Сальгари Эмилио
В дебрях Борнео

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Sandokan alla riscossa.
    Русский перевод 1910 г. ("Вокруг света", без указания переводчика).

Эмилио Сальгари.
В дебрях Борнео

I. Осада котты

   Все, что расскажет об острове Борнео много исходивший и немало повидавший путешественник, ученый-естествоиспытатель, просто знаток жизни и обычаев народов чужих стран или историк, восстанавливающий исчезнувшее с лица земли прошлое по загадочным полуистертым надписям на каких-нибудь развалинах, -- все это нам, живущим обыденной жизнью, покажется какой-то фантастической сказкой, какими-то причудливыми грезами, талантливой выдумкой.
   Огромный остров, берега которого омываются водами лазурного океана, Борнео и до наших дней ревниво хранит свои тайны от европейца. Завладев островом и поделив его между собой, голландцы и англичане поделили как рабов и его население. Они понастроили по побережью свои города, поставили свои крепости и держат здесь и там свои гарнизоны.
   Но и в наши дни на Борнео есть огромные пространства земли, куда никогда еще не ступала нога европейца, есть тайные уголки, где в первобытной прелести своей сохранилась могучая растительность, уцелели убежища вольнолюбивых дикарей-аборигенов, не желающих подчиняться игу, приготовленному для них европейцами.
   И есть огромные пространства земли, где взор путешественника на каждом шагу встречает следы некогда бившей ключом могучей жизни, остатки, обломки, осколки угасшей культуры: развалины колоссальных храмов, руины огромных городов, остатки водопроводов и прочее. И все это поглощено лесом, который кажется вековечным, и все это прячется от света солнца под зеленым покровом. Словно мать-природа сама стремится укрыть от осквернения могилы умершей культуры...
   Могучие потоки бурно мчатся с девственных горных вершин, пробивая себе дорогу к морю. На их пути -- долины, леса. Местами потоки, не находя выхода, разливаются широкими озерами, напоминающими моря. Местами, встретившись с грядами скал, они пробуравливают гранитные стены, прорезают себе дорогу в камне, образуя глубокие ущелья. Иногда такой путь потока скрыт от людского взора: вода нашла себе дорогу в недрах гор, поток обратился в подземную реку, его таинственное ложе состоит из тянущихся на сотни миль подземных галерей.
   Стоят могучие леса с деревьями-великанами. Высоко в небо уходят их гордые вершины. Могучие, словно колонны, нет, даже не колонны, целые башни, стволы оплетены вьющимися паразитными растениями, дают опору побегам то переплетающихся, то свивающихся в клубок, то расползающихся, словно потревоженные змеи, лиан. Умрет такой задушенный лианами лесной великан, сгниют его корни, засохнет ствол. Но и мертвый он стоит как живой, потому что вокруг него, служа ему опорой, пышно разрослась чужеродная зелень.
   Рядом со стройной прекрасной перистой пальмой стоит уродливый банан. Рядом с деревом, плоды которого так ценятся, высится другое. К нему тоже приходит человек, но за тем, чтобы набрать текущий по древесине сок, обмакнуть в этот сок стрелы и сделать их смертоносными; это знаменитый упас, или анчар, о котором человечество сложило столько полуфантастичных легенд; упас, который воспет поэтами; упас, который фигурирует в каждом рассказе туземцев.
   В этих дебрях еще и сегодня -- простор и приволье для странных насекомых, для пестро-опереточных птиц, обезьян, слонов, носорогов, для пресмыкающихся всех видов.
   В недрах скал природа хранит неисчерпаемые сокровища: здесь на поверхность земли из неведомых глубин пробиваются и образуют целые озера потоки нефти, здесь есть выходы лучшего в мире графита. Кое-где намытый речными струями песок содержит в себе золото. В горах, куда возможно добраться по девственному лесу лишь с величайшим трудом, удивленный странник вдруг видит сохранившиеся и до наших дней шахты. Там добывалась красная медь, оттуда, из каменной груди скал, человек извлекал свинец, олово, железо. И в этих подземных галереях, уходящих в темные глубины, нога путника иногда спотыкается о кирку или лом, оставленные неведомым рудокопом. И тогда кажется, что стоит только позвать, и этот человек, добывающий из недр матери-земли металлы и минералы, услышит гул ваших шагов, откликнется на ваш зов, вынырнет из какой-нибудь приютившей его боковой галереи.
   Но никто не откликается, никто не отзывается на ваш тревожный голос, хозяин попавшей вам под ноги мотыги или лопаты бесконечно давно покинул эту шахту. Так давно, что со дня его ухода отсюда сменились сотни поколений, исчезли с лица земли не только царства, но и целые народы, изменился, быть может, самый вид земной поверхности: где было море, там появились новые материки, где была земля -- стало море...
   Странный народ с диковинными обычаями, удивительными верованиями, непонятной нам своеобразной культурой живет на острове Борнео.
   Когда наблюдаешь жизнь его обитателей, то ясно видишь, как в ней переплетены три культуры: Китая, страны чудес -- Индии и Австралии.
   У обитателей Борнео нет строго определенной религии: в душе каждого из них сплетаются в причудливое целое буддизм и мусульманство, какие-то отголоски таинственных религиозных культов, рожденных в дебрях самого Борнео, искаженное учение Христа и заветы Конфуция. И все это образовало пеструю, удивительную амальгаму.
   Но поток европейского влияния, вот уже почти триста лет направляющийся на эти сказочные края, делает свое дело: как ни живучи народные легенды, как ни упорны народные обычаи, нравы, -- все это мало-помалу, сталкиваясь с могучей культурой белой расы, бледнеет, изменяется, перерождается. На смену старой культуре или, вернее, на смену остаткам множества погибших древних местных культур приходит могучая волна новой, молодой, всепокоряющей культуры, которая в своем победном шествии безжалостно стирает все, напоминающее о прошлом. Европейцу нужны порядок, мир, тишина. И он истребляет хищного зверя и дикого туземца с одинаковым равнодушием. Он прокладывает дороги в самое сердце девственного леса и не сожалеет, если при этом ему приходится уничтожать лесных великанов, просуществовавших тысячелетия, если для разведения плантации приходится очистить могилы прошлой жизни...
   Его всесокрушающая рука без пощады сметает с дороги все, что мешает торговле, промышленности. Какое дело европейцу до развивавшейся здесь своеобразной, пестрой, причудливой жизни, напоминающей восточную сказку? Какое дело ему до легенд о былом?
   А это былое, даже совсем недавнее былое, действительно, в глазах современника кажется не чем иным, как пестрой фантастической сказкой.
   Племена, населявшие Борнео, еще совсем недавно пользовались полной самостоятельностью. И каждое племя вело смертельную борьбу против других племен, в которой побеждал только самый сильный, самый беспощадный и самый хитрый. Такая жизнь воспитывала из туземцев людей, не имевших ни малейшего представления о ценности человеческой жизни.
   Ребенок, раньше чем научится говорить, хватался за смертоносное оружие отцов, чтобы выучиться не только защищаться, но и нападать. Юноша не получал равноправия среди соплеменников, если не мог предъявить неопровержимого доказательства своей боеспособности, своего умения истреблять людей и зверей. Влюбленный не мог просить руки любимой девушки, если он не обещал ввести ее как жену в хижину, на стенах которой красуются черепа убитых им в бою один на один врагов.
   Такая жизнь порождала и особого рода людей: они не щадили чужой жизни, но не дорожили и своей собственной. Они не знали, что такое жалость и пощада, но и сами не просили пощады. Они умели убивать, но умели и умирать.
   В конце первой половины XIX века на острове Борнео и на близлежащих островах разыгрались события, для описания которых нужно было бы обладать талантом Гомера. Поединки, бои, походы, сражения, завоевания, падение одних, возвышение других. Это -- Илиада Борнео.
   Но она еще ждет своих историков и своих поэтов.
   В те дни на острове особую роль играл английский авантюрист Джеймс Брук -- человек, явившийся сюда нищим скитальцем, а потом ставший повелителем огромной территории, своего рода королем. За заслуги, оказанные им при защите берегов Борнео от малайских пиратов, Брук получил от одного из набобов звание раджи Саравака, или вассального князя саравакского. Этот человек железной рукой правил своим княжеством, насаждая в нем европейские порядки. Казалось, ему удастся мало-помалу завладеть чуть ли не всем огромным островом и стать родоначальником новой европейской династии в дебрях Борнео. Но его государство просуществовало недолго: среди туземцев, которых он безжалостно истреблял и изгонял, нашелся человек, обладавший неукротимым характером, презиравший смерть, чувствовавший себя живущим полноценной жизнью только тогда, когда кругом раздавался шум боевой схватки, звенели мечи, гремели выстрелы. Этот человек, потомок одного из туземных княжеских родов, носивший имя Сандакан, обладал огромным влиянием на туземцев Борнео. Под его знамена стекались все недовольные вводимыми европейцами порядками, все выкинутые за борт жизни, смелые, жаждущие битв и добычи. И Сандакан после жестокой борьбы разрушил царство Джеймса Брука, раджи Саравака, и экс-раджа вернулся умирать в Англию таким же нищим, каким он пришел в Саравак.
   Но кроме борьбы с Джеймсом Бруком у Сандакана-изгнанника было еще одно дело, ставшее целью его жизни: у его отцов во внутренних областях Борнео когда-то было собственное королевство.
   В детстве Сандакан был изгнан из родного края переселившимися чужеземцами, из князя превратился в нищего, потом в вождя пиратов, странствовал, скрываясь, как затравленный тигр, от назначавших за его голову колоссальные суммы англичан и голландцев, дрался в Индии, скитался, не находя себе пристанища, и, объявив войну всем, вооружил против себя всех.
   Один из эпизодов невероятно богатой приключениями жизни этого человека и является темой настоящего романа.
   Однажды, когда бури весеннего равноденствия бушевали над островом Борнео, вблизи его берегов, у залива Балуду, по волнам пролива Бангуэй мчалось подгоняемое ураганом паровое судно, которому, казалось, было суждено погибнуть в разъяренных волнах. Жители прибрежных селений наблюдали до наступления мглы за его движением, ожидая каждое мгновение, что это судно разобьется о прибрежные камни, потонет, и бурные волны, играя, вынесут на берег только щепки да трупы. Но судно боролось со стихией. Словно призрак, оно скользило среди кипящих волн, переходя по извилистым каналам, минуя опасные отмели. Оно то приближалось к берегу, будто ища пристанища в какой-нибудь пристани и, готовое, казалось, выброситься на прибрежные скалы, то вдруг, испугавшись гибели, опять уходило в море, скрываясь в тумане.
   К ночи оно исчезло. И думали люди, ждавшие крушения этого корабля-призрака, как праздника, -- ведь его остатки должны были послужить им богатой добычей, -- что море поглотило смелый корабль со всем его экипажем. За этим судном пронеслись, гонимые бурей, парусные корабли, или, правильнее, большие лодки. И они скрылись в тумане.
   Это было вечером.
   А ночью, задолго до рассвета, в прибрежном девственном лесу, полном жути и грозовой тревоги, при блеске молний можно было разглядеть странные фигуры вооруженных людей, скрывавшихся среди корней и побегов, под могучими папоротниками, в ямах и ложбинах. И когда не гремели раскаты грома и наступала зловещая тишина, слышались шепот, слабый свист, иногда -- лязг оружия. А потом опять грохотал гром, темную завесу неба раздирали змеящиеся молнии, и при их призрачном, неверном свете опять были видны собравшиеся в группы, прильнувшие к земле, тенями крадущиеся по лесу человеческие фигуры.
   -- Остановитесь, Малайские Тигры! -- послышался из мглы повелительный голос, и, когда вспыхнула молния, кравшиеся по лесу люди увидели фантастичную фигуру. Это был вооруженный с ног до головы пожилой уже малаец, на котором была сшитая из розовой материи узкая курточка с широкими, раздувающимися рукавами. В руках он держал великолепный длинноствольный индийский карабин с прикладом, украшенным серебром и перламутровой инкрустацией.
   -- Самбильонг! Наконец-то! Самбильонг тут! -- пронеслось по рядам остановившихся при звуке его голоса людей.
   -- Где вождь? -- спросил пришедший.
   Из мглы выступил средних лет воин, тонкий, гибкий, подвижный как тигр, каждое движение его выказывало огромную силу. На нем был богатый костюм, по первому взгляду на который знаток быта этих стран узнал бы в воине какого-нибудь раджу или индийского князя.
   -- Я здесь, мой верный Самбильонг! -- сказал он, приближаясь к пришедшему. -- Какие новости приносишь ты нам? Ты добрался до котты? Ты произвел разведку? Что же ты видел?
   -- Вождь, котта защищена тремя палисадами. По обычаю даяков, во рвах и на подступах к палисадам везде торчат наконечники стрел и копий, смазанные ядом анчара. Я прошел до самого поселка: там не ожидают никакой беды, не думают о возможности нападения.
   -- Но стража выставлена, Самбильонг?
   -- Да, я видел двух даяков, вождь. В самом поселке должно быть не меньше двух сотен вооруженных людей.
   -- А пушки?
   -- Я видел стоящую под навесом небольшую пушку, ту, вождь, которую мы зовем именем "мирим".
   -- Знаю. Медная длинноствольная пушка, с заряжением которой канонирам так много хлопот... Эти миримы не могут идти в сравнение с нашими морскими спингардами. Но хватит об этом! Кажется, ураган проходит. Близится час боя. Жаль будет, если не подоспеют к сражению Янес и Тремаль-Наик. Но еще хуже, если при атаке нам не удастся схватить Назумбату. Если он убежит, то оповестит раджу Кинабалу... Вот что, Самбильонг, старый боец: возьми своих воинов, зайди в тыл деревни, раскинь цепь. И жди сигнала.
   -- Хорошо, вождь. Не забудь о рвах, усеянных отравленными стрелами!
   -- Не забуду, Самбильонг. Мои люди пойдут в бой босыми, чтобы успешнее карабкаться по бревнам палисадов, и я не хочу, чтобы они погибали от отравления. У нас уже есть несколько наскоро сделанных переносных мостов. Иди, жди сигнала к бою. И если услышишь что-нибудь, заслуживающее внимания, поспеши оповестить меня.
   Самбильонг безмолвно исчез в тени растений. За ним последовали несколько воинов. Около вождя их осталось не больше тридцати. Но они так прятались в зарослях, укрывшись среди корней и ветвей, среди ползучих лиан, что, когда сверкала молния, видно было только выдвинувшихся вперед и образовавших цепь застрельщиков.
   Прошло немного времени. Послышались шорох ветвей, осторожные шаги.
   -- Сандакан! -- произнес голос появившегося человека. -- Самбильонг сейчас займет указанный тобой пост и свистом даст знать об этом, чтобы ты мог идти на приступ. Он прислал меня сказать тебе, что он слышал эхо далекого пушечного выстрела.
   -- Что? Выстрела? -- вскричал Сандакан. -- Неужели наши суда открыты и подверглись нападению? Нет, этого не может быть!
   Потом, обернувшись к дожидавшемуся приказаний посланцу, распорядился:
   -- Возьми двух воинов с собой. Спустись к бухте. Темно, но молния временами освещает все вокруг. Смотри, может быть ты увидишь мою паровую яхту. Если она близко, сейчас же возвращайся. Я буду ждать.
   Воин словно провалился сквозь землю. И следом за ним исчезли две человеческие фигуры.
   Прошло еще немного времени. Ураган свирепел. Казалось, там, в небесных высях, идет роковой бой несметных полчищ, обрушившихся друг на друга, смешавшихся в дикой свалке. Все чаще и чаще сверкала молния. Все громче и громче раздавались раскаты грома. Крупные капли дождя вдруг посыпались на охваченный тревогой лес. Грозный вихрь сорвался откуда-то, прыжками понесся по лесу, качая верхушки гигантских деревьев.
   -- Слушайте, Малайские Тигры! -- прозвучал во тьме голос Сандакана. -- Готовы ли переносные мосты? Осмотрите оружие. В бою дорог каждый выстрел. Перемените пистоны. И теперь...
   Он взмахнул в воздухе блеснувшим, как молния, клинком своей тяжелой, кривой, покрытой причудливыми узорами сабли.
   -- За мной, вперед!
   И отряд двинулся за ним; шум шагов заглушался тревожным шепотом листвы и отголосками громовых раскатов.
   Несколько минут спустя отряд Сандакана уже находился перед примитивным укреплением, защищавшим поселок даяков. Это были палисады из поставленных стоймя бревен, заостренных вверху и перевязанных одно с другим крепкими лианами. Перед каждым частоколом находился неглубокий, наполненный водой ров, и при неверном свете молний было видно, что края рва действительно усеяны торчащими из земли остриями. Но Сандакан и его воины, привыкшие вести лесную войну, имели в запасе перекидные мостки и не боялись этой западни. Перед поселком осаждающие по знаку вождя остановились, прячась в тени деревьев. Прошло несколько томительных мгновений. Сандакан ждал сигнала Самбильонга, чтобы пойти на приступ. Сигнала не было. И вдруг...
   Гортанный, полный тревоги крик прорезал, словно бичом, воздух.
   В поселке, за изгородью, заметались огоньки. Отовсюду появились фигуры воинов, выскакивавших из хижин с оружием в руках.
   -- Тревога! Тревога! -- звенел призывный, будоражащий нервы крик. -- Враги, враги близко!.. На защиту! К оружию!
   -- Где враги? Кто видел? -- отвечали ему испуганные голоса.
   -- Там, там... Я видел темные фигуры! Я слышал шум...
   -- Быть может, пробирается бабирусса? [бабирусса - дикая свинья, обитающая на островах Малайского архипелага] Или "господин леса", орангутанг, испуганный грозой, покинул свое гнездо? Или дикий кабан, логовище которого залито потоком дождевой воды?
   -- Нет, нет. Я видел -- блеснуло оружие. Там, на опушке...
   -- Тащите мирим. Пушка заряжена? Фитиль! Где фитиль?
   Сандакану из его убежища в чаще кустарников перед палисадами было видно, как обитатели деревни, освободив от чехла длинноствольную неуклюжую медную пушку, направили ее жерло на грозно шумевший лес.
   -- Ложись на землю! Ни слова, ни звука! -- скомандовал Сандакан своим воинам.
   Мгновение спустя пушка даяков рявкнула, сноп пламени вырвался из ее жерла, словно огненный меч, рассекший мглу бурной ночи, и ядро врезалось в лесную чащу, круша ветви деревьев.
   -- Стреляйте еще! -- кричали суетившиеся около пушки воины. И выстрелы гремели снова и снова.
   Четвертое ядро, посланное наугад, достигло своей цели: оно свалило, почти разорвав пополам, одного из прятавшихся рядом с Сандаканом воинов. Несчастный взмахнул обеими руками, роняя ружье, и, выпрямившись во весь рост, упал с глухим шумом, подминая под себя ветви гигантского папоротника.
   -- Они здесь! Вон они! -- слышались возбужденные голоса защитников котты, наконец обнаруживших место, где скрывались осаждавшие поселок враги.
   И в этот момент Сандакан дал сигнал идти на приступ: издали донесся пронзительный свист Самбильонга, извещавший о том, что котта окружена со всех сторон.
   Воины, словно подгоняемые ветром, помчались к палисадам.
   На пути им встречались рвы, усеянные заостренными кольями с отравленными ядом анчара наконечниками, но нападавшие перекидывали через них ручные мостки. За рвами шел частокол, под прикрытием которого защитники деревни осыпали осаждающих тучами стрел из луков, ружейными и пистолетными пулями и крошечными стрелами из любимого оружия даяков -- сумпитанов. В то же время арьергард нападавших, укрываясь в тени деревьев, отвечал редкими, но смертоносными выстрелами, поражая отдельных канониров, возившихся около пушки, и внося этим невероятное замешательство среди защитников.
   Грохот выстрела, более громкого, чем рев мирима, возвестил сражающимся, что участь первого палисада уже решена: нападавшие подложили пороховую петарду к подножию палисада, и ее взрыв, обративший в осколки крепкие стволы тикового и железного деревьев, открыл им дорогу ко второму палисаду. Минуту спустя последовал второй взрыв, потом третий. Нападавшие были уже внутри осажденного поселка, и бой кипел между хижинами, на небольшой площадке. Мирим, все защитники которого были уже перебиты, сначала смолкл, потом заговорил снова. Но теперь он служил уже не защитникам, а нападавшим: завладев пушкой, воины Сандакана повернули ее к поселку и осыпали выстрелами хижины, в которых забаррикадировались отчаянно защищавшиеся даяки.
   Ядра мирима пронизывали, как пронизывает иголка полотно, тонкие, сплетенные из ветвей и обмазанные глиной, а то и просто представлявшие собой подобие циновок, стены конических хижин, убивали или калечили спрятавшихся там и делали невозможным сопротивление. Бой был недолгим, но жарким. И когда среди защитников котты началась паника, над поселком даяков прозвучал властный крик Сандакана, перекрывший шум голосов сражающихся.
   -- Где Назумбата? Неужели вы допустили, чтобы эта собака скрылась?
   -- Он тут, вождь! -- отвечали десятки голосов. -- Он в этой хижине. И словно дожидаясь этого зова, из хижины, более высокой, чем
   другие, выскочил полуодетый даяк с пистолетом в одной руке и с кривым крисом в другой. Он молнией бросился на осаждавших, свалил двоих и уже был готов скрыться за палисадом, но пуля из пистолета Сандакана была быстрее его -- Назумбата с перебитой выстрелом ногой упал на землю. Воины хотели прикончить его, но Сандакан крикнул:
   -- Этот человек -- мой! Назумбата! Ты -- мой пленник.
   И потом, обернувшись к немногим из уцелевших защитников деревни, оборонявшихся с отчаянным мужеством, опять громко и властно закричал:
   -- Бросайте оружие! Вы побеждены! Я пощажу вашу жизнь!
   Сопротивление было бесполезно: котта даяков была в руках нападающих. И бойцы сложили оружие. Плачущие женщины, дрожащие дети выползали из своих укрытий и бродили среди живых и мертвых, опознавая уцелевших и погибших. Какая-то хижина пылала, посылая к небу клубы багрового дыма и озаряя кровавым светом дикую картину взятой приступом и усеянной трупами деревни.
   И на площади перед домом старейшины котты стоял, словно дух-разрушитель, человек с блиставшими огнем суровыми очами. Скрестив руки на груди, он поставил ногу на лежавшего на пропитанной кровью земле Назумбату -- поверженного в прах врага.
   На победителе была роскошная одежда индийского раджи, сверкавшая бриллиантами, изумрудами и рубинами. Это был Сандакан.

II. Пираты острова Борнео

   Когда сражение, решившее участь даякского поселка, закончилось, начавшийся было пожар скоро затушен, так что всего было уничтожено не более десятка хижин, трупы убраны, раненые и пленные отведены и отнесены на край деревни и около них расставлена стража, Сандакан вошел в хижину к своему пленнику. Тот лежал на полу, связанный по рукам и ногам крепкими веревками, что лишало его возможности двигаться. В полумгле хижины только блестели его глаза.
   Оглядевшись вокруг, Сандакан не мог удержаться от гневного восклицания. То, что он видел в этой хижине, принадлежавшей вождю небольшого отдельного племени даяков, не могло не вызвать в его душе презрения и гнева. По стенам, по балкам, подпиравшим крышу, по стропилам, над входом в хижину и крошечным оконцем -- везде висели страшные украшения: черепа людей, сохранившие волосы. И по ним можно было судить, что это головы взрослых воинов, стариков и детей, мужчин и женщин. Да, тот, кто обитал в этой хижине, должен был пользоваться среди своих диких сородичей большим почетом. Скорее всего, в вожди его выбрали только потому, что ни у кого в деревне не было столь богатой коллекции черепов и скальпов -- этих страшных трофеев кровавых походов.
   Неважно, чей именно череп достался в качестве добычи, и каким именно путем, -- важно количество... Пусть под нож убийцы, тенью крадущегося среди кустов, попал беззащитный дряхлый старик или слабый ребенок. Пусть убита женщина, неосторожно забредшая далеко от деревни в лес, воин убит в равном бою один на один или предательски зарезан во сне -- все это не важно: доблесть даяка ценится по числу принесенных им в родную деревню черепов или скальпов. Чем больше, тем лучше...
   Пленник Сандакана мог похвалиться своей ужасной коллекцией, мог предъявить несколько десятков своих страшных трофеев, показать и скальп, снятый с головы длиннокосого китайца, и череп, напоминающий череп негрито [Негрито (от исп. "маленький негр") - группа племен на Филиппинах. Автор допускает неточность: негрито никогда не обитали на Борнео. Скорее всего, речь идет о других представителях негроидной расы - семангах, потомках древнейшего населения островов Малайского архипелага], и скальп светлокудрого европейского ребенка...
   -- Как поживаешь, приятель? -- насмешливо окликнул Сандакан пленника. Тот попытался отвернуться от обжигающего его лицо властного взора Сандакана, но это ему не удалось.
   -- Ну, что же ты молчишь? -- продолжал Сандакан. -- Ага, понимаю! Ты не ожидал, что так скоро опять попадешься в мои руки. Помнишь, ты был у меня в плену на острове Гайя? Я подозревал, что ты -- подосланный моими врагами шпион. Но ты так клялся в своей невиновности...
   -- Я невиновен! -- простонал пленник.
   -- Может быть. Но зачем же ты сбежал? Ведь ты жил у меня скорее на правах гостя, чем пленника. С тобой обращались по-дружески...
   -- Я стосковался по родине. Захотелось вернуться к нашему племена
   -- Похвальные чувства! -- иронически одобрил Сандакан. -- Похвально, похвально! Но, знаешь ли, милый мой, когда люди исчезают так внезапно, их исчезновение всегда внушает кое-какие подозрения...
   -- Я невиновен! Я ничего не сделал против тебя, господин!
   -- Может быть, может быть... Но понимаешь, во время побега ты имел неосторожность обронить листок, исчерченный какими-то знаками. А мои люди знают письмена лесных даяков. И вот твоя записка оказалась расшифрованной. Я прочел ее...
   Пленник застонал, побледнел и закрыл полные ужаса глаза. По его телу пробежала легкая судорога.
   -- Видишь ли, -- продолжал Сандакан, казалось, бесстрастным голосом, -- в этой записке содержался довольно полный отчет о тех силах, которыми я располагаю, о количестве собравшихся около меня бойцов, о выстроенных нами укреплениях. Даже отмечено, и, надо сказать по совести, отмечено с большой проницательностью, делающей тебе честь, что целью моих военных приготовлений служит завоевание земель у Голубого озера. И твое донесение было предназначено именно радже этого государства, радже Кинабалу, тому, кого даяки называют "Белым дьяволом", который когда-то, сбежав с английской каторги, сумел войти в доверие к отбросам народа, самым кровожадным, самым свирепым из даяков. С их помощью и поддержкой он предательским нападением в мирное время овладел моей родиной, убил моего отца, убил мою мать, моих сестер и братьев. Он хотел уничтожить весь наш род, чтобы никто не мог отомстить ему, чтобы никто не помешал ему жить по-королевски, господствуя над беззащитным прекрасным краем, над страной Голубого озера. Но, как видишь, я уцелел в этой бойне, я спасся. И вот, много лет спустя я возвращаюсь в дебри Борнео. Возвращаюсь, чтобы отомстить авантюристу, самозваному радже, врагу моего народа. И первый, кто попадает в мои руки -- это ты, шпион, наемный убийца, посланец раджи Кинабалу. Ну, здравствуй! Привет тебе, доблестный воин, обладатель огромного количества скальпов и черепов, из которых большую часть ты добыл, прокрадываясь змеей по ночам в поселения мирных людей...
   И опять дрожь пробежала по всему телу пленника.
   Но он овладел собой.
   -- Я не участвовал в походе на страну твоих предков. Я был тогда еще ребенком. Тебе не за что мстить мне! -- сказал он тусклым, дрожащим голосом. -- И потом.. Все это было так давно. Неужели ты пришел мстить по истечении не одного десятка лет?
   -- Да! -- ответил сухо Сандакан. -- Я собирался с силами.
   -- Ты собирался с силами?! -- воскликнул удивленно пленник. -- Ты, кого называют "ужасом морей"?
   -- Твой владыка заставил меня сделаться ужасом морей! -- глухо отозвался Сандакан.
   -- Ты -- вождь островных пиратов...
   -- Да. Я, у которого отнято, похищено все, отнята возможность мирной жизни, я стал пиратом и вождем пиратов! -- прозвучал еще глуше ответ Сандакана.
   -- Но ты и раньше был могуществен. Разве не ты заставил дрожать раджу Варауни? Разве не ты сверг и изгнал раджу Саравака Джеймса Брука, перед которым трепетала половина Борнео? Разве не ты завоевал Ассам и сделал раджой твоего друга, Янеса? Чего же ты ждал? Почему не приходил мстить раньше?
   Не отвечая на вопрос, Сандакан спросил:
   -- Значит, ты знаешь все?
   -- Весть о твоих подвигах дошла до страны Кинабалу!
   -- Или, вернее, самозваный белый раджа, убийца моих родных, держал вокруг меня хороших шпионов, сообщавших ему о каждом моем шаге! И нет ничего невероятного в том, что это он натравливал на меня англичан, чтобы они отняли у меня приютивший меня утолок земли, мое последнее убежище, мой остров! Но оставим это. Ты уличен, Назумбата! Я знаю все. Твои минуты сочтены. Отвечай же прямо, говори правду: ты знаешь путь отсюда в страну Кинабалу?
   -- Туда нет дорог, господин! -- ответил, немного придя в себя, пленник.
   -- Знаю. Но тебе известны горы и леса, которые надо пройти, чтобы пробраться к Голубому озеру. Если ты проведешь меня и моих воинов туда, я подарю тебе жизнь. Я отпущу тебя на свободу. Согласен?
   Пленник несколько мгновений, словно колеблясь, раздумывал.
   -- Хорошо! -- сказал он наконец. -- Если я оправлюсь от нанесенной тобой раны, я согласен провести тебя в глубь страны. Но с тобой не должен идти большой отряд.
   -- Почему? -- насторожился Сандакан.
   -- Потому что нам придется проходить страну даяков Кайданган, могущественного и воинственного племени. Мимо его воинов может проскользнуть незамеченной только горсточка людей, но тщетно пытаться пройти целому войску.
   -- Я не боюсь собирателей черепов и охотников за скальпами! -- сказал гордо Сандакан.
   -- Но мне-то нет охоты потерять свою голову! -- отозвался пленник. -- Если ты задумаешь вести с собой большой отряд, то лучше просто прикажи кому-нибудь из твоих воинов прикончить меня. Все равно, гибели не избежать.
   -- А мне сдается, что ты рассчитываешь завести меня в ловушку и выдать с головой радже Кинабалу. Ну, ладно. Мы еще вернемся к этому разговору. А пока ты мне нужен.
   И Сандакан отдал распоряжение своим спутникам-малайцам перевязать раны пленника и спешно изготовить носилки для того, чтобы его можно было взять с собой в далекий путь.
   В это время в хижину вошел один из малайцев и доложил, что в предрассветной тишине ясно слышны выстрелы пушек. Сандакан встревожился.
   -- Неужели подверглась нападению наша флотилия?
   -- Нет, господин! -- ответил посланец. -- Паровое судно и наши прао стоят на рейде в полной безопасности.
   -- Тогда, может быть, кто-нибудь напал на яхту и она отстреливается? Самбильонг! Ты останешься с двадцатью воинами стеречь пленных и поддерживать сообщение с берегом. Мы же отправимся Узнать, в чем дело.
   И маленький отряд, держа оружие наготове, покинул только что взятый приступом поселок. Но Сандакан знал, что котта остается в верных руках: на протяжении уже многих лет Самбильонг, такой же бездомный изгнанник без роду и племени, как и он сам, не раз исполнял самые рискованные и ответственные поручения своего вождя и своей беззаветной храбростью и опытностью заслужил его полное доверие.
   В колонне, сопровождавшей к берегу Сандакана, находился и Назумбата: его несли в наскоро сделанных носилках.
   -- Смотрите, ребята, -- обратился Сандакан к воинам, несшим пленника. -- Это не человек, а ядовитая змея! Он сумеет убежать и с перебитой ногой. Стерегите его!
   Хотя еще стояла ночь и путь пролегал в густых зарослях, до берега колонна добралась довольно быстро и без всяких приключений.
   Там, у прибрежных скал, в небольшой бухте, колыхалась какая-то черная масса, в которой взгляд моряка без труда различил бы небольшое паровое судно водоизмещением около двухсот тонн. Несколько поодаль от парохода виднелись силуэты четырех парусных судов, оснащенных как малайские прао.
   На сигнал, поданный свистом, отозвалась стоявшая на вахте команда парохода. По объяснению вахтенных, вокруг маленькой флотилии не было замечено ничего подозрительного, но часа полтора--два тому назад издалека доносились звуки пушечных выстрелов. Всего было четыре выстрела.
   Обеспокоенный Сандакан перевел свой отряд на борт парохода и отдал распоряжение пустить судно полным ходом в ту сторону, откуда доносились звуки выстрелов. Команда держала машину под паром, в полной готовности, так что пароход задержался лишь на несколько минут, чтобы поднять якорь. Затем, описав полукруг, помчался, рассекая носом все еще сильную волну, набегавшую с моря. Следом пошли, конечно, значительно отставая, парусные суда.
   -- Прибавить ходу. Еще прибавить! -- нетерпеливо командовал Сандакан, расхаживая по капитанскому мостику и пристально вглядываясь в темноту ночи.
   Он беспрерывно курил длинную индийскую трубку, чубук которой был снизу доверху, словно чешуей, покрыт инкрустацией из перламутра, золота, драгоценных камней. Рука, державшая чубук, не была спокойна, как обычно. Поминутно она судорожно сжималась, так что драгоценному чубуку грозила нешуточная опасность быть сломанным.
   -- Еще угля в топки. Прибавить ходу! -- командовал время от времени Сандакан.
   И пароход, мчавшийся со скоростью не менее тринадцати с половиной --четырнадцати узлов, дрожавший всем телом, словно разъяренный конь, рвался вперед и вперед.
   Прошло около четверти часа этой сумасшедшей гонки, когда до слуха Сандакана донесся характерный звук, напоминающий раскат грома. Сомнений не было: у бухты Кудат, по направлению к которой несся пароход, что-то творилось. Там кто-то стрелял из большой судовой пушки.
   По силе звука можно было предположить, что стреляют не далее, как в шести-семи милях.
   Прошло еще несколько минут. Опять донеслось эхо выстрела, а затем Сандакан уловил еще целую гамму звуков: это была трескотня довольно беспорядочных ружейных выстрелов.
   Казалось, на рев большого и страшного зверя нестройным хором отозвалась лаем стая окружавших хищника собак, злобных и трусливых, не смевших накинуться на врага.
   -- Приготовиться к сражению. По местам! -- распорядился Сандакан, когда пароход, несшийся на всех парах, пролетел еще пару миль.
   Жизнь закипела на палубе, где до этого, казалось, были не люди, а таинственные тени, призраки, ютившиеся по углам, у бортов, в трюме и каютах.
   Кто-то сдернул чехол со стоявшей на неподвижном лафете митральезы, и странное орудие выглянуло вперед, словно отыскивая, нащупывая врага десятками своих жерл. Одновременно шесть человек возились у большой кормовой пушки, так называемой спингарды, готовя к бою и ее.
   И теперь, когда пароход, очевидно, находился в двух шагах от места, где разыгралась какая-то трагедия, скрытая от взора только предрассветным туманом да силуэтами скал, было слышно, что на пушечные выстрелы орудия большого калибра отвечала уже не только ружейная трескотня, но и выстрелы спингард или, по крайней мере, миримов.
   -- Господин, я вижу дым! -- воскликнул один из спутников Сандакана, показывая в сторону выдававшейся языком в море узкой и длинной песчаной косы, за которой чуть виделась широкая, просторная бухта. Сандакан присмотрелся и различил в клубах тумана волны серого порохового дыма. И еще глаз смутно различал, вернее, угадывал в полумгле очертания небольшого парохода, по-видимому стоявшего неподвижно и окруженного со всех сторон быстро двигавшимися, то налетавшими на него, то отходившими назад, словно убегавшими, маленькими юркими парусниками и гребными судами.
   -- Прибавь ходу! -- отрывисто сказал Сандакан. Но и без этого приказания пароход его, готовый каждое мгновение взлететь на воздух от взрыва котлов, несся с головокружительной быстротой. Поворот руля изменил направление движения судна. Оно скользнуло параллельно песчаной отмели, обогнуло ее и помчалось по узкому каналу, образовавшему вход в напоминавшую огромное озеро бухту, где шло сражение. С первыми лучами солнца спешащим на помощь были уже ясно видны все перипетии происходившего.
   Казалось, близка трагическая развязка, близка гибель стоявшего неподвижно у небольшого островка парохода: на его палубе находилось только около тридцати человек, а нападающих было несколько сотен.
   Суда стаей кружились около парохода, налетали, отступали. И уносились обратно лишь после того, как выпускали по корпусу парохода, чуть ли не в упор, ядро мирима и тучу стрел и град пуль на палубу.
   Но защитники парохода держались твердо. И что поражало -- это удивительное самообладание, полное спокойствие командовавшего ими человека. То был, несомненно, европеец, одетый в белое платье полуевропейского, полуиндийского покроя, с великолепным пышным тюрбаном на голове. Он был высок, несколько полон, но эта полнота шла ему, придавала его великолепной, могучей фигуре особую важность. У него было точно выточенное из светлой-светлой бронзы лицо с крупными чертами, сверкающие глаза, и прекрасная, чуть тронутая сединой борода. Стоя на капитанском мостике яхты, ежеминутно подвергающейся отчаянному штурму даяков, он безмятежно курил большую сигару, как будто находился не в самой сумятице сражения, а сидел на веранде коттеджа где-нибудь в сельской местности.
   Время от времени, не вынимая сигары изо рта, он брал пару пистолетов, которые ему подавал стоявший за ним слута-малаец, и, почти не целясь, разряжал их. И было видно, как вслед за каждым его выстрелом в толпе осаждавших судно даяков происходило некоторое смятение, словно пули этого любителя сигар поражали не простых воинов, а их вождей.
   -- Янес! Мой брат! -- воскликнул Сандакан. И скомандовал: -- В атаку! Наши в опасности!
   Пароход Сандакана ринулся на даяков. Против ожидания, суда их не обратились в бегство. Даже небольшое смятение, возникшее в их рядах при появлении нового парохода, улеглось, словно по мановению волшебного жезла, и воцарился полный порядок. Оставив восемь или десять прао осаждать неподвижно стоявшую у острова яхту, даяки на остальных пятнадцати или двадцати судах повернули навстречу пароходу, ураганом надвигавшемуся на них.
   -- Митральезу! -- скомандовал Сандакан, не оставляя крепко сжатого цепкими пальцами роскошного чубука индийской трубки.
   В ответ послышался треск выстрелов многоствольного оружия, без перерыва выпускавшего град крупных пуль или, вернее, картечи. Три раза прао даяков приближались к пароходу, казалось, им вот-вот удастся сцепиться бортами, и тогда дикари возьмут паровое судно на абордаж. Но огонь митральезы, направляемый с ювелирной точностью, а также ливень пуль из карабинов команды делал свое дело, и три раза эскадра прао в беспорядке отходила назад. После третьей успешно отбитой атаки Сандакан, видя, что сильно пострадавшие прао случайно оставили открытым почти прямой проход к яхте, дал команду, и его пароход ринулся по направлению к ней, прорываясь сквозь ряды вражеских судов. Одно из небольших прао, переполненное воинами, стало на пути парохода, пытаясь, очевидно, загородить собой дорогу.
   -- Таранить! -- отрывисто скомандовал Сандакан. -- И пароход, мчась с огромной скоростью, ударил стальным носом в середину корпуса парусного судна даяков, разрезал его, словно ножом, и прошел дальше, оставляя позади груду обломков и человеческих тел в волнах, порозовевших от крови. Минуту спустя пароход уже приблизился к яхте и стал бок о бок с нею.
   -- Доброе утро, Сандакан! -- крикнул ему с капитанского мостика стоявший там европеец в тюрбане, вынимая на мгновение сигару изо рта.
   -- Доброе утро, Янес! И тебе привет, Тремаль-Наик! -- откликнулся Сандакан, глядя на неисправимого курильщика и на стоявшего теперь рядом с ним пожилого красавца-индуса в богатых одеждах, по роскоши не уступавших одеждам любого набоба или раджи Индостана. -- Что с вами? Напоролись на камень?
   -- О нет, пустяки! -- хладнокровно отозвался Янес. -- Просто прижались при отливе к песчаной отмели. Как только вода поднимется, прекрасно сойдем. Но... надоедают комары. Их здесь чертовски много. Они не боятся даже дыма сигары.
   -- И немного надоедают даяки? -- смеясь, откликнулся Сандакан.
   -- Да, пожалуй, надоедают и они! -- спокойно согласился Янес. С помощью парохода Сандакана яхта без особого труда сошла с мели и получила возможность свободно двигаться, что значительно упрощало и облегчало защиту. Однако даяки еще не считали свое дело проигранным и через некоторое время возобновили атаку. По-видимому, они напрягали все силы, чтобы победить. Но эти усилия не привели ни к чему. В самый разгар сражения позади нападающих послышались частые выстрелы, и у входа в бухту показалось несколько парусников, но с них стреляли не по судам Сандакана и Янеса, а по прао даяков.
   -- Браво! Мои молодцы вовремя пришли на помощь! -- сказал Сандакан.
   -- Да, от даяков мы, конечно, избавимся! -- отозвался Янес.
   -- Ты этим недоволен, брат? -- удивился Сандакан.
   -- Нет, дело не в том. Видишь ли, когда нет даяков и мы перестаем стрелять, на меня набрасываются комары. И я, право, не знаю, что хуже...
   Сандакан засмеялся.
   Второе сражение за этот день было закончено. Потерпевшие полное поражение прао даяков поспешно уходили от выстрелов противника.

III. Возвращение к берегу

   -- Привет вам, друзья мои! -- сказал Сандакан, взойдя по спущенному трапу на палубу яхты, когда сражение с даяками было окончено и на судах флотилии Сандакана водворился полный порядок. -- И тебе, друг! -- отвечали ему находившиеся на яхте Янес, Тремаль-Наик и его верный спутник Каммамури, индус, испещренное рубцами бронзовое лицо которого показывало, в каком количестве кровавых боев участвовал этот человек и сколько опасностей пережил.
   Первым, кого дружески обнял Сандакан, был Янес.
   -- Здравствуй, раджа Ассама! -- повторил он свое приветствие. -- Ты ради меня покинул с таким трудом и с такими опасностями завоеванное нами для прелестной Сурамы, твоей жены, королевство...
   -- Мог ли я оставаться в Ассаме, когда моя рука нужна другу? -- отозвался Янес, отвечая на привет Сандакана. -- И потом, в Ассаме все спокойно. Сурама правит нашим маленьким народом, как будто весь свой век сидела на троне, англичане еще далеко от Ассама... А мне хотелось узнать, что и как курят на острове Борнео. Может быть, найдутся какие-нибудь особенные сигары... Право, я не жалею, что отправился в поход!
   -- Давно на вас напали даяки? -- продолжал спрашивать Сандакан.
   -- Порядочно! -- ответил Тремаль-Наик, видя, что Янес занялся важным делом -- раскуривает новую сигару исполинского размера. -- Мы еще с полуночи были вынуждены время от времени выдавать пару выстрелов, чтобы держать даяков на почтительном расстоянии. И это, как видишь, не помогло.
   -- И под утро, -- вставил между двумя затяжками Янес, -- даяки стали столь же назойливыми, как и комары!
   -- А ты, друг, как поживаешь? -- обратился к Тремаль-НаикуСандакан.
   Индус пожал плечами.
   -- Если говорить правду, скучно, друг! В Ассаме так спокойно, как" как не знаю где! Никто не нападает, никто не нуждается в защите. Янес назначил меня главнокомандующим своих войск, а Каммамури -- начальником артиллерии. Но нам обоим буквально нечего делать. И все трое, да, все мы трое тоскуем. Ты знаешь, о чем?
   -- Скажи, старый друг и соратник! -- ласково произнес Сандакан, кладя руку на плечо индуса.
   -- О Мопрачеме! О твоем орлином гнезде, где находили себе пристанище морские орлы. О Мопрачеме, имя которого было пугалом для тысяч островов океана! -- страстно сказал индус.
   По лицу Сандакана пробежала тень. Взор его потух, рука, казалось, дрогнула.
   -- Да, Мопрачем, родной для меня Мопрачем! -- сказал он глухо. -- Наше гнездо, наш остров... Я столько лет обладал им, столько сил и энергии истратил на защиту его от покушений алчных раджей Борнео, от притязаний еще более алчных англичан и голландцев! И столько моих друзей погибло там, защищая его до последнего вздоха. И все было напрасно, все пошло прахом!
   -- Да, но мы живы. Мы сильны, мы крепки. Нас боятся. И мы поможем тебе, Сандакан, отвоевать у врагов страну твоих предков, взамен потерянного Мопрачема! -- сказал серьезно Тремаль-Наик.
   -- Знаю, спасибо! -- отозвался Сандакан. -- Но довольно об этом! Не стоит оглядываться назад. Посмотрим лучше вперед! Я хочу посоветоваться, что делать.
   Как мы сказали раньше, снять с мели яхту Янеса было не слишком сложно, когда на помощь пришло паровое судно Сандакана. Однако была еще опасность, что даяки, хотя они и понесли уже большие потери, повторят нападение. Но или урок, данный им на рассвете, был слишком жесток, или мстительные и кровожадные, ничем не пренебрегающие в борьбе даяки рассчитывали устроить Сандакану и его друзьям какую-то ловушку в более удобный момент -- нападения пока не было. По крайней мере, когда маленькая флотилия Сандакана возвращалась к покинутому им ночью месту на краю залива Балуду, экипаж яхты и парохода угадывал присутствие врагов только по неистовым крикам, доносившимся из глубины прибрежных зарослей, да по какому-то таинственному звону, по-видимому, служившему сигналом.
   Тем не менее экипаж флотилии все время держался настороже.
   По прибытии к месту стоянки Янес заинтересовался, увидев связанного по рукам и ногам Назумбату.
   -- Кто это, Сандакан? -- спросил он.
   -- Изменник! -- ответил тот коротко. -- Шпион, с хитростью змеи прокравшийся в ряды моих людей. Но я изобличил и настиг его. Теперь он волей-неволей должен сослужить мне службу.
   Разговор был прерван Самбильонгом, явившимся к берегу с докладом. Он сообщил, что занятая воинами Сандакана котта за время его отсутствия не подвергалась нападению даяков, все пленники, захваченные при штурме, находятся под надежной охраной. Но, судя по разнообразным звукам, доносившимся издалека сквозь чащу леса, тревога все же распространялась по окрестностям. По словам Самбильонга, он лично, забравшись на верхушку высокого дерева, обследовал окрестности. Нигде не было и следа вражеских отрядов.
   Выслушав доклад своего помощника, Сандакан сказал, обращаясь к друзьям:
   -- Я опасаюсь, что нечего и думать совершить неожиданный набег на страну Голубого озера, на край моих предков. По-видимому, авантюрист, овладевший моим наследством, ожидал нашего прихода и принял свои меры. И очень может быть, эта собака, попавшая к нам в руки, этот предатель Назумбата, сыграл здесь не последнюю роль.
   Назумбата, слышавший эти слова, вздрогнул и побледнел. Но на него никто не обращал внимания. Однако несколько минут спустя Сандакан приступил к форменному допросу шпиона, и тот под угрозой пыток и смерти заявил следующее: белый раджа, то есть авантюрист-европеец, силой и беспредельным коварством овладевший наследством Сандакана, был уже преклонных лет, но еще бодрым и энергичным. В окрестностях озера он пользовался репутацией человека, который не знал, что значит щадить слабого и беззащитного. Окружив себя наемниками из отбросов населения Борнео, людьми, изгнанными за всевозможные преступления, отверженными даже дикими племенами, он правил страной с жестокостью, не знавшей предела, при помощи целой армии шпионов и наушников, продавших подозрительному самозванцу радже даже своих родных и участвовавших во всех творимых им беззакониях. Опасаясь возмездия со стороны Сандакана, белый раджа принимал разнообразнейшие меры предосторожности, и, действительно, он благодаря Назумбате знал о готовящемся походе на страну Голубого озера.
   По словам того же Назумбаты, Белый раджа, или Белый дьявол, как прозвало самозванца население Борнео, подготовил ряд препятствий на тех дорогах, по которым Сандакан мог приблизиться к озеру, где находилась резиденция авантюриста.
   -- Реки и леса, степи и нивы усеяны ловушками и засадами! -- закончил свои признания Назумбата не без злорадства. -- Туда не пробежит зверь, не проплывет рыба, не пролетит птица...
   -- Но пройдут мои люди! -- коротко и решительно ответил Сандакан.
   -- Если не погибнут по пути!
   -- Не твоя забота! И ты проведешь нас!
   -- Как ты прикажешь господин! -- ответил хриплым от злобы голосом Назумбата.
   Чтобы обсудить, что следует предпринять, пускаясь в трудный поход, Сандакан, Янес и Тремаль-Наик удалились в роскошную капитанскую каюту Янеса на яхте.
   Их встретил низкими подобострастными поклонами индус средних лет в одежде с украшениями, говорившими о том, что этот человек играл важную роль среди дворцовой челяди рани, или королевы Ассама.
   -- Кто это? -- спросил Сандакан, показывая на индуса.
   -- Разряженная кукла! -- отозвался равнодушно Янес. -- Этикет заставляет меня таскать с собой по крайней мере несколько таких личностей, которые ни на что не нужны. Его зовут Сидар... Его звание мажордом или эконом. Ассамцы величают его хитмудъяром . Это что-то вроде "око и ухо населения".
   -- Не в этом дело! -- прервал Янеса Сандакан. -- Меня интересует, верный ли это человек. Мы будем говорить о том, что должно остаться в секрете.
   -- Э! -- небрежно махнул рукой Янес. -- Мой двор, который я охотно послал бы к черту вместе со всеми черномазыми вельможами и титулованными ничтожествами, способными только пресмыкаться, кишит наушниками. Действительно, это "уши" и "очи", следящие за каждым моим движением, за каждым шагом. И этот не хуже и не лучше других. А впрочем... говорят, он -- один из преданнейших слуг. Он одним из первых перешел на нашу сторону, когда, помнишь, мы с тобой чуть ли не вдвоем устроили переворот в Ассаме, свергли прежнего раджу, братоубийцу Синдию, и посадили на престол мою жену Сураму. И он ссылается на какое-то дальнее родство с ней и всюду лезет на глаза, ходит за мной тенью. Увязался и в поход. Впрочем, человек полезный: умеет словно из-под земли добыть все нужное. Между прочим, это он за короткий срок убрал, как игрушку, эту яхту, купленную мной в Калькутте.
   Болтая, друзья уселись у низенького, покрытого перламутровой инкрустацией стола восточного стиля, придвинутого к тянувшемуся вдоль стен каюты мягкому дивану с массой подушек. Хитмудьяр Сидар скромно отошел в сторонку, присел на ступеньках лесенки, ведущей на палубу, и обратился в подобие статуи.
   Однако когда Янес крикнул ему, что хочет пить, хитмудьяр в одно мгновение уставил стол целой батареей бутылок со старинными винами.
   -- Мы не можем сразу же идти в глубь страны, -- сказал, наполняя свой стакан, Сандакан. -- Я должен сначала заручиться полным нейтралитетом раджи Лабука. Когда-то я оказал ему большую услугу, думаю, это обяжет его соблюдать нейтралитет, хотя он и выдал свою дочь за Белого дьявола. Затем некоторое время мы будем крейсировать у берегов, чтобы ввести в заблуждение врагов относительно места нашей высадки, и после отправимся к озерному краю.
   -- Так что нам сейчас не нужно возиться с чем-нибудь особенным? -- вмешался в разговор мирно покуривавший роскошную трубку наргиле Тремаль-Наик. -- А если так, то, друг Сандакан, может быть, ты удовлетворишь мое любопытство: ты никогда не рассказывал о том... ну, о том, как ты стал изгнанником.
   Не то проклятье, не то стон вырвался из уст Сандакана. Но он справился с собой.
   -- Хорошо, расскажу! -- ответил он. -- Я давно собирался сделать это. От вас у меня не было, нет и не будет тайн. Но мне раньше было тяжело говорить об этом...
   -- Не рассказывай, если тяжело! -- отозвался Янес.
   -- Нет, теперь я чувствую потребность рассказать обо всем! -- ответил Сандакан.
   Это было почти двадцать лет назад. Мои предки в годы великих войн на Борнео завоевали обширную страну, упорядочили жизнь в ней. Они усмирили дикарей, обеспечили возможность мирной жизни и работы нескольким сотням тысяч обитателей. Мой отец, прославленный воин, продвинул границы своего государства почти до морского берега: он искал возможность создать свободный выход к морю, говорил, что страна, не обладающая хотя бы клочком моря, осуждена задохнуться среди соседей. Кто знает, каких результатов удалось бы добиться отцу, как велико могло бы стать его государство, если бы на его пути не стал злой гений малайской расы, представитель народов запада, европеец.
   Кто он?
   Никто не знал точно, ни тогда, ни теперь. Прибрежные даяки подобрали его после бури на песке среди обломков судна. Почему они не убили его? Почему они не украсили какой-нибудь столб изгороди, окружавшей их деревню, его черепом? Почему он скоро приобрел огромное влияние на целое племя? Все это -- тайна, которую теперь разгадывать поздно и бесполезно.
   Важно только одно: этот человек, по-видимому, бежавший из английской тюрьмы каторжник, сумел стать во главе одного из самых диких племен даяков, и это племя подняло восстание против моего отца.
   Отец собрал свои войска и пошел к берегу. Но тут начало твориться что-то странное: во-первых, восставшие оказались вооруженными хорошими ружьями английской работы, которых раньше у них не было, во-вторых, среди солдат моего отца кто-то щедрой рукой сыпал английское золото, и отряды один за другим дезертировали, а войско, собранное на защиту края, таяло, еще не вступив в бой. Поход закончился отступлением. Остатки еще верных моему отцу солдат заперлись в одной котте и были окружены. Осада длилась четырнадцать дней, потом враги ночью ворвались внутрь нашего укрепления. Последние защитники котты заперлись в пяти--шести хижинах внутренней крепости, еще не взятых врагами. Там хранилось небольшое количество пороха, последние боеприпасы. Но эти хижины были так искусно укреплены, что каждая представляла собой крепость в миниатюре, все вместе -- отдельную крепость. Несколько приступов врагов были отбиты с ужасными для них потерями. Мы сопротивлялись почти три недели. И когда наши силы уже были на исходе, Белый дьявол, потеряв надежду одолеть нас и опасаясь, что к нам на помощь придет собравшееся с силами население, прислал парламентеров.
   Нам не оставалось ничего больше, как приступить к переговорам: почти все защитники были уже истреблены, мы много дней голодали и терпели муки жажды. А главное -- мы уже были почти безоружны. И мы согласились отпереть ворота, чтобы приступить к переговорам, надеясь только спасти жизнь деливших с нами тягость осады женщин.
   Предложенные нам победителем условия казались блестящими: полная свобода всем оставшимся в живых. Но прежде чем отпустить нас, Белый дьявол устроил пиршество. И мы должны были присутствовать на нем. И вот во время пиршества толпа демонов с ножами, кинжалами, мечами в руках ринулась на кучку беззащитных людей. Там были моя мать, мои сестры, мои братья. Там сидел, безоружный и покрытый ранами, мой благородный отец. И весе, все -- Их отрубленные головы, как шары, скатились на землю... Все, все... погибли!
   Голос Сандакана оборвался. Глаза налились кровью. Весь он как-то сжался, словно стальная пружина. Казалось, и сейчас перед ним стоит ужасная картина: он видит своих врагов и готов, как хищный зверь, ринуться на них.
   -- Вина! -- закричал он, дрожа как в лихорадке.
   Услужливый Сидар подал бокал с вином. И Сандакан выпил вино залпом.

IV. Воскресший

   Небольшой параход, шедший под флагом Сандакана, красным знаменем орлят из морского гнезда Мопрачема, отошел еще сравнительно недалеко от берега. Сандакан, Тремаль-Наик, Каммамури и Янес, перешедшие с яхты на пароход, находились в каюте, где продолжался разговор, описанный в предшествующей главе. Покинутая ими яхта стояла на якоре у самого берега бухты. На ней распоряжался один лишь хитмудьяр Сидар, мажордом раджи ассамского, Янеса. Из каюты, переполненной табачным дымом наргиле Тремаль-Наика и сигар Янеса, он вышел на палубу поглядеть вслед пароходу. Убедившись, что судно удаляется, Сидар беззвучной, крадущейся походкой прокрался внутрь, в трюм. По-видимому, он хорошо знал сюда дорогу: по узким и тесным коридорам он пробирался, не зажигая огня, словно опасаясь, что кто-нибудь попытается выследить его.
   За несколько минут до этого он распорядился, чтобы вся команда, за исключением лишь нескольких человек, следящих за машинами, да вахтенных, сошла на берег и приняла участие в устройстве импровизированного берегового укрепления.
   В опустевшем салоне парохода верный мажордом не торопясь выпил глоток крепкого и душистого ликера, потом продолжил свой путь.
   В одном темном углу он остановился, и в то же мгновение раздался чуть слышный странный звук, напоминавший шипение кобры, когда та готовится броситься на врага. Такой же свист ответил ему из глубины трюма.
   -- Сахиб не спит! -- пробормотал хитмудьяр довольным тоном. -- Тем лучше! Мне не придется тратить время на объяснения: он слышал, должно быть, весь разговор. Сахиб, выходи!
   Мгновение спустя около него стояла странная тонкая и гибкая человеческая фигура.
   -- Могу я сойти с судна? -- прозвучал глухой голос с шипящими нотками.
   -- Да, сахиб. Они все уплыли на пароходе.
   -- Куда? Зачем?
   -- К радже Лабука. Ты сам, верно, слышал их разговор, сахиб?
   -- Не все. Уф! Если бы ты не пришел сказать, что я свободен, я, кажется, не выдержал бы. Мое терпение подошло к концу. Столько дней, столько ночей провести в темной дыре, не видя собственных рук, лежа на ребрах судна и ожидая, что каждое мгновение тебя могут открыть и раздавить, как... змею! Только дети моей родины, только греки способны выдержать это испытание.
   -- Но оно окончено, сахиб. И ты напрасно жалуешься: у тебя было прекрасное убежище. У тебя была пища, вино. Ты даже мог курить...
   -- Но я не видел света божьего дня. Только тот, кто, как я, охвачен мечтой о мести, может ради нее нести такие жертвы. Но об этом -- после. Скажи, Сидар, меня совершенно забыли при ассамском дворе? Все забыли?
   -- О нет, сахиб. У тебя было и осталось много верных друзей!
   -- Но они лижут руки тому, кто силен, и лягают того, кто слаб...
   -- Сахиб, все думают, что тебя давно уже нет на свете.
   -- Дьяволы! Но они рано похоронили меня! Я жив! Я только ушел в тень, когда эти пришельцы завладели Ассамом, объявили безумцем моего друга и господина, Синдию, раджу Ассама, и на его золотой престол посадил бывшую баядерку и ее проклятого мужа, этого Янеса. Но я еще жив! И я вернусь в Ассам!
   -- Да будет так, сахиб! Твои друзья будут рады тебе! Пройдем в мою каюту. Никто не посмеет войти туда, сахиб, -- сказал хитмудьяр.
   Грек последовал за ним. Введя его в маленькую, но с некоторым комфортом убранную каюту и убедившись, что никто не подслушивает и не подсматривает, Сидар угостил грека душистой сигарой и вином. Но грека больше радовало то, что он может ходить, глядеть в люк каюты, видеть море и небо.
   -- Я еще вернусь в Ассам! -- бормотал он. -- Вернусь! Это верно, как то, что меня зовут Теотокрисом. И посмотрим, долго ли будет помнить своего португальского супруга прекрасная Сурама! А если она будет сопротивляться мне, Теотокрису, я заставлю ее вспомнить, что она была осуждена стать баядеркой!..
   Жестокая, хищная улыбка ползла змеей по алым чувственным губам грека. И в красивых, но наглых черных и круглых глазах его светился странный огонек. Это были глаза голодного и злобного волка.
   -- Но говори, Сидар! Я не все слышал о планах врагов Синдии! -- промолвил Теотокрис, усаживаясь.
   -- Я не так много знаю, сахиб! -- отозвался Сидар. -- Знаю, что они хотят силой или хитростью пробиться к Голубому озеру. Я сам в первый раз слышу это имя. Но вот что важно, сахиб, и чего я не мог сообщить тебе раньше: тут, на берегу, в хижине, охраняемый малайцами, лежит, должно быть, очень важный пленник, о котором Янес. и Сандакан много говорили.
   -- Кто такой?
   -- Не знаю. Я видел его. Он высокий, худой, у него орлиный взгляд. Вот все, что я знаю. Но я могу показать его тебе. Я велю перевести его сюда, на яхту. Если тебе понадобится освободить его, -- ничего не может быть легче: я усыплю или отравлю сторожей, и мы выпустим пленника. Он уйдет и поможет тебе, сахиб, уйти.
   -- Но Сандакан убьет тебя!
   -- Я не буду столь глуп, чтобы дожидаться его возвращения, сахиб. Я уйду с тобою. Ибо ты -- тот, кому суждено отомстить за унижение и гибель моего молочного брата Синдии, раджи Ассама, свергнутого Сандаканом и Янесом. И куда пойдешь ты во имя мести Янесу и Сандакану, туда пойду я. Ради этой мести я, рискуя собственной жизнью, устроил тебе убежище на яхте, дал возможность всюду следовать за нашими врагами. Они и не подозревали, что их яхта, кроме них, везет и того, кто напоит свое оружие их кровью и утешит свое сердце их муками.
   Грек нетерпеливо прервал эту цветистую речь мстительного индуса:
   -- Ну, будет! Веди твоего пленника. Мне очень хочется поскорее увидеть его. Я почему-то подозреваю, что увижу какого-нибудь старого знакомца! -- сказал он.
   Мажордом вышел из каюты, тщательно заперев ее на ключ. Теотокрис остался в одиночестве. И, стоя у люка, он бормотал про себя: "Судьба, судьба! Почему бы мне не возвратиться на родину? Потому что теперь пришлось бы возвратиться полунищим. Что же, после того как я утопал в золоте, будучи фаворитом идиота Синдии, раджи Ассама, я должен грызть сухую корку хлеба на родине? Или приняться снова, как в молодости, ловить рыбу, нырять на дно моря за губками? Покорно благодарю. Или пан, или пропал! Или все, или ничего! Таков Теотокрис, единственный сын моего блаженного отца! Но посмотрим, кого-то доставит хитмудьяр... Посмотрим!"
   В это время послышались шаги, и несколько малайцев, поднявшись по трапу, доставили на борт, а потом пронесли в кабину тихо стонавшего человека, привязанного к импровизированным носилкам. Это был Назумбата. Его сопровождали не спускавшие с него глаз малайцы, поставленные сторожить его, и сам верный мажордом. Потом Сидар возвратился в каюту, где его с нетерпением поджидал грек Теотокрис, и доложил, что пленник тут и что сторожам уже дан напиток, который погрузит их в глубокий сон.
   Действительно, полчаса спустя, когда Теотокрис и Сидар пошли в каюту, где лежал Назумбата, его стража спала мертвым сном. Назумбата был немало удивлен как тем, что заснули его сторожа, так и тем, что вошедшие заговорили с ним, как друзья. Разговор был недолог. Прошло еще полчаса. В сумерках с парохода сошел, не торопясь, верный хитмудьяр Сидар. За ним следовали оба малайца, сторожа Назумбаты. Только почему-то оба словно старались скрыть лица от вахтенных. И один немного прихрамывал. Кому-то из вахтенных показалось, что сторожа, в сущности, поступают не по правилам, покидая, не сменившись, каюту пленника, которого приказано так тщательно стеречь. Но с ними был сам мажордом Янеса хитмудьяр Сидар, и вся ответственность ложилась на него. Должно быть, так распорядился сам супруг рани Ассама...
   Когда три таинственные фигуры затерялись в сумерках надвигавшейся ночи, вахтенный уловил чуть слышный запах дыма. Обеспокоенный этим, он встал со своего места, сделал два шага, хотел крикнуть, может быть, даже крикнул что-то, но никто уже не услышал его: огромный огненный столб вырвался из-под палубы яхты Янеса, унося ввысь обломки дерева, железа, части машин. Прогрохотал взрыв. Потом с неба в море посыпались, словно звезды, огнистые искры, раскаленные обломки с шипением погрузились в воду. И там, где за несколько секунд до этого стояла прекрасная яхта, теперь не было видно ничего, кроме бешено крутившейся воды. Бездна поглотила судно, разнесенное взрывом. Огонь, зажженный Теотокрисом в крюйт-камере яхты, сделал свое дело.
   На берегу в замешательстве бегали люди из отряда Самбильонга. Но никто уже не мог помочь горю. А Сидар, хромой Назумбата и Теотокрис были далеко. На другой день к месту катастрофы вернулся пароход, привезший из путешествия Сандакана, Янеса, Тремаль-Наика и Каммамури. Как гром поразило их известие, что яхта погибла, взлетев на воздух. И все они были в полной уверенности, что с яхтой погиб верный хитмудьяр Сидар, погиб пленник Назумбата, на помощь которого в качестве проводника так рассчитывал Сандакан.
   Гибель яхты была приписана какой-то роковой случайности. Хладнокровный Янес и по этому поводу высказался весьма своеобразно.
   --Что погиб хитмудьяр, не беда! -- сказал он, попыхивая неизменной сигарой. -- При дворе рани Сурамы осталось по меньшей мере двенадцать дюжин таких же блюдолизов. Что погибла яхта, не беда: она слишком глубоко сидела, на ней мы не могли подняться по реке вверх по течению. Теперь у нас развязаны руки. Что погиб Назумбата -- это хорошо, потому что это змея. Чего мне жаль, говоря по совести, это запаса сигар... Искренне жаль!
   Говоря это, принц-супруг рани Ассама, прекрасной Сурамы, и не подозревал, что Теотокрис сам неплохо разбирался в вине и сигарах и что лучшие сигары он унес с собой в глубь лесов Борнео.
   Некоторое время спустя импровизированный военный совет постановил следующее: оставить Самбильонга с отрядом в двадцать человек в завоеванной котте, укрепления которой уже были восстановлены, а с остальными отправиться на пароходе по реке Маруду, которая должна была привести к Голубому озеру. Пароход, насколько будет возможно, попытается вести на буксире парусники, не способные к маневрированию на сравнительно узком пространстве реки.
   Подсчитав количество людей, отправляющихся в поход, Сандакан увидел, что в отряде всего-навсего чуть больше шестидесяти человек.
   -- Ничего! -- ободрил его Янес. -- Помнишь, мы Ассам разнесли чуть ли не вдвоем? А тут у нас целая армия. И потом, если проклятый Назумбата не предупредит Белого дьявола, или каторжника-раджу, о нашем прибытии, то право же, нам выгоднее быть менее заметными.
   -- Назумбата не мог предупредить. Мертвые не воскресают и не говорят! -- ответил Сандакан.
   -- Черт! Может быть! -- ответил Янес. -- Но мне странно думать, что Назумбаты нет. Почему-то мне все мерещатся его рожа и злобные глаза.
   -- Уж не думаешь ли ты, друг, -- вмешался Тремаль-Наик, -- что Назумбата бежал?
   -- Я ничего не думаю! -- ответил португалец. -- Но мне не нравится, да, мне не нравится вся эта история со взрывом яхты. Я не жалею ее. Но как-то странно. Словно это не дело случая, а чья-то мстительная и беспощадная рука тянется за нами.
   -- Если она есть, мы ее найдем!
   -- Да, и сломаем! -- стиснув зубы, отозвался Сандакан.
   На другое утро пароход вошел в устье Маруду и устремился вверх по течению, ведя за собой на буксире два прао. Едва он прошел несколько миль, как с обоих берегов засвистели пули, большие стрелы луков и крошечные стрелки сумпитанов, напоенные смертоносным соком упаса.
   Нападающие не показывались: их скрывала тень деревьев и кустарников, зелень листвы. Их можно было только слышать, но не видеть. На их выстрелы команда парохода и прао отвечала огнем винтовок, но особых результатов это не приносило. Приходилось полагаться больше на меры предосторожности и избегать бессмысленной опасности. Поэтому суда Сандакана держались середины реки.
   Временами перестрелка затихала, и тогда несколько миль удавалось пройти спокойно. Потом она возобновлялась.
   -- Не нравится, не нравится мне все это! -- твердил Янес.
   Его опасения оправдались в очень скором времени: несколько часов спустя, когда пароход с трудом шел против стремительного течения на сравнительно мелком перекате, сверху, из-за поворота, скрывавшего вид, вдруг показалось множество древесных стволов, лавиной устремившихся на пароход. Вахтенная стража дала сигнал опасности, команда высыпала на палубу. Что было делать?
   -- Я вижу людей! -- крикнул Янес.
   И в самом деле, стволы, как оказалось, исполняли роль лодок: на них и около них копошились фигуры людей.
   -- Они с ума сошли! -- воскликнул Тремаль-Наик. -- Не думают ли эти дикари использовать древесные стволы как лодки, чтобы взять на абордаж наши суда?
   -- Гораздо хуже! -- отозвался Сандакан, ни на минуту не терявший лавину стволов из вида. -- Гораздо хуже, друг. Они хотят использовать плавающие стволы, как брандеры. Или они попытаются протаранить бока парохода.
   -- Но мы можем уступить им дорогу, пропустить их?
   -- Нет. Тут слишком узкий фарватер. Мы не успеем.
   -- Что же делать?
   -- Защищаться.
   И по знаку Сандакана загремели выстрелы с обоих бортов парохода и прао; команда судов осыпала пулями даяков, уже приближавшихся к пароходу под прикрытием ветвей стремительно несшихся гигантских стволов.

V. Драма на реке

   Что было делать для спасения судов, на которые надвигалась лавина колоссальных стволов? Разумеется, первым делом попытаться уничтожить тех, кто направлял этот поток. И этим занялись стрелки из карабинов и пушкари: заревела спингарда, злорадно захохотала митральеза, посылая дождь свинцовых пуль. Первыми же залпами удалось сбить несколько даяков, скрывавшихся в ветвях. Но это дало только небольшую отсрочку. Однако Сандакан воспользовался ею, чтобы вывести суда на более глубокий фарватер, где они могли свободно маневрировать. Прао пришлось спустить с буксирных канатов и предоставить им управляться собственными силами. Пароход, довольно удачно добравшись до берега, охраняемого отрядом Самбильонга, повернул и сам стал спускаться вниз по течению. Но ему приходилось соблюдать величайшую осторожность, потому что река изобиловала отмелями. А тем временем лавина стволов все приближалась и приближалась. Уже не одно дерево пронеслось мимо парохода. Доведя дерево до определенного места, даяки пускали его на произвол судьбы в расчете, что само течение натолкнет его на пароход. И в самом деле, наступил момент, когда пароход только каким-то чудом ухитрялся увертываться от грозивших ему поминутно ударов. В то же время с берегов на экипаж сыпался град пуль и стрел, из которых иные все-таки достигали цели, убивали или калечили людей команды. Вдруг страшный толчок заставил задрожать судно всем корпусом. Некоторые из членов команды были сбиты с ног. Раздались торжествующие крики даяков: один из стволов, мчавшийся с быстротой стрелы, угодил в борт не успевшего увернуться судна и протаранил днище ниже ватерлинии. Вода хлынула в трюм, проникла в машинное отделение, что грозило опасностью взрыва котлов. Но команда не стала дожидаться этого: в уже полузалитом водой машинном отделении кочегары и машинисты с ожесточением работали по пояс в воде. И им удалось вовремя выпустить пар из котлов, так что опасности взрыва теперь уже не было. Тем не менее положение оставалось тяжелым: вода заливала трюм. Почти одновременно отяжелевшее судно снова получило удар, лишивший его возможности маневрировать: другой ствол, направленный даяками, попал в корму и сломал руль. Судно, уже полузатонувшее, превратилось в игрушку волн. И в тот же момент сотни дикарей полезли со всех сторон на борт, пользуясь прикрытием ветвей деревьев, окруживших пароход и плывших вместе с ним.
   Но тут проявилось превосходство дисциплины воинов Сандакана: в то время как часть их на скорую руку завела под киль парохода импровизированный пластырь, затянувший пробоину, и торопливо откачивала просачивавшуюся в трюм воду, другие отстреливались, поражая нападавших из ружей, рубя их парангами, закалывая крисами, сбрасывая с палубы ударами ганшпугов.
   Все это длилось лишь несколько минут. И когда беспомощное и полузатонувшее судно, находившееся во власти течения, отошло на несколько кабельтовых от места катастрофы, на его палубе уже не было ни одного врага. Все они остались значительно выше по течению на длинной отмели. Возможно, они готовили новую атаку. Но в это время у Сандакана и его друзей нашлись неожиданные и странные союзники, появление которых произвело среди даяков форменную панику.
   То, что происходило на отмели, было хорошо видно команде полузатонувшего парохода, и как ни крепки были нервы этих людей, привыкших к кровавым сценам, к вечной борьбе, эта картина заставила содрогнуться каждого из них. Отовсюду, с других отмелей, со дна реки, из укрытых зарослями бухт -- выплывали и с поразительной быстротой приближались к большой отмели, усеянной даяками, отвратительные речные амфибии -- кровожадные гавиалы, или борнейские крокодилы. Они стаями набрасывались на даяков, хватали их, увлекали с собой в неведомые глубины. Число гавиалов, привлеченных добычей, все увеличивалось, число даяков все уменьшалось.
   Некоторые из дикарей в отчаянии бросались в воду, надеясь вплавь спастись, добравшись до берега. Но это удавалось лишь немногим.
   С палубы медленно опускавшегося вниз и по-прежнему теснимого плывущими стволами парохода было видно, как гавиалы бросались вслед за беглецами, нагоняли их, хватали, терзали свои жертвы. Один даяк доплыл до берега, уцепился за ветви какого-то куста, но гнавшееся за ним чудовище в последний момент настигло его, подпрыгнуло, изогнувшись дугой, схватило ужасными зубами обе его ноги и словно ножом отрезало их. Даяк еще несколько мгновений продолжал ползти по берегу на руках, оставляя за собой кровавый след. Но, обессилев и потеряв сознание, скатился обратно в реку. И безногое туловище было подхвачено и увлечено в бездну другим чудовищем.
   -- Эти звери могут последовать и за нами, -- сказал озабоченно Сандакан.
   В самом деле, когда кровавое пиршество на отмели было закончено и там не оставалось уже ни одного даяка, гавиалы, по-видимому, еще не насытившиеся, последовали за пароходом. Их туши стали мелькать то здесь, то там. И с ними было труднее справиться пушечными выстрелами, чем с даяками: из воды высовывалась в лучшем случае только незначительная часть туловища, иногда голова или хвост. Пули отскакивали от крепкой брони чудовищ, почти не причиняя им никакого вреда.
   А тем временем, несмотря на все усилия команды, усердно откачивавшей воду из трюма, пароход все больше и больше тяжелел, кренился на один бок и время от времени задевал килем по глинистому и каменистому дну реки, угрожая остановиться и засесть на мели или затонуть на глубоком месте вдали от берега.
   Наступал вечер. По реке стлался туман, скрадывавший очертания берегов.
   -- Лишь бы эта посудина продержалась еще четверть часа! -- озабоченно бормотал Сандакан, оглядываясь вокруг. -- Тогда мы выбросимся на берег, и если даже понадобится пробиваться сквозь вражеский строй, мы найдем дорогу. Вернемся к берегу, к Самбильонгу, который сторожит взятую котту, пожертвуем этим опорным пунктом, заберем всех, способных носить оружие, начнем все сначала. И отплатим тем, кто так упорно загораживает нам дорогу.
   Судьба смилостивилась над ними: течение донесло пароход до островка, отделенного от материка узким проливом; судно, два или три раза наткнувшись на подводные камни, затонуло, но затонуло так, что капитанский мостик возвышался на несколько футов над уровнем воды и представлял довольно надежное убежище от окружавших пароход гавиалов. Но амфибии не уходили: они думали, что теперь их жертвам некуда уйти, и кружились у затонувшего судна, взбирались на покрытую водой палубу, подскакивали, как развертывающиеся пружины, стараясь могучими ударами хвостов сбить в воду теснившихся на мостике людей.
   Однако добыча не давалась в руки: команда сторожила каждое движение амфибий, и как только какое-нибудь чудовище подставляло свою голову под выстрел, показывая разинутую пасть или глаза, из ствола ружья Сандакана, Янеса, Тремаль-Наика или Каммамури вырывался сноп пламени, клубы дыма, и коническая разрывная пуля пробуравливала броню хищника, с сухим треском взрывалась внутри его черепной коробки, и животное тонуло, оставляя за собой кровавый след.
   Таким образом удалось продержаться еще несколько минут.
   Застрявший пароход был опять сдвинут течением, поплыл или, точнее, пополз, волоча киль по песчаному дну, и окончательно остановился уже в непосредственной близости от берега. Но в то же время он затонул настолько, что теперь вода покрывала, правда, всего лишь на несколько дюймов, и капитанский мостик, так что экипаж пытался устроиться на перилах. Счастье еще, что гавиалы или были сыты, или напутаны, но как будто оставили людей в покое.
   -- Недурно для начала! -- ворчал Янес, оглядываясь вокруг.
   -- Да, начало не из удачных! -- ответил Сандакан. -- Отправиться завоевывать государство и чуть ли не в первый день по прибытии потерять лучшее судно с запасом оружия, припасов...
   -- И добавь -- прекрасных сигар! -- ворчливо поддакнул неисправимый португалец. -- Скоро мне нечего будет курить. Это черт знает, что такое!..
   -- Ты позаботься, друг, чтобы хоть уцелели губы, чтобы держать сигару! -- крикнул Сандакан, поднимая к плечу ружье.
   -- Позабочусь! -- хладнокровно ответил Янес, разряжая один из своих длинноствольных пистолетов. Огромный гавиал словно змея прокрался к борту судна и подплыл к месту, где, почти касаясь длинными ногами воды, сидел курильщик. Выстрел был сделан как нельзя более вовремя: чудовище уже готовилось схватить и увлечь в воду казавшуюся такой легкой добычу, но коническая пуля продырявила его глаз.
   -- Шестой! -- отметил Янес. -- Но они дьявольски надоедливы. А вот и седьмой!
   И его пуля поразила второе чудовище. После этого гавиалы исчезли.
   -- Спокойной ночи, милые гадины! -- напутствовал их Янес.
   В самом деле, уже стемнело. Оставаться на полностью затонувшем судне на всю ночь было неразумно и опасно: его опять могло понести по течению и увлечь в какой-нибудь омут, где оно могло улечься вместе с трубой и мачтами.
   При слабом и неверном свете быстро угасавших сумерек команда погибшего судна спустилась на берег.
   На ночь было решено остаться на островке, представлявшем известные удобства для защиты на случай неожиданного нападения.
   Привычные к кочевой жизни люди рьяно принялись за работу, мечами и крисами они рубили ветви кустарников и деревьев словно тела злейших врагов и в несколько минут расчистили в густой заросли порядочной величины площадку. Работали молча. Но, разумеется, работа не могла быть бесшумной, треск валившихся стволов, грохот при падении какого-нибудь дерева отдавались в окрестностях глухим гулом. И эхо могло донести эти звуки до даяков. Однако этот шум все же несомненно распугивал таившихся в густой заросли змей и ядовитых насекомых и разгонял их.
   На скорую руку малайцы Сандакана изготовили несколько шалашей, чтобы там могли провести ночь их вожди. Сначала не решались разводить костры, чтобы огнем не привлечь к себе внимание врагов. Но ночь оказалась холодной, люди мерзли, и тогда Сандакан прибег к знакомому охотникам средству: он велел вырыть несколько ям и разжечь небольшие костры в глубине их. При этом для костров выбирались только самые сухие ветки и щепки, дававшие лишь ничтожный и быстро рассеивавшийся в ночном воздухе дым.
   Света же костров не видно было и на самом близком расстоянии от места стоянки.
   На кострах сварили для людей их любимый напиток, кофе, жарили несколько кусков сырого буйволового мяса.
   Затем Сандакан лично расставил посты, выбрав в часовые наиболее надежных людей, и молчание воцарилось на островке, переполненном людьми.
   Только в шалаше, где улегся Янес, долго еще светился слабый огонек. Это португалец, раскуривший еще одну длинную сигару, сидел на своем импровизированном ложе, пуская то струйками, то колечками в сырой и холодный воздух дым сигары, и задумчиво следил за ним. Почему-то в эту ночь ему вспоминалась его далекая родина, маленький, уютный, чистенький португальский городок на берегу океана, беленькие домики, утопающие в зелени виноградников, сонные улицы, вымощенные плитами, колоколенка старинной церкви.
   Потом его мысли перескочили в Ассам. В его собственное "королевство". Прекрасная рани Сурама, получившая престол согласно обычаям страны, но не имевшая права передать корону мужу, да еще чужеземцу, человеку белой расы, европейцу, по первому слову Янеса готова была отдать в его руки все свое царство. Или покинуть трон и народ, лишь бы не разлучаться с любимым мужем.
   -- Гордиев узел! -- бормотал Янес, покуривая. -- Право, путаница, в которой не разберешься. Положим, этого Белого дьявола, раджу Голубого озера, мы в конце концов скрутим в бараний рог. Так! И Сандакан торжественно воссядет, как говорится в газетах, на престол своих предков. Если только есть в столице королевства Голубого озера хоть какое-нибудь подобие престола. Но что дальше? Поселиться мне с Сандаканом? Среди малайцев? Брр! Скучно! Не привлекает! Вернуться в Ассам и там заняться делами?
   Тоже тоска порядочная. Кроме охоты, в сущности, мне ничего не остается, а поохотился я за свою жизнь достаточно... Надоедает и это!
   Забрать свою маленькую королеву, рани Ассама Сураму, и махнуть в Европу, предоставив верным ассамцам устраиваться, как им будет угодно? Пожалуй, это было бы недурно!
   Но, с другой стороны... С другой стороны, и чертовски тесно там, в старушке Европе, и чертовски мирная жизнь, и... придется надолго, может быть, навсегда, расстаться с Сандаканом и остальными друзьями...
   Нет, право, мне все это начинает надоедать! Не подбить ли Сандакана, Тремаль-Наика и прочую босоногую команду, которая, однако, дерется восхитительно, отправиться совместно в Европу?
   Но что им там делать?
   Жаль, что мы опоздали родиться лет на триста, по меньшей мере. Из нас вышли бы отличные конкистадоры. Мы бы и в Европе завоевали себе какое-нибудь королевство. А если сунемся туда с завоевательными целями теперь, то, боюсь, в конце концов нас всех попросту перевешают или посадят в дом умалишенных...
   Нет, жизнь положительно портится. Скоро она потеряет всякий смысл...
   И Янес, затушив окурок сигары, завернулся в плащ и задремал.

VI. В лесной чаще

   Утром следующего дня Сандакан, Тремаль-Наик, Янес и Каммамури покинули островок, на котором под началом Сапогара, одного из лучших бойцов войск Мопрачема, остался маленький отряд команды потонувшего парохода. По мнению Сандакана, прежде чем трогаться в поход со всеми людьми, надлежало произвести тщательную разведку, ибо существовала опасность, что даяки уже напали на след и приближаются к островку. Оставлять там людей Сандакан не боялся: со стороны реки островок был почти неприступен, потому что вода кишела гавиалами, а со стороны пролива, через который вел брод, можно было легко защищаться от нападения любого, даже в десять раз более сильного врага выстрелами карабинов и снятых с затонувшего парохода спингарды и митральезы. Таким образом, если бы малайцы подверглись внезапному нападению, они всегда могли бы продержаться на островке до возвращения своих вождей. А если разведка покажет, что дорога свободна, то тем лучше -- ею прекрасно можно воспользоваться и завтра, потому что это значит, что даяки потеряли след.
   Подвергаться же риску попасть в окружение в лесу всем отрядом не было никакого смысла. Итак, четверо разведчиков с рассветом тронулись в путь по чащам Борнео.
   Двигались они, соблюдая обычную осторожность, не отдаляясь друг от друга, чтобы при малейшей опасности собраться вместе и защищаться, образовав миниатюрное каре.
   До полудня все шло благополучно, хотя путь оказался чудовищно трудным: местами дорогу приходилось буквально прокладывать, прорубать в растительности, среди побегов лиан, среди стоявших стеной деревьев. И это утомляло настолько, что скоро людям потребовался отдых. Однако и отдыхая, они соблюдали меры предосторожности: ведь в этой чаще могли наблюдать за каждым их движением, подслушать каждый шорох сотни невидимых глаз, сотни существ, ютящихся под корнями деревьев, прячущихся за стволами, взбирающихся наверх по ползучим лианам.
   Поэтому отдыхали по очереди, оставив охранять маленький лагерь маратха Каммамури. Индус добросовестно выполнял свое дело. Он смотрел во все глаза, прислушивался к каждому шороху, готовый в любой момент поднять тревогу при малейшем подозрении. И сделать это ему пришлось в самом непродолжительном времени: он увидел, как в листве гигантского дерева мелькнул темный силуэт, мелькнул и исчез как тень, как призрак.
   Каммамури бросился к месту стоянки и рассказал о своей встрече друзьям.
   -- Ты видел человека? -- настойчиво спрашивал Сандакан.
   -- Я не успел разглядеть. Но я видел лицо, руки, блестящие глаза. Думаю, что это человек.
   Захватив с собой оружие, все четверо тронулись к тому месту, где видел человеческую фигуру Каммамури. Последний показывал дорогу.
   -- Здесь, здесь! -- говорил он. -- Вот, он выглянул отсюда. Потом скользнул туда. Мне показалось, что он спрятался в эту группу кустарников, образующую островок.
   -- Тогда надо окружить островок. Если это разведчик даяков, -- сказал Сандакан, -- то действительно, лучшего места для того, чтобы спрятаться, он не мог избрать...
   Отряд разделился. Сандакан и Тремаль-Наик пошли в одну сторону, Янес и маратх Каммамури -- в другую. Потом Янес прошел вперед, оставив маратха сторожить некоторое подобие тропки.
   Но едва только стихли его шаги, как на ветвях дерева перед Каммамури совершенно неожиданно, словно призрак, вдруг появилось огромное и странное существо, покрытое рыжевато-красной шерстью. У него были неимоверно длинные лохматые руки, покатый низкий лоб, сплющенный нос, губы чуть ли не до ушей. И не успел Каммамури сообразить, в чем дело, как это существо со страшной силой ринулось на него с высоты, преодолев одним прыжком пространство в несколько метров. Одной рукой оно вырвало и отшвырнуло в сторону карабин растерявшегося индуса, другой схватило его за грудь, придушило и подняло на воздух, как ребенка.
   -- Помо... Помогите! -- простонал Каммамури, теряя сознание. Ему казалось, что это не человек, не зверь, а сам злой дух, исчадие индусского ада.
   В то же мгновение прогрохотал выстрел. Что-то теплое брызнуло в лицо полумертвого Каммамури, стальные объятия, душившие его, разжались, и он со стоном опустился рядом с чудовищем, тело которого судорожно подергивалось. Падая, Каммамури видел, как из-за ближайшего куста бежали к нему на помощь Янес с еще дымившимся карабином, а затем и остальные -- Сандакан и Тремаль-Наик.
   -- Я жив? Я жив? -- бормотал, ощупывая себя маратх, не доверяя собственному сознанию. -- Я спасен? Но кто напал на меня?
   -- Майас! "Господин леса"! -- отозвался Сандакан, показывая концом ружья на безобразную тушу.
   Тремаль-Наик помог наклонившемуся над мертвым врагом Янесу поднять животное, и собравшиеся могли рассмотреть павшего врага во всех подробностях.
   Каммамури не мог сдержать невольной дрожи, пробежавшей по всему телу: да, оно было ужасно, это чудовище. Но все же это было не что-то сверхъестественное, не исчадие ада, хотя, несомненно, и имело с ним сходство. Это был майас , или орангутанг, огромная человекообразная обезьяна, безраздельно господствующая в дебрях Борнео. Обезьяна, встречи с которой даяки боятся, как встречи с духом зла; обезьяна, челюсти которой обладают поистине невероятной силой, зубы способны перекусить ствол ружья, руки могут сломать, как былинку, порядочное дерево.
   -- Но где мой пояс с патронами? -- вдруг воскликнул с отчаянием Каммамури. -- О, Аллах! Я помню! Их было два, да, два! Один сорвал с меня пояс, когда другой волочил меня.
   -- Но у тебя в поясе, кажется, весь наш запас патронов? -- сказал испуганно Янес. Даже ему изменило его обычное хладнокровие, и он выглядел обеспокоенным. В самом деле, оказаться безоружными, окруженными врагами в дебрях лесов Борнео". Это грозило неминуемой гибелью, и каждый отлично сознавал, что надо во что бы то ни стало отобрать заряды у похитителя. Пересчитали уцелевшие патроны -- их было всего около двух дюжин. Подумали, не возвратиться ли к островку? Но от островка их отделяло больше двадцати миль. Тогда решили идти разыскивать гнездо орангутангов, которое, по всем признакам, не могло быть далеко. Действительно, гнездо найти удалось довольно легко, и, к общему удивлению, охотники увидали там не одну обезьяну, как ожидали, а две. Одна таскала пояс маратха с драгоценными зарядами.
   Попытались подобраться к дереву, на ветвях которого находилось гнездо майасов, но это оказалось невозможным: орангутанги осыпали подходивших огромными сучьями, кусками коры, словно градом пуль. Каждую минуту эти импровизированные снаряды могли раздробить кому-нибудь голову. Тогда, посовещавшись, Янес и Каммамури забрались на нижние ветви ближайшего к гнезду орангутангов дерева -- это был могучий ветвистый дуриан -- и стали выжидать, не представится ли удобный момент для того, чтобы подстрелить обезьян.
   -- Смотри, Каммамури, -- говорил Янес, -- целься старательнее. Если не уложим зверя с одного выстрела, быть беде.
   -- Да разве трудно убить его? -- испуганно отозвался индус, который еще никак не мог позабыть пережитой опасности.
   -- И да и нет! -- ответил флегматично Янес.
   -- Что они, бронированные, что ли? Или... или заколдованы? Их пуля не берет?
   Янес улыбнулся.
   -- И не забронированы, и не заколдованы. Ты же видел, когда твой "дух зла" волочил тебя в кусты, моя пуля уложила его. Но дело в том, что орангутанги страшно живучи и крепки. С десятком пуль в теле они все еще дерутся, как безумные. И каждый обладает силой чуть ли не десяти человек. Да ты сам испытал...
   Каммамури только вздрогнул.
   Майасы то совершенно исчезали в своем укрытии, за ворохом натасканных ими на высоту до десяти--двенадцати метров хвороста и листьев, то показывались лишь на мгновение. Этого было недостаточно для того, чтобы иметь хоть минимальные шансы на успех.
   Наконец такой шанс представился: огромная обезьяна, по-видимому самец, подставила под выстрелы бок. Одновременно грянули два выстрела. И обе пули попали в цель, пронзив тело "господина леса". Но -- увы! -- раны не были смертельны, и обезьяна, которой овладело бешенство, с быстротой молнии стала спускаться по стволу дерева.
   -- Берегись, Сандакан! -- крикнул Янес, предупреждая оставшихся внизу товарищей об опасности. И в то же время сам соскочил на землю. Каммамури последовал за ним.
   Трагедия разыгралась с непостижимой быстротой: раненый орангутанг бросился на Тремаль-Наика. Пуля индуса пролетела мимо -- так неуловимо быстры были движения обезьяны. Одним ударом своих рук орангутанг мог убить оказавшегося беззащитным Тремаль-Наика.
   Но Сандакан загородил дорогу и нанес обезьяне удар тяжелым крисом в грудь. Хлынул поток крови. Однако зверю и этого было мало: он только отпрянул в сторону, чтобы через секунду ринуться на Янеса. И тут "господина леса" ждал конец, потому что Янес, успевший перезарядить оба ствола своего карабина, выпустил почти одновременно два заряда прямо в пасть ужасного животного. Обезьяна упала мертвой, но и труп ее вызывал страх.
   -- Держите! Держите! -- раздался в это время крик Каммамури.
   -- Что случилось? -- оглянулся, заряжая снова ружье, Янес.
   -- Самка убегает!
   -- На здоровье! -- отозвался Сандакан. -- С нас достаточно и двух убитых чудовищ.
   -- Но она... Она уносит мой пояс с патронами! -- кричал маратх.
   В самом деле, было видно, как "подруга" убитого только что "господина леса" удирала с поразительной быстротой, таща с собой, словно какую-то драгоценность, пояс Каммамури с патронами.
   Ей вслед загремели выстрелы. За ней погнались. Несколько пуль, по-видимому, достигли цели, потому что тело животного окрасилось кровью. Но раны были легки и лишь незначительно замедлили ее бег. Во всяком случае, животное убегало гораздо быстрее, чем могли следовать за ним люди, и им никак не удавалось догнать его.
   Погоня закончилась полной неудачей: четверо разведчиков упали в изнеможении у корней огромного дерева, едва в состоянии перевести дух.
   -- Что делать? -- опять возник вопрос.
   -- Придется вернуться к гнезду, спрятаться и ждать. Может быть, с наступлением ночи обезьяна успокоится и вернется на привычное место! -- сказал Сандакан.
   -- Хорошо. Может, вернется! -- отозвался Янес. -- Но кто поручится, что она принесет обратно наши патроны?
   -- Надо надеяться. Авось, не растеряет! Ведь пояс очень крепок. И животное, как видите, скорее согласно расстаться с жизнью, чем с патронами! -- подбадривал товарищей Сандакан.
   Правда, ничего больше не оставалось делать, и разведчики, угрюмые и опечаленные, вернулись к гнезду майасов с намерением дождаться возвращения сбежавшей самки орангутанга.

VII. Буйволы острова Борнео

   Четыре человека, словно тени, скользят по полным жуткого, таинственного молчания дебрям Борнео.
   Тихо. Не шумит ветер в вершинах гигантских деревьев, не качаются извивающиеся точно туловища змей лианы, сползающие с вершин лесных великанов и расстилающие свои отростки по земле. Не слышно шума шагов людей: густая сочная трава, словно толстый ковер, заглушает все звуки.
   Стоит великолепная тропическая ночь. Ярко горят звезды, катится по небосводу диск луны, заливающей дремучий лес потоком голубоватого кроткого света.
   По временам люди, продвигающиеся по лесу, сходятся, останавливаются. Они будто что-то высматривают, поджидают кого-то. Оглядываются назад. Смотрят вперед, туда, где катятся с странным шорохом воды могучего потока, и откуда к лесу тянутся волны прозрачного голубоватого тумана, только слегка скрадывающего очертания лесных гигантов.
   И когда эти четверо отдыхают, скрываясь в тени стволов деревьев или под навесом из перепутавшихся между собой лиан, там обыкновенно вспыхивает крошечный красный огонек и воздух вокруг наполняется пряным ароматом дорогого табака. По одному этому признаку можно безошибочно предположить, что среди крадущихся по лесу людей находится неисправимый и страстный курильщик, португалец Янес де Гомейра, король Ассама.
   Действительно, это наши старые знакомые: Сандакан, индус Тремаль-Наик, маратх Каммамури и Янес.
   Но теперь мы видим их уже на обратном пути, пробирающимися по направлению к островку, занятому воинами Сандакана. Что случилось?
   Ничего особенного. Но разведка, произведенная ими, ясно показала, что все окрестности кишат даяками, которые очевидно, следят за каждым движением маленького отряда, занимают все тропинки, броды, стягиваются железным кольцом к островку, может быть, готовят нападение на его немногочисленных защитников.
   Значит, не оставалось делать ничего другого, как поторопиться обратно на островок и уже там, на месте, обсудить план дальнейших действий. Но прежде чем пуститься в обратный путь, Сандакану и его спутникам все же пришлось пережить минуты борьбы с самкой орангутанга, похитительницей запаса зарядов.
   Незадолго до наступления ночи, о которой мы рассказываем в настоящей главе, Сандакан и его спутники возвратились к гнезду "господина леса", где днем происходил бой между людьми и лесными чудовищами. Расчет Сандакана оправдался: похитительница зарядов, самка убитого орангутанга, возвратилась в покинутое гнездо. Присутствие животного обнаружил Каммамури, взявший на себя труд добраться ползком по лианам и стволу дерева почти до самого гнезда орангутанга. Храброму маратху пришлось пережить несколько тревожных минут: когда он поднялся уже к самому гнезду, самка орангутанга обнаружила свое присутствие яростными и вместе с тем жалобными криками и возней. Каммамури думал, что он обнаружен и ему придется выдержать ожесточенную схватку с обезьяной, защищаясь от нее только при помощи тяжелого меча -- тарвара . Но все обошлось благополучно. Только, к полному своему удивлению, маратх увидел в логовище орангутанга не одного, а двух животных.
   -- Посмотрим, что это значит? -- улыбнулся Сандакан, выслушав рассказ Каммамури, когда тот возвратился к ожидавшим его товарищам.
   Несколько минут спустя разведчики подобрались на пистолетный выстрел к дереву, в ветвях которого ютились обезьяны, и по приказанию Сандакана Каммамури выстрелил первым, почти не целясь, в сторону гнезда. К его удивлению, следом за выстрелом с ветвей скатилось и гулко шлепнулось на землю массивное туловище огромной обезьяны.
   -- Попал! Попал! -- закричал маратх, не веря своим глазам, когда увидел, что обезьяна лежит, не шевелясь, у корней дерева.
   Но заниматься убитым животным было некогда: почти вслед за упавшим телом вторая обезьяна, в которой разведчики узнали похитительницу зарядов, быстро начала спускаться по стволу дерева с явным намерением напасть на людей. Трагедия разыгралась мгновенно: сначала в тело орангутанга впилось несколько отдельных пуль, а когда животное уже достигло земли и готовилось ринуться на своих беспощадных преследователей, грянуло сразу четыре выстрела, и обезьяна упала на труп своего товарища с простреленной в четырех местах головой.
   Ее лапы все еще сжимали драгоценный пояс Каммамури с зарядами, совершенно целый, хотя и сильно потрепанный.
   -- Наконец-то мы опять во всеоружии! -- довольно вздохнул Янес, пополняя свой запас зарядов.
   -- Что за чертовщина? -- воскликнул в это мгновение Каммамури, разглядывавший труп первой, так неожиданно свалившейся с дерева после его выстрела наугад, обезьяны. -- Да ведь это же супруг воровки! Тот самый, которого мы уложили еще днем! Вон, все тело исполосовано ранами.
   Сандакан и Янес не могли удержаться от смеха, видя разочарование маратха. В самом деле, это был труп обезьяны, убитой уже несколько часов назад. Самка, верная супруга, возвратившись к своему гнезду после бегства с драгоценным поясом Каммамури, сочла своим священным долгом втащить туда и тело мужа. Может, она думала, что ее спутник жизни просто задремал и потом проснется... Может быть, она сознавала, что никогда уже не услышит его голоса, не увидит его живым, сильным и веселым, но ей не хотелось расставаться с ним...
   Так или иначе, но факт был налицо: самка орангутанга с невероятной силой и ловкостью втащила тело погибшего самца на порядочную высоту, в гнездо. И может быть, стараясь пробудить угасшую жизнь, она возилась с ним в гнезде, испуская то гневные крики, то жалобные стоны.
   У отважной четверки не было времени обсуждать поведение обезьяны: близилась ночь, которую они решили использовать на то, чтобы до рассвета вернуться на островок, и надо было торопиться, тем более что шум выстрелов по воровке -- самке орангутанга, мог повлечь за собой приближение целого отряда даяков, а тогда положение еще более осложнялось.
   Итак, разведчики тронулись в путь к островку, и ночь застигла их в дороге. Тишина тропической ночи, наступившая вслед за заходом солнца, длилась недолго. Очень скоро лес словно ожил, заговорил, наполнился странным таинственным шумом.
   Где-то раздавался металлический звук крика ящерицы -- геккона, по-видимому встревоженного приближением какого-то ночного врага. Звонко трещала, носясь над лесом, какая-то пичужка. Издали доносился глухой и заунывный вой, переходивший в отрывистый лай.
   Люди шли, держа наготове оружие. Они находились теперь уже в непосредственной близости к потоку Маруду, шли почти по берегу реки, направляясь к занятому Сандаканом островку. Но от островка их отделяло еще довольно большое расстояние, а поэтому им приходилось принимать все меры осторожности, чтобы не оказаться отрезанными от друзей.
   -- Что за крикун тут завелся? -- пробормотал, вскидывая ружье Янес, услышав раздававшиеся поблизости странные звуки, напоминавшие не то тревожное пыхтение, не то глубокие вздохи. По силе этих звуков можно было предположить только то, что испускавшее их животное отличалось огромными размерами.
   -- Держу пари, что это носорог! -- воскликнул секунду спустя Янес.
   -- Ты прав, друг! -- согласился приблизившийся к нему Сандакан. -- Носорог, и притом, по-видимому, подравшийся или еще дерущийся с кем-то. Будь осторожен: это животное, когда оно чем-нибудь рассержено, делается словно безумным и яростно бросается на все живое!
   -- Знаю, знаю! -- отозвался Янес. -- Испытал уже на охоте в Ассаме, когда какой-то двоюродный братец этой скотины хотел превратить меня в лепешку! Подлое животное растоптало тогда пару самых лучших сигар, какие только я курил в жизни! А я за это всадил разрывную пулю в его глупую голову...
   -- Но что с ним? -- задал вопрос подошедший тем временем к двум друзьям Тремаль-Наик. -- Он, по-видимому, возится на одном месте. Я слышу плеск воды. Тонет он, что ли?
   -- Пойдем посмотрим! -- ответил Сандакан.
   Друзья крадучись пробрались поближе к тому месту, откуда неслись звуки, потревожившие покой леса. Картина, представившаяся их взорам, приковала к себе их внимание. И было на что посмотреть: огромное неуклюжее животное, полупогрузившееся в воду, отчаянно возилось там, почти не трогаясь с места. По временам ему удавалось приблизиться к берегу; казалось, сейчас оно выберется из воды и удалится в лес. Но нет, какая-то невидимая сила влекла его обратно. И тогда опять слышалось отчаянное яростное пыхтение, стоны, вздохи, плеск воды.
   -- Да что с ним, наконец? -- изумился Янес. -- Привязан он к реке, что ли? Почему он не уходит?
   -- Потому что он попал в объятия смерти! -- сказал Сандакан, глядевший на картину борьбы животного с уже готовой поглотить его огромное туловище водой.
   -- А что там такое? Я не вижу, с кем он борется! -- проворчал Каммамури.
   -- Войди в воду, и ты если не увидишь его врага, то почувствуешь на себе его страшную силу! -- отозвался Сандакан. -- Это зыбучий песок. Носорог тонет в нем.
   -- Гавиалы! -- тревожно вскрикнул Тремаль-Наик, указывая на мелькающие вокруг тонущего носорога бревнообразные темные массы.
   В самом деле, гадины не желали упустить столь удобного случая и торопились оторвать от беспомощного носорога кусок еще живого мяса. Окружив носорога и не обращая ни малейшего внимания на то, что лесной гигант, ноги которого завязли в зыбучих песках, отчаянно барахтался и, мыча от боли и ярости, наносил страшные удары своим ужасным рогом, гавиалы набрасывались на него, кусали, вырывали со спины, живота и ног целые пласты окровавленного мяса.
   Однако добыча доставалась не даром: какой-то хищник неосторожно подвернулся под морду носорога и в тот же миг взлетел, как игрушка, на воздух с распоротым брюхом. Другой гавиал, пытавшийся отхватить у носорога кусок мяса с головы, был точно таким же образом разорван почти пополам и выкинут бездыханной массой на берег.
   -- В путь, друзья! -- скомандовал Сандакан. -- Нет ни времени, ни охоты любоваться этой драмой.
   -- Давайте прекратим мучения носорога, пристрелив его! -- отозвался Янес.
   -- Ни в коем случае! -- решительно удержал его руку Сандакан. -- Во-первых, носорог все равно сейчас погибнет, крокодилы растащат его на куски, во-вторых, ты забываешь о нашем собственном положении. Звук выстрела, прекратившего мучения чудовища, может стоит жизни нам самим...
   -- Ты прав, как всегда! -- согласился португалец, закидывая ружье за спину. -- Так идем же!
   Некоторое время они опять скользили по лесу словно тени, ничем не выдавая своего присутствия. Но вот Сандакан остановился. Другие тоже остановились и стали прислушиваться.
   -- Может быть, опять какие-нибудь гадины пожирают другого носорога? -- высказал предположение Каммамури, напрягая слух.
   -- Нет, не то! -- сказал Сандакан. -- Но я слышу странный шум!
   -- И я. Будто шумит вода, падая с высоты в бездну! -- подтвердил наблюдение Янес.
   -- Но водопадов по Маруду в этом месте нет! -- словно про себя промолвил озабоченный Сандакан. -- Что же это может значить? Какая новая опасность грозит нам? Шум все возрастает, приближается...
   -- По-моему, -- отозвался из своего убежища среди лиан Тремаль-Наик, внимательно прислушиваясь к нараставшему гулу, -- это бредет по лесу целое стадо огромных и сильных животных. Они прокладывают себе дорогу по зарослям, ломая и круша все на своем пути. Земля стонет под тяжестью их тел.
   -- Может быть, слоны? -- спросил вполголоса Янес.
   -- Нет! -- ответил индус. -- Шаги слишком легки для слонов.
   -- Тем лучше! -- вставил словечко сохранявший привычное хладнокровие Янес. -- Если это не слоны, то мы получим превосходный завтрак. Слоновое мясо... Брр! Я пробовал даже бифштекс из слоновьего хобота. Может быть, он подходит по вкусу гавиалам, но я предпочел бы что-нибудь другое...
   -- Ты все смеешься! -- прервал его Сандакан.
   -- Лучше смеяться, чем плакать! -- ответил тот.
   -- А между тем, -- продолжал Сандакан озабоченно, -- я предчувствую, что к нам приближается какой-то опасный враг...
   -- Приближается? Очень хорошо! Он сам заботится о том, чтобы накормить нас. Узнал, что на ужин у нас была только крошечная речная черепаха, изловленная Каммамури, да полуспелые бананы. Право, я голоден...
   -- Но что это за животное? Как ты думаешь, друг Янес? -- осведомился Сандакан.
   Португалец вновь прислушался к глухому, но становившемуся все более явственным гулу.
   -- Один раз я слышал в Северной Америке нечто подобное, -- сказал он задумчиво, бросая в сторону окурок сигары. -- И я думаю, что и сейчас мы имеем дело с тем же явлением: это, должно быть, бегущее стадо буйволов, чем-то спугнутое. Лесной пожар, наводнение, почем я знаю, что еще? Но они действительно лавиной мчатся на нас, эти милые рогоносцы.
   -- Опасный враг! -- пробормотал Сандакан. -- Буйволов даяки Борнео боятся больше, чем носорога. Особенно, когда мчится целое стадо, как теперь.
   В это мгновение вблизи от отряда разведчиков из лесных зарослей на опушку вдруг вырвался огромный живой ком. При ярком свете луны можно было различить гигантские туши огромных диких буйволов с колоссальными рогами.
   По-видимому, это был только авангард, прокладывавший дорогу, потому что следом за первыми буйволами показался настоящий живой поток таких же огромных животных.
   -- Прячьтесь, прячьтесь! -- командовал Сандакан. -- Они идут прямо на нас. Скрывайтесь! Лезьте на дерево!
   Все четверо бросились врассыпную в тень дуриана, в чашу, образованную гигантскими папоротниками и качающимися лианами. Но буйволы мчались прямо туда, где скрывались люди. Под ударами их могучих рогов ломались, как тростинки, стволы молодых деревьев, рвались, как гнилые нитки, лианы.
   Гул и стон шел по лесу.
   Буйволы настигали людей. Миг -- и случилось что-то фантастическое, чего никто не мог предвидеть: прокладывая себе дорогу в густых зарослях, буйволы взметали вверх груды валежника и гнилых листьев. И вместе с хрупкими сучьями и рассыпающимися прахом листьями на воздух взлетели один за другим Сандакан, Янес, Тремаль-Наик. Их швырнуло в сторону, на груду сваленных живым потоком стволов и листьев, целыми и невредимыми.
   И в то же мгновение раздался отчаянный крик четвертого члена их компании:
   -- На помощь! Помогите! Спасите!
   -- Каммамури! Это он! -- воскликнул, вскакивая, Сандакан.
   -- Верхом! Каммамури верхом! -- закричал пораженный Янес.
   И верно, маратх... ехал верхом на буйволе! Но, конечно, против собственной воли. Его, как и его товарищей, подбросил рогами какой-то из прокладывавших в зарослях дорогу буйволов, но, падая, маратх попал не в сторону, а в самую середину стада, на спину огромного дикого буйвола, и теперь восседал на перепугавшемся и мчавшемся стрелой животном, крепко ухватившись за его рога. Издали еще раз донесся его крик:
   -- Помогите! Скорее! Скорее...
   Буйвол, уносивший на спине живую ношу, через мгновение скрылся из глаз ошеломленных разведчиков.

VIII. Участь маратха

   -- Каммамури погиб! -- воскликнул Янес, видя исчезновение маратха.
   -- На помощь к нашему другу! -- рванулся Тремаль-Наик.
   -- Ни с места! -- властно крикнул Сандакан. -- Вы что, с ума сошли, что ли? Каммамури мы сейчас ничем помочь не можем. Да едва ли он и нуждается в нашей помощи. Он не растерялся. Увидит, что буйвол уносит его в сторону, и тогда найдет возможность так или иначе избавиться от своего рогатого коня.
   -- Если только компаньоны этого "рогатого коня" не забодают маратха! -- проворчал потерявший свой оптимизм Янес.
   -- Едва ли! -- успокаивал товарищей Сандакан. -- Кроме того, буйвол, на котором сидит Каммамури, отбился в сторону. Однако нам путь преградил живой поток. Надо запастись терпением.
   В самом деле, ничего другого не оставалось делать: мимо того места, где сейчас находились трое разведчиков, двигался поток колоссальных рогатых животных. Тут было, по меньшей мере, несколько сотен самок, среди которых неуклюже неслись вприпрыжку мохнатые телята. Но теперь животные мчались уже не столь плотной массой, как несколько минут назад: среди них уже отчетливо намечались отдельные группы в несколько десятков особей. И шли они медленнее, спокойнее, чем предыдущие. Иная группа, замедлив шаги, рылась в куче валежника, подбирала свежую зелень. Другая прокладывала себе дорогу в сторону от общего русла, ломясь с шумом и треском сквозь заросли.
   Вот и последний отряд буйволов, догоняя уже исчезавшее вдали стадо, пронесся мимо убежища разведчиков легким галопом.
   -- Можем выглянуть на свет! -- сказал Сандакан.
   В это мгновение издалека донесся резкий звук. Это явно было эхо Далекого выстрела.
   -- Карабин Каммамури! -- воскликнул тревожно Тремаль-Наик.
   -- И не дальше, чем в полумиле, -- подтвердил Янес.
   -- Выстрели ты, Тремаль-Наик, чтобы Каммамури знал, что мы близко, -- отозвался Сандакан.
   Индус поднял ружье. Огненный свет прорезал полумглу леса. Прогрохотал выстрел. Через полминуты Тремаль-Наик выстрелил снова, и все трое прислушались, ожидая ответа.
   "Тра-та-та! Трах! Трах!"
   -- Вы слышали? -- встрепенулся Сандакан. -- Пять, подряд пять выстрелов! Что это может значить? Ведь у Каммамури было с собой только одно ружье. А это -- выстрелы или из револьвера, или из нескольких ружей...
   -- На нашего друга напали враги! -- высказал предположение Янес.
   -- Даяки! -- воскликнул Сандакан, бледнея.
   Лес угрюмо молчал, храня тяжелую тайну. Только издали еще доносился глухой шум -- там брело разлучившее товарищей стадо буйволов, да откуда-то доносился жалобный крик словно оплакивавшей чью-то гибель ночной птицы.
   -- Что мы предпримем? -- послышался взволнованный голос Тремаль-Наика. -- Каммамури -- мой верный слуга и друг. Я не могу оставить его на произвол судьбы. Или освободить его, или...
   -- Или отомстить за него! -- с яростью отозвался Сандакан. И потом добавил:
   -- Вперед же, друзья! Но сначала вверх!
   -- То есть? -- удивился Янес.
   -- То есть прибегнем к маленькому воздушному путешествию. Иначе через четверть часа нас постигнет участь Каммамури.
   И Сандакан, не теряя ни минуты, показал на собственном примере, каким путем надлежало продолжать путь: выбрав подходящую лиану, свесившуюся с толстой ветви баньяна, он мгновенно вскарабкался по ней на дерево и оттуда, из совершенно скрывавшей его листвы, окликнул товарищей.
   -- Скорее! За мной!
   Янес и Тремаль-Наик не заставили себя долго ждать и последовали за Сандаканом с такой быстротой, что им позавидовал бы любой профессионал в лазании по канатам...
   Некоторое время наши друзья перебирались с ветки на ветку, с одного дерева на другое при помощи густой сети перепутавших все деревья лиан. Временами, конечно, им приходилось спускаться на землю и переходить небольшое пространство по густой траве. Но при этом они старательно заботились о том, чтобы на земле оставалось как можно меньше следов их пребывания.
   Между тем ночь прошла, рассвело, весь лес был залит потоками яркого солнечного света. Мириадами голосов этот дремучий лес приветствовал приход дня.
   При свете было легче ориентироваться, и в скором времени трое друзей добрели до того места, где, по их мнению, ночью случилась катастрофа, погубившая или, быть может, отдавшая Каммамури во власть таинственных врагов.
   Без особого труда разведчикам удалось найти тушу лежавшего в луже крови буйвола, над которой уже носился рой привлеченных запахом разлагающейся крови мух, сверкавших на солнце разноцветными яркими искорками.
   -- Это было здесь! -- сказал Сандакан, глядя с высоты в добрых двадцать метров на небольшую полянку.
   -- Спустимся, посмотрим следы! -- предложил Тремаль-Наик.
   -- Тсс! Ни слова, ни звука! -- предостерег его Сандакан. -- Идут!
   -- Даяки? -- переспросил, укрываясь в непроницаемой для взора пышной зелени, Янес.
   В самом деле, по полянке брели несколько даяков в полном боевом вооружении, обшаривая каждый кустик, каждую тропку, присматриваясь к каждому следу.
   -- Они не могут быть далеко! -- донесся до скрывавшихся в листве разведчиков голос одного из даяков.
   -- Если только они не пошли вслед за буйволами! -- отозвался другой даяк.
   -- Нет, зачем им идти туда?
   -- Раздобыть мясо на завтрак.
   -- Едва ли... Ведь буйволы ушли в сторону, противоположную островку, где остались их воины.
   -- Так что же?
   -- А они должны спешить соединиться с этим отрядом. Нам надо во что бы то ни стало отрезать им путь. Как только увидите -- стреляйте из сумпитанов, рубите, колите!..
   Но берегитесь убить белого, который с ними! Вождь сказал, что его мы должны доставить живым. Горе тому, кто ослушается вождя!.. Его белый друг не пощадит ослушника...
   --Ах, канальи! -- пробормотал Янес, отлично слышавший каждое слово. -- По-видимому, вся каша заваривается из-за меня. Удивительно! Решительно, земной шар становится ужасно тесным! Куда ни попадешь, всюду натыкаешься на каких-то приятелей, которым твоя персона почему-то ужасно дорога... И что это за "белый друг", хотел бы я знать?
   Тем временем даяки, пробирающиеся по лесу цепью, уже исчезли. Сандакан дал знак, и разведчики спустились с укрывавшего их дерева. Осмотрев труп буйвола, они убедились, что животное убито пятью выстрелами, произведенными почти в упор. По виду ран можно было предположить, что они нанесены пулями из пистолетов, а не из Ружей. Неподалеку от того места, где лежал труп животного, виднелось место, на котором густая трава была сильно примята, словно по ней прошло несколько человек.
   -- Каммамури, кажется, упал здесь! -- сказал, обследуя следы, Сандакан.
   -- Но следов борьбы не видно! -- добавил Янес.
   -- Его понесли отсюда на руках! -- вставил свое замечание Тремаль-Наик. -- Вот видны следы двух людей, шедших с какой-то ношей.
   -- Хорошо! -- одобрил результаты исследования Сандакан. -- А теперь в путь!
   -- Опять между небом и землей? -- проворчал недовольно Янес. -- Мне, честно говоря, это надоедает...
   Через мгновение полянка, на которой ночью погиб "рогатый конь", уносивший Каммамури, опустела: разведчики, вскарабкавшись по свисавшим до земли лианам, исчезли в густой листве. И ни единый звук не выдавал тайны того, в каком направлении они пошли, пробиваясь на высоте не меньше десяти метров над землей.
   Но оставим их продолжать свой таинственный путь, вернемся к Каммамури, которого мы покинули в тот момент, когда он мчался по лесу, сидя верхом на буйволе.
   Что же случилось с маратхом?
   Первое время, когда буйвол, которого он оседлал, прокладывал себе дорогу среди перепутанных сородичей, Каммамури не мог и подумать о том, чтобы покинуть своего странного скакуна: упади он на землю, его неминуемо растоптали бы копыта разъяренных животных. Но вот буйвол со своей ношей стал удаляться от стада. Один из самцов погнался за ним и пытался ударить Каммамури рогами. Маратх отогнал его выстрелом карабина. Он уже подумывал, как бы ему, улучив момент, соскользнуть со спины обезумевшего от ужаса животного. Но в это время буйвол, вдруг сорвавшись с невысокого берега, оказался в каком-то водоеме.
   "Хорошо, если здесь нет зыбучих песков! -- мелькнула тревожная мысль в голове маратха. -- И еще лучше, если нет гавиалов!" -- пришла на смену другая мысль. А буйвол тем временем то нырял, то плыл, то останавливался. И все время делал попытки стряхнуть с себя крепко вцепившегося в него человека. Но Каммамури отлично сознавал, что это было бы гибелью для него: в лесу, среди деревьев он еще мог рассчитывать убежать от довольно неповоротливого и, главное, слишком массивного животного, скрывшись в зарослях. Тут же, на воде, буйвол, вне всякого сомнения, не оставил бы его в покое.
   Однако с животным стало твориться нечто странное: оно начало вздрагивать всем своим могучим телом, жалобно мычать, и наконец ринулось по направлению к берегу. И тут-то Каммамури разгадал причину, заставившую буйвола покинуть водоем: все тело животногооказалось покрытым успевшими присосаться к нему огромными пиявками, этим бичом болот Борнео.
   Опять металось огромное животное по лесу. И маратх только выжидал удобного момента, когда можно будет соскользнуть с его широкой спины и юркнуть в заросли, или, выждав еще, вонзить в затылок великана острие своего меча. Но к этому прибегнуть не пришлось: в то время как буйвол направился к некоему подобию просеки, проложенной среди зарослей стадом его сородичей, по обеим сторонам вдруг выросли, словно из-под земли, человеческие фигуры с луками, сумпитанами и ружьями в руках.
   "Даяки!" -- подумал Каммамури.
   В то же мгновение раздался дружный залп из пяти ружей; буйвол, сраженный пятью пулями, подпрыгнул и свалился. Каммамури как мяч откатился в сторону. Ошеломленный падением, он не успел пошевелиться, как был связан по рукам и ногам и поднят на воздух.
   -- Кто вы? -- кричал он в бессильной ярости. -- Что вам нужно? Куда вы тащите меня? Будьте вы прокляты!
   -- Молчи! -- ответил ему несший его даяк. -- Молчи! Радуйся, что мы сейчас же не отрезали тебе голову... В моей коллекции она была бы недурным украшением!
   Каммамури не оставалось ничего более, как подчиниться и молчать. Его уносил в дебри лесов небольшой отряд даяков. Этот отряд составлял только часть воинов, подстерегших буйвола. Остальные даяки опять разбрелись по лесу, по-видимому, разыскивая следы разведчиков.
   Несколько часов даяки несли Каммамури по лесу. Наконец отряд оказался на большой прогалине, на краю которой находилась деревня, наполовину состоявшая из хижин, выстроенных на древесных стволах, высоко над землей. Маратха внесли и швырнули на пол одной из полуразрушенных хижин, стоящих на земле. В это же время в хижину вошел какой-то человек, уселся на обрубок дерева, представлявший собой импровизированный стул, и, толкнув ногой беспомощного Каммамури, сказал хриплым голосом:
   -- Ну как поживаете, господин помощник генералиссимуса войск его величества, короля Ассама, проклятого португальского авантюриста?
   -- Теотокрис! -- невольно воскликнул пораженный до глубины души Каммамури.
   -- Очень рад, что мое скромное имя не забыто столь высокопоставленной персоной, как достопочтеннейший господин Каммамури! -- продолжал тем же хриплым голосом вошедший.
   И потом, опять толкнув пленника ногой, сказал:
   -- Ну, дьявол, а где твои проклятые спутники? И зачем вас принесло сюда?
   -- Мои спутники? -- отозвался уже опомнившийся Каммамури.
   -- Да, это Сандакан, твой господин, Тремаль-Наик, и... и проклятый португалец?
   -- Господин Янес? Тот, который всадил, греческая собака, три дюйма своей шпаги в твое поганое тело?
   -- Каналья! Убью! -- закричал вне себя от ярости грек и замахнулся на маратха. Но Каммамури смотрел ему прямо в глаза, и занесенная для удара рука бессильно опустилась.
   -- Говори, зачем вы прибыли сюда? -- приступил к допросу грек.
   -- Пойди спроси у Сандакана и Янеса! -- отозвался насмешливо маратх.
   -- Погоди, доберусь, узнаю! -- скрежеща зубами, прошипел Теотокрис.
   -- Если не сломаешь свою гибкую шею! -- подлил масла в огонь Каммамури, которому доставляло огромное удовольствие поддразнивать палача.
   -- Доберусь, доберусь! Я им покажу! -- бесновался сын Эллады.
   -- Покажешь свои пятки или спину, исполосованную бичом прогнавших тебя слуг! -- подзуживал врага маратх.
   -- Уморю голодом и тебя, и твоих покровителей! -- бесновался грек.
   -- Гм! -- засмеялся Каммамури. -- Уморишь? Попробуй.
   -- Эй, люди! -- закричал Теотокрис.
   На его крик в хижину вбежало несколько даяков с оружием в руках. По-видимому, они только и ждали сигнала, чтобы прикончить пленника. Но их ожидало небольшое разочарование.
   -- Посадите эту собаку в воздушную темницу! -- распорядился грек.
   Через несколько минут Каммамури находился на платформе даякской хижины, повисшей на высоте метров около тридцати над землей. Хижина примостилась на огромном и гладком, как будто отполированном, стволе одиноко стоявшего лесного великана. Маратх был развязан, мог ходить по всей платформе. И мог убедиться, что свобода его только кажущаяся: на этой огромной высоте он был таким же беспомощным пленником, как в самой благоустроенной и находившейся под тщательным присмотром тюрьме. Бежать отсюда мог бы тот, у кого были крылья. Даяки, принесшие его на эту воздушную платформу по бамбуковой лестнице, спустившись вниз, сильным толчком оборвали эту единственную связь хижины с землей. И теперь Каммамури предстояло на практике испытать осуществление угрозы грека: на платформе не было ничего, что годилось бы в пищу, кроме листьев и сучьев. И не было ни капли воды.
   Зато тут было странное, уродливое существо: это был человечек, по росту -- мальчуган, по сложению -- взрослый мужчина, чуть ли не старик. Каммамури принял его за воина, назначенного его сторожем, но скоро все объяснилось: это был пленник даяков, негрито, представитель того загадочного племени, остатки которого попадаются в девственных лесах Австралии и встречаются на всех островах малайского архипелага.
   --Даяки в бою разрубили мне голову! -- отвечал негрито на вопрос Каммамури.
   -- Зачем они держат тебя здесь?
   -- Теперь они ждут, пока рана заживет. Тогда они отрежут мне голову, высушат ее на огне костра и украсят ею палисад или повесят в какой-либо хижине. Не хотят резать, пока голова обезображена раной.
   -- Давно ты здесь? -- спросил Каммамури.
   Но негрито мог объяснить только, что с момента его пленения прошло уже много времени.
   -- И все время тут, на платформе? Но тебя кормят?
   -- Ничего не дают!
   -- Как же ты переносишь голод? -- удивился Каммамури. Негрито хитро улыбнулся, но не ответил.

IX. Бегство из воздушной тюрьмы

   Нужно ли говорить, что все мысли Каммамури, так неожиданно попавшего в плен, были направлены на поиск способов бегства? Маратх отлично понимал, что медлить ни в коем случае нельзя одно обращение с ним Теотокриса ясно показало ему, чего он мог ждать для себя. Правда, пока его пощадили, хотя и посадили в воздушную клетку. Но Теотокрис, которого отлично знал Каммамури, был не из тех, кто способен на жалость. При дворе свергнутого Сандаканом и Янесом раджи ассамского Теотокрис прославился как демон в образе человека, для которого жизнь других людей -- игрушка. Если теперь он и не отдал приказа покончить с Каммамури, то, значит, жизнь маратха была еще зачем-то нужна ему. Но как только грек использует пребывание маратха у него в плену, он не замедлит разделаться с ним. Вероятнее всего, попросту отдаст Каммамури даякам -- как их законную добычу. Даякам, этим собирателям черепов своих врагов, этим ярым охотникам за человеческими скальпами...
   -- Хоть бы что-нибудь приспособить в качестве оружия! -- бормотал в отчаянии Каммамури. -- Тогда бы я дорого продал свою жизнь этим проклятым даякам... Я умер бы, защищаясь и нападая, в бою! А то я беспомощен, как ребенок. И они могут прийти, взять меня голыми руками и зарезать как барана... Брр! Нет, надо бежать, бежать во что бы то ни стало... Но как?
   Раздумывая о способах спасения, маратх несколько раз подходил к краю платформы и глядел на открывавшуюся ему картину глухого поселка даяков. Деревня была крошечная, жизнь на ней текла тихо. Каммамури было видно, как у порогов несколько хижин суетились голые ребятишки и как женщины выполняли свою немудреную, но тяжелую повседневную работу, как время от времени проходили по узким тропинкам среди камыша и зарослей воины, вооруженные по большей части луками и сумпитанами; ему видно было, как неподалеку от дерева, на котором находилась воздушная тюрьма, у небольшого костра, где варилась какая-то снедь, сидели четверо воинов.
   -- Ага! Нас сторожат, как какую-нибудь драгоценность, -- пробормотал Каммамури. -- Но погодите, голубчики, подождите, милые! Я не я буду, если не найду возможности удрать отсюда, хотя вы и сторожите меня так старательно, словно за свою голову я могу предложить в виде выкупа целую груду золота... Или я убегу, или... Или мой покровитель и владыка, Тремаль-Наик, и его друзья придут ко мне на помощь. И тогда мы покажем себя...
   Аромат варева, поднимавшийся от костра даяков, щекотал ноздри давно уже проголодавшегося маратха.
   -- А ведь, пожалуй, грек и в самом деле считает, -- подумал он, -- что я способен питаться сухими листьями, из которых сплетена крыша этого милого гнездышка. -- Но поищем, нет ли здесь чего-либо более вкусного.
   Продолжая бродить по платформе из конца в конец, Каммамури скоро заметил, что над деревом, на ветвях которого находилась воздушная тюрьма, перепархивают великолепные пестро окрашенные попугаи средней величины, которых туземцы называют какатоа.
   "Кажется, у меня найдется, чем поужинать", -- подумал Каммамури. Через минуту он был уже высоко над хижиной, на ветвях, где его зоркий глаз не замедлил отыскать несколько гнезд какатоа, полных маленьких птенцов. Заметившие его приближение и заподозрившие в нем врага попугаи подняли тревогу и накинулись на маратха, осыпая его ударами крыльев, кусая своими железными клювами. Но все это не помешало Каммамури изловить особенно яростно наседавшего на него большого попугая-самца и моментально свернуть ему голову. Со своей добычей Каммамури сполз, не обратив на себя внимания довольно беспечной стражи, назад, на воздушную платформу.
   -- Боюсь, -- засмеялся он, принимаясь разрывать еще теплое тело птицы своими крепкими и острыми зубами, -- боюсь, что мой аппетит разыграется, и я буду не в состоянии оставить моему компаньону-негрито ничего, кроме костей да перьев...
   Тем не менее, утолив голод, Каммамури предложил остатки птицы негрито, наблюдавшему блестящими глазами за его трапезой.
   К его удивлению, однако, негрито отказался прикоснуться к мясу какатоа:
   -- Какатоа -- священная птица! -- сказал карлик. -- Какатоа носит души умерших негрито. Если я буду есть мясо этой птицы, то, когда умру, другие какатоа откажутся нести мою душу, она упадет на землю и превратится в червя.
   -- Но ведь ты голоден? -- осведомился Каммамури.
   -- У меня есть свой обед! -- ответил негрито. И через минуту приступил к странным манипуляциям: открыв в коре большого сука, повисшего над платформой, залепленное мокрой глиной отверстие, он начал постукивать по нему ниже отверстия. Через мгновение из дупла выползло и упало на своевременно подставленный лист какого-то растения нечто извивающееся, напоминающее короткого распухшего червя. Негрито подхватил свою добычу и отправил ее в рот. -- Личинка термита! -- пояснил он, гримасничая. -- Ух, вкусно! Хочешь, оранг? [Оранг -- господин. -- Примеч. перев.]. Я могу и для тебя раздобыть... Тут их много. И из них скоро выйдут термиты. Их будет тьма, и они пожрут нас с тобою, да, пожрут. Хотя ты -- великий мудрец, а я -- вождь моего племени!
   Говоря это, негрито продолжал выстукивать, выгонять личинок термитов из их гнезд. По виду пожираемых негрито личинок Каммамури без труда узнал о близости новой опасности: быть может, всего через несколько часов здесь, на этой воздушной платформе, появятся полчища прожорливых термитов, и тогда прощай, жизнь! Эти насекомые так свирепы, так сильны, что в несколько минут от двух человеческих тел останутся только начисто обглоданные скелеты.
   Но почему же негрито, отлично сознающий близость опасности, ничуть не смущен ею? Почему в его голосе звучит как бы насмешка над термитами, вопреки прямому смыслу слов?
   -- Ты знаешь способ бежать от сюда? -- воскликнул оживленно Каммамури.
   -- Я? О, великий оранг! Я -- бедный негрито, и ничего больше! -- ответил карлик. Но опять глаза его словно засмеялись.
   -- Говори, говори! -- схватил его за руку Каммамури. -- Я такой же пленник, как и ты. И мою голову даяки повесят на стенах какой-нибудь хижины, если я не убегу. Мы убежим вместе!"
   Негрито, не отвечая, поднялся, прошелся по платформе, испытующе посмотрел вниз на занятую своим пиршеством стражу, потом полез по стропилам низкой крыши воздушной темницы и, вытянув что-то из вороха сухих листьев, бросил на пол.
   -- Смотри, господин! -- сказал он.
   -- Веревка! -- воскликнул в восторге Каммамури, хватаясь за сверток.
   Да, это был великолепно сплетенный канат, толщиной всего с палец, из волокон растения, носящего у туземцев имя аренг . Такие канаты отличаются неимоверной крепостью. И перед изумленным и обрадованным маратхом сейчас лежал один из шедевров канатного искусства. Не было никакого сомнения, что эта веревка отлично выдержит тяжесть человеческого тела. Вот только достаточно ли длинна она? Сколько труда потратил на ее создание этот негрито и сколько терпения, ума, изобретательности!.. С первого взгляда Каммамури счел его чуть ли не идиотом, а теперь только помощь этого "идиота" открывает ему путь к спасению.
   -- Никто не подозревает, что у тебя есть веревка? -- спросил Каммамури негрито.
   -- Конечно, нет. Иначе даяки давно пришли бы и отрубили мне руки! -- просто ответил тот.
   -- Но откуда ты достал материал, чтобы сплести этот канат? Вместо ответа негрито тихо и самодовольно засмеялся.
   -- Даяки глупы, как дети! -- сказал он, показывая на потолок воздушной тюрьмы. -- Посмотри, господин, и ты увидишь, что здесь хватит материала еще на десять таких веревок!
   Каммамури не нужно было повторять: он уже разглядел в настиле крыши их тюрьмы листья и куски коры аренга. Это и был тот материал, из которого изобретательный негрито сплел свою веревку.
   Спустилась ночь. Стража у костра улеглась на земле. Трое, закутавшись в свои плащи, не замедлили задремать. Только четвертый все возился около огня. Наблюдая за его движениями, Каммамури без труда определил, что даяк, рослый и сильный воин, занят приготовлением снадобья, аналогичного коке Боливии или бетелю Индии из сока пинер бетель орехов пинанг, или арека шатеку.
   -- Тем лучше! Его внимание теперь притуплено, -- пробормотал Каммамури. -- Но только сомневаюсь, чтобы этот запас пригодился ему там, куда он, надеюсь, не замедлит скоро отправиться!..
   Через час, когда котта лесных даяков была объята глубоким сном, пленники спустили с платформы веревку и скользнули по ней на землю. Они были свободны. Стража и не подозревала о готовящемся побеге. Негрито хотел сейчас же укрыться в тростниках, окружавших деревню, но у Каммамури были другие планы: в нем заговорила кровь воина, он не хотел уходить отсюда безоружным, когда у костра лежали несколько даякских мечей с зубчатыми лезвиями и охапка сумпитанов с запасом стрел. Оружие было близко, и его оберегал только один человек, не подозревавший, что за его спиной в тени растений скрываются люди, готовые на все ради своей свободы.
   -- Подожди! -- сказал негрито Каммамури, нагибаясь и поднимая толстый сук дерева, несколько напоминавший булаву, и тенью скользнул по направлению к костру. Через минуту негрито услыхал звук глухого удара и увидел, как даяк беззвучно повалился на землю. Маратх расправился с ним одним ударом импровизированного оружия; остальные стражники продолжали спать у костра. Схватив желанное оружие, Каммамури возвратился к негрито.
   -- Меч -- мне, сумпитан и ядовитые стрелы -- тебе! А теперь -- бежим! -- сказал он.
   И они потонули во мгле ночи, в тени тростников.
   Однако в котте очень скоро поднялись тревога. По-видимому, кто-то из стражи у костра проснулся и обнаружил труп убитого товарища. Даяки бросились к дереву, в ветвях которого находилась воздушная тюрьма. Беглецам было видно, как они, подставив бамбуковую лестницу, карабкались на платформу.
   -- Ищут нас, оранг! -- хихикнул негрито.
   -- Пускай ищут. Бежим! -- скомандовал маратх.
   Они беспрепятственно продолжали свой путь. Благополучно добравшись до окружавшего деревню даяков болота, Каммамури, по совету негрито, чтобы скрыть свои следы, пробрался по небольшому протоку до кочки, слегка выступавшей из воды, и затаился там, ожидая возвращения негрито, который остался вблизи деревни, рассчитывая выследить, куда направят свои поиски даяки.
   Несколько минут прошло в томительном ожидании. Скоро Каммамури овладело странное, тревожное настроение. Казалось, воздух вокруг был отравлен, и этот яд проникал в легкие маратха и туманил сознание. Послышался чуть заметный крадущийся шорох.
   -- Шива, Вишну и Брама! -- воскликнул про себя Каммамури. -- Здесь какой-то враг, и враг страшный! Если бы мы были в джунглях Индии, я сказал бы, что это приближается королевский тигр. Но это не тигр, а, должно быть, его родственница, пантера. Почуяла близость человека, хочет попробовать свежей крови...
   Каммамури тревожно огляделся, и его взор встретился со взором подкрадывавшейся к нему сквозь тростники пантеры, глаза которой светились в темноте.
   -- Жаль, нет моего негрито! -- недовольно пробормотал маратх. -- С сумпитаном и отравленными стрелами он гораздо легче справился бы с хищницей, чем я, у которого для защиты только эта игрушка!
   И Каммамури крепче сжал рукоятку тяжелого даякского меча.
   Действительно, его положение становилось отчаянным: пантера лесов Борнео по силе, ловкости и, наконец, по живучести мало чем уступает королевскому тигру. На врагов она обыкновенно бросается, как распрямившаяся стальная пружина, с порядочного расстояния, перелетая его с быстротой стрелы. Она приканчивает свою жертву ударом вооруженных страшными когтями могучих лап или острыми зубами, способными, кажется, перекусить железный прут. Конечно, в борьбе с таким опасным противником имевшийся в распоряжении Каммамури короткий меч едва ли можно было считать сколько-нибудь надежным оружием. Но что же оставалось делать?
   Уйти с занятой позиции?
   Но пантера отлично плавает и, если она нагонит уходящего человека в воде, превосходство будет на ее стороне.
   Оставалось ждать, что предпримет зверь, и рассчитывать на то, что он не решится напасть на следящего за каждым его движением маратха.
   Мысли вихрем проносились в голове Каммамури. Ему вспоминались пережитые раньше опасности, кровавые бои, из которых он столько раз выходил с честью, поединки с тигром в лесах Индии. И он, не мигая, смотрел почти в упор на пантеру, в ее светившиеся фосфорическим блеском глаза. Так прошло несколько тяжелых мгновений. Вдруг послышался плеск воды, как будто поблизости в сонный водоем упало какое-то животное. Две светящиеся точки -- глаза подстерегавшей свою жертву пантеры -- померкли, послышался шорох. Каммамури вздохнул свободнее: хищница удалялась, вспугнутая поднятым шумом, быть может, опасаясь встречи с более смелым противником.
   Оглянувшись, маратх при свете всходившей луны, рассмотрел фигуру неслышно подплывавшего к островку человека. Это был негрито.
   -- Господин! -- сказал карлик, добравшись до кочки и поднимаясь из воды во весь рост. -- Они идут!
   -- Кто? -- спросил Каммамури, невольно вздрогнув и опять хватаясь за рукоятку своего единственного оружия.
   -- Даяки из деревни!
   -- Они напали на наш след?
   -- Да, господин! Сейчас они еще довольно далеко, но скоро будут здесь.
   Однако, говоря это, негрито ничуть не казался встревоженным. Напротив, в его маленьких глазках светилась свирепая радость, на его безобразном лице отражалось чувство глубокого довольства.

X. Пещера питонов

   Луна медленно поднималась над лесом, бросая золотые блики на сонную гладь воды, разбрасывая странные тени от стволов огромных тростников. Временами то здесь, то там слышался крадущийся, убегающий шорох, где-то далеко-далеко звенел слабый крик ночной птицы.
   -- Они близко! -- сказал еще раз, наклоняясь к Каммамури, негрито.
   -- Они идут, оранг. Один, два, три, много, много!
   -- Постой! -- отозвался Каммамури озабоченно, прислушиваясь к звукам, доносившимся сбоку. -- Подожди! Даяки идут от леса, а я слышу шаги, слышу шорох со стороны реки!
   -- Крадется "пожирательница людей", господин! Пантера! -- ответил карлик, прислушиваясь и одновременно поднося к губам свое оружие -- ствол сумпитана.
   -- С кем схватимся раньше? -- прошептал маратх.
   -- Посмотрим, оранг. Опасны даяки. Но "пожирательница людей" еще опаснее!
   -- Но я не вижу твоих даяков!
   -- Вон они! -- отозвался негрито. И, глядя в направлении, указанном его рукой, Каммамури не без труда различил в прибрежных кустах три человеческие тени. Преследователи, по-видимому, нашли в лесу следы беглецов и ухитрились с безошибочностью инстинкта дикарей добраться до того самого места, где их пленники спустились в болото.
   -- Вода пока еще скрывает от них наши следы, оранг, -- говорил беззвучным шепотом негрито, -- но они, должно быть, отыщут их. Вон один спускается в воду...
   Действительно, на берегу теперь видны были только две человеческие фигуры. Третий из преследователей бесшумно, словно змея, скользнул с берега в воду и пробирался среди тростников. И в то же время все явственнее, все отчетливее слышался сзади шорох: это "пожирательница людей", проголодавшаяся пантера, прокладывала, теперь уже не соблюдая обычных предосторожностей, себе путь среди тростников прямо по направлению к тому месту, где укрывались беглецы. Две--три секунды, и Каммамури, обернувшись, ясно увидел два светящихся глаза кровожадного хищника, приготовившегося к решающему прыжку.
   -- Вот, вот она! -- почти крикнул маратх.
   -- Вижу, господин. Сейчас она умрет! -- ответил негрито, вновь поднося сумпитан к губам. Следом послышался сначала слабый удалявшийся свист, потом яростный рев и плеск, воды. Намазанная страшным ядом четтинг , более сильным, чем знаменитый упас, стрела карлика вонзилась в тело хищницы. Зверь почти тотчас почувствовал сильную боль, возраставшую с каждым мгновением. Он метался, ломал стволы тростников, плескался в воде и опять бешено рычал. Его глаза то потухали, то вновь пылали как два раскаленных уголька. Потом Каммамури услышал громкий плеск воды.
   -- Она плывет к нам! -- маратх схватился за рукоятку своего меча, готовясь дать отпор хищнику.
   -- Нет, оранг! -- ответил негрито, внимательно наблюдавший за движениями зверя. -- "Пожирательница людей" просто бросилась в воду, надеясь, что струи потока охладят пылающую от отравы кровь. Она умирает, говорю тебе!
   В это мгновение послышался полный муки рев зверя, прорезавший воздух, потом глубокий стон, перешедший во вздох, и все стихло.
   -- Пора, господин! -- дотронулся до руки Каммамури негрито. -- Пора! Дорога к потоку очищена. Нам надо уходить. Даяки уже нашли наши следы и приближаются.
   Повинуясь указаниям карлика, маратх последовал за ним. Опять они пробирались по болотистому прибрежью сквозь тростник. По временам они останавливались и старательно прислушивались, напряженно ловя окружавшие их звуки полной грозных тайн ночи.
   -- Враг подкрадывается к нам! -- шепнул негрито. -- Ныряй в воду, господин. Скорее, скорее!
   Слушаясь его повелительного голоса, Каммамури погрузился в воду по горло и застыл. Ему было видно, как со стороны островка, только что покинутого ими, крадучись как пантера, к ним стала приближаться человеческая фигура.
   Негрито, по-видимому, колебался, не зная, что делать. Два или три раза он подносил к губам свое смертоносное оружие, потом опускал его.
   -- Ты боишься промахнуться? -- спросил его Каммамури.
   -- Я -- вождь моего племени! -- гордо закидывая уродливую голову, ответил тот. С быстротой молнии он поднес сумпитан к губам и словно глубоко вздохнул. Опять пронесся над слабо шептавшимися о чем-то камышами чуть уловимый, напоминавший шипение потревоженной змеи свист улетавшей стрелы. И опять крик, на этот раз крик человека, пробудил окрестность.
   -- Апанг.А-па-аиг ! -- дважды крикнул из мглы полный тоски и ужаса голос.
   -- Он мертв! -- серьезно сказал негрито, вкладывая новую стрелу в сумпитан.
   Действительно, с того места, откуда только что доносился шорох тростников, раздвигаемых крадущимся человеком, теперь послышался плеск воды, принявшей в свои холодные объятия уже бездыханное тело даяка. Зато целым хором голосов откликнулся берег болота. Там словно огромная стая хищных зверей отозвалась на предсмертный крик убитого стрелой разведчика даяков.
   -- Их много, много! -- бормотал негрито, слыша эти яростные крики. -- И они жаждут нашей крови. Бежать, оранг! Надо бежать! Ты умеешь плавать?
   -- Разумеется! -- ответил Каммамури.
   -- Тогда за мной! Может быть, мы еще спасемся!
   И карлик нырнул в воду. Маратх, привыкший к плаванию и нырянью в джунглях Индии, нырнул следом за своим проводником. И вовремя: на то место, где только что находились беглецы, посыпался град стрел из сумпитанов даяков, правда, направленных наудачу. Но ведь достаточно было одной из них случайно оцарапать тело кого-нибудь, и тот был бы обречен на ужасную смерть...
   Каммамури спокойно проплыл под водой несколько десятков метров. Два или три раза он натыкался на словно плывшее в сонной воде бревно и больше инстинктом, чем сознательно, чувствуя опасность, уклонялся от нее: это были гавиалы. Но хищники еще спали. Пловцам же сопутствовало счастье: они незаметно проплыли мимо отмели, где дремали эти беспощадные пресмыкающиеся, не обратив на себя их внимания.
   Довольно далеко от покинутого берега Каммамури на мгновение вынырнул, перевел дыхание. В двух метрах от него показалась голова негрито.
   -- Сюда, сюда! -- только и успел произнести дикарь, и опять нырнул, потому что с берега уже летела туча отравленных, несших с собой смерть стрел.
   Во второй раз, когда пловцы, пробыв несколько томительно долгих секунд под водой, вновь вынырнули на поверхность, они были уже так далеко от преследовавших их даяков, что им нечего было бояться их ядовитых стрел. Пользуясь этим, беглецы могли свободно перевести дух, осмотреться, сориентироваться. Потом они опять погрузились в воду и, проплыв по направлению, указанному негрито, добрались до пологого топкого болотистого берега и очутились среди тревожно шелестевших камышей. Два--три шага, и Каммамури почувствовал под ногами твердую почву.
   -- Бежать, бежать, оранг, -- торопил его, стряхивая со себя воду, карлик. -- Надо бежать, что есть сил. Они уже обошли болото, гонятся за нами. Но я знаю здесь надежное убежище. Теперь нечего думать о том, найдут ли они наши следы: раз даяк попал на чей-нибудь след, днем ли, ночью ли, он уже не потеряет его. -- Наше спасение в быстроте, оранг!
   И они побежали, прокладывая себе дорогу среди кустарников.
   По временам у Каммамури уже не хватало сил. Он останавливался и переводил дыхание. И тогда негрито, который скользил по лесу так же свободно, как может плавать рыба в родной стихии, тоже приостанавливался и понукал спутника тревожным зовом:
   -- Скорее, скорее, оранг! Бежать, бежать!
   -- Черт! -- задыхался маратх, утомленный этим бегом. -- Я не из стали! Я не машина... Дай передохнуть!
   -- Скорее, скорее. Идут! Их много! -- отвечал негрито. И они опять бежали.
   Казалось, негрито знает здесь каждую пядь земли, каждый ствол, каждый кустик. Он мчался впереди Каммамури, показывая маратху дорогу, с уверенностью ищейки, бегущей по горячему следу, почти не сворачивая с раз принятого направления. Только на короткий миг он остановился, взял из рук маратха меч, одним взмахом срубил ствол попавшегося на дороге бамбука, двумя--тремя ударами отделил от ствола короткое колено и сделал на обрубке какие-то насечки и зарубки.
   -- Но куда ты меня, дьявол, тянешь? -- опять остановился, задыхаясь, Каммамури.
   -- Близко, близко, господин! Мы уже около моего убежища...
   -- Какая-нибудь хижина? Блокгауз, что ли?
   -- Нет, оранг. Пещера. Пещера питонов!
   -- Питонов? -- отшатнулся Каммамури, не будучи в силах сдержать нервной дрожи, пробежавшей по его телу.
   -- Да, да, оранг! Пещера гигантских питонов! Но разве я не вождь моего племени, что ты боишься следовать за мной в это убежище? Разве я не великий сапулах моего народа? Разве я не сделал из куска бамбука инструмент, при помощи которого"
   -- Понимаю! Ты -- заклинатель змей? Хорошо! Ну, я готов. Бежим! В это мгновение, совсем неподалеку от того места, где находились беглецы, три огненных бича прорезали полумглу, и затем прогрохотали три ружейных выстрела.
   -- Карабины? -- как вкопанный остановился пораженный маратх. -- Карабины! Оружие моих друзей. Они пришли к нам на помощь! Ура! Мы спасены, карлик!
   И маратх, напрягая всю силу своего голоса, закричал:
   -- Тремаль-Наик! Сандакан! Янес! Это я тут, Каммамури!
   -- Каммамури? Ты здесь? -- отозвались три голоса. -- Где ты? Кто гонится за тобой? Даяки?
   Вопросы были прерваны командой Сандакана:
   -- Стреляйте! -- И опять прогремели три выстрела. Ответом были яростные крики даяков, ошеломленных этим неожиданным отпором. Но даяки лесов Борнео не привыкли отступать перед опасностью, и через минуту, оправившись от неожиданности, опять ринулись в погоню. Однако минуты замешательства было достаточно для наших друзей: они уже успели сойтись, переговорить, и все четверо теперь бежали следом за показывавшим им дорогу негрито.
   -- Сюда, сюда, оранг! -- кричал карлик, проскальзывая среди кустарников и указывая на какую-то узкую щель в скалах. -- Тут самое надежное убежище. Здесь наше спасение. Это пещера!
   И через мгновение все пятеро были уже под нависшими над ними мрачными сводами колоссальной пещеры.
   -- Ба! Что это? -- отозвался из тьмы голос Янеса. -- Здесь дьявольски воняет! Каким-то тошнотворным снадобьем несет, как из аптеки.
   -- За мной, за мной! -- продолжал увлекать их в глубь пещеры негрито, который двигался тут с такой легкостью и уверенностью, как будто в самом деле был у себя дома.
   -- Но меня интересует, чем тут пахнет! -- остановился Янес на повороте галереи. -- Скажу откровенно, я предпочел бы запах дыма хорошей сигары этой проклятой вони...
   Сандакан засмеялся.
   -- Я думаю! -- отозвался он. -- Вполне понятно, что для тебя запах сигары был бы предпочтительнее запаха змей...
   -- Что? -- вскричал португалец, высоко поднимая свое ружье, словно рассчитывая защищаться ударами приклада от грозящих ему со всех сторон гадин.
   -- Успокойтесь, Янес! -- отозвался маратх. -- Успокойтесь! Мы можем вполне положиться на нашего проводника. Вы не поверите, как он дьявольски ловок и смышлен. Он предупредил меня, что эта пещера -- логовище огромных питонов. Но он -- великий заклинатель змей, и значит, нам не грозит никакая опасность"
   -- Великий заклинатель змей? -- недовольно ворчал любитель сигар, тревожно озираясь вокруг, но ничего не видя, потому что пещера была погружена во мрак. -- Пусть он будет величайшим заклинателем змей в мире, но я-то терпеть не могу этих гадин. Гавиалы, и те лучше...
   И потом...
   -- Ну? Что еще? -- отозвался Сандакан, которого забавляла ворчливость друга.
   -- Да и мой табак подмок, я не могу утешиться хоть затяжкою...
   -- Подожди. Поймаем какого-нибудь молодого питона, и ты можешь попробовать затянуться с его помощью вместо твоих излюбленных сигар!
   -- Кури эту гадость сам, Сандакан! -- непритворно рассердился португалец.
   -- Но что это? Дьявол! Он, кажется, хочет повесить нам на шею даяков всего Борнео? -- гневно воскликнул через мгновение Янес.
   -- Слышите? Слышите? Я уверен, это -- предатель. При первой возможности всажу ему пулю в лоб.
   -- И будешь страшно несправедлив, Янес, -- отозвался Тремаль-Наик, державшийся в пещере со спокойствием истого сына Индии. -- Да, негрито играет сейчас на своей импровизированной флейте, но отнюдь не для того, чтобы привлечь даяков. Каммамури уже объяснял нам, что только при помощи этого самого негрито он смог спастись от даяков.
   -- А зачем он дудит на своей свистелке? Мертвых может разбудить этот проклятый инструмент...
   -- А живых усыпить! -- отозвался Сандакан.
   -- Но я не чувствую желания спать! -- бурчал португалец, постепенно все же успокаиваясь.
   -- И не спи. Никто не заставляет. Лучше посмотри, что творится вокруг. Пойдем-ка.
   Янес и Тремаль-Наик повернули обратно ко входу в пещеру. И когда их взоры привыкли к полумраку, царившему в ней, потому что только слабый свет луны проникал туда сквозь узкую щель, служившую входом, у них закружилась голова -- такое странное, фантастическое зрелище представилось им.
   В самом деле, было на что посмотреть в этот предрассветный час в таинственных недрах гор Борнео, в этой полной загадок пещере. Негрито, полуголый -- все его одеяние составляла повязка на лбу да повязка на бедрах -- стоял неподалеку у входа и непрерывно играл на своей флейте, извлекая из нее странные, навевавшие волнующие мысли звуки, говорившие о чем-то сказочном, призрачном. И под звуки этой музыки, рожденной, должно быть, в бесконечно далекие времена, вокруг него копошились, свивались в клубки, распластывались, поднимались, как выпрямившиеся пружины, опять ложились на пол пещеры колоссальные пестрые тела огромных змей.
   Да, это были настоящие гиганты змеиного царства. И освоившийся с полумглой взор беглецов уже угадывал среди пресмыкающихся представителей отдельных видов. Вот, широко разинув могучую пасть и устремив на негрито сверкающий взор, покачивается, словно танцуя, огромный питон. Рядом с ним шипит, высунув далеко раздвоенный язык, раздув шею, ядовитая очковая змея. И еще, и еще...
   Звуки становились слабее, медленнее, спокойнее. Негрито теперь словно посылал эти звуки к выходу из пещеры. И, странное дело, клубками извивавшиеся вокруг него змеи ползли туда, куда уносились звуки флейты -- к выходу из пещеры. Одна за другой... Звуки стихали, и змеи, успокоившись, ложились на землю у самого входа в подземный коридор и засыпали.
   -- Пусть попробуют ворваться сюда даяки! -- торжествуя свою власть над гигантскими пресмыкающимися, сказал негрито беглецам.

XI. Адский огонь

   -- Каммамури! Теперь ты должен рассказать нам о твоих приключениях! -- обратился к маратху Тремаль-Наик, когда беглецы вдоволь налюбовались странным фантастическим зрелищем заклинания змей; негрито по-прежнему время от времени продолжал извлекать из своей флейты тихие, наводившие дрему таинственные звуки.
   -- Что рассказать, мой господин? -- оживился маратх. -- У меня в голове теперь путаница... Сейчас... Ну, слушайте. Вот, когда я увидел в котте даяков проклятого грека Теотокриса...
   -- Ты увидел Теотокриса? -- подпрыгнул, как ужаленный, Янес.
   -- Ты сошел с ума? Увидел привидение?
   -- Увидел тень Теотокриса! -- вторили Янесу Тремаль-Наик и Сандакан.
   -- Ничуть не бывало! -- живо возразил Каммамури. -- Кто вам сказал о привидениях, призраках мертвецов? Я же говорю, что видел Теотокриса, живого-здорового...
   -- Здесь, на острове Борнео? Не может быть! Ты грезишь, что ли?! -- в три голоса кричали беглецы, позабыв о близости гигантских змей. Впрочем, последние, расположившись у входа в пещеру, не обращали внимания на людские голоса: зачарованные звуками флейты, они дремали. И только время от времени в груде их тел начиналось движение, какая-нибудь гадина переползала, протягивая через камни свое тело, поднимала свою безобразную голову и слабо, сонно шипела.
   -- Шива, Брама и Вишну! -- рассердился Каммамури. -- Говорю вам, я не питон, усыпленный этой дьявольской музыкой!.. Видел своими глазами грека. Даже своими боками, если хотите!
   -- Видеть боками? Довольно оригинальный способ видения! -- проворчал Янес.
   -- Ну, да! -- не смущаясь, продолжал Каммамури. -- То есть, мои бока видели каблуки сапог этого зверя. Он дважды толкнул меня в ребра. Я был связан и не мог пошевелиться...
   -- Понятно. Иначе ты бы голыми руками задавил грека. Но продолжай! -- сказал Сандакан.
   -- Это он, по-видимому, командует всеми нападающими на нас даяками. По крайней мере, они сами говорили, что покончили бы со мной, если бы не его приказ. Это он велел заключить меня в воздушную тюрьму, откуда я смог бежать только благодаря помощи моего негрито! Словом, грек жив, и это по его приказанию даяки гонятся за нами! -- закончил свое повествование Каммамури.
   -- Теотокрис жив? Ах, гадина! Ах, собака! -- бесновался Янес. -- Но ведь когда мы устроили переворот в Ассаме, на его долю досталось несколько хороших пуль....
   -- И несколько добрых ударов сабли! -- поддержал друга Тремаль-Наик.
   -- Так, так! -- почти кричал Янес. -- Но у нас в Европе говорят, что у греков шкура крепче и толще, чем у гиппопотамов!
   -- Знаете что, друзья? -- повысил голос Сандакан. -- Теперь я начинаю подозревать, что твоя яхта, Янес, взлетела на воздух отнюдь не случайно.
   -- Что? -- заревел португалец. -- Но ведь тогда" Тогда надо предположить, что среди экипажа яхты был предатель...
   -- Твой верный мажордом, хитмудьяр! Ты его забыл? -- подмигнул другу Сандакан.
   -- Дьявол! Но, значит, он бежал? Хорошо же! Пусть попадется мне в руки... Но постой, постой, Сандакан. Ведь и тебе этот ловец губок удружил? По докладу моих молодцов, хитмудьяр ведь велел перенести на яхту твоего пленника...
   -- Назумбату? -- проскрежетал Сандакан, бледнея.
   -- Да, Назумбату! И теперь я убежден, что канальи обворовали нас: они украли у меня все мои сигары...
   -- Но что же мы будем теперь делать? -- вмешался Тремаль-Наик, поглядывая на выход из пещеры, где копошились, засыпая, гигантские пресмыкающиеся.
   -- Остается терпеть и ждать! -- отозвался Сандакан. -- И искать другой выход, ибо наши даяки уже у самого входа в пещеру!
   Друзья подозвали негрито и стали расспрашивать его о пещере, приютившей их.
   -- Выхода нет! -- решительно заявил негрито, поняв, что от него требуется. -- То есть, выход есть. Один раз все наше племя спасалось здесь, в этой пещере, от даяков. И когда враги ворвались, мы были уже далеко отсюда... Они искали, искали... Но мы были далеко!
   -- Выхода нет, и выход есть! -- подвел итог сообщению негрито Янес.
   -- Белые люди -- слишком большие, слишком толстые люди! -- с гримасой ответил карлик. -- Где пройдут два человека моего племени, там не пролезет один белый оранг. В своде пещеры есть отверстие. Через него-то и ушло тогда все мое племя. Но даже даяки -- а они тоньше вас -- не могли пролезть через это отверстие. Это ход для змей и для людей моего племени.
   -- Покажи мне этот ход! -- сказал Сандакан.
   -- Сначала надо добыть огня! -- отозвался негрито и немедленно принялся за какие-то таинственные манипуляции, заинтересовавшие всех. Он подобрал с полу валявшийся здесь обрубок давно уже высохшего бамбука, расколол его пополам, просверлил ножом в одной планке небольшое отверстие, а потом с помощью данной ему Каммамури веревочки соорудил из другого куска бамбука некоторое подобие лука. После вставил заостренную бамбуковую палочку в отверстие планки и при помощи миниатюрного лука начал приводить стрелку во вращение. Прошло всего несколько минут, и в пещере стал явственно ощущаться запах горящего дерева; затем вспыхнул голубоватый свет, и стрелка загорелась. Так нашим друзьям пришлось на практике увидеть способ добывания огня, применявшийся человечеством еще в глубочайшей древности, но не забытый и до наших дней некоторыми племенами аборигенов Африки и Австралии.
   Получив огонь, беглецы приступили к осмотру второго выхода из пещеры, о котором говорил негрито. Осмотр показал, что, действительно, ход этот абсолютно непригоден для рослых европейцев и что только один негрито может попасть на свободу таким путем. Но и это уже было некоторым успехом: негрито сейчас же отправился на разведку. Однако принесенные им новости оказались неутешительными. По его словам, главный вход в пещеру был окружен со всех сторон даяками, пробирающимися туда с соблюдением всяческих предосторожностей. В самом деле, едва негрито закончил свой короткий доклад, как у входа в пещеру послышались торжествующие крики ворвавшихся туда даяков.
   Однако через мгновение эти крики сменились воплями ужаса: даяки наткнулись на живой барьер из доброй сотни гигантских пресмыкающихся, охранявших доступ в пещеру, и в панике бежали. Чтобы увеличить их замешательство, наши беглецы дали два залпа из ружей. Последовавший за этим крик боли показал, что пущенные наудачу пули достигли-таки цели и убили или, по крайней мере, ранили двух--трех нападавших. Отбежав от пещеры, даяки все же не отказались от своего намерения не выпускать беглецов живыми. Издали, укрываясь в тени кустарников, они принялись посылать внутрь пещеры стрелы из луков и крошечные, но еще более опасные стрелы из сумпитанов.
   Но это маневр был вовремя замечен, и разведчики укрылись от выстрелов врага за выступами неровных стен пещеры.
   Стрелы даяков ударялись о них и с жалобным стоном падали на пол.
   -- Уверен ли ты, вождь своего племени и великий заклинатель змей, -- обратился к негрито Сандакан, -- что зачарованные тобой змеи не ринутся внутрь пещеры и не набросятся на нас?
   -- Ни в коем случае! -- ответил с гордостью карлик. -- Они повинуются великому заклинанию наших праотцев и будут лежать у входа в пещеру, пока я не отзову их. Даяки не посмеют войти сюда. Я сказал!
   -- Если так, то отправляйся, дружище, через твой тайный змеиный ход, доберись до реки Маруду, спустись по течению до островка. Там ты увидишь людей, одетых так же, как мы...
   -- Утан-уропа? Европейцы? -- осведомился негрито.
   -- Не совсем, но в этом же роде! -- улыбнулся Сандакан. -- Ты постараешься подойти к ним как можно ближе, но не попасть в руки даяков. И тогда ты должен обратить внимание воинов на себя. Кричи: Янес! Сандакан! Янес! Сандакан! Тигры Мопрачема!
   -- Они не причинят мне зла? -- с опаской спросил негрито.
   -- Примут как друга. Конечно, если ты не подвернешься под выстрел часовых раньше времени. Затем сообщишь моим воинам все, что знаешь, и приведешь их сюда на выручку. Понял? И передашь эту записочку!
   Сандакан начертил несколько знаков на листке, вырванном из записной книжки Янеса.
   Негрито, не колеблясь, отправился к "змеиному ходу" и выбрался из скрывавшей беглецов пещеры. Однако, против ожидания, он отсутствовал очень короткий промежуток времени, и скоро его странная голова показалась из-за обломков скал, скрывавших "змеиную тропу".
   -- Оранг! -- сказал он. -- Возвратился, чтобы сказать вам: среди даяков, охраняющих вход в пещеру, есть один белый человек!
   -- Теотокрис! -- воскликнул, сжимая кулаки, Янес.
   -- И еще. Даяки роют канаву ко входу в пещеру! -- продолжал негрито.
   -- Что такое? Канаву? Какую канаву? Хотят прорыть новый ход, что ли?
   -- Не знаю, оранг! -- ответил негрито. -- Но я видел: они ведут канаву от озера Черной воды.
   -- Мы ничего не понимаем. Объясни! Негрито подумал, потом продолжал:
   -- Злые духи сотворили черную воду. Она проступает сквозь землю, вытекает из недр гор. Она тяжела, как жидкое масло. От нее пахнет адом. Если взять немного этой черной воды, налить на дерево и поджечь его, оно запылает как факел. И от него пойдет густой черный дым!
   -- Нефть! -- вскрикнул Сандакан. -- Негодяи хотят сжечь нас живьем!
   -- Они роют канаву, -- продолжал негрито, -- но это трудная работа. Белый человек концом своего меча чертит по земле магические линии, даяки роют землю там, где проходят эти линии.
   -- Проклятый грек указывает направление канала. О, негодяй! Дай только добраться до тебя! -- скрежетал зубами Янес.
   -- Ну, знаешь, брат! -- отозвался Сандакан хладнокровно. -- Кажется, не мы до него доберемся, а он до нас...
   И затем, обращаясь к негрито, ожидавшему распоряжения, сказал:
   -- Поспеши, друг. Кажется, теперь от быстроты твоих ног зависит наше спасение.
   Негрито юркнул в отверстие "змеиной тропы" и исчез. Четверо разведчиков остались ожидать его возвращения.
   Временами, чтобы показать, что они бодрствуют, они делали два--три выстрела в сторону выхода из пещеры.
   Иногда вслед за выстрелом в глубь пещеры доносился стон или крик: пуля укладывала кого-нибудь из осаждающих. Но было ясно, что многого так не добьешься, к тому же даяки, держась на безопасном расстоянии, скатывали сверху глыбы, и мало-помалу выход из пещеры становился все более и более узким.
   -- Они, должно быть, хотят похоронить нас тут заживо! -- сказал Тремаль-Наик. -- Но твои воины придут и в один миг разбросают эти баррикады. Если только, конечно, они явятся на выручку.
   -- В этом я не сомневаюсь! -- ответил Сандакан, задумчиво глядя на выход из пещеры. -- Но я боюсь совсем другого.
   -- А именно? -- осведомился Янес.
   -- Ты слышал слова негрито?
   -- Слышал, но не совсем понял их.
   -- А между тем нет ничего проще! -- хмуро сказал Сандакан. -- Даяки под руководством Теотокриса роют канаву от Черного озера, находящегося в нескольких десятках метров от входа в пещеру.
   -- Слышал! Думают выжить нас из нашего убежища, как дети выживают из норки тарантулов и скорпионов?
   -- Хуже, дружище! "Черная вода" -- ведь это же нефть.
   -- Да, знаю! Что же из этого?
   -- А то, что они, надо полагать, хотят выжечь, а не выжить нас отсюда!
   -- То есть?
   -- Гляди, гляди. Начинается! -- крикнул Сандакан, протягивая руку по направлению к выходу из пещеры.
   -- Что это? -- невольно вскрикнули и остальные, протирая глаза. Странный багровый свет заливал теперь вход в пещеру. Казалось, побагровели и стены узкого коридора, и своды пещеры. Побагровели, словно покрытые кровью, лица четырех друзей. Алый отблеск лег на их одежду и оружие. Алые огоньки заблестели в их глазах.
   -- Огонь льется сюда! -- закричал кто-то.
   -- Нет, льется не огонь! -- отозвался сохранивший спокойствие Сандакан. -- Огонь не может литься!
   -- Но что же это?
   -- "Черная вода". Нефть! Даяки закончили свою работу, провели канал от наполненного нефтью озера, пустили по нему нефть, подожгли ее. И вот, вы видите, что делается...
   К счастью, нефть пока стекала внутрь пещеры только очень узкой струйкой, прокладывая себе дорогу по самой глубокой части коридора. Поэтому горящие струи еще не коснулись дремавших у входа в пещеру пресмыкающихся. Но, тем не менее, среди усыпленных звуками флейты змей уже заметно было нарастающее беспокойство. Все чаще раздавалось шипение какого-нибудь гиганта, все чаще над кучей блестящих цилиндрических тел поднимались безобразные головы.
   -- Через час, если не раньше, змеи начнут жариться на огне! -- заметил Сандакан, глядя на стекающую в глубь пещеры огненную струйку.
   -- Может быть, к тому времени наши бойцы придут к нам на помощь? -- предположил Янес.
   Тремаль-Наик и Каммамури, самые возбудимые, не могли оставаться бездеятельными: они обыскивали, обшаривали пещеру в надежде найти другой выход. Для этого они воспользовались импровизированными факелами, в которых не было недостатка: кругом валялись большие куски высохшего бамбука. В одном из углов пещеры удалось отыскать целый их склад, и когда Каммамури зажег один, оказалось, что это настоящий факел, Потому что ствол бамбука был наполнен каким-то смолистым веществом, дававшим довольно сильное пламя. Но все поиски выхода оказались тщетными: кроме "змеиной тропы", через которую ушел на волю негрито, других выходов не было.
   Каммамури в бешенстве стал пытаться проложить себе дорогу через эту щель. Сначала казалось, что ему это удается: стенки щели были покрыты довольно толстым слоем какого-то наплыва, легко крошащегося под ударами тяжелого паранга. Но скоро лезвие меча натолкнулось на удивительно крепкий камень, и Каммамури, ничего не добившись, был вынужден вернуться к друзьям, в мрачном молчании наблюдавшим, как с каждой минутой поток горящей нефти, стекавшей сверху в глубь пещеры, становился все мощнее. Вся пещера была теперь залита багровым отсветом фантастического огня, копившегося в какой-то впадине. Становилось труднее дышать. Воздух заметно накалялся. И зачарованные звуками флейты гигантские змеи уже стряхнули владевшее ими оцепенение и переползали с места на место, покидая коридор у входа и отступая в глубину пещеры. Уже не одна змея проползла, шипя и извиваясь, мимо разведчиков, спрятавшихся за выступом стены пещеры и задыхавшихся в ядовитых парах горящей нефти.

XII. "Дети Мопрачема"

   Положение четырех заключенных в пещере становилось невыносимым. Это было ясно всем. Но, странно, с возрастанием опасности, с приближением смерти -- и еще какой ужасной смерти! -- все четверо как будто становились спокойнее. Признаки волнения обнаруживал один только португалец, который время от времени вытаскивал из кармана какой-то предмет, напоминавший почерневший сучок, вертел его в руках, потом с проклятием клал обратно в карман.
   В конце концов Сандакан спросил, что означают эти странные манипуляции.
   -- У меня еще уцелела одна сигара, -- ответил Янес, опять разражаясь проклятиями, -- но пусть черт возьмет этих проклятых даяков! Они так торопятся отправить нас на тот свет, что я не успею выкурить ее...
   -- Кто же мешает? Кури скорее! -- невольно улыбнулся Сандакан.
   -- Да она промокла. Когда мы пробирались по лесу, я ее выронил на землю, она скатилась в лужу. Все держал ее в кармане в надежде, что она подсохнет. А она и сейчас все так же сыра, что не загорится. Надо бы ее подсушить!
   -- И это возможно! -- ответил Сандакан. -- Посмотри, сколько тут огня? Скоро он высушит не только твою сигару, но и наши тела...
   -- Берегись! -- раздался сзади окрик Тремаль-Наика. Блеснула его сабля, опускаясь молнией на какой-то предмет.
   Брызги крови фонтаном ударили о скалу. Что-то сильное хлестнуло и сбило с ног Каммамури, а потом покатилось со скалы вниз. Это было тело огромного питона, незаметно заползшего на платформу, служившую убежищем нашим друзьям. Но зоркий индус вовремя заметил грозившую Сандакану опасность и одним ударом рассек пополам цилиндрическое туловище уже готового броситься на людей чудовища.
   Этот случай заставил осажденных обратить внимание на страшную опасность, которую теперь представляли для них змеи: с момента, когда внутрь пещеры полился огненный поток пылающей нефти, змеи зашевелись, потом заметались. Часть из них была отрезана от пещеры огненными струями и погибла в этом адском огне, но часть, очевидно, спаслась. Пресмыкающиеся расползлись по всей пещере, и все же огонь настигал и истреблял их. Однако несколько чудовищ инстинктивно лезли туда, где на крошечной площадке, ютившейся под потолком пещеры у "змеиной тропы", отдушины, через которую Ушел негрито, стояли люди.
   -- Стреляй, Каммамури! -- крикнул Сандакан и сам выстрелил вниз из своего великолепного пистолета.
   Их выстрелы размозжили головы двум гадам, вползавшим на платформу. Следом Янес уложил метким ударом приклада своего карабина какую-то гадину, ухитрившуюся забраться по выступам стены и поднявшую свою уродливую, отвратительную голову почти над головой Тремаль-Наика.
   Занятые борьбой с этим страшным врагом осажденные почти не обращали внимание на то обстоятельство, что огненное озеро все разрасталось и разрасталось на полу пещеры и дышать уже было почти нечем, ибо вся пещера была наполнена ядовитыми парами горящей нефти.
   Первым не выдержал пребывания в этой адской атмосфере португалец: начав что-то говорить Сандакану, он вдруг пошатнулся и упал без сознания. Минуту спустя за ним последовал Каммамури, который только чудом не скатился в пылающее на дне пещеры озеро. Потом упал, задохнувшись, Тремаль-Наик. На ногах оставался один Сандакан, крепкий организм которого каким-то чудом сопротивлялся удушью. Но и он чувствовал, что к нему вплотную подошла смерть и сжимает костлявыми пальцами его горло.
   Ища хоть глоток свежего воздуха, он просунул голову в отверстие "змеиной тропы". Так еще можно было дышать. Собрав последние силы, Сандакан закричал протяжно, голосом, скорее напоминающим рев тигра:
   -- Ко мне, дети Мопрачема!
   На мгновение сознание вернулось к нему. Он ясно слышал, как где-то, совсем близко, грохотали пушечные выстрелы, потом трещали залпы карабинов, неслись крики, знакомые, родные для него крики вдохновения боя и восторга сражения, крики его воинов, детей грозного Мопрачема.
   Потом сознание вновь стало уходить. И ему показалось, что он видит склонившегося над ним верного Сапогара, слышит его голос:
   -- Вождь, ты жив? Потерпи, мы сейчас освободим тебя! Больше Сандакан ничего не слышал, потому что и его свалил глубокий, граничащий со смертью обморок.
   
   Посмотрим теперь, как исполнил свою опасную миссию негрито. В первый момент, выбравшись из пещеры по знаменитому "змеиному ходу", дикарь почувствовал себя в полной безопасности и на свободе. У него мелькнула мысль воспользоваться этой свободой и уйти как можно дальше от места боя. Но сейчас же пришли другие мысли.
   -- Я -- вождь. Я или умру, или сдержу слово! -- бормотал дикарь, стрелой бросаясь бежать по направлению к реке.
   Значительную часть пути ему удалось проделать без особых затруднений: даяки, убежденные в том, что выхода из пещеры нет, недостаточно заботились о сторожевой службе и устремили все свое внимание на то, чтобы провести нефть в пещеру. Таким образом, негрито удалось благополучно ускользнуть от них и оказаться далеко в стороне от пещеры.
   Потом, по мере приближения к реке, он опять стал применять обычные меры предосторожности, ибо на каждом шагу виднелись свежие следы только что проходивших здесь людей. Еще несколько миль пути, и негрито был поражен странными звуками, привлекшими его внимание: с небольшого островка, отделенного от реки узким протоком, поднимались время от времени клубы белого дыма, потом что-то грохотало.
   -- Утан-уропа. Янес! Сандакан! -- пробормотал довольный негрито, подумав, что это и есть цель его путешествия -- островок, на котором выдерживали осаду даяков воины Сандакана и ассамцы Янеса.
   Осажденные, в сущности, только развлекались выстрелами из спингард по блокировавшим остров даякам: последние не осмеливались идти на приступ днем, потому что уже отлично знали меткость выстрелов "детей Мопрачема" и не желали устилать своими трупами болотистые и топкие, поросшие тростником берега реки и островка.
   Оценив обстановку, негрито увидел, что самым удобным пунктом для приближения к островку было то место, где гуще всего рос высокий камыш. Из-за топкости оно абсолютно не годилось для атаки, потому что человек мог лишь с большим трудом пробраться по болоту сквозь камыши под выстрелами защитников острова. Значит, соображал вождь пигмеев, даяки едва ли тщательно наблюдают за этим местом.
   Его расчет оказался абсолютно верным, и, без особых затруднений поднимаясь вверх по течению реки, посланец добрался до указанного места, а затем, то вплавь, то пробираясь через кусты и тростник, подполз почти к самому месту расположения защитников островка.
   -- Кто идет? -- раздался окрик бдительного часового, и на негрито было направлено сразу несколько ружей.
   -- Янес! Сандакан! Тигры Мопрачема! -- закричал что было сил негрито и поднялся во весь рост. Его крик привлек внимание даяков, и они принялись осыпать место, где он стоял, стрелами из сумпитанов. Но большинство ядовитых стрел не пролетало и трех четвертей расстояния, только очень немногие долетали до негрито, но, к счастью, ни одна не впилась в его тело.
   -- Сандакан! Янес! -- продолжал кричать дикарь.
   -- Лезь сюда! -- скомандовал появившийся на крик воин, в котором наш читатель без труда узнал бы сподвижника Сандакана и Тремаль-Наика, свирепого Сапогара.
   Негрито, довольный, с чувством исполненного долга, взобрался по крутому берегу островка и оказался посреди целого отряда спутников Сандакана и Янеса, пиратов Мопрачема и ассамцев, вооруженных с головы до ног. Их теперь насчитывалось больше, чем в тот момент, когда островок был покинут отправившимся на разведку Сандаканом и его тремя товарищами: отряды, находившиеся на прао в момент гибели парохода, вынуждены были покинуть суда, затонувшие под ударами колоссальных бревен, и, выйдя на берег, пробились к островку, уже занятому и укрепленному их товарищами. Эти испытанные бойцы пришли на островок, принеся с собой спасенные с потонувших судов пушки и огромный запас ручного оружия и боевых припасов.
   В нескольких словах негрито объяснил окружившим его людям, в каком положении находятся разведчики. Эта весть взволновала всех. Даром времени на разговоры не тратили. План действий был прост и ясен: надо идти выручать любимых вождей, хотя бы для этого пришлось всем лечь костьми.
   Руководство соединенными отрядами принадлежало Сапогару, и он отдал приказ, за исполнение которого принялись с яростным усердием все, от первого до последнего, даже раненые.
   Разделив отряды на две части, Сапогар поручил одной из них усиленно обстреливать берег, занятый даяками, демонстрируя готовность к атаке в этом месте. Вторая же часть, состоявшая главным образом из привыкших к лесным работам ассамцев, занялась другим делом: своими короткими, но острыми, как бритва, мечами ассамцы с поразительной быстротой рубили стволы деревьев средней величины, покрывавших островок, стараясь производить как можно меньше шума, и потом из этих стволов связывали плоты крепкими, отборными, свежими лианами.
   Всего соорудили четыре плота. Они были готовы за несколько минут. На них погрузили боеприпасы и поставили спингарды на импровизированных лафетах, потом по сигналу люди заняли предназначенные для них места, и плоты тронулись в путь, спускаясь вниз по течению Маруду.
   Этот остроумный маневр не сразу был раскрыт даяками. Когда же наконец отплытие четырех маленьких отрядов было замечено, даяки в полном беспорядке кинулись по берегу Маруду в полной уверенности, что их враги пытаются просто уйти с островка. Но каково было их удивление, когда по сигналу плоты после нескольких ударов весел вдруг приблизились к берегу!
   При этом враги настолько сблизились, что, не цари среди даяков полная растерянность, они могли бы сильно навредить своим противникам, осыпая их ядовитыми стрелами из сумпитанов.
   Но Сапогар предвидел это, и как только плоты стали приближаться к берегу, спингарды, развернувшись, из своих зловещих жерл стали выбрасывать в кустарник, покрывавший берег в этом месте, целый град картечи, бешено хлеставшей по стволам и веткам растений, крошившей листву и пролетавшей на расстоянии до полутора миль.
   Нескольких залпов было достаточно, чтобы даяки очистили берег.
   Высадившись, ассамцы и малайцы опять ринулись вперед, прорубаясь сквозь густую заросль девственного леса в направлении, которое им указывал знавший здесь, очевидно, каждую пядь земли негрито.
   Тревога охватила весь берег. Даяки отряда, очевидно оставленного следить за действиями укрывшихся на островке воинов, не были достаточно сильны, чтобы помериться силами с врагом.
   Но они принадлежат к числу самых воинственных племен в мире, вот почему их слабо вооруженные толпы шли на явную гибель, десятки раз набрасываясь на прокладывавших себе путь в лесу малайцев и ассамцев.
   Впрочем, до рукопашного боя ни разу не доходило, потому что неумолимые спингарды по-прежнему сеяли кругом ужас и смерть, осыпая картечью все ближайшие кусты, в которых прятались даяки. Стоило показаться вблизи хоть небольшой группе даяков, как картечь с воем и визгом летела в этом направлении и уничтожала все живое. Если же какому-нибудь небольшому отряду даяков и удавалось подойти к малайцам ближе, то рокотали карабины, сыпался град пуль, и схватка заканчивалась гибелью десятков даяков и бегством остальных.
   -- Скорее! Скорее! -- торопил и без того спешивший отряд карлик-негрито, который с жадным любопытством и одновременно с каким-то мистическим ужасом наблюдал перипетии сражения.
   Эти бойцы, столь стремительно пробивавшиеся в дебри девственных лесов Борнео, повиновавшиеся как один человек приказаниям своих вождей, стрелявшие с удивительной выдержкой и чудесной меткостью, казались ему не людьми, а какими-то сверхъестественными существами, олицетворявшими собой духов войны и истребления.
   Видя, как под ударами беспощадных спингард падают истерзанные тела его непримиримых врагов-даяков, вождь пигмеев ликовал, кричал как обезумевший, плясал, катался по земле. И все твердил:
   -- Еще! Еще! И скорее, скорее к пещере!.. Там ждут Янес и Сандакан, и другие два утан-уропа... Скорее же!
   Но не было нужды понукать малайцев и ассамцев: они и так, словно обезумев от ярости, вихрем мчались по лесу, оставляя за собой кровавый след.
   Тревога, поднятая даяками, передалась и отрядам, осаждавшим пещеру. Когда спешившие на выручку Сандакана и его спутников воины были уже в непосредственной близости от пещеры, дорогу им преградил целый отряд даяков, человек триста, который самонадеянно, рассчитывая на свое численное превосходство, вышел из-под прикрытия леса и ринулся навстречу малайцам.
   Но эта попытка обошлась даякам очень дорого: осыпав их предварительно градом картечи и внеся этим замешательство в их ряды, малайцы, не давая врагу опомниться, ринулись в атаку, врезались клином, расчленили войско даяков на две части, кололи, рубили; они гнали их, не давая никому пощады.
   Сражение длилось всего несколько минут и закончилось паническим бегством даяков, из которых уцелела едва ли одна треть.
   Даяки, не знавшие о существовании второго выхода из пещеры -- "змеиной тропы", были сбиты с толку маневрами своих противников: они предполагали, что нападавшие стараются пробиться ко входу в пещеру, а на самом деле спешившие к погибавшим вождям бойцы, не дойдя до главного входа, круто свернули в сторону и достигли того места, где среди скал и кустарника находился выход "змеиной тропы".
   Первыми оказались там Сапогар и негрито. Проскользнув в щель, негрито увидел в ней смертельно бледное лицо Сандакана и услышал его отчаянный призывный крик:
   -- Дети Мопрачема!
   Секунду спустя почти все люди отряда толпились вокруг узкого выхода и работали с яростью отчаяния, долбя скалы, оттаскивая в сторону обломки. Работа кипела, вход расширялся со стремительной быстротой. Миг, и Сапогар вытащил бесчувственное тело Сандакана. Потом негрито нырнул в пещеру со связкой веревок, и вслед за этим на поверхность были извлечены тела потерявших сознание Янеса, Тремаль-Наика и Каммамури.
   Теперь удушливые пары столбом валили из пробитого отверстия.
   Крутом по лесу шел гул -- это перекликались сбитые с толку даяки, собираясь вновь перейти в атаку. Но малайцы не думали о грозившей им опасности: они толпились около распростертых на подстилке из листьев и травы тел своего вождя и его товарищей.
   -- Живы все! -- крикнул Сапогар, который приводил в чувство потерявших сознание разведчиков, вливая им в рот из походной фляжки крепкий ликер и растирая их члены.
   Первым пришел в себя Сандакан.
   -- Где враги? -- спросил он, озираясь вокруг и хватаясь за оружие. Вторым очнулся Янес. Открыв глаза, он вздохнул глубоко. Потом..
   Потом вынул из кармана сигару, посмотрел на нее.
   -- Она достаточно высохла! -- сказал он хладнокровно. И добавил:
   -- Эй, кто-нибудь!.. Дайте огня! Я смертельно хочу курить!

XIII. Вперед

   Сражение с даяками у пещеры гигантских змей возобновлялось еще несколько раз в течение этого дня, но воины Сандакана и Янеса теперь занимали такую превосходную позицию, что свободно могли бы сопротивляться и гораздо более сильному врагу, чем уже деморализованные предшествующими поражениями и потерей почти половины бойцов даяки.
   К вечеру бой был закончен, никто уже не тревожил отряд Сандакана, и только разосланные по ближайшим окрестностям стрелки время от времени, заметив прокрадывающегося в тени кустарника и деревьев даяка, посылали вслед ему выстрел. Все говорило о том, что даяки очистили поле сражения и едва ли могут скоро вернуться и повторить нападение.
   Пользуясь перерывом в военных действиях, малайцы Сандакана и ассамцы Янеса быстро срубили для своих вождей несколько легких хижин, раздобыли массу фруктов и, устроив облаву на кишевшую кругом дичь, пополнили свои съестные припасы, принеся в лагерь достаточное количество мяса.
   Сандакан тоже не терял времени даром: первым делом его после сражения было допросить опять попавшего в его руки разведчика и шпиона врагов, Назумбату. Он еще не вылечился от своей раны и во время вылазки воинов Сандакана против даяков был покинут отряженными таскать его по лесу людьми и лежал беспомощно на земле. Надо было видеть лицо Назумбаты, когда Сандакан приступил к разговору с ним!
   Его темная кожа стала бурой и покрылась какими-то беловатыми пятнами; красные, словно вымазанные кровью губы почернели, на лбу крупными каплями выступил пот, волосы на голове как будто шевелились.
   Назумбата видел, что теперь ему уже нечего ждать пощады. Но человеку трудно расстаться даже с искоркой надежды на спасение, всегда теплящейся в его душе, как бы ни было невероятно это спасение. И потому, когда Сандакан заявил, что он подарит жизнь пленнику, если тот, отказавшись от попыток ввести их в заблуждение, даст все необходимые сведения, Назумбата ожил и заговорил откровенно.
   По показаниям пленника оказывалось, что у раджи Голубого озера имелись в запасе еще весьма сильные отряды воинов, так как раджа дал приказ о мобилизации всего мужского населения страны, способного носить оружие, для защиты против вторжения.
   -- И население охотно дало воинов? -- осведомился Сандакан.
   -- Не везде и не всюду! -- ответил откровенно Назумбата. -- Местами люди очень недовольны. Но раджа не церемонится. Он дал приказ истреблять деревни, из которых к нему не приходят воины.
   Сандакан вполголоса сказал флегматично покуривавшему сигару Янесу:
   -- Я глубоко убежден, что раджа озера теперь столь же боится нашего вторжения, сколько и восстания своих собственных подданных. Ведь моего отца все любили. Он был мудр и храбр, как тигр, и вместе с тем для всех доступен, справедлив, кроток. Если страна узнает, что возвратился сын раджи Кайдангана, волнение усилится и около теперешнего раджи останется только худшая часть населения.
   -- Ну, милый мой, не очень полагайся на любовь своих прежних и настоящих подданных! -- философски заметил Янес.
   -- Ты судишь по примеру твоего Сидара "хитмудьяра"? -- засмеялся Сандакан.
   -- О Господи! -- отозвался Янес, швырнув в траву окурок. -- Все подданные хороши! Признаться, в молодости я мечтал о славе Наполеона. Почему бы и нет? Мир еще долго будет находиться в состоянии брожения. Человек, у которого хватит смелости и решимости идти напрямик, не щадя ничего и никого, еще и в наши дни имеет шансы переполошить половину земного шара и из артиллерийских поручиков или из барабанщиков сделаться Великим Моголом. Индия, Китай, Персия, Аравия, наконец, Африка... Поле деятельности весьма обширно! Но теперь, пожив, поглядев на людей, узнав их, я все больше уважаю... собак.
   -- Да ведь ты добился своего? -- улыбнулся Сандакан. -- Ведь ты не просто ты, а его величество принц, супруг прекрасной Сурамы, рани королевства Ассам. Чего хочешь ты, того хочет и Сурама. Значит, ты правишь Ассамом на правах настоящего короля. Чего же тебе больше?
   -- Фи, Ассам! -- презрительно засмеялся Янес, вновь раскуривая сигару. -- Разве Ассам заслуживает такого внимания? Разве, если завтра наводнение, землетрясение или что-нибудь подобное сметет Ассам со всеми его обитателями с лица земли, мир будет очень обеспокоен этим?
   -- Ну, я вижу, у тебя аппетит все возрастает! -- пошутил Сандакан. -- Но чего же ты хочешь, друг Янес? Хочешь, отправимся в Индию, на родину нашего друга Тремаль-Наика и твоей прекрасной супруги Сурамы, и поднимем индусов против англичан? Или хочешь, проберемся в таинственный Тибет, свергнем далай-ламу и коронуем тебя на престол этих властителей дум и душ двухсот миллионов ламаистов? Говори, чего ты хочешь?
   -- Спать! -- зевнул Янес. -- Заканчивай, пожалуйста, допрос этого негодяя Назумбаты, или как там кличут этого волка с перебитой ногой, и отпусти меня на покой!..
   В голосе Янеса звучала странная нотка какой-то затаенной горечи. Словно и в самом деле он сожалел о своей молодости, потраченной бесплодно в поисках приключений и сильных ощущений, тосковал о том, что судьба не дала ему возможности приобрести такое имя, как Наполеон, Кортес, Писарро.
   Однако в ходе допроса Назумбаты наступил момент, когда Янесу пришлось стряхнуть меланхолию и вслушаться внимательнее в слова пленника. В это время речь шла о Теотокрисе, вдохновлявшем даяков и управлявшем военными действиями, и о его спутниках, среди которых по описанию Назумбаты Сандакан, Янес и остальные спутники, участники экспедиции, без труда узнали бежавшего Си-дара.
   -- Скажи, Назумбата, давно ли тут появился Теотокрис? Только не лги! Помни, твоя ложь сейчас же обнаружится, и ты поплатишься шкурой за попытку обмануть нас! -- сказал Сандакан, обращаясь к лежащему на земле крепко связанному пленнику.
   -- Зачем мне лгать? -- угрюмо отвечал Назумбата. -- Я в ваших руках, в вашей власти. Я покинут теми, кто должен был стеречь и оберегать меня от вас. Я вижу, вы ухитряетесь выйти из любого испытания и преодолеваете препятствия, которые заставили бы кого угодно растеряться, и начинаю думать, что вам удастся ваше предприятие. И теперь я не поставил бы и десяти золотых против пяти за голову раджи Голубого озера!..
   -- Ага! Ты начинаешь умнеть! -- довольно произнес Сандакан. -- Еще четверть часа, и ты, пожалуй, станешь клясться, что нежнейшим образом любишь меня, что ты истинный друг... Та-та-та! Ты слишком торопишься, мой милый Назумбата.
   К всеобщему удивлению, Назумбата не смутился.
   -- Я ненавидел тебя, ненавижу и буду ненавидеть! -- сказал он гордо. -- Но я вижу, что дни владычества раджи Голубого озера сочтены, что на его престол скоро сядешь ты, окружив себя друзьями; я вижу, что тот, кто сопротивляется тебе, погибает. А я хочу жить. Вот и все!
   -- Ладно! -- отозвался Сандакан. -- Из тебя вышел бы очень недурной царедворец. Ты бы служил верой и правдой своему владыке, пока...
   -- Пока он достаточно силен! -- закончил Назумбата.
   -- И ужалил бы его в любой момент, как только это оказалось бы возможным? -- скорее ответил, чем спросил Сандакан.
   -- Ужалил бы. Но ведь ты, Сандакан, меня к себе не возьмешь? -- сказал спокойно Назумбата.
   -- Не возьму! -- ответил Сандакан.
   -- Только подари мне жизнь, и ты никогда не встретишь меня на жизненном пути. Услышав о твоем приближении, я буду убегать от одного твоего имени за тридевять земель! Значит, тебе нечего опасаться, что я тебя "ужалю".
   -- Посмотрим, посмотрим! Но ты еще не сказал, давно ли Теотокрис находится на службе у раджи Голубого озера и когда он прибыл на Борнео.
   -- На службе? -- удивился Назумбата. -- Когда он прибыл? Одновременно с вами!
   -- Что такое? Вместе с нами? -- удивился Сандакан.
   -- Да. Вы очень умны, опытны, сильны... Но это вы, вы сами привезли "белую змею" на Борнео! -- торжествовал разоткровенничавшийся Назумбата.
   -- Ты издеваешься над нами? Смотри! -- пригрозил пленнику Сандакан.
   -- Ничуть не бывало. Зачем я буду издеваться над вами и будить ваш гнев, если я нахожусь в вашей власти? Но повторяю: это вы привезли сюда "белую змею". На яхте принца ассамского!..
   Теперь очередь подпрыгнуть от удивления была за Янесом. Но обдумав все, португалец сделал предположение, весьма близкое к истине:
   -- Сидар спрятал негодяя где-нибудь в трюмах моей погибшей яхты, а потом в удобный момент выпустил его на свободу! Так? -- сказал он.
   -- Да. Но раньше они вместе взорвали пороховую камеру яхты! -- подтвердил и дополнил слова Янеса Назумбата.
   -- Значит, эта греческая пиявка много-много дней сидела на дне яхты и имела возможность сто раз взорвать наше судно со всем его экипажем? -- догадался Сандакан.
   -- Ты забываешь, что тогда он первый оказался бы в огне! -- презрительно улыбнулся Янес. -- Ты, друг, не знаешь греков! Взорвать что-нибудь -- да. На это они пойдут с превеликим удовольствием. Но только тогда, когда это предприятие не грозит ничем их собственной шкуре. Но довольно! Теперь я все понимаю. Продолжай, Назумбата!
   Пленник рассказал, что раджа Голубого озера был заранее осведомлен о приходе малайцев Сандакана и принял свои меры, подняв на ноги воинов всей страны. Один из отрядов, высланных навстречу войскам Сандакана, встретил Сидара и Теотокриса. Даяки и в наши дни поддаются воздействию человека белой расы на темнокожих, и этот отряд попал под начальство Теотокриса, который послал радже Голубого озера извещение о случившемся. Дальнейшее было уже известно Сандакану и его спутникам. Теперь Теотокрис бесследно исчез.
   Все время боя он держался в тылу своих войск, ограничиваясь руководством действиями бойцов и не подвергая опасности свою драгоценную персону.
   Но надо отдать ему должное: он руководил всеми операциями с дьявольской ловкостью, умением, настойчивостью, и только своевременному прибытию малайцев и ассамцев разведчики были обязаны своим спасением.
   Итак, Теотокрис уцелел, оставался на свободе и, надо полагать, был готов к устройству новых засад и ловушек.
   Ядовитая гадина безопасна только тогда, когда она раздавлена...
   Утром следующего дня маленький отряд под началом Сандакана покинул место вчерашней ожесточенной схватки, еще покрытое трупами павших в бою даяков, и опять тронулся в путь в глубь таинственных лесов Борнео, навстречу новым приключениям и новым опасностям.
   Малайцы и ассамцы расчищали или, вернее, прорубали своими мечами дорогу среди густых зарослей. В центре отряда помещались спингарды, готовые в любую минуту осыпать врага картечью.
   По бокам, образовывая завесу, как тени скользили стрелки. Но враг не показывался, и Сандакан благополучно довел свой отряд до поселка племени негрито, вождь которых помог Каммамури бежать из плена и потом так удачно привел к осаждаемой даяками пещере подмогу.
   Здесь Сандакан и его спутники были приняты как свои и нашли себе приют в хижинах, построенных, по обычаю негрито, подвергающихся со стороны даяков Борнео беспощадным преследованиям, не на земле, а на ветвях колоссальных деревьев.
   В этой воздушной деревне отряд Сандакана отдыхал несколько дней, пока не оправились все раненые в последних боях. Перед тем, как опять тронуться в путь, отряд вырос в два--три раза: к солдатам Сандакана присоединилось почти поголовно все население воздушной деревни негрито, включая женщин и даже детей.
   Дело в том, что племя, уже оплакивавшее потерю своего вождя, взятого в плен даяками, в течение последних месяцев несколько раз подвергалось нападениям даяков, загнавших их в непроходимую глушь; оно потеряло в боях большую часть своих людей и теперь опасалось, что даяки после ухода Сандакана вновь доберутся до почти беззащитного поселка и истребят всех, кто еще был жив. Поэтому когда Каммамури предложил негрито присоединиться к Сандакану, те изъявили полное согласие.
   У воинов Сандакана и Янеса всегда был с собой определенный запас холодного и огнестрельного оружия, боеприпасов было пока тоже более, чем достаточно, так что не встретилось ни малейших затруднений в том, чтобы вооружить еще около сорока человек прекрасными ружьями.
   Правда, дикари, привыкшие управляться со своими луками и стрелами или сумпитанами, с большим трудом овладевали нелегким искусством стрельбы из ружей и пистолетов, И тогда Каммамури и Сапогар ревностно принялись за трудное, зато благодарное дело -- стали инструкторами навербованных рекрутов.
   Через несколько дней маленький отряд, сформированный из негрито, уже умел заряжать ружья, стрелять залпами и беглым огнем, строиться в походную колонну, образовывать каре, высылать дозоры, при необходимости даже управляться со штыком и вообще совершать разные элементарные военные манипуляции.
   Естественно, меткость выстрелов этих чернокожих вильгельмов теллей из воздушной деревни оставляла желать лучшего. Но тем не менее и среди негрито уже появлялись воины, обладавшие и твердостью руки, и верностью глазомера, и умением приспосабливаться к новому для них оружию.
   Упражнения в построении колонн, каре, в стрельбе залпами и в одиночку по неподвижной и по движущейся цели производились теперь с утра до поздней ночи на специально приспособленной для этого площадке на опушке дремучего леса.
   Однажды произошел забавный инцидент: группа негрито обратилась к своим инструкторам, Каммамури и Сапогару, со следующим, поразившим Янеса заявлением:
   -- Вы нас учите не так, как должно, о оранги! Если кто-то действительно хочет научить чему-либо негрито, он берет хорошую бамбуковую трость или сук дерева и колотит палкой по спинам и головам своих учеников. И учение идет гораздо быстрее, чем когда учат только словами!
   После переговоров с депутацией Сапогар и Каммамури вооружились палками и, к их удивлению и общему удовольствию, негрито действительно в самый короткий срок добились огромных успехов.
   На седьмой или восьмой день после прибытия отряда Сандакана в воздушную деревню она опустела: дряхлые старики и старухи, забрав маленьких, не способных служить носильщиками детей, покинули свое гнездо и расползлись, как ящерицы, по лесу, забиваясь в такие щели, где их не мог отыскать даже зоркий глаз их непримиримого врага, лесного даяка. Собственно говоря, только этому поразительному для европейца умению забиваться в какие-то щели, заползать в звериные и змеиные норы негрито Борнео обязаны тем, что их племя, беспощадно преследуемое даяками, еще не исчезло с лица земли.
   Все население деревни негрито, которое было в состоянии носить оружие и таскать тяжести, примкнуло к отряду Сандакана и двинулось в дальнейший путь, опять прорубая себе дорогу в лесной чаще по направлению к Голубому озеру, к резиденции Белого раджи.
   Но кроме бесчисленных естественных препятствий -- топких болот, бескрайних чащ, диких скал, -- надо было опасаться еще и нападений даяков.
   В самом деле, однажды ночью маленький отряд Сандакана совершенно неожиданно подвергся опасности быть буквально сметенным с лица земли в течение нескольких минут. Но об этом эпизоде следует рассказать особо,

XIV. Ниф-ниф

   Была теплая, даже душная ночь. Лес дремал, словно зачарованный. Лагерь отряда Сандакана являл собой картину полного покоя. Почти все солдаты спали, расположившись группами кто под импровизированными навесами из веток и листьев, кто прямо на земле. Не спали только часовые, чутко сторожившие и оберегавшие покой товарищей, да вожди этого странного войска, все углублявшегося в таинственные области Борнео.
   Казалось, воздух в эту ночь был напоен электричеством, каждый чувствовал странное возбуждение и легкое недомогание. Какая-то тревога пропитала все вокруг. Но тем не менее, подчиняясь установленной строжайшей дисциплине, не только старые, опытные бойцы, малайцы Сандакана и ассамцы Янеса, но и вновь завербованные негрито соблюдали полную тишину. Если кто и не спал, то оставался неподвижным на отведенном ему месте. Не слышно было даже обычных разговоров, бесед полушепотом, во время которых обитатели тропических краев любят передавать бесчисленные легенды, одну невероятнее, пестрее и фантастичнее другой. Впрочем, для таких ночных бесед, тянущихся целыми часами, почти непременное условие -- пребывание кружка слушателей у костра. Люди сидят на корточках или лежат у огня, образуя вокруг него живое кольцо, глядят на огонь блестящими глазами, прислушиваются к потрескиванию горящих сучьев, по временам разбрасывающих яркие искорки, и слушают какую-нибудь легенду, рожденную в дни бесконечно давно прошедшие...
   В ту ночь, о которой мы рассказываем, во всем лагере не горело ни одного костра: опасаясь возможности ночного нападения, Сандакан распорядился, чтобы огня не разводили.
   Сам предводитель отряда не раз обходил выставленные для охраны дремавшего лагеря пикеты, проверяя, стоят ли на своих местах часовые и не заметили ли они чего-либо, что указывало бы на приближение опасности. Нет, ничего не было, никто ничего не заметил. А между тем Сандакан каким-то инстинктом чувствовал, что опасность надвигается, что она близка, что, быть может, смерть уже сторожит его маленький отряд, и не мог побороть беспокойства.
   Вместе с ним в его обходе принимали участие Янес, флегматично покуривавший неизменную сигару, и вождь негрито, который за время похода вообще оказывал "утан-уропа" массу услуг и проявлял исключительную преданность им.
   На одном из поворотов тропинки пигмей остановил Сандакана, тронув его за руку:
   -- Господин! Блуждающие духи! -- сказал негрито, показывая в туманную даль.
   Сандакан вгляделся, и его зоркие глаза различили двигающиеся вдали странные красноватые огоньки, напоминающие блуждающие болотные огни. В то же время чуткий слух малайца уловил отдаленный гул.
   -- Это, должно быть, светлячки! -- пробормотал Янес, внимательно наблюдавший это загадочное явление.
   -- Злые духи! Горе нам! -- бормотал перепуганный негрито, дрожа всем телом.
   -- Боюсь, -- отозвался Янес, -- что это не светлячки, а какая-нибудь новая пакость нашего приятеля, достопочтеннейшего Фемистоклеса, или Теотокриса, классического жулика...
   -- Ты, должно быть, прав! -- откликнулся озабоченно Сандакан. -- Во всяком случае, недурно бы поднять людей и подготовить их к бою!
   Дав короткий отрывистый свисток, Сандакан через минуту увидел, что весь лагерь оказался на ногах: люди стояли, вглядываясь в мглу ночи, туда, где по-прежнему перебегали с места на место огоньки, теперь казавшиеся уже огромными.
   "Ниф-ниф!" -- донесся странный звук, напоминавший свист паровозного гудка.
   -- Носороги! Носороги! -- закричал негрито. -- Спасайтесь, утан-уропа! Даяки гонят на наш лагерь целое стадо носорогов!
   -- Вздор! Носороги, глаза которых светятся как огонь? Этого быть не может! -- возразил Янес.
   -- Это не глаза светятся. Даяки привязали к головам носорогов горящие сучья. Торопитесь, утан-уропа!
   В голосе смышленого пигмея была такая тревога, что невольно Сандакан и Янес последовали его указанию и отдали распоряжение всем обитателям лагеря спасаться бегством, забираясь на деревья, но при этом по возможности соблюдать полную тишину. Маневр этот был исполнен очень быстро, и через минуту не только воины отряда, но и все женщины и дети находились уже в полной безопасности, забравшись на ветви лесных гигантов, стволы которых не могли бы быть свалены даже целым стадом мамонтов, если бы таковые водились в лесах Борнео.
   И вовремя: несколько минут спустя на полянку, где был расположен лагерь, вихрем ворвались около десятка свирепых носорогов, пролагавших себе путь среди зарослей, как плут прорезает борозду в мягкой пахотной земле. Треск, гул и шум стояли в лесу. И все время раздавался характерный рев разъяренных носорогов, их неподражаемое "ниф-ниф".
   -- Черт побери! -- сказал Сандакану удобно, даже комфортабельно разместившийся на большом суку рядом с ним Янес. -- Это, дружище, нечто, напоминающее штуку с дикими буйволами, на одном из которых катался верхом Каммамури!
   -- Немного посерьезнее! -- ответил Сандакан, озабоченно глядя вниз, на уже вламывавшееся на поляну новое стадо огромных и неуклюжих животных, под массивными ногами которых, кажется, стонала и содрогалась сама земля.
   В самом деле, это было нечто более серьезное, чем нападение буйволов: носороги, скованные по пять--шесть между собой огромными железными цепями, неслись ураганом по лесным зарослям, подгоняемые адской болью, которую причиняли им привязанные к их рогам ярко пылавшие смолистые факелы. Направление их бега определялось охватывавшими их сзади, справа и слева отрядами даяков, пугавшими животных ударами копий и огнем огромных факелов, а также отчаянным криком, свистом, грохотом барабанов.
   Охваченные полукольцом этого шума и гама, ослепленные ярким светом, испытывающие адскую боль от ожогов, измученные животные промчались по полянке, где был расположен лагерь, как живая лавина, затаптывая и уничтожая все, попадавшееся им на пути. В одно мгновение от легких хижин, устроенных для ночлега женщин, детей и вождей, не осталось и следа. Но нападение благодаря исключительной бдительности Сандакана не принесло тех результатов, на которые рассчитывали даяки: из обитателей лагеря не погиб ни один человек. Поплатились же сами даяки: пропустив носорогов, малайцы и ассамцы, поддерживаемые стрелами негрито, открыли убийственный огонь по людям, гнавшим животных на лагерь, целясь по факелам, которыми махали загонщики. Треск выстрелов более сотни ружей и пистолетов ураганом понесся по лесу. Раздались крики и стоны раненых. А из чащи, куда врезались носороги, этим звукам вторили яростный рев животных и гул от падения ломавшихся под их неистовым напором деревьев.
   Даяки, осыпаемые пулями, испуганные неожиданным отпором противника, которого они считали уже уничтоженным, разбежались по лесу, бросая убитых и даже раненых. Теперь уже ничто не могло удержать мстительных негрито: спустившись с ветвей деревьев, где они нашли убежище от носорогов, черные карлики, как тени, рассыпались по лесу вслед за убегающими в панике даяками, настигая и убивая беглецов. Раненые остались на долю женщин и подростков, которые без пощады добивали полуживых людей.
   Опасаясь, что это преследование даяков заведет негрито в ловушку, Сандакан отдал приказ построится в походную колонну и тронуться в путь. Но это распоряжение едва не повлекло за собой катастрофу: когда три колонны, состоявшие из малайцев Мопрачема, ассамцев и оставшихся на месте негрито, тронулись в том направлении, куда бежали даяки, в непосредственной близости от них в чаще леса послышался яростный рев носорогов, и затем несколько животных, ломая все на своем пути, вырвались из чащи леса и ринулись на малайцев, шедших в арьергарде. Это были те самые носороги, которые уничтожили лагерь и застряли в чаще. Нападение их было так неожиданно, что малайцы, в самую гущу которых врезался первый из носорогов, видя неминуемую гибель, рассыпались во все стороны. Та же участь постигла и ассамцев. Однако, к общему удивлению, отпор обезумевшему, топтавшему людей животному дали подоспевшие негрито, которых никто не считал способными на такой подвиг. По команде Каммамури они с поразительной быстротой стали в каре, потом дали подряд три залпа по мчавшемуся на них лесному великану. Пущенные с самого близкого расстояния десятки пуль пронизали его тушу во многих местах, и носорог, как пораженный молнией, рухнул в двух шагах от негрито. Второй, мчавшийся на расстоянии нескольких метров за первым и волочивший за собой обрывок тяжелой железной цепи, вероятно, ускользнул бы от пуль негрито, которым нужно было время перезарядить свои ружья. Но тут помогла счастливая случайность: конец цепи запутался, захлестнувшись петлей о какой-то могучий ствол, носорог поднялся на дыбы, испуская стоны, потом упал всей своей огромной тушей, и, конечно, ему уже не дали подняться: негрито, ассамцы и опомнившиеся малайцы ударами ножей топоров, мечей и выстрелами в упор покончили с ним.
   Оставался третий, самый большой и самый опасный. Он мчался на отряд со скоростью пущенного ядра, и потому беспорядочные выстрелы, которыми осыпали его воины, большей частью или пропадали даром, или не причиняли лесному гиганту значительного вреда. Но тут случилось нечто неожиданное: раздался громовой удар, отдавшийся под сводами деревьев зловещим эхом, из дула одной из спингард, сопровождавших в походе отряд, вырвался огненный язык, и носорог, получивший в свой широкий бок заряд картечи, покатился на землю бездыханным. Едва ли не в первый раз от сотворения мира носорогов встречали пушечными выстрелами. Это была идея бравого Сапогара, помощника "генералиссимуса" Каммамури. Она была моментально подхвачена всеми окружающими, и к яростному реву носорогов "ниф-ниф" присоединились звуки выстрелов из спингард, следовавшие один за другим. Разумеется, далеко не каждый выстрел достигал своей цели, и часто заряд картечи с воем и визгом улетал вглубь, в чащу леса, кроша ни в чем не повинную листву, разрывая переплетавшиеся лианы. Но иные выстрелы все же делали свое дело, укладывая бродивших около отряда обезумевших от боли, причиняемой ожогами, носорогов.
   Благодаря такой находчивости первый момент паники прошел, люди собрались в одно место, заняли свои обычные посты, ободрились и были готовы дать отпор любому врагу, безразлично, будь он двуногим или четвероногим.
   Однако двигаться вперед Сандакан уже не решался, потому что из чащи, куда врезалось стадо носорогов, все еще несся гул и треск деревьев, ломающихся под напором тел гигантских животных, все еще звучал их рев "ниф-ниф".
   Мало-помалу, однако, все стихло, и только в одном месте, среди лиан, образовавших почти непроницаемую сеть, по-прежнему слышались возня и стоны носорога.
   Заинтересовавшись этим, Сандакан предложил Янесу, Тремаль-Наику и Каммамури приблизиться к этому месту и попытаться покончить с животным, ибо оставлять его живым в тылу отряда было, по меньшей мере, неблагоразумно.
   Четверо разведчиков, оставив уже совершенно оправившийся от паники отряд под руководством Сапогара, тронулись в путь и скоро нашли то место, где находился уцелевший носорог.
   Продвигаясь с особой осторожностью и готовясь каждую минуту дать отпор толстокожему гиганту, если бы тот вздумал напасть на них, разведчики переговаривались только вполголоса.
   -- Вероятно, эта огромная носатая скотина запуталась в корнях и побегах лиан! -- высказал предположение Янес.
   -- Почему не предположить, что опять какой-нибудь носорог застрял в зыбучих песках? -- запротестовал Каммамури.
   -- Ни то ни другое! -- заявил Сандакан. -- Я предвижу, что носорог схватился с каким-нибудь напавшим на него хищником и только поэтому не набросился на нас, как это сделали его товарищи!
   -- Вместо того чтобы спорить, -- вмешался Тремаль-Наик, -- мы должны сделать еще пару шагов, вон к той полянке. Мне кажется, я уже вижу огромное тело носорога.
   --А я вижу, что у него, кроме рога на морде, имеется еще какой-то странный горб на спине! -- поддержал Янес, готовясь стрелять.
   При робком свете наступившего рассвета можно было разглядеть подтверждение каждого из высказанных разведчиками предположений. Во-первых, носорог запутался в лесной чаще, в сетях лиан, прорвать которые он не имел сил. Во-вторых, он до половины туловища провалился в какую-то яму, должно быть, в ловушку, устроенную туземцами для какого-нибудь хищника, так что на поверхности видна была лишь его уродливая свинообразная голова с чудовищным рогом. В-третьих, на его спине, действительно, имелся какой-то странный горб. Но этот горб был живым существом: огромная черная кошка, вцепившись в толстую кожу носорога могучими задними лапами, когтями передних буквально рвала клочья живого мяса гиганта, оказавшегося совершенно беспомощным и беззащитным.
   -- Черная пантера! -- воскликнул Сандакан, узнав врага носорога, по силе и кровожадности почти не уступающего тигру.
   -- Каммамури и Тремаль-Наик, вы примите на себя обязанность покончить с носорогом, стреляя в глаза. Он сейчас освободится из своей ловушки, как я вижу, и тогда станет опасным для нашего отряда. Ты же, Янес, возьми на себя труд уложить пантеру! -- скомандовал затем он.
   -- Постараюсь! -- отозвался португалец, беря ружье на изготовку. Раздались одновременно четыре выстрела, слившихся в один.
   Словно пораженный громом, носорог упал на месте, тяжестью своего колоссального туловища обрывая опутавшие его лианы, и покатился на дно ямы, из которой ему удалось с таким трудом частично выбраться.
   Но пантера избежала предназначенной ей участи: вероятно она была оглушена, ранена, но это не уменьшило ее ярости.
   При падении убитого наповал носорога хищница, сброшенная с его спины, упала в нескольких шагах от людей, приземлившись, как и подобает кошке, на все четыре лапы, инстинктивно успев перевернуться в воздухе. Мгновенно придя в себя, пантера одним прыжком ринулась на новых врагов.
   Ружья всех четверых были разряжены, и заряжать их снова не было времени, так что оставалось только воспользоваться ими как простыми дубинками. Но пантера не дала никому возможности даже взмахнуть ружьем: она буквально перелетела пространство, отделявшее ее от ближайшего к ней человека -- им оказался Янес -- и вероятно, покончила бы с португальцем одним ударом могучей лапы, покрытой кровью носорога, если бы Сандакан, с детских лет привыкший к охоте на хищников, отшвырнув в сторону ставшее бесполезным ружье, не встретил ее ударом своего ятагана.
   Удар этот был страшен: череп пантеры оказался расколотым на две части, от затылка до пасти, и смерть поразила хищницу мгновенно. Безобразным комком животное скатилось на землю к ногам Сандакана и Янеса. Глядя на еще подергивавшееся в агонии тело страшного врага, Янес пробормотал:
   -- Тысяча чертей! Хорошенькая кошечка! -- Жаль, что ты, Сандакан, так безжалостно попортил ее блестящую шкуру!
   -- Ты, друг, жалеешь, что я не дал пантере возможности попортить твою собственную королевскую шкуру? -- отозвался, смеясь, Сандакан, который был занят тем, что вытирал окровавленный клинок ятагана о траву. -- У меня, милейший, не было другого выбора. Или ты, или пантера. Извини, в другой раз не буду... А насчет шкуры ты не совсем прав. Действительно, я расколол голову твоей "кошечке", так любящей лакомиться мясом носорогов, но это беда не так уж велика. Шкура и впрямь великолепна, и она тебе очень пригодится. Ведь теперь мы, по словам Назумбаты, находимся уже на краю лесов, на границе степной области, где ночи бывают довольно-таки прохладными. Шкурку с "кошечки", способной одним ударом лапы переломить хребет самому сильному человеку, мы снимем. В нашем отряде есть немало искусников, умеющих выделывать кожи, и у тебя будет великолепное одеяло. Бери свою добычу!
   С этими словами Сандакан несколькими взмахами кинжала сделал надрезы на еще теплой шкуре пантеры и содрал ее с туловища животного. Потом все четверо, оставив на месте убитых носорога и пантеру, пошли к ожидавшему их отряду.

XV. Священная гора Кайданган

   Неся с собой действительно великолепную шкуру убитой пантеры в качестве трофея, разведчики возвратились к своему отряду. По дороге они несколько раз натыкались на трупы погибших в ночном бою носорогов.
   -- У нас в Индии, -- сказал задумчиво Тремаль-Наик, -- я видел однажды нечто подобное. Но там были боевые слоны. Тридцать боевых слонов раджи шикарпурского...
   -- Того, кто мечтал поднять всю Индию против англичан? -- спросил Янес.
   -- Того самого. Индия имела великолепную армию, главную силу которой составляли храбрецы сикхи и воины-гуркхи с далеких и таинственных гор Гималаев [Сикхи - последователи доктрины сикхизма, отрицающего сложную обрядовость и аскетизм индуизма и проповедывающего равенство людей перед богом и священную войну с иноверцами. Сикхи живут в основном в индийском штате Пенджаб. Гуркхи (парбатия, непали) -- народ, живущий в Непале].
   -- Наемники? -- осведомился Сандакан.
   -- Да. Конечно, наемники. Но они храбро сражаются и всегда верно служат тому, кто им платит жалованье, умирая до единого в бою. Но раджа чем-то оскорбил их. Кажется, он приказал убить одного из знахарей, всегда сопровождавших в бой отряды сикхов и гуркхов, их "мудрого человека". Это нечто вроде колдуна, который вместе с тем слагает песни, прославляющие воинов. И вот, когда раджа выступил в поход против англичан, сикхи и гуркхи отказались повиноваться своим офицерам. Началось восстание. Раджа, недолго думая, направил на мятежников всех своих боевых слонов. Это были великолепные животные, которые при крике магутов -- Рам, Рам, Магадови! -- приходили в неукротимую ярость и бросалась на людей, топча их как муравьев.
   Я видел эту ужасную картину, когда был еще ребенком: тридцать гигантов-слонов топтали и крошили четыре тысячи человек -- сикхов и гуркхов. Но мятежники умирали, не уступая ни пяди. Они кололи слонов копьями, рубили мечами, встречали их залпами, распарывали им животы кинжалами, и один гигант падал за другим под этими отчаянными ударами. На глазах у жестокого тирана-раджи легли все гиганты-слоны, потонув в массе людей. Но и из восставших уцелела едва половина: две тысячи трупов лежало у стен Шикарпура. Эти трупы завалили собой тела слонов.
   А потом, когда все было кончено, пришли англичане, и Шикарпур упал в их руки, как спелое яблоко, потому что у раджи уже не было ни слонов, ни сикхов... Но мы уже среди своих. Глядите, друзья! Сапогар идет нам навстречу!
   В самом деле, обеспокоенный долгим отсутствием вождей, Сапогар шел их встречать и рядом с ним бежал в припрыжку вождь негрито.
   -- Недалеко отсюда, -- сказал Сандакан, присоединившись к двигающейся колонне, -- должна находиться гора Кайданган, которую я так часто посещал в молодости. Нам во что бы то ни стало надо добраться до этого места. Я знаю, мои малайцы и твои ассамцы, Янес, и даже негрито держатся выше всяких похвал. Но это странствование по бесконечному лесу, эта отчаянная работа по прорубанию
   дороги в зарослях и, наконец, эта борьба за каждый шаг так изнурительны, что все наши люди буквально изнемогают. Если бы наш отряд в иных условиях подвергся атаке носорогов, я уверен, мы бы справились с этой опасностью гораздо легче, чем теперь. Ведь, надо же признаться, еще чуть-чуть -- и мы действительно были бы рассеяны по лесу, а затем подверглись бы нападению преследовавших нас даяков и были бы, конечно, без труда истреблены поодиночке.
   -- Что же дальше? -- спросил Янес.
   -- Я предполагаю захватить вершину близкого к нам Кайдангана и укрепить ее. Для этого там найдется немало очень удобных мест, где и такой небольшой отряд, как наш, может держаться неделями против неприятеля, силы которого превышают наши и в три, и в четыре раза, -- пояснил Сандакан.
   -- Конечно, -- вмешался в разговор Каммамури, -- если только у осажденных окажется достаточно боевых припасов.
   -- Что ты хочешь этим сказать? -- нахмурился Сандакан.
   -- Самую простую вещь! Мы не жалели ни пороха, ни пуль. Вспомни, сколько дней мы находимся в пути. С нами был огромный боезапас. Но всему приходит конец. Последняя схватка с носорогами стоила нам дороже, чем два сражения с даяками. Я как раз шел с докладом об этом.
   -- Говори подробнее! -- озабоченно промолвил Сандакан.
   Доклад был скоро закончен. Сандакан задумался, потом, не отвечая на вопрос Янеса, что же именно он думает предпринять в связи с близким истощением боевых припасов, тряхнул головой, как бы прогоняя назойливые мрачные мысли.
   -- Хорошо! -- сказал он спокойно. -- Тем больше причин добраться до Кайдангана и занять там крепкую позицию. А там увидим.
   И он подал сигнал к продолжению марша в прежнем направлении.
   Назумбата на этот раз не обманул Сандакана: с каждой пройденной милей резко менялся характер местности, лес заметно редел, гигантские деревья дебрей Борнео попадались уже только поодиночке, а не целыми группами, как раньше, заросли не были так густы, почва становилась все более и более болотистой, чувствовалась близость Голубого озера. К полудню перед отрядом уже открылась необозримая равнина, покрытая невысокими холмами, напоминающая внезапно застывшую поверхность взволнованного моря. Холмы шли то по отдельности, то тянулись целыми цепями, убегая в голубую даль. И над равниной возвышалась огромная гора, по склонам которой почти до самой вершины тянулись леса и рощи.
   -- Кайданган! -- воскликнул Сандакан, простирая руки к гордой вершине Кайдангана. -- Кайданган, родной мне Кайданган, в скалах которого я некогда нашел спасение от гнавшихся за мной по пятам врагов! Я вновь пришел к тебе, Кайданган! Пришел со своими друзьями и соратниками. Прими, приюти и защити нас, старик, священный Кайданган!
   Прислушиваясь к страстной речи Сандакана, значения которой они не понимали, негрито переглядывались с каким-то ужасом. Они думали, что "утан-уропа", этот непобедимый и казавшийся неуязвимым боец, творит заклинания, призывая себе на помощь подвластных ему духов гор и долин.
   Три-четыре часа марша, походившего на бег взапуски, позволили Сандакану довести отряд до подошвы Кайдангана. Ведя людей знакомыми ему тропинками, Сандакан скоро убедился, что даяки не заняли подступов к горе, не устроили завалов на горных кручах. По-видимому, они не предполагали самой возможности занятия отрядом склонов горы, стоявшей несколько в стороне от направления, следуя которому, Сандакан мог быстро достигнуть Голубого озера, резиденции раджи. А к тому времени, когда даякам стала ясна цель Сандакана, остатки племени негрито, женщин, детей и раненых, уже втянулись в ущелье.
   На самой вершине Кайдангана, на высоте в тысячу метров над уровнем расстилавшейся у подошвы горы равнины отряд Сандакана отыскал большое плоскогорье, представлявшее собой естественное укрепление. С трех сторон скалы громоздились одна на другую, круто обрываясь в бездну, так что, казалось, ни один человек не смог бы взобраться снизу на плоскогорье. С четвертой стороны доступ был возможен, но тоже затруднителен, что испытали на себе воины Сандакана, ибо вся местность вокруг была изрезана глубокими оврагами, засыпана обломками скал. Местами пробираться приходилось по острому горному хребту, соединявшему две скалы, местами приходилось пробираться по карнизу, прилепившемуся к нависшей над пропастью угрюмой скале.
   -- Гм... очень недурно... для ловушки! -- ворчал Янес, оглядывая дикие картины, представлявшиеся его взору. -- Попасть сюда довольно легко. Выбраться отсюда... Право, опасаюсь, что выбраться отсюда физически невозможно. Ну, да посмотрим! Сандакан знает, что делает. А для отдыха трудно найти лучшее местечко. Если только здесь нет комаров...
   -- И даяков! -- подсказал подвернувшийся Каммамури.
   -- Да, и даяков! -- флегматично продолжал португалец. -- И если бы имелся достаточный запас хороших сигар, то, право же, я ничего не имел бы против того...
   -- Чтобы провести здесь остаток своих дней? -- шепнул насмешливо неугомонный Каммамури.
   -- Вздор! Но несколько недель -- отчего же нет? Но ты становишься болтливым, мой друг!
   -- Что делать, сахиб. Старость идет!
   -- Да, старость! -- нахмурился Янес.
   Тем временем на занятом плоскогорье уже кипела работа: ассамцы, негрито и малайцы, работая без устали своими тарварами и парангами, с чудесной быстротой сооружали аттап , или временный поселок из нескольких десятков хижин, одновременно заботливо укрепляя подступы к плоскогорью. Другая часть людей сторожила лагерь от неожиданного нападения. Наконец, третья занялась охотой на бродивших по лесу тапиров, добывая провизию для товарищей. Женщины и дети под защитой охотников собирали плоды и коренья, шныряя среди деревьев и скал, как тени.
   К ночи лагерь был полностью оборудован, и люди могли предаться давно заслуженному отдыху. Ему же были посвящены и два следующих дня. И тут только выяснилось, насколько прав был Сандакан: многие из малайцев, ассамцев и негрито настолько утомились, что, получив возможность заснуть в безопасном месте, спали непрерывно больше суток, так что часовыми Сандакан назначал только самых надежных, неутомимых, закаленных бойцов своего отряда. Впрочем, эти дни прошли благополучно, неприятель не показывался вблизи Кайдангана, словно понесенные в предшествующих боях поражения и потери заставили даяков убедиться в бесполезности сопротивления.
   Но Сандакан не верил этой предательской тишине, этому обманчивому спокойствию окрестностей и по целым часам наблюдал с обрыва за покрытой высокими травами равниной. В этих травах так легко могли скрываться враги... И он чувствовал всем своим существом, что Теотокрис где-то поблизости, что грек не откажется от своего плана мести ни за какие блага мира. Уже несколько лет назад, когда Сандакан помогал Янесу завоевать престол Ассама, между Теотокрисом и Янесом начался смертельный поединок. Тогда во дворце прежнего раджи Ассама, узурпатора трона предков прекрасной Сурамы, разыгрался один из кровавых эпизодов этого поединка, и победа была на стороне Янеса. Но Теотокрис каким-то чудом спасся. И он теперь или победит, или умрет...
   Опасения Сандакана скоро оправдались.
   Как-то к вечеру разыгрался один из обычных на Борнео ураганов. Небо было покрыто черными тучами, несшимися с поразительной быстротой. Ветер выл и свистел, словно пытаясь сорвать смельчаков, осмелившихся забраться на гордую вершину священной горы.
   С утра этого дня отряд охотников, состоявший, главным образом, из негрито, отправился на охоту за бабируссами и тапирами к подошве Кайдангана. С этим отрядом поддерживалась постоянная связь с помощью посылавшихся от охотников и из лагеря курьеров.
   Но к вечеру, когда ураган достиг наивысшей силы, курьеры вдруг перестали возвращаться в лагерь, и Сандакан стал уже подумывать о том, что охотники отрезаны внезапно напавшими на них врагами. Впрочем, до вершины горы пока не долетали крики и шум сражения, а это было бы неизбежно в случае неожиданного нападения даяков на охотников. Пока только изредка раздавалось эхо одиночных выстрелов.
   -- Хорошая ночка для внезапного нападения. Наш общий друг Теотокрис был бы большим дураком, если бы не воспользовался таким удобным случаем! -- будто угадав мысли Сандакана, сказал подошедший к нему Янес.
   И словно речь португальца накликала беду, у подошвы горы послышались частые выстрелы, потом эхо явственно донесло отголоски воинственных криков.
   -- К оружию! -- скомандовал Сандакан. И моментально весь лагерь оказался на ногах.
   Выстрелы и крики слышались все ближе и ближе. Сандакан немедленно выслал для поддержки сражающихся с даяками охотников отборных воинов из малайского отряда и лично осмотрел спингарды, установленные таким образом, что пушки могли осыпать картечью все подступы к плато, на котором размещался лагерь. Через короткий промежуток времени выстрелы стихли, а вслед за тем охотники один за другим стали возвращаться в лагерь. Опасения Сандакана оправдались: действительно, даяки напали на охотников, но те держались настороже и встретили нападавших ружейным огнем, так что, прикрывая частой стрельбой отступление, все мало-помалу благополучно выбрались из опасной ситуации.
   Только появление двоих или троих раненых указывало на то, что охотники пережили опасные минуты. По рассказам возвратившихся, даяки собирались у подошвы Кайдангана и, по-видимому, готовились идти на штурм. По крайней мере, они готовили штурмовые лестницы.
   Нападение, однако, произошло не раньше полуночи. Разумеется, в лагере никто не спал, все были наготове, и как только обнаружилось приближение врага, защитники укрепления открыли уничтожающий огонь по подползавшим по уступам даякам. Несмотря на то что ночь была темная и грохотала буря, даяки несли тяжелые потери, ибо Сандакан еще днем выверил направление боя спингард, и картечь сметала с горных круч целые толпы нападавших. В отчаянном бою принимали активное участие буквально все негрито. Даже женщины и дети помогали отбивать нападение даяков, швыряя во врагов камни.
   За первым нападением, успешно отбитым, последовало второе, потом третье. Но все они закончились полной неудачей даяков. Тем не менее лицо Сандакана все больше омрачалось: он видел, как с поразительной быстротой исчезают патроны, как все уменьшается запас картечи.
   День прошел спокойно: даяки не осмеливались показываться вблизи лагеря при дневном свете, позволявшем стрелкам Сандакана осыпать врагов пулями с весьма значительного расстояния.
   К вечеру Сандакан созвал в своей хижине небольшой военный совет, рассказал о положении дел и заявил:
   -- Я вижу только один выход из того положения, в котором мы находимся: мы должны призвать на помощь Самбильонга и всех людей его отряда с провиантом и боевыми припасами. Предположим, нам и без Самбильонга удастся пробиться к резиденции Белого дьявола -- самозваного раджи Кинабалу. Но что мы будем делать там, когда от наших боеприпасов останется только одно приятное воспоминание? Нам придется буквально прорубать себе дорогу среди масс даяков нашими крисами, тарварами и парангами. Мы потонем среди даяков, как в твоем рассказе, друг Тремаль-Наик, потонули среди сикхов и гуркхов тридцать боевых слонов раджи шикарпурского...
   -- Но ты говоришь, Сандакан, что знаешь выход? -- осведомился, попыхивая дымом сигары, Янес.
   -- Да. Нам надо выиграть несколько дней. Во-первых, я пошлю вестников в котту на берегу моря, где сидит со своими молодцами верный Самбильонг. Во-вторых, мы уйдем отсюда и займем место на вершинах гор Кинабалу, где будем еще более защищены от нападения врага.
   -- Но как мы достигнем этой горы Кинабалу? -- удивился Тремаль-Наик.
   -- Это моя забота! -- ответил Сандакан. -- Главное, найти двух людей, которые рискнули бы проскользнуть сквозь ряды даяков, добраться до берега моря и оповестить Самбильонга. Ведь у него есть еще четыре спингарды, а такое подкрепление может решить участь похода.
   -- Приказывай, каждый из твоих людей пойдет, куда ты прикажешь, хоть на верную смерть! -- пылко отозвался присутствовавший на совещании Сапогар.
   -- То-то и оно, -- отозвался Сандакан, -- что на смерть идти не нужно! Наоборот, те, кого я пошлю, должны оберегать свою жизнь, как величайшую драгоценность. Должны не вступать в схватку с врагами, а ускользать от них, помня, что от успешного выполнения ими задания зависит наше спасение. Одного такого человека я уже выбрал: пойдешь ты, Сапогар.
   -- Как тебе угодно, вождь! -- ответил Сапогар.
   -- С тобой пойдет вождь негрито, который знает здесь каждую пядь земли. Вдвоем вы успешно справитесь с задачей. Готовьтесь к походу. Вы доберетесь, невзирая ни на что, до котты, вызовете Самбильонга и проведете его сквозь леса и болота туда, где мы будем отсиживаться.
   Сандакан вышел из хижины, подвел Сапогара и негрито к краю обрыва и показал им чуть видневшуюся на горизонте в голубом тумане вершину другой горы, возвышавшейся над морем пологих холмов.
   -- Это гора Кинабалу! Там вы найдете нас!
   -- Как мы дадим знать, что проскользнули сквозь ряды врагов? -- спросил Сапогар.
   Сандакан обернулся и оглядел окрестности. В нескольких милях ясно виднелся недавно покинутый ими грозный дремучий лес, и там -- Сапогар скоро это различил своими зоркими глазами, -- на опушке стояло погибшее от удара молнии огромное дерево, ясно выделявшееся сухими черными ветвями на фоне пышной тропической зелени.
   -- Вы соберете валежник вокруг этого дерева, с наступлением сумерек подожжете его, и мы увидим ваш сигнал. Идите же и помните, что от вашего умения скрыться от врагов зависит наше общее спасение! -- напутствовал двух гонцов Сандакан.
   Сапогар и негрито немедленно скользнули за парапет, которым был обнесен лагерь, и скрылись в густых зарослях, проползая по диким скалам.

XVI. Без отдыха

   Томительно медленно текло время после ухода посланных к Самбильонгу разведчиков; всех осажденных занимала мысль о том, удалось ли их товарищам пробраться сквозь ряды кишащих в окрестностях Кайдангана врагов. А что, если они наткнулись на какой-нибудь патруль? Или даяки видели, как они спускались со скал, отрезали им дорогу, напали на них врасплох, обезоружили раньше, чем они успели прибегнуть к оружию?
   Янес, Тремаль-Наик, Каммамури, даже сам Сандакан, с тревогой поглядывали в ту сторону, куда удалились лазутчики.
   Темнело. Откуда-то ветер принес свинцовые тучи, которые спускались все ниже и ниже, пока беловатым туманом не окуталась вся вершина Кайдангана. И вот в волнах этого тумана стало заметно какое-то движение у подошвы горы: словно тени, сгущаясь, ползли снизу вверх, словно лес тянулся к горной вершине тысячами своих кустарников.
   Янес, швырнул в сторону окурок сигары, сказал Сандакану
   -- Ну, что ты думаешь делать?
   -- Ничего особенного! -- ответил тот хладнокровно.
   -- Да, конечно! Но если я не ошибаюсь, мы будем иметь хорошенький приступ! Даяки, ей-Богу, и неутомимы, и неисправимы. Кажется, мы уже столько раз давали им жестокую взбучку, они понесли столько потерь, и, тем не менее, они лезут на приступ вновь и вновь!..
   -- К оружию! -- скомандовал Сандакан вполголоса.
   Воины заняли свои места и приготовились отбивать новую атаку.
   Они ждали только сигнала, чтобы осыпать приближающегося врага градом пуль и картечи. Но Сандакан, словно выжидая чего-то, все не давал сигнал.
   Ближе и ближе крались темные тени. Все гуще становились ряды даяков там, внизу, совсем близко к укрепленной позиции. А лагерь Сандакана, казалось, вымер. Ни звуком, ни шорохом не выдавали себя осажденные, и в этом загадочном молчании было что-то грозное.
   Янесу, внимательно наблюдавшему с импровизированного бастиона за движениями осаждавших, было ясно видно, как по временам подползавшие к лагерю даяки, смущенные царившим там мертвым молчанием, словно растерявшись, приостанавливались, даже чуть подавались назад. Но нападающими руководила опытная рука: далеко-далеко внизу, там, куда не могла долететь ни картечь, ни пуля самого дальнобойного карабина, там, среди кустов, Янес различал фигуру, при виде которой взор его застилал кровавый туман. Это был Теотокрис.
   -- Чего ждет Сандакан? -- недовольно бормотал Янес, глядя, как беспрепятственно даяки занимают все подступы к Кайдангану. -- Мы могли бы уже отбить их. А то, чего доброго, придется драться врукопашную...
   -- А ты не любишь этого, друг? -- засмеялся Каммамури, слышавший слова раджи Ассама.
   -- Нет, отчего же? -- ответил тем же ворчливым тоном Янес. -- Но, милый мой, когда приходится биться лицом к лицу, всегда приходится приносить что-нибудь в жертву.
   -- Нести большие потери, ты хочешь сказать! -- удивился Тремаль-Наик, никогда еще не слышавший от португальца сентиментальных сожалений о павших в боях воинах.
   -- Кто говорит об убитых и раненых? Солдаты на то и солдаты, чтобы умирать в боях! -- пожал плечами Янес. -- И притом, ведь наши солдаты -- не наемники, соблазненные жалованием, как англичане, и не насильно завербованные в войска рекруты, оторванные от своих семей и посланные на убой... Наши молодцы -- добровольцы, для которых жизнь немыслима без битв, а битвы -- без опасностей...
   -- Но о какой тогда жертве ты говоришь?
   -- Вот! -- ответил Янес, вынимая изо рта новую сигару и показывая ею куда-то в сторону, так что Тремаль-Наику показалось, будто португалец указывает на кого-то из малайцев Сандакана, ассамцев или негрито.
   -- Не понимаю. Назови по имени! -- сказал Тремаль-Наик.
   -- По имени? По фамилии -- могу. Имени не помню. Гавана! Из славного рода душистых сигар. Вот та жертва, которую, боюсь, мне придется принести, если этот дикий Сандакан вздумает потешиться и допустит этих демонов-даяков близко к лагерю и дело дойдет до рукопашной схватки! Я только что раскурил ее, нашел, что она превосходна, а тут какой-нибудь отчаянный даяк еще ухитрится вышибить ее у меня изо рта ударом своего криса...
   -- Успокойся, дружище! -- засмеялся подошедший Сандакан. -- Попытаемся сохранить твою сигару. Я только жду, когда даяки будут вон у той скалы. Видишь?
   -- Вижу. Уже близко! -- проворчал Янес, зорко наблюдая за все приближающимися к брустверу даяками.
   -- Огонь! Картечь! -- крикнул громовым голосом Сандакан, взмахнув в воздухе своим тяжелым блестящим клинком.
   В тот же миг брустверы покрылись дымом и озарились вспышками огня. Огненные снопы, вырвавшись из жерл заряженных картечью спингард, казалось, протянулись до самых рядов подступивших даяков.
   -- Залпами! Целься! Пли! -- спокойно и уверенно командовал Сандакан, стоя во весь свой рост на парапете бруствера и глядя на результаты действия убийственного огня, буквально сметавшего с лица земли сотни даяков; благодаря их близости, ни один выстрел защитников укрепления не пропадал даром, ни одна пуля не миновала цели.
   -- Залпом! Пли! Залпом! Пли! -- раздавались команды.
   И опять грохотали кровожадные спингарды, и опять трещали ружейные выстрелы.
   Трудно было бы непосредственному наблюдателю этого боя сказать, сколько времени он продолжается. Казалось, целые часы грохочут выстрелы, с неумолимой меткостью направляемые в толпы даяков. Казалось, целые часы царит смерть над идущими на приступ.
   На самом же деле бой, благодаря принятой Сандаканом тактике, длился всего несколько минут и закончился полным разгромом противника.
   Дело в том, что Сандакан выждал, когда масса врагов, подбираясь к укреплению, столпится на небольшом плато, имевшем лишь два выхода: вперед, к осажденным, и назад, к подножию Кайдангана. Оба эти выхода представляли собой тропинки, по которым одновременно могли пройти только два--три человека. Поэтому, когда град ружейных пуль и картечи обрушился на даяков, теснившихся на этом плато, нападавшие сразу оказались в отчаянном положении: всех, кто пытался перебежать вперед по узкой тропинке, расстреливала в упор, буквально рвала на части картечь из спингард. Когда же главная часть даяков в панике ринулась назад, то оказалось, что для толпы в несколько сотен человек физически не было возможности воспользоваться тропкой, пропускавшей не больше двух--трех человек одновременно. А люди напирали и напирали. Естественно, что у выхода образовалась свалка, одни падали, другие наваливались на них, загораживая дорогу. С бастионов было видно, как десятки крайних даяков, отчаянно цеплявшихся за товарищей, срывались с плато вниз, в зияющую пропасть и как их тела при падении оставляли кровавый след на острых, как клыки фантастического зверя, скалах.
   Вероятно, и распоряжавшийся боем Теотокрис видел, в какую ловушку попал посланный им на приступ отборный отряд. Грек метался из стороны в сторону, кричал, отдавая какие-то распоряжения. Видно было, как некоторых пробегавших мимо него беглецов он бил своей длинной саблей, стараясь остановить.
   -- Эх, хорошо бы эта греческая обезьяна сама подошла поближе! -- вслух мечтал Янес, следивший в бинокль за овладевшей даяками паникой.
   -- Он не так глуп! -- ответил Тремаль-Наик. -- Но все-таки он в пылу гнева приблизился к нам. Попробую я свое искусство. Может быть, пуля долетит.
   -- И я! -- схватился за ружье Янес, на глаз определив, что Теотокрис, пожалуй, и в самом деле находится на расстоянии ружейного выстрела.
   Два выстрела слились в один. Две пули пронеслись над головами запрудивших плато даяков.
   -- Недолет! -- проворчал с досадой Тремаль-Наик, видя, как шагов за десять от суетившегося Теотокриса пуля его карабина, ударившись о рыхлую скалу, бессильно упала, подняв лишь маленькое облачко беловатой пыли, напоминавшей дым.
   -- Перелет! -- в тот же момент откликнулся Янес, пуля которого просвистела у самых ушей Теотокриса. -- Эх, досадно! Промахнулся, хотя со мной это редко бывает! А впрочем, я ведь целился этому ловцу губок в лоб. Значит, все равно, толку бы не было!
   -- Почему? -- удивился Тремаль-Наик.
   -- А потому, что у Теотокриса лоб из меди! Они рассмеялись.
   Тем временем у их ног заканчивался последний акт драмы, разыгравшейся на небольшой горной площадке, которая оказалась столь роковой для даяков: все, кто не был расстрелян, успел или скатиться в пропасть, или бежать к подножию горы, уходя из-под выстрелов защитников Кайдангана. Только немногие раненые перебрались ползком, в отчаянии пытаясь укрыться от настигавших их повсюду пуль между камнями, в щелях скал, в политой кровью чахлой траве.
   Приступ был блестяще отбит.
   -- Надеюсь, больше даяки нас не побеспокоят? -- сказал Янес.
   -- Сегодня едва ли! Удовольствуются полученным уроком. А завтра...
   -- Да у них не осталось и двух сотен людей, Сандакан! -- продолжал португалец.
   -- Ты немного ошибаешься. Посмотри туда! -- показал Сандакан в сторону леса.
   Янес поглядел, и с его уст невольно сорвалось проклятие: там среди кустов, на недосягаемом для выстрелов расстоянии, виднелись толпы даяков. И там виден был отдававший какие-то распоряжения Теотокрис.
   -- Ах, черт! Благодарю, не ожидал! Кажется, все даяки Борнео назначили себе рандеву у подножия Кайдангана! -- ворчал португалец.
   -- Да. И устраивают временный лагерь! -- подтвердил сделанные выводы Каммамури.
   -- Раньше утра они на приступ не пойдут! -- уверенно сказал Сандакан.
   -- А чего же мы ждем? -- спросил Янес.
   -- Сигнала, что Сапогар и вождь негрито благополучно достигли леса! -- отозвался вождь.
   И в это мгновение, как будто отвечая на его слова, там, далеко-далеко, в сизоватой мгле сумерек, вдруг вспыхнул огонек, с каждым мгновением становившийся все ярче и ярче.
   -- Сигнал! Наши друзья в безопасности! -- воскликнул Сандакан. -- За работу, друзья! Скорее! Мы не можем терять ни минуты.
   Весь лагерь оживился. В работе принимали участие все без исключения, даже женщины и дети негрито. Оставив лишь несколько человек охранять брустверы, Сандакан повел остальных к обрыву, где зияла расщелина. Один за другим, стараясь не шуметь, спускались туда. Спустили всю амуницию, ружья, припасы, наконец на веревках спустили даже четыре спингарды. На плато оставались только дозорные. Они лежали на брустверах в полной неподвижности. И, взглянув на них мельком, Янес сказал Сандакану:
   -- Лежат, не шевелясь, как мертвые!
   -- Попробуй разбудить! -- засмеялся на ходу Сандакан. Подойдя к одному из часовых, Янес чуть не вскрикнул: да, в самом деле, они лежали как мертвые, потому что это и были трупы. И притом трупы даяков, уложенных выстрелами защитников укрепления у самого бруствера. Под руководством Каммамури, получившего инструкции Сандакана, негрито втащили эти трупы наверх, переодели их в разные лохмотья, уложили или поставили на брустверах в самых разнообразных позах, снабдив вместо ружей и ятаганов простыми палками. Даже на близком расстоянии самый опытный лазутчик, производящий разведку, должен был принять мертвых за живых, подумать, что лагерь тщательно охраняется.
   Для полноты иллюзии Сандакан велел перед уходом с плоскогорья развести костры, разложив топливо таким образом, что огонь должен был гореть по меньшей мере до утра, перекидываясь с одной кучи сухих веток на другую. Сандакан собственноручно положил в заготовленный материал несколько патронов. Когда огонь доберется до патронов, они будут взрываться. Вреда от этого, конечно, никому не будет, но выстрелы, повторяющиеся время от времени, будут вводить в полное заблуждение осаждавших, заставляя их думать, что это стреляют бдительные часовые.
   -- Воображаю удовольствие нашего приятеля Теотокриса, когда завтра выяснится, что он так ловко одурачен нами! -- довольно рассмеялся португалец, последовав за уже спускавшимся по выступам расщелины в пропасть Сандаканом.
   Через несколько минут они присоединились к уже довольно далеко отошедшему отряду.
   -- Нам надо спешить во что бы то ни стало! -- поторапливал своих людей неутомимый Сандакан. -- До Кинабалу, где мы укроемся, порядочное расстояние, а если Теотокрис обнаружит наш уход раньше, чем я рассчитываю, и пошлет нам вслед свои отряды, будет плохо.
   Но людей понукать не было необходимости: немного отдохнув в лагере на вершине Кайдангана и подкрепившись, они мчались по горному склону как лавина, с той лишь разницей, что лавина всегда сопровождается гулом и грохотом, треском падающих деревьев, а отряд скользил в полумгле как рой призраков, ничем не выдавая своего присутствия.
   Дальше, дальше от убежища на вершине гостеприимного Кайдангана! Вот и кончен головокружительный спуск. Отряд вышел на ровное место, побрел по траве и болотцам.
   Негрито добровольно взялись нести всю поклажу отряда, в том числе и пушки. Женщины тащили на спине детей. Иные волокли раненых.
   Перед рассветом, уже немного отойдя от Кайдангана, Сандакан обнаружил присутствие небольшого пикета даяков, по-видимому, выставленного Теотокрисом на всякий случай охранять тыл Кайдангана, считавшийся недоступным.
   Продолжать путь, не обезвредив пикет, было немыслимо, и судьба даяков, не подозревавших о приближавшейся опасности, была решена: лучшие воины подползли к ним, окружив стоянку со всех сторон живым кольцом, затем по сигналу Сандакана ринулись на них, и через мгновение только трупы застигнутых врасплох врагов говорили о жестокой схватке, которая произошла на этом месте.
   Затем отряд продолжил свой поспешный марш, волоча по болотам драгоценные спингарды.
   Поход этот продолжался почти без отдыха: Сандакан опасался, что даяки, обнаружив пустой лагерь, немедленно пустятся в погоню за ушедшими, и потому давал своим людям лишь очень краткие передышки, достаточные только для возобновления убывающих сил.
   После полудня зоркий глаз Сандакана обнаружил в степи несколько столбов пыли, поднимавшихся в том направлении, где вырисовывался массивный силуэт Кайдангана.
   -- Гонятся за нами! -- озабоченно сказал он, прикидывая расстояние, отделяющее отряд от близкого уже Кинабалу. -- Прибавь, прибавь ходу! -- командовал он.
   И маленький отряд, словно гонимый ураганом, мчался к спасительному убежищу.
   К вечеру, когда они добрались до Кинабалу, нагрянули даяки под предводительством Теотокриса. Но их попытка отрезать дорогу не удалась, потому что небольшим количеством еще остававшейся в запасе картечи Сандакан разогнал нападающих и увел своих людей, не понеся потерь, в дебри Кинабалу. Здесь отряд, умело используя выгоды позиции, укрепленной самой природой, мог спокойно ожидать прибытия подмоги.
   В то время как люди отряда возились, наскоро сооружая брустверы из обломков камней, бревен срубленных тут же деревьев и пластов глины, Янес, как будто отыскивая что-то, бродил по лагерю.
   -- Ей-Богу, его здесь нет! -- ворчал он. -- Чудеса, право! Потеряли мы его на дороге, что ли? Посеяли в болотах, чтобы весной он нам дал богатый урожай?
   -- Что ты ищешь? -- наконец обратил внимание на его безуспешные, но настойчивые поиски Сандакан.
   -- Да.. Назумбату! Куда девался этот прелестный экземпляр предателя и шпиона?
   -- А он тебе очень нужен? Хочешь полюбоваться его кривой физиономией? -- засмеялся Сандакан.
   -- Нет, конечно! Просто любопытно, как он ухитрился улизнуть...
   -- Если только он жив! -- серьезно сказал Сандакан.
   -- Неужели ты заставил кого-нибудь прикончить эту полураздавленную гадину? -- удивился Янес.
   -- Ничуть не бывало. Я только предоставил его собственной участи. Мне надоело таскать его за собой в качестве пленника. У нас и без того люди выбиваются из сил, неся провиант и оружие, а в нем было без малого двести фунтов. В плену он стал жиреть, как свинья, которую откармливают на убой. Ну, я и решил отделаться от него: попросту оставил его в покинутом нами лагере на вершине Кайдангана.
   -- А если его там отыщут даяки Теотокриса?
   -- Их счастье! Но боюсь, Назумбате все же несдобровать. Естественно, я не мог его оставить свободным. Пришлось забить ему в рот кляп, связать его веревками по рукам и ногам, так что, когда даяки на рассвете ворвутся в лагерь, они увидят огромную, неподвижно лежащую куклу, и легко может статься, сгоряча прирежут нашего друга Назумбату. Надеюсь, однако, ты не очень долго будешь носить по нему траур, дружище?
   Янес, разумеется, только рассмеялся и, прекратив поиски, пошел выбирать себе местечко поудобнее, где бы на свободе мог курить свои драгоценные сигары и мечтать о далекой родине, об Ассаме, о тоскующей без него рани Ассама, прелестной Сураме.

XVII. Подмога

   Нельзя сказать, чтобы пребывание отряда Сандакана в естественной крепости, которую представлял собой занятый им пик Кинабалу, было очень веселым: даяки под предводительством Теотокриса окружили гору со всех сторон, и надо отдать греку должное, -- он умело использовал полученный им у Кайдангана жестокий урок. Во-первых, опасаясь, что осажденные могут опять улизнуть, уйдя с вершины Кинабалу по какой-нибудь неведомой тропинке, Теотокрис на этот раз действительно образцово поставил дело осады, расположив свои войска живым кольцом вокруг Кинабалу, так что, если бы Сандакан и захотел увести оттуда своих людей, им пришлось бы грудью прокладывать себе дорогу, пробиваясь через заслон даяков.
   Во-вторых, не решаясь больше повторять рискованных опытов с приступами и посылать на смерть своих солдат, Теотокрис, тем не менее держал осажденных под неусыпным надзором, окружая ночью их лагерь даяками, подползавшими со всех сторон и постоянно обменивавшимися выстрелами с часовыми.
   Разумеется, при этом плохо вооруженные даяки несли потери, попадая под пули воинов Сандакана. Но необходимость отстреливаться от лазутчиков истощала силы гарнизона, лишая осажденных возможности спать по ночам, поэтому Сандакан скоро был вынужден разделить людей на несколько смен и заставлять лучших солдат спать днем.
   К этому постоянно поддерживаемому маневрами лазутчиков Теотокриса напряжению добавлялась и тревога за быстрое истощение съестных припасов, и без того уже очень скромных. Посылаемые на охоту стрелки мало-помалу истребили буквально всю живность в ближайших окрестностях вершины Кинабалу, выловили даже черепах, не говоря уже о перебитых без пощады крикливых и юрких обезьянах, тяжеловесных тапирах и медлительных бабируссах. Люди почти голодали, довольствуясь половинными рационами. Лучше других переносили голод негрито: они, привычные к полной лишений скитальческой жизни, питались тем, что казалось совершенно непригодным для еды. Они без разбору поедали различные фрукты, коренья, даже листья некоторых растений, их женщины разыскали под одной из скал залежи странной синеватой мягкой и жирной глины, и все племя набросилось на нее, как на лакомство.
   По объяснению Янеса, в этом не было ничего удивительного: "землееды", или геофаги , попадаются почти на всем пространстве земного шара. Глина, которую охотно во время голода поглощают туземцы Борнео, а также некоторые племена Африки, Америки и Австралии, содержит, между прочим, некоторый, хотя, быть может, и незначительный, процент усвояемых человеком минеральных веществ. Но сколько-нибудь долго так питаться, разумеется, невозможно. Правда, говорят, негрито Австралии все же ухитряются, употребляя съедобную глину, переживать целые недели полного голодания, не теряя при этом сил.
   Однако непременным условием при этом является возможность поглощать воду в любом количестве.
   К счастью для осажденных, на Кинабалу в воде недостатка не было, и вода была превосходного качества: всегда холодная, чистая, как хрусталь, абсолютно свободная от органических примесей, и притом очень приятная на вкус.
   Янес шутя говорил, что эта вода напоминает ему шампанские вина далекой Европы, хотя по временам и уверял, что предпочел бы бутылку крепкого, душистого рома целой дюжине шампанского. Впрочем, пока у португальца имелся достаточный запас великолепных маленьких сигар, он терпеливо переносил все.
   По расчетам Сандакана, если только посланным за Самбильонгом разведчикам удалось беспрепятственно достичь морского берега и Самбильонг немедленно тронулся в путь на выручку, его отряд должен добраться до вершин горы Кинабалу на пятый, самое позднее на шестой день.
   Но прошел и пятый, и шестой день.
   По договоренности с Сапогаром и вождем негрито Самбильонг должен был сообщить о своем приближении с помощью световых сигналов, разведя костры на вершине никем не занятого Кайдангана или на опушке леса, где когда-то уже пылало дерево, подожженное гонцами Сандакана в знак того, что они благополучно добрались до места.
   Но по ночам дозорные напрасно глядели в ту сторону, ожидая увидеть желанные огни. Ночи были темны, воздух чист и прозрачен. Зоркий глаз немедленно разглядел бы огонь даже небольшого костра на расстоянии хотя бы в тридцать миль. Увы, огней не было видно. И мало-помалу легкое уныние стало овладевать осажденными. Быть может, смелые разведчики бесплодно пожертвовали своими жизнями, погибнув в какой-нибудь ловушке, расставленной Теотокрисом, и напрасно ждать выручки? Самбильонг далеко. Самбильонг не знает ничего о той опасности, в которой находится Сандакан. Самбильонг не успеет придти на выручку.
   Но Сандакан не поддавался унынию:
   -- Самбильонг придет! -- твердил он упрямо.
   К вечеру седьмого дня среди осаждавших стало заметно некоторое оживление: их отряды суетились, переходили с места на место, куда-то поспешно уходили. Теотокрис появлялся то здесь, то там.
   -- Держу пари, Самбильонг близко! -- сделал вывод из наблюдения Янес.
   Но охотников спорить не было: каждый страстно желал, чтобы предположение Янеса оправдалось и чтобы суета в лагере врагов объяснялась действительно тревогой, вызываемой приближением отряда Самбильонга.
   Прошло еще немного времени, и уже совсем близко от подножия Кинабалу послышались трескотня ружейных выстрелов, а следом тяжелые вздохи пушек.
   -- Спингарды Самбильонга! -- воскликнул радостно Сандакан.
   -- Друзья! Помощь близка! -- кричал он, блестя глазами. -- Самбильонг прокладывает к нам дорогу через ряды наших врагов. Можем ли мы оставаться равнодушными зрителями его борьбы с даяками?
   -- Нет, нет! -- понеслись отовсюду крики.
   Оставив в лагере женщин и детей под охраной нескольких стрелков и двух спингард, Сандакан моментально сформировал две колонны из остальных людей. Взяв с собой только оружие и патроны, обе колонны налегке, беглым шагом, спустились с вершины Кинабалу, волоча за собой и две оставшиеся спингарды, заряженные картечью.
   Они ринулись туда, откуда доносилось эхо все более разгоравшейся перестрелки, врезались с тыла в ряды не ожидавших вылазки даяков, рубили, кололи, топтали и гнали врагов, прокладывая себе путь вперед и вперед.
   По временам, когда силы нападающих слабели, по сигналу Сандакана отряд приостанавливался. Ободренные этим даяки тут же собирались вокруг толпами и кидались в контратаку. Но тогда ряды расступались, из-за людей показывались жерла ненасытных спин-гард, картечь со стоном и визгом врывалась в ряды противника, разгоняла их, и опять колонна, сомкнувшись, набрасывалась в неудержимом порыве как один человек на врага.
   После одной из таких яростных стычек Сандакан остановился, в недоумении глядя на странное зрелище, представшее перед его глазами: ему было теперь ясно видно, как колонна Самбильонга, подвигавшаяся тоже беглым шагом, прокладывает себе дорогу по направлению к Кинабалу. Но эта колонна казалась, по крайней мере, раза в три больше, чем был отряд Самбильонга, когда Сандакан покидал его в котте даяков.
   Да, это Самбильонг. С ним четыре спингарды. С ним его люди. Некоторых Сандакан уже довольно легко мог узнать. И в то же время рядом с ними, не уступая им в умении владеть оружием и в отчаянной храбрости, дерутся и другие воины. И этих других гораздо больше ста человек.
   -- Что за чудеса? -- невольно пробормотал Сандакан.
   -- По-видимому, Самбильонг получил подкрепление! -- высказал предположение Янес, который тоже обратил внимание на многочисленность отряда Самбильонга.
   -- Его решительно неоткуда было получить! -- ответил Сандакан. -- Разве только восстали из мертвых старые бойцы Мопрачема, погибшие в прежних боях, и пришли на помощь к своему вождю!
   -- Ну, это едва ли. Воскресшие вряд ли бы орали, как сумасшедшие! -- отозвался Янес.
   -- Значит, Самбильонг заключил союз с каким-нибудь племенем прибрежных или островных даяков! -- высказал более вероятное предположение Тремаль-Наик.
   -- Так или иначе, но в колонне Самбильонга больше двухсот человек. Посмотрим, Теотокрис, сумеешь ли ты теперь помешать мне проложить путь к логовищу хищника, раджи Голубого озера! -- в восторге крикнул Сандакан и, взмахнув саблей, повел свою дружину на соединение с приближающимися воинами Самбильонга.
   Теперь уже было рискованно пускать в дело карабины: стреляя по даякам Теотокриса, можно было задеть шедших на помощь друзей. Поэтому Сандакан, сомкнув ряды, скомандовал: "В паранги!", и его маленький отряд во главе с лучшими бойцами -- старыми пиратами Мопрачема, артистами в фехтовании, ринулся вперед и через несколько минут ожесточенной схватки уже соединился с людьми отряда Самбильонга. Соединенным отрядам, прекрасно снабженным боевыми припасами, воодушевленным удачным исходом предприятия, то есть своевременным подходом подкреплений и только что одержанной победой над врагом, не составляло особого труда изменить походный строй и направиться к вершине Кинабалу. При их приближении к укрепленному лагерю небольшой отряд даяков, по-видимому, пытавшийся, пользуясь отсутствием главных сил, завладеть укрепленным лагерем и несколько раз штурмовавший брустверы, был вынужден отступить, спасая собственную жизнь бегством. Но это удалось очень немногим, потому что даяки находились между двух огней.
   Прежде чем отгородиться в грозном для врагов укреплении на вершине Кинабалу, Сандакан решил прибегнуть к весьма решительной и рискованной мере. Во время вылазки он обнаружил, что за время державшейся всю последнюю неделю засухи травы в низине высохли, тогда как по склонам горы зелень, питаемая влагой стекающих с горных вершин ручьев, была еще свежа, зелена и сочна. Учтя это, Сандакан отдал соответствующий приказ, засуетились ассамцы, негрито и малайцы, разбрасывая по степи пучки подожженной сухой травы. В сотне мест сразу задымились вороха сена, сизоватый дымок клубами стал подниматься к голубому небу. Столбы дыма все росли и росли. Сначала они были почти вертикальными. Но вот от вершин Кинабалу вниз потянула заметная струя воздуха, и столбы дыма начали уклоняться к равнине. Ниже, ниже". Веселых огней становилось все больше... Через какую-то четверть часа по степи двигалась, удаляясь от Кинабалу по направлению к Голубому озеру колоссальная огненная стена,' мчавшаяся с поразительной быстротой и пожиравшая все на своем пути. Над этой исполинской стеной бегущего огня стояли целые тучи багрового дыма. И там, высоко-высоко над ней, носились стаями тысячи степных хищных птиц, почуявших легкую добычу: пожар выгонял всех из гнезд, нор и логовищ, гнал перед собой волну спасавшихся от огня животных, и хищные птицы, которым можно было не бояться огня, налетали на беглецов, убивали их мощными ударами когтей и клювов и уносили еще трепещущую добычу в небесные выси.
   А там, где проходила огненная стена, почва покрывалась толстым слоем золы, и местами под золой виднелись трупы застигнутых огнем и погубленных им животных. Привычный глаз охотника зачастую угадывал по очертаниям какого-либо холма, что здесь нашел свою могилу бродячий буйвол, там -- быстроногая лань, а тут -- злая хищница пантера. Как ни быстр ее бег, как ни сильны ее стальные мускулы, огонь пожара оказался и сильнее, и быстрее...
   Среди могил животных попадались и могилы людей: огонь так быстро охватил всю равнину, подгоняемый поднявшимся ветром, он с такой ужасающей быстротой гнался по ней, что далеко не все соратники Теотокриса успели унести ноги.
   Почти целую неделю бушевал степной пожар. Воздух казался насыщенным плававшими в нем частицами гари и зноем. По временам дышалось так трудно, что люди отряда Сандакана приходили в отчаяние. Пожар вызвал вокруг такую сухость, что и растительность влажных склонов Кинабалу высыхала и умирала.
   Но Сандакан знал, что делал: пожар разогнал, а может быть, погубил даяков, собранных Теотокрисом для того, чтобы преградить доступ к Голубому озеру, или, во всяком случае, нарушил так тщательно разработанные греком планы упорной обороны.
   Глядя на еще дымящуюся степь, Янес как-то сказал:
   -- Красивое зрелище, черт возьми!
   -- Не хуже картины странствования по лесу носорогов с цепями на ногах и факелами на головах! -- отозвался Сандакан, зорко всматриваясь в мглистую даль.
   -- Одно другого стоит! -- подтвердил Каммамури.
   -- Был бы сердечно рад, -- опять вступил в разговор португалец, -- если бы наш любезный друг Теотокрис был вынужден бежать от этого адского огня.
   -- Глубоко убежден, -- откликнулся Сандакан, -- что он заблаговременно смылся от пожара, оставив на произвол судьбы своих даяков, как только увидел, какая опасность грозит его собственной шкуре. И теперь он сидит где-нибудь в надежном убежище и обдумывает новые планы, как бы напакостить нам. Я вижу, что этот человек в завязавшейся с нами борьбе поставил на карту все. Проигрыш для него страшнее смерти.
   -- И он проиграет! -- отозвался Тремаль-Наик.
   -- Надеюсь, что проиграет! -- спокойно ответил Сандакан. -- Потому что, если он выиграет, то проиграем мы. А ведь и мы на карту поставили все. Возврата, пути к отступлению нет. Я или свергну раджу Голубого озера и завладею страной моих предков, или погибну здесь. Я столько лет лелеял планы завоевания родного края, планы отмщения тем, кто когда-то погубил моих родных и близких, что от мести не откажусь. Даже если бы я знал, что меня ждет смерть, как только я наступлю ногой на труп Белого дьявола, я и то не отступил бы ни на шаг. Кровь моих близких взывает к отмщению. Я -- малаец!..
   Глаза Сандакана горели странным огнем, руки судорожно подергивались, и на его смуглом лице, в котором что-то напоминало могучего орла, играла свирепая улыбка.
   На другой день после того как пожар, уничтожив все, что было ему доступно, стих, отряд Сандакана, покинув ненужный уже лагерь в горах, опять тронулся в путь, придерживаясь прежнего направления, к Голубому озеру. Отряд теперь насчитывал почти четыреста человек. Это была целая армия, в изобилии снабженная боевыми припасами и обладавшая грозной артиллерией из восьми спингард, внушавших даякам непреодолимый ужас.
   Но откуда набралось столько людей? Откуда столько волонтеров у Самбильонга, так вовремя пришедшего на выручку Сандакану?
   Ответ на этот вопрос был получен, конечно, в первые же часы после соединения обоих отрядов на предгорьях Кинабалу. Самбильонг, занимавший котту лесных даяков на морском берегу, очень скоро завоевал доверие обитателей этой довольно многолюдной деревушки. Мало-помалу разбежавшиеся во время осады и штурма котты даяки начали возвращаться из леса в родную деревню и сдаваться на милость победителя, то есть Самбильонга. Да и что им оставалось делать?
   Их твердыня была в руках Самбильонга. В его же руках были все женщины и дети, а как ни свиреп даяк лесных дебрей Борнео, BCG 5KG он предан семье и за спасение детей готов пожертвовать собственной жизнью.
   Возвращаясь в деревню, даяки были в полной уверенности, что найдут лишь трупы своих близких, или, в лучшем случае, что их жены и дети обращены в рабство. Каково же было их удивление, когда они увидели, что все их имущество цело и невредимо, что женщины заняты обычным мирным трудом в уцелевших хижинах, детишки играют у порогов домов, как играли в доброе старое время, и воины Самбильонга, свирепые бойцы, покрытые рубцами многочисленных ран, охраняют деревню, как свое собственное гнездо, доставляют женщинам провизию, играют в свободные часы с детишками, как со своими собственными?
   Уже одного этого было достаточно, чтобы смягчить и наладить взаимоотношения.
   В результате этого население котты сознательно и добровольно перешло на сторону Сандакана, и для Самбильонга не составило особых трудностей навербовать в свои ряды самых лихих, отборных воинов котты. Если бы он теперь захотел, то за ним пошло бы все мужское население окрестностей, ибо по берегу уже разнеслась весть о победах, одержанных Сандаканом, о его неудержимом марше по направлению к Голубому озеру, о том, что среди приверженцев Белого дьявола, самозваного раджи, царит замешательство, готовое перейти в панику.
   Но Самбильонг пополнил расстроенные ряды приведенных к берегам Борнео воинов, детей грозного Мопрачема, лишь отборными бойцами из даяков.
   Никто не обманывался в оценке истинного положения вещей: если бы Сандакан потерпел поражение, обитатели котты, уже объявившие себя его приверженцами, не замедлили бы вновь переметнуться на сторону его врагов.
   Но в той игре, которую вел Сандакан, на карту ставилось все, и поведение даяков котты уже не играло решающей роли. Все равно возврата назад не было. Победить или умереть...

XVIII. Новые испытания

   Покинув вершину Кинабалу после того, как поднявшаяся буря разогнала несколько дней державшийся над равниной едкий дым пожара, отряд Сандакана опять тронулся в путь к озеру, где была расположена резиденция Белого раджи. Нельзя сказать, что этот путь был легким: уже с первых шагов по сожженной степи приходилось брести, часто погружаясь по колено в горячий пепел, под которым местами еще скрывался слабо тлеющий огонь. Малейший ветер поднимал целые тучи едкого пепла. Иногда, чтобы миновать небольшое пространство, где земля еще дымилась и где почва была раскалена, приходилось пробегать несколько десятков метров, задерживая дыхание.
   Но было и некоторое преимущество, созданное огнем в степи: под влиянием сильного жара потеряли листву даже те деревья и кусты, которые не были сожжены, и благодаря этому отряд был гарантирован от неожиданного нападения, по крайней мере, днем, ибо даякам негде было скрываться. Зато ночью приходилось по-прежнему соблюдать все строжайшие меры предосторожности: выставлять охрану, высылать в окрестности небольшие пикеты, постоянно поддерживавшие между собой связь.
   Сандакан стремился пройти сожженные степи как можно скорее, и главной причиной этой спешки было то, что многолюдный отряд нуждался в больших количествах провианта, а запасы, принесенные к хребту Кинабалу людьми Самбильонга, естественно, быстро истощались. Надеяться же на пропитание отряда с помощью охоты теперь не приходилось: во время грандиозного пожара вся живность, которая только могла уйти от лавины огня, спаслась бегством, и теперь только в исключительных случаях охотникам удавалось в каком-нибудь пощаженном огнем перелеске, на каком-нибудь островке кустарника, уцелевшем благодаря большой влажности почвы, отыскать захудалую дичь.
   Правда, теперь не было недостатка в птицах: как только погас огонь пожара, тысячи и тысячи попугаев какаду, аргусов, туканов и других представителей царства пернатых хлынули в степь и оживляли ее своим неумолкаемым гомоном, писком и криком, своей возней над обгорелыми стеблями трав и кустарников. Но охота за стайками птиц, по большей части мелких, давала мизерные результаты.
   Сознавая, что близится развязка драмы, что предстоящими схватками и боями будет окончательно решено, кому владеть страной его предков, Сандакан, а за ним и все его спутники невольно испытывали стремление поскорее завершить дело.
   Никто не обольщал себя надеждой на легкий исход предприятия: хотя даяки как будто и оставили в покое отряд Сандакана, но их присутствие, их непосредственная близость ощущались всеми, особенно по ночам, когда шайки даяков кружили около отряда словно коршуны в ожидании возможности ринуться на добычу, усыпив ее бдительность.
   К рассвету даяки обыкновенно исчезали, и только в редких случаях днем удавалось видеть их отряды, державшиеся на очень большом расстоянии.
   Зато, как только отряд Сандакана трогался в путь, передовые воины немедленно обнаруживали многочисленные следы даяков, державшихся ночью в непосредственной близости от лагеря. То были видны отпечатки множества ног на покрытой еще мелким пеплом и горячей земле, то кто-нибудь подбирал оброненную стрелу, обломок копья, мешочек, содержащий снадобья и краски.
   Раз или два разведчики показывали Сандакану ясно отпечатавшиеся следы ног человека, обутого в сапоги европейского образца: это заявлял о своем присутствии неугомонный Теотокрис.
   -- Ох, эта гадина готовит нам еще не одну ловушку! -- ворчал Янес.
   И в самом деле, Теотокрис изощрялся в изобретении все новых способов истребления своих противников.
   На третий день пути, когда отряд Сандакана был уже на расстоянии всего трех, самое большее четырех переходов от Голубого озера, но брел еще по низменной и болотистой равнине, общее внимание было привлечено странным явлением: отряд наткнулся на ручей, воды которого журчали под слоем пепла. Сандакан, глядя на этот ручей, увидел, что никакого русла у него здесь раньше не было. Казалось, ручей именно теперь, после пожара, родился в степи, в той самой степи, в которой влага была самим этим пожаром и уничтожена
   Внимательно приглядевшись к потоку, Янес насторожился: вода в ручье быстро прибывала. Вокруг уже образовывались маленькие лужицы, илистые, насыщенные пеплом. Потом эти лужицы сливались, образовывая озерки, потом в стороне появлялись новые и новые струи куда-то катившей мутной воды, и там образовывались такие же озера.
   Казалось, вода проступала из-под земли. И она прибывала со сказочной быстротой, грозя залить всю равнину в самом низменном месте, по которому сейчас с трудом брел отряд Сандакана.
   -- Наводнение! Наводнение! -- подняли крик перепутанные негрито.
   -- Но откуда эта колоссальная масса воды? -- терялся в догадках Сандакан.
   -- Откуда-нибудь с гор! -- отвечал Янес. -- Скажи, друг, ты ведь должен знать этот край, есть ли в горах озера?
   -- Очень много! Они не пересыхают в самые засушливые периоды, -- отвечал тот.
   -- Ну вот тебе и разгадка! Грек -- очень недурной инженер. Он уже показал нам свое искусство, направив в пещеру змей поток нефти по специально проложенному руслу. А теперь он проделал то же самое, но в больших масштабах: с помощью полчищ даяков, отданных в его полное распоряжение раджей, он перекопал где-нибудь в горах естественную плотину, сдерживавшую воды горного озера, и теперь эти воды устремились вниз, в долину, по которой мы идем. И вполне можно предположить, что этих вод с избытком хватит, чтобы утопить нас.
   -- Если только мы будем так глупы, что останемся на месте, на дне долины! -- отозвался Сандакан, и, оглядевшись, приказал изменить направление: в нескольких милях от того места, где находился отряд, но довольно далеко от синевших на горизонте гор у берегов Голубого озера имелось нечто вроде пологого холма, на вершине которого каким-то чудом уцелел молодой лесок.
   -- Туда, на холм! Скорее! Вода прибывает.
   Как ни трудно было идти по поминутно прибывавшей воде, сознание близкой опасности, мысль о возможности бесславно утонуть в этих бесконечных болотах подгоняла выбившихся из сил людей, и отряд добрался до холма очень быстро.
   Сандакан опасался, что Теотокрис расположил сильный отряд даяков на вершине холма. Тогда завладеть этим спасительным местом оказывалось бы весьма трудно, ибо его измученным, выбивающимся из сил воинам пришлось бы наступать на врага, скрытого от их выстрелов. Но, против ожидания, холм оказался пустым. Только сотни какаду, потревоженных приближением людей, подняли неистовый крик, перелетая с места на место, да добрый десяток бабирусс и тапиров, искавших там спасения от наводнения, боязливо жался на поросшем кустарником конце острова.
   Разумеется, охотники не дремали, и скоро от животных осталось одно только воспоминание, ибо изголодавшиеся люди накинулись на них как на желанное лакомство.
   -- Однако желал бы я все же знать, что выиграет этим наводнением наш милый друг Теотокрис? -- размышлял вслух Янес, задумчиво глядя, как мало-помалу прибывает вода, затопляя окрестности.
   -- Во всяком случае, утопить нас ему не удастся! -- отозвался Сандакан, который уже заметил, что за последние часы вода стала прибывать все медленнее, и появились признаки, говорящие о том, что, поднявшись еще всего на несколько дюймов, вода наконец остановится, так и не затопив острова, служащего отряду убежищем.
   -- Так-то оно так! -- отозвался и Тремаль-Наик, при виде разлива почему-то вспомнивший джунгли. -- Но, во всяком случае, наводнение задерживает наше продвижение...
   -- Грек хочет просто-напросто выиграть время! -- откликнулся Каммамури.
   -- Надолго он нас не задержит! -- уверенно ответил Сандакан. -- Почва здесь такова, что способна поглотить за несколько дней воды хотя бы целого Голубого озера. Завтра, самое позднее послезавтра вода спадет, и мы получим возможность вновь тронуться в путь.
   -- А за это время грек придумает какую-нибудь новую пакость! -- заявил Янес.
   -- На то он и грек, дружище! -- засмеялся Сандакан. -- Но и мы не глухи и не слепы. Будем остерегаться, будем принимать свои меры. Мы так близки к цели, что я горю нетерпением начать бой, быть может, последний бой, и эта задержка только выводит меня из себя.
   Ночь прошла благополучно. Часовые, сторожившие покой лагеря на превратившемся в остров холме, два или три раза поднимали тревогу, уверяя, что они видели людские тени, скользившие в непосредственной близости от холма; похоже, даяки, обзаведясь челнами или плотами, плавали около островка, выжидая удобного момента для нападения. Но нападения не последовало, а утром тщетно было искать следы ночных посетителей: насколько хватал глаз, вся низменность казалась бесконечным болотом, только кое-где виднелись свободные от воды маленькие клочки по-прежнему еще покрытой серым пеплом земли. Однако вода больше не прибывала, пожалуй, даже спадала, и после полудня Сандакан отдал приказ тронуться в дальнейший путь.
   Разумеется, не имея ни малейшего желания утонуть в болотах или увязнуть с довольно тяжелыми спингардами, Сандакан был вынужден для передвижения отряда отыскивать более или менее возвышенные места, где вода стояла не так высоко. При этом приходилось учитывать, главным образом, затруднительное положение малорослых негрито: там, где рослые малайцы Сандакана или ассамцы Янеса проходили почти без всякого труда, пигмеи дебрей Борнео брели почти по грудь в воде, а местами и рисковали утонуть.
   Но оставить негрито на острове Сандакан не мог и подумать: пигмеи были бы очень полезны в предстоящих схватках, а если их сейчас покинуть, то их легко могли истребить воины грека, несомненно сторожившие каждое движение отряда.
   Впрочем, и в этом отчаянно затруднительном марше по болотам негрито держали себя отлично и оказывали огромные услуги отряду, производя разведку местности и каким-то особым чутьем угадывая, где можно пройти с наименьшими трудностями, и, выбиваясь из сил, тащили на плечах и головах оружие, амуницию, волокли спингарды, к которым эти дикари теперь питали какое-то мистическое уважение.
   Отойдя на полмили от островка, отряд наткнулся на довольно глубокую протоку. Пришлось остановиться. Негрито, шедшие впереди, принялись за поиски брода. Один из них (родной брат старого соратника Каммамури, вождя племени негрито), еще молодой воин по имени Ма-Куо, отличавшийся исключительной смышленостью и проворством, первым вошел в воду, нащупывая дорогу шестом. Отряд с живым интересом наблюдал за всеми его манипуляциями. Продвинувшись благополучно на несколько шагов, молодой негрито вдруг подпрыгнул с жалобным криком.
   -- Его ужалила змея! -- вскрикнул Янес.
   -- Упас! Упас! -- кричал Ма-Куо, лицо которого сразу словно покрылось налетом серого пепла.
   И, наклонившись, он вынул дрожащими руками из воды обломок стрелы даяков. Глядя на этот небольшой кусок дерева, негрито бормотал, при этом голос у него становился с каждой секундой все более глухим:
   -- Упас! Упас! Отравленные стрелы! Много, много! Нога... больно... Янес, щеголявший все время похода в огромных болотных сапогах
   с подошвами из кожи носорога, прыгнул в воду и подхватил уже готового упасть карлика. Под его тяжелыми сапогами поминутно ломались раздавленные сапогами наконечники стрел, но они не причиняли португальцу ни малейшего вреда. Подняв Ма-Куо, как ребенка, Янес отнес его на более мелкое место, где несчастного окружила толпа. Сапогар поддерживал обессилевшего беднягу.
   -- Он умирает, -- печально сказал, глядя на брата, вождь негрито. -- Стрела впилась ему в ногу. Яд вошел в кровь. Его ждет смерть через несколько минут.
   -- Неужели нельзя спасти несчастного? -- пробормотал Янес. Сандакан пожал плечами:
   -- Чем? Какими средствами? Упас -- страшный яд, ты знаешь сам! Еще будь у нас под руками спирт... Я видел, как знахари даяков буквально накачивают колоссальным количеством спирта раненых, и бывают случаи, что яд этим обезвреживается. Но у нас спирта нет. Да и поздно. Он мертв...
   В самом деле, молодой негрито, которого его товарищи поддерживали за руки, вдруг вздрогнул, тело его выгнулось, как туго натянутая тетива, потом с его побелевших уст сорвался тихий стон, голова бессильно повисла. Он был мертв.
   По приказанию Сандакана соплеменники погибшего подняли его труп и отнесли обратно к только что покинутому острову. За пять минут женщины негрито, роя землю голыми руками, с поразительной быстротой выкопали там могилу. Еще пять минут, и только небольшой холм влажной земли свидетельствовал о том, что еще одну жертву потребовал рок...
   -- Что же мы теперь будем делать? -- спросил задумчиво бродившего по острову Сандакана Янес. -- Похоже, ночью грек засеял отравленными стрелами все подступы к острову. Разведчики указывают на целые полосы земли, куда теперь не осмелится ступить ни один негрито, боясь подвергнуться такой же участи, какая постигла Ма-Куо!
   -- Подожди, не торопись! Во всяком случае, это нас не остановит" И верно, через час отряд опять тронулся в путь. За это время ассамцы и малайцы, действуя крисами, тарварами и парангами, из молодых стволов деревьев, покрывавших островок, срубили несколько переносных мостов. Таща эти мосты с собой, отряд добрался до места, где погиб несчастный негрито. Там, как только с помощью шестов на дне обнаружили отравленные стрелы, мостки опустили в воду и негрито стали перебираться по ним, боязливо косясь на воду, таящую смерть. По мере прохода негрито вперед малайцы и ассамцы, которым нечего было бояться отравленных стрел, так как все они были обуты в сапоги с толстыми подошвами, поднимали пройденные уже мостки, заносили их вперед и укладывали на нужное место. Таким образом марш по направлению к Голубому озеру, хотя и медленно, но продолжался, и Сандакану удалось провести свой отряд без дальнейших злоключений и потерь. К вечеру того же дня, оставив позади все еще залитую водой равнину, Сандакан выбрался на возвышенную местность, и, выбрав с обычными предосторожностями место для ночлега на вершине одного из холмов, расположился там лагерем.
   Очень скоро люди, утомленные трудным переходом этого дня по болотам, предались отдыху и сну. Только Сандакан не смыкал глаз всю ночь.
   Держа в руках блестящий клинок с осыпанной драгоценными камнями рукояткой, он бродил по лагерю, от костра к костру, и пристально всматривался в ночную мглу блестящими глазами. Ему чудилось, что он уже видит Голубое озеро, на берегах которого прошло его счастливое детство. Ему чудились очертания мирных поселков, которыми некогда владел его отец. Казалось, он слышит голоса носящихся в воздухе вокруг сонного лагеря неисчислимых теней.
   Сжимая рукоятку меча, Сандакан стоял неподвижно, как изваяние.
   ...Тени, тени крутом. Тени давно ушедших из жизни людей. Тени дорогих, близких, любимых...
   Вот статный воин с горящим властным взором, с золотым щитом и копьем в руках, с золотой диадемой на голове.
   Кажется, он манит, он зовет Сандакана, указывая ему туда, где лежит Голубое озеро.
   -- Иду, отец! -- шепчет Сандакан.
   Вот прекрасная женщина, держащая в объятиях крошечного, весело смеющегося ребенка, что-то лепечущего, куда-то тянущегося ручонками.
   -- Я отомщу за тебя, мать! -- шепчет Сандакан.
   Костры лагеря то разгораются, то почти угасают. Дым поднимается к темному небосводу и расплывается в вышине бесформенными клубами. Иногда вспыхнет искорка, вырвавшись из костра, и, поднявшись высоко-высоко, к звездам, погаснет в небе. Иногда тревожно забормочет во сне какой-нибудь воин или заплачет ребенок, прикорнувший на груди женщины из племени негрито. А Сандакан, сжимая в руке свой грозный меч, все стоит на холме, всматривается в таинственные дали и шепчет что-то...
   Под утро, однако, усталость сломила и Сандакана, и он ушел в свою палатку, где на ночлег расположились Янес и Тремаль-Наик. Последний мирно спал. Янес же при входе Сандакана потянулся, зевнул.
   -- Черт знает, что может присниться человеку! -- сказал он, доставая сигару.
   -- Кошмар? -- улыбнулся Сандакан.
   -- Да, кошмар. Представь, приснилось, что я ребенок, что я в школе. В той самой школе, из которой я бежал столько лет назад... Ну, и вот меня вызвали отвечать урок. Я подошел к классной доске, собираюсь писать что-то, и вдруг, вместо мела -- у меня в руке зажженная сигара.
   -- Неисправимый курильщик! -- рассмеялся Сандакан. -- Ты даже и во сне куришь...
   -- Мой друг! -- наставительно сказал Янес, удобнее укладываясь. -- Поживешь с мое, увидишь, убедишься, что в мире все -- трын-трава...
   -- В сравнении с хорошей сигарой?
   -- Хотя бы и так. Правильнее сказать, в сравнении с дымом хорошей сигары...
   -- Ты сегодня настроен философски! Янес не отвечал. Во мгле ярко светился огонек его сигары. А снаружи время от времени доносился протяжный гортанный крик:
   -- Слу-у-у-ша-а-а-ай! Это перекликались оберегавшие покой спящего лагеря часовые.
   Полежав четверть часа, Сандакан вскочил.
   -- Нет, не могу! -- сказал он. -- Кровь моя пылает. Мысли роем кружатся в голове. Грезится детство, вспоминаю отца, мать...
   -- Закури сигару, успокоишься! -- ответил флегматично Янес. Но Сандакан, не отвечая, уже вышел из палатки.

XIX. На берегах Голубого озера

   Против ожидания, и этот день, и следующий прошли спокойно: отряд Сандакана не подвергался нападению ни во время похода, ни в часы отдыха.
   По временам Янес начинал думать, что это скверная примета: раджа Голубого озера, Белый дьявол, и его верный помощник Теотокрис готовят какую-нибудь новую ловушку. Но пойманный малайцами даяк, пробиравшийся куда-то в глубь страны от Голубого озера, подвергнутый Сандаканом тщательному допросу, рассеял эти опасения. По его словам, в резиденции раджи царило смятение, и между раджой и Теотокрисом возникли серьезные недоразумения, едва не приведшие к побоищу. Раджа, напуганный близостью отряда Сандакана, упрекал грека в том, что он не сдержал своего слова, не уничтожил Сандакана и его спутников по пути, в лесных чащах, в горных трущобах, в болотах.
   Теотокрис проклинал даяков, упрекая раджу в том, что тот своевременно не запасся огнестрельным оружием.
   -- Ты тут пьянствовал и развратничал! -- кричал грек на бледного и растерянного Белого раджу. -- Ты обзавелся целым гаремом и не думал о том, что когда-нибудь Сандакан вернется, вернется с карабинами и пушками" Да, ты предоставил в мое распоряжение полчища даяков. Лучших в мире воинов! Но чем они были вооружены? Луками и стрелами! А у твоих и моих врагов -- великолепные ружья, восемь пушек...
   Однако достойные сообщники, по-видимому, помирились: по словам пленника, раджа по совету грека готовился до последней возможности оборонять от Сандакана свою сильно укрепленную резиденцию, деревню на сваях, расположенную в нескольких десятках метров от берега и соединенную с материком лишь при помощи дамбы и подъемных мостов. Эта деревня охранялась отборными отрядами воинов, имевшими две или три медные пушки малого калибра. От приступа она была отлично защищена именно благодаря тому, что располагалась не на суше, а на воде. Взять ее можно было только с помощью целой флотилии.
   -- Ну что же! Мы построим плоты, поставим на них спингарды и возьмем это логовище хищников! -- с уверенностью сказал Сандакан, выслушав показание пленника.
   -- Если ты, о вождь, пощадишь жизнь мою и моих близких, -- заговорил в этот момент пленный даяк, -- я открою тебе великую тайну.
   -- Говори. Мне не нужна твоя жизнь!
   -- Я был молодым воином, когда нашим раджой был твой великий и мудрый отец. Я только силой обстоятельств после его смерти был вынужден покориться Белому дьяволу. Не бойся измены. То, что я скажу тебе, чистая правда!
   -- Говори же!
   -- Я думаю, что грек и Белый дьявол рассчитывают погубить тебя, вождь, при помощи очень хитрой уловки. В распоряжении раджи есть целая флотилия быстроходных судов, снабженных Фальконетами и даже несколькими пушками мелкого калибра. Вся эта флотилия скрывается в камышах бухты неподалеку от резиденции раджи. На ней находятся лучшие воины. Когда ты, о вождь, пойдешь на приступ резиденции, флотилия судов ринется на твои плоты, а в то же время из засады в тыл зайдут отряды, подготовленные Теотокрисом.
   -- О какой бухте ты говоришь? -- осведомился Сандакан?
   Пленник описал местоположение бухты и объяснил, что флотилия, стоящая на якорях, находится под охраной небольшого, но хорошо укрепленной котты.
   Обдумав услышанное, Сандакан принял решение побить врага его же собственным оружием: вместо того, чтобы идти прямо на резиденцию раджи, он повел свои войска берегом по направлению к котте. На ночь он остановился лагерем в нескольких милях от котты, и по его приказанию люди принялись возводить вокруг солидные земляные укрепления как бы в расчете надолго задержаться в этом месте, может быть, в ожидании подкреплений. Но как только стемнело, по данному Сандаканом сигналу лагерь и незаконченные укрепления были покинуты, причем опять Сандакан прибег к старой, однажды уже так блестяще удавшейся хитрости: оставил в лагере костры, а вместо часовых -- чучела из тряпок и палок. Не было недостатка и в фальшивых пушках: малайцы изготовили их из бревен, по форме напоминавших спингарды, и пристроили их на деревянных лафетах, так что сновавшим вокруг лагеря разведчикам даяков пришлось бы проникнуть в самое сердце лагеря, прежде чем они могли открыть обман.
   К полуночи отряд Сандакана быстрым шагом приблизился к котте, защитники которой, естественно, не ожидали ночного удара.
   Нападение было произведено так стремительно, что отчаянно сопротивлявшиеся даяки котты не могли долго устоять перед свирепым натиском. А главное, в панике и растерянности они позволили посланным Сандаканом малайцам под начальством Сапогара и Самбильонга беспрепятственно прокрасться к стоявшим на берегу прао. И в то время как восемь спингард громили и крушили палисад, окружавший поселок, и прокладывали дорогу к центру укрепления, среди вытащенных на берег судов даяков вдруг послышались частые взрывы и вспыхнул пожар: это была работа Самбильонга и Сапогара. Отчаянные храбрецы, прокравшись к плохо охраняемым судам, перебили стражу и подожгли несколько прао, а у других при помощи запасных патронов и фитилей сделали пробоины в днищах, так что, когда обитатели котты, собравшись с силами, попытались спастись на судах, спущенные на воду лодки немедленно тонули друг за другом.
   Естественно, что защитники котты пали духом. Кто мог, тот спасался бегством. Другие, придя в отчаяние, бросались на воинов Сандакана, лезли, как слепые, под выстрелы и ложились трупами под губительной картечью. Но огромное большинство, видя, что сопротивление совершенно бесполезно, не замедлили сдаться с женами и детьми на милость победителя.
   Задолго до рассвета участь котты и, главное, участь грозной флотилии Белого дьявола была решена: котта и уцелевшие прао находились в полном распоряжении Сандакана. Но он не довольствовался этим. Во время приступа затонуло на сравнительно неглубоком месте около десятка лодок, и всех пленных, не исключая и женщин, Сандакан, обещая им полную пощаду, заставил приняться за работу. Усилиями нескольких сотен человек затонувшие лодки одна за другой были извлечены из воды и вытащены на берег. Загремели топоры, завизжала пила, застучали десятки молотков, и уже к вечеру того же дня все уцелевшие от полного разрушения суда прежней флотилии раджи Голубого озера были починены, спущены на воду, оснащены и перевооружены.
   Посадив на них своих испытанных бойцов, Сандакан отдал приказ обрубить якорные канаты и распустить паруса. Легкий ветерок, дувший от Кайдангана, наполнил паруса, и суда стали выбираться на простор озера одно за другим.
   В общем, флотилия имела достаточно внушительный вид: ее составляли до тридцати прао, некоторые из них были способны вместить до пятидесяти человек экипажа.
   Сандакан разбил всю эту флотилию на три маленькие эскадры. Каждая их них состояла приблизительно из десяти судов. В первую, куда входили исключительно легкие и увертливые лодки, Сандакан поместил отборных стрелков-негрито, отдав их под начальство старого друга, вождя племени. Эти стрелки, кроме карабинов, были еще обеспечены наскоро изготовленными луками и огромным запасом стрел. Но эти стрелы были особыми: каждая стрела была снабжена наконечником из слоя ваты, пропитанной смолой и каучуком.
   Экипаж второй эскадры, находившейся под командой Янеса, состоял из его бравых ассамцев и даяков из обеих перешедших на сторону Сандакана котт. И, наконец, третьей командовал сам Сандакан, а экипаж ее составляли "дети Мопрачема", испытанные бойцы-малайцы.
   Весть о взятии котты не успела вовремя дойти до столицы Белого раджи: защитники его, бежавшие по суше из котты, должны были пробираться по дебрям и болотам. Путь их до столицы занимал несколько дней. По озеру попасть туда они не могли, потому что Сандакан не только захватил всю флотилию, вплоть до самых мелких лодок, но и следом за взятием котты послал на озеро несколько своих лодок, поручив им не подпускать к столице Белого раджи ни одного судна и перехватывать возможных посланцев Теотокриса.
   Таким образом флотилия Сандакана, разбитая на три отдельных эскадры, могла добраться до столицы, не возбудив там никакой тревоги.
   Для нападения на Белого дьявола Сандакан избрал глухую полночь.
   Бесшумно скользили суда трех маленьких эскадр, подвигаясь к заветной цели. Не доходя до резиденции раджи, отлично укрепленного поселка, Сандакан выслал вперед значительный отряд под начальством Тремаль-Наика, Каммамури и Сапогара. Этот отряд прокрался в темноте почти к самым воротам столицы и залег около них.
   Флотилия же подошла со стороны озера и полукольцом охватила поселок, где никто не ожидал столь скорого нападения беспощадного врага.
   Около полуночи в стороне поселка вдруг взвилась высоко в темное небо и лопнула с оглушительным треском, рассыпавшись снопом искр, сигнальная ракета. Это Тремаль-Наик извещал Сандакана о том, что его отряд отрезал поселок со стороны суши.
   -- Вперед! Гребите сильнее! -- скомандовал Сандакан, и суда, как стая хищных птиц, понеслись к городу на сваях.
   В резиденции раджи Голубого озера поднялась тревога. Затрещали барабаны, загудел огромный гонг, поднимая защитников раджи, вспыхнули факелы.
   Фантастическую картину представлял собой сразу оживший город: по мосткам, высоко над водой, замелькали сотни бегающих огоньков, по стенам, террасам, по плоским крышам домов города забегали человеческие фигуры. И, наконец, загремели выстрелы: это раджа Кинабалу встречал нападающих залпом из фальконетов и оставшихся в его распоряжении пушек мелкого калибра. Ядра и картечь с визгом и воем неслись над сонной гладью озера. Иные ядра попадали в борта быстро мчавшихся судов и крошили доски, убивали людей. Но потери Сандакана были ничтожны: в панике и суматохе артиллеристы раджи не могли оставаться хладнокровными, и меткость их беспорядочных выстрелов оставляла желать лучшего. К тому же суда Сандакана неслись с поразительной быстротой, поминутно меняли галс, то приближаясь почти к самым стенам осажденного города, то отплывая в сторону.
   В то же время не бездействовали и орудия, имевшиеся в распоряжении Сандакана: с берега гремели четыре спингарды, управляемые Каммамури, кроша палисад и башни плотины, соединявшей озерный город с сушей; с судов откликались остальные четыре спингарды и несколько миримов и лил, захваченных в котте.
   Под прикрытием этих выстрелов по сигналу Сандакана увильнула в сторону эскадра из легких и быстроходных лодок, на которых находились негрито. Потом, скользя вдоль берега, она стрелой промчалась мимо города на самом близком расстоянии, так что защитники города уже не успели изменить направление выстрелов пушек и могли стрелять по негрито только из фальконетов да сумпитанов, не причиняя нападающим сколько-нибудь существенного вреда.
   Проносясь мимо города, негрито, до того момента прятавшиеся от выстрелов за бортами своих юрких лодок, вдруг поднялись на несколько мгновений, и, испустив свирепый вой, напоминавший вой готовой ринуться на свою добычу голодной пантеры, разом выпустили по направлению к деревянным зданиям города сотни стрел. Это были особые стрелы: они летели, неся с собой огонь, они впивались в бревенчатые стены зданий или падали на сплетенные из циновок крыши, вспыхивали ярким пламенем и поджигали все, что только могло гореть.
   Защитники города, очевидно, предвидели возможность такого маневра. По крайней мере, несколько сотен человек, в основном женщины и дети, опрометью кинулись по крышам, волоча с собой мокрые тряпки и ведра, и принялись тушить в десятке мест вспыхивающий пожар. Но это плохо удавалось, потому что Сандакан осыпал город выстрелами из карабинов и спингард. Мало-помалу пожар разгорался повсеместно, одно здание за другим становилось жертвой огня, обгорелые бревна, увлекая за собой хижины даяков, рушились с треском и шипением в воду, пламя пожара бушевало, бросая кровавые блики на взволновавшуюся поверхность воды.
   А негрито опять проносились мимо города на юрких челнах и опять посылали в еще уцелевшие здания сотни огненных стрел.
   Скоро большую часть города охватил огонь, и его защитники были вынуждены оставить пылающие здания и перейти к большому дому, не поддававшемуся поджогу: этот дом был обшит жестью, и стрелы негрито не могли причинить ему большого вреда. На его террасах и плоских крышах расположились сотни воинов раджи, его гвардия. Туда же втащили все оставшиеся у Белого дьявола пушки. Доведенные до отчаяния приверженцы раджи, сгрудившись на небольшом пространстве, яростно отбивались, дорого отдавая свою жизнь.
   Наблюдая за происходящим сражением, Сандакан заметил, что огонь пожара почти отрезал от цитадели раджи другой так же хорошо укрепленный дом, где нашел себе приют небольшой отряд даяков. Дом этот сравнительно легко мог быть подвергнут обстрелу, и Сандакан направил туда огонь своих спингард, не обращая внимания на градом сыпавшиеся вокруг пули. После нескольких выстрелов бревна, на которых стоял этот маленький замок, стали рушиться одно за другим, и защитникам дома не осталось другого выхода, как покинуть свое убежище и спасаться вплавь или пробиваться к цитадели через огонь, охвативший деревянный помост.
   По-видимому, они предпочли воду огню. По крайней мере, до двух десятков человек с ружьями и крисами в руках выскочили из готового рухнуть дома и побежали по еще уцелевшему, но уже дымившемуся помосту, стараясь укрыться от выстрелов за пылающими хижинами. Впереди этой толпы неслись два человека в светлых одеждах.
   -- Наш друг Теотокрис! -- воскликнул Янес.
   -- И твой верный слуга хитмудьяр! -- отозвался Сандакан. Мгновенно оба вскинули свои карабины. Прогремели два выстрела.
   Теотокрис, уже добежавший до парапета и готовый кинуться в воду, всплеснул руками, перевернулся и тяжело упал в озаренные огнем пожара воды озера. Хитмудьяр упал навзничь, покатился по помосту, задержался на мгновение на его краю, но потом оборвался и грузно шлепнулся туда же, куда за секунду до того упал грек. В ту же минуту Сандакан повернул стоявшую около него спингарду, заряженную картечью, приложил фитиль к запалу; спингарда рявкнула, и сотни мелких кусков рубленого железа, заменявшие картечь, ударили по воде в том месте, где вода поглотила Теотокриса и мажордома раджи Ассама. Если они оба и могли бы выплыть, то картечь покончила с ними, изорвав в клочья их тела.
   И на другом конце поселка драма близилась к развязке: Тремаль-Наик, разгромив спингардами сторожевые башни и палисад, уже пробивался по дамбе к цитадели. Суда Сандакана подплывали туда же, все ближе и ближе.
   Кругом бушевал огонь, так что спасения защитникам цитадели уже не было.
   Однако они еще оборонялись. И Сандакану было видно, как высокий старик в пышных одеждах раджи с помощью двух юношей, тоже богато одетых, посылал в нападавших заряд за зарядом из немногих стоявших на крыше пушек.
   -- Сдавайся, самозванец! -- крикнул Сандакан, заглушая своим голосом треск ружейных выстрелов. Но раджа вместо ответа повернул дуло пушки и, наведя ее на судно Сандакана, поднес фитиль к запалу.
   Однако выстрел не достиг своей цели: пушка, старая и дрянная медная пушка туземной работы, не выдержала слишком большого заряда и разорвалась с оглушительным треском, уложив осколками обоих юношей, сыновей раджи. Сам раджа уцелел. Он стоял, обожженный огнем взрыва, весь черный, с факелом в руках, словно не понимая, что произошло.
   -- Сдавайся! -- крикнул ему еще раз Сандакан. Но раджа, дико засмеявшись, бросился бежать с террасы, где еще отстреливались остатки его гвардии. Он скрылся внутри цитадели, унося с собой пылающий факел.
   Несколько минут спустя послышался громовой удар, в бездонную высь неба понеслись снопы огня, клубы багрового дыма, обломки, осколки. И когда дым развеялся, на месте цитадели была только груда обгорелых бревен: раджа Кинабалу, убийца отца Сандакана, предпочел взлететь на воздух вместе со своими женами и награбленными сокровищами, нежели сдаваться вернувшемуся мстителю.
   
   Две недели спустя Янес, покуривая душистую сигару, подошел к Сандакану, рассеянно глядевшему, как сотни и сотни даяков, словно муравьи, копошились на берегу, строя город на месте погибшей резиденции самозваного белого раджи.
   -- Я думаю отправиться в путь завтра же! -- сказал Янес. На лицо Сандакана легла легкая тень.
   -- От моей рани Сурамы прибыл гонец.
   -- Надо ехать! -- продолжал Янес, попыхивая голубоватым дымком.
   -- Что-нибудь случилось? -- оживился Сандакан.
   -- Ничего особенного. Англичане...
   -- Опять англичане?
   -- Ну, англичане прислали маленькое специальное посольство к моей жене. Предлагают ей богатые дары, соблазняют разными благами мира...
   -- И чего требуют?
   -- Чтобы Сурама приняла в качестве советника по политическим и финансовым делам английского резидента.
   -- Которого будет сопровождать гарнизон из английских солдат с оружием трех родов, и которому должна быть передана цитадель?
   -- Само собой разумеется! Ну, и рани пишет, что нужно мое присутствие. Англичане придвинули совсем близко к границам Ассама корпус в три тысячи человек.
   -- Браво! Значит, война?
   -- По-видимому!
   -- И ты едешь завтра?
   -- Да, завтра!
   -- Хорошо. Эй, люди! Позвать Тремаль-Наика и Каммамури! А, вы здесь, друзья? -- закричал, оживляясь, Сандакан.
   -- Разумеется! -- отозвался Тремаль-Наик.
   -- Итак, война, война... Война с англичанами! Завтра мы все отправляемся в поход. Повоюем еще и с англичанами! -- чуть не кричал в радостном возбуждении неукротимый Сандакан.
   Назавтра неразлучные друзья покинули берега Голубого озера в дебрях Борнео, чтобы пуститься в дальние странствования, навстречу новым грозам, новым опасностям, чтобы опять ринуться в кровавые сечи...
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru