Аннотация: (The Master of Ballantrae: A Winter's Tale).
Исторический роман. Текст издания: журнал "Русскій Вѣстникъ", NoNo 5-9, 1890.
ДВА БРАТА *).
Историческій романъ
Р. Л. Стивенсона.
*) Попытки Стюартовъ вернуть потерянный тронъ Англіи -- подобно тому, какъ и "смутное время" на Руси -- постоянно были привлекательной темой для романовъ. Теккерей въ своемъ романѣ "Генри Эсмондъ" изобразилъ одну изъ такихъ попытокъ. Та же тема легла въ основу предлагаемаго романа Стивенсона, одного изъ извѣстнѣйшихъ современныхъ романистовъ Англіи. Но въ то время какъ Теккерей въ своемъ романѣ удѣлилъ все вниманіе политической и общественной сторонѣ этого историческаго событія, Стивенсонъ сосредоточивается исключительно на бытовыхъ чертахъ, на тѣхъ побужденіяхъ, которыя вліяли на образъ дѣйствія какъ сторонниковъ, такъ и противниковъ движенія, а главное на общемъ изображеніи эпохи, которая хотя и не такъ отдаленна, но все же современному человѣку представляется почти баснословной.
О самой попыткѣ къ реставраціи Стюартовъ Стивенсонъ упоминаетъ лишь вскользь, и романъ его -- темой которому служитъ вражда двухъ братьевъ, изъ которыхъ одинъ примкнулъ къ претенденту, а другой остался на сторонѣ короля Георга -- развивается уже послѣ окончательнаго разгрома послѣдняго изъ Стюартовъ и побѣды Ганноверскаго дома.
Можетъ быть, не лишнее будетъ напомнить читателямъ сущность этого историческаго событія. Претендентъ Карлъ-Эдуардъ, извѣстный подъ именемъ chevalier de Saint-George, не переставалъ поддерживать сношенія съ родиной. При помощи французскихъ субсидій, онъ произвелъ высадку на морскомъ берегу въ Лохаберѣ, куда прибылъ всего лишь съ 200,000 ливровъ, двумя тысячами ружей и шестью тысячами сабель. Народъ бросился къ его ногамъ:-- что можемъ мы сдѣлать? восклицали шотландцы; мы бѣдны, безоружны, мы ѣдимъ одинъ черный хлѣбъ.
-- Я. буду ѣстъ его вмѣстѣ съ вами, отвѣчалъ Эдуардъ, я буду бѣденъ, какъ и вы, и я вамъ привезъ оружіе.
Ставъ во главѣ клановъ Камерона и Макдональда, онъ провозгласилъ королемъ своего отца и вступилъ въ Эдинбургъ. Хотя у него было всего пять тысячъ пять сотъ горцевъ, безъ кавалеріи и безъ пушекъ, но отчаянная храбрость, съ какой они бились, обратила англичанъ въ бѣгство, и одно время казалось, что претендентъ овладѣетъ всей Англіей. Онъ двинулся на Лондонъ; при извѣстіи объ его наступленіи, магазины и биржа были закрыты въ Лондонѣ, и король Георгъ приготовилъ суда, чтобы бѣжать съ своей казной. Еслибы Карлъ-Эдуардъ не замѣшкался на пути, въ надеждѣ, что къ нему примкнутъ робкіе приверженцы, до сихъ поръ ограничивавшіеся одними обѣщаніями, онъ поставилъ бы на край гибели Ганноверскій домъ. Но пока онъ выжидалъ, король Георгъ собралъ войска и деньги. Отбросивъ претендента изъ Англіи, англійскія войска вступили въ Шотландію, и междоусобная война окончилась битвой при Куллоденѣ, о которой и упоминается въ романѣ Стивенсона.
Послѣ пораженія, chevalier de Saint-George бродилъ впродолженіи пяти мѣсяцевъ въ горахъ Шотландіи, претерпѣвая всевозможныя лишенія и опасности, такъ какъ правительство короля Георга оцѣнило голову претендента, и убійцы гонялись за нимъ по пятамъ. Наконецъ, ему удалось убѣжать на континентъ, и этимъ окончились попытки. Стюартовъ къ реставраціи.
I. Разсказъ управителя.
Случай поставилъ меня свидѣтелемъ событій, истинное значеніе которыхъ давно уже интересуетъ публику, а потому она конечно съ любопытствомъ прочитаетъ мой разсказъ. Я былъ тѣсно связанъ съ домомъ моихъ героевъ и съ ихъ исторіей, а потому нѣтъ человѣка, который бы могъ обстоятельнѣе и правдивѣе пересказать эту исторію. Я знавалъ старшаго сына этой фамиліи; о многихъ секретныхъ дѣяніяхъ его у меня имѣются въ рукахъ достовѣрные мемуары; я сопровождалъ его въ послѣднемъ плаваніи; я былъ изъ числа участниковъ въ зимнемъ путешествіи, о которомъ разсказывалось такъ много сказокъ и я присутствовалъ при его смерти.
Что касается покойнаго лорда Дэрисдира, то я служилъ ему и любилъ его цѣлыхъ двадцать лѣтъ и чѣмъ ближе узнавалъ его, тѣмъ выше ставилъ.
Главное же я нахожу, что свидѣтельство мое не должно пропасть безслѣдно и что я обязанъ передъ памятью милорда высказать истину: мнѣ кажется, что моя старость будетъ легче, сѣдина почтеннѣе, когда я заплачу свой долгъ.
Дэрисы изъ Дэрисдира и Баллантри были могущественной фамиліей на юго-западѣ Шотландіи во дни Дэвида перваго. Въ этой мѣстности до сихъ поръ сохранилась пѣсня, воспѣвающая ихъ могущество и подвиги.
Кромѣ того и достовѣрная исторія сообщаетъ объ ихъ дѣяніяхъ, которыя (по новѣйшимъ понятіямъ) не особенно похвальны. Фамилія, какъ и большинство великихъ шотландскихъ домовъ, не разъ переходила отъ величія къ ничтожеству и обратно. Но все это я оставляю въ сторонѣ и сразу приступаю къ достопамятному 1745 г., когда было положено начало настоящей трагедіи.
Въ ту эпоху фамилія изъ четырехъ лицъ проживала въ домѣ Дэрисдировъ, близъ Сант-Брайда, на Солауэйскомъ берегу, въ главной резиденціи ихъ рода со времени реформаціи. Старикъ лордъ, восьмой по имени, не былъ преклонныхъ лѣтъ, но страдалъ отъ преждевременныхъ старческихъ недуговъ: его мѣсто было у камина; тамъ онъ сидѣлъ весь день въ халатѣ и читалъ. Человѣкъ онъ былъ молчаливый, но весьма обходительный -- образецъ старика хозяина, удалившагося на покой.
И однако онъ былъ очень образованъ и считался гораздо хитрѣе, чѣмъ можно было судить по виду.
Молодой хозяинъ Валлантри, Джемсъ по имени, перенялъ отъ отца любовь къ серіезному чтенію и его тактъ. Но то, что въ отцѣ было только сдержанностью, у сына перешло въ коварную скрытность, по образу жизни онъ былъ безпутный человѣкъ, но это не мѣшало ему быть популярнымъ: онъ просиживалъ ночи за бутылкой, былъ картежникъ и считался большимъ волокитой и удальцомъ.
Странное дѣло: хотя онъ первый лѣзъ въ свалку, новсегда выходилъ изъ нея цѣлъ и невредимъ, а платились за него товарищи. Эта удача или ловкость создала ему недоброжелателей; но большинство населенія, какъ уже выше сказано, любило его и отъ него ждали великихъ дѣлъ въ будущемъ, когда онъ остепенится. Должно прибавить, что онъ самъ хвалился, что злопамятенъ, и ему вѣрили на слово; сосѣди утверждали, что кто станетъ ему поперегъ дороги, тому не сдобровать.
Таковъ былъ молодой нобльменъ (онъ не достигъ еще двадцати четырехъ лѣтъ въ 1745 г.), который игралъ видную роль въ околодкѣ. Неудивительно поэтому, что второй сынъ, м-ръ Генри (покойный милордъ Дэрисдиръ) не игралъ никакой роли: онъ былъ не очень уменъ, не особенно даровитъ, но честный, солидный малый. Онъ не игралъ никакой роли, сказалъ я, но лишь въ смыслѣ буяна, забіяки и молодца. Между рыбаками напримѣръ онъ былъ очень хорошо извѣстенъ, такъ какъ постоянно занимался рыбной ловлей; кромѣ того онъ былъ превосходный ветеринаръ и почти съ дѣтскихъ лѣтъ былъ чуть не главнымъ управителемъ помѣстья.
А никто лучше меня не знаетъ, какое это было трудное дѣло при тѣхъ денежныхъ обстоятельствахъ, въ какихъ находилась семья, и какъ легко и неосновательно можетъ человѣкъ прослыть тираномъ и скупцомъ.
Четвертымъ лицомъ въ домѣ была миссъ Элензонъ Тремъ, близкая родственница, сирота и наслѣдница значительнаго состоянія, нажитаго ея отцомъ торговлей. На эти деньги очень сильно разсчитывалъ милордъ, такъ какъ его помѣстье было заложено, а миссъ Элейзонъ предназначалась въ жены старшему сыну. Она охотно шла за него; что касается того, охотно ли онъ бралъ ее въ жены -- это другой вопросъ. Она была красивая дѣвушка и въ тѣ дни очень своевольна и капризна: у старика лорда не было родныхъ дочерей, а миледи рано умерла, такъ что дѣвушка выросла на всей своей волѣ.
Вотъ до этихъ-то четырехъ особъ дошла вѣсть о высадкѣ принца Чарли.
Милордъ, какъ и подобало старику-домосѣду, стоялъ за то, чтобы дѣйствовать выжидательно. Миссъ Элейзонъ была на сторонѣ претендента, потому что находила это романическимъ, и старшій сынъ на этотъ разъ (они рѣдко сходились во мнѣніяхъ) былъ съ нею согласенъ. Его манили приключенія, какъ мнѣ кажется; соблазнялъ также случай прославить свою фамилію и надежда на уплату своихъ личныхъ долговъ, которые были гораздо значительнѣе, чѣмъ думали домашніе.
Что касается м-ра Генри, то онъ сначала мало говорилъ: его чередъ пришелъ позже. Первые трое спорили цѣлый день, прежде чѣмъ пришли къ соглашенію: рѣшено было, что одинъ сынъ будетъ сражаться за короля Джемса, а милордъ и другой сынъ останутся дома, какъ приверженцы короля Георга. Безъ сомнѣнія такое рѣшеніе измыслилъ милордъ и, какъ извѣстно, это бывало въ большинствѣ значительныхъ фамилій. Но когда оконченъ былъ одинъ споръ, поднялся другой. Милордъ, миссъ Элейзонъ и м-ръ Генри всѣ были того мнѣнія, что младшему сыну слѣдуетъ отправиться за претендентомъ; но старшій сынъ, тщеславный и неугомонный, и слышать не хотѣлъ оставаться дома. Милордъ просилъ, миссъ Элейзонъ плакала, м-ръ Генри говорилъ разсудительно и прямодушно -- все оказалось напрасно.
-- Прямой наслѣдникъ Дэрисдировъ долженъ ѣхать за королемъ, утверждалъ старшій сынъ.
-- Еслибы мы дѣйствовали открыто, то твои слова были бы справедливы, говорилъ м-ръ Генри. Но мы что дѣлаемъ? Плутуемъ въ картахъ!
-- Мы спасаемъ домъ Дэрисдировъ, Генри, замѣтилъ отецъ.
-- И видишь ли, Джемсъ, продолжалъ м-ръ Генри, если я пойду и принцъ одолѣетъ, то легко будетъ вамъ помириться съ королемъ Джемсомъ. Но если ты пойдешь и экспедиція не удастся, то что я тогда буду дѣлать?
-- Ты будешь лордомъ Дэрисдиръ, сказалъ старшій. Я ставлю все на карту.
-- Я не играю въ такую игру! закричалъ м-ръ Генри. Я буду поставленъ въ невозможное положеніе. Я буду ни рыба, ни мясо!
И, помолчавъ немного, прибавилъ:
-- Твое мѣсто при отцѣ; вѣдь ты знаешь, что ты его любимецъ!
-- Зависть говоритъ твоими устами, объявилъ старшій. Хочешь помѣняться со мной первородствомъ, Іаковъ? прибавилъ онъ, напирая задорно на имени.
М-ръ Генри всталъ и пошелъ на другой конецъ залы, ни слова не отвѣчая: онъ отлично владѣлъ собою.
Черезъ нѣкоторое время онъ вернулся и сказалъ:
-- Я младшій и долженъ ѣхать. Милордъ здѣсь глава, и онъ говоритъ, что я долженъ ѣхать. Что ты скажешь на это, братъ?
-- Я скажу, Генри, что, когда двое очень упрямыхъ людей столкнутся, то имъ остается только два выхода: или подраться -- на что, полагаю, ни ты, ни я не пойдемъ -- или бросить жребій. Вотъ гинея; хочешь бросить жребій?
-- Хочу -- и подчинюсь рѣшенію судьбы. Орелъ, я иду; рѣшетка,-- я остаюсь.
Гинею подбросили и выпала рѣшетка.
-- Пусть это послужитъ тебѣ урокомъ, Іаковъ, сказалъ старшій.
-- Придетъ время, когда ты пожалѣешь, что такъ вышло, отвѣчалъ м-ръ Генри.
И вышелъ изъ залы.
Что касается миссъ Элейзонъ, то она схватила золотую монету, по милости которой ея милый шелъ на войну, и бросила ее въ окно съ разноцвѣтными стеклами.
-- Еслибы вы любили меня такъ, какъ я васъ люблю, закричала она, то остались бы.
-- Я люблю тебя, милая, отъ всей души, но честь мнѣ дороже всего, запѣлъ м-ръ Баллантри.
-- О! закричала она, вы бездушный человѣкъ... Желаю, чтобы васъ убили!
И съ этими словами, въ слезахъ, убѣжала къ себѣ въ комнату.
М-ръ Баллантри обратился къ милорду съ свойственнымъ ему комизмомъ и сказалъ:
-- Это будетъ чертовка, а не жена.
-- Я нахожу, что ты дьяволъ, а не сынъ мой, закричалъ отецъ. Ты всегда былъ, къ стыду моему, любимцемъ моимъ.. Но съ самаго рожденія ты не доставилъ мнѣ ни одной минуты радости... нѣтъ, ни одной минуты, повторилъ онъ.
Не знаю, что такъ разсердило милорда: непочтительность-ли и непокорность старшаго сына или замѣчаніе м-ра Генри о томъ, что онъ любимецъ,-- но склоненъ думать, что послѣднее, потому что съ этой минуты милордъ стадъ внимательнѣе къ младшему сыну.
Какъ бы то ни было, а старшій братъ разстался съ семействомъ недружелюбно и поѣхалъ на сѣверъ; и объ этомъ тѣмъ печальнѣе было вспоминать его близкимъ впослѣдствіи, когда было уже поздно. Страхомъ и посулами онъ собралъ человѣкъ двѣнадцать всадниковъ, главнымъ образомъ фермерскихъ сыновей: всѣ они были навеселѣ, когда выступали въ походъ и съ пѣснями и криками проѣзжали по горѣ, мимо стариннаго аббатства, съ бѣлыми кокардами на шляпахъ.
Отчаянное дѣло было для такого крохотнаго отряда пробираться черезъ всю Шотландію безъ всякаго подкрѣпленія; и въ то время какъ этотъ жалкій отрядъ ѣхалъ по горѣ, большой корабль королевскаго флота, который могъ бы всѣхъ ихъ забрать въ одну лодку, стоялъ съ поднятымъ флагомъ въ заливѣ.
На другое утро, давъ время старшему брату отъѣхать подальше, м-ръ Генри въ свою очередь отправился съ письмомъ отъ отца предложить свой мечъ и свои услуги правительству короля Георга.
Миссъ Элейзонъ заперлась въ своей комнатѣ и все время плакала, пока оба не уѣхали; она же пришивала бѣлую кокарду къ шляпѣ старшаго, и (какъ мнѣ передавали) кокарда была вся мокрая отъ слезъ, когда ее снесли м-ру Баллантри. Во всемъ послѣдующемъ м-ръ Генри и старикъ милордъ были вѣрны принятымъ на себя обязательствамъ. Я не скажу, чтобы они разрывались отъ усердія къ королю, но они держались буквы вѣрноподданничества, переписывались съ милордомъ президентомъ, сидѣли смирно дома и совсѣмъ не сносились со старшимъ братомъ, пока длилась передряга. Онъ тоже съ своей стороны не былъ сообщительнѣе. Правда, миссъ Элейзонъ посылала къ нему постоянно гонцовъ, но отвѣтовъ отъ него не получала. Разъ, по ея порученію поѣхалъ Макконоки и нашелъ шотландцевъ передъ Карлейномъ и видѣлъ, какъ м-ръ Баллантри ѣхалъ рядомъ съ принцемъ и былъ повидимому въ большомъ фаворѣ. Онъ взялъ письмо (такъ разсказывалъ Макконоки), распечаталъ его, пробѣжалъ посвистывая и сунулъ за портупею, откуда оно выпало на землю, а онъ этого и не замѣтилъ. Макконоки поднялъ его и спряталъ; и дѣйствительно я самъ видѣлъ его впослѣдствіи у него.
Извѣстія конечно приходили въ Дэрисдиръ, но лишь по средствомъ распространявшихся слуховъ. Газетъ не было.
И вотъ въ замкѣ узнали, что м-ръ Баллантри по прежнему пользуется большой милостью принца и говорили, что онъ добился этого -- немного странное поведеніе для такого гордеца, развѣ только, что честолюбія у него было еще больше, чѣмъ гордости -- тѣмъ, что сдружился съ ирландцами. Сэръ Томасъ Сюлливанъ, полковникъ Боркъ и другіе были его постоянными товарищами, и этимъ путемъ онъ отдалился отъ своихъ земляковъ.
Во всѣхъ рѣшительно мелкихъ интригахъ онъ игралъ значительную роль; досаждалъ милорду Георгу на всѣ лады и постоянно давалъ такіе совѣты, какіе были пріятны принцу, все равно полезны они были или вредны, и въ общемъ, какъ и подобаетъ игроку, заботился больше не о счастливомъ исходѣ кампаніи, а о томъ, чтобы обезпечить за собой побольше выгодъ, въ случаѣ еслибы она была успѣшна. Въ остальномъ онъ велъ себя какъ слѣдуетъ на полѣ битвы: трусомъ онъ не былъ никогда.
Слѣдующее извѣстіе было изъ-подъ Куллодена; его привезъ въ Дэрисдиръ одинъ изъ фермерскихъ сыновей: единственный оставшійся въ живыхъ, по его словамъ, изъ всѣхъ тѣхъ, которые съ пѣснями выѣхали въ походъ. По несчастной случайности слуги: Джонъ-Поль и Макконоки нашли въ то самое утро гинею -- первоначальную причину всѣхъ бѣдъ -- въ саду, гдѣ она застряла въ одномъ кустѣ, и отправились размѣнять ее. Въ результатѣ размѣна оказалась, что у нихъ мало осталось отъ гинеи въ карманѣ, но за то въ головѣ порядкомъ шумѣло. И что же бы вы думали сдѣлалъ Джонъ-Поль? Ворвался какъ вихрь въ столовую, гдѣ семья сидѣла за обѣдомъ и прокричалъ.
-- Томъ Макморландъ вернулся домой и говоритъ, что всѣ остальные легли на мѣстѣ.
Слова эти выслушаны были въ молчаніи: м-ръ Генри закрылъ лицо ладонью, а миссъ Элейзонъ обѣими руками.
Что касается милорда, то онъ помертвѣлъ.
-- У меня все еще остался сынъ, проговорилъ онъ. И, Генри, я готовъ отдать тебѣ справедливость: сынъ, который остался у меня, добрѣе того, котораго я лишился.
Странно было говорить такую вещь какъ разъ въ эту минуту, но милордъ не забывалъ словъ м-ра Генри, и совѣсть его удручали долгіе годы несправедливости. Но все же это было странно слышать, и миссъ Элейзонъ не могла этого вынести. Она стала упрекать милорда за его жестокія слова, а м-ра Генри за то, что онъ сидитъ въ безопасности, въ то время какъ его братъ лежитъ мертвымъ, а себя за то, что она наговорила злыхъ вещей на прощанье своему милому. Теперь она превозносила его до небесъ, ломала руки и говорила о своей къ нему любви, такъ что слуги онѣмѣли отъ удивленія.
М-ръ Генри поднялся на ноги и стоялъ, держась за свой стулъ. Онъ былъ теперь блѣденъ, какъ мертвецъ.
-- О! вдругъ проговорилъ онъ, я знаю, что вы любили его.
-- Всему міру это, слава Богу, извѣстно, заявила она и, обращаясь къ м-ру Генри, прибавила:
-- Никто кромѣ меня не знаетъ, что вы въ душѣ были его предателемъ.
-- Богу извѣстно, простоналъ онъ, что то была несчастная любовь съ обѣихъ сторонъ!
Послѣ этого время шло, не принося съ собой особыхъ перемѣнъ; но только вмѣсто четверыхъ теперь уже только трое оставалось въ семьѣ и постоянно горевали о своей утратѣ. Деньги миссъ Элейзонъ, не забывайте этого, были крайне нужны для помѣстья и такъ какъ одинъ изъ братьевъ умеръ, то милордъ поставилъ себѣ задачей женить втораго. День за днемъ обработывалъ онъ дѣвушку, сидя у камина, засунувъ палецъ въ латинскую книгу и устремивъ ей въ лицо глаза съ трогательнымъ выраженіемъ, которое очень шло къ старику. Если она плакала, онъ утѣшалъ ее, какъ человѣкъ много видѣвшій въ жизни худаго и который даже къ горю сталъ относиться хладнокровно; если она сердилась, онъ принимался за чтеніе латинской книги, но всегда вѣжливо извинившись. Если она предлагала -- какъ это часто бывало -- передать имъ свои деньги, онъ доказывалъ ей, что съ его честью несовмѣстимо принять такой даръ и напоминалъ ей, что еслибы даже онъ и согласился, то м-ръ Генри навѣрное отказался бы. Non vit sed saepe badende -- было его любимой поговоркой, и безъ сомнѣнія это тихое преслѣдованіе побѣдило ея сопротивленіе. Нужно сказать также и то, что онъ имѣлъ большое вліяніе на дѣвушку, такъ какъ замѣнялъ ей родителей; да и сама она была пропитана уваженіемъ къ Дэрисамъ и многое готова, была сдѣлать для славы Дэрисдира; конечно, только не выдти замужъ за Генри, но тутъ помогло особое обстоятельство, а именно: его крайняя непопулярность.
Это уже было дѣломъ Тома Макморланда. Томъ былъ недурной человѣкъ, но большой болтунъ; а такъ какъ онъ одинъ въ этой мѣстности ходилъ въ походъ или вѣрнѣе сказать вернулся изъ похода, то въ слушателяхъ не было недостатка. Побѣжденные въ бою, какъ я замѣтилъ, всегда склонны думать, что имъ измѣнили. По словамъ Тома, имъ измѣняли на каждомъ шагу, и всѣ офицеры, какіе только у нихъ были; имъ измѣнили при Дерби; измѣнили и при Фолькиркѣ; ночной походъ былъ предательствомъ со стороны милорда Георга, а битва при Куллоденѣ проиграна черезъ предательство Макдональдовъ. Привычка обвинять всѣхъ въ измѣнѣ до того срослась съ этимъ дуракомъ, что наконецъ ему потребовалось втянуть туда же и м-ра Генри. М-ръ Генри (по его словамъ) предалъ молодцовъ изъ Дэрисдира; онъ обѣщалъ прибыть съ нѣсколькими всадниками, а вмѣсто того отправился къ королю Георгу.-- Ахъ! да еще на другой день! кричалъ Томъ. Бѣдный, славный м-ръ Баллантри и бѣдные, славные молодцы изъ Дэрисдира не успѣли еще и отъѣхать, какъ онъ поѣхалъ предавать ихъ... Іуда эдакій! Ахъ! у него былъ свой разсчетъ конечно: онъ теперь будетъ милордомъ, да и дѣвушка тому достанется, и куча денегъ въ придачу!
И послѣ того Томъ начиналъ плакать, когда бывалъ пьянъ.
Стоитъ только человѣку безпрестанно повторять одно и то же, и кто-нибудь ему непремѣнно повѣритъ. Такой взглядъ на поведеніе м-ра Генри мало-по-малу сталъ ходячимъ въ околодкѣ. Повторяли люди, отлично знавшіе, что это неправда, но только потому, что имъ не о чемъ было разговаривать, а недоброжелательные и невѣжественные люди слушали во всѣ уши и вѣрили какъ св. Писанію. М-ра Генри стали проклинать мужчины за-глаза, а женщины (которыя всегда смѣлѣе, потому что безнаказаннѣе) упрекали его и въ глаза. Старшій братъ прослылъ за святаго. Припоминали, что онъ никогда не тѣснилъ фермеровъ, былъ щедръ и охотно бросалъ деньги. Онъ былъ немножко, быть можетъ, буенъ, говорили люди, но на сколько лучше бойкій парень, который съ годами непремѣнно остепенится, чѣмъ выжига и жидоморъ, вѣчно уткнувшій носъ въ приходо-расходныя книги, чтобы угнетать бѣдныхъ фермеровъ! Одна безпутная дѣвчонка, которую бросилъ старшій братъ и съ ребенкомъ, да и вообще очень дурно обошелся съ нею, теперь вздумала стоять за него горой. Разъ она бросила камнемъ въ м-ра Генри.
-- Гдѣ славный малый, который довѣрился тебѣ? закричала она.
М-ръ Генри придержалъ коня и поглядѣлъ на нее, въ то время какъ изъ разбитой губы у него текла кровь.
-- Ахъ, Джесси, сказалъ онъ, и ты противъ меня? а кажется бы тебѣ лучше знать.
Онъ помогалъ ей деньгами.
Женщина приготовила другой камень, а онъ, чтобы предохранить себя отъ него поднялъ руку, въ которой держалъ хлыстъ.
-- Такъ ты собираешься бить дѣвушку, ахъ ты... завопила она и убѣжала, такъ визжа, какъ будто онъ въ самомъ дѣлѣ прибилъ ее.
На другой день во всемъ околодкѣ разошлась вѣсть, что м-ръ Генри до полусмерти избилъ Джесси Броунъ. Я пересказываю это, чтобы показать, какъ клевета росла, точно комъ снѣга, и какъ за одной клеветой слѣдовала другая, пока репутація м-ра Генри не была загублена, и онъ не сталъ, какъ и милордъ, сидѣть почти безвыходно дома. Все это время, будьте увѣрены, онъ не жаловался дома; да и поводъ къ скандалу былъ слишкомъ щекотливъ, чтобы его касаться; а м-ръ Генри былъ очень гордъ и удивительно упоренъ въ молчаніи. Старикъ милордъ, должно быть, узналъ про это отъ Джона-Поля если не отъ кого инаго; и не могъ же, наконецъ, не замѣтить измѣнившихся привычекъ сына. Но даже и онъ, по всей вѣроятности, не зналъ, какъ далеко зашло дѣло; что касается миссъ Элейзонъ, то она всегда послѣдняя узнавала новости, да и узнавъ ихъ нисколько ими не интересовалась.
Въ самый разгаръ недоброжелательства (потому что оно пропало такъ же, какъ и появилось, и никто бы не сумѣлъ сказать почему) наступили выборы въ городѣ Они-Брайдѣ, ближайшемъ къ Дэрисдиру на рѣкѣ Свифтъ: по этому случаю готовились безпорядки -- ужь не помню теперь, по какому именно поводу, -- толковали, что до наступленія ночи произойдетъ побоище и что шерифъ послалъ въ Дэмфрайсъ за солдатами. Милордъ утверждалъ, что м-ру Генри слѣдуетъ присутствовать на выборахъ ради чести дома.
-- А не то, говорилъ онъ, будутъ толковать, что мы не вожаки въ своемъ околодкѣ.
-- Что я за вожакъ, отвѣтилъ м-ръ Генри, и когда къ нему стали приставать: -- скажу вамъ истинную правду, объявилъ онъ, я не смѣю высунуть носа.
-- Вы первый изъ нашего дома, который въ этомъ признается, закричала миссъ Элейзонъ.
-- Мы поѣдемъ втроемъ, сказалъ милордъ, и дѣйствительно натянулъ сапоги (впервые послѣ четырехъ лѣтъ и, скажу вамъ, насилу-то, насилу натянулъ ихъ; Джону-Полю пришлось таки помучиться порядкомъ), а миссъ Элейзонъ надѣла амазонку, и всѣ трое поѣхали въ Сан-Брайдъ.
Улицы были полны народу и какъ только толпа завидѣла м-ра Генри, какъ начались свистки и крики:-- "Іуда!" и -- "гдѣ старшій братъ?" и гдѣ "бѣдные молодцы, что отправились съ нимъ!" И даже кто-то бросилъ камень, но другіе остановили это, ради старика милорда и миссъ Элейзонъ. Не прошло и десяти минутъ, какъ старикъ милордъ убѣдился въ томъ, что м-ръ Генри былъ правъ. Онъ ни слова не сказалъ, повернулъ лошадь и вернулся домой, опустивъ голову на грудь. Миссъ Элейзонъ тоже ни слова не сказала, но очень задумалась. Безъ сомнѣнія гордость ея была задѣта, такъ какъ она была Дэрисъ, и нѣтъ сомнѣнія также, что и сердце ея было тронуто, когда она увидѣла, что съ ея кузеномъ такъ несправедливо поступаютъ. Въ эту ночь она не ложилась спать; я часто осуждалъ миледи, но когда припомню эту ночь, то охотно прощаю ей все; и поутру первымъ дѣломъ она пришла къ старику милорду, когда онъ сѣлъ на обычное мѣсто.
-- Если Генри все еще готовъ на мнѣ жениться, сказала она, то я согласна.
Самому ему она сказала другое:
-- Я не люблю васъ, Генри; но, Богу извѣстно, жалѣю васъ отъ всей души.
1-го іюня 1748 г. состоялась ихъ свадьба. Въ декабрѣ того же года я впервые перешелъ за порогъ этого знатнаго дома и съ той поры веду разсказъ о событіяхъ уже какъ очевидецъ.
II.
Я окончилъ свое путешествіе въ холодное время года, въ декабрѣ, и въ очень сильный морозъ, а въ провожатые мнѣ попался какъ разъ Пати Макморландъ, братъ Тома.
Для босоногаго десятилѣтняго мальчишки голова у него порядкомъ была набита сплетнями; не даромъ же онъ былъ братомъ Тома. Я и самъ былъ тогда не старъ; гордость еще не осилила любопытство, да и кому бы, правду сказать, не интересно было узнать всю подноготную о той мѣстности и людяхъ, гдѣ ему предстояло жить. Я наслушался разсказовъ и про чертей, и про разбойниковъ, про монаховъ, когда мы проходили мимо стариннаго аббатства, и про контрабандистовъ, которые теперь пользовались развалинами какъ складочнымъ мѣстомъ и высаживаются на берегъ на разстояніи пушечнаго выстрѣла отъ Дэрисдира. Но главнымъ предметомъ, вокругъ котораго вертѣлись всѣ сплетни, были Дэрисы и бѣдный м-ръ Генри. Такимъ образомъ мой умъ былъ крѣпко предубѣжденъ противъ фамиліи, которой мнѣ предстояло служить, такъ что я почти удивился, когда увидѣлъ Дэрисдиръ, расположенный на берегу хорошенькой, защищенной отъ вѣтра, бухты у подножья холма, на которомъ высилось аббатство. Домъ былъ удобенъ и выстроенъ во французскомъ стилѣ, а можетъ быть и въ итальянскомъ,-- такъ какъ я ничего въ этихъ вещахъ не смыслю -- и окруженъ красивѣйшими садами, лужайками, рощами и деревьями, какія я когда-либо видѣлъ. Деньги, непроизводительно ухлопанныя на это, могли бы помочь фамиліи поправить свои обстоятельства.
-- М-ръ Генри самъ вышелъ къ подъѣзду, чтобы поздороваться со мной; высокій, черноволосый, молодой человѣкъ (Дэрисы всѣ брюнеты) съ некрасивымъ и невеселымъ лицомъ, онъ взялъ меня за руку, безъ всякой гордости и простыми рѣчами сразу заставилъ меня почувствовать себя дома. Онъ повелъ меня въ залу -- не давъ мнѣ времени снять сапоги -- чтобы представить милорду. Было еще свѣтло, и первое, что я замѣтилъ, это кусочекъ свѣтлаго стекла посреди цвѣтныхъ стеколъ окна и помню, что еще подумалъ: какъ это портитъ комнату, которая вообще была прекрасная, съ фамильными портретами, рѣзнымъ потолкомъ и каминомъ, въ углу котораго сидѣлъ милордъ и читалъ Тита-Ливія.
Онъ былъ похожъ на м-ра Генри, съ такимъ же некрасивымъ, но болѣе умнымъ и пріятнымъ лицомъ, и разговоръ его былъ въ тысячу разъ интереснѣе. Онъ разспрашивалъ меня, помню, про единбургскую коллегію, гдѣ я только-что получилъ степень баккалавра, и про различныхъ профессоровъ, съ которыми былъ, повидимому, очень хорошо знакомъ. И такимъ образомъ, бесѣдуя объ извѣстныхъ мнѣ вещахъ, я скоро освоился въ домѣ.
Во время разговора, въ комнату вошла м-съ Генри. Она была очень полна, такъ какъ появленіе миссъ Катарины на свѣтъ Божій ожидалось всего лишь черезъ нѣсколько недѣль, а потому м-съ Генри не показалась мнѣ на первый взглядъ очень красивой. И притомъ она обошлась со мной съ большей важностью, чѣмъ остальные, и отъ этого мнѣ меньше понравилась.
Не много времени прошло, какъ уже всѣ басни, слышанныя мною отъ Пати Макморланда, вылетѣли у меня изъ головы, и я сталъ -- и съ тѣхъ поръ такъ и остался на всю жизнь -- преданнымъ слугой дома Дэрисдировъ. Всѣхъ болѣе я полюбилъ м-ра Генри. Съ нимъ я работалъ и нашелъ въ немъ требовательнаго хозяина, приберегавшаго всю свою доброту на тѣ часы, которые были свободны отъ занятій, а по должности управителя -- не только завалившаго меня дѣломъ, но и зорко слѣдившаго за мной.
Наконецъ, однажды, онъ глянулъ на меня изъ-за бумагъ, не безъ застѣнчивости и сказалъ:
-- М-ръ Макъ-Келларъ, считаю долгомъ сказать вамъ, что вы очень хорошо исполняете свое дѣло.
То было первое слово поощренія, какое я отъ него услышалъ, и съ того дня неотступный надзоръ его нѣсколько ослабился. Скоро по всему дому только и слышалось:-- м-ръ Макъ-Келларъ! да м-ръ Макъ-Келларъ! и всѣми своими занятіями въ Дэрисдирѣ я могъ располагать, какъ хотѣлъ и въ какое мнѣ угодно время.
Но еще въ то время, какъ онъ налегалъ на меня, я уже началъ привязываться къ м-ру Генри; можетъ быть, потому, что онъ былъ такъ явно несчастливъ. Ему случалось подолгу задумываться надъ приходо-расходной книгой или неподвижно глядѣть въ окно и въ этихъ случаяхъ его взглядъ и вздохъ, вырывавшійся у него изъ груди, пробуждалъ во мнѣ живѣйшія чувства любопытства и жалости.
Разъ, помню, мы долго провозились надъ какимъ-то дѣломъ въ управительской комнатѣ. Эта комната находилась на самомъ верху, и изъ нея открывался видъ на бухту и на небольшой мысокъ, вдававшійся въ море. И тамъ, направо отъ солнца, которое въ эту минуту закатывалось, мы увидѣли контрабандистовъ, большой отрядъ людей на коняхъ. М-ръ Генри глядѣлъ прямо на западъ, такъ что я удивлялся, какъ это его не ослѣпляетъ солнце. Вдругъ онъ нахмурился, потеръ рукою лобъ и съ улыбкой повернулся ко мнѣ:
-- Вы ни за что не догадаетесь, о чемъ я думаю, что я былъ бы болѣе счастливымъ человѣкомъ, еслибы ѣздилъ и рисковалъ жизнью вмѣстѣ съ этими беззаконниками.
Я сказалъ ему, что уже замѣтилъ, что онъ не веселъ и что люди обыкновенно склонны завидовать другимъ и думать, что были бы счастливѣе на ихъ мѣстѣ, и привелъ Горація, какъ и подобаетъ молодому человѣку, только-что соскочившему со школьной скамейки.
-- Да, правда, отвѣтилъ онъ. А теперь вернемся къ нашимъ счетамъ.
Вскорѣ я сталъ догадываться и о причинахъ, которыя такъ омрачали его жизнь. Въ самомъ дѣлѣ надо было быть слѣпымъ, чтобы не видѣть, что въ домѣ носится тѣнь... тѣнь старшаго брата. Мертвый или живой (а въ то время его считали мертвымъ) этотъ человѣкъ былъ соперникомъ своему брату; соперникомъ за стѣнами дома, гдѣ никто не обмолвился добрымъ словомъ о м-рѣ Генри и всѣ превозносили и оплакивали м-ра Баллантри; соперникомъ и въ самомъ домѣ, гдѣ не только отецъ и жена, но и слуги вздыхали по немъ.
Изъ слугъ двое старѣйшихъ задавали тонъ. Джонъ-Поль, маленькій, плѣшивый, напыщенный человѣчекъ съ большимъ животомъ, набожный и въ общемъ довольно преданный слуга, былъ весь на сторонѣ старшаго брата. Никто не смѣлъ такъ далеко заходить, какъ этотъ Джонъ. Ему доставляло удовольствіе публично говорить дерзости м-ру Генри и проводить нелестныя параллели между имъ и старшимъ братомъ. Милордъ и м-съ Генри останавливали его, но не такъ рѣшительно какъ бы слѣдовало; и ему стоило только начать хныкать и оплакивать старшаго брата, "своего мальчишечку", какъ онъ выражался, и ему все прощалось. Что касается Генри, то онъ молча переносилъ все, только лицо его, бывало, отуманится или даже станетъ подъ часъ и сердитымъ. Но съ мертвецомъ вступать въ соперничество не приходилось; и нельзя же было бранить стараго слугу за преданность господину. М-ръ Генри былъ на это неспособенъ.
Макконоки былъ коноводомъ другой стороны: старый, злобный, болтливый, пьяный песъ. И часто я дивился, какъ могло случиться, что эти двое слугъ были приверженцами совсѣмъ противуположныхъ себѣ людей: осуждали собственные пороки и не дорожили собственными добродѣтелями, когда видѣли ихъ олицетвореніе въ господинѣ. Макконоки скоро пронюхалъ о моей тайной склонности къ м-ру Генри и разражался цѣлыми потоками брани на м-ра Баллантри, такъ что даже мѣшалъ мнѣ заниматься.
-- Они всѣ тутъ полоумные, кричалъ онъ, чортъ бы ихъ побралъ! Старшій братъ... да вѣдь ему приличнѣе было бы называться чортомъ! И право же, окажу вамъ, никто такъ не носился съ нимъ, пока онъ былъ живъ! Грустятъ по немъ? скажите, какъ трогательно! а вѣдь при жизни никто отъ него не слыхалъ добраго слова, я первый! вѣчно-то ругается бывало, да неприличныя слова говоритъ! Ну ужь джентльменъ! разбойникъ онъ былъ, а не джентльменъ! и т. д. безъ конца.
Старикъ-милордъ неизмѣнно обращался съ м-ромъ Генри съ добротой; очень часто даже выказывалъ свою благодарность къ нему и, хлопая по плечу, говаривалъ:-- Вотъ добрый сынъ у меня!
И безъ сомнѣнія онъ былъ ему благодаренъ, какъ человѣкъ разумный и справедливый. Но вотъ и все, что онъ къ нему чувствовалъ. И м-ръ Генри зналъ это. Вся любовь отца принадлежала покойному сыну. Хотя конечно онъ рѣдко выказывалъ это; а со мной всего лишь одинъ разъ. Милордъ спросилъ у меня однажды: въ какихъ я отношеніяхъ съ м-ромъ Генри, и я сказалъ ему правду.
-- Ахъ! отвѣчалъ онъ, искоса поглядывая на огонь въ каминѣ, Генри добрый малый, очень добрый малый! Но вы слышали, м-ръ Макъ-Келларъ, что у меня былъ еще сынъ? Я боюсь, что онъ не былъ такимъ добродѣтельнымъ человѣкомъ, какъ м-ръ Генри; но Боже мой! вѣдь онъ уже умеръ, м-ръ Макъ-Келларъ! а пока онъ былъ живъ, мы всѣ очень имъ гордились! За нимъ, быть можетъ, и водились грѣшки, но мы его все-таки больше любили!
Послѣднія слова онъ произнесъ, задумчиво глядя въ огонь и затѣмъ обратившись ко мнѣ, привѣтливо сказалъ:
-- Но я радъ, что вы такъ хорошо относитесь къ м-ру Генри. Онъ будетъ вамъ добрымъ хозяиномъ.
И послѣ этого раскрылъ книгу, что означало у него, что аудіенція кончена.
Я приберегъ м-съ Генри къ концу. Но прежде чѣмъ говорить о ней долженъ сообщить еще объ одномъ обстоятельствѣ, благодаря которому еще болѣе сблизился съ своими хозяевами. Я пробылъ всего какихъ-нибудь полгода въ Дэрисдирѣ, когда Джонъ-Поль заболѣлъ и слегъ въ постель. Пьянство было главной причиной его болѣзни, по моему крайнему разумѣнію, но за нимъ ухаживали, какъ за праведникомъ, и даже пасторъ, навѣстившій его, ушелъ, объявивъ, что это святой человѣкъ. На третій день его болѣзни м-ръ Генри пришелъ ко мнѣ съ какимъ-то виноватымъ видомъ.
-- Макъ-Келларъ, сказалъ онъ,-- я хочу попросить у васъ небольшой услуги. Мы платимъ небольшую пенсію одному лицу; обыкновенно ее отвозилъ Джонъ, но теперь онъ боленъ, и я никому не могу поручить этого дѣла, кромѣ васъ. Дѣло очень щекотливое; самъ я не могу отвезти этихъ денегъ по достаточной причинѣ; я не смѣю послать ихъ съ Макконоки, потому что онъ болтунъ, а я бы не хотѣлъ, чтобы... чтобы это дошло до м-съ Генри, прибавилъ онъ и покраснѣлъ до ушей.
Говоря правду, когда я узналъ, что долженъ отвезти деньги Джесси Броунъ, то сначала подумалъ, что м-ръ Генри платится за собственныя увлеченія. Тѣмъ сильнѣе было впечатлѣніе, когда я узналъ правду.
Джесси Броунъ проживала въ вертепѣ, въ одной изъ самыхъ неприглядныхъ улицъ Сантъ-Брайда. Населеніе тамъ было самое безпутное; главнымъ образомъ контрабандисты. У входа въ улицу валялся человѣкъ съ пробитой головой; на полдорогѣ, въ тавернѣ, орали во всю глотку и пѣли гуляки, хотя не было еще девяти часовъ утра. Вообще, я еще не видывалъ хуже квартала, даже въ большомъ городѣ Эдинбургѣ и готовъ былъ обратиться вспять. Помѣщеніе Джесси было достойно всего окружающаго, а сама она не лучше.
Она не хотѣла давать мнѣ росписки въ полученіи денегъ, (которую м-ръ Генри приказалъ мнѣ спросить, такъ какъ онъ былъ очень методичный человѣкъ) до тѣхъ поръ, пока не послала за водкой и не заставила меня отпить глотокъ, и все время вела себя самымъ дурацкимъ, противнымъ образомъ: то передразнивала манеры знатной дамы, то проявляла самую неприличную веселость, а то принималась кокетничать отчаяннымъ образомъ и приводила меня этимъ въ совершенное отчаяніе. О деньгахъ она говорила въ ироническомъ тонѣ.
-- Это цѣна крови! говорила она; -- я такъ это и принимаю! Цѣна крови за убитаго! Видите, до чего я теперь доведена! Ахъ! еслибы вернулся мой добрый другъ, все бы пошло по-другому! Но онъ умеръ, умеръ, мой добрый другъ!
Она оплакивала своего добраго друга самымъ театральнымъ образомъ, закрывая глаза и ломая руки -- чему, полагаю, научилась отъ странствующихъ актеровъ, и я находилъ, что въ ея горести очень много притворства, и что она такъ распространяется обо всемъ этомъ, потому что ей нечѣмъ больше хвалиться, какъ своимъ стыдомъ. Не скажу, чтобы она не внушала мнѣ вовсе жалости, но жалость эта была во всякомъ случаѣ презрительная, да и та исчезла, когда она внезапно перемѣнила свое обращеніе. Ей надоѣло разыгрывать передо мной комедію, и она подписалась подъ роспиской.
-- Вотъ! сказала она, и принялась ругаться совсѣмъ неприлично, приглашая меня убираться прочь и отвезти росписку Іудѣ, который меня прислалъ. Тутъ впервые я услышалъ это прозвище, связанное съ именемъ м-ра Генри. Я просто былъ пораженъ неожиданной рѣзкостью ея словъ и манеръ и выскочилъ изъ комнаты, подъ градомъ проклятій, точно ошпаренный.
Но даже и тутъ я не отдѣлался отъ нея, потому что вѣдьма раскрыла окно и, высунувшись въ него, посыпала мнѣ вслѣдъ самую отборную брань; контрабандисты, выскочивъ изъ таверны, присоединились къ ней и дошли въ жестокости до того, что спустили на меня свирѣпую собаченку, которая укусила меня за ногу. То былъ жестокій урокъ -- если только я въ немъ нуждался -- избѣгать дурнаго общества, и я вернулся домой въ великомъ негодованіи, и рана, на ногѣ очень больно ныла.
М-ръ Генри былъ въ управительской комнатѣ, дѣлая видъ, что занимается, но съ нетерпѣніемъ, какъ я видѣлъ, дожидаясь отчета въ данномъ порученіи.
-- Ну, сказалъ онъ, какъ только меня завидѣлъ, и тогда я пересказалъ ему все, что было, и что Джесси по моему мнѣнію негодная и неблагодарная женщина.
-- М-ръ Генри, продолжалъ я, -- если позволите мнѣ высказать свое мнѣніе, то на вашемъ мѣстѣ я бы предоставилъ эту женщину на произволъ судьбы. Какой толкъ давать деньги такимъ, какъ она. Она не трезва и не экономна... Что касается благодарности, то ее скорѣе выжмешь изъ булыжника; и если вы прекратите свои благодѣянія, то вреда отъ этого никакого не будетъ. Вы только спасете ноги своихъ посланцевъ.
М-ръ Генри улыбнулся.
-- Но меня очень безпокоитъ ваша нога, прибавилъ онъ съ серьезной миной.
-- Замѣтьте, продолжалъ я,-- что даю вамъ этотъ совѣтъ по зрѣломъ размышленіи. Сначала мое сердце было тронуто положеніемъ этой женщины.
-- Видите! и вспомните, что я знавалъ ее, когда она была совсѣмъ порядочной дѣвушкой. Кромѣ того, хотя я мало говорю про мою фамилію, но много думаю объ нашемъ добромъ имени.
И на этомъ онъ оборвалъ разговоръ -- первый такого интимнаго характера. Но въ тотъ же день я имѣлъ доказательство, что его отцу отлично извѣстно это и что м-ръ Генри скрывался только отъ жены.
-- Боюсь, что у васъ было сегодня непріятное порученіе, сказалъ мнѣ милордъ,-- за которое и хочу поблагодарить васъ, такъ какъ оно не входитъ въ разрядъ вашихъ обязанностей, и вмѣстѣ съ тѣмъ предупредить васъ (въ случаѣ, если м-ръ Генри этого не сдѣлалъ), что очень желательно, чтобы оно не дошло до моей дочери. Мертвыхъ слѣдуетъ оставлять въ покоѣ, м-ръ Макъ-Келларъ.
Гнѣвъ кипѣлъ въ моемъ сердцѣ, и мнѣ хотѣлось сказать милорду, что совсѣмъ напрасно онъ охраняетъ память убитаго въ сердцѣ м-съ Генри и что гораздо лучше было бы низвергнуть этого фальшиваго кумира; въ это время я уже отлично понималъ, каковы отношенія между м-ромъ Генри и его женой.
Я достаточно хорошо владѣю перомъ, чтобы пересказать простую исторію; но какъ передать эффектъ безконечнаго числа мелкихъ вещей! какъ изобразить выраженіе взглядовъ, звукъ голосовъ, когда они неуловимы, и какъ изложить на полстраницѣ сущность цѣлыхъ полутора годовъ -- вотъ чего я рѣшительно не сумѣю сдѣлать.
Вина, говоря откровенно, была вся на сторонѣ м-съ Генри. Она считала жертвой съ своей стороны то, что вышла за мужъ за м-ра Генри и смотрѣла на себя, какъ на мученицу; а милордъ сознательно или безсознательно поддерживалъ въ ней эту мысль. Кромѣ того она ставила себѣ въ добродѣтель постоянство къ мертвому, даже для болѣе щекотливой совѣсти это было бы правильнѣе назвать измѣной живому; и въ этомъ также милордъ поддерживалъ ее. Мнѣ кажется, что ему хотѣлось говорить о своей потерѣ и стыдно было выбрать въ повѣренные м-ра Генри. Въ концѣ концовъ онъ поселилъ этимъ отчужденіе между мужемъ и женой. Въ Дэрисдирѣ вошло въ обыкновеніе, когда не было гостей, чтобъ милордъ пилъ вино у камина, а миссъ Элейзонъ, вмѣсто того, чтобы уйти къ себѣ, придвигала стулъ къ его колѣнямъ и интимно болтала съ нимъ. Та же манера удержалась, когда она стала женой м-ра Генри.
Пріятно было видѣть, что старикъ такъ любитъ свою невѣстку, но я былъ слишкомъ большой приверженецъ м-ра Генри, чтобы не злиться на то, что его держали на почтительномъ разстояніи. Много разъ видалъ я, какъ онъ съ явнымъ усиліемъ выходилъ изъ-за стола и подсаживался къ женѣ и къ лорду Дэрисдиру; тѣ съ своей стороны всегда съ улыбкой встрѣчали его, но какъ ребенка, который своимъ присутствіемъ мѣшаетъ взрослымъ, и бесѣда продолжалась съ такимъ явнымъ усиліемъ, что вскорѣ онъ вставалъ и снова присоединялся ко мнѣ за столомъ, откуда (такъ великъ былъ залъ въ Дэрисдирѣ) до насъ долеталъ только гулъ голосовъ у камина.
Послѣ того онъ сидѣлъ и наблюдалъ и я вмѣстѣ съ нимъ; порою милордъ горестно качалъ головой, порою клалъ руку на голову м-съ Генри или бралъ ея руку въ свою, точно утѣшалъ ее, порою же оба плакали, и мы заключали изъ этого, что разговоръ велся все на старую тему и что тѣнь убитаго носится въ залѣ.
Порою я осуждалъ м-ра Генри за то, что онъ слишкомъ терпѣливо относился ко всему этому; но слѣдуетъ однако помнить, что миссъ Элейзонъ вышла за него замужъ изъ жалости, и онъ согласился на это. Да и то сказать, трудно ему было проявить свою волю. Разъ, помню, онъ возвѣстилъ, что нашелъ человѣка, который можетъ замѣнить разбитое раскрашенное стекло въ окнѣ; а такъ какъ онъ завѣдывалъ всѣмъ хозяйствомъ, то ясно, что и это входило въ кругъ его обязанностей. Но по мнѣнію старшаго брата, это стекло было нѣчто въ родѣ святыни и по первому слову о замѣнѣ кровь бросилась въ лицо м-съ Генри.
-- Удивляюсь тебѣ! закричала она.
-- Я самъ себѣ удивляюсь! съ большей горечью, чѣмъ я до сихъ поръ отъ него слышалъ, отвѣчалъ м-ръ Генри.
Послѣ того милордъ вмѣшался въ разговоръ и по своему обыкновенію все какъ будто уладилъ; но только мы видѣли послѣ обѣда, когда наша чета удалилась къ камину, какъ м-съ Генри плакала, положивъ голову свекру на колѣна. М-ръ Генри толковалъ со мной о хозяйственныхъ дѣлахъ... Онъ почти ни о чемъ иномъ и не умѣлъ говорить и былъ не изъ пріятныхъ собесѣдниковъ, но сегодня онъ особенно упорно говорилъ о дѣлахъ, хотя безпрестанно оглядывался всторону камина, и голосъ его часто мѣнялся. Но стекло какъ бы то ни было не перемѣнили, и мнѣ кажется, что онъ считалъ это большимъ для себя пораженіемъ.
Но былъ онъ твердъ волею или нѣтъ, а ужь добръ онъ былъ несомнѣнно. М-съ Генри обращалась съ нимъ съ снисходительностью, которая (въ женѣ) задѣла бы меня за живое; онъ же принималъ это какъ милость.
Она держала его на почтительномъ разстояніи; то совсѣмъ забывала про него, то вспоминала и старалась занимать какъ ребенка; то бывала холодно внимательна, то упрекала съ стиснутыми злобно губами и исказившимся лицомъ; командовала имъ съ сердитымъ взглядомъ, когда забывала быть на-сторожѣ, и оказывала самыя обыкновенныя услуги, когда была на-сторожѣ, съ такимъ видомъ, точно это богъ вѣсть какія одолженія. И на все это онъ отвѣчалъ самымъ неустаннымъ обожаніемъ; онъ цѣловалъ, какъ говорится въ просторѣчіи, слѣды ея ногъ, и любовь его сіяла въ его глазахъ, какъ солнце. Когда миссъ Катерина должна была появиться на свѣтъ, его не могли выжить изъ спальни жены, хотя онъ и не могъ ничѣмъ быть ей полезнымъ. Онъ сидѣлъ за ея изголовьемъ, блѣдный (какъ мнѣ передавали), какъ полотно, и потъ катился съ его лба, а въ рукѣ онъ сжималъ носовой платокъ, который свертѣлъ въ комокъ не больше ружейной пули.
И затѣмъ онъ долго не выносилъ вида миссъ Катерины, да и вообще я сомнѣваюсь, чтобы онъ питалъ къ ней тѣ чувства, какія приличны отцу, и за это его громко осуждали.
Въ такомъ положеніи находилась эта фамилія 7 апрѣля 1749 г., когда произошло первое событіе изъ цѣлаго ряда тѣхъ, которыя долженствовали разбить много сердецъ и стоили жизни многимъ людямъ.
Въ этотъ день я сидѣлъ въ своей комнатѣ не задолго до ужина, когда Джонъ-Поль внезапно растворилъ дверь, не давъ себѣ даже труда предварительно постучаться, и сказалъ мнѣ, что пришелъ какой-то человѣкъ и желаетъ переговорить съ управителемъ. Произнеся названіе моей должности, онъ злобно хихикнулъ.
Я спросилъ, что это за человѣкъ и какъ его зовутъ и такимъ образомъ узналъ причину дурнаго расположенія духа Джона: оказалось, что посѣтитель отказался открыть свое имя кому-нибудь кромѣ меня -- явное оскорбленіе для мажордома.
-- Хорошо сказалъ я, улыбаясь, я спрошу, что ему нужно.
Я нашелъ въ сѣняхъ высокаго человѣка, очень просто одѣтаго и завернутаго въ морской плащъ, точно онъ только что высадился на берегъ -- какъ оно и было въ дѣйствительности. Неподалеку стоялъ Макконоки, высунувъ языкъ и приложивъ руку къ подбородку, какъ дѣлаютъ тупые люди, когда крѣпко задумываются; иностранецъ, котораго, повидимому, смущало его присутствіе, прикрывалъ лицо плащемъ. Завидя меня, онъ пошелъ мнѣ на встрѣчу съ привѣтливымъ видомъ.
-- Простите, сказалъ онъ, тысячу извиненій за то, что безпокою васъ, но я нахожусь въ очень затруднительномъ положеніи. И къ тому же тутъ торчитъ субъектъ, который мнѣ какъ будто знакомъ по виду, а главное, что я увѣренъ, что онъ меня знаетъ. Явившись въ этотъ домъ и будучи до нѣкоторой степени не вполнѣ спокоенъ за свою будущность (вотъ почему собственно я и взялъ смѣлость послать за вами), позволю себѣ спросить: вы, конечно, на правой сторонѣ?
-- Вы можете быть во всякомъ случаѣ увѣрены, отвѣчалъ я, что всѣ стороны безопасны въ Дэрисдирѣ.
-- Милый мой, я и самъ такъ думаю. Вы видите, меня только-что высадилъ на берегъ очень честный человѣкъ, имени котораго я не припомню и который будетъ дожидаться меня до завтрашняго утра, съ нѣкоторымъ для себя рискомъ: и говоря правду, мнѣ бы это было все-равно, еслибы я самъ не рисковалъ при этомъ. Я такъ часто спасалъ свою жизнь, м-ръ... я забылъ ваше имя -- весьма почтенное, конечно. А сынъ субъекта, котораго я, кажется, видѣлъ при Карлейнѣ...
-- О, сэръ, сказалъ я, вы можете довѣриться Макконоки до завтрашняго утра.
-- Прекрасно; очень радъ это слышать, отвѣчалъ незнакомецъ. По правдѣ сказать, имя мое не въ особенномъ фаворѣ въ этой части Шотландіи. Съ такимъ джентльменомъ, какъ вы, милый мой, я. конечно, не буду таиться и съ вашего позволенія шепну вамъ свое имя на ушко. Меня зовутъ Френсисъ Боркъ... полковникъ Френсисъ Боркъ, и я явился сюда съ величайшимъ рискомъ для себя, чтобы видѣть вашихъ господъ... прошу прощенья, милый мой, что такъ ихъ называю... потому что объ этомъ обстоятельствѣ я бы никогда не догадался по вашему виду. И если вы будете такъ добры, что сообщите имъ о моемъ имени, то можете прибавить, что я привезъ письма, которыя, я увѣренъ, ихъ порадуютъ.
Полковникъ Френсисъ Боркъ былъ изъ числа ирландскихъ приверженцевъ принца Чарли, которые нанесли такой вредъ его дѣлу и были такъ ненавистны шотландцамъ во время бунта. И мнѣ тутъ же припомнилось, какъ м-ръ Баллантри всѣхъ удивилъ тѣмъ, что примкнулъ къ этой партіи. Въ тотъ-же моментъ предчувствіе истины завладѣло моей душой съ необычайной силой.
-- Войдите сюда, сказалъ я, отворяя дверь въ одну изъ комнатъ, я доложу о васъ милорду.
Медленными стопами отправился я въ залу. Всѣ трое господъ находились тамъ: милордъ на обычномъ мѣстѣ у камина, м-съ Генри за работой у окна, м-ръ Генри по своему обыкновенію прохаживался на другомъ концѣ залы. Посрединѣ накрытъ былъ столъ для ужина.
Я кратко сообщилъ имъ, что слѣдовало. Милордъ откинулся на спинку кресла. М-съ Генри вскочила съ мѣста машинальнымъ движеніемъ; и она, и ея мужъ устремили другъ на друга глаза черезъ всю комнату. Странный, вызывающій былъ взглядъ, которымъ они обмѣнялись, и лица ихъ поблѣднѣли. Послѣ того м-ръ Генри повернулся ко мнѣ, но ничего не сказалъ, а только сдѣлалъ знакъ, но съ меня этого было довольно, и я пошелъ за полковникомъ.
Когда мы вернулись, всѣ трое были въ той же самой позѣ, въ какой я ихъ оставилъ, и врядъ-ли обмѣнялись хотя бы однимъ словомъ.
-- Милордъ Дэрисдиръ, безъ сомнѣнія? сказалъ полковникъ съ поклономъ, и милордъ поклонился въ отвѣтъ.-- А это, продолжалъ полковникъ, конечно, м-ръ Баллантри?
-- Я никогда не носилъ этого имени, отвѣчалъ м-ръ Генри; но я Генри Дэри, къ вашимъ услугамъ.
Тогда полковникъ повернулся къ м-съ Генри и поклонился, приложивъ шляпу къ сердцу съ убійственной галантностью.
-- Такую красавицу нельзя не узнать, сказалъ онъ. Я, конечно, вижу обворожительную миссъ Элейзонъ, о которой такъ много слышалъ?
Снова мужъ и жена обмѣнялись взглядомъ.
-- Я м-съ Генри Дэри, сказала она, но въ дѣвицахъ называлась Элейзонъ Тремъ.
Послѣ того заговорилъ милордъ.
-- Я старый человѣкъ, полковникъ Боркъ, и хворый. Съ вашей стороны будетъ милостиво не томить насъ. Вы привезли мнѣ вѣсти о -- онъ запнулся и затѣмъ измѣнившимся голосомъ договорилъ:-- о моемъ сынѣ?
-- Дорогой милордъ, я буду откровененъ съ вами, какъ солдатъ, отвѣчалъ полковникъ. Я привезъ извѣстія отъ вашего сына.
Милордъ протянулъ дрожащую руку, но хотѣлъ ли онъ дать знать, чтобы тотъ повременилъ или поскорѣе высказался -- этого мы не могли угадать. Наконецъ, онъ выговорилъ одно слово:
-- Хорошо.
-- Помилуйте, великолѣпно! вскричалъ полковникъ, такъ какъ мой добрый другъ и уважаемый товарищъ находится въ настоящее время въ городѣ Парижѣ, и если только я могу положиться на свое знаніе его привычекъ, то какъ разъ въ эту минуту садится за обѣдъ. Боже мой! миледи, кажется, дурно.
М-съ Генри дѣйствительно была блѣдна, какъ мертвецъ, и прислонилась къ окну. Но когда м-ръ Генри шагнулъ было къ ней, она съ усиліемъ и какъ бы съ содроганіемъ выпрямилась.
-- Я здорова, отвѣтила она помертвѣлыми губами.
М-ръ Генри остановился, и лицо его исказилось гнѣвомъ. Но вслѣдъ затѣмъ онъ повернулся къ полковнику.
-- Вы не виноваты, сказалъ онъ, что ваши слова произвели такое дѣйствіе на м-съ Дэри. Иначе и не могло быть, мы росли какъ братья съ сестрой.
М-съ Генри взглянула на мужа съ облегченіемъ и даже какъ бы съ благодарностью. По моему мнѣнію, этими словами онъ впервые нашелъ доступъ къ ея сердцу.
-- Простите меня, м-съ Дэри, я настоящій ирландскій дикарь, сказалъ полковникъ, и заслуживаю, чтобы меня разстрѣляли на мѣстѣ за то, что не сумѣлъ осторожнѣе сообщить извѣстіе дамѣ. Но вотъ собственноручныя письма м-ра Баллантри, каждому изъ васъ по письму и, разумѣется (если только я вѣрно понимаю талантливую натуру моего друга), онъ сумѣетъ лучше разсказать вамъ собственную исторію.
Говоря это, онъ вынулъ три письма и подалъ ихъ поочереди: милорду, съ жадностью схватившему свое, а со вторымъ подошелъ къ м-съ Генри.
Полковникъ былъ находчивый человѣкъ, но тутъ немного сконфузился.
-- Разумѣется! проговорилъ онъ, какъ я глупъ, разумѣется!
Но все не выпускалъ письма.
Наконецъ м-ръ Генри протянулъ руку, и ему больше ничего не осталось, какъ подать письмо. М-ръ Генри взялъ оба письма (ея и свое собственное) и посмотрѣлъ на адресы, сильно наморщивъ брови, точно крѣпко думалъ. Онъ удивлялъ меня во все время своимъ удивительно разумнымъ и тактичнымъ поведеніемъ: но теперь ему предстояло превзойти самого себя.
-- Позвольте предложить вамъ руку и отвести васъ въ вашу комнату, обратился онъ къ женѣ. Извѣстіе было для васъ слишкомъ неожиданное и вамъ, конечно, будетъ пріятнѣе наединѣ прочитать письмо.
Она съ тѣмъ же удивленіемъ поглядѣла на него, но онъ не далъ ей опомниться.
-- Такъ будетъ лучше, повѣрьте мнѣ, сказалъ онъ, полковникъ Боркъ слишкомъ любезный человѣкъ, чтобы не извинить васъ.
И съ этими словами взялъ ее за руку и повелъ изъ залы.
Въ этотъ вечеръ м-съ Генри больше не показывалась, и когда м-ръ Генри на другое утро пошелъ навѣстить ее, мнѣ говорили впослѣдствіи, что она снова передала ему письмо нераспечатаннымъ.
-- О! прочтите его и кончимъ съ этимъ! закричалъ онъ.
-- Увольте меня! отвѣтила она.
И оба этими словами, по моему мнѣнію, испортили то, что наканунѣ такъ хорошо было начали.
Но письмо, какъ бы то ни было, попало въ мои руки, и я сжегъ его нераспечатаннымъ.
----
Чтобы точнѣе изложить исторію похожденій м-ра Баллантри, т. е. старшаго брата, я недавно писалъ полковнику Борку который теперь пожалованъ въ кавалеры ордена св. Людовика, прося его сообщить мнѣ кое-какія письменныя замѣтки, такъ какъ я не полагаюсь на свою память, послѣ такого продолжительнаго промежутка времени. Сказать по правдѣ, отвѣтъ его меня нѣсколько смутилъ, потому что онъ прислалъ мнѣ подробные мемуары о всей своей жизни, гдѣ онъ лишь мѣстами говоритъ о м-рѣ Баллантри, а больше распространяется о самомъ себѣ и не всегда (по моему крайнему разумѣнію) къ собственной выгодѣ.
Онъ просилъ меня въ письмѣ, чтобы я нашелъ издателя для его мемуаровъ послѣ того, какъ воспользуюсь ими по своему усмотрѣнію, и я полагаю, что всего лучше будетъ какъ для моихъ цѣлей, такъ и въ смыслѣ исполненія его желаній, если я напечатаю цѣликомъ нѣкоторые отрывки изъ его мемуаровъ. Такимъ образомъ, читатели получатъ весьма правдивый разсказъ о нѣкоторыхъ важныхъ вопросахъ. Первый отрывокъ я выбралъ какъ разъ такъ, чтобы онъ могъ замѣнить собой то, что намъ передавалъ кавалеръ изустно, за бутылкой вина въ залѣ Дэрисдира. но вы, конечно, поймете, что онъ представилъ милорду факты не въ ихъ неприглядной и грубой наготѣ, но пріукрашенными.
III. Отрывокъ изъ мемуаровъ кавалера Борка.
...Я оставилъ Рутверъ (врядъ-ли стоитъ даже объ этомъ упоминать) съ большимъ удовольствіемъ, чѣмъ туда пріѣхалъ; самъ ли я заблудился, или товарищи покинули меня, но только вскорѣ я очутился одинъ въ этой пустынѣ. Это обстоятельство было мнѣ крайне непріятно, потому что я не зналъ ни этой отвратительной мѣстности, ни ея дикихъ обитателей, а послѣднее отступленіе еще усилило непопулярность насъ, ирландцевъ. Я размышлялъ о своей злосчастной судьбѣ, какъ вдругъ увидѣлъ другаго всадника на холмѣ, котораго сначала принялъ за привидѣніе, такъ какъ мы всѣ считали, что онъ палъ въ битвѣ при Куллоденѣ, то былъ м-ръ Баллантри, старшій сынъ милорда Дэрисдира, юный нобльменъ рѣдкой храбрости и талантовъ и созданный природой служить украшеніемъ двора или собирать лавры на полѣ битвы. Наша встрѣча была пріятна обоимъ, такъ какъ онъ былъ одинъ изъ немногихъ шотландцевъ, относившихся къ ирландцамъ съ уваженіемъ, и кромѣ того могъ быть мнѣ весьма полезенъ въ моемъ бѣгствѣ.
Но обстоятельство, послужившее главнымъ основаніемъ для нашей дружбы, само по себѣ такъ же романично, какъ любая изъ басенъ о королѣ Артурѣ.
То было на другой день послѣ нашего бѣгства, когда мы провели ночь подъ дождемъ, на склонѣ холма. Случилось, что мимо насъ прошелъ по той же дорогѣ одинъ человѣкъ по имени Аленъ-Блокъ Стюартъ, который былъ на ножахъ съ моимъ спутникомъ. Они обмѣнялись очень невѣжливыми выраженіями, и Стюартъ предложилъ м-ру Баллантри сойти съ лошади и вступить въ поединокъ.
-- Видите ли, м-ръ Стюартъ, сказалъ Баллантри. Въ настоящую минуту я предпочитаю пуститься съ вами на перегонки.
И съ этими словами пришпорилъ коня.
Стюартъ съ милю бѣжалъ за нами, и конечно, это было большимъ ребячествомъ съ его стороны; и я не могъ не посмѣяться, когда, оглянувшись назадъ, увидѣлъ, какъ онъ стоялъ, приложивъ руку къ груди и едва переводя духъ отъ усталости.
-- Однако,-- не могъ я удержаться, чтобы не сказать своему спутнику,-- я бы не заставилъ бѣжать за собой человѣка, который хотѣлъ со мной драться, и не давъ ему удовлетворенія. Это забавная шутка, но не хорошая.
Онъ повернулся ко мнѣ.
-- Я доказываю свою храбрость уже тѣмъ, что ѣду рядомъ съ самымъ непопулярнымъ человѣкомъ въ Шотландіи.
-- О! отвѣчалъ я, я могъ бы показать вамъ въ зеркалѣ другаго, еще болѣе непопулярнаго человѣка, чѣмъ я. Но если вамъ не нравится мое общество, то можете поискать себѣ другаго спутника.
-- Полковникъ Боркъ, возразилъ онъ, не будемъ ссориться и позвольте мнѣ вамъ замѣтить, что я совсѣмъ не изъ терпѣливыхъ людей.
-- Я самъ такъ же нетерпѣливъ, какъ и вы, сказалъ я, было бы вамъ извѣстно.
-- Въ такомъ случаѣ, проговорилъ онъ, пріостанавливая коня, мы далеко не уѣдемъ. А потому я предлагаю одно изъ двухъ: или поссориться и разойтись, или обязаться все переносить терпѣливо другъ отъ друга.
-- Какъ два брата? сказалъ я.
-- Я не говорилъ такой глупости, отвѣтилъ онъ; у меня есть братъ, но я о немъ столько же думаю, какъ о прошлогоднемъ снѣгѣ. Но если мы должны вмѣстѣ спасаться бѣгствомъ, то дадимъ слово другъ другу вести себя дикарями и пусть каждый поклянется, что не будетъ ни обижаться, ни осуждать другаго. Я по натурѣ человѣкъ довольно вспыльчивый и не люблю притворяться добродѣтельнымъ.
-- О! я такъ же вспыльчивъ, какъ и вы; въ жилахъ у Френсиса Борка течетъ не парное молоко. Но что же мы выберемъ? вражду или дружбу?
-- Бросимъ жребій, это будетъ всего лучше.
Предложеніе было черезъ-чуръ рыцарское, чтобы не плѣнить мое воображеніе, и какъ это ни покажется страннымъ для современныхъ джентльменовъ, но мы предоставили полкронѣ рѣшить (точно пара древнихъ паладиновъ), перерѣжемъ ли мы другъ другу горло, или будемъ закадычными друзьями. Болѣе романическое обстоятельство рѣдко можно встрѣтить, и это одинъ изъ пунктовъ въ моихъ мемуарахъ, по которому мы можемъ судить, что древнія сказки Гомера и другихъ поэтовъ остаются вѣрными и по сіе время... по крайней мѣрѣ въ томъ, что касается благородныхъ людей. Полкрона возвѣстила миръ, и мы пожали другъ другу руки.
Послѣ того мой спутникъ объяснилъ мнѣ, что именно заставило его бѣжать отъ м-ра Стюарта, и объясненіе безъ сомнѣнія доказывало его политическій тактъ. Слухи объ его смерти были для него очень выгодны; а такъ какъ м-ръ Стюартъ узналъ его, то сталъ для него опаснымъ, а потому онъ избралъ самый короткій путь заткнуть этому джентльмену глотку.
-- Аленъ Блокъ слишкомъ тщеславный человѣкъ, чтобы разсказать про себя такую исторію.
Послѣ полудня мы добрались до берега того залива, къ которому направлялись, и тамъ стоялъ корабль, только-что бросившій якорь. То былъ Sainte-Marie-des-Anges изъ порта Hayrede-Grace. Баллантри, послѣ того какъ мы потребовали лодку, спросилъ меня: знаю ли я капитана. Я отвѣчалъ ему, что онъ мой соотечественникъ и честнѣйшій человѣкъ, но, боюсь, не изъ очень храбрыхъ.
-- Не бѣда, отвѣтилъ онъ, тѣмъ не менѣе ему надо будетъ сообщить правду.
Я спросилъ его: хочетъ ли онъ этимъ сказать, что разскажетъ о проигранной битвѣ? вѣдь если капитанъ узнаетъ, что мы разбиты, то тотчасъ же снимется съ якоря.
-- А хотя бы и такъ! сказалъ онъ; прибѣгать къ оружію теперь было бы безполезно.
-- Милый мой, отвѣтилъ я, кто вамъ говоритъ про оружіе? Но вѣдь должны же мы подумать о своихъ друзьяхъ. Они навѣрно прибудутъ вслѣдъ за нами, быть можетъ, самъ принцъ, и если корабль уплыветъ, то много драгоцѣнныхъ жизней погибнетъ.
-- Но вѣдь жизнь капитана и экипажа тоже чего-нибудь да стоитъ, отвѣтилъ Баллантри.
Но я заявилъ, что это пустыя отговорки и что я ни за что не хочу, чтобы капитану говорили правду; и тутъ Баллантри далъ мнѣ остроумный отвѣтъ, ради котораго (а также и потому, что меня самого осуждали за этотъ пассажъ съ Sainte-Marie des-Anges) я и записалъ весь разговоръ, какъ онъ происходилъ.
-- Франкъ, сказалъ онъ, вспомни нашъ уговоръ. Я небуду мѣшать тебѣ держать языкъ за зубами и даже приглашаю тебя къ этому; а ты не долженъ мѣшать мнѣ говорить.
Я не могъ не разсмѣяться, хотя продолжалъ выставлять ему на видъ, что изъ этого можетъ произойти.
-- А чортъ ли мнѣ въ томъ, что произойдетъ, отрѣзалъ этотъ безпутный малый. Я всегда дѣлаю то, что хочу.
Какъ хорошо извѣстно, мое предсказаніе оправдалось. Лишь только капитанъ услышалъ вѣсть о пораженіи, какъ снялся съ якоря и вышелъ въ открытое море, и до наступленія утра мы уже были въ Гретъ-Минхѣ.
Корабль былъ очень старъ; а шкиперъ, хотя и честнѣйшій изъ людей (и тоже ирландецъ), но вмѣстѣ съ тѣмъ и неспособнѣйшій. Вѣтеръ дулъ отчаянно, а море бурлило до-нельзя. Весь день мы почти ничего не ѣли и не пили и рано улеглись спать; ночью же буря разыгралась не на шутку. Насъ пробудилъ шумъ вѣтра и топотъ ногъ матросовъ на палубѣ; я подумалъ, что наступилъ мой послѣдній часъ, и страхъ мой усилился отъ того, что Баллантри потѣшался надъ моими молитвами.
Впродолженіи трехъ дней мы лежали въ потемкахъ, въ своей каютѣ и грызли только сухари. На четвертый, вѣтеръ стихъ, оставивъ корабль безъ мачтъ и съ оборванными снастями. Капитанъ не имѣлъ никакого понятія о томъ, куда насъ загнало бурей: онъ ничего ровно не смыслилъ въ своемъ дѣлѣ и только взывалъ къ св. Дѣвѣ. Вся наша надежда заключалась въ томъ, что насъ подберетъ какой-нибудь корабль, да и то, еслибы онъ оказался англійскимъ, то намъ съ Баллантри пришлось бы плохо.
Пятый и шестой день мы безпомощно носились по волнамъ. На седьмой показался вдали парусъ, и мы обрадовались, завидя на горизонтѣ небольшой корабль и замѣтя, что онъ направляется въ нашу сторону. Но наша радость длилась не долго,-- потому что, когда онъ нагналъ насъ и спустилъ лодку, то она немедленно наполнилась растрепанными и растерзанными людьми, которые играли пѣсни и ругались и вскочили къ намъ на палубу съ обнаженными ножами. Ихъ предводитель былъ ужасный негодяй съ вымазаннымъ сажею лицомъ и завитыми усами, по имени Тичъ -- извѣстнѣйшій пиратъ. Онъ ураганомъ носился по палубѣ, неистовствуя и вопя, что его зовутъ Сатаной, а корабль его "Адомъ".
Въ немъ было что-то напоминавшее капризнаго ребенка или помѣшаннаго человѣка, поразившее меня. Я шепнулъ Баллантри, что соглашусь поступить къ нимъ въ шайку и только молю Бога, чтобы у нихъ былъ недостатокъ въ людяхъ. Баллантри одобрилъ мое рѣшеніе кивкомъ головы.
-- Послушайте, сказалъ я м-ру Тичу, если вы Сатана, то вотъ вамъ чортъ.
Эти слова ему понравились, и Баллантри, я и еще двое другихъ (упоминаю объ этомъ коротко, чтобы не вдаваться въ тяжелыя подробности) были приняты въ число экипажа, а остальныхъ вмѣстѣ со шкиперомъ побросали въ море. Въ первый разъ я присутствовалъ при такомъ зрѣлищѣ, и сердце у меня замерло. М-ръ Тичъ или одинъ изъ его подручныхъ обратилъ вниманіе на мое блѣдное лицо съ угрожающимъ видомъ.
Я нашелъ въ себѣ силы прокричать какое-то ругательство, и это спасло мою жизнь. Но ноги подгибались подо мной, когда я сходилъ въ лодку вмѣстѣ съ этими разбойниками, и только благодаря своему ирландскому языку могъ я шутить и острить, несмотря на внутренній ужасъ.
Благодареніе Богу, на кораблѣ пирата оказалась скрипка, и не успѣлъ я ее увидѣть, какъ завладѣлъ ею и въ качествѣ музыканта имѣлъ неописанное счастіе заслужить ихъ благоволеніе. Пѣвчая ворона -- прозвали они меня; но мнѣ было все-равно, какъ они меня ни величаютъ, лишь бы шкура была цѣла.
Не могу описать, что-за адъ въ самомъ дѣлѣ былъ этотъ корабль; но командиромъ на немъ былъ помѣшанный, и его можно было бы назвать пловучимъ Бедламомъ. Пьянство, пѣніе пѣсенъ, драка, пляска -- экипажъ никогда не бывалъ трезвымъ весь заразъ и бывали дни, въ дурную погоду, когда мы всѣ могли пойти ко дну, или же попадись королевскому кораблю -- то не могли бы оказать никакого сопротивленія.
Разъ или два намъ попадалось на пути судно, и если мы были хоть частію трезвы, то губили его -- прости насъ Господи! а если были всѣ пьяны, то оно уходило отъ насъ, и я благословлялъ въ душѣ всѣхъ святыхъ угодниковъ. Тичъ управлялъ кораблемъ,-- если только можно назвать управленіемъ такую безурядицу,-- посредствомъ страха, который внушалъ и, сколько я замѣтилъ, очень гордился своимъ положеніемъ.
Въ самомъ дѣлѣ: чѣмъ долѣе мы живемъ на свѣтѣ, тѣмъ болѣе убѣждаемся въ проницательности Аристотеля и другихъ философовъ; и хотя я всю жизнь свою стремился къ законнымъ отличіямъ, но положа руку на сердце и доживъ до конца своего поприща, объявляю, что ни одно -- ни даже самая жизнь -- не стоили, чтобы имъ было принесено въ жертву чувство собственнаго достоинства.
Много времени прошло, прежде чѣмъ я могъ конфиденціально переговорить съ Баллантри; но наконецъ одной ночью мы сошлись на бугшпритѣ въ то время, какъ остальные были чѣмъ-то заняты и стали жаловаться на свое положеніе.
-- Только святые могутъ выручить насъ, говорилъ я.
-- Я совсѣмъ инаго мнѣнія, отвѣчалъ Баллантри, и намѣреваюсь выручить себя. Этотъ Тичъ -- ничтожнѣйшее созданіе, мы никакого барыша отъ него не видѣли, и каждую минуту подвергаемся опасности быть захваченными. А я вовсе не намѣренъ, прибавилъ онъ, разыгрывать пирата задаромъ или быть закованнымъ въ цѣпи безвинно.
И сообщилъ мнѣ, что составилъ планъ дисциплинировать команду, и этимъ обезпечить пока нашу безопасность, а затѣмъ уже дать имъ надежду на избавленіе, когда они наживутъ столько добра, что имъ можно будетъ разойтись въ разныя стороны и покончить съ пиратствомъ.
Я откровенно признался ему, что нервы мои очень потрясены окружающими ужасами и чтобы онъ на меня не разсчитывалъ.
-- Меня не легко запугать, объявилъ онъ, и не легко оставить въ дуракахъ.
Нѣсколько дней спустя произошелъ случай, который чуть было не погубилъ всѣхъ насъ и служитъ наилучшимъ доказательствомъ безумія, съ какимъ велось наше дѣло. Мы всѣ были довольно пьяны, и кто-то изъ полоумныхъ высмотрѣлъ парусъ вдали, а Тичъ не глядя приказалъ гнаться за нимъ, и мы всѣ приготовили оружіе и стали хвастаться, какихъ натворимъ сейчасъ ужасовъ. Я хлопоталъ пуще всѣхъ и все время смѣшилъ ихъ ирландскими прибаутками.
-- Выкинуть флагъ, закричалъ Тичъ. Покажемъ силу чортову...
Это было просто дурацкое хвастовство и могло лишить насъ дорогаго приза. Но я подумалъ, что не мое дѣло разсуждать и развернулъ чортовъ флагъ.
Баллантри выступилъ въ эту минуту впередъ съ улыбкой на губахъ.
-- Знаешь ли ты, пьяный песъ, что ты гонишься за королевскимъ кораблемъ? обратился онъ къ Тичу.
Тичъ завопилъ, что онъ вретъ, но тѣмъ не менѣе побѣжалъ къ больверку, и всѣ побѣжали за нимъ. Никогда въ жизни не видѣлъ я, чтобы столько пьяныхъ людей вдругъ отрезвились.