Спенсер Герберт
О справедливости

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    (Justice).
    I. Этика животныхъ.
    II. Дочеловѣческая справедливость.
    III. Человѣческая справедливость.
    IV. Чувство справедливости.
    V. Идея справедливости.
    Текст издания: журнал "Русская Мысль", кн.V, 1890.

   

О справедливости.

(Статья Герберта Спенсера изъ "The Nineteenth Century", мартъ и апрѣль 1890 г.).

   Въ январской книгѣ Nineteenth Century {Русская Мысль, кн. III.} я упомянулъ мимоходомъ, что "если мнѣ удастся окончить IV часть Началъ этики, трактующую о "справедливости", изъ которой въ настоящее время написаны только первыя главы, тогда я надѣюсь остановиться надлежащимъ образомъ на отношеніяхъ между этикою въ прогрессивномъ состояніи и этикою въ томъ состояніи, которое есть цѣль прогресса,-- цѣль, всегда долженствующая быть признанной, хотя она не можетъ быть достигнута на самомъ дѣлѣ". Эти главы были написаны приблизительно годъ тому назадъ.
   Такъ какъ можетъ случиться, что отдѣлъ, къ которому онѣ относятся, никогда не будетъ доведенъ до конца, или же что окончаніе его надолго будетъ отложено и такъ какъ тема, затронутая въ нихъ, подвергается обсужденію въ настоящее время, то мнѣ пришло на мысль, что было бы, пожалуй, не безполезно напечатать ихъ теперь же. Поэтому я и помѣщаю ихъ здѣсь.
   

I.
Этика животныхъ.

   Лица, не читавшія перваго отдѣла этого сочиненія {Здѣсь дѣлается ссылка на Данныя этики.}, будутъ удивлены подобнымъ заглавіемъ. Но главы о Поведеніи вообще и объ Эволюціи въ поведеніи должны были показать тѣмъ, кто читалъ ихъ, что здѣсь подразумѣвается нѣчто такое, что можно признать животною этикой.
   Тамъ было показано, что поведеніе, о которомъ трактуетъ этика, не отдѣлимо отъ поведенія вообще, что высшее поведеніе -- это то, которое ведетъ къ величайшей продолжительности, широтѣ и полнотѣ жизни, и что, слѣдовательно, существуетъ поведеніе, свойственное каждому виду животныхъ, которое есть относительно хорошее поведеніе,-- поведеніе, относящееся къ этому виду, какъ поведеніе, нравственно одобряемое рами, относится къ человѣческому виду.
   Большинство людей думаетъ, что содержаніе этики составляетъ поведеніе, разсматриваемое какъ вызывающее одобреніе или осужденіе. Но главное содержаніе этики составляетъ поведеніе, разсматриваемое объективно, какъ производящее хорошіе или дурные результаты для самого субъекта или для другихъ, или же для самого субъекта и для другихъ.
   Даже тѣ, которые полагаютъ, что этика трактуетъ только о поведеніи, заслуживающемъ похвалы или порицанія, тѣмъ самымъ уже признаютъ животную этику, ибо извѣстныя дѣйствія животныхъ возбуждаютъ въ нихъ антипатію или симпатію. На самца, прилетающаго съ кормомъ для своей самки, когда она сидитъ на яйцахъ, они смотрятъ съ одобреніемъ; къ курицѣ, отказывающейся высиживать свои яйца, они питаютъ чувство отвращенія, между тѣмъ какъ они сочувствуютъ той, которая вступаетъ въ драку ради защиты своихъ цыплятъ.
   Эгоистическія, равно какъ и альтруистическія дѣйствія животныхъ распредѣляются на хорошія и дурныя. Если бѣлка собираетъ запасъ корма на зиму, то мы считаемъ, что она дѣлаетъ то, что должна дѣлать бѣлка, и, наоборотъ, если бѣлка изъ лѣни не дѣлаетъ запасовъ и умираетъ съ голоду, то мы считаемъ, что она несетъ заслуженное наказаніе за свою непредусмотрительность. Собаку, которая безъ борьбы уступаетъ кость другой собакѣ и убѣгаетъ, мы называемъ трусомъ,-- слово осужденія.
   Такимъ образомъ, очевидно, что дѣйствія, ведущія къ сохраненію дѣтенышей или особи, мы считаемъ хорошими по отношенію къ виду, и обратно.
   Только что указанные нами два разряда случаевъ альтруистическихъ и эгоистическихъ дѣйствій у животныхъ служатъ иллюстраціей для двухъ главныхъ и противуположныхъ принциповъ животной этики.
   Въ незрѣломъ возрастѣ получаемыя блага должны быть обратно пропорціональны тѣмъ способностямъ, которыми обладаетъ особь. Въ предѣлахъ семейной группы всего больше слѣдуетъ давать тому, кто всего меньше заслуживаетъ, если заслугу измѣрять достоинствомъ. Наоборотъ, по достиженіи зрѣлаго возраста блага должны измѣняться въ прямомъ отношеніи къ достоинству, достоинство же измѣряется приспособленностью къ условіямъ существованія. Плохо приспособленные должны претерпѣвать бѣдствія неприспособленности, а хорошо приспособленные -- извлекать выгоду изъ своей приспособленности.
   Вотъ тѣ два закона, съ которыми долженъ сообразоваться видъ въ цѣляхъ самосохраненія: Ограничивъ это предложеніе высшими типами (ибо въ низшихъ типахъ вся помощь, оказываемая родителями дѣтенышамъ, сводится къ тому, что они вмѣстѣ съ зародышемъ откладываютъ для нихъ небольшую долю питанія, въ результатѣ чего громадная смертность должна уравновѣшиваться громадною производительностью),-- ограничивъ, такимъ образомъ, предложеніе, говорю я, мы убѣдимся, что еслибъ блага, получаемыя дѣтенышами, были соотвѣтственны дѣятельной силѣ, то видъ исчезнулъ бы немедленно, и еслибъ блага, получаемыя взрослыми особями, были соотвѣтственны неспособности къ дѣятельности, то видъ исчезнулъ бы, выродившись въ теченіе немногихъ поколѣній (см. Principles of Sociology, § 322).
   Въ чемъ заключается этическая сторона этихъ принциповъ? Во-первыхъ, ими поддерживалась животная жизнь всѣхъ видовъ, кромѣ самыхъ низшихъ. За исключеніемъ первичныхъ животныхъ (Protozoa), среди которыхъ ихъ дѣйствіе почти непримѣтно, мы видимъ, что безъ даровыхъ благъ дѣтенышамъ и заслуженныхъ благъ взрослымъ особямъ жизнь не могла бы продолжаться.
   Во-вторыхъ, въ силу этихъ принциповъ, жизнь постепенно развилась въ высшія формы. Благодаря заботамъ о дѣтенышахъ, все возроставшимъ по мѣрѣ совершенствованія организаціи, и благодаря переживанію наиболѣе приспособленныхъ изъ взрослыхъ особей въ борьбѣ, все болѣе и болѣе обострявшейся по мѣрѣ совершенствованія организаціи, постоянно вырабатывалось превосходство однихъ надъ другими и дѣлалось возможнымъ дальнѣйшее совершенствованіе.
   Съ другой стороны, несомнѣнно, что эти самоотверженныя заботы о молодыхъ особяхъ и эта борьба за существованіе среди взрослыхъ были причиною хищничества и смерти отъ истощенія, ознаменовавшихъ эволюцію жизни съ самаго ея начала. Точно такъ же несомнѣнно, что на процессахъ, возникающихъ изъ сообразованія съ этими принципами, лежитъ отвѣтственность въ порожденіи безпощадныхъ паразитовъ, формы которыхъ превосходятъ своею численностью всѣхъ другихъ животныхъ.
   Для тѣхъ, кто составилъ себѣ пессимистическій взглядъ на животную жизнь вообще, разсмотрѣніе этихъ принциповъ можетъ, конечно, имѣть результатомъ только чувство неудовольствія. Но для тѣхъ, кто составилъ себѣ оптимистическій или меліористическій взглядъ на жизнь вообще и кто принимаетъ постулатъ гедонизма, разсмотрѣніе этихъ принциповъ должно имѣть слѣдствіемъ большее или меньшее чувство удовлетворенія, а осуществленіе ихъ должно быть ими одобрено въ этическомъ смыслѣ.
   Говоря иначе, эти принципы или представляютъ, согласно господствующему вѣрованію, проявленія Божественной воли, или указываютъ, согласно агностическому вѣрованію, тотъ способъ, которымъ дѣйствуетъ по всей вселенной непознаваемая сила, и въ томъ и другомъ случаѣ они имѣютъ вытекающее отсюда оправданіе.
   Но для настоящихъ цѣлей достаточно будетъ, не вдаваясь здѣсь въ окончательное обсужденіе вопроса объ отношеніяхъ пессимизма къ оптимизму, выступить съ гипотетическимъ постулатомъ и ограничить его однимъ какимъ-нибудь видомъ. Если желательно сохраненіе и благосостояніе такого вида, то отсюда неизбѣжно проистекаетъ одинъ крайне общій выводъ, а изъ этого послѣдняго три менѣе общихъ вывода.
   Крайне общій выводъ состоитъ въ томъ, что сохраненіе вида обязательно имѣетъ перевѣсъ надъ сохраненіемъ особи. Несомнѣнно, что видъ существуетъ лишь какъ совокупность особей, и несомнѣнно, что, вслѣдствіе этого, благосостояніе вида есть цѣль, которой должно служить лишь макъ цѣли, служащей благополучію особей. Но такъ какъ исчезновеніе вида, означающее исчезновеніе всѣхъ особей, предполагаетъ безусловную неудачу въ достиженіи цѣли, тогда какъ при исчезновеніи особей, хотя и принимающемъ большіе размѣры, можетъ устоять нѣкоторое число, способное черезъ продолженіе вида сдѣлать эту цѣль осуществимою въ будущемъ, то сохраненіе особи должно въ извѣстной степени, измѣняющейся сообразно съ обстоятельствами, быть подчинено сохраненію вида, гдѣ они сталкиваются между собою. Слѣдующія отсюда заключенія таковы:
   Во-первыхъ, взрослыя особи должны сообразоваться съ закономъ, по которому получаемыя ими блага прямо пропорціональны имѣющимся у нихъ заслугамъ, если измѣрять заслуги способностью къ самопропитанію. Ибо въ противномъ случаѣ видъ долженъ страдать двояко. Онъ долженъ страдать непосредственно, вслѣдствіе жертвъ, приносимыхъ болѣе, сильными особями менѣе сильнымъ, что влечетъ за собою общее уменьшеніе благосостоянія, и онъ долженъ страдать косвенно, способствуя умноженію менѣе сильныхъ и тѣмъ самымъ препятствуя умноженію болѣе сильныхъ особей и приходя къ послѣдовательному общему вырожденію, которое, если оно будетъ продолжаться, должно кончиться вымираніемъ.
   Во-вторыхъ, въ раннюю пору жизни, прежде чѣмъ сдѣлалось возможнымъ самопропитаніе, а также и тогда, когда оно можетъ достигаться лишь отчасти, оказываемая помощь должна быть всего значительнѣе тамъ, гдѣ представляемое достоинство всего меньше,-- получаемыя блага должны быть обратно пропорціональны имѣющимся заслугамъ, заслуги же измѣряются способностью къ самопропитанію. Если дѣтеныши не будутъ получать даровыхъ благъ, сначала безъ всякаго ограниченія, а затѣмъ ограниченныхъ черезъ постепенное уменьшеніе ихъ по мѣрѣ достиженія зрѣлости, видъ долженъ исчезнуть вслѣдствіе вымиранія своихъ дѣтенышей. Здѣсь, конечно, требуется соразмѣрное самоподчиненіе взрослыхъ.
   Въ-третьихъ, къ этому самоподчиненію, которое влекутъ за собой родственныя отношенія, въ извѣстныхъ случаяхъ присоединяется дальнѣйшее самоподчиненіе. Если, въ силу строенія вида и условій его существованія, частичныя или полныя жертвы нѣкоторыхъ изъ его особей настолько способствуютъ благосостоянію вида, что масса его поддерживается лучше, чѣмъ это могло бы быть при другихъ обстоятельствахъ, тогда является оправданіе для подобныхъ жертвъ.
   Таковы тѣ законы, съ какими долженъ сообразоваться видъ для поддержанія своей жизни; и если мы предположимъ, что желательно сохраненіе какого-либо отдѣльнаго вида, тогда возникнетъ для него обязательство сообразоваться съ этими законами, которые мы можемъ назвать, соотвѣтственно разсматриваемому случаю, gwtm-этическими или этическими.
   

II.
Дочеловѣческая справедливость.

   Изъ двухъ существенныхъ, но противуположныхъ принциповъ дѣйствія, при соблюденіи которыхъ сохраняется каждый видъ, мы имѣемъ здѣсь дѣло только со вторымъ. Минуя законъ семьи, какъ совокупности взрослыхъ особей и дѣтенышей, мы должны теперь подвергнуть исключительному разсмотрѣнію законъ вида, какъ совокупности однѣхъ взрослыхъ особей.
   Мы видѣли, что законъ этотъ заключается въ томъ, что особи, обладающія наибольшимъ достоинствомъ, если измѣрять достоинство приспособленностью ихъ къ условіямъ существованія, должны пользоваться наибольшими благами, и что низшія особи должны получать меньшія блага или претерпѣвать большія бѣдствія, или нести на себѣ и тотъ, и другой результатъ,-- законъ, имѣющій своимъ выводомъ съ біологической точки зрѣнія переживаніе наиболѣе приспособленныхъ. Изложенный въ этическихъ выраженіяхъ, этотъ законъ гласитъ, что каждая особь должна подлежать слѣдствіямъ своей собственной природы и вытекающаго отсюда поведенія. На пространствѣ всей дочеловѣческой жизни этотъ законъ держится безъ ограниченія, ибо не существуетъ никакихъ вліяній, которыя могли бы нарушить отношеніе между поведеніемъ и его слѣдствіемъ среди взрослыхъ особей.
   Для того, чтобы вполнѣ оцѣнить важность этого закона, намъ будетъ полезно остановиться на минуту и разсмотрѣть аналогичный законъ, или, вѣрнѣе, тотъ же законъ, проявляемый въ другой сферѣ. Помимо того, что онъ обнаруживается въ отношеніяхъ среди членовъ вида, хорошо или плохо питаемыхъ, соотвѣтственно ихъ хорошо приспособленной или плохо приспособленной дѣятельности, онъ обнаруживается и въ отношеніяхъ частей каждаго организма другъ къ другу.
   Каждый мускулъ, каждая внутренность, каждая железка получаютъ количество крови, соразмѣрное съ ихъ функціей. Если они мало работаютъ, то получаютъ плохое питаніе и истощаются; если они много работаютъ, то получаютъ хорошее питаніе и ростутъ. Это равновѣсіе траты въ дѣйствіи и вознагражденія въ питаніи производитъ, въ то же время, равновѣсіе относительныхъ силъ въ частяхъ организма, такъ что организмъ, какъ цѣлое, оказывается приспособленнымъ къ существованію, если соотношенія его частей постоянно приноравливаются къ требованіямъ. И этотъ принципъ само приспособленія въ каждой особи, очевидно, параллеленъ тому принципу самоприспособленія, благодаря которому видъ, какъ цѣлое, сохраняетъ свою приноровленность къ средѣ. Ибо лучшее питаніе и большая производительность, выпадающія на долю тѣхъ членовъ вида, силы которыхъ и вытекающая изъ нихъ дѣятельность наиболѣе приноровлены къ потребностямъ, въ соединеніи съ худшимъ питаніемъ самой особи и дѣтенышей, сопровождающимъ менѣе приноровленныя силы и дѣятельности имѣютъ своимъ результатомъ такой выдающійся ростъ вида, какой ведетъ всего вѣрнѣе къ его переживанію среди окружающихъ условій.
   И такъ, вотъ законъ дочеловѣческой справедливости, что каждая особь должна получать блага и претерпѣвать бѣдствія, проистекающія изъ ея собственной природы и согласнаго съ ней поведенія.
   Но дочеловѣческая справедливость крайне несовершенна какъ въ общемъ, такъ и въ частностяхъ.
   Въ общемъ она несовершенна въ томъ смыслѣ, что существуютъ безчисленные виды, питаніе которыхъ зависитъ отъ полнаго истребленія другихъ видовъ, а это полное истребленіе предполагаетъ, что у видовъ, служащихъ добычей, отношенія между поведеніемъ и слѣдствіемъ его такъ часто нарушаются, что прочно поддерживаться они могутъ лишь въ весьма немногихъ особяхъ. Правда, что въ подобныхъ случаяхъ преждевременная утрата жизни, претерпѣваемая отъ враговъ почти всѣми членами вида, должна разсматриваться какъ результатъ ихъ природы -- ихъ неспособности бороться съ гибельными вліяніями, которымъ они подвергаются. Но мы вправѣ признать ту-истину, что насильственное пресѣченіе громаднаго большинства жизней даннаго вида показываетъ, что справедливость, понимаемая такъ, какъ это было выше изложено, обнаруживается въ немъ лишь въ слабой степени.
   Дочеловѣческая справедливость крайне несовершенна въ частностяхъ въ томъ смыслѣ, что отношеніе между поведеніемъ и его слѣдствіемъ нарушается въ громадныхъ размѣрахъ случайностями,-- такого рода случайностями, которыя безъ разбора обрушиваются на низшихъ и на высшихъ особей. Сюда относятся безчисленные случаи смерти, происходящіе отъ суровости климата и по большей части постигающіе лучшихъ членовъ вида наравнѣ съ худшими. Сюда относятся другіе безчисленные случаи смерти, происходящіе отъ скудости пищи и уносящіе хорошихъ членовъ почти въ одинаковой мѣрѣ съ плохими. Затѣмъ, среди низшихъ типовъ, смерть причиняютъ враги, дѣйствующіе такимъ образомъ, что какъ лучшія, такъ и худшія особи оказываются ихъ жертвами. И то же самое замѣчается при набѣгахъ паразитовъ, нерѣдко крайне пагубныхъ. Они такъ же смѣло нападаютъ на самыхъ совершенныхъ особей, какъ и на наименѣе совершенныхъ, и такъ же часто истребляютъ ихъ.
   Высокая степень размноженія, требуемая для уравновѣшенія громадной смертности среди низшихъ животныхъ, сразу показываетъ намъ, что долгое переживаніе не обезпечивается у нихъ превосходствомъ, и что, такимъ образомъ, дочеловѣческая справедливость, состоящая въ непрерывномъ воспріятіи результатовъ поведенія, поддерживается индивидуально лишь въ немногихъ случаяхъ.
   И здѣсь мы подходимъ къ истинѣ, имѣющей большое значеніе,-- къ той истинѣ, что дочеловѣческая справедливость становится болѣе рѣшительной по мѣрѣ того, какъ организація становится выше.
   Будетъ ли та или другая муха поймана ласточкой, схватитъ ли фараjнова мышь ту или другую изъ выведенныхъ въ одно время гусеницъ, будетъ ли въ стаѣ сельдей та или другая сельдь проглочена китообразнымъ животнымъ, это -- событіе, совершенно независимое отъ индивидуальной особенности: хорошіе и плохіе обращики подлежатъ одинаковой участи. Высшіе типы животныхъ находятся въ иныхъ условіяхъ. Острота чувствъ, чуткость, проворство дѣлаютъ какое-либо единичное плотоядное особенно способнымъ къ обезпеченію себѣ добычи. Въ стадѣ травоядныхъ, та особь, которая одарена самымъ острымъ слухомъ, самымъ зоркимъ глазомъ, самымъ тонкимъ чутьемъ или наибольшею быстротой, болѣе чѣмъ всѣ другія имѣетъ шансы спастись.
   Очевидно, что чѣмъ выше умственныя и физическія свойства вида и, слѣдовательно, чѣмъ бблыцею онъ обладаетъ способностью бороться съ случайностями среды, тѣмъ менѣе продолженіе жизни каждой особи зависитъ отъ случайностей, отъ которыхъ она не можетъ предохранить себя. И очевидно, что по мѣрѣ того, какъ становится замѣтнымъ этотъ результатъ общаго превосходства, становятся чувствительными и результаты частнаго превосходства. Индивидуальныя различія дарованій играютъ большую роль въ опредѣленіи индивидуальной судьбы. Здѣсь -- недостаточность какой-либо способности сокращаетъ жизнь, тамъ -- болѣе значительное дарованіе удлиняетъ ее. Это значитъ, что особи испытываютъ съ большею полнотой результатъ своей собственной природы,-- справедливость является болѣе рѣшительной.
   У животныхъ, ведущихъ одинокую жизнь, характеръ дочеловѣческой справедливости, такимъ образомъ, достаточно выраженъ; но, переходя къ животнымъ общежительнымъ, мы усматриваемъ присутствіе въ ней новаго элемента.
   Простая ассоціація, подобная ассоціаціи овецъ или оленей, выгодна для особи и для вида лишь въ силу той болѣе дѣйствительной защиты, которая проистекаетъ отъ превосходства множества глазъ, ушей и носовъ надъ глазами, ушами и носомъ одной только особи. Благодаря тому, что тревога поднимается живѣе, всѣ извлекаютъ пользу изъ чувствъ наиболѣе тонко организованныхъ особей. Тамъ, гдѣ эта кооперація, которую мы можемъ назвать пассивной, возвышается до степени активной коопераціи, какъ, напримѣръ, среди грачей., гдѣ одинъ изъ стаи, сторожитъ другихъ, пока они ѣдятъ, или среди бобровъ, гдѣ извѣстное число работаетъ сообща надъ постройкою плотинъ, или среди волковъ, гдѣ, благодаря плану нападенія, опредѣляющему различныя роли каждой особи, удается поймать добычу, тогда какъ въ противномъ случаѣ она осталась бы не пойманной,-- тамъ еще большая выгода получается особями и видомъ. И, говоря вообще, мы можемъ сказать, что общежительномъ и болѣе или менѣе активная кооперація устанавливаются въ томъ или другомъ видѣ лишь потому, что онѣ для него выгодны, такъ какъ, въ противномъ случаѣ, переживаніе наиболѣе приспособленныхъ должно воспрепятствовать ихъ установленію.
   Но замѣтьте теперь, что эта выгодная ассоціація оказывается возможною лишь при соблюденіи извѣстныхъ условій. Дѣйствія, направленныя къ самопропитанію и совершаемыя каждою особью, совершаются болѣе или менѣе въ присутствіи другихъ, совершающихъ подобныя же дѣйствія, а это ведетъ къ большему или меньшему столкновенію. Если столкновеніе значительно, то оно можетъ сдѣлать ассоціацію невыгодной. Для того, чтобы ассоціація была выгодна, дѣйствія должны быть стѣснены до такихъ предѣловъ, которые оставляли бы въ балансѣ долю выгоды. Иначе переживаніе наиболѣе приспособленныхъ истребитъ ту разновидность, въ которой зарождается ассоціація.
   Здѣсь встрѣчаемся мы, слѣдовательно, съ дальнѣйшимъ факторомъ въ дочеловѣческой справедливости. Каждая особь, получающая блага и претерпѣвающая бѣдствія, какъ результаты своей собственной природы и согласнаго съ ней поведенія, должна подчинять это поведете извѣстному стѣсненію для того, чтобы не препятствовать въ сильной степени тѣмъ дѣйствіямъ, которыми всякая другая особь достигаетъ благъ или навлекаетъ на себя бѣдствія. Среднее поведеніе не должно заключать въ себѣ нападеній, способныхъ по своимъ размѣрамъ причинять злополучія, которыя перевѣшивали бы благо, достигаемое при посредствѣ коопераціи. Такимъ образомъ, къ положительному элементу въ дочеловѣческой справедливости присоединяется у животныхъ общежительныхъ элементъ отрицательный.
   Необходимость соблюденія того условія, что каждый членъ группы, преслѣдуя цѣль самопропитанія и пропитанія дѣтенышей, не долженъ серьезно препятствовать одинаковымъ стремленіямъ другихъ, настолько ощущается тамъ, гдѣ установлена ассоціація, что воспитываетъ видъ въ этомъ направленіи. Злополучія, испытываемыя отъ времени до времени, когда нарушаются предѣлы, постоянно вліяютъ на всѣхъ такимъ образомъ, что вызываютъ уваженіе къ предѣламъ, и съ теченіемъ времени это уваженіе становится природною чертой вида. Ибо очевидно, что неуваженіе къ предѣламъ, если оно достигаетъ значительныхъ и общихъ размѣровъ, производитъ распаденіе группы. Только тѣ разновидности могутъ остаться общежительными разновидностями, въ которыхъ есть наслѣдственная склонность къ поддержанію предѣловъ.
   Однакожь, далѣе возникаетъ такое общее сознаніе необходимости поддерживать предѣлы, что нарушители ихъ подвергаются наказаніямъ -- не только со стороны обиженныхъ членовъ группы, но и со стороны группы, какъ цѣлаго. Слонъ роіесъ (слонъ-бродяга, всегда отличающійся необыкновенною злобой) былъ изгнанъ изъ стада, безъ сомнѣнія, вслѣдствіе поведенія, наносившаго ущербъ остальнымъ,-- вѣроятно, агрессивнаго. Говорятъ, что изъ колоніи бобровъ удаляютъ лѣниваго члена и, такимъ образомъ, не допускаютъ его пользоваться плодами трудовъ, въ которыхъ онъ не принимаетъ участія,-- разсказъ, получающій еще большую достовѣрность отъ того факта, что рабочія пчелы умерщвляютъ трутней, когда въ нихъ нѣтъ болѣе надобности. Свидѣтельства наблюдателей въ различныхъ странахъ показываютъ, что стая воронъ, послѣ продолжительнаго и шумнаго совѣщанія, предаетъ немедленной казни члена-обидчика. Одинъ очевидецъ утверждаетъ, что если пара грачей таскаетъ сучья изъ сосѣднихъ гнѣздъ, то ея собственное гнѣздо разрывается въ клочья остальными грачами.
   И такъ, мы видимъ здѣсь, что апріорное условіе гармонической коопераціи является въ сознаніи чѣмъ-то вродѣ закона и нарушеніе его влечетъ за собою наказаніе.
   Что особь должна испытывать всѣ хорошія и дурныя послѣдствія своей собственной природы и согласнаго съ ней поведенія, этотъ главный принципъ дочеловѣческой справедливости, изъ котораго проистекаетъ переживаніе наиболѣе приспособленныхъ, осложняется среди животныхъ, ведущихъ одинокую жизнь, только отвѣтственностью, лежащею на родителяхъ. У нихъ чисто-эгоистическія дѣйствія самопропитанія должны быть ограничены во время воспроизводительнаго періода только тѣмъ самоподчиненіемъ, которое необходимо для вскормленія дѣтенышей, но никакимъ инымъ самоподчиненіемъ. Однакожь, у животныхъ общежительныхъ, одаренныхъ значительною мыслительною способностью, благополучіе вида требуетъ порою дальнѣйшаго самоподчиненія.
   Мы читаемъ о бизонахъ, что въ теченіе воспроизводительнаго періода быки образуютъ сторожевую цѣпь вокругъ коровъ и телятъ, чтобы защищатъ ихъ отъ волковъ и другихъ хищныхъ звѣрей,-- образъ дѣйствія, подвергающій каждаго быка извѣстной опасности, но ведущій къ сохраненію вида. Изъ стада слоновъ, собирающагося выйти изъ лѣса, чтобы приблизиться къ водопою, сначала показывается одинъ и смотритъ кругомъ, развѣдывая, нѣтъ ли опасности; если онъ ничего не замѣчаетъ, то разставляетъ, въ качествѣ сторожей, нѣколько другихъ слоновъ, послѣ чего уже все стадо выходитъ изъ лѣса и погружается въ воду. Здѣсь немногіе подвергаются исключительной опасности для того, чтобы доставить большую безопасность многимъ. Еще въ сильнѣйшей степени представляетъ намъ этотъ образъ дѣйствій толпа обезьянъ, которая собирается для защиты или для освобожденія одного изъ своихъ товарищей, ибо хотя въ какомъ-либо частномъ случаѣ видъ и не можетъ получить здѣсь выгоды, такъ какъ результатомъ можетъ явиться большая смертность, чѣмъ та, какая должна бы послѣдовать, однакожь, въ концѣ-концовъ, онъ все же выигрываетъ, обнаруживая черту, дѣлающую нападеніе на его группы опаснымъ.
   Слѣдовательно, если, благодаря такому поведенію, одна общежительная разновидность сохраняетъ или увеличиваетъ свою численность, между тѣмъ какъ другія разновидности, въ которыхъ не существуетъ направленнаго такимъ образомъ самоподчиненія, не достигаютъ этого, то такое поведеніе, очевидно, пріобрѣтаетъ извѣстную санкцію. Такъ какъ конечная цѣль есть сохраненіе вида, то оказывается, что тамъ, гдѣ случайная смертность особей ради защиты вида способствуетъ его сохраненію въ большей степени, чѣмъ это могло бы сдѣлать преслѣдованіе исключительнаго блага каждою особью, то, что мы признаемъ дочеловѣческою справедливостью, можетъ съ полнымъ основаніемъ подвергнуться этому второму ограниченію.
   Остается только указать порядокъ первенства и соотвѣтственной важности этихъ принциповъ. Законъ отношенія между поведеніемъ и слѣдствіемъ, приносящій на пространствѣ всего животнаго царства благосостояніе тѣмъ особямъ, которыя по своему строенію всего лучше приспособлены къ условіямъ своего существованія, и выражающійся съ этической стороны въ томъ принципѣ, что каждая особь должна воспринимать благо и зло, вытекающія изъ ея собственной природы,-- это главный законъ, обязательный для всѣхъ существъ, и онъ примѣняется къ животнымъ, ведущимъ одинокую жизнь, безъ всякихъ ограниченій, если не считать того самоподчиненія, которое требуется отъ высшихъ изъ нихъ для вскормленія дѣтенышей.
   У животныхъ общежительныхъ, въ возростающей степени, по мѣрѣ увеличенія ихъ коопераціи, является законъ, второй по времени и силѣ и состоящій въ томъ, что тѣ дѣйствія, посредствомъ которыхъ особь, но исполненіе требованій своей природы, достигаетъ блага и избѣгаетъ бѣдствій, должны имѣть свой предѣлъ въ необходимости не препятствовать подобнымъ же дѣйствіямъ товарищей. Такъ какъ существенное уваженіе къ этому закону въ среднемъ числѣ случаевъ есть условіе, при которомъ только и можетъ продолжаться общежительность, то онъ становится повелительнымъ закономъ для тѣхъ животныхъ, для которыхъ общежительность есть благо. Но очевидно, что этотъ второстепенный законъ представляетъ лишь спецификацію той формы, которую принимаетъ главный законъ въ условіяхъ общежительности, такъ какъ, утверждая, что въ каждой особи взаимодѣйствіе поведенія и слѣдствія должно быть ограничено вышеозначеннымъ способомъ, онъ тѣмъ самымъ подтверждаетъ, что это взаимодѣйствіе должно быть поддерживаемо во всѣхъ другихъ особяхъ.
   Болѣе позднимъ по происхожденію и болѣе узкимъ по своей сферѣ является третій законъ -- что при тѣхъ условіяхъ, когда, благодаря случайнымъ жертвамъ, приносимымъ нѣкоторыми членами вида, достигается благополучіе вида, какъ цѣлаго, возникаетъ санкція для подобныхъ жертвъ и соотвѣтственное ограниченіе закона, по которому каждая особь должна получать блага и претерпѣвать бѣдствія, проистекающія изъ ея собственной природы.
   Въ заключеніе слѣдуетъ замѣтить, что между тѣмъ, какъ первый законъ безусловенъ для животныхъ вообще, а второй законъ безусловенъ для животныхъ общежительныхъ, третій законъ относится къ существованію такого рода враговъ, въ борьбѣ съ которыми видъ больше выигрываетъ, чѣмъ теряетъ, жертвуя нѣсколькими изъ своихъ членовъ; за отсутствіемъ же подобныхъ враговъ это ограниченіе, предписываемое третьимъ закономъ, исчезаетъ.
   

III.
Человѣческая справедливость.

   Содержаніе послѣдней главы даетъ возможность предугадать содержаніе настоящей. Такъ какъ, съ эволюціонной точки зрѣнія, человѣческую жизнь должно считать дальнѣйшимъ развитіемъ дочеловѣческой жизни, то отсюда слѣдуетъ, что съ этой же самой точки зрѣнія человѣческая справедливость должна быть дальнѣйшимъ развитіемъ дочеловѣческой справедливости. Ради удобства, и та, и другая разсматриваются здѣсь отдѣльно, но по существу своему онѣ однородны и составляютъ части одного непрерывнаго цѣлаго.
   По отношенію къ человѣку, какъ и по отношенію ко всѣмъ низшимъ существамъ, законъ, при соблюденіи котораго сохраняется видъ, заключается въ томъ, что среди взрослыхъ индивидуумовъ наиболѣе приспособленные къ условіямъ своего существованія должны наиболѣе благоденствовать и что индивидуумы, наименѣе приспособленные къ условіямъ своего существованія, должны наименѣе благоденствовать,-- законъ, влекущій за собою, если онъ ничѣмъ не нарушается, переживаніе наиболѣе приспособленныхъ и распространеніе наиболѣе приноровленныхъ разновидностей. И какъ рань. ше, такъ и теперь мы видимъ, что, разсматриваемый съ этической точки зрѣнія, этотъ законъ подразумѣваетъ, что каждый индивидуумъ долженъ получать блага и претерпѣвать бѣдствія, проистекающія изъ его собственной природы и соотвѣтственнаго съ ней поведенія; что онъ не долженъ встрѣчать препятствій къ пользованію тѣмъ благомъ, которое нормально доставляютъ ему его дѣйствія, и не долженъ имѣть возможности взваливать на плечи другихъ то зло, которое приносятъ ему его дѣйствія.
   До какихъ размѣровъ это зло, естественно вытекающее изъ его дѣйствій, можетъ быть добровольно принято на себя другими лицами, намъ нѣтъ надобности разбирать это теперь. Ограничивающія слѣдствія состраданія, милосердія и великодушія будутъ разсмотрѣны позже въ отдѣлахъ, трактующихъ объ "отрицательной благотворительности" и "положительной благотворительности". Здѣсь же насъ занимаетъ одна только чистая справедливость.
   Законъ, происходящій такимъ образомъ и такимъ образомъ выраженный съ этической стороны, есть, очевидно, тотъ законъ, который по общимъ понятіямъ считается справедливымъ. Поговорки и сужденія, какія намъ ежедневно случается слышать, заключаютъ въ себѣ представленіе о томъ, что поведеніе и его слѣдствіе не должны быть разъединены. Когда о человѣкѣ, претерпѣвающемъ какое-либо несчастіе, говорятъ: "ему некого винить, кромѣ самого себя", то здѣсь подразумѣвается убѣжденіе, что онъ не имѣетъ основаній для жалобъ. Въ приговорѣ, произносимомъ надъ человѣкомъ, навлекшимъ на себя бѣду своею неразсудительностью или дурными поступками, "онъ пожинаетъ то, что самъ посѣялъ",-- кроется увѣренность, что связь причины и слѣдствія законна. То же можно сказать и о замѣчаніи: "онъ получилъ только заслуженное". Подобное же убѣжденіе подразумѣвается, когда, наоборотъ, вмѣсто зла, результатомъ является добро. "Онъ вполнѣ заслужилъ свою награду"; "онъ не получилъ должной награды",-- эти замѣчанія указываютъ на присутствіе въ людяхъ сознанія, что между производимымъ усиліемъ и достигаемою выгодой должно существовать извѣстное соотношеніе.
   Та истина, что справедливость выражается сильнѣе по мѣрѣ того, какъ организація становится выше,-- истина, которую мы разсматривали въ послѣдней главѣ, иллюстрируется еще ярче, когда мы переходимъ отъ дочеловѣческой справедливости къ человѣческой справедливости. Степень справедливости и степень организаціи совершенствуются одновременно. Это обнаруживается одинаково и всею человѣческою расой, и высшими ея разновидностями, какъ представляющими контрастъ низшимъ.
   Мы видѣли, что болѣе высокій видъ животныхъ отличается отъ низшаго въ томъ смыслѣ, что такъ какъ его совокупность подвержена меньшей смертности отъ разрушительныхъ вліяній, то каждый изъ его членовъ подлежитъ среднимъ числомъ въ теченіе болѣе долгаго времени нормальному отношенію между поведеніемъ и его слѣдствіемъ; здѣсь же мы видимъ, что человѣческая раса, какъ цѣлое, представляющая гораздо низшую степень смертности въ сравненіи съ почти всѣми низшими породами, обыкновенно подчиняетъ своихъ членовъ на гораздо болѣе продолжительные періоды хорошимъ и дурнымъ результатамъ хорошо приспособленнаго и дурно приспособленнаго поведенія. Мы видѣли, вмѣстѣ съ тѣмъ, что такъ какъ у высшихъ животныхъ большая средняя продолжительность жизни даетъ возможность индивидуальнымъ различіямъ обнаруживать свое дѣйствіе въ теченіе болѣе долгихъ періодовъ, то въ результатѣ этого несходная судьба различныхъ особей опредѣляется въ большихъ размѣрахъ тѣмъ нормальнымъ отношеніемъ между поведеніемъ и его слѣдствіемъ, которое составляетъ справедливость; здѣсь же мы видимъ, что въ человѣчествѣ несходства дарованій въ еще большей мѣрѣ и въ теченіе еще болѣе продолжительныхъ періодовъ проявляютъ свое дѣйствіе, благопріятствуя высшимъ и нанося ущербъ низшимъ въ непрерывномъ взаимодѣйствіи поведенія и его слѣдствія.
   То же замѣчается и въ цивилизованныхъ разновидностяхъ человѣчества при сравненіи ихъ съ дикими разновидностями. Еще болѣе пониженная степень смертности показываетъ, что здѣсь существуетъ относительно еще большая пропорція, члены которой, въ теченіе долгой жизни, извлекаютъ пользу изъ хорошо приспособленныхъ дѣйствій и претерпѣваютъ зло отъ дурно приспособленныхъ дѣйствій. И, вмѣстѣ съ тѣмъ, очевидно, что какъ большія различія въ продолжительности жизни индивидуумовъ, такъ и большія различія въ ихъ соціальномъ положеніи означаютъ, что въ цивилизованныхъ обществахъ, болѣе чѣмъ въ дикихъ обществахъ, различія дарованій и вытекающія отсюда различія поведенія способны вызывать соотвѣтственныя имъ различія результатовъ, хорошихъ и дурныхъ: справедливость значительнѣе.
   Человѣческая раса показываетъ намъ нагляднѣе, чѣмъ низшія породы, что общежительность устанавливается потому, что она выгодна для той разновидности, въ которой возникаетъ, отчасти увеличивая общую безопасность, отчасти облегчая добываніе пищи. И она показываетъ намъ, что степень общежительности опредѣляется тою степенью, въ какой она служитъ такимъ образомъ интересамъ разновидности. Ибо тамъ, гдѣ разновидность состоитъ изъ членовъ, питающихся сырыми продуктами, индивидуумы соединяются лишь въ небольшія группы; дичь и плоды, которые приходится разыскивать на далекомъ пространствѣ, могутъ поддерживать только ихъ. Тамъ же, гдѣ земледѣліе обезпечиваетъ пропитаніе значительнаго числа людей на небольшой площади и гдѣ сопутствующее ему развитіе промышленности вводитъ многочисленные и разнообразные виды коопераціи, тамъ возникаетъ бблылая степень общежительности.
   Но то, что лишь въ слабой степени обозначалось среди низшихъ существъ, ярко обнаруживается въ человѣчествѣ, а именно, что выгоды сотрудничества могутъ достигаться лишь при выполненіи извѣстныхъ требованій, предъявляемыхъ ассоціаціей. Взаимныя препятствія, способныя возникать во время преслѣдованія своихъ цѣлей индивидуумами, живущими въ близкомъ сосѣдствѣ другъ съ другомъ, должны удерживаться въ такихъ предѣлахъ, чтобы оставался избытокъ выгоды, получаемой благодаря общежитію. Нѣкоторые типы людей, какъ, напримѣръ, аборы, ведутъ одинокую жизнь, потому что ихъ чрезмѣрная агрессивность не позволяетъ имъ жить вмѣстѣ. И въ виду этого крайняго случая, становится ясно, что хотя во многихъ первобытныхъ группахъ индивидуальный антагонизмъ нерѣдко причиняетъ ссоры, однакожь, группы поддерживаются въ силу того, что члены, ихъ получаютъ въ балансѣ долю выгоды -- главнымъ образомъ, въ отношеніи большей безопасности. Точно также ясно, что, по мѣрѣ того, какъ общины развиваются и раздѣленіе въ нихъ труда усложняется, преимущества коопераціи могутъ достигаться не иначе, какъ посредствомъ еще лучшаго поддержанія предѣловъ дѣятельности каждаго человѣка, необходимость которыхъ вызывается одновременною дѣятельностью другихъ. Эта истина иллюстрируется отсутствіемъ благоденствія и состояніемъ упадка въ тѣхъ общинахъ, гдѣ нападенія индивидуумовъ другъ на друга такъ часты и значительны, что препятствуютъ каждому изъ нихъ въ отдѣльности получать нормальные результаты своихъ поступковъ.
   Потребность во взаимномъ ограниченіи индивидуальной дѣятельности, эта потребность, которая, какъ мы видѣли, настолько ощущается извѣстными низшими общежительными существами, что они подвергаютъ наказаніямъ тѣхъ, кто не ограничиваетъ ихъ должнымъ образомъ,-- являясь болѣе повелительною среди людей и болѣе отчетливо сознаваемою ими, порождаетъ еще рѣзче выступающую привычку подвергать наказаніямъ обидчиковъ. Хотя въ первобытныхъ группахъ обыкновенно предоставляется каждому обиженному самому расправляться съ обидчикомъ, и хотя даже въ обществахъ феодальной Европы защита и отстаиваніе своихъ правъ считались во многихъ случаяхъ личнымъ дѣломъ каждаго человѣка, однако, постепенно и непрерывно вырабатывалось такого рода представленіе о необходимости внутренняго порядка, а вмѣстѣ съ этимъ представленіемъ такого рода чувство, что наложеніе наказаній со стороны общины, какъ цѣлаго, или со стороны назначаемыхъ ею агентовъ вошло мало-по малу въ привычку. А что система законовъ, устанавливающихъ предѣлы дѣйствій и предписывающихъ наказанія за ихъ нарушенія, есть естественный продуктъ человѣческой жизни, протекающей среди соціальныхъ условій, это показываетъ тотъ фактъ, что среди многочисленныхъ націй, сложившихся изъ разнообразныхъ типовъ человѣчества, однородныя дѣйствія, одинаково разсматриваемыя, какъ провинности, были запрещаемы въ однородной формѣ.
   Всѣ эти ряды фактовъ дѣлаютъ очевидной истину, признаваемую если не теоретически, то практически, что каждый индивидуумъ, совершающій дѣйствія, направленныя къ поддержанію жизни, и не встрѣчающій препятствій къ полученію ихъ нормальныхъ, хорошихъ и дурныхъ результатовъ, обязанъ совершать эти дѣйствія въ тѣхъ предѣлахъ, которые ставятъ ему подобныя же дѣйствія другихъ индивидуумовъ, точно также долженствующихъ получать какъ хорошіе, такъ и дурные нормальные результаты своихъ поступковъ. И въ общихъ, если не въ опредѣленныхъ чертахъ это составляетъ то, что люди называютъ справедливостью.
   Мы видѣли, что среди низшихъ общежительныхъ животныхъ справедливость въ своей универсальной и простой формѣ, помимо того, что она ограничивается самоподчиненіемъ, вытекающимъ изъ родственныхъ отношеній, и въ извѣстной степени самостѣсненіемъ, требуемымъ ассоціаціей, подвергается въ нѣкоторыхъ случаяхъ дальнѣйшему незначительному ограниченію, вслѣдствіе частичныхъ или полныхъ жертвъ, приносимыхъ особями ради защиты вида. Теперь же мы видимъ, что въ самомъ высшемъ общежительномъ существѣ это дальнѣйшее ограниченіе примитивной справедливости принимаетъ широкіе размѣры.
   Это дальнѣйшее самоподчиненіе, которое среди низшихъ существъ обусловливается только необходимостью защиты противъ враговъ, принадлежащихъ къ другимъ видамъ, обусловливается среди человѣческихъ существъ еще необходимостью защиты противъ враговъ, принадлежащихъ къ тому же виду. Сдѣлавшись господствующими обитателями земной планеты и распространившись всюду, гдѣ есть пища, люди всюду оказываются помѣхою другъ другу и, благодаря происходящей отсюда взаимной враждѣ, жертвы, налагаемыя войнами между отдѣльными группами, сдѣлались гораздо значительнѣе жертвъ, приносимыхъ ради защиты группъ противъ низшихъ животныхъ. Нѣтъ никакого сомнѣнія въ томъ, что въ человѣческой расѣ, какъ и въ низшихъ породахъ, истребленіе группы или разновидности не предполагаетъ истребленія вида, и отсюда слѣдуетъ, что та обязанность, какая существуетъ относительно самоподчиненія въ интересахъ группы или разновидности, занимаетъ низшее мѣсто сравнительно съ обязанностью пропитанія дѣтенышей, за неисполненіемъ которой видъ долженъ исчезнуть, и низшее мѣсто сравнительно съ обязанностью стѣснять дѣйствія до предѣловъ, указываемыхъ соціальными условіями, за неисполненіемъ которой группа распадается. Однакожь, ее должно считать обязанностью въ той мѣрѣ, въ какой поддержаніе вида достигается поддержаніемъ каждаго члена изъ его группъ.
   Но самоподчиненіе, оправдываемое такимъ образомъ и становящееся въ извѣстномъ смыслѣ обязательнымъ, ограничивается тѣмъ самоподчиненіемъ, какое требуется для оборонительной войны. Только потому, что сохраненіе группы, какъ цѣлаго, ведетъ къ сохраненію жизней ея членовъ и ихъ способности преслѣдовать цѣли жизни, есть основаніе жертвовать нѣкоторыми изъ ея членовъ, а это основаніе не существуетъ болѣе, когда война является наступательной, а. не оборонительной.
   Можно, конечно, возразить, что такъ какъ наступательныя войны полагаютъ начало той борьбѣ между группами, которая кончается истребленіемъ слабѣйшихъ, то наступательныя войны, благопріятствуя заселенію земной планеты сильнѣйшими, служатъ интересамъ расы. Но если даже допустить, что побѣжденныя группы всегда состояли изъ людей, отличающихся меньшею умственною и физическою приспособленностью къ войнѣ (чего не было на самомъ дѣлѣ, ибо это отчасти вопросъ численности, и меньшія группы могутъ состоять изъ болѣе способныхъ воиновъ), то и тогда нашелся бы подходящій отвѣтъ. Лишь въ первыхъ стадіяхъ человѣческаго прогресса развитіе силы, храбрости и хитрости имѣетъ первостепенную важность. Послѣ того, какъ образовались значительныя по размѣру общества и было вызвано необходимое для ихъ организаціи самоподчиненіе, иныя, высшія свойства пріобрѣтаютъ первостепенную важность, и борьба за существованіе, ведущаяся при помощи силы, не всегда благопріятствуетъ переживанію наиболѣе приспособленныхъ. Тотъ фактъ, что еслибъ не простая случайность, то Персія завоевала бы Грецію, и тотъ фактъ, что татарскія орды чуть было не сокрушили европейскую цивилизацію, показываютъ, что отъ наступательной войны можно ожидать пользы для интересовъ расы лишь тогда, когда не выработалась способность къ высокой соціальной жизни, и что, по мѣрѣ того, какъ эта способность развивается, наступательная война начинаетъ все болѣе и болѣе препятствовать, а не содѣйствовать человѣческому благосостоянію. Говоря кратко, мы можемъ сказать, что достиженіе такой стадіи, на которой возникаютъ этическія соображенія, есть достиженіе стадіи, на которой наступательная война, отнюдь не обезпечивающая преобладанія расъ, способныхъ подняться на высокій уровень соціальной жизни, и несомнѣнно оказывающая вредную нравственную реакцію какъ на побѣдителей, такъ и на побѣжденныхъ, не можетъ быть долѣе оправдываема, и лишь война оборонительная сохраняетъ за собою quasi-этическое оправданіе.
   Здѣсь слѣдуетъ замѣтить, что самоподчиненіе, требуемое оборонительною войной, и необходимость того ограниченія отвлеченнаго принципа справедливости, которое она предполагаетъ, принадлежатъ къ переходному состоянію, обусловленному столкновеніемъ физическихъ силъ въ расахъ, и что они исчезаютъ тамъ, гдѣ расы достигли мирнаго состоянія. Это значитъ, что всѣ вопросы, касающіеся размѣровъ подобныхъ ограниченій, входятъ въ составъ того, что мы отмѣтили подъ названіемъ относительной этики, и не признаются тою абсолютною этикой, которая трактуетъ лишь о принципахъ правильнаго поведенія въ обществѣ, составленномъ изъ человѣческихъ существъ, вполнѣ приспособленныхъ къ соціальной жизни.
   Я подчеркиваю здѣсь это различіе, такъ какъ послѣдующія главы покажутъ намъ, что, признавъ его, мы легче можемъ разобраться въ запутанныхъ проблемахъ политической этики.
   

IV.
Чувство справедливости.

   Принятіе ученія объ органической эволюціи опредѣляетъ извѣстныя этическія идеи. Это ученіе предполагаетъ, что многочисленные органы въ каждомъ изъ безчисленныхъ видовъ животныхъ выработали въ себѣ, прямо или косвенно, приспособленность къ жизненнымъ требованіямъ, вслѣдствіе постояннаго соприкосновенія съ этими требованіями. Одновременно, благодаря глубокимъ видоизмѣненіямъ, развивались чувствованія, инстинкты, душевныя движенія и умственныя свойства, необходимые для надлежащаго пользованія этими органами; мы видимъ это на заключенныхъ въ клѣтку грызунахъ, которые безцѣльно упражняютъ свои рѣзцы, на общежительныхъ животныхъ, тоскующихъ, если они не могутъ присоединиться къ своимъ товарищамъ, на бобрахъ, которые, будучи лишены свободы, обнаруживаютъ свою страсть къ постройкѣ плотинъ, собирая въ кучу всѣ попадающіеся имъ камешки и палочки.
   Закончился ли вмѣстѣ съ первобытнымъ человѣкомъ этотъ процессъ умственнаго приспособленія? Могутъ или нѣтъ человѣческія существа все болѣе и болѣе приноровлять свои чувства и мысли къ тѣмъ условіямъ жизни, которыя имъ предписываются достигнутымъ ими соціальнымъ положеніемъ? Должны ли мы допустить, что природа, приспособившая ихъ къ потребностямъ дикаго состоянія, не потерпѣла и не потерпитъ измѣненій отъ возникшихъ потребностей цивилизованной жизни? Или же мы должны предположить, что эта первобытная природа, чрезъ подавленіе однѣхъ чертъ и укрѣпленіе другихъ, получила возможность приблизиться мало-по-малу къ такой природѣ, которая видитъ въ развитомъ обществѣ подходящую для себя среду и считаетъ требуемыя имъ проявленія дѣятельности нормальными? Многіе сторонники эволюціоннаго ученія не вѣрятъ, повидимому, въ непрерывную приспособляемость человѣчества. Обращая лишь поверхностное вниманіе на очевидность, представляемую сравненіемъ различныхъ человѣческихъ расъ между собою, или однѣхъ и тѣхъ же расъ въ различные вѣка, они совершенно игнорируютъ выводъ изъ явленій жизни, взятой въ ея цѣломъ. Но злоупотребленія дедуктивнымъ методомъ разсужденія не исключаютъ злоупотребленія индуктивнымъ методомъ. Еслибъ кто-нибудь отказался повѣрить тому, что новолуніе превратится черезъ мѣсяцъ въ полнолуніе, и, пренебрегая наблюденіями, накопленными прошедшимъ, настоялъ бы на томъ, что будетъ въ теченіе трехъ недѣль самъ наблюдать послѣдовательные фазисы луны и только тогда въ этомъ убѣдится, то его сочли бы человѣкомъ, доходящимъ до безразсудства въ своемъ увлеченіи индукціею. Но не было бы несправедливо поставить рядомъ съ нимъ и тѣхъ, которые, презирая индуктивное доказательство неограниченной приспособляемости, какъ физической, такъ и умственной, представляемое животнымъ царствомъ вообще, не хотятъ допустить приспособляемости человѣческой природы къ соціальной жизни, пока приспособленіе не совершилось, и больше того -- даже игнорируютъ тотъ очевидный фактъ, что оно совершается.
   Здѣсь мы примемъ за неизбѣжный выводъ изъ ученія органической эволюціи, что высшій типъ живыхъ существъ не менѣе, чѣмъ всѣ низшіе типы, долженъ непрерывно приспособляться къ тѣмъ требованіямъ, которыя предъявляются обстоятельствами. И мы, слѣдовательно, станемъ на ту точку зрѣнія, что среди измѣненій, производимыхъ такимъ образомъ, имѣютъ мѣсто и нравственныя измѣненія.
   Тотъ фактъ, что отягощеніе желудка любимымъ кушаньемъ, причинившее тошноту, можетъ имѣть своимъ дальнѣйшимъ результатомъ отвращеніе къ этому кушанью, показываетъ, какъ, въ области чувствованій, опытъ устанавливаетъ ассоціаціи, вліяющія на поведеніе. И тотъ фактъ, что домъ, въ которомъ мы потеряли жену или ребенка, или гдѣ намъ пришлось вынести продолжительную болѣзнь, становится до такой степени нераздѣльнымъ съ тягостнымъ состояніемъ духа, что мы избѣгаемъ его, достаточно иллюстрируетъ, въ области душевныхъ движеній, тотъ способъ, которымъ дѣйствія могутъ быть опредѣляемы чрезъ мысленныя сцѣпленія, образовавшіяся въ теченіе жизни. Когда обстоятельства, среди которыхъ существуетъ видъ, дѣлаютъ обычными извѣстныя отношенія между поведеніемъ и слѣдствіемъ, то находящіяся въ соотвѣтственной связи съ ними чувства могутъ явиться характеристическими свойствами вида. Или унаслѣдованіе видоизмѣненій, порожденныхъ привычкой, или болѣе многочисленныя переживанія особей, имѣющихъ крѣпкое строеніе, измѣнявшееся надлежащими способами, постепенно образуютъ руководящія стремленія, побуждающія къ соотвѣтственному поведенію и отклоняющія отъ несоотвѣтственнаго. Контрастъ между безстрашными птицами, найденными на островахъ, никогда до тѣхъ поръ не посѣщавшихся людьми, и птицами, живущими вокругъ насъ и обнаруживающими страхъ передъ человѣкомъ, какъ только онѣ очутятся внѣ своего гнѣзда, служитъ примѣромъ подобныхъ приспособленій.
   Въ силу этого процесса выработались до нѣкоторой степени среди низшихъ существъ и вырабатываются далѣе въ человѣкѣ чувства, соотвѣтствующія потребностямъ соціальной жизни. Наступательныя дѣйствія, обыкновенно вредныя для той группы, въ которой они происходятъ, нерѣдко бываютъ вредны и для совершающихъ ихъ индивидуумовъ, ибо хотя ими и могутъ быть пріобрѣтены извѣстныя удовольствія, однакожь, они часто влекутъ за собою страданія болѣе сильныя, чѣмъ эти удовольствія. И обратно, поведеніе, стѣсненное до требуемыхъ предѣловъ, не вызывающее враждебныхъ страстей, благопріятствуетъ гармонической коопераціи, оказывается выгоднымъ для группы, а, слѣдовательно, оказывается выгоднымъ и для средняго числа ея индивидуумовъ. А потому отсюда вытекаетъ, при равенствѣ другихъ условій, стремленіе къ группамъ, составленнымъ изъ членовъ, обладающихъ этою приспособленностью природы -- переживать и распространяться.
   Среди соціальныхъ чувствъ, развивающихся такимъ образомъ, одно изъ наиболѣе важныхъ есть чувство справедливости. Разсмотримъ теперь ближе его сущность.
   Зажмите ноздри животному, и оно будетъ дѣлать бѣшеныя усилія, чтобы высвободить свою голову. Свяжите его члены, и оно станетъ жестоко надрываться, чтобы сбросить съ себя путы. Посадите его на цѣпь, и оно не скоро прекратитъ свои попытки вырваться на свободу. Заключите его въ клѣтку, и оно долго будетъ метаться изъ стороны въ сторону. Обобщая эти примѣры, мы видимъ, что одновременно съ тѣмъ, какъ стѣсненія тѣхъ дѣйствій, которыми поддерживается жизнь, достигаютъ крайнихъ предѣловъ, возростаетъ и сопротивленіе, оказываемое этимъ стѣсненіямъ. И обратно, стремительность, съ какой птица пользуется возможностью вспорхнуть, и радость спущенной съ цѣпи собаки,-- свидѣтельствуютъ о силѣ любви къ безпрепятственному движенію.
   Обнаруживая подобныя же чувства подобнымъ же способомъ, человѣкъ обнаруживаетъ ихъ и другими, болѣе широкими путями. Невидимыя стѣсненія столько же раздражаютъ его, сколько и видимыя, и по мѣрѣ того, какъ онъ поднимается на болѣе высокую степень развитія, на него начинаютъ вліять обстоятельства и дѣйствія, болѣе косвеннымъ образомъ благопріятствующія или мѣшающія ему въ преслѣдованіи его цѣлей. Мы пояснимъ эту истину посредствомъ сравненія. Первоначально чувство собственности удовлетворяется лишь обладаніемъ пищей и кровомъ и вслѣдъ за этимъ одеждою, но позднѣе оно удовлетворяется обладаніемъ тѣмъ оружіемъ и тѣми снарядами, которые помогаютъ добывать ихъ, затѣмъ обладаніемъ сырыми матеріалами, служащими для производства оружія и снарядовъ и для иныхъ цѣлей, затѣмъ обладаніемъ деньгами, за которыя можно пріобрѣтать ихъ, равно какъ и всякія другія вещи, затѣмъ обладаніемъ обязательствами уплаты, подлежащими обмѣну на деньги, затѣмъ переводомъ на банкира.
   Это значитъ, что является удовольствіе, доставляемое правомъ собственности, все болѣе и болѣе отвлеченнымъ и все болѣе и болѣе удаляющимся отъ матеріальныхъ удовлетвореній. То же можно сказать и о чувствѣ справедливости. Начинаясь съ радости, ощущаемой вслѣдствіе сознанія въ себѣ способности пользоваться физическими силами и достигать проистекающихъ отсюда благъ, сопровождаемое раздраженіемъ при прямыхъ препятствіяхъ, это чувство постепенно отвѣчаетъ болѣе широкимъ отношеніямъ: оно вызывается то случайностями личной подчиненности, то случайностями политической подчиненности, то случайностями классовыхъ привилегій, то политическими перемѣнами. Наконецъ, это чувство, иногда такъ мало развитое въ негрѣ, что онъ насмѣхается надъ отпущеннымъ на волю товарищемъ, потому что у него нѣтъ господина, который заботился бы о немъ, до такой степени развивается въ англичанинѣ, что малѣйшему нарушенію какой-нибудь формальной процедуры на публичномъ митингѣ или въ парламентѣ, не могущему касаться его существенно, онъ противупоставляетъ бурное сопротивленіе, такъ какъ это нарушеніе способно какимъ-либо отдаленнымъ и косвеннымъ путемъ содѣйствовать облеченію возможными полномочіями неизвѣстныхъ властей, которыя, быть можетъ, вздумаютъ предписать непредвидѣнныя тягости и стѣсненія.
   И такъ, ясно, что эгоистическое чувство справедливости есть субъективное свойство, отвѣчающее тому объективному требованію, которое составляетъ справедливость, -- требованію, чтобы каждый взрослый индивидуумъ подлежалъ хорошимъ и дурнымъ послѣдствіямъ своей собственной природы. Ибо если способности не имѣютъ простора для своей дѣятельности, то эти результаты не могутъ быть достигаемы или претерпѣваемы, и если нѣтъ чувства, побуждающаго къ сохраненію сферы этой свободной дѣятельности, то эта сфера будетъ захвачена, и свободной дѣятельности будутъ поставлены преграды.
   Мы можемъ понять, такимъ образомъ, какъ развивается эгоистическое чувство справедливости, но гораздо труднѣе понять, какъ развивается альтруистическое чувство справедливости. Съ одной стороны выводъ тотъ, что альтруистическое чувство справедливости можетъ возникнуть лишь вслѣдствіе приспособленности къ соціальной жизни. Съ другой стороны выводъ тотъ, что соціальная жизнь становится возможной лишь вслѣдствіе соблюденія тѣхъ правомѣрныхъ отношеній, которыя предполагаютъ альтруистическое чувство справедливости. Какъ могутъ быть выполнены эти взаимныя требованія?
   Отвѣтъ на это заключается въ томъ, что альтруистическое чувство справедливости можетъ возникнуть лишь при помощи чувства, временно заступающаго его мѣсто и сдерживающаго дѣйствія, внушаемыя чистымъ эгоизмомъ, -- проальтруистическаго чувства справедливости, какъ мы можемъ назвать его. Это послѣднее имѣетъ нѣсколько составныхъ элементовъ, которые мы должны разсмотрѣть по порядку. Первое чувство, отклоняющее отъ нападенія, это -- чувство, которое мы видимъ среди животныхъ вообще -- боязнь возмездія. Среди существъ, принадлежащихъ къ одному виду, найденная одною изъ особей пища или занятое ею болѣе удобное мѣсто до нѣкоторой степени обезпечиваются за нею тѣмъ страхомъ, которое испытываетъ большинство другихъ передъ местью, могущей послѣдовать за какою бы то ни было попыткой отнять ихъ; а среди людей, въ особенности въ первобытныхъ стадіяхъ соціальной жизни, подобный страхъ болѣе, чѣмъ что другое, упрочиваетъ за каждымъ человѣкомъ необходимый просторъ для его дѣятельности и исключительное пользованіе всѣмъ тѣмъ, что она приноситъ ему.
   Дальнѣйшимъ стѣсненіемъ является боязнь порицанія со стороны незаинтересованныхъ членовъ группы. Хотя изгнаніе изъ стада слона "рогеса" или казнь, которой подвергаютъ грачи или аисты провинившагося члена стаи, показываютъ намъ, что даже и среди животныхъ особямъ приходится страдать отъ враждебнаго общественнаго мнѣнія, однако же, врядъ ли можно допустить, чтобы среди животныхъ ожиданіе общей непріязни препятствовало захватамъ. Но въ человѣчествѣ, въ большей мѣрѣ "заглядывающемъ въ будущее", мысль объ общественномъ позорѣ обыкновенно оказывается дополнительною преградой къ дурнымъ поступкамъ одного человѣка относительно другаго.
   Къ этимъ чувствамъ, которыя проявляютъ свое дѣйствіе прежде, чѣмъ установилась какая-либо соціальная организація, слѣдуетъ прибавить и чувства, возникающія по учрежденіи политической власти. Когда побѣдоносный вождь достигаетъ постояннаго главенства и начинаетъ заботиться объ упроченіи своей власти, въ немъ рождается желаніе воспрепятствовать тому, чтобы въ средѣ его народа люди наносили другъ другу обиды, такъ какъ проистекающіе отсюда раздоры ослабляютъ его племя. Права личной мести и, какъ это было въ феодальныя времена, частной войны ограничиваются и одновременно съ этимъ вырабатываются запретительныя мѣры противъ дѣйствій, ихъ вызывающихъ. Страхъ наказаній, слѣдующихъ за нарушеніемъ этихъ запретовъ, есть опять-таки дополнительная преграда.
   Поклоненіе предкамъ вообще, развиваясь вмѣстѣ съ развитіемъ общества въ спеціальныя умилостивительныя жертвы духу умершаго вождя, а вслѣдъ затѣмъ духу умершаго царя, придаетъ еще большую святость повелѣніямъ, изданнымъ имъ въ теченіе жизни; а когда, вмѣстѣ съ учрежденіемъ культа, онъ становится богомъ, тогда его повелѣнія дѣлаются божественными завѣтами и нарушеніе ихъ сопровождается наказаніями, внушающими страхъ.
   Эти четыре рода страха дѣйствуютъ въ одномъ и томъ же направленіи. Страхъ возмездія, страхъ общественной непріязни, страхъ законнаго наказанія и страхъ божественнаго мщенія, соединенные въ различныхъ размѣрахъ, образуютъ сложное чувство, обуздывающее первоначальное стремленіе къ преслѣдованію желаемыхъ цѣлей безъ вниманія къ интересамъ ближнихъ. Не заключая въ себѣ ни малѣйшей доли альтруистическаго чувства справедливости, въ точномъ смыслѣ этого слова, это проальтруистическое чувство справедливости служитъ временно для того, чтобы вызывать уваженіе къ взаимнымъ притязаніямъ и дѣлать возможною соціальную кооперацію.
   Существа, становящіяся общежительными, начинаютъ стремиться къ чувству симпатіи въ той степени, какая соотвѣтствуетъ ихъ умственному уровню. Не можетъ быть, конечно, и рѣчи о томъ, чтобы возникающее такимъ образомъ стремленіе къ симпатіи было исключительно или преимущественно такого рода, какъ оно обыкновенно подразумѣвается, ибо въ нѣкоторыхъ существахъ оно почти не выходитъ за предѣлы сочувствія въ страхѣ, а въ другихъ почти не выходитъ за предѣлы сочувствія въ свирѣпости. Все, что мы хотимъ сказать, это то, что среди общежительныхъ существъ чувство, проявляемое однимъ, способно вызвать однородныя чувства въ другихъ, и способно вызвать ихъ въ той мѣрѣ, въ какой умственный уровень этихъ другихъ существъ позволяетъ имъ различать признаки чувства. Въ двухъ главахъ Основъ соціологіи -- "Общественность и симпатія" и "Альтруистическія чувства" -- я постарался выяснить, какъ возникаетъ симпатія вообще и какъ рождается, въ концѣ-концовъ, альтруистическая симпатія.
   Мы приходимъ, слѣдовательно, къ тому выводу, что такъ какъ при помощи проальтруистическаго чувства справедливости поддерживалось среди людей общежитіе, то тѣмъ самымъ поддерживались условія, при которыхъ можетъ развиваться и альтруистическое чувство справедливости. Въ постоянной группѣ, въ теченіе цѣлаго ряда поколѣній, происходятъ событія, одновременно вызывающія въ ея членахъ изъявленія одинаковыхъ душевныхъ движеній -- радости по случаю побѣдъ или спасенія отъ опасности, по случаю добычи, сообща захваченной, по случаю найденныхъ обильныхъ источниковъ пропитанія, равно какъ и сѣтованій по случаю пораженій, голодовокъ, суровости погоды и т. д. И къ этимъ болѣе значительнымъ удовольствіямъ и страданіямъ, ощущаемымъ всѣми вмѣстѣ и выражающимся такъ, что каждый видитъ въ другихъ признаки чувствъ, подобныхъ тѣмъ, которыя волнуютъ его самого и которыя онъ выказываетъ, слѣдуетъ присоединить и менѣе значительныя удовольствія и страданія, ежедневно доставляемыя общими трапезами, забавами, играми и нерѣдко повторяющимися непріятными происшествіями, затрогивающими нѣсколькихъ лицъ сразу. Такимъ образомъ воспитывается симпатія, дѣлающая возможнымъ альтруистическое чувство справедливости.
   Но альтруистическое чувство справедливости не скоро принимаетъ высшую форму, отчасти потому, что его главный элементъ достигаетъ высокаго развитія лишь въ одномъ изъ позднѣйшихъ фазисовъ прогресса, отчасти потому, что оно сравнительно сложно, и отчасти потому, что оно требуетъ силы воображенія, недоступной низменнымъ умамъ. Бросимъ взглядъ на каждую изъ этихъ причинъ.
   Всякое альтруистическое чувство предполагаетъ знакомство по опыту съ соотвѣтствующимъ эгоистическимъ чувствомъ. Подобно тому, какъ, не испытавъ страданія, нельзя сочувствовать страданію, и подобно тому, какъ человѣкъ, не имѣющій музыкальнаго слуха, не можетъ постигнуть удовольствія, которое музыка доставляетъ другимъ, такъ альтруистическое чувство справедливости можетъ возникнуть лишь послѣ того, какъ возникло эгоистическое чувство справедливости. Отсюда слѣдуетъ, что тамъ, гдѣ это послѣднее не получило значительнаго развитія или было подавлено неблагопріятно обставленною соціальною жизнью, альтруистическое чувство справедливости остается элементарнымъ.
   Сложность этого чувства сдѣлается для насъ очевидной, если мы обратимъ вниманіе на то, что оно имѣетъ отношеніе не только къ конкретнымъ удовольствіямъ и страданіямъ, но имѣетъ, главнымъ образомъ, отношеніе къ тѣмъ или другимъ обстоятельствамъ, дѣлающимъ эти удовольствія и страданія достижимыми или предотвратимыми. Такъ какъ эгоистическое чувство справедливости удовлетворяется чрезъ поддержаніе тѣхъ условій, которыя открываютъ свободный доступъ къ достиженію удовлетворенія, и раздражается при нарушеніи этихъ условій, то отсюда вытекаетъ, что альтруистическое чувство справедливости требуетъ для своего возбужденія не только представленій о подобныхъ удовлетвореніяхъ, но и представленій о тѣхъ условіяхъ, которыя въ одномъ случаѣ поддерживаются, а въ другомъ нарушаются.
   И такъ, для того, чтобъ быть способнымъ на это чувство въ его развитой формѣ, очевидно, необходимо обладать сравнительно большею силой воображенія. Тамъ, гдѣ ощущенія, вызывающія симпатію, суть простыя удовольствія и страданія, высшія общежительныя животныя подчасъ обнаруживаютъ ее: состраданіе и великодушіе чувствуются ими порою, какъ и человѣческими существами. Но для того, чтобы представить себѣ одновременно не только чувства, явившіяся въ другомъ, но и всю сложность дѣйствій и отношеній, связанныхъ съ появленіемъ подобныхъ чувствъ, необходимо совмѣстить въ своей мысли большее количество элементовъ, нежели то, какое можетъ быть сразу воспринято низшимъ существомъ. Дойдя же до болѣе отвлеченныхъ формъ чувства справедливости, касающихся общественныхъ порядковъ, мы увидимъ, что только болѣе высокія разновидности людей способны настолько живо представлять себѣ тѣ пути, которыми хорошіе или дурные законы и учрежденія, могутъ затрогивать ихъ сферу дѣйствія, чтобы получить толчокъ къ оказанію имъ поддержки или сопротивленія, и что, слѣдовательно, только въ такихъ людяхъ возбуждается при подобныхъ условіяхъ то симпатическое чувство справедливости, которое заставляетъ ихъ брать подъ свою защиту политическіе интересы своихъ согражданъ.
   Существуетъ, конечно, тѣсная связь между чувствомъ справедливости и соціальнымъ типомъ. Преобладаніе военной системы, вслѣдствіе нераздѣльной съ ней принудительной формы организаціи какъ въ составѣ войска, такъ и въ обществѣ, которое содержитъ его, не даетъ простора для эгоистическаго чувства справедливости, но, наоборотъ, постоянно попираетъ его, и, въ то же время, симпатіи, порождающія альтруистическое чувство справедливости, постоянно притупляются военною дѣятельностью. Наоборотъ, по мѣрѣ того, какъ правительство, основанное на обычаѣ, уступаетъ мѣсто правительству, основанному на договорѣ, или, иными словами, какъ скоро добровольная кооперація, характеризующая промышленный типъ общества, становится болѣе общей, чѣмъ недобровольная кооперація, характеризующая военный типъ общества, индивидуальная дѣятельность подвергается меньшимъ стѣсненіямъ, и чувство радости, по случаю открывшагося предъ ней простора, получаетъ поощреніе; одновременно съ этимъ поводы къ подавленію симпатій становятся менѣе частыми. Отсюда слѣдуетъ, что въ воинственные фазисы соціальной жизни чувство справедливости принимаетъ понятное направленіе, тогда какъ въ мирные фазисы оно подвигается впередъ и можетъ достигнуть своего полнаго развитія лишь въ состояніи непрерывнаго мира {Постоянный миръ существуетъ въ нѣкоторыхъ мѣстностяхъ, и тамъ, гдѣ онъ существуетъ, чувство справедливости необыкновенно сильно и чутко. Я радъ, что мнѣ снова представился случай указать на то, что среди племенъ, называемыхъ нецивилизованными, нѣкоторыя отличаются полнымъ отсутствіемъ военной дѣятельности и что нравственныя свойства этихъ племенъ служатъ укоромъ для націй, называемыхъ цивилизованными. Въ Политическихъ учрежденіяхъ (§§ 437 и 574) я привелъ, въ подтвержденіе этого соотношенія фактовъ, восемь примѣровъ, заимствованныхъ изъ быта расъ различныхъ типовъ.}.
   

V.
Идея справедливости.

   Описывая чувство справедливости, мы подготовили путь къ описанію идеи справедливости. Хотя послѣдняя тѣсно связана съ чувствомъ справедливости, однакожъ, ихъ легко различить другъ отъ друга.
   Если кто-нибудь, обронивъ бумажникъ, обернется и увидитъ, что другой поднялъ его и не хочетъ его отдать, то онъ приходитъ въ негодованіе. Если лавочникъ доставилъ ему на домъ не тотъ товаръ, который онъ покупалъ, онъ протестуетъ противъ обмана. Если завладѣютъ его мѣстомъ въ театрѣ, воспользовавшись его минутнымъ отсутствіемъ, онъ чувствуетъ себя обиженнымъ. Шумъ, поднимаемый по утрамъ курами его сосѣда, вызываетъ съ его стороны жалобы, какъ нѣчто, равносильное обидѣ. И, въ то же время, онъ сочувствуетъ гнѣву своего пріятеля, который, на основаніи ложныхъ заявленій, принялъ участіе въ несчастномъ предпріятіи, или судебный искъ котораго оказался недѣйствительнымъ, благодаря ошибкѣ въ процедурѣ. Но хотя въ этихъ случаяхъ его чувство справедливости оскорблено, онъ, быть можетъ, и не различаетъ существенной черты, причиняющей въ каждомъ случаѣ обиду. Онъ можетъ въ полной мѣрѣ обладать чувствомъ справедливости, между тѣмъ какъ его идея справедливости остается смутной.
   Это отношеніе между чувствомъ и идеей совершенно естественно. Способы, которыми люди вредятъ другъ другу, дѣлаются болѣе разнообразными и болѣе запутанными, по мѣрѣ того, какъ общество становится болѣе сложнымъ, и цѣлые ряды поколѣній должны испытать ихъ въ ихъ многочисленныхъ формахъ, прежде чѣмъ анализъ будетъ въ состояніи выяснить существенное различіе между законными дѣйствіями и незаконными.
   Слѣдуетъ признать, что на это есть особая причина. Идеи, точно также какъ и чувства, должны среднимъ числомъ быть приспособлены къ общественному состоянію. Поэтому, такъ какъ война была частымъ и обычнымъ явленіемъ во всѣхъ почти обществахъ, то существовавшія въ нихъ идеи справедливости постоянно затемнялись сталкивающимися между собою требованіями внутренней дружбы и внѣшней вражды.
   Мы уже объяснили, что идея справедливости,-- или, по крайней мѣрѣ, идея человѣческой справедливости,-- содержитъ въ себѣ два элемента. Съ одной стороны выступаетъ положительный элементъ, заключающійся въ признаніи за каждымъ человѣкомъ права на безпрепятственную дѣятельность и на пользованіе тѣми благами, которыя она приноситъ. Съ другой стороны выступаетъ отрицательный элементъ, заключающійся въ сознаніи того, что существуютъ предѣлы, обусловливаемые наличностью другихъ людей, имѣющихъ одинаковыя права. Въ этихъ двухъ составныхъ элементахъ особенно останавливаютъ вниманіе двѣ противуположныя черты.
   Неравенство -- это первая изъ внушаемыхъ ими идей. Ибо, если принципъ требуетъ, чтобы каждый получалъ блага и претерпѣвалъ бѣдствія, вытекающія изъ его собственной природы и согласнаго съ нею поведенія, то, въ силу того, что люди одарены различно, и въ результатахъ ихъ дѣйствій должны существовать различія. Это предполагаетъ неравныя суммы благъ.
   Взаимныя ограниченія человѣческихъ дѣйствій внушаютъ противуположную идею. Когда дѣлается ясно, что если каждый будетъ преслѣдовать свои цѣли безъ уваженія къ притязаніямъ своихъ сосѣдей, то отсюда должны произойти ссоры и соціальная кооперація встрѣтитъ препятствія, тогда возникаетъ сознаніе, что поступкамъ каждаго должны быть поставлены предѣлы; въ мысли о сферахъ дѣйствія, взаимно ограниченныхъ, заключается понятіе равенства.
   Неуравновѣшенныя оцѣнки этихъ двухъ факторовъ человѣческой справедливости ведутъ къ расходящимся нравственнымъ и соціальнымъ теоріямъ, на которыя мы должны теперь взглянуть.
   Въ нѣкоторыхъ изъ грубѣйшихъ человѣческихъ группъ эти оцѣнки не выше тѣхъ, какія мы видимъ среди низшихъ общежительныхъ животныхъ. Здѣсь болѣе сильный беретъ то, что ему угодно, у болѣе слабаго, не вызывая общаго порицанія, тогда какъ въ иныхъ группахъ практикуется и молчаливо одобряется нѣчто вродѣ коммунизма. Но тамъ, гдѣ постоянная война выработала соціальную организацію, идея неравенства становится преобладающей. Если не среди побѣжденныхъ, дѣлающихся рабами, то среди побѣдителей, естественно полагающихъ, что то, что служитъ ихъ интересамъ, есть то, что должно быть, развивается тотъ элементъ въ понятіи о справедливости, который провозглашаетъ, что превосходство должно пользоваться преимуществами превосходства.
   Хотя діалоги Платона не могутъ быть взяты мѣриломъ убѣжденій, царившихъ среди грековъ, однакожь, мы вправѣ предположить, что тѣ взгляды, которые признаются въ нихъ вѣрными, были общепринятыми взглядами. Сократъ спрашиваетъ: "Согласны ли вы съ тѣмъ, что справедливость требуетъ, чтобы подданные повиновались своимъ правителямъ?-- "Я согласенъ съ этимъ",-- отвѣчаетъ Тразимахъ {Республика, книга I, стр. 159.}. Хотя въ другихъ отношеніяхъ они являются противниками, но въ понятіи о томъ, что справедливо, они сходятся между собою. Отвѣчая на одинъ изъ дальнѣйшихъ вопросовъ, Главкъ описываетъ одно ходячее мнѣніе и говоритъ: "Вотъ въ чемъ, какъ они утверждаютъ, начало и сущность справедливости: между наилучшими людьми существуетъ сдѣлка или соглашеніе, заключающееся въ томъ, чтобы совершать несправедливость, а не претерпѣвать ее, а" между наихудшими -- соглашеніе страдать безъ возможности возмездія; справедливость же, составляющая середину между тѣмъ и другимъ, допускается не-какъ добро, а какъ меньшее изъ золъ". И тотчасъ же послѣ этаго говорится, что люди "только отклоняются на стезю справедливости силою закона" {Книга II, стр. 229.}.
   Въ этомъ знаменательномъ отрывкѣ слѣдуетъ отмѣтить нѣсколько положеній. Мы видимъ здѣсь, во-первыхъ, признаніе вышеуказаннаго факта, что въ ранней стадіи прогресса практика справедливости возникаетъ на почвѣ страха возмездія, и внушенное опытомъ убѣжденіе, что, въ концѣ-концовъ, всего лучше избѣгать наступательныхъ дѣйствій и уважать предѣлы, подразумѣваемые соглашеніемъ: здѣсь нѣтъ признанія безчестности, присущей нападеніямъ, а есть только признаніе ихъ неудобства. Далѣе, здѣсь говорится, что предѣлы дѣятельности каждаго человѣка, названные "сдѣлкой или соглашеніемъ", и уваженіе къ тому, что называется "стезею справедливости", устанавливаются только "силою закона". Законъ, разсматривается не какъ выраженіе справедливости, а какъ самый источникъ справедливости; поэтому предъидущее предложеніе и имѣетъ тотъ смыслъ, что справедливо повиноваться закону. Въ-третьихъ, здѣсь есть тотъ выводъ, что еслибъ не было возмездія и законныхъ наказаній, то сильнѣйшіе могли бы вполнѣ благовидно нападать на слабѣйшихъ. Здѣсь на половину выражено убѣжденіе, что превосходство должно пользоваться преимуществами превосходства: неравенство занимаетъ выдающееся мѣсто, тогда какъ равенство не выступаетъ опредѣленно.
   Указанное здѣсь понятіе, что справедливость состоитъ въ законности, развивается къ концу IV книги въ слѣдующее понятіе: справедливость, состоитъ въ томъ, "чтобы каждый изъ трехъ классовъ занимался тѣмъ дѣломъ, которое свойственно его собственному классу": чтобы плотникъ, башмачникъ и всякій другой "занимался своимъ собственнымъ ремесломъ, а не чужимъ", и чтобы всѣ повиновались тому классу, дѣло котораго -- управлять {Въ другомъ мѣстѣ мы встрѣчаемъ типическій примѣръ Сократическаго разсужденія. Тамъ считается справедливымъ "правиломъ, чтобы индивидуумы не брали того, что принадлежитъ другому, изъ свою очередь не лишались того, что принадлежитъ имъ самимъ". Отсюда выводится, что справедливость состоитъ въ томъ, "чтобы каждый человѣкъ имѣлъ и дѣлалъ то, что ему принадлежитъ", и затѣмъ слѣдуетъ дальнѣйшій выводъ, что несправедливо браться за занятіе другаго человѣка и "пробивать себѣ путь" изъ одного класса въ другой. И такъ, въ силу того, что собственность и личное занятіе человѣка называются принадлежащими лично ему, здѣсь выводится одно и то же заключеніе относительно и собственности, и занятія. Въ этомъ кроются два заблужденія: во-первыхъ, что ремесло можетъ принадлежать человѣку такимъ же образомъ, какъ ему принадлежитъ его платье, и, во-вторыхъ, что потому, что его нельзя лишить его платья, его должно замкнуть въ его ремеслѣ. Діалоги Платона всюду страдаютъ подобными заблужденіями, благодаря тому, что слова смѣшиваются съ тѣмъ, что они обозначаютъ,-- единство имени смѣшивается съ единствомъ сущности.}.
   Такимъ образомъ, въ идею справедливости включаютъ идею неравенства. Хотя здѣсь есть нѣкоторое признаніе равенства положеній и правъсреди членовъ одного и того же класса, однако, постановленія, касающіяся общности женъ, и т. д. въ охранительномъ классѣ, имѣютъ своею явною цѣлью ввести даже въ этомъ классѣ неравныя привилегіи въ пользу высшихъ.
   Но замѣтьте теперь, что въ греческомъ понятіи о справедливости, гдѣ преобладаетъ идея неравенства, идея же равенства не выступаетъ, неравенство относится не къ естественному достиженію большихъ наградъ большими заслугами, а къ искусственному опредѣленію большихъ наградъ большимъ заслугамъ. Это -- неравенство, преимущественно устанавливаемое властью. Градаціи въ гражданскомъ строѣ носятъ тотъ же характеръ, какъ и градаціи въ военномъ строѣ. И тотъ, и другой проникнуты правительственнымъ духомъ, и идея справедливости всюду сообразуется съ характеристическими чертами соціальнаго строя.
   И въ этомъ заключается идея справедливости, свойственной военному типу вообще, какъ мы это опять-таки видимъ на пространствѣ всей Европы въ послѣдующіе вѣка. Достаточно будетъ указать, что рядомъ съ различными, закономъ установленными положеніями и привилегіями различныхъ званій шли градаціи въ суммахъ, платившихся по соглашенію за преступленія, соотвѣтственно званію потерпѣвшихъ. И какъ всецѣло идея справедливости опредѣлялась идеей неравенства, это показываетъ осужденіе рабовъ, убѣгавшихъ въ города и обвинявшихся въ томъ, что они "несправедливо" уклонялись отъ надзора своихъ господъ.
   Такимъ образомъ, мы находимъ, какъ этого и слѣдовало ожидать, что въ то время, когда борьба за существованіе между обществами ведется дѣятельно, признаніе главнаго фактора справедливости, общаго всей жизни, какъ человѣческой, такъ и дочеловѣческой, весьма неполно ограничивается признаніемъ второстепеннаго фактора. То, что мы можемъ назвать дикимъ элементомъ въ этомъ понятіи, лишь въ слабой степени смягчается гуманнымъ элементомъ.
   Всѣ движенія ритмичны, таковы и соціальныя движенія съ сопутствующими имъ доктринами. Послѣ того понятія о справедливости, въ которомъ не въ мѣру преобладаетъ идея неравенства, является понятіе, въ которомъ не въ мѣру преобладаетъ идея равенства.
   Обращикомъ подобныхъ реакцій въ недавнее время можетъ служить этическая теорія Бентама. Идея неравенства здѣсь совершенно исчезаетъ, какъ это показываетъ слѣдующая выдержка изъ Утилитаріанизма Милля (стр. 91):
   "Принципъ величайшаго счастія есть ничто иное, какъ рядъ словъ, лишенныхъ смысла, если только счастіе одной личности, предполагаемоеравнымъ по степени (съ надлежащею уступкой въ пользу расы), не принимается въ разсчетъ ни болѣе, ни менѣе, чѣмъ счастіе другой личности.. Разъ эти условія соблюдены, приговоръ Бентама: "каждый долженъ считаться за одного, никто не долженъ считаться болѣе, чѣмъ за одного",-- могъ бы быть подписанъ подъ принципомъ полезности въ видѣ объяснительнаго комментарія".
   Однакожъ, хотя Бентамъ и осмѣиваетъ тѣхъ, кто беретъ себѣ въ руководители справедливость, хотя онъ и говоритъ, что между тѣмъ, какъ счастіе есть цѣль, понятная для всѣхъ, справедливость есть цѣль, сравнительно непонятная, тѣмъ не менѣе, онъ, въ сущности, утверждаетъ, что его принципъ: "каждый долженъ считаться за одного, никто не долженъ считаться болѣе, чѣмъ за одного" -- справедливъ, такъ какъ иначе онъ долженъ былъ бы согласиться, что его принципъ несправедливъ, а мы поможемъ предположить, чтобъ онъ согласился съ этимъ. Поэтому его ученіе имѣетъ тотъ выводъ, что справедливость означаетъ равное распредѣленіе матеріальныхъ и нематеріальныхъ благъ, достигаемыхъ человѣческою дѣятельностью. Здѣсь нѣтъ признанія того, что доли счастія, достающагося людямъ, представляютъ неравенства, вытекающія изъ неравенствъ въ ихъ способностяхъ или характерахъ.
   Вотъ та теорія, которую коммунизмъ хотѣлъ бы осуществить на практикѣ. Недавно въ одномъ періодическомъ изданіи де-Лавелэ такъ резюмировалъ коммунистическій принципъ: "индивидуумъ работаетъ на пользу государства, которому передаетъ плоды своихъ трудовъ для равнаго ихъ распредѣленія между всѣми". Въ коммунистической Утопіи, описанной мистеромъ Бедльлами въ его романѣ Looking Backward, высказывается положеніе, что каждый "долженъ производить одинаковое усиліе" и что въ томъ случаѣ, если при одинаковыхъ усиліяхъ, какъ физическихъ, такъ и умственныхъ, одинъ добываетъ вдвое Дольше другаго, то разность не должна идти въ его пользу. Въ то же время, умственно или физически слабые должны точно такъ же благоденствовать, какъ и другіе, въ силу утвержденія, что существующій соціальный строй "отнимаетъ у неспособнаго класса его очевидное право, оставляя его необезпеченнымъ".
   Принципъ неравенства, такимъ образомъ, безусловно отрицается. Считается несправедливымъ, чтобы превосходство природы влекло за собою превосходство результатовъ или, по крайней мѣрѣ, превосходство матеріальныхъ результатовъ; и такъ какъ не дѣлается, повидимому, никакого различія относительно физическихъ, умственныхъ или нравственныхъ свойствъ, то отсюда слѣдуетъ не только то, что сильные и слабые подлежатъ одной участи, но что одной участи подлежатъ глупые и умные, достойные и недостойные, низкіе и благородные люди. Ибо если, согласно съ этимъ понятіемъ о справедливости, не должны приниматься въ разсчетъ природные недостатки, физическіе или умственные, то не должны приниматься въ разсчетъ и нравственные недостатки, такъ какъ всѣ они безъ исключенія имѣютъ своимъ главнымъ источникомъ наслѣдственность.
   И здѣсь мы снова видимъ сознательное упраздненіе того основнаго различія между этикой семьи и этикой государства, которое мы подчеркнули при самомъ началѣ: упраздненіе, приводящее къ вырожденію и вымиранію вида или разновидности, въ которыхъ оно совершается.
   Разсмотрѣвъ эти расходящіяся понятія о справедливости, гдѣ идеи неравенства и равенства почти или совсѣмъ исключаютъ другъ друга, мы подготовили себѣ путь къ составленію истиннаго понятія о справедливости.
   Въ другихъ сферахъ мысли мнѣ выпало на долю показать, что правильный взглядъ получается чрезъ координацію противорѣчащихъ другъ другу ложныхъ взглядовъ. Такъ, теорію умственной ассоціаціи можно привести въ согласіе съ трансцендентальною теоріей, убѣдившись въ томъ, что если къ результатамъ индивидуальнаго опыта прибавить унаслѣдованные результаты опыта, воспринятаго всѣми предками, то оба эти взгляда сольются въ одинъ. Точно такъ же, если мы признаемъ, что постепенное приноровленіе чувствъ къ требованіямъ, совершавшееся въ теченіе нѣсколькихъ поколѣній, производитъ приспособленную нравственную натуру, то явится примиреніе оппортюнистской теоріи нравственности съ интуиціонною теоріей. Здѣсь мы видимъ, что то же самое происходитъ съ болѣе спеціальнымъ элементомъ этики, который занимаетъ насъ теперь.
   Ибо если признать каждое изъ этихъ противуположныхъ понятій о справедливости въ извѣстномъ смыслѣ вѣрнымъ и затѣмъ дополнить его другимъ, то въ результатѣ явится то понятіе о справедливости, которое возникаетъ при разсмотрѣніи законовъ, служащихъ опорою жизни въ соціальномъ строѣ. Равенство имѣетъ отношеніе къ взаимно ограниченнымъ сферамъ дѣйствія, которыя должно поддерживать, если желательно гармоническое сотрудничество людей, составившихъ ассоціацію. Неравенство имѣетъ отношеніе къ результатамъ, которыхъ каждый можетъ достигать, удерживая свои дѣйствія въ означенныхъ предѣлахъ. Нѣтъ никакой несообразности въ томъ, что идеи равенства и неравенства примѣняются -- одна къ границамъ, а другая къ преимуществамъ. Наоборотъ, и та, и другая могутъ и должны провозглашаться одновременно.
   Другія исходящія отъ этики предписанія не касаются насъ здѣсь. Къ нимъ относятся добровольно возлагаемыя на себя людьми требованія и ограниченія частнаго поведенія, образующія обширный отдѣлъ этики, разсмотрѣнный въ III части; къ нимъ же относятся требованія и стѣсненія, включенныя въ отдѣлы объ отрицательной и положительной благотворительности, о которыхъ мы будемъ разсуждать впослѣдствіи; эти требованія и стѣсненія, въ одно и то же время, добровольно возлагаются на себя людьми и въ извѣстной мѣрѣ налагаются общественнымъ мнѣніемъ. Но здѣсь мы имѣемъ дѣло лишь съ тѣми правами и предѣлами, которые слѣдуетъ поддерживать, какъ условія гармоническаго сотрудничества, и только къ соблюденію ихъ общество, какъ корпорація, должно обязывать своихъ членовъ.
   Нельзя ожидать, чтобы столь опредѣленная идея справедливости получила значительное распространеніе. Это -- идея, соотвѣтствующая вполнѣ сложившемуся строю, и она можетъ быть лишь отчасти признана въ переходныхъ состояніяхъ, ибо господствующія идеи должны среднимъ числомъ согласоваться съ наличными учрежденіями и наличною дѣятельностью.
   Два существенно различныхъ типа соціальной организаціи, военный и промышленный, основанные -- первый на установившемся обычаѣ, второй на договорѣ,-- обладаютъ, какъ мы это видѣли выше, чувствами и убѣжденіями, особымъ образомъ приспособленными къ каждому изъ нихъ; смѣшаннымъ же чувствамъ и убѣжденіямъ, присущимъ промежуточнымъ типамъ, постоянно приходится измѣняться, смотря по соотношенію между тѣмъ и другимъ. Какъ я имѣлъ случай указать въ другомъ мѣстѣ {Основы соціологіи, §§ 266--267; Политическія учрежденія, §§ 573--574 и 559.}, въ теченіе тридцатилѣтняго или, вѣрнѣе, сорокалѣтняго мира и явившагося его результатомъ ослабленія военной организаціи, идея справедливости сдѣлалась яснѣе: принудительныя постановленія смягчились, и каждый человѣкъ получилъ больше свободы для преслѣдованія своихъ выгодъ. Но затѣмъ вновь усилившееся развитіе милитаризма ниспровергло эти перемѣны, и на ряду съ номинальнымъ увеличеніемъ свободы оказалось дѣйствительное уменьшеніе свободы, вслѣдствіе умножившихся регламентацій и взысканій. Правительственный духъ, свойственный военному типу, распространился и въ администраціи гражданской жизни. Армія рабочихъ, съ опредѣленнымъ количествомъ труда и съ точно обзначенными долями въ доходахъ, къ которой сознательно или безсознательно стремится соціализмъ, представляетъ тѣ же характеристическіе признаки въ гражданской жизни, какіе представляетъ въ военной жизни армія солдатъ съ строго начертанными обязанностями и установленными раціонами; и каждый дальнѣйшій парламентскій актъ, берущій у индивидуума деньги ради общественныхъ цѣлей и дающій ему общественныя блага, все болѣе и болѣе содѣйствуетъ этому объединенію. Германія всего лучше показываетъ это родство. Въ этой странѣ, гдѣ милитаризмъ особенно рѣзко выступаетъ и гдѣ регламентація гражданъ наиболѣе выработана, соціализмъ достигъ своего высшаго развитія, и главою германской военной системы было сдѣлано недавно предложеніе создать правительственныя регламентаціи для рабочихъ классовъ Европы.
   Симпатія, принимавшая въ прошломъ поколѣніи форму справедливости, возвращается къ прежней формѣ великодушія, а великодушіе проявляетъ свою дѣятельность въ несправедливости. Повседневное законодательство обнаруживаетъ мало заботливости о томъ, чтобы каждый имѣлъ то, что ему принадлежитъ, но сильно озабочено тѣмъ, чтобы онъ имѣлъ то, что принадлежитъ кому-либо другому. Ибо, между тѣмъ, какъ вовсе не тратится энергіи на такое преобразованіе судебной администраціи, чтобы каждый получалъ свой заработокъ и имъ пользовался, большая доля энергіи пускается въ ходъ съ цѣлью обезпеченія за нимъ и за другими не заработанныхъ ими благъ. Рядомъ съ тѣмъ жалкимъ laissez-faire, которое невозмутимо смотритъ на то, какъ люди разоряются, пытаясь отстоять силою закона свои справедливыя притязанія, замѣчается дѣятельность, направленная къ доставленію, имъ, на счетъ другихъ, возможности читать даромъ романы!
   И такъ, очевидно, что среди этого хаоса мнѣній истинная идея справедливости можетъ встрѣтить лишь весьма неполное признаніе. Рабочаго, который, преслѣдуя ее, настаиваетъ на своемъ правѣ заключить самостоятельный договоръ съ предпринимателемъ, будутъ и впредь называть "плутомъ", а писателя, ратующаго противъ насильственнаго лишенія А. его достоянія въ пользу В., отнесутъ къ разряду "апріорныхъ ханжей" {Печатая переводъ этой статьи Герберта Спенсера, редакція Русской Мысли имѣла въ виду ознакомить читателей съ новымъ трудомъ едва ли не самаго замѣчательнаго изъ современныхъ мыслителей. Не подлежитъ сомнѣнію, что опасность милитаризма и бюрократическаго строя, на которую указываетъ Спенсеръ, дѣйствительно очень велика; но, съ другой стороны, англійскій философъ сильно преувеличиваетъ опасность равенства, обнаруживая склонность къ теоріи laissez-faire въ области экономическихъ отношеній. Къ этому вопросу Русская Мысль надѣется вернуться въ скоромъ времени. Ред.}.

"Русская Мысль", кн.V, 1890

   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru