Аннотация: Guy Mannering or The Astrologer.
Перевод с французского, изданный Владимиром Броневским (1824).
МАННЕРИНГЪ или АСТРОЛОГЪ, СОЧИНЕНІЕ СИРА ВАЛТЕРА СКОТТА, ПЕРЕВОДЪ СЪ ФРАНЦУЗСКАГО,
ИЗДАННЫЙ Владиміромъ Броневскимъ.
ЧАСТЬ III.
МОСКВА. Въ Университетской Типографіи. 1824.
Печатать дозволяется съ тѣмъ, чтобы по отпечатаніи, до выпуска въ продажу, представлены были въ Цензурный Комитетъ: одинъ экземпляръ сей книги для Цензурнаго Комитета, другой для Департамента Министерства Просвѣщенія, два экземпляра для Императорской Публичной Библіотеки и одинъ для Императорской Академіи Наукъ. Москва, Мая 28 дня 1824 года. Адъюнктъ и Кавалеръ Иванъ Снегиревъ.
ГЛАВА I.
Глоссинъ подробно описалъ всѣ данныя ему показанія. Онѣ весьма мало поясняли сіе дѣло и не могли служишь для дальнѣйшихъ розысковъ, но читатель изъ сихъ допросовъ могъ лучше усмотрѣть, что дѣлалъ Броунъ съ тѣхъ поръ, какъ мы оставили его на Кипплетринганшсой дорогѣ до того времени, какъ распаленный ревностію, онъ такъ нещастливо предсталъ предъ Юлію Маннерингъ и былъ вовлеченъ въ ссору, имѣвшую для него пагубныя слѣдствія.
Глоссинъ, возвращаясь въ Елленгованъ, обдумывалъ полученныя имъ свѣденія. Онъ болѣе и болѣе увѣрялся въ томъ, что ежели ему удастся отыскать преступниковъ; то навѣрное можетъ войти въ милость къ Полковнику и Лорду Газлевуду, что для него было весьма нужно. Онъ напередъ уже наслаждался удовольствіемъ похвалиться и выслужишься и своимъ проворствомъ и догадливостію. Возвратясь домой, онъ узналъ съ большею радостію, что Мак-Гуффогъ, ужасъ воровъ, съ двумя или тремя констаблями задержалъ какого то человѣка, и что всѣ они въ ожиданіи его прибытія сидѣли въ кухнѣ.
И такъ онъ соскочилъ проворно съ лошади и спѣшилъ въ свой кабинетъ. Бѣги скорѣе, сказалъ онъ слугѣ, прикажи секретарю моему притти сюда; ты найдешь его въ маленькой зеленой комнатѣ, гдѣ онъ составляетъ опись моего помѣстья. Прибери все въ кабинетѣ, пододвинь большое кожаное кресло къ письменному столу и приготовь для Г. Скрова табуретъ.
-- Скровъ, сказалъ онъ вошедшему къ нему Секретарю, достаньте твореніе Сиръ Георга Маккензи объ уголовныхъ преступленіяхъ,разверните часть, въ коей писано о vis publica et privata и загните главу о имѣющихъ при себѣ запрещенныя оружія. Теперь помогите мнѣ стащить мой сертукъ, повѣсьте его въ передней, да скажите, чтобы привели сюда колодника. Я надѣюсь, что это онъ самый! Постойте! прикажите лучше послать ко мнѣ напередъ Мак-Гуффога.
-- Ну, что Мак-Гуффогъ, гдѣ удалось вамъ поймать новаго звѣрка?
Мак-Гуффогъ былъ косой плутъ по наружности, славный кулачный боецъ и шею имѣлъ похожую на бычачью, лице красное и покрытое угрями. Послѣ нѣкоторыхъ кривляній для изъявленія судьѣ почтенія, онъ началъ донесеніе особеннымъ языкомъ, подкрѣпляя разсказъ тѣлодвиженіями и подмаргиваніями, которыя показывали, что повѣствователь и слушатель совершенно другъ друга понимали.-- Да будетъ вашей чести извѣстно, сказалъ онъ, когда я пришелъ на берегъ моря въ тотъ кабакъ, о которомъ ваша честь изволили говоришь, и что содержитъ та женщина, которую ваша честь изволите знать. И такъ, сказала она, чего же вамъ надобно? Не нужно ли въ замокъ послать какихъ нибудь товаровъ? Конечно, отвѣчалъ я, вамъ извѣстно, что и самъ Гнъ Бертрамъ Елленгованской въ старину.....
-- Хорошо, хорошо! да только безъ подробностей, а говори о настоящемъ дѣлѣ.
-- Пожалуй. И такъ я присѣлъ, да и началъ торговать у ней водку, которую будто хотѣлъ купишь, до тѣхъ поръ, пока онъ пришелъ.
-- Кто онъ?
-- Этотъ самой человѣкъ (сказалъ Мак-Гуффогъ, оборотивъ большой палецъ къ кухнѣ, въ которой содержался колодникъ); на немъ былъ широкой плащъ, такъ я и увидѣлъ, что не скоро съ нимъ справлюсь. Я старался продолжать разговоръ такъ, чтобы онъ подумалъ, что я съ острова Мана и сталъ между имъ и хозяйкою за тѣмъ, чтобы она не могла вывесть его изъ обмана. Мы принялись пить. Я предложилъ побиться объ закладъ, что онъ не выпьетъ разомъ, не переводя духу, пол-бутылки Голландской мозжевеловой водки. Онъ согласился и вытянулъ, не поморщившись; но въ это самое время вошли Слунжингъ Жокъ и Дикъ Спурь, которыхъ я поджидалъ. Мы всѣ трое на него бросились невзначай, связали, заковали по рукамъ и по ногамъ и сдѣлали его такимъ смирнымъ, какъ ягненка. Онъ съ тѣхъ поръ, какъ сюда приведенъ, успѣлъ уже выспаться, и теперь свѣжохонекъ, какъ Майская маргаритка, и можетъ отвѣчать на всѣ вопросы вашей чести.
-- Не было ли при немъ какого оружія?
-- Конечно были, сабля и пистолеты, какъ всегда бываютъ у такихъ людей.
-- Были ли у него какія нибудь бумаги?
-- Вотъ онѣ. И сказавъ сіе, онъ положилъ на столъ очень неопрятную записную книжку.
-- Ступай, Мак-Гуффогъ, да вели привесть сюда арестанта, а самъ далеко не уходи.
Подчиненный вышелъ вонъ и чрезъ минуту потомъ послышался на лѣстницѣ стукъ оковъ, а черезъ двѣ или три минуты ввели въ комнату человѣка, крѣпко связаннаго и имѣвшаго цѣпи на рукахъ и на ногахъ.
Арестантъ былъ крѣпкаго сложенія и росту средняго; лице его загорѣло отъ солнца, и хотя морщины на лбу и начинавшіе сѣдѣть волосы показывали, что онъ уже пожилыхъ лѣтъ, но по всему примѣтно было, что онъ очень силенъ и мало людей по видимому могли бы съ нимъ побороться. Грубое и дикое лице его было нѣсколько багроваго цвѣта, а глаза не совсѣмъ еще прояснились отъ пьянства, способствовавшаго его поймать; но кратковремянный сонъ, коимъ допустилъ его воспользоваться Мак-Гуффогъ, и особенно ощущеніе опасности, въ коей онъ находился, совершенно его протрезвили. Достойный судія и не менѣе почтенный колодникъ нѣсколько времени смотрѣли другъ на друга, не говоря ни слова. Глоссинъ узналъ представленнаго ему человѣка и находился въ нѣкоторомъ затрудненіи начать допросъ; но наконецъ прервалъ молчаніе.
-- Такъ это вы, Г. Капитанъ? Давно уже васъ не видали на здѣшнемъ берегу!
-- Давно, конечно давно; потому что пусть меня чортъ возьметъ, ежели я не въ первой еще разъ сюда пріѣхалъ.
-- Этому не повѣрятъ, Г. Капитанъ.
-- Придется етому повѣрить, Г. Судья!
-- А какимъ имянемъ угодно какъ будетъ называться до тѣхъ поръ, пока я не сведу васъ на очную ставку съ такими людьми, которые помогутъ вамъ припомнить и скажутъ, кто вы такой, или по крайней мѣрѣ, чѣмъ вы прежде были?
-- Кто я такой? тысячи громовъ! Янъ Янсонъ. Какъ же мнѣ иначе называться?
Глоссинъ вынулъ изъ шкапа пару карманныхъ пистолетовъ, зарядилъ ихъ. при всѣхъ и приказалъ Секретарю удалиться съ констабелями и ожидать въ передней дальнѣйшихъ приказаній.
Секретарь сдѣлалъ нѣсколько возраженій на щетъ опасности оставишь его одного съ такимъ человѣкомъ, хотя сей послѣдній былъ связанъ и скованъ такъ, что вовсе не могъ пошевелиться; но Глоссинъ съ нѣкоторымъ нетерпѣніемъ повторилъ ему приказаніе вытти.
По удаленіи его, Глоссинъ нѣсколько разъ прошелся по комнатѣ и потомъ сѣвъ въ кресла напротивъ колодника, какъ будто для того, чтобы лучше его разсмотрѣть, положилъ пистолеты на столъ передъ собою и твердымъ голосомь сказалъ: -- Вы Диркъ Гаттрійкъ изъ Флессингена. Можете ли въ томъ запереться?
Арестантъ обратилъ глаза на двери, какъ будто опасаясь, что кто нибудь за оными подслушиваетъ. Глоссинъ, вставъ, разтворилъ ихъ настежь, такъ, что колодникъ, не подымаясь съ лавки, на которой сидѣлъ, могъ увѣриться, что въ другой комнатѣ никого не было. Потомъ затворивъ двери, онъ сѣдъ на свое мѣсто и снова повторилъ: -- Вы Диркъ Гатшрійкъ, нѣкогда бывшій Капитаномъ Юнгфрава. Признаетесь ли въ томъ?
-- Да когда вы узнали меня, сто тысячъ бомбъ, такъ о чемъ же и спрашивать?
-- Да мнѣ весьма удивительно видѣть васъ тамъ, гдѣ никакъ не должно бы вамъ показываться, ежели бы вы помышляли о своей безопасности.
-- Тысячу смертей! человѣкъ, который смѣетъ со мной такъ говоришь, вѣрно не думаетъ о собственной своей!
-- Какъ Капитанъ, вы мнѣ говорите это, бывъ обезоружены и въ оковахъ. Повѣрьте, что вамъ не прилично теперь грозишь. Вамъ будетъ весьма трудно выѣхать изъ здѣшней стороны прежде, нежели разочтетесь за небольшое произшествіе, случившееся нѣкогда близъ Варрохскаго мыса.
Лице Диркъ Гаттрійка почернѣло, какъ уголь.
-- Что касается до меня, продолжалъ Глоссинъ, то я противу желанія моего долженъ поступать строго съ старымъ знакомымъ; но того требуетъ отъ меня обязанность, и я сегодня же отправлю васъ въ Едимбургъ въ хорошей почтовой коляскѣ, запряженной четвернею лошадей.
-- Тысячу громовъ! вы бы етаго не сдѣлали, ежели бы я могъ вамъ дать, какъ прежде, полгруза векселей на Фан-Беста и на Фан-Бруггена.
Это было такъ давно, Капитанъ, что уже и не помню, чѣмъ я былъ награжденъ за свои труды.
-- За свои труды! вы вѣрно хотите сказать, за ваше молчаніе.
-- Я былъ тогда въ части, а съ нѣкотораго времени совсѣмъ отступился отъ дѣлъ.
-- Пусть такъ; но я полагаю, что вы можетъ быть скоро за нихъ приметесь и пойдете по старой дорогѣ. Ну, послушайте, пусть пять сотъ дьяволовъ свернутъ мнѣ шею, ежели я не хотѣлъ съ вами повидаться, чтобы поговорить объ одномъ дѣлѣ, до васъ касающемся.
-- О ребенкѣ! подхватилъ проворно Глоссинъ.
-- Я, мейнъ Герръ!
-- Развѣ онъ еще живъ?
-- Живехонекъ, какъ мы съ вами!
-- Боже мои! да вѣдь онъ въ Ост-Индіи.
-- Совсѣмъ нѣтъ, чортъ меня возьми! онъ на вашемъ проклятомъ берегѣ.
-- Но, Гаттрійкъ... это... ежели это правда, чему я впрочемъ не могу повѣришь, то вѣдь это обоихъ насъ погубитъ. Не возможно, чтобы произшествіе, которому онъ былъ свидѣтелемъ, совершенно у него вышло изъ памяти. И для меня возвращеніе его можетъ имѣть весьма дурныя послѣдствія. Я еще разъ вамъ говорю, что это погубитъ насъ обоихъ.
-- А я вамъ говорю, что это васъ только погубитъ по тому, что я уже попался въ пропасть; и ежели меня повѣсятъ, такъ и всѣмъ щетамъ конецъ.
-- Да за коимъ же чортомъ вы очутились опять на нашемъ берегѣ!
-- Что же дѣлать? домъ приходилъ въ упадокъ, денегъ у меня не было; я подумалъ, что дѣло уже давно забыто.
-- Посмотримъ! я не смѣю васъ выпустить; но не можете ли вы сами дорогою велѣть себя освободить? Конечно, стоитъ только написать слова два, шри къ вашему Поручику Броуну, а я велю васъ отвести по береговой дорогѣ.
-- Не возможно, Броунъ умеръ, убитъ, закопанъ; онъ теперь у чорша въ когтяхъ.
-- Умеръ! убить! не въ Вудбурнѣ ли?
-- Я, мейнъ Герръ!
Глоссинъ на минуту замолчалъ. Потъ выступилъ на челѣ его отъ сильнаго безпокойства и опасенія, между тѣмъ, какъ сидѣвшій предъ нимъ негодяй жевалъ табакъ съ видомъ непоколебимаго равнодушія. Я разорюсь, внутренно говорилъ себѣ Глоссинъ, и даже совершенно разорюсь, ежели явится наслѣдникъ; а потомъ какія выдутъ послѣдствія отъ прежнихъ моихъ связей съ етими молодцами?-- Послушайте, Гаттрійкъ, я не могу васъ освободить; но вы сами можете найти сродство вырваться на волю. Сердце мое всегда мнѣ говоритъ въ пользу прежняго друга. Я велю васъ отвесть на эту ночь въ большую комнату, что въ старомъ замкѣ, а караульнымъ прикажу выдать двойную порцію грогу. Мак-Гуффогъ самъ попадется въ тѣже сѣти, которыя вамъ разставилъ. Окна и перекладины въ этой комнатѣ едва держатся: и вамъ будетъ стоить прыгнуть аршинъ на пять внизъ, такъ и будете на волѣ, а земля покрыта теперь глубоко снѣгомъ.
-- А отъ этихъ-то, сказалъ Гаттрійкъ, показывая на цѣпи, кто меня освободитъ?
-- Вотъ, отвѣчалъ Глоссинъ, вынувъ изъ шкапа маленькой подпилокъ и подавъ ему оный, вотъ добрый пріятель, который за васъ вступится. Вамъ извѣстна лѣстница, по коей сходятъ изъ развалинъ къ морю.
Гаттрійкъ въ восхищеніи потрясъ, цѣпями, какъ бы уже чувствуя себя на свободѣ и старался протянуть къ своему покровителю руки, обремененныя цѣпями. Глоссинъ, положивъ на уста палецъ, напомнилъ ему объ осторожности, и потомъ приступилъ къ дальнѣйшимъ наставленіямъ.
-- Когда вы освободитесь, то пойдете въ Дернклейгъ...
-- Не пойду туда, тысяча громовъ! етотъ подкопъ уже взорванъ!
-- Жаль, жаль! Ну, такъ возьмите на берегу мою лодку, да и пуститесь на ней; но побудьте на Варрохской оконечности, пока со мною не увидитесь.
-- На Варрохской оконечности! сказалъ Гаттрійкъ съ недовольнымъ видомъ, а гдѣ же мнѣ тамъ ожидать васъ? Вѣрно въ пещерѣ? Мнѣ хотѣлось бы лучше во всякомъ иномъ мѣстѣ, чѣмъ тамъ. Ето мнѣ очень непонутру. Говорятъ, будто онъ тамъ является; да! тысяча громовъ! я не боялся его живаго, не испугаюсь и мертваго. Пусть меня поглотитъ адъ, ежели кто нибудь скажетъ, что Диркъ Гаттрійкъ когда либо струсилъ собаки или чорта! И такъ я тамъ жду васъ.
-- Хорошо! сказалъ Глоссинъ, и позвалъ своихъ людей.
-- Нѣчего дѣлать, Мак-Гуффогъ, съ Капитаномъ Дисономъ, какъ ему угодно называться. Теперь уже слиткомъ поздно, чтобы отослать его въ тюрьму Графства; а нѣтъ ли какой нибудь комнаты въ старомъ замкѣ, гдѣ бы можно было его запереть?
-- Есть, сударь; дядя мой Констабель при покойномъ, старикѣ Елленгованѣ три дня содержалъ тамъ одного человѣка. Да теперь она должна быть завалена соромъ, потому что лѣтъ съ пятнацать ее никто не чистилъ.
-- Все это очень знаю, да вѣдь теперь надобно тамъ переночевать одну только ночь. Подлѣ нея есть маленькая комнатка, гдѣ для себя вы можете разложить огня; а я постараюсь вамъ доставить, чѣмъ потѣшиться отъ скуки, понимаете ли? Смотрите же, чтобы колодникъ былъ запертъ крѣпко, но разложите и у него огня: по теперешнему времени ето необходимо. Завтра, можетъ быть, онъ оправдается.
Получивъ такое наставленіе и добрый запасъ съѣстныхъ припасовъ и напитковъ, они отправились въ старый замокъ, гдѣ должны были оставаться на стражѣ цѣлую ночь; а судья надѣялся, что они не всю ея проведутъ въ постѣ и молитвѣ.
Можно себѣ вообразить, что и самъ Глоссинъ не весьма спокойнымъ сномъ наслаждался въ сію ночь. Положеніе его было самое опасное; казалось, что стыдъ цѣлой его жизни вдругъ скопился и готовился надъ нимъ обрушиться. Онъ однакоже легъ, и прежде нежели могъ заснуть, не разъ перевернулся въ постелѣ. Наконецъ сонъ овладѣлъ его чувствами, но для того только, чтобы показать ему благодѣтеля въ томъ образѣ, какъ онъ видѣлъ его въ послѣдній разъ съ смертною блѣдностію на лицѣ. Потомъ онъ представился ему по прежнему молодымъ, свѣжимъ, и бодрымъ и будто изгоняющимъ его изъ жилища своихъ отцевъ.
Послѣ того онъ видѣлъ во снѣ, что находясь долгое время въ степи, подошелъ къ какой-то гостинницѣ, въ которой, казалось, слышны были восклицанія радости, и вошедъ въ нее, увидѣлъ Франка Кеннеди, избитаго и окровавленнаго, почти въ такомъ видѣ, какъ его нашли близъ Варрохской оконечности, но держащаго чашу съ пылающимъ пуншемъ.
Потомъ снилось ему, что онъ сидитъ въ тюрьмѣ вмѣстѣ съ Диркъ Гаттрійкомъ. Сей послѣдній былъ уже приговоренъ къ смертной казни и предъ священникомъ исповѣдывался во всѣхъ своихъ злодѣяніяхъ. Сдѣлавъ это преступленіе, говорилъ онъ, мы скрылись въ пещеру, которая въ здѣшней сторонѣ была извѣстна одному только человѣку; мы разсуждали что намъ дѣлать съ ребенкомъ, и хотѣли его отдать цыганкѣ, какъ услышали голоса отыскивавшихъ насъ людей и бывшихъ надъ самыми нашими головами. Въ это время вошелъ въ пещеру человѣкъ, тотъ самый, которому она была извѣстна; но мы купили его скромность, отдавъ ему половину изъ всего нами спасеннаго. Онъ заставилъ насъ увесть ребенка въ Голландію, куда мы отплыли въ слѣдующую ночь на лодкѣ, пріѣхавшей за нами. А человѣкъ тотъ былъ...
Нѣтъ! не правда, не я! закричалъ Глоссинъ, и съ симъ словомъ, произнесеннымъ съ усиліемъ, онъ пробудился.
Симъ родомъ фантасмагоріи онъ обязанъ былъ своей совѣсти. Дѣйствительно зная лучше всѣхъ убѣжища торговавшихъ запрещенными товарами онъ пошелъ прямо къ пещерѣ, между тѣмъ какъ другіе ихъ повсюду отыскивали. Онъ не зналъ еще о убійствѣ Франка Кеннеди, котораго полагалъ захваченнымъ въ плѣнъ. Надобно даже признаться, что онъ намѣренъ былъ за него ходатайствовать; но нашелъ убійцъ погруженными въ величайшій ужасъ; бѣшенство, вовлекшее ихъ въ преступленіе, было удовлетворено мщеніемъ и сердцами ихъ, хромѣ Гаттрійкова, овладѣли страхъ и угрызенія совѣсти. Глоссинъ былъ въ это время бѣденъ, имѣлъ долги, но пользовался уже довѣренностію Гна Бертрама, и зная его неопытность и сговорчивость, предвидѣлъ возможность разжиться на его щетъ и даже со временемъ завладѣть его помѣстьемъ, ежели дитя, находившееся въ ихъ рукахъ, пропадетъ и оставитъ расточительному отцу право прожить помѣстье, которое было переведено на его имя. Увлекаемый настоящею пользою и будущими предпріятіями, онъ согласился подѣлиться и принять преуложенную ему половину товаровъ, спасенныхъ экипажемъ съ люгера,за которую ему и выдали векселями на Фан-Беста и на Фан-Бруггена, съ тѣмъ условіемъ, что тайна не нарушится. Глоссинъ уговорилъ ихъ увесть ребенка съ собою, представляя, что онъ довольно уже смыслилъ, чтобы быть въ состояніи хорошо разсказать, какимъ образомъ произошло убійство, коему былъ свидѣтелемъ. Единственная отговорка, которую Глоссинъ могъ сказать своей совѣсти, состояла въ великости искушенія, представившаго ему всѣ выгоды, долженствовавшія воспослѣдовать отъ поступка, который мгновенно извлекалъ его изъ нищеты, бывшей доселѣ его удѣломъ. Не былъ ли онъ сверхъ того нѣкоторымъ образомъ во власти сихъ разбойниковъ. Ежели бы онъ отказался отъ предложеній ихъ, то хотя бы и могъ призвать къ себѣ на помощь людей, бывшихъ въ сіе время отъ него не въ дальнемъ разстояніи; но они не могли бы поспѣть во время, чтобы спасти его изъ рукъ злодѣевъ, которые щитали жизнь человѣка ни во что;
Глоссинъ, встревоженный горестными предчувствіями, проистекающими отъ нечистой совѣ-сти, всталъ. Тогда была полночь. Онъ подошелъ къ окну, изъ коего былъ видѣнъ старый замокъ. Всѣ описанные нами предметы въ началѣ перваго тома, покрыты были снѣгомъ, и бѣлизна земли,-- совершенно отличалась отъ моря, казавшагося чернымъ и мрачнымъ. Въ сельскомъ видѣ, покрытомъ снѣгомъ, можно еще найти нѣкоторыя красоты; но холодъ, темнота ночи, уединеніе всегда придаютъ ему оттѣнку дикости и опустошенія. Самые знакомые намъ предметы кажутся не тѣми, или представляются въ другомъ видѣ, и взорамъ нашимъ является по видимому совсѣмъ иное мѣстоположеніе.
Однако же въ сіе время таковыя размышленія не занимали сего презрительнаго человѣка. Взоры его устремлены были на мрачныя и величественныя развалины стараго замка. Въ двухъ окнахъ, пробитыхъ въ толстыхъ стѣнахъ огромныхъ башенъ свѣтились два огня, изъ которыхъ одинъ горѣлъ въ комнатѣ, въ коей содержался Гаттрійкъ, а другой въ томъ покоѣ, гдѣ находились его сторожа. Ушелъ ли онъ? Удастся ли ему уйти? Эти люди, не умѣющіе порядочно караулить, не будутъ ли въ семъ случаѣ на погибель мою исправнѣе обыкновеннаго? Естьли онъ не спасется до разсвѣта, то мнѣ должно будетъ отослать его въ тюрьму. Мак-Морланъ или кто нибудь другой будутъ его допрашивать; узнаютъ, что онъ за человѣкъ; потомъ приговорятъ его къ смертной казни, а онъ въ отмщеніе мнѣ выскажетъ... ну, выскажетъ все, что знаетъ.
Между тѣмъ, какъ сіи мысли одна за другою вертѣлись въ Глоссиновой головѣ, вдругъ одинъ огонь изчезъ; казалось, что нѣчто находившееся въ окнѣ заслоняло собою свѣтъ; любопытно знать, что будетъ далѣе. Безъ сомнѣнія, онъ сбросилъ уже съ себя оковы, а теперь старается выломить перекладины въ окнѣ: ему легко будетъ это сдѣлать; потому что стѣна жъ томъ мѣстѣ какъ будто выгнила. Боже мой! онѣ вывалились и мнѣ слышанъ звукъ паденія ихъ на камни! караульные теперь проснутся. Будь проклятъ етотъ Голландецъ съ своею неловкостію! Свѣтъ опять показался. Вѣрно они схватили его и снова вяжутъ. Нѣтъ, видно, что онъ изъ осторожности самъ отошелъ отъ окна, когда вывалились и загремѣли перекладины, но теперь опять на окнѣ; потому что не видно свѣта. Онъ спасся!
Въ сіе время глухой шумъ, похожій на происходящій отъ падающаго на снѣгъ тѣла съ нѣкоторой высоты, возвѣстилъ удачный побѣгъ Гаттрійка. Вскорѣ потомъ Глоссинъ увидѣлъ нѣчто пробирающееся къ берегу моря вдоль развалинъ. Новая причина безпокоиться. Будетъ ли онъ въ состояніи управишься съ лодкою? Придется мнѣ итти самому на помощь къ этому негодяю; но нѣтъ, лодка уже двинулась, парусъ распущенъ, онъ скоро выйдетъ въ открытое море; вотъ онъ уже и далеко отъ берега: за чѣмъ этотъ вѣтръ не силенъ и не можетъ обратиться въ бурю" чтобы его погрузить въ бездну!
Послѣ сего дружескаго желанія, Глоссинъ продолжалъ глядѣть въ слѣдъ за лодкою, пока она подошла къ Варрохской оконечности. Тогда, не смотря на лунный свѣтъ, онъ не могъ уже ее отличить отъ волнъ, по которымъ она стремилась, и избавившись нѣсколько отъ угрожавшей ему опасности, успокоился, и опятъ легъ спать.
ГЛАВА II.
На другой день поутру караульные, узнавъ, о побѣгѣ арестанта, были весьма встревожены онымъ ине знали, что дѣлать. Мак-Гуффогъ, смущенный страхомъ и похмѣльемъ и съ поникнутою головою явился къ Глоссину, который не упустилъ сдѣлать ему строгій выговоръ за оплошность и нерадѣніе къ должности. Онъ прекратилъ изъявленіе своего гнѣва лишь для того, чтобы отдать нужныя приказанія для отысканія бѣжавшаго; повелѣвъ симъ пьяницамъ удалиться отъ его глазъ, чего они и сами охотно желали, и начать повсюду поиски. Онъ самъ разослалъ ихъ въ разныя стороны, кромѣ той, гдѣ дѣйствительно находился бѣглецъ, и приказалъ особенно осмотрѣть Дернклейгъ, служившій въ ночное время убѣжищемъ всякаго рода бродягамъ.
Отдѣлавшись отъ нихъ, поспѣшилъ онъ пробраться не прямымъ путемъ въ Варрохской лѣсъ, чтобы по условію увидѣться тамъ съ Гаттрійкомъ. Онъ желалъ узнать отъ него всѣ обстоятельства касательно возвращенія сына Елленгована на родину, о чемъ на канунѣ по краткости времяни не могъ подробно распросить.
Подражая лисицѣ, желающей обмануть преслѣдующихъ ее собакъ, Глоссинъ старался въ пути къ назначенному для свиданія мѣсту оставишь за собою, по возможности, менѣе слѣдовъ. Ежели бы далъ Богъ, пошелъ снѣгъ, думалъ онъ, посматривая назадъ, занесло бы мои слѣды! Иначе отыскивающіе Капитана могутъ увидѣть ихъ отыскать по онымъ пещеру и наконецъ захватить насъ вмѣстѣ. И такъ мнѣ надобно сойти на берегъ, а потомъ какъ нибудь пробраться чрезъ горы.
Не безъ труда и опасности спустился онъ съ Варрохской скалы на морской берегъ, потомъ шелъ по песку, съ коего вода смыла снѣгъ; перебрался чрезъ камни, преграждавшіе ему путь, бросая часто безпокойные взоры то на вершины горъ, съ которыхъ можно было его примѣтить, то на море, откуда какой нибудь рыбакъ могъ его увидѣть.
Когда онъ дошелъ до того мѣста, гдѣ было найдено тѣло Франка Кеннеди: то забота его о самомъ себѣ на нѣсколько времяни умолкла. Не семъ мѣстѣ находилась вѣрная примѣта, отломокъ скалы, оторванный вмѣстѣ или послѣ паденія ненастнаго съ вершины горы. Около онаго была куча раковинъ и наносныхъ морскихъ растѣній; но видомъ своимъ и свойствомъ камня онъ отличался отъ другихъ разсѣянныхъ по близости. Можно себѣ представишь, что Глоссинъ никогда не прогуливался въ той сторонѣ. Пришедъ въ первый разъ послѣ ужаснаго произшествія и взглянувъ на окрестности, онъ представилъ себѣ видѣнное имъ отвратительное зрѣлище; вспомнилъ, какъ подобно преступнику, онъ вылезъ изъ пещеры и съ осторожностію вмѣшался въ испуганную толпу, окружавшую трупъ, весь дрожа отъ страха, чтобы кто нибудь не спросилъ его, откуда онъ пришелъ, и наконецъ какимъ образомъ тщательно старался не взглянуть на нещастную жертву. Пронзительные крики его благодѣтеля: "сынъ мой, сынъ мой!" еще раздавались въ ушахъ его. Великій Боже! размышлялъ онъ внутренно, все пріобрѣтенное мною стоитъ ли ужаса, который я ощущаю въ сію минуту и всѣхъ страховъ и безпокойствъ, не престававшихъ меня терзать съ самаго того времяни? О! за чѣмъ не я былъ на мѣстѣ нещастнаго, а онъ не остался на моемъ живъ и здоровъ; но это сожалѣніе уже поздно и мнѣ надлежитъ слѣдовать по избранному мною пути.
Стараясь такимъ образомъ укротить угрызенія совѣсти, онъ пошелъ къ пещерѣ, бывшей столь близко отъ того мѣста, что спрятавшіеся въ оную убійцы послѣ преступленія своего могли слышать разныя догадки и сужденія окружавшихъ тѣло. Но ничто не могло быть скрыто лучше, какъ входъ въ сей вертепъ. Отверстіе его было едва ли шире норы лисицы. Оное находилось въ низу скалы и заслонялось большимъ вдавшимся въ море чернымъ камнемъ, служившимъ примѣтою для знавшихъ сіе убѣжище,но скрывавшимъ его отъ взоровъ другихъ. Весьма небольшое пространство, находившееся между тѣми двумя камнями и входъ въ пещеру не возможно было увидѣть, не отчистивъ хрящъ и песокъ, коими оный обыкновенно засыпали, и которые, казалось, нанесены были приливомъ. А чтобы болѣе скрыть сіе убѣжище, то торговавшіе запрещенными товарами по входѣ своемъ въ пещеру закладывали оную камнями и морскими растѣніями. Можно себѣ представить, что Диркъ Гаттрійкъ въ семъ случаѣ не упустилъ взять таковыхъ предосторожностей.
У Глоссина, не смотря на его храбрость, трепетало сердце и колѣна подгибались, когда онъ готовился вступить въ сей вертепъ преступленіи, чтобы имѣть въ немъ свиданіе съ негодяемъ, котораго онъ справедливо почиталъ за одного изъ величайшихъ злодѣевъ на землѣ.. Ему нѣтъ никакой выгоды сдѣлать мнѣ зло, подумалъ онъ, и сія мысль его ободрила; однакоже онъ осмотрѣлъ свои пистолеты, и нашедъ ихъ въ хорошемъ состояніи, отчистилъ отверзтіе и вошелъ въ оное не иначе, какъ на четверенькахъ. Самый входъ былъ столь низокъ, что необходимо должно было чрезъ оный ползти; но нѣсколько футовъ далѣе сводъ становился Довольно высокъ, и полъ его былъ устланъ сухимъ пескомъ я а входъ подымался въ гору. Прежде нежели Глоссинъ всталъ на ноги раздался подъ сводами пещеры охриплый голосъ Гаттрійка, старавшагося однакоже кричать неслишкомъ громко
-- Вы ли это, тысяча громовъ?
-- Такъ стало быть вы въ потемкахъ ?
-- А отъ кого бы приказали вы мнѣ достать огня?
-- Постойте же, у меня есть чѣмъ этому помочь.
Немедленно Глоссинъ вынулъ изъ кармана огниво, кремень, трутъ, и засвѣтилъ принесенной имъ съ собою огарокъ.
-- Надобно бы развесть и огня. Пусть меня возьмутъ пять сотъ чертей, ежели я совсѣмъ не окостенѣлъ.
-- Конечно здѣсь холодно! и сказавъ сіе, Глоссинъ началъ подбирать остатки отъ разломанныхъ бочекъ и разные другіе деревянные обломки, покинутые въ пещерѣ во время послѣдняго пребыванія въ ней торгующихъ запрещенными товарами.
-- Холодно? да это ледникъ! клянусь адомъ: въ немъ только волковъ морить. Я тѣмъ лишь и спасался, что ходилъ взадъ и впередъ подъ этимъ собачьимъ сводомъ, вспоминая, какъ мы въ старину здѣсь пировали.
Огонь началъ разгораться: Гаттрійкъ приближилъ къ пламени свое бронзовое лице и протянулъ къ оному жесткія и скорченныя руки съ жадностію голоднаго, бросающагося на кусокъ хлѣба. Этотъ свѣтъ придалъ чертамъ его еще болѣе суровости и дикости. Поднявшійся дымъ долженъ бы былъ его задушишь, но ему повидимому былъ весьма пріятенъ отъ того, что онъ слишкомъ прозябъ. Дымъ, наполнивъ пещеру, поднимался и вѣроятно выходилъ чрезъ трещины, служившія для возобновленія воздуха, когда приливъ заливалъ входъ.
-- Я принесъ вамъ позавтракать, сказалъ Глоссинъ, подавая ему запасъ, состоявшій изъ холоднаго мяса и фляги водки.
Гатрійкъ поспѣшно схватилъ бутылку, поднесъ ее ко рту, и опорожнивъ порядочную часть ея, -- это дѣло, сказалъ онъ, славное дѣло! это живитъ человѣка, и началъ пѣть слѣдующій отрывокъ изъ Нѣмецкой пѣсни:
"Лишь водку, пиво и вино
"За блага въ мірѣ почитаемъ,
"Въ питьѣ намъ щастіе дано,
"Все остальное презираемъ.
"Вѣдь на судьбу грѣшно пѣнять:
"Пусть громъ надъ нами разразится;
"Онъ можеть жизнь у насъ отнять,
"Но совѣстью не поживится."
Хорошо сказано, почтеннѣйшій Капитанъ! вскричалъ Глоссинъ; и желая поддѣлаться, въ свою очередь пропѣлъ другую пѣсню такого же разбора, и окончивъ.
-- Вотъ какъ, товарищъ, сказалъ онъ; ну что, отогрѣлись ли вы теперь? Не поговоришь ли намъ о дѣлѣ нашемъ
-- О нашемъ дѣлѣ! скажите лучше о вашемъ, тысяча громовъ! мое дѣло сдѣлалось тогда, какъ я вырвался изъ клѣтки.
-- Потерпите немного, мой добрый другъ: я докажу вамъ, что выгода наша общая.
Гаттрійкъ кашлянулъ, а Глоссинъ продолжалъ.
-- Какимъ образомъ вы упустили нашего молодаго человѣка?
-- Бомбы и гранаты! да развѣ я бралъ его на свои руки? Поручикъ Броунъ отдалъ его своему двоюродному брату, живущему въ Миддельбургѣ, и имѣвшему часть въ домѣ Фан-Беста и Фан-Бруггена; сплелъ ему какую-то сказку о Бовѣ и Ерусланѣ; сказалъ, что онъ попался въ перестрѣлкѣ съ сухопутными акулами и уговорилъ его взять мальчика къ себѣ въ жокеи. Чтобы я упустилъ его! да этотъ плутъ проглотилъ бы напередъ кита, ежелибъ я взялся его караулить.
-- Хорошо, а взяли ли его въ жокеи?
-- Нѣтъ, нѣтъ. Онъ полюбился старому Фан-Бесту, который далъ ему свое имя, отдалъ въ училище и потомъ отправилъ въ Индію. Я даже думаю, что онъ отослалъ бы его сюда, ежели бы Броунъ не сказалъ ему, что когда онъ возвратится въ Шотландію, то это нанесетъ вредъ нашей торговлѣ.
-- Полагаете ли вы, что онъ теперь знаетъ о своемъ происхожденіи?
-- Почему же мнѣ знать объ этой чертовщинѣ? Но что онъ долго не могъ позабыть прежней жизни, то а то сущая правда. Бывъ лѣтъ десяти, онъ уговорилъ такого же негодяя Англичанина, какъ и самъ, подцѣпишь шлюбку съ моего люгера и отправишься въ свою сторону. Они было отплыли довольно далеко, и когда я догналъ ихъ я то они чуть не опрокинули моего катера.
-- Какъ жаль, что не послалъ Богъ и ему опрокинуться съ катеромъ!
-- Какъ же не такъ! я и самъ до того взбѣсился я чортъ возьми! что треснулъ его кулакомъ и перебросилъ черезъ бортъ; да чертенокъ нашъ поплылъ, какъ утка. Я, чтобы проучить его порядкомъ, пустилъ плыть съ милю, и тогда только взялъ опять на бортъ, когда онъ уже началъ тонуть. Клянусь святымъ Николаемъ! онъ уже и въ томъ возрастѣ имѣлъ живость молніи, быстроту грома, а спрашивается, что онъ былъ тогда? не болѣе какъ утлегарь {Тонкое дерево, находящееся на носу корабля.}; но теперь долженъ быть грот-мачтою {Самая толстая средняя мачта.}: и ежели вы попадетесь къ нему на корабль, то онъ прокатитъ васъ на всѣхъ парусахъ.
-- Какъ же онъ возвратился изъ Индіи?
-- Да почему же мнѣ это знать? Пропадай онъ! Домъ, въ которой его отправили, пошелъ ко дну я а это и у насъ въ Миддельбургѣ произвело сильную течь. Для того-то я и возвратился на здѣшній берегъ посмотрѣть, не отыщу ли кого нибудь изъ своихъ старыхъ знакомыхъ, полагая, что о прежнихъ нашихъ дѣлахъ никто болѣе и не помнитъ. Въ первыя двѣ поѣздки я довольно успѣлъ; но теперь опасаюсь, что этотъ безмозглый Броунъ совершенно насъ потопилъ, допустивъ себя убить подъ Вудбурномъ.
-- За нѣмъ васъ не было съ нимъ?
-- За чѣмъ? Чортъ возьми! я вѣрно никого не трушу, да это было слишкомъ далеко отъ моря, а между тѣмъ за мною могли бы погнаться.
-- Это правда. Но чтобы возвратишься къ нашему молодцу.
-- Да, да, тысяча громовъ! въ этомъ то и состоитъ ваше дѣло!
-- Почему вы знаете, что онъ въ нашей сторонѣ?
-- Почему! Гаврило видѣлъ его въ горахъ.
-- Гаврило! а кто етотъ Гаврило?
-- Цыганъ. Лѣтъ осьмнадцать тому назадъ, старикъ Елленгованъ отдалъ его въ службу на канонерскую лодку Шаркъ, бывшую подъ командою проклятаго Притчарда. Онъ-то и увѣдомилъ, что эта лодка намѣрена меня захватить, и что это дѣлается по милости Кеннеди. Въ Ост-Индію, онъ отправился на одномъ кораблѣ съ вашимъ молодцомъ я и чортъ возьми! тотчасъ узналъ, увидѣвъ его нѣсколько дней тому назадъ, но самъ отъ него скрывался, потому что бѣжалъ съ канонерской лодки, и въ Голландской службѣ служилъ противу Англіи. Ежели бы теперь его узнали, то ему было бы не слишкомъ весело. И такъ онъ далъ мнѣ знать, что молодецъ нашъ находится въ окрестносьяхъ; но я смѣюсь надъ нимъ, какъ надъ обрывкомъ стараго каната.
-- Слѣдовательно, между нами будь сказано, любезнѣйшій Гаттрійкъ, онъ точно находится въ нашей сторонѣ?
-- Ну, конечно, будь я проклятъ! за кого же вы принимаете меня?
За погрязшаго въ преступленіяхъ и за убійцу, подумалъ Глоссинъ; но перемѣнивъ разговоръ, кто же изъ вашихъ людей, спросилъ онъ, поранилъ молодаго Газлевуда?
-- Тысяча бурь! да развѣ вы почитаете насъ сумасшедшими? Разумѣется, что ни которой! какая бы намъ была маѣ того польза? и безъ того уже это собачье Броуновское дѣло крѣпко попортило наше собственное.
-- Какъ, же мнѣ сказали, что на Газлевуда нападалъ Броунъ?
-- Да нѣтъ, тысяча чертей! говорятъ вамъ, что Броунъ уже лежалъ тогда на полторы сажени подъ землею въ Дернклейгѣ на канунѣ того дня, въ которой случилось это произшествіе.. Развѣ вы думаете, что онъ нарочно воскресъ для того, чтобы еще разъ выстрѣлить.
Нѣкоторой свѣтъ озарилъ неясныя понятія, вертѣвшіяся въ головѣ Глоссина.-- Не сказали ли вы мнѣ, что молодой человѣкъ называется Броуномъ.
Да, Фанъ-Бестъ-Броуномъ, старикъ Фанъ Бестъ, нашего дома Фанъ-Бестъ и Фанъ-Бруггенъ, далъ ему свое имя и это сущая правда.
Глоссинъ остановился на минуту и въ головѣ своей, богатой способами, обдумалъ новое предпріятіе, и подошедъ къ Гаттрійку съ торжественнымъ видомъ, вы знаете, любезнѣйшій Капитанъ, сказалъ онъ, что главное наше дѣло состоитъ въ томъ, чтобы сбыть съ рукъ этого молодца.
-- Наше!
-- Я никакъ не желаю, чтобы съ нимъ случилось что нибудь дурное, ежели... ежели... ежели это не будетъ необходимо. Но въ теперешнемъ положеніи дѣлъ онъ и безъ того можетъ попасться въ руки правосудія, во первыхъ по тому, что имѣетъ одинаковое имя съ вашимъ Поручикомъ, находившимся въ Вудбурнскомъ произшествіи; равно и за то, что выстрѣлилъ въ молодаго Газлевуда съ намѣреніемъ поранить его или убить.
-- Ну чтожъ, какая вамъ изъ того польза! этотъ призъ будетъ немедленно освобожденъ, выставивъ свои настоящій флагъ.
-- Эдю правда, любезный Диркъ: замѣчаніе ваше весьма справедливо, мой дорогой Гаттрійкъ; но тутъ найдется достаточно причинъ продержать его въ тюрьмѣ, пока онъ будешь въ состояніи получить изъ Англіи или какого другаго мѣста достаточныя доказательства. Я знаю законы. Капитанъ, и беру на себя, на отвѣтственность Жильберта Глоссина Елленгованскаго, мирнаго судьи Графства, не примять никакого поручительства, хотя бы самаго лучшаго изъ всей Шотландіи, прежде вторичнаго донроса. Теперь знаете ли вы, въ какую тюрьму я велю отвесть его?
-- А мнѣ что за нужда? тысяча громовъ!
-- Не правда, мои добрый другъ, это очень до васъ касается. Знаете ли, что перехваченные у васъ товары, отвезенные сначала въ Вудбурнь, теперь сложены въ таможенномъ магазейнѣ въ Портанфери, небольшомъ приморскомъ городкѣ? И такъ туда-то велю я засадить нашего молодца...
-- Когда еще поймаете его?
-- Да, конечно когда его поймаю, что будетъ весьма скоро. Тогда, говорю вамъ, прикажу посадить его въ тюрьму, то есть Бридежелль, которая стѣна съ стѣною съ таможнею.
-- Ну чтоже, тысячи бомбъ, я и самъ все это знаю!
-- Я постараюсь удалить оттуда охраняющихъ таможню солдатъ, вы съ экипажемъ люгера выдете ночью на берегъ, отберете назадъ свои товары, и увезете молодца съ собою въ Флессингенъ. Не такъ ли?
-- Или въ Америку?
-- Хорошо, мой добрый другъ?
-- Или положимъ... Въ Іерихонъ?
-- Ну, куда вамъ будетъ угодно!
-- Или можно... заставить его нырнуть?
-- О, любезнѣйшій Капитанъ? я этого не требую, но...
Но вы полагаетесь въ томъ на меня, тысяча бурь! Я знакомъ съ вами вѣдь не съ нынѣшняго дня. Но скажите мнѣ теперь, какая изъ всего этого будетъ мнѣ выгода, мнѣ, Диркъ Гаттрійку?
-- Какъ какая? Развѣ это не общая наша польза? Да къ тому же не я ли теперь васъ освободилъ?
-- Вы освободили меня, тысяча чертей и тысяча громовъ! Я самъ освободилъ себя. Да къ тому же, это такъ было давно, что я и не помню, какъ вы вчера говорили. Ха, ха, ха!
-- Перестанемъ же, перестанемъ шутить. Я не прочь отъ того, чтобы васъ подаритъ и порядочно; но право это дѣло столь-же же касается до васъ, какъ и до меня.
-- Какъ и до васъ? А кто изъ насъ владѣетъ всѣмъ имѣніемъ этаго плута? Не вы ли полно? Вѣдь Диркъ Гаттрійку же досталось ни шилинга изъ его доходовъ!
-- Полно, полно! говорятъ вамъ, что это наше общее дѣло.
-- Стало быть мнѣ достанется половина барита?
-- Какъ, половина имѣнія? По этому вы хотите со мною поселишься въ Едленгованѣ и управлять половиною помѣстья?
-- Нѣтъ, чортъ возьми! Но вы можете мнѣ отдать половину того, чего оно стоитъ, половину доходовъ. Поселишься съ вами! Нѣтъ, нѣтъ! меня будетъ близъ Миддельбурга загородной домъ, прелестный цвѣтникъ не лучше и не хуже, какъ у самаго бургомистра.
-- Да! съ деревяннымъ львомъ на воротахъ и съ нарисованнымъ на садовой стѣнѣ гренадеромъ съ трубкою въ зубахъ. Но выслушайте, Гаттрійкъ, къ чему вамъ послужатъ всѣ ваши загородные дома, всѣ тюльпаны и цвѣтники цѣлой Голландіи, ежели васъ въ Шотландіи повѣсятъ?
Лице Капитана наморщилось. Повѣсятъ, тысяча чертей!
-- Да, повѣсятъ, любезнѣйшій Капитанъ! Самъ чортъ не въ силахъ будетъ спасти отъ висѣлицы Диркъ Гаттрійка, ежели молодой Елленгованъ останется въ здѣшней сторонѣ; а храбрый нашъ Капитанъ захочетъ продолжать свой торгъ; я могъ бы даже прибавить, что такъ какъ много поговариваютъ о мирѣ: то весьма не мудрено, что ихъ высокомочія, чтобы услужить новому своему союзнику, согласятся выдать такого человѣка, который будетъ обвиненъ въ убійствѣ и похищеніи младенца, хотя бы даже онъ и не выглянулъ изъ Голландіи.
-- Милліонъ громовъ и проклятій! это не совсѣмъ несправедливо!
-- Я говорю это не для того, прибавилъ Глоссинъ, примѣтивъ; что сказанное имъ подѣйствовало, не для того, чтобы я хотѣлъ отказаться отъ должной благодарности, и сказавъ сіе, сунулъ въ руку Диркъ Гаттріика банковую ассигнацію довольно значущей цѣны.
-- И только-то? сказалъ разбойникъ. Вы получили половину груза моего люгера, чтобы только не оказывать о нашемъ Варрохскомъ произшествіи, да еще сверхъ того мы сослужили вамъ же службу, увезши съ собою ребенка.
-- Но, добрый мой другъ, вы забываете, что... что чрезъ меня вы получите обратно перехваченные у васъ товары.
-- Да, подвергаясь опасности, что намъ посвертятъ шеи. Для этаго вы намъ не нужны.
-- Сомнѣваюсь, Капитанъ, потому что безъ моего старанья легко можетъ случиться, что вы въ таможенномъ домѣ найдете сильный отрядъ солдатъ. Ну полно же, перестанемъ спорить, я съ своей стороны не поскуплюсь, да и вамъ также надобно будетъ поступать со мною по совѣсти.
-- Пусть меня чортъ задушитъ, ежели это не отвратительнѣе всего прежняго! Вы сами дѣлаетесь воромъ и убійцей, уговаривая меня грабить и убивать для вашихъ выгодъ, и послѣ того, тысяча милліоновъ громовъ, вы же мнѣ говорите о совѣсти. Такъ найдите средняго почестнѣе отдѣлаться отъ этаго бѣдняка.
-- Нѣтъ, Мейнъ Герръ, довольно будетъ и того, что вы постараетесь.....
-- Чтобъя за нимъ ухаживалъ, чортъ возьми! то есть, чтобы его уходилъ порохъ и свинецъ. Ну, когда надобно, такъ уже нѣчего дѣлать; но вы знаете сами, что я сдѣлаю съ нимъ.
-- О, любезный мой другъ, я надѣюсь, что вы не рѣшитесь на самыя жестокія средства.
-- Жестокія! я желалъ бы, чтобъ вамъ приснилось то, чѣмъ поподчивалъ меня сонъ въ этой собачей конурѣ, когда я улегся, на кучѣ сухой травы и старался заснуть. Какъ вы думаете: лишь только что закрылъ я глаза, какъ мнѣ представился этотъ проклятой бездѣльникъ съ переломанными ребрами и ревѣлъ какъ въ то время, когда я сбросилъ его съ верха скалы; вы побожились бы, что онъ былъ тутъ, на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ вы стоите, и вздрагивалъ, какъ ободранная лягушка.
-- Что же это значитъ, любезный другъ, это просто вздорь. Ежели вы сдѣлались мокрою курицею, то конечно игра проиграна и проиграна обоими.
-- Мокрою курицею! нѣтъ тысяча громовъ! я не для того живу такъ долго на свѣтѣ, чтобы начать бояться живаго, мертваго, или дьявола.
-- Выпейте же еще: вы опять начинаете зябнуть. Теперь, скажите, много ли осталось народу изъ вашего прежняго экипажа?
-- Никого! всѣ померли, потонули, повѣшены, словомъ сказать, всѣ у чорта въ кохтяхъ! Броунъ пошелъ ко дну послѣдній, а остался одинъ Гаврило. Ему можно что нибудь дать, и уговорить убраться изъ здѣшней стороны, но и бояться его не надобно: собственная выгода заставитъ молчать; къ тому же и тетка его старуха Мегъ не позволитъ ему болтать.
-- Она здѣсь, и была въ прошедшую ночь въ Дернклейгѣ, когда и съ двумя своими удальцами перевелъ Броуна на такую квартиру, гдѣ, худо ли, хорошо ли, онъ навсегда останется.
-- Эта женщина опасна, Капитанъ. Увѣрены ли вы, что она насъ не выдастъ.
-- Она? Никогда. Она побожилась, что ежели мы не сдѣлаемъ ничего дурнаго съ ребенкомъ, то она никому не скажетъ о скачкѣ таможеннаго. Ну, сгоряча я было разсѣкъ ей саблею руку; однакоже, когда ее поймали, посадили въ тюрьму и присудили къ изгнанію изъ здѣшняго Графства: то она не сказала о насъ ни слова. Можно на Мегъ столько надѣяться, какъ на пулю моего пистолета.
-- Это можеть быть такъ, какъ вы полагаете. Однакоже не худо бы и ее увесть въ Голландію.... или въ Зеландію ... или ... въ какое нибудь другое мѣсто ... куда вамъ заблагоразсудится.
Гаттрійкъ, вскочивъ, вытянулся и окидывая глазами Глоссина съ ногъ до головы: -- я не примѣчаю, сказалъ онъ, ни козьихъ ногъ, ни кохтей, но, повидимому вы самъ сатана! Знайте однако же, что Мегъ Меррильисъ живетъ съ нимъ дружнѣе вашего. Я въ жизнь мою не видывалъ на морѣ такой погоды, какъ во время моего плаванія послѣ нашей съ нею ссоры. Нѣтъ, нѣтъ, тысяча громовъ! не хочу съ нею связываться: она настоящая колдунья, чортова пріятельница, говорю вамъ, собственная его кровь. Что касается до прочаго, то ежели ето не можетъ нанесть вреда торговли: то я согласенъ избавишь васъ отъ извѣстнаго молодца, когда вы увѣдомите меня, что успѣли на него наложить амбарго.
Наконецъ достойные сообщники уговорились во всемъ и согласились, какъ имъ переписываться. Люгеръ Гаттрійка не подвергался никакой опасности, долго оставаясь подлѣ берега, потому что въ тѣхъ водахъ не было никакого военнаго судна.
ГЛАВА III.
Глоссинъ, возвратившись домой, между многими письмами, полученными во время его отсутствія, нашелъ одно привлекшее особенно его вниманіе. Оно было отъ г. Протокола, служившаго Прокуроромъ въ Едимбургѣ. Сей послѣдній его, какъ повѣреннаго покойнаго г. Бертрама Елленгованскаго и наслѣдниковъ его, увѣдомлялъ о скоропостижной кончинѣ Мистриссъ Маргариты, Бертрамъ Синглезидской и просилъ сообщить объ оной довѣрителямъ его, дабы-они могли, ежели заблагоразсудятъ явишься, или вмѣсто себя поручить кому нибудь находиться во время разсмотрѣнія правъ о наслѣдствѣ покойницы.
Глоссинъ тотчасъ догадался, что г. Протоколъ не былъ извѣстенъ о уничтоженіи данной ему, довѣренности покойнымъ его покровителемъ. Онъ зналъ, что Люси Бертрамъ имѣетъ право на наслѣдство сей госпожи; но поставилъ бы тысячу противу одного, что своенравіе старой дѣвицы давно перемѣнило прежнее ея благорасположеніе къ Люси. Старавшись долгое, время пріискать въ своемъ плодовитомъ воображеніи, не можно ли изъ сего случая извлечь какой нибудь выгоды для самаго себя, онъникакъ не могъ придумать ничего: и потому рѣшился употребить оный для намѣренія своего, пріобрѣсть довѣренность и нажить себѣ добрую славу. Нерѣдко случалось ему чувствовать недостатокъ сего неоцѣненнаго сокровища, и онъ опасался и впередъ ощущать оный. Надобно мнѣ, думалъ онъ, постараться поставить себя на такую ногу, что ежели дѣла мои съ Капитаномъ возьмутъ дурной оборотъ, то осталось бы нѣсколько голосовъ и на моей сторонѣ. Сверхъ того, ему надобно отдать справедливость, въ томъ, что хотя онъ былъ и негодной человѣкъ, но возможность заплатить нѣсколько Миссъ Люси за все сдѣланное зло ея семейству, не теряя при томъ ни тилинга, доставила ему нѣкоторое удовольствіе; и потому онъ приготовился отправишься на другой день поутру въ Вудбурнъ.
Не съ большею смѣлостію рѣшился Глоссинъ на сей поступокъ, и съ такимъ же отвращеніемъ сбирался ѣхать къ Полковнику Маннерингу, съ какимъ обыкновенно преступники являются взорамъ честныхъ и безпорочныхъ людей. Однако же онъ много полагался на свое званіе, имѣлъ нѣкоторыя дарованія и многія свѣденія, кромѣ относящихся до его ремесла и долго живъ въ разныя времена въ Англіи, стрясъ съ себя деревенскую пыль и педамство своего состоянія. Будучи весьма ловокъ, краснорѣчивъ и безстыденъ въ высочайшей степени, онъ умѣлъ скрывать сіи качества подъ завѣсою простаго и непринужденнаго обхожденія. И такъ ободрившись, онъ отправился около десяти часовъ утра въ Вудбурнъ и велѣлъ доложить, что имѣетъ нѣчто сказать Миссъ Бертрамъ.
Имя свое онъ открылъ не прежде, какъ бывъ уже у дверей столовой, въ которой тогда всѣ завтракали. Человѣкъ по приказанію его доложилъ, что г. Глоссинъ желаетъ видѣть Миссъ Бертрамъ. Люси, вспомнивъ нещастнее явленіе, прекратившее жизнь ея отца, побледнѣла какъ смерть, и едва не упала въ обморокъ. Юлія поспѣшила къ ней на помощь и онѣ удалились вмѣстѣ изъ столовой. Въ комнатѣ остались лишь Полковникъ, Карлъ Газлевудъ съ подвязанною рукою и Доминусъ, котораго длинное лице и впалые глаза приняли видъ свирѣпости, когда онъ усмотрѣлъ Глоссина.
Честный человѣкъ, хотя и изумленный дѣйствіемъ, произведеннымъ его появленіемъ, не потерялся, и подошедъ къ Полковнику, сказалъ: сожалѣю, если прибытіе мое причиною удаленія сихъ дѣвицъ. Маннерингъ принялъ его съ большою холодностію и гордостію, сказавъ, что не знаетъ, чему при писать посѣщенія г. Глоссина.
-- Гемъ! гемъ! Я взялъ смѣлость, Полковникъ, пріѣхать къ вамъ, чтобы поговорить съ Миссъ Бертрамъ о дѣлѣ, касающемся до нее...
-- Ежели вамъ можно сообщить Г. Мак-Морлану, имѣющему полную ея довѣренность, то я полагаю, что это будетъ гораздо пріятнѣе для миссъ Люси!
-- Прошу васъ извинить меня, Полковникъ Маннерингъ; вы конечно знаете свѣтъ и то, что есть обстоятельства, въ которыхъ гораздо благоразумнѣе самому заниматься своими дѣлами.
-- Въ такомъ случаѣ, ежели г. Глоссину угодно будетъ письменно объяснить то дѣло, о коемъ онъ желаетъ говорить: то я могу увѣрить его, что Миссъ Бертрамъ прочтетъ съ должнымъ вниманіемъ.
-- Я не сомнѣваюсь; но есть обстоятельства, въ которыхъ словесныя сношенія.... Я примѣчаю.... я вижу, что и Полковникъ Маннерингъ противу меня предупрежденъ и полагаетъ пріѣздъ мой неприличнымъ, но я ссылаюсь на собственное его благоразсужденіе. Можно ли не выслушать меня, не зная причины, заставившей меня сюда пріѣхать, ни даже послѣдствій, могущихъ отъ того произойти ко вреду молодой госпожи, удостоенной вашего покровительства.
-- Конечно, сударь, я не намѣренъ поступить съ образомъ. Я пойду вами такимъ къ Миссъ Бертрамъ, узнаю ея мысли въ разсужденіи этаго дѣла, и ежели г. Глоссину угодно будетъ съ минуту подождать, то возвратившись, увѣдомлю его о томъ,
-- Сказавъ сіе, онъ вышелъ изъ столовой.
Глоссинъ остался по серединѣ комнаты. Полковникъ не сдѣлалъ ему ни малѣйшаго приглашенія сѣсть и правду сказать, и самъ не садился во время краткаго съ нимъ разговора. По выходѣ его, Глоссинъ взявъ стулъ, сѣлъ съ нѣкоторымъ замѣшательствомъ и вмѣстѣ съ безстыдствомъ; а такъ какъ молчаніе особъ, оставшихся съ нимъ, показалось ему непріятнымъ и происходящимъ отъ презрѣнія къ нему, то онъ вздумалъ заставить ихъ прервать оное.
-- Прекрасное утро, г. Сампсонъ!
-- Доминусъ отвѣтствовавъ однимъ глухимъ восклицаніемъ, лѣе похожимъ на ропотъ и негодованіе, нежели на отвѣтъ.
-- Вы никогда не бываете Въ Елленгованѣ и не навѣщаете старыхъ вашихъ знакомыхъ, г. Сампсонъ! вы нашли бы тамъ многихъ прежнихъ фермеровъ. Я слишкомъ уважаю фамилію, владѣвшую прежде меня симъ помѣстьемъ, чтобы выгонять старыхъ наемщиковъ, даже подъ предлогомъ улучшенія. Къ тому же это не мой обычай: я не люблю этаго. Не правда ли, г. Сампсонъ, что Священное Писаніе осуждаетъ угнѣтающихъ бѣдныхъ -- и...
-- Пожирающихъ пропитаніе сиротъ! прибавилъ Доминусъ, анаѳема! Выговоривъ сіи слова, онъ всталъ и положилъ подъ мышку большую книгу въ листъ, которую читалъ, въ четверть круга повернулся на право, и вышелъ изъ комнаты погренадерски.
-- Г. Глоссинъ не вмѣшался, или по крайней мѣрѣ, стараясь не показать замѣшательства, обратился къ Карлу Газлевуду, занимавшемуся чтеніемъ журнала, и спросилъ у него: -- нѣтъ ли чего нибудь новенькаго, сударь?
Газлевудъ обратилъ на него глаза, посмотрѣлъ, не отвѣчая, подвинулъ къ нему журналъ, какъ подаютъ незнакомому въ кофейномъ домѣ, всталъ и собрался выдши вонъ изъ комнаты.
-- Извините меня, г. Газлевудъ, въ томъ, что не могу удержаться отъ изъявленія удовольствія моего, видя скорое выздоровленіе ваше послѣ такого ужаснаго произшествія.
Весь отвѣтъ состоялъ изъ едва примѣтнаго и весьма холоднаго наклоненія головы, не лишившаго однакоже Глоссина смѣлости говорить.
-- Я могу васъ увѣрить, г. Газлевудъ, что немногіе взяли въ немъ такое участіе, какъ я, и для общаго блага нашей стороны, и еще болѣе по особенному уваженію, которое я чувствую къ вашей высокопочтенной фамиліи. Г. Фитергидъ старѣетъ и конечно не долго будетъ засѣдать въ Парламентѣ; не худо бы вамъ было взятъ свои мѣры заблаговременно. Я совѣтую вамъ, какъ другъ, г. Газлевудъ, какъ человѣкъ, знающій обстоятельно, какъ поступать въ такихъ случаяхъ, и ежели бы могъ вамъ быть на что нибудь полезнымъ.
-- Прошу васъ извинить меня, сударь: я не имѣю никакихъ видовъ, для которыхъ бы могъ имѣть нужду въ вашей помощи.
-- Очень хорошо! вы, можетъ быть, говорите справедливо. Время еще терпитъ. Мнѣ пріятно видѣть молодаго человѣка благоразумнымъ, но я говорилъ съ вами о ранѣ вашей. Надѣюсь отыскать напавшаго на васъ бездѣльника. Да, я непремѣнно его отыщу; и ежели онъ не будетъ наказанъ, такъ какъ стоитъ...
-- Опять прошу у васъ, сударь, извиненія: ревность ваша простирается гораздо далѣе, нежели бы я желалъ. По всѣмъ обстоятельствамъ полагать должно, что рана моя произошла единственно отъ нечаянности, и конечно безъ всякаго злоумышленія. А ежели бы знали кого нибудь способнаго быть неблагодарнымъ и измѣнникомъ, то увидѣли бы меня мыслящимъ съ вами одинаково.
-- Еще толчекъ! подумалъ Глоссинъ, надобно приступить къ нему съ другой стороны. Не возможно мыслить благороднѣе, сударь. Конечно я не болѣе бы пожалѣлъ о неблагодарномъ, какъ о бекасѣ. И кстати о бекасахъ (Глоссинъ отъ стараго своего покровителя научился перемѣнять такимъ образомъ разговоръ), я часто видалъ, что вы ходите съ ружьемъ, и надѣюсь, что скоро будете въ состояніи попрежнему охотиться; я примѣтилъ что вы не ходите далѣе межи Газлевудскаго помѣстья, но надѣюсь, мой любезный господинъ, что вы не посовѣститесь стрѣлять и на Елленгованской землѣ. Я думаю, что на ней гораздо болѣе бекасовъ хотя и на вашей водится ихъ довольно.
За сіе предложеніе получилъ онъ холодное и скромное наклоненіе головы. Глоссинъ старался завесть снова разговоръ, когда былъ выведенъ изъ затрудненія приходомъ Маннеринга.
-- Я боюсь, сударь, сказалъ онъ Глоссину, что долго васъ задержалъ. Я желалъ уговорить Миссъ Бертрамъ повидаться съ вами, полагая, что надобность узнать то, что вамъ нужно сказать ей, должна была преодолѣть ея отвращеніе; но увидѣлъ, что недавнія произшествія, которыя трудно забыть, дѣлаютъ ей свиданія съ г. Глоссиномъ, столь тягостнымъ, что весьма жестоко было бы продолжать ее о томъ упрашивать. Она поручила мнѣ узнать ваши желанія и увѣдомить ее о томъ, что вамъ нужно пересказать ей.
-- Гемъ! гемъ! я очень сожалѣю, сударь, истинно сожалѣю, Полковникъ, что Миссъ Бертрамъ можетъ предполагать что нибудь непріятное, однимъ словомъ: что она можетъ думать,что я съ своей стороны могъ...
-- Тамъ, гдѣ нѣтъ обвиненій, сударь, всякое оправданіе безполезно. Не находите ли вы какого нибудь затрудненія, мнѣ, какъ времянному опекуну Миссъ Бертрамъ сообщить то дѣло, о которомъ вы желали говорить съ нею?
-- Ни малѣйшаго, Полковникъ; она не могла избрать друга почтеннѣе васъ, и человѣка, съ которымъ мнѣ, съ своей стороны, было бы пріятнѣе имѣть дѣло.
-- Прошу же покорно, сударь, изъяснить мнѣ причину, васъ приведшую ко мнѣ.
-- Это, милостивый государь... это не одно только дѣло; но г. Газлевудъ не имѣетъ надобности насъ оставлять. Я желаю -- -- -- столько добра Миссъ Бертрамъ, что желалъ бы имѣть въ томъ свидѣтелемъ весь свѣтъ.
-- Другу моему г. Газлевуду конечно не угодно, Г. Глоссинъ, слушать о такихъ вещахъ, которыя до него не касаются. Оставiисъ наединѣ съ вами, позвольте мнѣ попросить не распространяться и говорить яснѣе о дѣлѣ. Я солдатъ, судари, и не понимаю ни обрядовъ, ни предисловій.
Сказавъ сіе, онъ сѣлъ и ждалъ Глоссинова отвѣта.
-- Сдѣлайте милость, прочтите это письмо.
Полковникъ прочелъ оное, внесъ въ записную книжку адресъ г. Протокола и Глоссину возвратилъ письмо, примолвивъ: -- мнѣ кажется, сударь, что это дѣло не требуетъ большихъ объясненій. Я возьму мѣры для соблюденія интересовъ Миссъ Бертрамъ.
Однако же, сударь, однако же, Полковникъ, здѣсь со всѣмъ другое дѣло и кромѣ меня никпіо не можетъ вамъ объяснить онаго. Во время пребыванія въ Елленгованѣ у прежняго моего друга г. Бертрама, эта госпожа, Мистриссъ Маргарита Бертрамъ сдѣлала духовную, въ которой единственною своею наслѣдницею назначила Миссъ Люси Бертрамъ. Въ этомъ я точно увѣренъ, потому что Доминусъ, симъ имянемъ покойный другъ мой называлъ почтеннаго г. Сампсона, подписалъ ту духовную вмѣстѣ со мною, какъ свидѣтель. Она въ то время имѣла полное право отказывать, потому что Синглезидское помѣстье было уже ея собственностію, хотя она и не могла владѣть имъ при жизни своей старшей сестры. Старикъ Синглезидъ, сударь, сдѣлалъ очень странное распоряженіе, которымъ обѣихъ сестеръ заставлялъ между собою грызться, какъ собакъ.
-- Очень хорошо, сударь, но приступимъ къ дѣлу. Вы говорите, что эта госпожа имѣла право отказать свое наслѣдство Миссъ Бертрамъ, что она и сдѣлала?
-- Такъ, Полковникъ. Я думаю, что съ законами немного я знакомъ; довольно долго занимался имя, и хотя уже пересталъ ходишь по дѣламъ, наживъ нѣкоторый достатокъ, но не совсѣмъ однако же позабылъ науку, стоющую болѣе всѣхъ замковъ, всѣхъ земель. Опытный и глубокій законоискусникъ можетъ возвратишь потерянное имѣніе, и я умѣю еще хлопать бичемъ, и могу знаніемъ моимъ услужить пріятелямъ.
Такимъ образомъ Глоссинъ распространялся на щетъ достоинства своего, въ надеждѣ тѣмъ внушить благопріятное о себѣ мнѣніе. Маннерингу весьма хотѣлось бы выбросить его въ окошко, ежели онъ не выберется проворно въ двери; но разсудивъ, что сіе дѣло могло имѣть хорошія послѣдствія для Миссъ Бертрамъ, умѣлъ скрыть свое нетерпѣніе и слушалъ, сколько могъ покойнѣе похвалы, приписываемыя Глоссиномъ познаніямъ его. Когда онъ пересталъ говорить, то Полковникъ спросилъ у него, не знаетъ ли онъ, гдѣ находится духовная.
-- Я знаю. то есть, полагаю... надѣюсь, что могу ее отыскать, но въ подобныхъ обстоятельствахъ случается, что хранящее таковыя бумаги желаютъ иногда воспользоваться ими для полученія...
-- Я никакъ не прочь отъ того, сударь! сказалъ Полковникъ, взявшись за свою записную книжку.
-- Но вы слишкомъ рано меня перебиваете, мои любезной господинъ. Я хотѣлъ доложить вамъ, что нѣкоторые люди, принявъ такія бумаги подъ сохраненіе, могли бы потомъ потребовать за протори духовной, за собственныя издержки и пр. и пр.; но что касается до меня, то я желалъ бы увѣрить Миссъ Бертрамъ и друзей ея, что я поступаю съ нею честно. Вотъ, сударь, эта духовная; мнѣ было бы весьма пріятно самому вручить ее Миссъ Бертрамъ и поздравить съ новымъ ея благополучіемъ; но такъ какъ сила не въ состояніи превозмочь своихъ предубѣжденій, то мнѣ остается просить васъ, Полковникъ, передать Миссъ Люси искреннѣйшія мои желанія ей щастія и увѣреніе въ моей готовности явиться въ судъ для подтвержденія законности духовной, когда потребуется мое свидѣтельство. Имѣю честь, сударь, пожелать вамъ добраго дня.
Сія прощальная рѣчь была весьма хорошо обдумана и произнесена съ видомъ столь подражавшимъ несправедливо подозрѣваемому безкорыстію, что Полковникъ Маннерингъ нѣсколько поколебался въ дурномъ мнѣніи, которое имѣлъ о Глоссинѣ. Онъ проводилъ его до дверей и простился съ нимъ хотя и холодно, но гораздо учтивѣе, нежели говорилъ съ нимъ во время посѣщенія его.
Глоссинъ отправился изъ замка отчасти довольный вліяніемъ, произведеннымъ послѣдними его словами, а отчасти недовольный сдѣланнымъ ему невесьма ласковымъ пріемомъ. Полковникъ Маннерингъ, думалъ онъ, могъ бы быть со мною и поучтивѣе. Не всякой доставитъ четыреста фунтовъ дохода дѣвушкѣ, не имѣвшей ни гроша. На моемъ мѣстѣ многіе сами захотѣли бы симъ воспользоваться, хотя, правду сказать, и не могу придумать, чѣмъ бы они тутъ поживились.
Тотчасъ по отправленіи Глоссніга, Маннерингъ послалъ человѣка къ Мак-Морлану просить его немедленно пріѣхать въ замокъ, а по прибытіи показалъ ему духовную и спросилъ его мнѣнія объ оной. Глаза Мак-Морлана заблестѣли отъ радости: и онъ вскричалъ, потирая себѣ руки: -- неоспоримо! Это приходится по рукѣ, какъ перчатка. Извѣстно, что никто не нанижетъ лучше Глоссина; а когда работа его не годится, то онъ вѣрно имѣетъ на то свои причины.
-- Но, прибавилъ онъ, измѣнившись въ лицѣ, старая бездѣльница, ее не грѣхъ величать этимъ именемъ, можетъ быть, перемѣнила свое намѣреніе.
-- По нещастью не возможно! мнѣ надобно оставаться по одному дѣлу въ судѣ присяжныхъ.
-- Въ такомъ случаѣ я самъ поѣду и отправлюсь завтра же поутру. Возьму съ собою Сампсона: онъ былъ въ числѣ свидѣтелей, то присутствіе его можетъ понадобиться. Но мнѣ нуженъ человѣкъ,который могъ бы мнѣ дать нѣкоторыя наставленія.
-- Я дамъ вамъ письмо къ прежнему шерифу нашего Графства. Онъ живетъ въ Едимбургѣ и извѣстенъ по своей честности, что и заслуживаетъ.
-- Мнѣ болѣе всего правится въ васъ, г. Мак-Морланъ, то, что вы всегда стремились къ цѣли ближайшимъ путемъ. Напишите же скорѣе это письмо. А надобно ли намъ сказать Миссъ Люси о надеждѣ доставить ей это наслѣдство?