мелкіе разсказы еще своеобразнѣе разсказовъ Киплинга. Но въ отличіе отъ Киплинга, разсказы Уэллса всегда вращаются около темъ научной фантазіи. Четвертое измѣреніе, сношенія съ Марсомъ, собираніе рѣдкихъ растеній и допотопныхъ костей, уничтоженіе вѣса матеріи.
   Приведу одинъ характерный примѣръ, разсказъ -- "Островъ Эпіорниса".
   Собиратель естественно-научныхъ коллекцій находитъ на берегу Мадагаскара, въ смолистомъ болотѣ, яйца Эпіорниса, гигантской птицы трехсаженной высоты, которая, какъ извѣстно, водилась на Мадагаскарѣ и вымерла, повидимому, не особенно давно, во времена историческія.
   Онъ проѣзжаетъ по морскому берегу въ утломъ челнокѣ, вмѣстѣ съ двумя неграми. Они нащупываютъ въ болотѣ особыми желѣзными щупами нѣсколько хорошо сохранившихся яицъ, достаютъ три и переносятъ ихъ въ лодку. Яйца имѣютъ четыре фута длины.
   Потомъ происходитъ ссора собирателя съ неграми. Негры пытаются оставить его на берегу. Онъ убиваетъ одного негра изъ револьвера и догоняетъ челнокъ вплавь, другой негръ умираетъ отъ укушенія сколопендры. Весла падаютъ въ воду. Собиратель выбрасываетъ трупы и остается въ челнокѣ одинъ съ гигантскими яйцами. Теченіе уноситъ его въ открытое море.
   Онъ съѣдаетъ небольшой запасъ сухарей, потомъ принимается за яйца. Первое яйцо совершенно свѣжее. Но во второмъ, подъ вліяніемъ солнечнаго жара, уже развился зародышъ и нужно большое усиліе воли, чтобы ѣсть такую пищу. Въ концѣ концовъ собиратель остается въ челнокѣ среди океана, съ третьимъ яйцомъ, въ которомъ уже пульсируетъ развивающійся зародышъ птицы...
   Огромное яйцо трехсаженной птицы, вымершей, почти допотопной породы, попало вмѣстѣ съ одинокимъ человѣкомъ въ челнокъ среди океана и подъ вліяніемъ солнечнаго зноя превращается въ живого цыпленка. Только кельтійская фантазія могла породить такое причудливое сочетаніе.
   Однако кельтійская фантазія Уэллса движется въ рамкахъ англійской логики и научной тренировки. Уэллсъ дѣйствуетъ строго научнымъ путемъ. Онъ дѣлаетъ какое-нибудь фантастическое предположеніе и потомъ конструируетъ, сообразно этому предположенію, самыя детальныя измѣненія окружающей обстановки. Онъ какъ будто поворачиваетъ основную ось своего воспріятія на 30 градусовъ и потомъ заставляетъ поворачиваться вмѣстѣ съ ней всѣхъ дѣйствующихъ лицъ и всю вселенную. Въ этомъ отношеніи Уэллсъ напоминаетъ другого кельто-англійскаго писателя Свифта, ирландскаго протестанта и англиканскаго декана, который старался обставлять самыя фантастическія изъ своихъ построеній такими же реальными, послѣдовательно логическими деталями.
   Приведу въ видѣ примѣра другой разсказъ Уэллса -- "Невидимка". Молодой ученый изобрѣтаетъ средство, придающее прозрачность твердымъ тѣламъ. Онъ принимаетъ это средство внутрь, потомъ достигаетъ того, что свѣтъ, проходящій сквозь его тѣло, преломляется подъ такимъ же угломъ, какъ проходя черезъ воздухъ. Такимъ образомъ онъ становится невидимкой.
   Онъ надѣется использовать свое новое состояніе, чтобы пріобрѣсти могущество и богатство. Но вмѣсто того съ нимъ начинается рядъ несчастій, вытекающихъ изъ его новаго состоянія.
   Ему приходится ходить по улицѣ нагишомъ, ибо иначе проѣзжимъ кажется, что идетъ платье, пустое внутри. Тотчасъ же носильщикъ попадаетъ ему ящикомъ въ затылокъ. Онъ сходитъ на мостовую. На него наѣзжаетъ кучеръ, ибо его не видно. Онъ пытается уничтожить свою прозрачность, но это ему не удается. Ему приходится надѣть маску и парикъ, и тѣсное глухо застегнутое платье, чтобы существовать на этомъ свѣтѣ. Въ разсказѣ много забавныхъ положеній, строго вытекающихъ изъ той же самой коньюнктуры. Въ концѣ концовъ изобрѣтатель впадаетъ въ манію величія, объявляетъ войну человѣчеству и погибаетъ ужасной смертью.
   Всѣ романы и разсказы Уэллса развиваются также логически стройно.
   Соціологическіе романы Уэллса можно раздѣлить на двѣ категоріи. Одна категорія, болѣе ранняго происхожденія, представляетъ соціальное будущее въ видѣ крайняго развитія основъ, заложенныхъ въ природѣ буржуазнаго капиталистическаго строя. Романы этой серіи очень эффектны. На первомъ планѣ надо поставить два: "Когда Спящій проснется" и "Грядущіе дни".
   Оба романа относятся къ одному и тому же времени (22-му вѣку) и дополняютъ другъ друга. Первый представляетъ, какъ бы политическое описаніе эпохи, второй -- бытовое ея описаніе. Оба проникнуты внутреннимъ правдоподобіемъ до такой степени, что иногда становится страшно и начинаетъ казаться, что у автора есть, такъ называемое, кельтійское "двойное зрѣніе", даръ предвидѣнія, и что то, что онъ описываетъ, дѣйствительно будетъ имѣть мѣсто.
   "Когда Спящій проснется", это, быть можетъ, лучшій романъ Уэллса. Начинается онъ причудливымъ изложеніемъ новаго религіознаго миѳа. Всѣ новѣйшія попытки создать міровую религію по древнимъ образцамъ постоянно разбиваются объ отсутствіе новаго миѳа.
   Въ недавнее время нѣкоторые писатели выражали желаніе стать новыми миѳотворцами, сознательными и умышленными. Это желаніе есть только плодъ огромнаго недоразумѣнія. Миѳотворцевъ никогда не было; было миѳотворчество по существу безличное, общенародное, безъ опредѣленныхъ авторовъ. Это миѳотворчество связано съ извѣстнымъ состояніемъ народныхъ идей и вѣрованій и изъ него вытекаетъ. Отдѣльные авторы, поэты и прозаики, только придали болѣе опредѣленную форму народнымъ миѳамъ, бережно изложили ихъ, стараясь не испортить ихъ сущности.
   Наши современныя идеи имѣютъ въ себѣ нѣкоторые миѳотворческіе элементы, но въ другой формѣ, отличной отъ древности, частью болѣе зачаточной, частью болѣе отвлеченной, не антропоморфической. Напримѣръ, наше представленіе о свободѣ, соціальномъ равенствѣ, имѣетъ въ себѣ миѳотворческій элементъ, наши разсказы объ общественныхъ борцахъ и мученикахъ часто имѣютъ характеръ благочестивыхъ житій и даже повышаются до паѳоса легенды, но именно поэтому они не могутъ получить слишкомъ большого развитія и вліянія.
   Вся наша культура: газеты, желѣзныя дороги, телефонъ, телеграфъ, противится созданію легендъ и миѳовъ. Ибо миѳъ -- не газетная утка. Для миѳа не одно легковѣріе нужно, но также благоговѣніе.
   Уэллсъ сдѣлалъ совершенно оригинальную попытку создать особый миѳъ, фантастическій и вмѣстѣ реальный. Молодой ученый Грагамъ, соціальный реформаторъ, подъ вліяніемъ крайней усталости впадаетъ въ каталепсію. Разбудить его не удается. Онъ лежитъ въ больницѣ на койкѣ годъ за годомъ, ни живой, ни мертвый. У него есть довольно значительный капиталъ. Назначается опекунскій совѣтъ.
   Время идетъ впередъ. Два друга Грагама, разбогатѣвъ и не имѣя наслѣдниковъ, сговариваются оставить свое состояніе живому мертвецу.
   Время идетъ впередъ. Грагамъ остается все въ томъ же положеніи. Совѣтъ Спящаго производитъ рядъ очень ловкихъ спекуляцій и мало-по-малу скупаетъ на всей землѣ цѣнныя бумаги, газеты, политическія партіи, и въ концѣ концовъ, подъ именемъ Бѣлаго Совѣта, становится обладателемъ власти и богатства на большей половинѣ земного шара.
   Послѣднюю жестокую борьбу за обладаніе міромъ Бѣлому Совѣту пришлось выдержать съ группой еврейскихъ банкирскихъ семей, которая тоже претендовала на такое вліяніе. Черезъ сто лѣтъ Спящій становится собственникомъ Англіи, Франціи, Африки, Южной Америки, потомъ скупаетъ Китай, овладѣваетъ Соединенными Штатами. Ему принадлежитъ большая половина бумагъ двухъ великихъ континентальныхъ имперій, Россіи и Германіи. Онъ прибралъ къ рукамъ школу, церковь; завелъ свою полицію, чиновниковъ, армію рабочихъ.
   Англійскій парламентъ существуетъ и иногда собирается, но занимается теоретической разработкой общественныхъ вопросовъ, какъ будто бы общество любителей соціологіи. Законный король Англіи состоитъ на жалованьѣ у Бѣлаго Совѣта. Вѣчно пьяный, по цѣлымъ днямъ онъ играетъ на билліардѣ во второстепенныхъ ресторанахъ.
   Все это время Спящій лежитъ недвижимо. Для него построенъ особый музей и назначенъ штатъ докторовъ и хранителей. Онъ лежитъ на стеклянномъ пьедесталѣ подъ стекляннымъ ящикомъ. Совѣтъ, управляющій отъ его имени, давно сталъ самовластной олигархіей.
   Народъ подвергается систематическому угнетенію и превращается въ рабовъ. Мало-по-малу въ народѣ возникаетъ религія Спящаго. Разъ въ мѣсяцъ всѣхъ желающихъ впускаютъ въ музей. Они смотрятъ на Спящаго и молятся, чтобы Спящій проснулся и перестроилъ міръ. Онъ для нихъ, какъ король Артуръ или Фридрихъ Барбаросса въ Киффгаузерѣ. Потомъ онъ становится ихъ Богомъ. Они называютъ его Господь нашъ и Богъ нашъ. Такъ какъ правящіе классы управляютъ во имя Спящаго, то получается чудовищная пародія христіанства, столь же пригодная для того, чтобы служить обѣимъ сторонамъ, притѣснителямъ и притѣсненнымъ. Возникаетъ присловье, "Когда Спящій проснется", низшіе классы повторяютъ его съ надеждой, а высшіе съ скептической усмѣшкой, вродѣ нашего "послѣ дождичка въ четвергъ".
   Соціальное состояніе міра описано рѣзкими и странными чертами. Уэллсъ сравниваетъ его съ зерномъ, подъ кожу котораго насѣкомое положило свое яичко. Личинка вылупилась изъ яичка и съѣла всю сердцевину зерна, но въ свою очередь стала жертвой новыхъ паразитовъ. Съ виду зерно живо, но содержимое его представляетъ распадъ, оставшійся отъ безстыдной жизни нѣсколькихъ поколѣній паразитовъ.
   Уэллсъ разсказываетъ: во времена королевы Викторіи политическая власть перешла въ руки партій, безымянныхъ, безотвѣтственныхъ, а потому удобоподкупаемыхъ. Группа биржевыхъ воротилъ стала подмазывать парламентскую машину. Отъ свободнаго парламента осталась одна тѣнь, одно притворство.
   Противъ такого порядка вещей въ концѣ девятнадцатаго вѣка возникла реакція, но исключительно на бумагѣ. Было написано безчисленное множество книгъ о необходимости борьбы съ плутократіей, но самая борьба не возникла, ибо въ людяхъ уже не осталось прежней вѣры въ правду, доходившей до готовности умереть за нее. Если составлялась партія, способная вліять на выборы, большая часть ея вождей и членовъ была подкупаема богачами. Соціалисты и народники, реакціонеры и пуристы, приверженцы стараго и новаго, всѣ одинаково продавали свои убѣжденія.
   Такимъ образомъ царство олигархіи побѣдно развилось до своихъ крайнихъ предѣловъ.
   Общество распалось на три класса: высшій классъ, владѣтели акцій въ различныхъ учрежденіяхъ, подвластныхъ Совѣту и во главѣ ихъ денежная Олигархія Совѣта; средній классъ, инженеры, фабричные директора, аэронавты, художники, служащіе въ бюро Воздушныхъ Двигателей, чиновники Общества Пищевыхъ Запасовъ, всѣ представители интеллигентнаго труда и управленія.
   Ниже всѣхъ огромный рабочій классъ. Болѣе трети рабочихъ подвластны Компаніи Организованнаго Труда. Эта компанія выросла изъ Арміи Спасенія, которая нѣкогда брала на себя заботу о нищихъ, но потомъ стала коммерческимъ учрежденіемъ. Она замѣнила рабочіе дома, пріюты и богадѣльни. Нищенство воспрещено, но каждый человѣкъ, дошедшій до крайности, попадаетъ подъ попеченіе Компаніи. Она даетъ ему содержаніе и одежду и нѣсколько пенсовъ ежедневнаго жалованья, потомъ назначаетъ трудъ. Такіе рабочіе скоро попадаютъ въ неоплатный долгъ къ Комнаніи и не могутъ уйти до смерти.
   Если у нихъ рождаются дѣти, Компанія заботится о нихъ до четырнадцатилѣтняго возраста, такимъ образомъ создается такой же неоплатный долгъ и для каждаго новаго поколѣнія. Рабочіе Компаніи имѣютъ особый мундиръ -- синюю холстину. Среди другихъ классовъ синяя холстина -- это обидное прозвище. Въ народѣ говорятъ: "Синяя холстина снимается только со шкурой".
   Въ романѣ "Грядущіе Дни" есть яркое описаніе пріемнаго дня въ Бюро Колоніи Труда. Группы разорившихся людей приходятъ записываться; тутъ безработные механики, епископъ англиканской церкви, которая тоже стала частнымъ коммерческимъ предпріятіемъ и имѣетъ свои періоды безработицы, женщина лѣтъ сорока, бывшая кокотка, съ подрисованнымъ лицомъ и голодными глазами, неудачливый художникъ съ женой. Ихъ фотографируютъ, заносятъ въ очередную тетрадь индекса.-- Весь индексъ уже имѣетъ нѣсколько сотъ милліоновъ именъ.-- Даютъ имъ оттиснуть большой палецъ вмѣсто подписи, потомъ выдаютъ чеки на безплатный обѣдъ и синій мундиръ и также рабочую карту.
   Надсмотрщица говоритъ: Вы, 071,709 г. ф. б. 95, мужчина, идите на 81-ый проѣздъ въ мастерскую снимковъ, три пенса жалованья, кромѣ содержанія и т. д.
   Новый соціальный строй очень сложенъ. Одной полиціи четырнадцать родовъ, которые различаются цвѣтами одеждъ: желтая рабочая полиція, красная полиція Бѣлаго Совѣта, черная полиція путей сообщенія, и т. д. Города разрослись до такой степени, что поглотили все земледѣльческое населеніе и всѣ болѣе мелкіе поселки. Въ Англіи только четыре города, кромѣ Лондона. Въ Лондонѣ 33 милліона населенія.
   Земледѣльческія работы совершаются при помощи машинъ инженерами и рабочими, которые ежедневно выѣзжаютъ изъ города на автомобиляхъ по особымъ дорогамъ изъ идамита, твердаго стеклообразнаго вещества, со скоростью до 200 миль въ часъ. Въ пустыхъ поляхъ конные пастухи Общества Пищевыхъ Запасовъ пасутъ безчисленныя стада быковъ и овецъ. Они ведутъ полудикую, кочевую жизнь, подъ открытымъ небомъ, окруженные овчарками.
   "...Городъ Лондонъ кончался не какими-нибудь предмѣстьями, какъ это было въ старину, не сходилъ на нѣтъ постепенно, а обрывался сразу сплошной стѣной въ четыреста футовъ высоты, какою-то скалою, прорѣзанной рѣдкими окнами и балконами. Въ одномъ мѣстѣ фундамента громадная, темная, полукруглая пасть поглощала Темзу, въ другомъ мѣстѣ такая же пасть извергала пучекъ идамитовыхъ путей..."
   Въ сущности городъ представляетъ одинъ сплошной домъ. Въ немъ больше сорока этажей, онъ весь покрытъ стеклянной крышей, отопляется зимой и освѣщается ночью. Этотъ домъ однако прорѣзанъ огромными улицами, по которымъ движутся платформы съ возрастающей скоростью въ пять миль, десять миль, пятнадцать миль. На ходу можно переходить съ одной платформы на другую. Эти платформы замѣняютъ трамваи.
   Высшіе классы живутъ въ верхнихъ этажахъ подъ самой крышей. Тамъ же находятся художественныя мастерскія и мѣста увеселенія.
   Фабрики и заводы и жилища рабочаго класса расположены въ нижнихъ этажахъ и въ подземельяхъ. Рабочіе рѣдко поднимаются вверхъ и почти не видятъ солнца.
   Въ романѣ "Грядущіе Дни" полуразорившійся артистъ съ женою дѣлаютъ постоянную попытку поселиться на лѣто внѣ Лондона, въ развалинахъ бывшаго городка Эпсома, но послѣ первой же бури и битвы въ овчарками возвращаются назадъ.
   -- Мы принадлежимъ другому вѣку, городскому,-- печально говорятъ они и цѣлуютъ на прощанье лепестки цвѣтовъ, дико растущихъ на заброшенномъ дворѣ. Потомъ, послѣ многихъ приключеній, они получаютъ большое наслѣдство и нанимаютъ себѣ квартиру на краю города съ балкономъ на внѣшнюю стѣну и съ видомъ на небо и на поле. Это наибольшее приближеніе человѣка 22-го вѣка къ природѣ.
   Рабочіе классы внизу стали низшими классами въ буквальномъ смыслѣ слова. Они ведутъ въ своихъ затѣненныхъ этажахъ угрюмую, грубую, злую, безпросвѣтную жизнь. Языкъ ихъ почти непонятенъ высшимъ классамъ. Въ свободные часы они устраиваютъ драки не хуже дикарей каменнаго вѣка. Это машинные дикари.
   Было бы слишкомъ долго передавать описанія всей жизни этого страннаго города, сдѣланныя Уэллсомъ. Всѣ они странно конкретны и удивительны въ своей правдоподобности.
   Вотъ разные кварталы гигантского города. Въ сѣверномъ кварталѣ живутъ <Испорчено.> скихъ пьесъ, рекламъ и у телефоновъ и <Испорчено.> граммофоновъ и ихъ репортеры. На западѣ -- биржи, рынки конторы, а также театры, цирки, звѣринцы. Тутъ же различные храмы всѣхъ вѣроисповѣданій: христіанскіе, магометанскіе, буддійскіе, еврейскіе, храмъ поклонниковъ Инкубуса, бѣса сладострастія, храмъ поклонниковъ Комфорта. Фасады храмовъ покрыты электрическими надписями религіозной рекламы. Вотъ самыя невинныя надписи: "Спасеніе -- третій этажъ направо. Быстрѣйшее въ Лондонѣ обращеніе въ христіанство. Лучшіе епископы и цѣны безъ повышеній. Остерегаться поддѣлокъ. Быстрое прощеніе грѣховъ для дѣловыхъ людей".
   Въ юго-западной сторонѣ: сады наслажденій. Они принадлежатъ акціонерному обществу Евѳаназіи, легкой смерти. Чувствуя приближеніе смерти, богатые люди за приличную сумму покупаютъ себѣ Евѳаназію. Доктора общества вычисляютъ количество жизненныхъ силъ, еще уцѣлѣвшихъ у паціента, и назначаютъ для него то или другое предсмертное использованіе наслажденій по различнымъ методамъ.
   Типы новаго человѣчества запечатлѣны индивидуальностью, это живые люди. Вотъ почтенный потомокъ м-ра Морриса, негоціанта изъ Сити, временъ королевы Викторіи. Теперь его имя пишется Mwres по фонетической системѣ. Онъ во многомъ похожъ на своего предка, такой же полный, съ брюшкомъ, и степенно презрительнымъ выраженіемъ лица. Онъ также не любитъ новыхъ выдумокъ и ворчитъ на развращеніе низшихъ классовъ. Онъ не читаетъ Таймса, и даже не знаетъ, что когда-то существовалъ Таймсъ, но граммофонная машина, которая виситъ надъ его умывальнымъ столикомъ и сообщаетъ новости по утрамъ, представляетъ какъ будто стальное воплощеніе проворнаго Бловица, извѣстнаго корреспондента Таймса, даже по тону голоса.
   ...И также по утрамъ этотъ Mwres выходилъ изъ дому, прилично одѣтый и полный самоуваженія. Конечно, костюмъ его былъ нѣсколько иной, чѣмъ 200 лѣтъ тому назадъ. Можно даже сказать, что онъ скорѣе вышелъ бы на улицу голый, чѣмъ рѣшился бы надѣть цилиндръ, фракъ, сѣрые штаны и часы съ брелоками. Бриться ему тоже не приходилось, ибо искусный операторъ давно удалилъ съ его лица каждый волосъ вмѣстѣ съ корнемъ. Ноги его были облечены брюками красиваго розоваго цвѣта изъ матеріи, непроницаемой для воздуха. Онъ надувалъ ихъ немного при помощи ручной помпы, такъ чтобы увеличить и округлить свои икры и мускулы. Куртка его была такая же пневматическая, съ расширенными и слегка раздутыми плечами. Такимъ образомъ онъ былъ облеченъ со всѣхъ сторонъ воздухомъ и прекрасно защищенъ противъ жары и холода. На плечахъ его висѣлъ короткій алый плащъ съ причудливо вырѣзаннымъ краемъ.
   Голова его тоже была давно лишена волосъ. Онъ носилъ на ней маленькую красную шапочку, слегка надутую водородомъ и плотно приставшую вокругъ лба пневматическимъ присосомъ, странно похожую на пѣтушиный гребень. Сознавая скромность и приличіе своего костюма, онъ смотрѣлъ прохожимъ въ глаза спокойнымъ взоромъ...
   Семейная жизнь въ сущности разрушена. Городъ представляетъ одну сплошную гостиницу, гдѣ есть тысячи способовъ жизни на разныя цѣны, тысячи столовыхъ, театральныхъ залъ, церквей. У отдѣльнаго человѣка осталась только спальня, гигіенично обставленная, даже у небогатыхъ людей (конечно, за исключеніемъ рабочихъ).
   Женщины пріобрѣли самостоятельность. Онѣ работаютъ и, кромѣ того, получаютъ деньги отъ мужчинъ. Все это онѣ тратятъ на наряды и удовольствія. Каждая красивая женщина имѣетъ возможность уйти изъ рабочаго класса и жить своей красотой, безпечно и изящно, пока не состарится. Вмѣсто стараго брака и уличнаго распутства, явились, однако, новыя сложныя формы брака. Одна женщина можетъ состоять въ пяти брачныхъ системахъ и въ каждой быть болѣе или менѣе замужемъ. Тоже и съ мужчинами. Даже христіанскіе епископы участвуютъ въ такихъ сложныхъ бракахъ.
   Дѣти воспитываются въ общихъ пріютахъ. Грудные младенцы лежатъ въ особыхъ ватныхъ гнѣздахъ и предъ каждымъ механическая кормилица. У нея руки, плечи и грудь очень реально сдѣланы и молоко великолѣпнаго состава, но внизу три мѣдныя ножки, а вмѣсто лица циферблатъ съ объявленіями о косметикахъ. Молодыя матери часто приходятъ сюда любоваться на своихъ дѣтей. И объявленія эти назначены для нихъ.
   Пріюты такъ хорошо устроены, что смертность младенцевъ не достигаетъ 1/2% въ годъ.
   Лѣченіе болѣзней и воспитаніе происходитъ при помощи гипнотизма. Искусные гипнотизеры занимаютъ въ обществѣ видное положеніе. При помощи ихъ методовъ, вмѣсто многихъ лѣтъ обученія -- довольно нѣсколькихъ недѣль гипнотическихъ сеансовъ; особенно въ тѣхъ наукахъ, которыя требуютъ механической памяти.
   Подростки рабочаго класса при помощи гипнотизма освобождаются отъ юношескихъ грезъ и становятся великолѣпными машинными рабами. Ученики аэронавтовъ также освобождаются при помощи гипнотизма отъ головокруженія и замиранія сердца. Гипнотизеры есть на каждой улицѣ. Если кто желаетъ запомнить слово, имя, рѣчь или рядъ именъ, тотъ обращается къ гипнотизеру. И, наоборотъ можно такимъ путемъ устранить воспоминаніе, уничтожить привычку, искоренить желаніе. Вдова, желая выйти замужъ, удаляетъ воспоминаніе о мужѣ. Любовникъ удаляетъ несчастную любовь изъ своей души и т. д.
   Только прививать новыя желанія еще нѣтъ средства. Гипнотизмъ убиваетъ волю, превращаетъ паціентовъ въ машины. Все это ведетъ въ обычной жизни къ автоматичности человѣка. При помощи гипнотизма совершаются также преступныя внушенія разнаго рода.
   Образованіе ведется по фонографическимъ цилиндрамъ. Учащіеся не читаютъ книгъ, они слушаютъ незримую лекцію изъ металлической трубы. Для среднихъ классовъ, особенно для дѣвушекъ, существуетъ легкое пріятное ученіе. Напримѣръ, въ одно и то же время пятьсотъ фонографовъ въ разныхъ концахъ Лондона читаютъ лекцію: "О вліяніи Платона и Свифта на любовныя дѣла Шелли и Бёрнса". Потомъ слушательницы сочиняютъ этюды на тему изъ прочитаннаго. Низшимъ классамъ при помощи образованія внушается послушаніе и довольство малымъ и т. п.
   Спящій владыка міра неожиданно просыпается. По этому поводу начинаются большія волненія. Разрастается революція во имя Спящаго. Совѣтъ держитъ Спящаго въ почетномъ заточеніи и склоняется къ тому, чтобы тайно убить его, или принудить гипнозомъ къ полному послушанію. Но часть Совѣта принимаетъ сторону Спящаго и организуетъ возстаніе рабочихъ, Синей Холстины; партія Спящаго побѣждаетъ. Народъ ликуетъ. Но скоро оказывается, что это была только политическая революція.
   Главы побѣдившей партіи желаютъ держать народъ въ прежнемъ рабствѣ и реорганизовать Совѣтъ для своей личной и классовой выгоды. Въ Парижѣ открытое возстаніе. Его усмиряютъ при помощи негритянскихъ полковъ, которые привозятъ изъ Судана на огромныхъ аэропланахъ. Они идутъ въ битву, распѣвая воинственныя пѣсни своего предка Киплинга. Это очень удачный и неожиданный выпадъ Уэллса противъ Киплинга съ его военнымъ шовинизмомъ и поклоненіемъ бѣлой расѣ.
   Спящій владыка сначала плохо разбирается во всѣхъ этихъ осложненіяхъ, но потомъ дѣлаетъ отчаянную попытку снова организовать побѣдоносное возстаніе демократическихъ массъ противъ новой и старой Олигархіи. Однако, народъ оказывается уже неспособнымъ къ побѣдѣ. Онъ слишкомъ необразованъ, разобщенъ, отвыкъ отъ политики. Большая часть интеллигенціи на сторонѣ Новаго Совѣта. Народъ слѣпо возлагаетъ всѣ надежды на своего господина, Спящаго. Романъ кончается воздушнымъ сраженіемъ обѣихъ партій надъ Лондономъ на летательныхъ машинахъ. Въ этомъ сраженіи гибнетъ Спящій и представитель новой Олигархіи, Астрагъ, его главный противникъ. Лондонъ горитъ.
   Скажу еще разъ: когда слѣдишь за этими безотрадными картинами, становится жутко. Кажется, какъ будто въ нихъ есть элементы дѣйствительнаго предвидѣнія. Уэллсъ говоритъ намъ устами вышеупомянутаго Мастермана изъ романа "Киписъ".
   Общество, въ которомъ мы живемъ, больное общество, все насквозь. Человѣчество стало единымъ и оно не можетъ быть счастливо въ одной части и несчастно въ другой. Пора заплатокъ прошла. Все или ничего.
   Есть только два пути: или полное возрожденіе и установленіе соціальнаго порядка, или уродливое развитіе капитализма, описанное выше. Придется выбирать то или другое.
   Романъ "Машина Времени" составляетъ какъ бы продолженіе и крайнее завершеніе этой уродливой эволюціи. Онъ развивается въ живописной рамкѣ, причудливой и вмѣстѣ научной, какъ всегда у Уэллса.
   Молодой ученый изобрѣлъ "Машину Времени", съ помощью которой можно путешествовать по четвертому измѣренію въ прошедшее и въ будущее. Описаніе машины и ея путешествій написано съ большимъ мастерствомъ, такъ что таинственная сущность четвертаго измѣренія выступаетъ выпукло передъ нашими глазами. Это четвертое измѣреніе есть -- время, самостоятельно движущееся впередъ сквозь три измѣренія пространства.
   При посредствѣ своей машины ученый путешественникъ попадаетъ въ Англію черезъ 800.000 лѣтъ. Это періодъ упадка культуры человѣчества, которая въ миновавшіе вѣка развернулась съ пышнымъ невиданнымъ блескомъ. Вездѣ стоятъ развалины великолѣпныхъ дворцовъ, обветшалые музеи, величественныя статуи, изъѣденныя временемъ. Впрочемъ, благодаря тому, что одна изъ ближайшихъ планетъ упала на солнце, температура снова поднялась, и на землѣ царствуетъ вѣчная весна. Всѣ звѣри, всѣ насѣкомыя, птицы, ненужныя растенія, микробы, все давно исчезло съ лица земли. Земля, это -- сплошной садъ, засаженный цвѣтами и разнообразными плодами и населенный людьми. Садъ запущенъ, но по прежнему прекрасенъ и плодовитъ.
   Человѣчество въ вырожденіи своемъ распалось на двѣ расы; обѣ уменьшились въ ростѣ, утратили большую часть своихъ знаній, но онѣ настолько неодинаковы, что ихъ уже нельзя объединять однимъ именемъ человѣка.
   Одна раса, это -- Элой, потомки высшихъ классовъ. Они живутъ въ земномъ саду безпечной и безгрѣшной, полурайской, полуобезьяньей жизнью. Они потеряли всѣ искусства, даже не разводятъ огня, почти разучились говорить, питаются исключительно фруктами, спятъ въ обветшалыхъ дворцахъ, на кучахъ листьевъ; съ утра до вечера играютъ, забрасывая другъ друга цвѣтами. Днемъ и въ лунныя ночи они счастливы, но съ наступленіемъ темныхъ ночей они трепещутъ, ибо изъ-подъ земли выходятъ враги, предъ которыми они безпомощны. Это Морлоки, потомки низшихъ классовъ, бывшихъ рабочихъ.
   Морлоки окончательно зарылись въ свои подземелья. Глаза ихъ не выносятъ дневного свѣта. Они бѣлесоватые, малорослые, проворные, съ тонкими оконечностями,-- человѣческіе подземные пауки. Подъ землею еще дѣйствуетъ часть машинъ, вентиляція, водопроводы, ассенизація и т. п. Meханизмы ихъ устроены автоматически прежними поколѣніями и дѣйствуютъ, какъ часы.
   Впрочемъ, Морлоки сохранили часть техническаго умѣнія, полубезсознательно, тоже какъ автоматы. По старой привычкѣ они изготовляютъ для людей Элой платье и доставляютъ его наверхъ. Жизнь ихъ подъ землею унылая и страшная, какъ жизнь крысъ въ выгребной ямѣ. Пищи подъ землей нѣтъ. Они плотоядны. Пищей имъ служатъ верхніе люди Элой, на которыхъ они нападаютъ въ темныя ночи. Эти счастливые обитатели цвѣточнаго сада представляютъ живое стадо скота для противныхъ человѣческихъ крысъ. Такую страшную расплату судьба возложила на потомковъ аристократіи за преступленія предковъ.
   Къ той же категоріи романовъ примыкаетъ описаніе луннаго царства. Тема о путешествіи на луну разрабатывалась много разъ, но разсказъ Уэллса отличается отъ всѣхъ другихъ. Во всей фантастичности своей это какъ будто реальное описаніе того, что дѣйствительно можетъ существовать въ условіяхъ луннаго міра.
   Ужасная холодная двухнедѣльная ночь, въ сугробахъ мерзлаго воздуха, похожихъ на сугробы снѣга. Пробужденіе луны при первыхъ лучахъ двухнедѣльнаго дня, растительность, оживающая и вырастающая съ баснословной быстротой, почти видимо для глаза. Селениты, разумныя существа, съ тѣломъ, какъ у насѣкомыхъ, хитиновой хрупкости, живутъ внутри луны въ проходахъ и пещерахъ, кругомъ центральнаго моря. Выходы подлуннаго міра ведутъ въ кратеры и закрываются огромными желѣзными крышами предъ наступленіемъ лунной ночи.
   Селениты -- это многочисленная, сильно развѣтвленная раса. Техника ихъ ушла дальше земной; у нихъ искусственное освѣщеніе внутри луны при помощи ярко-синей, фосфоресцирующей жидкости, которая протекаетъ потоками вплоть до центральнаго моря.
   Лунная раса составляетъ только одинъ общественный организмъ. Онъ организованъ по типу муравейника или улья, причемъ Селениты овладѣли механизмомъ главнаго принципа улья -- измѣненіемъ живого организма въ приспособленіи къ раздѣленію функцій, и развиваютъ этотъ принципъ до крайнихъ предѣловъ по своему усмотрѣнію. Для каждой общественной функціи создана особая разновидность, отличная отъ другихъ.
   Вотъ рыбаки, маленькія горбатыя насѣкомыя съ крѣпкими длинными руками и короткими ногами; вотъ высокіе, широкоплечіе воины съ копьями въ рукахъ; чернорабочіе, которые воздѣлываютъ плантаціи съѣдобныхъ грибовъ. Въ безработное время ихъ усыпляютъ и складываютъ въ пещерахъ, какъ дрова.
   Аристократія,-- съ переразвитіемъ мозга, который безпрепятственно разрастается подъ гибкой пленкою хитиноваго покрова. Она тоже распадается на множество развѣтвленій. Вотъ живыя книги, чей мозгъ служитъ для записей и замѣняетъ библіотеки. Накопленное знаніе передается въ такомъ именно видѣ отъ поколѣнія къ поколѣнію.
   Вотъ художники; объ одномъ изъ нихъ другіе Селениты отрывисто разсказываютъ, послѣ того какъ общеніе съ земными путешественниками до извѣстной степени установилось.
   -- Онъ рисуетъ, мало ѣстъ, мало пьетъ, рисуетъ. Любитъ рисовать. Ничего другого. Всѣхъ ненавидитъ, кто не умѣетъ рисовать. Всѣхъ ненавидитъ, кто рисуетъ лучше него. Ненавидитъ многихъ. Васъ любитъ. Новый предметъ рисованія. Рѣдкій, поразительный...
   Еще типы Селенитовъ: лунныя матери съ наполовину атрофированнымъ мозгомъ и дѣвственныя воспитательницы, похожія одновременно на старыхъ дѣвъ и на рабочихъ пчелъ, и многіе другіе.
   Во главѣ луннаго государства стоитъ Лунный Господинъ. Это -- огромный мозгъ, нѣсколько аршинъ въ діаметрѣ, вѣчно пульсирующій и физически безпомощный. Онъ снабженъ парою маленькихъ глазокъ. Тѣло, принадлежащее къ этому мозгу, маленькое, бѣлое, наполовину атрофированное, съ крошечными оконечностями.
   Этотъ управляющій мозгъ помѣщается на тронѣ въ центрѣ великолѣпной залы. Онъ находится подъ непрерывнымъ попеченіемъ особыхъ хранителей, которые постоянно поглаживаютъ его снаружи и вспрыскиваютъ охлаждающими смѣсями. Въ общемъ для земныхъ путешественниковъ представляется зрѣлище странное, полное величія и жалости.
   

IV.

   Романъ "Въ Дни Кометы" открываетъ вторую серію, посвященную разработкѣ новаго общественнаго идеала, принадлежащаго будущему. Надо признать, однако, что эта серія обладаетъ меньшими художественными достоинствами. Дѣло въ томъ, что Уэллсъ наткнулся въ этомъ случаѣ на затрудненіе, о которомъ я говорилъ выше. Въ идеальномъ обществѣ нѣтъ мѣста борьбѣ страстей, поэтому оно недоступно живой истинно-художественной обработкѣ. Оттого, какъ это дѣлали и другіе писатели, Уэллсъ въ данномъ случаѣ преимущественно занимается предшествующимъ періодомъ и также переходнымъ періодомъ отъ стараго къ новому.
   Романъ "Въ Дни Кометы" начинается яркимъ описаніемъ бѣднаго рабочаго квартала въ Лондонѣ, гдѣ царствуетъ нищета, отчаяніе и недовольство. Герой, отъ имени котораго ведется разсказъ, доходитъ до воровства, потомъ до жажды убійства. Общія міровыя дѣла не лучше этихъ мѣстныхъ. Всемірная война, долго угрожавшая землѣ, наконецъ разразилась. Англійскіе и германскіе броненосцы взрываютъ другъ друга въ Нѣмецкомъ морѣ. Французская армія стянулась къ границѣ навстрѣчу нѣмецкому нашествію.
   Немногіе отрывки, посвященные войнѣ въ этомъ романѣ, проникнуты силой и искренностью.
   Человѣчество опомнилось и желаетъ прекратить войну. Министръ Мельмоунтъ, главный виновникъ войны, только что потерпѣвшій крушеніе на автомобилѣ, съ трудомъ тащится по берегу съ вывихнутой лодыжкой и натыкается на трупъ нѣмецкаго матроса, выброшенный волнами.
   -- Кошмаръ,-- говоритъ онъ шопотомъ,-- ужасъ, Боже мой, что мы дѣлали, мы, глупцы? Бѣдный мальчикъ, ребенокъ, котораго мы такъ позорно послали на смерть... Посмотрите на это прекрасное лицо, на это тѣло, брошенное здѣсь на пескѣ...
   Изъ-подъ руки мертваго матроса выползла морская звѣзда и, медленно сокращая свои лучи, поползла къ водѣ, оставляя на пескѣ влажный слѣдъ.
   -- Довольно,-- простоналъ Мельмоунтъ.-- Мы виноваты, мы, правители. Но мы задыхались, какъ люди въ душной комнатѣ, слишкомъ сонные и тупые и лѣнивые, чтобы хоть одинъ всталъ и открылъ окно.
   -- Боже мой, довольно. Мы болтали и ссорились и клевали другъ друга и пачкали Божій міръ, какъ галки пачкаютъ храмъ; мы, кровожадныя обезьяны, жирные гномы во фракахъ, лоснящіеся отъ устрицъ...
   Зеленая комета приближается къ землѣ, проходитъ мимо и наполняетъ земную атмосферу зеленымъ газомъ; все человѣчество засыпаетъ на три часа. Потомъ новый газъ смѣшивается съ воздухомъ и дѣйствуетъ очистительно на все живое. Міръ перерождается и становится братскимъ и свѣтлымъ. Война, вражда -- все кончено; люди будутъ жить, какъ братья въ раю.
   Послѣ того соціальная перестройка идетъ легко, какъ по маслу и довольно неинтересно. Уэллсъ описываетъ ее въ тонѣ Кропоткина въ его "Рѣчахъ Бунтовщика" или въ тонѣ Уилльяма Морриса въ "Вѣстяхъ Ниоткуда", ибо у Кропоткина и Морриса соціальная перестройка точно такъ же основана на нравственномъ перерожденіи людей. Люди съ преображенной нравственной основой легко могутъ устроить какія угодно новыя формы общественности. Лордъ Редкаръ, заклятый врагъ рабочихъ, теперь становится во главѣ строительной комиссіи и прежде всего приспособляетъ для общественной жизни свой собственный дворецъ. При такихъ условіяхъ не можетъ быть рѣчи о какихъ-нибудь затрудненіяхъ, борьбѣ или драматическомъ интересѣ.
   Другой романъ той же серіи "Пища Боговъ" задуманъ глубже и интереснѣе. Двое ученыхъ соединенными усиліями изобрѣли особое вещество, которое, будучи принимаемо въ пищѣ, увеличиваетъ ростъ молодыхъ растеній, животныхъ и человѣческихъ дѣтей въ 8 или 10 разъ. Они основываютъ ферму для опытовъ и подкармливаютъ порошкомъ цыплятъ. Послѣ нѣсколькихъ первыхъ неудачъ цыплята начинаютъ расти и скоро достигаютъ величины барановъ.
   Между тѣмъ щепотки порошка, просыпанныя во время опытовъ, ведутъ къ неожиданнымъ результатамъ. Въ окрестностяхъ заводятся гигантскія осы, величиною съ ястреба, крысы величиною съ тигра. Населенію приходится выдерживать ожесточенную борьбу съ этими новыми гигантскими формами. Одинъ изъ ученыхъ подкармливаетъ порошкомъ своего больного ребенка. Потомъ одинъ маленькій нѣмецкій дворъ приглашаетъ англійскаго врача наблюдать за только что родившейся наслѣдницей. Врачъ подкармливаетъ принцессу тѣмъ же порошкомъ.
   Постепенно новое вещество входитъ въ обиходъ подъ именемъ "Пища Боговъ". На землѣ являются двѣ расы и двѣ природы: пигмейская, т. е. въ сущности обыкновенная, и гигантская. Гигантская природа раскидана небольшими, случайными пятнами. Въ одномъ мѣстѣ это -- тигровыя крысы, угорь, который выползаетъ изъ воды и пожираетъ овецъ. Со всѣмъ этимъ надо бороться. Въ другомъ мѣстѣ это пшеница, такой вышины и толщины, что ее надо рубить топоромъ по стеблю; древообразныя травы; гигантскія куры. Все это идетъ на пользу человѣчеству.
   Въ разныхъ мѣстахъ вырастаютъ юные гиганты, 7 или 8 саженъ росту, съ гигантскими силами и гигантскими стремленіями; они мечтаютъ о гигантскихъ подвигахъ, но человѣчество косится на нихъ, они занимаютъ слишкомъ много мѣста и угрожаютъ пигмейской жизни, загораживаютъ дороги, перекапываютъ рѣки. Между прочимъ, къ юной и гигантской принцессѣ дипломаты сватаютъ обыкновенныхъ земныхъ принцевъ, все щеголей и фатовъ, съ моноклемъ въ глазу. Несоотвѣтствіе жениха и невѣсты даетъ поводъ къ забавнымъ сценамъ. Принцесса уѣзжаетъ въ Англію и встрѣчается съ молодымъ гигантомъ, сыномъ изобрѣтателя Пищи Боговъ. Они влюбляются другъ въ друга и составляютъ первую брачную чету гигантовъ.
   Въ это время новый англійскій министръ, Катергамъ, проводитъ въ парламентѣ законы противъ гигантовъ, прикрѣпляющіе ихъ къ мѣсту жительства. Гиганты не желаютъ подчиняться, они запираются въ крѣпости, начинается война. Гиганты, между прочимъ, стрѣляютъ во всѣ стороны бомбами, начиненными новой заразой, Пищей Боговъ. Черезъ два дня Катергамъ проситъ перемирія, чтобы похоронить убитыхъ. Въ ночь перемирія гиганты въ крѣпости основываютъ лигу: они клянутся сражаться до конца со всѣмъ мелочнымъ, низкимъ, пигмейскимъ и обѣщаютъ поднять человѣчество волею или неволею на гигантскую высоту, для великихъ цѣлей и неизвѣданныхъ стремленій. На этомъ романъ обрывается.
   Всемірная война составляетъ предметъ новаго романа Уэллса: "Война въ воздухѣ", который печатался минувшею зимой въ "Pall-Mall Magazine". Дѣло идетъ о походѣ новопостроеннаго воздушнаго флота Германіи черезъ океанъ противъ Соединенныхъ Штатовъ.
   Великое противорѣчіе современнаго милитаризма привлекало вниманіе многихъ романистовъ. Ростъ вооруженій, жажда войны и вмѣстѣ боязнь войны, преувеличенный культъ арміи, которая, однако, въ соціальной жизни отходитъ все далѣе на задній планъ,-- то странное состояніе, которое у многихъ возбуждаетъ не менѣе странную надежду, что война въ концѣ концовъ собственной тяжестью задавитъ сама себя, и непосильное вооруженіе поневолѣ превратится въ разоруженіе,-- все это, конечно, составляетъ тему, достойную пера Уэллса.
   Всѣ эти романы, какъ сказано выше, по преимуществу разрабатываютъ переходной періодъ отъ стараго къ новому. Уэллсъ постоянно исходитъ изъ идеи о томъ, что этотъ переходной періодъ будетъ періодомъ кризиса, великой борьбы, героической и напряженной. Я не знаю, насколько подобное предположеніе соотвѣтствуетъ духу исторіи. Съ одной стороны, современный милитаризмъ какъ будто дѣйствительно логически идетъ къ кризису, къ всемірному крушенію. Внутри государства ожесточеніе классовъ растетъ, вмѣсто того, чтобы смягчаться, и соціализмъ вмѣсто общественнаго синтеза постоянно приходитъ къ распаденію на непримиримыя составныя части: буржуазный демократизмъ и анархизмъ
   Съ другой стороны, исторія человѣчества слишкомъ сложна, чтобы разрѣшиться однимъ кризисомъ. Вѣроятно, большой кризисъ распадется на малые, и въ общемъ ходѣ жизни будетъ сплетеніе революціи и эволюціи, и также реакціи,-- борьбы и компромисса.
   Впрочемъ, даже реальный романъ не можетъ избѣжать схематизаціи. Онъ изображаетъ жизнь въ сгущенныхъ краскахъ и въ сокращенной перспективѣ. Оттого и въ романахъ Уэллса переходное время отъ стараго къ новому вмѣсто сложнаго сплетенія кривыхъ линій развивается по одной прямой линіи.
   Однако, ни одинъ изъ этихъ романовъ не касается второй задачи новѣйшаго утопическаго романа, развитія борьбы человѣческихъ страстей послѣ торжества новаго общественнаго строя.
   Въ романѣ "Борьба Міровъ" Уэллсъ дѣлаетъ такую попытку совершенно неожиданно, быть можетъ неожиданно даже для самого себя.
   Но вмѣсто предѣловъ человѣческаго общества онъ переноситъ ее въ предѣлы вселенскіе.
   Романъ этотъ пользуется большой извѣстностью. Дѣло идетъ о вторженіи Марсіанъ на нашу планету.
   Марсіане безконечно опередили насъ въ культурѣ. Ихъ машины и орудія придаютъ имъ могущество, совершенно недоступное для насъ. Уэллсъ ничего не сообщаетъ объ ихъ соціальномъ прогрессѣ, но возможно, что они и въ этомъ отношеніи достигли болѣе совершенной организаціи. Марсъ дошелъ до перенаселенія. Жители его думаютъ о завоеваніи ближайшей планеты и снаряжаютъ завоевательную экспедицію на землю въ плотно задѣланныхъ металлическихъ цилиндрахъ.
   При встрѣчѣ съ человѣчествомъ Марсіане поступаютъ такъ, какъ люди могли бы поступить съ крысами или волками. Они выжигаютъ города тепловымъ лучомъ, убиваютъ арміи смертельнымъ чернымъ дымомъ, хватаютъ плѣнниковъ и высасываютъ изъ нихъ свѣжую кровь, которая служитъ ихъ обыкновенной пищей. Начинается борьба міровъ, совершенно неравная, ибо человѣчество побѣждено напередъ, и должно отказаться отъ первенства на землѣ.
   Въ концѣ концовъ въ борьбу вступаютъ земные микробы, которые убиваютъ Марсіанъ, заражая ихъ кровь.
   Меня интересуетъ въ этомъ романѣ именно борьба міровъ, кровавая, дикая, безжалостная, которая заступила мѣсто борьбы отдѣльныхъ земныхъ расъ и государствъ. Такая борьба является какъ будто естественнымъ расширеніемъ и усиленіемъ нашей земной борьбы, почти такъ же, какъ желѣзныя дороги были усиленіемъ шоссейныхъ сообщеній и телеграфъ -- усиленіемъ почтовой переписки.
   И я считаю совершенно правильнымъ, что русскій писатель Богдановъ въ своемъ утопическомъ романѣ "Красная Звѣзда", вышедшемъ въ свѣтъ въ 1907 г., изо всѣхъ идей Уэллса попытался дать дальнѣйшее развитіе именно этой идеѣ о столкновеніи различныхъ міровъ. Конечно, исполненіе далеко не соотвѣтствуетъ идеѣ. Марсіане у Богданова совершенно неожиданно являются эсдеками.
   Мало того, Марсіанскіе эсдеки дѣлятся на партіи, въ родѣ меньшевиковъ и большевиковъ. Обѣ партіи желаютъ вступить въ сношенія съ земнымъ человѣчествомъ, или, вѣрнѣе говоря, съ русскими эсдеками, причемъ Марсіанскіе большевики стоятъ за истребленіе земныхъ эсдековъ, а меньшевики и дамы за примиреніе и компромиссъ. Въ концѣ концовъ Марсіане спускаются на землю, близъ Петербурга, принимаютъ участіе въ россійской революціи и подъ шумокъ похищаютъ съ земли одного русскаго большевика, самаго лучшаго изъ всѣхъ, Леонида. Они увозятъ его на Марсъ и женятъ на Марсіанской дамѣ.
   И въ заключеніе Марсіанская дама принимаетъ мѣры предосторожности, чтобы не имѣть дѣтей отъ своего земного мужа!..
   Мнѣ представляется, что та же самая идея о борьбѣ міровъ можетъ быть развита для новѣйшаго утопическаго романа въ обратномъ видѣ, не сверху внизъ, съ Марса на землю, а снизу вверхъ, съ человѣческой точки зрѣнія, съ земли на другія планеты. Вмѣсто борьбы міровъ, можетъ быть представлено завоеваніе вселенной изъ нашего земного центра, ибо для насъ, людей, земля, это -- первая планета міра, намъ, а не другимъ предстоитъ завоевать вселенную.
   Можно представить себѣ, что физическое завоеваніе земли людьми окончится прежде ея соціальнаго преобразованія, будутъ изслѣдованы полюсы, морская глубина, земныя нѣдра. Производство пищи, добываніе силы и тепла будетъ урегулировано. Когда послѣ этого исполнится соціальное преобразованіе и будетъ урегулировано распредѣленіе богатствъ, завоеваніе земли будетъ окончено и на землѣ дѣйствительно не останется повода для борьбы. Человѣческая энергія, индивидуальная и соціальная, въ освобожденномъ видѣ, останется безъ примѣненія. Движеніе будетъ возможно только въ новомъ порывѣ, болѣе далекомъ и болѣе стремительномъ, выходящемъ за предѣлы земного круга, въ предѣлы вселенскіе.
   Точно такъ же на порогѣ новаго времени человѣчество изъ предѣловъ стараго свѣта вышло въ предѣлы океаническіе, къ Индіи и къ обѣимъ Америкамъ и потомъ къ Австраліи.
   Ибо движеніе человѣчества неудержимо и безконечно; цѣли пути отодвигаются и предѣлъ передъ ними не будетъ поставленъ вовѣкъ.
   Человѣчество поднимается вверхъ по лѣстницѣ изъ скалъ, по ступенямъ изъ мраморныхъ глыбъ. Глыбы бѣлы и блестятъ на солнцѣ, но онѣ ранятъ ноги своими острыми углами. Слѣва и справа пропасти. Люди падаютъ, но человѣчество поднимается со ступени на ступень.
   То, о чемъ мы мечтали, что поднимается надъ нашими головами, какъ вѣнецъ желаній, будетъ когда-нибудь лежать подъ ногами потомковъ, какъ пройденная ступень. Но эти потомки не станутъ соціальными муравьями или небесными ангелами, это будутъ люди, такіе же, какъ мы, съ такими же страстями, какъ у насъ.
   Страсти, это главный рычагъ, лучшее орудіе въ рукахъ человѣчества. Тысячи поколѣній ковали его въ корчахъ своихъ страданій, орошали своей кровью, чтобы оно твердѣло и закалялось. Этимъ рычагомъ современность хочетъ повернуть земной шаръ. Грядущее, быть можетъ, повернетъ имъ вселенную. Но человѣчество будетъ цвѣсти, яркое и безсмертное, мѣняя ризу за ризой и роняя живые цвѣты каждую осень поколѣній.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru