Скрам Амалия
Гертруда Кольбьёрнсен

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Gertrude Coldbjörnsen.
    Перевод В. М. Саблина.
    Текст издания: журнал "Русская Мысль", кн. VI-IX, 1892.

   

ГЕРТРУДА КОЛЬБЬЁРНСЕНЪ.

Романъ Эрика Скрама.

I.

   Это было въ 1862 году. Въ знойный лѣтній день двое мужчинъ осторожно спускались со склоновъ Ордрунской рощи къ полянѣ. Они хватались за каждое деревцо, попадавшееся имъ на пути по откосу, чтобъ не потерять равновѣсія и не скатиться внизъ, и, лавируя такимъ образомъ, добрались, наконецъ, немного запыхавшись, до тропинки, огибающей подошву холма.
   -- Возьмемъ-ка сюда, направо, -- сказалъ одинъ изъ нихъ, снимая шляпу и отирая лобъ,-- здѣсь есть скамейка. Мы успѣемъ отдохнуть и освѣжиться въ тѣни. Обѣдъ еще не скоро начнется.
   Они отыскали скамейку подъ высокими деревьями и первое время обмѣнивались между собой только замѣчаніями, которыя у нихъ вызывала нестерпимая жара. Оба они были во фракахъ и лѣтнихъ пальто и страшно страдали отъ зноя.
   -- Подумайте только, вѣдь, намъ предстоитъ еще пройти всю эту поляну, гдѣ жаръ пышетъ, какъ изъ печки, -- сказалъ тотъ изъ ихъ, который былъ повыше, съ отчаяніемъ смотря на лугъ, залитый такимъ ослѣпительнымъ солнечнымъ свѣтомъ, что трава казалась отъ него почти бѣлой.-- И все это мы продѣлываемъ ради удовольствія! Точно какіе-то юнцы!
   -- Юнцы!-- со смѣхомъ подхватилъ его спутникъ, плотный, краснощекій брюнетъ лѣтъ тридцати, красивый и элегантный,-- да, когда мы были юнцами, такъ жаркій день не составлялъ для насъ никакой разницы. Вѣдь, это же одно изъ преимуществъ нашего возраста, что у насъ явилась способность къ воспринятію климатическихъ ощущеній. Ахъ, помните вы счастливые дни, которые мы, школьниками, проводили здѣсь на Ордрунской полянѣ и на этихъ откосахъ?
   -- Вѣрю вамъ на слово, самъ я не бывалъ здѣсь школьникомъ, -- угрюмо отвѣтилъ высокій господинъ, вытянувъ ноги и углубившись въ созерцаніе пыли, насѣвшей на его сапоги.
   -- Да развѣ же вы родились не въ Копенгагенѣ?
   -- Родился-то я въ Копенгагенѣ, но, тѣмъ не менѣе, я не приходилъ сюда школьникомъ. Въ первый разъ я попалъ сюда всего нѣсколько лѣтъ тому назадъ.
   -- Вотъ удивительно! Я былъ увѣренъ, что это любимое мѣсто прогулокъ всѣхъ школьниковъ,-- отвѣтилъ другой, вытирая свою густую бороду надушенымъ носовымъ платкомъ.
   -- Я даже и понятія не имѣлъ о томъ, что есть на свѣтѣ Ордрунская роща и поляна, -- возразилъ высокій господинъ, поднявъ при этомъ глаза.-- Съ Охотничьимъ паркомъ.я былъ знакомъ по учебнику географіи.-- Его спутникъ пересталъ вытирать лицо и съ удивленіемъ взглянулъ на него.-- Вы смотрите на меня,-- вы, можетъ быть, воображаете, что мое дѣтство и юность прошли такъ, какъ и у всѣхъ другихъ?
   -- Судя по вашему тону, я долженъ отвѣтить отрицательно.
   -- И нисколько не ошибетесь.-- Въ голосѣ, которымъ были произнесены эти слова, слышалось раздраженіе. Высокій господинъ принадлежалъ къ тѣмъ смуглымъ людямъ, которые блѣднѣютъ подъ вліяніемъ жары, и вслѣдствіе этой блѣдности его маленькіе каріе глаза, казалось, сверкали ярче обыкновеннаго.-- Мое дѣтство...-- продолжалъ онъ, презрительно усмѣхнувшись, -- я предполагаю, что былъ зачатъ въ какой-нибудь несчастный моментъ и появился на свѣтъ, когда все шло вкривь и вкось!-- онъ махнулъ рукой и повернулъ лицо къ своему собесѣднику.-- Вы, можетъ быть, думаете, что, когда я былъ ребенкомъ, мнѣ приходилось видѣть когда-нибудь освѣщенную солнцемъ поляну или вдыхать этотъ пряный лѣсной ароматъ, который поднимается теперь отъ этихъ деревьевъ? Я видѣлъ только мостовую и наслаждался запахомъ дождевыхъ лужъ на улицахъ. Всю свою юность я просидѣлъ въ тѣсной коморкѣ на чердакѣ, не зная, какъ избавиться отъ скуки, которая, словно назрѣвшій нарывъ, разъѣдала мнѣ душу, а то такъ гнулся подъ бременемъ непосильной работы, какъ замученный молодой оселъ...-- онъ вдругъ оборвалъ рѣчь.-- Лучше и не говорить объ этомъ, -- сказалъ онъ другимъ тономъ, -- только опять въ жаръ ударитъ; стоитъ хоть на минуту вспомнить объ этихъ вещахъ, чтобы сейчасъ же злоба закипѣла въ сердцѣ. Ну, а ваше дѣтство прошло, я думаю, совсѣмъ иначе?
   -- Разумѣется, и то, что я слышу отъ васъ, крайне удивляетъ меня.
   -- Еще бы! Еслибъ всѣмъ людямъ выпадалъ такой жребій, какой выпалъ мнѣ, міръ не очень-то былъ бы счастливъ. По какой-то случайности я не сдѣлался подлецомъ, Но пріятнымъ человѣкомъ меня врядъ ли можно назвать.
   Онъ говорилъ сухимъ, ироническимъ голосомъ. Его собесѣдникъ улыбнулся и сказалъ искреннимъ тономъ:
   -- Послушайте, въ этомъ отношеніи вамъ нечего жаловаться. Я могу вамъ выдать свидѣтельство въ "пріятности" съ такою спокойною совѣстью, съ какою не всегда выдаю свои аттестаціи.
   -- Ну, да, говорите!-- отвѣтилъ тотъ уже нѣсколько мягче.-- Могу васъ увѣрить, что мнѣ пришлось не мало вынести невзгодъ въ этомъ отношеніи. Вѣдь, вы не знали меня въ пору моей школьной и студенческой жизни: я былъ жалкимъ отверженцемъ общества, пока настойчивымъ трудомъ не добился званія прокуратора.
   -- Что вы говорите! Я этого и представить себѣ не могу. Я всегда зналъ васъ за всѣми уважаемаго юриста. А теперь-то вы ужь совсѣмъ знаменитость, въ ваши годы вы адвокатъ съ избранною кліентурой...
   -- Ба! У меня много дѣла и я имѣю случай бывать иногда въ обществѣ. Моя профессія составила мнѣ большой кругъ знакомства. Вотъ и все.
   -- Такъ неужели вы захотѣли бы помѣняться со мной и работать съ утра до ночи, не имѣя даже и сотни платныхъ паціентовъ?
   -- Но у васъ за то есть жена, семья, счастливое прошлое!
   -- Да, конечно, но отчего же вы не женились? Навѣрное, многія съ радостью пошли бы за васъ.
   Адвокатъ отвѣтилъ не сразу и врачъ, бывшій немного моложе его, спохватился, что, пожалуй, затронулъ струну, которой не слѣдовало касаться. Онъ поспѣшилъ предложить новый вопросъ, чтобы нарушить тягостную паузу.
   -- Вѣдь, вы, кажется, сынъ покойнаго соборнаго пробста Феддерсена?
   -- Я? Какъ бы не такъ! Мой отецъ былъ отрѣшенный отъ должности пасторъ и домашній учитель. Его отставили отъ мѣста за то, что онъ обозвалъ своего епископа плутомъ. Но это единственный похвальный поступокъ, которымъ я могу помянуть его.-- Адвокатъ погрузился въ угрюмое молчаніе и, спустя нѣсколько минутъ, продолжалъ болѣе спокойнымъ тономъ:-- Онъ былъ жестокимъ и холоднымъ педантомъ среди самой убогой матеріальной обстановій. Насъ было двое -- я и моя сестра, слабая, хилая дѣвочка. Нашъ домашній очагъ былъ нелѣпою тюрьмой, гдѣ царили строгость, брань и побои, -- духовная и вещественная бѣдность съ таимъ гнетомъ во всѣхъ смыслахъ, какого и описать нельзя. Меня держали взаперти все время, которое у меня оставалось отъ школы; въ часы, свободные отъ шкальныхъ занятій, меня заставляли писать латинскія сочиненія Мое мѣсто было въ комнатѣ отца, который вѣчно торчалъ у меня за спиной. Облупившійся подоконникъ, служившій мнѣ столомъ, замасленныя, грязныя рамы, дождикъ, стучавшій по нимъ, перекосившійся домъ насупротивъ нашего въ узкомъ переулкѣ, моя тупая голова, мой озлобленный нравъ, заношенная курточка, въ которой я дома ходилъ и лѣтомъ, и зимою, мои безнадежныя грёзы, мои отношенія ко всѣмъ товарищамъ по школѣ, для которыхъ мое истасканное платье было вѣчнымъ посмѣшищемъ и которые сторонились меня, потому что я совсѣмъ не былъ похожъ на другихъ мальчиковъ, моя ненависть, мое отчаяніе... что и говорить, свѣтлыя это воспоминанія, какъ разъ гармонирующія съ лѣтнимъ днемъ!
   -- Неужели же вы не можете вставить въ эту картину ничего отраднаго?
   -- Да, есть, все-таки, нѣчто отрадное. У меня былъ дядя, онъ жилъ за биржей и занималъ мѣсто писца въ одномъ изъ министерствъ. Мнѣ иногда позволяли посѣщать его. Впрочемъ, я и по дорогѣ изъ школы тайкомъ забѣгалъ къ нему. У него была цѣлая библіотека романовъ, самыхъ дрянныхъ, какіе только можно себѣ представить, но, впрочемъ, между ними попадались и хорошіе. Вотъ я и поглощалъ ихъ, сидя у дяди, а то забиралъ ихъ домой. По вечерамъ я читалъ ихъ подъ столомъ, прикрывъ ихъ латинскою грамматикой; иной разъ меня ловили на этомъ, я сочинялъ что-нибудь, чтобъ объяснить, отнуда добылъ книгу, и тогда меня немилосердно колотили. Этотъ дядя со своими романами былъ единственною свѣтлою точкой въ моемъ дѣтствѣ.
   -- И вы никогда не отправлялись за городъ съ друзьями?
   -- Да, вѣдь, у меня не было друзей. Въ тотъ день, когда я сдѣлался студентомъ, я въ первый разъ въ своей жизни отправился въ лѣсъ съ товарищами. Такія удовольствія, какъ школьныя прогулки въ лѣсъ, разумѣется, никогда не выпадали мнѣ на долю. До этого дня я никогда не былъ за городомъ. Мы дошли только до Шарлоттенлунда. Тамъ меня напоили до-пьяна и оставили въ палаткѣ у трактирщика. Видите, какъ они меня любили!
   -- Ну, а ваша мать?
   -- Я совсѣмъ не зналъ ея. Я предполагаю, что брань съ моимъ отцомъ былъ для нея достаточно вѣсною причиной, чтобы постараться поскорѣе покончить счеты съ жизнью.
   Хотя адвокатъ говорилъ жесткимъ и насмѣшливымъ тономъ, но сердечная боль, звучавшая, тѣмъ не менѣе, въ его словахъ, произвела сильное впечатлѣніе на его собесѣдника. Докторъ Фредерикъ Винге углубился въ печальныя размышленія о судьбѣ адвоката.
   -- Но, такимъ образомъ,-- сказалъ онъ,-- вамъ многое пришлось наверстать впослѣдствіи.
   -- Несомнѣнно,-- отвѣтилъ Феддерсенъ, поправляя свой бѣлый галстукъ,-- и, согласитесь, довольно-таки комично видѣть, какъ старая кляча выбивается изъ силъ, стараясь пуститься галопомъ.
   Докторъ собрался было отвѣтить, но въ это самое время увидалъ даму. Подъ розовымъ зонтикомъ, пересѣкавшую лугъ, залитый палящими лучами солнца.
   -- Да, вѣдь, это моя жена.!-- вскричалъ онъ.
   -- Гдѣ? Тамъ? Ну, удивляюсь! По такой-то жарѣ!
   Оба они въ теченіе нѣсколькихъ минутъ молча слѣдили глазами за дамой, одинъ -- равнодушно, другой -- съ игрой физіономіи, выдававшей живой интересъ.
   -- Она потеряла, наконецъ, терпѣніе, дожидаясь насъ, и пошла намъ на встрѣчу... Сидите, сидите, мы сперва посмотримъ, что она сдѣлаетъ, когда дойдетъ до подошвы холма, -- сказалъ врачъ тѣмъ полушепотомъ, которымъ говоритъ влюбленный, радующійся доказательствамъ нѣжности къ нему его возлюбленной. Впрочемъ, адвокатъ и не думалъ еще подниматься со скамьи, онъ просто усѣлся поудобнѣе.
   Дама перешла мостикъ, положенный черезъ ручей, и медленно направилась въ тѣнь высокихъ буковъ, тамъ, гдѣ откосъ круто поднимается съ поляны.
   Тутъ она остановилась и бросила унылый взглядъ на импровизированную, неудобную дорожку, по которой передъ тѣмъ съ такимъ трудомъ спустились внизъ Винге и Феддерсенъ.
   Врачъ не могъ дольше усидѣть на мѣстѣ и поспѣшилъ на встрѣчу женѣ. Затѣмъ послѣдовали громкія восклицанія, нѣжныя объятій, веселый смѣхъ, но вдругъ молодая женщина увидала высокаго адвоката, степенно приближавшагося къ никъ, быстро вырвалась изъ объятій мужа и покраснѣла. Винге, сіяя отъ радости, познакомилъ ихъ.
   -- Хотите видѣть жену, которая идетъ по пятамъ своего мужа, несмотря на палящее солнце и зной?
   Адвокатъ отвѣтилъ банальною фразой; онъ зналъ фру Винге по слухамъ и не находилъ ничего особенно героическаго въ томъ, что она вздумала предпринять эту ненужную экскурсію. Они перекинулись нѣсколькими незначительными замѣчаніями по поводу жары и того, какимъ образомъ адвокатъ познакомился съ докторомъ, и затѣмъ всѣ трое медленно направились къ виллѣ консула Грове, лежавшей по ту сторону поляны, въ густой тѣни охотничьяго парка.
   -- Ужъ, признайся, что ты соскучилась безъ меня и поэтому пошла къ намъ на встрѣчу, -- сказалъ Винге, чтобы подразнить жену.
   -- Напрасно ты это думаешь, -- отвѣтила молодая женщина пріятнымъ, низкимъ голосомъ и ласково взглянула на мужа.-- Наоборотъ, мнѣ было очень весело. Я подружилась съ одною молоденькою дѣвушкой, -- я никогда не видывала такого прелестнаго существа,-- и мы все время были вмѣстѣ. Она хотѣла было идти со мной, но побоялась, потому что не знаетъ тебя, и осталась играть съ дѣтьми.
   -- Развѣ между приглашенными есть и дѣти?-- съ испугомъ спросилъ адвокатъ.
   -- Да, двое дѣтокъ, но ихъ, навѣрное, увезутъ къ нашему приходу.
   -- Ну, слава Богу! А то въ такую жару, да еще дѣти съ ихъ возней!
   Всѣ засмѣялись.
   -- Кто эта молодая дѣвушка?-- спросилъ Винге.
   -- Гертруда Кольбьёрнсенъ, дочь того старика, статскаго совѣтника, который, помнишь, навѣщалъ моего отца во время его болѣзни.
   -- А, помню! Но неужели у него такая молоденькая дочь?
   -- Ей никакъ не больше шестнадцати лѣтъ,-- отвѣтила молодая женщина и слегка оперлась на руку мужа.
   Адвокатъ зналъ упомянутаго статскаго совѣтника только по имени и ему сдѣлалось досадно, что эти люди разговариваютъ такъ фамильярно о статскомъ совѣтникѣ, съ которымъ у него не было ни малѣйшаго знакомства. Притомъ же, молодая фру Винге была по своему происхожденію бѣдная еврейка; какое отношеніе къ ея семьѣ могъ имѣть статскій совѣтникъ? Адвокатъ Феддерсенъ былъ сегодня не въ духѣ. И это не преминуло отразиться на характерѣ его недавней бесѣды съ докторомъ; при обычныхъ условіяхъ онъ не былъ бы такъ откровененъ. Дѣло въ томъ, что за нѣсколько дней передъ тѣмъ его постигло серьезное разочарованіе. Онъ посватался и получилъ отказъ. Онъ принялъ это очень близко къ сердцу, не потому, чтобъ любилъ ту дѣвушку, за которую сватался,-- онъ зналъ ее очень мало,-- но разъ мужчина съ его общественнымъ положеніемъ рѣшился на такой шагъ, то было крайне тягостно натолкнуться на холодный и безусловный отпоръ и даже не услыхать ни слова благодарности за безпокойство. Дѣвушка была безъ всякаго состоянія, двадцати восьми лѣтъ, стало; быть, онъ представлялъ для нея блестящую партію.
   Въ этой неудачѣ адвокатъ винилъ свое прошлое; да, онъ не умѣлъ нравиться женщинамъ, потому что въ молодости никогда не имѣлъ дѣла съ дамами. Его мысли упорно цѣплялись за это обстоятельство, и между тѣмъ какъ онъ шелъ молча рядомъ съ супругами Винге и ссылался на жару въ объясненіе своего необщительнаго настроенія, унылыя, гнетущія думы вкрадывались въ его душу. Почему онъ такъ поздно получилъ возможность вступить въ этотъ свѣтъ, къ которому его неизмѣнно влекло съ тѣхъ самыхъ поръ, какъ онъ началъ помнить себя? Почему не шелъ онъ теперь, какъ этотъ врачъ, со своею женой, безпечно болтая о разныхъ пустякахъ? Почему его нраву было всегда чуждо непринужденное веселье, безъ котораго,-- онъ зналъ это,-- счастье не дается въ руки? Несносный заколдованный кругъ мыслей, заставлявшій его снова и снова возвращаться къ своему несчастному дѣтству! Но теперь-то судьба, кажется, могла бы избавить его отъ такихъ униженій, какъ только что испытанное. Вѣдь, ужъ сколько лѣтъ стремился онъ все къ одной намѣченной цѣли: смягчить и полировать свой характеръ, такъ чтобы та женщина, къ которой онъ пожелалъ бы приблизиться, не отшатнулась отъ него въ испугѣ. Такъ почему же это проклятіе все еще тяготѣетъ надъ его головой? Ужасная мысль: неужели теперь уже поздно? Неужели онъ, все-таки, падетъ въ бою и будетъ вынужденъ взять себѣ въ жены одну изъ тѣхъ, что сидятъ у житейскихъ волнъ, закидывая въ нихъ свои удочки? Его кольнуло въ самое сердце.
   -- Фу, какая жара!-- вскричалъ онъ и, прибавивъ шагу, нагналъ опередившую его чету супруговъ.
   -- Адвокатъ Феддерсенъ, не сердитесь на то, что я скажу вамъ,-- заговорила фру Винге своимъ ровнымъ голосомъ,-- но, право, не хорошо будетъ, если вы явитесь съ такимъ сумрачнымъ лицомъ на праздникъ, устроенный нашимъ гостепріимнымъ хозяиномъ по случаю дня его рожденія. Дайте пощаду бѣдному преступнику, котораго вы все это время мысленно осуждаете на смертную казнь.
   -- Я ни о какомъ преступникѣ не думаю, фруэ, меня просто сердитъ одинъ человѣкъ.
   -- Такъ бросьте думать о немъ.
   -- Но это такой близкій знакомый.
   -- Онъ сдѣлалъ что-нибудь дурное?
   -- Онъ сдѣлалъ только непростительную глукость, фруе; онъ посватался и поручилъ отказъ.
   -- Но развѣ не грѣшно называть это глупостью?-- сказала фру Винге, подумавъ немного.
   -- Онъ долженъ былъ бы остеречься, онъ не годится для семейной жизни,-- весьма рѣшительнымъ тономъ отвѣтилъ адвокатъ.
   -- Но если онъ любилъ?-- Молодая женщина сказала это какъ-то застѣнчиво и осторожно, каждое слово напоминало мягкій жестъ руки. Отъ всего ея существа вѣяло мягкостью, кротостью, спокойствіемъ, начиная съ ея походки, ея взгляда и голоса и кончая улыбкой и тѣмъ, какъ она поправляла зонтикъ на плечѣ и перегибалась въ сторону адвоката, чтобъ удобнѣй говорить съ нимъ. Послѣднему показалось очень пріятнымъ идти подъ тѣнью деревьевъ Ордрунскаго охотничьяго парка и, не выдавая себя, бесѣдовать о томъ, что его мучило. Онъ продолжалъ:
   -- Можетъ быть, онъ и не любилъ въ томъ смыслѣ, какъ это обыкновенно понимается. Я думаю, что онъ, главнымъ образомъ, хотѣлъ устроить себѣ домашній очагъ и имѣть хорошую жену.
   -- Но, въ такомъ случаѣ, онъ долженъ сперва полюбить,-- сказала фру Винге, не оборачиваясь на этотъ разъ къ адвокату, а глядя прямо передъ собой. Слова эти прозвучали, какъ безапелляціонный приговоръ и разсердили адвоката. "Хорошо ей говорить такъ,-- подумалъ онъ,-- когда она идетъ теперь рука объ руку съ мужемъ, которому лишь послѣ долгихъ, неимовѣрныхъ усилій удалось вырвать ее изъ закоснѣлой въ предразсудкахъ жидовской среды, цѣлые годы отравлявшей ему жизнь. Нѣтъ-съ, покорно благодарю! Не всякій изъ насъ согласится на такую каторгу!"
   -- Сперва полюбить,-- сказалъ онъ съ раздраженіемъ, -- но это возможно только для тѣхъ, кто подготовленъ къ тому воспитаніемъ.
   Молодая женщина не поняла горькаго тона, которымъ были произнесены эти слова.
   -- Я не хочу сказать,-- возразила она, слегка покраснѣвъ,-- что онъ долженъ полюбить ее прежде, чѣмъ она его полюбитъ, но я думаю, что мужчина не можетъ завоевать сердца хорошей женщины, если онъ не любитъ ея истинною любовью.
   -- Ба, это врядъ ли такъ ужь необходимо!-- насмѣшливо замѣтилъ адвокатъ. Отвѣть и тонъ Феддерсена не понравились его собесѣдницѣ и она замолчала. Адвокатъ впалъ въ раздумье. Любить истинною любовью! Но развѣ кто училъ его этой наукѣ? Развѣ кто шепталъ ему на ухо нѣжныя слова, когда онъ былъ ребенкомъ? Что пользы было требовать отъ него мягкости чувства, когда онъ зналъ жизнь только съ ея суровой стороны?... Да и зачѣмъ онъ такъ стремился къ этому полукомическому положенію женатаго человѣка? Вѣдь, въ его волѣ было выкинуть изъ головы эту мысль, и тогда разомъ пришелъ бы конецъ всѣмъ его огорченіямъ. Его любовница была умная дѣвушка, онъ могъ вполнѣ довольствоваться ею... Да, вотъ оно что: довольствоваться!
   -- Но чего же собственно требуетъ отъ мужчины "хорошая" женщина?-- спросилъ онъ тономъ, въ которомъ слышалась не то досада, не то готовность сдаться.
   -- Это такой серьезный вопросъ,-- сказала фру Винге, потерявшая интересъ къ бесѣдѣ.-- Я думаю, прежде всего, любви.-- Сама того не замѣчая, она положила голову на плечо мужа, и адвокатъ, отъ котораго но ускользнуло ея движеніе, сразу почувствовалъ себя исключеннымъ, безмолвно изгнаннымъ изъ міра, въ которомъ ему не было мѣста. Міръ, въ которомъ женскія головки съ пышными темными волосами нѣжно прислонялись къ плечу мужчины, говорилъ ему о томъ, чего не могли выразить длинныя умозаключенія. Это былъ міръ, озаренный такимъ же мягкимъ блескомъ, какой испускалъ розовый зонтикъ фру Винге, когда на него падали лучи солнца, это былъ міръ, неотразимо привлекавшій къ себѣ всѣхъ безъ изъятія, но безпощадно удалявшій изъ своихъ предѣловъ того, кто смѣлъ говорить въ немъ заносчиво или нелѣпо, это былъ, наконецъ, тотъ міръ, въ которомъ докторъ Винге шелъ такъ спокойно и беззаботно, не открывая рта и, въ то же время, разсказывая, по всей вѣроятности, цѣлую повѣсть своей женѣ, между тѣмъ какъ онъ, адвокатъ Феддерсенъ, наговорилъ столько безсвязнаго вздора и, надо думать, не съумѣлъ бы сказать ничего другаго, еслибъ такая же головка съ пышными волосами захотѣла прильнуть къ его плечу.
   Жара все больше и больше угнетала адвоката; онъ сердито пыхтѣлъ, вытиралъ лобъ и испытывалъ непріятное ощущеніе около шеи. Туго накрахмаленные высокіе воротнички его отмякли и утратили до нѣкоторой степени свою первоначальную свѣжесть.
   Но вотъ показалась, наконецъ, вилла консула Грове уже и издали стали доноситься изъ сада звонкій смѣхъ и веселые голоса.
   

II.

   Обѣдъ кончился и въ саду консула Грове снова закипѣла шумная жизнь, звуки которой, перелетая черезъ низкую изгородь, оглашали собой широкую даль. Кофе пили на открытомъ воздухѣ и многіе изъ пожилыхъ мужчинъ ухитрялись заполучить по двѣ чашки темнаго экстракта въ видѣ гигіенической мѣры послѣ обильной трапезы. Лакей, съ внушительною физіономіей, разносилъ разнообразной формы флаконы съ ликерами, составляя себѣ мнѣнія о каждомъ гостѣ, смотря по тому сорту, который онъ выбиралъ. Многіе, взявъ съ серебрянаго подноса маленькій стаканчикъ и медленно осушивъ его, устанавливали его въ дупло или въ расщелину дерева; взрывъ смѣха сметалъ его оттуда и онъ исчезалъ безвозвратно. Въ глубинѣ сада, въ извилистыхъ аллеяхъ, поднимались порою цѣлые каскады теноровыхъ или сопранныхъ трелей и замирали въ чащѣ сосѣдняго парка. Могучія вершины только слегка шелестили листьями, какъ бы давая этимъ понять, что имъ многое и многое можно довѣрить. Въ самомъ отдаленномъ уголкѣ сада собралось большинство молодежи; дамы въ шумящихъ широчайшихъ платьяхъ весело улыбались мужчинамъ, которые стояли передъ ними въ изящныхъ позахъ, усиленно жестикулируя и оживленно разговаривая. Съ открытой поляны сюда проникали лучи заходящаго солнца и переливы ихъ на разноцвѣтныхъ платьяхъ и на обнаженныхъ рукахъ и плечахъ производили волшебное дѣйствіе. Дамы были безъ шляпъ, съ цвѣтами въ волосахъ, изъ мужчинъ только нѣкоторые были въ шляпахъ, да и тѣ сдвинули ихъ на затылокъ; жара и вино зажгли румянецъ на щекахъ молодыхъ людей.
   Консулъ Грове прохаживался подъ руку съ Винге, дружески болтая съ нимъ. Они приблизились къ тому мѣсту, откуда раздавались голоса молодежи, и остановились въ нѣсколькихъ шагахъ.
   -- Скажите, пожалуйста,-- спросилъ Винге,-- откуда взялась у старика Кольбьёрнсена эта лучезарная маленькая фея, которая совсѣмъ вскружила голову моему доброму пріятелю Иверсену и заставляетъ его говорить ей ужаснѣйшія сумасбродства?
   -- Вполнѣ понимаю ваше удивленіе,-- отвѣтилъ консулъ, прищуривъ свои маленькіе, косые глазки и съ удовольствіемъ разглядывая молодую дѣвушку,-- да, это не то что безобразный сынъ его отъ перваго брака. Впрочемъ, она плодъ весьма страннаго союза. Кольбьёрнсенъ женился вторично, когда ему было уже за пятьдесятъ, и женился на молодой дѣвушкѣ, дочери артиллерійскаго офицера, которому, помните, разорвало животъ забойникомъ въ Аматерѣ. Она, конечно, вышла за него только ради натери. Говорили, что потомъ у нея былъ какой-то романъ. Бѣдная молодая женщина умерла года черезъ два послѣ свадьбы. Она была замѣчательно милая особа. Маленькая Гертруда воспитывалась подъ крылышкомъ своей тетки, старой фрэкенъ Кольбьёрнсенъ, которую вы видѣли у меня сегодня,-- если не ошибаюсь, ее повелъ къ столу адвокатъ. Смѣшной онъ малый, этотъ Феддерсенъ, онъ какъ-то умѣетъ отпугнуть отъ себя всѣхъ молодыхъ дѣвушекъ.
   -- Она прелестное дитя, ваша фрэкенъ Гертруда, моя жена совсѣмъ влюбилась въ нее.
   -- Да и кто въ нее не влюбленъ!
   -- Это такое наслажденіе встрѣтить въ наше время свѣжее, неизломанное созданіе, да еще вдобавокъ воспитанное старою теткой.
   -- И педанткой, замѣтьте. Впрочемъ, она славная дама, но только страшная педантка и набожна до невѣроятности.
   Къ нимъ подошли еще другіе, и между новыми группами, которыя теперь образовались, очутились старая фрэкенъ Кольбьёрнсенъ, тетушка Розалія, какъ ее называли многіе знакомые, и адвокатъ Феддерсенъ. Дурное расположеніе духа совершенно исчезло у адвоката, онъ сдѣлался разговорчивъ, сыпалъ легкими сарказмами, отвѣшивалъ поклоны дамамъ и любезничалъ съ ними. За нимъ ухаживали, самъ же онъ ни за кѣмъ не ухаживалъ. Онъ относился съ оттѣнкомъ ироніи къ каждой дамѣ, взятой въ отдѣльности. Его критическое чутье безжалостно разрывало тотъ флеръ, которымъ мечтавшія о замужствѣ дѣвицы умѣли такъ изящно драпировать свои непривлекательныя свойства; но если какая-нибудь изъ нихъ выдѣлялась изъ толпы, онъ боялся подойти къ ней.
   Тетушка Розалія получила большое удововольствіе отъ разговора съ адвокатомъ во время обѣда, разговора очень оживленнаго, касавшагося, притомъ же, серьезныхъ темъ. Феддерсенъ разсказалъ ей интересный эпизодъ изъ своей юридической практики объ одной дамѣ, которую тетушка Розалія немного знала и о которой была приблизительно такого же мнѣнія, какъ и адвокатъ. Она сама увлеклась бесѣдой и разсказала нѣсколько фактовъ изъ молодости этой даны, отсюда они мало-по-малу перешли къ принципамъ и воззрѣніямъ, и адвокатъ обнаружилъ такую умѣренность во взглядахъ, что тетушка Розалія, вращавшаяся обыкновенно въ либеральныхъ сферахъ и привыкшая къ совсѣмъ другимъ рѣчамъ, давно уже не испытывала въ разговорѣ съ кѣмъ-либо такого чувства удовлетворенности. Теперь, въ кругу молодежи, они невольно сошлись опять и стали обмѣниваться доброжелательными замѣчаніями насчетъ окружающихъ.
   -- Гертруда, дитя мое, будь осторожна, помни, что скоро ляжетъ роса,-- сказала почтенная дама, останавливая свою питомицу, которая, не видя ея, со смѣхомъ пробѣгала мимо, подъ руку со студентомъ-медикомъ, разсказывавшимъ ей презабавныя вещи.
   -- Ахъ, тетя, мы только пройдемся по парку, а потомъ, вѣдь, будутъ танцы!
   Адвокатъ Феддерсенъ не обратилъ раньше особеннаго вниманія на молодую дѣвушку, но теперь онъ взглянулъ на нее и поразился ея юною красотой. Она вся сіяла улыбкою, весельемъ и простодушною прелестью, а каріе глаза смотрѣли на міръ Божій такъ довѣрчиво, такъ беззаботно! Цвѣтъ лица былъ матово-смуглый, съ яркимъ румянцемъ на щекахъ, волосы -- каштановые, гладно причесанные, толстая коса лежала вѣнкомъ на головкѣ, лобъ былъ небольшой, щеки и подбородокъ -- мягко закругленные, носикъ словно выточенный и немного вздернутый, ротъ маленькій, а губы -- тонкія и блѣдныя, но этотъ недостатокъ совершенно забывался въ очарованіи ея улыбки. Она вложила столько радостнаго ожиданія въ одно это слово -- "танцы", что адвокатъ почувствовалъ, какъ по тѣлу его пробѣжали электрическія искры, и невольно зажмурилъ глаза. Самъ не зная почему, онъ вдругъ смѣшался и уже сталъ подумывать объ отъѣздѣ. Но въ эту минуту онъ услыхалъ надъ самымъ своимъ ухомъ голосъ доктора Винге:
   -- Если будутъ танцы, фрэкенъ, то вы должны сдѣлать хоть одинъ туръ со мной.
   -- Съ удовольствіемъ,-- отвѣтила молодая дѣвушка, поднявъ на Винге свои лучезарные глаза. Они зажгли двѣ огненныхъ точки въ душѣ Феддерсена. Что за обаяніе въ этомъ взглядѣ! Молодая дѣвушка была въ самомъ дѣлѣ необыкновенно привлекательна. Прежде онъ и не думалъ идти въ паркъ, теперь онъ отправился туда вмѣстѣ съ молодежью. Онъ шелъ съ знакомыми дамами и вса время былъ такъ пріятенъ и веселъ, что онѣ остались имъ чрезвычайно довольны. Онѣ не подозрѣвали, что его хорошее расположеніе духа зависѣло, главнымъ образомъ, отъ того, что онъ постоянно слышалъ передъ собой звонкій смѣхъ Гертруды, который дѣйствовалъ на него какъ эѳиръ, возбуждалъ его и заставлялъ быть любезнымъ.
   Когда спустя нѣкоторое время въ большой залѣ начались танцы, онъ стоялъ на верандѣ и смотрѣлъ на танцующихъ въ открытое окно. Онъ слѣдилъ глазами за прелестною Гертрудой Кольбьёрнсенъ и голова у него кружилась какъ послѣ двухъ-трехъ бокаловъ шампанскаго. Въ его состояніи было что-то изолированное: онъ и вечерній воздухъ и переливчатые звуки, вырывавшіеся изъ дверей бальной залы, составляли отдѣльное общество. Какъ глубоко наслаждался онъ! Какъ ярко выступалъ образъ Гертруды среди всѣхъ этихъ блоидинокъ, которыя тоже смѣялись, но какъ безцвѣтно въ сравненіи съ ней!
   Гертруда танцовала въ залѣ и перелетала отъ одного кавалера къ другому. Вдругъ какой-то господинъ вздумалъ тутъ же въ уголжѣ у окна предложить ей руку и сердце. Феддерсенъ на время потерялъ ее изъ вида.
   -- Ну, какъ вамъ не стыдно говорить такія вещи молодой дѣвушкѣ!-- отвѣтила она и на минуту сдѣлалась серьезна.
   -- Такъ вы не хотите внять моимъ мольбамъ?-- прошепталъ обезкураженный претендентъ.
   -- Да я вовсе не хочу васъ слушать, -- отвѣчала Гертруда, ища глазами защитника.
   Докторъ Винге стоялъ неподалеку; она подбѣжала къ нему и разсказала, въ чемъ дѣло. Онъ отвелъ ее къ своей женѣ и на минуту Гертруда исчезла изъ залы. Но вскорѣ она уже опять танцовала, такая же сіяющая, какъ и передъ тѣмъ.
   Когда балъ уже близился къ концу, адвокатъ подошелъ къ Гертрудѣ и пригласилъ ее. Онъ танцовалъ плохо и ограничился однимъ только туромъ. Потомъ онъ остался возлѣ нея, и, къ великой досадѣ молодаго человѣка, разсчитывавшаго быть ея кавалеромъ, началъ съ ней разговоръ объ обыденныхъ вещахъ. Онъ былъ скученъ и самъ сознавалъ это, но онъ хотѣлъ во что бы то ни стало говорить съ нею, каковъ бы ни вышелъ разговоръ. Затѣмъ онъ раскланялся и удалился. Вскорѣ послѣ того онъ уже усаживалъ въ экипажъ тетушку Розалію. Гертруда выпорхнула на крыльцо, окруженная цѣлою свитой молодыхъ людей, и въ самую послѣднюю минуту спохватилась, что забыла въ залѣ и свой вѣеръ, и всю массу цвѣтовъ, которую ей преподнесли въ теченіе вечера. Ея восклицаніе по этому поводу заставило всѣхъ кавалеровъ въ запуски пуститься въ залу, причемъ одинъ молодой флотскій офицеръ чуть не вывихнулъ себѣ ногу. Потомъ экипажъ отъѣхалъ, и немного погодя адвокатъ садился въ раздумьѣ на козлы объемистаго шарабана, который долженъ былъ доставить домой пріѣхавшихъ изъ Копенгагена и Шарлоттенлунда гостей консула Грове.

-----

   Въ теченіе перваго полугодія, послѣдовавшаго за праздникомъ у консула Грове, стало быть, и въ первую половину зимняго сезона, адвокатъ часто встрѣчался въ обществѣ съ Гертрудой и старой фрэкенъ Кольбьёрнсенъ. Почтенная дама, до этого времени мало бывавшая въ свѣтѣ, всюду сопровождала теперь свою питомицу, служа для нея какъ бы ангеломъ-хранителемъ. Она не считала возможнымъ отпускать ее безъ себя: всѣ эти ухаживанья и сватовства, предметомъ которыхъ была Гертруда, могли, въ концѣ-концовъ, сдѣлаться опасными для ея милой, беззаботной дѣвочки.
   Тетушкѣ Розаліи всегда было пріятно встрѣчаться съ адвокатомъ и между ними не замедлили установиться весьма дружескія отношенія.
   Гертруда не могла не замѣтить, что и этотъ человѣкъ, пользовавшійсг всеобщимъ уваженіемъ и, между прочимъ, особою симпатіей ея тетки, не устоялъ передъ обаяніемъ, какому подпадали всѣ мужчины, какъ только они сталкивались съ ней, что и имъ овладѣло это непонятное желаніе говорить ей при всякомъ случаѣ комплименты, -- желаніе, которое Гертруда лишь въ слабой мѣрѣ приписывала впечатлѣнію, производимому ея собственною особой. У нея было какое-то не особенно ясное представленіе, будто всѣ мужчины уже заранѣе находятся въ состояніи влюбленности и только ищутъ случая преподнести свою готовую любовь первой дамѣ, которая имъ попадется на пути, причемъ одни ведутъ дѣло весело и забавно, другіе -- въ непріятномъ торжественномъ тонѣ, и что женихи, словно майскіе жуки въ лѣсу, такъ и сыплются на голову всѣмъ рѣшительно молодымъ дѣвушкамъ. Домашнее воспитаніе подъ непосредственнымъ надзоромъ тетки держало Гертруду въ сторонѣ отъ всего того, что молодыя дѣвушки такъ рано узнаютъ въ разговорахъ съ подругами. У нея подругъ не было, всѣ ея знакомства съ подходящими ей по возрасту дѣвицами завязалисьуже послѣ ея конфирмаціи.
   Для Феддерсена впечатлѣніе, произведенное на него Гертрудой, приняло мало-по-малу размѣры важнаго событія. Изъ угловатаго, грубаго въ обращеніи студента, безпрестанно погрѣшавшаго противъ свѣтскихъ обычаевъ и приличій, онъ успѣлъ уже сдѣлаться къ этому времени человѣкомъ съ извѣстнымъ лоскомъ, серьезныя же его достоинства давно были единодушно признаны всѣми. Но его критическое чутье, одно изъ немногихъ счастливыхъ свойствъ его, которыя онъ имѣлъ случай развить еще въ дѣтствѣ, все-таки, останавливало его на одномъ опредѣленномъ пунктѣ его труднаго восхожденія по общественной лѣстницѣ. Когда онъ былъ помоложе, онъ никакъ не могъ рѣшиться вступить на усыпанныя цвѣтами дорожки, которыя ведутъ къ дамскому обществу. Онъ считалъ себя слишкомъ неуклюжимъ и некрасивымъ, чтобы завоевать себѣ тамъ видное мѣсто, а иначе не стоило и проникать туда. Онъ требовалъ щедраго вознагражденія во всѣхъ смыслахъ за тѣ невзгоды, которыя ему пришлось претерпѣть въ молодости. Онъ не принялъ бы какой-нибудь незначительной радости, какого-нибудь скромнаго положенія въ уплату за тѣ громадныя суммы, которыя жизнь должна была возмѣстить ему. А потому онъ ждалъ и работалъ въ сторонѣ отъ большаго свѣта. Правда, онъ часто переносился взоромъ за садовую ограду, туда, гдѣ дамы прохаживались со своими кавалерами въ шутливой, веселой бесѣдѣ; но онъ оставался вѣренъ составленному плану. Лишь тогда, когда онъ достигнетъ великой цѣли, когда сдѣлается адвокатомъ,-- лишь тогда выступитъ онъ впередъ. Но за то уже тогда женщина, на которой онъ остановитъ свой выборъ, должна будетъ, краснѣя, склонить передъ нимъ свою голову; самая прекрасная, самая очаровательная изъ нихъ всѣхъ должна будетъ сдѣлаться его женой. Онъ не забылъ романовъ, читанныхъ въ отроческіе годы. Но его постигло горчайшее разочарованіе. Мѣсяца два спустя послѣ своего утвержденія въ званіи адвоката онъ посватался къ молоденькой и хорошенькой дочери самаго богатаго изъ своихъ кліентовъ и услыхалъ такое удивленное и рѣшительное "нѣтъ", что въ ужасѣ вернулся къ прежнимъ меланхолическимъ думамъ о своей загубленной юности. Его вторичное пораженіе, послѣ того, какъ онъ на этотъ разъ все подготовилъ и направилъ наилучшимъ образомъ, было обидно для него уже въ другомъ смыслѣ. Но теперь? Что, если онъ, а не кто другой овладѣетъ ручкой этой юной красавицы, безмятежно порхавшей по бальной залѣ, не взирая на всѣ сѣти, которыя ей разставлялись, и одинаково равнодушной ко всѣмъ своимъ поклонникамъ? Адвокатъ Феддерсенъ глубокомысленно взвѣшивалъ всѣ шансы за и противъ и не упускалъ ни малѣйшаго случая произвести благопріятное впечатлѣніе на... тетушку Розалію.
   Около этого времени въ его руки перешелъ важный политическій процессъ. Одинъ изъ его коллегъ передалъ это дѣло ему, какъ болѣе молодому юристу. Въ случаѣ успѣшнаго окончанія, оно сулило и славу, и матеріальныя выгоды. Феддерсенъ съ жаромъ принялся за работу и, такъ какъ у него вскорѣ явилась увѣренность, что онъ одержитъ побѣду въ судѣ, то изъ скучной прозы юридическихъ актовъ не замедлила подняться передъ нимъ ширококрылая надежда, смѣло увлекавшая его впередъ и впередъ, къ окончательному рѣшенію великаго вопроса, волновавшаго его сердце. Когда, наконецъ, послѣ блестящей защитительной рѣчи Феддерсена, судъ произнесъ приговоръ въ пользу его кліентовъ, когда газеты стали разсыпаться въ восторженныхъ похвалахъ ему и онъ сдѣлался самымъ желаннымъ и почетнымъ гостемъ на торжественныхъ обѣдахъ, то все это промелькнуло для него почти какъ сонъ. Онъ горѣлъ нетерпѣніемъ рѣшить свою судьбу, но ему снова пришлось ждать: Гертруды не было въ это время въ городѣ, а повести дѣло письменно онъ побоялся.
   Гертруда гостила въ Ютландіи, въ семьѣ Винге. Докторъ получилъ мѣсто при одномъ изъ тамошнихъ госпиталей и фру Винге написала Гертрудѣ, прося ее теперь же исполнить свое обѣщаніе и навѣстить ее, пока у нихъ въ домѣ все здоровые люди, такъ какъ потомъ имъ, пожалуй, придется отдать свободное помѣщеніе больнымъ пансіонерамъ. Путешествіе было недлинное, но получить разрѣшеніе на эту поѣздку оказалось не такъ-то легко для Гертруды. Тетушка Розалія не хотѣла пускать ее. Она, конечно, ничего не могла возразить противъ молодой докторши, -- наоборотъ, она находила ее премилою особой, -- но не слѣдовало забывать, что для того, чтобы выйти замужъ, фру Винге измѣнила вѣрѣ своихъ отцовъ, а это не могло служить хорошимъ примѣромъ для молодой дѣвушки. Притомъ же, докторъ Винге придерживался, навѣрное, очень свободныхъ взглядовъ.
   "Вздоръ!" -- сказалъ ей на это статскій совѣтникъ, но все же, если тетушка Розалія уступила въ этомъ дѣлѣ брату, то только вслѣдствіе его заявленія, что на немъ лежитъ долгъ благодарности къ покойному отцу докторши.
   -- Мнѣ было пріятно видѣть у себя въ домѣ молодую фру Винге и ея мужа,-- сказалъ онъ,-- весьма возможно, что я не владѣлъ бы даже этимъ домомъ, если бы старикъ Мейеръ не пришелъ мнѣ на помощь, и Гертруда была бы тогда совсѣмъ бѣдною дѣвушкой. Пусть она ѣдетъ къ нимъ, говорю тебѣ.
   И тетушка Розалія дала свое согласіе.
   Въ Ютландіи Гертруда какъ-то спросила докторшу:
   -- Правда ли, Эмма, что тебѣ пришлось долго бороться съ твоими родными, чтобы заставить ихъ согласиться на твой бракъ съ докторомъ?
   -- Правда, мой другъ. Но почему тебѣ это пришло въ голову?
   -- Тетя Розалія нападаетъ на тебя за то, что ты перемѣнила религію.
   Наступила короткая пауза; потомъ фру Винге оказала мягкимъ тюкомъ:
   -- Съ точки зрѣнія твоей тети это, пожалуй, вѣрно, но она не знаетъ самой сути дѣла. Я не перемѣнила религіи, мы съ мужемъ всегда были одного мнѣнія на этотъ счетъ.
   -- Такъ ты всегда была христіанкой?
   -- Я не христіанка.
   -- Но кто же ты, въ такомъ случаѣ?-- Гертруда съ неописаннымъ изумленіемъ смотрѣла на свою подругу.
   Молодая женщина стояла у окна, слѣдя за тѣмъ, какъ сумерки спускались на зимній ландшафтъ. Затѣмъ она обернулась и положила руку на плечо Гертруды.
   -- Ты слишкомъ еще молода, Гертруда,-- сказала она,-- чтобы понимать эти вещи, но пройдетъ немного времени и ты, конечно, увидишь, что, кромѣ меня и моего мужа, не мало найдется вокругъ тебя и другихъ язычниковъ.
   -- Язычниковъ!-- воскликнула Гертруда,-- но вѣдь, это невозможно.... вѣдь, теперь нѣтъ ужь больше язычниковъ... по крайней мѣрѣ, въ Европѣ!
   Фру Винге улыбнулась своею спокойною улыбкой.
   -- Ты увидишь, что они еще не исчезли съ лица земли,-- сказала она.
   -- Но я этого понять не могу,-- возразила Гертруда, задумчиво качая головой.-- Развѣ же ты не вѣришь въ Бога?
   -- Я не вѣрю въ то, что ты называешь Богомъ.
   -- Что ты говоришь, Эмма? Это ужь совсѣмъ невозможно! Вѣдь, не идоламъ же ты поклоняешься?
   -- Нѣтъ, я вѣрю только въ свои мысли, и въ мысли своего мужа, и въ мысли всего міра. Но не ломай надъ этимъ голову, ты все равно еще неспособна это понять.
   -- Да, конечно, то, что ты говоришь о мысляхъ... Но что ты язычница... Эмма, вѣдь, это же грѣшно!
   -- Да, по мнѣнію большинства; но ты современемъ узнаешь, что мнѣніе большинства не всегда самое вѣрное. Впрочемъ, поговоримъ объ этомъ какъ-нибудь въ другой разъ, когда ты будешь постарше...
   Этотъ разговоръ оставилъ въ душѣ Гертруды смутное представленіе, что какой-то остатокъ древнихъ временъ, миновавъ библейскую исторію, проникъ въ самую глубь современной эпохи. Она испытывала инстинктивный страхъ предъ этимъ невѣдомымъ; въ немъ непремѣнно таился грѣхъ; но, вѣдь, оно могло облекаться и въ прекрасный образъ, если сама Эмма была причастна этому грѣху. Во всякомъ случаѣ, тетя Розалія ничего не должна была знать объ этомъ.
   Передъ самымъ Рождествомъ Гертруда возвратилась въ Копенгагенъ.
   

III.

   -- Можно мнѣ видѣть господина статскаго совѣтника?
   -- Позвольте узнать вашу фамилію.
   -- Вотъ моя карточка.
   Молодой контористъ взялъ карточку и скрылся въ комнатахъ, примыкавшихъ къ конторѣ. Посѣтитель прислонился тѣмъ временемъ къ рѣшеткѣ, возлѣ которой стоялъ, и началъ разсѣянно смотрѣть на крупные снѣжные хлопья, медленно падавшіе на квадратный дворъ съ каретными сараями въ глубинѣ и съ чернымъ каштановымъ деревомъ у самой стѣны. Это былъ высокаго роста брюнетъ, элегантно одѣтый и имѣвшій дѣловой видъ.
   Контористъ поспѣшно вернулся, съ почтительнымъ поклономъ отворилъ дверцу въ рѣшеткѣ и попросилъ господина адвоката пожаловать въ кабинетъ. Статскій совѣтникъ готовъ сейчасъ же принять его.
   -- Будьте любезны, укажите мнѣ дорогу.
   Контористъ пошелъ впередъ и, пока они проходили черезъ три большія комнаты, изъ которыхъ состояла контора, сзади нихъ у пюпитровъ началось перешептыванье.
   -- Узнали вы его? Вѣдь, это адвокатъ Феддерсенъ.
   -- Еще бы, я отлично знаю его.
   Слова "Феддерсенъ" и "адвокатъ" были повторены нѣсколько разъ, потомъ невозмутимые воды конторы поглотили и этотъ, какъ и всякій другой не касающійся конторы сюжетъ, и дѣла потекли дальше своимъ обычнымъ безмолвнымъ потокомъ.
   Между тѣмъ, адвокатъ подошелъ къ кабинету старика Кольбьёрнсена. Поблагодаривъ жестомъ конториста, отворившаго передъ нимъ дверь и тотчасъ же затворившаго ее опять, онъ вошелъ въ большую, мрачную комнату. Полъ былъ устланъ мягкимъ ковромъ, на стѣнахъ висѣло множество географическихъ картъ и гравюръ, изображавшихъ ландшафты, по обѣимъ сторонамъ комнаты тянулись старомодныя кушетки въ коленкоровыхъ чехлахъ, въ громадной голландской печкѣ горѣла при открытой дверцѣ большая охапка душистыхъ березовыхъ дровъ, въ углу, у единственнаго окна съ тяжелыми гардинами, помѣщался массивный письменный столъ, посрединѣ комнаты стоялъ другой столъ, и вокругъ него нѣсколько креселъ, а у окна въ громадномъ креслѣ особаго фасона сидѣлъ статскій совѣтникъ, погруженный въ чтеніе какого-то письма. На маленькомъ столикѣ возлѣ кресла лежали распечатанныя письма и бумаги. Изъ всей фигуры статскаго совѣтника Феддерсенъ увидалъ при входѣ только изящныя туфли, бѣлые чулки и свѣтлосѣрыя панталоны. Но вотъ статскій совѣтникъ оторвалъ глаза отъ письма и разомъ поднялся съ кресла. Онъ представлялъ изъ себя маленькаго, худенькаго господина, съ круглою, совершенно лысою головой; черепъ его блестѣлъ, какъ полированная слоновая кость, и былъ такого-же желтовато-бѣлаго цвѣта. Бритое лицо было изборождено множествомъ тонкихъ морщинокъ. Надъ глазами, почти совсѣмъ закрывая ихъ, нависли сѣдыя брови, точно мохъ на кровлѣ стараго дома; но когда онѣ поднимались, то подъ ними оказывались пара живыхъ карихъ глазъ. Старикъ былъ энергиченъ въ движеніяхъ и держался очень прямо. Онъ сдѣлалъ нѣсколько шаговъ на встрѣчу гостю; адвокатъ подошелъ къ нему съ любезною улыбкой.
   -- Смѣю надѣяться, что мое имя не безъизвѣстно господину статскому совѣтнику?
   -- Конечно, конечно, вѣдь, мы тоже идемъ вмѣстѣ съ вѣкомъ,-- отвѣчалъ статскій совѣтникъ и подалъ адвокату руку.-- Сдѣлайте одолженіе, садитесь.-- Онъ говорилъ отрывисто, немного сиплымъ голосомъ, сохранившимъ, однако, слѣды былой звучности. У адвоката былъ густой баритонъ, которымъ онъ, въ особенности теперь, послѣ своего громкаго процесса, щеголялъ повсюду, какъ средневѣковые рыцари своимъ оружіемъ.
   -- Я очень жалѣю, что раньше не имѣлъ случая засвидѣтельствовать свое почтеніе господину статскому совѣтнику,-- продолжалъ адвокатъ, уже сидя на стулѣ, и сдѣлалъ легкій поклонъ, но въ то же самое мгновеніе почувствовалъ, что онъ не совсѣмъ удался ему.
   -- Ничего не значитъ, я хорошо васъ знаю,-- сказалъ изъ глубины своего кресла статскій совѣтникъ, на этотъ разъ уже нѣсколько сухимъ тономъ.-- Я даже читалъ пѣсню, которую про васъ сочинили; она напечатана въ Рубежѣ. Да, вы популярны,-- онъ усмѣхнулся,-- но вы, конечно, и не подозрѣвали ея существованія.
   Это предположеніе обрадовало адвоката. Пресловутая пѣсня, правда, уже нѣсколько дней лежала у него на столѣ, но онъ вовсе не считалъ нужнымъ докладывать объ этомъ старику Кольбьёрнсену, но какъ могла попасть къ нему въ руки эта чепуха? Онъ только пожалъ плечами и снисходительно улыбнулся въ отвѣтъ на замѣчаніе статскаго совѣтника объ его популярности, затѣмъ наступила пауза. Мысли старика, очевидно, успѣли уже перенестись къ какому-то постороннему предмету, а потому его гость счелъ за лучшее замѣнить еще не сошедшую съ его губъ улыбку другимъ выраженіемъ и нарушить молчаніе:
   -- Господинъ статскій совѣтникъ, вѣроятно, предполагаетъ, что я явился къ нему по какому-нибудь дѣлу, касающемуся моей профессіи?
   -- Я ровно ничего не предполагаю,-- быстро отвѣтилъ маленькій старичокъ, поднялъ при этомъ брови, и, разставивъ локти, оперся ими на ручки кресла.
   -- Я пришелъ по дѣлу совершенно личнаго характера.
   -- Личнаго?-- переспросилъ статскій совѣтникъ, насторожившись, и повернулъ къ говорившему правое ухо.
   -- Точно такъ.
   -- Отлично, очень радъ.-- Онъ опустилъ брови и сложилъ руки попрежнему.
   Адвокатъ былъ не совсѣмъ доволенъ обращеніемъ почтеннаго господина; но... повидимому, неудовольствіе было обоюдное.
   -- Это чрезвычайно важное для меня дѣло, и я позволяю себѣ разсчитывать на благосклонность господина статскаго совѣтника.
   Тотъ кивнулъ головой, взглянувъ на Феддерсена сквозь густую завѣсу бровей.
   -- Вотъ уже нѣсколько мѣсяцевъ... больше полу года, какъ я имѣлъ честь познакомиться съ вашею дочерью.
   -- Гм...-- промолвилъ статскій совѣтникъ,-- я слушаю.
   -- Мнѣ, право, трудно выразить, какое... какое выгодное впечатлѣніе произвела на меня фрэкенъ Гертруда.-- Адвокатъ хотѣлъ употребить гораздо болѣе сильный эпитетъ, но невольно понизилъ выраженіе сообразно съ окружавшею его температурой.
   Въ головѣ статскаго совѣтника мелькнула догадка, что его гость имѣетъ въ виду какую-нибудь благотворительную цѣль, связанную съ устройствомъ дамскаго базара или чего-нибудь подобнаго. Онъ былъ не охотникъ до такихъ затѣй и ничего не отвѣтилъ.
   -- Я очень желалъ бы попросить у васъ позволенія переговорить съ фрэкенъ Гертрудой...
   -- Ну-съ?-- промолвилъ статскій совѣтникъ.
   -- Я пришелъ сюда съ тѣмъ, чтобъ спросить вашу дочь, согласна ли она сдѣлаться моею женой.
   -- Вотъ-те на!-- крикнулъ старикъ и ухватился за ручки кресла, точно порывъ вѣтра свалилъ его съ ногъ и онъ уже потерялъ надежду удержать на головѣ шляпу.
   Густая краска залила щеки адвоката. Наступило продолжительное молчаніе.
   -- Извѣстно ли вамъ,-- сказалъ, наконецъ, старикъ Кольбьёрнсенъ съ какимъ-то присвистываніемъ въ голосѣ,-- что моей дочери только въ будущемъ іюнѣ исполнится семнадцать лѣтъ?
   -- Я знаю это.
   -- А вы... позвольте спросить, вамъ сколько лѣтъ?
   -- Тридцать шесть,-- отвѣтилъ адвокатъ съ наружнымъ спокойствіемъ, между тѣмъ какъ внутри у него все трепетало.
   Статскій совѣтникъ все еще сидѣлъ, прислонившись къ спинкѣ кресла и неподвижно глядя передъ собой. Въ большой комнатѣ царила полная тишина, только въ печкѣ весело трещалъ огонь, да французскіе часы громко тикали на маленькой консоли надъ письменнымъ столомъ. Наконецъ, адвокатъ рѣшился заговорить:
   -- Фрэкенъ Гертруда уже не дитя.
   Статскій совѣтникъ махнулъ рукой, какъ бы желая сказать: "Ни слова больше", и въ ту же минуту всталъ такъ же проворно, какъ всегда.
   -- Если вамъ угодно,-- сказалъ онъ,-- я проведу васъ къ своей дочери; она, кажется, дома.
   Адвокатъ не могъ сдерживать долѣе своего раздраженія.
   -- Осмѣлюсь напомнить вамъ,-- сказалъ онъ,-- что, согласно принятымъ у насъ обычаямъ, мнѣ вовсе не было бы надобности обращаться предварительно къ вамъ, чтобы переговорить объ этомъ дѣлѣ съ фрэкенъ Гертрудой.
   -- Совершенно вѣрно,-- согласился статскій совѣтникъ, стоя у двери, ведущей на лѣстницу,-- весьма вамъ обязанъ.
   Онъ отворилъ дверь и знакомъ пригласилъ адвоката пройти впередъ его на площадку. Неожиданный исходъ переговоровъ между нимъ и статскимъ совѣтникомъ пришелся вовсе не по вкусу адвокату, въ особенности послѣ того характера, который носила вся предъидущая бесѣда; но, повидимому, было бы неблагоразумно выступать теперь съ протестомъ.
   Онъ первый вышелъ изъ двери, но тотчасъ же обернулся, чтобы пропустить статскаго совѣтника впередъ, къ лѣстницѣ. Послѣдній вооружился для этого похода шелковою ермолкой, которая придавала ему далеко не внушительный видъ, и, глядя на почтеннаго старичка, адвокатъ не могъ удержаться отъ комическаго сопоставленія; ему вспомнился маленькій смѣшной оптикъ, у котораго когда-то совершилось важное для него событіе -- покупка перваго лорнета, и гнѣвъ уступилъ мѣсто миролюбивому, иронически-напряженному настроенію.
   Во всю дорогу они не обмѣнялись ни единымъ словомъ. Статскій совѣтникъ собственноручно отперъ дверь въ бель-етажъ, они миновали большую переднюю съ ея зеркалами, вѣшалками, шкафами и клеенчатымъ подовикомъ, они вошли въ парадныя комнаты, богатая обстановка которыхъ дополнялась множествомъ картинъ, и только что хотѣли войти въ уютную гостиную въ два свѣта, какъ вдругъ изъ смежной столовой раздался звонкій голосокъ, заставившій ихъ измѣнить маршрутъ:
   -- Что это значитъ, папа? Какъ ты очутился здѣсь въ эту пору? Тети нѣтъ дома.
   -- Да мнѣ надо не ее, а тебя. Одинъ господинъ хочетъ поговорить съ тобой.
   -- Въ конторѣ, да? Но мнѣ такъ некогда!
   -- Нѣтъ, здѣсь.
   Голосъ замолкъ. Мягкіе ковры заглушали шаги идущихъ, а Феддерсенъ настолько отсталъ отъ своего проводника, что Гертруда не могла видѣть его изъ столовой. При первомъ звукѣ ея голоса онъ остановился.
   -- Это, навѣрное, Эмиль?-- раздалось опять изъ столовой. Но это былъ не Эмиль, и фрекенъ Гертруда, показавшаяся въ эту минуту на пороіѣ между двумя комнатами, вспыхнула горячимъ румянцемъ, увидавъ высокаго адвоката, который привѣтствовалъ ее глубокимъ поклономъ.
   -- Адвокатъ Феддерсенъ желалъ тебя видѣть,-- коротко сказалъ статскій совѣтникъ, махнулъ рукой и вышелъ изъ комнаты. Онъ уже прошелъ переднюю и захлопнулъ за собою дверь, а молодые люди, оставшіеся съ глазу на глазъ, едва успѣли перемолвиться двумя-тремя безсвязными словами.
   -- Я надѣюсь, фрекенъ, что вы не слишкомъ удивлены моимъ посѣщеніемъ?-- сказалъ, наконецъ, адвокатъ, нѣсколько овладѣвъ собою.
   Фрекенъ Гертруда ничуть не была удивлена, тѣмъ болѣе, что какъ только она увидала его, она сейчасъ же догадалась, съ какою цѣлью онъ явился. Но что онъ придетъ именно сегодня,-- какъ будто онъ не могъ выбрать другого, болѣе отдаленнаго времени,-- къ этому она вовсе не была подготовлена, и непреложная увѣренность, что, вотъ, онъ стоитъ лицомъ къ лицу съ нею и сейчасъ качнетъ объясняться въ любви, наполнила ее какимъ-то тоскливымъ, тягостнымъ чувствомъ. Въ первый разъ, быть можетъ, во всей своей жизни Гертруда оробѣла и не нашлась ничего сказать, а только молчаливымъ наклоненіемъ головы пригласила адвоката занять мѣсто на низенькомъ диванѣ у окна. Сама она сѣла напротивъ него, у рабочаго столика. Она положила руку на подоконникъ, такъ что тяжелая гардина окутала ее своими складками, и взоръ ея сталъ скользить чрезъ оконныя стекла по хлопьямъ снѣга, сыпавшимся на землю, и по прохожимъ, сновавшимъ внизу, на площади.
   Адвокатъ заговорилъ; онъ произнесъ маленькую рѣчь.
   У Гертруды слегка звенѣло въ ушахъ, ея голова испытывала мучительное напряженіе. Ей казалось, будто міръ сразу исчезъ куда-то и давалъ о себѣ знать только неяснымъ гуломъ изъ недостижимой дали. Сама она сидѣла на крошечномъ мѣстечкѣ, уцѣлѣвшемъ среди пустаго пространства, а внизу выплывала по временамъ изъ тумана фигура адвоката и голосъ его раздавался такъ глухо, точно изъ бочки. И что за вещи говорилъ онъ ей! Право же не къ чему было упоминать о нихъ. Вѣдь, совсѣмъ нелѣпо разсказывать ей теперь, что его молодость прошла въ бѣдной, печальной обстановкѣ, вѣдь, онъ могъ разсказать это и потомъ. А сколько ему лѣтъ, это сна знаетъ и безъ него.
   "Ахъ, вонъ поручикъ Спэркъ идетъ по площади, интересно знать, былъ ли онъ вчера у Гюлликовъ. Вотъ было бы забавно, еслибъ онъ вздумалъ явиться сегодня съ визитомъ!"... Но, вѣдь, адвокатъ все еще говоритъ и говоритъ, неужели онъ никогда не кончитъ? Нѣтъ, вотъ онъ началъ разсказывать о своемъ знаменитомъ процессѣ, о которомъ писали во всѣхъ газетахъ.
   Она перебила его.
   -- Я знаю, что вы хотите сказать,-- начала она, уступая непреодолимому желанію придти ему на помощь, но, въ то же мгновеніе, испугалась своей смѣлости, которая произвела на адвоката такое впечатлѣніе, будто передъ нимъ лопнула бомба.
   -- Вы знаете, что я люблю васъ?-- вскричалъ онъ могучимъ голосомъ, оказавшимся черезъ-чуръ ужь громкимъ для той комнаты, гдѣ онъ находился.
   Такого взрыва страсти Гертруда вовсе не ожидала. Моментъ рѣшенія подступалъ въ ней такой грозный, неумолимый. Еслибъ на нее внезапно бросилась собака, то врядъ ли ея нервы были бы больше потрясены.
   -- Но вы-то, фрэкенъ Гертруда, любите вы меня или нѣтъ?
   Она попалась; выхода не было.
   -- Я... я, право, не знаю... это зависитъ отъ тети... отъ папы...
   -- Да, нѣтъ же, Гертруда, вы, вы сами должны отвѣтить.
   Адвокатъ подошелъ совсѣмъ близко. Онъ схватилъ ея рукіг, сжалъ ихъ въ своихъ, онъ называлъ ее прямо Гертрудой, онъ, видимо, страшился ея отвѣта, его голосъ дрожалъ, глаза глядѣли такъ странно. Какъ могъ человѣкъ, на котораго всѣ смотрѣли снизу вверхъ, придти въ такое волненіе? Но что же ей сказать? Это ужасно!
   -- Вы должны сказать мнѣ, любите вы меня или нѣтъ; я не могу выносить этой неувѣренности, Гертруда... слышите, вы должны сказать!
   -- Да, я, конечно, ничего не имѣю противъ васъ, -- съ усиліемъ проговорила она. Эти слова прозвучали въ ея собственныхъ ушахъ, какъ мольба о пощадѣ.
   Адвокатъ не слыхалъ этого. Внѣ себя отъ счастья, онъ заключилъ ее въ свои объятія и поцѣловалъ. Гертрудой овладѣло какое-то оцѣпенѣніе, которое, однакожь, не было непріятно. Феддерсенъ заговорилъ восторженнымъ тономъ. Это самая чудная минута въ его жизни, онъ счастливѣйшій человѣкъ въ мірѣ и сдѣлаетъ свою Гертруду самою счастливою женщиной, лишь бы она любила его такъ, какъ онъ ее любитъ, и онъ нагнулся, чтобъ поцѣловать ее еще разъ. Она невольно отвернула голову; его поцѣлуй пришелся въ то мѣсто, гдѣ щека переходила въ шеѣ.
   Гертрудѣ это не понравилось. Неужели ему непремѣнно нужно выражать свою радость поцѣлуями? И какая досада, что какъ разъ теперь тети Розаліи нѣтъ дома! Но этотъ восторженный видъ шелъ къ нему. Какой онъ добрый! Да, конечно, онъ всегда казался ей симпатичнымъ. Съ какихъ поръ она любитъ его? Этого она не можетъ сказать. Ее давно уже принялись дразнить имъ, такъ, вѣроятно, это началось съ того раза. Говорить ему "ты"? О, нѣтъ, это такъ трудно! Какъ-нибудь, современемъ, она, пожалуй, попробуетъ. Теперь это невозможно.
   Раздался колокольчикъ; это звонили у входной двери.
   Гертруда вздохнула съ облегченіемъ. У Феддерсена чуть не сорвалось съ языка проклятіе. Въ минуты гнѣва онъ охотно прибѣгалъ къ крупнымъ словечкамъ. Онъ поднялъ свою шляпу и сталъ въ позу у цвѣточнаго столика. Вошелъ гость -- молодой Кольманъ, явившійся съ прощальнымъ визитомъ по случаю своего возвращенія въ Германію.
   Гертрудѣ стоило только быстро подняться съ мѣста, бросить взглядъ въ зеркало и снова усѣсться, чтобъ сдѣлаться прежнею непринужденною и очаровательною молодою хозяйкой, вотъ уже около года заставлявшею цѣлый батальонъ молодыхъ людей въ Копенгагенѣ вздыхать по домѣ статскаго совѣтника Кольбьёрнсена. Молодого Кольмана приняли самымъ любезнымъ образомъ. Ему попеняли за то, что онъ рѣшается покинуть Копенгагенъ въ самую веселую пору, когда только что начинается настоящій бальный сезонъ, и адвокатъ Феддерсенъ былъ призванъ подать свой голосъ и согласиться съ тѣмъ, что господинъ Кольманъ поступаетъ совсѣмъ нелогично. Феддерсенъ въ это время соображалъ, нельзя ли какъ-нибудь вышвырнуть за дверь молодого человѣка. Кольманъ былъ въ восторгѣ и смотрѣлъ на Гертруду такими влюбленными глазами, что, казалось, готовъ былъ просидѣть весь день. Наконецъ, онъ, все таки, откланялся, крайне удивляясь въ душѣ, что адвокатъ, которому давно бы слѣдовало уйти, и не думаетъ еще прощаться. Но среди такихъ затруднительныхъ обстоятельствъ Гертруда выказала поразительное присутствіе духа и съ обычнымъ достоинствомъ проводила гостя до передней. Адвокатъ былъ взбѣшенъ.
   -- Боже милостивый, Гертруда, зачѣмъ это ты была такъ любезна съ этимъ мальчишкой?
   Онъ шагалъ взадъ и впередъ по комнатѣ. Гертруда съ недоумѣніемъ взглянула на него.
   -- Онъ такой милый, и такъ часто бываетъ у насъ, а теперь, вѣдь, онъ пріѣзжалъ проститься!
   -- Но въ такую минуту!... Моя прелестная, очаровательная Гертруда, неужели же ты не чувствовала, что я былъ все время какъ на иголкахъ? Такая помѣха! Вѣдь, право же, это выше силъ человѣческихъ!
   Гертруда ничего не отвѣтила и тихо опустилась на стулъ, сложивъ руки на колѣняхъ. Феддерсенъ прошелся еще нѣсколько разъ по комнатѣ, ему трудно было вернуться къ мягкому настроенію, которое было такъ внезапно нарушено. Онъ говорилъ о своей любви, разсказывалъ Гертрудѣ, какъ онъ влюбился въ нее съ того самаго дня, когда въ первый разъ увидалъ ее въ Ордрунѣ. Онъ напомнилъ ей платье съ бѣлою отдѣлкой, въ которомъ она была на этомъ праздникѣ, и пришелъ въ настоящій энтузіазмъ, описывая ей, какъ она была обворожительна, какое впечатлѣніе дѣвственности и неотразимой прелести она произвела на него съ самой первой встрѣчи. Онъ съ легкою улыбкой коснулся тревогъ, испытанныхъ имъ въ позднѣйшій періодъ, когда ему казалось, что она не обращаетъ на него достаточнаго вниманія, и покаялся въ томъ, какъ пламенно желалъ онъ получить приглашеніе хоть на одинъ изъ тѣхъ обѣдовъ запросто, на которыхъ, какъ онъ слышалъ, она бывала хозяйкой.
   -- О, они вовсе не были интересны... Тетя Розалія назначала, кого надо пригласить. Еслибъ мнѣ самой былъ предоставленъ выборъ...
   Тогда онъ оказался бы въ числѣ приглашенныхъ?!
   Онъ опять схватилъ ея руки и стоялъ, наклонившись надъ ней. Въ его глазахъ появилось прежнее выраженіе блаженства. Она умолчала о томъ, что, въ сущности, вовсе не разсчитывала приглашать его на обѣдъ съ танцами, который она давно уже обдумывала въ своей головѣ и который долженъ былъ выйти такимъ веселымъ, и теперь ей пришла мысль, что, по всей вѣроятности, она должна была пригласить его. Какъ это, все-таки, удивительно, что онъ такъ ее любитъ, вѣдь, она ровно ничего для него не сдѣлала. Но занимательно было слушать, какъ онъ говоритъ.
   Онъ сѣлъ возлѣ нея, положилъ руку на спинку стула и потребовалъ, чтобъ и она разсказала ему что-нибудь о себѣ. Но что же могла она разсказать? У нея ничего интереснаго не было въ запасѣ.
   Она спросила, не пойти ли имъ теперь къ отцу?
   Адвокатъ помолчалъ немного, а потомъ медленно проговорилъ:
   -- Я боюсь, что твой отецъ не очень дружелюбно ко мнѣ относится.
   -- Это невозможно!-- воскликнула Гертруда.-- Всѣ такъ высоко ставятъ васъ.
   Она поднялась со студа. Адвокатъ въ знакъ благодарности прижалъ ея руку къ губамъ. Однакожъ, онъ ложно истолковалъ ея восклицаніе. Это былъ не взрывъ наивнаго чувства, а только та предпосылка, отъ которой она сама отправлялась.
   -- Онъ не особенно привѣтливо обошелся со мной, узнавъ, съ какою цѣлью я къ нему явился.
   Въ душѣ Гертруды шевельнулось смутное подозрѣніе, что ее обманули, и она сказала робкимъ голосомъ:
   -- Я не пойду съ вами, ступайте одни въ папѣ!
   Но испугъ дѣлалъ ее еще прелестнѣе и влюбленному адвокату ничего другаго не оставалось, какъ усѣсться на прежнее мѣсто и очарованными глазами созерцать ея образъ.
   -- Слышите? Я не пойду!-- она сдѣлала молящій жестъ рукой съ того мѣста, гдѣ стояла, немного поодаль отъ Феддерсена, и прибавила:-- я боюсь, идите одни!
   Адвокатъ совсѣмъ потерялъ голову отъ восторга. Онъ вскочилъ со стула и еще разъ поцѣловалъ руку Гертруды. Ей, право, нечего тревожиться. Отецъ былъ застигнутъ врасплохъ, пожалуй, даже и разсердился, услыхавъ, что нашелся дерзкій человѣкъ, осмѣлившійся питать такіе эгоистическіе планы относительно его единственной дочки, но никакихъ другихъ препятствій нѣтъ и быть не можетъ. Теперь онъ пойдетъ въ контору, а она пусть пріободрится,-- онъ не замедлить вернуться съ ея отцомъ.
   -- Такъ будь же спокойна, моя дорогая. Прощай, теперь мнѣ, въ самомъ дѣлѣ, пора идти. Да посмотри на меня повеселѣй, мнѣ хочется унести съ собой самое свѣтлое воспоминаніе о твоихъ чудныхъ глазкахъ.
   Пока онъ съ жаромъ говорилъ, Гертруда стояла серьезная и молчаливая, но тутъ она подняла глаза и дружелюбно взглянула на него. Онъ отважился поцѣловать ее и ушелъ, не помня себя отъ счастья. Прежде чѣмъ приподнять портьеру, онъ обернулся, послалъ Гертрудѣ воздушный поцѣлуй и скрылся. Она слѣдила за нимъ взоромъ и ждала этого момента. Затѣмъ она сѣла на диванъ, обняла рукой подушку, прижалась къ ней лицомъ и залилась слезами, какъ будто случилось какое-нибудь несчастье.
   -- Дѣточка моя, что съ тобой?
   Передъ ней стояла въ зимнемъ пальто и шляпѣ тетушка Розалія, только что вернувшаяся изъ переполненныхъ магазиновъ, куда она ѣздила за рождественскими закупками. Каждую минуту можно было ожидать, что въ комнатѣ покажется лакей со свертками, оставшимися въ экипажѣ. Гертруда подняла голову.
   -- Адвокатъ Феддерсенъ былъ здѣсь, тетя, и сдѣлалъ мнѣ предложеніе.
   Тетка круто повернулась. Она услыхала шаги въ сосѣдней комнатѣ и пошла на встрѣчу. Свертки были положены въ столовой, и старая фрэкенъ Кольбьёрнсенъ поспѣшила вернуться въ своей питомицѣ. Отъ ея одежды еще вѣяло зимнимъ холодомъ я специфическимъ запахомъ сафьяна и каретной обивки.
   -- Что же ты отвѣтила, дитя?
   -- Я согласилась, тетя.
   -- Ну, такъ все отлично, моя ненаглядная дѣвочка.
   Тетушка сѣла на диванъ и привлекла къ себѣ головку Гертруды. Встревоженное сердечко молодой дѣвушки успокоилось въ. этихъ материнскихъ объятіяхъ, отъ которыхъ исходила струя свѣжаго, морознаго воздуха.
   -- Такъ все отлично, тетя?
   -- Разумѣется, дружочекъ, какъ же можетъ быть иначе?
   -- А что скажетъ папа?
   -- Онъ скажетъ, конечно, что очень радъ.
   -- Ты думаешь?
   -- Я въ этомъ увѣрена.
   -- Феддерсенъ теперь у него въ кабинетѣ.
   -- Ну, такъ они скоро оба придутъ сюда. Перестань же плакать, Гертруда, а то папа испугается.
   Гертруда послушно вытерла глаза и осталась на томъ же мѣстѣ, въ уголкѣ дивана. Тетушка Розалія начала сама снимать съ себя верхнее платье, медленно двигаясь по комнатѣ и говоря безъ умолку съ Гертрудой.
   -- А я-то занялась рождественскими подарками, совсѣмъ захлопоталась, только и думала, что объ этихъ пустякахъ, не подозрѣвая, что въ это самое время мое дитя, моя безцѣнная Гертруда, изволила распорядиться своею ручкой и рѣшить свою судьбу! Да, скоро придетъ конецъ опекѣ твоей старой тети!
   Она позвонила и велѣла вошедшей служанкѣ унести пальто и шляпу. Гертруда сидѣла молча и смотрѣла на нее съ улыбкой, не то довольной, не то смущенной.
   -- Милая моя дѣвочка, вѣдь, какъ важно для меня передать тебя съ рукъ на руки такому хорошему человѣку!
   Она опять подсѣла къ Гертрудѣ и принялась ласково гладить ее по рукѣ.
   -- Ахъ, подумать только, что ты могла бы принадлежать кому-нибудь другому!
   -- Развѣ я теперь ему принадлежу?-- спросила Гертруда.
   -- Конечно, дитя. Само собою разумѣется, что я не покину тебя сейчасъ же, но, вѣроятно, вы скоро повѣнчаетесь, и тогда мнѣ останется только собрать свои пожитки и отправиться восвояси.
   Она продолжала гладить ее по рукѣ, предаваясь то радостнымъ, то серьезнымъ соображеніямъ о томъ, что должно было принести съ собой ближайшее будущее.
   Что касается Гертруды, то ее не наполняли никакія особенныя гасли или чувства. Она не боялась больше, что отецъ скажетъ что-нибудь грубое и рѣзкое тѣмъ язвительнымъ тономъ, который всегда сердилъ тетю, а ее самое такъ пугалъ, но полнаго удовлетворенія она, все-таки, не испытывала. Какъ могла она относиться такъ спокойно къ тому, что случилось? Почему не чувствовала она себя счастливою? Должно быть, она слишкомъ ужь требовательна, если она не можетъ быть веселѣе, вѣдь, другія молодыя дѣвушки положительно сіяютъ отъ радости, когда дѣлаются невѣстами.
   Вдругъ она услыхала, какъ отворилась дверь передней и какъ статскій совѣтникъ загремѣлъ ключами. У нея забилось сердце, и она быстро поднялась съ дивана. Тетушка Розалія тоже встала и пошла на встрѣчу входившимъ. Статскій совѣтникъ первый вошелъ въ комнату и направился прямо къ дочери, адвокатъ явился вслѣдъ за нимъ и старушка протянула ему обѣ руки; онъ взялъ ихъ въ свои съ безмолвнымъ жестомъ благодарности; онъ казался безпредѣльно счастливымъ. На лицѣ и въ голосѣ статскаго совѣтника, когда онъ обратился къ Гертрудѣ, нельзя было замѣтить ничего особеннаго.
   -- Чудачка ты у меня! Что же, ты въ самомъ дѣлѣ согласна пойти за него?
   -- Да,-- сказала Гертруда, краснѣя, улыбаясь и чувствуя себя смущенною оттого, что всѣ на нее смотрятъ.-- Вѣдь, ты не сердишься, папа?
   -- Нѣтъ, на что же мнѣ сердиться?
   Гертруда взглянула на него изподлобья, потомъ тихонько взяла его руку. Статскій совѣтникъ хотѣлъ что-то сказать, но у него ничего не вышло и онъ только потрепалъ дочь по щекѣ. Гертруда подняла его руку къ другой своей щекѣ и прижала ее къ ней, потомъ своею мягкою ручкой погладила руку отца. Затѣмъ, положивъ голову къ нему на плечо, она подошла къ тетушкѣ Розаліи и адвокату и, не выпуская отцовской руки, подала сперва теткѣ, потомъ жениху лѣвую руку. Адвокатъ сжалъ ее въ своихъ и, очевидно, хотѣлъ что-то сказать. У тетушки Розаліи выступили на глазахъ слезы.
   -- Можно мнѣ поговорить съ тобой, Розалія?-- сказалъ вдругъ статскій совѣтникъ и выпустилъ руку дочери.
   Братъ и сестра оставили помолвленную чету и отправились въ комнату старой фрэкенъ. Женихъ съ невѣстой помѣстились на томъ самомъ диванѣ, который незадолго до этого Гертруда избрала повѣреннымъ своихъ слезъ.
   Адвокатъ поспѣшилъ разсказать ей, что произошло въ конторѣ. Отецъ ея сначала воспротивился оффиціальной помолвкѣ на томъ основаніи, что Гертруда еще слишкомъ молода, но когда адвокатъ доказалъ ему, что ни честь его дочери, ни честь ея жениха не допускаютъ тайнаго обрученія, то онъ уступилъ и поставилъ, единственнымъ условіемъ, чтобъ о свадьбѣ не было и рѣчи до истеченія наступающаго года. Волей-неволей адвокатъ долженъ былъ покориться. Онъ неупомянулъ о томъ, что статскій совѣтникъ сказалъ ему: "или вы примите это условіе, или никакой помолвки не будетъ, а что касается меня, то я предпочитаю послѣднее", и что весь разговоръ имѣлъ довольно непріязненный характеръ.
   Гертруда слушала его разсѣянно. О чемъ могли говорить теперь ея отецъ и тетя Розалія? Это всегда былъ недобрый признакъ, когда они запирались въ тетиной комнатѣ.
   -- Да, конечно,-- сказала она, когда адвокатъ замолчалъ.
   -- Я ожидалъ отъ тебя совсѣмъ другого отвѣта, Гертруда,-- сказалъ адвокатъ разочарованнымъ тономъ,-- мнѣ очень горько откладывать свадьбу на такой долгій срокъ.
   -- Ахъ, да, простите, я не думала о томъ, что говорю.
   Получить прощеніе было не трудно,-- Феддерсенъ былъ слишкомъ счастливъ, чтобъ останавливаться на пустякахъ. За исключеніемъ одного этого, дѣйствительно важнаго для него пункта, неудовольствіе будущаго тестя ровно ничего для него не значило: рука Гертруды лежала въ его рукѣ, цѣль была достигнута.
   Онъ продолжалъ говорить подъ вліяніемъ этого радостнаго настроенія и мало-по-малу Гертруда забыла о бесѣдѣ, такъ затянувшейся въ тетиной комнатѣ. Когда, наконецъ, Феддерсенъ собрался домой, чтобы заняться неотложными дѣлами, и заставилъ Гертруду расхохотаться, разсказавъ ей, что все это время его дожидался наемный экипажъ, то ей подумалось, что этотъ смѣхъ служить предзнаменованіемъ счастливаго будущаго. Она кивнула Феддерсену изъ окна, когда онъ проѣзжалъ по площади въ занесенномъ снѣгомъ экипажѣ, и, весело напѣвая какую-то пѣсенку, стала передъ зеркаломъ и погрузилась въ созерцаніе своего хорошенькаго личика.
   

IV.

   Съ комнатой тетушки Розаліи давно уже были связаны не особенно пріятныя воспоминанія, такъ какъ въ ней отъ времени до времени имѣли мѣсто сцены далеко не мягкаго характера. Здѣсь тетушкѣ Розаліи приходилось защищать противъ нападеній брата самое дорогое дѣло свое на землѣ, воспитаніе Гертруды, и лишь въ рѣдкихъ случаяхъ достигалось соглашеніе между ними, хотя женская власть до сихъ поръ обыкновенно одерживала верхъ. Когда статскій совѣтникъ сказалъ сестрѣ, что желаетъ переговорить съ нею, она сейчасъ же сообразила, въ чемъ дѣло, и съ тягостнымъ предчувствіемъ повела брата въ свою комнату, ожидая услышать отъ него оскорбительныя рѣчи по поводу того, что она считала священными и незыблемыми устоями для всего содержанія жизни. Но вышло, однако, иначе, чѣмъ она предполагала.
   Сначала статскій совѣтникъ потребовалъ подробнаго отчета о ходѣ дѣла, и когда изъ перекрестнаго допроса выяснилось, что она предвидѣла, къ чему приведетъ знакомство съ Феддерсеномъ, и надѣялась на счастливый исходъ его сватовства, то статскій совѣтникъ сказалъ не запальчивымъ, а скорѣе какимъ-то усталымъ или грустнымъ тономъ:
   -- Впрочемъ, что ужь толковать объ этомъ! Несчастія теперь не поправишь, тѣмъ болѣе, что сама же ты всему способствовала. Я только объ одномъ буду просить тебя: не дѣлай этого впередъ.
   Эти слова были сигналомъ къ битвѣ. Тетушка Розалія отвѣтила коротко:
   -- Я не понимаю тебя, я не вижу никакого несчастія въ томъ, что случилось.;
   -- Но я-то вижу его за насъ обоихъ,-- отвѣтилъ братъ глухимъ голосомъ, въ которомъ слышался затаенный гнѣвъ,-- и ты должна повѣрить тому, что я говорю. Ты старая, незамужняя женщина, ты не знаешь, что такое молодая кровь. Эта помолвка противна здравому смыслу, ее необходимо расторгнуть.
   -- Георгъ!-- воскликнула старая фрэкенъ, оскорбленная тѣмъ, что ей безъ долгихъ разговоровъ указываютъ мѣсто въ такомъ уголкѣ міра, гдѣ солнце любви никогда не сіяло, и, въ то же время, испуганная смысломъ его словъ.-- Георгъ, между нами не должно быть недоразумѣній; то, что ты говоришь, вѣдь, это грѣховныя рѣчи.
   Статскій совѣтникъ съ жестомъ нетерпѣнія заломилъ руки надъ головой и нервно потрясъ ими; казалось, гроза готова была разразиться, но она прошла мимо.
   -- Да, между нами не должно быть недоразумѣній,-- сказалъ онъ, стараясь одержать себя,-- и въ эту минуту это, пожалуй, важнѣе, чѣмъ когда-либо. Нехорошее дѣло произошло тутъ у васъ: у Гертруды выманили согласіе на этотъ бракъ.
   -- Какъ можешь ты говорить такія вещи?-- поспѣшно воскликнула тетушка Розалія.-- Ты не знаешь, какъ все это было. Невинное сердечко Гертруды всецѣло принадлежитъ Феддерсену.
   -- Скажи, ты сама можешь хоть на минуту повѣрить этому?
   Тетушка Розалія поколебалась, но не болѣе, какъ на секунду, затѣмъ она сказала съ такою самоувѣренностью въ тонѣ, какую только могла себѣ позволить.
   -- Такъ почему же Гертруда сразу приняла его предложеніе, послѣ того, какъ она обыкновенно отказывала всѣмъ женихамъ, или, какъ испуганная птичка, спѣшила укрыться подъ моимъ крыломъ?
   -- Я могу тебѣ сказать, почему,-- коротко отвѣтилъ брать.-- Она знала, что ты стоишь за это.
   -- Я ни капельки не принуждала Гертруду,-- съ негодованіемъ возразила старая фрэкенъ.
   -- Да въ этомъ и не было надобности; здѣсь сказался давнишній гнетъ. Вѣдь дѣвочка такъ опутана густою сѣтью любви и катехизиса, что у нея не осталось ни одной мысли свободной; это паутина на паутинѣ, громадный, непроницаемый слой... Помолчи минутку, я вовсе не нападаю на тебя, ты дѣйствовала согласно съ своими завѣтными убѣжденіями, и я не имѣю права упрекать тебя въ чемъ-либо, такъ какъ самъ допускалъ такой ходъ вещей. Но ты не можешь же не признать всей правды моихъ словъ, когда и скажу тебѣ, что Гертруда приняла предложеніе этого человѣка только потому, что она думала, что должна его принять.
   Тетушка Розалія разсердилась, но серьезный тонъ статскаго совѣтника, все-таки, подѣйствовалъ на нее.
   -- Я не понимаю тебя,-- повторила она опять.
   -- Гертруда очутилась въ той же западнѣ, въ какую... да, въ какую попалась ея мать... Неужели ты думаешь, что я такъ ужь мало въ этомъ смыслю или что мой бракъ съ Іоганной прошелъ для меня совсѣмъ даромъ?
   Статскій совѣтникъ нагнулся къ сестрѣ и говорилъ горячо, дрожащимъ отъ волненія голосомъ. Она была совершенно сбита съ толку.
   -- Что это значитъ? Зачѣмъ заговорилъ ты вдругъ объ Іоганнѣ?-- спросила она.
   -- Затѣмъ, что я желаю спасти Гертруду отъ печальной судьбы ея матери,-- спокойно отвѣтилъ статскій совѣтникъ. Наступила пауза; слышно было, какъ старикъ барабанилъ пальцами по ручкамъ кресла.
   -- Печальной судьбы?!-- съ негодованіемъ повторила сестра и посмотрѣла на брата, какъ бы для того, чтобы провѣрить, не ослышалась ли она.
   -- Да. Неужели же ты ничего не замѣтила въ моей совмѣстной жизни съ Іоганной, ты, ближайшая свидѣтельница ея? Это удивительно! Я думалъ, что это было ясно, какъ Божій день.-- Статскій совѣтникъ смолкъ.-- Развѣ же ты не видѣла,-- сказалъ онъ съ внезапнымъ взрывомъ страданія и нервно поднялъ при этомъ руки,-- развѣ ты не видѣла, что Іоганна зачахла отъ тоски? Доктора говорили, что это анемія. Да, какъ же, анемія! Но разъ я умолилъ ее сказать мнѣ, что угнетаетъ ее, и тогда я все узналъ! Я узналъ весь ужасъ, наполнявшій ее при одной мысли, что она вышла за меня, не имѣя ни малѣйшаго представленія о любви! Эти чувство уже позднѣе возникло въ ея сердцѣ... Вѣдь, такъ это сплошь и рядомъ бываетъ. Но я стоялъ между нимъ и ею... и притомъ у насъ былъ ребенокъ... Она, бѣдняжка, просила прощенія у меня! -- Статскій совѣтникъ быстро передвинулся на креслѣ, потомъ всталъ и сдѣлалъ нѣсколько шаговъ по направленію мь окну. Вдругъ онъ обернулся и совсѣмъ близко подошелъ къ сестрѣ.-- Вотъ этого-то и не должно случиться съ Гертрудой,-- сказалъ онъ полушепотомъ.
   Для тетушки Розаліи все это было печальнымъ открытіемъ. Она сидѣла, погруженная въ скорбныя, недоумѣвающія мысли.
   -- Ради самого неба, не произноси имени Гертруды въ связи съ этимъ грустнымъ воспоминаніемъ!-- воскликнула она.
   -- Тебѣ кажется это такъ далеко?-- спросилъ братъ, безпокойно ходившій передъ тѣмъ между стуломъ и печкой и вдругъ остановившійся передъ сестрой.
   Почтенная дама подняла руку, какъ бы для того, чтобы оборонится отъ грознаго признака.
   -- Твое горе заставляетъ тебя слишкомъ мрачно смотрѣть на вещи,-- тихо сказала она.-- Душа Гертруды чиста, какъ душа ангела небеснаго.
   -- А душа ея матери?
   -- Георгъ, она согрѣшила.
   Статскій совѣтникъ вышелъ изъ себя.
   -- Согрѣшила!-- вскричалъ онъ,-- скажи лучше, что а согрѣшилъ, я, хотѣвшій задушить ея юность въ своихъ объятіяхъ! Глупое заблужденіе, сваливающее вину съ плечъ настоящаго преступника!-- Онъ сдѣлалъ надъ собой усиліе, чтобъ остановиться.-- Здѣсь не можетъ быть рѣчи о винѣ и преступленіи,-- продолжалъ онъ уже спокойнѣе, хотя голосъ его еще дрожалъ,-- здѣсь рѣчь идетъ о роковой ошибкѣ, сулящей несчастіе въ будущемъ! Отдай Гертруду этому адвокату, и ты загубишь ея жизнь!
   -- Заставь ее нарушить данную клятву, и ты погубишь ея душу!-- воскликнула старая фрекенъ, и на щекахъ ея обозначились два пунцовыхъ пятна: она была сильно взволнована.
   -- Фразы!-- съ горечью отвѣтилъ старикъ и протянулъ руку къ сестрѣ.-- Можешь сыпать ими передъ глупыми; здѣсь, въ такомъ серьезномъ дѣлѣ, онѣ ни къ чему не ведутъ.
   Фрекенъ Розалія хотѣла отвѣтить. Статскій совѣтникъ сдѣлалъ нѣсколько быстрыхъ шаговъ по направленію къ ней и положилъ ей руку на плечо:
   -- Молчи, Розалія, постараемся быть спокойнѣе, не будемъ ссориться.
   Она ничего не сказала, а онъ опять принялся ходить по комнатѣ. Немного погодя онъ снова заговорилъ. Въ его тонѣ послышались тѣ же грустныя или усталыя ноты, что звучали въ немъ при началѣ разговора, но теперь онъ могъ уже объясняться болѣе связно. Онъ былъ такъ проникнутъ всею важностью обсуждаемаго вопроса, что его слова не могли не произвести впечатлѣнія на тетушку Розалію. Она должна была согласиться, что рѣшеніе Гертруды могло оказаться ошибкой и что разница въ возрастѣ между женихомъ и невѣстой могла привести къ плачевнымъ послѣдствіямъ. Статскій совѣтникъ удовольствовался этимъ и въ свою очередь сдѣлалъ уступку сестрѣ, согласившись, что, можетъ быть, онъ вынесъ несовсѣмъ правильное сужденіе объ адвокатѣ изъ перваго поверхностнаго знакомства съ нимъ к что, можетъ быть, какъ разъ ему-то и суждено составить счастье немножко легкомысленной Гертруды. Такимъ образомъ, братъ и сестра пришли къ нѣкотораго рода компромиссу. Все должно было идти своимъ порядкомъ, никто изъ нихъ не долженъ былъ вмѣшиваться, и тетушка Розалія присоединилась къ мнѣнію брата, что благоразумно будетъ отложить свадьбу на годъ, а по истеченіи этого срока Гертрудѣ еще оставалась свобода выбора, и тетушка обязывалась не оказывать на нее ни малѣйшаго давленія.
   Но если статскій совѣтникъ добился въ этомъ отношенія отъ сестры формальнаго обѣщанія, то только благодаря тому обстоятельству, что снова вернулся къ печальной исторіи своего брака. На этотъ разъ тетушка Розалія была поражена еще сильнѣе, чѣмъ когда онъ впервые коснулся этой темы; она узнала теперь, кому отдала свое сердце и кѣмъ была любима взаимно ея молодая невѣстка. Это былъ молодой композиторъ изъ Стокгольма, идеалъ молодаго человѣка въ глазахъ тетушки Розаліи.
   -- Неужели ты не согласишься со мной,-- сказалъ брать съ грустною улыбкой,-- что было бы натуральнѣе, еслибъ Іоганна послѣдовала за нимъ, а не осталась со мною?
   Тетушка Розалія ничего не отвѣтила. Предъ ея глазами промелькнуло прелестное существо, согрѣвшее, какъ солнечный лучъ, и старый домъ, и ея старое дѣвичье сердце, а рядомъ съ нимъ молодой человѣкъ съ привѣтливою улыбкой, самый остроумный, самый благородный изъ всѣхъ мужчинъ, какихъ знала тетушка Розалія.
   И надъ ними обоими тяготѣло преступленіе!...
   Адвокатъ воспользовался уже готовыми плодами этого разговора. Онъ избѣжалъ непріятныхъ объясненій съ будущемъ тестемъ, и, въ то же время, въ обращеніи съ нимъ Гертруды появился оттѣнокъ нѣжности, котораго бы не было, еслибъ молодая дѣвушка не уловила холодности въ манерахъ отца по отношенію къ ея жениху. Ей постоянно казалось, что надо загладить то то, то другое въ его словахъ и поступкахъ. Адвокатъ принималъ все это какъ должное, ни надъ чѣмъ особенно не задумываясь. Онъ былъ очень счастливъ, работалъ, какъ обыкновенно, и съ легкимъ сердцемъ окунулси въ волну свѣтской жизни, нахлынувшую на него и на Гертруду. Помолвка ихъ надѣлала много шуму. Адвокатъ не замѣчалъ или не хотѣлъ замѣчать удивленія, вызваннаго ею,-- какое ему было до этого дѣло?-- а надъ Гертрудой, которая ничуть не измѣнилась, сдѣлавшись невѣстой, оно проскользнуло какъ легкое лѣтнее облачко; она, попрежнему, приводила въ восторгъ и отчаяніе всѣхъ эротически настроенныхъ бальныхъ кавалеровъ. Но теперь она могла наслаждаться танцами безъ малѣйшей тревоги. Мужчины осмѣливались выражать ей свои пламенныя чувства лишь въ видѣ тихихъ, меланхолическихъ жалобъ, чрезвычайно ее забавлявшихъ. Она спокойно выслушивала ихъ и смѣялась: теперь нечего было опасаться, что за ними послѣдуетъ непріятный взрывъ. Въ противуположность другимъ молодымъ дѣвушкамъ, Гертруда находила гораздо больше удовольствія въ выѣздахъ съ тѣхъ поръ, какъ была объявлена невѣстой.
   Тетушка Розалія имѣла продолжительный и серьезный разговоръ съ Феддерсеномъ вскорѣ послѣ того, какъ въ ея комнатѣ былъ заключенъ миръ между ею и братомъ. Она, такъ сказать, дала ему прочесть свой катехизисъ любви. Почтенная дама съ умиленіемъ старалась внушить ему, какую отвѣтственность онъ принимаетъ на себя, дѣлаясь отнынѣ руководителемъ Гертруды на жизненномъ пути, она поручила свою дѣвочку его заботамъ и просила его нѣжно охранять ее. Она высказала свое мнѣніе о характерѣ Гертруды, обратила вниманіе адвоката на ту черту, въ которой видѣла для нея опасность,-- на ея легкомысліе, а потомъ произнесла запечатлѣнный самой искренней любовью панегирикъ своей питомицѣ. Этотъ разговоръ имѣлъ большое значеніе для адвоката. Онъ съ чувствомъ непритворнаго удивленія воспринялъ каждое слово старушки; никогда еще не приходилось ему слышать преисполненныхъ такой нѣжности рѣчей,-- языкъ любви былъ знакомъ ему только по книгамъ. Все было для него ново, начиная съ самаго содержанія того, что ему говорила почтенная дама, и кончая ея взволнованнымъ голосомъ и ласковымъ взглядомъ. Искренно тронутый, онъ вложилъ свою руку въ руку тетушки Розаліи и сказалъ ей, что глубоко сознаетъ лежащую на немъ отвѣтственность. И въ извѣстномъ смыслѣ онъ говорилъ правду, такъ какъ понялъ теперь, что на немъ лежитъ отвѣтственность, простирающаяся за предѣлы его собственнаго "я",-- раньше онъ объ этомъ и не думалъ. Но этотъ разговоръ имѣлъ и практическій результатъ. Прежде Феддерсенъ, ослѣпленный самоувѣренностью Гертруды, объяснявшейся ея привычкой постоянно вращаться въ обществѣ, видѣлъ въ ней свѣтскую даму и сообразно съ этимъ настроилъ и свои отношенія къ ней. Слова тетки заставили его измѣнить свой взглядъ на невѣсту; оказывалось, что онъ любитъ невинное дитя. Это новое воззрѣніе на Гертруду принесло ему нѣкоторое разочарованіе, этого онъ не могъ отъ себя утаить, но, съ другой стороны, ея свѣжесть и наивность, ея милый нравъ ничуть не потеряли для него своей привлекательности, и не прошло двухъ-трехъ дней, какъ онъ уже находилъ такое же наслажденіе въ новомъ порядкѣ вещей, какъ и въ старомъ. Смутныя представленія адвоката о томъ, что ему слѣдовало бы изучить характеръ и взгляды своей невѣсты, совершенно испарились среди этихъ во-время измѣнившихся мыслей о Гертрудѣ; да, она будетъ лишь краснымъ солнышкомъ въ его жизни, будетъ свѣтить надъ нимъ, не подвергаясь анализу сквозь какую бы то ни было призму. Его долгъ руководить ею и любить ее такъ, какъ это описала ему тетушка Розалія. Ему было сказано, что онъ долженъ бережно относиться къ Гертрудѣ, и онъ въ точности исполнялъ это, тѣмъ болѣе, что, въ сущности, но зналъ, въ чемъ могъ бы проявлять свою власть. Такимъ образомъ, жизнь Гертруды ни въ чемъ почти не измѣнилась, а только сдѣлалась полнѣе, благодаря присутствію адвоката. Онъ былъ всегда веселъ, всегда любезенъ и занимателенъ, и помолвка съ нимъ возбудила въ пожилыхъ людяхъ еще большій энтузіазмъ къ Гертрудѣ, чѣмъ какой они испытывала раньше. Міръ рисовался молодой дѣвушкѣ все въ томъ же розовомъ цвѣтѣ.
   Впрочемъ, на ея небо набѣгали и тучки, но онѣ исчезали такъ же быстро, какъ и появлялись, гонимыя порывистымъ вѣтромъ. Гертруда никакъ не могла привыкнуть къ изъявленіямъ нѣжности со стороны адвоката. Феддерсенъ могъ бы сосчитать тѣ раза, когда ему удавалось поцѣловать ее въ губы. Еще одно обстоятельство давало иногда поводъ къ неудовольствіямъ и вызывало даже вмѣшательство тетушки Розаліи. Адвокатъ былъ не слишкомъ твердъ въ свѣтскихъ приличіяхъ и внѣшнихъ формахъ, и когда онъ уютно располагался за столомъ будущаго тестя или въ его нарядныхъ гостиныхъ, то нерѣдко случалось, что привычки, усвоенныя имъ съ молодости, прорывались наружу. Гертруду это ужасно шокировало, и она не спускала ему ничего. Но ей пришлось натолкнуться на сильно развитое самолюбіе Феддерсена относительно этого пункта, онъ не терпѣлъ указаній, и Гертруда скоро научилась молчать. Она очень страдала, особенно при постороннихъ, отъ этихъ погрѣшностей противъ хорошаго тона, а одинъ разъ, когда адвокатъ вздумалъ явиться въ предъобѣденномъ костюмѣ на маленькую вечеринку, устроенную его невѣстой для своихъ молоденькихъ пріятельницъ, то Гердруда разразилась такимъ гнѣвомъ и такими горькими слезами, что тетушка Розалія не на шутку испугалась. Феддерсенъ, однако, ничего не узналъ объ этомъ и буря миновала такъ же быстро, какъ и поднялась.
   Со старикомъ Кольбьёрнсеномъ адвокатъ довольно скоро поладилъ и, главнымъ образомъ, благодаря тому, что они ближе познакомясь другъ съ другомъ чрезъ дѣловыя отношенія. Сынъ статскаго совѣтника отъ перваго брака, Эмиль, служившій по коммерческой части въ Лондонѣ, пустился въ разныя неудачныя предпріятія и запутался въ долгахъ у одной копенгагенской фирмы съ сомнительною репутаціей. Статскій совѣтникъ очень неохотно рѣшился спросить совѣта Феддерсена въ этомъ дѣлѣ, но какъ только оно попало къ нему въ руки, то приняло совсѣмъ другой оборотъ. Эмиль сталъ писать изъ Лондона самыя признательныя и благодарныя письма, статскій совѣтникъ, тщательно слѣдившій за ходомъ дѣла, изумлялся быстротѣ сужденій я практическому смыслу Феддерсена, и такъ какъ истцы были довольно подозрительныя личности, то безпощадность адвоката не произвела на него неблагопріятнаго впечатлѣнія. Въ результатѣ прежняя холодность обращенія статскаго совѣтника съ будущимъ зятемъ исчезла и уступила мѣсто нѣкоторой сердечности.
   Однакожь, старикъ нисколько не измѣнилъ своего мнѣнія по вопросу о бракѣ и при первомъ случаѣ высказалъ это тетушкѣ Розаліи, уже начавшей было ликовать.
   -- Въ Феддерсенѣ есть что-то для меня непонятное, онъ какъ-то обдаетъ холодомъ, останавливаетъ всякій порывъ, -- отозвался о своемъ будущемъ зятѣ статскій совѣтникъ.-- Я не думаю, чтобы Гертруда могла быть счастлива съ нимъ.
   И этотъ взглядъ совпалъ какъ разъ съ другимъ его наблюденіемъ, касавшимся уже самой Гертруды.
   Когда къ веснѣ шумная свѣтская жизнь начала затихать, статскій совѣтникъ нашелъ возможнымъ побольше заняться Гертрудой. Онъ бралъ ее съ собой на прогулки, а по вечерамъ зазывалъ ее въ свою комнату; ему хотѣлось, чтобъ она высказалась передъ нимъ, открыла ему свою юную душу. Но его попытки плохо удавались, а, можетъ быть, на этихъ нѣжныхъ листкахъ, къ которымъ онъ такъ осторожно прикасался, не было еще ничего написано. Гертруда радовалась всякому сближенію съ отцомъ, была весела въ его обществѣ и такъ нѣжна съ нимъ, какъ ни съ кѣмъ съ другимъ, говорила обо всемъ, что только ей приходило въ голову, но мыслей, мыслей... увы, было очень мало въ этой головкѣ! Статскій совѣтникъ приходилъ въ уныніе, и въ душѣ болѣе, чѣмъ когда-либо; ропталъ на воспитаніе, которое было дано его дочери. Всякій зародышъ самостоятельной мысли, казалось, былъ вырванъ прежде, чѣмъ успѣлъ пустить ростки; всякое смѣлое "почему" уничтожено еще въ зачаткѣ. Молодая дѣвушка отражала въ своихъ измѣнчивыхъ настроеніяхъ все, что окружало ее, но не испытывала потребности, а, можетъ быть, была просто неспособна, какъ того боялся отецъ, заглянуть когда-нибудь за это отраженіе. Это было жестокимъ разочарованіемъ для старика; онъ надѣялся, что дочь его унаслѣдовала тонкій, изящный умъ матери. Для брачной жизни она еще менѣе созрѣла, думалось ему, чѣмъ онъ самъ предполагалъ это раньше, и горечь закипала въ его сердцѣ при видѣ того, какъ адвокатъ и тетушка Розалія съ безмятежною радостью отдавались теченію, несшему ихъ въ открытое море, которое разстилалось за свадебнымъ днемъ. Безумцы! они воображали, что эта волна ведетъ къ спокойной пристани! Не вмѣшаться ли ему, не наложить ли свое veto на этотъ брачный союзъ? Но что, если его дочь и въ самомъ дѣлѣ зыбкій челнъ, которому только и нужно пріютиться подъ надежнымъ оплотомъ брачной церемоніи? Тогда его veto окажется плохимъ планомъ, а самъ онъ -- старымъ мечтателемъ, захотѣвшимъ разъиграть роль Провидѣнія, а, вмѣсто того, вызвавшимъ только напрасную смуту. Статскій совѣтникъ снова отстранился и предоставилъ все на волю судьбы. Онъ избралъ такой образъ дѣйствій съ того самаго дня, когда его опытность обогатилась нежданнымъ открытіемъ, съ того дня, какъ онъ почувствовалъ на рукахъ своихъ жгучія слезы молодой жены и увидалъ вещи, до сихъ поръ незамѣтно проскользавшія мимо него. Раньше того времени его можно было, пожалуй, называть добродушнымъ домашнимъ деспотомъ, но давно уже это слово потеряло всякій смыслъ въ примѣненіи къ нему.
   Когда настало лѣто, семья Кольбьёрнсеновъ переѣхала на дачу въ Торбекъ. Родственники и знакомые думали сначала, что свадьба будетъ отпразднована раньше, и многіе нашли нужнымъ прислать письменные запросы, причинившіе немало досады тетушкѣ Розаліи. Она сдѣлала послѣднюю попытку упразднить соглашеніе, заключенное зимою, но относительно этого пункта статскій совѣтникъ былъ непоколебимъ. Гертруда не выказывала ни малѣйшаго признака нетерпѣнія, а Феддерсенъ считалъ унизительнымъ для себя касаться этого вопроса. Онъ былъ глубоко оскорбленъ тѣхъ, что старикъ Кольбьёрнсенъ такъ твердо держится своего перваго рѣшенія, но ничего не говорилъ ему.
   Такимъ образомъ, въ серединѣ лѣта Гертруда отправилась, по обыкновенію, въ деревню, въ помѣстье своего двоюроднаго дяди въ южной Зеландіи, тетушка Розалія намѣревалась пріѣхать туда на болѣе короткое время; адвокатъ тоже былъ приглашенъ, но его удерживали дѣла, и онъ могъ только гораздо позднѣе выбраться изъ Копенгагена. Статскому совѣтнику предстояла дѣловая поѣздка въ Лондонъ.
   

V.

   Помѣстье двоюроднаго дяди Гертруды, сохранившее отъ прежняго владѣльца, родомъ финна, имя "Белинда", находилось въ одной изъ плодороднѣйшихъ и красивѣйшихъ мѣстностей южной Зеландіи, очень лѣсистой и лежавшей недалеко отъ моря. Семья состояла изъ самого помѣщика, практическаго богатаго человѣка, его жены, принадлежавшей по своему происхожденію къ зажиточному дому изъ высшихъ административныхъ сферъ Копенгагена, ихъ шестерыхъ дѣтей, изъ которыхъ старшая дочь была еще четырнадцатилѣтняя дѣвочка, изъ мѣнявшагося каждый годъ контингента по большей части состоятельныхъ молодыхъ людее, изучавшихъ сельское хозяйство въ Белиндѣ, а въ лѣтнее время сюда непремѣнно присоединялись и гости. Между послѣдними особенно выдѣлялся въ этомъ году живописецъ Фабриціусъ, молодой человѣкъ двадцати шести лѣтъ, бѣлокурый, съ покрытымъ веснушками и безбородымъ лицомъ, такой веселый, какъ рѣдко бываютъ люди даже въ его возрастъ. Онъ былъ общимъ баловнемъ въ Белиндѣ, и его веселый нравъ пришелся какъ разъ кстати къ этому дому, стѣны котораго, вслѣдствіе давнишняго упражненія, были, такъ сказать, всегда наготовѣ откликнуться пѣснью на всякій взрывъ смѣха. Въ довольно тѣсномъ зданіи почти всегда царилъ невообразимый шумъ, объяснявшійся тѣмъ, что въ томъ или другомъ уголкѣ дома былъ замкнутъ смѣхъ, настойчиво искавшій себѣ выхода. Какъ только отворялась какая-нибудь дверь, тотчасъ же изъ комнаты вырывалась цѣлая гамма веселыхъ звуковъ, и всѣ домочадцы проходили по корридорамъ и площадкамъ не иначе, какъ съ улыбкой на устахъ или напѣвая какой-нибудь мотивъ, который всякую минуту могъ перейти въ звонкій смѣхъ. Невозможно было бы опредѣлить, чему собственно эти люди смѣялись; они смѣялись всему на свѣтѣ. Это крылось въ самой почвѣ, въ ласковыхъ лучахъ солнца, въ превосходной пищѣ, въ красотѣ мѣстности, въ свободномъ движеніи мыслей.
   "Бѣдовые ребятишки смѣются больше всѣхъ,-- писалъ Фабриціусъ своей матери,-- смѣются отъ всей полноты своихъ набитыхъ чемоданчиковъ; и весело видѣть, какъ сверкаютъ ихъ зубки и какъ блестятъ ихъ ясные глазки, когда мы собираемся за столомъ, и самъ хозяинъ подаетъ примѣръ, заливаясь такимъ раскатистымъ смѣхомъ, что отъ взрыва его могли бы, кажется, облетѣть лепестки съ цѣлой клумбы розъ".
   "Я больше рисую коровъ послѣднее время,-- писалъ онъ въ другомъ письмѣ,-- я нахожу, что это такъ же забавно, какъ смотрѣть любую комедію Гольберга, но самъ не знаю, какъ это случается, что вечеромъ мой столъ оказывается заваленнымъ улыбающимися дѣтскими головками".
   Домашняя учительница въ имѣніи, фрэкенъ Тора Халлагеръ, играла важную роль во внутренней жизни этого дома. Выросшая въ образованной и счастливой семьѣ, она была вынуждена, вслѣдствіе внезапной смерти отца, искать себѣ мѣста гувернантки и вотъ уже около шести лѣтъ жила у Бековъ въ Белиндѣ, гдѣ многочисленное подростающее поколѣніе, повидимому, обѣщало растянуть на очень долгій срокъ ея педагогическую задачу. Фрекенъ Тора даже заключила въ шутку съ помѣщикомъ Бекомъ договоръ, въ силу котораго она обязывалась оставаться у нихъ, пока Господу Богу будетъ угодно расточать попрежнему щедроты его дому.
   Когда она явилась въ Белинду, красивая, нѣсколько сдержанная въ пріемахъ, въ строгомъ черномъ костюмѣ, то уже вскорѣ по ея пріѣздѣ всѣ неженатые мужчины околотка стали одинъ за другимъ повергать къ ея маленькимъ ножкамъ предложенія руки и сердца, приближаясь къ ней то на легкихъ крыльяхъ молодости, то чинною, неторопливою поступью пожилыхъ людей. Никто не хотѣлъ вѣрить, что она серьезно можетъ желать остаться въ своемъ положеніи гувернантки въ Белиндѣ, но всѣ они заблуждались, не исключая и сильно одержимаго хроническими чувствами приходскаго пастора, не задолго передъ тѣмъ овдовѣвшаго, и всѣ должны были задаться совсѣмъ другими планами насчетъ своего будущаго, въ которыхъ фрэкенъ Тора уже не играла роли. Правда, всѣ они довольно благодушно покорялись своей участи, и помѣщинъ Бекъ любилъ разсказывать, что изъ комнаты фрэкенъ Торы раздается веселый смѣхъ всякій разъ, когда въ околоткѣ, хотя бы на разстояніи четырехъ миль, празднуется чья-нибудь свадьба; вѣдь, всѣ женихи съ тревожнымъ чувствомъ ожиданія перебывали сначала у ея дверей. Учительницу очень любили въ помѣстьѣ, и Фабриціусъ, довольно быстро и правильно составлявшій сужденія о людяхъ, вскорѣ по своемъ пріѣздѣ въ Белинду писалъ такъ о ней матери, постоянной своей норреспонденткѣ:
   "Если внимательно прислушиваться къ стѣнамъ здѣшняго дома, то окажется, что настоящій камертонъ помѣщается въ комнатѣ фрекенъ Торы, подъ самымъ фронтономъ, на юго-востокѣ, тамъ, гдѣ поставлены скворечницы и гдѣ розы тянутся чуть ли не на самую крышу. Тамъ сосредоточивается и оттуда исходить каждый день цѣлая симфонія звуковъ, которыхъ, можетъ быть, никто и не замѣчаетъ, но которые, тѣмъ не менѣе, отзываются въ каждомъ взрывѣ смѣха, раздающемся въ домѣ".
   А ей самой, когда онъ сдѣлался своимъ человѣкомъ въ семьѣ, онъ сказалъ слѣдующее: "Я никакъ не могу понять, фрэкенъ, почему вы каждое утро считаете нужнымъ привести меня въ отчаяніе, а на закатѣ солнца, все-таки, рѣшаетесь заронить кроткій лучъ свѣта въ мою душу. Каждый день вы принимаетесь называть меня "господинъ Фабриціусъ", а къ вечеру я уже дѣлаюсь просто "Фабриціусъ". Это признакъ слабости, которой я никакъ не предполагалъ въ васъ. Вы каждый Божій день заставляете меня снова и снова завоевывать вашу симпатію". Онъ такъ мило улыбался и имѣлъ такой почтительный видъ, говоря это, что фрэкенъ Тора засмѣялась вмѣстѣ съ другими и обѣщала называть его впередъ просто "Фабриціусъ".
   Въ письмѣ къ одному пріятелю онъ держался не столь почтительнаго тона: "Я совсѣмъ влюбился въ здѣшнюю учительницу,-- писалъ онъ,-- она -- идеалъ того, что я считаю женственнымъ обаяніемъ. Она живетъ не въ томъ мірѣ, въ какомъ мы съ тобой привыкли вращаться, и не настолько юна, чтобъ ничего не знать, а съ другой стороны еще настолько молода, что сохраняла чуточку любопытства. Она совсѣмъ блоидинка. У нея своеобразная, изящная красота, фигура стройная и гибкая. Цвѣтъ лица здоровый, руни, шея и плечи матовой бѣлизны. Бюстъ обрисовывается нѣжными линіями; ты пришелъ бы въ умиленіе, увидавъ его легкій подъемъ къ шеѣ и затѣмъ гармоническій переходъ къ ключицѣ, этому камню преткновенія для художника. Для меня чистое блаженство созерцать это гладкое мѣстечко, и я молча молюсь на него всякій разъ, какъ фрекенъ Тора показывается въ вырѣзномъ лифѣ. Когда я былъ ребенкомъ, у моей матери лежала на туалетномъ столикѣ бѣлая шелковая подушка,-- я ужасно любилъ втыкать булавки въ ея прохладную, мягкую поверхность; всякій разъ при этомъ раздавался слабый, очаровательный звукъ; я долженъ признаться, что иногда чувствую поползновеніе пережить это пріятное воспоминаніе дѣтства и тихонько воткнуть булавочку въ этотъ нѣжный, дѣвственно-невинный изгибъ (прошу тебя оцѣнить по достоинству это выраженіе) у фрэкенъ Торы. Конечно, я не смѣю и заикнуться объ этомъ передъ нею, что ужасно досадно; половина удовольствія, доставляемаго этими дерзкими мыслями, пропадаетъ, когда нельзя высказывать ихъ. Я питаю къ ней глубочайшее уваженіе. Она одна изъ тѣхъ женщинъ, при видѣ которыхъ фантазія моментально подсказываетъ вамъ цѣлую исторію, съ которыми хочется говорить, которыя умѣютъ внушать прекрасныя мысли, въ которыхъ вѣрится, короче сказать, которыя представляются поэмой и никогда не могутъ сдѣлаться банальною пѣсней. Впрочемъ, большинство дамъ представляютъ лишь избитое рондо. Въ формѣ ея ножекъ есть что-то духовное и утонченное, въ нихъ какъ бы отражается вся ея личность. Il y a de la poésie dans ces jambes-là! Твоя маленькая племянница Бетти представляетъ, можетъ быть, нѣчто подобное. Я хочу нарисовать мою милую учительницу во весь ростъ акварелью, такъ какъ не рѣшаюсь пока взяться за масляныя краски,-- знаешь, въ блѣдномъ французскомъ стилѣ, въ нѣжныхъ тонахъ и яркомъ освѣщеніи; она будетъ стоять въ воздушномъ одѣяніи, посреди молодого лѣска, съ голубемъ на приподнятой рукѣ... Но, увы, она, конечно, ни за что не согласится позировать передо мною!"

-----

   Фрэкенъ Тора и не подозрѣвала, что Фабриціусъ или кто бы то ни было можетъ питать къ ней подобныя чувства, и, во всякомъ случаѣ, не была намѣрена отвѣчать на нихъ чѣмъ-нибудь, что имѣло бы хотя слабое сходство съ ними. Фабриціусъ ей нравился своею любезностью и веселымъ характеромъ; она считала его джентльменомъ и лучше всѣхъ другихъ членовъ семьи умѣла цѣнить его художественный взглядъ на вещи. Она часто спорила съ нимъ и, хотя собственно этого и не думала, но говорила ему, что у него плохая мораль. Что онъ невзраченъ собою, объ этомъ она совершенно забыла, какъ и всѣ другіе обитатели Белинды, дня черезъ два послѣ того, какъ онъ пріѣхалъ.
   Однажды утромъ, въ довольно еще ранній часъ, Фабриціусъ сидѣлъ за каменною оградой сада у калитки и рисовалъ, но не эскизъ въ духѣ Гольберга, а маленькаго подпаска, который, болтая ногами, сидѣлъ верхомъ на полевомъ каткѣ и присматривалъ за стадомъ коровъ, щипавшихъ траву на выгонѣ около сада. Наканунѣ вечеромъ, когда въ домѣ всѣ уже легли спать, въ Белинду пріѣхала Гертруда Кольбьёрнсенъ въ сопровожденіи адвоката, который долженъ былъ уже на слѣдующій день вернуться въ столицу. Фабриціусъ еще не видалъ новыхъ гостей. Онъ слегка посвистывалъ, занимаясь работой, и только что хотѣлъ поднять свою трубочку, лежавшую въ травѣ, чтобы набить ее и закурить, какъ вдругъ увидалъ молодую дѣвушку, стоявшую въ саду за калиткой и смотрѣвшую на него.
   -- Добраго утра, -- сказалъ онъ и поклонился, вставъ со стула.
   -- Добраго утра, -- отвѣтила молодая дѣвушка и стала на нижнюю перекладину калитки, чтобъ облокотиться на верхній край. Ея упругій кринолинъ загородилъ всю узенькую садовую дверцу, и стройная фигурка ея производила такое впечатлѣніе, точно она выплывала изъ воздушнаго шара, обитаго легкою тканью. Художникъ именно это думалъ, механически забивая въ трубку табакъ: "Да, она прелестна,-- что за чудный цвѣтъ лица, а ножки просто безукоризненны..."
   -- Я имѣю удовольствіе говорить съ фрэкенъ Кольбьёрнсенъ?-- продолжалъ онъ вслухъ и еще разъ поклонился.
   -- Да,-- отвѣтила Гертруда и прижала къ себѣ локти, какъ будто готовясь спорхнуть съ калитки, на которой стояла.
   -- Вы пріѣхали вчера ночью?
   -- Да.
   -- Извините, я забылъ назвать себя. Моя фамилія -- Фабриціусъ.
   -- Я это знаю,-- сказала Гертруда,-- я знала это еще въ Копенгагенѣ.
   -- Вотъ какъ!-- сказалъ художникъ и улыбнулся,-- значитъ, мы съ вами старые знакомые.
   -- Но, вѣдь, вы-то меня раньше не знали, -- возразила Гертруда.
   -- Да, это правда.
   -- Ну, что-жь, развѣ я худа, какъ щепка?
   -- О, нѣтъ!
   -- И не долговязая?
   -- Нѣтъ.
   -- И не скучнѣе другихъ?
   Наступило минутное молчаніе. Глаза ихъ встрѣтились и Фабриціусъ сказалъ съ замѣшательствомъ:
   -- Неужели фрекенъ Халлагеръ выдала вамъ непозволительныя предположенія, которыя я сообщилъ ей вчера вечеромъ?
   -- Да, выдала,-- отвѣтила Гертруда и громко засмѣялась звучнымъ, немного ребяческимъ смѣхомъ.
   -- Я совсѣмъ сконфуженъ,-- сказалъ Фабриціусъ и окинулъ молодую дѣвушку долгимъ взглядомъ, слегка мигая обоими покраснѣвшими и воспалившимися отъ солнца вѣками.
   -- Но почему же вы воображали меня такой?-- довѣрчиво спросила Гертруда.
   -- Я, право, не могъ бы вамъ сказать почему,-- все это была пустая болтовня...
   -- А я все равно догадалась! Потому что вамъ непріятны были лишніе гости въ Белиндѣ и потому что вы знали, что я помолвлена,-- сказала Гертруда съ оттѣнкомъ досады въ голосѣ и съ такою миной, которая должна была выражать необыкновенное глубокомысліе. Она энергично развела руками и опять сложила ихъ, наклонила и подняла голову, слегка надувъ губки. Художникъ слѣдилъ за всѣми ея движеніями и любовался ими.
   -- Если хорошенько подумать, то, пожалуй, окажется, что вы правы, фрекенъ,-- сказалъ онъ.
   -- Но, вѣдь, это ужь совсѣмъ гадко!-- воскликнула Гертруда и тотчасъ же прибавила, какъ будто у нея внезапно мелькнула блестящая мысль:-- Знаете что, вы должны попросить у меня прощенія!
   -- Я готовъ это сдѣлать сію же минуту, фрекенъ; я очень прошу васъ не сердиться на меня.
   Фабриціусъ все еще стоялъ въ пяти-шести шагахъ отъ калитки; онъ сдѣлалъ легкій поклонъ, не сводя глазъ съ Гертруды.
   -- Въ сущности, я и не думала сердиться,-- сказала Гертруда послѣ небольшой паузы. Голосъ ея звучалъ ласково, какъ голосъ ребенка, выдающаго какою-нибудь проказу.
   -- Это очень мило съ вашей стороны,-- отвѣтилъ Фабриціусъ и съ невольнымъ чувствомъ удовольствія подошелъ ближе къ ней,-- многія молодыя дамы разсердились бы на вашемъ мѣстѣ, но вы, вѣроятно, и не похожи на другихъ, вы, навѣрное, составляете исключеніе изъ общаго правила.
   -- Но я вовсе не хочу этого, это не хорошо быть исключеніемъ.
   -- Какъ такъ? Но если кто въ самомъ дѣлѣ составляетъ исключеніе?
   -- Такъ пусть онъ постарается измѣниться и узнать, чего ему недостаетъ.
   Слова эти были сказаны такъ чистосердечно, что Фабриціусъ затруднился принять ихъ за шутку. Но, съ другой стороны, такой отвѣтъ былъ ужь черезъ-чуръ наивенъ. Молодой человѣкъ, подошелъ совсѣмъ близко къ Гертрудѣ и положилъ руку на каменную ограду.
   -- Скажите, фрэкенъ, вы говорите серьезно?
   -- Конечно.
   -- И вы въ самомъ дѣлѣ хотите быть похожи на всѣхъ другихъ?
   Онъ пытливо заглянулъ ей въ глаза, чтобъ уловить скрытую въ нихъ усмѣшку.
   -- Да,-- сказала она и встрѣтила его взглядъ спокойною, открытою, немножко удивленною миной. Ея каріе глаза на минуту устремились на него, и подъ ихъ взоромъ онъ потерялъ было нить того, что ему хотѣлось сказать.
   -- Такъ не угодно ли вамъ,-- заговорилъ онъ, наконецъ, -- сойти съ этой калитки, поздороваться со мною, сказать, пожалуй, "добраго утра, господинъ Фабриціусъ" и затѣмъ удалиться съ величественною осанкой?
   -- Зачѣмъ это?-- быстро спросила Гертруда съ такимъ видомъ, какъ будто она намѣревалась вызвать его на бой.
   -- Затѣмъ... Неужели вы думаете, что другія молодыя дѣвицы пускаются въ такой любезный разговоръ съ незнакомымъ человѣкомъ?
   -- Да, вѣдь, я отлично знаю, кто вы такой. Вѣдь, вы уже почти цѣлый мѣсяцъ гостите у дяди, я тоже членъ семьи. Тутъ нѣтъ ровно ничего неприличнаго,-- сказала Гертруда.
   Фабриціусъ разсмѣялся; онъ находилъ ее чрезвычайно оригинальной.
   -- Нѣтъ, фрэкенъ, вы правы, неприличнаго, конечно, нѣтъ ничего... но какъ вы думаете, многія ли молодыя дѣвицы поступили бы такъ, какъ вы?
   -- Да всѣ, вѣроятно... развѣ только такая, какою вы изволили меня считать.-- Она сказала это съ самою очаровательною улыбкой и немного выставила при этомъ головку, точно хотѣла преподнести ему свои слова съ перекладины, на которой продолжала стоять. Фабриціусъ готовъ былъ поклясться въ душѣ, что никогда еще не встрѣчалъ такой прелестной въ своей наивности кокетки.
   -- Берегитесь,-- оборвала она вдругъ разговоръ, сдѣлавъ порывистый жесть рукой, и вытянулась во весь ростъ, чтобъ заглянуть черезъ голову Фабриціуса,-- берегитесь, какъ бы эта корова не вздумала полакомиться вашею картиной.
   Фабриціусъ быстро обернулся.
   Дѣйствительно, молодая телка подошла къ этюднику и принялась обнюхивать и его, и натянутое на его крышку полотно.
   -- Поди ты прочь!-- крикнулъ Фабриціусъ и подскочилъ къ любопытной телкѣ. Подпасокъ разомъ спустился съ катка, чтобъ вернуться къ исполненію своей обязанности; телка умчалась галопомъ.
   -- Ты никакъ заснулъ, Христіанъ!-- закричалъ Фабриціусъ вслѣдъ мальчику,-- но, по счастью, никакой бѣды не случилось.
   -- Можно мнѣ посмотрѣть, что вы рисуете?-- сказала Гертруда съ своего мѣста.
   -- Сдѣлайте одолженіе,-- отвѣтилъ художникъ,-- но, вѣдь, у меня еще ничего не готово.
   Гертруда поняла по его отвѣту, что картина не подойдетъ къ ней, а она сама должна къ ней пойти. Она спрыгнула съ калитки, отворила ее и сдѣлала нѣсколько шаговъ по травѣ, густо разросшейся на полянѣ.
   -- Не сыро здѣсь?-- спросила она и осторожно остановилась, приподнявъ платье.
   -- Ничуть не сыро,-- отвѣтилъ Фабриціусъ, нагнувшись надъ картиною, которую онъ старался получше прикрѣпить къ крышкѣ этюдника.
   Гертруду нѣсколько удивилъ небрежный тонъ, какимъ художникъ заговорилъ съ ней, какъ только занялся картиною, но она сейчасъ же забыла о сдѣланномъ наблюденіи. Они все еще стояли и бесѣдовали о сюжетѣ эскиза, подававшемъ такія блестящія надежды Христіану. Гертруда не хотѣла вѣрить, что свѣтлое пятно на полотнѣ можетъ когда-нибудь превратиться въ человѣческое лицо, и находила, что смѣшно начинать съ ногъ, когда надо нарисовать цѣлаго человѣка, какъ вдругъ на дорожкѣ, ведущей къ калиткѣ, показались Феддерсенъ и фрэкенъ Халлагеръ.
   -- А, добраго утра!-- сказала Гертруда. Она пошла на встрѣчу жениху, протянула ему руку и подставила щеку для поцѣлуя.
   -- Ты, однако, заспался сегодня.
   -- Добраго утра,-- сказалъ Феддерсенъ немного сиплымъ голосомъ: ему всю ночь снилось, что онъ ѣдетъ въ коляскѣ.
   -- Мы едва могли отыскать тебя.
   -- Въ самомъ дѣлѣ?-- промолвила Гертруда, повидимому, не придавая никакого значенія этому обстоятельству, и затѣмъ продолжала, представляя Феддерсену своего новаго знакомаго:
   -- Это господинъ Фабриціусъ.
   -- Я надѣюсь, что ты будешь такъ добра представить и меня,-- вѣжливо сказалъ адвокатъ, подходя къ Фабриціусу.-- Вѣдь, господинъ Фабриціусъ меня не знаетъ.
   Въ его учтивомъ тонѣ проскальзывали покровительственныя ноты, на что Фабриціусъ не обратилъ, впрочемъ, вниманія.
   -- Мой женихъ, адвокатъ Феддерсенъ,-- сказала Гертруда и покраснѣла до корня волосъ.
   Мужчины пожали другъ другу руки и не замедлили вступить съ разговоръ. Адвокатъ не слишкомъ много смыслилъ въ живописи, но съ давнихъ поръ развилъ въ себѣ способность говорить съ толкомъ о всякомъ предметѣ, о какомъ имѣлъ возможность составить себѣ хоть какое-нибудь понятіе. Надо было быть подозрительнымъ, чтобы сразу замѣтить пробѣлы въ его знаніяхъ. Все общество направилось къ дому. Феддерсенъ вообразилъ, что Фабриціусъ пейзажистъ, и потому заговорилъ о пейзажной живописи, отозвался съ похвалой о высокомъ уровнѣ, котораго она успѣла достигнуть въ Даніи, и былъ нѣсколько озадаченъ тѣмъ, что Фабриціусъ не вполнѣ согласился съ нимъ въ этомъ отношеніи. "Юный честолюбецъ!" -- подумалъ адвокатъ и не сталъ больше распространяться на эту тему; онъ пришелъ къ тому же выводу, къ какому приходили многіе и раньше его, благодаря тому, что Фабриціусъ былъ невзраченъ собой и говорилъ не горячась: "Должно быть, дѣльный молодой человѣкъ".
   Фрэкенъ Халлагеръ шла впереди съ Гертрудой.
   -- Какъ это вы съ Фабриціусомъ встрѣтились?-- спросила гувернантка.
   -- Я прямо отправилась туда, гдѣ онъ обыкновенно рисуетъ, какъ ты мнѣ сказала,-- отвѣтила Гертруда и съ довольною улыбкой взглянула на подругу.
   -- И, пожалуй, разболтала ему, о чемъ мы передъ тѣмъ съ тобой говорили?-- спросила Тора, копируя голосъ и интонацію Гертруды.
   -- Ахъ, какъ можно! Я только подразнила его насчетъ того, что онъ сказалъ обо мнѣ.
   Фрекенъ Тора засмѣялась, нагнувшись впередъ, чтобы скрыть свой смѣхъ отъ шедшихъ позади мужчинъ.
   -- Гертруда, когда же ты сдѣлаешься разсудительна? Желали бы я знать, какъ смотритъ на такія ребячества Феддерсенъ?
   -- О, онъ ничего объ этомъ не знаетъ! Но, вѣдь, на этотъ разъ я ничего дурнаго не сдѣлала?
   -- Нѣтъ, относительно Фабриціуса, конечно, ничего, но, право, ты должна постараться быть впередъ осторожнѣе.
   Гертруда дѣйствительно призадумалась на нѣсколько минутъ и занялась рѣшеніемъ вопроса, какъ бы ей сдѣлаться впередъ осторожнѣе, вдругъ ее окружила съ разбѣга вся ватага загорѣлыхъ, голубоглазыхъ, одѣтыхъ въ свѣтлыя платьица дѣтей ея дядя, и черезъ какую-нибудь секунду молодая дѣвушка уже мчалась стремглавъ вмѣстѣ съ ними по широкой аллеѣ, которая вела къ дому.
   Фабриціусъ слѣдилъ за ними глазами. Съ освѣщенной солнцемъ лужайки падалъ яркій просвѣтъ на совершенно защищенную сверху и съ другой стороны аллею; съ звонкимъ смѣхомъ, такъ весело вылетавшимъ изъ дѣтскихъ горлышекъ, толпа по временамъ останавливалась, дѣти окружали другъ друга, группа растягивалась въ линію, чтобы пуститься въ перегонку, потомъ снова соединялась, дѣти брали другъ друга за руки, причемъ старшія становились впереди, составляли цѣпь, мѣняли мѣста и среди прохладной тѣни на свѣтлыхъ ихъ платьицахъ играли яркія солнечныя пятна.
   -- Какъ это славно!-- сказалъ Фабриціусъ съ серьезнымъ выраженіемъ лица и кивнулъ въ сторону бѣгущихъ дѣтей.
   -- Да, въ самомъ дѣлѣ,-- отвѣтилъ адвокатъ, приставляя къ глазамъ золотой лорнетъ.
   Послѣ обѣда адвокату надо было уже вернуться въ Копенгагенъ; его невѣста, хозяинъ и хозяйка и всѣ гости проводили его до экипажа. Въ верхней части сада было мѣстечко, откуда можно было видѣть отъѣзжающій экипажъ передъ тѣмъ, какъ онъ долженъ былъ окончательно скрыться изъ вида, повернувъ за церковный холмъ; Гертруда заблаговременно забралась туда и, когда показалась открытая коляска, она весело стала махать носовымъ платкомъ. Въ отвѣтъ на это адвокатъ высоко приподнялъ шляпу, а въ самую послѣднюю минуту тоже махнулъ носовымъ платкомъ.
   -- Какъ вамъ понравилась наша юная гостья?-- спросила Тора Фабриціуса, когда они вмѣстѣ съ другими членами семьи приблизились къ площадкѣ, на которой еще стояла Гертруда въ густой рамкѣ изъ розъ.
   -- Очаровательное дитя!
   -- Вѣдь, она очень хороша, не правда ли?
   -- У нея столько привлекательныхъ деталей, что я еще не успѣлъ разглядѣть ее какъ слѣдуетъ, -- осторожно отвѣтилъ художникъ, но въ эту самую минуту Гертруда сбѣжала къ нимъ съ площадки, прижимая къ лицу громадную пунцовую розу, такъ что можно было видѣть только глаза ея и переносицу, и Фабриціусъ невольно прибавилъ:
   -- Да, она хороша, удивительно хороша, но... вѣдь, кажется, она большая кокетка?
   -- Она? Нисколько!-- отвѣтила Тора немного обиженнымъ тономъ, и Фабриціусъ поспѣшилъ сказать ей: Pardon!-- такъ какъ въ данномъ случаѣ счелъ это слово болѣе подходящимъ, чѣмъ "извините".
   

VI.

   Вскорѣ по пріѣздѣ Гертруды въ Белинду было рѣшено устроить послѣобѣденную прогулку въ лѣсъ, раскинувшійся на самомъ морскомъ берегу. Кромѣ дѣтей и упомянутыхъ уже личностей, компанія состояла изъ мнившей себя поэтессой дѣвицы, родомъ изъ Ютландіи, короткія ножки которой были, по мнѣнію Фабриціуса, непреоборимымъ препятствіемъ для достиженія этою особой рисовавшихся ей вершинъ славы, и изъ хорошенькой столичной барышни, наравнѣ съ Гертрудой приводившей двухъ студентовъ въ такое блаженное состояніе духа, какое только могутъ испытывать молодые люди въ обществѣ дамъ. Кромѣ того, въ поѣздкѣ приняли участіе два случайныхъ гостя изъ пастората и два молодыхъ помѣщика, относившихся ко всему на свѣтѣ такъ, какъ будто они все это видѣли и перевидѣли. Общество было настолько многочисленно, что едва могло размѣститься въ двухъ большихъ шарабанахъ, но чѣмъ тѣснѣе приходилось усаживаться, тѣмъ больше было смѣха и шутокъ. Доѣхавъ до лѣса, гуляющіе поспѣшили къ морскому берегу и выбрали для привала пригорокъ у открытаго моря, недалеко отъ бухты, гдѣ съ одной стороны поросшая лѣсомъ покатость дугообразно сбѣгала къ водѣ, съ другой же -- берегъ исчезалъ въ мягкихъ зеленыхъ уступахъ, которые простирались до крутаго спуска къ морю, футовъ въ двадцать вышины, находившагося вблизи лѣса. Воздухъ былъ прозраченъ, только легкая влажная дымка носилась вверху, придавая солнечнымъ лучамъ, когда они стали близиться къ закату, нѣжно-розовый отблескъ. На вершины деревьевъ и на поля солнечный свѣтъ падалъ со стороны суши, между тѣмъ какъ узкая береговая линія со своимъ бѣлымъ пескомъ и мелкими и крупными валунами лежала въ тѣни. Было совсѣмъ тихо, ни малѣйшаго вѣтерка, и, благодаря глубокому миру, царившему среди великой чудной природы, веселое настроеніе всего общества приняло какой-то особенный идиллическій характеръ. Фабриціусъ былъ очень оживленъ, пародировалъ стихи классическихъ и не классическихъ писателей, постоянно подшучивая надъ ютландскою барышней, которая, какъ онъ утверждалъ, считала его человѣкомъ низменнымъ лишь потому, что онъ могъ похвалиться хорошимъ аппетитомъ. Затѣмъ стали играть во всевозможныя игры, причемъ оба молодыхъ помѣщика особенно отличались, не мѣняя, однако, своего равнодушнаго выраженія; одинъ изъ студентовъ, чтобы позабавить другихъ, упалъ даже въ воду, пытаясь добраться по камнямъ до уединеннаго утеса въ пяти-шести аршинахъ отъ берега; Гертруда и всѣ дѣти отдѣлились отъ остальнаго общества и вскорѣ уже плескались босикомъ въ водѣ подъ предлогомъ ловли крабовъ. Фру Бекъ и пожурила ихъ, и посмѣялась, въ одно и то же время. Теперь все общество расположилось на пригоркѣ, подкрѣпляясь бѣлымъ виномъ и сладкими пирожками. Разговоръ и шутки шли своимъ чередомъ подъ аккомпаниментъ тихаго плеска воды между камней, какъ вдругъ Фабриціусъ, неподвижно смотрѣвшій въ теченіе нѣсколькихъ минутъ на море въ направленіи, противуположномъ лѣсу, быстро вскочилъ и вскрикнулъ:
   -- Да посмотрите же, посмотрите!
   Всѣ головы, точно по командѣ, повернулись въ указанную сторону и почти всѣ тотчасъ же поспѣшили отвернуться отъ неожиданнаго зрѣлища; наступило смущенное молчаніе, нарушаемое хихиканьемъ студентовъ и громкимъ смѣхомъ помѣщика Бека.
   Аршинахъ въ двухъстахъ отъ пригорка, тамъ, гдѣ узкая проселочная дорога вела къ морю и приближалась къ береговой полосѣ черезъ расщелину въ откосѣ, безшумно подъѣхала къ берегу крестьянская телѣга, запряженная парой крѣпкихъ лошадей; облако пыли, поднятое ею и насквозь освѣщенное солнцемъ, еще лекало на лугу, гдѣ яркіе цвѣты выплывали изъ зелени свѣтлыми пятнышками.
   Изъ телѣги, которую скрывалъ отъ глазъ небольшой изгибъ берега, выскочили пятеро крестьянскихъ парней, только что уволенныхъ въ отпускъ артиллеристовъ, и въ одну минуту уже очутились въ водѣ, повернувшись спиной къ пригорку. Одинъ изъ нихъ взлѣзъ на большой камень. Они образовали группу на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ тѣнь съ откоса бросала свою рѣзкую линію на воду; голова и плечи четверыхъ изъ нихъ и парень на каинѣ были освѣщены солнцемъ, между тѣмъ какъ остальная часть красивыхъ нагихъ тѣлъ оставалась въ тѣни. Мощная, высокая фигура на камнѣ была облита яркимъ пурпурнымъ сіяніемъ послѣднихъ лучей заходящаго солнца, мускулатура спины выступала въ отчетливыхъ оттѣнкахъ. Матово-серебристый отблескъ воды окружалъ ихъ всѣхъ,-- вотъ еще другая, потомъ третья фигура показалась въ полномъ освѣщеніи; живыя краски на загорѣлыхъ спинахъ, освѣщенныя солнцемъ головы въ контрастъ блѣдно-желтому цвѣту тѣла въ тѣни, радужные переливы воды подъ лучами солнца, красивая компановка сомкнутой группы, рѣзкость всѣхъ линій среди прозрачнаго воздуха, весь окружающій ландшафтъ,-- все это образовало картину, которая не могла не привести въ восторгъ живописца.
   Фабриціусъ стоялъ, погруженный въ ея созерцаніе, все общество поторопилось тихонько удалиться съ пригорка, остались только мальчики и Гертруда.
   -- Какъ это красиво!-- промолвила она.
   -- Да, безподобно!-- сказалъ Фабриціусъ.
   -- Гертруда!-- раздался снизу голосъ фрэкенъ Халлагеръ.
   -- Боже, они всѣ ушли!-- вскричала Гертруда и поспѣшила присоединиться къ остальнымъ. Немного погодя за ней послѣдовалъ и Фабриціусъ.
   Всѣ прямо направились къ экипажамъ, стоявшимъ въ самомъ лѣсу, у избушки лѣсника. Компанія какъ-то странно разрознилась, дамы шли сами по себѣ, мужчины тоже, а дѣти бѣжали вразбродъ между ними. Фабриціусъ продолжалъ держаться въ сторонѣ отъ другихъ. Неподалеку отъ хижины помѣщикъ Бекъ остановился, поджидая, пока художникъ поровняется съ нимъ.
   -- На этотъ разъ вы хватили черезъ край, -- сказалъ онъ съ короткимъ смѣхомъ и дружески потрепалъ молодого человѣка по плечу,-- вѣдь, вы совсѣмъ сконфузили дамъ.
   -- Тѣмъ хуже для нихъ,-- холодно отвѣтилъ Фабриціусъ и пошелъ дальше. По дорогѣ онъ такъ сильно сбилъ тростью камень, что отбросилъ его въ самую чащу деревьевъ.
   Помѣщикъ не слыхалъ этого, но замѣтилъ, что Фабриціусъ сердится, хотя не могъ понять, на что собственно. Фабриціусъ и весь остальной вечеръ былъ не въ духѣ; дамы перешептывались между собой о происшедшемъ событіи, студенты еще посмѣивались надъ нимъ, ложась спать, а на другой день о немъ забыли думать.
   Спустя нѣсколько дней послѣ этого пикника Фабриціусъ сидѣлъ, по обыкновенію, утромъ за работой на открытомъ воздухѣ, на этотъ разъ въ самомъ саду около скамьи, часть которой онъ заполонилъ своими вещами. Онъ дѣлалъ этюдъ со стараго дуба, доживавшаго свои дни въ саду подъ охраной особой рѣшетки и мелкихъ растеній, любящихъ тѣнь. Фрэкенъ Тора и Гертруда, ходившія рука объ руку по аллеямъ, прервали свою утреннюю прогулку, чтобы сдѣлать визитъ художнику; онѣ полюбовались его этюдомъ и сѣли поболтать на остававшійся свободнымъ край скамейки.
   -- Какія новости въ домѣ?-- спросилъ Фабриціусъ, рисуя.
   -- Двѣ пуговки отскочили отъ моей ботинки, когда я ее надѣвала,-- сказала Гертруда, никогда не затруднявшаяся отвѣтомъ.
   -- Жаль, что я не башмачникъ,-- сказалъ Фабриціусъ, откинувшись на спинку стула и критически разглядывая свою работу.
   Гертруда подумала, что онъ хочетъ сказать ей любезность, и продолжала ему въ тонъ:
   -- Тогда я отдала бы вамъ починить свою ботинку, -- сказала она.
   -- Что-жь, это, во всякомъ случаѣ, было бы лучше, нежели то, надъ чѣмъ я бьюсь въ настоящую минуту.
   Отвѣтъ Фабриціуса былъ настолько сухъ, что его трудно было бы принять за комплиментъ.
   -- Развѣ вы недовольны своею работой?-- спросила Тора.
   -- Всѣхъ живописцевъ надо бы на висѣлицу,-- отвѣтилъ онъ. Небольшая пауза, послѣдовавшая за этими словами, послужила какъ бы молчаливымъ признаніемъ того факта, что Фабриціусъ, противъ обыкновенія, находится въ угрюмомъ расположеніи духа.
   -- Міръ не перенесъ бы такой утраты,-- съ улыбкой замѣтила Тора.
   -- Повѣрьте, что отлично перенесъ бы. Да еще выигралъ бы отъ этого. Въ особенности, еслибъ поэты и скульпторы тоже попали на висѣлицу или погибли какимъ-нибудь другимъ путемъ.
   -- Но что-жь бы изъ этого вышло?-- спросила Тора, заинтересованная ходомъ его мыслей.
   -- Я могу дать вамъ на это отвѣтъ, -- сказалъ художникъ, взглянувъ на свою собесѣдницу, сидѣвшую на самомъ дальнемъ концѣ скамьи.-- Міръ избавился бы, такимъ образомъ, отъ громаднаго недоразумѣнія.
   -- Недоразумѣнія? Въ чемъ же состоитъ оно?
   -- Въ томъ, будто живописцы, скульпторы и поэты создали въ мірѣ искусство.
   -- Да кто-жь его и создалъ, какъ не они?-- спросила озадаченная Тора.
   -- Вы... и я, фрэкенъ,-- сказалъ Фавриціусъ и положилъ руку на муштабель. Однако-жь, онъ не сдѣлалъ ни одного штриха, снялъ руку, опустилъ глаза и сталъ водить кистью по палитрѣ, забывъ, повидимому, что уже взялъ на нее достаточно краски.-- Но скорѣе вы, чѣмъ я,-- продолжалъ онъ,-- вы и фрэкенъ Гертруда, и крошка Поль, и мальчуганъ, что стоитъ вонъ тамъ и распѣваетъ во все горло.
   Онъ сдѣлалъ жестъ головой и локтемъ въ сторону лужайки, разстилавшейся за садовою оградой, откуда слышалось пѣніе крестьянскаго мальчика.
   -- Я не понимаю васъ,-- сказала фрэкенъ Халлагеръ; Гертруда съ удивленіемъ взглянула на него.
   -- Еще бы! Вы, разумѣется, думаете, какъ и всѣ, что поэзія обрѣтается въ книгахъ, а искусство въ художественныхъ галлереяхъ или на стѣнахъ любителей изящнаго, -- сказалъ Фабриціусъ съ такою злобною интонаціей, что Гертруда разсмѣялась.
   -- А развѣ это не такъ?-- спросила Тора.
   -- Нѣтъ, и вы перестанете такъ думать, разъ вы узнаете суть дѣла,-- отвѣтилъ Фабриціусъ.-- Еслибъ я только могъ сжечь всѣ романы, -- вскричалъ онъ вдругъ, поднявшись съ мѣста съ палитрой, связкой кистей и муштабелемъ въ одной рукѣ и жестикулируя другой, въ которой тоже держалъ кисть, -- еслибъ я могъ искромсать всѣ картины, какія только существуютъ на свѣтѣ, и отбить носы у всѣхъ мраморныхъ статуй, я, все-таки, сдѣлалъ бы хоть что-нибудь полезное... такъ нѣтъ же, нѣтъ, вмѣсто этого, я самъ сижу и рисую!
   -- Ахъ, Господи Боже! Мы всѣ такъ благодарны вамъ за это!-- привѣтливо сказала фрекенъ Халлагеръ.
   -- Но вы не были бы благодарны, -- съ жаромъ возразилъ Фабриціусъ, пристально глядя въ ея свѣтлые глаза, -- еслибъ вы дѣйствительно знали, что такое искусство. Вѣдь, это мы, такъ называемые художники, мы уничтожили искусство въ жизни. Люди идутъ къ намъ, разспрашиваютъ насъ, а узнать что-нибудь самостоятельно и не думаютъ. Они воображаютъ, что это мы, художники, изготовляемъ искусство, какъ изготовляютъ всякій другой товаръ, переходящій изъ рукъ въ руки за наличныя деньги. И въ этомъ виновато наше самомнѣніе. Мы дѣйствительно взяли на себя поставку художественныхъ произведеній, и дѣло идетъ у насъ какъ по маслу. Люди получаютъ наши жалкія издѣлія и воображаютъ, что пріобрѣли настоящій товаръ, тогда какъ, въ сущности, мы лишь плохіе копіисты, а настоящее искусство точно поддразниваетъ насъ и никакъ не хочетъ переступить за нашъ порогъ.-- Фабриціусъ разгорячился и говорилъ скоро и громко; въ обычное время голосъ его звучалъ мягко, что какъ-то особенно гармонировало съ его наружностью.-- Спросите сами себя,-- заговорилъ онъ опять съ едва замѣтнымъ переходомъ въ голосѣ,-- что вы считаете искусствомъ: мою картину или этотъ старый дубъ?
   -- Картину...
   -- Картину?! Ну, я такъ и зналъ! Это точь-въ-точь, какъ наша ютландская барышня! Помните, какъ на-дняхъ она была очарована поэзіей въ той книгѣ, изъ которой читала вслухъ, а потомъ, когда пришла къ завтраку, то сидѣла, по обыкновенію, точно пустой футляръ изъ-подъ часовъ, не имѣя ни малѣйшаго понятія о томъ, что сама она окружена поэзіей.
   Гертруда расхохоталась. Фрэкенъ Халлагеръ улыбнулась.
   -- Окружена поэзіей?-- переспросила она.
   -- Конечно. Развѣ же вы ни во что не ставите каріе глазки фрэкенъ Гертруды? А что скажете вы о маленькомъ Полѣ, который подлѣзъ подъ столъ, какъ только его начали журить, и крикнулъ съ самою плутовскою миной: "У, мама, какъ ты меня напугала!" А солнце, освѣщавшее комнату, вашъ собственный величавый видъ, улыбка, которой привѣтствовала своихъ гостей наша милая хозяйка, общій смѣхъ и вкусныя блюда?
   -- Неужели это поэзія?
   -- Да, это, именно это и есть поэзія, а не искусственное переложеніе ея, которое вы читаете въ книгахъ. Вѣдь, это ужь никуда не годится -- увлекаться и восторгаться рефератомъ и давать ему почетное названіе, между тѣмъ какъ самое событіе уподобляется потухшей лампѣ! Да вспомните же, что поэтъ, художникъ всюду даетъ одну безжизненную массу, что дѣйствительность, которую подразумѣваютъ или должны подразумѣвать, говоря объ искусствѣ, кроется въ самой жизни. Что за нелѣпая вещь -- вели чать громкими именами разныя подражительныя попытки, а самый предметъ подражанія, въ которомъ вся суть, оставлять въ небреженіи!... Но это не проходитъ безнаказанно. Теперь ни одна душа человѣческая не способна уже постигнуть прекраснаго. Но за то искусство,-- помилуйте!-- мы всѣ посвящены въ его тайны!... Еслибъ только люди знали, какую невознаградимую утрату они понесли, благодаря своему безсмысленному культу художниковъ и поэтовъ, они бы всѣхъ ихъ перевѣшали!
   Фабриціусъ бросилъ палитру, муштабель и кисти на сканью, одна изъ кистей скользнула по платью Гертруды, и молодая дѣвушка положила руку на это мѣсто, чтобы Фабриціусъ не замѣтилъ сдѣланнаго имъ пятна. Тора заговорила съ оттѣнкомъ нервнаго раздраженія въ голосѣ:
   -- Удивительно, какъ люди смотрятъ различно на вещи; я, по крайней мѣрѣ, думаю, какъ, вѣроятно, очень и очень многіе, что мы никогда не узнали бы, въ чемъ состоитъ прекрасное, безъ помощи поэтовъ и художниковъ.
   -- Это возможно,-- сказалъ молодой человѣкъ, немного успокоившись послѣ своей вспышки,-- но эту помощь вознесли на совершенно незаслуженную высоту. Вѣдь, дѣло дошло до того, что люди стоятъ предъ лицомъ дѣйствительной жизни, какъ жалкія, безпомощныя дѣти. Дайте прочесть любому нормальному человѣку какое-нибудь стихотвореніе Христіана Винтера {Христіанъ Винтеръ (1796--1876) -- одинъ изъ знаменитѣйшихъ датскихъ поэтовъ-лириковъ, въ совершенствѣ владѣвшія техникой стиха. Любимымъ сюжетомъ его стихотворенія была жизнь крестьянскаго населенія Зеландіи и другихъ датскихъ острововъ, которую онъ воспѣвалъ, слегка идеализируя ее въ романтическомъ духѣ, но оставаясь, тѣмъ не менѣе, всегда искреннимъ и задушевнымъ. Прим. перев.}, и онъ станетъ восхищаться имъ, отправьте его въ Зеландію, и онъ тамъ до смерти соскучится. Поставьте его лицомъ въ лицу съ любовною исторіей, идущею самостоятельными путями, и у него найдутся для нея только упреки; разскажите ему эту самую исторію въ книгѣ, и онъ будетъ расплываться отъ умиленія. Вы читали Сакунталу, фрэкенъ Тора, когда я пріѣхалъ сюда, и были глубоко проникнуты красотами этой поэмы. Предположимъ, что этотъ брачный союзъ среди цвѣтовъ совершился въ наше время, въ здѣшней мѣстности, напримѣръ, между двумя восторженными юными существами, сохранившими остатки языческихъ вѣрованій. Кто первый станетъ въ ужасѣ открещиваться отъ нихъ? Да вы сами! Но откуда же, по вашему мнѣнію, взялъ индійскій поэтъ свою тему? Изъ фантазіи? Какъ бы не такъ! Онъ просто разсказалъ ту поэзію, которую пережилъ самъ. Брачный союзъ съ дѣйствительною Сакунталой былъ безконечно прекраснѣе всякой поэмы на этотъ сюжетъ. Но вы этого не хотите понять, и еслибъ вы встрѣтили Сакунталу, то, какъ и царь, не узнали бы ея или послали бы ее въ школу, чтобы дать ей надлежащее воспитаніе... Это вина поэтовъ. Они внушили людяхъ убѣжденіе, будто поэзія есть нѣчто напечатанное!
   -- Но, вѣдь, всякая вещь можетъ превратиться въ поэзію только благодаря обработкѣ!-- сказала Тора, слегка задѣтая примѣрами, которые выбралъ художникъ.
   -- Нѣтъ, тысячу разъ нѣтъ!-- сказалъ онъ съ жаромъ и крѣпко стиснулъ кулаки.-- Обработка -- это ничто иное, какъ росказни о всякихъ побочныхъ обстоятельствахъ въ жизни, которыя теряются въ людской памяти. Вѣдь, это, право, комично ставить поэзію жизни въ зависимость отъ простой случайности, есть или нѣтъ въ данную минуту налицо человѣкъ, умѣющій владѣть перомъ.
   -- А развѣ вы не думаете, что поэты пересоздаютъ и дѣлаютъ еще прекраснѣе ту дѣйствительность, частности которой служатъ предметомъ ихъ "росказней"?-- спросила фрэкенъ Халлагеръ, довольно-таки увѣренная въ своей побѣдѣ и гордая сознаніемъ, что можетъ обратить противъ Фабриціуса его же собственную терминологію.
   -- Пересоздаютъ, пожалуй, но дѣлаютъ прекраснѣе? Это все равно, что спросить меня, могу ли я сдѣлать солнечное сіяніе еще прекраснѣе, чѣмъ оно есть въ дѣйствительности?
   Фабриціусъ указалъ рукой на солнечный свѣтъ, лившійся кругомъ нихъ.
   -- Посмотрите вокругъ себя, фрекенъ, неужели вы серьезно думаете, что міръ, изображенный на картинѣ, можетъ когда-либо сравниться съ дѣйствительнымъ міромъ? Припомните все, что вамъ привелось пережить. Неужели хоть какой-нибудь книгѣ удалось произвести на васъ такое же захватывающее впечатлѣніе? Какъ вамъ кажется, что подѣйствовало сильнѣе на тѣхъ, кто принималъ участіе въ битвѣ при Фредериціи: самая битва или посвященное ей стихотвореніе Плауга {Карлъ Плаугъ (род. 1813 г.) -- горячій патріотъ и либерагь, духовный вождь датскаго студенчества въ эпоху его единенія съ шведскими студентами въ Упсалѣ. Ради распространенія своихъ идей, Плаугъ почтя всецѣло отдался журналистикѣ, что помѣшало вполнѣ развиться его замѣчательному поэтическому таланту. Особенно популярны въ скандинавскихъ странахъ его патріотическія пѣсни, написанныя по поводу различныхъ національнихъ событій. Прим. перев.}? Нѣтъ, нѣтъ, повѣрьте мнѣ, жизнь, все-таки, прекраснѣе всѣхъ взятыхъ вмѣстѣ произведеній изящной литературы. Остановимся хотя бы на слѣдующемъ обстоятельствѣ, фрэкенъ: изъ сотни книгъ девяносто девять трактуютъ о любви, въ чемъ собственно нѣтъ ничего удивительнаго, такъ какъ любовь обусловливаетъ все наше существованіе на землѣ. Этотъ фактъ не могъ не привлечь вашего вниманія. Подумайте же, какъ безцвѣтны, какъ блѣдны эти девяносто девять тысячъ книгъ, трактующихъ о любви, сравнительно съ самою любовью, хотя бы это чувство длилось одинъ только день, одинъ только часъ...
   При этихъ словахъ на лицѣ фрэкенъ Торы отразилось какое-то особенное смущеніе и мало-по-малу горячая красна залила ея щеки. Этотъ отпечатокъ душевнаго волненія, который художнику въ первый еще разъ пришлось видѣть на чертахъ молодой учительницы, раздосадовалъ его, показался ему некрасивымъ. Онъ такъ увлекся предметомъ разговора и вдругъ встрѣтилъ въ этомъ смущенномъ видѣ своей собесѣдницы какъ бы порицаніе за то, что пустился въ разсужденія о предосудительныхъ вещахъ. Недавняя сцена на берегу моря, бывшая истинною подкладкой настроенія, подъ вліяніемъ которой онъ говорилъ, внезапно предстала во всѣхъ своихъ подробностяхъ, и онъ продолжалъ уже сердитымъ тономъ:
   -- А если вы не вѣрите ни одному слову изъ того, что я сказалъ вамъ, то только оттого, что ваше воспитаніе мѣшаетъ вамъ воспользоваться указаніями собственнаго опыта.
   -- Да; но развѣ мы виноваты въ этомъ?-- вставила Гертруда взволнованнымъ голосомъ.
   -- Вы правы, фрэкенъ,-- поспѣшно отвѣтилъ молодой человѣкъ, повернувшись къ ней,-- я, вѣдь, ни въ чемъ и не упрекаю васъ... васъ-то ужь ни въ какомъ случаѣ. Я только высказываю свой взглядъ.
   Ударъ, направленный имъ противъ Торы, не миновалъ своей цѣли. Фрэкенъ Халлагеръ оскорбилась и нашла, что Фабриціусъ несправедливъ къ ней. Вѣдь, она же вѣрила тому, что онъ говорилъ, но это было еще ново для нея, потому-то краска и бросилась ей въ лицо.
   -- О моемъ воспитаніи,-- начала она,-- вы ровно ничего не знаете...
   Она говорила неувѣренно, слова ея звучали жестко и не могли вывести художника изъ его воинственнаго задора.
   -- Ну, кое-что, все-таки, знаю,-- сказалъ онъ,-- по крайней мѣрѣ, я имѣю довольно ясное представленіе о томъ, къ чему она можетъ привести. Вы очень любите искусство, вы даже благодарны художникамъ за то, что они сдѣлали въ его сферѣ, но природа сама по себѣ кажется вамъ отвратительной. Если память не измѣняетъ мнѣ, мы вмѣстѣ съ вами разсматривали альбомы, любовались прекрасными гравюрами, уцѣлѣвшими здѣсь отъ давнишнихъ временъ,-- всѣ эти картины, фрэкенъ, рѣшительно всѣ, изображаютъ болѣе или менѣе обнаженныхъ людей. Я долженъ признаться, что ужасъ, овладѣвшій вами на-дняхъ, на морскомъ берегу, былъ для меня нѣкоторою неожиданностью. Развѣ же нельзя поставитъ его въ счетъ воспитанію?
   Въ словахъ Фабриціуса сквозила умышленная язвительность, и фрэкенъ Халлагеръ вспыхнула опять: необходимость вести разговоръ на эту тему и испугала, и разсердила ее.
   -- Вы не должны сопоставлять вещи, между которыми нѣтъ никакой связи,-- сказала она.
   -- Я этого и не дѣлаю,-- отвѣтилъ онъ,-- но я клянусь честью художника, что тотъ, кто цѣнить красоту лишь тогда, когда она изваяна изъ мрамора, или совершенно обезврежена, благодаря золоченой рамѣ, тотъ не знаетъ, что такое искусство.
   Фабриціусъ сѣлъ на свой низенькій складной стулъ съ видомъ человѣка, изрекшаго окончательный, неопровержимый приговоръ въ важномъ дѣлѣ, и нагнулся къ скамьѣ, чтобы взять рисовальныя принадлежности. Взглядъ его упалъ на обѣихъ дѣвушекъ, и онъ поразился контрастомъ въ игрѣ ихъ физіономій. Въ глазахъ Гертруды жизнь била ключомъ, а румянецъ на ея щекахъ казался ярче обыкновеннаго, на лицѣ фрэкенъ Халлагеръ желаніе сказать что-нибудь, очевидно, боролось съ щекотливостью обсуждаемаго предмета. Гертруда смотрѣла на художника, глаза Торы были безотчетно устремлены вдаль. Младшая изъ подругъ гораздо больше понравилась въ эту минуту Фабриціусу, чѣмъ старшая съ ея изящною внѣшностью. Онъ молча принялся за работу.
   -- Вы не должны забывать,-- сказала, наконецъ, Тора,-- что вы мужчина и художникъ; мы, женщины, не можемъ, подобно вамъ, ставить искусство выше всего.
   -- Я не думаю, чтобы то, что вы хотите сказать, было вѣрно,-- возразилъ Фабриціусъ,-- но я не смѣю отвѣчать вамъ,-- вамъ непріятно говорить объ этихъ вещахъ.
   -- Я тоже, вѣдь, понимаю, что такое искусство,-- сказала Тора, чуть-чуть ударивъ ногой о песокъ. Этотъ жесть придалъ особую выразительность ея словамъ, а въ вызывающемъ, полуобиженномъ тонѣ ея голоса звучала шутливая нотка.
   Фабриціусъ сидѣлъ, наклонившись надъ картиной и точно къ чему-то прислушиваясь. Вдругъ онъ приподнялъ голову и, состроивъ простоватую мину, сказалъ съ самою мягкою интонаціей:
   -- И вы скажете, что это не поэзія, этотъ тонъ, которымъ вы сейчасъ говорили? Да я готовъ подарить дукатъ тому, кто съумѣлъ бы передать его.
   Вскорѣ послѣ того миръ былъ заключенъ на самыхъ необременительныхъ условіяхъ. Фабриціусъ согласился признать, что золото въ горахъ далеко не то, что запястье на рукѣ сказочной красавицы. Дамамъ было предоставлено признать все, что имъ угодно. Затѣмъ обѣ онѣ ушли отъ него, Гертруда съ пятномъ на платьѣ, и очень этимъ довольная. Она пріобрѣла теперь союзника и чувствовала себя вполнѣ вознагражденной за нотаціи, которыя ей пришлось выслушивать на-дняхъ.
   -- Посмотри-ка, что я получила на память отъ Фабриціуса,-- сказала она Торѣ, еще не дойдя до дома, и показала ей пятно.
   -- А знаешь, что я думаю?-- сказала она, немного погодя.
   -- Что такое?
   -- Что Фабриціусъ влюбленъ въ тебя.
   -- И что за глупости ты, дурочка, болтаешь!-- перебила ее гувернантка съ излишнею, быть можетъ, поспѣшностью.-- По крайней мѣрѣ, хоть здѣсь, въ деревнѣ, забудемъ о вашихъ копенгагенскихъ романахъ.
   -- А знаешь что?-- со смѣхомъ отвѣтила Гертруда.-- Вы тутъ, право, отъ насъ не отстаете!
   Тора не пожелала распространяться на эту тему и онѣ молча дошли до дому.
   Разъ вечеромъ, и ернувшись изъ сосѣдняго помѣстья, гдѣ она очень весело провела весь день, Гертруда сказала фрэкенъ Халлагеръ, прощаясь съ ней въ ея комнатѣ:
   -- Какъ ты думаешь, Фабриціусъ -- язычникъ?
   Онѣ не говорили передъ тѣмъ о художникѣ, но Тору нисколько не поразило, что вопросъ Гертруды касался именно его.
   -- Въ этомъ нѣтъ ничего невозможнаго,-- медленно отвѣтила она.
   -- Какъ это странно! Всѣ люди, которые мнѣ особенно нравятся, непремѣнно оказываются язычниками!-- воскликнула Гертруда.
   

VII.

   -- Что такое случилось?-- въ полголоса спросилъ на слѣдующій день молодой художникъ Гертруду. Завтракъ только что кончился, и оба они, облитые яркими лучами солнца, стояли на широкой каменной лѣстницѣ, которая вела съ веранды въ садъ. Во время завтрака и даже еще раньше въ комнаты тихо подкрался какой-то незримый фактъ; подобно тонкому слою масла, онъ разлился по волнующемуся морю веселыхъ разговоровъ и понизилъ ихъ тонъ.
   -- Развѣ вы не знаете?-- сказала Гетруда, пытливо глядя своими ясными глазками на Фабриціуса.
   Онъ, улыбаясь, покачалъ годовой. Онъ улыбался, потому что улыбка невольно появлялась у него на устахъ, когда онъ говорилъ съ Гертрудой.
   -- Богачъ Брунъ изъ Вольмерстве былъ здѣсь ныньче утромъ и сдѣлалъ предложеніе Торѣ.
   -- Какъ? Неужели?!-- воскликнулъ изумленный Фабриціусъ.
   -- Она отказала!-- поспѣшила прибавить Гертруда.
   -- Но развѣ это уже всѣмъ извѣстно?
   -- Онъ былъ у дяди, и, прежде чѣмъ уѣхать, попросилъ позволенія переговорить съ Торой. Дядя самъ позвалъ ее къ себѣ въ кабинетъ.
   -- Такъ это онъ такъ бѣшено промчался подъ окнами? Я принялъ его за ветеринара.
   Наступила небольшая пауза; головка Гертруды медленно повернулась въ сторону.
   -- А что, по вашему, должна бы отвѣтить Тора?-- спросила сна.
   -- Конечно "нѣтъ", разъ она такъ отвѣтила.
   -- Другіе не такъ думаютъ,-- сказала Гертруда, опустивъ глаза и сложивъ губы въ лукавую улыбку.
   -- Господи Боже! но, вѣдь, тутъ не можетъ быть никакого сомнѣнія!
   Гертруда кинула на него быстрый взглядъ.
   -- Не можетъ?-- сказала она, и въ карихъ глазахъ ея блеснулъ огонекъ. Но Фабриціусъ ложно истолковалъ его.
   -- Какъ думаете вы сами?-- спросилъ онъ.-- Вѣдь, въ этомъ дѣлѣ вы должны быть гораздо проницательнѣе меня. Женихъ, вѣдь, можетъ получить только одинъ отвѣтъ.
   -- Или да, или нѣтъ?
   -- Конечно, и отвѣтъ уже заранѣе бываетъ готовъ.
   -- Вовсе нѣтъ.
   -- Какъ нѣтъ?-- переспросилъ въ свою очередь Фабриціусъ.
   -- Да, если она сама не знаетъ, что ей отвѣтить.
   -- Тогда она должна сказать "нѣтъ".
   -- Сказать "нѣтъ"?
   -- Фрэкенъ, у васъ какой-нибудь тайный умыселъ, можетъ быть, вы хотите испытать меня, проэкзаменовать меня въ моемъ катехизисѣ любви? Что-жь, я не боюсь вашего вопроса. Конечно, въ такомъ случаѣ она должна отвѣтить "нѣтъ". Вѣдь, любовь -- такое свѣтлое, радостное, сознательное и смѣлое чувство! Тотъ, кто любитъ, не медлитъ въ нерѣшимости на лѣстницѣ, когда волна поднимается, чтобъ увлечь его за собой, онъ стремглавъ бросается въ воду. Это чарующее объятіе... Вотъ какова любовь, другой и быть не можетъ. Вы видите, фрэкенъ, я не еретикъ.
   Глаза Гертруды расширились, въ нихъ отразилось недоумѣніе, любопытство и солнце какъ бы насквозь пронизало ихъ своими лучами. Въ синеватомъ бѣлкѣ появился ослѣпительный блескъ, радужная оболочка заискрилась горячимъ свѣтомъ, зрачковъ почти совсѣмъ не было видно. И, вмѣстѣ съ тѣмъ, эти глаза казались такими мягкими подъ покровомъ вѣкъ и густою тѣнью бровей.
   -- Или мы не понимаемъ другъ друга... говоримъ о разныхъ вещахъ?-- нерѣшительно спросилъ Фабриціусъ.
   -- Вѣроятно,-- отвѣтила Гертруда, медленно мигая.
   -- Вѣдь, вы думаете, какъ и я, фрэкенъ, не правда ли, что въ любви не можетъ быть сомнѣній, а если сомнѣнія есть, то, стало быть, это чувство не любовь?
   -- Почему вы такъ увѣрены въ этомъ?
   -- Почему увѣренъ? Да потому, что любовь-то и прогоняетъ всякія затаенныя сомнѣнія. Она праздникъ жизни, въ ней нѣтъ мѣста людямъ, одѣтымъ въ лохмотья; вѣдь, вы согласны со мной теперь?
   -- Д-да,-- проговорила Гертруда.
   -- Нѣтъ, вы думаете иначе. Скажите же, какъ вы представляете себѣ любовь?
   -- Я не могу.
   -- Нѣтъ, можете. Вы представляете ее себѣ не такъ, какъ я... для васъ она не праздникъ, а спокойствіе... увѣренность... Я угадалъ?-- Фабриціусъ говорилъ съ разстановкой, подъискивая выраженія.
   -- Нѣтъ.
   -- Почему бы вамъ не сказать мнѣ, что вы думаете на этотъ счетъ? Вспомните, какъ счастливо поставила васъ судьба! Вы узнали любовь въ такую раннюю пору вашей жизни! Вы вышли изъ дома росистымъ утромъ и сразу очутились лицомъ къ лицу съ тѣмъ, чего другіе нерѣдко ищутъ до поздняго вечера, когда ими успѣетъ уже овладѣть усталость и нетерпѣніе.
   Молодая дѣвушка, повидимому, не слушала его. Она неподвижно смотрѣла въ освѣщенное солнцемъ пространство, крутя между пальцами листъ дикаго винограда, обвивавшаго колонны веранды и покрывавшаго ее съ обѣихъ сторонъ.
   -- Я никогда не думала объ этомъ,-- сказала, наконецъ, Гертруда, не мѣняя своей позы, и потомъ, взглянувъ на художника, прибавила:-- пойдемте въ садъ.
   -- Вы мнѣ позволите принести вашу шляпу?
   -- Да, пожалуйста, только тогда обойдите кругомъ дома и никому ничего не говорите.
   Формальное "rendez vous"! Что собственно было на умѣ у этой дѣвушки?
   Фабриціусъ прошелъ черезъ анфиладу комнатъ, досталъ шляпу Гертруды въ передней, откуда крутая лѣстница вела на верхній этажъ, и постарался проскользнуть незамѣченнымъ въ выходную дверь. Гертруда уже успѣла обойти кругомъ дома и молодые люди встрѣтились между главнымъ зданіемъ и большимъ амбаромъ. Они направились по проѣзжей дорогѣ, пролегавшей вокругъ содовой ограды, и первое время шли въ тѣни. Гертруда держала шляпу въ рукѣ и вертѣла ее за ластикъ. Когда говорилъ Фабриціусъ, она взглядывала на него и переставала вертѣть шляпу, придерживая ее кончикомъ пальца.
   -- Помните,-- начала она,-- что вы сказали мнѣ, когда я только что сюда пріѣхала? Ваши первыя слова были, что я не похожа на другихъ молодыхъ дѣвушекъ... Я этого не понимаю.
   -- Я сказалъ это потому, что на мой взглядъ вы натуральнѣе другихъ,-- отвѣтилъ Фабриціусъ, стараясь казаться спокойнымъ.
   -- Въ самомъ дѣлѣ?
   -- Да, мнѣ такъ кажется.
   -- Но если мнѣ хочется того, что другіе не одобряютъ... чего-нибудь дурнаго, такъ, вѣдь, тогда нехорошо быть натуральной?
   Фабриціусъ не думалъ, чтобъ было натурально хотѣть чего-нибудь дурного.
   Гертруда была противуположнаго мнѣнія,-- ей всегда хотѣлось того, чего она не должна была дѣлать.
   Такъ это, навѣрное, отъ того, что она считала непозволительными какія-нибудь очень невинныя вещи?
   Такъ зачѣмъ же ихъ запрещаютъ? О, на это есть тысячи причинъ! И самая главная, что всѣмъ можно злоупотреблять, и всѣмъ дѣйствительно злоупотребляютъ. А потому предусмотрительные отцы и матери не знаютъ лучшаго средства, какъ запрещать все на свѣтѣ,-- вѣдь, это такъ удобно...
   Напримѣръ, гулять вдвоемъ съ нимъ, какъ въ эту минуту. Гертруда была убѣждена, что ей это запретили бы. Будь здѣсь тетя, объ этомъ нельзя было бы и подумать.
   Фабриціусъ находилъ, что она ошибается; тетушка едва ли нашла бы нужнымъ запрещать ей это.
   О, да, непремѣнно, потому что у нея совсѣмъ не такіе взгляды, какъ у другихъ...
   Это правда, онъ забылъ объ этомъ. Но, вѣдь, она сама можетъ видѣть отсюда, что запретныя вещи сами по себѣ очень невинны.
   -- Ну, я въ этомъ вовсе не увѣрена,-- сказала Гертруда. Она остановилась, приложила лѣвую ладонь къ щекѣ, улыбнулась и приподняла брови, такъ что на лбу образовались тонкія складочки.
   Фабриціусъ засмѣялся.
   -- Но я за то увѣренъ,-- сказалъ онъ.
   -- Положимъ, что я заразилась бы вашими мнѣніями?
   -- Такъ въ этомъ еще не было бы несчастья...
   -- Но что сказала бы тетя?
   -- Но вы сами, фрэкенъ? Вѣдь, все дѣло въ томъ, что думаете вы сами. Вѣдь, вамъ, а никому другому, придется проводить въ жизнь ваши взгляды. Я не имѣю чести знать вашу тетушку, но, все-таки, убѣжденъ, что вы уже успѣли отвергнуть многія изъ ея воззрѣній. Какъ смотритъ она, напримѣръ, на кринолины и высокіе каблуки?
   -- Ахъ, она ихъ терпѣть не можетъ.
   -- Вотъ видите. Перейдемъ теперь къ важнымъ, обстоятельствамъ жизни. Въ такого рода вопросахъ, вѣдь, вы, конечно, поступаете по внушенію собственнаго ума и сердца. Представьте себѣ, что тетушка захотѣла бы воспрепятствовать вашей помолвкѣ.
   -- Такъ тогда я и не была бы помолвлена!-- воскликнула Гертруда торжествующимъ тономъ, которому, однако, нѣсколько противорѣчило выраженіе какого-то тревожнаго ожиданія во взорѣ.
   Фабриціусъ съ изумленіемъ взглянулъ на нее.
   -- Вы не были бы тогда помолвлены?-- переспросилъ онъ.
   -- Конечно, нѣтъ,-- отвѣтила Гертруда и, какъ бы въ насмѣшку надъ его озадаченнымъ видомъ, стала махать шляпой.
   Этотъ отвѣтъ чрезвычайно непріятно поразилъ молодого художника. Первою его мыслью было, что Гертруда кокетничаетъ съ нимъ и что ему слѣдуетъ быть на сторожѣ; но онъ тотчасъ же пришелъ къ заключенію, что она говоритъ совсѣмъ искренно, хотя это нисколько не смягчило его. Гертруда все быстрѣе и быстрѣе вертѣла шляпу на кончикѣ пальца.
   -- Вамъ это кажется такъ ужасно?-- сказала она, наконецъ, видя, что Фабриціусъ не прерываетъ молчанія.
   -- Да, пожалуй,-- отвѣтилъ онъ.
   -- Вы говорили, что любовь -- это волна, увлекающая за собой человѣка... что такимъ только образомъ, по доброй волѣ, люди даютъ слово другъ другу... а то, вѣдь, можно подняться по лѣстницѣ и убѣжать... Со мной было не такъ, меня что-то подталкивало, я и бухнулась въ воду...-- Закончивъ свое наглядное объясненіе, Гертруда засмѣялась немного натянутымъ смѣхомъ, и молодой человѣкъ почувствовалъ, что его суровое настроеніе начинаетъ подаваться.-- А развѣ другія дѣвушки не такъ дѣлаются невѣстами?-- спросила она.
   -- Нѣтъ, обыкновенно это происходитъ не такъ.-- Фабриціусъ смотрѣлъ прямо предъ собой, нахмуривъ брови. Ему казалось, что онъ понимаетъ лишь самую ничтожную частицу изъ того, что говоритъ его юная собесѣдница, и что поэтому онъ не имѣетъ права слишкомъ торопиться своимъ сужденіемъ о ней. Опять наступила продолжительная пауза.
   -- Разскажите мнѣ что-нибудь... я ничего не знаю,-- снова начала Гертруда. Въ ея тонѣ уже не звучали прежнія веселыя нотки. Художникъ скорѣе готовъ былъ уловить въ ея словахъ жалобный вопль.
   -- Разсказать вамъ что-нибудь, фрэкенъ?-- заговорилъ онъ не то сердито, не то сочувственно.-- Оглянитесь вокругъ себя, неужели вы думаете, что люди женятся, производятъ на свѣтъ дѣтей, воспитываютъ ихъ только потому, что они случайно бухнулись въ воду? Вѣдь, надо же выбирать, обсуждать, хотѣть чего-нибудь. Развѣ вы ничего не xomumе?
   -- Да... нѣтъ. То-есть, я и очень хотѣла бы, но, все-таки, не дѣлаю этого.
   -- Чего же собственно?
   -- О, многихъ, многихъ вещей!
   Фабриціусъ замѣтилъ, что, противъ его воли, его неудовольствіе мало-по-малу сглаживается, смѣняясь любопытствомъ.
   -- Еслибъ вы еще не были невѣстой, фрэкенъ,-- сказалъ онъ,-- я могъ бы, пожалуй, понять васъ...
   -- Такъ что-жь такое, что я невѣста?-- спросила Гертруда.
   -- Мнѣ кажется, что это должно бы дать вамъ именно то, чего, повидимому, у васъ нѣтъ, сосредоточить ваши мысли вокругъ одного центра, и этотъ центръ былъ бы для васъ садомъ, который вы могли бы воздѣлывать, уютнымъ мѣстечкомъ, въ которомъ вы чувствовали бы себя какъ дома, цѣлью, которой вы стремились бы достигнуть,-- ну, да чѣмъ-нибудь подобнымъ. Но, вѣроятно, все это и есть у васъ, я просто васъ не понялъ?
   -- Нѣтъ.
   -- Но, дорогая фрэкенъ, какъ же вы собственно представляете себѣ жизнь, замужство?
   -- Никакъ.
   -- Вы говорите не то, что думаете; не отвѣчайте такъ поспѣшно.
   У Гертруды слезы подступили къ горлу и она старалась скрыть это. Одну минуту она совсѣмъ не могла говорить.
   -- Я, право, ничего не представляю себѣ,-- сказала она, наконецъ,-- я ничего не знаю.
   Прерывистый голосъ молодой дѣвушки выдалъ художнику ея волненіе, и весь его прежній интересъ къ ней мгновенно воспламенился вновь.
   -- Вы вовсе не такъ мало знаете, фрэкенъ,-- ласково сказалъ онъ ей,-- вамъ недостаетъ только смѣлости вѣрить въ то, что вы знаете.
   Но что же она знаетъ? Это такой затруднительный вопросъ.
   Вѣдь, она знаетъ, напримѣръ, что существуетъ множество вещей, о которыхъ бы ей хотѣлось поговорить со своимъ женихомъ.
   Онъ никогда ничего не говоритъ ей.
   Но она-то спрашиваетъ его?
   Нѣтъ, она не умѣетъ. Это ей только теперь пришло въ голову -- не дальше, какъ вчера.
   Вниманіе Фабриціуса возросло.
   Можетъ быть, она скажетъ ему, о чемъ приблизительно ей хотѣлось бы спросить своего жениха.
   Феддерсена она не хочетъ спрашивать.
   -- Такъ не хотители спросить меня?-- сказалъ Фабриціусъ.
   -- Да.
   Мысли молодого человѣка сомкнулись въ узкое кольцо. Онъ очутился въ заколдованномъ кругѣ, изъ котораго никакъ не могъ выйти.
   -- Ну, спрашивайте,-- сказалъ онъ съ стѣсненнымъ сердцемъ, но съ такою открытою улыбкой, какая только могла найтись у него въ данныхъ обстоятельствахъ.
   Отчего она не такая, какъ всѣ, отчего она всегда должна дѣлать то, чего хотятъ другіе, отчего она ничего не знаетъ?
   Фадриціусъ остановилъ ее быстрымъ движеніемъ.
   -- Слишкомъ много заразъ, фрэкенъ. Разсмотримъ сперва хоть одинъ вопросъ. Скажите, вы много читали?
   -- Нѣтъ.
   -- Но вы любите читать?
   -- Да, когда мнѣ попадется въ руки интересная книга, я читаю всю ночь напролетъ.
   Это не очень-то полезно для здоровья; но думаетъ она о прочитанномъ?
   Ахъ, ей такъ многое кажется непонятнымъ.
   Что же, напримѣръ?
   Да все, что говорится про любовь.
   -- Развѣ же вы не понимаете, что можно полюбить другъ друга?
   -- Нѣтъ... да, то-есть, я понимаю, что можно любить такъ, какъ любятъ другъ друга всѣ люди... но такой любви, о какой вы вчера говорили съ Торой, я совсѣмъ не понимаю.
   -- Вѣдь, вы же любите своего жениха?
   -- Да, но не такъ... Это совсѣмъ обыкновенное чувство... а не такое, какъ въ книгахъ... Тетя Розалія сказала какъ-то, что любовь -- это даръ, ниспосылаемый Богомъ... Можетъ быть, смѣшно такъ объяснять любовь? Вѣдь, это точно какъ входишь въ церковь?
   Художнику понравилась эта критика, начинавшая пробовать крылья.
   Если хорошенько вдуматься, то смѣшнымъ это толкованіе нельзя назвать. Въ любви, конечно, нѣтъ ничего общаго съ религіозностью, она не есть послушаніе, и упоминать имя Божіе, чтобъ придать ей такой видъ, не значитъ вѣрно понимать ее. Но, впрочемъ, фрэкенъ Гертруда можетъ воспользоваться и этимъ объясненіемъ. Вѣдь, Богъ для нея олицетвореніе добра, а, между тѣмъ, нѣтъ чувства лучше, прекраснѣе любви. Онъ подразумѣваетъ не любовь ко всѣмъ людямъ, она, конечно, тоже прекрасна, но не такъ проникаетъ въ сердце, не создаетъ счастья для того или другого человѣка. По законамъ самой природы только великая любовь, любовь между мужчиной и женщиной способна привести къ истинному счастью, ибо только она одна и дѣлаетъ людей тѣмъ, чѣмъ они должны быть.
   -- Почему?
   -- Потому что...-- Фабриціусъ искалъ словъ,-- на это не такъ легко отвѣтить, если вы сами этого не знаете... вамъ это лучше могла бы объяснить какая-нибудь дама.
   -- Дамы ничего не знаютъ,-- насмѣшливо сказала Гертруда и быстро надѣла шляпу на голову.
   Фабриціусъ не сразу нашелся, что возразить на это.
   -- Вы ошибаетесь,-- сказалъ онъ затѣмъ,-- но бѣда въ томъ, что почтенныя дамы воображаютъ, будто молодымъ дѣвушкамъ не годится знать слишкомъ много; онѣ боятся, какъ бы имъ это не повредило. Отчасти онѣ, конечно, правы,-- продолжалъ онъ въ отвѣтъ на вопросительный взглядъ, брошенный на него Гертрудой изъ подъ обѣихъ рукъ, которыя все еще были у нея приподняты для того, чтобъ застегнуть ластикъ подъ толстою косой, лежавшею на затылкѣ.-- Но еще больше будетъ вреда, если молодая дѣвушка ничего не будетъ знать. Всѣ люди любопытны, а это любопытство невѣдѣнія опаснѣе многаго другого.
   -- Скажите мнѣ, что такое любовь?-- перебила его Гертруда, и съ этими послѣдними словами продѣла лѣвую кисть подъ его руку. Правая кисть послѣдовала за лѣвой и, охвативъ такимъ образомъ его руку своими тоненькими пальчиками, она пошла радомъ съ нимъ мелькими, неровными шагами, смотря ему прямо въ лицо съ выраженіемъ нетерпѣливаго ожиданія. Это была трудная минута для Фабриціуса. Нѣжное прикосновеніе пальцевъ Гертруды, довѣрчиво смотрящіе глазки, спокойствіе, съ которымъ она шла возлѣ него,-- все это наполнило его тихою радостью и вытѣснило изъ его головы всѣ постороннія соображенія. Не легко было ему сохранять присутствіе духа и хладнокровно вести молодую дѣвушку дальше и дальше по лабиринту тайнъ, въ которомъ онъ нечаянно очутился и гдѣ былъ совсѣмъ чужимъ человѣкомъ. Онъ не могъ скрыть отъ себя, что еслибъ тетушка увидала ихъ въ эту минуту, то нашла бы ситуацію предосудительной.
   Вѣдь, она же сама должна знать, что такое любовь. Это, пожалуй, самое сильное чувство, какое ей когда-либо придется испытать. Всѣ другія блѣднѣютъ передъ нимъ. Въ одинъ день, въ одну ночь оно распространитъ свою власть на все, что у нея есть прекраснаго. Одно имя будетъ повторяться въ каждой ея мысли, одинъ образъ отражаться въ каждомъ ея впечатлѣніи,-- имя и образъ того, кого она полюбитъ. Но гнета она не будетъ чувствовать,-- наоборотъ, ей будетъ такъ легко подъ этимъ мощнымъ игомъ, и никогда сознаніе того, что она всецѣло принадлежитъ самой себѣ, не скажется съ такою силой, какъ въ то самое мгновеніе, когда она будетъ готова отдать все любимому человѣку...
   -- Я не понимаю этого,-- сказала Гертруда.
   Да, конечно, вполнѣ понять это она будетъ въ состояніи лишь въ тотъ день, когда ощутитъ все это въ собственной душѣ. Любовь -- это нѣчто, заложенное въ нашу природу особымъ, таинственнымъ образомъ, и можетъ проснуться лишь при извѣстныхъ обстоятельствахъ.
   -- Такъ, значитъ, нельзя всегда чувствовать любовь? Если это нашъ долгъ?
   -- Нѣтъ, фрекенъ, это невозможно.
   Гертруда долго шла молча. Фабриціусъ не смѣлъ нарушать теченіе ея мыслей.
   -- Но, вѣдь, вы сами же отлично это знаете,-- сказалъ онъ, наконецъ.-- Вѣдь, вы не могли бы жить съ человѣкомъ, котораго не сами выбрали, не могли бы подарить ему въ знакъ любви ни одного поцѣлуя...
   -- Во всякомъ случаѣ, тутъ нѣтъ ничего пріятнаго...
   Фабриціусъ остановился такъ внезапно, что Гертруда невольно выпустила его руку; онъ весь кипѣлъ негодованіемъ.
   -- Нѣтъ, послушайте,-- вскричалъ онъ,-- это ужь слишкомъ! Какъ можете вы говорить такъ легкомысленно?-- Онъ порывисто всплеснулъ руками.-- Тутъ нѣтъ ничего пріятнаго!... Скажите лучше: это позорно!... Неужели ваша тетушка, неужели ни одна душа человѣческая не говорила вамъ, что вы таите въ себѣ святыню, которую должны блюсти... блюсти сами... что есть на свѣтѣ люди, которые захотятъ приблизиться къ вамъ, чтобы облобызать васъ такъ, какъ католики лобызаютъ Мадонну, но что если вы снимете покрывало съ лица, чтобы принять поцѣлуй хотя бы за одну только секунду до того момента, когда сами будете готовы съ любовью возвратить его, то вы оскверните эту святыню?... Неужели же никто не говорилъ вамъ этого?
   -- Нѣтъ,-- тихо сказала Гертруда и посмотрѣла ему въ лицо. Послѣдніе слѣды спокойствія и обдуманности мгновенно улетучились у Фабриціуса, когда онъ почувствовалъ на себѣ этотъ безмятежный взглядъ. Онъ схватилъ руку молодой дѣвушки и продѣлъ ее въ свою. Гертруда сама присоединила и другую руку и такимъ образомъ они продолжали свою прогулку вокругъ сада по проселочной дорогѣ, гдѣ между колеями пробивалась трава. Художникъ шелъ возлѣ Гертруды съ такимъ чувствомъ, какъ будто на немъ лежала обязанность оградить отъ великаго зла это юное существо.
   -- Навѣрное, вамъ говорили что-нибудь въ этомъ родѣ, или вы сами это чувствуете,-- сказалъ онъ мягкимъ тономъ,-- но дѣло въ томъ, что вы уже помолвлены...
   Гертруда наклонила голову и взглянула на него; онъ обернулся къ ней и глаза ихъ снова встрѣтились.
   Они дошли до садовой калитки, гдѣ въ первый разъ увидали другъ друга. Молодой человѣкъ отворилъ дверцу, пропустилъ Гертруду впередъ и послѣдовалъ за ней. Они повернули налѣво, гдѣ деревья разрослись такъ густо, какъ въ лѣсу, а въ самой чащѣ находилась круглая площадка съ высокими качелями. Этотъ кругъ составляли, главнымъ образомъ, старыя липы, какъ разъ теперь стоявшія въ полномъ цвѣту и наполнявшія сладкимъ благоуханіемъ тѣнистое, прохладное мѣстечко. Подъ липами было нѣсколько низенькихъ, слегка закругленныхъ скамеекъ, потемнѣвшихъ съ теченіемъ времени отъ жидкой смолы, капавшей съ листьевъ.
   Когда они вошли на площадку, Гертруда сѣла на качели.
   -- Покачайте меня, только потише,-- сказала она.
   Фабриціусъ сталъ у качелей и привелъ ихъ въ медленное движеніе. Гертруда сидѣла, опершись на ихъ спинку и скрестивъ ноги на нижней дощечкѣ. Бсякій разъ, какъ качели при обратномъ движеніи приближались къ Фабриціусу, и онъ подхватывалъ ихъ и сгибалъ руки, чтобъ дать икъ новый толчокъ, головка Гертруды оказывалась такъ близко отъ него, что онъ чувствовалъ, какъ благоуханіе липъ смѣшивалось съ нѣжнымъ ароматомъ ея воловъ и запахомъ сухой соломы отъ ея шляпы. Его лицо освѣтилось улыбкой, а на губахъ Гертруды тоже мелькало мягкое выраженіе.
   -- Какъ хорошо здѣсь!-- сказала она.
   -- Липы такъ сладко пахнутъ,-- отвѣтилъ онъ.-- Ихъ ароматъ всегда напоминаетъ мнѣ школьные годы. У моего дѣда былъ въ Остербро домъ съ садомъ, и когда я пріѣзжалъ на лѣтнія каникулы, тамъ цвѣли липы. Подъ ними зародились самыя смѣлыя мечты мои.
   -- Мнѣ приходитъ на память мое дѣтство, когда до меня доносился совсѣмъ другой запахъ,-- сказала Гертруда,-- запахъ свинаго хлѣва.
   Она обернулась въ художнику. Движенія качелей все больше и больше замедлялись и мало-по-малу прекратились совсѣмъ, но руки его все еще лежали на спинкѣ качелей. Гертруда принялась разсказывать ему о первыхъ годахъ, проведенныхъ ею въ Белиндѣ, когда она была совсѣмъ маленькою дѣвочкой, о свиномъ хлѣвѣ, на изгороди котораго она сидѣла по цѣлымъ часамъ, бросая свиньямъ сухія вѣтки съ сосѣдняго кустарника и слѣдя за тѣмъ, какъ онѣ съ жадностью пожирали ихъ. У нея были между ними любимцы и враги. Одинъ большой, худой боровъ съ высокою щетиной на спинѣ и громадными клыками до сихъ поръ вспоминается ей, какъ самое отвратительное существо, какое она только видѣла на свѣтѣ. Пастухъ называлъ его Мадсомъ, но она окрестила его Іудой, потому что онъ былъ ужасно золъ и всегда спѣшилъ воспользоваться тѣми лакомствами, какія она кидала своимъ друзьямъ.
   Оба они стали смѣяться надъ этими воспоминаніями, и разговоръ, скользя по разнымъ предметамъ, перешелъ отъ черныхъ садовыхъ улитокъ, относительно которыхъ Гертруда утверждала, что онѣ такія несчастныя и такія незлобивыя, къ домашней жизни Фабриціуса, а потомъ и къ его живописи.
   -- Чтобъ быть живописцемъ, надо быть язычникомъ,-- сказалъ онъ.
   -- Это вовсе не необходимо!
   -- Нѣтъ-съ, необходимо!... Но я не буду спорить съ вами, а то вы на меня разсердитесь. Одно только скажу въ свою защиту: я не люблю запретнаго плода, я не хочу повергаться въ прахъ и молить о прощеніи сегодня за то, что сдѣлалъ вчера.
   -- Да это вовсе и не нужно.
   -- Нѣтъ, нужно, если любишь искусство. Любить искусство нельзя, надо любить Бога.
   -- Но развѣ вы не можете полюбить Бога чрезъ посредство искусства?-- спросила Гертруда, прибѣгнувъ къ обороту, сохранившемуся въ ея памяти со времени подготовленія къ конфирмаціи.
   -- На одномъ только условіи,-- отвѣтилъ онъ,-- если вы Бога назовете вселенной, но вы этого не сдѣлаете, а двѣ любви не могутъ совмѣститься въ моемъ сердцѣ.
   -- Ну, а когда вы женитесь, у васъ будутъ же двѣ любви?
   -- Я надѣюсь, что нѣтъ. Вѣдц "она" не отниметъ у меня жизни, вѣдь, она сама жизнь, жизнь въ томъ смыслѣ, по крайней мѣрѣ, какъ я это понимаю. Любить жизнь и любить искусство -- это одно и то же, только названія разныя... Да, еслибъ она умерла... тогда мое искусство, конечно, приняло бы мрачный оттѣнокъ...
   Гертруда пристально взглянула на него.
   -- Вы всегда говорите такъ, какъ будто любите кого-нибудь,-- сказала она.
   -- Но это неправда...
   -- А я, все-таки, думаю, что вы могли бы сдѣлаться христіаниномъ,-- сказала Гертруда послѣ недодгаго раздумья,-- еслибъ вы крѣпко полюбили кого-нибудь.
   -- Ошибаетесь!-- воскликнулъ Фабриціусъ.-- Еслибъ я полюбилъ, я былъ бы тогда блаженнѣйшимъ человѣкомъ въ мірѣ! Неужели вы думаете, что я рѣшился бы отправиться на Голгоѳу со своею невѣстой? Нѣтъ, фрекенъ, я слишкомъ любилъ бы ее для этого!
   -- Отправиться на Голгоѳу?
   -- Ну, да, какъ же иначе? Тутъ нѣтъ другаго исхода. Вѣдь, вы грѣшите каждый день, любите или не любите... пожалуй, даже еще больше, если любите... Вѣдь, такъ и пасторъ говоритъ...
   -- Я этому не вѣрю.
   -- Я тоже.
   Они взглянули другъ на друга и снова разсмѣялись.
   -- Вотъ я и согласилась съ вами,-- сказала Гертруда,-- Что, еслибъ тетя узнала объ этомъ? Но теперь пора домой, а то, если такъ будетъ продолжаться, я, пожалуй, и въ рай не попаду.
   Она соскочила съ качелей и взяла его руку, чтобъ идти. При выходѣ съ площадки они встрѣтили Тору.
   -- Возьми на свое попеченіе этого господина,-- сказала Гертруда, выпустивъ руку Фабриціуса и слегка толкнувъ его къ Торѣ,-- и постарайся обратить его въ христіанство, а то мы будемъ лишены удовольствія свидѣться съ нимъ въ будущей жизни.
   Она весело кивнула имъ и убѣжала. Фабриціусъ съ легкимъ замѣшательствомъ остановился передъ Торой, которая, тоже смущенная, сѣла на одну изъ скамеекъ, находившихся на кругу.
   

VIII.

   Прошло около двухъ часовъ. Гертруда стояла на лѣстницѣ подъ верандой, раздумывая, какъ ей лучше поступить: пойти или нѣтъ на кругъ, чтобы посмотрѣть, куда дѣвались Тора и Фабриціусъ; она никакъ не предполагала, что проповѣдь Торы такъ долго затянется. Но вотъ они сами появились въ аллеѣ, которая вела наискось къ одному изъ флигелей дома, и стали медленно приближаться къ главному зданію. Съ избраннаго ею пункта наблюденій Гертруда могла ихъ видѣть только съ промежутками, по мѣрѣ того, какъ они проходили подъ высокими, близко стоявшими другъ отъ друга деревьями, но ей показалось, что долгая бесѣда еще больше закрѣпила ихъ дружескія отношенія. Молодою дѣвушкой овладѣло сильное любопытство, ей такъ захотѣлось узнать, о чемъ они говорили между собой.
   Однакожъ, вернувшись домой, Тора не удовлетворила ея любопытства. На вопросъ Гертруды она отвѣтила коротко:
   -- Мы говорили о тебѣ, обо мнѣ и... и о многомъ другомъ.
   И выманить у нея болѣе подробный отчетъ оказалось невозможно. Гертруда рѣшила отомстить подругѣ и въ свою очередь не пересказала ей своего разговора съ художникомъ, тогда какъ прежде намѣревалась передать ей его содержаніе.
   Но еслибъ Тора и вздумала разсказать кому бы то ни было, о чемъ она говорила съ Фабриціусомъ, она не могла бы этого сдѣлать,-- сдѣлать такъ, чтобъ это удовлетворило ее самоё. Она испытала что-то новое, неизъяснимое, никогда въ жизни не говорила она такъ ни съ кѣмъ. Фабриціусъ былъ такъ милъ...-- да, другаго слова нельзя было подъискать для его обращенія,-- такъ мягокъ, такъ воспріимчивъ, такъ быстро схватывалъ ея мысли! Удивительно, какъ могъ мужчина такъ хорошо понять ее и заставить ее такъ ясно вглядѣться въ свою собственную душу. Во-первыхъ, онъ сказалъ совершенно вѣрно, что она не вправѣ сердиться на молодого землевладѣльца изъ Вольмерстве; въ сущности, она вовсе и не сердилась на него, ее только раздосадовалъ нѣсколько комическій характеръ его сватовства и то обстоятельство, что это событіе сдѣлалось всѣмъ извѣстно. Но правъ ли былъ Фабриціусъ, утверждая, что Брунъ будетъ чувствовать себя несчастнымъ нѣкоторое время, по крайней мѣрѣ, за долгій срокъ онъ, все-таки, не ручался. Торѣ живо помнилась улыбка и дѣланная серьезность, съ какими Фабриціусъ произнесъ эти слова; она тоже улыбнулась въ отвѣть ему. Вѣдь, это очень странно, она должна бы, наоборотъ, какъ разъ въ эту минуту сдѣлать серьезное лицо, но только на время, и она опять улыбнулась. Потомъ онъ сталъ упрекать ее въ томъ, что она читаетъ слишкомъ много романовъ, черезъ-чуръ замыкается въ воображаемомъ мірѣ.
   -- Увѣрены ли вы,-- сказалъ онъ,-- что, сидя по вечерамъ за книгой, вы не теряете слишкомъ цѣнныхъ благъ?
   И онъ не ошибся, вѣдь, лучшая пора ея жизни ушла именно на эти мечты, которыми поэты такъ умѣютъ завлекать насъ. Въ этихъ грёзахъ была какая-то истома, такъ представляла она себѣ и драматическую игру.
   -- Вспомните, что всякая поэтическая дѣятельность, въ концѣ-концовъ, сводится лишь къ расклейкѣ печатныхъ объявленій, въ которыхъ публику просятъ не топтать садовыхъ газоновъ,-- сказалъ Фабриціусъ и затѣмъ сдѣлалъ жестъ рукой, какъ бы для того, чтобы разостлать передъ ея взорами необъятный садъ вселенной.
   Она не знала до сихъ поръ, что жизнь такъ прекрасна; неужели она прекраснѣе даже міра, создаваемаго поэтическою фантазіей? Она почти готова была вѣрить этому. Да, еслибъ всѣ мужчины смотрѣли на жизнь такъ, какъ Фабриціусъ! Еслибъ всегда можно было чувствовать себя такъ спокойно, какъ говоря съ нимъ! А, между тѣмъ, онъ высказывалъ все напрямикъ; можетъ быть, именно этимъ онъ и вселялъ къ себѣ довѣріе? Можетъ быть, вовсе не слѣдуетъ такъ много скрывать отъ себя и отъ другихъ? Въ тотъ вечеръ на морскомъ берегу онъ былъ правъ... "а не мы". Но потомъ онъ заговорилъ о ней самой и сказалъ съ легкою усмѣшкой, что ей ужь дѣлается страшно, когда по близости забренчитъ гитара. Можетъ быть, она отвѣтила даже съ излишнею откровенностью: она тоже засмѣялась и сказала, что боится лишь тогда, когда гитара звучитъ фальшиво. Разъ въ Копенгагенѣ она слышала такіе чудные, манящіе звуки гитары,-- этого она не сказала ему, но онъ, навѣрное, угадалъ что-нибудь подобное. Онъ точно хотѣлъ смягчить послѣ того свою шутку.
   -- Васъ, вѣроятно, покоробятъ мои слова, но это, все-таки, мое истинное убѣжденіе,-- сказалъ онъ, между прочимъ,-- вы должны быть готовы къ мысли сдѣлаться невѣстой, должны сшить себѣ вѣнчальный нарядъ, а не воображать себѣ, что никогда не выйдете замужъ. Зачѣмъ вамъ быть полевою лиліей, когда у васъ скорѣе горячій румянецъ розы?
   Это было очень красиво, но, пожалуй, немножко опасно. Потомъ они стали говорить о Гертрудѣ. Какъ правильно онъ судилъ о ней! Съ какою чуткостью и деликатностью къ ней относился! Да, она, дѣйствительно, служила примѣромъ того, какъ молодыя дѣвушки въ полномъ невѣдѣніи совершаютъ важнѣйшій шагъ въ жизни. Неужели онъ, въ самомъ дѣлѣ, думалъ, что надо заставить Гертруду порвать съ этимъ адвокатомъ, котораго она не любитъ, надо, во что бы то ни стало, вернуть ей свободу? Развѣ нельзя предположить, что эта помолвка приведетъ ее къ счастью? О чемъ же еще говорили они? Да, опять о Гертрудѣ, о семьѣ Бековъ, о ней самой, о ея счастливой жизни на виллѣ въ Фредериксбергѣ; она даже сказала ему, что думала одно время поступить на сцену. Онъ удивился, конечно.
   Въ первый разъ съ тѣхъ поръ, какъ Тора жила въ Белиндѣ, она опоздала къ обѣду. Помѣщикъ принялся поддразнивать ее, но она отъ души разсмѣялась, и это избавило присутствующихъ отъ тягостнаго настроенія, какое чувствовалось всѣми за завтракомъ.
   Спустя нѣсколько дней изъ Белинды было отправлено письмо Фабриціуса къ давнишнему пріятелю, тому самому корреспонденту, которому онъ писалъ и раньше, и важнѣйшая часть этого письма гласила слѣдующее:
   "Помнишь ты Вальбома, когда онъ сдѣлался женихомъ? Съ какимъ торжественнымъ видомъ онъ по-очереди обходилъ насъ всѣхъ, возвѣщая намъ, что съ нимъ произошла громадная перемѣна и что онъ рѣшилъ покончить съ нашими шумными пирами? Мнѣ кажется, что сегодня я смахиваю немножко на Вальбома. Правда, я не помолвленъ и пока еще вовсе не намѣренъ сказать трогательное "прости" пѣнистому кубку, но если ужь говорить искренно, то былыя радости рисуются мнѣ въ довольно блѣдныхъ краскахъ. Я втянулся здѣсь, въ деревнѣ, въ иную жизнь, совершенно околдовавшую меня и вливающую въ мою душу неописуемое блаженство. Двѣ молодыя дѣвушки наполняютъ все мое существованіе и осыпаютъ меня розами, подъ тяжестью которыхъ гнутся ихъ руки. Я окруженъ сладостнымъ ароматомъ, заставляющимъ меня забывать, что въ мірѣ есть что-нибудь, кромѣ разговоровъ, прогулокъ, женской граціи, улыбающихся устъ и ласковыхъ взглядовъ, скользящихъ по моему лицу, точно солнечныя пятна. Эти дѣвушки -- фрэкенъ Тора, о которой я тебѣ разсказывалъ, и Гертруда Кольбьёрнсенъ, которую я тоже, кажется, пытался описать тебѣ, но крайне неудачно; раньше я еще слишкомъ мало зналъ ее. Обѣ онѣ, въ силу какой-то прихоти, причины которой я не стану доискиваться, избрали меня своимъ духовникомъ. Онѣ обвиваютъ меня словами и жестами, точно набальзамированнаго счастливца, вовсе и не помышляющаго о возвратѣ къ дѣйствительной жизни. Ихъ заботливость, ихъ разсказы, ихъ невинные секреты, ихъ веселыя и многозначительныя мины составляютъ особое царство, царство улыбокъ и очарованія; наблюденія и медленно сплетающіяся мысли ласкаютъ здѣсь, какъ нѣжный вѣтерокъ. Онѣ такъ чистосердечны, обѣ эти дѣвушки, онѣ такъ много говорятъ, а всякій разъ, какъ умолкнутъ, Выводятъ кончикомъ языка такой стройный вопросительный знакъ и ждутъ моего отвѣта съ такимъ нетерпѣніемъ, съ какимъ протягиваютъ руки къ улыбающемуся беби, чтобы взять его на колѣни и вдоволь налюбоваться имъ. Я дѣлаюсь совершенно новымъ, утонченнымъ человѣкомъ, благодаря этой жизни, я до такой степени пропитываюсь женскими улыбками, что ты, пожалуй, не узнаешь меня при свиданіи. Говоря серьезно, тайна жизни начинаетъ раскрываться предо мной: все наше развитіе клонится къ единственной цѣли -- научиться говорить съ женщинами такъ, чтобы между ними и нами не оставалось пустаго пространства.
   "Одно только мнѣ не по вкусу. Состояніе, въ которомъ я обрѣтаюсь, очень похоже на движеніе безконечнаго винта. Все тѣ же вопросы, тѣ же отвѣты. Если это будетъ такъ продолжаться, я, право, убѣгу отсюда. Я вовсе не желаю быть валомъ въ шарманкѣ, вѣчно повторяющей одни и тѣ же мотивы; наши бесѣды не должны оставаться безплодными. Какъ разъ теперь предстоитъ серьезное испытаніе. Гертруда Кольбьёрнсенъ помолвлена, и если она не примѣнитъ къ дѣлу своего взгляда на серьезный и истинный смыслъ жизни,-- взгляда, относительно котораго она и фрэкенъ Тора недавно, подъ сводомъ цвѣтущихъ липъ, объявили себя моими сторонниками, тогда встрѣча съ этими дѣвушками утратитъ для меня всякое обаяніе. Гертруда должна расторгнуть свою помолвку, потому что не любитъ человѣка, которому дала слово. Тора обязана оказать ей содѣйствіе въ этомъ рѣшеніи. Мы, конечно, не касаемся этого предмета, но обѣ онѣ не могутъ не чувствовать, что каждое наше слово неумолимо воніетъ противъ лжи, осквернившей на врежя жизнь Гертруды. Я только одинъ разъ видѣлъ человѣка, поймавшаго ее въ свои силки; онъ, впрочемъ, не показался мнѣ особенно искуснымъ птицеловомъ; для меня просто загадка: какимъ образомъ все это могло случиться?
   "Но лучше отложить до завтра всякія опасенія и заботы. Жизнь моя прекрасна. Я влюбленъ въ обѣихъ своихъ пріятельницъ и отдыхаю на мягкихъ волнахъ симпатіи, которыя тихо катятся между нами. У этихъ дѣвушекъ такое нѣжное сердце! Еслибъ я попалъ въ бѣду, онѣ продали бы все до послѣдней нитки, чтобъ выручить меня. Одна держала бы подолъ платья, а другая ссыпала бы туда драгоцѣнности, онѣ отправились бы къ какому-нибудь мошеннику, продали бы ему все, что у нихъ набралось, и принесли бы деньги моему тюремщику, заливаясь горькими слезами и стараясь превзойти другъ друга въ щедрости. А я? Не знаю, чего бы я не далъ, чтобъ только избавить ихъ хотя бы отъ минутной тревоги".
   Фабриціусъ ошибался въ одномъ существенномъ пунктѣ своего разсказа. Онъ писалъ, что обѣ дѣвушки объявили себя сторонницами его взгляда на жизнь. Но это было невѣрно. Охотникъ, трубившій въ рогъ на освѣщенной солнцемъ лужайкѣ, дѣйствительно заманилъ ихъ обѣихъ на опушку лѣса, одна дерзнула зайти довольно далеко, но обѣ онѣ при малѣйшемъ признакѣ опасности снова отпрянули бы назадъ.
   Въ одинъ прекрасный день явилась и тетушка Розалія. Она была, какъ всегда, спокойна и обходительна, и Фабриціусу не трудно было быть съ ней любезнымъ и почтительнымъ. Онъ не ожидалъ встрѣтить въ ней свѣтски-образованную даму, онъ думалъ, что она представляетъ изъ себя нѣчто среднее между святошей и заурядною старою дѣвой.
   -- Какая жалость, что мы расходимся съ ней въ мнѣніи относительно первороднаго грѣха!-- шутя сказалъ онъ Гертрудѣ на слѣдующій же вечеръ по пріѣздѣ ея тетки, но молодая дѣвушка пригрозила ему пальцемъ и строго-на-строго запретила ему хотя бы единымъ словомъ касаться этой темы въ разговорѣ съ тетушкой Розаліей.-- Еслибъ вы знали, какъ у меня чешется языкъ!-- возразилъ онъ ей, и Гертруда начала серьезно опасаться, что онъ какъ-нибудь пустится въ религіозныя пренія съ ея теткой, которая въ этомъ вопросѣ не понимала шутокъ.
   Прошло еще нѣсколько дней, и вотъ въ утреннее время, между обѣдомъ и завтракомъ, къ зеленымъ рѣшетчатымъ воротамъ Белинды подкатила городская коляска; никого не было дома, чтобы принять пріѣзжаго. Нежданный гость былъ адвокатъ; онъ соскучился по Гертрудѣ и рѣшился покинуть Копенгагенъ. Точно бомба упала среди молодежи, собравшейся на одномъ изъ скошенныхъ луговъ, когда черезъ полчаса послѣ того явился посланный съ докладомъ о пріѣздѣ адвоката. Гертруда въ испугѣ уронила грабли, которыми сгребала сѣно, взглянула на Тору и, воскликнувъ:
   -- Феддерсенъ!-- закусила нижнюю губу, очевидно, не зная въ первую минуту, что ей дѣлать.
   Тора сохранила свое обычное спокойствіе и предложила пойти всѣмъ обществомъ на встрѣчу пріѣзжему. Гертруда, опустивъ головку, быстро пошла впередъ съ Торой, другіе послѣдовали за ни мы, нѣсколько замедливъ шаги.
   Непріятныя чувства осаждали Фабриціуса по пути къ дому. Онъ ни на секунду не упускалъ изъ вида Гертруды и внутренно издѣвался надъ ея поспѣшностью.
   "Ай, ай, какъ она торопится! Видно, что пріѣхалъ будущій властелинъ!" -- и въ это же время мысли его вырывались цѣлымъ роемъ изъ своего широкаго убѣжища, точно испуганныя дѣти, что гурьбой высыпаютъ изъ дому на пріѣзжую дорогу и съ разлетающимися отъ вѣтра волосами смотрятъ, откуда поднялся внезапный шумъ. Въ его сердце закрался страхъ, въ которомъ онъ самъ себѣ не хотѣлъ сознаться. Была ли то боязнь потерять Гертруду? Но если она дѣйствительно намѣрена возобновить свои некрасивыя отношенія къ Феддерсену, какое ему до этого дѣло? Развѣ для того, чтобы спасти ее, онъ поставилъ хоть что-нибудь на карту? Напрасные вопросы! Онъ испытывалъ мучительную боль, никогда, кажется, не страдалъ онъ такъ сильно, какъ въ этотъ моментъ, при видѣ поспѣшнаго бѣгства Гертруды. Неужели эта дѣвушка такъ дорога ему? Да, такъ казалось, по крайней мѣрѣ. Но это бѣгство должно разочаровать его въ ней, а разочарованіе можетъ сдѣлать его равнодушнымъ попрежнему... можетъ сдѣлать его снова холоднымъ, какъ ледъ. Хорошо, что оно наступило такъ рано! А Тора? Она шла такъ спокойно, во всей своей женственной чистотѣ и безмятежности, рядомъ съ этимъ ребенкомъ, съ этою дѣвочкой, которая была продана и спѣшила на непристойное свиданіе. О, боги! неужели это женская непорочность и добродѣтель?!
   Свиданіе произошло на глазахъ у всѣхъ. Обстоятельства требовали нѣжныхъ привѣтствій и поцѣлуевъ, и со стороны адвоката и то, и другое было вполнѣ искренно и сердечно. Онъ нѣсколько разъ принимался сжимать Гертруду въ своихъ объятіяхъ, и когда, спустя немного времени, ей удалось встрѣтиться глазами съ Фабриціусомъ, она сдѣлала неопредѣленную гримасу. Онъ былъ сильно взволнованъ и удалился, какъ только это позволили приличія.
   Еслибъ онъ послушался своего непосредственнаго порыва, то сію же минуту уѣхалъ бы изъ Белинды. Однакожь, это не преминуло бы возбудить общее вниманіе, а, между тѣмъ, онъ ничего такъ не боялся, какъ подать хотя бы малѣйшій поводъ къ догадкамъ насчетъ его чувствъ къ Гертрудѣ. Онъ былъ разстроенъ до глубины души. Ему казалось, что солнце уже не свѣтитъ попрежнему, что вся природа утратила свою красоту. Онъ сбивалъ палкой цвѣты, окаймлявшіе дорогу, и тщетно старался вздохнуть полною грудью.
   Насталъ часъ обѣда; трапеза прошла такъ же оживленно, какъ всегда. Всѣ, кромѣ Фабриціуса, принимали участіе въ шуткахъ и весельѣ. Онъ съ удивленіемъ прислушивался къ общему смѣху. Неужели эти люди могли искренно веселиться, когда такое противоестественное дѣло, комедія любви между ребенкомъ и старикомъ, вставало передъ ними безобразнымъ призракомъ? Онъ избѣгалъ смотрѣть на Гертруду, удостовѣрившись сначала, что она такая же розовая и сіяющая, какъ всегда непостижимо обаятельная, она,-- это тѣло безъ души! Онъ наблюдалъ за адвокатомъ. Въ этомъ человѣкѣ было что-то до глупости самодовольное. Его узкіе каріе глазки сверкали, элегантный галстукъ былъ повязанъ вокругъ тугихъ воротничковъ съ текимъ щегольствомъ, которое свидѣтельствовало о полномъ отсутствіи какихъ бы то ни было серьезныхъ заботъ: надо было простоять добрую четверть часа передъ зеркаломъ, чтобы такъ безукоризненно завязать галстукъ. Адвокатъ разсказывалъ разные анекдоты изъ копенгагенской жизни, и очень забавные анекдоты. Разсказывалъ онъ хорошо, съ затаеннымъ, заразительнымъ юморомъ, тембръ голоса былъ у него пріятный, только слова онъ произносилъ, какъ будто ихъ немножко смакуя. Нѣкоторые изъ его разсказовъ разсмѣшили Фабриціуса. Феддерсенъ обратился къ нему съ какою-то шуткой, и молодой художникъ отвѣтилъ ему любезно. Вѣдь, если все взвѣсить, то этотъ человѣкъ имѣлъ полное право быть веселымъ; откуда могъ онъ знать, что отношенія между нимъ и его юною невѣстой такъ безнравственны? Вѣдь, она такъ же привѣтливо улыбалась и такъ же сіяла радостью, какъ и всегда.
   Фабриціусъ почти не притрогивался къ вину за столомъ; онъ боялся хотя на одинъ градусъ повысить настроеніе, въ которомъ находился. Обѣ эти дѣвушки коварно завладѣли его симпатіей, и онъ горѣлъ теперь желаніемъ разссориться съ ними,-- вѣдь, одна была но лучше другой.
   Наконецъ, во время послѣобѣденной прогулки, ему представился случай поговоритъ съ Торой. Они немного отстали отъ другихъ и Фабриціусъ далъ волю своему гнѣву.
   Она защищалась лучше, чѣмъ онъ ожидалъ; въ сущности, онъ даже не ожидалъ, что она найдетъ возможнымъ защищаться. Вопервыхъ, Гертруда по-своему, все-таки, любитъ адвоката. Тора соглашалась, что этой любви недостаетъ идеальнаго полета, котораго слѣдуетъ желать всякой молодой дѣвушкѣ, но въ дѣйствительной жизни нерѣдко приходится довольствоваться и меньшимъ. Такой взглядъ страшно возмутилъ Фабриціуса. Но, по его мнѣнію, онъ такъ шелъ въ разрѣзъ со всѣми другими воззрѣніями Торы, что онъ не хотѣлъ вѣрить, что сама она можетъ придавать ему хоть какую-нибудь цѣну.
   -- Вѣдь, вы не могли бы выносить жизнь при такихъ гнусныхъ условіяхъ,-- возразилъ онъ,-- вы доказали это тѣмъ, что до сихъ поръ еще не вышли замужъ. Я, вѣдь, отлично знаю, что гдѣ бы вы ни появлялись, всюду вы находили цѣлую толпу поклонниковъ, повергавшихся ницъ передъ вами. Зачѣмъ же вы прилагаете такую мѣрку къ Гертрудѣ?
   Тора закинула голову, какъ будто ея кротость готова была измѣнить ей подъ вліяніемъ запальчиваго тона Фабриціуса.
   -- Потому,-- сказала она съ болѣе горделивымъ видомъ, чѣмъ какой ей былъ свойственъ въ обычное время,-- потому, что Гертруда сама выбрала Феддерсена.
   Ея отвѣтъ кольнулъ Фабриціуса въ самое сердце. Ему было такъ обидно, что подруга Гертруды отводитъ ей мѣсто ниже себя.
   -- Гертруда вовсе не выбрала... дитя не можетъ выбирать!-- воскликнулъ онъ.
   -- О нѣтъ, не говорите!...
   -- Ну, такъ надо научить ее выбирать. Въ томъ-то я и упрекаю васъ, что вы одобряете эту помолвку.
   -- Помилуйте, Фабриціусъ! Какъ можете вы предъявлять ко мнѣ такое странное требованіе? Неужели я должна вторгаться въ отношенія между Гертрудой и ея женихомъ потому только, что на мой взглядъ ея любовь могла бы носить болѣе возвышенный характеръ? Вѣдь, это ужь черезъ-чуръ нелѣпо.
   -- Вѣдь, вы же знаете, что она его не любитъ.
   -- Я ровно ничего объ этомъ не знаю. Я знаю, наоборотъ, что Гертруда очень расположена къ Феддерсену.
   -- Расположена!
   -- Ну, да... любитъ его.
   -- Клянусь, что нѣтъ!-- почти крикнулъ Фабриціусъ.
   Онъ выдалъ себя Торѣ; въ его крикѣ звучала тревога. Его собесѣдница удивленно взглянула на него и потомъ сказала съ видимымъ спокойствіемъ:
   -- Не клянитесь; чувства молодой дѣвушки не такъ-то легко разобрать.
   -- Что вы хотите сказать этимъ?-- съ замираніемъ сердца спросилъ Фабриціусъ.
   Тора немного замялась, подумала и потомъ заговорила:
   -- Вы совершенно упускаете изъ вида одну вещь. Вы не можете объяснить себѣ Гертруду, не можете истолковать ея натуру, руководствуясь ея чувствами. Придумайте какое хотите опредѣленіе для нея, она, все-таки, ускользнетъ изъ рамки, въ которую вы будете ее вставлять. Что пользы въ томъ, что вы открыли у нея гораздо болѣе симпатичное воззрѣніе на жизнь, чѣмъ то, которое извѣстно ей изъ ея отношеній къ адвокату?... Она дѣйствуетъ, нисколько не сообразуясь съ своимъ чувствомъ... или, лучше сказать, она имѣетъ въ запасѣ другія чувства для ежедневнаго обихода. Она любитъ адвоката и не любитъ его... знаетъ, что такое любовь, и не знаетъ, и все это независимо отъ того, какъ она намѣрена поступать. Ея жизнь и ея личное "я" вовсе не одно и то же...
   -- Возможно ли это?
   -- Очень возможно; такова ужь натура молодыхъ дѣвушекъ.
   -- Я не хочу вѣрить этому... въ своей любви онѣ не могутъ быть такими. Любовь слишкомъ глубоко захватываетъ человѣка.
   -- Но кто-жь объ этомъ думаетъ? Любовь -- это мечта, а помолвка -- нѣчто реальное. Дѣвушка любитъ одного, но является господинъ въ очкахъ, и она даетъ ему слово. Ей это рѣшительно все равно. Никакого противорѣчія въ своей жизни она отъ этого не ощутитъ.
   -- Ну, а если тотъ, кому она дастъ слово, вздумаетъ поцѣловать ее?
   -- Что жь, она отвѣтитъ ему тѣмъ же.
   -- Вы заблуждаетесь, фрэкенъ,-- сказалъ Фабриціусъ. Онъ говорилъ такъ быстро, точно слова жгли ему языкъ.-- Это не можетъ быть такъ гадко, какъ вы предполагаете, или, пожалуй... такъ и бываетъ, но только до того дня, когда въ сердцѣ дѣвушки внезапно проснется любовь. Тогда въ душѣ ея вихремъ поднимется такая живая сила, что всѣ измышленія, всѣ искусственныя ощущенія мгновенно спадутъ съ нея, какъ шелуха. Останется только настоящій человѣкъ, самая ничтожная ложь уже не найдетъ себѣ въ немъ пріюта... Любовь нельзя строить на теоріяхъ и нельзя увернуться отъ нея...
   -- О!-- сказала Тора, поднявъ руку,-- молодая дѣвушка съумѣетъ увернуться отъ всего на свѣтѣ!
   -- Но она не захочетъ. Молодая дѣвушка, которая любитъ одного, не станетъ принимать поцѣлуевъ другого. Жизнь есть нѣчто осязательное, фрекенъ, она доводитъ свое дѣло до конца.-- Фабриціусъ говорилъ съ такимъ жаромъ, что Тора умолкла. Она сама себя не узнавала: горькія мысли, точно цѣлое гнѣздо скользкихъ змѣй, тѣсно переплелись въ ея головѣ. Ни она, ни Фабриціусъ не замѣчали того, что ихъ споръ уже перешелъ отъ Гертруды къ молодымъ дѣвушкамъ вообще.
   -- Вы воображаете,-- сказала Тора съ нѣкоторымъ презрѣніемъ,-- что молодая дѣвушка представляетъ изъ себя существо, относящееся съ уваженіемъ къ тому, что она чувствуетъ, что думаетъ, что переживаетъ?
   -- Да, конечно.
   -- Но, вѣдь, этого нѣтъ и быть не можетъ! Откуда ей взять это уваженіе?-- и, такъ какъ Фабриціусъ не могъ сразу отвѣтить, она продолжала:-- Неужели вы думаете, что намъ когда-нибудь удастся выбраться изъ дѣтской? Да кто же отопретъ намъ двери? Вы, можетъ быть? Но, вѣдь, вы стоите поодаль и ждете, что передъ вами предстанетъ цѣлая армія амазонокъ. Не видать вамъ ихъ!... Вы хотите, чтобы наша любовь и наши истинныя чувства заключили неразрывный союзъ!... Да, можетъ быть, это и будетъ, только черезъ тысячу лѣтъ!
   Въ Торѣ произошла такая перемѣна, что Фабриціусъ не могъ не поразиться ею, несмотря на то, что мысли его были поглощены Гертрудой; не столько самый смыслъ словъ, сколько тонъ фрэкенъ Халлагеръ озадачилъ его.
   -- Вы говорите такъ язвительно, фрэкенъ,-- сказалъ онъ.
   -- Въ самомъ дѣлѣ?-- отвѣтила она.-- Это, навѣрное, оттого, что вы вздумали такъ нелѣпо нападать на Гертруду. Предоставьте ей любить, какъ она умѣетъ. Вы погорячились, теперь успокоились,-- значитъ, все хорошо.
   Фабриціусъ вспомнилъ о своемъ негодованіи и удивился, что оно такъ скоро утихло. Но что же узналъ онъ въ этотъ промежутокъ времени? О, только то, что Гертруда и его не любитъ. Она не такъ виновата, какъ онъ думалъ. Вѣдь, она еще не знаетъ, что такое любовь.
   Все общество остановилось не далеко отъ сада на холмѣ, возвышавшемся среди золотистыхъ нивъ. Усыпанная пескомъ дорожка вела на его вершину, гдѣ подъ гигантскими дубами стояло нѣсколько скамеекъ; по одному склону холма былъ разбить молодой паркъ. Со скамеекъ открывался широкій видъ на окружающіе лѣса и поля, на лежавшіе за ними проливы Балтійскаго моря и на мелкіе острова у противуположнаго берега. Лучи заходящаго солнца ярко освѣщали ландшафтъ, и Феддерсенъ, считавшій своимъ долгомъ, въ качествѣ только что прибывшаго гостя, восторгаться красотами края, не щадилъ своего краснорѣчія. Онъ обращался, главнымъ образомъ, къ помѣщику Беку и въ своемъ рвеніи, кажется, готовъ былъ приписать ему честь за все, что видѣлъ передъ собой. Только онъ одинъ и говорилъ, и всеобщее молчаніе заставило адвоката изливать свои восторги въ избитыхъ фразахъ. На лицѣ Фабриціуса мелькнула саркастическая усмѣшка и глаза его встрѣтились съ глазами Гертруды. На этотъ разъ онъ уловилъ въ ея физіономіи серьезное, какъ ему показалось, и молящее выраженіе. Мягкое сантиментально-грустное чувство поднялось теплою волной въ его душѣ, онъ устремилъ взоръ на Гертруду и она украдкой нѣжно улыбнулась ему. Этого молодой человѣкъ не въ силахъ былъ вынести, онъ отвернулся и спустился съ холма, чтобъ наединѣ съ самимъ собой отдаться своей печали. Двѣ пары глазъ смотрѣли ему вслѣдъ, глаза Гертруды и Торы, и обѣ дѣвушки были задумчиво-серьезны.
   

IX.

   Вечеромъ въ Белиндѣ устроились танцы. Фабриціусъ рѣшилъ притвориться веселымъ и оживленно болтать со всѣми, кромѣ Гертруды; онъ хотѣлъ дать ей понять, что разочаровался въ ней. Передъ танцами онъ разговорился немного съ Феддерсеномъ и вынесъ пріятное впечатлѣніе изъ этой бесѣды; адвокатъ былъ въ блестящемъ расположеніи духа, и художникъ нашелъ, что онъ очень любезный господинъ.
   Общество было не особенно многочисленно, и Фабриціусу часто приходилось танцовать съ Гертрудой, когда случай сводилъ ихъ, но самъ по себѣ онъ не приглашалъ ее. Она попыталась заговорить съ нимъ въ томъ дружескомъ тонѣ, который установился между ними, но онъ отвѣчалъ такъ сухо, что она умолка и слегка нахмурилась. Въ обращеніи съ фрэкенъ Халлагеръ Фабриціусъ былъ сама сердечность, онъ какъ бы желалъ искупить этимъ свою недавнюю запальчивость. Тора была привѣтлива, но чуть-чуть сдержаннѣе, чѣмъ всегда.
   -- Что-жь, вы больше не сердитесь?-- спросила она, когда Фабриціусъ, послѣ бурнаго галопа, отводилъ ее на ея мѣсто.
   -- Я раньше былъ сердитъ,-- отвѣтилъ онъ, встрѣтивъ улыбкой ея внимательный взглядъ,-- но мой гнѣвъ давно улегся.
   -- Вы не совсѣмъ искренни,-- сказала она и остановилась на секунду, потомъ направилась дальше къ стульямъ.
   -- Я скорѣе сержусь на самого себя,-- сказалъ онъ, выпустивъ ея руку и сдѣлавъ легкій поклонъ, когда она сѣла,-- я наговорилъ бездну глупостей послѣ обѣда.
   -- Вы и теперь еще сердитесь, но вы не должны сердиться на адвоката.
   -- Ахъ, онъ премилый человѣкъ!-- воскликнулъ Фабриціусъ и опять напустилъ на себя веселый видъ.
   -- Ну, такъ ступайте танцовать съ Гертрудой. Докажите, что вы говорите правду.
   Фабриціусъ повернулся какъ бы для того, чтобъ отыскать глазами Гертруду, и пошелъ въ ту сторону, гдѣ она сидѣла рядомъ съ адвокатомъ, но остановился на полдорогѣ, усѣлся между двумя дочками хозяина, началъ шутить съ ними и остальную часть вечера танцовалъ почти исключительно съ ними и ихъ двумя меньшими сестренками.
   Торѣ казалось, что танцы тянутся невыносимо долго, хотя они кончились уже въ одиннадцать часовъ. Она стала торопить дѣтей, чтобы скорѣе уложить ихъ спать. Они окружили Фабриціуса, онъ вступилъ съ ними въ заговоръ, и всѣ вмѣстѣ принялись поддразнивать Тору. Среди этой возни Гертруда, прощаясь, подала ему руку, подошла совсѣмъ близко къ нему и быстро проговорила:
   -- Вы были ныньче отвратительны.
   Онъ поклонился въ нѣкоторомъ замѣшательствѣ и затѣмъ отправился вмѣстѣ съ адвокатомъ въ его комнату.
   Откуда могла явиться у этой дѣвушки такая самоувѣренность? Фабриціусъ съ негодованіемъ вспоминалъ ея слова и тонъ и, оставшись, наконецъ, одинъ, началъ мужественно бороться съ самимъ собою, чтобы на слѣдующій день предстать во всеоружіи передъ Гертрудой. Она не стоила тысячи нѣжныхъ мыслей, которыми онъ дарилъ ее, не стоила тѣхъ мукъ, которыя онъ испытывалъ въ эти минуты изъ-за нея. Но когда на другой день взошло солнце, когда они встрѣтились и Гертруда сдѣлала недовольное личико, увидѣвъ его церемонную мину, весь его ледъ растаялъ, и твердыя рѣшенія какимъ-то непостижимымъ образомъ превратились въ дымъ. Злая тоска легла на дно души его, но онъ скрылъ ее подъ задорно-веселою маской, бывшею ему, пожалуй, къ лицу. Онъ заключилъ союзъ съ адвокатомъ, который съ энтузіазмомъ ухватился за всѣ его предложенія, такъ какъ успѣлъ уже замѣтить, къ своему ужасу, что праздность подстерегаетъ его подъ каждымъ деревцомъ и кустикомъ сада, и оба они провозгласили новый образъ правленія въ помѣстья, протянувшійся нѣсколько дней. Адвокатъ не замедлилъ взять на себя роль настоящаго предводителя. Онъ сдѣлался иниціаторомъ нѣсколько шумнаго и безпокойнаго веселья, которое никому въ домѣ, даже ему самому, не казалось натуральнымъ, хотя адвокатъ въ этомъ чисто-литературномъ продуктѣ романовъ, прочитанныхъ въ ранніе годы, видѣлъ единственный способъ пріятно проводить время въ деревнѣ. Онъ былъ совершенно неспособенъ чувствовать и распространять вокругъ себя ту гораздо менѣе хлопотливую веселость, которая представлялась Фабриціусу органически связанною съ комнаткой Торы подъ фронтономъ дома, но его личность пользовалась настолько громкою извѣстностью, что ему не думали противорѣчить. Помѣщикъ Бекъ потиралъ руки отъ удовольствія, а тетушка Розалія тоже одобряла изобрѣтавшіяся имъ развлеченія; хозяйка дома была главнымъ довѣреннымъ лицомъ адвоката и Фабриціуса, помогала имъ своими совѣтами и выдавала все, что требовалось; дѣти были безмѣрно счастливы, а Торѣ только оставалось сдерживать по возможности ихъ восторги. Гертруда легко освоилась съ новымъ порядкомъ вещей.
   Но, наконецъ, Феддерсену все это надоѣло и онъ сталъ жаловаться Фабриціусу на скуку. Они сидѣли въ его комнатѣ и курили сигары. Адвокату хотѣлось опять приняться за дѣла; онъ не въ силахъ былъ выносить этой деревенской сутолоки.
   -- Полноте,-- сказалъ небрежнымъ тономъ Фабриціусъ, внутренно наслаждаясь своею колкостью,-- вамъ, все-таки, лучше живется, чѣмъ намъ грѣшнымъ: любовь -- вотъ занятіе праздныхъ.
   -- Покорнѣйше благодарю,-- отвѣчалъ адвокатъ, засмѣявшись и показавъ свои бѣлые зубы, -- съ этою работой не трудно справиться... Нѣтъ, я въ самомъ дѣлѣ отправлюсь на-дняхъ въ городъ и зароюсь въ свои бумаги; вѣдь, все это время, что я здѣсь, у меня двухъ серьезныхъ мыслей не было въ головѣ.
   У художника чуть было не сорвалось съ языка ироническое замѣчаніе, связанное съ именемъ Гертруды. Онъ во-время удержался и спросилъ адвоката, состоитъ ли онъ депутатомъ въ ригсдагѣ.
   -- Пока еще нѣтъ,-- отвѣтилъ Феддерсенъ,-- я не принадлежу къ партіи ортодоксальныхъ политиковъ. Но рано или поздно мнѣ, конечно, придется обратиться въ ихъ вѣру. Я, вѣдь, выигралъ процессъ господамъ либераламъ, спасъ имъ цѣлый милліонъ, который иначе попалъ бы въ руки голштинцевъ; они мнѣ кое-чѣмъ обязаны. Да, кстати, какіе цвѣта носитъ нашъ хозяинъ?
   Фабриціусъ предполагалъ, что помѣщикъ -- либералъ и сторонникъ возвращенія Шлезвига датчанамъ, но, впрочемъ, не зналъ этого навѣрное. Они поговорили о политикѣ, потомъ разговоръ перешелъ на Белинду и ея обитателей, и Феддерсенъ своими разспросами нѣсколько разъ ставилъ Фабриціуса въ неловкое положеніе. Въ нихъ чувствовалось или пустое любопытство, или какой-то разсчетъ, какъ будто интересъ, выказываемый адвокатомъ, былъ чисто-практическаго свойства.
   -- Скажите, что собственно за особа фрэкенъ Халлагеръ?-- снова началъ адвокатъ послѣ того, какъ Фабриціусъ во второй или третій разъ замялъ разговоръ.
   -- Гм... что вы подразумѣваете подъ этимъ вопросомъ?
   -- О, я хотѣлъ бы звать, она большая піэтистка?
   -- Она образованная, развитая дѣвушка... ну, словомъ, она то, что принято называть дамой.
   -- Видите ли, я спрашиваю васъ потому, что Гертруда такъ привязалась къ ней, а я, признаться, немножко побаиваюсь излишней набожности. Милая, добрая воспитательница Гертруды дала ей все, чего можно требовать въ этомъ отношеніи; большаго я бы не желалъ.
   -- Ну, я не думаю, чтобы фрэкенъ Халлагеръ усиливала дозу.
   Адвокатъ потянулся за пепельницей.
   -- Знаете,-- заговорилъ онъ интимнымъ тономъ,-- этотъ піетизмъ чертовски неудобенъ для женатаго человѣка. Мнѣ, напримѣръ, ужасно трудно заставить себя ходить въ церковь. Эти достопочтенные пасторы обладаютъ удивительнымъ даромъ разстраивать мнѣ нервы: они такъ плохо говорятъ. Я долженъ сказать, что въ мою профессію тоже входитъ обязанность говорить подчасъ о весьма странныхъ вещахъ, но я, все-таки, думаю, что мнѣ это лучше удается.
   Адвокатъ усмѣхнулся, откинулся на спинку кресла, заложилъ руки за голову, держа сигару между пальцами, и вытянулъ свои длинныя ноги.
   -- Мнѣ пришлось разъ бесѣдовать съ однимъ пасторомъ, -- продолжалъ онъ и, улыбаясь, посмотрѣлъ въ потолокъ, -- съ однимъ изъ такъ называемыхъ талантливыхъ проповѣдниковъ. И знаете, какую безобразную метафору я услыхалъ отъ него?-- "Удобрять пашню вѣры кровью Христа и потомъ раскаянія",-- ну, и досталось же ему отъ меня! Я мигомъ стряхнулъ съ него всю его высокопарность. Ну, что это, право, за чепуха? Неужели эти люди не могутъ говорить по-человѣчески?
   Фабриціусъ возразилъ, что у нихъ есть законное извиненіе.
   -- Ну, я не скажу этого, -- отвѣтилъ адвокатъ и съ нѣкоторою медлительностью движеній снялъ руки съ темени и перемѣстилъ ихъ на колѣно одной ноги, лежавшей высоко на другой; затѣмъ руки его соскользнули еще ниже и обхватили подъемъ, и, снова откинувшись на спинку кресла, адвокатъ сильно дернулъ согнутую ногу.-- Они сжились съ этими представленіями и выраженіями, для нихъ они имѣютъ смыслъ, слушатели понимаютъ ихъ, отчего не пользоваться иии? Но только тутъ нуженъ совсѣмъ другой методъ.
   Фабриціусъ не былъ въ церкви съ тѣхъ поръ, какъ покончилъ со школой, и почти забылъ, какъ говорятъ пасторы.
   -- Вотъ подождите, когда сдѣлаетесь женихонъ и у васъ будетъ въ перспективѣ строго-религіозная теща, тогда вамъ придется близко познакомиться съ этимъ народомъ, -- сказалъ адвокатъ и засмѣялся.
   Но Фабриціусъ былъ иного мнѣнія; его невѣста и теща должны будутъ взять его такимъ, какъ онъ есть.
   -- Вы думаете?-- сказалъ Феддерсенъ и выпустилъ ногу, которая сразу выпрямилась.-- Сдѣлайтесь только женихомъ, и вы увидите, какъ скоро вы выучитесь приноравливаться къ другимъ.
   Фабриціусъ ничего не имѣлъ противъ этого, но отсюда до прямой лжи было еще очень далеко.
   Этотъ отвѣтъ совсѣмъ не понравился адвокату. Онъ свернулъ разговоръ на другую тему и долго распространялся о самомъ себѣ.
   -- Ну, развѣ я не счастливецъ?-- сказалъ онъ подъ конецъ и добродушно взглянулъ на Фабриціуса.-- Все, къ чему я стремился съ самой юности, все это въ моихъ рукахъ: и матеріальный достатокъ, и прелестная жена... въ ближайшемъ будущемъ, конечно. Дайте мнѣ только жениться и тогда придетъ конецъ всякимъ томленіямъ и тревогамъ!
   Фабриціусъ не былъ безучастенъ къ чувству блаженства, овладѣвшему его собесѣдникомъ, но только въ умѣ его явственно мелькнуло непріятное сознаніе, что адвокатъ имѣетъ способность опошливать все на свѣтѣ, а онъ не завидовалъ этому дару. Снова въ душѣ молодого художника высоко поднялась сантиментальная волна. Онъ сидѣлъ, подперевъ рукою щеку, и ему казалось, что Гертруда стоитъ тутъ же, скрестивъ руки и потупивъ взоръ, и слушаетъ то, что, какъ неясный гулъ, раздается теперь въ его ушахъ, и онъ видѣлъ, какъ она томится, точно сердце у нея готово разорваться, по тѣмъ бесѣдамъ, которыя онъ велъ съ нею въ уголкѣ сада, гдѣ благоухали липы, или въ открытомъ полѣ.
   Вдругъ въ окно влетѣлъ камень. Это Гертруда давала знать кавалерамъ, что устала ихъ дожидаться, что пора имъ выйти и сообщить свои планы на нынѣшній день. Адвокатъ всталъ и началъ переговариваться въ окно.
   -- Моя прелестная дѣвочка,-- услыхалъ Фабриціусъ, -- ты, право, должна быть въ другой разъ осторожнѣе, вѣдь, ты могла бы попасть въ кого-нибудь изъ насъ.
   Когда Феддерсенъ отошелъ отъ окна, Фабриціусъ уже исчезъ изъ комнаты и все утро не показывался. На этотъ день не имѣлось въ виду грандіозныхъ предпріятій. Подъ вліяніемъ охватившаго его эротическаго настроенія, адвокатъ предложилъ Гертрудѣ пройтись съ нимъ, но прогулка вышла не совсѣмъ удачной. Говорить имъ было не о чемъ, весь матеріалъ они исчерпали во время обязательной утренней прогулки, а сверхъ того между ними произошла маленькая ссора, такъ какъ увлеченный любовью Феддерсенъ захотѣлъ засвидѣтельствовать свои нѣжныя чувства поцѣлуемъ. Гертруда нѣсколько изумленно слушала, какъ ея женихъ изъяснялъ свою теорію поцѣлуя въ словахъ, хотя и не прямо противорѣчившихъ ученію Фабриціуса по этому вопросу, но производившихъ настолько странное впечатлѣніе, что ей сдѣлалось жутко и какъ-то не по себѣ, между тѣмъ какъ во время проповѣди художника она испытывала искреннюю радость. Кончилось это тѣмъ, опять-таки въ контрастъ сценѣ съ Фабриціусомъ, что молодая дѣвушка остановилась посреди пыльной дороги, подъ тусклымъ свинцовымъ небомъ, и приняла поцѣлуй адвоката, не доставившій ей никакого удовольствія. Когда потомъ она одѣвалась къ обѣду, то нѣсколько разъ перебѣгала черезъ корридоръ въ комнату Торы, повторяя, что, навѣрное, скоро будетъ гроза, потому что воздухъ такъ нестерпимо удушливъ.
   Въ этотъ день помѣщикъ Бекъ явился къ столу съ хмурою физіономіей, и его огорченіе передалось съ различными оттѣнками всѣмъ присутствующимъ, когда онъ сообщилъ имъ, что измѣнникъ Фабриціусъ собирается на слѣдующее утро въ Копенгагенъ.
   Много поднялось толковъ на счетъ этого отъѣзда, но молодого живописца ничуть не порадовали лестныя выраженія общаго негодованія, которыми былъ встрѣченъ его планъ. Онъ весь былъ поглощенъ мыслью, что долженъ, во что бы то ни стало, выдержать характеръ, а это и такъ уже было трудно. Но когда Гертруда разсерженнымъ тономъ прямо запретила ему принимать во вниманіе желанія его домашнихъ, выставленныя имъ, какъ предлогъ къ внезапному отъѣзду, то его твердость настолько поколебалась, что еслибъ только это замѣтили другіе, онъ несомнѣнно былъ бы побѣжденъ. Однакожъ, вышло такъ, какъ это часто случается: силы противника были оцѣнены слишкомъ высоко, и не успѣлъ Фабриціусъ опомниться, какъ уже сдѣлалось неопровержимымъ фактомъ, что онъ отправится на слѣдующее утро въ пять часовъ, чтобъ захватить дилижансъ въ ближайшемъ городкѣ.
   Вечеръ прошелъ для молодого человѣка далеко не весело. Онъ уѣзжалъ, потому что Гертруда оказалась совсѣмъ не той, какой онъ считалъ ее, потому что она безъ малѣйшаго протеста подчинялась отношеніямъ, до такой степени лишеннымъ благородства и высокихъ порывовъ, необходимыхъ въ истинной любви, что трудно было подъискать что-нибудь подобное; а, между тѣмъ, онъ ничего такъ не желалъ въ эту минуту, какъ поговорить съ ней съ глазу на глазъ, чтобы въ долгой, задушевной бесѣдѣ они могли высказаться другъ передъ другомъ. Но случая къ такому разговору не представилось. Фабриціусу удалось только сказать Гертрудѣ дрожащимъ отъ волненія голосомъ:
   -- Мнѣ кажется, фрэкенъ Гертруда, что, когда я уѣду, вы и Феддерсенъ, и Тора сдѣлаетесь для меня совсѣмъ чужими людьми.-- Онъ не имѣлъ намѣренія присоединить сюда имена Феддерсена и Торы, но у него не хватило духу выдать ей всю свою мысль.
   Гертруда серьезно взглянула на него, съ тою смѣлою миной, которой онъ не видалъ на ея лицѣ со времени пріѣзда адвоката, но которая, какъ ему казалось, болѣе, чѣмъ что-либо другое, съ самаго начала приковала къ этой дѣвушкѣ его мысли, потомъ серьезное выраженіе смѣнилось у нея улыбкой.
   -- Какъ можете вы говорить такія вещи? Вѣдь, мы теперь друзья навсегда.
   Больше ни онъ, ни она ничего не сказали, но позднѣе Фабриціусъ долго раздумывалъ надъ этими словами, какъ надъ чѣмъ-то необычайно важнымъ. Да они и дѣйствительно должны были еще подлить ему горечи: слово "дружба" звучало теперь лишь ироніей въ его ушахъ.
   Съ Торой онъ перекинулся нѣсколькими фразами къ концу вечера; онъ зашелъ къ ней послѣ ужина въ столовую, гдѣ она стояла одна, раскладывая на тарелки съ золотыми краешками саговую кашу съ смородиннымъ вареньемъ для управляющаго и жившихъ въ его квартирѣ студентовъ, которые каждый вечеръ выражали ей черезъ слугу, относившаго имъ это лакомство, самую сердечную признательность. Одинъ молодой баронъ взялъ даже привычку присылать въ знакъ благодарности свою визитную карточку, но въ послѣднее время пересталъ это дѣлать, такъ какъ Гертруда, открывшая секретъ, начала подшучивать на счетъ этой регулярной присылки карточекъ. Фабриціусъ слѣдилъ за тѣмъ, какъ большая ложка переходила отъ блюда къ тарелкамъ; во всемъ этомъ процессѣ онъ видѣлъ что-то неизъяснимо-трогательное. Въ движеніяхъ Торы тоже какъ будто проглядывало нѣсколько размягченное настроеніе.
   -- Развѣ вамъ больше не весело у насъ?-- привѣтливо спросила она его.
   -- Весело?-- повторилъ Фабриціусъ, отвергая жестомъ это неподходящее выраженіе,-- скажите, фрекенъ, не находите ли вы, какъ и я, что на этотъ домъ внезапно нахлынула проза?
   -- Вы слишкомъ строги, -- отвѣтила Тора, бросивъ на него изумленный взоръ. Его слова сразу освѣтили для нея цѣлый рядъ смутныхъ до тѣхъ поръ впечатлѣній.
   -- Я, вѣдь, только спрашиваю, -- сказалъ онъ и повернулся на каблукѣ, чтобы снова заглянуть въ освѣщенную лампой гостиную, куда минутами долетали съ веранды, точно молніи, вспыхивающія на южномъ небѣ, взрывы звонкаго смѣха Гертруды. Онъ вышелъ на веранду, но тамъ былъ адвокатъ и другіе гости, а ихъ веселый говоръ рѣзалъ, какъ фальшивыя ноты, слухъ живописца.
   На слѣдующее утро всѣ домочадцы, за исключеніемъ адвоката, встали спозаранку, чтобы проститься съ Фабриціусомъ. Вечеромъ, передъ тѣмъ, какъ они разошлись по своимъ комнатамъ, Феддерсенъ не то шутя, не то серьезно упрекнулъ его, что онъ предвосхитилъ у него случай сбѣжать теперь же изъ Белинды, и предложилъ ему помѣняться съ нимъ. Фабриціусъ нашелъ чуть ли не въ двадцатый разъ со времени своего знакомства съ адвокатомъ, что у него нелѣпый взглядъ на вещи.
   Тетушка Розалія, въ своемъ нарядномъ утреннемъ капотѣ, тоже явилась къ раннему чаю и съ улыбкой разсказывала, что Гертруда насильно заставила ее встать. Художникомъ овладѣло сильное желаніе поцѣловать ручку молодой дѣвушки. Это раннее вставанье и слѣды сна, читавшіеся на ея лицѣ, все это было такъ мило и все это говорило о томъ, что она хотѣла сдѣлать ему удовольствіе. Правда, никто другой, какъ она, была виновницей его бѣгства изъ Белинды, но до чего она очаровательна! И какъ только могла устроиться эта помолвка между нею и Феддерсеномъ!
   

X.

   Лѣто миновало. Суровый сентябрь положилъ конецъ большинству дачныхъ удовольствій. Со времени своего возвращенія въ столицу Фабриціусъ почти не выходилъ изъ дому и усердно работалъ. Теперь, въ концѣ сентября, онъ сидѣлъ въ своей просторной, изящно убранной мастерской на Старой Королевской улицѣ, занимаясь окончательною отдѣлкою небольшой картины. Она изображала раннее утро въ продолговатой, окрашенной въ зеленую краску комнатѣ со старомодною орѣховою мебелью на тоненькихъ ножкахъ. Направо, вдоль стѣны, стояла кровать подъ высокимъ бѣлымъ балдахиномъ. Красное одѣяло было откинуто и почти закрыто простыней, подушка еще сохраняла на себѣ легкіе контуры маленькой головки. На задній планъ картины падалъ яркій утренній свѣтъ изъ двухъ оконъ, запотѣвшихъ съ ночи, и у одного изъ нихъ, праваго, одна половинка котораго была отворена, стояла молоденькая дѣвушка, такъ что потоки свѣта, врывавшіеся въ это небольшое отверстіе, устремлялись прямо на ея полураспущенные темные волосы и на обнаженныя плечи. Она вдыхала всею грудью свѣжій ароматный воздухъ, поднимавшійся изъ росистаго сада, деревья котораго вырисовывались на картинѣ своими вершинами, и съ робкимъ любопытствомъ выглядывала изъ окна. Она была почти въ томъ же костюмѣ, въ какомъ соскочила съ постели, еще необутая и въ полузастегнутомъ корсетѣ, обхватывавшемъ тонкую сорочку. Одною рукой она придерживала корсетъ, другою опиралась на подоконникъ. Изъ всего лица ея видны были только нѣжныя очертанія одной щеки и виска и кончикъ брови. Фигура молодой дѣвушки была прелестна, съ мягкимъ, горячимъ колоритомъ; она напоминала только что распустившуюся розу съ чуть замѣною тѣнью румянца на бѣлыхъ лепесткахъ; солнечный зной еще не успѣлъ коснуться ея. Вся картина была тщательно выполнена нѣсколько твердою кистью.
   Фабриціусъ сидѣлъ, погруженный въ работу, какъ вдругъ кто-то сильно дернулъ колокольчикъ, проведенный въ самой серединѣ двери, надъ верхнимъ ея карнизомъ. Художникъ всталъ, чтобы отпереть дверь.
   Съ радостнымъ восклицаніемъ ввелъ онъ въ комнату посѣтителя. Это былъ живописецъ Вильхьельмъ, пріятель, которому онъ адресовалъ свои письма изъ Белинды и который только что вернулся изъ путешествія по Ютландіи. Онъ былъ высокій, широкоплечій, видный брюнетъ съ голубыми глазами, ласково глядѣвшими изъ-подъ тонко очерченныхъ бровей. Друзья вступили въ веселый, оживленный разговоръ, но взглядъ гостя нѣсколько разъ обращался на мольбертъ, который Фабриціусъ отчасти загораживалъ собой. Наконецъ, Вильхьельмъ схватилъ Фабриціуса за рукавъ.
   -- Посторонись немножко, мой мальчикъ, мнѣ хочется посмотрѣть, что ты тутъ рисуешь,-- сказалъ онъ.
   Фабриціусъ, немного сконфуженный, пропустилъ впередъ пріятеля, и тотъ, разставивъ ноги, началъ внимательно разглядывать нартину.
   -- А, вѣдь, это хорошо,-- сказалъ онъ.
   Лицо Фабриціуса просіяло.
   -- Я боялся, что выйдетъ плохо,-- заговорилъ онъ,-- я рисовалъ по памяти, я не слишкомъ-то люблю такъ работать.
   -- Что же это такое?
   -- Моя комната въ Белиндѣ,-- отвѣтилъ Фабриціусъ, слегка покраснѣвъ.
   -- Ну, а она?
   Вильхьельмъ указалъ мускулистою рукой на молодую дѣвушку.
   -- Она?... Молодая дѣвушка вообще,-- отвѣтилъ вскользь Фабриціусъ, еще больше смутившійся при этомъ вопросѣ.
   -- Вотъ какъ?! Тебя можно поздравить съ успѣхомъ. Я, когда былъ помоложе, вздумалъ разъ нарисовать поросенка вообще, онъ мнѣ не такъ удался. Ну-съ, она, стало быть, No 2? Не та, съ хорошенькими ножками, о которыхъ можно говорить только по-французски, а другая, маленькая? Извини, пожалуйста, у меня еще не изгладилось впечатлѣніе отъ твоихъ писемъ... И зовутъ ее, кажется, Гертруда Кольбьёрнсевъ?
   Все это было сказано самымъ обыкновеннымъ тономъ.
   -- Съ чего ты это взялъ?
   -- А вотъ я объясню тебѣ: ты, вѣдь, сдѣлалъ изъ нея недюжинную вещь. Это хорошая картина; одними красками да кистью этого не напишешь. Ради нея,-- онъ указалъ на фигуру молодой дѣвушки,-- я ужь прощу тебѣ...-- онъ запнулся.
   -- Что такое?
   -- То, что ты все лѣто вдыхалъ ароматъ цвѣтовъ и медомъ лакомился. Вѣдь, это дошло до того, что можно было не на шутку испугаться за тебя.-- Пріятель повернулся къ Фабриціусу, засунувъ обѣ руки въ боковыя карманы своей коротенькой жакетки.-- Всегда ты былъ бѣдовый малый, но на этотъ разъ ты превратился въ настоящаго шмеля, совсѣмъ опьянѣлъ и ошалѣлъ, увиваясь вокругъ этихъ двухъ... цвѣточныхъ вѣнчиковъ.-- Онъ махнулъ при этомъ рукой.-- И еще хотѣлъ меня увѣрить, что во всякую минуту можешь улетѣть оттуда!
   -- Вѣдь, я такъ и сдѣлалъ.
   -- Да, чтобъ написать одну изъ нихъ; ты весь еще пропитанъ цвѣточною пылью.-- Вильхьельмъ снова повернулся къ мольберту.-- Что она, въ самомъ дѣлѣ, такъ...-- онъ искалъ словъ и осторожно водилъ по воздуху правою рукой, какъ бы стараясь схватить воображаемый предметъ,-- такъ... чортъ возьми, такъ невинна, а? Какое глупое слово!
   Фабриціусъ едва замѣтно пожалъ плечами.
   -- Странное дѣло, ты не можешь отстать отъ этихъ женщинъ и всегда-то у тебя выйдетъ что-нибудь красивое. А по-моему въ нихъ есть что-то нехудожественное. Онѣ такія противныя, эти женщины, даже думать не могутъ искренно, или же, по какой-то дьявольской фантазіи, изображаютъ изъ себя египетскихъ статуй съ неподвижнымъ профилемъ. Такой живой козочки, какъ эта, собственно говоря, во всемъ свѣтѣ не сыщешь... во всякомъ случаѣ, она не такъ ужь невинна.
   Онъ опять указалъ на картину.
   -- Неужели ты осмѣлишься подозрѣвать ее?
   -- Ее?-- нѣтъ, но оригиналъ. Покажи мнѣ ее только въ дѣйствительности, и мы посмотримъ... Послушай,-- началъ онъ снова и остановился, между тѣмъ какъ въ глазахъ его блеснула веселая усмѣшка,-- я хотѣлъ бы знать, что же сталось съ твонми планами объ облагороженіи женской половины рода человѣческаго? Послѣ перваго оповѣщенія ты хранилъ зловѣщее молчаніе.
   Фабриціусъ подумалъ немного, потомъ, стараясь скрыть свое замѣшательство подъ равнодушною миной, прошелся по комнатѣ.
   -- Она осталась невѣстой,-- отвѣтилъ онъ.
   Вильхьедьмъ разсмѣялся, покачалъ головой и сказалъ мягкимъ тономъ:
   -- Голубчикъ Артуръ, въ сущности, ты слишкомъ хорошъ для этого міра. Еслибъ ты еще кинулся къ ея ногамъ, сталъ рвать на себѣ волосы и клясться, что не въ силахъ жить безъ нея... но требовать, чтобъ изъ высшихъ нравственныхъ соображеній она бросила яблоко, пока къ ней еще не упала на колѣни спѣлая груша... Ахъ ты груша, ахъ ты мечтатель!
   -- Ну, да, говори! Ты, вѣдь, не можешь судить объ этомъ. Все это очень благоразумно. Но только такую молоденькую дѣвушку очень трудно понять.
   -- Еще бы!-- вскричалъ пріятель и презрительно усмѣхнулся,-- она, вѣдь, листъ бѣлой бумаги. Раскрой любую страницу въ учебникѣ Балле... а если она дѣйствительно представляетъ изъ себя что-нибудь, если не подходитъ подъ это опредѣленіе, то успѣла развиться втихомолку и выучилась болтать съ мужчинами. Уфъ, въ этихъ дамскихъ салонахъ такъ же душно, какъ у студентовъ богословскаго факультета! Если съ какой-нибудь изъ нихъ можно говорить, то знай заранѣе, что въ ней сидитъ грѣхъ.
   Его взглядъ снова обратился къ картинѣ.
   -- Съ этою быстроножкой я, однако, не прочь былъ бы познакомиться,-- сказалъ онъ.
   Оба живописца пустились затѣмъ въ обсужденіе различныхъ частностей картины. Нѣкоторые изъ свѣтовыхъ аффектовъ показались не совсѣмъ натуральными Вильхьельму, но Фабриціусъ горячо ихъ отстаивалъ. Онъ утверждалъ, что все это запечатлѣлось въ его памяти, какъ на фотографическомъ аппаратѣ. Во время своего пребыванія въ Белиндѣ, онъ и не думалъ дѣлать эскизъ своей комнаты; картина сложилась въ его головѣ уже по возвращеніи въ Копенгагенъ, и, тѣмъ не менѣе, вся обстановка такъ ясно представлялась ему, какъ это никогда раньше не было ни съ одной изъ картинъ. Только для корсета, для волосъ и для руки, опирающейся на подоконникъ, онъ воспользовался моделью.
   Разговоръ перешелъ затѣмъ на путешествіе Вильхьельма и онъ сталъ весело повѣствовать о разныхъ его эпизодахъ. Онъ разсказалъ Фабриціусу, что привезъ съ собой въ портфелѣ великолѣпнѣйшихъ ютландскихъ коровъ, но самымъ лучшимъ результатомъ его поѣздки было то, что онъ получилъ крупный заказъ, не считая нѣсколькихъ мелкихъ, изъ за которыхъ онъ собственно и ѣздилъ. Потомъ онъ опять вернулся въ картинѣ Фабриціуса.
   -- Ты, надѣюсь, готовъ къ тому, что всѣ газетные крикуны обрушатся на тебя?-- замѣтилъ онъ, и когда Фабриціусъ взглянулъ на него вопросительно, то прибавилъ:-- Вѣдь, она почти раздѣта, въ комнатѣ стоитъ кровать, все это крайне неприлично.
   Фабриціусъ засмѣялся и отвѣсилъ ему поклонъ:
   -- Ты, должно быть, вращался лѣтомъ въ хорошемъ обществѣ,-- сказалъ онъ.
   -- Нѣтъ, серьезно,-- отвѣчалъ его пріятель,-- я дѣйствительно нахожу, что стоитъ подумать о томъ, нельзя ли немножко пріодѣть ее. У насъ не жалуютъ интимныхъ деталей, когда онѣ не прямо связаны съ костюмомъ. Крестьянская дѣвушка въ Абруццахъ, какая-нибудь нимфа, это допускается, но современная молодая дѣвушка изъ общества -- и раздѣтая! Помилосердствуй! Вѣдь, это можетъ кое кому напомнить die süssen Stunden des grossen Sündenthums... ты возбудишь скандалъ и тебя разругаютъ.
   -- И ты думаешь, что я тебѣ повѣрю?
   -- Хочешь, я составлю тебѣ рецензію: "Г-нъ Фабриціусъ нарисовалъ съ извѣстною холодною утонченностью, въ которой мы не прочь признать талантъ, молодую, раздѣтую даму въ соблазнительномъ освѣщеніи. Обнаженныя формы изображены немногими, но сочными штрихами,-- это, конечно, вздоръ, но такого рода ошибки постоянно попадаются въ рецензіяхъ,-- штрихами, указывающими на старательное изученіе деталей. Мы предпочли бы, чтобы молодой художникъ перенесъ свой визитъ къ означенной дамѣ на болѣе удобный, скажемъ лучше -- болѣе поздній часъ..."
   -- И что тебѣ за охота осквернять языкъ такими гадостями?-- сердито перебилъ его Фабриціусъ, разбирая пучокъ кистей на столикѣ возлѣ окна.
   -- Подумай хорошенько,-- сказалъ Вильхельмъ,-- можешь ты надѣть на нее что-нибудь?
   -- Ни одной ниточки!... Тогда въ ней не останется ни красоты, ни невинности.
   Больше они не возвращались къ этому разговору.
   Фабриціусъ усѣлся рисовать, а Вильхьельмъ сталъ ходить по мастерской, болтая о томъ и о семъ и разспрашивая пріятеля. Онъ осмотрѣлъ бѣглымъ взглядомъ всѣ новые этюды на стѣнахъ. Нѣкоторые изъ нихъ обнаруживали слѣды тщательной работы и заинтересовали его, между прочимъ, и подпасокъ Христіанъ, сидѣвшій верхомъ на полевомъ каткѣ, но эскизы коровъ, у большаго окна съ амбразурой, вызвали со стороны его, какъ спеціалиста по этой части, полное неодобреніе.
   -- Когда ты предпринимаешь экскурсіи въ высшую область творчества съ тѣмъ, чтобы представить тайны природы въ образѣ безсловесныхъ животныхъ,-- сказалъ онъ,-- ты долженъ, по крайней мѣрѣ, старательнѣе относиться къ дѣлу,-- и, прежде чѣмъ Фабриціусъ успѣлъ отвѣтить, онъ продолжалъ въ томъ же тонѣ:-- Послушай, ты ныньче ожидаешь къ себѣ дамъ?
   Фабриціусъ немного опѣшилъ и взглянулъ на пріятеля, смотрѣвшаго въ окно.
   -- Сколько мнѣ извѣстно, никого не жду,-- отвѣтилъ онъ.
   -- Видишь ли, тутъ на улицѣ остановилась коляска съ двумя элегантными дамами, и онѣ, очевидно, интересуются этимъ окномъ. Я долженъ замѣтить, какъ мнѣ это ни прискорбно, что врядъ ли я тому причиной... Онѣ хорошенькія.
   -- Пусти-ка меня,-- быстро сказалъ Фабриціусъ, подходя къ окну.
   Въ эту самую минуту одна изъ дамъ приподнялась въ коляскѣ и съ улыбкой кивнула головой. Фабриціусъ весь вспыхнулъ и поклонился ей въ отвѣтъ.
   -- Это Гертруда Кольбьёрнсенъ и фрэкенъ Тора,-- сказалъ онъ,-- мнѣ надо сойти къ нимъ.
   -- Онѣ и раньше здѣсь бывали?
   -- Нѣтъ, я не видалъ ихъ съ тѣхъ поръ, какъ уѣхалъ изъ Белинды. Онѣ, должно быть, недавно вернулись изъ деревни. Да гдѣ-жь къ чорту мой сюртукъ?-- Онъ сбросилъ съ себя блузу и бѣгалъ по мастерской въ одной жилеткѣ.
   -- Вотъ онъ,-- сказалъ Вильхьельмъ, снимая сюртукъ съ мѣднаго гвоздя.-- Да не торопись ты такъ, вѣдь, не сію же минуту онѣ уѣдутъ. Постой, надо тебя почистить. А какъ ты думаешь, войдутъ онѣ сюда?
   -- Конечно, нѣтъ. Онѣ, навѣрное, заѣхали, чтобы что-нибудь передать мнѣ. Не уходи, пока я не вернусь,-- сказалъ Фабриціусъ и вылетѣлъ изъ комнаты, но тотчасъ же возвратился за шляпой.
   -- На что тебѣ шляпа, коли ты голову потерялъ?-- крикнулъ ему вслѣдъ Вильхьельмъ и засмѣялся, услыхавъ, какъ Фабриціусъ кубаремъ спустился съ лѣстницы.
   Онъ сталъ наблюдать изъ окна за сценой, происходившей на улицѣ,-- рукопожатіями, улыбками, взаимными привѣтствіями, короткими объясненіями. Статный кучеръ на козлахъ и красивыя холеныя лошади тоже привлекли вниманіе живописца. Но вдругъ младшая изъ двухъ дамъ очутилась на подножкѣ и спрыгнула на землю, прежде чѣмъ Фабриціусъ успѣлъ подать ей руку, чтобъ помочь выйти изъ экипажа, ея спутница послѣдовала на нею, но болѣе чинно, и всѣ трое, пройдя въ калитку, направились въ дому черезъ маленькій палисадникъ; кучеръ проѣхалъ немного впередъ, чтобы повернуть лошадей. Вильхьельмъ услыхалъ на лѣстницѣ голоса и только что успѣлъ спрятать блузу Фабриціуса за ширмы, какъ звонкій женскій голосокъ громко прочелъ надпись на дверной дощечкѣ: "Артуръ Фабриціусъ".
   Дверь распахнулась, и Гертруда вошла, улыбаясь, въ комнату, кивнула мимоходомъ Вильхьельму и сейчасъ же обернулась, чтобы пойти на-встрѣчу Торѣ и Фабриціусу, которые шли немного позади, нея. Затѣмъ Фабриціусъ представилъ дамамъ своего друга, усадилъ ихъ на диванчикъ возлѣ окна, гдѣ высокія растенія въ горшкахъ, стоявшихъ на полу за диваномъ и по обѣ его стороны, а также и на подставкахъ, образовали вмѣстѣ съ развѣшенными на стѣнахъ старинными, отчасти выцвѣтшими матеріями, чрезвычайно живописный и уютный уголокъ. Фабриціусъ немного отодвинулъ мольбертъ отъ свѣта на середину комнаты, чтобы очистить мѣсто.
   -- Какъ у васъ мило здѣсь,-- сказала Гертруда, окидывая взоромъ комнату,-- и старомодная мебель, и задрапированныя стѣны! Такъ вотъ что значитъ мастерская художника! А ваша такая же изящная?-- спросила она Вильхьельма.
   Тотъ долженъ былъ признаться, что, къ сожалѣнію, его мастерская далеко не можетъ сравниться съ этой.
   Гертруда и Вильхьельмъ продолжали разговоръ, между тѣмъ какъ Фабриціусъ, въ легкомъ нервномъ возбужденіи, сидѣлъ рядомъ съ ними и бесѣдовалъ съ Торой. Всѣ говорили громко, перебивая другъ друга, такъ что слова сливались въ непонятный гулъ, и всѣ были очень веселы.
   -- Ахъ, и колокольчикъ виситъ надъ дверью, -- вскричала вдругъ Гертруда,-- это просто восхитительно! Какъ же онъ звонитъ, Фабриціусъ? Мнѣ такъ хотѣлось бы посмотрѣть!
   Фабриціусъ долженъ былъ выйти изъ комнаты и позвонить. Гертруда начала смѣяться и хлопать въ ладоши, забавляясь колокольчикомъ, какъ онъ, глупенькій, прыгалъ и дребезжалъ, потомъ крикнула: "Милости просимъ!" -- и Фабриціусъ вошелъ, раскланялся и спросилъ, дома ли господинъ Фабриціусъ?
   -- Нѣтъ, его нѣтъ дома, онъ на седьмомъ небѣ,-- сказала Гертруда,-- потому что двѣ дамы изъ деревни удостоили его своимъ посѣщеніемъ.
   Много было смѣху и по поводу этого, и по поводу многаго другаго. Гертруда представляла себѣ ужасъ тетушки Розаліи, когда она узнаетъ, что позволили себѣ ея дѣвочки, не спросившись ея.
   -- Папа только поворчитъ,-- объявила она,-- и скажетъ, что это ничего не значитъ, и что мы не замедлимъ пригласить къ себѣ этого господина Фабриціуса.-- Взглядъ ея остановился и на секунду какъ бы повисъ въ воздухѣ, такъ что Фабриціусъ поймалъ его. Потомъ она обернулась къ его пріятелю.-- Вы тоже должны пріѣхать, г. Вильхьельмъ, вѣдь, вы согласны, не правда ли?-- спросила она, опершись на локоть и нагнувшись къ Вильхьельму, который не могъ противустать обаянію ея взора, и низко поклонился.-- Завтра вы обѣдаете въ Торбанѣ. Это рѣшено.
   Къ сожалѣнію, нельзя было прислать за ними лошадей; они должны отправиться на пароходѣ или по желѣзной дорогѣ, но назадъ ихъ, во всякомъ случаѣ, доставятъ въ экипажѣ.
   Между тѣмъ, Тора встала съ дивана и подошла къ мольберту, который Фабриціусъ поставилъ въ самое выгодное для картины освѣщеніе. Гертруда послѣдовала за Торой, и какъ только взоръ ея упалъ на картину, она схватила подругу за руку и воскликнула:
   -- Тора, вѣдь, это зеленая комната въ Белиндѣ!
   Подруга, немного отодвинувшись, отстранила какъ бы случайно ея руку.
   -- Трудно было бы ошибиться насчетъ этого,-- сказала она, и ея слова прозвучали не совсѣмъ дружелюбно.
   -- Но молодая дѣвушка?...-- сказала Гертруда, обращаясь къ Фабриціусу.-- Зачѣмъ вы запрятали въ свою комнату эту молодую дѣвушку?
   -- Что-жь мнѣ было дѣлать? Не могъ же я нарисовать самого себя,-- сказалъ онъ и поклонился съ радостнымъ видомъ художника, замѣчающаго, что его произведеніе имѣетъ успѣхъ.
   Гертруда снова обернулась къ картинѣ.
   -- Ну, что за прелестная дѣвушка!-- сказала она и вдругъ умолкла. Она задумалась, яркій румянецъ медленно залилъ ея щеки. И все время, пока другіе обсуждали картину, она оставалась безмолвна.
   Торѣ хотѣлось знать, о чемъ думаетъ эта молодая дѣвушка у окна.
   -- Просто о томъ, я полагаю,-- сказалъ Фабриціусъ,-- что воздухъ такъ ароматенъ и что такъ хорошо въ саду.
   -- Но развѣ этого достаточно?
   -- А развѣ нѣтъ?
   -- Мнѣ кажется, что всякая картина должна быть болѣе содержательной. Обыкновенная молодая дѣвушка, отворяющая окно поутру, когда она еще не успѣла одѣться... Неужели дѣйствительно стоитъ рисовать это? Развѣ не лучше было бьь изобразить ее несчастной или ожидающей кого-нибудь?.
   -- Фрэкенъ, еслибъ вы только знали, какъ вы терзаете лучшія чувства живописца!-- сказалъ Вильхьельмъ и сталъ впереди Фабриціуса, хотѣвшаго было отвѣтить Торѣ.-- Что же дѣлать такому горемыкѣ, какъ я, со всѣми моими коровами и овцами, если эта молодая дѣвушка не художественное произведеніе? Немного мыслей найдете вы въ головѣ у моихъ бѣдныхъ жвачныхъ друзей, а, между тѣмъ, они, все-таки, могутъ быть очень милы собой. Притомъ же, эта дѣвушка вовсе не такъ заурядна, какъ вы думаете, посмотрите-ка на нее, она прехорошенькая.
   -- Да, вѣдь, она стоить спиной къ намъ.
   -- Да, но у нея красивая спина, а поза...
   -- Я хочу, чтобъ она была несчастна.
   -- Подождите, фрэкенъ, съ годами она, можетъ быть, и сдѣлается несчастной.
   Тора бросила на живописца удивленный взглядъ и лѣвая бровь ея слегка поднялась.
   -- Вѣдь, все содержаніе этой картины заключается въ томъ,-- продолжалъ Вильхьельмъ, не дѣлая попытокъ встрѣтиться глазами съ Торой,-- что эта дѣвушка заинтересовываетъ такъ, какъ она есть, и приковываетъ къ себѣ вниманіе.
   -- Еслибъ вы помѣстили сюда мужчину,-- сказала Тора, взглянувъ на Фабриціуса,-- вы непремѣнно поставили бы передъ нимъ какую-нибудь цѣль.
   -- Да, но, вѣдь, это совсѣмъ другое дѣло,-- поспѣшно отвѣтилъ Фабриціусъ,-- мужчина становится интереснымъ лишь съ той минуты, какъ онъ проявилъ въ чемъ-нибудь свою энергію... онъ могъ бы быть, напримѣръ, заключеннымъ, выглядывающимъ изъ окна тюрьмы.
   -- Вотъ видите, вотъ ваша настоящая мысль. Значитъ, эта дѣвушка, все-таки, о чемъ-нибудь думаетъ.
   -- А мнѣ такъ очень нравится, что она ни о чемъ не думаетъ,-- сказала Гертруда и немножко удивилась и обидѣлась, когда всѣ другіе начали смѣяться, правда, съ совсѣмъ разными оттѣнками въ голосѣ.
   Снова поднялись разговоры о разнообразнѣйшихъ вещахъ и немного погодя дамы уѣхали. Сцена прощанія была такъ же сердечна, какъ и сцена встрѣчи, но тонъ незамѣтно сдѣлался серьезнѣе. Фабриціусъ былъ всецѣло поглощенъ Гертрудой, и когда она въ дверяхъ мастерской и потомъ еще разъ, усаживаясь въ коляску, глубоко-глубока заглянула ему въ глаза и подала ему руку, очевидно, нисколько не спѣша положить конецъ своему довѣрчивому вторженію въ его владѣнія, онъ внутренно весь дрожалъ, какъ бы отъ скрытой лихорадки, и въ душѣ его безшумно пѣнилось незримое море. Среди безпрерывнаго круговорота большія волны поднимались со дна его на дневной свѣтъ, расплывались и смѣнялись новыми, и съ каждою разбивающеюся волной сердце молодого человѣка трепетало отъ счастья.
   Когда они остались одни, Вильхьельмъ далъ самый похвальный отзывъ о дамахъ. По его мнѣнію, онѣ, дѣйствительно, были не похожи на всѣхъ другихъ.
   -- Маленькая фрекенъ Гертруда угадала, что ты ее изобразилъ на картинѣ,-- сказалъ онъ.
   -- Ты думаешь?
   -- Въ этомъ не можетъ быть никакого сомнѣнія.
   Вильхьельмъ немного помолчалъ, Фабриціусъ тоже не заговаривалъ.
   -- Замѣтилъ ты,-- началъ опять Вильхьельмъ,-- что я, вѣдь, былъ правъ? Дамская логика напоминаетъ зайцевъ, скачущихъ по полю. Какъ это ловко было доказано, что дѣвушка на картинѣ, все-таки, о чемъ-нибудь думаетъ.
   Друзья обѣдали въ этотъ день вмѣстѣ въ ресторанѣ и Вильхьельму пришлось услышать не мало оживленныхъ разсказовъ о Белиндѣ, въ которыхъ, однако, не встрѣчалось тѣхъ интимныхъ сообщеній, какія были въ письмахъ. Фабриціусъ старался выставить въ нѣсколько смягченной формѣ живой интересъ, съ которымъ онъ относился къ предмету повѣствованія. Вечеръ они закончили въ театрѣ.
   На слѣдующій день въ мастерскую Фабриціуса явился съ визитомъ негоціантъ, статскій совѣтникъ Кольбьёрнсенъ, а вслѣдъ затѣмъ и на долю Вильхьельма выпала та же честь.
   -- Человѣкъ съ тактомъ,-- сказалъ Вильхьельмъ Фабриціусу, когда они сошлись немного позднѣе, чтобъ вмѣстѣ ѣхать въ Торбэкъ,-- онъ, конечно, нашелъ, что его дочка поступила вчера черезъ-чуръ смѣло. Я, по правдѣ сказать, совсѣмъ было упустилъ изъ вида, что визитъ этихъ дамъ былъ отступленіемъ отъ правилъ. Ну, да, вѣдь, коляска сгладила неловкость ситуаціи... Посмотрѣли бы мы, какъ онѣ пришли бы пѣшкомъ!
   Фабриціусъ не особенно интересовался изслѣдованіемъ этого вопроса. Вчерашній визитъ показался имъ обоимъ натуральнымъ, чего-жь тутъ еще толковать?
   Онъ былъ въ превосходномъ настроеніи; статскій совѣтникъ купилъ у него картину и даже предложилъ ему такую цѣну, какой онъ самъ и не назначилъ бы, и при всей своей несловоохотливости почтенный господинъ далъ ему ясно почувствовать извѣстное доброжелательство.
   -- У меня есть картины въ моемъ городскомъ домѣ, вотъ вы тѣ посмотрите, между ними есть и хорошія. А эту я подарю своей дочери, когда мы переѣдемъ съ дачи; она подходитъ къ комнатѣ молодой дѣвушки.
   При этихъ словахъ у Фабриціуса совсѣмъ духъ захватило.
   Теперь, на палубѣ парохода, онъ былъ такъ веселъ, что привелъ въ изумленіе даже своего друга, знавшаго его въ самый необузданный періодъ его жизни.
   -- Четыреста талеровъ сдѣлали свое дѣло,-- ворчалъ сквозь зубы Вильхьельмъ.-- Поди жь ты, не прельстился, вѣдь, этотъ чудакъ-меценатъ съ косматыми бровями моими славными, пушистыми лисичками. Впрочемъ, это понятно, онѣ, вѣдь, ему не родня.
   -- Оставь меня въ покоѣ,-- сказалъ Фабриціусъ, покраснѣвъ до ушей.
   

XI.

   День прошелъ пріятно и весело и Фабриціусъ съ Вильхьельмомъ, раскинувшись въ покойной коляскѣ статскаго совѣтника, возвращались по морскому берегу въ Копенгагенъ. Луна освѣщала Зундъ и множество дачъ, по большей части уже надѣвшихъ на себя зимнюю одежду и наглухо заколоченныхъ ставнями. Въ воздухѣ пахло влажными, облетѣвшими листьями, усыпавшими дорогу и слабо мелькавшими среди бѣлаго луннаго свѣта, а съ моря дулъ въ лицо ѣхавшимъ легкій вѣтерокъ, принося съ собой свѣжій, горьковатый запахъ морской травы.
   -- Ты спишь?-- спросилъ вдругъ Вильхьельмъ, когда они миновали тѣнь, которую отбрасывалъ на землю рядъ трепещущихъ осинъ.
   -- Нѣтъ, не сплю,-- отвѣтилъ Фабриціусъ и на половину приподнялся въ экипажѣ, озираясь вокругъ, точно его внезапно пробудили отъ сна,-- я любуюсь луннымъ освѣщеніемъ. Какой чудный видъ!
   Мысли его были не тамъ, гдѣ онъ находился. Онѣ обрѣтались въ Торбекѣ, и въ душѣ его не оставалось ни слѣда той веселости, которую въ семейномъ кругу Кольбьёрнсеновъ онъ старался выдержать до конца. На дачѣ статскаго совѣтника былъ и адвокатъ.
   Вскорѣ послѣ обѣда Гертруда увлекла Фабриціуса въ амбразуру окна и поспѣшила разсказать ему, что наканунѣ она получила строгій выговоръ за посѣщеніе его мастерской, сначала отъ тетки, а потомъ и отъ Феддерсена, когда онъ пріѣхалъ къ обѣду. Она насмѣхалась надъ женихомъ, разговаривая съ Фабриціусомъ самымъ интимнымъ и таинственнымъ образомъ, точно школьница, повѣствующая объ учителѣ. Это очень шло къ ней, несмотря на всю нелѣпость положенія; это была еще лишняя черта, указывавшая на несообразность ея помолвки. Послѣ этой маленькой сцены Фабриціусъ особенно живо почувствовалъ, какъ въ душѣ его поднимается горькая печаль, грозя совсѣмъ заглушить веселость, но до самой послѣдней минуты приличія не позволяли ему отдаться вполнѣ своему истинному настроенію.
   Но что же это было такое, это новое, что проглядывало сегодня во всемъ существѣ Гертруды? Ему казалось, что она сдѣлалась какъ то мягче, женственнѣе. Начинала ли она угадывать, что въ чувствахъ, которыя онъ питалъ къ ней, было гораздо болѣе надежное убѣжище, нежели въ открытомъ подѣ, гдѣ она наудачу бродила съ адвокатомъ, укрываясь отъ порывовъ вѣтра подъ кривыми кустарниками, начинала ли она стремиться къ этому пріюту? Поняла ли она, что онъ хотѣлъ сказать своею молоденькою дѣвушкой на картинѣ? Что это она сама, прелестная и робкая,-- она, которую чудная свѣжесть жизни манить на волю изъ душныхъ стѣнъ чинной условности? Знаетъ ли она теперь, что онъ стоитъ подъ окномъ въ саду и ждетъ ее и хочетъ указать ей путь? Испытываетъ ли она желаніе стать рядомъ съ нимъ и пойти съ нимъ рука объ руку все впередъ и впередъ, пока вечернее солнце не напомнитъ имъ о наступленіи ночи и о томъ, что имъ пора отдохнуть? Что то въ глазахъ Гертруды заставило его повѣрить этому; вѣдь, ея взоры соткали тонкую, какъ шелковинку, связь между нимъ и ею. Но насколько прочна эта связь? Предвѣщаетъ ли она нѣчто большее, чѣмъ обманчивыя, мимолетныя желанія и тому подобныя неуловимыя вещи? Развѣ не шла она за самодовольнымъ смѣхомъ адвоката, точно лань, послушно идущая на встрѣчу аркану, рѣзкій свистъ котораго оглашаетъ воздухъ?
   Вѣдь, присутствіе этого человѣка не было ей ненавистно и даже не было ей непріятно.
   Когда подали экипажъ, и они должны были уѣзжать, то отправился только онъ, да Вильхьельмъ, адвокатъ остался, для него была приготовлена комната. Значитъ, Гертруда пойдетъ гулять и любоваться лунною ночью вдвоемъ съ Феддерсеномъ, и это послѣ прощальнаго взгляда, которымъ она подарила его!... Гдѣ же истинная основа въ натурѣ этой дѣвушки?
   -- Такъ если ты не спишь и луна не представляется тебѣ черезъ-чуръ пріятною собесѣдницей, то, можетъ быть, ты послушаешь, что я скажу тебѣ? Я нахожу, что фрэкенъ Халлагеръ интересная личность... въ самомъ дѣлѣ.
   -- Конечно, я вполнѣ согласенъ съ тобою.
   -- Ты могъ бы выказать побольше оживленія. Я думаю, что лучше будетъ снова предоставить тебя лунѣ.
   -- Да ну, что такое? Разсказывай, я, вѣдь, слушаю, что ты говоришь.
   -- Мнѣ пришла мысль разсказать тебѣ, что она говорила про тебя; она питаетъ къ тебѣ большое расположеніе.
   -- Я весь превратился въ слухъ,-- сказалъ съ улыбкой Фабриціусъ и покинулъ свою полулежачую позу.
   -- Только она находитъ, что ты сантименталенъ.
   -- Что это за вздоръ?
   -- "Сантименталенъ", говорю я. Посылки у нея неправильны, какъ у всѣхъ женщинъ, но за то заключеніе можетъ оказаться очень вѣрнымъ.
   -- Осмѣлюсь спросить тебя, ты изъ этого отзыва и вывелъ, что она расположена во мнѣ?
   -- Нѣтъ, не изъ него, а изъ того, что она его высказала. Я предупредилъ ее, что передамъ тебѣ все, что она скажетъ. Она возразила, что никакъ мнѣ этого не позволитъ, и послѣ того у насъ завязался очень подробный разговоръ именно о тебѣ.
   -- Когда же это было?
   -- Пока вы всѣ до одури трещали въ гостиной о вещахъ, въ которыхъ ничего не смыслите, въ особенности этотъ идіотъ изъ Лондона, господинъ Эмиль, который производилъ такое впечатлѣніе, будто онъ укралъ деньги, чтобы купить свой замѣчательный жилетъ. Единственнымъ разумнымъ существомъ между вами была фру Винге. Славная она женщина, точно мягкая мшистая почва. Ну-съ, такъ пока все это происходило, мы съ фрэкенъ Торой удалились въ кабинетъ и составили избранную часть компаніи. Тебѣ, должно быть, сильно икалось, потому что ты былъ предметомъ нашихъ разсужденій.
   -- Можно узнать, на чемъ она основываетъ свое мнѣніе о моей сантиментальности?
   -- Вѣдь, я уже сказалъ тебѣ, что посылки ея никуда не годятся.
   -- Дѣло въ томъ, что ты написалъ молодую дѣвушку, а не богатыря, который точитъ мечъ.
   -- А, вотъ оно что! Значитъ, картина ей дѣйствительно не нравится?
   -- Не особенно, надо полагать. Впрочемъ, она глубже изслѣдовала вопросъ. Она перебрала всѣ твои сюжеты и нашла, что стыдно такому талантливому художнику, какъ ты, не ставить себѣ болѣе крупныхъ задачъ. Я спросилъ ее, видѣла ли она твою знаменитую конкурсную картину съ девятью ногами у пяти человѣкъ?
   -- Фу! Мефистофель!
   -- Вовсе нѣтъ. Она была совсѣмъ озадачена и никакъ не могла понять, какъ же произошла такая плачевная ошибка. Я сказалъ ей въ утѣшеніе, что изъ девяти ногъ, оказавшихся налицо, семь по меньшей мѣрѣ были дѣйствительно превосходныя ноги. Когда я разсказалъ ей, что у меня есть эскизъ этой картины, она захотѣла взглянуть на него. Завтра она пріѣдетъ ко мнѣ въ мастерскую. Какая жалость, что ты сжегъ картину; пожалуй, ей пришла бы охота купить ее.
   -- Такъ она пріѣдетъ къ тебѣ?
   -- Да, но ты не долженъ этого знать.
   -- Одна?
   -- По всей вѣроятности, а то, можетъ быть, и фрекенъ Гертруда окажетъ мнѣ эту честь.
   -- На нее не разсчитывай,-- сказалъ Фабриціусъ.
   -- Ба, вѣдь ей, насколько я понялъ, строго-на строго запретили такіе выѣзды; обыкновенно это еще больше подзадориваетъ.
   Фабриціусу больно было сознавать, что хотя упреки тетки и адвоката и раздосадовали Гертруду, какъ лишенные всякаго основанія, но, тѣмъ не менѣе, воля этихъ двухъ лицъ была для нея закономъ. Въ ея словахъ не слышалось ни малѣйшаго намека на то, что она намѣрена поступать впередъ по своему собственному усмотрѣнію.
   -- Она не пріѣдетъ,-- сказалъ онъ самъ себѣ,-- а если и пріѣдетъ, то ее будутъ мучить укоры совѣсти.
   -- И такъ, я жду завтра фрэкенъ Халлагеръ. Мнѣ хочется показать ей также жеребца мавританской крови, пусть она поѣздитъ на немъ. Вотъ бы никогда не пришло мнѣ въ голову изобразить ее въ рощицѣ съ нѣжными голубками въ рукахъ! На конѣ, въ темной амазонкѣ, среди солдатъ, стоящихъ на окопахъ,-- вотъ какъ бы я ее написалъ!
   Фабриціусъ пристально взглянулъ на своего друга.
   -- Въ самомъ дѣлѣ?-- спросилъ онъ.
   Вильхьельмъ утвердительно кивнулъ головой.
   -- Ныньче вечеромъ я долго съ ней разговаривалъ. Въ ней есть сила воли. У насъ зашла рѣчь о томъ, что опасно расписывать молодой дѣвушкѣ, какъ жизнь прекрасна. Она сказала, что и сама вѣритъ теперь въ красоту ея,-- и при этомъ въ глазахъ ея забѣгали огоньки,-- но какая ей отъ этого польза? Она прикована къ одному мѣсту и не можетъ чувствовать, какъ мужчина, что она живетъ, а не прозябаетъ. Она ничего не можетъ сдѣлать своими руками и завидуетъ намъ, художникамъ. Я спросилъ ее, развѣ воспитаніе столькихъ дѣтей въ Белиндѣ не представляется ей достойною задачей? Она отнеслась къ этому осторожно и немного погодя произнесла слѣдующія слова, прелестныя въ устахъ молодой дѣвушки: "Еслибъ это были мои дѣти, моя жизнь, конечно, не казалась бы мнѣ бѣдной". Вотъ бы отличная жена тебѣ!
   -- Я не собираюсь жениться.
   Друзья продолжали нѣкоторое время молча развивать занимавшія ихъ мысли: Фабриціусъ -- подъ тяжелымъ гнетомъ, весьма похожимъ на настроеніе, овладѣвшее имъ въ послѣдніе дни его пребыванія въ Белиндѣ, а Вильхьельмъ -- разрабатывая съ спокойнымъ наслажденіемъ образъ молодой дѣвушки, запечатлѣвшійся въ немъ послѣ вечерней бесѣды въ кабинетѣ.
   -- Замѣчательная память у этихъ дамъ,-- началъ онъ опять,-- онѣ помнятъ все, что говорилъ тотъ или другой, и даже знаютъ, по какому поводу такое-то слово было сказано. Я готовъ пари держать, что ты не знаешь и десятой доли того, что онѣ помнятъ съ лѣта. У тебя сохранилось только одно впечатлѣніе, впечатлѣніе влюбленности...
   -- Слушай, дай мнѣ сказать тебѣ разъ навсегда,-- раздраженнымъ тономъ перебилъ его Фабриціусъ,-- ты долженъ сжечь мои лѣтнія письма. Ты все возвращаешься въ той дребедени, которая тамъ написана. Я нарисовалъ молодую дѣвушку, выглядывающую изъ окна, стало быть, я сантименталенъ, больше обо мнѣ сказать нечего.
   -- Ну, ну, не сердись, вѣдь, я защищалъ тебя передъ фрекенъ Халлагеръ. Впрочемъ, она очень сокрушается о твоей судьбѣ. Ее заботитъ отсутствіе у тебя религіознаго чувства. Если жизнь обманетъ тебя, и ты сдѣлаешься несчастливъ, гдѣ-жь тебѣ тогда искать утѣшенія? Ты приготовился къ тому, что тебя ожидаетъ одно только благополучіе.
   -- Однако, до какихъ глубокихъ вопросовъ вы договорились!
   -- Да, конечно, и даже до слишкомъ глубокихъ; ваша болтовня въ гостиной была совсѣмъ не подходящимъ акомпаниментомъ для нашей бесѣды.
   -- Но что же ты сказалъ насчетъ этого моего недостатка?
   -- Я думаю, что отнесся къ дѣлу весьма разсудительно: я процитировалъ тебя самого, повторилъ то, что ты сказалъ годъ тому назадъ Шмидту. Ты помнишь?
   -- Извини, пожалуйста, я ничего такъ скоро не забываю, какъ то, что самъ говорилъ. Развѣ я разсуждалъ съ Шмидтомъ объ этихъ вещахъ?
   -- Это было въ тотъ вечеръ, когда онъ купилъ фонарь у пирожницы, а ты на Старомъ рынкѣ произнесъ спичъ передъ извощиками на тему объ ихъ счастливомъ положеніи въ обществѣ.
   -- Да, я смутно припоминаю что-то въ этомъ родѣ, но, вѣдь, я говорилъ тогда ужаснѣйшую чепуху.
   -- Всего забавнѣе, твое міросозерцаніе заставило ее забыть всякія щепетильности и она спросила: "Неужели вы о такихъ вещахъ разсуждаете, когда собираетесь покутить?" Я сказалъ, что ты, дѣйствительно, гораздъ на это, но что мы стараемся за то удерживать бесѣду какъ можно ближе къ краямъ кубка. Но она нашла, что это стремленіе лучше бы бросить. Да, кстати, вѣдь, мы выйдемъ въ Шарлоттенлундѣ?
   -- Зачѣмъ это?
   -- Развѣ Гаммеръ не былъ у тебя и не звалъ съ собою? Всѣ наши изъ Нюбодера {Нюбодеръ -- кварталъ Копенгагена, гдѣ матросы, состоящіе на коронной службѣ, пользуются даровыми помѣщеніями, и гдѣ поэтому часто поселяются, для изученія народныхъ типовъ, датскіе художники и писатели. Примѣч. перевод.} были сегодня въ охотничьемъ паркѣ, смотрѣли охоту на оленей, и если благородныя животныя не забодали ихъ до смерти, то теперь они сидятъ въ одномъ изъ кабинетовъ ресторана, возглашая прощальные тосты въ честь зеленаго лѣса.
   -- Нѣтъ, я не отправлюсь.
   -- И обѣ сестрицы изъ Ордрупа обѣщали придти туда послѣ обѣда. Колченогому кузену приказано прислать приглашеніе въ театръ, а это дастъ возможность повеселиться на свободѣ. Дювека настойчиво спрашивала, пріѣдешь ли ты.
   -- Да, я знаю... я не отправлюсь.
   -- Изъ-за Вельбома?
   -- Понимай, какъ хочешь.
   -- Бѣдная Дювека! Твоя любовь и твои крупныя плечи должны сказать "прости" не одному только зеленому лѣсу!
   -- Я не видалъ ея съ весны, съ тѣхъ поръ, какъ уѣхалъ тогда,-- ворчливо проговорилъ Фабриціусъ.
   Вскорѣ послѣ того пріятели подъѣхали къ Шарлоттенлунду, гдѣ Вильхьельмъ вышелъ изъ экипажа. Фабриціусъ съ легкою ироніей пожелалъ ему удовольствія, попросилъ его взять на свое попеченіе Дювеку и затѣмъ направился дальше, къ своей квартирѣ, размышляя о всевозможныхъ вещахъ, только не о пирушкѣ, гдѣ прощались съ зеленымъ лѣсомъ.
   На дачѣ статскаго совѣтника разошлись въ этотъ день довольно рано. Женихъ съ невѣстой не пошли въ садъ любоваться луной. Гертруда убѣжала къ фру Винге, занимавшей одну изъ запасныхъ комнатъ, и уютно расположилась на скамеечкѣ у ногъ докторши. Голову она откинула на колѣни подруги. Возлѣ нихъ на столикѣ горѣла лампа, бросавшая красновато-желтый свѣтъ на головку молодой дѣвушки и приподнятое вверхъ лицо. Фру Винге скрестила руки подъ подбородкомъ Гертруды и часто наклонялась надъ нею, чтобы заглянуть въ каріе глазки, смотрѣвшіе на нее изъ-подъ тонко-очерченныхъ бровей. Когда Гертруда говорила о чемъ-нибудь, особенно ее интересовавшемъ, она приподнималась немного, и, положивъ руку на колѣни фру Винге, устремляла взоры на нее, потомъ медленно повертывалась и снова принимала свою спокойную позу. И тогда руки молодой женщины, скользнувъ по нѣжнымъ щечкамъ Гертруды, соединялись опять подъ ея подбородкомъ. Разговоръ между обѣими пріятельницами почти не прекращался.
   -- Но, такимъ образомъ, выходитъ, дитя, что ты влюблена въ Фабриціуса, а вовсе не въ своего жениха,-- сказала фру Винге.
   -- Очень можетъ быть, Эмма, но, вѣдь, я въ этомъ не виновата! Зачѣмъ Феддерсенъ такой скучный? А посмотрѣла бы ты на него, когда онъ на меня сердится! Онъ становится похожъ на женщину, такъ онъ тогда страдаетъ! Я очень скоро умѣю мириться съ нимъ, но мнѣ кажется, что онъ совсѣмъ не видитъ, что я стараюсь приноравливаться къ нему, или что я сдѣлалась умнѣе съ тѣхъ поръ, какъ его узнала. А, вѣдь, это истинная правда.
   -- О комъ ты говоришь?
   -- О Фабриціусѣ, конечно... Неужели ты думаешь, что о Феддерсенѣ?-- Она разсмѣялась.-- Нѣтъ, отъ него у меня ни на чуточку ума не прибавилось.
   -- Его зовутъ "Артуръ", -- снова заговорила она.-- Что за гадкое имя! И какъ это могло людямъ придти въ голову назвать его такъ? Въ сущности, у него только ротъ красивый... да еще руки. Это видно, когда онъ рисуетъ, онѣ такъ мило двигаются тогда. Разъ онъ нарисовалъ каррикатуру съ насъ всѣхъ, когда мы въ ужаснѣйшій вихрь свозили сѣно; но рисунокъ остался у Торы. Я тамъ похожа на курицу, которую уноситъ вѣтеръ.
   -- Вѣдь, Фабриціусъ, кажется, очень расположенъ къ Торѣ?
   -- Да... больше, чѣмъ ко мнѣ... я хочу сказать... впрочемъ, не знаю... Онъ, право, могъ бы отдать предпочтеніе мнѣ, вѣдь, я же гораздо больше расположена къ нему, чѣмъ Тора.-- Гертруда говорила не совсѣмъ искренно. Они была увѣрена, что Фабриціусъ больше любитъ ее, и эта увѣренность возникла въ ней въ ту самую секунду, какъ она узнала себя въ молодой дѣвушкѣ, нарисованной художникомъ; это-то чувство и было источникомъ ея радостнаго и мягкаго настроенія.
   Она знала, что все можетъ разсказать Эммѣ, только одно обстоятельство должно остаться въ душѣ ея завѣтною, блаженною тайной, о которой она никому и никогда не дастъ ни малѣйшаго намека, что молодая дѣвушка на картинѣ Фабриціуса есть никто другой, какъ она сама. При всей своей непритворной ребячливости, Гертруда, все-таки, понимала, что она дитя, и что однимъ какимъ-нибудь словомъ она можетъ лишить себя итого благополучія. Еслибъ она сказала, что Фабриціусъ написалъ ее по памяти, всѣ состроили бы несносную мину, которая была ей такъ хорошо знакома, а сама она покраснѣла бы до корня волосъ, и надо же было ему въ самомъ дѣлѣ нарисовать ее съ голыми ногами! А потому она зажмуривала глазки и устремлялась впередъ по узкой тропинкѣ, ея собственный образъ манилъ ее туда, и никогда еще, кажется, не была она такъ счастлива, какъ среди этого странствованія. Это нисколько не мѣшало ей разсказывать Эммѣ обо всемъ на свѣтѣ; но то, что она передавала ей, все это были повѣствованія о Белиндѣ, старыя воспоминанія, тоже, конечно, пріятныя, но самыя новыя, самыя чудныя впечатлѣнія вчерашняго и нынѣшняго дня она обходила молчаніемъ.
   Эмма слушала Гертруду, какъ пташку, которая беззаботно щебечетъ. Многое изъ того, что она говорила, въ устахъ всякой другой молодой дѣвушки показалось бы ей подозрительнымъ, но такъ какъ съ ней говорила Гертруда, то не слѣдовало придавать ея словамъ болѣе широкое значеніе, чѣмъ какое они допускали. Удивленіе, испытанное ею, когда въ Ютландіи она узнала о помолвкѣ Гертруды, конечно, нисколько не убавилось теперь, когда ей пришлось увидать невѣсту рядомъ съ женихонъ и сдѣлаться повѣренной Гертруды. Но, между тѣмъ, помолвка безъ серьезной взаимной склонности была бы до того нелѣпа въ данномъ случаѣ, что ея удивленіе представлялось ей недостаткомъ пониманія съ ея же стороны, и то, что она говорила Гертрудѣ, не выходило за предѣлы дружески-шутливаго тона, который она невольно принимала всякій разъ, какъ видѣла предъ собой каріе глазки своей юной пріятельницы.
   -- Скажи мнѣ только одно, Гертруда,-- обратилась она къ ней въ концѣ бесѣды, -- говорила ты съ другими о своихъ чувствахъ къ Фабриціусу такъ, какъ говоришь о нихъ со мной?
   -- Нѣтъ...-- нерѣшительно протянула Гертруда.
   -- И ты не думаешь, что твое расположеніе къ этому... этому симпатичному художнику можетъ быть въ ущербъ твоему жениху?
   -- Нѣтъ,-- быстро отвѣтила Гертруда уже гораздо болѣе твердымъ голосомъ.-- Феддерсенъ, вѣдь, совсѣмъ другое дѣло...
   "Да,-- думала Эмма,-- такой отвѣтъ; повидимому, не предвѣщаетъ ничего добраго, но если тутъ что-нибудь и неладно, то, вѣдь, достаточно умныхъ людей вокругъ, чтобы взять это на себя. И, прежде всего, Феддерсенъ. Объясненіе, котораго онъ самъ бы добился отъ Гертруды, конечно, должно было имѣть гораздо больше вѣса, чѣмъ чьи бы то ни было рѣчи. Видѣть опасность тамъ, гдѣ наиболѣе заинтересованныя лица остаются спокойны, едва ли благоразумно и, можетъ быть, даже грѣшно относительно молодой дѣвушки",-- и она наклонилась и поцѣловала Гертруду въ лобъ.
   Во время своего недолгаго гощенія въ Торбекѣ фру Винге не имѣла случая часто видѣть вмѣстѣ молодыхъ людей и уѣхала подъ, прежнимъ впечатлѣніемъ, что Гертруда очаровательное дитя и что ей суждено безпечно и прихотливо порхать по жизненному пути.
   

XII.

   -- Что ныньче идетъ въ театрѣ?-- спросилъ однажды утромъ статскій совѣтникъ у сестры приблизительно черезъ мѣсяцъ послѣ того, какъ оба художника въ первый разъ обѣдали въ Торбанѣ. Онъ стоялъ въ столовой своего копенгагенскаго дома у большой голландской печки съ колонками и горѣвшими, какъ жаръ, мѣдными отдушниками и смотрѣлъ на тетушку Розалію, сидѣвшую въ креслѣ съ высокою спинкой у столика съ газетами и погрузившуюся въ чтеніе утреннихъ листковъ, легкій тонъ которыхъ, по обыкновенію, забавлялъ, и, въ то же время, сердилъ ее. Статскій совѣтникъ ждалъ завтрака, не выказывая, однако, ни малѣйшаго признака нетерпѣнія.
   -- Моя счастливая звѣзда и Фаринелли,-- отвѣтила почтенная дама, переводя взоръ съ фельетона на столбцы третьей страницы.-- Послать за билетами?
   -- Я, право, не знаю; посмотримъ, что скажетъ Гертруда.
   -- Она, навѣрное, не откажется,-- отвѣтила тетушка Розали немножко рѣзкимъ тономъ.
   Потомъ она опять принялась за чтеніе. Но вдругъ бумага за шумѣла въ ея рукахъ, она сложила газету и отбросила ее съ та кимъ видомъ, какъ будто была недовольна ея содержаніемъ.
   -- Впрочемъ, бѣды не будетъ, если мы и не попадемъ ныньче въ театръ,-- сказала она нѣсколько небрежно, какъ всегда говорила въ тѣхъ случаяхъ, если ожидала встрѣтить противорѣчіе тамъ, гдѣ, по ея мнѣнію, противорѣчить не слѣдовало.-- Гертруд! будетъ полезно остаться дома и провести вечеръ спокойно. Послѣднее время она минуты не посидитъ на мѣстѣ, не имѣетъ возможности сосредоточиться. Я боюсь, что она и въ умѣ не держитъ, что скоро должна будетъ вступить въ новыя условія жизни, которыя потребуютъ отъ нея исполненія серьезныхъ обязанностей.
   -- Ты хочешь сказать, что у насъ стало черезъ-чуръ весело въ домѣ?
   -- Да.
   -- Я этого не нахожу,-- сказалъ статскій совѣтникъ. Онъ говорилъ медленно и дружелюбно, заложивъ руки за спину и высоко поднявъ густыя брови.-- Гертруда веселится у себя дома, это не можетъ ей повредить. Въ прошломъ году она выѣзжала чуть ли не каждый день. Я никогда еще не былъ такъ доволенъ ею; она начинаетъ развиваться.
   -- Да, еслибъ она развивалась въ надлежащемъ смыслѣ!
   -- Какъ это "въ надлежащемъ смыслѣ"?
   -- Еслибъ она научилась страху Божію и смиренію сердца...
   -- Уфъ!-- сказалъ статскій совѣтникъ, точно онъ обжегся, но сейчасъ же принялъ тонъ кроткой укоризны.-- Душа моя,-- сказалъ онъ,-- развѣ же ты сама не видишь, что твои слова неумѣстны? Къ чему молоденькой дѣвушкѣ весь этотъ "страхъ и трепетъ"? Вѣдь, это, право, странно представлять себѣ жизнь не иначе, какъ въ образѣ медленной смерти. Въ нашемъ жалкомъ земномъ существованіи, вѣдь, и раньше смерти происходятъ различныя событія. Твои мысли о жизни послѣ смерти, право же...
   -- Я вовсе не думала о смерти.
   -- Ну, такъ не мѣшай же дѣвочкѣ познакомиться немножко съ тою жизнью, изъ-подъ власти которой она все равно не уйдетъ. Ей еще такъ многому предстоитъ научиться.
   Ходъ мыслей статскаго совѣтника не былъ новъ для тетушки Розаліи, она отнеслась къ нему съ нѣкоторымъ чувствомъ превосходства и сказала довольно даже добродушно:
   -- Это твоя вѣчная idée fixe, Георгъ, но развѣ дѣвочка учится чему-нибудь за это время?
   -- О, да, несомнѣнно! Оба живописца внесли въ нашу домашнюю сферу цѣлый рой благородныхъ идей, которыя мало-по-малу овладѣли умомъ Гертруды. Эти молодые люди имѣютъ симпатичный взглядъ на вещи, и за послѣднее время она раскрыла свои глазки и начинаетъ улавливать внутреннюю связь между множествомъ предметовъ, мимо которыхъ проходила прежде почти безъ всякаго вниманія.
   -- Я могу только сказать, что, по-моему, во всемъ, за что ни принимается Гертруда, замѣтно съ нѣкоторыхъ поръ прискорбное отсутствіе серьезности.
   -- Какъ будто Гертруда раньше была серьезна! Никогда, моя милая! Но прислушайся къ ея смѣху: теперь онъ звучитъ осмысленнѣе, чѣмъ полгода тому назадъ. Что скажешь ты насчетъ прошлой зимы, когда ты ввела къ намъ въ домъ господина адвоката? Съумѣлъ онъ дать содержаніе смѣху Гертруды? Онъ смѣется ѣдко, молодую дѣвушку такой смѣхъ ничему не научитъ.
   -- Позвольте спросить, неужели, чтобы достигнуть развитія, молодая дѣвушка должна жить среди постояннаго смѣха?
   -- Должна и должна! Ничего она не должна! Можно среди непрерывнаго смѣха стать взрослымъ существомъ, можно и цѣною слезъ купить себѣ развитіе. Въ настоящее время жизнь Гертруды сплелась со смѣхомъ, и мы обязаны способствовать тому, чтобъ онъ носилъ самый благородный характеръ.
   -- И отбросить пока въ сторону всякія серьезныя мысли?
   -- Кто говоритъ это?-- поспѣшно отвѣтилъ статскій совѣтникъ и подошелъ совсѣмъ близко къ сестрѣ.-- Я слышу въ твоихъ словахъ намекъ на то, Розалія, -- продолжалъ онъ съ затаеннымъ раздраженіемъ, которое, однако, мало-по-малу улеглось,-- что гораздо важнѣе надѣть дѣвочкѣ на голову колпакъ, потому что такъ дѣлалось почти два тысячелѣтія, чѣмъ дать ей глаза, способные выдержать солнечный свѣтъ. Ты забываешь, что молнія скорѣе всего ослѣпляетъ тѣхъ, кто привыкъ къ темнотѣ. Меня немножко удивляетъ, что ты толкуешь о серьезности мнѣ, -- мнѣ, который весь этотъ годъ былъ болѣе, чѣмъ ты думаешь, озабоченъ судьбою Гертруды. Теперь мнѣ чудится, что я вижу предъ собой проблескъ свѣта, дай же мнѣ спокойно насладиться этою надеждой.
   Статскій совѣтникъ повернулся на каблукахъ и сталъ на прежнее мѣсто у печки.
   -- Серьезность!-- выпалилъ онъ черезъ нѣсколько минутъ изъ своего угла,-- знаешь ли ты, что эта серьезность ускользаетъ, какъ туманъ, отъ тебя и отъ Феддерсена? Вы читали о ней въ старинной книгѣ, но видѣли ли вы ее когда-нибудь воочію? Можете ли вы узнать ее, когда она вылетаетъ въ формѣ шутки изъ устъ молодой дѣвушки?-- Онъ оборвалъ рѣчь.-- Вотъ эта серьезность, вотъ она!-- сказалъ онъ, сдѣлавъ жесть рукой въ сторону Гертруды, которая, въ пальто и шляпѣ, входила въ эту минуту изъ большой комнаты, смежной съ передней. Она только что вернулась съ французскаго урока и шла, весело напѣвая французскую арію.
   -- Ты что-то сказалъ, папа?-- спросила она и перестала пѣть.
   -- Я сказалъ только, что мы заждались тебя къ завтраку.
   За столомъ чело статскаго совѣтника прояснилось, но что касается тревожныхъ мыслей тетушки Розаліи, то и Гертрудѣ не удалось разогнать ихъ своимъ разговоромъ: онѣ находили себѣ пищу въ той самой почвѣ, которая на старика дѣйствовала такимъ живительнымъ образомъ.
   Съ ея дѣвочкой произошла какая-то перемѣна, и причиной этой перемѣны было ничто иное, какъ частыя посѣщенія обоихъ живописцевъ,-- относительно этого братъ ея былъ совершенно правъ, но какъ разъ одна изъ его величайшихъ ошибокъ заключалась въ томъ, что онъ принялъ въ свой домашній кругъ этихъ молодыхъ людей. Ихъ манера обсуждать вещи, какъ ни казалась она съ виду забавной и невинной, была въ самомъ корнѣ своемъ предосудительна. Вѣдь, въ сущности, они ничего на свѣтѣ не признавали священнымъ, незыблемымъ и постояннымъ. Тетушка Розалія не вдругъ обратила на это вниманіе, а лишь тогда, когда ей сдѣлалось очевидно, что авторитетъ адвоката начинаетъ падать. Они обращались съ нимъ какъ съ ровней и заставляли Гертруду интересоваться рѣшительно всѣмъ, о чемъ ни заводили рѣчь, и въ чемъ адвокатъ, конечно, былъ не такъ свѣдущъ, какъ они, потому что ему приходилось думать о гораздо болѣе серьезныхъ вещахъ. И что другое, какъ не самые суетные вопросы, наполняло ихъ головы и до такой степени радовало ея брата? Вѣдь, всѣ они вращались вокругъ вещей, которыя сегодня есть, а завтра будутъ брошены въ печь. Если хорошенько приглядѣться къ тому, что написано на знамени ихъ художественнаго таланта, то тамъ не найдется ни одной мысли о высшихъ предметахъ, о Богѣ, о долгѣ,-- нѣтъ, надо правду сказать, современная молодежь покинула на свое же горе старинныя стези.
   Не подѣлиться своими опасеніями съ адвокатомъ тетушка Розалія сочла бы измѣной своему долгу. Что она предостерегала Гертруду, это само собою разумѣется, но теперь ея увѣщанія уже оказывались недостаточными. А, между тѣмъ, и въ Феддерсенѣ она не находила того, чего требовала. Онъ не хотѣлъ понять, какой собственно вредъ могло принести Гертрудѣ знакомство въ обоими художниками, и даже слегка обижался, когда почтенная дама вступала въ объясненія съ нимъ по этому поводу. Вѣдь, единственное средство уберечь Гертруду, это нѣжно и мягко указать ей на искушеніе, встрѣтившееся на ея пути, а затѣмъ возложить упованія на Господа Бога въ твердой вѣрѣ, что Онъ осѣнитъ неопытную дѣвушку своею десницей. Пытаясь удалить опасность сарказмами.
   Феддерсенъ можетъ только ухудшить зло. Вѣдь, здѣсь шла рѣчь не о томъ, кто былъ правъ въ отдѣльныхъ случаяхъ,-- нельзя отрицать, что часто казалось, будто право на сторонѣ молодыхъ людей, но дѣло было во всемъ томъ міросозерцаніи, которое они высказывали во всеуслышаніе. Неужели адвокатъ не столь глубоко вѣрующій человѣкъ, какимъ она его считала, или, можетъ быть, ему недостаетъ истинной деликатности чувствъ?
   Для адвоката было не совсѣмъ ясно, что собственно происходитъ. Слова тетушки Розаліи не произвели на него впечатлѣнія; она выдвигала не ту сторону дѣла, которую онъ могъ бы понять. Но художники сердили и раздражали его. Они умѣли преподносить свои наивныя воззрѣнія въ такой формѣ, что невольно привлекали къ себѣ вниманіе и, на основаніи скуднаго своего опыта, строили выводы, которые, какъ Феддерсенъ долженъ былъ сознаться, къ своей великой досадѣ, не всегда разлетались отъ малѣйшаго дуновенія. Они не давали ему говорить за столомъ его будущаго тестя, встрѣчая одобреніе со стороны статскаго совѣтника и Гертруды, и внушили молодой дѣвушкѣ смѣшную фантазію, будто она дѣйствительно способна обсудить что-нибудь самостоятельно. За послѣднее время она два раза потребовала объясненія самыхъ простыхъ пра вилъ общежитія, относительно которыхъ ни одному цивилизоваи нему человѣку и въ голову не пришло бы спрашивать объясненій. Непріятенъ былъ адвокату этотъ неожиданный поворотъ почти на концѣ свадьбы, но когда минуетъ срокъ помолвки, тогда, конечно, можно будетъ держать этихъ господъ на болѣе почтительномъ разстояніи, а вліянію уважаемаго тестя не трудно будетъ указать должные предѣлы. Фабриціусъ былъ, впрочемъ, славный малый, но самомнительному Вильхьельму адвокатъ съ радостью зажалъ бы ротъ. Что же касается серьезной нотаціи, которую тетушка Розалія совѣтовала ему прочитать Гертрудѣ, то, право, его должны уволить отъ этого; онъ сдѣлался женихомъ не для того, чтобы исполнять обязанность школьнаго учителя. Мелочи дамы могутъ уладить и между собою, именно тетушка Розалія удивительно ловка на это, онъ вполнѣ полагался на нее. Все это было лишь скрытый смыслъ, а не буква того, что онъ высказывалъ старой фрэкенъ Кольбьёрнсенъ. Феддерсенъ не хотѣлъ признаться ни ей, ни самому себѣ, что еслибъ онъ даже и желалъ поговорить настойчиво съ Гертрудой, то у него не хватило бы на это духу. Еще въ деревнѣ, а затѣмъ и позже онъ сталъ замѣчать въ ея манерѣ какую-то сдержанность, которой не понималъ, но которую до поры до времени старался обходить. Когда онъ достигнетъ пристани, тогда, въ качествѣ супруга и господина, будетъ вправѣ преподать женѣ всякія серьезныя наставленія, если въ нихъ окажется надобность, теперь же въ ситуаціи недоставало чего-то, на что ему можно было бы опереться. Феддерсенъ всю свою жизнь хлопоталъ о выгодной позиціи, какъ опорѣ для своихъ дѣйствій, и только нѣсколько преувеличенный взглядъ на ту важность, какую имѣетъ въ свѣтѣ побѣда, могъ ему дать самоувѣренность, нужную для того, чтобъ выступить смѣло и рѣшительно въ обществѣ. Въ его отношеніяхъ къ обоимъ художникамъ было то неудобство, что они не имѣли яснаго понятія о томъ, что значило быть адвокатомъ, и не выказывали особеннаго почтенія къ этому званію, вслѣдствіе чего фигура Феддерсена безспорно потускнѣла за послѣдніе мѣсяцы.
   Такимъ образомъ, въ кольбьёрнсеновскомъ домѣ было не мало темныхъ пятенъ въ эту осень 1863 года, но солнечный свѣтъ, бывшій причиной этихъ пятенъ, все-таки, проскальзывалъ и сквозь яахъ. Въ присутствіи живописцевъ большія комнаты оживлялись весельемъ и даже тетушка Розалія заражалась имъ и часто бывала вынуждена напоминать себѣ, что ея долгъ -- стоять на стражѣ возлѣ Гертруды; опасность не такъ-то легко было уловить. Она просовывала свою голову лишь тогда, когда разговоры умолкали и можно было въ тиши уединенія заняться подведеніемъ итога всему, что было сказано. Тетушка разсчитывала, что Гертруда не съумѣетъ сдѣлать особенно точныхъ выводовъ и, во всякомъ случаѣ, не захочетъ ихъ дѣлать. Ученіе, воспринятое съ дѣтства, несомнѣнно одержитъ верхъ надъ всѣмъ остальнымъ въ душѣ молодой дѣвушки. Однакожь, важныя событія въ государственной жизни должны были вскорѣ оттѣснить на задній планъ какъ тревоги тетушки Розаліи, такъ, повидимому, и всѣ другіе частные интересы, игравшіе роль въ семьѣ Кольбьёрнсеновъ.
   Воздухъ былъ сильно насыщенъ политикой, и статскій совѣтникъ, горячій націоналъ-либералъ, ввелъ и въ свой домъ политическій элементъ. Оба художника должны были волей-неволей приняться за чтеніе газетъ, и хотя они съ глазу на глазъ не мало подтрунивали другъ надъ другомъ по поводу внезапно пріобрѣтенныхъ ими обширныхъ политическихъ свѣдѣній, но не осмѣливались шутить на эту тему, когда бывали въ гостяхъ у статскаго совѣтника. Тамъ собирался кружокъ пожилыхъ мужчинъ, биржевиковъ и политическихъ дѣятелей, и тонъ бесѣды нерѣдко принималъ симпатичный полетъ, въ которомъ чувствовался живой интересъ ко всѣмъ прогрессивнымъ стремленіямъ въ общественныхъ дѣлахъ. Самымъ волнующимъ вопросомъ дня былъ великій вопросъ о конституціи; неожиданная кончина Фредерика VII, послѣдовавшая какъ разъ въ то время, когда проектъ конституціи получилъ, какъ предполагалось, благопріятный исходъ, и измѣнившіяся вслѣдъ затѣмъ отношенія въ Германіи подбавили еще жару въ политическія пренія. Въ нихъ закипѣла жизнь и страсть, въ особенности, когда Феддерсенъ, до тѣхъ поръ воздерживавшійся отъ участія въ политическихъ дебатахъ и лишь изрѣдка подстрекавшій спорившихъ умѣренною шуткой надъ національно-либеральными доктринами, вдругъ поднялъ флагъ абсолютизма и оказался настоящимъ реакціонеромъ. Между нимъ и его будущимъ тестемъ стали повторяться бурныя сцены, и адвокату снова пришлось сдѣлать попятное движеніе и пойти на мировую. Тѣмъ не менѣе, у старика Кольбьёрнсена сохранился замѣтный осадокъ горечи противъ жениха Гертруды.
   Таково было положеніе дѣлъ, когда начались призывы по случаю грозившей войны. Въ первыхъ числахъ декабря Фабриціусъ и Вильхьельмъ, состоявшіе поручиками въ резервѣ, получили приказъ присоединиться къ своимъ полкамъ, первый въ Орхузѣ, второй въ Ольборгѣ.
   Надѣвъ свои парадные мундиры, они явились съ прощальнымъ визитомъ въ Кольбьёрнсенамъ, сперва въ контору къ статскому совѣтнику, потомъ въ бель этажъ къ дамамъ. Вильхьельмъ былъ оживленъ и веселъ, какъ никогда, Фабриціусъ, наоборотъ, такъ серьезенъ, что боялся обнаружить свое настроеніе. Когда почтенный господинъ въ послѣдній разъ пожалъ ему руку, взглянулъ на него изъ-подъ густыхъ бровей и сказалъ: "Я надѣюсь, что вы будете часто писать намъ; если придется туго, прямо обратитесь ко мнѣ",-- Фабриціусъ не въ силахъ былъ отвѣтить и ограничился поклономъ; впрочемъ, ему показалось, что и статскій совѣтникъ съ трудомъ сдерживалъ свое волненіе.
   Въ бель-этажѣ визитъ былъ непродолжителенъ; мужчины старались придать шутливый тонъ разговору, у тетушки Розаліи слезы стояли въ глазахъ, Гертруда почти ничего не сказала. Когда гости раскланялись, Гертруда проводила ихъ въ переднюю.
   Вильхьельмъ, считавшій своимъ долгомъ до послѣдней минуты облегчать своему другу тягость прощанія, обернулся у открытой двери на лѣстницу съ какою-то шуткой на устахъ, но увидалъ возлѣ себя разстроенное лицо Фабриціуса, который такъ сердито шепнулъ ему на ухо: "Да иди же!" -- что поспѣшилъ удалиться безъ дальнѣйшихъ церемоній и впослѣдствіи всегда утверждалъ, что Фабриціусъ спустилъ его съ лѣстницы.
   Молодой человѣкъ обернулся къ Гертрудѣ и подавленное выраженіе исчезло съ его лица; онъ казался только взволнованнымъ и растроганнымъ.
   -- Я приду еще разъ ныньче вечеромъ, чтобы проститься съ вами,-- произнесъ онъ и протянулъ ей руку,-- Въ шесть часовъ или въ половинѣ седьмаго. Вы не поѣдете на серебряную свадьбу... вы обѣщаете мнѣ это?
   -- Да,-- сказала Гертруда, не отнимая у него руки. Она сказала бы "да" на все, чего бы онъ ни попросилъ.
   -- Такъ до свиданія, Гертруда.
   Онъ поднялъ ея руку и прижалъ къ груди.
   -- Скажите, вѣдь, я не ошибся?
   -- Нѣтъ,-- отвѣчала Гертруда и посмотрѣла на него своими карими глазками, въ которыхъ блистали слезы.
   -- Спасибо тебѣ, дорогая,-- сказалъ онъ и поцѣловалъ ея руку, потомъ выпустилъ ее и сталъ сходить съ лѣстницы.
   На первой площадкѣ онъ обернулся и кивнулъ на прощанье Гертрудѣ.
   -- До свиданія, моя радость!-- послышался его явственный шепотъ.
   Гертруда стояла, прислонившись въ косяку двери, и не двинулась съ мѣста, пока внизу за Фабриціусомъ не захлопнулась выходная дверь; потомъ медленно и неувѣренно, точно у нея кружишь голова, она направилась черезъ большую столовую, смежную съ ней гостиную и затѣмъ спальню тетушки Розаліи въ свою собственную комнату, сѣла на низенькій стулъ, сохранявшійся отъ временъ ея дѣтства, прижалась головкой къ стѣнѣ и, крѣпко стиснувъ руки, лежавшія у нея на колѣняхъ, просидѣла такъ около часа, пока ее не потревожила тетушка Розалія, пришедшая напомнить ей о новомъ платьѣ, которое она должна была надѣть по случаю серебряной свадьбы дяди Нильса и тети Маріанны.
   Только благодаря вмѣшательству отца, Гертрудѣ было позволено не ѣхать на этотъ праздникъ, несмотря на то, что она не была больна. Въ пять часовъ статскій совѣтникъ отправился съ сестрой на семейное торжество, и въ карманѣ своего жилета старикъ Кольбьёрнсенъ повезъ визитную карточку, гдѣ было написано карандашомъ: "Я никого не желаю видѣть сегодня вечеромъ. Я не больна". Эту визитную карточку, на которой стояло имя Гертруды, статскій совѣтникъ еще до обѣда передалъ ея жениху и при этомъ случаѣ выказалъ Феддерсену такую сердечность, какой тотъ давно уже не видалъ съ его стороны.
   Оставшись одна, Гертруда стала тревожно ходить взадъ ивпередъ по полутемнымъ комнатамъ. Только въ небольшомъ кабинетѣ, въ концѣ анфилады, была зажжена лампа, бросавшая сквозь портьеры слабый свѣтъ въ гостиную, да на потолокъ большой залы сквозь прозрачныя гардины падали косые лучи отъ газовыхъ фонарей, горѣвшихъ внизу, на площади. Часовая стрѣлка быстро приближалась къ шести; скоро долженъ былъ придти Фабриціусъ. Время почти остановилось, ждать было такъ страшно. Гертруда вдругъ почувствовала, что никогда, никогда еще въ своей жизни она ничего не ждала, и ей мгновенно пришли на память дѣйствующія лица въ разныхъ романахъ и комедіяхъ, тоже трепетно слѣдившія за ходомъ стрѣлокъ на циферблатѣ. Но эти люди не испытывали мучительной тревоги и страннаго, ощущенія, будто таинственная сила, обыкновенно поддерживавшая васъ, покидаетъ васъ капля за каплей. Только теперь вы чувствовали, что вы такое, только теперь, когда вами овладѣвала эта тревога, эта тоска. Когда же часы пробьютъ, наконецъ, шесть? Вдругъ въ кабинетѣ, а вслѣдъ затѣмъ и въ столовой раздался бой часовъ: шесть ударовъ. Гертруда съ благодарностью взглянула на маленькіе часики въ кабинетѣ, которые первые пробили шесть, и принудила себя спокойно усѣсться у лампы съ шитьемъ. Но прошло пять минутъ, и она вскочила и снова принялась бродить взадъ и впередъ по полутемнымъ комнатамъ, возвращаясь каждый разъ къ освѣщенному лампой уголку. Онъ все не идетъ! Что, если онъ вдругъ получитъ приказъ немедленно отправиться въ путь? Война могла вспыхнуть раньше, чѣмъ кто-либо успѣлъ узнать объ этомъ. Гертруда бросилась къ окну, чтобы посмотрѣть, не замѣтно ли какого-нибудь необычайнаго движенія среди людей, проходившихъ по улицѣ. Нѣтъ, они шли точь-въ-точь какъ всегда. Два господина остановились передъ домомъ, поговорили немного и разошлись. Экипажи проѣзжали такъ же беззаботно, какъ и прежде; казалось, ни у кого не было спѣшнаго дѣла. Но что, если войны совсѣмъ не будетъ? Вѣдь, насчетъ этого нельзя было ничего утверждать; Феддерсенъ думалъ, что можно избѣгнуть войны, если только датчане уступятъ. Такъ почему бы датчанамъ не уступить? Фабриціуса все нѣтъ. Навѣрное, за нимъ явился запыхавшійся солдатъ съ сумкой черезъ плечомъ синихъ рукавицахъ, съ краснымъ лицомъ, и онъ долженъ былъ встать изъ-за стола и сейчасъ же уѣхать... и не могъ зайти сначала къ ней. Значитъ, завтра она получитъ письмо.
   Гертруда сѣла и предалась отчаянію. Вдругъ позвонили. Прежде еще, чѣмъ замолкъ въ корридорѣ дребезжащій колокольчикъ, Гертруда уже очутилась въ передней и руками, которыя едва повиновались ей, отодвинула засовъ. Въ дверяхъ стоялъ Фабриціусъ. Съ громкимъ восклицаніемъ она схватила его руку, уцѣпилась за обшлагъ его шинели, быстро увлекла за собою черезъ переднюю въ полутемную залу и захлопнула дверь. Дверь изъ передней на лѣстницу осталась не запертой. Когда они вошли въ залу, Гертруда подняла руки, обвила ими шею Фабриціуса и, прежде чѣмъ онъ успѣлъ опомниться, поцѣловала его.
   -- Я думала, что ты не придешь,-- сказала она, крѣпко держась обѣими руками за широкій воротникъ его шинели.
   -- Какъ могъ бы я уѣхать, не повидавшись съ тобою, Гертруда?
   -- Ахъ, вѣдь, тебя могли бы потребовать.
   -- Нѣтъ, къ счастью, мнѣ дали отсрочку до завтра.
   Фабриціусъ стоялъ все на томъ же мѣстѣ и при слабомъ освѣщеніи смотрѣлъ восхищенными глазами на Гертруду. Онъ медленно положилъ обѣ руки на ея пальчики, покоившіеся, точно бѣлыя пятнышки, на его плечахъ, и сказалъ упавшимъ голосомъ:
   -- Мнѣ кажется, что я умру отъ радости.-- Онъ испытывалъ такое ощущеніе, будто тѣло его внезапно отдѣлилось отъ души.-- Я немножко усталъ, Гертруда, позволь мнѣ снять шинель и сѣсть возлѣ тебя. Я вижу, у тебя свѣтъ въ кабинетѣ.
   Онъ отошелъ на нѣсколько шаговъ, скинулъ шинель и хотѣлъ повѣсить ее въ передней. Тамъ ему попался на встрѣчу лакей Ларсъ, который, удивленно и подозрительно качая головой, только что собирался внимательно оглядѣть дверь на лѣстницу.
   -- Такъ это вы пришли, господинъ Фабриціусъ?-- вскричалъ старый слуга и поторопился принять шинель изъ рукъ молодого человѣка.-- Значитъ, вамъ отперла барышня?
   -- Да.
   -- Что-жь ты не называешь господина Фабриціуса господиномъ поручикомъ, Ларсъ?-- раздался голосъ Гертруды съ порога залы.-- Развѣ ты не видишь, что онъ въ муидирѣ?
   -- Да, какъ же, прошу прощенія... господинъ поручикъ,-- отвѣтилъ Ларсъ съ низкимъ поклономъ,-- но, вѣдь, это такъ непривычно, и потомъ я никакъ не могъ понять, какъ вы вошли. Вѣдь, барышня не приказывала...
   -- Да, Ларсъ, ты никого и не долженъ былъ впускать, кромѣ господина Фабриціуса,-- онъ завтра ѣдетъ на войну.
   -- Боже милостивый! развѣ война уже объявлена?-- съ испугомъ спросилъ Ларсъ.
   -- Пока еще нѣтъ, но мы все равно должны быть ласковы съ нимъ,-- сказала Гертруда и нѣжно взглянула на Фабриціуса, взявъ его подъ руку, чтобы провести черезъ темныя комнаты.
   -- Стой теперь у дверей, Ларсъ, слышишь? Я никого не желаю видѣть.
   И дверь между передней и залой затворилась.
   -- И такъ, Ларсъ первый узналъ отъ тебя, что ты меня любишь, Гертруда,-- сказалъ Фабриціусъ, когда они, тѣсно прижавшись другъ къ другу, направлялись въ освѣщенный кабинетъ.
   -- Онъ радъ будетъ видѣть меня твоею женой.
   -- А ты сама... ты не страшишься того, что сдѣлала?
   -- Нѣтъ... Я такъ неизъяснимо счастлива.
   Прошло около двухъ часовъ; Гертруда и Фабриціусъ все еще сидѣли въ кабинетѣ и разговаривали. Прежде и больше всего ихъ занимала исторія возникновенія и роста ихъ любви и блаженство настоящей минуты. Что они такъ скоро должны будутъ разстаться и что война можетъ нанести самый чувствительный ударъ ихъ молодому счастью, объ этомъ имъ некогда было думать. Говорилъ, конечно, больше Фабриціусъ. Онъ давно предугадывалъ то, что должно было случиться; его мысли какъ будто вылетали изъ темницы, въ которой такъ долго томились.
   Для Гертруды событіе имѣло всю таинственность новизны, ея любовь явилась безъ размышленій. Всѣ чувства, ощущенія и настроенія, предшествовавшія нынѣшнему дню, лежали почти позабытыя подъ необъятною, безмятежною дымкой, спустившеюся на ея прошлое въ то самое мгновеніе, какъ Фабриціусъ простился съ ней въ это утро. Съ той минуты она ощущала только, какъ великій, нераздѣльный фактъ, что она любитъ его. Теперь, поощряемая Фабриціусомъ, она стала дѣлать нежданныя открытія въ своей душѣ. Нашлось множество доказательствъ тому, что любовь ея -- могучій побѣгъ, давно уже взлелѣянный въ глубочайшихъ тайникахъ ея природы.
   -- Еслибъ я не думалъ этого, Гертруда, то не сидѣлъ бы здѣсь,-- сказалъ Фабриціусъ.-- Въ теченіе многихъ мѣсяцевъ моею единственною наукой было класть на золотые вѣсы всякое словечко, которое я слышалъ отъ тебя, всякое выраженіе, которое я улавливалъ на твоемъ лицѣ; я готовъ былъ умереть отъ горя, когда монета казалась мнѣ не чистымъ золотомъ.
   Гертруда склонила голову на его плечо.
   -- Навѣрное, часто бывали минуты, когда ты оставался недоволенъ мною?
   -- Скажи лучше, когда ты дѣлала меня несчастнымъ.
   -- Но вспомни, что только теперь я знаю, что люблю тебя. Это очень странно; но еслибъ кто меня спросилъ, я могла бы, конечно, сказать, что ты влюбленъ въ меня, но это все равно было бы для меня непонятно. Я чувствовала, что во всемъ мірѣ нѣтъ человѣка, котораго я знаю такъ хорошо, какъ тебя, но что я люблю тебя... Отчего люди такъ слѣпы, Артуръ?
   Много послѣдовало разсужденій по этому поводу и взорамъ Гертруды стали открываться все болѣе и болѣе свѣтлыя перспективы того міра гармоніи и красоты, который, правда, уже не былъ вполнѣ чуждъ ей, но въ которомъ она никогда не чувствовала себя такъ хорошо, такъ привольно, какъ теперь.
   Само собою разумѣется, что они много говорили о Феддероенѣ.
   Имъ обоимъ тяжела была мысль, что они должны причинить ему горе, но Гертруду это меньше тревожило.
   -- Онъ любитъ меня не такъ, какъ ты, Артуръ,-- сказала она, слегка зардѣвшись.-- Ты, прежде всего, стараешься проникнуть прямо въ мое сердце... ты точно какъ отгибаешь одинъ за другимъ каждый лепестокъ... онъ никогда не пытался этого дѣлать... Онъ окорѣе похожъ на всѣхъ другихъ кавалеровъ, говорившихъ мнѣ влюбленныя рѣчи... Ты мужчина, потому что увлекаешь меня за собою.
   Фабриціусъ поцѣловалъ ея руку въ благодарность за это опредѣленіе.
   -- Я скажу тебѣ только одно, Гертруда,-- промолвилъ онъ, понизивъ голосъ, такъ какъ въ столовой Ларсъ гремѣлъ серебромъ,-- я знаю, что моя любовь выше его любви. Еслибъ я не зналъ этого, "то не могъ бы быть такъ спокоенъ. Я охотно вѣрю, что чувство Феддерсена въ тебѣ можно назвать "любовью", но то, что онъ чувствуетъ, не внушаетъ мнѣ уваженія. Онъ обращается съ предметомъ своей любви такъ самоувѣренно, точно это добыча, на которую можно наброситься. О, дорогой мой другъ! Я колебался, я произносилъ самъ себѣ нескончаемые монологи, прежде чѣмъ рѣшиться отнять тебя у него. Я основалъ новый религіозный культъ, совершалъ жертвоприношенія, прежде чѣмъ счесть себя достойнымъ тебя.
   Позднѣе, въ связи съ этими мыслями, Фабриціусъ сказалъ Гертрудѣ:
   -- Я не думаю, чтобы Феддерсенъ особенно интересовался изученіемъ твоего ума и сердца; во мнѣ ты имѣешь болѣе благодарнаго ученика.
   И, такимъ образомъ, изъ словъ Фабриціуса сложился цѣлый пьедесталъ для Гертруды. Молодой дѣвушкѣ казалось, что ее поднимаютъ на этотъ пьедесталъ и возносятъ, какъ царицу, въ блаженную страну, куда ее манить, привѣтливо кивая вѣнчиками, хороводъ ароматныхъ цвѣтовъ, и все это величіе создавала для нея только любовь Артура.
   -- У меня нѣтъ такихъ прекрасныхъ мыслей, какъ ты думаешь.
   -- О, онѣ еще въ тысячу разъ прекраснѣе!
   -- Я ничего не знаю, только когда я говорю съ тобой...
   -- Потому-то ты и должна остаться возлѣ меня, тогда ты ихъ не забудешь. Прекрасныя мысли можетъ, вѣдь, всякій имѣть, дѣло только въ томъ, чтобъ онѣ не отлетали отъ насъ. Ничто такъ быстро не умерщвляетъ прекрасныя мысли, какъ несчастныя житейскія отношенія, а бракъ съ Феддерсеномъ былъ бы несчастнымъ для тебя. Вы не понимаете другъ друга. Между вами лежитъ пустыня, куда не можетъ проникнуть ни одно живое существо, хотя бы самый щалкій воробышекъ. Отъ тебя же во мнѣ простираются улыбающіеся луга, гдѣ стаи птицъ находятъ себѣ кормъ.
   

XIII.

   Часы показывали десять. Фабриціусъ только что ушелъ. Сцена прощанія вышла раздирательной, бурной, потрясающей. Гертруда сидѣла теперь одна въ кабинетѣ. Она не могла больше плакать Фабриціусъ сказалъ, что они разлучаются не надолго, что войны не будетъ совсѣмъ. Прощаніе исчезло изъ мыслей молодой дѣвушки, только присутствіе ея милаго осталось у нея въ памяти, она слышала его голосъ, чувствовала его поцѣлуй; никогда не думая она, что любовь есть нѣчто столь великое и священное.
   На площади раздались громкіе удары бича, ворота распахнулись съ глухимъ грохотомъ и во дворъ въѣхала карета. Гертруда вспомнила, что изъ Лондона была получена телеграмма на имя ея отца и что она положила ее на столъ, такъ какъ не хотѣла, чтоб Ларсъ взялъ ее съ собою, отправляясь встрѣчать экипажъ. Когда ея братъ Эмиль телеграфировалъ, это рѣдко предвѣщало что-нибудь хорошее. Она стала искать телеграмму, нашла ее на полу и стояла, держа ее въ рукѣ, когда въ комнату вошли ея отецъ и тетушка Розалія.
   -- Ну, добраго вечера, моя дѣвочка, что новаго?-- спросилъ статскій совѣтникъ, входя въ кабинетъ. Гертруда подала ему телеграмму, онъ прочелъ ее, круто повернулся и ушелъ въ свою комнату.
   Тетушка Розалія тихо опустилась на стулъ, сняла съ себя верхнее платье, велѣла его вынести и принялась разсказывать о праздникѣ. Она сидѣла спиной къ свѣту, а Гертруда стояла за ея стуломъ.
   -- Я слышала отъ Ларса,-- сказала тетушка Розалія, какъ бы въ видѣ продолженія къ своему отчету, -- что Фабриціусъ опять былъ здѣсь. Онъ приходилъ по какому-нибудь дѣлу?
   -- Нѣтъ, тетя...-- Гертруда вспыхнула горячимъ румянцемъ,-- то-есть, онъ хотѣлъ проститься со мной.
   -- Развѣ онъ не успѣлъ проститься утромъ?
   -- Нѣтъ... онъ простился... но не совсѣмъ...
   Господи, какъ трудно было ей говорить съ теткой о любви Фабриціуса! Навѣрное, въ ней кроется что-нибудь очень нехорошее, и, чтобъ приступить къ объясненію, надо было сперва точно спуститься съ облаковъ на землю...
   -- Мнѣ кажется, это немножко назойливо со стороны господина Фабриціуса, -- сказала тетушка Розалія, дѣлая удареніе на словѣ "господина".
   -- Тетя, онъ любитъ меня!
   Къ ней обернулось лицо, освѣщенное пламенемъ лампы. Гертруда всю свою жизнь не могла забыть это блѣдное лицо, на которомъ были написаны испугъ, удивленіе и негодованіе.
   -- Любитъ тебя? Ты говоришь удивительныя вещи...
   -- Онъ любитъ меня, и я люблю его... я не хочу выходить замужъ за Феддерсена.
   Лицо, смотрѣвшее на нее, точно окаменѣло; это было какое-то незнакомое, ужасное лицо. Вдругъ по нему пробѣжалъ трепетъ, и слезы выступили на глаза тетушки Розаліи.
   -- Милосердый Боже!-- воскликнула она, -- значитъ, грѣхъ, все-таки, вкрался въ твое сердце, дитя мое! Смирись, Гертруда, моли Господа о прощеніи!
   Почтенная дама встала съ своего мѣста. Слезы текли по ея щекамъ, руки она судорожно стиснула, поднявъ ихъ къ самому лицу, потомъ опустила ихъ и прижала къ груди.
   -- И это случилось съ тобою, мое безцѣнное дитя!... Но Господь помилуетъ и спасетъ тебя. Помолись вмѣстѣ со мной. Прильни къ моему сердцу, Гертруда! У Бога ты всегда найдешь спасеніе, какъ бы ни заблудились твои стопы.
   Тетушка Розалія раскрыла Гертрудѣ свои объятія.
   Молодая дѣвушка стояла, охваченная ужасомъ, и не послѣдовала приглашенію тетки успокоиться на ея груди. Что же такое она сдѣлала? Она любитъ Фабриціуса, такъ развѣ это такой большой грѣхъ? Она никогда не любила Феддерсена и то, что она обѣщала ему, было обѣщано тогда, когда она не имѣла ни малѣйшаго представленія о любви.
   -- Гертруда, -- сказала тетка съ такою скорбью въ голосѣ и на лицѣ, что она невольно проникла въ самую глубь сердца ея питомицы,-- такъ говоритъ лишь тотъ, кто хочетъ оправдать свой грѣхъ. Между тобой и Феддерсеномъ заключенъ вѣчный союзъ, и его невозможно нарушить. Богъ былъ среди васъ въ то мгновеніе, когда ты дала свое согласіе адвокату, и отечески простеръ надъ тобой Свою десницу для того, чтобы ты могла признать предъ алтаремъ и предъ самымъ лицомъ Его, что Онъ былъ въ твоемъ сердцѣ, когда ты давала свое слово. Бога нельзя обмануть; если ты теперь измѣнишь своему долгу, то навѣки поработишь себя грѣху.
   -- Это вовсе не грѣхъ, тетя... Я прежде и понятія не имѣла ю томъ, что хорошо и что дурно; только Фабриціусъ научилъ меня различать это.
   -- И ты такъ говоришь со мною, Гертруда?
   -- О, тетя, ты не знаешь его!
   -- Нѣтъ, дитя, я знаю его. Я тоже питаю расположеніе къ этому молодому человѣку, который готовится теперь положить свою жизнь за отчизну, но къ моему расположенію примѣшивается скорбь, потому что онъ принадлежитъ къ числу невѣрующихъ. но какъ нельзя сомнѣваться въ томъ, что и для него существуетъ милость Господня, то съ такою же увѣренностью можно сказать, что онъ обратится и на колѣняхъ будетъ молить Бога отпустить ему тѣ годы, которые онъ прожилъ въ грѣхѣ. И тяжкимъ гнетомъ будетъ лежать на немъ сознаніе, что онъ говорилъ о любви съ тобой... съ тобой... невѣстой другого.
   -- Онъ любитъ меня!
   -- Это не любовь!-- въ словахъ почтенной дамы былъ огонь, котораго Гертруда никогда раньше не знала.-- Въ любви обрѣтается Богъ, тамъ же, гдѣ нѣтъ Его, тамъ грѣхъ и смерть. Ты знаешь, Гертруда, что любовь, о которой Фабриціусъ говорилъ съ тобою, начинается словами измѣны, она построена на клятвопреступленіи и кончится погибелью. Развѣ можетъ онъ предстать предъ лицо Божіе и сказать, что любитъ тебя, развѣ можетъ ввести тебя въ домъ Всемогущаго Отца твоего? Какъ воръ подкрался онъ, когда никого не было близко, и хотѣлъ похитить ягненка изъ овчарни... Дитя, дитя, куда забрела ты въ своемъ невѣдѣніи?
   Гертруда плакала такъ горько, что слезы, казалось, готовы были разорвать ея сердце. Всѣ страшныя слова, предъ которыми она привыкла трепетать съ самаго дѣтства, были теперь направлены противъ нея. Она была грѣшница; то, что за нѣсколько минутъ передъ тѣмъ наполняло ея душу чудными видѣніями, это самое было грѣхомъ.
   -- Дитя, искушеніе оказалось сильнѣй, чѣмъ твоя вѣра, но тебѣ нечего отчаяваться. Господу извѣстенъ каждый твой шагъ. Онъ знаетъ, что твое раскаяніе превозможетъ надъ грѣхомъ,-- устреми свое сердце къ Нему...
   -- Я люблю только Фабриціуса и не могу любить никого другого, Богъ отлично знаетъ это!-- проговорила Гертруда, рыдая. Она опустилась на стулъ, въ уголкѣ комнаты, гдѣ стояла маленькая мраморная статуя на цоколѣ -- молодой фавнъ, державшій за уши кролика; казалось, онъ въ полномъ смущеніи смотрѣлъ на сцену, происходившую передъ нимъ.
   -- Такъ пусть же самъ Богъ будетъ мнѣ свидѣтелемъ, что то, что я скажу сейчасъ, я скажу съ цѣлью спасти твое дитя, Іоганна!-- воскликнула тетушка Розалія, вперивъ глаза въ потолокъ и поднявъ руки. Это восклицаніе и этотъ жестъ такъ поразили Гертруду, что слезы ея почти остановились.-- Да будетъ тебѣ извѣстно, мое дорогое, несчастное дитя, что тотъ самый грѣхъ, который опаляетъ твое сердце, былъ также грѣхомъ твоей матери, и она горько оплакивала его въ послѣдніе годы своего земнаго поприща. И въ ея невинную жизнь тоже съумѣлъ проникнуть молодой язычникъ, такой же привлекательный, какъ Фабриціусъ. Онъ отвратилъ ея душу отъ Бога и отъ твоего отца, такъ что она не была тѣмъ, чѣмъ должна быть добрая жена. На колѣняхъ, среди мукъ отчаянія, въ какія только грѣхъ можетъ ввергнуть человѣка, молила она о прощеніи. И отецъ твой простилъ ее передъ ея кончиной. Знай же, что изъ своей небесной обители она слѣдитъ за тобой въ эту минуту.
   Ударъ былъ жестокъ. Гертруда соскользнула на полъ, положила головку на стулъ и залилась слезами. Она должна была вытѣснить образъ Фабриціуса изъ своей души. Много потребовалось на это слезъ, много ушло на это времени, и тетушка Розалія была потрясена представившимся передъ нею олицетвореніемъ скорби. Она начала по-своему утѣшать дѣвушку, говоря ей, что кроткія очи Господни не покидаютъ тѣхъ, кто шествуетъ по Его стезѣ,-- ставъ возлѣ Феддерсена, вложивъ свою руку въ его, она исполнитъ то, что Богъ предназначилъ ей, и здѣсь обрѣтетъ она себѣ помилованіе и спасеніе.
   Наконецъ, Гертруда встала и прижалась къ груди тетки. Почувствовавъ въ своихъ объятіяхъ это измученное юное существо, старушка не могла долѣе удерживать бурныхъ потоковъ своего волненія въ намѣченныхъ для нихъ предѣлахъ: изъ ея устъ полились человѣчныя, теплыя рѣчи. Она заговорила о своей любви къ Гертрудѣ, о своихъ печаляхъ и тревогахъ, источникомъ которыхъ была все она же. Въ ея сердцѣ достаточно мѣста и для горя ея питомицы, вѣдь, вся задача ея жизни сводится только къ тому, чтобы любить свою дѣвочку и поддерживать ее, когда ея ноги скользятъ.
   Что-то похожее на слабую тѣнь утѣшенія проникло въ душу Гертруды, она поцѣловала тетку и сказала, что теперь ляжетъ спать.
   Былъ второй часъ ночи. Въ обширной столовой, черезъ которую должна была пройти Гертруда, горѣлъ только одинъ, и то убавленный, рожокъ у газовой люстры, а на стулѣ возлѣ буфета сидѣлъ Ларсъ, погруженный въ сонъ.
   Гертруда испугалась, натолкнувшись по дорогѣ на спящаго слугу.
   -- Ларсъ, что-жь ты не ложишься?-- сказала она, когда онъ поднялся со стула, и ей вспомнились слова Фабриціуса, что Ларсъ первый узналъ объ ихъ любви, онъ будетъ, вѣроятно, и послѣднимъ.
   -- Баринъ еще занимается,-- отвѣтилъ Ларсъ,-- онъ сказалъ мнѣ, чтобъ я не ложился, что, можетъ быть, я ему еще понадоблюсь.
   -- Ступай спать, дитя мое, я сама пойду теперь къ папѣ,-- вмѣшалась тетка, которая тоже вошла въ столовую и замѣтила колебаніе Гертруды.
   -- Это, навѣрное, телеграмма отъ Эмиля,-- сказала Гертруда теткѣ и направилась дальше, въ свою спальню. Ея глаза отяжелѣли, точно на нихъ лежалъ цѣлый пудъ свинцу, а въ груди чувствовалось смертельное утомленіе.
   Тетушка Розалія пошла въ комнату брата, но лишь много мѣсяцевъ спустя Гертруда узнала всю правду относительно бесѣды, которую они вели между собой въ эту ночь.
   Когда Гертруда проснулась на другой день среди смутныхъ сумерекъ зимняго утра, взоръ ея упалъ на письмо, лежавшее на столикѣ у ея постели. Она поспѣшно взяла его; это было письмо отъ ея отца, онъ писалъ ей:
   "Я стоялъ возлѣ твоей постели, дитя мое, ты спала такъ сладко, что я не рѣшился тебя разбудить. Я вынужденъ ѣхать въ Лондонъ: Эмиль надѣлалъ глупостей и надо ихъ исправить; я надѣюсь вернуться въ скоромъ времени, а покамѣстъ хоть ты не причиняй мнѣ горя. Твой отецъ Г. К.".
   При словѣ "горя" вчерашнія событія съ безпощадною отчетливостью воскресли предъ Гертрудой; она наклонилась впредъ, оперлась рукой и головкой на край столика и стала размышлять.
   Долго лежала она такъ, пока не застыла, наконецъ, отъ холода въ своемъ ночномъ костюмѣ, дрожь охватила ее, она встала съ постели и медленно пошла въ смежную, уже истопленную комнату, чтобы одѣться. Горя! Да, это горе, то, что случилось; къ ея бѣлой груди приложили раскаленное, шипящее клеймо, на клеймѣ стояло слово "грѣхъ"; ея мать носила на себѣ ту же печать. Теперь она знаетъ, что такое грѣхъ. Но развѣ могла она избѣгнуть его?
   Еслибъ статскій совѣтникъ могъ предвидѣть, какъ будутъ истолкованы его слова, онъ отдалъ бы руку на сожженіе, но ни за что не написалъ бы своей грустно-шутливой фразы. Онъ дѣйствительно имѣлъ въ виду намекнуть въ ней на визитъ Фабриціуса, но изъ уклончиваго отвѣта, который ему дала тетушка Розалія на его вопросъ, почему она такъ долго засидѣлась съ Гертрудой, онъ счелъ возможнымъ заключить, что еще не все приведено въ ясность, что его дочь еще колеблется. Этого факта онъ и хотѣлъ коснуться въ поощряющемъ для Гертруды смыслѣ и никакъ не думалъ, что слова его введутъ ее въ заблужденіе. Выразиться яснѣе онъ не могъ, такъ какъ этимъ, пожалуй, только повредилъ бы, притомъ же, у него съ сестрой былъ давнишній, формальный уговоръ, что въ этомъ дѣлѣ Гертруда должна быть совершенно свободна и повиноваться лишь голосу своего сердца. Однако, уже по дорогѣ въ Корсёръ предъ статскимъ совѣтникомъ отчетливо выступила мысль, наканунѣ лишь смутно рисовавшаяся ему, что сынъ, быть можетъ, разстроитъ его состояніе, и тогда его дочь не будетъ ужь богата. Леденящій холодъ пробѣжалъ по жиламъ старика: не будетъ ужь богата! А Фабриціусъ? Маленькій господинъ, кутаясь въ шубу и ежась въ уголкѣ купэ, думалъ о войнѣ, которой всѣ ожидали, о томъ, что она затруднить карьеру молодого художника, думалъ о своемъ собственномъ положеніи, которое вслѣдствіе войны тоже значительно ухудшится, о томъ, насколько приблизительно могъ его сынъ запутаться въ своихъ злосчастныхъ спекуляціяхъ, о томъ, что самъ "онъ уже не пользуется прежними силами и здоровьемъ и не можетъ упорнымъ трудомъ возмѣстить предстоящіе убытки. Мысли, его становились все печальнѣе и печальнѣе, и когда статскій совѣтникъ садился на кильскій пароходъ у вала въ Корсёрѣ, то находился почти въ такомъ же угнетенномъ состояніи духа, какое испытывала въ это время его дочь въ Копенгагенѣ.
   Феддерсенъ не замедлилъ явиться въ дамамъ. Утромъ, когда еще чуть брезжило, его разбудилъ звонокъ Ларса, принесшаго ему записку отъ статскаго совѣтника. Послѣдній долго раздумывалъ, прежде чѣмъ рѣшиться послать Ларса съ этою запиской, но, вѣдь, въ сущности, Феддерсенъ все еще оставался женихомъ его дочери и, притомъ, ему было такъ хорошо извѣстно положеніе его дѣлъ, а старикъ Кольбьёрнсенъ сильно нуждался въ его совѣтѣ. Феддерсенъ, такимъ образомъ, отправился на вокзалъ, переговорилъ съ будущимъ тестемъ и высказалъ свой взглядъ, клонившійся къ самому худшему, чего только можно было ожидать. Статскій совѣтникъ сказалъ ему, что Гертруда еще ничего не знаетъ, и адвокатъ никакъ не могъ понять ея глубокаго унынія. Тетушка Розалія сослалась на легкое нездоровье племянницы и на маленькую размолвку, происшедшую между ними наканунѣ, и Феддерсенъ на настаивалъ на дальнѣйшихъ подробностяхъ. Это было самое лучшее объясненіе визитной карточки, переданной ему на обѣдѣ статскимъ совѣтникомъ, а разспрашивать о причинѣ несогласія между обѣими дамами было бы излишне и, во всякомъ случаѣ, не сулило ничего пріятнаго. Онъ сердечно обошелся съ Гертрудой, что, впрочемъ, не разсѣяло ея печальнаго настроенія, и, наконецъ, ушелъ, сказавъ ей на прощанье нѣсколько ободряющихъ словъ. Вообще въ немъ проглядывало въ этотъ день что-то благодушное. Ситуація пришлась ему по вкусу, потому что вмѣстѣ съ ней росло и его значеніе, и его привѣтливость вполнѣ удалась ему. но какъ разъ эта привѣтливость и вызвала тотчасъ по уходѣ Феддерсена слезы на глаза его невѣсты.
   Тетушка Розалія сочла ихъ хорошимъ признакомъ и заговорила съ Гертрудой, какъ будто ничего не случилось. Она завела рѣчь о скатертяхъ для ея приданаго, и Гертруда невольно вспомнила, что вотъ уже цѣлый мѣсяцъ въ большой гладильной за кухней сидитъ блѣдная, болѣзненная бѣлошвейка и безъ счета вышиваетъ замысловатые "Г. Ф." на простыняхъ, наволокахъ и другомъ бѣльѣ,-- о томъ, что Феддерсена зовутъ Готфредомъ, а ее -- Гертрудой, и что сама она находила это очень удобнымъ. Ахъ, зачѣмъ не подумала она вчера о всѣхъ узахъ, соединявшихъ ее съ тѣмъ, чего нельзя было измѣнить?
   Какая-то вялость и физическая истома была замѣтна въ Гертрудѣ всѣ слѣдующіе дни, а настроеніе ея оставалось все такимъ же мягкимъ. Феддерсенъ, склонный видѣть симптомы анеміи почти во всемъ, что ему не нравилось въ Гертрудѣ, выразилъ желаніе, чтобъ она посовѣтовалась съ давнишнимъ врачомъ семьи, старымъ профессоромъ Левинъ; но прежде еще, чѣмъ, успѣла состояться эта консультація, Гертруда на третій день по отъѣздѣ Фабриціуса получила отъ него письмо.
   Тетушка Розалія сама вручила его племянницѣ.
   -- Ты понимаешь, моя дорогая дѣвочка, что оно должно остаться единственнымъ.-- Больше ничего не было сказано.
   Гертруда кивнула утвердительно, взяла письмо и ушла въ свою комнату.
   Это было восторженное посланіе, написанное по большей части съ дороги карандашомъ, на отдѣльныхъ клочкахъ бумаги, вырванныхъ изъ карманной книжки. Заключеніе представлялъ исписанный чернилами листъ бумаги, помѣченный Орхузомъ. Гертруда просидѣла нѣсколько часовъ надъ этимъ письмомъ; она была не въ силахъ оторваться отъ него. Вначалѣ ей трудно было освоиться съ почеркомъ, особенно неразборчивымъ на отдѣльныхъ листкахъ. Случалось порою, что слезы ударяли по бумагѣ,-- слова, написанныя карандашомъ, выступали тогда отчетливѣе, и слезы помогали ей понять то, что сперва она находила неяснымъ, бъ письмѣ, напримѣръ, стояло: "Гертруда, мнѣ кажется, что раньше я бродилъ, какъ безпечный рыболовъ, вдоль житейскаго потока и съ любопытствомъ слѣдилъ за возникновеніемъ всѣхъ сверкающихъ лучей прекраснаго, но что теперь все это миновало навсегда. Теперь я стою на колѣняхъ у берега, среди пышно разросшихся травъ и цвѣтовъ, и любуюсь до самозабвенія красотой каждой травки, каждаго цвѣтка; я знаю ея источникъ: нѣтъ ни одной былинки, которая не имѣла бы своей доли въ нашей любви", и т. д. Но Гертруда долго читала, вмѣсто "возникновеніе лучей прекраснаго", "прекращеніе капель прекраснаго", и думала, что хотя это и очень красиво, но не совсѣмъ понятно. Одно предложеніе она разобрала сразу: "Еслибъ мои мысли были не такъ ясны, моя воля не такъ тверда, то я сказалъ бы, что опьяненъ тобою, Гертруда; ты волнуешь мнѣ кровь, твой образъ такъ явственно сопутствуетъ мнѣ, какъ еслибъ ты дѣйствительно шла рядомъ со мною". Въ другомъ мѣстѣ онъ писалъ: "Знаешь ли, чѣмъ прекрасна любовь?-- тѣмъ, что она такое царственное чувство. Все другое въ сравненіи съ ней кажется мѣщанствомъ. Она поднимается, одинокая и беззаботная, изъ тайниковъ природы и спокойно устремляетъ взоръ на путь, простирающійся передъ ней, и едва ли подозрѣваетъ, что всѣ остальные мелкіе людишки толпятся въ ея свитѣ, чтобы вмѣстѣ съ ней пробираться на дорогу", но Гертруда, читая это, долго не могла схватить связь между отдѣльными словами и только нѣсколько влажныхъ пятнышекъ освѣтили ей ихъ смыслъ. Затѣмъ слезы полились изъ глазъ Гертруды и на часть письма, написанную чернилами. Фабриціусъ горевалъ о томъ, что Гертруда, вопреки ихъ уговору, не стояла у окна въ утро его отъѣзда. Ему казалось, что, вслѣдствіе этого, его выступленіе на широкую арену жизни не получило окончательной, торжественной санкціи и что онъ лишился дорогого воспоминанія, къ которому, какъ паукъ, могъ бы прикрѣпить одну изъ нитей могучей ткани любви, слѣдовавшей за нимъ повсюду, такъ что онъ на каждомъ пунктѣ могъ оглянуться назадъ и обозрѣть весь длинный путь. Но онъ просилъ ее не принимать слишкомъ близко къ сердцу его жалобъ; онъ могъ отличить, представить себѣ, какъ это случилось: думы о немъ не давали ей спать и, наконецъ, передъ самымъ утромъ усталость пересилила ее; вѣдь, почти тоже было и съ нимъ самимъ. Въ послѣднихъ строкахъ письма Фабриціусъ просилъ Гертруду сообщить ему всѣ подробности, касавшіяся расторженія ея помолвки. "Вѣрь мнѣ,-- писалъ онъ,-- я много думалъ о томъ, что это не легко досталось тебѣ".
   Впечатлѣніе, произведенное письмомъ, было подавляющее, но не мучительное въ томъ смыслѣ, въ какомъ Гертрудѣ до сихъ поръ было знакомо горе. Въ каждомъ словѣ заключалось, такъ сказать, утѣшеніе, каждое было точно маленькій плавучій плотъ, увлекавшій отъ нея ея печаль. Письмо говорило ей о невозвратныхъ ощущеніяхъ, рисовало ей миръ и счастье, которые она разъ испытала и никогда больше не будетъ знать, потому что это невозможно. Любовь Фабриціуса поднялась высоко надъ дѣйствительностью. Можетъ быть, и есть еще люди на свѣтѣ, понимающіе другъ друга и бесѣдующіе такъ, какъ она съ нимъ бесѣдовала когда-то, но она этимъ людямъ чужая. Она должна жить въ такомъ мѣстѣ, гдѣ не раздается никакихъ вопросовъ и гдѣ отвѣтъ подобенъ робкимъ водянымъ птицамъ, что ныряютъ по временамъ изъ-подъ своей стоячей воды. Въ письмѣ, драгоцѣнномъ письмѣ, былъ цѣлый сонмъ крылатыхъ существъ, которыхъ и она могла созерцать изъ-за своей ограды, только она не должна была слишкомъ долго прислушиваться къ ихъ пѣнію, чтобы не поддаться ихъ чарамъ, не сойти со своей стези и не впасть снова въ грѣхъ. Грѣхъ -- это та невѣдомая страна, гдѣ жилъ Фабриціусъ, гдѣ онъ стремился къ цѣли, которая не совсѣмъ ясна была Гертрудѣ и которой она должна была избѣгать.
   Всякій разъ, какъ молодая дѣвушка приходила къ этому выводу, новый и такой же жгучій потокъ слезъ выливался изъ ея глазъ, какъ когда она впервые изнемогла подъ гнетомъ отчаянія, только пароксизмъ длился теперь не такъ долго. Наконецъ, она встала, прошлась по комнатѣ, приложивъ руку ко лбу, и опять сѣла, чтобы снова предаться размышленіямъ. Но въ общемъ ея состояніе было теперь менѣе похоже на пожирающій недугъ. Передъ ней проносились картины ея горя, гдѣ обезсиленныя мысли ея находили возможность отдохнуть.
   Отвѣтъ Фабриціусу она написала передъ самымъ приходомъ Феддерсена. Въ немъ были только слѣдующія слова: "Никогда больше не пишите мнѣ,-- въ январѣ я выхожу замужъ за Феддерсена". Она вложила въ конвертъ свою фотографическую карточку, потому что Фабриціусъ просилъ ее объ этомъ въ письмѣ. Сначала она думала написать ему длинное письмо, но потомъ измѣнила свое намѣреніе,-- о чемъ бы стала писать она?
   Тетушкѣ Розаліи не пришлось увидать, что собственно отвѣтила Гертруда, но она узнала отъ нея, что отвѣтъ заключалъ въ себѣ не болѣе двухъ строкъ. Тогда почтенная дама просидѣла до поздней ночи за письмомъ къ Фабриціусу. Посланіе вышло чрезвычайно ласковое и, по мнѣнію старушки, должно было побудить молодого человѣка обратить вниманіе на свои недостатки и постараться исправиться.
   Оба письма были получены художникомъ черезъ очень долгій срокъ, когда онъ уже находился на пути къ югу. Въ теченіе всего этого перехода онъ съ каждой стоянки писалъ Гертрудѣ. Письма приходили по назначенію, но тетушка Розалія, не упоминая объ этомъ племянницѣ, собирала ихъ въ пакетъ, въ ожиданіи той минуты, когда ей можно будетъ отослать ихъ нераспечатанными отправителю, адресъ котораго былъ ей неизвѣстенъ.
   

XIV.

   Насталъ 1864 годъ. Въ нѣсколько зимнихъ дней завѣтнѣйшія мечты датской націи были безпощадно разбиты, но, внезапно пробужденная отъ сна, она продолжала обороняться даже и среди тѣхъ обстоятельствъ, которыя могла теперь видѣть трезвыми очами Еще оставалась одна надежда. Жестоко тѣснимая непріятелемъ, армія упорно дралась на Дуббёльской позиціи. Изъ военной квартиры въ Альсѣ Фабриціусъ писалъ Вильхьельму, произведенному послѣ дѣла при Санкельмаркѣ въ батальонные адъютанты и стоявшему теперь въ Фредериціи, что ему-то хорошо: у него есть подъ собой лошадь, есть настоящія дороги; попробовалъ бы онъ, каково мѣсить грязь по глинистой, вязкой почвѣ Дуббёля, каково проводить ночи на аванпостѣ въ траншеяхъ. Вильхьельмъ отвѣчалъ, что онъ съ удовольствіемъ готовъ уступить всякому, кто захочетъ, свою крѣпкоуздую лошадь; съ тѣхъ поръ, какъ онъ сдѣлался кавалеристомъ, австрійцы такъ усердно цѣлятся въ него, что онъ положительно мечтаетъ сдѣлаться опять не выше забора. Это письмо, какъ и всѣ другія письма, адресованныя Вильхьельмомъ въ Альсъ, кончались привѣтомъ "милымъ дамамъ", фру Винге и фрэкенъ Торѣ Халлагеръ.
   Докторъ Винге, бывшій прежде военнымъ врачомъ, при первыхъ же слухахъ о войнѣ сталъ хлопотать о переводѣ въ какой-нибудь изъ военныхъ госпиталей и получилъ мѣсто въ Сёндерборгѣ. Жена его послѣдовала за нимъ; вмѣстѣ съ ними поселилась и Тора. Еще до начала войны она обратилась къ фру Винге съ запросомъ, нельзя ли ей будетъ подготовиться къ занятіямъ въ лазаретѣ подъ руководствомъ ея и ея мужа, и какъ только раздался первый выстрѣлъ, она уѣхала въ Сёндерборгъ, несмотря на то, что докторъ Винге очень неохотно далъ согласіе на ея просьбу, а всѣ ея родные и друзья рѣшительно возставали противъ ея плана. Недѣли черезъ двѣ послѣ прибытія перваго транспорта раненыхъ въ лазаретъ, въ ясный морозный день, Винге отправился, вмѣстѣ со своими дамами, осмотрѣть Дуббёльскую позицію; они встрѣтили генерала въ сопровожденіи его штаба; генералъ остановился среди дороги и пожелалъ имѣть честь быть представленнымъ благодѣтельному женскому персоналу лазарета; младшіе офицеры съ любопытствомъ смотрѣли на нихъ со своихъ сѣделъ. Тора смѣшалась, но, вѣроятно, ни одна дама, замѣченная на придворномъ балѣ, не чувствовала себя до такой степени польщенною, какъ она въ эту минуту. Когда началась бомбардировка, домъ, гдѣ жили супруги Винге и Тора, былъ совсѣмъ разрушенъ; они нашли себѣ помѣщеніе на нѣсколько дней, въ теченіе которыхъ предполагалось очистить лазаретъ. Винге былъ того мнѣнія, что дамы слишкомъ полезны раненымъ, чтобъ оставаться здѣсь и подвергаться опасности; онъ получилъ комаидировку въ Аугустенборгъ, и дамы отправились туда вмѣстѣ съ нимъ.
   Бракосочетаніе Гертруды состоялось, согласно условію, поставленному ея отцомъ, только въ январѣ. Свадьба была скромная, присутствовали на ней только самые близкіе знакомые. Всѣ, кромѣ невѣсты, уже знали въ то время, что, вслѣдствіе банкротства сына, статскій совѣтникъ Кольбьёрнсенъ потерялъ самую крупную часть своего состоянія. Банкротство было соединено съ подлогами и обманами, и господина Эмиля отправили изъ Лондона въ Америку. Среди этихъ обстоятельствъ Феддерсенъ обнаружилъ удивительную смѣтливость и находчивость и, по мѣрѣ того, какъ скорбь о сынѣ все больше и больше гнула шею старика, по мѣрѣ того, какъ потери оказывались несравненно больше, чѣмъ онъ ожидалъ, и соотвѣтственно съ этимъ возростали услуги адвоката, мысль о томъ, что дочь его собирается расторгнуть свои обязательства къ Феддерсену, все меньше и меньше улыбалась ему. И когда въ одинъ прекрасный день статскій совѣтникъ узналъ, что съ самой исторіи съ Эмилемъ Фабриціусъ не подавалъ о себѣ вѣстей, то къ его разочарованію въ молодомъ художникѣ примѣшалось и чувство облегченія. Статскій совѣтникъ вернулся въ Копенгагенъ съ намѣреніемъ начать борьбу противъ любви Гертруды къ Фабриціусу, если это окажется нужнымъ. Но это было излишне,-- Гертруда, повидимому, нисколько не желала порвать съ женихомъ. Отцу, тѣмъ не менѣе, казалось, что подъ ея наружнымъ спокойствіемъ сквозила похороненная въ сердцѣ печаль, но, вѣдь, это было такъ натурально. Разочарованіе въ Фабриціусѣ должно было причинить ей гораздо больше страданія, чѣмъ ему. Онъ вооружился надеждой и, отбросивъ въ сторону всѣ прежнія сомнѣнія, радовался предстоявшей свадьбѣ. Теперь не время сохранять аристократически-осторожные взгляды, когда дѣло идетъ о будущемъ его дочери и объ ея счастьѣ.
   И такъ, свадебный вечеръ принесъ истинный душевный отдыхъ старику Кольбьёрнсену. На слѣдующее утро, несмотря на поздній зимній разсвѣтъ, онъ рано поднялся и въ восемь часовъ уже сидѣлъ за чайнымъ столомъ, оживленно разговаривая съ тетушкой Розаліей о вчерашнихъ событіяхъ. Чай еще не кончился, какъ въ комнату осторожно заглянула кухарка и доложила тетушкѣ Розаліи о приходѣ торговки овощами изъ Амагера {Амагеръ -- предмѣстье Копенгагена, снабжающее городъ овощами. Прим. перев.}. Почтенная дама, извинившись передъ братомъ, отправилась въ кухню.
   -- Да скажи, пожалуйста, этой женщинѣ,-- крикнулъ вслѣдъ статскій совѣтникъ,-- чтобъ она зашла къ нашимъ молодымъ: Гертрудѣ будетъ пріятно имѣть дѣло съ тою же зеленщицей, которая поставляетъ овощи въ нашемъ домѣ.
   Тетушка Розалія кивнула головой въ знакъ согласія, затворила дверь и пошла по длинному корридору тѣми тяжелыми, немного скрипучими шагами на низенькихъ каблукахъ, которые такъ хорошо были знакомы брату съ самаго начала ихъ совмѣстной жизни. Онъ мысленно послалъ сестрѣ дружескій привѣтъ и усѣлся поудобнѣе за чайнымъ столомъ, чтобы пробѣжать утреннія газеты.
   Между тѣмъ, старая фрэкенъ Кольбьёрнсенъ, покончивъ со своими покупками и добродушно поболтавъ съ торговкой о свадьбѣ Гертруды, пошла въ свою комнату. Когда она входила, кто-то, стоявшій у окна, обернулся къ ней. Она подумала, что это горничная, но вдругъ ей бросились въ глаза шляпа и зимнее пальто этой фигуры. Она остановилась, пораженная ужасомъ. Передъ ней была Гертруда.
   -- Дитя, зачѣмъ ты здѣсь?!-- вотъ все, что она нашлась сказать, и всплеснула руками.
   Гертруда простояла нѣсколько секундъ неподвижно, потомъ подошла къ теткѣ и робко прижалась къ ней, обвивъ одною рукой шею старушки и прильнувъ щекой къ ея щекѣ. Тетушка Розалія со страхомъ отступила назадъ: она почувствовала, что по щекѣ племянницы катятся слезы.
   -- Ради самого неба, Гертруда, зачѣмъ ты здѣсь? Какъ ты пришла?
   -- По черной лѣстницѣ.
   -- Но что же случилось?
   Гертруда остановилась у стола посреди комнаты и сдѣлала жестъ, говорившій о невыразимомъ страданіи. Она оперлась на полированную поверхность стола и при этомъ замѣтила, что одна рука ея еще въ перчаткѣ. Она начала снимать ее.
   -- Что же случилось?-- повторила въ испугѣ тетушка Розалія.
   Гертруда скинула и пальто.
   -- Я никогда больше не вернусь къ Феддерсену, -- сказала она, рыдая, и въ изнеможеніи опустилась на стулъ.
   -- Что это значитъ, Гертруда?!
   -- Я не пойду больше къ нему!
   -- Боже милосердый! Что это тебѣ пришло въ голову, дитя?
   -- Онъ оскорбилъ меня!-- Гертруда говорила съ отчаяніемъ въ голосѣ, но такимъ тономъ, какъ будто она уже слишкомъ много выстрадала, чтобы приходить теперь въ аффектъ.
   -- Но чѣмъ и какъ? Объясни же, дитя!
   Гертруда подняла глаза на тетку; одна ея рука лежала на столѣ, другая покоилась на колѣняхъ; взоръ ея былъ полонъ печали и укоризны.
   -- Это случилось, когда мы пріѣхали къ нему въ домъ.
   Рыданія Гертруды усилились и она начала разсказывать отрывистыми фразами. Тетушка Розалія слушала, судорожно ломая руки. Взглядъ ея былъ устремленъ на Гертруду и сердце ея переполнялось ужасомъ, къ которому примѣшивались разныя чувства: леденящее душу состраданіе и мысль о собственной отвѣтственности въ этомъ дѣлѣ все больше и больше овладѣвали ею.
   -- Онъ твой мужъ, Гертруда,-- пробовала она возражать, не зная, какъ успокоить ее.
   Кончилось тѣмъ, что тетушка Розалія поѣхала въ извощичьемъ экипажѣ за пасторомъ Функъ, вѣнчавшимъ наканунѣ Гертруду.
   Этотъ достойный служитель церкви болѣе часа пробесѣдовалъ съ Гертрудой. Говорилъ онъ тяжеловѣсно, такъ же, какъ и мыслилъ. Онъ распространялся насчетъ порядка, установленнаго Богомъ для нашей земной жизни, и насчетъ того, что мужчина есть глава женщины. Когда онъ умолкъ, на лбу и въ углахъ рта у него стояли капли пота. Гертруда была холодна, какъ трупъ.
   Одно только поняла она изъ длинной рѣчи пастора, что то, чему Феддерсенъ нанесъ оскорбленіе, здѣсь попиралось и уничтожалось въ конецъ. За ней не признавали права рѣшать свою собственную судьбу.
   Пасторъ всталъ и пригласилъ и Гертруду встать, затѣмъ благословилъ ее, положивъ ей на голову свою большую руку.
   -- И такъ, молодая женщина, я вторично освящаю твой брачный союзъ, дабы ты повиновалась Господу и была истинною супругой твоему мужу!-- торжественно провозгласилъ онъ. Потомъ, перейдя въ болѣе задушевный тонъ, онъ сказалъ:-- Идите съ Богомъ, милое дитя, и ничего не говорите своему мужу. Дайте только срокъ и тогда исчезнутъ всякіе поводы къ вашимъ огорченіямъ. Уповайте на милость Божію.
   Пока пасторъ бесѣдовалъ съ Гертрудой, тетушка Розалія находилась въ томительномъ ожиданіи. Надо было все привести въ окончанію и рѣшенію, пока статскій совѣтникъ еще не вышелъ въ общія комнаты къ завтраку, а Гертруда тоже должна была скорѣе вернуться домой, чтобы Феддерсенъ ничего не замѣтилъ.
   Все сдѣлалось такъ, какъ она желала. Гертруда во-время возвратилась въ свое новое жилище. Только прислуга въ обоихъ дамахъ перешептывалась о случившемся.
   Насталъ февраль мѣсяцъ и въ столицу начали приходить подавляющія извѣстія о несчастномъ ходѣ войны. Когда поднялся вопросъ о подпискѣ въ пользу раненыхъ, Гертруда узнала впервые, что отецъ ея не въ состояніи пожертвовать приличную сумму, и статскій совѣтникъ втайнѣ удивлялся, что дочь его приняла эту новость довольно равнодушно. Феддерсенъ въ свою очередь подумалъ вскользь о томъ, какъ странно, что Гертруда, повидимому, нисколько не озабочена мыслью, что она, такимъ образомъ, вступила въ домъ своего мужа безприданницей, -- она могла бы, кажется, остановить вниманіе на этомъ фактѣ. Но тогда, какъ у Феддерсена это было лишь мимолетное чувство, статскій совѣтнику никакъ не могъ отдѣлаться отъ своего впечатлѣнія. Мало-по-малу ему стало ясно, что Гертруда вообще не выказываетъ ни къ чему особеннаго интереса. Она усердно ходила въ церковь и на собраніе библейскихъ обществъ, она плакала первые дни по объявлени войны и послѣ отступленія датчанъ отъ Данневирке, но за всѣмъ тѣмъ ее можно было назвать безучастною къ тому, что поглощало мысли всѣхъ другихъ. Онъ понималъ, что это не натурально при томъ уровнѣ развитія, котораго Гертруда въ общемъ успѣла достигнуть, и, мучимый недоумѣніемъ, счелъ нужнымъ поговорить съ сестрой. Однакожъ, почтенная дама полагала, что онъ несправед:ливъ къ дочери, что она такая же любящая и сострадательная, какою была всегда, и ничуть не измѣнилась съ тѣхъ поръ, какъ Богу было угодно сдѣлать ее доброю женой. Оставшись одна, тетущка Розалія стала молить Господа, чтобъ Онъ укрѣпилъ ея вѣру и удалилъ отъ нея всякія сомнѣнія въ томъ, что усердное хожденіе Гертруды въ церковь есть добрый признакъ и что ея питомица обрѣла, наконецъ, истинное лѣкарство для своей больной души.
   Но пришло время, когда тетушка Розалія уже не могла долѣе бороться съ овладѣвавшимъ ею безпокойствомъ. Несмотря на горестную эпоху, которую Гертрудѣ, какъ и всѣмъ, приходилось переживать, она вдругъ стала проявлять страсть къ удовольствіямъ. Поводомъ къ этому послужило то обстоятельство, что два молодыхъ шлезвигца, изгнанныхъ изъ отечества нѣмцами, обратились къ Феддерсену, доводившемуся имъ дальнимъ родственникомъ, съ просьбою пріютить ихъ на время. Надо было оказать имъ широкое гостепріимство, и такъ какъ одинъ изъ нихъ былъ красивый молодой человѣкъ, отличный пѣвецъ и танцоръ, и такъ какъ ничего не стоило подобрать кружокъ молодыхъ и пожилыхъ дамъ и молодыхъ и не столь молодыхъ мужчинъ, которые ничего такъ не желали, какъ поразвлечься и забыть о тяжелыхъ временахъ, то салонные таланты красиваго шлезвигца сдѣлались вскорѣ предметомъ самой карательной эксплуатаціи въ хорошихъ буржуазныхъ домахъ, поздѣ того, какъ Феддерсены первые подали тому примѣръ. Гертруда безъ всякихъ усилій совершила переходъ къ этому псевдо-патріотическому веселью, которое Феддерсенъ, если ужь надо было выбирать меньшее изъ двухъ золъ, все-таки, предпочиталъ удовольствію представлять ее себѣ согбенною надъ молитвенникомъ то въ одной, то въ другой церкви. Адвокатъ былъ немножко склоненъ презирать своихъ ближнихъ. Во время войны онъ, наблюдая за событіями съ своего конторскаго стула, имѣлъ случай развить въ себѣ еще больше эту склонность, но она получила небывалый до того размѣръ, когда, нѣсколько вечеровъ сряду, ему пришлось слушать, какъ молодой шлезвигецъ распѣвалъ своимъ трогательнымъ голосомъ патріотическія пѣсни, и видѣть, какъ Гертруда, только недавно отложившая въ сторону молитвенникъ, весело крутилась послѣ ужина то съ молодымъ кузеномъ, то съ другими кавалерами. Адвокатъ съ радостью завербовалъ бы этихъ молодыхъ кюдей въ армію, все еще мерзнувшую въ Дуббёлѣ. Однакожь, онъ не обнаружилъ своего настроенія какимъ-нибудь обиднымъ образомъ. Онъ былъ, попрежнему, ласковъ съ Гертрудой, которая, какъ до нѣкоторой степени безотвѣтственное существо, должна была покоряться ему въ семеййой обстановкѣ, а затѣмъ въ общественной сферѣ могла пользоваться свободой, подобавшей женѣ адвоката Феддерсена.
   Тетушка Розалія попыталась сдѣлать нѣсколько робкихъ предостереженій адвокату,-- съ Гертрудой она больше не говорила о долгѣ: эти увѣщанія должны были исходить теперь изъ одного только источника,-- но въ отвѣть на ея предостереженія адвокатъ спросилъ ее, неужели она думаетъ, что онъ намѣренъ играть роль супруга-деспота?
   Такъ прошло нѣсколько мѣсяцевъ.
   -- Гертруду точитъ какое-то горе, -- съ грустью сказалъ однажды статскій совѣтникъ сестрѣ, когда они кончили свою одинокую трапезу.
   -- Гертруда очень тревожитъ меня,-- промолвила старушка, глубоко вздыхая.
   Они не стали вдаваться въ дальнѣйшія объясненія: они слишкомъ хорошо знали изъ опыта цѣлой жизни, какъ трудно имъ понять другъ друга, особенно въ тѣхъ случаяхъ, когда они говорили о томъ, что было для нихъ обоихъ важнѣе всего на свѣтѣ.
   Не задолго до паденія Дуббёля, когда въ Аугустенборгѣ было уже извѣстно, что бомбардировка приняла необыкновенно грозный характеръ, Винге разыскалъ Тору въ одной изъ комнатъ замка, превращенныхъ въ лазаретъ. Она только что собиралась переложить съ помощью лазаретнаго служителя на болѣе удобную постель одного раненаго артиллериста. Это былъ здоровенный деревенскій мясникъ, сильно пострадавшій отъ ранъ; теперь онъ чувствовалъ себя нѣсколько лучше и шутливо разговаривалъ съ Торой и докторомъ Винге, который тоже поспѣшилъ подсобить ей. Затѣмъ Винге и Тора вышли изъ комнаты въ корридоръ.
   -- Эмма не совсѣмъ здорова,-- сказалъ Винге,-- я уговорилъ ее пойти домой. Ей пришлось дѣлать перевязку раненому, довольно жестоко изувѣченному гранатой... офицеру... нашему знакомому... и это сильно разстроило ее, а то, вѣдь, обыкновенно она умѣетъ справляться съ своими нервами.
   -- Это Фабриціусъ?-- спокойно спросила Тора.-- Его полкъ выступилъ, кажется, вчера?
   -- Да, это онъ.
   -- Онъ раненъ на смерть?
   -- О, нѣтъ, но ему досталось-таки. Лѣвая лодыжка раздроблена, въ боку вырванъ кусокъ мяса и глубокій разрѣзъ на нижней сторонѣ плечевой кости. Кромѣ того, онъ серьезно контуженъ въ голову.
   -- Онъ переживетъ это?-- Тора оперлась на подоконникъ.
   -- Да, я надѣюсь. Черепъ не пробитъ, а осколки кости можно будетъ вынуть. Онъ былъ въ полномъ сознаніи. Но ему очень плохо пришлось при переноскѣ. Когда его подняли на носилки, то одному изъ солдатъ непріятельская пуля прострѣлила руку, и эти болваны уронили Фабриціуса въ вязкую траншею. У него былъ очень дурной видъ, когда его сняли съ фуры и сдали намъ.
   -- Вы мнѣ поручите его?
   -- Если вы чувствуете себя достаточно сильной для этого. Онъ требуетъ очень внимательнаго ухода. Разумѣется, вы не должны допускать къ нему никакихъ посѣтителей. Его денщикъ стоитъ за дверью и хнычетъ, да и другіе заходили узнать о немъ.
   Тора вернулась въ себѣ, дала различныя указанія лазаретному служителю и затѣмъ отправилась вмѣстѣ съ Винге въ маленькую комнату, которую Фабриціусъ занималъ одинъ. Когда они подошли къ его постели, онъ спалъ съ компрессами изъ льда на ранахъ.
   -- Старая исторія,-- шепнулъ Винге Торѣ,-- они испытываютъ такую усталость, когда попадаютъ сюда, что спятъ безъ просыпа первыя сутки. Уже одно ощущеніе того, что они лежатъ раздѣтые въ чистой постели, ихъ подкрѣпляетъ.
   Винге далъ Торѣ свои предписанія и ушелъ. Она стала мѣнять компрессы, стараясь двигаться какъ можно тише, чтобы не разбудить спящаго. Когда она прикладывала къ его ранамъ свѣжіе куски льда и при этомъ дрожь пробѣгала по тѣлу Фабриціуса, рука ея осторожно останавливалась, а взглядъ съ испугомъ устремлялся на его обвязанное лицо. Всякій разъ, съизнова удостовѣрившись, что онъ спитъ, она легко и проворно продолжала свое дѣло. Потомъ Тора сѣла въ ногахъ кровати и машинально вынула свое вязанье, но немного наработала она въ этотъ день. Мысли ея совершали медленный оборотъ вокругъ одного и того же вопроса: каково будетъ Гертрудѣ узнать, что Фабриціусъ такъ тяжело равенъ? Лучше ужь собственными глазами видѣть, въ какомъ онъ ужасномъ положеніи. Захочетъ ли она пріѣхать сюда? Въ душѣ молодой дѣвушки поднимались далеко не дружелюбныя чувства; минутами ей казалось, что она способна преградить Гертрудѣ доступъ къ раненому.
   Къ вечеру у Фабриціуса сдѣлался сильный жаръ. Онъ стоналъ и метался, а то, что онъ говорилъ въ бреду, вращалось вокругъ послѣдняго предмета, занимавшаго его мысли передъ тѣмъ, какъ онъ былъ раненъ: лазутчика, который долженъ былъ вернуться на зарѣ, и, однако, не вернулся.
   -- Чортъ бы побралъ этого... негодяя... а, вѣдь, у него, капитанъ, серебряный крестъ Данеброга!-- нѣсколько разъ восклицалъ онъ, и Тора тщетно старалась понять, что онъ подъ этимъ подразумѣваетъ.-- Теперь уже слишкомъ свѣтло, онъ сбѣжалъ,-- бормоталъ Фабриціусъ, снова и снова возвращаясь къ тому же.
   Ночью Тора должна была дежурить около него поочереди съ лазаретнымъ служителемъ, но этотъ послѣдній спалъ сладкимъ сномъ въ сосѣдней комнатѣ и только раза два ей удалось разбудить его и отправить еще полусоннаго за новымъ запасомъ льда. На слѣдующій день Тора пожаловалась на него,-- невозможно было добиться отъ этого лѣнтяя никакой помощи въ уходѣ за раненымъ. Ему сдѣлали строгій выговоръ и весь этотъ день онъ долженъ былъ въ наказаніе колоть дрова и носить воду. Потомъ фру Винге смѣнила Тору и въ теченіе слѣдующихъ девяти дней онѣ чередовались у постели Фабриціуса; другимъ раненымъ пришлось пока довольствоваться нѣсколько болѣе поверхностнымъ присмотромъ со стороны обѣихъ дамъ. Дуббель палъ въ этотъ промежутокъ времени, но это событіе не произвело на Фабриціуса ни малѣйшаго впечатлѣнія. Когда раны не слишкомъ безпокоили его, онъ проводилъ дни въ полудремотѣ. Затѣмъ его состояніе замѣтно улучшилось, онъ могъ весело разговаривать съ окружающими, чувствовалъ аппетитъ и врачи рѣшились приступить къ генеральному изслѣдованію раздробленной ноги, которое до сихъ поръ все откладывалось. Результатъ оказался неутѣшительный -- ампутація была признана необходимой. Фабриціусъ выпросилъ одинъ день отсрочки и получилъ его съ нѣкоторымъ затрудненіемъ, и то лишь въ виду того, что мучительное изслѣдованіе ноги явно обезсилило его.
   Въ этотъ день при немъ дежурила Тора; она написала подъ его диктовку ободряющее письмо къ его домашнимъ. Послѣ томъ онъ попросилъ ее устроить его такъ, чтобы онъ могъ самъ написать Вильхьельму въ томъ почти горизонтальномъ положеніи, ві которомъ онъ лежалъ. Письмо было слѣдующаго содержанія:
   "Дорогой другъ, я не могу удержаться отъ улыбки при мысли о томъ, какою ироніей должны звучать мои слова, если я скажу тебѣ что ты долженъ бы лежать здѣсь и писать мнѣ, а не наоборотъ. Дѣло въ томъ, что я вижу какъ разъ передъ собой въ настоящую минуту милое личико Торы; она придерживаетъ подушку подъ бумагой по которой двигается мой карандашъ... можешь ли ты разобрать что я пишу? Испытай-ка самъ глубину своей любви. Согласился лі бы ты купить близость Торы и уходъ ея цѣною ноги, которая завтра будетъ отдана на съѣденіе землянымъ червямъ въ Альсѣ?
   "Ты понимаешь, что послѣ того, что случилось, я не слишкомъ-то дорожу жизнью, а кромѣ того перспектива ковылять въ ближайшемъ будущемъ на деревяшкѣ ничуть не заманчива. Между тѣмъ, мое состояніе, кажется, таково, что я переживу ампутацію Однако, у докторовъ были сегодня совсѣмъ похоронныя лица, а по тому я пользуюсь временемъ, чтобы послать тебѣ на прощанье этотъ лоскутокъ. Мнѣ хотѣлось бы сказать тебѣ передъ смертью одну вещь. Гертруда, все-таки, дала мнѣ больше, чѣмъ отъ меня получила, и все это время меня больше всего сокрушала мысль о ея судьбѣ. Если сочтешь умѣстнымъ, то скажи ей это когда-нибудь. Спасибо тебѣ за все.

"Твой другъ Фабриціусъ".

   Написавъ это, раненый почувствовалъ такое изнеможеніе, что почти тотчасъ же заснулъ и проспалъ до слѣдующаго утра, когда четверо больничныхъ служителей подняли его съ постели и понесли въ операціонный залъ. Тора и фру Винге присутствовали при томъ, какъ его уносили, и онъ съ улыбкой махнулъ имъ въ привѣтъ правою рукой, которой могъ дѣйствовать свободно.
   

XV.

   Было заключено перемиріе. Вильхьельмъ воспользовался своимъ отпускомъ, чтобы съѣздить въ Альсъ и взглянуть на Фабриціуса, состояніе котораго послѣ ампутаціи становилось все хуже и хуже. Винге находилъ, что главная причина неблагопріятнаго поворота въ его болѣзни -- это подавленное настроеніе раненаго.
   -- Онъ такъ сокрушается о своей ногѣ, точно онъ танцмейстеръ по профессіи,-- сказалъ докторъ при первомъ же своемъ разговорѣ съ Вильхьельмомъ, прежде еще, чѣмъ послѣдній успѣлъ повидаться съ своимъ другомъ.-- Если вы съумѣете внушить ему болѣе свѣтлый взглядъ на вещи, то сдѣлаете доброе дѣло. А то, вѣдь, пожалуй, окажется, что мы даромъ хлопотали надъ ампутаціей, которая, право, удалась намъ какъ нельзя лучше.
   Въ тотъ же день Вильхьельмъ два раза заходилъ къ Фабриціусу, а вечеромъ долго бесѣдовалъ съ фру Винге и Торой. Онъ хотѣлъ, чтобы онѣ уговорили Гертруду пріѣхать въ Аугустенборгъ и навѣстить Фабриціуса: онъ былъ убѣжденъ, что ничто иное, какъ тоска по ней, задерживаетъ выздоровленіе больнаго. Вильхьельмъ разсказалъ дамамъ исторію любви своего друга, которая ни той, ни другой не была извѣстна въ подробностяхъ.
   -- Мнѣ сдается, -- сказалъ онъ подъ конецъ,-- что вслѣдствіе болѣзни и громадной потери крови и всѣхъ другихъ страданій, обезсилившихъ его, а, можетъ быть, просто-на-просто вслѣдствіе того, что у него теперь полный досугъ думать о своихъ дѣлахъ, онъ утратилъ способность управлять своими чувствами. Онъ забываетъ, что стоить между нимъ и Гертрудой, и никакъ не можетъ понять, почему она не сидитъ возлѣ его постели. Онъ еще не высказалъ мнѣ этого прямо, но я увѣренъ, что это такъ. Грустно мнѣ видѣть это... прежде онъ мужественно переносилъ свое горе.
   Тора уклончиво соглашалась во всемъ съ Вильхьельмомъ, но фру Винге думала, напротивъ, что именно встрѣча съ Гертрудой, сдѣлавшейся женою другого, должна повредить Фабриціусу. Но при томъ состояніи, въ какомъ онъ находится, надо идти на рискъ. Этой тоскѣ необходимо положить конецъ; она, вѣроятно, опаснѣе, чѣмъ была бы даже сознательная скорбь Фабриціуса о потерѣ Гертруды.
   -- А вамъ не приходила мысль, фру Винге, что какъ разъ свиданіе съ молодою женщиной можетъ вылечить его отъ его больной любви?-- спросилъ Вильхьельмъ.
   -- Что-жь, можетъ быть,-- сказала Эмма и покачала головой. Затѣмъ было условлено предоставить рѣшеніе вопроса доктору Винге.
   Никто изъ собесѣдниковъ не коснулся ни единымъ словомъ поведенія самой Гертруды; всѣ они смутно чувствовали, что имъ трудно быть справедливыми къ ней. Тора и Вильхьельмъ взводили на нее въ глубинѣ души самыя строгія обвиненія. Эммѣ вспоминался вечерній разговоръ ея съ Гертрудой на дачѣ въ Торбанѣ, и что-то, весьма похожее на сознаніе отвѣтственности, грозно всплывало передъ нею.
   Когда Винге пришелъ потомъ изъ лазарета, они узнали, что послѣднимъ раненымъ, котораго онъ осмотрѣлъ во время своего обхода, былъ именно Фабриціусъ, и что докторъ недоволенъ состояніемъ больнаго.
   -- Не можетъ ли кто-нибудь изъ дамъ подежурить около него ночью?-- спросилъ онъ, -- у него лихорадка, онъ очень плохъ.
   Тора сейчасъ же вызвалась и Вильхьельмъ проводилъ ее въ лазаретъ.
   На слѣдующее утро Вельхьельму сообщили, что Гертрудѣ послано письмо. Фру Винге приглашала ее остановиться у нея,-- у нихъ было достаточно мѣста. Срокъ отпуска истекалъ у Вильхьельна, такъ что онъ могъ пробыть въ Альсѣ только еще одинъ день, и Тора обѣщала увѣдомить его письменно обо всемъ.
   Дня черезъ три, къ вечеру, послѣ утомительнаго путешествія, въ Аугустенборгъ пріѣхалъ Феддерсенъ со своею молодою женой. Адвокатъ быстро схватился за предложеніе Гертруды предпринять поѣздку въ Альсъ, гдѣ у него были дѣла. Онъ принялся описывать въ юмористическомъ духѣ ихъ дорожныя приключенія, но Гертруда была нездорова и сейчасъ же должна была лечь въ постель. Феддерсену нашли помѣщеніе въ городѣ.
   Когда на слѣдующее утро фру Винге хотѣла подготовить Фабриціуса къ посѣщенію, котораго онъ могъ ожидать, онъ не далъ ей договорить.
   -- Молодая дама изъ Копенгагена,-- сказалъ онъ,-- это Гертруда Кольбьёрнсенъ!-- Покажите же мнѣ ее скорѣй!... Вѣдь, ужь сколько времени я жду ее... теперь мнѣ далеко не такъ хорошо, какъ было раньше.
   Онъ такъ оживился и говорилъ съ такою мольбой въ голосѣ, что у докторши не хватило духу упомянуть о томъ, что и Феддерсенъ намѣренъ сдѣлать ему визитъ; пусть сама Гертруда подготовитъ его къ этому. Всѣ надежды друзей Фабриціуса разлетѣлись, какъ дымъ, благодаря тому, что адвокатъ тоже вздумалъ пріѣхать въ Альсъ. Когда Эмма вошла къ ожидавшей ее Гертрудѣ, она еще не успѣла вполнѣ овладѣть своимъ волненіемъ.
   -- Поди къ нему и посиди полчасика, не больше,-- тихо сказала она Гертрудѣ и поспѣшно ушла къ другимъ раненымъ.
   Гертруда едва держалась на ногахъ. Она была въ простомъ темномъ платьѣ и неслышною поступью вошла въ комнату. Фабриціусъ лежалъ съ закрытыми глазами; она была уже совсѣмъ возлѣ его постели, а онъ все еще не замѣчалъ ея. Видъ его ужаснулъ Гертруду больше, чѣмъ она могла ожидать. Голова раненаго была еще вся въ повязкахъ, щеки ввалились, кожа казалась мертвенно-бѣлой, рыжеватая борода пробивалась вокругъ всего лица, дѣлая его еще некрасивѣе.
   Онъ открылъ глаза и увидалъ Гертруду. Лицо его озарилось блаженною улыбкой и онъ протянулъ правую руку, но остался при этомъ почти неподвиженъ,-- онъ не могъ пошевелиться. Эта неподвижность отняла у молодой женщины послѣдніе остатки мужества.
   -- Гертруда!-- сказалъ Фабриціусъ слабымъ голосомъ, -- ты пришла, наконецъ! Милый другъ, еще немного, и было бы, пожалуй, поздно!
   Гертруда сѣла, на стулъ возлѣ кровати, склонивъ голову на край ея, и облила руку больнаго слезами.
   -- Нѣтъ, сядь поближе и дай мнѣ взглянуть на тебя... Ну, полно же, не плачь.
   Гертруда сѣла на край постели, держа руку Фабриціуса въ своихъ рукахъ, и постаралась улыбнуться.
   -- Какая ты блѣдненькая, и какъ похудѣла... бѣдная малютка, тебѣ надо было бы раньше пріѣхать!
   Онъ попытался погладить ее по щекѣ, и она наклонилась надъ его рукой.
   -- Поцѣлуй меня, Гертруда, и разскажи мнѣ теперь все... все, что ты выстрадала.
   Она поцѣловала его и продолжала сидѣть все въ той же позѣ, съ глазами, полными слезъ. Она не въ силахъ была говорить.
   -- Разсказать тебѣ, что меня всего больше огорчило? Ахъ, ты можешь себѣ представить, какъ хорошо мнѣ вылить предъ тобой все, что у меня на душѣ! Твоя близость -- это такая отрада!... Ты видишь, какъ живо я теперь поправлюсь... Моя милая, дорогая, знаешь ли, что мнѣ было всего больнѣе? Твое короткое письмо. Неужели ты не подумала, какъ горько мнѣ будетъ получить его?... Что другіе съумѣли смутить тебя, это, конечно, возможно, моя радость, но наша любовь должна бы быть для тебя слишкомъ священной, чтобы ты могла вообразить, будто ее можно уничтожить однимъ какимъ-нибудь жалкимъ словомъ... Знаешь, я чуть было не дезертировалъ, чтобы повидаться съ тобой. Я почти раскаиваюсь, что не сдѣлалъ этого... Вѣдь, ты была замужемъ... моя... милая, прелестная... но не мнѣ слѣдовало заговаривать первому объ этомъ.-- Онъ не могъ продолжать, голова его откинулась назадъ, но на лицѣ все еще свѣтилась блаженная улыбка.
   Гертруда припала къ его подушкѣ и залилась слезами.
   -- Не плачь, Гертруда, вѣдь, теперь все опять пойдетъ хорошо. Или тебѣ, можетъ быть, грустно, что у меня отняли ногу и мнѣ нельзя будетъ танцовать съ тобой на нашей свадьбѣ?
   Гертруда испуганно подняла голову,-- она подумала, что онъ начинаетъ бредить.
   -- Бѣдная нога!... Но не огорчай меня, Гертруда, скажи, что ты любишь меня попрежнему, хотя у меня и одна нога теперь, вмѣсто двухъ.
   Гертруда кивнула головой.
   -- Въ самомъ дѣлѣ, что такъ печалитъ тебя? Ты увидишь, что это вовсе не такъ плохо, какъ ты думаешь. На-дняхъ меня навѣстилъ одинъ товарищъ, онъ тоже потерялъ лѣвую ногу и ужь ходилъ совсѣмъ молодцомъ; это, право, не такъ ужь безобразно... Но что съ тобой, Гертруда? Ты дѣлаешься все грустнѣе и грустнѣе?
   -- Мнѣ что-то нехорошо,-- пролепетала Гертруда.
   -- Это отъ больничнаго воздуха. Я скоро отпущу тебя. А потомъ ты мало-по-малу привыкнешь. Ты, конечно, остановилась у фру Винге?
   -- Да.
   -- А съ кѣмъ же ты пріѣхала?
   -- Съ моимъ... съ Феддерсеномъ...
   Больной пролежалъ нѣкоторое время въ молчаніи, остановивъ удивленный взглядъ на Гертрудѣ. Густая краска залила ея щеки и взоръ ея со страхомъ отвернулся отъ Фабриціуса. Ей почудилось, будто удивленіе какъ бы поднялось съ его лица и встало предъ нею грознымъ, обвиняющимъ призракомъ.
   -- Развѣ Феддерсенъ еще твой мужъ?-- спросилъ Фабриціусъ голосомъ, еще не успѣвшимъ отразить въ себѣ внезапный переходъ, совершившійся въ его мысляхъ.
   -- Да.
   -- Такъ уходи!-- сказалъ онъ, собравъ послѣднія силы, и правою рукой указалъ Гертрудѣ на дверь. Голосъ его звучалъ жестко и, несмотря на перевязки и на страшныя боли, онъ приподнялся съ подушекъ; свѣтлые глаза его горѣли красноватымъ блескомъ отъ сильнаго душевнаго волненія. Не столько восклицаніе Фабриціуса, сколько выраженіе этихъ глазъ заставило Гертруду въ ужасѣ отступить на нѣсколько шаговъ. Затѣмъ раздался стонъ, Гертруда увидала, что Фабриціусъ быстро откинулся на подушки и на губахъ у него показалась кровь. Потомъ послышался прерывистый кашель, и глаза больного закрылись, а на рубашкѣ его и простынѣ обозначились большія багровыя пятна.
   -- Помогите, онъ умираетъ!-- вскричала Гертруда, бросившись къ двери.
   Въ корридорѣ стоялъ только лазаретный служитель. Услыхавъ крикъ Гертруды, онъ поспѣшно спряталъ маленькую трубочку, изъ которой курилъ вонючій, приторный табакъ.
   -- Помогите ему!-- еще разъ крикнула Гертруда.
   -- Я не могу,-- отвѣтилъ служитель на своемъ ютландскомъ діалектѣ,-- я лучше доктора позову,-- и онъ убѣжалъ.
   Гертруда опустилась на табуретъ, стоявшій у самой двери въ корридоръ, въ оконной нишѣ; она услыхала шаги, быстро удалявшіеся по длинному корридору, и, вся проникнутая ужасною мыслью, что вотъ-вотъ Фабриціусъ умретъ, тоже потеряла сознаніе.
   Часъ спустя по всему лазарету было уже извѣстно, что одна дама, пріѣхавшая изъ Копенгагена и пожелавшая навѣстить поручика Фабриціуса, до такой степени взволновалась видомъ раненаго, что съ ней тутъ же произошли, на второмъ или на третьемъ мѣсяцѣ беременности, несчастные роды, а поручикъ чуть не умеръ отъ испуга и хотѣлъ было вскочить съ постели на своей одной ногѣ, чтобы позвать на помощь. При этомъ онъ серьезно повредилъ себѣ лѣвое легкое, надавивъ его о переломленное ребро, на которое врачи раньше не обратили вниманія. Много острили на счетъ этого происшествія и въ лазаретныхъ палатахъ, и въ корридорахъ.
   Гертруду уложили въ квартирѣ доктора Винге. Феддерсенъ узналъ о томъ, что случилось въ лазаретѣ, когда зашелъ туда послѣ ряда визитовъ къ старшимъ офицерамъ. Что произвело на него особенно сильное впечатлѣніе,-- онъ не думалъ, чтобъ Гертрудѣ грозила хотя бы малѣйшая опасность,-- это полное невѣдѣніе, въ которомъ онъ находился относительно положенія своей жены, и комическій оттѣнокъ, приданный этому происшествію. Онъ въ самомъ непріятномъ настроеніи вернулся въ квартиру Винге. Однакожь, докторша не допустила его къ Гертрудѣ и то же повторилось, когда онъ навѣдался часа черезъ два. Эти люди какъ будто хотѣли, чтобъ онъ излилъ свое дурное расположеніе духа въ безплодныхъ монологахъ, а, между тѣмъ, его намѣреніе было поговорить съ женою, опираясь на свои оффиціальныя супружескія права. Онъ разсердился. Его должны пустить къ ней. Нѣтъ, состояніе Гертруды внушаетъ тревогу, ей, прежде всего, необходимо полное спокойствіе, и она сама рѣшительно потребовала, чтобы никто не смѣлъ входить къ ней.
   Но это не относится къ нему.
   Нѣтъ, и къ нему относится.
   Феддерсенъ смѣрилъ разгнѣваннымъ взглядомъ молодую, невозмутимую фру Винге, которая всегда была ему антипатична.
   -- Повидимому, вамъ очень нравится, фру, эта самовольно присвоенная вами должность начальницы лазарета?
   -- Вовсе нѣтъ... Но вы такъ настаиваете, что я вынуждена противупоставить вашему требованію свой авторитетъ.
   -- Но, можетъ быть, вы позволите мнѣ усомниться въ томъ, чтобы вашъ мужъ согласился санкціонировать это странное запрещеніе?
   -- Это его предписаніе, равно какъ и желаніе Гертруды.
   Феддерсенъ съ трудомъ могъ сохранить вѣжливый тонъ; гнѣвъ клокоталъ у него въ груди; онъ повернулся къ окну и началъ барабанить пальцами по стекламъ.
   -- Господинъ адвокатъ, вѣдь, благо Гертруды должно быть для насъ важнѣе всего...
   -- Мнѣ немножко трудно присоединиться къ мнѣнію, будто мое присутствіе можетъ быть въ ущербъ ея благу.
   -- Но когда я говорю вамъ, что она васъ видѣть не можетъ!
   Фру Винге выбрала неудобный оборотъ рѣчи, если разсчитывала успокоить имъ раздраженнаго Феддерсена.
   -- Вы употребили довольно сильное выраженіе, фру Винге.
   -- Мнѣ жаль, что вы сердитесь,-- сказала докторша и въ нѣкоторомъ смущеніи сѣла на стулъ.-- Можете вы спокойно поговорить со мной?
   Феддерсенъ сдѣлалъ легкій поклонъ и усѣлся съ такою миной, какъ будто заранѣе былъ готовъ протестовать противъ всего, что ни вздумаетъ сказать ему молодая женщина.
   -- Вы знаете,-- начала Эмма,-- что я пользовалась довѣріемъ Гертруды въ тѣ рѣдкіе раза, когда намъ приходилось встрѣчаться. Помните, вѣдь, вы и я въ одинъ и тотъ же день познакомились съ ней?-- Феддерсенъ наклонилъ голову.-- Я не желала бы оскорблять васъ, но извѣстіе о вашей помолвкѣ съ Гертрудой въ свое время удивило меня,-- на губахъ адвоката мелькнула саркастическая усмѣшка.-- Судя по тѣмъ даннымъ, которыя я вывела изъ своего знакомства съ Гертрудой, я скорѣе всего могла ожидать, что ея сердце еще долго останется свободно... Увѣрены ли вы въ томъ, что Гертруда хоть когда-нибудь любила васъ?
   При этомъ неожиданномъ вопросѣ Феддерсенъ вскочилъ съ мѣста.
   -- Скажите на милость, что даетъ вамъ право предлагать мнѣ такой нескромный и крайне оскорбительный для Гертруды вопросъ?
   -- Ея довѣріе,-- отвѣтила Эмма.
   Феддерсенъ скрестилъ руки и подозрительно взглянулъ на фру Винге.
   -- Долженъ я видѣть въ васъ пріятельницу моей жены, которая желаетъ стать между ней и мною?
   -- Это совсѣмъ нелѣпый вопросъ. Господнъ адвокатъ, и вы и я, оба мы любимъ Гертруду, но мнѣ она оказала больше довѣрія, чѣмъ вамъ.
   Въ душѣ адвоката поднялось горькое чувство, отразившееся на его лицѣ.
   -- Я среди всѣхъ обстоятельствъ такъ горячо любилъ Гертруду, что мнѣ никогда не приходило на мысль подозрѣвать ее въ недостаткѣ любви, на который вы дѣлаете намекъ.
   -- Тутъ дѣло не въ подозрѣніяхъ или намекахъ,-- отвѣтила фру Винге съ плохо скрытою запальчивостью и съ густымъ румянцемъ на щекахъ,-- тутъ дѣло въ томъ, что вы вступили въ бракъ съ ребенкомъ и что у васъ не хватило ни ума, ни сердца пощадить его.
   Феддерсенъ перемѣнилъ позу и, сжавъ одну руку въ кулакъ, положилъ ее на маленькій столикъ, возлѣ котораго стоялъ.
   -- Что вы хотите сказать?-- проговорилъ онъ.
   -- Я хочу сказать, что въ то состояніе, отъ котораго Гертруда пострадала сегодня, вы привели ее противъ ея воли.
   -- Фру Винге,-- вскричалъ адвокакъ, такъ сильно ударивъ по столу, что онъ задрожалъ,-- вы зашли слишкомъ далеко!-- Онъ поблѣднѣлъ отъ гнѣва. Эмма быстро поднялась со стула.
   -- Нѣтъ, я не слишкомъ далеко зашла! Я говорю отъ имени Гертруды; это было ея желаніе, чтобъ я сказала вамъ то, что я сказала сейчасъ.
   -- Ея желаніе?... Что это за вздоръ вы вбили ей въ голову?
   Въ восклицаніи адвоката прозвучали ноты, заставившія фру Винге смягчиться.
   -- Я, вѣдь, понимаю,-- сказала она,-- какъ больно должны отозваться мои слова въ вашемъ сердцѣ. Господинъ адвокатъ, вы совершили большую ошибку, въ которой Гертруда, да и другіе, виновны, быть можетъ, не меньше, чѣмъ вы. Гертрудѣ не слѣдовало дѣлаться вашею женой.
   -- Что же все это значитъ? Кто осмѣливается впутывать такія смѣшныя бредни въ отношенія, которыя ничего общаго съ ними не имѣютъ? Берегитесь, фру Винге, я могу привлечь васъ къ суду за учиненіе низкаго заговора!... Пустите меня къ Гертрудѣ! Чортъ возьми! Что я стою здѣсь, въ самомъ дѣлѣ, и толкую съ вами?
   Фру Винге испугалась разсвирѣпѣвшаго Феддерсена и невольно отступила на одинъ шагъ, когда адвокатъ быстро прошелъ мимо нея и отворилъ дверь въ комнату, за которой находилось помѣщеніе Гертруды. Дверь захлопнулась съ шумомъ. Но въ ту же минуту фру Винге очутилась въ кухнѣ и приказала сидѣвшему тамъ денщику бѣжать въ лазаретъ за докторомъ. Въ спальнѣ Гертруды раздавался изступленный голосъ Феддерсена.
   Винге явился въ то время, когда его присутствіе было крайне необходимо. Гертруда лежала въ истерикѣ, а Феддерсенъ, несмотря на ея сопротивленіе, пытался помочь ей, называлъ ее ласковыми именами и, въ то же время, жестоко ругался.
   Первымъ дѣломъ по своемъ приходѣ Винге удалилъ Феддерсена изъ комнаты Гертруды.
   -- Вы не умѣете обращаться съ женщинами,-- сказалъ онъ ему, вытолкнулъ добродушнымъ жестомъ адвоката въ дверь и повернулъ ключъ въ замкѣ. Потомъ онъ сѣлъ возлѣ постели, сталъ тихо гладить Гертруду по головѣ, говоря съ ней, какъ съ ребенкомъ, и когда она немного успокоилась, позвалъ въ ней свою жену. Затѣмъ онъ пустилъ въ ходъ разныя успокоительныя средства и далъ Гертрудѣ сильный пріемъ морфія.
   Тѣмъ временемъ Феддерсенъ, какъ разъяренный левъ, метался по первой комнатѣ и лишь тогда, когда Винге сказалъ ему, что онъ подвергъ опасности жизнь Гертруды, онъ постарался нѣсколько овладѣть собою. Послѣ того онъ заговорилъ откровенно съ врачомъ, и Винге, лишь отъ времени до времени прерывавшій его какимъ-нибудь вопросомъ, получилъ болѣе вѣрное впечатлѣніе, нежели Эмма, о душевной мукѣ, наполнявшей сердце адвоката.
   -- Позвольте мнѣ сказать вамъ одну вещь, господинъ адвокатъ,-- обратился къ нему Винге въ концѣ ихъ бесѣды.-- Моя жена, конечно, поступила немножко опрометчиво; но, насколько я могу видѣть, въ общемъ она, все-таки, была права. Ваша юная супруга вступила въ бракъ, не успѣвъ еще для этого созрѣть, а вы не съумѣли понять, въ чемъ дѣло. Тутъ есть своего рода наука, которой вы не сочли нужнымъ заняться; но трудно обойтись безъ нея въ брачной жизни, если не хочешь надѣлать вреда. Молодыя женщины бываютъ порой очень хрупкаго сложенія, а мы способны иной разъ такъ глубоко потрясти ихъ организмъ, что лишь въ рѣдкихъ случаяхъ онѣ остаются послѣ того здоровыми людьми. Вы слишкомъ поторопились сломить сопротивленіе, которое во имя закона называли незаконнымъ; это не можетъ пройти безнаказанно; у природы своя законность: то, что въ ежедневномъ обиходѣ называютъ влюбленностью и тому подобными словами.
   Феддерсенъ не высказывалъ ни малѣйшаго желанія понять то, что хотѣлъ сказать докторъ, и сердито пробормоталъ, что именно онъ-то и потерпѣлъ разочарованіе въ своемъ бракѣ.
   -- Конечно,-- отвѣтилъ Винге.-- Вся эта исторія удивляетъ меня и по отношенію къ вамъ; вы были не такъ горды, какъ требовали бы обстоятельства.
   -- Что-жь, по-вашему, я долженъ былъ прогнать отъ себя жену на другой же день послѣ свадьбы?
   Врачъ покачалъ головой.
   -- Нѣтъ, не то, но мнѣ кажется, что у васъ были основательныя причины считать вашъ бракъ фактически упраздненнымъ. Вѣдь, въ вашей волѣ было возобновить потомъ ваши исканія. Я не понимаю, какъ можно вообще среди тѣхъ условій, въ какихъ вы очутились по отношенію къ вашей женѣ, уберечь свое самолюбіе отъ весьма чувствительныхъ уколовъ... Не очень-то пріятно, думается мнѣ, изо-дня въ день исполнять должность палача...
   Винге умолкъ. Онъ находилъ, что доза достаточна; онъ принадлежалъ къ тѣмъ врачамъ, которые избѣгаютъ мучить своихъ паціентовъ болѣе, чѣмъ это безусловно необходимо.
   Феддерсенъ, раздраженный и сердитый, повысилъ тонъ разговора на цѣлую октаву.
   -- Не думалъ я, что вы такой чудакъ, докторъ,-- сказалъ онъ.
   Винге пожалъ плечами, и они разошлись, недовольные другъ другомъ.
   Феддерсенъ отправился на свою квартиру и написалъ тестю письмо, дышавшее глубокимъ чувствомъ обиды.
   Однакожь, это письмо не застало статскаго совѣтника въ городѣ. Фру Винге уже успѣла вызвать его телеграммой изъ Коппенгагена.
   Винге далеко не одобрялъ той роли, какую разыграла при этомъ случаѣ его жена; онъ полагалъ, что она преступила предѣлы своихъ полномочій. Вечеромъ они долго разговаривали, и докторъ, между прочимъ, выразилъ мнѣніе, что незачѣмъ было, третьему лицу передавать Феддерсену то, что Гертруда сказала подъ вліяніемъ испуга и своего болѣзненнаго состоянія; этимъ ему только нанесли ненужную обиду. И увѣрена ли Эмма, что Гертруда не отступится отъ своихъ словъ, когда пройдетъ ея настоящее возбужденное настроеніе? Эмма была въ этомъ увѣрена. Кромѣ того, если не оказать Гертрудѣ поддержки, то у нея, вѣроятно, не хватитъ силъ выполнить то, въ чемъ она видитъ теперь единственное средство къ избавленію, а именно -- добиться развода.
   -- Она открыла мнѣ всю свою душу, -- сказала Эмма.-- Она сама говоритъ, что каждый день она испытывала такое чувство, точно у нея всѣ суставы вывернуты и переломаны. Она находила себѣ развлеченіе въ обществѣ молодого шлезвигца, родственника адвоката. Ты видишь, къ чему это могло повести? Теперь она стыдится этого. "Но, вѣдь, я не сознавала настоящимъ образомъ, насколько это было нехорошо",-- сказала она мнѣ. Представь себѣ эти слова въ устахъ ребенка... ей нѣтъ еще двадцати лѣтъ, она чиста и душою, и мыслями! Вѣрь мнѣ, мы обязаны придти ей на помощь!
   -- Но какую же роль играетъ во всемъ этомъ исторія ея любви къ Фабриціусу?
   -- Мнѣ это осталось несовсѣмъ понятно. Кажется, что при видѣ его она внезапно почувствовала весь позоръ своего положенія, но я не думаю, чтобъ у нея были на умѣ какіе-либо планы насчетъ сближенія съ нимъ.
   -- Но, въ такомъ случаѣ, не прямая ли наша задача попытаться создать болѣе симпатичныя отношенія между Гертрудой и Феддерсеномъ?
   -- Это невозможно!-- воскликнула Эмма. Она встала и продолжала свою рѣчь, взволнованно прохаживаясь по комнатѣ.-- Слушай, раньше ты защищалъ этого человѣка, ты и теперь намѣренъ защищать его... Я не знаю, каковъ онъ среди мужчинъ, но въ своихъ отношеніяхъ къ женщинамъ онъ отвратителенъ. Онъ грубъ; его эгоизмъ не знаетъ предѣловъ. Ему недостаетъ именно того, что дѣлаетъ мужчину привлекательнымъ.
   Она протянула руку, какъ бы предупреждая этимъ возраженіе Винге.
   -- Не защищай его! Сколько зла можетъ причинить такой человѣкъ... въ своемъ невѣдѣніи... когда судьба, вооруживъ его Гражданскими правами, поставитъ его господиномъ надъ такимъ существомъ, какъ Гертруда... о, это только женщина способна опять! Его ласки гадки. Къ самому опасному, самому чувствительному моменту въ жизни женщины... когда въ ней начинаетъ говорить стыдливость и желаніе,-- ахъ, пойми хорошенько, что я хочу сказать!-- онъ подошелъ съ привычками, усвоенными изъ жизни, которую всѣ вы вели!... Фредерикъ, когда ты сдѣлался моимъ мужемъ, ты внесъ что-то чудное въ мою жизнь... Гертруда же больна потому, что ее...
   Эмма разрыдалась, и Винге нѣжно обнялъ ее одною рукой.
   -- Вспомни только одно, мой другъ, -- сказалъ онъ,-- прежде чѣмъ осуждать Феддерсена. Жизнь не дала ему случая узнать, что такое любовь... Онъ явился къ Гертрудѣ съ мольбою въ сердцѣ...
   -- Нѣтъ, неправда, -- отвѣчала Эмма и высвободилась изъ объятій мужа, чтобы жестикулировать на просторѣ.-- Онъ явился къ ней съ дерзкимъ требованіемъ.-- Онъ не посмѣлъ бы поставить развитой женщинѣ тѣхъ гадкихъ условій, на которыя сманилъ это невинное дитя...
   -- Помилуй, Эмма, какія такія приманки могли быть у адвоката? Человѣкъ искренно желалъ найти себѣ добрую жену, такъ Справедливо ли упрекать его въ томъ, что онъ натолкнулся на черезъ-чуръ ужь неразвитую дѣвочку, которая, обманывая и себя, и его, согласилась на бракъ, сдѣлавшій возможнымъ его поступокъ?
   -- Такъ развѣ нельзя требовать отъ мужчины, чтобъ онъ не вступалъ съ закрытыми глазами въ такія отношенія, гдѣ онъ уже одною своею грубою волей можетъ совершить позорное дѣло? Почему не зналъ онъ ничего раньше свадьбы? И можно ли извинять его посягательство тѣмъ, что Гертруда отдалась первоначально въ его власть, не подозрѣвая, каковы будутъ послѣдствія этого?
   -- Да, это несомнѣнно служитъ ему извиненіемъ. Милый другъ, ты не должна предъявлять этому человѣку такія же требованія, какія можно предъявлять другимъ, чья жизнь прошла среди отношеній, нераздѣльныхъ съ любовью и симпатіей. Онъ не понимаетъ въ данную минуту своей вины. Онъ грубъ, это вѣрно, задача женщины, согласившейся выйти за него, заключалась въ томъ, чтобы выдвинуть его болѣе благородныя свойства и подавить въ немъ животные инстинкты. Если она этого не съумѣла, пусть сама на себя пеняетъ. А развѣ ты не думаешь, что бывали минуты, когда онъ чувствовалъ, что ему чего-то недостаетъ? Повѣрь мнѣ, что бывали. Нельзя отчаиваться въ такомъ человѣкѣ, хотя у него и дубоватыя чувства.
   Эмма, скрестивъ руки, молча прошлась нѣсколько разъ по комнатѣ и потомъ сказала спокойнымъ тономъ:
   -- Можетъ быть, ты и правъ въ этомъ послѣднемъ пунктѣ. Мнѣ хотѣлось бы, чтобъ это было такъ, но ради Феддерсена, не требуй отъ Гертруды, чтобъ именно она пришла ему на помощь. Вѣдь, она какъ разъ утратила все, что составляетъ достоинство женщины,-- утратила, прежде чѣмъ въ ней надлежащимъ образомъ пробудилось сознаніе того, что она теряетъ. И это его вина. Онъ со собственными руками уничтожилъ для себя всякую возможность получить поддержку съ ея стороны. Все, что намъ остается сдѣлать -- это вывести ее изъ того унизительнаго положенія, въ которое поставилъ ее бракъ съ адвокатомъ.!
   Эмма разсказала мужу все, что ей было извѣстно отъ Гертруды насчетъ того, какъ устроился этотъ бракъ, какъ тетушка Розалія была убѣждена, что это Божіе произволеніе, и какъ поступилъ пасторъ на другой день послѣ свадьбы. Особенно возмущалась она тѣмъ, что пасторъ не счелъ нужнымъ обратиться со своимъ назиданіями къ Феддерсену.
   -- И ты надѣешься побѣдить эти взгляды, которые и Гертруда раздѣляла прежде?
   -- Да, надѣюсь!
   Докторъ улыбнулся и протянулъ руку женѣ.
   -- Эмма, ты сохранила чудную вѣру, вдохновлявшую тебя, въ первые дни нашей любви. Если ты съумѣешь добиться здѣсь чего-нибудь, похожаго на то, что ты тогда осуществила, то уваженіе, которое я неизмѣнно питалъ къ тебѣ, должно будетъ подняться еще выше.
   Эмма пожала его руку и, перейдя въ болѣе веселый тонъ, соообщила ему, что она уже успѣла сдѣлать.
   -- Я спросила ее, неужели она думаетъ, что достаточно произнести имя Божіе, чтобы оказаться правымъ... неужели ей никогда не приходило въ голову, что ея тетка и пасторъ могли заблуждаться? Я начала журить ее за то, что она уклонялась отъ обязанности мыслить самостоятельно. Вѣдь, если бы каждый изъ нихъ вздумалъ называть свое незнаніе волею Божіей, странныя вещи стали бы твориться на свѣтѣ. Она поцѣловала меня, заплакала, потомъ закрыла глаза и сказала, что всегда была увѣрена въ томъ, что я съумѣю помочь ей.
   Послѣ этой бесѣды Винге далъ обѣщаніе дѣйствовать подъ руководствомъ жены на пользу Гертруды.
   На другой день вечеромъ въ Аугустенборгъ пріѣхалъ статскій совѣтникъ; онъ тотчасъ же пожелалъ имѣть свиданіе съ докторомъ и его женой; разговоръ между ними затянулся далеко за полночь, и когда послѣ того почтенный господинъ легъ спать, то ни на минуту не могъ сомкнуть глазъ.
   "Какъ могъ я быть такъ слѣпъ! Бѣдное, бѣдное дитя мое!" -- снова и снова повторялъ онъ мысленно, и эти слова, какъ назойливый трезвонъ, не давали ему заснуть.
   

XVI.

   Прошло около двухъ лѣтъ. Послѣ смерти матери Фабриціусъ жилъ одинъ; онъ нашелъ себѣ въ Фарнмагской улицѣ, въ маленькомъ домикѣ съ садомъ, удобную квартиру въ нижнемъ этажѣ. Въ одно воскресное утро, въ концѣ октября 1866 года, художникъ сидѣлъ въ своей гостиной, растворивъ дверь въ находившуюся рядомъ мастерскую, чтобы пропустить туда лишнее тепло изъ жарко натопленной печки. Дверь немного заслоняла его; онъ сидѣлъ въ уголкѣ комнаты у наружной стѣны и читалъ, откинувшись на спинку дивана. Лѣвая нога его, то-есть уцѣлѣвшая отъ нея треть, лежала на диванѣ; свою искуственную ногу онъ въ этотъ день еще не привинчивалъ: она часто причиняла ему боль и онъ предпочиталъ обходиться безъ нея, когда это было сколько-нибудь возможно. Около дивана стоялъ, какъ бы ожидая приказаній своего владѣльца, костыль съ изящною ручкой изъ слоновой кости, подарокъ помѣщика Бека. Видъ у молодого художника былъ хилый, болѣзненный, вслѣдствіе хроническаго воспаленія легкихъ, еще обострившагося съ наступленіемъ осени. Комната была въ два окна, и у того окна, которое было дальше отъ мастерской, сидѣла молодая дѣвушка, рослая, цвѣтущая блондинка, занятая отдѣлкой касторовой шляпы съ загнутыми полями. Она сдѣлала движеніе шляпой, лежавшей у нея на колѣняхъ.
   -- Что-жь, Дювека, готова твоя шляпа?-- спросилъ Фабриціусъ, оторвавъ глаза отъ книги..
   -- Сейчасъ будетъ готова, -- отвѣтила дѣвушка звучный груднымъ голосомъ, обыкновенно приводившимъ сначала въ недоумѣніе тѣхъ, кто его слышалъ въ первый разъ, но дѣлавшимъ ихъ вслѣдъ затѣмъ поклонниками Дювеки.
   -- Ну, вотъ!-- сказала она спустя нѣсколько секундъ и, вытянувъ свою красивую руку, принялась вертѣть шляпу во всѣ стороны, между тѣмъ какъ глаза ея любовно оглядывали всѣ дета ли ея произведенія.-- Ты, конечно, запретишь мнѣ носить ее. Ои такая щегольская.
   -- Покажи-ка.
   Она встала, надѣла шляпу и состроила бойкую мину.
   -- "Еслибъ дѣвушкой крестьянской я была", -- запѣла она сильнымъ контральто и, раскрывъ слегка объятія, наклонилась къ Фабриціусу; глаза ея сверкали добродушнымъ юморомъ.
   -- Да, правда, ты съ каждымъ днемъ все больше франтишь,-- сказалъ художникъ съ немного усталою улыбкой.-- Впрочемъ, противъ этой шляпы ничего не имѣю.
   Дѣвушка съ ловкимъ поклономъ сняла шляпу и снова усѣлась, чтобы сдѣлать еще нѣсколько стежковъ.
   -- Когда кончишь, то можешь идти, другъ мой,-- сказалъ Фабриціусъ, кладя книгу на маленькій столикъ возлѣ дивана., Дювека нахмурила брови, но ничего не возразила. Покончивъ съ работой, она оставила шляпу на подоконникѣ, подошла къ Фабриціусу, стала на колѣни у дивана и положила руку на плечо молодаго человѣка.
   -- Артуръ,-- сказала она,-- вспомни, что ты скоро уѣдешь. Позволь мнѣ остаться у тебя все время, которое ты еще пробудешь здѣсь. Сдѣлай хоть это для меня.
   Фабриціусъ покачалъ головой.
   -- Я, право, могу это устроить, -- убѣдительно продолжала она,-- я скажу дома, что нужна дядѣ...
   -- А дядѣ?
   -- Ему скажу, чтобъ онъ дома ничего не говорилъ.
   Фабриціусъ потрепалъ ее по щекѣ; казалось, онъ взвѣшивалъ ея предложеніе.
   -- Я не понимаю, Дювека,-- отвѣтилъ онъ,-- какъ можешь ты желать этого, вѣдь, я почти всегда брюзжу.
   -- Ты вовсе не брюзжишь,-- вскричала Дювека, поднявъ голову,-- ты грустишь, это большая разница. Еслибъ ты не грустилъ, меня не было бы здѣсь, потому что ты былъ бы тогда счастливъ и былъ бы женатъ. Я могу немножко разсѣять твое горе. Поэтому ты и долженъ мнѣ позволить остаться у тебя.
   -- Это не годится ни для тебя, ни для меня...
   Дювека уже раскрыла ротъ, чтобъ отвѣчать, какъ вдругъ въ маленькой передней зазвонилъ колокольчикъ.
   -- Можно мнѣ отпереть?-- спросила она.
   -- Я думаю, что можно. Это, вѣроятно, Вильхьельмъ. Еслибъ оказался кто другой, то назовись хозяйкой, которая теперь въ церкви. Убери же сначала шляпу,-- сказалъ Фабриціусъ, указывая на ея работу, лежавшую на подоконникѣ.
   Дювека спрятала смущавшій Фабриціуса предметъ, отперла дверь, низко поклонилась и, приложивъ къ глазамъ кончикъ платья, сказала плаксивымъ старушечьимъ голосомъ:
   -- Господи, это вы, ваше благородіе?
   -- Здравствуйте, мадамъ Сигбритъ,-- раздался въ отвѣтъ густой голосъ Вильхьельма, и пріятель Фабриціуса вошелъ въ переднюю, увлекая за собой Дювеку.-- Я, вѣдь, догадывался, что застану тебя здѣсь. Я долженъ передать тебѣ поклонъ отъ твоихъ родителей; они были у твоего дядюшки и освѣдомлялись о тебѣ. Весь Ордрупъ сгорѣлъ и вашъ домъ тоже.
   -- Нашелъ чѣмъ пугать!-- отвѣтила Дювека.-- И мать, и отецъ каждый вечеръ молятся, чтобъ Богъ сохранилъ ихъ отъ пожара; они, вѣдь, люди благочестивые. Скажи лучше, какъ ты поживаешь. Мнѣ сдается, что ты все больше и больше толстѣешь.
   -- Неправда!-- поспѣшно отвѣтилъ Вильхьельмъ и съ испугомъ взглянулъ на себя въ зеркало,-- наоборотъ, я худѣю, это прежде я былъ толстъ.
   Стали говорить о разныхъ вещахъ. Вильхьельмъ пришелъ предупредить Фабриціуса о томъ, что къ нему собираются гости, компанія дамъ и мужчинъ. Дювека должна была уйти. Но прежде она наставила Вильхьельма полюбоваться ея новою шляпой.
   -- Ты, въ концѣ-концовъ, сдѣлаешься настоящею щеголихой, Дювека,-- сказалъ онъ.
   -- Въ самомъ дѣлѣ?-- сказала она съ польщенною миной и стала натягивать перчатки.-- Впрочемъ,-- прибавила она, протянувъ Вильхьельму правую руку, на которую не успѣла еще надѣть перчатку,-- ты могъ бы хоть разъ поцѣловать эту руку, почтеннѣйшій!
   Вильхьельмъ повиновался.
   -- Что же означаетъ это торжественное цѣлованіе?-- спросилъ Фабриціусъ.
   -- Старинный долгъ, который теперь выплаченъ, -- сказала Дювека. Она кивнула Вильхьельму и, уходя, поцѣловала Фабриціуса.
   Въ дверяхъ она остановилась и серьезнымъ тономъ обратилась къ больному:
   -- Ты долженъ пораньше вернуться сегодня, слышишь, Артуръ, а то ты опять примешься кашлять. А я зайду сюда и позабочусь, чтобы комнаты хорошенько нагрѣлись къ вечеру.
   -- Ступай лучше домой, къ отцу и матери,-- сказалъ Фабриціусъ.
   -- Нѣтъ, не пойду,-- отвѣчала, молодая дѣвушка и ушла, затворивъ за собою дверь.
   По ея уходѣ друзьями овладѣло болѣе серьезное настроеніе. Фабриціусъ спросилъ, что означало цѣлованіе руки.
   -- А то, что эта рука дала мнѣ когда-то пощечину, и дала ее отъ чистаго сердца. Это было въ Шарлоттенлундѣ, когда мы, помнишь, возвращались отъ Кольбьёрнсеновъ послѣ нашего перваго визита и ты поѣхалъ прямо домой, поручивъ мнѣ утѣшить Дювеку. Я долженъ сказать, что мое усердіе далеко не было оцѣнено по достоинству. Развѣ же она никогда не намекала тебѣ на эту исторію?
   -- Нѣтъ, никогда.
   Гости, о посѣщеніи которыхъ Вильхьельмъ явился предупредить своего друга, были Беки изъ Белинды. Художникъ только что вернулся изъ ихъ имѣнія. Помѣщикъ, фру Бекъ, ихъ старшая дочь и Тора, которая по окончаніи войны была снова принята въ ихъ семью, пріѣхали вмѣстѣ съ Вильхьельмомъ въ Копенгагенъ.
   -- Привезъ ты какія-нибудь новости изъ тѣхъ мѣстъ?-- спросилъ Фабриціусъ, возвращаясь изъ спальни, куда онъ отправился по уходѣ Дювеки, чтобы съ помощью Вильхьельма привинтить ногу.
   -- Нѣтъ, никакихъ... Развѣ только то, что старикъ Кольбьёрнсенъ начинаетъ немножко дряхлѣть. Онъ просилъ меня кланяться тебѣ.
   -- Спасибо,-- отвѣтилъ Фабриціусъ, садясь на диванъ.
   -- Тѣмъ не менѣе, состояніе духа у него ясное. Онъ и Гертруда живутъ себѣ тихо и мирно въ своемъ маленькомъ имѣньицѣ. Онъ разводитъ цвѣты въ саду, она читаетъ ему вслухъ. Посмотрѣлъ бы ты на нее теперь!
   Фабриціусъ не отвѣчалъ и закурилъ сигару.
   -- Разскажи мнѣ лучше о твоихъ собственныхъ дѣлахъ,-- началъ онъ съ нѣсколько дѣланнымъ спокойствіемъ.-- Ты и въ этотъ разъ не говорилъ съ Торой?
   -- Нѣтъ,-- серьезно отвѣтилъ Вильхьельмъ.
   -- Что-жь, кончится это у васъ чѣмъ-нибудь?
   -- Я думаю, что нѣтъ.
   -- Ты ѣдешь со мной?
   -- Вѣроятно.
   Фабриціусъ всталъ съ дивана и подошелъ къ Вильхьельму, который сидѣлъ, раскинувшись въ качалкѣ, и пускалъ изъ своей сигары дымъ на всю комнату.
   -- Почему не хочешь ты узнать достовѣрно, на что ты можешь разсчитывать? Или ты намѣренъ сперва попасть въ Египетъ и написать ей оттуда?-- спросилъ онъ.
   -- Нѣтъ. Дѣло въ томъ, что я уже знаю, на что мнѣ разсчитывать. Еслибъ я сказалъ Торѣ хоть одно слово о моихъ чувствахъ, мы уже не могли бы быть съ ней друзьями. Она цѣнитъ меня единственно только за то, что я умѣю молчать. Вотъ на какихъ условіяхъ она даритъ меня своею дружбой. Ба! неужели ты думаешь, что она не знаетъ, что я въ нее влюбленъ?
   -- Но неужели же она холодна?
   -- Она? Она могла бы любить!-- съ необычайною энергіей сказалъ Вильхьельмъ, и, приподнявшись изъ своей полулежачей позы, онъ сжалъ правую руку въ кулакъ и сталъ размахивать ею въ воздухѣ.-- Я слишкомъ толстъ, вотъ въ чемъ бѣда. Какъ будто бы я не былъ въ такомъ настроеніи, которое всякаго другого заставило исхудать! Но на меня это не дѣйствуетъ... то-есть, послѣднее-то время, я, кажется, все-таки, немножко спалъ, а?
   -- О, да, немножко,-- отвѣтилъ Фабриціусъ, чуть-чуть улыбнувшись.
   Вильхьельмъ не хотѣлъ замѣтить этой улыбки и продолжалъ серьезнымъ тономъ:
   -- Помнишь, когда ты, больной, писалъ мнѣ изъ Альса, ты спрашивалъ меня, согласился ли бы я пожертвовать одною своею ногой ради Торы? Я увѣренъ, что она прочла это письмо. Она употребляетъ иногда, говоря о тебѣ, нѣкоторые обороты, заимствованные оттуда.
   Вильхьельмъ помолчалъ немного, Фабриціусъ не выразилъ своего удивленія словами, но пытливо посмотрѣлъ на пріятеля.
   -- Вѣдь, адресъ писалъ не ты, и письмо было сложено не такъ, какъ ты обыкновенно складываешь. Ты, навѣрное, отдалъ его въ руки Торѣ незапечатаннымъ? Ей бросилось въ глаза ея имя... ну, она и прочла.
   Фабриціусъ кивнулъ головой.
   -- Ей, должно быть, было очень странно увидать меня послѣ того въ Альсѣ такимъ здоровеннымъ крѣпышомъ, тогда какъ ты лежалъ при смерти, а затѣмъ послѣ войны встрѣтить меня толстымъ, какъ волъ. Но, чѣмъ же я, чортъ возьми, виноватъ? Вѣды я бы обѣ ноги свои отдалъ, еслибъ ужь на то пошло, чтобъ завоевать ея сердце.
   -- Ты не говорилъ ей этого?
   -- Да развѣ я бы посмѣлъ?
   Вильхьельмъ опять откинулся въ креслѣ, наклонивъ голову и опустивъ руки. Сигару онъ стиснулъ между пальцевъ.
   -- Товарищъ,-- сказалъ Фабриціусъ послѣ небольшой паузы и тронулъ при этомъ его за плечо,-- только не вздумай предавать ея меланхоліи. Это ей-ей же негодится. Тора чудная дѣвушка, но..
   -- Ей во всемъ мірѣ нѣтъ равной!-- вскричалъ Вильхьельмъ негодующимъ тономъ.-- Какая жалость, что она должна захирѣть въ деревнѣ, тратя свои силы на мелкую дѣятельность! Еслибъ; у нея остались хоть какіе-нибудь гроши отъ тѣхъ маленькихъ средствъ, которыя она потеряла во время войны, она была бы теперь у Винге или еще гдѣ-нибудь и послѣдовала бы своему призванію ходить за больными. Она, разумѣется, сдѣлалась бы врачомъ. Эти общины сестеръ милосердія, что теперь вводятся, ей вовсе не по характеру, она любитъ людей ради нихъ самихъ...
   Разговоръ ихъ былъ прерванъ появленіемъ гостей, помѣщика Бека съ женой, ихъ взрослой дочери и Торы. Вильхьельмъ едва успѣлъ предупредить Фабриціуса, чтобъ онъ не упоминалъ о товсь, что оба они уѣзжаютъ, такъ какъ терпѣть не могъ сценъ.
   Фабриціусъ былъ оживленъ и очень радовался успѣху своей большой, незадолго передъ тѣмъ оконченной картины. Вильхьельмъ помогалъ хозяину занимать гостей и шутилъ съ молодой фрэкенъ Бекъ, которая смѣялась, какъ жаворонокъ, потряхивая свѣтлыми кудрями, непокорно выбивавшимися изъ-подъ ея шляпы. Затѣю оба художника были приглашены къ обѣду въ отелѣ и гости собрались уѣзжать.
   При прощаньи Тора отозвала Фабриціуса въ мастерскую. Онъ удивился, узнавъ, что она имѣетъ что-то сказать ему, такъ канъ самъ въ продолженіе всего визита выжидалъ случая поговорить съ ней.
   -- Развѣ вы вовсе не думаете,-- спросила она съ нѣкоторымъ усиліемъ,-- побывать у насъ по сосѣдству передъ вашимъ отъѣздомъ изъ Даніи?
   -- Нѣтъ,-- отвѣтилъ онъ съ изумленіемъ; это было въ первый разъ, что она прямо касалась его отношеній къ Гертрудѣ.
   -- Я знаю, что васъ ждутъ тамъ,-- сказала она, краснѣя.
   Фабриціусъ отошелъ отъ нея къ самому окну и сталъ къ ней спиной.
   -- Неужели вы такъ непреклонны?-- медленно проговорла Тора.
   Фабриціусъ быстро обернулся къ ней.
   -- Это было странное недаразумѣніе,-- сказалъ онъ.-- Вашъ вопросъ тѣмъ болѣе поразилъ меня, Тора, -- продолжалъ онъ, взявъ ея руку,-- что я самъ имѣлъ въ виду предложить вамъ подобный же вопросъ. Скажите, неужели ваше сердце навсегда закрыто для любви?
   Тора вспыхнула еще сильнѣе и такъ смѣшалась, что Фабриціусъ поспѣшилъ сократить ея пытку.
   -- Прочли вы въ свое время письмо, которое, помните, я написалъ Вильхьельму передъ ампутаціей?-- спросилъ онъ.
   Тора прочла письмо и не была намѣрена отрицать этого; но какъ могъ онъ съ такимъ легкимъ сердцемъ допрашивать ее объ этой контрабандѣ, стоившей ей столько часовъ тяжелаго раздумья?
   -- Да, я прочла его,-- тихо промолвила она.
   -- Вы имѣли на то полное право, милая Тора,-- ласково сказалъ Фабриціусъ,-- я спросилъ васъ потому только, что въ письмѣ было кое-что о Вильхьельмѣ...
   Испуганный взглядъ, который бросила на него Тора, заставилъ его умолкнуть среди начатой фразы.
   -- Зачѣмъ заговорили вы со мной объ этомъ?-- сказала она съ укоризной.
   -- Я надѣялся, что мнѣ будетъ дозволено сказать то слово, котораго недостаетъ...
   -- Нѣтъ такого слова,-- отвѣтила Тора.
   -- Развѣ вы не рѣшитесь отдать Вильхьельму эту руку, которую я держу въ своей, когда узнаете, какъ многимъ онъ готовъ пожертвовать, чтобы заслужить ее?
   -- Нѣтъ, -- твердо сказала она, и рука ея судорожно сжала руку Фабриціуса. Она сама не сознавала этого непроизвольнаго Движенія мускуловъ, но молодой человѣкъ ощутилъ ея пожатіе. И въ его фантазіи осязательно обрисовалось то, чего лишился въ этотъ моментъ его другъ.
   -- Подумайте еще!-- сказалъ онъ такимъ умоляющимъ голосомъ, какъ будто просилъ за самого себя.
   Она покачала головой.
   -- Вѣдь, у меня было достаточно времени на это,-- тихо сказала она и прибавила, какъ бы опасаясь недоразумѣнія:-- я очень расположена къ Вильхьельму.
   Фабриціусъ стоялъ, все еще держа ея руку, и смотрѣлъ на ея взволнованное лицо. Въ душѣ его проносились смутныя, словно давно позабытыя и вновь всплывавшія теперь представленія. Ему какъ будто вспоминалось, что кто-то сказалъ однажды о Торѣ, что она изъ тѣхъ молодыхъ дѣвушекъ, которыя умѣютъ внушать прекрасныя мысли. Не Вильхьельмъ ли сказалъ это? Бѣдный Вильхьельмъ!
   -- Мнѣ надо кое-что сказать вамъ,-- снова начала Тора, смутившись подъ его пристальнымъ взглядомъ.-- Позвольте мнѣ мою руку,-- мягко прибавила она.
   Фабриціусъ выпустилъ ея тоненькую руку съ такимъ видомъ, какъ будто очнулся отъ сна. Тора быстро просунула ее подъ пальто и вынула письмо, которое подала ему.
   -- Мнѣ поручено передать вамъ это въ собственныя руки,-- сказала она,-- это письмо отъ Гертруды.
   Фабриціусъ не нуждался въ послѣднемъ поясненіи: взглянувъ на надпись на конвертѣ, онъ мгновенно узналъ миніатюрный почеркъ Гертруды и письмо произвело на него дѣйствіе электрической искры.
   Тору позвали изъ другой комнаты и началось общее прощанье. Вильхьельмъ вышелъ проводить гостей на улицу.
   Когда онъ вернулся, Фабриціусъ сидѣлъ на диванѣ, подперевъ рукою щеку и углубившись въ думы, очевидно, далеко не радостнаго свойства. Вильхьельмъ прошелся нѣсколько разъ по комнатѣ, не рѣшаясь заговорить съ пріятелемъ. Наконецъ, онъ остановился, передъ Фабриціусомъ и сказалъ:
   -- Ты, кажется, получилъ письмо отъ Гертруды. Я отправлюсь, чтобы не мѣшать тебѣ.
   Фабриціусъ кивнулъ ему, но ничего не отвѣтилъ. Вильхьельмъ не могъ долѣе сдерживаться.
   -- Чортъ возьми!-- вскричалъ онъ,-- о чемъ тебѣ-то горевать? У тебя любви просятъ!
   Фабриціусъ взглянулъ на него съ неопредѣленною улыбкой и провелъ рукой по лицу.
   -- Я этого не думаю,-- сказалъ онъ.
   -- Не думаешь? Да что-жь, къ чорту, ты думаешь?
   -- А вотъ я скажу тебѣ. Я думаю, что существуетъ нѣчто, называемое мягкими настроеніями,-- раскаяніе и тому подобныя чувства, которыя нерѣдко находятъ на женщинъ, когда предъ ними ясно предстанетъ какой-нибудь неожиданный результатъ ихъ собственныхъ поступковъ. Я не придаю большой цѣны тому, что говорится и дѣлается въ минуту прощанья.
   -- Да ты прочелъ письмо Гертруды?-- спросилъ Вильхьельмъ, стараясь скрыть, насколько его поразило это замѣчаніе.
   -- Нѣтъ.
   -- Ну, такъ, мнѣ кажется, ты долженъ сперва прочесть его и отложить до поры до времени свои мудрыя разсужденія.
   Фабриціусъ сдѣлалъ нетерпѣливый жесть.
   -- Какъ будто я поумнѣю или поглупѣю отъ этого письма!... Вѣдь, мнѣ и въ прежнее время случалось уѣзжать,-- сказалъ онъ не то сердитымъ, не то измученнымъ тономъ и презрительно отшвырнулъ письмо на столикъ у дивана.
   -- Ну, признаюсь, я столько же понимаю тебя теперь, какъ и два года тому назадъ, когда по твоемъ возвращеніи сюда ты разругалъ меня за то, что я въ простотѣ сердечной заговорилъ съ тобой о Гертрудѣ.
   Фабриціусъ ничего не сказалъ въ отвѣтъ. Вильхьельмъ, въ нѣсколько возбужденномъ настроеніи, сталъ надѣвать пальто.
   -- Такъ вотъ, дружище,-- сказалъ онъ, протягивая руку Фабриціусу,-- теперь ты можешь наединѣ съ самимъ собою поразмыслить о своихъ дѣлахъ. Одно только скажу я тебѣ: смотри, какъ вы твои болѣзненныя причуды не сыграли съ тобой какой-нибудь плохой шутки.
   Придя въ отель не задолго до обѣденнаго часа, Вильхьельмъ поговорилъ съ Торой; ихъ бесѣда вращалась исключительно вокругъ Фабриціуса. Ни онъ, ни Тора не могли найти удовлетворительнаго объясненія поведенію Фабриціуса со времени его свиданія съ Гертрудой въ Альсѣ. Несмотря на разводъ Гертруды съ Феддерсеяомъ, онъ не сдѣлалъ съ тѣхъ поръ ни малѣйшей попытки сблизиться съ нею, и даже старательно избѣгалъ пользоваться тѣw случаями, какіе устраивали ему друзья А, между тѣмъ, онъ, видно, еще находился подъ властью своей любви; она-то и была причиной его меланхоліи, а вовсе не его болѣзненное состояніе. Мстителенъ онъ не былъ, никогда не затруднялся онъ въ прежнее время сдѣлать первый шагъ къ примиренію. Хозяева прождали Фабриціуса долѣе положеннаго срока, затѣмъ посыльный принесъ отъ него записку, въ которой онъ извинялся, что не можетъ придти вслѣдствіе внезапнаго нездоровья.
   Тѣмъ временемъ письмо Гертруды лежало распечатанное предъ Фабриціусомъ на маленькомъ столикѣ у дивана. Онъ прочиталъ его тотчасъ же по уходѣ Вильхьельма и сѣлъ теперь уже въ четвертый разъ за письменный столъ съ тѣмъ, чтобы написать отвѣтъ. Вотъ что писала ему Гертруда:
   "Артуръ, въ теченіе двухъ долгихъ лѣтъ я ждала со дня на день, что сердце твое смягчится и что ты простишь меня. Теперь ты уѣзжаешь, а, между тѣмъ, не вспомнилъ еще ни однимъ словомъ ту, которую когда-то любилъ. Не уѣзжай, не переговоривъ со мною. Это будетъ грѣшно. Зачѣмъ хочешь ты увѣрить себя, что справедливо съ твоей стороны карать меня такъ сурово? Вѣдь, мое преступленіе по отношенію къ тебѣ и ко мнѣ самой имѣло источникомъ не дурныя мысли, а мой юный возрасть и безпомощное положеніе. Дай мнѣ хоть разъ объяснить тебѣ, какъ все это произошло. Я многому научилась въ послѣдніе годы; мой нѣжно любимый отецъ и Эмма драгоцѣнные друзья. Ты долженъ меня выслушать; мой великій грѣхъ даетъ мнѣ право, предъ которымъ ты долженъ преклониться, еслибъ даже моя любовь ничего не значила для тебя. Я знаю, что у тебя мягкое сердце... теперь ты придешь.

"Твоя Гертруда".

   Отвѣтъ, посланный, наконецъ, Фабриціусомъ, послѣ того, каяі онъ предварительно исписалъ нѣсколько листовъ, бросая ихъ всякій разъ обратно въ портфель, былъ изложенъ въ слѣдующей ла конической формѣ:
   "Я не приду. Прежде твоя любовь была слишкомъ мала, теперь я то же могу сказать о своей".
   Ни одинъ авторъ не могъ бы такъ гордиться побѣдой надъ техническими трудностями, долгое время мѣшавшими ему облечь свою мысль въ надлежащее выраженіе, какъ гордился Фабриціусъ когда ему удалось, наконецъ, выразить въ этихъ краткихъ словахъ весь избытокъ взволнованныхъ чувствъ, наполнявшихъ его душу. Однако, они давали весьма невѣрное представленіе о мягкомъ, истерзанномъ сердечною тоской человѣкѣ, который ихъ написалъ. Черезъ два дня по отсылкѣ этого отвѣта, въ послѣобѣденное время, у подъѣзда Фабриціуса раздался звонокъ. На этол разъ онъ былъ одинъ въ своей мастерской, и дверь пошла отпирать хозяйка. Онъ услыхалъ, какъ она пригласила посѣтителя въ гостиную, и вскорѣ послѣ того въ дверь мастерской осторожно постучала чья-то, точно дѣтская ручка. Онъ крикнулъ: "войдите!" и долженъ былъ еще разъ повторить это, возвысивъ голосъ, прежде чѣмъ дверь отворилась. Въ мастерскую вошла Гертруда.
   Молодой человѣкъ былъ такъ пораженъ, что уронилъ кисть и палитру, и долженъ былъ прислониться къ высокому мольберту.
   Робкая и тревожная, и такая прелестная, какой Фабриціусъ никогда еще не видалъ ея, Гертруда медленно направилась по комнатѣ и остановилась недалеко отъ вето, протянувъ къ нему руку съ умоляющимъ жестомъ.
   -- Артуръ,-- нѣжно промолвила она,-- скажи, что нѣтъ правды въ тѣхъ словахъ, которыя ты написалъ.
   Фабриціусъ сдѣлалъ шагъ впередъ и взялъ ея руку. Охваченный сильнѣйшимъ душевнымъ волненіемъ, онъ крѣпко стиснулъ эту руку въ своихъ и прижалъ ее къ груди.
   -- Гертруда,-- сказалъ онъ,-- зачѣмъ ты пришла?
   -- Чтобы на колѣняхъ вымолить твое прощеніе, -- отвѣтила она.
   Онъ такъ порывисто сжалъ ее въ объятіяхъ и сейчасъ же разразился такими судорожными рыданіями, что силы ему измѣнили. Колѣни у него подогнулись, и, чтобы оправиться, онъ долженъ, былъ просидѣть нѣсколько часовъ, прислонившись къ спинкѣ дивана и держа руку Гертруды въ своей.
   -- Видишь, какъ жестоко томился я по тебѣ?-- нѣсколько разъ повторялъ онъ съ улыбкой.
   Среди нескончаемой взволнованной бесѣды они выяснили другъ другу свое обоюдное поведеніе послѣ сцены въ Аутустенборгскомъ лазаретѣ. Правда, что Фабриціусъ стыдился нѣкоторыхъ своихъ болѣзненныхъ фантазій и счелъ за лучшее умолчать о нихъ. Но онъ сказалъ Гертрудѣ, какъ страстно онъ цѣплялся за мысль, что она первая должна придти къ нему. Все счастье ихъ жизни зависѣло отъ этого. Дѣло въ томъ, что еслибъ онъ поддался своей тоскѣ по ней, которая никогда его не покидала, и попытался бы снова сблизиться съ нею, то онъ слишкомъ дорогою цѣной купилъ бы ихъ союзъ. Вѣдь, тогда онъ поступился бы своимъ требованіемъ, чтобъ она показала, хотя бы на одно только мгновеніе, что сознаетъ всю глубину своей вины. Безъ этого ея любовь была бы въ его глазахъ меньше его любви. Но этого не должно было быть. Если бы онъ не имѣлъ увѣренности, что они одинаково любятъ другъ друга, то счастье было бы построено на пескѣ. Гертруда сказала ему, что представленіе о томъ, что она должна понести кару, не позволяло ей напоминать ему о себѣ и, вмѣстѣ съ тѣмъ, поддерживало въ ней мужество, но, въ концѣ-концовъ, она нашла, что онъ уже черезъ-чуръ жестокъ. Что онъ такъ сильно любитъ ее, это она впервые узнала только теперь.
   Фабриціусъ чувствовалъ, что между ними, все-таки, нѣтъ полнаго и совершеннаго пониманія, но теперь это не смущало его. Онъ спросилъ Гертруду, извѣстно ли ей, что онъ жилъ нѣкоторое время съ молодою дѣвушкой, которая его любила?
   Гертруда разсказала ему, что три, четыре мѣсяца тому назадъ она получила насчетъ этого анонимное письмо и много плакала надъ нимъ. Она никакъ не могла рѣшиться спросить объ этомъ обстоятельствѣ Вильхьельма, хотя всякій разъ при встрѣчѣ съ нимъ этотъ вопросъ жегъ ей языкъ.
   Фабриціусъ немного сконфуженно объяснилъ ей свои отношенія къ Дювекѣ. Они начались, когда онъ усталъ, наконецъ, грустить, и, послѣ смерти матери, почувствовалъ себя еще болѣе одинокимъ. Съ того самаго дня, какъ онъ вернулся съ войны, Дювека просила его позволить ей ходить за нимъ; много разъ возобновляла она свои просьбы и, наконецъ, полгода или немного больше тому назадъ, онъ рѣшился уступить ей.
   -- Она стоила того,-- сказала Гертруда, -- у нея не было грѣха на совѣсти.
   -- Увы, если бы я самъ этого не зналъ, то она могла бы показать мнѣ, какъ мало счастья въ любовныхъ отношеніяхъ, гдѣ любитъ только одна сторона.

-----

   Менѣе чѣмъ черезъ недѣлю послѣ этого дня по всему Копенгагену разнеслись толки о большомъ скандалѣ. При отходѣ вечерняго поѣзда въ Корсёръ, разведенная жена адвоката Феддерсена, дочь статскаго совѣтника Кольбьёрнсена, дѣла котораго такъ разстроились за послѣднее время, обняла и поцѣловала на платформѣ извѣстнаго живописца Фабриціуса, потерявшаго ногу на войнѣ. Бокъ-о-бокъ съ этою парочкой стояла старая фрэкенъ Кольбьёрнсенъ и, когда поѣздъ тронулся, то обѣ дамы такъ залились слезами и такъ усердно стали махать носовыми платками, что не замѣтили даже негодованія, возбужденнаго ихъ поведеніемъ. Знаменитый художникъ Вильхьельмъ тоже тутъ присутствовалъ; говорили, что онъ вмѣстѣ со своимъ другомъ Фабриціусомъ ѣдетъ въ Египетъ рисовать крокодиловъ.
   Что касается статскаго совѣтника, то его никто не видалъ, да онъ, конечно, и не могъ бы одобрить такого нарушенія всякихъ приличій.

В. С.

"Русская Мысль", кн. VI--IX, 1892

   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru