Шекспир Вильям
Антоний и Клеопатра

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Перевод Леонтьева (1840).

   

АНТОНІЙ И КЛЕОПАТРА.

ТРАГЕДІЯ ВЪ ПЯТИ ДѢЙСТВІЯХЪ.

СОЧ. ШЕКСПИРА.

Переводъ съ Англійскаго.

ДѢЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА:

   Маркъ Антоній }
   Октавій Цезарь } тріумвиры.
   М. Эмилій Лепидъ }
   
   Домицій Энобарбъ }
   Вентидій }
   Эросъ }
   Скаръ } друзья Антонія.
   Дерцетъ }
   Димитрій }
   Филонъ }
   
   Меценатъ }
   Агриппа }
   Долабелла } друзья Цезаря.
   Прокулей }
   Тирей }
   Галлъ }
   
   Менасъ }
   Менекратъ }друзья Помпея.
   Варрій }
   
   Тавръ, генералъ-лейтенантъ Цезаря.
   Канидій, генералъ-лейтенантъ Антонія.
   Силій, офицеръ въ Вентидіевой арміи.
   Эвфроній, посланникъ Антонія къ Цезарю.
   Алексасъ, Мардіанъ, Селевкъ и Діомедъ, слуги Клеопатры.
   Гадатель.
   Крестьянинъ.
   Клеопатра, Египетская царица.
   Октавія, сестра Цезаря и жена Антонія.
   Харміань } служанки
   Ира } Клеопатры.
   Офицеры, солдаты, вѣстники и другія лица.

Сцена въ разныхъ мѣстахъ Римской Имперіи.

   

ДѢЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.

СЦЕНА I.

Александрія. Комната во дворцѣ Клеопатры.

Входятъ Димитрій и Филонъ.

   Фил. Нѣтъ, ужъ сумазбродство нашего генерала выходитъ изъ границъ: бывало, живые взоры его, блистая подобно панцирю Марса, быстро летали по рядамъ и полкамъ воиновъ; а теперь они потуплены, или прикованы къ смуглому челу царицы. Геройское сердце его нѣкогда въ жару великихъ битвъ разрывало пряжки панцыря, покрывавшаго грудь его; а теперь оно охладѣло и служитъ сладострастной Египтянкѣ вмѣсто мѣховъ или опахала. Смотри, вотъ они идутъ!

(Звукъ трубъ. Входятъ Антоній и Клеопатра со своими свитами Эвнухи обмахиваютъ ее опахалами.)

   Посмотри внимательнѣе, и ты увидишь, что третій столбъ міра превращенъ въ шута развратной женщины; смотри же и замѣчай.
   Клеоп. Если это въ самомъ дѣлѣ любовь, то скажи мнѣ, какъ она велика.
   Ант. Слишкомъ бѣдна та любовь, которую можно измѣрить.
   Клеоп. Я хочу знать предѣлы твоей любви ко мнѣ.
   Ант. Такъ открой новое небо и новую землю.

(Входитъ слуга.)

   Сл. Извѣстія изъ Рима, мой добрый господинъ.
   Ант. Не мучь меня; говори короче, въ чемъ дѣло.
   Клеоп. Нѣтъ, Антоній, -- узнай дѣла подробнѣе. Можетъ быть, Фульвія сердится; или, кто знаетъ? не прислалъ ли тебѣ безбородый Цезарь своихъ повелѣній: "Сдѣлай то, или то; покори такое-то царство, и освободи такое-то, исполни нашу волю, иначе мы осудимъ тебя."
   Ант. Какъ, моя милая!
   Клеоп. Можетъ быть.... да и очень вѣроятно, что тебѣ нельзя уже здѣсь оставаться дольше, что Цезарь прислалъ тебѣ повелѣніе отправиться отсюда. Такъ, Антоній, узнай же новости -- узнай, Что процессъ Фульвіи... нѣтъ, я хотѣла сказать, Цезаря.... нѣтъ, обоихъ? Позови сюда пословъ.-- Антоній, ты краснѣешь,-- это такъ же справедливо, какъ и то, что я царица Египта. Краска на лицѣ твоемъ показываетъ, что ты боишься Цезаря, или лучше -- обнаруживаетъ тотъ стыдъ, который ты будешь чувствовать, слушая упреки ревнивой Фульвіи.-- Послы....
   Ант. Пусть волны Тибра поглотятъ Римъ! Пусть все зданіе огромной имперіи падетъ въ развалины!-- Вся вселенная для меня -- здѣсь! Царства -- глиняной сосудъ. Удобренная земля доставляетъ обильную пищу, такъ животнымъ, такъ и людямъ.-- Все достоинство жизни состоитъ вотъ въ чемъ! (Обнимаетъ ее.) Оно доступно для каждой пары, которая будетъ любить, подобно намъ, а въ любви, пройди весь міръ, ненайдешь намъ подобныхъ; увѣряю тебя въ этомъ подъ страхомъ наказанія.
   Клеоп. Очаровательный обманъ! Однако, почему онъ, женившись на Фульвіи, не любитъ ея? Я хочу слѣпо вѣрить его словамъ, но не могу: вѣдь Антоній всегда одинъ и тотъ же.
   Ант. Всегда поклонникъ Клеопатры. Заклинаю тебя самимъ Амуромъ и сладкими часами любви: не теряй времени въ скучномъ разговорѣ; пусть, ни одна минута нашей любви не пройдетъ безъ какого нибудь удовольствія. Чемъ будемъ забавляться нынѣшнюю ночь?
   Клеоп. Выслушай пословъ.
   Ант. Фи, капризная царица! Тебѣ всё къ лицу: и сердиться, и смѣяться, и плакать. Въ тебѣ всякая страсть прекрасна и достойна удивленія! Не говори же о посланникахъ. Лучше мы вдвоемъ съ тобою пойдемъ нынѣ ночью гулять по улицамъ и наблюдать характеръ народа. Пойдемъ же, моя царица; въ прошлую ночь ты сама хотѣла этого; ну не говори же.

(Антоній и Клеопатра уходятъ со своими свитами.)

   Дим. Неужели Антоній такъ мало имѣетъ уваженія къ Цезарю?
   Фил. Случается, что когда онъ перестаетъ быть Антоніемъ, онѣ теряетъ то величіе, которое всегда должно бы украшать Антонія.
   Дим. Очень жаль, что онъ на самомъ дѣлѣ подтверждаетъ народную молву, которая точно такъ описываетъ его въ Римѣ. Ожидаю лучшихъ успѣховъ отъ утра. Будь счастливъ.

(Уходятъ.)

   

СЦЕНА II.

Тамъ же. Другая комната.

Входятъ Харміань, Ира, Алексасъ и Гадатель.

   Харм. Господинъ Алексасъ, милый Алексасъ, несравненный Алексасъ, почти божественный Алексасъ! Гдѣ гадатель, котораго ты такъ хвалилъ царицѣ? Ахъ, еслибъ я знала такого мужа, который, какъ ты говоришь, свои рога долженъ замѣнить гирляндами!
   Алек. Гадатель!
   Гад. Что угодно?
   Харм. Неужли это онъ? Ты угадываешь тайны?
   Гад. Я могу нѣсколько читать въ безконечной книгѣ тайнъ природы.
   Алек. Покажи ему свою руку.

Входитъ Энобарбъ.

   Эноб. Скорѣе приготовь здѣсь столъ для пира: вина больше, чтобы пить здоровье Клеопатры.
   Харм. Ну, дружокъ, дай же мнѣ счастіе.
   Гад. Не я даю его; я только предсказываю.
   Харм. Такъ, прошу тебя, предскажи мнѣ счастіе.
   Гад. Ты будешь несравненно красивѣе, чѣмъ теперь.
   Харм. Онъ, вѣрно, думаетъ, что я потолстѣю.
   Ира. Нѣтъ; а что ты будешь румяниться, когда состаришься.
   Харм. Чтобы скрыть морщины!
   Алек. Не мѣшайте же ему предсказывать: слушайте его.
   Харм. Тс!
   Гад. Ты сама будешь любить больше, чѣмъ тебя будутъ любить.
   Харм. Я больше люблю согрѣвать себя виномъ, чѣмъ любовью.
   Алек. Да послушай же его.
   Харм. Ну, добрый человѣкъ, теперь предскажи мнѣ такое счастіе, такое только я могу вообразить! Что я, напр., выйду въ одно утро за трехъ царей, и останусь послѣ нихъ вдовою; что я на пятидесятомъ году буду имѣть дитя, которому покорится и дастъ присягу Иродъ Іудейскій {Иродъ оказывалъ покорность и платилъ дань Римлянамъ, чтобы сохранить свое царство. Стевенсъ думаетъ, что здѣсь аллюзія къ лицу, представлявшему этого царя, съ мистеріяхъ, которыя игрались съ первыя времена новѣйшаго театра. Ирода всегда представляли ужаснымъ, подозрительнымъ тираномъ, и выраженіе Herod of jewry обратилось въ поговорку для означенія ужаснаго и самаго жестокаго человѣка.-- По этому то Гамлетъ о комедіантѣ, который игралъ свою роль уже слишкомъ неестественно, говоритъ, что онъ out-herods Herod.}; что я выйду за Октавія Цезаря и сдѣлаюсь разною своей госпожѣ.
   Гад. Ты переживешь царицу, которой служишь.
   Харм. О, мило! Я люблю долгую жизнь больше смоквъ {Аллюзія къ корзинѣ смоквъ, наполненной змѣями, которую приносятъ въ пятомъ дѣйствіи. Харміань не знаетъ отношенія своего отвѣта къ этому происшествію; но Шекспиръ принаровляется здѣсь къ предразсудку древнихъ, которые думали, что часто слово, сказанное на удачу и безъ намѣренія, заключала въ себѣ предсказаніе будущаго. См. Циц. de Divinatione. Warburyton.}.
   Гад. Ты насладилась большимъ счастіемъ, чѣмъ какое ожидаетъ тебя въ будущемъ.
   Харм. Вѣрно, дѣти мои не будутъ имѣть славы. Прошу тебя, скажи, сколько у меня будетъ мальчиковъ и дѣвочекъ?
   Гад. Если бы каждое желаніе твое раждало по одному дитяти, такъ -- милліонъ.
   Харм. Пошолъ, дуракъ! Я прощаю тебя только потому, что ты колдунъ.
   Алек. А, ты ужъ думаешь, что одна простыня твоей постели и знаетъ твои желанія.
   Харм. Ну, теперь скажи и Ирѣ ея счастіе.
   Алек. Мы всѣ узнаемъ свою судьбу.
   Эноб. Моя судьба, да и многихъ изъ васъ, напиться сегодня ночью, да лечь на постель.
   Ира. Вотъ рука, по которой можно узнать непорочность, если еще не больше что нибудь.
   Харм. Какъ по непомѣрному разлитію Нила -- наступающій голодъ.
   Ира. Перестань шутить, милая моя: не умѣешь ты гадать.
   Харм. Что пухленькая ручка -- вѣрное предзнаменованіе плодородія, я знаю это какъ нельзя больше: Прошу тебя, предскажи ей самую незавидную участь.
   Гад. Ты съ нею будешь имѣть одну участь.
   Ира. Какъ такъ? Какъ! Разскажи получше.
   Гад. Я сказалъ.
   Ира. Неужели я не буду счастливѣе ея, хоть на палецъ.
   Харм. Ну, если бы тебѣ можно было имѣть счастія на палецъ больше моего: то куда бы ты помѣстила его?
   Ира. Ужъ, конечно, не въ носъ моего мужа.
   Харм. Да спасутъ насъ небеса отъ грѣшныхъ мыслей! Алексасъ! Поди сюда, узнай свою судьбу. Ахъ, дружокъ! Жени его на какой нибудь безногой калекъ.... Милосердая Изида! Умоляю тебя,-- и пусть вскорѣ эта жена умретъ и замѣнитъ ее другая еще хуже той, и такъ дальше, пока самая, скверная изъ женъ со смѣхомъ проводитъ его къ могилѣ, -- его, разъ пятьдесятъ бывшаго рогоносцемъ! Добрая Изида! Прими хоть эту молитву мою, если ты отказываешь мнѣ въ другихъ болѣе важныхъ прошеніяхъ. Добрая Изида! Молю тебя.
   Ира. Аминь, Кроткая богиня, прими молитву нашу. Сердце разрывается, когда видишь хорошаго мужчину съ невѣрною женою; по еще убійственнѣе видѣть какого-нибудь ненавистнаго плута безъ роговъ. Милосердая Изида! Низпошли ему это устрашеніе и награди его по заслугамъ.
   Алек. Да послушайте: вѣдь вамъ нельзя сдѣлать меня рогоносцемъ безъ потери собственной чести.
   Эноб. Тс! Сюда идетъ Антоній.
   Харм. Не онъ, а царица.
   Входить Клеопатра.
   Клеоп. Не видали ли вы Антонія!
   Эноб. Нѣтъ, государыня.
   Клеоп. Здѣсь онъ не былъ?
   Харм. Не былъ, государыня.
   Клеоп. Онѣ былъ веселъ; но вдругъ какое-то извѣстіе изъ Рима совсѣмъ разстроило его.-- Энобарбъ!
   Эноб. Государыня!
   Клеоп. Найди его и проси сюда. Гдѣ Алексасъ?
   Алек. Я здѣсь, государыня, -- вѣрный исполнитель твоихъ повелѣній. Сюда идетъ господинъ.

Входить Антоній съ вѣстникомъ и свитою.

   Клеоп. Уйдемъ отъ него. За мной! (Клеопатра, Энобарбь, Алексасъ, Ира, Харміань, Гадатель и свита уходятъ.)
   Вѣст. Фульвія -- жена твоя первая выступила въ поле.
   Ант. Противъ брата моего Люція!
   Вѣст. Да; впрочемъ эта война скоро кончилась: открылись такія обстоятельства, что имъ общими силами нужно было дѣйствовать противъ Цезаря, и они помирились. Однако жъ въ первой сшибкѣ Цезарь побѣдилъ ихъ и выгналъ изъ Италіи.
   Ант. Не скажешь ли еще чего нибудь непріятнѣе?
   Вѣст. За худыя извѣстія самому вѣстнику бываетъ худо.
   Ант. Да; если эти извѣстія онъ приноситъ или глупцу или трусу. По моему, что сдѣлалось, того не передѣлаешь. Я также спокойно выслушиваю правдиваго вѣстника, хоть бы онъ говорилъ даже о моей смерти, какъ слушаю льстеца.
   Вѣст. Лабіенъ (о жестокое извѣстіе!) съ Парѳянскимъ войскомъ занялъ Азію отъ береговъ Евфрата; побѣдоносныя знамена его развѣваются отъ Сиріи до Лидіи и Іоніи, между тѣмъ, какъ....
   Ант. Ты хочешь сказать -- Антоній....
   Вѣст. О господинъ мой!
   Ант. Говори откровенно, не смягчай общей молвы: называй Клеопатру, какъ зовутъ ее въ Римѣ; брани меня, какъ бранитъ Фульвія; выставь предо мною мои слабости, какъ только могутъ выставить ихъ истина и злоба. О когда мы проводимъ время въ праздности и недѣятельности, мы произращаемъ только одну дурную траву, и раскрыть предъ нами наши слабости, значитъ вспахать насъ. Удались на минуту.
   Вѣст. Повинуюсь твоему приказанію.
   Ант. Какія извѣстія изъ Опціона? Говори.
   Пер. сл. Вѣстникъ изъ Опціона -- здѣсь ли онъ?
   Втор. сл. Онъ ждетъ твоихъ приказаній.
   Ант. Пусть войдетъ; я долженъ разорвать эти крѣпкія Египетскія оковы, (входитъ другой вѣстникъ) или погубить себя своимъ сумазбродствомъ. Кто ты?
   Вт. вѣст. Фульвія -- твоя жена скончалась.
   Ант. Гдѣ?
   Вт. вѣст. Въ Опціонѣ. О времени ея болѣзни и другихъ обстоятельствахъ, важныхъ для тебя, ты узнаешь изъ этого письма. (Подаетъ письмо.)
   Ант. Оставь меня.

(Вѣстникъ уходитъ.)

   И такъ, удалилась отъ насъ великая душа. А я желалъ этого!... Часто мы снова стремимся къ тому, что сейчасъ только съ презрѣніемъ отбросили отъ себя, а настоящее удовольствіе вдругъ, по какой-то странной измѣнчивости, становится тяжкимъ мученіемъ для насъ. Теперь она стала драгоцѣнна для меня, когда уже нѣтъ ея, -- и та самая рука, которая выталкивала се отсюда, снова воротила бы се назадъ Моя постыдная праздность высидитъ еще здѣсь десять тысячъ золъ больше тѣхъ, какія я знаю. Эй! Энобарбъ!

Входитъ Энобарбъ.

   Эноб. Что угодно тебѣ, господинъ!
   Ант. Я долженъ удалиться отсюда немедленно.
   Эноб. Хорошо; только этимъ мы убьемъ всѣхъ своихъ женщинъ. Ужъ если одно наше нерасположеніе къ нимъ убійственно для нихъ, то разлука съ нами, конечно -- вѣрная смерть.
   Ант. Я долженъ удалиться отсюда.
   Эноб. Если у тебя крайняя нужда, такъ пусть онѣ умираютъ; а изъ-за пустяковъ жалко бросить ихъ; хотя и сами-то онѣ на стоящіе пустяки въ сравненіи съ чѣмъ нибудь важнымъ.-- Клеопатра умретъ въ одну минуту при малѣйшемъ слухѣ о твоемъ отъѣздѣ: вотъ ужъ, въ моихъ глазахъ, она умирала двадцать разъ при другихъ менѣе важныхъ обстоятельствахъ. Я думаю, что въ смерти есть огонь, который обнаруживаетъ на нее пріятное дѣйствіе, что она такъ скоро и часто умираетъ.
   Ант. У ней столько хитрости, что и вообразить нельзя.
   Эноб. О, нѣтъ! Ея страсти составлены изъ лучшей части чистой любви. Ея вздохи и слезы нельзя назвать вѣтрами и водою: это самые ужасные вихри и бури, какіе только когда нибудь были предсказываемы въ календаряхъ. Они въ ней не притворство; а если ужъ притворство, такъ она производитъ дождь, право, не хуже Юпитера.
   Ант. Ахъ, если бъ я никогда не видалъ ее!
   Эноб. Эхъ, господинъ! Да если бы ты не видалъ этого лучшаго кусочка въ свѣтѣ и не отвѣдалъ его, такъ и все путешествіе твое вовсе ничего бы не стоило.
   Ант. Фульвія умерла,
   Эноб. Господинъ!
   Лиги. Фульвія умерла!
   Эноб. Фульвія!
   Ант. Умерла.
   Эноб. Ну, такъ принеси богамъ благодарственную жертву. Наши портные хорошо объясняютъ, когда волѣ боговъ бываетъ угодно брать жену отъ мужа. Износись у насъ старое платье, наши портные сошьютъ новое, чтобы мы бросили старое. Если бы, кромѣ Фульвіи, вовсе не было женщинъ на свѣтѣ, точно, тебѣ пришлось бы поговорить и поплакать; а теперь, смотри, твоя печаль кончится радостью: твоя старая женская рубашка смѣнится новой юбкой.-- Да, чтобы пролить нѣсколько слезъ о такомъ горѣ, приведется лукомъ потереть глаза.
   Ант. Дѣло, какое она завязала въ Римѣ, не терпитъ моего отсутствія.
   Эноб. А дѣло, которое ты самъ завязалъ здѣсь, тоже не можетъ обойтись безъ тебя; особенно дѣло съ Клеопатрою рѣшительно зависитъ отъ твоего пребыванія въ Египтѣ.
   Ант. Оставь свои шутки. Извѣсти начальниковъ о нашемъ намѣреніи. Государынѣ я самъ открою причину нашего отъѣзда и уговорю ее отпустить насъ. Не только смерть Фульвіи, вмѣстѣ съ другими еще болѣе сильными побужденіями, призываетъ насъ въ Римъ, но также и письма многихъ ревностныхъ друзей нашихъ. Секстъ Помпей возсталъ противъ Цезаря и владычествуетъ на морѣ; наша непостоянная чернь (которая любитъ своихъ защитниковъ всегда уже послѣ того, какъ изгладится самая заслуга ихъ), начинаетъ приписывать величіе и всѣ достоинства Помпея сыну его. А онъ, знаменитый уже именемъ и силою, но еще болѣе опасный по своей пылкости и предпріимчивости, является превосходнѣйшимъ военачальникомъ; а при успѣхахъ можетъ быть опасенъ для цѣлаго свѣта. Много тамъ родилось такого, что, подобно волосатику {Примѣненіе къ народному повѣрью, что лошадиный волосъ въ застойной водѣ становится живымъ существомъ.}, имѣетъ жизнь, но не имѣетъ яда змѣи. Скажи всѣмъ моимъ подчиненнымъ, что наша польза требуетъ скораго отъѣзда отсюда.
   Эноб. Исполню твое повелѣніе.
   

СЦЕНА III,

Входятъ Клеопатра, Харміань, Ира и Алексасъ.

   Клеоп. Гдѣ онъ?
   Харм. Я не видала его съ тѣхъ поръ.
   Клеоп. Посмотри, гдѣ онъ, кто съ нимъ, что онъ дѣлаетъ? Я не посылаю тебя; если ты найдешь его скучнымъ, скажи ему, что я пляшу; если онъ веселъ, скажи, что я очень нездорова. Скорѣй же и воротись.

(Алексасъ уходитъ.)

   Харм. Государыня! Мнѣ кажется, что ты, если только искренно любишь его, не умѣешь выбрать хорошихъ средствъ, чтобы заставить и его также полюбить тебя.
   Клеоп. Что жъ мнѣ еще дѣлать, чего бы я не сдѣлала?
   Харм. Давай ему свободу во всѣмъ и ни въ чемъ не противорѣчь.
   Клеоп. Ты, какъ настоящая дура, учишь меня совсѣмъ потерять его.
   Харм. Не слишкомъ старайся прельщать его. Прошу тебя, остерегайся этого. Въ послѣдствіи мы начинаемъ ненавидѣть то, чего часто страшились.

Входитъ Антоній.

   Но вотъ, онъ идетъ.
   Клеоп. У меня какая то грусть и нездоровье.
   Ант. Я боюсь сказать ей о своемъ намѣреніи.
   Клеоп. Милая Харміань, помоги мнѣ уйти; я упаду; это не можетъ продолжаться долго: природа не вынесетъ этого.
   Ант. Милая царица!...
   Клеоп. Прошу тебя, стань подальше отъ меня.
   Ант. Что это значитъ?
   Клеоп. По глазамъ твоимъ вижу, -- ты получилъ пріятныя вѣсти. Что пишетъ тебѣ законная жена твоя? Ты можешь удалиться отсюда. Ахъ, если бъ она никогда не давала тебѣ позволенія быть здѣсь! Пусть же она не говоритъ, будто я удерживаю тебя: я не имѣю ни какой власти надъ тобой; она имѣетъ.
   Ант. Боги знаютъ....
   Клеоп. Какъ могла я подумать, хотя бы ты потрясалъ клятвами самые троны боговъ;-- какъ, говорю, Могла я подумать, что ты будешь моимъ и останешься вѣренъ мнѣ послѣ того, какъ ты уже измѣнилъ Фульвіи! О, какое непростительное легкомысліе -- позволить опутать себя клятвами, которыя разрываются въ то самое время, какъ ихъ произносятъ!...
   Ант. Очаровательная царица!...
   Клеоп. Ахъ, прошу тебя, не выискивай предлога къ своему отъѣзду; скажи просто -- прощай, и удались: если бы ты просилъ у меня позволенія остаться здѣсь, то для такой просьбы у меня есть время. Прежде,-- не отъѣздъ, а вѣчность была въ твоихъ устахъ и глазахъ; блаженство въ радугъ твоихъ бровей, и всякой членъ твой блисталъ радостью небесъ. Онъ и теперь таковы, а ты величайшій воинъ въ мірѣ -- превратился въ величайшаго лжеца.
   Ант. Какъ такъ, государыня?
   Клеоп. Я хотѣла бы имѣть твою силу: ты узналъ бы тогда, что и въ Египтѣ есть мужественное сердце.
   Ант. Государыня! Выслушай меня: крайняя необходимость заставляетъ меня удалиться на короткое время въ отечество; но сердце мое остается съ тобою. Паша Италія страждетъ отъ междоусобій: Секстъ Помпей приближается къ воротамъ Рима. Отъ равенства двухъ властей происходятъ разныя враждебныя партіи. Тѣ, которыхъ прежде ненавидѣли, усилившись, входятъ въ любовь народа. Ссылочный Помпей, знаменитый заслугами своего отца, удачно снискиваетъ себѣ расположеніе тѣхъ, которые, хотя еще не пріобрѣли вѣсу въ государствѣ, но опасны своимъ множествомъ. Умы, утомленные долговременнымъ спокойствіемъ, жаждутъ сильнаго перелома для, государства. Особенно же требуетъ моего присутствія въ Римѣ смерть Фульвіи: эта причина должна извинить мой отъѣздъ и передъ тобою.
   Клеоп. Если лѣта мои не избавляютъ меня отъ глупости, по крайней мѣрѣ они избавляютъ меня отъ дѣтскаго легковѣрія. Можетъ ли умереть Фульвія?
   Ант. Она умерла, государыня. Взгляни и прочти, сколько безпокойствъ она надѣлала мнѣ; прочти и самую лучшую новость: когда и гдѣ она умерла.
   Клеоп. О, невѣрная любовь! Гдѣ эти священныя чаши, которыя ты долженъ наполнить потоками горькихъ слезъ? Теперь я вижу, вижу, въ смерти Фульвіи, съ какимъ чувствомъ ты примешь и мою.
   Ант. Не упрекай меня; выслушай мои намѣренія: исполнить ихъ или оставить, то будетъ зависѣть отъ твоего приговора. Клянусь тебѣ огнемъ, оживляющимъ илъ Нила: я удаляюсь отсюда твоимъ воиномъ и слугою; буду заключать миръ или объявлять войну, сообразуясь съ твоею волею.
   Клеоп. Развяжи мою шнуровку, Харміань, поди сюда, оставь такъ.-- Я чувствую себя то худо, то хорошо: такъ любитъ Антоній.
   Ант. Милая моя, перестань; оцѣни, какъ слѣдуетъ, любовь мою, которую честь подвергаетъ такой ужасной пыткѣ.
   Клеоп. Такъ говоритъ мнѣ Фульвія. Прошу тебя, отвернись въ сторону и поплачь объ ней; потомъ начни прощаться со мною, и скажи, что эти слезы ты проливаетъ, разлучаясь съ Египтомъ. Ну, разъиграй же роль человѣка самаго притворнаго, и представь его совершенно честнымъ.
   Ант. Ты разсердишь меня; замолчи.
   Клеоп. Ты можешь съиграть роль еще труднѣе; но эта теперь такъ кстати.
   Ант. Клянусь мечемъ!...
   Клеоп. И щитомъ... онъ начинаетъ играть свою роль лучше и лучше, только все еще не достигъ полнаго совершенства. Посмотри, Харміань, прошу тебя, какъ идетъ гнѣвъ этому Римскому Геркулесу.
   Ант. Я оставляю тебя, государыня.
   Клеоп. Вѣжливый господинъ, одно слово: такъ намъ нужно разстаться... не то я хотѣла сказать... Мы любили другъ друга.... опять не то: ты ужъ давно это знаешь. Я хотѣла что-то сказать. Ахъ, моя память точно Антоній; я всё забыла.
   Ант. Я почелъ бы тебя, милая, олицетворенною глупостью, если бы не видѣлъ, что глупость прикована къ твоему трону въ моемъ лицѣ.
   Клеоп. О, тяжкій трудъ -- носить такую глупость столь близко къ сердцу, какъ носитъ ее Клеопатра. Но, Антоній, прости меня. То даже, что мнѣ нравится, убьетъ меня, если оно не понравится тебѣ. Честь зоветъ тебя отсюда: такъ ужъ ты не слушай, что говоритъ тебѣ моя глупая страсть. Да будутъ съ тобою всѣ боги! Да покоится на твоемъ мечѣ увѣнчанная лаврами побѣда, и быстрые успѣхи украсятъ путь твой!
   Ант. Наша разлука пролетитъ незамѣтно, -- и ты, оставаясь здѣсь, всегда будешь слѣдовать за мною; а я, удалившись отсюда, останусь съ тобою. Пойдемъ!

(Уходятъ.)

   

СЦЕНА IV.

Комната въ домѣ Цезаря.

Входятъ Октавій, Цезарь, Лепидъ и Свита.

   Цез. Лепидъ! Ты можешь видѣть и долженъ помнить впередъ, что у Цезаря нѣтъ врожденнаго недостатка -- питать ненависть къ своему товарищу. Изъ Александріи получены извѣстія: онъ ловитъ рыбу, пьетъ, проводитъ ночи въ шумныхъ пирахъ; на мужчину похожъ не больше Клеопатры,-- даже вдова Птоломеева теперь меньше женщина, чѣмъ, онъ; съ трудомъ согласился выслушать моего посла и не хотѣлъ думать, что у него есть товарищи. Въ этомъ человѣкѣ ты можешь видѣть собраніе всѣхъ недостатковъ, какимъ только подвержены люди.
   Леп. Не думаю, чтобы пороки могли совершенно затмить его добрыя качества. Недостатки его походятъ на пятна неба, которыя при ночной темнотѣ кажутся огненными: они у него наслѣдственные, а не пріобрѣтенные; онъ не можетъ поправить ихъ, -- они не въ его волѣ.
   Цез. Ты слишкомъ снисходителенъ. Положимъ, что простительно осквернять ложе Птоломея, отдавать царство за минутное наслажденіе, сидѣть и пьянствовать вмѣстѣ съ рабомъ, шатаясь, ходить по улицамъ середи бѣлаго дня, толкаться между презрѣнною чернью: -- скажи, все это идетъ къ нему? (И въ самомъ дѣлѣ онъ долженъ быть рѣдкій человѣкъ, что его не могутъ обезчестить такіе поступки....) По крайней мѣрѣ, Антоній ничѣмъ не извинитъ себя зато, что мы, по его легкомыслію, несемъ такое огромное бремя. Если бы онъ проводилъ въ удовольствіяхъ свободное время: то пусть и отвѣчалъ бы онъ за это только переда, своимъ желудкомъ и здоровьемъ. Но терять время, когда звукъ трубъ велитъ ему оставить забавы, и когда громко вопіютъ къ нему и собственное его благо, и наше -- о! за это нужно побранить его, какъ бранятъ мальчиковъ, которые достигли уже зрѣлаго возраста, но предаются удовольствіямъ, не слушаясь внушеній разсудка.

Входитъ вѣстникъ.

   Леп. Вотъ -- опять, новости.
   Вѣст. Повелѣнія твои исполнены, знаменитый Цезарь; ты будешь получать извѣстія о томъ, что дѣлается внѣ Италіи. Помпей силенъ на морѣ, и, кажется, его любятъ тѣ, которыхъ одинъ страхъ привязывалъ къ Цезарю: недовольные бѣгутъ къ воротамъ и жестоко порицаютъ его.
   Цез. Этого я и ожидалъ. Опыты съ самаго основанія государства уже научили васъ, что народъ любитъ человѣка, ищущаго верховной власти, до той минуты, пока этотъ человѣкъ не завладѣетъ ею; и что человѣкъ, никогда прежде не любимый, становится дорогимъ для народа послѣ того, какъ народъ потеряетъ его. Эта чернь похожа на развевающійся флагъ на рѣкѣ, который поднимается и опускается, повинуясь измѣняющемуся теченію воздуха, и сгниваетъ отъ этого движенія.
   Вѣст. Цезарь! Еще одно извѣстіе: Менекратъ и Менасъ -- славные пираты, покорили себѣ море и летаютъ по нему на своихъ корабляхъ. Они дѣлаютъ частыя и сильныя нападенія на Италію. Приморскіе народы блѣднѣютъ при одномъ воспоминаніи объ нихъ; пылкая молодежь бунтуетъ у едва только покажется въ морѣ какая нибудь лодка, ее тотчась захватываютъ; одно имя Помпея поражаетъ большимъ ужасомъ, чѣмъ все его войско.
   Цез. Антоній! Оставь свои великолѣпные пиры; вспомни, -- послѣ битвы, въ которой ты убилъ консуловъ Гирція и Пайсу, и былъ побѣжденъ Моденою, -- когда голодъ слѣдовалъ за собою по пятамъ, -- ты, не смотря на свое нѣжное воспитаніе, сносилъ его съ такимъ терпѣніемъ, къ какому неспособны и дикіе; ты пилъ тогда лошадиную урину, и золотистой болотной илъ, котораго чуждаются самые звѣри; твои уста вкушали самые твердые плоды грубыхъ деревъ; да, ты питался корою деревъ, подобно оленю, когда снѣгъ покрываетъ поля; на Альпахъ, разсказываютъ, ты ѣлъ такое мясо, что, при одномъ взглядѣ на него, другіе умирали: и все это (позоръ для твоей чести, что я говорю теперь объ этомъ) ты сносилъ какъ настоящій воинъ, такъ-что даже и щеки у тебя не опали.
   Леп. Жаль его.
   Цез. О, если бы стыдъ побудилъ его немедленно прибыть въ Римъ! Время заставляетъ насъ теперь же выступить въ поле. Для этой цѣли немедленно соберемъ совѣтъ. Помпей болѣе и болѣе усиливается отъ нашей недѣятельности.
   Леп. Завтра утромъ, Цезарь, я скажу тебѣ, опредѣленно, что могу я сдѣлать на морѣ и на сушѣ, чтобы поправить настоящія обстоятельства.
   Цез. И я тоже займусь этимъ, до свиданіе съ тобою. Прощай.
   Леп. Прощай, Цезарь. Прошу, извѣсти меня обо всемъ, что ты узнаешь о заграничныхъ новостяхъ.
   Цез. Будь увѣренъ: я считаю это своимъ долгомъ.

(Уходятъ.)

   

СЦЕНА V.

Александрія. Комната во дворцѣ.

Входятъ Клеопатра, Харміань, Ира и Мардіанъ.

   Клеоп. Харміань!
   Харм. Государыня!
   Клеоп. Ахъ, ахъ! Дай мнѣ выпить мандрагоры.
   Харм. Для чего, государыня?
   Клеоп. Чтобы я могла спать во все то время, пока нѣтъ здѣсь моего Антоніи.
   Хар. Государыня! Ты много Думаешь объ немъ.
   Клеоп. О, измѣна!
   Харм. Нѣтъ; это не измѣна, государыня.
   Клеоп. Эвнухъ! Мардіанъ!
   Мар. Что угодно, государыня?
   Клеоп. Я не хочу слушать теперь твоихъ пѣсень. Для меня нѣтъ удовольствія въ томъ, въ чемъ находитъ его эвнухъ. Какъ ты счастливъ!... Твои мысли не носятся за предѣлами Египта. Есть ли у тебя страсти?
   Мар. Да, повелительница.
   Клеоп. Въ самомъ дѣлѣ?
   Мар. Нѣтъ, не въ самомъ дѣлѣ {Игра словами indeed и іn deed.}, государыня: потому что въ самомъ то дѣлѣ я способенъ только къ тому, что повелѣваетъ честность: однако у меня -- пылкія страсти, и я думаю о томъ, что Венера сдѣлала съ Марсомъ.
   Клеоп. О, Харміань! Какъ ты думаешь гдѣ онъ теперь? Стоитъ онъ, или сидитъ? Прогуливается, или ѣздитъ на лошади? О счастливая лошадь! Она носитъ на себѣ Антонія. Будь же бодрѣе! Знаешь ли, кого ты носишь на себѣ? Владыку полсвѣта, защитника людей.-- Теперь онъ, вѣрно, говорить, или шепчетъ: Гдѣ то моя змѣя стараго Нила? Такъ онъ зоветъ меня. Ахъ теперь я питаюсь самымъ вкуснымъ ядомъ. Антоній! Помнишь ли ты обо мнѣ, хотя я черна отъ поцѣлуевъ влюбленнаго Ѳсба, и съ глубокими морщинами отъ времени? О, широколобый Цезарь! Когда ты былъ еще здѣсь, на землѣ, на меня смотрѣли цари, какъ на сокровище, -- и великій Помпей остановился, взглянувши на меня, и впился своими взорами въ черты моего лица; здѣсь онъ захотѣлъ остаться и умереть, смотря на меня.

Входитъ Алексасъ.

   Алек. Привѣтствую тебя, повелительница Египта.
   Клеоп. О, какъ мало походишь ты на Марка Антонія! Но ты -- отъ него, и потому, мнѣ кажется, что въ тебѣ есть какая-то особенная прелесть, которую сообщилъ тебѣ Антоній.-- Хорошо идутъ дѣла у моего храбраго Марка Антонія?
   Алек. Послѣднимъ дѣломъ его, государыня, былъ поцѣлуй -- послѣдній изъ многихъ горячихъ поцѣлуевъ, которымъ онъ наградилъ вотъ этотъ восточный перлъ. А его слова сокрыты въ моемъ сердцѣ.
   Клеоп. Мое ухо должно достать ихъ оттуда.
   Алек. Добрый другъ, бормоталъ онъ, скажи ей: "Вѣрный Римлянинъ великой государынѣ Египта посылаетъ вотъ эту жемчужину, -- и что онъ самъ вскорѣ падаетъ къ ея ногамъ и украситъ царствами ея богатый тронъ, чтобы поправить этотъ маленькій подарокъ. Скажи ей, что весь востокъ назоветъ ее своею повелительницею!" Потомъ онъ поклонился и задумчиво сѣлъ на неукротимаго коня, который ржалъ тогда такъ громко, что я принужденъ былъ молчать, точно какъ безсловесное.
   Клеоп. Ну, а скученъ онъ, или веселъ?
   Алек. Онъ похожъ теперь на время года, которое бываетъ между жаромъ и холодомъ: ни скученъ, ни веселъ.
   Клеоп. О, прекрасное расположеніе духа! Милая Харміянь, замѣть, вотъ мужчина то! Оно былъ не скученъ, потому что хотѣлъ казаться веселымъ глазамъ тѣхъ, которые глядя на него, бываютъ скучны или веселы; онъ не былъ веселъ, иначе бы другіе подумали, что онъ въ Египтѣ оставилъ и воспоминаніе и радость; онъ былъ не скученъ и не веселъ: это божественно! Антоній! Будь ты скученъ или веселъ: то и другое тебѣ пристанетъ такъ, какъ ни одному человѣку.-- Встрѣтилъ ли ты моихъ пословъ?
   Алек. Да, государыня: двадцать особыхъ пословъ; зачѣмъ ты посылаешь такое множество?
   Клеоп. Кто родился въ тотъ день, въ который я забыла послать къ Антонію, тотъ пусть умретъ нищимъ. Чернила и перо, Харміань.... Благодарю тебя, добрый Алексасъ.-- Харміань, любила ли я столько Цезаря?
   Харм. О, славный Цезарь!
   Клеоп. Не смѣй повторять это! Говори: славный Антоній.
   Харм. Храбрый Цезарь!
   Клеоп. Клянусь Изидою, -- осмѣлься ты еще сравнить съ Цезаремъ мужчину изъ мужчинъ, такъ я тебя....
   Харм. Съ твоего позволенія, государыня; вѣдь я пою вслѣдъ за тобою.
   Клеоп. Въ то время у меня еще мало было ума; я была молода, чтобы говорить такъ, какъ я говорила прежде.-- Но поди прочь; дай мнѣ чернилъ и бумаги: каждый день. Антоній будетъ получать отъ меня привѣтствіе, пока въ Египтѣ не останется ни одного человѣка.

(Уходятъ.)

   

ДѢЙСТВІЕ ВТОРОЕ.

СЦЕНА I.

Мессина. Комната въ домѣ Помпея.

Входятъ Помпей, Менекратъ и Менасъ.

   Пом. Великіе боги помогутъ правому дѣлу, если они правосудны.
   Мене. Знай, великій Помпей, что боги еще не отказываютъ въ томъ, что они медлятъ исполнить.
   Пом. Между тѣмъ, какъ мы съ молитвою припадаемъ къ ихъ трону, наше дѣло гибнетъ.
   Мене. Когда мы, не понимая своихъ нуждъ, просимъ у боговъ вреднаго для насъ, они, по благости своей, не исполняютъ нашихъ прошеній. Такимъ образомъ для насъ иногда бываетъ полезно то, что наши молитвы не исполняются.
   Пом. Я буду имѣть успѣхъ: народъ меня любитъ; море въ моей власти, могущество мое растетъ, а вѣщая надежда говорить мнѣ, что все исполнится. Маркъ Антоній сидитъ въ Египтѣ за роскошными столами и не выступитъ для войны за ворота; Цезарь копитъ деньги и теряетъ сердца; Лепидъ льститъ имъ обоимъ, а они ему; Лепидъ не любитъ ни того, ни другаго, а они не заботятся объ немъ.
   Мене. Цезарь и Лепидъ выступили въ поле; они ведутъ сильное войско.
   Пом. Неправда. Откуда у тебя такія вѣсти?
   Мене. Отъ Сильвія, господинъ.
   Пом. Онъ бредитъ: я знаю, они оба въ Римѣ ожидаютъ Апгонія. О, пусть уста твои, очаровательная Клеопатра, пылаютъ теперь всѣми прелестями любви! Присоедини къ красотѣ своей хитрость и обольщеніе; прикуй сластолюбца къ своимъ пирамъ; очаруй его умъ. Эпикурейскія, вкусныя яства пусть раздражаютъ его апетитъ, никогда не удовлетворяя! Сонъ и пища пусть заглушаютъ въ немъ голосъ чести до самаго мрака Леты! Что скажешь Варрій?

Входитъ Варрій.

   Вар. Теперь уже достовѣрно, что Марка Антонія каждый часъ ожидаютъ въ Римъ. Съ тѣхъ поръ, какъ онъ отправился изъ Египта, прошло уже столько времени, что можно бы даже совершить большее путешествіе.
   Пом. Я охотнѣе выслушалъ бы извѣстіе не столь важное.-- Менасъ! Я не думалъ, чтобы влюбленный сластолюбецъ надѣлъ шлемъ для такой ничтожной войны; а онъ стоитъ вдвое больше тѣхъ обоихъ. Но возвысимъ мнѣніе о своей силѣ: возстаніе наше могло вырвать изъ объятій Египетской вдовы ненасытнаго Антонія.
   Мене. Я не повѣрю, чтобы Цезарь и Антоній сдѣлались друзьями: покойная жена Антонія оскорбила Цезаря, братъ его велъ войну съ Цезаремъ, хотя, кажется, безъ вѣдома Антонія.
   Пом. Я не понимаю, Менасъ: какъ небольшая вражда можетъ заставить забыть другую большую. Не вооружись мы противъ нихъ,-- они непремѣнно завели бы войну между собою: у нихъ ужъ довольно причинъ обнажить мечи другъ противъ друга. Я, право, не могу понять, какъ опасеніе, которое мы возбуждаемъ въ нихъ, можетъ скрѣпить союзъ ихъ и уничтожить несогласіе между ними. Но да будетъ во всемъ воля боговъ! А между тѣмъ, намъ нужно славно дѣйствовать руками, чтобы сохранить свою жизнь. Пойдемъ, Менасъ.

(Уходятъ.)

   

СЦЕНА II.

Римъ. Комната въ домѣ Лепида.

Входятъ Энобарбъ и Лепидъ.

   Леп. Любезный Энобарбъ! Ты сдѣлаешь прекрасное дѣло, если уговоришь своего вождя разговаривать безъ гнѣва, -- учтиво.
   Эноб. Я уговорю его отвѣчать, какъ слѣдуетъ ему; если Цезарь раздражитъ его, тогда пусть Антоніи покажетъ предъ нимъ свое величіе и заговоритъ громко, точно Марсъ.-- Клянусь Юпитеромъ, если бы у меня была борода Антонія, я, право, сегодня не обрилъ бы ея {T. е. не оказалъ бы никакого уваженія къ Цезарю.}.
   Леп. Теперь не время для частной вражды.
   Эноб. Время, въ которое родилась какая нибудь вещь, всегда прилично этой вещи.
   Леп. Но маленькія вещи должны уступать дорогу большимъ.
   Эноб. Ну, нѣтъ,-- когда маленькая идетъ впереди.
   Леп. Въ тебѣ говоритъ страсть.-- Прошу тебя, не разгребай горячаго пепла. Вотъ идетъ знаменитый Антоній.

Входятъ Антоній и Вентидій.

   Эноб. А вотъ и Цезарь.

Входятъ Цезарь, Меценатъ и Агриппа.

   Ант. Если мы помиримся здѣсь, то ты отправишься въ Парфію, Вентидій
   Цез. Не знаю, Меценатъ; спроси Агриппу
   Леп. Благородные друзья! Особенно важное дѣло соединило насъ: не допустимъ же того, чтобы маловажныя причины снова раздѣлили насъ! Будемъ снисходительно смотрѣть на прежнія вины. Если мы возобновимъ маловажныя свои несогласія, и станемъ съ жаромъ спорить между собою: то этимъ мы только растравимъ врачуемыя раны. И такъ, благородные друзья мои, прошу васъ, говорите спокойно о самыхъ щекотливыхъ пунктахъ, и пусть вражда не вмѣшивается въ ваше дѣло.
   Ант. Хорошо сказано. Клянусь тебѣ, если бы мы были предъ своими арміями и въ войнѣ другъ съ другомъ;-- я и тогда исполнилъ бы твой совѣтъ.
   Цез. Привѣтствую тебя, Антоній, съ возвращеніемъ въ Римъ.
   Ант. Благодарю.
   Цез. Прошу садиться.
   Ант. Прошу тебя, Цезарь.
   Цез. Ну, такъ...
   Ант. Я слышалъ, что ты нехорошо смотришь на нѣкоторыя вещи, которыя не имѣютъ въ себѣ ничего худаго; а если и худы, то не относятся къ тебѣ.
   Цез. Я показался бы смѣшнымъ, если бы сталъ оскорбляться ничѣмъ, или какими нибудь пустяками, и сердиться за это, особенно на тебя; еще болѣе я была, бы смѣшонъ, если бы сталъ безчестить тебя за такое дѣло, которое не относится ко мнѣ.
   Ант. А мое пребываніе въ Египтѣ имѣло отношеніе къ тебѣ, Цезарь?
   Цез. Не больше, какъ и мое пребываніе здѣсь въ Римѣ къ тебѣ, когда ты былъ въ Египтѣ. Впрочемъ, если бы ты, живя тамъ, нарушилъ спокойствіе моихъ владѣній, -- въ такомъ случаѣ, я могъ бы требовать у тебя отчета въ томъ, зачѣмъ ты оставался въ Египтѣ.
   Ант. Я нарушилъ спокойствіе?... Что ты хочешь этимъ сказать?
   Цез. Тебѣ, легко понять мои слова изъ того, что здѣсь случилось со мною. Твоя жена и братъ объявили мнѣ войну, и ты былъ виновникомъ и какъ бы лозунгомъ войны,
   Ант. Ошибаешься: мой братъ никогда не вплеталъ меня въ свое дѣло. Я узналъ, я слышалъ объ этомъ отъ вѣрныхъ людей, которые за тебя обнажили свои мечи. Скажи лучше, не оскорблялъ ли онъ также и моихъ правъ вмѣстѣ съ твоими? И не велъ ли онъ войну совершенно противъ моей воли, когда у насъ съ тобою общее дѣло? Мои письма изъ Египта удовлетворятъ тебя. Если ты желаешь возобновить вражду, то не прибѣгай, по крайней мѣрѣ, къ такимъ пустымъ предлогамъ, когда не находишь важнаго повода къ ней.
   Цез. Ты хвалишь самъ себя и показываешь, будто у меня не достаетъ сужденія; а самъ выдумываешь для себя извиненія.
   Ант. Нѣтъ, нѣтъ; я знаю, я увѣренъ, что у тебя была такая мысль, что я, имѣя общее съ тобою дѣло, противъ котораго возсталъ братъ мой, не могу снисходительно смотрѣть на эту войну, грозившую и моему собственному спокойствію. Что касается до моей жены, я желалъ бы, чтобы ты нашелъ другую женщину съ ея душой: третья часть свѣта -- твоя, и ты управляешь ею по своей волѣ; но тебѣ не справиться бы съ одной такой женой.
   Эноб. Ахъ, если бы у всѣхъ насъ были такія жены! Тогда мужья пошли бы на войну вмѣстѣ съ ними!
   Ант. Такъ ея-то безпокойный духъ, Цезарь, доказывающій только ея раздражительность, которая впрочемъ не имѣла недостатка и въ политической хитрости,-- съ горестію признаюсь, надѣлалъ столько безпокойствъ тебѣ; чему, ты самъ согласишься, я не могъ пособить.
   Цез. Я писалъ къ тебѣ, когда ты пировалъ въ Александріи; а ты, не читая, складывалъ мои письма въ карманъ, -- и посла моего, осыпавши насмѣшками, отпустилъ безъ аудіенціи.
   Ант. Послушай,-- онъ насильно вошелъ ко мнѣ, безъ всякаго доклада: въ то время я угощалъ трехъ королей, и признаюсь, былъ не въ такомъ состояніи, въ какомъ обыкновенно бываетъ человѣкъ съ утра; но въ слѣдующій день я самъ извинился предъ нимъ, а мнѣ просить у и его прощенія слишкомъ много для него. Этотъ человѣкъ не имѣетъ никакого отношенія къ нашей враждѣ, и потому больше не упоминай объ немъ.
   Цез. Ты нарушилъ клятву, въ чемъ, конечно, не можешь упрекнуть меня.
   Леп. Тише, Цезарь.
   Ант. Позволь, Лепидъ; пусть онъ говоритъ. Честь священна для меня; а онъ говоритъ, что у меня нѣтъ чести.-- Ну, дальше, Цезарь, какую клятву?....
   Цез. Подавать мнѣ защиту и помощь, какъ скоро я потребую ихъ, отъ тебя; въ томъ и другомъ ты отказалъ мнѣ.
   Ант. Скажи лучше, -- оставилъ безъ вниманія, и притомъ въ такіе часы, когда у меня не было даже сознанія. Я соглашусь, пожалуй, сколько могу, разъиграть передъ тобою роль кающагося: созданіе должнаго. не унизятъ моего величія, и власть моя не согласится дѣйствовать вопреки долгу.-- Конечно, Фульвія начала здѣсь войну для того, чтобы вытащить меня изъ Египта; но въ этомъ я, невинная причина войны, и прошу извиненія у тебя, сколько позволяетъ мнѣ честь моя.
   Леп. Благородно сказано.
   Мец. Ахъ, если бы вы прекратили свою вражду! Забудьте совершенно свои несогласія: нынѣшнія обстоятельства требу, ютъ, чтобы вы помирились между собою.
   Леп. Хорошо сказано, Меценатъ.
   Эноб. Пли, ссудите одинъ другаго любовію на нѣсколько времени; а потомъ, когда уже не будетъ и слуху о Помпеѣ, снова возьмите ее назадъ себѣ: для ссоры будетъ время и тогда, какъ нечего будетъ дѣлать,
   Лиги. Ты, солдатъ, молчи.
   Эноб. Ахъ, я и забылъ, что истина должна молчать!
   Ант. Ты оскорбляешь это собраніе: молчи.
   Эноб. Пожалуй: я твой мыслящій камень.
   Цез. Я согласенъ съ нимъ, -- только мнѣ не нравится образъ его рѣчи. Невозможно, чтобы мы сдѣлались друзьями при такомъ различіи своихъ склонностей. Но если бы я зналъ, что есть веревка, которая бы крѣпко соединила насъ, я избѣгалъ бы изъ конца въ конецъ цѣлый свѣтъ, чтобы отыскать ее.
   Агр. Позволь мнѣ, Цезарь....
   Цез. Говори, Агриппа.
   Агр. У тебя есть сестра съ матерней стороны, прелестная Октавія; великій Маркъ Антоній теперь вдовецъ.
   Цез. Не говори этого, Агриппа, Если бы тебя услышала Клеопатра, она справедливо упрекнула бы тебя въ необдуманности.
   Ант. Я не женатъ, Цезарь: позволь, я послушаю Агриппу.
   Агр. Чтобы сохранить вамъ Вѣчную дружбу, чтобы сдѣлаться братьями и соединить сердца сбои неразрывнымъ узломъ, Антоній, женись на Октавіи. Ея красота зоветъ въ супруги ей лучшаго изъ, людей; добродѣтелей и прелестей ея нельзя и выразить. Чрезъ этотъ бракъ небольшое соперничество, которое теперь кажется большимъ, и наши опасенія, происходящіе отъ грозящихъ опасностей, обратятся въ ничто; истина сдѣлается сказкою; между тѣмъ, какъ теперь полусказка считается истиною. Любовь Октавіи къ вамъ обоимъ привязывала бы васъ другъ ко другу и вмѣстѣ обоихъ васъ къ ней. Прошу извиненія въ томъ, что я сказалъ: это не минутная мысль; ее давно уже внушило мнѣ чувство долга..
   Ант. Что скажетъ Цезарь?
   Цез. Я ничего не скажу, пока не узнаю, какъ принялъ Антоній такое предложеніе.
   Ант. А какую бы власть имѣлъ Агриппа, если бы я сказалъ ему: "Агриппа, по рукамъ; исполнимъ доброе свое намѣреніе."
   Цез. Власть Цезаря и власть его надъ Октавіею.
   Ант. О пусть и во снѣ не приходитъ мнѣ мысль отказаться отъ такого прекраснаго предложенія! Дай мнѣ руку; прочь, эту церемонію благодарности: съ сихъ поръ пусть братская любовь царствуетъ въ нашихъ сердцахъ и управляетъ нашими великими намѣреніями!
   Цез. Вотъ моя рука!-- Я отдаю тебѣ сестру. Братъ никогда еще не любилъ столь нѣжно свою сестру, какъ я -- Октавію. Пусть жизнь ея соединяетъ наши царства и сердца; а ты не улетай никогда отъ нашей любви!
   Леп. Слава Богу! Аминь!
   Ант. Я не думалъ обнажить свой мечъ противъ Помпея. Недавно онъ оказалъ мнѣ особенную, большую учтивость: по крайней мѣрѣ я долженъ поблагодарить его, чтобы не заслужить упрека въ неблагодарности; а послѣ этого тотчасъ же и вызову его въ битву.
   Леп. Время-заставляетъ насъ спѣшить: или мы отыщемъ Помпея, или онъ -- насъ.
   Ант. А гдѣ онъ?
   Цез. Близъ горы Мизенума.
   Ант. Велико ли сухопутное его войско?
   Цез. Велико; и все еще становится больше; а на морѣ онъ совершенный владыка.
   Ант. Таковы и слухи. Мнѣ хотѣлось поговорить съ нимъ. Поспѣщимъ-те же: но прежде, чѣмъ надѣнемъ на себя оружіе, окончимъ свое дѣло, о которомъ сейчасъ говорили.
   Цез. Съ особеннымъ удовольствіемъ. Я сейчасъ представлю тебя моей сестрѣ.
   Ант. Лепидъ, и ты иди съ нами.
   Леп. Благородный Антоній! И болѣзнь не удержала бы меня.

(Звукъ трубъ. Цезарь, Антоній и Лепидъ уходятъ.)

   Мец. Привѣтствую тебя, Энобарбъ, съ возвращеніемъ изъ Египта.
   Эноб. Половина сердца Цезарева, достойный Меценатъ! Почтенный другъ мой Агриппа!
   Агр. Любезный Энобарбъ!
   Мец. Есть чему порадоваться, что дѣла кончились такъ хорошо. Весело ли ты гостилъ въ Египтѣ?
   Эноб. Да: день мы проводили во снѣ, а ночь въ свѣтлыхъ пирахъ.
   Мец., Правда ли, что вы готовили для завтраковъ восемь кабановъ и притомъ на двѣнадцать только человѣкъ?
   Эноб. Восемь кабановъ? Да это все равно, что муха для орла: у насъ на пирахъ были вещи позамѣчательнѣе.
   Мец. Клеопатра -- самая очаровательная женщина, если молва объ ней справедлива.
   Эноб. При первой встрѣчѣ съ Маркомъ Антоніемъ на рѣкѣ Циднѣ, она похитила у него сердце.
   Агр. Въ самомъ дѣлѣ, она тамъ встрѣтила его; или мой разскащикъ много выдумалъ отъ себя, чтобы описать намъ ее?
   Эноб. Я все разскажу вамъ. Галера, на которой она сидѣла, блистала на водѣ, подобно блестящему трону; корма была обита золотомъ; паруса пурпуровые и столь благовонные, что вѣтерки страдали любовію къ нимъ; серебряныя весла при звукѣ флейтъ дружно ударяли въ воду и заставляли ее гнаться за собою, какъ будто она была влюблена въ ихъ удары. Что касается до самой царицы, то ее нельзя и описать: она лежала въ своей палаткѣ, сдѣланной изъ золотыхъ тканей и ковровъ, превосходя славную Венеру {Джонсонъ думаетъ, что здѣсь Шекспиръ разумѣетъ славную Венеру Греческаго живописца, Протогена, о которой упоминаетъ Плиній.}, которая доказывала что воображеніе творитъ лучше природы; по ту и по другую сторону Царицы стояли прекрасные мальчики, съ ямками на щекахъ, похожіе на улыбающихся Амуровъ, и держали разноцвѣтныя опахала, вѣяніе которыхъ, казалось, воспламеняло щеки, вмѣсто того, чтобы прохлаждать ихъ, и такимъ образомъ уничтожали свое дѣйствіе.
   Агр. О, какая рѣдкость для Антонія!
   Эноб. Ея женщины, подобныя персидамъ или сиренамъ, наблюдали движеніе ея глазъ и съ благоговѣніемъ преклонялись предъ нею. Одна изъ сиренъ правила рулемъ: толковыя снасти повиновались одному прикосновенію ея ручекъ -- нѣжныхъ, какъ цвѣтокъ. Удивительное, невидимое благовоніе распространялось съ галеры по обоимъ берегамъ, на которыхъ толпились всѣ жители города. Антоній одинъ сидѣлъ на тронѣ, поставленномъ среди площади, и свистя, звалъ къ себѣ воздухъ, который, не страшась пустоты, чрезвычайно сгустился около Клеопатры и чрезъ то образовалъ пустоту въ природѣ.
   Агр. О, удивительная Египтянка!
   Эноб. Когда она вышла на берегъ, Антоній послалъ пригласить ее къ себѣ на пиръ: она отвѣчала, что ему, какъ гостю, приличнѣе придти къ ней. Нашъ учтивый Антоній, отъ котораго женщина никогда еще не слыхала -- нѣтъ, десять разъ завивши свои волосы, отправился къ ней на пиръ и, по своему обыкновенію, заплатилъ сердцемъ за то, что ѣли только его Глаза.
   Агр. Волшебница! Она заставила самаго великаго Цезаря положить на постелю свой мечъ....
   Эноб. Я видѣлъ однажды, какъ она про шла сорокъ шаговъ по улицѣ, и такъ утомилась послѣ этого, что хотѣла говорить и не могла перевесть дыханіе; по самый этотъ недостатокъ въ ней -- совершенство, и ея безсиліе имѣетъ очаровательную силу.
   Мец. Теперь Антоній совсѣмъ оставитъ ее.
   Эноб. Никогда этому не бывать. Лѣта не могутъ состарить се, а привычка -- похитить ея безконечное разнообразіе {..... Other women
   Cloy th'appetites they feed; but jhe makes hungry
   Where moi she satisfies. Eor vilest things
   Become themselves in her; that the holy priests
   Bless her, when she is viggish.}.....
   Мец. Если красота, умъ, скромность могутъ привлечь сердце Антонія, то Октавія прекрасная партія для него.
   Агр. Пойдемте, добрый Энобарбъ. Будь моимъ гостемъ, пока останешься здѣсь.
   Эноб. Покорно благодарю, Агриппа.

(Уходятъ.)

   

СЦЕНА III.

Тамъ же. Комната въ домѣ Цезаря.

Входятъ Цезарь, Антонъ, Октавія между ними, свита и гадатель.

   Ант. Міръ и важная должность, на меня возложенная, вырываютъ меня на нѣкоторое время изъ твоихъ объятій
   Окт. Все это время я на колѣнахъ буду молиться о тебѣ.
   Ант. Доброй ночи, Цезарь! Октавія, не слушай народныхъ толковъ о моихъ преступленіяхъ: прежде я выходилъ изъ границъ благоразумія; но теперь во всемъ буду слѣдовать ему.-- Спокойной ночи, милая.
   Окт. И тебѣ тоже.
   Цез. Доброй ночи.

(Цезарь и Октавія уходятъ.)

   Ант. Ну, такъ ты хочешь въ Египетъ?
   Гад. О, если бы я никогда не удалялся оттуда, а ты не вступалъ въ него!
   Ант. Если можешь, скажи, почему?
   Гад. Я понимаю это своимъ чувствомъ; но не могу сказать. Спѣши въ Египетъ.
   Ант. Скажи мнѣ, кто будетъ счастливѣе -- Цезарь или я?
   Гад. Цезарь. О, Антоній! Не стой близъ него: твой ангелъ-духъ-хранитель благороденъ, мужественъ, высокъ, не имѣетъ подобнаго себѣ; а у Цезаря совсѣмъ не таковъ: подлѣ него твой ангелъ дѣлается робкимъ, какъ бы побѣжденный имъ. И такъ, удаляйся отъ Цезаря.
   Ант. Не говори больше объ этомъ.
   Гад. Не скажу никому, кромѣ тебя, -- никому больше. Знай, что, въ какую бы игру ты ни игралъ съ нимъ, ты всегда проиграешь: у него такое счастіе, что, не смотря на твое преврсходство, онъ всегда побѣдитъ тебя; твой блескъ померкнетъ, какъ скоро онъ явится подлѣ тебя. Повторяю: твой ангелъ боится даже управлять тобою подлѣ него; но лишь Цезарь удалится, онъ снова великъ.
   Ант. Ступай, скажи Вентидію, что я хочу говорить съ нимъ. (Гадатель уходитъ) Онъ отправится въ Парѳію.-- Искусство ли это или случай, -- но. онъ сказалъ правду. Даже игорная кость повинуется Цезарю, и мое искусство блѣднѣетъ при его счастіи; если мы выбираемъ жребіи, выигрываетъ онъ; его пѣтухи всегда побѣждаютъ моихъ, когда та и другая сторона -- равны; его перепелы, сверхъ всякаго чаянія, побиваютъ моихъ. Въ Египетъ! Я заключаю этотъ бракъ только для своего спокойствія; но мое удовольствіе на востокѣ. (Входитъ Вентидій) О,поди сюда, Вентидій. Ты отправишься въ Парѳію; твое порученіе готово. Иди за мной и возьми его.
   

СЦЕНА IV.

Тамъ же. Улица.

Входятъ: Лепидъ, Меценатъ и Агриппа.

   Леп. Не безпокойтесь много. Прошу насъ, спѣшите за нашими генералами.
   Агр. Только Маркъ Антоній поцѣлуетъ Октавію, мы тотчасъ же и отправимся съ нимъ.
   Леп. Прощайте до тѣхъ поръ, когда я увижу васъ въ воинскомъ вооруженіи, которое пристало вамъ обоимъ.
   Мец. Я знаю дорогу, и потому мы поспѣемъ на мѣсто прежде тебя, Лепидъ.
   Леп. Вашъ путь короче. Мои цѣли заставляютъ меня идти окольною дорогой: вы поспѣете двумя днями прежде меня.
   Men, и Агр. Желаемъ тебѣ успѣховъ.
   Леп. Прощайте.

(Уходятъ.)

   

СЦЕНА V.

Александрія. Комната во дворцѣ Клеопатры.

Входятъ Клеопатра, Харміань, Ира и Алексасъ.

   Клеоп. Пусть сыграютъ мнѣ какую побудь пѣсню: музыка -- пища для влюбленныхъ.
   Слуг. Эй, музыкантъ!
   Клеоп. Оставимъ музыку; -- станемъ играть въ бильярдъ. Пойдемъ Харміань.
   Хар. У меня болитъ рука; сыграй, государыня, съ Мардіаномъ.
   Клеоп. Играть съ эвнухомъ все равно что съ женщиною. Пойдемъ; хочешь ли ты играть со мною?
   Мард. Сколько могу, государыня.
   Клеоп. Если въ Актерѣ видно доброе желаніе, его можно уже извинить, хотя бы онъ и худо сыгралъ. Но я не буду играть теперь. Дайте мнѣ уду. Пойдемъ на рѣку. Тамъ, при отдаленныхъ звукахъ музыки, я буду обманывать золотистую плавающую рыбку: она будетъ схватывать мою удочку; а я вытаскивая ее, при каждой буду думать объ Антоніѣ и говорить: а, а; поймала тебя.
   Хар. Ахъ, какъ было весело, когда вы побились съ нимъ объ-закладъ о рыбной ловлѣ. Помнишь, -- твой водолазъ Насадилъ соленую рыбу на его уду, а онъ быстро и выдернулъ се изъ воды.
   Клеоп. Ахъ время! Золотое время! Своимъ смѣхомъ я вывела тогда его изъ терпѣнія; впрочемъ ночью онъ ужъ терпѣливо слушалъ мой смѣхъ. Въ слѣдующе утро, еще раньше девяти часовъ, я такъ его упоила, что онъ легъ въ постель; а я надѣла на себя его Филиппинскій мечь. Ахъ! Изъ Италіи! (Входитъ вѣстникъ) Изцѣли своими радостными вѣстями мой слухъ, ослабѣвшій отъ того, что я долго не получала извѣстій отъ Антонія.
   Вѣст. Государыня, государыня!.....
   Клеоп. Антоній умеръ?-- Несчастный! Ты убьешь свою государыню, если принесъ такую вѣсть. Скажи, -- онъ счастливъ и свободенъ, -- и вотъ тебѣ золото, и вотъ тебѣ для поцѣлуя моя рука, которую цари съ трепетомъ прижимали къ своимъ устамъ.
   Вѣст. Государыня, онъ счастливъ.
   Клеоп. Золота сюда, золота! Но замѣть: мы говоримъ, что и мертвой счастливъ. Если у тебя такая мысль, то золото назначенное тебѣ, я растоплю и волью въ твои зловѣщія уста.
   Вѣст. Государыня! Выслушай меня.
   Клеоп. Говори, я буду слушать; но на лицѣ твоемъ нѣтъ ничего хорошаго. Если Антоній здоровъ и счастливъ, то зачѣмъ такія сладкія и радостныя вѣсти объявляетъ мнѣ твое печальное лице! Если же онъ не здоровъ, то ты долженъ бы явиться не въ видѣ мущины, а въ видѣ фуріи, увѣнчанной змѣями.
   Вѣст. Угодно ли тебѣ, государыня, выслушать меня?..
   Клеоп. Ахъ! Я хотѣла бы убить тебя прежде, чѣмъ начнешь говорить. Скажи -- Антоній живъ, здоровъ, другъ Цезарю, не въ плѣну у него, и я какъ градомъ, осыплю тебя золотомъ и драгоцѣнными перлами.
   Вѣст. Онъ счастливъ.
   Клеоп. Хорошо.
   Вѣст. И другъ Цезарю.
   Клеоп. Ты честный человѣкъ.
   Вѣст. Цезарь и онъ теперь дружнѣе, чѣмъ прежде.
   Клеоп. Проси себѣ счастія.
   Вѣст. Но, государыня...
   Клеоп. Мнѣ не нравится твое -- но: оно уничтожаетъ все, что ты сказалъ хорошаго; оставь его. Но -- это темничный стражъ, который выводитъ изъ темницы чудовищнаго злодѣя. Но разсказывай ужъ мнѣ и худыя и хорошія вѣсти. Ты говорилъ:-- онъ другъ Цезарю, здоровъ; говоришь также: свободенъ.
   Вѣст. Свободенъ, государыня! Нѣтъ; я не сказалъ, что Антоній свободенъ: онъ связанъ съ Октавіею.
   Клеоп. Чѣмъ?
   Вѣст. Бракомъ.
   Клеоп. Я блѣднѣю, Харміань.
   Вѣст. Государыня! Онъ женился на Октавіи.
   Клеоп. Да поразитъ тебя громъ небесный!

(Ударяетъ его и онъ падаетъ.)

   Вѣст. Государыня! Успокойся
   Клеоп. Что ты говоришь?-- Вонъ отсюда (снова ударяетъ его) ужасное существо! Я вырву твои глаза; не оставлю волоса на головѣ твоей. (Таскаетъ его за волосы) Я прикажу наказать тебя проволоками; я задушу тебя въ щолокѣ, истомивши въ медленныхъ мученіяхъ.
   Вѣст. Государыня! Я принесъ вѣсть, а не я заключилъ бракъ.
   Клеоп. Скажи: нѣтъ, -- и я дамъ тебѣ цѣлую область; я награжу тебя огромнымъ счастіемъ.-- Прощу тебя и за то, что ты раздражилъ меня. Проси, что угодно,-- и я дамъ тебѣ!
   Вѣст. Онъ женился, государыня.
   Клеоп. О! Ты жилъ слишкомъ долго.

(Обнажаетъ кинжалъ.)

   Вѣст. Такъ я убѣгу: -- чего ты хочешь государыня? Я не сдѣлалъ никакого преступленія.

(Уходитъ)

   Хар. Государыня! Опомнись: онъ не виноватъ.
   Клеоп. Такіе невинные не избѣгнутъ громовой стрѣлы. О, если бы Египетъ обрушился въ Нилъ, и кроткія существа обратились въ змѣй! Позови назадъ невольника: я не сдѣлаю ему никакого зла, хоть ужасно раздражена.-- Позови его.
   Хар. Онъ боится придти.
   Клеоп. Я не сдѣлаю ему никакого вреда. Мои руки обезчещены уже и тѣмъ, что я била безъ всякой причины такое ничтожное въ сравненіи со мною существо. Войди! (Вѣстникъ снова входитъ) Благородію, но часто опасно приносить худыя вѣсти. Дайте вѣстнику тысячи языковъ для пріятныхъ извѣстій: только худыя вѣсти пусть высказываютъ сами себя какими нибудь движеніями тѣла.
   Вѣст. Я исполнилъ свой долгъ.
   Клеоп. Онъ женился? Знай, что невозможно ненавидѣть больше того, сколько я буду ненавидѣть.тебя, если ты повторишь -- да.
   Вѣст. Онъ женился, государыня.
   Клеоп. Да поразятъ тебя боги! Ты говоришь все то же.
   Вѣст. Неужели же мнѣ лгать, государыня?
   Клеоп. О если бы ты лгалъ! Да погибнетъ въ потопѣ полъ-Египта и сдѣлается жилищемъ аспидовъ! Дальше! Если бы ты имѣлъ красоту Нарциса, и тогда бы казался мнѣ отвратителенъ. Онъ женился?
   Вѣст. Прости меня, государыня.
   Клеоп. Женился?
   Вѣст. Не оскорбляйся, государыня: я не хотѣлъ Говорить тебѣ непріятнаго. Наказывать меня за то, что ты сама приказала мнѣ, Несправедливо. Онъ женился на Октавіи.
   Клеоп. О, если бы его преступленіе сдѣлало изъ тебя лжеца! Но увѣренъ ли ты въ справедливости своего извѣстія? Прочь отъ меня! Товары, привезенные тобою изъ Рима, очень нравятся мнѣ: пусть они останутся въ твоихъ рукахъ и погубятъ тебя!

(Вѣстникъ уходитъ.)

   Харм. Добрая государыня, успокойся.
   Клеоп. Я хвалила Антонія и хулила Цезаря.
   Харм. Очень часто, государыня.
   Клеоп. И вотъ мнѣ плата за это! Уведи меня отсюда: о Ира, Харміань, -- я умираю... Но что нужды?.. Добрый Алексасъ, сходи къ вѣстнику; попроси его разказать черты лица Октавіи, ея уши, склонности; пусть онъ не оставитъ безъ вниманія и цвѣта ея волосъ. Скорѣй же приди мнѣ разсказать. (Алексасъ уходитъ). Пусть онъ уйдетъ на всегда... О, нѣтъ!.. Харміань... Хотя бы онъ съ одной стороны походилъ на Горгона, а съ другой былъ Марсъ... Скажи, чтобы Алексасъ пришелъ, ко мнѣ, (къ Мардіану) и сказалъ, какъ она высока ростомъ Пожалѣй обо мнѣ, Харміань...; но не говори... Уведи меня въ мою комнату.

(Уходятъ).

   

СЦЕНА VI.

Близъ Мизенума.

Съ одной стороны сходятъ Помпей и Менасъ, при звукѣ трубъ и литавръ; съ другой -- Цезарь, Ледпидъ, Антоній, Энобарбъ, Меценатъ, съ марширующими солдатами.

   Пом. Теперь, когда у меня -- ваши заложники, а у васъ -- мои, мы поговоримъ прежде битвы.
   Цез. Очень благоразумно, что мы вздумали сначала договариваться: съ этою-то цѣлію мы и послали тебѣ свои предложенія. Если ты уже разсудилъ объ нихъ, то позволь намъ узнать, вложишь ли ты въ ножны свои мечь и отведешь ли назадъ въ Сицицію храброе юношество, которое иначе должно погибнуть здѣсь.
   Пом. Говорю вамъ откровенно, правители міра, главные представители боговъ: я понимаю, отчего не должно быть мстителей у моего отца, когда у него и есть сынъ, Это же заставило и меня снарядить флотъ, подъ тяжестію котораго пѣнится ярящійся океанъ. При помощи его, я думалъ наказать не благодарность, оказанную коварнымъ Римомъ моему знаменитому Отцу.
   Цез. Ожидай болѣе удобнаго времени.
   Ант. Тебѣ не испугать насъ своими парусами: на морѣ мы сравняемся съ тобой; а на сушѣ, ты самъ знаешь, сколько мы сильнѣе тебя.
   Пом. На сушѣ, въ самомъ дѣлѣ, ты сильнѣе меня, и отнялъ у меня даже домъ моего отца: но такъ-какъ кукушка не строитъ сама для себя гнѣзда, то и оставайся въ немъ, пока можешь.
   Леп. Скажи лучше намъ, какъ ты принимаешь предложенія, посланныя къ тебѣ.
   Цез. Въ этомъ все и дѣло.
   Ант. Мы не станемъ умолялъ тебя: самъ взвѣсь и скажи, что ты можешь принять.
   Цез. Подумай также и о томъ, что можетъ случиться, если ты еще станешь искушать свое счастіе.
   Пом. Вы мнѣ предлагаете Сицилію, и Сардинію, и требуете, чтобы я очистилъ отъ Пиратовъ всѣ моря; кромѣ того послалъ хлѣба въ Римъ. Принявши такія условія, я долженъ воротиться домой, не иззубривши острія мечей и не имѣя никакого знака войны на своихъ щитахъ.
   Цез. Ант. и Леп. Таковы наши предложенія.
   Пом. Знайте же, -- я пришелъ сюда съ намѣреніемъ принять ихъ. Но мнѣ хочется сказать теперь нѣсколько словъ Марку Антонію, хотя чрезъ это и потеряетъ цѣну мое благодѣяніе. Знай, Антоній, что во время войны Цезаря съ твоими братьями, мать твоя прибыла въ Сицилію и нашла тамъ дружескій пріемъ.
   Ант. Я слышалъ объ этомъ, Помпей, и старался отдать тебѣ полную благодарность, какою обязанъ тебѣ.
   Пом. Дай мнѣ свою руку: я не думалъ встрѣтиться съ тобою здѣсь.
   Ант. Постели на востокѣ мягки, -- и я очень благодаренъ вамъ за то, что вы вызвали меня оттуда прежде, чѣмъ я самъ вздумалъ: я въ выигрышѣ отъ этого.
   Цез. Ты перемѣнился съ тѣхъ поръ, какъ я видѣлъ тебя въ послѣдній разъ.
   Пом. Ну -- я не знаю, какія числа жестокая судьба отпечатлѣла на моемъ лицѣ; знаю только, что она никогда не проникнетъ въ мою грудь и не сдѣлаетъ подлымъ моего сердца.
   Леп. Я радъ встрѣчѣ съ тобою.
   Пом. Надѣюсь, Лепидъ.-- И такъ, мы помирились. Мнѣ хочется, чтобы нашъ" договоръ былъ написанъ и утвержденъ нами.
   Цез. Сейчасъ сдѣлаемъ.
   Пом. Но прежде, чѣмъ разстанемся, попируемъ другъ у друга, и теперь же бросимъ жеребій, съ кого начать.
   Ант. Я начну, Помпей.
   Пом. Нѣтъ, Антоній; вынь жеребей: первый ли онъ будетъ, или послѣдній,-- во всякомъ случаѣ твое утонченное Египетское поварное искуство прославится здѣсь. Я слышалъ, что даже Юлій Цезарь потолстѣлъ тамъ отъ пировъ.
   Ант. Ты слышалъ много лишняго.
   Пом. Повѣрь, -- у меня ничего нѣтъ XV даго въ мысляхъ.
   Ант. Какъ и въ словахъ.
   Пом. Еще я слышалъ,-- Аполлодоръ пронесъ....
   Эноб. Не продолжай: точно такъ было.
   Пом. Что такое? Объяснись, сдѣлай одолженіе.
   Эноб. Пронесъ въ перинахъ извѣстную царицу къ Цезарю.
   Пом. А! Понимаю, чего ты хочешь!-- Каково ты, воинъ, поживаешь?
   Эноб. Хорошо, и впереди не вижу ничего, кромѣ хорошаго; надѣюсь быть на четырехъ пирахъ.
   Пом. Дай мнѣ руку: я никогда не былъ твоимъ врагомъ; а, смотря на тебя въ битвахъ, я завидовалъ тебѣ.
   Эноб. Помпей! Я никогда не любилъ тебя; но я всегда хвалилъ тебя, когда ты заслуживалъ въ десять разъ больше моихъ похвалъ.
   Пом. Храни этотъ открытый характеръ: онъ, право, очень идетъ къ тебѣ. Приглашаю васъ, господа, на мой корабль. Не угодно ли идти впередъ?
   Цез. Ант. и Леп. Покажи намъ дорогу.
   Пом. Пойдемъ-те.

Помпей, цезарь, Антоніи, Лепидъ, солдаты и свита уходятъ.

   Мен. (Про себя) Помпей! Твой отецъ никогда бы не заключилъ такого договора. (Вслухъ) Я знакомъ съ тобой, сударь.
   Эноб. Вѣрно, мы познакомились на морѣ?
   Мен. Точно такъ, сударь.
   Эноб. Вы славно дѣйствовали на водѣ.
   Мен А вы на сушѣ.
   Эноб. Я согласенъ хвалить того, кто хвалитъ меня: кончено, нельзя отвергать моихъ подвиговъ на сушѣ.
   Мен. И моихъ на морѣ.
   Эноб. Да; а все-таки васъ можно упрекнуть кое въ чемъ: вы были настоящими грабителями на морѣ.
   Мен. А вы на сушѣ.
   Эноб. Нѣтъ; я въ этомъ не виноватъ. Но дай мнѣ руку, Менасъ. Наши глаза, если бы только могли, увидѣли бы здѣсь двухъ грабителей, которые цѣлуются другъ съ другомъ.
   Мен. Чтобы ни дѣлали руки мужчинъ, на лицахъ ихъ всегда написана вѣрность.
   Эноб. А у женщинъ не такъ: на лицѣ каждой хорошенькой женщины написана измѣна.
   Мен. Совершенная правда: онѣ воруютъ сердца.
   Эноб. Мы пріѣхали сюда, чтобы воевать съ вами.
   Мен. Я жалѣю, что дѣло кончилось пирами. Помпей смѣхомъ своимъ прогналъ отъ себя счастіе.
   Эноб. А теперь ужъ не воротитъ его слезами.
   Мен. Мы не ждали сюда Марка Антонія: скажи, -- онъ женился на Клеопатрѣ?
   Эноб. Сестру Цезаря зовутъ -- Октавія?
   Мен. Правда: она жена Кайя Марцелла.
   Эноб. А теперь жена Марка Антонія.
   Мен. Право?
   Эноб. Ну, да.
   Мен. Такъ -- онъ и Цезарь соединились навѣки.
   Эноб: Если бы мнѣ приказано было предсказать судьбу ихъ связи, то я не сталъ бы соворить, какъ ты.
   Мен. Я думаю, при этомъ бракѣ болѣе дѣйствовала политика, чѣмъ любовь.
   Эноб. И я то же думаю. Видишь ли, въ чемъ дѣло: союзъ, который, по видимому, долженъ скрѣпить ихъ дружбу, будетъ главнымъ поводомъ къ ея разрыву. Октавія благочестива, холодна и скромна.
   Мен. Такъ кто жъ не захочетъ имѣть ее женою?
   Эноб. Кто самъ не таковъ, т. е. Маркъ Антоній. Онъ снова хочетъ ѣхать къ своей Египтянкѣ: тогда вздохи Октавіи раздуютъ огонь въЦазарѣ, и, какъ я прежде сказалъ, то, что связываетъ ихъ, будетъ главною причиною разрыва. Антоній улетитъ туда, гдѣ живетъ его любовь: здѣсь женился онъ по случаю.
   Мен. Дѣйствительно такъ. Ну, сударь, не угодно ли тебѣ на корабль? У меня готовъ кубокъ для тебя.
   Эноб. Я его выпью, сударь. Мы пріучили себя къ вину въ Египтѣ.
   Мен. Ну, пойдемъ.

(Уходить.)

   

СЦЕНА VII.

Палуба Помпеевои галеры, близъ Мизенума.

Музыка. Два или три служителя вносятъ столъ для пира.

   Пер. слуга. Сейчасъ они будутъ сюда. Нѣкоторые изъ этихъ деревъ уже худо держатся на корняхъ {Some o'their plants are ill -- rooted already.-- Здѣсь игра словъ; plant значитъ растеніе, а также подошва ноги, и нога.}; самый легонькій вѣтерокъ уронитъ ихъ.
   Вт. сл. Лепидъ очень раскраснѣлся.
   Пер. сл. Они заставили его выпить круговую чашу.
   Вт. сл. Когда они принуждали одинъ другаго тѣмъ, что такъ слѣдуетъ по порядку, онъ кричалъ: не хочу больше, и уговаривалъ ихъ не подносить ему больше, а самаго себя -- выпить.
   Пер. сл. Между нимъ и его благоразуміемъ поднялась ужасная война.
   Вт. сл. Да; вотъ что значитъ быть въ обществѣ великихъ людей! Я столь же охотно согласился бы держать ни. къ чему негодный для меня тростникъ, и начальническій жезлъ, котораго не могу поднять.
   Пер. сл. Кто поднимается на высокую степень достоинства и ничего не дѣлаетъ, тотъ похожъ на дыры, въ которыхъ должны быть глаза: онѣ только портятъ лице, если въ нихъ нѣтъ глазъ.

Звукъ роговъ. Входятъ Цезарь, Антоній, Помпей, Лепидъ, Агриппа, Меценатъ, Энобарбъ, Менасъ и другіе начальники.

   Ант. (къ Цезарю). Вотъ какъ они дѣлаютъ, Цезарь: по ступенькамъ въ пирамидѣ они замѣчаютъ разлитіе Нила; и по высокому, низкому, или средственному разлитію его, угадываютъ, что будетъ -- безплодіе, или изобиліе. Чѣмъ больше разлитіе Нила, тѣмъ больше надеждъ на урожай. Когда Нилъ начнетъ сбывать, земледѣлецъ сѣетъ свои сѣмена въ илъ и болото, и жатва скоро поспѣваетъ.
   Леп. У васъ тамъ есть удивительныя змѣи.
   Ант. Да, Лепидъ.
   Леп. И змѣи Египетскія родятся также изъ илу посредствомъ солнца и крокодилъ тоже?
   Ант. Да.
   Пом. Садись... вина! Здоровье Лепида!
   Леп. Я не совсѣмъ здоровъ, но не откажусь.
   Эноб. Да, -- ты не будешь отказываться, пока не уснешь; я боюсь, чтобы ты не утонулъ въ винѣ.
   Леп. Я слышалъ, что Птоломеевы пирамиды очень замѣчательны; безъ шутокъ, я слышалъ.
   Мен. Помпей! Одно слово. (Тихо.)
   Пом. Говори на ухо: что такое?
   Мен. Встань, прошу тебя, и выслушай одно слово.
   Пом. Оставь меня теперь. Этотъ кубокъ для Лепида.
   Леп. А что за вещь -- вашъ крокодилъ?
   Ант. Онъ имѣетъ фигуру похожую на крокодила: ширина его обыкновенная, какую имѣетъ крокодилъ,-- высота тоже; движется собственными своими членами; живетъ тѣмъ, чѣмъ питается, и элементы, вышедши изъ него, переходятъ въ другія тѣла.
   Леп. Какого онъ цвѣта?
   Ант. Своего цвѣта.
   Леп. Это удивительная змѣя.
   Ант. Точно такъ; и слезы у него водянистыя.
   Цез. Удовлетворитъ ли его такое описаніе?
   Ант. При помощи кубка, который подаетъ ему Помпей; да онъ -- настоящій Эпикуреецъ.
   Пом. (Тихо Менасу.) Поди прочь, -- удались отъ меня. Объ этомъ говоришь мнѣ? Прочь! Дѣлай, что приказываю. Гдѣ чаша, которую я спрашивалъ?
   Мен. (Тихо.) Ради заслугъ моихъ, встань и выслушай меня.
   Пом. Ты, кажется, сошелъ съ ума. Въ чемъ дѣло?

(Встаетъ и они уходятъ въ сторону.)

   Мен. Я всегда заботился о твоемъ счастіи.
   Пом. Ты служилъ мнѣ вѣрно. Что еще ты хочешь сказать? Веселитесь, господа!
   Ант. Здѣсь песокъ, Лепидъ; или осторожнѣе, иначе упадешь.
   Мен. Хочешь ли ты быть владыкою всего свѣта?
   Пом.-- Что ты говоришь?
   Мен. Хочешь ли ты быть государемъ всего свѣта?
   Пом. Какъ такъ?
   Мен. Согласись на мое предложеніе, -- и я подарю тебѣ цѣлый свѣтъ -- я, котораго ты считаетъ бѣднякомъ.
   Пом. Или ты перепилъ?
   Мен. Нѣтъ, Помпей; я не пилъ вина. Будь смѣлъ, -- и ты сдѣлаешься земнымъ Юпитеромъ. Всѣ области, какія окружаетъ океанъ, и вся земля, которую покрываетъ сводъ небесный -- твои, если ты захочешь имѣть ихъ.
   Пом. Скажи -- какъ?
   Мен. Три обладателя свѣта, твой три соперника -- на твоемъ кораблѣ. Позволь мнѣ отрѣзать якорь. Какъ скоро мы опредѣлимъ пасть ихъ головамъ, тогда все -- твое.
   Пом. Ахъ, если бъ ты исполнилъ свое намѣреніе, а не говорилъ объ немъ мнѣ! Такой поступокъ во мнѣ будетъ низостью, въ тебѣ былъ бы важною услугой. Знай, -- у меня не польза управляетъ честью, а честь -- пользою. Пожалѣй о томъ, что языкъ твой измѣнилъ твоему дѣлу. Сдѣлай ты это тайно, я наградилъ бы тебя за такое дѣло; а теперь долженъ осудить его. Оставь его и пей.
   Мен. (Въ сторону.) Такъ съ сихъ поръ я не хочу полагаться на твое разрушающееся счастіе. Кто ищетъ счастія и не беретъ его, когда находитъ, тотъ никогда и не найдетъ его.
   Пом. Этотъ стаканъ Лепиду.
   Ант. Отнесите его на берегъ.-- Помпей! Я беру стаканъ, вмѣсто его, на прощанье.
   Эноб. Менасъ, вотъ тебѣ.
   Мен. Выпью съ удовольствіемъ, Энобарбъ.
   Пом. Наполните же до самыхъ краевъ.
   Эноб. Вотъ сильный-то человѣкъ, Менасъ.

(Указываетъ на слугу, который тащитъ Лепида.)

   Мен. Почему?
   Эноб. Видишь ли, -- онъ тащить третью часть свѣта?
   Мен. Третья часть свѣта напилась: а напейтесь -- всѣ, тогда весь міръ пошелъ бы кругомъ!
   Эноб. Ну, пей и ты, и кружись съ другими.
   Мен. Ну же, смѣлѣе!
   Пом. Однако такой пиръ -- не то, что пиръ въ Александріи.
   Ант. Походитъ на тѣ пиры. Ударимся чашами... Кубокъ Цезарю.
   Цез. Я съ удовольствіемъ отказался бы отъ него. Мнѣ бываетъ ужасно тяжело, когда я наполню свою голову винными парами.
   Ант. Примѣняйся ко времени.
   Цез. Ну, пейте же: я съ вами. Но, клянусь вамъ, я лучше согласился бы поститься четыре дня, нежели такъ много выпить за-разъ.
   Эноб. А, мой славный повелитель! (Къ Антонію.) Не проплясать ли намъ теперь Египетскихъ вакханалій во славу нашего пира
   Пом. Дѣло, храбрый воинъ.
   Ант. Ну, схватимся же руками, пока еще побѣдоносное вино не утопило нашихъ чувствъ въ мягкой и пріятной Летѣ.
   Эноб. Схватимся руками. Пусть слухъ нашъ оглушится громкими звуками музыки. Я разставлю васъ по мѣстамъ. Этотъ молодецъ пусть начинаетъ пѣсню; а мы хоромъ будемъ оканчивать. Пѣть во все горло. (Играетъ музыка. Энобарбъ разставляетъ ихъ до мѣстамъ; всѣ они схватываются руками.)
   

ПѢСНЯ.

             Гей! Сюда, вина, монархъ!
             Красноглазый, пухлый Вакхъ!
             Грусть, друзья, виномъ зальемъ,
             Грозди въ кудри заплетемъ.
             Пусть весь міръ пойдетъ кругомъ!
             Пусть весь міръ пойдетъ кругомъ!
   
   Цез. Что вы еще хотите сдѣлать? Помпей, спокойной ночи! Любезный братъ, прошу тебя вмѣстѣ съ собою: наше высокое званіе морщится, смотря на такія шалости. Господа, позвольте намъ отправиться; видите, -- у насъ уже разгорѣлись щеки, даже сильный Энобарбъ слабѣе вина, а мой языкъ едва ворочается. Ужасное опьянѣніе почти всѣхъ насъ сдѣлало смѣшными. Но къ чему еще говорить? Любезный, любезный Антоній -- руку.
   Пом. Я попытаюсь помочь вамъ выйдти на берегъ.
   Ант. И долженъ. Давай руку.
   Пом. О, Антоній -- домъ моего отца... Но что нужды? Мы друзья. Ну, спускайтесь въ лодку.
   Эноб. Осторожнѣе, не упадите.

(Помпей, Цезарь, Антоній и свита уходятъ.)

   Менасъ, я не хочу на берегъ.
   Мен. Ну, такъ въ каюту.-- Эй, трубы, барабаны, флейты! Эй!-- пусть самъ Нептунъ услышитъ наше прощаніе съ великими людьми. Громче, плуты, сильнѣе!

(Звукъ трубъ и барабановъ.)

   Эноб. Ура! Кричи -- ура!-- Тамъ моя шапка.
   Мен. Ура!-- Ну, мой другъ, пойдемъ.

(Уходятъ.)

   

ДѢЙСТВІЕ ТРЕТІЕ.

СЦЕНА I.

Равнина въ Сиріи.

Входятъ съ тріумфомъ Вентидій, Силій, офицеры, солдаты. Впереди несутъ тѣло убитаго Пакора.

   Вент. Наконецъ, вотъ и вы, смѣлые Парѳяне, поражены нашимъ оружіемъ: фортунѣ угодно было избрать меня мстителемъ смерти Красса.-- Пусть впереди нашей арміи несутъ тѣло убитаго царевича. Ородъ заплатилъ намъ за Марка Красса своимъ возлюбленнымъ сыномъ Пакоромъ.
   Силій. Благородный Вентидій, пока еще мечъ твой дымится кровію Парѳянъ, преслѣдуй и тѣхъ изъ нихъ, которые спаслись отъ тебя бѣгствомъ: пройди съ оружіемъ въ рукахъ Мидію, Мессопотамію и всѣ мѣста, куда разбѣжались пораженные наши противники. Тогда твой главнокомандующій, Антоній, самъ посадитъ тебя на тріумфальную колесницу, и главу твою увѣнчаетъ гирландами.
   Вент. Ахъ, Силій, Силій! Довольно для меня и этого. Замѣть, что подчиненный можетъ иногда совершитъ уже слишкомъ блистательное дѣло къ собственному своему вреду: въ отсутствіе главнокомандующаго лучше оставлять дѣло нѣсколько недоконченнымъ, нежели добиваться полнаго успѣха, -- что называется -- на славу. Цезарь и Антоній любятъ выиграть не столько сами собой, сколько трудами своихъ офицеровъ. Вспомни Соссія, подобнаго мнѣ вождя въ Сиріи: какъ этотъ несчастный лейтенантъ Антонія навсегда утратилъ благосклонность своего генерала за то только, что слишкомъ быстро началъ прославляться своими побѣдами. Кто на войнѣ успѣваетъ больше своего начальника, тотъ становится уже какъ-бы начальникомъ надъ своимъ начальникомъ, -- и честолюбіе, господствующая страсть военныхъ людей, заставляетъ главнокомандующаго предпочитать уронъ побѣдѣ, которая бы могла помрачить его собственную славу. Я могъ бы сдѣлать и больше въ пользу Антонія: но этимъ я оскорбилъ бы его, -- и заслуга моя въ его глазахъ потеряла бы всю свою цѣну.
   Сил. Вентидій, ты имѣешь такія качества, безъ которыхъ воина едва ли можно отличить отъ безсмысленнаго меча. Будешь писать къ Антонію?
   Вент. Да; въ скромныхъ выраженіяхъ я опишу ему все, что совершили мы во имя своего \генерала, -- это магическое слово въ дѣлѣ брани. Скажу, какъ отъ его знаменъ, отъ его благоустроенныхъ войскъ побѣжали съ поля битвы дотолѣ непобѣдимые враги наши, Парѳяне.
   Сил. Гдѣ онъ теперь.
   Вент. Онъ намѣревался быть въ Аѳинахъ. Туда поспѣшимъ мы -- какъ можно скорѣе, и явимся къ нему со всѣми своими добычами.-- Ступай впередъ!

(Уходятъ.)

   

СЦЕНА II.

Римъ. Передняя въ домѣ Цезаря.

Агриппа и Энобарбъ встрѣчаются другъ съ другомъ.

   Агр. Что, какъ разстались братья?
   Эноб. Покончили дѣла съ Помпеемъ, и снарядили его, куда слѣдуетъ: теперь всѣ трое заняты скрѣпленіемъ договоровъ. Октавія плачетъ, покидая Римъ. Цезарь печаленъ, а Лепида, послѣ пирушки у Помпея, захватила какая-то нелегкая немочь, если вѣрить Менасу.
   Агр. А Лепидъ, право, любезный человѣкъ.
   Эноб. Прекраснѣйшій человѣкъ! О какъ онъ, любитъ Цезаря!
   Агр. Какъ обожаетъ Антонія!
   Эноб. Цезарь для него настоящій Юпитеръ между людьми.
   Агр. Такъ Антоній-то что же будетъ? Богъ самаго твоего Юпитера?
   Эноб. То есть, Цезаря-то? Какъ? Этого безподобнаго существа!
   Агр. О, Антоній! Арабская пташечка!
   Эноб. А если будешь хвалить Цезаря, такъ только скажи -- Цезарь, -- и больше ничего ненужно.
   Агр. Въ самомъ дѣлѣ, того и другаго онъ превозноситъ самыми блестящими похвалами.
   Эноб. Но Цезаря онъ любитъ больше, хотя,-- что говорить не можетъ не любить и Антонія. Сердцемъ не почувствовать, языкомъ не высказать, рѣзцомъ не начертить, писателю не описать, барду не воспѣть, поэту не изобразить, какъ слѣдуетъ, любви его къ Антонію. А предъ Цезаремъ онъ падетъ на колѣна, падетъ и исчезнетъ въ благоговѣніи.
   Агр. Да, онъ любитъ обоихъ.
   Эноб. Онъ кружится около нихъ, какъ ночная бабочка вокругъ лучезарныхъ свѣтильниковъ. (Звукъ трубъ) Слышишь? Сигналъ! Скорѣе на лошадей!-- Прощай, любезный Агриппа.
   Агр. Счастливо, добрый воинъ, прощай!

Входитъ Цезарь, Антоній, Лепидъ и Октавія.

   Ант. Остановимся здѣсь, Цезарь; не пойдемъ дальше.
   Цез. Такъ, Антоній, ты отнимаешь у шеи я драгоцѣннѣйшую часть меня самаго: поступай съ Октавіей такъ, какъ бы ты сталъ со мной поступать. Сестра моя, будь достойною супругой, какъ я всегда былъ увѣренъ въ тебѣ. Мой дорогой зять, берегись, чтобы это сокровище добродѣтели, которое отселѣ положится между нами, какъ прочная связь нашей взаимной любви, не вышло разрушительнымъ орудіемъ и для той дружбы, какую мы прежде питали другъ къ другу: въ- такомъ случаѣ лучше намъ было бы остаться въ прежнихъ отношеніяхъ и не придумывать повода къ взаимной ненависти, подъ предлогомъ союза, котораго поддерживать не намѣрены.
   Ант. Прошу не обидѣть меня своею недовѣрчивостію.
   Цез. Хорошо.
   Ант. При всѣхъ своихъ стараніяхъ ты не найдешь ни малѣйшей причины бояться невѣрности со стороны Антонія. Боги да сохранятъ тебя подъ своею защитой, и да расположатъ сердца Римлянъ въ пользу твоихъ намѣреній. Разстанемся.
   Цез. Прощай, моя милая сестра, будь счастлива съ Антоніемъ. Стихіи міра да хранятъ твое здоровье, и изліютъ на тебя въ обиліи всѣ радости жизни. Съ Богомъ!
   Окт. О, мой безцѣнный братецъ!
   Ант. Апрѣль красуется въ ея глазахъ: это самая весна любви, и капли теплаго дождика падаютъ съ ея рѣсницъ.-- Утѣшься, моя милая.
   Окт. Поручаю тебѣ, братецъ, домъ моего супруга и....
   Цез. Что, Октавія?
   Окт. Я скажу тебѣ на ушко.
   Ант. Языкъ измѣняетъ сильнымъ волненіямъ ея сердца, и сердце не можетъ совладѣть съ языкомъ. Между двумя различными склонностями, она колеблется, какъ лебедь посреди зыбкихъ волнъ, не опрокидываясь ни на ту, ни на другую сторону.
   Эноб. (Агриппѣ на ухо) Не плачетъ ли Цезарь?
   Агр. Лице его подернулось какимъ-то туманомъ.
   Эноб. Будь онъ моей лошадью, -- и тогда бы изъ-за этого онъ потерялъ въ глазахъ моихъ всю цѣну {Когда у лошади глаза помутятся и истекаютъ слезами, это принимается за предвѣстіе, что она скоро ослѣпнетъ.}. А онъ еще такой великій мужъ, и -- плачетъ.
   Агр. Какъ такъ, Энобарбъ? Антоній испускалъ отчаянные вопли, когда увидѣлъ убитаго Юлія Цезаря; онъ же плакалъ и при Филиппахъ надъ тѣломъ Брута.
   Эноб. Знать, въ этомъ году у него былъ сильный насморкъ: иначе, какъ могъ бы онъ плакать о томъ, котораго самъ же довелъ до бѣдственной участи. Вѣрь слезамъ тогда, какъ я заплачу.
   Цез. Не безпокойся, милая Октавія: я буду постоянно навѣщать тебя своими письмами; время не изгладитъ во мнѣ памяти о любезной сестрѣ моей.
   Ант. Съ Богомъ, братъ, съ Богомъ: я поспорю съ тобой въ нѣжности любви къ Октавіи. Еще разъ обнимаю тебя и оставляю здѣсь подъ защитою боговъ.
   Цез. Прощай; будь счастливъ.
   Леп. Всѣ звѣзды небесныя да освѣщаютъ вамъ пріятный путь?
   Цез. Прощай, прощай! (Цѣлуетъ Октавію.)
   Ант. Прощай!

(Уходятъ при звукахъ музыки.)

   

СЦЕНА III.

Александрія. Комната во дворцѣ Клеопатры.

Входитъ Клеопатра, Харміань, Ира и Алексасъ.

   Клеоп. Гдѣ тотъ вѣстникъ?
   Алек. Онъ теперь боится и показываться сюда.
   Клеоп. Ничего, ничего; пусть придетъ. (Входитъ вѣстникъ) Подойди ко мнѣ, молодецъ.
   Вѣст. Великая государыня! Иродъ Іудейскій тогда только осмѣливается взглянуть на тебя, когда ты бываешь въ веселомъ расположеніи духа.
   Клеоп. Мнѣ хочется видѣть у ногъ своихъ главу этого Ирода; но, ахъ! послѣ того, какъ Антоній уѣхалъ отъ меня, чрезъ кого я могу достать ее?-- Подойди сюда поближе.
   Вѣст. Прекрасная моя повелительница!...
   Клеоп. Видалъ ты Октавію!
   Вѣст. Видалъ, государыня.
   Клеоп. Гдѣ?
   Вѣст. Въ Римѣ я проходилъ вплоть подлѣ нея, и долго смотрѣл*ь, какъ вели ее брать и Антоній.
   Клеоп. Такой ли у ней ростъ, какъ и у меня?
   Вѣст. О, нѣтъ; государыня; она гораздо ниже.
   Клеоп. Слыхалъ ли ты, какъ она говоритъ? Тоненькимъ голосомъ, или грубымъ?
   Вѣст. Да; мнѣ случилось, государыня, слышать и рѣчь ея: она говоритъ какъ-то глухо.
   Клеоп. Стало быть, не совсѣмъ хорошо.-- О, Антоній не можетъ любить ее долго.
   Харм. Любить ее? Клянусь Изидой, это невозможно.
   Клеоп. Я также думаю, Харміань. Низенькаго росту, да еще съ грубымъ голосомъ.-- А не имѣетъ ли она чего нибудь величественнаго въ походкѣ? При помни, не замѣчалъ ли ты?
   Вѣст. Она ползаетъ; и оттого, стоитъ-ли на одномъ мѣстѣ, или движется, -- никакъ нельзя различить. Въ ней больше тѣла, нежели жизни, такъ что ее скорѣе можно принять за статую, чѣмъ за одушевленное существо.
   Клеоп. Хорошо ли ты это знаешь?
   Вѣст. Какъ нельзя лучше.
   Харм. Въ Египтѣ трое не подмѣтятъ этого такъ хорошо, какъ онъ одинъ.
   Клеоп. Да; онъ малой съ толкомъ, какъ я замѣчаю.-- Такъ, но его словамъ, въ ней не видно еще ничего хорошаго.-- На его сужденіе, кажется, можно положиться.
   Харм. Что и говорить.
   Клеоп. А какъ молода она, можешь ли ты сказать?
   Вѣст. Она, вѣдь, была уже вдовой.
   Клеоп. Вдовой?-- Слышишь ли, Харміань?
   Вѣст. Я полагаю, ей теперь лѣтъ тридцать.
   Клеоп. Ну, а черты лица ея сохранились ли у тебя въ памяти? Какъ оно -- продолговато, иль кругло?
   Вѣст. Чрезъ мѣру кругло.
   Клеоп. Женщины съ такимъ лицомъ большею частію бываютъ чрезвычайно глупы,-- А ея волосы какого цвѣту?
   Вѣст. Темнорусаго; лобъ у ней такъ низокъ, какъ только можно вообразить себѣ.
   Клеоп. На, вотъ тебѣ золото, да не сердись, что я сначала такъ сурово обошлась съ тобой. Я отошлю тебя обратно; ты можешь вести свое дѣло исправно. Готовься отправиться; письма у насъ уже готовы.
   Харм. Бойкой дѣтина!
   Клеоп. Въ самомъ дѣлѣ доброй малой; мнѣ очень жаль, что я его пообидѣла!-- Ну, а какъ ты думаешь, -- вѣдь, но его разсказамъ, въ сестрѣ Цезаря нѣтъ ничего
   Харм. О, ровно ничего, государыня.
   Клеоп. Этотъ малой видалъ, я думаю, женщинъ красавицъ, и, кажется, могъ бы судить...
   Харм. Ему не видать? Сохрани насъ Изида!-- Ему, который столько времени находился при тебѣ, моя прекрасная государыня.
   Клеоп. Милая Харміань, мнѣ нужно еще объ одномъ спросить его; но не теперь: ты проведешь его ко мнѣ, когда я совсѣмъ изготовлю письма, Кажется, все пойдетъ хорошо.
   Хар. За это я могу поручиться.
   

СЦЕНА IV.

Аѳины. Комната въ домѣ Антонія.

Входятъ Антоній и Октавія.

   Ант. Нѣтъ, нѣтъ, Октавія; вѣдь не одна эта вина: я охотно простилъ бы ее твоему брату и тысячи другихъ подобнаго рода.-- Но онъ снова поднялъ войну противъ Помпея. Одинъ себѣ придумалъ новыя постановленія и уже обнародовалъ ихъ. Обо мнѣ рѣдко отзовется съ честію и, когда уже увидитъ себя вынужденнымъ къ тому обстоятельствами, онъ говоритъ въ мою пользу холодно и съ видимымъ неудовольствіемъ; ему хочется совершенно стѣснить меня. Всякій разъ, какъ сдѣлаютъ ему намекъ на мои достоинства, онъ отворотится и пробормочетъ что нибудь сквозь зубы.
   Окт. О, мой милый Антоній, не вѣрь всякому слуху, или, если уже не можешь не вѣрить, по крайней мѣрѣ, не принимай всего къ сердцу. Разгорись между вами вражда, я буду несчастнѣе всѣхъ женъ: -- за котораго изъ васъ я буду возсылать свои молитвы? Боги засмѣются надо мной, когда я буду просить ихъ: "О, спасите моего супруга!" и, тотчасъ же сдѣлаю недѣйствительною свою первую молитву, какъ скажу еще громче: "Боги, спасите моего брата!" Въ одно время молитвы о побѣдѣ супруги и о побѣдѣ брата -- не явное ли это противорѣчіе? Средняго пути между этими двумя крайностями я вовсе не вижу.
   Ант. Что жъ дѣлать, Октавія? Обрати все свое сердце на сторону того, который больше заслуживаетъ твоей любви. Потерять свою честь, по моему, значитъ потерять всего себя. Я скорѣе соглашусь не быть твоимъ, чѣмъ утратить свое доброе имя. Впрочемъ я не стѣсняю и твоей свободы. Если тебѣ угодно, можешь идти между нами среднею стезей. Между темъ я буду приготовляться къ войнѣ, и весь позоръ ея долженъ пасть на честь твоего брата. Придумывай какія угодно мѣры къ нашему примиренію: я не буду тебѣ препятствовать ни въ чемъ.
   Окт. Благодарю тебя, супругъ мой. Всесильный Юпитеръ создалъ меня слишкомъ, слишкомъ слабою для того, чтобы мнѣ быть вашею посредницею. Война между двумя такими исполинами для меня также ужасна, какъ если бы міръ раскололся на двѣ половины съ самаго основанія, и края этой пропасти покрылись грудами мертвецовъ.
   Ант. Кого изъ насъ найдешь виноватѣе, противъ того и направь всю свою ненависть; наши недостатки не могутъ быть такъ равны, чтобы твоя любовь къ намъ всегда оставалась въ равновѣсіи, не склоняясь рѣшительно ни къ тому, ни къ другому. Приготовься къ отъѣзду; выбери себѣ спутниковъ и подругъ и не щади моего богатства на свои издержки.

(Уходитъ.)

   

СЦЕНА V.

Входятъ Энобардъ и Эросъ.

   Эноб. Что новенькаго, другъ мой Эросъ?
   Эр. Есть, братъ, странныя новости.
   Эней. А именно?
   Эр. Церарь и Лепидъ одержали побѣду надъ Помпеемъ.
   Эноб.. Это уже давно извѣстно: не можешь ли сказать чего нибудь о ея послѣдствіяхъ?
   Эр. Цезарь, воспользовавшись услугами Лепида противъ Помпея, теперь не хочетъ его имѣть своимъ товарищемъ, и всю честь похода приписываетъ одному себѣ. Не довольствуясь этимъ, онъ еще обвиняетъ Лепида въ письменныхъ сношеніяхъ съ Помпеемъ. Такимъ образомъ, бѣдный тріумвиръ лишенъ своего достоинства, по милости Цезаря, и въ заточеніи ждетъ конца дней своихъ.
   Эноб. И такъ, міръ, ты имѣешь теперь дѣло только съ двумя ненасытными властелинами. Брось посреди ихъ всѣ богатства, какія у тебя еще остаются, и тогда одинъ изъ нихъ пожретъ другаго.-- Гдѣ Антоній?
   Эр. Онъ прогуливается въ садахъ и въ гнѣвѣ попираетъ ногами высокую траву; по временамъ вскрикиваетъ: "Глупый Лепидъ!" и угрожаетъ местію убійцѣ Помпея.
   Эноб. Нашъ флотъ уже совсѣмъ готовъ.
   Эр. Онъ назначенъ въ Италію противъ Цезаря. Еще что бы тебѣ сказать, Домицій? Да! Я и позабылъ: Антоній ждетъ тебя къ себѣ. Новости я успѣю сообщить тебѣ и послѣ.
   Эноб. И то вѣрно уже какія нибудь бездѣлицы: впрочемъ, что нужды?-- Такъ веди же меня къ Антонію.
   Эр. Пойдемъ, другъ.

(Уходятъ.)

   

СЦЕНА VI.

Римъ. Комната въ домѣ Цезаря.

Входитъ Цезарь, Агриппа и Меценатъ.

   Цез. Столько-то презрѣнія къ Риму выказалъ Антоній! И того еще мало: въ Александріи, однажды,-- я вамъ разскажу одинъ случай для примѣра, -- Антоній и Клеопатра на публичной площади возсѣдали на золотыхъ престолахъ, стоявшихъ на серебрянномъ подножіи, и показывали народу свое царственное величіе. У ногъ ихъ находились Цезаріонъ, котораго они называютъ сыномъ моего отца, и всѣ беззаконныя дѣтки, которыхъ прижили они во все продолженіе своей постыдной любви. Антоній подарилъ своей возлюбленной Египетъ, и призналъ ее полновластною царицею Нижней Сиріи, Кипра и Ливіи.
   Мец. Какъ? И все это въ виду народа?
   Цез. Говорю вамъ -- на парадной площади, гдѣ у нихъ производятся общественныя игры. Тамъ же онъ объявилъ своихъ сыночковъ царями царей: обширныя страны Мидіи, Парѳію и Арменію отдалъ Александру; Толомею подарилъ Сирію, Сицилію и Финикію, а Клеопатра была въ этотъ день облечена въ одежду богини Изиды: впрочемъ, и прежде, говорятъ, она часто показывалась многимъ въ такомъ же нарядѣ.
   Мец. Надо бы давно довести это до свѣдѣнія Римскаго народа.
   Агр. Онъ и прежде еще Видѣлъ много опытовъ гордости Антонія, и скоро лишитъ его всякой довѣренности.
   Цез. Все, что я говорилъ вамъ, уже извѣстно народу: однако жъ онъ принимаетъ жалобы Атонія.
   Агр. На кого жалобы?
   Цез. На Цезаря. Антоній обвиняетъ меня въ томъ, что я, ограбивъ Секста Помпея въ Сициліи, не подѣлился съ нимъ плодами своей побѣды; говоритъ еще, что онъ доставилъ мнѣ нѣсколько кораблей и не хотѣлъ у меня отнимать ихъ; наконецъ сердится на меня и за то, что я удалилъ Леи и да отъ тріумвиратства и удержалъ за собою всѣ его доходы.
   Агр. Слѣдуетъ поскорѣе ему отвѣтить на эти обвиненія.
   Цез. Отвѣтъ уже написанъ и отправленъ къ нему съ моимъ посломъ. Я изъяснилъ Антонію, что Лепидъ сдѣлался слишкомъ дерзокъ, что онъ злоупотреблялъ своею властію, я своими проступками самъ довелъ себя до такого униженія въ правахъ своихъ. Что касается до моихъ завоеваній, я не отказываюсь подѣлиться ими съ Антоніемъ, только требую и отъ него такого же раздѣла Арменіи и другихъ покоренныхъ имъ странъ.
   Мец. О, вѣрно, онъ никогда на это не согласился.
   Цез. Въ такомъ случаѣ и отъ меня ничего не увидитъ.

Входитъ Октавія.

   Окт. Здравствуй, мой любезный братецъ! Привѣтствую тебя, мой высокій покровитель!
   Цез. Какъ, моя милая Октавія! Неужели я долженъ называть тебя женою отверженною?
   Окт. Ты никогда не называлъ меня этимъ именемъ, и не имѣешь причины такъ звать меня.
   Цез. Что жъ бы значило такое неожиданное твое возвращеніе отъ мужа? Я не узнаю въ тебѣ сестры славнаго Цезаря. Супругѣ Антонія должно бы предшествовать войско; ржаніе коней должно бы возвѣстить намъ ея приближеніе; деревья дороги должны бы покрыться народомъ, нетерпѣливо желающимъ видѣть тебя; пыль отъ многолюдной-толпы, сопровождающей колесницу, должна бы восходить до облаковъ и затмѣвать собою небо. А ты возвратилась въ Римъ, какъ бѣдная плебеянка, и предупредила всѣ почести, какія во всякомъ случаѣ могли бы тебѣ быть оказаны нѣжно-любящимъ тебя братомъ. Пренебреженіе внѣшними знаками часто ведетъ за собою охлажденіе самаго чувства въ сердцѣ. Мы полетѣли бы встрѣтить тебя на морѣ и на сушѣ, и приближеніе твое съ каждымъ шагомъ получало бы новую пышность и торжественность.
   Окт. Любезный братецъ! Никто не принуждалъ меня къ этой простотѣ: я сама того захотѣла. Супругъ мой услышалъ, что ты предпринимаешь противъ него войну; тотчасъ же эта тревожная вѣсть дошла до меня, и я, простившись съ Антоніемъ, поспѣшила оставить Аѳины.
   Цез. Онъ, вѣрно, радъ былъ поскорѣе развязаться съ тобой: ты служила ему не маловажнымъ препятствіемъ къ его распутству.
   Окт. Зачѣмъ, братецъ, такъ дурно отзываться объ Антоніѣ?
   Цез. Я вѣдь наблюдаю каждый шагъ его, и вѣтеръ приноситъ мнѣ отовсюду вѣсти о дѣлахъ твоего супруга.-- Знаешь ли, гдѣ онъ теперь?
   Окт. Гдѣ ему быть, какъ не въ Аѳинахъ?
   Цез. Нѣтъ, моя бѣдная сестра; Клеопатрѣ стоило мигнуть, -- и Антоній уже у ногъ ея. Все управленіе дѣлали онъ предоставилъ распутной женщинѣ, и теперь они стараются поднять противъ меня всѣхъ царей земли. Къ нимъ созваны Бокхъ, царь Ливійскій, Архелай, царь Каппадокскій, Филадельфъ, царь Пафлагонскій, Адалласъ, царь Аракійскій, Малхъ, царь Арабскій, царь Понтійскій, Иродъ Іудейскій, Митридатъ Комагенскій, Полемонъ и Ампитасъ, цари Мидіи и Ликаоніи, и несмѣтное множество другихъ царей, подвластныхъ Римскому могуществу.
   Окт. О, я несчастнѣйшая изъ смертныхъ! Сердце мое должно разорваться между двумя любезными мнѣ существами, которыхъ раздѣляетъ непримиримая ненависть.
   Цез. Милости прошу ко мнѣ; я очень радъ твоему возвращенію. Твои письма много задерживали нашъ разрывъ съ Антоніемъ: теперь я вижу, какъ онъ жестоко обидитъ насъ съ тобой, и дальнѣйшее отлагательство рѣшительныхъ мѣръ было бы для насъ опасно. Утѣшься, моя милая; покорись великодушно тѣснымъ обстоятельствамъ времени; не плачь напрасно о томъ, чего нельзя поправить слезами. Римъ принимаетъ тебя къ себѣ съ радостію; а для меня ты дороже всего на свѣтѣ. Тебѣ нанесено такое оскорбленіе, какое только я могъ вообразить когда либо: милосердые боги вступаются за твою честь, избирая исполнителями своего правосудія меня и всѣхъ твоихъ друзей. Будь спокойна, сестра моя: твое прибытіе всѣмъ намъ очень пріятно.
   Агр. Очень пріятію.
   Мец. Очень, очень пріятно, дорогая наша Октавія. Въ Римѣ нѣтъ ни одного сердца, которое бы не питало къ тебѣ любви и не жалѣло о твоей участи. Одинъ только разсѣянный Антоній, необузданный въ своихъ прихотяхъ, могъ оставить такую милую подругу, а во всемъ предаться женщинѣ, которая еще превосходитъ его своими пороками и вооружаетъ его противъ своего отечества.
   Окт. Ужели все это правда?
   Цез. Правда, сущая правда. Ты хорошо, сестра, сдѣлала, что пріѣхала къ мамъ. Прошу тебя, вооружись терпѣніемъ, моя милая Октавія.

(Уходятъ.)

   

СЦЕНА VII.

Лагерь Антонія, близъ мыса Акціума.

Входятъ Клеопатра и Энобарбъ.

   Клеоп. Я не отстану отъ тебя, будь въ этомъ увѣренъ.
   Эноб. Но къ чему Это послужитъ, государыня, къ чему, къ чему?
   Клеоп. Ты запрещаешь мнѣ отправиться на эту войну, и говоришь, что это будетъ неприлично.
   Эноб. Да, государыня, и могу ли я думать иначе?
   Клеоп. Какъ такъ? Противъ меня предпринята война,-- и мнѣ лично не присутствовать на полѣ брани!
   Эноб. (въ сторону) Я бы зналъ, что ей отвѣчать, но, такъ и быть, смолчу {If we should serve horse and mares together,
   The horse were merely lost; the mares would bear
   A soldier and his horse.}.
   Клеоп. Что, что ты говоришь?
   Эноб. Я хочу сказать, что твое присутствіе, государыня, легко можетъ смѣшать Антонія; отниметъ у него и сердце, и умъ и время,-- все, что для него должно быть такъ дорого во время битвы, какъ для главнокомандующаго. И то уже много смѣются надъ его легкомысліемъ: въ Римѣ говорятъ, что эвнухъ Фотинъ да женщины взяли на себя -- вести съ Цезаремъ войну.
   Клеоп. Провались этотъ Римъ со всѣми своими насмѣшниками! Я считаю непремѣнною своею обязанностію участвовать въ этой войнѣ, и явлюсь на полѣ брани славнымъ мужемъ, верховнымъ властителемъ своего царства. Не смѣй ничего возражать мнѣ: я не останусь въ бездѣйствіи вдали отъ шума сраженій.
   Эноб. Я не скажу больше ни слова.-- Но вотъ идетъ и самъ Антоній.

Входятъ Антонит и Канидій.

   Ант. Не странно ли это, Канидій, что Цезарь изъ Тарента и Брундусіума такъ быстро могъ переплыть Іонійское море и утвердиться въ Торинѣ.-- Ты слышала ли объ этомъ, моя милая?
   Клеоп. Поспѣшность можетъ быть предметомъ удивленія только для небрежныхъ.
   Ант. Милый упрекъ на нашу небрежность! Онъ могъ бы сдѣлать честь самому опытному воину. Канидій! Мы должны будемъ вступить съ Цезаремъ въ морское сраженіе.
   Клеоп. Морское! Да какъ иначе?
   Канид. Почему бы такъ, Антоній?
   Ант. Потому что этого хочетъ Цезарь.
   Эноб. А почему бы нашему генералу не вызвать Цезаря въ поле?
   Кан. Его вызывали, и именно къ Фарсаліи на то мѣсто, гдѣ Цезарь сражался съ Помпеемъ; но Октавій отвергнулъ всѣ предложенія, которыхъ онъ не считаетъ для себя выгодными. Такъ бы и намъ слѣдовало поступить.
   Ант. На морѣ, на морѣ.
   Эноб. Наши корабли очень плохо снаряжены- наши матросы набраны изъ пастуховъ, жнецовъ, людей, вовсе не приготовленныхъ къ дѣламъ воинскимъ; а флотъ Цезаря наполненъ опытнѣйшими воинами, которые выдержали битву съ Помпеемъ; ихъ корабли легки на ходу, а наши медленны. Намъ непремѣнно надобно было бы отказаться отъ сраженія на морѣ: мы гораздо успѣшнѣе могли бы дѣйствовать на сушѣ.
   Эноб. Доблестный вождь! Чрезъ это мы лишаемся того несомнѣннаго успѣха, за Который всегда ручается намъ твоя зрѣлая опытность на сушѣ; твои войска скоро разстроятся, потому что большая часть ихъ состоитъ изъ пѣхоты; твоему искусству, столько разъ прославившему тебя на сухой землѣ, негдѣ будетъ развернуться: пренебрегая такими вѣрными соображеніями и дѣйствуя на авось, по одному капризу, мы выпускаемъ изъ рукъ побѣду, въ которой не могли бы сомнѣваться.
   Ант. Я хочу сражаться на морѣ.
   Клеоп. У меня шестьдесятъ кораблей. Цезарю нельзя имѣть больше.
   Ант. Мы сожжемъ лишніе корабли и скрѣпивъ плотнѣе, остальные, нападемъ на Цезаря лишь только онъ приблизится къ Акціумскому мысу. Если намъ не посчастливится, мы вознаградимъ свою потерю въ открытомъ полѣ.-- (Входитъ вѣстникѣ) Что ты намъ скажешь?
   Вѣст. Тебѣ уже извѣстно, генералъ, что Цезарь взялъ Торинъ: мнѣ остается только подтвердить это извѣстіе.
   Ант. Ужели и самъ Цезарь тамъ же? Это невозможно: я не могу надивиться, какъ поспѣло туда его войско.-- Канидій, ты останешься на сухой землѣ съ девятнадцатью легіонами и двѣнадцатью тысячами всадниковъ; а мы поспѣшимъ къ своимъ кораблямъ. Впередъ, мой Ѳетисъ! (Входитъ солдатъ.) Что новенькаго?
   Солд. О, мой великій предводитель! Не начинай битвы на морѣ; не ввѣряй себя утлымъ доскамъ. Ужели тебя не убѣдитъ ни этотъ, мечъ, ни эти мои раны? Предоставь нырять въ водахъ Египтянамъ и Финикіянамъ: мы, Римляне, умѣемъ побѣждать на сушѣ, держась земли крѣпкою ногою.
   Ант. Хорошо, хорошо; ступай прочь.

(Антоній, Клеопатра и Энобарбъ уходятъ.)

   Солд. Клянусь Геркулесомъ; вѣдь у меня есть умъ: я говорю правду.
   Кaн. Какъ быть, солдатъ, у тебя есть умъ, да съ умомъ теперь ничего не сдѣлаешь: нашего вождя водятъ другіе, и всѣ мы подъ командою у бабы.
   Солд. Ты вѣдь начальствуешь легіонами и всадниками на сухой землѣ, -- не такъ ли?
   Кан. Маркъ Октавій, Маркъ Юстей, Публикола и Целій поведутъ сраженіе на морѣ; а мы будемъ стоять на сушѣ.-- Но, какъ бы то ни было, быстрота Цезаря превышаетъ всякое вѣроятіе.
   Солд. Еще прежде его отправленія изъ Рима, его войска мало помалу уже переправлялись къ назначенному мѣсту, только такъ украдчиво, что наши шпіоны никакъ не могли этого подмѣтить.
   Кан. Не слышалъ ли ты, кто ими командуетъ?
   Солд. Лейтенанта ихъ зовутъ Тавромъ.
   Кан. Я хорошо знаю этого человѣка.

Входитъ вѣстникъ.

   Вѣст. Антоній велѣлъ позвать къ себѣ
   Кан. Время бременѣетъ событіями: каждая минута раждаетъ что нибудь новое.
   

СЦЕНА VIII.

Равнина близъ Акціума.,

Входятъ Цезарь, Тавръ, офицеры и другіе.

   Цез. Тавръ!
   Тавр. Что угодно?
   Цез. Не давай битвы на сушѣ. Держись крѣпко и не бросайся на непріятеля, пока не опрокинемъ его на морѣ. Не нарушай этихъ приказаній: отъ нихъ зависитъ все наше счастіе,

(Уходятъ.)

Входятъ Антоній и Энобарбъ.

   Ант. Поставимъ наши, эскадроны по ту сторону холма, въ виду Цезаревой арміи. Съ этого мѣста можно будетъ опредѣлить число непріятельскихъ кораблей и дѣйствовать сообразно съ ихъ движеніями.

(Уходятъ.)

Канидій проходитъ по одной сторонѣ сцены съ своими легіонами, по другой сторонѣ Тавръ, лейтенантъ Цезаря, съ своими. Вскорѣ послѣ того, какъ они пройдутъ, слышится шумъ морского сраженія. -- Крикъ. Входитъ Энобарбъ.

   Эноб. Все потеряно, все потеряно! Я не могу дольше смотрѣть на эту картину, Антоніадъ, Египетскій адмиралъ, обратился въ бѣгство съ своими шестьюдесятью кораблями. Нельзя смотрѣть на нихъ безъ ужаса.

Входитъ Скаръ.

   Ск. Боги, богини и весь соборъ Олимпійскій!...
   Эноб. Чѣмъ ты такъ сильно взволнованъ?
   Ск. Самая лучшая часть міра потеряна отъ жалкой непредусмотрительности: мы должны распроститься съ царствами и провинціями.
   Эноб. Въ какомъ положеніи теперь битва?
   Ск. На нашей сторонѣ настоящій повальный моръ, гдѣ ужъ никакъ нельзя спастись отъ смерти. Ахъ, эта безстыдная Египтянка! Проказа схватила бы ее! Въ самомъ разгаръ битвы, когда еще перевеса не оказывалось ни на той, ни на другой сторонѣ, когда наша была даже тверже непріятельской -- на Клеопатру напалъ какой-то паническій страхъ, и она, какъ телушка отъ оводу въ іюнѣ, подняла паруса и побѣжала.
   Эноб. Я вѣдь видѣлъ это; но у меня такъ закружило въ глазахъ отъ такого зрѣлища, что я дольше никакъ не могъ смотрѣть.
   Скар. Ея стремительное бѣгство имѣло магическое дѣйствіе на Антонія,-- и онъ палъ несчастною жертвою своей страсти. Распустивъ крылья своего корабля, онъ, какъ взбѣшенный селезень, оставилъ войско въ самомъ жару сраженія и бѣжалъ по слѣдамъ своей возлюбленной. Я не видалъ ничего постыднѣе такого бѣгства; никогда опытность, мужество и честь не пострадали такъ много, какъ въ этомъ случаѣ.
   Эноб. О, горе, горе!

Входитъ Канидій.

   Кан. Наше счастіе на морѣ уже совсѣмъ обрушилось и безвозвратно пошло ко дну. Если бы нашъ генералъ устоялъ на мѣстѣ и помнилъ, себя, какъ, бывало, прежде, верхъ непремѣнно былъ бы на нашей сторонѣ. О несчастный! Онъ самъ подалъ намъ примѣръ позорнѣйшаго бѣгства.
   Эноб. Такъ вы въ самомъ дѣлѣ въ такомъ отчаянномъ положеніи?-- (Въ сторону.) Прощайте же, да и поминайте меня, какъ звали.
   Кан. Они бѣжали къ Пелопонесу.
   Ск. И поспѣютъ туда скоро: я полечу посмотрѣть, что будетъ дальше.
   Кан. Я передамъ Цезарю свои легіоны и всадниковъ: шесть царей въ этомъ уже предупредили меня.
   Эноб. А я все еще не покину Антонія, не смотря на превратность его счастя, хотя разсудокъ мой сильно возстаетъ противъ такой рѣшимости.

Уходятъ.

   

СЦЕНА IX.

Александрія. Комната во дворцѣ Клеопатры.

Входитъ Антоній съ своею свитой.

   Ант. Послушайте, друзья! Земля не позволитъ мнѣ больше ступать по ней: она стыдится носить Антонія.-- Друзья, подойдите ко мнѣ поближе. Въ этомъ мірѣ я уже запоздалый путникъ, навсегда сбившійся съ своей дороги. У меня остается корабль, нагруженный золотомъ: возьмите его и раздѣлите между собой. Бѣгите отъ Антонія и миритесь съ Цезаремъ.
   Всѣ. Бѣжать! Этого никогда не будетъ.
   Ант. Я самъ бѣжалъ; а трусы, глядя на меня, также пустились бѣжать, обративъ тылъ свой непріятелю.-- Друзья, оставьте меня; теперь я выбралъ себѣ такой путь, на которомъ не буду имѣть въ васъ нужды. Простите, друзья. Мои сокровища въ пристани,-- возьмите ихъ себѣ.-- О, несчастный! Я бѣжалъ за той, на которую теперь не могу взглянуть безъ того, чтобы лице мое не покрылось краской. Волосы дерутся между собою на головѣ моей: сѣдые возстаютъ на черныхъ, обвиняя ихъ въ моей опрометчивости; а черные упрекаютъ сѣдыхъ, за мою робость и отчаяніе.-- Друзья, покиньте меня: я дамъ вамъ рекомендательныя письма къ моимъ пріятелямъ, и они проложатъ вамъ дорогу къ Цезарю. Прошу васъ, не горюйте обо мнѣ и не упрашивайте меня о томъ, чтобы вамъ на всегда остаться съ своимъ господиномъ. Примите мой подарокъ, какой я могъ вамъ дать въ этомъ отчаянномъ положеніи. Оставьте того, кто самъ себя оставилъ, и скорѣе подите на берегъ, тамъ ждетъ васъ мой корабль съ сокровищами.-- Сдѣлайте милость, сейчасъ же оставьте меня",-- прошу васъ, безъ отлагательствъ; отправляйтесь съ Богомъ, умоляю насъ. Я утратилъ право повелѣвать вами, послушайте же, покрайней мѣрѣ, моей просьбы.-- Мы опять увидимся скоро. (Садится, склоня голову.)

Входятъ Эросъ и Клеопатра, поддерживаемая Харміанью и Ирой.

   Эр. Подойди къ нему, государыня; утѣшь его.
   Ира. Да, надо утѣшить.
   Харм. Ахъ, боги мои, да какъ же иначе?
   Клеоп. Дайте мнѣ сѣсть подлѣ него, О Юнона!
   Ант. Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ!
   Эр. Взгляни на нее, Антоній.
   Анъ. О, прочь, прочь, прочь!
   Харм. Государыня!
   Ира. Государыня, прекрасная моя повелительница!
   Эр. Антоній, любезный Антоній!
   Ант. Такъ, мой другъ, такъ.-- При Филиппахъ онъ едва умѣлъ держать мечъ, какъ танцоръ, тогда, какъ я поражалъ худощаваго и морщиноватаго Кассія; мнѣ же принадлежала честь низложить и Брута; онъ всегда дѣйствовалъ лишь посредствомъ своихъ лейтенантовъ и не имѣлъ никакой опытности въ дѣлахъ воинскихъ: а теперь,-- но такъ и быть!
   Клеоп. Ахъ, не уходите отъ него!
   Эр. Государыня здѣсь, Антоній. Государыня, поговори съ нимъ. Онъ внѣ себя; онъ не знаетъ, куда укрыться отъ стыда.
   Клеоп. Хорошо, хорошо, -- такъ поддержите же меня.-- О!
   Эр. Антоній, встань: государыня подошла къ тебѣ; голова ея склонилась и смерть грозитъ схватитъ ее; одно твое слово могло бы возвратить ей силы.
   Ант. Я убилъ свою честь: постыдное бѣгство!
   Эр. Антоній, подлѣ тебя государыня.
   Ант. О, не ты ли довела меня до этого, Египтянка? Смотри, какъ я желалъ бы скрыть свой позоръ даже отъ твоихъ глазъ, когда представлю, что я оставилъ за собой, что потерялъ, безчестно убѣгая отъ непріятеля.
   Клеоп. О, мой милый Антоній! Прости мнѣ эту робость: я никогда не думала, чтобы ты послѣдовалъ за моими кораблями.
   Ант. Египтянка! Ты хорошо знала, что сердце мое привязано къ тебѣ неразрывными узами, и что ты непремѣнно должна была увлечь меня въ своемъ бѣгствѣ. Ты хорошо знала свою власть надъ моимъ духомъ, и то, что одного твоего мановенія достаточно было вооружить меня противъ самихъ боговъ.
   Клеоп. О, извини меня!
   Ант. Теперь я долженъ посылать просительныя письма безбородому юношѣ, кланяться предъ нимъ со всею низостію, -- я, который держалъ въ рукахъ своихъ половину міра и располагалъ по своей волѣ участію царей, творилъ и уничтожалъ счастіе народовъ. Ты знала, до какой степени порабощена была тебѣ душа моя; ты знала, что мечъ мой, утративъ свою силу отъ любви, готовъ повиноваться всѣмъ твоимъ капризамъ.
   Клеоп. О, прости, прости!
   Ант. Ну, полно же, не плачь, прошу тебя: одна слеза твоя стоитъ всѣхъ моихъ пріобрѣтеній и всѣхъ потерь. Дай мнѣ одинъ поцѣлуй, -- и онъ вознаградить для меня все. Я послалъ къ Цезрю Евфронія. Возвратился ли онъ?-- Моя милая, на сердцѣ у меня тяжело, какъ будто кто нибудь влилъ въ него олово. Пойдемъ, подай мнѣ вина и закуски. Фортуна знаетъ, что чѣмъ сильнѣе она поражаетъ Антонія, тѣмъ болѣе я презираю ея удары.

Уходятъ.

   

СЦЕНА X.

Лагерь Цезаря въ Египтѣ.

Входятъ Цезарь, Долабелла, Тирей и другіе.

   Цез. Пустъ явится ко мнѣ посолъ Антонія. Знаете ли вы его?
   Дол. Цезарь, это его домашній учитель: доказательство, какъ гладко ощипанъ Антоній, когда онъ посылаетъ такое маленькое перышко изъ своего крыла, -- тотъ, которому еще не задолго предъ симъ столько царей готовы были служить послами,

Входитъ Эвфроній.

   Цез. Поди сюда и говори.
   Эвфр. Я, ничтожный самъ по себѣ человѣкъ, пришелъ къ тебѣ отъ Антонія. Еще недавно я такъ мелокъ былъ для его цѣлей, какъ капля утренней росы, падшая на листокъ мирта, въ сравненіи съ моремъ.
   Цез. Пусть такъ. Объясни, что тебѣ приказано!
   Эвфр. Антоній привѣтствуетъ тебя, какъ полнаго распорядителя его участи, и проситъ у тебя позволенія жить въ Египтѣ. Если ты не удостоишь его этой милости, онъ великодушно откажется отъ своего желанія и будетъ умолять тебя только о томъ, чтобы ты далъ ему свободно дышать между небомъ и землей, какъ частному человѣку, въ Аѳинахъ. Вотъ вся его просьба,-- За нимъ и Клеопатра преклоняется предъ твоимъ величіемъ, покоряется могуществу твоему и униженно проситъ тебя почислить за ея дѣтьми престолъ Птоломеевъ, теперь совершенно зависящій отъ твоей власти.
   Цез. Что касается до Антонія, я не хочу и слушать его просьбъ. Царицѣ будетъ сдѣлана милость, по ея желанію: только пусть она выгонитъ изъ Египта своего друга вѣчно ненавистнаго мнѣ Антонія, или тамъ же лишитъ его жизни. Если она исполнитъ это мое приказаніе, просьба ея не будетъ отвергнута. Такой мой отвѣтъ для того и другой.
   Эвфр. Желаю тебѣ всякаго счастія.
   Цез. Проведите его чрезъ мой лагерь. (Эвфроній уходитъ) (Къ Тирею) Вотъ тебѣ теперь время попытать силу своего краснорѣчія. Отправляйся; оторви Клеопатру отъ Антонія; обѣщай ей во имя мое все, чего она ни запроситъ, и предлагай еще больше, что самъ придумаешь. Женщины, въ счастіи, бываютъ не слишкомъ непреклонны; но бѣдственное положеніе и изъ самой разсѣянной женщины дѣлаетъ цѣломудренную весталку. Употреби, Тирей, все свое искусство и, если успѣешь въ этомъ предпріятіи, то все, что ни запросишь въ награду за свои труды, будетъ для насъ закономъ.
   Тup. Цезарь! Я готовъ къ твоимъ услугамъ.
   Цез. Узнай, какъ Антоній думаетъ поправить свою ошибку; наблюдай всѣ его дѣйствія, всѣ движенія, и сообщи намъ все, что самъ выведешь изъ того.
   Тup. Слушаю, Цезарь.

(Уходятъ.)

   

СЦЕНА XI.

Александрія. Комната во дворцѣ Клеопатры.

Входятъ Клеопатра, Энобарбъ, Харміань и Ира.

   Клеоп. Что мы должны дѣлать теперь, Энобарбъ?
   Эноб. Раскаяваться и умирать.
   Клеоп. Кого надобно винить,-- меня или Антонія?
   Эноб. Одного Антонія. Зачѣмъ онъ далъ перевѣсъ своимъ приходамъ надъ разсудкомъ? Удивительно ли, что ты, государыня, побѣжала отъ ужасовъ кровавой битвы, гдѣ смерть переходила съ одной стороны на другую? Зачѣмъ ему было за тобою слѣдовать? Какъ можно предпочесть внушеніе страсти долгу главнокомандующаго въ тѣ рѣшительныя минуты, когда одна половина міра сражалась съ другою и все дѣло касалось лично его самаго? Такая непростительная вина стоила такой великой потери: гнаться за обратившимся въ бѣгство кораблями и оставить свой флотъ на произволъ судьбы!
   Клеоп. Умолкни, прошу тебя.

Входятъ Антоній и Эвфроній.

   Ант. Такъ въ самомъ дѣлѣ это было его отвѣтомъ?
   Эвфр. Да, сударь.
   Ант. Царица будетъ пользоваться всѣми милостями, если выдастъ Антонія -- такъ, что ли?
   Эвфр. Такъ точно онъ говорилъ.
   Ант. Хорошо же, сообщимъ это ей. Пошли молодому Цезарю эту сѣдую голову, и онъ готовъ выполнить всѣ твои желанія, дать тебѣ, какія угодно, царства.
   Клеоп. Эту голову, Антоній!
   Ант. (Эвфронію) Ступай къ Цезарю снова, да скажи ему, что розы юности видны еще на его щекахъ; что міръ только еще ждетъ отъ него чего нибудь особеннаго; что не много требуется мудрости, чтобы отнять у него и золото, и корабли, и войско; что его генералы также счастливо могли бы сражаться и подъ властію ребенка, какъ и подъ властію Цезаря; и что поэтому я, не смотря на неравенство нашего счастія, позову его еще разъ помѣриться силами съ дряхлымъ старикомъ, мечъ противъ меча, одинъ на одинъ. Вотъ что я напишу ему! Слѣдуй за мной.

(Антоній и Эвфропій уходятъ,)

   Эноб. Да, очень вѣроятно, что побѣдоносный Цезарь оставитъ мирное свое счастіе и выступить на поединокъ съ мечебойцемъ. Я замѣчаю, что сужденія наши въ тѣсной связи съ счастіемъ.-- Внѣшнія обстоятельства человѣка имѣютъ сильное вліяніе на душу; если они попортятся, повредится и умъ за ними; иначе какъ можно было бы такому опытному и разсудительному столь легкомысленно мечтать, что Цезарь согласится подвергнуть блаженную свою жизнь опасности въ борьбѣ съ отчаяннымъ Антоніемъ.-- О, Цезарь! Ты и надъ разумомъ его одерживаешь побѣду.

Входитъ Слуга.

   Сл. Пришелъ посолъ отъ Цезаря.
   Клеоп. Такъ что жъ вы? Къ чему еще эти церемоніи? Вы видите, мои милыя, что отцвѣтшую розу презираютъ тѣ самые, которые преклонялись предъ ея почкою.-- Пусть войдетъ.
   Эноб. (Въ сторону.) Моя честность и моя рѣшимость -- въ сильной борьбѣ между собою. Если вѣрно -- подданничество обыкновенная добродѣтель глупцовъ, то останься я вѣренъ Антонію, я буду глупѣйшимъ человѣкомъ въ мірѣ. Но за то, кто бываетъ искренно привязанъ къ своему падшему господину до послѣдней минуты, тотъ одержитъ побѣду надъ самымъ побѣдителемъ своего господина и займетъ важное мѣсто въ исторіи.

Входитъ Тирей.

   Клеоп. Что угодно Цезарю?
   Тчр. Я долженъ переговорить объ этомъ съ тобою, государыня, наединѣ.
   Клеоп. Здѣсь со мною никого нѣтъ, кромѣ моихъ друзей: говори смѣло.
   Тup. Но, можетъ быть, тутъ же есть и друзья Антонія?
   Эноб. У него не можетъ быть друзей, кромѣ тѣхъ, которые вмѣстѣ были бы друзьями Цезаря; безъ этого онъ не имѣетъ въ насъ никакой нужды. Если бы угодно было Цезарю, нашъ Антоній давно уже былъ бы его другомъ; а что касается до насъ, то мы всѣ готовы сдѣлаться друзьями его друга, т. е. Цезаря.
   Тир. (Если такъ, то я буду говорить и здѣсь.) Знаменитая государыня! Цезарь хочетъ, чтобы въ настоящихъ тѣсныхъ обстоятельствахъ умъ твой занятъ былъ единственно тою мыслію, что твой побѣдитель -- Цезарь.
   Клеоп. Дальше. Это истинно царски.
   Тир. Ему извѣстно, что тебя привязываютъ къ Антонію не столько любовь, сколько страхъ.
   Клеоп. О!
   Тир. По этому Цезарь съ сожалѣніемъ смотритъ на тѣ пятна, которыми помрачается твоя честь; потому что сама ты не хотѣла подать никакого къ этому повода; но противъ твоей воли тебя безчестятъ другіе.
   Клеоп. Цезарь -- настоящій богъ: онъ знаетъ всѣ наши тайны. Дѣйствительно, я никогда не думала торговать честію; у меня отнимаютъ ее силой.
   Элоб. (Въ сторону.) Чтобы получше увѣриться въ этомъ, спрошу Антонія. Антоній, Антоній! Въ твой корабль со всѣхъ сторонъ потекла вода: утопай одинъ; пора намъ оставить тебя, когда уже и дражайшая подруга твоя покидаетъ своего возлюбленнаго.

(Уходитъ).

   Тир. Не прикажешь ли, государыня, о чемъ нибудь просить Цезаря? Стоитъ только предложить, -- и все будетъ сдѣлано по твоему желанію. Онъ душевно хотѣлъ бы, чтобы его настоящее счастіе послужило для тебя, государыня, надежнымъ жезломъ, на который бы ты могла опереться. Но его сердце Съ большою горячностію прильнетъ къ тебѣ, если онъ услышитъ отъ меня, что ты покинула Антонія, и ищешь для себя пріюта у одного Цезаря -- владыки міра.
   Клеоп. Какъ твое имя?
   Тup. Мое имя -- Тирей.
   Клеоп. Милый посланникъ, скажи великому Цезарю, что въ настоящей борьбѣ двухъ героевъ я готова цѣловать руку побѣдителя; готова положить корону свою къ ногамъ его, стать предъ нимъ на колѣна и ждать отъ его всеобъемлющаго могущества приговора Египту.
   Тир. Ты избираешь самый выгодный для себя путь, государыня. Когда благоразуміе въ разладѣ со счастіемъ, первому слѣдуетъ только отваживаться на все для него возможное, -- и тогда ничто не въ состояніи будетъ поколебать его. Позволь мнѣ, государыня, въ знакъ моего высокаго уваженія къ твоей особѣ, облобызать твою руку.
   Клеоп. Отецъ вашего Цезаря, столь важно занимавшійся обширными планами своихъ завоеваній, часто наклонялъ уста свои къ этой недостойной рукѣ и осыпалъ ее поцѣлуями.

Входятъ Антоній и Энобарбъ.

   Ант. Какъ! Любезничать?... Клянусь Юпитеромъ громовержцемъ!.. Кто, ты, несчастный?
   Тир. Исполнитель приказаній могущественнѣйшаго монарха, которому никто не можетъ отказать въ повиновеніи.
   Эноб. Тебя высѣкутъ розгами.
   Ант. Поди сюда.-- Ахъ, ты коршунъ проклятый'! Адъ и небо! Власть моя выпадаетъ изъ рукъ. Еще недавно довольно было мнѣ крикнуть, -- и цари, какъ мальчишки, наперерывъ бѣжали ко мнѣ и спрашивали: "что угодно, нашъ повелитель?" Слышишь ли ты? Я все еще тотъ же Антоній. (Входятъ слуги.) Возьмите этого негодяя и сѣките его безъ пощады.
   Эноб. Лучше играть со львенкомъ, чѣмъ съ старымъ умирающимъ львомъ.
   Ант. Луна и звѣзды небесныя!-- Сѣките его. Будь на мѣстѣ его двадцать могущественныхъ царей, преклоняющихся предъ царемъ: если бы они въ глазахъ моихъ такъ дерзко стали цѣловать руку этой... какъ мнѣ назвать ее? Прежде я звалъ ее Клеопатрой.-- Ребята, сѣките его до тѣхъ поръ, пока онъ не исцарапаетъ своего лица и не будетъ умолять васъ о милости. Тащите его!
   Тup. Маркъ Антоній!
   Ант. Тащите его отсюда, и когда онъ будетъ высѣченъ, приведите его ко мнѣ снова.-- Я отправлю съ этимъ глупцомъ посланіе къ Цезарю.-- (Слуги уводятъ Тирея.) Вспомни, твои прелести вполовину уже поблекли, прежде чѣмъ я узналъ тебя.-- Какъ! Ужели для того я оставилъ не измятымъ свое ложе въ Римѣ, отказался отъ чести -- имѣть законныхъ потомковъ и быть кумиромъ любой женщины, -- ужели все это сдѣлалъ для того, чтобы такъ безчестно быть обманутымъ кокеткой, которая всякому готова строить глазки?
   Клеоп. Мой милый Антоній!
   Ант. Ты всегда была измѣнницей.-- О бѣдный человѣкъ! Только допусти усилиться въ себѣ порочнымъ наклонностямъ, -- и праведные боги сокроютъ отъ глазъ твоихъ, собственныя твои преступленія и ослѣпятъ твой разсудокъ: тогда мы боготворимъ свои заблужденія и, смѣясь, низвергаемся въ бездну безславія.
   Клеоп. О боги! Ужели такъ могъ быть раздраженъ Антоній?
   Ант. Я связался съ тобой уже тогда, какъ ты истомлена была отъ любви покойнаго Цезаря; кромѣ (того ты расточала свои ласки Сексту Помпею; не считаю другихъ твоихъ преступленій, которыя не записаны въ книгу молвы, и которыя, можетъ быть, были бы безъ счету. Я вполнѣ увѣренъ, что ты никогда не звала цѣломудрія, хотя иногда и догадывалась, что бы это было такое.
   Клеоп. Ахъ! Къ чему все это?
   Ант. Мнѣ терпѣть, чтобы тотъ негодяй, которому бы прилично было только принять отъ тебя нѣсколько грошовъ на водку и говорить отъ радости: "да наградитъ тебя Богъ?" чтобы онъ такъ страстно лизалъ руку моей избранной, чтобы онъ смѣлъ шутить царственною печатью, залогомъ высокихъ сердецъ! О, если бы я былъ теперь на горѣ Васанской! Своими отчаянными воплями я перекричалъ бы ревъ рогатаго скота. Ужасныя мученія подавляютъ меня, и я неистовствую не безъ причины. Учтиво изъясняться въ моемъ положеніи, значило бы то же, какъ если бы несчастный висѣльникъ сталъ благодарить палача за то; что онъ скоро наложилъ на него петлю. (Входятъ слуги съ Тиреемъ.) Высѣченъ я и онъ?
   Сл. Исправно, сударь.
   Ант. Ревѣлъ ли онъ? Просилъ ли о помиловеніи?
   Сл. Умолялъ пощадить.
   Ант. Пусть отецъ твой, если онъ еще живъ, пожалѣетъ, что ты не родился у него дочерью; а ты пожалѣй о томъ, что слѣдовалъ за Цезаремъ въ его тріумфѣ: за это и пороли тебя. Отнынѣ пусть бѣлая ручка высокой госпожи приводитъ тебя въ трепетъ: безъ страха тебѣ нельзя будетъ взглянуть на нее.-- Теперь ступай назадъ и скажи ему свои похожденія. Да смотри же, непремѣнно объясни, до какой степени я раздраженъ противъ него. Онъ только съ гордостію и презрѣніемъ посматриваетъ на то, что а теперь, а забылъ и думать о томъ, чѣмъ я былъ прежде. Ему хочется меня разсердить; а разсердить меня теперь очень легко, когда добрая звѣзда моя руководительница уклонилась отъ правильнаго своего теченія и навсегда сокрыла отъ меня свѣтъ свой въ безднѣ ада. Если мои рѣчи и мои поступки не понравятся, то скажи ему, что у него есть Гиппархъ, мой вольноотпущенный рабъ, котораго онъ можетъ сѣчь, повѣсить, замучить, если онъ непремѣнно захочетъ отмстить мнѣ. Ты съ своей стороны постарайся подстрекнуть его самолюбіе, -- поди, покажись ему съ своими рубцами.

(Тирей уходить.)

   Клеоп. Наконецъ, успокоился ли ты, Антоній?
   Ант. Увы! Свѣтило очей моихъ погасло, и блескъ его помрачился. Это одно уже предсказываетъ паденіе Антонія.
   Клеоп. Я еще должна выжидать, пока онъ утихнетъ.
   Ант. Чтобы льстить Цезарю, ужели ты будешь любезничать съ самымъ послѣднимъ рабомъ его?
   Клеоп. Такъ ты меня еще до сихъ поръ не знаешь, Антоній.
   Ант. Знаю, что сердце у тебя холодно ко мнѣ, какъ ледъ.
   Клеоп. Ахъ, мой милый Антоній! Если я дѣйствительно холодна къ тебѣ, то пусть небо произведетъ градъ изъ этого самаго льда и, отравивъ его ядомъ, первый камень броситъ мнѣ на шею; минута его паденія пусть будетъ послѣднею минутою моей жизни; вслѣдъ за мной пусть поразитъ Цезаріона, самый нѣжный плодъ чрева моего, и съ нимъ вмѣстѣ всѣхъ моихъ храбрыхъ Египтянъ. Пусть разбросанные этого бурею, они валяются по землѣ безъ гробовъ, и служатъ пищею плотояднымъ мухамъ и гадамъ Нильскимъ!
   Ант. Довольно, довольно; я тебѣ вѣрю. Цезарь Скоро нападетъ на Александрію: здѣсь я еще сражусь съ нимъ не на жизнь, а на смерть. Наша армія крѣпко стоитъ на сушѣ; нашъ разрознившійся флотъ снова соединится, и грозно будетъ летать на морѣ. Гдѣ ты, моя храбрость?-- Послушай, моя милая, если еще приведется мнѣ возвратиться съ поля брани, чтобы поцѣловать эти губки; то я не иначе явлюсь къ тебѣ, какъ весь покрытый кровью. Я и мой мечъ поступимъ въ область хроники: у меня еще есть надежда.
   Клеоп. Я узнаю своего истиннаго героя.
   Ант. Мои мускулы, мое сердце, мое горло должны втрое усилиться противъ прежняго: я буду биться съ ожесточеніемъ.-- Прежде, когда часы мои текли спокойно и счастливо, людямъ пустяковъ стоило выкупить жизнь свою изъ моей власти: но теперь я стисну зубы и спроважу въ адъ^ всякаго, кто осмѣлится противостать мнѣ.-- Пойдемъ, моя милая, проведемъ въ весельи еще одну ночь; сзови ко мнѣ всѣхъ моихъ угрюмыхъ офицеровъ; наполни виномъ чаши; еще разъ полночный колоколъ пусть посмѣется надъ нами.
   Клеоп. Нынѣ день моего рожденія; я думала провесть его безъ всякаго торжества; но я снова увидѣла моего веселаго Антонія, -- и снова хочу быть Клеопатрой.
   Ант. Мы еще насладимся радостями жизни.
   Клеоп. Позвать къ главнокомандующему всѣхъ храбрыхъ его полководцевъ.
   Ант. Такъ, такъ; хорошо! Я долженъ сообщитъ имъ свои намѣренія, и хочу, чтобы нынѣшнюю ночь вино расправило ихъ морщины. Пойдемъ, моя царица; у меня еще есть силы. Въ этой отчаянной битвѣ я заставлю смерть полюбить меня, потому что я буду сильно соревновать и содѣйствовать этому губительному чудовищу.

(Антоній и Клеопатра уходятъ.)

   Эноб. Чудный онъ человѣкъ! Хочетъ устоять съ открытыми глазами противъ молніи. Неистовствовать -- значитъ уже сильно волноваться страхомъ: въ такомъ расположеніи духа, пожалуй, и голубь нападетъ на строуса. Я вижу, что сердце моего генерала бѣсится отъ разстройства мозгу. Когда отвага беретъ перевѣсъ надъ разсудкомъ, воинъ готовъ изгрызть мечъ, которымъ онъ сражается. Я поспѣшу покинуть его.

(Уходить.)

   

ДѢЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

СЦЕНА I.

Лагерь Цезаря подлѣ Александріи.

Входятъ Цезарь, читая письмо, Агриппа, Меценатъ и другіе.

   Цез. Онъ изволитъ называть меня мальчишкой; онъ грозитъ мнѣ, какъ, будто у него станетъ силъ прогнать меня изъ Египта. Онъ осмѣлился высѣчь розгами моего посла, и вызываетъ меня на поединокъ, -- Антоній -- Цезаря! Пусть старый головорѣзъ знаетъ, что для него найдется много другихъ дорогъ къ смерти; а я между тѣмъ посмѣюсь надъ его вызовомъ.
   Мец. Цезарь можетъ быть вполнѣ увѣренъ, что такой великій человѣкъ, какъ Антоній, можетъ неистовствовать только въ крайности: и это уже значитъ,-- что самъ онъ предчувствуетъ свое паденіе. Не надо только давать ему отдыха, а пользоваться разстройствомъ его духа: человѣкъ во гнѣвѣ никогда не найдется хорошо защитить себя.
   Цез. Скажите нашимъ храбрымъ воинамъ, что завтра мы дадимъ послѣднюю битву и довершимъ славу всѣхъ прежнихъ. Въ нашихъ рядахъ есть довольно людей, которые недавно еще служили Марку Антонію и помогутъ намъ добраться до него. Позаботьтесь, чтобы все было исправно; для арміи устройте веселый праздникъ: у насъ запасу много, да солдаты и заслужили это своею храбростію.-- Бѣдный Антоній!

(Уходятъ.)

   

СЦЕНА II.

Александрія. Комната во дворцѣ Клеопатры.

Входятъ Антоній, Клеопатра, Энобарбъ, Харміань, Ира, Алексасъ и другіе.

   Ант. Домицій! Такъ онъ не хочетъ со мной сразиться?
   Эноб. Нѣтъ.
   Ант. А Зачѣмъ же нѣтъ?
   Эноб. Цезарь думаетъ, что по своему счастію онъ въ двадцать разъ будетъ стоить дороже тебя; и потому выходить на поединокъ съ тобой -- значило бы ставить двадцать противъ одного.
   Ант. Завтра, господа, буду я сражаться на сушѣ и на морѣ, -- и либо останусь живъ, либо, если умру, то честь Антонія непремѣнно оживитъ въ крови его: я не пожалѣю себя. А ты будешь ли также храбро сражаться?
   Эноб. Я ударю противника и закричу; "бери все!"
   Ант. Хорошо сказано. Ступай, позови моихъ старыхъ слугъ: пусть они заготовятъ намъ на нынѣшнюю ночь хорошій пиръ. (Слуги входятъ.) Дай мнѣ руку: ты всегда служилъ мнѣ честнымъ образомъ,-- и ты также, и ты, и ты, и ты: вы всѣ служили мнѣ хорошо, и цари раздѣляли съ вами службу.
   Клеоп. Къ чему это?
   Эноб. (Вы сторону.) Это одинъ изъ тѣхъ прыжковъ, которыми печаль хочетъ вырваться изъ души его.
   Ант. И ты также былъ у меня самый честный слуга. Я желалъ бы, чтобы изъ меня вышло столько человѣкъ, сколько васъ, и чтобы изъ всѣхъ васъ составился одинъ Антоній: тогда бы я могъ точно также отслужить вамъ, какъ вы мнѣ служили.
   Всѣ. Сохрани Богъ!
   Ант. Хорошо, добрые друзья мои! Послужите мнѣ еще нынѣшнюю ночь; не щадите вина въ мою чашу; смотрите на меня, какъ и прежде, когда еще подъ властію моею было такъ много царей, готовыхъ служить мнѣ вмѣстѣ съ вами.
   Клеоп. Что онъ дѣлаетъ?
   Эноб. Хочетъ прослезить своихъ друзей.
   Ант. Послужите мнѣ еще этотъ вечеръ. Можетъ быть, имъ закончится вся ваша служба; можетъ быть, вы меня больше не увидите, или если и увидите, такъ уже не Антонія, а искаженную тѣнь его; можетъ статься, что съ утромъ вы будете служить другому господину.-- Я смотрю на васъ, какъ будто хочу навсегда распроститься съ вами.-- Дорогіе друзья мои! Я не отсылаю васъ отъ себя, -- нѣтъ. Будь я всегда тотъ же господинъ, какъ прежде: вы остались бы при мнѣ до самой смерти. Побудьте при мнѣ еще часа два, я не прошу больше, -- и боги да наградятъ васъ за это.
   Эноб. Что это ты дѣлаешь, Антоній? Къ чему такъ раздражать ихъ чувствительность? Посмотри, они плачутъ; да и мои глаза, даромъ-что я на эти вещи порядочный оселъ, какъ будто потерты луковицей. Прошу тебя, ради чести, не дѣлай изъ насъ плаксивыхъ бабъ.
   Ант. О, о о! Убей меня Богъ, если въ умѣ моемъ было такое намѣреніе. Пусть счастіе выростетъ тамъ, гдѣ падутъ эти слезы. Любезные друзья мои! Вы слишкомъ превратно понимаете меня. Не опечалить, а развеселить васъ думалъ я своими словами: мнѣ хотѣлось попросить васъ, чтобы нынѣшнюю ночь вы зажгли какъ можно больше свѣтильниковъ въ моей комнатѣ. Вы вообразить не можете, мои милые, какъ многаго надѣюсь я отъ утра: я увѣренъ, что въ завтрашней битвѣ побѣда и жизнь, а не смерть и честь -- будутъ моимъ удѣломъ. Пойдемъ-те къ столу; утопимъ въ винѣ лишнія заботы.

(Уходятъ.)

   

СЦЕНА III.

Тамъ же. Предъ дворцомъ.

Входятъ два солдата, поспѣшая на караулъ.

   Пер. сол. Спокойной ночи, братъ! Завтра будетъ славный день.
   Вт. сол. Онъ рѣшитъ все; прощай. Не слышалъ ли ты на улицахъ чего-нибудь особеннаго?
   Пер. сол. Ничего не слыхалъ: а что такое?
   Вт. сол. Нѣтъ! Это, кажется, былъ просто шумъ. Спокойной ночи!
   Пер. сол. И тебѣ также.

Входятъ другіе два солдата.

   Вт. сол. Счастливо, братцы, стоять на караулѣ.
   Трет. сол. И тебѣ также. Спокойной ночи, спокойной ночи!

Двое первыхъ занимаютъ свои мѣста по угламъ сцены.

   Чет. сол. Наше мѣсто вотъ здѣсь. (Становятся на свои мѣста.) Завтра, если посчастливитъ нашему флоту, то я уже не сомнѣваюсь, что на сушѣ побѣда останется за нами.
   Тр. сол. Храбрый армеецъ, -- да еще какой дальновидный!

(Подъ сценой музыка, -- звуки гобоевъ.)

   Чет. сол. Тише! Что тамъ за шумъ?
   Пер. сол. Слушайте! Слушайте!
   Вт. сол. Чу!
   Пер. сол. Музыка въ воздухѣ.
   Тр. сол. Подъ землей.
   Чет. сол. А вѣдь это добрый знакъ,-- не такъ ли?
   Тр. сол. Нѣтъ!
   Пер. сол. Замолчите, говорю вамъ. Что это за звуки?
   Вт. сол. Это богъ Геркулесъ, который прежде такъ любилъ Антонія, теперь оставляетъ его.
   Пер. сол. Пойдемъ туда, спросимъ другихъ караульныхъ, и они не слышали ли того же самаго?

(Переходятъ къ другому мѣсту.)

   Вт. сол. Что это значитъ, друзья?
   Сол. Что это? Что это? Слышете ли вы?

(Сходятся многіе и разговариваютъ между собой.)

   Пер. сол. Право, не чудно ли это?
   Тр. сол. Слышите ли, братцы? Слышите ли?
   Пер. сол. Пойдемъ за этими звуками но всѣмъ мѣстамъ караула; да посмотримъ, чѣмъ все это кончится.
   Сол. (Многіе въ одинъ голосъ.) Какъ бы то ни было, а право, что-то чудно.

(Уходятъ.)

   

СЦЕНА IV

Тамъ же. Комната во дворцѣ.

Входятъ Антоній, Клеопатра, Харміань и другіе прислужники.

   Ант. Эросъ! Подай мой панцырь, Эросъ!
   Клеоп. Сосни еще немножко.
   Ант. Нѣтъ, моя голубка.-- Эросъ, бѣги; неси мой панцырь, Эросъ, (Эросъ входитъ съ панцыремъ.) Ступай же, любезный, наряжай меня. Если нынѣ фортуна не порадуетъ насъ, то это развѣ оттого, что мы все дѣлаемъ ей наперекоръ.-- Живѣй!
   Клеоп. Нѣтъ, постой, Эросъ; я пособлю тебѣ. А это къ чему?
   Ант. Ахъ! Пожалуй, пожалуй! Тебѣ одной принадлежитъ право вооружать мое сердце.-- Немножко не такъ; -- вотъ теперь ладно.
   Клеоп. Въ самомъ дѣлѣ, пусти, Эросъ; я помогу вамъ. Вотъ это такъ должно быть.
   Ант. Хорошо, хорошо. Твоя ручка легка: счастье будетъ на нашей сторонѣ.-- Видишь ли, мой старый товарищъ? Ступай и ты также вооружись.
   Эноб. Сейчасъ, сію минуту.
   Клеоп. А это развѣ не хорошо убрано? Ант. Прекрасно, безподобно! Кто осмѣлится измѣнять мою одежду, прежде, нежели мнѣ угодно будетъ раздѣться для отдыха, надъ тѣмъ разразится буря моего гнѣва. Ты что, Эросъ? Сплошалъ! Царица-то лучше тебя знаетъ твое дѣло. Ну же, проворнѣе. О моя милая! Если бы ты могла видѣть, какъ я нынѣшній день буду сражаться; если бы ты знала, каръ совершу я этотъ царственный подвигъ; ты увидѣла бы, каковъ Антоній! (Входитъ офицеръ, въ полномъ вооруженіи.) Съ добрымъ утромъ! Милости просимъ. Ты посматрираешь славнымъ воиномъ. Хорошо! Примемся за это любимое наше занятіе; выступимъ до зари и весело пойдемъ на бой.
   Офиц. Тысяча подобныхъ мнѣ воиновъ, генералъ, поднялись также рано и ждутъ тебя у воротъ.

Воинскіе крики и музыка. Входятъ офицеры и солдаты.

   Вт. офиц. Прекрасное утро.-- Здравія желаемъ, генералъ!
   Всѣ. Здравія желаемъ, генералъ!
   Ант. Славная музыка, друзья мои. Подобно прекрасному юношѣ, который только-что хочетъ показаться въ свѣтъ, это утро обѣщаетъ намъ самую счастливую будущность.-- Такъ, такъ; впередъ; дайте мнѣ это.-- Проходите сюда: такъ,-- прекрасно!-- Прости, моя царица: что будетъ, то и будь. Вотъ тебѣ прощальный поцѣлуй воина! (Цѣлуетъ ее.) Я заслужилъ бы твое презрѣніе, если бы еще сталъ терять время въ утонченныхъ учтивостяхъ. Я оставляю тебя сію же минуту; а теперь твердъ, какъ булатъ.-- За мной, мои товарищи! Я поведу васъ на поле брани.-- Прощай. (Антоній, Эросъ, офццеры и солдаты уходятъ.)
   Харм. Не угодно ли тебѣ, государыня, возвратиться въ свою комнату?
   Клеоп. Пожалуй, проведи меня.-- Онъ выступаетъ геройски.-- Дай Богъ, чтобы въ этой битвѣ покончилъ онъ войну съ Цезаремъ! Тогда мой Антоній... но если... Ну, такъ и быть; пойдемъ.

(Уходитъ.)

   

СЦЕНА V.

Лагерь Антонія подлѣ Александріи.

Военная музыка. Входятъ Антоній и Эросъ. Къ нимъ на встрѣчу идетъ солдатъ.

   Солд. Дай Богъ Антонію нынѣшній день всякаго счастія!
   Ант. Вѣдь ты, кажется, въ прошедшій разъ убѣждалъ меня сражаться на сушѣ, а не на морѣ? Вотъ я теперь послушаюсь твоихъ совѣтовъ.
   Солд. Если бы ты тогда сдѣлалъ такъ, какъ я тебѣ говорилъ, то отпавшіе отъ тебя цари и воинъ, оставившій тебя нынѣшнимъ утромъ, все еще слѣдовали бы по стопамъ твоимъ.
   Ант. Кто ушелъ отъ насъ нынѣшнимъ утромъ?
   Солд. Кто? Одинъ изь твоихъ приближенныхъ. Изволь теперь кликнуть Энобарба: онъ не услышитъ тебя; а если услышитъ, такъ скажетъ изъ лагеря Цезарева: "я уже не твой."
   Ант. Что ты говоришь?
   Солд. Такъ, генералъ; теперь онъ у
   Эр. А его сундуки и сокровища остались у насъ.
   Ант. Ужели онъ ушелъ?
   Солд. Я это знаю, какъ нельзя лучше.
   Ант. Ступай, Эросъ, отошли къ нему всѣ сокровища его; исполни въ точности мое приказаніе; не забудь ни одной полушки,-- слышишь, говорю тебѣ. Напиши ему въ самыхъ благородныхъ и учтивыхъ выраженіяхъ мое прощаніе: я желалъ бы, чтобы онъ никогда не былъ больше вынужденъ перемѣнять своего господина. Напиши это, а я подпишу свое имя.-- О несчастный Антоній! Лучшіе друзья твои оставляютъ тебя.-- Ступай скорѣе.-- Энобарбъ!..

(Уходятъ.)

   

СЦЕНА VI.

Лагерь Цезаря подлѣ Александріи.

Военная музыка. Входить Цезарь, Агриппа, Энобарбъ и другіе.

   Цез. Ступай впередъ, Агриппа, и начни битву. Мы хотимъ, чтобы. Антоній былъ взятъ живой. Скажи это нашимъ.
   Агр. Слушаю, Цезарь!

(Уходитъ.)

   Цез. Наконецъ приближается время всеобщаго мира. Если посчастливитъ намъ нынѣшній день -- три части міра сами собой украсятся масличными вѣтвями.

Входитъ Вѣстникъ.

   Вѣст. Антоній уже на полѣ битвы.
   Цез. Поди, скажи Агриппѣ, чтобы въ переднихъ рядахъ онъ поставилъ тѣхъ солдатъ, которые перешли къ намъ отъ Антонія: пусть во гнѣвѣ своемъ онъ устремится сначала на своихъ.

(Цезарь и его свита уходятъ.)

   Эноб. Алексасъ измѣнилъ Антонію: отправясь въ Іудею по дѣламъ своего господина, онъ уговорилъ Ирода великаго оставить Антонія и перейти на сторону Цезаря. Въ благодарность за это одолженіе Цезарь его повѣсилъ.-- Канидій и другіе, бѣжавшія отъ своего генерала, хотя приняты въ армію, но не удостоиваются ни чести, ни довѣрія.-- Я рѣшился на самое подлое дѣло и долженъ вѣчно упрекать себя въ немъ, такъ что отнынѣ для меня уже не будетъ никакой радости въ жизни.

Входитъ солдатъ Цезаря.

   Солд. Энобарбъ! Вслѣдъ за тобою Антоній послалъ сюда всѣ твои сокровища, съ увѣреніемъ во всегдашней къ тебѣ благорасположенности. Посолъ его поступилъ ко мнѣ подъ-стражу, и теперь въ палаткѣ складываетъ тяжести съ своихъ муловъ.
   Эноб. Я отдаю все тебѣ.
   Солд. Не смѣйся надо мной, Энобарбъ: я говорю тебѣ сущую правду. Возьми подъ свою защиту бѣднаго труженика, привезшаго тебѣ твое имѣніе, и проведи его изъ нашего лагеря. Я самъ принялъ бы на себя этотъ трудъ.-- Ну, а ужъ твой господинъ! И теперь еще настоящій Юиртеръ (Солдатъ уходитъ.)
   Эноб. Въ цѣломъ мірѣ нѣтъ человѣка безчестнѣе меня,-- и я вполнѣ чувствую свой позоръ. О Антоній, неистощимый родникъ великодушія! Какъ щедро заплатилъ бы ты мнѣ за мою вѣрную службу, если и самую измѣну мою осыпаешь золотомъ! Сердце мое готово разорваться, и если жестокія угрызенія не сокрушатъ его теперь же, то скоро, скоро они подавятъ меня подъ своею тяжестію. Но я чувствую, что мнѣ не пережить дня своего безславія.-- Мнѣ сражаться противъ тебя! Нѣтъ; я пойду искать какой нибудь ямы, гдѣ бы можно было мнѣ скончать дни свои: постыднѣйшая смерть всего приличнѣе будетъ моей постыдной жизни.

(Уходитъ.)

   

СЦЕНА VII.

Поле битвы между лагерями Цезаря и Антонія.

Шумъ оружія. Трубы и барабаны. Входятъ Агриппа и другіе.

   Агр. Назадъ, назадъ: мы слишкомъ далеко простерли свою отвагу. Самому Цезарю будетъ здѣсь надъ чѣмъ призадуматься. Сопротивленіе со стороны непріятеля было такъ сильно, что мы не ожидали ничего подобнаго.

Шумъ оружія. Входятъ Антоній и Скаръ, израненные.

   Ск. О мой храбрый генералъ! Вотъ ужъ что называется сражаться! Да если бы намъ и въ прошедшій разъ также взяться за дѣло; мы лихо прогнали бы ихъ домой съ окровавленными лицами.
   Ант. У тебя сильно кровь течетъ.
   Ск. Прежде рана моя походила на литеру Т; теперь вышло Н.
   Ант. Они принуждены отступить.
   Ск. Мы ихъ загонимъ въ норы; у меня еще осталось мѣста для шести или еще болѣе ранъ.

(Входитъ Эросъ.)

   Эр. Они разбиты, генералъ: нашъ перевѣсъ можно считать совершенною побѣдой.
   Ск. Надо искроить ихъ спины и загнать, какъ зайцевъ: преслѣдовать бѣглецовъ -- моя любимая потѣха.
   Ант. Тебѣ будетъ, отъ меня особенная награда за твое веселое удальство, и потомъ еще десять наградъ за твою храбрость. Пойдемъ со мной.
   Ск. За тобой -- хоть въ огонь.

(Уходитъ.)

   

СЦЕНА VIII.

Подъ стѣнами Александріи.

Военная музыка. Входятъ маршемъ Антоній, Скаръ и войско.

   Ант. Мы прогнали ихъ назадъ къ своему лагерю.-- Бѣги кто-нибудь во дворецъ увѣдомить царицу, что побѣдители идутъ къ ней въ гости.-- Завтра, еще не успѣетъ показаться солнце, мы прольемъ остальную кровь, которая не успѣла у насъ вытечь сегодня.-- Благодарю васъ, друзья мои, всѣхъ до одного: вашими руками совершены чудеса храбрости. Вы сражались, не какъ люди, обязанные содѣйствовать общему благу, но каждый изъ васъ бился за меня, какъ бы за свою собственную жизнь. Всѣ вы показали себя настоящими Гекторами въ брани. Войдите съ торжествомъ въ городъ; обнимайте своихъ женъ, своихъ друзей; разсказывайте имъ свой подвиги, между тѣмъ-какъ они радостными слезами будутъ омывать запекшуюся на васъ кровь и съ благоговѣніемъ цѣловать ваши почтенныя раны. (Скоро.) Дай мнѣ свою руку. (Входитъ Клеопатра съ своею свитой.) Предъ этой великой Феей буду я прославлять твое геройство; изъ устъ моей очаровательницы пусть польются на тебя похвалы, достойныя твоихъ подвиговъ.-- О ты, свѣтъ очей моихъ! Заключи въ своихъ объятіяхъ эту шею, еще покрытую сталью, пади на грудь мою; облобызай меня; прижмись ко мнѣ, и сквозь панцырь почувствуй трепетное біеніе моего торжествующаго сердца.
   Клеоп. Царь царей! О безпредѣльное мужество! Ты выходишь съ улыбкой на устахъ изъ этихъ всесвѣтныхъ сѣтей, въ которыхъ думала запутать тебя коварная фортуна.
   Ант. Мой соловушекъ! Мы прогнали враговъ назадъ къ своимъ бабамъ. Ахъ, дитя мое! Хотя сѣдые волосы мѣшаются у меня съ черными: но мой мозгъ поддерживаетъ еще живость въ моихъ нервахъ, и распаляетъ во мнѣ жаръ юности.-- взгляни на этого доблестнаго мужа; въ награду за его храбрость, дай ему облобызать свою нѣжную ручку.-- Цѣлуй ее, мой добрый воинъ.-- Нынѣшній день онъ сражался, какъ богъ, исполненный ненависти къ роду человѣческому, хотя и носитъ на себѣ видъ смертнаго.
   Клеоп. Другъ мой! Я подарю тебѣ полное вооруженіе изъ чистаго золота: оно будетъ истинно царское.
   Ант. Онъ заслужилъ, хотя бы его съ ногъ до головы убрать карбункулами, блистающими подобно колесницѣ Ѳеба.-- Дай мнѣ свою руку.-- Пройдемъ всю Александрію въ тріумфѣ. Несите предъ нами наши щиты изрубленные, какъ и тѣ герои, которымъ они принадлежатъ. Если бы нашъ дворецъ, могъ вмѣстить въ себѣ всѣ наши войска; мы стали бы пировать всѣ вмѣстѣ и веселиться до самаго роковаго часа; потому что завтра будетъ послѣдняя и рѣшительная битва.-- Музыканты! Оглушите городъ громомъ своихъ мѣдныхъ трубъ II литавръ; сотрясите небо и землю, и заставьте ихъ отвѣчать вашимъ звукамъ. Пусть все привѣтствуетъ наше приближеніе.

(Уходятъ.)

   

СЦЕНА IX.

Лагерь Цезаря.

Караульные стоятъ на своихъ мѣстахъ. Входитъ Эноварбъ.

   Пер. солд. Если въ этотъ часъ насъ не смѣнятъ, мы должны будемъ идти на гауптвахту. Какая свѣтлая ночь! Завтра- во второмъ часу утра, говорятъ, должно снова начаться сраженіе.
   Вт. солд. А въ этотъ день намъ было куда-какъ жарко!
   Эноб. О ночь, будь моею свидѣтельницей!
   Пер. солд. Что это за человѣкъ?
   Вт. солд. Тише,-- прислушаемся къ его словамъ.
   Эноб. О благословенная луна! Будь мнѣ свидѣтельницей предъ потомствомъ, которому исторія сохранятъ ненавистную память измѣнниковъ, что бѣдный Энобарбъ раскаялся въ твоемъ присутствіи.
   Пер. солд. Энобарбъ!
   Тр. солд. Тише! Слушайте, что будетъ дальше.
   Эноб. О верховная владычица истинной меланхоліи! Пролей на меня ядовитые пары ночи. Пусть больше не тяготѣетъ на мнѣ эта жизнь, столь враждебная моимъ желаніямъ. Повергни мое сердце на жестокій мой грѣхъ, какъ на скалу: изсушенное печалью, оно скоро разсыплется въ мелкій порошокъ и положитъ конецъ всѣмъ ужаснымъ мыслямъ, которыя теперь мучатъ меня. О Антоній! Благородство души твоей несравненно выше, нежели какъ низка и безчестна моя измѣна: по крайней мѣрѣ съ своей стороны прости меня; а міръ ужъ пусть запишетъ меня въ своихъ лѣтописяхъ постыднымъ бѣглецомъ, измѣнившимъ своему доброму господину. О Антоній, Антоній!

(Умираетъ.)

   Вт. солд. Поговоримъ съ нимъ.
   Пер. солд. Нѣтъ, лучше подслушаемъ, что онъ говоритъ: кажется, его рѣчи могутъ быть важны для Цезаря.
   Тр. солд.-- Въ самомъ дѣлѣ, лучше подслушаемъ. Да онъ, уснулъ.
   Пер. солд. А я думаю, такъ онъ въ обморокѣ: мнѣ еще никогда не случалось слыхать такой молитвы передъ сномъ.
   Вт. солд. Подойдемъ къ нему.
   Тр. солд. Пробудись, пробудись, Энобарбъ; поговори съ нами.
   Вт. солд. Слышишь ли? Энобарбъ!
   Пер. солд. Онъ отправился на тотъ свѣтъ. (Звукъ трубъ вдали.) Слышишь ли, Энобарбъ? Вонъ этими трубами подаютъ арміи знакъ вставать. Понесемъ его на гауптвахту: это, вѣдь, не простой солдатъ. Нашъ часъ уже прошелъ.
   Вт. солд. Пойдемъ, понесемъ его проворнѣе: можетъ быть, онъ пробудится.

(Уходятъ съ тѣломъ Энобарба.)

   

СЦЕНА X.

Между лагерями Цезаря и Антонія.

Входятъ маршемъ Антоній, Скаръ и войско.

   Ант. Они приготовляются къ морскому сраженію: на сушѣ, видно, имъ не понравилось.
   Ск. Они хотятъ, генералъ, сразиться съ нами на морѣ и на сушѣ.
   Ант. Пожалуй, сражайтесь еще хоть въ огнѣ, или въ воздухѣ: вездѣ мы останемся ихъ побѣдителями. Но вотъ что надо помнить: наша инфантерія пусть стоитъ съ нами вонъ около тѣхъ холмовъ, что прилегаютъ къ городу; приказанія морскимъ офицерамъ розданы, -- и нашъ флотъ уже двинулся съ пристани; нужно выбрать такое мѣсто, откуда бы лучше можно было разсмотрѣть положеніе непріятельскихъ кораблей и наблюдать за ихъ движеніями.

(Уходятъ.)

Входятъ маршемъ Цезарь и его войско.

   Цез. Пока самъ онъ не сдѣлаетъ на насъ нападенія на сушѣ, мы не должны выска- кивать: впрочемъ, мнѣ кажется, и съ ихъ стороны нападенія не будетъ, потому что лучшая часть ихъ войска отправлена на галеры. Надобно поспѣшить въ долины и воспользоваться выгоднѣйшимъ положеніемъ.

(Уходятъ.)

Входятъ Антоній и Скаръ.

   Ант. Они еще не соединились. Я поскорѣе займу вотъ эту возвышенность -- подлѣ сосенъ; оттуда можно будетъ обозрѣть положеніе непріятельской арміи. Тебѣ немедленно дано будетъ знать, какъ вести сраженіе.

(Антоній уходитъ.)

   Ск. На парусахъ Клеопатры ласточки свили гнѣзда, -- Авгуры говорятъ, что они не знаютъ,-- что они не могутъ сказать... Они посматриваютъ какъ-то невесело и, кажется, не осмѣливаются объявить, что они предугадываютъ. Антоній храбръ; но онъ примѣтно упалъ духомъ: его колеблющееся счастіе заставляетъ его поперемѣнно, то надѣяться, то страшиться того, что скрываеть отъ него будущее.

Вдали шумъ морскаго сраженія. Входитъ Антоній.

   Ант. Всё погибло! Эта безчестная Египтянка измѣнила мнѣ. Мой флотъ предался на сторону непріятеля. Я видѣлъ, какъ мои солдаты бросали вверхъ свои шапки и пили съ врагами, обнимая ихъ, какъ друзей, послѣ долгой разлуки.-- О вѣтренная кокетка! Ты продала меня этому безбородому юношѣ: теперь съ тобой одной должно воевать мое сердцу.-- Скажи, чтобы всѣ бѣжало отъ меня: мнѣ остается только отмстить этой коварной фуріи-обольстительницѣ, и тогда для меня будетъ все кончено.-- Пусть всѣ уходятъ; пусть всѣ бѣжать отъ Антонія. (Скаръ уходить.) Мнѣ не видать больше восхода Солнца. О счастіе! я долженъ разлучиться съ тобою навсегда: здѣсь въ послѣдній разъ потрясемъ другъ другу руки и распростимся,-- Ужели этимъ должна была кончиться слава Антонія? Низкія сердца, которыя ползали по пятамъ моимъ, и которыхъ желаніямъ я столько разъ удовлетворялъ, теперь совсѣмъ растопились отъ славы Цезаря, и расточаютъ предъ нимъ свои ласки. Величавой соснѣ обрубили вѣтви, и всякъ, кто прежде покоился подъ ея тѣнью, теперь оставляетъ ее.-- Я жестоко обманутъ. О, измѣнническое сердце Египтянки! Глаза этой адской очаровательницы сильны были подвигнуть меня на брань и тотчасъ же обезоружить; ея грудь была престоломъ моей славы, главною цѣлію всѣхъ моихъ подвиговъ. И вотъ она провела меня, какъ настоящая цыганка, и низвергла въ бездну погибели. Гдѣ ты; Эросъ? Эросъ! (Входитъ Клеопатра.) А, это ты, чародѣйка? Прочь, прочь съ глазъ моихъ!
   Клеоп. Ахъ! Отчего мой Антоній такъ сильно ожесточенъ противъ своей любезной?
   Ант. Удались, или ты будешь наказана мною по заслугамъ, и лишишь Цезаря удовольствія -- влечь тебя въ своемъ тріумфѣ. Пусть онъ свяжетъ тебя и подниметъ на показъ ликующей Римской черни.-- Укрась своимъ позоромъ торжественную колесницу побѣдителя: тамъ тебя будутъ показывать, какъ чудовище, всякому за самую мелкую монету. Пусть терпѣливая Октавія исцарапаетъ твое лице своими ногтями, нарочно отрощенными для мести. (Клеопатра уходитъ.) Ты хорошо дѣлаешь, что уходишь отсюда, если жизнь еще дорога для тебя: но лучше было бы, если бъ ты пала сейчасъ же подъ тяжестію моего гнѣва. Однимъ смертельнымъ ударомъ мой мечъ спасъ бы тебя отъ тысячи смертей. Гдѣ ты, Эросъ?-- Я чувствую на себѣ сожигающую меня рубашку Несса: Акидъ -- мой славный предокъ, вложи въ меня свою ярость; чтобъ я могъ закинуть своего Лихаса на рога луны; дай мнѣ свои крѣпкія руки и свою огромную дубину, чтобъ ею могъ я за одинъ разъ уничтожить себя. Смерть моей обольстительницѣ! Она продала меня Римскому молокососу,-- и Антоній долженъ пасть жертвою ихъ сплетней.-- Смерть преступницѣ! -- Гдѣ ты, Эросъ!

(Уходитъ.)

   

СЦЕНА XI.

Александрія. Комната во дворцѣ Клеопатры.

Входятъ Клеопатра, Харміань, Ира и Мардіанъ.

   Клеоп. Помогите мнѣ, милыя. О! Аяксъ не былъ такъ раздраженъ за щитъ Ахиллесса, и вепрь Ѳессалійскій не былъ такъ страшенъ, какъ теперь мой Антоній.
   Харм. Государыня! Скройся въ памятникъ; заключись тамъ и пошли къ нему человѣка сказать, что ты умерла. Легче душѣ разстаться съ тѣломъ, нежели герою съ своимъ величіемъ.
   Клеоп. Въ самомъ дѣлѣ, я пойду, скроюсь: Мардіанъ, бѣги къ нему и скажи, что я кончила жизнь самоубійствомъ. Не забудь прибавить, что послѣднимъ словомъ моимъ было имя Антонія, и сдѣлай милость, произнеси это имя самымъ жалобнымъ голосомъ. Бѣги же, бѣги скорѣе, Мардіанъ, и потомъ немедленно донеси мнѣ, какъ на него подѣйствуетъ разсказъ о моей смерти,-- А я заключусь въ памятникѣ.

(Уходятъ.)

   

СЦЕНА XII.

Тамъ же. Другая комната.

Входятъ Антоній и Эросъ.

   Ант. Эросъ, ты еще меня видишь?
   Эр. Да, мой повелитель.
   Ант. Видалъ ли ты, какъ иногда облако образуется наподобіе ужаснаго дракона, льва или медвѣдя; а въ другое время соберется цѣлая груда облаковъ въ видѣ крѣпости съ башнями или въ видѣ падающихъ скалъ; а иногда составятся зубчатые верхи горъ, и холмы съ деревьями, склоняющимся къ землѣ и угрожающими на расъ обрушиться,-- видалъ ли ты эти страшные призраки когда нибудь при закатѣ солнца?
   Эр. Видалъ, Антоній.
   Ант. Иное облако вдругъ покажется, какъ бодрый конь, и въ мгновеніе мысли опять смѣшается съ другими облаками и потеряется въ нихъ непримѣтно, какъ вода въ водѣ.
   Эр. Такъ точно, сударь.
   Ант. Ахъ, мой добрый Эросъ! Твой господинъ теперь не больше, какъ одинъ изъ такихъ призраковъ. Ты видишь еще Антонія; но не долго будетъ занимать тебя этотъ блестящій образъ.-- Для Египта предпринялъ я эту войну; -- и царица, сердце которой, какъ я думалъ, навѣкъ будетъ принадлежать мнѣ, потому что она владѣла моимъ сердцемъ (а когда мое сердце было свободно -- больше милліона сердецъ, теперь уже потерянныхъ для меня, питали къ нему искреннюю привязанность),-- эта царица, Эросъ, устроила противъ меня козни съ Цезаремъ и съиграла жестокую шутку надъ моею славою, для тріумфа моего противника,-- Что жъ дѣлать, милый Эросъ? Полно плакать, намъ осталась еще честь -- положить конецъ своей жизни. (Входитъ Мардіанъ.) О, твоя безстыдная госпожа! Она и мечъ у меня похитила.
   Мард. Нѣтъ, Антоній; моя госпожа любила тебя, и судьба ея тѣсно была соединена съ твоей судьбой.
   Ант. Прочь съ глазъ, несносный эвнухъ, или по крайней мѣрѣ молчи. Она измѣнила. мнѣ, и должна умереть отъ рукъ моихъ.
   Мард. Никто изъ насъ не можетъ умереть дважды, какъ бы ни были велики наши преступленія; а моя госпожа уже умерла. Что ты только еще собираешься сдѣлать, то она уже сдѣлала и безъ тебя, -- и послѣдними словами ея были: Антоній! мой милый, благородный Антоній! Она еще разъ хотѣла произнесть имя Антонія, но послѣдній вздохъ остановилъ его между сердцемъ и устами: такъ кончила она свою жизнь, и твое имя погребено въ ней съ честію.
   Ант. Неужели она умерла?
   Мард. Умерла.
   Ант. Эросъ! Снимай съ меня все Оружіе; дневной трудъ мой конченъ; мнѣ пора отдохнуть,-- Ты, эвнухъ, убирайся съ глазъ моихъ и считай себя счастливымъ, что выходишь отсюда цѣлъ. Пошолъ -- пошолъ вонъ! (Мардіанъ уходитъ.) -- Иди же, Эросъ; раздѣнь меня. Седмилиственный щитъ Аякса не могъ бы удержать мое сердце отъ біенія. О! Распадитесь, бока мой; сердце, разрушь свою темницу -- эту бренную плоть,-- которая стѣсняетъ тебя.-- Скорѣй, Эросъ, скорѣй! Я болѣе не хочу быть воиномъ.-- Долой съ меня все негодное оружіе: по крайней мѣрѣ я носилъ его съ честію,-- Выйди отсюда, Эросъ, на минуту. (Эросъ уходитъ).-- Я поспѣшу за тобой, милая моя Клеопатра, и со слезами буду просить у тебя прощенія. Мнѣ должно умереть сію же минуту: Всякая отсрочка только усугубила бы мои мученія. Когда уже свѣтильникъ мой погасъ: пора успокоиться, и нечего медлить. Теперь всѣ старанія удержать меня будутъ напрасны: пусть сила моя падетъ жертвою моей собственной рѣшимости. Закрою глаза свои, -- и всему конецъ.-- Эросъ!-- Я иду къ тебѣ, царица души моей.-- Эросъ!-- Встрѣчай меня въ Елисейскихъ поляхъ, гдѣ тѣла усопшихъ покоятся на цвѣтахъ душистыхъ; тамъ, схватившись рука съ рукой, мы будемъ гулять съ тобою,-- и духи съ изумленіемъ станутъ смотрѣть на наше величественное шествіе. Дидона и Эней будутъ вставлены ихъ свитой: всѣ обитатели блаженныхъ странъ поспѣшатъ вслѣдъ за нами,-- Эросъ, Эросъ! Поди сюда.

(Входитъ Эросъ.)

   Эр. Что угодно, мой добрый господинъ?
   Ант. Съ той минуты, какъ умерла Клеопатра, жизнь моя сдѣлалась столь безчестною, что боги не могутъ смотрѣть на мою низость. Я, котораго мечъ раздѣлялъ міръ на участки, который на зеленомъ хребтѣ Непгуна построилъ города изъ кораблей,-- теперь -- къ стыду своему -- долженъ признаться: я не имѣю храбрости женщины. У меня меньше духа, чѣмъ у Клеопатры: своею геройскою смертію она дала знать Цезарю, что никто не могъ быть ея побѣдителемъ, кромѣ ея самой. Эросъ! Я помню, ты клялся мнѣ, что, когда потребуетъ нужда, когда увидишь рядъ невыносимыхъ золъ, ужасающихъ и преслѣдующихъ меня, ты, по первому моему слову, умертвишь меня. Теперь это время пришло: выполняй свою клятву. Своимъ ударомъ не мнѣ нанесешь ты обиду, а Цезарю, лишая его побѣднаго торжества. Что жъ ты блѣднѣешь? Одушевись и замѣни эту блѣдность румянцемъ.
   Эр. Боги да удержатъ меня! Какъ могу я рѣшиться на то, чего не могли сдѣлать тебѣ враги наши Парѳяне, не умѣвшіе попасть въ твою грудь своими копьями?
   Ант. Такъ ужели захочешь ты, Эросъ, изъ какого нибудь окна въ Римѣ смотрѣть на своего господина, вотъ такъ связаннаго по рукамъ, съ нагнутою шеею, съ лицомъ горящимъ отъ стыда,-- между тѣмъ, какъ торжественная колесница счастливаго Цезаря покатится впереди меня и будетъ пятнать меня грязью, къ удовольствію побѣдителя?
   Эр. О, нѣтъ! Никогда я этого не увижу, Антоній.
   Ант. Такъ послушайся же меня: одною раною ты избавишь меня отъ всѣхъ золъ. Извлеки свой вѣрный мечъ, которой съ такою пользою употреблялъ ты, подвизаясь за свое отечество.
   Эр. Ахъ, Антоній! Пощади меня.
   Ант. Какъ? Когда я отпускалъ тебя на свободу, не клялся ли ты мнѣ сдѣлать это по первому моему приказанію? Дѣлай же сейчасъ.-- Я приказываю; иначе всю службу твою я буду считать дѣломъ случая, безъ цѣли, безъ правилъ. Вынимай свой мечъ и поди сюда.
   Эр. Обороти по крайней мѣрѣ отъ меня это величественное лицо, котораго черты достойны обожанія всего міра.
   Ант. (Отворотивъ лицо.) Ну, скорѣй!
   Эр. Мой мечъ готовъ.
   Ант. Пусть однимъ ударомъ онъ совершитъ свое дѣло!
   Эр. Мой любезный господинъ, мой вождь, мой верховный повелитель! Прежде нежели я занесу руку на этотъ роковой ударъ, позволь сказать тебѣ мое послѣднее-прости.
   Ант. Ты уже сказалъ, другъ. Прощай.
   Эр. Прощай, великій герой. Ударить ли!
   Ант. Въ сію минуту, Эросъ.
   Эр. Изволь... (Самъ падаетъ на свой мечъ.) Такъ я избавляю себя отъ мученія видѣть смерть Антонія.

(Умираетъ.)

   Ант. О слуга, несравненно благороднѣйшій своего господина! Ты своимъ примѣромъ, храбрый Эросъ, научаешь меня, совершить то, что я долженъ, но чего не могъ совершить. Моя царица и Эросъ должны превзойти меня своею, славою въ потомствѣ. Теперь я самъ хочу быть женихомъ своей смерти, и обниму ее, какъ свою возлюбленную. Посмотри, Эросъ,-- твой господинъ умираетъ твоимъ ученикомъ. Сдѣлать такъ (падаетъ на свой мечъ) ты меня научилъ.-- Какъ? Еще не конецъ? Я еще не умираю? Гей! Стражи! О, сократите мои мученія!

Входить Дерцетъ и стражи.

   Пер. Стр. Что здѣсь за крикъ?
   Ант. Друзья! Я худо справилъ свое дѣло. О, докончите поскорѣе, что я началъ.
   Вт. стр. Звѣзда пала.
   Пер. стр. Его роковая минута приблизилась.
   Всѣ. Увы! О горе, горе!
   Ант. Кто изъ васъ любитъ Антонія, тотъ порази его смертельнымъ ударомъ.
   Пер. стр. Я не берусь.
   Вт. стр. Я не берусь.
   Тр. стр. Никто изъ насъ не возьмется.

(Стражи уходятъ.)

   Дерц. Твоя смерть и твоя участь заставляютъ приближенныхъ твоихъ убѣгать отъ тебя. Покажись я Цезарю только съ мечемъ Антонія и съ извѣстіемъ объ этомъ обстоятельствѣ: я войду у него въ большую милость.

Входитъ Діомедъ.

   Діом. Гдѣ Антоній?
   Дерц. Вонъ тамъ, Діомедъ; вонъ видишь!
   Діом. Живъ ли онъ?-- Что ты мнѣ не отвѣчаешь?

(Дерцетъ уходитъ.)

   Ант. Не ты ли здѣсь, Діомедъ? Вынь смой мечъ и отправь меня поскорѣе на тотъ свѣтъ.
   Діом. Великій Антоній! Меня послала къ тебѣ госпожа моя Клеопатра.
   Ант. Давно ли она тебя послала?
   Діом. Сію минуту, сударь.
   Ант. Гдѣ она?
   Діом. Она заключилась въ своемъ памятникѣ. Это бѣдственное событіе, на которое я теперь смотрю съ ужасомъ, ей напередъ было извѣстно по какому-то тайному предчувствію. Лишь только замѣтила она, что ты -- Богъ знаетъ, почему -- подозрѣваешь ее въ заговорѣ съ Цезаремъ и что гнѣвъ твой неукротимъ -- ей пришло на мысль -- послать къ тебѣ Мардіана, чтобы сказать, что она уже умерла. Но страшась послѣдствій, какія могло вести за собой это извѣстіе, она вскорѣ приказала мнѣ поспѣшить сюда и объяснить, въ чемъ дѣло. Такимъ образомъ я пришелъ къ тебѣ; но боюсь, чтобъ не было уже поздно.
   Ант. Слишкомъ, слишкомъ поздно, любезный Діомедъ. Прошу тебя, позови сюда моихъ стражей.
   Діом. Гей! Кто тамъ есть? Стражи! Слышите ли?
   Ант. Несите меня, друзья мой, туда, гдѣ Клеопатра. Это послѣдняя услуга, которую вы мнѣ окажете.
   Пер. стр. Ахъ, какъ горько сердцу, что нашъ добрый господинъ не можетъ пережить всѣхъ вѣрныхъ своихъ слугъ!
   Всѣ. О ужасный день!
   Ант. Перестаньте рыдать: жестокая судьба не тронется вашими слезами. Пусть она наказываетъ насъ; мы отмстимъ ей, если великодушно и съ совершеннымъ спокойствіемъ перенесемъ ея удары. Поднимите меня!Я часто водилъ васѣнаполе брапи; теперь вы несите меня и примите за все мою искреннюю благодарность.

(Уходятъ, неся Антонія.)

   

СЦЕНА XIII.

Тамъ же. Памятникъ.

Входятъ Клеопатра, Харміань и Ира.

   Клеоп. О Харміань! Я уже никогда не выйду отсюда.
   Харм. Успокойся, моя любезная госпожа.
   Клеоп. Нѣтъ; въ жизни мнѣ не осталось ничего отраднаго. Я приготовилась къ самымъ ужаснымъ, невыносимымъ страданіямъ, и отвергаю всякое утѣшеніе. Пусть скорбь моя возрастаетъ и увеличивается съ минуты на минуту, пока не уравняется, съ тою причиною, которая произвела ее. (Входитъ Діомедъ.) Что, что такое? Живъ ли онъ?
   Діом. Живъ еще; по смерть виситъ надъ нимъ на волоскѣ. Загляни вонъ съ той стороны памятника, -- и ты увидишь: стражи несутъ его суда.

(Стражи показываются съ Антоніемъ.)

   Клеоп. О солнце! Сожги весь земной шаръ, который грѣешь ты своими лучами. Пусть вѣчная ночи покрываетъ этотъ міръ, исполненный такого непостоянства!-- О Антоній, Антоній, Антоній!-- Харміань, пособи; пособи, Ира; пособите, друзья мои -- поднимемъ его сюда.
   Ант. Успокойся: я умираю не отъ руки Цезаря: надъ Антоніемъ могъ торжествовать только самъ Антоній.
   Клеоп. Такъ, конечно такъ: никто, кромѣ Антонія, не могъ побѣдить Антонія; Но, ахъ! Что я вижу?
   Ант. Я умираю, Царица Египта, я умираю. Только еще на одну минуту прошу отсрочки у смерти, чтобы напечатлѣть на твоихъ устахъ мой послѣдній поцѣлуй, самый бѣдный въ сравненіи съ тысячами прежнихъ.
   Клеоп. Яне смѣю, не смѣю, -- извини меня, мой милый Антоній, -- я не смѣю сойти отсюда: они схватятъ меня. Никогда Цезарю, такъ щедро осыпаемому дарами счастія, не удастся увидѣть меня привязанною къ его торжественной колесницѣ. Пока мечъ будетъ имѣть остріе, ядъ -- свою силу, змѣи -- свои жала, -- я останусь свободна и безопасна. Никогда жена твоя Октавія, съ скромными глазами и съ холоднымъ сердцемъ, не будетъ любоваться моимъ позоромъ. Приближься, приближься ко мнѣ, Антоній; поддержите меня, мои милыя; надо поднять его сюда; пособите намъ, любезные друзья мои!
   Ант. О скорѣе, скорѣе; или я закрою навсегда глаза свои.
   Клеоп. Да, будто это шутка?-- Ахъ, какъ должно быть тяжело тебѣ, мой милый Антоній! Всѣ наши усилія облегчить твою участь лишь только усугубятъ твои страданія. Если бы у меня была власть Юноны: Меркурій поднялъ бы тебя на своихъ мощныхъ крыльяхъ и посадилъ бы подлъ самаго Юпитера.-- Но спѣши, спѣши ко мнѣ. Желанія любящихъ сердецъ всегда причудливы до безумія.-- Ну же, ну, ну! (Поднимаютъ Антонія.) Сюда, сюда, мой милый... Умри на этой груди, на которой ты покоился при жизни. Пусть мой горячій поцѣлуй оживитъ тебя. Ахъ, если бы уста мои имѣли эту силу, я не пожалѣла бы ихъ для Антонія.
   Всѣ. О, трогательное зрѣлище!
   Ант. Я умираю, царица души моей, я умираю. Дай мнѣ нѣсколько капель вина, чтобы я могъ еще что нибудь сказать тебѣ.
   Клеоп. Нѣтъ, полно утруднять себя. Оставь мнѣ проклинать фортуну -- эту хитрую тиранку, пока колесница ея не треснетъ отъ моихъ отчаянныхъ воплей.
   Ант. Одно слово, моя милая. Проси у Цезаря безопасности жизни и сохраненія своей чести.-- О!
   Клеоп. Это двѣ вещи несовмѣстимыя.
   Ант. Послушай меня, добрая моя -- никому не довѣряйся при дворѣ Цезаря, кромѣ Прокулея.
   Клеоп. Я довѣряюсь только своей рѣшимости и рукамъ своимъ: мнѣ не нужны будутъ ни Цезарь, ни его придворные.
   Ант. Вотъ бѣдственный конецъ моей счастливой жизни -- Не тужи, не плачь обо мнѣ. Утѣшай свое сокрушенное сердце пріятнымъ воспоминаніемъ прошедшаго, когда мы, верховно владычествуя надъ міромъ, вкушали всѣ радости изъ полной чаши удовольствій. Я умираю не рабомъ, не трусомъ; я повергъ свой шлемъ предъ соотечественникомъ.-- Римлянинъ славно побѣжденный Римляниномъ. Ахъ! Мой другъ уходить: Я не могу болѣе --

(Умираетъ.]

   Клеоп. О благороднѣйшій изъ людей! Ты умираешь? Тебѣ уже не нужны мои ласки? Ахъ! Неужели я одна останусь въ этомъ мрачномъ мірѣ, который безъ Антонія будетъ для меня настоящею темницею? О! Посмотрите, мои милыя, -- земля утратила этотъ драгоцѣнный свой вѣнецъ!-- Незабвенный герой!-- Увяла гирланда; палъ столбъ воиновъ! Дѣти и женщины теперь могутъ стать наравнѣ съ мужчинами: не стало на сторонѣ ихъ этаго блистательнаго величія. Умеръ Антоній, -- и нѣтъ уже больше ничего замѣчательнаго подъ солнцемъ.

(Падаетъ въ обморокъ.)

   Харм. О, успокойся, государынч!
   Ира. И она умерла, наша повелительница.
   Харм. Государыня!
   Ира. Государыня!
   Харм. Государыня, Государыня, государыня!
   Ира. Царица Египта! Императрица!
   Харм. Тише, тише, Ира.
   Клеоп. Нѣтъ, я небольше, какъ женщина, и съ тѣми же слабостями и съ такими же страстями, какъ простая крестьянка, занимающаяся самыми низкими работами.-- Мнѣ бы оставалось теперь бросить свой скипетръ безжалостнымъ богамъ, и сказать, что нашъ свѣтъ былъ бы ничѣмъ не хуже ихъ Олимпа, если бъ они не похитили у насъ нашего сокровища. Теперь все -- ничто. Терпѣніе -- глупость; нетерпѣливость -- свойство бѣшеной собаки... Что жъ? Ужели послѣ этого еще будетъ преступленіе -- свергнуться въ мрачное жилище смерти, прежде нежели она придетъ за нами? Какъ вы думаете, Харміань, Ира? Милыя мои, что бы вы мнѣ сказали?-- Ахъ, бѣдныя мои подруги! Посмотрите: наше солнце погасло, -- его нѣтъ. (Стражамъ къ низу.) Друзья, скрѣпите сердце: мы похоронимъ его и потомъ сдѣлаемъ все, что благородно и славно по Римскимъ обычаямъ: пусть смерть съ гордостію приметъ свою добычу. Это тѣло, это тѣло, носившее столь живой и пламенный Духъ, теперь хладно. О, пойдемъ-же, пойдемъ, мои милыя! У насъ не осталось больше утѣшенія, кромѣ отважной рѣшимости и скорой кончины.

(Уходятъ, унося тѣло Антонія.)

   

ДѢЙСТВІЕ ПЯТОЕ.

СЦЕНА I.

Лагерь Цезаря, подлъ Александріи.

Входятъ Цезарь, Агриппа, Долабелла, Меценатъ, Галлъ и другіе.

   Цез. Ступай, Долабелла, къ Антонію: прикажи ему скорѣе придти сюда. Скажи, что лишившись всякой надежды, такъ долго не являться къ побѣдителю, значитъ смѣяться надъ нашимъ терпѣніемъ.
   Дол. Сейчасъ иду, Цезарь..

(Уходитъ.)

Входитъ Дерцетъ съ мечемъ Антонія.

   Цез. Что это значитъ? Кто ты такой, и какъ смѣлъ явиться сюда съ этимъ мечемъ?
   Дер. Мое имя -- Дерцетъ. Я служилъ Марку Антонію -- такому господину, который достоинъ былъ самыхъ лучшихъ слугъ. Я былъ преданъ ему до послѣднихъ минутъ, пока онъ могъ стоять и говорить. Ему посвящена вся жизнь моя; его враги были моими врагами, и я охотно проливалъ за него кровь свою. Если тебѣ угодно принять меня въ службу, я буду для тебя тѣмъ же, чѣмъ былъ для Антонія. А если не угодно; лиши меня жизни: я весь -- твой.
   Цез. Что ты хочешь сказать?
   Дер. Я говорю, Цезарь, что Антоній умеръ.
   Цез. Такой великій человѣкъ не могъ пасть безъ шума; разрушеніе его должно было бы потрясти міръ въ основаніи: львы, оставивъ свои логовища, бѣгали бы по улицамъ, а люди отъ страха скрывались бы въ звѣриныхъ вертепахъ. Смерть Антонія не то, что смерть какого нибудь частнаго человѣка: половина міра соединяется съ его именемъ.

Антоній и Клеопатра.

   Дер. Онъ умеръ, Цезарь; не отъ сѣкиры палача, не отъ руки подкупленнаго убійцы; но самъ, собственнымъ мечемъ, которымъ совершено столько славныхъ подвиговъ, пронзилъ онъ себя въ самое сердце съ тою рѣшительностію, какая отличала его въ дѣлѣ брани. Вотъ тотъ самый мечъ: я извлекъ его изъ раны Антонія. Ты видишь,-- на немъ еще не остыла благородная кровь героя.
   Цез. Друзья! Можете ли смотрѣть на эту кровь безъ глубокой скорби? Боги пусть накажутъ меня, если не правда, что смерть Антонія достойна оплакиванія царей!
   Дер. Странно, однакожъ, что природа заставляетъ насъ проливать слезы о кончинѣ такихъ людей, которыхъ погибели мы сами искали съ ревностію.
   Мец. Недостатки Антонія не промрачали его доблестей.
   Агр. Признаюсь, -- это былъ человѣкъ, какихъ мало: его душа была такъ благородна, такъ возвышенна! Но вамъ, боги, вамъ угодно соединять въ насъ съ истиннымъ величіемъ и нѣкоторыя слабости, чтобы человѣкъ всегда помнилъ, что онъ человѣкъ.-- Цезарь тронутъ.
   Мец. И не удивительно;въ этомъ огромномъ зеркалѣ онъ можетъ видѣть себя самаго.
   Цез. О Антоній! Такъ далеко я тебя преслѣдовалъ! Но что дѣлать? Иначе я подвергнулъ бы себя такой же опасности. Непремѣнно надобно было ожидать, что или ты увидишь мое паденіе, или я -- твое. Обширенъ Божій міръ: но намъ двоимъ съ тобой не достало бы въ немъ мѣста. Однако жъ могу ли я не проливать столь же горячихъ слезъ, сколь горяча кровь въ моемъ сердцѣ, о тебѣ, мой товарищъ во всѣхъ великихъ предпріятіяхъ, мой соучастникъ въ управленіи міромъ, мой другъ, мой споспѣшникъ въ дѣлѣ брани, десница моего собственнаго тѣла, мое сердце, на которомъ отсвѣчивались всѣ мысли и чувствованія Цезаря? Могу ли не плакать о томъ, что наши звѣзды, непримиримыя, достигли въ своемъ теченіи такой печальной развязки? Послушайте меня, добрые друзья мои; -- или нѣтъ, я раскрою вамъ оной мысли въ другое, болѣе благопріятное, время. (Входитъ вѣстникъ.) Судя по виду этого человѣка, -- онъ приходитъ сюда съ вѣстями объ Антоніѣ. Я хочу слышать, что онъ намъ скажетъ.-- Откуда ты, мужичокъ?
   Вѣст. Я бѣдный Египтянинъ. Царица и госпожа моя, заключась въ одной гробницѣ со всѣми своими богатствами, желаетъ узнать о себѣ твои намѣренія, чтобы приготовиться къ той участи, которую она по необходимости должна принять отъ тебя, какъ отъ побѣдителя.
   Цез. Скажи ей, чтобъ она не безпокоилась. Скоро она получить, чрезъ кого нибудь изъ моихъ приближенныхъ, извѣстіе о тѣхъ милостяхъ, какія мы намѣрены оказать ей. Цезарь не можетъ быть жестокъ къ несчастнымъ.
   Вѣст. Боги да упрочатъ твое счасѣіе!

(Уходить.)

   Цез. Поди сюда, Прокулей. Ступай, скажи Клеопатрѣ, что она не потерпитъ отъ насъ ничего унизительнаго для своей чести. Подай ей утѣшенія, сообразныя съ ея собственнымъ положеніемъ. Постарайся предотвратить отъ нея мысль о самоубійствѣ, до чего можетъ дойти она, чувствуя потерю своего величія, -- и мы лишимся удовольствія -- имѣть ее въ своемъ тріумфѣ. Увезти Клеопатру живою въ Римъ -- много значитъ: это одно содѣлаетъ нашу побѣду незабвенною въ потомствѣ.-- Поди, кончи дѣло, какъ можно скорѣе, и увѣдомь насъ, что она тебѣ скажетъ, и что ты узнаешь о ея намѣреніяхъ.
   Прок. Слушаю, Цезарь.

(Уходятъ.)

   Цез. Галлъ! Ступай вмѣстѣ съ нимъ. (Галлъ уходитъ.) А гдѣ Долабелла? Его также нужно бы послать съ Прокулеемъ. Или ужъ пусть идетъ одинъ: я теперь сообразилъ, какъ лучше вести Это дѣло; онъ скоро воротится. Пойдемъ-те, господа, со мной въ палатку. Я поговорю съ вами, и вы увидите, какъ неохотно Цезарь брался за эту войну и какой умѣренный и благородный тонъ держалъ онъ во всѣхъ своихъ письмахъ. Ступайте, я покажу вамъ все, чѣмъ можно въ этомъ увѣрить васъ.

(Уходятъ.)

   

СЦЕНА II.

Александрія. Комната въ памятникѣ.

Входятъ Клеопатра, Хармиань и Ира.

   Клеоп. Мое отчаяніе начинаетъ уступать мѣсто разсудку, и я чувствую,-- мнѣ дѣлается легче. Нѣтъ, ничего завиднаго быть Цезаремъ. Онъ -- не сама фортуна, а только рабъ ея, Исполнитель ея капргновѣ. Великъ тотъ; кто своею рѣшительною волею можетъ положить конецъ безпорядочному теченію Дѣлъ, обуздать дѣйствіе случая, совладѣть съ превратностями свѣта. Но наконецъ всѣ мы должны успокоиться; и тогда никакъ не отличишь персти нищаго отъ персти Цезаря.

Прокулей, Галлъ и солдаты подходятъ къ памятнику и останавливаются у дверей его.

   Прок. Цезарь посылаетъ поклонъ царицѣ Египта. Мнѣ приказано спросить тебя, государыня, какихъ милостей желаешь ты отъ щедрой руки Цезаря?
   Клеоп. (Извнутри.) Какъ тебя зовутъ?
   Прок. Мое имя Прокулей.
   Клеоп. (Извнутри.) Антоній мнѣ говорилъ, что можно положиться на твою честность. Впрочемъ для меня теперь уже не важно, если бы кто вздумалъ и обмануть меня, и довѣренность моя ни къ чему бы не послужила. Если угодно Цезарю, чтобъ я пала къ ногамъ и умоляла его о милостяхъ, то скажи ему, что я, не унижая своего царственнаго величія, не могу просить у него меньше, какъ царства. Онъ много обяжетъ меня, если благоволитъ отдать завоеванный имъ Египетъ моему сыну! За такую милость я была бы ему очень благодарна.
   Прок. Будь въ надеждѣ, государыня: твоя участь находится въ рукахъ милостиваго монарха, и тебѣ рѣшительно нечего страшиться. Ввѣрь свою судьбу Цезарю, имѣющему всѣ права на твое уваженіе: онъ готовъ въ изобиліи изливать свои щедроты на всякаго, кто имѣетъ въ нихъ нужду. Прикажи только порадовать его пріятною вѣстію, что ты совершенно предаешь себя въ его волю, -- и великодушный побѣдитель не откажетъ тебѣ ни въ одной милости, какую ты будешь просить у него съ приличною покорностію.
   Клеоп. (Извнутри.) Я прошу тебя сказать Цезарю, что я охотно подчиняюсь его власти, и что онъ можетъ располагать моею участію по всѣмъ правамъ побѣдителя. Я думаю, скоро привыкну къ требуемому имъ повиновенію, и нетерпѣливо желаю видѣться съ нимъ лично.
   Прок. Мнѣ пріятно передать ему твои мысли, прекрасная государыня. Будь спокойна: я увѣренъ, что стѣсненное твое положеніе тронетъ виновника до глубины сердца.
   Галлъ. Смотри, какъ легко испугать ее. (Прокулей и два стража влѣзаютъ въ памятникъ по лѣстницѣ, подставленной къ окну, и становятся позади Клеопатры. Нѣкоторые изъ стражей отнимаютъ запоръ и отворяютъ двери.) (Прокулею и стражамъ.) Стерегите ее до прихода Цезаря.

(Галлъ уходитъ.)

   Ира. Великая царица!.
   Аарм. О Клеопатра! Ты взята въ плѣнъ, моя добрая государыня.
   Клеоп. Скорѣй, скорѣй, мои послушныя руки! (Вынимаетъ кинжалъ.)
   Прок. Остановись, остановись, государыня! (Кидается къ Клеопатрѣ и обезоруживаетъ ее.) Не наноси себѣ вреда: я не намѣренъ чрезъ это выдавать тебя, а только хочу спасти жизнь твою.
   Клеоп. Какъ! Вы хотите отнять у меня и смерть -- это послѣднее утѣшеніе, въ которомъ не отказываютъ даже собакамъ, когда жизнь сдѣлается имъ въ тягость?
   Прок. Клеопатра! Не оскорбляй самоубійствомъ великодушнаго повелителя; дай свѣту видѣть благородство его духа: у Цезаря никогда не было намѣренія осуждать тебя на позорную смерть.
   Клеоп. Гдѣ ты, смерть? Приди ко мнѣ, приди! Возьми себѣ царицу. Ужели я не стою низкой толпы, изъ которой ты каждодневно похищаешь свои жертвы?
   Прок. Успокойся, государыня, успокойся:
   Клеоп. Я не возьму въ ротъ ни питья, ни пищи, и если еще принуждена буду нѣсколько времени болтать съ вами, не усну ни на одну минуту: такъ ли, иначе, непремѣнно разрушу эту смертную храмину. Пусть тогда Цезарь дѣлаетъ, что хочетъ: только знайте, что никогда онъ не увидитъ меня въ цѣпяхъ ползающею при дворѣ его, и никогда глупой Октавіи не удастся наказать меня презрительнымъ своимъ взглядомъ. Меня поднять на показъ шумной черни насмѣшливаго Рима! Пусть лучше дадутъ мнѣ мирный гробъ къ какой-нибудь лужѣ Египта! Пусть лучше бросятъ меня нагую въ тину Нила, въ добычу водяныхъ насѣкомыхъ, подлѣ ужасныхъ и отвратительныхъ гадинъ! Пусть лучше поднимутъ меня на одну изъ моихъ отечественныхъ пирамидъ и привѣсятъ цѣпями къ ея вершинѣ!
   Прок. Воображеніе твое рисуетъ тебѣ, государыня, твою будущность въ такихъ ужасныхъ чертахъ, что Цезарю никогда на умъ не приходило ничего подобнаго.

Входить Долабелла.

   Дол. Прокулей! Твой повелитель, Цезарь, извѣщенъ о томъ, что ты здѣсь сдѣлалъ, и приказалъ мнѣ послать тебя къ нему обратно. Что касается до царицы, то я беру ее на свою отвѣтственность.
   Прок. Я готовъ, Долабелла. Прошу тебя, обходись съ ней повѣжливѣе. (Клеопатрѣ.) Не прикажешь ли чего ни будь сказать отъ тебя Цезарю?
   Клеоп. Скажи, что я хотѣла бы умереть.

(Прокулей уходитъ.)

   Дол. Великая государыня! Слыхала ли ты что нибудь обо мнѣ отъ Антонія?
   Клеоп. Я не могу тебѣ сказать...
   Дол. Вѣрно, ты знаешь меня.
   Клеоп. Какая важность въ томъ, слыхала ли я о тебѣ или нѣтъ, знаю ли тебя или не знаю?-- Я думаю, -- ты смѣешь ея, когда дитя или женщина разсказываетъ тебѣ ночныя грезы: не правда ли?
   "Дол. Слова твои для меня непонятны.
   Клеоп. Мнѣ грезилось, что я вижу предъ собой царя царей т-Антонія. О, какъ бы я желала, чтобы этотъ сонъ повторился, и чтобы я могла еще разъ увидѣть такого великаго человѣка!
   Дол. Если угодно, государыня.--
   Клеоп. Лице у него было, какъ небеса, гдѣ величественно блистали солнце и лупа, распространяя своимъ обращеніемъ свѣтъ по всему маленькому земному шару.
   Дол. Это было прекраснѣйшее созданіе...
   Клеоп. Его ноги перешагивали океанъ; его распростертая рука покрывала міръ, какъ бы короной; его голосъ въ дружественной бесѣдѣ походилъ на гармонію сферъ небесныхъ; но когда онъ въ гнѣвѣ вскрикивалъ на своихъ враговъ, -- его слова, какъ страшный громъ, потрясали землю въ основаніи. Для щедрой десницы его не было осени безплодной, а была вѣчная весна, дары которой не истощились отъ жатвы, напротивъ, -- еще умножались. Наслаждаясь удовольствіями и радостями жизни, онъ былъ подобенъ дельфину, котораго хребетъ всегда возвышается надъ разсѣкаемыми имъ волнами моря. Порфиру его украшали короны царей и князей: острова и царства, какъ блистающія медали, висѣли по краямъ его одежды.
   Дол. Клеопатра!
   Клеоп. Какъ ты думаешь,-- бывалъ ли, или могъ ли быть когда нибудь наяву такой великій мужъ, какого я видала во снѣ?
   Дол. Нѣтъ, государыня.
   Клеоп. Ты лжешь, и ложь твоя оскорбляетъ слухъ боговъ. Однако жъ можно ли себѣ представить, что есть что-либо или былъ когда нибудь такой человѣкъ. Это и во снѣ трудно увидать. Природа обыкновенно уступаетъ въ своихъ твореніяхъ дивнымъ мечтамъ воображенія; но создавъ, Антонія, она далеко превзошла воображеніе, и помрачила всю прелесть нашихъ призраковъ.
   Дол. Послушай меня, добрая государыня.-- Твоя потеря велика, какъ ты сама, -- и твои глубокія сѣтованія равняются ея тяжести.-- Пусть боги лишатъ меня всякаго счастія въ жизни, если я не признаюсь тебѣ откровенно, что словами твоими я тронутъ до глубины сердца, и скорбь моя едва ли не равна твоей.
   Клеоп. Благодарю за участіе, мой другъ. А знаешь ли ты, что Цезарь хочетъ сдѣлать со мной?
   Дол. Мнѣ не хотѣлось бы сказывать тебѣ, государыня, его намѣреній, хотя я и желалъ бы сообщить тебѣ ихъ.
   Клеоп. Ничего, ничего, говори; я прошу тебя.
   Дол. Хоть Цезарь и благороденъ......
   Клеоп. Однако хочетъ влечь меня въ своемъ тріумфѣ?
   Дол. Такъ точно, государыня.

За сценой: "Пустите, дайте дорогу. Самъ Цезарь идетъ."
Входятъ Цезарь, Галлъ, Прокулей, Меценатъ, Селевкъ и свита.

   Цез. Гдѣ царица Египта?
   Дол. Вотъ она, Цезарь.

(Клеопатра падаетъ предъ нимъ на колѣна.)

   Цез. Встань; я не хочу видѣть тебя въ такомъ положеніи. Прошу тебя, встань, царица, -- встань.
   Клеоп. Боги хотятъ того, мой повелитель -- я должна повиноваться тебѣ во всемъ, державный Цезарь.
   Цез. Не смущайся мрачными мыслями. Нанесенныя намъ тобою оскорбленія уже изгладились изъ нашей памяти, хотя слѣды ихъ остаются на нашемъ тѣлѣ: мы смотримъ на нихъ, какъ на дѣло случая, и не видимъ тебя.
   Клеоп. Владыка міра! Я не берусь представить вину свою въ томъ свѣтломъ видѣ, что бы она не заслуживала наказанія; но признаюсь откровенно, что я подвержена многимъ порокамъ, какіе часто и прежде унижали честь нашего слабаго пола.
   Цез. Знай, Клеопатра, что мы скорѣе захотимъ извинить твои слабости, чѣмъ увеличивать ихъ. Если ты не будешь противиться нашимъ намѣреніямъ (а наши намѣренія относительно тебя очень благородны), участь твоя облегчится,-- и ты будешь благословлять насъ, какъ своихъ благодѣтелей. Если же предположишь во мнѣ варварскую жестокость, и послѣдуешь примѣру Антонія: ты лишишься многихъ нашихъ милостей и подвергнешь дѣтей своихъ жалкой участи, отъ которой могло бы спасти ихъ твое повиновеніе волѣ Цезаря. Я оставляю тебя.
   Клеоп. Какъ угодно: міръ открытъ для твоего шествія; онъ весь -- твой. Мы, украшеніе твоего тріумфа, трофеи твоей побѣды, будемъ тамъ, куда угодно будетъ тебѣ назначить насъ. Вотъ, мой повелитель...
   Цез. Твоя участь, Клеопатра, рѣшена будетъ съ собственнаго твоего согласія.
   Клеоп. Вотъ списокъ моихъ богатствъ, золота и драгоцѣнныхъ камней: они всѣ предъ тобою; и не скрываю ни одной мелочи.-- Селевкъ!
   Сел. Здѣсь, государыня:
   Клеоп. Это мой сокровищехранитель. Пусть онъ засвидѣтельствуетъ предъ тобой, Цезари, подъ опасеніемъ потерять голову, что я ничего не утаила отъ тебя.-- Говори правду, Селевкъ.
   Сел. Государыня! Я соглашусь скорѣе быть безъ языка, чѣмъ утверждать на свою бѣду то, чего нельзя подтвердить.
   Клеоп. Что жъ я утаила?
   Сел. Много еще, на что можно выкупить всѣ сокровища, которыя здѣсь выставлены.
   Цез. Не краснѣй, Клеопатра: я одобряю твое благоразуміе.
   Клеоп. О Цезарь! Посмотри, какъ всѣ раболѣпствуютъ предъ сильнымъ. Мои слути переходятъ на твою сторону; но повернись счастіе,-- и твои перешли бы ко мнѣ,-- Неблагодарность этого Селевка выводитъ меня изъ терпѣнія.-- О рабъ вѣроломный и непостоянный, какъ любовь распутной женщины! Какъ! Ты не стыдишься измѣнить мнѣ? Измѣняй, пожалуй; по помни, что моя месть настигнетъ тебя, хотя бы ты летѣлъ отъ меня на крыльяхъ птицы. Рабъ, бездушная тварь, мерзавецъ! О неслыханная низость!
   Цез. Государыня! Позволь намъ просить тебя....
   Клеоп. О. Цезарь! Посмотри, какую глубокую рану нанесъ онъ моей чести! Тогда какъ ты, высокій повелитель мой, удостоиваешь меня своимъ посѣщеніемъ,-- мой собственный слуга умножаетъ горести своей государыни подлою измѣной! Скажи, добрый Цезарь, если бы я даже и не показала тебѣ какого нибудь ничтожнаго женскаго убора или дешевой игрушки, какими обыкновенно дарятъ новыхъ друзей; если бы скрыла какую нибудь драгоцѣнность, приготовленную въ подарокъ Ливіи и Октавіи, для того, -- чтобы снискать себѣ ихъ посредничество, -- скажи, неужели облагодѣтельствованный мною долженъ былъ открывать такія тайны? О боги! Такая неблагодарность поражаетъ мое сердце еще сильнѣе, чѣмъ потеря моего величія. (Селевку.) Приказываю тебѣ; -- удались отсюда, -- или изъ подъ пепла моего счастія еще разъ сверкнутъ искры моего гнѣва. Если бы ты былъ человѣкъ, ты сжалился бы надо мною.
   Цез. Не противься ей, Селевкъ.

(Селевкъ уходитъ.)

   Клеоп. Пусть міръ узнаетъ, что мы великіе земли, терпимъ поношеніе за то, что дѣлаютъ другіе, и павши съ высоты своего величія, должны бываемъ потерять свою славу за чужіе грѣхи: съ этой стороны участь царей -- самая жалкая.
   Цез. Клеопатра! Я не намѣренъ брать у тебя ни того, что ты утаила отъ насъ, ни того, что показала намъ. Все имѣніе твое останется при тебѣ, и ты можешь располагать ими по своей волѣ. Цезарь никогда не унизится до корыстолюбія мелкихъ торгашей. Успокойся, прошу тебя. Ты свободна: твое собственное воображеніе внушило тебѣ мысль, что ты плѣнница.-- Нѣтъ, государыня, я намѣренъ предоставить твоему собственному благоразумію выборъ участи для себя. Не убивай себя голодомъ, не прогоняй отъ себя наши заботы о твоей жизни, наше состраданіе къ тебѣ -- порука для тебя, что Цезарь навсегда хотѣлъ бы остаться твоимъ другомъ. Прощай.
   Клеоп. О, мой господинъ! О, мой верховный повелитель!
   Цез. Я не принимаю этихъ громкихъ титуловъ. Прощай.

(Цезарь и его свита уходятъ.)

   Клеоп. Онъ льстилъ мнѣ, мои милыя; онъ хотѣлъ усыпить во мнѣ чувствованіе утраченнаго мною величія. Послушай меня, Харміань. (Шепчетъ ей на ухо.)
   Ира. Кончимъ скорѣе свою жизнь, моя добрая госпожа! День для насъ прошелъ; наступила мрачная ночь.
   Клеоп. Воротись же скорѣе, Харміань. Я уже сказала тебѣ, что все приготовлено. Ступай и отыщи скорѣе.
   Харм Сейчасъ, государыня.

Входитъ Доллбелла.

   Дол. Гдѣ царица?
   Харм. Вотъ она!

Уходитъ.

   Клеоп. Долабелла?
   Дол. Государыня! Ты желала узнать намѣреніе Цезаря,-- и я, изъ любви къ тебѣ, счелъ священною для себя обязанностію -- удовлетворить твоему желанію. Теперь я могу сказать тебѣ, что Цезарь намѣренъ отправиться чрезъ Сирію, и черезъ три дня онъ пошлетъ тебя впередъ съ твоими дѣтьми. Пользуйся, какъ умѣешь, этимъ извѣстіемъ. Я выполнилъ твою просьбу и свое обѣщаніе.
   Клеоп. Долабелла! Я много обязана тебѣ.
   Дол. Государыня! Я твой слуга. Прощай. Мнѣ надобно быть при Цезарѣ.

(Уходитъ.)

   Клеоп. Прощай. Благодарю тебя отъ всего сердца.-- Что теперь ты думаешь, Ира? И Тебя, вмѣстѣ со мною, будутъ показывать въ Римѣ, какъ Египетскую куклу; презрѣнные рабы, съ своими засаленными передниками, съ своими топорами и молотками, будутъ поднимать насъ всѣмъ на видъ и мы принуждены будемъ сносить дурной запахъ отъ этой грубой черни и вдыхать въ себя ея испаренія.
   Ира. Да сохранятъ насъ боги!
   Клеоп. Точно, Ира. Безстыдные ликторы будутъ прилипать къ намъ, какъ къ распутнымъ женщинамъ; жалкіе кропатели стиховъ будутъ громко пѣть объ насъ свои пѣсни; комедіанты сейчасъ придумаютъ на нашъ счетъ какой нибудь фарсъ, и будутъ представлять на театрѣ наши пиршества въ Александріи. Антонія выведутъ на сцену пьянымъ, а меня будетъ пародировать какой нибудь пискунъ {Извѣстно, что во время Шекспира роли женщинъ играли мальчики, одѣтые въ женское платье.}, и постарается унизить величіе Клеопатры, представляя ее развратною женщиною.
   Ира. О милосердые боги!
   Клеоп. Да, такъ точно, Ира.
   Ира. Никогда я не увижу такого позора: ногти у меня крѣпче глазъ моихъ.
   Клеоп. Дѣйствительно, будетъ лучшее средство сдѣлать напрасными всѣ приготовленія враговъ нашихъ и восторжествовать надъ ихъ намѣреніями.-- А, Харміань, -- это ты? Одѣньте меня, мои милыя, какъ свою царицу; ступайте, принесите мнѣ мое лучшее платье и блестящія украшенія. Я снова пойду къ Цезарю встрѣтить Антонія. Ступай, Ира. Да, моя добрая Харміань, я рѣшалась умереть. Окажи мнѣ эту послѣднюю услугу, и потомъ навѣки будь свободна. Принеси мнѣ корону и не забудь ничего. (Ира уходитъ. Шумъ за сценой.) Что значитъ этотъ шумъ?

Входитъ стража.

   Стр. Сюда пришелъ какой-то крестьянинъ и непремѣнно хочетъ явиться тебѣ, государыня, на лицо: онъ принесъ корзинку со смоквами.
   Клеоп. Пусть пойдетъ. (Стражъ уходитъ.) Такое ничтожное оружіе можетъ совершить столь важное дѣло! Оно доставитъ мнѣ свободу. Рѣшено: я уже не слабая женщина. Клеопатра теперь тверда и непреклонна, какъ мраморъ: непостоянная луна теперь уже не можетъ быть моей планетой.

(Стражъ приводитъ крестьянина съ корзинкой.)

   Стр. Вотъ тотъ крестьянинъ, о которомъ я говорилъ.
   Клеоп. Выйди отсюда и оставь насъ однихъ. (Стражъ уходитъ.) Есть ли у тебя красивенькая змѣя изъ Нила, которая бы умерщвляла безъ боли?
   Крест. Какъ не быть! Только смотри, не трогай ее; она жалитъ смертельно, и кто умеръ отъ нея, тотъ никогда не оживетъ, или ужъ очень, очень рѣдко.
   Клеоп. Не вспомнишь ли ты, кто умеръ отъ змѣй?
   Крест. Много, много умирало и мужчинъ, и женщинъ. Вчера еще я слышалъ объ одномъ такомъ несчастномъ случаѣ: змѣя ужалила очень почтенную женщину, которая, правда, по временамъ любила солгать,-- что женскому полу вовсе не пристало, по крайней мѣрѣ не совсѣмъ честно. Я не знаю, чувствовала ли она какую боль при своей смерти. Конечно, она куда-какъ хорошо отзывалась о змѣѣ; но, вѣдь, опасно вѣрить всему, что говорятъ люди. А вотъ эта змѣя -- самая злая, ужасная змѣя.
   Клеоп. Съ Богомъ, дружокъ, отправляйся домой.
   Крест. Желаю тебѣ весело позабавиться съ моимъ аспидомъ.
   Клеоп. Прощай.
   Крест. Да не забывай же, что змѣя знаетъ свое змѣиное дѣло.
   Клеоп. Хорошо, хорошо; прощай.
   Крест. Смотри, не подходи къ ней близко, когда не надсматриваетъ надъ нею свѣдущій человѣкъ: отъ змѣи не жди добра.
   Клеоп. Не безпокойся, другъ; мы съумѣемъ обойтись съ нею.
   Крест. Ну, ладно; да и есть то не давайте ей ничего. Она не стоитъ корму.
   Клеоп. А меня станетъ ли она ѣсть?
   Крест. Не думай, государыня, что я ужъ столько простъ; я вѣдь знаю, что и самъ дьяволъ не будетъ ѣсть женщины -- лакомое блюдо для боговъ, если только дьяволъ не приправитъ его по-своему. А не шутя, вѣдь дьявольское-то отродье много наноситъ вреда богамъ, развращая ихъ женъ. Изъ десяти женъ, которыхъ сотворятъ боги, пять непремѣнно перепортитъ дьяволъ.
   Клеоп. Хорошо, хорошо; поди съ Богомъ.
   Крест. Ну, желаю тебѣ отъ души позабавиться съ аспидомъ.

(Уходитъ.)

Входитъ Ира съ платьемъ и короной.

   Клеоп. Подай сюда мою царскую одежду; возложи на меня корону. Я чувствую въ себѣ сильное стремленіе къ безсмертію. Сокъ виноградныхъ гроздовъ Египта никогда болѣе не увлажитъ устъ моихъ. Скорѣй, скорѣй, добрая Ира. Мнѣ кажется, -- Антоній зоветъ меня къ себѣ; кажется, онъ возсталъ, чтобы похвалить мой геройскій поступокъ, и смѣется надъ счастіемъ Цезаря, которое боги даютъ людямъ, чтобы они послѣ не роптали на гнѣвъ боговъ. Милый супругъ мой! Я спѣшу къ тебѣ. Пусть мое самопожертвованіе докажетъ, достойна ли я носить это лестное для меня имя. Я буду огнемъ и воздухомъ; другія стихіи возвращаю землѣ: онѣ унижали существо мое.-- Ну же, -- все ли вы кончили! Теперь идите сюда и примите отъ меня послѣдніе горячіе поцѣлуи. Прощай, милая Харміань, Ира; прощайте на-долго, на-долго. (Цѣлуетъ ихъ. Ира падаетъ и умираетъ) Что ты, Ира! Или въ моихъ устахъ сокрыто было жало аспида! Зачѣмъ ты упала?-- Ахъ, если разставаться съ жизнію такъ легко, какъ ты разстаешься съ нею; то прикосновеніе смерти можно сравнить съ прикосновеніемъ устъ милаго, который чѣмъ больше цѣлуетъ свою возлюбленную, тѣмъ болѣе распаляетъ въ ней жажду къ поцѣлуямъ. Долго ли ты будешь лежать, Ира? Такъ быстро удалившись изъ міра, ты, кажется, хотѣла сказать ему, что онъ не стоитъ и одного прощальнаго слова.
   Харм. О, распадись, густое облако, и пролей на землю дождь: тогда я скажу, что сами боги проливаютъ объ насъ теплыя слезы.
   Клеоп. Я боюсь, чтобъ мнѣ не острамить себя предъ ними своимъ малодушіемъ. Если моя Ира -- первая встрѣтитъ въ Елисейскихъ поляхъ кудряваго Антонія, онъ спроситъ ее обо мнѣ, и подаритъ ей поцѣлуй, въ которомъ все мое небо. Сюда, сюда, убійственное животное! (Къ змѣѣ, которую она прикладываетъ къ своей груди:) -- Пусть твои острые зубы въ одно мгновеніе разорвутъ узелъ жизни. Прекрати скорѣе мою жизнь своимъ ядовитымъ жаломъ! О, если бы ты могла говорить! Я услышала бы отъ тебя горькую насмѣшку надъ великимъ Цезаремъ!
   Харм. О звѣзда востока!
   Клеоп. Цсс! Цсс! Тише, тише! Развѣ ты не видишь, какъ малютка покоится на груди моей? Посмотри, какъ она пріятію засыпаетъ, высасывая изъ меня любимую имъ пищу!
   Харм. О, сокрушись, разорвись мое сердце!
   Клеоп. Сладко, какъ бальзамъ; мягко, какъ дыханіе вѣтерка; восхитительно, какъ -- О, Антоній! Я уже чувствую себя въ твоихъ объятіяхъ! (Прикладываетъ другую змѣю къ рукѣ.) Что мнѣ еще медлить?...

(Падаетъ и умираетъ.)

   Харм. Въ этомъ пустынномъ мірѣ!-- Прощай, моя неоцѣненная государыня! О, смерть! Теперь ты можешь похвалиться, что въ объятіяхъ твоихъ красавица, которая не имѣла подобной себѣ во всемъ міръ. Закройтесь, очаровательные глазки! Золотой Ѳебъ никогда больше не будетъ любоваться вашею прелестью.-- Корона покачнулась на головѣ твоей; я поправлю ее, и потомъ съиграю свою роль.

(Вбѣгаютъ стражи.)

   Пер. стр. Гдѣ царица?
   Харм. Говорите потише; не разбудите ее.
   Пер. стр. Цезарь послалъ....
   Харм. Опоздалъ посолъ. (Прикладываетъ къ себѣ змѣю.) О скорѣй, скорѣй! Цсс! Вотъ славно: я начинаю чувствовать.
   Пер. стр. Подойдемъ. Ай, ай! Дѣло-то плохо: Цезарь обманутъ.
   Вт. стр. Я видѣлъ, -- Долабелла шелъ сюда отъ Цезаря. Сходи, позови его.
   Пер. стр. Что это у васъ дѣлается? Харміань, на что это похоже?
   Харм. Славное дѣло, вполнѣ достойное великой государыни, которая имѣла предками своими столько знаменитыхъ царей! Ахъ! Воинъ....

(Умираетъ.)

Входитъ Долабелла.

   Дол. Всѣ ли здоровы?
   Вт. стр. Всѣ умерли.
   Дол. Свершились опасенія Цезаря: пусть придетъ онъ самъ, и посмотритъ на это ужасное зрѣлище, которое хотѣлъ предотвратить.

За сценой: "Дорогу, дорогу цезарю!"

Входитъ цезарь.

   Дол. О Цезарь! Твои предположенія сбываются, какъ предсказанія авгуровъ: чего страшился, то случилось на самомъ дѣлѣ.
   Цез. Геройская кончина! Клеопатра угадала наши намѣренія, и царственно сошла съ поприща жизни.-- А родъ ея смерти? Я не вижу на ней ни одной капли крови.
   Дол. Кто послѣдній былъ здѣсь?
   Пер. стр. Какой-то бѣдный Египтянинъ; онъ приносилъ ей смоквы. Вотъ и корзина его еще здѣсь.
   Цез. Вѣрно, эти плоды ядовиты.
   Пер. стр. Ахъ, Цезарь! Вотъ эта Харміань за минуту еще была жива; -- стояла на ногахъ и разговаривала съ нами. Когда я вошелъ сюда, она поправляла покачнувшуюся діадиму на головѣ своей госпожи.
   Цез. О слабое, но благородное существо! Если она выпила ядъ, то отчего нѣтъ пѣны на устахъ ея? Лице ея спокойно, какъ вовремя сна. Подумаешь, что она хотѣла захватить другаго Антонія въ крѣпкія сѣти своихъ прелестей.
   Дол. Посмотрите, -- на ея груди видно кровавое пятно, и теперь еще каплетъ кровь; тоже и на рукѣ.
   Пер. стр. Это слѣдъ змѣи: да вотъ и на смоквахъ видна слизь, какую обыкновенно оставляютъ за собою змѣи въ рытвинахъ Нила.
   Цез. По всей вѣроятности, она умерла отъ змѣи: ея лекарь мнѣ сказывалъ, что она сильно любопытствовала знать, какой родъ смерти самый легкій. Положите ее на постель, а служанокъ вынесите изъ памятника. Она будетъ похоронена съ Антоніемъ, и ни одна гробница на землѣ не будетъ заключать въ себѣ столь знаменитой четы. Такія дивныя событія потрясаютъ даже и того, кто былъ ихъ причиной; и исторія, возбуждая состраданіе къ этимъ несчастнымъ жертвамъ, содѣлаетъ имена ихъ не менѣе славными, какъ и имя того, кто довелъ ихъ до такой плачевной участи. Наша армія торжественнымъ шествіемъ почтитъ ихъ погребеніе, а потомъ отправится въ Римъ.-- Ты, Долабелла, смотри за порядкомъ этой великой церемоніи.
   
   9-го Іюля 1840 г.

-----

   Антоний и Клеопатра. Прозаич. перев. [Леонтьева]. - Репертуар русского театра, 1840, No 9, прилож. No 1, 49 с.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru