Тацит
Смерть Германика и ее последствия

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

  

Смерть Германика и ея послѣдствія (*).

Тацит. Лѣтоп. Книга вторая.

(Переводъ съ Латинскаго.)

   (*) Въ письмѣ почтеннаго Переводчика къ Издателю написано между прочимъ слѣдующее:
   "Не такъ я переводилъ, какъ многіе переводятъ и пишутъ. Я старъ; отъ перваго Ломоносовыхъ Рѣчей въ свѣтъ появленія читаю Русскія книги: можете себѣ представить, сколько находилъ я въ мысляхъ и въ слогѣ страннаго и различнаго. Нынѣ въ Словесности нашей идетъ воина; споры и заблужденія ведутъ къ истинѣ: весьма порадуюсь, когда и мои заблужденія, хотя немного, помогутъ найти непреложное правило, какъ должно писать порусски правило толико вожделѣнное."
  
   LXXI. Удрученный болѣзнію Германикъ, чувствуя приближающуюся къ себѣ смерть, стоящимъ вкругъ его друзьямъ говорилъ; "Если бы судьба превращала жизнь мою справедливо ропталъ бы я на самихъ боговъ, что они преждевременною смертію въ юности похищаютъ меня у родителей и дѣтей, отечества; но умирая отъ злодѣйства Пизона и Планциты {Пизонъ былъ данъ Тиверіемъ въ помощь для управленія Сиріи Германику, имѣлъ тайное повелѣніе присматривать за его поступками, и ускорилъ смерть его. Планцина, жена Пизонова, также мнѳго содѣйствовала, по наущенію, Ливіи, ненавидѣвшей; Германика, къ его погибели.}. Къ сердцамъ вашимъ съ послѣдними моими прозьбами обращаюсь. Возвѣстите отцу и брату моему {Тиверію и Друзу.}, какими горестями терзаемый, какимъ коварствомъ окруженный, я кончилъ несчастную жизнь несчастнѣйшею смерітю. Привязанные къ надеждамъ моимъ {Германикъ, усыновленный по повелѣнію. Августа Тиверіемъ, любимый народомъ и войскомъ, надѣялся быть Императоромъ.}, родственники, даже завидующіе мнѣ оплачутъ, что я, нѣкогда славившійся и столько сраженій пережившій, палъ отъ козней женщины. Вамъ должно жаловаться Сенату, требовать мщенія законовъ. Главный долгъ друзей не въ томъ состоитъ, чтобы проливать малодушныя слезы по умершемъ; но, въ памятованіи его воли, въ исполненіи его завѣщанія. Плакать будутъ о Германикѣ даже не знавшіе его; вамъ должно мстить, если вы болѣе меня, нежели счастіе мое, любили. Покажите Римлянамъ, божественнаго Августа внуку, мою супругу, и шестерыхъ дѣтей моихъ: обвиняющіе возбудятъ сожалѣніе; оправдывающимся злобными повелѣніями, или не повѣрятъ или не простятъ." Друзья, пожимая правую руку Германика, клялись скорѣе умереть, чѣмъ отъ мщенія отказаться.
   LXXII. По семъ, обратясь къ Агриппинѣ, умолялъ ее своею памятью и общими дѣтьми ихъ, отложить гордость, покориться враждующей судьбъ, и по возвращеніи: въ Римъ желаніемъ власти не раздражить сильнѣйшихъ. Ето говорилъ онъ предъ всѣми; но тайно, думаютъ, открылъ грозящую ей опасность отъ Тиверія. Скоро потомъ, къ великому сожалѣнію провинціи и сосѣдственныхъ народовъ, скончался. Оплакивали его самые чуждые народы и цари: столь ласковъ былъ онъ жъ союзникамъ, кротокъ съ неприятелями! Внушая къ себѣ почтеніе, какъ наружнымъ видомъ, такъ и разговорами, соблюдая величіе и важность своего сана, высокомѣрнымъ не возбуждалъ зависти.
   LXXIII. Похороны, безъ изображеній {Римляне при похоронахъ носили обыкновенно изображенія предковъ умершаго.} и пышности, великолѣпны были похвалами и воспоминаніемъ его добродѣтелей, по наружному виду и лѣтамъ, роду смерти, даже по близости мѣста, въ коемъ скончался, уподобили его Александру Великому. Оба были доброзрачны, знаменитаго рода, немного старѣе тридцати лѣтъ и умерли отъ коварства своихъ подданныхъ въ странахъ чуждыхъ; но Германикъ имѣлъ одну жену, законныхъ дѣтей, былъ кротокъ съ друзьями, умѣренъ въ удовольствіяхъ, столь же великій воинъ, при томъ не столь дерзскій какъ Александръ, и воспященъ, потрясенную толикими побѣдами Германію, поработить совершенно; если бы онъ располагалъ по своему произволенію дѣлами, если бы имѣлъ власть и званіе Кесаря, тѣмъ скорѣе Александра приобрѣлъ бы воинскую славу, чѣмъ болѣе прѳвосходилъ его милосердіемъ, умѣренностію и другими добродѣтелями. Обнаженное тѣло его до созженія лежало на площади Антіохійской, видны на были на немъ знаки яда, не льзя сказать утвердительно; ибо всѣ, движимы будучи или сожалѣніемъ о Германикѣ и пристрастнымъ подозрѣніемъ или приверженностію къ Пизону, различно о томъ говорили.
   LXXV. Агриппина, хотя печалію и болѣзнію удрученная, но жаждая мщенія, садится на корабль съ прахомъ Германика и съ дѣтьми своими: всѣ сожалѣли, что жена знаменитѣйшаго рода, которую въ счастливомъ супружествѣ всегда видѣли среди почитающихъ ее и раболѣпствующихъ ей, отправляется съ печальными остатками своего супруга, не надѣясь твердо отмстить за него, безпокоясъ о самой себѣ, гонимая Судьбою за самое свое плодородіе. Между тѣмъ Пизонъ получаетъ при островѣ Коумъ извѣстіе о смерти Германика, начинаетъ закалать жертвы, посѣщать храмы, не могши умѣрить своей радости; еще безразсуднѣе оказала оную Планцина, перемѣнивъ печальное платье, которое носила по умершей сестрѣ своей, на радостное.
   LXXVI. Сотники стекаясь къ Пизону, увѣряли его въ "приверженности къ нему легіоновъ, совѣтовали возвратиться въ отнятую y него беззаконно и безъ правителя оставшуюся провинцію." Разсуждающу ему, на что рѣшиться, М. Пизонъ, сынъ его, предлагалъ "что должна спѣшить въ Римъ: есть еще надежда получить прощеніе; слабыхъ подозрѣній или пустыхъ слуховъ бояться не чего; ссора съ Германикомъ можетъ быть заслуживаетъ гнѣвъ, не наказаніе, a лишась провинціи удовлетворить врагамъ. Возвратившись же, если воспротивится Сенцій {Сенцій по смерти Германика принялъ Сирію въ свое управленіе.}, надобно будетъ начать междоусобную войну; на сотниковъ и войско положиться неможно, ибо въ свѣжей еще памяти содержатъ Германика и крѣпко привязаны въ роду Цезарей."
   LXXVII. Противъ сего Домицій Целеръ, искренній его другъ, говорилъ: "надлежитъ польоваться случаемъ. Пизону, не Сенцію, поручена Сирія; ему пуки и властъ преторская, ему легіоны даны: кто же насилію противупоставитъ оружіе съ большею справедливостію можетъ, какъ не Легатъ, получившій отъ самаго Императора повелѣнія? При томъ надобно дать время состарѣться ропоту: невинные по большей части въ началѣ слабѣе ненависти. Если же удержитъ войско, умножить силы, многое, чего провидѣть не можно, перемѣнятся на лучшее: не уже ли поспѣшить въ Римъ вмѣстѣ съ пепломъ Германика за тѣмъ, чтобы безъ суда и защиты отъ слёзъ Агриппины и ропота несмысленнаго народа погибнуть? Тебя ободряетъ Ливія, покровительствуетъ Императоръ, но втайнѣ; никто съ большимъ тщеславіемъ не будетъ сожалѣть и смерти Германика какъ тѣ, которые паче всѣхъ ей радуются."
   LXXVIII. Пизонъ, склонный къ насилію, предпочитаетъ сіе мнѣніе. Въ письмахъ къ Тиверію клевещетъ, что Германикъ былъ роскошенъ и гордъ, что выслалъ его изъ провинцій, дабы скрыть мятежническія свои намѣренія, что самъ онъ съ прежнею вѣрностію принялъ власть надъ войсками".
   LXXXIX. Когда разнесся слухъ о болѣзни Германика, все по отдаленію доходило въ Римъ въ увеличенномъ и худшемъ видѣ; горесть, гнѣвъ и жалобы вырывалисъ: вотъ для чего, безъ сомнѣнія, заслали его въ отдаленнѣйшія земли; вотъ для чего Пизону поручена провинція; о семъ-то Ливія тайно разговаривала съ Планциною, справедливо старики о Друзѣ говорили, что царямъ не нравится народолюбивый нравъ дѣтей ихъ: любовь ихъ справедливости и желаніе возвратить свободу Римлянамъ погубили отца и сына. Извѣстіе о смерти Германика толико воспалило народъ, что не дождавшись ни повелѣній градоначальниковъ, ни сенатскаго указа; по собственному приговору, оставляютъ судебныя мѣста, затворяютъ домы, повсюду молчаніе и плачь непритворные; горесть душевная еще сильнѣе была наружныхъ знаковъ печали. Случилось, что купцы отправившіеся изъ Сиріи еще до смерти Германика, привезли приятное извѣстіе о его здоровьи; немедленно тому вѣрятъ, немедленно о томъ разглашаютъ: всякъ выслушавъ безъ размышленія, сказываетъ то первымъ съ нимъ встрѣтившимся; сіи съ большею радостію передаютъ другимъ, скачутъ по городу, ломаютъ двери храмовъ: мракъ ночи увеличиваетъ легковѣріе. Не противится заблужденію Тиверій, представивъ времени уничтожить его, и народъ, какъ бы вторично лишась Германика, повергается въ горесть жесточайшую.
   LXXXIII. Любовь и остроуміе изобрѣтали и учреждали почести Германику, чтобы его имя воспѣвалось въ стихахъ Саліаріевъ {Жрецы Марсовы.}; чтобы онъ имѣлъ среди Августовыхъ жрецовъ курульныя сѣдалища съ дубовыми вѣнками; чтобы его статуя изъ слоновой кости предшествовала играмъ въ Циркѣ; чтобы на мѣсто Германика жрецъ или авгуръ избирался токмо изъ рода Юліевъ; чтобы при въѣздъ въ Римъ, на берегу Рейна, на горъ Аманъ торжественныя врата съ надписаніемъ его дѣлъ и смерти за отечество, гробница въ Антіохіи, гдѣ преданъ сожженію, трибуналъ въ Епидафнѣ, гдѣ скончался, воздвигнуты были Статуи и мѣста, въ которыхъ его боготворили, трудно исчислить. Когда хотѣли ему поставить между ораторами необычайной величины и златой щитъ, Тиверій напротивъ предлагалъ: "Сдѣлать токмо обыкновенный и равный прочимъ; ибо не по сану цѣнится краснорѣчіе, и для Германика довольно будетъ чести, если причтутъ его къ Древнимъ писателямъ. Рыцари назвали Юніевъ ескадронъ Германиковымъ, и положили носить его изображеніе передъ турмами. Въ иды мѣсяца Іюля. Многія изъ сихъ почестей существуютъ; нѣкоторыя скоро были оставлены, или съ теченіемъ времени забыты.
  

Книга третія.

   I. Не останавливаясь въ пути за зимимъ бременемъ, Агриппа выходитъ на островъ Корциру, лежащій противу береговъ Калабріи. Отягченная горестію и не умѣя сносить ее, проводитъ тамъ для успокоенія духа нѣсколько дней. Между тѣмъ слухъ о ея прибытіи распространяется; искренніе друзья, военные, служившіе подъ начальствомъ Германика, жители ближайшихъ вольныхъ городовъ, одни изъ угожденія Императору, другіе подражая имъ, стекаются въ Брундузію, ибо скорѣе и безопаснѣе могла Агриппина пристать въ семъ городѣ. Когда съ нѣкотораго возвышенія примѣченъ былъ корабль, видѣть его вдали желающимъ народомъ наполняются не токмо пристань и берега морскіе, но и стѣны города и кровли домовъ. Всѣ, печальные, спрашиваютъ другъ друга, молчаніемъ или восклицаніемъ нѣкимъ встрѣтить Агриппину? Не знаютъ однакожь, что приличнѣе; корабль тихо приближается не съ веселящимися, какъ обыкновенно бываетъ, но въ горесть погруженными гребцами. Когда же сошла съ корабля Агриппина съ двумя дѣтьми, съ урною въ рукахъ, съ поникшими глазами, рыданія друзей, незнакомыхъ, мущинъ и женщинъ отличить было не возможно; встрѣчающіе токмо превосходили горестію спутниковъ Агриппины, изнуренныхъ долговременною печалію.
   II. Тиверій прислалъ двѣ Преторіанскія когорты, и приказалъ чиновникамъ Калабріи, Аппуліи и Кампаніи отдать сыну его послѣдній долгъ. По сему, сперва безъ всякихъ украшеній знамена и обращенные пуки, за ними прахъ Германика на плечахъ трибуновъ и сотниковъ несены были. Въ городахъ, чрезъ которые проходило шествіе, соразмѣрно богатству ихъ, народъ въ печальномъ, всадники въ торжественномъ одѣяніи, сожигали платье, мастики и другія погребальныя украшенія; даже не на пути жившіе выходили на встрѣчу, закалали жертвы, воздвигали адскимъ богамъ олтари, и слезами и рыданіями изъявляли свою горесть. Друзъ съ братомъ своимъ Клавдіемъ и съ дѣтьми Германиковыми, которые были въ Римѣ, выѣхалъ въ Террацину. Консулы М. Валерій и М. Аврелій, сенаторы и большая часть народа, разсѣявшись по дорогѣ, непринужденно и безъ ласкательства проливали слезы; ибо всѣ знали, что смерть Германикова Тиверія радовала.
   III. Тиверій и Ливія не показывались народу, унизительнымъ почитая для себя плакать явно, или опасаясь, чтобы когда всѣхъ испытующіе взоры на нихъ обратятся, не проникли ихъ притворства. Ни въ историкахъ, ни въ дневныхъ запискахъ не нахожу, чтобы Антонія, мать Германикова, приняла значительное участіе, хотя кромѣ Агриппины, Друза и Клавдія прочіе родственники поимянна упомянуты: болѣзнь ли воспрепятствовала ей, или пораженный скорбію духъ ея не могъ снести толико плачевнаго зрѣлища. Скорѣе бы я повѣрилъ, что Тиверій и Ливія, невыходившіе изъ дворца, и ее удержали, дабы показать, что ихъ горесть равна съ ея горестію, и что бабка и дяди примѣру матери послѣдуютъ.
   IV. Въ тотъ день, когда остатки Германиковы отнесены были въ гробницу Августову, это глубокое царствовало молчаніе, то раздавались горестные вопли. Улицы наполнялись народомъ, на полѣ Mapсовомъ блистали свѣтильники: тамъ воины въ оружіи, гражданскіе чиновники безъ знаковъ достоинства ихъ, народъ стоящій по отдѣленіямъ, пала республика, нѣтъ болѣе надежды" восклицали столь часто и такъ явно, что забыли, казалось, Тиверія. Но всего болѣе поразила Императора пламенная любовь народа къ Агриппинѣ, которую украшеніемъ отечества, послѣднимъ Августовой крови остаткомъ и единственнымъ образцемъ древнихъ нравовъ называли, и, обращаясь къ небу и богамъ, молили, да дѣтей ея сохранить и вознесутъ надъ враждующими.
   V. Другіе порицали недовольно великолѣпные похороны, и сравнивали, какія почести Друзу, отцу Германикову, оказалъ Августъ "онъ самъ, въ суровѣищее зимнее время, выѣхалъ въ Тицину, и не отходя отъ тѣла, вошелъ съ нимъ въ Римъ; одръ Друзовъ окружали изображенія Клавдіевъ и Ливіевъ; его оплакали предъ всѣмъ народомъ; въ честь ему произнесены были рѣчи: всѣ изобрѣтенное на похвалу добродѣтели въ древнія и позднѣйшія времена было собрано. A Германику и обыкновенныхъ, должныхъ каждому благородному Римляину почестей, не сдѣлано. Правда, тѣло его, за отдаленностію мѣста, сожжено въ чужихъ земляхъ; тѣмъ болѣе надлежало бы оказать ему другихъ почестей, когда первыхъ судьба лишила его. На одинъ токмо день пути отъ Рима встрѣтилъ его братъ, a дядя и къ городскимъ воротамъ не вышелъ; гдѣ же древнія постановленія? Нѣтъ ни изображенія Германикова на великолѣпномъ одрѣ, ни стиховъ для напоминанія добродѣтелей его потомству, ни похвальныхъ рѣчей, ни иныхъ знаковъ печали."
   VI. Извѣстно все то было Тиверію; дабы прекратить молву, онъ увѣщеваетъ народъ манифестомъ: "многіе знатные Римляне умерли за республику; никого съ толико глубокимъ сѣтованіемъ не оплакивали: сіе и ему и всѣмъ честь приноситъ, если будетъ имѣть мѣру; ибо не все то благоприлично государственнымъ людямъ и повелѣвающему міромъ народу, что простымъ гражданамъ и малымъ областямъ. Надлежало въ горести печалиться; отъ слезъ раждается утѣшеніе, но уже время укрѣпиться, подобно какъ божественный Юлій потерявъ единственную дочь свою, какъ божественный Августъ лишившись внуковъ, печаль свою искоренили. Не нужны древніе примѣры, коликократно народъ Римской погибель войскъ, смерть вождей, конечное истребленіе благородныхъ фамилій переносилъ съ твердостію. Государи смертны, республика вѣчна: и такъ да обратятся къ обыкновеннымъ дѣламъ, и поелику наступаетъ время игръ Мегаленсійскихъ {Въ честь матери боговъ, Земли или Цибелы.}, къ удовольсьвіямъ."
   VIII. Между тѣмъ Пизонъ, пославъ напередъ въ Римъ сына и наставивъ его, какъ смягчить Императора, направляетъ свой путь къ Друзу, котораго не ожесточеннымъ смертію брата, но за удаленіе совмѣстника, снисходительнымъ найти въ себѣ надѣялся. Тиверій, дабы показаться безпристрастнымъ, ласково принялъ юношу и по обыкновенію одарилъ его. Друзъ отвѣчалъ Пизону "что если справедливыми найдутся обвиненія, онъ болѣе всѣхъ ими огорчится; но что онъ желаетъ, чтобъ онѣ были ложны и неосновательны и чтобы смерть Германика никому не была гибельбна." Ето сказалъ онъ предъ всѣми, и убѣгалъ тайныхъ съ Пизономъ свиданій: полагаютъ, что сему научилъ его Тиверій; ибо будучи въ прочихъ дѣлахъ простъ и откровененъ по молодости, съ хитростію пожилаго человѣка поступилъ въ семъ случаѣ.
   X. Въ слѣдующій день Фульциніи Тріонъ позвалъ къ суду Пизона; но Вителлій, Вераній и прочіе Германиковы друзья настояли, "что Тріонъ нимало не долженъ участвовать въ семъ дѣлѣ; что сами они не суть донощики, a свидѣтли и исполнители Германиковыхъ завѣщаній..." Просили Императора, чтобы самъ онъ произвелъ слѣдствіе: на сіе согласился и обвиняемый, страшась народнаго и избранныхъ отцевъ пристрастія; онъ надѣялся напротивъ того, что Тиверій всегда презиралъ молву и былъ извѣстенъ объ участіи матери своей въ семъ дѣлѣ; что одинъ судья лучше усмотритъ истину и что многіе чаще ослѣпляются злобою и ненавистію. Зналъ Тиверій худое о себѣ мнѣніе народа и важность слѣдствія: по сему, въ присутствіи немногихъ приближенныхъ своихъ выслушавъ донощиковъ и отвѣтчика, нерѣшеннымъ отослалъ дѣло въ Сенатъ.
   XI. Обвиняемый желалъ, чтобъ защитниками его были Т. Аррунцій, Т. Виницій, Азиній Галлъ, Езернинъ Марцеллъ и Секстъ Помпей; они отказались подъ различными предлогами, a взялись за сіе M. Лепидъ, Л. Пизонъ и Ливиней Регулъ. Весь городъ наблюдалъ, сколь велика вѣрностъ друзей Германиковыхъ, чего долженъ ожидать обвиняемый, и сокроетъ, или обнаружитъ чувствованія свои Тиверій: никогда не былъ народъ внимательнѣе, никогда болѣе непозволялъ себѣ на счетъ Императора ни тайныхъ толковъ, ни подозрѣвающаго молчанія.
   XII. Тиверій съ притворнымъ равно душіемъ говорилъ въ Сенатѣ: "Пизонъ былъ намѣстникъ и другъ Августа; онъ самъ, по волѣ Сената, далъ его въ помощь Германику для управленія Востокомъ; но раздражилъ ли онъ высокмѣріемъ и дерзостію Германика, радовался ли смерти его, или самъ злодѣйски причинилъ оную, безпристрастно разсмотрѣть надлежитъ. Ибо если онъ преступилъ границы должности, не соблюлъ почтенія къ Германику, радовался его смерти и моей печали; возненавижу его, запрещу ему ходить въ домъ мой, какъ частный гражданинъ, не какъ Императоръ, мстить буду. Если злодѣямъ, казнь смертную заслуживающее, откроется, себя и дѣтей Германиковыхъ и меня справедливымъ мщеніемъ удовлетворите. При томъ изслѣдуйте, подущалъ ли Пизонъ войско къ бунту и мятежу; уловлялъ ли въ любовь къ себѣ солдатъ, чтобъ овладѣть верховною въ республикѣ властію, старался оружіемъ возвратить себѣ провинцію; или все сіе ложно, увеличено и разглашено его обвинителями, которыхъ чрезмѣрную ревность по справедливости осуждаю. Ибо на что обнажать тѣло Германиково, выставлять его предъ глаза народа и разглашать, даже по чужимъ землямъ, что онъ умеръ отъ яду, если сіе еще недостовѣрно и подлежитъ изысканію? Оплакиваю сына моего и не престану оплакивать; но не воспрещаю обвиняемому представить все въ защищеніе своей невинности, даже порицать Германика, если онъ былъ несправедливъ; васъ же прошу, поелику горесть моя участвуетъ въ семъ дѣлѣ, возведенныя преступленій за доказанныя не считайте. Если родство или дружба побуждаютъ кого вступиться за Пизона, пусть напрягаетъ свое краснорѣчіе и прилѣжаніе въ помощъ погибающему; къ таковому же прилѣжанію, къ такой же твердости призываю обвиняющихъ. Въ томъ токмо Германику дадимъ преимущество, чтобы во дворцѣ, а не на площади, въ Сенатѣ, a не предъ обыкновенными судьями, о смерти его изслѣдывать; все прочее исполнится по законамъ: никто да не взираетъ на слезы Друзовы, на мою печаль, на клеветы противъ меня вымышляемыя."
   XIV. Токмо въ одномъ отравленіи, казалось, Пизонъ оправдался. Но судьи по различнымъ причинамъ были неумолимы: Тиверій за начатую междоусобную войну {Пизонъ по совѣту Домиція Целера хотѣлъ оружіемъ отнять y Сенція Сирію; но не имѣлъ удачи въ семъ предприятіи.}; Сенатъ не вѣря, чтобы не отъ коварства погибъ Германикъ. Притомъ народъ передъ дворцемъ вопіялъ: "умертвимъ его собственными своими руками, если избѣжитъ приговора сенатскаго." Изображенія Пизоновы влекли въ Гемонію {Мѣсто, куда бросали тѣла преступниковъ.} и сокрушили бы, еслибъ Императоръ не повелѣлъ ихъ отнять и поставить на прежнія мѣста. По сему въ сопровожденіи Трибуна преторіанской Когорты несенъ былъ Пизонъ домой; сіи толковали различно: защитникъ ли то былъ, или казни исполнитель.
   XV. Такова же къ Планцинѣ была ненависть, но большее снисхожденіе: всѣ находились въ недоумѣніи, коликое Цезаръ сдѣлаетъ ей послабленіе. Она сама, доколѣ нерѣшена была судьба Пизонова, участвовать съ нимъ во всемъ и въ самой смерти обѣщалась. Получивъ же тайными Ливіи прозьбами прощеніе, начала мало по малу удаляться отъ мужа и помышлять токмо o своемъ защищеніи: изъ сего заключилъ Пизонъ о своей погибели. Пытаться ли еще защищать себя, онъ колебался, но по прозьбѣ дѣтей укрѣпился духомъ, и паки является въ Сенатъ: возобновленныя обвиненія, укоризны сенаторовъ, всѣ уничиженія и жестокости претерпя, ни чѣмъ болѣе устрашенъ не былъ какъ видомъ Тиверія, на которомъ ни сожалѣнія, ни гнѣва, ни иной какой-либо страсти, кромѣ упорнаго, непроницаемаго равнодушія не изображалось. Пизонъ отнесенъ былъ домой, какъ бы для размышленія о защищеніи себя впредь; но утромъ слѣдующаго дня былъ найденъ съ перерѣзаннымъ горломъ; мечь лежалъ на полу.
   XVI. Представлено было Сенату Пизоново къ Тиверію письмо {Слова Переводчика, прибавленныя для дополненія смысла.}: "И злоумышленіемъ враговъ и ненавистію за взведенное преступленіе, подавленный, поелику справедливость и невинность моя не были услышаны, безсмертными богами свидѣтельствуюсь, Цезарь, что я былъ вѣренъ тебѣ и матери твоей; молю васъ не оставить дѣтей моихъ, изъ которыхъ Кн. Пизонъ въ дѣлахъ моихъ не участвовалъ, ибо жилъ въ Римъ; М. же Пизонъ отсовѣтывалъ мнѣ возвращаться въ Сирію. О если бы я младаго сына, а не онъ стараго отца, послушался! тѣмъ паче молю, да не будетъ невинный за мои преступленія наказанъ. Сорокапятилѣтнею службою, сотовариществомъ въ Консульствѣ съ божественнымъ Августомъ твоимъ отцемъ, твоею ко мнѣ дружбою и послѣднею моею прозьбою молю о спасеніи несчастнаго сына." О Планцинѣ не сказалъ ни слова.
   ХѴІІІ. Мессалинъ предложилъ Сенату принести Тиверію, Ливіи, Антоніи, Агриппинѣ и Друзу за отмщеніе Германика благодарность, и не упомянулъ и Клавдіи {Который послѣ Тиверія былъ Императоромъ.}; но Л. Аспрена немедленно спросилъ Мессалина "не съ намѣреніемъ ли онъ умолчалъ о немъ?" Тотчасъ приписано и Клавдіево имя. Чѣмъ болѣе настоящія или минувшія происшествія разсматриваю, тѣмъ болѣе примѣчаю во всемъ своенравіе судьбы: слава, надежда, уваженіе народное назначали тѣхъ къ обладанію имперіей, а фортуна будущаго Императора скрывала во мракѣ.
   XIX. Таковъ былъ конецъ мщенія за смерть Германикову. Не токмо современники, даже въ послѣдовавшія времена говорили объ ней различно; такъ большая часть происшествій сомнительна, ибо одни принимаютъ неосновательные слухи за достовѣрные, другіе истину въ ложь обращаютъ; то и другое растетъ въ потомствѣ.

Село Покровское.

"Вѣстникъ Европы", No 20, 1813

  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru