Lib.ru/Классика: Шелли Перси Биши. Освобожденный Прометей

Освобожденный Прометей

Лирическая драма

Въ четырехъ дѣйствіяхъ.

Перси Биши Шелли.

ДѢЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА:

Прометей.

Демогоргонъ.

Юпитеръ.

Земля.

Океанъ.

Аполлонъ.

Меркурій.

Геркулесъ.

Азія, Пантея, Іо Океаниды.

Призракъ Юпитера.

Духъ земли.

Духъ луны.

Духъ времени.

Духи. Эхо. Фавны

Фуріи.

ДѢЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.

Сцена представляетъ ущелье между ледяными скалами индѣйскаго Кавказа. Видѣнъ Прометей, прикованный къ пропасти. Пантея и Іо сидятъ у его ногъ. Ночь. Впродолженіи сцены медленно всходитъ заря.

Прометей.

Юпитеръ, повелитель всѣхъ боговъ,

Всѣхъ демоновъ и всѣхъ созданій, кромѣ

Лить одного, наполнившихъ міры,

Плывущіе надъ нами въ вѣчной безднѣ!..

Юпитеръ, только ты, да я изъ всѣхъ существъ,

На нихъ глядѣлъ безсонными глазами.

Взгляни-жъ на землю ты, кишащую кругомъ

Рабами, ожидаешь отъ которыхъ

Колѣнопреклоненья ты, хвалы

И вѣчныхъ мукъ сердецъ, давно разбитыхъ

Отъ страха, безнадежности и гнета.

Твоей слѣпою злобой я одинъ

Не побѣжденъ; надъ ней я торжествую,

Какъ надъ страданьемъ собственнымъ своимъ.

Три тысячи годовъ, не зная сна,

Я пережилъ столь страшныя мгновенья,

Что мнѣ они казалися вѣками

И мукъ, и одиночества. Презрѣнье

И гордое отчаяніе -- вотъ

Подвластное мнѣ царство, и славнѣе

Оно того, которымъ ты владѣешь,

Съ своихъ высотъ его обозрѣвая.

Тебѣ я не завидую, Юпитеръ!

Когда-бъ я согласился раздѣлить

Позоръ твоей холодной тиранніи,

Я не былъ-бы здѣсь пригвожденъ къ скалѣ

Заоблачной, подъ ледяной одеждой,

Безъ травки, безъ цвѣтка, безъ звука жизни...

Удѣлъ мой горе, муки мой удѣлъ!..

Ни отдыха и ни луча надежды!

Но я терплю. Я спрашиваю землю

И небо, и всевидящее солнце,

И море, то ревущее у ногъ,

То тихое подъ мертвыми волнами --

Ужель не видѣли, не слышали они

Моей невыносимой агоніи?..

Удѣлъ мой горе, муки мой удѣлъ!..

Колючки льдинъ впиваются мнѣ въ тѣло;

Замерзшіе кристаллы ихъ, какъ иглы,

Проходятъ съ жгучимъ холодомъ мнѣ въ кости,

И коршунъ тьмы, въ ядъ обмочивъ свой клювъ,

На части рветъ мнѣ сердце. Страшныя видѣнья

Изъ царства сна смѣются надо мной,

И призраки подземные, покорны

Велѣніямъ твоимъ, мнѣ бередятъ

Цѣпями окрававленныя раны.

Когда землетрясеніе шатало

Подошвы скаль, сдвигая съ мѣста ихъ

И снова надвигая, духи бури,

Вихрь подстрекая бѣшенствомъ, меня

Осколками льдяными осыпали.

Но все-таки я вижу день и ночь,

Смѣняющихъ другъ друга чередою;

Я вижу, какъ за сѣрымъ зимнимъ утромъ

Приходитъ день, какъ медленно ползетъ

За нимъ ночная тьма въ туманномъ небѣ,

И каждый часъ такихъ ночей и дней,

Подобно калачу съ влекомой жертвой,

Становится ужасенъ для меня,

И какъ палачъ любуется слѣдами

Кровавыми моихъ усталыхъ ногъ,

Которыми когда-то, о, Юпитеръ,

Тебя я растопталъ-бы, если-бъ только

Не презирать тебя я... Презирать!

О нѣтъ, теперь ты жалокъ мнѣ -- не больше!..

Ты. беззащитный въ царствѣ безпредѣльномъ!

Какія-бы ты муки испыталъ,

Когда-бъ тебя преслѣдовать я началъ!

Но знай, что эти самыя слова

Мнѣ подсказалъ не гнѣвъ, а только горе:

Я болѣе не въ силахъ ненавидѣть.

Несчастье учитъ мудрости, и я

Готовъ-бы взять назадъ свое проклятье,

Которое тебѣ я посылалъ...

Вы, горы грозныя, гдѣ эхо раздается,

Какъ громъ черезъ стремнины водопадовъ!

Вы, сонные, замерзшіе ручьи,

Разбившіе свою кору льдяную,

Чтобъ выслушать меня и съ ужасомъ потомъ

Бѣжать въ индѣйскій край! Ты, ясный воздухъ,

Сквозь который солнца свѣтъ проходитъ

Безъ жгучести, и ты, крылатый вѣтеръ,

Висѣвшій неподвижно и мертво

Надъ этой самой пропастью беззвучной,

Когда нежданный грохотъ поразилъ

И цѣлый міръ заставилъ содрогнуться!

Когда въ тотъ самый часъ мои слова

Въ себѣ имѣли силу, то теперь

Такъ измѣнился я, что злобное желанье

И гнѣвъ мой лютый умерли во мнѣ.

Забудьте-же и вы мои проклятья,

Какъ я забылъ ихъ. Что-жъ я говорилъ?..

Скажите, что вы слышали въ то время.

Первый голосъ (изъ горъ).

Трижды триста тысячъ лѣтъ

Надъ землею мы стояли,

Мучилъ страхъ нерѣдко насъ

И, какъ люди, мы дрожали.

Второй голосъ (изъ источниковъ).

Нашу воду до два изсушили удары громовъ,

Запятнала насъ кровь, что съ пустынныхъ текла береговъ,

И отъ стоновъ убитыхъ въ большихъ городахъ и въ пустынѣ

Онѣмѣли мы вовсе и были нѣмыми до-нынѣ.

Третій голосъ (изъ воздуха).

Съ тѣхъ поръ, какъ земля создана,

Не разъ оживлялась она

Лобзаньемъ моимъ благовоннымъ,

Но часто моя тишина

Смущалась мучительнымъ стономъ.

Четвертый голосъ (отъ вѣтровъ).

Вѣкъ за вѣкомъ мы летали

Надъ горами-великанами,

Но ни громы, ни волканы

Съ ихъ пылавшими фонтанами,

Никакія силы тайныя

Съ самыхъ первыхъ дней творенія

Не могли еще заставить насъ

Онѣмѣть отъ удивленія.

Первый голосъ.

Но когда твои вопли и стоны

Въ первый разъ раздались,--

Наши горы подъ снѣжнымъ покровомъ

Потряслись.

Второй голосъ.

Никогда, подобныхъ звуковъ прежде

Мы къ волнамъ индѣйскимъ не носили;

Эти звуки кормчаго въ часъ ночи

На ревущемъ морѣ разбудили.

Онъ вскочилъ въ отчаяньи и, громко

Крикнувъ только: "Горе мнѣ, о горе!"

Отъ безумья умеръ въ ту минуту,

Бросясь въ обезумѣвшее море.

Третій голосъ.

Никогда мое тихое царство

Словъ ужасныхъ такихъ не слыхало,

И когда вновь покой водворился

Дна подъ мракомъ кровавымъ не стало.

Четвертый голосъ.

И мы исчезли. Дикія видѣнья

Умолкнуть насъ заставили тотчасъ;

Безмолвные, мы скрылись по ущельямъ,

Хоть тотъ-же адъ -- молчаніе для насъ.

Земля.

Когда нѣмыя горныя долины

Слились въ единый откликъ: "Гибель! гибель!"

Тогда и небеса имъ отвѣчали:

"О, гибель!" Даже волны океана,

Покрывшись яркимъ пурпуромъ, вѣтрамъ

Крикъ бросили: "о, гибель!" и народы

Въ испугѣ услыхали этотъ крикъ.

Прометей.

Звукъ голосовъ я слышу, но не тотъ,

Что вырвался изъ груди Прометея.

О, мать съ дѣтьми своими, неужель

Питаете вы жалкое презрѣнье

Къ тому, безъ чьей неотразимой воли

Подъ гордымъ всемогуществомъ Зевеса

Исчезли-бъ вы, какъ утренній туманъ,

Развѣянный однимъ порывомъ вѣтра?

Иль вы меня не знаете, меня,

Титана? Я страданьями своими

Могущественному вашему врагу

Сталъ роковымъ предѣломъ... О, луга,

Гдѣ отдыхаютъ птицы! Вы, потоки

И тѣ лѣса тѣнистые, гдѣ прежде

Я съ милой Азіей моей бродилъ

И, ей любуясь, жизнью упивался!..

Зачѣмъ пренебрегаете вы духомъ,

Что ждетъ теперь покорности отъ васъ?

Зачѣмъ боитесь рѣчь вести со мною,

Который могъ одинъ своей рукой

Остановить, какъ бѣшенаго звѣря,

Коварство и могущество того,

Кто безгранично властвуетъ, внимая

Стенаніямъ страдающихъ рабовъ,

Наполнившихъ ущелья и пустыни?..

О, для чего-жъ молчали, братья, вы?

Земля.

Молчатъ затѣмъ, что говорить не смѣютъ.

Прометей.

Но я хочу проклятіе свое

Услышать вновь... А!.. Это что за шопотъ?..

Онъ не похожъ на звукъ, онъ отдается въ тѣлѣ,

Какъ молнія въ мгновенье предъ ударомъ.

Духъ, говори! По голосу сужу я,

Что близокъ ты, что любишь ты. Скажи:

Какъ онъ былъ проклятъ мною?

Земля.

Но меня

Ты не поймешь, по зная рѣчи мертвыхъ.

Прометей.

Ты -- духъ живой, такъ языкомъ живымъ

И говори.

Земля.

Не смѣю, какъ живые,

Я говорить, а иначе Юпитеръ

Меня къ другому кругу прикуетъ,

Мучительному болѣе, чѣмъ этотъ,

Въ которомъ я верчусь теперь... Ты добръ

И прозорливъ; хоть боги этотъ голосъ

Не слышатъ, но ты болѣе, чѣмъ богъ.

Ты мудръ и чистъ... Не пророни ни слова.

Прометей.

Въ моемъ мозгу темно; какъ-будто тѣни

Туманныя, проходятъ предо мной

Мучительныя мысли слишкомъ быстро.

Себя я слабымъ чувствую, хотя

Мнѣ кажется, любовью окруженъ я...

Но все-жъ не знаю радости...

Земля.

О, нѣтъ,

Тебѣ я не понятна! Ты безсмертенъ,

А мой языкъ доступенъ только тѣмъ,

Кто умираетъ.

Прометей.

Кто-же ты.

Печальный голосъ?

Земля.

Мать твоя -- земля.

Когда изъ нѣдръ моихъ ты поднялся,

Какъ облако блистательное славы,

То радость разлилась по всей землѣ,

Какъ въ тѣлѣ кровь живая. Чистый духъ.

Ты поднялся и, твой услыша голосъ,

Страдающіе братья поднимали

Свое чело склоненное изъ праха,

И самъ тиранъ-Юпитеръ поблѣднѣлъ

И трепетать сталъ въ ужасѣ, пока

Ты не былъ имъ къ скалѣ своей прикованъ.

Взгляни теперь на эти милліоны

Міровъ, разсыпанныхъ по тверди голубой.

Ихъ жители глядятъ на землю, замѣчая,

Что на небѣ сферическій мой свѣтъ

Сталъ исчезать. Вздымаются моря;

Потухшіе волканы извергаютъ

Огонь и лаву выше облаковъ.

Вслѣдъ за грозой приходятъ наводненья,

Травою заростаютъ города

И ползаютъ по зданіямъ роскошнымъ

Прожорливыя жабы. Въ дни, когда

Чума царила въ мірѣ, истребляя,

Какъ гадовъ, всѣхъ животныхъ и людей,

И травы ядовитыя мѣшались

Съ лозою виноградной и цвѣтами,

Тогда была мнѣ жалость неизвѣстна

И вкругъ меня былъ воздухъ зараженъ

Лишь ненавистью матери къ тому,

Кто у нея насильно отнялъ сына...

Да, мнѣ твое проклятіе извѣстно,

Когда его забылъ ты, но мои

Моря и рѣки, горы и ущелья

И воздухъ, и нѣмые мертвецы,

Мы всѣ таимъ его очарованье.

Мы съ радостію тайной вспоминаемъ

Великія, ужасныя слова,

Но вслухъ ихъ выговаривать не смѣемъ.

Прометей.

Мать добрая! Всѣмъ на землѣ живущимъ

И обреченнымъ въ мірѣ на страданье

Даешь ты въ утѣшенье что-нибудь --

Цвѣты, плоды, живые звуки счастья

И даже мимолетную любовь.

Не откажи и мнѣ ты въ утѣшеньи

Единственномъ и повтори слова

Мои.

Земля.

Да, ты узнаешь ихъ.

Еще до разрушенья Вавилона

Магъ Зороастръ -- онъ тоже былъ мнѣ сынъ --

Однажды встрѣтилъ собственный свой образъ,

По саду проходившій. Зороастръ

Единственный изъ всѣхъ людей увидѣлъ

Подобное явленье, такъ какъ зналъ,

Что есть два міра: жизни міръ и смерти.

Одинъ изъ нихъ -- ты видишь, а другой --

Міръ замогильный. Въ области послѣдней

Живыхъ созданій призраки живутъ,

И только смерть одна соединитъ ихъ.

Все то, чѣмъ жизнь догробная полна,

Что вѣра создаетъ и что любовь рождаетъ,

Всѣ образы добра и зла земного

Въ послѣднемъ этомъ мірѣ обитаютъ.

Тамъ и твоя страдальческая тѣнь

Между двухъ скалъ подъ бурями томится;

Всѣ боги тамъ и духи всѣхъ стихій,

Великія и царственныя тѣни,

Герои, люди славные и звѣри;

Демогорголъ, самъ воплощенный мракъ,

И даже твой мучитель всемогущій

На кованномъ изъ золота престолѣ

Сидятъ тамъ... Сынъ мой, кто-нибудь изъ нихъ

Произнесетъ то самое проклятье,

Столь памятное всѣмъ намъ. Вызывай

По волѣ -- или собственный твой образъ,

Иль призраки Юпитера, Тифона,

Алда, или злыхъ другихъ боговъ,

Которые со дня твоихъ терзаній

Сыновъ моихъ не мало погубили.

Спроси -- они должны теперь отвѣтить:

Безсильна власть Зевеса надъ тѣнями,

Какъ вѣтеръ надъ развалинами замка.

Прометей.

О, мать моя! Тѣ злобныя слова

И самъ произносить я не желаю,

И отъ подобныхъ мнѣ ихъ слышать не хочу.

Явись-же, тѣнь Юпитера!.. Явись!..

Іо.

Мои очи закрыты моими-же крыльями

И мракъ ночи таится подъ этими крыльями,

Но сквозь ихъ серебристую ткань представляется,

Но чрезъ мягкія перья тѣхъ крыльевъ является

Чей-то образъ суровый,

И звучитъ море звуковъ какою-то музыкой новой.

Неужели-же эти ростущіе звуки

Принесутъ только горе и тяжкія муки

Для тебя, изъязвленнаго

И къ скалѣ пригвожденнаго,

Близь котораго, ради любимой сестры,

Мы сидимъ уже съ давней поры?

Пантея.

Я слышу звукъ подземнаго удара

И къ намъ летящій гулъ землетрясенья;

Я вижу образъ страшнаго видѣнья

Встающаго, какъ въ заревѣ пожара.

Въ звѣздистый, темный пурпуръ облеченъ,

На сѣрномъ облакѣ десницу держитъ онъ;

Его глаза блестятъ, какъ молніи по тучамъ;

Онъ смотритъ и жестокимъ, и могучимъ,

Какъ тотъ, кто зло повсюду разсѣваетъ

И никогда страданія не знаетъ.

Призракъ Юпитера.

Вы, силы дивныя таинственнаго міра!

Зачѣмъ сюда на крыльяхъ урагана

Вы вызвали меня? Я чувствую, что жгутъ

Языкъ мой непривычные мнѣ звуки,

Которые невѣдомы въ той тьмѣ,

Гдѣ мы ведемъ печальныя бесѣды.

Скажи, страдалецъ гордый, кто-же ты?

Прометей.

Ужасный, страшный образъ! Но такимъ

Ты долженъ быть, когда ты только призракъ

Мучителя. Я врагъ его, титанъ.

Произнеси-жъ то самое проклятье,

Которое хочу я слышать отъ тебя.

Земля.

Внимайте! Хоть должно быть нѣмо эхо горъ,

Внимайте молча, сѣрые утесы,

Дремучіе лѣса, живые родники,

Ущелья горъ, долины и потоки!

Возрадуйтесь теперь услышать то,

О чемъ сказать еще не смѣете вы сами?..

Призракъ.

Овладѣваетъ мной духъ чуждый и во мнѣ

Самъ говоритъ. Онъ рветъ меня на части,

Какъ молнія рветъ тучу громовую.

Пантея.

Взгляни, какъ мощенъ взглядъ его!.. Кругомъ

Темнѣютъ небеса...

Іо.

Онъ говоритъ!

О, защитите!..

Прометей.

Пусть проклинаетъ!

Въ его движеньяхъ гордыхъ вижу взглядъ

Надменно-вызывающій и злобу

Холодную съ насмѣшкою спокойной

Отчаянья... Но говори-же, тѣнь!..

Призракъ.

"Свой вызовъ я тебѣ бросаю, врагъ!

Съ рѣшимостью спокойной ожидаю

Всѣхъ мукъ, придуманныхъ тобою для меня,

Боговъ и человѣческаго рода

Жестокій бичъ!.. Тебѣ не покорюсь я.

Пусть леденящій страхъ или болѣзни

На голову мою сошлешь ты разомъ; пусть

То пламя, то морозъ поперемѣнно

Въѣдаются въ меня, жгутъ молніи твои

И фуріи мое терзаютъ тѣло;

Изобрѣтай всѣ ужасы для кары;

Ты всемогущъ надъ всѣмъ, кромѣ себя.

И отъ меня власть эту добровольно

Ты получилъ. Бонъ съ той эфирной башни

Губи ты человѣчество и тьмой

Всѣхъ окружи, кого люблю я въ жизни.

Какъ на себя, такъ и на близкихъ мнѣ

Всѣ ужасы терзаній призываю,

Какіе только можетъ изобрѣсть

Твоя слѣпая ненависть, Юпитеръ!

Но знай и ты, вселенной властелинъ,

Предъ кѣмъ со страхомъ вѣчнымъ и мольбою

Склоняются какъ боги, такъ и люди,

Такъ знай и ты -- тебя я проклинаю!..

Пусть тяжкое проклятіе страдальца

Въ тебѣ, Зевесъ, раскаянье пробудитъ;

Пусть даже вѣчность станетъ для тебя

Отравленной одеждою, а власть --

Твоимъ вѣнкомъ терновымъ и пусть онъ,

Какъ раскаленный обручъ золотой,

Пережигаетъ мозгъ твой размягченный.

Дави-же душу массой черныхъ дѣлъ,

Но знай, что добродѣтель безконечна,

Какъ міръ, какъ одиночество твое.

Ты властвуешь теперь, но будетъ время

И ты падешь, бичуемый презрѣньемъ,

И станешь падать, падать безъ конца

Внѣ времени и внѣ пространства..."

Прометей.

Мать!

Слова мои-ли это?

Земля.

Да, твои.

Прометей.

И я теперь въ нихъ каюсь: то проклятье

Безумно и напрасно. Горе слѣпо,

И я былъ слѣпъ. Нѣтъ въ мірѣ существа,

Которому желалъ-бы я страданья.

Земля.

О, горе мнѣ!.. Юпитеръ побѣдилъ.

Рыдайте, войте, суша и моря!

Откликнутся на плачъ вашъ вопль и слеза

Въ разбитомъ сердцѣ матери-земли,

О, плачьте, плачьте, духи! Вашъ защитникъ

Въ бореньи изнемогъ и побѣжденъ.

Первое эхо.

Въ бореньи изнемогъ и побѣжденъ.

Второе эхо.

Онъ побѣжденъ!

Іо.

Не можетъ быть! Минуту увлеченья

Нельзя считать за строгое рѣшенье:

Еще по прежнему титанъ непобѣдимъ.

Но бросьте взглядъ на горы снѣговыя,

Гдѣ вверхъ бѣгутъ уступы вѣковые:

Кто это тамъ едва скользитъ по нимъ?

Какъ будто-бы достигнуть хочетъ насъ онъ...

Блестятъ сандаліи его крылатыхъ ногъ;

Въ рукѣ съ жезломъ, змѣей онъ. опоясанъ...

Узнать его уже-ль никто не могъ?

Пантея.

Неутомимый странникъ и гонецъ

Юпитера -- Меркурій передъ нами.

Іо.

Но это что за образы! Ихъ косы

Змѣиныя и крылья изъ желѣза.

Какъ будто-бы гонимая Зевесомъ,

Толпа ихъ быстро мчится, словно туча,

И раздаются громко голоса.

Пантея.

То фуріи, Юпитера собаки,

Которыхъ онъ питаетъ только кровью

И стопами несчастныхъ, въ тѣ часы,

Когда на сѣрномъ облакѣ плыветъ онъ.

Іо.

Уже-ль сюда пригнали ихъ отъ мертвыхъ,

Чтобы для нихъ жертвъ новыхъ отыскать?

Пантея.

Титанъ нашъ твердъ и, какъ всегда, спокоенъ.

Первая фурія.

А! здѣсь я чую жизнь!..

Вторая фурія.

Дай заглянуть

Ему въ глаза!

Третья фурія.

Мнѣ такъ сладка надежда

Имъ овладѣть, какъ лакомы для врановъ

На полѣ битвы трупы мертвецовъ.

Первая фурія.

Какъ смѣешь ты, Юпитера посланникъ,

Здѣсь долго медлить? Фуріи, утѣшьтесь!

Недолго ожидать намъ, что сынъ Маи

Послужитъ намъ забавою и пищей.

Меркурій.

Къ желѣзнымъ вашимъ башнямъ отправляйтесь,

Чтобъ скрежетать зубами у потоковъ

Изъ пламени... Горгона, Геріонъ

Съ Химерою и ты, коварный Сфинксъ,

Столь страшный неестественной любовью

И ненавистью лютой,-- повинуйтесь

И исполняйте долгъ вашъ.

Первая фурія.

Пощади!

Сжигаютъ нашу внутренность желанья...

О, сжалься, не гони насъ!..

Меркурій.

Замолчите!

-- О, ты, великій мученикъ! Къ тебѣ

По волѣ не своей я прихожу.

Могучій повелитель мой желаетъ,

Чтобъ новому, ужаснѣйшему мщенью

Тебя подвергнулъ я. Увы, ты жалокъ мнѣ,

И самого себя я ненавижу,

Что не могу ничѣмъ тебѣ помочь.

Когда я возвращусь подъ облака,

Надзвѣздный міръ покажется мнѣ адомъ:

Преслѣдуетъ меня и день и ночь

Измученный твой образъ, и упреки

Въ твоей улыбкѣ вижу я. Ты мудръ,

И справедливъ, и твердъ, но ты напрасно

Затѣялъ непосильную борьбу.

Вѣдь эти звѣзды, вѣчныя лампады,

Тебѣ должны всегда напоминать

Могущество мучителя, который

Тебѣ готовитъ новыя страданья.

Изъ ада долженъ вызвать я духовъ,

Чтобы они сильнѣй тебя терзали,

А мало будетъ ихъ, я приведу

Другихъ страшнѣйшихъ демоновъ изъ бездны.

Но я-бы не хотѣлъ того. Изъ всѣхъ

Живущихъ въ этомъ мірѣ, ты, единый

Такую знаешь тайну, отъ которой

Основы свѣта могутъ задрожать.

Юпитеръ самъ боится этой тайны.

Такъ пусть она сорвется съ устъ твоихъ

И, до него достигнувъ, можетъ статься,

Смягчитъ гнѣвъ властелина. Такъ склони

Къ мольбѣ свой духъ, смири гордыню воли:

Одно смиренье можетъ покорить

Жестокость и могущество...

Прометей.

Я знаю,

Что злыя души могутъ и добро

Въ зло обращать. Я Зевсу отдалъ все,

И онъ меня здѣсь приковалъ въ награду.

Здѣсь цѣлыя столѣтья ночь и день

Иль солнце жжетъ меня, или при лунномъ блескѣ

На мнѣ снѣгъ зимній блещетъ хрусталемъ.

Рабы Юпитера ногами растоптали

Любимое мной племя. Вотъ чѣмъ былъ

Я награжденъ и это справедливо:

Кто золъ, тотъ никогда добра не помнитъ,

И если міръ ему мы подаримъ,

Онъ чувствуетъ иль ненависть, иль страхъ,

Но только благодарности, не знаетъ.

За преступленья собственныя мнѣ.

Зевсъ мститъ теперь. Когда добро для злого

Мы дѣлаемъ, онъ видитъ въ немъ упрекъ,

И мститъ добру неотразимой злостью.

Нѣтъ, я повиноваться не могу.

Какое, наконецъ, повиновенье

Онъ принялъ-бы? Чтобъ быть его рабомъ,

Слѣпымъ орудіемъ его капризовъ.

Нѣтъ, не хочу. Пускай другіе льстятъ

Царящему надъ міромъ преступленью,

Котораго могущество не прочно;

Пусть льстятъ ему другіе, и ихъ лесть

Пусть наказанья даже не боится:

Когда восторжествуетъ справедливость,

Льстецовъ мы пожалѣемъ и простимъ.

Ихъ заблужденья собственныя будутъ --

Ихъ карою. Я терпѣливо жду,

Когда настанетъ часъ возмездія: онъ близокъ...

Но адскихъ псовъ ты слышишь завыванья?

Не медли-же. Темнѣютъ небеса:

То признакъ, что нахмурился Юпитеръ.

Меркурій.

О, если-бъ могъ тебѣ не причинять

Мученій я!.. Отвѣтствуй-же еще разъ:

Извѣстенъ-ли тебѣ періодъ власти

Юпитера?

Прометей.

Я знаю только то,

Что часъ его наступитъ.

Меркурій.

О, титанъ!..

Ты даже сосчитать не въ состояньи

Дней и годовъ мученій предстоящихъ.

Прометей.

Пускай-же продолжаются они,

Пока Юпитеръ властвуетъ,-- и больше

Я ничего не жду и не боюсь.

Меркурій.

Остановись и въ вѣчность загляни,

Гдѣ даже то, что мы зовемъ столѣтьемъ

Является лишь точкою ничтожной;

Гдѣ гордый умъ, блуждая и теряясь

Въ сіяньѣ этой вѣчности глубокой,

Мгновенно слѣпнетъ въ ней и погибаетъ;

Но даже вѣчность самая, титанъ,

Тѣхъ медленныхъ годовъ не сосчитала,

Которые ты въ мукахъ проведешь.

Прометей.

Быть можетъ, мысль безсильна сосчитать ихъ,

Но все-жъ они проходятъ...

Меркурій.

Ты-бы могъ

Прожить все это время, наслаждаясь

Среди боговъ.

Прометей.

Но я-бъ не промѣнялъ

На ихъ блаженство вѣчнаго мученья

Своей скалы...

Меркурій.

Увы! Дивлюсь тебѣ

И сожалѣю о твоихъ страданьяхъ.

Прометей.

Презрѣнныхъ слугъ ты можешь сожалѣть,

Но не меня. Міръ ясный, точно солнце,

Царитъ въ моей душѣ... Но разговоръ

Напрасный нужно кончить. Вызывай-же

Моихъ враговъ.

Іо.

Сестра, взгляни туда,

Гдѣ молнія до корня расколола

Громадный кедръ. Какъ страшно громъ гремитъ!..

Меркурій.

Ему, какъ и тебѣ, повиноваться

Обязанъ я. Раскаянье грызетъ

Мнѣ сердце.

Пантея.

Посмотри, какъ быстроногій

Сынъ неба убѣгаетъ по косому

Лучю зари.

Пантея.

Сестра, прикрой скорѣй

Глаза своими перьями, иначе,

Смотря на фурій, можешь умереть:

Идутъ, идутъ онѣ и затемняютъ

Безчисленными крыльями свѣтъ дня:

У нихъ, какъ и у смерти, темны крылья.

Первая фурія.

Гдѣ Прометей?

Вторая фурія.

Титанъ безсмертный!

Третья фурія.

Всѣхъ

Рабовъ земныхъ защитникъ!

Прометей.

Передъ вами

Тотъ Прометей, котораго зоветъ

Зловѣщій голосъ. Кто-же вы, скажите,

Чудовищные образы? Донынѣ

И самый адъ не видѣлъ у себя

Такихъ существъ ужасныхъ, безобразныхъ.

При видѣ отвратительныхъ тѣней,

Самъ походить я, будто, начинаю

На нихъ и улыбаюсь, и гляжу

На демоновъ съ сочувствьемъ непонятнымъ.

Первая фурія.

Мы спутницы страданія и страха,

Слезъ, ненависти, горя, преступленья;

Мы гонимся за ними, какъ въ лѣсу

Псы гончіе за раненымъ оленемъ.

Преслѣдуемъ мы все, что только плачетъ

И истекаетъ кровью, если намъ

Юпитеръ разрѣшаетъ эту травлю.

Прометей.

Ужасныхъ свойствъ въ васъ скрыто сочетанье,

И это мнѣ извѣстно, но зачѣмъ

Чудовищныхъ созданій легіоны

Изъ тьмы вы вызываете съ собой.

Вторая фурія.

О, радость! Мы того не знали сами!..

О, сестры, возликуйте!

Прометей.

Неужель

Такъ можно восхищаться безобразьемъ?

Вторая фурія.

Однихъ влюбленныхъ тѣшитъ красота...

Какъ лепестки отъ пышно-алой розы,--

Которую одна изъ блѣдныхъ жрицъ

На праздничный вѣнокъ себѣ срываетъ,--

Ея лицо окрашиваютъ ярко,

Такъ муки нашихъ жертвъ намъ придаютъ

Иныя формы. Были-бы безъ нихъ

Ужасны мы, какъ ночь сама, мать наша.

Прометей.

Надъ вашей адской властью я смѣюсь,

Надъ вашимъ повелителемъ смѣюсь я...

Давайте-жъ мнѣ испить всю чашу мукъ.

Первая фурія.

Ты думалъ-ли, что отрывать мы станемъ

Тебѣ за костью кость и нервъ за первомъ,

Ихъ сожигая внутреннимъ огнемъ?

Прометей.

Какъ мой удѣлъ -- страданіе, такъ ваша

Стихія -- злость и ненависть. На части

Теперь меня вы рвете,-- этихъ мукъ

Я не боюсь.

Вторая фурія.

Иль ты воображаешь,

Что мы въ твои безжизненныя очи

Смѣяться только будемъ?

Прометей.

Не о томъ

Я думаю, что дѣлать вы хотите,

Но лишь о томъ, какъ вы должны страдать

Отъ ненависти собственной... Жестока

Власть, вызвавшая васъ къ подобной жизни!

Третья фурія.

Мы будемъ жить въ тебѣ, хоть омрачить

Твоей души не можемъ: обратимся

Въ твоемъ мозгу въ чудовищныя мысли;

Постыдными желаньями мы будемъ

Кипѣть въ твоей груди, твоею ставши кровью.

Прометей.

Я это уже чувствую теперь,

Но я собой владѣю; какъ Юпитеръ

Умѣетъ всѣми вами управлять,

Когда вашъ адъ взбунтуется, такъ точно

Съ мучительными думами своими

Справляюсь я.

Хоръ фурій.

Со всѣхъ концовъ міра, гдѣ зло расточается,

Гдѣ ночь умираетъ и утро рождается,

Спѣшите, спѣшите сюда!

Вы, міръ потрясавшія

Не разъ своимъ хохотомъ,

Вы, горы сдвигавшія

И ихъ разрушавшія

Съ неслыханнымъ грохотомъ;

Вы, свѣту дающія

Одни преступленія;

По слѣду идущія

Кораблекрушенія;

Вы, жалость которымъ чужда,

Спѣшите, спѣшите сюда!..

Оставьте вы ложе багрово-холодное

Въ предѣлахъ страны ужъ давно умирающей;

Оставьте вы злобы огонь потухающій:

Она разгорится вновь въ пламя свободное,

Когда вы вернетесь назадъ.

Забудьте на время объ общемъ презрѣніи

Еще въ недозрѣломъ людскомъ поколѣніи,

И даже забудьте свой адъ.

Спѣшите, спѣшите скорѣе!

Какъ облако, въ воздухѣ рѣя,

Мы воздухъ одинъ тяготимъ:

Безъ васъ мы безсильны, какъ дымъ...

Спѣшите, спѣшите скорѣе!

Іо.

Шумъ новыхъ крыльевъ слышу я, сестра.

Пантея.

Твердыни горъ колеблются въ основахъ

И тѣни помрачаютъ свѣтъ дневной.

Первая фурія.

Подобно легкокрылой колесницѣ,

Влекомой быстрымъ вихремъ, вашъ призывъ

Насъ оторвалъ отъ темныхъ водъ кровавыхъ...

Вторая фурія.

Отъ стоновъ недослушанныхъ, отъ крови

Еще не упоившей насъ...

Третья фурія.

Отъ странъ,

Гдѣ царствуетъ неумолимый голодъ.

Четвертая фурія.

Отъ городскихъ, безнравственныхъ собраній,

Гдѣ жизнь людей за деньги продаютъ.

Пятая фурія.

Отъ вѣчнаго горнила, гдѣ...

Фурія.

Довольно!

Я знаю все, что хочешь ты сказать,

Но мы должны молчать о томъ, чѣмъ будетъ

Титанъ непобѣдимый побѣжденъ,

Хоть ада власть теперь онъ презираетъ.

Сорви покровъ!

Другая фурія.

Онъ сорванъ.

Хоръ.

Звѣзды неба видятъ тяжкія страданья,

И насъ тѣшатъ муки гордаго титана...

Для чего-же въ людяхъ пробудилъ ты знанье

И своей побѣдой возгордился рано?

Вмѣстѣ съ этимъ знаньемъ жажда въ нихъ явилась --

Жажда славы, счастья и любви познанья

И змѣя сомнѣнья въ сердце ихъ вселилась

И терзаютъ грудь ихъ вѣчныя желанья.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Гдѣ огонь вздымался,

Пепелъ тамъ остался.

На который смотрятъ въ ужасѣ священномъ

Избранные люди съ сердцемъ нерастлѣннымъ.

Полу-хоръ.

Съ лица его кровь капаетъ на грудь...

Ему немного дайте отдохнуть.

Взгляни: вотъ обновленная страна,

Какъ солнца лучъ изъ мрака, засіяла:

Ей руководитъ истина одна

И счастье ей свобода даровала.

Второй полу-хоръ.

Но вотъ, смотри -- она совсѣмъ не та:

Братъ кровный поднимается на брата,

Кровь обагряетъ мирныя мѣста...

То жатва злобы, смерти и разврата;

Отчаянье смѣняетъ пылъ борьбы

И рабъ у ногъ мучителя лежитъ

(Всѣ фуріи исчезаютъ, кромѣ одной).

Іо.

Прислушайся, сестра! Титана грудь

Отъ стоновъ разрывается на части,

Отъ стоновъ затаенныхъ, но ужасныхъ.

Такъ глубь морскую бури потрясаютъ,

На берегахъ пугая всѣхъ звѣрей.

Могла-ли ты смотрѣть безъ состраданья

На муки Прометея?

Пантея.

Только дважды

Взглянула я, но больше не могу.

Іо.

Но что-же ты увидѣла?

Пантея.

Картину

Ужасную. Земля и небеса

Повсюду населенными казались

Чудовищными образами смерти.

Потомъ другіе призраки прошли,--

Но болѣе смотрѣть на нихъ не станемъ,

Чтобъ еще большихъ ужасовъ не видѣть:

Для насъ и этихъ стоновъ слишкомъ много.

Фурія.

Взгляни: всѣ тѣ, несущіе за міръ

Страданіе, презрѣніе и рабство,

За это навлекаютъ на себя

И на людей излишнія терзанья.

Прометей.

Я вижу многихъ праведныхъ людей,

Гонимыхъ постоянно, какъ звѣрей,

Прикованныхъ въ темницахъ къ гнойнымъ трупамъ;

Я вижу, какъ при хохотѣ толпы

На медленномъ огнѣ другихъ сжигаютъ.

Мелькаютъ быстро царства предо мной,

Какъ острова, размытые морями,

И жалкихъ ихъ потомковъ мертвый прахъ

Исчезнетъ въ красномъ заревѣ пожаровъ.

Фурія.

Кровь и огонь еще ты можешь видѣть;

Ты можешь слышать стоны, наконецъ,

Но худшее отъ глазъ твоихъ сокрыто.

Прометей.

Что худшимъ называешь ты?

Фурія.

Въ душѣ

Всѣхъ смертныхъ обитаетъ вѣчный страхъ,

И самый величайшій изъ живущихъ

Того боится самого, чему

Не хочетъ вѣрить. Ложь, какъ и обычай,

Людей сдружаетъ съ вѣрой обветшалой.

Для блага человѣчества они

Трудиться не дерзаютъ, хотя сами

Не сознаютъ боязни роковой.

У добрыхъ силы нѣтъ, у сильныхъ доброты;

У мудрецовъ любви не достаетъ,

У любящихъ нѣтъ мудрости и даже

Все доброе является дурнымъ.

Одни сильны бываютъ и богаты,

И часто не чужда имъ справедливость,

Но все-таки съ холоднымъ равнодушьемъ

Они въ толпѣ страдающихъ живутъ,

Не вѣдая стыда подобной жизни.

Прометей.

Крылатыхъ адскихъ змѣй напоминаютъ

Твои слова, не все-жъ я тѣхъ жалѣю.

Которыхъ не язвятъ они.

Фурія.

Когда

Ты началъ сожалѣть, я умолкаю (исчезаетъ).

Прометей.

О, горе, горе вѣчное!.. Напрасно

Свои глаза сухіе закрываю,

Но все-же ясно вижу я умомъ

Твои дѣла, тиранъ невозмутимый!..

Міръ погребенъ въ могилѣ; все, что было

Прекраснаго и добраго на свѣтѣ,

Зарыто въ ней, и я, я, полу-богъ.

Ужели изъ боязни высшей мести

Потеряннаго снова не могу

Отыскивать? О, нѣтъ, Юпитеръ гордый!

Такое пораженье -- не побѣда.

Мое терпѣнье только закаляетъ

Мой непреклонный духъ; я буду ждать,

Когда мученья эти прекратятся.

Пантея.

Скажи, что видѣлъ ты?

Прометей.

Есть два страданья:

Смотрѣть и говорить о томъ, что видѣлъ.

Избавь меня отъ перваго. Во мракѣ

Нерѣдко зажигались имена

Священныя, какъ лозунги вселенной;

Спи являлись міру для того,

Чтобъ освѣтить міръ покой свѣтлой мыслью.

Народы собирались и сливались

Въ единый хоръ. . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Земля.

Я съ гордостью и вмѣстѣ съ состраданьемъ

Смотрѣла на терзанія твои.

Чтобъ облегчить весь ужасъ тѣхъ мученій

Велѣла я явиться тѣмъ духамъ

Неуловимо дивнымъ и прекраснымъ,

Родившимся отъ мысли человѣка

И вѣчно обитающимъ въ эфирѣ.

Далекое грядущее предъ ними

Всѣ тайны открываетъ. Пусть они

Тебя утѣшатъ.

Пантея.

Видишь-ли, сестра,

Какъ духи собираются, подобно

Прозрачнымъ облакамъ въ весенній день.

Скользящимъ въ бирюзовомъ, свѣтломъ небѣ.

Іо.

Ихъ сонмъ ростетъ, какъ утренній туманъ,

Волнами выходящій изъ ущелій.

Но, слушай! Что за музыка? Иль это

Хоръ водопада, рощи, иль озеръ?

Пантея.

Нѣтъ, въ этомъ пѣньѣ нѣжности и грусти

Гораздо больше... Слушай, слушай, слушай!..

Хоръ духовъ.

Съ незапамятнаго времени

Мы, какъ спутники незримые

Человѣка угнетеннаго,

Обитаемъ и скрываемся

Въ сферѣ мысли человѣческой,

Въ сферѣ сумрачной, какъ осени

Утро сѣрое, туманное,

Согрѣваемое изрѣдка

Изъ-за тучи свѣтлымъ солнышкомъ...

Тихо, ясно, бурь не вѣдая,

Мы, подобно птицамъ въ воздухѣ,

Или рыбкамъ въ свѣтломъ озерѣ,

Или мыслямъ человѣческимъ,

Въ этой сферѣ вѣчной носимся,

Какъ по небу безграничному

Мчится облако румяное.

Потому къ тебѣ приносимъ мы

То пророчество, которое

У тебя въ душѣ скрывается.

Іо.

Сонмъ призраковъ все болѣе ростетъ

И воздухъ, окружающій ихъ, блещетъ

Сіяніемъ небесныхъ, яркихъ звѣздъ.

Первый духъ.

На звукъ военной трубы

Сюда я мгновенно примчался

Изъ тьмы потускнѣвшихъ небесъ.

Вокругъ меня бой разгорался;

Преданія древнихъ вѣковъ

По вѣтру, какъ прахъ, разлетались,

И гибли царства отъ меча

Мечомъ воздвигнутые къ жизни,

И крики людей раздавались:

"Свобода! Побѣда! Впередъ!"

Но вдругъ крики стихли въ мгновенье

И звуками нѣжной любви

Смѣнились призывы сраженья.

То голосъ надежды звучалъ,

Пророческій голосъ, живущій

Въ твоей благородной душѣ

И въ ней постоянно поющій.

Второй духъ.

Надъ моремъ радуга, какъ арка, поднималась,

И море ясное недвижимымъ казалось;

Но туча черная явилась вдругъ за тучей

И море дрогнуло подъ бурею могучей.

Я видѣлъ молнію и слышалъ хохотъ грома;

Отъ флота грознаго среди того погрома

Остались щепки лишь. Смерть воцарилась въ морѣ;

Одинъ большой корабль погибъ въ его просторѣ

И съ палубы его я самъ теперь примчался

На вздохѣ человѣка: не боялся

Обломокъ отъ доски врагу онъ уступить,

Потомъ пырнулъ въ волнахъ, чтобъ болѣе не жить.

Третій духъ.

У ложа мудреца незримо я скрывался;

Отъ лампы яркій свѣтъ по книгѣ разливался,

Которую читалъ философъ передъ сномъ,

Когда-жъ сонъ огненный сошелъ къ нему потомъ,

То я узналъ тогда, что въ образахъ той грезы,

Съ улыбкой вдохновенною сквозь слезы,

Въ міръ новыхъ помысловъ проникъ сѣдой мудрецъ,

Надеждой свѣтлою утѣшенъ наконецъ.

И вотъ сюда тотъ сонъ быстрѣе, чѣмъ желанье,

Меня принесъ къ тебѣ на краткое свиданье,

Но долженъ къ мудрецу назадъ я улетѣть,

Иначе, пробудясь, онъ станетъ вновь скорбѣть.

Четвертый духъ.

На устахъ поэта

Сладко я дремалъ;

Онъ блаженства смертныхъ

Въ мірѣ не искалъ.

Міръ его любимый --

Дивный міръ тѣней;

Въ ихъ воздушной сферѣ

Жить ему вольнѣй.

Созерцая годы,

Красоты природы.

Изъ ея красотъ

Онъ творитъ иные.

Образы живые,

И о нихъ поетъ.

Образомъ подобнымъ

Я разбуженъ былъ

И къ тебѣ на помощь

Быстро поспѣшилъ.

Іо.

Два призрака крылатые летятъ,

Одинъ отъ запада, другой-же отъ востока.

Какъ горлицы спѣшатъ въ свое гнѣздо,

Такъ эти дѣти воздуха несутся.

Прислушайся къ ихъ сладкимъ голосамъ,

Звучащимъ то отчаяньемъ глубокимъ,

То сладостною нѣжностью любви.

Пантея.

Какъ говорить, сестра, теперь ты можешь?

Мои слова беззвучно исчезаютъ.

Іо.

Ихъ красота даетъ мнѣ голосъ. Вотъ

Они парятъ на крыльяхъ дымно-сѣрыхъ

И ихъ улыбки воздухъ освѣщаютъ

Полночныхъ звѣздъ сіяньемъ золотымъ.

Хоръ духовъ.

Ты видѣлъ-ли любви безсмертный образъ?

Пятый духъ.

По обширному пространству, въ мірѣ отдыха не зная,

Я носился по эфиру, облака перегоняя,

Я носился невидимкой и въ лучахъ зари янтарной

Я любви увидѣлъ образъ безконечно-лучезарный;

Онъ мелькнулъ и быстро скрылся отъ меня въ одно мгновенье,

А за нимъ, гдѣ пролетѣлъ онъ, оставалось разрушенье;.

Ночь зіяла и во мракѣ подъ эгидой тучъ свинцовыхъ

Видѣлъ падшихъ мудрецовъ я, патріотовъ безголовыхъ,

Погибающихъ, унылыхъ... Такъ во тьмѣ той я носился,

Но когда, царь вѣчной скорби, предо мною ты явился,

Отъ одной твоей улыбки словно я преобразился:

Предо мной печали сумракъ свѣтомъ радости смѣнился.

Шестой духъ.

Разрушенья тайный образъ ясныхъ формъ не принимаетъ,

По землѣ онъ не проходитъ и по небу не летаетъ,

Но, подкрадываясь тихо, онъ надежды убиваетъ

И страданье только людямъ, вмѣсто счастья, оставляетъ.

Потому и къ Прометею мы питаемъ состраданье,

Что испытывать онъ долженъ безконечное страданье.

Хоръ.

Если образъ разрушенія

За любовью всюду носится

На конѣ крылатомъ гибели,

И все топчетъ, что ни встрѣтится:

Зло, добро, цвѣты, растенія,

Человѣка и животнаго,

То ты самъ умѣришь этого

Бурно-бѣшенаго всадника.

Прометей.

Но почему-же это вамъ извѣстно?

Хоръ.

Какъ пастухъ весны явленіе

Узнаетъ всегда но первому

Дуновенью вѣтра теплаго,

Точно такъ любви и мудрости

Узнаемъ мы приближеніе,

И доступно намъ и вѣдомо

То пророчество, которое

У тебя въ душѣ рождается

И въ самомъ тебѣ кончается.

Іо.

Куда-же духи скрылись?

Пантея.

Послѣ нихъ

Такое-жъ впечатлѣнье остается,

Какъ послѣ звуковъ музыки волшебной,

Едва затихшей только, но въ душѣ

Оставившей надолго отголоски,

Звучащіе, какъ эхо по ущельямъ.

Прометей.

Какъ эти образы воздушные прекрасны!

Но все-жъ я начинаю понимать,

Что для меня надежды всѣ напрасны;

Одна любовь осталась мнѣ; межъ тѣмъ

Ты, Азія, далеко! Ты одна лишь

Тѣмъ для меня была на этомъ свѣтѣ,

Чѣмъ золотая чаша для вина:

Нѣтъ чаши -- и вино должно пролиться...

Все тихо. Это утро надо мной

Лежитъ какой-то тяжестью. Отъ горя

Я, можетъ быть, уснулъ-бы, если-бъ могъ

Найдти забвенье въ снѣ. Нѣтъ, я желаю

Охотнѣе свой жребій выносить,

Чѣмъ общему ничтожеству поддаться.

Пантея,

Но развѣ ты уже забылъ о той,

Которая изъ мрака хладной ночи

Съ тебя очей не сводитъ никогда?

Прометей.

Я говорилъ тебѣ: на вѣкъ надеждъ лишенный,

Живу одной любовью я. Сама

Ты любишь-ли?

Пантея.

Глубоко но довольно;

Ужь на востокѣ звѣзды загорѣлись

И ожидаетъ Азія меня

Давно въ своемъ изгнаніи, въ долинѣ

Индѣйской. Эта самая долина

Была пустынна прежде, холодна,

Какъ и твое ужасное ущелье;

Но нынче тамъ цвѣты благоухаютъ

И слышенъ ропотъ рощъ и родниковъ;

Тамъ вся природа быстро обновилась

Отъ существа., которое-бъ увяло,

Когда-бъ съ твоею жизнью не сливалась

Душа прекрасной Азіи. Прощай!

КОНЕЦЪ ПЕРВАГО ДѢЙСТВІЯ.

"Дѣло", No 1, 1873

ОСВОБОЖДЕННЫЙ ПРОМЕТЕЙ.

Лирическая драма

ПЕРСИ БИШИ ШЕЛЛИ.

ДѢЙСТВІЕ ВТОРОЕ.

СЦЕНА ПЕРВАЯ.

(Пустынная долина индійскаго Кавказа. Утро.)

Азія (одна).

Я чувствую, что день и часъ насталъ,

Когда должна при солнечномъ восходѣ

Ты, милая сестра, ко мнѣ явиться.

Зачѣмъ-же время медленно идетъ!

Еще одна послѣдняя звѣзда

Алѣетъ за лиловыми горами,

То въ озерѣ недвижномъ отражаясь,

То исчезая въ темныхъ облакахъ.

А между тѣмъ за цѣпью снѣжныхъ горъ

Уже трепещетъ розовый лучъ солнца.

Я слышу, слышу музыку Эола,

Которая какъ будто шлетъ привѣтъ

Пурпуровой зарѣ... (Пантея входитъ).

Я снова вижу

Заплаканныя очи, что блестятъ

Слезами, точно звѣзды сквозь туманъ

Серебряный. Тебя я вижу снова,

Прекрасная, любимая сестра.

Но отчего-жъ ты поздно такъ явилась?

Когда на небѣ солнце поднялось

Я сильнымъ ожиданьемъ истомилась

И только успокоилась, когда

Полетъ твой въ воздухѣ раздался.

Пантея.

Прости меня, великая сестра!

Отъ впечатлѣнья сладостнаго сна

Въ безсиліи я опустила крылья:

Такъ лѣтній вѣтерокъ ослабѣваетъ

Среди полей отъ запаха цвѣтовъ.

Спала я прежде тихо и спокойно.

Пока въ своемъ паденьи Прометей

И ты съ своей любовью безграничной

Меня не ознакомили съ тоской

И съ новою привязанностью. Прежде

Спала я непробудно подъ водой

Въ таинственныхъ пещерахъ океана.

Зеленый и пушистый мохъ служилъ

Привольнымъ ложемъ мнѣ въ подводномъ царствѣ;

Тамъ наша Іо нѣжно обвивала

Меня своими бѣлыми руками.

Сплетала кудри влажныя мои

И на груди подруги я дремала.

Но это было такъ дивно; съ тѣхъ поръ,

Какъ я переродилась въ легкій вѣтеръ.

Чтобъ музыку рѣчей твоихъ носить,

И откликомъ любви твоей явилась.

Съ тѣхъ самыхъ поръ по знаю я покоя.

Не вѣдая забвенья, я полна

И горя и заботы.

Азія.

Подними-же

Свои глаза: я въ нихъ хочу прочесть

Твой сонъ.

Пантея.

Тебѣ о томъ уже извѣстно,

Что я съ сестрой своей Океанидой

Спала у ногъ титана. Свой покровъ

Изъ снѣжныхъ блестокъ горные туманы

Развѣсили надъ нашей головой,

Какъ будто-бы насъ защитить желая

Отъ ледяного холода. Потомъ

Я видѣла два сна, но не припомню

Сна перваго, но вотъ второй мой сонъ:

Я видѣла, какъ блѣдный Прометей,

Израненный, среди безмолвной ночи

Какъ будто озарился весь сіяньемъ

Своей души безсмертной, и тогда,

Какъ музыка, которая способна.

Мозгъ опьянить, его раздался голосъ:

"О, ты, сестра прекраснаго созданья.

Собою украшающаго міръ,

Ты подари мнѣ взглядъ хотя единый".

Тогда я подняла свои глаза:

Онъ искрился неотразимымъ свѣтомъ;

Его безсмертный образъ утопалъ

Въ сіяніи любви, и то сіянье,

Струясь изъ глазъ, какъ пламя, жгло меня,

Охватывало силой непонятной.

Такъ южный вѣтерокъ съ разсвѣтомъ дня

Охватываетъ облако, и таетъ,

И млѣетъ это облако въ эфирѣ...

Не двигаясь, но видя и не слыша.

Стояла я, сознанія лишась;

Я только сознавала въ то мгновенье

Одно его присутствіе; мнѣ въ кровь

Оно прошло, смѣшалось вмѣстѣ съ нею.

Не знаю, долго-ли была я смущена

Видѣньемъ тѣмъ. Когда-жъ прошло смущенье,

То, какъ туманъ передъ закатомъ солнца

Сгущается и падаетъ росой,

И каплями трепещетъ на деревьяхъ,

Такъ я сосредоточилась, и вся

Въ упорное вниманье обратилась.

Я слушала, какъ говорилъ титанъ,

И слышала въ мелодіяхъ тѣхъ звуковъ,

Что имя онъ твое произносилъ.

Когда-жъ тѣ звуки замерли, когда

Тусклѣе становилась на востокѣ

Блестящая звѣзда, то я къ тебѣ

Направила свой путь.

Азія.

Ты говоришь,

А между тѣмъ, слова твои, какъ воздухъ,

Почти неуловимы для меня.

Смотри-же на меня, по крайней мѣрѣ:

Въ твоихъ глазахъ найду я выраженье

Его души божественной, сестра.

Пантея.

Но ты сама зачѣмъ такъ странно смотришь,

Какъ будто духъ мелькнулъ передъ тобой.

Азія.

Да, не тебя одну я только вижу.

Я вижу тѣнь и образъ предъ собой...

Да, это онъ съ сіяющей улыбкой,

Онъ, Прометей... Могучій мой титанъ!

Не удаляйся-же! Твоя улыбка

Мнѣ говоритъ, что снова я могу

Съ тобой соединиться... Но межъ нами

Другой суровый образъ поднялся.

Кто это, кто? Отъ вѣтра волоса

Стоятъ на немъ щетиной; взгляды дики.

Изъ воздуха онъ весь какъ будто сотканъ:

Сквозь платье его сѣрое я вижу

Сверканіе росы...

Сонъ.

О, слѣдуй! Слѣдуй!

Пантея.

Вотъ первый сонъ мой, Азія.

Азія.

Сестра.

Онъ исчезаетъ.

Пантея.

Да, теперь припоминаю.

Я видѣла во снѣ, что мы сидимъ

Подъ деревомъ, грозою опаленнымъ.

На немъ ужь распускаться стали почки,

Какъ началъ дуть морозный, сильный вѣтръ,

Изъ скифской степи бурей набѣжавшій.

Я видѣла, что съ дерева всѣ листья

Попадали на землю въ этомъ вихрѣ

И, какъ на гіацинтахъ голубыхъ

Написано о горѣ Аполлона,

Такъ и на этихъ листьяхъ я читала

Одни слова: о, слѣдуй, слѣдуй!..

Эхо.

О, слѣдуй, слѣдуй!

Пантея.

Яснымъ, вешнимъ утромъ

Ущелья, точно духи, начинаютъ

Съ тобой насъ передразнивать, сестра.

Азія.

Мнѣ кажется, живое существо

Въ горахъ намъ откликается. Послушай,

Какъ чисты звуки чудныхъ голосовъ.

Эхо.

Мы духи эхо. Слушай.

Надъ моремъ и надъ сушей

Невидимо мы рѣемъ.

И въ облакахъ тумана

Къ тебѣ мы не посмѣемъ

Слетѣть, дочь океана!

Какъ звѣзды, мы мелькаемъ

И быстро исчезаемъ,

Но слушать заставляемъ

Тебя, дочь океана!..

Азія.

Вниманіе! О, говорите, духи!

Вашъ голосъ достигаетъ насъ.

Пантея.

Я слышу.

Эхо.

О, слѣдуй, слѣдуй вездѣ за нами,

О, слѣдуй, слѣдуй, за голосами,

Черезъ пещеры, черезъ лѣсъ дремучій,

Скользи надъ горной гранитной кручей.

Не умолкая, мы раздаемся

Среди тумана,

На каждый шагъ твой мы отзовемся,

Дочь океана!

Азія.

Идти-ли намъ за звукомъ этой пѣсни?

Она. слабѣя, стала удаляться.

Пантея.

Прислушайся! Вновь звуки стали ближе.

Эхо.

Гдѣ-то въ мірѣ неизвѣстномъ

Спитъ, объятый сномъ чудеснымъ,

Чей-то голосъ, крѣпко спитъ,

Но когда ты близко будешь,

Ты одна его разбудишь:

Сонъ мгновенно улетитъ.

Азія.

Какъ звуки замирать отъ вѣтра стали!..

Эхо.

О, слѣдуй за нами,

За націею пѣсней

По темнымъ проходамъ,

По влажнымъ долинамъ,

По горнымъ тропинкамъ,

По склонамъ озеръ;

За нами послѣдуй

Туда, гдѣ когда-то

Земля отдыхала,

Не зная страданій,

Туда, гдѣ разсталась

Ты съ нимъ, чтобы снова

Дождаться свиданья,

Дитя океана!

Азія.

Пойдемъ за ними, милая Пантея,

Пока они не смолкли въ отдаленьи.

СЦЕНА ВТОРАЯ.

(Лѣсъ, перерѣзанный скалами и пещерами. Азія и Пантея входятъ. Два фавна сидятъ на скалѣ и слушаютъ).

Первый полухоръ духовъ.

Тамъ, гдѣ прошла прекрасная чета

Чрезъ этотъ лѣсъ угрюмый и дремучій --

Надъ ней закрыта неба чистота

Подъ кедрами и подъ сосной колючей.

Ни солнца блескъ, ни кроткій свѣтъ луны

Ни дождь, ни вѣтръ сквозь вѣтви не пробьются

Въ глухой пріютъ и тьмы, и тишины:

Одни туманы стелются и вьются,

Какъ перлами, кропя зеленый лавръ росой,

Иль дикій анемонъ; норой, звѣзда случайно,

Украдкою сверкнувъ, заглянетъ въ лѣсъ густой,

Нѣмой и неразгаданный, какъ тайна,

И вновь исчезнетъ въ небѣ голубомъ,

Озолотивъ лишь на одно мгновенье

Пролѣсокъ, несъ покрытый дикимъ мхомъ...

Повсюду неподвижность запустѣнья.

Второй полухоръ.

Съ зарей проснувшись, соловьи

Въ какой-то нѣгѣ звуковъ таютъ.

И отъ блаженства и любви

Съ послѣдней пѣснью умираютъ;

Другіе, сидя на цвѣткѣ

И слыша пѣніе собрата,

Имъ увлекаются въ тоскѣ,

И въ упоеньѣ аромата,

Съ такой-же пѣгою любви,

Тоски, страданья и отрады,

Мѣняя трели и рулады,

Поютъ про жалобы свои;

И лѣсъ весь точно оживаетъ,

Цвѣты не клонятъ головы

И трепетъ жизни пробѣгаетъ

По темной зелени листвы.

Первый полухоръ.

Тамъ отзвучьемъ музыкальнымъ

Эхо горъ переливается;

Имъ къ тебѣ, Демогоргонъ,

Общій хоръ духовъ сзывается:

Такъ потокъ, сбѣгая съ горъ,

Къ океану направляется.

Словно шопотъ, тихій звукъ

Будитъ духа задремавшаго.

Вѣтеръ силу придаетъ

Для крыла его уставшаго,

И тогда весь сонмъ духовъ

По пути летитъ лазурному.

Въ томъ эфирѣ голубомъ

Покоряясь вѣтру бурному...

Первый фавнъ.

Какъ думаешь, гдѣ обитаютъ духи.

Которые такою нѣжной пѣсней

Безмолвные лѣса умѣютъ оживлять?

Второй фавнъ.

На то отвѣтить трудно. Отъ другихъ

Духовъ, еще искуснѣйшихъ, я слышалъ.

Что ихъ жилища -- капли водяныя,

Которыя пьетъ солнце съ водяныхъ

Цвѣтовъ и травъ, вблизи озеръ ростущихъ;

Въ лилово-золотомъ сіяньѣ дня

Они летаютъ точно метеоры

И снова возвращаются къ землѣ

На лоно водъ.

Первый фавнъ.

Когда всѣ эти духи

Живутъ въ такихъ жилищахъ, то другіе

Въ фіалкахъ, въ колокольчикахъ живутъ,

Въ ихъ тонкомъ ароматѣ и въ сіяньѣ

Дня лѣтняго и въ капелькахъ росы.

Второй фавнъ.

Мы можемъ лишь угадывать о многомъ

И истину предчувствовать, но намъ

Нельзя здѣсь ждать до самаго полудня,

Нельзя сердить Силена, опоздавъ

Со стадомъ его козъ. Пойдемъ къ нему:

Пусть намъ споетъ онъ дивныя тѣ пѣсни

О роковой судьбѣ и о хаосѣ

И о любви великаго титана,

Прикованнаго къ безднѣ; пусть споетъ

Онъ пѣсню о его освобожденьѣ,

О временахъ, когда наступитъ братство

По всей землѣ. Волшебныя тѣ пѣсни

Въ часъ вечера развеселяютъ насъ

И заставляютъ смолкнуть соловьевъ

Подъ звуками божественныхъ мелодій.

СЦЕНА ТРЕТЬЯ.

(Скалистая башня среди горъ. Азія и Пантея).

Пантея.

Сюда насъ велъ руководящій звукъ --

Здѣсь мрачное Демогоргона царство.

Вотъ портикъ колосальный передъ нами

Глядитъ, какъ пасть ужаснаго вулкана,

Откуда поднимается тотъ паръ,

Которымъ люди могутъ упиваться,

И этотъ опьяняющій напитокъ

Зовутъ то добродѣтелью, то правдой,

То геніемъ, то счастьемъ, то любовью.

Азія.

Приличный тронъ для власти столь могучей!

О, если ты не болѣе, какъ тѣнь,

Тѣнь слабая прекраснѣйшаго духа,

Прекраснаго, хотя свои дѣла

И трудъ онъ зломъ тяжелымъ затемняетъ,

То я могла-бъ склониться предъ тобой

И обоготворить тебя. О, даже

Въ минуту эту самую къ тебѣ

Я чувствую такое обожанье!..

Смотри, сестра, пока твои глаза

Еще способны видѣть... что за диво!..

Какъ озеро громадное, туманъ,

Внизу волнуясь массою сплошною,

Серебряной ложится пеленой

На темную индійскую долину.

А дальше, тамъ -- верхушки снѣжныхъ горъ

Озарены румяною зарею.

Летятъ по вѣтру брызги океана;

Долина опоясана кругомъ

Горами, и грохочутъ водопады

Въ ихъ пропастяхъ. Чу! слышишь-ли обвалъ?

То лавина -- бурь долгихъ порожденье,

Проснулась вдругъ подъ солнечнымъ лучомъ.

Вверху за глыбой глыба накоплялась,

Какъ будто угрожая небесамъ

И, наконецъ, разрушилась обваломъ.

Такъ въ мірѣ мысль за мыслью выростаетъ,

Пока великой истины порывъ

Не вырвется наружу и съ собою

Не унесетъ сплотившихся идей

И потрясаетъ міръ весь изумленный...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Пантея.

Посмотри,

Какъ это море свѣтлаго тумана

На клочья разрывается подъ нами

И пѣной бѣлою, какъ снѣгъ,

У нашихъ ногъ.

Азія.

Вкругъ все перемѣнилось.

Сгущаются разбросанныя тучи

И вѣтеръ, поднимаясь, разбросалъ

Мнѣ волосы. Полетъ такого вѣтра

Туманитъ очи; все передо мною

Становится неяснымъ, и я вижу

Рядъ образовъ.

Пантея.

Одинъ изъ нихъ киваетъ

Намъ головой; въ лицѣ его улыбка

И пламя въ золотыхъ его кудряхъ.

Вотъ новый образъ рядомъ съ нимъ явился...

Еще, еще... Прислушаемся къ нимъ.

Пѣсня духовъ.

Какъ фавнъ стремится

За нимфой въ лѣсъ,

Какъ дождь струится

Въ поля съ небесъ,

Какъ къ свѣчкѣ рвется

Самъ мотылекъ

И какъ за жертвой

Слѣдитъ порокъ,

За счастьемъ горе

И ночь за днемъ --

За нами слѣдуй!

Тебя зовемъ.

Все ниже, ниже

Въ глубь, въ глубь сойдемъ мы...

Какъ дремлютъ въ тучахъ

Предъ бурей громы,

Какъ искра въ пеплѣ,

Порой таится,

Какъ жемчугъ въ морѣ

На днѣ хранится,

Такъ скрыты чары

Въ подземномъ свѣтѣ

И ты узнаешь

Всѣ чары эти.

Иди, иди-же

Все ниже, ниже!

СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ.

(Пещера Деногоргопа. Азія и Пантея).

Пантея.

Чей это образъ, скрытый покрываломъ,

Сидитъ на этомъ тронѣ?

Азія.

Вотъ упалъ

Съ него покровъ.

Пантея.

Но ничего на тронѣ

Я, кромѣ тьмы, не вижу. Мракъ одинъ,

Зловѣщій мракъ, неуловимый глазомъ,

Вкругъ образа неяснаго лежитъ,

Но все-жъ -- мы это чувствуемъ -- таится

Въ немъ духъ живой.

Демогоргонъ.

Спроси меня о томъ,

Что хочешь ты узнать.

Азія.

Что можешь мнѣ сказать ты?

Демогоргонъ.

Все то, о чемъ ты смѣешь вопросить.

Азія.

Кто создалъ всю вселенную?

Демогоргонъ.

Юпитеръ.

Азія.

Кто создалъ все, что въ мірѣ существуетъ:

Мысль, волю, страсть, воображенье, разумъ.

Кто создалъ ихъ?

Демогоргонъ.

Юпитеръ.

Азія.

Кто творецъ

Невольнаго, таинственнаго чувства,

Которое, при шопотѣ весны,

При голосѣ возлюбленнаго, очи

Слезами наполняетъ, и они,

Цвѣты луговъ струями орошая,

Цвѣтущій край въ пустыни обращаютъ.

Кто далъ намъ это чувство?

Демогоргонъ.

Все-же онъ,

Юпитеръ всемогущій!

Азія.

А кто далъ міру горе, ужасъ, страхъ.

Безумье, преступленье и терзанья

Заговорившей совѣсти, всѣ муки,

Людскую мысль терзающія вѣчно,

Пока забвенье смерти не придетъ

На помощь къ человѣку, чтобы бремя

Съ него сложить? Кто создалъ, наконецъ,

Обманутую, жалкую надежду,

Любовь, переходящую нерѣдко

Въ отчаянную ненависть, весь ядъ

Презрѣнья съ тайнымъ ужасомъ страданья.

Которому не голосъ данъ, а, стонъ,

Стонъ адскій съ вѣчнымъ трепетомъ предъ адомъ?

Скажи, кто создалъ это море золъ?

Демогоргонъ.

Тотъ,

Кто властвуетъ.

Азія.

Но кто-же? отвѣчай?..

Міръ страждущій желаетъ слышать имя

Мучителя, желаетъ знать проклятье

Для гибели его?

Демогоргонъ.

Онъ властвуетъ.

Азія.

Я знаю это, чувствую, но какъ?

Демогоргонъ.

Онъ властвуетъ.

Азія.

Неправда!

Кто властвуетъ? Сперва царили въ мірѣ

Земля и небеса, любовь и свѣтъ,

Потомъ Сатурнъ; съ его престола время

Завистливымъ кругомъ смотрѣло окомъ;

Но жизнь земли подъ властію Сатурна

Сперва была свѣтла, какъ.жизнь цвѣтовъ.

Пока они отъ солнца не увяли

И вѣтромъ не сломались. Потомъ

Сатурнъ землѣ со всѣмъ ея твореньемъ

Въ томъ отказалъ, на что ей жизнь сама

Давала право,-- отнялъ право званья.

Свободу мысли, смѣло проникавшей

Во всѣ явленья міра,-- наконецъ,

Лишилъ любви, которая была

Единственной поддержкой человѣка,

И безъ любви всѣ люди стали падать.

И вотъ тогда явился Прометей,

Юпитеру даруя силу власти

Лишь подъ однимъ условіемъ,-- чтобъ онъ

Свободными позволилъ быть всѣмъ людямъ;

Юпитеру далъ власть онъ надъ всѣмъ небомъ

И сдѣлалъ всемогущимъ. Везъ любви,

Но вѣдая ни вѣры, ни закона,

Зевсъ на землѣ любимымъ быть не могъ,

Но властвовалъ. На долю всего міра

Сначала выпалъ голодъ, а потомъ

Тяжелый трудъ, болѣзнь, борьба, страданья.

И, наконецъ, невѣдомая смерть,

Которую никто не зналъ на свѣтѣ.

Отъ холода и зноя удалилась

Больная, безпріютная толпа

Искать себѣ убѣжища въ ущельяхъ,

Но даже тамъ, среди пустынь безплодныхъ

Тираннъ покоя людямъ не давалъ.

Казнилъ нуждой тяжелой и безумьемъ

Вражды; междоусобная война

Ихъ бѣдныя жилища разрушила

И отъ раздоровъ гибли племена.

Проснулась жалость въ сердцѣ Прометея

И въ утѣшенье міру онъ послалъ

Надежду, утѣшительницу скорби,

Чтобъ подъ ея роскошными цвѣтами

Скрыть темный призракъ смерти роковой;

Онъ свелъ любовь на землю заживить

Увялый виноградникъ, приносящій

Напитокъ жизни сердцу человѣка;

Онъ потушилъ огонь въ людской груди,

Людей въ животныхъ дикихъ превращавшій;

Онъ волѣ человѣка подчинилъ

Металлы, драгоцѣнные каменья,

И минеральный ядъ, и все, что скрыто

На днѣ морей и въ тайникахъ земли;

Даръ слова даровалъ онъ человѣку,

А. рѣчь его родила мысль -- мѣрило

Вселенной цѣлой. Мощная наука

Невѣжества разбила пьедесталъ,

Боговъ перепугавши на Олимпѣ;

Гармонія ума перелилась

Въ пророческую пѣсню у поэта,

И музыка освободила духъ

Отъ всѣхъ заботъ житейскихъ и волненій,

И онъ вспорхнулъ и сталъ парить высоко.

Въ рукахъ людей сталъ камень оживать

И мраморъ сталъ божественнымъ: склонялась

Передъ нимъ въ благоговѣніи толпа.

Источники и сокъ иныхъ растеній

Цѣлебныхъ свойствъ открыли чудеса:

Болѣзни ихъ пугались и бѣжали.

Смерть походила болѣе на сонъ.

Передъ людьми, по волѣ Прометея,

Открылись тайны вѣчнаго движенья

Звѣздъ и планетъ, и солнца и лупы;

По волѣ Прометея научились,

Какъ собственными членами своими.

Всѣ люди океаномъ управлять,

И кельтъ узналъ индѣйца. Еще немного,

И люди стали строить города

И теплый вѣтеръ, съ моря приносимый,

Блуждалъ межъ снѣжныхъ коллонадъ,

И голубой эфиръ вкругъ нихъ струился.

Такъ облегчилъ могучій Прометей

Страданья человѣка и за это

Теперь виситъ прикованный надъ бездной.

Но кто-жъ творецъ терзаній этихъ, кто?

Пока народъ склоняется предъ Зевсомъ,

Онъ не имѣетъ воли и привыкъ

Питать къ землѣ единое презрѣнье.

Кто-жъ этотъ одинокій властелинъ,

Разъединенный съ міромъ всѣмъ? Не Зевсомъ

Зовется онъ,-- хотя когда Зевесъ

Нахмурится, то небо все трепещетъ,--

За то, когда, цѣпями потрясая,

Титанъ ему проклятіе послалъ,

То самъ Зевесъ, какъ рабъ, затрепеталъ.

Скажи-же, кто надъ нимъ имѣетъ силу,

Когда онъ рабъ?

Демогоргонъ.

Зовутъ рабами тѣхъ,

Которые злу только служатъ въ мірѣ.

Каковъ Юпитеръ -- знаешь ты сама.

Азія.

Но за кого-же ты его считаешь?

Демогоргонъ.

Твоимъ словамъ я вторю: онъ могучъ

И равныхъ нѣтъ ему нигдѣ по силѣ.

Азія.

Но у раба быть долженъ властелинъ?

Демогоргонъ.

Когда-бы бездны были въ состояньи

Всѣмъ собственныя тайны повѣрять!

Но звуковъ нѣтъ въ бездонной глубинѣ...

Да и къ чему тебѣ узнать тѣ тайны?

Возможно-ли заставить говорить

Судьбу, случайность, время? Все покорно

Имъ, кромѣ вѣчной, истинной любви.

Азія.

О томъ я уже спрашивала прежде

И сердце подсказало мнѣ отвѣтъ

Такой-же точно; мы съумѣемъ сами

Додуматься до истины подобной.

О большемъ я желала-бы узнать;

Такъ отвѣчай, какъ мнѣ-бы отвѣчала

Моя душа, когда-бъ она могла.

Знать то, о чемъ я спрашиваю духа:

Быть долженъ солнцемъ радостнаго міра

Великій Прометей. Скажи -- когда

Настанетъ часъ освобожденья?

Демогоргонъ.

Взгляни!

Азія.

Ущелья разступаются и сквозь

Багровую завѣсу этой ночи

Я вижу рядъ какихъ-то колесницъ,

Запряженныхъ крылатыми конями;

На каждой колесницѣ есть возница,

Проворно погоняющій коней.

Одни стоятъ, оглядываясь часто,

Какъ-будто ихъ преслѣдуютъ враги.

Хоть ничего я, кромѣ звѣздъ, не вижу;

Другіе наклоняются впередъ,

Какъ-будто быстрой скачкой упиваясь.

Иль догоняя друга дорогого,

И все впередъ безъ устали летятъ.

Демогоргонъ.

Безсмертные часы передъ тобою.

Которыхъ съ нетерпѣньемъ ты ждала.

Одинъ изъ нихъ тебя теперь ждетъ тоже.

Азія.

Какой ужасный образъ! Онъ ведетъ

Чрезъ темныя ущелья колесницу...

На спутниковъ своихъ онъ не похожъ.

Скажи мнѣ, кто ты, сумрачный возница?

Куда меня ведешь ты? Говори.

Духъ.

Я тѣнь судьбы, которая ужаснѣй

Еще меня... И солнце не зайдетъ,

Какъ ляжетъ мракъ вокругъ престола неба.

Азія.

Что хочешь мнѣ сказать ты?

Пантея.

Эта тѣнь

Тронъ неба окружаетъ, словно дымъ

Разрушенныхъ вулканомъ, городовъ,

Все море покрываетъ: колесница

Стремится выше... бѣшеные кони

Несутъ... Смотри, какъ звѣзды омрачились

Отъ этой колосницы!

Азія.

Почему

Такъ странно отвѣчаютъ мнѣ?

Пантея.

Смотри-же:

Тамъ, на краю -- другая колесница,

Изъ перламутра раковина; пурпуръ

На ней горитъ и юный духъ ей правитъ;

У духа голубиные глаза

Сулятъ одну надежду, а улыбка

Такъ душу привлекаетъ, какъ къ себѣ

Лучъ солнца манитъ легкихъ насѣкомыхъ.

СЦЕНА ПЯТАЯ.

(Туча надъ снѣжной вершиной горы. Азія, Пантея и духъ часовъ.)

Духъ.

На рубежѣ межъ ночью и разсвѣтомъ

Своимъ конямъ я долженъ отдыхъ дать,

Но мать-земля велитъ ихъ дальніе гнать,

И я не буду медлить ни мгновенья.

Азія.

Ты дышеть на коней своихъ. Могло-бы

Мое дыханье бѣгъ ихъ ускорить.

Духъ.

Увы! Ты ошибаешься!..

Пантея.

О, духъ!

Остановись и объясни, откуда

Явился свѣтъ, изъ облака бѣгущій?

Вѣдь солнце не взошло еще.

Духъ.

Оно

Появится надъ нами только въ полдень.

Скрывается на небѣ Аполлонъ,

А этотъ свѣтъ, что розовымъ сіяньемъ

Окрестный воздухъ мягко освѣщаетъ,

Исходитъ отъ сестры твоей прекрасной.

Пантея.

Ты правъ. Я это чувствую.

Азія.

Скажи

Мнѣ, отчего, сестра, ты поблѣднѣла?

Что сдѣлалось съ тобой?

Пантея.

Ты измѣнялась!

Я на тебя не смѣю посмотрѣть,

Но чувствую тебя, хотя не вижу.

Едва я въ состояньи выносить

Сіянье красоты твоей чудесной.

Иль что-нибудь съ стихіями случилось,

Когда онѣ способны выносить

Присутствіе твое. Одно я знаю

Отъ Нереидъ; онѣ мнѣ говорили:

Въ тотъ день, когда разбила ты стекло

И, въ раковинѣ сидя, понеслась

По лону водъ межъ острововъ эгейскихъ.

Близь береговъ, твое носящихъ имя.

То дивную атмосферу любви,

Какъ солнца безконечное сіянье,

Вокругъ себя ты въ мірѣ разлила...

Какіе звуки -- слушай! Это воздухъ

Тебѣ какъ-будто хочетъ разсказать

Объ общемъ обожаньѣ. Развѣ ты

Не чувствуешь, что даже вѣтры неба

Любуются одной тобою... Слушай! (Музыка.)

Азія.

Твои слова такъ сладки, что одинъ

Лишь только онъ могъ ихъ сказать нѣжнѣе!..

Любовь сладка, какъ нектаръ, вообще

Для любящихъ, равно и для любимыхъ;

Любовь, какъ свѣтъ, повсюду проникаетъ,

Но ея голосъ въ воздухѣ и въ небѣ

Не можетъ утомлять насъ никогда;

Любовь равняетъ гадину съ богами...

Подобно мнѣ, какъ счастливы всѣ тѣ,

Которые ее другимъ внушаютъ,

Но тотъ еще счастливѣе, кто самъ

Сгораетъ этимъ чувствомъ. Наконецъ-то,

Тяжелыя страданья испытавъ,

Я буду тоже счастлива...

Пантея.

О, слушай!

Вы, духи, говорите.

Голосъ (поющій въ воздухѣ.)

О, ты, жизнь жизни, съ устъ твоихъ

Дыханье жгучее слетаетъ

И отъ улыбокъ неземныхъ

Холодный воздухъ быстро таетъ

Въ воздушныхъ сферахъ ледяныхъ;

Въ твоемъ глубокомъ чудномъ взорѣ

Все утопаетъ, точно въ морѣ.

Дочь свѣта! Словно какъ заря

Сквозь облака румянцемъ рдѣетъ

Съ отливомъ нѣжнымъ янтаря,

Такъ и тебя скрывать не смѣетъ

Твоя одежда и, горя,

И подъ покровомъ ты блистаешь.

И формъ прекрасныхъ не скрываешь.

Нѣтъ выше въ мірѣ красоты!

Твой голосъ сладокъ чрезвычайно;

Тебя всѣ чувствуютъ, но ты

Для всѣхъ невѣдомая тайна;

Я самъ съ далекой высоты

Твоимъ явленьемъ проникаюсь

И, упоенъ, въ тебѣ теряюсь,

Лампада ясная земли!

Гдѣ ты пройдешь -- твое сіянье

Всѣхъ грѣетъ близко и вдали

И, возбуждая обожанье,

Тамъ, гдѣ прошли пути твои.

Среди людей, подобно чуду,

Ты расточаешь счастье всюду.

Азія.

Моя душа -- волшебная ладья;

Она плыветъ, какъ задремавшій лебедь,

По тихимъ и ласкающимъ струямъ,

Духъ, твоего серебрянаго пѣньи,

А ты, какъ призракъ рая управляешь

Рулемъ ладьи; мелодіи поютъ

Намъ вѣтры, и извилистой рѣкою

Несемся мы среди лѣсовъ и горъ

Въ желанный край по океану звуковъ.

Моя ладья несется въ тѣ мѣста,

Куда но могъ проникнуть слабый смертный,

Въ края, гдѣ мы одной любовью дышемъ,

Гдѣ небеса сливаются съ землей,

Гдѣ духи въ свѣтлыхъ образахъ скользятъ,

И гдѣ мы остановимся взглянуть

На этихъ чудныхъ призраковъ, парящихъ

Надъ озеромъ, поющихъ, какъ и ты,

Таинственныя, сладостныя пѣсни.

ДѢЙСТВІЕ ТРЕТЬЕ.

СЦЕНА ПЕРВАЯ.

(Небо Олимпа. Юпитеръ сидитъ на тропѣ; кругомъ его другіе боги.)

Юпитеръ.

Возрадуйтесь и возликуйте, боги!

Я снова, какъ и прежде, всемогущъ.

До этихъ поръ все въ мірѣ поклонялось

Мнѣ, кромѣ человѣка; онъ одинъ,

Какъ пламя бурное, всегда стремился

Съ сомнѣньемъ и упрекомъ къ небесамъ.

Духъ человѣка думалъ потрясти

Олимпъ до основанія, хотя

Мои проклятья часто упадали

На головы людей, какъ зимній снѣгъ

На горныя вершины, и весь міръ

Подъ темной ночью гнѣва моего

Впередъ дорогой трудной подвигался

Въ своемъ пути, какъ по уступамъ снѣжнымъ

Идущій босоногій пилигримъ.

Но человѣкъ былъ гордъ въ своемъ несчастьѣ.

Чтобъ эту гордость разомъ поразить.

Я вызвалъ для погибели людей

Ужасную для всѣхъ живущихъ силу.

Которая задавитъ и скуетъ

Гордыню человѣчества... Скорѣе.

Лей, Ганимедъ, божественный напитокъ

Намъ въ чаши. Пусть подъ этимъ звѣзднымъ небомъ

Раздастся гимнъ торжественный теперь.

Такъ пейте, боги вѣчные, и пусть

По вашимъ жиламъ нектаръ разольется.

Чу! Слушайте, какъ раздастся громъ

Крылатой колесницы отъ престола

Демогоргона! Радуйтесь побѣдѣ!

Воспряньте всѣ отъ грохота колесъ.

Бѣгущихъ по Олимпу... Возликуйте!..

(Колесница приближается. Демогоргонъ встаетъ и подходитъ къ трону Юпитера.)

Кто ты, ужасный образъ? Говори!

Демогоргонъ.

Я -- вѣчность, и не спрашивай меня

Объ имени другомъ. За мною слѣдуй

Въ мракъ бездны. Я твой сынъ, какъ ты былъ самъ

Сатурна сыномъ, только обладаю

Могуществомъ я болѣе, чѣмъ ты.

Тьма ждетъ тебя; не ожидай пощады,

Или, какъ червь растоптанный, борись

Съ своей судьбой...

Юпитеръ (Духу часовъ.)

О, ненавистный духъ,

Который обманулъ меня! Заставлю

Тебя я провалиться въ подземелья,

Въ темницы непокорныхъ мнѣ титановъ!

(Къ Демогоргону)

О, сжалься, сжалься!.. Или ожидать

Я не могу пощады и прощенья?

О, лучше-бъ пылъ теперь моимъ судьей --

Мой врагъ, къ скалѣ прикованный. Меня-бы

Не сталъ онъ такъ наказывать жестоко;

Безмѣрно кротокъ онъ и справедливъ,

Царь міра онъ... Но кто-же ты, ужасный?

Отвѣта нѣтъ, нѣтъ отклика... Тони-же

Со мною вмѣстѣ; въ вихрѣ разрушенья

Пусть сгибнемъ мы, какъ коршунъ и змѣя,

Въ борьбѣ переплетеные и въ море

Низвергнутые разомъ. Грозный адъ

Пусть огненную пасть свою раскроетъ,

Чтобъ поглотить весь міръ, тебя, меня;

Пусть гибнетъ побѣдитель съ побѣжденнымъ

Съ обломками того, за что они

Вели борьбу... Я гибну, гибну, гибну!..

Стихіи не хотятъ повиноваться

Мнѣ болѣе... Лечу стремглавъ я внизъ,

И врагъ мое паденье омрачаетъ,

Какъ облако, побѣду торжествуя...

СЦЕНА ВТОРАЯ.

(Устье большой рѣки на дикомъ островѣ. Видѣнъ Океанъ, облокотившійся на берегъ, рядомъ съ нимъ Аполлонъ.)

Океанъ.

Ты говоришь, что палъ онъ подъ угрозой

И силой побѣдителя?

Аполлонъ.

Когда

Окончилась борьба ихъ, помрачивши

Звѣзду, мнѣ подчиненную, въ то время

Ужасный взглядъ Юпитера зажегъ

Всѣ небеса однимъ кровавымъ свѣтомъ

И вдругъ исчезъ, какъ лучъ послѣдній дня

За тучею свинцовой угасаетъ.

Океанъ.

И онъ въ бездонной пропасти погибъ?

Аполлонъ.

Да, какъ орелъ грозою пораженный,

Отъ молніи ослѣпшій, онъ упалъ

Съ высотъ Олимпа въ бездну ледяную.

Океанъ.

Теперь мои глубокія моря

Течь станутъ незапятнанныя кровью,

Спокойно, какъ весеннимъ вѣтеркомъ

Волнуемыя нивы золотыя.

Теперь мои потоки побѣгутъ

По многолюднымъ странамъ и долинамъ.

Не будетъ слышно стоновъ и проклятій

Измученныхъ рабовъ и ихъ цѣпей.

Аполлонъ.

Я больше не увижу тѣхъ печалей,

Которыя, затмѣніямъ подобно,

Блестящій міръ мой горемъ омрачали.

Прислушайся къ серебряной той лютнѣ,

Которая отъ утренней звѣзды

Мелодіи свои вамъ посылаетъ.

Океанъ.

Ты долженъ удалиться. Мы опять

Увидимся, когда твоимъ конямъ

Захочется въ пути остановиться.

Меня-же бездна требуетъ къ себѣ

За тѣмъ, что-бъ я изъ изумрудныхъ урнъ

Ей даровалъ лазурное затишье.

Взгляни ты, какъ въ зеленомъ этомъ мірѣ

Купается плеяда Нереидъ

Съ распущенными косами, въ вѣнкахъ

Изъ травъ морскихъ и лилій бѣлоснѣжныхъ.

(Слышенъ ропотъ волнъ.)

То море у меня покоя проситъ.

Ну, но бурли, чудовище! Иду

Къ тебѣ на зовъ... Прощай.

Аполлонъ.

До новой встрѣчи.

СЦЕНА ТРЕТЬЯ.

(Кавказъ.-- Прометей. Геркулесъ, Іо, Земля и духи.-- Азія и Пантея, которыхъ духъ привозитъ на колесницѣ.-- Геркулесъ освобождаетъ Прометея).

Геркулесъ.

Великій и славнѣйшій изъ духовъ!

Ты видишь самъ, что сила покорилась

Твоей отвагѣ, мудрости и той

Любви многострадальной и высокой,

Которая тебя одушевляетъ.

Прометей.

Твой ласковый привѣтъ дороже мнѣ

Давно желанной, милой мнѣ свободы.

-- О, Азія, свѣтъ жизни и любви,

Вы, нимфы, сестры нѣжныя, которыхъ

Привязанность и ласки обратили

Вѣка моихъ страданій и скорбей

Въ отрадное одное воспоминанье,--

Теперь мы не разстанемся. Здѣсь есть

Пещера, такъ поросшая кругомъ

Ползучими растеньями, цвѣтами,

Что свѣтъ дневной туда не проникаетъ.

Пещера изумрудомъ мощена;

Въ ней бьетъ фонтанъ; дерновыя скамейки

И стѣны съ мягкой, шелковой травой

Къ отрадному зовутъ отдохновенью.

Тамъ изберемъ мы для себя жилище,

Тамъ будемъ о прошедшемъ говорить.

О будущемъ, объ измѣненьи свѣта.

О странной человѣческой судьбѣ.

Я стану отвѣчать одной улыбкой

На ваши вздохи тихіе; когда-же

Начнетъ морскія пѣсни Іо пѣть,

Заплачу я. Тогда вы разгоните

Улыбками своими эти слезы,

Которыя отрадно проливать.

Плести вѣнки мы будемъ изъ цвѣтовъ.

Какъ дѣти беззаботныя; мы будемъ

Одними только взглядами любви

Угадывать скрываемыя мысли.

Нашъ умъ неистощимый и живой,

Какъ арфа дуновеніемъ зефира

Дающая мелодію, издастъ

Гармонію могучихъ, новыхъ звуковъ.

Въ пещеру ту со всѣхъ концовъ земли.

Къ намъ прилетятъ гонцы; они дадутъ

Отчетъ ламъ о судьбахъ всего живого.

Повѣдаютъ о счастіи любви,

О мирѣ, о свободѣ, обо всемъ,

Что только совершенствуетъ на свѣтѣ

Жизнь всѣхъ людей, теперь уже свободныхъ.

Къ намъ дивныя видѣнія слетятъ,

На первый разъ туманныя, но послѣ

Для зрѣнья очень ясныя, какъ то,

Что всѣ они собой изображаютъ.

Насъ посѣтятъ безсмертные потомки

Художниковъ, скульпторовъ и поэтовъ,

И всѣ жрецы грядущаго искуства.

Божественные звуки мы услышимъ,

Которые казаться будутъ намъ

Тѣмъ болѣе пріятными, чѣмъ лучше

Становится весь обновленный міръ.

Гдѣ зло и заблужденья исчезаютъ.

Вотъ свойства той пещеры каковы.

(Обращаясь къ духу Часа)

&nbsp; Прекрасный духъ, еще послѣдній трудъ

Свершить ты долженъ. Іо, дай ему

Ту раковину самую, въ которой

Таится голосъ. Раковину эту

Старикъ Протей, какъ свадебный подарокъ,

Далъ Азіи...

Іо.

Желанный, милый духъ!

Вотъ раковина дивная. Ты видишь.

Какъ блѣдная лазурь ея играетъ

Серебрянымъ и нѣжно-мягкимъ свѣтомъ.

Въ ней словно звуки музыки уснули.

Духъ.

О, я клянусь, что въ цѣломъ океанѣ

Прекраснѣе нѣтъ раковины. Въ ней

Навѣрно звуки сладкіе таятся,

Хотя они и странны, можетъ быть.

Прометей.

На вихрѣ мчись теперь ты въ города

И солнце обгони въ своемъ полетѣ.

Потомъ дохни и въ раковинѣ этой,

Какъ громъ, раздастся музыка. Тогда

Вернись назадъ и будь вблизи пещеры.

А ты, о мать-Земля!

Земля.

Я слышу,

Я чувствую твое прикосновенье.

Въ моихъ застывшихъ нервахъ возбуждаетъ

Оно движенье новое; оно

Даетъ мнѣ жизнь и высшее блаженство,

И подъ моею дряхлой оболочкой

Жаръ юности является. Теперь

Прекрасныя мои и дорогія дѣти,

Растенья, рыбы, птицы, звѣри, люди,

Которыхъ я вспоила молокомъ

Болѣзненной и отравленной груди.

Теперь отъ сладкой пищи оживутъ,

Подобно бѣлымъ, сильнымъ антилопамъ.

Пасущимся вблизи кристальныхъ водъ,

По лиліямъ и по травѣ зеленой.

Когда я буду спать, почвой туманъ

Для яркихъ звѣздъ окажется бальзамомъ;

Цвѣты начнутъ дремать, не увядая,

И люди, какъ и звѣри, въ сладкихъ снахъ

Найдутъ источникъ силы и здоровья.

Смерть явится послѣднимъ поцѣлуемъ

И лаской той, которая, какъ мать,

Дала ребенку жизнь и, отнимая

Ее, какъ мать, ласкаясь, говоритъ:

"Не оставляй меня."

Азія.

Зачѣмъ о смерти.

Мать, говорить? Скажи, ужели тотъ,

Кто умираетъ, болѣе не можетъ

Любить, дышать и говорить, какъ прежде?

Земля.

Мнѣ было-бы напрасно отвѣчать:

Безсмертна ты, а мой языкъ понятенъ

Лишь на смерть осужденнымъ... Но послушай:

Есть темная, глубокая пещера,

Гдѣ изстрадался скованный мой духъ;

Тогда я обезумѣла, к люди.

Тѣмъ духомъ зараженные, такимъ-же

Безумствомъ охватились, стали строить

Языческіе храмы, ввергли въ тьму

Печальныхъ заблужденій много націй,

Въ войнѣ междоусобной развращались

По волѣ вѣроломнаго Зевеса.

Но все теперь въ пещерѣ измѣнилось:

Зловонья обратились въ ароматъ,

Благоухаютъ воздухъ и растенья

И все кругомъ о счастьѣ говоритъ

И въ сердцѣ миръ и радость поселяетъ.

Пещера та тебѣ принадлежитъ.

Крылатый духъ! явись передо мною.

(Является духъ въ образѣ крылатаго ребенка.)

Вотъ факельщикъ, принадлежащій мнѣ.

Давно уже онъ погасилъ свой факелъ

И вотъ теперь опять его зажегъ,

Дочь милая, огнемъ твоихъ очей.

Веди-жъ ихъ всѣхъ за горныя вершили,

Гдѣ обитаютъ легкія менады.

Веди неутомимо до холма

Зеленаго, гдѣ озеро увидишь:

Въ его струяхъ найдешь ты отраженье

И съ портикомъ, и массою колоннъ

Таинственнаго храма. Самъ Пракситель,

Что въ мраморѣ любовь увѣковѣчилъ,

Его рукой своей разрисовалъ.

Теперь тотъ храмъ оставленъ, но когда-то

Носилъ онъ, Прометей, твое названье.

Теперь иди. Пещеру ту найдешь

Близь этого заброшеннаго храма.

СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ.

(Лѣсъ. Въ глубинѣ его пещера. Прометей, Азія, Пантея, Іо и Духъ Земли.)

Іо.

Сестра, я вижу что-то неземное.

Взгляни, какъ духъ невѣдомый скользить

По листьямъ; на челѣ его сверкаетъ

Зеленая звѣзда, и изумрудный

Блескъ той звѣзды сливается съ кудрями

Видѣнія и, въ капли обращаясь,

Росой блестящей падаетъ въ траву.

Ты знаешь-ли, кто это?

Пантея.

Это нѣжный,

Прекрасный духъ, ведущій шаръ земной

По небесамъ. Далекія свѣтила

Любуются имъ часто съ высоты.

Онъ то скользитъ по лону океана,

То плаваетъ въ туманныхъ облакахъ

Иль носится по городамъ обширнымъ,

Во время сна усталыхъ горожанъ.

Онъ бродитъ по рѣкамъ и по ущельямъ,

По безконечнымъ нивамъ золотымъ,

Дивясь всему, что всюду видитъ нынче.

Когда еще не властвовалъ Юпитеръ,

Подругу нашу Азію любилъ онъ

И иногда слеталъ къ ней упиваться

Сіяніемъ очей ея, шепталъ

Наивныя, ребяческія тайны,

Разсказывалъ о томъ ей, что онъ зналъ

И видѣлъ, долго по свѣту блуждая,

И дорогою матерью своей

Звалъ Азію.

Духъ земли (подлетая къ Азіи.)

Мать, дорогая матъ!

Могу-ли вновь я говорить съ тобою,

Какъ нѣкогда, и прятаться опять

Въ объятіяхъ твоихъ, и утомляться

Блаженствомъ, и играть вблизи тебя,

Когда мнѣ нѣтъ въ эфирѣ бирюзовомъ

Занятій и работы.

Азія.

О, созданье

Прекрасное! Тебя люблю я такъ-же,

Какъ прежде. Говори-же; говоръ твой

Наивно-простодушный стану слушать

Я съ радостью.

Духъ земли.

Мать милая, теперь

Я сталъ умнѣй, хотя дитя не можетъ,

Какъ ты, быть умнымъ. Все-же счастливъ я.

Ты вѣдаешь, что мнѣ въ зеленомъ мірѣ

Прогулки затрудняли червяки

И гады ядовитые, и змѣи.

Цвѣты и ядовитыя растенья.

Коварные, испорченные люди,

Скрывавшіе не мало черныхъ думъ

Подъ свѣтлою улыбкою фальшивой,

И женщины лукавыя всегда

Въ моей душѣ боль жгучую рождали,

Хоть мимо ихъ я проходилъ незримо

Въ часы ихъ сна. Недавно черезъ городъ

Случилось проходить мнѣ. Часовой

Спалъ у воротъ. Вдругъ звуки раздались,

Столь громкіе, что башни задрожали,

Но въ то-же время звуки эти были

Пріятнѣе всѣхъ въ мірѣ голосовъ,

Но кромѣ твоего, однако. Цѣлый городъ

Проснулся и на улицахъ толпы,

Собравшись, молча на небо смотрѣли,

Пока гремѣла музыка. Въ фонтанъ

Я спрятался и тамъ лежалъ, пока

Луна въ струяхъ басейна отражалась.

Потомъ замѣтилъ я, что вкругъ меня

Тѣ образы зловѣщіе пропали,

Которые рождали въ сердцѣ боль,

И въ измѣненныхъ формахъ появились,

Съ себя дурную сбросивъ оболочку...

Всѣ люди въ мигъ одинъ преобразились,

Привѣтствуя другъ друга съ изумленьемъ,

И спать легли. Когда-жъ взошла заря,

Всѣ сдѣлались прекрасны, даже змѣи

И гадины ужасныя, лишась

Зловредныхъ свойствъ. Исполненный восторга.

Въ минуту эту встрѣтилъ я тебя,

И для меня нѣтъ счастія полнѣе.

Азія.

Съ тобой мы не разстанемся, пока

Сестры невинной въ мірѣ ты не встрѣтишь,

Которая сіяніе твое

Почувствуетъ,-- и съ этого мгновенья

Она тебя полюбитъ...

Духъ земли.

Точно такъ-же,

Какъ Азія, ты любишь Прометея?

Не правда-ли?

Азія.

Молчи, шалунъ! Смотри

И слушай!

(Входитъ духъ Часа.)

Прометей.

Мы угадываемъ то.

Что въ мірѣ видѣлъ ты и слышалъ; все-же

Разсказывай.

Духъ.

Когда пронесся звукъ.

Заполнившій и небеса, и землю,

И замеръ, то тогда произошло

Вселенной обновленье. Свѣтъ и воздухъ

Такъ измѣнились, словно въ нихъ любовь

Расплавилась и разлилась потокомъ.

Всѣ тайны міра ясно я увидѣлъ

И, опьяненный радостью, полетъ

Поправилъ къ низу, крыльями махая.

А кони, мнѣ служившіе, нашли

Вновь родину на лучезарномъ солнцѣ,

Гдѣ будутъ, отдыхая отъ трудовъ.

На огненныхъ цвѣтахъ они настись.

Моей луноподобной колесницѣ

Укажутъ мѣсто въ храмѣ, гдѣ кругомъ

Поставятся изъ мрамора статуи

Работы Фидіаса, и ихъ лики

Изобразятъ мать Землю, Прометея

И Азію, и самого меня,

Принесшаго отрадное извѣстье

Въ священный храмъ, гдѣ куполъ изъ рѣзныхъ

Цвѣтовъ однихъ воздвигнутъ на колоннахъ.

Но далѣе я буду продолжать:

Когда слетѣлъ на землю я, мѣшаясь

Съ толпой людской, то въ первую минуту

Вылъ огорченъ, не встрѣтивъ перемѣнъ,

Которыхъ ожидалъ я, но, однако,

Пришлось мнѣ очень скоро убѣдиться,

Что даже люди всѣ перемѣнились

И походили больше на духовъ.

Никто не раболѣпствовалъ, не зналъ.

Что значитъ тиранія и гоненья.

Презрѣнья, страха, ненависти, лжи

Не выражали взгляды человѣка

И надпись передъ входомъ въ мрачный адъ:

"Оставь надежду всякую" -- казалась

Загадкой непонятной на землѣ.

Не хмурился никто и не дрожалъ,

Безумныхъ приказаній ожидая.

Никто врагомъ не дѣлался другого,

Не клеветалъ на ближняго, не лгалъ,

Не истреблялъ насмѣшкою холодной

Въ себѣ любви и свѣтлыхъ упованій,--

Всего, что предъ собою ни встрѣчалъ,

Но отравлялъ вампиромъ ядовитымъ.

Всѣ женщины прекрасными казались

И чистыя, какъ небо, вкругъ себя

Лучи любви и счастья разливали.

Онѣ освободились отъ разврата

И рабскихъ предразсудковъ, и о томъ,

О чемъ боялись думать даже прежде,

Теперь свободно стали говорить.

И ложный стыдъ, я зависть не смущаютъ

Гармоніи отрадной ихъ любви.

Міръ сталъ другимъ, хотя освободиться

Не могъ онъ вдругъ отъ старыхъ преступленій.

Пройдутъ вѣка, и обновленье міра

Пойдетъ своимъ порядкомъ, день за днемъ.

И кто-же далъ намъ это обновленье?

Тотъ мученикъ, что былъ къ скалѣ прикованъ

И цѣлые вѣка подъ гнетомъ власти

Всесильнаго и мстящаго Зевеса

За счастье человѣчества страдалъ.

Дмитрій Минаевъ.

(Окончаніе будетъ).

"Дѣло", No 4, 1873

ОСВОБОЖДЕННЫЙ ПРОМЕТЕЙ.

Лирическая драма

ПЕРСИ БИШИ ШЕЛЛИ.

ДѢЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

Лѣсъ близь пещеры Прометея. Пантея и Іо снятъ и постепенно пробуждаются подъ звуки приближающейся мелодіи.

Голосъ невидимыхъ духовъ.

Золотая звѣзда въ небѣ исчезаютъ

И, гонима солнцемъ; бастро убѣгаютъ

За его блестящей, яркой колесницей,

По стезѣ лазурной, блѣдной вереницей.

Такъ отъ леопарда фавна бастро мчатся

И за ними даже вѣтру не угнаться.

Но гдѣ-жь вы, скажите,

О, духи? Спѣшите,

Спѣшите сюда!

(Пролетаетъ рядъ образовъ и духовъ, тихо поющихъ.)

Мы давно здѣсь, мы давно здѣсь!..

Несемъ мы гробъ протекшихъ лѣтъ,

Давно померкшихъ,

Мы сами слѣдъ --

Часовъ умершихъ.

Несемъ мы время

Въ его могилу,

Ей имя -- вѣчность.

О, омочите покровъ надгробный

Слезами скорби,

Цвѣтами смерти осыпьте ложе

Царя часовъ.

Іо.

Что это за туманныя видѣнья?

Пантея.

Они -- уже умершіе часы,

Усталые и слабые отъ всей

Добычи, ими собранной на свѣтѣ,

И той отягощаемы побѣдой,

Которую могъ одержать одинъ

Титанъ.

Іо.

Они прошли?

Пантея.

Вихрь обогнавъ,

Они прошли, пока мы говорили.

Іо.

Куда-же?

Пантея.

Къ мертвецамъ, туда,

Гдѣ прошлое нашло успокоенье.

Голосъ невидимыхъ духовъ.

Въ ясномъ небѣ плаваютъ

Облака румяныя

И роса перловая

Блещетъ въ полѣ звѣздами;

Волны изумрудныя

Въ морѣ поднимаются,

Словно все охвачено

Новымъ полнымъ счастіемъ,

На землѣ и на небѣ

Блескъ и ликованіе.

-- Гдѣ-жь вы, духи, гдѣ вы?

* * *

Новой силой ожили

И лѣса безмолвные,

И долины мертвыя,

И звучатъ серебряной

Музыкой источники,

И въ ущельяхъ весело

Вновь перекликаются

Бури благодатныя,

И съ эфиромъ шепчутся

Травы ароматныя.

Іо.

Я вижу мнѣ невѣдомыхъ возницъ.

Пантея.

Но только колесницъ ихъ я не вижу.

Половина хора часовъ.

Духи неба и земли

Передъ нами разорвали

Тотъ недвижный пологъ сна,

Подъ которымъ всѣ мы спали,

И подъ нами мракъ исчезъ.

Голосъ.

Мракъ исчезъ среди небесъ.

Первая половина хора.

Среди заботъ и ненависти лютой

Мы прожили вѣка;

Когда-жь, порой, отъ сна мы пробуждались,

То смутный, долгій сонъ

Для насъ былъ лучше пробужденья:

Жизнь на яву являлась хуже сна.

Вторая половина хора.

Ужаснѣй сна!

Первая половина хора.

Когда-жь во снѣ надежды звукъ отрадный

Достигъ до насъ

И пала съ глазъ

Повязка тьмы угрюмо-непроглядной,

То безъ оковъ

На чудный зовъ

Помчались мы, какъ мчатся волны въ норѣ.

Вторая половина хора.

Какъ мчатся волны въ морѣ.

Хоръ.

Начнемъ-же по вѣтру кружиться,

Пусть въ небѣ безмолвномъ опять

Восторженный гимнъ нашъ промчится,

Успѣетъ въ немъ день задержать.

* * *

А прежде мы дни прогоняли,

И каждый измученный день

Бѣжалъ отъ насъ дальше и дальше,

Какъ раненый на смерть олень.

* * *

Теперь-же въ гармонію счастья

Свои голоса мы сольемъ,

Помчимся, какъ облако въ небѣ,

Согрѣтое солнца лучомъ.

Хоръ духовъ.

Съ толпой ликующихъ тѣней

Хотимъ и мы соединиться,

Чтобъ въ прославленьи лучшихъ дней

Всеобщей радостью упиться.

* * *

Такъ въ индѣйскомъ океанѣ

Рыбъ летучихъ караваны

Поднимаются, мѣшаясь

Вмѣстѣ съ птицами морскими.

Хоръ часовъ.

Принеслись откуда вы,

Рѣзвые и легкіе?

Вашихъ ногъ сандаліи --

Огненныя молніи.

Ваши крылья нѣжныя

Быстротѣ равняются

Мысли человѣческой,

И любовью пламенной

Ваши очи свѣтятся.

Хоръ духовъ.

Принеслись мы, странники,

Отъ людского разума.

Слѣпъ и мраченъ нѣкогда

Вылъ онъ, въ рабствѣ ползая,

А теперь сталъ моремъ онъ

Чувства вѣчно яснаго,

Небомъ, гдѣ красуется

Солнце незакатное.

* * *

Мы примчались весело

Изъ эфира вольнаго,

Гдѣ надъ всѣми властвуетъ

Мысль неутомимая,

Съ гнетомъ незнакомая,

Думъ великихъ полная.

* * *

Изъ туманной области,

Гдѣ рука любовниковъ

Васъ ловить старается;

Съ острововъ лазурныхъ тѣхъ,

Гдѣ улыбки мудрости

Замедляютъ шествіе

Ваше въ міръ забвенія.

* * *

Мы пришли изъ дальняго

Края, гдѣ вздымаются

Храмы колоссальные

Лучшимъ выраженіемъ

Высочайшихъ геніевъ

И полёта мощнаго

Мысли человѣческой,

Одарившей крыльями

Всѣхъ своихъ избранниковъ.

* * *

Шли мы годы цѣлые

Чрезъ моря кровавыя,

Черезъ адъ страданія,

Ненависти демонской,

И убитыхъ помысловъ,

И надеждъ задавленныхъ

Вѣчнымъ угнетеніемъ.

* * *

Но теперь расправили

Мы крыло усталое,

И полётъ нашъ радостенъ.

Солнце счастья нашего --

Есть любовь всемірная,

Міръ весь обратившая

Въ рай неувядаемый.

Хоръ духовъ и часовъ.

Между небомъ и землею мы свиваемъ

Связь одну, таинственную связь,

Мы духовъ могущества сзываемъ!

Пойте, быстро въ воздухѣ кружась,

И, какъ рѣки постоянно къ морю мчатся,

Такъ и вы къ намъ по небу стремясь,

Прилетайте, чтобы вновь не разставаться.

Хоръ духовъ.

Подвигъ нашъ свершили мы

И свой долгъ исполнили.

Будемъ-же по воздуху

Надъ землей счастливою,

Наслаждаясь отдыхомъ,

Плавать невидимками.

* * *

И когда по звѣздному

Небу будемъ плавать мы,

Смерть и ночь угрюмая

Отъ полета нашего

Въ мигъ одинъ сокроются;

Такъ отъ дуновенія

Бурь разсѣиваются

Облава туманныя.

* * *

Воздухъ, свѣтъ и счастіе,

Мысль, любовь, жизнь свѣтлая,

Все, что вѣчно борется

Съ смертью ненасытною,

Вмѣстѣ все послѣдуетъ

По дорогѣ, избранной

Нами въ быстромъ шествіи.

* * *

Наша пѣсня вѣщая

Новый, лучшій міръ творитъ,

Міръ, лишь охраняемый

Мудростью единою.

Силу мы заимствуемъ

Въ обновленныхъ націяхъ

И нашъ трудъ всѣ будутъ звать

Прометея именемъ.

Хоръ часовъ.

Пляску прекратите и оставьте пѣнье!

Пусть одни умчатся въ это-же мгновенье,

На землѣ другіе -- остаются пусть.

Одна половина хора.

Въ небо улетимъ мы, въ дальнія селенія.

Другая половина хора.

Улетимъ съ земли мы -- насъ охватитъ грусть:

Дороги намъ слишкомъ прелести земныя.

Одна половина хора.

Воспаримъ мы выше дальнихъ облаковъ,

Гдѣ живутъ въ эфирѣ призраки иные.

Создадимъ на диво будущихъ вѣковъ

И другую землю, и другое море...

Другая половина.

Не спѣша, торжественно въ жизненномъ просторѣ,

Ночь предупреждая, днемъ руководя,

Въ свѣтломъ мірѣ станемъ плавать мы безъ горя,

Радости земныя всюду находя.

Одна половина хора.

Мы вкругъ сферы новой будемъ обращаться,

Будемъ терпѣливо той минуты ждать,

Какъ начнутъ иныя твари появляться,

И цвѣты и травы станутъ выростать,

Изъ хаоса міра вызваны любовью,

Не извѣдавъ страха, не облиты кровью.

Общій хоръ.

Пляску прекратите и оставьте пѣнье!

Пусть одни умчатся въ это-же мгновенье,

А другіе могутъ оставаться здѣсь.

Гдѣ-бъ мы ни плясали, гдѣ-бы мы ни пѣли,

Гдѣ-бъ мы ни витали, хоть-бы облетѣли

Міръ надзвѣздный весь,

Но вездѣ мы будемъ, оживлять народы.

Пантея.

Они уже исчезли.

Іо.

Развѣ ты

Почувствуешь восторга и волненья

Отъ зрѣлища, здѣсь видѣннаго нами?

Пантея.

Я нахожусь въ томъ самомъ состояньи,

Которое испытываетъ вѣрно

Зеленый холмъ, опрысканный дождемъ,

И небу посылающій улыбки

Мильонами своихъ блестящихъ капель.

Іо.

Пока мы говоримъ съ тобой, опять

Несутся къ намъ невѣдомые звуки.

Прислушайся!

Пантея.

То музыка вселенной.

Въ твоемъ пути вращающійся міръ

Такъ въ воздухѣ родитъ Эола звуки.

Іо.

При каждой краткой паузѣ я слышу

Мелодіи серебряные тоны,

Которые въ насъ чувства шевелятъ

И душу освѣщаютъ, точно звѣзды,

Прорѣзавшія ночью зимній воздухъ

И моремъ отраженныя мгновенно.

Пантея.

Взгляни туда, гдѣ, перерѣзавъ лѣсъ,

Два ручейка, соединясь, бѣгутъ,

Между зеленыхъ мшистыхъ береговъ

Усѣянныхъ фіалками. Надъ ними,

Какъ двѣ сестры, которыя со вздохомъ

Съ тѣмъ разстаются въ мірѣ, что встрѣчаютъ

Одной улыбкой радости,-- плывутъ

Въ какомъ-то океанѣ дивныхъ звуковъ

Два призрака. Какъ хороши они!..

Іо.

Я вижу колесницу, и она

Подобна той, въ которой проѣзжаетъ

Мать мѣсяцевъ къ себѣ, въ свою пещеру.

Надъ этой колесницею покровъ

Изъ мрака точно сотканъ, но сквозь мракъ

Воздушнаго покрова ясно видны,

Какъ въ зеркалѣ волшебномъ, горы, рощи.

Лазурно-золотыя облака

Колеса замѣняютъ колесницѣ:

Когда ихъ геній бури нагоняетъ

И солнце появляется, тогда

Они мгновенно въ дѣйствіе приходятъ

И катятся, впередъ гонимы вѣтромъ,

Крылатое дитя въ той колесницѣ

Сидитъ. Его лицо бѣлѣй,

Чѣмъ первый снѣгъ, и какъ морозный иней,

Сверкающій на солнцѣ, надъ челомъ.

Блистаютъ перья. Члены также бѣлы,

Какъ и одежда, сотканная словно

Изъ перловъ драгоцѣнныхъ. Волоса

Ребенка свѣтлы, только очи темны

И изъ-подъ ихъ рѣсницъ блеститъ огонь,

Который нагрѣвалъ окрестный воздухъ;

Въ своей рукѣ онъ держитъ лунный лучъ,

Имъ колесницей въ тучахъ управляя,

И облака, блуждая надъ волнами,

И рощами и травами полей,

Въ природѣ порождаютъ море звуковъ,

Ласкающихъ и нѣжныхъ...

Пантея.

Изъ другого

Пролѣска, между тѣмъ, сейчасъ взвился

Съ гармоніей торжественной и дикой

Громадный шаръ; онъ твердости кристальной

И сквозь его огромнѣйшую массу

Свѣтъ льется вмѣстѣ съ музыкой, а вкругъ

Безчисленные сонмы всякихъ сферъ,

Пурпуровыхъ, лазурныхъ, изумрудныхъ

И золотыхъ, и бѣлыхъ, сфера въ сферѣ

Кружатся въ разрушительномъ стремленьи

И гимнъ міровъ сливается въ одну

Гармонію. Обширная планета,

Окружена туманомъ голубымъ,

Благоухаетъ запахомъ цвѣтовъ*

И зеленью роскошной, согрѣваясь

Дыханьемъ дня. На той планетѣ дремлетъ,

Какъ отъ труда уставшее дитя,

Крылатый духъ земли, и можно видѣть

Игру его измѣнчивой улыбки,

Какъ будто-бы онъ говоритъ во снѣ.

Іо.

Привыкъ онъ только этимъ выражать

Всеобщую гармонію планеты.

Пантея.

Ея чело увѣнчано звѣздой.

Ея лучи въ тѣ бездны проникаютъ,

Гдѣ многіе вѣка погребены

Обломки кораблей И колесницъ,

Трофеи и знамена, близь которыхъ

Смѣется смерть. Эмблемы разрушенья

Встаютъ кругомъ. Освѣщены лучами

Развалины когда-то крѣпкихъ стѣнъ

Громаднѣйшаго города. Землею

Давно засыпаны гроба его гражданъ.

Вотъ, посмотри -- лежатъ среди песковъ

Уродливыми массами постройки

Древнѣйшихъ націй -- статуи и зданья,

Поверженныя въ прахъ, и надъ ними

Скелеты намъ невѣдомыхъ существъ,

Огромныхъ рыбъ, величиною съ островъ,

Крылатыхъ змѣй, ужасныхъ бегемотовъ,

Недвижныхъ аллигаторовъ, когда-то

Считавшихся царями межъ животныхъ

И сильно размножавшихся, какъ черви

На трупахъ отвратительныхъ, пока

Охваченъ не былъ бѣшенымъ потокомъ

Испуганный и потрясенный міръ,

И все живое въ мірѣ утонуло,

Не выдержавъ съ стихіею борьбы.

Какъ будто-бы какой-то мощный богъ,

Живущій на какой-нибудь планетѣ,

На этотъ шаръ слетѣлъ и произнесъ:

"Не существуйте больше!" И они

Исчезли, какъ словно звукъ въ пространствѣ.

Земля.

Какой восторгъ, какое торжество!..

Какое безграничное блаженство --

Отъ тяжкихъ узъ своихъ освободиться!

Вокругъ меня все ожило, воскресло,

Все обновилось, разцвѣло, и я несусь,

Какъ облако, туманное подъ вѣтромъ.

Луна.

О милый братъ, небесъ покойный путникъ!

Счастливый шаръ изъ воздуха и суши!

Какой-то духъ исходитъ изъ тебя,

Меня, какъ лучъ волшебный, согрѣвая

Тепломъ любви, дыханьемъ благовоній

И музыкой чарующей своей.

Земля.

Я трепещу отъ радости! кругомъ

Мои пещеры, горы и волканы,

И звонкіе фонтаны и ручьи

Моимъ восторгамъ вторятъ и смѣются

Однимъ неудержимымъ, громкимъ смѣхомъ.

Пустыни, океаны, бездны, воздухъ --

Все подражаетъ мнѣ. Да, трепещу

Я отъ восторга. Грозное проклятье,

Грозившее разрушить цѣлый міръ,

Дробившее въ своей жестокой власти

Все созданное мною,-- гдѣ оно?

Когда-то всѣ владѣнія мои,

Мои поля и царственныя горы

Громами и огнями потрясались.

Дворцы, колонны, храмы, обелиски,

Лѣса, цвѣты и каждая былинка

Подъ гнетомъ вѣчной ненависти были

Истощены и мертвенны, утративъ

Послѣдніе задатки жизни, но теперь,

Когда тиранъ безчувственный изверженъ

И поглощенъ ничтожествомъ, какъ капля,

Пропавшая въ пустынѣ безграничной,

Теперь любовь единая царитъ

Надъ цѣлою вселенной, освѣщая

Воскресшій міръ.

Луна.

Растаялъ вѣчный снѣгъ

Въ моихъ горахъ, всегда безвучно-мертвыхъ,

И полился каскадами живыми.

Мои моря бѣгутъ, ревутъ, сіяютъ.

Изъ сердца моего исходитъ духъ,

Духъ творчества и всюду порождаетъ

Богатую растительность. Не ты-ли

Дала мнѣ эту силу? На тебя

Смотрю теперь и чувствую, какъ быстро

Цвѣтами покрываюсь, зеленѣю,

И сонмы новыхъ образовъ живыхъ

Мою поверхность всюду занимаютъ.

Моря и воздухъ звуками полны;

То тамъ, то здѣсь плывутъ по небу тучи,

Спадая внизъ живительнымъ дождемъ,

И все ростетъ, цвѣтетъ, благоухаетъ...

Такое чудо можетъ совершить

Лишь безграничная свобода.

Земля.

Она все оживила, воскресила,

Проникла въ листья, въ чашечки цвѣтовъ,

Своимъ дыханьемъ воздухъ упоила

И жизнь дала забытымъ мертвецамъ,

Поднявъ ихъ изъ могилы. Словно буря,

Она свои оковы порвала

И ворвалась въ хаосъ недвижной мысли,

Разсѣявъ страхъ, и ненависть, и горе.

А человѣкъ... Оставимъ человѣка,

Каковъ онъ есть. Онъ -- зеркало природы;

Всѣ образы обманчивые міра

Всегда въ немъ отражаются. Царитъ

Онъ надъ землей, какъ солнце надъ вселенной,

Людская жизнь есть непрерывный рядъ

Глубокихъ думъ, проникнутыхъ любовью

И тайнами могущества. Въ груди

Земного человѣчества таится

Всеобщая гармонія; оно

Всегда само собою управляетъ.

Всѣ обыденные поступки человѣка

Становятся прекрасны отъ вліянья

Высокой, всеобъемлющей любви,

И до сихъ поръ никто еще не вѣдалъ,

Какъ кротокъ онъ въ своихъ страданьяхъ даже.

Людская воля съ низкими страстями,

Съ заботами корыстными,-- ихъ духъ,

Руководить который не умѣетъ

И только можетъ лишь повиноваться,--

Подобны непокорнымъ кораблямъ,

Любовью управляемымъ одною

Среди житейскихъ волнъ, гдѣ власть ея

Невольно признается моремъ жизни.

Все покорилось силѣ человѣка.

Въ холодной глыбѣ мрамора и въ краскахъ

Онъ воплотилъ мечты свои и думы.

Его языкъ есть вѣчный гимнъ Орфея,

Его рабыня -- молнія, ему

Доступны стали звѣзды золотыя

И онъ ихъ пересчитываетъ такъ-же,

Какъ въ полѣ пастухи свои стада.

Какъ смирный конь, ему покорна буря;

Осѣдлываетъ воздухъ онъ и въ бездны

Спускается до самой глубины.

О, небо безпредѣльно-голубое!

Имѣешь-ли ты тайны отъ него?

Я-жь не имѣю тайнъ отъ человѣка.

Луна.

Зловѣщій призракъ смерти удалился

Съ орбиты, по которой я плыву;

Мои равнины, скованныя стужей

И мертвымъ сномъ, очнулись наконецъ.

Въ моихъ садахъ и обновленныхъ рощахъ

Созданія счастливыя блуждаютъ,

Которыя хотя не такъ сильны,

Но точно такъ-же кротки и прекрасны,

Какъ и твои, земля, созданья.

Земля.

Едва румяная заря

Зажжетъ пол-неба на востокѣ

Игрой живого янтаря

И брызнутъ въ міръ лучей потоки,--

Какъ пробужденная земля

Тепломъ охватится мгновенно

И, свѣтъ бросая на поля,

Въ своихъ законахъ неизмѣнно

Все выше по небу плыветъ

Свѣтило дня, всѣхъ грѣть готово;

Когда-же полдень перейдетъ

Среди эфира голубого,

Оно начнетъ склоняться снова,

И море блещетъ, какъ броня,

И, въ золотыхъ лучахъ, пылай,

Трепещетъ, словно ткань живая

Изъ аметиста и огня.

Луна.

Ты, окруженная сіяньемъ

Созвѣздій, солнцевъ и планетъ,

Одарена очарованьемъ,

Свои улыбки, свой привѣтъ

И силы мнѣ ты посылаешь,

Даешь мнѣ новой жизни строй

И сладость счастья раздѣляешь

Съ своею младшею сестрой.

Какъ поцѣлуи двухъ влюбленныхъ

Въ сердцахъ рождаютъ новый жаръ

Восторговъ, страстью пробужденныхъ,

Такъ изъ предѣловъ отдаленныхъ

Обворожилъ меня твой шаръ,

Моя прекрасная планета,

И подъ вліяньемъ дивныхъ чаръ

Я млѣю вся, тобой согрѣта.

* * *

Горишь ты межъ свѣтилъ небесъ

О, міръ лазурно-изумрудный,

Исполненъ тайны и чудесъ

И одаренный силой чудной!

Любовь насъ сблизила и я

Твоей любовницей хрустальной

Вращаюсь вѣчно вкругъ тебя:

Для насъ разлуки нѣтъ печальной...

Твоею силой, красотой

Я безпрерывно упиваюсь

И красотой, и силой той

Сама невольно проникаюсь.

Такъ точно и хамелеонъ

Цвѣтъ тѣхъ предметовъ принимаетъ,

Какіе видитъ только онъ;

Такъ и фіалка полевая,

Любуясь небомъ голубымъ,

Ростетъ, какъ небо, голубая;

Такъ туча сѣрая, какъ дымъ,

Надъ снѣгомъ горъ, въ эфирѣ чистомъ

Горитъ на солнцѣ аметистомъ.

Земля.

Подруга милая, луна!

Тебя я слушаю съ отрадой,

Какую ты рождать должна

И въ морякахъ, когда лампадой,

Съ небесъ бросая млечный свѣтъ,

Ты освѣщаешь путь опасный

И избавляешь ихъ отъ бѣдъ,

Какъ другъ далекій, но прекрасный.

О, сребролицая луна!

Ты звуковъ сладостныхъ полна.

Въ мои пещеры проникаютъ

Они, чтобъ сладко усыплять,

И даже тигровъ заставляютъ

Про кровожадность забывать.

Пантея.

Мнѣ кажется, что будто-бы сейчасъ

Я испытала чудное купанье,

И вышла изъ потока влажныхъ звуковъ.

Іо.

Потокъ уже унесся далеко,

О милая сестра моя, и снова

Въ моихъ ушахъ звучатъ твои слова,

Похожія на чистую росу,

Что падаетъ съ волосъ и съ тѣла нимфы.

Пантея.

Остановись, умолкни! Выростаетъ

Могучая, невѣдомая сила

Изъ нѣдръ земли, со всѣхъ сторонъ небесъ,

Окружена одной ночною тьмою...

И воздухъ разрывается, и духи

Являются за черной ризой мрака,

Подобно метеорамъ, сквозь туманъ

Мелькающимъ...

Іо.

Не правда-ли, какъ будто

Звучатъ слова какія-то?

Пантея.

Пока

Ихъ смысла уловить мнѣ невозможно;

Но слушай, слушай!

Демогоргонъ.

Дивная земля,

Блаженная планета высшей жизни,

Гармоніи божественной страна,

Прекрасный шаръ, гдѣ царствуетъ любовь,

Ты -- украшенье лучшее вселенной!

Земля.

Я слушаю тебя, уподобляясь

Росинкѣ, поглощаемой тобой.

Демогоргонъ.

О, ты, луна, смотрящая на землю

Съ такимъ-же удивленьемъ, какъ она

Любуется тобою! Обѣ вы

Даруете для всѣхъ своихъ твореній

Покой, любовь, гармонію свободы

И красоты. Я обращаюсь къ вамъ.

Луна.

Я слушаю тебя и трепещу,

Какъ листъ травы отъ дуновенья бури.

Демогоргонъ.

Вы, всѣ владыки солнцъ и дальнихъ звѣздъ,

Вы, демоны всесильные и боги,

Живущіе въ надзвѣздныхъ небесахъ

И цѣлый міръ держащіе въ рукахъ!

Голосъ изъ-за облаковъ.

Предѣла нѣтъ владѣньямъ нашимъ въ мірѣ.

Блаженствуемъ мы сами и даемъ

За то другимъ такое-же блаженство.

Демогоргонъ.

Вы, мертвецы, незнающіе горя,

Которымъ все равно, что облака,

Что солнца лучъ. Но все-жь природа ваша

Подобна той вселенной, гдѣ вы жили,

Гдѣ вы страдали.

Голосъ изъ глубины.

Всѣ мы таковы,

Какъ тѣ, кого оставили мы въ мірѣ.

Демогоргонъ.

Вы, геніи стихійные, вездѣ

Живущіе -- и въ сердцѣ человѣка,

И въ камнѣ, и въ волнахъ морскихъ и звѣздахъ.

Смутный голосъ.

Мы слушаемъ тебя: твои слова

Забвенье будятъ.

Демогоргонъ.

Слушайте меня --

Вы, духи, обитающіе въ тѣлѣ,

Животныя, растенья, рыбы, птицы,

Туманы, громы, молніи и вѣтеръ.

Голосъ.

Для насъ твой голосъ -- тотъ-же ураганъ,

Раздавшійся въ безмолвіи всеобщемъ.

Демогоргонъ.

Ты, человѣкъ, когда-то бывшій въ мірѣ

Тираномъ безпощаднымъ иль рабомъ,

Или лжецомъ, иль жертвою обмана,

Отъ люльки и до гроба прозябавшій

Въ невѣжествѣ и въ вѣчномъ полуснѣ!

Все.

О, говори! Вѣдь истина сильнѣй,

Чѣмъ власть царей, чѣмъ вѣчность.

Демогоргонъ.

Въ тотъ день,

Когда все въ мірѣ измѣнилось,

Любовь въ немъ перестала быть рабой,

Страдалицей безгласно-терпѣливой

И широко раскрыла надъ землей

Свой мирный ореолъ. Кротость, мудрость,

Терпѣнье, добродѣтель -- вотъ тѣ силы,

Которыя противиться должны

И злу, и разрушенію. Но если-бъ

Мать-вѣчность, столь всесильная, рѣшилась

Освободить ту самую змѣю,

Которая такъ долго міромъ управляла,

И если-бъ вновь чудовище явилось,

То можно будетъ съ нимъ бороться вновь:

Есть чары очень сильныя, которымъ

Ему никакъ нельзя сопротивляться:

Умѣть страдать, умѣть прощать враговъ,

И забывать жестокія обиды,

Ужасныя, какъ смерть, и темныя, какъ ночи;

Противиться насилію и рабству;

Любить и твердо ждать, пока надежды

Желанныя не сбудутся опять.

Служа единой истинѣ, не знать

Раскаянія иль колебанья...

О, Прометей! вотъ сила и величье,

Которыя ты міру завѣщалъ,

Уча его быть кроткимъ и великимъ,

Достойнымъ лучшей доли, безъ чего

Онъ рабство съ плечъ усталыхъ не стряхнетъ.

Дмитрій Минаевъ.

"Дѣло", No 6, 1873

Оставить комментарий Шелли Перси Биши (перевод: Дмитрий Минаев) (yes@lib.ru) Год: 1820 Обновлено: 29/07/2025. 376k. Статистика. Пьеса: Поэзия, Драматургия, Переводы Драмы	Скачать FB2 Ваша оценка:
Аннотация: Prometheus Unbound. Лирическая драма. В четырех действиях. Перевод Дмитрия Минаева. Текст издания: журнал "Дѣло", No 6, 1873.

Шелли Перси Биши Освобожденный Прометей

Освобожденный Прометей

Перси Биши Шелли.

ДѢЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.

ОСВОБОЖДЕННЫЙ ПРОМЕТЕЙ.

ПЕРСИ БИШИ ШЕЛЛИ.

ДѢЙСТВІЕ ВТОРОЕ.

ДѢЙСТВІЕ ТРЕТЬЕ.

ОСВОБОЖДЕННЫЙ ПРОМЕТЕЙ.

ПЕРСИ БИШИ ШЕЛЛИ.

Шелли Перси Биши
Освобожденный Прометей