Аннотация: Cashel Byron's Profession (Другое название "Карьера одного борца").
Перевод М. И. Розенфельд (1911).
Б. Шоу.
ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ.
Томъ VIII.
Изданіе B. М. Саблина.
ПРОФЕССІЯ КЭШЕЛЯ БАЙРОНА.
Переводъ М. И. Розенфельдъ.
Москва.-- 1911.
ВСТУПЛЕНІЕ.
I.
Пэнли-Коммонъ, Монкрифъ-хаузъ. Частное учебное заведеніе перваго разряда для сыновей джентльменовъ и т. д.
Изъ заднихъ оконъ Монкрифъ-хауза Пэнли-Коммонъ представляется взору въ видѣ обширнаго пастбища, которое тянется вплоть до западнаго горизонта, поросшее на всемъ пространствѣ травой, ситникомъ и дрокомъ.
Въ одинъ дождливый весенній день по небу блуждали разрозненныя облака, тѣни отъ которыхъ темными пятнами ложились на пастбище; а на мѣстахъ, освѣщенныхъ солнцемъ, яркоблестѣли зеленая трава и желтый дрокъ. Холмы, лежащіе къ сѣверу были затуманены дождемъ, слѣды котораго высыхали на шиферной крышѣ школы,; прямоугольнаго бѣлаго зданія, бывшаго раньше усадьбой одного помѣщика. Передъ домомъ разстилалась чистенькая лужайка съ нѣсколькими подстриженными остролистами. Сзади же къ школѣ примыкало съ четверть акра земли, обнесенной стѣной и служившей мальчикамъ мѣстомъ для игръ. Въ опредѣленные часы всякій прохожій могъ слышать за этой стѣной громкіе голоса и топотъ ногъ. Если прохожій самъ еще не вышелъ изъ дѣтскаго возраста, случалось, что онъ взбирался на верхушку стѣны, откуда видѣлъ по ту сторону ея небольшую, всю вытоптанную лужайку, нѣсколько саженей которой были зонты асфальтомъ, но до того продырявленнымъ, что онъ не могъ уже исполнять своего назначенія въ качествѣ площадки для игры въ крикетъ. Кромѣ того виднѣлись: сарай, водокачка, дверь, испещренная безчисленными надписями, задній фасадъ дома, находящійся въ гораздо худшемъ видѣ, чѣмъ передній -- и около пятидесяти мальчиковъ, одѣтыхъ въ коротенькія куртки съ широкими отложными воротниками.
Завидѣвъ юнаго незнакомца на стѣнѣ, вся ватага съ дикимъ крикомъ бросалась къ нему, осыпала бранью и вызовами на бой, а въ концѣ-концовъ прогоняла его градомъ камней, хлѣбныхъ корокъ, комковъ земли и тому подобныхъ, попадавшихся подъ руку, метательныхъ снарядовъ.
Въ упомянутый дождливый день передъ дверью дома стояла карета. Кучеръ въ бѣломъ резиновомъ плащѣ стряхивалъ съ себя слѣды недавняго дождя. А въ гостиной докторъ Монкрифъ бесѣдовалъ съ величественной дамой лѣтъ тридцати пяти, изящно одѣтой, съ пріятными манерами я красивой во всѣхъ отношеніяхъ -- если бы не цвѣтъ лица, которому недоставало свѣжести.
-- Къ сожалѣнію я долженъ сказать, что онъ не сдѣлалъ никакихъ успѣховъ,-- сообщилъ докторъ Монкрифъ.
-- Мнѣ очень прискорбно слышать это, -- сказана дама, нахмуривъ брови..
-- Ваше огорченіе вполнѣ понятно, -- отвѣтилъ докторъ.-- Я, самъ серьезно посовѣтовалъ бы вамъ попробовать помѣстить его въ какую-нибудь другую.-- Докторъ остановился. Прелестная улыбка освѣтила лицо посѣтительницы, она подняла руку съ очаровательнымъ жестомъ протеста.
-- О нѣтъ, господинъ докторъ!-- сказала она.-- Вы тутъ совсѣмъ ни при чемъ. Но я вдвойнѣ сердита на Кэшеля, такъ какъ я увѣрена, что это исключительно его вина, если онъ не дѣлаетъ успѣховъ у васъ. О томъ, чтобы взять его отсюда, не можетъ быть и рѣчи. Взявъ его изъ-подъ вашего попеченія, я ни минутки не знала бы покоя. Я сегодня же, прежде чѣмъ уйти, серьезно поговорю съ нимъ о его поведеніи. А вы -- не правда ли -- вы попробуете съ нимъ еще разъ?
-- Разумѣется. Съ большимъ удовольствіемъ,-- сказалъ докторъ, самъ конфузясь отъ неумѣлой попытки быть очень любезнымъ.-- Онъ можетъ оставаться здѣсь сколько вамъ угодно. Но, -- тутъ докторъ опять принялъ очень серьезный видъ, -- вы должны какъ можно строже внушить ему необходимость усиленной работы въ эти годы, которые являются, такъ сказать, поворотнымъ пунктомъ его ученической карьеры. Ему скоро 17 лѣтъ, но у него такъ мало охоты къ ученію, что я сомнѣваюсь, сможетъ ли онъ выдержать экзамены, необходимые для поступленія въ университетъ. Вѣдь вы, вѣроятно, хотите, чтобы онъ кончилъ университетъ, прежде чѣмъ выбрать себѣ профессію?
-- Разумѣется, -- нерѣшительно отвѣтила дама, повидимому скорѣе соглашаясь съ замѣчаніемъ доктора, чѣмъ выражая собственное мнѣніе.-- А какую профессію вы посовѣтуете ему? Вы лучше понимаете эти вещи, чѣмъ я.
-- Гм!-- смущенно сказалъ докторъ Монкрифъ.-- Безъ сомнѣнія надо принять въ расчетъ его собственные вкусы...
-- Нисколько, -- съ живостью прервала его дама.-- Развѣ онъ, бѣдняжка., знаетъ жизнь? Собственные вкусы обязательно приведутъ его къ чему-нибудь нелѣпому. Онъ по всей вѣроятности захочетъ поступить на сцену, какъ я..
-- Вотъ какъ! Вы значить не будете поддерживать въ немъ склонность такого рода.
-- Безусловно нѣтъ. Надѣюсь, что онъ не носится съ подобными мыслями.
-- Насколько я знаю -- нѣтъ. Онъ выказываетъ такъ мало желанія выдвинуться на какомъ бы то ни было поприщѣ, что, по-моему, лучше всего, если родители выберутъ за него его будущую профессію. Впрочемъ, я не знаю, есть ли у его родныхъ какія-нибудь связи, которыми онъ можетъ воспользоваться. Въ этомъ часто заключается главная суть вопроса, особенно въ случаяхъ, подобныхъ данному, когда въ мальчикѣ не проявляется никакихъ спеціальныхъ дарованій.
-- У бѣдняжки нѣтъ никого, кромѣ меня, -- съ задумчивой улыбкой сказала дама. Но увидѣвъ изумленное выраженіе въ лицѣ доктора, быстро прибавила: -- Всѣ его родственники умерли.
-- Боже!
-- Впрочемъ, я не сомнѣваюсь, что могу достать для него покровителей, -- продолжала она.-- Но мнѣ кажется, что въ наши дни трудно добиться чего-нибудь безъ диплома. Онъ долженъ серьезно заниматься. А если онъ лѣнится, надо его наказывать.
Докторъ казался смущеннымъ.
-- Дѣло въ томъ, -- сказалъ онъ,-- что съ вашимъ сыномъ нельзя больше обращаться, какъ съ маленькимъ. По своимъ взглядамъ и привычкамъ онъ, впрочемъ, еще совсѣмъ ребенокъ, но физически онъ очень быстро развивается въ юношу. Это напоминаетъ мнѣ другой вопросъ, о которомъ я васъ также попрошу серьезно, поговорить съ нимъ. Долженъ вамъ сказать, что среди товарищей онъ пользуется славой атлета. Я не противникъ физическихъ упражненій, поскольку они не переходятъ извѣстныхъ границъ,-- они вѣдь входятъ въ систему нашего воспитанія, какъ вполнѣ законная часть его... Но къ сожалѣнію я долженъ сообщить, что Кэшель не избѣжалъ тѣхъ грубыхъ наклонностей, которыя часто являются результатомъ необычайнаго развитія физическихъ силъ и ловкости. Такъ, напримѣръ, мнѣ говорили, что онъ по всѣмъ правиламъ искусства, дрался въ кулачкахъ съ однимъ, парнемъ изъ деревни, прямо на улицѣ Тэнли -- къ сожалѣнію я узналъ, объ этомъ только позже. Вскорѣ затѣмъ онъ провинился еще серьезнѣе. Онъ отпросился съ товарищемъ на прогулку въ монастырь, а послѣ я узналъ, что они вмѣсто того отправились смотрѣть на противузаконное состязаніе боксеровъ, которое происходило поблизости отсюда. Не говоря.ужъ объ обманѣ, который, онъ себѣ позволилъ, я считаю очень опасной самую наклонность вкусовъ, которую они обнаружили. Я счелъ себя обязаннымъ наказать ихъ, задавъ лишніе уроки и запретивъ выходить со двора въ теченіе шести недѣль. Но я не держусь того взгляда, будто вопросъ исчерпывается наказаніемъ виновнаго. Когда; дѣло идетъ о смягченіи природной грубости, я придаю огромное значеніе вліянію матери.
-- Не думаю, чтобы мои слова производили на него хоть малѣйшее впечатлѣніе,-- отвѣтила дама съ такимъ видомъ, какъ будто соболѣзнуетъ доктору въ дѣлѣ, касающемся главнымъ образомъ его самого.-- Но я, разумѣется, поговорю съ нимъ объ этомъ. Любовь къ дракамъ очень скверная привычка. Его родственники съ отцовской стороны вѣчно дрались и во всю жизнь не сдѣлали ничего путнаго..
-- Будьте такъ любезны, поговорите съ нимъ. Вопросъ, значить, распадается на три части: необходимость большаго -- гораздо большаго прилежанія; нѣсколько словъ по поводу его грубыхъ наклонностей, и, наконецъ, узнать, что онъ думаетъ о своемъ будущемъ.
-- Совершенно вѣрно, -- подтвердила дама.-- Я ужъ постараюсь прочесть ему хорошую нотацію.
Докторъ съ сомнѣніемъ взглянулъ на нее, думая, вѣроятно, что она сама скорѣе нуждается въ нотаціи объ исполненіи материнскихъ обязанностей. Но онъ не осмѣлился сказать ей этого: онъ сомнѣвался въ пользѣ подобной попытки, будучи убѣжденъ, что актрисы отъ природы лишены естественныхъ чувствъ. Онъ боялся также, что разговоръ о сынѣ началъ ей надоѣдать; и хотя онъ былъ докторомъ богословія, ему, какъ всякому мужчинѣ, ни за что не хотѣлось показаться нелюбезнымъ въ глазахъ хорошенькой женщины. Поэтому онъ позвонилъ и приказалъ слугѣ прислалъ Кэшеля Байрона. Тотчасъ же они услышали, какъ внизу раскрылась дверь и до нихъ донесся отдаленный гулъ голосовъ. Докторъ заерзалъ на стулѣ и старался придумать, что бы сказать; но не найдя ничего, онъ продолжалъ хранить молчаніе, между тѣмъ какъ смутный гулъ внизу разросся до громкаго крика: "Байронъ! Кэшъ!" Наконецъ пронзительнымъ роемъ прозвучало слово: "Ма-а-ма-а!", которымъ очевидно объясняли, зачѣмъ Байрона требуютъ въ гостиную. Докторъ покраснѣлъ. Мистрисъ Байронъ улыбнулась. Затѣмъ дверь внизу, закрылась, шумъ прекратился. На лѣстницѣ послышались шаги.
Молодой Кэшель Байронъ краснѣя вошелъ въ комнату, угловато направился къ матери и поцѣловалъ критическое выраженіе, появившееся на ея лицѣ въ то время, какъ она, поднявъ голову, разсматривала его. Такъ какъ ему было всего 17 лѣтъ, онъ еще не научился находить удовольствіе въ поцѣлуяхъ и по своей неопытности только напугалъ мать, столкнувшись съ ней зубами. Сознавая свой промахъ, онъ выпрямился и старался спрятать ужасно грязныя руки въ узкія складки куртки. Это былъ рослый широкоплечій юноша съ крѣпкимъ затылкомъ и короткими темно-каштановыми волосами, которые вились у самаго своего основанія. У него были голубые, глаза и дѣтски-добродущноо выраженіе лица, которое все же не доказывало еще кроткаго нрава.
-- Какъ поживаешь, Кэшель?-- покровительственнымъ тономъ королевы спросила мистрисъ Байронъ послѣ довольно продолжительнаго осмотра.
-- Спасибо, очень хорошо, -- отвѣтилъ онъ, ухмыльнувшись и избѣгая ея взгляда.
-- Садись, Байронъ, -- сказалъ докторъ.
Байронъ вдругъ, забылъ, какъ это люди садятся, и нерѣшительно переводилъ взглядъ съ одного стула на другой.
Докторъ торопливо извинился и вышелъ изъ комнаты къ великому облегченію своего ученика.-- Ты очень выросъ, Кэшель. Боюсь, что ты сталъ очень неуклюжимъ.-- Кэшелъ покраснѣлъ и насупился.
-- Не знаю, что мнѣ дѣлать съ тобой,-- продолжала мистрисъ Байронъ.-- Докторъ Монкрифъ говорилъ мнѣ, что ты очень лѣнивъ я грубъ.
-- Вовсе нѣтъ, -- угрюмо отвѣтилъ Кэшелъ.-- Это только потому...
-- Пожалуйста, не возражай мнѣ такимъ тономъ,-- рѣзко прервала его мистрисъ Байронъ.-- Я увѣрена, что докторъ правъ во всемъ, что онъ говорилъ.
-- Онъ всегда говорить такъ, -- жалобнымъ голосомъ сказалъ Кэшель.-- Я не могу учить латынь и греческій и не вижу отъ нихъ никакой пользы. Я занимаюсь не меньше другихъ, за исключеніемъ развѣ двухъ-трехъ настоящихъ зубрилъ. А относительно грубости, это все потому, что я разъ пошелъ гулять съ Гулли Молесуорсъ; мы увидѣли на лугу толпу народа, подошли посмотрѣть, что случилось -- оказалось, два человѣка дерутся. Мы же не виноваты, что они пришли драться туда.
-- Ну да, разумѣется, я не сомнѣваюсь, что у тебя найдется сотня оправданій. Но я не позволяю никакихъ дракъ, и ты долженъ работать гораздо больше. Думаешь ли ты о томъ, сколько мнѣ приходится работать, чтобы, каждый годъ платить за тебя доктору Монкрифу сто двадцать фунтовъ стерлинговъ!
-- Я работаю, сколько могу. Старый Монкрифъ воображаетъ себѣ, будто человѣку только и дѣла, что съ утра до вечера писать латинскіе стихи. Тэссэмъ, котораго докторъ считаетъ чуть не геніемъ, всегда переводить съ подстрочникомъ. Будь у меня подстрочникъ, и я бы переводилъ не хуже его -- даже получше.
-- Ты ужасно лѣнивъ, Кэшель, я увѣрена въ этомъ. Просто обидно, каждый годъ ни за что, ни про что выбрасывалъ за окно столько денегъ. А кромѣ того, тебѣ скоро надо подумать о выборѣ профессіи.
-- Я поступлю въ армію, -- отвѣтилъ Кэшель.-- Это единственное занятіе, достойное джентльмена.
Мистрисъ Байронъ съ минуту смотрѣла на него, какъ будто изумляясь его дерзости. Но она, сдержалась и сказала только:
-- Боюсь, что тебѣ придется выбрать родъ занятій, требующій меньше расходовъ. Кромѣ того и для поступленія въ армію надо выдержать соовѣтствующій экзаменъ, а какъ же ты выдержишь его, не занимаясь?
-- За этимъ дѣло не станетъ, когда придетъ время.
-- Милый мой мальчикъ! Ты сталъ говорить ужасно плохо. А какъ я дома старалась надъ твоимъ произношеніемъ!
-- Я говорю, какъ всѣ, -- упрямо отвѣтилъ онъ. Не понимаю, зачѣмъ это надо такъ старательно произносить всякую букву. Мнѣ и такъ пришлось выслушать достаточно насмѣшекъ за мое произношеніе. Мальчики здѣсь вѣдь все знаютъ о тебѣ.
-- Знаютъ обо мнѣ?-- переспросила мистрисъ Байронъ, съ удивленіемъ смотря на него.
-- Ну да, о томъ, что ты на сценѣ, -- отвѣтилъ Кэшель.-- Ты вотъ жалуешься, что я грубъ, а мнѣ бы здѣсь жизни не было, не отбей я у нѣкоторыхъ мальчишекъ охоту глумиться надо мной.
Мистрисъ Байронъ недовѣрчиво улыбнулась про себя и на минуту задумалась. Затѣмъ поднялась и, кинувъ взглядъ за окно, сказала:
-- Мнѣ надо ѣхать, Кэшель, прежде чѣмъ опять пойдетъ дождь. Пожалуйста, постарайся приналечь на ученье и немного отшлифовать свои манеры. Вѣдь тебѣ же скоро придется ѣхать въ Кембриджъ.
-- Не знаю. Во всякомъ случаѣ не теперь, а когда докторъ Монкрифъ скажетъ, что ты. достаточно подготовленъ.
-- Этого еще долго ждать,-- сказалъ Кэшель, очень огорченный ея отвѣтомъ.-- Развѣ онъ такъ скоро откажется отъ 120 ф. ст. ежегодно. Толстаго Инглиса онъ держалъ здѣсь, пока тому не пошелъ двадцать первый годъ. Слушай, мама: можно мнѣ поѣхать въ Кембриджъ въ концѣ этого полугодія? Я чувствую, что тамъ буду заниматься лучше, чѣмъ здѣсь.
-- Глупости, -- рѣшительно отвѣтила мистрисъ Байронъ.-- Я не разсчитываю взять тебя отсюда раньше, какъ черезъ полтора года, да и то только въ томъ случаѣ, если ты будешь хорошо учиться. Я теперь не ворчи, Кэшель, я этого терпѣть не могу. Я жалѣю, что вообще упомянула о Кэмбриджѣ.
-- Въ такомъ случаѣ, я бы лучше хотѣлъ перейти въ другую школу, уныло сказалъ Кэшель.-- Старый Монкрифъ такъ ужасно притѣсняетъ меня.
-- Ты хочешь уйти отсюда, потому что здѣсь тебя заставляютъ заниматься. А я по этой самой причинѣ хочу, чтобы ты остался.
Кэшель ничего не отвѣтилъ, только лицо его зловѣще омрачилось.
-- Мнѣ еще надо поговорить съ докторомъ, прежде чѣмъ уйти, -- прибавила она садясь.-- Ты можешь идти играть. До свиданія, Кэшель.-- И она снова подставила ему лицо для поцѣлуя.
-- До свиданія, -- сухо отвѣтилъ Кэшель, поворачиваясь къ двери и дѣлая видъ, будто не замѣтилъ ея движенія.
-- Кэшель!-- съ выразительнымъ изумленіемъ воскликнула она.-- Ты дуешься на меня!
-- Вовсе нѣтъ, -- сердито отвѣтилъ онъ.-- Я же ничего не говорю. Я полагаю, что мои манеры не достаточно хороши. Мнѣ очень жаль, но я тутъ ничего не могу подѣлать.
-- Прекрасно,-- твердо отвѣтила мистрисъ Байронъ.-- Можешь идти. Я очень недовольна тобой.
Кэшель вышелъ изъ комнаты, хлопнувъ дверью. На нижней площадкѣ лѣстницы его установилъ другой мальчикъ, годомъ моложе его, и съ нетерпѣніемъ шопотомъ спросилъ:
-- Сколько она дала?
-- Ни гроша, -- съ злой усмѣшкой отвѣтилъ Кэшель.
-- Однако!-- съ глубокимъ разочарованіемъ воскликнулъ тотъ.-- Какая она скупая.
-- Такая скупая, что хуже нельзя, -- сказалъ Кэшель.-- А все эта старая обезьяна виновата. Онъ навралъ ей на меня съ три короба, а она ничуть не лучше его. Знаешь, Гулли, я ненавижу свою малъ.
-- Ну вотъ еще!-- шокированнымъ тономъ сказалъ Гулли.-- Это ты, брать, черезъ край хватилъ. Но она, разумѣется, должна была дать тебѣ что-нибудь.
-- Не знаю, какъ ты, Гулли, но я собираюсь удрать. Если она полагаетъ, что я еще два года буду торчать здѣсь, она очень ошибается.
-- Удрать, собственно говоря, опасная штука, -- сказалъ Гулли, засмѣявшись прерывистымъ смѣхомъ.-- Но если ты правда хочешь бѣжать, -- серьезно прибавилъ онъ, -- клянусь Богомъ, и я съ тобой! Уильсонъ какъ разъ задалъ мнѣ тысячу строчекъ. Пусть меня повѣсятъ, если я ихъ приготовлю ему.
-- Гулли, -- сказалъ Кэшель, такъ нахмурившись, что его лицо приняло почти отталкивающее выраженіе.-- Хотѣлъ бы я разочекъ посмотрѣть, какъ одинъ изъ тѣхъ молодчиковъ, которыхъ мы видѣли на лугу, сталъ отдѣлывать нашего доктора, -- знаешь, какъ слѣдуетъ въ кругу!
У Гулли даже слюнки потекли.
-- Да!-- задыхаясь, сказалъ онъ.-- Особенно тотъ, кого они называли Фибберомъ. Одного раза, было бы достаточно для нашего стараго чучела. Но идемъ лучше на дворъ: если меня увидятъ здѣсь, мнѣ достанется.
II.
Въ ту ночь сквозь тучи, облегавшія небо, пробивалось ровно столько свѣта, что Пэнли-Коммонъ смутно темнѣлъ, какъ черная масса земли, сравнительно съ которой и кусокъ чернаго дерева показался бы свѣтлымъ. Ни одно человѣческое существо не шевелилось на цѣлую милю вокругъ Монкрифъ-Хауза, трубы котораго призрачно бѣлѣли со стороны, обращенной къ лунѣ, и бросали длинныя тѣни на серебристо-сѣрый шиферъ. Въ четверть перваго, когда бой часовъ съ отдаленной церковной башни нарушилъ тишину ночи, изъ тѣни, отбрасываемой одной изъ трубъ; вынырнула голова. Она принадлежала мальчику, тѣнь котораго, извиваясь, выползала изъ слухового окна. Высвободивъ плечи, мальчикъ повернулся лицомъ кверху, ухватился руками за крышу, вытащилъ себя всего и осторожно началъ спускаться къ парапету. За нимъ сейчасъ же послѣдовалъ и второй.
Входная дверь дома находилась съ лѣвой стороны передняго фасада и надъ ней возвышалась широкая арка, верхняя часть которой была плоская смогла служить балкономъ. Сбоку же отъ дома, между лужайкой -- площадкой для игръ, лежалъ фруктовый садъ, окруженный стѣной; одна изъ сторонъ которой, такой же высоты, какъ и арка, соединяла. передній фасадъ дома съ оградой двора. Карабкаясь вдоль парапета, мальчики добрались до мѣста надъ аркой; остановились, и каждый съ помощью удочки спустилъ на балконъ пару башмаковъ. Когда башмаки благополучно прибыли на мѣсто назначенія, владѣльцы икъ бросили удочки и пробрались назадъ, въ домъ черезъ другое слуховое окно. Минуту спустя, они опять появились, но уже на балконѣ, куда пролѣзли: черезъ окно. Тамъ они обулись и продолжали свое странствованіе по стѣнѣ сада. Въ то время, какъ они карабкались, задній мальчикъ шепнулъ:
-- Кэшель, а Кэшель!
-- Замолчи,-- тихо отвѣтилъ тотъ.-- Что случилось?
-- Мнѣ бы хотѣлось еще разочекъ провѣдать грушевое дерево старухи Монкрифъ, больше ничего.
-- Дуракъ, вѣдь теперь еще нѣтъ грушъ.
-- Знаю. Но мы же въ послѣдній разъ идемъ этимъ путемъ. Забавная штука, а?
-- Если ты не замолчишь сію минуту, то это будетъ по послѣдній разъ; потому что тебя поймаютъ. Ну-съ, вниманіе!
Кэшель какъ разъ добрался до наружной ограды двора и закончилъ свою фразу, спрыгнувъ со стѣны на землю. Гулли, услышавъ шумъ прыжка, на минуту затаилъ дыханіе, а затѣмъ шопотомъ спросилъ, все ли благополучно,
-- Разумѣется,-- нетерпѣливо отвѣтилъ Кэшель.-- Спускайся какъ можно тише.
Гулли послушался и такъ постарался, что, во избѣжаніе сотрясенія почвы, могущаго разбудить доктора Монкрифа; прибылъ на землю не ногами, а въ сидячемъ положеніи, въ какомъ и остался, съ недоумѣніемъ поглядывая на Кэшеля.
-- Да вставай же, -- сказалъ Кэшель.-- Такого осла, какъ ты, я въ жизни не видалъ. Да поднимись же, говорить тебѣ. Отдышался?
-- Еще бы. Держу пари на два пенса, что раньше тебя буду у перекрестка. Знаешь что, Кэшель, давай дернемъ за звонокъ у воротъ. Все равно они насъ не поймаютъ больше.
-- Какъ бы не такъ, -- иронически отвѣтилъ Кэшель.-- Воображаю, что изъ этого вышло бы... А теперь айда. Разъ, два, три -- бѣжимъ!
Они помчались со всѣхъ ногъ и черезъ восемь минуть были у перекрестка, Гулли совсѣмъ запыхался, Кэшель приблизительно тоже.
Согласно уговору, Гулли долженъ быль отсюда держать путь на сѣверъ; въ Шотландію, гдѣ онъ надѣялся найти пріютъ у лѣсника своего дяди. Кэшель же хотѣлъ итти къ морю, чтобы въ крайнемъ случаѣ, если его положеніе станетъ отчаяннымъ, сдѣлаться морскимъ разбойникомъ и выдвинуться хоть на этомъ поприщѣ, прибавивъ черту рыцарской гуманности къ остальнымъ болѣе суровымъ добродѣтелямъ, которыми издавна славится это ремесло..
Кэшель подождалъ, пока Гулли оправился отъ бѣга, а затѣмъ сказалъ:
-- Ну-съ, дружище, намъ пора разстаться.
Но стоя передъ осуществленіемъ своего плана и связанной съ нимъ перспективы одиночества, Гулли перемѣнилъ намѣренія.
-- Знаешь, что, брать, я пойду съ тобой. Чортъ съ ней и съ Шотландіей -- провались она совсѣмъ!
Но Кэшель, который былъ гораздо энергичнѣе своего товарища, стремился освободиться отъ него не меньше, чѣмъ тотъ остаться съ нимъ.
-- Нѣтъ, -- сказалъ онъ,-- мнѣ надо будетъ пріучиться къ тяжелой работѣ, а ты не годишься для этого. Ты не достаточно силенъ для морской жизни. Моряки ужъ на, что крѣпки, какъ желѣзо, а и они съ трудомъ выносятъ ее.
-- Ладно, тогда ты иди co мной, -- предложилъ Гулли.-- Дядинъ лѣсникъ ничего не скажетъ. Онъ ужасно хорошій парень; и тамъ мы можемъ охотиться безъ конца.
-- Все это очень хорошо для тебя, Гулли; но я не знаю твоего дяди я не намѣренъ кланяться его лѣснику. Я разумѣется былъ бы очень радъ, если бы мы могли идти вмѣстѣ; но этого нельзя: я увѣренъ, что насъ тогда поймаютъ. Прощай.
-- Погоди минутку, -- продолжалъ просить Гулли.-- Предположимъ даже, что они захотятъ насъ поймать: вдвоемъ намъ же легче справиться съ ними.
-- Ерунда!-- отвѣтилъ Кэшель.-- Все это дѣтскія глупости. За нами пошлютъ по крайней мѣрѣ шесть полицейскихъ, а я, при всемъ желаніи, не смогу справиться больше чѣмъ съ двумя, если они нападутъ всѣ за разъ. Тебя же и на одного не хватить. Ступай себѣ просто впередъ и держись подальше отъ желѣзнодорожныхъ станцій, тогда дойдешь до Шотландіи цѣлъ и невредимъ. Смотри: мы уже потеряли цѣлыхъ пять минутъ. Я совсѣмъ отдышался и ухожу. Прощай.
Гулли счелъ ниже своего достоинства навязываться дольше.
-- Прощай, -- сказалъ онъ уныло, подавая ему руку.
-- Желаю, брать, успѣха.
-- И тебѣ, -- отвѣтилъ Кэшель, пожимая руку Гулли и чувствуя нѣкоторый укоръ совѣсти за то, что покидаетъ его.-- Я тебѣ напишу, какъ только будетъ о чемъ писать. Но, ты понимаешь, что можетъ пройти нѣсколько мѣсяцевъ, прежде чѣмъ я устроюсь какъ слѣдуетъ.
Онъ въ послѣдній разъ сжалъ руку Гулли, выпустилъ ее и помчался по дорогѣ, ведущей въ деревню Пэнли. Гулли съ минуту смотрѣлъ ему вслѣдъ, а затѣмъ побѣжалъ по направленію къ Шотландіи.
Деревня Пэнли представляетъ собой просто широкую улицу -- продолженіе большой дороги,-- на одномъ концѣ которой находится старомодная гостиница, на другомъ -- вокзалъ и желѣзнодорожный мостъ, а посрединѣ водокачка и водопой. Кэшель постоялъ нѣкоторое время подъ мостомъ, прежде чѣмъ рѣшился выйти на широкую деревенскую улицу, освѣщенную луной. Не видя, однако, никого, онъ бодро зашагалъ впередъ,-- рѣшивъ за это время, что нельзя же бѣжать всю дорогу до моря. Но онъ ошибся -- кромѣ него въ деревнѣ находился еще одинъ человѣкъ. Это былъ преподаватель математики въ училищѣ Монкрифа, мистеръ Уильсонъ, который возвращался изъ театра. Мистеръ Уильсонъ считать театры очень безнравственнымъ учрежденіемъ, которые почтенные люди могутъ посѣщать только изрѣдка и тайкомъ. Единственныя пьесы, которыя онъ посѣщалъ открыто, были пьесы Шекспира, изъ которыхъ онъ больше всего любилъ комедію "Двѣнадцатая ночь или какъ вамъ угодно", потому что Розалинда въ трико производила на него болѣе сильное впечатлѣніе, чѣмъ лэди Макбеть въ юбкахъ. Въ тотъ вечеръ онъ видѣлъ въ роли Розалинды знаменитую артистку, пріѣхавшую на гастроли въ сосѣдній городъ. Послѣ представленія онъ вернулся въ Пэнли; поужиналъ съ друзьями, а теперь направился домой въ расположеніи духа, которое дѣлало его очень подходящимъ для поимки убѣжавшаго школьника. Къ обычному радостному сознанію, что онъ слишкомъ уменъ для своихъ учениковъ -- ибо зналъ, математику немного лучше чѣмъ они -- еще прибавилось дѣйствіе обильнаго ужина и игривыхъ мыслей, вызванныхъ посѣщеніемъ театра. Онъ замѣтилъ и узналъ Кэшеля, когда тотъ подходилъ къ мосту. Сразу понявъ положеніе дѣлъ, онъ спрятался за водокачку, подождалъ, пока ничего но подозрѣвающій бѣглецъ подошелъ къ нему на разстояніе аршина, выскочилъ изъ засады и схватилъ его за воротъ куртки.
-- Эй, молодой человѣкъ!-- сказалъ онъ, -- что вы тутъ дѣлаете въ такой, поздній часъ, а?
Кэшель, перепуганный и блѣдный, молча уставился на учителя, не будучи въ состояніи вымолвить ни слова.
-- Идемъ-ка со мной, -- строго прибавилъ Уильсопъ.
Кэшель послушно прошелъ шаговъ двадцать. Затѣмъ остановился и разразился слезами.
-- Мнѣ незачѣмъ итти назадъ, -- сказалъ онъ,-- я тамъ все равно ни на что не гожусь. Я не могу вернуться.
-- Неужели?-- съ высокомѣрнымъ сарказмомъ сказалъ Уильсонъ.-- Мы ужъ постараемся, чтобы въ будущемъ ты годился на что-нибудь. И онъ заставилъ бѣглеца итти дальше.
Кэшель, глубоко униженный собственными слезами и возмущенный выраженіемъ холоднаго торжества, появившимся на лицѣ Уильсона при видѣ его слезъ, не прошелъ и нѣсколькихъ шаговъ, какъ опять запротестовалъ.
-- Вамъ незачѣмъ держать меня, -- злобно сказалъ онъ. Я и такъ могу итти. Учитель только крѣпче схватилъ его пороть и подтолкнулъ плѣнника, чтобы тотъ шелъ дальше.
-- Я не убѣгу, сэръ,-- смиреннѣе сказалъ Кэшель, проливая новые потоки слезъ.-- Пожалуйста, выпустите меня,-- глухимъ голосомъ прибавилъ онъ, стараясь повернуться къ нему лицомъ. Но Уильсонъ опять перевернулъ его и заставилъ итти впередъ.-- Отпустите меня!-- рѣзко крикнулъ Кэшель, и началъ барахтаться, стараясь вырваться на свободу.
-- Потише, Байронъ,-- отвѣтилъ учитель, сдерживая его своей широкой, сильной рукой.-- Безъ глупостей! Идемъ!
Кэшель неожиданно выскользнулъ изъ куртки, обернулся къ Уильсону и изо всей силы ударилъ его правымъ кулакомъ. Ударъ пришелся около подбородка, и Кэшелю показалось, будто глаза учителя на секунду выскочили изъ орбитъ. Уильсонъ сдѣлалъ шагъ впередъ, зашатался и упалъ., между тѣмъ какъ Кэшель попятился отъ него, шевеля пальцами правой руки, чтобы избавиться отъ непріятнаго колющаго чувства въ суставахъ, и страшно испуганный при мысли, что совершилъ убійство. Но Уильсонъ вскорѣ зашевелился и разсѣялъ эти опасенія. Часть бѣшенства Кэшеля опять вернулась къ нему, онъ погрозилъ своему распростертому врагу кулакомъ и крикнулъ: -- Похвастайся теперь, что видѣлъ меня плачущимъ. Затѣмъ съ ненужной грубостью вырвалъ изъ его рукъ куртку и бросился бѣжать со всѣхъ ногъ.
Мистеръ Уильсонъ скоро пришелъ въ себя и былъ въ состояніи двигаться, но первое время не чувствовалъ къ тому никакого желанія. Онъ началъ стонать въ смутной надеждѣ, что кто-нибудь подойдетъ къ нему съ сочувствіемъ и помощью. Но время шло, принося съ собой только все возрастающее чувство холода и боли. Ему пришло въ голову, что полиція, найдя его въ такомъ положеніи, пожалуй приметъ за пьянаго, и что онъ обязанъ самъ пойти въ полицію и поднять тревогу. Онъ всталъ, но послѣ нѣкоторой борьбы съ головокруженіемъ и тошнотой рѣшилъ, что самая первая его обязанность -- сейчасъ же итти домой и лечь въ постель, предоставивъ самому доктору Монкрифу ловить удравшаго ученика.
Въ половинѣ второго докторъ Монкрифъ былъ внезапно разбуженъ стукомъ въ дверь своей спальни. Онъ открылъ ее и увидѣлъ передъ собой учителя математики, избитаго, грязнаго, очевидно пьянаго. Прошло нѣсколько минутъ, прежде чѣмъ Уильсону удалось навести мысли принципала на истинный слѣдъ. Затѣмъ разбудили мальчиковъ и сдѣлали. перекличку. Байронъ и Молесуорсъ оказались отсутствующими. Никто не видѣлъ, какъ они убѣжали; никто не имѣлъ ни малѣйшаго понятія о томъ, какъ они выбрались изъ дому. Одинъ малышъ заикнулся было о слуховомъ окнѣ, по замѣтивъ угрожающее выраженіе на лицахъ нѣсколькихъ взрослыхъ учениковъ, любителей фруктовъ, онъ не настаивалъ на своемъ предположеніи и спокойно выслушалъ выговоръ доктора за непрошенное, дерзкое замѣчаніе. Когда тревога, наконецъ, достигла деревни, было уже три часа ночи, но деревенскія власти, упорно отмалчиваясь, дали понять, что не намѣрены утруждать себя раньше утра.
Убѣжденный въ томъ, что Кэшель убѣжалъ къ матери, докторъ счелъ всякіе поиски излишними и ограничился письмомъ на имя мистрисъ Байронъ, въ которомъ описывалъ нападеніе на мистера Уильсона и выражалъ сожалѣніе, что о вторичномъ пріемѣ юнаго Байрона въ его учебное заведеніе не можетъ быть и рѣчи.
Поиски направили исключительно по слѣдамъ Молесуорса, такъ какъ изъ разсказа мистера Уильсона было очевидно, что мальчики разстались до деревни. Вскорѣ о Гулли начали приходить извѣстія. Всюду въ окрестностяхъ Поили крестьяне видѣли мальчика "очень похожаго на него". Поиски продолжались до пяти часовъ вечера и закончились тѣмъ, что Гулли самолично явился съ повинной и съ израненными отъ ходьбы ногами. Разставшись съ Кэшелемъ, онъ пробѣжалъ двѣ мили, упалъ духомъ и повернулъ назадъ. Но не пройдя и полдороги до перекрестка, началъ упрекать себя въ трусости и снова побѣжалъ въ Шотландію, отмахнувъ на этотъ разъ цѣлыхъ восемь миль. Затѣмъ для сокращенія пути сошелъ съ дороги и заблудился. Уныло побродивъ до утра, онъ замѣтилъ женщину, работавшую въ полѣ, и спросилъ, какъ пройти въ Шотландію. Она никогда не слыхала о Шотландіи. Но когда онъ спросилъ дорогу въ Понли, она отнеслась очень подозрительно и погрозила, что выпустить на него собаку. Это такъ напугало его, что онъ уже не рѣшался заговаривать съ попадавшимися по дорогѣ людьми. Держа курсъ по солнцу, онъ колебался между Шотландіей и Понли, въ зависимости отъ прилива и отлива мужества. Въ концѣ-концовъ голодъ, усталость и чувство одиночества взяли верхъ. Онъ посвятилъ остатокъ энергіи на отыскиваніе обратной дороги въ школу, добрался наконецъ до Понли и поспѣшилъ предаться въ руки доктора, который пригрозилъ ему немедленнымъ исключеніемъ. Но перспектива быть изгнаннымъ изъ школы, откуда онъ самъ только что убѣжалъ, до того ипугала Гулли, что онъ искренно попросилъ доктора оставить его въ училищѣ. Просьба его была услышана. Послѣ длинной нотаціи докторъ, принявъ во вниманіе, что, во-первыхъ, Гулли, хотя и совращенный съ пути истины примѣромъ плохого товарища, доказалъ искренность своего раскаянія добровольнымъ возвращеніемъ въ школу, а, во-вторыхъ, что онъ не причастенъ къ сотрясенію мозга, которымъ по собственному предположенію, страдаетъ мистеръ Уильсонъ,-- взялъ съ него обѣщаніе исправиться и даровалъ ему полное прощеній. Соотвѣтственно чему Гулли въ первый разъ въ своей жизни попробовалъ играть роль прилежнаго и послушнаго ученика, пріобрѣсти этимъ довѣріе учителей, увѣренность въ себѣ и душевное удовлетвореніе: Это такъ поправилось ему, что онъ остался примѣрнымъ ученикомъ до конца своихъ школьныхъ дней. Но при этомъ не потеряла и уваженія товарищей, Такъ какъ вольностью своихъ рѣчей убѣдилъ ихъ, что все его исправленіе одно сплошное лицемѣріе, которымъ онъ дурачитъ ихъ общаго врага, доктора Монкрифа.
Между тѣмъ мистрисъ Байронъ, получивъ посланіе доктора, была какъ разъ очень занята, и не подозрѣвая его важности, отложила письмо въ сторону, чтобы прсчесть послѣ, на досугѣ. Она совершенно забыла бы о немъ, но пришло черезъ два дня второе письмо съ просьбой отвѣтить, получено ли предыдущее сообщеніе. Узнавъ въ чемъ дѣло, она немедленно поѣхала къ доктору Могікрифу и такъ разругала его, какъ его никогда въ жизни не ругали. Послѣ чего попросила прощенія и умоляла помочь ей разыскать ея горячо любимаго сына. Когда онъ заикнулся о томъ, что слѣдуетъ назначить вознагражденіе за поимку бѣглеца и за свѣдѣнія о немъ, она возмущенію отказалась истратить на неблагодарнаго мальчишку хоть одну копейку; плакала и осыпала себя упреками за жестокость къ сыну, заставившую его бѣжать; горячилась и обвиняла доктора въ суровомъ обращеніи съ нимъ; а въ концѣ-концовъ заявила, что готова, пожертвовать на поимку мальчика сто фунтовъ стерлинговъ, но никогда въ жизни она больше не скажетъ съ нимъ ни слова. Докторъ обѣщалъ лично руководить поисками. Онъ готовъ былъ обѣщать что угодно, лишь бы избавиться отъ посѣтительницы.
Назначили награду въ 50 ф. ст. Но оттого ли, что Кэшель, боясь попасть въ руки правосудія за нападеніе на учителя, принялъ чрезвычайныя мѣры предосторожности, или же ему удалось покинуть Англію въ теченіе четырехъ дней, прошедшихъ со дня бѣгства до дня назначенія награды за поимку, -- какъ бы тамъ ни было, всѣ усилія доктора остались тщетными. Ему пришлось сообщить мистрисъ Байронъ о своей неудачѣ"
Она пріятно удивила его любезнымъ письмомъ, въ которомъ высказалась въ томъ духѣ, что все это очень прискорбно, но что она никогда не сможетъ въ достаточной мѣрѣ отблагодарить доктора за его хлопоты.
Тѣмъ дѣло и кончилось.
III
Въ то время въ городѣ Мельбрунѣ, въ Австраліи, стояло деревянное зданіе, надъ дверью котораго красовалась вывѣска: "Гимнастическій залъ и школа фехтованія". Въ длинныхъ.узкихъ сѣняхъ висѣло вставленное въ рамку объявленіе, извѣщавшее, что Надъ Скинъ, эксъ-чемпіонъ Англіи и колоній, готовъ къ услугамъ джентльменовъ, желающихъ изучить искусство самозащиты. Дальше слѣдовали условія, на которыхъ мистрисъ Скинъ, съ помощью соотвѣтствующаго учительскаго персонала, даетъ уроки танцевъ, гимнастики и хорошихъ манеръ.
Однажды вечеромъ у входа въ заведеніе на простомъ кухонномъ стулѣ сидѣлъ человѣкъ и курилъ. Рядомъ съ нимъ лежалъ молотокъ и нѣсколько гвоздей. Онъ какъ разъ прибилъ къ косяку двери билетикъ, на которомъ женскимъ почеркомъ было написано: "Ищутъ молодого человѣка, знающаго счетоводство. Справиться здѣсь". Курильщикъ былъ здоровенный мужчина съ толстой шеей, выступавшей изъ-подъ широкихъ прижатыхъ ушей, маленькими глазами и больными зубами, надъ которыми губы раскрылись для улыбки -- добродушной, но плутоватой. Волосы были черные и коротко острижены, кожа жесткая и грубая, а переносица разбита, такъ что лежала на одномъ уровнѣ съ лицомъ. Кончикъ же носа былъ цѣлъ и невредимъ. Толстый и лоснящійся, онъ вызывалъ иллюзію., будто носъ сейчасъ выпрямится и приметъ первоначальную форму, и придавалъ всему лицу что-то куцое, смягчая этимъ грозную внѣшность своего владѣльца и рекомендуя его какъ существо смирное и безобидное, пока онъ трезвъ и не раздраженъ.
На видъ ему казалось лѣтъ 50; онъ былъ въ соломенной шляпѣ и бѣломъ полотняномъ костюмѣ.
Не успѣлъ онъ выкурить трубку, какъ билетикъ на дверяхъ привлекъ вниманіе юноши, одѣтаго въ грубую матросскую фуфайку и сѣрые матросскіе же штаны, изъ которыхъ онъ выросъ.
-- Работы ищете?-- освѣдомился эксъ-чемпіонъ Англіи и колоній.
Юноша покраснѣлъ и отвѣтилъ:
-- Да. Мнѣ хотѣлось бы найти какую-нибудь работу.
Мистеръ Скинъ съ любопытствомъ посмотрѣлъ на него. По своей профессіи онъ былъ хорошо знакомъ съ манерами и говоромъ англійскихъ джентльменовъ и сразу призналъ въ ободранномъ матросикѣ отпрыскъ этого класса людей.
-- Я былъ въ школѣ; но не многому научился тамъ; Думаю все-таки, что съ двойной бухгалтеріей справлюсь.
-- Двойной бухгалтеріей? А что это такое?
-- Такъ ведутся торговыя книги. Это называется двойной бухгалтеріей, потому что все записывается два раза.
-- Да?-- сказалъ Скинъ, на котораго эта система повидимому произвела неблагопріятное впечатлѣніе,-- Съ меня достаточно и одного раза. Сколько въ васъ вѣсу?
-- Не знаю,-- съ усмѣшкой отвѣтилъ юноша.
-- Не знаете собственнаго вѣса! Этакъ нельзя, молодой человѣкъ, если хочешь пробиться въ жизни.
-- Меня въ послѣдній разъ вѣшали давно, въ Англіи, -- отвѣтилъ тотъ, начиная оправляться отъ своей застѣнчивости.-- Тогда во мнѣ было 2 п. 36 ф. Какъ видите, я легковѣсный.
-- А что вы знаете о легковѣсныхъ? Или вы такъ хорошо образованы, что умѣете боксировать? а?
-- Съ вами-то я во всякомъ случаѣ не справлюсь, -- отвѣтилъ тотъ, снова усмѣхнувшись.
Скинъ захохоталъ, а незнакомецъ съ дѣтской сообщительностью принялся описывать ему настоящее состязаніе боксеровъ (очевидно между профессіональными кулачными бойцами), которое онъ разъ видѣлъ въ Англіи. Затѣмъ разсказалъ, какъ онъ самъ однимъ ударомъ сшибъ съ ногъ учителя, когда убѣжалъ изъ школы. Скинъ отнесся къ этому очень недовѣрчиво, подвергъ разсказчика перекрестному допросу относительно манеры удара и результата его, и убѣдился наконецъ, что исторія совсѣмъ правдоподобна. Черезъ четверть часа юноша такъ хорошо зарекомендованъ себя своими разговорами, что чемпіонъ ввелъ его въ гимнастическій залъ, свѣсилъ, снялъ мѣрку, далъ пару перчатокъ для бокса и предложилъ показать свое умѣнье. Хотя юноша при одномъ взглядѣ на чемпіона почувствовать всю безнадежность своихъ попытокъ, онъ все-же нѣсколько разъ храбро бросался впередъ, постоянно натыкаясь лицомъ на лѣвый кулакъ Скина, который, казалось, былъ вездѣсущъ и придавалъ подбитымъ ватой перчаткамъ твердость желѣза. Въ концѣ-концовъ новичокъ повелъ страстную аттаку на носъ чемпіона, для чего поднялся на цыпочки. Скинъ отразилъ ударъ правымъ локтемъ. Пылкій юноша отлетѣлъ кубаремъ и упалъ навзничь въ углу залы, чувствительно ударившись головой объ полъ. Но поднялся все въ томъ же веселомъ расположеніи духа и выразилъ готовпостъ продолжать схватку. Однако Скинъ въ данную минуту отказался отъ дальнѣйшихъ упражненій, хотя остался такъ доволенъ храбростью новичка, что обѣщалъ дать ему соотвѣтствующее образованіе и сдѣлать изъ него человѣка.
Затѣмъ чемпіонъ позвалъ жену, которую чтилъ очень высоко, какъ необыкновенно умную женщину съ необыкновенно хорошими манерами. Пришельцу она показалась просто смѣшной учительницей танцевъ: но онъ держался съ ней очень почтительно и этимъ еще больше выигралъ въ хорошемъ мнѣніи Скина.
Онъ разсказалъ ей, какъ, убѣжавъ изъ школы, добрался до Ливерпуля, отправился въ доки и спрятался на кораблѣ отходящемъ въ Австралію. Какъ страдалъ отъ голода и жажды, прежде чѣмъ вышелъ изъ своего убѣжища. Какъ, несмотря на ложное положеніе безбилетнаго пассажира, съ нимъ обращались довольно хорошо, когда онъ выказалъ свою готовность работать. И въ доказательство того, что эта готовность не покинула его, а также желая показать, что морская практика пошла ему на пользу -- онъ предложилъ тутъ же подмести гимнастическій залъ. При этомъ предложеніи Скинъ, слушавшій его разсказы, какъ дѣти слушаютъ сказку, окончательно убѣдился, что юноша, хотя и джентльменъ, но не бѣлоручка. И они тутъ же порѣшили, что онъ будетъ жить и столоваться у нихъ, получая пять шиллинговъ въ недѣлю на карманные расходы и исполняя всяческія работы въ качествѣ служителя, конторщика и безплатнаго ученика эксъ-чемпіона Англіи и колоній.
Онъ скоро убѣдился, что его обязанности далеко не легкія. Заведеніе было открыто съ девяти часовъ утра до одиннадцати часовъ ночи; а джентльмены, приходившіе туда, не только безцеремонно командовали имъ, но и вносили разнообразіе въ монотонность безнадежной борьбы съ непобѣдимымъ Скиномъ, практически примѣняя наставленія учителя на личности его ученика, котораго они колотили во всю, толкали взадъ и впередъ, перебрасывали черезъ плечо -- какъ-будто онъ былъ не живымъ существомъ, а безчувственной куклой, спеціально предназначенной для этой цѣли. Чемпіонъ смотрѣлъ на это и только хохоталъ, будучи слишкомъ лѣнивъ, чтобы исполнить свое слово и научить новичка защищаться. Но тотъ внимательно присматривался къ урокамъ при которыхъ присутствовалъ. Не прошло и мѣсяца, какъ его состязанія съ мельбурнскими любителями бокса приняли совсѣмъ другой оборотъ, и Скинъ былъ даже принужденъ высказаться однажды въ томъ смыслѣ, что новичокъ безусловно сдѣлалъ огромные успѣхи, но что джентльмены предпочитаютъ болѣе мягкое обращеніе съ собой, и потому онъ на будущее время долженъ постараться не слишкомъ колотить ихъ. Кромѣ этихъ физическихъ упражненій, на немъ лежала обязанность вести счетъ купленнымъ и проданнымъ перчаткамъ и рапирамъ, а также записывать и подсчитывать вознагражденіе, причитающееся мистеру и мистрисъ Скинъ. Это была самая утомительная часть его работы: онъ писалъ крупнымъ дѣтскимъ почеркомъ и былъ слабъ въ ариѳметикѣ. Когда онъ началъ помогать Скину въ преподаваніи, счетоводство постепенно отошло на задній планъ, и мистрисъ Скинъ опять пришлось взяться за него -- къ великому удовольствію ея супруга, увидѣвшаго въ данномъ обстоятельствѣ новое торжество ея высшей интеллигентности. Позже и для грубыхъ работъ былъ нанятъ слуга-китаецъ. "Ученикъ Скина", какъ его прозвали всѣ, былъ возведенъ въ санъ помощника учителя въ гимнастическомъ заведеніи чемпіона и началъ пользоваться нѣкоторой извѣстностью.
Онъ уже пробылъ тамъ девять мѣсяцевъ и развился въ атлетически сложеннаго восемнадцатилѣтняго молодого человѣка, понимающаго толкъ въ "на-чаяхъ" и умѣющаго тонко варьировать свои "Благодарю васъ, сэръ" -- отъ полкроны до гинеи -- когда между нимъ и его принципаломъ произошелъ важный разговоръ.
Былъ вечеръ. Въ заведеніи не было никого, кромѣ Скина, который, сидя по-домашнему въ разстегнутомъ пиджакѣ, курилъ трубку, и его ученика, который сошелъ внизъ изъ своей спальни, гдѣ онъ одѣвался, чтобы итти въ театръ.
-- Фу ты, ну ты, какимъ вы франтомъ!-- насмѣшливо сказалъ Скинъ.-- Даже въ перчаткахъ! Они вамъ малы. Смотрите не затѣвайте ни съ кѣмъ ссоры, когда вы въ такихъ перчаткахъ, а то какъ разъ вывихнете себѣ кисть.
-- Можете быть спокойны, -- отвѣтилъ ученика., взглянувъ на свои часы. Увидя, что въ его распоряженіи еще осталось нѣсколько минуть, онъ усѣлся напротивъ Скина.
-- Конечно, -- согласился чемпіонъ.-- Вотъ когда вы станете настоящимъ, профессіональнымъ боксеромъ, вы ни съ кѣмъ не будете драться даромъ.
-- Мнѣ кажется, что я уже теперь профессіональный боксеръ. Вѣдь вы меня не назовете любителемъ, а?
-- О нѣтъ,-- отвѣтилъ Скинъ, -- вы не такъ плохи. Но видите ли, дитя мое, я никого не назову настоящимъ боксеромъ, пока онъ хоть разъ не стоялъ въ кругу. Вы умѣете боксировать въ перчаткахъ, ловко и красиво отражаете удары, но это все не настоящее. Вотъ, съ Божьей помощью, мы какъ-нибудь устроимъ для васъ настоящій матчъ, тогда вы покажете, что можете сдѣлать безъ перчатокъ.
-- Да я всегда готовъ. Мнѣ все равно, что въ перчаткахъ, что безъ нихъ, -- немного сердито отвѣтилъ ученикъ.
-- Это потому, что у васъ въ груди сердце льва, -- успокоительнымъ тономъ сказалъ Скинъ. Но юноша, привыкшій, что учитель постоянно говорить этотъ комплиментъ, когда на его учениковъ нападаетъ припадокъ хвастовства (что всегда случалось послѣ пораженія) -- только упрямо нахмурился и не сказалъ ни слова.
-- Сэмъ Дуккэть изъ Мильтоуна былъ сегодня здѣсь, когда вы занимались съ капитаномъ Ноблемъ, -- продолжалъ Скинъ, наблюдая за выраженіемъ лица своего ученика.-- Вотъ Сэмъ, это настоящій боксеръ.
-- Я его не высоко ставлю. Онъ лгунъ отчаянный.
-- Это ужъ какъ водится въ нашей профессіи -- вамъ я могу сознаться,-- уныло отвѣтилъ Скинъ. Но ученикъ уже давно пришелъ самостоятельно къ этому выводу. На примѣръ онъ никогда не вѣрилъ разсказамъ учителя, когда тотъ объяснялъ свое троекратное пораженіе въ кругу несчастнымъ стеченіемъ обстоятельствъ и вообще, всякими случайностями. Но такъ какъ Скинъ выигралъ пятнадцать сраженій, его слѣдующее замѣчаніе было неоспоримо:-- Человѣкъ дерется не хуже оттого, что онъ лгунъ. Сэмъ Дуккэть побилъ Эбони Молли въ двадцать минуть.
-- Еще бы, -- презрительно отвѣтилъ юноша.-- А что такое этотъ Эбони? Несчастный старый негръ, которому около шестидесяти лѣтъ, который пьянъ ровно семь дней въ недѣлю и готовъ драться за стаканъ водки! Дуккеть долженъ выбить его изъ строя въ двадцать секундъ, а не въ двадцать минуть. У него нѣтъ никакой техники.
-- Ни малѣйшей, -- сказалъ Подъ.-- Но зато у него много смѣлости.
-- Вотъ ерунда! Это всегда стараются такъ извернуться. Когда человѣкъ умѣетъ боксировать, про него говсрятъ, что у него есть техника, да нѣтъ удальства. А когда онъ не умѣеть отличить правой руки отъ лѣвой, говорить: умѣнья у него нѣтъ, да зато сколько храбрости.
Скинъ съ тайнымъ изумленіемъ взглянулъ на своего ученика, который наблюдательностью и умѣньемъ выражаться могъ, какъ ему казалось, поспорить даже съ мистрисъ Скинъ.
-- Сэмъ тоже сегодня сказалъ что-то въ такомъ родѣ,-- замѣтилъ онъ.-- Онъ говорить, что у васъ только одна техника, что вы въ обморокъ упадете со страху, если васъ поставить въ двадцатичетырехъ-футовый кругъ.
Юноша вспыхнулъ.
-- Хотѣлъ бы я, чтобы онъ сказалъ это при мнѣ.
-- А что бы вы сдѣлали съ нимъ?-- спросилъ Скшгц лукаво прищуривъ свои маленькіе глаза.
-- Хватилъ бы его кулакомъ по головѣ, -- вотъ что бы сдѣлалъ.
-- Да онъ бы васъ живьемъ съѣлъ.
-- Пусть ѣсть, да и васъ въ придачу, Надъ, если вы ему по вкусу. Онъ только потому смѣетъ такъ говорить, что знаетъ, что у меня нѣтъ денегъ; а онъ утверждаетъ, что никогда не войдетъ въ кругъ меньше, чѣмъ за пятьдесятъ фунтовъ стерлинговъ съ каждой стороны.
-- Нѣтъ денегъ!-- вскричалъ Скинъ.-- Я знаю такихъ людей, которые завтра же утромъ наберутъ 50 ф. для боксера, за котораго я поручусь. Это было бы хорошимъ началомъ для молодого человѣка! Я въ первый разъ дрался за пять шиллинговъ -- и какъ гордился, когда выигралъ ихъ. Я вовсе не хочу чтобы вы противъ желанія дрались съ такимъ головорѣзомъ, какъ этотъ Сэмъ -- но не говорите, что денегъ нѣтъ. Пусть Нэдъ Скинъ выведетъ молодого человѣка и скажетъ: "Вотъ за кого Нэдъ стоить головой", и сразу деньги посыпятся -- толпами придутъ съ ними.
Юноша колебался.
-- Какъ вы думаете, Нэдъ, рискнуть?
-- Не мнѣ рѣшать, -- мрачно отвѣтилъ Скинъ.-- Я знаю только, что я бы сказалъ въ ваши годы. Но можетъ быть вы правы, что такъ осторожны. Правду сказать, мнѣ и самому совсѣмъ не хочется, чтобы такой парень, какъ этотъ Сэмъ, оттузилъ васъ на обѣ корки.
-- А вы меня будете тренировать, если я вызову его?
-- Буду ли тренировать?-- повторилъ Скинъ восторженно, вскакивая съ своего мѣста.-- И тренировать буду, и свои деньги на в.асъ поставлю, и вы ему такой фейерверкъ зададите, что любо дорого! Я не я, если этого не будетъ!
-- Въ такомъ случаѣ я вызываю его, -- вскричалъ юноша, покраснѣвъ отъ волненія.-- И если я выиграю, вы мнѣ уступите свой поясъ чемпіона колоній.
-- Хорошо, -- нѣжно отвѣтилъ Скинъ.-- Смотрите, не возвращайтесь слишкомъ поздно, а главное, Боже васъ упаси, не пейте ничего спиртного. Съ завтрашняго дня мы начнемъ васъ тренировать.
Замокъ Уильстокенъ представлялъ собой четырехъ-угольное зданіе, на каждомъ углу котораго находилось по круглой башнѣ, заканчивавшейся турецкимъ минаретомъ. Сторона, выходящая на юго-западъ, служила переднимъ фасадомъ и прерывалась мавританской аркой со стеклянными дверями, которыя, въ случаѣ нужды, могли запираться кованой рѣшеткой фантастической работы. Арка со своей стороны была окружена портикомъ въ стилѣ Палладіо, доходившимъ до самой крыши, гдѣ надъ нимъ возвышался открытый фронтонъ, въ нишѣ котораго стояла черная мраморная фигура египтянина, разъ навсегда устремившаго неподвижный взоръ въ сторону полуденнаго солнца. Внизу, на землѣ, была устроена итальянская терраса съ двумя огромными каменными слонами на обоихъ концахъ балюстрады. Окна верхняго этажа были, какъ и входная дверь, въ мавританскомъ стилѣ, а нижнія были просто квадратныя отверстія съ каменными средниками. Необразованнымъ людямъ замокъ казался чудомъ искусствъ. Архитекторы же и люди, читавшіе книги по архитектурѣ, осуждали его, какъ невообразимое смѣшеніе всевозможныхъ стилей -- и при томъ смѣшеніе самаго дурного вкуса. Онъ стоялъ на возвышеніи, среди холмистой мѣстности, окружіенный со всѣхъ сторонъ лѣсами, тридцать десятинъ которыхъ были обнесены оградой и назывались паркомъ. Въ полмилѣ отъ замка къ югу лежалъ городокъ Уильстоюенъ, откуда до Лондона было два часа ѣзды по желѣзной дорогѣ.
Большинство жителей городка были консерваторы. На замокъ они взирали со страхомъ и благоговѣніемъ, и многіе изъ нихъ готовы были въ любое время поссориться съ полдюжиной самыхъ старыхъ своихъ друзей, лишь бы добиться приглашенія къ обѣду или просто публичнаго поклона отъ миссъ Лидіи Кэрью, сироты и хозяйки замка. Эта миссъ Кэрью была замѣчательной личностью. Замокъ и паркъ она получила въ наслѣдство отъ своей тетки, которая полагала, что богатства племянницы, заключавшіяся въ акціяхъ желѣзныхъ дорогъ и рудникахъ, далеко не полны, пока у нея нѣтъ помѣстья. Кромѣ того Лидія получила еще столько наслѣдствъ отъ различныхъ родственниковъ, ненавидящихъ бѣдную родню, что въ 25 лѣтъ была полной обладательницей движимыхъ и недвижимыхъ имуществъ, ежегодный доходъ съ которыхъ равнялся годовому заработку пятисотъ рабочихъ, -- и при томъ не обязанной чѣмъ бы то ни было отплачивать за эти богатства. Будучи, слѣдовательно, независимой молодой дѣвушкой съ огромнымъ состояніемъ, она кромѣ того пользовалась репутаціей очень ученой и прекрасно образованной особы. Въ Уильстокенѣ говорили, что она знаетъ сорокъ восемь живыхъ языковъ и всѣ мертвые, играетъ на всѣхъ существующихъ музыкальныхъ инструментахъ, хорошо рисуетъ и даже пишетъ стихи. Все это могло быть правдой, поскольку дѣло касалось самихъ жителей Уильстокена, ибо миссъ Кэрью безусловно знала больше, чѣмъ они. Всю свою жизнь она провела въ путешествіяхъ со своимъ отцомъ. Послѣдній былъ человѣкъ живого ума, но съ плохимъ пищевареніемъ. Онъ обладалъ независимымъ состояніемъ и имѣлъ склонность къ изящнымъ искусствамъ, соціологіи и ко всѣмъ наукамъ вообще. Онъ написалъ много книгъ, главнымъ образомъ объ эпохѣ Возрожденія, и пріобрѣлъ извѣстность, какъ критикъ и философъ.
Эти книги были результатомъ многочисленныхъ путешествій и наблюденій, чтенія книгъ и умозрѣній, при чемъ во всемъ этомъ -- за исключеніемъ умозрѣній -- по мѣрѣ силъ принимала участіе я дочь, особенно съ тѣхъ поръ, какъ стала, болѣе взрослой, а отецъ началъ дряхлѣть. Принужденный соединять погоню за здоровьемъ съ жаждой культурной дѣятельности и будучи кромѣ того человѣкомъ раздражительнымъ, и требовательнымъ, онъ заставилъ дочь пройти суровую школу самообладанія и терпѣнія -- болѣе суровую, чѣмъ тѣ поученія, путемъ которыхъ онъ познакомилъ ее съ произведеніями греческихъ и нѣмецкихъ философовъ задолго до того, какъ она научилась какъ слѣдуетъ понимать англійскій языкъ, на который ихъ переводила.
Когда Лидѣ пошелъ двадцать первый годъ, здоровье ея отца сильно пошатнулось. Онъ сталъ все больше зависѣть отъ дочери, и та предполагала, что отнынѣ отецъ будетъ еще требовательнѣе распоряжаться ея временемъ. Но однажды, въ Неаполѣ произошло слѣдующее: Она какъ-то условилась съ симпатичной компаніей англичанъ сдѣлать верховую прогулку. Незадолго до назначеннаго часа отецъ попросилъ ее перевести ему длинную выписку изъ Лессинга. Лида, въ душѣ которой за послѣднее время зашевелились сомнѣнія относительно справедливости отцовскаго ига, колебалась цѣлыхъ двѣ секунды, прежде чѣмъ выразила свое согласіе. Кэрью ничего но сказалъ; но наткнувшись на слугу, который долженъ былъ отнести англичанамъ Лидину записку съ отказомъ отъ прогулки, онъ прочелъ письмо и отравился къ дочери, которая уже засѣла за Лессинга.
-- Лида, -- сказалъ онъ съ нѣкоторымъ колебаніемъ, которое она приняла бы за робость, если бы можно было предположить подобное чувство въ отношеніяхъ отца къ ней.-- Я вовсе не хочу, чтобы ты откладывала свои личныя дѣла изъ-за этихъ литературныхъ пустяковъ.
Лида, взглянула на него съ смутнымъ страхомъ, который всегда шевелится въ насъ, когда мы встрѣчаемся съ чѣмъ-нибудь новымъ и неизвѣстнымъ. А онъ, недовольный ея отношеніемъ къ вопросу, прибавилъ:
-- Если ты повеселишься часокъ, это гораздо важнѣе, чѣмъ работать надъ моей книгой. Гораздо важнѣе!
Лида, послѣ нѣкотораго раздумья, положила перо и сказала:
-- Прогулка не доставить мнѣ удовольствія, если изъ-за нея пострадаетъ работа.
-- А мнѣ твоя работа не доставить удовольствія, если изъ-за нея ты откажешься отъ прогулки,-- отвѣтилъ онъ.-- Я предпочитаю, чтобы ты поѣхала.
Лида, молча повиновалась. Ей пришла въ голову странная мысль, нѣжно закончить разговоръ поцѣлуемъ. Но ни она ни отецъ не привыкли къ подобнаго рода проявленіямъ чувствъ, и изъ ея порыва ничего не вышло. Она провела весь день верхомъ на лошади, обсудила свои недавнія мятежныя мысли и вечеромъ докончила переводъ.
Съ этихъ поръ Лида начала все больше сознавать ту власть, которую незамѣтно пріобрѣла надъ отцомъ за время своего долгаго подчиненія. Сначала робко, затѣмъ смѣлѣе, -- по мѣрѣ того, какъ отвыкала отъ отцовскихъ помочей, -- она стала слѣдовать собственнымъ наклонностямъ въ выборѣ темъ для работъ и даже защищать противъ консерватизма отца нѣкоторыя новыя теченія въ музыкѣ и живописи. Онъ одобрялъ эту умственную самостоятельность и неоднократно предостерегалъ ее не довѣряться его мнѣніямъ больше, чѣмъ мнѣніямъ любого критика. Однажды она сказала ему, что главное удовольствіе споровъ съ нимъ заключается въ необходимости сознаться въ концѣ-концовъ, что онъ правъ. На это онъ серьезно отвѣтилъ:
-- Твои слова мнѣ очень пріятны, Лида, потому что я вѣрю ихъ искренности. Но вообще лучше не высказывать подобныя вещи. Онѣ принадлежать къ искусству нравиться, въ которомъ ты, можетъ быть, сама скоро захочешь упражняться, такъ какъ молодость считаетъ это очень удобнымъ, прибыльнымъ, любезнымъ -- и доказательствомъ хорошаго воспитанія. Въ дѣйствительности же это вульгарно, трусливо, эгоистично и неискренно. Для лавочника -- добродѣтель; а для свободной женщины -- порокъ. Лучше оставить невысказанной настоящую похвалу, чѣмъ подвергнуться риску быть заподозрѣннымъ въ лести.
Вскорѣ послѣ этого Лида, по желанію отца, провела сезонъ въ Лондонѣ, гдѣ посѣщала высшее общество и нашла, что оно является просто ярмаркой для сбыта невѣсть и храмомъ для воздаванія божескихъ почестей богатству. Но съ этимъ культомъ и торгомъ она уже была знакома раньше, и потому ее заинтересовала только особенность поведенія англичанъ, да и та скоро потеряла прелесть новизны. Кромѣ того, ее очень стѣсняла неожиданно проявившаяся способность возбуждать къ себѣ расположеніе лицъ своего же пола. Восторженныхъ молодыхъ дѣвушекъ она еще умѣла держать въ почтительномъ отдаленіи отъ себя. Но старыя дамы, особенно двѣ тетки, которыя въ ея дѣтствѣ никогда не обращали на нее ли малѣйшаго вниманія, теперь надоѣдали ей своей рабской привязанностью и старались всяческими ласками и мольбами уговорить ее бросить отца и жить съ ними до конца ихъ дней. Ея холодность только больше разжигала ихъ желаніе имѣть ее у себя. Чтобы избавиться отъ нихъ, она вернулась съ отцомъ въ Европу и бросила всякую переписку съ Лондономъ. Тетки объявили себя глубоко оскорбленными, и всѣ считали, что Лида поступила очень неразумно. Но когда тетки умерли и ихъ завѣщанія были вскрыты, оказалось, что обѣ перещеголяли другъ друпа въ желаніи обогатить племянницу.
Когда Лидѣ исполнилось двадцать пять лѣтъ, въ ея жизни случилось первое крупное событіе: смерть отца. Но даже и при этомъ они не сблизились другъ съ другомъ.
Однажды вечеромъ, въ Авиньонѣ, Лида сидѣла съ отцомъ около камина и читана вслухъ, какъ вдругъ онъ сказалъ -- Лида! мое сердце перестало биться. Прощай!-- И тутъ же умеръ. Лишь съ трудомъ ей удалось прекратить суматоху, поднявшуюся въ домѣ въ отвѣть на ея звонокъ. Всѣ домашніе сочли своимъ долгомъ выразить величайшую степень горя и были возмущены, не видя въ ней ни благодарности за это, ни желанія слѣдовать ихъ примѣру.
Вся родня нашла, что Кэрью оставилъ очень неподобающее завѣщаніе. Это былъ краткій документъ, помѣченный за пять лѣтъ до смерти и гласившій, что онъ передаетъ все свое имущество дорогой дочери Лидіи. Кромѣ того, онъ оставилъ и нѣсколько частныхъ распоряженій. Одно изъ. нихъ возмутило всю семью, такъ какъ выражало желаніе, чтобы его тѣло было перевезено въ Миланъ и тамъ сожжено. Исполнивъ. эту волю отца, Лида вернулась въ Англію, чтобы привести въ порядокъ свои дѣла. Тамъ она зажгла безнадежной страстью сердца многихъ трудолюбивыхъ клерковъ суда и непріятно поразила своихъ повѣренныхъ такимъ пониманіемъ практической стороны дѣлъ, какого они не ожидали встрѣтить въ богатой молодой дѣвушкѣ. Когда все было улажено я она могла опять наслаждаться полнымъ покоемъ, она вернулась въ Авиньонъ, чтобы исполнить свою послѣднюю обязанность передъ отцомъ -- вскрыть письмо, которое она нашла въ его столѣ и на конвертѣ котораго было написано его рукой: "Лидѣ. Прочесть на досугѣ, когда меня похоронятъ и всѣ дѣла будутъ приведены въ порядокъ".
Содержаніе письма было слѣдующее:
"Дорогая Лида!
"Я принадлежу къ огромному числу разочарованныхъ людей. Если бъ не ты, я -- какъ и всѣ остальные -- назвалъ бы себя полнымъ банкротомъ. Всего нѣсколько лѣтъ тому назадъ мнѣ въ первый разъ пришло въ голову, что хотя я потерпѣлъ фіаско во всѣхъ своихъ честолюбивыхъ замыслахъ, о которыхъ теперь по стоить говорить, такъ какъ они потерпѣли крушеніе -- я все же принесъ нѣкоторую пользу въ качествѣ отца. При этомъ я еще понялъ, что изъ нашей совмѣстной жизни ты можешь вывести лишь то заключеніе, будто я съ неизмѣннымъ эгоизмомъ эксплоатировалъ тебя въ качествѣ своего секретаря и ты, слѣдовательно, обязана мнѣ за свои познанія, не больше, чѣмъ рабъ обязанъ господину за силу мышцъ, развившуюся отъ подневольной работы. Чтобы ты не страдала отъ подобнаго я тягостнаго чувства совершенной надъ тобой несправедливости, я хочу оправдаться передъ тобой.
"Я никогда не спрашивалъ тебя, помнишь ли ты свою мать. Коснись ты когда-нибудьэтого вопроса, я бы откровенно поговорилъ съ тобой; но руководствуясь вѣрнымъ инстинктомъ, ты избѣгала этой темы, и я былъ доволенъ, что могу не затрагивать ее до тѣхъ поръ, пока обстоятельства -- вродѣ теперешнихъ -- не сдѣлаютъ дальнѣйшаго молчанія излишнимъ. Если ты когда-нибудь жалѣешь о томъ, что совсѣмъ не знаешь женщину, давшую тебѣ жизнь -- отбрось эти сожалѣнія. Она была эгоисткой, которая не могла уживаться ни съ мужемъ, ни съ ребенкомъ, ни съ прислугой, ни съ друзьями. Я говорю совсѣмъ безпристрастно. въ эту минуту, когда я пишу, всѣ личныя чувства противъ нея умерли во мнѣ. Я даже дошелъ до того, что съ нѣжностью смотрю на нѣкоторыя черты ея характера, которыя ты унаслѣдовала; такъ что могу съ увѣренностью сказать, что съ того самаго времени, какъ прошло ослѣпленіе, заставившее меня жениться на ней, я никогда не относился къ ней лучше, чѣмъ теперь. Въ теченіе шести лѣггь я старался сдѣлать нашу совмѣстную жизнь возможно болѣе сносной -- она же дѣлала все, что могла, чтобы отравить ее. Потомъ мы разошлись. Я позволилъ ей объяснять причину нашего разрыва, какъ ей вздумается, и далъ ей такія средства, на которыя она даже не имѣла права разсчитывать. За это она согласилась оставить тебя въ моемъ полномъ распоряженіи. Изъ предосторожности, я еще заранѣе отвезъ тебя въ Бельгію и при ея жизни мы не возвращались въ Англію, такъ какъ боялся (и даже былъ увѣренъ), что она воспользуется моимъ прежнимъ поведеніемъ и моимъ враждебнымъ отношеніемъ къ господствующей религіи, чтобы вырвать тебя изъ моихъ рукъ. Больше мнѣ нечего сказать о ней, и я жалѣю, что мнѣ вообще пришлось упомянуть о ней.
"Теперь хочу объяснить, что заставило меня взяться за твое воспитаніе. Не естественная привязанность побудила меня къ этому; въ то время я еще не любилъ тебя и зналъ, что ты будешь для меня тяжелымъ бременемъ. Но разъ я далъ тебѣ жизнь, а затѣмъ порвалъ съ твоей матерью, я считалъ себя обязаннымъ сдѣлать все зависящее отъ меня, чтобы ты не страдала отъ моей ошибки. Я охотно былъ бы готовъ повѣрить, что для твоего воспитанія она самый подходящій человѣкъ, какъ говорили всѣ кумушки; но я зналъ ее лучше и рѣшилъ самъ выполнить свои обязанности, какъ сумѣю. Съ теченіемъ времени ты стала мнѣ полезна; какъ ты сама знаешь, я безъ зазрѣнія совѣсти пользовался тобой -- но всегда имѣлъ въ виду и твою выгоду. Для той работы, которую я считалъ чисто механической перепиской, я всегда держалъ секретаря. Сколько ты ни занималась у меня, я никогда не давалъ тебѣ работы, не имѣющей воспитательнаго значенія -- по крайней мѣрѣ я думаю, что съ увѣренностью могу сказать это. Боюсь, что часы, проведенные за моими денежными дѣлами, показались тебѣ очень скучными; теперь мнѣ незачѣмъ просить прощенія за нихъ: ты вѣроятно собственнымъ опытомъ уже убѣдилась, какъ необходимы практическія знанія владѣльцу крупнаго состоянія.
"Принимаясь за твое воспитаніе, я не думалъ, что кладу основаніе для собственнаго удобства и отрады. Въ теченіе долгаго времени ты была только хорошей, послушной дѣвочкой -- и чудомъ учености, какъ это называютъ невѣжественные люди. На твоемъ мѣстѣ, вѣроятно, всякій ребенокъ сталъ бы тѣмъ же. Но постепенно я началъ наблюдать за твоимъ развитіемъ съ такимъ удовольствіемъ, какого не испытывалъ отъ созерцанія собственной жизни. Мнѣ никогда не удавалось, и теперь не удается, выразить ту привязанность, которую я чувствую къ тебѣ, и ту радость, съ которой я сознаю, что трудъ, взятый мною на себя въ качествѣ непріятной и неблагодарной задачи, спасъ отъ погибели мою жизнь и мою дѣятельность.
"Мои литературныя работы, надъ которыми мы оба столько сидѣли, я теперь цѣню лишь постольку, поскольку онѣ способствовали твоему воспитанію. И съ твоей стороны не будетъ измѣной, если та придешь къ тому выводу, что я не нашелъ золота, хотя я и перебралъ песку не меньше, чѣмъ другіе люди. Прошу тебя помнить только, что я исполнялъ свои обязанности по отношенію къ тебѣ задолго до того, какъ они стали для меня источникомъ радости или хотя бы надежды. А когда ты станешь старше и услышишь отъ друзей твоей матери, что я не исполнилъ своихъ обязанностей по отношенію къ ней, ты вѣроятно воздашь мнѣ нѣкоторую справедливость за то, что я ради тебя примирился съ обществомъ, отказавшись отъ привычекъ и знакомствъ, которыя, пока они длились, -- что бы тамъ о нихъ ни думали люди -- значительно облегчали мнѣ жизнь.
"Хотя твое будущее меня не должно тревожить, я все же часто невольно думаю о немъ. Ты, вѣроятно, скоро увидишь, что міръ еще не приготовилъ мѣста и сферы дѣятельности для высокообразованной женщины. Въ дни моей молодости, когда общество товарищей было для меня необходимостью, я пробовалъ отбросить свою культурность, ослабить принципы и усвоить вкусы большинства, чтобы примѣниться къ обществу единственно доступныхъ для меня людей. Ибо, съ волками жить, по волчьи выть. Эта попытка сдѣлала меня несчастнѣе, чѣмъ всѣ другія ошибки, которыя я когда-либо совершилъ. Быть самимъ собой, -- значило быть одинокимъ; а не быть самимъ собой -- означало нравственiную смерть. Предупреждаю тебя, Лида: никогда не поддавайся искушенію приноравливаться къ міру путемъ нравственнаго самоубійства.
"Я жду и надѣюсь, что ты когда-нибудь выйдешь замужъ. Тогда тебѣ представится случай сдѣлать непоправимую ошибку, и отъ возможности такой ошибки тебя не уберегутъ ни мои совѣты, ни собственная проницательность. Я думаю, что тебѣ не легко будетъ найти человѣка, способнаго удовлетворить твоему желанію быть освобожденной отъ отвѣтственной необходимости самой выдумывать и направлять свой жизненный путь -- желанію, которое заставляетъ насъ всѣхъ страстно искать руководителя, которому мы могли бы вполнѣ довѣрять. Если тебя постигнетъ неудача, помни, что твой отецъ, переживъ горькое и полное разочарованіе, все-таки пришелъ къ выводу, что женитьба была единственнымъ плодотворнымъ событіемъ въ его жизни. Въ виду твоего богатства, позволь мнѣ также напомнить, что тебѣ незачѣмъ, ревнуя къ собственнымъ деньгамъ, ограничивать свой выборъ людьми, которые слишкомъ богаты, чтобы жениться изъ-за денегъ. Я надѣюсь, что никакой вульгарный авантюристъ не плѣнитъ твое сердце; а хорошихъ людей твое богатство скорѣе испугаетъ, чѣмъ привлечетъ. Единственный классъ людей, противъ которыхъ мнѣ слѣдуетъ предостеречь тебя, это тотъ, къ которому я самъ якобы принадлежу. Никогда не думай, что человѣкъ будетъ подходящимъ другомъ для тебя единственно потому, что онъ прочелъ много критическихъ статей; или -- будто онъ такъ же чувствуетъ вліяніе искусства., какъ и ты, потому что знакомъ съ классификаціей именъ и школъ, которая извѣстна тебѣ, и тоже признаетъ ее; или, наконецъ, что сходясь съ тобой въ выборѣ любимыхъ авторовъ, онъ будто бы обязательно долженъ такъ же объяснять ихъ слова, какъ ты ихъ понимаешь. Остерегайся людей, которые больше читали, чѣмъ работали, или которые любятъ чтеніе больше работы. Не забывай, что женщина никогда не можетъ быть счастлива, если мужъ вѣчно дома. Остерегайся живописцевъ, поэтовъ, музыкантовъ и всякаго рода художниковъ -- за исключеніемъ великихъ художниковъ. Какъ самый сносный классъ людей, изъ тѣхъ, которыхъ я встрѣчаю, я тебѣ рекомендую работниковъ, довольныхъ собой я знающихъ свое дѣло -- все равно министры ли они или землепашцы.
"Я отказываюсь отъ дальнѣйшихъ попытокъ давать тебѣ наставленія. За каждымъ совѣтомъ, который мнѣ приходить на умъ, немедленно слѣдуютъ соображенія, доказывающія мнѣ всю его ничтожность.
"Ты вѣроятно удивляешься, почему я никогда не говорилъ тебѣ того, что написалъ въ этомъ письмѣ Я пробовалъ, но ничего не выходило. Если не ошибаюсь, я написалъ эти строчки главнымъ образомъ для того, чтобы удовлетворить жгучему желанію высказать мою любовь къ тебѣ. Неловкость, которую испытываетъ сверхъ-цивилизованный человѣкъ, когда долженъ сознаться, что онъ не напичканный ученостью бездушный камень, а нѣчто большее -- эта неловкость не позволяетъ мнѣ смущать тебя выраженіями чувствъ, къ которымъ я тебя не пріучилъ. Кромѣ того, я хочу, чтобы эти слова -- мои послѣднія слова -- дошли до тебя, когда никакія пошлости уже не ослабятъ впечатлѣніе ихъ безыскусной правды. Я знаю, что сказалъ слишкомъ много; и въ то же время чувствую, что сказалъ далеко не достаточно. Но писать=это письмо было для меня трудной задачей. Какъ я ни опытенъ въ искусствѣ владѣть перомъ, я никогда, даже въ первые годы, не писалъ съ такимъ усиліемъ, съ такимъ сознаніемъ неудовлетворительности..."
На этомъ рукопись прервалась. Письмо никогда не было закончено.
ГЛАВА II.
Въ маѣ мѣсяцѣ -- семь лѣтъ спустя послѣ бѣгства мальчиковъ изъ Монкрифъ-хауза, -- подъ тѣнью развѣсистаго кедра, стоявшаго среди ярко-зеленой лужайки, сидѣла дама. Избѣгая солнца, она поступала чисто по-женски, потому что цвѣтъ ея лица былъ нѣженъ, какъ перламутръ. Это была невысокая, изящная женщина съ тонко-очерченнымъ ртомъ и ноздрями. Глаза у нея были зеленыя, брови прямыя, а волосы рыжевато-золотистаго цвѣта. Въ данную минуту они были прикрыты широкой соломенной шляпой безъ отдѣлки. Тонкое кисейное платье съ короткими рукавами, которые заканчивались у локтей широкими оборками, едва прикрывало ей плечи, и дополнялось бѣлымъ шерстянымъ платкомъ, который окружалъ шею, какъ облакомъ пуха. Она читала маленькую книжечку въ переплетѣ изъ слоновой кости -- миніатюрное изданіе второй части гёгевскаго "Фауста".
Немного погодя, когда свѣтъ солнца сталъ мягче,-- такъ какъ день началъ клониться къ вечеру,-- онъ опустила книжку и погрузилась въ думу и грезы, не замѣчая прозаическаго чернаго предмета, который направлялся къ ней черезъ лужайку. То былъ молодой человѣкъ, въ сюртукѣ, -- брюнетъ съ продолговатымъ лицомъ, серьезный и сдержанный на видъ, но довольно симпатичный.
-- Вы ужо уходите, Луціанъ? Такъ рано?-- спросила дама, поднявъ голову, когда онъ вступилъ въ тѣнь кедра.
Луціанъ задумчиво посмотрѣлъ на нее. Когда она произносила его имя, это всегда смутно волновало его. Любя доискиваться причинъ всѣхъ явленій, онъ уже давно рѣшилъ, что въ данномъ случаѣ причина лежитъ въ ея хорошемъ произношеніи. Потому что въ устахъ остальныхъ близкихъ и друзей его имя превращалось попросту въ "Лушнъ".
-- Да,-- сказалъ онъ.-- Я все кончилъ и явился, чтобы отдать вамъ отчётъ о моей дѣятельности, а затѣмъ проститься..
Онъ взялъ плетеный стулъ и сѣлъ рядомъ съ ней.
Она сложила руки на колѣняхъ и приготовилась слушать.
-- Прежде всего относительно Уорренъ-Лоджа, -- началъ онъ.-- Домъ сданъ только на одинъ мѣсяцъ, такъ что уже въ іюлѣ вы можете, если захотите, даромъ сдать его мистрисъ Гофъ. Но я надѣюсь, что вы не поступите такъ безразсудно.
Она улыбнулась и спросила:-- А кто сейчасъ живетъ тамъ? Мнѣ говорили, что эти жильцы запрещаютъ работникамъ и работницамъ съ фермы проходить по вязовой аллеѣ.
-- Противъ этого ничего по подѣлаешь. Снимая домикъ, они поставили категорическимъ условіемъ, чтобы аллея осталась въ ихъ исключительномъ пользованіи. Въ то время я совсѣмъ не подозрѣвалъ, что вы пріѣдете въ замокъ; иначе, разумѣется, отклонилъ бы такое условіе.
-- Да вѣдь она останется въ ихъ пользованіи: чужихъ туда не пускаютъ. Наши работники разъ въ день проходятъ по ней, отправляясь на ферму и возвращаясь оттуда -- вотъ и все.
-- Это кажется грубостью съ ихъ стороны, но данный случай совсѣмъ особенный: молодой человѣкъ пріѣхалъ сюда, для поправленія своего здоровья. Онъ долженъ каждый день заниматься гимнастикой на открытомъ воздухѣ, и не выносить при этомъ постороннихъ взглядовъ: я самъ ни разу не видѣлъ его. Съ нимъ живетъ только одинъ слуга. При такихъ обстоятельствахъ я согласился предоставить имъ аллею въ исключительное пользованіе. И дѣйствительно, они платятъ за дачу дороже, чѣмъ можно было бы требовать безъ такой привилегіи.
-- Надѣюсь, что онъ не сумасшедшій?
-- Прежде чѣмъ сдать ему, я удостовѣрился, что онъ подходящій жилецъ, -- съ полнымъ упрека достоинствомъ отвѣтилъ Луціанъ.-- Его мнѣ рекомендовалъ лордъ Уорсингтонъ, который отзывался о немъ очень тепло. Я какъ разъ высказалъ ему то же самое предположеніе, которое вы сейчасъ сдѣлали, по Уорснигтонъ поручился какъ за его разсудокъ, такъ и за денежную состоятельность, и даже предложилъ снять дачу на свое имя и подъ свою личную отвѣтственность за поведеніе больного. Вамъ нечего опасаться: это просто какой-нибудь юнецъ, разстроившій свои нервы слишкомъ усердными занятіями. Вѣроятію, одинъ изъ друзей Уорсингтона по университету.
-- Возможно. Но я скорѣе склонна предполагать, что друзья лорда Уорсингтона усердные наѣздники или кутилы, а не усердные зубрилы.
-- Можете быть покойны, Лида. Я поймалъ лорда Уорсингтона на слово и заключилъ контрактъ на его имя.
-- Этого съ меня достаточно, Луціанъ. Я вамъ очень благодарна. Я распоряжусь, чтобы по аллеѣ больше не проходили.
-- Второй вопросъ еще важнѣе, такъ какъ касается лично васъ, -- продолжалъ Луціанъ.-- Миссъ Гофъ согласна принять ваше предложеніе. Самая неподходящая компаньонка для васъ!
-- Почему?
-- Да во всѣхъ отношеніяхъ. Она моложе васъ, получила самое обыкновенное воспитаніе и знаетъ общество только по мѣстнымъ баламъ. А кромѣ того, такъ какъ она не лишена привлекательности и считается въ Уильстокенѣ красавицей, она очень своевольна и вѣроятно приметъ ваше покровительство далеко не благосклонно.
-- Она своевольнѣе меня?
-- Вы вовсе не своевольны, Лида! Вы только глухи къ совѣтамъ.
-- То-есть, вы хотите сказать, что я не исполняю ихъ. Значить, вы полагаете, что мнѣ лучше взять профессіональную компаніонку -- какую-нибудь "бывшую" лэди,-- чѣмъ спасти молоденькую дѣвушку отъ необходимости въ 23 года итти въ гувернантки и превратиться въ концѣ-концовъ въ такую же "бывшую" лэди?
-- Вопросъ о подысканіи подходящей компаніонки и обязанность помогать бѣднымъ,-- вещи совершенно различныя, Лида.
-- Вѣрно, Луціанъ. Когда мисъ Гофъ придеть ко мнѣ?
-- Сегодня вечеромъ. Но помните: еще ничего не рѣшено. Если, увидѣвъ ее, вы перемѣните свое рѣшеніе, вамъ стоить только обойтись съ ней, какъ съ обыкновенной гостьей, -- и вопросъ конченъ. Я лично предпочитаю ея сестру; но та не хочеть покинуть мать, которая никакъ не можетъ оправиться послѣ смерти мужа.
Лида задумчиво смотрѣла на книжечку въ своей рукѣ и обдумывала его слова. Когда она, наконецъ, подняла голову, вопросъ относительно миссъ Гофъ былъ для нея повидимому рѣшенъ. Но она ничего не сказала.
-- Ну, что?-- тотчасъ же спросилъ Луціапъ, смущенный ея молчащемъ.
-- Вовсе нѣтъ,-- отвѣтила Лида.-- Я наслаждаюсь вашимъ обществомъ на манеръ здѣшнихъ жителей. Когда двое изъ нашихъ батраковъ дружатъ между собой, чѣмъ они выражають это? Каждое воскресенье они часами сидятъ рядышкомъ у воротъ, не перекидываясь ни словомъ. Это безусловно лучше, чѣмъ тотъ страхъ передъ молчаніемъ и углубленіемъ въ себя, который въ нашемъ злосчастномъ кругу зовется разговоромъ.
-- Какія у васъ странныя мысли, Лида! Это молчаніе крестьянъ равносильно молчанію собаки.
-- Собака очень пріятное общество, -- сказала Лида.
На это онъ не нашелся, что отвѣтить. Съ женщинами онъ себя чувствовалъ хорошо только тогда, когда могъ снисходить къ нимъ съ своей высоты и разъяснять имъ что-нибудь. Лида всегда выслушивала его объясненія, но дѣлала, изъ нихъ совсѣмъ другіе выводы, чѣмъ онъ, такъ что онъ рѣдко чувствовалъ, что его слова имѣли успѣхъ.
Поддерживать же молчаніе на манеръ батраковъ было свыше его силъ. Поэтому онъ сослался на то, что ему пора ѣхать, и простился съ Лидой. Она подала ему руку. Легкій румянецъ залилъ его сѣрыя щеки, когда онъ взялъ эту руку. Зачѣмъ онъ застегнулъ сюртукъ и удалился степеннымъ шагомъ. Пока онъ шелъ, Лида наблюдала, какъ солнечные лучи сверкали на его блестящей шляпѣ и тонули въ его респектабельномъ сюртукѣ. Она вздохнула и опять взялась за Гёте.
Вскорѣ затѣмъ ей надоѣло сидѣть на одномъ мѣстѣ. Она поднялась и побродила по парку, стараясь разыскать тѣ мѣста, гдѣ играла ребенкомъ, когда въ послѣдній разъ гостила у тетки. Она узнала старый развалившійся жертвенникъ друидъ, который въ дѣтствѣ напоминалъ ей гору Синай, грозившую упасть на голову Христіана въ "Странствованіяхъ пилигримовъ". Дальше увидѣла -- и старательно обошла -- болото, гдѣ однажды ей порядкомъ досталось отъ няньки за то, что она вымазала въ грязи всѣ чулки. Затѣмъ очутилась въ длинной, поросшей травой аллеѣ, которая тянулась на западъ и на востокъ и казалась безконечной. Это мѣсто ей показалось самымъ лучшимъ въ паркѣ, и она уже начала составлять планъ павильона, который велить построить поблизости, какъ вдругъ вспомнила, что это, должно быть, та самая вязовая аллея, куда жилецъ Уорренъ-Лоджа строго запрещаетъ доступъ всѣмъ постороннимъ. Она. повернула въ лѣсъ, смѣясь надъ странностью положенія: оказаться посторонней, не имѣющей права входа, въ своихъ собственныхъ владѣніяхъ. Чтобы опять не ворваться, въ чужія владѣнія, ей пришлось сдѣлать большой крюкъ, и черезъ нѣкотрое время она заблудилась. Деревьямъ, казалось, до было конца. Она начала приходить къ заключенію, что кромѣ парка владѣетъ еще и лѣсомъ. Наконецъ увидѣла прогалину. Она поспѣшила туда, вышла опять на солнце я остановилась, ослѣпленная неожиданнымъ видѣніемъ, которое въ первую минуту приняла за великолѣпную статую; но уже въ слѣдующую минуту со страннымъ чувствомъ радости поняла, что передъ ней живой человѣкъ. Впасть въ подобную ошибку при видѣ джентльмена девятнадцатаго столѣтія, который занимается физическими упражненіями на открытомъ воздухѣ, при обычныхъ условіяхъ значить проявить чудовищное незнаніе людей или статуй. Но въ данномъ случаѣ условія были далеко не обычны: этотъ человѣкъ былъ одѣть въ бѣлую фуфайку и въ бѣлые же панталоны до колѣнъ; его обнаженныя руки блестѣли на солнцѣ, какъ руки гладіатора. Широкіе и выпуклые мускулы на груди казались мраморными подъ бѣлымъ покрываломъ. Даже короткіе кудрявые волосы казались бронзовыми при вечернемъ освѣщеніи. Лидѣ пришло въ голову, что передъ ней въ своемъ лѣсномъ убѣжищѣ какой-нибудь древнегреческій богъ, Но эта мысль длилась всего секунду. Ея слѣдующій взглядъ упалъ на маленькаго человѣка, похожаго на грума, котораго уже никакъ нельзя было причислить къ древне-классическимъ божествамъ и который смотрѣлъ на своего товарища точь въ точь какъ грумъ, любующійся лошадью рѣдкой красоты. Онъ первый замѣтилъ Лиду, и выраженіе его лица ясно показало, что ея присутствіе здѣсь нежелательно..Человѣкъ-статуя, взглянувъ по направленію его злобнаго взгляда, тоже увидѣлъ гостью, но съ другими чувствами: его губы раскрылись, краска подступила. къ его щекамъ, онъ уставился на нее съ нескрываемымъ изумленіемъ и восторгомъ. Первымъ движеніемъ Лиды было повернуться, и бѣжать; вторымъ -- извиниться за свое вторженіе. И въ концѣ-концовъ она спокойно удалилась между деревьями. Отойдя на такое разстояніе, что они не могли ее видѣть, она ускорила шаги, почти побѣжала. Но день былъ.слишкомъ жаркій для быстрыхъ движеній. Она скоро остановилась и стала прислушиваться. Обычные лѣсные звуки: шелестъ листьевъ, стрекотаніе кузнечиковъ, пѣшіе птицъ. Ни малѣйшаго отзвука человѣческихъ голосовъ или шаговъ. Она подумала, что все это ей пригрезилось, что богоподобное существо былъ просто Гермесъ Праксителя, на мысль о которомъ ее навелъ классическій шабашъ Гёте, а ужъ фантазія, въ своего рода снѣ на яву, придала этому образу сходство съ живой дѣйствительностью. Грумъ же былъ одной изъ несообразностей, характеризующихъ сны -- можетъ быть воспоминаніе о словахъ Луціана, что съ жильцомъ Уорренъ-Лоджа живетъ слуга. Но во всякомъ случаѣ этотъ дивный образъ мужской силы и красоты не могъ быть студентомъ, разстроившимъ свое здоровье черезчуръ усердными занятіями. Безсмысленное чувство радости было тоже одной изъ нелѣпостей сна -- иначе ей слѣдовало бы стыдиться ого.
Лида направилась домой, немного безпокоясь насчетъ состоянія своихъ нервовъ, но въ то же время вспоминая о своемъ видѣніи съ такой радостью, какой она не разрѣшила бы себѣ, касайся дѣло живого существа. Нѣсколько разъ картина такъ ярко вставала въ ея памяти, что она невольно спрашивала себя, не было ли все это реальностью. Но обсудивъ немного, опять убѣждалась, что это была галлюцинація..