Щепкина-Куперник Татьяна Львовна
Париж, 12 августа

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

  

T. Щепкина-Куперникъ

Парижъ, 12 августа.

   T. Щепкина-Куперникъ. Письма изъ далека.
   Изданіе Д. П. Ефимова. Москва, Б. Дмитровка, д. Бахрушиныхъ.
  
   Въ семейство пригласили гостить родственниковъ изъ провинціи. Родственники дальніе, но въ будущемъ отъ нихъ можно ожидать наслѣдства, и поэтому къ ихъ пріему начинаютъ усиленно готовиться. Кабинетъ барина превращаютъ въ спальню для дядюшки; тетушкѣ устраиваютъ постель въ спальнѣ барыни; барина прогоняютъ: ему будутъ ставить походную кровать въ столовой. Наконецъ, пріѣзжаетъ горничная съ вещами. Оказывается, родственники намѣрены поселиться чуть ли не на весь годъ! Масса сундуковъ, бауловъ, корзинокъ наводняетъ квартиру... Барину надо искать важныя бумаги -- онѣ находятся подъ столомъ, обращеннымъ въ умывальникъ. На барынины воздушныя платьица въ гардеробѣ повѣсили пропитанные нафталиномъ дядюшкинъ халатъ и тетушкинъ салопъ. Всюду валяются картонки, чубуки, пахнетъ лѣкарствами; съ горничной пріѣхали двѣ моськи, кошка и попугай; лай, крикъ, пискъ... Отъ чердака до погреба все занято, набито, разбросано, хорошенькаго гнѣздышка не узнать, обѣдъ заказанъ къ тремъ часамъ вмѣсто шести; голодный баринъ, которому поэтому не дали позавтракать, рветъ на себѣ волосы; барыня собственноручно подметаетъ полъ и горько плачетъ, упрекая мужа за родственниковъ; прислуга требуетъ расчета -- а гости уже во дворѣ.
   Вотъ въ какомъ положеніи сейчасъ Парижъ, благодаря выставкѣ 1900 года.
   Парижъ! Приходило ли вамъ когда-нибудь въ голову, что такое Парижъ?
   Ну да, конечно, "столица Франціи, расположенная на рѣкѣ Сенѣ, столько-то милліоновъ населенія" и т. д., какъ поучаетъ насъ блаженной памяти учебникъ Малинина. Нѣтъ, это не то.
   Обо всякомъ другомъ городѣ, благодаря ли географіи, описаніямъ, путешествіямъ, благодаря ли знакомству съ любымъ изъ этихъ большихъ городовъ -- Петербургомъ, Берлиномъ, Женевой, Вѣной -- можно себѣ составить хоть приблизительное понятіе. Большіе дома, красивыя зданія, прямыя улицы, электричество, роскошные магазины, памятники великихъ людей, словомъ, все, какъ быть должно, все болѣе или менѣе по одному шаблону.
   Парижа -- представить себѣ нельзя, его мало видѣть -- его надо почувствовать. Парижъ -- это нѣчто живое, одухотворенное, тысяческое, постоянно движущееся, каждое мгновеніе мѣняющееся и вѣчно неизмѣнное. Недаромъ французскіе поэты, беллетристы, романисты -- такою конкретной любовью любятъ свой Парижъ.
   Они описываютъ каждый его уголокъ, каждый камень мостовой, каждое дерево бульваровъ, какой-нибудь закоулокъ парка, колонны Мадлены, аркады Риволи -- все это для нихъ полно таинственнаго значенія, живетъ, мѣняетъ настроеніе вмѣстѣ съ ними и отвѣчаетъ ихъ душѣ.
   Никому изъ нашихъ писателей и особенно поэтовъ не придетъ въ голову воспѣвать Египетскій мостъ или прелести Мясницкой улицы, описывать Петербургъ или Москву не какъ случайную декорацію романа, а описывать именно городъ самъ-по-себѣ, такъ тщательно, съ такой любовью останавливаясь на каждой маленькой подробности обстановки. Прочтите Зола, Мопассана, Коппе, да, наконецъ, каждаго изъ французскихъ беллетристовъ, начиная съ В. Гюго,-- и вы увидите, что Парижъ играетъ огромную роль въ ихъ творчествѣ, что безъ Парижа половина ихъ романовъ, ихъ поэмъ, потеряла бы всякій интересъ. Парижъ живетъ вмѣстѣ съ ними.
   Видятъ ли они изъ окна мастерской художника пестрый, безпечный, полуголодный Монмартръ, надъ которымъ, какъ странный символъ, рѣзко выдѣляясь на темно-синемъ небѣ, кружатся огненныя крылья красной мельницы. Смотрятъ ли они изъ роскошнаго частнаго отеля на пышную зелень чиннаго парка Монсо; уходятъ ли въ прошлые вѣка подъ сводами собора Парижской Богоматери; любуются ли пестрою панорамой предмѣстій Парижа, скользя въ легкомъ пароходѣ по зеленоватымъ водамъ Сены -- городъ не покидаетъ ихъ, онъ держитъ ихъ подъ своимъ внушеніемъ, не отпуская ни на минуту, окружаетъ ихъ незамѣтнымъ, но необходимымъ имъ, какъ воздухъ, вліяніемъ. Солдаты, посланные въ Индію, мрутъ отъ желтой лихорадки, кавказцы, попавшіе на сѣверъ Сибири, погибаютъ отъ ледянаго дыханія холода; лишите парижанина Парижа -- и онъ умретъ отъ ностальгіи.-- La nostalgie de Paris! говорили мнѣ парижане -- (это не значитъ уроженцы Парижа, но люди, разъ попавшіе туда, откуда бы то ни было, съ Пиренеевъ, изъ цвѣтущей Нормандіи, изъ пылкаго Марселя, изъ суровой Бретани и оставшіеся тамъ). Тоска по Парижу -- это хуже, чѣмъ тоска по родинѣ.
   Парижъ въ первый разъ даже не всегда нравится. Это бываютъ такія лица: первое впечатлѣніе слишкомъ сильно, чтобы быть пріятнымъ; потомъ начинаешь вглядываться, всматриваться, открывать что-то интересное... привлекательное... наконецъ,-- обаятельное, и потомъ кажется, что лучше этого лица и не встрѣчалъ.
   И вотъ, теперь -- Парижа не узнать. Обыкновенно -- это прелестное время для наблюдателя. Мы въ половинѣ августа; это уже не тотъ Парижъ, оживленный, сверкающій, блистательный, который мы видимъ зимою; это уже и не Парижъ иностранцевъ. Конецъ апрѣля, май, половина іюня -- Парижъ полный эксцентричныхъ туалетовъ, американскихъ выѣздовъ, англійской рѣчи,-- удваивающій шумъ, оживленіе, веселье до головокруженія, благодаря наплыву людей, несущихъ ему золото и жажду развлеченій, чтобы оставить первое и удовлетворить второе.
   Нѣтъ теперь въ Парижѣ никого; Парижъ усталъ, измученъ, онъ хочетъ отдохнуть, и смотрѣть на него необычно и хорошо, какъ на очень дѣятельнаго, всегда лихорадочно-торопящагося человѣка, который вдругъ притомился бы и сѣлъ сложа руки. Смертельные удары измучили Парижъ. Деревья, чудесные каштаны бульваровъ, стоятъ сожженныя полемъ. Время-отъ-времени порывъ горячаго вѣтерка встряхнетъ мощное дерево акаціи, выглядывающей изъ-за ограды, и тогда тихо падаютъ на землю сотни мелкихъ, ярко-желтыхъ листочковъ, блестя на солнцѣ, какъ золотой дождь, сверкая искорками на фонѣ еще свѣжей зелени всего дерева. Асфальтъ тротуаровъ весь усыпанъ, устланъ желтыми, красными, коричневыми листьями, похожими на лепестки фантастическихъ цвѣтовъ, до того прихотливо раскрасила ихъ осень карминомъ, ржавчиной и позолотой. Кажется, что только что прошла по улицѣ какая-нибудь пышная процессія, чьи-нибудь похороны,-- такъ оно и есть: здѣсь хоронили лѣто.
   Гирлянды винограда и вѣтки плюща, тамъ и сямъ свѣшиваюшіяся чрезъ чугунныя рѣшетки садовъ, уже краснѣютъ. Велика потребность французовъ "украсить"; всѣ маленькіе балкончики передъ окнами наполнены цвѣтами, образующими цѣлыя корзины, каждый выступъ, каждый камень, гдѣ только можно, обвитъ зеленью, брошена на него какая-нибудь цѣпкая, вьющаяся вѣтка. И до чего кокетливы эти вѣтки на темномъ чугунѣ ограды, эти изящные темно-пунцовые и зеленые листья, вырѣзанные такъ прихотливо великою художницею -- природой, до чего красивы голубые и лиловые, и розовые шары гортензій, выглядывающей изъ широкихъ листьевъ своихъ...
   Въ палисадникахъ доцвѣтаютъ послѣднія розы; при малѣйшемъ дуновеніи вѣтерка онѣ вздрагиваютъ и безсильно роняютъ лепестки; зеленый дернъ подъ ними весь усыпанъ бѣлыми, розовыми, желтоватыми лепестками. Скверы убраны геліотропомъ, подъ жаркими лучами солнца торопящагося сильнѣе, сильнѣе благоухать; лиловый бархатъ его цвѣтовъ уже обожженъ наполовину и сталъ коричневымъ, но запахъ его все полонъ ванили.
   Тамъ и сямъ, среди зеленаго газона, раскиданы красивыми пятнами клумбы красной или розовой герани. Въ воздухѣ носится мелкая пыль фонтановъ.
   По улицамъ медленно проѣзжаютъ повозочки съ осенними плодами и овощами, чудесныя шаррэтки съ цвѣтами. Каждая изъ нихъ могла бы служить великолѣпной nature morte для акварелиста. Ярко-пунцовые, глянцевитые помидоры рядомъ съ продолговатыми фіолетовыми баклажанами, золотистые абрикосы, прозрачный свѣтло-зеленый виноградъ, румяныя сливы, темно-сѣрые съ красноватымъ отливомъ персики -- все это переложено виноградными листьями и такъ и просится на картину вмѣстѣ съ молоденькой продавщицей въ синенькомъ платьицѣ, въ передничкѣ, не торопясь толкающей свою телѣжку. У нея пышные каштановые волосы, лукавые глаза и бѣлые зубы, блестящіе въ улыбкѣ немного большого рта; она смѣется и перебрасывается замѣчаніями со знакомыми, словно для нея игра -- везти эту повозку въ жаркій день по мостовой.
   А вотъ, у телѣжки съ цвѣтами типичная старуха, въ чепцѣ, старуха изъ поэмъ Коппе! Дряхлая, сгорбленная, она едва двигаетъ телѣжку. У нея коричневое морщинистое лицо, сѣдые волосы, а въ дрожащихъ, старыхъ пальцахъ -- свѣжія, нѣжныя розы на длинныхъ стебляхъ. Она продаетъ послѣднія розы!..
   Не пожалѣйте десяти сантимовъ, возьмите пучокъ розъ у нея: это, быть можетъ, ея послѣднія розы!..
   Не пожалѣйте десяти сантимовъ, возьмите пучокъ розъ у нея: это, быть можетъ, ея послѣдніе дни!..
   По улицамъ разносятся всевозможные запахи -- то пряные отъ овощей, то сладкіе отъ цвѣтовъ, они смѣшиваются съ запахомъ горячаго, только что политаго асфальта, газа, деревьевъ, травы... и даютъ тотъ особенный, удивительный запахъ Парижа, который нельзя забыть, котораго нѣтъ ни въ одномъ городѣ кромѣ него.
   Движеніе не такъ шумно. На улицахъ играютъ дѣти, парижскіе мальчуганы съ голыми икрами, въ глухихъ черныхъ передникахъ, закрывающихъ все платье... Молодыя женщины "en cheveux" nepeбѣгаютъ черезъ улицу... У открытыхъ дверей домовъ мирно бесѣдуютъ консьержи и ихъ почтенныя супруги... На скамьяхъ бульваровъ старички, грѣясь на солнцѣ, читаютъ газеты...
   Это -- время отдыха, успокоенія, сіесты! Все мирно, тихо, безмятежно...
   И вдругъ эта милая эпоха теперь нарушена; Парижъ выбитъ изъ колеи, лишенъ покоя и равновѣсія, Парижъ не узнаетъ самъ себя.
   Душевный миръ нарушенъ тѣмъ, что въ Парижѣ лаконично называютъ "l'affaire", т.-е. дѣломъ Дрейфуса.
   Листки съ отчетомъ о реннскихъ засѣданіяхъ вырываются у заморенныхъ camelots; редакціи работаютъ не переставая днемъ и ночью, выпуская прибавленія, добавленія, телеграммы и т. д. На улицахъ кучера доходятъ до драки; въ кабачкахъ кровопролитія; мужья перестаютъ разговаривать съ женами; число разводовъ увеличивается; старые друзья не кланяются другъ другу, и даже дѣти бранятся подхваченными на улицѣ выраженіями, въ родѣ -- "Espèce de Zola!"
   Но объ этомъ теперь столько говорятъ и столько пишутъ, что я считаю лишнимъ что-нибудь прибавлять, и перейду къ тому, что нарушило внѣшній миръ и порядокъ парижанъ, т.-е. къ выставкѣ.
   Города дѣйствительно не узнать: не то послѣ баррикадъ, не то послѣ землетрясенія.
   Всюду строятъ, роютъ, взрываютъ, выворачиваютъ землю; здѣсь чернѣютъ глубокія ямы, тамъ возвышаются груды кирпичей, камней, кучи песка, котлы съ какимъ-то цементомъ, заборы тамъ, гдѣ ихъ никогда не было, грохотъ машинъ, стукъ топоровъ, визгъ пилы, лязгъ желѣза... облака известки... на коврахъ газона валяющіеся рабочіе... Словомъ, безпорядокъ невообразимый. Парижане недовольны.
   Родственники загромоздили квартиру, надѣлали хлопотъ... и если хозяева молчатъ, то только потому, что въ розовой дали виднѣется наслѣдство!..
   А выставка обѣщаетъ быть грандіозной.
   Нѣтъ государства, нѣтъ самой крошечной республики, которая не приняла бы, кажется, въ ней участія. Огромное пространство занято ей; оба берега Сены застраиваются; Елисейскія поля, Марсово поле, эспланада Инвалидовъ -- отъ Place de la Concorde до Гренельской набережной, со всѣми прилегающими набережными, улицами и площадями. Работа въ полномъ разгарѣ. Всюду рабочіе: французы въ синихъ блузахъ, черные итальянцы въ бархатныхъ курткахъ, англичане съ сосредоточенными лицами и челюстями бульдоговъ, въ полосатыхъ фуфайкахъ, красныя рубахи нашихъ костромичей...
   Я иду на русскую стройку, у Трокадеро, гдѣ возводится "Кремль" -- павильонъ окраинъ, Сибири и Азіи, и гдѣ пройдетъ панорама сибирской желѣзной дороги передъ окнами вагоновъ, въ которыхъ будетъ устроенъ ресторанъ. Пока здѣсь еще только роютъ, копаютъ; русскій лѣсъ сложенъ въ тѣни сквера Трокадеро и бродятъ мужики въ красныхъ рубахахъ, какъ у себя дома.
   Только Россія и Англія привезли свой матеріалъ и своихъ рабочихъ. Собственно, обошлось это такъ дорого, что чуть ли не дешевле было пріобрѣсти строевой лѣсъ на мѣстѣ! Французская администрація вообще поскупилась на свѣдѣнія и Россію ждалъ сюрпризъ: съ перваго корабля за право ввоза взыскали 35,000 франковъ; такъ какъ будетъ не менѣе четырехъ кораблей, то значитъ одной пошлины придется уплатить около полутораста тысячъ. Это "немножко много", и хотятъ вести переговоры о возвращеніи этихъ денегъ, что, впрочемъ, сомнительно. Англіи пришлось особенно много заплатить, потому что у нея не только лѣсъ, а до послѣдняго буквально гвоздя -- все свое. Что касается рабочихъ, то они себя здѣсь чувствуютъ недурно. Имъ выстроены бараки; для каждаго деревянная кровать (ихъ всѣхъ сто двадцать человѣкъ и ждутъ партію еще въ шестьдесятъ). Все это чисто и опрятно; надъ кроватями уже висятъ шитыя полотенца съ пѣтухами и скромныя иконки, блестящія фольгой; деревенскіе образки, купленные у коробейника или принесенные отъ святыхъ угодниковъ... Большой баракъ, уставленный длинными столами и лавками, служитъ столовой; въ баракѣ напротивъ -- кухня, русская печь и русская Акулина, вытаскивающая ухватами горшки съ кашей.
   -- Какъ же тебѣ здѣсь нравится?-- спрашиваю я ее.
   -- Ничаво, да я никуды не хожу!-- равнодушная къ соблазнамъ Парижа отвѣчаетъ Акулина.
   И то правда: когда и куда ей ходить? Накормить всю артель, намаяться у печки... жара и такъ смертная! Разморитъ ее, она и укладывается въ тѣни: отдыхъ слаще Парижа.
   Они себѣ соорудили нѣчто въ родѣ "Робинзона" -- между двумя огромными деревьями сложены бревна до самыхъ вѣтвей и тамъ образуется площадка; вотъ туда-то они забираются и блаженствуютъ подъ густою сѣнью вѣтвей.
   Кстати о деревьяхъ. Парижъ до того бережетъ свои деревья, что ни одного не позволилъ тронуть. На Трокадеро русскимъ пришлось придумывать особенную конструкцію павильона, чтобы заключить дерево внутрь зданія; просили позволенія пересадить деревья, съ обязательствомъ вернуть ихъ невредимыми на то же мѣсто, но и этого не разрѣшили: Пикаръ, главный инженеръ выставки, далъ слово палатѣ депутатовъ, что ни до одного дерева не коснутся. Такимъ образомъ, у насъ въ павильонѣ вѣдомства Императрицы Маріи (на эспланадѣ) дерево будеть въ видѣ колонны, и вѣтви его разойдутся по крышѣ.
   Теперь, благодаря этому, на стройкѣ есть тѣнь, и Акулина торжествуетъ.
   Случайно попадающіе туда парижане съ курьезнымъ чувствомъ глядятъ на огромную пылающую печь, на бабу въ ситцевой кофтѣ, повязанную, несмотря на адскую жару, платкомъ и обливающуюся потомъ надъ своими ухватами у этой печи, которую понадобилось устраивать здѣсь; обстановка смутно напоминаетъ имъ примитивное изображеніе ада, а пища, которую они пробуютъ съ легкимъ опасеніемъ, оставляетъ ихъ въ недоумѣніи.
   Сюда привезли запасы гречневой крупы, кислой капусты и пекутъ черный хлѣбъ, приговаривая:
   -- Аржаной хлѣбушка -- калачу дѣдушка!
   Понятно, что это меню сильно интригуетъ парижанъ. Не то было съ нами, несмотря на то, что насъ ждалъ завтракъ у Julien, я съ чувствомъ полнаго удовольствія по любезному приглашенію завѣдующаго работами графа Р. взялась за деревянную ложку и принялась за щи и за черный хлѣбъ. Конечно, развѣ могъ французъ понять, что для меня въ этомъ кусочкѣ "страннаго чернаго тѣста" заключался кусочекъ далекой родины, далекой деревни... Дымокъ надъ избами, сѣдыя ветлы надъ рѣчонкой, широкія поля ржи съ синими васильками, бѣлыя головенки ребятишекъ съ синими глазами, коровы, идущія съ поля -- и вѣковая тишина, и вѣчный, молчаливый, безропотный трудъ, чтобы добыть кусокъ этого "страннаго, чернаго тѣста"...
   И ясно, ясно встало это все передъ моими глазами, когда я, полусмѣясь и полузадумчиво, смотрѣла на кусокъ чернаго хлѣба...
   А впереди текла Сена, сновали пароходики, грохотали трамваи, шипѣли автомобили, звенѣли велосипеды.
   И странно въ этой обстановкѣ было мнѣ видѣть молодое, безусое лицо паренька, стоявшаго передо мной, снявъ картузъ.
   -- Какъ вамъ нравится въ Парижѣ,-- спрашиваю я и его. Онъ сообщительнѣе Акулины.
   -- Ничаво! -- отвѣчаетъ онъ мнѣ. -- Хорошій городокъ!
   -- Какъ же вы здѣсь разговариваете?
   -- Да какъ придется! Руками ему покажешь, а то они и слова понимаютъ.
   Они дѣйствительно какъ-то умудряются объясняться. Недавно, идя no Avenue Victor Hugo, мы слышимъ гармонику и сейчасъ же узнали "родные звуки". Подошли -- да, наши рабочіе. Они вообще производятъ сенсацію своими красными рубашками и гармониками, и вокругъ нихъ толпа. А они какимъ-то чудомъ бесѣдуютъ, разсказываютъ, ихъ спрашиваютъ...
   -- Многіе изъ нихъ уже начинаютъ понимать по-французски,-- смѣется графъ P.-- Я недавно слышалъ, какъ одинъ рабочій объяснялъ здѣсь французу, что они не работаютъ въ воскресенье "димантъ рюсъ дансэ полька" цѣлая фраза!..
   -- А то мы намедни ходили въ Самаритэнъ (предоставляю судить о произношеніи) сейчасъ, говоритъ: "мусью, русь". Прислали намъ русскаго приказчика.
   Это они ходили покупать себѣ Complet.
   Изъ нихъ нѣкоторые выразили желаніе одѣться по-европейски. Нѣсколько попалось мнѣ представляющихъ забавное соединеніе "французскаго съ нижегородскимъ", сапоги бутылками, рубахи на выпускъ,-- а на головѣ парижскій соломенный Canotier съ ленточкой!
   -- Вы что, бывали въ Петербургѣ?..
   -- Нѣтъ, мы костромскіе.
   -- Что же, лучше Парижъ Костромы?..
   -- Я и въ Костромѣзто разъ только проѣздомъ былъ! -- отвѣчаетъ мнѣ паренекъ.
   -- А гдѣ же вы здѣсь побывали?..
   -- На башню Эйфеля поднимались... высоко! -- потомъ его лицо расплывается.
   -- Опять же ходили въ адъ, въ рай...
   Я силюсь себѣ представить впечатлѣніе юнаго богатыря изъ костромскихъ лѣсовъ въ монмартскомъ кабачкѣ передъ "пластическими" картинами, изображающими семь смертныхъ грѣховъ, и вопрошаю:
   -- Понравилось?
   -- Да такъ говоримъ, что въ случаѣ ежели умирать, такъ уже въ Парижѣ, чтобы въ ихній адъ попасть!..
   На этомъ неожиданномъ заключеніи я прерываю бесѣду, раздумывая на ту тему, что жаль, что не нашлось въ Парижѣ ничего лучшаго показать костромичамъ нашимъ, чѣмъ моимартскій адъ и рай...
   Надо сказать, что всѣ они вовсе не такъ уже удивлены и восхищены Парижемъ. На примитивнаго человѣка впечатлѣніе Парижа слабѣе. Квинтъэссенція Парижа непонятна ему. Я вспоминаю маленькую мою кузину, которую мать взяла на парижскую выставку. Первое слово ея, когда она остановилась передъ башней Эйфеля, было:
   -- Да какая она маленькая!..
   Очевидно, слушая предварительные разсказы, свѣжее воображеніе работало во всю и представило себѣ нѣчто фантастическое...
   Такимъ образомъ, изъ многомилліонной толпы, запрокидывавшей головы, чтобы ахать и поражаться хотя безцѣльнымъ, но гигантскимъ сооруженіемъ Эйфеля -- одна пятилѣтняя дѣвочка нашла его маленькимъ и была разочарована.
   Вѣроятно, тоже приблизительно должны испытывать простые люди, попадая сюда.
   -- А домой хочется?
   -- Хочется! -- съ искреннимъ вздохомъ отвѣчаетъ парень.
   Съ неменьшей искренностью вырывается и у моихъ спутниковъ.
   -- Да, хорошо бы теперь въ Тульскую губернію!.
   -- На сѣно!..
   -- Въ рѣку!..
   Устаютъ они страшно, благодаря невыносимымъ жарамъ, и тотъ Парижъ, куда всѣ такъ стремятся зимой, теперь они бы отдали за русскую деревню.
   -- Не надо поддаваться слабости!..
   И мы отправляемся досматривать остальное.
   Мы выходимъ изъ Трокадеро, минуя Трансвааль. Онъ почти уже готовъ: работаетъ энергично. Изъ зелени выглядываютъ его два бѣлые павильона, удивительно напоминаютъ сахарные кондитерскіе пироги, или тѣ украшенія, которыя на Пасху приготовляются въ парижскихъ булочныхъ, дворцы изъ saingout и замки изъ бѣлой глазури.
   Дальше все мало подвинулось. У Алжира возводится, впрочемъ, бѣлый минаретъ; Англія только вбиваетъ столбы, ставитъ стойки. По лѣвому берегу виднѣются остовы зданій у подножія Эйфелевой башни,-- огромный павильонъ направо -- Chasses, forets et pêches.
   По лѣсенкѣ мы спускаемся внизъ и близъ pont d'Jena садимся въ маленькій пароходъ, который везетъ насъ по Сенѣ къ place de la Conende. На рѣкѣ -- свѣжѣе, легкій вѣтерокъ обвѣваетъ пылающее лицо.
   Вотъ мы проплываемъ мимо странныхъ, невиданныхъ построекъ. На правомъ берегу -- влѣво отъ насъ -- приближается навстрѣчу пароходу цѣлый городокъ, смотрящійся въ Сену.
   Сѣрые, бѣлые, розоватые тона... Остроконечныя окна, ажурныя турэльки, зубчатыя башни, узкіе балконы, витыя лѣстницы... Ворота узкими арками... Вотъ старый замокъ, вотъ церковь съ острымъ шпицемъ...
   Это -- "старый Парижъ". Онъ почти уже готовъ; художественно выстроенныя зданія изъ дерева покрыты штукатуркой и артистически поддѣланы подъ камень.
   Уже и теперь, выдѣляясь на голубой эмали неба, формы романской готики ласкаютъ глазъ, привыкшій къ монотонному однообразію и симметріи новыхъ кварталовъ. Эти старинные дома, замки, узкіе переходы -- такъ и воскрешаютъ въ памяти романы стараго Дюма, ночныя приключенія, таинственныя свиданія, фигуры, закутанныя плащами; воображеніе населяетъ этотъ уголокъ стараго Парижа тѣнями "haultes dames" въ высокихъ hennins съ ниспадающими бѣлыми вуалями, храбрыми рыцарями, лукавыми пажами... Улыбается своей очаровательной улыбкой королева Маргарита, le roi galant преклоняетъ колѣни передъ красотой...
   Я убѣждена, что этотъ уголокъ будетъ однимъ изъ самыхъ излюбленныхъ на выставкѣ: посреди шумной и блестящей эпопеи настоящаго поэтическая страничка прошлаго!..
   Вотъ готовятъ громадную оранжерею изъ желѣза и стекла, это будетъ павильонъ садоводства и огородничества...
   На лѣвомъ берегу работаютъ надъ частными павильонами. Всѣ они будутъ на сваяхъ; внизу пройдетъ желѣзная дорога -- Métropolitain; весь Парижъ теперь изрытъ ею.
   Съ Champs de Mars къ Esplanade будетъ идти chemin marchant, т. е. движущаяся дорога.
   Такую дорогу въ миніатюрѣ можно теперь видѣть въ большихъ магазинахъ Парижа: изъ одного этажа въ другой вмѣсто лѣстницы между перилами идетъ совершенно гладкій подъемъ; вы становитесь внизу, кладете руку на перила и стоите неподвижно, дорожка же днижется подъ вами и приводитъ васъ наверхъ.
   Это одинъ изъ сюрпризовъ выставки,-- къ которымъ принадлежитъ и телескопъ, въ который будетъ видна луна въ размѣрѣ метра,-- и гигантское колесо-качели, виднѣющееся вдали на горизонтѣ, какъ колоссальная буква О, къ которой башня Эйфеля служитъ восклицательнымъ знакомъ...
   Мы проѣзжаемъ мимо моста Александра III -- почти оконченнаго. Пароходъ останавливается у place de la Concorde. Сквозь зелень мелькаетъ бѣлый дворецъ des Arts, краснѣетъ крыша его визави Малаго дворца.
   Здѣсь мы выходимъ. Вотъ площадь съ ея обелискомъ, глядя на который нельзя не вспомнить чудеснаго стихотворенія Готье, съ ея фонтанами, со статуями величественныхъ женщинъ, изображающихъ французскія провинціи; одна изъ нихъ въ траурѣ, вѣнки и свѣжіе цвѣты всегда лежатъ передъ ней -- это Эльзасъ-Лотарингія.
   Я невольно бросаю взглядъ впередъ, въ avenue des Champs Elysées, no направленію къ Тріумфальной аркѣ, чтобы насладиться знакомой и вѣчно новой картиной -- самой красивой въ Парижѣ.
   Но ее дѣйствительно не узнать!
   Все загромождено деревянными заборами; строятъ входъ на выставку; виднѣется некрасивый баракъ Кооперативнаго ресторана для рабочихъ; уничтоженъ Pavillon des Fleurs (въ которомъ бывали выставки des Indépendants); разрушенъ и Palais d'industrie,-- одна только средняя часть его корпуса не сломана и служитъ помѣщеніемъ для администраціи по устройству Palais d'Arts.
   Большой дворецъ почти законченъ. Это громадное бѣлое зданіе, нридерживающееся античнаго стиля.
   Вообще тенденція, преобладающая во французской архитектурѣ -- это античные мотивы. Готика, романскій стиль, ренессансъ -- все это уже повторялось и варьировалось на тысячи ладовъ, изъ нихъ извлечено все, что можно было, и теперь взялись за античный стиль, но стараются и въ немъ отыскать новые мотивы, воодушевляются его интимными сторонами; такъ или иначе, дворецъ и незаконченный уже красивъ, весь бѣлый, расписанный фресками внутри; группы и статуи еще оживятъ его. Въ немъ будетъ выставка произведеній искусства, самыхъ разнообразныхъ. Въ Маломъ же -- интереснѣйшая выставка: исторія искусства Франціи за послѣднее столѣтіе.
   Послѣдовательной, широкой картиной развернется исторія эпохъ, исторія тѣхъ ступеней, которыя переходило Французское искусство отъ революціи, директоріи, первой имперіи до нашихъ дней, со всѣми уклоненіями, исканіями новыхъ путей, въ самыхъ яркихъ образцахъ.
   Въ этомъ маленькомъ дворцѣ Франція покажетъ намъ цѣлое столѣтіе.
   Пожелаемъ же ей, чтобы это столѣтіе вообще благополучно окончилось для нея. До новаго осталось такъ немного; только бы она ничѣмъ не запятнала конецъ настоящаго столѣтія, и тогда выставка будетъ для всѣхъ истиннымъ праздникомъ новаго вѣка.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru