Lib.ru/Классика: Савина Марья Гавриловна. "Власть тьмы"

Савина М. Г. Горести и скитания.

Л.: Искусство, 1983

"ВЛАСТЬ ТЬМЫ"

(Из воспоминаний)

Фельетон князя Д. Оболенского¹ в "Русском слове" [1908, 13 сент.] побудил меня перебрать мои бумаги и отыскать все, касающееся "Власти тьмы", в хронологическом порядке. Привожу этот фельетон целиком:

"...Я ужинал, а по-петербургски обедал в небольшом зале ресторана "Дюссо", набегавшись днем по различным учреждениям, в один из моих частых приездов в Петербург по делам своим зимою 1886 или 1887 года. Я уже кончал свою скромную трапезу, когда вошел в комнату, где я сидел, С. С. Татищев². Это был один из самых умных и приятных собеседников, которых я когда-либо встречал, и потому я очень был рад, когда Татищев подсел ко мне, зная наперед, что новостей и разговоров будет довольно...

После первых приветствий Татищев сказал:

-- А я сейчас от Марии Гавриловны, она не знает, что в свой бенефис ставить, и мы перебрали массу пьес, нет ничего подходящего.

-- Кто это Мария Гавриловна? -- спросил я.

-- Как вам не стыдно не знать! Савина, знаменитая Савина!

-- А вы забываете,-- сказал я,-- что я провинциал, годами не хожу в театр ваш. Но горю вашему я помогу. Л. Н. Толстой написал драму. Можно попросить ее для Марии Гавриловны.

Татищев несказанно обрадовался и стал расспрашивать подробности о пьесе. Я сообщил, что знал, т. к. недавно перед этим был у графа Льва Николаевича. Было еще не поздно, и я тут же, в ресторане, написал телеграмму в Москву Льву Николаевичу приблизительно такого содержания: "Очень желательно в бенефис Савиной поставить вашу драму. Крайне обрадуете, разрешив постановку".

Утром рано на другой день уже получился ответ от Льва Николаевича, приблизительно такой: "Согласен, буду очень рад, только чтобы мне денег за это не получать. Л. Толстой". Телеграмма, конечно, обрадовала не только Савину и Татищева, но и нас всех. Решено было, что я поеду в Москву и вышлю немедленно отпечатанный и написанный экземпляр новой драмы, у которой еще не было имени.

Я с вокзала в Москве поехал прямо к Толстому и нашел его в хорошем настроении.

-- Меня самого интересует,-- сказал Лев Николаевич, -- посмотреть на сцене свою драму, но сейчас нет ни одного экземпляра ее. Отпечатанный в типографии, должно быть, передан в цензуру, да еще в духовную.

Мы поехали вместе с графом за реку Москву, в типографию Сытина отыскивать экземпляр драмы. В типографии нас ожидал неприятный сюрприз. Управляющий или заведующий типографией объявил, что духовная цензура вернула экземпляр перечеркнутым красным карандашом (или чернилами) и уведомила, что пьеса "ни под каким видом не будет пропущена". Толстой нахмурился.

-- Очень хорошо, очень хорошо,-- протянул он как бы про себя.

Увидав мой вопросительный взгляд, Лев Николаевич добавил:

-- Так говорил один мой знакомый немец в подобных случаях. Ну, что же другого я могу сказать, как "очинь корошо"?

Поехали молча в дом Льва Николаевича.

-- Велите послать, -- сказал я,-- этот экземпляр в Петербург для прочтения, хотя вряд ли теперь пропустят и там. Напишу на всякий случай Потехину. Он ведь теперь в комитете, решающем, какие пьесы ставить.

Я взял единственный экземпляр драмы или, скорее, ворох несшитых печатных листов, на которых были еще следы корректуры, и послал с обер-кондуктором первого отходящего поезда в Петербург Татищеву. Понятно нетерпение, с которым ждали моей посылки в Петербурге. В письме я просил скорее списать драму и вернуть единственный экземпляр, которым Толстой, конечно, дорожил.

Взволновался театральный мир. Заговорили, зашумели. Вопрос о разрешении пьесы обострился, в цензуре были различные течения. Не обошлось без влияния Победоносцева. Толстой тоже волновался, заходил узнавать ко мне, какие из Питера вести.

-- Вы это наделали,-- повторял он полушутя-полусерьезно, -- ввели меня в грех, хочется мне видеть свою пьесу на сцене, взбудоражили меня.

А ветры с севера подули неблагоприятные. Получаю телеграмму от Татищева: "Савина выехала с курьерским поездом в Москву, представьте ее Толстому". Я предупредил Льва Николаевича и поехал встречать Марию Гавриловну, и так как видел ее только на сцене, то боялся, что не узнаю Савиной, почему и просил кондуктора мне ее указать.

-- И вам не стыдно не узнать Савиной,-- сказала по-французски стоявшая около меня дама, вышедшая из вагона.

Эта дама и была Мария Гавриловна. Я пробормотал, сконфузившись, извинение и предложил в карете моей ехать прямо к Л. Н. Толстому.

-- Везите меня к московским чудотворцам,-- шутя сказала она и поехала в дом графа Толстого в Хамовники.

Лев Николаевич с большим вниманием отнесся к визиту Марии Гавриловны, а также и графиня Софья Андреевна. Долго Савина беседовала с Толстым наедине. Он ей давал советы и говорил о многом, между прочим о ее роли в пьесе. О костюмах даже была речь. Но главный вопрос еще не был решен: будет ли допущена самая пьеса на императорскую сцену. Расставаясь, Толстой опять, указывая на меня, сказал:

-- Вот все он наделал своей телеграммой, меня ввел в грех. Право, Дмитрий Дмитриевич стал кумом "Власти тьмы" моей,-- так окрестил он тогда драму.

Прошло несколько дней. Дело разрешения пьесы не двигалось вперед. Император Александр III желал прослушать чтение. Взялся за это даровитый чтец Александр Александрович Стахович³ (отец нынешних братьев Стаховичей) и, говорят, прочел мастерски. По выслушании, государь ничего определенного не сказал, но выразился якобы так: "Надо посмотреть". Но из сего заключили, что государь желает посмотреть пьесу на сцене,-- и тогда начались приготовления. К Толстому явился чиновник со стеклышком в глазу, отрекомендовавшись "начальником эффекта императорских петербургских театров", оказавшийся заведующим бутафорией. Ему было приказано привезти костюмы из Ясной Поляны и рисунки изб. Толстые на него смотрели не без удивления, но он был проникнут важностью поручения своего и в разговоре упомянул, что, несомненно, управление театров "попросит Толстого, чтобы он продолжал писать" (?!)...

Все было готово к постановке, "начальник эффекта" исполнил поручение, уже некоторые избы Ясной Поляны красовались на декорациях, как -- увы! -- последовало предписание: "Власть тьмы" снять с репертуара <...>

Через несколько недель после поездки Савиной к Л. Н. Толстому я получил с почты посылку. Развертываю -- прекрасный фотографический портрет Савиной с ее автографом и следующей надписью: "Куму "Власти тьмы" -- князю Дмитрию Дмитриевичу Оболенскому". Портрет этот, как живой свидетель былых времен, красуется доселе у меня на столе.

Кн. Д. Оболенский".

В сезон 1886--1887 гг. (как и каждый год, впрочем) я была в большом затруднении относительно пьесы на бенефис. В числе близких знакомых и друзей мужа (H. H. Всеволожского) у меня часто бывал С. С. Татищев, большая умница и человек с литературным вкусом; он принимал особенно деятельное участие в моих поисках. Весь декабрь я ломала голову, что поставить, а тут еще у меня начались неприятности с "Миллионом" князя Мещерского, который мы репетировали для бенефиса Е. А. Сабуровой.

Как-то возвращаясь домой, я услыхала на лестнице голос Татищева: "Скорее, скорее идите и посылайте телеграмму, я нашел пьесу!" Когда я вошла в переднюю, он рассказал мне о встрече с князем Оболенским и настаивал на немедленной посылке депеши Л. Н. Толстому. Как я ни мало была в данную минуту приготовлена к общению с Толстым, хотя бы и по телеграфу, перспектива получить его пьесу в бенефис прельстила меня, и я решила послать телеграмму...

Между тем Лев Николаевич прислал князю Оболенскому следующий ответ, который мне привез Татищев:

"Согласен, но одновременно на народном театре, нужны хлопоты цензуре, проценты на уменьшение цен. Толстой" ⁴.

Как Л. Н. Толстой был далек от реальной стороны дела! На каком "народном театре" можно было играть "одновременно"? Какие "проценты"? Касалось ли это авторского [гонорара], который по тогдашним ценам равнялся 180 рублям при полном сборе? Или это относилось к ценам на места? Конечно, все это объяснили графине -- и об этом больше не было речи.

Как сказано в фельетоне, князь Оболенский доставил мне с кондуктором в несколько приемов корректурные листы прямо из типографии, и по мере того, как я читала, меня все более и более охватывал ужас от сюжета: я не могла себе представить, как это можно играть. Сцена Митрича с Анюткой не имела еще варианта, и удушение ребенка происходило перед публикой. Тогда о нынешнем реализме понятия не имели на императорской сцене, и я воображала положение [Литературно-театрального] комитета, который не мог не пропустить пьесу Льва Толстого... Как и кому играть? Я читала и перечитывала. Спорила с Татищевым относительно своей роли... Но вот принесли последний акт и с ним письмо Льва Николаевича:

"Посылаю вам, Марья Гавриловна, свою пьесу. Очень желал бы, чтобы она вам понравилась. Боюсь, что она покажется петербургской публике и вам слишком грубою. Четвертый акт с того места, где отчеркнуто красным карандашом, мною изменен. Вариант этот, если не будет готов нынче печатный, то я пришлю его вам завтра. Все, что найдет нужным театральная цензура изменить, чтобы смягчить, я на все согласен, если такие изменения будут одобрены А. А. Потехиным, которому я вполне доверяю.

Роль ваша мне представляется -- Марина.

Желаю быть вам полезным и приятным.

Ваш Л. Толстой".

Он назначил мне Марину. Я страшно огорчилась, так как уже решила играть Акулину, более трудную и неблагодарную, но представлявшую гораздо больший интерес для работы и такой контраст со всеми ingénues, которых я тогда изображала. Недолго думая, я послала телеграмму с просьбой дать мне Акулину и получила ответ:

"Депеша ваша, Марья Гавриловна, очень порадовала меня. Вы, видимо, не отчаиваетесь провести пьесу в театральной цензуре. С вариантом, который вы, вероятно, уже получили, это будет еще возможнее.

Будьте так добры, известите меня, когда вы заручитесь пропуском или ручательством в нем в театральной цензуре. Мне это нужно для постановки на здешнем народном театре. Очень жалею, что мало обработал роль Акулины, которую вы хотите взять. Впрочем, вы даровитые актеры из ничего делаете очень много. Я понимаю эту женщину -- Акулину -- так: дурковатая (т. е. умственная машина в ней действует хотя и правильно, но медленно), добрая, прямая, даже честная и великодушная по природе, но, по своему развитию, ближе к животному, чем к человеку. Это последнее -- главное, в этом даже, с одной стороны, смысл всей пьесы: дикость среды, заброшенность миллионов наших сестер и братьев и погибель, по нашей вине, прекраснейших божеских созданий. Вы, вероятно, все это лучше меня поняли, и потому извините за ненужные разъяснения. Ну, дай бог вам успеха.

Ваш Л. Толстой.

Я очень рад, что вы взяли роль Акулины. Не хорошо бывает, когда выдающийся актер берет второстепенную по смыслу роль и тем путает "les valeurs" {Значение (франц.).} ролей, но тут будет наоборот: роль Акулины, небольшая по размерам, должна иметь первостепенное значение. Еще замечание -- не могу удержаться. Она глуха, и потому больше, чем другие, живет в своем внутреннем мире. Ее речи глуповаты и пошлы даже, но ее движения, ее фигура всегда строго, грациозно величавы".

В дополнение привожу выдержки из писем князя Д. Д. Оболенского к С. С. Татищеву от 23 и 24 декабря 1886 года:

23 декабря 1886 г.

...Я мог только к 5-ти часам увидать Л. Толстого -- время, когда он обедает,-- и потому надо было спешить страшно, так как пришлось ехать в типографию, где набиралась драма, при этом не забудьте московские дистанции "огромного размера", да еще невозможную дорогу. Толстому очень хочется, чтобы драму его поставили в Петербурге, и он надеется, что ради тех хлопот, которые на себя приняли Вы и М[ария] Г[авриловна], удастся склонить цензуру к разрешению ее. Сам Толстой убедился, что 4-й акт невозможен для сцены, почему написал прекрасный вариант. Но, увы, его вчера не успели набрать, хотя я с Толстым вместе ездили в типографию. Сверх того, Толстой писал М[арии] Г[авриловне] (надеюсь, что письмо дошло), что пусть Ал[ексей] Ант[ипович] Потехин исправит, что найдет удобным -- он вперед согласен. Ему хочется, чтобы непременно давали его пьесу, чтобы обратили, наконец, внимание на грубость народных нравов, на ужас той тьмы, в которой коснеет народонаселение. Толстой уверен даже, что пьесу встретят с негодованием, как встретили когда-то "Ревизора" и др.; но придет время, что поймут, что он прав был. Для нас же более чем важно, чтобы пьесу эту давали, ибо Толстой, по-видимому, готов опять повернуть -- если не на прямой беллетристический путь, то на путь драматического писателя. Первая же неудача, пожалуй, разочарует его, что было бы крайне прискорбно для нас. Сейчас он занят писанием комедии.⁵ Поэтому, ради бога, повидайте Потехина, Григоровича и др., чтобы непременно пропустили. Ведь и "Горькую судьбину", а затем Островского вещи тоже долго не пропускали, потом наконец они были поняты и оценены по достоинству. Все так на белом свете. Об деньгах Л. Н. Толстой не хочет и слышать -- он эту сторону игнорирует. Но я говорил об этом с графиней, которая не откажется от 10%, так как она ведет все дела графа. Деньги эти будут употреблены с благотворительной целью, согласно взглядов Льва Николаевича, и в них будет дан отчет. Ну, да все это после -- для меня главное добиться постановки пьесы на бенефис Марии Гавриловны. Толстой более всего желает, чтобы ее вообще давали как можно скорее. Роль Марины, он думает, подойдет для Марии Гавриловны, а солдата -- для Горбунова. Но это, впрочем, детали. Будьте добры, дайте мне быстрый ответ, ибо не только меня, но и самого Толстого очень интересует исход этого дела...

24 декабря 1886 г.

Я только сегодня узнал, что все получено благополучно в Петербурге, так как Л. Н. Толстой ко мне зашел с депешей Марии Гавриловны. Он остался очень доволен депешей и, по-видимому, заинтересовался очень исполнением пьесы, так что написал длинный ответ Марии Гавриловне, что с ним бывает редко. Ответ этот он мне читал и просил немедленно отослать Марии Гавриловне, что я и сделал и, зная, насколько это интересует Марию Гавриловну, послал ей депешу об отсылке самого письма. Толстому очень нравится, что Мария Гавриловна берет роль Акулины. Вообще я думаю, что его настолько заинтересовало исполнение, что удастся склонить его быть на представлении. Но это надо будет сделать осторожно. Попросите Марию Гавриловну оставить для этого одну хорошую ложу бель-этажа в мое распоряжение (на всякий случай, так как я ее так или иначе все-таки возьму) и два кресла второго или третьего ряда.

Несмотря на усиленные хлопоты Татищева и мои, в воздухе носились грозные предвестники цензурной бури: запрещения можно было ждать каждую минуту. Вдруг мне пришло в голову, что Толстому стоит только написать несколько слов, и все козни полетят прахом. Для этого мне надо было самой поговорить с Львом Николаевичем, убедить его, умолять... Терять времени было нельзя -- и в первый свободный вечер я выехала в Москву, предупредив князя Оболенского, что я прошу Льва Николаевича принять меня. ⁶

Решила-то я скоро, но когда села в карету князя Оболенского, чтобы ехать -- шутка сказать! -- к Толстому, я чуть не повернула назад в вагон. Бессонная ночь в дороге, страх встречи с этим необыкновенным человеком, стыдливые опасения за беспокойство, причиненное ему моим желанием взять пьесу на бенефис, и тому подобное мучили меня чрезвычайно. Я машинально отвечала князю и даже не заметила, что подъехала к знаменитому дому, где происходил роман отца Тургенева, описанный им так чудно в "Первой любви"... Дом Тургеневых!..

В столовой, через которую мы прошли, несколько человек оканчивали завтрак. Графиня Софья Андреевна очень приветливо сказала мне:

-- Пойдемте. Лев Николаевич ждет вас.

Мы поднялись в кабинет... и я совсем растерялась. Таких глаз, т. е. такого взгляда, я не видала у людей: глубоко сидящие, с каким-то удивительным блеском, насквозь пронизывающие и гипнотизирующие. Мне казалось излишним произносить какие-либо слова: эти глаза читали в душе каждого. Когда я освоилась от первого впечатления и стала осматриваться, я заметила удивительную скромность обстановки кабинета... и этот простой ремешок на блузе Льва Николаевича... Мне вдруг стало стыдно за массу браслетов, которые я всегда носила, и я начала незаметно, как-то инстинктивно стаскивать их с руки и прятать в муфту. Каждое мое слово казалось мне необыкновенно глупым, и я краснела до слез. Пришла я в себя только когда заговорили о роли. Лев Николаевич спросил, почему я выбрала Акулину. Я сказала, что меня заинтересовала последняя фраза: "Я правду скажу -- допрашивайте и меня". Лев Николаевич быстро повернулся и посмотрел на меня добрым взглядом, в котором я прочла: "Ишь ты какая!" В свою очередь я спросила, почему он, не имея понятия обо мне, назначил мне Марину. Тут вступилась графиня:

-- Марина -- единственная симпатичная роль... Вы привыкли играть все с туалетами...

Несмотря на мое волнение, я улыбнулась мысли, что у "кухарки с чугунки" могут быть "туалеты". Лев Николаевич повторил мне то, что писал относительно характера роли, я чувствовала, что он доверял мне ее, судя по моему толкованию отдельных моментов. Затем говорили о распределении ролей, но никого из петербургской труппы он не знал. Наконец, наступил страшный момент -- объяснение цели моего приезда. Как и следовало ожидать, Лев Николаевич наотрез отказался. Я не могла поверить, что решатся запретить если он не пожелает. Он не пожелал!..⁷

В тот же вечер я выехала в Петербург и прямо с поезда отправилась на репетицию. Когда я объявила, откуда я, расспросам не было конца, и поневоле пришлось сделать антракт.

...А цензура все не давала ответа -- и я не искала другой пьесы для бенефиса, до которого оставалось менее трех недель...

Вдруг 2 января (1887 г.) Потехин объявил мне, что за отказ от роли в пьесе князя Мещерского "Миллион" я лишаюсь бенефиса по распоряжению министра. Тут же в его кабинете я написала прошение об отставке. На другой же день я сообщила об этом графине Софье Андреевне следующим письмом:

СПБ, Царицын луг, 7.

3 января 1887 г.

Спешу сообщить Вам, многоуважаемая графиня, самую свежую новость.

Сейчас г. Потехин прочел мне бумагу от министра, в которой объявляется, что я за отказ от роли в пьесе кн. Мещерского лишена бенефиса! Это беспримерный случай в летописях театра и ведет, конечно, к моей отставке. Дирекция поставила себе задачей давить не только талантливых, но даже необходимых ей людей,-- и я (как это ни смешно) ждала со дня на день своей очереди. От всего сердца благодарю Вас за радушный прием и прошу простить мою невольную вину перед Львом Николаевичем. Никак не предполагала, что своим искренним желанием познакомить публику с художественным произведением гениального писателя принесу ему столько хлопот и даже неприятностей. Не откажите принять уверения в моем глубоком уважении и безграничной преданности.

М. Савина.

P. S. Запечатав письмо, получила прилагаемое известие, довершившее удар.

Этим "ударом" было письмо Татищева:

"Многоуважаемая Мария Гавриловна,

Е. М. Феоктистов⁸ уполномочил меня заявить Вам, что в настоящем своем виде драма графа Л. Н. Толстого ни в коем случае не может быть дозволена к представлению.

Ваш покорный слуга Татищев".

Я уведомила также Александра Александровича Стаховича, чтение которого я должна была слушать в одном доме. А. А. Стахович был, так сказать, официально уполномочен графом Львом Николаевичем на чтение его драмы. Вот его письмо по этому поводу:

"Александр Александрович,

Имея право читать сам пьесу в комитете Литературно-театральном, я передаю это право вам и очень прошу вас прочесть ее там, также и на считке актеров, если эта

пьеса будет ставиться.

Ваш Лев Толстой".

На мое уведомление А. А. Стахович ответил мне:

"Многоуважаемая Мария Гавриловна, В минуту, когда отправлялся читать драму к Черткову, я получил письмо Ваше, которое более чем огорчило меня -- qui seressemble, s'assemble {Подобный подобного ищет (франц.).} -- Толстого и Вас соединила достойная дирекция!!

"Но еще не дрогнула казацкая Сила", как говорит Тарас Бульба... Еще не теряем надежды, что пропустят драму и она пойдет именно у Вас.

Завтра все напишу Толстому и буду у Вас.

Примите уверение в совершенном моем почтении и душевной преданности.

1 января 1887 г.

А. Стахович".

Хотя я сомневалась, что отставка моя будет принята, тем не менее очень волновалась и не оставляла хлопот относительно "Власти тьмы". Я направила мужа (H.H. Всеволожского) к великому князю Владимиру Александровичу, всегда очень горячо принимавшему к сердцу интересы искусства, и результатом моей просьбы было чтение пьесы А. А. Стаховичем у великого князя в присутствии государя... Передавали потом, что государь не выразил ничего определенного, а только сказал, что интересно посмотреть на сцене...⁹

Через несколько дней нам дали повестки на репетицию и объявили, что "генеральная" будет в высочайшем присутствии -- "тогда и решат, можно ли играть". Я была в восторге, что хоть один-то раз удастся сыграть Акулину, засевшую гвоздем в моей голове.

Начались поиски Анютки, для которой воспитанницы Театрального училища оказались неподходящими.¹⁰ Кто-то сказал, что у клубной актрисы Трефиловой много детей и одна из дочерей играет. Я пригласила к себе эту девочку и проходила с нею ее сцены; ко всеобщему удовольствию, она оказалась очень способной. Но я, чтобы вызвать еще большее старание с ее стороны, обещала, что ее возьмут в Театральную школу, если она хорошо сыграет...

У нас было 18 репетиций. Чиновник Бабин действительно ездил в Тулу за костюмами, и нас пригласили смотреть и выбирать эти костюмы в фойе Александрийского театра, где их торжественно разложили. Бабин привез даже связку баранок; в одном из сундуков оказался живой таракан, которого тоже приобщили к постановке и сдали бутафору.

К этому же времени относится письмо ко мне сына А. А. Стаховича, М. А. Стаховича,¹¹ которое я и привожу здесь:

г. Моршанск. 24 февраля 1887 г.

Милостивая государыня Мария Гавриловна,

Увы! Толстой опять на Синае и не клонит слуха до речей о том, как получше устроить скинию для написанных его рукой скрижалей. Он завел уже новую беседу с богом, и до людских тревог ему дела нет.

Он ответил мне, что оттого уже не может вмешиваться в распределение ролей, что никого, кроме Вас, не знает и ни на кого указать не в состоянии. "Пусть пьеса дурно будет разыграна, -- говорит он,-- пусть совсем не пойдет, все это лучше, чем обидеть кого-нибудь или озлобить на себя другого человека. А если всегда [все-таки?] кто-нибудь да будет обижен, то не мною и не ради моего успеха"... К счастью, есть у нас графиня, вечно энергичная и ко всему внимательная. Она решила написать Потехину от имени Льва Николаевича, повторить распределение ролей, данное мне Вами, и прибавить просьбу пригласить Давыдова играть Акима, Стрепетову -- непременно Матрену, а Вас -- Анисью или Акулину, по Вашему усмотрению. Кроме того, она непременно хотела написать, что пьеса обещана Вам в бенефис и ни в чей другой бенефис идти не должна, а пусть идет лучше простым спектаклем, по неувеличенным ценам.

Наконец, в том же письме она передает просьбу Льва Николаевича -- разрешить всем главным участникам приехать прослушать его собственное чтение пьесы. Толстой очень дорожит этой мыслью и поручил мне передать ее Вам независимо от официальной просьбы, посланной к Потехину.

Если дирекция не пошлет актеров в Москву на казенный счет, то не сочтут ли гг. артисты возможным воспользоваться его частным приглашением, которое он просит Вас передать от его имени всем, кто сочтет полезным его прослушать или посоветоваться с ним о роли.

Извините, что письмо мое запаздывает. В день приезда в Москву я только вечером поймал Толстого на именинах Фета -- и среди шума званого вечера не мог договориться с ним обстоятельно. Вчера он продержал меня до самого поезда, а в дороге я нигде не останавливался до Моршанска.

И Лев Николаевич, и графиня несколько раз просили меня передать Вам их благодарность за хлопоты и участие, принимаемое Вами во "Власти тьмы". Им очень досадно, что она пойдет (буде пойдет) не в Ваши именины и не под Вашей счастливой и яркой звездой выступит впервые на сцене имя Льва Толстого. Кроме того, они шлют Вам приветливый поклон и надеются Вас видеть у себя, если судьба занесет Вас в их сторонку и Вам не лень будет завернуть к ним.

Позвольте мне присоединить к их поручениям мои пожелания Вам, многоуважаемая Мария Гавриловна, успеха, бодрости и радостных дней.

Извините за неразборчивое, неряшливое и прожженное письмо. Пишу на станции и тороплюсь.

Ваш почтительнейший поклонник и покорнейший слуга

Мих. Стахович.

Настала генеральная репетиция [22 марта 1887 г.]. Загримированные, одетые в костюмы, вышли мы на сцену. Не знаю, как другие, но я и Сазонов (Никита) были настроены "необыкновенно"... Вдруг Потехин, сев на суфлерскую будку, с усмешкой, отчеканивая слова, объявил нам;

-- А теперь... раздевайтесь, государь не приедет, и пьесу играть нельзя.

Не умею описать чувства возмущения и злобы, охватившего меня по поводу грубой бестактности этого человека. Дирекция знала это накануне, знал и Потехин -- так зачем же и кому понадобилось это издевательство?! Наконец, почему нам не дали нравственного удовлетворения за наш долгий труд. Кому помешало бы, если бы мы сыграли пьесу в пустом зале, для себя? Потехин показал себя этим поступком в очень дурном свете -- и всем нам было стыдно за него и больно за себя.¹²

Когда первые минуты охватившего нас тяжелого впечатления прошли, мы услыхали плач во второй кулисе. Бедная "Анютка" рыдала, сообразив, что если спектакля не будет, то школы ей не видать.¹³ Ее горе было так трогательно, что заставило нас на время забыть свое. Варламов предложил утешить ее, собрав денег "на кон-фекты". Фартук ее быстро наполнился, но слезы продолжали течь по лицу. Мне пришла мысль сейчас же просить директора [вознаградить] хотя бы ее за нашу общую потерю. "Анютка" была зачислена в школу и теперь составляет украшение нашего балета под именем Веры Александровны Трефиловой.

"Власть тьмы" была сыграна на Александрийской сцене 18-го октября 1895 года, в 25-летний бенефис Н. С. Васильевой, а предварительно ее играли в Петербурге в домашнем спектакле у Приселковых и в Малом (Суворинском) театре.

ПРИМЕЧАНИЯ

Написано не ранее 1908 г. Печатается по автографу и машинописной копии с примечаниями А, Е. Молчанова, частично нами использованными (ЦГИА, ф. 689, оп. 1, No 41).

¹ Оболенский Дмитрий Дмитриевич, князь (род. 1844) -- помещик Тульской губ., близкий знакомый Л. Н. Толстого. Встреча его с С. С. Татищевым произошла в 1886 г.

² Татищев Сергей Спиридонович (1846--1906) -- дипломат, публицист, автор многих трудов по истории России.

³ Стахович Александр Александрович (1830--1913) -- помещик Орловской губернии, коннозаводчик, шталмейстер двора, страстный театрал и превосходный чтец. Семья Стаховичей была близка с семейством Л. Н. Толстого.

⁴ Узнав об ответе Толстого, Савина написала ему 20 декабря 1886 г.: "Многоуважаемый Лев Николаевич, кн. Д. Д. Оболенский сообщил мне Ваше согласие на мою просьбу. Благодарю Вас искренно и прошу как можно скорее выслать мне через князя рукопись драмы. Я буду как нельзя более счастлива дать ее в мой бенефис, если в ней есть роль, подходящая к моим средствам и Вы пожелаете доверить ее моему исполнению. Все хлопоты в цензуре и театрально-литературном комитете беру на себя. Глубоко уважающая Вас М. Савина" (Толстой Л. Н. Полн. собр, соч. В 90 т. М; Л., 1934, т. 63, с. 445--446).

⁵ Толстой писал тогда "Плоды просвещения".

⁶ Об этом же 27 декабря 1886 г. написал Толстому А. А. Стахович: "Сию минуту вернулся от Савиной, которая сегодня едет в Москву, единственно чтоб переговорить с Вами и ранее моего письма объяснить Вам, что по сложившимся обстоятельствам она не может взять на свой бенефис "Власть тьмы" (кажется, власть тьмы ополчается на Вашу пьесу...)" (Толстой Л. Н. Полн. собр. соч., т. 26, с. 715).

⁷ Здесь в воспоминаниях Савиной ощущаются пробелы. Неясно, какое письмо и к кому именно (может быть, на высочайшее имя?) пыталась она получить от Толстого. И вероятно, не исчерпывающе рассказывает она о той части беседы, которая касалась распределения ролей. Другие мемуаристы (и письма современников) свидетельствуют, что ко времени встречи с Толстым она металась между двумя совершенно разными ролями и еще не рассталась с мечтой сыграть Анютку, столь не идущую ей по возрасту. Об этом, уже после ее смерти, так рассказывал близко стоявший к описываемым событиям 1886--1887 гг. сын А. А. Стаховича Михаил Александрович: "Что Савина была необыкновенно умна -- это знают все. Тем трогательнее было наблюдать в такой умнице порыв непосредственного чувства над очевидностью опыта, даже здравого смысла. В 1895 году поставили "Власть тьмы". Кто не помнит создания Савиной -- "Акулины"?! Высшую похвалу в данном случае изрек не то плотник, не то чернорабочий, сказав: "По глазам сейчас видать, что глуховата девка". Ни один критик так и не воспел савинской мимики... Но многие знают, что еще лучше она читала Анютку. И, желая непременно отдать это лучшее тому, чем тогда увлекалась всем своим вдохновением, умная, рассудительная Савина полетела в Москву просить Толстого переделать Анютку в 18-летнюю -- ну, хоть в 16-летнюю. Конечно, это наивно, но так любить свое дело -- трогательно. И великий художник так это и понял. Он вспомнил очарованность Тургенева, покаялся в своих насмешках над ним за увлечение "актеркой". Он говорил графине: "Нет, знаешь, это счастье, что я стар. Она прелестна! Как прочла Анютку! Вся насквозь умница -- однова дыхнуть!.." Так смаковал Лев Николаевич очаровательное впечатление от знакомства с Савиной" (Кончина Савиной, 1, с. 185). Что Савина читала Толстому и роль Анютки, подтверждают также воспоминания А. К. Чертковой, написанные в 1920-х гг. Приводим отрывки, относящиеся к Савиной: "Помню -- яркое, морозное утро. Большая зала хамовнического дома вся залита солнцем и имеет веселый и приветливый вид. <...> появляется столь знакомая мне по сцене тонкая, грациозная фигурка знаменитой артистки. Лакей бежит впереди, указывая дорогу, Мария Гавриловна быстрым, легким шагом приближается прямо ко мне. Пока она проходит длинную залу, я успеваю рассмотреть ее во всех подробностях, которые и сейчас помню: она одета в коричневое, рыжеватого оттенка платье, <...> На голове -- темная круглая меховая шапочка над гладкими черными волосами; в руках, кажется, муфта или какой-то сверток. <...> Она оставалась в кабинете Льва Николаевича -- показалось мне -- довольно долго, не менее целого часа, а может быть и дольше. <...>

Вот, слышу -- шаги и голоса: Лев Николаевич, провожая гостью, громко говорит, приближаясь по коридору. <...> Лев Николаевич говорит ей какое-то любезное прощальное приветствие, благодарит за визит и просит передать привет ее "товарищам артистам Александринского театра..." Голоса умолкают, и Лев Николаевич снова появляется в зале. <...>

-- Ну, вот и с Савиной познакомились... Ну, что вам сказать?.. Она, право, очень мила и приятна...

<...> Позднее в тот же день <...> говорил приблизительно в следующих выражениях:

-- Она приезжала просить разрешения поставить "Власть тьмы" в свой бенефис. Ну что ж, разве я могу иметь что-нибудь против?! Но ей очень хочется играть Анютку... Ну тут я уж ее, кажется, огорчил,-- нашел ее неподходящей для этой роли: Анютка ведь девчонка, не старше десяти-двенадцати лет. Она говорит: такую не найти! Помилуйте -- ну, как же не найти? В театральной школе есть же ведь дети, не правда ли? Я и говорю ей: вот вы и поучите такую девочку... Тут я постарался ее утешить: сказал лестное о ее декламации. Ведь мы с ней прочли все-таки обе роли -- Анютки, а потом Акулины... Я ей посоветовал: уж если ей играть, то Акулину, это больше ей подходит, хотя она говорит, это не совсем ее emploi... Все же она скромно так выслушивала и просила меня прочесть одну-две сцены, а потом сама читала, и, знаете, право, очень недурно, я никак не ожидал, она уловила верный тон... Да, она, видно, умница, понятливая и вообще так просто, серьезно держит себя, без всякого жеманства... Скажу искренне, она произвела на меня хорошее, приятное впечатление..." (Черткова А. К. Из воспоминаний о Л. Н. Толстом.-- В кн.: Л. Н. Толстой в воспоминаниях современников. M., 1978, т. 1, с. 425-428).

⁸ Феоктистов Евгений Михайлович (1828--1898) -- начальник Главного управления по делам печати в 1883--1896 гг.

^g Чтение пьесы А. А. Стаховичем 27 января 1887 г. происходило не "у великого князя", а у министра императорского двора и уделов графа И. И. Воронцова-Дашкова и являлось результатом усилий ряда людей, в первую очередь того же А. А, Стаховича и В. Г. Черткова.

¹⁰ 16 февраля 1887 г. А. Потехин писал Толстому: "Очень трудно найти актрису для роли 10-летней Анютки, роли бесподобной, но требующей большого таланта и артистического чутья. Попробую сам заняться и поучить девочку, театральную воспитанницу, но боюсь, что не достигну успеха: петербургские дети совсем не знают и не видят крестьянских детей, следовательно, будут играть с голосу: выйдет попугайство, а не воспроизведение живого лица. Не согласитесь ли Вы, в случае необходимости, сделать Анюту не 10-летним ребенком, а девочкой-подростком, лет 13--14. Для такого возраста можно подыскать уже настоящую актрису, которой будет помогать, при создании лица ее, опытность и сценический навык". (Толстой Л, Н, Переписка с русскими писателями. М., 1978, т. 2, с. 206),

¹¹ Стахович Михаил Александрович (1861--1923) -- предводитель дворянства Орловской губернии, депутат 1-й и 2-й Государственной думы, член Государственного совета, публицист.

¹² О растерянности Савиной говорит ее записка Стаховичу с пометкой -- 22 марта, 1 ч. дня: "Спешу известить Вас, Александр Александрович, что назначенная на сегодня генеральная репетиция не состоялась, и "Власть тьмы" отложена на неопределенный срок. Все, а я в особенности, в полном недоумении. Что же это такое?!" (Летописи Гос. литературного музея. Кн. 2, Л. Н. Толстой. М." 1938, с. 267). Артисты не подозревали, что, покуда они увлеченно репетировали, враги пьесы доставили экземпляр К. П. Победоносцеву; он прочел, ужаснулся и переубедил царя, сделавшегося яростным ее гонителем.

¹³ Этому рассказу противоречат следующие, подчеркнутые нами, слова в письме А. Потехина Толстому от 3 марта: "На роль Анютки удалось найти девочку 11 лет из воспитанниц театральных, которая всех приводила в восторг своей восприимчивостью, чисто врожденной актерской способностью и исполнит свою роль, наверно, так правдиво, жизненно и реально, как лучше и желать нельзя" (Толстой Л. Н. Переписка с русскими писателями, т. 2, с. 209). Савину отличала точность в обращении с фактами. Полагаем, что и в данном случае ей можно верить. Ошибся, вероятно, Потехин.

Оставить комментарий Савина Марья Гавриловна (bmn@lib.ru) Год: 1908 Обновлено: 23/05/2024. 37k. Статистика. Очерк: Мемуары Мемуары и переписка	Скачать FB2 Ваша оценка:
Аннотация: (Из воспоминаний).

Савина Марья Гавриловна "Власть тьмы"

"ВЛАСТЬ ТЬМЫ"

ПРИМЕЧАНИЯ

Савина Марья Гавриловна
"Власть тьмы"