Аннотация: (Plewna).
Исторический роман. Перевод А. Соколовой (1884).
Грегоръ Самаровъ.
ПЛЕВНА.
ИСТОРИЧЕСКІЙ РОМАНЪ
ПЕРЕВОДЪ СЪ НѢМЕЦКАГО А. СОКОЛОВОЙ,
С.-ПЕТЕРБУРГЪ. Типографія Деклерона и Евдокимова, Б. Итальянская, 11. 1884.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ *).
*) Этотъ послѣдній романъ Г. Самарова, имѣя связь съ романомъ "Вокругъ Полумѣсяца", помѣщеннымъ въ журналѣ "Лучъ" 1882 года по содержанію составляетъ самостоятельное цѣлое.
I.
Къ юговостоку отъ Плевны, въ разстояніи нѣсколькихъ миль отъ Горнаго Студня, прославленнаго впослѣдствіи мѣстопребываніемъ главной квартиры Императора Александра II, лежитъ болгарское село Мушино, довольно значительное какъ по количеству населенія, такъ и по благосостоянію жителей.
На луговой сторонѣ, омываемой рѣкою Кущицей, растянулись на большомъ протяженіи жилыя постройки, разграниченныя пространствомъ луговой и пахатной земли. Каждая изъ этихъ построекъ, обнесенныхъ честоколомъ, состояла изъ ивовыхъ плетней, врытыхъ въ землю и издали похожихъ на опрокинутыя вверхъ дномъ корзины или вигвамы дикихъ индѣйцевъ.
Въ этихъ-то первобытныхъ жилищахъ помѣщались семьи болгаръ, вмѣстѣ съ домашней скотиной. Однако въ Мушинѣ, кромѣ бѣдныхъ невзрачныхъ жилищъ, есть и большіе дворы, тоже обнесенные высокимъ честоколомъ, за которымъ высятся обширные, прочно выстроенные дома, и даже нѣсколько каменныхъ съ стеклянными окнами, что въ тамошней мѣстности составляло особый предметъ роскоши, такъ какъ въ жилищахъ бѣдняковъ стекла для пропуска дневнаго свѣта замѣняетъ пропитанная масломъ бумага или бычачій пузырь, а на ночь и въ непогодь ивовая плетенка замѣняетъ нашу ставню. Кровля всѣхъ этихъ построекъ -- и богатыхъ, и бѣдныхъ -- соломенная.
Село Мушино дѣлилось на два рѣзко отграниченные округа: христіанскій и магометанскій. Магометанскій округъ во многомъ отличается отъ своего сосѣда. Въ немъ сплошь шли бревенчатое небольшіе домики, крытые тесомъ и раскрашенные причудливыми арабесками. Въ то время, какъ въ болгарской части села происходила постоянная суетня и оживленная дѣятельность на лугахъ, пашняхъ и въ садахъ, въ турецкой -- все было погружено въ глубокую тишину. Тутъ необходимыя домашнія работы исполнялись исключительно женщинами въ ненарушимомъ молчаніи. По окончаніи дневнаго труда, женщины скрывались во внутреннія помѣщенія домовъ, мужчины же располагались у дверей съ трубкой въ зубахъ, въ созерцательномъ настроеніи, изрѣдка перекидываясь отрывистыми замѣчаніями, такъ что округъ казался какъ бы вымершимъ.
Посреди турецкаго округа находилась мечеть съ высокимъ пестро размалеваннымъ минаретомъ, между тѣмъ, какъ у христіанскаго населенія села церковь замѣняло широкое деревянное строеніе, безъ купола и колоколовъ. Тутъ же стоялъ небольшой, чистенькій домикъ греческаго священника, отца Юліана, весело выглядѣвшій изъ палисадника въ полномъ цвѣту. Населеніе этого села христіанское и магометанское не имѣли промежъ себя никакого общенія.
Недовѣрчивость и вражда, въ теченіе многихъ вѣковъ вкоренившаяся въ семьѣ славянскихъ и магометанскихъ народовъ, еще болѣе обострилась событіями послѣднихъ дней. Однако до открытаго серьезнаго столкновенія дѣло еще не дошло. Сосѣди жили спокойно и даже изрѣдка, въ случаѣ крайней нужды или надобности, обитатель одного округа переступалъ за границу другаго.
Самымъ лучшимъ и плодороднымъ участкомъ въ болгарскомъ селѣ деревни Мушино владѣлъ старый Феофилъ Леоновъ. Ему принадлежалъ обширный домъ, устроенный почти съ европейскимъ комфортомъ, съ верандой на деревянныхъ, пестро раскрашенныхъ столбахъ. Въ лѣтнюю пору веранда была уставлена рѣзными скамьями, устланными мягкими коврами и подушками. Эта роскошь Леонова приводила въ немалое изумленіе все населеніе деревни и, вмѣстѣ съ тѣмъ, какъ бы подтверждала слухи, ходившіе о баснословномъ его богатствѣ.
Поодаль отъ жилаго дома Леонова выстроены были огромныя конюшни и сараи, которые однако не служили исключительно помѣщеніемъ для домашнихъ животныхъ. Въ тихомолку сосѣди передавали другъ другу молву, что эти сараи часто служили складочнымъ мѣстомъ дорогихъ контробандныхъ товаровъ. И дѣйствительно, нерѣдко на дворѣ Леонова появлялись подозрительныя личности: жиды, цыгане съ мѣшками или тяжело нагруженными ручными телѣжками, и затѣмъ также скоро уходили, какъ и приходили, Богъ вѣсть, куда и откуда.
Нерѣдко и самъ Феофилъ Леоновъ отлучался изъ дому на нѣсколько дней, на собственныхъ, хорошо откормленныхъ лошадяхъ, запряженныхъ въ телѣгу, затянутую бѣлымъ холстомъ. Односельчане нисколько не претендовали на него за этотъ контробандный промыселъ, зная, что этимъ онъ только вредитъ ненавистному турецкому правительству, но все же старалась держаться отъ него поодаль. Поговаривали также, что онъ отдаетъ деньги въ ростъ за лихвенные проценты какъ жителямъ окрестныхъ селеній, такъ и наѣзжающимъ временами купцамъ; причемъ, при наступленіи срока платежа, никакого снисхожденія не могъ ждать должникъ Леонова: неминуемое разореніе ждало его. Турецкіе правители всегда были на сторонѣ Леонова, когда каймаканъ или мутессарифъ наѣзжали въ Мушино, они всегда останавливались въ его домѣ. Ни обысковъ, ни придирокъ за контробандные товары никогда не испытывалъ богатый болгаринъ, но зато всѣ хорошо знали, что сборщики податей были заранѣе предворяемы имъ о доходахъ, какіе каждый житель получалъ съ своей жатвы, о количествѣ и добротности домашняго скота, и эти свѣдѣнія сообщались не только о жителяхъ Мушина, но и окрестныхъ селеній.
Всѣму Мушину было извѣстно, что еще отецъ Феофила Леонова владѣлъ этимъ мѣстомъ съ постройками, только онъ не былъ богатъ и состояніе имѣлъ незавидное. Отецъ его былъ женатъ на крещеной еврейке, и хотя она въ точности выполняла обряды православной религіи, все же къ сыну ихъ и наслѣднику всѣ жители Мушина питали отвращеніе врожденное у славянскаго народа къ еврейской крови.
Нѣсколько лѣтъ тому назадъ, вернувшись съ одной изъ своихъ поѣздокъ, Феофилъ Леоновъ привезъ въ домъ свой жену, о которой заявилъ, что она дочь тырновскаго купца. Это была очень красивая женщина, по грустное выраженіе и блѣдность рѣдко сходили съ ея лица. Ее мало видѣли на улицѣ и носились упорные слухи, что Леоновъ грубо и жестоко обращается съ ней. Послѣ нѣсколькихъ лѣтъ замужества она умерла, оставивъ Феофилу единственную дочь.
Полагали, что жена принесла Леонову большое приданое, потому-что со времени своей женитьбы на никому неизвѣстной дѣвушкѣ, онъ началъ замѣтно богатѣть. Сосѣди передавали другъ другу по секрету, что эта бѣдная, грустная женщина, теперь умершая, съ которой во все время пребыванія ея въ селѣ Мушино едва-ли кто перемолвился хоть однимъ словомъ, была, по всей вѣроятности, наложницей какого-нибудь знатнаго болгарина, который выдалъ ее замужъ съ богатымъ приданымъ.
Феофилъ Леоновъ былъ мущина средняго роста, лѣтъ пятидесяти четырехъ или пяти. Худощавый и неуклюжій, онъ обладалъ недюжинной силой; густые съ просѣдью волосы его были коротко выстрижены по обычаю страны. Лицо его, сильно загорѣвшее, отличалось рѣзкими чертами, широкимъ лбомъ, развитымъ носомъ и глубоко запавшими проницательными глазами, безпокойно блуждавшими, если чей-либо пристальный взглядъ останавливался на его лицѣ. Ходилъ Леоновъ нѣсколько сгорбившись, какъ-бы крадучись, такъ что походка его напоминала хищное животное, кошку или лисицу.
Въ то время, какъ начинается нашъ разсказъ, единственной дочери его Степанидѣ было пятнадцать лѣтъ. Богато одаренная отъ природы красотой и здоровьемъ, она носила живописный національный костюмъ, который выставлялъ въ самомъ выгодномъ свѣтѣ ея очаровательную прелесть, такъ что дѣвушка этой незначительной и захолустной болгарской деревушки, безспорно, могла занять первенствующее мѣсто среди извѣстныхъ красавицъ большаго свѣта.
Хотя все населеніе села Мушино недружелюбно относилось къ Феофилу Леонову, но самымъ заклятымъ врагомъ его съ давнихъ поръ былъ крестьянинъ Павелъ Федоровъ, который считается однимъ изъ самыхъ зажиточныхъ крестьянъ этой деревни. Онъ уже болѣе двадцати лѣтъ владѣетъ имуществомъ, оставшимся послѣ смерти его отца, обширнымъ и хорошо обстроеннымъ домомъ; въ конюшняхъ его стояли откормленныя, сильныя лошади, въ хлѣвахъ отборный скотъ, а луга и пашни на далекое пространство растилались по берегу рѣки Кушицы. Голосъ Федорова имѣлъ значительный вѣсъ на мірской сходкѣ, и хотя, быть можетъ, находились въ средѣ поселянъ и такіе, которые завидывали его благосостоянію, это однако не мѣшало всѣмъ уважать открытый, веселый и притомъ рѣшительный характеръ Федорова.
Это былъ двадцати шести-лѣтній мужчина высокаго роста, статный, широкоплечій, съ красивыми смѣлыми чертами лица, чисто славянскаго типа. Онъ всегда носилъ національный костюмъ безукоризненной чистоты, изъ тонкой матеріи и высокую шапку изъ глянцевитаго чернаго барашка. Когда онъ съ горделивымъ видомъ проходилъ по селу легкой походкой, всѣ дѣвушки-невѣсты Мушина заглядывались на его молодцоватую, статную фигуру, хоть ни одной изъ нихъ онъ не удостоивалъ своимъ вниманіемъ.
Павелъ былъ горячій патріотъ и вѣрный сынъ православной церкви. Съ самаго дѣтства воспитывался онъ подъ надзоромъ отца Юліана, который съ особеннымъ стараніемъ стремился передать своему любимцу тѣ немногія знанія, которыми обладалъ самъ. Въ результатѣ оказалось, однако, что воспитанникъ его сталъ выше своихъ сверстниковъ по образованію. Отецъ Юліанъ съумѣлъ заинтересовать Павла исторіей великаго прошлаго Болгаріи, начиная съ Петра и Азана, которые способствовали обособленію Болгаріи отъ Византійской монархіи, и кончая Іоанномъ, получившимъ отъ папы царскій титулъ. Не менѣе сильное вліяніе произвели на Павла и повѣствованія о подвигахъ храбрости и мученичествѣ болгарскаго народа въ тяжелой борьбѣ съ татарами и турками, которые, истощивъ, наконецъ, всѣ силы противника, поработили его своей власти.
Ненависть къ притѣснителямъ славянской расы росла и укрѣплялась въ пылкомъ, молодомъ человѣкѣ. Съ жаднымъ вниманіемъ слѣдилъ онъ за извѣстіями о возстаніяхъ, возникавшихъ противъ турецкаго правительства; и не разъ своимъ одушевленіемъ и надеждами пытался воспламенить молодежь своей деревни. Конечно, онъ мало находилъ приверженцевъ, хотя ненависть къ туркамъ была всеобщей и, можно даже сказать, каждымъ болгариномъ всасывалась съ матаринскимъ молокомъ. Боязнь жестокихъ мученій, которыми турки давили всякое возмущеніе, обуздывала горячія головы, и молодежъ сторонилась зажигательныхъ рѣчей Павла.
Естественно, что темные, загадочные поступки Феофила Леонова, его дружескія сношенія съ ненавистными турками послужили главной причиной открытой вражды съ нимъ прямодушнаго Павла, въ то время какъ односельчане хотя и старались повозможности сторониться сближенія съ нимъ, все же наружно оказывали почетъ его богатству и могуществу.
Леоновъ съ своей стороны платилъ тою же монетою молодому человѣку и, если бы въ пронзительныхъ глазахъ его дѣйствительно таилась та гибельная сила, какую приписывало имъ народное суевѣріе, Павлу давно бы не сдобровать на бѣломъ свѣтѣ. Опираясь на турокъ, Леоновъ при всякомъ удобномъ случаѣ старался повредить своему недругу. Такъ, при сборахъ податей съ Федорова взыскивалось гораздо болѣе, чѣмъ съ прочихъ; на заявленія его о неправильныхъ поборахъ каймаканъ и мутесарифъ отвѣчали презрительной насмѣшкой; жалобы его оставались безъ послѣдствій. Само собою разумѣется, никто не сомнѣвался, что главною причиною была тутъ ненависть Леонова, мстившаго молодому болгарину за оскорбительные отзывы и насмѣшки.
Въ извѣстное время года по распоряженію турецкаго правительства, скупщина села Мушино выбирала мудираз такъ сказать, мѣстнаго старосту, и моавія, его помощника. Естественно, что мудиръ избирался изъ среды мусульманскаго населенія, а моавій защищалъ болгарскіе интересы.
Павелъ уже нѣсколько лѣтъ энергично старался занять должность моавія, но вліяніе богача Леонова постоянно препятствовало этому выбору. Жители Мушина опасались открыто подать голосъ за Павла Федорова, что бы не возстановить противъ себя Леонова и тѣмъ не навлечь ярмо увеличенныхъ податей. Но въ случаяхъ обыденной жизни всѣ старались примкнуть къ Федорову, выказывая Леонову свою непріязнь, на которую, по правдѣ сказать, онъ не обращалъ большаго вниманія, занятый своими темными коммерческими оборотами. Онъ и самъ старался держать себя поодаль отъ своихъ сосѣдей, работниковъ же для уборки хлѣба и сѣна нанималъ всегда изъ среды бѣднѣйшихъ крестьянъ своей деревни, платя имъ гораздо дороже другихъ.
Съ той поры какъ въ турецкихъ провинціяхъ стали обнаруживаться признаки зрѣющаго мятежа, когда храбрые черногорцы подъ предводительствомъ своего неустрашимаго князя разбили войско турецкихъ пашей и когда вслѣдъ затѣмъ пронесся по всей странѣ слухъ, что великій русскій царь не на шутку помышляетъ вступиться за свободу славянскихъ народностей въ Турціи, недоброжетательство къ Леонову со стороны односельчанъ его начало выказываться гораздо замѣтнѣе.
Между тѣмъ поведеніе Павла измѣнилось самымъ страннымъ, непонятнымъ оброзомъ. Сосѣди Федорова не безъ удивленія замѣтили, что онъ относительно Леонова сдѣлался сдержаннѣе. На мірскихъ сходкахъ онъ уже не съ прежней настойчивостью ратовалъ противъ мнѣній своего врага, удерживался отъ оскорбительныхъ выраженій; не разъ даже случалось видѣть какъ Павелъ при встрѣчѣ со своимъ заклятымъ врагомъ отдавалъ ему хотя суровый, но почтительный поклонъ, который Леоновъ едва удостоивалъ презрительнымъ кивкомъ головы.
Но особенно всѣ поражены были изумленіемъ, когда увидали, что Павелъ, находясь на межѣ своего луга, примыкавшаго къ землѣ Леонова, долго разговаривалъ съ дочерью его, красавицей Степанидой.
Молодая дѣвушка вмѣстѣ съ работницами погнала на водопой къ рѣкѣ стадо овецъ. Стадо разбѣжалось и нѣсколько животныхъ очутилось на лугу Федорова. Въ былое время Павелъ не преминулъ бы затѣять ожесточенную ссору съ своимъ сосѣдомъ и задержалъ бы овецъ. Теперь же, къ немалому изумленію своихъ работниковъ, онъ тотчасъ же приказалъ имъ согнать въ стадо разбѣжавшихся овецъ и самъ лично погналъ ихъ къ растерявшейся отъ страха дѣвушкѣ, которая сильно боялась гнѣва своего суроваго отца на нерадивый присмотръ за скотомъ. Благодарной улыбкой встрѣтила она Павла, протянувъ ему руку, которую онъ не оттолкнулъ, а напротивъ, удержалъ въ своей, любуясь зардѣвшейся красавицей.
Съ этихъ поръ по какой-то странной случайности Степанида неизмѣнно въ извѣстный часъ выходила на отцовскій лугъ, а Павелъ являлся на своемъ. Конечно, ни тотъ, ни другая, не переступали границъ своихъ владѣній, но незначительное разстояніе не мѣшало ихъ сближенію и дружескимъ рукопожатіямъ.
Нѣкоторые изъ обывателей Мушина не разъ выражали Павлу порицаніе за такую внезапную перемѣну въ отношеніяхъ къ ненавистной семьѣ Леонова. На мгновеніе на мужественномъ лицѣ Павла являлась краска стыда, но тотчасъ же спокойно, съ свойственной ему разсудительностью, онъ возражалъ:
-- Это правда, я долго презиралъ Леонова за его подозрительные и двусмысленные поступки, но вѣдь легко ошибиться въ человѣкѣ, судя по наружности. Въ настоящее же время, когда быть можетъ близка минута великаго освобожденія отъ турецкаго ига, каждый вѣрный сынъ отечества обязанъ не отталкивать отъ себя своихъ единоплеменниковъ, а, напротивъ, всячески стремиться привлечь ихъ къ святому дѣлу, забыть злобу и вражду и соединенными силами дѣйствовать противъ общаго врага.
Эти одушевленныя патріотизмомъ намѣренія, безъ сомнѣнія, нашли бы сочувственный отголосокъ въ сердцахъ многихъ, но со стороны Леонова не замѣчалось ни малѣйшаго признака сочувствія національному движенію. Скорѣе даже онъ при всякомъ удобномъ случаѣ учащалъ свои злобныя выходки относительно возставшихъ провинцій, да и сношенія его съ турецкими властями сдѣлались еще тѣснѣе и дружественнѣе. Поэтому неудивительно, что примирительныя слова и примѣръ Павла не нашли послѣдователей и ненависть къ Леонову росла съ каждымъ днемъ.
Въ такомъ положеніи находились взаимныя отношенія жителей села Мушино.
Въ одинъ изъ апрѣльскихъ воскресныхъ дней 1877 года, полуденное солнце тепло и привѣтливо озаряло своими живительными лучами село, обширные окрестные луга переливающіеся серебромъ, волны рѣки Кушицы, быстро текущей по равнинѣ, и отроги Балканъ, густыми темными массами рисовавшіеся на горизонтѣ по направленію къ Тырнову.
Въ этотъ день на большой площади передъ церковью собралось почти все населеніе христіанскаго округа села. Тутъ же находился и отецъ Юліанъ. Размѣстившись гдѣ попало, кто на камняхъ, кто на заваленкѣ, старики закурили длинныя трубки и, попивая "славонецъ" -- любимый народный напитокъ славянъ, приготовляемый изъ дикихъ сливъ -- завели въ полголоса разговоръ о предстоящихъ политическихъ событіяхъ, передавая другъ другу слухъ, что черногорцы вновь ополчаются, что русскій царь не сегодня, завтра двинетъ свое славное, побѣдоносное войско къ Балканамъ для освобожденія христіанскихъ народовъ. Молодежь же, скучившись въ центрѣ площади, съ увлеченіемъ танцовала національный болгарскій танецъ, подъ звуки двухструннаго деревяннаго инструмента, напоминающаго собою русскую балалайку, на которомъ играли двѣ пожилыя болгарки.
Степанида тоже вышла на площадь. Она далеко превосходила всѣхъ прочихъ дѣвушекъ своею благородною, изящною красотою, но, не смотря на то, для нея не нашлось танцора. Всѣ дѣвушки брезгливо сторонились ее, а молодые парни, подстрекаемые своими танцорками, завидовавшими красотѣ и богатству дочери Леонова, глумились надъ ней и, проходя мимо, отпускали колкія замѣчанія.
Не разъ отецъ Юліанъ пытался остановить и вразумить молодежь, прося не оскорблять односельчанку, не вымѣщать на ней злобу, накипѣвшую противъ ея отца, отъ суроваго нрава котораго она и сама много терпѣла. Но увѣщанія стараго священника оставались тщетными, молодежь не внимала имъ, градъ насмѣшекъ и оскорбительныхъ словъ сыпался на беззащитную дѣвушку, которую иначе не называли какъ дочерью жида -- соглядатая турокъ.
Дрожа отъ затаенной обиды, Степанида печально сидѣла поодаль; ея большіе глаза были переполнены слезами и тоскливо глядѣли въ даль улицы, какъ бы надѣясь, что оттуда явится, наконецъ, помощь, освободитъ ее изъ этого позорнаго, безвыходнаго положенія.
Наконецъ, не въ силахъ болѣе выносить незаслуженныя оскорбленія, поднялась она съ своего мѣста, намѣреваясь оставить площадь. Пробираясь среди танцующихъ паръ, она встрѣчена была язвительными насмѣшками. Ее умышленно толкали изъ стороны въ сторону, дергали за ея роскошную, длинную косу и не выпускали изъ круга. Положеніе Степаниды было безвыходное. Долго крѣпилась она, но не выдержала: слезы ручьемъ хлынули изъ ея глазъ, глухія рыданія вырвались изъ стѣсненной груди.
Во время этой сцены, опустивъ задумчиво голову, Павелъ медленно шелъ по улицѣ, тоже направляясь на площадь къ танцующимъ. Должно быть легкій крикъ Степаниды, несмотря на громкіе голоса толпы и на визгливые звуки инструментовъ, коснулся его слуха. Какъ бы пробудясь внезапно отъ глубокаго сна, поднялъ онъ голову вверхъ и примѣтилъ молодую дѣвушку, боязливо протягивавшую къ нему руки съ мольбой о помощи. На мгновеніе остановился онъ какъ вкопанный и понялъ происходившую передъ нимъ сцену. Яркая краска бросилась ему въ лицо, глаза мрачно сверкнули. Гордо выпрямившись, прошелъ онъ въ кругъ танцующихъ и взялъ Степаниду за руку. Ободренная его присутствіемъ, она стала подлѣ него, робко озираясь по сторонамъ разступившейся толпы молодежи.
-- Продолжайте играть! громко и повелительно крикнулъ Павелъ пожилымъ болгаркамъ, переставшимъ брянчать на гусляхъ:-- продолжайте играть, мы слова начнемъ танецъ!
Павелъ вступилъ въ кругъ, крѣпко держа за руку Степаниду, и подалъ знакъ рукою прочимъ занять свои мѣста.
Всѣ угрюмо потупились, никто не шелохнулся.
-- Ну же, закричалъ Павелъ и глаза его сверкнули мрачной угрозой, а на вискахъ надулись синеватыя жилы.-- Чего-жъ вы ждете! Надѣюсь, вы не откажете мнѣ снова начать танецъ, такъ какъ я опоздалъ.
Незатѣйливая музыка снова забрянчала по данному Павломъ знаку, но молодежь не двинулась съ мѣста, стоя молчаливо и потупивъ голову. Дѣвушки злобно перешептывались промежъ себя, поглядывая на Степаниду, которая, опираясь на руку защитника, не выказывала болѣе страха, а съ гордымъ, вызывающимъ видомъ смотрѣла на своихъ соперницъ. Наступила тяжелая минута. Наконецъ изъ толпы вышелъ впередъ одинъ изъ парней.
-- Мы не прочь танцовать съ тобой, Павелъ Федоровъ, если ты выберешь себѣ пару изъ нашихъ дѣвушекъ. Возьми хоть мою, если хочешь, или какую другую. Изъ дружбы къ тебѣ, мы охотно уступимъ тебѣ мѣсто.
-- Я танцую съ Степанидой, отвѣчалъ Павелъ глухимъ, дрожащимъ голосомъ.-- Кто посмѣетъ указывать мнѣ выбрать ту или другую?
Снова воцарилась глубокая, тягостная тишина. Пожилые крестьяне подошли съ любопытствомъ къ кругу танцующихъ и визгливые, не умолкающіе звуки инструмента какъ-то зловѣще раздавались среди всеобщаго молчанія.
Парень, выступившій для переговоровъ, снова заговорилъ:
-- Нѣтъ, Павелъ, наши дѣвушки не хотятъ танцовать съ Степанидой, да и мы то же.
-- Нераумныя дѣти, зачѣмъ врагами будете вы между собою, тихо заговорилъ попъ Юліанъ, укоризненно качая сѣдою головою:-- не оскорбляйте ни въ чемъ неповинную дѣвушку, она не сдѣлала вамъ никакого вреда.
-- Все равно, мы не хотимъ имѣть съ ней никакого дѣла! рѣшительно заявилъ молодой парень.
-- Мы тоже, закричали дѣвушки, съ угрозой подступая къ Степанидѣ:-- посреди насъ нѣтъ мѣста жидовкѣ, пускай она отправляется къ туркамъ, друзьямъ ея отца!
-- Вы не хотите, вскричалъ Павелъ, побагровѣвъ отъ гнѣва: -- вы не хотите!.. Вы зовете жидовкой ту, которая, какъ всѣ мы, принадлежитъ къ православной церкви. Отецъ Юліанъ, удостовѣрьте этихъ глупцовъ, что она вѣруетъ въ Спасителя и соблюдаетъ обряды святой религіи.
-- Это святая истина, дѣти мои, подтвердилъ священникъ, приблизившись къ Степанидѣ и ласково гладя рукою ея голову.-- Не грѣшите напрасно, дѣти мои, вы поступаете жестоко и несправедливо.
-- Все равно, все равно, загудѣла толпа дѣвушекъ:-- въ жилахъ ея течетъ жидовская кровь, мы не хотимъ имѣть съ ней ничего общаго!
-- Оставь ее, Павелъ, заговорилъ одинъ изъ нихъ, пускай идетъ къ отцу. Молодежь расходилась, теперь ее не урезонишь. Она платится за отца, который, правду сказать, солонъ намъ пришелся.
Широкая грудь Павла высоко поднималась отъ порывистаго дыханія. Еще ярче, еще грознѣе сверкнули его глаза, и, опустивъ руку на плечо Степаниды, онъ заговорилъ звучнымъ голосомъ:
-- Чѣмъ виновата она, если отецъ ея неправдой живетъ?.. Будь покойна, продолжалъ онъ, обращаясь къ Степанидѣ мягкимъ, сочувственнымъ голосомъ:-- ты находишься теперь подъ моей защитой, а рука моя достаточно тверда, чтобы оборонить тебя противъ всѣхъ... Слушайте же, закричалъ онъ, протягивая одну руку къ толпѣ, а другою еще крѣпче сжимая руку дѣвушки и привлекая ее къ себѣ:-- вотъ эту самую дѣвушку, которую вы готовы были смѣшать съ грязью я нахожу достойной принять мою руку и вести ее къ святому алтарю, сдѣлать ее законной моей женой передъ Богомъ и людьми! Теперь же всенародно заявляю я преподобному отцу Юліану, что Степаниду Феофиловну избираю я себѣ въ жены, потому что люблю, уважаю ее и готовъ жизнь положить за нее. Всякое оскорбленіе, нанесенное ей, сочту я личнымъ для себя оскорбленіемъ, а за себя я съумѣю постоять!
Непритворное изумленіе охватило всѣхъ присутствующихъ при этомъ торжественномъ и неожиданномъ заявленіи. Только дѣвушки съ злобной усмѣшкой перешептывались другъ съ дружкой.
Рука Степаниды сильно дрожала въ рукѣ Павла. Лицо ея вспыхнуло, глаза потупились въ землю, но радостная, блаженная улыбка играла на ея устахъ.
-- Всѣ слышали мои слова, заговорилъ Павелъ еще громче прежняго:-- теперь, Степанида, я спрашиваю тебя здѣсь подъ этимъ голубымъ небомъ, какъ предъ лицемъ Создателя, въ присутствіи отца Юліана, Его служителя, согласна ли ты отдать мнѣ свою руку, раздѣлить со мной мой кровъ и быть вѣрной въ счастіи и въ горѣ, которое можетъ насъ постигнуть?
Степанида гордо выпрямилась. Съ чувствомъ глубокой любви и признательности глянула она на Павла, взяла руку его, лежавшую у ней на плечѣ, поднесла къ своимъ губамъ и тихо промолвила:
-- Да, мой возлюбленный защитникъ и покровитель, я буду твоей вѣрной женой предъ Богомъ и людьми на вѣки.
-- Что ты дѣлаешь, безумецъ, загудѣла толпа;-- этого нельзя допустить! Ты ослѣпленъ, околдованъ! Ты забываешь, кто ты, кто она!
-- Я ничего не забываю, холодно и надменно возразилъ Павелъ:-- вы меня слышали и теперь должны понять, какъ слѣдуетъ вамъ вести себя относительно избранницы моего сердца. Горе тому, продолжалъ онъ съ мрачной угрозой въ голосѣ, кто посмѣетъ оскобрить ее взглядомъ или словомъ!.. Пойдемъ, Степанида; я вмѣстѣ съ тобой прямо отправлюсь къ твоему отцу просить, согласно обычаю, твоей руки.
Взявъ за руку молодую дѣвушку, онъ пошелъ гордой самоувѣренной походкой мимо разступившейся передъ его вызывающимъ взоромъ толпы и направился къ дому Леонова.
Почти вся толпа, бывшая на площади, не въ дальнемъ разстояніи, послѣдовала за красивой парочкой, горя нетерпѣніемъ узнать, чѣмъ кончится это неожиданное событіе. Отецъ Юліанъ тоже сопровождалъ возбужденную молодежь, чтобы, въ случаѣ надобности, словомъ мира и любви водворить братское согласіе односельчанъ.
II.
Слѣдовавшая за Павломъ и его спутницей толпа въ раздумьѣ остановилась въ недалекомъ растояніи отъ дома Леонова.
Описанное происшествіе случилось внезапно, сверхъ всякаго ожиданія, и лишь теперь начали обсуждать его. Почти всѣ пришли къ убѣжденію, что оскорбленіе нанесено не только ни въ чемъ неповинной Степанидѣ, но еще болѣе Павлу Ѳедорову, ихъ вѣрному другу и смѣлому поборнику народныхъ правь противъ произвола и насилія турецкихъ властей. Конечно, представься случай, парни охотно бы поспѣшили исправить необдуманно нанесенную обиду, но Павелъ ни разу не оглянулся назадъ, и прямо пришелъ во дворъ дома Леонова, куда до сихъ поръ еще не ступала нога его.
Степанида поспѣшно отворила входную дверь и ввела Павла въ обширную комнату отца, съ окнами, изнутри задѣланными желѣзной рѣшеткой, которую снаружи нельзя было замѣтить сквозь тусклыя стекла. По стѣнамъ стояли большіе дубовые шкафы, обитые желѣзомъ, съ крѣпкими задвижками и висячими замками. Одинъ изъ шкафовъ былъ полузакрыть и въ немъ виднѣлись маленькіе сундучки, тоже запертые, и множество толстыхъ книгъ, сложенныхъ въ кучу. Нѣсколько такихъ же книгъ лежало на большомъ дубовомъ столѣ, стоявшемъ посреди комнаты, и за которымъ сидѣлъ самъ Леоновъ, нагнувшись надъ раскрытыми книгами и погруженный въ повѣрку и сличеніе счетовъ.
Феофилъ Леоновъ одѣтъ былъ въ суконный кафтанъ коричневаго цвѣта, сшитый по городскому покрою, такъ что его скорѣе можно было принять за купца, сводящаго балансъ своихъ коммерческихъ предпріятій, чѣмъ за деревенскаго крестьянина.
При стукѣ отворившейся двери, Леоновъ поднялъ голову, и нѣсколько минуть оставался въ безмолвномъ изумленіи, увидавъ входящаго къ нему въ комнату заклятаго врага. Но лицо его скоро приняло враждебное выраженіе, онъ поспѣшно закрылъ книги, какъ бы опасаясь, чтобы чужой глазъ не уловилъ ихъ тайнъ и, поднявшись со стула, устремилъ на Павла подозрительный взглядъ, похожій на взглядъ хищнаго звѣря, пойманнаго въ его логовищѣ.
Степанида, введя Павла въ комнату отца, поспѣшно вышла, и затѣмъ опять скоро вернулась, когда Павелъ еще не успѣлъ подойти къ столу, за которымъ стоялъ ея отецъ. Она принесла на глиняной тарелкѣ кусокъ хлѣба и солонку и подала Павлу. Тотъ отломилъ небольшой кусочекъ хлѣба и, посыпавъ его солью, съѣлъ, а затѣмъ, подойдя къ столу, проговорилъ тихимъ голосомъ, въ которомъ слышалось еще волненіе, возбужденное сценой на улицѣ.
-- Не бойся, Феофилъ, я пришелъ къ тебѣ не съ враждебнымъ намѣреніемъ; ты видишь, что я отвѣдалъ хлѣбъ-соль отъ твоихъ трудовъ, въ твоемъ домѣ. Теперь все твое для меня свято, какъ бы моя собственность.
-- Да я и не боюсь, возразилъ Леоновъ грубымъ голосомъ и съ язвительной усмѣшкой:-- никого я не боюсь, а ужь всего менѣе тебя, Павелъ Федоровъ. Все мое останется при мнѣ безъ всякаго съ чужой стороны содѣйствія.
Робко, съ умоляющимъ взглядомъ приблизилась Степанида къ отцу и поднесла ему тарелку съ хлѣбомъ-солью.
-- Поди прочь отъ меня, громко закричалъ Леоновъ и такъ сильно оттолкнулъ отъ себя тарелку, что она выпала изъ рукъ дѣвушки и разбилась въ дребезги.
-- Это еще что? Я вовсе не намѣренъ дружиться съ нимъ; если же Федоровъ противъ моего желанія переступилъ порогъ моего дома, онъ лучше сдѣлаетъ, если уберется туда, откуда пришелъ.
Блѣдная Степанида, до смерти перепуганная грубостью отца, попятилась назадъ и, ставъ на колѣна, принялась сбирать разсыпанную соль. По славянскому повѣрью, разсыпанная соль предвѣщаетъ большое несчастье,-- и сердце дѣвушки дрогнуло при мысли, что отецъ, отъ котораго зависѣла ея судьба, нарушилъ долгъ гостепріимства по отношенію къ любимому ею человѣку.
Непримѣтно и почти безсознательно запавшая въ сердце ея искра любви, быть можетъ, безъ сегодняшняго случая, еще долго тлѣлась бы въ немъ, но теперь,-- когда красивый, пользовавшійся всеобщимъ уваженіемъ, молодой человѣкъ, защищая ее отъ презрительныхъ насмѣшекъ толпы, протянулъ ей свою руку, и, увлекшись невольнымъ порывомъ, публично заявилъ о любви своей къ ней,-- теперь и ей самой стало понятно, что она создана для него и не пережить ей разлуки съ нимъ. Еще въ первую минуту, когда рука Павла коснулась ея плеча, она чувствовала, что судьба ея рѣшена,-- такимъ могучимъ, сильнымъ, прекраснымъ показался ей этотъ мужественный человѣкъ. Она думала, что ему стоило только сказать ея отцу слово.
Въ такомъ радостномъ настроеніи шла она съ Павломъ къ дому своего отца, но взглядъ, брошенный Леоновымъ на Павла, и непримиримая ненависть, которую она прочла въ его глазахъ, жестоко раскрыли ей, какая бездна лежала между ними. Когда же отецъ оттолкнулъ хлѣбъ-соль,-- этотъ священный символъ гостепріимства, сердце Степаниды замерло отъ мрачнаго предчувствія. Стоя на колѣнахъ передъ черепками тарелки, которые казались ей теперь обломками ея разбитаго счастія и надежды, она пугливо глядѣла на отца, произносившаго грубыя, непріязненныя слова.
Между тѣмъ Павелъ не терялъ ни на минуту хладнокровія и самообладанія. Никогда никому не спускавшій оскорбительнаго слова, онъ склонилъ теперь голову и любовно взглянулъ на Степаницу, какъ бы желая своимъ примѣромъ придать ей болѣе увѣренности, что съ своей стороны не обнаруживаетъ ни малѣйшаго гнѣвнаго возраженія.
-- Быть можетъ, ты правъ, Феофилъ, проговорилъ Павелъ Федоровъ:-- принимая меня столь недружелюбно. Сознаюсь, я часто враждебно относился къ тебѣ и причинялъ тебѣ много зла, гдѣ только могъ. Конечно, съ моей стороны это могло быть и несправедливо, такъ какъ ни о комъ не слѣдъ судить по наружности, а я такъ и поступалъ, видя въ тебѣ врага нашей вѣры и отечества. Мнѣ давно бы слѣдовало прійти къ тебѣ, и тогда, быть можетъ, разъяснились бы многія недоразумѣнія. Но, по крайней мѣрѣ, ты видишь, что я стараюсь исправить свою ошибку. Когда люди враждуютъ между собою, то, разумѣется, оба виноваты въ чемъ-нибудь другъ передъ другомъ. Забудемъ же прошлое; я первый предлагаю тебѣ миръ и дружбу. Тебѣ извѣстно, что наступаютъ тяжелыя времена, и теперь болѣе чѣмъ когда либо слѣдуетъ вамъ покинуть всякую вражду, сплотиться всѣмъ воедино и сообща подставить грудь свою нуждѣ и опасности.
-- И ты думаешь, возразилъ Леоновъ тѣмъ же мрачнымъ, непріязненнымъ тономъ:-- что я повѣрю твоимъ словамъ? Нѣтъ! еще съ большимъ ожесточеніемъ вскричалъ онъ съ сверкающимъ взоромъ:-- нѣтъ, этому никогда не бывать! Я не довѣряю тебѣ и отвергаю твою дружбу! Не страшусь я будущности, въ какомъ бы видѣ она ни настала. Я и одинъ чувствую себя настолько сильнымъ, что надѣюсь преодолѣть всякую опасность... Смотри самъ въ оба: спасешь ли ты свою голову, если возстаніе вспыхнетъ и въ этой мѣстности. Я безъ тебя знаю, куда мнѣ обратиться и гдѣ искать защиты. Меня называютъ жидомъ, по крови моей матери, быть можетъ это и вѣрно, но одно, что я всосалъ съ этой кровью, это--благодарность къ друзьямъ и ненависть къ врагамъ. Мой злѣйшій врагъ, это -- ты; а тотъ, кто меня хоть разъ оскорбилъ, рано или поздно почувствуетъ тяжесть моей мести. Берегись-же! Моя рука настигнетъ и тебя, какъ прочихъ коварныхъ трусовъ, которые съ злобой въ сердцѣ ползали передо мною, пока меня боялись. Ступай вонъ, подъ моей кровлей нѣтъ для тебя мѣста!
-- Феофилъ! сказалъ Павелъ Федоровъ тихимъ, умоляющимъ голосомъ:-- ты не вѣришь, что я чистосердечно протягиваю тебѣ руку примиренія, а между тѣмъ тебѣ слѣдовало бы знать, что я, хотя и врагъ твой, но не умѣю лгать и притворствовать; языкъ мой говоритъ лишь то, что чувствуетъ сердце. Слушай-же: я хочу доказать тебѣ чистоту моихъ намѣреній. Взгляни -- вотъ Степанида, твоя родная дочь, твое единственное дитя; я люблю ее и прошу у тебя ея рука; пускай она пойдетъ со мной рука объ руку по жизненному пути и въ моемъ домѣ всегда найдется для тебя почетное мѣсто, какъ подобаетъ отцу моей жены. Вѣришь-ли ты теперь искренности моихъ намѣреній и дружбѣ? Дай намъ твое благословеніе и позволь быть опорой твоей старости; вернись къ народу, изъ среды котораго ты вышелъ: онъ готовъ съ распростертыми объятіями встрѣтить тебя, оказать тебѣ всяческій почетъ и уваженіе. Въ этомъ я порукой тебѣ, и горе тому, кто дерзнетъ оскорбить Феофила Леонова -- отца моей жены!
Съ этими словами онъ поднялъ съ колѣнъ дѣвушку, дрожащую всѣмъ тѣломъ, и первый протянулъ черезъ столъ руку Феофилу.
Но тотъ вскричалъ съ злобной усмѣшкой:
-- О, какъ ты мягко стелешь, Павелъ Федоровъ! Еще-бы кому не извѣстно, что Леонидовъ прилежаніемъ и трудомъ умножилъ свое достояніе и скопилъ малую толику піастровъ? Тебѣ сильно хочется заполучить наслѣдство мое и въ добавокъ дочь, потому что она лучше и краше всѣхъ вашихъ дѣвушекъ, взятыхъ вмѣстѣ! Но ты перехитрилъ, Павелъ, и ошибся въ разсчетѣ. День моя слишкомъ хороша для такого мужика, какъ ты; клянусь Богомъ, что не для тебя я трудился и копилъ; будь увѣренъ, что тебѣ не удается обойти меня, хотя ты своей коварной лестью успѣлъ уже одурачить этого ослѣпленнаго ребенка. Прочь отъ него, Степанида! сердито закричалъ Леоновъ.-- Я теперь вижу, что давно уже мора удалить тебя изъ этого ничтожнаго села; глупъ я былъ, что такъ долго держалъ тебя ври себѣ.
Заливаясь слезами, съ умоляющимъ взглядомъ Степанида хотѣла подойти къ отцу; но Павелъ обнялъ ее иближе привлекъ къ себѣ; краска благороднаго негодованія бросилась ему въ лицо.
-- Жалѣю, Феофилъ Леоновъ, что ты въ продолженіе всей твоей жизни такъ плохо научился узнавать людей и думаешь о нихъ такъ дурно. Ко мнѣ ты очень несправедливъ. Тебѣ извѣстно, что Господь послалъ мнѣ земныхъ благъ болѣе, чѣмъ мнѣ потребно. Совсѣмъ не изъ-за сокровищъ, накопленныхъ тобою, сердце мое лежать къ твоей дочери. Она одна дорога мнѣ, всѣмъ же прочимъ ты воленъ распоряжаться по своему усмотрѣнію, можешь избрать себѣ въ наслѣдники кого и гдѣ хочешь. Я ничего не требую теперь, не потребую и послѣ для той, которой будетъ принадлежать все, что я имѣю,-- только отдай мнѣ дочь свою, Степаниду. Даже если ты не можешь забыть непріязни и сдѣлаться моимъ другомъ, предоставь по крайней мѣрѣ волѣ небесъ и времени примиреніе, на которое я всегда готовъ отъ чистаго сердца.
-- Нѣтъ, вскричалъ Леоновъ, дико и ожесточенно покачавъ головой:-- нѣтъ, тысячу разъ нѣть! Будь даже я нищій, будь ты въ милліонъ разъ богаче, и тогда я скорѣй соглашусь просить милостыню, чѣмъ смѣшать свою кровь съ твоею. Ступай же, повторяю еще разъ, слова твои безполезны. Тебѣ слѣдовало бы раньше подумать, что Феофила Леонова нельзя оскорблять безнаказанно, и что онъ совсѣмъ не такой человѣкъ, чтобы при первомъ ласковомъ словѣ забылъ о враждѣ и обидахъ.
Степанида, горько рыдая, закрыла лице руками. Павелъ стоялъ блѣдный и мрачный, съ сжатыми губами и тяжело дыша. Вся натура его возмутилась, онъ готовъ былъ вступить въ борьбу съ произволомъ, ставившимъ преграды его любви, хотя и сознавалъ, что этихъ преградъ не преодолѣешь никакой силой, потому что право отца надъ дочерью, по народному обычаю и церковному закону, было священно и неприкосновенно. Само собою разумѣется, турецкое правительство, при всей своей беззаботности о правахъ своихъ христіанскихъ подданныхъ, конечно, станетъ въ этомъ случаѣ на сторону Леонова.
Павелъ чувствовалъ свое безсиліе противъ непреклонной и суровой воли своего непримиримаго врага, глубоко униженный тѣмъ, что рука, протянутая имъ для примиренія, была такъ презрительно отвергнута. При другихъ обстоятельствахъ, Павелъ не преминулъ бы достойно отплатить Леонову тою же монетою; но тутъ замѣшались сердечныя дѣла, и достаточно было одного взгляда, вскользь брошеннаго на Степаниду, чтобы сердце его заныло отъ мучительной тоски при мысли, что ему предстоитъ навсегда разстаться съ ней. Снова любовь пересилила въ немъ гордость, онъ склонилъ голову, и еще разъ рѣшился повторить свою просьбу, какъ вдругъ на улицѣ раздались громкіе голоса и послышался лошадиный топотъ у самаго дома.
Леоновъ внимательно прислушался и тотчасъ же язвительная, торжествующая улыбка появилась на его лицѣ. Входная дверь съ шумомъ отворилась, и въ комнату вошелъ высокій, худощавый, широкоплечій турокъ, съ красной феской на головѣ, въ синемъ мундирѣ, застегнутомъ на всѣ пуговицы, съ золотыми нашивками на воротникѣ, въ высокихъ сапогахъ и съ саблей, висѣвшей черезъ плечо. Темно-желтое лицо турка имѣло суровыя, рѣзкія черты, густая черная борода покрывала щеки и подбородокъ, блестящіе бѣлые зубы слегка выступали изъ-за тонкихъ губъ. Высокомѣріе и хитрая злость сверкали изъ его узкихъ, черныхъ, проницательныхъ глазъ, обросшихъ густыми бровями, сходящимися у самаго корня носа. Чрезъ отворенную дверь виднѣлось передъ домомъ нѣсколько конныхъ турецкихъ жандармовъ.
Вошедшій турокъ бросилъ быстрый, испытующій взглядъ на находившихся въ комнатѣ, и, казалось, изумился, примѣтивъ тутъ Павла Федорова. По лицу его скользнула злобная улыбка.
Леоновъ съ подобострастнымъ поклономъ поспѣшно вышелъ изъ-за стола на встрѣчу вновь прибывшему и привѣтствовалъ его заискивающимъ голосомъ:
-- Счастливъ мой домъ, если мудрый, храбрый и честный Ахметъ-ага, великій каймаканъ Сетви, переступаетъ порогъ его! Да будетъ благословенно твое посѣщеніе, высокій господинъ, распоряжайся твоимъ покорнѣйшимъ слугой и всѣмъ его достояніемъ.
Каймаканъ снисходительно кивнулъ головой. Павелъ также поклонился турецкому чиновнику, только съ гордой и холодной сдержанностью. Степанида же, сложивъ на груди руки, стояла погруженная въ свои мрачныя думы позади отца и тихо плакала.
-- Самъ Богъ привелъ тебя сюда въ то время, когда мнѣ необходима твоя защита и правосудіе. Вотъ Павелъ Федоровъ, строптивый нравъ котораго не безъизвѣстенъ тебѣ и который такъ неохотно платитъ подати правительству великаго падишаха, явился ко мнѣ въ домъ, понося и оскорбляя меня. Нѣсколько ужь разъ я требовалъ, чтобы онъ оставилъ мой домъ и меня болѣе не безпокоилъ, но онъ не слушаетъ, полагаясь на свою силу, а еще болѣе потому, что здѣшнее измѣнническое населеніе стоитъ за него горою, а меня всячески унижаетъ, оттого, что я, какъ вѣрный подданный падишаха, требую отъ всѣхъ правоваго порядка. Прошу у тебя защиты, великій господинъ, отъ этого нахала; избавь мой домъ отъ его ненавистнаго пребыванія.
-- Да, да, вскричалъ Ахметъ-ага, хватаясь за рукоятку сабли:-- я и безъ того знаю, что въ здѣшнемъ населеніи прорывается возмутительный духъ. Надо, не теряя времени, дать имъ почувствовать всю строгость закона; кроткія и отеческія мѣры ихъ только избаловали. На все это я обращу вниманіе и пробуду здѣсь нѣсколько времени, чтобы, согласно повелѣнію падишаха, установить новый налогъ. Дерзкій московъ уже стягиваетъ свои войска на границахъ нашего государства; ваша земля скоро напитается ихъ кровью, а храброе войско падишаха развѣетъ вражескіе полки, какъ сухую листву. Поэтому, долгъ каждаго вѣрноподданнаго падишаха содѣйствовать благоустройству его арміи, для чего и повелѣно установить поголовный налогъ; на меня же возложено собрать его для государственной казны. Надѣюсь каждый безропотно поспѣшитъ уплатить его; надѣюсь, также, продолжалъ онъ, обращаясь къ Леонову:-- ты не откажешь мнѣ въ гостепріимствѣ на нѣсколько дней.
-- Солнце счастія озарило мой домъ, отвѣтилъ Леоновъ съ низкимъ поклономъ:-- я за великую честь сочту для себя -- имѣть гостемъ своимъ такого храбраго воина.
Ахметъ-ага, бросивъ презрительный, насмѣшливый взглядъ на Павла Федорова, сказалъ:
-- Падишаху нужны солдаты для подкрѣпленія его войска, чтобы тѣмъ вѣрнѣе имѣть возможность уничтожить врага Поэтому онъ издалъ фирманъ: набрать самыхъ сильныхъ и способныхъ людей государства. Надо считать за великую милость, если даже гяуры удостоятся носить оружіе падишаха и вѣрной службой загладятъ свою порочную жизнь; если имъ суждено пасть на полѣ битвы со врагами, быть можетъ, пророкъ умилостивится и испроситъ у Аллаха дозволеніе принять ихъ на самое нижнее небо. Я самъ сдѣлаю выборъ людей, добавилъ Ахметъ-ага:-- и, кажется, этотъ молодецъ совершенно годенъ для военной службы; его перваго сдамъ я въ полкъ, расположенный въ Сельви. Тамъ мы посмотримъ, устоитъ-ли его строптивый духъ передъ московомъ?
Павелъ вздрогнулъ; лице его гнѣвно вспыхнуло.
-- Это противозаконно, Ахметъ-ага, сказалъ онъ:-- я аккуратно платилъ подати и свободенъ отъ службы.
-- Теперь дѣло идетъ не о податяхъ, возразилъ иронически Ахметъ-ага:-- падишаху нужны солдаты, которыхъ приказалъ онъ набрать изъ среды правовѣрныхъ. Если же кому нибудь изъ гяуровъ выпадала на долю честь служить подъ знаменемъ пророка, онъ долженъ считать себя счастливѣйшимъ изъ смертныхъ: одни лишь измѣнники стараются уклониться отъ этого долга.
-- Я выполнялъ свой долгъ, какъ всякій другой, возразилъ Павелъ, стиснувъ зубы:-- и не покорюсь противозаконнымъ требованіямъ. Никто не въ состояніи принудить меня сдѣлаться солдатомъ. Я. обращусь къ скупщинѣ, дойду до великаго визиря и даже самого падишаха, если понадобится постоять за свое право. Невозможно, чтобы падишахъ отдалъ подобный приказъ.
-- Ты еще хочешь учить меня, вскричалъ съ угрозой Ахметъ-ага:-- развѣ падишахъ не знаетъ, что дѣлать? Не ты ли станешь ему указывать? Берегись, знаю я вашу скупщину, вы и безъ того начинаете выходить изъ границъ! Если кто осмѣлится идти наперекоръ власти, я всю скупщину прикажу заковать въ цѣпи и отправить въ Сельви; тамъ научатъ, какъ слѣдуетъ исполнять свою обязанность. Завтра же примусь за сборъ налога и произведу наборъ въ солдаты изъ деревенскихъ парней. Ты теперь знаешь, что ожидаетъ тебя; ступай и готовься слѣдовать за мной.
Губы Павла дрожали, руки судорожно сжались; было мгновеніе, когда онъ готовъ былъ броситься на турка, но сдержалъ себя, сообразивъ, что сопротивленіе въ подобную минуту ни къ чему не поведетъ, а еще скорѣе послужитъ къ его вѣрной гибели. Одинъ лишь совмѣстный протестъ можетъ предотвратить угрожающую опасность. Затаивъ гнѣвныя слова, готовыя сорваться съ его губъ, онъ повернулся къ выходной двери.
-- До тебя, Ахметъ-ага, у меня есть еще покорнѣйшая просьба, сказалъ вдругъ Леоновъ, бросивъ коварный взглядъ на Павла:-- она касается дочери моей Степаниды.
Павелъ, переступившій уже порогъ, съ замирающимъ сердцемъ остановился въ дверяхъ, чтобы послушать дальнѣйшій разговоръ.
-- Ты когда-то объявилъ мнѣ свою милость,-- продолжалъ Леоновъ:-- что возьмешь мою дочь къ себѣ, когда она подростетъ и сдѣлаешь домоправительницей и надзирательницей за прислугой. Надѣюсь, что она окажется способной къ этой должности. Хотя она и не вашей вѣры, все же будетъ полезна при домѣ. Времена наступаютъ тревожныя, мнѣ часто приходится уѣзжать изъ дома на продолжительное время по дѣламъ и я просилъ бы тебя теперь же взять съ собой мою дочь. Она будетъ въ безопасности подъ твоей могущественной защитой.
Съ крикомъ ужаса Степанида протянула руки къ отцу. Въ страшномъ испугѣ глядѣла она на турка, который не спускалъ съ нея страстнаго взора.
Павелъ блѣдный, какъ смерть, закричалъ не помня себя отъ негодованія.
-- Что ты дѣлаешь, безсовѣстный злодѣй! Какъ ты смѣешь губить свою родную дочь, кто далъ тебѣ право отдать христіанскую дѣвушку въ турецкій гаремъ?
-- Кто далъ мнѣ право? прошипѣлъ Леоновъ:-- ужь не думаешь ли ты предписывать законы отцу, какъ ему поступить съ своимъ ребенкомъ? Развѣ христіанской дѣвушкѣ унизительно жить въ домѣ именитаго каймакана,-- блюстителя законовъ, чрезъ посредство котораго великій падишахъ оказываетъ своимъ вѣрноподданнымъ милости и защиту, не взирая на ихъ вѣру?.. Теперь, Ахметъ-ага, ты самъ убѣдился, какъ оскорбительно этотъ молокососъ относится къ мудрому и справедливому правительству падишаха.
-- Пусть его, возразилъ Ахметъ-ага, презрительно пожавъ плечами:-- его живо научатъ уму-разуму, какъ только поступитъ онъ въ полкъ... Вонъ отсюда, говорю тебѣ, гнѣвно вскричалъ турокъ, съ угрозой поднявъ руку на Павла:-- я пока оставляю безъ вниманія твои дерзкія слова, но, клянусь Аллахомъ, если ты скажешь еще хоть слово, я прикажу заковать тебя въ кандалы и сегодня же отправлю въ Сельви!
Нѣсколько минутъ Павелъ не двигался съ мѣста; грудь его сильно вздымалась. Подойдя къ Степанидѣ, которая съ мольбой смотрѣла на него, онъ обнялъ молодую дѣвушку и, поцѣловавъ въ лобъ, громко произнесъ:
-- Надѣйся на меня, дорогая моя. Есть Богъ на небѣ, Онъ защититъ насъ отъ насилія!
Леоновъ бросился было на Павла, чтобы вырвать дочь изъ его объятій, но тотъ оттолкнулъ старика и, выйдя изъ комнаты, поспѣшно захлопнулъ за собой дверь.
-- Бездѣльникъ, проговорилъ Ахметъ-ага:-- напрасно я не приказалъ заптіямъ задержать его. Все равно, онъ не скроется отъ насъ; я поручу его другу моему Сулейману-бею, командующему полкомъ въ Сельви, прибавилъ ага съ ядовитой усмѣшкой:-- теперь мы имѣемъ надобность въ христіанскихъ солдатахъ, чтобы великій визирь въ Стамбулѣ могъ доказать чужестранцамъ, какъ охотно всѣ подданные падишаха идутъ защищать государство противъ москова.
-- Отецъ, родной мой, съ горькимъ плачемъ вскричала Степанида, припавъ къ ногамъ его и цѣлуя руку: не прогоняй меня изъ твоего дома, не посылай въ Сельви, заклинаю тебя милосердіемъ Божіимъ!
-- Я прогоняю тебя? угрюмо проговорилъ Леоновъ:-- глупое ты дитя, ты сама не знаешь, что говоришь! Почетъ и счастіе ждутъ тебя, если удается тебѣ вступить въ домъ именитаго каймакана моего мудраго и справедливаго защитника Ахмета-аги. Тамъ ты будешь въ безопасности отъ навязчивости этого дерзкаго мужика. Ни слова болѣе; ступай въ свою комнату. Я самъ отвезу тебя въ Сельви, какъ только Ахметъ-ага возвратится туда.
-- Не бойся, дитя мое, добавилъ каймаканъ, взявъ Степаниду за подбородокъ и страстнымъ взглядомъ осматривая ее какъ купецъ, выбирающій себѣ товаръ:-- у меня будетъ тебѣ хорошо. Ты станешь надзирать за моей прислугой, вести хозяйство, и въ городѣ гораздо болѣе увидишь, и всему научишься, чѣмъ въ этой глухой деревнѣ.
-- Прости ее, уважаемый каймаканъ, сказалъ Леоновъ:-- эта дурь скоро пройдетъ; вѣдь она еще ни разу не оставляла моего дома, а ты самъ знаешь, прибавилъ онъ съ грубой усмѣшкой:-- скотина упирается, когда хотятъ выгнать ее изъ хлѣва, въ которомъ она родилась. Теперь ступай! приказалъ онъ, грубо толкнувъ дочь:-- мнѣ нѣкогда заниматься съ тобой такими пустяками. Скажи работницамъ, чтобы онѣ позаботились хорошенько накормить заптіевъ, а намъ пришли сюда все, что есть лучшаго въ домѣ. Уважаемый каймаканъ, какъ видно, утомился и проголодался отъ дальняго пути. Надѣюсь, онъ не откажется принять угощеніе отъ своего покорнѣйшаго слуги.
Степанида поднялась съ колѣнъ. Мрачная тоска выражалась въ чертахъ ея лица, а въ большихъ задумчивыхъ глазахъ сверкала теперь отчаянная рѣшимость. Не проронивъ болѣе ни слова, Степанида, исполняя приказаніе отца, вышла изъ комнаты.
-- Дѣвушка дѣйствительно прекрасна, проговорилъ Ахметъ-ага, съ довольной улыбкой потирая руки:-- высокій паша будетъ въ восторгъ, когда я представлю ее къ нему въ гаремъ. Быть можетъ, онъ найдетъ ее достойной украсить гаремъ падишаха, котораго да спасетъ и благословитъ Аллахъ! При этомъ, конечно, я не упущу случая доложить ему, что эта красавица твой подарокъ, и онъ, безъ сомнѣнія, окажетъ тебѣ сильное покровительство въ твоихъ предпріятіяхъ.
-- Ты просто мой благодѣтель, Ахметъ-ага, вскричалъ Леоновъ:-- я убѣжденъ, что ты похлопочешь обо мнѣ, и если Степанида удостоится милостей великаго паши, не забудь напомнить, что я съ удовольствіемъ передаю ее славному, мудрому и справедливѣйшему намѣстнику падишаха, нашего повелителя. Это будетъ великимъ для нея самой счастьемъ. Я, вѣчно занятый дѣлами, развѣ, могъ бы уберечь дѣвушку; она непремѣнно совратилась бы съ пути и сдѣлалась навсегда несчастной, а на меня неминуемо легли бы хлопоты и тяжелыя заботы. Признаюсь, мнѣ и самому не желательно долѣе здѣсь оставаться; эти необтесанные мужики съ каждымъ днемъ становятся все нахальнѣе и заносчивѣе; если дерзость ихъ дойдетъ до открытаго мятежа съ цѣлію отложиться отъ турецкаго подданства, то, разумѣется, здѣсь болѣе уже нечѣмъ будетъ заниматься, добавилъ Леоновъ ироническимъ тономъ:-- и мнѣ хотѣлось бы со всѣмъ своимъ имуществомъ переселиться въ Стамбулъ и тамъ основать торговлю, которая, быть можетъ, въ одинъ годъ принесетъ мнѣ болѣе прибыли, чѣмъ въ десять лѣтъ въ этой деревушкѣ. Въ этомъ особенно, Ахметъ-ага, ты долженъ мнѣ посодѣйствовать. Если Степанида привлечетъ на себя благосклонное вниманіе высокаго паши, тебѣ легко будетъ выхлопотать для меня рекомендательное письмо къ великому визирю въ Стамбулѣ, а тамъ ужъ я сумѣю добиться всего.
-- Посмотримъ, посмотримъ, какъ все устроится, проговорилъ Ахметъ-ага, съ довольнымъ видомъ потирая руки.-- Если дочь твоя Степанида войдетъ въ милость у паши, и если онъ окажетъ тебѣ свое высокое покровительство, я увѣренъ, добавилъ онъ, смотря въ лицо Леонову проницательнымъ взоромъ:-- что и ты не забудешь отблагодарить за мои хлопоты, когда счастіе, поблагопріятствуетъ тебѣ въ Стамбулѣ.
-- Ты знаешь меня хорошо, Ахметъ-ага.-- съ жаромъ поспѣшилъ увѣрить его Леоновъ:-- ты никогда не раскаешься, за оказанное мнѣ покровительство.-- Теперь же, если угодно, отправимся въ столовую подкрѣпиться всѣмъ, чѣмъ богатъ мой убогій домъ.
Леоновъ старательно заперъ свои шкафы и съ почтительнымъ поклономъ пошелъ впередъ, указывая дорогу каймакану черезъ лугъ въ противоположное жилое строеніе, гдѣ уже приготовленъ былъ обильный ужинъ.
Большой дубовый столъ,-- эта неслыханная для болгарской деревни роскошь,-- накрытъ былъ бѣлою скатертью и установленъ тарелками дорогого фарфора, которыя привезены были Леоновымъ изъ сосѣднихъ городовъ въ одну изъ его темныхъ торговыхъ операцій. Огромныя блюда съ копченными окороками, колбасами, холодной, жареной бараниной, горячими пирожками, яйцами и маринованными рыбами изъ рѣки Кушицы, размѣщены были по столу въ соблазнительномъ порядкѣ.
-- Знаешь, Леоновъ,-- сказалъ Ахметъ-ага, тяжело опускаясь на мягкій диванъ передъ столомъ:-- силы мои стали слабѣть на трудной службѣ падишаху, и докторъ совѣтовалъ мнѣ для укрѣпленія истощеннаго организма употреблять самые крѣпкіе напитки, приготовляемые франками изъ виноградныхъ лозъ. При такомъ слабомъ состояніи здоровья, коранъ пророка разрѣшаетъ правовѣрнымъ употреблять въ мѣру эти напитки.
-- Сейчасъ, сейчасъ, уважаемый гость,-- отвѣчалъ Леоновъ:-- я буду имѣть удовольствіе предложить тебѣ самыя отборныя вина, которыя находятся въ моемъ погребѣ.
-- Не забудь также захватить пѣнистый, освѣжающій шербетъ.
-- Будь покоенъ,-- отвѣчалъ Леоновъ, поспѣшно уходя:-- все будетъ исполнено по твоему желанію.
Вскорѣ за тѣмъ, когда Ахметъ-ага съ аппетитомъ успѣлъ уже отвѣдать всѣхъ яствъ, разставленныхъ на столѣ, появился Леоновъ съ большой корзиной, наполненной запыленными бутылками стараго бордо и бургундскаго и нѣсколькими бутылками шампанскаго съ блестящими бѣлыми головками.
При видѣ такого изобилія винъ, Ахметъ-ага съ удовольствіемъ закивалъ головой. Бутылки были откупорены одна за другой, и турокъ съ такимъ наслажденіемъ и въ такомъ громадномъ количествѣ пилъ укрѣпительное лекарство, что подъ конецъ, когда шипучая влага выпитаго имъ шампанскаго подѣйствовала на его отуманенный мозгъ, впалъ въ безсознательное состояніе, бормоча безсвязныя слова, то проклиная москововъ, то грозя непокорнымъ гяурамъ, то увѣряя Леонова въ своемъ милостивомъ покровительствѣ. Голова его, совершенно отяжелѣвъ отъ вина, откинулась на мягкія подушки дивана. Наступила ночь. Леонову пришлось много похлопотать, чтобы довести каймакана до спальни и уложить его на постель изъ мягкихъ перинъ и тонкихъ шелковыхъ и шерстяныхъ покрывалъ. Полураздѣтый Ахметъ-ага съ сильнымъ храпомъ повалился на кровать и погрузился въ глубокій сонъ.
Самъ Леоновъ, обыкновенно не употреблявшій спиртныхъ напитковъ, на этотъ разъ не могъ выдержать, то и дѣло чокаясь съ своимъ гостемъ, и вино вскорѣ оказало и на него свое вліяніе.
Отяжелѣвъ отъ винныхъ паровъ, онъ заснулъ также крѣпко. Послѣдней мыслью его передъ сномъ было злорадное торжество надъ заклятымъ, по его мнѣнію врагомъ Павломъ Федоровымъ и злобная улыбка не сходила съ лица его даже во снѣ.
III.
Густой утренній туманъ окутывалъ еще столицу королевства Великобританіи и Ирландіи, а первый министръ этого государства лордъ Бенжаменъ Дизраэли, графъ Биконсфильдъ, совсѣмъ уже одѣтый, сидѣлъ въ своемъ большомъ, свѣтломъ, рабочемъ кабинетѣ въ Вайтголлѣ, внимательно пересматривая тѣ донесенія и депеши, которыя въ эту ночь присланы были отъ иностранныхъ агентовъ, и уже дешифрированныя.
Рабочій кабинетъ этого замѣчательнаго человѣка, успѣвшаго, благодаря лишь собственной силѣ воли и разума, достичь съ табурета простаго клерка недосягаемой высоты гордой и замкнутой англійской аристократіи,-- меблированъ былъ съ строгой простотой. Большой письменный столъ съ разложенными въ примѣрномъ порядкѣ бумагами и шкафы съ книгами и дѣловыми актами, свидѣтельствовали, что этому человѣку ввѣрено управленіе одного изъ величайшихъ государствъ міра. Нѣсколько превосходныхъ картинъ, писанныхъ масляными красками, и нѣсколько бронзовыхъ античныхъ вещицъ, показывали тонкій вкусъ наблюдательнаго и впечатлительнаго автора романовъ, проложившихъ ему первый путь къ славѣ, которымъ онъ не преминулъ воспользоваться.
Дневной свѣтъ слабо еще пробивался сквозь густой туманъ, плотныя оконныя занавѣси въ кабинетѣ были спущены, лампа, съ широкимъ синимъ абажуромъ, бросала мягкій свѣтъ на письменный столъ.
Графъ Биконсфильдъ, дочитавъ послѣднюю депешу, въ раздумьи откинулся на спинку кресла. Лицо его представляло одну изъ тѣхъ особенныхъ физіономій, рѣдко встрѣчаемыхъ, но которыхъ достаточно было видѣть разъ, чтобы никогда не забыть. Надъ высокимъ, правильно очерченнымъ лбомъ, вилось нѣсколько локоновъ, бывшихъ нѣкогда густыми и темными, а теперь уже жидкихъ и съ просѣдью. Большіе глаза, то проницательно обѣгали кругомъ комнаты, то какъ будто скрывались внутрь; нѣсколько сгорбленный носъ и острый подбородокъ напоминали его еврейское происхожденіе, лицо носило благороднѣйшія очертанія восточнаго типа, какіе только можно вообразить себѣ у древнихъ героевъ и мудрецовъ Іудеи.
Небольшой красивый ротъ, не смотря на лѣта, былъ тонко очерченъ; все лицо обыкновенно выражало холодное, высокомѣрное спокойствіе, но добродушно ироническая улыбка никогда не сходила съ его губъ, когда этотъ человѣкъ, управлявшій твердою рукою столькими областями и народами, велъ спокойный разговоръ. Когда же случалось ему быть живо заинтересованнымъ какимъ-либо предметомъ, или когда разговоръ касался научныхъ вопросовъ, а также во время защиты въ палатѣ лордовъ своего мнѣнія, тогда тонкія благородныя черты его блѣднаго лица воодушевлялись, глаза горѣли огнемъ и въ эти минуты можно было принять его за вдохновеннаго ветхозавѣтнаго пророка, передъ просвѣтленнымъ взоромъ котораго открывалась облачная завѣса будущаго.
-- Кризисъ еще не миновалъ, прошепталъ Дизраэли: -- къ какимъ бы рѣшеніямъ не пришла конференція, которыя будутъ санкціонированы и съ нашей стороны, все же Порта не подчинится имъ, да и должна такъ поступить, если не хочетъ потерять права на самостоятельное существованіе. Допустимъ даже, что Порта приметъ постановленія, ставящія ее въ зависимость отъ контроля европейскихъ державъ, но она никогда не выполнитъ ихъ въ точности, и затѣмъ раньше-ли, позже-ли полуобнаженной уже мечъ долженъ будетъ рѣшить вопросъ. Горчаковъ держитъ Россію на готовѣ. и только поджидаетъ благопріятной минуты. Онъ правъ, и ни передъ чѣмъ не отступитъ. Я его знаю съ давнихъ поръ; мы были дружны, когда я еще былъ снисходительно протежируемый писатель, а онъ знатный, честолюбивый, увѣренный въ своей карьерѣ посольскій атташэ. Впрочемъ, это было очень давно,-- со вздохомъ продолжалъ первый министръ Англіи, задумчиво вглядываясь вдаль съ горькой улыбкой.-- Правда, надо мной смѣялись въ ту пору, когда я высказывалъ надежду сдѣлаться первымъ министромъ Англіи, и вотъ я дожилъ до всего, что мои самыя смѣлыя мечты нѣкогда могли пожелать; но гдѣ же сила, мужество, горячій пылъ юности? Вѣрные друзья лучшей поры моей жизни уже сошли съ житейской сцены, ихъ столько легло раньше меня въ могилу, а я еще стою почти одиноко, какъ могучій столѣтній дубъ, не способный уже къ жизненной дѣятельности, безсильный противъ приближающейся бури.
На мгновеніе онъ сгорбился и подъ вліяніемъ тягостныхъ думъ, закрылъ глаза; но тотчасъ же очнувшись, вскочилъ съ кресла и громко заговорилъ:
-- Нѣтъ, нѣтъ, я еще не хочу и не долженъ быть дряхлымъ, предо мной высокая, прекраснѣйшая и возвышеннѣйшая цѣль! Меня интересовали не однѣ только почести, доставившія мнѣ первое мѣсто въ совѣтѣ королевы, нѣтъ,-- мое честолюбіе всегда стремилось употребить всѣ старанія, на то, чтобы вывести Англію изъ того униженія, въ которое она постепенно спускалась по милости трусливыхъ и бездарныхъ министровъ, снова поставить мое отечество на ту высоту, которую занимало оно при Георгѣ IV, когда великій Каннингъ стоялъ у кормила правленія, и когда всѣ европейскіе кабинеты чутко прислушизались къ его голосу. Теперь ужъ не то время, и какъ бы мы не самообольщались, мы должны горько сознаться, что Англія, мало-по-малу, упустила изъ рукъ свои важнѣйшія интересы, боясь произнести рѣшительное слово; она оказалась безсильной противъ дѣятельной энергіи; дозволила ослабить Данію и Францію, опрометчиво оставивъ эти государства безъ всякой поддержки, и тѣмъ дала возможность возрасти нѣмецкой континентальной силѣ, смѣлое, самонадѣянное вмѣшательство которой въ европейскій концертъ разстроило всѣ наши разсчеты. Въ наружномъ уваженіи, которое оказываютъ еще Англіи, таится значительная доля открытой ироніи. Всѣ игнорируютъ, что у англійскаго леопарда есть еще зубы и когти; но клянусь Богомъ, что они жестоко ошибутся. Кризисъ, который неминуемо наступитъ, дастъ мнѣ случай доказать, что я самъ одинъ могу сдѣлать то, на что, какъ на долгъ, часто указывалъ государственнымъ сановникамъ Англіи, и -- продолжалъ Биконсфильдъ, поднявъ руку, какъ бы для клятвы, которую давалъ самъ себѣ:-- я выполню этотъ долгъ. Одинокій, засохшій дубъ, не приносящій болѣе цвѣту, долженъ выростить еще одинъ лавровый вѣнокъ, который неувядаемо украситъ побѣдоносный мечъ Англіи... Бенжаменъ Дизраэли докажетъ, что онъ достоинъ той высоты, которой достигъ не по одной только прихоти счастья.
-- Accipio ornent {Принимаю на счастливое предзнаменованіе.},-- радостно вскричалъ Дизраэли:-- этотъ лучъ дневнаго свѣтила, пробившійся сквозь туманъ, служитъ мнѣ порукой, что блескъ побѣды разсѣетъ мракъ неудачъ. По примѣру прекраснаго вѣрованія древнихъ въ небесныя знаменія, я хочу также вѣрить, что озарившій меня свѣтлый лучъ дневнаго свѣтила составляетъ счастливое предзнаменованіе тому, на что я посвятилъ всю жизнь и къ достиженію чего потратилъ столько силъ.
Онъ раздвинулъ занавѣси и цѣлый потокъ солнечнаго свѣта, рѣдко разсѣевающій густой туманъ Англіи, ворвался въ комнату, озаряя надеждой и радостью лицо графа.
Въ кабинетъ вошелъ камердинеръ съ серебрянымъ подносомъ, на которомъ приготовленъ былъ изысканный завтракъ Дизраэли, хрустальная чаша съ желе изъ шампанскаго, нѣсколько воздушныхъ бисквитъ и маленькая рюмочка мадеры. Камердинеръ поставилъ подносъ на столикѣ, передъ диваномъ, у окна.
-- Увы! вотъ что значитъ старость, проговорилъ графъ съ грустной улыбкой, потирая руки:-- умъ свѣжъ и бодръ, но желудокъ едва переноситъ это легкое желе. Горестно подумать о прежнихъ превосходныхъ завтракахъ съ сочными ростбифами, паштетами съ пряностями и душистымъ элемъ; но все равно; теперь намъ потребенъ лишь разумъ и мужество, молодыхъ и сильныхъ рукъ еще много найдется у старой Англіи.
Опустившись на диванъ, онъ принялся за принесенный ему малопитательный завтракъ, и въ тоже время дружески разговаривалъ съ своимъ старымъ слугой, отдавая ему разныя приказанія на текущій день.
Только что успѣлъ онъ осушить съ наслажденіемъ маленькую рюмочку старой мадеры, какъ лакей, осторожно пріотворивъ дверь, сдѣлалъ знакъ камердинеру, которому тихо о чемъ-то сообщилъ.
Графъ Биконсфильдъ быстро всталъ; лицо его приняло выраженіе той спокойной, холодной вѣжливости, которая въ разговорѣ весьма рѣдко и то на мигъ измѣняла ему.
Камердинеръ растворилъ дверь и въ ту же минуту въ кабинетъ вошелъ посолъ императора Александра ІІ-го, графъ Петръ Андреевичъ Шуваловъ. Графъ былъ въ черномъ визитномъ костюмѣ, дѣлавшемъ фигуру его еще стройнѣе и элегантнѣе, чѣмъ кавалерійскій генеральскій мундиръ, надѣваемый въ особыхъ оффиціальныхъ случаяхъ. Въ ту пору ему было лѣтъ пятьдесятъ. Сѣдина пробивалась уже на головѣ и бородѣ, нѣсколько блѣдное съ тонкими чертами лицо дышало любезностью, радушной откровенностью, и оживлялось проницательнымъ умнымъ взоромъ.
Взглянувъ на графа Шувалова, всякій невольно чувствовалъ, что все сказанное имъ -- правда, но вмѣстѣ съ тѣмъ, онъ не обнаружитъ всего, что знаетъ или думаетъ.
Слѣдомъ за нимъ вошелъ генералъ Николай Павловичъ Игнатьевъ,-- русскій посолъ въ Константинополѣ. Онъ былъ нѣсколько моложе графа Шувалова и также въ простомъ, черномъ свѣтскомъ костюмѣ; осанка его дышала увѣренностью въ свои силы и дипломатическое искусство. Въ его полномъ лицѣ сказывался отпечатокъ славянскаго типа, его большой широкій ротъ, не лишенный однако выразительности, очерчивали узкіе, темные усы, не закрывавшіе губъ: широкій лобъ обрамленъ былъ жидкими темными волосами живые, проницательные глаза, казалось, не были способными какъ у графа Шувалова, скрывать мысли, но за то могли изумительно быстро мѣнять выраженіе и этимъ еще вѣрнѣе, приводить въ заблужденіе собесѣдника.
Графъ Шуваловъ съ дружескимъ привѣтствіемъ подошелъ къ англійскому первому министру, и въ осанкѣ его невольно выразилось почтеніе младшаго къ старшему по лѣтамъ. Пожимая руку графа Биконсфильда, онъ сказалъ:
-- Я позволилъ себѣ, дорогой графъ, представить вамъ моего товарища, генерала Игнатьева, прибывшаго сюда чрезъ Берлинъ, Вѣну и Парижъ, чтобы съ полной откровенностью, какую требуютъ интересы нашихъ государствъ, обсудить все, что слышалъ онъ о намѣреніяхъ прочихъ державъ.
-- А я чрезвычайно счастливъ, подхватилъ генералъ Игнатьевъ, -- что имѣю удовольствіе и честь лично познакомиться съ вашимъ сіятельствомъ. Въ важномъ вопросѣ, который подлежитъ въ настоящее время рѣшенію, Россія и Англія стоятъ другъ передъ другомъ, какъ наиболѣе заинтересованныя стороны. Надѣюсь, что мы совершенно сойдемся во мнѣніяхъ относительно результатовъ, какіе должны или могутъ имѣть предстоящія событія, если только личный той или другой стороны интересъ будетъ защищаемъ съ умѣренностью.
-- Не сомнѣвайтесь въ этомъ, милостивый государь, -- отвѣчалъ графъ Биконсфильдъ съ изысканною вѣжливостью подавая руку генералу Игнатьеву: -- съ моей стороны это будетъ выполнено съ возможной осторожностью. Мое самое сердечное, горячее желаніе, чтобы, къ сожалѣнію, снова выступившій на сцену восточный вопросъ разрѣшенъ былъ безъ нарушенія европейскаго мира.
Пригласивъ своихъ посѣтителей сѣсть въ кресла, стоявшія по сторонамъ дивана, Дизраэли, какъ бы случайно, выбралъ такое положеніе, что спиной сидѣлъ къ окну, а лицо его оставалось въ тѣни и русскимъ дипломатамъ трудно было слѣдить за его выраженіемъ.
Генералъ Игнатьевъ, не теряя времени, тотчасъ-же приступилъ къ цѣли своего посѣщенія.
-- Какъ уже извѣстно вашему сіятельству, я прибылъ въ Англію проѣздомъ чрезъ Берлинъ, Вѣну и Парижъ; въ кабинетахъ этихъ трехъ государствъ я встрѣтилъ полное одобреніе поведенію, которому слѣдовала Россія въ прошедшихъ до сихъ поръ перепитіяхъ восточнаго вопроса.
Графъ Биконсфильдъ молча кивнулъ головою.
-- Я, продолжалъ генералъ Игнатьевъ: -- получилъ отъ князя Бисмарка завѣреніе, что Германія будетъ держать строжайшій и дружественный нейтралитетъ, если мой всемилостивѣйшій монархъ принужденъ будетъ, для выполненія основныхъ пунктовъ берлинскаго договора прошлаго года и протокола конференціи, взяться за оружіе и сломить упорство турецкаго правительства.
-- Берлинскій договоръ, въ которомъ Англія не участвовала,-- возразилъ спокойно и холодно графъ Биконсфильдъ:-- кажется мнѣ мертвой буквой, а протоколъ конференціи еще не подписанъ.
Генералъ Игнатьевъ, казалось, пропустивъ мимо ушей это замѣчаніе, продолжалъ далѣе:
-- Въ Вѣнѣ я встрѣтилъ такое-же сочувствіе и получилъ тѣ же увѣренія. Австрія еще болѣе заинтересована въ разрѣшеніи восточнаго вопроса, чѣмъ Германія; но ея интересы во всякомъ случаѣ выразились бы гораздо отчетливѣе, еслибы Австрія владѣла Босніей, а быть можетъ также и Сербіей. Мы съ своей стороны противъ этого ничего не имѣемъ и тѣмъ болѣе, если вѣнскій кабинетъ самъ изыщетъ себѣ гарантію, которая устранитъ замѣшательства на ея границахъ съ Балканскимъ полуостровомъ и обезопаситъ ея интересы на Дунаѣ. Въ Вѣнѣ особенно зарятся на подобную оккупацію, и мы эту мѣру находимъ совершенно справедливымъ охраненіемъ австрійскихъ интересовъ.
-- Подобная оккупація,-- съ живостью возразилъ графъ Биконсфильдъ:-- все-таки будетъ вторженіемъ въ права Порты, и можетъ быть допущена съ ея лишь согласія; это, конечно, поставлено на видъ Вѣнѣ.
И это замѣчаніе генералъ Игнатьевъ оставилъ безъ отвѣта.
-- Въ Парижѣ, -- продолжалъ онъ: -- былъ я столь же счастливъ, встрѣтя совершенное одобреніе нашей политической программы. Я убѣдился, что Франція вполнѣ сочувственно относится къ дѣйствіямъ Россіи, клонящимся къ окончательному возстановленію независимости христіанскихъ народовъ на востокѣ и освобожденію ихъ изъ подъ власти турокъ Нынѣшнее французское правительство, прибавилъ генералъ Игнатьевъ, какъ бы къ слову: -- ясно поняло, что политика 1855 года была грубой ошибкой имперіи, и что для Францій. гораздо полезнѣе жить въ добромъ согласіи съ Россіей во всемъ, что касается европейскихъ вопросовъ.
-- Обстоятельства измѣнились: въ 1855 году Турцію называли больнымъ человѣкомъ; Франція же теперь еще слабѣе: она питаетъ надежду исцѣлить свои раны съ помощью сильной опытной руки.
-- Такимъ образомъ,-- продолжалъ генералъ Игнатьевъ.-- весь вопросъ зависитъ отъ правительствъ Россіи и Англіи. Если эти державы прійдутъкъ обоюдному соглашенію въ главныхъ пунктахъ, то, имѣя въ виду, что онѣ одни въ состояніи и на сушѣ и на морѣ принудить Турцію исполнить извѣстныя обязательства, мнѣ кажется невозможнымъ, чтобы настоящій кризисъ не разрѣшился мирнымъ путемъ. Турція не рискнетъ отклонить то, что сообща потребуютъ отъ нея Россія и Англія. Поэтому прошу ваше сіятельство дать ваше согласіе на пункты, которые конференція готова утвердить. Если же мы и теперь не придемъ къ соглашенію,-- поспѣшно прибавилъ онъ:-- то Россіи остается выступить съ вооруженной силой, потому что мой всемилостивѣйшій монархъ не захочетъ обмануть надежды всѣмъ христіанскихъ народовъ, умоляющихъ Россію о помощи; кромѣ того, вниманіе къ настроенію русскаго общества, о значеніи котораго вы можете судить по Англіи, принуждаетъ его взяться за оружіе. Въ случаѣ, если Россія поставлена будетъ въ необходимость двинуть свои войска безъ предварительнаго соглашенія съ европейскими державами, а въ особенности съ Англіей, не установивъ напередъ опредѣленнаго базиса военныхъ операцій, тогда за послѣдствія трудно ручаться, все будетъ зависѣть отъ случая. Вашему сіятельству не безъизвѣстно, какъ трудно сдерживать побѣдоносное движеніе въ опредѣленныхъ границахъ, если напередъ не намѣтить для арміи того пункта, далѣе котораго не должны простираться военныя дѣйствія.
-- Протоколъ,-- возразилъ Биконсфильдъ:-- выработанный конференціей, постановляетъ, чтобы уполномоченные державъ въ Константинополѣ и довѣренные ихъ въ провинціяхъ наблюдали за выполненіемъ реформъ въ христіанскихъ областяхъ. Лично я съ своей стороны нахожу, что это слишкомъ щекотливый и опасный пунктъ для самодержавной власти, который, какъ мнѣ кажется, не пройдетъ безъ дурныхъ послѣдствій. И для того, чтобы рѣшиться на принятіе подобнаго пункта, Англія должна совершенно убѣдиться, что цѣль, для которой государства созвали настоящую конференцію можетъ быть дѣйствительно достигнута. Эта цѣль, милостивые государи,-- миръ, а этотъ миръ всего лучше достигнется, если будутъ устранены всѣ военныя приготовленія. Россія сильно вооружается...
-- При натянутомъ положеніи дѣлъ эта мѣра неизбѣжна,-- замѣтилъ графъ Шуваловъ.
-- Тѣмъ болѣе, что и Турція съ своей стороны не теряетъ времени, добавилъ генералъ Игнатьевъ.
-- Въ такомъ случаѣ, милостивые государи, сказалъ графъ Биконсфильдъ съ легкой ироніей въ голосѣ:-- нѣтъ ничего легче и проще поступить слѣдующимъ образомъ: европейскія державы придутъ къ соглашенію относительно выполненія и охраненія реформъ, къ которымъ такъ стремится русская политика, а Турція приметъ на себя обязательство осуществить на самомъ дѣлѣ проектируемыя реформы. Разъ это будетъ сдѣлано, вооруженіе становится не только излишнимъ, но быстрое и немедленно произведенное той и другой стороной разоруженіе послужитъ вѣрнымъ и надежнымъ ручательствомъ прочнаго мира.
-- Россія,-- подхватилъ генералъ Игнатьевъ:-- всегда готова на разоруженіе, если только положеніе угнетенныхъ христіанскихъ провинцій и поведеніе самой Турціи представятъ къ тому возможность.
Это неожиданное заявленіе генерала Игнатьева видимо привело въ изумленіе графа Шувалова.
-- Итакъ, милостивые государи, продолжалъ графъ Биконсфильдъ:-- обсуждаемый вопросъ, мнѣ кажется, совершенно исчерпанъ. Англія готова присоединить свою подпись къ протоколу ковференніи, но подъ тѣмъ условіемъ, чтобы съ обѣихъ сторонъ воспослѣдовало полное разоруженіе, чтобы какъ русская, такъ и турецкая арміи стали на мирную ногу.
-- Я не могу не замѣтить, нерѣшительно возразилъ графъ Шуваловъ:-- и вы сами, милордъ, должны согласиться со мной, что разсмотрѣніе вопроса о разоруженіи, предшествовавшее большимъ и продолжительнымъ войнамъ, не разъ уже производило такое впечатлѣніе, будто эти переговоры велись заинтересованными въ нихъ сторонами лишь съ тою цѣлью, чтобы вину одного свалить на другаго.
-- Ну, въ такомъ случаѣ, съ рѣзкой интонаціей въ голосѣ отвѣчалъ графъ Биконсфильдъ:-- если одна которая-либо сторона или даже обѣ честно не выполняютъ разоруженія, Англіи, само собою разумѣется, совершенно безполезно принимать участіе въ вопросѣ о разоруженіи. Чтобы гарантировать этотъ пунктъ, мнѣ кажется умѣстнымъ при подписаніи протокола выяснить, что это дѣлается ради интересовъ европейскаго мира, если же эта цѣль недостижима путемъ обоюднаго разоруженія, то и самый протоколъ, по крайней мѣрѣ, для Англіи представляетъ мертвую букву.
-- Совершенно справедливо, громко заговорилъ графъ Шуваловъ:-- потому что намъ невозможно стать на мирную ногу до тѣхъ поръ, пока Турція не положитъ на самомъ дѣлѣ начала выполненія реформъ. Я лично, прибавилъ енъ почти негодующимъ тономъ:-- увѣренъ, что Порта, лишь только остріе кинжала будетъ отнято отъ груди ея, конечно, не станетъ спѣшить какими-либо перемѣнами въ современной своей организаціи.
Генералъ Игнатьевъ, бросивъ искоса быстрый взглядъ на своего товарища, поспѣшно сказалъ:
-- Я съ своей стороны согласенъ съ графомъ Шуваловымъ: намъ нѣтъ основанія претендовать на осторожность Англіи. Но такъ какъ цѣль протокола -- миръ, къ которому никто сильнѣе не стремится, какъ нашъ всемилостивѣйшій монархъ, то, если эта цѣль будетъ особенно подчеркнута въ протоколѣ, это какъ нельзя болѣе будетъ соотвѣтствовать намѣреніямъ, одушевляющимъ насъ.
Графъ Шуваловъ утвердительно кивнулъ головой, но лицо его не выказывало совершеннаго убѣжденія: онъ, повидимому, замолчалъ для того лишь, чтобы въ присутствіи иностраннаго министра не завести спора съ своимъ товарищемъ.
-- Я это знаю, возразилъ графъ Биконсфильдъ тономъ, допускающимъ сомнѣніе: раздѣляетъ ли самъ онъ мнѣніе своихъ товарищей, или нѣтъ:-- итакъ, продолжалъ онъ сухо: я согласенъ подписать протоколъ съ добавленіемъ упомянутаго объясненія и надѣюсь, что имъ устранится замѣшательство, грозящее спокойствію Европы.
Тонъ, которымъ сказаны были послѣднія слова, выражалъ сомнѣніе въ возможности осуществленія этого желанія, и въ то же время показывалъ, что переговоры можно считать теперь поконченными.
Но графъ Шуваловъ не поднимался съ кресла.
-- Итакъ, сказалъ онъ: -- вопросъ, стоявшій непосредственно на очереди, нами разрѣшенъ, и я съ своей стороны не могу не выразить желанія, чтобы эта комбинація укрѣпила и сохранила европейскій миръ; но вмѣстѣ съ тѣмъ мнѣ хотѣлось бы, пользуясь присутствіемъ моего уважаемаго товарища генерала Игнатьева, выяснить вамъ, милордъ, какимъ образомъ настоящій кризисъ, мирно разрѣшившись, можетъ надолго упрочить миръ.
-- Здѣсь я хочу нѣсколько развить ту мысль, которую уже раньше высказалъ, когда имѣлъ честь успокоивать Британскій кабинетъ, по поводу нашего хивинскаго похода и завоевательныхъ стремленій, которыя намъ тогда приписывали... Что же особенно служитъ зародышемъ непріятной натянутости отношеній Англіи и Россіи, лишь только въ той или другой фразѣ восточный вопросъ подвергается суду европейской дипломатіи? По моему убѣжденію, виною тутъ неосновательныя подозрѣнія, гнѣздящіеся въ той сферѣ общественнаго мнѣнія, которая единственно изъ ненависти къ Россіи въ устаетъ сочинять на нее небылицы и старается возбудить недовѣріе Англіи, предостерегая, что Россія стремится подорвать англійскіе интересы въ Азіи и рядомъ завоевательныхъ движеній приблизиться къ ея колоніямъ въ Индіи. Между тѣмъ, продолжалъ графъ Шуваловъ развивать свою мысль въ то время, какъ лордъ Биконсфильдъ молча слушалъ его, не дѣлая знака ни одобренія, ни противорѣчія:-- что можетъ быть желательнѣе, если бы двѣ великія державы, которымъ самой природой предназначено жить между собою въ добромъ согласіи, пожалуй, управлять цѣлымъ міромъ, сошлись въ уваженіи обоюдныхъ интересовъ и точнѣе выяснили ихъ границы. Россія -- естественная защитница христіанскихъ народовъ востока; ей невозможно отказаться отъ этой миссіи, нельзя оставить безъ выполненія принятыхъ на себя обязательствъ, равно какъ пренебречь общественнымъ мнѣніемъ русскаго народа. Вспомните также, что экономическіе интересы Россіи сосредоточены на Черномъ морѣ, черезъ которое пролегаетъ ея торговый путь -- этотъ естественный источникъ благосостоянія русской торговли. Слѣдовательно, долгъ русской политики постоянно и непреклонно стремиться къ тому, чтобы ключъ отъ этого важнаго пути находился въ рукахъ Россіи, или, по крайней мѣрѣ, не попалъ бы во власть кого-либо другаго.
Лордъ Биконсфильдъ, когда слушалъ что-нибудь съ особеннымъ вниманіемъ, имѣлъ привычку сидѣть съ опущенной на грудь головой. При послѣднихъ словахъ графа Шувалова, онъ приподнялъ голову, открылъ глаза, которые странно сверкнули; но затѣмъ, быстро склонивъ голову, продолжалъ слушать.
-- Это личные наши интересы, говорилъ далѣе графъ Шуваловъ:-- англійскіе же сосредоточены въ Индіи. Подобно тому какъ мы не можемъ допустить, чтобы проходъ въ Черное море былъ для насъ закрытъ,-- должны и вы охранять свободу пути къ вашимъ англійскимъ колоніямъ, и стараться обезопасить его отъ всякаго захвата. Но такъ какъ веигралитетъ есть наилучшая охрана мѣстности, гораздо надежнѣе всякихъ крѣпостей и армій, то что мѣшаетъ установить его между нами? Еще раньше мнѣ удалось успокоить англійскій кабинетъ на счетъ движенія русскихъ на Хиву и Афганистанъ...
-- Я тогда не управлялъ государствомъ, замѣтилъ лордъ Биконсфильдъ.
-- Мы готовы дать вамъ еще болѣе солидное удостовѣреніе относительно вашихъ тамошнихъ владѣній, продолжалъ графъ Шуваловъ:-- мы немедленно прекратимъ наступательныя дѣйствія въ Хивѣ и Афганистанѣ, за исключеніемъ тѣхъ, которыя необходимы намъ для защиты нашихъ границъ и торговли,-- съ готовностью признаемъ область, расположенную по другую сторону Евфрата и Персидскаго залива до Тавра, исключительно подвластной англійскому правительству, и, чтобы не произошло на востокѣ, воздержимся отъ всякой попытки приблизиться къ вашимъ владѣніямъ на Евфратѣ.
Графъ умолкъ на мгновеніе, какъ бы въ ожиданіи отвѣта, но лордъ Биконсфильдъ продолжалъ сидѣть съ опущенной на грудь головой, не промолвивъ слова.
-- Между тѣмъ на свободѣ мы займемся расширеніемъ нашего вліянія на Черномъ и Каспійскомъ моряхъ, а также на Балканскомъ полуостровѣ, но ни чуть не завоеваніями, такъ какъ нашъ все милостивѣйшій монархъ далъ слово, что этой цѣли совсѣмъ не имѣетъ въ виду русскій народъ. Наконецъ, стоитъ ли упоминать о коварно приписываемомъ Россіи намѣреніи завладѣть Константинополемъ. Только бассейнъ и проливъ Чернаго моря для насъ столь же необходимы, какъ для васъ путь въ Индію и безопасность вашихъ колоній. И какъ легко было бы, если бы вы, милордъ, раздѣляли мои взгляды упрочить полюбовной сдѣлкой намѣченныя границы обоюднаго владычества. Съ того самаго момента, какъ это осуществится, не будетъ болѣе рѣчи о восточномъ вопросѣ. Не существуй между Англіей и Россіей холодности и недовѣрія,-- Турція никогда бы не осмѣлилась такъ дерзко игнорировать наши требованія, не понадобилось бы никакой европейской конференціи. То, что было бы постановлено въ Лондонѣ и Петербургѣ, конечно, безъ всякаго протеста принималось бы прочими европейскими державами. Прошу васъ, милордъ, серьезно обсудить этотъ проэктъ и, если онъ осуществится на дѣлѣ, то какъ вашему отечеству, такъ и моему, окажется выгоднѣе десяти выигранныхъ сраженій. Вмѣсто настоящаго обоюднаго другъ къ другу недовѣрія, мы станемъ сообща управлять міромъ.
Графъ Биконсфильдъ медленно поднялъ голову.
-- Мысль, только что высказанная вами, любезный графъ, столь ослѣпительна и кажется столь простой и естественной, что, право, можно удивляться, какъ государственные люди двухъ великихъ державъ не приняли до сихъ поръ мѣръ къ ея осуществленію. Но въ политикѣ все, что блеститъ, должно подвергнуться строгой и хладнокровной критикѣ и все кажущееся легкимъ и естественнымъ не такъ то легко выполнимо.
-- Мы обсудили все необходимое для настоящаго момента; остается только подумать о томъ, какъ бы на будущее время устранить всякое недовѣріе, чего и я не меньше васъ желаю.
-- Позвольте мнѣ затѣмъ на свободѣ обдумать вашу мысль и, быть можетъ, посовѣтываться съ однимъ изъ моихъ товарищей.
На этотъ разъ въ тонѣ лорда Биконсфильда ясно звучало положительное, почти нетерпѣливое указаніе, что онъ считаетъ предметъ разговора совершенно исчерпаннымъ.
Графъ Шуваловъ и генералъ Игнатьевъ поднялись и простились съ Биконсфильдомъ.
-- Возможно-ли было, обратился графъ Шуваловъ къ своему товарищу, проходя черезъ переднюю:-- выражать согласіе на условіе о разоруженіи? Вѣдь весь протоколъ, подписаніе котораго такъ важно для князя Горчакова, теряетъ чрезъ это всякій смыслъ, потому что о разоруженіи не можетъ быть и рѣчи.
-- Любезнѣйшій Петръ Андреевичъ, возразилъ смѣясь, генералъ Игнатьевъ:-- позвольте мнѣ поставить это условіе: я навѣрное знаю и ручаюсь головой, что протоколъ будетъ отвергнутъ Турціей; я знаю, какъ тамъ упорны, что существуетъ цѣлая партія, которая желаетъ разрыва съ Европой, чтобы съ нами одними войти въ соглашеніе. Безъ войны не обойтись, она непремѣнно возгорится, чтобы общественное воодушевленіе Россіи нашло себѣ исходъ и вмѣстѣ съ тѣмъ заглохъ упрекъ, будто Россія съ ея дорого стоющей арміей ничего не значитъ въ Европѣ и не въ состояніи выполнить своихъ обязательствъ. Намъ чрезвычайно важно, чтобы подъ протоколомъ стояла подпись Англіи; намъ неизбѣжно первымъ придется выступить на поле битвы, чтобы принудить Турцію принять этотъ протоколъ, а Англіи нельзя же будетъ помѣшать намъ въ нашихъ требованіяхъ, если сама она на нихъ согласилась. Впрочемъ, тихо прибавилъ онъ, боязливо озираясь кругомъ изъ опасенія, чтобы кто-либо изъ проходящихъ слугъ не понялъ его, не смотря на иностранный языкъ:-- впрочемъ, будьте увѣрены, что эта старая лисица намѣрена насъ перехитрить; съ нимъ вамъ никогда не удастся осуществить вашей прекрасной, грандіозной мысли, которая такъ близка сердцу нашего всемилостивѣйшаго монарха; онъ навсегда останется непримиримымъ врагомъ Россіи, и скорѣй согласится путемъ хитрости и коварства, съ помощью расшатанной Турціи управлять востокомъ, чѣмъ сойтись съ нами на полюбовный открытый дѣлежъ.
Оба они вышли на подъѣздъ и сѣли въ карету.
Проѣхавъ нѣкоторое пространство отъ дворца министра, карета направилась по одной сторонѣ улицы и на минуту остановилась: Графъ Шуваловъ взглянулъ въ окно и увидѣлъ быстро несущійся экипажъ принца Уэльскаго. Онъ опустилъ стекло кареты, выглянулъ изъ окна и замѣтилъ что экипажъ принца остановился у подъѣзда, отъ котораго они только что отъѣхали.
-- Принцъ Уэльскій пріѣхалъ къ лорду Биконсфильду, сказалъ онъ генералу Игнатьеву, откидываясь на подушки экипажа:-- что бы это значило? До сихъ поръ я не могу ясно понять, въ какихъ отношеніяхъ къ намъ принцъ!
-- Пусть себѣ думаютъ и гадаютъ, какъ намъ повредить, возразилъ генералъ Игнатьевъ:-- намъ еще много понадобится хитрости, чтобы не допустить ихъ стать намъ поперекъ дороги, а затѣмъ предоставимъ все мечу и счастію. Когда мы войдемъ въ Константинополь, они заговорятъ тогда другимъ тономъ и возблагодарятъ Бога, если мы не откажемся отъ сегодняшняго нашего предложенія.
IV.
Лишь только русскіе дипломаты оставили кабинетъ премьера, лицо его, вмѣсто прежней равнодушной холодности, приняло гордое, почти грозное выраженіе.
-- Эти люди думаютъ перехитрить меня, подумалъ онъ съ язвительной усмѣшкой:-- имъ хочется для обезопасенія русскихъ интересовъ заручиться европейскимъ договоромъ, или чѣмъ либо подобнымъ; они домогаются доставить Россіи роль экзекуціонной силы европейской цивилизаціи противъ Турціи, разсчитывая затѣмъ хозяйничать на Востокѣ по произволу, забирать въ свои руки что вздумается, маскируясь титуломъ защитниковъ угнетенныхъ народовъ и человѣческихъ правъ. Но они жестоко ошибутся: побѣда, которая имъ улыбается, впослѣдствіи обойдется имъ дорого. Съ русскими медвѣдями намъ придется пока прибѣгнуть къ хитрости лисицы, но настанетъ время и леопардъ покажетъ свои когти. Теперь самое главное намъ слѣдуетъ приготовиться и выбрать надежную засаду для рѣшительнаго удара.
Дизраэли вынулъ изъ портфеля большую ландкарту и разложилъ ее на зеленомъ сукнѣ письменнаго стола, находящагося передъ окномъ. На ней особенно рельефно оттѣнены были Балканскій полуостровъ, Малая Азія и Сѣверная Америка. Нагнувшись надъ столомъ, лордъ Биконсфильдъ внимательно принялся разсматривать черезъ увеличительное стекло развернутую карту и до того углубился въ созерцаніе обширныхъ англійскихъ владѣній, что вздрогнулъ отъ испуга, когда камердинеръ вдругъ явился съ докладомъ, что изволилъ пожаловать его королевское высочество принцъ Уэльскій.
Принцу Уэльскому было тридцать шесть лѣтъ. Осанка его, несмотря на нѣсколько увеличившуюся за послѣднее время полноту, ничего не потеряла въ своей элегантной и величественной простотѣ; каждое движеніе принца выказывало столько царственнаго достоинства и вмѣстѣ съ тѣмъ предупредительной вѣжливости, что его, какъ нѣкогда двоюроднаго его дядю Георга IV, по справедливости можно было считать первымъ джентльменомъ въ Европѣ.
Лордъ Биконсфильдъ попросилъ принца въ свой рабочій кабинетъ и придвинулъ для него кресло къ письменному столу. Принцъ Уэльскій, положивъ на диванъ свою шляпу и изящную трость чернаго дерева съ искусно вырѣзаннымъ золотымъ набалдашникомъ, опустился въ кресло напротивъ графа и лицо его, бывши за минуту предъ тѣмъ такимъ беззаботнымъ, веселымъ, приняло серьезное, озабоченное выраженіе.
-- Сегодня явился я къ моему дорогому другу не съ визитомъ, а чтобы попросить совѣта и наставленія уважаемаго, искуснаго политика, въ руки котораго англійская нація ввѣрила свою судьбу.
-- Вашему королевскому высочеству, отвѣчалъ лордъ Биконсфильдъ:-- извѣстно, что ничтожныя силы моего разума всегда готовы къ услугамъ благороднаго, свѣтлѣйшаго принца, которому предстоитъ управлять моею родиной, когда я, конечно, уже успокоюсь подъ дерномъ могилы отъ трудовъ моей долговременной жизни.
-- Нѣтъ, нѣтъ; надѣюсь, слова ваши еще долго не сбудутся, съ живостью возразилъ принцъ:-- разумомъ вы моложе насъ всѣхъ и Богъ навѣрно долго сохранитъ для счастія Англіи жизнь одного изъ вѣрнѣйшихъ ея сыновъ.
Дизраэли печально покачалъ головой; но принцъ продолжалъ съ нетерпѣливой поспѣшностью:
-- Европейская политика, дорогой другъ мой, находится въ серьезномъ кризисѣ, и если будущій король Англіи -- такой человѣкъ, который въ состояніи хоть нѣсколько посодѣйствовать устраненію этого кризиса, то вы, конечно, поймете, что мнѣ хочется усвоить себѣ вѣрный взглядъ на вещи, чтобы воспользоваться вашей мудростью для будущаго моего призванія. Дѣло, мнѣ кажется, въ такомъ положеніи, что нѣтъ возможности предупредить разгорающуюся войну на востокѣ. Русскія и турецкія арміи стоятъ подъ ружьемъ, еще нѣсколько недѣль и произойдетъ такое столкновеніе, отъ котораго вздрогнетъ вся Европа.
-- Ваше королевское высочество проницательно постигли положеніе враждующихъ сторонъ, отвѣчалъ графъ:-- лично я также нахожу войну на востокѣ неизбѣжной, и всякую попытку отвратить или отдалить ее -- безплодной, хотя дипломаты щедро расточаютъ слова и желанія исключительно миролюбиваго свойства. Неизбѣжное должно идти своимъ путемъ, намъ же остается принять соотвѣтственныя мѣры, чтобы своевременно постоять за свои интересы.
-- Такъ такъ для того и явился я сюда, чтобы поучиться у васъ, какъ руководствоваться моими личными симпатіями и добрыми намѣреніями, возразилъ принцъ съ легкой усмѣшкой:-- моя обязанность, какъ будущаго короля, обсудить, какое положеніе слѣдуетъ принять нашему государству въ такую рѣшительную минуту. По нашимъ давнимъ традиціямъ, мы должны держать сторону Турціи; ея цѣлость и самостоятельность, по нашей политической системѣ, должны служить твердымъ оплотомъ противъ всякаго захвата нашихъ торговыхъ путей. Намъ слѣдуетъ или вооруженной силою защищать Турцію или же рѣшительно указать Россіи предѣлы, далѣе которыхъ она не должна сдѣлать шагу.
-- Обстоятельства измѣнились, замѣтилъ лордъ Биконсфильдъ:-- то, что могъ сдѣлать въ 1855 году лордъ Пальмерстонъ, мы уже не можемъ. Намъ придется потерпѣть полное фіаско, если мы станемъ разсчитывать на благопріятный случай или судьбу. Нашъ флотъ, ваше королевское высочество, съумѣетъ, конечно, отстоять Константинополь и угрожать русскому прибрежью Чернаго моря; но удержать напоръ русскихъ силъ на сушѣ не въ нашей власти; у насъ нѣтъ сухопутной артиллеріи, а войско, которое мы можемъ выдвинуть, недостаточно сильно, чтобы съ успѣхомъ сопротивляться россійской арміи. Что касается Франціи, она теперь дискредитирована. Она сама навѣрно была бы не прочь принять дѣятельное участіе въ восточномъ вопросѣ, но, я убѣжденъ, побаивается Берлина. Современное французское правительство видимо воздерживается во всемъ отъ наполеоновскихъ традицій и кокетничаетъ опрометчиво и преждевременно съ Петербургскимъ кабинетомъ. Такимъ образомъ, всякая попытка воскресить восточную коалицію 1855 года была бы безразсудна и недостойна насъ. Такая держава, какъ Англія, по моему убѣжденію, не должна рисковать опасностью, а эту опасность почти навѣрно впередъ можно предвидѣть. Поэтому формальный протестъ противъ войны или наступательный союзъ съ Турціей въ настоящій моментъ рѣшительно слѣдуетъ отстранить.
-- Но, сказалъ принцъ Уэльскій:-- въ Вѣнѣ господствуетъ полное недовѣріе къ Петербургу, а быть можетъ также и къ Берлину, не смотря на состоявшееся недавно свиданіе трехъ императоровъ. Нельзя-ли намъ заключить съ Австріей союзъ, необходимый для рѣшительныхъ съ нашей стороны дѣйствій? Если нашъ флотъ будетъ крейсировать въ Черномъ морѣ, а австрійскія войска выступятъ къ Дунаю, Россія врядъ-ли рискнетъ начать войну.
Лордъ Биконсфильдъ покачалъ головой.
-- Австрія, это ребенокъ, обжегшійся на молокѣ; послѣ всевозможныхъ попытокъ, какія дѣланы были въ Вѣнѣ, я считаю безполезнымъ разсчитывать на энергичную попытку австрійцевъ. Не вижу вмѣстѣ съ тѣмъ и возможности разлучить ихъ съ такъ называемымъ союзомъ трехъ императоровъ въ которомъ одинъ не довѣряетъ другому. Это недовѣріе для насъ на руку и намъ слѣдуетъ только поддерживать и раздувать его. Пока Россія растрачиваетъ свои силы на востокѣ, -- недовѣрчивый, вооруженный съ ногъ до головы сосѣдъ, опираясь на свои свѣжія войска и заручившись деньгами, будетъ стоять на сторожѣ, что гораздо опаснѣе и затруднительнѣе открытаго противника.
-- Я долженъ вамъ сознаться, дорогой мой другъ, съ живостью вскричалъ принцъ Уэльскій: -- что тѣ же самыя мысли возникли и въ моей головѣ. Я горжусь тѣмъ, что раздѣляю ваши воззрѣнія. Но, продолжалъ онъ нѣсколько нерѣшительно:-- если такимъ образомъ мы не въ состоянія предотвратить войны, если не въ силахъ принять въ ней участіе защищая Турцію, должны-ли мы хладнокровно дожидаться пока Россія, въ одинъ прекрасный день сдѣлается неограниченной властительницей востока? Позвольте мнѣ употребить одно сравненіе, добавилъ онъ медленно, какъ-бы подыскивая лучшее выраженіе своей мысли:-- когда два охотника видятъ передъ собой добычу, которой не хотятъ уступить одинъ другому, и въ то же время не могутъ помѣшать другъ другу преслѣдовать ее, то не лучше-ли они сдѣлаютъ, если согласятся охотиться сообща и раздѣлить добычу пополамъ?
Лордъ Биконсфильдъ улыбнулся и кивнулъ головой, подтверждая, что совершенно понялъ мысль принца.
-- Да, продолжалъ принцъ Уэльскій:-- эта мысль родилась не у меня одного, я поймалъ ее какъ-бы на лету. Какъ ни малозначущъ будущій король Англіи, до него все-таки доходятъ слухи о томъ, что творится на бѣломъ свѣтѣ. Братъ мой Альфредъ и жена моя просто въ отчаяніи отъ этой войны, которая поставитъ Англію и Россію въ непріязненное отношеніе другъ къ другу, и грозитъ разлучить ихъ съ ближайшими родственниками; моя невѣстка Марія плачетъ при мысли, что она, какъ англійская принцесса, можетъ очутиться въ враждебныхъ отношеніяхъ къ своему отцу, который ее такъ сильно любитъ. Вамъ извѣстно, какъ жена моя привязана къ сестрѣ своей, будущей русской императрицѣ; я съ своей стороны долженъ также признаться, дорогой другъ, что питаю къ моему шурину, наслѣднику цесаревичу, самую искреннюю дружбу. Мы сходимся съ нимъ во многихъ нашихъ симпатіяхъ и антипатіяхъ, въ надеждахъ и планахъ относительно будущности европейской политики. И такъ, моя жена, братъ и невѣстка будутъ счастливы, если намъ удастся войдти въ роль двухъ охотниковъ, раздѣлить поровну добычу и сохранить дружбу. Мнѣ кажется, въ Россіи подобная мысль найдетъ живой отголосокъ, по крайней мѣрѣ, для меня лично она крайне заманчива... и графъ Шуваловъ...
-- Да, онъ только что былъ у меня, поспѣшилъ сказать Биконсфильдъ:-- и весьма ясно и опредѣленно развивалъ почти ту же самую мысль, какъ и ваше королевское высочество.
-- Какое же ваше мнѣніе, съ живостью спросилъ принцъ Уэльскій:-- вы, самый искусный дипломатъ, должны ясно понимать европейскую шахматную игру?
-- Это такая мысль, возразилъ лордъ Биконсфильдъ съ иронической улыбкой,-- которую не слѣдуетъ отвергать, что я и дѣлаю, но которая,-- серьезно добавилъ онъ,-- никогда не можетъ и не должна быть приведена въ исполненіе. Графу Шувалову я указалъ на моихъ искреннихъ друзей лорда Дерби и маркиза Салнебюри. Они поведутъ объ этомъ безконечные переговоры, а мы выиграемъ время, чтобы въ рѣшительный моментъ быть готовыми привести въ исполненіе хорошо обдуманный планъ дѣйствій.
-- А почему считате вы эту мысль несбыточной? спросилъ принцъ Уэльскій:-- до меня дошли слухи о проэктѣ разграниченія сферъ русскаго и англійскаго вліянія на востокѣ; Англіи предоставляютъ владѣніе на Эвфратѣ, Россіи же, подъ условіемъ неприкосновенности индійскихъ границъ, Черное море, которое, быть можетъ, она и безъ того отвоюетъ себѣ.