Русских Н. А.
Старая школа

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    (Из воспоминаний).

Въ память женщины-врача Евгеніи Павловны Серебренниковой.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія М. М. Стасюлевича, Вас. Остр., 5 лин., 28.
1900.

   

СТАРАЯ ШКОЛА.

(Изъ воспоминаній).

   Обычный на Уралѣ заводскій видъ: обширный прудъ, съ двухъ сторонъ обрамленный домами заводскихъ жителей, замкнутый съ третьей стороны плотиной. Внизу, подъ горой расположены закоптѣлыя фабрики, съ трубами, вѣчно испускающими клубы чернаго дыма. Рѣчка, пройдя черезъ плотину и достаточно загрязнившись отъ колесъ, турбинъ и разныхъ водостоковъ, набурливъ и напѣнившись въ подневольныхъ каскадахъ, выбивается, наконецъ, на свободу и тихой струей разливается по зеленымъ лугамъ, постепенно сбрасывая съ себя слѣды недавняго заточенія. Со стороны, противоположной плотинѣ, за прудомъ виднѣются острова, покрытые вѣчно-зеленымъ хвойнымъ лѣсомъ, а дальше, за ними, прудъ теряется изъ вида въ безконечныхъ извивахъ. На одной изъ сторонъ пруда церковь, окруженная оградой, и здѣсь на самомъ припёкѣ чернѣютъ могильныя плиты и возвышаются кресты съ надписями, то краткими, то растянувшимися въ длинную эпитафію. Ни одного деревца не стоитъ здѣсь, все открыто, точно въ степи,-- заводскій народъ не любитъ садовъ. Не подалеку отъ церкви идутъ главныя улицы съ тремя-четырьмя каменными домами заводской знати и съ деревянными одноэтажными однообразнаго типа домами "служащихъ"; и чѣмъ дальше, тѣмъ постройки идутъ хуже, заканчиваясь на окраинахъ совсѣмъ разваливающимися хибарками бѣдняковъ. Среди этихъ незатѣйливыхъ построекъ то тамъ, то здѣсь выдается домъ мѣстнаго лавочника, окрашенный въ какую-нибудь вычурно яркую краску, да на горѣ, гдѣ происходитъ базаръ по воскресеньямъ, виднѣются нѣсколько лавокъ съ краснымъ товаромъ и принадлежностями скромнаго домашняго обихода. На другой сторонѣ пруда нестройными рядами стоятъ покосившіеся и вкось, и вкривь дома, преимущественно, рабочаго люда. Вотъ и вся несложная картина заводскаго поселенія, какихъ не мало разбросано по Уралу на его высокихъ склонахъ.
   Центромъ завода, какъ въ прямомъ, такъ и въ переносномъ значеніи слова, слѣдуетъ считать заводское правленіе, двухъэтажное зданіе, казарменнаго вида, каменное, выбѣленное, съ вышкой для пожарнаго сторожа. Въ верхнемъ этажѣ помѣщается собственно правленіе, т.-е. то административное учрежденіе, которое вѣдаетъ всѣ заводскія дѣла, распоряжается всѣми заводскими дѣйствіями, нанимаетъ и увольняетъ служащихъ и рабочихъ и вершитъ ихъ судьбу. Здѣсь цѣлая іерархическая лѣстница, внизу которой находятся писаря и другая канцелярская челядь, не имѣющая своего сужденія, а только изъ года въ годъ переписывающая разные отношенія, отчеты, вѣдомости и проч., а вверху -- члены правленія, возсѣдающіе въ особой комнатѣ, за столомъ съ краснымъ сукномъ, и, наконецъ, глава всей этой сложной машины -- управитель, который, впрочемъ, рѣдко показывается въ правленіи, а рѣшаетъ всѣ дѣла на дому, въ своемъ кабинетѣ, какъ deus ex machina. Вся эта служебная лѣстница представляетъ сложную, но стройную систему, и восхожденіе по ней совершается медленно, путемъ долгаго просиживанія стульевъ и неукоснительнаго чинопочитанія. Въ другой части верхняго этажа помѣщается школа, состоящая изъ двухъ обширныхъ комнатъ безъ прихожей. Каждое утро сюда стекается толпа ребятишекъ и своимъ неугомоннымъ крикомъ наполняютъ всю эту половину. Однако прочныя стѣны стариннаго зданія и большой корридоръ не позволяютъ этому шуму проникать въ комнаты правленія и нарушать административное священнодѣйствіе.
   Внизу, за рѣшетками и крѣпкими дверями помѣщается касса, постоянно охраняемая сторожами, а въ другой половинѣ нижняго этажа... театръ. Да, театръ, гдѣ служащіе на святкахъ упражнялись въ сценическомъ искусствѣ, разыгрывая "Ворону въ павлиньихъ перьяхъ" и "Филатку и Мирошку". Какъ ни разнообразны были элементы, заключенные въ этомъ обширномъ зданіи, но они не спутывались между собою и, повидимому, другъ другу не мѣшали. Съ Олимпа, гдѣ возсѣдала заводская администрація, шли приказанія о заготовкѣ угля, о доставкѣ руды, о рубкѣ лѣса и т. д.; кассиръ угрюмо сидѣлъ за рѣшеткой и считалъ хозяйскія деньги; школьники гудѣли, какъ пчелы въ ульѣ, а по праздникамъ зимой открывался храмъ Мельпомены, и на сценѣ появлялись лицедѣи изъ мѣстной интеллигенціи, услаждая зрѣніе и слухъ скучающей заводской публики.
   Школа по числу классовъ занимала двѣ большихъ комнаты, загроможденныхъ такъ, что у стѣнъ едва оставались свободные проходы. У одной изъ узкихъ стѣнъ первой комнаты стояла каѳедра, съ высоты которой учитель могъ обозрѣвать свой обширный классъ. На стѣнахъ висѣли печатныя таблицы для взаимнаго обученія, да въ углу стояла классная доска,-- вотъ и всѣ принадлежности немудренаго ученія для начинающихъ. Все это носило довольно унылый казенный отпечатокъ; не было даже такихъ простѣйшихъ приспособленій, какъ вѣшалки для верхняго платья, и ученикамъ предоставлялось сбрасывать его въ общую кучу въ уголъ, а по окончаніи занятій извлекать оттуда общими силами.
   Второй классъ былъ меньшаго размѣра, потому что многіе свое образованіе кончали первымъ классомъ. Здѣсь на стѣнахъ были картины изъ русской исторіи, учитель сидѣлъ за небольшимъ столомъ,-- вотъ и вся разница. Полный курсъ кончали не всѣ,-- много званыхъ, но мало избранныхъ, и прямой путь для этихъ избранныхъ обыкновенно былъ въ правленіе, гдѣ долгимъ и упорнымъ трудомъ служащіе постепенно переходили изъ ничтожества къ рангамъ высшаго разряда. Ученики были преимущественно изъ рабочаго класса -- мастеровыхъ, и только нѣсколько человѣкъ изъ семей служащихъ или такъ называемыхъ "приказныхъ". Одѣвались они большею частію очень бѣдно: лѣтомъ рубаха и штаны изъ синяго холста, безъ обуви, а зимой, кромѣ того, онучи и лапти, сверху -- сѣрый зипунъ. Дѣти успѣвали дома насмотрѣться на всякую всячину, на пьянство и буйство родителей, и уже съ раннихъ лѣтъ были знакомы со многими недозволенными для ихъ возраста вещами; они были грубы и бойки на видъ, во въ сущности это были очень трусливые, запуганные звѣрки, до безпамятства боявшіеся всякаго начальства, подъ которымъ подразумѣвались всѣ, кто былъ одѣтъ по-господски. Въ то время, о которомъ мы говоримъ, т.-е. болѣе тридцати лѣтъ тому назадъ, школой завѣдывали два учителя. Земства тогда еще не было, и потому эти учителя содержались отъ заводоуправленія, которому и были до извѣстной степени подчинены. Одинъ изъ нихъ происходилъ изъ семьи, до чрезвычайности бѣдной, жившей въ маленькой хибаркѣ, и, можетъ быть, благодаря этому обстоятельству, онъ мало пользовался расположеніемъ въ высшихъ кругахъ мѣстнаго общества. Это былъ высокій, худощавый блондинъ съ прыщеватымъ лицомъ и хриплымъ голосомъ. Образованіе онъ получилъ небольшое, окончивши курсъ приходскаго училища. Онъ, между прочимъ, былъ скрипачъ и потому его приглашали вмѣстѣ съ другимъ музыкантомъ-віолончелистомъ на вечеринки. Зная его любовь къ выпивкѣ, за нимъ строго слѣдили, но все же, проигравъ нѣсколько кадрилей, онъ оказывался навеселѣ, а къ концу вечера былъ уже совсѣмъ пьянъ, и его отвозили домой, завернувъ вмѣстѣ со скрипкой, какъ мертвое тѣло. Въ просторѣчіи его называли Юдкой, такъ какъ его имя было Іуда Аѳанасьевичъ.
   Пріемы при обученіи письму были довольно упрощены. Первая парта писала на пескѣ, въ буквальномъ смыслѣ этого слова. Собственно, это была и не парта, а доска шириною около четверти съ закраинами и двумя желобками, между которыми и писались буквы. На этой доскѣ былъ насыпанъ мелкій песокъ, который выравнивался дощечкой; потомъ по желобкамъ проводились вверху и внизу строки -- черты посредствомъ желѣзной палочки, и письмо производилось такими же палочками, расширенными на одномъ концѣ лопаточкой. Каждый ученикъ писалъ на пространствѣ, какое соотвѣтствовало его сидѣнью; затѣмъ, когда всѣ ученики закончатъ свою строку, старшій ученикъ провѣритъ написанное, песокъ вновь выравнивался и писаніе начиналось тѣмъ же манеромъ. Сколько при этомъ глоталось пыли, сколько лѣзло ее въ глаза -- въ разсчетъ не принималось.
   Слѣдующія парты писали на грифельныхъ доскахъ, обыкновенно сломанныхъ на куски, при чемъ на долю младшихъ учениковъ приходились кусочки не болѣе 2--3 квадратныхъ вершковъ. На послѣднихъ партахъ писали уже на бумагѣ гусиными перьями. Ученики разсаживались по количеству знаній и переходили съ парты на парту, по мѣрѣ ихъ увеличенія. При каждой партѣ находился ученикъ, болѣе преуспѣвшій въ паукахъ, и руководилъ занятіями; онъ диктовалъ, исправлялъ написанное и, наконецъ, училъ читать.
   Обученіе чтенію производилось по таблицамъ, развѣшаннымъ по стѣнамъ. Для каждой парты полагалась таблица, съ написанными на ней буквами, складами, словами и, наконецъ, цѣлыми изреченіями. Но такъ какъ требовался порядокъ и при размѣщеніи учениковъ у таблицъ, то употреблялся слѣдующій пріемъ: когда наступало время для чтенія, дежурный у парты командовалъ громкимъ голосомъ: "Первая парта встать!.. Первая парта, направо, маршъ!" И ученики этой парты шеренгой, одинъ за другимъ, направлялись подъ командой дежурнаго къ таблицѣ. Затѣмъ отводилась такимъ же образомъ вторая парта, третья и т. д., пока весь классъ не располагался кругомъ стѣнъ у соотвѣтствующихъ таблицъ. Тогда начиналось ученье. Читали всѣ сразу, громко, стараясь перекричать другъ друга, и можно вообразить, какой хаосъ водворялся въ классѣ? По окончаніи занятій ученики распускались также парта за партой, по особой громогласной командѣ.
   Благодаря такой системѣ обученія, гдѣ каждая группа учениковъ имѣла своего руководителя изъ старшихъ товарищей, гдѣ всѣ пріемы сводились къ командѣ, какъ у солдатъ, учителю оставалось мало дѣла; онъ могъ, заведя всю эту машину, сидѣть на своей каѳедрѣ и спокойно наблюдать за всѣмъ происходившимъ, по временамъ только спрашивая уроки и принимая устные рапорты отъ дежурныхъ о состояніи "ввѣренной ему" парты и выслушивая ихъ жалобы на шалости и непослушаніе учениковъ. Какъ возмездіе за проступки, примѣнялась цѣлая система наказаній, но объ этомъ скажемъ потомъ.
   Такъ шло время, ученикамъ предоставлялось учиться подъ руководствомъ дежурныхъ, переходить съ парты на парту, до тѣхъ поръ, пока не накапливалось столько знаній, что можно было перевести ихъ послѣ экзамена во второй классъ. Это достигалось, впрочемъ, не скоро, во всякомъ случаѣ проходило нѣсколько лѣтъ, пока, наконецъ, ученикъ, если у него хватало терпѣнія, могъ разсчитывать на переводъ. Большинство же, не постигнувъ всей мудрости, выходили изъ школы, не окончивъ курса. Прохожденіе перваго класса давало умѣнье читать, писать и считать, т.-е. первыя четыре ариѳметическія правила. Къ этому надо присоединить нѣсколько молитвъ и начало священной исторіи, которымъ обучалъ священникъ.
   Второй классъ представлялъ изъ себя болѣе семейную картину. Учениковъ здѣсь было сравнительно немного, человѣкъ 20. Здѣсь не было этихъ разводовъ, маршировки, всеобщаго галдѣпія передъ таблицами; учитель, Семенъ Николаевичъ, болѣе осмысленно относился къ дѣлу и пользовался большимъ уваженіемъ какъ среди учениковъ, такъ и въ обществѣ. Возрастъ учениковъ здѣсь былъ отъ 12-ти до 16-ти лѣтъ, но науки все же шли не далеко: дѣло кончалось русской грамматикой, ариѳметикой, священной исторіей и начатками катехизиса. Впрочемъ, давались еще нѣкоторыя понятія объ исторіи и географіи.
   Обращеніе съ учениками было самое "простое". Вызываетъ, положимъ, Іуда Аѳанасьевичъ ученика къ каѳедрѣ отвѣчать урокъ. Ученикъ путается и отвѣчаетъ плохо. Тогда учитель, молча, не говоря ни слова, ударялъ ученика книгой по головѣ. Если это предостереженіе не помогало и продолженіе отвѣта было столь же слабо, то учитель, также молча, приступалъ къ дранью за уши или за волосы, и въ концѣ концовъ провинившійся ставился на колѣни въ уголъ.
   Это битье по головѣ и дранье за уши было настолько обычнымъ явленіемъ, что оно никого не смущало, и занятія отнюдь не нарушали своего теченія. Если на какой-либо партѣ многіе не знали урока или знали плохо, то доставалось и дежурному то же самое наказаніе.
   Учитель второго класса, Семенъ Николаевичъ, также не мало дралъ за уши. Но законоучитель не прибѣгалъ къ этой мѣрѣ, онъ изобрѣлъ свою особенную, такъ называемыхъ "рябковъ". Батюшка подзывалъ къ себѣ провинившагося ученика, приказывалъ ему наклонить голову и начиналъ мелкими щипками драть волосы, подражая тому, какъ ощипываютъ рябчиковъ. Этой выдумкой онъ весьма гордился: и больно, и слѣдовъ никакихъ не остается! Развѣ только ученикъ лишится нѣсколькихъ клочковъ волосъ. Поплачетъ, похнычетъ да и перестанетъ.
   Было еще одно своеобразное наказаніе, это -- лапти. Въ шкафу, между запасами бумаги, карандашей и другихъ классныхъ принадлежностей, хранились большіе и старые лапти. Ихъ надѣвали на ученика, отличавшагося большой и хронической лѣностью, и заставляли ходить кругомъ обоихъ классовъ, въ назиданіе прочимъ, а иногда высылали и въ корридоръ, чтобы проходящіе въ правленіе служащіе также могли видѣть, какъ наказуется порокъ.
   Но особенно рѣзкое, удручающее впечатлѣніе на всѣхъ учениковъ производило наказаніе розгами. Іуда Аѳанасьевичъ дралъ часто и безпорядочно, что называется, направо и налѣво. Достаточно было получить нѣсколько единицъ за плохое ученіе или очень зашумѣть во время класса, тотчасъ же отдавалось грозное приказаніе: "розогъ!" Розги тоже хранились въ шкафу; длинные, упругіе прутья березы, связанные штукъ по пяти вмѣстѣ -- это орудіе производило магическое дѣйствіе на всѣхъ школьниковъ уже однимъ своимъ видомъ: какъ только учитель объявлялъ свое рѣшеніе произвести экзекуцію, весь классъ притихалъ, шумъ исчезалъ какъ бы по волшебству, и всѣ замирали въ ожиданіи чего-то страшнаго. Для исполненія наказанія назначался какой-нибудь ученикъ изъ старшихъ. Присужденный ложился тутъ же на полъ у доски, обнажался у всѣхъ на виду и, по командѣ учителя, розги начинали работать. Ученикъ всхлипывалъ еще до начала наказанія, послѣ перваго же удара онъ кричалъ во все горло, визжалъ, вылъ, и чѣмъ дальше шло дранье, тѣмъ громче и громче кричалъ наказуемый.
   Что дѣлалось въ это время съ учениками, которые были свидѣтелями этой сцены, трудно сказать: то блѣдные, то покраснѣвшіе, съ искаженными чертами лица, съ блестящими глазами, не смѣя громко вздохнуть, сидѣли они и съ замираніемъ сердца слѣдили за всей процедурой. Вотъ осужденный, плача и безсильно ломая руки, падаетъ передъ учителемъ на колѣни, прося о помилованіи, вотъ онъ идетъ къ лобному мѣсту -- въ уголъ, еще разъ молитъ о пощадѣ, вотъ начинаетъ разоблачаться, ложится и ждетъ перваго удара. А палачъ тоже самъ не свой, неловко теребитъ розги, размахивается и даетъ первый ударъ, неумѣлый, легкій, но потомъ, при грозномъ поощреніи учителя изловчается и сыплетъ удары своему товарищу до тѣхъ поръ, пока не услышитъ приказаніе остановиться. Всѣ это видятъ, всѣ слышатъ вопли наказываемаго, среди которыхъ можно только разобрать: "простите, простите, больше не буду!.."
   Экзекуція кончилась. Заплаканный и истерзанный ученикъ спѣшитъ одѣться, садится на свое мѣсто и, закрывши лицо, долго еще продолжаетъ рыдать. Классъ тоже не можетъ скоро успокоиться, тишина хранится еще долго, урокъ какъ-то разстраивается,-- видимо, всѣ потрясены этой сценой и занятія не идутъ уже въ голову.
   Такія наказанія розгами были нерѣдки, чуть не каждую недѣлю; однако, повидимому, школьники никакъ не могли привыкнуть къ этимъ сценамъ. Всякій разъ, какъ они совершались, съ классомъ происходило одно и то же, онъ какъ бы оцѣпенѣетъ, какъ будто каждый испытываетъ на себѣ всю боль и весь позоръ наказанія. Даже самые смѣлые изъ школьниковъ, сорванцы, и тѣ притихали и не находили въ себѣ силъ смотрѣть на это хладнокровно.
   Во второмъ классѣ розги появлялись рѣдко, разъ-два въ годъ, и здѣсь еще больше замѣчалось удручающее ихъ вліяніе. Наказанный чувствовалъ неимовѣрный стыдъ и часто изъ-за этого бросалъ даже школу. Случалось такъ, что послѣ наказанія ученикъ переставалъ ходить учиться, странствуя это время гдѣ-нибудь по дорогамъ, скрывая отъ родителей свое несчастіе, а потомъ открывался имъ и настойчиво требовалъ взять его изъ училища. Просьба эта, конечно, исполнялась, и ученіе этимъ оканчивалось.
   Но вотъ пришло земство и принесло намъ новыя школы. Дѣти вздохнули свободнѣе.
   Но -- только дѣти, а ихъ отцы, которыхъ драли въ старой школѣ, и теперь еще продолжаютъ носить на себѣ это позорное пятно...
   И вспоминается мнѣ, какъ на одномъ изъ врачебныхъ съѣздовъ въ Перми Евгенія Павловна Серебренникова, всегда отзывчивая къ несчастно другихъ, среди общаго молчанія и тишины увѣреннымъ голосомъ читаетъ свое предложеніе.
   "Въ послѣднее время, послѣ серьезныхъ уроковъ холерныхъ и голодныхъ годовъ, весь образованный классъ охваченъ единодушнымъ стремленіемъ поднять культуру народныхъ массъ, и отовсюду слышатся голоса за введеніе всеобщаго обученія, на ряду съ другими мѣрами, клонящимися къ просвѣщенію народа".
   "Одновременно съ этимъ вопросомъ всталъ тѣсно связанный съ нимъ вопросъ объ уничтоженіи тѣлеснаго наказанія, особенно для лицъ, получившихъ образованіе въ народной школѣ".
   "Вопросъ этотъ настолько назрѣлъ и наболѣлъ въ душѣ каждаго просвѣщеннаго человѣка, что въ короткое время сдѣлался злобою дня, и по поводу его высказываются земскія собранія, ученыя общества, и пишется въ литературѣ и общей, и медицинской, и юридической, и церковной, и даже въ военной,-- статья генерала Драгомирова, въ журналѣ "Развѣдчикъ", гдѣ онъ говоритъ, что нѣтъ наказанія болѣе противнаго природѣ человѣка, какъ тѣлесное...-- Предлагаю уважаемымъ товарищамъ присоединиться къ призыву нашихъ старшихъ собратовъ и ходатайствовать предъ губернскимъ земскимъ собраніемъ отъ имени съѣзда врачей о возбужденіи ходатайства со стороны, послѣдняго объ отмѣнѣ тѣлеснаго наказанія..."

Н. А. Русскихъ.

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru