Сальгари Эмилио
Талисман

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    I briganti del Riff.
    Русский перевод 1913 г. (без указания переводчика).

Эмилио Сальгари.
Талисман

I

   Темные тучи, гонимые вихрем, неслись с фантастической быстротой над беснующимся морем. Огромные волны катились к каменистому берегу и с диким ревом разбивались у подножия отвесных скал.
   Вспыхивали молнии, зловещим светом заливая все вокруг, и грохотал гром.
   И время от времени с поверхности моря, словно отвечая молниям и грому, вспыхивало короткое пламя, прорезаясь мечом сквозь облако дыма, и грохотал пушечный выстрел.
   При вспышках молнии было смутно видно, что у самых берегов идет жестокий бой. Маленькая, юркая, быстрая, как стрела, орка, двухмачтовая шхуна, распустившая, словно крылья, все свои паруса, мчалась вдоль берега, искусно лавируя среди отмелей и подводных камней, зачастую зарываясь носом в кипящие буруны, чудом избегая торчащих здесь и там из воды зубьев скал. А немного поодаль от берега, выбрасывая из двух труб черные тучи дыма, летела в погоню за оркой приземистая канонерка.
   Канонерка, шедшая под испанским флагом, не рисковала забираться в те воды, по которым неслась орка, и поэтому, хотя и обладала более быстрым ходом, все же очень часто позволяла орке уйти вперед на добрых полтора, а то и два километра.
   Но скоро расстояние между беглецом и преследователем уменьшилось, и тогда носовое орудие испанского военного судна стало посылать в орку одну гранату за другой.
   Правда, при той ужасной качке, которую испытывали оба судна, о точном прицеле нечего было и думать: гранаты то не долетали, зарываясь в волнах, то перелетали и взрывались далеко за оркой.
   Но убегающий парусник уже заметно пострадал от выстрелов врага: одна сбитая рея болталась на грот-мачте, грозя в любой момент сорваться и рухнуть на палубу. Фальшборт в двух местах был разбит, палуба загромождена осколками дерева. Среди команды царило полное смятение.
   Экипаж орки, носившей имя "Кабилия", не был многочислен и с величайшим трудом управлялся со своим делом, но капитан "Кабилии", моряк почти гигантского роста, с бронзовым лицом, косматыми бровями и орлиным взором, все еще надеялся спасти погибающее судно.
   Прогнав рулевого, оборванного алжирца разбойничьего вида, он сам взялся за руль и верной рукой повел "Кабилию" по таким местам, куда проникнуть не отважился бы, кажется, самый смелый мореплаватель.
   И раз, и два судно чиркало то боком, то днищем по гребням подводных камней, и тогда весь корпус "Кабилии" сотрясался, мачты гнулись, как былинки, а в трюме судна что-то зловеще грохотало и ворчало.
   И раз, и два, и десять раз свирепые валы прокатывались по палубе, смывая с нее обломки, ящики, бочонки, смывая людей.
   И каждый раз после этого орка шла все более и более медленно, заметно погружаясь в воду.
   -- К помпам! -- кричал, словно обезумев, капитан "Кабилии". -- К помпам, разбойники, или я всех перестреляю!
   Два или три матроса взялись за помпы, чтобы откачивать наполнявшую трюм воду, но новый вал прокатился по палубе, и люди бросили бесполезную, безнадежную работу.
   -- Пассажиров к помпам! -- рычал капитан. -- Закую в цепи! Выкину за борт!.. Эй, вы, студенты! За работу! За помпы, если вам дорога ваша жизнь!
   Те, к кому относились эти крики и свирепые угрозы, ютились в полузатопленной единственной каюте орки. Их было четверо: трое мужчин и одна молодая женщина.
   Женщина была в живописном костюме испанской хитани, или цыганки. Державшийся все время рядом с ней, всюду ходивший за ней тенью мужчина с красивым лицом, черными, как уголь, глазами, тоже был одет в костюм цыгана внутренних провинций Испании. Остальные носили традиционное одеяние студентов университета Саламанки, с живописными ушастыми шляпами, короткими, до колен, панталонами, коротенькими курточками.
   Несмотря на то что судно явно приближалось к гибели, студенты не расставались со своими неизменными спутницами -- двумя великолепными гитарами. Даже тогда, когда какая-нибудь бешеная волна, врываясь в каюту через разбитую дверь, разливалась по полу, студенты из Саламанки заботились прежде всего о том, чтобы уберечь от воды свои драгоценные инструменты.
   Впрочем, один из них, атлетически сложенный молодой человек с лучистыми глазами и добродушной улыбкой на алых губах, уделял одинаковое внимание и своей гитаре, и красавице хитане, оберегая девушку от опасности быть сбитой с ног какой-нибудь шальной волной.
   Вспышка пушечного выстрела. Зловещий свист приближающегося к погибающей орке снаряда. И одновременно треск сбитой гранатой мачты, падающей за борт, крик двух матросов, раздавленных мачтой при ее падении, грохот взрыва, словно возвещающего, что теперь для суденышка уже нет спасения...
   Хитана пошатнулась и упала бы на мокрый пол каюты, если бы студент не успел вовремя подхватить ее, обвив своей сильной рукой ее тонкую талию.
   -- Не смей! -- вскрикнул, словно ужаленный, сопровождавший хитану цыган. Он вскочил из-за стола и, казалось, готов был ринуться на студента. В его руках сверкнула знаменитая наваха, которой так мастерски умеют владеть кабальерос Испании.
   -- Что? -- насмешливо отозвался студент, взмахивая над головой тяжеловесной гитарой и грозя опустить ее на голову цыгана.
   -- Не смей прикасаться к Заморре! -- бормотал, скрежеща зубами и отступая в угол, цыган. -- Обнимай девушек своей крови! Не прикасайся к цыганке, а не то...
   -- А не то?.. -- насмешливо осведомился студент.
   -- Не то мой нож посмотрит, какого цвета твоя кровь!
   -- Ох, как страшно! -- засмеялся студент. -- Пожалуйста, не сердись, Янко! А то я могу упасть в обморок! А падая, могу трахнуть тебя по голове гитарой, и тогда твой череп разлетится словно яичная скорлупа!
   Цыган содрогнулся, как бы намереваясь броситься на врага. Но в это время хитана крикнула повелительным голосом:
   -- Назад, Янко! Назад, или я забуду, что ты мой молочный брат!
   -- Пусть он сначала отпустит тебя, -- настаивал на своем Янко, зловеще сверкая глазами. -- Не его дело заботиться о твоей безопасности. Я отвечаю за тебя перед нашим племенем и перед нашим вождем.
   -- Ага! Ты признаешься, значит, что не случайно встретился со мной, а послан соглядатаями? -- раздувая ноздри, воскликнула Заморра. -- Стыдись, Янко! Я ненавижу шпионов!
   -- Я не шпион! Я имею права на тебя.
   -- Какие?
   Цыган опустил глаза.
   -- Ты со временем станешь моей женой, -- глухо вымолвил он.
   -- Я? Твоей женой? Никогда! -- пылко ответила девушка. -- Я вольна избирать себе в мужья того, кого хочу. И можешь скрежетать зубами сколько тебе угодно, но мое сердце не лежит к тебе.
   -- Все равно. Ты не станешь женой никого другого.
   -- Ого! Кто же мне запретит, если я захочу?
   -- Племя!
   -- Но племя -- не ты. Ты не имеешь права командовать мной,предатель!
   -- К помпам! Мы тонем! К помпам! -- надрывался капитан.
   -- Карминильо! -- отозвался из угла каюты другой студент. -- Кажется, и впрямь наши дела идут неважно.
   -- Мы тонем! -- озабоченно озираясь вокруг, произнес Карминильо. -- Этот проклятый контрабандист не хочет расстаться ни с малейшей частью своего груза. Если бы выкинуть за борт десятка три ящиков с ружьями и саблями, которыми он, испанец родом, снабжает врагов Испании, разбойников-рифов [В 1859 г. испанцы высадили 50-тысячный десант на Средиземноморское побережье Марокко. Испанские войска встретили отчаянное сопротивление со стороны рифов, берберского народа, обитающего в горах Эр-Риф в северной части Марокко. Неравная борьба рифов с чужеземцами продолжалась до 20-х гг. нашего столетия], наша орка продержалась бы еще полчаса, а за полчаса мало ли что может случиться!
   -- Кажется, матросы бушуют, требуя, чтобы капитан позволил им разгрузить судно. Что будем делать мы?
   -- Посмотрим! Мы -- пассажиры, и нам не следует вмешиваться в чужие семейные счеты, -- пожимая плечами, ответил Карминильо.
   "Семейные счеты", о которых насмешливым тоном говорил неунывающий студент инженерного факультета университета Саламанки, были особого рода: несколько уцелевших еще людей экипажа "Кабилии", по-видимому, сговорившись, бросились в трюм и принялись выволакивать на палубу тяжелые ящики, нагруженные ружьями, револьверами, патронами, кортиками и порохом.
   Увидев, что делают матросы, капитан с топором в руке кинулся на них и метким ударом раскроил череп одному из моряков.
   -- Разбойники! -- вопил он, захлебываясь от гнева. -- Грабители! Каждый ящик стоит триста песет! [песета-- испанская денежная единица.] Вы хотите пить мою кровь? По местам! По местам, или я перебью вас всех!
   -- Мы потонем, если не облегчим судно от груза!
   -- По местам! По местам!
   Расправляясь с матросами, капитан перестал править рулем, и судно заплясало по волнам, как скорлупка ореха.
   Огромный вал с косматой гривой вырос за кормой, грянул на палубу, разбивая все на своем пути, судно легло на один бок, и все, что было на его палубе, -- бочки, люди, ящики, связки канатов -- все замелькало в водовороте.
   Волна смыла всех матросов, увлекла за собой.
   Каким-то чудом уцелел только сам капитан.
   Поднявшись, весь мокрый с ног до головы, он, схватившись за голову, побежал к рулю. Но в тот момент, когда его руки коснулись рулевого колеса, с борта канонерки вырвался огненный сноп.
   Несколько секунд -- и граната разорвалась над палубой осужденного на гибель парусника. Один из ее осколков со свистом ударился в грудь капитана и, пронзив его насквозь, вылетел с клочьями окровавленного тела из раны на спине, между лопаток.
   Капитан "Кабилии", больше десяти лет занимавшийся контрабандой у берегов Марокко, окончил дни своего существования. И пробил последний час для его судна. Новый вал подхватил орку, поставил почти вертикально, поднес к гряде скал, грянул боком о гребень черного камня. С треском рухнули мачты. Борт судна рассекся, и из зияющей раны, распоровшей снизу доверху корпус "Кабилии", посыпались бывшие в трюме ящики, бочонки и мешки.
   Волны подхватили все это добро и погнали его к берегу, и колотили о крутые бока скал, и швыряли на прибрежный песок, забрасывая его обломками.
   Канонерка, с борта которой было отлично видно, какая участь постигла судно контрабандистов, послала еще два или три снаряда, чтобы добить "Кабилию", но гранаты пролетели мимо.
   В то же время сама канонерка, едва не напоровшись на один из подводных камней, повернулась и ушла в открытое море, предоставив волнам доканчивать разрушение несчастного суденышка.
   Несколько часов волны бросались на полуразрушенный корпус "Кабилии" и тащили к безлюдному берегу обломки и остатки груза. Но судно все еще держалось: оно крепко засело, словно схваченное клещами, между двух камней и разрушалось очень медленно. А буря, словно утолив свою ярость, уже слабела, ветер стихал, море успокаивалось.
   Вот и солнце блеснуло сквозь тучи. Но это был уже прощальный луч дневного светила, уходившего на покой.
   Тогда на палубе орки показались четыре человеческие фигуры: это были пассажиры, чудом пережившие смертельную опасность.
   Студенты поднялись из каюты на палубу, не забыв прихватить свои драгоценные гитары.
   Красавица хитана успела уже привести в порядок свой живописный костюм, несколько пострадавший при крушении, и, казалось, пребывала в самом хорошем расположении духа. Только цыган Янко бродил по палубе с лицом темнее ночи и бросал недобрые взгляды на испанцев и на девушку, улыбавшуюся им обоим, особенно тому, который звался странным и красивым именем Карминильо.
   -- Ну, что теперь будем делать, дружище? -- спросил товарища второй студент.
   -- Ничего особенного, Педро, -- отозвался Карминильо. -- Разумеется, прежде всего надо перебраться на берег. Но мне не нравится присутствие здесь вот этих сеньоров.
   И он показал на нескольких рыб странной, причудливой формы, кружившихся возле полузатонувшего корабля.
   -- Ты боишься рыб? -- удивленно осведомился Педро.
   -- Ты, вероятно, не знаешь, что это за рыба, -- ответил Карминильо. -- Ведь это же луна-рыба.
   -- Да хоть бы комета-рыба! Что нам за дело?
   -- Чтобы добраться до берега, надо пройти метров пятьдесят по отмели, по грудь в воде, дружище. А эти рыбы -- злые хищницы. Моряки и рыбаки этих мест знают, что значит схватиться с таким зубастым врагом! В тот раз, когда я был с покойным отцом в Марокко, на моих глазах стая таких рыб в мгновение ока изорвала в клочья тело одного гигантски сложенного негра, имевшего неосторожность упасть в воду из лодки. Когда его вытащили на берег, он годился для любого анатомического музея. Не желаешь ли ты поручить прожорливым рыбам отпрепарировать твой скелет для нашего университетского музея? Тогда смело шагай в воду!
   -- Брр! -- попятился Педро. -- Я юрист, а не естественник, и отнюдь не желаю жертвовать своей собственной шкурой во имя науки!
   -- Успокойся. Мы, вероятно, сможем отогнать хищниц от судна при помощи выстрелов. Заморра, ведь ты, кажется, недурно стреляешь не только глазами? Возьмись за ружье, детка!
   Девушка не заставила себя долго упрашивать. Она раздобыла в капитанской каюте отличный дальнобойный "маузер".
   Остальные последовали ее примеру, и минуту спустя с палубы "Кабилии" загремели выстрелы, а прозрачная вода вокруг орки окрасилась кровью пронизанных коническими пулями рыб.
   Интересно было наблюдать, что проделывали рыбы странной формы, получив пулю в голову или в брюхо.
   Иные тонули, как свинец, другие же не только всплывали на поверхность, но, мало того, каким-то образом подпрыгивали не меньше чем на метр в воздух, раздувшись, словно шар, и тогда Заморра стреляла в них на лету.
   Через четверть или полчаса возле орки не было видно ни единой луны-рыбы, и переправа к берегу могла совершаться беспрепятственно.
   Пробираясь где по камням, образовывавшим подобие мола или плотины, где по воде, наши странники благополучно достигли берега и оказались в сравнительно безопасном месте.
   -- По крайней мере, тут мы сможем провести ночь, -- вымолвил, озираясь вокруг, Карминильо. -- Но только все же наше положение оставляет желать лучшего, сеньоры.
   -- В чем дело? -- осведомился Педро.
   -- Да надо бы выяснить, как мы сможем подняться с прибрежной полосы. Ведь тут земли -- крошечный клочок. Скалы почти отвесной стеной поднимаются над нами. Сейчас, пока море сравнительно спокойно, мы найдем убежище у подножия скал, там, куда волны выбросили почти весь груз "Кабилии". Но стоит снова подняться буре, и весь этот берег будет залит, и мы потонем, как крысы, застигнутые наводнением в погребе.
   -- Отыщем какой-нибудь выход, когда пройдет ночь!
   -- Ну, на это полагаться нельзя, мой милый. Нам надо отыскать надежное убежище на эту ночь.
   -- Так идем искать! Ты иди с Заморрой, я пойду с Янко.
   -- Ну уж нет! -- окинув Янко испытующим взором, ответил Карминильо. -- Этот цыган очень и очень напоминает мне ядовитую змею,
   и меня ничуть не удивит, если, отправившись на поиски убежища вместе с тобой, Педро, он потом вернется в одиночку, а ты останешься лежать с разбитой головой в какой-нибудь яме!
   -- Эй, Янко! Пойдешь, что ли, с Заморрой? Мы направо, вы -- налево. Кто первый отыщет что-нибудь подходящее, тот подаст сигнал выстрелом, а еще лучше -- свистом.
   -- Хорошо! -- отозвался цыган.
   Минуту или две спустя группы разошлись в разные стороны.
   Прошло еще несколько минут, и переливчатый пронзительный свист цыгана известил испанцев, что желанное убежище найдено.
   Поспешив на призыв цыгана, студенты увидели, что Янко нашел широкий вход в огромную пещеру, пол которой был завален грудами морской травы и костями каких-то животных.
   -- Недурно для начала! -- вымолвил Карминильо, осматриваясь вокруг при трепетном свете восковой спички. -- Но тут так пахнет гнилью, что...
   -- Неженка! -- пошутил Педро. -- Ты бы хотел, чтобы тут пахло не гнилью, а розами или твоим любимым одеколоном?
   -- Чем угодно, но только не тем, чем пахнет тут! Знаешь, что означает этот запах, Педро?
   -- Мадонна! Разве я химик?
   -- Ангел мой! Тебе следовало бы скорее сослаться на твое полное невежество в зоологии! Тут пахнет... львами!
   -- Что?! Ты с ума сошел? Львами?
   -- Да. Вернее, пахнет их логовищем! Да что ты так таращишь глаза? Позабыл, что ли, что мы находимся не в Севилье или Мадриде, а на марокканском берегу Африки, на территории, принадлежащей, надо полагать, знаменитым разбойникам гор -- рифам, где и в наши дни во львах, шакалах, гиенах и прочей мелкой дичи недостатка нет.
   -- Покорно благодарю! Ты львов называешь мелкой дичью? Что же будет, по-твоему, дичью крупной, Карминильо?
   -- Слоны, носороги, мастодонты, которые, говорят, еще водятся где-то возле северного полюса. Ну, киты, кашалоты, морская змея.
   -- Плезиозавры, мегазавры и так далее? Ха-ха-ха!..
   -- Смотрите, сеньоры! -- перебила Заморра разговор товарищей.
   -- Ба! Как это нравится тебе, Педро?
   -- Черт! Что это? Кошки, что ли?
   -- Львята, мой ангел! И крупные! А где-нибудь поблизости должны находиться и их почтенные родители, которые не замедлят пожаловать сюда, чтобы поужинать нами!
   -- Брр! Подавятся! -- отозвался Педро. -- Я не испытываю ни малейшего желания быть съеденным ни плезиозаврами, ни гиенами, ни львами!
   -- Тогда за работу! Эй, Янко! Не сиди сложа руки!
   -- А что мне делать, сеньор? -- угрюмо отозвался цыган.
   -- Прежде всего, пристукни этих котят прикладом своего ружья. Так. Потом -- помоги нам соорудить баррикаду при входе в пещеру. Если львы явятся...
   Все четверо, не исключая девушки, красавицы хитаны, принялись за работу: подтаскивали к пещере ящики и бочонки из груза погибшей "Кабилии" и наскоро сооружали из этого материала высокую стену, которая могла хоть в некоторой степени защитить их от внезапного нападения врагов.
   Трупы двух хорошеньких львят были выброшены в море, но волны, поиграв грациозно-неуклюжими телами маленьких животных, снова выкинули их на берег.
   Закончив сооружение баррикады, наши странники принялись за более тщательный осмотр пещеры, давшей им убежище.
   Педро и Карминильо, покидая разбитый корабль, предусмотрительно запаслись не только оружием, но и исправным ацетиленовым фонарем и теперь освещали им пещеру.
   Беглый осмотр показал, что занятая потерпевшими крушение пещера является только малой частью целого лабиринта. Весь берег на протяжении добрых полутораста метров был изрезан более или менее глубокими щелями.
   -- Если на этом берегу водятся львы, -- вымолвил Карминильо, -- то, значит, отсюда должен быть какой-нибудь выход на плоскогорье. Там львы охотятся, а потом по каким-нибудь тропинкам спускаются вниз, в свое безопасное убежище. Может быть, это не тропинка, а лаз, тоннель, но все равно: нам надо найти дорогу, чтобы выбраться из этой ловушки, и больше ничего! Надеюсь, Янко отыщет выход, если только нам с тобой, Педро, не удастся раньше него сориентироваться здесь.
   -- Скажи, Карминильо, что ты имеешь против цыгана? -- осведомился Педро.
   -- Я? -- как будто смутился Карминильо. -- Ничего особенного. Тебе следовало бы совсем иначе сформулировать вопрос и спросить: "Что Янко имеет против нас обоих?" Я бы на этот вопрос ответил: "Боюсь, что Янко -- наш смертельный враг".
   -- Но в чем причина?
   -- О Мадонна, надо быть слепым, чтобы не видеть этого! Он претендует на руку Заморры и в каждом, кто только приближается к девушке, видит соперника!
   Педро улыбнулся:
   -- В каждом ли, Карминильо? Ой ли? Почему же он на меня не накидывается, если я заговорю с красавицей хитаной, а стоит тебе подойти к Заморре, у Янко глаза горят? Да и ты, милый друг, и ты ведь смотришь на того же Янко отнюдь не доброжелательным взором!
   Карминильо слегка покраснел.
   -- Ты говоришь глупости, -- в замешательстве вымолвил он, отворачиваясь. -- Ну да, я не стану скрывать, мне нравится Заморра. С тех пор как я ее увидел, я не могу как-то отделить свою судьбу от ее судьбы!
   -- То-то мы с тобой, вместо того чтобы странствовать с нашими гитарами по родине, оказались у черта на куличках, в Африке!
   -- Ты жалеешь, что мы попали в Марокко?
   -- Я? Вот еще! Ничуть даже. Отчего не попасть в Африку, в Америку, в Австралию, куда хочешь? Мы молоды, здоровы, свободны, у нас с тобой нет больших средств, но кое-что есть. Нам нет нужды торопиться окончить курс университета, чтобы сейчас же запереться в какой-нибудь канцелярии или запрячься в тяжелую и скучную работу.
   Мало того, я, Педро Альварес, нахожу, что Испания вырождается: раньше наши предки странствовали по всему свету, ища приключений, завоевывая целые империи одним взмахом шпаги, дерзали и достигали всего.
   Теперь нет в мире народа более неподвижного, чем мы, испанцы. Мы не знаем мира, и мир не знает нас. Но в моих жилах, Карминильо, течет ведь кровь старых конкистадоров, и я не прочь еще хоть десять лет бродить по свету. С гитарой за плечами, со стилетом в кармане, с горстью мелких монет, с молодым аппетитом... Ба! С такими данными можно пробраться хоть на край света!
   -- Ну, вот мы и пробираемся, если не на край света, то хоть на земли страшных рифов, дружище!
   -- Почему бы и нет? И тут есть на что посмотреть! Мне только кажется уж слишком фантастической сама цель путешествия Заморры. Этот "талисман" какого-то сказочного "короля цыган", будто бы зарытый на вершинах Гуругу...
   -- Тсс! -- перебил товарища Карминильо. -- О талисмане цыганского короля будем говорить после. Кто-то кричит! Кажется, Заморра! Что-то случилось!
   И молодые люди, перепрыгивая с камня на камень, ринулись туда, откуда донесся призывный крик девушки.
   -- Что случилось, Заморра? -- спросил у красавицы хитаны Карминильо, останавливаясь около девушки, сжимавшей в руках ружье и тревожно оглядывавшейся вокруг.
   -- Я видела какие-то тени! -- сказала цыганка. -- Я слышала звуки шагов, шорох камней, рычание. Мне кажется, на нас готовится нападение. Может быть, львы...
   -- Брр! -- поежился Педро. -- Покорнейше благодарю! В море какая-то луна-рыба, которая не прочь отпрепарировать ваш скелет, не требуя особого вознаграждения. На море -- канонерка, которая без пощады расстреливает вас гранатами. На суше, едва мы успели сделать десять шагов, предстоит близкое, так сказать, интимное знакомство со львами. Протестую! Прошу занести в протокол! Я -- мирный юрист. Мое оружие -- свод законов и мое слово!
   -- Перестань шутить! -- остановил его Карминильо. -- В самом деле, нам, кажется, не избежать схватки с какими-то хищниками. Хорошо, если это только гиены и шакалы, пробирающиеся в пещеры, чтобы полакомиться остатками от трапезы львов. Но никто не гарантирует нас от возможности удостоиться визита и самих львов!.. Где Янко?
   -- Я здесь, сеньор! -- откликнулся выступивший из темного угла цыган.
   -- Ну, каковы результаты произведенной тобой разведки?
   -- Я кое-что нашел, сеньор, но довести разведку до конца мне не удалось. Я отыскал очень узкий извилистый ход. Там придется ползти по щели, быть может, несколько десятков метров. Но куда этот лаз выводит -- я не знаю. У меня не было времени пройти до конца, потому что Заморра закричала.
   -- Хорошо. Возьми Заморру и отправляйся. Постарайтесь исследовать найденный ход до конца. Держитесь осторожно, чтобы не подвергаться ненужному риску. Мы же, пока вы не вернетесь, будем прикрывать вас с тыла. Идите! Нечего терять время!
   Янко молча кивнул головой и исчез во мгле. Заморра, нерешительно оглядываясь, последовала за ним.
   -- А зачем мы тут останемся? -- осведомился Педро, когда цыгане исчезли и смолк гул их шагов под сводами пещеры.
   -- Зачем? Ты спроси иначе: почему? Потому что мы -- мужчины, и наш долг быть там, где опаснее. Заморра не ошиблась: на наше убежище готовится нападение. И чем дальше будет находиться в этот момент девушка, тем лучше.
   -- Ну, положим, -- заметил несколько неуверенно Педро, -- четверо всегда лучше, чем двое, когда приходится драться. Заморра, расстреливая луну-рыбу, показала, что она отлично владеет оружием. Лишнее ружье ничуть не помешало бы, если и в самом деле мы будем вынуждены превратиться в учеников знаменитого Жерара, истребителя львов!
   -- Лишнее ружье? -- саркастически улыбнулся Карминильо. -- Вот именно! Если бы они оба -- и хитана, и Янко -- оставались тут, с нами, когда придет время обороняться, у нас было бы одно лишнее -- совсем лишнее -- ружье!
   -- Что ты хочешь сказать этим? На что ты намекаешь?
   -- Когда мы обстреливали с борта "Кабилии" рыб, Янко, стреляя, чуть не всадил пулю тебе, Педро, в висок! -- засмеялся Карминильо.
   -- Мне?! Почему не тебе? -- удивленно воскликнул Педро.
   -- Потому что я стоял сбоку, а ты -- впереди. И он рассудил, что не помешает избавиться хоть от одного из нас, чтобы потом при случае расправиться и с другим. Но когда он готов был спустить курок, я прикоснулся дулом моего ружья к его затылку, и он понял, что мы за ним зорко следим.
   Но если дело дойдет до схватки со львами, то, согласись сам, у нас не будет времени наблюдать за Янко. Один выстрел -- и вместо льва свалюсь я или ты, Педро! Понял теперь, почему я все время стараюсь удалить цыгана?
   -- Да, но позволь! С ним вместе и Заморра!
   -- Которой он не осмелится причинить вреда. А может быть, тем временем, пока мы тут будем, как ты выражаешься, идти по стопам Жерара, великого истребителя львов, Янко все-таки отыщет выход из лабиринта на плоскогорье. Тогда Заморра известит нас, и мы с тобой ретируемся, предоставив львам в полное распоряжение все эти ящики с ружьями, кинжалами, саблями и патронами... Но, тсс! Атака начинается! Ого! Слышишь, какой голос?!
   -- Бассо профундо! [Бассо профундо -- очень низкий бас у певца.]
   -- Октава [октава -- самый низкий бас у певца], мой милейший! И знаешь, что этот голос поет?
   -- А ты знаешь?
   -- Знаю, дружище! Это -- папаша тех львят, которых мы убили. Он нашел своих детенышей на берегу и теперь по всем правилам искусства поет песню мести. Держись наготове, Педро! Стреляй!
   В самом деле, готовилась атака на убежище испанцев. Перед пещерой по каменистому берегу, словно призраки, уже несколько минут сновали темные силуэты огромных животных. Это были львы, вернувшиеся к своему обиталищу после разбойничьего набега на пастбище арабов с богатой добычей в виде порядочной величины теленка с перебитым ударом лапы хребтом и пары задушенных баранов.
   Еще только подходя к пещере, хищники почуяли близость своего смертельного врага -- человека, заподозрили катастрофу, обследовали заваленный обломками берег, нашли тела убитых львят. И вожак стаи, старый лев с огромной гривой, первым подал голос, зарычав во всю глотку.
   Миг -- и затрещали ящики, зашатались бочонки, образовывавшие баррикаду перед входом в пещеру. Львы продирались сквозь преграду, туда, откуда до них доносились голоса людей. Ярость и отчаяние, слепая злоба и вечная неутолимая ненависть к человеку руководили движениями африканских хищников.
   Но едва одному из львов удалось просунуть голову в отверстие между какими-то двумя ящиками, как из пещеры загремели выстрелы "маузеров" Карминильо и Педро.
   Испанцы стреляли почти в упор, так что выстрелы опаливали тела львов. Правда, пули "маузеров", выпущенные во мгле наугад, не причинили большого вреда нападавшим, нанеся только пару незначительных ран одному из львов, но вспышки выстрелов и особенно грохот испугали зверей и заставили их обратиться в бегство.
   Только издали доносилось злобное и яростное рычание, вылетавшее, по-видимому, из глотки получившего две раны атамана львиной шайки.
   -- Не так плохо для начала! -- засмеялся Педро, перезаряжая свой "маузер". -- Ей-Богу, я начинаю находить, что сделал большую ошибку, изучая юриспруденцию вместо того, чтобы заняться изучением десяти тысяч способов охотиться на больших и малых зверей.
   -- Не болтай! -- угрюмо ответил Карминильо. -- Наши дела вовсе не так хороши, как ты думаешь.
   -- Это почему?
   -- Зажги фонарь. Но только не бросай спички на пол... Так! Я так и знал! Посмотри, мой друг Педро! Узнаешь, что это такое высыпается на землю из одного ящика, по боку которого чиркнула твоя или моя пуля?
   -- Порох! -- воскликнул, бледнея, Педро.
   -- Да, мой ангел, это порох, и притом отличный порох германского производства! Куда лучше того, который те же немцы поставляют нашим войскам. Но что об этом говорить сейчас? Важно то, что здесь, в нашей баррикаде, не один ящик, надо полагать, наполнен порохом. Несколько десятков пудов пороху. Если бы та пуля, которая разбила бок этого ящика, пошла немного левее, то есть проникла бы внутрь ящика, то...
   -- То произошел бы взрыв!
   -- Ты удивительно догадлив! Да, произошел бы взрыв. Взорвалось бы несколько десятков пудов пороху. Тут не осталось бы камня на камне!
   -- И все львы были бы уничтожены?
   -- Да, но вместе со львами, и даже раньше них, были бы уничтожены мы сами!
   -- Брр! Я же говорил, что мне это ремесло не нравится, -- проворчал Педро, почесав в затылке. -- Пожалуй, избрав карьеру юриста, я был не так глуп, как это кажется!.. Стой, Карминильо! Значит, нам теперь нельзя стрелять по нашим врагам, если мы не желаем взлететь на воздух?
   -- Но стрелять придется. Ничего не поделаешь! Заморра и Янко не отзываются, хотя они не могли не слышать наших выстрелов.
   В это время хрупкая стена из ящиков и бочек, словно получив тяжелый удар тараном, дрогнула, зашаталась, подалась, и часть ее с грохотом рухнула на пол пещеры: один из львов прыгнул на эту стену, ударился об нее всем своим могучим телом, влетел в пещеру и упал почти у ног Карминильо и Педро.
   Молодые люди не растерялись и выстрелили почти одновременно. Пораженный насмерть лев взревел, метнулся, ударился боком о баррикаду, упал, и на него повалились ящики с порохом, погребая его под собой. И опять яростный рев огласил пещеру: лев, уже умиравший, катался по полу, разбрасывая остатки хрупкой преграды, сооруженной людьми.
   -- За мной! -- крикнул Карминильо, хватая Педро за плечо. -- Спасение всех нас теперь зависит от того, сколько времени нам удастся продержаться, не отступая!
   С ловкостью кошек испанцы взобрались на выступ скалы и с ее вершины стали обстреливать зверей, наводнивших пещеру.
   -- Ого! -- заметил, перезаряжая свой "маузер", Педро. -- Да тут целый зверинец, Карминильо! Какие-то собаки...
   -- Не собаки, а настоящие африканские шакалы! -- поправил его инженер. -- Но это не такой опасный враг -- не будь львов, они разбежались бы куда глаза глядят при первых выстрелах.
   -- А это что за гадины? -- осведомился Педро, укладывая одним выстрелом странного горбатого зверя, уже принявшегося терзать тело убитого шакала.
   -- Не узнаешь? Это -- африканская гиена, пожирательница трупов и осквернительница могил.
   -- Очень приятно! Попробуем подстрелить и гиену.
   -- Не трать выстрелов понапрасну, береги их для львов.
   -- Хватит и для них! Вот один, кажется, хочет прыгнуть сюда. Стреляй, Карминильо!
   Лев, сделавший гигантский прыжок, получив пулю между глаз, свалился, как пораженный молнией.
   -- Ага! Нет, ей-Богу, это становится достаточно интересным, -- заметил Педро. -- Юриспруденция юриспруденцией, но я начинаю находить, что есть еще кое-что интересное и помимо римского права.
   -- Замолчи! Что такое? -- прошептал Карминильо, поднимая голову и раздувая ноздри. -- Ты ничего не чувствуешь?
   -- Пахнет дымом, -- ответил равнодушно Педро, -- и ничего больше. Отчего ты беспокоишься?
   -- О Мадонна! Думаешь ли ты о том, что говоришь? -- нетерпеливо вымолвил Карминильо. -- Пахнет дымом? Да! Но учитываешь ли ты, чем это пахнет для нас? Ведь пол пещеры на добрый метр завален высохшими до последней степени водорослями. Если они загорятся...
   -- Ты все видишь в черном свете, дружище! Ну, прогорит трава, и только. Дым еще разгонит львов и гиен. Видишь? Они улепетывают! Это нам на руку!
   -- Не зли меня, Педро! Опять ты забываешь, что мы не в открытом поле, а в яме. Дым задушит нас, а деваться нам некуда. Разве только на берег? Но там нам не справиться с хищниками!
   Пещера довольно быстро наполнялась едким голубоватым дымом. Дышать становилось все труднее и труднее. В глубине пещеры, там, куда ушли полчаса назад Заморра и Янко, показался красный огонек, словно струйками сбегавший по стенам и разливавшийся по полу. Это загоралась морская трава, словно ковром устилавшая пол пещеры.
   Карминильо озабоченно оглядел все вокруг. Его чело омрачилось.
   -- Надо спасаться! -- сказал он. -- Бери ружье, бежим! Через каких-нибудь десять минут огонь подберется к ящикам с порохом.
   Педро вздрогнул. Слова шутки замерли у него на устах, и он без протеста последовал за товарищем, который одним прыжком перескочил через полуразрушенную баррикаду и оказался на свободе.
   Какая-то запоздавшая гиена, лакомившаяся трупом льва, с визгом кинулась в сторону, забилась среди камней, завыла, потом захохотала. И от звуков ее злобного и насмешливого хохота мороз пробежал по коже Педро.
   -- Замолчи ты, анафема! -- крикнул он, выпуская из "маузера" пару выстрелов в том направлении, где пряталось отвратительное животное.
   -- Скорее! Ради всего святого, скорее! -- торопил его Карминильо, мчась вдоль берега и ища убежища в какой-нибудь другой пещере.
   Какой-то инстинкт, своего рода ясновидение, руководил беглецами. Спотыкаясь, срываясь, падая, они добежали до впадины в скале, нащупали в этой впадине глубокую, довольно полого спускавшуюся к берегу трещину и с проворством змей поползли по ней.
   То обстоятельство, что в этой трещине был свежий и чистый воздух, указывало на ее сообщение с открытым пространством там, наверху.
   После нескольких десятков метров трещина разделилась на два рукава.
   -- Ты -- направо, я -- налево! -- скомандовал товарищу Карминильо.
   -- Не зевай же! Пожар бушует!
   И они поползли по подземному ходу, как два червя. Еще несколько метров -- и голова Карминильо оказалась снаружи. Инженер нашел выход из недр земли, из груди скалы на открытое пространство. Но выбраться было не так легко: голова прошла, широкие плечи не проходили. Карминильо чувствовал, как трещат его кости, но не сдавался. Неимоверным напряжением сил, превозмогая адскую боль во всем теле, он протиснул наконец свое тело сквозь щель, выскочил из ямы и, вдыхая полной грудью свежий ночной воздух, крикнул:
   -- Педро! Где ты, Педро?
   -- Я здесь, -- ответил глухой голос Педро, раздававшийся словно из-под гробовой доски.
   -- Где ты? Иди сюда!
   -- Где я? Не знаю, собственно, -- ответил Альварес. -- Должно быть, в горлышке бутылки, и притом изображаю собой пробку. Закупорил собой бутылку и не могу двинуться. Помоги, если можешь!
   Карминильо с лихорадочной поспешностью бросился на помощь товарищу и по звуку нашел узкое отверстие в толще скалы, откуда, словно из трубы граммофона, выходили рокочущие слова Педро, поймал правую руку, судорожно цеплявшуюся за края ямы, и бесцеремонно потащил Педро наверх.
   -- Тише! Тише! -- кричал тот. -- Ой, больно! Ты мне переломаешь все кости! Ай! Уф!
   Но Карминильо тащил и тащил "человека-пробку", пока все тело Педро не выползло наружу. И в то мгновение, когда Педро проклинал Африку, пещеры, львов, жажду приключений, цыган и весь мир и стоял, ощупывая обеими руками свое тело, что-то зарокотало в недрах земли. Потом скала, на которой находились испанцы, затряслась, как в лихорадке. Молодые люди не могли удержаться на ногах, упали, покатились. Но на дороге им попался кустарник, и инстинктивно они ухватились за колючие ветки.
   Темное полуночное небо озарилось словно гигантской вспышкой молнии, и раздался громовой удар; потом воздух наполнился едким запахом гари.
   -- Светопреставление начинается, что ли? -- бормотал испуганно Педро.
   -- Взорвался порох в нашей пещере! -- ответил ему довольно спокойно Карминильо. -- Пожар добрался до этих проклятых ящиков, и порох загорелся, разнося все вокруг... Господи! Что же с Замор-рой?
   Он поднялся, вытянулся во весь рост и полным тревоги голосом крикнул:
   -- Заморра! Заморра! Где ты, дитя?
   И откуда-то донесся в ответ такой же полный тревоги и опасений крик:
   -- Карминильо! Ты здесь, Карминильо?
   Словно из-под земли выросла странная фантастическая фигура -- как будто поднялось из земных недр допотопное чудовище со змеиной шеей, горбатой спиной и тонкими длинными ногами.
   -- Аминь, аминь, рассыпься! -- забормотал Педро, пятясь.
   -- Да это верблюд! -- успокоил его Карминильо. -- И в седле -- Заморра!
   В самом деле, в десятке шагов от наших странников стоял махари, или верблюд-скороход, а на его спине в роскошном седле восседала молодая хитана. Янко с угрюмым лицом и сверкающими злобой глазами держал верблюда за узду.
   Багровый свет поздно поднявшейся луны освещал эту причудливую картину.
   -- Ты жива, Заморра? -- словно не веря своим глазам, допытывался Карминильо.
   -- Жива и невредима! Но что мы пережили, если бы ты знал! -- ответила цыганка, легко соскальзывая с седла и подходя к студенту.
   -- Сеньоры! -- прервал их излияния Янко. -- Нельзя ли отложить объяснение до более удобного времени? Нам бы следовало поскорее уйти с этого места. А то ведь убежавший араб поднимет на ноги все окрестности, и нам придется круто!
   -- Какой араб? -- осведомился озабоченно Карминильо.
   -- Товарищ того, который был хозяином этого верблюда! -- ответил цыган.
   -- А он где, этот хозяин?
   Янко сделал характерный жест рукой, показывая на обрыв скалы.
   Ты его сбросил, что ли? -- спросил Карминильо.
   -- После! После расскажу все! Бежим!
   Заморра уселась на горб верблюда. Мужчины пошли следом за этим кораблем пустыни. А луна поднималась все выше и выше, озаряя дикие скалы, поросшие кустарником, волнующееся море, посылавшее валы с седыми верхушками к маленькой бухте, заваленной обломками погибшей "Кабилии". И медленно-медленно рассеивался пороховой дым, расплывалась гарь, поднимавшаяся снизу, с берега, где еще курилась загоревшаяся сухая морская трава.

II

   Беглецам не удалось уйти далеко от того места, где они выбрались на поверхность земли, пройдя по лабиринту пещер в недрах скал. Луна ушла за тучи, тропинка, по которой они брели, скоро затерялась в кустах, на каждом шагу зияли обрывы, путь оказывался загроможденным обломками скал, и потому Карминильо решил остановиться и провести остаток ночи тут, чтобы, отдохнув, на рассвете сориентироваться и снова пуститься в странствования.
   Разводить костер было небезопасно: свет его мог привлечь внимание туземцев и вызвать их нападение.
   Нельзя было забывать, что орка разбилась у берегов территории, занятой рифами, горными разбойниками, людьми, знающими один закон -- закон крови и одно право -- право сильного.
   Педро, утомленный ползанием по скалам, завернулся в свой плащ и скоро задремал.
   Янко тоже прилег и не подавал признаков жизни. Но ни Заморра, ни Карминильо не могли спать. Они сидели рядом и болтали. Заморра рассказывала, что было пережито ею, когда она вместе с Янко отправилась на поиски выхода из лабиринта.
   -- Из первой пещеры мы без особого труда пробрались по подземному коридору во вторую. Тут мы услышали рокот волн, с шумом разбивавшихся о камни. Огляделись, увидели, что пол пещеры, тоже заваленный водорослями, равномерно вздымается и колышется: пещера сообщалась с морем каким-то невидимым для нас тоннелем, и прилив затоплял ее.
   Идти можно было только по карнизу, спускавшемуся к полу. Первым спустился Янко, я оставалась на скале.
   Едва Янко сделал несколько шагов по карнизу, как я вскрикнула в смертельном страхе: на моих глазах словно совершилось чудо. Плавающие по поверхности воды водоросли зашевелились, раздались, и из воды показалась отвратительная голова конической формы с яростно сверкающими глазами.
   Мой крик привлек внимание Янко, который до этого мгновения не замечал угрожавшей ему опасности.
   Но бежать было поздно, отступление оказалось отрезанным: огромная змея с телом толщиной в бревно, державшаяся под водорослями, взвилась, словно стальная пружина, и кинулась на Янко, пытаясь обвить его своими кольцами, свалить, утащить в воду.
   Янко прижался к поверхности скалы и выхватил наваху, но змее все же удалось обвиться вокруг него. И тогда между ними закипела яростная борьба.
   У меня в руках было ружье, но я не могла стрелять, потому что человек и змея свились в один живой клубок.
   Янко рычал, как бесноватый, змея шипела, разевая угрожающе пасть, усеянную острыми зубами, и ее тело с невероятной силой сжимало тело Янко.
   Но блеснул нож, брызнула кровь. Янко наносил врагу один удар за другим.
   И вот наваха ударила в туловище змеи, ниже головы, и лезвие ее перерубило шею чудовища. Кольца распустились, тело змеи покатилось по скале вниз, в воду, и там долго еще извивалось и хлестало по водорослям хвостом.
   Хотя опасность для Янко миновала, но я долго не могла прийти в себя.
   Я слышала столько рассказов о змеях, но никто не говорил мне, что питоны водятся в Африке. И притом это чудовище обитало в недрах земли, в пещере, в морской воде...
   Янко так ослабел в борьбе со змеей, что лишь с большим трудом смог подняться на выступ, где находилась я. И тут он лег и несколько минут лежал, будучи не в состоянии пошевельнуться. А я сидела возле него и не могла отвести взора от слабо освещенной нашим фонарем и спокойно колыхавшейся воды там, внизу... И мне все казалось, что я вижу, я угадываю среди бледных водорослей цилиндрические тела бесшумно двигающихся в воде гадин, еще более страшных, чем та, которая едва не задушила Янко. И мне чудилось, что вот-вот водоросли раздадутся, отовсюду поднимутся отвратительные конические головы, заблестят дьявольским огнем глаза змей, чудовища накинутся на нас...
   Дольше я не могла вынести и заставила Янко подняться и ползти дальше по скалам, опасаясь приближаться к черной воде, в которой, как мне казалось, копошатся змеи...
   Из этой пещеры мы пробрались по узкому коридору в следующую, которая была уже сравнительно близко к поверхности земли.
   Тут нас ждала другая опасность: едва появились мы, как стены словно ожили, зашевелились, заговорили тысячами голосов. Я не сразу поняла, что это было такое, но крик Янко пробудил меня от близкого к обмороку состояния: тысячи, десятки тысяч огромных рыжих крыс метались по дну пещеры, выскакивали из каждой щели с противным писком, лезли на стены, срывались, падали и снова лезли.
   Наш приход в это крысиное царство поднял на ноги всех его обитателей.
   А свежая струя воздуха, врывавшаяся в пещеру сквозь близкую к нам щель, показывала, что мы так близки к поверхности земли, что так близко спасение!
   Янко повлек меня к этому выходу. Но едва мы добрались до него, как крысы ринулись на нас. Они прыгали на нас со стен, они карабкались по нашим одеждам.
   Я сбрасывала их с себя ударами приклада, топтала, стреляла.
   Янко расчищал путь своей навахой, но на место десяти убитых крыс являлась сотня новых, и они грозили уничтожить нас, когда нам оставалось сделать всего несколько шагов, чтобы выйти на свободу.
   Ну, и тогда мы решились на отчаянное средство: Янко собрал пучок сухой травы, накопившейся в расщелинах скал, поджег и бросил туда, где целые колонны крыс преграждали нам путь к спасению. Огонь испугал крыс. Они бросились врассыпную, а мы, задыхаясь от дыма, пробежали по коридору, проползли по какой-то расщелине и наконец выбрались на поверхность.
   И тут, оглянувшись, я увидела, что там, внизу, в пещере, все пылало, и в огне мелькали тела заживо сгорающих крыс.
   Тут только я поняла, к чему может привести поджог травы: огонь спускался по стенам пещеры, туда, откуда мы пришли, то есть распространялся по лабиринту, находя для себя пищу в массе скопившейся на стенах и на полу сухой травы и гнездах крыс.
   "Янко! -- крикнула я в отчаянии. -- Янко! Что ты сделал? Ты убийца моих друзей! Испанцы сгорят в пещере!"
   "Они спасутся, выбравшись к морю!" -- ответил Янко. Но мне показалось, что его глаза блеснули торжеством победы.
   Я хотела броситься в огонь искать вас, помочь вам или... или погибнуть с вами!
   -- Бедная девушка! -- растроганно вымолвил Карминильо и положил руку на плечо хитаны. Та ответила ему лучезарной улыбкой.
   Где-то в стороне, казалось, кто-то заскрипел зубами. Минуту спустя Заморра продолжала свое повествование.
   -- Янко, -- говорила она, -- уговаривал меня не поддаваться первому побуждению. "Увидишь, -- твердил он, -- эти люди выберутся из недр земли куда более безопасным путем, чем мы. Они умеют выходить сухими из воды и живыми из огня!"
   "Ты убийца, Янко! -- кричала я. -- Ты сознательно погубил моих друзей! Я ненавижу тебя!"
   "Ты сошла с ума! -- отвечал мне Янко. -- Разве ты не видела, как вышло все это? Нам надо было спастись от ярости крыс, и иного средства не было! И ты напрасно бьешь тревогу: увидишь, все еще обойдется! И нам сейчас не до испанцев: надо думать о собственном спасении!"
   В это время неподалеку от места, где мы находились, послышались встревоженные людские голоса.
   Мы сейчас же забились в кустарники. При слабом свете только что поднявшейся луны мы увидели двух арабов, ехавших по склону холма на верблюдах. Всадники были вооружены только длинными гибкими копьями и ятаганами. Еще мгновение, и они открыли бы нас.
   Тогда Янко выхватил свою наваху и швырнул ее.
   Мы, цыгане, с детства изучаем искусство владения навахой и достигаем в этом отношении таких результатов, которые кажутся фантастическими. Янко -- один из знаменитейших валиенте, или маэстро навахи. Он может двадцать раз подряд попасть в туза кончиком ножа с расстояния в тридцать--сорок шагов... Ну, и наваха, как стрела, несущая смерть, мелькнула в воздухе. Миг -- и ближайший к нам всадник кулем свалился со своего махари. Другой круто повернул своего верблюда и, не заботясь об участи товарища, умчался с быстротой ветра.
   Тогда Янко выскочил из кустов, нагнал верблюда, который намеревался убежать, оставшись без хозяина, и завладел им.
   "Уйдем отсюда! -- настаивал он. -- Рядом горы Гуругу. Я знаю там убежище, где нас примут и накормят. Я знаю людей, которые помогут тебе, Заморра, отыскать твой заветный талисман!"
   Но я не хотела уходить. Я не хотела верить, что вы оба погибли. И я была права: когда мы блуждали во мгле по кустарникам, я услышала твой призывный крик, Карминильо, и ответила тебе. Больше мне рассказывать нечего, друг!
   Карминильо снова положил теплую руку на плечо девушки и вымолвил полным волнения голосом:
   -- Дитя! Да, тебе нечего больше рассказывать! Но разве мало того, что ты рассказала?
   Слушай, Заморра!
   Я не люблю вмешиваться в чужие дела. Я не имею никакого права вмешиваться в твои дела, потому что... Ну, потому что я чужой тебе и твоему племени человек.
   Заморра вздрогнула и пытливо посмотрела в глаза испанца.
   Карминильо продолжал тем же дружественным тоном, голосом, внушавшим девушке непоколебимое доверие:
   -- Ты видишь, что тебя ждет в этом позабытом Богом и людьми краю. Ты видишь, что с первых же шагов тебе грозят опасности, борьба с которыми может оказаться не под силу!
   За сутки мы пережили уже столько, сколько другим не приходится переживать за долгие годы.
   За судном, на котором мы плыли в качестве пассажиров, гналась правительственная канонерка и осыпала нас гранатами. На борту "Кабилии" вспыхнуло восстание, и мы рисковали быть перебитыми если не взбунтовавшимися матросами, то друзьями капитана, который ничуть не лучше своих матросов-дикарей.
   Как мы не потонули, я до сих пор не понимаю.
   Едва мы ступили на землю, как подверглись нападению хищных зверей, пережили целый ряд опасностей.
   Вот вы с Янко выбрались из недр земли. И что же? На первом же шагу пролита кровь, и кровь не какой-нибудь гиены или шакала, а кровь человеческая.
   А что впереди?
   Ведь впереди -- странствование по дебрям и трущобам, заселенным отчаяннейшим сбродом, отщепенцами, отбросами человечества, кровожадными, не знающими, что такое жалость и пощада, рифами.
   Те ужасные опасности, значение которых мы еще не оценили, дитя, потому что еще слишком близки к ним, те опасности, которые пережиты нами вчера и сегодня, -- кто знает? -- быть может, это только прелюдия, предисловие. Это только цветочки, а ягодки еще впереди!
   И вот я хочу спросить тебя, Заморра: во имя чего все это?
   Хитана молчала. Подождав и не дождавшись ответа, Карминильо продолжал:
   -- Я знаю, ты говорила, что ищешь какой-то фантастический сказочный талисман какого-то легендарного вождя твоего племени, будто бы схороненный на вершине горы Гуругу. Зачем тебе этот талисман?
   -- Зачем? -- нетерпеливо пожав плечами, отозвалась девушка.
   -- Да, зачем? Разве ты не могла бы прожить без этого талисмана? Разве он даст тебе счастье?
   -- Ты ничего не знаешь! -- задумчиво вымолвила хитана. -- Ты ведь не принадлежишь к нашему племени, и ты не знаешь наших нравов, обычаев, наших традиций...
   -- Уже давно отживших свой век, уже давно мертвых!
   -- Нет, они живы! -- страстно воскликнула девушка. И потом, сжимая руки, добавила шепотом:
   -- Я имею право, я должна, и я буду царицей цыган Испании!
   -- Это тебе нужно? -- грустно произнес Карминильо, снимая руку с плеча девушки.
   Глаза хитаны сверкнули гневом, но через секунду черты ее лица смягчились. Облако грусти словно вуалью окутало прекрасное лицо.
   -- Ты -- не нашего племени, друг! -- чуть слышно сказала она полным грусти голосом. -- Я не имею права посвящать тебя в наши тайны, тайны племени! Когда-нибудь, может быть, все узнаешь... Если только захочешь.
   Теперь же... теперь могу сказать тебе только одно: или талисман -- или смерть!
   Да, с вопросом о талисмане для меня связан вопрос жизни и смерти!
   Удовольствуйся этим и... и не расспрашивай меня больше!
   Если тебе уже наскучило быть вместе со мной, помогать мне -- ты, конечно, свободен. Ведь я не связала тебя ни клятвой, ни даже обещанием.
   Когда мы с тобой познакомились в Гранаде и ты... и ты заинтересовался... моей судьбой, я сказала тебе откровенно, что мне предстоит выполнить трудную, почти неразрешимую задачу.
   Ты пожелал помочь мне в осуществлении задуманного. Я отговаривала тебя, указывая на те опасности, которые будут встречаться на нашем пути. Но ты настоял на своем и последовал за мной.
   Если ты сегодня, одумавшись, покинешь меня, я скажу только одно: "Он совершенно прав!"
   -- Но я не собирался покидать тебя, Заморра! -- ответил Карминильо. -- Я просто хотел предложить тебе отказаться от попытки добыть этот твой талисман!
   Мы без особого труда можем спуститься к морскому берегу в том месте, где находится разбитая орка.
   Я глубоко убежден, что, как только рассветет, испанская канонерка вернется туда, чтобы узнать об участи груза контрабандиста. Нам без всякого труда можно будет подать сигнал, канонерка спустит лодку, нас подберут, мы окажемся в полной безопасности и сможем вернуться на родину.
   -- Без талисмана я не могу вернуться в Испанию! -- мрачно сказала Заморра. -- Или талисман, или смерть!
   -- Тогда пусть будет по-твоему! Но я тебя не оставлю, пока ты не будешь в полной безопасности!
   -- Спасибо, друг! И верь -- мы выйдем целыми и невредимыми из всех опасностей, мы победим все препятствия, мы вернемся на родину!
   -- Твоими устами да мед пить! -- усмехнулся Карминильо. -- А впрочем... Впрочем, почему бы и нет?
   Мы с Педро -- вольные птицы. Мы шляемся по Испании, старое доброе время бродили толпами студенты Саламанки, слагая и распевая романсы, мы живем, в сущности, такой же жизнью, какой живете вы, дети таинственного, загадочного племени.
   Почему же нам с Педро и не испытать кое-чего в этой странной затее, в этих поисках вашего цыганского талисмана?
   Вперед, дитя!
   -- Вперед! -- ответила, поднимаясь, хитана. -- Солнце всходит. Ночь ушла, день приходит! В путь!
   Педро, зевая, поднялся со своего неудобного ложа.
   -- Эх, выпил бы я сейчас горячего кофейку! -- вымолвил он мечтательно. -- Да закурил бы сигару...
   -- Сигары у меня еще есть! -- отозвался Карминильо. -- А насчет кофейку -- не обессудь. Когда доберемся до Мелильи [Мелилья-- испанский город и порт на Средиземноморском побережье Африки], быть может, там ты отыщешь кофе. Но тут, в горах...
   -- Ну, ну! Пошел уже читать нотацию! А где четвертый член благородной компании?
   -- Я здесь, сеньор! -- отозвался Янко, также поднимаясь и направляясь к тому месту, где был привязан в кустах верблюд. Секунду спустя оттуда донесся отчаянный крик цыгана:
   -- Стой! Стой, разбойник! Что ты делаешь? А, так на же тебе! Следом грянул выстрел и из кустов поднялся клуб порохового дыма.
   В мгновение ока все были на ногах и с ружьями наперевес кинулись на помощь Янко, по-видимому, встретившемуся в кустах с каким-то врагом.
   -- В чем дело? -- допытывался у цыгана Карминильо.
   -- Вон, вон он! Стреляйте! Стреляйте! О зверь, о злодей! О гнусный убийца! -- метался и вопил Янко.
   -- Кто? Что случилось?
   -- Араб в сером плаще. Он хотел зарезать нашего махари! Если бы я не подоспел... Но он все же перерубил верблюду одну ногу.
   В самом деле, смертельно испуганный махари метался, оглашая воздух стонами и жалобным криком. Из его глаз текли крупные слезы. Из левой задней ноги фонтаном била алая кровь, орошая, словно росой, цветы и камни. Минуту спустя верблюд, истекая кровью, тяжело рухнул на землю и испустил дух.
   -- Он подкрался, как змея, как проклятый скорпион, и погубил нашего верблюда! И потом уполз вон туда!
   Карминильо бросился по направлению, указанному цыганом, но сколько ни напрягал взор, не мог открыть ни малейшего следа пребывания бежавшего араба.
   -- Худо дело! -- вымолвил Карминильо озабоченно. -- При помощи верблюда мы могли достигнуть за три дня вершины Гуругу. Теперь, дай Бог, доберемся туда на шестой или седьмой день.
   -- Но мы доберемся! -- голосом, полным решимости, отозвалась хитана. -- И, в сущности, верблюд вовсе не был нам нужен.
   С нами нет никакого груза. И мне было бы стыдно ехать верхом, когда остальные идут пешком!
   В путь, сеньоры! Я докажу, что женщина моего племени ни в чем не уступает вам, мужчинам!
   Маленький караван тронулся в путь, направляясь от берега в глубь страны.
   После двух или трех часов пути, правильнее сказать, почти беспрерывного подъема по холмам, наши странники остановились для отдыха. В мешке молчаливого Янко нашлись солдатские галеты. Карминильо метким ударом камня сбил с ветки небольшую птицу, оказавшуюся, по его словам, африканским фазаном. Злополучного лесного красавца выпотрошили, ощипали, развели костер и на его огне зажарили добычу. Мясо оказалось несколько жестким, но разыгравшийся молодой аппетит был великолепнейшей приправой, и в очень короткий промежуток времени от фазана остались лишь начисто обглоданные кости.
   Покончив со своей долей, Педро стал оглядываться вокруг, словно ища чего-то.
   -- Чего ты? -- осведомился Карминильо.
   -- Ищу, нет ли где поблизости кондитерской. Привык после жирного мяса непременно закусывать чем-нибудь сладким!
   -- Подожди. Кажется, я знаю, чем угодить тебе, сластена, -- засмеялся Карминильо. -- Так тебе хочется сладенького? А? А что ты думаешь насчет меда, лакомка?
   -- Мед? Тут можно достать мед? -- встрепенулся Педро.
   -- Если только я не ошибаюсь, то мед лежит в двух шагах от нас.
   -- Где? Где? Ни одной пчелы не видно! Ты шутишь!
   -- Ничуть! Я вовсе не обещал угощать тебя именно пчелиным медом! Здесь мы можем удовольствоваться медом муравьиным!
   На лице лакомки-юриста появилось выражение горького разочарования.
   -- Ну вот, я так и знал! -- жалобным тоном заявил он. -- Это так на тебя похоже, Карминильо! Пообещать меду, а потом предложить какую-то гадость!
   -- Да ты подожди отчаиваться, -- остановил его товарищ, -- сначала попробуй этот муравьиный мед, оцени все его достоинства, а потом уже и решай, стоит ли тебе плакать.
   -- Да где же ты найдешь хотя бы муравьиный мед? -- заинтересовался Педро.
   -- Вот в этой куче.
   -- Кажется, это нечто в стиле построек термитов?
   -- Да, нечто в этом роде, -- ответил Карминильо, нанося сильный удар навахой по небольшому глиняному конусу, возвышавшемуся в нескольких шагах от места привала каравана.
   Острая сталь, словно разрезая глыбу масла, вошла в мягкую глину, начисто отсекая всю верхушку конуса.
   -- А где же мед? -- разочарованно воскликнул Педро. -- Кроме муравьев, больших и маленьких, да этих противных личинок, которыми хорошо кормить соловьев, тут ничего нет!
   -- Ошибаешься, -- возразил Карминильо. -- Видишь этих муравьев?
   -- Которые разбухли, словно от водянки? Фу, гадость!
   -- Это и есть "африканский мед". Смотри, как с ним надо управляться.
   Карминильо вытащил из гнезда десяток огромных черных муравьев странного вида.
   Да, Педро был прав: насекомые казались лишенными способности двигаться и распухшими как от водянки.
   Собственно, раздутыми были только их брюшки, тогда как передняя часть тела с защищенной, словно блестящей стальной броней, грудью и крошечной головкой отличалась миниатюрными размерами. Собственно, грудь и голова казались принадлежащими какому-то другому насекомому...
   Ловко оторвав голову пальцами, Карминильо взял брюшко муравья в рот.
   -- Что ты делаешь? -- изумился Педро.
   -- Ем мед, -- хладнокровно ответил инженер. -- Попробуй, и тогда увидим, что ты скажешь.
   Недоверчиво и нерешительно юрист последовал примеру инженера и взялся за ближайшего муравья. Но едва тело насекомого коснулось его уст, как крик изумления вырвался из его груди.
   -- Но, Мадонна, да ведь это во сто раз слаще и ароматнее гранадского меда! Что за штука?
   И лакомка принялся без пощады истреблять странных медоносных африканских муравьев.
   Однако Карминильо не дал ему насладиться муравьиным медом вволю.
   -- Довольно, довольно! -- остановил он товарища. -- Надо быть умеренным!
   -- А что? -- осведомился Педро, поглядывая жадными глазами на беспомощно копошившихся муравьев-брюхачей.
   -- Всякий мед, друг мой, -- наставительно сказал Карминильо, -- обладает свойством вызывать сильную аллергическую реакцию. У многих даже от незначительной порции пчелиного меда высыпает крупная розовая сыпь по всему телу.
   -- А от муравьиного меда? -- испуганно спросил Педро.
   -- А от муравьиного меда ты рискуешь опьянеть, как от целой бутылки агуардиенте [агуардиенте -- водка]. И куда мы с тобой будем годиться в этом случае? Не забывай, что мы в стране, где друзей нет, а врагов -- сколько угодно, и нам надо держаться начеку.
   Со вздохом Педро покорился благоразумному совету.
   Быстро все собрались и тронулись в дальнейший путь, пробираясь по кустам. Но едва сделали несколько сот шагов, как шедший впереди Янко подал сигнал остановиться.
   -- В чем дело? -- приблизившись к нему, шепотом осведомился Карминильо.
   -- Арабы! Рифы! -- ответил шепотом же цыган. -- Целый отряд. И будь я проклят, если этот отряд не вышел разыскивать именно нас! Впереди едет на махари тот самый араб, товарища которого я ночью уложил моей навахой. Узнаешь ли ты его, Заморра?
   Припав на одно колено, цыган показывал рукой в ту сторону, где далеко внизу, по склонам холмов, медленно, словно ползущая змея, двигался большой отряд конных арабов. В центре отряда виднелась фигура закутанного в бурнус человека на красавце-махари.
   -- Надо бежать! -- прервал общее молчание Карминильо. -- Они доберутся сюда через четверть часа, и если мы не успеем спрятаться, нашему путешествию придет конец.
   -- Я знаю эти места! -- отозвался Янко. -- Тут поблизости, на гребне этой скалы, есть кубба, могила одного колдуна, священное место. Там обитает женщина нашего племени, которую арабы считают колдуньей. И если мы доберемся туда раньше, чем они отыщут наши следы, то, может быть, мы будем спасены.
   -- Да, но как же мы можем туда забраться? Нужны крылья! -- покачивая головой, возразил Педро.
   Карминильо внимательно осмотрел колоссальную стену, преграждавшую странникам путь. Сначала его взор был озабочен, но потом просветлел.
   -- Вздор! -- решительно вымолвил он. -- Кому дорога жизнь, тот не будет нуждаться в крыльях! Мы взберемся на эту скалу!
   -- Но как? -- почесывая затылок, протестовал Педро.
   -- Стыдись! Я тебя не узнаю! -- ответил ему Карминильо. -- В дни нашей юности мы с тобой лазали, как кошки. Помнишь? Ну, так наши горы ничуть не лучше африканских скал. Смотри! Вот подобие тропинки, по которой можно, конечно, с трудом и не без риска, забраться...
   -- Хоть на небо? -- засмеялся Педро. -- Ты забываешь, что с нами Заморра.
   -- Обо мне не беспокойтесь, сеньоры! -- вмешалась девушка. -- Я ведь не сеньорита! Я простая цыганская девушка, привыкшая к странствованиям и скитаниям. Где пройдете вы, мужчины, там пройду и я, хитана-танцовщица!
   И беглецы, уходя от неминуемой опасности, поползли по почти отвесной скале, пользуясь каждым выступом, каждой трещиной, цепляясь за ветви выросших из щелей в камне деревцев. Нельзя сказать, чтобы восхождение отличалось легкостью и удобствами: буквально каждый момент грозила опасность сорваться и упасть с головокружительной высоты.
   Янко лез впереди. Вторым полз Карминильо, прокладывая дорогу для следовавшей за ним хитаны, помогая ей подниматься.
   Шествие замыкал Педро, который, вспомнив свою молодость, оказался заправским альпинистом и показывал чудеса ловкости.
   На его долю досталось немало труда помогать Заморре подниматься, и не один раз девушка, чуть-чуть опираясь стройной ногой на плечо Педро, висела в воздухе, поддерживаемая сильной рукой Карминильо.
   Но всему бывает конец. Пришел конец и этому головокружительному подъему.
   Совершенно выбившиеся из сил, задыхающиеся, с бьющимися с неудержимой силой сердцами и помутившимися от изнеможения взорами, беглецы добрались наконец до верхней площадки.
   Идти дальше уже не было сил.
   Один Янко, передохнув всего несколько минут, мог продолжать путь.
   -- Я пойду на разведку! -- сказал он. -- Мне надо знать, жива ли "Царица Ветров". Может быть, ее нет, и тогда нам нельзя будет искать убежища в куббе.
   Никто не возразил на предложение цыгана, и Янко исчез в кустах.
   Товарищи остались дожидаться его возвращения, не без комфорта расположившись на площадке над обрывом, откуда открывался вид на необозримое пространство -- на прибрежную полосу земли, на море.
   Там, в море, показались три черные точки.
   Присмотревшись, Карминильо сказал:
   -- А ведь это наши канонерки! И, кажется, так близко -- стоит крикнуть, и голос долетит! Но на самом деле до них добрых двадцать километров...
   Впрочем, они идут, кажется, к берегу. Может быть, пройдут совсем близко отсюда. Но нам от этого не легче!
   Заморра прикоснулась к его плечу кончиками пальцев и, улыбаясь, тихо вымолвила:
   -- Друг, не печалься! Ты знаешь, ведь мы, хитаны, обладаем чудесным даром видеть будущее! Хочешь, я скажу, что ждет нас с тобой? У меня есть колода карт, я могу погадать. Смотри!
   И она умелой рукой разложила карты прямо на траве и склонилась над ними, что-то шепча.
   -- Ну, предсказывай, дитя! -- обратился к ней Карминильо. Брови красавицы цыганки нахмурились. Алые губы зашевелились.
   -- Кровь, кровь! -- вымолвила она беззвучно.
   -- Гм! Не очень приятно, дитя! Значит, меня убьют?
   -- Нет, друг! Я вижу целый ряд событий из твоей грядущей жизни. У тебя будет жена, готовая отдать свою жизнь для тебя. У тебя будут дети, и ты увидишь внуков. Значит, твоя жизнь будет долгой.
   -- Спасибо и на этом, -- рассеянно отозвался Карминильо.
   -- Погадай, хитана, мне! -- вмешался в разговор Педро. Заморра снова разложила карты и долго смотрела на них, потом весело рассмеялась.
   -- Чего ты смеешься? -- не без досады осведомился Педро.
   -- Потому что мне смешно! -- ответила цыганка. -- Тебя тоже ждет долгая-долгая жизнь.
   -- Прекрасно!
   -- Ты будешь пользоваться общим уважением.
   -- Отлично!
   -- Но никогда ни одно женское сердце не забьется сильно в твоем присутствии.
   -- Вот тебе на! Это за что же такая немилость?
   -- Не знаю! Может быть, потому что ты не холодный и не горячий, а только теплый, друг! Ну, и твоя голова слишком занята всяческими думами...
   -- О разного рода яствах и питиях! -- улыбаясь, выдал тайну товарища Карминильо.
   Пока трое оставшихся беглецов развлекались гаданием Заморры, покинувший место привала Янко быстро пробирался по чащобам, вползал с ловкостью ящерицы на скалы. Он шел почти по прямой линии, и это доказывало, что идет он по хорошо знакомой ему дороге.
   Вот он спустился в неглубокий овраг, вскарабкался по крутому склону преграждавшей ему дорогу скалы и очутился на гребне этой скалы, скрывавшей до этого момента очаровательный уголок с богатейшей субтропической растительностью -- уголок, богатый живительной влагой и на редкость живописный.
   Прямо под его ногами на отдельно стоящем пригорке высилось оригинальное здание арабской архитектуры: кубической формы строение с куполообразной крышей и сбоку словно неимоверно толстая белая колонна. Но это была не колонна, а обрушившийся минарет.
   -- Зизи-Сабба дома! -- пробормотал Янко, видя, как из неуклюжей трубы поднимается голубой дымок.
   Янко свистнул.
   На пороге дома показалась горбатая старуха с бронзовым морщинистым лицом и с головой, прикрытой ярко-красным платком. До Янко донесся ее хриплый крик:
   -- Это ты, сыночек? Ты все-таки вернулся? Спускайся сюда! Цыган быстро сбежал по тропинке, ведшей с вершины скалы к дому старухи. Зизи-Сабба радушно приветствовала его.
   -- Я ждала тебя, сыночек, -- твердила она. -- С тех пор как ты побывал здесь и принес мне вести о нашем племени, я так скучала! Почему так долго не приходил ты ко мне? Ведь я же люблю тебя, как если бы ты был в самом деле моим родным сыном! Ты так похож на покойного Джурбу, Янко! Мне иной раз чудится, что ты не Янко, а Джурба, который потонул вместе с экипажем своего парусника...
   Скажи, что привело тебя сюда, сыночек?
   -- Дела, мать Сабба. Серьезные дела! У тебя никого сейчас нет?
   -- Хи-хи-хи! Кто может быть у меня? Глупые арабы боятся меня, как самого дьявола! Они верят, что я "Госпожа Ветров" и "Царица Града", и боятся, боятся бедной старухи! Хи-хи-хи!
   Но это к лучшему: эти разбойники давно зарезали бы меня, если бы не боялись моего колдовства!
   Надеюсь, сыночек, тебе-то нет нужды ни в моих гаданиях, ни в моих чарах? Но почему у тебя такое мрачное лицо?
   Стиснув зубы, Янко ответил:
   -- Гадать я умею не хуже тебя, Сабба! И не хуже тебя я умею творить заклинания...
   Но в твоей помощи я нуждаюсь, и обойтись без тебя мне будет трудно.
   -- Скажи, чего ты хочешь?
   -- Сначала войдем в твое помещение, мать.
   Старуха, любовно глядя на цыгана выцветшими, но все еще зоркими глазами, повела его внутрь куббы, усадила на скамье, покрытой какой-то пестрой тканью, подала на стол блюдо какого-то остро пахнувшего месива и кувшин с пивом.
   Утолив голод и жажду, Янко приступил к разговору.
   -- Привет тебе, мать, от твоего народа!
   -- Спасибо, сыночек! Разве есть на свете люди, которые не забыли Зизи-Саббу?
   -- Их немного, мать, но те, которые помнят тебя, тем больше привязаны к тебе. Кланяется тебе кровник твой, Архаз, наш вождь.
   -- Спасибо Архазу! Это -- мудрый вождь!
   -- Он нуждается в твоем содействии, мать.
   -- Я готова помогать Архазу! Скажи, что нужно сделать?
   -- Опять племени грозит опасность позора, мать: одна из "Детей Месяца", из рода Заморры, египтянки, хочет уйти из племени.
   -- Убейте ее!
   -- Правнучку египтянки, мать? Ты забыла наш закон!
   -- Да, да, правда, сыночек! Я забыла наш старый закон! Те, в жилах которых течет хоть капля крови египтянки, "Матери Тайны", -- неприкосновенны.
   Но тогда помешайте ей, девушке из дома Аменготена, уйти от племени.
   -- Трудно, мать! Времена изменились. Мы живем не так, как жили наши предки. Половина племени возмутится, если мы допустим малейшее насилие над дочерью "Высокого Дома".
   -- Выдайте непокорную замуж за родича, и муж сумеет заставить ее забыть свои грезы о свободе.
   -- Она не такова, мать! Это -- гордая девушка, которая не покорится нелюбимому человеку. Кроме того, мать...
   -- Ну? Что еще?
   -- Она знает "Закон Семи", мать! Она знает о талисмане и о том, какие права дает обладание священным символом вождя Семи Соединенных племен: цыган Испании, Египта, Абиссинии, страны Полумесяца, страны Льва и Солнца, Венгрии, России.
   -- Но она не знает, где найти этот священный талисман!
   -- Знает, мать! В ее руках находится Священный Платок Царицы Семи племен, на котором вытканы таинственные знаки -- план местности, где погребен вождь Семи племен. Это -- здесь, мать. Это -- на вершине Гуругу.
   -- Тогда чего же ты хочешь от меня, сыночек?
   -- Помощи, мать! Ну, слушай!
   Эта девушка хочет выйти из племени. Для этого она должна сделаться царицей цыган Испании. То есть исполнить закон и добыть талисман, похороненный в могиле вождя Семи племен.
   У девушки нашлись два помощника: полоумные испанцы, потомки идальго, сжигавших наших родственников на кострах и гноивших наших вождей в тюрьмах.
   Их, этих испанцев, надо уничтожить. Тогда, быть может, мать, у Заморры пропадет желание выйти из племени, и она возьмет себе мужа из нашего рода.
   -- То есть тебя, сыночек?
   -- Почему бы и нет? Я ее молочный брат. Я люблю ее и ненавижу, и я сумею покорить ее!
   -- Так, сыночек! Значит, сначала нужно уничтожить двух испанцев? Почему же ты не уничтожил их?
   -- Пробовал, но неудачно. Однажды в гостинице, где они остановились, я впустил в их комнату дюжину скорпионов, но они случайно обнаружили гадин и передушили всех.
   В другой раз я нанял одного бедняка -- угостить ударом ножа одного из испанцев, того...
   -- Того, которому Заморра отдала свое сердце? Янко скрипнул зубами и молча кивнул головой.
   -- Дурак ошибся и зарезал какого-то иностранца, за что его повесили, -- продолжал он. -- Я лично два раза едва не расправился с врагами по пути в Марокко. Но оба раза срывалось. Их словно дьявол хранит! Вчера, например, я поджег сухую траву в пещерах, где они спрятались, и думал, что они изжарятся заживо, сгинут раз навсегда. Но они отыскали запасной выход, мать, и выбрались на поверхность... Словом, они тут, совсем близко, мать!
   -- И девушка с ними?
   -- Да. Но до девушки, мать, тебе нет дела! Ты мне помоги уничтожить испанцев. Оставшись одинокой в чужой стране, Заморра станет искать моей помощи, -- я стану тем, чем был для нее раньше. Почему бы и нет? Разве я не хорош собой? Разве я не богат, как принц? Разве я не из древнего рода вождей? И ведь рано или поздно, но я тоже смогу стать вождем цыган Испании и пользоваться царскими почестями от всех детей древнего погибшего царства!
   -- Так, так, сыночек, -- монотонно твердила старуха, качая в такт речи седой головой. -- Ты будешь вождем, и тебя ждут царские почести... Я помогу тебе уничтожить твоих врагов! Хочешь, я опою девушку таким зельем, что она полюбит тебя?
   -- Она -- дочь "Высокого Дома", мать!
   -- Да, да! Я опять забыла, сыночек! Но как же ты хочешь погубить испанцев?
   -- Натрави на них рифов, мать! Горные разбойники напьются крови моих врагов!
   -- Хорошо, сыночек! Кстати, рифы восстали на этих днях. Между ними и испанцами -- кровь!.. Хорошо, хорошо! Мне достаточно сказать, что она -- моя внучка и что она тоже умеет творить заклинание града и заклинание ветра -- и ей уже не будет грозить опасность попасть в гарем какого-нибудь шейха рифов!.. Теперь отдыхай, насыщайся. Я обдумаю, как все устроить. Твоя приемная мать позаботится обо всем, сыночек! Талисман вождя Семи племен останется в могиле вождя, девушка станет твоей женой или твоей наложницей -- как тебе будет угодно, испанцы сгинут!
   -- Испанцы сгинут! -- эхом откликнулся Янко, снова принимаясь за еду.
   Четверть Часа спустя он покинул куббу колдуньи, условившись предварительно с ней обо всех подробностях плана предания Карминильо и Педро в руки рифов.

III

   Ну, что вы, сеньоры, думаете о нашей хозяйке? Этот вопрос задал товарищам Карминильо, стоявший посреди куббы "Госпожи Ветров". Туда, в куббу, беглецов благополучно довел Янко. Старуха приняла их радушно, как дорогих и близких людей. Бог весть откуда раздобыла она пищу и питье для них -- и посетители куббы не могли пожаловаться ни на недостаток пищи, ни на ее грубый вкус.
   С особенной лаской старушка отнеслась к Заморре.
   -- Как хороша ты, девушка! -- шептала она, заглядывая в глаза хитаны. -- Ты хороша, как царица! Ты -- пышная роза Египта!
   Счастлив будет тот, кто назовет тебя своей, Цветок Востока!
   Должно быть, в твоих жилах течет царственная древняя кровь, огонь моей души!
   Пей, кушай, дитя.
   Под моим кровом ты в такой же безопасности, как под кровом дома отцов твоих, под крылышком твоей родной матери!
   Но все любезности, расточавшиеся старухой, не производили ни малейшего впечатления на девушку: каким-то безошибочным инстинктом хитана сознавала, что слова старухи -- яд, и ее ласка -- ложь.
   Когда гости были сыты, старуха приготовила им постели.
   -- Спите спокойно, дети, -- сказала она. -- Тут вам не может угрожать никакая опасность. Да и я посторожу ваш покой. Я должна побродить по лесу, над пропастями, собирая травы и цветы ночи.
   И она выскользнула из куббы.
   Следом за ней, под предлогом осмотреть окрестности, ускользнул и Янко.
   Едва замолк звук их шагов, Карминильо, все время внимательно наблюдавший за движениями старухи, обратился к товарищам с вышеприведенным вопросом.
   -- Старушка -- первый сорт! -- лениво отозвался Педро. -- Она накормила нас такими деликатесами, что любо-дорого! Хотел бы я знать, откуда она добывает здесь, в этой глуши, такие вещи?
   Если я разбогатею, я возьму ее к себе в качестве домоправительницы!
   -- А ты что скажешь, дитя? -- обратился Карминильо к хитане.
   -- Ничего, -- сдержанно ответила девушка. -- Мы находимся под кровом этой женщины, и мы ели хлеб ее. Я не хочу говорить о ней дурно. Но сердце мое не лежит к ней. Ее язык лжив и ядовит, как язык змеи!
   -- Мне она тоже показалась фальшивой до мозга костей, -- задумчиво произнес Карминильо, -- но Янко клянется и божится, что мы можем вполне положиться на старуху. Тут мы в безопасности. Признаюсь, я очень нуждаюсь в отдыхе и засну как убитый!
   Они улеглись, притушив лампу. Каждый положил возле себя оружие. Спали не раздеваясь.
   Прошло всего несколько минут. Заморра осторожно приподнялась и огляделась. Педро спал сном невинности, некрасиво открыв рот, и звучно храпел. Карминильо лежал на спине, скрестив руки на груди, и казался не живым спящим человеком, а античной статуей.
   Хитана тихо склонилась над ним и прикоснулась губами к его высокому лбу.
   -- Спи, родной! Спи, милый! -- прошептала она. -- Я не сплю за тебя! Я храню твой покой! Если понадобится, я отдам кровь моего сердца за тебя!
   Ты осуждаешь меня за то, что я отправилась на поиски таинственного талисмана. Но ты не знаешь, для чего мне нужен этот талисман, эта никчемная в твоих, да и в моих глазах игрушка!
   Талисман -- это плата за свободу, это -- выкуп.
   Если талисман вождя Семи племен будет в моих руках, я, по древним законам, становлюсь царицей цыган Испании. Как царица, я смогу выбирать себе мужа хотя бы из другого племени.
   Понимаешь ли это ты, спящий беззаботно?
   И снова красавица хитана склонилась к спящему и поцеловала его.
   Карминильо шевельнулся, но не открыл глаз: сон его, молодой и здоровый сон, был слишком крепок, и поцелуй цыганки не мог разбудить его...
   Убедившись, что Карминильо спит сном младенца, Заморра подняла с пола свой "маузер" и тенью выскользнула из куббы.
   Стояла ночь. Кругом царила тишина. Только откуда-то издали изредка доносился крик ночной птицы, да еще, когда налетал ветер с моря, слышался глухой гул. Это валы, рожденные в недрах моря, добежав до прибрежных утесов и разбиваясь грудью о грудь скал, тихо роптали на свою судьбу.
   Заморра обошла вокруг куббы, всматриваясь в дали, озаренные призрачными лучами луны.
   И вдруг она остановилась, замерла, застыла, как каменное изваяние.
   До ее чуткого слуха долетели издали топот копыт, конское ржание, звон оружия.
   -- Идут! -- прошептала она. -- Враги! Проклятье! Старуха предала нас, своих гостей! Старуха изменила тем, кого она, по закону гостеприимства, должна была защищать ценой своей жизни!
   И опять прислушалась смелая девушка.
   Да, никаких сомнений быть не могло: все ближе и ближе звучали копыта. Вот звякнуло оружие. Как стрела, девушка кинулась в куббу и подняла на ноги испанцев. Педро, кряхтя и почесываясь, схватился за ружье.
   -- Эх, -- ворчал он, -- мне снилось, что я сижу в каком-то отличном ресторане, и официант только что принес мне чудеснейшую утку с какой-то начинкой. Разрезал я утку, насадил порядочный кусок на вилку, только что поднес ко рту, как вдруг... Трах-та-ра-рах! Разбудили! Так и не пришлось попробовать уточки!..
   -- Да будет тебе, чревоугодник! -- перебил Карминильо его причитания. -- Скажи спасибо Заморре, что она вовремя предупредила нас! Без этого мы все трое рисковали очутиться в положении твоей уточки! Рифы -- люди серьезные, шутить с гяурами [гяур (кафир, дословно -- неверующий) -- название всех немусульман у исповедывающих ислам] не любят.
   Молодые люди выбрались из куббы на площадку. Заморра уже стояла там с ружьем в руках, готовясь защищать себя и своих друзей. В долине под холмом, на вершине которого стояла кубба, двигались тени, и зоркий глаз Заморры уже ясно различал фигуры лошадей и всадников. Видел приближавшихся к холму врагов и Карминильо.
   -- Пора! -- произнес он вполголоса. -- Не жалейте патронов! Стреляйте в передних всадников: рифы храбры, и впереди всегда идут вожди. Уложив их, мы внесем смятение в ряды неприятеля!
   По его знаку загремели выстрелы, и на горцев посыпался град пуль, сбивая лошадей и вышибая из седла всадников.
   Многозарядные "маузеры" давали возможность испанцам не прерывать стрельбу: пока один стрелял, другой успевал перезарядить ружье. Не отставала от мужчин и красавица хитана.
   В рядах рифов возникло смятение. Они подошли так близко к холму, что пули защитников почти не пропадали даром. Задние всадники теснили передних, пытавшихся ускакать от губительного огня испанцев, и поэтому смятение все усиливалось и усиливалось.
   Но скоро послышались повелительные крики шейхов, горцы оправились, рассыпались во все стороны, и через минуту долина опустела. Только здесь и там валялись тела пораженных насмерть лошадей и всадников.
   -- Недурно для начала! -- засмеялся Педро, отирая пот со лба. -- Кажется, такого горячего блюда эти господа отнюдь не ожидали...
   Я никак не могу простить этим ночным грабителям, что по их милости я не попробовал утки!
   -- Во сне, мой друг! -- невольно засмеялся Карминильо.
   -- А хотя бы во сне! -- отозвался Педро. -- Ну и что? Иной раз во сне удается отведать таких вещей, каких наяву не попробуешь ни при каких обстоятельствах, особенно в нашей студенческой столовой в Саламанке! Так, один раз мне снилось...
   Но Педро не успел досказать, что снилось ему: с вершины соседнего холма грянул выстрел, и пуля сорвала с головы студента-лакомки его оригинальную ушастую шляпу.
   -- Клянусь, это выстрел из такого же "маузера", как и мой! -- выругался Педро, поднимая шляпу и ретируясь за какой-то камень.
   -- Может быть, из "маузера", весьма родственного нашим! -- проговорил Карминильо. -- Янко пропал без вести!
   -- Ты думаешь, что Янко способен стать на сторону наших врагов? -- осведомилась Заморра.
   -- Отчего нет? Янко, кажется, способен на все!
   -- Но он -- мой молочный брат, и он любит меня.
   -- Даже, кажется, слишком горячо! -- гневно вымолвил Карминильо.
   Лукавая улыбка мелькнула на алых устах девушки.
   -- Так что же? -- сказала она. -- Он -- цыган, я хитана. Как раз пара! За кого же выйти замуж бедной цыганке?
   Карминильо вспыхнул. Глаза его угрожающе блеснули, но он ничего не сказал.
   Тем временем выстрелы с соседнего холма следовали один за другим. Одна из пуль прожужжала мимо виска Карминильо, другая щелкнула по дулу ружья хитаны.
   -- Становится жарко, как на кухне, когда готовится большой обед, -- заявил Педро. -- Что мы будем делать?
   -- За мной! В минарет! -- скомандовал инженер.
   Беглецы, перебегая от камня к камню, достигли дверей минарета, поднялись по полуразрушенной лестнице на его вершину.
   Да, Карминильо, в котором проснулся дух его предков, завоевавших полмира, умел выбирать позицию!
   С верхушки минарета беглецы, будучи надежно укрытыми от вражеских выстрелов стенами здания, отлично могли обстреливать всю долину и ближайший холм, на вершине которого прятался в кустах неведомый враг, вооруженный "маузером".
   -- Осыпайте выстрелами эти кусты! -- скомандовал Карминильо.
   -- Если нам и не удастся сбить оттуда врага, то мы хоть напугаем его!
   И опять затрещали "маузеры" защитников куббы. Следом за первым залпом кто-то на холме вскрикнул, и выстрелы оттуда прекратились.
   -- Победа! -- крикнул неунывающий Педро. -- Еще одна такая удача, и мы можем... Мы можем приняться за приготовление завтрака: ночь идет к концу, и мне хочется есть!
   -- Ну, знаешь, -- живо откликнулся Карминильо, -- тебе, я думаю, долго придется довольствоваться тем ужином, который ты видел во сне.
   -- Протестую! -- завопил Педро. -- Все, что угодно, но голодать я не намерен!
   В это время на куббу, на минарет, на окружающие скалы словно с неба упал огненный меч гигантских размеров. Это был ослепительно-яркий луч, поднявшийся с поверхности моря, упершийся в тучи и потом словно ударивший по земле.
   -- Прожектор! -- вырвалось восклицание из уст Карминильо.
   -- С какого-нибудь испанского военного судна, крейсирующего у этих проклятых берегов, -- подтвердил его догадку Педро.
   -- Эх, если бы милые соотечественники догадались да послали бы нам на помощь сотни две солдат с парой пушек!
   -- Ну, дружище! На это нечего рассчитывать. Высадить тут десант -- это было бы чистым безумием! Мы находимся не более чем в трех километрах от берега, но любому отряду, который вздумал бы добраться сюда, пришлось бы идти три дня под градом пуль рифов. Это ведь мы могли незаметно пробраться по трущобам.
   -- Да и то не очень-то незаметно!
   В это мгновение в море вспыхнул красный огонек, такой знакомый беглецам по последним часам их пребывания на борту орки.
   -- Проклятье! -- воскликнул Карминильо. -- Милые соотечественники стреляют из пушек!
   -- По рифам! -- высказал предположение Педро.
   -- Вообще по этой местности. Услышали, что тут идет какая-то катавасия, и считают необходимым на всякий случай послать парочку гранат.
   Едва он закончил фразу, как с воем и свистом долетевшая с канонерки граната грянулась в склон холма.
   Следующая ударилась об угол куббы, и взрывом снесло половину постройки. Осколки брызнули во все стороны, проносясь ураганом над верхушкой минарета.
   -- Клянусь, они намерены свалить минарет! -- крикнул Карминильо. -- Надо спасаться!
   Защитники минарета, неожиданно попавшие под выстрелы своих же соотечественников, кубарем скатились с лестницы.
   -- За мной! Скорее! -- командовал Карминильо, увлекая Заморру и Педро вниз с холма.
   Его план был как нельзя более рационален: при грохоте взрыва испанских гранат и свисте осколков, разлетавшихся по долине, рифы, отлично знакомые с действием пушек, рассыпались во все стороны. Им, по крайней мере на несколько минут, было не до беглецов. И этими несколькими минутами надо было во что бы то ни стало воспользоваться, чтобы попытаться прорваться сквозь вражескую цепь и уйти в кустарники.
   Против ожиданий, маневр удался блестяще. Испанцы и хитана благополучно пробрались через долину. И в тот момент, когда они уже достигли границы кустарников, представлявших более или менее надежное убежище, сразу две гранаты с канонерки ударились в куббу. Первая взорвалась внутри куббы, обращая в груду щепы и мусора жилище "Госпожи Ветров", старой колдуньи Зизи-Саббы, вторая ударила в подножие минарета и словно сбрила уже еле державшуюся башню.
   Видя гибель минарета, только что служившего им убежищем,
   Педро не удержался от замечания:
   -- Брр! Из нас вышли бы отличные битки, если бы мы запоздали хоть на несколько минут!
   -- Не болтай! Скорее! Скорее! -- торопил его Карминильо, почти унося на руках Заморру. -- Мы еще не в безопасности!
   Должно быть, на канонерке думали, что все необходимое уже сделано. После разрушения куббы канонерка прекратила стрельбу и, кажется, отошла от берега. По крайней мере, ее отличительных огней уже не было видно.
   Как только прекратилась канонада, рифы оправились и толпой ринулись на приступ. К их удивлению, защитники куббы молчали.
   Тогда рифы, обследовав развалины куббы и не найдя там следов беглецов, рассыпались по окрестностям.
   Но и час, и два, и три часа преследование не давало никаких результатов.
   Только тогда, когда солнце стояло уже высоко над горизонтом, битва возобновилась: горные разбойники нашли, настигли своих врагов и окружили их со всех сторон.
   На этот раз в исходе борьбы сомневаться не приходилось: против целой шайки, состоявшей более чем из двух сотен всадников, на сравнительно открытой местности держать оборону троим людям, хотя бы и вооруженным превосходными магазинными ружьями, было немыслимо. К тому же, отбивая яростные атаки рифов, наши друзья быстро истощали сравнительно небольшой запас патронов, и мало-помалу их стрельба становилась все более редкой.
   -- Патроны подходят к концу, -- заявила Заморра, храбро державшаяся рядом с Карминильо, -- у меня осталось не больше десятка.
   -- А у меня -- и того меньше, -- отозвался Педро. -- Если бы мне подвернулась под выстрел какая-нибудь вкусная дичина, мне, кажется, не пришлось бы воспользоваться удобным случаем!
   -- И у меня осталось три или четыре патрона, -- с грустью вымолвил Карминильо. -- Кажется, наш конец близок!
   -- Смотрите! -- прервала разговор девушка. -- К нам скачет парламентер. Что это значит?
   -- Наши враги хотят сделать нам какое-то предложение. Посмотрим, послушаем, что он нам скажет. Не стреляйте, друзья!
   В самом деле, статный темнолицый араб в красивом белом бурнусе, навязав белый платок на конец своего ятагана, выехал из рядов рифов на открытое место и что-то громко прокричал.
   Карминильо, в свою очередь, вышел из-за камней, служивших прикрытием ему и его товарищам, и махнул карманным платком в знак готовности приступить к переговорам.
   -- Гяур! -- крикнул риф по-испански. -- Сопротивление бесполезно! Сдавайтесь!
   -- Кому?
   -- Мне!
   -- Кто ты?
   -- Шейх рифов рода Бенни-Ассани, Абдалла, по прозвищу "Лев Эр-Рифа"! -- гордо ответил дикарь. -- Мое имя знают все испанцы этой страны.
   -- Очень приятно! -- иронически раскланялся Карминильо. -- Но что понадобилось от нас знаменитому "Льву Эр-Рифа"? На каком основании вы напали на нас, мирных путешественников?
   -- Вы -- испанские шпионы, и вы зашли на наши территории, чтобы собирать сведения о нас!
   -- Покорно благодарю! Кто это сказал тебе, что мы шпионы? -- вспыхнул Карминильо. -- Это -- гнусная ложь! Мы просто потерпели крушение у ваших берегов и искали убежища там, на горе.
   -- Твой язык лжив, как язык змеи! -- ответил араб. -- Но меня ты не обманешь! Я знаю, кто ты. Ты носишь имя Карминильо да Истмо, имя одного из наших злейших врагов! Ты -- сын Франческо да Истмо, инженера, который был в Мелилье агентом испанского правительства и скупал наши земли.
   -- Не отрекаюсь! Я -- Карминильо да Истмо, -- ответил испанец спокойно. -- Но, клянусь моей честью, мой отец никогда не был агентом правительства! Он просто хотел завести здесь, в ваших горах, большое горное дело, хотел обогатить весь край и быть не врагом, а другом вашим, горцы.
   -- Он был испанцем, а испанцы -- наши враги! Ты, вероятно, не знаешь, что уже несколько дней как мы объявили испанцам священную войну. Вольный народ гор Эр-Риф не успокоится, пока на этих берегах уцелеет хотя бы один испанец!
   -- Ну, это мы еще посмотрим! -- высокомерно ответил Карминильо. -- Чего стоит ваш "вольный народ", мы видели. Нас было трое, вас -- несколько сотен, и во что обошлась вам схватка с нами?
   Риф заскрежетал зубами.
   -- Собака! -- крикнул он. -- Ты дорого заплатишь за понесенные нами потери!
   -- Сначала возьми меня, приятель, потом будем разговаривать, как буду я расплачиваться за тот сброд, который отправлен мной к черту на рога! -- Карминильо хрипло засмеялся.
   Риф схватился за пистолеты, но тотчас же дуло "маузера" испанца направилось в его грудь. И араб сдержал свою ярость.
   -- Лай собаки не может оскорбить слух льва! -- сказал он высокомерно.
   -- Что имеешь ты сказать еще? -- спросил Карминильо. -- Мое терпение истощается. Ты не умеешь держать себя, дикарь! Говори, что тебе нужно и... И проваливай восвояси!
   Риф блеснул глазами.
   -- Сдавайся, гяур! Если ты прекратишь бесполезное сопротивление, я, пожалуй, соглашусь из жалости подарить тебе жизнь, хотя ты не заслуживаешь этого.
   -- Благодарю за милость! Я вижу, ты сильно боишься, шейх.
   -- Я?! Я боюсь вас, гяуры?! -- вне себя закричал риф.
   -- Ну да! Ты боишься схватиться с нами в открытом бою и потому предлагаешь нам, воинам, сдаться.
   -- Щенок! Я боюсь? Я, тот, кого зовут "Львом Эр-Рифа"? Риф бесновался.
   -- Зачем ты дразнишь его? -- вполголоса спросил Педро.
   -- Не мешай! Я знаю, что делаю, -- оборвал его Карминильо. -- У меня есть план, исполнение которого может нас спасти. И другого выхода все равно нет.
   И потом, обернувшись к шейху Абдалле, добавил насмешливым тоном:
   -- Как это, шейх, у тебя хватило смелости прямо посмотреть мне в глаза. Отчего ты не прячешься от моих взоров в кустах, как трусливый шакал?
   -- Это ты меня называешь шакалом, гяур? О-о-о!
   -- Да, тебя! Знаешь, почему? Потому что ты никогда не осмелишься встретиться со мной в равном бою, один на один!
   -- Я? Я не осмелюсь биться с тобой? Хоть сейчас! Хоть сию минуту! Риф потерял голову и был готов ринуться на оскорбившего его дерзкого врага.
   А Карминильо как ни в чем ни бывало продолжал поддразнивать его:
   -- Ну да! Ты сидишь на великолепной лошади, а я пеший. У тебя за спиной триста воинов, готовых предательски ринуться на меня! Но если бы я предложил тебе поединок на равных, ты струсил бы!
   -- Никогда! Поединок? Да будет так! На каком оружии?
   -- На каком угодно! Самое лучшее -- на ятаганах!
   Риф, славившийся своим искусством владеть ятаганом, заподозрил, что в этом предложении таится какая-то ловушка.
   -- Почему не на огнестрельном оружии? -- нерешительно вымолвил он.
   -- Гм! Пожалуй! -- в тон ему сказал испанец. -- Я, пожалуй, воспользуюсь моим "маузером". У тебя, кажется, тоже хорошее магазинное ружье? Давай попробуем. Но я ставлю условие!
   -- Какое, гяур?
   -- Когда-то в боях за Иерусалим принимал участие мой предок, крестоносец Гоффредо да Истмо. Он встретился в горах Палестины с одним из любимых витязей султана Салахеддина. У араба было много спутников, у христианина -- пара слуг.
   Но араб был не дикарем, а витязем, и он согласился на поединок, один на один. По условию, тот, кто оставался победителем, делался свободным и становился неприкосновенным на три дня.
   -- И что же? -- заинтересовался Абдалла.
   -- Араб пал в бою. Его вооружение досталось моему предку. Спутники арабского витязя свято сдержали слово, данное их вождем, и предоставили христианину спокойно удалиться с поля битвы, не преследуя его. Потому что и они были не сбродом, не сволочью, не шайкой трусливых и подлых шакалов, а настоящими воинами, каких, конечно, нет в этих горах!
   Совершенно потерявший голову риф прохрипел:
   -- Я докажу тебе, гяур, что ты ошибаешься! Идем биться! Если ты падешь в бою, твои спутники станут моей добычей!
   -- А если я буду победителем?
   -- Вы можете идти куда вам угодно, никто не тронет вас пальцем!
   -- Твое слово?
   -- Клянусь бородой пророка!
   -- Хорошо! Тогда начнем поединок!
   По знаку шейха кто-то из рифов подвел испанцу прекрасного коня. Карминильо, тщательно осмотрев свое ружье, вскочил в седло. Рифы столпились на одном краю полянки, бойцы, пожав друг другу руки, разъехались, потом ринулись друг на друга по знаку, поданному выстрелом из пистолета стариком-арабом с морщинистым лицом и лукавыми черными глазами, выбранным посредником.
   Заморра с гордостью и в то же время с тревогой, отражавшейся в ее прекрасных глазах, следила за ними.
   -- Да хранит тебя небо! -- прошептала она вслед проезжавшему мимо нее Карминильо.
   Испанец зорко следил за каждым движением своего врага. Он отлично знал, что риф -- страшный противник. Риф на лошади -- это кентавр. Риф с детства не выпускает ружья из рук, он неподражаемый стрелок.
   Но отлично сознавая все это, молодой инженер надеялся на благополучный исход своей затеи. Он полагался на твердость своей руки, на свою зоркость, на свое хладнокровие, дававшее ему значительный перевес над противником, бесновавшимся от полученных оскорблений, потерявшим голову от жажды мести.
   Шейх выстрелил первым. Но Карминильо подстерегал его движение и быстро пригнулся. Пуля из "ремингтона" рифа просвистела над головой испанца. В то же мгновение раздался выстрел из "маузера". Риф вовремя поднял на дыбы своего коня, и пуля Карминильо впилась в грудь благородного животного. Конь опустился на передние ноги, но в то же мгновение сделал отчаянный скачок.
   Выстреливший шейх не имел возможности прицелиться, и пуля его пошла буравить воздух. Вторая пуля Карминильо на этот раз не миновала цели... Конь шейха опять взвился на дыбы, но всадник уже не управлял своим конем: он всплеснул руками, выронил ружье и откинулся назад. Когда арабы с криками подбежали к своему вождю, шейх был уже мертв. Пуля из "маузера" Карминильо вошла в переносицу Абдаллы, непобедимого воина племени Бенни-Ассани.
   Карминильо сошел со своего коня и стоял в стороне.
   Другой рифский воин подскакал к нему, размахивая руками:
   -- Собака! -- кричал он. -- Подлая христианская собака! Ты жестоко поплатишься за убийство нашего вождя!
   -- Разве бой был неправильный? -- возразил испанец.
   -- Гяур! -- наезжая на него, кричал риф. -- Я убью тебя!
   -- Не смеешь! Твой вождь своей честью поручился за нашу безопасность!
   -- Шейха нет! Иди в ад!
   И в то мгновение, когда Карминильо, видевший, что рифы не считают для себя обязательным условие, принятое погибшим шейхом, схватился за ружье, чтобы защищаться, несколько человек, ползком пробравшихся в тыл, вихрем бросились на него и его товарищей.
   Карминильо отчаянно защищался, употребляя ружье как палицу, но нападение было слишком неожиданным и стремительным.
   Правда, два или три рифа свалились к ногам испанца, но зато другие облепили его со всех сторон, повисли на нем.
   Минуту спустя он лежал на земле рядом с Педро. Оба были обезоружены и связаны по рукам и ногам крепкими веревками.
   В плену была и красавица хитана.
   Она тоже оказала отчаянное сопротивление, но сила солому ломит, и она была связана, как и ее друзья.
   Пленных взвалили на крупы лошадей, и рифы тронулись в путь. Через несколько минут два горца, конвоировавших хитану, отделились от отряда и направились куда-то в сторону.
   -- Прощай, родная! -- крикнул хитане Карминильо. Ответом ему было рыдание увозимой неведомо куда хитаны. После часового пути рифы достигли своего дуара, или поселка. Пленных окружила целая толпа детей и женщин. Весь этот сброд принялся издеваться над пленниками, осыпая их ругательствами, забрасывая грязью и камнями. Приставленные стеречь пленных часовые ничуть не мешали этому милому занятию.
   -- Что делают эти черти? -- заинтересовался Педро, увидев, что откуда-то привели двух заморенных и тощих низкорослых бычков. -- Ей-Богу, Карминильо, они собираются стряпать обед в нашу честь. Как ты думаешь, что дадут они нам?
   -- Веревку на шею или пулю в лоб! -- мрачно ответил Карминильо.
   -- Но если я на это не согласен? Это противно всем законам божеским и человеческим! Международное право...
   -- Ах, да замолчи ты наконец! -- тоскливо прикрикнул на товарища инженер. -- Ты забываешь, в чьих мы руках. Нам не на что надеяться.
   -- Протестую! -- завопил Педро. -- Покуда я жив, я продолжаю надеяться! Советую и тебе не падать духом.
   -- Но нас может спасти только чудо.
   -- А почему не случиться чуду? Ведь история нас учит, что...
   Педро не удалось закончить фразу, потому что к месту, где лежали на земле пленные, с гиканьем прихлынула целая толпа воинов племени Бенни-Ассани.
   На глазах у пленных какой-то доморощенный мясник перепилил тупым ржавым ножом горло злополучным тощим бычкам, потом принялся распарывать брюхо и выпускать внутренности. Толпа с жадным любопытством следила за отвратительной работой мясника, оглашая воздух пронзительными криками.
   -- Что они затевают? -- вполголоса спросил Педро.
   -- Сейчас увидишь, -- ответил тот, -- поручи свою душу Богу, дружище!
   Сильные руки подхватили обоих пленников и поволокли их. Миг -- и испанцы были засунуты в трупы убитых бычков. Свободными оставались только головы, торчавшие из брюха животных.
   Зацепив туши бычков веревками, толпа подростков с криком выволокла их из дуара и тащила все дальше и дальше, пока не дотащила до полянки в лесу.
   -- Лежите здесь, гяуры! -- произнес кто-то из рифов.
   -- Их сожрут львы! Их растерзают шакалы! -- ликовала толпа демонов в образе людей.
   К осужденным на ужасную казнь подошла группа воинов племени Бенни-Ассани. Во главе группы был тот самый вождь, по знаку которого испанцы подверглись нападению после поединка.
   -- Собаки! -- обратился риф к студентам. -- Вы убили и ранили больше двадцати лучших людей нашего племени. За это вы подвергнетесь таким мучениям, о которых потом будет говорить вся страна!
   Карминильо бросил на дикаря гордый взгляд и ответил ему в тон:
   -- Трусливый шакал! Наша смерть не останется без отмщения! Ваши селения будут стерты с лица земли, ваши стада станут достоянием врагов ваших, сами вы попадете в рабство или сгниете в пустыне! Так Аллах карает негодяев, которые нарушают клятву!
   -- Клятва, данная врагу, -- это не клятва! -- ответил риф. -- Лай, христианская собака! Мы не боимся врагов, потому что мы -- воины, а твои братья -- воющие псы, которые разбегаются, заслышав голос царя пустыни -- льва! И ты, лежа здесь, скоро услышишь этот голос, и тогда... Тогда вспомни свои преступления против племени Бенни-Ассани.
   -- Хорошо! -- ответил Карминильо. -- Небо освободит нас, и когда придет час, ты услышишь еще мой голос, атаман разбойников!
   Выведенный из себя риф кинулся было на испанца, чтобы одним ударом кривого ятагана снести ему голову, но удержался и сказал:
   -- Я знаю, чего ты хочешь, гяур! Ты пробуешь вывести меня из себя. Ты хочешь, чтобы твоя смерть была легка и мгновенна. Но этого ты не добьешься! Жди же прихода смерти, медленной, мучительной, ужасной, и помни обо мне. Прощай!
   -- Прощай! -- крикнул вслед ему Карминильо. -- И помни о нас! Час мести близок, шакал пустыни!
   Рифы удалились. Осужденные на казнь остались в пустыне лицом к лицу со сторожившей их ужасной смертью.
   Час проходил за часом.
   Трупы быков разлагались. Воздух вокруг насыщался нестерпимым зловонием. Мириады насекомых всех сортов сбегались, слетались, сползались со всех сторон к тому месту, где совершалась ужасная казнь. Огромные муравьи уже пожирали мясо быков и забирались внутрь туш, переползая через головы пленных.
   С беспредельных высот неба спускались, описывая широкие круги, ястребы-стервятники, коршуны, пожиратели падали, и усаживались на деревьях и кустах. Их еще пугали крики людей, но алчность превозмогала страх, и время от времени какая-нибудь птица со зловещим хриплым криком налетала и урывала кусок гниющего мяса.
   Зашло солнце. Птицы исчезли, но не исчезли насекомые, и во тьме продолжавшие свою разрушительную работу.
   В лесу замелькали, засветились, словно фосфорические огни, глаза хищных животных, привлеченных запахом падали.
   Завыла, потом захохотала гиена, пожирательница трупов. Испуганно залаял шакал, хрипло затявкала африканская лисица.
   И потом весь хаос голосов был покрыт громовым раскатом, прокатившимся издали. Другой раскат грома ответил первому: это перекликались, приближаясь к месту пиршества, львы.
   Педро застонал.
   -- Мужайся! -- крикнул ему измученный Карминильо. -- Избавление близится! Смерть идет!
   -- Покорнейше благодарю! -- отозвался Педро. -- Я лично ничего не имею против смерти, но, признаться, предпочел бы, чтобы шла не избавительница-смерть, а избавительница-жизнь!
   Огромный лев со сверкающими глазами одним прыжком выскочил на поляну. Он жадно принюхивался, раздувая ноздри и хлеща себя по бокам хвостом: кроме запаха падали, лев чуял еще и другой запах, -- он чуял присутствие живых людей.
   И это сбивало его с толку лев подозревал тут западню, ловушку и негодовал на дерзость человека, и задыхался от ярости.
   Испуганный шакал, уже подбиравшийся к трупу быка, внутри которого лежал почти потерявший сознание Педро, жалобно взвыв, шарахнулся в сторону и пропал за кустами. Какая-то ночная птица, мягко шурша огромными крыльями, пронеслась над полянкой и уселась на ветвях ближайшего дерева.
   Лев опять заревел и приготовился к прыжку.
   В это мгновение на опушке леса появилось словно видение ночи: это была высокая статная женщина, вся в белом. В ее руках сверкал ятаган Ее глаза горели непреоборимой решимостью. Ее шаг был верен и спокоен. И двигалась она неслышно, как тень, как призрак ночи...
   Карминильо, тоже терявший последние силы, подумал, что это начало предсмертных галлюцинаций.
   -- Слава тебе, смерть-избавительница! -- прошептал он. И потом в экстазе забвения добавил:
   -- Заморра! Я умираю с мыслью о тебе!
   
   Но вернемся немного назад и посмотрим, что же было с другими героями нашего рассказа, с предателем Янко, с "Госпожой Ветров" -- старой цыганкой Зизи-Саббой и со злополучной претенденткой на эфемерный трон фантастического цыганского царства, красавицей хитаной Заморрой.
   Как помнит наш читатель, Заморра одновременно с испанцами сделалась пленницей рифов. Вождь, сменивший убитого Абдаллу, отдал какой-то приказ двум воинам.
   Те привязали Заморру к крупу вьючной лошади, уселись на своих коней и повезли пленницу куда-то в сторону от пути к дуару рифов...
   Некоторое время они ехали молча и, казалось, не обращали внимания на пленницу. Но на самом деле оба украдкой, искоса наблюдали за ней.
   Хитана была бледна как смерть. Ее пышные черные кудри выбились из-под своеобразного тюрбана, прикрывавшего ее голову, и в беспорядке рассыпались по плечам.
   -- Хассан! -- вымолвил один из воинов, обращаясь к другому.
   -- Что тебе, Ахмед? -- встрепенулся тот.
   -- Хассан! Видел ли ты когда-нибудь женщину, подобную по красоте нашей пленнице? Сидела ли у твоего очага когда-нибудь такая пери? [пери -- в мусульманской мифологии дух, покровительствующий человеку, выступающий в облике прекрасной женщины.]
   -- Она не наша пленница, -- угрюмо ответил Хассан. -- Она пленница племени. И мне нет дела до ее красоты.
   -- А мне есть дело! -- пылко ответил Ахмед. -- Ты уже стар, и твой гарем полон женщин, и ты богат, ты можешь покупать себе невольниц. А я беден, и в моем гареме только две женщины. И одна -- ее лицо испортила оспа, лишившая мою Айме одного глаза. Вторая женщина не в счет: это старая негритянка, безобразная, как хуру, призрак могил. А я молод, и мне нравятся красивые женщины!
   -- Что ты задумал? Мы должны передать пленницу в условленном месте старухе.
   -- Мы должны? Во имя чего, Хассан?
   -- Мы обязаны повиноваться приказанию вождя, Ахмед!
   -- А если я не признаю власти вождя? Если я смеюсь над его приказаниями? Я -- вольный риф, и я не признаю над собой ничьей власти, кроме власти Аллаха. И я думаю, что тут сказывается воля самого Аллаха: Аллах посылает мне желанную добычу в образе прекрасной, как мечта сна, женщины. Она будет царицей моей души, звездой моего гарема, эта пленница!
   -- Ты забываешь обо мне! -- гневно воскликнул Хассан.
   -- Что это значит? -- насторожился Ахмед.
   -- Ты забываешь, что я старше тебя, и уж если на то пошло, то я имею больше прав на добычу, чем ты!
   -- Что? Ты хочешь оспаривать у меня пленницу? -- взвизгнул первый.
   Второй, быстрый как молния, выхватил свой ятаган и угрожающе взмахнул им.
   -- А! Так ты вот как! -- задыхаясь, кричал Ахмед. -- Но и я умею владеть оружием, шакал!
   И он с ятаганом в руках ринулся на Хассана. Клинки скрестились со звоном.
   Оба были отличными фехтовальщиками, и в борьбе, даже подвергшись пароксизму слепой ярости, не забывали ни на мгновение своего искусства нападать и защищаться, наносить удары и парировать их.
   Первая схватка кончилась ничем. Только по атласной коже одного из коней заструилась алая кровь оцарапанного животного.
   Разъехавшись, рифы готовились вновь ринуться друг на друга. Заморра, пришедшая в себя, мрачно следила горящим взором за всеми перипетиями внезапно разгоревшегося поединка и побелевшими устами шептала проклятия, от души желая, чтобы в свирепой схватке пали оба рифа.
   И опять сшиблись враги.
   На этот раз схватка была короче первой, а результаты значительней: ятаган Ахмеда нанес глубокую рану в левое плечо Хассана, клинок ятагана Хассана вонзился в грудь молодого разбойника и вышел со спины меж лопаток.
   Ахмед склонился набок, соскользнул с седла, упал головой наземь. Его конь испуганно метнулся в сторону. Нога умиравшего запуталась в стремени. Конь помчался стрелой, волоча за собой тело Ахмеда. Голова его с глухим стуком ударялась о землю. Потом стремя распуталось, и Ахмед растянулся во весь рост. Его конь, дрожа всем телом, остановился в двух шагах и налитыми кровью глазами глядел на своего поверженного в прах господина.
   Хассан медленно, не спеша приближался к побежденному врагу. Увидев его, Ахмед пытался приподняться, и его холодеющие руки искали дрожащими пальцами рукоятку кинжала.
   С кривой улыбкой, скаля белые зубы, Хассан наклонился над молодым рифом и медленно, не спеша, методично принялся водить по его шее лезвием короткого и тупого ножа.
   -- Доволен ли ты, Ахмед, сын Махмуда? -- спросил он, проводя по горлу юноши кровавую борозду. -- Ты мечтал об обладании гурией рая Магомета? Отправляйся же туда, где найдешь многое множество настоящих пери!
   Тело Ахмеда содрогнулось от головы до пяток, голова, почти отделенная от туловища, откинулась назад. Глаза закатились.
   Налюбовавшись видом агонии врага, Хассан, опьяневший от запаха крови, направился к Заморре, глядевшей на него с ужасом и отвращением.
   -- Ха-ха-ха! -- засмеялся риф. -- Ты испугалась, смуглая красавица? Ты дрожишь всем телом? Не бойся меня, моя голубка! Ты слишком хороша, чтобы погибнуть под ножом!
   Чего тебе бояться?
   Ты должна гордиться!
   Из-за тебя уже погиб один из лучших воинов нашего племени. Ты околдовала его своими взорами. Ты свела его с ума своей красотой. Ты -- опасное существо!
   Но когда ты станешь моей рабой, моей игрушкой, моей принадлежностью, -- ты перестанешь губить людей своими чарами, голубка из страны наших врагов!
   Отдать тебя старухе-колдунье?
   Как бы не так!
   Для тебя найдется лучшее место! Ты не станешь царицей моего гарема, как сделал бы молодой ястреб Ахмед. Я слишком умен для этого. Но местечко для тебя в гареме найдется, голубка!
   Не сверкай на меня гневно глазами! Огонь взоров не жжется.
   Не скрипи зубами, голубка! Меня этим не испугаешь!
   О, да ты не прочь, как змея, ужалить ту руку, которая тебя ласкает?
   Подожди, подожди! Я отучу тебя кусаться!
   Хассан взмахнул страшным напи, бичом, употребляемым рифами. Бич со свистом рассек воздух и готовился опуститься на нежные плечи Заморры. Как вдруг чья-то сухая рука легла сзади на плечо дикаря, и скрипучий насмешливый голос произнес:
   -- Так вот как воины рифов исполняют поручения своих вождей? Хассан испуганно отшатнулся. Бич выпал из его рук. Перед ним
   стояла "Госпожа Ветров", колдунья Сабба.
   -- Или ты забыл, воин, что мои глаза видят сквозь землю, видят на дне морском? -- продолжала Сабба.
   Ее взор жег душу суеверного рифа. Лицо Хассана бледнело. Руки дрожали.
   Он, так хладнокровно убивавший людей, не смел смотреть в глаза старухе, которую мог бы раздавить, как муху.
   И дрожа всем телом, он отступал, отступал перед взорами "Госпожи Ветров", позабыв, что сзади -- довольно глубокая яма.
   -- Или ты хочешь, -- кричала старуха, -- чтобы по моему слову земля расступилась под тобой и поглотила тебя? Да?
   Допятившийся до края ямы риф инстинктивно прыгнул назад, когда старуха, словно творя заклинание, подняла иссохшую руку над ним.
   И ему показалось, что действительно по знаку старухи земля разверзлась под его ногами. Он рухнул на дно ямы, жестоко ударившись головой и боком, и замер там.
   Он не был мертв, лишь слегка оглушен. Но он лежал, притворяясь мертвым, потому что боялся чар старухи.
   Зизи-Сабба оставила его в покое.
   Она подошла к лошади, на спине которой лежала связанная Заморра, и, не говоря ни слова, повела лошадь пленницы по горной тропе.
   Только спустя полчаса после ухода старухи риф решился выбраться из ямы. Его лошадь мирно и спокойно щипала травку тут же. Хассан вскочил в седло и, не оглядываясь, ринулся по направлению к дуару. Конь погибшего Ахмеда поскакал следом...
   "Госпожа Ветров" недолго вела коня с Заморрой по горной тропе: не более чем в четверти часа пути от полянки, где погиб Ахмед, находилась полуразвалившаяся хижина. В этой хижине нашла себе приют Сабба после разгрома куббы гранатами испанской канонерки.
   -- Вот мы и дома, красавица! -- гримасничая, бормотала старуха. -- Добро пожаловать, сеньорита! Вам, должно быть, надоело кататься? Еще бы, еще бы! Так неприятно, когда тебя скрутят веревками и привяжут к спине коня! -- Болтая, старуха ловкими ударами ножа рассекла узы, опутывавшие тело девушки, но оставила связанными руки.
   Потом Сабба помогла Заморре сойти с лошади и повела ее внутрь хижины.
   -- Садись здесь, красавица! -- сказала хозяйка. -- Тут тебе будет удобно, как... Как во дворце!
   -- Развяжи мне руки! -- гневно сказала девушка. -- Что я тебе сделала, что ты преследуешь меня, женщина?
   -- Хи-хи-хи! -- засмеялась Сабба. -- Что ты мне сделала, красотка? Хи-хи-хи! Скажи, это тебя люди называют "Прекрасная Хитана"?
   Да? Ну, вот видишь! А ты еще спрашиваешь, что ты мне сделала?!
   Может быть, ты не слышала, что лет двадцать назад по всей Испании гремела слава другой красавицы. Она была хитаной, как и ты, и своими танцами сводила с ума людей, и царила над толпой. И ее звали...
   -- Ее звали "Прекрасная Сонора"! -- вымолвила девушка.
   -- Да, меня звали так! -- всхлипнула старуха. -- Это я, это я была некоронованной царицей Испании!
   Это меня люди осыпали бриллиантами, это в мою честь поэты слагали целые поэмы, а молодежь... Молодежь выпрягала лошадей из моей кареты и устраивала кровавые поединки!
   -- Господи Боже! -- испуганно пробормотала Заморра. -- Ты Со-нора? Этого быть не может!
   -- Хи-хи-хи! Почему быть не может? Хи-хи-хи! Потому что Сонора была прекрасна, как утренняя заря, как звезда полуночи, а я безобразна, как смертный грех?
   Хи-хи-хи! Хи-хи-хи!
   Да, я звалась Сонорой! Да, я царила!
   А потом -- потом я сошла с ума!
   Я бежала с человеком, который сулил мне блаженство рая и любовь до гроба. И он бил меня, и он топтал мое тело ногами, и он держал меня в тюрьме. Моей тюрьмой он сделал дом, купленный на мои же деньги!
   Ну, а потом пришла болезнь и съела мою красоту.
   И тогда он, тот, погубивший меня, -- он бежал, а я, опозоренная, разоренная, а главное, потерявшая красоту и молодость, -- я осталась на мостовой.
   Видишь, красотка, что бывает с такими, как мы с тобой? Хи-хи-хи!
   Это всегда бывает так: если цыганка покидает свой род и хочет уйти к людям другого, чуждого, вражеского племени, -- это всегда кончается так! Так, так, так!
   Ибо -- проклятие на дочери древнего племени гор Гинду, если цыганка отдает свое сердце людям, рожденным в равнинах! Проклятье! Трижды проклятье!
   Заморра вздрогнула, но сейчас же оправилась.
   -- Я не боюсь твоих проклятий, старая ведьма! -- вымолвила она гордо. -- Кто проклинает, не имея права, -- да падет проклятие на его голову!
   -- Хи-хи-хи! -- смеялась старуха. -- Я проклинаю тебя, ты проклинаешь меня! Но ведь я тебя люблю, красотка! Я тебя боготворю!.. Ты, укравшая мою славу, ты, заставившая людей позабыть о красоте и чарах Соноры...
   У меня праздник, большой праздник сегодня!
   Я увидела, я узнала ту, которая похитила сердца толпы! Ты в моих руках, красавица Заморра! И ты не уйдешь от меня, нет, ты не уйдешь! Хи-хи-хи!
   Но я добра, как ангел. Я гостеприимна! Таков старый закон! И у меня праздник! Я накормлю и напою тебя! Я угощу тебя вином, которое зажигает огнем кровь в жилах и заставляет так сладко биться сердце!
   Хи-хи-хи!
   Пей, красавица!
   И старуха, кружившаяся по убогой комнате, добыв из какого-то угла странной формы бутылку темного стекла, поднесла ее к устам девушки. Заморра с отвращением оттолкнула горлышко бутылки. Часть жидкости пролилась ей на грудь. Сразу воздух хижины насытился одуряющим, туманящим голову пряным запахом.
   -- Ты отказываешься? -- взвизгнула старуха с негодованием. -- Может, ты думаешь, что это отрава? Так нет же! Ну да, это яд. Но это -- сладкий яд, который не убивает тела, яд, который дарит забвение и оживляет грезы!
   Смотри! Я пью!
   И она опорожнила полбутылки.
   -- Когда мне удается отыскать травы, дающие волшебный сок, -- я ликую! -- продолжала старуха -- Смотри! Я на твоих глазах делаюсь снова молодой! Я снова становлюсь красавицей, какой была раньше!
   Разве ты не видишь, как разглаживаются морщины на моем челе, на моих щеках, как огнем вспыхивают мои взоры, как гибки и стройны делаются члены моего тела?
   Заморра с ужасом и отвращением глядела на быстро пьяневшую ведьму. А та, приплясывая, кружилась по комнате. Ее взор горел, и лицо становилось багровым, но, разумеется, делалось еще более отвратительным.
   -- Видишь, как я хорошею? -- кривлялась старуха. -- Я снова молода, я снова прекрасна, как утренняя зорька, как звезда полуночи! Тра-ла-ла!
   Я снова "Прекрасная Сонора", владычица сердец! Тра-ла-ла!
   С тихим хихиканьем старуха свалилась на пол и переползала из угла в угол, как змея, не выпуская опустошенной бутылки из костлявых пальцев.
   -- Скоро придет мой сыночек! -- выпевала она. -- Мой сыночек, мой красавчик Джурба-Янко! Он увидит нас обеих и удивится, и не будет знать, кто лучше: Заморра или Сабба-Сонора! Хи-хи-хи!
   Внезапно мысли старухи приняли другое направление. Гнев овладел ею.
   -- Ты воровка! -- кричала она. -- Ты похитила мою красоту! но подожди, подожди, змея!
   Я выдавлю твои глаза вот этими пальцами! Я оболью твое прекрасное лицо ядом, который сожжет твою атласную кожу! Я вырву все волосы с твоей головы! Ха!
   Старуха, шатаясь, приподнялась и пошла по направлению к Заморре.
   Все это время девушка напрягала свои силы, чтобы избавиться от веревки, которой были связаны ее руки. Ей удалось несколько ослабить петли. Когда старуха не видела, Заморра попросту грызла свои узлы, и теперь веревка еле держалась.
   Сознание близящейся опасности придало нечеловеческие силы хитане, и, рванувшись, она освободилась от уз. Старуха увидела, что пленница освобождается, и с воплем кинулась на девушку, пытаясь выколоть ей глаза острыми кривыми когтями.
   Но Заморра успела уклониться и сильным толчком в грудь сбить с ног ведьму. Сабба, как кошка, злобно фыркая, снова прыгнула на соперницу и уцепилась за нее.
   Хитана сознавала, что тут, в хижине, где было так тесно, борьба становится опасной, и кинулась к дверям. Старуха вцепилась в ее платье и волочилась за ней. На площадке перед хижиной Сабба внезапно обвилась, как змея, вокруг тела Заморры. Ее костлявые руки с невероятной силой охватили горло хитаны, и девушка, полузадушенная, упала на землю.
   Но, падая, она подмяла под себя старуху.
   Отчаянная борьба закипела между двумя женщинами.
   Заморра защищала свое право на жизнь. Обезумевшая от действия дурмана старуха хрипела и шипела, извивалась как змея, ее зубы впились в руку Заморры.
   Потом обе женщины очутились на краю пропасти.
   Миг -- и тело Саббы покатилось туда, в пропасть, как ком грязного тряпья, оставляя на росших по скату кустах клочья одежды и пятна крови.
   Заморра, шатаясь, постояла несколько мгновений над обрывом. Потом она ринулась в хижину старухи, с лихорадочной быстротой принялась рыться там: она искала оружие.
   Прошло еще несколько минут.
   И тогда по горным тропинкам, по лесной чаще пронесся призрак: стройная женщина с развевающимися за плечами черными волосами неслась вихрем на белом коне. В ее руке блестел кривой ятаган. За поясом был второй.
   Это мчалась по знакомой дороге Заморра, которая думала об одном:
   -- Спасти Карминильо или отомстить за него, а потом...
   Потом -- хоть смерть, хоть ад!
   Все равно!

IV

   Молчали горы, молчал лес. Спал ветер, днем носившийся над горами Эр-Риф. Только море, неугомонное, вечно тоскующее и вечно мятущееся море волновалось и катило к скалистым берегам волны с седыми верхушками. В эту ночь в лесах около ущелья Гран-Лупо, казалось, жила только вода.
   Небо было ясно и чисто. Воздух сух. А в то же время тому, кто находился возле ущелья, казалось, что он ясно слышит шум дождя, шум, производимый дождевыми каплями при падении с небесных высот на сухую листву изнывающего от зноя леса.
   И этот шум все нарастал и нарастал.
   Незадолго до полуночи при входе в ущелье уже как будто угрюмо рокотал целый поток.
   Трое людей брели в это время по почти непроходимой чаще над ущельем.
   -- Тише! -- предостерег один из них остальных товарищей. -- Ради всего святого, тише! Враги рядом!
   -- Что ты видишь, Карминильо? -- встревоженно прозвучал знакомый нам голос -- голос лакомки-студента из Саламанки, злополучного юриста Педро Альвареса.
   -- Тишина обманчива, -- продолжал Карминильо, -- тут все живет. Заморра! А ты, ты видишь?
   -- Вижу, сеньор, -- ответила хитана. -- Да, тут все живет. Но это -- страшная жизнь, готовая смениться смертью, сеньор!
   -- Да что вы видите? -- с досадой вымолвил Педро. -- Не мерещится ли вам попросту что-нибудь? Кругом -- ни души.
   -- Подожди! Кажется, луна поднимается. Сейчас увидишь и ты. Беглецы, сбившись в кучу, сидели на краю обрыва. Под ними
   расстилались склоны гор, то совершенно голые и усыпанные камнями, то поросшие кустарниками. Ниже -- там смутно виднелось ущелье Гран-Лупо, или ущелье Большого Волка. Это ущелье выходило в лесистую и холмистую долину.
   -- Ужасно скучная история! -- с досадой бормотал Педро. -- Нет, ей-Богу, это черт знает что! Все силы земные и небесные вооружились против нас, вступив в заговор.
   Я уже позабыл, как завтракают или обедают порядочные люди!
   -- Ну, друг, эта беда еще не велика, -- насмешливо отозвался Карминильо. -- Если бы только в этом состояли наши бедствия. А то ведь мы сами с тобой едва не послужили завтраком для льва.
   -- Не завтраком, а ужином, -- поправил товарища Педро. -- Ты забываешь, что дело было ночью. Когда Заморра примчалась к нам на помощь, было не больше двенадцати.
   Помолчав немного, Педро добавил:
   -- Собственно говоря, если бы не некоторые посторонние обстоятельства, я, право, сделал бы сегодня же предложение Заморре.
   -- И что ты предложил бы мне, Педро? -- заинтересовалась хитана.
   -- Руку и сердце! -- полусерьезно, полушутливо ответил испанец.
   -- Мое сердце полно признательности тебе, хитана! Моя душа полна удивления!
   Ты девушка, ты нежное существо, цветок, -- ты освобождаешься от ведьмы, сбрасываешь ее в пропасть, несешься по дебрям, ухитряешься разыскать наши следы, догадываешься по голосам зверей, где мы находимся, и...
   -- И вступаешь в единоборство со львом! -- вставил Карминильо.
   -- Как пригодился старинный пистолет, найденный тобою в хламе старухи Зизи-Саббы!
   -- Ха-ха-ха! -- беззвучно рассмеялся Педро. -- Нет, это следовало бы записать! Было ли когда от сотворения мира, чтобы кто-нибудь выступал против льва с пистолетом, заряженным не пулей, а дробью?
   -- Да, но дробь в данном случае сослужила нам огромную службу, Педро. Заряд дроби, выпущенный верной рукой Заморры, попал в морду льва и вышиб у него оба глаза.
   Ослепленный лев был уже не столь опасен, и Заморра подвергалась значительно меньшему риску, рубя его своим ятаганом. Ты, Заморра, освободила сначала меня, Карминильо, потом Педро.
   -- Перестаньте говорить об этом, сеньоры, -- с видимым неудовольствием сказала девушка. -- Я сделала то, что должна была сделать, -- не больше. Я рада, что поспела вовремя, но если вы все время будете твердить о том, что вашим спасением вы обязаны мне, я, кажется, способна возненавидеть вас!
   -- Обоих? Или меня одного? -- подмигнул лукаво Педро. И потом добавил: -- Ну, а как же насчет руки и сердца, Заморра? Я -- бедный, но честный студент из благородного семейства. Окончив университетский курс, я получу приличное местечко, обзаведусь собственным хозяйством. И мне нужна будет хорошая хозяйка, которая умела бы отлично стряпать.
   -- На что же тебе будет нужна тогда Заморра? Ты просто возьмешь хорошую экономку.
   -- Ну да! Мне нужна прежде всего жена храбрая, как Заморра! Такая жена, которая умеет...
   -- Справляться со львами?
   --Что львы? -- пренебрежительно махнул рукой Педро. -- Бывают звери пострашнее львов!
   -- Это какие же? -- заинтересовался Карминильо.
   -- А кредиторов ты позабыл? А? Что? Смутился? Что касается лично меня, то я предпочту встречу с дюжиной львов, чем с парочкой христопродавцев-ростовщиков! Вот если я женюсь на Заморре, -- я убежден, что все мои кредиторы скоро убедятся в полной бесполезности приставать ко мне с требованиями выплаты старых долгов по грабительским векселям!.. Ну, Заморра? По рукам, что ли?
   -- Нет! -- резко ответила хитана, нахмурив красивые брови.
   -- Нет так нет, -- утешился Педро. -- Я не кончу жизнь самоубийством, получив отказ жестокосердной красавицы.
   -- Замолчи ты, болтун! -- оборвал его Карминильо, которому не понравилась шутка товарища.
   -- Вот еще! С какой стати молчать? Я голоден. Муки пустого желудка вызывают печальное настроение. Печальное настроение можно прогнать, весело болтая. Поэтому я продолжаю. А кстати: догадывается ли кто из вас, друзья, что сделалось с нашими приятелями?
   -- Это с какими же, болтун?
   -- Я подразумеваю ведьму, сброшенную Заморрой в пропасть, и нашего верного спутника Янко.
   -- Ведь когда мы пробрались к хижине ведьмы, чтобы по-дружески поговорить с Янко, мы обнаружили, что яма, куда покатилась Сабба, пуста. Кто-то вытащил старуху оттуда.
   -- Кто же, кроме Янко!
   -- Ну, и мы нашли кое-какие следы пребывания в хижине ведьмы Янко: его трубку, его опустевший шелковый кисет.
   -- Ясно, что цыган спас из пропасти ведьму, которая при падении не была убита, а только оглушена. Ну, и они пустились в странствования, в погоню за нами.
   Удивляюсь только, что они не нагнали нас тогда, когда Заморра, расправившись со львом, освобождала бедных осужденных на ужасную смерть... из брюха быков!
   -- Не малюй черта на стене! -- угрюмо пробормотал Карминильо. -- Знаешь пословицу, про волка помолвка, а волк недалече?
   Мы и без того в отчаянном положении: без оружия, если не считать двух ятаганов и незаряженного пистолета, без провизии, без денег, оборваны, как нищие...
   -- Вздор! Ятаганы -- отличное оружие, -- запротестовал любивший поспорить юрист. -- Наша одежда, правда, очень пострадала, особенно в утробе быков. Но разве мы не выстирали ее до такой степени чистоты, которую нельзя не назвать поразительной?
   А потом, разве волшебница Заморра не пустила в ход своего искусства?
   И разве, заштопав и наложив заплаты на наши куртки и, извините, штаны, -- для чего Заморре пришлось пожертвовать подолом своей нижней юбки, -- она не придала поразительно живописного вида нашим одеяниям?
   Если бы мы в таком виде втроем вышли на сцену -- да погибнет кодекс Юстиниана и да пропадет кодекс Наполеона, если мы не произвели бы фурора! Наше положение, говорите вы, отчаянное? Не согласен. Пока человек жив, нечего отчаиваться. И кроме того, по вашим же словам, испанские отряды двигаются в этом направлении. Правда, нас от соотечественников отделяют вражеские силы. То есть толпы конных и пеших рифов, которые, как кажется, хотят дать испанцам отпор... Но почему не надеяться на лучшее?
   -- Надеяться, Педро, нужно всегда на лучшее, -- наставительно сказал инженер. -- Но рассчитывая, надо всегда принимать во внимание не лучшее, а худшее.
   -- Нездоровый пессимизм, друг мой!
   -- Смотри же, болтун! -- печальным и суровым тоном остановил легкомысленного товарища Карминильо.
   Слабый стон вырвался из уст Педро.
   -- Господи! -- вымолвил он. -- Но ведь они слепо идут к гибели! Они и не подозревают, что тут засада!
   -- Да, наши братья и не подозревают, что ждет их тут!
   -- И мы... Мы не можем предупредить их, Карминильо?
   -- Научи, каким образом?
   Будь у нас ружья -- и тогда едва ли звук одинокого выстрела предупредил бы отряд испанцев, продвигающийся к ущелью, об опасности засады.
   -- Что же делать? Что делать? -- допытывался Педро.
   -- Ничего! Остается присутствовать в качестве зрителей при разыгрывающейся драме -- и только. Мы бессильны!
   Пока шел этот разговор, луна озарила ярким светом горы и долины, леса и поляны, ущелья и пропасти.
   И вот нашим беглецам стала видна во всех подробностях такая картина: довольно большой пехотный отряд с четырьмя полевыми орудиями втягивался уже в горло ущелья Гран-Лупо. Другой, еще больший отряд с двумя горными батареями находился в двух или трех километрах позади первого. Связь между отрядами поддерживалась слабыми кавалерийскими разъездами.
   Это шла экспедиция генерала Альдо Марины. Целью ее было овладеть вершинами гор Эр-Риф и смести с этого горного хребта многочисленные дуары рифов в отместку за разбойничьи нападения на испанские концессии и предательский налет на Мелилью.
   В течение нескольких предшествующих дней испанцы выдержали ряд боев с рифами.
   Отчаянно храбрые горцы, организовавшие многочисленную кавалерию, проявляли удивительную предприимчивость и стойкость, подвергая Мелилью опасности оказаться осажденной и взятой штурмом.
   Но, отличные наездники, они оказывались довольно плохими стрелками, к тому же у испанцев имелась многочисленная полевая и горная артиллерия, с помощью которой они подвергали настоящему разгрому дуары рифов.
   Нестройные толпы полудиких всадников не выдерживали и рассыпались во все стороны, как только на них начинали сыпаться испанские гранаты.
   Таким образом испанцам удалось нанести рифам чувствительный урон в ряде стычек и мелких боев. Увлеченные легко доставшимся успехом, испанские войска позабыли о благоразумии и довольно часто пренебрегали опасностью.
   В эту сентябрьскую ночь им предстояла жестокая расплата за презрение к силе врага, за неосторожность и за заносчивость. ..... Каким образом было допущено, что целый батальон полка, находившегося под командой полковника Ларреа, рискнул настолько отдалиться от основной массы войск и углубиться, не принимая никаких мер предосторожности, в удобную для устройства засад горную местность, -- это и поныне остается невыясненным. Но факт налицо: около восьмисот пехотинцев при четырех пушках в эту ночь вошли в ущелье Гран-Лупо.
   Заранее предупрежденные своими разведчиками о движении испанцев, рифы собрались в огромном количестве на высотах с обеих сторон ущелья.
   Нашим друзьям, находившимся значительно выше, чем размещались рифы, были отлично видны их многочисленные отряды, спрятанные за естественными и искусственными прикрытиями над ущельем.
   -- Caramba! [Черт побери! (исп.)] -- воскликнул Педро. -- Ведь рифов в десять раз больше, чем испанцев! Но, положим, горцы вооружены куда хуже наших солдат. К тому же у них, надеюсь, нет пушек. Наши солдаты сумеют показать разбойникам зубы!
   -- Боюсь, что нет, -- печально отозвался Карминильо.
   В это мгновение горы как будто ожили, все вокруг зашевелилось. Словно ураган пронесся над ущельем: по сигналу с какой-то скалы в ряды колонны испанцев полетели тучи пуль. Следом рифы принялись сбрасывать с высот вниз, на дно ущелья, камни и бревна.
   Передовая колонна испанцев смешалась, попятилась. Но выход из ущелья был уже отрезан: массы рифов залегли у выхода и расстреливали каждого появившегося у конца ущелья солдата. В то же время туча арабской конницы вырвалась откуда-то в долину и окружила главную колонну, не давая ей сделать ни шагу.
   -- Боже мой, почему молчат наши пушки? -- стонал, хватаясь за голову, Педро. -- Это ужасно!
   Почему молчали испанские пушки?
   Ответ на это давали груды трупов, нагроможденных возле испанских орудий: лучшие стрелки рифов сконцентрировали адский огонь именно на тех местах, где находились пушки. Лошади были перебиты моментально, орудия не могли тронуться с места. Артиллеристы падали один за другим, не успев зарядить орудие или установить прицел.
   Попавшая в западню колонна ощетинилась штыками и ринулась прокладывать себе путь вперед, но эта попытка была заранее обречена на неудачу: испанцам надо было подниматься по крутым склонам, занятым рифами, и горцы стреляли в своих врагов сверху вниз, из-за прикрытия, почти не подвергаясь ответному огню испанцев. Свинцовый град из ружей рифов буквально сметал испанцев на дно ущелья.
   Тогда испанцы, сгрудившись, попытались проложить себе дорогу назад, ударив в штыки. Но и это не удавалось, потому что перед колонной вырастали целые полчища вооруженных ятаганами и пистолетами горцев. Горцы шаг за шагом пятились под натиском пехотинцев, но дрались упорно, а потом расступались, и тогда на испанцев обрушивалась живая лавина -- конница рифов.
   Ряды испанцев таяли на глазах, в то время как полчища рифов все возрастали.
   Главная колонна, как только в ущелье завязалась битва, пыталась пробиться на помощь к товарищам, расчищая путь гранатами, но орудийный огонь не оказывал обычного эффекта, потому что стрелять приходилось по чрезвычайно подвижной коннице рифов, крутившейся вокруг колонны, осыпавшей ее выстрелами, исчезавшей, снова собиравшейся и бросавшейся в отчаянную атаку.
   -- Они отступают! Боже, они отступают! -- стонал Педро, видя, как главная колонна, поняв безнадежность дела, стала пятиться под бурным натиском рифов, предоставляя передовой отряд его трагической участи.
   А в ущелье уже разыгрывались последние сцены кровавой драмы: сопротивление испанцев было сломлено, и вместо боя шла резня. Рифы расправлялись с отдельными державшимися еще группами испанцев, расстреливая их, рубя в куски.
   Из ущелья Гран-Лупо, куда в ту ночь вошло около восьмисот отборных испанских солдат, не вышел ни один.
   Рифам тоже не дешево досталась победа, и сотни три или четыре трупов горцев валялись здесь и там на поле сражения. Но горцы могли гордиться: они одержали блестящую победу над европейцами. Они нанесли огромный урон своим вековым врагам...
   Мало-помалу гул битвы удалялся и удалялся: не заботясь о поле сражения в ущелье, где все было кончено, где, кроме мертвых и умирающих, уже никого не было, рифы бросили все свои отряды на главную колонну, надеясь уничтожить и ее, как уничтожили передовой отряд.
   Зоркий Карминильо скоро определил, как обстоят дела.
   -- Вперед, друзья! -- сказал он. -- Нам надо спуститься туда, вниз.
   -- Зачем? -- осведомился Педро.
   -- Во-первых, там мы сможем запастись оружием. Мертвым оно не нужно, нам -- очень пригодится, чтобы, если понадобится, хоть дорого продать свою жизнь. Во-вторых, там мы найдем и съестные припасы.
   -- Припасы? -- оживился Педро. -- Ну, это дело иное! Так бы сразу и сказал! За пару галет и бутылку коньяку я готов вступить в сражение с целой ордой рифов!
   -- Не беспокойся! Держу пари, что там, внизу, мы сейчас найдем только шакалов, да, пожалуй, шайку арабских старух, добивающих и обирающих раненых! -- успокоил его инженер.
   Карминильо не ошибся: спустившись вниз, в ущелье, беглецы не встретили там ни единой живой души, если не считать нескольких оглашавших воздух предсмертными стонами раненых.
   Запастись оружием не составляло ни малейшего труда: здесь валялись буквально сотни "маузеров" и "браунингов". В ранцах солдат отыскались галеты и консервы, а в походной сумке какого-то офицера -- несколько бутылок хереса и малаги.
   С этой добычей беглецы могли просуществовать хотя бы три--четыре дня.
   -- Что это такое, Карминильо? -- встревоженным голосом спросила хитана, кладя руку на плечо инженера, когда маленький отряд готовился покинуть место бойни и снова подняться на склоны гор.
   -- Аэростат. Привязанный воздушный шар, -- ответил Карминильо. -- Испанцы везли его с собой, вероятно, рассчитывая применить днем для разведки.
   -- Почему он не улетает?
   -- Потому, Заморра, что он привязан к передвижной лебедке.
   -- Но там должны быть люди?
   -- Едва ли! Они бы откликнулись, услышав наши голоса. Нет, людей там нет. Утром рифы захватили этот аэростат. Насколько мне помнится, это произошло впервые в военной истории!
   -- А нельзя ли было бы нам воспользоваться так или иначе этим аэростатом? -- высказал предположение Педро.
   Карминильо озабоченно огляделся вокруг. "Кастилия", великолепный военный аэростат испанских колониальных войск, находившийся, по всем признакам, в полном порядке, колыхался на незначительной высоте над полем сражения. Каким образом пули рифов не пробуравили оболочку шара, было решительно непонятно. Но факт оставался фактом: шар беспомощно висел над ущельем.
   Еще раз оглядевшись, Карминильо обратился к Заморре с вопросом:
   -- Куда ты хочешь идти, дитя?
   -- Я? -- очнувшись от задумчивости, ответила хитана. -- Но ведь ты же знаешь! Я должна добраться до двойной вершины Гуругу. Именно там, в лощине между двумя пиками, погребен вождь Семи Соединенных племен.
   -- Значит, ты не отказалась от своей идеи?
   -- Талисман -- это свобода. Я или добуду талисман, или... или мне жизнь не нужна! -- сказала она.
   -- А что ты думаешь насчет воздушного путешествия? Не побоишься лететь на воздушном шаре?
   -- Я не побоюсь ничего в мире, лишь бы достигнуть цели! Но почему ты спрашиваешь меня об этом?
   -- Потому что мы легко можем овладеть шаром. Я знаю, что тут по ночам регулярно дуют ветры от моря в глубь страны. Мы сейчас находимся на отрогах гор Гуругу. Ветер идет по направлению к вершине. Если мы не воспользуемся шаром, то нам придется, подвергаясь тысяче опасностей, еще два или три дня пробираться до места, где похоронен твой талисман. Если же мы воспользуемся аэростатом, то за несколько часов сможем преодолеть большое пространство и опуститься где-нибудь поблизости от вершины. Словом, мы можем чрезвычайно облегчить свою задачу.
   -- Сделаемся аэронавтами! -- решил вопрос Педро. -- Я давно мечтал о воздушном путешествии! Воображаю, как переполошились бы мои бесчисленные кредиторы, если бы увидели меня в корзине воздушного шара! Наверняка они заявили бы форменный протест и потребовали бы признания меня душевнобольным, а потому лишенным права прибегать к экстраординарным способам передвижения Назло всем кредиторам на свете -- я лечу!
   Карминильо пустил в ход лебедку. Ему удалось без особого труда притянуть аэростат почти к самой земле. По крайней мере, шелковая лестница, свешивавшаяся с шара, коснулась земли. Педро, как белка, вскарабкался по этой лестнице в гондолу, и сверху донесся его торжествующий победный крик:
   -- Ура! Да тут -- целый ресторан! Имеются даже термосы, а в термосах -- горячий кофе, бульон и прочие вкусные вещи!.. Решено, я делаюсь военным аэронавтом!
   За Педро на борт гондолы поднялась Заморра. Последним взошел Карминильо.
   Минуту спустя он перерубил канат, связывавший аэростат с платформой, на которой стояла лебедка, и шар медленно, лениво, словно нехотя, начал подниматься.
   Карминильо зорко наблюдал за подъемом: с одной стороны, шар поднимался в сравнительно узком ущелье, рискуя напороться на бока каньона. С другой -- не имея понятия, как долго может тянуться полет, приходилось очень бережно относиться к запасам балласта.
   Но все опасения оказались напрасными. Подъем прошел на удивление гладко, и скоро аэростат, словно призрак, спокойно и величественно понесся к вершинам хребта Гуругу.
   Сзади, от песчаных дюн, еще долетали раскаты пушечных выстрелов и отголоски ружейной трескотни: это заканчивался бой между рифами и отступавшей колонной испанских войск под началом полковника Ларреа.
   Генерал Альдо Марина, вовремя получивший сведения о неудаче; постигшей отряд Ларреа, подоспел на помощь со знаменитым пехотным полком имени императора Карла Пятого.
   Под убийственным огнем испанской артиллерии понесшая порядочный урон конница рифов вынуждена была умерить свой воинственный пыл, и главные силы отряда Ларреа смогли спокойно отойти на заранее укрепленные позиции.
   Бой угасал...
   На то, чтобы от подступов к Гуругу долететь до вершины горного хребта, как и предвидел Карминильо, потребовалось всего два или три часа.
   Еще царила ночь, когда молодой инженер, не без труда сориентировавшись по плану, имевшемуся в гондоле аэростата, решил спуститься. Спуск, являющийся обыкновенно самой опасной частью воздушных полетов, на этот раз прошел гладко.
   Карминильо удалось, выпустив часть газа, заставить шар медленно опуститься почти до земли. Несколько минут волочился по земле якорь, но потом зацепился за какой-то кактусовый куст, и шар заколыхался в воздухе, почти касаясь корзиной вершины небольшого пика.
   Убедившись, что шар держится крепко, Карминильо снова выпустил часть газа, и тогда "Кастилия" попросту села на землю.
   Пассажиры аэростата, за такой короткий промежуток времени счастливо и спокойно проделавшие большой путь были всего в полукилометре от той цели, к которой стремилась хитана: "Два Рога", то есть двойной пик центральной части хребта Гуругу был ясно виден при свете разгорающейся зари.
   Кругом царила могильная тишина: на этих высотах, среди дикого хаоса скал, здесь и там поросших кактусами, не было и признаков жилья.
   -- Странная фантазия! -- ворчал Педро.
   -- В чем дело? -- спросил его Карминильо.
   -- Я говорю об этом вашем сказочном цыганском вожде. На кой черт ему понадобилось для своего погребения выбирать такое уединенное место?
   -- Тебя не спросил! Ты бы ему дал иной совет.
   -- Разумеется, дал бы другой совет! -- с жаром отозвался Педро. -- Прежде всего, какие же похороны обходятся без тризны? Ну, а где здесь, скажите мне ради Бога, вы найдете хоть подобие траттории или остерии, куда могли бы зайти оплакивающие дорогого покойничка родственники, чтобы клюкнуть в честь его погребения?
   -- Вот ты о чем! -- невольно засмеялся Карминильо. -- Нет, ты положительно неисправим, друг Педро!
   -- Каков в колыбельке, таков и в могилку! -- ответил юрист. Отдохнув немного, наши странники снова тронулись в путь. Само собой разумеется, они предварительно выпустили весь газ из оболочки шара.
   Педро со своей беззаботностью ничего не имел против того, чтобы попросту обрезать шар и пустить его лететь по воле ветра.
   Но Карминильо запротестовал:
   -- Трудно предположить, -- сказал он, -- чтобы рифы часто заглядывали сюда. Значит, мы имеем все шансы сохранить шар. Каждый военный аэростат представляет собой большую ценность, и Испания не так богата, чтобы жертвовать понапрасну десятками тысяч франков.
   Нечего, нечего упираться, лентяй!
   С вашей помощью я сумею сделать так, что оболочка шара ничуть не пострадает. Мы ее аккуратно сложим и зароем где-нибудь в песках.
   Раз наши войска начали наступление, то, вне сомнения, вчерашняя неудача только отсрочит на некоторое время их приход сюда. Оставлять Гуругу в руках рифов было бы большой неосторожностью...
   Нет, наши войска еще придут сюда!
   И тогда...
   Тогда, быть может, мы сможем вернуть родине "Кастилию". Это наш священный долг!
   -- Так выполним же наш священный долг! -- с пафосом ответил Педро. -- Во всяком случае, я очень благодарен этой самой "Кастилии": в ее корзине нашлось столько вкусных вещей, что я не позабуду... до следующего обеда!
   Когда друзья, тщательно запрятав "Кастилию" и сбросив в заросший кактусами овраг корзину шара, тронулись в путь, на плечах у Педро оказалась преизрядная ноша: он тащил с собой весь запас снеди и напитков, найденный в гондоле аэростата.
   На упрек Карминильо Педро ворчливо отвечал:
   -- Оставь меня, пожалуйста, в покое! Ведь ты сейчас находишься в таком настроении...
   -- В каком это? -- спросил Карминильо.
   Бросив искоса взгляд на молча шедшую хитану, Педро скороговоркой пробормотал:
   -- В таком! Ну, когда людям не хочется ни пить ни есть, потому что их мысли заняты совсем другим, а не пошлой прозой жизни.
   Карминильо слегка покраснел.
   -- На что ты намекаешь? -- осведомился он вполголоса.
   -- Ни на что особенное! Самое естественное дело. Но только я тут решительно ни при чем. Питаться одним воздухом и мечтами о блаженстве вдвоем я решительно не способен! Мне нужно что-нибудь существенное. Например, сардинки в прованском масле, копченая ветчина, колбасы, изделия знаменитых колбасных дел мастеров из Саламанки... Ну и, конечно, соответствующая выпивка. Вот я и тащу с собой все то, что может пригодиться.
   Карминильо не нашелся, что ответить лакомке-товарищу, и действительно оставил его в покое.
   В то время как наши искатели приключений брели по горному хребту у его вершины, у подножия Гуругу показалась странная группа: смуглолицый мужчина ехал верхом на вислоухом костлявом муле. За спиной всадника, прижавшись к нему, сидело безобразное существо с безумными глазами и развевающейся по ветру гривой седых спутанных волос. Это были Янко и Сабба.
   Предатели направлялись к двурогому пику, к вершине Гуругу. Из-за дальности расстояния они не могли видеть наших героев, но и те, в свою очередь, не видели своих смертельных врагов, мечтавших об их гибели.

V

   Отыскать место, где находилась могила вождя Семи племен, не представляло особых затруднений: в распоряжении Заморры была старинная шаль с красивыми, по-восточному пестрыми разводами и узорами, которые при ближайшем ознакомлении оказались не чем иным, как настоящей географической картой, быть может, единственной в мире по оригинальности и остроумию замысла.
   Эту шаль девушка берегла как зеницу ока: ей она досталась по наследству от матери, та получила пеструю шелковую ткань от своей прабабки, и так далее.
   Во всяком случае, по мнению Карминильо, шаль насчитывала несколько сотен лет существования. Во многих местах ткань истлела, превратилась почти в паутину, краски заметно полиняли, но, в общем, узоры и сейчас поражали своей яркостью и красотой.
   Помимо основной ткани, на шали имелись, так сказать, наслоения в виде причудливых вышивок с изображениями фигур людей и животных.
   Рассматривая эти фигуры, Карминильо не мог не обратить внимания на то обстоятельство, что изображения были удивительно похожи на те, которые обычно покрывают стены могил фараонов. В некоторых местах на ткани шали имелись форменные иероглифы. Не было недостатка даже в изображениях Анубиса и Pa.
   -- Тут что-то очень похожее на египетский храм, -- вмешался Педро, принимавший деятельное участие в обследовании шали, разложенной на ровном месте. -- Смотрите! Как будто два витых остроконечных рога, а между ними постройка, и под ней большой череп/
   -- Надо полагать, это и есть место погребения вождя Семи племен! -- отозвался Карминильо. -- Во всяком случае, надо будет тщательно обследовать всю эту местность.
   Поиски не были продолжительными.
   Само собой разумеется, найти стоявший много тысячелетий тому назад на хребте Гуругу египетский храм--в том виде, в каком он был изображен на старинной шали, -- нечего было и рассчитывать. Но найти развалины храма удалось, как только наши странники добрались до двурогой вершины Гуругу.
   Бури и непогоды, дожди, быть может, землетрясения, далеко не редкие в этой области, стерли когда-то величественную постройку с лица земли. Там, где высились столбы, там, где стояли массивные колонны, теперь громоздилась гора мусора.
   Но Карминильо, изучавший архитектуру и отлично знакомый с системой египетских храмовых построек, без особого труда определил место, где должен был находиться центральный зал.
   -- Придется поработать над расчисткой мусора, -- сказал он задумчиво. -- Счастье наше, что постройка эта, как видно, имела только нижние этажи из камня, из плит и блоков огромного размера. Верхние этажи были из кирпича, да к тому же отчасти из сырца, высушенного на солнце.
   Все трое принялись за раскопки. Правда, Педро ворчал, что ему, юристу, отнюдь не улыбается перспектива испортить нежные руки возней со строительным мусором, но скоро заинтересовался работой и проявил неожиданную ловкость в разгребании груд кирпичей.
   После нескольких часов работы из-под мусора проглянул первый клочок мозаичного пола, на котором можно было без особого труда различить довольно тонкий и красивый причудливый узор, несомненно, египетского стиля.
   Прошло еще некоторое время, и раскопки обнажили большую гранитную плиту, прикрывавшую, по-видимому, ведущий в подземелье ход.
   Все попытки поднять эту плиту оказались безуспешными: она была слишком тяжела для того, чтобы с ней могли справиться три человека. Может быть, она поднималась при помощи какого-нибудь секретного механизма? Но трудно было найти этот механизм, не зная тайны...
   Заморра, чувствовавшая себя так близко от цели, готова была прийти в отчаяние. Она немного успокоилась только тогда, когда Карминильо сказал ей пару ласковых слов, обещая придумать что-нибудь после отдыха, в котором так нуждались все трое импровизированных каменщиков.
   Отдохнув, инженер потребовал от Педро и хитаны предъявления всех имевшихся в их распоряжении зарядов к "маузеру".
   -- Что ты намерен делать? Уж не станешь ли расстреливать плиту? -- осведомился Педро.
   -- Расстреливать? Нет! Пулями тут ничего не поделаешь! -- ответив Карминильо. -- Но взорвать -- да. Кажется, пороху у нас для этого будет достаточно!
   Он в самом деле, вынув пули из патронов, собрал значительное количество отличного ружейного пороха. Потом при помощи ятаганов высверлил небольшое отверстие у края плиты, насыпал в него пороху, плотно забил, проведя предварительно фитиль из кусочков шерстяной ткани, и поджег этот импровизированный стопин.
   Разумеется, все трое в ожидании взрыва поторопились ретироваться от опасного места.
   И вот раздался взрыв. Над развалинами древнего храма показалось голубое облачко, полетели, брызнули во все стороны осколки камня и глыбы сухой глины.
   Когда дым развеялся, инженер с чувством полного удовлетворения показал товарищам на черную яму, зиявшую на месте разбитой вдребезги плиты. Это был спуск в храмовое подземелье.
   С лампами в руках наши искатели приключений спустились вниз.
   Их взорам представился целый подземный храм, состоявший из нескольких более или менее обширных залов. Стены были покрыты бесконечными рядами иероглифов.
   На полу самого большого из помещений лежала грубо отесанная и покрытая уже не иероглифами, а какими-то клинообразными письменами плита. Она оказалась значительно более легкой, чем та, которой был прикрыт вход в подземелье, и объединенными усилиями трех человек удалось сдвинуть ее в сторону. Тогда открылась выбитая прямо в скале продолговатая могила, а в могиле -- окутанный полуистлевшими тканями скелет человека гигантского роста с золотым обручем на голом черепе.
   -- Вот он, мой заветный талисман! -- вскрикнула Заморра, показывая на лежащий на груди скелета странный предмет, имевший отдаленное сходство с веретеном. -- Это древний священный символ нашего племени. Я добилась его, он в моих руках. Теперь мое племя не откажется признать меня своей царицей.
   Девушка удовлетворилась бы находкой талисмана. Но не так смотрел на дело практичный юрист.
   -- Могила, устроенная, быть может, полтысячи лет назад, -- заявил он пресерьезно, -- это так называемый реснуллиус -- ничья собственность. Или собственность того, кто этого пожелает, завладев ею по праву первенства.
   От имени хитаны Заморры, девятнадцати лет, родом из Севильи, по профессии танцовщицы, в качестве ее доверенного и уполномоченного лица вступаю во владение сей могилой и всем тем, что в оной находится.
   Череп и кости скелета почтенного прапращура означенной хитаны нам не нужны. Покойся, милый друг, до радостного утра! Все, что схоронено с тобой, -- покорно прошу вручить мне!
   И Педро извлек из могилы великолепное ожерелье из крупных изумрудов, подобие четок из темно-красных рубинов, массивные запястья из золота, осыпанные крупными алмазами, кольца, которые могли служить браслетами для чьей-нибудь тонкой руки, какую-то тонкой работы сетку из золота, унизанную жемчужинами. Последние сильно потускнели. Некоторые жемчужины уже умерли и рассыпались в прах при первом прикосновении, но часть их каким-то чудом сохранилась. Одни жемчужины могли представлять собой целое состояние.
   -- Ты стала богатой, хитана! -- заявил Педро, поднося найденное сокровище Заморре. -- Тут на добрых пятьсот тысяч франков добра! Поздравляю!
   -- Принимаю твои поздравления, друг Педро, -- ответила с лучезарной улыбкой хитана, -- но не из-за этого клада! Пусть бы драгоценности лежали в могиле вождя Семи племен. Я удовольствовалась бы обладанием одним талисманом.
   -- Что за история связана с этим загадочным талисманом? -- обратился к хитане Карминильо, с большим любопытством рассматривавший находку. -- Ты столько раз, дитя, обещала нам рассказать об этом... Расскажи, если можешь.
   -- С большой охотой! -- живо ответила хитана. -- Раз я обладаю талисманом, то обладаю и многими правами, которых не было у меня раньше, и теперь могу открыто говорить о том, о чем раньше должна была хранить полное молчание.
   Но, к сожалению, я знаю далеко не все, что надо было бы знать. Вообще, теперь в мире уже нет людей, которые знали бы точно все легенды, связанные с историей нашего племени и его блужданиями по миру.
   Я могу рассказать только то, что мне передавала моя покойная мать.
   По ее словам, мы, цыгане, мы, мировые бродяги, вечные странники, везде свои и везде чужие, -- мы произошли от союза какого-то выходца из страны чудес, из Гииду, или Индии, с какой-то египетской принцессой.
   Индус носил имя Мар-Аменготен, его жена-египтянка -- Заморpa, как и я.
   Союз принцессы с индусом, чужестранцем, был не по нраву египетским жрецам. Принцесса Заморра попала под суд за то, что сообщала своему супругу священные тайны древней страны пирамид, тайные знания древних магов: искусство передавать мысли на расстояние, искусство читать мысли других, искусство погружать любого человека в глубокий сон и навевать спящему грезы и так далее. Принцессе грозила смертная казнь: ее должны были заживо замуровать в подземельях пирамид, выстроенных ее царственным отцом. Но что-то случилось, -- смертный приговор был заменен осуждением на вечное изгнание самой принцессы, ее супруга, ее детей, ее слуг и рабов.
   И с тех пор изгнанники, принявшие имя хитан, шитан или житан, странствуют по миру.
   Они везде свои, и в то же время -- везде чужие.
   У них нет родины, и вместе с тем им принадлежит весь мир.
   Со временем цыгане разбились на семь главных родов, или племен, и на множество родов второстепенных. Когда цыгане появились в Европе? Легенда говорит, что это случилось в период крестовых походов. Тогда же начались жестокие гонения на наше племя. Нас обвиняли в сношениях со злым духом, в колдовстве, черной магии, в распространении заразных болезней и так далее. Нас гноили в тюрьмах, обезглавливали, замаривали голодом, сжигали тысячами на кострах, топили в реках, загоняли в болота, травили, как диких зверей. Но наше племя -- живучее племя. И мы выжили до настоящих дней.
   Когда образовалось семь отдельных родов, во главе этих родов стали вожди, или цари. Они избирались племенем, но непременно из семейств, ведущих свой род от Мар-Аменготена и принцессы Заморры.
   Интересуясь судьбой сородичей, тысячу лет назад цыгане Семи родов на общем собрании возле Магдебурга избрали единого вождя Семи Соединенных племен, старейшего в роде Аменготена, и дали ему имя Аменготен.
   Он, этот цыганский император, должен был скрываться в странах, куда не проникали гонители цыган, и в его руках концентрировались все богатства Семи племен. Он направлял путь каждого племени, назначая для его скитаний определенную территорию. На эту территорию уже не могли, не навлекая на себя гнева и проклятия соплеменников, вступать цыгане других родов.
   Род Аменготена Второго правил цыганами около пятисот лет. Потом начались распри, раздоры. Цыгане уже отказывались повиноваться велениям императора, скрывавшегося в далеком Егигпте среди феллахов и арабов.
   И вот тогда-то именно и выплыл откуда-то таинственный талисман, который мы нашли в этой могиле. По легенде этот талисман принадлежал царице Заморре. Его могла наследовать только женщина. И женщина, получившая талисман, становилась царицей того рода, к которому принадлежала, и в память египтянки Заморры получала право избрать себе в мужья чужестранца.
   Каким образом талисман был похоронен с трупом последнего потомка индуса, Мар-Аменготена, я не знаю. Но знаю, что мать моя всю жизнь мечтала добыть талисман, и... и уйти от своего племени.
   "Женщина-цыганка, -- говорила моя мать, -- раба племени. Я не хочу быть рабой. Я хочу иметь право распоряжаться собой, не спрашивая у соплеменников разрешения и согласия!"
   Бедной матери не удалось осуществить свою мечту: у нее были сильные враги, и один из этих врагов, некий Архаз, погубил мою мать за то, что она не согласилась сделаться его женой. Я подозреваю, что моя мать была предательски отравлена.
   Умирая, она открыла мне тайну талисмана, отдала старинную шаль, в которую, по легенде, вплетены еще нити ткани, прикрывавшей тело самой египетской принцессы.
   Я была в дни юности беззаботна: жизнь улыбалась мне, жизнь казалась мне сладким сном.
   Но вот я достигла пятнадцати лет. Люди стали говорить, что я хороша собой. Тогда однажды меня призвал к себе Архаз и сказал:
   "Дитя! Ты должна избрать себе мужа из юношей нашего племени, из нашего рода! Что скажешь ты о Романьо, моем племяннике? Если не Романьо, то пусть станет твоим мужем Педро Ругга. Или твой молочный брат Янко!"
   "Но я не люблю ни того, ни другого, ни третьего!"
   "Это не важно! Ты не царица! Ты должна подчиниться приказанию, которое даю я, вождь племени!"
   "Но я имею право стать царицей!"
   "Если ты найдешь талисман -- да. Но ты не найдешь его!"
   "Нет, я найду его!"
   И тогда же я задумала искать талисман.
   Но шли долгие годы, и мне никак не удавалось узнать, где похоронен последний цыганский император, последний прямой потомок Мар-Аменготена и принцессы Заморры.
   Только в этом году я узнала тайну от одной дряхлой цыганки из Венгрии, прибывшей в Севилью, чтобы умереть там, где она родилась больше века назад. И вот я отправилась на поиски. Остальное вы знаете...
   -- Да, остальное мы знаем, -- ответил, очнувшись от навеянной рассказом хитаны задумчивости, Карминильо.
   Проведя ночь вблизи развалин храма, наши странники решили попутаться пробраться в Мелилью, идя ночами по горной области Гуругу, а днем скрываясь в лесу. Предприятие казалось рискованным, но ничего другого не оставалось делать.
   По совету Карминильо, избранного с общего согласия руководителем маленького каравана, странники весь следующий день провели в окрестностях развалин, с тем чтобы с наступлением ночи тронуться в путь.
   Как только смерклось, Карминильо отдал приказ выступать в поход. В это время Заморра захотела пойти еще раз взглянуть на могилу вождя Семи Племен, последнего императора цыган, и просила друзей не сопровождать ее.
   -- Не хочешь ли ты сотворить там заклинания? -- улыбнулся Педро.
   -- Нет! -- просто ответила девушка. -- Я не верю в заклинания. Я, собственно, давно перестала быть цыганкой... Но я хочу помолиться за душу Мар-Аменготена.
   И она ушла легкой походкой и скрылась среди развалин. Наступили сумерки. Скоро должна была показаться луна. Кругом царила зловещая тишина. Казалось, у двурогого пика Гуругу роились полчища теней, призраков, вставших из могил.
   -- Что она так долго возится там? -- с нетерпением вымолвил Педро. -- Идти так идти!
   -- Сейчас она придет, и тогда тронемся в путь. Послышался легкий шорох. Кто-то приближался к камням, на которых сидели испанцы.
   -- Наконец-то! -- вымолвил Педро, поднимаясь. -- Можем, значит, отправляться в путь.
   -- Не слишком ли вы торопитесь, сеньоры? -- послышался из мглы язвительный и насмешливый голос, в котором испанцы сразу узнали голос Янко. И в то же мгновение целая орава рифов ринулась вихрем на беглецов. У них вырвали из рук оружие раньше, чем они успели подумать о сопротивлении. Их сбили с ног и связали, буквально спеленали. Особенно усердствовал при этом тот самый риф, который стал вождем племени Бенни-Ассани после смерти Абдаллы, "Льва Эр-Рифа".
   -- Привет вам, гяуры! -- издевался он над пленными. -- Как видите, нам все-таки пришлось встретиться вновь! Вы ухитрились уйти от нас. Разве вам было так плохо с нами? Почему вы распрощались с любящими вас друзьями?
   Испанцы ничего не отвечали.
   Тогда из-за группы рифских воинов выступил Янко, за руку которого цеплялась тощая сгорбившаяся старуха Сабба.
   -- Где Заморра, собаки? -- осведомился он, толкая концом canjora в бок Карминильо.
   -- Ее нет с нами, -- ответил тот.
   -- Лжешь, лжешь, собака! -- завизжал цыган, снова нанося Жестокий удар в бок Карминильо.
   Но это был последний удар.
   Цыган наклонился над испанцем, чтобы плюнуть ему в лицо. Карминильо изогнулся с такой силой, что затрещали связывавшие его веревки, выпрямился, как пружина, и ударил головой в живот Янко.
   Янко как пораженный громом свалился на землю и принялся кататься со стоном и зубовным скрежетом.
   Рифы громко хохотали.
   Когда Янко, несколько оправившись, снова приблизился к Карминильо, вождь рифов грубо отстранил его, сказав резко:
   -- Довольно! Он -- наш враг, но он -- храбрый человек, а ты способен только на то, чтобы терзать беззащитных! Уйди!
   -- Вы обещали помочь мне предать его и его товарища ужасной казни! -- запротестовал Янко.
   -- Казни -- да! Но не побоям. Мы -- мужчины. Хочешь -- вот кинжал. Перережь ему горло. Это -- твое право. Но не издевайся над пленным, который выше тебя во сто раз, цыганский шакал!
   Янко, скрежеща зубами и бросая недобрые взгляды на рифа, взялся было за нож, но потом швырнул его в сторону.
   -- Нет! Я хочу упиться его муками, -- сказал он с сатанинской улыбкой. -- Пусть он молит смерть прийти и избавить его от мук. Тут можно найти какую-нибудь яму, какую-нибудь нишу. В нее мы зароем этого извивающегося червяка, и выход заложим камнями.
   -- Да будет по слову твоему! -- ответил вождь.
   -- В последний раз, скажи, где Заморра? -- допытывался Янко у Карминильо. -- Не думай обмануть меня! Она была с вами тут, собаки! Я видел полдня назад ее фигуру. Я прополз, пробираясь среди камней, почти вплотную до того места, где вы находились, не будучи замеченным вами, и слышал звук ваших голосов. Где Заморра? Скажи, и я просто убью тебя, не предавая мучительной казни. А твоего товарища я освобожу. Где Заморра?
   -- Убирайся в ад! -- крикнул Педро в негодовании. -- Я считал бы себя опозоренным, если бы получил свободу из твоих поганых рук, из руте Иуды-предателя!
   -- Все равно, я узнаю, где Заморра! Я отыщу ее! -- вопил цыган.
   -- Ищи! -- презрительно проронил Карминильо.
   -- Пора кончать, -- вмешался вождь рифов, -- у нас мало времени. Солдаты гяуров снова идут на нас с удвоенными силами. Мы нужны там, где идет битва. Ты задерживаешь нас, цыган.
   Трое солдат рифов бросились на Карминильо, трое других -- на Педро, осыпавшего проклятиями врагов. Янко проник в развалины.
   -- Боже! Он найдет там Заморру! -- прошептал в отчаянии Карминильо.
   -- Будем надеяться -- не найдет, -- пытался ободрить его Педро.
   -- Девушка хитра и ловка, сильна и умна. Ей-Богу, Карминильо, я охотно женился бы на ней! Почему ты не сделаешь ее своей женой? Клянусь, она любит тебя!..
   Разговор был прерван вернувшимся Янко.
   -- Я нашел целое подземелье, -- сказал он рифам. -- Мы бросим этих собак в такую могилу, которая была бы достойна принять даже короля. Несите их сюда!
   Молодых людей потащили к развалинам и спустили по лестнице внутрь подземелья.
   -- Отсюда вам не выбраться так легко, гяуры, как из брюха быков!
   -- напутствовал их вождь рифов.
   И разбойники вышли из подземелья.
   Минуту спустя исчез последний отсвет их факелов.
   В подземелье воцарились могильная мгла и тишина.
   Впрочем, скоро тишина была прервана грохотом, который гулом отозвался во всех углах подземелья: рифы заложили выход из подземелья той самой плитой, которая раньше прикрывала могилу вождя Семи племен, и навалили на эту плиту груду обломков камней.
   Карминильо и Педро были похоронены заживо в подземелье древнего египетского храма в горах Гуругу...
   Рифы, совершив свое ужасное дело, удалились. Янко и мегера Сабба остались у развалин.
   -- Куда могла деваться девушка? -- допытывался цыган.
   -- Я обыскала все окрестности. Рифы окружили гору со всех сторон. Если бы Заморра была здесь, она не могла бы ускользнуть от нас. Очевидно, она ушла раньше.
   -- Не будь сейчас ночь, мы, мать, нашли бы ее следы. Но с факелами ничего не поделаешь, мать!
   -- Да, ничего не поделаешь, сыночек, -- отозвалась старуха. -- Я тоже обшарила здесь каждую щель, заглянула за каждый камень, но девушки тут не было. Если бы я нашла ее -- задушила бы!
   -- Нет, ты не посмела бы сделать это, мать! -- прикрикнул на старуху Янко. -- Ты забываешь наше условие: девушка принадлежит мне. Я заставлю ее сделаться моей женой.
   Она еще будет валяться у меня в ногах, умоляя, чтобы я женился на ней! Ха-ха-ха!..
   Ты ничего не слышала, мать? Мне показалось, кто-то засмеялся тут!
   -- Это только эхо, сыночек!
   -- Мать, мне показалось, что один из камней, стоящих у стены, шевелится, как живое существо!
   -- Что тебе мерещится, сыночек?
   Янко, держа в руках револьвер, поднялся с места и стал всматриваться в мглу.
   В это время человеческая тень выросла сзади него. Щелкнул курок. Грянул выстрел.
   Цыган, грудь которого была пронзена пулей из пистолета, упал ничком на землю. Мегера Сабба заметалась в испуге и кинулась бежать туда, где стоял мул, привезший на вершину Гуругу ее и ее спутника, ее "сыночка", но пуля была быстрее, чем Сабба.
   И старуха свалилась с воем туда же, где лежал, царапая землю ногтями, умиравший Янко. Из тени выступила Заморра и не колеблясь выпустила еще две пули: одну в темя Янко-предателя, другую -- в висок его покровительницы.
   Чтобы понять, как спаслась девушка, надо вернуться немного назад.
   Когда Карминильо и Педро дожидались девушку, стоя поодаль от руин, Заморра, помолившись над могилой Мар-Аменготена, собиралась присоединиться к друзьям.
   Поднявшись из подземелья, она уже стояла под небольшим портиком, образованным двумя короткими толстыми колоннами, прикрытыми каменной плитой неправильной формы.
   И в это мгновение на ее глазах разыгралась вся сцена нападения рифов на испанцев.
   Девушка не имела времени, чтобы броситься на помощь друзьям, и они оказались в руках врагов.
   Привыкшая не терять головы в момент опасности, хитана сообразила, что надо делать. Гибкая и ловкая, как молодая пантера, она бесшумно взобралась на плиту и легла, прильнув к камню всем телом.
   Под ней проходили десятки людей, звеня оружием, перекликаясь, обшаривая каждый угол руин, заглядывая в каждую щель. И никому не приходило в голову искать девушку там, где она была на виду у всех.
   Несколько раз мегера Сабба и предатель Янко останавливались под портиком. Заморра слышала каждое слово своих врагов и с трудом сдерживала желание раскроить голову Янко метким ударом ятагана.
   Таким образом Заморра была свидетельницей ужасных похорон Карминильо и Педро.
   Когда рифы ушли, она тихо сползла по колонне, прокралась среди камней к тому месту, где находились Янко и мегера, и, воспользовавшись удобным моментом, меткими выстрелами уничтожила своих смертельных врагов.
   Теперь надлежало позаботиться об избавлении друзей.
   Но тут Заморре скоро пришлось убедиться, что она не может сделать ничего: обломки камня, которыми была завалена плита над входом в подземелье, были так тяжелы, что девушка не могла сдвинуть их ни на волос. А под ними лежала еще тяжелая плита.
   -- Карминильо! -- рыдая, звала Заморра. -- О Боже! Карминильо! Карминильо услышал голос девушки и отозвался слабым стоном.
   -- Я не знаю, что делать, Карминильо! -- кричала вне себя хитана. -- Я рада отдать мою жизнь за твою жизнь, мою кровь за твою кровь, Карминильо, потому что я безумно люблю тебя! Но я не знаю, я не знаю, что делать!
   Мои руки в крови, но я не могла сдвинуть камни, Карминильо! Научи меня, что делать!
   -- Спасайся сама! -- отозвался инженер. -- Я тоже люблю тебя, но мне не суждено назвать тебя женой, дитя!.. Оставь нас, ищи спасения! Я слышал разговоры рифов: испанцы снова пошли в атаку. Разумеется, пока они доберутся сюда, мы с Педро не будем уже нуждаться ни в чьей помощи. Но ты можешь спастись и отомстить за нашу гибель!
   Отправляйся в лагерь испанцев, расскажи все, что случилось, Заморра!
   Голос Карминильо становился все глуше и глуше.
   Заморра, рыдая, отошла от груды камней, прикрывавшей вход в подземелье. В это мгновение ее слуха коснулись звуки далекой канонады.
   У подножия Гуругу шел бой между испанцами и рифами. Генерал Альдо Марина вел свои отборные войска, чтобы наказать горных хищников за их дерзость. Тридцать горных орудий громили дуары рифов.
   Лицо Заморры просветлело.
   -- Мужайся, Карминильо! -- крикнула она. -- Я спасу тебя! И она выбежала из развалин.
   Минуту спустя по склонам Гуругу понесся мул "Госпожи Ветров". На спине мула сидела мужественная девушка.
   Аванпосты остановившегося на отдых большого отряда генерала Альдо Марины были немало удивлены, когда из кустов вынеслась бешеным галопом странная всадница, в которой наши читатели без труда узнали бы красавицу хитану.
   Разумеется, девушку остановили. Она потребовала, чтобы ее немедленно доставили к генералу, командовавшему отрядом.
   Генерал Альдо Марина был разбужен и принял необычную посетительницу. Немалого труда стоило Заморре заставить старого солдата поверить в то, что в нескольких милях от испанского лагеря двое испанцев похоронены заживо. Особенно сбивал генерала с толку рассказ о руинах египетского храма, о подземелье, служившем склепом для вождя Семи племен, или императора цыган.
   Но Заморра так молила о помощи, что генерал не выдержал и сдался. Полчаса спустя внушительный отряд драгун астурийского полка при двух пушках вышел из лагеря. Во главе отряда вихрем неслась Заморра. Она вела испанских кавалеристов спасти двух заживо погребенных...
   Собственно говоря, дело оказалось менее рискованным, чем можно было ожидать: за текущую ночь и за предшествующие дни испанцы в целом ряде боев и схваток полностью разгромили рифов. Большинство воинов наиболее влиятельных рифских родов было уничтожено. Дуары стерты с лица земли. Население, которое успело спастись, бежало от испанцев. По хребту Гуругу теперь бродили только отдельные малочисленные шайки, не способные оказать серьезного сопротивления.
   На одну из этих шаек и наткнулся, уже приближаясь к вершине Гуругу, отряд, ведомый хитаной.
   Офицер, командовавший отрядом, отдал приказ. Обе горные пушки снялись с передков. Загремели выстрелы.
   Трех или четырех гранат оказалось достаточно, чтобы очистить путь от рифов: там, куда упали гранаты, валялись трупы лошадей и людей.
   Проезжая мимо этого места, Заморра увидела труп, обративший на себя ее особое внимание: могучего сложения риф, пораженный осколками гранаты в голову, сидел на камне, вытянув вперед блестящий ятаган, и, казалось, улыбался. Но это была страшная застывшая улыбка: граната снесла полчерепа вождя рифов, наследника Абдаллы, соучастника преступлений Янко и "Госпожи Ветров".
   Два часа спустя после этой встречи драгуны добрались до двурогого пика, то есть до заветной вершины Гуругу, и заняли эту вершину.
   Генерал Альдо Марина медленно продвигался к этой же точке со всеми своими силами.
   Задолго до того как его отряд добрался до двурогого пика, драгуны очистили вход в подземелье и освободили из ужасной могилы заживо погребенных. Педро, увидев себя спасенным, первым делом затребовал у командовавшего отрядом драгун офицера галет и вина. Карминильо, едва держась на ногах, подошел к Заморре и сказал:
   -- Девушка! Моя жизнь принадлежит тебе! Хочешь ли стать моей женой?
   Заморра счастливо улыбнулась в ответ и прильнула к груди любимого человека.
   -- Я знала, что ты полюбишь меня, -- шептала она на ухо Карминильо. -- Я полюбила тебя с первого момента, с первой нашей встречи! Эта встреча, эта любовь -- они переродили меня. Я захотела, именно ради тебя, перестать быть хитаной; я захотела, чтобы получить право стать твоей женой, уйти из моего племени. И именно ради этого я поклялась отыскать таинственный талисман моих предков, потому что талисман -- это моя свобода. Моя свобода -- любовь к тебе!
   Офицеры и солдаты с любопытством смотрели на молодых людей, казалось, позабывших о том, что они не одни.
   Тогда Карминильо, обвив сильной рукой тонкую талию Заморры, сказал громким и ясным голосом:
   -- Сеньоры! Вы -- дети Астурии, если я не ошибаюсь?
   -- Да, да! Мы -- астурийцы! -- послышался хор голосов.
   -- Сеньоры! В наших горах до сих пор жив стародавний обычай, который мы храним свято и нерушимо.
   Вы, дети Астурии, свободнорожденные люди гор!
   Я, астуриец, идальго, свободный, ни с кем не связанный, никому не обещавший отдать свое имя, в вашем присутствии заявляю: эта женщина -- моя жена и моя царица.
   Обратившись к Заморре, он сказал ей:
   -- Докончи ты традиционную фразу, дитя! Заморра, сверкая очами, произнесла звонким голосом:
   -- Я, свободная, ни с кем не связанная, чья рука никому не обещана, -- я говорю: этот человек отныне мой муж и мой господин!
   -- Отныне и во веке веков, аминь! Скрепляю! -- откликнулся набивший галетами рот Педро.
   -- Ура! -- закричали драгуны, теснясь к счастливой паре, чтобы пожать руку Карминильо, поцеловать руку "королеве", то есть Заморре.
   Узнав о случившемся, генерал Альдо Марина распорядился достать из запасов ящик шампанского, и благородное вино заискрилось в бокалах в честь Карминильо и его молодой красавицы-жены.
   Собственно говоря, на этом мы могли бы закончить наш рассказ. Но обычай требует, чтобы мы рассказали о судьбе наших героев.
   Поход генерала Альдо Марины закончился полным разгромом рифов. Горные хищники вынуждены были смириться, затаив свою ненависть к конкистадорам-испанцам.
   Во всяком случае, окрестности Мелильи были очищены от их разбойничьих шаек, и колония могла спокойно развиваться дальше.
   Разумеется, ни Педро, ни Карминильо с Заморрой не стали дожидаться, пока совершится окончательное умиротворение залитого кровью края.
   Они отправились в Мелилью, а оттуда -- в Испанию.
   Привезенный с собой красавицей хитаной таинственный талисман помог ей осуществить свою мечту Заморра была избрана царицей испанских цыган.
   Разумеется, это был лишь эфемерный титул без внутреннего содержания.
   Но одно право, связанное с этим титулом, было драгоценно для девушки: как царица, Заморра выходила из-под власти племени, ибо, как царица, она становилась выше закона.
   Это давало ей возможность, не подвергаясь мести со стороны соплеменников и не навлекая на себя их проклятий, сделаться женой любимого человека.
   Единственное, что пришлось сделать в угоду племени и что Карминильо сделал охотно, -- это было исполнение свадебного обряда по-цыгански.
   Это требует пояснений.
   В назначенный день и час в доме вождя племени, Архаза, потерявшего возможность препятствовать Заморре, собрались ее близкие друзья. В их присутствии Карминильо и Заморра наполнили водой из фонтана глиняный кувшин и отпили по глотку из этого кувшина. Потом Карминильо торжественно объявил:
   -- Эта девушка становится моей законной женой. В ответ Заморра произнесла:
   -- Этот юноша становится моим мужем.
   И после этого, держась за бока кувшина, они с силой бросили его на каменный пол.
   Кувшин разлетелся на множество осколков. Детишки цыган кинулись подбирать эти осколки и считать их. По обычаям цыган, принесенным Бог весть из каких далей, пережившим Бог весть сколько веков, заключенный таким образом брак действителен в течение стольких лет, сколько осколков дал разбитый кувшин.
   Для наших героев подсчет дал что-то около сотни осколков...
   Что еще сказать?
   Ах, да!..
   Мы было позабыли о доблестном потомке конкистадоров, о Педро Альваресе.
   Заморра, выходя замуж за Карминильо, распродала клад, найденный в могиле вождя Семи племен.
   Педро почти не ошибся в оценке коллекции драгоценных камней: ювелиры дали за сокровище Заморры свыше семисот тысяч франков.
   Не говоря никому ни слова, Заморра выкупила у ростовщиков, одолевавших беднягу юриста, все его векселя и расписки, выплатила в ломбардах и у частных закладчиков все долги. И в одно прекрасное утро, именно в то утро, когда совершилось третье по счету бракосочетание Заморры и Карминильо, то есть венчание в старом готическом соборе Саламанки, сиявшая счастьем и красотой хитана поздравила своего друга Педро, бывшего спутника по скитаниям в Африке, с избавлением от всех долгов, поднеся ему все оплаченные векселя и расписки.
   Педро был ошеломлен и растроган до слез и поклялся, что, окончив курс и получив место, примется немедленно выплачивать Заморре по частям всю истраченную ею на его освобождение сумму.
   Заморра согласилась на такую "сделку".
   Педро благополучно и даже с отличием окончил курс и без труда получил прекрасно оплачиваемую должность.
   Но так как он по-прежнему остался лакомкой, а удовлетворение тонких гастрономических вкусов стоит в Испании не меньше, чем в любой другой стране, то Педро и сейчас проедает все свое крупное жалованье. Но он добросовестно собирается когда-нибудь остепениться и приняться наконец копить деньги для расплаты с Заморрой и Карминильо.
   "Царица цыган" Заморра, превратившаяся в Кармен, и ее муж, инженер Карминильо да Истмо, закончив свои дела в Саламалке, покинули этот странный город. Они живут на роскошной вилле в окрестностях Барселоны.
   Из окон виллы и с ее террас открывается великолепный вид на море. И там, в морском просторе, днем и ночью проплывают мимо виллы, приютившей двух счастливцев, корабли, идущие в Африку или возвращающиеся из Африки...

------------------------------------------------

   Первое издание перевода: Талисман и другие рассказы. -- Москва: тип. т-ва И. Д. Сытина, 1913. -- 104 с.; ил.; 26 см.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru