Сиротский Филипп Герасимович
Интеллигенция и народ во Франции

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    (Очерки).
    Текст издания: журнал "Современникъ" Кн. XI. 1913 г..

Интеллигенція и народъ во Франціи.
(Очерки).

I.

   Въ настоящее время ужъ стало избитымъ мѣстомъ, что Франція переживаетъ серьезный внутренній кризисъ, быть можетъ, менѣе острый по своимъ формамъ, чѣмъ въ періодъ дѣла Дрейфуса, но, пожалуй, не менѣе глубокій въ психологическомъ и культурномъ отношеніи.
   Въ предлагаемыхъ вниманію читателя очеркахъ мы намѣреваемся коснуться подробнѣе Ахъ идеологическихъ исканій, которыя опредѣлили содержаніе этого кризиса.
   О французѣ часто говорятъ, какъ о скептикѣ. Это вѣрно въ томъ смыслѣ, что француза ничѣмъ не удивишь. Онъ всегда найдетъ въ богатѣйшемъ кладезѣ своей исторіи предтечей иностранныхъ новаторовъ. Ужъ одно это обстоятельство даетъ намъ возможность дѣлать заключеніе болѣе общаго характера на основаніи всего того, что даетъ сложная французская жизнь. Кромѣ того, съ точки зрѣнія соціальной структуры Франція является страной мелкобуржуазной по-преимуществу. Въ области идеологической мелкобуржуазное бытіе переломляется самымъ многоцвѣтнымъ образомъ, цѣлымъ калейдоскопомъ идей и настроеній, нерѣдко ускользающихъ отъ точнаго анализа и классификаціи. Но съ другой стороны, эпоха мелкобуржуазнаго демократизма, несмотря на порождаемыя ею смѣшеніе и спутанность воззрѣній, находящихся на грани буржуазнаго и соціалистическаго міровъ, обнажаетъ многое и намѣчаетъ, по крайней мѣрѣ. А идеологическія построенія, которыя мыслимы въ каждой странѣ -- хотя бы и въ иныхъ формахъ-при аналогичныхъ соціальныхъ условіяхъ. Въ интересующемъ насъ здѣсь частномъ случаѣ, въ вопросѣ отношенія интеллигенціи къ народу, мы наблюдаемъ подобное же явленіе. Упомянутый выше духовный кризисъ можетъ быть кратко формулированъ, въ смыслѣ величайшаго разрыва между идеологами и широкими народными массами. Однимъ изъ источниковъ культурнаго тупика, въ которомъ находится въ настоящее время вся европейская жизнь, заключается, именно, въ этой разобщенности индивидуалистически распыленныхъ идеологовъ или, какъ принято говорить, интеллигенціи, и той огромной народной массы, которая и на западѣ поднялась всего лишь на нѣсколько ступеней высокой лѣстницы утонченной культуры.
   Во Франціи интеллигенція различныхъ классовъ, какъ мы увидимъ это ниже, не только сознаетъ эту разобщенность, но и дѣлаетъ ее исходнымъ пунктомъ своихъ исканій. И потому на нашъ взглядъ въ мелкобуржуазной демократической Франціи, гдѣ интеллигенція сыграла и играетъ такую огромную роль, въ этой странѣ диктатуры интеллигенціи par exellenee, изученіе вопроса объ отношеніи ея къ народу пріобрѣтаетъ исключительный интересъ. Еще лѣтъ десять тому назадъ извѣстный теоретикъ французскаго синдикализма г. Лагарделль совершенно справедливо отмѣтилъ: "Если эта проблема ставится у насъ съ такой остротой и въ столь общей формѣ, въ какой она нигдѣ не ставилась, то это потому, что постановка ея связана съ эволюціей среднихъ классовъ, и проблема объ интеллигенціи интересуетъ особенно Францію, эту типичную страну мелкой буржуазіи. H. Lagardelle. Les Intellectuels devant le socialisme, Nouv. Social. 1900. Стр. 7).
   Необходимо также подчеркнуть еще одно крайне важное для современности обстоятельство. Франція никогда не знала народничечества въ томъ смыслѣ, въ какомъ оно понималось у насъ или въ Германіи сороковыхъ годовъ. Какъ въ Россіи, такъ и въ Германіи, народничество, поскольку оно заключало элементъ эмоціональный, элементъ народолюбія, выразилось и въ художественной литературѣ и въ активной пропагандистско-революціонной дѣятельности -- въ крестьянолюбіи. Крестьянство занимало и въ значительной степени продолжаетъ занимать вниманіе народнической интеллигенціи. Напротивъ, во Франціи земельный, т. е. "крестьянскій" вопросъ былъ разрѣшенъ -- въ рамкахъ буржуазно-частновладѣльческихъ отношеній -- радикальнѣйшимъ образомъ великой французской революціей. Французское крестьянство поэтому надолго уходитъ изъ поля зрѣнія французскихъ народниковъ-радикаловъ, и народолюбіе французскаго народничества всегда принимало форму рабочелюбія.
   Когда въ эпоху Реставраціи во Франціи возрождается республиканская дѣятельность, революціонная интеллигенція "идетъ въ народъ". Но это отнюдь не значитъ, что она пошла въ деревню. Она направляется въ мастерскія, на фабрики, въ пролетарскіе низы, она идетъ къ "не-собственникамъ, т. е. пролетаріямъ", какъ выражались тогда. (Ж. Вейль. Исторія республиканской партій съ 1814 по 1870 г., стр. 5).
   Ужъ одна эта ассимиляція понятій: пролетарія и не-собственника достаточно краснорѣчива. Французскіе крестьяне въ началѣ минувшаго вѣка были самыми настоящими собственниками, менѣе всего годными для воспріятія революціонныхъ идей. Вотъ почему въ 80-хъ и 40-хъ годахъ дѣятельность всѣхъ республиканскихъ обществъ, какъ "Общества друзей народа", "Общества правъ человѣка", направлена была къ распространенію въ средѣ рабочихъ и интеллигенціи революціонно-эгалитарныхъ идей съ опредѣленно-соціалистической тенденціей. Все это, конечно, не спасло "рабочее народничество" отъ иллюзій и заблужденій утопическаго соціализма, но въ данномъ случаѣ вопросъ этотъ мы оставляемъ въ сторонѣ. Важно лишь отмѣтить, что пролетарскій характеръ французскаго народничества накладывалъ свой отпечатокъ на идеологическія воззрѣнія и на отношенія между интеллигенціей и пролетаріатомъ. Въ теченіе всего XIX вѣка, исключительно благодаря радикальной экономической эмансипаціи французскаго крестьянства, совершенной великой революціей, вопросъ объ интеллигенціи и народѣ ставился, какъ вопросъ объ интеллигенціи и рабочемъ классѣ. Такая вполнѣ современная постановка этой проблемы во Франціи возможна была не въ силу преждевременнаго развитія капиталистическихъ отношеній, а исключительно благодаря отсутствію крестьянства, какъ элемента несобственническаго, какъ категоріи, находящейся за предѣлами представленія о народѣ, какъ о соціально подавленномъ и экономически эксплоатируемомъ слоѣ общества.
   Я не хочу этимъ сказать, что вообще говоря собственники исключаются изъ понятія народа, или что все французское крестьянство -- это счастливый слой мелкихъ, но все же "крѣпкихъ" собственниковъ. Отнюдь нѣтъ. Я лишь констатирую историческій фактъ, который въ частности нашелъ свое отраженіе, какъ во французской художественной литературѣ всего XIX вѣка, такъ и въ языкѣ французскихъ публицистовъ и соціологовъ. Какъ извѣстно, однимъ изъ твердо-пріобрѣтенныхъ оборотовъ французской литературной и разговорной рѣчи является противопоставленіе народа -- буржуазіи. Понятіе народа, такимъ образомъ, опредѣляется путемъ исключенія изъ него буржуазіи, т. е. собственниковъ.
   Въ дальнѣйшемъ мы будемъ имѣть случай неоднократно сталкиваться съ этимъ противопоставленіемъ, а изъ отношенія къ интересующему насъ вопросу идеологовъ различныхъ направленій и различныхъ классовъ можно будетъ легко убѣдиться въ томъ, что вопросъ объ интеллигенціи и народѣ во Франціи теперь еще острѣе, чѣмъ прежде, стоитъ, какъ вопросъ о взаимоотношеніи интеллигенціи и пролетаріата.
  

II.

   Я выше отмѣтилъ, что современная идейная французская жизнь отличается необычайнымъ многообразіемъ духовныхъ переживаній. Во всѣхъ тѣхъ случаяхъ, когда мы пытаемся уловить ихъ смыслъ въ болѣе или менѣе опредѣленной формулировкѣ, мы, какъ вездѣ и всегда, сталкиваемся въ сущности съ мыслями и настроеніями отдѣльныхъ интеллигентовъ, философовъ, соціологовъ, публицистовъ и проч., собирающихъ вокругъ себя, въ качествѣ идейныхъ вождей, большую или меньшую группу единомышленниковъ. Подобная идеологическая группа, какъ бы она ни была ничтожна или мало вліятельна, черпаетъ однако свои силы въ интересахъ какихъ-либо общественныхъ слоевъ, часто не только не замѣчая этого, но нерѣдко даже отрицая свое родство съ ними. Но родство это существуетъ, несмотря на то, что цѣлая масса промежуточныхъ звеньевъ зачастую мѣшаетъ установить его болѣе непосредственно. Эта связь отнюдь не всегда такъ очевидна. Лишь вульгарно-упрощенное пользованіе матеріалистическимъ методомъ марксизма готово видѣть во всякой враждебной соціализму идеологіи простую защиту интересовъ того или иного класса, понимая самое слово интересъ въ стилѣ: "норови въ карманъ". Понятіе интереса несравненно сложнѣе. Его содержаніе отнюдь не ограничивается однимъ импульсомъ экономическаго характера. Интересъ класса или группы даннаго класса охватываетъ не только экономико-эгоистическія вожделѣнія, но и духовныя потребности, потребности въ матеріальной и духовной культурѣ, внутреннюю, чисто интуитивную нужду въ философскомъ міровоззрѣніи и въ міроощущеніи и т. п. "Интересъ" пріобрѣтаетъ въ идеологическомъ преображеніи крайне сложное, подчасъ чрезвычайно своеобразное преломленіе, и задача изученія идеологіи поэтому отнюдь не сводится къ тому, чтобы поставить знакъ равенства между такимъ то классомъ и такимъ то идеологомъ: Шарль Моррасъ -- представитель дворянства; Леонъ Буржуа -- представитель буржуазіи; Жанъ Жоресъ -- представитель пролетаріата.
   Задача болѣе интересная и сложная заключается не въ этой отпискѣ, а въ выясненіи той эволюціи идей, которая такъ же заключаетъ въ себѣ зародыши идей грядущаго, какъ эволюціонирующая экономика современнаго общества заключаетъ въ себѣ зародыши будущихъ соціально-экономическихъ отношеній.
   Подходя съ этой точки зрѣнія къ идейному богатству современной Франціи, мы можемъ установить четыре основныя идеологическія линіи, вокругъ которыхъ расположены довольно запутаннымъ узоромъ разнаго рода идейныя уклоненія. Такими основными идеологіями являются: католико-націоналистическая, радикально-буржуазная, синдикалистская и соціалистическая. Всѣ эти идеологіи, въ большей или меньшей мѣрѣ враждебныя другъ другу, ставятъ предъ собой и разрѣшаютъ различно проблему объ отношеніи къ народу, но всѣ онѣ исходятъ изъ единаго идейно-психологическаго источника, крайне характернаго для нашего времени кризиса индивидуализма.
   Нужно при этомъ отмѣтить, что съ точки зрѣнія исторіи идеологій католико-націоналистическая, является быть можетъ наиболѣе любопытной. Въ эволюціи и исканіяхъ идеологовъ этой группы не только отразились всѣ умственныя бѣды нашей эпохи, но и послѣднія задорныя вспышки фатально угасающей энергіи, клонящейся къ закату буржуазно-дворянской культуры. Писатели этой группы тѣмъ болѣе интересны, что многіе среди нихъ несомнѣнно отмѣчены печатью крупнаго литературнаго таланта, топкостью духовной организаціи и особенной ловкостью въ умѣніи сплетать самыя разноцвѣтныя идеологическія одѣянія изъ лохмотьевъ средневѣковыхъ вѣрованій и своевольно окрашенныхъ лоскутковъ современныхъ воззрѣній. Къ числу такихъ писателей слѣдуетъ отнести прежде всего вождя французскихъ роялистовъ, Шарля Морраса, котораго среди единомышленниковъ охотно сравниваютъ по вліянію съ Шатобріаномъ, хотя въ идейномъ отношеніи между эти двумя роялистами-католиками огромная разница. Я обхожу пока имена Монтескью, Жоржа Валуа или Леона Додэ {Сынъ знаменитаго романиста Альфонса Додэ.}, но упомяну еще Поля Буржэ, о чьемъ беллетристическомъ талантѣ можно сильно спорить, но публицистическое перо котораго отличается яркой опредѣленностью и талантливостью, если признать за цинизмомъ возможность быть талантливымъ. Болѣе чѣмъ кому-либо удалось выразить Полю Буржэ въ своихъ пресловутыхъ Essa psyohologie contemporaine" страдальческія томленія интеллигентской души, какими отмѣчена эпоха 80-хъ и 90-хъ годовъ прошлаго вѣка, вплоть до дѣла Дрейфуса, когда знаменитый кризисъ, вызванный этимъ дѣломъ, всколыхнулъ съ вулканической силой всѣ элементы французской общественности...
   На этомъ моментѣ намъ необходимо остановиться въ нѣсколькихъ словахъ, ибо онъ явился источникомъ и временнаго ренессанса и современнаго разброда французской интеллигенціи.
   Французская идейная и общественная жизнь за время третьей республики распадается на два періода, отдѣленныхъ другъ отъ друга дѣломъ Дрейфуса. Послѣднее не было простымъ политическимъ событіемъ. По своему значенію оно равнозначно было демократической революціи, обошедшейся безъ баррикадъ и безъ крови, но не перестававшей ютъ того быть менѣе глубокой или значительной. Въ 80-тыхъ и 90-тыхъ годахъ, т. е. въ первую половину жизни третьей республики, главенствующей и всеобщей идеологіей была по мѣткому выраженію одного публициста "идеологія разгрома". (Agathon, см. ниже).
   "Казалось тогда (т. е. въ 80-хъ годахъ) -- пишетъ Поль Буржэ -- что нашъ разгромъ не былъ просто эпизодомъ, но что этотъ разгромъ продолжается, и что мы будемъ биты всегда, безъ конца (Цитир. по Agathon'у "Les Jeunes gens d'aujourd'hui", стр. 6).
   "Единственно подходящая нынѣ вещь -- писала въ тѣхъ же тонахъ отчаянія редакція журнала тогдашнихъ "молодыхъ", "Mercure de France" -- это удалиться въ слоновыя башенки, покуда ихъ еще не постигло разрушеніе, и мечтать тамъ о вѣчныхъ матеріяхъ или о трудностяхъ грамматики".
   Этой резиньяціей, пріобрѣтавшей сплошь и рядомъ крайне уродливыя и далеко не столь невинныя формы, какъ бѣгство въ "слоновыя башенки", этимъ настроеніемъ разгромленныхъ, ушедшихъ въ себя, хорошо знакомымъ и намъ въ послѣдніе годы, характеризуется духовная жизнь французской интеллигенціи вплоть до Дрейфусовской полосы. Основнымъ элементомъ этой "идеологіи разгрома" является обостренный, крайне-антиобщественный эгоцентризмъ, доходящій до полнаго нигилизма и простраціи. Когда вспыхнула реакція противъ этого болѣзненнаго индивидуализма, извѣстнаго подъ болѣе общимъ именемъ "декадентства", она развѣтвилась сообразно съ классовыми интересами, групповыми наклонностями и идеологическими исканіями представителей разныхъ слоевъ французской интеллигенціи. Однако, всѣ эти многочисленныя и часто противорѣчащія другъ другу теченія исходили изъ одного источника: энергичнаго отрицанія "индивидуализма слоновой башенки", этой mal du siècle, какъ выражается Буржэ {Считаю нужнымъ здѣсь, между прочимъ, оговорить, что причины этой реакціи противъ идеологіи разгрома, не трудно найти въ матеріальныхъ условіяхъ экономически оправившейся и утвердившейся третьей республики. Но разсмотрѣніе этихъ причинъ въ рамкахъ настоящей статьи отвлекло бы насъ слишкомъ далеко.}.
   Какъ ни глубоко антипатичны намъ заключенія автора "Essais de psychologie contemporaine" или выворы Шарля Морраса, но, тѣмъ не менѣе, мы не можемъ не признать, что въ критической части оцѣнки этого періода, они основательно и очень тонко проанализировали элементы "болѣзни вѣка".
   "Наше поколѣніе,-- резюмируетъ Моррасъ идейное содержаніе этой индивидуалистической эпохи,-- явилось несомнѣнно лучшимъ продуктомъ анархіи XIX, вѣка. И молодежь XX вѣка съ трудомъ составитъ себѣ представленіе о нашей психологіи возмущенія и радикальнаго отрицанія. Вся суть для насъ была въ томъ, чтобы произнести слово: нѣтъ. Весь смыслъ заключался въ оспариваніи очевиднаго... Слово скептицизмъ недостаточно для того, чтобы опредѣлить эту помѣсь фрондирующаго безразличія и безумной жажды-критики... Къ чему? (Un à quoi bon). Вотъ вопросъ, регулировавшій наши отношенія къ людямъ, къ вещамъ, къ дѣйствіямъ и къ идеямъ. Это было само небытіе, прочувствованное и пережитое" (C'était le néant même, senti et vécu. G. Grand, La Philosophie nationaliste, стр. 20).
   Полоса этого простраціоннаго индивидуализма переживалась, главнымъ образомъ, интеллигенціей. Но я не хочу этимъ сказать, что психологія разгрома прошла мимо народа. Не надо забывать, что французскій народъ, и особенно наиболѣе интеллектуалистическая часть его -- парижскій пролетаріатъ -- пережилъ двойной разгромъ: разгромъ государственный въ видѣ франко-прусской войны, и разгромъ классовый, еще болѣе ужасный и жестокій -- въ видѣ парижской коммуны. Было бы очевидной близорукостью -- даже при отсутствіи слѣдовъ въ литературѣ -- заключать, что настроеніе и мысли народныя остались чуждыми этой индивидуалистической полосѣ. Я подчеркиваю слово "индивидуалистическій"...
   Извѣстный другъ Гете Экерманъ передаетъ въ своихъ запискахъ слѣдующія слова поэта-олимпійца. "Во всѣ эпохи реакціи и паденія души заняты сами собой, а но всѣ періоды прогресса онѣ обращены къ внѣшнему міру. Наше время,-- добавилъ онъ,-- есть время реакціи, и потому оно индивидуалистично!".
   Эти геніальныя, вѣщія слова Веймарскаго философа -- которыя не мѣшаетъ почаще напоминать у насъ -- относятся, конечно, ко всѣмъ слоямъ общества. Суть лишь въ томъ, что въ народѣ, въ узкомъ смыслѣ этого слова, этотъ индивидуализмъ выражается не столько въ идеологическихъ исканіяхъ, сколько въ пригашенной активности, въ паденіи сознанія необходимости коллективнаго дѣйствія, въ утратѣ коллективной цѣли. Причиной тому является то весьма прозаическое обстоятельство, что всякая реакція сопровождается или вытекаетъ изъ экономической депрессіи, бьющей безпощаднымъ образомъ по спинамъ трудящихся массъ, предъ которыми прежде всего неотступно-грозно стоитъ реальный повседневный вопросъ о добываніи куска хлѣба. Эпохи реакціи никогда не создаютъ подходящихъ условій для усиленія психологіи коллективной солидарности, а напротивъ. Выражаясь словами Гете, въ это время душа менѣе всего "обращена къ внѣшнему міру". Когда же такой кризисъ достигаетъ предѣловъ національнаго разгрома, тогда примитивно-индивидуалистическая психологія: "своя рубашка ближе къ тѣлу" затмеваетъ все прочее въ душахъ представителей разбитой массы, угнетенной общественной реакціей и страшной экономической нуждой.
   Въ рядахъ интеллигенціи общественный регрессъ выражается преимущественно въ видѣ страшнаго идеологическаго провала, грандіознаго душевнаго опустошенія: будто пришелъ кто-то и внезапно вынулъ изъ интеллигентской груди всѣ вчерашнія вѣрованія, надежды и мечты. Именно этими чертами характеризуется жизнь французскаго народа и французской интеллигенціи послѣ франко-прусской войны и парижской коммуны. Подобная полоса, столь близкая намъ и отмѣченная, какъ и у насъ, самоубійствами, бѣгствомъ въ "слоновыя башенки" и проч., въ различныхъ варіаціяхъ повторялась во Франціи послѣ каждой революціи.
   Но въ то время, какъ общество вступаетъ въ царство душевнаго отчаянія и матеріальной нужды, исторія продолжаетъ идти своимъ путемъ; подъемъ новыхъ экономическихъ силъ предвѣщаетъ перетасовку общественныхъ элементовъ, намѣчается новый сдвигъ, и "души, вмѣсто того, чтобы быть заняты сами собой", "вновь обращаются къ внѣшнему міру". Такой рѣшительный сдвигъ во французской жизни, въ описываемый мною періодъ, произошелъ въ моментъ дѣла Дрейфуса, когда исторія поставила предъ французской демократіей вопросъ о дальнѣйшемъ ея существованіи, и когда въ сильнѣйшемъ напряженіи за побѣду надъ реакціей произошелъ поразительный по продуктивности, хотя и крайне кратковременный, синтезъ мыслящей демократіи-интеллигенціи, съ демократіей рукъ -- рабочимъ классомъ.
   Дѣло Дрейфуса явилось историческимъ предлогомъ для возрожденія всей общественной жизни Франціи, въ нѣдрахъ которой новыя экономическія силы создали условія новаго соціальнаго подъема. Этотъ подъемъ оказался плодотворнымъ для всѣхъ теченій мысли, начиная католико-націоналистической концепціей и кончая революціоннымъ синдикализмомъ. Какъ разъ въ этотъ періодъ общественнаго пробужденія и реакціи противъ болѣзненнаго индивидуализма минувшей эпохи, начинается возрожденіе роялистской, демократической, соціалистической и синдикалистской мысли. Всѣ эти теченія по разному воспринимаютъ результаты временнаго "союза мысли и труда", какъ выражается, характеризуя эту эпоху, послѣдователь Дюркгейма, проф. Вуглэ. Въ дальнѣйшемъ мы постараемся показать ту эволюцію, какую продѣлалъ этотъ вопросъ, и какъ дошелъ онъ до своей теперешней новой фазы, получившей уже популярное названіе: "кризиса раціонализма". Общественныя условія этого кризиса намъ станутъ понятны изъ характеристики отдѣльныхъ идеологическихъ теченій.
  

III.

   Основнымъ психологическимъ мотивомъ въ отношеніи интеллигенціи къ народу является мотивъ командованія и верховенства, остающійся въ силѣ и тогда, когда сближеніе интеллигенціи съ народной массой пріобрѣтаетъ характеръ сотрудничества. Эта психологическая подоплека отношеній двухъ основныхъ соціальныхъ слоевъ современной общественности вытекаетъ изъ условій труда въ современномъ обществѣ. Интеллигенція -- по существу своему явленіе ненормальное, -- представляетъ собой продуктъ раздѣленія труда, доведеннаго до крайности въ рамкахъ современнаго хозяйственнаго уклада. Въ силу ряда условій соціальнаго характера, которыхъ я не могу касаться здѣсь подробнѣе, создалась привиллегія мышленія для огромной группы людей современнаго общества, составляющей, однако, меньшинство въ немъ. Фактъ этой привиллегіи, отличающей интеллигенцію отъ массы, обреченной на тяжкій физическій, сплошь и рядомъ совершенно безсмысленный трудъ, невольно связалъ съ привиллегіей мышленія привилегію руководства. Послѣднее я понимаю въ самомъ широкомъ толкованіи этого слова: руководства идейнаго во всѣхъ развѣтвленіяхъ человѣческой активности и мысли. Съ яркимъ символомъ этой интеллигентской привилегіи мы встрѣчаемся въ эпоху великой французской революціи, главнымъ образомъ, въ періодъ диктатуры якобинцевъ и, особенно, Робеспьера, въ лицѣ "культа Разума и Верховнаго Существа". Этотъ раціоналистическій культъ отнюдь не былъ революціоннымъ эпизодомъ. Онъ былъ высшимъ проявленіемъ интеллигентской психологіи руководительства, которое въ наше время пріобрѣло только болѣе сложный и менѣе поэтическій характеръ. Идея командованія одинаково сродни какъ дворянско-націоналистической идеологіи, такъ и радикально-буржуазной и -- horribile dictui -- идеологіи синдикалистской, несмотря на то, что вся философія синдикализма исходитъ изъ борьбы съ интеллигенціей. Добавлю, что не чужды идеи руководства и соціалисты, эволюціонирующіе, впрочемъ, отъ этой анти-соціалистической и анти-культурной точки зрѣнія. Имѣя въ виду указанный основной психологическій мотивъ, регулирующій отношенія между интеллигенціей и народомъ, мы начнемъ нашъ обзоръ съ католико-націоналистической концепціи. Спѣшу оговориться, однако, что она отнюдь не однородна; напротивъ, здѣсь много нюансовъ, доходящихъ нерѣдко до степени глубокихъ принципіальныхъ различій. Но я преимущественно буду говорить о націоналистахъ-роялистахъ, какъ представителяхъ наиболѣе оформленнаго движенія и цѣльной доктрины, извѣстной подъ именемъ "интегральнаго націонализма".
   Общая черта, присущая всѣмъ націоналистическимъ теченіямъ и получившая наиболѣе яркое выраженіе въ "интегральномъ націонализмѣ" -- это приверженность націоналистовъ къ католической церкви. Католицизмъ есть главный идейный стимулъ націонализма, стремящійся поднять его отъ суеты чистыхъ житейскихъ интересовъ мірского устроенія до метафизическихъ высотъ міровоззрѣнія. Въ лонѣ традиціонной религіи, куда часто спасаются въ эпохи душевнаго перелома, "нѣтъ больше мѣста индивидуализму и умственнымъ или моральнымъ колебаніямъ, нѣтъ болѣе анархіи. Въ условіяхъ современнаго распада католицизмъ вноситъ принципъ порядка и іерархіи; онъ формируетъ, дисциплинируетъ и санкціонируетъ". (Gyu Grand. La philosophie nationaliste, стр. 36).
   "Чего добиваются дѣти вѣка отъ церкви, -- восклицаетъ Буржэ,-- это прежде всего, чтобы она не походила на нихъ... Они умоляютъ ее дать имъ неоспоримую и опредѣленную точку зрѣнія, въ которой они нуждаются... Показать этимъ людямъ, энервированнымъ безпрестанно возобновляющейся революціей, примѣръ неизмѣнной силы, всегда идентичной и вѣрной себѣ; дать имъ, утомленнымъ злоупотребленіями индивидуализма, ощущеніе дѣйствительно организованнаго общества".
   "Въ то время,-- вторитъ націоналистъ-католикъ Агатонъ {"Агатонъ" -- это общій псевдонимъ двухъ молодыхъ талантливыхъ публицистовъ, изъ коихъ одинъ сынъ Тарда. Оба они католики и націоналисты, но не роялисты. Въ стилѣ они стараются подражать бр. Гонкурамъ, что, впрочемъ, не всегда имъ удается.}" -- какъ антиклерикализмъ прогрессируетъ въ народѣ и даже въ нѣкоторыхъ классахъ буржуазіи, культурныя сливки (élite) отдѣляются отъ этого движенія, и интеллигентная молодежь, которая, казалось, всецѣло примкнула къ антиклерикальнымъ доктринамъ, увлекается католицизмомъ. (Agathon. Les Jeunes gens d'aujonrd'hui, стр. 68).
   Всеспасаемость католической церкви, какъ панацеи отъ современной культурной разрухи, проходитъ лейтмотивомъ черезъ всѣ произведенія лидеровъ "интегральнаго націонализма" и сотрудниковъ его центральнаго органа "L'Action Franèaise". Но, вчитываясь въ ихъ аргументацію, мы легко констатируемъ, что стремленіе къ католицизму носитъ весьма суетный мірской характеръ, едва вуалированный кружевами разсужденія о высшихъ духовныхъ запросахъ. Результатомъ земныхъ корней этого увлеченія католицизмомъ является весьма пикантная комбинація, въ силу которой самыми ярыми защитниками католицизма и притомъ, въ его наиболѣе архаической формѣ абсолютнаго папизма, являются: Морисъ Барресъ -- одинъ изъ самыхъ утонченныхъ скептиковъ и наиболѣе меланхолично настроенныхъ индивидуалистовъ и эгоцентристовъ современной Франціи, и Моррасъ, являющійся открытымъ атеистомъ по своимъ философско-религіознымъ убѣжденіямъ. Обстоятельство это не мѣшаетъ Моррасу быть рѣшительнымъ врагомъ такъ называемаго модернизма въ католицизмѣ. Готовый идти на уступки въ экономическихъ вопросахъ, готовый приспособляться къ современнымъ экономическимъ условіямъ въ разрѣшеніи конфликтовъ, вытекающихъ изъ современной борьбы между трудомъ и капиталомъ, онъ отвергаетъ, однако, какіе бы то ни было компромиссы въ вопросахъ религіи. Въ своей недавно вышедшей книгѣ "La Politique religieuse", какъ и въ своемъ болѣе раннемъ произведеній. "Le Dileine de Marc Sangnier", направленной противъ "сіонистовъ" {"Сіонисты" -- отъ слова "sillon" ("борозда"), названіе газеты -- ничего общаго не имѣетъ, конечно, съ сіонистами-евреями. "Sillon'исты -- это католики-республиканцы, или католики-модернисты. стремящіеся къ примиренію республики съ католицизмомъ путемъ взаимныхъ уступокъ. Главный вождь "сіонистовъ" Маркъ Санье, редакторъ ихъ органа "La Democratie", издающагося теперь вмѣсто "Sillon", ужъ два года находится подъ папской угрозой отлученія отъ церкви, до сихъ поръ, однако, не приведенной въ исполненіе.}, этотъ атеистъ-апологетъ католицизма упорно проводитъ всюду и вездѣ идею необходимости подчиненія католической церкви, какъ единственному источнику душевнаго равновѣсія и покоя и "единственному учрежденію, способному дисциплинировать народныя массы".
   Католицизмъ для Морраса и его единомышленниковъ это восьмивѣковая исторія іерархіи и организаціи, это воплощеніе "идеи командованія и авторитарнаго принципа". А для идеологовъ "интегральнаго націонализма" политическое организующее значеніе католической церкви, иначе говоря, значеніе клерикализма выдвигается на первый планъ, ибо во всей ихъ концепціи -- согласно популярному лозунгу Монтескью -- политика занимаетъ первенствующее мѣсто... "Политика прежде всего" (politique d'abord) -- таковъ пароль Монтескью, подхваченный шумливымъ и весьма безпардоннымъ органомъ "Camelots du roy". (L. de Montesquiou. Les Raisons du nationalisme)
   "Политика прежде всего",-- повторяетъ Моррасъ,-- умственные вопросы, вопросы морали, вопросы соціальные -- всѣ они сводятся къ одному вопросу -- политическому. Съ точки зрѣнія значительности первое мѣсто -- замѣчаетъ онъ далѣе -- принадлежитъ, конечно, религіознымъ и моральнымъ вопросамъ, второе -- соціальнымъ, и третье -- политическимъ съ точки зрѣнія движенія (au point de vue. de la marche) и съ точки зрѣнія порядка, въ которомъ должны рѣшаться эти проблемы въ настоящихъ условіяхъ современной Франціи, эта нумерація должна быть обратной. На первомъ мѣстѣ стоитъ политика; на второмъ соціальные вопросы; на третьемъ -- мораль и религія". (Цитир. по Gyu Grand, стр. 185).
   Такимъ образомъ, теоретики интегральнаго націонализма не заставляютъ теряться въ догадкахъ относительно дѣйствительнаго значенія ихъ тревогъ и исканій. Приведенная краснорѣчивая цитата свидѣтельствуетъ съ достаточной опредѣленностью о томъ, что приверженность къ католической религіи легко подмѣняется приверженностью къ организующей силѣ католической церкви въ силу весьма суетнаго и мірского положенія: "политика прежде всего", играющаго доминирующую роль во всей сложной соціально-философской концепціи Морраса и его единомышленниковъ.
   Намъ не приходится распространяться о той организующей роли, которую играетъ католическая церковь. Но, если эта роль безпрекословно и добровольно поддерживалась темнотою религіозной и фанатичной массы среднихъ вѣковъ, то нынче, конечно, нужно очень многое, чтобы увѣрить даже простолюдина Оверня или Бретани, что право руководства мірскими дѣлами есть исключительная привилегія католическаго духовенства. Нечего говорить, конечно, о широкихъ слояхъ городскихъ рабочихъ и интеллигенціи. Если религію отрицаетъ самъ Моррасъ или буквально издѣвающійся надъ христіанствомъ роялистъ Hugue. Rebell {См. его брошюру. "Les trois aristocraties" (стр. 18).}, то что ужъ говорить о тѣхъ, кто въ корнѣ несогласенъ съ ними и съ ихъ міровоззрѣніемъ? Роялисты поняли, что съ требованіями современнаго раціоналистическаго вѣка приходится такъ или иначе считаться, и чтобы усилить значеніе старой католической догмы, они призываютъ на помощь позитивную философію Конта. Этотъ своеобразный философскій кунстштюкъ оказался настолько соблазнительнымъ въ интересахъ мірской суеты, что, несмотря на протесты значительной части католическихъ теологовъ, Римъ молчаливо допускаетъ использованіе контовскаго позитивизма, мирясь съ нимъ въ анти-христіанской Франціи, какъ съ наименьшимъ изъ золъ. Почва, на которой теоретики "интегральнаго націонализма" постарались соединить католицизмъ съ позитивизмомъ, это идея какъ католической догматики, такъ и контіанства. Идея іёрархіи объединяетъ католиковъ и позитивистовъ и подкрѣпляетъ одинъ образъ мыслей другимъ.
   Въ полемической книгѣ, направленной противъ вождя "соціалистовъ", Марка, Санье Моррасъ совершенно откровенно подчеркиваетъ благодѣтельное вліяніе этого соединенія...
   "Монархистъ-христіанинъ,-- говоритъ Моррасъ,-- чтобы оправдать монархію, прибѣгнетъ къ ссылкѣ на волю и предуказанія Бога или будетъ ссылаться на божественное право, но могутъ ли его стѣснять мысли другого монархиста, не вѣрящаго въ Бога и доказывающаго право королей естественными и историческими законами"? (Ch. Maurras. Le Dileme de Marc Sangnier. стр. 8).
   Подобнаго рода приспособляемость къ потребностямъ современности и меркантильная постановка вопросовъ религіи, которой отводится столь служебная и подчиненная роль, крайне шокируетъ и возмущаетъ искреннихъ католиковъ, чуждыхъ идеаловъ интегральнаго роялизма. Слѣды подобнаго рода протеста можно найти и въ цитированной мною анкетной книгѣ Агатона; противъ скрещенія католицизма и позитивизма направлена очень ѣдкая брошюра "сіониста" Жоржа Гуга {См. Georges Hoog. Les sources intellectueles de l'Action Franèaise. Un système de paganisme politique.}. Но наиболѣе энергичную и сильную отповѣдь моррасовская точка зрѣнія встрѣтила въ спеціальной книгѣ, написанной по этому поводу очень умнымъ и вліятельнымъ католическимъ теологомъ, аббатомъ Лабертоньеромъ, редакторомъ католическаго философскаго журнала. "Les Annales de philosophie chrйtienne" {Въ высшей степени характерно, что нѣсколько времени тому назадъ цитируемая здѣсь книга была внесена въ издаваемый Римомъ пресловутый: "Index Librorum Prohibitorum". См. "Le Temps" отъ 17 моя 19*13 г. Такимъ образомъ комбинація атеистовъ Морраса и Ребелля оказалась для католицизма менѣе опасной, нежели ревниво защищающая его чистоту книга Лабертоньера.}.
   "Монархистъ, вѣрующій и невѣрующій,-- негодуетъ справедливо нашъ авторъ,1--могутъ, такимъ образомъ, объединиться въ защитѣ идеи короля. Такъ ли обстоитъ дѣло, по г-ну Моррасу, въ отношеніи другихъ законовъ общества? Религія оправдывается сверхъестественнымъ". Но что она подтверждаетъ такимъ образомъ?-- въ свою очередь спрашиваетъ Мотшасъ. "Естественные законы". Слѣдовательно, нѣтъ противорѣчія между религіей и позитивнымъ знаніемъ, ловкимъ способомъ находится, такимъ образомъ, при посредствѣ позитивизма сущность католицизма, дѣйствительнаго католицизма, который чуждъ, конечно, химеръ и романтики, который позитивенъ потому, что онъ организуетъ землю и только землю имѣетъ въ виду". (Laberthonière. Catholicisme et positivisme, стр. 29).
   Аббатъ Лабертоньеръ въ своемъ желчномъ и саркастическомъ отвѣтѣ очень удачно разбиваетъ эту попытку впѣзаконнаго брака католицизма съ позитивизмомъ. Я не могу останавливаться на этой полемикѣ, не относящейся къ темѣ настоящей статьи. Мнѣ важно было лишь подчеркнуть идею іерархіи и командованія, обусловливающей пріемлемость модернизированнаго католицизма даже для католиковъатеистовъ.
  

IV.

   Другимъ китомъ концепціи "интегралистовъ" -- помимо воли Божьей и философіи Копта -- является предпосылка г-на Р-ебелля, что "человѣчество представлено не толпой, а избранной группой, т. е. аристократіей", причемъ послѣдняя состоитъ изъ трехъ частей: изъ аристократіи родовой, денежной и умственной. "Одинъ лишь идеалъ,-- восклицаетъ г-нъ Ребелль,-- соблазняетъ меня: создать повелителей и внушить гордость тѣмъ, кто заслужилъ имѣть ихъ... Наше единственное эгоистическое желаніе заключается въ томъ, чтобы создать іерархію и спасти такимъ образомъ міръ отъ демократической болѣзни, отъ ужасной народной лихорадки, выразившейся въ стремленіи къ командованію (Н. Rebell. Les trois aristocraties, стр. 14--15).
   "Человѣчество,-- вторитъ Поль Бурже,-- живетъ исключительно при помощи и ради своихъ избранниковъ. Таковъ вѣчный общественный законъ". (Guy Grand. La Philosophie nationaliste, стр. 83).
   "Мы слишкомъ уважаемъ народъ,-- заявляетъ Моррасъ,-- чтобы являться къ нему и увѣрить его, что достаточно сосчитать число голосовъ некомпетентныхъ людей, чтобы разрѣшить всѣ вопросы, имѣющіе всеобщее значеніе, требующіе долгихъ лѣтъ изученія, практики и размышленія. Намъ говорятъ: достаточно собрать и сложить голоса первопришедшихъ, чтобы разрѣшить наиболѣе деликатные вопросы... Любовь и уваженіе къ народу позволяютъ намъ предложить ему завѣдываніе тѣми изъ своихъ интересовъ, въ пониманіи которыхъ онъ компетентенъ: напримѣръ, въ вопросахъ мѣстной или профессіональной жизни {Роялисты стоять за широкую децентрализацію и организацію всѣхъ профессій и всей торговли въ синдикаты, которые по ихъ программѣ сильно напоминаетъ средневѣковыя корпораціи въ модернизированномъ аспектѣ. Конфликты между рабочими и хозяйскими синдикатами долженъ разрѣшать король. Объ этой очень любопытной попытки приспособить феодальные принципы къ капиталистическому бытію см. подробнѣе въ кн. Gh. Morras. "L' Enquête sur la monarchie", а также брошюру Georges Valois "La revolution sociale ou le roi".}; но тѣ же чувства заставляютъ насъ отказать народу въ правѣ завѣдыванія обще-государственными дѣлами, касающимися всей націи, ибо эти интересы слишкомъ сложны, чтобы быть одинаково ясными и понятными всѣмъ. (Ch. Maurras. Libéralisme et liberté, démocratie et peuple, стр. 19).
   Высказанная здѣсь мысль служитъ лейтмотивомъ всѣхъ политическихъ выступленій націоналистовъ. На всѣхъ собраніяхъ націоналистовъ, не только роялистскаго толка, можно услышать перепѣвы все той же идеи, что всеобщее избирательное право и парламентаризмъ негодны потому, что тотъ и другой институтъ основывается на ложномъ представленіи о способности всякаго гражданина разбираться въ соціально-политическихъ вопросахъ. Общество, въ разсужденіяхъ этихъ идеологовъ, распадается на "избранныхъ", т. е. способныхъ разрѣшать подобнаго рода вопросы и, слѣдовательно, способныхъ управлять, и на управляемыхъ, т. е. неспособныхъ понять обще-національныя нужды {При болѣе детальномъ анализѣ оказывается, что въ число такихъ "избранниковъ" зачисляются почти исключительно крупные земельные собственники. См. цитированную выше книгу Морраса, стр. 46.}.
   "Трудящимся классамъ,-- (категорически заявляетъ Поль Буржэ,-- я отказываю въ правѣ управлять государствомъ, не считая ихъ для это достаточно компетентными" (Paul Bourget. La Sociologie et la litérature, стр. 10).
   Ту же мысль встрѣчаемъ мы неоднократно и у Мориса Барреса, "Интеллигентъ,-- говоривъ онъ,-- это индивидумъ, убѣжденный въ томъ что общество базируется на основахъ логики, но онъ совершенно упускаетъ изъ виду, что въ дѣйствительности общество держится на традиціяхъ. Объ этомъ необходимо сохранять точное представленіе при всѣхъ обстоятельствахъ, ибо оно учитъ насъ, что для постоянства соціальнаго порядка нужно, чтобы всякій выполнялъ свою роль сообразно своему предназначенію и своимъ функціямъ. Иначе говоря, здѣсь, какъ и повсюду, паша мудрость совпадаетъ съ народной, говорящей людямъ лабораторій и библіотекъ: "Пусть каждый будетъ занятъ своимъ ремесломъ, и овцы останутся въ сохранности". (Maurice Barrés "Scènes et doctrines du nationalisme", стр. 45).
   Исходя изъ такого рода спеціализацій и раздѣленія на избранниковъ -- пастырей и пасомыхъ, аки овцы, народныхъ массъ, интеллигенція дворянской аристократіи, составляющая ядро идеологовъ націонализма, должна была почувствовать необычайную ненависть къ интеллигенціи разночинной и демократической, альфой и омегой всего міроощущенія которой является раціоналистическое представленіе объ абсолютной безгрѣшности разума или "логики", какъ выражается Барресъ. Изъ этого представленія также логически вытекаетъ убѣжденность разночинной интеллигенціи въ ея правѣ на умственное верховенство, которое основывается, между прочимъ, въ области соціальныхъ отношеній на демократизаціи общества, а въ области идеологической на сравнительной интеллектуализаціи массъ, являющейся гарантіей устойчивости демократическаго режима. Нѣтъ потому ничего удивительнаго въ томъ, что націоналисты ведутъ непосредственную борьбу и съ разночинной интеллигенціей и съ ростомъ сознательности народныхъ массъ. На первомъ планѣ этой борьбы фигурируютъ Шарль Моррасъ, Морисъ Барресъ и Поль Буржэ.
   "Прежде всего,-- нападаетъ Моррасъ,-- выскажемся точнѣе. Мы говоримъ объ "интеллигентности" въ томъ смыслѣ, въ какомъ говорятъ о ней въ Петербургѣ, т. е. какъ о ремеслѣ, о профессіи, о партіи. Рѣчь идетъ, такимъ образомъ, не объ отдѣльномъ вліяніи, которое можетъ пріобрѣсти, въ силу своей авторитетности, какой-либо писатель, поэтъ, ораторъ или философъ". (Ch. Maurras. L'avenir de l'intelligence, стр. 30).
   Ужъ изъ самой ссылки "на Петербургъ" и пояснительнаго дополненія объ "интеллигентности", какъ "о ремеслѣ, профессіи и партіи", словомъ изъ всей цитаты Морраса, явственно слѣдуетъ, что рѣчь идетъ здѣсь объ интеллигенціи, понимаемой въ ея русскомъ опредѣленіи, т. е. объ интеллигенціи разночинной, par exellenee. Каково же отношеніе къ ней теоретика интегральнаго націонализма?
   "Писатели,-- восклицаетъ онъ въ негодованіи,-- стали королями... Начиная со второй половины XIX вѣка, люди высшихъ слоевъ могутъ отказаться отъ книги или читать меньше, и это не отзовется на писателѣ, потому что люди высшаго общества стали небольшой частичкой въ огромной читающей массѣ. И эта масса читаетъ, потому, что она имѣетъ потребность въ чтеніи, благодаря новымъ условіямъ жизни, въ силу которыхъ всѣ вынуждены научиться читать... Первоначальное обученіе, казарма, мелкая газета -- вотъ достаточно солидные институты, убѣждающіе въ постоянствѣ существованія этой новой читающей публики... Огромный рынокъ, такимъ образомъ, открыть націи писателей. (Ibid, стр. 59)". Эта погоня за духовной пищей,-- заключаетъ Моррасъ,-- зло, созданное интеллигентностью... Публика въ дѣйствительности является лишь королемъ по имени, фактическимъ королемъ является тотъ, кто направляетъ общественное мнѣніе, т. е. ораторъ или писатель. Повсюду, гдѣ учрежденія демократизировались, эти руководители общественнаго мнѣнія повысились въ цѣнѣ. Ихъ частное мнѣніе стало мнѣніемъ публики". (Ibid, стр. 71--73).
   То, что нѣсколько туманно и съ примѣсью меланхоліи и вздоховъ о быломъ здѣсь высказываетъ Моррасъ но поводу все растущей интеллектуализаціи широкихъ массъ, то у менѣе аристократическаго буржуа, Поля Буржэ, выражено въ чрезвычайно циничныхъ и классово-злобныхъ строкахъ, посвященныхъ такому незатѣйливому, казалось, вопросу, какъ грамотность народа.
   "Не нужно большихъ усилій,-- говоритъ онъ,-- чтобы открыть два принципа, лежащихъ въ основаніи организаціи первоначальнаго обученія въ теченіе послѣднихъ тридцати лѣтъ. Оба эти принципа разсматриваются нашими якобинцами, какъ аксіомы... Первый заключается въ томъ, что, по ихъ мнѣнію, всякій, рождающійся на этомъ свѣтѣ, имѣетъ со всѣми одинаковыя права на полное развитіе своихъ способностей (sic!). Второй состоитъ въ томъ, что предварительнымъ условіемъ этого развитія является обученіе при посредствѣ книгъ".
   Далѣе слѣдуетъ чисто фамусовская тирада, мыслямъ которой Буржэ, подобно другимъ баянамъ соціализма, пытается придать философскій характеръ анти-раціоналистическаго оттѣнка.
   "Современная цивилизація,-- старается насъ убѣдить Буржэ,-- страдаетъ отъ злоупотребленія сознательной мыслью (de la pensée consciente). Невольно приходится задаться вопросомъ: всегда ли мысль является спасительнымъ элементомъ? Умѣрить мысль съ тѣмъ, чтобы увеличить энергію дѣйствія -- таковъ необходимый принципъ, которымъ должна руководиться соціальная гигіена". (Pau Bourget. La sociologie etc, стр. 132).
   Непосредственнымъ результатомъ этой соціально-гигіенической философіи ограниченія мысли является восхищеніе "безграмотностью крестьянъ, знающихъ такъ хорошо и природу, и гусей, и лошадей, обладающихъ огромнымъ практическимъ умомъ и пользующихся авторитетомъ въ деревнѣ. Аналогичное встрѣчаемъ мы и среди городскихъ рабочихъ. Есть между ними очень выдающіеся люди, умѣющіе, однако, только писать, считать и читать. И этими рудиментарными познаніями почти всецѣло ограничивается то благо, которое они получаютъ отъ школы... зато они хорошо знаютъ свою техническую науку. Они безграмотны въ томъ смыслѣ, въ какомъ карликовые утописты Народныхъ Университетовъ понимаютъ этотъ терминъ; они не слушали ихъ отвратительныхъ курсовъ, гдѣ рабочій отравляетъ свой мозгъ, вводя въ него недоступныя для него понятія. Они мыслятъ въ предѣлахъ ремесла, а не вообще идей". (Ils pensent metier au lieu de penser idées П. Бурже Ibid, стр. 134).
   Самое понятіе: "сознательный рабочій" возмущаетъ Буржэ и вызываетъ потокъ жалобныхъ и злыхъ словъ. Максимумъ познаній рабочаго долженъ ограничиваться рудиментарной грамотностью и технической подготовленностью, одинаково необходимыхъ въ современной экономической жизни. Все прочее чуждо народу, и все зло заключается въ томъ, что часть интеллигенціи пытается ему привить свою собственную болѣзнь въ видѣ "злоупотребленія мышленіемъ". Эта часть интеллигенціи пробудила къ жизни буйное чудовище, съ которымъ она. нынче не въ состояніи справиться, и вся классовая борьба современнаго общества, которую Буржэ, какъ Моррасъ и другіе, не склоненъ отрицать, а, напротивъ, признаетъ, представляется ему въ видѣ борьбы "физической силы и умственной". Борьба классовъ есть не что иное, по его выраженію, какъ "возмущеніе мускуловъ противъ мозговъ". Для иллюстраціи этой мысли Буржэ, какъ извѣстно, написалъ даже спеціальную пьесу подъ демонстративнымъ названіемъ: "Ln Barricade", надѣлавшую пару лѣтъ тому назадъ не мало шуму. Я не стану здѣсь останавливаться на разборѣ этой пьесы, но обращу лишь вниманіе на одинъ абзацъ предисловія къ ней. По мнѣнію Буржэ, есть одна вещь, которую никогда нельзя будетъ избѣгнуть, а именно, то, что есть "люди, работающіе руками, и люди неработающіе руками, и что явленіе наиболѣе характерное, встрѣчаемое нами нынѣ, заключается въ томъ, что люди, работающіе руками, находятся въ постоянной войнѣ съ тѣми, кто не работаетъ руками". (P. Bourget. La Barricade, стр. 30).
   Какъ ни увѣренъ Буржэ въ незыблемости этой истины, онъ, тѣмъ не менѣе, какъ бы видя предъ собою ироническую усмѣшку времени, заканчиваетъ свои разсужденія тирадой злобнаго безсилія по адресу разночинной радикальной интеллигенціи.
   "Человѣкъ, работающій руками и размышляющій своимъ первичнымъ разумомъ, который вы пробудили въ немъ, видитъ въ современныхъ раздѣленіяхъ, дѣлающихъ изъ него раба матеріальныхъ заботъ, одно лишь неравенство. И такъ какъ вы научили его понимать это слово не его синонимомъ: истина, а отрицаніемъ послѣдней несправедливость, то раздѣленіе на классы ему кажется исключительно несправедливымъ. Вотъ въ чемъ основной мотивъ классовой ненависти нашею общества. Эта ненависть есть результатъ полу-образованія и полу-пробужденія критическихъ способностей, отъ которой задыхается наша цивилизація. Какъ будто великая народная мудрость былыхъ временъ не была безконечно выше, со всѣмъ своимъ богатствомъ внутренней сдержанности, интуиціей людей, близкихъ къ природѣ, со своимъ прекраснымъ терпѣніемъ (magnifique patience), обусловливавшимъ продуктивность будущаго. Эти времена кончились. Человѣкъ, работающій руками, началъ размышлять"...
  

V.

   Выше я говорилъ о томъ, что интегральнымъ націонализмомъ отнюдь не охватываются всѣ оттѣнки его. Минуя различнаго рода ньюансы, наиболѣе маловажные, я хочу, однако, остановиться на той болѣе или менѣе оформленной струѣ націоналистической мысли, которая съ нѣкотораго времени противопоставляется роялизму и извѣстна подъ названіемъ "нео-реализма", или "буржуазнаго націонализма". Послѣдній проявилъ себя, главнымъ образомъ, въ новыхъ настроеніяхъ интеллигентной молодежи, принадлежащей къ крупной буржуазіи и нѣкоторой части молодой профессуры. Основнымъ и весьма богатымъ матеріаломъ для выясненія сущности "буржуазнаго націонализма", какъ и указанныхъ настроеній, служатъ обстоятельно документированныя анкеты.
   Весь минувшій годъ, можно сказать, прошелъ подъ знакомъ выясненія "état d`âme" современной французской молодежи. Достаточно указать на цитированную ужъ мною анкетную книгу Агатона, надѣлавшую такъ много шуму и вызвавшую самую оживленную полемику, далеко еще не затихшую; далѣе на анкету Эмиля Анріо, собравшаго любопытные отвѣты литературной молодежи: "А quoi rêvent les jeunes gens", на анкету среди молодежи, произведенную журналомъ "La vie heureuse". Укажу еще на анкетную книгу извѣстнаго протестантскаго писателя Гостона Ріу; "Aux écoutes la France qui vient". ("Прислушиваясь къ наступающей Франціи"), сопровождавшуюся не особенно глубокимъ, но довольно мѣткимъ по заключеніямъ предисловіемъ Эмиля Фагэ. Отмѣчу, наконецъ, интересную брошюру вождя "сіонистовъ" Марка Санѣе "La jeunesse et la république" и цѣлый рядъ статей во всей французской печати, посвящающей особенное вниманіе настроеніямъ молодежи, въ послѣднее время, въ связи съ вопросомъ о возвратѣ къ трехлѣтней службѣ {Слѣдуетъ еще упомянуть изъ области беллетристической литературы замѣчательную серію Романа Роллана: "Jean-christophe", посвятившаго блестящія страницы настроеніямъ французской молодежи.}.
   О какой молодежи идетъ, однако, главнымъ образомъ, рѣчь во всѣхъ отмѣченныхъ анкетахъ, книгахъ и статьяхъ? У Агатона имѣется на этотъ вопросъ отвѣтъ, съ которымъ могли бы согласиться авторы и всѣхъ прочихъ цитированныхъ произведеній, и суть котораго я выше указалъ.
   Агатонъ говоритъ; "Здѣсь (т. е. въ его книгѣ) рѣчь идетъ только объ образованной молодежи, и чтобы быть вполнѣ откровеннымъ, скажемъ, что рѣчь идетъ объ избранной молодежи. Быть можетъ, анкета болѣе широкая, которая опросила бы всѣ слои французской молодежи, т. е. юношей мастерскихъ, предмѣстій и полей, дала бы иные результаты. Но... насъ интересуетъ будущее. Его тайну отнюдь не слѣдуетъ пытаться узнавать у большинства (miltitude), а лишь у готоваго къ новаторству избраннаго кружка, этой закваски аморфной массы.
   Вѣрованія интеллигенціи въ теченіе долгихъ лѣтъ формировали общественное мнѣніе и при помощи его политику, нравы и искусство... Мы не стремились поэтому давать портрета средняго представителя молодежи, а, напротивъ, желали дать набросокъ типа лучшаго ея представители, описать типъ сливокъ молодой интеллигенціи" (Agathon. La jeunesse etc. стр. 6).
   Каковъ этотъ "сливочный типъ", мы узнаемъ ниже. Но покуда мы видимъ, что въ анкетѣ Агатона -- повторяю, какъ и въ прочихъ -- рѣчь идетъ, по выраженію "L'Humanite", о "нашихъ молодыхъ буржуа".
   Но въ томъ то и дѣло, что настроенія "юной буржуазіи" представляютъ собой дѣйствительно большой интересъ, ибо, если она ищетъ выхода, плохого или хорошаго, это мы увидимъ ниже -- изъ современнаго культурнаго тупика французской жизни, то вѣдь она расплачивается за культуру своихъ отцовъ.
   Идеологическій кризисъ, которымъ характеризуются настроенія новаго поколѣнія буржуазіи, преломился въ глубокой "идейной реакціи", въ объятіяхъ которой ищетъ душевнаго равновѣсія буржуазная часть "современныхъ молодыхъ людей". Я, впрочемъ, не совсѣмъ точно выразился, употребивъ терминъ: "идейная реакція"; вѣрнѣе было бы ее назвать реакціей противъ идеи, кризисомъ идей. Какъ въ націоналистическихъ, такъ и въ синдикалистскихъ кругахъ, современный идейный переломъ выразился въ формѣ категорическаго отрицанія раціонализма. Этотъ протестъ противъ раціонализма нашелъ свою философскую формулировку въ ученіи Бергсона.
   Въ лицѣ бергсоновой философіи чувство, интуиція, инстинктъ потребовали отъ интеллекта, чья абсолютная власть утверждена была Тэномъ и Ренаномъ, своей деклараціи правъ, своей конституціи. Не задаваясь здѣсь вопросомъ, въ какой мѣрѣ и въ какомъ смыслѣ самъ Бергсонъ ведетъ борьбу съ интеллектуализмомъ, я хочу лишь остановиться на томъ, какъ поняла эту борьбу интеллигентская буржуазная молодежь.
   "Сознательно или инстинктивно,-- справедливо замѣчаетъ Агэтонъ,-- но молодежь анти-интеллектуалистична; она отнюдь не склонна разсматривать жизнь въ видѣ интеллектуалистическихъ дебатовъ; я хочу этимъ сказать, что для нея жизнь не есть дискуссія, гдѣ принимаются во вниманіе только раціоналистическіе элементы".
   Съ своей стороны въ упомянутой анкетѣ въ "Revue hebdomadaire" Эмиль Фагэ констатируетъ, что "реакція очень сильна, сильнѣе чѣмъ я предполагалъ, противъ Тэна и Ренана, о которыхъ упоминаютъ молодые люди съ выраженіемъ самаго послѣдняго презрѣнія. Общая тенденція -- это анти-интеллектуализмъ. "Къ аналогичному резюме могутъ быть сведены отвѣты молодежи въ "La vie heureuse". По удачному выраженію того же Эмиля Фагэ въ предисловіи къ Гастону Ріу, вся молодая Франція раздѣлилась какъ бы на двѣ половины. "Есть Франція Комба, Анатоля Франса, Олара, Сеньобоеа, и имѣется Франція "большихъ Б." (Брудетьера, Буржэ, Барреса, Бордо etc.). (Emile Faguet. Introduction. Gaston Riou Aux e'coutes etc, стр. 2).
   Во что вылилась эта реакція въ средѣ буржуазной молодежи противъ интеллектуализма и его офиціальныхъ и офиціозныхъ вождей? Вѣдь, говоря нѣсколько общими терминами, такое чередованіе націонализма (интеллектуализма) и романтизма (анти-интеллектуализма происходило регулярно въ теченіе всего XIX вѣка. Смѣна эта обусловливалась цѣлымъ рядомъ измѣненій въ соціальныхъ условіяхъ, въ разсмотрѣніе которыхъ мы не входимъ въ настоящихъ очеркахъ. И нынче, когда мы являемся свидѣтелями подобнаго рода перетасовки общественныхъ идеологій, мы невольно задаемся вопросомъ: съ какой новой формой романтизма суждено намъ встрѣтиться на этотъ разъ?
   И вотъ къ удивленію своему узнаемъ, что эта буржуазная интеллигентная молодежь -- отнюдь не идетъ по стопамъ феодальной интеллигенціи (Шатобріанъ, Леопарди), искавшей въ романтикѣ средневѣковья и въ готикѣ католицизма убѣжища отъ "банкротства разума". Но она не слѣдуетъ также по пути романтиковъ-разночинцевъ 40--'50 годовъ. (Гюго, Ж.-Зандъ, Мишлэ), пытавшихся примирить въ своихъ мечтаніяхъ о прошломъ и въ своихъ трепетно-боевыхъ надеждахъ на будущее раціонализмъ съ романтизмомъ... Новое, современное намъ поколѣніе отвергаетъ не только раціонализмъ, но и романтику, и заявляетъ опредѣленно: мы реалисты.
   "Современные молодые люди" отнюдь не склонны отдыхать въ "мечтахъ о прошломъ", они реалистичны, возведя утилитаризмъ въ теорію жизни. Раціонализму, какъ "безплодному умствованію", они противопоставляютъ" вкусъ къ дѣлу, "къ реальному дѣйствію", какъ формулируетъ Агатонъ основной мотивъ ихъ настроеній.
   Нѣсколько выше я, между прочимъ, подчеркнулъ, что рѣчь здѣсь идетъ преимущественно о буржуазной молодежи. Этого обстоятельства не слѣдуетъ упускать изъ виду, ибо, несмотря на то, что она націоналистична, что она сильнѣйшимъ образомъ склоняется къ католицизму, ея идеалы, тѣмъ не менѣе, отнюдь не совпадаютъ съ идеалами роялистической молодежи, вышедшей изъ рядовъ аристократіи и группирующейся вокругъ "L'Action Franèaise". По выраженію Монтескью это два "антипода"; о чемъ онъ довольно убѣдительно распространяется въ статьѣ подъ тѣмъ же заглавіемъ, посвященной книгѣ Гастона Ріу III (L. Montesquouiu "Des Antipodes. "L'Action Franèaise". 10 Fevr. 1913).
   Буржуазная молодежь, быть можетъ, и не слишкомъ противилась бы появленію "короля" или новаго Бонапарта, но она "реалистична" въ томъ смыслѣ, что ее интересуетъ исключительно жизнь сегодняшняго дня. Въ области своихъ душевныхъ переживаній она вноситъ принципъ своей коммерческой эпохи: время -- деньги. Ей нужны сейчасъ же всѣ блага жизни. И ей, конечно, чужда психологія "антипода" Монтескью, меланхолично заканчивающаго упомянутую выше статью слѣдующими довольно-таки обезкураживающими строками: "Современный міръ утомляетъ насъ, мы безсильны понять его, и мы спасаемся и отдыхаемъ въ мечтахъ о прошломъ".
   Такого рода отношеніе къ современному бытію не можетъ быть сродни буржуазной молодежи, являющейся плотью отъ плоти этого бытія.
   Эта молодежь антиинтеллектуалистична, но нашъ вѣкъ, съ которымъ она матеріально и психологически связана, и тепломъ жизни котораго она живетъ, слишкомъ раціоналистиченъ, чтобы реакція противъ интеллектуализма всецѣло потеряла раціоналистическій характеръ. Въ розоватомъ туманѣ рабочелюбія, окружавшемъ мечтателей 40-хъ и 50-хъ годовъ, мыслимы были всякаго рода романтическія грезы. Но въ наше время опредѣлившейся, оголенной, классовой борьбы, въ нашъ вѣкъ величайшихъ техническихъ открытій и необычайнаго развитія естественныхъ наукъ, для романтики въ соціальной роли "насъ возвышающаго обмана" остается все меньше мѣста. Республиканская романтика не можетъ болѣе увлечь молодежь буржуазнаго класса. За 40 съ лишнимъ лѣтъ своего существованія буржуазная республика доказала, что она не абстрактная идея, не символъ высшей справедливости, а только высшая политическая форма капиталистическаго строя, наиболѣе дешевая и выгодная для правящей буржуазіи и наиболѣе ярко разворачивающая картину непримиримости классовыхъ противорѣчій въ современномъ обществѣ.
   Довольно вліятельный и своеобразный талантъ, какимъ является Шарль Пегью {Шарль Пегью (Charles Peguy) редакторъ-издатель извѣстнаго періодическаго изданія Lee cahiers de guinzaine, бывшій дрейфусаръ, нынѣ соціалистъ-мистикъ и христіанинъ, не всегда рыцарски относящійся къ истинѣ, но несомнѣнно талантливый и вліятельный поэтъ и публицистъ.} въ своей любопытной книжкѣ о "нашей молодежи", тонко отмѣчаетъ, что республика въ ея глазахъ потеряла свое "мистическое значеніе". "Все это поколѣніе молодежи, -- говоритъ онъ,-- совершенно чуждо республиканскому мистицизму" (Charles Peguy "Notre jeunesse", стр. 14).
   Хотя подъ перомъ Шарля Пегью, какъ мистика, слова эти звучатъ нѣсколько буквально, но, тѣмъ не менѣе, въ нихъ скрыта вполнѣ конкретная истина. Современная республиканская молодежь, выходящая изъ рядовъ буржуазіи, лишена того религіознаго энтузіазма, того почти мистическаго трепета, который вызывался однимъ лишь именемъ республики у поколѣнія, дравшагося на баррикадахъ 1848 года. Такого чувства современная буржуазная интеллигенція совершенно лишена, ибо въ ея отношеніяхъ къ республикѣ, какъ и къ паукѣ, ею руководитъ, по мѣткому выраженію Агатона, не жажда истины, а пользы. Эта жажда пользы и опредѣлила содержаніе ея новаго жизненнаго credo, т. е. упомянутаго выше реализма.
   "Нео-реализмъ" отвергаетъ "вѣчные" и "проклятые вопросы";, онъ сводитъ вето идеологію къ задачамъ устроенія личнаго индивидуальнаго счастья, построеннаго на физическомъ усовершенствованіи, успѣхахъ личной карьеры и... возвратѣ въ лоно какой-либо церкви, преимущественно католической, которая даетъ нѣчто опредѣленное, чего не можетъ дать ни наука, ни раціоналистическая философія, безпомощно бьющаяся въ предѣлахъ интеллектуалистическихъ категорій.
   Агатонъ, суммируя отвѣты, полученные имъ въ анкетѣ, формулируетъ въ слѣдующихъ вѣрныхъ выраженіяхъ ихъ смыслъ: "Эти молодые люди читаютъ меньше старшихъ; они менѣе склонны къ идеологіямъ, они слѣдуютъ лишь за тѣми, кто указываетъ имъ опредѣленную линію поведенія; они заняты, главнымъ образомъ, личной карьерой и заботами о матеріальномъ обезпеченіи; дѣйствительность захватываетъ ихъ съ отроческихъ лѣтъ. Они женятся рано и охотно берутъ на себя новыя обязанности.
   Утилитаризмъ?
   Да, несомнѣнно. Если подъ утилитаризмомъ понимать подведеніе итога реальнымъ выгодамъ своихъ поступковъ, но слово это отнюдь не обозначаетъ отказа отъ всякаго идеализма" (стр. 105).
   Въ чемъ же выразился "идеализмъ" этихъ утилитаристовъ? Въ возвратѣ къ религіи и въ увлеченіи націонализмомъ.
   "Лѣтъ пятнадцать тому назадъ,-- поясняетъ Агатонъ,-- интеллигентная молодежь подъ вліяніемъ университетскаго идеализма {Упоминаемый здѣсь "университетскій идеализмъ" стоитъ краткаго примѣчанія. Дѣло въ томъ, что націоналисты всѣхъ оттѣнковъ ведутъ неустанную аттаку противъ школы Сорбонны, находящейся де подъ вліяніемъ нѣмецкой идеалистической философіи. Въ нѣмецкомъ происхожденіи кантіанства или гегеліанства они видятъ все зло, принесенное "самобытной" французской наукѣ республиканскими профессорами, навязывающими чуждыя французамъ нѣмецкія заморскія истины. Такимъ образомъ подъ видомъ борьбы съ Сорбонвой ведется все та же націоналистическая травля во имя самооытности. Das ist eine alte Geschichte doch bleibt sie immer neu.} и идей космополитической культуры увлеклась поголовно международнымъ соціализмомъ. Теперь же для нея не человѣчество, не универсъ, а нація является центромъ, вокругъ котораго все образуется и создается" (стр. 94).
   Тѣ же перепѣвы встрѣчаемъ мы и въ книгѣ Ріу и въ статьѣ Эмиля Фагэ, развивающаго пространно ту мысль, что "единственный вѣрный способъ погубить отечество, это оборвать связь между настоящими и ушедшими поколѣніями... добрый французъ поэтому долженъ быть традиціоналистомъ, ибо въ военной, въ религіозной, литературной и артистической славѣ своихъ предковъ онъ долженъ видѣть отечество" (Е. Faguet. Aux écoutes etc. стр. 51).
   Мысли эти составляютъ весьма шумный лейтъ-мотивъ всей націоналистической агитаціи послѣднихъ лѣтъ.
   Что касается возврата въ лоно религіи -- еще одинъ необходимый элементъ "традиціи" -- то на немъ стоитъ вторично остановить вниманіе читателя, такъ какъ религіозные мотивы буржуазной молодежи носятъ нѣсколько иной характеръ, чѣмъ тотъ, который опредѣляетъ католицизмъ роялистовъ и адептовъ "интегральнаго идеализма".
  

VI.

   Выше пришлось указывать на утилитарный характеръ роялистскаго католицизма, такой же утилитарный характеръ имѣетъ и католицизмъ не-реалистовъ, но утилитаризмъ здѣсь иной, и къ чести роялистовъ надо сказать, что въ ихъ религіозной концепціи нѣтъ той трусости бытія, той мелкоотрывчатости и мыслебоязни, которое отличаетъ утилитарное католичество буржуазныхъ націоналистовъ и идущую за ними молодежь.
   Моррасъ, Ребелль, Монтескью и ихъ соратники откровенно заявляютъ о томъ, что они, собственно говоря, не вѣрятъ "ни въ охъ, ни въ чохъ, ни въ птичій грай", ибо они римляне и эллины, поклонники завѣтовъ языческаго міра, и для нихъ, католицизмъ всецѣло связанъ съ ихъ политическими задачами. Но въ этомъ цинизмѣ мысли и профанаціи вѣры виденъ размахъ людей, способныхъ соціально мыслить и дѣйствовать. Католицизмъ нуженъ для организаціи массъ, какъ Коптъ нуженъ для пріемлемости католицизма современнымъ человѣкомъ съ черезчуръ раціоналистическими мозгами,-- politique d'abord! Это ясно и опредѣленно, цинично и откровенно-нагло, но это смѣло высказанная идея людей, такъ или иначе понимающихъ общественныя задачи.
   Но націоналисты изъ буржуазіи? Зачѣмъ имъ понадобилось лоно католической церкви? Ради какихъ общественныхъ заданій? Увы, такихъ заданій нѣтъ, а есть, какъ я сказалъ, чисто индивидуалистическая мыслебоязнь, боязнь все тѣхъ же "вѣчныхъ проклятыхъ вопросовъ", на которые, очевидно, ни наука, ни разумъ не Хаютъ "прямыхъ отвѣтовъ". "Правило морали -- поясняетъ Агатонъ -- религіозная догма являются могущественными помощниками въ дѣятельной жизни. Желаніе постоянства болѣе властно у тѣхъ, кто дѣйствуетъ, чѣмъ у тѣхъ, кто думаетъ. Многіе считаютъ себя возвратившимися къ католицизму, потому что среди погибшихъ философскихъ системъ они видятъ лишь въ католицизмѣ убѣжище, испытанное и продолжающее существовать" (стр. 116). "Молодежь -- говоритъ онъ далѣе -- жаждетъ опредѣленнаго, она обрѣла вкусъ къ опредѣленному" (goût du définitif).
   Утилитарный характеръ увлеченія католицизмомъ, проникнутый столь индивидуалистической нотой, конечно, не воспринимается молодежью такъ откровенно-примитивно, какъ это объясняетъ Агатонъ. Къ католицизму приходятъ "современные молодые люди" чрезъ рядъ морализующихъ и философскихъ истинъ, которыя оправдываютъ образъ дѣйствій и систему вѣрованій прозелитовъ... Такимъ духовнымъ первоисточникомъ для современной молодежи, возвращающейся къ католицизму, является философія Бергсона. Самъ Бергсонъ въ интервью съ сотрудникомъ "Le Gaulois" категорически заявилъ, что ему чуждъ католицизмъ, но дѣло не въ его отрицаніи, а въ тѣхъ выводахъ, которые буржуазные нео-католики дѣлаютъ изъ его философіи... Аристотель не могъ предвидѣть католицизма, но это не помѣшало отцамъ католической церкви найти у Аристотеля философское обоснованіе своимъ канонамъ и догматамъ. Бергсонъ не обосновывалъ нео-католицизма, но въ его философіи, подобно средневѣковымъ отцамъ церкви, нео-католики нашли свои аргументы.
   Чѣмъ же философія Бергсона, пользующаяся такой популярностью нынѣ во Франціи, въ особенности въ высшихъ классахъ, могла сослужить пользу католицизму? Прежде всего идеей личнаго Бога, которую пріемлетъ анти-интеллектуалистическая философія Бергсона.
   Бергсонъ въ письмѣ, напечатанномъ въ "Etudes" отъ 20 февраля 1912 г., утверждаетъ, что идея личнаго Бога-Создателя вытекаетъ изъ его философіи. "Соображенія,-- говоритъ онъ,-- высказанныя въ моихъ "Непосредственныхъ данныхъ сознанія" {По-русски издано подъ заглавіемъ: "Время и свобода воли".}, приводятъ къ заключенію о дѣйствительной свободѣ воли; въ "Матеріи и памяти", я надѣюсь, непосредственно указалъ на реальное существованіе духа; наконецъ; въ "Творческой эволюціи" я показалъ фактъ существованія свободнаго творчества: изъ всего этого ясно вытекаетъ (se dégagé nettement) идея свободнаго Бога-Творца, одновременно созидающаго матерію и жизнь, творческія усилія котораго выражаются въ жизни, въ эволюціи видовъ и созданіи человѣческихъ личностей Е. Roy. Une philosophie nouvelle Henri, Bergson, стр. 202.
   Разсужденіе это всецѣло подтверждается и отвѣтами анкетъ: "Съ тѣхъ поръ, какъ я познакомился съ Бергсономъ, пишетъ одинъ, я сталъ христіаниномъ".
   "Мы нашли точку опоры,-- отвѣчаетъ прив.-доц. Памфилъ,-- въ интеллектуальномъ мистицизмѣ, какъ удачно на нашъ взглядъ опредѣляетъ онъ ученіе Бергсона. Нашъ патріотизмъ основанъ на глубокой интуиціи" и т. д. и т. д.
   Для заключенія я приведу очень яркую цитату изъ письма къ Агатону извѣстнаго педагога "сіониста" и близкаго сотрудника Марка Санье по "Sillon'у" -- Анри де Рура, дающаго обликъ современнаго молодого интеллигентнаго буржуа.
   Современный молодой человѣкъ, -- пишетъ онъ,-- не заставитъ пожалѣть насъ "объ интеллигентахъ" дѣла Дрейфуса, этихъ сообщниковъ анархіи, пропагандистовъ антимилитаризма и антиклерикализма, жрецовъ Разума, Науки и Критическаго духа... Дѣти нынѣшняго поколѣнія, напротивъ, практичны, предусмотрительны, смѣлы, мало сантиментальны, тверды по отношенію къ другимъ, какъ и по отношенію къ себѣ. Они неохотно читаютъ, предпочитая при этомъ "L'Auto" {L'Auto извѣстный спортивный журналъ.} журналу "La Revue de deux [Mondes". Они лучше постигаютъ красоту автомобиля въ 60 лошадиныхъ силъ, нежели картины... Для нихъ жизнь" -- это борьба на кулакахъ (un beau combat à coups de poings), въ которую они вносятъ выдержку, достойную похвалы, и жестокость боксера, желающаго побѣдить... А въ соціальномъ отношеніи? Я не думаю, чтобы молодые образованные люди питали слишкомъ много симпатій къ синдикализму. Они судятъ о синдикализмѣ не по его предполагаемому будущему, а по его настоящему: анархизмъ рабочихъ, саботажъ, хроническія стачки, анти-милитаристская и нео-мальгузіанская пропаганда, парализованность, угроза порядку и ослабленіе отечества -- вотъ что они видятъ въ современномъ синдикализмѣ. Въ качествѣ ли хозяевъ или министровъ, я ручаюсь, что они не будутъ нѣжны съ "Генеральной Конфедеренціей Труда", и не краснорѣчіе Жореса овладѣетъ ихъ умами. Очень возможно, если они побѣдятъ, что ихъ правленіе явится эпохой жестокой буржуазной реакціи (une dure réaction bourgeoise), послѣдствій которой можно будетъ опасаться (Agathon, стр. 241).
   Послѣднія событія въ жизни Франціи доказываютъ, что прогнозъ Анри де Рура оправдался прежде, чѣмъ онъ предполагалъ, но въ то же время, есть всѣ основанія думать, что Франція возстаетъ ужъ теперь противъ "буржуазной реакціи" съ той же энергіей, съ какой она ужъ неоднократно подымалась противъ реакціи феодально-дворянской. Поскольку, однако, приведенная цитата суммируетъ настроенія молодой буржуазной интеллигенціи, она вполнѣ вѣрно обрисовываетъ душевное состояніе "избранныхъ молодыхъ людей".
   Націонализмъ буржуазный, какъ и націонализмъ дворянскій глубоко враждебенъ народнымъ массамъ. И для интеллигенціи, какъ дворянской, такъ и буржуазной во всѣхъ ньюансахъ ея духовныхъ переживаній народъ остается объектомъ использованія и той "низменной толпой", которая волей судебъ обречена на трудовую жизнь во имя матеріальнаго благополучія и душевнаго равновѣсія тѣхъ, кто оказался волей рожденія и денегъ въ станѣ имѣющихъ привиллегію мыслить и управлять.

Ф. Сиротскій (Л. Герасимовъ).

"Современникъ" Кн. XI. 1913 г.

  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru