Аннотация: Lu Munaciello.
Изъ неаполитанскихъ легендъ. Текст издания: журнал "Вѣстникъ Иностранной Литературы", No 1, 1915.
Матильда Серао. Монашекъ.
Его исторія такова. Въ 1445 году послѣ Божественнаго Воплощенія въ царствованіе короля Альфонса Аррагонскаго, одна дѣвушка, по имени Катарина Фреца, влюбилась въ благороднаго юношу, Стефано Мариканди. И, какъ полагается въ любви, юноша отвѣчалъ ей пылкой страстью. Рѣдко можно было встрѣтить болѣе вѣрныхъ влюбленныхъ. Но эта любовь была ихъ страшной мукой, такъ какъ разница происхожденія мѣшала ихъ законному союзу. Въ домѣ Мариканда всѣ возстали на Стефано, а въ домѣ Фреца отецъ и братья всячески преслѣдовали Катарину. Но несмотря на это постоянное горе, которое, можно сказать, кормило ихъ ядомъ и поило слезами, влюбленные все-таки переживали часы безпредѣльнаго счастья. Поздней ночью, когда въ торговыхъ переулкахъ никто уже по проходитъ, Стефано Мариканда, закутанный въ темный плащъ, который одинаково укрываетъ и воровъ и влюбленныхъ, прокрадывался по узкому корридору, пробирался по грязной полуразвалившейся лѣстницѣ, гдѣ такъ легко было сломать себѣ шею, перелѣзалъ съ террасы на террасу съ ловкостью, которую усиливала любовь, и достигалъ наконецъ балкончика, гдѣ его ждала дрожащая отъ страха Катарина Фреца. Читатель, если вы когда нибудь дрожали отъ любви, представьте себѣ эти минуты и не спрашивайте у моего слабаго пера ихъ описанія. Но однажды глухой ночью, когда душамъ ихъ открывалось все блаженство рая, чья-то предательская рука схватила Стефано за плечи и. не давъ ему времени опомниться, перебросила его черезъ желѣзныя перила на улицу въ то время, какъ Катарина кричала и ломала руки, хватая убійцъ за платье. Красивое тѣло Стефано Мариканди, страшно изуродованное, валялось на грязной улицѣ цѣлые сутки, пока наконецъ родные не подняли и не похоронили его съ почестями. Это возмутительное насиліе было ужасно: что станетъ съ этой душой, оторванной отъ земли и ушедшей къ Предвѣчному безъ предсмертнаго покаянія? И затѣмъ благородному юношѣ пасильстаеипая смерть подобаетъ только отъ чьей нибудь шпаги.
Катарина бѣжала изъ дома, обезумѣвъ отъ горя, и была принята въ монастырь благочестивыми и добрыми монахинями. И вотъ однажды, когда не наступилъ еще срокъ, назначенный природой и медициной, она произвела на свѣтъ ребенка -- совсѣмъ крошечнаго, блѣднаго, съ огромными, полными горя, глазами. Изъ состраданія къ этому маленькому существу сестры согласились, чтобы мать кормила и растила его. Но время шло, а ребенокъ почти не росъ. И мать, въ памяти которой жилъ образъ сильнаго красиваго Стефано Мариканди, ужасно терзалась этимъ. Сестры посовѣтывали ей. посвятить себя Мадоннѣ, чтобы Она дала цвѣтущее здоровье ребенку. Она постриглась и также и малюткѣ надѣла черную съ бѣлымъ ряску маленькаго монашка.
Мальчикъ, прибавляясь въ годахъ, едва замѣтно росъ тѣломъ. Онъ былъ похожъ на тѣхъ милыхъ карликовъ, что держали въ тѣ времена для забавы при многихъ могущественныхъ дворахъ. Катарина продолжала одѣвать его въ ряску, ивесь городъ прозвалъ его "Монашкомъ". Монахини его любили, но люди улицы и лавочники Арміери, Ланціери, Сортслляри, Таффантапари, Мерканти показывали пальцемъ на слишкомъ маленькаго ребенка съ большой, почти огромной головой, съ землистымъ лицомъ, на которомъ глаза казались еще больше и грустнѣе, благодаря тому странному платьицу, которое онъ всегда носилъ: и часто его оскорбляли, какъ это водится въ народѣ, всегда жестокомъ къ калѣкамъ и слабымъ. Когда "Монашекъ" проходилъ передъ лавкой Фреца, дядя и двоюродные братья Катарины выходили на порогъ и посылали ему вслѣдъ самыя ужасныя проклятія. Не знаю, понималъ ли "Монашекъ" безчестные, гадкіе слова, которыя ему бросали, но нѣтъ сомнѣнія, что къ матери онъ возвращался грустный и разстроенный. Иногда огонь гнѣва блестѣлъ въ его глазахъ, и тогда Катарина заставляла его становиться на колѣни и читать святыя молитвы. Мало-по-малу въ тѣхъ низменныхъ кварталахъ, по которымъ ему приходилось проходить, распространился слухъ, что "Монашекъ" обладаетъ какой-то сверхъестественной магической силой. Встрѣчая его, люди крестились и шептали заклинанья. Когда на "Монашкѣ" былъ красный капюшонъ, который ему сшила мать изъ куска пурпуровой шерсти,-- это было хорошимъ предзнаменованіемъ. Когда же капюшонъ былъ черный,-- это предвѣщало бѣду. И такъ какъ красный капюшонъ появлялся рѣдко, "Монашка"поносили и проклинали.
Это изъ-за него въ низкихъ кварталахъ былъ тотъ зловонный воздухъ, который приноситъ лихорадку и заразу. Это онъ, поглядѣвъ въ колодецъ, заставлялъ воду портиться; это онъ, погладивъ собаку, дѣлалъ ее бѣшеной. Это онъ приносилъ неудачу въ торговлѣ, изъ-за него дорожаетъ хлѣбъ. Это онъ -- тотъ злой духъ, который внушаетъ королю новые налоги. Едва "Монашекъ", опустивъ головку. съ глазами полными страха и недовѣрія, появлялся изъ-за угла, убѣгая или прячась въ толпѣ, хоръ проклятій обрушивался на него, уличной грязью старались забрызгать его ряску, корки апельсиновъ больно били его по лицу. Онъ спасался, стиснувъ зубы, мучимый больше сознаніемъ безсилья своего маленькаго тѣльца, чѣмъ подлыми обидами этихъ людей. Катарина Фреца умерла и некому больше было утѣшать его. Монахини пользовались имъ для мелкихъ работъ въ огородѣ, но и онѣ, встрѣтивъ его гдѣ нибудь въ корридорѣ или въ темпомъ мѣстѣ, пугались, какъ отъ дьявольскаго навожденія. Молва о темной силѣ "Монашка" росла. Говорили о томъ, что его никогда но видно въ церкви, что его встрѣчаютъ сразу въ нѣсколькихъ мѣстахъ. Наконецъ однажды вечеромъ "Монашекъ" исчезъ. Нашлись, конечно, такіе люди, которые утверждали, что его за волосы утащилъ дьяволъ, какъ это онъ обыкновенно дѣлаетъ съ тѣми, кто продалъ ему свою душу. Но, какъ правдивый лѣтописецъ, я долженъ добавить, что сильно подозрѣвали (и не безъ основанія) семью Фреца, что они коварно задушили и бросили сто въ клоаку, такъ какъ тамъ найденъ былъ маленькій скелетикъ съ огромной головой. Разобраться, гдѣ правда и гдѣ ложь, гдѣ кончается дѣйствительность и начинается вымыселъ, я предоставляю проницательности и осторожности читателя.
* * *
Такъ говоритъ хроника. Но не все кончилось со смертью "Монашка". Напротивъ -- все только что начинается. Людъ, который живетъ въ узкихъ темныхъ улицахъ безъ горизонта, людъ, который по знаетъ ни восхода, ни захода солнца, не знаетъ моря, не знаетъ ничего о небѣ, объ искусствѣ, поэзіи, людъ, который знаетъ только себя, низкій, бѣдный, тяжелый, чванливый людъ, у котораго нѣтъ и не будетъ никогда небеснаго дара (фантазіи, людъ этотъ имѣетъ своего домового. Это не гномъ, который танцуетъ на мягкой травѣ луговъ, по духъ, что поетъ на берегу рѣкъ; это злой домовой старыхъ неаполитанскихъ домовъ, это -- "Монашекъ". Онъ не живетъ въ аристократическихъ кварталахъ Кіана, Кіатомоне, Санъ Фернандо или Толедо. Не живетъ и въ новыхъ кварталахъ Маржелина, Ріоне Амедео, Капо ли Монте; чистая, свѣтлая часть города ему не принадлежитъ. Но по переулкамъ, которые отъ Толедо спускаются внизъ, въ сырыхъ улицахъ Трибунала и Делля Сапьенца, въ низкихъ и мрачныхъ кварталахъ Меркато, Порто и Педино домовой безпрепяственно проявляетъ свою власть. Тамъ, гдѣ онъ бывалъ живымъ, онъ бродитъ, какъ духъ. Тамъ, гдѣ появлялось его маленькое тѣльце, большая голова, блѣдное лицо, блестящіе глаза, черная ряска, бѣлая шерстяная "пепитенца" и черный капюшонъ,-- тамъ онъ появляется снова. Всегда одинъ и тотъ-же, всегда вызывая одинаковый страхъ у мужчинъ, женщинъ и дѣтей. Гдѣ его мучили, эту невѣдомую и, можетъ бытъ, большую душу въ слабомъ, больномъ, скорченномъ тѣльцѣ, туда онъ возвращается злымъ враждебнымъ духомъ, въ своей ненасытной жаждѣ мести. Онъ мститъ, мучая тѣхъ, кто мучилъ его..Спросите старика, дѣвушку, мужчину, мать, ребенка, дѣйствительно-ли этотъ "Монашекъ" существуетъ, и на васъ посмотрятъ такъ непріязненно, какъ смотрятъ на тѣхъ, кто оскорбляетъ вѣру. Если хотите слышать о немъ разсказы,-- вы ихъ услышите. Если хотите имѣть достовѣрные документы, вы ихъ получите. "Монашекъ" все можетъ. Когда добрая хозяйка находитъ дверь въ кладовую открытой, квашню прокисшей, кружку съ масломъ опрокинутой или ветчину поѣденной кошкой,-- это безъ сомнѣнія продѣлкѣ "Монашка", это онъ раскрылъ дверь и устроилъ весь этотъ разгромъ. Когда зазѣвавшаяся служанка выпуститъ изъ рукъ подносъ и стаканы разобьются на тысячи кусковъ,-- это "Монашекъ" заставилъ ее споткнуться; это онъ подтолкнулъ локоть вяжущей крючкомъ дѣвушки и заставилъ ее уколоть себѣ палецъ. Это изъ-за него супъ убѣжалъ изъ кастрюльки, а кофе изъ кофейника; изъ-за него скисло вино въ бутылкѣ; изъ-за него хирѣютъ и дохнутъ куры. Это онъ сѣетъ сорную траву; изъ-за него желтѣетъ майоранъ и изгрызаны корни базилика. Если торговля въ лавкѣ идетъ плохо, если начальникъ на Службѣ сдѣлаетъ выговоръ, если разстроится свадьба, если умираетъ богатый дядя, завѣщавъ все свое состояніе на церковь, если въ лотереѣ выходитъ 34-62-87 вмѣсто 35-61-88, это все дѣло рукъ домового, это онъ причиняетъ эти большія и маленькія несчастья.
Когда ребенокъ кричитъ, плачетъ, не хочетъ идти въ школу, топаетъ ногами, прыгаетъ на мебель, или ударяетъ колѣно,-- это "Монашекъ" насылаетъ на него бѣсенка. Когда дѣвушка безъ причины краснѣетъ и блѣднѣетъ, становится грустной, плачетъ въ тихія осеннія ночи,-- это "Монашекъ" портитъ ей жизнь. Когда молодой человѣкъ покупаетъ неотразимые галстухи, душитъ носовой платокъ, завиваетъ волосы, возвращается домой блѣдный, усталый, задумчивый,-- это "Монашекъ" смущаетъ его. Когда вѣрная жена слишкомъ долго засматривается на орлиный профиль и свѣтлые усы помощника своего мужа и въ холодныя зимнія ночи не спитъ, стараясь шептать спасительное "Аве-Марія",-- это "Монашекъ" ее искушаетъ, это дьяволъ имъ руководитъ. И это опять "Монашекъ" подсказываетъ мужу ущипнуть горничную; это онъ заставляетъ старыхъ дѣвъ биться въ конвульсіяхъ; это онъ переворачиваетъ въ домѣ все вверхъ дномъ, переставляетъ въ безпорядкѣ всю мебель, смущаетъ сердца, мутитъ разсудка, наполняя ихъ страхомъ. Это онъ мучимый и мучительный духъ, который песетъ смуту въ своей черной ряскѣ, гибель въ своемъ черномъ капюшонѣ.
Но безпристрастная хроника говоритъ, читатель: когда "Монашекъ" былъ въ красномъ капюшонѣ, его появленіе было добрымъ знакомъ. Тѣ изъ-за этой странной смѣси добра и зла. благожелательности и враждебности "Монашка., уважаютъ, боятся и любятъ. Вотъ почему влюбленныя дѣвушки просятъ его помочь сохранить ихъ милый секретъ. Вотъ почему въ теченіе девяти дней въ полночь на балконѣ старыя дѣвы призываютъ его, чтобы онъ далъ имъ долгожданнаго мужа. Вотъ почему неудачный игрокъ, чтобы выпали желанные номера, трижды его заклинаетъ. Вотъ почему дѣти просятъ его принести имъ сладости и игрушки. На домъ, гдѣ онъ появлялся, смотрятъ съ недовѣріемъ, но и съ любопытствомъ, и на того человѣка, который его видѣлъ,-- съ состраданіемъ, но и не безъ зависти. Но тѣ, кто его видѣлъ,-- а онъ появляется большей частью дѣвушкамъ и дѣтямъ,-- строго хранятъ дорогую тайну: можетъ быть, это принесетъ счастье. И домовой неаполитанской легенды, какъ двѣ капли воды, похожъ на "Монашка" хроники: это большая, никому невѣдомая душа, страдающая въ странно маленькомъ тѣлѣ, въ странно символическомъ платьѣ, человѣческая душа, измученная и ожесточенная душа, которая рыдаетъ сама и заставляетъ рыдать другихъ, которая смѣется и заставляетъ смѣяться. Робенокъ, котораго взрослые мучили и убили, какъ взрослаго. Духъ, который мучитъ людей, какъ капризный ребенокъ и какъ ребенокъ-же, наивный и невинный. ласкаетъ и утѣшаетъ ихъ.