Сервантес Мигель Де
Дон-Кихот Ламанчский,

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    рыцарь печального образа и рыцарь львов.
    Переделала по Сервантесу для русского юношества О. И. Рогова.
    С 6-ю хромолитографированными рисунками.
    Санкт-Петербург. Издание А. Ф. Девриена. 1904

   

[]

[]

ДОНЪ-КИХОТЪ ЛАМАНЧСКІЙ,
РЫЦАРЬ ПЕЧАЛЬНАГО ОБРАЗА
и
РЫЦАРЬ ЛЬВОВЪ..

ПЕРЕДѢЛАЛА ПО СЕРВАНТЕСУ
ДЛЯ РУССКАГО ЮНОШЕСТВА
О. И. РОГОВА.

СЪ 6-ю ХРОМОЛИТОГРАФИРОВАННЫМИ РИСУНКАМИ.

ЧЕТВЕРТОЕ, ИСПРАВЛЕННОЕ ИЗДАНІЕ.

   

САНКТПЕТЕРБУРГЪ.
ИЗДАНІЕ А. Ф. ДЕВРІЕНА.
<1904>

I.

   -- Полноте, господинъ Кихада, и что вамъ за охота возиться съ этими дрянными книженками, сведутъ онѣ васъ съ ума! съ безпокойствомъ говорила низенькая, толстая женщина высокому, длинному, худому человѣку лѣтъ пятидесяти, стоявшему посреди комнаты съ книгою въ одной рукѣ, съ огромнымъ мечемъ въ другой.
   -- Презрѣнный великанъ! торжественно говорилъ Кихада,-- оружіе мое побѣдило тебя, ты обязанъ быть отнынѣ моимъ рабомъ; клянись служить мнѣ вѣрою и правдою, если не хочешь сейчасъ же разстаться съ жизнію!
   И съ дико сверкавшими глазами онъ занесъ оружіе надъ головою испуганной женщины. Она успѣла во-время отстраниться и выбѣжать изъ комнаты.
   -- Посмотрите сами, господинъ пасторъ,-- сказала она плотному, невысокому человѣку въ пасторской рясѣ, ожидавшему ее въ сосѣдней комнатѣ,-- нашъ баринъ совсѣмъ зачитался своихъ книгъ, онъ ужъ больше ничего не понимаетъ, цѣлые дни просиживаетъ за своею тарабарщиною.
   Заглянувъ въ кабинетъ, пасторъ тоже покачалъ головою. Кихада, между тѣмъ, не замѣчая присутствія постороннихъ, сѣлъ въ кресло, подперъ голову рукою и глубоко задумался.
   "Да, рыцари, о которыхъ я сейчасъ только читалъ, были настоящіе, великіе люди! "думалъ онъ,, эти рыцари жили не для себя, а для ближняго, для всего міра совершали они подвиги, и какіе подвиги! Сироты, слабыя, беззащитныя женщины, притѣсненные, угнетенные, оскорбленные -- всѣ пользовались ихъ защитою, за то они и достигали славы, почестей, независимости -- а теперь! Каждый живетъ въ своей норѣ, не заботясь о благѣ ближняго; на каждомъ шагу кроется неправда, каждый уголокъ земли обагренъ невинною кровью, и никто не защищаетъ слабыхъ, никто не совершаетъ подвиговъ... Развѣ трудно стать рыцаремъ? Надо только отбросить въ сторону лѣнь, заботу о насущномъ хлѣбѣ, о своемъ углѣ и -- выѣхать въ обширный Божій міръ... Дѣла найдется довольно, была бы охота!"
   Кихада опять съ жаромъ принялся за чтеніе заманчиваго романа съ рыцарями, поединками, великанами и заколдованными принцессами. Его разстроенному воображенію такъ живо представлялись сказочныя событія, о которыхъ онъ читалъ, что онъ и самого себя смѣшивалъ то съ тѣмъ, то съ другимъ рыцаремъ; стѣны кабинета пропадали, представлялись его распаленному мозгу тѣмъ, что ему хотѣлось видѣть: онъ рубилъ стулья и столы, воображая, что поражаетъ чародѣевъ и злыхъ рыцарей. Онъ такъ сжился со своими видѣніями, что дѣйствительный міръ пересталъ для него казаться тѣмъ, чѣмъ онъ былъ; все окружающее не привлекало болѣе его вниманія, онъ жилъ только тогда, когда читалъ свои любимыя книжки, когда воображалъ себя ихъ героемъ, защитникомъ правды и добра.
   Кихада былъ бѣдный испанскій дворянинъ и владѣлъ очень небольшимъ имѣніемъ въ провинціи Ламанчъ. Доходовъ съ его имѣнія едва хватало на пищу и питье; день изо дня приходилось ему ѣсть одну и ту же похлебку изъ тощаго кусочка говядины да чечевицу, а жаркое изъ голубя или изъ какой-нибудь дичины считалось лакомымъ блюдомъ и приберегалось только для воскресенья. На этотъ незатѣйливый столъ уходило, однако, три четверти его доходовъ, остального же едва хватало, чтобы сколько нибудь сносно одѣться. Дворянинъ Кихада одѣвался не богаче какого-нибудь зажиточнаго крестьянина; ему приходилось носить цѣлый годъ одно и тоже суконное полукафтанье, и только по праздникамъ одѣвалъ онъ другую одежду, получше. Вся семья Кихады состояла изъ молоденькой племянницы, старой экономки, съ которою мы уже познакомились, и работника, исполнявшаго полевыя и домашнія тяжелыя работы. Такая скучная, однообразная жизнь не могла удовлетворить Кихаду. Правда, для развлеченія, онъ охотился; онъ страстно любилъ рыскать по лѣсамъ и болотамъ, но охотиться нельзя было постоянно, и свободное время посвящалось чтенію рыцарскихъ романовъ.
   Было это лѣтъ триста тому назадъ; старики еще отлично помнили подвиги рыцарей; подвиги эти расписывали и раскрашивали въ романахъ всякими чудесными вымыслами; рядомъ съ настоящими событіями можно было найти небывалые разсказы о чародѣяхъ, волшебникахъ и невозможныхъ приключеніяхъ. Кихада читалъ эти романы съ увлеченіемъ и вѣрилъ всему, что въ нихъ описывалось. Ему тѣсно становилось въ его будничной обстановкѣ, хотѣлось тоже чѣмъ нибудь прославиться, совершать подвиги во имя добра и справедливости, пріобрѣсти себѣ цѣлое королевство... Онъ страстно полюбилъ чтеніе романовъ и не жалѣлъ денегъ на покупку книгъ. Иногда ему приходилось невыгодно продавать цѣлый участокъ имѣнія, чтобы только добыть необходимую сумму. Экономка сердилась, пасторъ доказывалъ ему, что онъ дѣлаетъ глупости, но Кихада никого не слушалъ и съ торжествомъ усаживался за новыя похожденія какого-нибудь бѣшенаго Роланда или храбраго Родриго. Наконецъ, домашніе махнули на него рукой и предоставили его самому себѣ.
   Въ тотъ день, съ котораго мы начинаемъ нашъ разсказъ, Кихада былъ особенно взволнованъ; его неотступно преслѣдовала одна и таже мысль: "Не можетъ быть, чтобы рыцарство, такое благородное, полезное учрежденіе исчезло безслѣдно; это было бы жестокою несправедливостью: что стали бы тогда дѣлать всѣ слабые, притѣсненные, угнетенные!".. И вотъ, ему такъ ясно, такъ просто представилось, что онъ, Кихада, бѣдный дворянинъ Ламанчской деревни, предназначенъ самою судьбою поддержать честь падающаго учрежденія; онъ станетъ странствующимъ рыцаремъ, такимъ точно, о какихъ онъ читалъ въ романахъ, онъ поѣдетъ искать приключеній, будетъ служить чести и правдѣ, подражать тѣмъ славнымъ рыцарямъ, которыхъ онъ такъ полюбилъ, чьи подвиги онъ зналъ почти наизусть. Такія странныя мысли могли придти въ голову только при очень разстроенномъ воображеніи, но Кихада за послѣднее время такъ начитался всякихъ небывальщинъ, что почти потерялъ разсудокъ: все надуманное представлялось ему совсѣмъ простымъ, обыкновеннымъ, естественнымъ.
   Нѣсколько дней онъ ходилъ, никого и ничего не видя, худо ѣлъ, мало спалъ, ночью вскакивалъ съ кровати и рылся въ своихъ книгахъ, спѣша разъяснить то или другое сомнѣніе. Онъ уже рѣшилъ, что возьмется за великое дѣло, къ которому, какъ ему казалось, подготовила его сама судьба; но рѣшеніе это доставляло ему не мало заботъ. Ему приходилось, во что бы то ни стало, сдѣлаться рыцаремъ, а это оказалось не такъ-то легко; нужно было, напримѣръ, прежде всего одѣться, какъ одѣвались рыцари. Кихада не могъ себѣ, даже, представить, чтобы можно было отправиться въ путь иначе: всѣ рыцари, о которыхъ онъ читалъ, имѣли латы, щиты, копья, мечи,-- какъ же и ему обойтись безъ этихъ принадлежностей рыцарскаго достоинства? Въ чуланѣ, въ углу, въ пыли, онъ нашелъ старыя латы и оружіе, принадлежавшія, вѣроятно, кому-нибудь изъ его предковъ; онъ очень обрадовался этой находкѣ и принялся приводить ихъ въ порядокъ: собирать, скрѣплять, чистить. Въ вооруженіи недоставало, однако, очень важнаго предмета: вмѣсто шлема валялся только старый шишакъ безъ забрала... Какъ бы помочь этому горю? Кихада, не долго думая, выкроилъ изъ папки забрало и прикрѣпилъ его къ шишаку, вышло не дурно, и даже, повидимому, прочно. Чтобы испробовать крѣпость новаго своего шлема, Кихада хватилъ его изо всей силы мечемъ... Увы! весь его недѣльный трудъ погибъ въ одну секунду... Картонный шлемъ не выдержалъ, сплюснулся, разорвался, пришлось снова кроить и лѣпить. Онъ опять принялся за дѣло, для крѣпости вложилъ внутрь шлема желѣзные прутья, пришилъ зеленыя ленты въ видѣ завязокъ и остался вполнѣ доволенъ своею работою. Онъ уже не рѣшился снова пробовать крѣпость картоннаго шлема и занялся остальными приготовленіями. У каждаго рыцаря былъ свой конь, свой вѣрный товарищъ, дѣлившій съ хозяиномъ и радость, и горе. Была и у Кихады лошаденка, тощая, долговязая, худая, какъ и самъ дворянинъ. Этотъ конь показался ему самымъ пригоднымъ, онъ не промѣнялъ бы его на самаго лучшаго скакуна въ мірѣ, а многочисленные недостатки его счастливый будущій рыцарь считалъ совершенствами. Дѣло стало за малымъ: надо было придумать достаточно звучное имя себѣ и коню, такое имя, чтобы оно легко могло прославиться, чтобы его знали и старый, и малый... Что же могло звучать лучше Донъ-Кихота Ламанчскаго? Что всѣ рыцари прибавляли къ своему имени частичку: Донъ, что эта частичка принадлежала имъ по праву, въ этомъ не могло быть сомнѣнія; что Кихотъ звучало лучше Кихады, это тоже, какъ казалось новому рыцарю, сомнѣнію не подлежало; наконецъ, Ламанчскій онъ прибавилъ затѣмъ, чтобы вмѣстѣ со своими будущими подвигами прославить и свою родину, притомъ, такъ казалось гораздо внушительнѣе; онъ былъ вполнѣ увѣренъ, что отъ одного этого имени побѣгутъ всѣ разбойники и мелкіе чародѣи, какихъ ему придется встрѣтить на пути. но какъ назвать коня? Эта задача показалась ему труднѣе предыдущей: слѣдовало дать благородному животному достойную кличку, такую чтобы она осталась въ памяти у потомства, чтобы, вспоминая о славномъ рыцарѣ Донъ-Кихотѣ Ламанчскомъ, побѣдителѣ великановъ и злыхъ чародѣевъ, не забыли упомянуть и о его вѣрномъ товарищѣ, благородномъ конѣ, дѣлившемъ съ нимъ всѣ трудности боевой жизни. Это новое затрудненіе стоило Донъ-Кихоту опять четырехдневнаго раздумья: онъ перелистывалъ свои книги, выдумывалъ и отбрасывалъ разныя имена, наконецъ, остановился на томъ, что, по его мнѣнію, вполнѣ соотвѣтствовало его желаніямъ. "Моя лошадь была, пока я не избралъ ее себѣ конемъ, простою деревенскою клячею, пусть же за нею и останется прозвище Россинанта, т. е. клячи; это звучное прозвище укажетъ вмѣстѣ съ тѣмъ каждому, что только славный рыцарь Донъ-Кихотъ возвысилъ ее на степень благороднаго боеваго коня, что до тѣхъ поръ она была ничѣмъ"... Теперь, по-видимому, все было готово и Донъ-Кихотъ собрался было въ путь. Вдругъ его озарила еще мысль: какъ же у него не будетъ дамы, но имя которой онъ совершитъ всѣ подвиги? Какъ же вдругъ онъ побѣдитъ великана, и этому великану не къ кому будетъ идти разсказывать о подвигѣ Донъ-Кихота Ламанчскаго? Въ романахъ побѣжденный рыцарь, великанъ, чародѣй посылался, обыкновенно, къ дамѣ, въ честь которой странствовалъ побѣдитель; онъ падалъ къ ея ногамъ и въ самыхъ почтительныхъ выраженіяхъ извѣщалъ ее о новомъ подвигѣ ея почитателя.-- Какъ же быть? Во чтобы то ни стало, надо было найти даму сердца. Вдругъ Донъ-Кихотъ вспомнилъ, что въ сосѣдней деревушкѣ Тобозо онъ видѣлъ молодую дѣвушку, Альдонзу Лоренцо, работящую, сильную, здоровую, самую настоящую крестьянку, прямо отъ сохи. Она ему всегда нравилась и теперь показалась самою подходящею дамою сердца; во имя ея онъ и рѣшилъ совершить всѣ свои будущіе подвиги. Его нисколько не смущало, что у рыцарей дамы сердца были герцогини и графини, а у.него будетъ крестьянка, чтожъ такое! Для него Альдонза замѣнитъ герцогинь, а назоветъ онъ ее звучнымъ именемъ Дульцинеи Тобозской, что можетъ быть проще! И пусть только кто нибудь вздумаетъ усумниться въ томъ, что его Дульцинея не принцесса крови!-- онъ сумѣетъ отстоять честь ея имени!
   Наконецъ, всѣ препятствія устранены, завтра можно двинуться въ путь, поискать славы въ борьбѣ съ великанами, чародѣями и злыми рыцарями...
   

II.

   На другое утро, чуть свѣтъ, Донъ-Кихотъ осѣдлалъ Россинанта, надѣлъ доспѣхи, укрѣпилъ на головѣ шлемъ, взялъ въ руки копье и выѣхалъ черезъ заднія ворота, ни слова не сказавши никому изъ домашнихъ. Прекрасное іюльское утро, удачное начало, осуществленіе давно задуманной мечты -- все это привело Донъ-Кихота въ пріятнѣйшее расположеніе духа: онъ повторялъ въ своемъ умѣ всѣ подходящіе эпизоды изъ читаннаго, какъ вдругъ его озарила новая мысль: вѣдь онъ еще никѣмъ не посвященъ въ санъ рыцаря! А, между тѣмъ, по рыцарскимъ уставамъ, онъ не имѣлъ права вступать въ бой съ благороднымъ рыцаремъ до тѣхъ поръ, пока надъ нимъ самимъ не совершится обрядъ посвященія. Въ раздумьи, онъ не зналъ, что дѣлать, и жалѣлъ уже, что такъ поспѣшно выѣхалъ изъ дому; тамъ онъ могъ бы перерыть всѣ рыцарскія книги и доискаться способа, какъ помочь горю. Онъ сталъ перебирать въ памяти все читанное и вспомнилъ нѣсколько случаевъ, гдѣ рыцари просили перваго встрѣчнаго посвятить ихъ. "Такъ сдѣлаю и я!" думалъ Донъ-Кихотъ, "заѣду въ первый попавшійся замокъ и попрошу владѣльца замка посвятить меня въ санъ рыцаря!"
   Сказано -- сдѣлано. Съ спокойною совѣстью опустилъ Донъ-Кихотъ поводья Россинанта въ полной увѣренности, что судьба направитъ его коня, куда слѣдуетъ. Что его ожидаетъ чудесное, сверхъестественное -- въ этомъ онъ былъ убѣжденъ и молилъ только объ одномъ, чтобы предназначенные ему подвиги не подоспѣли ранѣе посвященія его въ рыцари. Однако, онъ ѣхалъ часъ, два, три, полдня, день, Россинантъ началъ уже спотыкаться отъ усталости, и между тѣмъ, ничего особеннаго не встрѣчалось. Одинокая, пустынная дорога, два, три встрѣчныхъ крестьянина, даже ни одной хижины, гдѣ-бы можно было отдохнуть и подкрѣпиться, а, между тѣмъ, уже наступала ночь... Донъ-Кихотъ началъ терять терпѣніе, какъ вдругъ вдали показалась скромная гостинница.
   -- А, вотъ, наконецъ, и замокъ! подумалъ Донъ-Кихотъ и пришпорилъ Россинанта.
   Подъѣхавъ поближе, онъ замѣтилъ у воротъ двухъ женщинъ, и принялъ ихъ за обладательницъ замка, а между тѣмъ это были самыя простыя деревенскія дѣвушки, одна дочь лоскутника, а другая -- дочь мельника. Вполнѣ увѣренный, что видитъ передъ собою прекрасный замокъ съ башнями, рвами, бойницами и зубчатыми стѣнами, Донъ-Кихотъ пріостановилъ коня. Онъ ждалъ, что карликъ, какъ это описывалось въ романахъ, возвѣститъ о его прибытіи трубнымъ звукомъ. Въ это время, дѣйствительно, свинопасъ, возвращаясь съ поля, заигралъ на рожкѣ какую-то пѣсенку; при этихъ звукахъ у Донъ-Кихота не осталось болѣе сомнѣнія въ его вымыслахъ, онъ ловко подскакалъ къ мнимымъ красавицамъ, почтительно поклонился и въ самыхъ изысканныхъ выраженіяхъ сталъ просить гостепріимства. Дѣвушки расхохотались при видѣ его смѣшной, долговязой фигуры; онѣ продолжали смѣяться, когда онъ назвалъ ихъ "прекрасными, благородными дамами". Донъ-Кихотъ уже началъ раздражаться, слыша ихъ смѣхъ, и неизвѣстно, чѣмъ-бы все это кончилось, если бы не подоспѣлъ самъ трактирщикъ. Онъ тоже было покатился со смѣху, но, смекнувъ, что у гостя въ головѣ не все въ порядкѣ, живо сообразилъ, какъ надо дѣйствовать.
   Онъ отвѣчалъ Донъ-Кихоту тоже почтительно и вѣжливо и просилъ его войти. Обѣ дѣвушки послѣдовали за ними. Донъ-Кихотъ попросилъ позаботиться о его прекрасномъ конѣ, Россинантѣ, а его, странствующаго рыцаря, Донъ-Кихота Ламанчскаго, пріютить и накормить, прибавивъ, что онъ неприхотливъ и привыкъ ко всякимъ лишеніямъ.
   -- О, что касается лишеній, то въ этомъ домѣ вы можете переносить ихъ, сколько угодно, безъ сна можете провести хоть цѣлые годы, потому что не найдете ни одной постели, что-же касается ѣды, то я предлагаю вамъ полакомиться хлѣбомъ и форельками.

[]

   Донъ-Кихотъ на все согласился. Ему принесли протухшихъ форелекъ и черстваго хлѣба; но ленты у его шлема какъ-то запутались, и какъ ни старались обѣ дѣвушки, онѣ не могли развязать узла, разрѣзать же ленту Донъ-Кихотъ не позволилъ. Шлемъ съ затянутыми завязками такъ мѣшалъ ему ѣсть, что его надо было кормить и поить, придерживая забрало, но онъ мужественно переносилъ эти неудобства и, между прочимъ, объяснялъ слушателямъ свои планы и надежды. Покушавъ, онъ бросился на колѣни передъ трактирщикомъ, называлъ его храбрымъ кастелляномъ и умолялъ посвятить его въ санъ рыцаря.
   -- Позвольте мнѣ, по древнимъ рыцарскимъ обычаямъ, провести ночь на стражѣ моего оружія въ вашей часовнѣ, окажите мнѣ эту милость, и я буду благословлять тотъ часъ, когда я очутился подъ кровлею вашего замка!
   Трактирщикъ смѣялся въ душѣ, но не смѣлъ прекословить гостю.
   -- Благородный рыцарь, часовня у меня еще строится, и потому не угодно ли вамъ сторожить оружіе подъ открытымъ небомъ?
   Донъ-Кихотъ согласился.
   -- Завтра-же утромъ я васъ посвящу въ санъ рыцаря со всѣми подобающими церемоніями. Есть ли съ вами деньги?
   Донъ-Кихотъ отвѣчалъ, что онъ не слышалъ, чтобы рыцари брали съ собою въ дорогу деньги, но мнимый кастелляпъ очень серьезно убѣдилъ его запастись не только деньгами, но и бѣльемъ, мазью отъ ранъ а, главное, смышленнымъ оруженосцемъ.
   -- Когда я васъ посвящу, вы отправьтесь домой, захватите все это и тогда уже съ Богомъ, поѣзжайте странствовать.
   Донъ-Кихотъ принялъ его совѣтъ, положилъ оружіе на корыто, у колодца и расположился сторожить его. Трактирщикъ разсказалъ своимъ посѣтителямъ о полоумномъ гостѣ, и всѣ съ любопытствомъ смотрѣли издали, какъ онъ мѣрно шагалъ подлѣ корыта, сложивъ руки на груди и опустивъ голову. Мѣсяцъ серебрился на его доспѣхахъ, обливая загадочнымъ свѣтомъ не менѣе загадочную фигуру этого ночного привидѣнія. По временамъ Донъ-Кихотъ останавливался и долго стоялъ въ одномъ положеніи, не спуская глазъ съ оружія. Вдругъ одному погонщику муловъ вздумалось напоить свое стадо: онъ направился къ колодцу и безъ церемоніи взялся за корыто.
   Донъ-Кихотъ вообразилъ передъ собою рыцаря, желающаго овладѣть его доспѣхами.
   -- Дерзкій рыцарь! Опомнись и не прикасайся, если ты не хочешь разстаться съ жизнью! вскричалъ онъ.
   Но погонщикъ не обратилъ вниманія на его слова и сбросилъ латы на землю. Тогда Донъ-Кихотъ поднялъ глаза къ небу и проговорилъ:
   -- О, Дульцинея, къ тебѣ обращаю я свои мольбы, окажи мнѣ помощь въ этомъ моемъ первомъ подвигѣ!
   Говоря эти слова, онъ съ яростью бросился на погонщика, и такъ хватилъ его копьемъ въ голову, что тотъ упалъ за-мертво. Донъ-Кихотъ же, не обращая на него вниманія, вернулся къ оружію, сложилъ все опять на корыто и опять зашагалъ, охраняя его.
   На бѣду, другому погонщику тоже занадобилось поить муловъ, онъ тоже пошелъ къ колодцу и тоже сбросилъ латы. Донъ-Кихотъ, не говоря ни слова, и его поразилъ своимъ копьемъ, такъ что раненый поднялъ крикъ на весь дворъ. Сбѣжались люди; Донъ-Кихотъ поручилъ себя своей высокой покровительницѣ, закрылся щитомъ и поднялъ копье, но на него посыпался цѣлый градъ каменьевъ... Неизвѣстно, чѣмъ-бы все это кончилось, если бы не выбѣжалъ трактирщикъ; увидѣвъ, въ чемъ дѣло, онъ сталъ унимать расходившихся крестьянъ.
   -- Оставьте его, вы видите, человѣкъ не въ своемъ разсудкѣ, вонъ, какое у него копьище, онъ всѣхъ васъ перебьетъ и спросу съ него не будетъ! Подождите, я его какъ-нибудь спроважу отсюда!..
   Толпа унялась, раненыхъ подобрали, а трактирщикъ подошелъ къ Донъ-Кихоту и сказалъ:
   -- Благородный рыцарь, простите грубой черни ея дерзость! Все, что съ вами случилось, достаточно уже свидѣтельствуетъ о вашей храбрости и о томъ, что вы достойны званія рыцаря; вы были уже на стражѣ вашего оружія часа четыре -- я нахожу это вполнѣ достаточнымъ и готовъ посвятить васъ сейчасъ-же въ званіе рыцаря.
   Донъ-Кихотъ всему повѣрилъ, а хитрый трактирщикъ, для большей торжественности, велѣлъ принести книгу, въ которую онъ записывалъ овесъ, отпущенный въ долгъ; дѣлая видъ, что читаетъ по ней молитвы и заклинанія, онъ держалъ мечъ надъ головою колѣнопреклоненнаго донъ-Кихота. Обѣ дѣвушки стояли тутъ-же, едва удерживаясь отъ смѣху, а трактирщикъ далъ вновь посвященному рыцарю такіе два удара по плечу, что кости у него затрещали. Однако, онъ мужественно перенесъ боль, какъ и подобало храброму рыцарю. Дѣвушки опоясали его мечемъ и надѣли ему шпоры.
   -- Да будетъ нашъ благородный рыцарь счастливѣйшимъ изъ рыцарей, и да сопровождаетъ его удача во всѣхъ его подвигахъ! сказали онѣ, съ трудомъ удерживая серьезный видъ.
   Новопосвященный рыцарь не замѣчалъ насмѣшекъ, онъ мечталъ только объ ожидающихъ его подвигахъ и приключеніяхъ, поспѣшно вскочилъ на Россинанта, поблагодарилъ хозяина за гостепріимство и помчался въ путь. Трактирщикъ обрадовался, что отъ него отдѣлался и даже не спросилъ съ него денегъ за ночлегъ.
   

III.

   Донъ-Кихотъ не зналъ, на что рѣшиться: ѣхать-ли сейчасъ же домой, по совѣту кастелляна-трактирщика и запастись всѣмъ необходимымъ, или продолжать путь безъ денегъ и оруженосца. Мысленно перебирая въ умѣ своемъ всѣхъ знакомыхъ сосѣдей, онъ остановился на одномъ крестьянинѣ, котораго и рѣшилъ избрать оруженосцемъ. Вдругъ дорога передъ нимъ раздвоилась. Донъ-Кихотъ увидѣлъ въ этомъ предопредѣленіе судьбы и опустилъ поводья, предоставляя Россинанту самому избрать путь. Конечно, Россинантъ не замедлилъ повернуть къ дому: онъ болѣе мечталъ о конюшнѣ и отдыхѣ, чѣмъ о приключеніяхъ. Подвигаясь впередъ, Донъ-Кихотъ услышалъ въ ближайшемъ лѣсочкѣ неистовый крикъ и удары, свистѣвшіе въ воздухѣ.
   -- Слава Богу! подумалъ онъ,-- вотъ, наконецъ, и дѣло... пришпорилъ Россинанта и поскакалъ туда, откуда слышались крики.
   Глазамъ его представилось слѣдующее зрѣлище: толстый крестьянинъ привязалъ къ дереву маленькаго пастушонка и стегалъ его кожанымъ поясомъ, приговаривая: "Не теряй овецъ, гляди въ оба!" Мальчикъ просилъ отпустить его, увѣряя, что будетъ стеречь овецъ, какъ слѣдуетъ. Донъ-Кихотъ замахнулся копьемъ:
   -- Остановись, несчастный! Кто позволилъ тебѣ угнетать это невинное дитя! Остановись, злой рыцарь, или я пригвозжу тебя копьемъ!...
   Крестьянинъ остановился.
   -- Бери свое копье, садись на коня и защищайся! повелѣвалъ грозный рыцарь.
   У крестьянина, дѣйствительно, подлѣ лошади стоялъ длинный шестъ, который и показался Донъ-Кихоту копьемъ.
   -- Господинъ рыцарь,-- скромно и почтительно отвѣчалъ крестьянинъ; это совсѣмъ не невинное дитя, это такой плутъ, который всякаго проведетъ; онъ крадетъ у меня овецъ, я каждый день ихъ не досчитываюсь, а потомъ жалуется, что я ему не плачу жалованья и взвожу на него напраслину.
   -- Сейчасъ же развяжи его! вскипѣлъ Донъ-Кихотъ; ему показалось, что крестьянинъ лжетъ на мальчика,-- развяжи его и заплати ему сполна его жалованье, презрѣнный рыцарь!
   Крестьянинъ повиновался, понуря голову.
   -- Сколько онъ тебѣ долженъ? спросилъ тогда Донъ-Кихотъ у пастуха.
   Мальчикъ сказалъ такую сумму, что хозяинъ его только всплеснулъ руками.
   -- Ваша милость,-- взмолился онъ,-- да у меня такой суммы и при себѣ не найдется, пусть онъ пойдетъ со мною домой, тамъ я отсчитаю ему сполна все, что ему слѣдуетъ.
   Донъ-Кихоту это показалось вполнѣ разумнымъ.
   -- Итакъ, сынъ мой, ступай съ миромъ домой, и ты получишь свое жалованье...
   -- Ахъ, нѣтъ, храбрый рыцарь, я боюсь теперь идти къ нему, онъ мнѣ ничего не дастъ да еще изобьетъ!..
   -- Онъ мнѣ далъ свое рыцарское слово и не посмѣетъ ослушаться устава чести.
   -- Какой онъ рыцарь! Онъ не рыцарь, а богачъ крестьянинъ и скряга порядочный,-- увѣрялъ мальчикъ.
   -- Пусть онъ пойдетъ со мною, и я клянусь вамъ, господинъ рыцарь, всѣми возможными рыцарскими уставами, что награжу его по заслугамъ, выплачу ему все сполна, да еще съ прибавкою... настаивалъ крестьянинъ.
   -- Вотъ видишь, мальчикъ, тебѣ все заплатятъ, а если онъ осмѣлится не сдержать своего слова, то ты всегда можешь просить защиты у храбраго Донъ-Кихота Ламанчскаго, защитника слабыхъ и угнетенныхъ.
   Сказавъ это, Донъ-Кихотъ пришпорилъ Россинанта и поскакалъ изъ лѣсу, вполнѣ довольный своимъ вмѣшательствомъ. Но бѣдному пастушонкѣ это вмѣшательство пришлось очень не кстати: кромѣ полученныхъ ударовъ, какъ только умчался рыцарь, ему отсчитали еще вдвое: "вотъ тебѣ, вотъ тебѣ, и съ прибавкою, и съ надбавкою, иди, ищи своего защитника, жалуйся!" приговаривалъ хозяинъ, а мальчикъ въ душѣ проклиналъ и свой языкъ, вздумавшій жаловаться, и сердобольнаго рыцаря, слушавшаго эти жалобы и не сумѣвшаго помочь.
   Донъ-Кихотъ ѣхалъ по дорогѣ., опустивъ повода и раздумывая о только что пережитомъ приключеніи, которое придало ему отваги и бодрости духа, какъ вдругъ на встрѣчу ему попалась цѣлая компанія всадниковъ-купцовъ, ѣхавшихъ по торговымъ дѣламъ. Донъ-Кихоту представилось, что это рыцари, и захотѣлось поддержать честь своей дамы. Онъ припомнилъ, какъ въ такихъ случаяхъ поступали рыцари въ его книжкахъ, пріосанился, поправился въ сѣдлѣ, взялъ копье на перевѣсъ и загородилъ путь купцамъ.
   -- Храбрые рыцари! Я не пропущу ни одного изъ васъ, пока вы не признаете дамы моего сердца, Дульцинеи Тобозской, краше всѣхъ принцессъ въ мірѣ!...
   Проѣзжіе въ удивленіи остановились. Одинъ изъ нихъ, большой шутникъ, возразилъ:
   -- Благородный рыцарь! Мы не можемъ признать красоты вашей дамы, не видавъ ея. Покажите намъ ея портретъ и будьте увѣрены, что мы охотно исполнимъ ваше желаніе, даже, если она окажется кривою на одинъ глазъ и горбатою, какъ колдунья!
   Такой дерзости Донъ-Кихотъ не могъ вынести; онъ устремился на своего противника съ копьемъ, и дѣло, вѣроятно, кончилось бы плохо, если бы въ эту минуту Россинантъ, не привыкшій къ боевымъ эволюціямъ, не вздумалъ споткнуться. Конь и всадникъ, при всеобщемъ смѣхѣ, перекувырнулись, Донъ-Кихотъ запутался въ стремени, хотѣлъ подняться, но тяжелыя латы не пускали его. Онъ бранился, называлъ мнимыхъ рыцарей трусами, кричалъ имъ, что сразится съ ними, какъ только подымется... Тогда у одного изъ слугъ терпѣнье лопнуло: онъ схватилъ копье рыцаря, изломалъ его въ куски и принялся колотить Донъ-Кихота этими обломками. Не смотря на боль, Донъ-Кихотъ, все-таки, называлъ купцовъ разбойниками, грабителями, убійцами; они звали слугу, но онъ такъ увлекся, что ничего не слышалъ. Наконецъ, онъ бросилъ избитаго Донъ-Кихота и умчался за своими господами.
   Донъ-Кихотъ попробовалъ встать, но избитые члены не слушались его; тогда онъ остался лежать и вообразилъ себя героемъ одного изъ прочитанныхъ романовъ, молодымъ рыцаремъ, котораго покинули раненаго въ лѣсу. Онъ декламировалъ цѣлые монологи, а въ это время мимо него проѣзжалъ его сосѣдъ, крестьянинъ, отвезшій на мельницу возъ пшеницы. Увидѣвъ лежащаго человѣка, добрый крестьянинъ остановился, подопіелъ къ нему и сталъ разспрашивать, кто онъ, и что съ нимъ случилось. донъ-Кихотъ, увлекшись своимъ воображаемымъ несчастіемъ, продолжалъ разсказывать такія диковинки, что крестьянинъ ничего не понялъ. Онъ поднялъ забрало, отеръ ему пыль съ лица и тогда только узналъ его.
   -- Господинъ Кихада! Да это, вѣдь, вы! Кто же это васъ такъ отдѣлалъ?
   Но Кихада продолжалъ болтать всякій вздоръ. Тогда крестьянинъ посадилъ его поудобнѣе на своего осла, собралъ всѣ его доспѣхи, даже осколки копья, взвалилъ все это на Россинанта и повелъ его подъ уздцы. Всю дорогу Донъ-Кихотъ фантазировалъ на разныя темы, а крестьянинъ слушалъ его и дивился. Между тѣмъ, дома у Донъ-Кихота всѣ переполошились.
   -- Вотъ, говорила я, что не будетъ добра отъ этихъ глупыхъ книжонокъ,-- сердилась экономка,-- не даромъ онъ зачитывался ими съ утра до ночи, сошелъ онъ совсѣмъ съ ума! Шутка сказать, сколько времени объ немъ ни слуху, ни духу... Да и клячу то увелъ съ собою; помяните мое слово, что онъ пошелъ странствовать, одѣлся въ латы, да и вообразилъ себя рыцаремъ, онъ часто объ этомъ говорилъ.
   Въ числѣ ожидавшихъ Донъ-Кихота были и близкіе его друзья, пасторъ и цирюльникъ. Они не знали, что и думать. Вдругъ кто-то постучался у воротъ.
   -- Впустите насъ, я привезъ вамъ вашего странствующаго рыцаря! закричалъ крестьянинъ.
   Всѣ всплеснули руками, когда увидѣли, въ какомъ жалкомъ состояніи находится хозяинъ дома.
   -- Положите меня въ постель,-- простоналъ Донъ-Кихотъ,-- видите, я тяжело раненъ, призовите мудрую Урганду, она сумѣетъ залѣчить мои раны...
   -- Видите, видите,-- шепнула экономка пастору,-- не говорила ли я вамъ, что онъ помѣшался... Не безпокойтесь, господинъ Кихада, мы васъ и безъ вашей Ургады вылѣчимъ...
   Донъ-Кихота накормили, уложили въ постель, а крестьянина разспросили, гдѣ онъ нашелъ его. Тотъ разсказалъ, какъ было дѣло.
   -- Да, да, видно и въ самомъ дѣлѣ надо уничтожить его библіотеку,-- въ раздумьи сказалъ священникъ,-- завтра мы сожжемъ всѣ его книги, а входъ въ комнату задѣлаемъ такъ, чтобы онъ не могъ туда попасть.
   -- А мы разскажемъ ему,-- прибавили племянница и экономка,-- что злой чародѣй унесъ его библіотеку...
   -- Не будетъ книгъ, такъ онъ и позабудетъ понемногу свои бредни... разсуждали они.
   

IV.

   На другой день, чуть свѣтъ, пасторъ съ цирюльникомъ пришли жечь книги. На заднемъ дворѣ развели костеръ, побросали туда одинъ за другимъ всѣ романы и задѣлали дверь въ библіотеку.
   Дня черезъ два Донъ-Кихотъ всталъ съ кровати. Первымъ дѣломъ онъ отправился къ своимъ любимымъ книгамъ; но, къ великому своему удивленію, нашелъ вмѣсто двери гладкую, заштукатуренную стѣну. Онъ пощупалъ голову, обошелъ всю квартиру, прошелъ отъ къ бывшей двери и, наконецъ, позвалъ экономку.
   -- Гдѣ-же моя библіотека? спросилъ онъ.
   -- Ахъ, дядюшка,-- вмѣшалась племянница,-- пока васъ не было, какъ-то ночью спустился сюда на огромномъ драконѣ чародѣй, прошелъ прямо въ библіотеку, остался тамъ минуты двѣ и вылетѣлъ въ трубу. Все покрылось дымомъ, мы не могли ничего видѣть, а какъ пришли къ библіотекѣ, ея ужъ не было. Вотъ и экономка слышала, какъ онъ сказалъ, когда улеталъ, что изъ тайной злобы къ вамъ онъ вамъ надѣлалъ такой бѣды, о которой вы долго будете помнить. Онъ себя назвалъ Муньатономъ.
   -- Фрестономъ, должно быть,-- подсказалъ Донъ-Кихотъ,-- онъ все придумываетъ, чѣмъ бы мнѣ досадить; онъ знаетъ по своимъ чародѣйскимъ книгамъ, что мнѣ суждено побѣдить въ бою рыцаря, которому онъ покровительствуетъ.
   Обѣ женщины промолчали и не противорѣчили ему: онѣ очень обрадовались, что хитрость ихъ удалась, и что онъ повѣрилъ ихъ выдумкамъ.
   Недѣли двѣ Донъ-Кихотъ спокойно жилъ дома. По вечерамъ къ нему приходили пасторъ и цирюльникъ.
   Донъ-Кихотъ старался убѣдить ихъ, что странствующее рыцарство чрезвычайно полезно, и онъ своимъ примѣромъ поддержитъ это учрежденіе, не дастъ ему погибнуть. Пасторъ дѣлалъ иногда видъ, что соглашается съ нимъ; безъ этой хитрости съ Донъ-Кихотомъ нельзя было и спорить, такъ онъ сдѣлался раздражителенъ.
   По сосѣдству съ Донъ-Кихотомъ жилъ честный крестьянинъ Санчо Нанса съ женою и дочерью. Отъ природы онъ не обладалъ большою сообразительностью, а вѣчные недостатки поневолѣ заставляли его мечтать о быстрой наживѣ. Донъ-Кихотъ предложилъ ему за небольшое жалованье поступить къ нему въ оруженосцы, при чемъ обѣщалъ завоевать островъ и сдѣлать его губернаторомъ этого острова. Санчо подумалъ, что ему счастье съ неба привалило; онъ живо согласился, и они втихомолку назначили день для отъѣзда, не сказавъ ни слова своимъ домашнимъ. Донъ-Кихотъ, по совѣту трактирщика, не захотѣлъ на этотъ разъ ѣхать безъ денегъ: онъ продалъ, не долго думая, лучшій участокъ своего имѣнія, набилъ кошелекъ потуже, исправилъ оружіе и велѣлъ своему оруженосцу запастись провизіей.
   -- Ужъ я возьму съ собой и осла,-- сказалъ Санчо,-- у меня чудесный оселъ, а то пѣшкомъ ходить мнѣ не больно то по вкусу.
   -- Осла? удивился Донъ-Кихотъ.
   Онъ нигдѣ не читалъ, чтобы оруженосцы ѣздили на ослахъ, но Санчо твердо отстаивалъ своего длинноухаго товарища, и Донъ-Кихоту оставалось только согласиться. "Впрочемъ, утѣшалъ онъ себя, случаевъ встрѣтится достаточно, и у перваго побѣжденнаго рыцаря можно будетъ отнять коня для Санчо."
   Они выѣхали изъ деревни ночью, нѣсколько разъ поворачивали то вправо, то влѣво, и съ солнечнымъ восходомъ были такъ далеко отъ дому, что скрылись отъ всякаго преслѣдованія.
   Дорогою Санчо Панса рѣшился завести со своимъ господиномъ разговоръ о предметѣ, который занималъ его всего болѣе.
   -- Господинъ рыцарь, не забудьте только сдѣлать меня губернаторомъ, когда завоюете островъ... Ужъ я справлюсь съ нимъ, какъ бы онъ ни былъ великъ!
   -- Знай, другъ Санчо, что въ прежнія времена всегда существовалъ этотъ обычай между рыцарями, но они отсылали отъ себя оруженосцевъ только тогда, когда тѣ старѣлись и не могли имъ больше служить, я же назначу тебя губернаторомъ сейчасъ же, какъ пріобрѣту островъ...
   -- То-то будетъ хорошо! прищелкнулъ пальцами повеселѣвшій оруженосецъ.-- Но вотъ чего я себѣ не могу представить: неужели же, если я получу такой высокій чинъ, моя жена будетъ губернаторшею, а дочка инфантою? Да моей бабѣ ни одна корона не придется по головѣ, она и ступить не сумѣетъ!
   -- Не заботься объ этомъ, другъ мой, придетъ время, и судьба назначитъ тебѣ, что найдетъ лучшимъ, предоставь все судьбѣ...
   Въ такой бесѣдѣ доѣхали они до поляны, на которой стояло штукъ тридцать вѣтреныхъ мельницъ. Вѣтеръ приводилъ въ движеніе крылья и они медленно колебались въ воздухѣ.
   -- Вотъ, Санчо, судьба уже и посылаетъ намъ невиданное, чудесное приключеніе! восторженно воскликнулъ Донъ-Кихотъ.-- Посмотри, вонъ стоятъ великаны, которыхъ я сейчасъ поражу, тутъ насъ ужъ навѣрное ожидаетъ богатая добыча!
   -- Да гдѣ вы видите великановъ, ваша милость?
   -- Какъ гдѣ? Вонъ ихъ цѣлыхъ тридцать стоятъ на полянѣ и размахиваютъ ручищами!
   -- Да это, вѣдь, вѣтреныя мельницы! А то, что вы принимаете за руки -- мельничныя крылья!
   -- Ну, другъ Санчо, я вижу, что ты не подготовленъ къ подобнымъ приключеніямъ, и отъ страху у тебя темнитъ въ глазахъ. Я тебѣ говорю, что это великаны, и я на нихъ сейчасъ нападу. Если тебѣ страшно, то встань въ сторонку и дожидайся меня, это будетъ прекраснѣйшая битва.
   Донъ-Кихотъ пришпорилъ Россинанта и поскакалъ на ближайшую мельницу. Въ своемъ увлеченіи онъ не слыхалъ жалобныхъ увѣщаній Санчо-Вансы, не замѣчалъ своей ошибки, ему чудилось, что великаны зашевелились и бѣгутъ отъ него.

[]

   -- Стойте, стойте, чудовища, неужели вы побѣжите отъ одного рыцаря!
   Въ это время вѣтеръ быстрѣе завертѣлъ крыльями.
   -- Простирайте, простирайте руки -- я не боюсь ихъ! закричалъ отважный рыцарь и бросился съ вытянутымъ копьемъ къ одному крылу.
   Въ ту минуту, когда копье вонзилось въ крыло, вѣтеръ такъ перевернулъ его, что копье изломалось въ мелкіе куски, а рыцарь съ конемъ отлетѣли вслѣдствіе сильнаго толчка чуть не за версту и растянулись на землѣ. Санчо погналъ осла изо всей силы и явился на помощь.
   -- Ну, не говорилъ-ли я вамъ, что это мельницы! Посмотрите-ка, какъ онѣ васъ отдѣлали!
   -- Не горюй, другъ Санчо,-- отвѣчалъ ему Донъ-Кихотъ слабымъ голосомъ,-- что дѣлать, въ бою все такъ, счастье перемѣнчиво. Это надо мной подшутилъ тотъ-же чародѣй Фрестонъ, который унесъ у меня мою библіотеку; теперь онъ превратилъ великановъ въ вѣтреныя мельницы, чтобы отнять у меня честь побѣды. Но мой славный мечъ положитъ конецъ его чернокнижію, дай только срокъ, и я надѣлаю чудесъ!
   -- Охъ, дай-то Богъ! провздыхалъ Санчо, который уже началъ терять вѣру въ удачу своего господина.
   Онъ поднялъ Донъ-Кихота, помогъ ему сѣсть снова на Россинанта; бѣдный рыцарь едва сидѣлъ въ сѣдлѣ и корчился отъ боли, но терпѣлъ, твердо помня рыцарскій уставъ, не позволявшій рыцарю жаловаться на неудачи. Его особенно печалила потеря копья. Ночь они провели въ лѣсу, а утромъ, чуть свѣтъ, Донъ-Кихотъ отломилъ крѣпкій сукъ, обдѣлалъ его въ оставшееся отъ копья желѣзо и, такимъ образомъ, запасся новымъ оружіемъ.
   -- Смотри, Санчо, мы поѣдемъ въ Лаписское ущелье, гдѣ насъ, навѣрное, ожидаютъ приключенія: этимъ оружіемъ я совершу невиданные подвиги. Но знай, что ты, простой оруженосецъ, не посвященный въ рыцари, не долженъ вступать въ бой безъ моего позволенія, ты можешь только смотрѣть, что я буду дѣлать...
   -- О, ваша милость,-- смѣясь отвѣчалъ Санчо,-- мнѣ и въ голову не придетъ вступать въ бой, я такъ смиренъ, какъ теленокъ; но если кто на меня нападетъ, то я тоже буду защищаться, вѣдь это не запрещается вашимъ рыцарскимъ уставомъ?
   Донъ-Кихотъ успокоилъ его, и они поѣхали далѣе. Навстрѣчу имъ попалась группа путешественниковъ: впереди ѣхали два монаха, укрывавшіеся отъ солнца зонтиками, а сзади карета съ дамою; монахи, повидимому, мало обращали вниманія на свою спутницу, но Донъ-Кихоту сейчасъ представилось романическое приключеніе.
   -- Смотри, Санчо,-- сказалъ онъ,-- меня ожидаетъ новый подвигъ. Эти злые чародѣи, навѣрное, увозятъ похищенную принцессу, но я освобожу ее...
   -- Полноте, сударь, это вовсе не чародѣи, а монахи бенедиктинцы и никакой принцессы они не увозятъ.
   -- Не возражай мнѣ, Санчо, ты ничего не понимаешь,-- сердито сказалъ Донъ-Кихотъ и поскакалъ впередъ.
   -- Стойте, презрѣнные чародѣи! закричалъ онъ монахамъ, преграждая имъ путь,-- сейчасъ же освободите принцессу, которую вы похитили, или вы будете имѣть дѣло со мною и поплатитесь жизнью за вашу дерзость!
   Монахи испуганно остановились.
   -- Мы не чародѣи, а слуги Божіи,-- оправдывались они,-- и не знаемъ даже, кто ѣдетъ въ каретѣ...
   Но Донъ-Кихота не легко было разубѣдить. Онъ разсвирѣпѣлъ, помчался съ копьемъ на монаха и навѣрное убилъ бы его, если бы тотъ не догадался соскочить на землю. Санчо тоже заразился храбростью своего господина: увидя, что монахъ лежитъ на землѣ, онъ подбѣжалъ къ нему и сталъ его грабить. Другой монахъ пришпорилъ лошадь и убрался по добру, по здорову. Слуги бросились на помощь къ лежавшему и стали бить Санчо, какъ онъ ихъ ни увѣрялъ, что ему по праву принадлежитъ добыча, которою завладѣлъ его рыцарь. Донъ-Кихотъ, между тѣмъ, подошелъ къ испуганной дамѣ и ея прислужницѣ, вѣжливо поклонился и проговорилъ:
   -- Прекрасная принцесса! Вы теперь свободны, такъ какъ рыцарь Донъ-Кихотъ Ламанчскій побѣдилъ вашихъ мучителей. Я прошу васъ только объ одномъ: возвратитесь въ Тобозо, разскажите о моемъ подвигѣ моей повелительницѣ, доннѣ Дульцинеѣ Тобозской...
   Бѣдныя женщины готовы были все обѣщать ему, но въ эту минуту одинъ изъ сопровождавшихъ карету слугъ не вытерпѣлъ и съ угрозами подъѣхалъ къ Донъ-Кихоту. Донъ-Кихотъ не хотѣлъ ему уступить, и между ними начался поединокъ. Слуга, родомъ бискаецъ, разгорячился и чуть не убилъ Донъ-Кихота своею шпагою, но какъ-то промахнулся, а донъ-Кихотъ нанесъ ему тяжелый ударъ мечемъ по головѣ; у него хлынула кровь изо рта и изъ носа, и онъ свалился съ лошади. Донъ-Кихотъ наступилъ ему на грудь и требовалъ, чтобы онъ призналъ себя побѣжденнымъ, но бѣдный бискаецъ не могъ вымолвить ни слова. Испуганная дама выскочила изъ кареты и бросилась передъ Донъ-Кихотомъ на колѣни, умоляя его пощадить ея слугу. Донъ-Кихотъ важно просилъ ее встать. Онъ потребовалъ только, чтобы побѣжденный возвратился въ Тобозо и объявилъ Дульцинеѣ о подвигѣ ея рыцаря. Путешественница обѣщала это сдѣлать, хотя и не разобрала хорошенько, что такое за Дульцинея, и что ей нужно передать отъ имени рыцаря.
   Когда Донъ-Кихотъ садился на коня, Санчо-Панса подобострастно держалъ ему стремя и даже поцѣловалъ край его одежды.
   -- Ваша милость, не забудьте обо мнѣ: предоставьте мнѣ управлять островомъ, который вы, навѣрное, завоевали въ этой схваткѣ.
   -- О, другъ Санчо, чтобы завоевать островъ, нужно что-нибудь посерьезнѣе этого, а такія-то приключенія будутъ встрѣчаться на каждомъ шагу...
   Санчо замолчалъ, но почувствовалъ къ своему господину почтеніе и сталъ питать еще большую надежду на пріобрѣтеніе острова.
   У Донъ-Кихота, между тѣмъ, сильно текла кровь изъ разрубленнаго уха. Санчо сталъ ему перевязывать рану.
   -- Вотъ, если бы у меня теперь былъ тотъ цѣлительный бальзамъ, о которомъ говорится въ книгахъ! всѣ мои раны мгновенно бы зажили, стоило бы только выпить одну каплю...
   -- А развѣ есть такой бальзамъ? И вы можете его приготовить?
   -- Да, я знаю его рецептъ,-- важно отвѣчалъ Донъ-Кихотъ, это такой бальзамъ, что можетъ воскресить и убитаго. Если бы меня въ бою разрубили пополамъ, тебѣ стоило бы только приставить обѣ половинки одна къ другой, помазать этимъ бальзамомъ, покапать его въ ротъ -- и я бы снова ожилъ.
   -- Ахъ, ваша милость, зачѣмъ-же намъ тогда и губернаторство! Такой рецептъ обогатитъ насъ! Подумайте только, какъ дорого можно продавать его: всякій купитъ!
   -- Я не торгашъ,-- серьезно отвѣчалъ Донъ-Кихотъ.
   Онъ снялъ съ головы шлемъ, намѣреваясь перевязать себѣ ухо, и увидѣлъ, что весь шлемъ былъ изрубленъ.
   -- Клянусь не ѣсть хлѣба со скатерти до тѣхъ поръ, пока не отниму шлема у какого-нибудь рыцаря! воскликнулъ разсерженный Донъ-Кихотъ.
   -- Ну, можно-ли давать такія клятвы? укоризненно проговорилъ Санчо-Панса,-- вы подумайте только, что вы обѣщаете! вѣдь рыцари въ шлемахъ не стоятъ на всѣхъ перекресткахъ -- ну, какъ мы нѣсколько дней не встрѣтимъ рыцаря? Неужели вы такъ и будете ходить не ѣвши?
   -- А я тебѣ говорю, что мы черезъ нѣсколько часовъ встрѣтимъ рыцарей и наткнемся на новое приключеніе.
   -- Быть по вашему,-- согласился Санчо.
   Однако, въ этотъ день они не встрѣтились ни съ какимъ приключеніемъ, а ночевать должны были у пастуховъ, подъ открытымъ небомъ. Донъ-Кихотъ радовался этому, потому что его книжнымъ героямъ зачастую приходилось вести такую кочевую жизнь, но Санчо-Панса порядкомъ вздыхалъ о мягкой постелѣ и теплой комнатѣ. Онъ, впрочемъ, постарался вознаградить себя сытнымъ ужиномъ, и уписывалъ куски баранины за двоихъ, а къ мѣху съ виномъ прикладывался такъ часто, что, наконецъ, заснулъ безъ просыпу и позабылъ обо всѣхъ неудобствахъ.
   

VI.

   На другое утро Донъ-Кихотъ и Санчо-Панса простились съ пастухами и отправились въ путь. Около полудня они проѣхали черезъ маленькій лѣсокъ и очутились на большой полянѣ, покрытой сочною высокою травой. Свѣтлый ручеекъ извивался между зеленью, а деревья, разбросанныя по полянѣ, манили заманчивою прохладою. Наши путешественники рѣшили сдѣлать тутъ привалъ и позавтракать. Россинанта и осла пустили пастись на лужайкѣ, Санчо-Панса развязалъ мѣшокъ съ провизіей, и они удобно расположились въ тѣни, у ручейка.
   Неподалеку отъ нихъ пасся табунъ лошадей, которыхъ табунщики гнали въ городъ на продажу. Россинантъ соскучился одинъ и, зачуявъ новое знакомство, поскакалъ къ табуну. Но сытыя, красивыя лошади, вѣроятно, обидѣлись, что между ними оказался такой тощій, жалкій собратъ; онѣ начали такъ кусать и лягать бѣднаго Россинанта, что тотъ упалъ и не могъ подняться. На бѣду подоспѣли погонщики и стали хлестать его изо всей силы плетями. На шумъ прибѣжали Донъ-Кихотъ и Санчо.
   -- Это, повидимому, не рыцари, а чернь,-- сказалъ Донъ-Кихотъ своему оруженосцу,-- поэтому ты смѣло можешь помочь мнѣ отомстить этимъ грубіянамъ...
   -- Какое ужъ тутъ мстить? Развѣ вы не видите, что ихъ два десятка, а насъ двое? Уберемтесь-ка лучше по добру, по здорову...
   -- Хотя бы и цѣлая сотня, я не отступлю передъ ними! закричалъ Донъ-Кихотъ и бросился впередъ.
   Санчо не захотѣлъ отставать отъ своего господина, и они стали сыпать удары направо и налѣво; но табунщики оказались сильнѣе ихъ: они осыпали ихъ каменьями, свалили съ ногъ и такъ избили, что оба, и рыцарь, и оруженосецъ, не могли пошевельнуться. Тогда побѣдители струсили, собрали поскорѣе свою армію и торжественно отступили, а побѣжденные еще долго лежали недвижимо на полѣ битвы. Первый заговорилъ Санчо.
   -- Господинъ Донъ-Кихотъ! Охъ, господинъ Донъ-Кихотъ! жалобно завопилъ онъ.
   -- Что ты, другъ Санчо? такъ же жалобно отозвался рыцарь.
   -- Охъ, не дадите-ли вы мнѣ, ваша милость, хоть капельку того бальзама, о которомъ вы говорили? Можетъ быть, онъ залѣчитъ мои синяки и уйметъ ломъ въ костяхъ.
   -- Увы, другъ Санчо, если бы у меня былъ этотъ бальзамъ, я бы не горевалъ ни о чемъ!... Но даю тебѣ честное слово рыцаря, что не дальше какъ завтра сдѣлаю его...
   -- Только еще завтра? А во сколько же времени заживутъ наши увѣчья?
   -- Ужъ это Богъ знаетъ,-- горестно отвѣчалъ Донъ-Кихотъ,-- судьба жестоко наказала меня за то, что я вступилъ въ бой съ чернью, съ непосвященными и этимъ нарушилъ рыцарскій уставъ.
   Кое-какъ наши путешественники поднялись на ноги, помогли встать Россинанту, отыскали осла. Донъ-Кихоту Санчо помогъ взобраться на осла, а Россинанта привязалъ къ хвосту осла и повелъ своего сѣраго въ поводу. Вдали они завидѣли гостинницу, которую Донъ-Кихотъ опять принялъ за замокъ. Какъ ни увѣрялъ его Санчо-Панса, онъ оставался при своемъ. Когда хозяинъ гостинницы увидѣлъ Донъ-Кихота, онъ обратился къ Санчо:
   -- Что такое съ твоимъ господиномъ?
   -- Онъ упалъ со скалы и расшибся, не откажите подать ему помощь.
   Трактирщица оказалась доброю женщиною: она позвала дочь и служанку, уложила больного рыцаря и стала осматривать его раны.
   -- Что-же это? Если я не ослѣпла, то у рыцаря на тѣлѣ опухоли и синяки отъ ударовъ -- какъ же ты говоришь, что онъ упалъ со скалы?
   -- Скала то была съ выступами, какъ онъ покатился, такъ и расшибся... Да ужъ, если милости вашей будетъ, добрѣйшая хозяюшка, не откажите и для меня припрятать вашего пластыря...
   -- А у тебя что? Вѣдь ты со скалы не падалъ?
   -- Не падалъ то не падалъ, да я такъ испугался, когда увидѣлъ, какъ покатился рыцарь, что съ перепугу у меня на тѣлѣ всѣ его синяки и ушибы отозвались, будто бы я и самъ тоже расшибся.
   Добродушная хозяйка повѣрила этому, и Санчо-Пансу тоже облѣпили пластырями. Обоихъ ихъ положили въ каморку, на чердакъ, гдѣ уже спалъ какой-то погонщикъ муловъ. Ночью Донъ-Кихотъ такъ стоналъ и охалъ, что разбудилъ свего сосѣда; тотъ проворчалъ, поворачиваясь на другой бокъ, чтобы его не тревожили, но рыцарь продолжалъ ворочаться и стонать. Тогда погонщикъ взбѣсился, соскочилъ съ кровати, ударилъ донъ-Кихота своимъ здоровымъ кулачищемъ по тощей челюсти; потомъ вскочилъ къ нему на кровать и сталъ топтать его ногами: кровать не выдержала, и Донъ-Кихотъ, въ полубезпамятствѣ, провалился на полъ.
   Санчо, съ просонокъ, не разобралъ, въ чемъ дѣло, и тоже схватился драться съ погонщикомъ и съ подоспѣвшимъ трактирщикомъ. Поднялась такая суматоха, что всѣ въ гостинницѣ проснулись. Случилось, что тутъ же ночевалъ и полицейскій. Заслышавъ шумъ, онъ съ трудомъ пробрался на чердакъ и закричалъ ссорившимся, чтобы они остановились во имя закона. Первый попался ему подъ ноги безчувственный Донъ-Кихотъ: тогда ему представилось, что тутъ совершено убійство. Онъ велѣлъ запереть двери и никого не выпускать изъ дому.
   -- Здѣсь убили человѣка! закричалъ онъ.
   Всѣ перепугались и притихли: хозяинъ прокрался въ свою каморку, погонщикъ улегся, какъ ни въ чемъ не бывало, на постель, а полицейскій пошелъ за огнемъ, чтобы посмотрѣть, что случилось. Только донъ-Кихотъ и Санчо оказались такъ избиты, что не могли двинуться съ мѣста.
   -- Санчо, другъ мой, ты спишь? спросилъ Донъ-Кихотъ.
   -- Какой ужъ тутъ сонъ! Тутъ, кажется, вся нечистая сила поднялась на ноги, чтобы насъ избить.
   -- Ты правъ, Санчо, мы попали въ заколдованный замокъ, я самъ видѣлъ, какъ вдругъ на мое лицо опустилась громадная рука великана... Но я составлю бальзамъ, онъ залѣчитъ наши раны...
   Въ эту минуту полицейскій вошелъ съ кухонною лампою въ рукѣ. Увидя Донъ-Кихота, онъ подошелъ къ нему:
   -- Ну что, какъ ты себя теперь чувствуешь, добрый человѣкъ?
   -- Прошу быть поучтивѣе,-- отвѣчалъ тотъ,-- ты видишь передъ собою странствующаго рыцаря, какъ-же ты смѣешь такъ грубо говорить, неучъ!
   Полицейскій разсердился, бросилъ въ домъ-Кихота лампою и ушелъ.
   -- Вотъ видишь, я тебѣ говорю, что этотъ замокъ заколдованный -- тутъ все намъ враждебно... Однако, Санчо, спроси-ка у кого-нибудь вина, соли, масла и розмарину -- я сварю цѣлебный бальзамъ.
   Санчо-Панса опять наткнулся на полицейскаго и сталъ у него просить снадобій для бальзама. Чтобы отвязаться, тотъ велѣлъ хозяину выдать ему все, чего онъ желалъ, и Санчо съ торжествующимъ видомъ принесъ Донъ-Кихоту весь запасъ. Донъ-Кихотъ началъ варить бальзамъ въ кастрюлѣ, слить же намѣревался въ жестянку изъ подъ масла, такъ какъ другой подходящей посудины не оказалось. Хозяинъ и полицейскій съ любопытствомъ смотрѣли, какъ онъ мѣшалъ снадобье, читалъ надъ нимъ молитвы и простиралъ руку какъ бы для благословенія. Наконецъ питье было готово. Рыцарь слилъ его въ жестянку, а остатокъ, находившійся въ кастрюлѣ, выпилъ залпомъ. Послѣ этого у него сдѣлалась рвота, онъ сильно пропотѣлъ, такъ что совсѣмъ ослабъ и уснулъ. Проспалъ онъ часа три, а когда проснулся, то почувствовалъ себя гораздо лучше и приписалъ это дѣйствіе бальзаму. Тогда и Санчо захотѣлъ полѣчиться, но, хотя его также вырвало, ему нисколько не полегчало, напротивъ, онъ такъ ослабъ, что едва взобрался на осла и проклялъ всѣ бальзамы въ мірѣ.
   -- Это оттого, что ты не рыцарь, тебѣ этотъ бальзамъ и не можетъ помочь,-- оправдывался Донъ-Кихотъ.
   -- А коли вы знали, что мнѣ вашъ бальзамъ не поможетъ, такъ зачѣмъ и давали его мнѣ? ворчалъ оруженосецъ.
   Наконецъ, они собрались и хотѣли уже выѣхать, какъ вдругъ выросъ точно изъ подъ земли трактирщикъ и сталъ требовать платы за ночлегъ. Донъ-Кихота возмутила такая дерзость.
   -- Гдѣ-же это видано, чтобы со странствующихъ рыцарей брали за постой? Я защитникъ слабыхъ и угнетенныхъ, вы должны считать себя счастливыми, что могли предложить ночлегъ одному изъ служителей правды и чести!...
   Не считая нужнымъ входить въ дальнѣйшія разсужденія съ чернью, Донъ-Кихотъ пришпорилъ Россинанта и выѣхалъ изъ воротъ гостинницы. Видя, что рыцаря не догнать, хозяинъ удержалъ Санчо и сталъ требовать платы отъ него. Санчо оправдывался и доказывалъ, что если его баринъ не заплатилъ, такъ тѣмъ болѣе и онъ, оруженосецъ, платить не намѣренъ; но столпившіеся тутъ люди обступили Санчо, сняли его съ осла, вытащили на задній дворъ, принесли одѣяло и тамъ, на просторѣ, стали его качать, подбрасывая на воздухъ, какъ мячикъ. Донъ-Кихотъ слышалъ его крики, видѣлъ черезъ заборъ все происходившее, но не могъ ему помочь, потому что перебраться черезъ заборъ не было возможности.
   Наконецъ, натѣшившись вдоволь надъ бѣднымъ оруженосцемъ, шутники посадили его на осла и выпроводили за ворота. Онъ такъ ослабъ, что едва держался въ сѣдлѣ.
   -- Бѣдный Санчо! я увѣренъ, что замокъ, или гостинница, гдѣ мы ночевали, очарованъ: повѣрь мнѣ, я никакъ не могъ ни перелѣзть черезъ заборъ, ни попасть къ тебѣ на помощь -- очевидно, что злые чародѣи, мучившіе тебя, заколдовали меня, чтооы я не могъ тебя защитить.
   -- Совсѣмъ это не чародѣи, ваша милость, а самые обыкновенные люди, сердито проворчалъ Санчо,-- это только вамъ все грезятся колдовства да чародѣйства, а мой совѣтъ, самое лучшее, вернуться бы намъ съ вами по домамъ да заняться хозяйствомъ, чѣмъ безъ пути шататься да подставлять всякому встрѣчному свою спину.
   Какъ ни убѣждалъ Донъ-Кихотъ Санчо-Пансу, на этотъ разъ у его вѣрнаго оруженосца слишкомъ ныли кости; онъ даже потерялъ всякую вѣру въ губернаторство.
   Вдругъ Донъ-Кихотъ замѣтилъ вдали облако пыли, приближавшееся къ нимъ.
   -- Смотри, Санчо, вотъ, наконецъ, день мой славы, не говорилъ-ли я тебѣ, что меня ожидаетъ славный подвигъ! Видишь это облако пыли? Это приближается къ намъ цѣлое войско!
   -- Ваша милость, облако то не одно! Вонъ, съ другой стороны тоже клубится такое-же, неужто и это войско?
   -- Видно что такъ! подтвердилъ Донъ-Кихотъ, присматриваясь.-- Эти два войска, повидимому, намѣреваются сразиться на равнинѣ.
   -- Ахъ, ваша милость, что же намъ то дѣлать? спросилъ оторопѣвшій оруженосецъ.
   -- Какъ что? Принять сторону слабыхъ и сразиться въ ряду другихъ рыцарей! Слышишь, какъ трубятъ трубы и раздаются голоса рыцарей?!...
   -- Нѣтъ, ничего не слышу, это, кажется, бараны блеютъ...
   И, дѣйствительно, съ двухъ сторонъ къ нимъ приближались стада барановъ, но Донъ-Кихотъ нарисовалъ въ своемъ воображеніи цѣлую картину битвы и видѣлъ ее передъ собою во-очію; вмѣсто барановъ ему грезились рыцари, и онъ устремился туда, гдѣ, по его мнѣнію, происходила жаркая битва.
   Напрасно Санчо-Панса, увидѣвъ оба стада, кричалъ ему:
   -- Господинъ рыцарь! Воротитесь, эй, воротитесь, вѣдь это только бараны!
   Донъ-Кихотъ ничего не слышалъ: онъ врѣзался въ самое стадо и началъ крошить направо и налѣво. Пастухи кричали ему, чтобы онъ убирался, но онъ принималъ ихъ крики за крики сражавшихся и продолжалъ бить овецъ. Тогда пастухи стали бросать въ него каменьями; одинъ камень попалъ ему въ бокъ и порядкомъ помялъ ребро: онъ подумалъ, что раненъ, но не переставалъ сражаться съ мнимыми врагами. Тогда просвистѣлъ надъ нимъ другой камень, вышибъ ему нѣсколько зубовъ и разбилъ жестянку, которую онъ поднесъ ко рту, желая исцѣлиться отъ ранъ. Донъ-Кихотъ не удержался въ сѣдлѣ -- онъ свалился съ лошади. Пастухи испугались, думая, что убили рыцаря; они подобрали поскорѣе убитыхъ овецъ, собрали стадо и убрались по добру, по здорову. Санчо прискакалъ въ эту минуту къ своему господину и помогъ ему встать.
   -- Не говорилъ-ли я вамъ, что это только бараны! Какъ можно было не разглядѣть этого!
   -- Молчи, Санчо, простоналъ рыцарь, это все штуки злого Фрестона, какъ тогда онъ превратилъ великановъ въ вѣтряныя мельницы, такъ и теперь онъ опять захотѣлъ отнять у меня славу и превратилъ войска, которыя я собственными глазами видѣлъ, въ барановъ... а вотъ, увидишь, какъ только они отойдутъ отъ насъ, они опять превратятся въ рыцарей...
   Наши путешественники еще въ большемъ уныніи продолжали путь.
   -- Знаете что, сударь, я думаю, всѣ эти бѣды совершаются съ вами оттого, что вы не исполнили данной клятвы: не ѣсть и не пить за столомъ, пока не добудете себѣ шлема.
   -- Правда, правда, Санчо, я нарушилъ уставъ рыцарства, за то меня судьба и караетъ, да и тебя тоже...
   -- А я то чѣмъ виноватъ? Я ни въ чемъ не клялся!
   -- Не клялся да за то слышалъ, какъ я клялся, а это все равно, какъ если бы ты самъ произнесъ клятву...
   -- Ну, если такъ, то ужъ, пожалуйста, не забывайте вашихъ клятвъ, а то моимъ бокамъ плохо отъ нихъ придется. И то, у меня кости болятъ, да и мѣшокъ съ провизіей пропалъ -- вѣрно трактирщикъ отвязалъ его, пока меня подбрасывали эти скоморохи...
   -- Какъ? мѣшка твоего нѣтъ? Ну, это очень плохо... уныло сказалъ рыцарь, котораго разбиралъ голодъ.-- Въ такомъ случаѣ, другъ Санчо, поѣзжай впередъ и разыщи гостинницу, гдѣ бы мы могли поѣсть.
   Санчо не заставилъ повторить такого прекраснаго приказанія и пустился въ галопъ на своемъ длинноухомъ, такъ что усталый Россинантъ едва за ними поспѣвалъ.
   

VII.

   Уже наступала ночь, а гостинницы нигдѣ не было видно. И рыцарь, и оруженосецъ умирали отъ голоду. Вокругъ такъ стемнѣло, что ни эти не было видно. Вдругъ навстрѣчу имъ замелькало множество огоньковъ... У Санчо духъ замеръ отъ страху, да и Донъ-Кихоту стало немного жутко.
   Они пріостановились... О, ужасъ! огоньки замѣтно приближались къ нимъ и, по мѣрѣ приближенія, все росли, такъ что казались теперь уже большими огненными языками, колебавшимися въ воздухѣ.
   -- Съ нами крестная сила! едва вымолвилъ дрожавшій всѣмъ тѣломъ оруженосецъ.
   -- Ну, Санчо, это, повидимому, самое опасное и самое трудное приключеніе, какого намъ съ тобою еще и не приходилось переживать.
   -- Святая Марія! Если это опять приключеніе, да еще, какъ кажется, съ привидѣніями, то гдѣ же я, бѣдный слуга, добуду снова костей и мяса, чтобы выносить предстоящія трудности?!.
   -- Не бойся, Санчо, я постою за тебя и не дамъ тебя въ обиду...
   Они встали къ сторонѣ и смотрѣли, что будетъ. Загадочныя бѣлыя фигуры съ зажженными факелами медленно подвигались въ темнотѣ; когда онѣ подъѣхали ближе, Донъ-Кихотъ различилъ нѣсколько всадниковъ въ бѣлыхъ покрывалахъ; за ними двигались траурныя носилки, а позади медленно ѣхали еще шесть всадниковъ въ глубокомъ траурѣ, верхомъ на мулахъ. Бѣлыя привидѣнія что-то жалобно бормотали; у Санчо послѣдній остатокъ души ушелъ въ пятки. Онъ затрясся, какъ въ лихорадкѣ и защелкалъ зубами. Но у Донъ-Кихота, по мѣрѣ приближенія шествія, мужество его, напротивъ, росло. Онъ сейчасъ вообразилъ, что на носилкахъ, лежитъ убитый или тяжело раненый рыцарь, котораго убійцы его хотятъ скрыть. "Я долженъ отомстить за невиннно пролитую кровь!" сказалъ онъ себѣ и храбро преградилъ путь шествію.
   -- Кто бы вы ни были, рыцари или привидѣнія, дайте мнѣ отвѣтъ! грозно крикнулъ онъ.-- Что вы везете тамъ въ этихъ носилкахъ?
   -- Не время намъ съ вами разговаривать,-- отвѣчалъ тотъ,-- къ кому онъ обратился, намѣреваясь проѣхать мимо. Но Донъ-Кихотъ схватилъ его мула за поводъ и занесъ копье надъ головою всадника:
   -- Сейчасъ отвѣчай мнѣ или умри, чудовище! крикнулъ онъ.
   Мулъ такъ испугался, что рванулся, поднялся на дыбы и опрокинулъ своего сѣдока. Донъ-Кихотъ бросился тогда къ другому, опрокинулъ и того, остальные же разбѣжались, оставивъ носилки на землѣ. Подлѣ упавшаго всадника валялся его факелъ и освѣщалъ блѣдное испуганное лице. Донъ-Кихотъ приставилъ копье къ его лицу.
   -- Сдавайся или умри!
   -- Я и не думаю защищаться, развѣ вы не видите, что я не могу встать!-- Пощадите только мою жизнь, если боитесь грѣха, я, вѣдь духовное лице...
   -- Такъ отвѣчай же мнѣ, наконецъ, на мой вопросъ: кого вы несете въ носилкахъ?
   -- Я провожалъ съ одиннадцатью братьями тѣло одного рыцаря въ его фамильный склепъ...
   -- А кто же убилъ этого рыцаря?
   -- Никто не убилъ, онъ умеръ отъ лихорадки.
   -- Ну, это другое дѣло, въ такомъ случаѣ вы можете ѣхать своею дорогою, и мнѣ нечего мстить,-- успокоился Донъ-Кихотъ. Онъ позвалъ Санчо, но оруженосецъ не скоро откликнулся на зовъ: онъ добрался до мула, нагруженнаго всякою провизіею, разостлалъ свой плащъ набралъ все, что только взошло туда, взвалилъ на своего сѣраго и только тогда подошелъ къ своему рыцарю. Они помогли монаху взобраться на мула и Донъ-Кихотъ сказалъ ему на прощанье:
   -- Передайте вашимъ товарищамъ мое искреннее сожалѣніе за причиненное имъ безпокойство, но я не могъ поступить иначе, такъ какъ мое призваніе -- мстить за обиды и исправлять существующее въ мірѣ зло.
   Санчо-Панса при этомъ прибавилъ:
   -- Если-же они пожелаютъ узнать, кто ихъ такъ славно отдѣлалъ, то вы можете разсказать про храбраго Донъ-Кихота Ламанчскаго, или, какъ его величаютъ иначе: Рыцаря печальнаго образа.
   Монахъ ускакалъ, а Донъ-Кихотъ съ удивленіемъ обратился къ СанчоПансѣ:
   -- Кто это далъ тебѣ такую блистательную мысль назвать меня рыцаремъ печальнаго образа?
   -- Да тутъ не надо никакой и мысли: довольно посмотрѣть на вашу милость... Когда вы давеча при свѣтѣ факела стояли надъ монахами, вы были самый настоящій рыцарь печальнаго образа.
   -- Нѣтъ, это тебѣ, вѣроятно, внушилъ чародѣй, который мнѣ покровительствуетъ. Отнынѣ я буду называться этимъ именемъ и велю изобразить на своемъ щитѣ самое печальное лицо...
   -- Зачѣмъ тратить деньги на такое изображеніе? Я говорю, что достаточно взглянуть на васъ самихъ, у васъ теперь самая жалкая фигура, по истинѣ печальный образъ.
   

VIII.

   Весь слѣдующій день прошелъ безъ приключеній. Оба путешественника отлично позавтракали отнятою у монаховъ провизіею, но съ ними случилась другая бѣда: нигдѣ по близости не оказалось воды, а имъ страшно хотѣлось пить. Къ довершенію несчастія стемнѣло, и имъ пришлось пробираться ощупью. Вдругъ, среди ночной тишины послышались мѣрные удары, перемѣшивавшіеся съ какимъ-то неопредѣленнымъ бряцаньемъ цѣпей и громкимъ шумомъ воды. Неустрашимый рыцарь уже снова зачуялъ приключеніе и готовъ былъ двинуться туда, откуда слышался шумъ.
   -- Прощай, мой вѣрный товарищъ,-- торжественно сказалъ онъ,-- обращаясь къ своему оруженосцу,-- прощай! Если мнѣ суждено погибнуть въ борьбѣ съ ужасными чудовищами, то поѣзжай въ Тобозо и объяви о моей гибели повелительницѣ души моей, прекрасной Дульцинеѣ...
   Санчо-Панса совсѣмъ растрогался и рѣшился во что бы то ни стало удержать своего рыцаря.
   -- О, господинъ мой, не пускайтесь въ эту новую опасность! Развѣ не достаточно вамъ вашей побѣды надъ толпами непріятелей, сопровождавшихъ покойника? Зачѣмъ вамъ рисковать жизнью? Останемтесь здѣсь до разсвѣта, здѣсь насъ, вѣдь, никто не видитъ, значитъ некому будетъ и упрекнуть насъ въ трусости.
   Но Донъ-Кихотъ оставался непоколебимъ.
   -- Прошу тебя, Санчо, замолчи; я не могу отступать отъ рыцарскаго долга чести и справедливости. Жди меня, но не дольше трехъ дней, и да утѣшитъ тебя Создатель въ твоей скорби...
   Санчо, видя, что господинъ его не слушаетъ никакихъ доводовъ, придумалъ хитрость: онъ потихоньку спуталъ заднія ноги Россинанта поводомъ своего осла, который стоялъ позади. Донъ-Кихотъ пришпорилъ коня и намѣревался поскакать впередъ, но Россинантъ на этотъ разъ не двинулся съ мѣста, онъ только потопалъ передними ногами и жалобно заржалъ.
   -- Вотъ видите, ваша милость, сама судьба вамъ препятствуетъ, невидимыя силы удерживаютъ Россинанта на мѣстѣ; если вы захотите идти противъ судьбы и пришпорите коня, вы накличете на насъ гнѣвъ Божій.
   Донъ-Кихоту и въ голову не приходила настоящая причина неподвижности Россинанта: онъ, напротивъ, вполнѣ повѣрилъ, что враждебныя ему силы заколдовали коня, и покорно остался на мѣстѣ ждать разсвѣта. Санчо старался развлечь своего господина разсказами, и они простояли на одномъ мѣстѣ до солнечнаго восхода. Съ первыми лучами солнца они двинулись впередъ (Санчо успѣлъ незамѣтно развязать Россинанта). Донъ-Кихотъ ѣхалъ безстрашно, Санчо дрожалъ и прятался за Россинанта; они выѣхали на поляну и увидѣли водопадъ, а внизу, у самаго водопада причину загадочнаго шума и бряцанья -- шесть обыкновенныхъ валяльныхъ молотовъ! Санчо-Панса не могъ удержаться отъ самаго откровеннаго взрыва хохота.
   -- Ну, ваша милость, было чего намъ съ вами дежурить! Хороши великаны и чудовища, съ которыми вы хотѣли сразиться! Нечего сказать, хороши бы вы были, если бы поскакали прямо въ воду!
   Донъ-Кихотъ вспылилъ; онъ поднялъ копье и изо всей силы ударилъ несноснаго и дерзкаго оруженосца; ударъ попалъ какъ разъ по плечу, и Санчо мигомъ унялся.
   -- Ты забываешь ко мнѣ должное уваженіе! строго сказалъ рыцарь,-- но въ этомъ я обвиняю только самого себя: я допустилъ слишкомъ большую близость между нами. Помни, что отнынѣ ты можешь говорить только тогда, когда я тебя о чемъ-нибудь спрошу.
   -- Охъ, ваша милость, языкъ мой -- врагъ мой: но я теперь ужъ буду считать хорошимъ все, что бы ваша милость не сдѣлали, спина то у меня второй разъ не чешется...
   Ненавистные молоты мозолили глаза Донъ-Кихоту, и онъ поспѣшилъ уѣхать отъ нихъ подальше, даже ни разу не обернувшись.
   Вдругъ вдалекѣ показался всадникъ, у котораго на головѣ что-то блестѣло.
   -- Посмотри, Санчо, не говорилъ-ли я тебѣ, что встрѣчу обладателя шлема рыцаря Мамбрина! Вотъ онъ, я различаю на его головѣ это сокровище... Смотри, какъ скоро я съ нимъ справлюсь и завладѣю тѣмъ, что мнѣ предназначила судьба.
   -- Берегитесь, ваша милость, я вижу, что какой-то человѣкъ ѣдетъ къ намъ навстрѣчу, и у него, дѣйствительно, что-то на головѣ блеститъ, только это, навѣрное, не рыцарь...
   -- Много ты понимаешь, развѣ ты не видишь, какой подъ нимъ статный конь, сѣрый, въ яблокахъ?...
   -- Лопни глаза мои, если это не оселъ, только посѣрѣе моего длинноухаго.
   -- Бѣдный Санчо! какой злой чародѣй ослѣпилъ тебя! Но подожди, ты увидишь сейчасъ свою ошибку!..
   И Донъ-Кихотъ бросился впередъ на подъѣзжавшаго незнакомца, который былъ никто иной, какъ цирюльникъ изъ ближайшаго села. Онъ только что сдѣлалъ визитъ въ сосѣднюю деревню, гдѣ не было своего брадобрѣя и ѣхалъ теперь домой, надѣвъ сверхъ новой шляпы цирюльничій тазикъ, чтобы защититься отъ пыли и зноя.
   -- Остановись, негодный мавръ! крикнулъ рыцарь, потрясая копьемъ,-- отдай мнѣ шлемъ, или я пронжу тебя копьемъ!
   Цирюльникъ струсилъ: ему почудилась нечистая сила, онъ кувырнулся съ осла на землю, вскочилъ на ноги и удралъ, бросивъ и осла, и тазикъ...
   Донъ-Кихотъ съ торжествомъ поднялъ желанный шлемъ, который, къ сожалѣнію, оказался немного великъ.
   -- Какая, должно быть, чудовищная голова у Мамбрина,-- разсуждалъ онъ, обращаясь къ подошедшему Санчо.-- Шлемъ его никакъ не приходится на голову.
   -- Полно вамъ шутить,-- возразилъ Санчо,-- развѣ вы не видите, что это простой мѣдный тазикъ...
   Но Донъ-Кихота не такъ легко было убѣдить, онъ вообразилъ, что шлемъ сдѣланъ изъ чистаго золота, и что одну половину его кто-нибудь укралъ, оставивъ только шишакъ.
   -- Но ничего, я велю поправить это драгоцѣнное сокровище, а теперь пока поношу и такъ,-- и онъ надѣлъ тазикъ на голову.
   Санчо еще очень живо помнилъ удары и не осмѣлился возражать. Онъ утѣшилъ себя тѣмъ, что снялъ съ чужого осла красивую сбрую и украсилъ ею своего сѣраго. Онъ бы охотно присвоилъ и осла, но Донъ-Кихотъ не позволилъ, говоря, что по уставу рыцарства нельзя было отнять у побѣжденнаго рыцаря коня, пока рыцарь оставался въ живыхъ.
   -- Да какой-же это конь, это, вѣдь, оселъ,-- убѣждалъ Санчо.
   -- Конь или оселъ, все равно, все-таки я не имѣю права имъ овладѣть и не дозволю тебѣ взять то, что намъ не принадлежитъ.
   Санчо повиновался. Они позавтракали и продолжали свой путь, все болѣе и болѣе удаляясь въ ущелья.
   Навстрѣчу имъ медленно подвигалась цѣлая партія каторжниковъ, которыхъ вели на галеры подъ строгимъ конвоемъ.
   -- Смотрите, сударь,-- сказалъ Санчо,-- вонъ сколько новыхъ рабовъ король шлетъ на галеры.
   -- Какъ рабовъ? Развѣ король можетъ потворствовать рабству? вспылилъ Донъ-Кихотъ и поскакалъ къ конвою.
   -- Берегитесь, сударь,-- кричалъ ему Санчо,-- наживемъ мы съ вами тутъ бѣды!
   Но храброму рыцарю уже грезились угнетенные и оскорбленные, которыхъ надо было спасти, и онъ обратился съ просьбою къ начальнику партіи, чтобы тотъ освободилъ этихъ несчастныхъ, которые идутъ, вѣдь, на галеры не по своей охотѣ.
   -- Еще бы по своей! удивился тотъ -- да вы то тутъ о чемъ хлопочете? Я не имѣю право распускать каторжниковъ по просьбѣ каждаго встрѣчнаго; идите-ка своей дорогой, не суйтесь въ чужія дѣла...
   Донъ-Кихотъ тогда совсѣмъ вскипѣлъ:
   -- Какъ? Въ чужія дѣла? Когда тутъ идетъ дѣло о человѣческомъ достоинствѣ? Чье-же это дѣло, какъ не мое! Я странствующій рыцарь, освободитель несчастныхъ и угнетенныхъ, приказываю тебѣ немедленно отпустить этихъ людей...
   Завязалась свалка. Донъ-Кихотъ вышибъ изъ сѣдла начальника, а каторжники воспользовались суматохой, разорвали свои цѣпи, въ чемъ имъ помогъ и Санчо, и такъ накинулись на конвой, что тѣ живо разбѣжались.
   Увидя, что побѣда осталась на ихъ сторонѣ, каторжники обобрали лежавшаго начальника и стали прощаться съ Донъ-Кихотомъ.
   -- Друзья мои, за оказанную вамъ услугу я требую отъ васъ одного,-- сказалъ онъ,-- сейчасъ же идите въ Тобозо къ моей повелительницѣ, Дульцинеѣ, и разскажите ей о совершенномъ мною подвигѣ...
   -- Ну, ужъ, этому не бывать,-- сказалъ самый наглый изъ каторжниковъ,-- что мы за дураки, чтобы снова отдаться въ руки полиціи...
   -- Ахъ ты, неблагодарный! вспылилъ Донъ-Кихотъ и хотѣлъ уже наказать его ударомъ копья, но за него вступились остальные и осыпали градомъ каменьевъ и рыцаря, и оруженосца, такъ что тѣ свалились на землю. Негодяи сняли съ Санчо его плащъ и увели осла. Бѣдный оруженосецъ плакалъ, какъ ребенокъ, и въ безсильной злобѣ показывалъ имъ вслѣдъ кулаки.
   Донъ-Кихотъ тоже былъ возмущенъ такою черною неблагодарностью, но утѣшалъ себя тѣмъ, что это низкая чернь, и отъ нея нельзя ожидать лучшаго.
   Санчо-Нансѣ безъ осла стало очень неудобно: приходилось ему идти пѣшкомъ и тащить на себѣ мѣшокъ съ провизіею; онъ вздыхалъ и охалъ, тащась за рыцаремъ. Вдругъ они нашли на дорогѣ чемоданъ, а неподалеку отъ него издохшаго и полуистлѣвшаго мула. Когда раскрыли чемоданъ, въ немъ нашлось немного бѣлья и кошелекъ съ сотнею золотыхъ.
   -- Видно, какой-нибудь путешественникъ погибъ тутъ отъ руки убійцъ,-- проговорилъ Донъ-Кихотъ.
   -- Ну, ужъ убійцы бы не позабыли чемодана, а скорѣе всего мулъ съ чемоданомъ самъ заблудился да и забрелъ сюда... Что-же намъ дѣлать съ золотомъ и платьемъ?
   -- И то, и другое я дарю тебѣ, Санчо, такъ всегда дѣлали странствующіе рыцари...
   -- Вотъ, что дѣло, то дѣло! радостно закричалъ Санчо и въ припрыжку бросился цѣловать руки своего господина.
   Послѣ этой находки ноша его показалась ему легкою, и онъ думалъ только объ одномъ -- какъ бы поскорѣе воротиться домой, къ своей Терезѣ, чтобы и ее обрадовать. Между тѣмъ, Донъ-Кихотъ, повидимому, и не помышлялъ возвращаться; напротивъ, онъ все дальше и дальше забирался въ горы.
   -- Ваша милость,-- рѣшился, наконецъ, заговорить Санчо,-- хоть вы мнѣ и запретили говорить, а все-же, вѣдь, у меня языкъ то на своемъ мѣстѣ, и я ужъ до -- сыта намолчался...
   -- Ну, говори,-- смягчился Донъ-Кихотъ.
   -- А вотъ что я думаю, не лучше-ли намъ воротиться домой, чѣмъ слоняться тутъ между скалъ и утесовъ? Тутъ, вѣдь, никакого королевства завоевать нельзя.
   -- Ты ничего не понимаешь, Санчо, разумѣется, я ѣду не такъ себѣ, а хочу осуществить одинъ свой планъ. Видишь-ли, жилъ въ былыя времена рыцарь Амадисъ Галльскій; онъ, въ честь своей дамы, ушелъ въ глушь и прикинулся сумасшедшимъ, ходилъ голый, бился головой о скалы, ѣлъ одни коренья и всячески бичевалъ себя: вотъ этому-то рыцарю я и хочу подражать здѣсь, въ горахъ, но имя моей дамы, Дульцинеи. Ты посмотришь на мои продѣлки дня три, а потомъ отправишься къ Дульцинеѣ и разскажешь ей обо всемъ.
   Санчо-Панса нѣсколько времени стоялъ, какъ ошеломленный, такъ его поразила эта новая выходка рыцаря.
   -- И вы тоже, ваша милость, думаете щелкаться лбомъ объ утесы?
   -- Да, я думаю произвести еще много чего въ этомъ родѣ.
   -- Ну, этого я вамъ совсѣмъ не совѣтую, такимъ манеромъ вы можете прикончить съ собою на первомъ утесѣ. Лучше ужъ я представлю себѣ теперь, что вы все это продѣлали и разскажу госпожѣ Дульцинеѣ такихъ... ужасовъ, что волосъ станетъ дыбомъ.
   Но Донъ-Кихотъ никакъ не хотѣлъ съ этимъ согласиться. Онъ написалъ письмо Дульцинеѣ на листкѣ памятной книжки, которую тоже досталъ изъ найденнаго чемодана, а на слѣдующей страницѣ далъ Санчо. Пансѣ росписку на полученіе трехъ ослятъ изъ его конюшни. Рѣшено было, что Санчо поѣдетъ на Россинантѣ. Онъ ужъ и уѣхалъ, но вернулся и самъ сталъ просить Донъ-Кихота показать ему хоть одно дурачество.
   -- Иначе я не сумѣю, пожалуй, разсказать госпожѣ Дульцинеѣ.
   Донъ-Кихотъ не заставилъ себя просить дважды, раздѣлся до рубашки и раза два прокатился передъ оруженосцемъ колесомъ. Санчо-Панса даже глаза закрылъ руками.
   -- Довольно, довольно, сударь, я теперь вижу, что вы на все рѣшились и со спокойною совѣстью могу разсказать Дульцинеѣ все, что мнѣ въ голову взбредетъ.
   -- И ты не преувеличишь, другъ мой,-- замѣтилъ Донъ-Кихотъ.
   

IX.

   Дома, между тѣмъ, сильно безпокоились о Донъ-Кихотѣ. Племянница и экономка не знали, что дѣлать, искали его повсюду, но никто изъ ближнихъ жителей ничего объ немъ не слыхалъ. Правда, на этотъ разъ было очевидно, что онъ уѣхалъ вмѣстѣ съ Санчо, значитъ, все-таки не одинъ, но на Санчо надежда была плохая, онъ не славился большимъ умомъ и далеко не обладалъ сообразительностью. Пасторъ и цирюльникъ Николай тоже очень волновались и, наконецъ, рѣшились ѣхать отыскивать странствующаго рыцаря. Имъ пришлось случайно напасть на ту же гостинницу, гдѣ такъ безцеремонно обошлись съ Санчо-Пансой. Когда они поразспросили хозяевъ, то тѣ разсказали имъ про двухъ чудаковъ, ночевавшихъ у нихъ нѣсколько дней тому назадъ: изъ ихъ описанія пасторъ сейчасъ же узналъ Донъ-Кихота и Санчо.
   День былъ жаркій, и они вышли за ворота корчмы подышать свѣжимъ воздухомъ. Каково-же было ихъ удивленіе, когда они увидѣли приближавшагося всадника и узнали въ немъ самого Санчо верхомъ на Россинантѣ!
   Они поспѣшили ему навстрѣчу, и пасторъ закричалъ еще издали:
   -- Гдѣ-же твой господинъ, Санчо?
   Санчо, однако, сдѣлалъ многозначительное лицо и съ важностью отвѣчалъ:
   -- Господинъ мой въ одномъ мѣстѣ, гдѣ онъ занятъ важнымъ дѣломъ, я никакъ не смѣю открыть его тайну кому бы то ни было.
   -- Ну, дружокъ,-- возразилъ цирюльникъ,-- этимъ ты отъ насъ не отдѣлаешься; сейчасъ разскажи намъ, гдѣ ты оставилъ барина, а не то мы подумаемъ, что ты его убилъ и ограбилъ, тѣмъ болѣе, что ты сидишь на его лошади.
   Санчо даже перекрестился.
   -- Святая Марія! Что это пришло вамъ въ голову? Никогда Санчо не былъ и не будетъ ни воромъ, ни убійцей! Такъ и быть, если ужъ вы этого требуете, я вамъ разскажу про барина... и онъ передалъ имъ все, что затѣялъ Донъ-Кихотъ.
   Пасторъ и его спутникъ подивились не мало этому разсказу, въ особенности же тому, что Санчо такъ увѣровалъ въ своего господина и такъ твердо былъ убѣжденъ, что получитъ въ награду за свою службу губернаторство.
   -- Однако-же, какъ сильно должно быть сумасшествіе нашего Кихады, если онъ могъ увлечь за собою и эту слабую голову! замѣтилъ пасторъ цирюльнику. Они разспросили Санчо-Пансу, гдѣ именно находится Донъ-Кихотъ, и предложили ему проводить ихъ туда.
   -- Да мнѣ, вѣдь, велѣно отвезти письмо къ Дульцинеѣ Тобозской...
   -- Гдѣ-же это письмо, покажи намъ его...
   Санчо сталъ рыться въ карманахъ -- увы! Письмо то онъ и позабылъ взять съ собою, оно осталось у Донъ-Кихота!
   Санчо далъ себѣ двѣ здоровенныя пощечины и еще подергалъ себя за бороду.
   -- Ахъ,, я дуракъ! ахъ, я неучъ! бранилъ онъ себя.
   -- Что ты это, пріятель? освѣдомились его собесѣдники.
   -- Да какъ-же, я письма то, вѣдь, не взялъ, съ нимъ пропали и мои ослята!
   Онъ объяснилъ имъ, что, кромѣ письма, долженъ былъ отвезти еще росписку и получить трехъ ослятъ взамѣнъ своего сѣраго. Его утѣшили, сказавъ, что такая росписка была бы, все равно, недѣйствительна, и что Донъ-Кихотъ, навѣрное, дастъ ему другую, настоящую. Санчо успокоился и сейчасъ же согласился проводить ихъ къ своему барину.
   -- Ну, а письмо то не бѣда, письмо то я и наизусть знаю...
   Но когда его попросили продекламировать это замѣчательное произведеніе, онъ не могъ ничего припомнить, перевралъ всѣ слова и очень насмѣшилъ своихъ слушателей. Ему предложили заѣхать въ гостинницу и позавтракать, а затѣмъ отправиться въ путь, но онъ не могъ никакъ рѣшиться войти туда, гдѣ онъ еще недавно пережилъ столько непріятностей.
   -- Нѣтъ, ужъ лучше я останусь здѣсь, а вы принесите мнѣ похлебать чего-нибудь горяченькаго.
   Такъ и сдѣлали. Пока Санчо кушалъ, наши пріятели придумали способъ выманить Донъ-Кихота изъ засады. Пасторъ познакомился съ одною путешественницею, которая тоже остановилась въ этой гостинницѣ. Она согласилась помочь имъ въ осуществленіи ихъ плана, который состоялъ въ слѣдующемъ: дама должна была представиться притѣсняемою дѣвушкою и просить защиты у рыцаря противъ ея притѣснителей; выманивъ его изъ убѣжища, она обѣщала доѣхать съ ними до той-же гостинницы.
   -- Только бы намъ его сюда приманить, а ужъ отсюда то мы его доставимъ домой,-- говорилъ пасторъ.
   Санчо сообщили планъ, но онъ захотѣлъ испробовать еще одно средство:
   -- Я поѣду впередъ,-- объявилъ онъ,-- и постараюсь выманить его сюда: я скажу ему, что его желаетъ видѣть госпожа Дульцинея -- это на него навѣрное подѣйствуетъ...
   Санчо уѣхалъ, а за нимъ послѣдовала и остальная компанія; цирюльникъ подвязалъ себѣ вмѣсто бороды длинный рыжій, пополамъ съ бѣлымъ, коровій хвостъ. Съ этою бородою его не легко было бы узнать. Онъ изображалъ пажа притѣсняемой дамы, а пасторъ хотѣлъ попасться донъ-Кихоту на глаза уже попозже, когда тотъ выѣдетъ изъ ущелья. Все удалось такъ, какъ предполагалось: Санчо вернулся одинъ и объявилъ, что Донъ-Кихотъ совсѣмъ помретъ, если еще останется здѣсь день или два.
   -- Онъ такъ исхудалъ, такъ исхудалъ, что на него смотрѣть страшно -- ужъ извѣстно, какая ѣда въ горахъ... говорилъ Санчо, чуть не плача.
   -- Что-же ты его не упросилъ ѣхать съ тобою? спросилъ пасторъ.
   -- Упросишь его! какъ-же! Наладилъ одно, что хочетъ сперва совершить какой-нибудь подвигъ и тогда только явится къ Дульцинеѣ...
   -- Ну, значитъ, ваша хитрость должна удасться,-- обратился пасторъ къ окружающимъ.
   Всѣ двинулись въ горы, кромѣ пастора, который поотсталъ немного. Подъѣхавъ къ Донъ-Кихоту, путешественница сошла съ лошади, упала передъ нимъ на колѣни и молила о защитѣ. Донъ-Кихотъ обрадовался случаю совершить подвигъ, онъ обѣщалъ ѣхать съ нею, торжественно надѣлъ латы, сѣлъ на Россинанта, и они двинулись въ путь. Рыцарь не узналъ цирюльника и былъ вполнѣ увѣренъ, что это пажъ принцессы Микомиконскаго царства, какъ себя назвала красавица. Дорогою ихъ встрѣтилъ и пасторъ, который притворился удивленнымъ и обрадованнымъ.
   -- Славный нашъ рыцарь! Васъ-ли я вижу! воскликнулъ онъ,-- вашимъ подвигамъ дивится вся страна!
   Когда Донъ-Кихотъ сталъ его спрашивать, почему онъ идетъ пѣшкомъ, и какъ онъ тутъ очутился, пасторъ разсказалъ ему, что его съ цирюльникомъ ограбили колодники, которыхъ выпустилъ на волю какой-то сумасшедшій. Донъ-Кихотъ не зналъ, куда ему дѣться, и даже не рѣшился сознаться, что это дѣло его рукъ, но его выдалъ Санчо:
   -- Вотъ, видите, не говорилъ-ли я вашей милости тогда, что не слѣдовало выпускать на волю этихъ мошенниковъ! Они теперь и будутъ грабить честныхъ людей!
   Рыцарь такъ озлобился на Санчо, что даже ударилъ его, а пасторъ, видя, что онъ очень раздражился, постарался замять разговоръ. Цирюльникъ Николай, въ роли пажа, уступилъ пастору свою лошадь, и они благополучно прибыли въ гостинницу. Всѣ разбрелись по своимъ комнатамъ и собрались уже спать, какъ вдругъ въ той комнатѣ, которую занималъ Донъ-Кихотъ, послышался шумъ. Санчо выскочилъ растерянный, испуганный, крича во все горло:
   -- Помогите! спасите! Я своими глазами видѣлъ, какъ мой господинъ отрубилъ голову страшному великану, притѣснителю принцессы Микомиконъ! Кровь такъ и полилась!
   Всѣ бросились въ комнату Донъ-Кихота, и хозяинъ, къ великому своему ужасу, увидѣлъ, что рыцарь сражается съ его мѣхами, наполненными виномъ!
   Донъ-Кихотъ съ закрытыми глазами въ одномъ бѣльѣ поражалъ своимъ мечомъ бѣдные ничѣмъ неповинные кожаные мѣхи, такъ что затопилъ виномъ всю комнату.
   Въ страшной ярости хозяинъ бросился было колотить его, но пасторъ его удержалъ:
   -- Перестаньте, вы видите, человѣкъ не въ своемъ умѣ... Мы вамъ заплатимъ всѣ ваши убытки, а теперь помогите намъ лучше уложить его.
   Донъ-Кихотъ такъ развоевался, что его едва привели въ себя, а когда ему стали говорить, что онъ сражался съ мѣхами, онъ не хотѣлъ этого и слышать, увѣряя всѣхъ, что онъ срубилъ голову великану, который завладѣлъ Микомиконскимъ царствомъ, что голова эта покатилась, и ее надо непремѣнно найти, чтобы отослать Дульцинеѣ, какъ трофей побѣды.
   Санчо уже готовъ былъ повѣрить этому бреду и принялся было искать голову мнимаго великана, но на него прикрикнулъ пасторъ, и онъ печально побрелъ спать.
   На другое утро мнимая принцесса чуть свѣтъ уѣхала дальше, а Николай съ пасторомъ добыли заранѣе заготовленную большую клѣтку съ деревянною рѣшеткою. Они наняли.людей, которые за плату должны были разыграть съ рыцаремъ цѣлую комедію.
   Когда Донъ-Кихотъ проснулся, все уже было подготовлено. На его разспросы ему отвѣчали, что принцесса Микомиконъ благодаритъ его за услуги и уѣхала въ свое царство. Онъ еще былъ въ постели, какъ вдругъ къ нему вошли замаскированные люди и торжественно, ни слова не говоря, посадили его въ приготовленную клѣтку. Послышался грозный голосъ волшебника, назвавшаго себя Фрестономъ, который повелѣвалъ рыцарю покориться этому очарованію. Донъ-Кихоту достаточно было вообразить себя очарованнымъ, и онъ далъ сдѣлать съ собою все, что угодно: его клѣтку поставили на телѣгу и повезли его въ такомъ видѣ домой.
   

X.

   Въ деревнѣ всѣ сбѣжались смотрѣть на рыцаря, запертаго въ клѣтку, а домашніе его залились горькими слезами при видѣ исхудалаго, блѣднаго, слабаго добровольнаго скитальца. Санчо, напротивъ, обрадовалъ и жену, и дочь, потому что привезъ туго набитый кошелекъ, и въ своемъ кругу разсказалъ столько диковинокъ, что Тереза съ дочерью только ахали. Донъ-Кихота, какъ больного ребенка, уложили въ постель, и онъ, дѣйствительно, расхворался отъ истощенія силъ. Онъ лежалъ, почти ни съ кѣмъ не говоря, и позволялъ все съ собою дѣлать. Мало по малу онъ сталъ поправляться, но когда онъ сидѣлъ на кровати, или въ креслѣ въ своей красной фланелевой фуфайкѣ и ночной ермолкѣ, онъ казался какою-то изсохшею муміей, а не человѣкомъ. Въ это время въ деревню, гдѣ жилъ Донъ-Кихотъ, пріѣхалъ студентъ, Самсонъ Карраско. Онъ еще и раньше былъ знакомъ съ Донъ-Кихотомъ, теперь же любопытство его усилилось, такъ какъ со всѣхъ сторонъ только и рѣчи было о странномъ поведеніи Донъ-Кихота и о его неудачныхъ поѣздкахъ. Самсонъ Карраско вызвался вылѣчить рыцаря отъ его сумасбродствъ; для этой цѣли, говорилъ онъ, ему нужно было только, чтобы рыцарь снова пустился путешествовать.
   Услышавъ про давнишняго своего пріятеля, а главное, узнавъ, что онъ разсказываетъ всѣмъ, будто читалъ книгу, написанную о подвигахъ Донъ-Кихота Ламанчскаго, рыцарь нашъ захотѣлъ самъ съ нимъ повидаться. Карраско засталъ Донъ-Кихота наединѣ съ Пансою; повидимому, они снова замышляли что-то. Студентъ сталъ разсказывать Донъ-Кихоту о книгѣ, и этотъ разговоръ очень занялъ рыцаря; онъ радовался, что подвиги его описаны и могутъ найти себѣ послѣдователей: въ своемъ увлеченіи, онъ и не замѣчалъ, какъ зло подсмѣивался надъ нимъ его пріятель. Рѣшено было снова отправиться искать приключеній, на этотъ разъ уже открыто, такъ какъ особенныхъ препятствій со стороны окружающихъ не оказывалось. Рыцарь и оруженосецъ запаслись всѣмъ необходимымъ; Россинантъ и оселъ, котораго Санчо разыскалъ и отнялъ у вора, бѣжали бодрою рысцою, а господинъ со слугою весело разговаривали. Они и не замѣчали, что въ нѣсколькихъ шагахъ отъ нихъ крался за ними хитрый Карраско, замѣчая ихъ путь и подсмѣиваясь надъ ихъ простотою.
   Нѣсколько дней не случалось ничего замѣчательнаго. Встрѣтились имъ, правда, актеры въ костюмахъ; смерть ѣхала въ телѣгѣ рядомъ съ императоромъ, а чортъ -- съ ангеломъ; Донъ-Кихоту было опять погрезились привидѣнія, но актеры разсѣяли его сомнѣнія, увѣряя, что ѣдутъ давать представленіе и вырядились заранѣе, чтобы завлечь къ себѣ въ балаганъ побольше публики. Все уже было окончилось благополучно, но шутъ, бѣжавшій позади колымаги, своими погремушками испугалъ Россинанта: благородный конь бросился въ сторону, Донъ-Кихотъ упалъ, Санчо бросился его поднимать, а шутъ при общей суматохѣ угналъ осла. донъ-Кихотъ снова сѣлъ на Россинанта и погнался было за удиравшими актерами, но они отпустили осла и стали бросать въ рыцаря каменьями.
   -- Оставьте, ваша милость,-- уговаривалъ Санчо,-- можно-ли выиграть сраженіе, когда въ рядахъ непріятельской арміи сражаются императоры, охраняемые ангелами и демонами и предводительствуемые смертью? Притомъ, во всей этой толпѣ нѣтъ ни одного рыцаря.
   -- Правда твоя,-- отвѣчалъ Донъ-Кихотъ и остановился,-- я не имѣю права сражаться съ чернью, но ты самъ можешь отомстить за своего осла и посчитать ребра этимъ людишкамъ...
   -- Нѣтъ, ваша милость, я, какъ добрый христіанинъ, привыкъ прощать обиды.
   -- Ну, какъ знаешь, тогда оставимъ эти жалкія привидѣнія и поищемъ лучшихъ подвиговъ.
   Ночь застала Донъ-Кихота и его оруженосца въ лѣсу. Пришлось ночевать подъ открытымъ небомъ, Донъ-Кихотъ улегся подъ дубомъ, Санчо -- подъ вязомъ. Только что они задремали, какъ вдругъ въ лѣсу раздался конскій топотъ, и къ нимъ приблизились два всадника, которые тоже, повидимому, собирались тутъ переночевать. Донъ-Кихотъ разбудилъ Санчо и подошелъ къ незнакомцамъ.
   -- Кто вы, и что вамъ здѣсь надо? спросилъ рыцарь.
   -- Я рыцарь Лѣса или Зеркалъ,-- отвѣчалъ незнакомецъ,-- и хочу отдохнуть здѣсь со своимъ оруженосцемъ.
   Рыцари сѣли разговаривать, а оруженосцы ихъ отошли въ сторону.
   Санчо-Панса разговорился съ чужимъ оруженосцемъ о своемъ житьѣбытьѣ, нахвасталъ съ три короба о губернаторствѣ, о своемъ рыцарѣ и въ концѣ концовъ, замѣтилъ, что не худо бы поужинать. Тогда товарищъ его вытащилъ огромный мѣшокъ съ провизіей и сталъ его потчевать пирогомъ, мясомъ, виномъ. Санчо напотчевался такъ, что тутъ-же и заснулъ. Между тѣмъ разговоръ рыцарей кончился далеко не такъ мирно. Рыцарь Лѣса вздумалъ увѣрять Донъ-Кихота, что онъ побѣдилъ много рыцарей въ честь своей дамы и, между прочимъ, Донъ-Кихота Ламанчскаго. Донъ Кихотъ, конечно, сталъ оспаривать такую очевидную ложь, и они рѣшили окончить споръ поединкомъ. Едва занялась заря, они разбудили своихъ оруженосцевъ. Услыхавъ, въ чемъ дѣло, Санчо затрясся отъ испуга; но онъ испугался еще больше, когда увидѣлъ у чужого оруженосца такой носъ, какого еще никогда не видывалъ: красный, огромный, крючковатый, съ синими бородавками, этотъ носъ наводилъ на него ужасъ, и онъ взобрался на сосѣднее дерево, чтобы только не сидѣть подлѣ такого чудовища.
   Донъ-Кихотъ тоже оглядѣлъ своего противника, который уже успѣлъ надѣть шлемъ и спустить забрало. Рыцарь Лѣса былъ одѣтъ очень богато: на парчевой его туникѣ блестѣли безчисленныя зеркальныя блестки въ видѣ полулунокъ, а на шлемѣ развѣвались пестрыя перья. Соперники сѣли на коней, описали полукругъ и устремились другъ на друга съ поднятыми копьями, т. е. устремился одинъ Донъ-Кихотъ, такъ какъ конь Рыцаря Зеркалъ вдругъ уперся копытами въ землю и ни за что не хотѣлъ двинуться впередъ. Такимъ образомъ Донъ-Кихотъ легко вышибъ своего противника изъ сѣдла, и тотъ безъ чувствъ упалъ на землю. Донъ-Кихотъ хотѣлъ было заколоть его копьемъ, когда къ нему подбѣжалъ оруженосецъ рыцаря, но уже съ самымъ обыкновеннымъ человѣческимъ носомъ.
   -- Что вы хотите дѣлать? Вѣдь это пріятель вашъ, Самсонъ Карраско, а я его слуга, Ѳома Цеціаль!
   Санчо тоже слѣзъ съ дерева и остановился, какъ вкопанный:
   -- Ну, такъ и есть! Это мой кумъ и сосѣдъ, Ѳома! Да гдѣ-же твой носъ то?
   -- Вотъ здѣсь,-- покорно отвѣтилъ кумъ, вынимая изъ кармана картонный носъ.
   Въ эту минуту Карраско очнулся. Донъ-Кихотъ снялъ съ него шлемъ и убѣдился, что, дѣйствительно, передъ нимъ лежалъ студентъ. Но и тутъ онъ сейчасъ же вообразилъ волшебство и представилъ себѣ, что Фрестонъ захотѣлъ подшутить надъ нимъ и превратилъ рыцаря Лѣса въ Карраско.
   -- Кто бы вы ни были, рыцарь,-- грозно сказалъ онъ, занося копье надъ полумертвымъ студентомъ,-- заклинаю васъ признать Дульцинею Тобозскую красивѣе и лучше вашей дамы; я отпускаю васъ только съ тѣмъ, чтобы вы поѣхали къ ней и разсказали ей о моей побѣдѣ.
   Карраско обѣщалъ все это и молилъ только помочь ему встать Такъ окончилось неудачное предпріятіе Карраско, который намѣревался побѣдить Донъ-Кихота и, по праву побѣдителя, потребовать у него, чтобы онъ возвратился домой и два года не ѣздилъ искать приключеній. Бѣдному студенту пришлось остановиться въ сосѣднемъ городкѣ и обратиться за помощью къ костоправу.

[]

   Ѳома не захотѣлъ больше сопровождать его.
   -- Что за сумасшествіе ломать себѣ ребра! сказалъ онъ: лучше я буду сидѣть дома, и вамъ совѣтую вернуться.
   -- Ну, ужъ нѣтъ, я до тѣхъ поръ не успокоюсь, пока не отплачу этому Донъ-Кихоту тою же монетою! возразилъ Карраско.
   Теперь онъ хотѣлъ преслѣдовать Донъ-Кихота не изъ желанія вылѣчить его, а просто изъ чувства мщенія -- очень ужъ болѣли у него бока...
   

XI.

   Донъ-Кихотъ очень гордился своею побѣдою надъ Рыцаремъ Лѣса и старался увѣрить Санчо, что волшебникъ Фрестонъ, дѣйствительно, только подшутилъ надъ ними, превративъ рыцаря -- въ Карраско, а оруженосца -- въ Ѳому. Санчо, наконецъ, почти убѣдился въ этомъ. Вдругъ ихъ нагналъ всадникъ, въ красивомъ зеленомъ нарядѣ, на прекрасномъ конѣ. Это оказался владѣлецъ сосѣдняго имѣнія, донъ Діего, ѣхавшій съ ними по пути. Онъ заговорилъ съ Донъ-Кихотомъ и, повидимому, заинтересовался странными идеями рыцаря, которыя не вязались ни съ обстановкою, ни со здравымъ смысломъ. Желая поближе познакомиться съ интереснымъ странствующимъ рыцаремъ, онъ пригласилъ его къ себѣ въ имѣніе. донъ-Кихотъ ѣхалъ съ непокрытою головою, потому что Мамбриновъ шлемъ не представлялъ особеннаго удобства: рыцарь нашъ предпочиталъ надѣвать его только въ виду крайней необходимости, когда встрѣчался съ какимъ-нибудь приключеніемъ. Но времена, повидимому, стояли теперь мирныя, а Санчо захотѣлось купить у пастуха творогу: онъ и воспользовался знаменитымъ шлемомъ, въ надеждѣ, что рыцарю еще не скоро вздумается спросить свой головной уборъ, и онъ успѣетъ пока съѣсть купленное. Вышло, однако, иначе: навстрѣчу имъ медленно подвигалась какая-то странная не то повозка, не то клѣтка, съ королевскимъ флагомъ.
   Донъ-Кихотъ почуялъ новое приключеніе и спросилъ свой шлемъ. Можно себѣ представить, какъ засуетился Панса; но дѣлать было нечего, онъ даже не успѣлъ выбросить творогъ, потому что рыцарь смотрѣлъ на него. Санчо подалъ шлемъ, и рыцарь опрокинулъ себѣ на голову весь тазикъ творогу. Сыворотка вытекла изъ сжатой массы и ручьями потекла по лицу Донъ-Кихота.
   Онъ вообразилъ, что съ него градомъ заструился потъ:
   -- Санчо! Меня, должно бытъ, ожидаетъ ужасное приключеніе, не даромъ потъ льется съ меня въ три ручья. Дай мнѣ поскорѣе платокъ обтереться.
   Санчо примолкъ, какъ пойманный школьникъ, подалъ рыцарю платокъ и молилъ судьбу только объ одномъ, чтобы Донъ-Кихотъ не снималъ шлема. Но рыцарь обтерся и снялъ шлемъ, на днѣ его оказался творогъ!
   -- Ахъ ты, негодяй! разсердился рыцарь на Санчо.-- Это ты наложилъ творогу въ мой шлемъ!
   -- Ну, если тамъ творогъ, такъ ужъ это, вѣрно, самъ Фрестонъ положилъ его туда: какъ-же бы я осмѣлился это сдѣлать! Это колдовство,-- отвѣчалъ хитрый оруженосецъ.-- Дайте, я съѣмъ творогъ-то!
   Донъ-Кихотъ успокоился, вытеръ шлемъ и надѣлъ его. Спутникъ его съ величайшимъ изумленіемъ смотрѣлъ на все это, но его ожидали еще болѣе странныя вещи. Подъѣхала повозка; она оказалась клѣткою со львами, которыхъ посылали въ даръ королю.
   -- А большіе эти львы? спросилъ Донъ-Кихотъ.
   -- Очень большіе,-- отвѣчалъ возница,-- притомъ, они теперь голодны, и мы торопимся доѣхать до станціи, чтобы накормить ихъ.
   -- А, они голодны! Ну-ка, господинъ колдунъ, выпусти твоихъ кошечекъ, я помѣряюсь съ ними!
   Санчо-Панса упалъ въ ноги рыцарю, умоляя пощадить его жизнь и не дать его на съѣденіе львамъ; видя, что рыцарь непоколебимъ, онъ обратился къ донъ-Діего, прося его уговорить какъ-нибудь Донъ-Кихота. Тотъ употребилъ всю силу своего краснорѣчія, но рыцарь никого не хотѣлъ слушать и торопилъ вожатаго, чтобы тотъ выпустилъ львовъ, угрожая ему своимъ копьемъ. Тогда тотъ отпрягъ муловъ, и отбѣжалъ въ сторону, Санчо и донъ-Діего тоже благоразумно удалились, а вожатый отперъ клѣтку. Огромный левъ высунулъ изъ клѣтки свою косматую голову. Донъ-Кихотъ со щитомъ въ одной рукѣ, съ копьемъ въ другой безстрашно стоялъ передъ львомъ.
   Глаза ихъ встрѣтились. Что подумалъ левъ въ эту минуту, Богъ его знаетъ, но онъ гордо тряхнулъ гривою, повернулъ спину и улегся на прежнее мѣсто. Донъ-Кихотъ хотѣлъ уже раздразнить его, но вожатый остановилъ его и, запирая клѣтку, сказалъ:
   -- Ваша милость уже достаточно доказали храбрость, а если левъ выказалъ трусость и не захотѣлъ съ вами драться, то весь стыдъ падаетъ на его голову.
   Донъ-Кихотъ подумалъ и согласился. Они кликнули остальную компанію, и вожатый съ жаромъ разсказалъ имъ о безстрашномъ свиданіи рыцаря со львомъ.
   -- Ну, другъ мой, теперь ты можешь снова впрягать своихъ муловъ, а ты, Санчо, дашь этимъ людямъ два золотыхъ за потерянное ими время, сказалъ Донъ-Кихотъ,-- когда же ты пріѣдешь со своими львами къ королю,-- обратился онъ къ вожатому,-- не забудь разсказать ему объ этомъ подвигѣ Рыцаря Львовъ, какъ я отнынѣ буду называть себя.
   Пріѣхавъ къ донъ -- Діего, и рыцарь, и оруженосецъ стали какъ сыръ въ маслѣ кататься; ѣли и пили сладко, спали на пуховикахъ, это всѣхъ видѣли только почетъ да ласку, словомъ, умирать бы не надо. Санчо такъ и думалъ, особенно, когда ихъ позвали пировать на крестьянскую свадьбу, гдѣ ихъ чуть не насильно закармливали всякими лакомыми кусками.
   Но Донъ-Кихотъ не могъ долго усидѣть на мѣстѣ: его тянуло странствовать... Распрощавшись съ хозяевами и поблагодаривъ ихъ за гостепріимство, онъ собрался въ путь, искать новыхъ приключеній.
   

XII.

   Сильно вздыхалъ Санчо, когда ему пришлось разстаться со всѣми окружавшими его прелестями: съ жирными гусями, съ огромными окороками и крѣпкими винами. Онъ утѣшалъ себя только тѣмъ, что изрѣдка поглядывалъ въ мѣшокъ съ дорожными припасами, которыхъ для обыкновеннаго желудка хватило бы на годъ; но у Санчо желудокъ былъ необыкновенный, и потому черезъ нѣсколько дней имъ пришлось опять искать пріюта въ гостинницѣ.
   Туда же забрелъ и уличный комедіантъ, мастеръ Педро, съ обезьяною и кукольнымъ театромъ. Одинъ глазъ у Педро былъ завязанъ, а на щекѣ красовался громадный пластырь.
   -- Гей, хозяинъ, не найдется-ли и для меня мѣстечка? весело крикнулъ онъ, располагаясь со своимъ ящикомъ,-- моя обезьяна Питтакусъ умѣетъ ворожить, а актеры дадутъ вамъ цѣлое представленіе: какъ на ладони увидите освобожденіе Мелизандры и много другихъ хорошихъ вещей.
   Мастера Педро приняли очень охотно, и онъ сейчасъ же предложилъ свои услуги Донъ-Кихоту.
   -- Не желаете-ли посмотрѣть на мою ворожею? обязательно спросилъ онъ.
   -- Хорошо, пусть она предскажетъ мнѣ будущее... согласился рыцарь.
   -- Ахъ, ваша милость, благородный рыцарь, мой Питтакусъ не предсказываетъ будущаго, а умѣетъ угадывать только прошедшее и настоящее...
   -- Ну,-- вмѣшался Санчо,-- прошедшее то я и самъ знаю, за это нечего платить денегъ, а вотъ настоящее... на-ка двадцать грошей, да скажи мнѣ, что теперь дѣлаетъ моя Тереза?
   Мастеръ Педро ударилъ себя два раза по плечу: Питтакусъ мигомъ вскочилъ туда и, нагнувшись къ уху, пощелкалъ зубами.
   Сейчасъ же Педро опустился на колѣни передъ Донъ-Кихотомъ и почтительно проговорилъ:
   -- Благословляю судьбу, что мнѣ привелось встрѣтиться съ тобою, о, цвѣтъ странствующаго рыцарства, храбрый защитникъ слабыхъ и угнетенныхъ, рыцарь Печальнаго образа и рыцарь Львовъ, славный Донъ-Кихотъ Ламанчскій!
   Всѣ разинули рты отъ изумленія, а Донъ-Кихотъ, немного сконфуженный, проговорилъ:
   -- Да, кто много странствуетъ, тотъ многому и научается: могъ-ли я предположить, чтобы обезьяна, безсловесное животное, умѣла ворожить?
   -- А ты, оруженосецъ храбраго рыцаря, достойный Санчо-Панса,-- обратился Педро къ Санчо,-- радуйся и веселись, такъ какъ твоя дорогая Тереза занята теперь самымъ полезнымъ дѣломъ: она прядетъ ленъ и попиваетъ вино изъ кружки для увеселенія души и тѣла.
   -- Да, да, клянусь, что это такъ! вскричалъ Санчо,-- она, вѣдь, у меня молодецъ, всегда дѣломъ занята!
   -- А я,-- прибавилъ Педро,-- на радостяхъ, что увидѣлъ такого знаменитаго рыцаря, дамъ вамъ сегодня даромъ большое представленіе.
   Хозяинъ гостинницы отвелъ мѣсто для сцены, устроили на скорую руку мѣста для зрителей, набралось много дѣтей и начался кукольный театръ.
   Донъ-Кихотъ внимательно слѣдилъ за ходомъ піесы: рыцарь донъ-Гайферъ освобождалъ свою жену, Мелизандру, изъ плѣна у Мавровъ; въ послѣдней сценѣ, когда уже Мелизандра съ мужемъ бѣжали въ христіанскій лагерь, за ними помчались въ погоню Мавры, и началась битва между христіанами и невѣрными. Донъ-Кихотъ такъ увлекся представленіемъ, что видѣлъ уже не куколъ, а живыхъ людей; когда Мавры стали настигать христіанъ, онъ счелъ своимъ долгомъ вступиться за правое дѣло:
   -- Остановитесь, невѣрные! остановитесь, или вы будете имѣть дѣло со мной! вскрикнулъ онъ и бросился къ сценѣ.
   Мигомъ полетѣли головы съ картонныхъ преслѣдователей, а мимоходомъ, въ общей свалкѣ, досталось и христіанамъ; сама Мелизандра осталась безъ носа и съ разбитою головою. Досталось бы, вѣроятно, и самому Педро, но онъ благоразумно спрятался за своихъ картонныхъ героевъ и только издали упрашивалъ рыцаря пощадить его куколъ. Но Донъ-Кихотъ ничего не слышалъ; онъ рубилъ направо и налѣво, пока не избилъ всѣхъ враговъ. Тогда онъ остановился и воскликнулъ:
   -- Кто можетъ еще сомнѣваться въ пользѣ странствующаго рыцарства? Развѣ я не одержалъ сейчасъ побѣды надъ цѣлою арміею?

[]

   -- Ваша милость,-- жалобно осмѣлился сказать Педро,-- да, вѣдь, это не живые люди, это только папковыя маріонетки!
   -- Маріонетки? удивился Донъ-Кихотъ.-- Какъ? Куклы? Нѣтъ, не можетъ быть, я видѣлъ живыхъ людей, это, вѣрно, опять штуки Фрестона!
   Однако, рыцарь велѣлъ Санчо удовлетворить Педро, заплативъ ему и за безносую Мелизандру, и за побитыхъ мавровъ; Педро былъ, конечно, радъ, и дѣло кончилось миромъ. но какъ же Педро узналъ, что передъ нимъ Донъ-Кихотъ и Санчо? Дѣло объяснилось очень просто: онъ былъ на крестьянской свадьбѣ, только въ другомъ нарядѣ, пластырь и завязанный глазъ совсѣмъ измѣнили его наружность, и онъ могъ свободно одурачить каждаго, не только Донъ-Кихота.
   Наши путешественники направились теперь прямо къ берегу Эбро, въ Сарагоссу, гдѣ предполагался большой турниръ. Подъѣзжая къ какой-то рѣкѣ, они увидѣли лодку, привязанную у самаго берега; въ лодкѣ не было ни веселъ, ни паруса.
   -- Смотри, Санчо, эта лодка указываетъ мнѣ на новое приключеніе; вѣроятно, гдѣ-нибудь томится въ заключеніи рыцарь, или принцесса, и они даютъ мнѣ знакъ, умоляя спасти ихъ... Для этого надо только сѣсть въ лодку, она укажетъ намъ путь...
   -- Охъ, ваша милость, берегитесь вы этихъ приключеній! Ну, какъ мы поѣдемъ безъ веселъ и безъ паруса: вѣдь насъ унесетъ теченіемъ...
   -- Санчо, молчи и дѣлай, что я тебѣ приказываю: привяжи къ дереву осла и Россинанта и садись въ лодку!
   -- Охъ, ужъ эти мнѣ приключенія! останемся мы и безъ осла, и безъ коня! вздыхалъ Санчо, но повиновался.
   Они сѣли въ лодку, Донъ-Кихотъ оттолкнулъ ее отъ берега, и ихъ понесло внизъ по теченію. Санчо стоналъ, охалъ, молился, Донъ-Кихотъ сердился на него и наконецъ, завидя вдали большую водяную мельницу, восторженно воскликнулъ:
   -- Ну, не говорилъ-ли я тебѣ, Санчо, что мы подъѣдемъ къ очарованному замку? Вотъ онъ виднѣется уже вдали!..
   Санчо присмотрѣлся.
   -- Что вы, сударь, да это, вѣдь, мельница; мы какъ разъ несемся подъ ея колеса! Остановитесь, Бога ради, вѣдь тутъ намъ вѣрная смерть!
   Но Донъ-Кихота невозможно было разубѣдить:
   -- Другъ Санчо, заколдованные замки всегда кажутся не тѣмъ, что они есть на самомъ дѣлѣ; но меня трудно обмануть: я слышу звуки цѣпей и стоны заключенныхъ....
   Санчо, однако, не утѣшился доводами своего господина: онъ суетился, кричалъ, звалъ на помощь, и на его крики сбѣжались люди.
   -- Сумасшедшіе, куда васъ несетъ? кричали имъ съ берега,-- или вамъ жизнь не мила!
   Толпа, стоявшая на берегу, росла; принесли шесты и старались загородить лодкѣ путь. Донъ-Кихотъ волновался.
   -- Не говорилъ ли я, что тутъ все заколдовано? Эти чудовища хотятъ преградить мнѣ путь въ замокъ! Прочь, прочь, вамъ не удастся остановить меня!
   Въ эту минуту лодка налетѣла на шесты и перекувырнулась: донъ-Кихотъ и Санчо бултыхнулись въ воду, а лодка попала подъ келесо мельницы и разбилась въ щепки. Обоихъ искателей приключеній благополучно вытащили, но тутъ подоспѣли рыбаки, хозяева разбитой лодки, и стали требовать платы за нанесенный имъ убытокъ. Донъ-Кихотъ вздохнулъ и, обращаясь къ мельницѣ, громко закричалъ:
   -- Друзья мои! Я ничего не могу сдѣлать для вашего освобожденія! Враждебныя силы препятствуютъ мнѣ; подождите другого рыцаря и не падайте духомъ!
   Потомъ онъ велѣлъ Санчо расплатиться съ рыбаками и печально побрелъ въ ту сторону, гдѣ они оставили Россинанта съ осломъ. Къ счастію они оказались на томъ же мѣстѣ: рыцарь могъ спокойно высушить платье и продолжать путь, но Санчо остался очень недоволенъ и даже собрался было оставить своего господина. Донъ-Кихотъ пристыдилъ его, и добрый оруженосецъ такъ раскаялся въ своемъ поступкѣ, что даже прослезился.
   

XIII.

   Вдругъ, на полянѣ, у лѣса, имъ встрѣтилась веселая кавалькада охотниковъ. Между ними, на прекрасномъ конѣ, сидѣла богато одѣтая амазонка, очевидно, изъ высшаго круга. Она держала на рукѣ сокола и весело разговаривала съ высокимъ статнымъ мужчиною, тоже въ богатой одеждѣ.
   -- Санчо, теперь, смотри, не сдѣлай какой-нибудь глупости,-- училъ рыцарь своего оруженосца,-- это, вѣдь, повидимому, знатные господа, подъѣзжай къ этой дамѣ и привѣтствуй ее отъ моего имени.
   -- Вотъ увидите, ваша милость, какъ ловко я все это обдѣлаю,-- весело сказалъ Санчо, которому уже запахло въ воздухѣ вкусными обѣдами и сытными завтраками.
   Онъ развязно подъѣхалъ на своемъ сѣромъ къ дамѣ и почтительно проговорилъ:
   -- Высокая госпожа! Мой повелитель, рыцарь Донъ-Кихотъ Ламанчскій, цвѣтъ и краса странствующаго рыцарства, желаетъ поцѣловать вашу руку и привѣтствовать ваши свѣтлыя очи!
   Знатная дама улыбнулась.
   -- Другъ мой, я очень рада познакомиться съ такимъ славнымъ героемъ, какъ рыцарь Печальнаго Образа, я уже много о немъ наслышалась.
   -- Скажи твоему рыцарю,-- прибавилъ высокій всадникъ,-- что я и герцогиня очень будемъ рады, если онъ сдѣлаетъ намъ честь и заѣдетъ погостить въ нашъ замокъ.
   Санчо поклонился и галопомъ поскакалъ къ рыцарю сообщить ему эту пріятную вѣсть.
   Донъ-Кихотъ поскакалъ, пріосанясь, къ герцогамъ, и намѣревался уже сойти съ коня, въ полной увѣренности, что Санчо, какъ всегда, держитъ ему стремя. Но на этотъ разъ оруженосецъ, какъ нарочно, оплошалъ: слѣзая съ осла, онъ запутался въ постромкахъ и шлепнулся на землю. донъ-Кихотъ, думая, что оруженосецъ подлѣ, хотѣлъ ловко соскочить съ коня, но зацѣпился за стремя и потащилъ съ собою худо подтянутое сѣдло -- въ одну секунду онъ очутился тоже подъ конемъ и съ трудомъ выкарабкался изъ подъ сѣдла. Герцогъ и герцогиня едва удерживались отъ смѣху при этой сценѣ. Наконецъ, и рыцарь, и оруженосецъ оправились. Донъ-Кихотъ хотѣлъ было разсыпаться въ долгихъ извиненіяхъ, но герцогъ дружески его обнялъ и сказалъ:
   -- Стоитъ ли говорить о такихъ пустякахъ? Мало ли какія случайности могутъ насъ постигнуть отъ неосмотрительности оруженосца. Я душевно радъ видѣть такого храбраго рыцаря въ своихъ владѣніяхъ; надѣюсь, что вы не откажете мнѣ и погостите у насъ подольше.
   Донъ-Кихотъ разсыпался въ самыхъ краснорѣчивыхъ комплиментахъ, а герцогъ съ герцогинею уже предвкушали все удовольствіе, которое могло имъ доставить это интересное знакомство. Герцогъ поѣхалъ впередъ и подготовилъ встрѣчу рыцаря. Самъ онъ ожидалъ своего гостя у воротъ замка. Какъ только Донъ-Кихотъ подъѣхалъ, къ нему подошли двое слугъ въ алыхъ камзолахъ, ловко высадили его изъ сѣдла и проговорили:
   -- Не угодно-ли будетъ вашей чести подержать стремя ея свѣтлости? Донъ-Кихотъ уже собрался было исполнить это, но герцогиня и слышать не хотѣла:
   -- Я никогда не допущу, чтобы такой благородный рыцарь принялъ на себя столько труда; герцогъ, снимите меня съ коня.
   Когда они вошли въ замокъ, всѣ слуги кричали:
   -- Да здравствуетъ цвѣтъ странствующаго рыцарства, храбрый донъ-Кихотъ Ламанчскій!
   Его провели въ особую комнату, гдѣ его уже ожидали слуги, богатыя одежды, умыванье, однимъ словомъ, всякія удобства, обставленныя со всевозможною роскошью. Донъ-Кихотъ, однакоже, заперся съ однимъ, только Санчо и одѣлся поцарски, въ шелкъ и бархатъ, въ кружево и атласъ. Когда они вошли въ столовую, ихъ тамъ уже ожидали герцогъ и герцогиня. Санчо долженъ былъ все время стоять за стуломъ герцогини, которую очень потѣшалъ наивный оруженосецъ странствующаго рыцаря. Послѣ обѣда въ комнату вдругъ вошли четыре камеристки герцогини: первая несла серебряный тазъ, вторая кувшинъ съ водой, третья -- полотенце, четвертая -- большой кусокъ неаполитанскаго мыла. Все это шествіе придумали онѣ сами, чтобы посмѣшить своихъ господъ. Онѣ почтительно подошли къ Донъ-Кихоту, и первая подставила ему подъ подбородокъ тазикъ; рыцарь покорно подчинился этой церемоніи, думая, что все это такъ и должно быть; тогда послѣдняя намылила ему все лице, такъ что онъ долженъ былъ вытянуть шею и зажмуриться, а у второй какъ разъ къ этому моменту не хватило воды въ кувшинѣ: эффектъ вышелъ полный и, пока она бѣгала за водой, горцогъ и герцогиня должны были искусать себѣ губы, чтобы не засмѣяться, глядя на смѣшную фигуру рыцаря съ черною вытянутою шеею и намыленнымъ лицомъ. Герцогъ, однако же, вовсе не желалъ, чтобы гость его замѣтилъ мистификацію, поэтому онъ рѣшился поправить глупую шутку прислуги и вмѣстѣ съ тѣмъ наказать ихъ за вольность. Когда онѣ хотѣли удалиться, онъ окликнулъ ихъ:
   -- А что же вы забыли оказать и мнѣ ту же услугу? Только смотрите, чтобы на этотъ разъ у васъ хватило воды!
   Дѣвушки поняли намекъ и, скрѣпя сердце, не смѣя взглянуть въ лицо герцогу, принялись намыливать и умывать и его. Санчо смотрѣлъ на всю эту церемонію съ большимъ интересомъ и проговорилъ про себя:
   -- Святая Марія! Хорошо бы, кабы здѣсь и оруженосцамъ мыли бороды, а еще бы лучше мнѣ теперь побриться!
   Герцогиня спросила его, что онъ такое шепчетъ, и онъ откровенно повторилъ ей свое желаніе.
   -- Что-же? Если только за тѣмъ стало дѣло, то этому горю не трудно помочь.
   Она велѣла метръ д'отелю позаботиться о Санчо, и тотъ повелъ его въ кухню, но черезъ нѣсколько секундъ раздался страшный шумъ, и Санчо влетѣлъ прямо въ столовую, отбиваясь отъ поваровъ и судомоекъ, съ грязною тряпкою на шеѣ. Оказалось, что его хотѣли вымыть помоями и вытереть грязною тряпкою, вмѣсто полотенца.
   Донъ-Кихотъ бросился на помощь къ своему оруженосцу, но герцогъ предупредилъ его. Какъ ему ни хотѣлось расхохотаться при видѣ всей этой комедіи, онъ удержался, принялъ самый грозный видъ и сказалъ:
   -- Дерзкіе слуги! Какъ смѣете вы такъ обращаться съ будущимъ губернаторомъ? Развѣ вы не знаете, что я намѣренъ подарить ему островъ въ полное его распоряженіе?
   Слуги притихли и разошлись, не зная, шутитъ ли герцогъ, или, дѣйствительно, онъ ими недоволенъ. Послѣ обѣда герцогиня ушла со своими фрейлинами на дамскую половину, и Санчо долженъ былъ ее сопровождать. Тамъ его всѣ окружили, онъ потѣшалъ общество своимъ остроуміемъ и своею наивностью. Между прочимъ герцогиня сказала ему:
   -- Меня приводитъ въ смущеніе вотъ что: если считать твоего господина сумасшедшимъ, то какъ же ты, Санчо, служишь ему и вѣришь его глупостямъ? Значитъ ты тоже не въ свемъ умѣ; какъ же тогда мы съ мужемъ дадимъ тебѣ губернаторство?
   -- Да, ваша свѣтлость, я и самъ себѣ часто говорю: Санчо, если бы ты не былъ такой дуракъ, ты бы оставилъ рыцаря. Но мы съ нимъ изъ одной деревни, онъ такой добрый, такой честный, я къ нему такъ привязался, что разлучитъ насъ только болѣзнь или смерть, или вотъ, еще губернаторство, которое ваша свѣтлость мнѣ обѣщаете. Но если вы мнѣ его не дадите, потому что я глупъ, то я буду достаточно уменъ, чтобы объ этомъ не заплакать: дома у насъ пекутъ такой же хлѣбъ, какъ и здѣсь, и не все то золото, что блеститъ, и толстое сукно грѣетъ лучше тонкаго, а когда мы умремъ, такъ въ гробу всѣ сравняемся и не разобрать будетъ, кто лежитъ, губернаторъ ли, оруженосецъ ли, или дуракъ набитый.
   Герцогиню очень забавляли прибаутки и пословицы, которыми Санчо сыпалъ на каждомъ шагу; она отъ души посмѣялась и успокоила его насчетъ губернаторства:
   -- Мой мужъ благородный рыцарь, а рыцари всегда держатъ свое слово, значитъ, Санчо, не безпокойся, ты получишь обѣщанный островъ.
   Наконецъ, Санчо отпустили спать, а герцогиня прошла къ герцогу и придумала съ нимъ цѣлый планъ самыхъ смѣшныхъ приключеній для Донъ-Кихота и его оруженосца.
   

XIV.

   На другой день предполагалась охота. Донъ-Кихоту прислали прекрасный зеленый охотничій костюмъ, Санчо тоже получилъ полный нарядъ егеря. Онъ съ любовью разглядывалъ его и уже считалъ въ умѣ дукаты, которые за него можно получить, если продать впослѣдствіи, но на этотъ разъ онъ не могъ отказать себѣ въ удовольствіи надѣть такую прелесть. Донъ-Кихотъ отъ костюма наотрѣзъ отказался, говоря, что поѣдетъ на охоту въ полномъ своемъ вооруженіи.
   Съ огромною свитою, въ прекрасныхъ костюмахъ, двинулись герцогъ, и герцогиня, сопровождаемые Донъ-Кихотомъ и Санчо.
   Лѣсъ, похожій скорѣе на паркъ, такъ въ немъ все было расчищено, гостепріимно принялъ охотниковъ подъ свою сѣнь. Всѣ сошли съ коней, кромѣ Санчо: онъ предпочелъ остаться на ослѣ. Не замедлилъ показаться и дикій кабанъ; псари погнали его въ сторону герцога. Донъ-Кихотъ храбро выступилъ ему навстрѣчу, за нимъ послѣдовалъ и герцогъ; герцогиня тоже не отставала отъ нихъ. Санчо, однако, не считалъ себя въ безопасности: онъ вскарабкался на дерево, но ухватился за слишкомъ тонкій сукъ, полетѣлъ книзу и повисъ на другомъ сукѣ. Онъ жалобно звалъ на помощь, но въ общей суматохѣ никто его не замѣчалъ: ему пришлось довольно долго болтать въ воздухѣ руками и ногами, пока, наконецъ, не убили кабана.
   Донъ-Кихотъ хватился тогда своего оруженосца, увидѣлъ его горестное положеніе и снялъ его. Увы! весь прекрасный камзолъ оказался изорваннымъ, и Санчо въ душѣ проклиналъ охоту. Между тѣмъ, всѣ расположились на полянѣ, подъ большимъ раскинутымъ шатромъ и отлично пообѣдали.
   Стемнѣло. По всему лѣсу пронесся вдругъ трубный звукъ, раздались крики, свистъ, стукъ, зажглись повсюду тысячи огней. Донъ-Кихотъ прислушивался съ удивленіемъ, Санчо поблѣднѣлъ и затрясся, всѣ остальные прикинулись тоже испуганными. Вдругъ прискакалъ изъ чащи верхомъ на зебрѣ гонецъ съ отвратительною головою дьявола.
   -- Гдѣ тутъ Донъ-Кихотъ Ламанчскій? Мнѣ велѣно найти его -- сейчасъ явится волшебникъ Мерлинъ съ заколдованною Дульцинеею; онъ хочетъ передать рыцарю, какими средствами можно избавить ее отъ чаръ.
   Донъ-Кихотъ измѣнился въ лицѣ и погрузился въ раздумье.
   -- Что-же, рыцарь, намѣрены вы выслушать Мерлина? съ участіемъ спросилъ его герцогъ.
   -- Отчего же нѣтъ? отвѣчалъ онъ,-- я готовъ храбро встрѣтиться съ опасностями, если бы даже всѣ силы ада выступили противъ меня.
   Услыхавъ это, гонецъ помчался назадъ въ чащу, и весь лѣсъ огласился стрѣльбою, звономъ оружія, воинственными криками. Донъ-Кихотъ вооружился всѣмъ своимъ мужествомъ и стойко ожидалъ появленія Мерлина, но Санчо не могъ совладать со страхомъ, онъ упалъ въ обморокъ, и герцогиня едва привела его въ чувство, спрыснувъ ему водою лицо. Въ это время изъ чащи лѣса послышались звуки музыки и выѣхала цѣлая процессія. Впереди ѣхало одна за другою нѣсколько телѣгъ: въ нихъ сидѣли чародѣи въ длинныхъ мантіяхъ, затѣмъ показался высокій катафалкъ, который везли четыре черныхъ мула въ бѣлыхъ попонахъ; около нихъ и по бокамъ катафалка шли и сидѣли около двадцати привидѣній въ длинныхъ бѣлыхъ саванахъ, съ факелами въ рукахъ, а на возвышеніи катафалка сидѣла прелестная нимфа въ легкой газовой одеждѣ, отливавшей серебромъ и украшенной колосьями; на лицо ея опускалось прозрачное покрывало; черезъ него сквозила ея нѣжная красота, озаряемая факелами. Подлѣ нея помѣщалась сгорбленная черная фигура, тоже въ покрывалѣ. Колесница остановилась передъ Донъ-Кихотомъ и черное привидѣніе откинуло свое покрывало. Ко всеобщему ужасу подъ покрываломъ оказался голый черепъ, который заговорилъ глухимъ, гробовымъ голосомъ:
   -- Я волшебникъ Мерлинъ... очарованная Дульцинея просила меня о помощи, и я явился вмѣстѣ съ нею къ тебѣ, храбрый рыцарь, не знающій страха, чтобы ты спасъ ее. Для того, чтобы чары потеряли свою силу, нужно немногое: нужно только, чтобы Санчо далъ себѣ три тысячи ударовъ плетью по голому тѣлу.
   Санчо даже привскочилъ отъ удивленія и досады. У него даже и страхъ прошелъ.
   -- Вотъ еще что выдумали! Чтобы я самъ себя сталъ стегать! Да никогда этого не будетъ! Что мнѣ за дѣло до того, очарована ли госпожа Дульцинея, или разочарована: это дѣло моего господина, такъ пусть онъ самъ себя и стегаетъ, а мнѣ то что!
   Донъ-Кихотъ, разсерженный, обратился къ своему оруженосцу:
   -- Такъ ты смѣешь еще противорѣчить, когда дѣло идетъ о спасеніи Дульцинеи! Если ты не согласишься себя стегать, такъ я самъ стану отсчитывать тебѣ удары и еще прибавлю сотни двѣ!
   -- Нѣтъ, благородный рыцарь,-- остановилъ его Мерлинъ,-- этого нельзя, Санчо долженъ дать себѣ эти удары добровольно, иначе они не будутъ имѣть силы.
   -- Что я за дуракъ, чтобы хлестать себя лепьтми,-- закричалъ Санчо.
   -- Плетьми,-- поправилъ его герцогъ.
   -- Ахъ, ваша свѣтлость, до того ли мнѣ теперь, чтобы думать, какую букву куда поставить! Куда ихъ ни поставь, все выйдетъ тоже самое, и спинѣ моей будетъ все такъ же больно. Не стану я себя стегать!...
   Тогда Дульцинея поднялась съ колесницы, откинула вуаль и сказала:
   -- Ахъ ты, куриное сердце! ахъ ты, чугунная душа, ахъ ты, каменный истуканъ! Если бы еще отъ тебя потребовали проглотить дюжину ужей или лягушекъ, если бы тебѣ велѣли заколоть жену или дѣтей, ты бы могъ корчить недовольныя мины, а отъ тебя требуютъ только того, что каждый школьникъ можетъ вынести въ мѣсяцъ, если считать, что его будутъ наказывать два раза въ недѣлю! Сжалься надо мною, злобный уродъ, взгляни своими ослиными глазами на мои блестящія очи, затуманенныя ручьемъ слезъ! Влѣпи же себѣ скорѣе эти три тысячи ударовъ, лютый звѣрь, и освободи меня, чудовище!
   Донъ-Кихоту показался голосъ красавицы немного грубоватымъ, но онъ приписалъ это дѣйствію чаръ. Санчо даже разинулъ ротъ отъ удивленія.
   -- Ваша свѣтлость,-- обратился онъ къ герцогу,-- гдѣ же это госпожа Дульцинея научилась такъ упрашивать? Виданное ли это дѣло, чтобы человѣка называли и куринымъ сердцемъ, и уродомъ, и чудовищемъ, и еще, ни вѣсть, чѣмъ, когда хотятъ его смягчить? Вѣдь не шутка три то тысячи ударовъ! Я хоть и оруженосецъ, а все же человѣкъ, а человѣкъ, ваша свѣтлость, не всегда бываетъ въ добромъ расположеніи духа. Пусть-ка госпожа Дульцинея научится сперва вѣжливости, а тогда меня и проситъ...
   -- Ну, другъ мой,-- отвѣчалъ ему герцогъ,-- это, конечно, дѣло твое, только, если ты не согласишься спасти прелестную Дульцинею, то и губернаторства тебѣ не видать... Не могу же я послать управлять страною такого жестокосердаго, черстваго человѣка, котораго даже не смягчаютъ слезы страдающей красавицы. Либо ты себя отстегаешь кнутомъ, либо простишься навсегда съ губернаторствомъ...
   -- Ваша свѣтлость, господинъ герцогъ,-- слезливо взмолился Санчо,-- да дайте же мнѣ хоть сколько нибудь времени на размышленіе...
   -- Нѣтъ, нѣтъ,-- возразилъ Мерлинъ,-- Санчо долженъ рѣшить сейчасъ же, въ эту самую минуту...
   Дѣлать было нечего, скрѣпя сердце, Санчо согласился.
   -- Только ужъ съ тѣмъ условіемъ, чтобы стегать себя не заразъ, а когда мнѣ вздумается,-- прибавилъ онъ,-- вѣдь у меня кожа то своя, не больно то пріятно изорвать ее въ клочки по чужому дѣлу, у меня и то сердце болитъ, какъ я посмотрю на свой изорваный камзолъ...
   Какъ только Санчо далъ свое согласіе, вся процессія тронулась въ обратный путь, и Дульцинея отвѣсила всѣмъ низкій поклонъ, а передъ Санчо присѣла ниже всѣхъ.
   -- А можно хлестать себя рукой? спросилъ Санчо у герцогини, когда всѣ привидѣнія исчезли.
   -- Нѣтъ, этого Мерлинъ не приметъ въ разсчетъ.
   -- Да у меня кнута нѣтъ, ваша свѣтлость...
   -- О, за этимъ дѣло не станетъ, я тебѣ подарю прекрасный кнутъ... весело отвѣтила герцогиня.
   

XV.

   Сценою этою со всѣми переодѣваніями и выдумками заправлялъ главный гофмейстеръ герцога. Роль Мерлина онъ выполнилъ самъ, а Дульцинею представлялъ хорошенькій пажъ.
   Но у изобрѣтательнаго гофмейстера былъ еще въ головѣ цѣлый планъ.
   На другой день, послѣ обѣда, раздался въ саду, у самой террасы, траурный маршъ. Общество замолкло, герцогъ съ герцогиней переглянулись, всѣ въ недоумѣніи повернулись къ террасѣ. Оттуда подвигалось цѣлое шествіе; двое слугъ въ длинныхъ траурныхъ одѣяніяхъ съ огромными барабанами, за ними трубачъ, тоже въ черномъ, а позади ихъ великанъ, покрытый чернымъ креповымъ покрываломъ, сквозь которое свѣтилась длинная сѣдая борода. Великанъ почтительно преклонилъ колѣно передъ герцогомъ.
   -- Ваша свѣтлость, я Трифалдинъ, оруженосецъ графини Долориды Трифалды; она услышала, что у васъ въ замкѣ гоститъ славный рыцарь Донъ-Кихотъ Ламанчскій, и пришла сюда изъ своей родины, изъ Азіи, пѣшкомъ, чтобы просить его защиты. Графиня дожидается у воротъ вашего замка: не откажите принять ее...
   Герцогъ наклонилъ голову въ знакъ согласія, и великанъ удалился.
   -- Благородный рыцарь! обратился тогда герцогъ къ Донъ-Кихоту,-- къ вамъ стекаются со всѣхъ концовъ земли за помощью и защитою.
   -- Это только доказываетъ необходимость странствующаго рыцарства,-- отвѣчалъ Донъ-Кихотъ,-- чего бы ни потребовала отъ меня эта графиня, она не обманется въ своихъ надеждахъ.
   Въ эту минуту въ залу вошли двѣнадцать фрейлинъ, по двѣ въ рядъ, а за ними великанъ Трифалдинъ ввелъ подъ руку графиню Трифалды. Черное платье графини раздѣлялось сзади на три шлейфа, которые несли пажи. Лица у всѣхъ фрейлинъ и у самой графини были покрыты густыми кисейными покрывалами.
   Всѣ встали, герцогъ и герцогиня пошли навстрѣчу. Графиня упала имъ въ ноги, но герцогиня ласково подняла ее и усадила съ собою рядомъ. Тогда графиня заговорила густымъ басомъ о своихъ несчастіяхъ:
   Она жила при дворѣ королевы Магунціи, которая умерла съ тоски, когда дочь ея вышла замужъ за простого рыцаря, а не за принца.
   Королеву похоронили, а на могилѣ появился братъ королевы, могущественный великанъ, чародѣй Маламбруно; чтобы отомстить непокорной дочери и покровительствовавшей ей графинѣ, онъ превратилъ молодую царицу въ бронзовую безобразную статую, мужа ея въ металлическаго крокодила, а графиню съ ея фрейлинами въ уродовъ съ бородами.
   Когда графиня и ея спутницы подняли вуали, всѣ, дѣйствительно, увидѣли у нихъ большія бороды, у кого сѣдыя, у кого рыжія, у кого черныя.
   -- Что-же надо сдѣлать, чтобы снять съ васъ очарованіе? Скажите, я на все готовъ,-- проговорилъ глубоко тронутый Донъ-Кихотъ.
   -- О, благородный рыцарь, нужно пролетѣть три тысячи триста миль по воздуху, на деревянномъ конѣ Клавиленнѣ, который появится передъ вами сегодня вечеромъ. У этого коня вмѣсто уздечки пружина на лбу, съ помощью которой можно имъ управлять. Конь этотъ перенесетъ васъ вмѣстѣ съ вашимъ оруженосцемъ къ великану Маламбруно, съ которымъ вамъ надо будетъ сразиться.
   -- А мнѣ то зачѣмъ летать по воздуху? возразилъ Санчо. Я ни за что не сяду на заколдованнаго коня! Что мнѣ за дѣло до всѣхъ бородатыхъ графинь, сколько бы ихъ ни было!
   Всѣ стали уговаривать Санчо, и онъ, вздыхая, согласился подвергнуться опасности. Долорида со своею свитою удалилась, низко поклонившись герцогу, герцогинѣ и рыцарю съ оруженосцемъ.
   Какъ только стемнѣло, всѣ отправились въ садъ ожидать появленія деревяннаго коня Клавиленна, въ томъ числѣ и Долорида со свитою. Четверо дикарей, одѣтыхъ въ плющъ, внесли огромнаго коня въ садъ и объяснили, что Донъ-Кихотъ и Санчо должны сѣсть на него съ завязанными глазами, такъ какъ у нихъ можетъ закружиться голова, когда они подымутся въ заоблачную высь. Санчо опять было сталъ отказываться отъ воздушнаго путешествія, но Донъ-Кихотъ попросилъ Долориду завязать ему глаза и отважно сѣлъ на коня, требуя, чтобы и Санчо усѣлся. Тотъ вскарабкался позади своего господина, но ему показалось слишкомъ жестко на деревянной спинѣ коня, и онъ чуть снова не соскочилъ на землю. Кто-то посовѣтовалъ ему сѣсть по-дамски, и дѣло, наконецъ, устроилось.
   -- Ахъ, какъ вы быстро поднимаетесь на воздухъ,-- кричали имъ окружающіе,-- держись, Санчо, не упади!
   Санчо отъ страху такъ ухватился за своего господина, что тотъ чуть не задохся.
   -- Чего ты такъ трусишь? усовѣщевалъ его Донъ-Кихотъ. Пока все идетъ прекрасно, я никогда не ѣздилъ на такой смирной и удобной лошади, мнѣ кажется, что мы совсѣмъ не двигаемся съ мѣста, а, между тѣмъ, теперь мы уже должно быть поднялись миль на триста кверху...
   -- Да, я ощущаю холодъ, точно на меня дуютъ сотни мѣховъ...
   Санчо былъ правъ: нѣсколько слугъ герцога дули на нихъ огромными мѣхами...
   -- Значитъ, мы находимся во второй сферѣ, гдѣ зарождаются градъ и снѣгъ, теперь же мы поднимаемся въ третью сферу -- огня, и я, право, не знаю, какъ мнѣ остановить нашего коня, чтобы не сгорѣть.
   -- Ахъ, ваша милость, я чувствую уже, что горю! кричалъ Санчо въ ужасѣ,-- ему, дѣйствительно, подставили къ самому лицу горящій факелъ.
   Зрители едва удерживались отъ смѣху при этомъ разговорѣ. Наконецъ, Клавиленню подложили подъ хвостъ горящую паклю, и онъ съ шумомъ и трескомъ взлетѣлъ на воздухъ, потому что внутренность его была набита ракетами и шутихами. Герцогъ, герцогиня и всѣ остальные притворились лежащими безъ чувствъ, а Трифалды со своею свитою убралась еще до окончанія воздушнаго путешествія. Донъ-Кихотъ и Санчо упали на землю, а когда поднялись, очень удивились, увидя себя въ томъ-же саду.
   Герцогъ и герцогиня мало по малу пришли въ себя: они разыграли это такъ удачно, что у рыцаря и у Санчо не могло остаться ни малѣйшаго сомнѣнія.
   Окружающіе разсказали воздухоплавателямъ, что въ моментъ, когда пылающій Клавиленнь спускался на землю, графиня Трифалды со свитою вдругъ лишились бородъ и исчезли.
   Донъ-Кихотъ замѣтилъ, между тѣмъ, что вблизи, между двумя копьями, вбитыми въ землю, красуется на большомъ пергаментѣ какая-то надпись. Вотъ что прочелъ онъ: "Слава Донъ-Кихоту Ламанчскому! своею безстрашною поѣздкою на Клавиленнѣ онъ вполнѣ удовлетворилъ Маламбруно, который не жалаетъ съ нимъ сражаться; царица съ мужемъ и графиня Трифалды освобождены отъ чаръ".
   Донъ-Кихотъ очень обрадовался, что ему удалось такъ легко исполнить это трудное предпріятіе, а Санчо, когда его спросили, что онъ видѣлъ во время ѣзды за облаками, налгалъ съ три короба, увѣрялъ, что разговаривалъ со звѣздами, что видѣлъ внизу землю, величиною съ орѣхъ, по которому ползали люди, какъ мухи и много чего еще, такъ что донъ-Кихотъ долженъ былъ, наконецъ, пристыдить его.
   

XVI.

   Герцогъ рѣшился, наконецъ, вознаградить Санчо за его долготерпѣніе.
   -- Ну, Санчо-Панса,-- сказалъ онъ ему какъ-то вечеромъ,-- завтра ты отправишься на свой островъ, Бараторію, гдѣ тебя ожидаютъ твои подданные.
   Донъ-Кихотъ, узнавъ о намѣреніи герцога, надавалъ своему бывшему оруженосцу тьму совѣтовъ, а когда тотъ объявилъ, что не упомнилъ и половины, то онъ ихъ написалъ.
   -- Ты дашь ихъ себѣ прочесть нѣсколько разъ, тогда и запомнишь...
   -- Нѣтъ, я лучше сдѣлаю, я дамъ ихъ моему духовнику, тотъ и будетъ мнѣ ихъ понемногу вбивать въ голову,-- согласился Санчо.
   Его одѣли въ богатое платье, посадили на мула, а подлѣ повели тоже разукрашеннаго осла, потому что Санчо ни за что не захотѣлъ разстаться со своимъ длинноухимъ товарищемъ. Санчо перецѣловалъ руки у герцога, герцогини и своего прежняго барина и весь въ слезахъ тронулся въ путь. Впрочемъ, онъ скоро утѣшился и поминутно оборачивался назадъ, чтобы полюбоваться на своего сѣраго.
   Островъ Вараторія оказался не островомъ, а однимъ изъ принадлежавшихъ графу городковъ, но новый губернаторъ не былъ силенъ въ географіи и имѣлъ смутное понятіе о томъ, какіе бываютъ острова. Его нисколько не поразило, что они добрались до острова по сухому пути. Герцогъ отпустилъ съ нимъ цѣлую свиту своихъ слугъ, и одинъ изъ нихъ долженъ былъ записывать все, что будетъ говорить и дѣлать новый губернаторъ. Всѣ ожидали отъ Санчо цѣлаго запаса глупостей, а у гофмейстера уже роился въ головѣ новый планъ самыхъ забавныхъ приключеній. Но Санчо съ полнымъ достоинствомъ, какъ истый губернаторъ, принялъ ключи отъ города, выслушалъ привѣтствіе городскихъ властей и крики собравшейся толпы. Тѣмъ, кто не зналъ, въ чемъ дѣло, до нельзя странною казалась приземистая простоватая фигура этого новаго губернатора и его добродушно-мужицкое.лицо. Въ ратушѣ его привѣтствовалъ тотъ-же гофмейстеръ, переодѣтый маршаломъ. Въ длинной рѣчи онъ указалъ ему на обычай, существующій въ странѣ: каждый новый губернаторъ долженъ былъ разрѣшить нѣсколько спорныхъ вопросовъ, чтобы показать народу свою способность къ управленію страною. Санчо важно усѣлся на предсѣдательское кресло, и къ нему ввели двоихъ людей: истца -- мужика и отвѣтчика -- портного.
   -- Господинъ губернаторъ,-- разсказалъ портной,-- вотъ этотъ самый мужикъ пришелъ ко мнѣ вчера съ кускомъ сукна и спросилъ, выйдетъ-ли изъ этого сукна шапка. Я смѣрилъ сукно и отвѣчалъ, что выйдетъ. Тогда онъ подумалъ, вѣрно, что я хочу украсть половину и спросилъ, не выйдетъ-ли двухъ? Я отвѣчалъ, что и двѣ выйдутъ; тогда ужъ ему захотѣлось сдѣлать изъ того же сукна и три, и четыре, и пять -- я обѣщалъ ему сдѣлать пять. Сегодня онъ пришелъ за заказомъ, но не хочетъ брать его, не хочетъ заплатить мнѣ за работу, да еще требуетъ, чтобы я возвратилъ ему либо сукно, либо деньги, которыя оно стоитъ.
   -- Что ты на это скажешь? спросилъ Санчо у мужика. Правда все это?

[]

   -- Правда то, правда, да только велите ему, господинъ губернаторъ, показать шапки, которыя онъ сшилъ.
   -- Съ удовольствіемъ,-- отвѣчалъ портной и вынулъ изъ подъ камзола руку: на каждомъ пальцѣ красовалась шапочка величиною съ наперстокъ!
   Присутствующіе не могли удержаться отъ смѣху, но Санчо сохранилъ полное достоинство и рѣшилъ такъ:
   -- Пусть портной потеряетъ свою заработанную плату, а мужикъ -- свое сукно. Шапочки же можно отдать дѣтямъ вмѣсто игрушекъ.
   Вслѣдъ за этими просителями появилась другая пара, двое стариковъ, одинъ изъ нихъ съ тростниковымъ посохомъ. Первый, безъ посоха, подошелъ къ губернатору и сказалъ:
   -- Господинъ губернаторъ! Много лѣтъ тому назадъ я далъ этому человѣку взаймы десять червонцевъ; онъ обѣщалъ возвратить ихъ мнѣ, какъ только я отъ него этого потребую. Ужъ нѣсколько разъ я ему объ этомъ напоминалъ, но онъ и думать забылъ, а теперь еще увѣряетъ, что давно мнѣ ихъ отдалъ. Я попрошу васъ только объ одномъ: заставьте его произнести клятву, что онъ мнѣ возвратилъ деньги, я тогда успокоюсь и повѣрю ему.
   Санчо приказалъ отвѣтчику произнести клятву. Тотъ далъ подержать свой посохъ истцу, а самъ поклялся, что отдалъ ему десять червонцевъ.
   -- Ну, видно я ошибся или забылъ,-- согласился тогда тотъ,-- не будетъ же человѣкъ лгать подъ присягою.
   Санчо все время внимательно слѣдилъ за обоими и что-то соображалъ. Когда отвѣтчикъ хотѣлъ уже удалиться со своимъ посохомъ, онъ его окликнулъ, взялъ у него посохъ и, передавая его истцу, сказалъ:
   -- Вотъ, теперь ты, вправду, получилъ свои деньги!
   Потомъ онъ велѣлъ разбить посохъ и, ко всеобщему удивленію, изъ посоха посыпались золотые. Когда Санчо спросили, какъ онъ узналъ про обманъ, онъ объяснилъ, что ему показалось подозрительнымъ, зачѣмъ старикъ не хотѣлъ произнести клятву съ посохомъ -- это его и навело на мысль, что тамъ спрятаны деньги.
   Такимъ-же образомъ новый губернаторъ разрѣшилъ и еще нѣсколько вопросовъ: всѣ пришли въ удивленіе отъ его сообразительности и дальновидности.
   Наконецъ, Санчо покончилъ съ дѣлами, и его повели въ назначенный для него замокъ. Настало время обѣда. Санчо ввели въ богато убранную столовую, гдѣ стоялъ столъ, уставленный всевозможными яствами. У Санчо глаза разбѣжались и потекли слюнки. Подлѣ его стула расположилась какая-то худенькая, сухая фигурка въ черной одеждѣ, съ маленькимъ жезломъ въ рукахъ. Санчо сперва не обратилъ вниманія на эту личность. Одинъ изъ пажей подвязалъ губернатору подъ подбородокъ вышитую салфетку, другой поднесъ блюдо съ фруктами. Но только что Санчо собрался полакомиться сочными грушами и ананасами, какъ жезлъ маленькаго человѣчка прикоснулся къ блюду, и пажи поторопились унести фрукты.
   -- Это еще что? сердито спросилъ Санчо. Ты кто такой?
   -- Я Педро Черствый, докторъ, состоящій при губернаторской особѣ; я всю свою жизнь посвящаю изученію губернаторскаго организма и обязанъ слѣдить, чтобы вы не скушали чего либо вреднаго для васъ.
   -- Что же вреднаго можетъ быть въ грушѣ или въ ананасѣ?
   -- Эти плоды слишкомъ сыры и тяжелы для желудка, а тяжелый желудокъ не позволяетъ мозгу работать, какъ слѣдуетъ.
   -- Ну, такъ вотъ жареная куропатка, которую я, конечно, могу съѣсть.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, только не куропатку -- она слишкомъ жирна и не переварится въ вашемъ желудкѣ...
   -- Въ такомъ случаѣ, навѣрное, найдется что-нибудь въ этомъ паштетѣ, вѣдь туда наложено всякой всячины...
   -- Вотъ именно это-то и вредно: ничего не можетъ быть хуже смѣшанныхъ кушаній...
   -- Въ такомъ случаѣ, выберите же что-нибудь, что мнѣ можно ѣсть и дайте мнѣ наѣсться вволю, вѣдь я умираю съ голоду...
   -- Я могу вамъ дозволить только нѣсколько вафель съ двумя, тремя ломтиками айвы, это укрѣпляетъ желудокъ и помогаетъ пищеваренію.
   Внѣ себя отъ голода и досады, Санчо откинулся на спинку кресла, пристально осмотрѣлъ доктора съ головы до ногъ и съ разстановкой проговорилъ:
   -- Ну, господинъ докторъ, зловѣщій Педро Черствый, убирайся сейчасъ-же съ глазъ моихъ, иначе я схвачу дубину и выпровожу тебя отсюда...
   Докторъ уже было убрался по добру, по здорову, но въ эту минуту раздался рогъ, и въ столовую вошелъ гонецъ съ депешею отъ герцога.
   -- Кто здѣсь умѣетъ читать? спросилъ губернаторъ.
   Вызвался молодой Бискаецъ, котораго Санчо тутъ же произвелъ въ секретари и велѣлъ всѣмъ удалиться кромѣ его и маршала. Въ письмѣ было написано о заговорѣ, о желаніи нѣсколькихъ злоумышленниковъ убить губернатора и о томъ, чтобы онъ не ѣлъ предлагаемыхъ ему кушаній, такъ какъ они могутъ быть отравлены.
   -- Ну, если кто меня хочетъ отравить и сжить со свѣту, такъ это Педро Черствый, онъ, навѣрное, заодно съ заговорщиками, и его надо непремѣнно засадить въ тюрьму.
   -- Мнѣ думается,-- замѣтилъ маршалъ,-- что вашей милости не слѣдуетъ дотрогиваться до этихъ блюдъ, такъ какъ большая часть припасовъ принесена неизвѣстными людьми, которые могли участвовать въ заговорѣ.
   -- Ну, такъ принесите же мнѣ кисть винограду и фунта два хлѣба, въ этомъ не можетъ быть отравы,-- съ досадою приказалъ Санчо, и на этотъ разъ приказаніе его было исполнено.
   Утоливъ голодъ, новый губернаторъ обошелъ свои владѣнія, на пути рѣшилъ еще нѣсколько дѣлъ, сытно поужиналъ кускомъ баранины съ лукомъ и телячьими ножками и уснулъ, крайне недовольный своею новою должностью. На другой день опять потащили его въ ратушу, опять завалили работою, опять докторъ Педро Черствый, ревниво охраняя его здравіе, держалъ его впроголодь. Дѣлами Санчо распоряжался умно и добросовѣстно, но губернаторская жизнь не очень то пришлась ему по вкусу. Ложась спать онъ мечталъ уже, какъ бы ему отдѣлаться отъ докучливаго доктора и отъ его рецептовъ, какъ вдругъ посреди ночи къ нему вбѣжали слуги:
   -- Къ оружію! къ оружію! господинъ губернаторъ, заговорщики окружили вашъ замокъ!
   -- Да, вѣдь, я не умѣю владѣть оружіемъ,-- отнѣкивался губернаторъ, котораго подняли съ постели и въ одной рубашкѣ, не давъ времени одѣться, торопили "къ оружію".
   -- Нужды нѣтъ! мы васъ вооружимъ, и вы будете насъ воодушевлять своимъ присутствіемъ!
   Живо навязали ему на спину и на грудь по огромному щиту, такъ что онъ едва могъ двинуться съ мѣста.
   -- Ну, господинъ губернаторъ, теперь въ путь!
   -- Какъ-же я двинусь, когда вы изъ меня сдѣлали черепаху? Жалобно отозвался Санчо,-- я не могу пошевельнуть ни однимъ членомъ!
   -- Это страхъ сковалъ вамъ ноги! отвѣчали ему,-- не время теперь трусить, двигайтесь впередъ!
   Санчо попробовалъ шагнуть, но упалъ: въ туже минуту раздался крикъ осаждавшихъ, въ суматохѣ осажденные побросали факелы, перескакивали въ темнотѣ взадъ и впередъ черезъ полумертваго Санчо, одинъ изъ нихъ даже взобрался на него, какъ на возвышеніе и оттуда командовалъ: "вправо! влѣво! наши впередъ! непріятель подступаетъ! защищайтесь храбро!"
   Санчо все слышалъ, онъ не зналъ, живъ онъ или мертвъ, и молилъ небо только объ одномъ, чтобы поскорѣе кончилась вся эта свалка. Наконецъ его подняли.
   -- Господинъ губернаторъ, вставайте, побѣда! говорили ему, но онъ безъ чувствъ повалился на кровать, и проказники уже сожалѣли, что слишкомъ далеко зашли въ своей шуткѣ.
   Однако, Санчо скоро пришелъ въ себя, открылъ глаза и спросилъ, который часъ? Ему отвѣчали, что только что разсвѣло. Онъ спросилъ глотокъ вина, поспѣшно одѣлся, вышелъ, сопровождаемый своею свитою, и прошелъ прямо въ конюшню. Тамъ онъ со слезами на глазахъ обнялъ своего сѣраго.
   -- Другъ мой! вѣрный товарищъ, прости, что я оставилъ тебя; пока у меня только и было заботы, что о тебѣ, я былъ счастливъ, но тщеславіе меня обуяло, захотѣлось мнѣ быть знатнымъ, и вотъ на меня обрушились всѣ эти несчастія!
   Потомъ онъ обратился къ окружавшимъ его и сказалъ имъ, что слагаетъ съ себя званіе губернатора, которое ему не подъ силу.
   -- Но вы не можете сложить себя званія, не давши намъ отчета въ своемъ управленіи,-- замѣтилъ ему маршалъ.
   -- Я назначенъ сюда герцогомъ, герцогу и дамъ отчетъ. Впрочемъ, лучшимъ доказательствомъ того, что я ничего не укралъ, служитъ мой отъѣздъ: какимъ я сюда пріѣхалъ, такимъ и уѣзжаю.
   Онъ не захотѣлъ, чтобы его провожали и не принялъ никакого подарка; взялъ съ собою только краюху хлѣба и немного овса для сѣряка. Со слезами обнялъ онъ всю свою свиту и поѣхалъ назадъ, къ герцогу.
   По дорогѣ, недалеко отъ замка, онъ задумался о превратностяхъ своей судьбы, задумался и сѣрый, вѣроятно, о томъ-же предметѣ, и вдругъ -- бухнули оба въ яму! Яма эта оказалась сажени въ три глубиною -- это было какое-то старинное подземелье, и Санчо нащупалъ гладкія каменныя стѣны.
   -- О, горе мнѣ! въ ужасѣ восклицалъ онъ,-- теперь кости мои сгніютъ тутъ, и некому будетъ меня отсюда спасти!
   Оселъ тоже жалобно ревѣлъ, и оба они считали себя уже погибшими. Въ подземельѣ были длинные, узкіе коридоры: Санчо взялъ своего сѣряка за недоуздокъ и сталъ съ нимъ пробираться впередъ... Онъ исходилъ такъ довольно большое пространство и, наконецъ, дошелъ до порядочной расщелины, въ которую пробивался сверху свѣтъ...
   

XVII.

   Донъ-Кихотъ сильно скучалъ безъ своего оруженосца; праздная жизнь при дворѣ герцога утомляла его; рыцаря тянуло снова на поиски приключеній, и онъ уже назначилъ день своего отъѣзда. Герцогъ и герцогиня удерживали его, но онъ оставался непоколебимъ:
   -- Вашей Свѣтлости хорошо извѣстно мое призваніе: какъ ни заманчиво, какъ ни пріятно проводить у васъ время, но обязанности моего ордена призываютъ меня къ новымъ лишеніямъ и опасностямъ.
   Однако, не смотря на то, что обязанности призывали рыцаря къ опасностямъ и лишеніямъ, и онъ непоколебимо рѣшилъ уѣхать, ему все-таки было грустно разставаться съ замкомъ. Задумчиво выѣхалъ онъ изъ воротъ, чтобы освѣжиться, опустилъ поводья и шагомъ поѣхалъ по тропинкѣ. Вдругъ Россинантъ остановился передъ какою-то пещерою.
   -- Эй, кто тамъ? не услышитъ-ли кто-нибудь, христіанинъ, или язычникъ, моего голоса! раздалось изъ пещеры.
   Донъ-Кихотъ прислушивался въ изумленіи, голосъ точь въ точь походилъ на голосъ Санчо. Рыцарю представилось, что Санчо умеръ, и что душа его не находитъ себѣ покоя. Онъ слѣзъ съ коня, вошелъ въ пещеру и наклонился надъ узкимъ отверстіемъ, изъ котораго слышался голосъ.
   -- Санчо, другъ мой, если ты умеръ, и если для спокойствія твоей души надо что-нибудь сдѣлать, то говори, я готовъ на всякій подвигъ!
   -- Ахъ, сударь, это вы! закричалъ Санчо,-- я еще ни разу не умиралъ въ этой жизни! Я только провалился въ подземелье вмѣстѣ съ осломъ, вотъ и онъ реветъ, мы оба живехоньки!
   Дѣйствительно, оселъ въ эту минуту тоже заревѣлъ, что было мочи.
   -- Да, теперь я слышу, что это ты, Санчо, и узнаю твоего осла!
   -- Ахъ, ваша милость, чѣмъ терять время въ разговорахъ, лучше пришлите-ка кого-нибудь, кто бы вытащилъ меня отсюда, я умираю отъ страху!
   Донъ-Кихотъ поскакалъ въ замокъ и сообщилъ объ этомъ происшествіи герцогу. Герцогъ очень удивился, что Санчо оставилъ свое губернаторство и очутился въ ямѣ; онъ сейчасъ же послалъ слугъ, и несчастнаго оруженосца вмѣстѣ съ его вѣрнымъ товарищемъ вытащили изъ ямы...
   Наши путешественники снова отправились въ дорогу. На этотъ разъ они поѣхали въ Барцелону, гдѣ предполагался рыцарскій турниръ, и донъ-Кихотъ намѣревался преломить копье съ какимъ-нибудь знаменитымъ рыцаремъ въ честь Дульцинеи Тобозской.
   Долго ѣхалъ Донъ-Кихотъ въ глубокой задумчивости, наконецъ, обратился къ Санчо:
   -- Другъ мой, Санчо, тебѣ бы ужъ пора было вспомнить свое обѣщаніе и начать бичевать себя.
   Санчо поморщился, но обѣщалъ съ этого дня начать свои бичеванія. Насталъ вечеръ. Имъ пришлось проѣзжать по густому лѣсу. Вдругъ на нихъ напали какіе-то неизвѣстные люди. Бандиты хотѣли уже, повидимому, грабить Донъ-Кихота и Санчо, который особенно опасался за свой поясъ: тамъ были зашиты червонцы, данные ему на дорогу герцогомъ; но предводитель шайки, услыхавъ, что Санчо называетъ своего господина Донъ-Кихотомъ, приказалъ своимъ людямъ остановиться и любезно подалъ рыцарю руку:
   -- Какъ? Неужели я такъ счастливъ, что встрѣтился со знаменитымъ рыцаремъ Печальнаго Образа? А это, вѣроятно, вашъ оруженсецъ, Санчо-Панса?
   -- Онъ самый,-- развязно отвѣчалъ Санчо.
   -- О, въ такомъ случаѣ, позвольте оказать вамъ гостепріимство,-- съ лукавою улыбкою воскликнулъ бандитъ,-- я Рокъ Гинаръ и, надѣюсь, что вамъ у меня не будетъ худо.
   Донъ-Кихотъ остался у Гинара нѣсколько дней, а на прощанье тотъ написалъ письмо къ своему другу, богатому и знатному господину въ Барцелонѣ, дону-Антоніо. Онъ послалъ это письмо съ однимъ изъ своихъ бандитовъ и проводилъ путешественниковъ до самыхъ окрестностей Барцелоны.
   -- Васъ тамъ встрѣтятъ съ подобающими почестями, храбрый рыцарь,-- сказалъ Донъ-Кихоту на прощанье Рокъ Гинаръ.
   Дѣйствительно, не успѣли наши путешественники въѣхать въ Барцелону, какъ ихъ уже окружила толпа блестящихъ всадниковъ, съ донъ-Антоніо во главѣ.
   -- Слава тебѣ, цвѣтъ и краса странствующаго рыцарства! Да здравствуютъ Донъ-Кихотъ Ламанчскій и его оруженосецъ, Санчо-Панса!
   Стрѣльба изъ аркебузовъ, блестящіе всадники, хвалы и утонченная вѣжливость вскружили голову не только довѣрчивому Санчо, но и его господину. Оба они чувствовали себя очень хорошо. Въ домѣ донъ-Антоніо ихъ встрѣтили съ большимъ почетомъ и угостили на славу. Послѣ обѣда донъ-Антоніо предложилъ Донъ-Кихоту снять оружіе и вывелъ его на балконъ: смѣшная фигура тощаго рыцаря привлекла на улицѣ множество зрителей, а донъ-Антоніо увѣрялъ своего гостя, что вся Барцелона гордится прибытіемъ такого славнаго гостя. Вечеромъ донъ-Антоніо устроилъ у себя балъ, и гости, предупрежденные хозяиномъ, просто измучили Донъ-Кихота: каждая барышня, каждая дама желали непремѣнно съ нимъ танцевать. Всегда предупредительный и вѣжливый, не замѣчая и не подозрѣвая насмѣшки, рыцарь хотѣлъ всѣмъ угодить, такъ что, наконецъ, упалъ въ изнеможеніи въ обморокъ. Тогда его снесли въ спальню, а Санчо совсѣмъ разсердился и безъ церемоніи сталъ выговаривать столпившимся гостямъ:
   -- Что вы думаете, что мой господинъ сотворенъ для того, чтобы выдѣлывать на вамъ въ угоду? Это вовсе не его дѣло, онъ совсѣмъ не обязанъ умѣть плясать: его дѣло сражаться и совершать подвиги...
   Гостей до нельзя смѣшили эти выходки бывшаго губернатора, и они его еще больше подзадоривали.
   На другой день хозяинъ повелъ Донъ-Кихота въ отдѣльную комнату, гдѣ на кругломъ столикѣ съ яшмовою доскою и толстою чугунною ножкою лежала бронзовая голова.
   -- Храбрый рыцарь! сказалъ онъ,-- вотъ голова, сдѣланная однимъ изъ самыхъ искусныхъ волшебниковъ. Она можетъ отвѣчать на всѣ ваши вопросы.
   Донъ-Кихотъ хотѣлъ было сейчасъ же испытать голову, но хозяинъ остановилъ его:
   -- Нѣтъ, сегодня она не будетъ отвѣчать, сегодня пятница, а по пятницамъ она молчитъ: завтра же вы увидите, что я говорю правду.
   Вечеромъ Донъ-Кихота повезли кататься по городу. Ему накинули широкій плащъ, на которомъ сзади пришпилили большую надпись: "Это донъ-Кихотъ Ламанчскій". Санчо отговорили отъ этой прогулки; такимъ образомъ, рыцарь не могъ и подозрѣвать новой шутки, которую съ нимъ сыграли. Цѣлая толпа ребятишекъ окружила мула, на котораго посадили рыцаря, къ нимъ присоединились и другіе зѣваки, и всѣ, указывая на него, говорили: "это Донъ-Кихотъ Ламанчскій"!
   -- Посмотрите, какъ велика слава странствующаго рыцарства! говорилъ Донъ-Кихотъ,-- меня узнаютъ тутъ даже уличные мальчишки, меня называютъ знакомые и незнакомые!
   -- Иначе и быть не можетъ,-- отвѣчалъ ему донъ-Антоніо,-- доблести рыцарской не утаишь отъ міра, какъ не скроешь пламени...
   Толпа, однако, все прибывала, стала тѣснить рыцаря и его свиту, такъ что, наконецъ, донъ-Антоніо побоялся, какъ бы Донъ-Кихотъ не замѣтилъ надписи, онъ снялъ ее незамѣтно для рыцаря и предложилъ воротиться домой.
   На другой день нѣсколько друзей донъ-Антоніо, жена его, онъ самъ и Донъ-Кихотъ, сопровождаемый Санчо, вошли въ комнату, гдѣ помѣщалась бронзовая голова.
   Первый къ ней подошелъ донъ-Антоніо и, положивъ на нее руку, спросилъ:
   -- Голова, скажи мнѣ, о чемъ я теперь думаю?
   -- Я не знаю чужихъ мыслей,-- отвѣчала голова глухимъ голосомъ, не разжимая своихъ бронзовыхъ губъ.
   У всѣхъ гостей мурашки пробѣжали по тѣлу, но любопытство брало верхъ, и каждый желалъ задавать вопросы загадочной головѣ. Она назвала всѣхъ присутствовавшихъ въ комнатѣ, надавала совѣтовъ, Донъ-Кихоту сказала, что Санчо долго будитъ откладывать свое бичеванье, но наконецъ таки освободитъ Дульцинею, Санчо предсказала, что онъ будетъ губернаторомъ въ своемъ домѣ, гдѣ увидитъ жену и дѣтей, если только туда вернется.
   -- Ну, это-то я и самъ знаю,-- сказалъ онъ съ недовольнымъ видомъ.
   -- Глупецъ! остановилъ его Донъ-Кихотъ,-- довольно и того, что голова тебѣ отвѣчаетъ...
   -- Такъ-то такъ, а все хотѣлось бы, чтобы она отвѣчала пообстоятельнѣе,-- возразилъ Санчо.
   Всѣ были чрезвычайно удивлены и не знали, чѣмъ объяснить загадочное явленіе, дѣло же объяснялось очень просто: голова, внутри пустая, соединялась съ жестяною трубою, искусно вдѣланною въ толстую ножку стола. Труба эта выходила въ нижній этажъ, гдѣ сидѣлъ студентъ, знакомый донъ-Антоніо, котораго заранѣе предупредили, кто будетъ спрашивать. Прикладывая ухо къ трубѣ, онъ узнавалъ по голосу того, кто съ нимъ говорилъ, и отвѣчалъ, соображаясь съ обстоятельствами.
   

XVIII.

   Слава Донъ-Кихота все росла и даже вице-король узналъ о его пребываніи въ Варцелонѣ. Разъ какъ-то Донъ-Кихотъ выѣхалъ прогуляться по улицамъ, какъ вдругъ передъ нимъ появился другой рыцарь, на статномъ конѣ, съ изображеніемъ луны на щитѣ и въ полномъ вооруженіи. Онъ преградилъ путь Донъ-Кихоту.
   -- Славный рыцарь Донъ-Кихотъ Ламанчскій,-- дерзко началъ онъ,-- я намѣреваюсь преломить съ тобою копье въ честь моей дамы, кто бы она ни была. Если ты сейчасъ же признаешь, что она прекраснѣе Дульцинеи, то избавишь меня отъ труда убивать тебя, если же мы сразимся, и я останусь побѣдителемъ, то я требую только одного, чтобы ты на цѣлый годъ засѣлъ у себя дома, въ Ламанчи, и не предпринималъ въ теченіе этого времени никакихъ путешествій.
   Возмущенный этимъ дерзкимъ вызовомъ Донъ-Кихотъ, не медля ни минуты, пожелалъ сразиться съ рыцаремъ Луны. Между тѣмъ люди, слѣдившіе за Донъ-Кихотомъ и за страннымъ рыцаремъ, донесли сейчасъ же обо всемъ происшедшемъ вице-королю. Онъ самъ пожелалъ освѣдомиться, въ чемъ дѣло, и съ нѣсколькими приближенными поспѣшилъ на мѣсто поединка. Оба противника только-что собирались броситься другъ на друга, какъ появился вице-король. Онъ думалъ, что во всемъ этомъ кроется новая шутка донъ-Антоніо, и разрѣшилъ бойцамъ начать поединокъ. Подъѣхалъ и донъ-Антоніо со своими друзьями, но оказалось, что рыцаря Луны никто не зналъ. Конь его былъ гораздо легче Россинанта, онъ ловко увертывался изъ-подъ ударовъ Донъ-Кихота; рыцарь Луны напалъ на своего противника совершенно неожиданно и нанесъ ему такой сильный ударъ, что повалилъ его на землю вмѣстѣ съ Россинантомъ. Увидѣвъ это, рыцарь Луны соскочилъ съ коня, подбѣжалъ къ упавшему, наступилъ ему колѣномъ на грудь и проговорилъ:
   -- Рыцарь, вы лишитесь жизни, если сейчасъ-же не обѣщаете исполнить условій нашего поединка.
   -- Убейте меня! прошепталъ поблѣднѣвшій Донъ-Кихотъ,-- отнимите у меня жизнь, такъ же, какъ вы отняли мою боевую славу, такъ же, какъ вы затмили имя Дульцинеи Тобозской!
   -- Пусть ваша Дульцинея живетъ и здравствуетъ, я готовъ признать ея красоту, только съ тѣмъ условіемъ, чтобы вы просидѣли годъ дома, не мечтая о подвигахъ.
   Донъ-Кихотъ далъ это обѣщаніе и упалъ безъ чувствъ. Его подняли и отнесли къ донъ-Антоніо. Россинанта тоже едва довели до конюшни, такъ онъ расшибся. Санчо шелъ сзади и плакалъ, для него закатился свѣтъ славы его рыцаря; въ эту минуту онъ позабылъ о безчисленныхъ побояхъ, пришедшихся на его долю, онъ зналъ и чувствовалъ только одно, что оба они, и господинъ, и слуга возвращаются къ своей будничной обстановкѣ, что оба снова становятся ничѣмъ, и это казалось ему горче всякихъ побоевъ.
   Донъ-Кихотъ недѣли двѣ пролежалъ въ постели: пораженіе его и данный рыцарю Луны обѣтъ совсѣмъ изнурили его и сокрушили его энергію. Поправившись, онъ сталъ собираться въ обратный путь и теперь, странное дѣло! онъ ясно увидѣлъ и прорѣхи на своемъ платьѣ, и худобу Россинанта, и негодность своихъ латъ. Увы! Изъ странствующаго рыцаря, полнаго надеждъ и отваги, онъ превратился въ бѣднаго гидальго, онъ чувствовалъ себя развѣнчаннымъ, у него отняли душу, и печали его не было границъ. Одно только еще утѣшало его -- это надежда на спасеніе Дульцинеи. Но и тутъ Санчо оказывался удивительно какимъ упрямымъ и со дня на день откладывалъ свое бичеваніе. Разъ какъ-то Донъ-Кихотъ задумчиво прилегъ вечеромъ подъ деревомъ; Санчо обгладывалъ кость свиного окорока и выражалъ сожалѣніе о томъ, что скоро всѣ ихъ припасы истощатся. Онъ уже давно утѣшился насчетъ годового искуса и теперь весело убѣждалъ своего господина въ томъ, что хорошій окорокъ гораздо лучше всякаго приключенія.
   -- Санчо, ты большое животное, и никогда тебѣ не понять, какое удовольствіе доставляетъ самопожертвованіе. Лучше ужъ замолчи объ этомъ и вспомни, что ты до сихъ поръ не исполнилъ своего обѣщанія относительно бичеванія.
   Санчо собирался уже отвѣчать, какъ вдругъ надъ ними пронесся визгъ, воздухъ переполнился вонью, и тысячи копытъ втоптали ихъ обоихъ въ землю. Это было стадо свиней, которыхъ погонщики гнали въ сосѣдній городъ. Оба наши путешественника оказались въ такомъ неприглядномъ видѣ, что жалко было на нихъ смотрѣть.
   -- Санчо, все это шутки Мерлина, который мститъ намъ за то, что мы еще не освободили Дульцинею отъ чаръ.
   Доводы эти окончательно убѣдили Санчо, онъ рѣшился начать самобичеваніе. Изъ недоуздка осла, переплетеннаго съ ремнемъ, онъ устроилъ кнутъ, обнажилъ себя до пояса и всталъ за дерево; но хлеснувъ себя разъ пять, онъ нашелъ, что это слишкомъ больно, и принялся изо всей мочи хлестать по деревьямъ, такъ что осколки коры летѣли во всѣ стороны. При этомъ онъ такъ взвизгивалъ, что доброе сердце Донъ-Кихота, наконецъ, не выдержало.
   -- Довольно, довольно, Санчо, ты выбьешь изъ себя душу! Дульцинея потерпитъ еще немного!
   -- Какъ вамъ угодно, ваша милость, а я бы ужъ хотѣлъ скорѣе развязаться съ этимъ дѣломъ...
   -- Нѣтъ, другъ мой, больше я тебѣ сегодня не позволю себя стегать...
   -- Ну, такъ прикройте меня вашимъ плащемъ, а то съ меня потъ бѣжитъ въ три ручья, еще схватишь насморкъ, пожалуй!
   Добрый Донъ-Кихотъ накрылъ его плащемъ, и хитрецъ отлично проспалъ, завернувшись потеплѣе.
   

XIX.

   Читатели, конечно, уже догадались, что рыцарь Луны былъ никто иной, какъ Самсонъ Карраско. Онъ всюду слѣдилъ за Донъ-Кихотомъ, побывалъ у герцога, сообщилъ ему планъ своего лѣченія и отправился въ Барцелону подъ видомъ рыцаря Луны. Заставивъ, наконецъ, Донъ-Кихота дать обѣщаніе, которое связывало его дѣятельность на цѣлый годъ, Карраско заѣхалъ по пути къ герцогу, сообщилъ ему объ успѣшномъ окончаніи предпріятія и, затѣмъ, помчался домой. Племянница и экономка уже ждали его и чрезвычайно обрадовались, когда онъ имъ объявилъ, что въ скоромъ времени Донъ-Кихотъ вернется. Не меньше обрадовалась и Тереза Панса; всѣ онѣ считали дни и часы, при малѣйшемъ шумѣ выбѣгали смотрѣть, не ѣдутъ-ли, и не могли дождаться ихъ. Между тѣмъ, наши путешественники подвигались медленно, не спѣша, и Санчо добросовѣстно бичевалъ каждый вечеръ деревья, вмѣсто своей спины. Наконецъ, въ одинъ изъ этихъ вечеровъ, желанное число ударовъ было сдѣлано. Донъ-Кихотъ сразу повеселѣлъ и ожидалъ появленія освобожденной Дульцинеи. Въ каждой встрѣчавшейся женщинѣ онъ думалъ видѣть даму своего сердца, но, увы! дама эта не являлась, и Донъ-Кихотъ совсѣмъ опечалился, во всемъ видѣлъ дурныя предзнаменованія, потерялъ послѣдній остатокъ энергіи.
   -- Не видѣть мнѣ, видно, Дульцинеи, не совершать болѣе подвиговъ, все потеряно! воскликнулъ онъ горестно.
   -- Не горюйте, ваша милость, перемелется, мука будетъ, годъ не сто лѣтъ, взойдетъ и для насъ съ вами красное солнышко,-- утѣшалъ Санчо.
   Наконецъ, они завидѣли издали свою деревушку. Санчо упалъ на колѣни и воскликнулъ:
   -- Желанная родина! Прими въ свои объятія избитаго сына твоего Санчо-Пансу! Прими и друга твоего сына, Донъ-Кихота! если онъ никого не побѣдилъ, то одержалъ побѣду надъ самимъ собой, а это еще важнѣе!
   -- Полно дурачиться, Санчо,-- остановилъ его Донъ-Кихотъ,-- до шутокъ-ли теперь, когда мы вернулись домой.
   По улицѣ за ними бѣжали мальчишки и кричали: "смотрите, смотрите, Санчо то съ Кихадой вернулись!" Дома ихъ встрѣтили, какъ нельзя лучше, особенно Санчо, который привезъ съ собою изрядный мѣшокъ съ чорвонцами.
   Но силы рыцаря были надломлены, онъ схватилъ жестокую лихорадку и уже не вставалъ съ постели. Докторъ сказалъ окружавшимъ его, что нѣтъ надежды на выздоровленіе. Донъ-Кихотъ принялъ извѣстіе о смерти очень хладнокровно; послѣ всѣхъ неудачъ ему все равно было, умирать или жить. За три дня до смерти къ нему вернулся полный разсудокъ.
   -- Меня осѣнила благодать Божья,-- сказалъ онъ окружающимъ,-- я вижу, что все, что я дѣлалъ, было безцѣльно; я могъ бы употребить свои силы на лучшее и болѣе полезное, я преслѣдовалъ призракъ и служилъ посмѣшищемъ для тѣхъ, кто не понималъ, что въ этомъ была вся моя жизнь. Теперь передъ вами не Донъ-Кихотъ, а гидальго Кихада, который смиренно проситъ у васъ прощенія за всѣ причиненныя вамъ тревоги.
   -- Полно, дядюшка, вы будете еще жить,-- говорила племянница его, рыдая.
   -- Живите, мой добрый господинъ,-- плакалъ Санчо, живите и не горюйте о своихъ неудачахъ, взвалите ихъ всѣхъ на меня...
   -- Нѣтъ, друзья мои, моя пѣсенка спѣта,-- печально и тихо сказалъ Кихада,-- я не могу больше жить, потому что у меня отнята нить жизни, у меня нѣтъ цѣли, а искать другую, лучшую -- нѣтъ силъ...
   Онъ сдѣлалъ духовное завѣщаніе, въ которомъ отказывалъ все свое имѣніе племянницѣ съ тѣмъ только условіемъ, чтобы она не выходила замужъ за странствующаго рыцаря, Санчо же щедро заплатилъ за его службу. Передъ смертью онъ впалъ въ безпамятство и умеръ тихо, точно уснулъ. Его похоронили на сельскомъ кладбищѣ, и Самсонъ Карраско сочинилъ слѣдующую эпитафію: "Здѣсь лежитъ прахъ храбраго гидальго Алонзо Кихады, который ничего не страшился, даже самой смерти. Онъ удивлялъ міръ своимъ безуміемъ, но умеръ какъ мудрецъ."
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru