Савельев Павел Степанович
Автобиография Н.И. Надеждина

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

АВТОБИОГРАФИЯ Н.И. НАДЕЖДИНА

Предисловие П. САВЕЛЬЕВА.

   Двадцать седьмого декабря 1855 года было собрание этнографического отделения Русского Географического Общества, в квартире Надеждина. Явно упавший физическими и нравственными силами, он в последний раз председательствовал в учёном собрании, привыкшем в его живой речи; но едва несколько невнятных слов вырвалось у него в этот вечер, и все присутствовавшие вынесли грустное впечатление о безнадёжном положении своего даровитого и любимого сочлена.
   Две недели волочил он ещё после того тяжкую жизнь, постепенно ослабевавшую в нём в течение двух слишком лет. В ночи на одиннадцатое января последовало новое поражение левой его стороны, сопровождаемое судорожными страданиями и отнятием языка, а утром одиннадцатого числа, в четверть первого, вырвалось последнее дыхание из его груди.
   Нова ещё могила, унесшая столько мысли, столько знаний и дарований (покойному было от роду лишь пятьдесят один год); для жизнеописания Надеждина, которое может быть глубоко-поучительно, не так скоро настанет время. Долг бывших к нему близкими - сохранить для будущего биографа черты столь примечательной личности.
   Краткие сведения об учёном поприще Надеждина помещены в "Биографическом Словаре профессоров Московского университета". Не повторяя того, что там сказано, я могу сообщить новый материал для его жизнеописания: собственную его автобиографию, которую он приготовлял, но не успел ни докончить, ни доставить в срок для названного "Словаря". Не излишне сказать несколько слов о том, как составилась эта автобиография.
   Готовясь праздновать свой столетний юбилей, Московский университет заблаговременно разослал к бывшим своим профессорам и воспитанникам приглашения о доставлении биографических сведений. Такое приглашение получил и Надеждин; но, по обыкновению своему, отложил тогда в сторону, как бумагу, не требующую скорого ответа, а потом, по беспечности, и совсем оставил её без исполнения, тем более, что ему не хотелось писать о себе. "Кто-нибудь да напишет", - говорил он. Вскоре неожиданный удар едва не лишил его жизни и умственных способностей, и навсегда оставил калекою. Врачи запретили ему всякую головную работу, да и сам он был уже неспособен к продолжительным и серьёзным занятиям. Несколько месяцев занимал он себя диктовкой перевода на русский язык "Землеведения" Риттера; но и этот труд утомил его, и он вскоре погрузился в совершенное бездействие. В это время убедил я его, для развлечения, написать свою автобиографию по приглашению Московского университета, хотя я и знал, что она уже не поспеет к изданию в "Словаре". Больной обрадовался предложенному занятию: карандашом, едва удерживаемым в дрожащей руке, чертил он понемногу на лоскутках бумаги свои воспоминания; племянники его тотчас же переписывали неразборчивую рукопись - и, таким образом, в течение двух-трёх осенних месяцев 1854 года составилась предлагаемая автобиография, доведенная до возвращения его из-за границы в 1841 году. Я дозволил себе присовокупить к ней лишь несколько подстрочных, большею частью библиографических, примечаний.
   
   

Дополнения.

I.

   Автобиографическая записка Надеждина доведена до возвращения его из путешествия по южно-славянским землям, в сентябре 1841 г. Остаётся дополнить её сведениями о последующих его трудах и занятиях.
   В Одессе пробыл Николай Иванович менее года, занимаясь преимущественно печатанием первого тома Записок местного Общества Истории и Древностей. В марте 1842 года он, по прошению, определён был в гражданскую службу по министерству внутренних дел, и в половине августа отправился в Петербург, где вступил в должность редактора "Журнала Министерства Внутренних Дел". По воле нового министра (Льва Алексеевича Перовского), журнал этот должен был подвергнуться коренному преобразованию, и с 1843 года явился в новом виде, под редакцией Надеждина. Первая книжка начиналась его статьёй о новороссийских степях. Редакция журнала поглотила всё его время. На каждую доставленную статью смотрел он как на сырой материал, который следовало обработать, чтобы придать ему учёную и литературную форму. Не было в журнале (исключая статьи, подписанные именами известных авторов) ни одной страницы, которой бы ни коснулось перо Надеждина, в рукописи или в корректурах, - и каких корректурах! Типография страшилась их, потому что нередко от поправок его не оставалось ни одного слова первого набора. Новая корректура испытывала немного меньше поправок, и хотя бы присылали ему пятую или шестую корректуру того же листа, он всё находил в ней места, требующие изменений. Это недовольство собственным трудом было не следствием неуверенности или действительных недосмотров в тексте, а происходило от желания сделать как можно лучше. Таким образом, можно сказать, что восемь томов журнала, вышедшие в первые два года его редакции, все написаны его рукою. С 1845 года поступил в помощники по изданию журнала бывший профессор восточных языков в Одесском Ришельевском лицее, теперь председатель Оренбургской Пограничной Комиссии, В.В. Григорьев, значительно облегчивший Надеждину труды по редакции, которые вскоре и совершенно отошли к помощнику редактора; а Николай Иванович, по поручению оценившего его министра, получил важные официальные занятия по ведомству внутренних дел, которым он предался с рвением неофита: составлявшиеся им отчёты, проекты, предложения, циркуляры и другие бумаги нередко испытывали, в копии, участь прежних журнальных корректур, и неоднократно переписывались, прежде чем писавший оставался ими доволен; зато и отличались они образцовою ясностью, последовательностью изложения и точностью выражений. Печатные образцы их можно читать в некоторых официальных статьях журнала этого министерства, первых годов его редакции.
   В отношении к учёным статьям, помещаемым в "Журнале Министерства Внутренних Дел", Надеждин поступал, как богач, тратящий по мелочи свои богатства: он наделял каждого плодами собственных знаний, бросая то светлые заметки, то умные сближения при отчётливом понимании русского мира и тёплом сочувствии ко всему родному. Это и придало и единство и характер изданию. Из собственных его статей, ни одна не была подписана его именем. Чуждый авторского самолюбия, он заботился лишь о достоинстве порученного ему журнала.
   Служебные занятия, возлагаемые доверием просвещённого министра, более и более поглощали деятельность Надеждина, особенно с того времени, когда поручены были ему дела, требовавшие философско-богословских знаний. Это всегда было специальностью его обширной эрудиции, и тут он был незаменим. О деятельности его на этом поприще свидетельствуют кипы "дел", собственноручно им написанных от первой строки до последней. Сверх кабинетных занятий по этим делам, он получал и особые командировки: в 1845 и 1846 годах пробыл в разных губерниях и за границею десять месяцев (с половины мая до половины марта), в 1847 и 1848 - пять месяцев (с 7 августа по 15 января). Кроме того, по предмету своих занятий, он составил в то же время обширное и глубокомысленное "исследование" (384 и 120 стр. in-8о), напечатанное в 1845 году в небольшом количестве экземпляров. Эти полезные труды Надеждина не могли не обратить на него особенного внимания министра: кроме денежных пособий, Николай Иванович в течение семи лет гражданской службы получил в награду чины статского (в 1845) и действительного статского советника (в декабре 1851), и ордена Анны второй степени (в 1846) и Владимира третьей (в 1848 году).
   Для восстановления своего здоровья Николай Иванович, с разрешения господина министра, лето 1851 и 1852 годов провёл в Крыму, где пользовался сакскими грязями и купался в море. На южном берегу, близ имения Мелас (графа Л.А. Перовского), он купил себе, по случаю, небольшую полосу земли, называемую по-татарски Кучук-Кёй, "Малая Деревня". Здесь мечтал он провести дни старости, заслужив себе наперёд пенсион; ноне так судила судьба!
   Из поездок в Крым он возвращался всякий раз с обновлёнными силами и твёрдый на ногах, так что иногда мог ходить и без клюки (ревматизмом в ногах он страдал ещё в Москве, а усилилась боль, вероятно, от простуды во время частых зимних поездок, и особенно во время пребывания его в Вологодской губернии). Но это было только временное облегчение: от сидячей жизни вскоре вновь усиливалась боль в ногах и геморроидальная болезнь.
   В исходе 1852 года, бывший министр внутренних дел граф Перовский, по случаю кончины генерал-фельдмаршала князя П.М. Волконского, получил министерство уделов и управление кабинетом Его Величества, с увольнением от управления министерством внутренних дел. Надеждин остался по-прежнему редактором журнала. По воле нового министра, план журнала должен был опять подвергнуться изменению. С половины 1853 года Николай Иванович снова принялся за журнал с тою же ревностью, с какою воссоздавал его десять лет тому. В жаркие июньские дни он безвыходно трудился в своём кабинете над грудою рукописей, предназначаемых в июльский нумер вновь преобразованного журнала, по-прежнему сам читал все корректуры, от первой до последней (а в книжке было более двадцати печатных листов), и не прежде успокоился, как тогда, когда увидел книжку совсем отпечатанною и переплетённою. Также усидчиво занимался он и редакцией второй книжки. Выпустив её в свет, в половине августа месяца, он пожелал немного отдохнуть от утомительных трудов и подышать несколько дней чистым сельским воздухом. Он отправился за город, к близкому ему семейству, жившему за Гатчиной. Здесь, гуляя с знакомыми, 29 августа, шутя и смеясь, по-видимому, весёлый и беспечный, он вдруг почувствовал лишение сил, упал и не мог сказать ни одного слова. Его подняли, привезли на дачу, употребили вскоре медицинскую помощь; но уже было поздно: паралич поразил всю его левую сторону, нога и рука отнялись, рот и глаз покривились, язык лепетал невнятно... Перевезённый в город, он вскоре получил некоторое облегчение и, наконец, мог даже ходить с клюкой по комнате и шевелить пальцами левой руки; голова была свежа, но язык неповоротлив. Врачи советовали отправиться на тёплый климат, пользоваться там минеральными водами; но он на то не решался, и два последние лета провёл на петербургских дачах. В 1853 году он ещё подавал иногда надежды на выздоровление, но с лета 1854 года состояние его здоровья сделалось заметно хуже; силы и дух явно упадали, он как бы свыкся со своим положением и обнаруживал ко всему бесчувствие; ничто его не занимало, ничем нельзя было пробудить его внимание. Таков был он и за месяц и за день до своей кончины: жизнь угасала исподволь.
   Но обратимся ещё к деятельной жизни его, до болезни.
   Кроме редакции "Журнала Министерства Внутренних Дел" и исполнения особых поручений министра, деятельность Николая Ивановича, с 1846 года, нашла себе исток в трудах по Русскому Географическому Обществу, тогда только что учреждённому. Он принимал живое участие в предварительных обсуждениях проекта Общества, но находился в командировке во время его учреждения и открытия, почему имя его и не попало в список членов-основателей. По возвращении своём в Петербург, он в первом годовом собрании Общества, 29 ноября 1846 года, прочёл статью "Об этнографическом изучении народности русской".
   Это было живое изложение этнографических наблюдений, собранных им во время путешествия по австрийским и турецким владениям для изучения славянских племён. Искусное чтение, столько же как и новость предмета и занимательность подробностей, возбудило всеобщее внимание и многократное одобрение слушателей; статья произвела впечатление, какое производят немногие статьи, читаемые в учёных обществах. Ещё более успеха имела статья, читанная им в торжественном собрании 30 ноября 1852 года, в присутствии трёх Великих Князей и полутораста членов: "О русских народных мифах и сагах, в применении их к географии и особенно к этнографии русской". Несмотря на двухчасовое чтение, она приковала к себе внимание блестящей и учёной аудитории; это торжественное введение русских сказок в область науки, с такими занимательными подробностями, умными наведениями, неожиданными выводами и увлекательным изложением, поразило всех. По окончании чтения, Их Высочества, лично обратившись к автору, изволили в самых лестных выражениях отозваться о занимательности и достоинстве статьи. Все члены спешили принести поздравление и изъявить свои чувства удивления оратору. Это была истинная овация; но, вместе с тем, говоря классически, и "лебединая песнь" Надеждина.
   В качестве члена совета Географического Общества, Николай Иванович принимал самое деятельное участие в его административных делах, обсуждении предложений, проектов, планов, программ и инструкций, и участвовал в трудах разных комиссий. В 1848 году он принял на себя редакцию "Географических Известий" и издавал их один в продолжение всего года. В 1849году, избранный в управляющие отделением этнографии, он стал ревностно заботиться об обработке и издании в свет этнографических материалов, собранных в Обществе. В начале 1853 года окончено было печатание первой книжки "Этнографического Сборника", значительная часть которой вышла из-под редакции Николая Ивановича, присоединившего к статьям свой драгоценный комментарий о Сити, столь же важный в историческом, как и в этнологическом отношении. В "Географических Известиях" и "Вестнике" помещены некоторые из составленных им по поручению Общества заметок и отчётов, равно как известия о его деятельности в заседаниях совета и этнографического отделения.
   Известно, что умерший в 1854 году богач и золотопромышленник Голубков пожертвовал Географическому Обществу пятнадцать тысяч рублей серебром на издание в русском переводе Риттерова "Землеведения". Некоторые из членов и посторонних учёных делали опыт перевода, но теряли терпение, и Николай Иванович получал от них отзывы о невозможности близкого перевода этого сочинения на русский язык. И действительно, знаменитый Риттер не отличался лёгкостью изложения, и его архитектонические периоды нередко останавливают самого опытного знатока языка. Надеждин, уже больной, и когда врачи предписали ему не заниматься "серьёзными" делами, хотел на опыте изведать, в какой мере трудна передача Риттера на русский язык, и сам принялся за перевод, который писали под его диктовку. Несколько часов по утрам посвящено было им этому занятию, которое доставляло развлечение и пищу ещё не ослабевшей умственной его деятельности (это было в последние месяцы 1853 и в течение 1854 года). Таким образом, не утомляя себя, он перевёл несколько сот страниц из десятого тома Erdkunde, именно отдел "О водной системе Евфрата и Тигра".
   После этого труда он уже ни за что не принимался, и последним его произведением была помещаемая здесь "Автобиографическая записка".
   С самого переселения Николая Ивановича в Петербург, здешние журналисты весьма желали иметь его статьи на страницах своих изданий, и имя Надеждина неоднократно повторялось в длинных списках журнальных сотрудников. Но занятый своими служебными обязанностями и трудами по Географическому Обществу, Николай Иванович не имел ни достаточно времени, ни, ещё менее, охоты для журнального сотрудничества, и только в один из петербургских журналов отдал, по обещанию, обширную критико-филологическую статью об известных "Филологических наблюдениях над составом русского языка" протоиерея Павского.
   

II.

   Надеждин принадлежал, несомненно, к числу даровитейших людей, каких не много везде. Природа щедро наделила его талантами, которые развились весьма рано, как видим из собственной его записки. С самого выступления своего на поприще литературы, он пользовался большою известностью как профессор, как журналист, как учёный. Но, при всём том, нередко случалось слышать вопросы: да что же он написал примечательного? Чем заслужил себе столь громкую известность? Где место ему в истории науки?
   Слишком самонадеянно было бы в биографическом очерке, набросанном в виду свежей могилы, представить подробную критическую оценку учёной и литературной деятельности писателя, только что сошедшего с поприща. Постараемся, в общих чертах, показать характер разносторонней деятельности Надеждина.
   Одарённый умом восприимчивым, пытливым, ясным, живым и блестящим, Надеждин получил то основательное классное образование, какое давалось тогда в наших духовных семинариях и академиях: классические языки, философия и богословие служили основою его развития, и на этой-то прочной настилке укладывались в течение тридцати лет плоды его изучений, неутомимой и разнообразной начитанности, мышления и опыта жизни. Из современных писателей можно указать на весьма немногих, в которых бы столько дарований опиралось на столько познаний. Оттого-то, что ни писал Надеждин, писано "не с чужого слуха", по его выражению: всё носит на себе печать самобытного взгляда и мышления, везде встречается что-либо новое, поясняющее или дополняющее запас науки. Нет сомнения, что если б, вместо того, чтоб раздробляться на сотни мелких произведений, он сосредоточился в одном или нескольких больших трудах, литература и наука приобрели бы великое творение, чего и требовали от него "строгие ценители и судьи". Но справедливы ли их требования? Разве справедливо упрекать богача, построившего на общую пользу сотни не для всякого заметных домов, зачем он не соорудил громадных палат, поражающих даже грубое зрение? Разве большой капитал непременно должен быть употреблён лишь на большой оборот, отказывая в скромных требованиях современному обществу и лишая его нужных пособий? Конечно, в другой среде и при других обстоятельствах Надеждин мог бы ознаменовать свой поприще более сосредоточенными трудами, не вынуждаемый нисходить с высоты своей эрудиции на те ступени, которые в зрелом обществе не нуждаются уже в элементарных пособиях или предоставляются писателям второстепенным. Но он был, прежде всего, человек своей страны и своего времени, поставляемый обстоятельствами в разные среды, с которыми должен был идти в уровень. Этому способствовали и живость его и гибкость характера, которая, при всей твёрдости ума и мысли, умела приноровляться ко всем понятиям и всем степеням образованности. Но везде он оставался верен идее самостоятельной русской науки и вносил её в каждый круг, где ни вращалась его деятельность. Эта идея проходит всю его жизнь; в развитии и распространении её и состоит его несомненная заслуга современному обществу. Надеждин-писатель не составляет ещё всего Надеждина; столько же, если не более, производил он влияния как профессор и как собеседник. Он не был исключительно кабинетный учёный, ещё менее аскет науки, как Френ: его тревожили живое знание и вопросы жизни.
   Как писатель, он выступил на поприще в эпоху брожения литературных идей и происходившего от того полемического характера журналистики. Самый влиятельный тогда журнал, "Московский Телеграф", пробуждал прежний застой, увлекаясь сам и увлекая других новизною, следя за идеями тогдашней французской критики, по её примеру разрушая домашние авторитеты и отвергая теории, дотоле пользовавшиеся уважением. Журнал этот встретил докторскую диссертацию Надеждина грубыми насмешками, как бы предвидя опасного соперника, и всегда продолжал выставлять юного учёного старовером в литературе и науке, человеком, отсталым от века, сподвижником Каченовского и схоластического упорства отживавшего свой век "Вестника Европы", тогда как Надеждин, напротив того, и был и остался таким же двигателем и проводником идей, как Полевой, но идей, опиравшихся на твёрдую эрудицию, которой не доставало Полевому. Даже первые его опыты в литературной критике, помещённые в "Вестнике Европы" под псевдонимом экс-студента Н.Надоумки, несмотря на несколько схоластический тон, обнаруживали его строгое учёное направление: Надоумко требовал, чтобы и самое вдохновение поэта опиралось на науку и могло дать себе отчёт, только не на основании старых пиитик, но на основании вечных законов изящного. Этот научный взгляд внёс Надеждин и в свой "Телескоп", по-видимому, враждебный "Телеграфу", противодействовавший его мнимому романтизму, но заодно с ним, хотя другими путями, пробуждавший нашу эстетическую критику. Сам Пушкин принимал участие в полемике "Телескопа" и здесь впервые выступил как критик, под псевдонимом Ф. Косичкина. В "Молве" выступил на литературное поприще Белинский, впоследствии продолжавший в других журналах дело "Телеграфа" и "Телескопа".
   Как профессор эстетики и изящных искусств, Надеждин живым словом производил огромное влияние на умы своих слушателей, которые доселе помнят то увлечение, которое невольно возбуждали лекции любимого профессора.
   Разъезды по России и путешествия за границу обратили Надеждина к географии, этнографии, истории и древностям. Здесь явился он писателем ещё более самобытным и многообъемлющим. Чтобы оценить его трактаты по достоинству, следует соединить эти disjecta membra в одно издание (с остающимися ещё в рукописи, они составят от шести до восьми больших томов), и тогда обнаружится удивительное единство всех учёных произведений Надеждина.
   Одних напечатанных уже сочинений его достаточно было бы для известности нескольких учёных: по разносторонности они представляются как бы трудами целого факультета. Но много трудов, частью неоконченных, частью в отрывках, преимущественно относящихся к истории Православной Церкви, осталось ещё после него в рукописи.
   При всём том, деятельность Николая Ивановича, как мы уже сказали, не ограничивалась одними учёными трудами. Не говоря о его занятиях служебных и составленных под его редакциею годовых отчётах по министерствам внутренних дел и уделов, образцах делового слога и изложения, усердно способствовал он основанию Русского Географического Общества, и составленные им этнографические программы, разосланные от этого общества в семи тысячах экземпляров, возбудили во всех краях России живое участие в деле изучения и описания народного быта. Полезен был он своею опытностью и знаниями не только членам Географического Общества, из которых многие ему обязаны тою или другою мыслью, началом той или другой работы, указанием материалов и самым направлением их труда, но и всякому обращавшемуся к нему за советами, а обращались к нему с тем не только молодые учёные, но и опытные писатели. Серьёзная беседа с Николаем Ивановичем всегда и для всякого была поучительна; его светлый ум, огромный запас знаний и опыт жизни были открыты всем. Потому-то и самые обыкновенные беседы его в кругу знакомых производили не малое влияние, бросая светлые мысли и умные заметки на тот или другой предмет разговоров. И он любил беседовать; это даже была его слабость. Как бы ни был он занят, всякий приходил к нему в кабинет без доклада, и Николай Иванович говорил неутомимо, более занимая посетителя, нежели тот его занимал, и беседы эти продолжались нередко от раннего утра до позднего вечера, что, разумеется, отнимало у него не мало времени и побудило, наконец, постановить определённые вечера для беседы (помнится, по субботам). Это, впрочем, только в небольшом размере избавило Николая Ивановича от наплыва посетителей, потому что коротко знакомые или имевшие к нему дела (а их было немало) всё-таки имели к нему доступ во всякое время. По субботам же стекались к нему учёные и литераторы самых противоположных партий, знакомые и полузнакомые, с определённою целью - поболтать и его послушать. И тут являлся Николая Иванович во всём блеске собеседника: то был специалистом, говоря a parte с богословом, археологом, историком, этнографом, лингвистом, философом, журналистом или фельетонистом; то овладевал один беседою, говоря о предметах общедоступных, умея притом самые серьёзные вопросы облекать в весёлую форму, разнообразить анекдотами кстати, и умышленно доводя иногда логическое развитие какой-нибудь мысли до крайности, чтобы выпуклее показать её нелепость.
   Любя беседу и обмен живой мысли, но избегая больших светских собраний, Надеждин старался нанимать квартиру в кем-либо из близких своих знакомых. Несколько лет жил он вместе с Неволиным (до женитьбы его), потом с Рафаловичем, который и умер в его квартире, наконец, с Григорьевым (до отъезда его в Оренбург). В последнее время при его квартире находилась редакция Журнала Министерства Внутренних Дел. Таким образом, он никогда не жил совершенно одинок.
   Знав Надеждина только с приезда его в Петербург, я говорил только о петербургской его жизни; московская жизнь его, это начало его общественной жизни, должна быть не менее примечательна, и знавшие его в ту пору, вероятно, сообщат о ней свои воспоминания. К той эпохе относится один романтический эпизод, внушающий сочувствие и к его сердцу...
   Бренные останки Надеждина погребены на Смоленском кладбище, в склепе под церковью; подле него оставлено место для предшествовавшего ему в вечность достойного друга его, Неволина, тело которого будет привезено из-за границы. Над гробом Надеждина известный учёный, протоиерей Ф.Ф. Сидонский, произнёс небольшое, с чувством написанное слово на священный текст: "Духа не угашайте!".

П. Савельев.

   Петербург, в январе 1856.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru