Шатобриан Франсуа Рене
О Бонапарте и Бурбонах

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

  

О Бонапартѣ и Бурбонахъ.

(Продолженіе.)

   Разсмотримъ внѣшній ходъ его правленія, ту политику, которою онъ гордился, и которую онъ опредѣлялъ сими словами: Играть въ людей, вотъ вся политика. Безумецъ проигрался, а Франція расплачивается.
   Начиная съ его континентальной системы, ребяческой или безумной, видимъ, что войны его прикрывались только симъ предлогомъ. А его настоящая цѣль была другая: онъ хотѣлъ быть властелиномъ твердой земли, говоря о свободѣ морей. И умѣлъ ли онъ привесть въ исполненіе свою безразсудную систему? Отъ двухъ великихъ ошибокъ, по которымъ, какъ будемъ говорить далѣе, неудались его намѣренія противъ Испаніи и Россіи, не отперъ ли онъ противъ воли своей гавани Средиземнаго и Балтійскаго моря? не выдалъ ли Англичанамъ колоніи цѣлаго свѣта? не открылъ ли имъ въ Перу, въ Мексикѣ, въ Бразиліи торгъ гораздо важнѣйшій въ сравненіи того, до котораго не хотѣлъ допустить ихъ въ Европѣ? Это такъ вѣрно и справедливо, что война его ни только не разорила, но обогатила Англичанъ. Европа пользуется только нѣкоторыми излишествами Англинскихъ произведеній; главные народы въ Европѣ довольствуются своими собственными мануфактурами для первыхъ потребностей жизни. Напротивъ того, въ Америкѣ народы имѣютъ во всемъ нужду отъ перваго одѣянія до послѣдняго, и на десять миліоновъ. Американцевъ расходится болѣе Англійскихъ товаровъ, нежели на тридцать миліоновъ Европейцовъ; не говорю о привозѣ серебра изъ Мексики въ Индію, о Монополіи въ продажѣ какао, хины, кошенили и о другихъ прибыльныхъ торгахъ, которые обращались для Англичанъ въ новый источникъ богатства. Но есть ли бы и удалось Бонапарту запереть гавани Испаніи и Бальтики, надлежало еще запереть порты Греціи, Царяграда, Сиріи, Варваріи; предпринять такое дѣло было то же, что обязаться покорить всѣ предѣлы свѣта. А между тѣмъ, какъ онѣ приступилъ бы къ новымъ завоеваніямъ, покоренные уже народы, не имѣя свободы для мѣны своихъ произведеній, свергли бы его иго и отперли ихъ порты. По всему видно, что онъ имѣлъ ложныя понятія о вещахъ, предпріятія мѣлочныя отъ намѣреній исполинскихъ, недостатокъ въ разсудкѣ и въ здравомъ смыслѣ, мечты безумнаго или бѣшенаго человѣка.
   Его войны, его обращеніе съ Европейскими Кабинетами теряютъ обманчивый блескъ свой при малѣйшемъ примѣчаніи. Человѣкъ великъ не тѣми дѣлами, которыя предпринимаетъ, но которыя исполняетъ. Всякой можетъ задумать въ мечтѣ покорить міръ; одинъ Александръ совершаетъ великое дѣло. Бонапартъ управлялъ Испаніею, какъ своею областію, высасывая изъ нее кровь и золото. Этого не довольно; онъ хочетъ еще царствовать на тронѣ Карла IV. Чтожъ онѣ, дѣлаетъ? Съ начала по самой коварной политикѣ онъ сѣетъ раздоръ въ Королевской фамиліи, потомъ увозитъ ее, противъ всѣхъ законовъ божественныхъ и человѣческихъ, врывается въ землю того вѣрнаго народа, который при Трафальгарѣ за него сражался; на зло народному духу, убиваетъ Священниковъ, оскорбляетъ гордость Кастильскую; противъ себя вооружаетъ потомковъ Цида и великаго Полководца. Тотъ часъ Саррагосса совершаетъ торжественный обрядъ своего собственнаго погребенія, и сокрывается подъ своими развалинами; Пелажскіе Христіане бѣгутъ съ горъ Астурійскихъ: новый Мавръ изгнанъ. Эта война оживляетъ въ Европѣ духъ народовъ, озабочиваетъ Францію защищеніемъ лишней границы; творитъ для Англичанъ сухопутное воинство; черезъ четыре столѣтія снова приводить ихъ на поля Поатьерскія, и приноситъ имъ сокровища Америки.
   Не прибѣгая въ симъ хитростямъ, достойнымъ Боргіи, Бонапартъ подъ нѣкоторымъ предлогомъ, не столь грубымъ, но столь же предосудительнымъ, могъ бы по крайней мѣрѣ объявить войну Королю Испанскому, выдать себя за покровителя Кастилійцевъ, притѣсненныхъ Княземъ Мира, польстить Испанской гордости, пощадить чинъ Священный, чтобы дойти вѣрнѣе до своей цѣли. Но онъ говорилъ въ бѣшенствѣ: Не Испанцы мнѣ надобны, а Испанія, и земля не приняла его. Бургосскій пожаръ произвелъ Московскій, и завоеваніе Алгамбры довело Рускихъ до Лувра. Великій и страшный урокъ!
   Тѣ же ошибки въ походѣ на Россію въ Октябрѣ 1812 года..... Онъ идетъ въ Москву одною дорогою безъ магазиновъ, безъ способовъ вѣрныхъ. Входитъ священный градъ Полтавскихъ побѣдителей пылаетъ, и Бонапартъ съ мѣсяцъ времени дремлетъ на пеплѣ и развалинахъ. Кажется, что онъ забылъ перемѣны годовыхъ временъ и жестокость климата; стоитъ, лаская себя надеждою на обманчивый мирѣ; до того не знаетъ сердца человѣческаго, что предполагаетъ возможнымъ, чтобы тотъ народъ, который для спасенія своего народнаго бытія, жертвовалъ Столицею, могъ подписать миръ на дымящихся развалинахъ домовъ своихъ. Генералы громогласно вызываютъ его изъ Москвы. Онъ удаляется, но удаляясь, злится, какъ младенецъ, и грозитъ скоро возвратишься съ другою арміею, въ которой одно передовое войско будетъ состоятъ изъ 300.000 человѣкъ. Богъ посылаетъ гнѣвъ Свой: все гибнетъ, къ намъ возвращается одинъ человѣкъ.
   Безумствуя въ управленіи, злодѣйствуя политикѣ, чѣмъ могъ сей иностранецъ привлекать Французовъ? Его военною славою. Онъ лишенъ и того. Правда, видимъ въ немъ великаго мастера выигрывать баталіи; но кромѣ сего мастерства, послѣдній изъ Генераловъ знаетъ лучше свое дѣло. Онъ не имѣетъ понятія объ отступленіи и о завладѣніи мѣстомъ; онѣ не терпѣливъ, не выжидаетъ слѣдствій; ибо оно бываетъ плодомъ долговременнаго соображенія военнаго, умѣетъ только одерживать побѣды, какъ было уже сказано, ударомъ людей; всѣмъ жертвовать для успѣха, не заботясь о пораженіи, переморить половину солдатѣ своихъ маршами не по силѣ человѣческой. Какая ему нужда? У него готова конскрипція, и пушечное мясо. Говорили, что онѣ довелъ до совершенства военную науку; а нѣтъ сомнѣнія, что онѣ обратилъ искусство къ его младенчеству. Въ дѣлѣ военномъ у просвѣщенныхъ народовъ верхѣ искусства состоитъ конечно въ томъ, чтобы умѣть защитить обширную землю съ малочисленною арміею; укрыть нѣсколько миліоновъ покойныхъ гражданъ за шестьюдесятью, или восьмьюдесятью тысячами воиновъ, такъ чтобы земледѣлецъ въ мирныхъ трудахъ своихъ едва зналъ, что дерутся въ нѣсколькихъ миляхъ отъ его хижины. Римскую Имперію оберегали сто пятьдесятъ тысячъ воиновъ, и Цесарь имѣлъ только въ Фарсаліи нѣсколько легіоновъ. Пускай побѣдитель міра защищаетъ теперь наши отеческіе кровы. Куда дѣвалась его прозорливостъ? какимъ дивнымъ образомъ та Франція, которую Лудовикъ XIV окружилъ крѣпостями, которую Вобанъ заперъ, какъ прекрасный садъ, открыта со всѣхъ сторонъ нападенію непріятелей? Гдѣ гарнизоны ея пограничныхъ крѣпостей? Ихъ нѣтъ. Гдѣ пушки съ ея валовъ? Все обезоружено, все до послѣднихъ кораблей въ Брестѣ, Тулонѣ и Рошьфортѣ. Естьли бы хотѣлъ Бонапартъ отдать насъ въ руки союзныхъ державъ, естьли бы онѣ продалъ насъ; естьли бы тайно измѣнилъ Франціи: то могъ ли бы онѣ дѣйствовать иначе? Въ годъ и четыре мѣсяца двѣ тысячи миліоновъ наличныхъ денегъ, четыреста тысячъ людей, воинскія и крѣпостныя орудія, снаряды и проч., все поглощено въ лѣсахъ Германіи и въ степяхъ Россіи. Въ Дрезденѣ Бонапартъ надѣлалъ множество ошибокъ забывая, что злодѣйства караются иногда въ другомъ мірѣ, но проступки не остаются никогда безъ наказанія въ здѣшнемъ свѣтѣ. Онъ не вѣдаетъ ничего о дѣлахъ Кабинетовъ, отъ упрямства стоитъ на Эльбѣ, претерпѣваетъ въ Лейпцигѣ пораженіе, и отвергаетъ честный миръ, ему предложенный. Въ отчаяніи и въ ярости онъ выходитъ въ послѣдній разъ изъ чертоговъ Королей нашихъ; по справедливости и неблагодарности истребляетъ огнемъ селеніе, гдѣ тѣ самые Короли имѣли нещастіе его выкормить; дѣйствуетъ противъ непріятелей съ упорствомъ, но безъ плана, претерпѣваетъ послѣдній ударъ, обращается въ новое бѣгство, и освобождаетъ наконецъ столицу просвѣщеннаго народа отъ своего ненавистнаго присутствія. Перо Француза отрекается представлять ужасы его полей сраженія; раненый человѣкъ для него тяжелое бремя: пускай умретъ -- скорѣе конецъ дѣлу. Груды порубленныхъ воиновъ, откинутыхъ въ уголъ безъ разбору, остаются иногда по цѣлымъ суткамъ и по недѣлямъ безъ перевязки ранъ; обширнѣйшіе госпитали не вмѣщаютъ уже нѣсколькихъ сотъ тысячей больныхъ; на число ихъ не довольно ни лѣкарей, ни помощи. Никакихъ мѣрѣ и предосторожностей не взято палачемъ Франціи и нѣтъ ни аптекъ, ни лазаретовъ, ни даже инструментовъ для операцій. Въ Московскомъ походѣ, за недостаткомъ корпіи, перевязывали раны сѣномъ; недостало сѣна, раненые померли. Триста тысячь воиновъ, цвѣтъ и слава Франціи, бродили какъ тѣни по снѣгамъ въ пустыняхъ, опираясь не на оружіе, котораго носить не имѣли уже силы, а на еловые сучья, не имѣя другаго одѣянія, кромѣ окровавленныхъ шкуръ съ лошадей, бывшихъ послѣднею ихъ яствою. Старые полководцы, съ замерзлыми волосами и бородою доходили до такого униженія, что ласкою вымоляли у солдата бѣдную кроху отъ послѣдняго куска его: такъ томилъ ихъ голодѣ; цѣлые эскадроны съ людьми и лошадьми замерзали въ ночное время, и на другое утро мертвецы стояли еще на поляхъ оледенѣлые. Единственными свидѣтелями страданія нашихъ солдатъ въ сихъ пустыняхъ была стая хищныхъ врановъ, которые, летая за воинствомъ, пожирали послѣдніе остатки его. Весною найдено было въ Россіи болѣе ста шестидесяти тысячъ труповъ; на одномъ кострѣ сожжено до восьмидесяти тысячъ. Моровая язва, неизвѣстная въ арміяхъ съ того времени, какъ начали воевать съ немногимъ числомъ людей, возвратилась съ конскрипціей, съ миліонами набранныхъ солдатѣ, съ потоками человѣческой крови. А гдѣ былъ тогда истребитель нашихъ отцовъ, нашихъ братій, нашихъ сыновъ, когда онѣ пожиналъ такимъ образомъ цвѣтъ Государства? Бѣжалъ, сокрывался въ Тюльерійскомъ дворцѣ; и отогрѣвая руки передъ огнемъ камина, говорилъ: Здѣсь теплѣе, нежели на берегахъ Березины. Ни слова въ утѣшеніе супругамъ и матерямъ, въ слезахъ его окружавшимъ, ни слова сожалѣнія, ни знака чувствительности, ни раскаянія, ни признанія въ своей безразсудности не видно и не слышно было. Льстецы говорили: "Къ щастію, во время ретирады Императоръ не терпѣлъ никакого недостатка, ни голода, ни стужи, ни безпокойства, сидя въ теплой каретѣ: это великое утѣшеніе." -- И онъ среди двора своего являлся веселымъ, торжествующимъ, гордымъ, съ царскою на плечахъ мантіею, со шляпою на головѣ подѣ стать Генриху IV, величаясь на тронѣ и затверживая Императорскую осанку по наставленію актера Талма; но пышность его служила къ тому, чтобы онѣ казался еще ненавистнѣе; и всѣ алмазы на его коронѣ не могли сокрыть той крови, которою онъ былъ облитъ.
   Увы! поля сраженій и ужасы битвъ передъ нами! Уже не въ пустыняхъ онъ заключаются, заключаются въ нашихъ предѣлахъ, въ нашей столицѣ, которую Нормандцы за тысячу лѣтъ передъ симъ осаждали безъ успѣха, и которая, къ утѣшенію народной гордости, имѣла только побѣдителемъ Кловиса, бывшаго потомъ Королемъ ея. Привесть непріятеля въ свою землю, не есть ли величайшее преступленіе въ мірѣ? Передъ нашими глазами погибли остатки нашихъ поколѣній; передъ нашими глазами помирали стада конскриптовъ, стада блѣдныхъ, изнеможенныхъ, старыхъ солдатъ, опираясь на столбы улицъ, едва удерживая въ рукѣ оружіе, которымъ обороняли отечество, а другою рукою прося милостыни; передъ нами по рѣкѣ Сенѣ плыли барки, и на дорогахъ тѣснились повозки, нагруженныя больными и ранеными, безъ всякаго призрѣнія. Одна изъ сихъ колесницъ, оставляющая за собою слѣдъ крови, изломалась; съ нее попадали конскрипты безъ рукъ, безъ ногъ, прострѣленные пулями, изколанные копьями, кричавшіе отъ боли и просившіе мимоходящихъ доколоть ихъ. Бѣдные страдальцы, похищенные изъ хижинъ своихъ до наступленія совершеннаго возраста, уведенные въ ихъ сельскомъ одѣяніи на поле брани, и какъ пушечное мясо выставленные прямо на удары непріятельскіе для истощеній пушечнаго огня, бѣдные плачущіе страдальцы упадая подъ выстрѣлами, кричали: о мать моя! о мать моя! Жалобный вопль, жалобное сѣтованіе на слабый возрастѣ отрока, увлеченнаго изъ мирнаго отеческаго дома, и вдругъ изъ рукъ своея матери попавшаго въ руки своего жестокаго Государя! И за кого всѣ кровопролитіи, всѣ муки? За ненавистнаго тирана, за Корсиканца, за иностранца, столь щедраго на ту кровь, которой нѣтъ капли въ его жилахъ, на кровь Французскую.
   Ахъ! когда Лудовикъ XVI щадилъ нѣкоторыхъ злодѣевъ, которыхъ смерть могла обезпечить тронъ его и насъ избавить отъ бѣдствій; когда онъ говорилъ: "Не хочу жизнію одного изъ моихъ подданныхъ искупить себя отъ погибели;" когда онъ писалъ въ своемъ завѣщаніи: "Поручаю моему сыну, естьли случится ему къ нещастію быть Королемъ, помнить, что онъ имѣетъ обязанность принесши себя въ жертву для щастія своихъ подданныхъ; что онъ долженъ забыть всякую ненавистъ и всякое мщеніе, а особливо все, что относится къ тѣмъ горестямъ и бѣдствіямъ, которыя терплю; что онъ можетъ только сдѣлать народы щастливыми, царствуя по силѣ законовъ когда онъ произносилъ на эшафотѣ: "Французы! молю Бога, да не мститъ Онъ народу за пролитую кровь Королей вашихъ!" то 6ылъ истинной Король Французскій, Король законный, отецъ и глава отечества.
   Видя, какъ Бонапартъ оказалъ себя малымъ въ бѣдствіяхъ, не льзя вѣрить, чтобы его щастіе было дѣломъ его разума: кто былъ твореніемъ нашего могущества, того мы почитали твореніемъ собственнаго его генія. А его наружное величіе проистекло изъ великихъ силѣ, нами врученныхъ ему съ Государственнымъ его саномъ. Онъ принялъ всѣ побѣдоносныя воинства, образованныя нашими искуснѣйшими полководцами, которые погибали, и можетъ быть погибнутъ до послѣдняго жертвами тиранской его зависти; принялъ въ управленіе многочисленный народѣ, возвеличенный побѣдами, торжествами и порывами народной свободы: ему только стоило ударить ногою о богатую землю нашего отечества, и она высыпала передъ нимъ сокровища и воиновъ. Онъ нападалъ на утомленные и несогласные народы, побѣждая ихъ по очереди, заливая каждый изъ нихъ волнами народнаго многолюдства Франціи.
   Когда Богъ посылаетъ на землю исполнителей небеснаго мщенія, передъ ними всѣ пути очищаются; съ талантами посредственными они имѣютъ успѣхи чрезвычайные. Родясь среди междоусобныхъ браней, истребители извлекаютъ ихъ главныя силы изъ тѣхъ бѣдствій, которыя вывели ихъ на свѣтъ, изъ того ужаса, который распространяется отъ воспоминанія сихъ золъ; передъ ними покорствуютъ народы, ибо они повелѣваютъ именемъ бѣдъ минувшихъ. Небо допускаетъ ихъ до власти унижать и развращать людей, истреблять честь у осквернять души, всего требовать и на все отваживаться; царствовать ложью, злочестіемъ и страхомъ; говорить всѣми языками, омрачать всѣ умы и взоры, заводить самый разсудокъ въ заблужденіе, славишься великимъ умомъ, когда они злодѣйствуютъ самымъ обыкновеннымъ образомъ (ибо превосходство во всѣхъ родахъ неразлучно съ добродѣтелью), увлекая за собою обманутые народы, торжествуя съ чернію, побѣдами безславя имя свое, съ пламенникомъ въ рукѣ, съ ногами въ крови, они стремятся еще на край свѣта какъ безумцы, гонимые тѣмъ Богомъ, въ Котораго не вѣруютъ.
   Напротивъ того, когда угодно Провидѣнію не карать, а спасти Царство; когда Оно посылаетъ не бичей, а служителей своихъ; когда оно опредѣляетъ мужамъ, орудіямъ Его воли, чистую славу, а не порочную громкость. Оно не только не облегчаетъ для нихъ пути, какъ для Бонапарта, но и ставитъ передъ ними преграды, достойныя ихъ добродѣтелей. Такъ всегда отличается тиранѣ отъ освободителя, истребитель народовъ отъ великаго Полководца, человѣкѣ, посланный на разрушеніе, отъ человѣка, посланнаго для порядка. Тотъ владѣетъ неизмѣримыми способами, къ успѣху ведущими, а послѣдній имѣетъ въ рукахъ самыя слабыя средства. Не трудно узнать по симъ первымъ чертамъ духъ и посланіе опустошителя Франціи.
   (Здѣсь слѣдуетъ изображеніе Бонапарта, напечатанное въ 10 книжкѣ Вѣстника; потомъ авторѣ продолжаетъ такъ:)
   На естьли мы отречемся отъ Бонапарта, кто заступитъ его мѣсто? Король.
   Обязанности, неразлучныя съ Королевскимъ достоинствомъ, такъ извѣстны всѣмъ Французамъ, что никто изъ нихъ не потребуетъ объясненія; Король приводитъ имъ тотчасъ на мысль законную власть, порядокъ, миръ, свободу опредѣленную и монархическую. Память древней Франціи, древніе обычаи, Христіанская вѣра, семейственные нравы, навыки младенческаго возраста, колыбель и гробъ, все имѣетъ связь съ именемъ Короля, столь священнымъ; оно не страшитъ, а напротивъ того успокоиваетъ насъ. Король, судія, отецъ, эти слова заключаютъ въ себѣ для Француза однѣ и тѣ же понятія. Онъ не знаетъ, что такое Императоръ; ему не извѣстна мѣра, форма, граница власти, приносимой симъ чуждымъ титломъ. Но ему извѣстно, что есть Монархъ, потомокъ Святаго Лудовика и Генриха IV, глава, котораго отеческая власть опредѣлена уставами, умѣрена нравами, смягчена и удобрена временемъ, какъ питательное вино, рожденное отъ земли отечественной и вызрѣвшее на солнцѣ Франціи. Перестанемъ убѣгать истинны: не будетъ для насъ ни спокойствія, ни щастія, ни блаженства, на твердости въ нашихъ законахъ, мнѣніяхъ, имуществахъ, доколѣ Бурбонская фамилія не возвратится на престолѣ. Нѣтъ сомнѣнія, что древность, будучи гораздо насъ благодарнѣе, возвеличила бы именемъ Божественнымъ то поколѣніе, которое, начинаясь съ Короля храбраго и осторожнаго и оканчиваясь Королемъ мученикомъ, имѣло въ теченіе пяти столѣтій сорокѣ три Монарха, изъ которыхъ только одинъ былъ тиранъ. Единственный примѣръ въ Исторіи свѣта и вѣчный предметъ гордости для нашего отечества! Честь и правота сидѣли на тронѣ Франціи, какъ на другихъ тронахъ сила и политика.

(Продолженіе впередъ.)

-----

   [Шатобриан Ф.Р. де] О Бонапарте и Бурбонах: (Продолжение) // Вестн. Европы. -- 1814. -- Ч.75, N 12. -- С.299-314.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru