Lib.ru/Классика: Салливан Александер Мартин. Новая Ирландия

НОВАЯ ИРЛАНДІЯ.
А. М. Салливана *).

(Переводъ съ англійскаго.)

*) Предисловіе автора. Въ теченіе менѣе чѣмъ подстолѣтія въ общественной и политической жизни Ирландіи произошли перемѣны, составившія настоящую революцію. Въ слѣдующихъ страницахъ я хотѣлъ не столько обрисовать во всѣхъ фазахъ эти перемѣны или изложить формальную исторію этого періода, сколь дать читателю рядъ очерковъ или разсказовъ, преимущественно изъ личнаго наблюденія, которые могли бы помочь ему при оцѣнкѣ полученныхъ результатовъ, конечно, имѣлъ въ виду, что томъ этотъ будетъ изданъ и, надѣюсь, читаемъ въ Англіи; тѣмъ не менѣе я рѣшилъ писать его не для англичанъ и не по-англійски, а по-своему и съ своей точки зрѣнія. Я не претендую быть обезличеннымъ. Я принималъ, какъ будетъ видно изъ послѣдующаго, дѣятельное участіе въ нѣкоторыхъ изъ самыхъ бурныхъ сценъ ирландской общественной жизни, по крайней мѣрѣ за четверть столѣтія, и хочу удержать за собой мѣсто человѣка опредѣленныхъ взглядовъ и твердыхъ убѣжденій. Тѣмъ не менѣе, я увѣренъ, меня не станутъ обвинять въ непониманіи той отвѣтственности, которая возлагается на человѣка, взявшагося сдѣлать попытку, какъ бы она скромна ни была, излагать исторію своего времени, а не политическіе и полемическіе дебаты.

Быть-можетъ съ моей стороны будетъ слишкомъ смѣлымъ и самонадѣяннымъ выразить надежду, что эти главы могутъ помочь установиться между новой Англіей и новой Ирландіей лучшимъ отношеніямъ и болѣе теплымъ чувствамъ, чего, несомнѣнно, должны желать всѣ истинные патріоты какъ той, такъ и другой стороны. Но, какъ бы то ни было, не менѣе серьезныя соображенія и не менѣе высокія надежды заставили меня предпринять этотъ трудъ.

I.
Взглядъ назадъ.

Время отъ пятидесятыхъ до восьмидесятыхъ годовъ этого столѣтія составляетъ во всеобщей исторіи періодъ полный событіями. Повсюду оно принесло великія перемѣны для націй и народовъ. И даже тамъ, гдѣ не было слышно звука оружія, другія силы производили перевороты, другія причины вызывали разрушеніе стараго и водвореніе новаго. Древнія границы нарушались, старинные обычаи, привычки и традиціи исчезали и, въ большинствѣ случаевъ, вся физіономія общества измѣнилась въ ту или другую сторону. Въ Ирландіи этотъ періодъ былъ также свидѣтелемъ глубокихъ превращеній. Съ увѣренностью можно сказать, что старой Ирландіи -- Ирландіи сорокъ лѣтъ тому назадъ -- уже больше не существуетъ.

Во время своей недавней поѣздки въ мѣста, гдѣ протекла моя юность, я чувствовалъ живѣй, чѣмъ когда-нибудь, перемѣны послѣднихъ тридцати лѣтъ. Я снова катался по голубымъ водамъ залива, которыми былъ, такъ сказать, выняньченъ; я взбирался на холмы, бродилъ по мрачнымъ ущельямъ Галингариффе и Биры, по тропинкамъ и проходамъ, знакомымъ еще съ дѣтства и памятныхъ до сихъ поръ. Внѣшняя природа, во всей своей дѣвственной красотѣ и дикомъ величіи, осталась та же; но было ясно, что новый порядокъ вещей уже народился,-- новыя лица окружали меня, новыя манеры, привычки и общественные обычаи. Кельтскія привѣтствія слышались уже рѣдко: мѣсто "спаси васъ Богъ" -- по-ирландски заняло "прекрасный день, сэръ" -- по-англійски. Мои ноги стояли на родной почвѣ, но я, чувствовалъ себя на чужбинѣ. Тѣхъ смѣлыхъ рыбаковъ и наивныхъ горцевъ, среди которыхъ протекло мое отрочество, нужно было искать не здѣсь, а въ Бостонѣ, Мильвоки и С.-Франциско. Однакожъ, отложивши въ сторону естественное тоскливое чувство, я сознавалъ, что перемѣна не была несчастіемъ. Правда, много было потеряно, на много и пріобрѣтено.

Не было ли все то, что я видѣлъ, все, что я потерялъ, лишь отраженіемъ, миніатюрнымъ образомъ, того, что совершилось на всемъ островѣ? Несомнѣнно, этотъ округъ и его населеніе долга играли типичную роль, такъ сказать, въ превратностяхъ нашей національной жизни. Крайній юго-западъ Ирландіи, атлантическій уголъ западнаго Борка и Берри долго представлялъ особенный интересъ для изучающаго общественную и политическую исторію Ирландіи. Фроудъ считаетъ его ареной характеристическихъ событій 17 и 18 столѣтій. Въ послѣдней отчаянной борьбѣ гальскихъ князей за свое господство на островѣ эта мѣстность играла на югѣ ту же самую роль, какую Донегалъ -- на сѣверѣ. Три человѣка, подъ предводительствомъ которыхъ была совершена заключительная кампанія 1595--1599 годовъ, были: Гугъ О'Нейль -- князь тиронскій, Гугъ О'Доннель -- князь тирконнельскій и Доналъ О'Сулливанъ -- глава Биры. Союзницей ирландскихъ вождей на этотъ разъ была Испанія, и близость оконечностей Барбери и Биры къ Иберейскому полуострову, удобства, представляемыя ихъ глубокими заливами и природными гаванями для выгруженія войскъ, оружія, субсидій и посылокъ -- придавали этому округу то значеніе, которое онъ удерживалъ за собой вплоть до 1796 г., когда сдѣлался ареной попытки или, лучше сказать, замысла французскаго вторженія подъ предводительствомъ Гоша. Объявленная конфискованной, въ концѣ упомянутой кампаніи, въ 1607 г. и дѣйствительно конфискованная въ 1641 и 1691 годахъ, Бира окончательно была потеряна для О'Сулливановъ. Послѣдній благородный членъ этого семейства {Его сестра была женой полковника Макъ-Магона, прямаго предка маршала Патрика Макъ-Магона, герцога наджентскаго, президента Французской республики. Прим. авт.}, лишеннаго своего наслѣдства, вступилъ во французскую службу вмѣстѣ съ ирландской арміей подъ начальствомъ Сарсфильда, при капитуляціи Лимерика. Народъ хмурился на своихъ новыхъ ландлордовъ, которые въ теченіе очень долгаго времени буквально даже не бывали въ своихъ владѣніяхъ.

Отъ 1700 до 1770 года, какъ это очень живописно рисуетъ Фроудъ, Бантри и прилегающіе къ нему заливы служили дорогами, по которымъ, несмотря на силу и бдительность правительства, отправлялись рекруты для "ирландской бригады" (такъ-называемые "дикіе гуси" въ грузовыхъ билетахъ) и грузы шерсти (вывозъ которой былъ запрещенъ въ это время) во Францію, Испанію и другія южныя страны. Населеніе занималось этимъ выгоднымъ и рискованнымъ ремесломъ -- контрабанднымъ вывозомъ шерсти и ввозомъ шелка, водки и табаку -- почти вплоть до начала прошлаго столѣтія. Съ тѣхъ поръ оно посвятило себя исключительно и энергично соединенію рыболовства съ мелкимъ земледѣліемъ. На его характерѣ и обычаяхъ, привычкахъ и традиціяхъ, добродѣтеляхъ и порокахъ болѣе или менѣе отразилась та предшествовавшая исторія, которую я только-что пытался обрисовать вкратцѣ.

Наиболѣе рѣзкія перемѣны въ предѣлахъ нынѣшняго поколѣнія во всей Ирландіи произошли именно въ средѣ этого земледѣльческаго класса. Ирландское крестьянство сорокъ лѣтъ тому назадъ, его домъ, его привычки, обыкновенія, платье, его остроуміе и юморъ, его нѣжныя чувства, его страсти и застарѣлые предразсудки -- все это съ большими или меньшими преувеличеніями было описано уже сто разъ (въ Англіи). Каррикатура сдѣлала съ своимъ оригиналомъ все, что могла сдѣлать; однакожь и справедливость все-таки касалась этой темы. Одну изъ наиболѣе пріятныхъ перемѣнъ нашего времени составляетъ тотъ фактъ, что неуклюжій, "балаганный ирландецъ" уже больше не провозглашается съ восторгомъ вѣрнымъ дѣйствительности. Ирландецъ крайне чувствителенъ къ сатирѣ или насмѣшкѣ, и пародированіе его національнаго характера въ жалкихъ романахъ и грубыхъ фарсахъ для увеселенія господствующей расы (ирландскаго крестьянина обыкновенно изображали смѣсью идіота и шута) вызывало въ немъ раздраженіе, питавшее ненависть между двумя народами гораздо больше, чѣмъ самая свирѣпая брань тѣхъ "агитаторовъ", которымъ принято приписывать исключительную фабрикацію ирландскихъ возстаній.

Банимъ, Гриффинъ, г-жа Голлъ и Баристонъ оставили картины ирландской жизни и ирландскаго характера, которыя въ цѣломъ, по вѣрности и эффектности, трудно превзойти. Только одного класса не фотографировалъ никто изъ нихъ, это -- рыбачьихъ общинъ, населявшихъ тридцать лѣтъ тому назадъ берега Банаута и Мюнстера. Теперь онѣ совершенно исчезли. Ирландская рыболовная коммиссія изъ году въ годъ оплакивала ихъ исчезаніе; военный и коммерческій флоты потеряли въ нихъ крѣпкихъ и безстрашныхъ моряковъ, съ дѣтства привыкшихъ бороться съ волнами и вѣтромъ и всегда готовыхъ къ услугамъ вдоль всѣхъ западныхъ и южныхъ береговъ острова. Собственно такъ-называемымъ "рыболовствомъ въ глубокомъ морѣ" общинники почти не занимались,-- лодки и снасти западнаго берега совершенно не годились для этой цѣли. Правда, Бинселъ и Канъ-Клиръ славились своими "крючечниками", занимавшимися ловлей китовъ и морскихъ налимовъ, но шестивесельныя селедочныя лодки были во всеобщемъ употребленіи. Когда лунный свѣтъ становился слишкомъ ярокъ для рыболовства, они воздѣлывали картофель на небольшихъ фермахъ или участкахъ земли на скалахъ, такъ что отъ этого картофеля и запаса рыбы для домашняго употребленія зависѣло все ихъ жалкое существованіе. Между Канъ-Клиръ и островомъ Дорсей на ихъ долю иногда выпадало немного, лоцманства, хоть эти "лоцмана" имѣли и очень смутныя понятія о компасѣ и квадрантѣ. Одинъ изъ нихь разсказывалъ мнѣ, какъ онъ разъ чуть было не утерялъ хорошаго "дѣла" (пяти фунтовъ стоило) потому, что не могъ сказать компаса капитану вестъ-индскаго судна, шедшаго домой. "Какъ, ты не знаешь компаса?-- вскричалъ капитанъ.-- И ты лоцманъ?" -- "О, нѣтъ, сэръ, я хотѣлъ сказать -- не знаю его по-англійски. Вы видите, сэръ, мы всѣ въ своей деревнѣ, что на берегу, говоримъ по-ирландски, а я и мои ребята знаемъ немного по-англійски потому, что ходимъ съ судами".-- "Ладно,-- сказалъ капитанъ послѣ нѣкотораго молчанія,-- скажи по-ирландски". Онъ не безъ основанія думалъ, что на всѣхъ языкахъ можно узнать, слѣдуютъ ли слова другъ за другомъ въ такомъ порядкѣ, какъ -- сѣверъ, сѣверо-востокъ, сѣверо-сѣверо-востокъ, сѣверо-востоко-сѣверъ и т. д., но старый Джакъ Доунингъ былъ такъ же находчивъ, какъ капитанъ проницателенъ. Въ кабалѣ у мистрисъ Кроуней онъ очень и очень часто слыхалъ, какъ матросы говорятъ компасъ, и хотя самъ не пытался повторить его, но зналъ, какъ это звучитъ для уха.

-- О, будьте увѣрены, сэръ, я скажу вамъ его по-ирландски.-- И онъ началъ декламировать на своемъ доморощенномъ гальскомъ:-- Мой дѣдушка, моя бабушка, моего дѣдушки бабушка, моей бабушки дѣдушка, мой пра-пра-прадѣдушка...

-- Будетъ, будетъ!-- вскричалъ капитанъ, видимо убѣжденный.-- Я вижу, пріятель, что напрасно усомнился въ тебѣ... Веди судно!

Не много найдется зрѣлищъ, которыя были бы такъ живописны, какъ церемонія формальнаго открытія рыболовнаго сезона въ заливѣ. Выбравши особенно благопріятный, тихій и ясный день, рыбачьи лодки собирались въ назначенное мѣсто со всѣхъ окрестныхъ рѣчекъ и затоновъ на много миль вокругъ. Затѣмъ торжественною процессіей, со священникомъ впереди, онѣ выплывали въ море на разстояніи рыболовнаго района и тамъ останавливались. Тогда священникъ облачался, на кормѣ устанавливался импровизованный алтарь, весь флотъ размѣщался вокругъ и ни одна голова не оставалась покрытой и не наклоненной, пока совершалась обѣдня. Я видѣлъ эту "обѣдню въ океанѣ", когда не было ни малѣйшаго вѣтерка, и звонъ колокольчика да шепотъ священника составляли единственные звуки, долетавшіе до моего уха, голубые холмы Бантри виднѣлись позади насъ, а впереди -- ровно ничего до самаго американскаго берега.

Гдѣ все это теперь?... Обѣдня въ океанѣ -- дѣло прошлаго, о ней не слышно, ея не видно больше,-- одинъ изъ старинныхъ обычаевъ, очевидно, исчезъ навсегда. А рыбаки -- эти красивые и рослые молодцы, съ засмоленными руками и слѣдами бурь на лицѣ?... Если не рабочій домъ и не могила унесли ихъ, то навѣрно они работаютъ гдѣ-нибудь въ докахъ на Темзѣ или Мерси, на Гудсонѣ или Миссисипи. А лодки?... Я видѣлъ едва ли не всѣ ихъ, когда былъ въ послѣдній разъ въ бухтѣ, которая во времена моего дѣтства была способна вмѣстить чуть не цѣлый флотъ. При низкой водѣ, то тамъ, то тутъ изъ песку торчали ребра ихъ скелетовъ или ихъ жалкіе обломки безпомощно бились подъ упавшимъ въ воду во время прилива деревомъ.

Возлѣ западнаго берега Ирландіи есть нѣсколько острововъ, которыхъ населеніе, предшествовавшее теперешнему поколѣнію, никогда не имѣло нужды покидать своихъ домовъ-тюремъ. Материкъ -- Ирландія -- былъ для нихъ огромнымъ континентомъ, гдѣ, говорятъ, можно видѣть удивительныя чудеса. Островъ Торри (huis Torragh -- островъ башни), около Донегала, и до сихъ поръ еще въ значительной степени сохранилъ за собой эту уединенность,-- онъ до сихъ поръ еще управляется "королемъ" рыбаковъ, выбраннымъ общиной трехъ или четырехъ сотъ душъ. Очень недавно, сколько мнѣ извѣстно, на немъ были построены полицейская казарма и пограничная таможня, но, несмотря на это, авторитетъ "короля" и до сихъ поръ остался верховнымъ. И не странно ли, теперешній самодержецъ Торри -- протестантъ и единственный проповѣдникъ своей вѣры на островѣ (конечно, внѣ казармы и таможни)?

Торри принадлежалъ къ какому-то баронству на сосѣднемъ материкѣ; но не дальше какъ два-три года тому назадъ никому и не снилось настаивать на этомъ законномъ фактѣ и требовать съ торрійцевъ уплаты баронскаго налога на поправку дорогъ въ странѣ по ту сторону "пролива". "Мы свои собственныя дороги строили сами, никакими другими не пользовались и ни за какія другія налоговъ платить не будемъ", такъ отозвался "король". Сборщикъ уже началъ-было снаряжать флотилію для нападенія на островитянъ съ не менѣе опредѣленнымъ намѣреніемъ, чѣмъ Вильгельмъ Нормандскій собиралъ свои струги на рейдѣ С.-Валери, но, къ счастію, власти придумали компромиссъ, котбрый и отвратилъ враждебное столкновеніе съ такой своеобразною общиной, такъ сильно располагающею въ себѣ ихъ симпатіи.

Тяжкое преступленіе было и, я увѣренъ, остается до сихъ поръ неизвѣстнымъ въ средѣ этихъ островитянъ. Первыя незаконныя роды на Торри, насколько хватаетъ памяти старожилъ, случились всего лѣтъ двадцать тому назадъ и причинили не малые переполохъ и страхъ всей общинѣ. Одна торрійская дѣвушка работала на фермѣ материка и возвратилась домой, чтобы наложить на характеръ своего роднаго острова первое нравственное пятно такого рода, какое еще никогда не было ему знакомо. Вся община собралась подъ предсѣдательствомъ "короля" и въ одинъ голосъ объявила несчастной подсудимой ссылку въ Ирландію. Когда же она и ребенокъ достаточно окрѣпли, ихъ перевезли черезъ проливъ. Сосѣди надавали ей подарковъ на всякій случай въ будущемъ и она уже не возвратилась на Торри.

Теперешній еписокъ Керри, преподобный д-ръ Моріарти, разсказывалъ мнѣ, какъ онъ ѣздилъ по своему округу близъ острова Бласкета въ 1856 г. Этимъ случаемъ воспользовался одинъ молодой островитянинъ, который хотѣлъ жениться, но не могъ по нѣкоторымъ обстоятельствамъ этого сдѣлать безъ разрѣшенія его преподобія. Съ этою цѣлью онъ переправился на материкъ, гдѣ никогда прежде не бывалъ, и удивлялся всему, что ни попадалось ему на глаза. Епископъ хотѣлъ удостовѣриться въ знакомствѣ его хотя съ основными истинами христіанскаго ученія.

-- Послушай, мой милый, какъ ты думаешь, сколько боговъ на свѣтѣ?-- спросилъ онъ ирландца.

-- Ну, великій и святой духовникъ,-- отвѣчалъ тотъ,-- у насъ въ Бласкетморэ только одинъ, а здѣсь, въ этомъ большомъ свѣтѣ, очень можетъ быть, что и больше.

Отецъ Казей долженъ былъ посвятить нѣсколько дней наставленію его въ истинахъ христіанскаго катехизиса, а затѣмъ разрѣшилъ ему и супружескій союзъ.

Этотъ классъ островитянъ атлантическаго берега отъ Канъ-Клиръ до Мелинъ-хедъ жестоко пострадалъ и былъ почти уничтоженъ во время голода 1847 года. Это -- храбрая и крѣпкая раса, во многомъ отличающаяся отъ крестьянъ ирландскаго материка. Уединенность спасла ихъ отъ столкновеній, которыя дезорганизовали аграрную систему въ другихъ частяхъ королевства. Ихъ тяжелая доля и скромная жизнь представляли мало соблазна для зависти и жадности. Океанъ -- ихъ главная "ферма" и на ней никакіе ландлорды не могутъ повысить своихѣ рентъ. Война классовъ, расъ и исповѣданій, по временамъ свирѣпствовавшая по всей Ирландіи, никогда не касалась этихъ общкнъ. Каждый человѣкъ для нихъ -- сосѣдъ, каждый чужестранецъ -- другъ. Даже теперь, изнуренные тяжелымъ испытаніемъ послѣднихъ тридцати лѣтъ, они представляютъ интересъ для изученія, какъ единственные, быть-можетъ, чистые остатки кельтскихъ крестьянъ Ирландіи стараго времени.

Вглядываясь въ эти сцены, вызывая въ себѣ эти воспоминанія, я не чувствую себя достаточно стоикомъ для того, чтобы хладнокровно смотрѣть на картину, представляющуюся моему взгляду теперь. Однакожь необходимо помнить, что въ этихъ обращеніяхъ къ прошлому часто не отдавалось должной справедливости настоящему; рѣдко придавалась настоящая цѣна прогрессу, который среди сраженій и борьбы, часто казавшихся безплодными, страданій и жертвъ, повидимому не вознаграждавшихся, былъ тѣмъ не менѣе во всемъ свѣтѣ основанъ на ростѣ цивилизаціи.

II.
Школьный учитель.

Пятьдесятъ лѣтъ тому назадъ школьный учитель въ Ирландіи не былъ внѣ границъ. Въ прошломъ столѣтіи ему гораздо лучше было совсѣмъ не существовать, если онъ не хотѣлъ быть обвиненнымъ въ уголовномъ преступленіи по 8 th. Anne, cap. III, sec. 16. Въ большинствѣ земледѣльческихъ приходовъ Ирландіи, меньше полустолѣтія тому назадъ, человѣкъ, умѣвшій прочитать газету или написать письмо, былъ выдающимся лицомъ, полезнымъ и важнымъ дѣятелемъ. Онъ становился философомъ своего околодка. Онъ писалъ письма для всего прихода и читалъ отвѣты тѣмъ сосѣдямъ, которые получали ихъ. Въ воскресенье, послѣ обѣдни, если только мѣстный священникъ былъ достаточно богатъ, чтобы получать газету, тотъ же самый общественный грамотей читалъ новости всего свѣта изъ послѣдняго недѣльнаго или двухнедѣльнаго широкаго листа отца Тома. Въ хорошую погоду, сидя на дерновой оградѣ, а въ бурную -- на наковальнѣ ближайшей кузницы, онъ повѣствовалъ любопытной и благоговѣйной толпѣ о послѣдней рѣчи О'Коннеля или Шейля, Пиля или Станлея. Въ иныхъ мѣстахъ случалось, что роль приходскаго писателя писемъ и общественнаго чтеца считалась ремесломъ, какъ это и до сихъ поръ существуетъ въ Италіи, и оплачивалась извѣстнымъ жалованьемъ. Нѣкоторые изъ этихъ практиковъ вырабатывали опредѣленныя формы для писемъ разныхъ сортовъ, откуда быть-можетъ и возникла идея печатнаго "Полнаго Письмовника".

Въ такихъ упражненіяхъ особенно цѣнились длинныя, странно и незнакомо звучащія слова. Предполагалось, что четырехсложное слово вдвое сильнѣе двухъ или односложнаго. Приходскій писака въ Бирхевенѣ, хваставшійся тѣмъ, что онъ "сломалъ", т. е. добился отставки, трехъ мѣрщиковъ и перевелъ на другія мѣста двухъ субъ-инспекторовъ, былъ однажды приглашенъ составить жалобу на полицейскаго. Окончивши послѣднюю, онъ прочелъ ея конецъ своимъ смущеннымъ кліентамъ: "онъ преимущественно (supereminently) непріятенъ для народа".-- "Слышите это?-- сказалъ онъ, кладя перо и съ гордостью посмотрѣвъ вокругъ,-- преимущественно!... Одного этого слова достаточно, чтобы снять съ него мундиръ".

Что такіе ученые писатели писемъ существуютъ кое-гдѣ въ Ирландіи и до сихъ поръ, я не одинъ разъ имѣлъ случай убѣдиться во время моей публицистической дѣятельности въ Дублинѣ. Изъ цѣлой груды такихъ курьезовъ я приведу только два сообщенія, присланныя для напечатанія въ одномъ изъ моихъ журналовъ. Первое трактуетъ о закрытіи кабаковъ по воскресеньямъ:

"Сэръ, для разума всякаго силлогистическаго политико-эконома абсолютно непроницаемъ тотъ несомнѣнный фактъ, что заботливость британскихъ представителей о золотоносномъ прогрессѣ акциза лишаетъ ихъ чувства филантропіи, всякаго пониманія общественныхъ несчастій, нравственнаго паденія и домашней нужды обольщенныхъ посѣтителей общественныхъ домовъ и кабаковъ, въ воскресенье. Но, переходя отъ общаго принципа къ фактамъ въ частное, я думаю, что половина ирландскихъ кабатчиковъ обращаютъ очень мало тщательнаго вниманія на повелѣнія совѣсти, извлекая выгоды изъ раззоренія потребителей. Что кабатчикова шкатулка есть вмѣстилище огромнаго количества богатствъ страны, ясно выражается въ томъ фактѣ, что ихъ жены суть живая панорамна bon ton, -- по всей видимости, онѣ существуютъ для постояннаго предупрежденія всѣхъ многоразличныхъ измѣненій въ модахъ. Достовѣрно извѣстно, что нѣкоторые спиртовые торговцы коварно употребляютъ магнетическую систему корыстнаго присвоенія, чрезъ посредство обольстительныхъ дѣвицъ, за прилавкомъ которыхъ продажная улыбка невыразимаго сладкорѣчія неизмѣнно разсчитана на возбужденіе расточительныхъ наклонностей молодыхъ ремесленниковъ".

Уважающій васъ Сатурнъ.

Изъ другаго письма того же корреспондента по поводу пресловутаго вопроса о "Коннемарскомъ прозелитизмѣ" я беру слѣдующую выдержку:

Контъ, 12 апр. 1874 г.

"Сэръ, я искренно вѣрю, что не буду сочтенъ за олицетворенное выраженіе состояній, посредствующихъ между великимъ и смѣшнымъ, если скажу, что ирландецъ католикъ, котораго ревность къ уничтоженію различныхъ толкованій сектантскихъ спорныхъ вопросовъ можетъ довести его до грубаго отвращенія во всякимъ религіознымъ диспутамъ, не можетъ имѣть ровно ничего противъ помѣщенія между самыми очевидными язвами Ирландіи отвратительнаго вліянія въ отдаленныхъ округахъ умноженія числа наемныхъ чтецовъ Библіи, которыхъ суетная идея лпцемѣрія оправдывается ортодоксіей, какъ нисколько не противорѣчащая предписаніямъ корыстнаго вдохновенія ихъ неутомимой проповѣди великаго ученія, что царствіе небесное доступно всякому умершему паписту только при посредствѣ чтенія различныхъ писаній и системы непомѣрныхъ дозъ уха. Встрѣтивши случайно одного изъ такихъ подлунныхъ джентльменовъ и не будучи въ состояніи превзойти трудностей аналитическаго выкапыванія писаній, я почувствовалъ себя подъ тяжестью суровой и повелительной необходимости прибѣгнуть въ небрежной уверткѣ, что повергло его библейскія цитаты въ фактическое состояніе химерическаго смѣшенія".

Увы, эти ученыя упражненія никогда не появлялись передъ глазами публики; однако мой товарищъ, браковавшій ихъ для печати, бережно передавъ ихъ мнѣ для помѣщенія въ портфель литературныхъ сокровищъ.

Не невѣжество, а нелитературность господствовали сорокъ лѣтъ тому назадъ въ Ирландіи. Ирландскій крестьянинъ отъ природы смышленъ и владѣлъ совершенно достаточнымъ количествомъ познаній о вещахъ, необходимыхъ для его занятій, а сверхъ всего этого онъ вѣжливъ и обходителенъ въ обыкновенномъ деревенскомъ смыслѣ слова. Неучъ -- грубіянъ, неотесанный или глупый -- служилъ мишенью насмѣшекъ всего прихода {Одно изъ новыхъ явленій въ средѣ ирландскаго крестьянства составляетъ ирландецъ, побывавшій въ Америкѣ; возвратясь домой, онъ обыкновенно не обращаетъ вниманія и презираетъ мелкія предписанія вѣжливости, которыя считаетъ холопствомъ. Въ странѣ свободы и республиканскаго равенства онъ выучился стыдиться того, какъ въ былыя времена дома снималъ шляпу передъ всякимъ, кто выше его по общественному положенію. Это былъ рабскій обычай, думаетъ онъ, и бросаетъ его, усвоивая пріемы, которые считаетъ признакомъ независимости и равенства, но которые на самомъ дѣлѣ очень часто бываютъ просто грубостью. Нѣтъ сомнѣнія, что въ Ирландіи можно было видѣть униженное и раболѣпное холопство, подавленныхъ и пресмыкающихся рабовъ, съ непокрытыми головами въ дождь и снѣгъ стоящихъ возлѣ дороги, въ то время, какъ какой-нибудь сквайръ болтаетъ передъ ними своимъ языкомъ. Но между этимъ и неподдѣльною вѣжливостью ирландскаго крестьянина лучшаго типа была большая и ясная разница.}.

Въ то время, какъ въ другихъ странахъ, особенно въ Англіи и Шотландіи, народное образованіе развивалось и расширялось въ общественную систему, въ Ирландіи законодательство издавало статутъ за статутомъ, воспрещавшіе и каравшіе какое бы то ни было образованіе -- университетское, среднее или элементарное -- для девяти десятыхъ населенія. Это было великимъ несчастіемъ, горькіе плоды котораго долго еще будутъ ощущаться, несмотря даже на дружныя усилія искоренить ихъ.

Иначе говоря, все большинство населенія были католики, и penal laws {Подъ этимъ именемъ извѣстенъ цѣлый длинный рядъ узаконеній противъ католической церкви, духовенства, католическаго образованія и католиковъ вообще, издававшихся и обновлявшихся въ разное время, начиная съ реформаціи и кончая Вильгельмомъ Ораннскимъ. По нимъ католическое богослуженіе воспрещалось, церкви были заперты и духовенство изгнано или сослано на острова я въ другіе отдаленные углы, возвращеніе откуда грозило имъ висѣлицей. Католику воспрещалось на свое или чужое имя владѣть землей; до 16 лѣтняго возраста всякій католическій юноша долженъ былъ три раза быть спрошенъ, не хочетъ ли перейти въ протестантство, и въ случаѣ согласія немедленно получалъ ¹/₂ имущества своего отца.} противъ католическихъ школъ фактически запрещали образованіе для массы народа,-- законы, по которымъ католику быть учителемъ, помощникомъ учителя или наставникомъ считалось преступленіемъ, а всякому ребенку, воспитанному такимъ учителемъ, грозила гражданская смерть. Было бы безполезно перечислять на этихъ страницахъ всѣ узаконенія, сопровождавшія въ теченіе почти всего прошлаго столѣтія страшное гоненіе. Статутъ за статутомъ, наказаніе за наказаніемъ сыпались на голову народа.

"Присѣвши подъ заборомъ или лежавъ горной травѣ,

Учитель съ ученикомъ преступно встрѣчались -- учиться".

Тотъ, кто безсознательно или по незнакомству съ фактами рѣшается обвинять или упрекать ирландскій народъ въ невѣжествѣ,-- самъ не знаетъ, о чемъ онъ говорить. Какихъ бы упрековъ и замѣчаній ни заслужилъ онъ въ чемъ другомъ, но въ дѣлѣ образованія онъ не преступникъ, а жертва.

Начиная съ 1783 года англійское законодательство начало отмѣнять самыя суровыя изъ этихъ узаконеній противъ католическаго обученія въ Ирландіи и къ 1830 году они почти всѣ были уничтожены. А въ слѣдующемъ году покойный лордъ Дерби, тогда еще м-ръ Станлей, главный секретарь Ирландіи, проектировалъ и основалъ теперешнюю систему государственныхъ школъ. Въ Дублинѣ былъ учрежденъ правительственный совѣтъ для руководства и администраціи элементарнаго образованія во всей Ирландіи. Само правительство не основывало и не учреждало новыхъ школъ,-- оно только приглашало мѣстныхъ попечителей и учредителей ихъ присоединяться къ совѣту и получать, въ такомъ случаѣ, ежегодныя правительственныя субсидіи, сообразуясь въ расходованіи ихъ съ правилами новой системы. Школамъ, находящимся подъ вѣдѣніемъ совѣта, члены его доставляли школьныя принадлежности по уменьшенной цѣнѣ и пособія на жалованье учителямъ. Съ другой стороны, правительственные инспекторы посѣщали такія школы и подавали о нихъ рапорты въ совѣтъ; въ случаѣ нарушенія основныхъ правилъ выдача пособій прекращалась.

Правда, недостатка снабдить Ирландію общественными шкодами не было и до 1831 года, но это были семинаріи, посѣщать которыя ирландскіе католики ни за что не хотѣли и убѣдить ихъ дѣлать это не было никакой возможности. Къ 1608 г. существовали королевскія даровыя шкоды, въ 1733 г.-- школы Эразма Смита, въ 1811 г.-- лондонское и бернійское школьное общество и многія другія кромѣ этихъ. Всѣ они имѣли цѣлью -- болѣе или менѣе энергичное "отвлеченіе ирландскаго юношества отъ папства"; ирландское же юношество только еще энергичнѣй отказывалось быть отвлеченнымъ и отшатывалось отъ семинарій en masse, въ тяжеломъ выборѣ между потерей школьнаго образованія съ одной стороны и пожертвованіемъ религіозными убѣжденіями -- съ другой, ирландцы-родители предпочитали для своихъ дѣтей первое, и не потому, чтобъ они не цѣнили образованія,-- напротивъ, они страстно покланялись ему, тосковали по немъ, какъ слѣпые, которые могутъ долго смотрѣть на чудеса неба и земли, много слыхать о нихъ, но никогда -- видѣть ихъ. Они смѣло шли на наказаніе по 7 Will. III, cap. IV, sec. 1, который грозитъ гражданскою смертью каждому папистскому ребенку, воспитанному въ заграничной католической школѣ. Контрабандные школяры въ началѣ прошлаго столѣтія часто составляли обратные грузы уходящихъ судовъ, которыя привозили по ночамъ шелкъ и водку въ ирландскія рѣчки и заливы. Ирландцы высоко цѣнили образованіе, но религію они любили больше.

По поводу этой школьной системы, основанной Станлеемъ въ 1831 году, въ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ шла ожесточенная полемика. Къ одномъ отношеніи во всѣхъ случаяхъ и болѣе чѣмъ въ одномъ отношеніи въ очень многихъ случаяхъ она имѣла замѣчательный успѣхъ, несмотря на обстоятельства сильно вредившія ей и ограничивавшія ея дѣйствіе. Иначе говоря, хотя эта система въ сущности только болѣзненно напоминала о той, которой ирландцы послѣ столькихъ страданій и жертвъ имѣли нѣкоторое основаніе ожидать, именно -- о системѣ общественнаго образованія настолько же согласной съ ихъ религіозными убѣжденіями, какъ англійская и шотландская,-- тѣмъ не менѣе они подчинились ей, и въ первый разъ въ англо-ирландскихъ лѣтописяхъ ирландскія дѣти тысячами потекли въ правительственныя школы.

Лордъ Станлей въ исторіи считается авторомъ школьнаго плана; на самомъ же дѣлѣ ее придумалъ и предложилъ лордъ Клонкюри, а главный секретарь Ирландіи лишь съ теченіемъ времени и довольно туго бралъ ее подъ свое покровительство. Но, разъ онъ взялся за вопросъ, дѣйствовалъ уже твердо и не только приступилъ къ полному рѣшенію его, насколько позволяли обстоятельства, но смѣло пошелъ дальше того, что, вѣроятно, предложили бы другіе на его мѣстѣ. Несомнѣнно, онъ думалъ, что дѣлаетъ все практически-возможное и что во всякомъ случаѣ его планъ будетъ встрѣченъ не иначе, какъ благодѣяніе сравнительно съ предшествовавшимъ положеніемъ вещей въ Ирландіи. Съ одной стороны, всѣ прежніе опыты имѣли болѣе или менѣе прямою цѣлью -- отвращеніе ирландцевъ отъ католицизма; съ другой стороны, ирландцы требовали системы католическихъ школъ точно такъ же, какъ Англія и Шотландія имѣли протестантскія. Его же проектъ стремился какъ прекратить прозелитизмъ, такъ и исключить изъ школы опредѣленность исповѣданія: "совмѣстное учебное преподаваніе и отдѣльное -- религіозное". Въ назначенное время, или спеціальные часы, Св. Писаніе, катехизисъ или другія религіозныя наставленія могутъ быть преподаваемы учителемъ или другимъ лицомъ, уполномоченнымъ родителями; но въ остальное время дня, въ теченіе собственно школьныхъ часовъ, не должно преподаваться ничего подобнаго религіознымъ истинамъ. Въ первые годы существованія системы (едва ли согласно съ точною буквой правилъ) была сдѣлана попытка въ сторону того, что можетъ быть названо преподаваніемъ "общаго христіанства". "Общій урокъ" изъ Св. Писанія былъ включенъ въ программу по распоряженію совѣта, которое и висѣло въ каждой школѣ и должно было читаться и учителемъ, и учениками каждый день. Въ первыхъ руководствахъ помѣщались отрывки изъ библейской исторіи, а преподобный д-ръ Уатлей, протестантскій архіепископъ въ Дублинѣ (одинъ изъ членовъ совѣта), составилъ книгу религіозныхъ наставленій, названную -- "Уроки объ истинахъ христіанства", которую совѣтъ сдѣлалъ учебникомъ въ школахъ. Но скоро щекотливый опытъ рушился, общее религіозное преподаваніе оставлено и система все болѣе и болѣе съуживалась до ея основной нерелигіозной формы. Свѣтскія школы были крайне противны сектантскимъ католическимъ принципамъ. Однакожъ новая система была такимъ великимъ пріобрѣтеніемъ въ сравненіи съ порядкомъ существовавшимъ прежде, что католическіе прелаты, за немногими исключеніями {Преподобный д-ръ Мак-Тале, архіепископъ туамскій, съ самаго начала рѣшительно отказался одобрить или принять новую систему.}, рѣшили, что противиться ей было бы неразумно и, кромѣ того, могло бы показаться противодѣйствіемъ съ ихъ стороны образованію. Нѣтъ сомнѣнія, что планъ принадлежалъ не имъ,-- государство дѣйствовало въ этомъ случаѣ согласно своимъ собственнымъ взглядамъ, сообразуясь съ государственными цѣлями, и на государственныя средства. Прелаты приняли систему съ оговоркой, что постараются сдѣлать изъ нея всевозможное и въ надеждѣ при случаѣ развить ее въ нѣчто ближе подходящее въ ихъ убѣжденіямъ.

Опытъ лорда Дерби представляетъ хорошій примѣръ невыгоды компромиссовъ. Протестантское общество, включавшее почти всѣхъ землевладѣльцевъ, чувствовало себя оскорбленнымъ. По мнѣнію землевладѣльцевъ, такое образованіе милліоновъ католиковъ, которое не помогло вывести ихъ изъ духовнаго рабства и суевѣрія, могло имѣть только дурной исходъ, если не было прямо грѣховнымъ. Они не намѣрены оказывать какой бы то ни было поддержки мѣстнымъ подпискамъ въ пользу такого отступничества отъ библейскихъ принциповъ. Съ другой стороны, католики, какъ мы уже видѣли, имѣли свое неудовольствіе: "Правительство толкуетъ намъ,-- говорили они,-- что эти школы именно то, что мы должны имѣть; но вѣдь это его выборъ, а не нашъ,-- пусть же оно и платитъ за него". Между этими двумя претензіями ирландскія національныя школы были оставлены существовать почти исключительно на средства государства; мѣстныя усилія, мѣстная но мощь имѣли едва замѣтные размѣры. Несчастные учителя жестоко страдали при этомъ порядкѣ вещей. На 25 или 30 фунтовъ стерлинг. въ годъ молодая женщина съ образованіемъ, примѣрнаго поведеніи и приличнаго положенія должна была одѣваться, поддерживать себя и изо дня въ день преподавать въ школѣ, куда въ провинціальныхъ округахъ ей приходилось ходить за 3--4 мили подъ лѣтнимъ зноемъ и зимнимъ дождемъ. За послѣднія 10 лѣтъ жалованья были значительно увеличены, и теперь средній окладъ учителя ирландскихъ національныхъ школъ равняется 50 фун. въ годъ.

Основаніе этой организаціи школъ и доведеніе ея до настоящихъ размѣровъ и сравнительнаго успѣха -- было гигантскимъ, предпріятіемъ. Тѣ, кто принимаетъ участіе въ работахъ англійскихъ школьныхъ совѣтовъ, знаютъ, какъ трудно вводить новую систему даже въ богатыхъ городахъ, гдѣ такія или иныя школы уже существуютъ, тогда какъ въ трехъ четвертяхъ Ирландіи все приходилось дѣлать ab initio и кромѣ того при страшныхъ неудобствахъ и препятствіяхъ. Гдѣ было взять школьные дома? Гдѣ найти учителей? А прежде всего -- откуда добыть средства? Правительственныя пособія, въ лучшемъ случаѣ довольно скудныя, должны были даваться въ помощь школамъ уже основаннымъ. Какимъ же образомъ основать школы?

Теперь всякій путешествующій по Ирландіи, къ счастію, видитъ много чистыхъ и опрятныхъ небольшихъ школьныхъ домиковъ съ черепичатыми крышами и досчатыми полами. Не таковы были первыя жалкія временныя помѣщенія національныхъ школъ: убогія хижины, крытыя соломой, съ земляными полами, холодныя и мрачныя зимой и убійственно дѣйствующія на здоровье учениковъ и учителей. А между тѣмъ устроить даже одну такую школу въ округѣ было большимъ подвигомъ. Я самъ видѣлъ, какъ дѣти отъ шести до шестнадцатилѣтняго возраста бредутъ (конечно, босоногія) по болотамъ и оврагамъ, утесамъ и тропинкамъ за 4--5, а иногда и 7 миль изъ дома въ школу.

Члены школьнаго совѣта, располагавшіе парламентскими пособіями, могли бы оказать въ дѣлѣ устройства школьныхъ домовъ гораздо большую помощь, чѣмъ они это дѣлали; теперешнія же улучшенія почти всѣ обязаны своимъ существованіемъ тяжелымъ и неутомимымъ стараніямъ духовенства, которое въ большинствѣ случаевъ и состоитъ попечителями и руководителями школъ, подвѣдомственныхъ совѣту. Однакожъ теперь съ каждымъ годомъ увеличивается число случаевъ, гдѣ землевладѣльцы, отчасти или вполнѣ на свой счетъ, строятъ приличные школьные дома на своихъ владѣніяхъ. Едва ли не самымъ капитальнымъ улучшеніемъ ирландскія школы обязаны щедрости одного человѣка -- мистера В. Фостера. Во время одной изъ своихъ пѣшихъ прогулокъ по Ирландіи, какія онъ имѣлъ обыкновеніе дѣлать ради благотворительныхъ цѣлей въ теченіе четверти столѣтія, онъ былъ пораженъ тѣмъ самымъ фактомъ, на который я указывалъ выше -- убогимъ видомъ и нездоровостью сыраго землянаго пола въ школахъ для босоногихъ дѣтей. Не говоря никому ни слова, онъ замѣчалъ размѣры школъ по всей странѣ и по окончаніи путешествія снабжалъ ихъ на свой счетъ досчатыми полами {М-ръ В. Фостеръ -- одинъ изъ самыхъ замѣчательныхъ людей Ирландіи.}.

Въ теченіе первыхъ 12 лѣтъ своего существованія національныя школы хотя и претендовали не принадлежать къ опредѣленному исповѣданію, но въ дѣйствительности принадлежали. Только въ немногихъ школахъ ученики были "смѣшанные". Въ Ульстерѣ, въ школахъ, основанныхъ протестантскими попечителями, никогда не бывало католическихъ дѣтей; въ другихъ же провинціяхъ, въ католическихъ школахъ, основанныхъ большею частію католическими священниками, никогда не появлялось ни одного протестантскаго ученика. Нелѣпость скоро сдѣлалась слишкомъ очевидною, что, изъ уваженія къ совѣсти воображаемаго ребенка другаго исповѣданія, котораго приходъ никогда не видѣлъ въ дѣйствительности,-- цѣлая школа должна быть изъ году въ годъ ведена такимъ образомъ, какъ будто онъ на самомъ дѣлѣ присутствуетъ въ школѣ. Нѣсколько времени, спустя и учителя, и попечители перестали обращать вниманіе на теорію и долгое время, несмотря на букву правилъ совѣта, въ школахъ какъ съ католическимъ, такъ и съ протестантскимъ комплектомъ учениковъ господствовало то или другое опредѣленное исповѣданіе. Въ Ульстерѣ Библія читалась свободно во всѣ часы; на югѣ католическій катехизисъ примѣшивался къ занятіямъ цѣлаго дня. И едва ли не вѣрно то, что на дѣлѣ и сами члены совѣта закрыли глаза на все это и благоразумно давали системѣ сначала во что бы то ни стало приняться -- пустить корни и прорости: важно, чтобы школы были основаны, а примирить практику съ правиломъ они имѣли возможность и впослѣдствіи. Спустя нѣсколько лѣтъ послѣ того, какъ этотъ процессъ примиренія былъ пущенъ въ ходъ, мнѣ однажды случилось быть свидѣтелемъ прекурьезной иллюстраціи его примѣненія.

Его часто можно встрѣтитъ на проселочной дорогѣ отдаленнаго угла страны въ простой ирландской, самодѣльной сѣрмягѣ, съ ранцемъ за спиной и здоровымъ терномъ въ рукахъ, когда онъ, по обыкновенію, молча обдумываетъ или изобрѣтаетъ какой-нибудь новый благотворительный планъ.

Въ King's Inn Street въ Дублинѣ, среди очень бѣднаго и чисто-католическаго населенія одно изъ ревностно проповѣдующихъ протестантскихъ обществъ основало школу, подлежащую вѣдѣнію совѣта и получающую отъ него пособія. Хотя въ ней и соблюдались правила совѣта насчетъ часовъ религіознаго преподаванія, однакожь протестанты умѣли сдѣлать такъ, что во время этихъ классовъ чтенія Св. Писанія всегда присутствовали оборванные маленькіе паписты,-- въ это время раздавали завтракъ и полдникъ. И точно, когда я былъ въ школѣ, въ подвалѣ кипѣли котлы съ супомъ.

Католическое духовенство скоро узнало объ этихъ продѣлкахъ, совершаемыхъ подъ эгидой системы совѣта, и ходатайствовало о превращеніи ихъ, но совѣтъ ничего не могъ сдѣлать, потому что его правила не были нарушаемы. Впрочемъ преподобнымъ ходатаямъ было сказано, что и они могутъ открыть въ этомъ же округѣ свою школу, подвѣдомственную совѣту. Такъ и было сдѣлано: въ той же улицѣ, напротивъ протестантской, явилась другая школа -- католическая, такъ что на разстояніи нѣсколькихъ саженей другъ отъ друга были двѣ національныя школы, принимающія участіе въ поединкѣ исповѣданій. Я слышалъ обо всемъ этомъ и рѣшилъ убѣдиться своими собственными глазами. Когда я пришелъ въ школу No 2 -- католическую, гдѣ преподавали монахини, былъ законный часъ для религіознаго урока. Я былъ не мало удивленъ, увидавши въ концѣ комнаты прекрасную небольшую часовню, обвитую цвѣтами и освѣщенную восковыми свѣчами, въ то время какъ дѣти на хорахъ пѣли католическій гимнѣ.

-- Какимъ образомъ совѣтъ позволяетъ вамъ имѣть эту часовню?-- спросилъ я дежурную сестру.-- Вѣдь воспрещается имѣть всякія религіозныя картины, символы или знаки, и даже молчаливое склоненіе головы на грудь во время умственной молитвы объявлено противозаконнымъ, а вы здѣсь нарушаете все это?

-- О, нисколько!-- отвѣчала монахиня.-- Подождите немного, когда часы пробьютъ законный часъ для продолженія учебныхъ занятій, и вы увидите.

И точно, при звонѣ часовъ совершилось превращеніе, которое еще болѣе удивило меня. Складныя двери часовни, которыхъ я сначала не замѣтилъ, заперлись, верхъ перекинулся черезъ нее, впередъ выдвинулись ступеньки и, вдругъ, появилась "учительская каѳедра".

Я едва нашелся, что сказать,-- настолько смутное чувство овладѣло мною въ первый моментъ; но очень короткое размышленіе привело меня къ выводу, что такое рѣзкое разграниченіе "свѣтскаго" и религіознаго едва ли можетъ оказывать хорошее нравственное вліяніе на дѣтей.

Я пересѣкъ улицу, вошелъ въ протестантскую школу и вступилъ въ разговоръ съ учителемъ. Онъ горько жаловался на учрежденіе школы по другую сторону улицы и съ чувствомъ говорилъ объ убыли, происшедшей въ комплектѣ его ежедневныхъ слушателей.

-- Всего хуже, сэръ, вотъ что: мы открыли, какъ маленькіе плуты приходятъ къ намъ по утрамъ завтракать, а потомъ идутъ на ту сторону улицы къ монахинямъ.

-- Вы ихъ, конечно, вычеркнули изъ списка?

-- Мы не имѣемъ на это права, но пробовали замѣчать отдѣльныхъ мальчиковъ, которые поступали такимъ образомъ, и не давали имъ завтрака. Однако теперь мы нашли способъ, который вполнѣ уничтожитъ это.

-- Что-жь это такое?

-- А мы не будемъ дѣлать завтрака прежде, чѣмъ не окончится у насъ классъ Св. Писанія, т. е. не раньше трехъ часовъ.

Въ теченіе многихъ лѣтъ какъ протестантское духовенство, такъ и свѣтскіе протестанты держались совершенно въ сторонѣ отъ національныхъ школъ. Они не хотѣли поддерживать народное образованіе, которое не было религіознымъ и не основывалось на Св. Писаніи. Они ни въ какомъ случаѣ не хотѣли имѣть школы безъ открытой Библіи, т. е. гдѣ бы Библія то закрывалась, то открывалась на извѣстные часы. Еслибъ ихъ нерасположеніе вытекало изъ сожалѣнія, что такимъ образомъ теряется очень удобный случай обращать католиковъ въ протестантство, тогда, конечно, не могло бы быть и вопроса; но у большинства духовныхъ и свѣтскихъ протестантовъ оно являлось прямо изъ нравственнаго принципа и имѣло въ виду прежде всего и главнымъ образомъ юношество своего собственнаго общества. Долгое время напрасно велись переговоры и дѣлались уступки, чтобы только обезпечить дѣлу ихъ симпатіи. Однимъ изъ главныхъ препятствій было правило, запрещающее учителю позволять ученикамъ другаго исповѣданія оставаться въ школѣ во время его религіозныхъ уроковъ, хотя бы даже они доставили на это разрѣшеніе своихъ родителей. Протестантскій пасторъ, готовый въ другихъ отношеніяхъ работать вмѣстѣ съ совѣтомъ, оставался непоколебимымъ въ этомъ пунктѣ. "Мое посвященіе и мое чувство долга,-- говоритъ онъ,-- запрещаютъ мнѣ взять кого бы то ни было за плечи и вывести, чтобъ одъ не могъ слышать моей проповѣди Евангелія. Я вполнѣ готовъ дать обѣщаніе не принуждать ученика оставаться въ моей школѣ, находящейся въ вѣдѣніи совѣта, и позволить ему отсутствовать во время религіознаго наставленія, если онъ того хочетъ; до, разъ онъ пришелъ, я, конечно, не буду гнать его вонъ".

Съ другой стороны, школьный совѣтъ отзывался, что интересы вѣры заставляютъ его охранять дѣтей отъ риска или повода присутствовать при религіозной проповѣди другаго исповѣданія въ той самой школѣ, куда готовы идти массы ирландскаго народа. Такія пререканія продолжались отъ 1844 до 1847 года. Корреспонденція со стороны протестантскаго духовенства искусно велась покойнымъ архидіакономъ митскимъ, Станфордомъ, и въ сентябрѣ 1847 г. между нимъ и совѣтомъ былъ установленъ слѣдующій компромиссъ:

Съ этихъ поръ ни одинъ учитель не обязывается заботиться объ удаленіи дѣтей другаго исповѣданія во время его религіозныхъ уроковъ; но разъ онъ присутствуетъ, учитель обязанъ послать родителямъ объ этомъ печатное объявленіе. На это новое правило (извѣстное въ народѣ подъ именемъ "правила Станфорда") согласилась большая часть протестантскаго епископальнаго духовенства и почти все пресвитеріанское; но именно по этому же поводу и на томъ же основаніи возникло неудовольствіе католиковъ на нарушеніе вѣры и требованіе пособій по числу душъ различныхъ исповѣданій, чего католики издавна такъ усердно добивались.

Такова вкратцѣ исторія, таковы начало и прогрессъ національной системы образованія въ Ирландіи.

Первые слабые признаки ея вліянія за порогомъ школы появились не раньше какъ черезъ 10 или 12 лѣтъ со времени ея дѣйствительнаго основанія. Но тѣ, кто вращались среди народа или близко наблюдали фазы его жизни, уже въ 1845 году начали замѣчать значеніе и вліяніе школьнаго учителя внѣ школы.

Съ 1845 г. и до настоящаго дня національныя школы ежегодно выпускали тысячи, десятки тысячъ юношей. Средняя цифра постоянно посѣщавшихъ школы, особенно въ земледѣльческихъ округахъ, и до сихъ поръ еще очень низка вслѣдствіе того, что дѣтямъ позволяютъ посѣщать школы, вмѣсто того, чтобы работать въ полѣ или дома, только въ теченіе очень короткихъ періодовъ, и притомъ очень непостоянно. Но какимъ бы малымъ ни казалось пріобрѣтеніе, съ точки зрѣнія образованія, въ политическомъ и соціальномъ смыслѣ произошло не что иное какъ революція. Теперь трудно найти ферму или рабочую семью, гдѣ бы не было мальчика или дѣвочки лѣтъ 15, молодого парня и женщины лѣтъ 25, которые не могли бы читать старикамъ газеты или вести ихъ корреспонденцію. Нашъ интересный пріятель -- приходскій писатель писемъ -- почти совершенно исчезъ. Его занятія не стало. Насчетъ общественныхъ новостей крестьяне уже больше не полагаются на воскресныя сплетни послѣ службы. Относительно своихъ политическихъ взглядовъ они уже болѣе не зависятъ абсолютно отъ совѣта и руководительства отца Тома. Быть-можетъ ирландскій крестьянинъ никогда не найдетъ себѣ совѣтника болѣе преданнаго и искренняго, и политическое направленіе, которому онъ теперь будетъ слѣдовать, можетъ быть смѣлѣй иди выгоднѣй, разумнѣй или ошибочнѣй, но -- худо ли, хорошо ли -- оно его собственное. Онъ дѣйствительно будетъ теперь болѣе довѣрять только тѣмъ, кого считаетъ достойнымъ своего довѣрія; онъ будетъ твердо слѣдовать за нимъ, но не такъ, какъ встарину.

Не всякій сразу пойметъ, какъ много и какія важныя перемѣны явились слѣдствіемъ этихъ измѣненныхъ обстоятельствъ. И, повторяю, не что другое произвело эту революцію, какъ скромная и миніатюрная, крытая соломой, національная школа, или, выражаясь точнѣе, національная школа вмѣстѣ съ дешевой народною литературой произвели ее въ Ирландіи. Политическое руководительство въ такомъ видѣ, въ какомъ оно существовало во времена нашихъ отцовъ, исчезло навсегда и, кажется, невозможно уже теперь. А вмѣстѣ съ этимъ руководительствомъ одного могущественнаго генія или одного довѣреннаго класса исчезли и многіе пріемы и обычаи политической жизни и дѣйствія стараго времени. И достойно удивленія, какъ мало людей, которые замѣчаютъ эти перемѣны, такъ очевидно, хотя и тихо совершавшіяся на ихъ глазахъ въ теченіе послѣднихъ тридцати лѣтъ. Каждый день мы слушаемъ людей, память которыхъ охотно останавливается на періодѣ реформы, эмансипаціи или отмѣны, и которые говорятъ намъ, что и какъ должно быть сдѣлано теперь, потому что оно дѣлалось и именно такъ, а не иначе, дѣлалось тогда.

Такимъ же точно образомъ они могли говоритъ о Брайонѣ Бору. Къ лучшему или къ худшему, но съ тѣхъ поръ народилась новая Ирландія.

III.
О`Коннель.-- Отмѣна.

Выдающимся руководителемъ ирландской жизни тридцать пять лѣтъ тому назадъ былъ Даніэль О'Коннель. Оглядываясь на тотъ періодъ, мы видимъ его грандіозную фигуру отраженной на ирландскомъ небѣ, подобно одному изъ титановъ, возвышавшихся цѣлою головой надъ человѣческою расой.

Въ Ирландіи его со страстью именуютъ "освободителемъ", въ Англіи онъ извѣстенъ за "ирландскаго агитатора", а въ Римѣ его память хранится съ благодарностью, какъ одного изъ "бойцовъ церкви". Съ тѣхъ порѣ, какъ онъ покоится въ мавзолеѣ Глазневина, предразсудки и страсти не переставали бороться надъ его могилой и не позволяли отнестись къ нему объективно, какъ къ исторической личности.

Нѣтъ ни одного человѣка во всей ирландской исторіи, который достигъ бы такой популярности, какою пользовался о'Коннель въ 1844 году, когда онъ, можно сказать, былъ въ зенитѣ своего вліянія. Подобно многимъ другимъ выдающимся личностямъ въ исторіи, онъ достигъ извѣстности -- опираясь единственно на свою собственную твердую волю и силу громаднаго своего генія. Онъ не наслѣдовалъ лордскаго титула и не получилъ обширной поземельной собственности, но принадлежалъ къ древнему и уважаемому кельтскому семейству въ западномъ Керри и ожидалъ наслѣдства отъ дяди -- "Старой Охотничьей Шапки", который оставилъ бы ему значительныя средства, еслибы будущій трибунъ не женился по любви и не огорчилъ стараго и богатаго сквайра. Онъ пустился въ адвокатуру. Достоинъ замѣчанія фактъ, что обѣ выдающіяся личности послѣднихъ 100 лѣтъ, бывшія дѣйствительно народными вождями Ирландіи, были адвокаты, пріобрѣтшіе себѣ народное довѣріе прежде всего своими юридическими способностями, именно Даніэль О'Коннель и Исаакъ Бэттъ. Адвокатура во всѣхъ странахъ, гдѣ она существуетъ, должна доставлять въ большомъ числѣ "руководителей общественнаго мнѣнія": изъ ея среды, подъ какими бы ненормальными вліяніями ни находилось общество, скорѣе чѣмъ изъ какой-нибудь другой должны выходить люди наиболѣе способные отстаивать и двигать впередъ общественное дѣло. Въ Ирландіи же были исключительныя и важныя причины, выдвигавшія адвоката впередъ, какъ политическаго вождя. Человѣкъ, который могъ, какъ выражался О'Коннель, "провести черезъ всякій актъ парламента карету съ четверикомъ", который могъ разбить генералъ-прокурора и осмѣять корону, который былъ готовъ вести дѣло слабаго противъ сильнаго и находить справедливость для бѣднаго,-- такой человѣкъ неизбѣжно долженъ былъ пользоваться популярностію въ особенности среди такого народа, какъ ирландскій. Его искусство, его ученость, его краснорѣчіе и остроуміе были испробованы, выставлены и доказаны передъ глазами народа. Кромѣ того, въ Ирландіи не проходило ни одного поколѣнія безъ возбуждающаго зрѣлища государственныхъ процессовъ или политическихъ преслѣдованій. Осужденные переходили со скамьи подсудимыхъ на эшафотъ, изъ тюремной камеры -- на арестантскій корабль, завѣщая безсмертныя имена и воспоминанія деревенской балладѣ или разсказамъ у очага, а адвокатъ, защищавшій ихъ, особенно если въ немъ предполагается симпатія къ кліентамъ, дѣлался героемъ.

Когда приходится говорить о популярности О'Коннеля, необходимы оговорки и ограниченія. Она проявлялась почти исключительно къ одной части націи, хотя, нѣтъ сомнѣнія, что въ той именно, которая представляла собою подавляющее большинство. О'Коннель не только не былъ популяренъ между ирландскими протестантами, но составлялъ предметъ ихъ ужаса. Можно назвать много ирландскихъ національныхъ вождей до него, въ его время и послѣ него, которыхъ послѣдователи были разсѣяны среди различныхъ подраздѣленій, исповѣданій и классовъ ирландскаго общества,-- таковы: Генри Граттанъ, Джонъ Мартинъ, Исаакъ Баттъ. Но О'Коннеля его современные протестанты считали чѣмъ-то въ родѣ комбинаціи изъ Гай-Фокса, претендента и римскаго папы. Когда въ 1844 году надъ нимъ происходилъ или вѣрнѣе начался судъ, одинъ старый джентльменъ по имени Фоліаттъ, типичный представитель упорнаго стараго тори-джентльмена того времени въ Ирландіи, лежалъ на смертномъ одрѣ въ одномъ изъ южныхъ графствъ.

-- Возложили ли вы, м-ръ Фоліаттъ, всѣ ваши надежды на прощеніе Спасителя нашего?-- сказалъ ректоръ, стоя у его постели.

-- Да, я сдѣлалъ все,-- прошепталъ умирающій человѣкъ.

-- Направили ли вы всѣ раши помыслы къ Іерусалиму небесному,-- м-ръ Фоліаттъ?

-- И никуда больше,-- былъ отвѣтъ.

-- А прежде всего, а увѣренъ, вы простили каждаго человѣка и чувствуете себя въ мирѣ со всѣми людьми?

-- Со всѣмъ человѣчествомъ,-- отвѣчалъ геніальный лисій охотникъ.

Настала торжественная пауза.

-- М-ръ Галлидей,-- прошепталъ онъ,-- а что, дублинская почта пришла?

-- Да, сэръ, около часа назадъ.

Умирающій тотчасъ же приподнялся и съ рѣзкою горячностью спросилъ:

-- А что о процессѣ?... О'Коннель осужденъ?

-- Признанъ виновнымъ, сэръ.

-- Благодареніе Богу!-- была послѣдняя благочестивая молитва достойнаго стараго сквайра.

Всѣ эти чувства -- любовь и довѣріе, страхъ и ненависть -- О'Коннель стяжалъ себѣ на поприщѣ бойца за эмансипацію католиковъ въ періодъ отъ 1810 года, когда онъ, можно сказать, только-что вступилъ въ общественную жизнь, и до 1829 года, когда онъ окончательно и вполнѣ побѣдилъ враждебную силу правительства Пиля -- Веллингтона. Отъ 1830 до 1840 года онъ былъ занятъ едва ли менѣе важною борьбой по вопросу о "десятинахъ и муниципальной реформѣ", такъ сказать -- заключеніемъ католической эмансипаціи.

Что касается до "отмѣны акта о сліяніи парламентовъ", то ей была посвящена первая рѣчь О'Коннеля; этотъ вопросъ, а не католическая эмансипація, привлекалъ къ себѣ его первыя симпатіи. Для очень многихъ, вѣроятно, покажется страннымъ, что въ то время самыми усердными агитаторами въ пользу отмѣны сліянія въ Ирландіи была партія крайнихъ протестантовъ и тори. Тѣмъ не менѣе это -- историческій фактъ. Резолюціи оранжистскихъ ложъ противъ сліянія заняли бы нѣсколько печатныхъ страницъ.

Протестантскіе банкиры и купцы Дублина конкурировали съ протестантскимъ дворянствомъ и аристократіей провинцій въ порицаніи сліянія. Но всѣ ихъ старанія никогда ни на одинъ мигъ не могли измѣнить вида всего дѣла. Такъ какъ тогда нисколько не скрывалось, что правительственное большинство формируется цѣной большихъ денегъ, то народъ смотрѣлъ на все это почти такъ же, какъ нью-йоркскіе граждане смотрѣли на "заявленіе" твидовскаго гранжюри, котораго 13 членовъ состояли у него на жалованьи, т.-е. какъ на нахальное и успѣшное мошенничество, прикрытое личиной законности. Католики въ это время, можно сказать, едва принимали участіе въ политическихъ дѣлахъ; и хотя ихъ епископы {Питтъ обѣщалъ имъ, что католическая эмансипація будетъ проведена однимъ изъ первыхъ актовъ парламента, но, конечно, обѣщаніе никогда не было исполнено.} были болѣе чѣмъ подозрѣваемы въ уніонистскихъ стремленіяхъ, чувства огромнаго, большинства народа восторженно были на сторонѣ его протестантскихъ соотечественниковъ. Движеніе въ пользу отмѣны "union" фактически началось въ 1810 г., когда дублинское гранжюри заявило шерифамъ -- сэру Эдуарду Станлей и сэру Джемсу Риддалю -- требованіе, чтобъ они созвали публичный митингъ изъ свободныхъ людей и собственниковъ Дублина, съ цѣлью составленія петиціи въ парламентъ объ отмѣнѣ этого ненавистнаго и вреднаго акта. На этомъ митингѣ, состоявшемся 18 сентября 1810 г., ультра-протестантскіе и торійскіе купцы и дворянство Дублина начали движеніе, которое, тридцать лѣтъ спустя, О'Коннель сдѣлалъ своимъ собственнымъ.

Отсюда рождаются вопросы: какимъ образомъ движеніе потеряло свой чисто-протестантскій характеръ? Почему молодой О'Коннель и его единовѣрцы посвятили себя достиженію эмансипаціи прежде, чѣмъ отмѣны?

Впослѣдствіи О'Коннель часто высказывалъ сожалѣніе, что не сталъ въ 1810 г. вмѣстѣ со своими послѣдователями на сторону протестантскихъ требованій отмѣны и добивался эмансипаціи ирландскаго народа больше, чѣмъ ирландскаго законодательства. "Возстановите, если хотите, penal laws, но отмѣните сліяніе!" Таковы были его желанія и требованія послѣдующихъ лѣтъ. Но дѣло въ томъ, что въ 1810 г. ирландскіе католики со всѣхъ сторонъ получали обѣщанія помощи въ пользу эмансипаціи отъ сильной парламентской партіи, тогда какъ въ дѣлѣ отмѣны ни одна партія не стала бы помогать ни католикамъ, ни протестантамъ. Такимъ образомъ здравый смыслъ сильно соблазнялся тою борьбой, которая была доступнѣй и имѣла больше шансовъ на практическій успѣхъ. Англійская либеральная партія убѣждала католическихъ вожаковъ добиваться освобожденія, которое на половину уже проведено и въ которомъ она будетъ помогать имъ. "Сначала добейтесь равенства, какъ граждане,-- говорили убѣждающіе совѣтники,-- и тогда уже, если захотите, воспользуйтесь вашими правами свободныхъ людей для того, чтобы добиваться отмѣны вмѣстѣ съ вашими соотечественниками-протестантами". О'Коннель поддался и сталъ на эту точку зрѣнія. Онъ не предвидѣлъ, что, въ пылу отчаянной борьбы за религіозное равенство, протестантское движеніе за отмѣну должно будетъ исчезнуть. Когда эмансипація была добыта,-- когда тяжесть десятины была смягчена и протестантскій ректоръ не выходилъ уже больше съ вооруженными людьми отбирать у католическихъ крестьянъ каждый десятый снопъ ихъ жатвы,-- когда муниципальныя корпораціи графства, какъ и самый парламентъ, сдѣлались доступны католикамъ, а ихъ гражданскія права были обезпечены,-- О'Коннель почувствовалъ, что пришло время для вопроса болѣе крупнаго, чѣмъ всѣ эти,-- для того вопроса, которымъ онъ наивно и ошибочно мечталъ объединить католиковъ и протестантовъ Ирландіи. Онъ искалъ вокругъ себя противниковъ отмѣны, но ихъ уже не было.

Тогда-то и сдѣлалось неизбѣжнымъ то рѣшеніе, которое О'Коннель и принялъ -- взять въ свои собственныя руки знамя, которое выронили протестантскіе вожди. Хотя изученіе всѣхъ обстоятельствъ показываетъ намъ, что вождь, добывшій католическую эмансипацію, не могъ имѣть успѣха въ дѣлѣ отмѣны, тѣмъ не менѣе тогда ни самому О'Коннелю, ни ирландскимъ католикамъ не представлялось другаго, болѣе удобнаго, пути. Еслибъ они взяли себѣ за девизъ -- "отдыхъ и благодарность", еслибъ они, добившись религіозныхъ правъ, остановились на нихъ, протестанты могли бы вѣчно упрекать ихъ въ нарушеніи торжественнаго обѣщанія 1810 года, когда они обязались посвятить первыя свои усилія, какъ свободныхъ людей, вопросу чуждому сектантства,-- вопросу о національномъ законодательствѣ. "Эти католики,-- сказали бы они" -- думаютъ только о своей церкви; освободивши ее, они вполнѣ довольны и оставляютъ свою страну вывертываться своими собственными силами".

Когда О'Коннель началъ свою агитацію въ пользу отмѣны, онъ потратилъ много труда, чтобы смягчить ирландскихъ протестантовъ; но напрасно. Онъ слишкомъ хорошо понималъ, что въ новой борьбѣ исповѣданія должны слиться, что движеніе должно быть національнымъ, а не сектантскимъ, иначе оно погибнетъ. Однакожъ становилось яснымъ, что обстоятельства, давшія ему неотразимое вліяніе на массы, въ этомъ дѣлѣ роковымъ образомъ обрекали его на безсиліе. Слишкомъ близко было время, слишкомъ отчаянна и остра была борьба, въ которой онъ и его презрѣнные "папскіе болотники" ("Papiah bogtrotters") побѣдили надменную протестантскую аристократію острова. Когда они видѣли, что человѣкъ, только-что поколебавшій и уничтожившій твердыню исключительнаго протестантскаго господства, выступаетъ впередъ съ требованіемъ возстановленія ирландскаго парламента,-- съ требованіемъ, которое ими самими прежде было поставлено,-- они приходили въ бѣшенство отъ тревоги: "А, теперь онъ хочетъ папскаго парламента,-- кричали они,-- чтобъ осудить всѣхъ насъ на висѣлицу и костеръ!" -- и въ первый разъ въ своей исторіи становились уніонистами изъ страха передъ Даніэлемъ О'Коннелемъ и папой. (О'Коннель скоро понялъ, какая огромная перемѣна произошла за послѣднія 30 лѣтъ въ положеніи партій и въ постановкѣ общественныхъ вопросовъ. Въ 1805, 1810 и даже 1820 гг. было сравнительно еще очень просто и легко возвратиться къ знакомымъ, хотя и давно уничтоженнымъ, учрежденіямъ королей, лордовъ и общинъ въ Ирландіи. "Отмѣна" тогда означала просто отмѣну одного акта парламента, изданнаго нѣсколько лѣтъ тому назадъ,-- мѣру, которая установила бы тотъ же порядокъ вещей, какой существовалъ вчера. Ни въ какомъ новомъ механизмѣ не было надобности. Стоило бы только вице-королю еще разъ, какъ бывало прежде, проѣхаться въ парадѣ изъ дублинскаго замка въ зданіе парламента въ Гринъ-Коледжѣ и прочитать королевскій спичъ пэрамъ и общинамъ Ирландіи -- и все пошло бы по-прежнему: нѣсколько лѣтъ беззаконнаго междуцарствія были бы забыты во всеобщей радости, явились бы тѣ же самые выборы, то же представительство, тѣ же формы и тѣ же внутреннія и международныя отношенія.

Не то было теперь, по прошествіи 40 лѣтъ. Событія, случившіяся за этотъ періодъ, сдѣлали возвращеніе къ простому и не тронутому старому порядку -- невозможностью. Тѣ самыя реформы, надъ выполненіемъ которыхъ О'Коннель работалъ въ теченіе 40 лѣтъ, стояли на пути этого возвращенія. Католическая эмансипація дала католикамъ право засѣдать въ парламентѣ, тогда какъ въ ирландскомъ законодательствѣ могли имѣть мѣсто только протестанты. Билль о реформѣ 1832 года революціонизировалъ старыя системы выборовъ и представительства и объ избраніяхъ въ ирландскій парламентъ, на старыхъ основаніяхъ теперь не могло быть и рѣчи. Было ясно, что необходимы новыя соглашенія, что отмѣна акта о сліяніи, возвращающая вещи къ старымъ формамъ существованія, была бы абсурдомъ, если не весьма непрактическою невозможностью.

Вотъ почему требованіе О'Коннеля означало гораздо больше, чѣмъ одну отмѣну,-- оно имѣло цѣлью не только уничтоженіе акта о сліяніи, но и замѣну или добавленіе древнихъ формъ, правъ, запрещеній и возраженій -- тѣми важными перемѣнами, которыя верховное законодательство декретировало и ввело за этотъ періодъ времени.

Это дало правительству прекрасный новый поводъ аргументировать свой отказъ. "Въ исключительно протестантскомъ ирландскомъ парламентѣ,-- говорило оно,-- Англія, какъ страна протестантская, имѣла извѣстную гарантію за цѣлость связи; но ирландскій парламентъ, съ преобладаніемъ католиковъ при новомъ порядкѣ и со старыми правами, такой гарантіи не представлялъ бы". Правительственная партія во всякомъ случаѣ отказала бы въ просьбѣ даже о простой отмѣнѣ, а противъ такой "отмѣны, съ прибавкой еще чего-то" -- она готова была сражаться съ гораздо большею рѣшимостью.

О'Коннель чувствовалъ всю трудность положенія и напрасно старался отвратить ее, объявляя, что онъ былъ бы доволенъ даже уничтоженіемъ католической эмансипаціи, если она стоитъ на дорогѣ отмѣны; но это не могло имѣть серьезнаго значенія. Едва ли кто повѣрилъ бы, что католики согласятся подчиниться такому плану. Лучшее, что ему оставалось -- это продолжать свою агитацію, безсмысленно давя такимъ образомъ на то, что онъ называлъ "золотымъ звѣномъ короны", и утверждая, что два парламента (ирландскій и британскій) скоро пришли бы къ миролюбивому соглашенію по всѣмъ пунктамъ, касающимся общихъ интересовъ. Быть-можетъ они пришли бы, а быть-можетъ и нѣтъ. Какъ бы то ни было, имперіалисты ни мало не были расположены отдавать себя на волю случая -- что можетъ и что не можетъ сдѣлать ирландскій католическій парламентъ съ такими широкими или неопредѣленными правами, какими обладалъ протестантскій парламентъ 1782 года.

Несомнѣнно, что еслибъ О'Коннель принялъ образъ дѣйствій, усвоенный въ 1870 г. "home rule", и заранѣе точно обозначилъ бы извѣстныя международныя соглашенія, компромиссы, сдѣлки и гарантіи, онъ значительно смягчилъ бы опасенія и обезоружилъ враждебность, которыми съ такимъ упорствомъ было встрѣчено его движеніе. Одно время онъ самъ намѣкалъ на свое намѣреніе поступить такимъ образомъ, но народное чувство въ пользу стараго имени и старой формы національнаго требованія казалось слишкомъ сильнымъ. Онъ боялся, чтобы народъ не принялъ этого за уступку хотя бы одной йоты изъ его требованія "отмѣны", т. е. отмѣны при католической эмансипаціи, избирательной и муниципальной реформахъ; но съ этого самаго часа онъ долженъ былъ чувствовать, что борется на ложномъ пути и обреченъ на неуспѣхъ.

Любовь и благодарность ирландскаго народа къ "освободителю", которыя онъ вполнѣ заслужилъ отъ нихъ, не позволяютъ слишкомъ свободно критиковать его планы и политику, его поведеніе и характеръ. Въ немъ были черты и элементы, которые не вызвали бы удивленія въ наши дни, но которые тѣмъ не менѣе возвышали его достоинство для того дѣла, которому онъ служилъ. Онъ былъ человѣкомъ своего вѣка и времени, человѣкомъ спеціальной дѣятельности и назначенія, которыя онъ былъ призванъ выполнить. Во многихъ отношеніяхъ онъ былъ бы совершенно не на мѣстѣ въ общественной жизни 1877 года; но за то ни одинъ человѣкъ 1877 года не былъ бы способенъ выполнить геркулесовскія испытанія его карьеры. Нужны были истинное величіе души и непобѣдимое мужество для того, чтобы преодолѣть всѣ тѣ трудности, которыя онъ съ радостью встрѣчалъ и съ тріумфомъ побѣждалъ. Судьба ирландскихъ католиковъ была по-истинѣ безнадежна, когда онъ, пренебрегши всѣми блестящими видами своей профессіи и жертвуя своимъ честолюбіемъ, посвятилъ всю свою жизнь такому страшному предпріятію ихъ искупленія. Въ началѣ своей общественной дѣятельности и даже долго послѣ этого онъ былъ предметомъ нерасположенія и ненависти для многихъ католическихъ прелатовъ и большей части католическихъ дворянъ Ирландіи. Они называли его не иначе какъ "демагогомъ". Здѣсь "высшій классъ" католиковъ снова доказалъ правительству своего времени и народу Англіи, что "крайняя" идея свирѣпыхъ агитаторовъ объ эмансипаціи была для нихъ, какъ умѣренныхъ людей и законныхъ гражданъ, положительно враждебна. Столѣтнее господство penal codex'а сдѣлало съ этими людьми свое дѣло. Они дрожали изъ-за всякаго малѣйшаго волненія, боясь, чтобъ оно не лишило ихъ той сравнительной терпимости, которою они теперь пользовались.

"Ваше сіятельство, надѣюсь, не будете винить меня за глупость тѣхъ людей, которые обращаются ко мнѣ со словами: my lord,-- писалъ одинъ католическій архіепископъ временъ О'Коннеля къ дюку Веллингтону.-- Позволеніе жить казалось уже многимъ для того, кто въ юности былъ свидѣтелемъ такихъ явленій, какъ "обличители" или "охотники на поповъ" {"Обличителями" называли людей, которые бродили по странѣ, ища данныхъ для наполненія "билля обличенія", какъ ихъ называли, противъ папистовъ, тайно владѣющихъ собственностью, или противъ протестантовъ, тайно держащихъ землю по довѣрію сосѣднихъ папистовъ. Разсказываютъ, что имѣнія Брайоновъ изъ Дженкинстырна, выдававшагося и богатаго католическаго семейства, были спасены отъ конфискаціи въ теченіе всего 18 ст. благодаря рыцарской честности и вѣрности протестантскихъ маркизовъ Ормандовъ. Они держали на свое имя изъ поколѣнія въ поколѣніе, въ теченіе 100 лѣтъ, всѣ правовые акты, а ренту тайно передавали Брайонамъ до тѣхъ поръ, пока, наконецъ, послѣдніе не получили законнаго права открыто владѣть и пользоваться своими обширными имѣніями. Такимъ-то образомъ, благодаря благородству отдѣльныхъ протестантскихъ личностей, почти всѣ древнія католическія имѣнія до одного акра были сохранены для папистскихъ владѣтелей въ вѣкъ ужасныхъ эдиктовъ.

"Охотники на поповъ" составляли классъ людей, извлекавшій свои средства къ жизни изъ наградъ за охоту на запрещенныхъ католическихъ священниковъ. Западныя и сѣверныя графства Ирландіи 30 лѣтъ тому назадъ были полны традиціями объ этихъ охотникахъ на поповъ. Въ моемъ родномъ округѣ всякому туристу показываютъ гору "Попова скачка" (Priest's Leap Mountain, "Leam-а-thogart" по-ирландски). Согласно мѣстной традиціи, которой едва ли кто вѣрилъ съ большимъ благоговѣніемъ, чѣмъ я, здѣсь совершилось великое чудо. Святой отецъ, долго удачно избѣгавшій рукъ тѣхъ, кто искалъ его крови, ѣхалъ однажды верхомъ по глухой тропинкѣ, которую также показываютъ до сихъ поръ, какъ вдругъ ему навстрѣчу ѣдетъ "Shanna Soggart". "Ага, ваше преподобіе, наконецъ-то я накрылъ васъ!* -- засмѣялся преслѣдователь. Тогда священникъ вынулъ свой требникъ, прочелъ три слова по-латыни и пришпорилъ лошадь; она прыгнула прямо въ воздухъ и опустилась на землю только за 6 миль, у Датскаго лѣса. Отъ этого-то скачка и получились на каменной скалѣ отпечатки лошадиныхъ колѣнъ и пяти пальцевъ поповой руки. Часто и много разъ я видѣлъ эти вещественныя доказательства разсказа и былъ однажды весьма огорченъ, открывши, что эти слѣды образовались отъ паденія на камень капель дождя со стараго дуба. Прим. автора.}.

О'Коннель, котораго краснорѣчіе было тяжело и шероховато, а иногда грубо и рѣдко классично, отвѣчалъ католической аристократіи порицаніемъ и презрѣніемъ за ихъ холопство и трусость. Однако епископовъ онъ старательно обходилъ. На своей же сторонѣ онъ имѣлъ немногихъ католическихъ дворянъ, почти всѣхъ католическихъ купцовъ и средній классъ, многихъ свѣтскихъ или приходскихъ священниковъ и религіозные ордена до единаго человѣка. Что же касается до низшихъ классовъ, то едва ли будетъ преувеличеніемъ сказать, что каждый мужчина, каждая женщина и дитя были готовы умереть за него.

Нѣкоторые изъ его наиболѣе выдающихся собратовъ по кампаніи въ пользу эмансипаціи (какъ, наприм., Ричардъ Лалоръ Шейль) отказались слѣдовать за нимъ въ движеніи объ "отмѣнѣ". Многіе же другіе остались вѣрны ему, какъ изъ личной преданности, такъ и изъ-за политическихъ убѣжденій. Но во всякомъ случаѣ были и такіе, которые протестовали противъ стремленія О'Коннеля смягчить нравы "стараго времени", когда не проходило ни одного банкета, ни одного общественнаго собранія безъ того, чтобы кто-нибудь не получилъ приглашенія "встрѣтиться" съ кѣмъ-нибудь "на пятнадцати шагахъ".

Послѣ роковой дуэли О'Коннеля съ Д'Эстерромъ, окончившейся смертью послѣдняго, онъ далъ и сдержалъ торжественную клятву никогда болѣе не посылать и не принимать вызововъ,-- обстоятельство, имѣвшее сильное вліяніе на изгнаніе политическихъ дуэлей изъ Ирландіи. Этотъ мирный способъ агитаціи очень не нравился такимъ людямъ, какъ О'Гармонъ Магонъ, имѣвшій на своемъ вѣку не меньше 13 дуэлей. О'Коннель однажды произносилъ въ Repeal Association рѣчь въ отвѣтъ на политическія нападки, цѣлью которой было снова подтвердить свое рѣшеніе -- не принимать болѣе вызововъ въ теченіе всей своей жизни, къ этому онъ прибавилъ нѣсколько крайне благочестивыхъ замѣчаній насчетъ грѣховности этого обычая.

-- Г. предсѣдатель,--сказалъ тогда О'Гармонъ Магонъ, когда О'Коннель сѣлъ,-- быть-можетъ будетъ полезно замѣтить, что я не давалъ такой клятвы: не дай Богъ {Около трехъ лѣтъ тому назадъ мы всѣ въ Ирландіи были не мало испуганы появленіемъ этого типическаго ветерана временъ эмансипаціи и отмѣны. Въ теченіе цѣлой четверти столѣтія его никто не видалъ и не слыхалъ, какъ вдругъ его высокая, солдатская фигура, широкоплечая и прямая, какъ поднятое копье, съ бѣлыми какъ снѣгъ волосами, роскошно падающими по его плечамъ,-- явилась среди насъ, какъ видѣніе, на конференцію лиги самоуправленія ("home rule") въ 1873 г. въ этомъ случаѣ онъ былъ однимъ изъ дюжины гостей, обѣдавшихъ съ руководящими представителями лиги въ парламентѣ. Два католическихъ священника были также въ числѣ гостей. Нашъ разговоръ вертѣлся за тѣхъ страшныхъ временахъ, когда человѣкъ могъ быть каждый день вызванъ встрѣтить смерть изъ-за какого-нибудь воображаемаго повода въ политическое рѣчи,-- и особенно на числѣ случаевъ, по которымъ нашъ пріятель полковникъ "являлся на судъ Божій". Надо отдать справедливость,-- онъ сурово молчалъ, какъ бы нисколько не интересуясь этими воспоминаніями объ его дуэльныхъ подвигахъ. Одинъ изъ священниковъ думалъ, что наши строгіе отзывы о дуэляхъ могутъ оскорбить полковника, и хотѣлъ смягчить дѣло.

-- Однако,-- сказалъ онъ,-- я хорошо понимаю, что въ то же время, когда все общество одобряло этотъ предосудительный обычай, всякій долженъ былъ чувствовать себя вынужденнымъ, какъ это я было,-- ему не оставалось выбора, разъ онъ вызванъ. Отказъ равнялся безчестію, общественному остракизму. Въ дѣйствительности вина, приписываемая тому, кто все вызывалъ, а получивъ вызовъ и выходилъ драться по принужденію, была, такъ сказать...

Полковникъ не могъ дольше выдерживать.

-- Господа,-- сказалъ онъ, вставая,-- въ защиту своей чести, какъ джентльмена, я считаю долгомъ заявить, что хотя я, такъ сказать, по несчастію, и былъ участникомъ многихъ враждебныхъ встрѣчъ, но ни разу не получалъ вызова,-- я самъ всегда вызывалъ.

Взрывъ хохота привѣтствовалъ сердитое возраженіе полковника, къ неудовольствію преподобнаго отца, хотѣвшаго, какъ онъ думалъ, оправдать его.}.

Въ связи съ карьерой О'Конееля на политической аренѣ въ первый разъ появляется историческая фигура, элементъ силы, который больше чѣмъ какой-нибудь другой возбудилъ англійское воображеніе,-- это "ирландскій священникъ въ политикѣ". Въ томъ видѣ, какъ мы встрѣчаемъ его лѣтъ 30 тому назадъ, онъ болѣе уже не существуетъ. Ни одна изъ перемѣнъ, принесенныхъ временемъ, не выражаетъ рѣзче разницу между старой и новою Ирландіей, какъ прежнее и настоящее положеніе, значеніе и характеръ священника въ ирландской политикѣ. Онъ не оставилъ арены и не встрѣтилъ враждебныхъ вліяній или охлажденія довѣрія къ себѣ; но, въ политическомъ смыслѣ слова, теперь онъ стоитъ въ новыхъ, вполнѣ и совершенно новыхъ, отношеніяхъ къ народу. Тѣ, кои смотрѣли на эту историческую фигуру издали, совершенно не поняли ея. Для англичанъ деспотическая власть ирландскаго духовенства въ политикѣ и тотъ способъ, какимъ народъ повиновался ему или слѣдовалъ за нимъ, не могли казаться чѣмъ-нибудь инымъ, какъ печальнымъ зрѣлищемъ клерикальной тиранніи съ одной стороны и рабскаго подчиненія -- съ другой. Но эта власть и это повиновеніе возникли изъ особенныхъ обстоятельствъ времени, вмѣстѣ съ которыми они должны были и исчезнуть.

Когда О'Коннель -- молодой и смѣлый дуэлистъ, краснорѣчивый и безстрашный адвокатъ -- взялся за дѣло католическихъ рабовъ, трусость и себялюбіе заставили и безъ того немногочисленный высшій массъ его единовѣрцевъ оставить народъ, такъ сказать -- предать его. Отвлеченная правда его дѣла и жестокая тяжесть его оковъ пріобрѣли ему симпатіи лучшихъ и благородныхъ людей даже въ средѣ исключительно протестантскаго законодательства; о немъ много говорили, за него заступались, какъ говорили и заступались Вильберфорсъ и Горасъ Грилли за негровъ. Были ли дѣйствительно ирландцы люди и братья, это составляло не малую часть вопроса. Что должно быть и что можетъ быть сдѣлано для нихъ -- было постояннымъ предметомъ дебатовъ. Человѣкъ и братъ, возстающій въ своихъ цѣпяхъ и гордо выступающій на политическую арену въ защиту своихъ собственныхъ правъ, пугалъ всякаго, какъ ужасное привидѣніе. Еслибъ ирландцы были не католики, а баптисты, пресвитеріане, методисты или епископальные протестанты, и еслибъ они оказались въ томъ же положеніи, въ какомъ были теперь,-- случилось бы то же самое. Обыкновенно даже въ странахъ съ широкимъ распространеніемъ образованія и политическихъ правъ политическими вождями народа становятся люди средняго и высшаго классовъ,-- его національныя и религіозныя симпатіи болѣе или менѣе тождественны съ ихъ собственными. При такомъ положеніи вещей появленіе духовенства въ качествѣ чрезвычайныхъ и выдающихся вождей, очень естественно, вызвало бы всеобщее удивленіе. Но не то было съ католическими массами въ Ирландіи 40 лѣтъ назадъ. Единства политическихъ и религіозныхъ чувствъ, которое могло бы связывать ихъ съ дворянствомъ въ одну общину съ общимъ интересомъ, не существовало. Онѣ были безграмотны, безправны и лишены своихъ естественныхъ руководителей. Однако во всякомъ приходѣ былъ одинъ человѣкъ (и во многихъ дѣйствительно только одинъ) ихъ собственнаго образа мыслей, образованный и способный, независимый отъ правительства, преданный ихъ интересамъ и -- мало этого -- заслуживающій ихъ довѣрія съ тысячи сторонъ. Онъ былъ для нихъ не только духовное лице и пастырь, но и мѣстный законодатель и посредникъ, примиритель, судья и совѣтникъ, единственный адвокатъ и защитникъ, который всегда былъ готовъ (они это хорошо знали) посвятить всю свою энергію ихъ благу. Если же, по счастію, въ какомъ-нибудь одномъ приходѣ изъ десяти и оказывался одинъ или два джентльмена, то, при первомъ же появленіи новой идеи объ участіи народа въ политическихъ дѣлахъ, эти немногіе благородные собственники съеживались и дрожали отъ тревоги, боясь гнѣва правительства. Сельскій священникъ былъ единственнымъ человѣкомъ, котораго простой, темный, но рѣшительный крестьянинъ могъ облечь своимъ неограниченнымъ довѣріемъ. Скоро явился и опытъ, говорившій ему, что, довѣряясь и повинуясь этому политическому адвокату, онъ выигрываетъ права и освобождается отъ ограниченій извилистыми и трудными путями общественной борьбы. Сами священники, сначала неохотно (и большею частію въ разрѣзъ съ желаніями своихъ малодушныхъ епископовъ) принимавшіе на себя новыя функціи и отвѣтственность, дѣлались смѣлѣе и довѣрчивѣе подъ вліяніемъ ободреній и побужденій О'Коннеля. Мало-по-малу они сдѣлались его агентами, при помощи которыхъ онъ организовалъ и двигалъ цѣлое королевство. Они думали за народъ, дѣйствовали и говорили за него: по ихъ указаніямъ все и дѣлалось, и вотировалось; ихъ враговъ народъ ненавидѣлъ, а друзей ихъ благословлялъ.

Громадна была власть, оказавшаяся такимъ образомъ въ рукахъ ирландскаго духовенства. И, конечно, результатъ вовсе не былъ абсолютнымъ добромъ. Неизбѣжныя злоупотребленія появились. Въ нѣкоторыхъ немногихъ случаяхъ, дѣйствительно, обладаніе властью повело къ надменности и деспотизму, въ другихъ же оно тѣсно слилось съ духовнымъ вліяніемъ и породило, съ точки зрѣнія мыслящихъ людей, не меньшее зло. Но все-таки свободная отъ партійности критика должна признать, что въ политическихъ дѣлахъ никогда не бывало того громаднаго вліянія, которое въ цѣломъ было бы такъ самоотверженно и такъ искренно употреблялось бы въ интересахъ тѣхъ, ради кого оно было пріобрѣтено. Это была прерогатива, которая могла возникнуть только при анормальныхъ условіяхъ общества,-- власть, которая не могла существовать одновременно съ широко-распространеннымъ образованіемъ и самостоятельнымъ политическимъ образомъ дѣйствій со стороны народа. Необходимость вызвала ее, съ необходимостью же она и исчезла.

При такихъ-то обстоятельствахъ и съ такими-то союзниками О'Коннель, предметъ обожанія народа и ненависти аристократіи, началъ свою агитацію. Онъ настолько участвовалъ въ движеніи и руководилъ имъ, что оно неизбѣжно должно было прекратиться вмѣстѣ съ его жизнью,-- такую важную часть въ немъ составляла его личность. Его политика состояла въ томъ, чтобы поддерживать въ Ирландіи состояніе вещей, которое было бы не то миромъ, не то войной, которое дразнило бы главнокомандующаго и утомляло перваго министра. Странно оказать, что, доводя народъ до послѣдней степени возбужденія, господствующимъ стремленіемъ его души оставалось -- удерживать его внѣ петель закона, отвращать открытое столкновеніе, такъ, чтобъ онъ самъ магъ сражаться съ закономъ въ предѣлахъ самого закона. Благодаря такой тактикѣ, онъ добился эмансипаціи, а путемъ повторенія ея онъ надѣялся получить отмѣну. Но энергія народа подвергалась слишкомъ большому напряженію, и то неимовѣрное натянутое состояніе, котораго требовала эта политика, не могло долго продолжаться. Это была политика высокаго давленія, возбужденіе, которое трудно сдерживать. Ирландцы еще не успѣли убѣдиться, насколько выгоднѣе замѣнить свой энтузіазмъ менѣе эффектною, но за то несравненно болѣе сильною, терпѣливою и постоянною настойчивостью.

О'Коннель снова и снова обѣщалъ своимъ послѣдователямъ успѣхъ, неограниченный и неминуемый успѣхъ, при единственномъ условіи повиновенія его распоряженіямъ, а въ минуту слабости и опрометчивости даже провозгласилъ, что "отмѣна" будетъ получена "въ теченіе 6 мѣсяцевъ". Къ этотъ моментъ все было кончено и съ О'Коннелемъ, и съ отмѣной. Правительству стоило только продержаться на своемъ одинъ или два года -- и великій трибунъ лишился бы довѣрія, чары его вліянія рушились бы. Но оно сдѣлало больше,-- оно смѣло перешло въ нападеніе, доходившее до такихъ пріемовъ, которые едва ли бы были терпимы общественнымъ мнѣніемъ нашего времени. Въ началѣ движенія тогдашній лордъ-лейтенантъ объявилъ, что ни одинъ сторонникъ отмѣны не можетъ занимать правительственныхъ должностей. Это былъ ловкій ударъ, но не смертельный,-- онъ не имѣлъ особенно важныхъ послѣдствій. Однакожь нѣсколько позднѣе политика отставокъ изъ коммиссіи мира всѣхъ уѣздныхъ судей (comity magistrate), которые были какимъ бы то ни было образомъ связаны съ движеніемъ отмѣны, была пущена въ ходъ. Чтобъ отвратить этотъ ударъ, О'Коннель устроилъ по всей странѣ народные третейскіе суды, такъ что правительственные низшіе суды остались безъ употребленія. Правительство объявило свое рѣшеніе подавить движеніе за отмѣну, но О'Коннель отвѣчалъ презрѣніемъ. Онъ назначилъ гигантскій митингъ для подачи петиціи королевѣ на поляхъ Клонтаржа, замѣчательныхъ великою побѣдой Ард-Ри-Брайона I надъ датчанами въ 1014 г. Правительство ночью наканунѣ назначеннаго дня издало проклаімацію, запрещавшую собраніе, а къ самому часу его наводнило городъ кавалеріей, пѣхотой и артиллеріей. Только благодаря невѣроятной энергіи вождя и его друзей, въ теченіе ночи и утра были предупреждены и остановлены десятки тысячъ народа, шедшаго на мѣсто собранія, и еслибъ этого не было сдѣлано, столкновеніе сдѣлалось бы неизбѣжнымъ. О'Коннель рѣзко обвинялъ исполнительную власть въ замыслѣ Петерлоо и обѣщался начать процессъ противъ Пиля, Веллингтона и Грея. Они отвѣтили ему еще болѣе тяжелымъ ударомъ: онъ и нѣкоторые изъ его главныхъ помощниковъ были арестованы по обвиненію въ составленіи тайнаго общества (conspiracy) для возмущенія: его сынъ Джонъ О'Коннель и Чарльзъ Гаванъ-Диффи -- въ редакціи газеты Nation, д-ръ Грей -- въ ред. газ. Freeman, Томъ Стилъ, T. М. Рай, Р. Барроттъ -- въ ред. газ. Pilot, а также преподобные Г. Тиррелль и Г. Тирней. Тысяча восемьсотъ сорокъ четвертый годъ, "годъ отмѣны", какъ предлагалъ называть его О'Коннель за 6 мѣсяцевъ для этого, засталъ великаго трибуна арестантомъ въ ричмондской тюрьмѣ.

При выборѣ жюри для суда надъ ними оказалось, что нѣсколько листовъ или лоскутковъ длиннаго списка присяжныхъ потеряны, какъ выразился коронный адвокатъ, или украдены, какъ объявили противники. Генералъ-прокуроръ доказывалъ, что жюри все-таки достаточно сильно для того, чтобы вести процессъ; судьи согласились и судъ состоялся. Обвиненные были найдены виновными и приговорены къ различнымъ штрафамъ и срокамъ тюремнаго заключенія. Однако, въ палату лордовъ былъ внесенъ кассаціонный протестъ именно по поводу потерянныхъ или украденныхъ лоскутковъ списка присяжныхъ. То, что ирландскіе судьи торжественно признали маловажнымъ и несущественнымъ, законовѣды Вестминстера объявили весьма важнымъ и необходимою принадлежностью суда присяжныхъ. "Если допускать подобныя вещи,-- сказалъ лордъ Донманъ,-- судъ присяжныхъ обратится въ посмѣшище, комедію и ловушку". Приговоръ былъ отмѣненъ и О'Коннель съ своими товарищами по заключенію были вынесены изъ тюрьмы съ торжественною процессіей, затмившей собою всѣ когда бы то ни было до тѣхъ поръ видѣнныя въ Ирландіи общественныя демонстраціи.

Такова вкратцѣ исторія этого богатаго событіями времени. Позади и рядомъ со всѣмъ этимъ существовали причины и вліянія, способныя сами по себѣ вызвать важныя политическія перемѣны. Съ 1846 года въ Ирландіи занялась заря переходнаго времени. Школы и газеты уже начадя давать себя чувствовать. О'Коннель замѣчалъ, что вокругъ него нарождается новое поколѣніе, клокочетъ подъ благодѣтельнымъ деспотизмомъ его предводительства и протестуетъ противъ его канона "безпрекословнаго повиновенія", разъ оно имѣетъ свое собственное мнѣніе. Онъ теперь уже былъ старикомъ, а не прежнимъ блестящимъ и великодушнымъ керрійцемъ дней эмансипаціи. Онъ дрожалъ за возможныя безразсудства тѣхъ пылкихъ ораторовъ и мятежно-патріотическихъ поэтовъ, которые быстро вливали свой смѣлый духъ въ окружающія массы. Во время своей юности онъ цѣнилъ Телля и Гоффа и до поры до времени горѣлъ удивленіемъ передъ 300 въ Ѳермопилахъ. Но теперь, уязвленный въ самое больное мѣсто неудачей своихъ обѣщаній и политики и подавленный мрачными предчувствіями невозможности болѣе отвращать столкновеніе между народомъ и правительствомъ,-- онъ уже не могъ выносить всего этого. Онъ называлъ молодыхъ ораторовъ и поэтовъ "партіей войны", но ошибался,-- ни одинъ изъ нихъ тогда не мечталъ о войнѣ или обращеніи къ физической силѣ. Заботясь объ огражденіи законнаго существованія "Repeal Association", онъ однажды предложилъ резолюціи, въ которыхъ если и не высказывалось, то подразумевалось рѣшительное осужденіе всякой попытки -- въ какое бы то ни было время или вѣкѣ, климатѣ или странѣ -- устранять политическое зло путемъ вооруженнаго возстанія. Эти резолюціи были направлены противъ тѣхъ людей, которые тогда уже были извѣстны подъ именемъ "молодой Ирландіи" и составляли интеллектуальный цвѣтъ движенія объ отмѣнѣ,-- люди, которыхъ геній возвысилъ и облагородилъ, а труды ихъ укрѣпили ирландскую политику. Они заявили свою готовность подписать такія резолюціи по отношенію къ своимъ собственнымъ цѣлямъ и стремленіямъ; но отказались, какъ они выражались, клеймить людей другаго времени и другой борьбы. О'Коннель съ этимъ не былъ согласенъ, и изгнаніе или отлученіе, съ цѣлью оказать успокоительное дѣйствіе на ирландскую политику, раскололо "Repeal Association" на-двое.

Съ поверхностной точки зрѣнія большей части англійскихъ политиковъ, все это было лишь "ирландскою ссорой", политическимъ споромъ. Еслибы подобныя же обстоятельства явились въ бельгійской, итальянской или французской исторіи, политическіе философы изучали бы ихъ. Громадныя выгоды, несомнѣнно иногда представляемыя сосредоточеніемъ политической власти и авторитета въ рукахъ одного человѣка, были куплены цѣной тяжелыхъ опасностей и наказаній. Когда возрастъ ослабилъ умъ диктатора, противорѣчіе для него становится все болѣе и болѣе невыносимымъ, а лесть -- болѣе и болѣе пріятна его слуху. Подхалимство называется вѣрностью, а честная независимость подозрѣвается, какъ противозаконное стремленіе. Старый великій трибунъ, опустившись физически и умственно, сдѣлался предметомъ игры въ нашептываніе ревности и подозрѣній. Привыкши пользоваться неограниченнымъ авторитетомъ, получать безпрекословное повиновеніе и подъ вліяніемъ вдохновеній, управлявшихъ имъ въ то время, онъ видѣлъ въ ученикахъ новой умственной школы лишь стакнувшихся и завистливыхъ претендентовъ на его тронъ.

Но помимо всего этого теперь настало время бѣдствія, подъ давленіемъ котораго все должно было остановиться. Голодъ 1846 и 47 гг. прошелъ по землѣ, какъ разрушительная буря. Въ такой моментъ политическая агитація или организація были бы такъ же неумѣстны, какъ среди экипажа гибнувшаго судна или обитателей горящаго дома. Дикая борьба за жизнь, за одно существованіе, перевѣшивала всякое другое стремленіе. Казалось, общество разлагается на свои примитивные элементы. Объятый ужасомъ, смотрѣлъ О'Коннель на развалины дѣла, на разложеніе народа, которому онъ отдалъ всю свою жизнь. Въ душевной агоніи онъ кинулся на послѣднее средство, чтобы спасти его. Онъ уже не громилъ презрѣніемъ,-- онъ рыдалъ и молился: "о Боже, твой народъ погибаетъ!" Борьба была слишкомъ невыносима. Великое сердце и громадный мозгъ подались. Печально и безнадежно опускался старикъ въ могилу. Онъ жилъ слишкомъ, слишкомъ долго и видѣлъ разрушеніе всего, что такъ любилъ. Въ Римъ, въ Римъ, стремился онъ теперь; онъ хотѣлъ видѣть передъ смертью преемника Св. Петра и посѣтить алтарь апостоловъ. Но ему не суждено было сдѣлать этого: на пути онъ остановился въ "Генуѣ великолѣпной", какъ онъ выразился, чтобы немного отдохнуть. Близкіе люди видѣли, что уже не далекъ и его великій отдыхъ. 15-го мая 1847 г. все было кончено: ирландскаго "освободителя" не стало.

Печальный конецъ для великой карьеры!... Стеченіе фатальностей!.. Теперь всякій можетъ понимать, что далеко прежде, чѣмъ первая тѣнь голода появилась на сценѣ, катастрофа была неизбѣжна. Великая организація, такъ широко охватившая національныя надежды и стремленія, была дѣйствительно при концѣ своего существованія. Послѣ отлученія молодой Ирландіи правительству не было нужды заниматься своимъ нѣкогда страшнымъ врагомъ. Власть О'Коннеля была уничтожена навсегда. Но ничто не могло лишить его чела лавровъ прошлаго. Онъ сыгралъ свою роль; онъ благородно выполнилъ возложенную на него задачу. "Я долженъ былъ пасть подъ Ватерлоо", сказалъ съ грустью Наполеонъ на островѣ Св. Елены. О'Коннель долженъ былъ умереть въ "двадцать девятомъ" или можетъ-быть въ великій день Тара -- въ тысяча восемьсотъ сорокъ третьемъ году.

IV.
Конфедерація риббонменовъ.

Въ теченіе полустолѣтія (отъ 1820 до 1870 г.) тайная конфедерація, основанная на клятвѣ и извѣстная подъ именемъ "Ribbon Society", была источникомъ постояннаго горя и непрерывнаго ужаса для земледѣльческихъ классовъ Ирландіи. Лордъ въ своемъ замкѣ и крестьянинъ въ своей хижинѣ одинаково чувствовали существованіе этой ненавистной власти.

Мнѣ кажется, можно доказать, что въ Ирландіи болѣе чѣмъ въ теченіе цѣлыхъ 100 лѣтъ, или даже съ начала прошлаго столѣтія, не переставали существовать такія или иныя тайныя аграрныя конфедераціи и всѣ онѣ возникали изъ одного источника -- бѣдствій и раздоровъ, порождаемыхъ дурной поземельною системой. Однакожь не многія изъ нихъ достигли размѣровъ риббонской конспираціи и ни одна не существовала такъ долго, какъ эта.

И тѣмъ болѣе странно, даже невѣроятно, что хотя существованіе ея и составляло такой чке общеизвѣстный фактъ, какъ царствованіе королевы Викторіи или жизнь Даніеля О'Коннеля,-- хотя данныя объ ея преступленіяхъ потрясали судей и присяжныхъ, а отчеты о процессахъ по нимъ занимали собою парламентскіе комитеты и наполняли увѣсистыя синія книги,-- тѣмъ не менѣе до сихъ поръ существуетъ большое разногласіе мнѣній и выводовъ относительно ея настоящихъ цѣлей, происхожденіи, устройства, характера и назначенія.

Всего болѣе распространено мнѣніе, что единственной и главною цѣлью ея существованія было преобразованіе поземельныхъ отношеній, а не политическій вопросъ или сверженіе существующаго правительства. Но такое заключеніе можетъ быть плодомъ только поверхностнаго знанія или неточнаго изслѣдованія предмета. Чѣмъ бы ни былъ позднѣйшій риббонизмъ, несомнѣнно, что въ раннюю пору своего существованія онъ держался именно "политическихъ" цѣлей въ указанномъ смыслѣ слова. Можетъ-быть вѣрнѣе будетъ сказать, что въ нѣкоторыхъ частяхъ Ирландіи и въ нѣкоторые періоды существованія онъ представлялъ организацію этого характера, ибо я давно уже убѣдился, что риббонизмъ одного времени совсѣмъ не то, что риббонизмъ -- другого и что толкованіе его цѣлей и характера собственными его членами въ одномъ графствѣ или околодкѣ не таковы, какъ въ другомъ. Въ Ульстерѣ онъ объявлялъ себя лигой защиты мщенія противъ оранжистовъ; въ Мюнстерѣ онъ сначала былъ направленъ противъ сборщиковъ десятины; въ Банаутѣ былъ организованъ противъ высокихъ рентъ и изгнаній; въ Лейнстерѣ онъ цредписывалъ своими приказами и вынуждалъ своимъ мщеніемъ наемъ или увольненіе рабочихъ, мастеровъ и даже домашней прислуги. Это послѣднее видоизмѣненіе вообще предшествовало вымиранію организаціи въ данной мѣстности и было, очевидно, самою низкой и недостойною формой, въ которую она съ теченіемъ времени выродилась или опустилась. Однако несомнѣнно, что риббонизмъ вездѣ имѣлъ нѣкоторый общія формы и черты, и многія изъ нихъ достойны замѣчанія. Во-первыхъ, хотя въ нѣкоторые періоды и въ нѣкоторыхъ мѣстностяхъ онъ и принималъ видъ политической организаціи, но въ отчетахъ о риббонскихъ процессахъ невозможно найти ни указаній, ни слѣдовъ участія въ немъ людей съ положеніемъ въ обществѣ или образованіемъ выше самаго низкаго уровня, и едва ли мнѣ нужно прибавлять, что ни въ какое время ирландской исторіи эта организація не была въ точномъ смыслѣ слова политическимъ тайнымъ обществомъ. Риббонское Общество, кажется, составлялось исключительно изъ фермеровъ, крестьянъ и чернорабочихъ, а въ городахъ -- изъ мелкихъ лавочниковъ, въ домахъ которыхъ и собирались "дожи". Ихъ документы, переписка, правила, пароли и адресы показываютъ въ большинствѣ случаевъ грубую безграмотность; тѣмъ не менѣе устройство и управленіе организаціей обнаруживали большое искусство, энергію, бдительность и не малыя средства. Слѣдующій общій фактъ состоитъ въ томъ, что хотя сначала при первомъ появленіи Общества католическое духовенство и вело съ нимъ рѣшительную войну,-- съ каѳедры порицало его и даже шло такъ далеко, что отказывало его членамъ въ причастіи,-- Общество было исключительно католическое. Протестантъ не могъ сдѣлаться членомъ его ни подъ какимъ видомъ; мало того, не принимались даже лица состоявшія въ близкомъ родствѣ съ протестантами. Эта черта едва ли не единственная, имѣвшая всеобщее распространеніе и оставшаяся неизмѣнною въ сотнѣ формъ ирландскаго риббонизма. Такой фактъ, между прочимъ, повелъ къ крайне ошибочному мнѣнію, которое приписываетъ организаціи цѣли фанатическаго сектантства и поощряетъ стряпанье довольно неловко сочиненныхъ "ряббонскихъ клятвъ". Одна изъ нихъ цитировалась Монкомъ въ палатѣ общинъ 18 марта 1871 года и гласитъ слѣдующее:

"Клянусь содѣйствовать въ случаѣ нужды всѣми моими силами и умомъ избіенію протестантовъ, взведенію еретиковъ, сожиганію британскихъ церквей и истребленію какъ протестантскихъ, такъ и всякихъ другихъ королей и князей и охраненію римской церкви и ея организаціи... Я клянусь также вѣрить, что не существуетъ разрѣшенія ни папы римскаго, ни какой другой власти въ этой церкви или какой другой для отреченія отъ власти папы".

Подложность этого документа тотчасъ же была замѣчена и указана въ Ирландіи. Авторъ его не только не былъ католикомъ (какимъ необходимо долженъ быть всякій риббонменъ), но онъ даже не былъ знакомъ съ тѣмъ, какимъ образомъ католики относятся къ задѣтому здѣсь предмету. Они никогда не товорятъ и не пишутъ о своей католической церкви, какъ объ "этой церкви"; "папа римскій" -- въ Ирландіи также фраза чисто-протестантская, а не католическая; ирландскіе крестьяне едва ли знаютъ, что такое "британскія церкви". Даже главный секретарь Ирландіи (лордъ Гартингтовъ) призналъ, что хотя копія этого документа и была найдена, въ одномъ домѣ близъ Муллингара, но его подлинность не была засвидѣтельствована въ Дублинскомъ замкѣ.

Подлинныхъ риббонскихъ клятвъ, достовѣрно употреблявшимся въ ложахъ, удивительное множество и разногласія ихъ вполнѣ подтверждаютъ мое мнѣніе, что сбивчивость свѣдѣній о началѣ, характерѣ и цѣляхъ организаціи мѣшала раскрытію ея, или что существовало нѣсколько риббонскихъ системъ, совершенно противоположныхъ другъ другу. Въ періодъ отъ 1820 до 1870 г. было обнаружено или "сообщено" подъ присягой болѣе двадцати противорѣчащихъ риббонскихъ клятвъ. Нѣкоторыя изъ нихъ, напримѣръ, заключаютъ обязательства на самую преданную вѣрность королевѣ; другія -- присягу въ вѣрности "Даніэль О'Коннелю, настоящему королю Ирландіи, или его старшему сыну -- Морису О'Коннелю, нашему главнокомандующему". Противорѣчіе этихъ двухъ клятвъ или родовъ клятвъ, добытыхъ не только въ свидѣтельскихъ комнатахъ, но и въ самыхъ собраніяхъ ложъ въ числѣ другихъ рукописныхъ документовъ, объясняется различно. Одно изъ очень вѣроятныхъ мнѣній заключается въ томъ, что мѣстныя должностныя лица Общества во многихъ случаяхъ прибавляли въ данной формѣ свои собственныя слова. Общими чертами всѣхъ клятвъ, кажется, было: храненіе тайнъ Общества, безпрекословное повиновеніе его должностнымъ лицамъ, готовность собираться и исполнять приказы "въ теченіе двухъ часовъ", обязательство помогать сочлену въ случаѣ его побоевъ или обиды. А въ нѣкоторыхъ экземплярахъ заключался даже параграфъ -- "не напиваться до пьяна, чтобы не открывать тайнъ Общества".

Не особенно давно мнѣ показывали печатный рапортъ (кажется, теперь очень рѣдкій) суда въ Дублинѣ въ 1840 г. надъ Ричардомъ Джонсомъ, первымъ высшимъ должностнымъ лицомъ и, по всей вѣроятности, первымъ членомъ Риббонскаго Общества, котораго правительство подучило возможность осудить только послѣ двадцатилѣтнихъ безплодныхъ усилій подкопаться подъ организацію. Въ этомъ документѣ часто дѣлаются ссылки на книгу, найденную у подсуднаго, въ которой находится нѣчто въ родѣ стенографическихъ копій со всей его переписки съ разными ложами и ихъ должностными лицами, а также знаки, пароли, законы и правила Общества. Правительство не представило на судъ всего содержанія этой книги; но для собственныхъ надобностей съ нея была снята полная копія,-- вѣроятно, это былъ самый обстоятельный и достовѣрный документъ, какимъ правительство когда бы то ни было располагало относительно характера, цѣлей и дѣятельности Риббонскаго Общества. Правительственные документы не всегда строго охраняются,-- тождественный рукописный переводъ тайной книги Джонса находится теперь въ моихъ рукахъ {Я увѣренъ, что нѣсколько лѣтъ тому назадъ, послѣ смерти извѣстнаго чиновника Дублинскаго замка, черезъ большія книжныя давки Дублина прошли гораздо болѣе важные документы. Прим. авт.}.

Джонсъ былъ прикащикомъ у одного торговца на Смитфидьдскомъ рынкѣ въ Дублинѣ и состоялъ главнымъ секретаремъ риббонской организаціи въ Ирландіи. Въ дѣйствительности онъ, кажется, былъ душой Общества. Чтеніе его корреспонденціи несомнѣнно показываетъ, что риббонизмъ того времени имѣлъ политическія цѣли и нѣкоторыя претензіи. Самъ Джонсъ, рисующійся въ нихъ, очевидно, человѣкомъ не дюжинныхъ способностей и силы характера, несмотря на свое очень дурное образованіе, отнюдь не обнаруживаетъ чего-нибудь подобнаго вульгарному и продажному плутовству, въ которомъ обыкновенно обвиняютъ риббонскихъ организаторовъ. Съ начала до конца онъ энергически старается подавить въ Обществѣ раздоры, совѣтуетъ союзъ и поощряетъ изгнаніе изъ него дурныхъ или сомнительныхъ личностей. Во всемъ дѣлѣ я не нашелъ ни слѣда себялюбивой корысти или выгоды, а скорѣй совсѣмъ напротивъ. Что касается до цѣлей всей конфедераціи, то хотя по этому пункту тамъ и существуетъ удивительная неопредѣленность, сбивчивость, тѣмъ не менѣе письма Джонса полны намеками вполнѣ политическаго характера: "сдѣлать Ирландію свободной", "освободить нашу страну", "соединить всѣхъ католиковъ" -- встрѣчаются безпрестанно, какъ великія цѣли Общества. 24 апрѣля 1838 года Джонсъ пишетъ въ одному должностному лицу Общества въ Англіи: "Извѣстите насъ немедленно, каково направленіе друзей, принадлежащихъ къ гиберніанамъ въ Ливерпулѣ. Если они дѣйствуютъ на пользу своей родины, то пусть соединятся съ людьми желающими видѣть ее свободной. Соединяйтесь и освободите вашу родину! -- должно быть девизомъ всякаго честнаго ирландца". Мало того, какъ это ни странно, я нашелъ въ одномъ изъ писемъ Джонса, не читанныхъ на судѣ, замѣчаніе, которое звучитъ особенно курьезно въ теперешнее время: "Часъ затрудненій для Англіи близокъ,-- русскій медвѣдь подходитъ къ ней въ Индіи". 21 мая 1838 года Андрей Дардисъ и Ричардъ Джонсъ, великій мастеръ и великій секретарь, пишутъ начальнику провинціальной ложи: "Мы рады слышать, что народъ вашего графства, прежде враждебный интересамъ родины, собирается съ вами 27-го числа, чтобъ объединиться въ чувствахъ". Наконецъ, становится вполнѣ яснымъ, что въ нѣкоторомъ туманно-общемъ смыслѣ риббонмены этого періода были склонны смотрѣть, на организанію какъ на политическое учрежденіе противное правительству, а не какъ на простую аграрную лигу, какою она сдѣлалась позднѣе.

Имя "Риббонскаго Общества" она получила не раньше какъ около 1826 года Прежде она была извѣстна подъ именами "Liberty Men", "Religions liberty Sistem", "United Sons of Irish Freedom", "Sons of Shamrock" и другими. Съ раннихъ временъ существовало нѣсколько риббонскихъ организацій, враждовавшихъ другъ съ другомъ, и великая заслуга Джонса, кажется, въ томъ и состояла, что онъ прекратилъ эту борьбу и вызвалъ сліяніе.

Правительство по-истинѣ становилось въ тупикъ передъ противурѣчивыми отчетами объ Обществѣ, которые отъ времени до времени ему посылали магистраты и полиція. Больше же всего оно вводилось въ заблужденіе выдумками нанятыхъ агентовъ или доносчиковъ въ рядахъ самой организаціи. Эти послѣдніе были довольно многочисленны и ихъ "сообщенія", по крайней мѣрѣ по количеству, стоили своей платы, но само правительство сознавалось, что едва ли хоть въ одномъ изъ этихъ случаевъ и по поводу хоть одной частности оно можетъ полагаться на ихъ росказни. Доносчики, кажется, знали очень мало о томъ, что дѣйствительно существовало, но за то очень многое выдумывали сами. М-ръ Барнсъ, штатный магистратъ и вполнѣ довѣренное лицо правительства, пишетъ главному секретарю относительно одного изъ этихъ доносчиковъ, о разсказахъ котораго лордъ-лейтенантъ спрашивалъ его мнѣнія,-- слѣдующее: "Этотъ человѣкъ былъ мнѣ извѣстенъ съ прошлаго октября мѣсяца. Изъ знакомства съ нимъ я не колеблюсь аттестовать его за одного изъ совершенныхъ и отъявленныхъ плутовъ во всей Ирландіи. Прежде онъ былъ полицейскимъ и уволенъ за дурное поведеніе. Онъ -- протестантъ и перешелъ въ католицизмъ, какъ увѣрялъ меня, съ цѣлью сдѣлаться риббонменомъ и выдавать ихъ тайны. Служилъ у меня 4 или 5 мѣсяцевъ тайнымъ агентомъ для доставленія свѣдѣній, получилъ за это время около 15 фунтовъ и кончилъ наши отношенія тѣмъ, что объявилъ себя -- и готовъ былъ подтвердить это подъ присягой -- однимъ изъ участниковъ шайки, убившей Моррисона (повѣреннаго лорда Лортона), предлагая при этомъ себя въ свидѣтели и прося "награды и прощенія" за доносъ. Зная навѣрно, что все это -- ложь, я рѣшился не имѣть съ нимъ больше никакихъ дѣлъ и прекратилъ всякія сношенія".

Другіе магистраты не были такъ проницательны, какъ Барнсъ, и этотъ "совершенный и отъявленный плутъ" вездѣ находилъ себѣ мѣста, какъ тайный агентъ для слѣженія за риббонизмомъ. Есть очень мало поводовъ думать, что на этомъ пути онъ употреблялъ пріемъ, въ несчастію очень нерѣдкій, въ преслѣдованіи тайныхъ обществъ Ирландіи, именно самъ вербовалъ членовъ и организовалъ или совершалъ преступленія, а потомъ доносилъ властямъ и подъ присягой обвинялъ обманутыхъ простаковъ и соучастниковъ {М-ръ Фоссетъ, главный магистратъ Слиго, пишетъ секретно лорду-лейтенанту въ отвѣтъ на его запросъ объ одномъ изъ такихъ доносчиковъ: "Это очень сомнительная личность, на непровѣренныя показанія которой никакъ не слѣдуетъ полагаться. Мнѣ кажется, его цѣль -- извлекать изъ своихъ доносовъ деньги". М-ръ Браунригъ, провинціальный полицейскій инспекторъ, пишетъ о другомъ: "Онъ -- человѣкъ очень дурныхъ качествъ",-- о третьемъ: "Я имѣю свѣдѣнія отъ лица, которому можно довѣриться, что это очень дурной человѣкъ". О четвертомъ штатный магистратъ, м-ръ О'Брайенъ, говорятъ: "Показанія упомянутаго Джонса ничего не стоятъ. М-ръ Браунригъ и я пришли къ заключенію, что онъ не говоритъ ни одного слова правды и что его цѣль -- получать деньги". Такихъ фактовъ можно привести множество.}.

М-ръ Голлъ Ровенъ, штатный магистратъ, сдѣлавшій, кажется, разоблаченія риббонизма своею спеціальностью, доставилъ самыя точныя свѣдѣнія по этому предмету. Во многихъ случаяхъ онъ, очевидно, слишкомъ легковѣренъ и даже правительство считаетъ его свѣдѣнія часто преувеличенными, однакоже, несомнѣнно, въ нихъ много и истины. Согласно ему, существовало "Общество тайныхъ риббонменовъ" (Society of Confidential Ribbonmen). Онъ подробно разсказываетъ со словъ одного изъ своихъ агентовъ, несомнѣнно принадлежащаго къ вышеуказанному разряду людей, что оно было основано въ 1798 году лордомъ Эдуардомъ Фицгеральдомъ; что его "настоящія цѣли заключались въ низверженіи королевы и замѣщеніи ея католическимъ королемъ Ирландіи, Даніэлемъ О'Коннелемъ, представителемъ г. Дублина въ парламентѣ,-- въ уничтоженіи протестантской религіи въ Ирландіи и въ возвращеніи прежнимъ владѣльцамъ имѣній, отнятыхъ насиліемъ Кромвелла, списки которыхъ хранятся у католическаго духовенства". Общество было распространено по всей Ирландіи и управлялось собраніемъ, носившимъ имя "великой риббонской ложи Ирландіи" (Grand Ribbon Lodge of Ireland); оно состояло изъ представителей отъ различныхъ провинціальныхъ организацій. Каждый приходъ доставлялъ четыре раза въ годъ отчеты о числѣ членовъ. Въ каждомъ изъ нихъ былъ "приходскій комитетъ" (Parochial Committee) изъ 12 членовъ, включая "приходскаго начальника" (Parochial Master). Делегаты отъ всѣхъ такихъ приходскихъ комитетовъ составляли въ каждомъ баронствѣ -- "баронскую ложу" (Baronial Lodge). Всѣ приказы Общества требовали отъ членовъ повиновенія подъ страхомъ смерти. Члены Общества въ каждомъ графствѣ узнавали другъ друга по знакамъ и паролямъ, которые издавались на каждый мѣсяцъ главною ложей и мѣнялись всякій разъ, какъ только являлось основаніе думать, что существующіе или текущіе знаки ("товары", какъ они назывались) могли быть открыты полиціей. Были особенныя фразы для привѣтствія и "слова для ссоры", т.-е. слова, которыя два ссорившіеся между собой человѣка должны были употреблять для того, чтобъ убѣдиться, не "братья" ли они, и въ послѣднемъ случаѣ немедленно остановиться. Вотъ нѣкоторые изъ этихъ знаковъ и паролей:

Для октября.

Замѣчаніе. Зима приближается.

Отвѣтъ. Уже время ожидать этого.

Замѣчаніе. Нашъ врагъ найденъ.

Отвѣтъ. Наши стражи бдительны.

Ночью.

Зам. Свѣжая ночь.

Отв. Время ожидать этого.

Для ссоры.

Зам. Вы ошибаетесь.

Отв. Сожалѣю объ этомъ.

Знаки.

Правая рука къ правому колѣну, а большой палецъ лѣвой руки въ карманѣ штановъ.

Нужно замѣтить, что первое замѣчаніе всегда состоитъ изъ безобиднаго и общаго мѣста, которое не можетъ вызвать подозрѣнія, если даже и будетъ обращено къ чужому человѣку. "Зима приближается" -- замѣчаніе, не выходящее изъ ряда вонъ въ октябрѣ мѣсяцѣ. Если за нимъ слѣдуетъ немедленный отвѣтъ: "Время ожидать этого", то первый имѣетъ основаніе думать, что онъ говоритъ съ "братомъ" -- риббонменомъ. Чтобъ окончательно убѣдиться въ этомъ, онъ дѣлаетъ второе замѣчаніе, понятное только для члена Общества: "Нашъ врагъ найденъ",-- и отвѣтъ: "Наши стражи бдительны" -- окончательно устанавливаетъ братство между обѣими сторонами. Такимъ же образомъ объясняются и ссорныя слова. Вотъ другія формы:

Зам. Дни становятся длинны.

Отв. Жизнь человѣческая укорачивается.

Зам. Не получили ли вы какихъ новостей?

Отв. Имъ хорошо въ Канадѣ.

Ссорныя слова.

Зам. Не слѣдуетъ быть охотникомъ до ссоръ.

Отв. Отнюдь нѣтъ.

Даже тогда, 40 лѣтъ тому назадъ, Россія такъ часто фигурировала въ англійской политикѣ, что ея имя нашло себѣ мѣсто въ этихъ пароляхъ.

Зам. Какого вы мнѣнія о теперешнемъ времени?

Отв. Я думаю, что рынки поднимаются.

Зам. Иностранная война служитъ причиной этого.

Отв. Это русскіе хотятъ тиранизировать, но сыны Ирина, гдѣ бы они ни были, всегда должны стоять на почвѣ законности.

Ночныя слова.

Зам. Сколько лѣтъ лунѣ?

Отв. Право, я не знаю.

Знакъ.

Правая рука третъ лобъ. Въ отвѣтъ лѣвая рука опускается въ карманъ.

Начальное замѣчаніе, какъ я уже сказалъ, всегда невинна и искусно касается до текущихъ событій. Такимъ образомъ затрудненія министерства Мельборну тоже попали сюда:

Зам. Что вы думаете о правительствѣ?

Отв. Оно сильно расколото.

Зам. Еслибы только сыны Патрика {Фигуральное имя Ирландіи.} могли все преодолѣть.

Отв. Добыть права Грану Эйль {Въ это время происходило канадское возстаніе М. Папино.}.

Съ давнихъ поръ среди риббонменовъ былъ въ употребленіи обычай давать свои знаки и пароли, на подержаніе, въ случаѣ опасности или другой помощи, друзьямъ, часто людямъ совершенно далекимъ отъ риббонизма. Покойный Джонъ Грей разсказывалъ мнѣ, какъ онъ вотировался въ 1852 г. въ представители графства Монаганъ. Пріѣхавши въ городъ, онъ узналъ, что противники купили себѣ въ одномъ околодкѣ поддержку риббонменовъ, какъ избирательной толпы, которые и должны не пропустить его черезъ городъ къ площади избирательнаго собранія. Онъ вполнѣ понималъ опасность появиться среди этихъ людей; но въ послѣднюю минуту его отчаянія на помощь явился неожиданный другъ. Это была таинственная личность, которая сказала, что "для Ирландіи было бы позоромъ, еслибы патріотическій издатель Freemans Journal'а былъ побитъ палками среди улицы или принужденъ прятаться въ своемъ отелѣ". Поэтому онъ довѣрилъ Джону Грею текущіе риббонменскіе знаки, первый изъ которыхъ былъ -- просто провести пальцемъ правой руки по рту. Грей колебался одну минуту, не была ли это ловушка, чтобы заманить его въ среду враговъ, однако быстро отбросилъ эту мысль и смѣло рѣшился идти. Товарищи въ отелѣ, не зная въ чемъ дѣло, напрасно старались удержать его. Когда онъ вышелъ на улицу, то среди толпы, тѣснившейся около дверей, раздались свирѣпые крики и сотни палокъ поднялись въ воздухѣ.

Онъ спокойно поднесъ руку ко рту и сдѣлалъ знакъ. "Только на одинъ мигъ,-- сказалъ онъ, передавая мнѣ разсказъ,-- ужасная неизвѣстность мелькнула въ моемъ умѣ; но я сдѣлалъ надъ собой усиліе и не показалъ ни слѣда смущенія. Моментально все смолкло, всѣ палки опустились, толпа разступилась и я свободно прошелъ среди нея до самой площади, гдѣ въ зданіи суда происходило собраніе избирателей".

Я самъ знаю случаи, гдѣ подержка или противодѣйствіе риббонменовъ на выборахъ покупались на фунты, шиллинги и пенсы. Ричардъ Свифтъ, выбранный въ 1852 году представителемъ въ парламентъ отъ Слиго, одинъ изъ наиболѣе искреннихъ и достойныхъ англичанъ, когда бы то ни было исполнявшихъ общественную службу для Ирландіи,-- былъ забаллотированъ въ 1857 г. навѣрно только потому, что отказался дать ложамъ требуемую ими, въ качествѣ дани, сумму денегъ.

Однаножь, я долженъ прибавить, мнѣ извѣстны другіе случаи, гдѣ риббонмены держались менѣе продажной политики,-- они презрительно отказывались драться за плату.

Но, увы, если кто-нибудь вздумаетъ взглянуть на дѣйствительные результаты риббонской системы въ Ирландіи, обозрѣть ея кровавую работу 50-ти лѣтъ, тому представится ужасный видъ! Не разъ говорилось и, вѣроятно, не безъ основанія, что установился ложный обычай приписывать риббонской организаціи всякую гнусность, совершенную въ странѣ, всякое кровавое дѣло, повидимому, возникшее изъ аграрной лиги или конспираціи. Разсказы о ночныхъ трибуналахъ и смертныхъ приговорахъ на собраніяхъ ложъ встрѣчались горячимъ отрицаніемъ и требованіемъ доказательствъ. Очень можетъ быть, что отчеты о собраніяхъ ложъ и не представляютъ такихъ доказательствъ, однакожь существуетъ множество указаній на то, какъ ложи издавали распоряженія объ угрожающихъ объявленіяхъ и предостереженіяхъ й предписывали посѣщеніе домовъ съ террористическими цѣлями. Но напрасны старанія доказать, что Риббонское Общество не сдѣлалось въ концѣ концовъ, каковы бы ни были цѣли и намѣренія его первыхъ членовъ, гнусною организаціей для преступленія и убійства. Одно изъ неизбѣжныхъ золъ подобныхъ тайныхъ обществъ, основанныхъ на клятвѣ и управляемыхъ посредствомъ безпрекословнаго повиновенія младшихъ старшимъ, заключается въ томъ, что они очень легко и быстро могутъ опускаться до самаго низкаго уровня деморализаціи и становятся союзами для удовлетворенія лишь личной мести. Люди, посвящающіе себя систематическимъ убійствамъ ради какихъ бы то ни было цѣлей, до того быстро извращаются, что отнятіе жизни въ ихъ глазахъ перестаетъ быть гнуснымъ дѣломъ. Было время, когда риббонменскія преступленія вызывали во всякомъ случаѣ сильное возбужденіе, но затѣмъ явилось время, когда они начали своимъ излишествомъ вызывать отвращеніе общественной совѣсти. Месть Общества была жестока и ужасна. Около сорока лѣтъ тому назадъ католическое крестьянство графства Лонгфорда было объято паническимъ ужасомъ, увидя ясные признаки систематическаго вытѣсненія себя изъ страны съ цѣлью очистить мѣста для протестантскаго "насажденія". Лорда Лортона въ значительной степени слѣдуетъ считать отвѣтственнымъ за эту тревогу и ея послѣдствія. Онъ началъ поголовныя изгнанія своихъ католическихъ арендаторовъ при самыхъ затруднительныхъ для нихъ обстоятельствахъ; нѣсколько фермъ были послѣдовательно очищены и переданы въ руки пришельцевъ протестантовъ. Народная паника, безъ сомнѣнія, сильно преувеличила то, что было сдѣлано, и то, что имѣлось въ виду сдѣлать; но его дѣйствительныхъ поступковъ было достаточно для того, чтобы вызвать возникшее отсюда дикое возбужденіе. Оно вылилось въ одну изъ поразительныхъ главъ дикой мести въ ирландской лѣтописи. Стараясь защитить самого себя и объяснить свой образъ дѣйствій, лордъ Лортонъ разсказывалъ впослѣдствіи такимъ образомъ о судьбѣ протестантскихъ фермеровъ -- Брока, Діамонда, Мурхеда, Коля, Каткарта, Роллинса, другаго Діамонда, другаго Мурхеда и Моррисона, водворенныхъ имъ на фермахъ изгнанныхъ католиковъ:

Что сталось съ Брокомъ?-- "Онъ былъ убитъ вскорѣ послѣ занятія фермы, около своего дома, въ 6 часовъ вечера".

Что сталось съ Діамондомъ?-- "На него напали и сильно изувѣчили. Теперь онъ въ безпомощномъ состояніи".

Что сталось съ Александромъ Мурхедомъ?-- "Онъ потерялъ весь свой скотъ въ январѣ".

Что сталось съ Колемъ?-- "Его ранили и избили самымъ жестокимъ образомъ, когда онъ ѣхалъ покупать скотъ. На выздоровленіе нѣтъ надежды".

Что сталось съ Каткартомъ?-- "Въ него стрѣляли четыре раза и наконецъ убили около собственнаго дома".

Что сталось съ Роллинсомъ?-- "Роллинсъ и другой Діамондъ жили вмѣстѣ. Ихъ скотъ былъ найденъ перебитымъ, ободраннымъ и зарытымъ въ болотѣ".

Что сталось съ Тугомъ Мурхедомъ?-- "Его убили вечеромъ, когда онъ сидѣлъ вмѣстѣ съ своимъ небольшимъ семействомъ возлѣ огня".

Что сталось съ Вильямомъ Моррисономъ?-- "Онъ былъ убитъ. Шайка вооруженныхъ людей напала на него и убила въ одномъ домѣ въ Друмлишѣ".

Этотъ ужасный перечень всякому даетъ понятіе о дѣяніяхъ тайныхъ аграрныхъ обществъ. Меня это, конечно, особенно возмущаетъ еще и потому, что тутъ примѣшивается религіозный элементъ. Однако картина имѣетъ и другую сторону, на которую стоитъ посмотрѣть. Вина однихъ не уменьшаетъ отвѣтственности другихъ,-- нужно имѣть въ виду обѣ стороны. Я привелъ разсказъ о мести убійцъ въ собственныхъ словахъ благороднаго лорда Лортона. Но я долженъ теперь подвести итогъ е го собственнымъ поступкамъ со словъ крестьянъ Баллинамука и это будетъ перечень варварскихъ жестокостей. Отношенія между нимъ и народомъ въ это тяжелое время, кажется, приняли видъ смертельной и непримиримой войны. Его собственноручный документъ, писанный за годъ до очищенія Баллинамука (описаннаго ниже) и служащій "оправданіемъ" этого безчеловѣчнаго и потрясающаго дѣла, даетъ нѣкоторое понятіе о нравѣ лорда Лортона:

"Если въ какомъ-нибудь мѣстѣ его владѣній будутъ совершены убійства или другія варварскія преступленія насилія и ближайшіе ассизы не постановятъ обвинительныхъ приговоровъ, то арендаторы будутъ изгнаны со всѣхъ его земель по истеченіи срока контрактовъ".

Иначе говоря, поголовныя изгнанія, равносильныя гибели и смерти раззореннаго народа, должны были непремѣнно послѣдовать, если только корона въ ближайшихъ ассизахъ не преслѣдовала и не обвиняла за убійства и другія преступленія. Эдикты Вильгельма Руфуса были несравненно умѣреннѣй этого. Лордъ Лортонъ былъ такъ же добръ, какъ его угроза. Впослѣдствіи онъ публично и искренно высказывалъ свое сожалѣніе объ этой мести, которая вырвалась у него въ минуту раздраженія. Но было уже слишкомъ поздно,-- онъ сдѣлалъ то, что не могло поправить никакое раскаяніе. Онъ отдалъ приказъ выгнать все населеніе Баллинамука, а городъ сравнять съ землей. И приказъ былъ исполненъ. Эта сцена никогда не забудется въ Лонгфордѣ.

Одинъ протестантскій ландлордъ и магистратъ въ графствѣ Слиго, который самъ много лѣтъ тому назадъ былъ "posted", т. е. объявленъ въ прокламаціи приговореннымъ въ смертной казни риббонскими властями, увѣрялъ меня, что страшная свирѣпость закона, чрезмѣрныя наказанія и мстительный духъ, съ которымъ они налагались, не мало способствовали погруженію сельскаго населенія въ беззаконное и дикое состояніе.-- "Я зналъ человѣка,-- сказалъ онъ,-- который былъ казненъ за то, что сломалъ накладку у двери и освободилъ своего собственнаго, но арестованнаго и запертаго, мула". Это называлось примѣрною твердостью... Затѣмъ онъ прибавилъ, что ему извѣстенъ не одинъ случай, гдѣ преступленіямъ риббонменовъ, какъ бы они гнусны ни были, предшествовали самые безсердечные вызовы. По-истинѣ замѣчателенъ случай, благодаря которому, по словамъ моего пріятеля, найденъ былъ трупъ одного убитаго въ его околодкѣ человѣка. Человѣкъ этотъ, по имени Мадденъ, злое, дерзкое, неумолимое существо, соединялъ въ себѣ почти всѣ качества, способныя сдѣлать его ненавистнымъ для народа. Онъ былъ сборщикомъ десятины и отличался грубостью и безчувственностью въ своихъ нашествіяхъ. Кромѣ того, онъ былъ сборщикомъ рентъ и повѣреннымъ. Онъ зналъ, что окружающее населеніе ненавидитъ его, и презрительно отвѣчалъ ненавистью съ своей стороны. Наконецъ, въ ночномъ совѣтѣ было рѣшено, что Мадденъ долженъ умереть. Группы по два и по три человѣка уже нѣсколько разъ подстерегали его за изгородью, но онъ случайно не проходилъ по тѣмъ дорогамъ. Наконецъ было выбрано по крайней мѣрѣ 36 человѣкъ, всѣ раздѣлены на четыре партіи, по девяти въ каждой, и поставлены на всѣхъ путяхъ, какими онъ могъ возвратиться домой изъ базарнаго города. Одна изъ этихъ бандъ встрѣтила, наконецъ, несчастнаго человѣка и убила его въ нѣсколькихъ десяткахъ ярдахъ отъ собственныхъ дверей. Они зарыли тѣло, когда оно было еще тепло (мало того,-- ужасно разсказывать,-- когда жизнь еще трепетала въ немъ), на углу ближайшаго свѣже-вспаханнаго поля, не оставивши никакихъ видимыхъ слѣдовъ кроваваго дѣла, которые могли бы разсказать о немъ. Мадденъ пропалъ. Поднялась суматоха. Полиція обшарила всю окрестность, обыскала каждый домъ, осмотрѣла каждый кустъ и заборъ -- и все напрасно. Даже нити преступленія не было найдено. Казалось, это дѣло погрузилось въ непроницаемую тайну. Однажды дочь убитаго переходила съ одного поля на другое и взошла на старый каменный валъ, камень подался подъ нею и она тяжело упала впередъ. Чтобы предохранить себя отъ ушиба, она уперлась рукой въ землю. Лишь только рука ея погрузилась въ мягкую почву, она коснулась и схватила руку трупа своего отца. Несчастный, повидимому, боролся въ своей могилѣ, когда убійцы оставили ее. Онъ выставилъ одну изъ рукъ вверхъ на разстояніи нѣсколькихъ дюймовъ отъ поверхности!...

Въ періодъ отъ 1835 до 1855 года риббонская организація имѣла наибольшую силу. За послѣднія 15 или 20 лѣтъ она постепенно исчезаетъ изъ большей части Ирландіи, хотя, странно сказать, по временамъ и до сихъ поръ еще проявляется въ одной или двухъ мѣстностяхъ въ наиболѣе низкой и порочной своей формѣ. Съ эмиграціей рабочаго класса она была занесена и въ другія страны, какъ Америку и Англію. Одно время самыя страшныя ложи были въ Ланкаширѣ, куда, говорятъ, была перенесена для безопасности и главная квартира. Она, очевидно, посвятила себя нуждамъ и требованіямъ того класса, изъ котораго пополнялись ея ряды. Какъ дбма, въ Ирландіи, она провозглашала требованія фермеровъ и фермерскихъ чернорабочихъ противъ несправедливостей ландлордовъ и ихъ повѣренныхъ,-- такъ въ Англіи она доказывала своимъ членамъ выгоды наступательной и оборонительной лиги въ формѣ терроризма. Когда появленіе ирландскихъ чернорабочихъ на англійскомъ рынкѣ труда вызвало противъ нихъ рѣзвую враждебность окружающихъ низшихъ классовъ, они, по необходимости, вынуждены были организоваться въ тайный союзъ для огражденія своего существованія въ Англіи. Но все это теперь исчезло и немногіе запоздалые слѣды деморализованнаго риббонизма, какіе можно теперь найти, состоятъ въ большинствѣ случаевъ лишь въ томъ, что жалкія лиги для самыхъ низкихъ и дурныхъ цѣлей, ради которыхъ ирландецъ убиваетъ ирландца, а также для охраны своего существованія и полученія мѣстъ, въ извѣстныхъ округахъ управляются тайнымъ трибуналомъ. Риббонизмъ былъ убитъ и его существованіе сдѣлалось невозможнымъ по мѣрѣ того, какъ среди массы выростало болѣе здоровое общественное мнѣніе. Здѣсь снова школы и газеты оказались могущественными орудіями нравственнаго и политическаго перерожденія и риббонизмъ осужденъ на исчезновеніе передъ прогрессомъ ума и патріотизма.

V.
Отецъ Матью.

Говорятъ, "два солнца не могутъ сіять на одномъ небѣ". Однакожь въ одномъ и томъ же періодѣ ирландской исторіи рядомъ съ Даніэленъ О'Коннелемъ, въ зенитѣ славы, стоялъ его замѣчательный соотечественникъ и современникъ -- Теобальдъ Матью, "апостолъ трезвости".

Эти два человѣка пріобрѣли себѣ извѣстность и славу совершенно различныхъ характеровъ. Одинъ былъ политическимъ вождемъ, другой -- моралистомъ-реформаторомъ. Одинъ опирался на преданность государственной партіи, а другой -- на всеобщее уваженіе. Едва ли можно найти страну въ цивилизованномъ мірѣ, гдѣ бы не чтилась память отца Матью. Гдѣ бы ни работали хорошіе люди во имя возвышенія человѣчества, разсказъ объ ихъ дѣятельности всегда будетъ вызывать на смѣлыя попытки; слушая его, всякому невольно хочется, чтобы плоды этой дѣятельности не погибали вмѣстѣ съ дѣятелями, а переживали ихъ.

Теобальдъ Матью родился 10 октября 1790 г. въ Томастоунъ-гаузѣ, близъ Бешеля въ Типперари, въ то время мѣстѣ пребыванія Джорджа Матью, графа ландаффскаго. Матьюсы родомъ изъ Уэльса и, повидимому, поселились въ Типперари во время гражданской войны 1641 г. Въ 1650 году одинъ изъ членовъ этого семейства, капитанъ Джорджъ Матью, женившійся передъ этимъ на лэди Вагиръ, отъ имени короля владѣлъ замкомъ Вагиръ; но послѣ храброй защиты принужденъ былъ сдать его Кромвеллю. Протекторъ въ собственноручномъ письмѣ подтвердилъ храбрость этой защиты.

Въ раннемъ возрастѣ Теобальдъ былъ посланъ въ Мейнутъ приготовляться въ католическіе священники; но за нарушеніе дисциплины,-- кажется, за угощеніе пріятелей-студентовъ въ своей комнатѣ въ незаконные часы,-- онъ подвергся удаленію изъ заведенія. Однакожь онъ окончилъ свое духовное образованіе въ капуцинскомъ коледжѣ въ Килькени и былъ посвященъ въ 1814 г. Послѣ нѣсколькихъ лѣтъ священнической дѣятельности въ городѣ Св. Канайса онъ былъ переведенъ начальствомъ въ коркскій мужской монастырь, гдѣ и отдался своимъ обязанностямъ съ необыкновенною ревностью.

Въ порывѣ увлеченія успѣхомъ, какой имѣлъ крестовый походъ отца Матью противъ опьяняющихъ напитковъ, народъ началъ смотрѣть на него какъ на родоначальника и изобрѣтателя всего движенія трезвости; однакожь это невѣрно,-- онъ самъ былъ лишь прозелитомъ, приставшимъ къ дѣлу, которое безъ его поддержки могло бы погибнуть въ Ирландіи. Во всякомъ случаѣ въ 1836 г. въ Коркѣ образовалась небольшая группа людей, увлеченныхъ доктриной совершеннаго воздержанія отъ спиртныхъ напитковъ. Они были главнымъ образомъ протестанты, а нѣкоторые изъ наиболѣе дѣятельныхъ между ними принадлежали къ религіозному исповѣданію, членовъ котораго, насколько хватаетъ моей памяти, можно найти въ числѣ иниціаторовъ почти всякой общественной и нравственной реформы и всякой гуманитарной или благотворительной попытки въ Ирландіи, т. е. къ "Обществу друзей" {Иначе квакеровъ.}.

Когда вокругъ этихъ людей, еще не объявленныхъ сумасшедшими, начало распространяться мнѣніе, что человѣческая жизнь возможна безъ спиртныхъ напитковъ, коркскіе шутники до упаду хохотали надъ ихъ глупостью. На ихъ послѣдователей смотрѣли почти такъ же, какъ въ нынѣшній благословенный 1877 годъ смотрятъ на Шекерскую общину. Отъ нихъ требовалось не мало храбрости, чтобы быть "особеннымъ народомъ" того времени. Нѣсколько позднѣе они смѣло выступили съ рядомъ публичныхъ чтеній, навѣрно зная, что ихъ ожидаютъ всеобщія насмѣшки; это обыкновенно дѣлалось въ убогихъ школьныхъ помѣщеніяхъ или молитвенныхъ домахъ въ глухихъ переулкахъ. Сюда приходили любопытные послушать, что это такое, и посмотрѣть своими собственными, глазами на "фанатиковъ и глупцовъ", которые думаютъ, что можно жить на свѣтѣ безъ портера Биниша или Брауфорда и виски Уайза. Большинство, конечно, "шло посмѣяться" и только немногіе, дѣйствительно, "оставались молиться". Едва ли во всемъ королевствѣ найдется другой городъ, который былъ бы такъ же преданъ сарказму, какъ Коркъ. Каждой извѣстной личности кѣмъ-нибудь изъ мѣстныхъ остряковъ давалось какое-либо прозвище. Всякій фактъ разсматривался съ его комической стороны. Въ столицѣ Мамона быть осмѣяннымъ значитъ быть уничтоженнымъ, и, конечно, это дѣло расхолаживанія людей было покрыто насмѣшками.

Неусыпно работая среди грязи и нищеты бѣднѣйшаго квартала Корка, молодой капуцинъ закладывалъ основаніе того обаятельнаго личнаго вліянія, которое впослѣдствіи составляло такую важную часть его силы. Въ то же время онъ не соглашался оставить ординарныхъ обязанностей своего священническаго званія, хотя онѣ сами по себѣ были тяжелы и утомительны. Его дѣятельность далеко выходила за предѣлы духовной сферы. Онъ устраивалъ школы -- воскресныя и ежедневныя, для дѣтей и взрослыхъ, нанималъ въ одномъ мѣстѣ чердакъ, въ другомъ -- третій этажъ и организовалъ техническіе классы, дѣвочки обучались вязанью и шитью, а мальчики такимъ ремесламъ, къ какимъ оказывались наиболѣе склонны. Затѣмъ не было ни одного госпиталя, пріемной лѣчебницы, благотворительнаго общества или квартирнаго фонда въ Коркѣ, гдѣ бы онъ не былъ душой дѣла, двигающею всякое доброе начинаніе и постоянно побуждающею на новыя и новыя попытки въ томъ же направленіи. Вскорѣ имя молодаго монаха сдѣлалось обыденнымъ словомъ; его неусыпная дѣятельность, его благородное самопожертвованіе, его горячее стремленіе поднять нравственныя и соціальныя условія несчастныхъ массъ повсюду были темой для разговора. Такая дѣятельность неизбѣжно поставила его въ прямыя отношенія съ лучшими людьми и филантропами всѣхъ исповѣданій и классовъ; а прелесть его обращенія, блестящая, геніальная и мягкая натура, его неподдѣльная простота и прямота скоро сдѣлали его любимцемъ какъ протестантовъ, такъ и собственныхъ единовѣрцевъ.

Между первыми было нѣсколько проповѣдниковъ абсолютнаго воздержанія и особенно фанатическій вождь движенія, человѣкъ, котораго имя и до сихъ поръ поминается добромъ корскими купцами и гражданами,-- Вильямъ Мартинъ. Этотъ смѣлый квакеръ со своими друзьями долго проповѣдывалъ новое евангеліе -- воздержаніе отъ алкоголя; но, несмотря на все уваженіе и теплоту, съ какими относилось къ нимъ окружающее католическое населеніе, они ясно чувствовали, что дать этому дѣлу дѣйствительный ходъ среди народа можетъ только вліятельный и популярный католикъ. Однажды утромъ, когда честный "Биллъ Мартинъ" и отецъ Матью встрѣтились во время своего обычнаго посѣщенія одного госпиталя, между ними зашелъ разговоръ на очень обыкновенную тему о несчастіяхъ народа отъ пьянства. Вдругъ Мартинъ въ порывѣ страстной горечи и упрека остановился и воскликнулъ, обернувшись къ своему товарищу: "О, Теобальдъ Матью, Теобальдъ Матью! чего бы ты не могъ сдѣлать, еслибы только захотѣлъ взяться за борьбу съ этимъ врагомъ, раззоряющимъ дома твоего народа!"

Молодой капуцинъ, казалось, былъ пораженъ какою-то таинственною силой. Онъ ничего не отвѣтилъ на возгласъ товарища квакера, ходилъ задумчивый до самаго конца свиданія и ушелъ домой, размышляя надъ его словами, которыя, казалось, не переставали звучать въ его ушахъ: "О, Теобальдъ Матью! чего бы ты не могъ сдѣлать, еслибы взялся за это дѣло".

Если въ Коркѣ былъ человѣкъ, который перепробовалъ всякіе другіе пути освобожденія и поднятія народа, такъ это былъ онъ. И чего онъ не дѣлалъ, чего не пробовалъ, чтобы пьянство не становилось на каждомъ шагу поперекъ его дороги и не разрушало всѣхъ его усилій!...

Но, съ другой стороны, не былъ ли планъ Вильяма Мартина безумствомъ и неосуществимой идеей? Не былъ ли онъ уже осужденъ на гибель юмористическимъ смѣхомъ города? Способенъ ли онъ былъ дѣйствительно сдѣлать то, во что вѣрилъ его другъ?

Нѣсколько дней отецъ Матью былъ серьезно занятъ обсужденіемъ вопроса. Наконецъ, однажды утромъ, вставши съ колѣнъ въ своей небольшой молельнѣ, онъ громко воскликнулъ: "Пусть же будетъ такъ во имя Божіе" {Этотъ случай разсказанъ въ прекрасной книгѣ покойнаго м-ра Магора, члена парламента: "Отецъ Матью. Біографія" -- нѣсколько иначе, но я предпочелъ привести его такъ, какъ самъ слышалъ въ дѣтствѣ.}!

Спустя часъ, онъ былъ уже въ конторѣ Вильяма Мартина. "Другъ Вильямъ!-- сказалъ онъ,-- я пришелъ сообщить вамъ кое-что новое. Сегодня вечеромъ я хочу присоединиться къ вашему Обществу трезвости".

Прямодушный квакеръ кинулся къ нему, обвилъ руками его шею и расцѣловалъ, какъ ребенка, повторяя: "Слава Богу, слава Богу!"

Такимъ образомъ отецъ Матью присталъ къ тому дѣлу, съ которымъ такъ памятно связано его имя, и вотъ началась та удивительная нравственная революція, которая скоро заставила встрепенуться все королевство.

Новость, что популярный молодой капуцинъ соединился съ "трезвыми людьми", быстро распространилась по Корку. Это одно сразу заставило народъ серьезно задуматься,-- отецъ Матью всегда отличался особенною практичностью своихъ плановъ, попытокъ соціальныхъ улучшеній и нравственныхъ реформъ. Толпы приходили слушать, что онъ скажетъ по этому поводу. Черезъ нѣсколько недѣль списокъ послѣдователей составлялъ уже объемистый томъ и управленіе движеніемъ постепенно переходило въ его собственныя руки. Вскорѣ онъ рѣшилъ, по соглашенію со своими первыми друзьями движенія, основать организацію или скорѣе общество для записыванія зароковъ подъ его личнымъ предсѣдательствомъ, что и было исполнено 10 апрѣля 1838 г.

Слава его усилій и успѣховъ наполняла городъ. Каждая улица, переулокъ и аллея, каждая большая мастерская имѣли свой разсказъ о чудесномъ переходѣ людей отъ нищеты и нужды къ комфорту и счастью, благодаря какъ въ томъ, такъ и въ другомъ случаѣ "присоединенію къ отцу Матью". Каждая мѣстность имѣла свою иллюстрацію, каждый зналъ какой-нибудь домъ несчастнаго пьяницы, который, какъ бы по мановенію волшебника, былъ превращенъ въ мѣсто скромнаго довольства и улыбающагося достатка. Рабочіе классы, казалось, совершенно подались на несомнѣнныя доказательства, что безъ помощи Джона Барлейкорна люди не только могутъ жить, двигаться и поддерживать свое существованіе, но что здоровье, счастье и довольство становятся доступны всякому, кто избѣгаетъ его. Толпы народа, нашедшія эти блага подъ знаменемъ трезвости, были объяты благодарнымъ энтузіазмомъ. Далеко вокругъ распространяли они исторію своего избавленія. Они спѣшили со словами надежды и радости къ каждому страждущему. Всякій обращенный становился въ своемъ кругу горячимъ апостоломъ и прежде истеченія года со дня поднятія знамени отцомъ Матью онъ увидѣлъ себя во главѣ движенія, очевидно, имѣвшаго впереди великую будущность.

Нѣтъ сомнѣнія, что реформація трезвости времени отца Матью въ Ирландіи была въ значительной мѣрѣ плодомъ энтузіазма, который не могъ долго держаться. Его новизна дѣйствовала обаятельно; иначе говоря, люди видѣли вокругъ себя богатые плоды широкой реформы, которая проповѣдывалась и принималась въ ихъ средѣ въ первый разъ. Реакція или факты отступничества еще не убѣдили ихъ въ томъ, что они видѣли только одну блестящую сторону картины,-- ужасный урокъ еще не былъ пережитъ,-- что "взять на себя обѣтъ" еще вовсе не значитъ рѣшить вопросъ навсегда. Зарокъ еще сохранялъ свою начальную силу и обаяніе. Разлагающій и деморализующій видъ тысячъ, снова и снова возвращающихся къ старому, не разрушилъ еще вѣры народа въ силу движенія.

Какъ бы то ни было, періодъ между 1839 и 1845 годами былъ занятъ безпрепятственнымъ и непрерывнымъ торжествомъ о. Матью. Слава о чудесахъ, совершаемыхъ въ Коркѣ, конечно, распространилась по сосѣднимъ графствамъ; мѣстное духовенство осаждало отца Матью приглашеніями посѣтить ихъ приходы, чтобъ и тамъ народъ могъ принять участіе въ плодахъ его дѣятельности.

Можетъ-быть спросятъ, почему же это духовенство само не проповѣдывало обѣтовъ совершеннаго воздержанія? Почему такъ необходимы были присутствіе и личная проповѣдь отца Матью? Если благочестивое и краснорѣчивое убѣжденіе могло заставить людей присоединяться къ движенію, хорошіе результаты котораго были такъ поразительно доказаны, развѣ не было сотенъ священниковъ и свѣтскихъ -- искреннихъ и краснорѣчивыхъ людей, готовыхъ распространять крестовый походъ противъ пьянства? Отвѣтъ на эти вопросы заключается въ томъ, что успѣхъ отца Матью былъ основанъ на его личномъ вліяніи, на обаяніи и магическомъ дѣйствіи его личнаго увѣщанія. Мало того, значеніе его имени и порывъ, съ которымъ его встрѣчали въ каждой мѣстности, давали новые шансы его миссіонерству и значительно усиливали его вліяніе. Онъ не былъ тѣмъ, что можно назвать великимъ ораторомъ, и не краснорѣчіе дѣлало его способнымъ покорить своей волѣ массы, толпившіяся вокругъ него. Мнѣ было немного больше 12 лѣтъ, когда я въ первый разъ услышалъ отца Матью, но я до сихъ поръ помню полученныя тогда впечатлѣнія. Я думаю, они были сходны съ тѣми душевными движеніями, которыя испытывало большинство людей, имѣвшихъ счастіе когда-нибудь слышать "апостола трезвости". Меня трогали не столько его слова, сколько то невыразимое вліяніе и обаяніе, которыя онъ, повидимому, производилъ на всѣхъ своихъ слушателей. Его голосъ былъ замѣчательно нѣженъ, музыкаленъ и необыкновенно гибокъ. Черты его лица -- пріятны и красивы, а когда онъ улыбался, отъ него распространялось какъ бы солнечное сіяніе. Вокругъ него была какая-то атмосфера невыразимаго достоинства и нѣжности, а искренность и сила чувства, съ которыми онъ говорилъ, были неотразимы. Когда этотъ человѣкъ проповѣдывалъ среди такого воспріимчиваго народа, какъ ирландскіе кельты, такое справедливое и святое дѣло, какъ это,-- и проповѣдывалъ его отъ души, полной любви къ народу, сочувствуя его печалямъ и стремясь къ его счастію,-- ничего нѣтъ удивительнаго, что цѣлая нація поднялась по его слову, какъ когда-то все христіанство -- по слову Петра Термита.

То, что проповѣдывалъ отецъ Матью, было дѣйствительно крестовымъ походомъ. Разъ онъ побывалъ въ какомъ-нибудь мѣстечкѣ или городкѣ,-- на десятки миль вокругъ народъ обращался en masse. Въ Лимерикѣ стеченіе народа было такъ велико, что отрядъ драгунъ, проходившій по набережной, былъ сбитъ въ толпу и буквально столкнутъ въ рѣку волнующеюся массой. Желѣзныя дороги тогда едва были извѣстны въ Ирландіи, и отецъ Матью путешествовалъ въ почтовой каретѣ; изъ этого обстоятельства возникало не мало бѣдъ. Если обитатели мѣстечка или деревни, лежащихъ на пути, случайно узнавали, что въ числѣ пассажировъ былъ желанный отецъ Матью, карету подстерегали, "почту ея величества останавливали" и отказывались отпустить, пока онъ не возьметъ съ нихъ обѣта.

Это было время напряженнаго и дѣятельнаго состоянія политическихъ чувствъ въ Ирландіи -- время О'Коннелевской агитаціи за "отмѣну" и всѣхъ сопровождавшихъ ее тревожныхъ обстоятельствъ. И не странно ли, оранжевые и зеленые одинако привѣтствовали отца Матью;-- виги, тори и сторонники "отмѣны" одинаково расточали ему похвалы. И нигдѣ во всей Ирландіи ему не оказывали такого теплаго и восторженнаго пріема, какимъ встрѣчали папистскаго монаха протестанты Ульстера. Друзья убѣждали его отказаться отъ поѣздки въ эту провинцію,-- "оранжмены,-- говорили ему,-- не могутъ спокойно смотрѣть на праздничный пріемъ въ ихъ средѣ католическаго священника". Однако случилось совсѣмъ другое: страшные оранжмены выходили громадными процессіями и дѣлали ему оваціи. Когда отецъ Матью увидалъ флаги, вывѣшенные въ Бутехиллѣ на церкви и киркѣ, онъ вѣрно оцѣнилъ духъ событія и привѣтствовалъ ихъ тремя аплодисментами (tree cheers). Католическій священникъ, провозглашающій дружеское привѣтствіе оранжеваго знамени, и католическое собраніе, горячо отвѣчающее на него, было чѣмъ-то непостижимымъ. Этого никогда прежде не бывало въ Ирландіи и я сомнѣваюсь, чтобы когда случилось съ тѣхъ поръ.

Въ 1843 г. онъ посѣтилъ Англію, высадился въ Ливерпулѣ и черезъ Манчестеръ, Гуддерфильдъ, Лидсъ и Йоркъ направился въ Лондонъ. Въ каждомъ изъ этихъ мѣстъ онъ оставался по два или по три дня, принимая обѣты десятковъ тысячъ народа.

Въ Лондонѣ ему было суждено встрѣтить первую и единственную попытку нанести ему оскорбленіе и насиліе. Кабатчики великой столицы были возмущены дерзостью плана -- внести движеніе трезвости въ ея двери -- и рѣшили выжить отца Матью; но они были слишкомъ благоразумны, чтобы высказывать настоящіе мотивы своего противодѣйствія, и подняли крикъ объ "опасности для интересовъ торговли". Нѣсколько недѣль кабацкимъ шалопаямъ и пьянымъ крикунамъ повѣствовалось изъ-за прилавковъ о "папистскомъ ирландцѣ-попѣ", который пришелъ нарушать свободу. Результатомъ было то, что болѣе чѣмъ въ одномъ мѣстѣ Сити при появленіи отца Матью свирѣпая толпа оскорбляла платформу, заставляя его прекращать проповѣдь и даже удаляться подъ охраной полиціи. Въ Бермондсей кабацкая толпа освистала и забросала его грязью, а нѣкоторыми изъ нея даже была сдѣлана попытка обрѣзать веревки платформы. Въ этой же части города и, думаю, по той же побудительной причинѣ, толпа маршировала, въ особенномъ или лучше сказать позорномъ нарядѣ, чтобы помѣшать его митингу. Вся когорта кабацкихъ шалопаевъ съ ногъ до головы была одѣта въ хмѣлевыя листья, съ кружкой пива въ одной рукѣ и доской отъ пивной бочки -- въ другой. Въ такомъ видѣ они вломились въ собраніе, гдѣ, какъ и можно было ожидать, произошла свирѣпая схватка, прекращенная только благодаря скорому приходу сильнаго отряда полиціи.

Несмотря на все это противодѣйствіе, отецъ Матью продолжалъ свое дѣло въ Лондонѣ. Передъ отъѣздомъ онъ могъ утѣшаться тѣмъ, что широкое и глубое основаніе новой реформаціи во всякомъ случаѣ было заложено и здѣсь, хотя бы только между его соотечественниками и единовѣрцами великаго города. Во время его пребыванія въ Англіи на него было обращено самое лестное вниманіе лучшихъ и выдающихся людей страны. Протестантскій епископъ Норвича пригласилъ его посѣтить этотъ городъ и остановиться во дворцѣ. Подобный же пріемъ оказалъ ему лордъ Стенгопъ въ Чевенингѣ; а у лорда Лансдауна "ирландскій папистъ-монахъ" получилъ теплое привѣтствіе отъ герцога Веллингтона, лорда Браугама и многихъ другихъ сановныхъ людей. Онъ не находилъ ничего пріятнаго въ этомъ "показываньи себя", но принималъ такія демонстраціи, какъ сильную нравственную поддержку и одобреніе своей дѣятельности. М-ръ Магиръ разсказываетъ исторію, которой я не слыхалъ прежде и которая характеризуетъ простоту отца Матью. Онъ былъ приглашенъ на обѣдъ къ одному изъ лондонскихъ аристократовъ, гдѣ въ одномъ изъ слугъ узналъ человѣка извѣстнаго ему прежде за члена Общества трезвости въ Коркѣ. Отецъ Матью подошелъ къ нему, горячо пожалъ его руку и съ участіемъ разспрашивалъ объ его дѣлахъ, а главнымъ образомъ, держится ли онъ своего "обѣта". Почетный гость вечера, возстановляющій такимъ образомъ знакомства съ однимъ изъ слугъ, конечно, крайне удивилъ общество. Но отецъ Матью видѣлъ въ бѣдномъ Джемсѣ или Томѣ "человѣка и брата" въ рядахъ великаго дѣла.

Можно сказать, что въ 1845 году движеніе трезвости достигло въ Ирландіи своей наивысшей точки. Что же оно въ это время представляло изъ себя и каковы были его видимые результаты? Не будетъ преувеличеніемъ сказать, что оно произвело удивительное превращеніе. Конечно, оно не могло принести Ирландіи процвѣтанія и богатства, которыя составляютъ слѣдствіе увеличенія производства и появленія новыхъ источниковъ его. Но условія большей части населенія были въ лучшемъ случаѣ крайне ненадежны, какъ вскорѣ и стало извѣстно міру. И, несмотря на все это, можно сказать, что никогда еще народъ въ такой короткій періодъ времени не дѣлалъ такихъ быстрыхъ шаговъ отъ нужды въ сравнительному комфорту, отъ расточительности къ бережливости, отъ преступленія опьяненной страсти къ порядочнымъ привычкамъ серьезности и трудолюбія. Я говорю о томъ, что самъ видѣлъ. Движеніе трезвости, повторяю, не устранило глубокихъ политическихъ причинъ ирландской бѣдности и преступленія, но оно принесло самому убогому нѣкоторое облегченіе его участи; изъ многихъ тысячъ домовъ оно выгнало печали, которыхъ политика (въ точномъ смыслѣ слова) не можетъ ни создать, ни уничтожить; оно видимо распространило среди народа чувство самоуваженія и вѣру въ свои силы. Мы всѣ видѣли его вліяніе не только на личныя привычки народа, но и на его платье, манеры, чистоту и опрятность въ домахъ. Доказательства въ пользу такого мнѣнія являлись со всѣхъ сторонъ. Магистратура и полиція говорили объ уменьшеніи преступленій, а духовенство -- о болѣе усердномъ посѣщеніи церквей и о большемъ числѣ искренно и ревностно молящихся. Купцы радовались, что издержки населенія на предметы пищи и одежды изъ домашняго и личнаго комфорта сильно возросли. Существуютъ въ достаточномъ количествѣ даже оффиціальныя подтвержденія этого факта. Еще въ 1840 г. лордъ-лейтенантъ Ирландіи въ оффиціальномъ письмѣ говоритъ: "Его сіятельство выражаетъ свое искреннее удовольствіе по поводу блага, принесеннаго Ирландіи движеніемъ трезвости, въ улучшенныхъ обычаяхъ народа и въ уменьшеніи преступленій". Подобныя заявленія можно извлечь изъ оффиціальныхъ бумагъ исполнительной власти и позднѣйшихъ годовъ съ 1845 г. Полицейская статистика этого періода тоже поразительна. Что же касается до уголовной статистики, то для пониженія ея колебаній въ Ирландіи приходится взвѣшивать и вычислять такъ много обстоятельствъ, что я придаю ея показаніямъ очень малую цѣну. Однакожь, по меньшей мѣрѣ поучительно узнать, что годовая цифра тюремныхъ заключеній за семь лѣтъ, отъ 1839 г. до 1845 г., при быстромъ увеличеніи народонаселенія показываетъ постоянное уменьшеніе съ 12.000 на 7.000; смертные приговоры уменьшились съ 60 до 40 ежегодно, а число осужденій по уголовнымъ дѣламъ упало съ 900 въ 1839 г. до 500 въ 1845 году.

Только одному промыслу въ странѣ движеніе не принесло пользы, это -- виноторговлѣ, которая временно была почти упразднена. Въ этомъ отношеніи стоитъ отмѣтить два замѣчательныхъ факта: во-первыхъ, что члены собственнаго семейства отца Матью были крупные водочные торговцы и первые раззорились, благодаря успѣхамъ его дѣятельности; во-вторыхъ, что съ начала и до конца противъ отца Матью не было выражено ни жалобъ, ни порицаній, ни противодѣйствія никѣмъ изъ тѣхъ его соотечественниковъ, которыхъ состоянія онъ такимъ образомъ разрушилъ. Мало того, между самыми горячими похвалами, которыми люди рукоплескали его успѣхамъ, могутъ быть найдены заявленія ирландскихъ фабрикантовъ и продавцовъ спиртныхъ напитковъ {Справедливость требуетъ замѣтить, что подобный благородный и самоотверженный духъ и до сихъ поръ существуетъ въ средѣ этого класса во многихъ частяхъ Ирландіи. Никто не прославлялъ съ большимъ энтузіазмомъ хорошіе плоды "добровольнаго" запиранія кабаковъ по воскресеньямъ, принятаго въ Вексфордѣ, какъ сами патентованные торговцы этой мѣстности.}.

Но время мрака и печали приближалось какъ для отца Матью, такъ и для всей Ирландіи. Гнетущая забота уже грызла когда-то свѣтлое и радостное сердце. Безпокойства и затрудненія, подъ которыми рано или поздно онъ долженъ былъ погибнуть, тайно подтачивали умъ и энергію о. Матью. Одинъ, безъ всякой помощи, онъ семь лѣтъ руководилъ движеніемъ; основалъ, распространилъ и поддерживалъ организацію, которою въ наши дни безъ громадныхъ денежныхъ средствъ не могъ бы управлять никакой исполнительный комитетъ; а онъ не имѣлъ никакихъ регулярныхъ доходовъ для этой цѣли. Повидимому, онъ мало думалъ о финансовой сторонѣ дѣла, горячо заботился только о развитіи его, бралъ на себя обязательства и доставалъ деньги на свою собственную отвѣтственность въ такомъ количествѣ, сколько было нужно.

Каждому изъ сотенъ тысячъ, на кого онъ наложилъ обѣтъ, давалась входная карта и медаль,-- народу обѣтъ дѣйствительно казался не достаточно осязательнымъ безъ этого вещественнаго знака. Предполагалось, что каждый членъ заплатитъ 1 шиллингъ за эти символы вступленія, но на дѣлѣ оплачена была только половина ихъ. Напротивъ, безпомощное положеніе жертвъ невоздержности, которыя преклонялись передъ отцомъ Матью, было слишкомъ часто такъ жестко, что его щедрая рука поднималась не съ однимъ благословеніемъ, но и съ пожертвованіемъ. Въ 1845 году онъ былъ долженъ по движенію трезвости фабрикантамъ медалей и другимъ до 5.000 фунт. Онъ долго стоналъ подъ тяжестью неизвѣстнаго міру бремени, не желая, мнѣ кажется, разоблачать источникъ, изъ котораго онъ имѣлъ въ виду покрыть этотъ долгъ. Леди Елизавета Матью, его ранній и самый постоянный другъ, сообщила ему свое намѣреніе завѣщать существенную часть своего состоянія, какъ вещественный знакъ ея удивленія къ его трудамъ и уваженія къ нему самому. Какъ многимъ другимъ благороднымъ намѣреніямъ подобнаго рода, и этому не суждено было исполниться,-- смерть слишкомъ скоро посѣтила доброхотную благодѣтельницу и отецъ Матью оказался преслѣдуемъ муками, обыкновенно отравляющими существованіе несостоятельныхъ должниковъ.

Нѣтъ никакого сомнѣнія, что страна въ этомъ дѣлѣ сама пришла бы къ нему на помощь частью изъ сознанія прямой обязанности, частью же изъ благодарности; но одновременно съ обнаруженіемъ этихъ затрудненій явились обстоятельства, парализовавшія умъ общества. Голодъ, это невообразимое бѣдствіе, котораго никто не можетъ вспомнить безъ содроганія, разразился надъ безпомощною землей. Въ дикой борьбѣ за существованіе, отчаяннымъ усиліямъ спасти народъ подчинялись всякія другія общественныя обязанности, и отъ 1846 до 1850 г. труды отца Матью представляли одну сплошную битву съ ужаснымъ бичомъ, опустошавшимъ страну. Храбро, безропотно и безостановочно работалъ онъ среди крушенія всякой своей надежды, среди гибели всего, что онъ любилъ и цѣнилъ. Въ маѣ 1847 года онъ былъ избранъ духовенствомъ Борка для вакантной тогда митры этой епархіи; но выборъ не былъ утвержденъ въ Римѣ и новая обманутая надежда легла на его изнемогающую душу. Въ томъ же году правительство, увѣдомленное объ его затруднительныхъ обстоятельствахъ, ассигновало ему 300 фун. ежегодной пенсіи, которые онъ и назначилъ на уплату за свою жизнь въ страховую компанію для удовлетворенія кредиторовъ. Пережитыя имъ умственныя и физическія испытанія оказались непосильными даже для его, когда-то очень сильнаго, организма. Весной 1848 года у него сдѣлался припадокъ паралича. Хотя онъ и поправился въ нѣсколько недѣль и на слѣдующій годъ посѣтилъ Америку, гдѣ оставался до конца 1851 года, но никогда уже не былъ прежнимъ человѣкомъ. Въ февралѣ 1852 года у него явился второй припадокъ паралича, и, начиная съ тѣхъ поръ, всѣ друзья ясно увидѣли, что пора его дѣятельной жизни миновала. Въ октябрѣ 1854 г. онъ отправился на Мадеру и въ теченіе года испытывалъ цѣлебныя свойства ея бризовъ. На слѣдующій годъ онъ вернулся домой и нашелъ, кажется, въ нѣжныхъ заботахъ и любящемъ вниманіи своихъ протестантскихъ друзей въ Ливерпулѣ -- мистера и мистрисъ Ратбонъ -- больше утѣшенія и поддержки, чѣмъ среди виноградниковъ и апельсиновыхъ садовъ южной страны. Въ 1856 году онъ пріѣхалъ или скорѣе былъ привезенъ въ Квинстоунъ. Въ это время онъ уже и самъ чувствовалъ, что конецъ не далеко, и мечталъ умереть среди знакомыхъ ему лицъ и картинъ родины. 8 декабря 1856 года печать скорби въ переполненныхъ улицахъ Корка говорила, что не стало кого-то горячо любимаго, или, точнѣе, обожаемаго народамъ. Не только Ирландія, но все христіанство оплакивало истиннаго героя въ "апостолѣ трезвости".

Я сказалъ, что удивительный успѣхъ этого движенія отъ 1838 до 1845 года былъ въ значительной степени продуктомъ энтузіазма, за которымъ должна была слѣдовать реакція. Даже еслибы не случилось ничего необыкновеннаго, я увѣренъ, явилось бы нѣкоторое обратное теченіе; однакожъ все это не могло бы серьезно повредить реформаціи, произведенной отцомъ Матью.

Нѣсколькихъ словъ достаточно, чтобы показать, насколько разрушительно подѣйствовало на великій трудъ, подобно многимъ другимъ благороднымъ нравственнымъ и матеріальнымъ предпріятіямъ, такое событіе, какъ голодъ. Случилось нѣчто подобное тому, какъ еслибы волна нахлынула на островъ и похоронила, изгладила и смыла съ него все, что было возможно.

Обстоятельства, при которыхъ пьянство снова возникло среди ирландскаго народа, составляютъ печальный упрекъ нашимъ законодателямъ и администраторамъ. Въ Ирландіи были десятки, а можетъ-быть и сотни такихъ околодковъ, гдѣ кабаки надолго исчезли совершенно; будь въ то время установлена закономъ какая-нибудь гарантія участковъ "free soil", три четверти трудовъ отца Матью существовали бы и до настоящаго часа. Въ дѣйствительности же на моей собственной памяти и глазахъ случилось слѣдующее: когда были учреждены правительственныя общественныя работы по всему королевству, подлѣ всякой платежной конторы или депо было основано по съѣстной лавкѣ и кабаку; мало того, часто самый чиновникъ и дорожный штабъ жили въ послѣднемъ и имѣли тамъ свою главную квартиру. Несчастный народъ слишкомъ хорошо зналъ, что можетъ сдѣлать съ нимъ огненная вода: она даетъ ему забвеніе или возбужденіе, въ которомъ окружающіе его ужасъ и отчаяніе забудутся, хотя на короткое время. Во многихъ разсказахъ о погибающихъ корабляхъ мы съ удивленіемъ читаемъ, что въ послѣднюю ужасную минуту экипажъ принимается за бочки спирта и напивается допьяна. Въ Ирландіи умирающимъ отъ голода народомъ, повидимому, овладѣла подобная же страсть, какъ только приманка была поставлена рередъ его глазами. Съ легкой руки правительственнаго благотворительнаго штаба и особенно "патентованнаго", кабаки снова появились и въ значительной степени вознаградили все то, что было потеряно ими во время движенія. Однакожъ не вполнѣ. Въ Ирландіи и теперь еще существуютъ тысячи людей, которые "взяли обѣтъ у отца Матью" и держатъ его до сихъ поръ. Есть города и мѣстечки, гдѣ флагъ трезвости никогда не опускался и гдѣ его приверженцы теперь такъ же многочисленны, какъ и прежде. Какъ бы то ни было, а движенію отца Матью мы обязаны тѣмъ, что теперь общественное мнѣніе расположено въ пользу попытокъ воздержанія, что парламентъ вотируетъ въ пользу противуспиртнаго законодательства, которое Ирландія такъ много разъ и такъ настойчиво предлагала. Чистосердечный и великодушный капуцинъ не напрасно жилъ и работалъ.

VI.
"Черный сорокъ седьмой годъ".

Едва ли существуетъ другой вопросъ, по поводу котораго между англичанами и ирландцами существовало бы больше разногласій и горькихъ взаимныхъ обвиненій, чѣмъ ирландскій голодъ. Враждебность и антагонизмъ, возникавшіе изъ всякихъ другихъ историческихъ событій, были по крайней мѣрѣ понятны. Разореніе и опустошеніе, слѣдовавшія за роялистско-кромвеллевской войной 1641--1650 г., конфискаціи и казни, сопровождавшія борьбу со Стюартами 1690 г., инсуррекція 1798 г. и уничтоженіе ирландской конституціи 1800 г. вызывали раздраженіе съ обѣихъ сторонъ, но объ ихъ фактической реальности не могло быть разногласія. Не то въ данномъ случаѣ. Англичане, помня только симпатіи и сочувствія, которыя они тогда испытывали, и крупную помощь, которую они добровольно оказывали странѣ въ эту тяжелую минуту,-- крайне шокировались и возмущались, слушая, какъ ирландцы приравниваютъ голодъ убійству. Съ другой стороны въ Ирландіи горькія воспоминанія ужасовъ, которые въ значительной степени могли бы быть отвращены болѣе быстрыми и цѣлесообразными дѣйствіями англійскаго правительства, повидимому, изглаживали всѣ другія стороны дѣла и благородное великодушіе англійскаго народа какъ будто забывалось въ порывѣ упрека тогдашнему англійскому правительству. Даже теперь, я не знаю, настало ли время, чтобы по всей справедливости обсуждать этотъ вопросъ и чтобы можно было сдѣлать попытку -- спокойно и справедливо оцѣнить по достоинству и вину, и заслугу. Теперь, спустя тридцать лѣтъ, я колеблюсь сдѣлать это.

Въ 1841 г. населеніе Ирландіи составляло 8.175.124 души. Къ 1845 году оно вѣроятно достигло 9 милліоновъ. Возрастаніе его почти безпрерывно продолжалось цѣлое столѣтіе и было особенно быстро между 1820 и 1840 годами. Для всякаго, смотрящаго на вещи глубже поверхности, было очевидно, что условія страны очень ненадежны. Девять милліоновъ населенія жило въ лучшемъ случаѣ безпечнымъ упованіемъ на сегодняшній день (from hand to mouth), вполнѣ завися отъ случайностей одного урожая, при полномъ отсутствіи фабричныхъ промысловъ и безъ всякихъ запасовъ или источниковъ на черный день. Что все это означало, какъ не крайне критическое и тревожное положеніе вещей? Однакожъ, повидимому, никто не сознавалъ опасности. Въ теченіе 4 или 5 лѣтъ урожай картофеля былъ настолько изобиленъ, что пока нужда и голодъ не являлись, чувствовалось довольство и благоденствіе". Къ тому же движеніе трезвости явилось на помощь хорошему времени, чтобы сдѣлать его еще лучшимъ. Все блистало. И никому не приходило въ голову поближе всмотрѣться, настолько хрупокъ и непроченъ былъ фундаментъ этой всеобщей надежды и довѣрія.

А между тѣмъ признаки приближающейся бури уже существовали. Голодовки отъ неурожаевъ то тамъ, то тутъ по всей Ирландіи положительно періодически слѣдовали другъ за другомъ и давали понять, что не должно ни заблуждаться, ни быть безпечнымъ, что единственный хлѣбъ, отъ котораго зависитъ все существованіе народа, подвергается какой-то таинственной порчѣ. Въ 1844 году картофель былъ убитъ въ Америкѣ, но въ Ирландіи урожай его остался здоровымъ и изобильнымъ, какъ всегда. Урожай 1845 года обѣщалъ быть однимъ изъ самыхъ богатыхъ замного лѣтъ. Вдругъ въ одинъ мѣсяцъ, можно сказать въ одну недѣлю, мертвящее дыханіе симума, казалось, смело своимъ палящимъ дыханіемъ съ земли все, что было на его пути. Я самъ видалъ картофельныя поля, превращенныя за одну ночь изъ улыбающейся и роскошной равнины въ увядшую и почернѣлую пустыню. Пронесся крикъ тревоги. Но упругая натура кельтскаго крестьянина еще не подалась. Урожай былъ такъ богатъ, что изъ одной уцѣлѣвшей части его разсчитывали получить не меньше средняго результата. Однако съ наступленіемъ зимы обнаружился печальный фактъ, что корнеплоды сгнили въ ямахъ и амбарахъ. Тѣмъ не менѣе фермеры, подобно несчастнымъ игрокамъ, думающимъ воротить потери двойными ставками, дѣлали лишь новыя смѣлыя усилія, чтобъ обработать въ 1846 году еще большую площадь земли. Уже чувствуя уколы острой нужды, если не настоящаго голода, они работали какъ бы для счастливаго будущаго; они выпрашивали средства и занимали на какихъ бы то ни было условіяхъ для того, чтобы еще разъ засѣять свои поля. Лавки закладчиковъ были завалены недорогими нарядами, незадолго передъ тѣмъ блиставшими въ деревенскихъ танцахъ и крестинныхъ пирушкахъ; банки и заимодавцы осаждались просителями кредита. Ѣда была ограничена, спины обнажены. Какъ-нибудь, только бы протянуть до будущаго урожая "сорокъ шестаго".

О, Боже! ужасно подумать, что всѣ эти усилія вели къ еще болѣе вѣрному раззоренію... Смертный приговоръ былъ произнесенъ урожаемъ сорокъ шестаго. Онъ погибъ не мѣстами, а всюду, совершенно и безнадежно. Какъ и въ предыдущій годъ, все имѣло блестящій видъ вплоть до іюля мѣсяца. И вдругъ, въ одну ночь, вся поверхность покрылась ржавчиной и на этотъ разъ уже ни одинъ клочокъ не избѣжалъ своей участи. Крикъ отчаянія и агоніи пронесся надъ всей страной. Послѣдняя отчаянная ставка на жизнь была проиграна, и все пропало.

Осужденный народъ слишкомъ хорошо понималъ, что ему предстояло: страданія прошлаго года истощили его; а теперь?-- ему оставалось умирать.

Мой родной округъ игралъ видную роль въ мрачной лѣтописи этого страшнаго времени.. Я видѣлъ ужасную фантасмогорію -- и дай Богъ, чтобъ это была только фантасмогорія,-- проходившую передъ моими глазами. Мрачная, тупая апатія, какой-то столбнякъ напалъ на народъ, составляя рѣзкій контрастъ съ лихорадочной энергіей прошлаго года. Не рѣдко можно было видѣть, какъ арендаторъ со всею семьей сидитъ на земляномъ валу и весь день въ уныломъ молчаніи смотритъ на свою почернѣлую полосу -- ихъ послѣднюю надежду. Ничто не могло пробудить ихъ изъ этого состоянія. Вы говорите, но они не отвѣчаютъ; вы шутите,-- они лишь качаютъ головами. Я никогда не видалъ такого быстраго и ужаснаго превращенія.

Когда осенью 1845 года появилась первая мѣстная ржавчина, раздались благоразумные голоса, предупреждавшіе правительство, что ужасная катастрофа уже наступаетъ; еще тогда начались эти фатальныя проволочки и несообразности, которыя способны свести съ ума всякаго, кто надъ ними задумается. Было бы несправедливо отрицать, что правительство приняло мѣры, которыя съ точки зрѣнія обыкновенныхъ случайностей были и быстры, и достаточны, но съ точки зрѣнія уже случившагося или готоваго случиться громаднаго зла онѣ оказались и запоздалыми, и непригодными. Когда же, наконецъ, администрація начала торопиться,-- ошибки опрометчивости и излишняго размышленія были уже непоправимы.

Въ дѣйствительности же ирландскій голодъ былъ однимъ изъ тѣхъ громадныхъ бѣдствій, съ которыми невозможно бороться при помощи правилъ и формулъ обыкновенной конституціонной процедуры и которыя побѣждаются только путемъ сосредоточенія всей власти и всѣхъ средствъ въ рукахъ нѣкотораго компетентнаго "деспотизма" на мѣстѣ самаго несчастія. Легко было предвидѣть, что выйдетъ изъ попытки справиться съ такимъ зломъ "по всѣмъ инстанціямъ", управляя имъ изъ Доунингъ-стрита въ Лондонѣ, согласно ортодоксальной рутинѣ. Снова и снова правительство получало предостереженія,-- и не отъ легкомысленныхъ говоруновъ или народныхъ коноводовъ, а отъ людей высокаго положенія и самой прочной репутаціи въ Ирландіи,-- что даже при самыхъ лучшихъ намѣреніяхъ съ его стороны всякая попытка бороться съ голодомъ при помощи обыкновенной, правительственной, махинаціи должна сопровождаться ошибками и неудачами. Много усилій, смѣлыхъ и добросовѣстныхъ усилій, было сдѣлано правительствомъ и парламентомъ въ слѣдующіе 18 мѣсяцевъ. Я говорю спеціально о мѣрахъ, принятыхъ въ сессію 1847 года. Но, къ несчастію, всѣ онѣ, повидимому, являлись слишкомъ поздно. Проволочка всегда мѣшала успѣть во время. Въ октябрѣ 1845 года ирландскій комитетъ вспомоществованія Ментіонъ-гауза умолялъ правительство созвать парламентъ и вотировать освобожденіе ирландскихъ портовъ. Правительство отказало. Снова и снова выставлялись на видъ исполнительной власти страшная крайность положенія и существующія бѣдствія. Не что иное какъ упрямые отказы лорда Джона Росселя -- вникать въ эти предостереженія и просьбы -- и пресловутая провѣрка ихъ оставили въ ирландскомъ умѣ тѣ горькія воспоминанія, которыя при случаѣ выливаются въ рѣзкія обвиненія Англіи.

Однакожъ и правительство имѣло много вѣскихъ аргументовъ за тотъ образъ дѣйствій, котораго оно держалось. Прежде всего оно боялось преувеличенія и ожидало оффиціальныхъ изысканій и рапортовъ {Правда также, что происходившая тогда въ Англіи борьба изъ-за хлѣбныхъ законовъ была особенно неблагопріятна для Ирландіи; протекціонисты и ихъ пресса считали своей обязанностью настойчиво отрицать существованіе голода, такъ какъ это обстоятельство могло бы служить предлогомъ для свободной торговли. Такимъ образомъ дюкъ Ричмондскій 9 декабря 1845 г., говоря въ "Обществѣ покровительства сельскаго хозяйства", сказалъ: "Что касается до криковъ о голодѣ, то, я увѣренъ, это совершенная иллюзія и ни одинъ человѣкъ съ виднвмъ положеніемъ не можетъ вѣрить ей, если онъ знакомъ съ фактами, насколько они извѣстны Обществу".

31 декабря м-ръ Ньюдегетъ въ Варвикѣ провелъ резолюцію, возстающую противъ "ложныхъ и ошибочныхъ рапортовъ о дурномъ урожаѣ" и утверждающую, что "не существуетъ никакого основанія говорить о недостаткѣ пищи".

Англія изобиловала подобными заявленіями до самаго поздняго періода голода и, безъ сомнѣнія, это значительно замедляло быстрыя дѣйствія правительства. Прим. авт.}. Даже когда явились оффиціальныя данныя, лондонскій кабинетъ заблуждался, подобно ирландскимъ крестьянамъ, ожидавшимъ отъ урожая 1846 года, что онъ перемѣнитъ уныніе на радость. Когда же наступило ужасное время 1846--1847 г., самые дорогіе моменты тратились на препирательства между ирландскими ландлордами и исполнительною властью: съ одной стороны летѣли обвиненія въ неспособности, а съ другой -- въ нерадѣніи къ своимъ обязанностямъ. Далѣе правительство, несомнѣнно, не довѣряло ирландскому совѣту абсолютной власти и неограниченныхъ средствъ, боясь растратъ, расточительности и злоупотребленій. И всякому должно быть понятно, что ходатайства и требованія съ ирландской стороны канала такому коммерческому народу, какъ англійскій, должны были казаться нарушеніемъ доктринъ политической экономіи и потому -- крайне тревожными. И все-таки въ концѣ концовъ (въ несчастію, слишкомъ поздно) было найдено, что эти доктрины неприложимы въ данномъ случаѣ. Въ 1847 г. ихъ пришлось по неволѣ отбросить въ сторону. Будь это сдѣлано годомъ раньше, милліонъ жизней былъ бы спасенъ.

Но трудности положенія росли. "Не деморализуйте народъ нищенскими подачками, дайте ему заработокъ!" -- говорилъ одинъ совѣтникъ. "Берегитесь колебать рынокъ труда!" -- отвѣчали другіе. "Не стоитъ вотировать милліоны для уплаты за общественныя работы, если вы позволяете цѣнамъ на пищу подниматься на 400%. Стройте правительственные склады пищи для продажи по умѣреннымъ цѣнамъ!" -- кричали третьи предусмотрительные люди. "Это вполнѣ противно ученію Адама Смита",-- отвѣчалъ лордъ Джонъ Россель.

Сначала надѣялись остановить голодъ устройствомъ общественныхъ супныхъ столовыхъ мѣстными благотворительными комитетами съ субсидіями отъ правительства. Я сомнѣваюсь, чтобы свѣтъ когда-нибудь видалъ такую ужасную деморализацію, такое чудовищное разложеніе, какія постигли когда-то великодушный и честный народъ. По всей странѣ были устроены огромные желѣзные котлы, въ которыхъ клокоталъ такъ-называемый супъ; позднѣе его мѣсто заняла кукурузная ваша. Вокругъ такихъ котловъ, по сторонамъ дороги, цѣлый день стонали и кричали, дрались и боролись толпы худыхъ, трупообразныхъ существъ, какія когда бы то ни было сотворены были во образѣ Божіемъ. Кормленіе собакъ на псарнѣ имѣло несравненно болѣе благообразный и порядочный видъ. Мнѣ однажды пришло въ голову,-- да я не одинъ разъ высказывалъ это и въ частномъ разговорѣ, и публично,-- что никогда, никогда не оправиться нашему народу отъ постыднаго униженія этой грубой затѣи -- супныхъ котловъ. Мнѣ часто приводилось стоять и наблюдать эту сцену, пока слезы не наполняли моихъ глазъ, а скорбь и мука не потрясали меня до глубины души. Сердце разрывалось на части, умъ цѣпенѣлъ, глядя на все это,-- и никакой помощи...

Ирландская система рабочихъ домовъ для бѣдныхъ скоро рушилась подъ тяжестью возложенныхъ на нее чрезмѣрныхъ усилій. До 1846 г. ирландскіе бѣдняки ненавидѣли и избѣгали рабочіе дома. На поддержку въ несчастіи ирландскій народъ всегда смотрѣлъ какъ на родъ религіозной обязанности и братской помощи. Бѣдность въ его глазахъ была несчастіемъ, а не преступленіемъ. И когда поэтому помощь предлагалась подъ условіемъ тюремнаго заключенія, разрывающаго семейныя узы, разрушающаго домъ, какой бы онъ убогій ни былъ, и такимъ образомъ уничтожающая всякую надежду на поправленіе обстоятельствъ въ будущемъ,-- отъ нея отказывались съ презрѣніемъ. Не одинъ разъ я видалъ, какъ бѣдная вдова схватывала передъ совѣтомъ рабочаго дома своихъ дѣтей, крѣпко прижимала ихъ къ груди и громко восклицала: "Нѣтъ, нѣтъ, ваша честь, если они должны быть отдѣлены отъ меня, я не пойду сюда,-- лучше мы вмѣстѣ будемъ собирать милостыню по міру". Но скоро, терзаемое мукой голодной смерти, кидалось и это высокое чувство и голодающій народъ хлынулъ въ рабочіе дома, которые быстро наполнились умирающими и трупами. Страданія, испытанныя прежде встрѣчи лицомъ въ лицу съ этимъ ненавистнымъ испытаніемъ, были такъ велики, что народъ шелъ въ Бастилію только за тѣмъ, чтобъ умирать. Сцены раздѣленія мужа и жены, родителей и дѣтей у дверей пріемной комнаты могли бы размягчить каменное сердце. Они слишкомъ хорошо чувствовали, что эта разлука вѣчная и что эти объятія любви будутъ да нихъ послѣдними на землѣ. Сторожа насильно отрывали ихъ другъ отъ друга -- мужа отъ жены и мать отъ дѣтей, какъ они выражались, "для дисциплины". Но, нося голодную лихорадку въ каждой фибрѣ и окруженные воздухомъ, пропитаннымъ болѣзнью и смертью, они знали свою участь и повиновались ей, какъ жертвы у подножія гильотины.

Очень скоро рабочіе дома были переполнены и не могли болѣе принимать. Какъ только смерть освобождала вакантныя мѣста, наплывъ желающихъ занять ихъ превосходилъ всѣ средства. Даже хуже, многіе приходы оказывались банкротами. Въ нѣкоторыхъ налогъ въ пользу бѣдныхъ достигалъ 22 шиллинговъ на фунтъ (20 шил.), а въ другихъ почти все сельское населеніе поголовно нуждалось въ пособіи. Къ сожалѣнію, я долженъ упомянуть о нѣкоторыхъ случаяхъ, гдѣ землевладѣльцевъ, засѣдавшихъ въ приходскихъ совѣтахъ, повидимому, охватилъ ужасвый выводъ, что всѣ налоги безполезны и ведутъ вишь въ разоренію "собственности", такъ что слѣдуетъ "предоставить вещи ихъ естественному теченію". Къ счастію, въ 1846 году парламентъ издалъ актъ, дававшій право членамъ дублинскаго совѣта по дѣламъ бѣдныхъ вмѣшиваться въ дѣла приходскихъ совѣтовъ въ тѣхъ случаяхъ, гдѣ съ ихъ стороны выказывается медленность или прямой отказъ выдавать средства на содержаніе рабочихъ домовъ. Всѣ такіе совѣты устранялись и на мѣсто ихъ назначались законнымъ путемъ наемные вице-совѣтники. Этимъ послѣднимъ, какъ и тѣмъ старымъ, которые не отказывались исполнять свои обязанности, члены дублинскаго совѣта были уполномочены выдавать заимообразно, подъ обезпеченіе земель въ приходѣ, необходимыя для содержанія рабочихъ домовъ средства. Не будь этого сдѣлано, рабочіе дома закрылись бы во многихъ мѣстахъ страны.

Поведеніе ирландскихъ ландлордовъ во время голода описывалось уже много разъ и, сколько мнѣ извѣстно, всегда осуждалось. Я считаю такой упрекъ слишкомъ огульнымъ и утверждаю, что въ нѣкоторыхъ случаяхъ онъ былъ жестоко несправедливъ. Совершенно вѣрно, что для многихъ изъ нихъ никакое обвиненіе не будетъ слишкомъ тяжкимъ. Большое число ихъ жило въ постоянномъ отсутствіи; другіе, трусливые и себялюбивые бѣглецы отъ храбраго и преданнаго народа, заранѣе бѣжали отъ своихъ обязанностей въ странѣ. А изъ оставшихся многіе показали себя совершенно бездушными, и невозможно оспаривать тѣхъ случаевъ грубаго безсердечія, которые встрѣчались то тутъ, то тамъ. Но, кладя все, что слѣдуетъ, на сторону должника, нельзя не видѣть, что другая чашка вѣсовъ все-таки перевѣшиваетъ. Большинство живущихъ въ Ирландіи ландлордовъ дѣлали въ это ужасное время все, что могли {Никогда еще не было воздано должной дани памяти тѣхъ ирландскихъ ландлордовъ,-- а между ними были люди всѣхъ партій и исповѣданій,-- которые пали въ это ужасное время мучениками долга, которые не избѣгали ни дымящагося чумой рабочаго дома, не пропитаннаго лихорадкой суда. Ихъ имена составили бы приличный свертокъ чести. Народъ Бантри до сихъ поръ оплакиваетъ память Ричарда Уайта Инчиклофскаго, двоюроднаго брата лорда Бантри, погибшаго такимъ образомъ. М-ръ Мартинъ, чл. парлам. "дюкъ Мартинъ", принцъ Коннемарскій, заразился тифомъ и погибъ, исполняя обязанности магистрата. Одинъ изъ самыхъ трогательныхъ разсказовъ, какіе мнѣ приходилось слыхать, я получилъ отъ очевидца того, какъ м-ръ Ноланъ изъ Баллиндерри (отецъ капитана Дж. П. Нолана, чл. пар.) погибъ, борясь съ тифомъ въ Тюатскомъ рабочемъ домѣ среди горя народа, который оплакиваетъ его и до сегодня. Прим. авт.}. Если они сдѣлали слишкомъ мало сравнительно съ тѣмъ, что сдѣлалъ бы классъ ландлордовъ въ подобномъ случаѣ въ Англіи, то это потому, что малы были ихъ средства. Голодъ засталъ большую часть живущаго въ Ирландіи дворянства на краю разоренія. Они наслѣдовали имѣнія, тяжело обремененныя долгами прошлаго поколѣнія. Они держали огромныя земли и барскіе дома на условіяхъ и соглашеніяхъ, которыя оставляли очень мало простора ихъ личной щедрости. Для такихъ землевладѣльцевъ потеря годовой ренты равнялась просрочкѣ моргеджа и безнадежному раззоренію. И все-таки десятками можно считать случаи, въ которыхъ люди не желали предотвратить свою участь давленіемъ на фермеровъ; они предпочитали "идти ко дну вмѣстѣ съ кораблемъ".

Осенью 1846 г. были учреждены общественныя работы; правительство получило полномочіе отъ парламента давать для этихъ предпріятій ссуды баронствамъ. Можно бы найти множество способовъ употребленія этихъ средствъ для продуктивнаго найма, но избраны были дренажи и дороги. Понятно, что скоро добыть требуемый контингентъ инженеровъ для съемки и нивелировки многихъ тысячъ миль дорогъ по всей странѣ было невозможно, а между тѣмъ обстоятельства требовали быстраго выполненія всего плана работъ. Въ результатѣ получилась во всѣхъ отношеніяхъ печальная неудача. Несчастный народъ въ это время былъ уже слишкомъ истощенъ и слабъ для того, чтобы работать, а усилія, требуемыя работой, подъ суровымъ небомъ зимы только ускоряли наступленіе смерти. Съ разсвѣтомъ люди брели къ перекличкѣ, потомъ тщетно пытались возить тачку или поднимать тяжести и, наконецъ, падали въ обморокъ на взрытую землю или ложились подлѣ дороги, чтобы больше уже не вставать. Что же касается до "дорогъ", на которыя была потрачена такая громада денегъ и пожертвовано столько жизней, то едва ли хоть одна изъ нихъ доведена до конца. Цѣлыя мили поросшихъ травой земляныхъ работъ по всей странѣ и теперь еще указываютъ на ихъ направленіе и напоминаютъ потомству объ одной изъ гигантскихъ ошибокъ времени голода.

Опустошеніе, производимое смертью, замѣтно выразилось прежде всего въ томъ, что похороны начали терять свою торжественность, а затѣмъ и совсѣмъ исчезли. Среди ирландскаго народа похороны всегда были важнымъ событіемъ и участіе въ процессіи всѣхъ сосѣдей и друзей считалось ихъ священной обязанностью. "Бѣдныя" похороны, т.-е. мало провожатыхъ, считались неуваженіемъ къ покойному и ставились въ упрекъ живымъ. Самый убогій крестьянинъ хоронился приходскимъ cortège. Но въ 1846 г. всякій могъ наблюдать сокращеніе толпы провожатыхъ по мѣрѣ того, какъ число похоронъ возрастало, пока наконецъ дѣло не дошло до того, что стали останавливать середи дороги прохожихъ и просить хоть немного проводить покойника. Но скоро уже нельзя стало достать ни гроба, ни савана. Каждый день на улицахъ и на дорогахъ находили по нѣскольку бѣдняковъ какъ бы спящихъ, на самомъ же дѣлѣ холодныхъ и окоченѣвшихъ. Въ нашемъ округѣ было обыкновеннымъ явленіемъ, что по утру, когда отворяли переднюю дверь, возлѣ нея находили трупъ какой-нибудь жертвы, отдыхавшей ночью подъ ея защитой. Мы устроили подписку и нанимали двухъ человѣкъ съ лошадью и телѣгой ѣздить каждый день по округу и собирать мертвыхъ. Одного по одному свозили ихъ къ огромной ямѣ Ардобрачейскаго аббатства и бросали черезъ подвижное дно гроба въ общую могилу. Въ отдаленныхъ земледѣльческихъ округахъ не бывало даже и такой грубой могилы. Въ полѣ или придорожной канавѣ лежали трупы, какъ упали, пока чья-нибудь добродѣтельная рука не прикрывала ихъ окружающею землей.

Особенно большую смертность и ужасную панику наводила лихорадка, являвшаяся всюду вслѣдъ за голодомъ. Этотъ страшный разрушитель, разъ онъ явился, не щадилъ ни класса, ни богатства, ни бѣдности. Пока былъ одинъ голодъ, можно было навѣщать страдавшихъ безъ опасности для жизни; не то теперь,-- подходить къ больнымъ на разстояніе дѣйствія заразы значило идти на вѣрную смерть. Цѣлыя семейства умирали безъ помощи и посѣтителей. Сосѣди устраивали имъ могилу изъ разрушенныхъ стѣнъ хижины, въ которой они умирали {Я самъ въ іюнѣ мѣсяцѣ 1847 г. помогалъ въ такой работѣ при раздирающихъ сердце обстоятельствахъ. Прим. авт.}.

Никакое перо не способно описать, никакой, языкъ -- пересказать безчисленныхъ фактовъ героизма и самопожертвованія, какія это страшное несчастіе вызвало со стороны преимущественно двухъ классовъ общества: католическаго духовенства и даровыхъ врачей Ирландіи. Я назвалъ католическое, а не протестантское, духовенство -- не потому, чтобы послѣднее не дало доказательствъ своей поразительной преданности {Протестантскимъ викаріемъ нашего прихода въ 1847 г. былъ преподобныя Александръ Бенъ Галловеллъ, впослѣдствіи ректоръ Клонакисети, а теперь, кажется, живущій гдѣ-то въ Ланкаширѣ. Среди его собственной паствы было сравнительно немного страждущихъ отъ голода; но онъ каждый день рисковалъ своею жизнью въ оттаянныхъ усиліяхъ спасать погибавшихъ вокругъ себя. Одинъ бѣдный горбунъ, но имени Ричардъ О'Брайенъ, лежалъ умирающимъ отъ чумы въ пустой хижинѣ въ мѣстечкѣ "Постомъ Гопъ". М-ръ Галловеллъ, проходя мимо, услыхалъ стоны въ хижинѣ и вошелъ туда. Потрясающій видъ представился его глазамъ: въ темномъ углу на пукѣ гнилой соломы лежалъ бѣдный "Дикъ" почти нагой,-- вмѣсто платья вокругъ его тѣла болталось нѣсколько тряпокъ. М-ръ Галловеллъ кинулся въ двери и, увидавъ прохожаго, закричалъ: "Эй, молодой другъ, бѣги скорѣй съ этимъ шиллингомъ, принеси мнѣ вина". Потомъ опять вошелъ въ хижину, снялъ свое собственное бѣлье и своими руками надѣлъ на зачумленнаго горбуна фланелевую куртку, штаны и рубаху, только-что снятую съ себя. Я знаю, что все это было именно такъ, потому что я былъ тѣмъ "молодымъ другомъ", который пошелъ и принесъ вина.}, а потому, что на первое, очевидно, падала вся тяжесть испытанія. Для нихъ не было отступленія: католическій священникъ обязанъ повиноваться призыву дать умирающему послѣднее религіозное напутствіе въ чумной палатѣ или тифозномъ баракѣ, еслибы даже за этимъ навѣрно послѣдовала его собственная смерть. Смертность среди этихъ двухъ классовъ -- духовенства и докторовъ -- была огромная. Имена христіанскихъ героевъ, мучениковъ за человѣчество, не красуются ни въ какомъ придворномъ спискѣ,-- пусть же они блистаютъ на вѣчныхъ страницахъ ярче звѣздъ!

Однако даже эта темная туча ирландскаго голода имѣла свою свѣтлую сторону. Если тяжело вспоминать несчастныя ошибки нерѣшительности и паники, то всякій можетъ съ благодарностью отдохнуть на фактахъ самаритянской благотворительности, трогательномъ великодушіи и живѣйшей симпатіи. Благородно поступалъ англійскій народъ, но не менѣе щедрою показала себя и великая Американская республика, гдѣ тогда уже нашли себѣ пріютъ многія тысячи ирландцемъ. Изъ каждаго значительнаго города Англіи стекались пожертвованія, достигавшія въ цѣломъ сотенъ тысячъ фунтовъ. Изъ Америки приходили поистинѣ трогательныя проявленія національной симпатіи. Нѣкоторые граждане Штатовъ пожертвовали два груза хлѣба, а американское правительство рѣшило дать для перевозки ихъ въ Ирландію суда. Согласно этому, два военныхъ фрегата -- Масеdonian и Samestown -- были разоружены, ихъ верхнія падубы сняты, поставлены грузовыя перегородки, они наполнены до плантировъ лучшей американскою мукой и бисквитами м отправлены исполнять свою благодѣтельную миссію. Какъ разъ передъ этимъ случилось, что британскія морскія власти положительно отказались дать корабль для той же цѣли, такъ какъ это было противно всѣмъ правиламъ морскаго министерства (что дѣйствительно правда) и тѣмъ вызвали не мало горькихъ чувствъ. Такой фактъ составлялъ совершенный контрастъ съ отправкой частными обществами нѣсколькихъ депутацій и спеціальныхъ агентовъ жертвователей, обязанныхъ лично посѣтить наиболѣе пострадавшіе округи Ирландіи и своими собственными руками раздать привезенныя пособія.

На первомъ планѣ въ этомъ благомъ дѣлѣ стоитъ "Общество друзей" и его англійскіе члены со своимъ центральнымъ комитетомъ въ Дублинѣ. Между самыми дѣйствительными и безстрашными изъ его представителей былъ молодой йоркширскій квакеръ, котораго имя, я не сомнѣваюсь, до сихъ поръ тепло вспоминается конемарскими крестьянами. Рѣшившись спасать народъ, онъ ѣздилъ изъ деревни въ деревню, ходилъ пѣшкомъ черезъ болота и топи, переплывалъ въ лодкѣ черезъ озера и лазилъ по горамъ, всюду борясь со смертью, валившей людей другъ на друга. Его корреспонденція съ мѣста дѣятельности сама по себѣ составляетъ картинный памятникъ ирландскаго голода. Этому молодому "йоркширскому квакеру" 1847 года, спустя четверть столѣтія, суждено было сдѣлаться министромъ короны: это -- достопочтенный В. Э. Форстеръ, членъ парламента {Теперешній государственный секретарь Ирландіи.}.

Со времени голода и до самаго появленія превосходнаго труда преподобнаго м-ра О'Рорке, "Исторіи ирландскаго голода", по-истинѣ единственной полною лѣтописью событій того времени былъ рапортъ "ирландскаго комитета Общества друзей". Замѣчательно, что даже теперь путешественникъ, посѣщающій западъ и югъ Ирландіи и желающій услышать отъ самого народа воспоминанія о времени голода, найдетъ въ его словахъ благодарность, смѣшанную съ обвиненіями почти относительно каждаго благотворительнаго агентства того періода; только безкорыстная, добрая, быстрая и великодушная дѣятельность "комитета друзей" не потребуетъ его защиты. Рядомъ съ дорогою памятью католическихъ священниковъ, страдавшихъ и умиравшихъ вмѣстѣ съ народомъ въ то страшное время, ирландскіе католики даютъ мѣсто въ своей молитвѣ: "Благослови ихъ Богъ" и добрымъ квакерамъ -- Аврааму Билю, погибшему отъ голодной лихорадки, Джонатану Пиму, Ричарду Аллену, Ричарду Веббу и Вильяму-Эдуарду Форстеру.

Ирландскій голодъ 1847 года имѣлъ такія послѣдствія, которыя сдѣлали его однимъ изъ самыхъ важныхъ событій ирландской исторіи за послѣднія болѣе чѣмъ 200 лѣтъ. Для того, кто зналъ страну прежде, кто изучалъ ее послѣ и видѣлъ, какъ многое разрушено и измѣнено въ ней, невозможно не придти къ заключенію, что Ирландіи стараго времени уже болѣе не видать.

Я охотно готовъ вѣрить, что потери будутъ возстановлены, а пріобрѣтенія удержаны. Но боюсь, многія хорошія вещи исчезли навсегда. "Здѣсь 20 миль разстоянія, сэръ,-- сказалъ мнѣ докторъ,-- а до голода на всемъ этомъ пространствѣ не было ни одного замка".

Подъ давленіемъ голода, изморенныя существа бродили вокругъ сараевъ и амбаровъ, воруя зерно, картофель, капусту, рѣпу,-- словомъ, все, что можно было ѣсть. Позднѣе приходилось караулить съ ружьемъ въ рукахъ засѣянныя поля, чтобы сѣмена не были выкопаны и съѣдены сырьемъ. Такое положеніе вещей нанесло роковой ударъ многимъ прекраснѣйшимъ чертамъ ирландской сельской жизни: оно разрушило наивную довѣрчивость, не запиравшую дверей; оно навсегда уничтожило обычай, бывшій общепринятой обязанностью по всему острову -- это гостепріимство, дававшее ночлегъ и радостный привѣтъ всякому бѣдному страннику, который его попроситъ. Страхъ "лихорадки" заперъ всѣ двери даже тамъ, гдѣ не было причины опасаться воровства, и разъ убитый обычай уже больше не оживалъ. Тысяча добрыхъ привычекъ и сосѣдскихъ обыкновеній были унесены этимъ временемъ. Тамъ, гдѣ цѣлые три года среди тревогъ и бѣдствій раздавалось Sauve qui peut, человѣческая природа съузилась въ своихъ симпатіяхъ и "всякій самъ за себя" надолго сдѣлалось лозунгомъ жизни и поведенія. Испытанія "сорокъ седьмаго" видимо сильно повліяли на великодушные и чистосердечные нравы сельскаго населенія. Древнія забавы и веселья исчезли повсюду и во многихъ частяхъ Ирландіи никогда болѣе не возвращались. Уличныя игры, состязанія и деревенскіе танцы уже болѣе не видны.

Однакожъ нужно сознаться, что вмѣстѣ съ серьезностью, оставленной въ ирландскомъ народѣ періодомъ голода, въ его характерѣ появились и многія другія замѣтныя перемѣны къ лучшему. Осторожность, предусмотрительность и экономія изучаются и цѣнятся теперь, какъ никогда прежде. Замѣтно больше положительности, методичности и пунктуальности въ дѣловыхъ отношеніяхъ. Всѣ серьезнѣй сознаютъ свою отвѣтственность. Кажется, въ первый разъ начали задумываться о будущности и имѣть въ виду его превратности. Большая настойчивость въ достиженіи цѣлей, большія постоянство и рѣшительность характера отличаютъ ирландскаго крестьянина новой эры. Богу было угодно, чтобы среди такихъ неизмѣримыхъ страданій на измученную націю пала частица благословенія.

VII.
"Молодая Ирландія".

Флетчеру изъ Сальтоуна приписываютъ слова: "Пусть, кто хочетъ, пишутъ законы, а я буду сочинять баллады". Безъ сомнѣнія, въ тѣ дни народныя чувства двигались и развивались балладами. Еслибы Флетчеръ жилъ теперь, онъ навѣрно сказалъ бы: "Пусть кто хочетъ будетъ премьеромъ, а я буду работать печатнымъ станкомъ".

Кто бы ни занимался внимательнымъ изученіемъ перемѣнъ въ политической жизни Ирландіи, въ ея образѣ мыслей и дѣйствіяхъ за послѣднія сорокъ лѣтъ, всякій долженъ отвести важное мѣсто въ ряду факторовъ этихъ перемѣнъ школѣ политическихъ писателей и дѣятелей, извѣстной подъ именемъ "Молодой Ирландіи". Ея имя и судьба, какъ партіи, къ несчастію тѣсно связываются съ однимъ неудачнымъ шагомъ ея политической карьеры -- попыткой къ возстанію 1848 года, такъ что объ ея дѣйствительномъ положеніи, цѣляхъ и политикѣ существуетъ совершенно ложное представленіе и о трудахъ ея составлено несправедливое понятіе.

Такъ-называемая "Молодая Ирландія" была отдѣленіемъ или отпрыскомъ партіи "отмѣны" О'Коннеля; въ противоположность ей эта послѣдняя называлась "Старой Ирландіей". "Молодая" и "Старая" -- обѣ онѣ одинаково стояли за отмѣну, т. е. ихъ главная политическая цѣль, господствующая доктрина исповѣданія, заключалась въ возвращеніи Ирландіи національнаго законодательства, отнятаго у нея Питтомъ въ 1800 году. Но многія очень важныя обстоятельства отмѣтили "младо-ирландцевъ", какъ вполнѣ новую школу въ ирландской политикѣ: они первые, какъ партія, взялись за трудъ очистить политическую атмосферу, стараясь направить усилія ирландцевъ въ парламентѣ на нѣчто лучшее и болѣе благородное, чѣмъ продажная погоня за мѣстами или подлое холопство въ своей партіи. Они первые начали проповѣдывать доктрину обращенія къ уму народа, а не его предразсудкамъ. Они смѣло провозгласили, что личная отвѣтственность и вѣра въ себя должны занять мѣсто крайней зависимости отъ своихъ свѣтскихъ или клерикальныхъ вождей. Они первые ухватились за печатный станокъ и школу, какъ великія орудія народнаго освобожденія. Девизъ на знамени партіи вкратцѣ выражалъ символъ ихъ вѣры, указывалъ на средства и цѣль ихъ политики: "образуйте себя, и вы будете свободными!"

Сорокъ лѣтъ тому назадъ типическій ирландскій представителель въ парламентѣ былъ непремѣнно порядочнымъ хвастуномъ, лошадникомъ, дуэлистомъ, пьяницей и мотомъ,-- патріотомъ, какъ его удачно рисуетъ Чарльзъ Леверъ. Тогда время еще не пришло принимать во вниманіе личную честность и чистоту частной жизни и поведенія при надѣленіи человѣка общественнымъ довѣріемъ и уваженіемъ. Въ тѣ дни "популярный членъ" выбирался благодаря сочетанію въ немъ патріотическаго энтузіазма и религіознаго вліянія съ прибавленіемъ необходимой дозы подкупа и запугиванія. Что касается до этихъ послѣднихъ, то, конечно, "другая сторона всегда начинала первая"; а затѣмъ уже слѣдовала раздача пятифунтовыхъ билетовъ и виски ad libitum съ одной стороны и ломанье скулъ палками съ другой, что и довершало побѣду. Кромѣ того въ тѣ времена до послѣднихъ мелочей былъ развитъ обычный "патронажъ" въ образѣ члена парламента. Почтамтъ и казначейство, армія и флотъ были въ значительной степени добычей партіи. Министръ разбрасывалъ свой патронажъ приверженцамъ въ фойе, а эти дѣлили его между своими агентами на выборахъ. Политическая независимость, какъ мы ее понимаемъ теперь, тогда была неизвѣстна. Школа еще не выставила свои юные баталіоны; газета была дорогою роскошью; читальня и техническій институтъ пока еще не родились; лекція была неизвѣстна. Однакожъ, можно сказать, вещи во всѣхъ отношеніяхъ были "на поворотѣ", когда одно событіе 1842 г. ввело ихъ въ новую вру.

Ассоціація отмѣны О'Коннеля была составлена большею частію изъ его "старой гвардіи", оставшейся отъ кампаніи католической эмансипаціи, изъ людей старой школы. Но движеніе въ самомъ началѣ привлекло къ себѣ самыхъ талантливыхъ и блестящихъ молодыхъ людей, только-что сходившихъ тогда со школьной и университетской скамьи и готовыхъ окунуться въ треволненія и дѣятельность горячаго времени общественной арены. Сходство вкусовъ, школьное товарищество и общность чувствъ сразу связали этихъ молодыхъ націоналистовъ въ одну выдающуюся группу или отдѣленіе въ ассоціаціи. Ихъ умы были свѣжи отъ изученія классическихъ образцовъ гражданской добродѣтели, любви къ родинѣ, общественнаго героизма. Ихъ воодушевляло сильное стремленіе сообщить національному движенію новый характеръ, болѣе чистый тонъ и болѣе смѣлое направленіе.

Трое изъ нихъ: Чарльзъ Гаванъ Дуффи, Томасъ Осборнъ Девисъ и Джонъ Блакъ Диллонъ -- однажды лѣтнимъ вечеромъ 1842 г. бродили по парку Фёникса, въ Дублинѣ. Рѣчь шла о будущемъ "отмѣны" и людяхъ, стоявшихъ во главѣ ея,-- о тогдашней газетной прессѣ и отношеніи О'Коннеля къ той части ея, которая поддерживала ассоціацію. Они сожалѣли, что не дѣлалось попытокъ въ интеллектуальному развитію и политическому воспитанію народнаго ума, и остановились на томъ фактѣ, что черезъ нѣсколько лѣтъ общественныя школы должны начать выпускать десятки тысячъ молодыхъ людей, умѣющихъ читать и писать. Они обсуждали вопросъ: "что дѣлать?" -- и остановились на такомъ рѣшеніи, что прежде всего необходимо основать еженедѣльную газету, какъ органъ и выраженіе новой политической школы. Дуффи тогда былъ уже журналистомъ. Несмотря на свою молодость, онъ занималъ почетное мѣсто въ общественномъ довѣріи, какъ издатель Belfast Vindicator. Онъ былъ человѣкомъ, на котораго остальные смотрѣли какъ на руководителя въ этомъ смѣломъ предпріятіи. Такимъ образомъ, сидя подъ деревомъ въ паркѣ, три друга рѣшили начать газету Natio, которой первый нумеръ и появился 15 октября 1842 года.

Основанный такимъ образомъ, журналъ предназначался играть важную роль въ послѣдующей политической исторіи Ирландіи. Это была не столько газета, какъ въ широкомъ смыслѣ общественный воспитатель -- совѣтникъ и путеводитель. Его редакція была въ видѣ бюро національныхъ дѣлъ -- политическихъ, литературныхъ и художественныхъ. Его издательская комната была сборнымъ пунктомъ "юныхъ энтузіастовъ", какъ называли ихъ политики старой школы,-- ораторовъ, поэтовъ, писателей, артистовъ. Пламенная проза и потрясающій стихъ, литературный опытъ и историческая баллада -- все приносилось на служеніе ирландской національности на страницахъ Nation. Эффектъ получился выше всякаго ожиданія. Казалось, страна пробудилась къ новой жизни -- "въ Иринъ вошла душа".

Ободренные успѣхомъ перваго шага, они взялись за другой родъ труда и рѣшили снабдить Ирландію дешовой популярною литературой, въ одно и то же время и увеселительной, и образовательной. Результатомъ явилась Ирландская Библіотека Дуффи, ежемѣсячное изданіе по шиллингу томъ. Еслибъ они больше ничего не сдѣлали, то и это было бы цѣннымъ памятникомъ ихъ служенія нравственному и интеллектуальному, а также и политическому воспитанію народа.

"Молодая Ирландія" была по преимуществу партіей религіозной терпимости. Руководящей идеей, въ которой можетъ быть выражена ихъ внутренняя политика, было -- уничтоженіе антагонизма между католиками и протестантами Ирландіи. Въ этомъ они стояли далеко впереди своего времени. Какъ бы то ни было, опытъ былъ смѣло испробованъ. Во многихъ пѣсняхъ и статьяхъ они проповѣдывали союзъ сословій и исповѣданій.

What matter that at different shrines

We pray unto one God?

What matter that at different times

Our fathers won this sod?

In fortune and in name we're bound

By stronger links than steel;

And neither can be safe or sound

But in the other's weal.

Что нужды, что на различныхъ алтаряхъ мы молимся одному Богу? Что нужды, что наши отцы въ различное время покорили этотъ дернъ? Мы связаны судьбой и именемъ крѣпче, чѣмъ стальнымъ звѣномъ, и ни одинъ изъ насъ не можетъ быть безопасенъ и силенъ иначе, какъ благомъ другаго.

And oh! it were а gallant deed

To show before mankind

How every race and every creed

Might be by love combined--

Might be combined, yet not forget

The fountains whence they rose,

As filled by many а rivulet

The stately Shannon flows.

О, какимъ было бы доблестнымъ дѣломъ показать всему человѣчеству, какъ всѣ расы и всѣ вѣры могутъ связываться любовью, не забывая при этомъ источниковъ, изъ которыхъ возникли,-- подобно тому, какъ Шаннонъ постоянно течетъ, беря свои воды изъ многихъ ручьевъ!

Такъ писалъ Девисъ въ Nation. Еще смѣлѣе онъ обращался къ братьямъ-протестантамъ Ульстера, оранжистамъ сѣвера:

Rusty the swords our fathers unsheathed,

William and James are turned to clay;

Long did we till the wrath they bequeathed;

Red was the crop and bitter the pay.

Freedom fled us;

Knaves misled us;

Under the feet of the foemen we lay;

But in their spite

The Irish unite,

For orange and green will carry the day.

Заржавѣли сабли, обнаженныя нашими отцами. Вильямъ и Джемсъ превратились въ прахъ. Довольно мы занимались враждой, унаслѣдованной отъ нихъ,-- красна была жатва и горька игра. Свобода покинула насъ, плуты управляли нами, и вотъ мы лежимъ подъ ногами враговъ; но, на зло имъ, соединенные ирландцы будутъ добиваться побѣды для оранжеваго и зеленаго.

И все напрасно. Далекъ, какъ тысячелѣтіе, казался день, когда оранжевые и зеленые перестанутъ выставлять другъ противъ друга организованныя арміи въ смертельной ненависти и свирѣпой враждѣ.

Въ то же время младо-ирландцы со страстью, удивлявшей наблюдателей, отдавались трудному дѣлу преобразованія извѣстныхъ идей и обычаевъ политической жизни. Они презирали нищенство изъ-за мѣстъ; они отрицали, будто "хорошее помѣщеніе католиковъ" должно считаться изліяніемъ благополучій на Ирландію; или порицали обыкновеніе "популярныхъ членовъ" сомнительныхъ достоинствъ строить въ католическихъ церквахъ передъ самыми выборами алтари съ разноцвѣтными окнами. Смѣлѣй же всего они нападали, какъ на деморализацію, на торговлю мѣстами таможенныхъ, почтовыхъ и казначейскихъ чиновниковъ и настаивали на ея прекращеніи. То, что они пытались сдѣлать въ ирландской политикѣ, было немногимъ меньше революціи. Самого О'Коннеля они глубоко уважали, принимали его политику, оставались вѣрны его авторитету и благодарны за его заслуги; но вели открытую войну съ тѣмъ классомъ людей, который въ значительной степени предавалъ его, и съ тѣмъ низкимъ уровнемъ общественной нравственности, который тогда, казалось, господствовалъ. Перерожденная Ирландія не могла воспріять ихъ мечтаній при такихъ обстоятельствахъ, какъ эти. Они указывали на нужду въ лучшихъ людяхъ и болѣе смѣломъ образѣ дѣйствій; они внушали народу, что дорогая ему національная свобода будетъ улетать отъ него, пока онъ не сумѣетъ выработать въ себѣ извѣстныхъ добродѣтелей, обезпечивающихъ это благо.

For Freedom comes from God's right hand,

And needs а godly train;

`Tis righteous men can make our land

А Nation once again.

Their graves are severed far and wide

By mountain, stream, and sea.

Свобода исходитъ изъ правой руки Бога, а потому требуетъ благочестивыхъ спутниковъ. Только привычные люди правды могутъ сдѣлать нашу страну снова націей.

Такъ пѣлъ бардъ партіи. Такъ же говорили всѣ ея ораторы.

Такова была "Молодая Ирландія" въ началѣ своего поприща. Изъ людей, основавшихъ и организовавшихъ ее тридцать лѣтъ тому назадъ, лишь немногіе живы теперь. Почти всѣ умерли и ихъ могилы разбросаны повсюду -- по горамъ, потокамъ и морямъ..

Дуффи (теперь сэръ Чарльзъ Каванъ Дуффи изъ Мельборна) былъ первымъ министромъ Викторіи и представляетъ въ настоящей общественной жизни нашихъ антиподовъ быть-можетъ самаго способнаго и дѣйствительно-государственнаго человѣка. Дарси Мак-Ги, погибшій въ 1868 году отъ гнусной пули убійцы въ Оттавѣ, также пріобрѣлъ себѣ, въ качествѣ министра короны, въ свободныхъ и самоуправляющихся канадскихъ владѣніяхъ славу замѣчательно-способнаго человѣка. Мигеръ, сладкозвучный ораторъ "Молодой Ирландіи", послѣ многихъ превратностей судьбы былъ губернаторомъ монтанской территоріи Соединенныхъ Штатовъ, гдѣ и утонулъ случайно въ быстринахъ Миссури. Девисъ умеръ рано, даже прежде, чѣмъ Ирландія успѣла наполниться удивленіемъ въ его генію и любовью въ его добродѣтелямъ. Диллонъ умеръ въ 1866 году членомъ парламента отъ Типперари. Мартинъ и Ронейнъ, недавно умершіе, также до конца работали въ ярмѣ парламентскихъ представителей. До конца непримиримый, Митчель умеръ членомъ парламента отъ Типперари. О'Брайенъ, вождь партіи, покоится въ фамильномъ склепѣ въ Ротронанѣ; но соотечественники поставили ему памятникъ на одномъ изъ выдающихся мѣстъ столицы. Ричардъ О'Горманъ пользуется въ Нью-Йоркѣ честно добытою славой и счастьемъ усыновившей его страны. Кевинъ Узодъ О'Догерти состоитъ теперь выдающимся членомъ законодательнаго собранія Квинсленда. Михаилъ Догони, человѣкъ рѣдкихъ дарованій, писатель и ораторъ, печально умеръ въ Нью-Йоркѣ. Ричардъ Далтонъ Вильямсъ, благородный бардъ многихъ прекрасныхъ пѣсенъ, покоится въ своей далекой могилѣ въ Луизіанѣ. Денни Лейнъ, поэтъ и политикъ, до сихъ поръ благополучно работаетъ на пользу Ирландіи въ своемъ домѣ на Ли. Кромѣ этихъ можно назвать цѣлую компанію людей не столько политическаго, сколько литературнаго типа. Джонъ О'Гаганъ -- теперь провинціальный судья въ Ирландіи; Самуилъ Фергюсонъ -- теперешній хранитель свертковъ; Денисъ Флорансъ Мак-Карти, Д. Мак-Невинъ, преподобный Чарльзъ Миганъ, Джонъ Эдуардъ Пиготтъ, Михаилъ Дж. Барри, Джемсъ Кларансъ Манганъ и д-ръ правъ Джонъ Келисъ Инграмъ, теперешній членъ Троицкой коллегіи, котораго превосходная поэма: "Кто боится говорить о 98 годѣ?" -- лучшее изъ всѣхъ вольныхъ стихотвореній "Молодой Ирландіи".

Но этотъ списокъ будетъ положительно не полонъ, если въ него не включить три женскихъ имени, придававшихъ національной поэзіи эры "Молодой Ирландіи" самыя рѣзкія и характеристическія черты. Это -- "Эва", "Мери" и "Сперанца".

Эва Мери Келли, дочь одного галуэйскаго джентльмена, была еще почти дѣвочкой, когда стихотворенія, подписанныя ея именемъ, начали привлекать всеобщее вниманіе.

Кевинъ О'Догерти (упомянутый выше) былъ въ это время молодымъ студентомъ медицины въ Дублинѣ. Отъ восхищеній поэзіей "Эвы" онъ скоро перешелъ къ любви и восхищенію ею самой. Однако возстаніе 1848 года помѣшало его сватовству. Было несомнѣнно, что онъ писалъ вольную прозу въ то время, какъ "Эва" нападала на установленныя власти стиками. Кевинъ былъ арестованъ и отданъ подъ судъ. Присяжные два раза расходились въ вердиктѣ и за день до третьяго суда ему предложили прощеніе, т. е. лишь номинальный приговоръ, если онъ признаетъ себя виновнымъ. Онъ послалъ за "Эвой" и сказалъ ей о предложеніи. "Можетъ казаться, что я не чувствую всей опасности потерять васъ быть-можетъ навсегда,-- сказалъ онъ,-- но мнѣ не нравится это признаніе себя виновнымъ... Скажите, что мнѣ дѣлать".-- "Дѣлать?-- отвѣчала поэтесса.-- Конечно, быть мужемъ и готовымъ на все. Я буду ждать, какъ бы длиненъ ни былъ приговоръ. На слѣдующій день счастіе покинуло Кевина: присяжные признали его виновнымъ, а судья приговорилъ къ десяти годамъ ссылки. "Эвѣ" было позволено еще разъ видѣться съ нимъ въ тюрьмѣ и сказать послѣднее "прости". Она шепнула ему на ухо: "Будь вѣренъ,-- я буду ждать". И она ждала. Годы протекли и молодой изгнанникъ получилъ наконецъ возможность снова вступить на ирландскую почву. Черезъ два дня послѣ его высадки въ Квинстоунѣ "Эва" была его невѣстой.

Менѣе счастливъ романъ "Мери". Она была родомъ изъ Мюнстера, по имени миссъ Элленъ Доунингъ. Подобно "Эвѣ", она привязалась къ одному изъ юныхъ писателей "Молодой Ирландіи". Въ 1848 году онъ бѣжалъ и, увы, въ чужой странѣ выучился забывать обѣты родины. "Мери" не выдержала удара. Она оставила лиру и нѣкоторое время чахла въ совершенномъ уединеніи. Весенніе цвѣты застали ее уже на могилѣ.

"Сперанца" -- тогда была миссъ Илжи, а теперь леди Вайлдъ -- самая яркая изъ блестящей тріады. Она дочь преподобнаго м-ра Илжи, ректора протестантскаго прихода въ графствѣ Вексфордѣ и сестра почетнаго судьи Илжи въ Нью-Орлеанѣ,-- молодая, красивая, высоко-образованная и одаренная рѣдкими талантами и умомъ. Ея личная привлекательность, ея развитый умъ, оригинальность и сила характера сдѣлали ее центромъ дублинскаго общества тридцать лѣтъ тому назадъ. Въ 1845 году она вышла замужъ за сэра Вильяма Роберта Вайлда, съ недавнею смертью котораго Ирландія потеряла одного изъ самыхъ извѣстныхъ археологовъ. Лэди Вайлдъ продолжала работать для національной литературы почти до самаго послѣдняго времени, часто ударяя по струнамъ въ старинномъ духѣ и всегда воспѣвая надежду, мужество и истину. Одно изъ послѣднихъ твореній, которое я получилъ изъ ея рукъ для помѣщенія въ Nation, представляетъ хорошую иллюстрацію духа, вдохновлявшаго всѣ поэмы "Сперанцы". Какъ разъ въ то время смерть особенно дѣятельно уносила самыхъ вѣрныхъ національныхъ бойцовъ Ирландіи и многія обстоятельства побудили меня однажды выразить ей свою горечь, глядя на ирландскую политику. Спустя одну или двѣ почты я получилъ отъ лэди Вайлдъ слѣдующее обращеніе къ соотечественникамъ:

Has the line of the patriots ended,

The race of the heroes failed,

That the bow of the mighty, unbended,

Falls slack from the hands of the quailed?

Or do graves lie too thick in the grass

For the chariot of Progress to pass?

Развѣ окончился рядъ патріотовъ,

Развѣ рядъ героевъ изсякъ,

Что не натянутый лукъ силы

Падаетъ изъ рукъ унылаго бойца?

Или могилы лежатъ въ травѣ такъ часто,

Что мѣшаютъ катиться колесницѣ прогресса?

Did the men of the past ever falter?

The stainless in name and fame;

They fllung life's best gifts on the altar

To kindle the sacrifice flame,

Till it rose like а pillar of light,

Leading up from Egyptian vight.

Развѣ люди прошлаго когда-нибудь смущались? Съ безупречнымъ именемъ и славой они несли лучшіе дары жизни на алтарь для поддержанія жертвеннаго пламени, пока оно не поднималось, какъ столбъ свѣта, выводящій изъ тьмы египетской ночи.

Oh! hearts all aflame with the daring

Of youth leaping forth into life!

Have ye courage to lift up, unfearing,

Te banner fallen low in the strife,

From hands faint through life's deepest loss,

And bleeding from nails of the cross?

О, сердца юношей, пылающихъ смѣлостью выйти въ жизнь! Неужели у васъ не станетъ мужества поднять безъ страха знамя, упавшее въ борьбѣ изъ рукъ изнемогшихъ отъ глубокихъ потерь жизни и истекающихъ кровью отъ гвоздей креста?

Can ye work on as they worked-unaided,

When all but honour seemed lost

And give to your country, as they did,

All, without counting the cost?

For the children have risen since then

Up to the height of men.

Неужели у васъ не станетъ силы работать, какъ они, безъ поддержки, когда все потеряно, кромѣ чести? И неужели вы не отдадите родинѣ всего, какъ они, не считая, чего это стоитъ? Съ тѣхъ поръ уже дѣти стали взрослыми людьми.

Now swear by those pale martyr-faces

All worn by the furrows of tears,

By the lost youth no morrow replaces,

By all their long wasted years,

By the fires trod out on each hearth,

When the Exiles were driven forth,--

Клянитесь же блѣдными лицами мучениковъ, покрытыми морщинами отъ слезъ, ихъ безвозвратно потерянною юностью, всѣми длинными годами ихъ растраченной жизни, огнями ихъ очаговъ, потушенными ссылкой,--

By the young lives so vainly given,

By the raven hair blanched to grey,

By the strong spirits crushed and riven,

By the noble aims faded away,

By their brows, as the brows of а king,

Crowned by the circlet of suffering!

безвременно угасшими молодыми жизнями, сѣдинами черныхъ волосъ, разбитыми душами, увядшими благородными порывами и челомъ всякаго изъ нихъ, какъ челомъ короля, увѣнчаннаго короной страданія!

То strive as they strove, yet retrieving

The Cause from all shadow of blame,

In the Congress of Peoples achieving

А place for our nation and name.

Not by war between brothers in blood,

But by glory made perfect through good!

Клянитесь бороться, какъ они, оберегая дѣло отъ всякой тѣни обвиненія и добывая мѣсто для нашей націи среди народовъ не войной съ родными братьями, а славой, добытой добромъ!

We are blind, not discerning the promise,

'Tis the sword of the Spirit that kills;

Give us Light, and the fetters fall from us,

For the strong soul is free when it wills;

Not our wrongs but our sins make the cloud

That darkens the land like а shroud.

Мы слѣпы и не разумѣемъ обѣта. Насъ убиваетъ не что другое какъ мечъ Духа. Свѣта намъ -- и оковы спадутъ, ибо сильная душа свободна, когда она того хочетъ. Не бѣды, а грѣхи наши создаютъ то облако, которое омрачаетъ землю, какъ саванъ.

With this sword like an archangel's gleaming,

Go war against Evil and Sin,

'Gainst the falsehood and meanness and seeming

That stifle the true life within.

Tour bonds are the bonds of the soul,

Strike them off, and you spring to the goal!

Съ этимъ мечомъ, сіяющимъ какъ архангелъ впереди всѣхъ, идите на войну со зломъ и грѣхомъ, противъ лжи, низости и обольщеній, которш убиваютъ истинную жизнь духа.

Ваши оковы -- оковы души. Разбейте ихъ -- и вы достигнете цѣим.

О men who have passed through the furnace,

Assayed like the gold, and as pure!

By your strength can the weakest gain firmness,

The strongest may learn to endure,

When once they have chosen their part,

Though the sword may drive home to each heart.

О, люди, прошедшіе сквозь горнило, испытанные какъ золото и какъ оно чистые! Ваша твердость укрѣпляетъ слабаго, а сильнаго учитъ переносить всѣ трудности пути, который онъ разъ избралъ, хотя бы мечъ и проявилъ его въ самое сердце.

О martyrs! The scorners may trample

On broken hearts strewed in their path!

But the young race, all flushed by example,

Will awake to the duties it hath,

And rekindle your own torch of Truth

With the passionate splendours of youth!

О, мученики! Пусть презрѣнные ругатели глумятся и топчутъ подъ ногами ваши разбитыя сердца на вашемъ скорбномъ пути; но молодое поколѣніе, чуткое къ примѣру, проснется къ своимъ обязанностямъ и снова зажжетъ вашъ свѣтильникъ истины огнемъ страстной юности.

Леди Вайлдъ начала писать въ Nation не какъ поэтесса. Сначала въ этомъ журналѣ появилось нѣсколько замѣчательно-талантливыхъ писемъ подъ именемъ "Джона Эллиса", и издатель, Дуффи, выразилъ въ отдѣлѣ "сообщеній корреспондентамъ" желаніе повидаться лично съ "м-ромъ Эллисомъ". Со слѣдующею почтой онъ получилъ увѣдомленіе, что можетъ это сдѣлать, придя въ назначенный вечеръ въ домъ доктора В. Р. Вайлда. Дуффи пришелъ и былъ принятъ докторомъ, который послѣ короткаго разговора оставилъ комнату и вскорѣ возвратился, ведя за руку "м-ра Джона Эллиса" въ лицѣ своей жены, прежней миссъ Джени Френсисъ Илжи. И дѣйствительно, лэди Вайлдъ была способна возвышать душу потрясающею прозой такъ же хорошо, какъ и горячею пѣсней. Въ 1848 г. она была m-me Roland ирландской жиронды. Когда борьба пришла къ развязкѣ и Гаванъ Дуффи судился за государственную измѣну, между статьями, читанными противъ него, была одна изъ запрещеннаго нумера Nation, озаглавленная: "Jacta alea est". Это было не что иное, какъ революціонное воззваніе. Прекрасное, какъ литературное, произведеніе, оно пылало пламеннымъ возбужденіемъ. Это была поэма въ прозѣ, дикая военная пѣсня, гдѣ Ирландія призывалась провозгласить предъ лицомъ земли и неба ultima ratio подавленныхъ народовъ. Генералъ-прокуроръ прочелъ статью среди гробоваго молчанія. Когда чтеніе кончилось, по залѣ суда пронесся шепотъ душевнаго движенія, а съ галлереи послышался женскій голосъ: "Я отвѣтственна, если это преступленіе!" Это былъ голосъ царственной "Сперанцы". Статья вышла изъ-подъ ея пера.

Признаннымъ вождемъ и во всякомъ случаѣ политическимъ главой "Молодой Ирландіи" былъ Вильямъ Смитъ О'Брайенъ. Онъ былъ протестантскимъ дворяниномъ съ высокими нравственными качествами и вліятельнымъ положеніемъ въ графствѣ Клеръ; его братъ, лордъ Инчиквинъ (тогда еще сэръ Луціусъ О'Брайенъ), былъ ближайшимъ мужскимъ родственникомъ маркиза Томонда. Родъ О'Брайеновъ несомнѣнно принадлежитъ къ числу древнихъ и знаменитыхъ и беретъ свое начало по прямой линіи отъ короля Брайена I, монарха Ирландіи, котораго побѣда надъ датчанами въ XI столѣтіи была событіемъ всеевропейской важности и интереса. Въ царствованіе Елизаветы и Джемса I большая часть ирландскихъ вождей, мало-по-малу признававшихъ надъ собой англійскую власть, начала принимать англійскіе титулы и отдавать своихъ дѣтей (во всякомъ случаѣ своихъ наслѣдниковъ) воспитываться подъ опекой правительства (wards). Молодые заложники, какими они на самомъ дѣлѣ были, почти всегда обращались въ протестантство; вотъ почему теперь только очень немногіе изъ древнихъ милезскихъ вождей исповѣдуютъ католическую вѣру.

Уже въ началѣ XVII стол. на чело главы Томонда была надѣта англійская герцогская корона. Во время гражданской войны 1641 г. Морроу О'Брайенъ, герцогъ томондскій, перешелъ на сторону Кромвелля и сдѣлался ужасомъ мюнстерскихъ роялистовъ. Его канонадой былъ разрушенъ кешельскій соборъ -- величественный даже теперь въ своихъ развалинахъ.

Вильямъ Смитъ О'Брайенъ родился въ 1803 году и воспитывался въ Гарроу, а потомъ въ кембриджской Троицкой коллегія. Онъ рано вступилъ въ парламентъ и занялъ въ немъ одно изъ такъ-называемыхъ фамильныхъ мѣстъ въ качествѣ твердаго консерватора. Несмотря на свой рѣшительный торизмъ и оппозицію О'Коннелю въ его агитаціи за эмансипацію католиковъ, Томонды О'Брайены оставались чистыми ирландцами и пользовались большою популярностью въ Клерѣ и Лимерикѣ. Отъ 1826 года до 1843 г. Смитъ О'Брайенъ подвизался въ парламентѣ на поприщѣ ирландскаго "провинціальнаго джентльмена" консерватора или вѣрнѣе -- на поприщѣ либеральныхъ и народныхъ склонностей, дѣятельно посвящая себя тому, что можетъ быть названо практическимъ законодательствомъ, касающимся до существенныхъ интересовъ Ирландіи. Къ 1843 г. онъ изумилъ всю страну, публично объявивши о своемъ присоединеніи къ движенію за "отмѣну" и утверждая, что къ такому рѣшенію его привело четырнадцатилѣтнее терпѣливое изученіе лондонскаго парламента. Этимъ поступкомъ онъ навсегда лишилъ себя своихъ прежнихъ союзниковъ и друзей не только въ общественной жизни, но испыталъ отчужденіе и въ собственномъ семействѣ, что причинило ему большое огорченіе. Однакожь это былъ человѣкъ неуклоннаго стремленія и абсолютно свободный отъ робости или колебанія въ томъ, что онъ считалъ своимъ долгомъ. Это была душа полная чести и истины. Я сомнѣваюсь, знала ли Ирландія когда-нибудь болѣе высокій типъ общественной добродѣтели и личной чистоты, чѣмъ Вильямъ Смитъ О'Брайенъ. Однакожь для роли великаго политическаго вождя ему недоставало многихъ существенныхъ качествъ. И главой ирландской партіи онъ сдѣлался не столько благодаря своимъ политическимъ способностямъ, сколько, главнымъ образомъ, своимъ добродѣтелямъ и выдающемуся общественному положенію. Онъ держалъ себя гордо, почти надменно, съ достоинствомъ и сдержанно. Консерватизмъ никогда не покидалъ его вполнѣ. Раннія связи оставили неизгладимый отпечатокъ на его характерѣ, мнѣніяхъ и принципахъ. Онъ былъ ужасомъ революціонныхъ доктринъ. Не найдется въ странѣ человѣка, которому меньше нравилось бы фигурировать въ качествѣ вождя возстанія въ дальнѣйшей исторіи.

Его присоединеніе въ движенію "отмѣны" было важнымъ событіемъ того времени. Его привѣтствовали -- какъ втораго человѣка въ Ирландіи, считая первымъ О'Коннеля. Я сомнѣваюсь, чтобы старая партія католической эмансипаціи, шедшая непосредственно за О'Коннелемъ, когда-нибудь была согласна съ О'Брайеномъ, но онъ скоро сдѣлался главой литературной и образовательной фракціи въ рядахъ "отмѣны", независимая мысль и смѣлая рѣчь которой ежедневно тревожили освободителя. Когда же, наконецъ, въ ассоціаціи насталъ кризисъ и произошло описанное въ предыдущихъ главахъ отлученіе, О'Брайенъ, хотя и сожалѣя о случившемся, удалился вмѣстѣ съ "Молодой Ирландіей" и съ тѣхъ поръ занялъ свое мѣсто признаннаго и отвѣтственнаго вождя партіи.

Я встрѣтилъ Вильяма Смита О'Брайена въ первый разъ въ іюлѣ 1848 г., за три недѣли до обвиненія его въ измѣнѣ. Онъ тогда дѣлалъ объѣздъ юго-западныхъ и южныхъ графствъ, очевидно, желая удостовѣриться въ дѣйствительномъ состояніи общественныхъ чувствъ и, я не сомнѣваюсь, матеріальныхъ средствъ національной партіи. Онъ долженъ былъ прибыть въ Гленгариффе, на его пути черезъ Бантри, къ торжественному смотру конфедератскихъ клубовъ въ Коркѣ. Населеніе нашихъ береговъ и горъ рѣшило сдѣлать ему королевскій пріемъ -- въ характеристическомъ стилѣ водной общины. Не только рыбачій флотъ Бантри, но и всѣ рыбачьи лодки съ ручьевъ и затоновъ на многія мили вокругъ собрались сопровождать его въ Бантри черезъ залифъ Гленгариффе. Небольшая яхта моего отца подучила завидную честь везти почетнаго гостя. Мы пересѣкли открытый заливъ на полныхъ парусахъ и достигли восточной оконечности о-ва Бидди, который защищаетъ гавань Бантри отъ океаническихъ волненій и бурь. Въ то время, когда мы огибали островъ, нашимъ глазамъ представилась картина, которой я вѣроятно никогда не забуду. Здѣсь насъ ожидала флотилія въ нѣсколько сотъ лодокъ. Каждый рыбакъ сломилъ на берегу зеленую вѣтку и прикрѣпилъ къ борту своей лодки, такъ что каждая изъ нихъ имѣла видъ плавучей бесѣдки. Когда "Independence", быстро огибая мысъ, показалась въ виду, съ флотиліи раздались оглушительныя привѣтствія, грянула музыка и гребцы сразу ударили по весламъ. Мы собрали фокъ-штагъ, чтобъ убавить ходу, и вся процессія пересѣкла широкую часть гавани, подобно Бирнаму Вуду, идущему на Донсайнанъ.

Когда я встрѣтилъ О'Брайена во второй разъ въ 1857 г., мрачная глава прибавилась въ національной лѣтописи ирландской исторіи. Съ тѣхъ поръ до самой его смерти мы были связаны какъ политическою, такъ и личною дружбой; но въ періодъ "Молодой Ирландіи" мои отношенія съ нимъ или воспоминанія о немъ ограничиваются только-что описанною сценой {Съ какимъ удовольствіемъ онъ вспоминалъ ее даже среди тягостей приговора за государственную измѣну, доказывается тѣмъ, что онъ прислалъ мнѣ изъ ричмондской тюрьмы музыку любимой пѣсни съ надписью: "Подарено Александру М. Сулливану Вильямомъ С. О'Брайеномъ въ память его путешествія отъ Гленгариффе до Бантри на яхтѣ "Independence" въ іюлѣ 1848 года, когда эта пѣсня была пропѣта одной молодой лэди.-- Ричмондская тюрьма 1849 г."}.

Однимъ изъ выдающихся пунктовъ разногласія между двумя частями партіи "отмѣны" въ ассоціаціи О'Коннеля была жалоба младо-ирландцевъ на то, что національное движеніе велось съ слишкомъ сильной религіозною нетерпимостью и что, повидимому, признавалось необходимымъ каждому патріоту ирландцу быть непремѣнно католикомъ. О'Коннель окружилъ программу ассоціаціи кольцомъ отрицаній всякихъ мѣръ, проектовъ и принциповъ, непріятныхъ чувствамъ католиковъ. Католики младо-ирландцы говорили, что это было бы совершенно справедливо и пригодно въ католическомъ обществѣ; но находили это совершенно неумѣстнымъ и несправедливымъ въ общественной организаціи, точно ограничивающей свою задачу политическою цѣлью и одинаково приглашающею въ свои ряды какъ католиковъ, такъ и протестантовъ. По этому поводу возникло очень рѣзкое препирательство. Изъ него-то и вытекли тѣ обвиненія въ "вольнодумственныхъ" доктринахъ, которыя многіе долго старались связать съ младо-ирландской партіей.

Съ обѣихъ сторонъ высказывались рѣзкія вещи. Старо-ирландцы проклинали молодежь, какъ невѣрныхъ; младо-ирландцы поносили стариковъ, какъ ханжей. Спорный пунктъ отнюдь не заключалъ въ себѣ ничего пошлаго,-- напротивъ, былъ вопросомъ крайне важнымъ и живымъ для будущаго Ирландіи: дѣйствительно ли практически неосуществимо соединеніе усилій католиковъ и протестантовъ въ чисто-политическихъ дѣлахъ? Хотя нѣкоторые изъ молодой партіи и облекали свои аргументы въ такія выраженія, которыя заключали въ себѣ слишкомъ много свободомыслія, тѣмъ не менѣе теперь всѣми признается и высказывается, что они въ этомъ случаѣ защищали положеніе, котораго потеря или сдача были бы положительно гибельны. Самое большее, что они могли сдѣлать въ то время -- это сражаться до послѣдней возможности. Защищаемый ими принципъ былъ провозглашенъ и принятъ, какъ неизбѣжный и не допускающій сомнѣній, не раньше, какъ черезъ нѣсколько лѣтъ. Еслибъ они тогда не сражались изъ-за него, протестантовъ и католиковъ Ирландіи теперь раздѣляла бы на два враждебные лагеря цѣлая пропасть. Тѣмъ не менѣе вся ихъ дѣятельность была сплошною борьбой безъ луча надежды на немедленную побѣду. Разрывъ съ О'Коннелемъ навлекъ на нихъ продолжительную непопулярность.

Нападки на парламентскія злоупотребленія повели къ тому, что ихъ провозгласили утопическими пуристами. Борьба за религіозную терпимость вызвала обвиненія ихъ въ индифферентизмѣ. Наконецъ, ихъ образовательная пропаганда осмѣивалась, какъ дѣтское пусканье мыльныхъ пузырей. Казалось, они терпѣли пораженія на всякомъ пунктѣ своей программы. Иначе говоря, они, какъ партія, были обречены на неуспѣхъ, до тѣхъ поръ, пока съ великимъ трудомъ взращенное сѣмя не принесло листьевъ и цвѣтовъ и не стало ясно, что они работали не даромъ. На нашу долю выпало пожинать плоды ихъ трудовъ. Они были предвѣстниками лучшаго времени.

VIII.
"Сорокъ восьмой".

Тысяча восемьсотъ сорокъ восьмой годъ былъ названъ лордомъ Норманби "годомъ революцій". И дѣйствительно, въ исторіи трудно найти другое подобное зрѣлище такого всеобщаго и почти одновременнаго взрыва во всѣхъ столицахъ Европы. Идеальные "принципы" 1789 г. находили себѣ поклонниковъ и послѣдователей во многихъ странахъ; но до всеобщаго разрушенія монархій по примѣру французовъ было слишкомъ далеко,-- весь христіанскій міръ стоялъ пораженный страшнымъ зрѣлищемъ Парижа, гдѣ люди: "Какъ фуріи, нѣжно лаская, крестили въ крови молодую надежду свободы на дымящемся алтарѣ смерти".

Несомнѣнно однако-жь, что идеи и доктрины распространялись съ Бастильской площади и сдѣлались съ тѣхъ поръ для однихъ лозунгомъ человѣческой свободы, а для другихъ -- синонимами анархіи и преступленій.

Февральская революція 1848 г. во Франціи отнюдь не была такимъ отреченіемъ отъ монархіи ("bolt from the blue"), какъ думаютъ многіе. Взрывы бури раздавались повсюду, вездѣ было пасмурно, а на берегахъ Адріатики слышались раскаты грома. Въ ноябрѣ 1847 г. Австрія начала занимать итальянскія княжества,-- овладѣла Пармой, Моденой и Реджіо. Въ началѣ января 1848 г. въ Легорнѣ вспыхнуло возстаніе. 12-го Палермо возмутилось противъ короля Фердинанда и получило конституцію. 13-го императоръ австрійскій объявилъ, что "уступокъ больше не будетъ", а спустя два дня Радецкій издалъ приказъ по войскамъ готовиться къ немедленной борьбѣ. 29-го провозглашена конституція 1812 года въ Неаполѣ, а 30-го герцогъ моденскій бѣжалъ изъ своей столицы. 8-го февраля король сардинскій послѣдовалъ примѣру неаполитанскаго и даровалъ конституцію. То же самое сдѣлалъ великій герцогъ тосканскій 11-го февраля. 22-го въ Ломбардіи объявлено военное положеніе и въ тотъ же самый день неаполитанскія войска бомбардировали Мессину.

Всѣ эти событія, какъ увидимъ дальше, непосредственно предшествовали кануну того самаго дня, когда Луи-Филиппъ былъ смѣщенъ съ французскаго престола; и тѣмъ не менѣе среди всѣхъ этихъ зловѣщихъ предзнаменованій "король гражданинъ" вмѣстѣ съ своими, потерявшими головы, министрами слѣпо шли къ своей гибели. 26-го декабря 1847 г. состоялся въ Руанѣ первый изъ цѣлаго ряда "банкетовъ реформы"; присутствовало до 1.800 человѣкъ. При этой, какъ и при многихъ другихъ подобныхъ демонстраціяхъ, тостъ за короля былъ выпущенъ. 12-го февраля Гизо объявилъ во французской палатѣ, что ни реформъ, ни уступокъ не будетъ. 21-го назначенъ банкетъ реформы въ Парижѣ. 22-го въ палатѣ было вотировано порицаніе Гизо, но съ тріумфомъ отвергнуто. По этому случаю Гизо -- этотъ проницательный и дальновидный министръ, какъ его обыкновенно называли -- хохоталъ во все горло надъ безсмысленной и безсильною выходкой, а черезъ 48 часовъ онъ бѣжалъ вмѣстѣ съ своимъ царственнымъ повелителемъ, и іюльской монархіи болѣе не существовало.

Едва успѣла долетѣть до насъ изъ Парижа поразительная новость, какъ на всемъ европейскомъ горизонтѣ -- на сѣверѣ, югѣ, востокѣ и западѣ -- пламя революцій уже подымалось къ небу. Трескъ падающихъ троновъ, громъ пушекъ, крики народной побѣды наполняли воздухъ. Казалось, свирѣпая зараза распространилась по всему континенту. Священный Союзъ лежалъ въ грязи, и тысячи голосовъ отъ Милана до Берлина провозглашали, что насталъ часъ освобожденія порабощенныхъ народовъ.

Ирландія не могла избѣжать настроенія дня. Онъ засталъ ее въ такихъ обстоятельствахъ, которыя, казалось, не оставляли ей другаго выбора, какъ подчиниться его вліянію.

За восемнадцать мѣсяцевъ до этого произошло раздѣленіе "Старой" и "Молодой" Ирландіи. Теперь было двѣ организаціи "отмѣны": одна -- первоначальная ассоціація, основанная О'Коннелемъ и слабо руководимая теперь его сыномъ, и другая -- "Ирландская конфедерація", основанная отлученными "младо-ирландцами" или "конфедератами", какъ они съ этого времени начали называть себя.

Распаденіе очевидно было вызвано или произведено, если читатель помнитъ, попыткой О'Коннеля вынудить отъ всѣхъ партизановъ "отмѣны" открытое порицаніе физической силы. Хотя младо-ирландцы въ этомъ случаѣ и отказывались подписать заявленіе, которое, по ихъ мнѣнію, неизбѣжно поражало нѣкоторыхъ самыхъ лучшихъ и храбрыхъ людей, тѣмъ не менѣе относительно исключительной пригодности только нравственныхъ и политическихъ вліяній для достиженія ирландскихъ стремленій они положительно были согласны съ О'Коннелемъ. Безъ сомнѣнія, они вѣрили въ нравственное вліяніе физическихъ силъ и высказывали эту доктрину съ такимъ жаромъ, который не переставалъ тревожить старую партію. Однако-жь едва отлученные -- такъ сказать "лѣвая" ассоціаціи "отмѣны" -- начали независимую агитацію въ качествѣ ирландской конфедераціи, какъ тотчасъ же обнаружилось, что въ ней самой существуетъ и "крайняя лѣвая" и "лѣвый центръ". Среди отчаянныхъ сценъ 1846 и 1847 годовъ начала давать себя знать и настоящая партія физической силы, и главнымъ образомъ въ формѣ отчаянныхъ заявленій, что народу было бы лучше умирать съ оружіемъ въ рукахъ, чѣмъ гибнуть подъ тяжестью голоднаго режима. Сначала этимъ страстнымъ возгласамъ никто не придавалъ серьезнаго значенія. Но къ концу 1847 г. столкновеніе сдѣлалось неизбѣжнымъ. Одинъ изъ редакторовъ Nation, Джонъ Митчель, объявилъ, что пришло время призвать ирландскій народъ къ вооруженной борьбѣ. Такой путь дѣйствій былъ совершенно противенъ и принципамъ, и политикѣ журнала, въ которомъ онъ работалъ, и вызвалъ рѣзвое порицаніе со стороны Гавана Дуффи и Дерси Мак-Джи, соредакторовъ Митчеля. Онъ вышелъ изъ Nation, и споръ перенесся въ совѣтъ конфедераціи. Въ виду послѣдующихъ событій можетъ показаться страннымъ тотъ, тѣмъ не менѣе вѣрный, фактъ, что самыми горячими и способными противниками Митчелевскихъ насильственныхъ проектовъ были Смитъ О'Брайенъ, Джонъ Б. Диллонъ, Гаванъ Дуффи, Т. Ф. Митеръ, Ричардъ О'Горманъ, Михаилъ Догени, Дерси Мак-Джи,-- словомъ тѣ самые люди, которые, спустя нѣсколько мѣсяцевъ, были или арестантами правительственныхъ тюремъ, или искали спасенія въ бѣгствѣ въ горы.

Джонъ Митчель, который первый послѣ Роберта Эммета, погибшаго на эшафотѣ въ 1803 году, началъ проповѣдывать возстаніе и полное отдѣленіе Ирландіи отъ британской короны,-- былъ сыномъ преподобнаго Джона Митчеля, юнитаріанскаго священника въ Донгивенѣ, въ графствѣ Дерри. Онъ родился въ 1815 году и воспитывался въ дублинской Троицкой коллегіи. Подобно многимъ другимъ студентамъ этого заведенія, онъ съ раннихъ лѣтъ началъ сотрудничать въ газетѣ, а въ 1845 году, послѣ смерти Томаса Девиса, сдѣлался однимъ изъ издателей журнала вмѣстѣ съ Чарльзомъ Гаваномъ Дуффи и Томасомъ Дарси Мак-Джи. Суровый ульстерманскій юнитаріанецъ скоро началъ обнаруживать рѣшительную склонность къ такъ называвшизіся тогда "французскимъ принципамъ",-- онъ былъ республиканецъ и революціонеръ. Во всякомъ случаѣ въ періодъ голода онъ совершенно отдѣлился отъ преслѣдуемой его товарищами политики и началъ рѣшительно предлагать конфедераціи объявить войну за независимость. Никому другому, какъ ему, обязана своимъ обновленіемъ "сепаратистская" или революціонная партія въ ирландской политикѣ. Отъ 1803 до 1845 года она ничѣмъ не проявляла своего существованія и никѣмъ не признавалась. Безъ сомнѣнія, въ странѣ было недовольство, выражавшееся въ постоянномъ протестѣ или пассивномъ сопротивленіи существующему порядку вещей; но никому и во снѣ не снилось другой политической задачи, кромѣ отмѣны сліянія, какъ законной цѣли, достижимой законными средствами. Эра бунтовъ и возстаній, казалось, миновала навсегда. И вдругъ Джонъ Митчель рѣшительно выступилъ противъ вѣрности и законности. Онъ доказывалъ, что конституціонализмъ деморализировалъ страну. Ирландія можетъ быть спасена только "кровью и желѣзомъ".

Противъ этихъ насильственныхъ доктринъ возставали Смитъ О'Брайенъ и почти всѣ вожди конфедераціи. О'Брайенъ объявилъ, что одинъ изъ двухъ -- онъ или Митчель -- долженъ выйти изъ организаціи. Вопросъ публично обсуждался на полныхъ собраніяхъ членовъ въ теченіе двухъ дней и 5-го февраля 1848 года огромное большинство вотировало противъ воинствующей партіи, такъ что она должна была выйти изъ конфедераціи. Спустя 7 дней Джонъ Митчель, какъ бы рѣшившійся послѣ такого порицанія его доктринъ на отчаянныя мѣры, основалъ еженедѣльную газету United Irishman съ цѣлью открыто проповѣдывать возстаніе.

На него смотрѣли какъ на сумашедшаго. И младо-ирландцы, и старо-ирландцы одинаково отвѣчали на его выходки или смѣхомъ, или угрозами. Но приближались событія, которыхъ не предвидѣли ни Митчель, ни его оппоненты, и которымъ суждено было вполнѣ предоставить въ его руки отчаянную игру.

Только-что появился третій нумеръ его журнала, какъ разразилась вѣсть о французской революціи и изумила весь міръ. Она воспламенила Ирландію. Возбужденіе росло съ каждымъ днемъ. Каждая почта приносила извѣстія о народныхъ возстаніяхъ, неизмѣнно увѣнчанныхъ побѣдой. Каждый бюллетень, откуда бы онъ ни приходилъ -- изъ Парижа, Берлина или Вѣны, разсказывалъ одно и то же: баррикады на улицахъ, сверженіе правительствъ, торжество народа. Еслибы не этотъ поразительный поворотъ событій, то можно было бы сомнѣваться, просуществуетъ ли United Irishman три мѣсяца. Теперь же всякая крайность встрѣчалась съ восторгомъ. Ирландія была увлечена въ водоворотъ революціи. Народные вожди, мѣсяцъ тому назадъ порицавшіе Митчеля за его призывы къ войнѣ, теперь заразились господствовавшею страстью.

Конфедератскіе "клубы" теперь возникали во всей странѣ, а вооруженіе и обученіе производились совершенно открыто. Журналъ Митчеля горячо работалъ недѣля за недѣлей, стараясь ускорить столкновеніе. На его страницахъ издатель помѣщалъ письма, адресованныя лорду Кларендону, вице-королю Ирландіи, называя его "Генералъ-Вѣшатель Ея Величества и Генералъ-Мясникъ Ирландіи". Онъ печаталъ наставленія относительно уличной войны; описывалъ "берлинскую систему", "миланскую систему", "вѣнскую систему"; восхвалялъ расплавленный свинецъ, глиняную посуду, битыя бутылки и даже холодную сѣрную кислоту, какъ очень пригодныя вещи для бросанія гражданами и гражданками изъ оконъ на дѣйствующія внизу войска. Конечно, Митчелъ зналъ, что всего этого не потерпятъ. Онъ былъ увѣренъ, что его непремѣнно схватятъ, но надѣялся успѣть прежде своего ареста и запрещенія газеты сдѣлать революцію неизбѣжной.

Хотя въ этой конфедераціи въ это время дѣйствительно были охвачены идеей вооруженной борьбы, тѣмъ не менѣе разница въ принципахъ между ними и партіей Митчеля была такъ же велика, какъ и всегда. Повидимому, они шли вмѣстѣ одною дорогой, но въ дѣйствительности это не было такъ. О'Брайенъ и его друзья долгое время лелѣяли надежду, что между правительствомъ и Ирландіей непремѣнно произойдутъ соглашенія и уступки и столкновеніе будетъ отвращено. Митчель, напротивъ, ничего такъ не боялся, какъ какого бы то ни было компромисса. Они желали дѣйствовать благоразумно, подражая образцу Вашингтона или колоній; онъ же стоялъ на слѣдованіи примѣру Луи Блана и бульваровъ Парижа. Идеаломъ борьбы, если уже борьба необходима для нихъ, былъ хорошо подготовленный и осторожно объявленный призывъ къ оружію {Частное письмо, писанное Гаваномъ Дуффи къ О'Брайену изъ Нью-Йоркской тюрьмы за недѣлю до взрыва и найденное при арестѣ О'Брайена въ карманѣ его пальто, очень курьезно выражаетъ эти взгляды: "Я радъ, что вы намѣрены предпринять рядъ митинговъ въ Мюнстерѣ. Для васъ не можетъ быть остановки на полпути: или вы будете признаннымъ главою движенія и революція будетъ руководиться порядкомъ и человѣчностью; или же надъ народомъ восторжествуютъ анархисты и наша революція будетъ кровавымъ хаосомъ. Вы теперь занимаете мѣсто Лафайета, какъ его рисуетъ Ламартинъ, и, мнѣ кажется, впадаете въ лафайетовсвую ошибку, не пользуясь всѣмъ вліяніемъ и средствами своего положенія. Я убѣжденъ, что вы не хотите руководить другими и вліять на нихъ; но я вмѣстѣ съ Ламартиномъ думаю, что чувства, составляющія высокія гражданскія добродѣтели въ мирное время, становятся порокомъ въ революціяхъ". Прим. авт.}, потому они и хотѣли ждать до осени, какъ окончится уборка хлѣба. "Революціонерами розовой воды" презрительно назвалъ ихъ Митчель. "Дураки, идіоты!-- воскликнулъ одинъ изъ его лейтенантовъ.-- Они будутъ ждать, пока ружья свалятся имъ съ неба, а ангелы явятся взвести курки".

За всѣми этими аргументами въ пользу выжиданій и приготовленій конечно существовали такъ сказать "консервативныя идеи" и принципы, которыхъ держались нѣкоторые конфедераты. О'Брайенъ возставалъ противъ "красныхъ", какъ онъ называлъ наиболѣе нетерпѣливыхъ и отчаянныхъ людей. Съ другой стороны они клеймили его "аристократомъ" въ душѣ, котораго слабость погубитъ все дѣло. Говоря со мной объ этомъ спустя много лѣтъ, онъ не могъ безъ горечи вспомнить тѣхъ упрековъ, которыми осыпали его за всѣмъ извѣстную его "пунктуальность" и крайнюю боязнь антисоціальныхъ излишествъ. "Я былъ готовъ отдать свою жизнь въ настоящей борьбѣ за права націй,-- сказалъ онъ,-- но отнюдь не хотѣлъ быть главой".

Но помимо младо-ирландцевъ, расколотыхъ такимъ образомъ на два лагеря: одинъ -- руководимый О'Брайеномъ, а другой -- Митчелемъ,-- существовала третья партія, которую необходимо принимать въ разсчетъ: это о'коннелиты "отмѣны". Они были одинаково враждебны революціонерамъ какъ "розовой воды", такъ и "сѣрной кислоты". По случаю банкета, даннаго городомъ Лимерикомъ О'Брайену, Мигеру и Митчелю въ мартѣ 1848 г., толпа о'коннелитовъ окружила домъ и напала на общество,-- произошла возмутительная и кровопролитная сцена. Немедленнымъ послѣдствіемъ этой удивительной выходки было нападеніе на память О'Коннеля въ митчелевской газетѣ; она поносила мертваго трибуна за его "разлагающія и развращающія доктрины".

Одинъ классъ ирландскаго общества,-- классъ, издавна привыкшій двигаться вмѣстѣ съ народомъ или руководить его движеніями,-- во все это время держался Цротивъ проповѣдуемаго возстанія. Это -- католическое духовенство. Какъ одно цѣлое, оно съ самаго начала смотрѣло подозрительно на "Молодую Ирландію". Оно думало, что это движеніе сильно сродни работѣ континентальныхъ революціонеровъ и какъ бы ни было ему ненавистно англійское господство, оно въ тысячу разъ охотнѣй предпочло бы его той свободѣ, которую проповѣдывали карбонары. Въ это время, въ 1848 г., власть католическихъ священниковъ была еще непоколебима и сильнѣе чѣмъ когда-нибудь. Сцены голода, въ которыхъ ихъ любовь къ народу выразилась въ невиданномъ доселѣ героизмѣ и самоотверженности, дали имъ такое вліяніе, которому никто не могъ противустоять или не довѣрять. Ихъ враждебность движенію была для него болѣе гибельна, чѣмъ вся сила Великобританіи.

Лордъ Кларендонъ, хотя и прекрасно знавшій сравнительную малочисленность младо-ирландцевъ, очевидно думалъ, что, разъ взрывъ начнется, онъ можетъ развиться въ нѣчто опасное. Онъ рѣшилъ нанести движенію быстрый и тяжелый ударъ. 21 марта О'Брайенъ, Митеръ и Митчель были арестованы: первые двое -- за возмутительныя рѣчи, а послѣдній -- за такія же писанія. Преслѣдованіе О'Брайена и Митера по этому обвиненію окончилось неудачей,-- присяжные не могли согласиться въ вердиктѣ. Что же касается до Митчеля, то, прежде чѣмъ успѣлъ состояться надъ нимъ обыкновенный судъ за возбужденіе къ мятежу, правительство провело черезъ парламентъ новый законъ, извѣстный подъ именемъ акта объ измѣнѣ (Treason Felony Act) и сильно облегчавшій преслѣдованіе по такимъ обвиненіямъ. 22 мая Митчель былъ призванъ къ суду въ гринъ-стритъ въ Дублинѣ, а 26-го былъ признанъ виновнымъ.

Митчелевская партія рѣшительно и открыто высказывала, что его осужденіе или даже малѣйшая попытка увезти его изъ Дублина, какъ осужденнаго -- должны послужить сигналомъ къ возстанію. И вотъ теперь наставала именно такая минута. Не было никакого сомнѣнія, что если оніі смогутъ привести свое рѣшеніе въ исполненіе, то произойдетъ отчаянное и кровавое столкновеніе. Митчель обладалъ замѣчательною способностью внушать людямъ личную привязанность и преданность; въ Дублинѣ были тысячи такихъ, которые не задумались бы пожертвовать своими жизнями для его освобожденія. Правительство знало это и готовилось къ отпору. Конфедераты же, убѣжденные, что призывъ къ оружію раньше осени успѣшнымъ быть не можетъ, направили всю свою энергію на разубѣжденіе митчелитовъ не приводить въ исполненіе задуманнаго ими. Цѣлый день наканунѣ этого рѣшенія прошелъ въ частныхъ свиданіяхъ, переговорахъ, спорахъ и воззваніяхъ. Работа эта продолжалась до глубокой ночи и только за часъ или за два до наступленія 27 мая 1848 г. Дублинъ былъ спасенъ отъ ужасовъ кровопролитной борьбы.

Друзья Митчеля никогда не скрывали своего неудовольствія на о'брайеновскую партію за оказанное ею такимъ образомъ противодѣйствіе и увѣряли, что удобный случай для успѣшнаго начала національной борьбы былъ преступно упущенъ. Тѣмъ не менѣе согласіе дублинскихъ клубовъ отказаться отъ попытки освобожденія Митчеля или начала возстанія по этому случаю было у нихъ исторгнуто, хотя и подъ условіемъ, что во вторую недѣлю августа мѣсяца знамя возстанія будетъ непремѣнно развернуто.

Между тѣмъ слухъ, что нѣкоторыми вожаками дѣлаются попытки устранить столкновеніе и что Смитъ О'Брайенъ и его друзья противъ него, распространился по Дублину поздно вечеромъ 26 мая, и тяжелая неизвѣстность и опасенія волновали городъ на слѣдующее утро. Правительство же, зная обо всемъ этомъ черезъ своихъ шпіоновъ, принимало на всякій случай мѣры предосторожности. Митчель былъ приговоренъ къ ссылкѣ за океанъ на 14 лѣтъ. Зала суда была биткомъ набита его личными и политическими друзьями и прежними студентами Троицкой коллегіи. Онъ выслушалъ приговоръ спокойно. Затѣмъ среди толпы настало гробовое молчаніе, такъ какъ видно было, что онъ хочетъ говорить. Онъ обратился къ суду вызывающимъ тономъ: "Лорды,-- сказалъ онъ,-- я зналъ, что рискую своей жизнью. Путь, намѣченный мною, только-что начался. Римлянинъ, видѣвшій, какъ его рука превращалась въ пепелъ передъ тираномъ, обѣщалъ, что вслѣдъ за нимъ найдутся еще триста героевъ, готовыхъ послѣдовать его примѣру. Неужели я не могу обѣщаться за одного, за двухъ, трехъ, за сто?!" Произнося эти заключительныя слова, онъ взглянулъ сначала на Джона Мартина, потомъ на Девина Реилли и на Томаса Френсиса Мигера и затѣмъ на всю толпу своихъ товарищей, которыхъ онъ видѣлъ на хорахъ. Оглушительные крики раздались по всему зданію: "Обѣщайся за меня Митчель! Обѣщайся за меня!" и къ нему бросились съ объятіями, зная, что видятъ его въ послѣдній разъ. Стража въ дикомъ ужасѣ приняла это за начало возстанія. Оружіе было обнажено, снаружи рога трубили тревогу, спѣшили войска. Нѣсколько полицейскихъ кинулись сами на Митчеля, вырвали его изъ объятій возбужденныхъ друзей и поспѣшно увели изъ суда черезъ дверь, ведущую въ тюрьму.

Въ этотъ моментъ, можно сказать, было подавлено ирландское возстаніе 1848 года. Въ ту же ночь, на утро, военный корветъ "Ширватеръ" подошелъ къ самому краю сѣверной набережной Дублина. Онъ стоялъ съ зажженными огнями и разведенными парами, ожидая груза, приготовлявшагося для него въ судѣ гринъ-стрита. Едва Митчеля вывели изъ залы суда, какъ заковали въ крѣпкія цѣпи, проходившія отъ кистей рукъ къ ногамъ. Въ такомъ видѣ его торопливо посадили въ полицейскую карету, стоявшую около воротъ и окруженную драгунами съ саблями на-голо. По данному знаку кавалькада тронулась и, искусно лавируя по городу съ цѣлью миновать враждебныя улицы и избѣжать встрѣчи съ собравшимися толпами или построенными баррикадами, достигла гавани и "Ширватера". Митчель былъ посаженъ на пароходъ, и едва онъ вошелъ на палубу, какъ колесо завертѣлось, пароходъ быстро вышелъ въ море и черезъ нѣсколько часовъ холмы Ирландіи уже исчезли изъ глазъ изгнанника.

Извѣстіе объ его осужденіи и приговорѣ и потрясающее сообщеніе, что онъ уже увезенъ, разразились надъ провинціальными клубами подобно удару грома. Поднялись крики негодованія и на конфедератскихъ вождей посыпались самыя свирѣпыя нападки за ихъ, какъ говорили, "трусость". Довѣріе къ ихъ рѣшимости исчезло. Къ несчастію, съ этого дня для нихъ не могло быть отступленія... Теперь они сами бросились въ провинціи, ѣздили по странѣ отъ востока до запада, собирали митинги, ревизовали организацію клубовъ, наводили справки о вооруженія и побуждали народъ быть готовымъ въ возстанію.

Конечно, правительство было не менѣе дѣятельно и внимательно. Страна наводнялась войсками, строились временные бараки, гарнизоны усиливались, военные пароходы входили въ устья рѣкъ, устраивались летучіе отряды и принимались всевозможныя военныя мѣры для противодѣйствія возстанію.

Конфедератскіе вожди разсчитывали на два мѣсяца приготовленій, т. е. надѣялись быть готовыми въ половинѣ августа. Они знали, что раньше этого срока ихъ нельзя было ни арестовать, ни преслѣдовать никакими законными средствами. Имъ ни разу не пришло въ голову (а люди, берущіеся за такую ужасную задачу, должны бы были имѣть въ виду такой простой оборотъ дѣла), чтобы правительство могло отложить въ сторону медленную и длинную процедуру обыкновеннаго суда и быстро схватить ихъ въ свои мстительныя когти. Пока О'Брайенъ, Диллонъ и Мигеръ, О'Горманъ и Мак-Джи занимались приготовленіемъ возстанія въ провинціяхъ, въ послѣднюю недѣлю іюля мѣсяца до Дублина дошла вѣсть, что наканунѣ вечеромъ правительство провело черезъ парламентъ билль объ отмѣнѣ въ Ирландіи "Habeas Corpus Act'а". Въ ту же ночь были изданы распоряженія объ арестѣ конфедератскихъ вожаковъ и назначались большія награды за содѣйствіе правительству.

Это извѣстіе застало О'Брайена въ Баллинкилѣ, въ графствѣ Вексфордъ. Онъ тотчасъ же отправился черезъ Килькенни въ Типперари съ цѣлью собрать въ этомъ графствѣ значительныя силы и двинуться на городъ Килькенни, такъ какъ онъ былъ назначенъ мѣстомъ, откуда временное правительство должно было издать призывъ ирландскаго народа къ оружію. Прежде чѣмъ что-нибудь подобное могло быть сдѣлано, онъ увидѣлъ себя окруженнымъ летучими отрядами войска и полиціи. Между нѣкоторыми изъ нихъ и толпой крестьянъ, собравшихся сопровождать его въ мѣстечкѣ Баллингари, произошло столкновеніе, результатъ котораго показалъ ему крайнюю безнадежность попытки вызвать возстаніе, которое въ нѣкоторыхъ мѣстахъ фактически уже было подавлено. По мѣрѣ того, какъ тысячи народа стекались на мѣсто призыва,-- а они могли бы собраться въ числѣ гораздо большемъ, чѣмъ было нужно для побѣды надъ правительственными силами,-- на сцену являлись католическіе священники. Они кидались въ средину толпы, умоляя ее отказаться отъ такого предпріятія и указывая на неготовость страны и на очевидный фактъ, что правительство обладаетъ всѣми средствами для потопленія въ крови всякаго возстанія. "Гдѣ ваше оружіе"?-- говорили они.-- Оружія не было. "Гдѣ вашъ коммиссаріатъ?" -- Масса народа не имѣла буквально никакой пищи. "Гдѣ ваша кавалерія и артиллерія? Гдѣ ваши вожди, ваши генералы и офицеры? Каковъ планъ вашей кампаніи?... Гг. О'Брайенъ и Диллонъ -- прекрасные люди, но они совсѣмъ не обладаютъ военными способностями. Неужели же вы пойдете на вѣрное истребленіе?" Эти увѣщанія, изливаемыя съ неописаннымъ жаромъ, производили потрясающее впечатлѣніе. Толпы разбрелись и О'Брайенъ, смущенный и изумленный, съ болью въ сердцѣ, оказался во главѣ не 50.000 храбрыхъ типперарцевъ, вооруженныхъ и обмундированныхъ для національной борьбы, а нѣсколькихъ сотъ полуголыхъ и совершенно не вооруженныхъ крестьянъ. Едва они успѣли тронуться, какъ встрѣтили отрядъ полиціи. Произошла стычка. Полиція отступила въ крѣпкій фермерскій домъ, гдѣ могла выдержать осаду въ десять разъ большихъ военныхъ силъ безъ артиллеріи. Попытка крестьянъ взять его штурмомъ была неудачна, такъ какъ О'Брайенъ положительно запретилъ употребить послѣднее средство, способное очистить домъ,-- трое его подчиненныхъ принесли соломы и сѣна, чтобы поджечь строеніе. Домъ принадлежалъ вдовѣ, у которой въ немъ остались пятеро дѣтей. Она бросилась къ вождю возстанія, упала на колѣни и умоляла его не пятнать свое имя и дѣло такимъ варварскимъ поступкомъ, какъ убійство ея дѣтей. О'Брайенъ немедленно отдалъ приказъ убрать запалы, несмотря на то, что полиція въ это время изъ дома осыпала его послѣдователей смертельными залпами, и эти послѣдніе, недовольные такой чувствительностью вождя, по ихъ мнѣнію совсѣмъ неумѣстной въ такую минуту, отказались отъ осады зданія и разошлись по домамъ.

Такимъ образомъ прежде наступленія вечера того же дня О'Брайенъ, сопровождаемый двумя или тремя вѣрными послѣдователями, уже спасался бѣгствомъ въ ущельяхъ Кильнаманагскихъ горъ. Не лучшій успѣхъ имѣли попытки его подчиненныхъ и въ другихъ мѣстахъ. Въ маѣ они предупредили возстаніе, а теперь страна не хотѣла возставать по ихъ призыву.

Вскорѣ послѣ ссылки Митчеля въ Дублинѣ былъ арестованъ Дуффи, а 28-го іюля полиція вломилась въ контору редакціи Nation, захватила только-что отпечатанный нумеръ газеты, разсыпала шрифты и увезла въ замокъ всѣ найденные документы. По всей странѣ дѣлались аресты и захваты оружія. Каждый день Hue and Cry содержалъ новыя объявленія объ арестахъ и новые списки бѣжавшихъ съ ихъ примѣтами. Теперь не могло быть и рѣчи о сопротивленіи. Пораженіе никогда не было такимъ полнымъ. Гибельная военная горячка, появившаяся въ самый день возстанія, такъ же быстро и исчезла, какъ явилась. Вдругъ для всѣхъ стало ясно все безуміе только-что сдѣланной попытки, и однакожь еще мѣсяцъ тому назадъ очень немногіе предвидѣли это.

Въ теченіе остальныхъ мѣсяцевъ года Ирландія была занята подавляющею дѣятельностью спеціальныхъ коммиссій, политическ. процессовъ и смертельныхъ приговоровъ. Изъ вождей или выдающихся дѣятелей этого неудачнаго возстанія О'Брайенъ, Митеръ, Мак-Манусъ, Мартинъ и О'Догерти были осуждены, а Диллонъ, О'Горманъ и Догени успѣли бѣжать въ Америку. О'Брайенъ, Мигеръ и Мак-Манусъ съ однимъ изъ своихъ преданныхъ товарищей въ опасности -- Патрикомъ О'Доногью -- приговорены за государственную измѣну къ смерти; но, въ силу спеціально вотированнаго парламентомъ акта, варварская казнь чрезъ повѣшеніе, распороніе брюха и четвертованіе, которымъ они подлежали по буквѣ закона, была замѣнена ссылкой за океанъ на всю жизнь. Дуффи пытались судить три раза, но, несмотря на отчаянныя усилія короны обвинить его, преслѣдованіе каждый разъ терпѣло пораженіе, разбиваемое замѣчательно талантливою защитой Исаака Бётта. Наконецъ обвиненіе должно было отказаться отъ преслѣдованія. Изъ числа менѣе важныхъ участниковъ многіе были осуждены, сотни же другихъ покинули родину съ тѣмъ, чтобы никогда въ нее не возвращаться.

"Сорокъ восьмой" дорого стоитъ Ирландіи -- и не только въ видѣ потери многихъ ея лучшихъ и благороднѣйшихъ сыновъ, увлеченныхъ въ такое отчаянное предпріятіе, какъ революція, а также въ формѣ страшной реакціи, упадка духа и дезорганизаціи, послѣдовавшихъ за нимъ. Въ теченіе многихъ длинныхъ и страшныхъ лѣтъ страна страдала за безуміе того времени.

IX.
Заключительныя сцены.

Одинъ выстрѣлъ изъ импровизованной крѣпости въ Баллингари едва не измѣнилъ всего теченія ирландской исторіи послѣднихъ лѣтъ. Во время смертельнаго огня, которымъ полиція осыпала инсургентовъ, одна пуля попала въ молодаго инженернаго студента изъ Килькенни (состоявшаго помощникомъ или лейтенантомъ при О'Брайенѣ), ранила ему ногу и вообще обезсилила. Несмотря на свою рану, онъ отказывался оставить свой постъ до тѣхъ поръ, пока не выяснилось совершенное пораженіе и пока народъ не началъ расходиться. Тогда онъ удалился съ мѣста схватки и поспѣшно скрылся въ городъ, гдѣ оставался, укрываясь въ крестьянскихъ хижинахъ, до тѣхъ поръ, пока не поправился на столько, чтобы продолжать свое бѣгство. Его имя было Джемсъ Стефенсъ. Пуля пощадила жизнь будущаго вождя и главу феніанскаго заговора.

Его судьба, какъ бѣглеца, связана съ судьбою Михаила Догени; и изо всѣхъ разсказовъ о бѣгствахъ, относящихся къ этому несчастному времени,-- о тяжелыхъ страданіяхъ, острыхъ лишеніяхъ, страшныхъ случайностяхъ и большею частію гибельныхъ опасностяхъ,-- ихъ повѣствованіе, несомнѣнно, самое удивительное. Въ теченіе двухъ мѣсяцевъ за ними охотились по горамъ и оврагамъ южныхъ и юго-западныхъ приморскихъ графствъ; имъ приходилось прятаться по кустарникамъ и берегамъ болотъ или укрываться въ крестьянскія хижины для того, чтобъ отдать свой короткій и тревожный сонъ подъ охрану убогаго владѣльца. Много разъ близость погони заставляла ихъ возвращаться назадъ въ тѣ самые округи, пройти которые имъ стоило столько страданій; часто, для того, чтобы попасть въ мѣсто, до котораго по прямой дорогѣ часъ ходьбы, имъ приходилось дѣлать обходы въ нѣсколько миль. Ихъ главною задачей было попасть въ какой-нибудь портъ, гдѣ можно бы было достать лодку и добраться до проходящаго корабля. Догени слѣдующимъ образомъ разсказываетъ, какъ они переходили Кнокмельдоунскія горы и заходили въ извѣстный траппистскій монастырь на южномъ склонѣ ихъ: "Было воскресенье; холодъ и сырость предыдущаго вечера смѣнились тихой и солнечною погодой и мы сдѣлали быстрый переходъ вдоль отроговъ Комерачъ. Всего труднѣе для насъ было пересѣкать глубокіе овраги. Крутые спуски и подъемы были обыкновенно покрыты лѣсомъ, верескомъ и терновникомъ. Глубоко внизу журчалъ быстрый и пѣнящійся горный потокъ, который мы обыкновенно переходили не раздѣваясь и всегда чувствовали себя послѣ этого сильно подкрѣпленными. Но нашъ путь вверхъ сквозь деревья и колючіе кустарники былъ крайне утомителенъ. Около трехъ часовъ вечера мы достигли живописной мѣстности Моунтъ-Меллерейскаго аббатства: мы сдѣлали 30 миль горами, ничего не ѣвши. Всѣмъ извѣстное гостепріимство братьевъ было большимъ искушеніемъ для людей въ нашемъ положеніи, усталыхъ и голодныхъ; но мы знали, что легко могли компрометировать братьевъ, и рѣшили не давать о себѣ знать. Мы вошли въ красивую церковь аббатства и поднялись на хоры, пока шла вечерня. Мы оказались тамъ одни, такъ что имѣли возможность перемѣнить свои чулки и обтереть кровь съ своихъ ногъ. Мы пробыли тамъ около часа и немного освѣжились".

Достигши окраины города Корка, они повернули на западъ, въ дикую и горную мѣстность Бантри, Гленгариффе и Кенмара. Литературныя привычки и поэтическія вдохновенія Догени не только не были подавлены, но, наоборотъ, особенно послѣднія, скорѣй обновились къ усиленной дѣятельности страданіями и опасностями жизни внѣ закона. Во время этого бѣгства онъ написалъ нѣсколько своихъ самыхъ лучшихъ балладъ, записывая ихъ на оборотѣ стараго письма или на краю газеты. Въ одномъ изъ такихъ стихотвореній, обращенномъ къ Ирландіи и написанномъ въ одной хижинѣ въ горахъ Гленгариффе, онъ оплакиваетъ судьбу товарищей и свою собственную:

Весь свѣтъ говорилъ о тебѣ,

Всѣ надѣялись на тебя,

Что ты однимъ смѣлымъ порывомъ къ свѣту

Разрушишь рабство многихъ лѣтъ.

Моментъ насталъ. Увы! всѣ тѣ,

Кто погибли за тебя,

Были прокляты и поруганы какъ твои враги;

А cuisla gal ma chree.

Я живу жизнью внѣ закона

И испыталъ всякое зло --

И тревожный отдыхъ, и безконечный страхъ,

Подерживаемый напряженной волей;

И еслибъ даже исполнилась ея послѣдняя мрачная случайность,

Пусть будетъ такъ;

Даже въ смерти я буду любить тебя больше всего.--

А cuisla gal ma chree.

Въ одну изъ самыхъ мрачныхъ и безнадежныхъ минутъ, когда до него дошло извѣстіе о горькихъ лишеніяхъ, выносимыхъ его женой, онъ написалъ "Жизнь внѣ закона", начинающуюся слѣдующими стихами:

Въ печальномъ молчаніи сидитъ она, опустивши голову на руки,

И молится въ сердцѣ Верховному Вершителю судебъ,

Чтобъ Онъ защитилъ и направилъ въ болѣе счастливую страну

Радость ея души и мужа ея любви;

Она замѣчаетъ по своему лихорадочному пульсу,

Какъ тихо движется время;

Она прислушивается къ стонамъ вѣтра,--

Они кажутся ей звуками похороннаго пѣнія.

Въ Кенмарѣ Догени и Стефенсъ встрѣтили дружескія сердца и руки, которыя и помогли имъ спастись. Кажется, я въ первый разъ назову теперь имя того семейства, которому были обязаны этимъ несчастные бѣглецы: это -- родственники и друзья Мак-Карти Доунинга, теперешняго члена парламента отъ графства Коркъ. Я даже увѣренъ, что достопочтенный джентльменъ самъ принималъ непосредственное участіе въ устройствѣ побѣга. Стефенсъ бѣжалъ во Францію подъ видомъ слуги, сопровождающаго даму съ семействомъ. Догени же попалъ на пароходъ "Сабрина", сопровождая изъ Корка въ Бристоль нѣсколько головъ скота. Изъ этого же города онъ уже легко доѣхалъ до Лондона, а оттуда и до Парижа, гдѣ не только его недавній компаньонъ Стефенсъ, но и другіе, бѣжавшіе конфедератскіе вожди, устроили ему восторженную встрѣчу.

Догени скоро отправился въ Америку и основался въ Нью-Йоркѣ; но судьба не улыбалась ему. Онъ умеръ въ 1862 году. Его два маленькихъ сына, трехъ и пяти лѣтъ, раздѣляли съ матерью ея лишенія во время бѣгства отца въ 1848 году 1867 т. засталъ ихъ уже взрослыми людьми и арестантами Нонтжейской тюрьмы въ Дублинѣ, за участіе въ феніанскомъ заговорѣ.

Замѣчательный фактъ, что ни одинъ изъ инсургентовъ-бѣглецовъ того времени, скрывавшихся или бродившихъ по странѣ, не былъ выданъ преслѣдователямъ. За всякую голову была назначена цѣна -- соблазнительная награда за арестованіе или доносъ, а точныя примѣты обвиняемаго, напечатанныя въ Hue and Cry, распространялись повсюду, для облегченія арестовъ. Они смѣло требовали убѣжища и отдыха отъ самаго бѣднаго изъ бѣдныхъ. Притомъ голодъ еще продолжался въ странѣ, но не было случая, чтобы крестьянинъ задумался надъ тѣмъ, кто такой проситъ у него пристанища. Несчастные владѣльцы лачугъ, въ которыхъ многіе бѣглецы жили по нѣскольку дней, сами ровно ничего не имѣли. Я самъ знаю одинъ такой примѣръ. Дерминъ Линчъ въ Дромгарриффѣ, подъ чьей кровлей Догени и Стефенсъ согрѣвались и питались два дня, самъ получалъ пособіе натурой. Дерминъ прекрасно зналъ, что стоило ему только подать знакъ полицейскому сержанту, и 300 фунтовъ -- "несказанное богатство" въ его представленіи -- были бы у него въ рукахъ. Но его крайнее безпокойство заключалось въ томъ, что ихъ могутъ взять подъ его кровлей. Я часто говаривалъ потомъ объ этомъ съ нимъ и съ его женой. Ему было очень непріятно, что они пришли къ нему, и онъ былъ очень радъ, когда они ушли отъ него; но пока они оставались въ его домѣ, онъ скорѣй бы умеръ, чѣмъ "продалъ" ихъ.

Разсказывали, что отецъ Томаса Френсиса Мигера -- богатый ватерфордскій купецъ, горько оплакивавшій бунтовскую политику Тома -- нанялъ четыре бригантины, чтобы крейсировать около южныхъ и западныхъ береговъ и облегчить бѣгство сына. Но онъ никогда не уходилъ далеко отъ мѣста взрыва въ Типперарн. Онъ, конечно, могъ бы найти себѣ прекрасную дорогу изъ страны, еслибы дѣлалъ къ тому серьезныя усилія; но, видя, какое полное пораженіе потерпѣла попытка, въ которой онъ участвовалъ, онъ думалъ, что быстрая и рѣшительная покорность такому результату со стороны вождей и ихъ подчиненныхъ отвратила бы общественную тревогу и личныя страданія. Онъ думалъ также, что таковой образъ дѣйствій со стороны вождей, подобныхъ ему, и всѣхъ вообще могъ бы обезпечить лучшую судьбу тѣмъ, кто былъ схваченъ. Согласно этому онъ велъ изъ своего убѣжища въ горахъ переписку и переговоры съ правительствомъ черезъ одно вліятельное духовное лицо округа, обѣщаясь сдаться и посовѣтовать своимъ друзьямъ сдѣлать то же самое, если будутъ гарантированы извѣстныя условія для О'Брайена. Эти усилія не привели ни къ чему. Ночью 12 августа полицейскій патруль встрѣтилъ на дорогѣ между Кошелемъ и Голикроссомъ трехъ прохожихъ. Обѣ партіи обмѣнялись обычными привѣтствіями и каждая пошла своею дорогой. Вдругъ полицейскому офицеру показалось, что въ голосѣ и манерахъ говорившаго съ нимъ путешественника было что-то необыкновенное. Онъ повернулъ назадъ и догналъ пѣшеходовъ. Онъ хотѣлъ переговорить съ однимъ изъ нихъ частнымъ образомъ, но лицо, къ которому онъ обратился такимъ образомъ, не было согласно на это. "Все, что бы вы ни имѣли сказать мнѣ, должны слышать и мои товарищи,-- воскликнулъ онъ.-- Я долженъ спросить васъ именемъ королевы, кто вы такіе,-- сказалъ сержантъ, прибавляя какъ бы въ свое оправданіе,-- вы знаете, господа, теперь такое безпокойное время и мы обязаны обращать вниманіе на всякую мелочь".-- "Все это совершенно вѣрно, мой другъ,-- отвѣчалъ говорившій.-- Я -- Томасъ Френсисъ Мигеръ".-- "Я -- Морисъ Ричардъ Лейнъ",-- сказалъ одинъ изъ его товарищей.-- "А я,-- прибавилъ другой,-- Патрикъ О'Доногью".

Диллонъ попалъ послѣ тяжелыхъ страданій на эмигрантскій корабль, шедшій изъ Галуэй въ Нью-Йоркъ. Онъ былъ переодѣтъ католическимъ священникомъ. Одинъ пріятель изъ духовнаго званія снабдилъ его полнымъ костюмомъ, а также подарилъ и требникъ, который онъ читалъ дорогой (или показывалъ видъ, что читалъ) гораздо чаще, чѣмъ это обыкновенно дѣлаютъ священники. На томъ же самомъ кораблѣ находился,-- о чемъ онъ и не подозрѣвалъ,-- его личный другъ, въ свою очередь незнавшій объ его присутствіи, Патрикъ Ж. Смитъ, теперешній членъ парламента отъ Вестмита. Пробывъ уже нѣсколько дней въ морѣ, Диллонъ былъ однажды сильно встревоженъ пристальнымъ и подозрительнымъ взглядомъ одного пассажира третьяго класса, человѣка одѣтаго ското-погонщикомъ.-- "Это сыщикъ,-- подумалъ про себя священникъ.-- Онъ узналъ меня и я пропалъ". На слѣдующій день его подозрѣнія усилились открытіемъ, что соотечественникъ постоянно бросаетъ на него уже фамильярные взгляды, посылаетъ ему тайные поклоны и подмигиванія. Наконецъ, подойдя близко къ нему подъ какимъ-то предлогомъ, ското-погонщикъ торопливо и хрипло пробормоталъ себѣ въ бороду: "Не бойся, я-- Смитъ". Диллонъ невольно попятился назадъ изъ крайнемъ изумленіи вскрикнулъ: "Смитъ!" -- "Тише!-- отвѣчалъ тотъ,-- насъ могутъ замѣтить", и они разошлись, при чемъ Диллонъ величественно благословилъ земляка.

Но "его преподобію" суждено было испытать новое безпокойство. Между эмигрантами корабля оказалась молодая влюбленная чета, которая, не довѣряя неизвѣстностямъ новой страны, вдругъ была осѣнена идеей обвѣнчаться тутъ же, на пароходѣ: "кстати,-- говорили они,-- здѣсь есть и священникъ". Они адресовались къ Диллону съ просьбой совершить обрядъ. Онъ самымъ благочестивымъ образомъ увѣщевалъ ихъ подождать высадки на берегъ. Нѣтъ, говорили они,-- теперь было бы самое время.-- Онъ выдумалъ дюжину отговорокъ, но все было напрасно, пока наконецъ ему не пришло въ голову возраженіе, что онъ не имѣетъ на это "разрѣшенія" отъ своего епископа, необходимаго въ такомъ исключительномъ случаѣ.

Случай разоблачилъ его тайну. Однажды сдѣлалось волненіе и корабль сильно качало во всѣ стороны. Его преподобіе сидѣлъ за обѣдомъ по правую руку отъ капитана и ѣлъ баранину, какъ вдругъ пароходъ сильно накренился и посуда, приборъ, подливка -- все полетѣло къ нему въ колѣни. Онъ вскочилъ съ своего мѣста съ громкимъ проклятіемъ, приправляя его совсѣмъ не священническою прибавкой, совершенно забывшись, и опомнился только тогда, когда увидѣлъ, что все общество престранно смотритъ на него, въ особенности капитанъ, который заливался такимъ смѣхомъ, какъ будто только-что сдѣлалъ какое-то открытіе. "Эхъ, послушайте, милостивый государь,-- сказалъ онъ Диллону,-- я и прежде имѣлъ нѣкоторое подозрѣніе. Я догадываюсь, кто вы такой. Но не бойтесь,-- здѣсь вы вполнѣ безопасны и отъ страха, и отъ бѣды". Съ того дня и Диллонъ, и Смитъ уже не скрывали своего дѣйствительнаго званія и сдѣлались предметомъ самаго заботливаго вниманія честнаго англійскаго моряка.

Ричардъ О'Горманъ -- "молодой Ричардъ" -- бѣжалъ на кораблѣ, шедшемъ изъ Лимерика въ Константинополь. Его отецъ, Ричардъ О'Горманъ (старшій) былъ богатымъ дублинскимъ купцомъ, принимавшимъ руководящее участіе въ движеніяхъ католической эмансипаціи и отмѣны. Ирландская столица никѣмъ такъ не гордилась за личныя достоинства, какъ имъ, не было никого, кто стоялъ бы выше его въ коммерческой и политической честности. Старикъ отдѣлился отъ О'Коннеля вмѣстѣ съ младо-ирландцами и былъ членомъ ирландской конфедераціи. Однако онъ не былъ сбитъ съ ногъ революціонной "приливною волной" въ февралѣ мѣсяцѣ и, сколько я знаю, рѣзко протестовалъ противъ образа дѣйствій своихъ товарищей, сильно сожалѣя, что и его единственный сынъ среди нихъ. Въ Константинополѣ молодой О'Горманъ вмѣстѣ со своимъ другомъ Джономъ О'Доннелемъ скрывались, пока не добыли паспортовъ въ Алжиръ. Джонъ О'Магони, фермеръ изъ Кильбегени, котораго государственная измѣна заключалась въ томъ, что онъ пытался поднять возстаніе во время суда надъ О'Брайеномъ, переправился на суднѣ изъ Бонмагона въ Уэльсъ, а оттуда черезъ Лондонъ въ Парижъ. Мак-Манусъ былъ много обѣщающимъ агентомъ въ Ливерпулѣ, когда, внезапно оставивъ контору, бросился въ Ирландію и присоединился къ Смиту О'Брайену, при которомъ фигурировалъ на Баллингарскомъ полѣ въ качествѣ помощника главнокомандующаго. Онъ успѣшно ушелъ отъ всѣхъ усилій преслѣдованія и попалъ на бортъ эмигрантскаго корабля N. В. Chase, шедшаго изъ Ливерпуля въ Америку. Съ радостью онъ видѣлъ себя уже въ морѣ", но, на его несчастіе, какая-то пустяшная причина побудила капитана зайти въ Квинстоунъ. Одинъ купеческій прикащикъ изъ Ливерпуля за недѣлю до этого обокралъ своихъ хозяевъ и, какъ предполагалось, находился на этомъ кораблѣ. Въ Квинстоунѣ на бортъ взошла полиція, ища скрывавшагося прикащика. Пассажиры были выстроены. Клерка не нашли, но одинъ ливерпульскій полицейскій тотчасъ же усмотрѣлъ гораздо болѣе цѣнный призъ въ Теренсѣ Беллью Шак-Манусѣ.

Что касается до политическихъ процессовъ, то всѣ они имѣли віного между собою сходнаго и, повидимому, возбуждали огромный интересъ въ зрителяхъ и читателѣ. Мрачные и выразительные, какъ отчеты о процессахъ надъ послѣдними Тюдорами, обвинявшимися въ предполагаемой или дѣйствительной "измѣнѣ". Они производили магическое очарованіе и людей того времени, а намъ даютъ гораздо болѣе вѣрную картину тогдашняго состоянія общественныхъ дѣлъ, чѣмъ многія другія попытки изобразить ихъ. Положительно можно сказать, что въ теченіе четырехъ недѣль отъ 23 сентября до 21 октября вниманіе Ирландіи было приковано къ типперарскому суду въ Клонмелѣ, гдѣ судились инсургентскіе вожди Вильямъ Смитъ О`Брайнъ, Томасъ Френсисъ Митеръ я Теренсъ Беллью Мак-Манусъ. О'Брайена защищали м-ръ Уайтсайдъ (королевскій совѣтникъ, впослѣдствіи предсѣдатель суда королевской скамьи), м-ръ Френсисъ Фитцгеральдъ кор. сов. и сэръ Колеманъ О'Лоуленъ (O'Loghlen) королевскій совѣтникъ; Мигера и Мак-Мануса защищали Уайтсайдъ и Исаакъ Беттъ. Почти не было сомнѣніи, что ихъ приговорятъ къ смерти. Никакое искусство защиты не могло бороться съ очевидными фактами дѣла. Но во время суда случилось обстоятельство, вызвавшее небывалую сенсацію. Сдѣлалось извѣстнымъ, что защита намѣрена вызвать въ судъ генералъмайора сэра Чарльза Непира и перваго министра лорда Джона Росселя. Для чего же это?-- Не для чего инаго, какъ для того, чтобъ извѣстнымъ образомъ освѣтить поступки подсудимыхъ, хотя бы такое освѣщеніе и было впослѣдствіи найдено противнымъ правиламъ свидѣтельствованія на судѣ. Генералъ Непиръ былъ призванъ предъявить находящееся у него письмо, доказывающее, что люди, стоящіе теперь во главѣ правленія, включая и лорда Джона Росселя, въ 1831--32 гг. были причастны къ тайнымъ дѣяніямъ, совершенно подобнымъ тому, за которое теперь судились конфедераты, а именно призыву къ оружію и народному возстанію съ цѣлію принудить правительство удовлетворить народныя требованія. Конечно, тогда всѣмъ было извѣстно, что въ этотъ періодъ англійской реформы вожди серьезно думая о "походѣ Бирмингема на Лондонъ"; но чтобъ они организовали частности революціоннаго движенія, выбирали военныхъ предводителей, которые могли бы командовать инсургентами, въ это едва ли кто вѣрилъ. Однакожь оно было такъ. Дѣйствительно, образъ дѣйствій ирландскихъ конфедератовъ "отмѣны" въ 1848 г. во многихъ отношеніяхъ былъ совершенно тождествененъ съ дѣйствіями англійскихъ дѣятелей реформы 1831 и 1832 гг.

Лѣтомъ 1831 года лорды отбросили билль реформы, и реформаторское министерство обратилось къ странѣ въ видѣ общихъ выборовъ. И не только съ этимъ энергически обращались они къ народу, но было рѣшено, что если всѣ другія средства окажутся безуспѣшными, то вооруженное возстаніе должно расчистить дорогу, загороженную палатой перовъ. Политическіе клубы или союзы были организованы по всей странѣ, а "національный политическій союзъ Лондона" былъ центромъ для всѣхъ нихъ. Всякій англичанинъ не моложе 25 и не старше 45 лѣтъ призывался записываться въ члены и учиться, "какъ слѣдуетъ давать отпоръ насилію".

Великою цѣлью движенія, какъ выражался тогда Times, была организація "національнаго вооруженія для реформы закона". Публикѣ, свѣту, было извѣстно только это, но за кулисами текущихъ событій происходило еще кое-что, чему доказательствомъ можетъ служить "секретное и конфиденціальное" письмо частнаго секретаря лорда Мельборна, м-ра Томаса Юнга, къ генералу Е. И. Непиру, писанное изъ министерства внутреннихъ дѣлъ ("Н. О.", т.-е. Home office) нижеозначеннаго числа.

"Н. О. іюня 25-го 1832 г.

"Мой дорогой Непиръ!

"Сэръ Г. Бонбёри сказалъ мнѣ о вашемъ рѣшеніи не дѣлаться, по крайней мѣрѣ въ настоящую минуту, "парламентскимъ человѣкомъ". Предложеніе было слишкомъ заманчиво и тѣмъ больше вы заслужили своимъ отказомъ. Я воздерживался отъ писанія вамъ, пока вопросъ былъ не рѣшенъ, потому что не хотѣлъ навязывать своего мнѣнія; но я чувствовалъ, что разумъ говорилъ противъ принятія вашей кандидатуры,-- ваше здоровье, кошелекъ и комфортъ должны бы были пострадать отъ вашего присутствія въ палатѣ общинъ. Исторія должна быть отложена въ сторону. Кромѣ того, вы не могли бы дольше быть спокойнымъ и молчаливымъ членомъ, но употребили бы свои силы на то, чтобы заставить движеніе идти быстрѣе, чѣмъ оно, вѣроятно, пойдетъ, или чѣмъ быть-можетъ желательно, чтобъ оно шло, принимая во вниманіе всѣ обстоятельства.

"Оглянемся на минуту назадъ.

"Наканунѣ вступленія герцога В. со стороны народа была выказана такая энергія и готовность дѣйствовать, какихъ я не ожидалъ. Я говорю не о Кокнеяхъ {Кокней -- прозвище уроженцевъ Лондона, обладающихъ своимъ особеннымъ нарѣчіемъ и кое-какими другими особенностями. Прим. перев.}, а о сѣверянахъ Глазго, Ньюкэстля, Бирмингема. Извѣстно ли вамъ, что, въ случаѣ драки, вы были бы приглашены взять на себя команду надъ Бирмингэмомъ? Парксъ получилъ отъ меня для васъ, въ виду этого, мой автографъ, но не имѣлъ случая послать его. Если онъ написалъ, то у васъ должна быть моя сожженная телеграмма съ дружескимъ совѣтомъ и убѣдительною просьбой оставаться покойнымъ и не трогаться изъ Фрешфорда. Не слѣдуетъ рано вступать въ революцію,-- первые падаютъ жертвами. Какъ вы думаете, что бы случилось? Реформаторы говорили со мной свысока и были увѣрены въ успѣхѣ. Захватъ банковъ и баррикадированіе населенныхъ провинціальныхъ городовъ привело бы къ кризису,-- въ недѣлю они, реформаторы, думали окончить дѣло. Они разсчитывали такимъ образомъ агитировать здѣсь, чтобъ изъ Лондона нельзя было послать ни одного солдата, а въ другихъ мѣстахъ арміи слишкомъ слабы для того, чтобы подавить мятежниковъ. Въ Шотландіи, я думаю, былъ бы нанесенъ самый рѣшительный ударъ. Народное движеніе подавить трудно, однако тори говорятъ, что герцогъ {Герцогъ Веллингтонъ.} съумѣлъ бы. Конечно, дисциплина, при которой живутъ солдаты, могла оказаться элементомъ болѣе сильнымъ, чѣмъ общественный энтузіазмъ, какъ бы послѣдній ни былъ всеобщъ и распространенъ. Задача состояла бы въ томъ, чтобы возвратить общество въ прежнее покойное состояніе. Благодаря Бога, мы обошлись безъ испытанія; но скажите мнѣ пожалуйста, съ точки зрѣнія просто размышленія, что вы думаете о результатѣ? Не правъ ли я въ моемъ предположеніи, что вы отказались бы отъ приглашенія Бирмингема и держали бы вашъ мечъ въ ножнахъ?

Преданный вамъ Т. Ю. (T. Y.)"

"Благодарю за вашъ первый планъ. Джонсъ возвратился лучше".

Таковъ же былъ и планъ О'Брайена, Мигера и Диллона -- возбужденіемъ, угрозами и тревогой столицы удерживать въ ней главную часть войскъ, между тѣмъ какъ "баррикадированіе населенныхъ провинціальныхъ городовъ" привело бы къ кризису въ провинціяхъ. Они тоже думали, что "народное движеніе подавить трудно" и что "общественный энтузіазмъ можетъ все преодолѣть". Однако никто изъ нихъ не можетъ теперь воскликнуть: "Благодаря Бога, мы обошлись безъ испытанія". Они не обошлись безъ испытанія и въ результатѣ получилось пораженіе.

Что касается до Непира, то конфедераты реформы ошибались въ немъ. Сэръ Чарльзъ былъ большой радикалъ, но еще больше былъ солдатъ. Онъ имѣлъ очень строгія понятія о дисциплинѣ и вѣрности и былъ совершенно возмущенъ полученіемъ отъ Т. У. такого страннаго посланія, въ которомъ его, очевидно, спрашивали, не обнажитъ ли онъ своего меча въ качествѣ вождя инсургентовъ. Онъ отвѣтилъ въ тонѣ сильнаго негодованія. Онъ назвалъ предложеніе оскорбленіемъ его чести, какъ солдата, и его преданности, какъ подданнаго. Что же касается до "конфиденціальнаго" посланія, то онъ отказался отъ всякой обязанности поддерживать довѣріе между нимъ и "конспираторами". Тѣмъ не менѣе,-- сказалъ онъ,-- я не сдѣлаю изъ письма никакого публичнаго употребленія, исключая того случая, если кто-нибудь изъ людей, причастныхъ къ этому дѣлу 1831 г., будетъ пытаться преслѣдовать другихъ за подобныя же цѣли,-- въ такомъ случаѣ онъ оставляетъ за собой право обнародовать это письмо въ наказаніе его авторамъ и въ предупрежденіе всѣмъ, кто можетъ быть къ нему причастенъ.

Именно такъ и случилось, и сэръ Чарльзъ тотчасъ же передалъ письмо Т. У. публикѣ.

Въ Клонмелѣ не было дозволено предъявить его. Двое виноватыхъ не дѣлаютъ третьяго правымъ. Въ глазахъ закона къ оправданію Смита О'Брайена не могло служить то, что лордъ Мельборнъ, или м-ръ Аттвудъ, или лордъ Джонъ Россель, или м-ръ Юнгъ имѣли намѣреніе, если это оказалось бы необходимымъ, сдѣлать въ 1831 году то же самое, что онъ тайно замышлялъ въ 1848 г. Такимъ образомъ О'Брайенъ, Митеръ, Мак-Манусъ и О'Доногью, найденные виновными въ государственной измѣнѣ, были приговорены къ повѣшенію, обезглавленію, распаронію живота и четвертованію.

Однакожъ разоблаченія письма "Т. У." имѣли одинъ добрый результатъ,-- они сдѣлали невозможнымъ исполненіе смертныхъ приговоровъ. Несмотря на то, что въ Испаніи "успѣшный мятежникъ понедѣльника", онъ же и "первый министръ вторника", приказываетъ сплошь и рядомъ "неуспѣшнаго заговорщика среды" казнить въ четвергъ,-- было очевидно, что друзья "Т. У." побоятся общественнаго мнѣнія и не будутъ совѣтовать королевѣ подписывать смертный приговоръ О'Брайена. Существовало законное препятствіе для того, чтобъ обойти этотъ ужасный исходъ; но ex post facto законодательство слишкомъ обыкновенно и удобно въ ирландскихъ дѣлахъ. Черезъ парламентъ прошелъ спеціальный актъ, которымъ эти смертные приговоры замѣнялись вѣчною ссылкой за океанъ на всю жизнь, и 29 іюля 1849 г., черезъ годъ послѣ неудачнаго возстанія, военный бригъ "Swiftsure" вышелъ изъ гавани Кингстоуна, везя О'Брайена, Мигера, Мак-Мануса и О'Доногью на поселеніе въ Австралію.

X.
Кровавое пятно.

Въ одиннадцать часовъ утра, въ среду, 1-го марта 1848 г. три убійцы были выведены на казнь передъ Клонмельскою тюрьмой. Вокругъ эшафота собралась густая толпа народа, городскаго и сельскаго, мущинъ и женщинъ; всѣ глаза были устремлены на три висѣлицы и три веревочныя петли, колеблемыя утреннимъ вѣтромъ. Во всей толпѣ не было ни одного голоса, который сталъ бы отрицать, что эти люди заслужили своего осужденія. Преступленіе было ужасно; доказательства очевидны: приговоръ справедливъ. И однакожь, даже прежде, чѣмъ процессія съ осужденными показалась вдали, можно было слышать возгласы сожалѣнія, что они еще "такъ молоды" и погибаютъ такимъ образомъ. Около самаго эшафота блестѣли штыки двухъ ротъ 47-го полка, а на одномъ изъ фланговъ -- обнаженныя сабли 4-го легкихъ драгунъ. Было ясно, что власти предпочли не довѣряться сильному отряду полиціи, которая занимала противоположную сторону и наблюдала, чтобы чего-нибудь не случилось.

Ропотъ въ толпѣ обратилъ вниманіе на фигуру, появившуюся на эшафотѣ. Это былъ палачъ. Онъ невозмутимо осмотрѣлъ веревки и испыталъ каждую петлю, хорошо ли она ходитъ. Онъ пробовалъ ронять лѣстницы и запирать задвижки, чтобъ убѣдиться, чисты ли и свободны ли онѣ. На все это народъ смотрѣлъ молча, пока продѣлывались эти представленія; но когда увидѣлъ, что онъ вынулъ изъ кармана кусокъ мыла или сала и началъ натирать веревки, раздался крикъ негодованія и онъ скрылся въ дверь тюрьмы среди бури проклятій.

Скоро въ тюрьмѣ раздался похоронный звонъ колокола и толпа упала на колѣни. Въ дверяхъ, ведущихъ въ эшафоту, показалась высокая фигура отца Джона Поуера (теперешняго католическаго епископа въ Уатерфордѣ), въ стихарѣ и ризѣ; его голосъ, читавшій отходную, достигалъ самыхъ отдаленныхъ частей безмолвной толпы. А затѣмъ появились и арестанты -- три молодыхъ человѣка; двое изъ нихъ -- братья и запятнаны такимъ ужаснымъ преступленіемъ; всякому понятно было сожалѣніе стоявшихъ въ толпѣ женщинъ. Осужденные были настоящіе молодые крестьянскіе красавцы; старшему едва ли миновало двадцать три. Братья, Генри и Филиппъ, Коди были осуждены на казнь за убійство Лауренса Мэддена 9 мѣсяцевъ тому назадъ, а Джонъ Лонерганъ -- "сынъ дѣвы", какъ его называли свидѣтели на судѣ -- за то, что застрѣлилъ м-ра Вилльяма Ре (мироваго судью) въ Ровуэллѣ. Палачъ надѣлъ веревку сначала на шею Лонергана, который просилъ весь народъ молиться за него. Генри Коди, стоявшій около узкой двери, видѣлъ операцію, которая скоро должна была быть продѣлана и надъ нимъ самимъ. Какъ бы въ отвѣтъ на возгласъ Лонергана, онъ громко воскликнулъ: "Господи Іисусе, прости насъ! Господи, прости насъ! Господи прости насъ!" Тогда палачъ подошелъ къ младшему Коди, надѣлъ ему налицо шапку и началъ накидывать петлю на шею. Дѣлая это, нужно думать, онъ произнесъ какое-нибудь замѣчаніе, достигшее ушей Генри. При звукѣ этого голоса онъ вздрогнулъ, какъ пронзенный стрѣлой. Онъ остановился молиться и замѣтно задрожалъ съ ногъ до головы. Оказалось, какъ потомъ разсказывали, хотя я считаю это неосновательнымъ, что человѣкъ, исполнявшій роль палача, былъ тотъ самый свидѣтель короны, который, какъ выражается народъ, "поклялся жизнями" несчастныхъ братьевъ {"Свидѣтелями короны" въ англійскихъ судахъ называются тѣ доносчики, которые были очевидцами или соучастниками въ преступленіи и разоблачаютъ всѣхъ сообщниковъ за полное прощеніе для себя.}. Во всякомъ случаѣ несомнѣнно, что преступникъ нашелъ въ немъ сходство, и послышалось ли старшему Генри, или онъ, какъ утверждаютъ, дѣйствительно призналъ голосъ "доносчика", это неизвѣстно,-- словомъ онъ былъ убѣжденъ, что это тотъ самый человѣкъ. Онъ ринулся на палача, повалилъ его одинъ, другой разъ своими связанными и скрученными руками, потомъ схватилъ его, потащилъ впередъ и пытался изо всей силы перекинуть черезъ перила эшафота. Это было страшное и ужасное зрѣлище! Убійца и палачъ боролись въ смертельной схваткѣ; послѣдній громко кричалъ о помилованіи и помощи. Нѣтъ никакого сомнѣнія, что Коди, даже со связанными и перетянутыми руками, успѣлъ бы добиться своего, еслибы на него не кинулись тюремщики. Младшій братъ слышалъ борьбу и зналъ, что случилось что-то необыкновенное, но, имѣя на лицѣ шапку, не могъ видѣть сцены. Отецъ Поуэръ, боясь послѣдствій того, еслибъ онъ узналъ, что это такое, рѣшился оставаться при немъ, усердно изливая въ его уши молитвы и увѣщанія. Наконецъ, Филиппъ услышалъ голосъ боровшагося Генри и, несмотря на всѣ усилія попа, стащилъ покрышку съ своего лица и вдругъ увидѣлъ страшную схватку брата съ палачомъ. Онъ рванулся на помощь Генри, но отецъ Поуэръ обвилъ вокругъ него свои руки. "О, мое дитя, мое дитя, ради самого Іисуса, твоего Бога, предавшаго самого себя палачамъ, не дѣлай, не дѣлай этого! О, подумай о сынѣ Божіемъ,-- думай, что ты скоро встрѣтишь своего Творца и Судью!" -- и добрый священникъ дѣйствительно побѣдилъ, громко рыдая. Несчастный юноша опустилъ свою голову на плечо отца Поуэра и тоже плакалъ, какъ ребенокъ: "О, Генри, Генри! Братъ мой! братъ мой! О, Боже, Боже!"

Очевидцы этой сцены даже теперь не могутъ говорить о ней безъ содроганія. О положеніи людей, готовыхъ предстать предъ лице Божіе съ душой охваченной смертельною страстью ненависти и мести -- было страшно подумать, и отецъ Поуэръ потребовалъ отъ шерифа, чтобы казнь была отложена на нѣкоторое время. Этотъ господинъ, глубоко потрясенный и побѣжденный, самъ готовъ былъ бы согласиться, но законъ повелѣваетъ, чтобъ его предписаніе было выполнено; и братья, отведенные на минуту на заднюю часть эшафота, были опять выведены впередъ. Народъ, весь объятый глубокимъ душевнымъ волненіемъ,-- женщины плакали и рыдали, другія громко молились, а нѣкоторыя попадали въ обморокъ,-- думалъ, что казнь будетъ отмѣнена. Когда же увидѣли, что осужденные опять появились, изъ толпы поднялся вопль горя и гнѣва; но по знаку отца Поуэра толпа стихла и стала на колѣни. Осужденные были поставлены на лѣстницы; задвижки отперты и правосудіе удовлетворено при такихъ обстоятельствахъ, какихъ, я надѣюсь, не бывало въ нашей странѣ.

Это было событіемъ лишь одного дня изъ многихъ подобныхъ за весну 1848 года. Ассизы того года были строги, и Типперари, къ несчастію, доставило мрачный списокъ. Крестьяне этого графства, физически одинъ изъ самыхъ красивыхъ народовъ въ свѣтѣ, обладаютъ рѣзкими чертами характера, представляющими странную смѣсь пороковъ и добродѣтелей: они горячи и страстны, храбры и великодушны, неутолимы въ своемъ мщеніи, щедры, гостепріимны, готовы платить добромъ за добро, ненавистью за ненависть и насиліемъ за насиліе. Не подъ вліяніемъ страсти, "которая страшнѣе бури, шумящей на ихъ холмахъ", они представляютъ одно изъ самыхъ мирныхъ, спокойныхъ и нравственныхъ населеній въ имперіи. Въ типперарскихъ ассизахъ рѣдко встрѣчаются дѣла умѣреннаго характера. Списокъ ихъ или совсѣмъ пустъ относительно серьезныхъ обвиненій, или же полонъ черными преступленіями, говорящими, какъ мало цѣнится человѣческая жизнь тамъ, гдѣ месть низводитъ людей до состоянія дикарей. Многія изъ преступленій самаго серьезнаго характера въ этой странѣ берутъ свое начало въ томъ подстрекательствѣ, въ которомъ конкурируютъ между собой и формальный законъ, и дѣйствующее правосудіе; факты, глубоко потрясающіе всякаго -- подлое себялюбіе или преступное попустительство очевидцамъ преступленія, или симпатія и укрывательство убійцы -- составляютъ вредные и проклятые плоды системы, которая заставила народъ смотрѣть на "законъ" не какъ на своего защитника, а какъ на врага.

Тому около 20 лѣтъ назадъ я рѣшился отправиться въ Типперари по случаю казни одного убійцы, волновавшей всю Ирландію, вѣшанья братьевъ Кормакъ за убійство м-ра Эллиса изъ Темпльмора. Моею цѣлью было прислушаться къ ходячимъ толкамъ объ этомъ преступленіи и узнать, считаютъ ли они преступника невиннымъ или виновнымъ. Я былъ тогда гостемъ человѣка, котораго дружба служила лучшимъ паспортомъ для того, чтобы заслужить довѣріе крестьянъ. Я употребилъ порядочно времени на разъѣзды и ходьбу съ нимъ по странѣ и не только узналъ дѣйствительную исторію того случая, ради котораго пріѣхалъ, но собралъ массу свѣдѣній о междоусобіяхъ въ Типперари вообще, и притомъ изъ источниковъ рѣдко кому доступныхъ. Для меня было очевидно, что здѣсь господствовало въ теченіе цѣлаго полустолѣтія не что иное какъ война класса съ классомъ, то злобно тлѣя, то свирѣпо вспыхивая пламенемъ. Послѣдніе безпорядки начались съ ночныхъ нашествій за оружіемъ. Гораздо раньше, чѣмъ типперарскія волненія приняли видъ личнаго насилія или прямого покушенія на жизнь, они, повидимому, имѣли своей исключительною цѣлью -- пріобрѣтеніе тѣхъ ружей, пистолетовъ, или мушкетоновъ, какіе можно было добыть, нападая на дворянскіе дома. Каждую ночь по странѣ бродили группы людей, просившихъ оружія и отнимавшихъ его въ случаѣ отказа. Не трудно предвидѣть, что это скоро и неизбѣжно должно было повести къ потерѣ жизней на той и другой сторонѣ, а разъ кровь пролита., наступаетъ ужасное положеніе вещей. Дерзость и смѣлость крестьянъ въ нѣкоторыхъ изъ этихъ нападеній были по-истинѣ удивительны. Они открыто построили баррикаду на почтовой дорогѣ въ Богерлагенскомъ приходѣ, около Клонодти, съ цѣлью ограбить не почтовые мѣшки или ихъ содержимое, а оружіе почтовой стражи. Имъ было извѣстно, что съ каретой ѣздитъ конвой драгунъ, но это не только не отклонило ихъ намѣренія, а напротивъ придало ему энергіи, потому что драгуны имѣли съ собой сабли и карабины. Два крестьянина, одинъ по имени Лэги и другой Райенъ, условились наканунѣ напасть на драгунъ, пока двое другихъ будутъ осаждать карету. При первомъ залпѣ одинъ изъ драгунъ былъ убитъ, а другой бѣжалъ. Почталіоны оказали болѣе рѣшительное сопротивленіе. Въ теченіе пяти минутъ поддерживался смертельный огонь между ними и нападавшими, однакожь послѣдніе одолѣли и всѣ ружья и пистолеты, какіе были въ каретѣ, и принадлежности на 11 человѣкъ были отобраны. Странно сказать, ни одинъ изъ нападавшихъ не былъ серьезно раненъ, тогда какъ кромѣ убитаго драгуна нѣкоторые изъ почтальоновъ и двое пассажировъ болѣе или менѣе серьезно пострадали. Слушая разсказы объ этомъ отъ очевидцевъ и даже,-- я почти увѣренъ,-- отъ участниковъ, я былъ удивленъ и приведенъ въ недоумѣніе присутствіемъ, среди эпизодовъ самаго беззаконнаго и кроваваго насилія, нѣкоторыхъ чертъ великодушія. Молодой работникъ, который ночью ходилъ въ обходъ грабить другіе дома, самымъ рѣшительнымъ образомъ защищалъ усадьбу своего господина отъ своихъ же товарищей, на томъ же основаніи, что не слѣдуетъ приближаться къ дверямъ, порученнымъ его защитѣ. Домъ протестантскаго джентльмена м-ра Фоусетта, фермера близъ Кешеля, былъ аттакованъ въ самое Рождество. Самъ джентльменъ былъ въ Дублинѣ, а домъ оставался на рукахъ его сына, 20 лѣтъ, и молодаго работника по имени Гормана. Служанка увидѣла банду людей, приближавшихся по лужайкѣ, и, подозрѣвая ихъ намѣренія, подняла тревогу. Горманъ тотчасъ же узналъ ихъ. Онъ провелъ съ ними много ночей за такою же работой; но теперь онъ былъ отвѣтственъ за "хозяйскую" собственность и долженъ защищать ее. Вмѣстѣ съ молодымъ Фоусеттомъ онъ забаррикадировалъ входную дверь и окна. Нѣкоторые изъ нападавшихъ вошли въ домъ сзади, но внутренняя дверь въ корридорѣ загораживала имъ дорогу къ тому мѣсту, гдѣ лежали желаемыя ружья. Они пытались ломать ее, но Горманъ останавливалъ ихъ и угрожалъ стрѣлять. Они, повидимому, не повѣрили этому и настаивали на своемъ; тогда онъ, видя, что дверь подается, прицѣлился сквозь маленькое слуховое окошко и смертельно ранилъ предводителя банды, молодаго парня по имени Боклей. Банда бѣжала, унося съ собой изнемогавшаго вождя; но скоро они нашли невозможнымъ скрыться съ раненымъ и истекающимъ кровью человѣкомъ на рукахъ. Что было дѣлать?-- Они спрятали его въ кустахъ около ручья, заказавши ему не стонать и обѣщавшись ночью придти за нимъ. Онъ долго страдалъ отъ ужасной агоніи и наконецъ не выдержалъ, началъ громко просить воды. Нѣсколько женщинъ шли отъ обѣдни и, услышавъ его стоны, нашли его и принесли ему воды въ шляпѣ. Когда это было сдѣлано, онъ умолялъ ихъ "уйти и ничего не говорить". Онѣ знали, въ чемъ дѣло, и молча пошли своей дорогой. Когда настала ночь, его товарищи вернулись съ дверью, на которой хотѣли снести его домой; но, переходя въ бродъ Сюиръ у Калликамуса, они увидѣли, что несутъ трупъ,-- онъ умеръ. Рѣшивши, что положить его подлѣ дверей собственнаго дома значило бы нанести ударъ матери, они спрятали трупъ въ чащѣ и оставили сторожа караулить его день и ночь, пока они не смогутъ устроить ему похоронъ. Въ это время, конечно, вѣсть о нападеніи на домъ Фоусетта дошла до властей и полицейскій судья, м-ръ Вилькоксъ, вмѣстѣ съ судьей капитаномъ Лонгомъ изъ Лонгфорда и сильнымъ отрядомъ полиціи -- начали обыскивать домъ за домомъ, надѣясь найти раненаго человѣка и такимъ образомъ добраться до его сообщниковъ. Горманъ, стрѣлявшій въ Боклея и хорошо его знавшій, объявилъ, что всѣ нападавшіе были совершенно чужіе люди. Товарищи Боклея сдѣлали сборъ со своихъ въ баронствѣ и собрали 50 фунтовъ для его матери, которой и открыли судьбу сына.

Когда судьи спросили у нея, гдѣ ея сынъ, она отвѣтила, что онъ ушелъ искать работы въ Кагиръ. Боклею устроили торжественныя ночныя похороны; но кто-то донесъ, капитанъ Лонгъ узналъ о похоронахъ и на слѣдующую ночь во главѣ отряда полиціи отправился выкапывать и свидѣтельствовать тѣло. Однако кто-то сообщилъ намѣренія полиціи, потому что за часъ до ея прихода на кладбище гробъ былъ выкопанъ товарищами Боклея и унесенъ въ горы. Положительно извѣстно, что эта охота за трупомъ продолжалась два мѣсяца, четыре или пять разъ его хоронили и поспѣшно выкапывали. Наконецъ поиски были оставлены и въ одну изъ ночей Боклей былъ похороненъ подлѣ могилы его отца въ Баллишеганѣ, гдѣ онъ лежитъ и до сихъ поръ. Мрачная развязка этой странной исторіи состояла въ томъ, что капитанъ Лонгъ, за свои дѣятельныя старанія открыть сообщниковъ Боклея, спустя нѣсколько мѣсяцевъ былъ застрѣленъ въ своемъ собственномъ домѣ.

"Cut" Квинлэнъ -- имя, которое долго будетъ памятно въ Типперари. Два брата Квинлэнъ, Михаилъ и "Cut" -- послѣдній soubriquet -- жили въ Анакартійскомъ приходѣ, не далеко отъ желѣзнодорожной станціи Лимерикскаго соединенія. Они держали небольшую ферму м-ра Блака. Квинлэны были выгнаны съ фермы и заподозрили, что Блакъ сдѣлалъ это по наущенію нѣкіихъ Генессеевъ, подозрѣніе превратилось въ убѣжденіе, когда отнятая у нихъ земля была отдана Генессеямъ. Страшное намѣреніе овладѣло въ эту минуту "Cut'омъ": это было не что иное какъ рѣшеніе во что бы то ни стало убить всѣхъ Генессеевъ. Одинъ изъ нихъ, сборщикъ податей, Деви, былъ застрѣленъ спустя около трехъ мѣсяцевъ послѣ изгнанія Квинлэновъ. Томъ Генессей былъ остановленъ и убитъ на большой дорогѣ отъ Анакарти въ Граффонъ. Не было найдено никакихъ доказательствъ причастности "Cut'а" ни въ одному изъ этихъ преступленій, хотя никто не сомнѣвался въ этомъ. Деви Генессей, видя, что семейству грозитъ разрушеніе, эмигрировалъ въ Америку. Однако и здѣсь онъ не избѣжалъ своей участи,-- его убилъ младшій Квинлэнъ. Что случилось съ четвертымъ Генессеемъ, я никогда не слыхалъ. Самъ "Cut" Квинлэнъ теперь выступилъ на отчаянное поприще какъ бы всеобщаго мстителя противъ повѣренныхъ, агентовъ, ландлордовъ и всякихъ другихъ "тирановъ" страны. У одной очень бѣдной крестьяне вдовы были отобраны хозяйственныя и фермерскія принадлежности за налогъ въ пользу бѣдныхъ. Три надсмотрщика, которые были виною этой конфискаціи, остались ночевать въ пріемной комнатѣ ея дома, какъ вдругъ около полуночи окно отворяется и въ комнату вскакиваетъ свирѣпый "Cut". Повѣренные знали, что имъ пощады ожидать нельзя, и пытались было броситься къ двери. Одного онъ застрѣлилъ, другой въ ужасѣ пробовалъ вылѣзть къ трубу, но мститель вытащилъ его оттуда за ноги и размозжилъ ему голову выстрѣломъ; третій въ это время выскочилъ въ окошко и убѣжалъ, но Квинлэнъ послѣдовалъ за нимъ, догналъ и убилъ. Не осталось никого, кто могъ бы разсказать кровавую исторію судьѣ или присяжнымъ, и убійца спокойно оставался безнаказаннымъ.

Наконецъ "Cut" началъ замѣчать, что народное чувство рѣшительно возмущается его поступками и обстоятельства становятся для него неблагопріятными. Онъ исчезъ и въ теченіе нѣкотораго времени никто не зналъ, куда онъ скрылся. Однако скоро письма принесли въ Анакарти извѣстіе, что "Cut" поступилъ на королевскую службу и находится теперь въ Индіи.

Прошло много лѣтъ. Собраонъ, Аливаль и Чилліанваллагъ волновали англійскія сердца, и увѣнчанныя славой войска Великобританіи возвращались домой за полученіемъ благодарности отъ націи. Въ ихъ рядахъ вернулся и "Cut" Квинлэнъ. Онъ участвовалъ въ Сутледжской кампаніи, онъ отличился замѣчательной храбростью, смѣлостью и, какъ это ни странно звучитъ, своимъ прекраснымъ поведеніемъ, какъ одинъ изъ лучшихъ людей въ полку. Онъ вышелъ въ отставку изъ арміи и возвратился назадъ въ Типперари, гдѣ скоро опять сдѣлался извѣстнымъ вожакомъ всякаго насилія. Однажды отецъ Моллели, приходскій священникъ Анакарти, ѣхалъ домой отъ больнаго и догналъ "Cut'а".

-- Квинлэнъ,-- сказалъ онъ,-- я слышалъ, что ты хорошо велъ себя въ Индіи. Во имя Божіе, ради тебя самого и всякаго другаго, я желалъ бы, чтобъ ты оставался тамъ.

-- Какъ же, ваше преподобіе, куда же и идти человѣку, какъ не на родину?

-- Эхъ, Квинлэнъ, всякому человѣку мѣсто тамъ, гдѣ онъ не будетъ возмущать Бога и человѣка преступленіемъ.

-- Преступленіемъ!... Ваше преподобіе, преступленіемъ развѣ я...

-- Молчи пожалуйста! Оставь этотъ вздоръ со мной. Ты, Квинлэнъ, прекрасно знаешь, какую жизнь ты велъ. Ты избѣжалъ кары закона за недостаткомъ уликъ, но не думай укрыться отъ Бога. Его правосудіе нельзя обойти. Несчастный человѣкъ, ты былъ въ огнѣ битвы въ Индіи. Когда пули сыпались дождемъ вокругъ тебя, Богъ сохранилъ тебя можетъ-быть для того, чтобы дать тебѣ возможность раскаяться. Я надѣялся, что ты возвратишься домой измѣненнымъ человѣкомъ. Я -- твой пастырь. Богъ потребуетъ отъ меня отчета о твоей душѣ, спроситъ меня, что я дѣлалъ для того, чтобы возвратить тебя на путь добродѣтели. О, несчастный человѣкъ! Я умоляю тебя именемъ милосердаго Бога, котораго долготерпѣніе ты испытываешь,-- покайся въ своемъ преступномъ пути. Приди въ судилище покаянія и постарайся загладить все, что ты надѣлалъ, сердечною печалью и честною жизнью.

Во время всего этого воззванія "Cut" смотрѣлъ во всѣ стороны, нельзя ли куда-нибудь убѣжать; но онъ зналъ отца Моллели хорошо, да кромѣ того онъ зналъ, что жеребецъ отца Моллели можетъ брать изгороди и канавы не хуже борзой собаки. Онъ не могъ уйти и долженъ былъ слушать.

-- Ну, Квинлэнъ, обѣщаешься ли ты придти на исповѣдь во имя Божіе?

-- Ну, ваше преподобіе, я вамъ скажу, только вы и можете такъ строго говорить со мной,-- я знаю, вы хотите добра.

-- Но придешь ли ты?... Отвѣчай мнѣ.

-- Приду ли я въ самомъ дѣлѣ?... Хорошо, видите ли, сэръ,-- конечно, это правда, я долженъ исполнить свою обязанность.

-- Но обѣщаешься ли ты?

Длинная пауза.

-- Приду, ваше преподобіе!

-- Но когда?... Въ слѣдующую субботу?

-- Ну, отецъ Моллели, вы наступаете на меня ужь слишкомъ строго. Есть причины, почему я не могу идти.

-- Причины, почему ты не можешь примириться съ всемогущимъ Богомъ, раскаявшись въ прошлыхъ преступленіяхъ и рѣшившись исправиться въ будущемъ?

-- Видите, ваше преподобіе, дѣло въ томъ, что тамъ вонъ воръ шотландецъ, котораго я...

-- Что, что?... Ужь не хочешь ли ты въ лицо мнѣ сказать, что замышляешь новое преступленіе?

-- О, нѣтъ, ваше преподобіе, я хочу только сказать, что теперь я не способенъ простить этихъ проклятыхъ шотландцевъ, которые приходятъ сюда отнимать десятками фермы у честныхъ, людей; они всю страну обращаютъ въ выгонъ для овецъ, а народъ долженъ умирать съ голода. Нѣтъ, отецъ Моллели, я не могу идти на исповѣдь, потому что не могу сказать, что застрѣлить шотландца есть "грѣхъ, достойный сожалѣнія".

Неустрашимый священникъ опять возвратился къ аттакѣ и такъ сильно наступалъ на "Cut'а", что тотъ, наконецъ, искренно обѣщалъ придти на исповѣдь и примириться съ Богомъ въ субботу.

Въ этотъ день отецъ Моллели, сидя въ своей исповѣдальнѣ, видѣлъ, какъ "Cut" вошелъ въ церковь и сталъ на колѣни на полъ въ уединенномъ мѣстѣ. Священникъ ждалъ и ждалъ, пока не прошло цѣлыхъ два часа. Онъ могъ видѣть винлэна усердно молящагося, бьющаго себя въ грудь и дѣйствительно смочившаго полъ своими слезами, но онъ не показывалъ и знака приближенія въ исповѣдальнѣ. Наконецъ отецъ Моллели долженъ былъ уйти, оставивъ Бвинлэна все еще стоявшаго на колѣняхъ. Спустя двѣ недѣли они снова встрѣтились и священникъ началъ было упрекать "Cut'а", но онъ воскликнулъ: "не говорите мнѣ ничего сегодня, ваше преподобіе. Я приду въ понедѣльникъ". Понедѣльникъ насталъ -- и та же самая сцена опять повторилась съ тѣмъ же результатомъ: Квинлэнъ молился цѣлые часы, но избѣгалъ исповѣди.

Прошло около двухъ мѣсяцевъ, прежде чѣмъ его преподобіе могъ поймать "Cut'а", который очевидно избѣгалъ его. Наконецъ они случайно встрѣтились. "Cut",-- сказалъ священникъ,-- я не упрашиваю тебя больше. Иди теперь своей дорогой преступленія. Я сдѣлалъ все, что могъ, и теперь предоставляю тебя волѣ Божіей. Ты трусъ и лжецъ".

Квинлэнъ вскочилъ въ порывѣ страсти, съ огнемъ въ глазахъ. Однакожь, сдѣлавши надъ собой усиліе, онъ сказалъ: "Нѣтъ, нѣтъ, отецъ Моллели, нѣтъ!... Вы никогда не были такъ неправы въ своей жизни, какъ теперь. Я -- не трусъ и не лжецъ, но я знаю, что на исповѣди я обязанъ буду отказаться отъ стрѣлянья злыхъ ландлордовъ, а этого я никогда не сдѣлаю. Прощайте".

Отецъ Моллели больше не видалъ "Cut'а". Но какъ бы долго лиса ни бѣгала, она попадется-таки въ ловушку. Квинлэнъ былъ пойманъ почти съ окровавленными руками во время убійственнаго нападенія и судился за это клонмельскими ассизами. Онъ написалъ въ Чатамъ, гдѣ квартировалъ теперь его прежній полкъ, и разсказалъ своему капитану жалобную исторію о своей невинности, умоляя его памятью прошлыхъ своихъ заслугъ пріѣхать въ Клонмель и "говорить за него" на судѣ. По словамъ тѣхъ, отъ кого я это слышалъ и кто, я увѣренъ, былъ на этомъ судѣ, "Cut" обращалъ очень мало вниманія на процедуру суда и только отъ времени до времени обводилъ присутствовавшихъ внимательнымъ взглядомъ. Когда разбирательство уже кончалось, прежній капитанъ Квинлэна торопливо вошелъ и сѣлъ въ отдѣленіе грандъ-жюри.

"Мой лордъ!-- сказалъ подсудимый.-- У меня теперь есть свидѣтель, выслушайте его разсказъ и скажите, похожъ ли я на человѣка, котораго эти люди приравниваютъ убійцѣ?"

Офицеръ былъ приведенъ къ присягѣ и сказалъ о "Cut'ѣ" то, что я уже упомянулъ: о его примѣрномъ поведеніи, его постоянствѣ, его неустрашимой храбрости. "Онъ былъ почти все время моимъ слугой,-- продолжалъ онъ,-- и я не видалъ болѣе вѣрнаго солдата. Его вѣрности и героизму я обязанъ своей жизнью. Въ день Собраона, когда пули и осколки сыпались какъ градъ, я упалъ въ груду нашихъ храбрыхъ молодцовъ, пронизанный непріятельскимъ огнемъ. Когда ни одинъ человѣкъ съ обыкновеннымъ мужествомъ не рѣшился бы стать лицомъ къ этой бури смерти, этотъ вѣрный герой бросился впередъ, не заботясь о своей жизни, нашелъ меня, гдѣ я лежалъ, и унесъ съ поля на своихъ рукахъ. Благодарю Бога за то, что я здѣсь и, надѣюсь, могу спасти его жизнь. Онъ не способенъ на то преступленіе, въ которомъ его обвиняютъ".

Горе непостоянству человѣческой натуры, по крайней мѣрѣ типперарской натуры. Присяжные знали "Cut'а" лучше и дольше капитана. Показанія свидѣтелей вполнѣ убѣдили ихъ въ его виновности, а кромѣ того они сами хорошо знали его ужасную карьеру. Они признали его виновнымъ въ увѣчьѣ и онъ былъ сосланъ на всю жизнь за океанъ.

Не странна ли въ самомъ дѣлѣ эта амальгама? До дня изгнанія съ фермы этотъ человѣкъ жилъ обыкновенной безмятежной жизнью крестьянина. Съ этого момента онъ, кажется, напоминаетъ героя романа Сю, который ищетъ крови. Онъ идетъ почти на вѣрную смерть, чтобы спасти своего англійскаго господина. И онъ отвергаетъ всѣ мольбы своего духовника и друга, убѣждавшаго его покинуть путь безпощаднаго мщенія и возмутительнаго преступленія.

Должно сказать, что тридцать, сорокъ лѣтъ тому назадъ администрація правосудія въ этихъ случаяхъ очень часто была груба и опрометчива. Вредная идея о "поражающемъ ужасѣ" и обыкновеніе полагаться слишкомъ много на показанія "доносчиковъ" -- часто нарушителей клятвы и плутовъ, а иногда и настоящихъ преступниковъ -- приводили нерѣдко къ самымъ дурнымъ результатамъ. Въ Типперари стоитъ провести одну ночь среди группы собесѣдниковъ передъ очагомъ фермерскаго дома, что мнѣ часто приходилось дѣлать, чтобы наслушаться разсказовъ про людей повѣшенныхъ за такія дѣла, въ которыхъ они были совершенно невиновны, признаніе личностей свидѣтелями бывало грубо-ошибочцо, крестьяне же скажутъ вамъ, что оно умышленно-фальшиво.

Аграрныя преступленія еще не вполнѣ исчезли. Зло, такъ глубоко укоренившееся, не можетъ быть скоро или легко уничтожено. То и дѣло даже теперь насъ тревожатъ и пугаютъ факты, напоминающіе о тѣхъ мрачныхъ дняхъ, которые мы считали навсегда миновавшими. Тысячи признаковъ указываютъ на то, что хотя въ Ирландіи, какъ и въ Англіи и въ другихъ странахъ, преступленія въ извѣстной степени всегда будутъ существовать, пока существуютъ человѣческія страсти, однакожъ аграрныя насилія въ такомъ образѣ, какъ мы привыкли ихъ видѣть -- ужасныя движенія вродѣ гражданской войны -- скоро будутъ принадлежать невозвратно прошедшему ирландской исторіи. Какимъ образомъ система, порождавшая ихъ, получила смертельный ударъ, будетъ показано въ своемъ мѣстѣ. Но горестный фактъ тѣмъ не менѣе остается вѣрнымъ, что 30 лѣтъ тому назадъ Ирландія переживала самые ужасные эпизоды этой мрачной борьбы.

Людей, смотрящихъ на аграрныя преступленія въ Ирландіи издали, поражаютъ больше всего двѣ вещи. Первая -- это отрицательная или положительная симпатія со стороны сельскаго населенія, какою оно окружаетъ преступниковъ, или, во всякомъ случаѣ, отсутствіе желанія содѣйствовать закону въ преслѣдованіи ихъ. Вторая -- это фактъ, котораго я коснулся, описывая типперарскія событія, а именно, что мѣстность, гдѣ совершаются такія насилія, въ другое время и въ другихъ отношеніяхъ отличается миромъ, порядкомъ и уваженіемъ къ закону. Въ теченіе многолѣтнихъ наблюденій я пришелъ въ заключенію, что аграрныя преступленія (я говорю не объ отдѣльныхъ случаяхъ, а о тѣхъ буряхъ, которыя отъ времени до времени разражались въ данномъ округѣ) имѣли свою правильную исторію, извѣстныя черты или особенности, извѣстныя порождающія ихъ причины, которыя могутъ быть найдены во всѣхъ нихъ.

Недавно волновавшійся округъ на нѣкоторое время успокоился. Ландлорды и арендаторы-крестьяне заключили между собою настоящее перемиріе, вооруженное или не вооруженное, отрицательно-враждебное или положительно-дружественное. Черезъ нѣсколько времени какой-нибудь агентъ, менѣе осторожный, чѣмъ всѣ его товарищи, затѣваетъ "усовершенствованіе", повышеніе ренты, нѣкоторыя "новыя правила въ имѣніи", рядъ изгнаній на основаніи своего права. При всеобщемъ спокойствіи это можетъ быть сдѣлано безъ большаго шума и сопротивленія, и ему удается. Его примѣру слѣдуютъ другіе и идутъ дальше. Другіе агенты или ландлорды настаиваютъ на выполненіи своего формально-законнаго права до крайнихъ границъ, не обращая вниманія на его противорѣчіе съ существующимъ обычнымъ правомъ. Кто-нибудь изъ нихъ, болѣе опрометчивый, чѣмъ всѣ остальные, становится вожакомъ. Онъ утверждаетъ, что онъ знаетъ, какъ нужно дѣйствовать съ этимъ народомъ. "Твердость,-- говоритъ онъ,-- сдѣлаетъ все", и онъ хвастливо носитъ револьверъ въ карманѣ своего пальто. Мрачная и злобная тишина, извѣстная всякому привычному къ ирландской жизни за предвѣстника бури, кажется ему чуть не побѣдой. Въ него стрѣляли, но онъ спасся. Теперь онъ уже "долженъ показать примѣръ". Онъ не испугается убійцъ. Теперь очередь за крестьянами. И вотъ въ одинъ прекрасный день по странѣ разносится вѣсть, что этотъ джентльменъ убитъ самымъ жестокимъ образомъ. Дрожь ужаса пробѣгаетъ по одной части населенія. Взрывъ радости или сердитаго оправданія {Близкій родственникъ одного моего друга имѣетъ въ одномъ изъ большихъ городовъ графства Мэйо мелочную лавку. Однажды въ базарный день лавка была особенно полна сельскимъ народомъ. Вдругъ среди него произошло какое-то странное волненіе. Вся толпа, одинъ по одному, сняла шляпы и низкимъ голосомъ торжественно проговорила; "Слава Богу!" -- "Что случилось? О чемъ вы молитесь?" спросила хозяйка лавки одного изъ нихъ?-- "О, слава Богу, сударыня! Развѣ вы не слыхали новость?-- отвѣчалъ онъ.-- Величайшій тиранъ графства Мэйо убитъ сегодня утромъ!"} издаетъ другая. Одна часть прессы начинаетъ заниматься поношеніемъ убійцъ и ихъ сторонниковъ, а другая -- порицаніемъ поведенія жертвы, изъ котораго и произошла вся трагедія. Всякій пострадавшій крестьянинъ и въ этой мѣстности и во всей странѣ видитъ въ убійцѣ мстителя. Ударъ, нанесенный имъ, отвратитъ гибель сотенъ. Полиція всюду встрѣчаетъ отказъ въ помощи схватить преступника, и онъ спасается, укрываемый народомъ.

Здѣсь-то вотъ и начинается все зло, вся прискорбная нравственная порча и соціальное разложеніе. Именно здѣсь возникаетъ весь тотъ вредъ, который порождается противоположеніемъ закона справедливости. Ободренный спасеніемъ этого убійцы, или побуждаемый всеобщею симпатіей къ его преступному дѣлу, какой-нибудь несчастный, даже совсѣмъ не имѣя такой глубокой причины, какъ первый, и, не будь этого примѣра убійства, неспособный на такой поступокъ,-- рѣшается загубить другую жизнь. Являются новые и новые послѣдователи, побуждаемые болѣе и болѣе ничтожными причинами, и нравственная атмосфера все больше и больше пропитывается совершающимися фактами до тѣхъ поръ, пока наконецъ всякій подлый негодяй, имѣющій личные мотивы вражды, не увеличитъ собою списка изверговъ. А преступленія растутъ, возбуждая отвращеніе и ужасъ даже въ томъ, кто сдѣлалъ первый выстрѣлъ съ роковымъ успѣхомъ. Наконецъ и работа палача оказывается въ согласіи съ народною совѣстью. Ландлорды и агенты боролись за свои интересы неуклонно; но отъ души желали бы, чтобы буря никогда не подымалась. Фермеры согласны, что первый фактъ былъ ужаснымъ вызовомъ, но признаютъ, что онъ всюду повелъ къ дурнымъ дѣламъ. Обѣ стороны имѣли ихъ уже довольно. Стрѣлянье и вѣшанье вымираетъ и въ слѣдующіе за этимъ періодомъ годы въ округѣ царствуетъ міръ и тишина.

Я снова и снова видѣлъ, какъ все это проходило передъ моими глазами. Конечно, быть-можетъ во всякомъ данномъ случаѣ программа не во всѣхъ частностяхъ была такова. Случилось, наприм., что проклятая исторія началась съ такого убійства, которому человѣческій умъ не находитъ смягченія; но то, что можетъ быть названо серьезнымъ выраженіемъ аграрнаго насилія, всегда имѣло ходъ очень похожій на только-что описанный мной. Какъ правило, первая трагедія всегда была вызвана чѣмъ-нибудь ужаснымъ. Какъ правило, послѣднія преступленія всегда были самыми развратными злодѣяніями и преступленіями.

Я не знаю другого вопроса ирландской жизни, о которомъ добросовѣстное, откровенное и независимое слово въ литературѣ и рѣчахъ было бы такъ рѣдко, какъ объ аграрныхъ преступленіяхъ. Во многихъ случаяхъ насилія были такъ ужасны, что никто не отваживался сказать ни одного слова о причинахъ, ихъ вызвавшихъ, не рискуя подвергнуться обвиненію въ смягченіи ихъ или сочувствіи имъ. Съ другой стороны, вызовы часто были до того чудовищны, что всякій, кто рѣшался гнушаться заслуженнымъ преступленіемъ, былъ бы обвиненъ въ грубомъ индифферентизмѣ къ жадности, корыстолюбію и безсердечію, съ которымъ они дѣлались. Такимъ образомъ тридцать лѣтъ,-- нѣтъ, двадцать или даже меньше,-- тому назадъ существованіе здороваго общественнаго мнѣнія было невозможно. Мы всѣ стояли -- и всякій изъ насъ -- въ рядахъ того или другаго враждебнаго лагеря: одинъ -- ландлордовъ, оправдывая безжалостныя изгнанія; другой -- крестьянъ, сочувствуя кровавому убійству. И тѣмъ не менѣе на обѣихъ сторонахъ было не мало хорошихъ людей, истинныхъ патріотовъ, которые въ глубинѣ души оплакивали ужасное положеніе вещей, вызывавшее такія конвульсіи и терроръ общества, и толковали о томъ днѣ, когда страницы ирландской исторіи не будутъ замараны кровавыми пятнами.

XI.
"Loch aber ¹) no more!"

¹) Lochaber (Лохаберъ) -- округъ въ Шотландіи.

Одинъ мой пріятель, уроженецъ Highlands {Highland -- мѣстность въ Шотландіи.}, населеніе котораго было вытѣснено великимъ "сутерлэндскимъ очищеніемъ", описывая мнѣ нѣкоторыя сцены изъ этого ужаснаго выселенія, часто съ чувствомъ останавливался на картинѣ, какъ народъ шелъ весь въ изгнаніе по долинамъ, а трубачи, какъ послѣднее прощаніе съ родиной, играли "Lochaber no more!"

Lochaber по more! Lochaber по more ¹)!

We'll maybe return to Lochaber no more ²)!

¹) Извѣстная пѣсня шотландскихъ Highland'еровъ, отличающаяся необыкновенно грустнымъ и музыкальныхъ мотивомъ. Прим. перевод.

²) Нѣтъ больше Лохабера! Нѣтъ больше Лохабера!

Быть-можетъ мы не возвратимся больше въ Лохаберъ!

Я сочувствовалъ его разсказу; я раздѣлялъ всѣ его чувства. Я видѣлъ моихъ соотечественниковъ, какъ они тянулись такими же печальными процессіями къ эмигрантскому кораблю. И не въ одномъ какомъ-нибудь округѣ, а по всему острову можно было видѣть такія сцены въ Ирландіи въ періодъ отъ 1847 до 1857 года. Въ это десятилѣтіе около милліона человѣкъ было "очищено" съ острова изгнаніями съ фермъ и эмиграціей.

Горькое воспоминаніе живетъ въ Ирландіи о такъ-называемыхъ "очищеніяхъ голода". Въ нихъ было много безсердечнаго и достойнаго слезъ, но много и неизбѣжнаго. Три года страшной нужды уничтожили всѣ средства земледѣльческаго населенія. Въ 1848 году въ цѣлыхъ округахъ фермеры-арендаторы (тѣ немногіе слабые и истощенные, которые пережили голодъ и чуму) не имѣли средствъ обработывать почву. Разореніе класса арендаторовъ во многихъ случаяхъ влекло за собой банкротства ландлордовъ. Крестьяне, неспособные обработывать землю, конечно, не могли платить и ренты. Многіе изъ нихъ были такъ далеки отъ этого, что даже нуждались въ пособіи ландлордовъ, чтобы существовать.

Помимо всякаго вопроса о готовности ирландскихъ ландлордовъ оказывать такую помощь, несомнѣнно, что, взятые цѣлымъ классомъ, они положительно не были въ состояніи этого дѣлать. Нѣкоторые изъ нихъ истратили въ теченіе 1848, 1849 и 1850 годовъ на займы для поддержанія фермеровъ почти весь доходъ съ своихъ имѣній.

Очень многіе изъ ирландскихъ ландлордовъ дѣйствовали иначе, но за такой образъ дѣйствій приходится винить не ихъ однихъ. Англійская пресса усвоила въ этомъ дѣлѣ идею, что ирландскій голодъ, если только имъ воспользоваться какъ слѣдуетъ, принесетъ великую пользу. Провидѣніе,-- объявляла она,-- послало этоъ драгоцѣнный поводъ для того, чтобы рѣшить несносный вопросъ объ ирландской нищетѣ и недовольствѣ. Ничего нельзя сдѣлать съ жалкимъ населеніемъ, которое до сихъ поръ побиралось на ирландской землѣ. Оно слишкомъ бѣдно для того, чтобы затратить капиталъ на развитіе богатствъ почвы. Оно слишкомъ невѣжественно, чтобы хозяйничать научно. А кромѣ всего этого, оно слишкомъ многочисленно. Зачѣмъ входить въ разорительныя издержки для спасенія и подержанія класса такихъ нерадивыхъ и надоѣдливыхъ земледѣльцевъ? Лучше воспользоваться тѣмъ, въ чемъ выразилось предначертаніе Провидѣнія. Ирландія нуждается въ колонизаціи ея домовитыми шотландскими и учеными англійскими фермерами -- людьми со средствами, людьми съ современными идеями.

Такимъ образомъ взывали и побуждали тысячи голосовъ на англійскомъ берегу, и корыстолюбивымъ ирландскимъ ландлордамъ такое наставленіе казалось божественнымъ откровеніемъ. Англійскіе арендаторы платили болѣе высокія ренты, чѣмъ ирландскіе, и, платили ихъ аккуратно. Англійскіе "колонисты" такъ бы хозяйничали на землѣ, что увеличили бы ея стоимость вчетверо. Англійскіе фермеры имѣютъ настоящее понятіе о держаніи земли и оставляли бы ее по первому требованію. Не будетъ больше возни съ полунищимъ и недовольнымъ народомъ, который всегда опаздываетъ со своими рентами, всегда нуждается въ пониженіи ихъ и никогда не хочетъ повышенія. Не будетъ больше непріятностей отъ проповѣдниковъ права на аренду и отъ бунтовскихъ газетъ, не будетъ страха риббонитскихъ приказовъ и рокитскихъ предупрежденій. Блаженное время! Эльдорадо было въ виду!

Людямъ въ такихъ обстоятельствахъ, въ какихъ находились въ 1848 году ирландскіе ландлорды, такія мечты казались непреложно доказанными. Они составляли въ то время тэму и содержаніе изслѣдованій, рѣчей и лекцій въ Англіи. Нѣкоторые писатели были такъ добры, сожалѣли, что перерожденіе страны должна совершиться такой тяжелою цѣной. Другіе, къ несчастію, не считали нужнымъ скрывать своей радости и возбужденія... Теперь-то настала удобная минута положить конецъ ирландскимъ затрудненіямъ! Голодъ, по волѣ Провидѣнія, очистилъ путь для великой и громадной работы, если только Англія способна ее выполнить. Теперь настало время наполнить Ирландію британскимъ населеніемъ.

Очень естественно, что всякій можетъ усомниться, взвѣшивали ли эти люди, говорившіе и писавшіе такимъ языкомъ, какое впечатлѣніе на народъ Ирландіи и какія послѣдствія будутъ имѣть дхъ слова. Я съ чисто-исторической точки зрѣнія утверждаю, что это было причиной и видимымъ началомъ того положенія вещей, которое такъ непріятно обращаетъ на себя вниманіе англичанъ,-- той отчаянной горечи и смертельной ненависти къ Англіи, которую тысячи эмигрантовъ унесли съ собой изъ Ирландіи въ Америку. Многимъ англичанамъ этотъ враждебный духъ кажется почти необъяснимымъ. "Если ирландцы эмигрировали,-- говорятъ они,-- это дѣлалось для ихъ собственнаго блага и выводы. Съ какой же стати они ненавидятъ за это Англію? Англичане тоже эмигрируютъ тысячами каждый день". Нѣтъ надобности останавливаться на тѣхъ печальныхъ обстоятельствахъ, которыми отличается исходъ ирландцевъ отъ предпріимчивой эмиграціи нѣмцевъ, шведовъ или англичанъ. Ирландецъ, разсказывая исторію этихъ изгнаній, голода и паники эмиграціи, послѣдовавшей за ними, невольно становится лицомъ къ лицу съ происхожденіемъ ирландско-американскаго феніанизма.

Очень можетъ быть, что еслибы даже ирландскіе ландлорды и не имѣли передъ собой соблазнительной идеи о "колонизаціи", извѣстная часть ихъ избрала бы въ большей или меньшей степени тотъ же путь, которому они въ дѣйствительности слѣдовало. Что имъ было дѣлать? Нищіе ландлорды нищихъ арендаторовъ, они, очевидно, по необходимости принуждены бы были принести въ жертву послѣднихъ, какъ утопающій сталкиваетъ съ доски другаго, когда видитъ, что она не можетъ удержать двоихъ. Какъ бы то ни было, вмѣстѣ съ ирландскимъ голодомъ явились такія "очищенія", какихъ не видала исторія арендаторства (land-tenure). Въ теченіе голодныхъ годовъ, ренты, конечно, не платились, и не платились потому, что никто не былъ въ состояніи платить ихъ, большею же частію крестьяне-арендаторы, и формально земли отнимались въ пользу ландлордовъ за "неплатежъ рентъ". Позднѣе же, даже въ тѣхъ случаяхъ, гдѣ не было неуплаченныхъ рентъ, изгнанія все-таки производились для того, чтобы "очистить" ("clear") землю и замѣнить фермы пастбищами для овецъ и скота. Четвертные суды представляли теперь странное зрѣлище. Число дѣлъ въ этихъ трибуналахъ разрасталось до невѣроятныхъ размѣровъ и состояло преимущественно изъ двухъ родовъ -- взысканій съ фермеровъ за пищу, хлѣбныя сѣмена, денежныя обязательства и -- процессовъ объ изгнаніяхъ. Я видалъ буквально груды связокъ послѣднихъ на столѣ клерка суда и цѣлые часы слушалъ однообразныя "объявленія и заключенія" ("calling" and "marking"). Защищаться не было и попытокъ,-- защита была невозможна.

А затѣмъ на сцену явилась истинно-печальная процедура изгнаній.

Для англійскаго фермера, какъ общее правило, арендованіе фермы, я увѣренъ, едва ли болѣе затруднительно и разорительно, чѣмъ обыкновенное "переселеніе Михайлова дня" для городскаго жителя изъ одного дома въ другой. Онъ нанимаетъ пользованіе фермой со всѣми принадлежностями, приспособленіями и удобствами, устроенною въ полномъ порядкѣ ландлордомъ, совершенно точно такъ же, какъ бы онъ нанималъ рыбачью лодку на недѣлю или на день, или арендовалъ мѣсто для охоты съ опрятнымъ домикомъ или горною резиденціей на сезонъ. Совсѣмъ другая исторія съ ирландскимъ фермеромъ. Его ферма была и для него, и для его предковъ въ теченіе многихъ поколѣній устроеннымъ и дорогимъ домомъ. Каждый кустъ, каждое дерево, каждая лужайка, каждый холмъ такъ или иначе связаны съ нимъ и составляютъ часть его собственнаго существованія. Все, что тутъ есть надъ поверхностью земли, наприм. домъ, контора, службы, изгородь, дорога, ворота, калитка -- все это создано руками арендатора. Подъ этой убогой соломенною крышей онъ родился и выросъ. Сюда онъ привезъ свою молодую невѣсту, и здѣсь онъ женился на ней. Здѣсь родились его малыя дѣти. Эта ферма -- все его владѣніе, его міръ, его все; онъ самъ -- существенная масть ея, какъ ива, какъ дубъ, выросшіе на этой землѣ. Переселеніе для него значитъ вырываніе съ корнемъ, а пересадка -- смерть. Привязанность ирландскаго крестьянина къ своей фермѣ есть нѣчто такое, чего невозможно понять тому, кто не провелъ своей жизни среди этого класса и не видалъ изо дня въ день глубину, силу и напряженность этихъ чувствъ.

Поэтому легко себѣ представить, что ирландское изгнаніе есть нѣчто способное тронуть самое черствое сердце. Я знаю шерифовъ и подшерифовъ, которые жаловались мнѣ, что какъ ни непріятны и ни грустны обязанности, исполняемыя ими на эшафотѣ, онѣ далеко не такъ болѣзненно отзывались на ихъ чувствахъ, какъ то, чему приходилось быть свидѣтелями, участвуя въ процедурѣ изгнаній, то-есть въ разрушеніи домовъ, какъ это было во время "очищеній голода"... Раздраженіе сторонъ не допускаетъ ни проволочки, ни отсрочки. Въ дождь и снѣгъ, градъ и грозу приговоренные должны убираться вонъ. Не встающій съ кровати дѣдъ, не выходящій изъ колыбели ребенокъ, больной, старый и умирающій -- одинаково должны быть выкинуты, хотя у нихъ и нѣтъ другой крыши или дома въ мірѣ,-- бурное небо должно быть ихъ единственнымъ покрываломъ въ первую же ночь. Эта невоображаемая картинка -- лишь короткое и простое изображеніе дѣйствительности, которую можно было видѣть по всей Ирландіи въ теченіе десяти лѣтъ, слѣдовавшихъ за голодомъ. Я повторю слова одного очевидца, описывающаго одну изъ такихъ сценъ: "Семьсотъ человѣческихъ существъ,-- говоритъ преподобный д-ръ Нёлти, католическій епископъ Мита,-- были выгнаны изъ домовъ въ одинъ этотъ день. Кромѣ одного человѣка, никто изъ нихъ не былъ долженъ ни одного шиллинга ренты во всемъ имѣніи. Помощники шерифовъ, нанятые для тушенія огня и разрушенія домовъ этихъ честныхъ и работящихъ людей, исполняли свое гнусное занятіе до самаго вечера. Наконецъ, случилось обстоятельство, которое нарушило однообразіе мрачныхъ и безобразныхъ развалинъ, которыя они распространяли вокругъ себя. Объятые ужасомъ, они вдругъ остановились и попятились назадъ отъ двухъ домовъ, которые уже собирались ломать вмѣстѣ съ остальными. Они только сейчасъ увидали, что въ этихъ домахъ свирѣпствовалъ тифъ и уже принесъ смерть нѣкоторымъ изъ обитателей. Поэтому они обратились къ агенту съ просьбой оставить эти дома стоять нѣсколько дольше, но онъ былъ неумолимъ и настаивалъ, чтобы дома были сломаны. Онъ приказалъ повѣсить надъ постелью, въ которой лежали тифозные больные,-- къ счастію, они были въ это время въ бреду,-- большую простыню, и затѣмъ осторожно и тихо снять съ домовъ крыши. Четыремъ изъ этихъ жертвъ горячки на другой день я давалъ послѣднее напутствіе церкви и не было тогда, благодаря этой простынѣ, крыши болѣе близкой ко мнѣ, чѣмъ широкій покровъ небесъ. Сцены изгнанія этого дня я не забуду во всю мою жизнь. Рыданіе женщинъ, крики, ужасъ и изумленіе дѣтей, безмолвная агонія мущинъ -- вызывали слезы скорби у всѣхъ, кто видѣлъ ихъ. Я видѣлъ, какъ офицеры и нижніе чины значительнаго отряда полиціи, обязанные присутствовать при этомъ, плакали, какъ дѣти. Сильный дождь, составляющій обычное явленіе около осенняго равноденствія, полилъ какъ изъ ведра въ первую же ночь, давая бездомнымъ страдальцамъ тотчасъ же чувствовать весь ужасъ ихъ положенія. Я посѣщалъ ихъ на слѣдующее утро и ѣздилъ изъ мѣста въ мѣсто, раздавая утѣшеніе и помощь, какія могъ. Землевладѣльцы вокругъ нихъ и на многія мили во всѣ стороны запрещали своимъ арендаторамъ давать изгнаннымъ пристанище, хотя бы на одну ночь. Многіе изъ этихъ бѣдняковъ не были въ состояніи эмигрировать. Проборовшись напрасно нѣкоторое время съ нищетой и болѣзнью, они постепенно проходили черезъ рабочій домъ въ могилу и менѣе чѣмъ черезъ три года около четвертой части ихъ уже покоилось въ землѣ".

Разрушеніе домовъ дошло до такихъ размѣровъ {22 марта 1848 г. членъ парламента Пулеттъ Скропъ обратилъ вниманіе палаты общинъ на крайне незаконный способъ, какимъ приводится въ исполненіе это массовое разрушеніе крестьянскихъ домовъ въ Ирландіи. Изгнанія, какъ утверждалъ онъ, дѣлались "большею частью по ночамъ".-- Примѣч. авт.}, что въ этой практикѣ выработалось извѣстнаго рода искусство; на рабочемъ рынкѣ въ это время появились особыя артели людей, привычныхъ владѣть съ этою цѣлью киркой и ломомъ. Нѣсколько позже весь персоналъ шерифовъ, подшерифовъ, агентовъ, повѣренныхъ и отряда полицейскихъ -- сталъ называться "домовою бригадой" -- имя, связанное съ дурными дѣдами, при одномъ вспоминаніи которыхъ сердце ирландскаго крестьянина содрогается.

Скоро ручной трудъ ломанія домовъ оказался слишкомъ медленнымъ, и вотъ были призваны на помощь научное усовершенствованіе и техническая изобрѣтательность. М-ру Скёдли, католическому лорду Типперари, принадлежитъ честь изобрѣтенія машины для болѣе дешеваго и быстраго снесенія крышъ и разрушенія крестьянскихъ домовъ. Я самъ никогда не видалъ ее, но друзья, наблюдавшіе изобрѣтеніе въ дѣйствіи, описывали мнѣ его. Оно состояло изъ массивныхъ желѣзныхъ рычаговъ, крючьевъ и цѣпей, къ которымъ припрягались лошади. Рычаги и крючья проворно зацѣплялись за извѣстныя мѣста стропилъ и при одномъ ударѣ бича и усиліи лошадей крыша сносилась прочь. Подобнымъ же искуственнымъ вытаскиваніемъ угловыхъ камней разрушались стѣны. Было найдено, что такая машина позволяетъ одному шерифу выгнать въ одинъ день въ десять разъ большее число крестьянскихъ семействъ, чѣмъ выгоняли 50 человѣкъ прежней ручной "ломовой бригады". М-ръ Скёлли не взялъ за свое изобрѣтеніе никакого вознагражденія. Онъ даже не регистрировалъ и не патентовалъ его, а любезно предоставилъ во всеобщее употребленіе, на благо своихъ товарищей-ландлордовъ. Мнѣ говорили, что меньше чѣмъ двѣнадцать лѣтъ тому назадъ оно было въ полномъ ходу въ южныхъ графствахъ.

Но даже разрушенный и разоренный "домъ",-- да, то былъ домъ,-- казалось, имѣлъ какое-то обаяніе для выгнаннаго народа. Онъ долго бродилъ вокругъ своего пепелища, пока его не прогоняли силой или окончательный голодъ не вынуждалъ идти скитаться по "широкому, широкому свѣту". Они строили возлѣ дороги жалкія палатки или лачуги изъ древесныхъ сучьевъ, кусковъ досокъ, вытащенныхъ изъ обломковъ разрушеннаго дома, кладя ихъ на живую изгородь или заборъ и покрывая кусками старыхъ простынь, древесными листьями или дерномъ. Подъ такимъ убогимъ кровомъ пресмыкались дѣти и женщины, а мужчины спали подъ открытымъ небомъ. Одинъ пріятель разсказывалъ мнѣ, что, проѣзжая въ 1849 г. по графству Клэръ, онъ встрѣтилъ возлѣ дороги нѣсколько такихъ палатокъ изгнанныхъ крестьянъ. По его словамъ, во всѣхъ нихъ должно было находиться до ста мужчинъ, женщинъ и дѣтей, и, по всей видимости, они жили въ этихъ хижинахъ уже довольно долго.

Въ графствѣ Мэйо число такихъ придорожныхъ поселеній было такъ же велико, какъ и въ Блэрѣ, но тамъ въ нѣкоторыхъ случаяхъ сосѣдніе собственники давали изгнанникамъ пристанище и такимъ образомъ спасали ихъ отъ рабочаго дома. Слѣдуетъ замѣтить, что такіе жестокіе и безсердечные факты, какъ приведенные д-ромъ Нёлти (запрещеніе окрестныхъ ландлордовъ своимъ арендаторамъ давать убѣжище изгнаннымъ), если не въ этомъ частномъ случаѣ, то въ другихъ, дѣйствительно, имѣли свое мѣсто,-- наприм. тамъ, гдѣ участки были настолько малы, что не допускали дробленія,-- и ни одинъ ландлордъ не хотѣлъ, чтобы разоренное и нищее населеніе другихъ округовъ усиливало тяжесть налога для бѣдныхъ въ его собственномъ округѣ.

Случаи, гдѣ подобное убѣжище допускалось, были очень немногочисленны и огромныя массы,-- это дѣйствительно были массы,-- постепенно раздѣлялись на два класса. Всѣ, кто были въ состояніи эмигрировать,-- т.-е. всѣ, кто имѣлъ или могъ занять, собрать необходимыя средства,-- переселялись въ Австралію, Америку или Великобританію. Тѣ же, кто не могъ располагать даже нѣсколькими фунтами для переѣзда въ Англію, или въ ближайшій городъ, гдѣ нѣкоторое время влачили жалкое существованіе поденщиковъ, впадали въ нищенство, а затѣмъ скоро исчезали въ рабочемъ домѣ, чтобы никогда уже болѣе не поднимать головы и не имѣть своего собственнаго дома. Отъѣздъ эмигрантовъ имѣлъ раздирающій видъ. Англійскіе путешественники по ирландскимъ желѣзнымъ дорогамъ иногда бывали изумлены, подъѣзжая къ какой-нибудь сельской станціи, громкими рыданіями изъ густой толпы на платформѣ. Пока носильщики съ отчаянною поспѣшностью сваливаютъ въ багажный вагонъ многочисленные крашеные ящики, происходила раздирающая сцена разставанія. Это -- проводы эмигрантовъ. Съ горькими слезами они снова и снова цѣлуются со всѣми сосѣдями, друзьями, мужчинами, женщинами и дѣтьми, которые пришли взглянуть на нихъ въ послѣдній разъ. Но горькая тоска наполняетъ тѣхъ членовъ семействъ, которые принуждены уѣзжать и оставлять родныхъ съ тѣмъ, чтобы прислать за ними или за ней изъ первыхъ заработковъ въ изгнаніи. Уѣзжающій мужъ поручаетъ свою жену и дѣтей родственникамъ или друзьямъ, пока онъ не будетъ въ состоянія оплатить ихъ переѣзда. Или это сынъ или дочь, уѣзжающіе отъ стариковъ отца и матери, обѣщая имъ, что они не долго будутъ оставаться въ одиночествѣ. Оглушительный плачъ раздается, когда звонокъ даетъ знать объ отъѣздѣ. Я видѣлъ, какъ сѣдые старики такъ крѣпко обнимали и прижимали къ себѣ своихъ дѣтей, что только усилія троихъ или четверыхъ друзей могли оторвать ихъ. Носильщикамъ приходилось употреблять физическую силу передъ отходомъ поѣзда, чтобъ отогнать толпу отъ оконъ и дверей. И когда, наконецъ, поѣздъ трогался среди сцены горькой тоски, сотни людей бѣжали по полямъ, вдоль линіи, чтобъ уловить еще одинъ взглядъ друзей, которыхъ больше не увидятъ {Однажды, въ іюнѣ 1847 г., я гулялъ около Кагирморе, въ 6 мил. въ западу отъ Кастльтоуна Биргевена, по полю, достигающему утесовъ атлантическаго берега. Вдругъ я увидѣлъ молодаго крестьянина, бѣгущаго по дорогѣ вдоль берега; онъ рыдалъ и махалъ шапкой по направленію въ кораблю, который шелъ на всѣхъ парусахъ въ разстояніи мили отъ берега. Сначала я никакъ не могъ понять, что это значило, но изъ распросовъ узналъ, что это былъ эмигрантскій корабль, только-что вышедшій изъ Кастльтоуна: тамъ была его сестра. Вѣтеръ былъ легкій и корабль шелъ тихо, такъ-что бѣдный парень могъ бѣжать вдоль берега цѣлыя мили и махать шляпой въ надеждѣ, что его сестра можетъ-быть смотритъ въ сторону дома. Прим. автора.}.

Кромѣ ландлордовъ, которые, несмотря ни на какія жертвы, поддерживали и удерживали своихъ арендаторовъ и тѣхъ, которые по собственному желанію или по необходимости оставляли ихъ на произволъ судьбы или выбрасывали въ свѣтъ, была третья категорія, державшаяся средняго пути. Эти не помогали крестьянамъ выдерживать бурю и оставаться жить на старомъ мѣстѣ, но давали имъ возможность уходить прочь, давали имъ нужныя деньги для проѣзда до американскаго или англійскаго берега. Характеръ и достоинство этихъ дѣяній были очень смѣшанные. Въ нѣкоторыхъ случаяхъ это было благороднымъ дѣломъ, а въ другихъ -- безсовѣстною торговлей, пользующеюся минутой крестьянской безпомощности. Которое чувство преобладало? Благословлялъ ли ландлордъ свою судьбу за то, что такой дешевою цѣной освободился отъ разоренныхъ арендаторовъ, а также и налога въ пользу бѣдныхъ въ своемъ имѣніи и получилъ очищенныя фермы въ свое полное владѣніе,-- или онъ, какъ человѣкъ честный и искренній, чувствовалъ, что дѣлаетъ добро и себѣ, и крестьянамъ, что они никогда не могли бы выбиться изъ долга и будутъ счастливы въ Америкѣ или Австраліи?... Этого вопроса я никогда не могъ рѣшить удовлетворительно самъ для себя.

Но, при всемъ желаніи смотрѣть на эти пособія съ самой свѣтлой точки зрѣнія и предполагать за ними самые лучшіе мотивы, я видѣлъ, что едва ли одинъ изъ этихъ ландлордовъ далъ возможность разореннымъ бѣглецамъ сдѣлать что-нибудь большее, чѣмъ добраться до чужого берега. Повидимому, ни одинъ изъ нихъ не задумывался ни на минуту надъ тѣмъ, какъ понравится англійскому народу, что десятки тысячъ невѣжественныхъ, неумудренныхъ, неумѣлыхъ и неграмотныхъ ирландскихъ крестьянъ будутъ выброшены безъ гроша въ карманѣ на набережной Ливерпуля или въ докахъ Лондона. Ни одинъ изъ нихъ, повидимому, нисколько не заботился о томъ, что можетъ произойти отъ того, если сотни, тысячи устремившихся черезъ Атлантиду не найдутъ себѣ работы въ первый же день послѣ высадки въ Бостонѣ или Нью-Йоркѣ. Сотни этихъ эмигрантовъ ѣхали черезъ океанъ съ лохмотьями на спинахъ и безъ одного шиллинга въ карманѣ, чтобы купить себѣ пропитанія хоть на одинъ день по выходѣ на берегъ. Я самъ знаю нѣсколькихъ, которые занимали семь шиллинговъ и шесть пенсовъ, чтобы заплатить за проѣздъ на палубѣ черезъ каналъ въ Англію, надѣясь получить какое-нибудь занятіе въ тотъ же день, даже часъ, какъ они высадятся въ Бристолѣ, Лондонѣ или Ливерпулѣ, или, въ противномъ случаѣ, быть въ необходимости провести первую ночь на англійской почвѣ безъ постели и пищи.

Часто, стоя и наблюдая отъѣздъ этихъ группъ, я старался рѣшить вопросъ, что бы такое они могли дѣлать въ странѣ, куда ѣхали, къ чему они годились. Многіе изъ нихъ никогда не видали города съ десятью тысячами жителей, и въ большой столицѣ, даже въ своей собственной странѣ, они были бы безпомощны и запуганы, какъ стадо овецъ на многолюдной большой дорогѣ. Что ихъ ожидало среди Лондона или Нью-Йорка? Какое впечатлѣніе произведутъ они на иностранный городской народъ? Какого рода искусство, какую отрасль промышленности несли они съ собой, чтобы получить заработокъ и обезпечить себѣ радушный пріемъ? Немногіе изъ нихъ могли читать; нѣкоторые, привыкшіе говорить на родномъ кельтскомъ языкѣ, мало знали по-англійски. Ихъ деревенскія манеры будутъ вызывать насмѣшку, а недостатокъ образованія -- презрѣніе со стороны тѣхъ, кто не знаетъ или не хочетъ знать, что въ несчастной странѣ, которую они оставили, школьный учитель былъ запрещенъ закономъ цѣлыя двѣсти лѣтъ. Печальны были ихъ шансы. Почти все противъ нихъ. Ихъ прошлая жизнь, не приготовлявшая ихъ ни къ чему подобному, почти во всемъ сдѣлала ихъ непригодными для перемѣны.

Все это я говорилъ объ эмигрантахъ крестьянахъ и коттіерахъ. Но въ огромной толпѣ, несомнѣнно, такихъ, которые, по счастью для нихъ, что доказали послѣдствія, обладали образованіемъ, ремесломъ, а иногда и нѣкоторыми средствами для начала жизни въ другой странѣ, члены уважаемыхъ и когда-то бывшихъ богатыми семействъ, но разорившихся во время голода. Мало того, въ стиреджѣ (3-мъ классѣ) отправлялось много хорошихъ и молодыхъ дѣвушекъ, ѣхавшихъ испробовать долю служанокъ въ чужой странѣ, которыя дома когда-то имѣли сами слугъ, готовыхъ исполнять всѣ ихъ желанія, а также много молодыхъ людей, готовыхъ поступить на мѣсто грума, котораго ремесло, такъ сказать, они изучали въ качествѣ джентльменскихъ сыновей лишь въ отъѣзжемъ полѣ. Въ городахъ Великобританіи и Америки теперь существуютъ тысячи ирландцевъ, частью составившихъ себѣ положеніе и состояніе, частью же и до сихъ поръ бьющихся въ жалкой обстановкѣ, которые высадились на новый берегъ безъ друзей и безъ надеждъ, оставивъ за собой развалины счастливыхъ и изобильныхъ домовъ.

Но что касается до огромной массы неразвитыхъ крестьянъ, жертвъ этой гуртовой высылки, то ихъ судьба была, да и не могла не быть, очень плачевна. Пріѣзжая въ такомъ огромномъ числѣ, окруженные всѣмъ чужимъ, новымъ и часто враждебнымъ, они неизбѣжно держались вмѣстѣ, образуя обособленныя колоніи или "кварталы" въ городахъ, гдѣ селились. Дома, въ ихъ родныхъ долинахъ, бѣдность была свободна отъ тѣхъ ужасовъ, которые связывались съ нею здѣсь, а именно разлагающихъ городскихъ пороковъ. Дѣти этихъ несчастныхъ эмигрантовъ росли при ужасной обстановкѣ. Въ полицейскихъ отчетахъ скоро начали фигурировать ряды кельтскихъ именъ. "Подлый ирландецъ" сдѣлалось презрительною кличкой.

Эта картина -- печальная и во многихъ случаяхъ вѣрная четверть столѣтія тому назадъ -- теперь, къ счастію, уже становится рѣдкостью. Появляется болѣе свѣтлое и лучшее положеніе вещей. Но лично отъ себя я долженъ сказать, что я никогда не забуду тѣхъ подавляющихъ впечатлѣній, которыя я вынесъ, изслѣдуя больше двадцати лѣтъ тому назадъ положеніе рабочихъ ирландцевъ въ Стаффордширѣ, Ланкаширѣ, Бостонѣ и Нью-Йоркѣ. Я зналъ, что эти мои бѣдные соотечественники сдѣланы изъ гораздо лучшаго и болѣе благороднаго матеріала, чѣмъ о нихъ думали окружавшіе ихъ чужестранцы, что они были жертвами обстоятельствъ. Я видѣлъ и оплакивалъ ихъ пороки и неудачи,-- видѣлъ, что ихъ природныя ирландскія добродѣтели, ихъ простая, добрая и благородная натура почти совершенно выродились при жестокой пересадкѣ.

Ирландскій исходъ имѣлъ ужаснаго спутника, занимающаго въ воспоминаніяхъ ирландца о томъ времени почти такое же мѣсто, какъ и самъ голодъ. Народъ, бѣжавшій изъ пропитанныхъ лихорадкой лачугъ и рабочихъ домовъ, несъ чуму вмѣстѣ съ собой на корабли. Каждый изъ нихъ превращался въ плавучую усыпальницу. День за днемъ американская публика, содрогаясь, слушала ужасные разсказы о корабляхъ, приходящихъ изъ зачумленныхъ тифомъ и холерой гаваней. Дорога, по которой они пересѣвали океанъ, была усѣяна трупами, выброшенными за бортъ во время пути. 11 февраля 1848 г. м-ръ Лабушеръ въ слѣдующихъ словахъ говорилъ въ палатѣ общинъ о смертности за одинъ годъ на корабляхъ, направлявшихся только въ Канаду и Нью-Брунсвикъ:

"Изъ 106.000 эмигрантовъ, кои переѣхали черезъ океанъ въ теченіе послѣднихъ двѣнадцати мѣсяцевъ въ Канаду и Нью-Брунсвикъ, 6.100 погибли во время пути, 4.100 -- по пріѣздѣ, 5.200 -- въ госпиталяхъ и 1.900 -- въ городахъ, гдѣ они нашли себѣ пристанище. Общая смертность составляла не меньше 17% всего числа эмигрировавшихъ въ эти мѣста, число же смертей было 17.300".

Во всѣхъ большихъ портахъ Америки и Канады тотчасъ же были построены громадные карантинные госпитали. Каждый день прибывавшіе зачумленные корабли выгружали въ нихъ свой оставшійся въ живыхъ грузъ, для котораго смерть тотчасъ же очищала мѣста. Цѣлыя семейства исчезали между водой и землей, какъ говорятъ матросы. Часто всѣ взрослые умирали и оставались одни дѣти. Не всегда возможно было узнавать имена больныхъ и не рѣдко такимъ образомъ терялась всякая возможность узнавать людей. Общественныя власти и благотворительныя учрежденія, основавшія эти лазареты, къ концу своей дѣятельности имѣли на своихъ рукахъ сотни осиротѣлыхъ дѣтей, которыхъ имена и происхожденіе прослѣдить не было возможности. Около восьми лѣтъ тому назадъ ко мнѣ въ Дублинъ приходилъ одинъ изъ такихъ потерявшихъ свое имя, теперь человѣкъ съ хорошимъ состояніемъ и положеніемъ. Онъ пріѣхалъ изъ-за океана со спеціальною цѣлью, которую преслѣдовалъ уже много лѣтъ, добыть какіе-нибудь признаки своего семейства, погибшаго въ одномъ изъ огромныхъ береговыхъ госпиталей 1849 года. Съ благоговѣніемъ онъ хранилъ нѣсколько кусковъ краснаго крашенаго эмигрантскаго ящика, который, какъ онъ былъ увѣренъ, принадлежалъ его отцу. Ревностно ѣздилъ онъ изъ мѣста въ мѣсто по графствамъ Влэръ, Керри и Галуей, надѣясь выкопать изъ могилъ ужаснаго прошлаго тайну, едва ли не навсегда для него потерянную.

"Отъ Гроссъ Эйланда, великой усыпальницы принесеннаго въ жертву человѣчества,-- гласитъ оффиціальный отчетъ Монтреальскаго эмигрантскаго Общества за 1847 г.,-- до Портъ-Сарнія, а также вдоль береговъ нашей величественной рѣки, на берегахъ озеръ Онтаріо и Эри, куда бы ни достигала эмиграція,-- повсюду могутъ быть найдены мѣста вѣчнаго успокоенія сыновъ и дочерей Ирина, одна непрерывная цѣпь могилъ, гдѣ покоятся отцы, матери, сестры и братья, смѣшанные въ одной грудѣ, безъ слезы, оросившей землю, безъ камня, указывающаго мѣсто. Больше двадцати тысячъ душъ сошли въ могилу такимъ образомъ".

Я не знаю, есть ли въ исторіи нашего времени что-нибудь подобное этому ирландскому исходу. Говорятъ, нѣмцы эмигрировали въ огромномъ числѣ и, подобно ирландцамъ, повидимому образуютъ обособленныя общины, гдѣ селятся. Но многія обстоятельства отличаютъ дѣло ирландцевъ отъ всякаго другаго, какое можно бы было привести. Другія эмиграціи были болѣе или менѣе постепеннымъ и постояннымъ переселеніемъ народа, ѣдущаго по своей доброй волѣ; здѣсь же было насильственное изгнаніе или паническое бѣгство приведеннаго въ ужасъ народа и сопровождалось страшными сценами страданія и смерти. Мало того, ирландцы чувствуютъ, что ихъ страна не имѣла возможности "соблюсти правила" (если я могу такъ выразиться) при томъ положеніи вещей, которое выбросило въ свѣтъ одну часть населенія, всего менѣе приготовленную встрѣтить его и всего менѣе способную дать иностранцамъ понятіе о честныхъ и высокихъ идеяхъ Ирландіи и ирландцевъ. Среди англичанъ и англичанокъ даже и теперь еще не мало такихъ, которые представляютъ себѣ, что всѣ ирландцы живутъ въ лачугахъ (caubeens) съ трубами на боку и носятъ серпъ подъ фланелевой курткой. Еслибъ иностранцы видѣли соотвѣтствующій классъ англійской націи, когда она имѣла классъ крестьянъ,-- какое грубое представленіе они могли бы составить себѣ о типическомъ англичанинѣ.

Однакожь первое ужасное испытаніе пережито и ирландская эмиграція начинаетъ давать хорошіе и полезные плоды. Обдѣленные при началѣ своего поприща, лишенные отечества, кельты рѣшительно поднимаются и выступаютъ въ передніе ряды во многихъ странахъ. Они усвоиваютъ искусства и пользуются своей природной быстрою смѣтливостью. Къ несчастію, въ нѣкоторыхъ мѣстахъ ихъ принижаютъ и давятъ внизъ пороки, порожденные невѣжествомъ и нищетой, но въ большей части случаевъ они завоевали себѣ уваженіе и обезпечили хорошее отношеніе своихъ товарищей рабочихъ, сосѣдей и хозяевъ. Грустныя обстоятельства, при которыхъ огромное большинство ихъ пересѣкло океанъ, положили на ирландскихъ эмигрантовъ одну выдающуюся черту: они -- обособленный народъ. Какъ сыны Израиля, "они сидятъ на рѣкахъ вавилонскихъ и плачутъ, вспоминая Сіонъ". Въ радости или горѣ, нуждѣ или богатствѣ, у нихъ въ сердцахъ всегда есть уголъ для Ирландіи, въ тайнѣ хранимая память о прощаніи на желѣзной дорогѣ, или послѣднемъ взглядѣ, брошенномъ на родную долину, разрушенную хижину, уединенное боярышниковое дерево. Часто въ своихъ снахъ они опять ломаютъ руки такъ, какъ ломали ихъ въ тотъ день, когда отправлялись въ вѣчную ссылку.

XII.
Актъ объ имѣніяхъ, обремененныхъ долгами.

"А, Кингстонъ, черноусый, добродушный Кингстонъ, я радъ васъ видѣть въ этой гостепріимной странѣ!" -- съ такимъ характеристичнымъ привѣтствіемъ обратился Георгъ IV къ открытому, веселому и горячему графу Кингстону, вступая на ирландскій берегъ въ Гоутѣ 12 августа 1821 года и увидавъ его среди собравшейся для встрѣчи толпы.

Король тогда и не подозрѣвалъ, что "черноусый и добродушный" аристократъ, стоявшій передъ нимъ,-- прекрасный типъ ирландскаго провинціальнаго дворянина, храбрый, великодушный, гостепріимный, добрый къ своимъ крестьянамъ, любимый своими подчиненными,-- былъ обреченъ судьбой быть послѣднимъ представителемъ своего имени и рода. Однакожъ это было такъ. Его наслѣднику суждено было увидѣть лишь развалины благороднаго дома и обломки того княжескаго богатства, которое когда-то составляло гордость южной Ирландіи.

Путешественникъ, ѣдущій изъ Корка въ Дублинъ, подъѣзжая въ станціи "Лимерикское Соединеніе", видитъ на правой сторонѣ цѣпь высоеихъ горъ, рѣзко выдѣляющихся среди плодородной равнины. Даже смотря съ желѣзной дороги, всякій можетъ замѣтить, что онѣ пронизаны глубокими и узкими проходами и живописными долинами. Это -- Галти, одна изъ благороднѣйшихъ горныхъ группъ въ Ирландіи, а можетъ-быть и въ Европѣ.

Округъ имѣетъ исторію полную событій. Его глубокія стремнины, непроходимые холмы, извилистые дефилеи сдѣлали его убѣжищемъ для природныхъ ирландцевъ, гонимыхъ съ равнинъ. "Естественная крѣпость свободы", называетъ его одинъ изъ нашихъ историковъ. Десмондъ-Геральдины -- ipsis Hibernicis Hiberniores -- были его лордами въ теченіе всего пятнадцатаго и шестнадцатаго столѣтій. Осыпавшіяся стѣны ихъ многочисленныхъ замковъ до сихъ поръ составляютъ выдающіяся черты мѣстности на многія мили вокругъ. Уже въ семнадцатомъ столѣтіи обширныя владѣнія этой вѣтви Фитцгеральдовъ перешли къ Фентонамъ изъ Митчельстоуна, одинъ изъ которыхъ женился на дочери "бѣлаго рыцаря", Фитцгеральда изъ Клонджиббона. Черезъ нѣсколько времени на единственной наслѣдницѣ Фентановъ женился Джонъ Бингъ, котораго дѣдъ, сэръ Джонъ Бингъ, получилъ отъ Карла II обширныя владѣнія въ графствѣ Роскоммонъ. Онъ былъ предшественникомъ "черноусаго, добродушнаго" лорда Кингстона и капитана Бингъ-Гармана, члена парламента отъ Слиго (1877 г.), къ которому и перешли эти имѣнія въ Роскоммонѣ.

На югъ и западъ отъ Галти подымаются горы Бискмельдона. Долина, раздѣляющая ихъ, одна изъ самыхъ прекрасныхъ въ Мюнстерѣ. При ея вершинѣ стоитъ Митчельстоунскій замокъ. О величественности этого горнаго дворца Кингстоновъ и окружающихъ его естественныхъ красотахъ я слыхалъ еще въ дѣтствѣ. Но когда я посѣтилъ это мѣсто въ 1860 г., уже свершились обстоятельства, которыя я сейчасъ разскажу, и княжескій домъ не зналъ болѣе Кингстоновъ. За десять лѣтъ до этого въ Daily News было помѣщено описаніе одной сцены, полное чувства и правды, часть котораго я и приведу здѣсь вмѣсто своего собственнаго разсказа. "Еще издали, какъ только путешественникъ входитъ въ прекрасную долину того же имени, онъ уже различаетъ башни и укрѣпленія Митчельстоуна, возвышающагося надъ окрестными лѣсами и говорящаго о великолѣпіи, совершенно необыкновенномъ для этой страны. Съ либерализмомъ, совсѣмъ неизвѣстнымъ въ Великобританіи, ворота замка во всякое время открыты для публики. Говорятъ, ничто не доставляетъ лорду Кингстону такого удовольствія, какъ видѣть людей наслаждающимися въ его владѣніяхъ. Въ Англіи проѣздъ экипажа черезъ паркъ считается большинствомъ собственниковъ непрошеннымъ и надоѣдливымъ вторженіемъ, въ Митчельстоунѣ же лордъ Кингстонъ едва ли самъ не выходитъ на встрѣчу всякому въѣзжающему экипажу привѣтствовать его обладателей и пригласить ихъ осмотрѣть его замокъ и владѣнія.

"Въ согласіи съ чувствами благороднаго владѣтеля, аллея отъ воротъ къ подъѣзду замка не длинна и пріятна. Короткое и прохладное авеню даетъ посѣтителю время приготовиться. Лужайка и поляна для игръ пройдены и замокъ стоитъ передъ вами во всемъ своемъ княжескомъ величіи. Онъ состоитъ изъ группы обширныхъ и изящно-пропорціональныхъ строеній съ зубчатыми башнями изъ чисто-бѣлаго камня, привезеннаго съ холмовъ собственныхъ владѣній. Ничего не можетъ быть проще внутренняго расположенія этого замка. Нѣсколько изящныхъ ступенекъ ведутъ отъ входа въ галлерею 150-ти футовъ въ длину. На другомъ концѣ этой галлереи другой рядъ мраморныхъ ступенекъ ведетъ въ верхній этажъ. Галлерея освѣщается рядомъ круглыхъ и другихъ оконъ, выходящихъ на сѣверъ. На южной же сторонѣ расположены очаги изъ итальянскаго мрамора, съ печами въ рыцарскомъ вкусѣ и съ такими же гербами и приличными замку рисунками. Между очагами -- двери, ведущія въ рядъ комнатъ, которыя служатъ пріемными салонами. Въ верхнемъ этажѣ два ряда спаленъ, шестьдесятъ главныхъ и двадцать меньшихъ. Случалось, что сто человѣкъ безъ всякихъ затрудненій находили себѣ особыя помѣщенія въ этомъ домѣ. На югъ отъ главнаго зданія расположены, скрытыя за кустарникомъ, наружныя службы. Конюшни Дугласа, прославленныя Вальтеръ-Скоттомъ, не могли похвастаться лучшимъ устройствомъ. Здѣсь постоянно держались двадцать четыре лошади, всегда готовыя для войны или охоты. Митчельстоунъ давно славился своими садами: самъ благородный лордъ особенно интересовался ими. И дѣйствительно, достойно вниманія посмотрѣть на длинный рядъ открытыхъ виноградниковъ. Какъ только глазъ можетъ видѣть, висятъ фестоны винограда, и нѣкоторые очень рѣдкихъ сортовъ. Черный гамбургскій виноградъ доведенъ здѣсь до высшаго совершенства; есть одна лоза, которая какъ по своей величинѣ, такъ и по размѣрамъ плодовъ, говорятъ, соперничаетъ съ знаменитымъ произведеніемъ Гамптонскаго двора. Есть тамъ также особое помѣщеніе для принятія пикниковыхъ партій, которымъ съ давнихъ поръ дозволялся свободный осмотръ всѣхъ владѣній, садовъ и замка. Многія ошибки и вины этого семейства искуплены такимъ благосклонінымъ отношеніемъ къ публикѣ. Когда англичане слышатъ о владѣніяхъ аристократовъ, въ которыя такъ трудно проникнуть, они могутъ вспоминать Митчельстоунъ, гдѣ всякій посѣтитель, безъ различія званія, принимался, привѣтствовался и даже получалъ приглашеніе посѣщать замокъ въ будущемъ".

Несмотря на все это, въ одинъ прекрасный день надъ Митчельстоунскимъ замкомъ и его великодушнымъ лордомъ разразился тяжелый ударъ. Я предоставлю тому же почтенному англичанину разсказать эту исторію, хотя онъ и ошибается въ одной или двухъ частностяхъ:

"Настоящій владѣтель имѣнія отличался своимъ гостепріимствомъ. При другихъ обстоятельствахъ это было бы благородною чертой характера. Лордъ Кингстонъ дѣлалъ то, надъ чѣмъ призадумался бы всякій самый богатый англійскій аристократъ. Онъ приглашалъ въ Митчельстоунъ всѣхъ, безъ различія ранга и чина, кто могъ извлечь изъ этого посѣщенія пользу или удовольствіе: "Если вы ученый,-- говорилъ благородный лордъ,-- вы должны видѣть мѣста, извѣстныя въ исторіи; если вы любитель природы, вы должны имѣть комнату съ дюжиной видовъ; если вы охотникъ, лошадь и собака приглашаютъ васъ слѣдовать за ними; здѣсь вы найдете холмы, изобилующіе дичью, и рѣки, полныя рыбы. Приносите свое ружье, уду, карандашъ или записную книжку -- и вы будете одинаково радушно приняты и удовлетворены. Приходите и посѣтите меня въ Митчельстоунѣ".

И вотъ среди одного изъ такихъ гостепріимныхъ собраній и былъ нанесенъ послѣдній ударъ потомку Клонджиббона. Это былъ жестокій ударъ, и нанесшій его будетъ покрытъ вполнѣ заслуженною ненавистью. Это случилось въ субботу, вечеромъ; сто гостей приготовлялись къ обѣденному столу въ Митчельстоунѣ послѣ забавъ и удовольствій дня. Вдругъ къ дверямъ подъѣхалъ неожиданный посѣтитель. Это былъ стряпчій околодка, которому лордъ Кингстонъ довѣрялъ веденіе нѣкоторыхъ своихъ дѣлъ. Въ уплату долга за издержки по этимъ дѣламъ была выдана закладная, которая и подана во взысканію. Теперь оставалось только привести ее въ исполненіе; но никто не ожидалъ, что уплата будетъ потребована тотчасъ же. Когда стряпчій пріѣхалъ, онъ былъ встрѣченъ лордомъ Кингстономъ съ обычнымъ гостепріимствомъ. Онъ принялъ приглашеніе переночевать, раздѣлялъ гостепріимство замка и пилъ вино за здоровье и счастье его владѣльца.

"На слѣдующее утро, когда лордъ Кингстонъ и его общество собиралось идти въ прилегающую церковь,. стряпчій извинился нездоровьемъ и не пошелъ. Во время же отсутствія гостей онъ удивлялся величію замка и ходилъ по комнатамъ. Онъ осматривалъ мебель, книги, доски на буфетахъ, висячіе канделябры и т. под. Немного погодя, въ тотъ же день онъ уѣхалъ. Лордъ Кингстонъ мало заботился о томъ, что предвѣщалъ этотъ визитъ.

"Спустя одинъ или два дня, къ нему, въ Митчельстоунъ, явился хорошо извѣстный ему джентльменъ, который попросилъ у него частнаго свиданія. Это былъ шерифъ графства. По его словамъ, онъ пришелъ по самой непріятной обязанности. По требованію стряпчаго было постановлено произвести взысканіе, и онъ получилъ приказаніе немедленно привести его въ исполненіе, причемъ мебель и другія вещи, находящіяся въ замкѣ, должны идти въ уплату и ему поручено конфисковать ихъ. Шерифъ увѣрялъ лорда Кингстона, что опись будетъ произведена такимъ образомъ, чтобы причинить ему какъ можно меньше непріятности. "На полицейскаго,-- сказалъ онъ,-- нужно смотрѣть какъ на его слугу, и, онъ увѣренъ, дѣло устроится такимъ образомъ, что они смогутъ удалиться очень скоро".

"Шерифъ ушелъ позвать полицейскаго, котораго онъ, изъ деликатности къ лорду Кингстону, оставилъ за границей владѣній. Во время его отсутствія лордъ Кингстонъ торопливо созвалъ своихъ друзей и держалъ съ ними совѣтъ. Нѣкоторые изъ наименѣе благоразумныхъ посовѣтовали ему запереть двери замка. Благородному лорду дали дурной совѣтъ. Двери были заперты засовомъ и графъ вмѣстѣ съ тою частью своихъ гостей, которая осталась, рѣшился выдержать осаду.

"Шерифъ поступалъ въ духѣ джентльмена и даже друга. Теперь для него настало время дѣйствовать въ роли исполнителя закона. Онъ окружилъ замокъ и прилегающія владѣнія и приказалъ полицейскимъ овладѣть замкомъ какимъ бы то ни было образомъ. Около двухъ недѣль продолжалась осада. За это время внутри зданія нѣсколько разъ держался военный совѣтъ. Наконецъ, болѣе умѣренные одержали верхъ: они совѣтовали лорду Кингстону сдаться безусловно. "Поддержки ожидать неоткуда,-- говорили они,-- и настоящее положеніе дѣлъ только увеличиваетъ раздраженіе на той и другой сторонѣ. Согласно этому было рѣшено впустить полицію. Поздно вечеромъ того же дня лордъ Кингстонъ въ послѣдній разъ выѣхалъ изъ дома своихъ предковъ, и люди шерифа были призваны вступить во владѣніе замкомъ и имуществомъ".

Этотъ разсказъ, сдѣланный съ такою симпатіей, былъ горькою истиной; но мои свѣдѣнія указываютъ время для этого событія нѣсколько другое, чѣмъ обозначено здѣсь, Я имѣю основаніе думать, что описанная конфискація произошла въ 1845 или 1847 г., по требованію м-ра Дж. В. Шерлока, фермойскаго прокурора. Окончательная конфискація произошла въ 1849 году въ пользу фамильной группы, о которой мы услышимъ много въ слѣдующей главѣ, семейства Садлеръ-Скуллай. Вышеупомянутая закладная, по которой имѣніе Кингстона продано въ 1850 году, была сдѣлана съ Томасомъ Джозефомъ Эйромъ, Вилльямомъ Стоуртономъ, Джемсомъ Скуллей и Джемсомъ Садлеромъ. М-ръ Эйръ, назначилъ своего родственника, м-ра Джона Садлера, позднѣе члена парламента отъ Карлоу, получателемъ имѣнія. М-ръ Садлеръ организовалъ компанію для покупки земель. Позднѣе акціи этой компаніи перешли главнымъ образомъ въ руки двухъ директоровъ ея, однимъ изъ которыхъ былъ м-ръ Натаніэль Боклей, ланкаширскій фабрикантъ. М-ръ Боклей скупилъ бумаги, или другимъ образомъ устроилъ дѣло съ своимъ товарищемъ, и сдѣлался лордомъ имѣнія, назначивъ туда въ качествѣ своего агента м-ра Паттента С. Бриджа, который во время паденія садлерскагсу банка въ 1856 г. былъ управляющимъ его отдѣленія въ Тёрлсѣ. Печальные факты послѣднихъ лѣтъ на время придали тому же Митчельстоунскому имѣнію мрачную извѣстность и сообщили именамъ м-ра Боклея и м-ра Паттента С. Бриджа прискорбную извѣстность {Въ теченіе послѣднихъ двухъ лѣтъ было сдѣлано двѣ попытки убить м-ра Бриджа. Въ послѣдній разъ между сопровождавшей его полиціей и убійцами произошла настоящая перестрѣлка. М-ръ Бриджъ спасся, но ето кучеръ былъ убитъ на мѣстѣ. Примѣч. автора.}.

Въ концѣ 1847 или въ началѣ 1848 гг. въ Ирландіи прошелъ слухъ, что правительство занято проектомъ устраненія обремененнаго долгами класса ландлордовъ въ Ирландіи. Необходимость такой мѣры, ея полезность и возможность никто не могъ отрицать и никто такъ охотно не признавалъ, какъ сами ирландскіе собственники.

Цѣлая гора закладныхъ или сѣть передачъ отняли у нихъ всякую возможность испытывать или вводить тѣ многочисленныя реформы и улучшенія, которыя могъ бы сдѣлать въ своихъ отношеніяхъ съ крестьянами дѣйствительно свободный и независимый собственникъ. Многіе ирландскіе ландлорды, номинально имѣющіе тысячи и десятки тысячъ фунтовъ ежегоднаго дохода, въ дѣйствительности получали въ свое распоряженіе едва нѣсколько сотъ. Очень многимъ изъ нихъ невѣрность и фальшивость положенія сдѣлались невыносимыми. Лордъ изъ древняго дома или владѣтель замка, обросшаго плющомъ, и земель, раскинувшихся на много милъ вокругъ, часто завидовалъ скромному торговцу, получающему вѣрные 500 фунт. въ годъ и необязанному содержать штатъ и дворъ и поддерживать свое фальшивое положеніе въ обществѣ.

Для людей въ такихъ обстоятельствахъ снисходительность къ крестьянамъ была большею частію невозможна, а побужденія къ жадности, непомѣрнымъ рентамъ и вымогательству были сильны и настоятельны. Обязанностію государства было найти лѣкарство противъ такого серьезнаго и сложнаго зла. Съ этой точки зрѣнія ирландскій актъ объ имѣніяхъ, обремененныхъ долгами, былъ однимъ изъ величайшихъ благодѣяній, какія законодательство когда бы то ни было приносило Ирландіи. Въ дѣйствительныхъ же результатахъ его добро и зло, вредъ и польза, удовлетвореніе и сожалѣніе были перемѣшаны другъ съ другомъ. Во многихъ очень важныхъ частностяхъ ожиданія и предначертанія его иниціаторовъ встрѣтили разочарованіе и противорѣчіе. Но, принимая во вниманіе все сдѣланное, приходится все-таки сказать, что получена большая и неизмѣримая польза, хотя и довольно дорогою цѣной.

Сама по себѣ прекрасная мѣра, она была предложена и подарена Ирландіи въ такое время и при такихъ обстоятельствахъ, которыя придали ей видъ положительно вредной. Приговоръ объ уничтоженіи или упраздненіи никогда не можетъ разсчитывать на благопріятный пріемъ ни отъ какого заинтересованнаго человѣка, ни отъ какого класса. "Жизнь сладка"; но когда люди чувствуютъ, что изъ ихъ спеціальнаго несчастія извлекается спеціальная выгода съ цѣлью воспользоваться ихъ разореніемъ, какъ бы ни было велико происходящее отсюда общественное благо, если ихъ "бьютъ лежачими", то они смотрятъ на дѣло съ особенною горечью. Такимъ же образомъ относились и многіе ирландскіе лорды въ проекту акта о заложенныхъ имѣніяхъ. "Онъ явился,-- говорили они,-- въ то время, когда мы наиболѣе нуждаемся въ снисхожденіи, сочувствіи и помощи. Онъ захватилъ насъ въ минуту безпомощности и истощенія". И дѣйствительно, какъ бы ни были велики ихъ шансы возстановить свое положеніе въ другое время,-- теперь они не имѣли никакихъ. Земельная собственность на рынкѣ не имѣла никакой цѣны. Во многихъ имѣніяхъ за время голода ренты совсѣмъ не платились. На другихъ налогъ въ пользу бѣдныхъ достигъ 20 шиллинговъ на фунтъ годовой оцѣнки. Ставить ирландскимъ ландлордамъ въ такое время ультиматумъ: "плати или уѣзжай" -- было чистымъ разореніемъ. Являться къ нимъ въ концѣ голода и требовать штрафы за унаслѣдованные долги и затрудненія во многихъ случаяхъ значило приносить невиннаго въ жертву за грѣхи ихъ предковъ,-- приносить въ жертву при особенно трудныхъ и несправедливыхъ обстоятельствахъ. Короче говоря, актъ объ имѣніяхъ, обремененныхъ долгами, долженъ былъ пройти многими годами раньше, во времена спокойствія и сравнительнаго изобилія. Проведенный же теперь онъ не могъ показаться не чѣмъ инымъ, какъ жестокостью или враждебностью, и могъ достигнуть своихъ несомнѣнно полезныхъ цѣлей только цѣной крупныхъ жертвъ и страданій.

Каковы же были эти цѣли? Въ биллѣ, внесенномъ въ парламентъ, онѣ были выражены однимъ способомъ, имѣли одно значеніе, въ руководящихъ же органахъ англійскаго общественнаго мнѣнія онѣ выражались совсѣмъ инымъ образомъ. Съ перваго взгляда правительственная мѣра была такова, что всякій могъ достаточно ясно читать намѣреніе дать право спеціальному учрежденію издавать приказы о продажѣ имѣній, обремененныхъ долгами, по ходатайству о томъ одного изъ достаточно заинтересованныхъ лицъ -- владѣльца или кредитора, причемъ всѣ прежніе статуты, договоры, сдѣлки и контракты не имѣли бы силы; чтобы всѣ дѣйствительные долги могли быть уплачены, насколько собственность можетъ покрыть ихъ; чтобы собственники, освобожденные отъ тяжелыхъ стѣсненій семейныхъ договоровъ и разорительнаго ярма фамильныхъ долговъ, могли обратить свои усилія на помощь ирландской поземельной системѣ; чтобы длинные, неясные и тяжеловѣсные документы на владѣнія землей были замѣнены краткой, простой и неизмѣнной формой. Эти проекты были такъ полезны, трибуналъ съ такою властью такъ необходимъ для всякой страны, что трудно понять, почему (какъ нѣкоторые ирландскіе перы и члены парламента спрашивали въ свое время) билль не былъ распространенъ на Англію и Шотландію, а только на одну Ирландію. Намъ отвѣчали, что мы должны читать между строками правительственной мѣры планъ гораздо болѣе рѣшительный новой колонизаціи. Не только ирландскіе арендаторы должны были быть замѣнены англійскими и шотландскими "колонистами", но сами ирландскіе ландлорды должны были уступить мѣсто англійскимъ собственникамъ. Наконецъ "англійскій капиталъ" долженъ былъ притекать въ Ирландію и идти на покупку этихъ имѣній. Мечты Елизаветы, Джемса и Чарльза должны были осуществиться въ царствованіе Викторіи. Островъ долженъ былъ населиться новою расой, долженъ былъ англизироваться "отъ центра до моря". И выполнено это должно быть съ одной стороны изгнаніями и эмиграціей, а съ другой -- дѣйствіемъ акта объ имѣніяхъ, обремененныхъ долгами. "Еще нѣсколько лѣтъ,-- говорилъ лондонскій Times,-- и кельтскій ирландецъ будетъ такою же рѣдкостью въ Боннеморе, какъ краснокожій индѣецъ на берегахъ Мангеттена".

Еслибы теленокъ, котораго ведутъ на бойню, могъ понимать и утѣшаться замѣчаніями на счетъ того прекраснаго филея, которое съ него получится, то его положеніе было бы очень похоже на то, которое теперь занимали ирландскіе ландлорды и крестьяне; точно съ такимъ же чувствомъ они должны были покорно выслушивать искусныя рѣчи и ученыя передовыя статьи, объявлявшія, что они предназначены на убой во имя общественнаго блага. Но они не обладали философіей, нужной для такой возвышенной точки зрѣнія, и награждали авторовъ крѣпкими словами.

Въ началѣ февраля 1848 года ирландскій билль объ имѣніяхъ, обремененныхъ долгами, былъ внесенъ въ палату лордовъ. 24 февраля онъ читался во второй разъ. Въ теченіе марта и апрѣля онъ лежалъ perdu,-- все вниманіе и правительства, и страны было приковано къ болѣе тревожнымъ и спѣшнымъ событіямъ минуты. Однакожь 8-го мая лорды вдругъ закончили обсужденіе билля, желая наверстать потерянное время, и провели его черезъ всѣ дальнѣйшіе стадіи въ два или три дня. Спустя недѣлю онъ былъ внесенъ въ общины, а 18-го мая читался во второй разъ съ болѣе короткими дебатами, чѣмъ теперь вызвалъ бы билль объ освѣщеніи проходовъ газомъ. Ни одинъ ирландскій членъ, кажется, не открылъ рта по поводу мѣры, которая была предназначена и разсчитана произвести самыя важныя перемѣны въ Ирландіи. 4-го іюля сэръ Люціусъ О'Брайенъ, впослѣдствіи лордъ Инчиквинъ, а тогда членъ отъ Клэра, вызвалъ довольно продолжительные дебаты своею поправкой, предлагающею распространить билль на Англію,-- предложеніе, возбудившее сильный протестъ и легко отклоненное правительствомъ. 13-го іюля билль прошелъ чрезъ комитеты, 24 іюля 1848 года онъ выдержалъ третье чтеніе, а еще черезъ нѣсколько дней сдѣлался закономъ.

21 октября 1849 года была приведена въ исполненіе первая "петиція о продажѣ" по новому акту и скоро насталъ тотъ порядокъ вещей, который предвидѣла большая часть народа: наплывъ кредиторовъ въ судъ и неизбѣжная жертва собственностью. Какъ во время коммерческой паники, люди, которымъ сначала и въ голову не приходила мысль о продажѣ и которые до сихъ поръ сдерживали съ каждымъ часомъ усиливающееся пониженіе, теперь неистово торопились и тѣмъ самымъ ускоряли паденіе цѣнъ. Въ этой бурѣ многія благородныя состоянія потерпѣли крушеніе, упали многіе древніе и почетные дома. Имѣнія, способныя дважды покрыть лежащіе на нихъ долги, еслибы земля имѣла свою обычную стоимость, теперь не могли быть проданы даже за столько, чтобы покрыть закладныя, и владѣльцы были обречены на разореніе.

Я уже разсказалъ или цитировалъ исторію Кингстоновскаго имѣнія. Исторія первыхъ операцій новаго учрежденія полна такихъ эпизодовъ. Второе по той симпатіи, которую оно вызвало послѣ Кингстоновскаго, было дѣло лорда Горта. Среди именъ, хранимыхъ въ памяти ирландскаго народа о людяхъ, стоявшихъ подлѣ "вѣчно-славнаго Граттана", въ послѣдніе дни ирландскаго парламента, почетное мѣсто занимаетъ имя полковника и достопочтеннаго Чарльза Верикера, члена парламента. Торопливо призванный на поле войны тревогой о французскомъ вторженіи у Биллала, онъ командовалъ первыми войсками, собранными для того, чтобы помѣшать движенію франко-ирландскихъ силъ на востокъ, онъ первый при Болуни, близъ Слиго, остановилъ позорное бѣгство британскихъ войскъ изъ-подъ Вастльбара. За это онъ былъ сдѣланъ виконтомъ Тортомъ, получившимъ свой титулъ отъ чистенькаго маленькаго городка, прилегающаго къ фамильному имѣнію въ Лау-Бутеръ-Кастль {Достопочтенный полковникъ Верикеръ изъ Болуни получилъ перство, пожалованное его дядѣ Джону Прендергасту изъ Горта, которому онъ наслѣдовалъ, и получилъ его фамильную собственность со спеціальными остаткомъ для себя самого. Вмѣстѣ съ этимъ онъ получилъ отъ дяди и его титулъ виконта. Упомянутое бѣгство было названо "Кастльбарскіе бѣга", которые подъ этимъ именемъ и до сихъ поръ извѣстны въ околодкѣ. Прим. авт.}. Французы были окончательно поражены лордомъ Лейномъ при Баллинамукѣ, а полковникъ Верикеръ съ поля битвы попалъ въ сенатъ. Его имя до конца стояло въ спискѣ тѣхъ, которые вотировали противъ сліянія. Въ 1850 году его сынъ, Джонъ П. Верикеръ, владѣлъ замкомъ и землями, когда надъ нимъ разразился тяжелый и незаслуженный громовый ударъ, разрушившій и болѣе гордые дома.

Лау-Кутеръ-Кастль -- одно изъ мѣстъ, на которыя ѣздятъ смотрѣть ("show places") въ западныхъ графствахъ -- расположено на берегу озера того же имени и въ двухъ миляхъ отъ городка Тортъ въ графствѣ Галуей. Замокъ -- совсѣмъ новый, былъ построенъ вторымъ висконтомъ за 80.000 фунтовъ по плану Наша, возстановителя и архитектора новой части Виндзорскаго замка. Про него говорятъ, что онъ построенъ въ "строго-готическомъ" стилѣ. Массивныя стѣны сдѣланы изъ прекрасно-выкованнаго известняка. Озеро занимаетъ около восьми квадратныхъ миль и усыпано лѣсистыми островами. Одинъ изъ нихъ многіе годы былъ домомъ для множества цаплей и баклановъ, что составляетъ одинъ изъ немногихъ извѣстныхъ примѣровъ, чтобъ эти птицы жили на прѣсномъ озерѣ. Рѣка Гортъ вытекаетъ изъ озера и въ поэтической долинѣ, извѣстной подъ именемъ "Пуншевой Чаши" ("Punchbowl"), на разстояніи около мили отъ озера, падаетъ въ глубокую скалистую пропасть и совершенно исчезаетъ подъ землей вплоть до Канногоуна. Здѣсь она выходитъ изъ скалистой пещеры, отсюда протекаетъ черезъ Гортъ, гдѣ приводитъ въ движеніе нѣсколько мельницъ, и продолжаетъ свой путь -- то исчезая, то снова появляясь -- по пескамъ Бинваррскаго залива до своего впаденія въ него въ шести миляхъ отъ Горта.

На неустроенномъ Гортскомъ имѣніи было долгу всего около 60.000 фунт. стерл. Въ 1842 году его оцѣнили для своихъ семейныхъ цѣлей въ 150.000 фунт. стерл., но всегда считали, что въ дѣйствительности оно стоитъ гораздо больше. 1847 годъ засталъ лорда Горта въ числѣ живущихъ въ Ирландіи землевладѣльцевъ и за исполненіемъ своихъ обязанностей", онъ отказался бѣжать, оставивши своихъ крестьянъ. "Его лордство,-- говоритъ одна изъ ирландскихъ газетъ,-- всегда было противъ системы очищенія, которую онъ называлъ безжалостной и несправедливой и пытался практически доказать, что живущій дома ландлордъ, пользуясь отъ времени до времени удобными случаями, можетъ соединять фермы въ своемъ имѣніи и вводить современныя усовершенствованія, не разоривши ни одного счастливаго дома и не вызывая враждебныхъ чувствъ въ крестьянахъ". Насталъ голодъ, ренты не могли быть уплачены, и лордъ Горть не обратился въ бездушнымъ средствамъ вымогательства ихъ. Проценты на закладную превратились въ недоимку; кредиторъ воспользовался параграфомъ закладной, смѣнилъ своего мѣстнаго поземельнаго агента и назначилъ на его мѣсто лондонскаго прокурора, который, я увѣренъ, никогда не видалъ мѣста и никогда не бывалъ въ немъ, даже становясь распорядителемъ его. Петиція о продажѣ была подана въ канцелярію, откуда дѣла были переданы въ новое учрежденіе, созданное актомъ объ имѣніяхъ, обремененныхъ долгами. Всякій можетъ представить себѣ чувства лорда Горта и его семейства,-- они слишкомъ хорошо знали, что значитъ принудительная продажа имѣнія въ такое время. Ихъ самыя мрачныя ожиданія исполнились. Они видѣли, какъ ихъ прекрасный домъ-замокъ, озеро и земли -- были сметены прочь, проданы по низкимъ цѣнамъ. Имѣніе, которое должно бы было оставить имъ хорошій доходъ за покрытіемъ всѣхъ обязательствъ, не было способно оплатить закладную. Они прекрасно знали (что дѣйствительно впослѣдствіи и случилось), что черезъ нѣсколько лѣтъ эти праотцовскіе акры, навсегда такимъ образомъ отнятые у нихъ, будутъ опять продаваться почти за ройную теперешнюю цѣну. Сколько мнѣ извѣстно, тринадцати-лѣтній доходъ былъ высшая цѣна при этой продажѣ. Многіе участки были проданы за пять лѣтъ дохода, тогда какъ нѣкоторые изъ нихъ были впослѣдствіи перепроданы за 25 и 27 лѣтъ. Лау-Кутеръ-Кастль, стоившій отъ 50.000 до 60.000 фунт. стерл., ушелъ за 17.000 фунтовъ стерл. Счастливая покупщица мистрисъ Беллъ, настоятельница религіознаго ордера "милости" въ Дублинѣ, которая имѣла намѣреніе обратить его въ испытательное отдѣленіе для ордена, перепродала его скоро за 24.000 ф. с. Участокъ I, годовой доходъ 560 ф. с., выручилъ только 3.000 ф. с. Участокъ 2, годовая оцѣнка 155 ф. с., выручилъ 600 ф. с. Артиллерійское управленіе купило за 1.450 ф. с. ренту лорда Горта съ кавалерійскихъ казармъ въ городѣ, которая давала въ годъ 283 ф. с. Полицейскія казармы и другія мѣста, оцѣненныя въ 123 ф. с., выручили 700 ф. с. Городскія земли, оцѣненныя въ 579 ф. с. въ годъ, были куплены кредиторомъ за 2.800, или меньше чѣмъ за пятилѣтнюю оцѣнку. Не удивительно, что симпатія къ семейству Верикера была широка и всеобща. Въ день выѣзда этого семейства изъ Лау-Кутера народъ окружилъ его всевозможными выраженіями уваженія и сочувствія и провожалъ вдаль дороги послѣднимъ прости.

Я не рѣшился бы касаться до такого болѣзненнаго предмета, какимъ было это дѣло для семейства Горта, еслибы, по счастію, обстоятельства не вознаградили его съ тѣхъ поръ за эти незаслуженные удары и не возстановили или скорѣе удержали для него status, который казался на нѣкоторое время разрушеннымъ. Въ Восточномъ Коуесъ-Кастлѣ (прилегающемъ въ Осборну), гдѣ теперь живетъ семейство Горта, они могутъ найти многое, что напоминаетъ имъ и говоритъ о другомъ, столь же прекрасномъ, прежнемъ ихъ домѣ на Лау-Кутерѣ, хотя, я не сомнѣваюсь, они охотно предпочли бы видѣть изъ своихъ оконъ вмѣсто блестящихъ водъ Солента поросшіе острова ирландскаго озера. По странному совпаденію, Восточный Коуесъ-Кастль и Лау-Кутеръ-Кастль оба были построены по проектамъ одной и той же руки. Первый изъ нихъ былъ воздвигнутъ самимъ Нашемъ для себя самого. Въ началѣ нынѣшняго столѣтія, регентъ и лордъ Гортъ посѣтили этотъ замокъ, и послѣдній обратился къ хозяину со словами: "какъ бы я хотѣлъ перенести этотъ замокъ на берегъ Лау-Кутера!" -- "Дайте мнѣ 50.000 ф. с. и я вамъ это сдѣлаю", отвѣтилъ Нашъ. Висконтъ принялъ предложеніе, и Нашъ построилъ ирландскій замокъ, который случайно обошелся въ 20.000 фун. стер. И какая странная нужна была превратность судьбы для того, чтобъ это семейство потеряло свой домъ въ одномъ и замѣнило его другимъ замкомъ!

Такія катастрофы, связанныя съ первыми операціями акта, конечно, создали противъ него предубѣжденіе въ ирландскомъ общественномъ мнѣніи и заслонили отъ взгляда заслуги и выгоды введенной имъ системы. Задолго до голоднаго періода были такія удобныя обстоятельства для введенія этой мѣры, что тогда было какъ разъ время для этого. Введенная же насильно при такихъ ненормальныхъ обстоятельствахъ, она въ теченіе первыхъ пяти лѣтъ своего дѣйствія приносила minimum выгоды при maximum'ѣ страданій и жертвъ. Въ періодъ отъ 1855 года до 1875-го дѣятельность новаго учрежденія {По дополнительному акту 1858 г. власть коммиссіи была расширена до включенія въ ея вѣдѣніе имуществъ, не обремененныхъ долгами.}, его работа была оцѣнена гораздо справедливѣе и никто въ Ирландіи не будетъ отрицать преимуществъ системы, которая такъ сильно облегчаетъ и упрощаетъ переходъ земли. Я прилагаю перечень дѣлъ, начиная съ выполненія первой петиціи 25 октября 1849 г. и кончая 31 августа 1857 года, что было послѣднимъ днемъ седьмой "сессіи" коммиссіи:

1. Число представленныхъ петицій о продажѣ, включая петиціи о раздѣленіи и обмѣнѣ 4.164

(Изъ этого числа около 800 петицій дополнительныя и отказанныя.)

2. Число безусловныхъ приказовъ о продажѣ 3.341

3. Число случаевъ, когда петиціи представлены были

^собственниками 1.245

(Изъ первыхъ 100 петицій собственниками были поданы шесть, а изъ послѣднихъ 100; ихъ именами подписаны были 53.)

4. Число случаевъ, гдѣ собственники были банкротами или несостоятельными 357

(Во многихъ другихъ случаяхъ собственники имѣній дѣлались банкротами или несостоятельными послѣ подачи петиціи, и поэтому дѣла велись на имя ихъ довѣренныхъ.)

5. Число передаточныхъ записей, выданныхъ коммиссіей 7.283

6. Число имѣній или частей имѣній, проданныхъ на мѣстномъ аукціонѣ, впослѣдствіи утвержденномъ коммиссіей 338

(Всѣ остальныя изъ означенныхъ 7.283 передачъ были проданы съ публичнаго аукціона, въ судѣ, при членахъ коммиссіи.)

7. Число участковъ, проданныхъ:

Съ публичнаго аукціона 7.270

Съ мѣстнаго " 1.436

По частнымъ контрактамъ 1.621

10.327

(Когда одно лицо покупало нѣсколько участковъ, они обыкновенно всѣ включались въ одну передачу.)

8. Число свертковъ, содержащихъ больше 250.000 документовъ и подлинниковъ правъ на владѣніе, хранящихся въ архивѣ 2.395

9. Число случаевъ, которые уже были внесены въ канцелярію прежде поступленія въ судъ обремененныхъ имѣній 1.267

10. Число покупателей ирландцевъ 7.180

11. Число покупателей изъ англичанъ, шотландцевъ и другихъ иностранцевъ 309

12. Количество денегъ, уплаченныхъ за покупку англичанами, шотландцами и др. иностранцами 2.836.225 ф. с.

13. Общія суммы, вырученныя до 31 августа 1857 г.:

На публичномъ аукціонѣ въ судѣ 13.941.207 ф. с.

На мѣстномъ аукціонѣ 2.824.381 "

По частнымъ контрактамъ 3.710.367 "

20.475.956 ф. с.

Самое большое имѣніе, проданное за этотъ періодъ, да и вообще самое большое, когда бы то ни было проданное судомъ -- было имѣніе графа Портарлингтона, за которое выручено 700.000 ф. с. Очень близко къ нему по пространству было имѣніе лорда Моунткашеля -- 61.711 акровъ, съ годовою рентой въ 18.500 ф. с., проданное за 240.000 ф. с. Лордъ Моунткашель, считавшій себя! несправедливо и жестоко обиженнымъ, былъ сильно раздраженъ противъ члена коммиссіи Харгрива, передъ которымъ происходила продажа. Представитель коммиссіи былъ, какъ многіе въ Дублинѣ помнятъ, господинъ очень маленькаго роста, а его камера помѣщалась на третьемъ этажѣ дома No 14 въ Генріэтта-Стритѣ, занимаемаго тогда поземельнымъ учрежденіемъ. Во время аукціона лордъ Моунткашель воскликнулъ во всеуслышаніе, что конфискація его имѣній была очень дурнымъ дѣломъ, но "продажу его карликомъ на чердакѣ" онъ уже никакъ не можетъ вынести.

Съ 1860 г. ходъ дѣлъ въ этомъ учрежденіи сильно измѣнился въ своемъ характерѣ. Непріязненныя петиціи отъ кредиторовъ сдѣлались очень немногочисленны, а ходатайства самихъ собственниковъ, желающихъ упрощать форму права владѣнія и распутывать фамильные договоры и соглашенія, дѣлались все болѣе и болѣе частыми. Трибуналъ, на который когда-то смотрѣли съ мрачнымъ отвращеніемъ, теперь сдѣлался предметомъ чего-то вродѣ національной благосклонности.

Предсказанія и пророчества насчетъ "англійскаго капитала" всѣ оказались иллюзіями. Да будетъ замѣчено изъ выше приведенныхъ статистическихъ данныхъ, что до 31 августа 1857 г. изъ 7.489 покупателей 7.180 были ирландцы и только 309 -- "англичане, шотландцы и другіе иностранцы". Изъ 20.475.956 фунт. стерл. вырученныхъ учрежденіемъ, болѣе чѣмъ ⁵/₆ общей цифры, или 17.639.731 фунт. стерл. составляли ирландскій капиталъ, внесенный ирландскими покупателями; и хотя я не могу привести точныхъ цифръ относительно послѣдующаго времени, я увѣренъ, что пропорція между ирландскими и неирландскими покупателями осталась та же до сихъ поръ. Англійскій капиталъ предпочиталъ турецкія процентныя бумаги и венгерскіе займы.

Крестьяне во многихъ случаяхъ жалуются, что они мало пріобрѣли и много потеряли отъ перемѣны старыхъ хозяевъ на новыхъ. Послѣдніе -- большею частію коммерческіе люди, которые нажили деньги торговлей и помѣщаютъ ихъ за вѣрный процентъ. Они вносятъ въ управленіе своими доходами то, что простой народъ презрительно называетъ "принципомъ счетной и приходо-расходной книги", что по мнѣнію народа гораздо хуже эластической системы ихъ старыхъ владѣтелей. Не закрывая глазъ на трудности, которыя сопровождаютъ эту большую точность, я думаю, что и новая система принесла нѣкоторую,-- въ Ирландіи выработались методъ, точность и аккуратность въ полугодовыхъ сдѣлкахъ между ландлордомъ и крестьяниномъ-арендаторомъ. Для человѣческой независимости очень невыгодно, что арендаторъ всегда "опаздываетъ со своей рентой", что, иными словами значитъ, всегда зависитъ отъ милости и состраданія своего лорда. Значительная часть подчиненія и порабощенія въ крестьянской жизни старой Ирландіи возникала изъ этого обычнаго опаздыванія, и всякій долженъ честно порадоваться, если такой порядокъ измѣняется къ лучшему.

XIII.
Арендная лига.

Трудно было ожидать, чтобы "голодныя очищенія" {Изгнанія арендаторовъ съ земли ландлордовъ гуртомъ во время голода. Примѣч. перев.} достигшія такихъ громадныхъ размѣровъ, не вызвали протеста со стороны общественнаго мнѣнія. Около 1850 года сцены изгнанія наполняли страну тяжелымъ и тревожнымъ настроеніемъ. Теорія, за нѣкоторое время усыпившая было народъ и вызвавшая нѣкотораго рода примиреніе,-- теорія, что очищенія и эмиграція принесутъ благо и тѣмъ, кто уѣзжаетъ, и тѣмъ, кто останется,-- уступила мѣсто противоположному взгляду, который разростался съ каждымъ днемъ. Уже весною 1849 года публичныя собранія начали обнаруживать всеобщее неудовольствіе, а чрезъ нѣсколько мѣсяцевъ весь островъ былъ нравственно возмущенъ. На сторону сопротивленія изгнаніямъ сталъ не одинъ какой-нибудь географическій округъ, или провинція, какъ бывало не разъ впослѣдствіи,-- упорные пресвитеріане Доуна, Антрима и Дерри приходили къ тому же рѣшенію, какъ и порывистые католики -- кельты Корка, Мэйо и Типперари. Въ первый разъ за пятьдесятъ лѣтъ Ульстеръ братски пожалъ руку Мюнстеру. Разореніе, уже прошедшее по южнымъ провинціямъ, начиналось и на сѣверѣ.

Изучая ирландскій поземельный вопросъ, всякій встрѣчается съ такъ называемымъ "ульстерскимъ обычаемъ" или "ульстерскимъ правомъ". Этому обычаю Ульстеръ главнымъ образомъ обязанъ исключительнымъ благосостояніемъ и довольствомъ своего земледѣльческаго населенія. А отсутствію такого обычая -- отрицанію какого бы то ни было подобнаго права -- вся остальная Ирландія, можетъ-быть въ большинствѣ случаевъ, обязана своимъ рѣзкимъ контрастомъ съ Ульстеромъ во всѣхъ указанныхъ отношеніяхъ. Еще въ прошломъ столѣтіи этотъ "ульстерскій обычай" былъ до извѣстной степени урѣзанъ, а потому и имѣетъ теперь различный видъ не только въ различныхъ частяхъ одной и той же провинціи, но даже одного и того же имѣнія у одного и того же собственника. Онъ возникъ гораздо больше изъ духа, чѣмъ изъ буквы тѣхъ хартій и грамотъ, по которымъ Ульстеръ "насаждался" въ царствованіе Іакова I. Впослѣдствіи его смыслъ заключался въ томъ, что арендаторъ имѣетъ право занимать ферму, платя надлежащую ренту, право на невозвышеніе ея, вслѣдствіе увеличенія цѣнности земли отъ улучшеній, произведенныхъ фермеромъ. Это право, реализованное въ тѣхъ прибавкахъ къ цѣнности земли, которыя фермеръ на ней сдѣлалъ, мало-помалу въ общей сложности выростало въ довольно значительную собственность. "Арендное право" во многихъ имѣніяхъ превышало цѣну простой покупки земли безъ улучшеній. Предположимъ имѣніе, оцѣненное полстолѣтія тому назадъ, безъ улучшеній арендатора, въ 10.000 фунтовъ въ годъ или 250.000 фунт. всего. Благодаря труду и капиталу арендаторовъ, теперь оно пріобрѣло стоимость въ 20.000 фунт. въ годъ или 500.000 фунт. всего, Изъ нихъ собственникъ владѣлъ своими 250.000 фунт., а другіе 250.000 фунт. принадлежали арендаторамъ; они признавались полной и законною ихъ собственностью, какъ покупная цѣна -- собственностью ландлорда. Это арендное право покупалось и продавалось ежегодно, т. е. уходящій арендаторъ продавалъ входящему свою часть на фермѣ. На фермѣ въ 50 акровъ ульстерской аренды продавецъ часто получалъ 20-ти и 30-ти-лѣтнюю разницу между рентой и годовымъ доходомъ, т. е. сумму около 3.000 фунт. Если ландлордъ хотѣлъ выгнать арендатора, онъ могъ это сдѣлать не иначе, какъ заплативши ему предварительно за его арендное право въ фермѣ. Онъ могъ, конечно, выгнать арендатора за неплатежъ ренты или по другимъ причинамъ, но во всякомъ случаѣ долженъ былъ уплатить изгоняемому весь остатокъ его аренднаго права за вычетомъ ренты, судебныхъ издержекъ, законныхъ убытковъ и т. и. Или -- результатъ почти тотъ же -- ландлордъ могъ сказать арендатору: "Ты не платишь своей ренты; ты истощаешь ферму и долженъ оставить ее. Продай, за сколько можешь, свое арендное право, заплати мнѣ твой долгъ и уходи".

При такой системѣ, неизвѣстной или скорѣе не признаваемой закономъ внѣ Ульстера, эта провинція цвѣла подобно саду и сдѣлалась мѣстомъ благосостоянія, изобилія, довольства и процвѣтанія, даже прежде, чѣмъ энергія народа, обращенная на мануфактуру и промышленность, открыла ему новые пути въ богатству.

Какимъ же образомъ случилось, что такая благодѣтельная по своимъ результатамъ система утвердилась только въ одной провинціи? Почему усилія арендаторовъ получить такое право въ другихъ мѣстахъ встрѣчали такой настойчивый и упорный отказъ?-- Отвѣтъ на эти вопросы не доставляетъ удовольствія ни тому, кто говоритъ, ни тому, кто слушаетъ, во-первыхъ, потому, что Ульстеръ былъ "колоніей для насажденія" и, во-вторыхъ, потому, что въ Ульстерѣ насаждающіе ландлорды получали свои земли подъ выраженнымъ или подразумѣваенымъ условіемъ "насаждать" ихъ, прикрѣпляя населеніе къ землѣ, тогда какъ во всѣхъ остальныхъ частяхъ острова практиковалась политика -- высаживать, искоренять, считать туземное папистское населеніе. Даже въ тѣхъ провинціяхъ, гдѣ съ теченіемъ времени искорененіе сдѣлалось слишкомъ ненавистнымъ и опаснымъ, съ этихъ поръ остались существенные слѣды такой политики, составляющіе совершенный контрастъ съ "ульстерскимъ обычаемъ", а именно правило, что фермеръ не имѣетъ права на продолжительное держаніе земли, а арендуетъ ее изъ года въ годъ по милости ландлорда, и по закону не имѣетъ права ни на одинъ шиллингъ вознагражденія даже за свои собственныя затраты. Если онъ осушилъ или улучшилъ землю, такъ что болото, стоившее прежде два шилл. за акръ, теперь цѣнится во столько же фунтовъ, ландлордъ по закону имѣлъ право назвать эти улучшенія своими и заставить арендатора платить два фунта за акръ такой земли.

Послѣдствіемъ подобной системы, составлявшей такой рѣзкій контрастъ съ "ульстерскимъ правомъ", было совершенно противоположное состояніе хозяйства и общества сравнительно съ тѣмъ, какое замѣчается въ сѣверной провинціи, а именно: небрежность -- вмѣсто благосостоянія, грязь -- вмѣсто комфорта и чистоты, и лачуги -- вмѣсто домовъ {Не можетъ быть сомнѣнія, что убогость крестьянскихъ домовъ въ Ирландіи, крайнее равнодушіе населенія къ комфорту, чистотѣ и опрятности -- почтя вполнѣ вытекаютъ изъ того, что всякое улучшеніе ведетъ къ возвышенію ренты. Во времена своей юности я также пылалъ ревностью къ "цвѣтникамъ передъ котеджами" и къ уничтоженію сорныхъ кучъ; но всѣ мои убѣжденія ни къ чему не вели. Мнѣ отвѣчали: "Нѣтъ, сэръ, если мы сдѣлаемъ свое мѣсто такимъ чистымъ, агентъ скажетъ, что мы можемъ платить большую ренту". Прим. авт.}, необезпеченность, недовѣріе, натянутость, враждебность между ландлордомъ и арендаторомъ, ненависть къ правительству и смертельная вражда къ закону, который провелъ эту линію различія, эту границу притѣсненія и несправедливости между протестантскимъ сѣверомъ и католическимъ югомъ. Если гдѣ-нибудь, по счастью, неизбѣжное зло системы кажется незамѣтнымъ, то это навѣрно зависитъ отъ чего-нибудь противодѣйствующаго системѣ, а не отъ нея самой. Если какой-нибудь ландлордъ не присвоиваетъ себѣ въ видѣ повышенія ренты плодовъ арендаторскаго труда, то, навѣрно, этотъ исключительный ландлордъ и его семейство честнѣе самого закона.

Въ обществахъ иначе составленныхъ, въ странѣ, гдѣ собственникъ и рабочій принадлежали къ одной расѣ и вѣрѣ, гордились одною національностью и въ цѣломъ двигались однѣми политическими задачами,-- эта система, быть-можетъ, и породила бы гораздо меньшее зло, хотя обѣдненіе одного класса для несправедливаго обогащенія другаго всегда ведетъ въ соціальной розни. Но въ кельто-католическихъ провинціяхъ Ирландіи, гдѣ земля, какъ общее правило, была роздана людямъ одной націи и исповѣданія, а обработывалась людьми другой расы и вѣры, гдѣ ландлорды и крестьяне представляли побѣдителей и побѣжденныхъ,-- чего можно было ожидать отъ такого кодекса?

Мало сказать, что фермеры Мюнстера, Ванаута и Лейнстера видѣли, какъ въ протестантскомъ углу острова справедливость сдѣлалась закономъ,-- на дѣлѣ это самое право продолжительнаго заниманія земли за извѣстную ренту или "дань лорду" была ихъ собственнымъ древне-кельтійскимъ обычаемъ, къ которому они и тяготѣютъ самымъ настойчивымъ образомъ до сихъ поръ. Подчиненіе Ирландіи англійской коронѣ -- конфискація въ теченіе шести столѣтій -- обозначало въ ихъ умахъ перемѣну господъ, которымъ слѣдовало платить ренту, но никогда -- не перемѣну, уничтожавшую ихъ право держать землю, платя за нее ренту. Съ точки зрѣнія закона, конечно, новая система вступила въ силу, когда исчезъ кодексъ Брегона въ 1607 году; но земледѣльческое населеніе не признавало въ принципѣ перемѣны въ держаніи земли даже спустя цѣлыхъ два столѣтія. Договоръ между Англіей и Ирландіей, заключенный послѣ сдачи Лимерика въ 1691 году, содержалъ многія тяжелыя условія, хотя и гарантировалъ за послѣднею страной нѣкоторыя цѣнныя права, которыя, хотя договоръ и былъ нарушенъ съ другой стороны, никогда не вызывали вооруженныхъ враждебныхъ дѣйствій въ теченіе болѣе ста лѣтъ. Еслибы масса населенія поняла тогда же, что это не была только перемѣна ландлордовъ, а потеря права жить на землѣ, они скорѣе затопили бы островъ кровью, чѣмъ подчинились договору.

И когда ужасная дѣйствительность мало-по-малу начала выясняться для нихъ, они стали сопротивляться одиночнымъ, неорганизованнымъ и противузаконнымъ путемъ, свирѣпой и ужасною войной, извѣстной въ нашихъ скорбныхъ лѣтописяхъ подъ именемъ "аграрныхъ насилій". "Раппари" и "Тори" въ прошломъ столѣтіи, "Бѣлыя ноги", "Терріальты", "Рокайты", "Дефендеры" и "Риббонмены" -- всѣ эти аграрныя организаціи и тайныя общества были лишь фазами того, что мѣтко было названо "низшею формой гражданской войны".

Но быть-можетъ спросятъ, какимъ же образомъ ульстерскіе арендаторы, облагодѣтельствованные такою прочной арендой и такой обезпеченною собственностью, страдали отъ золъ, вызвавшихъ въ другихъ мѣстахъ "очищенія" въ 1849 и 1850 гг.?-- Отвѣтъ и разъясненіе выдвигаютъ на сцену одну черту или, вѣрнѣе, результатъ ульстерской системы, который въ самой этой провинціи могли предвидѣть только очень немногія личности.

Ульстерскій обычай благодѣтеленъ для арендатора почти исключительно до тѣхъ поръ, пока все идетъ хорошо; но какъ только наступилъ рядъ неурожайныхъ годовъ и цѣнность фермы начала падать, потери ложились исключительно на его долю. Прежде, чѣмъ ландлордъ поплатится хоть однимъ шиллингомъ своего дохода, должно быть поглощено арендное право, равное цѣнности неулучшенной земли. Рента всегда первая обезпечивалась аренднымъ правомъ, и до тѣхъ поръ, пока она могла выручить на аукціонѣ хоть однимъ пенни больше ренты, ландлордъ не могъ пострадать отъ "дурнаго времени".

Конечно, между ульстерскими ландлордами было нѣсколько такихъ, которые въ 1848, 49 и 50 годахъ гнушались настаивать на своемъ несомнѣнно законномъ правѣ и сами добровольно приходили на помощь своимъ арендаторамъ; но въ существѣ дѣла вся сумма потерь голода была покрыта тою частью цѣнности фермы, которая въ формѣ аренднаго права стояла между ландлордами и бѣдствіемъ. Мало того, многіе сѣверные ландлорды пользовались случаемъ и на тяжелыхъ условіяхъ скупали у нуждающихся фермеровъ ихъ право или урѣзывали, сокращали и стѣсняли древній: обычай, которымъ такъ гордилось населеніе Ульстера. Вотъ почему въ 1850 г. газеты Derry Standard и Banner of Ulster говорили такимъ же бунтовскимъ и насильственнымъ языкомъ, какъ и Nation, Cork Examiner или Freeman's Journal.

Изъ ряда публичныхъ митинговъ по этому поводу возникли такъ-называемыя общества "огражденія аренды". Первое изъ нихъ по времени было основано въ Валланѣ, въ графствѣ Килькенни, гдѣ два молодыхъ католическихъ священника -- препод. Томасъ О'Ши и препод. Матвей Биффе -- своимъ страстнымъ краснорѣчіемъ и искреннимъ энтузіазмомъ подняли все населеніе. Но сѣверъ, обитатели Ульстера, предводительствуемые почтеннымъ ветераномъ дѣла фермеровъ, Вильямомъ Шерманомъ Броуфордомъ, чл. парл., скоро стали впереди движенія. Ульстерскіе пресвитеріане проповѣдывали объ арендномъ правѣ не только въ своей прессѣ, но и съ каѳедры; они внесли его въ чисто духовныя собранія или свои синоды, къ великому ужасу нѣкоторыхъ старшинъ. Когда препод. Роджерсъ изъ Бомбера предложилъ въ одномъ изъ такихъ пресвитеріанскихъ синодовъ въ Ульстерѣ (въ маѣ 1850 г.) резолюцію, что въ парламентъ должна быть подана петиція въ пользу аренднаго права, то д-ръ Букъ назвалъ это ужаснымъ дѣломъ,-- не потому, чтобъ онъ былъ менѣе горячимъ защитникомъ аренднаго права, чѣмъ его младшіе товарищи, но главнымъ образомъ потому, что онъ слышалъ, какъ нѣкоторые изъ преподобныхъ братьевъ изъ ихъ среды проповѣдуютъ "коммунизмъ". М-ръ Поттеръ изъ Айленднаги спросилъ его, не хочетъ ли онъ сказать этимъ, что поземельный вопросъ самъ по себѣ самымъ тѣснымъ образомъ связанъ съ нравственными и религіозными условіями народа. Д-ръ Букъ отвѣтилъ, что нѣкоторые изъ братьевъ "нападали на дворянъ и аристократію страны и такимъ образомъ нарушили слово Божіе, гласящее: "не говори дурно о правителѣ народа твоего",-- а подъ правителемъ онъ понимаетъ не только королеву, но и всѣхъ участвующихъ въ управленіи страной". Это было уже слишкомъ даже для синода.

Преподобный м-ръ Роджерсъ.-- "Что касается до коммунистическихъ и соціалистическихъ ученій, приписываемыхъ защитникамъ аренднаго права, то я долженъ сказать, что за послѣднія 200 лѣтъ такой соціализмъ былъ на другой сторонѣ (слышите?). Всѣ затраты фермеровъ-арендаторовъ систематически шли въ карманы ландлордовъ. Малое меньшинство поглощало собственность девяти десятыхъ провинцій".

Д-ръ Букъ.-- "Вотъ это онъ самый и есть. Теперь соціализмъ проповѣдуется въ синодѣ!"

М-ръ Роджерсъ.-- "Я указываю на фактъ. Повидимому, нѣкоторые члены забыли, что бѣдный человѣкъ имѣетъ собственность, которая должна быть такъ же обезпечена, какъ и богатаго".

Несмотря на все это, огромнымъ большинствомъ было рѣшено, что "синодъ ходатайствуетъ передъ парламентомъ, чтобы, какую бы онъ мѣру ни принялъ для улаженія отношеній между ландлордами и арендаторами въ Ирландіи, она должна, во всей его цѣлости, обезпечивать ульстерскому арендатору-фермеру гонимый обычай его провинціи, извѣстный подъ именемъ "аренднаго права".

Затѣмъ петиція была принята и ульстерское пресвитеріанское духовенство первое смѣло выступило съ ходатайствомъ распространить на всю Ирландію права и гарантіи, аналогичныя ульстерскому обычаю. Д-ръ Кукъ съ горечью объявилъ, что общественный грѣхъ пресвитеріанскихъ проповѣдниковъ довелъ ихъ до того, что они дѣйствуютъ за-одно съ католиками.

Тогда м-ръ Роджерсъ сказалъ: "Меня сильно осуждаютъ за мое поведеніе потому, что я дѣйствовалъ за-одно съ папистскимъ духовенствомъ. Быть-можетъ я ошибался, поступая такимъ образомъ; но я долженъ сказать, что, поступая такъ, я слѣдовалъ примѣру д-ра Кука".

Д-ръ Кукъ.-- "Я прошу васъ доказать, что я былъ гдѣ-нибудь хоть съ однимъ изъ нихъ. Гдѣ и когда это было?"

М-ръ Роджерсъ.-- "Это было въ Квинсъ-Колледжѣ. Я былъ такъ на собраніи, въ которомъ участвовали д-ръ Букъ и католическій епископъ д-ръ Денвиръ".

Хотя почтенный старецъ и опровергъ это ужасное обвиненіе, но ему не удалось поколебать рѣшеніе синода -- высказать свое одобреніе мирной агитаціи.

Обстоятельство, такъ глубоко возмущавшее д-ра Кука, что пресвитеріанское духовенство дѣйствовало по одной и той же политической программѣ съ католиками, скоро пріобрѣло себѣ широкое распространеніе. Необходимость въ центральномъ учрежденіи, которое взяло бы на себя иниціативу новаго движенія, чувствовалась все глубже и глубже. Преимущества соединенія всѣхъ многочисленныхъ арендныхъ обществъ и другихъ подобныхъ мѣстныхъ организацій, стоявшихъ до сихъ поръ отдѣльно другъ отъ друга, въ одну большую ассоціацію были очевидны.

27 апрѣля 1850 г. въ ирландскихъ газетахъ появилось объявленіе слѣдующаго содержанія:

"Въ Дублинѣ готовится конференція, въ которой арендныя общества четырехъ провинцій будутъ имѣть случай сравнить своя взгляды и принять совмѣстныя рѣшенія. Группы, согласившіяся созвать ее, принадлежатъ ко всѣмъ секціямъ народной партіи и имѣютъ общее имъ всѣмъ желаніе привести этотъ вопросъ къ удовлетворительному рѣшенію. Ихъ спеціальныя объявленія скоро будутъ разосланы всѣмъ существующимъ аренднымъ обществамъ, популярны" журналистамъ и наиболѣе дѣятельнымъ и вліятельнымъ друзьямъ аренднаго права въ тѣхъ мѣстностяхъ, гдѣ они еще не организованы".

Объявленіе было подписано тремя извѣстными личностями, руководителями партій трехъ различныхъ исповѣданій: англійскимъ протестантомъ д-ромъ Греемъ (впослѣдствіи сэръ Джонъ), собственникомъ и издателемъ Freeman's, ульстерскихъ протестантомъ Самуиломъ Мак-Курди Гриромъ, присяжнымъ повѣреннымъ (позднѣе членъ парламента отъ графства Дерри), и католикомъ Фридрихомъ Люкасомъ, собственникомъ и издателемъ газеты Tablet. Предложеніе было горячо поддержано по всему королевству. Въ теченіе первыхъ лѣтнихъ мѣсяцевъ во всякой провинціи, во всякомъ графствѣ единственнымъ предметомъ усилій, заботъ и интереса была предстоящая арендная конференція.

6 августа 1850 года по-истинѣ замѣчательное собраніе наполняло до тѣсноты домъ городскаго общества въ Вильямъ-стритЬ, въ Дублинѣ, который для этой цѣли спеціально предназначенъ гражданскимъ совѣтомъ Сити. Острый шотландскій акцентъ Ульстера смѣшивался съ широкимъ дорійскимъ Мюнстера. Пресвитеріанское духовенство привѣтствовало "папскихъ священниковъ съ братскимъ расположеніемъ". Джемсъ Гадкинъ, издатель Derry Standard (человѣкъ, котораго рѣдкія литературныя способности были вполнѣ посвящены безпристрастному служенію ирландскимъ интересамъ), сидѣлъ бокъ-о-бокъ съ Джономъ Френсисомъ Магайромъ изъ ультрамонтанскаго Cork Examiner'а. Тамъ были магистраты, ландлорды и толпы делегатовъ отъ арендаторовъ каждой провинціи. По общему согласію, одинъ ульстерскій пресвитеріанскій журналистъ, д-ръ правъ Джемсъ Мак-Кнайтъ {Только недавно д-ръ Мак Кнайтъ закончилъ свою длинную жизнь труда и служенія Ульстеру вмѣстѣ со своими соотечественниками и единовѣрцами. Какъ по учености, такъ и по способности, а равно и по высокому личному характеру онъ стоялъ въ переднихъ рядахъ ирландскихъ публицистовъ. Прим. авт.}, издатель Banner of Ulster, былъ выбранъ предсѣдателемъ. Конференція засѣдала 4 дня. Принятыя резолюціи гласили, что "справедливая установка ренты между ландлордомъ и арендаторомъ въ Ирландіи необходима", что "арендаторъ не долженъ терпѣть безпокойства, пока онъ платитъ ренту", и что "арендаторъ долженъ имѣть право продавать собственную долю со всѣми ея принадлежностями за наивысшую рыночную цѣну". При самомъ началѣ занятій конференція встрѣтила нѣкоторыя затрудненія. Въ теченіе голодныхъ годовъ по всей странѣ наросли недоимки ренты, которыя даже тамъ, гдѣ ихъ не требовали немедленно и не грозили изгнаніемъ, оставались "по книгѣ" за арендаторами, вися надъ ними какъ Дамокловъ мечъ. Всѣми чувствовалось, что истинно-разумное національное правительство объявило бы "недоимки", накопившіяся такимъ образомъ, благодаря страшной карѣ Провидѣнія, въ теченіе трехъ или четырехъ лѣтъ,-- общественнымъ долгомъ, покрытымъ или замѣщеннымъ государствомъ. Конференція ясно понимала, что напрасно было бы пытаться рѣшить ирландскій поземельный вопросъ, если всякій арендаторъ во всякое время ногетъ подлежать преслѣдованію за эти "недоимки голоднаго времени". Поэтому была принята резолюція, что "при всякой оцѣнкѣ, которая будетъ дѣлаться до 31 декабря, оцѣнщики должны по требованію ландлорда или арендатора приводить въ извѣстность недоимочную ренту, числящуюся за послѣднимъ,-- должны подвести итоги какъ рентѣ, накопившейся въ теченіе голодныхъ годовъ и подлежащей уплатѣ по тогдашнимъ оцѣнкамъ, такъ и всему, что уже уплачено ландлорду за тотъ же періодъ,-- должны показать неуплаченный остатокъ, числящійся теперь въ недоимкѣ, и сдѣлать разсрочку его уплаты въ такіе періоды, какіе они найдутъ удобными и въ какіе эти платежи должны покрываться одинаково съ рентами".

На третій день была основана "ирландская арендная лига". На четвертый день былъ выбранъ совѣтъ, состоявшій изъ 120 лицъ отъ четырехъ провинцій, и конференція разошлась, оставивъ на страницахъ ирландской политической исторіи послѣдняго поколѣнія одно изъ самыхъ замѣчательныхъ событій.

Многіе руководящіе люди въ Англіи быстро поняли важность того, что было сдѣлано. Конференція только-что закрыла свои засѣданія, когда Джонъ Брайтъ обратилъ на нее вниманіе палаты общинъ.

"Благородный лордъ, стоящій во главѣ правительства, упомянулъ о нѣкоторыхъ билляхъ и между прочимъ о биллѣ ландлордовъ и арендаторовъ, Этотъ вопросъ составляетъ предметъ первой важности не только съ точки зрѣнія интересовъ ирландскаго народа, но и въ виду того, что только-что случилось (слушайте, слушайте!). Въ Дублинѣ засѣдала конференція изъ искреннихъ людей отъ всѣхъ частей Ирландіи (слушайте!). Теперь,-- продолжалъ достопочтенный членъ,-- не соглашаясь со всѣмъ, что было говорено и сдѣлано этою конференціей, мы не можемъ закрывать нашихъ глазъ на фактъ ея важности и на то, что она послужитъ средствомъ возбужденія наиболѣе грозной агитаціи, какой мы были свидѣтелями за послѣднія много лѣтъ (слушайте!). Вмѣсто того, чтобы, какъ прежде, ограничиваться католиками и ихъ духовенствомъ, она захватываетъ, невидимому, и протестантское и диссидентское духовенство, пристающее въ католикамъ; начинается настоящее объединеніе всѣхъ сектъ и я думаю, что теперь для палаты самое удобное время разсмотрѣть его въ законодательномъ порядкѣ (слушайте!)".

Это было въ августѣ 1850 года. Джонъ Брайтъ опередилъ свое время. Двадцать лѣтъ спустя, когда чувства были уже обострены, надежды обмануты, дома разорены, семейства разсѣяны и страсти дошли до бѣшенства,-- министръ короны выступилъ передъ палатой общинъ для исполненія совѣта, даннаго членомъ отъ Манчестера.

Въ теченіе лѣта и осени 1850 года страна бросилась въ новое движеніе со всею своей энергіей, энтузіазмомъ и единодушіемъ. Но парламентская политика требуетъ для своего веденія парламентской партіи, а арендная лига далеко не была такою. Выбранные въ мрачные годы голода и возстанія, паники и отчаянія, когда народъ такъ же мало заботился о томъ, кто карабкался на выборахъ, какъ о вчерашнемъ вѣтрѣ,-- ирландскіе члены 1850 года представляли едва ли что-нибудь большее, чѣмъ свои личные взгляды, свои собственные интересы. Пугливая реакція и политическое самоуниженіе, послѣдовавшія за горячкой 1848 года, сильно отражались на ихъ поверхности. Только благодаря случайности лига могла разсчитывать на поддержку полдюжины честныхъ и искреннихъ людей между ними. Единственнымъ утѣшеніемъ организаціи была надежда создать дѣятельною агитаціей общественное мнѣніе, которое воспользуется первымъ поводомъ и пошлетъ въ парламентъ людей способныхъ и всецѣло преданныхъ дѣду фермеровъ-арендаторовъ. Тогдашніе ирландскіе либеральные члены парламента смотрѣли на лигу недружелюбно. Проще говоря, она ставила передъ ними дилемму. Они вѣровали въ свою преданность правительственнымъ либераламъ вестминстерскихъ сферъ,-- силѣ, которая располагала патронажемъ и платой, доходами, чинами и почестями. Служить лорду Джону Росселю, повиноваться "кнутамъ" (whips) партіи до тѣхъ поръ, пока губернаторство на Ливарскихъ островахъ или посланничество въ Тумбукту не послужатъ наградой за патріотизмъ,-- было великою цѣлью и задачей ирландскихъ либеральныхъ членовъ того времени. Но эти безпокойные защитники аренднаго права шли путями совершенно несообразными съ этимъ. Правительству не нравились требованія аграрнаго права, которыя встрѣчали въ лордѣ Джонѣ Росселѣ почти противодѣйствіе. Что же было дѣлать ирландскому либералу? Разойтись ли съ министерствомъ и потерять всѣ шансы на мѣсто, или отбросить лозунги арендной лиги и потерять шансы на новые выборы?... Рѣшеніе большинства людей этого типа было -- "лавировать", поддерживать связи съ литерами, пока нужно, но ни подъ какимъ видомъ не порывать союза съ правительствомъ.

Среди лиги были люди, которые видѣли все это, которые точно знали цѣну и мѣру преданности такихъ общественныхъ представителей, которые справедливо думали, что дѣйствительная опасность и слабость народнаго движенія настанутъ тогда, когда эти люди начнутъ показывать видъ, что пристаютъ къ нему. Изъ крайней искренности лигеровъ (они были убѣждены, что борются на жизнь и смерть за ирландскую расу) возникла политика или доктрина, извѣстная въ послѣдніе годы подъ именемъ "независимой оппозиціи". Она объявила, что ея вопросъ настолько неотложно-важный, что всѣ другіе должны на время уступить ему дорогу, и что всякому министерству, которое откажется или поколеблется рѣшить эту жизненную проблему Ирландіи, ирландскими членами должна быть оказана безусловная оппозиція. Это ученіе появилось въ 1851 году. Его проповѣдывали, что называется, "крайніе" арендоправцы и старымъ политикамъ оно очень не нравилось. Идея дѣйствія ирландскихъ католиковъ-либераловъ вмѣстѣ съ торійскою оппозиціей, при какихъ бы то ни было обстоятельствахъ, казалась для нихъ слишкомъ смѣлымъ новаторствомъ. Д-ръ Кукъ нисколько не больше былъ встревоженъ картиной совмѣстной дѣятельности пресвитеріанскихъ проповѣдниковъ съ католиками, чѣмъ они. Тѣмъ не менѣе общественное мнѣніе такъ сильно одобряло это предложеніе, что оно сдѣлалось частью національной вѣры.

Какъ въ маленькомъ горномъ болотѣ или ручьѣ мы часто находимъ истоки огромной рѣки, раздѣляющей націю отъ націи, такъ и здѣсь мы имѣемъ появленіе въ англо-ирландской политикѣ направленія, которое даже и до сихъ поръ отдѣляетъ ирландское народное представительство въ парламентѣ отъ прочаго состава его. Съ тѣхъ поръ политика и практика этой группы состояли въ томъ, чтобы причислять себя къ "общей либеральной партіи" и составлять часть ея въ палатѣ общинъ. На тори смотрѣли какъ на "естественныхъ враговъ" католическихъ ирландцевъ -- на виговъ -- какъ на ихъ временныхъ покровителей, хотя эти патроны по временамъ выражали положительно оскорбительное отношеніе къ своимъ союзникамъ. Но теперь supremo lex est, и что бы виги или тори ни дѣлали похожаго на спасеніе народа отъ разоренія, все вызывало поддержку и помощь со стороны ирландскихъ представителей.

Пока такимъ образомъ пресвитеріане сѣвера и католики юга пожимали другъ другу руки и шли рядомъ, надъ Ирландіей разразилась буря, въ которую они были вовлечены помимо воли. 4-го ноября 1850 года лордъ Джонъ Россель, либеральный премьеръ, издалъ свои знаменитыя "Дургамскія письма". Организація католической церкви въ Англіи была только-что возстановлена въ ея приходской и эпархіальной формѣ. Прелаты вмѣсто того, чтобы быть in parlibus infidelium, были епископами округовъ, дѣйствительно находившихся подъ ихъ опекой,-- Вестминстерскаго, Ноттингамскаго, Ливерпульскаго, Соутваркскаго или какого-нибудь другаго. "Всякій можетъ волновать Англію папой", говорили прежде въ шутку, а теперь стали доказывать, что это -- дѣйствительный фактъ. Распространилась идея, что такимъ иди другимъ путемъ это нововведеніе непремѣнно умалитъ авторитетъ королевы и уничтожитъ національную свободу. "Мѣдныя деньги и деревянные башмаки" опять возвратятся назадъ. Папа будетъ водворенъ въ Виндзорѣ и наступятъ худшіе дни "кровавой Мэри". Безъ сомнѣнія, это было дѣломъ чувствительности, преувеличенной чувствительности протестантской націи ко всему, что имѣетъ какое бы то ни было сходство съ возстановленіемъ духовнаго господства, которое она разъ съ себя сбросила. Въ порывѣ минутной паники, англичане совершенно просмотрѣли фактъ,-- который впослѣдствіи такъ поразилъ ихъ,-- что въ Ирландіи господствуетъ та же приходская и эпархіальная система и никогда не отмѣнялась. Высокопреподобный д-ръ Муррей, дублинскій католическій архіепископъ, титуловался такимъ образомъ въ оффиціальныхъ правительственныхъ сношеніяхъ и принимался подъ этимъ именемъ при дворѣ; и однакожъ никому не приходило въ голову, что королева Викторія отъ этого въ опасности. Когда націи и народы движутся паникой или тревогой, размышленіямъ настаетъ конецъ. Въ Англіи уже тогда были люди (нѣкоторые изъ ея руководящихъ государственныхъ людей), которые понимали всю нелѣпость и опасность крика: "не нужно папы",-- люди, которые предвидѣли, что черезъ нѣсколько лѣтъ ихъ страна, стыдясь своего глупаго страха и недостойной страсти, начнетъ отрекаться отъ того, что теперь дѣлала съ такимъ увлеченіемъ. Но были и другіе, которые "шли за теченіемъ", которые видѣли, какъ отъ дворца до хижины распространилось убѣжденіе, что все это -- "папское посягательство", которое должно во всякомъ случаѣ быть отброшено и наказано. Премьеръ, глава либеральной партіи, въ письмѣ къ епископу Дургамскому, подалъ сигналъ для войны, и моментально по всей странѣ разразилась буря религіознаго неистовства и борьба, какой не знали со времени мятежей лорда Джорджа Гордона. Протестанты отдѣлились отъ католиковъ, бросая другъ на друга свирѣпые и грозные взгляды; старинные друзья расходились; сосѣдъ вооружался противъ сосѣда; каждая сторона приписывала другой самыя ужасныя черты. "Къ твоимъ шатрамъ, о Израиль!" -- сдѣлалось всеобщимъ кличемъ.

Теперь-то настало фатальное испытаніе для арендной лиги -- жестокій ударъ новому союзу ирландскихъ протестантовъ и католиковъ въ стремленіи къ общему благу.

Парламентъ открылся 4 февраля 1851 года. Спустя два дня лордъ Джонъ Россель внесъ билль о титулахъ духовенства, объявляющій присвоеніе католическими епископами мѣстныхъ титуловъ незаконнымъ и наказуемымъ строгою карой закона. 14-го февраля правительство не могло собрать противъ враждебнаго предводителя Дизраэли болѣе внушительнаго большинства, какъ четырнадцать голосовъ, и "министерскій кризисъ" совершился. Послѣ пяти безуспѣшныхъ попытокъ образовать новое министерство виги опять были призваны въ власти въ началѣ марта. Въ первую же сессію билль о титулахъ духовенства сдѣлался закономъ. Въ теченіе всего того года онъ составлялъ единственный предметъ, занимавшій вниманіе публики. Когда парламентъ приступилъ къ опредѣленію наказанія за новое преступленіе въ Англіи, онъ встрѣтился съ неудобнымъ фактомъ, что такіе "титулы" всегда существовали и всегда признавались на западной сторонѣ пролива Св. Георгія. Что было дѣлать? Актъ о сліяніи соединилъ ирландскую и англійскую протестантскія церкви въ одно нераздѣльное и неразрывное цѣлое -- "соединенную церковь Англіи и Ирландіи". Если было "посягательствомъ" на эту церковь имѣть католическаго епископа въ Ливерпулѣ, то же самое значило имѣть его и въ Коркѣ. Однако что же такое сдѣлалъ этотъ послѣдній, что онъ теперь долженъ быть наказанъ за употребленіе своего законнаго и обычнаго обозначенія? Что сдѣлали католики Ирландіи, чтобы на нихъ налагать "карательные законы" (penal laws)? Дилемма была не особенно пріятна англійскимъ законодателямъ, но они были совсѣмъ не въ такомъ настроеніи, чтобъ останавливаться передъ пустяками,-- и они распространили актъ на Ирландію.

Католическіе вожди аренднаго движенія съ грустью видѣли, что возникаетъ явленіе, которое навѣрно одержитъ верхъ надъ поземельнымъ вопросомъ и отколетъ сѣверъ отъ юга, тѣмъ не менѣе въ теченіе всего этого времени они продолжали смѣло поддерживать программу, на которую согласились протестанты и католики. 20 февраля 1852 г. вигское министерство потерпѣло пораженіе на своемъ биллѣ о милиціи, получивъ меньшинство въ 11 голосовъ. Лордъ Дерби сталъ во главѣ новаго торійскаго министерства и объявилъ, что лѣтомъ парламентъ будетъ рао пущенъ.

Взрывъ экзальтаціи поднялся въ Ирландіи. Для лиги представлялся удобный случай -- общіе выборы, которыхъ она такъ долго просила и ожидала. Всѣ арендоправцы кинулись въ избирательную борьбу съ небывалой энергіей. Съ 1829 года не пускались въ дѣло такія отчаянныя усилія. Казалось, всѣ надежды ирландскаго народа сосредоточились на основаніи честной и независимой ирландской партіи въ парламентѣ, работа "ломовой команды" могла быть остановлена и участки фермеровъ могди быть спасены отъ конфискаціи и разоренія. Тогда не было тайной подачи голосовъ, и несчастный арендаторъ, который осмѣливался вотировать за враждебнаго ландлорду кандидата, рисковалъ извѣстными послѣдствіями. Такимъ образомъ сама гражданская война едва ли могла навлечь на народъ болѣе тяжелыя наказанія, чѣмъ общіе выборы 1852 года.

Когда избирательныя камеры были закрыты, 50 арендолравцевъ,-- или людей, выдававшихъ себя за послѣдователей принциповъ лиги и за это выбранныхъ,-- сидѣли въ парламентѣ отъ ирландскихъ округовъ. При первомъ порывѣ радости и торжества по поводу такого результата никому не пришло въ голову пощупать такъ-называемые выигрыши и подумать, многіе ли изъ этихъ людей были искренни, не кричали ли многіе вмѣстѣ съ народомъ только затѣмъ, чтобы продать его довѣріе. Тѣмъ не менѣе былъ сдѣланъ большой шагъ впередъ въ преобразованіи представительства ирландскаго народа. Между вступившими въ это время въ первый разъ въ парламентъ были двое, которыхъ генію и способностямъ, преданности и вѣрности лига была обязана многимъ: это -- Чарльзъ Гаванъ Дуффи и Фридрихъ Люкасъ. Вмѣстѣ съ ними также появились Джонъ Френсисъ Магайръ, Патрикъ Мак-Магонъ, Тристанъ Кеннеди, Ричардъ Свифтъ, Джонъ Бренди и другіе, которыхъ имена съ тѣхъ поръ сдѣлались болѣе или менѣе обычны въ ирландской политикѣ. Консервативный либералъ, представлявшій прежде Гарвичъ, былъ выбранъ теперь въ мѣстечкѣ Югамъ, о чемъ Nation 17 іюля 1852 г. говоритъ:

"Въ Югамѣ Ісаакъ Бёттъ, ирландецъ, одержалъ побѣду надъ Фортескью, сыномъ англійскаго пэра. Мы радуемся, что м-ръ Бёттъ сидѣлъ на ирландскомъ мѣстѣ. Хотя онъ и консерваторъ, но его сердце горячо-ирландсвое, и, какъ человѣкъ талантливый, онъ сдѣлалъ честь своей странѣ".

Ликованіе распространилось по всему острову. Ирландія, отвернувшаяся отъ теорій физической силы и возстанія, готова была теперь попробовать, что могутъ дать конституціонныя усилія. Въ августѣ 1852 года движеніе за арендное право было на самомъ зенитѣ. Какъ оно погибло и какъ его задавили, можетъ быть всего лучше передано въ романтической и трагической исторіи Джона Садлейра.

XIV.
"Папскіе трубачи". *)

*) "Папскими трубачами" прозвала англійская пресса ирландскихъ либераловъ, выступившихъ въ 1851--52 г. на защиту правъ католическаго духовенства. Прим. перев.

Гибель народнаго движенія 1850--52 гг., довершившая упадокъ народнаго довѣрія къ конституціонной политикѣ, повела къ крайне прискорбнымъ послѣдствіямъ. Съ воспоминаніями того времени неразрывно связаны имена Джона Садлейра и Вильяма Кёфа.

Джонъ Садлейръ родился въ Типперари около 60 лѣтъ тому назадъ. Между немногими католическими семействами съ выдающимся положеніемъ въ этомъ графствѣ Скёллисы и Садлейры занимали видное мѣсто, особенно первые; но въ послѣднемъ поколѣніи оба они соединились въ одно при помощи брака. Еще въ молодыхъ годахъ Джонъ сдѣлался ученикомъ адвоката, а съ теченіемъ времени выступилъ и на практическое поприще по этой отрасли завоненовѣдѣнія. Онъ скоро обнаружилъ такія способности, которыя далеко превосходятъ то, что требовала его профессія, а также честолюбіе, что рано или поздно должно было привести его къ высокому положенію. Онъ рѣшилъ отправиться въ гигантскую столицу, гдѣ его талантамъ представлялось широкое поле дѣятельности. Въ Лондонѣ онъ получилъ спеціальное занятіе "парламентскаго агента", что при его ирландскихъ связяхъ и не дюженномъ искусствѣ быстро выдвинуло его впередъ. Онъ скоро поднялся выше и вступилъ въ финансовые кружки; его проницательный умъ уже тогда намѣтилъ дорогу къ такимъ результатамъ, о которыхъ, казалось, въ его положеніи могъ мечтать только сумашедшій. Члены его семейства -- Садлейры, Скёллисы и Китинги -- были денежными людьми и хорошо извѣстны за такихъ по всей своей родинѣ. Джонъ видѣлъ, что онъ многое могъ сдѣлать съ деньгами въ большомъ свѣтѣ Лондона, и хорошо зналъ, что ирландская банковская система еще далеко не доведена до дверей самого народа, такъ чтобы цѣдить жалкія сбереженія фермерскаго класса. Поэтому онъ рѣшился основать мѣстный банкъ, что и было сдѣлано подъ именемъ "Типперарскаго акціонернаго банка". Онъ имѣлъ огромный успѣхъ. Гдѣ бы ни основывалась его вѣтвь, она вездѣ подрывала почтенное учрежденіе "стараго чулка" въ дѣлѣ пріема сбереженій и залога приданаго. Отъ Шаннона до Шюра на "банкъ Садлейра" смотрѣли съ такимъ же довѣріемъ, какъ приверженцы "старой лэди Ниткоплаточной улицы" {Threadneedle street въ Лондонѣ проходитъ между биржей и Bank of England. Примѣч. перев.} повинуются своей повелительницѣ. Однакожъ, насколько я могъ узнать, онъ совершалъ только половину всѣхъ банковыхъ операцій. Онъ получалъ все, а давалъ въ займы мало. Дѣло въ томъ, что Джонъ имѣлъ въ Лондонѣ для денегъ совсѣмъ другое назначеніе помимо даванія въ займы Падди Райнъ для покупки скота, или Тому Двайеру для осушки его земли. Онъ поднималъ свою руку далеко выше всѣхъ самыхъ смѣлыхъ и высокихъ спекулянтовъ-финансистовъ. Пришло время для новаго шага въ его честолюбивой схемѣ. Общественная жизнь должна была играть свою роль въ его планахъ. Императорскій парламентъ долженъ былъ доставить ему арену для отличія. Онъ не только рѣшилъ вступить въ него, но, сдѣлавшись въ немъ силой, окружить себя фалангой родственниковъ, какъ зерномъ партіи, которой онъ былъ вождемъ. Среди горя голодныхъ годовъ онъ нашелъ поводъ выполнить эту часть своей схемы. На общихъ выборахъ 1847 года онъ былъ избранъ отъ города Карлоу; его двоюродный братъ Робертъ Китингъ -- отъ графства Ватерфорда, а другой кузенъ Франкъ Скёлли -- отъ Типперэри. Въ 1850 году онъ занималъ завидное положеніе. Слава объ его богатствѣ, силѣ его вліянія, а главное -- объ его замѣчательномъ успѣхѣ была у всѣхъ на языкѣ. За что бы онъ ни взялся, все удавалось, и къ чему бы онъ ни прикасался, все превращалось въ золото. Всѣ говорили: "Это одинъ изъ вашихъ замѣчательно практичныхъ политиковъ,-- не какой-нибудь агитаторъ, а человѣкъ дальновидный и осторожный, одно имя котораго гарантируетъ прочность плана и разумность предложенія". Онъ былъ рѣшительнымъ либераломъ и горячимъ католикомъ и очень скоро сдѣлался замѣтенъ между ирландскими членами.

Бокъ-о-бокъ съ нимъ въ томъ же году, въ качествѣ представителя отъ города Атлона, вступила въ парламентъ личность, въ своемъ родѣ не менѣе его замѣчательная, это -- м-ръ Вильямъ Кёфъ. Хотя какое-то таинственное сродство и тянуло этихъ двухъ людей другъ къ другу и связало ихъ одною карьерой, тѣмъ не менѣе въ очень многихъ отношеніяхъ они составляли совершенныя противоположности. м-ръ Кёфъ былъ тоже адвокатомъ, но, въ отличіе отъ Садлейра, не имѣлъ на этомъ поприщѣ успѣха, хотя и не отъ недостатка блестящихъ способностей. Одинъ былъ образцомъ финансовой пунктуальности и дѣловой точности, другой же не былъ имъ. М-ръ Садлейръ былъ неразговорчивъ, положителенъ, твердъ, сдержанъ и большею частью лакониченъ; Кёфъ же -- жизнь и душа всякой компаніи, куда бы онъ ни попадалъ, всегда живой и веселый, блестѣвшій остроуміемъ и юморомъ. Какъ ораторъ, онъ обладалъ замѣчательной убѣдительностью. Его голосъ -- богатъ, силенъ и способенъ на всякіе изгибы. Его манеры совершенно искренни. Его общественныя способности и интеллектуальныя дарованія дѣлали его всеобщимъ любимцемъ. Однакожь были люди, которымъ его политическая искренность, несмотря на энтузіастическій патріотизмъ и плѣнительное краснорѣчіе, съ самаго начала казалась сомнительной. Все его положеніе и обстоятельства въ ихъ глазахъ слишкомъ очевидно указывали на то, что призомъ въ общественной жизни для него долженъ быть какой-нибудь подарокъ изъ рукъ правительства, какъ приличная награда за его послушаніе.

Взрывъ бури противъ папскаго посягательства въ Англіи былъ встрѣченъ группой Садлейра и арендною лигой съ совершенно различными чувствами. Послѣдняя только-что построила программу соединеннаго дѣйствія протестантскихъ и католическихъ ирландцевъ, а этотъ фатальный факторъ явился, чтобъ ихъ раздѣлить. Сайдлеръ съ радостью видѣлъ, что на почвѣ этой новой агитаціи, которая обѣщаетъ убить арендную лигу, они смогутъ вполнѣ получить всю страну въ свои руки. Англія обезумѣла отъ криковъ: "не нужно папы", а Ирландія горѣла тревогой и страстью. Протестанты и католики день это дня становились болѣе и болѣе безнадежными антагонистами. Католики въ самой лигѣ мужественно пытались стать выше этого теченія. Предложеніе основать католическую ассоціацію "защиты" открыто порицалось въ Nation Дуффи. "Въ пламени религіознаго ханжества,-- говорилъ онъ,-- погибли бы надежды Ирландіи. Плуты и лицемѣры будутъ кричать и безумствовать въ качествѣ ярыхъ католиковъ и доводить массу до неистовства относительно "нашей святой церкви", имѣя въ виду убить народное движеніе, которое, какъ они понимали, должно смести всѣхъ политикановъ-спекулянтовъ. Церковь отъ этого ровно ничего не выиграетъ,-- пророчилъ онъ,-- а землю мы потеряемъ". Но онъ взывалъ напрасно. Въ отвѣтъ на вызовы карательнаго законодательства, билля о титулахъ Джона Росселя, ирландскіе католики по существу человѣческой природы не могли оставаться покойными и не принимать мѣръ оборонительной войны. Джонъ Садлейръ и его партія вступили въ передній рядъ католическаго движенія защиты. Билль о "титулахъ духовенства" былъ встрѣченъ самою рѣшительной оппозиціей. "Папскіе трубачи", какъ называла англійская пресса ирландскихъ либераловъ, такъ горячо сражавшіеся съ биллемъ, или "ирландская бригада", какъ называли они сами себя не безъ гордости и хвастовства у себя дома, за свое поведеніе служили темой для похвалъ у католическихъ очаговъ. На преданныхъ и героическихъ людей и храбрыхъ защитниковъ религіи призывалось благословеніе свыше, больше же всего благодарностей изливалось на самаго смѣлаго и безстрашнаго, самаго способнаго и краснорѣчиваго -- м-ра Вильяма Кёфа.

Ненавистный билль прошелъ. "Бригада" возвратилась домой получить благодарность отъ націи. По-истинѣ безцѣнною арміей казалась она для большинства Ирландіи. Немногіе, безъ сомнѣнія, были люди высокаго принципа и неподкупной честности, а другіе -- лишь политическіе наемщики, грязные и себялюбивые люди; между тѣмъ какъ группа Садлейра -- искусная, краснорѣчивая, вліятельная -- занимала теперь дѣйствительно господствующее положеніе и играла смѣлую и честолюбивую игру.

23 августа 1851 года въ Ротундѣ, въ Дублинѣ, держался соединенный митингъ католиковъ Великобританіи и Ирландіи съ цѣлью протестовать противъ билля о титулахъ и принять мѣры самозащиты. Предсѣдательствовалъ высокопрепод. д-ръ Кюлленъ, тогдашній архіепископъ армагскій. Тамъ присутствовало огромное количество католическихъ епископовъ и другихъ духовныхъ лицъ, а также католическое дворянство и члены парламента. М-ръ Джонъ Садлейръ, чл. парламента, былъ однимъ изъ почетныхъ секретарей собранія, его двоюродный братъ Винцентъ Скёлли -- однимъ изъ ораторовъ, а м-ръ В. Кёфъ, чл. парламента -- другимъ. Послѣдній позабавилъ публику своимъ краснорѣчивымъ порицаніемъ карательнаго акта, который только-что получилъ одобреніе королевы. Онъ презираетъ и вызываетъ этотъ законъ. Онъ вынулъ изъ кармана копію новаго статута и, держа его надъ головой, сказалъ: "Теперь я, какъ одинъ изъ адвокатовъ ея величества, держа въ рукѣ актъ парламента, прямо называю лорда архіепископа армагскаго его собственнымъ титуломъ". Дальше онъ обѣщалъ, что онъ и его друзья во что бы то ни стало дабьются отмѣны ненавистнаго акта, если народъ Ирландіи пошлетъ въ парламентъ на помощь имъ еще нѣсколькихъ товарищей. "Мы не будемъ имѣть никакого дѣла ни съ какимъ министромъ,-- сказалъ онъ,-- кто бы онъ ни былъ, до тѣхъ поръ, пока онъ не отмѣнитъ этого акта парламента и всякаго другаго, который ставитъ римскаго католика ниже, чѣмъ его протестантскаго подданнаго".

Несмотря на очевидное расположеніе, которое они получали отъ католическихъ прелатовъ, духовенства и народа, несмотря на рѣзкость ихъ протестовъ, гг. Садлейръ и Кёфъ были предметами подозрѣнія и недовѣрія со стороны нѣсколькихъ проницательныхъ наблюдателей этихъ событій въ Ирландіи. Указываюсь, что лордъ Абердинъ, сэръ Джонсъ Гратамъ, м-ръ Сидней Гербертъ, м-ръ Кардвелль и другіе руководящіе пилиты {Послѣдователи Пиля.} возставали противъ пугливаго крива: "не нужно папы" въ Англіи и сражались съ биллемъ о титулахъ духовенства въ парламентѣ. Среди этихъ государственныхъ людей нѣкоторые, довольно основательно, видѣли возможный будущій кабинетъ, и уже тогда поговаривали о томъ, что Садлейровская партія дѣйствуетъ въ виду такой комбинаціи. Низкою клеветой, оскорбительнымъ подозрѣніемъ, убійственнымъ ударомъ называлъ эту мысль Кёфъ. Три руководящіе журналиста Ирландіи: м-ръ Дуффи изъ, д-ръ Грей изъ Fretman и м-ръ Люкасъ изъ Tablet -- довольно открыто высказывали свое убѣжденіе въ этомъ, и между ними и Садлейровскою партіей возникла смертельная вражда. Но послѣдняя была теперь героемъ дня. 28 октября 1851 года избиратели Кёфа устроили въ честь Сайдлера банкетъ, который принялъ характеръ скорѣе національной демонстраціи. Въ Атлонѣ не оказалось достаточно большой залы, чтобы вмѣстить собраніе, которое и держалось въ огромномъ павильонѣ, нарочно выстроенномъ, сколько мнѣ извѣстно, на церковной землѣ. Гость вечера, послѣ изліянія похвалъ бывшему тамъ архіепископу Мак-Гале, обратился въ упомянутымъ инсинуаціямъ. Искреннимъ и трогающимъ сердце языкомъ онъ отвѣчалъ: "Виги или тори, пилиты или протекціонисты -- это для меня все равно. Я буду бороться за мою религію и страну, презирая и попирая всякую клевету. Самымъ торжественнымъ образомъ я объявляю передъ этимъ величественнымъ собраніемъ, что я не обращаю вниманія на партіи. Я знаю, что избранная мною дорога не ведетъ въ повышеніямъ. Я не принадлежу къ вигамъ, но я не принадлежу и къ тори. Здѣсь, въ присутствіи моихъ избирателей и моей страны, я торжественно объявляю,-- и надѣюсь, я не на столько низкій человѣкъ, чтобы дѣлать признаніе, которое завтра же намѣренъ нарушить, какимъ предполагаютъ меня инсинуаторы,-- что если пилитская администрація завтра же получитъ власть, это не будетъ имѣть никакого значенія для меня. Я не буду поддерживать ни одной партіи, которая не признйетъ первымъ условіемъ своего политическаго существованія отмѣну акта о титулахъ духовенства". Такимъ же торжественнымъ образомъ онъ поклялся честнымъ своимъ словомъ, что будетъ противодѣйствовать или не будетъ поддерживать такую партію, которая не намѣрена рѣшить поземельнаго вопроса и отмѣнить господствующую церковь. Въ заключеніе онъ обратился къ ирландскимъ ландлордамъ, которыхъ обозвалъ "безсердечною аристократіей, самой бездушой, самой расточительной и всего менѣе достойной извиненія ландкратіей на земномъ шарѣ".

Тѣ, кто присутствовали при этомъ, говорятъ, что, слушая оратора, смотря на его лицо, пылавшее негодованіемъ во время протестовъ, никто не могъ быть столь безчувственнымъ, чтобы сомнѣваться въ немъ. Тѣмъ не менѣе въ Nation и въ Tablet въ немъ и во всѣхъ остальныхъ послѣдователяхъ Садлейра сомнѣвались; мало того -- ихъ открыто обвиняли. Люкасъ и Дуффи уже тогда получили нѣкоторыя частныя доказательства, что "бригада" разсчитываетъ быть на рынкѣ при первомъ удобномъ случаѣ. Въ 1852 году въ графствѣ Коркъ открылась вакансія и другой кузенъ м-ра Садлейра, м-ръ В. Скёлли, выступилъ кандидатомъ. Самые честные, дальновидные люди изъ арендной лиги въ этой мѣстности отнеслись къ нему не особенно дружелюбно, но м-ръ Кёфъ пріѣхалъ спеціально агитировать въ его пользу и вся сила Садлейровской партіи была пущена въ ходъ. 8 марта 1852 г. въ Коркѣ держался публичный митингъ для оцѣнки заслугъ либеральныхъ кандидатовъ, и м-ръ Мак-Карти Доунингъ, котораго общественное вліяніе, по крайней мѣрѣ въ Вестъ-Ридингѣ, признавалось верховнымъ, видя, что пріѣхалъ Кёфъ, смѣло началъ "дергать кошку" ("belled the cat") такимъ образомъ:

"Я скажу митингу прямо и честно, что не вѣрю, чтобъ ирландская бригада искренно служила вопросу аренднаго права. Я утверждаю это и знаю, что здѣсь присутствуютъ двое изъ нихъ. Я былъ на двухъ большихъ митингахъ въ музыкальномъ залѣ въ Дублинѣ, по случаю празднованія арендной лиги, когда къ бригадѣ посылалась депутація съ приглашеніемъ на митингъ, и я протестовалъ. Я никогда не видалъ, чтобы мясникъ загонялъ скотину на зарѣзъ въ бойню съ такимъ трудомъ, какого стоило привести ирландскую бригаду на митингъ".

Тогда всталъ м-ръ Кёфъ, и можетъ-быть никогда еще его удивительные таланты не были ему такъ нужны, какъ въ этотъ критическій моментъ. Будущая судьба и богатства его вождя и партіи зависѣли отъ того, какой оборотъ примутъ дѣла на этомъ митингѣ,-- противъ нихъ былъ брошенъ открытый вызовъ и публичное обвиненіе. Когда онъ всталъ, раздалось нѣсколько враждебныхъ криковъ; но, погодя немного, водворилось молчаніе. Съ багровымъ лицомъ и тяжело дыша, онъ разразился слѣдующими словами:

"Великій Боже!-- воскликнулъ онъ.-- Развѣ вы нашли въ этомъ собраніи ирландцевъ, что тѣ, кто всего болѣе готовы принять на себя всякую отвѣтственность, суть самые искренніе въ преслѣдованіи вашихъ цѣлей? Или вы видѣли, что тѣ, кто, какъ я самъ, пошли въ парламентъ безъ всякихъ обязательствъ, безъ поддержки народнаго голоса, но за которыми въ минуту народнаго зова, когда наступаетъ минута испытанія, дѣло никогда не останавливается? Я объявилъ въ присутствіи епископовъ Ирландіи и своихъ товарищей по парламенту, что пусть министромъ будетъ кто угодно -- лордъ Дерби, сэръ Джемсъ Грагамъ или лордъ Джонъ Россель -- для насъ это все равно. Итакъ, съ Божіей помощью, кто бы ни былъ министромъ, какая бы партія ни была во власти, я не буду поддерживать ни того министра, ни той партіи -- иначе, какъ если онъ обяжется, вступая во власть, провести мѣры, требуемыя всѣмъ ирландскимъ народомъ. Я отказался отъ своей собственной профессіи, чтобы собирать и формировать ирландскую парламентскую партію. Это было дѣломъ моей чести. Можетъ-быть по мнѣнію другихъ -- и низкимъ дѣломъ, но по-моему -- благороднымъ. Я повторилъ предложеніе м-ра Шермана Кроуфорда въ палатѣ общинъ. Я по поводу его боролся съ министерствомъ, насколько хватило моихъ ограниченныхъ способностей, въ такой моментъ, когда разъединенія совсѣмъ еще не ожидалось. Пусть же поможетъ мнѣ Богъ въ этомъ и во всякомъ другомъ вопросѣ, къ которому я присоединяюсь! Я буду,-- и могу сказать, что всякій изъ моихъ друзей такъ же рѣшителенъ,-- неотступнымъ, неуклоннымъ и неизмѣннымъ слугою его".

Собраніе, слушавшее его, какъ околдованное, вскочило на ноги и отвѣтило потрясающими аплодисментами, несмотря на предыдущія сомнѣнія въ человѣкѣ, котораго клятва теперь скрѣпила его общественные принципы.

Увы, спустя не больше какъ девять мѣсяцевъ, онъ цѣликомъ отдался министру минуты и взялъ мѣсто при администраціи, которая не отмѣнила ни акта о титулахъ, ни господствующей церкви, ни рѣшила поземельнаго вопроса...

Джонъ Садлейръ хорошо оцѣнилъ силу, которою располагали противъ него Дуффи, Грей и Люкасъ въ столичной прессѣ. Повидимому, оппозиція Nation, Freeman и Tablet стояла между нимъ и полнымъ господствомъ въ ирландской народной политикѣ. Католическіе епископы почти всѣ до одного и большая часть священниковъ вполнѣ вѣрили въ него и м-ра Кёфа и смотрѣли на подозрительные намеки или открытыя обвиненія Nation и Tablet какъ на злобную вражду крайней и насильственной партіи. Тѣмъ не менѣе для него было крайне опасно выступать впередъ съ этими тремя неослабленными крѣпостями на флангѣ. Онъ рѣшилъ заставить ихъ совершенно замолчать, уничтожить ихъ. Въ это время онъ сдѣлался почти милліонеромъ. Пятьдесятъ тысячъ фунтовъ, смѣло брошенныя на основаніе оппозиціонной газеты, быстро предоставили бы, Tablet и Freeman въ его распоряженіе. Вскорѣ по Дублину пронеслась новость, что Садлейромъ затѣвается планъ новой гигантской газеты, "не обращая вниманія на расходы". Вождь ирландской бригады, защитникъ церкви, человѣкъ успѣха, рѣшилъ теперь испробовать почву въ новомъ направленіи и основать дѣйствительную, настоящую, ортодоксально-католическую прессу. Взято удобное мѣсто; сильная машина и всѣ принадлежности куплены; изъ Лондона привезенъ редакторъ, м-ръ Вильямъ Бернардъ Мак-Кебъ, про котораго разсказывали, что это чуть ли не второй папа. Новая еженедѣльная газета Weekly Telegraph должна была сначала очистить дорогу отъ Nation и, прежде чѣмъ новая ежедневная убьетъ Freeman'а. А можетъ-быть м-ръ Грей устрашится нищенства, до котораго доведены будутъ Дуффи и Люкасъ, и добровольно подчинится великой силѣ саддейризма. Если же нѣтъ, онъ тоже будетъ выброшенъ.

Никогда не существовало болѣе столь дерзко разсчитаннаго плана, чтобы добыть въ руки одного смѣлаго и честолюбиваго человѣка все общественное мнѣніе и политическое вліяніе страны.

Telegraph былъ пущенъ за полцѣны всѣхъ прежнихъ католическихъ еженедѣльныхъ газетъ -- по три пенса; и такъ какъ на его изданіе и распространеніе деньги бросались безъ разсчета, то онъ быстро разошелся по странѣ. Онъ подлаживался подъ отчаянное ханжество. Его "католичество" носило тотъ именно воинственный и сумасбродный характеръ, который въ такое время широкой религіозной вражды былъ разсчитанъ на вкусъ и возбужденіе массъ. Онъ наполнилъ весь островъ. Онъ проникалъ въ такія хижины и дома, гдѣ Nation и Tablet никогда не бывали. Редакторъ, человѣкъ очень способный, задался цѣлью заставить своихъ читателей вѣрить, что папа и Джонъ Садлейръ были двѣ великія власти католической церкви: одинъ -- ея непогрѣшимый глава, а другой -- непобѣдимый защитникъ. Но эти испорченные католики, Дуффи и Люкасъ, мѣшаютъ благороднымъ усиліямъ м-ра Садлейра и его товарищей служить церкви; что же касается до Грея изъ Freeman'а, то онъ -- еретикъ и отъ него ничего не могло изойти кромѣ зла. Однако газета, органъ банкира-политика, немного пересолила. Она многихъ заставила призадуматься, а въ другихъ вызвала тревогу. Что же касается до Nation и Tablet, то они переносили удары аттаки съ бодрымъ духомъ, но ни одинъ изъ издателей не имѣлъ за спиной банка, и оба журнала были почти искалѣчены въ неравной борьбѣ.

Весной 1852 г., 2-го апрѣля, высокопреподобный д-ръ Кулленъ, бывшій на короткое время передъ тѣмъ архіепископомъ армагскимъ, былъ единогласно выбранъ духовенствомъ и назначенъ архіепископомъ Дублина. Назначеніе было утверждено въ Римѣ, и этотъ человѣкъ, игравшій важную роль въ ирландской политикѣ, вступилъ въ новую сферу обязанностей. Большую часть своей священнической жизни онъ провелъ въ Италіи и въ теченіе многихъ лѣтъ былъ ректоромъ ирландской школы въ Римѣ. Онъ давно уже пріобрѣлъ довѣріе и расположеніе кардинала Бернадо, префекта пропаганды, и даже теплое участіе со стороны самого Ріо Nono. Его зрѣлый возрастъ большею частію прошелъ, а его принципы сформировались въ атмосферѣ совершенно непохожей на ирландскую. Въ Италіи народная политика и національныя стремленія были синонимами съ принципами и картинами глубоко ему ненавистными. Всѣ симпатіи его ума были на сторонѣ власти и противъ сопротивленія установленному правительству. Онъ повсюду видѣлъ зло, приносимое революціонизмомъ, и ему казалось, что для него существовала только одна надежная дорога, а именно -- остерегаться всѣхъ, кто склоненъ къ шуму, насилію, возмущенію, и держаться тѣхъ, кто ставитъ интересъ католической религіи впереди и выше всякаго другого. Такія важныя обязанности, какъ его, едва ли попадали когда-нибудь въ руки болѣе искренняго, болѣе свободнаго отъ честолюбія или даже мысли о себѣ, болѣе цѣльно погруженнаго въ одну великую цѣль -- прогрессъ интересовъ церкви. Онъ былъ строгій поклонникъ дисциплины и скоро сдѣлалось ясно, что его выбрали въ Римѣ для великой и широкой цѣли -- дисциплинарнаго преобразованія въ ирландскихъ католическихъ дѣлахъ. Отрекающійся самъ отъ себя, онъ требовалъ того же и отъ всѣхъ другихъ служителей алтаря; повинующійся, полный уваженія къ власти, онъ считалъ повиновеніе первой обязанностью священника. Онъ походилъ на одного изъ первыхъ отцовъ, перенесенныхъ изъ пятаго столѣтія въ девятнадцатое. Его холодная внѣшность, безстрастныя, манеры, его строгія идеи о власти и дисциплинѣ -- совсѣмъ не подходили къ ирландскому характеру, обычаямъ и нравамъ. Онъ былъ больше римлянинъ, чѣмъ ирландецъ, и его планъ привести ирландскую церковь въ большее согласіе съ римскимъ образцомъ по необходимости оскорбилъ многія старыя чувства и приготовилъ ему не мало столкновеній въ средѣ ирландскаго духовенства. "Мрачный фанатикъ", "узколобый попъ" -- скоро провозгласили о немъ ультра-протестантскіе журналы; и даже его собственная братія, видя суровую строгость его манеръ и благочестія, смотрѣла на него скорѣй съ уваженіемъ, чѣмъ съ сочувствіемъ. Однако во всемъ этомъ выражалась только одна сторона его характера, и было бы несправедливо не указать на его внутреннюю сторону, которая отличалась добротой и часто великодушіемъ. Онъ могъ по временамъ смягчаться, и рѣдко кто обладалъ такою способностью оцѣнить настоящій умъ и юморъ, какъ онъ. {По Дублину ходило, въ тѣ дни преобразованій, много разсказовъ, и часто сомнительной достовѣрности, объ его приключеніяхъ. Одно время онъ жилъ съ приходскимъ духовенствомъ въ церковномъ домѣ, примыкающемъ къ собору въ Мельборгу-стритѣ. Онъ скоро установилъ правило, что всякій, отлучающійся не для посѣщенія больныхъ, долженъ быть дома въ десять часовъ вечера. Этотъ десяти-часовой порядокъ мало-по-малу началъ стѣснять духовенство, привыкшее проводить вечера въ знакомыхъ семействахъ въ городѣ. Архіепископу однажды показалось, что онъ слышалъ далеко за 10 часовъ осторожные шаги на лѣстницѣ, и однажды вечеромъ, въ немалому смущенію преподобнаго отца, котораго очередь была запереть въ этотъ день двери, онъ объявилъ, что исполнитъ сегодня эту обязанность самъ. "Подите, отецъ Джонъ, лягте въ постель,-- сказалъ онъ тономъ сочувствія,-- вы выглядите усталымъ. Я подожду, не придетъ ли кто-нибудь". Напрасно отецъ Джонъ увѣрялъ, что онъ не усталъ; и дѣйствительно онъ былъ совсѣмъ свѣжъ, такъ сказать, и подождать немного было бы ему даже полезно. Архіепископъ настоялъ на своемъ; а отецъ Джонъ пошелъ въ свою комнату, бормоча про себя о катастрофѣ, ожидавшей двухъ его друзей, которые, онъ увѣренъ, не придутъ раньше одиннадцати. Этотъ часъ даже прошелъ, когда они тихонько постучались въ большую дверь; она осторожно отворилась изнутри. Просунувши голову, одинъ изъ нихъ спросилъ шепотомъ.-- "А что, Павелъ въ постели?" -- "Нѣтъ,-- сказалъ архіепископъ такимъ же шепотомъ,-- онъ здѣсь". Смѣясь внутренно надъ ихъ конфузомъ, онъ впустилъ ихъ, заперъ дверь и, пожелавши имъ доброй ночи, посовѣтовалъ имъ идти въ постель. На утро, къ ихъ удивленію, архіепископъ держался, какъ будто ничего не случилось, и когда наконецъ исторія разнеслась вокругъ, никто не забавлялся ею больше его. Прим. авт.} Тѣмъ не менѣе его всегда окружала какая-то атмосфера сдержанности и монашества, и всякій могъ замѣтить, что онъ смотритъ на весь міръ съ точки зрѣнія церковника.

Д-ръ Кюлленъ почти неизбѣжно тяготѣлъ къ партіи Садлейра, какъ спеціальнаго поборника церкви, и держался вдали отъ тѣхъ, кто бралъ себѣ въ руководители такую опасную газету, какъ Nation. Онъ зналъ, наприм., что означала "Молодая Италія", а "Молодую Ирландію" онъ считалъ подражаніемъ итальянской партіи. И онъ имѣлъ нѣкоторое основаніе такъ думать. Сотрудники Nation одно время очень сочувственно писали о Маццини и его товарищахъ Карбонаріяхъ,-- положеніе, отъ котораго, однако, скоро публично и энергично отрекся Дуффи и его преемники. Такимъ образомъ для духовныхъ друзей Садлейра не трудно было увѣрить новаго архіепископа, что люди, предпочитавшіе арендную лигу ассоціаціи католической защиты и проповѣдывавшіе союзъ протестантовъ и католиковъ въ общественныхъ дѣлахъ, были партіей еретическою; между тѣмъ какъ господа Садлейръ и Кёфъ были друзьями порядка и защитниками религіи. При тѣхъ обстоятельствахъ, которыя готовы были тогда совершиться, такое положеніе католическаго архіепископа Дублина имѣло рѣшительное значеніе.

Парламентъ былъ распущенъ 1-го іюля и всѣ усилія послѣднихъ шести мѣсяцевъ сосредоточились на выборахъ. Въ борьбѣ участвовали четыре партіи: тори, которые, какъ всегда, сражались "твердо", виги, арендно-лигеры и католическіе защитники. Въ нѣкоторыхъ мѣстахъ послѣднія двѣ вступили въ открытую борьбу, и вообще было видно, что виги и католическіе защитники народа и люди бригады составляли одну и ту же партію. Тѣмъ не менѣе, когда списки были закончены, оказалось, что фактически лигеры представляли островъ. Ни одинъ вигъ католической защиты не могъ обезпечить себѣ выбора, не объявивши себя за арендное право, тогда какъ кандидаты лиги почти вездѣ одержали верхъ. Единственное пораженіе они потерпѣли въ Монаганѣ, гдѣ не былъ выбранъ д-ръ Грей. Фридрихъ Люкасъ былъ выбранъ въ Митѣ, Гаванъ Дуффи -- въ Нью-Россѣ, Джонъ Френсисъ Магайръ -- въ Денгарванѣ, но, что важнѣе всего, Джорджъ Генри Муръ, членъ распущеннаго парламента, уже отмѣченный какъ вожакъ людей изъ народа, былъ снова выбранъ въ Мейо. Съ другой стороны, м-ръ Садлейръ и его три кузена -- Франкъ и Винцентъ Скёлли и Робертъ Китингъ -- были выбраны снова, равно какъ и м-ръ Кёфъ, а братъ Садлейра Джемсъ явился отъ Типперари, и всѣ находили необходимымъ поднять кромѣ папскаго знамени и арендно-правское. Во время этой-то кампаніи и случилось, что м-ръ Кёфъ, обращаясь къ толпѣ въ Вестмитѣ въ пользу капитана Мегана, сказалъ рѣчь, содержавшую одно заявленіе, которое навѣрно не забыли бывшіе тамъ риббонмены. "Ребята,-- сказалъ онъ,-- теперь дни длинны, а ночи коротки, зимой же дни будутъ коротки, а ночи длинны,-- пусть же всякій запомнитъ, кто вотировалъ за сэра Ричарда Левинга {М-ръ Кёфъ впослѣдствіи утверждалъ, что не помнитъ чего-нибудь подобнаго; указывался его спеціальный другъ, который "не слыхалъ этого"; но лордъ Элингтонъ цитировалъ показанія или заявленія нѣсколькихъ личностей, которыя были тамъ и слышали эти слова. Прим. авт.}.

Но хотя передъ публикой большею частью фигурировалъ м-ръ Кёфъ, тѣмъ не менѣе невидимымъ фонъ-Мольтке всего плана былъ Джонъ Садлейръ. Наконецъ, онъ уже предвидѣлъ побѣду. Результатъ общихъ выборовъ далъ небольшое большинство и либеральной партіи. Тори не могли удержать власть. Росселевскіе виги безъ ирландскихъ голосовъ были совершенно безсильны. Возможно было только коалиціонное министерство, включавшее консервативныхъ пилитовъ и либераловъ -- противниковъ билля о титулахъ духовенства. Въ воображеніи банкира-политика уже рисовалась герцогская корона, какъ награда за ирландскую бригаду...

Радости народа по поводу выбора такого огромнаго числа арендно-правцевъ въ Ирландіи не было конца. Въ особенности это было торжество Гавана Дуффи надъ его противниками революціонной школы. Преданный и независимый отрядъ представителей,-- говорилъ онъ,-- будетъ значить для Ирландіи при ея существующихъ условіяхъ гораздо больше, чѣмъ цѣлыя вооруженныя арміи. Казалось, какъ будто ирландскій народъ наконецъ согласился на планъ бороться за свои политическіе права оружіемъ голосованія и силами общественнаго мнѣнія.

Въ среду 8-го сентября 1852 года въ Дублинѣ держалась общая конференція ирландскихъ членовъ парламента, сторонниковъ аренднаго права, созванная лигой. Всякій либералъ отъ ирландскаго округа, за однимъ или двумя исключеніями, долженъ былъ присутствовать на ней; всѣхъ было до сорока человѣкъ. Какъ основаніе ихъ будущей политики и дѣйствій въ парламентѣ, была принята слѣдующая резолюція съ однимъ голосомъ противъ:

"Рѣшено, что, по мнѣнію конференціи, для веденія этого дѣла существенно важно, чтобы всѣ члены парламента, которые были выбраны за принципы аренднаго права, держались совершенно независимо и оппозиціонно ко всякому правительству, которое не признаетъ частью своей политики и вопросомъ министерства дать арендаторамъ Ирландіи законъ, включающій принципы билля м-ра Шермана Кроуфорда".

4-го ноября 1852 года открылся новый парламентъ. 17-го же декабря правительство лорда Дерби было побито большинствомъ 19 голосовъ. 20-го министры подали въ отставку и лордъ Абердинъ былъ призванъ составить кабинетъ.

Ликованія раздавались въ Ирландіи. Дрожь самаго дикаго возбужденія потрясла островъ отъ центра до моря. То радость и торжество, то мучительное сомнѣніе, то агонія недоумѣнія господствовали повсюду. Что сдѣлаетъ ирландская партія? Насталъ кризисъ, когда ихъ клятвы или покроются торжествомъ, или будутъ посрамлены. Ни либеральная, ни смѣшанная администрація не была возможна безъ нихъ, и ни одинъ министръ не отрицалъ, что ихъ требованія справедливы. Что сдѣлаютъ ирландскіе члены? Судьба новаго министерства и Ирландіи была въ ихъ рукахъ.

Какъ страшнымъ событіямъ, говорятъ, предшествуютъ таинственныя предчувствія, такъ и въ эту послѣднюю недѣлю стараго года мрачное настроеніе сжимало всѣ сердца. Новости изъ Лондона поглощались съ жадностью каждый часъ. Наконецъ ударъ нанесенъ. Получены извѣстія объ измѣнѣ и пораженіи. Бригада была продана лорду Абердину: Джонъ Садлейръ сдѣлался лордомъ казначейства, Вильямъ Кёфъ -- генеральнымъ прокуроромъ Ирландіи, Эдмондъ О'Флагерти -- членомъ коммиссіи подоходнаго налога, и такъ далѣе.

Англійскій народъ, по счастію, привыкшій въ теченіе столѣтій исполнять функціи политической жизни, едва ли можетъ понять всеобщій параличъ, который послѣдовалъ за этимъ ударомъ въ Ирландіи.

Владѣлецъ многихъ кораблей можетъ хладнокровно вынести крушеніе одного изъ нихъ. Но здѣсь судно, нагруженное самыми дорогими и послѣдними надеждами народа, стоявшаго уже на краю разоренія и отчаянія, было потоплено на его глазахъ людьми, которые только-что призывали въ свидѣтели своей вѣрности всемогущаго Бога. Ирландское крестьянство разыгрывало свою послѣднюю ставку и потеряло ее. Столбнякъ отчаянія, подобный тому, какой переживался во времена голода, охватилъ народъ. Объявленія объ очисткѣ земли падали какъ "хлопья снѣга" повсюду, гдѣ безпомощные фермеры отказывались подавать голоса за ландлорда и вотировали за члена бригады. За то банкиръ-политикъ выигралъ. Привычный успѣхъ не покидалъ его. Онъ еще не былъ пэромъ, но былъ уже лордомъ казначейства. Онъ и его товарищъ "генералъ-прокуроръ" могли холодно улыбаться со своей министерской скамьи, глядя на упрекающія физіономій Дуффи, Мура и Люкаса. Звонъ новаго года раздавался во славу торжества смѣлаго честолюбія Джона Садлейра. Но не было ли въ немъ слышно печальнаго минорнаго тона, какъ въ жалобномъ похоронномъ звонѣ, который предсказывалъ бы развязку, теперь уже очень близкую?

XV.
Самоубійца банкиръ.

Рядомъ съ политическими движеніями и событіями, приведшими м-ра Садлейра къ власти, умъ этого крайне честолюбиваго человѣка былъ занятъ финансовыми планами. Онъ давно сообразилъ, какъ можно составить богатство изъ раззоренія ирландскихъ землевладѣльцевъ. Онъ основалъ "поземельную компанію" для покупки имѣній, продававшихся тогда, имѣя въ виду потомъ перепродавать ихъ, какъ онъ былъ увѣренъ, съ большимъ барышомъ. Связь его съ Типперарскимъ банкомъ привела его въ сношенія съ магнатами Ломбардъ-Стритъ и вскорѣ онъ сдѣлался предсѣдателемъ Лондонскаго и Провинціальнаго акціонернаго банка. Его цѣли росли все выше и выше, его планы и спекуляціи были все смѣлѣе и шире. Онъ участвовалъ въ итальянскихъ, американскихъ и испанскихъ желѣзныхъ дорогахъ. Онъ велъ дѣло съ желѣзомъ, и одно время про него говорили, что ему принадлежали всѣ грузы сахара между Англіей и Индіей.

Среди громкихъ обвиненій, которыми встрѣтили бѣгство бригады въ лагерь лорда Абердина, явилось смѣлое увѣреніе Weekly Telegraph'а, что все идетъ какъ слѣдуетъ. Мало того, высказывалось благородное негодованіе на несправедливость осужденія этихъ господъ, не выслушавши ихъ объясненій. Они не торопились давать ихъ; про существо же дѣла говорили такъ: "Лордъ Абердинъ еще не отмѣнилъ акта о титулахъ и не собирается дѣлать этого; но онъ другъ католиковъ. Онъ боролся противъ законодательнаго кодекса, но былъ въ почтительныхъ и внимательныхъ отношеніяхъ съ нашими епископами. Онъ не провелъ билля объ арендномъ правѣ и не собирается проводить его; но онъ благопріятно расположенъ къ дѣлу и, вѣроятно, будетъ работать надъ вопросомъ. Стать въ оппозицію такому человѣку мы принуждены рука объ руку съ нашими смертельными врагами тори. Его вступленіе во власть составляетъ истинное пораженіе лорда Джона Росселя, проведшаго законъ о титулахъ, и лорда Дерби, помогавшаго этому".

Арендная лига была разорвана на-двое измѣной Садлейра. И не только лига, вся страна вообще была расколота на рѣзко враждебныя партіи: одну -- желавшую заставить само небо отражать проклятія на клятвопреступниковъ, другую -- столь же бурно защищавшую ихъ.

Въ этотъ моментъ ирландской политической исторіи политическое вліяніе и авторитетъ католическихъ епископовъ получили ударъ, который оказываетъ вліяніе на ирландскія дѣла до самаго теперешняго времени.

М-ръ Садлейръ и м-ръ Кёфъ должны были, конечно, предложить себя въ Карлоу и Атлонѣ на слѣдующіе выборы. Лигеры бросились энергично работать, чтобы побить ихъ. Въ обоихъ мѣстахъ оказалось, что католическіе прелаты и духовенство поддерживали вождей бригады. Эта новость породила изумленіе. Депутація, состоявшая изъ Фридриха Люкаса, члена парламента, Дж. Г. Мура, чл. пар., препод. Т. О'Ши и препод. д-ра Кирней со стороны арендной лиги, отправилась въ Карлоу противодѣйствовать м-ру Садлейру. Мѣстное духовенство объявило ихъ самозванцами, и они должны были оставить городъ. Еще хуже было дѣло въ Атлонѣ, гдѣ всякій радовался счастью м-ра Кёфа. Пораженные и встревоженные вѣроятными послѣдствіями такого оправданія нарушителей данныхъ обязательствъ, вожди лиги обратились къ католическимъ епископамъ и духовенству Ирландіи съ приглашеніемъ тотчасъ же высказаться, согласно ли, по ихъ мнѣнію, съ общественною нравственностью, чтобъ обязательства, такъ торжественно и открыто данныя народу, нарушались при первомъ удобномъ случаѣ съ одобренія католическаго духовенства. Отъ высокопрепод. д-ра Мак-Гале, архіепископа тюамскаго, тотчасъ же появился горячій отвѣтъ. Естественно было ожидать, что его заявленіе, какъ человѣка стоящаго во главѣ ирландскихъ епископовъ по ихъ политическому вѣсу и вліянію, какъ "льва паствы іудейской", но выраженію О'Коннеля, будетъ принято за рѣшающее. Не было другаго католическаго прелата въ Ирландіи, который занималъ бы такое крупное мѣсто въ ирландскихъ дѣлахъ за послѣднюю четверть столѣтія, какъ онъ; не было никого равнаго ему по популярности. Милліоны католиковъ Ирландіи смотрѣли на О'Коннеля какъ на духовнаго своего вождя, который "никогда не ошибается", и борца за нихъ, который ничего не испугается. Онъ адресовалъ публичное письмо къ м-ру Дж. Г. Муру, члену парламентамъ которомъ онъ говорилъ такъ:

О строгой религіозной вѣрности обязательству такимъ договорамъ не можетъ быть двухъ мнѣній,-- обязательству самому священному и ненарушимому по самому числу участвовавшихъ въ немъ и по важности и святости затронутыхъ имъ интересовъ. Разрѣшите обязательную силу такихъ договоровъ, и вы ослабите самыя крѣпкія связи, соединяющія общество въ одно цѣлое.

Епископы Мита и Киллала высказались въ такомъ же смыслѣ. Но въ пунктахъ особенной важности, какъ города, гдѣ пораженіе вождей бригады могло бы произвести рѣзкій эффектъ, къ счастью для нихъ, мѣстные епископы приняли другое рѣшеніе. Это столкновеніе между духовными авторитетами по поводу важнаго вопроса нравственности въ высшей степени скандализировало народъ. Всѣ ждали заявленія отъ новаго архіепископа дублинскаго, папскаго легата, но его не появлялось. Скоро его молчанію начали давать темное объясненіе. Его дядя, препод. Джемсъ Мегеръ, былъ однимъ изъ самыхъ ревностныхъ сторонниковъ м-ра Садлейра въ Карлоу, и скоро начали выдавать за извѣстное, что вліяніе д-ра Куллена въ Ирландіи и Римѣ, въ положительномъ или отрицательномъ смыслѣ, будетъ непремѣнно на сторонѣ лорда Абердина. Таково было отчасти его собственное мнѣніе о положеніи вещей. Но кромѣ того въ это время ходилъ слухъ о курьезныхъ частныхъ переговорахъ между Лондономъ, Вѣной и Римомъ относительно правъ новаго премьера на "католическій голосъ" въ палатѣ общинъ; вѣрно или нѣтъ, эти исторіи связывались съ положеніемъ, которое занималъ д-ръ Кулленъ въ послѣдующихъ событіяхъ. Одно время казалось даже, что въ результатѣ всего этого въ ирландской католической церкви явится расколъ. Между духовенствомъ и народомъ, размѣстившимися подъ знаменами д-ра Мак-Гале и д-ра Куллена, загорѣіась открытая война. Послѣдній хранилъ глубокое молчаніе, хотя онъ вполнѣ могъ открыто защищать дѣло Садлейра и Кёфа, потому что Nation и Tablet выставляли его какъ настоящаго и опаснаго покровителя этихъ господъ. Въ теченіе всего этого столѣтія не было болѣе ожесточенной, болѣе прискорбной междоусобной борьбы въ ирландской политикѣ, чѣмъ эта, возникшая изъ такого клерикальнаго и епископскаго осужденія и оправданія отступничества Кёфа-Садлейра отъ арендной лиги.

Противникомъ м-ра Садлейра въ Карлоу выступилъ тори м-ръ Александеръ. Freeman, Nation и Tablet убѣждали народъ вотировать за Александера, какой бы онъ тори ни былъ, лишь бы не за новаго лорда казначейства. Weekly Telegraph и Evening Post въ ужасѣ кричали противъ этого отвратительнаго союза тори-оранжистовъ съ католиками-ренегатами для оппозиціи protégé епископа, любимца священниковъ, борца за папу и лучшаго друга лорда Абердина. Послѣ ожесточеннаго боя Садлейръ былъ побитъ враждебнымъ большинствомъ шести голосовъ. Однакоже въ Атлонѣ м-ръ Кёфъ не только одержалъ побѣду, но католическій епископъ д-ръ Браунъ тщеславно отожествилъ себя съ достойнымъ похвалы возвышеніемъ такого добраго сына церкви. Для лорда казначейства скоро была найдена ваканція въ Слиго, гдѣ онъ и одержалъ побѣду благодаря безстыдному подкупу и терроризму. Такъ выражался парламенскій комитетъ, производившій по этому дѣлу слѣдствіе; но такъ какъ оказалось, что самъ м-ръ Садлейръ лично ничего не зналъ объ этихъ преступленіяхъ, то мѣсто осталось за нимъ.

Столѣтія жестокаго карательнаго кодекса въ Ирландіи держали католиковъ въ сторонѣ отъ какого бы то ни было участія въ общественной администраціи. Актъ объ эмансипаціи объявилъ ихъ свободными отъ запрещенія закона поступать на службу, благодаря только ихъ религіи; но объявить человѣка имѣющимъ право на мѣсто -- одно дѣло, а дѣйствительно назначить его -- другое. Отъ 1829 до 1849 года актъ объ эмансипаціи былъ немногимъ больше абстрактнаго провозглашенія, ибо не произвелъ никакой существенной и осязательной для народа перемѣны въ старомъ порядкѣ. На "католическія назначенія" смотрѣли какъ на лучшую пробу либеральности правительства. На занятіе католиками важныхъ общественныхъ должностей, особенно же членовъ суда, смотрѣли какъ на практическое приложеніе акта объ эмансипаціи; и министръ, который взялся бы приводить его въ исполненіе, былъ бы поставленъ почти такъ же высоко, какъ то министерство, которое провело его въ теоріи. Въ Дублинѣ, Вѣнѣ и Римѣ лордъ Абердинъ чрезъ своихъ ловкихъ и хитрыхъ католическихъ посредниковъ выдавалъ себя именно за такого, и несомнѣнно онъ былъ такимъ. Спрашивается, какихъ еще нужно доказательствъ въ его чувствахъ и намѣреніяхъ послѣ того факта, что онъ поднялъ до такого высокаго положенія въ своей администраціи самыхъ испытанныхъ и извѣстныхъ ирландскихъ противниковъ билля о титулахъ,-- людей, которыхъ ультра-католицизмъ сдѣлалъ ненавистными для предразсудковъ англійскихъ протестантовъ?

Этотъ взглядъ на вещи, безъ сомнѣнія, былъ принятъ безъ сопротивленія многими ирландскими епископами. Они убѣждали себя, что даже въ арендномъ вопросѣ намѣренія лорда Абердина шли дальше всего практически возможнаго. Мало того, новая политическая идея, или правило о независимости и оппозиціи всѣмъ администраціямъ, была слишкомъ широка и слишкомъ преждевременна для того, чтобъ ею замѣнить традиціонный союзъ ирландской народной партіи съ англійскими либералами; ирландскіе члены дѣйствительно "рѣшили" ее на конференціи, но тамъ было не больше трети всего ихъ числа. Поворотъ былъ слишкомъ крутъ. При первомъ его приложеніи новый порядокъ былъ нарушенъ. Народный умъ не былъ пріученъ стоять выше положенія, требующаго всегдашней оппозиціи тори, "которые никогда еще ничего не давали католикамъ!"

Вожди лиги, особенно же журналисты Дуффи, Грей и Люкасъ, опровергали идею, что поземельный вопросъ, включающій въ себѣ интересы какъ протестантовъ, такъ и католиковъ, долженъ быть принесенъ въ жертву "католикамъ у власти". Они поддерживали общественную ненависть и вѣчное отреченіе отъ всякаго, будь то архіепископъ, епископъ, священникъ или простой смертный, кто прямо или косвенно оправдывалъ или поддерживалъ измѣну бригады. Садлейристы-прелаты, какъ ихъ называли въ насмѣшку, отвѣчали сильными и рѣзкими ударами. Слишкомъ ревностно убѣждавшіе священники переводились въ отдаленные приходы и даже приглашались "воздерживаться отъ политической борьбы". Случилось такъ, что руководящіе провинціальные священники (главнымъ образомъ изъ Митской епархіи), которые обыкновенно присутствовали на митингахъ въ Дублинѣ, гдѣ поносились "измѣнники бригады" и ихъ духовные и другіе сторонники, получали запрещенія, по распоряженію изъ Рима, принимать дальнѣйшее участіе въ такихъ демонстраціяхъ.

Все это относилось насчетъ доктора Куллена. Было извѣстно, что его голосъ всемогущъ въ отдѣленіи пропаганды. Приходское духовенство подняло тревогу. Архіепископа заподозрили въ серьезномъ намѣреніи уничтожить значительную независимость, которой оно до сихъ поръ пользовалось. Говорили, что онъ отослалъ на утвержденіе въ Римъ "провинціальные статуты", по которымъ убѣжденія приходскихъ священниковъ предоставлялись оцѣнкѣ самого прихода. При избраніи католическихъ прелатовъ существовалъ обычай, что приходское духовенство всякой епархіи выбирало тайною баллотировкой трехъ лицъ -- dignus, dignior и dignissimus, по порядку въ избирательномъ спискѣ, ихъ имена посылались въ Римъ и одинъ изъ нихъ почти всегда получалъ назначеніе. Про доктора Куллена говорили, что онъ задался цѣлью уничтожить этотъ древній обычай и предложилъ папскому престолу признать его безусловное право независимо назначать приходскихъ священниковъ {Эта перемѣна съ тѣхъ поръ дѣйствительно во многихъ отношеніяхъ была приложена. Прим. авт.}. По всему острову распространилось глубокое недовольство. Наконецъ, было рѣшено жаловаться на его дѣйствія въ Римъ.

Это было очень серьезный и для ирландскихъ католиковъ почти безпримѣрный образъ дѣйствій. Жаловаться въ Римъ на папскаго легата, и жаловаться на то, что онъ налагаетъ свою тяжелую руку на политическія дѣйствія духовенства!... Трудно было предполагать, что власти Ватикана примутъ такое обвиненіе. Сложность ирландской политики, запутанный мотокъ спора между лигой и бригадой едва ли могли быть размотаны и поняты такимъ трибуналомъ. Тѣмъ не менѣе, вѣря, что тамъ еще никогда не отказывали въ справедливости самому слабому и скромному даже противъ высокаго и сильнаго, угнетенное духовенство арендноправскаго движенія составило формальный меморіалъ или жалобу для представленія папѣ.

Но кто-жь ее подпишетъ? Кто представитъ? Кто былъ способенъ добиваться этой цѣли, отправиться въ вѣчный городъ и будетъ добиваться своего по всѣмъ безчисленнымъ и утомительнымъ ступенямъ, пройдетъ черезъ всѣ предварительныя изслѣдованія? Не мало времени было потрачено на всѣ эти затрудненія и препятствія; наконецъ меморіалъ подписанъ и м-ръ Люкасъ, членъ парламента и издатель Tablet'а, выбранъ поѣхать въ Римъ въ качествѣ представителя жалующихся передъ апостольскимъ престоломъ. Онъ поѣхалъ на удачу. Его приняли благосклонно. Тяжелое обвиненіе, привезенное имъ, велѣно было подвергнуть внимательному обсужденію. Но все дѣло было печальною ошибкой. Прошли мѣсяцы. Во время этихъ утомительныхъ ожиданій въ Римѣ, отчаянныя новости изъ Ирландіи тяжело отразились на настроеніи и здоровьѣ прямодушнаго Люкаса. Онъ долженъ былъ возвратиться въ Англію. Когда мы услышали, что онъ лежитъ больной въ Стейнѣ, тѣ, кто зналъ его близко и владѣлъ, съ какой энергіей онъ боролся во время этихъ раздоровъ, почувствовали, что сильное и благородное сердце надломилось въ непосильной борьбѣ. Извѣстія изъ Ирландіи были такія, что ирландская парламентская партія была разрушена, что лига смертельно поражена, а страна доведена до крайняго разочарованія и отчаянія. Великое движеніе, вокругъ котораго были сосредоточены надежды націи, невозвратно погублено. Организація лиги, не желая сдаться, правда, дѣлала отчаянныя усилія въ теченіе еще нѣсколькихъ лѣтъ, и небольшая группа ирландскихъ членовъ -- "вѣрующая оказалась среди невѣрующихъ" -- Гаванъ Дуффи, Дж. Г. Муръ, П. Мак-Магонъ, Дж. А. Блэкъ, Дж. Ф. Мегайръ, Тристамъ Кеннеди, Джонъ Бранди и другіе -- храбро сражалась. Но все это больше ради поддержанія чести, чѣмъ изъ-за вѣры въ побѣду. М-ръ Садлейръ былъ героемъ дня.

Какъ только Гаванъ Дуффи убѣдился, что меморіалъ въ Римѣ ни къ чему не привелъ, онъ рѣшился проститься съ Ирландіей. Никто не возлагалъ такъ много надеждъ на успѣхъ этого движенія, никто не пострадалъ такъ отъ пораженія. Во всякомъ случаѣ онъ свою совѣсть очистилъ,-- онъ сдѣлалъ свое дѣло. Онъ отдалъ служенію Ирландіи лучшіе годы своей жизни. Теперь ему оставалось призвать болѣе молодыхъ людей, которые могли занять его мѣсто. Для себя же онъ нашелъ новый домъ и началъ жизнь сызнова въ тридцать пять лѣтъ въ далекомъ углу Австраліи.

Въ 1854 году въ парламентѣ прошелъ актъ, которымъ австралійскія колоніи надѣлялись самоуправленіемъ. М-ръ Дуффи принималъ горячее и дѣятельное участіе во всѣхъ дебатахъ по поводу этой мѣры. Онъ прибавилъ къ нему нѣкоторыя изъ его самыхъ разумныхъ условій и предохранилъ отъ ошибокъ, которыя могли повредить его успѣху. Не многіе повѣрили бы тогда, что вскорѣ ему суждено было взять на себя проведеніе этого плана на практикѣ, въ качествѣ перваго министра короны въ свободной и самоуправляющейся Викторіи.

На минуту могло бы показаться, что онъ слишкомъ поторопился своимъ добровольнымъ изгнаніемъ изъ родины. Въ концѣ 1853 г. появилось зловѣщее предзнаменованіе, появился первый признакъ трещины въ зданіи Садлейровскаго политическаго и финансоваго благополучія.

При своей неудачной попыткѣ быть снова выбраннымъ въ городѣ Карлоу, онъ беззастѣнчиво и незаконно пользовался средствами банка и механизмомъ чековъ, акцій, долговъ, взысканій и конфискацій, чтобы повліять на результатъ выборовъ. Онъ всегда заботился о томъ, чтобъ имѣть въ своемъ распоряженіи при помощи такихъ средствъ достаточное число избирателей. Утромъ, въ день выборовъ, одинъ несчастный человѣкъ по имени Доулингъ, заподозрѣнный въ намѣреніи вотировать за м-ра Александера, былъ противозаконно арестованъ по какому-то приговору, предъявленному Садлейромъ противъ него. Доулингъ началъ въ ноябрѣ 1853 года процессъ за незаконное заключеніе его въ тюрьму въ Дублинѣ, въ судѣ казначейства. Въ дѣлѣ заключались разоблаченія противъ лорда казначейства (министра финансовъ). Онъ пришелъ въ свидѣтельскую камеру и, какъ говорилось, "отрицалъ все и обезоружилъ всѣхъ". Его показаніе было такъ смѣло и нагло, что присяжнымъ не оставалось выбора: или обвинить Доулинга, или объявить м-ра Садлейра клятвопреступникомъ. Они не повѣрили Садлейру и вынесли вердиктъ въ пользу Доулинга. Сенсація была произведена этимъ фактомъ въ Дублинѣ сильная, и едва ли меньшее возбужденіе вызвалъ онъ въ нѣкоторыхъ политическихъ и финансовыхъ сферахъ Лондона. Черезъ нѣсколько недѣль сдѣлалось извѣстнымъ, что послѣ такого вердикта министерскій портфель не можетъ оставаться за Садлейромъ. Въ январѣ 1854 г. онъ вышелъ въ отставку.

Въ мартѣ распространился зловѣщій слухъ, что м-ръ Садлейръ не только далекъ отъ милліонерства, но близокъ въ финансовому кризису. Однако-жь надъ этимъ смѣялись и повидимому опровергали новыми доказательствами его огромнаго богатства. Въ іюнѣ народъ началъ насмѣшливо спрашивать, куда дѣвался м-ръ Эдмондъ О'Флагерти? О'Флагерти былъ членомъ бригады, былъ коммиссіонеромъ подоходнаго налога, особенно интимный другъ, повѣренный и политическій агентъ господъ Садлейра и Бёфа, одинъ изъ тѣхъ "хорошихъ католиковъ", которымъ дали высокія мѣста ради благодѣянія Ирландіи. Гдѣ-жь онъ былъ въ самомъ дѣлѣ? Власти въ Скотлендъ-Ярдѣ {Центральное отдѣленіе сыскной полиціи въ Лондонѣ.} начали тоже безпокоиться объ этомъ, когда однажды утромъ сдѣлалось извѣстнымъ, что коммиссіонеръ подоходнаго налога исчезъ неизвѣстно въ какія страны, оставивши въ обращеніи векселя,-- нѣкоторые изъ нихъ съ фальшивыми подписями,-- на сумму около 15.000 фунтовъ.

Онъ былъ спеціальнымъ protégé герцога Ньюкастельскаго, съ которымъ былъ знакомъ домами. Но никто не сомнѣвался, что онъ-то и былъ настоящимъ посредникомъ между его пріятелями и правительствомъ Абердина. И теперь онъ бѣжалъ отъ правосудія!

Парламентъ открылся 23 января 1855 года. М-ръ Ребюкъ тотчасъ же заявилъ, что онъ предложитъ назначить комитетъ для изслѣдованія положенія арміи передъ Севастополемъ и дѣйствій соотвѣтствующихъ правительственныхъ учрежденій. Услышавъ это заявленіе, лордъ Джонъ Россель вышелъ изъ министерства. Спустя шесть дней, 29 января, смѣшанное министерство потернѣло пораженіе на предложеніи Ребюка, за которое оказалось огромное большинство -- 157 голосовъ. 1-го февраля лордъ Абердинъ вышелъ въ отставку. Между 2-мъ и 5-мъ лордъ Джонъ Россель и лордъ Дерби поочередно пытались составить кабинетъ, но безуспѣшно. 6-го лордъ Пальмерстонъ сдѣлался премьеромъ. М-ръ Кёфъ былъ генер.-прокуроромъ Ирландіи, а м-ръ Брюстеръ -- генералъ-адвокатомъ. Конечно, предполагалось, что они выйдутъ въ отставку вслѣдъ за министерствомъ. М-ръ Брюстеръ такъ и поступилъ, ожидая, что его товарищъ сдѣлаетъ то же; но онъ скоро увидалъ, что его выходъ лишь открылъ ваканцію для м-ра Кёфа, который молча занялъ его мѣсто. Въ то время разсказывали, что Кёфъ просто "продалъ" м-ра Брюстера въ этомъ дѣлѣ, умышленно ввелъ его въ заблужденіе и одурачилъ; но я никогда не вѣрилъ этому, потому что послѣдній джентльменъ во всякомъ случаѣ строго держался обычая и вышелъ въ отставку за своимъ вождемъ.

Къ августѣ 1855 г. Гаванъ Дуффи объявилъ прощальнымъ адресомъ въ Nation, что онъ готовъ оставить свое мѣсто въ парламентѣ и навсегда покинуть Ирландію. Новость потрясла страну, какъ сигналъ отчаянія. Сначала, сколько я знаю, идея Дуффи состояла въ томъ, чтобы вмѣстѣ съ нимъ отправилась вся редакція Nation съ тѣвѣ, чтобы возобновить этотъ журналъ при болѣе счастливыхъ условіяхъ въ южномъ полушаріи. Но этотъ проектъ былъ отвергнутъ. Онъ встрѣтилъ нѣсколько сердецъ, которыя готовы были надѣяться и бороться дома, какъ ни было мрачно тогдашнее положеніе дѣлъ, вѣруя, что рано или поздно Ирландія воскреснетъ для жизни и поднимется еще разъ. М-ръ Кашель Гой, давнишній товарищъ и другъ Дуффи, вѣрно служившій ему и обладавшій блестящими дарованіями и неустрашимымъ мужествомъ, которыя не разъ испытывались въ годы трудностей и борьбы,-- заступилъ его мѣсто главнаго редактора и взялъ на себя обязанности втораго редактора, а м-ръ М. Клери, честный и прямодушный молодой ирландецъ, взялъ на себя веденіе коммерческой стороны дѣла {М-ръ Гой и м-ръ Клери вышли въ 1857 г. и дальше, вплоть до 1876 г., я оставался единственнымъ собственникомъ и отвѣтственнымъ редакторомъ газеты. Прим. авт.}. Въ прощальномъ адресѣ Дуффи съ чувствомъ описывалъ событія послѣднихъ шести лѣтъ и настоящія обстоятельства Ирландіи. Перемѣна можетъ совершиться,-- говорилъ онъ,-- и дай Богъ, чтобъ это случилось, но до тѣхъ поръ, пока существующія условія измѣнятся, "Ирландію ожидаетъ участь трупа на диссекціонномъ столѣ". Мрачныя новости приходили одна за другой: 22 октября умеръ Фридрихъ Люкасъ въ Стейнѣ, а 6-го ноября Гаванъ Дуффи отплылъ въ Австралію. Казалось, это было потуханіемъ національной политики въ Ирландіи.

Въ теченіе всего 1854 года и всѣхъ томительныхъ дней 1855 года, Садлейръ страдалъ невыразимыми муками, невидимо для его самыхъ близкихъ и дорогихъ друзей. Нѣкоторыя изъ его колоссальныхъ спекуляцій приняли неудачный оборотъ и онъ потерялъ въ Типперарсномъ банкѣ весь свой капиталъ до послѣдняго шиллинга. Другая удача,-- думалъ онъ,-- выкупитъ все, на дѣлѣ же получилось еще болѣе полное раззореніе. Онъ долженъ идти дальше,-- ему нѣтъ возврата назадъ. Но гдѣ же добыть денегъ для дальнѣйшихъ попытокъ? Холодный, какъ всегда, онъ бродилъ по фойе палаты общинъ. Политическіе товарищи острили вмѣстѣ съ нимъ надъ "политическими похоронами" Гавана Дуффи. Они отъ души поздравляли его съ окончательнымъ пораженіемъ и разсѣяніемъ противниковъ. "Ирландія теперь вполнѣ ваша, Джонъ,-- сказалъ одинъ изъ нихъ.-- Вы побѣдили по всей линіи. Вы должны теперь быть счастливы, какъ король". Онъ улыбался своей холодно-грустной улыбкой и отвѣчалъ: "О, да, будьте увѣрены въ этомъ". Дома, въ Ирландіи, его собственный журналъ и всѣ либерально-правительственные органы никогда не уставали расточать ему похвалы и провозглашать его тріумфъ надъ мертвымъ Люкасомъ и изгнаннымъ Дуффи. Поздно ночью, возвратившись изъ палаты общинъ, Джонъ Садлейръ сидѣлъ въ кабинетѣ своего городскаго дома (11, Glo'ster Terrace, Hyde Park). Утренній разсвѣтъ часто заставалъ его еще за уединенной работой. Что-жь это была за работа?

Въ тишинѣ и тайнѣ этихъ ночныхъ часовъ Джонъ Садлейръ, человѣкъ успѣха, милліонеръ, бывшій лордъ казначейства и будущій перъ королевства, занимался поддѣлкой документовъ, переводовъ, на сотни тысячъ фунтовъ.

Однако стекшіяся несчастія истощили даже и такіе источники обмана. На второй недѣлѣ февраля 1856 года одинъ изъ его многочисленныхъ финансовыхъ отчаянныхъ изворотовъ лопнулъ и векселя Типперарскаго банка были обезчещены у Глина. Извѣстіе это на большинство людей подѣйствовало какъ оглушительный ударъ; на другой же день появилось заявленіе, что все это не больше какъ ошибка, векселя были снова представлены и тотчасъ же приняты, и непріятность больше не повторится. Однакожь тревога дошла до Ирландіи и въ нѣкоторыхъ отдѣленіяхъ случилось нѣчто похожее на панику. Еслибы только можно было отвратить панику и добыть двадцать или тридцать тысячъ, все могло бы быть спасено. По крайней мѣрѣ, такъ писалъ Джемсъ Садлейръ, членъ парламента, завѣдывавшій дѣлами въ Ирландіи, телеграфируя Джону утромъ въ субботу 16 февраля {16 февраля 1856 года. Телеграмма отъ Джемса Садлейра, 30 Merrion Square South, Dublin, къ Джону Садлейру, члену парламента. Клубъ реформы. Все въ порядкѣ во всѣхъ отдѣленіяхъ; не уплачено только нѣсколько мелочей. Если къ утру понедѣльника здѣсь отъ 20.000 до 30.000, все благополучно. Прим. авт.}. Двадцать или тридцать тысячъ... когда-то это была бездѣлица въ его глазахъ; а теперь?... Онъ не ложился въ постель въ предыдущую ночь. Эта телеграмма застала его совсѣмъ усталаго и возбужденнаго. Джемсъ плохо зналъ положеніе, относясь такъ легко къ двадцати или тридцати тысячамъ ради успокоенія своего несчастнаго брата. Раззоренный человѣкъ, онъ напрасно старался придумать какой-нибудь еще неисчерпанный источникъ, гдѣ бы можно было достать денегъ. Онъ зашелъ такъ далеко, такъ гибельно далеко, что не было мѣста, гдѣ бы откровенное обращеніе не возбудило подозрѣнія, которое неизбѣжно должно было повести къ разоблаченію. Онъ поѣхалъ въ Сити. М-ръ Вилькинсонъ изъ Nicholas Lane, разсказывая позднѣе эту печальную исторію, сказалъ: "Онъ пришелъ ко мнѣ въ субботу утромъ и спросилъ, не могу ли я дать ему нѣкоторую сумму денегъ, чтобы помочь Типперарскому банку. Онъ показывалъ мнѣ нѣсколько телеграммъ, которыя получилъ изъ Ирландіи по поводу ихъ нужды въ деньгахъ. Онъ предлагалъ нѣсколько плановъ, какимъ бы образомъ я могъ помочь ему добыть денегъ; но, вникнувши въ нихъ, я сказалъ ему, что не могу помочь,-- планы были таковы, что я не могъ посовѣтовать принять ихъ. Тогда онъ пришелъ въ сильно-возбужденное состояніе, положивъ руку ни голову, и сказалъ: "Боже мой! Если Типперарскій банкъ лопнетъ, вина падетъ на меня одного, и я буду причиной раззоренія сотенъ и тысячъ!" Онъ ходилъ по конторѣ очень возбужденный и побуждалъ меня попытаться помочь ему, потому что, сказалъ онъ, я не могу жить и видѣть горе и раззореніе, навлеченныя на другихъ разрушеніемъ банка. Свиданіе кончилось тѣмъ, что я не могъ помочь ему въ его планахъ достать денегъ".

Въ этомъ случаѣ вышло именно то, чего онъ боялся давно. М-ръ Вилькинсонъ прежде давалъ ему большія суммы, на которыя, для вѣрности, м-ръ Садлейръ, по требованію, выдалъ обезлеченіе -- одинъ изъ тѣхъ многочисленныхъ документовъ, какіе онъ фабриковалъ въ теченіе прошлаго года. М-ръ Вилькинсонъ въ ту же ночь, въ субботу, отправилъ въ Дублинъ своего компаньона, м-ра Стивенса, разузнать, въ чемъ дѣло. Въ понедѣльникъ этотъ господинъ нашелъ, что все дѣло было -- поддѣлка. Но въ это время всему свѣту сдѣлалась извѣстной гораздо болѣе ужасная исторія.

Есть основаніе думать, что Джонъ Садлейръ зналъ объ отъѣздѣ м-ра Стивенса въ Дублинъ. Его интимный другъ, м-ръ Норрисъ, адвокатъ изъ Бедфордъ-Роу, былъ у него въ половинѣ одиннадцатаго и остался съ полчаса. Между ними обсуждался фактъ, что Типперарскій банкъ въ понедѣльникъ долженъ прекратить платежи.

Джонъ Садлейръ сидѣлъ одинъ въ своемъ кабинетѣ, и только очень затвердѣлое сердце могло бы смотрѣть на него въ эти часы агоніи безъ состраданія. Все было кончено; онъ долженъ умереть. Онъ былъ еще въ полномъ цвѣтѣ лѣтъ и мужественной силы. "Значительно выше средняго роста,-- говоритъ одинъ, изъ его знакомыхъ,-- его фигура была моложава и лицо дѣйствительно замѣчательное. Дѣловые планы, гордое честолюбіе, смѣлыя спекуляціи -- все теперь кончено. Самый бѣдный типперарскій коттьеръ, живущій на какомъ-нибудь бугрѣ, можетъ прямо смотрѣть въ лицо завтра и тяготѣть къ жизни- а для него, человѣка, которому завидовали тысячи, утреннее солнце напрасно будетъ свѣтить. Онъ схватилъ перо и посвятилъ полчаса на писаніе писемъ. О, это ужасное писаніе отчаявающейся души тѣмъ, которыхъ она любитъ и должна потерять навсегда! Потомъ онъ взялъ съ полки маленькій серебряный флаконъ и положилъ его въ боковой карманъ, а также и небольшой пузырекъ, купленный имъ утромъ этого дня. Проходя черезъ переднюю и беря свою шляпу съ вѣшалки, онъ сказалъ швейцару, чтобъ его не ждали. Онъ вышелъ и твердою рукой заперъ за собой дверь. Часы пробили двѣнадцать; это было утро воскресенья. Наставалъ Божій день. А тамъ, далеко, на берегу Шюра, еще живутъ старый отецъ и мать, съ которыми онъ, будучи ребенкомъ, часто ходилъ къ утренней службѣ, между тѣмъ какъ до его ушей доносилась музыка воскресныхъ колоколовъ. А теперь?... О, фатальная сила богатства! О, проклятое, насмѣшливое исчадіе ада! Вотъ до чего оно, наконецъ, довело его... Онъ не смѣлъ думать ни о Богѣ, ни о друзьяхъ, ни о домѣ.

На слѣдующее утро, на небольшой насыпи высотъ Гемстеда, прохожіе замѣтили лежащаго и какъ бы спящаго джентльмена. Серебряный флаконъ выпалъ изъ его рукъ и лежалъ подлѣ него, на землѣ. Отъ него сильно пахло синильною кислотой. Скоро собралась толпа и пришла полиція; они подняли уже совершенно холодное и окоченѣлое тѣло. Это былъ трупъ банкира Джона Садлейра.

Въ понедѣльникъ новость разнеслась по королевству. Въ Лондонѣ поднялась тревога; въ Ирландіи разразилась паника. Типперарскій банкъ заперъ свои двери. Сельскій народъ стекался въ города. Онъ окружалъ и осаждалъ отдѣленія банка; бѣдныя жертвы воображали, что ихъ деньги должны быть внутри, и приносили ломы, кирки и заступы ломать стѣны и "выкапывать ихъ". Сцены дикаго отчаянія, какихъ свидѣтелями были улицы Тёрлса и Типперари въ этотъ день, расплавили бы алмазное сердце. Старики бродили какъ сумасшедшіе, растерянные, истеричные; вдовы становились на колѣни среди улицы и громко спрашивали Бога, неужели это вѣрно, что они сдѣланы нищими навсегда. Даже попечительства о бѣдныхъ, державшія свои деньги въ банкѣ, потеряли все и не имѣли ни шиллинга, чтобы купить нищимъ обѣдъ на тотъ день, когда двери банка были заперты.

Письма, которыя несчастный самоубійца написалъ въ ту субботу, ночью выяснили многое изъ той ужасной исторіи, которая такъ долго скрывалась отъ міра. Одно изъ нихъ, адресованное къ его кузену Роберту Китингу, гласило слѣдующее:

11, Глостеръ Террасъ, 16 февраля 1856 г.

Дорогой Робертъ, до какого позора дошелъ я шагъ за шагомъ, громоздя преступленіе на преступленіе! И теперь я -- авторъ безчисленнаго множества дьявольскихъ дѣлъ и причина раззоренія, нищеты и позора тысячъ, даже десятковъ тысячъ. О, какъ я страдаю за тѣхъ, на кого должны упасть всѣ эти развалины! Я могъ бы вынести всѣ наказанія, но я никогда не былъ бы въ состояніи быть свидѣтелемъ страданій тѣхъ, на кого я навлекъ столько несчастій. Должно-бить будетъ лучше, если я не буду жить. Никто не былъ соучастникомъ въ моихъ преступленіяхъ,-- они возникли изъ одного моего собственнаго мозга. Ни Стивенсъ, ни Норрисъ не виноваты и не знали о моихъ поддѣлкахъ и фабрикаціи документовъ, которыя я началъ, надѣясь поправить дѣло. Никто не зналъ, что я надувалъ и обманывалъ. Несчастенъ былъ для всѣхъ тотъ день, когда я пріѣхалъ въ Лондонъ. Я не могу много помочь въ распутаньи счетовъ и дѣлъ. Серьезные вопросы составляютъ мои доли въ "Большомъ Соединеніи" и другихъ предпріятіяхъ. Кредиторы потеряютъ очень иного, если эти дѣла не будутъ рѣшены настоящимъ образомъ. Большое Соединеніе, Восточная Кентская и Швейцарская желѣзныя дороги, Римская линія, угольная компанія могутъ быть совершенно потеряны -- относительно моихъ интересовъ въ нихъ. Я уполномочиваю васъ взять всѣ мои письма, бумаги и собственность и т. д. въ этомъ домѣ и у Вилькинсона, изъ 18, Кеннонъ-Стритъ. Возвратите моему брату его письма во мнѣ и всѣ другія бумаги. Еслибы мольбы такого человѣка, какъ я, могли принести пользу, я просилъ бы за тѣхъ, кого я оставляю позади себя, кто будетъ выносить такую агонію, благодаря моимъ преступнымъ дѣламъ. О, еслибъ я никогда не покидалъ Ирландіи! О, еслибъ я отказался отъ первой попытки втянуть меня въ спекуляцію! Еслибъ я имѣлъ менѣе ничего не стоющихъ талантовъ и больше твердости, я могъ бы остаться такимъ же честнымъ и правдивымъ, какимъ когда-то былъ,-- я остался бы жить для того, чтобы видѣть въ старости моего отца и мать. Я плачу, и плачу теперь, но что пользы отъ того?

Дж. Садлейръ.

Банки, желѣзныя дороги, страховыя компаніи, земельныя компаніи -- всѣ предпріятія, съ которыми онъ былъ въ какихъ-нибудь отношеніяхъ, были приведены въ трепетъ, и въ теченіе мѣсяца новыя и новыя разоблаченія обмана, подѣлки и кражи каждый день и часъ выплывали наружу. За одинъ апрѣль мѣсяцъ сумма такихъ открытій доросла до 1.250.000 фунтовъ.

Въ то время, какъ эта ужасная исторія разносилась по тремъ королевствамъ и похожденія Садлейровской партіи припоминались и разсказывались какъ какая-нибудь исторія о тайнѣ средневѣковыхъ бандитовъ, насъ какъ громомъ поразила еще одна новость. М-ръ Бёфъ былъ возвышенъ до судейской скамьи и одѣтъ въ горностаевую мантію въ качествѣ младшаго судьи-королевскаго судаі Прошло больше двадцати лѣтъ, и тѣ же чувства волновали ирландскую грудь: ирландцы скорѣй могли бы простить пораженіе въ открытомъ полѣ, скорѣй забыли бы раны карательнаго кодекса. Въ тѣ дни, которые теперь наступали, адепты революціонной конспираціи не могли найти болѣе неотразимаго аргумента въ своей пропагандѣ среди народа, чѣмъ указанія на эти событія и исторію "Садлейровской бригады".

ГЛАВА XVI.
Увозъ миссъ Арбутнотъ.

Въ воскресенье 2 іюля 1854 года я стоялъ вмѣстѣ съ нѣсколькими друзьями около заросшихъ плющомъ воротъ аббатства Святаго Креста въ графствѣ Типперари. Мы разсматривали странно изваянный камень XVI столѣтія въ стѣнѣ около сѣвернаго конца моста, перекинутаго здѣсь черезъ Шюръ, когда наше вниманіе было привлечено крикомъ или возгласомъ на другой сторонѣ рѣки и топотомъ лошадинаго галопа. Осмотрѣвшись вокругъ себя, мы едва успѣли сойти съ дороги въ сторону, какъ мимо насъ промчался полицейскій на взмыленной лошади и забрызганный грязью до верхушки своей каски. Что это такое? Конечно, ужь не "возстаніе"?

-- Навѣрно убили гдѣ-нибудь ландлорда!-- воскликнулъ одинъ изъ компаніи.

И дѣйствительно въ Типперари, среди самаго буйнаго округа, гдѣ мы находились, не было ничего естественнѣй, какъ такое предположеніе. Немного погодя, мы возвратились въ аббатство и, проведя съ часъ времени среди развалинъ церкви короля Допальда и разрушенныхъ гробницъ князей и лордовъ, совсѣмъ забыли о всадникѣ и вышли вонъ. Только возвратясь въ Тёрлсъ, послѣ трехъ миль бодрой ходьбы, мы услышали разъясненіе того, что случилось на мосту.

-- Слышали вы новость, сэръ, слышали вы новость? Карденъ изъ Барнена... Всѣ на ногахъ и преслѣдуютъ его. Вся полиція разъѣхалась, верховые бьютъ тревогу, и...

-- Да что-жь онъ сдѣлалъ?

-- Сдѣлалъ, сэръ?... Развѣ вы не слыхали? Миссъ Арбутнотъ -- молодая англійская лэди, сестра мистрисъ Гоуфъ. Онъ сходилъ съ ума отъ любви къ ней и, говорятъ, навѣрно пробовалъ увезти ее. Между его вооруяенными людьми и защищавшимъ ее народомъ произошла кровавая драка, онъ былъ побитъ и ординарецъ принесъ нашему субъинспектору извѣстіе, что, говорятъ, съ часъ тому назадъ онъ взятъ на дорогѣ подъ Фарней.

Вѣрить ли намъ было своимъ ушамъ? Кража невѣсты!... Ужь не воротились ли къ намъ худшіе дни среднихъ вѣковъ? Кража невѣсты, и кѣмъ?-- мистеромъ Карденомъ изъ Барнена, однимъ изъ вельможъ страны, крупнымъ ландлордомъ, верховнымъ судьей, магистратомъ и помощникомъ вице-короля!... До наступленія ночи весь городъ былъ взволнованъ исторіей, пересказываемой на сотни ладовъ. Вѣрно было только то, что въ нѣсколькихъ миляхъ отъ того мѣста, гдѣ мы стояли, случилось происшествіе, которому суждено было потрясти королевство изъ конца въ конецъ. "За послѣдніе годы,-- говорилъ Times спустя два дня,-- ни одно событіе политической жизни не вызывало большаго возбужденія, чѣмъ отважная попытка лорда Барнена овладѣть незаконнымъ путемъ своею невѣстой, обладающей всѣмъ необходимымъ въ личномъ и денежномъ отношеніи для того, чтобы, какъ это бываетъ часто, имѣть неотразимое вліяніе на философію кельтскаго темперамента".

Къ разстояніи около трехъ миль отъ Клонмеля, великолѣпно расположенной столицы южнаго Типперари, стоитъ Ратронанъ-гаузъ. Дорога въ Кэшель ведетъ прямо на сѣверъ, но у Ратронанъ-гауза круто поворачиваетъ налѣво и на западъ. Здѣсь она около мили идетъ но южной границѣ владѣній Ратронана, а затѣмъ опять новорачиваетъ на сѣверо-западъ. На эту-то дорогу и выходитъ въѣздная аллея, ведущая къ Ратронанъ-гаузу, котораго ворота находятся въ разстояніи полумили отъ упомянутой уже небольшой церкви. Въ 1S54 г. Ратронанъ былъ резиденціей капитана Джона Гоуфа, старшаго сына фельдмаршала лорда Гоуфа, собраонскаго героя. Капитанъ Гоуфъ былъ женатъ на одной англичанкѣ, дочери м-ра Джоржа Арбутнота изъ Зльдерслея въ Сурреѣ, которой двѣ сестры, старшая Лара и младшая Элеонора, жили вмѣстѣ съ нею. Слава объ этихъ чистокровныхъ саксонкахъ наполняла собою страну. Онѣ были молоды, красивы и образованы. Если къ этому еще прибавить, что онѣ наслѣдовали значительное богатство, то сдѣлается понятной ихъ обворожительность, привлекательность. Такъ по крайней мѣрѣ думали всѣ молодые кавалеры "высшаго десятка" въ Типперари. Элеонора дѣйствительно вскружила головы многимъ изъ нихъ, хотя ея собственное сердце было неуязвимо; она была одинаково вѣжлива и холодна со всѣми. Между этими ухаживателями былъ "лордъ Барненъ", мистеръ Джонъ Карденъ {Онъ былъ двоюроднымъ братомъ сэра Джона Кардена изъ Пріори въ Темилеморѣ и носилъ прозвище "Кулика Кардена",-- такъ часто въ него стрѣляли за многочисленныя изгнанія, которыя онъ практиковалъ одно время. Прим. автора.}. Онъ встрѣтился съ ней въ Мерльфильдѣ, прекрасной резиденціи м-ра Бегвелла, бывшаго долгое время членомъ парламента отъ Клонмела, и скоро сквайръ изъ сѣвернаго Ридинга влюбился безнадежнѣе всѣхъ остальныхъ. Онъ преслѣдовалъ ее повсюду. Гдѣ бы она ни появлялась -- на стрѣльбѣ ли, на цвѣточной ли выставкѣ, въ концертѣ, на вечерѣ или провинціальномъ балѣ, тамъ же былъ и онъ, какъ околдованный, не обращая вниманія ни на что кромѣ нея. Между нимъ и капитаномъ Гоуфомъ существовали дружескія отношенія двухъ провинціальныхъ дворянъ, встрѣчавшихся постоянно на охотѣ и въ залѣ грандъ-жюри; но семейства не принимали участія въ этомъ знакомствѣ. Наконецъ м-ръ Карденъ формально просилъ руки англійской лэди. Ему отказали, и отказали при такихъ обстоятельствахъ, которыя не только уязвили его, но и заставили вѣрить, что виною отказа были не чувства самой молодой лэди, а противодѣйствіе ея семейства. Разъ имъ овладѣла эта мысль, ничто не могло разубѣдить его. Самые ничтожные пустяки казались ему подтвержденіями; ея воображаемый взглядъ на него на улицѣ, ударъ бичомъ во время ѣзды на пони въ фаэтонѣ -- все это казалось ему знаками того, что она любитъ его, но находится подъ постороннимъ давленіемъ. Въ дѣйствительности же она не обращала на лорда Барнена никакого вниманія. Очень можетъ быть, что на нѣкоторое время ей нравилось его вниманіе; но во всякомъ случаѣ она сдѣлала все, что можетъ сдѣлать молодая дѣвушка, не будучи грубо рѣзкой, для того чтобъ остановить всякія попытки къ дальнѣйшему сближенію, какъ только дѣло начало принимать серьезный оборотъ.

Дамы Ратронанъ-гауза имѣли обыкновеніе ѣздить по средамъ въ церковь въ Фетардѣ, городѣ, отстоящемъ отъ нихъ набили 7 миль къ сѣверу. Въ одну изъ средъ, 28 іюня 1854 года, по той или другой причинѣ, миссъ Элеонора и мистрисъ Гоуфъ остались дома, а старшая миссъ Арбутнотъ, Лора, и молодая подруга ихъ, миссъ Линденъ, отправились въ церковь съ слугою по имени Гоаръ. Когда послѣдній ставилъ свою лошадь въ конюшню во время службы, нѣкій Рейнсберри, довѣренный человѣкъ м-ра Джона Кардена, весьма таинственно распраишвалъ его о молодыхъ дамахъ. Онъ во всякомъ случаѣ узналъ отъ Гоара фактъ, что миссъ Элеоноры въ числѣ ихъ не было. Возвращаясь домой, дамы встрѣтили на дорогѣ, около мѣста, называемаго Паркетъ-гиллъ, м-ра Кардена верхомъ на лошади, а тотчасъ за нимъ слѣдовала карета. Кромѣ того, Гоаръ видѣлъ, что какъ только ратронанскій фаэтонъ миновалъ карету, къ ней подъѣхала телѣга съ Рейнсберри и четырьмя другими людьми, которые и присоединились въ сидѣвшимъ въ каретѣ. Однако въ то время это обстоятельство не вызвало никакихъ подозрѣній.

На слѣдующій день въ Клонмелѣ была лѣтняя выставка цвѣтовъ, любимое мѣсто свиданій провинціальнаго дворянства или скорѣе провинціальныхъ дамъ. М-ръ Карденъ съ утра былъ тамъ. Онъ бродилъ вдоль столовъ; но цвѣтъ іюньскихъ розъ не прельщалъ его. Его глаза искали лишь цвѣтка Ратронана. Послѣ обѣда она появилась. Онъ подошелъ къ ней и спросилъ, какъ здоровье ея сестры. Она новлонилась, отвѣтила, что ея сестра здорова, и прошла дальше. Всѣ усилія вовлечь ее въ разговоръ ни къ чему не повели.

Въ слѣдующее воскресенье, 2-го іюля 1854 года, мистрисъ Гоуфъ, миссъ Лора Арбутнотъ, миссъ Элеонора Арбутнотъ и миссъ Линденъ были въ церкви. Капитанъ Гоуфъ все это время былъ въ Дублинѣ. Компанія отправилась въ церковь Ратронана въ ирландскомъ открытомъ экипажѣ. Когда дамы вошли въ церковный дворъ, они увидѣли м-ра Кардена Барнена стоявшимъ, какъ бы въ ожиданіи службы, за памятникомъ. Принимая во вниманіе встрѣчу въ среду, потомъ встрѣчу на цвѣточной выставкѣ и въ особенности тотъ фактъ, что Ратронанская церковь вовсе не была обыкновеннымъ мѣстомъ посѣщенія для него, они должны были чувствовать, что его присутствіе есть лишь новая демонстрація того самаго "преслѣдованія", которое въ это время, къ ихъ неудовольствію, сдѣлалось для нихъ уже замѣтнымъ. Въ дѣйствительности онъ обратилъ на себя вниманіе почти всѣхъ присутствовавшихъ; почти всякій понималъ, что онъ пришелъ сюда "посмотрѣть на миссъ Элеонору". Вовремя службы онъ не выразилъ ни слѣда нервности, возбужденія или безпокойства. Онъ вышелъ около конца регулярной службы; по такъ какъ это былъ день причастія, то ратронанскія лэди оставались въ церкви нѣсколько дольше.

Утро было такое прекрасное, что, какъ я сказалъ, даны выѣхали изъ дому въ открытомъ экипажѣ; но едва онѣ успѣли войти въ церковь, какъ надвинулись густыя тучи. Кучеръ, Джемсъ Двайеръ, быстрый на соображеніе, поворотилъ назадъ въ Ратронанъ (разстояніе около ³/₄ мили) и перемѣнилъ открытый шарабанъ на "крытый экипажъ". Такъ называется экипажъ со входомъ сзади; пассажиры сидятъ внутри другъ противъ друга по обѣимъ сторонамъ. Двайеръ и не подозрѣвалъ, какъ много поможетъ эта перемѣна избѣжать западни.

Между тѣмъ у внѣшнихъ воротъ Ратронана стояла карета, запряженная роскошною парой чистокровныхъ лошадей. Шесть праздныхъ незнакомцевъ бродили вокругъ; а на дорогѣ подлѣ входа въ церковный дворъ грумъ держалъ двухъ верховыхъ лошадей. Когда м-ръ Карденъ вышелъ изъ церкви, онъ сѣлъ на одну изъ нихъ и поѣхалъ въ томъ направленіи, гдѣ стояла карета. Онъ торопливо сказалъ нѣсколько словъ, послѣ чего кучеръ натянулъ возжи, а 6 человѣкъ тотчасъ же сѣли въ карету. М-ръ Карденъ сошелъ со своей лошади и внимательно осмотрѣлъ упряжь на обоихъ величественныхъ животныхъ, запряженныхъ въ карету. Каждый ремень и пряжка, каждая петля и постромка были быстро и внимательно осмотрѣны и испробованы. Изслѣдованіе кончилось и онъ опять сѣлъ на лошадь и поѣхалъ назадъ въ церкви. Онъ встрѣтилъ крытый экипажъ капитана Гоуфа, возвращавшійся съ дамами. Онъ тотчасъ же круто повернулъ лошадь и поѣхалъ слѣдомъ за нимъ, такъ что голова лошади была всего на разстояніи нѣсколькихъ футовъ отъ экипажа. Двайеръ, кучеръ, подъѣзжая къ воротамъ, видѣлъ странную карету и сидѣвшихъ въ ней людей, и зналъ, что сзади ѣхалъ м-ръ Джонъ Карденъ изъ Барнена, неотступный преслѣдователь "молодой мистриссъ". Мысль, что что-то неладно, быстро промелькнула въ его головѣ. Онъ не имѣлъ времени рѣшить этотъ вопросъ и придти въ ясному выводу; но, подъѣхавши къ воротамъ, онъ инстинктивно тряхнувъ возжами, крикнулъ на свою лошадь. Прежде, чѣмъ бичъ успѣлъ коснуться до нея, шесть человѣкъ бросились впередъ, схватили ее подъ узцы и остановили экипажъ. Затѣмъ онъ узналъ въ ихъ вожакѣ Рейнсберри и догадался, въ чемъ дѣло. Онъ соскочилъ съ козелъ, воскликнувши: "Рейнсберри, ты подлецъ, оставь мою лошадь, ты дорого заплатишь за это!" Ударъ кистенемъ по головѣ положилъ Двайера на землю. Рейнсберри вскричалъ: "Рѣжь, рѣжь! Ножи, ножи!" Одинъ изъ банды вынулъ изъ-подъ своего кафтана большой свѣже наточенный садовый ножъ и однимъ ударомъ пересѣкъ возжи ратронанской лошади, еще и еще -- и постромки повисли. Это было дѣломъ нѣсколькихъ секундъ, но годами ужаса казались онѣ кричавшимъ жертвамъ въ экипажѣ. Какъ только послѣдній былъ остановленъ, Карденъ соскочилъ съ лошади, подбѣжалъ къ экипажу и бросился къ Элеонорѣ Арбутнотъ. Но все благопріятствовало ей въ этотъ день. Она сидѣла самою дальнею отъ входа и онъ могъ добраться до нея только черезъ миссъ Линденъ, сидѣвшую на той же скамьѣ, первою отъ дверцы. Будь онѣ теперь въ томъ открытомъ шарабанѣ, на которомъ утромъ пріѣхали въ церковь, нападающему достаточно было бы дернуть любую изъ нихъ, чтобъ она была у его ногъ. Но размѣщенныя такъ, какъ теперь, онѣ были сильно защищены отъ нападенія, и прежде, чѣмъ достичь Элеоноры, нужно было вытащить и устранить трехъ остальныхъ. Всѣ четверо сопротивлялись самымъ рѣшительнымъ образомъ, вполнѣ сознавая, въ чемъ дѣло. Кардену на минуту удалось схватить Элеонору. Съ отчаянной энергіей онъ пытался вытащить и вырвать ее изъ экипажа. Лора держала ее сзади, а миссъ Линденъ, собравши всѣ свои силы, размахнулась и дала хорошую оплеуху по открытому лицу помощника вице-короля. Кровь хлынула изъ его носа и потекла по лицу, рубашкѣ и платью. Онъ выпустилъ Элеонору и кинулся на свою оскорбительницу. Напрасно она кричала и боролась,-- онъ свирѣпо стащилъ ее съ мѣста и бросилъ на край дороги. Мистрисъ Гоуфъ, которой здоровье въ это время было въ такомъ состояніи, что подобная сцена могла окончиться почти вѣрною смертью, сдѣлала лучшее, что она могла -- выскочила изъ экипажа и бросилась по алеѣ къ дому, взывая о помощи. Молодой крестьянинъ, по имени Мак-Гартъ, первый прибѣжалъ на мѣсто происшествія. Онъ увидѣлъ на нѣкоторомъ разстояніи пастуха Гоуфа и закричалъ ему, чтобы тотъ шелъ скорѣй на помощь, такъ какъ тутъ готовится убійство. Затѣмъ съ истинно-типперарскимъ жаромъ бросился въ битву. Еслибъ это была борьба между мущинами, Мак-Гартъ, конечно, поколебался бы, на чью сторону стать ему, особенно же еслибы могло оказаться, что онъ за "законъ и порядокъ" -- полицію, мировыхъ судей, ландлордовъ или сплетеніе всѣхъ ихъ вмѣстѣ -- "правительство". Но здѣсь онъ видѣлъ, что нападаютъ на женщинъ, и онъ не могъ сдѣлать ошибки, обрушившись на ихъ обидчика {Кажется, онъ живъ до сихъ поръ и теперь въ очень хорошемъ положеніи. Миссъ Арбутноть подарила ему прекрасные золотые часы, съ приличною надписью, а лордъ Гоуфъ выхлопоталъ для него мѣсто въ акцизѣ. Прим. авт.}. Отбросивши миссъ Линденъ въ сторону, Карденъ возвратился къ экипажу и возобновилъ свои усилія стащить Элеонору Арбутноть съ ея мѣста.

-- Элеонора, Элеонора!-- воскликнулъ онъ,-- это вы, которую мнѣ нужно. Я знаю, что буду повѣшенъ за это. Моя жизнь будетъ цѣной...

Лора еще оставалась съ нею, и ему приходилось освободиться отъ старшей сестры такъ же, какъ и отъ миссъ Линденъ. Послѣ долгой борьбы это ему удалось, и теперь въ экипажѣ осталась одна, овладѣть которой составляло цѣль всѣхъ его усилій. Безпомощная дѣвушка видѣла, какъ всѣ ея друзья и защитники одинъ по одному отнимались у нея, и теперь приходила ея собственная очередь. Храбро, благородно и неустрашимо рѣшилась она драться до послѣдней возможности. Она заложила руки за ременныя петли, что возлѣ оконъ, и держалась за нихъ, защищая свою жизнь. Она отчаянно боролась съ сильнымъ дикаремъ, который дико тащилъ и рвалъ ее изъ всей своей силы. Нѣсколько разъ удавалось ему вытащить ее, но лишь до столкновенія, въ самый критическій моментъ, съ ея защитниками; во все это время на дорогѣ шла смертельная борьба. Мак-Гартъ съ совершенно израненою головой, кучеръ Двайеръ и пастухъ Смитвикъ, также всѣ окровавленные, снова и снова, несмотря на превосходное число враговъ, нападали на Кардена и оттаскивали его отъ жертвы. Но, по свидѣтельству всѣхъ, кто видѣлъ эту сцену, никто не боролся съ такою отвагой, какъ миссъ Линденъ. Нѣсколько разъ Карденъ бросалъ ее на дорогу, но она всегда вскакивала на ноги, хватала его за горло, рвала руками его волосы и била въ лицо, пока изъ него снова не текла кровь.

Задыхаясь отъ усталости и почти изнемогая, онъ получилъ отъ Мак-Гарта сильный ударъ камнемъ въ голову. Карденъ кричалъ своимъ помощникамъ: "Трусы, трусы, впередъ! Отчего вы не стрѣляете? Отчего вы не стрѣляете?" Но, къ счастію, они не стрѣляли, хотя огнестрѣльное оружіе было заготовлено въ каретѣ. Единственный изъ нихъ, готовый идти на крайности, былъ Рейнсберри. Другимъ же, какъ они жаловались впослѣдствіи, сказали, что миссъ Элеонора Арбутнотъ была согласна на увозъ ея. Когда же они увидѣли, какой оборотъ принимаетъ дѣло, они желали быть въ сторонѣ отъ него. Съ наждою минутой они яснѣй и яснѣй видѣли, что ихъ головы быстро бѣгутъ въ петли; съ каждымъ моментомъ шансы на бѣгство уменьшались. Помощь приближалась,-- крики ея уже были слышны вдали. Ужасная мысль, что онъ побѣжденъ и долженъ бѣжать, овладѣла и самимъ Карденомъ. Не вдругъ, однакожь, могъ онъ опомниться. Помощники почти насильно посадили его въ карету и, какъ стрѣла изъ согнутаго лука, полетѣли двѣ лучшія лошади чистой крови во всемъ Мюнстерѣ.

Блонмель первый получилъ тревожное извѣстіе -- и президентъ мировыхъ судей, м-ръ Гулдъ, субъинспекторъ полиціи, м-ръ Фосберри, и сильный отрядъ констеблей мчались въ погоню. Они вѣрно сообразили, что бѣглецы должны были направиться въ Темпленоре, и кинулись на сѣверъ. Въ то же время дворецкій Ротронанской фермы взялъ лошадь и поскакалъ въ Кэшель, гдѣ, по полученіи принесенной имъ новости, м-ръ Мак-Куллохъ, субъинспекторъ полиціи, со всѣми своими конными констаблями, тоже скоро сѣлъ на лошадь и пустился въ погоню. На разстояніи трехъ или четырехъ миль отъ Святаго Креста и четырехъ или пяти миль отъ воротъ Барнена находится Фарнейскій мостъ, около Фарнейскаго замка, живописной резиденціи м-ра Армстронга. Здѣсь послѣ 10 миль полнаго галопа они увидѣли карету на отчаянномъ ходу. Лошади м-ра Мак-Куллоха были свѣжи, тогда какъ на карденовскихъ скачка 20 миль отъ Ротронана по сѣверной дорогѣ отозвалась очень дурно. Полиція скоро догнала экипажъ и потребовала отъ сидѣвшихъ въ немъ остановиться и сдаться. Отвѣтомъ былъ крикъ презрѣнія. Моментально выскочивши изъ стремянъ, м-ръ Мак-Куллохъ бросился къ лошадямъ, успѣлъ схватить ихъ и, повернувши немного въ сторону, загналъ карету въ канаву. Двое сѣдоковъ соскочили съ "запятокъ" и пытались защищаться, но скоро были побѣждены. Дѣло въ томъ, что неподалеку были казармы фарнейской полиціи и при первомъ же шумѣ на помощь явились люди,. обезоружили и арестовали, всю партію. М-ръ Карденъ оказался тяжело раненнымъ въ голову и шею: На немъ были найдены -- заряженный шестиствольный револьверъ, заряженный двухствольный пистолетъ, поясъ, содержавшій 315 фунтовъ золотомъ и англійскими бумагами, записная книжка и женская кружевная вуаль. У арестованныхъ были найдены запачканный кровью большой ножъ и сумка съ револьверными принадлежностями. Въ каретѣ были -- свертокъ веревки, кафтаны, ковры, шали, цѣлый складъ платья и мѣшокъ черной кожи. При открытіи въ послѣднемъ оказались -- двѣ бутылки хлороформа, одна бутылка микстуры, губка, бутылка пахучихъ солей, бутылка валерьяновой тинктуры, маленькій стаканчикъ, нѣсколько дамскихъ перчатокъ, пара женскихъ туфель, вязанная куртка, парикъ, нѣсколько бандажей и корпія, кромѣ разныхъ мелкихъ вещей. На одной бутылкѣ съ хлороформомъ была подпись: "полную чайную ложку на чашку воды". Изъ слѣдующей записи, найденной въ памятной книжкѣ, кажется, что м-ръ Карденъ хотѣлъ проѣхать мимо своихъ владѣній, не останавливаясь, и отправилъ это письменное извѣстіе туда къ какому-то довѣренному агенту: "Заприте главные ворота; отбивайте и гоните всѣхъ преслѣдователей, но не подвергайте опасности человѣческую жизнь. Старайтесь заставить преслѣдователей подозрѣвать, что я заперся въ башнѣ. Загребите граблями щебень на дорогѣ, чтобы скрыть слѣды. Дайте намекъ Джонсону, чтобъ онъ былъ другомъ и обманулъ преслѣдователей. Не посылайте моихъ писемъ, а пишите сами въ Ст. Джемсъ и защитите людей, бывшихъ со мной".

Однакожь теперь все-было кончено. Его отчаянная игра была сыграна и потеряна. Его увезли арестантомъ въ кэшельскую тюрьму {Одна изъ каретныхъ лошадей, стоившая 150 гиней, пала, едва они успѣли проѣхать милю по направленію къ городу. Прим. авт.}.

Происшествіе это казалось до того невѣроятнымъ въ нашей странѣ, въ срединѣ девятнадцатаго столѣтія, что когда въ дублинскихъ газетахъ появилось о немъ извѣстіе, многіе читатели сочли весь разсказъ за сенсаціонную утку. И только когда потомъ каждый день и часъ начали приходить подтвержденія, они приняли удивительный разсказъ за фактъ {Странное вліяніе примѣра въ преступленіяхъ такого спеціальнаго характера скоро обнаружилось и въ этомъ случаѣ. Въ теченіе недѣли или двухъ, случаи увоэа повторялись по всей странѣ. Черезъ нѣсколько дней послѣ ратронанскаго покушенія одинъ типперарскій полицейскій увезъ отъ друзей одну почтенную дѣвушку, а въ Боркѣ Джонъ Вельшъ, типографщикъ, былъ отданъ подъ судъ за увозъ Мэри Спиллейнъ, дѣвушки моложе 18 лѣтъ, которая, достигши совершеннолѣтія, должна была наслѣдовать хорошее состояніе.}. Появившіяся потомъ частности усилили возбужденіе. Оказалось, что всѣ мѣры, которыя м-ръ Карденъ принялъ для увоза Элеоноры Арбутнотъ, занимали его вниманіе въ теченіе долгаго времени и стоили значительныхъ издержекъ. Какъ утверждали, онъ рѣшилъ привезти ее на берегъ Галуэйскаго залива (разстояніе около 50 миль), гдѣ былъ приготовленъ пароходъ, готовый взять ее и увезти въ море; на всемъ пути отъ Темпленоре до Галуэй были заготовлены смѣны лошадей. Пароходъ съ разведенными парами стоялъ у берега; говорили, что онъ собирается отплыть прямо въ Лондонъ. Эти приготовленія стоили ему около 7.000 фунт. ст.

Въ четвергъ, 27 іюля 1854 года, въ Клонмелѣ были открыты достопочтеннымъ судьей Болломъ ассизы южнаго Ридинга въ Типперари. Старожилы не помнили такого наплыва провинціальныхъ семействъ, какой былъ въ этотъ день въ городѣ. Старшій шерифъ, Джорджъ О'Баллаганъ, уже въ теченіе нѣсколькихъ дней былъ въ состояніи, граничащемъ съ сумасшествіемъ. Леди -- молодыя, старыя и среднія -- немилосердно охотились за нимъ повсюду, неотступно требуя билетовъ на входъ. Онъ жалобно объяснялъ, что расширить зданіе суда для этого случая было бы непрактично, а перенести засѣданіе на зеленый лугъ или на гипнодромъ судья едва ли согласится. Все напрасно. Всякая просительница увѣряла, что она займетъ совсѣмъ немного мѣста, "почти что никакого", и "еслибъ онъ захотѣлъ", то навѣрно могъ бы дать ей уголокъ, чтобы взглянуть на бѣднаго м-ра Кардена, сердце котораго "любило хотя и не разумно, но сильно", и т. д.; и съ его стороны, какъ старшаго шерифа, или Сэма Гоинга, его подчиненнаго, говорить, что всѣ мѣста розданы -- было дѣломъ явной злобы и мести человѣку въ день его смерти. Онъ убѣгалъ въ городъ и "не былъ дома для посѣтителей"; но, несмотря на это, они врывались и въ его кабинетъ. Тогда онъ слегъ въ постель и сказался больнымъ -- соединеніемъ кори съ коклюшемъ и признаками скарлатины, какъ говорила газета; но прелестныя существа проникали даже къ его постели, и пока онъ хрипѣлъ изъ-подъ евоего ватнаго одѣяла, что кромѣ скамьи подсудимыхъ не осталось незанятымъ ни одного дюйма мѣста, они сообщали ему въ отвѣтъ свои соображенія, которыя, какъ они увѣряли, ему никогда не слѣдовало бы забывать.

Не слѣдуетъ упускать изъ виду, что и мужской полъ былъ не менѣе настойчивъ въ своихъ преслѣдованіяхъ. Только они хотѣли видѣть уже не м-ра Кардена. "Лишь одного взгляда на эту прелестную героиню дѣвушку",-- просили и добивались они наперерывъ съ дикимъ энтузіазмомъ. "Но вы можете видѣть ее въ другое время",-- убѣждалъ бѣдный Гоингъ. За такое восклицаніе онъ поплатился исключеніемъ изъ "общества" въ Южномъ Ридингѣ на нѣсколько сезоновъ.

Jamque dies infanda aderat. Старый судья Боллъ прибылъ въ судъ, величественно окруженный алебардами, пиками и трубачами и сопровождаемый по-истинѣ несчастнымъ шерифомъ въ полной формѣ. Достопочтенный Корнуэльсъ Ноудъ, старшина присяжныхъ, выслушалъ вступительную рѣчь его лордства и удалился съ своими товарищами на нѣсколько минутъ. Затѣмъ они возвратились въ судъ съ приговоромъ противъ ихъ собственнаго пріятеля и товарища магистрата, Джона Кардена, за насильственный увозъ миссъ Элеоноры Арбутнотъ изъ Ротронана. Было извѣстно, что еслибы м-ра Кардена стали обвинять въ "увозѣ", то возникло бы очень значительное юридическое разногласіе, такъ какъ онъ не успѣлъ вытащить молодую лэди изъ экипажа и увезти. Чтобъ избѣжать этого неудобства, корона выставила меньшее обвиненіе -- въ покушеніи увезти, осложненное оскорбленіемъ.

Присяжнымъ былъ поставленъ вопросъ о покушеніи увезти, и подсудимый признанъ виновнымъ. Въ слѣдующій понедѣльникъ онъ судился въ третій разъ за нанесеніе умышленной обиды Смитвику, ротронанскому пастуху. Всѣ считали это излишествомъ со стороны обвиненія, и симпатія къ обвиняемому открыто высказывалась со всѣхъ сторонъ. Когда на этотъ разу жюри вынесло вердиктъ "не виновенъ", въ судѣ раздались громкіе аплодисменты; "дамы махали платками". Еще болѣе достойно удивленія, что толпа, собравшаяся подлѣ зданія суда, состоявшая изъ того класса людей, съ которыми м-ръ Карденъ, какъ ландлордъ, былъ не въ особенно дружелюбныхъ отношеніяхъ, выразила по поводу оправдательнаго вердикта точно такія же чувства. Прежде чѣмъ приговоръ былъ произнесенъ, онъ получилъ отъ судьи позволеніе сдѣлать нѣсколько замѣчаній, и обратился къ суду съ очень талантливою рѣчью, обнаружившею въ немъ большой тактъ, чуткость и пониманіе во всемъ, что онъ говорилъ. Онъ искренно опровергалъ,-- и я вполнѣ увѣренъ, что онъ былъ правъ,-- недостойные мотивы его поступка, которые ему приписывали, какъ личную вражду, злобу или обогащеніе. Онъ торжественно объявилъ, что совершенно не зналъ о критическомъ состояніи здоровья мистриссъ Гоуфъ. "Еслибъ я зналъ это,-- прибавилъ онъ,-- я, конечно, не позволилъ бы себѣ столь преступной попытки". Наконецъ, онъ съ негодованіемъ отрицалъ предположеніе, будто бы вещества, найденныя въ его каретѣ, были предназначены для приведенія кого-нибудь въ безчувственное состояніе.

Эту рѣчь слушали со сдержаннымъ дыханіемъ,-- безъ всякаго сомнѣнія, на его сторонѣ было много сочувствія, несмотря на то, что недѣлю тому назадъ противъ него были всѣ. Однако-жь судья справедливо держался твердаго взгляда на факты и приговорилъ м-ра Кардена къ двумъ годамъ заключенія, съ каторжною работой въ мѣстной тюрьмѣ. На слѣдующій день Tipperary Free Press объявила, что несчастный "лордъ Барненъ", одѣтый въ арестантское платье, уже началъ отбывать ужасное наказаніе, навлеченное на него страстью, которую не въ силахъ погасить даже эта пытка.

Прошли три года. Всѣ, повидимому, забыли ротронанскій эпизодъ, какъ вдругъ въ газетахъ появился тревожный заголовокъ: "Опять м-ръ Карденъ! Дальнѣйшія покушенія на миссъ Арбутнотъ".

Въ этихъ сенсаціонныхъ объявленіяхъ онъ былъ въ нѣкоторой степени оклеветанъ; тѣмъ не менѣе исторія была довольно странна сама по себѣ. Тюремное заключеніе, униженіе, физическое и нравственное страданіе, общественное презрѣніе, неумолимая вражда друзей -- все это оказалось неспособнымъ ослабить его очарованіе миссъ Арбутнотъ. Онъ невидимо слѣдовалъ за нею. Онъ разузнавалъ обо всѣхъ ея движеніяхъ и казался счастливымъ, когда, несмотря на всѣ трудности, могъ быть на томъ мѣстѣ, которое она собой озаряла. Съ другой стороны, молодая леди страдала отъ повсюду преслѣдовавшаго ее страха. Она знала, что ея мучитель былъ близко. Онъ старался попасть ей на глаза, и однажды, вскорѣ послѣ своего освобожденія, даже говорилъ съ ней, пріѣхавши слѣдомъ за ней въ Эльдерслей въ Сурреѣ. Его возбужденныя манеры на этотъ разъ испугали ее. Въ октябрѣ 1858 года она жила съ своею сестрой, теперь леди Гоуфъ, въ Ст. Эленѣ, около Бдакрока, въ Дублинскомъ графствѣ, какъ вдругъ женщина, жившая въ сторожкѣ у наружныхъ воротъ, однажды утромъ разсказала тревожную исторію. Въ теченіе уже двухъ или трехъ дней, хорошо одѣтая дама справлялась у нея о миссъ Элеонорѣ, въ какое время она выходитъ гулять и гуляетъ ли она одна по имѣнію. Наконецъ,-- такъ утверждала привратница,-- таинственная незнакомка открыла, что она приходила отъ м-ра Кардена и что ей будетъ дана большая сумма денегъ, если она поможетъ ему видѣться съ молодой лэди въ домѣ или внѣ его. И это еще не все, дошедшее до миссъ Арбутнотъ. Ей разсказывали, что ея мучитель объявилъ о своемъ намѣреніи увезти ее изъ замка Лафкутеръ (недавно купленнаго ими), когда семейство Гоуфа туда переѣдетъ, такъ какъ тамъ это очень легко было сдѣлать. Повидимому, дѣло принимало серьезный оборотъ, такъ что во время слѣдующаго визита посланной м-ра Кардена къ воротамъ имѣніи она была схвачена и передана въ руки полиціи. Противъ м-ра Кардена были сдѣланы показанія подъ присягой, онъ былъ тотчасъ же арестованъ и обязанъ дать существенное ручательство, что онъ не будетъ безпокоить или досаждать миссъ Элеонорѣ Арбутнотъ. Еще разъ мы испытали старое возбужденіе. Полицейскій судъ въ Кингстоунѣ былъ на этотъ разъ мѣстомъ продолжительнаго процесса. Скоро выяснилось, что со стороны привратницы много было преувеличено изъ страха. Относительно же приходившей женщины оказалось, что она искусно вела двойную игру. Прежде она была наемною служанкой въ семействѣ Арбутнотъ и теперь поняла всю выгоду сдѣлаться экономкой у м-ра Кардена. Она знала его слабость и льстила ей. Она разсказывала, что имѣетъ свиданія съ миссъ Арбутнотъ, и приносила ему лестныя вѣсти. Словомъ, судья видѣлъ, что на этотъ разъ м-ръ Карденъ не былъ виноватъ. Тѣмъ не менѣе онъ нашелъ болѣе благоразумнымъ обязать подсудимаго подъ страхомъ большаго штрафа быть спокойнымъ въ теченіе года -- требованіе, которое онъ покорно выполнилъ. Прошелъ этотъ годъ и многіе другіе, а онъ все-таки продолжалъ оставаться на своемъ одинокомъ жизненномъ пути при томъ убѣжденіи, что Элеонора Арбутнотъ любила человѣка, котораго публично оттолкнула отъ себя. Можетъ-быть фактъ, что она не выходила замужъ за другаго, утверждалъ его въ этихъ галлюцинаціяхъ. Говорятъ, онъ не одинъ разъ тайно ѣздилъ въ Лофкутеръ, чтобы незамѣтно уловить ея взглядъ на дорогѣ или въ паркѣ, и затѣмъ точно такъ же возвращался домой.

Типперари, и въ особенности сѣверный Ридингъ полны самыхъ удивительныхъ разсказовъ объ этой личности. Во время увоза ему было около пятидесяти четырехъ лѣтъ. Это былъ плотно сложенный, мускулистый человѣкъ, около пяти съ половиной футовъ ростомъ, заносчивый и даже, можно сказать, высокомѣрный съ чужими, и неподатливый на дружбу. Тѣмъ не менѣе подчиненные относились къ нему очень тепло и, несмотря на его упрямую настойчивость въ отношеніяхъ къ своимъ фермерамъ, многіе изъ нихъ -- тѣ, кто имѣли случай сталкиваться съ его лучшими качествами -- отзывались и отзываются о немъ съ высокою похвалой. Онъ воспитывался въ Англіи и, по достиженіи совершеннолѣтія, нашелъ, что его собственность была "подъ судомъ", какъ говоритъ народъ, т.-е. подъ запрещеніемъ совѣстнаго суда въ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ, вслѣдствіе тяжбы. Фермеры, подъ предлогомъ такого положенія дѣлъ, думали было не платить ему ренты. Онъ пріѣхалъ въ Барненъ, созвалъ ихъ всѣхъ въ опредѣленный день для переговоровъ и объявилъ свой ультиматумъ -- ренту или землю, плати или уходи. Они пользовались репутаціей отчаяннаго народа и, очевидно, думали опереться на нее, желая его испугать. Ренты они платить не будутъ, но землю держать будутъ; мы имѣемъ причины,-- говорили они,-- оправдывать такое рѣшеніе и настаивать на подержаніи послѣдняго. Но они не знали этого человѣка. Тогда онъ ничего больше не сказалъ, но тотчасъ же распорядился привести замокъ Барненъ на военное положеніе крѣпости. Кузнецы и плотники были поставлены дѣлать двери и ставни непроницаемыя для пуль; и когда это было сдѣлано, въ немъ заготовили большое количество провизіи. Мѣстный разсказъ гласитъ, что онъ убралъ внутреннія лѣстницы и устроилъ замокъ такимъ образомъ, что еслибы первый этажъ былъ взятъ, то онъ могъ бы отступить во второй и, убравши лѣстницу, отрѣзать всякое сообщеніе. А теперь онъ началъ дѣло въ судебныхъ инстанціяхъ. Противъ фермеровъ были получены исполнительные листы и начаты изгнанія. Между нимъ и ими завязалась открытая война. Мнѣ разсказывали, что всякому сдавшемуся "врагу" онъ не только возвращалъ землю, но облегчалъ условія аренды. Тѣ же, кто отказывался подчиниться, безжалостно изгонялись. Конечно, въ него снова и снова стрѣляли; но, по чудесному счастью, онъ всегда спасался. Его мужество и смѣлость вызывали удивленіе какъ друзей, такъ и враговъ. Однажды, когда онъ ѣхалъ одинъ по дорогѣ въ Нинагъ, изъ-за живой изгороди прилегающаго поля по немъ раздались два выстрѣла. Онъ поворотилъ свою лошадь и, хотя это былъ отчаянный прыжокъ, сразу расчистилъ изгородь, поскакалъ за своими врагами, одного положилъ на мѣстѣ безъ чувствъ ударомъ по головѣ рукояткой бича, а другаго догналъ и, соскочивши съ лошади, послѣ отчаянной борьбы, взялъ въ плѣнъ. Затѣмъ онъ снялъ стремянные ремни, связалъ ими своихъ арестантовъ и привезъ ихъ въ Нинагскую тюрьму. Ихъ судили за преступленіе и приговорили, на основаніи его показаній, къ повѣшенію. Кажется, во время этой же "войны", толпа возставшихъ арендаторовъ пошла на замокъ, но нашла его такъ хорошо забаррикадированнымъ, что не могла взять. Однако-жь фермеры приготовились отмстить ему другимъ способомъ. Они привели съ собой нѣсколько лошадей и плуговъ и начали пахать прекрасную лужайку передъ главною входной дверью. Карденъ имѣлъ на верхушкѣ замка подвижную пушку; онъ зарядилъ ее картечью въ виду всѣхъ пахарей и объявилъ имъ, что они имѣютъ 10 минутъ времени для того, чтобъ уйти. Они отпрягли лошадей въ пять минутъ и ускакали прочь.

Въ послѣдніе годы жизни его эксцентричность приняла странный оборотъ. Онъ обратилъ свой замокъ въ огромный отель и выстроилъ громадныя и дорого стоившія турецкія бани. Я не увѣренъ, что онъ когда-нибудь открывалъ свое учрежденіе для публики обыкновеннымъ способомъ, но мнѣ разсказывали, что посѣтители и путешественники, проѣзжавшіе мимо, принимались здѣсь очень гостепріимно. Около шести лѣтъ тому назадъ съ нимъ сдѣлался апоплексическій ударъ и съ тѣхъ поръ онъ уже не поправлялся. Смерть еще разъ обратила на него общественное вниманіе. При всѣхъ его неудачахъ общество отнеслось къ нему съ сочувствіемъ и сожалѣніемъ, какъ о человѣкѣ, странно соединявшемъ въ себѣ достоинства и недостатки. Я не знаю, кто наслѣдовалъ ему по имѣнію и посѣщается ли замокъ и его прекрасныя земли и теперь, какъ прежде; но разсказъ объ его жизни и приключеніяхъ, а особенно ротронанскій увозъ -- въ теченіе многихъ поколѣній будетъ собирать группы слушателей у очаговъ Типперари.

XVII.
Заговоръ Фённноа.

Если отсутствіе политической жизни и дѣятельности можно назвать покоемъ, а столбнякъ -- отдыхомъ, то Ирландія въ періодъ отъ 1852 до 1858 г. наслаждалась ими вполнѣ; она испытывала ту пріостановку агитаціи, которую многіе политическіе авторитеты провозгласили единственно необходимою вещью для ея процвѣтанія и счастья. Съ подавленіемъ движенія за арендное право въ 1852 г. наступило состояніе, которое должно было радовать сердца многихъ. Еще ни разу со времени эмансипаціоннаго движенія 1829 г. Ирландія не оставалась безъ такого или иного общественнаго движенія, служившаго выраженіемъ народныхъ стремленій. Одно время такая политическая дѣятельность, многимъ казавшаяся достойною сожалѣнія, выливалась въ форму эмансипаціи католиковъ, въ другое -- въ форму реформы корпорацій, въ третье -- въ форму вопроса о десятинѣ, въ теченіе долгаго времени -- въ форму "отмѣны", въ теченіе очень короткаго -- въ форму поземельно-аренднаго права. Но теперь храмъ Януса былъ совершенно запертъ. Политическая жизнь прекратилась. Послѣдняя попытка массы ирландскаго народа добиться улучшенія въ предѣлахъ конституціи была обманута и раздавлена. Путемъ искуснаго "патронажа" правительство купило вождей и разбило всѣ надежды и планы членовъ лиги. Никакое прямое политическое пораженіе не могло бы навести такого рѣшительнаго удара народной организація. Это не было простою неудачей и бѣгствомъ народа съ пода нормандской битвы, но такимъ пораженіямъ, которое не допускало обновленія. Вѣра другѣ въ друга, _Nдовѣріе къ вождямъ, упованіе на конституціонныя попытки -- все, все было сметено прочь. Поверхностному наблюдателю могло показаться, что Ирландія въ 1856 году была "умиротворена" гораздо дѣйствительнѣй и полнѣй, чѣмъ когда бы то ни было со времени Строугбоу. Отмѣна била похоронена. Недовольство исчезло. О національности не упоминалось. Не раздавалось ни одной жалобы. Не осталось ни одного, даже, деревенскаго, аренднаго клуба. Народъ больше не интересовался политикой. Кто входилъ и кто выходилъ изъ парламента, это до него не касалось. Не слышно было больше голоса "агитатора". Все молчало. Миромъ и покоемъ называли это одни,-- мрачнымъ индифферентизмомъ и горькимъ отчаяніемъ считали другіе.

Я не думаю, чтобы въ самые мрачные дни восемнадцатаго столѣтія въ Ирландіи господствовалъ большій упадокъ общественнаго духа, болѣе низкій урономъ политической нравственности, чѣмъ въ это время. Холодъ разочарованія и потрясеніе предыдущими событіями гнали лучшіе элементы живаго общества въ уединеніе. Свирѣпое ожесточеніе и безпощадная ненависть, которыми сопровождались разногласія и недоразумѣнія во время этихъ событій, напоминали скорѣе дикую гверильясскую войну, чѣмъ правильное политическое сраженіе. При такихъ обстоятельствахъ общественная жизнь была почти вполнѣ принесена въ жертву личнымъ стремленіямъ и похожденіямъ. Вѣра, честность, основательность, искренность въ политическихъ дѣлахъ -- цинически третировались и осмѣивались. "Каждый самъ для себя, а замокъ {Замкомъ въ Дублинѣ называется зданіе, гдѣ помѣщаются всѣ правительственныя учрежденія. Прим. переводчика.} для всѣхъ" -- было девизомъ дни.. Политическая арена превратилась въ рынокъ, на который выносилось все съ цѣлью, получить хорошую цѣну; самый ловкій спекуляторъ заслуживалъ наибольшей похвалы. Такова была политическая Ирландія въ 1856 году.

Расколъ, происшедшій въ рядахъ Молодой Ирландіи или конфедеративной партіи въ 1848 году, о которомъ рѣчь шла въ прошлой главѣ, въ сущности никогда уже не исчезалъ. Принципы, развиваемые на той и другой сторонѣ, были глубоко различны и рѣзко разграничены. Большая часть національной партіи, хотя и была увлечена во время горячки 1848 г. въ открытое возстаніе, держалась взглядовъ О'Брайена, Митера, Диллона, Дуффи, О'Гармона и Догеми, выраженныхъ ими во время дебатовъ на конфедераціи 4 февраля того же года. Они никогда не основывали своей политики ни революціи. На нее смотрѣли какъ на случайность, которой нельзя избѣжать въ силу гнетущихъ обстоятельствъ, но отнюдь не считали ее вещью практической и нужной. А между тѣмъ меньшинство относилось къ революціи не только какъ къ возможной случайности, но какъ къ вещи, о которой только и стоить заботиться, которую стоитъ приготовлять. За неудачу послѣдняго возстанія они винили политику "розовой воды" Дуффи и О'Брайена. Уязвленная гордость и горечь сожалѣнія, съ которыми они относилясь къ результатамъ неудачной попытки, усиливали ихъ недовольство. Они никоимъ образомъ не хотѣли признавать того, что случилось, за примѣръ ихъ политики, принциповъ и плановъ. Орудіе дурно дѣйствовало -- вотъ и все. Когда они увидѣли, что Гавань Дуффи, по выходѣ изъ тюрьмы, снова возвращается къ конституціонной и парламентской политикѣ, въ ожившій Nation, ихъ гнѣвъ и презрѣніе не знали границъ. Они осыпали его упреками и бранью. Тѣмъ не менѣе онъ велъ за собой страну, а О'Брайенъ, Ингеръ, О'Догерти и другіе политическіе заключенные одобряли и оправдывали его поведеніе. Хотя немногіе сепаратисты на время и были принуждены замолчать, но они продолжали смотрѣть на политику Nation съ нескрываемою враждой.

Эти два элемента національной партіи и ихъ борьбу можно прослѣдить во всей ирландской политической жизни, начиная съ 1848 года, и всегда нужно имѣть въ виду. Половина ошибокъ англійскихъ политиковъ относительно внутреннихъ дѣлъ Ирландіи вытекаетъ изъ незнанія этого факта. Вѣрная оцѣнка его результатовъ составляетъ ключъ во многимъ, повидимому совершенно непонятнымъ, явленіямъ. Конституціонные націоналисты, считающіе своимъ основателемъ Генри Граттана, и революціонные націоналисты, ведущіе свое начало отъ Вольфа Тона, дѣйствовали и до сихъ поръ дѣйствуютъ на ирландской политической аренѣ то въ согласіи, то враждуя.

При тонъ увлеченіи, съ когортъ тредъ воспринималъ агитацію за арендное право въ 1850 году, сепаратистскія и революціонные принципы, имѣвшіе минутный успѣхъ нѣсколько лѣтъ тому назадъ, казалось, совершенно исчезли въ Ирландіи; за то въ Америкѣ и другихъ мѣстахъ изгнанники 1848 года, за двумя или тремя важными исключеніями, неуклонно продолжали держаться насильственныхъ пріемовъ того времени. Двое изъ этихъ бѣглецовъ, Джонъ О'Мегони и Джемсъ Стефенсъ, послѣ своего побѣга изъ Ирландіи въ 1848 году на время остановились въ Парижѣ. Они вошли тамъ въ общество людей, которые играли въ "годъ революцій" въ различныхъ странахъ Европы, начиная отъ Вѣны до Рима, почти ту же самую роль, какъ и въ Ирландіи. Проживши во французской столицѣ нѣсколько лѣтъ, О'Мегони отправился въ Америку, Стефенсъ же спокойно возвратился въ Ирландію и поступилъ частнымъ учителемъ въ одинъ богатый домъ близъ Килларней. Прежде чѣмъ разстаться, они пришли къ заключенію, что если ихъ принципамъ представится когда-нибудь снова случай осуществиться въ Ирландіи, то это должно быть сдѣлано путемъ искусной тактики, изученной ими въ Парижѣ. Но они сильно опасались, что реакціонное движеніе, какъ они его называли, народной партіи подъ руководствомъ Дуффи отодвинуло этотъ случай на весьма долгое время.

Они сами не подозрѣвали, какъ онъ былъ близокъ Пораженіе и подавленіе арендной лиги до крайности надломило вѣру народа въ подобныя политическія попытки, а слѣдовательно очистило поле и устранило препятствія, мѣшавшія планамъ мечтательныхъ конспираторовъ. Такимъ образомъ "тишина" въ ирландской политикѣ съ 1852 до 1858 годовъ, доставлявшая такъ много удовольствія Поверхностнымъ наблюдателямъ, была въ дѣйствительности однимъ изъ самыхъ опасныхъ симптомовъ въ теченіе цѣлаго полустолѣтія. Однако-жь разочарованіе было такъ велико, враждебность чувствъ такъ глубока, что хотя народъ и отказался отъ конституціонныхъ попытокъ, ко ни откуда еще не слѣдовало, что онъ готовъ испробовать другія. Въ теченіе долгаго времени не представлялось случая устроить какой-нибудь революціонный опытъ.

Лѣтомъ 1857 года Смитъ О'Брайенъ, освобожденный передъ тѣмъ изъ Гобартъ-Тауна подъ условіемъ не пріѣзжать въ Ирландію, получилъ безусловную амнистію и позволеніе возвратиться. Его прежнія права состоянія были вполнѣ возстановлены во всѣхъ отношеніяхъ, исключая правъ брата пера, такъ какъ его братъ по случаю смерти маркиза Тононда сдѣлался лордомъ Ничиквиномъ. Народное удовольствіе но случаю его возвращенія и предложеніе ему отправиться въ парламентъ представителемъ одного изъ округовъ составляли почти единственные признаки народнаго интереса къ политикѣ того времени. Однако-жъ онъ отдавался занять какое бы то на было выдающееся положеніе въ текущей общественной жизни, хотя, отнюдь не отказывался отъ интереса въ ирландскихъ дѣдахъ. Лѣто 1858 года онъ посвятилъ на спокойный объѣздъ страны, очевидно желая видѣть, какія перемѣны принесли ей только-что истекшія и водныя событіями десять лѣтъ. Въ нѣкоторыхъ мѣстахъ его встрѣчали выраженіями уваженія и симпатіи, хотя онъ набѣгалъ и, казалось, даже осуждалъ какія бы то ни было "публичныя демонстраціи". Въ Клонмелѣ, городѣ, гдѣ надъ нимъ былъ произнесенъ приговоръ, какъ надъ измѣнникомъ, ему поднесли адресъ, на что онъ отвѣтилъ съ тѣмъ спокойнымъ достоинствомъ и непоколебимостью своего принципа, которые всегда были его характеристическими чертами. Онъ съ грустью упомянулъ о событіяхъ 1848 года, но съ гордостью замѣтилъ, что убѣжденія и принципы, за которые онъ тогда готовъ былъ сложить свою голову -- право Ирландіи на свою національную конституціонную форму правленія -- осталась въ немъ по-прежнему тверды и навсегда непоколебимы. Это открытое провозглашеніе вызвало у Times замѣчательную статью,-- замѣчательную съ точки зрѣнія событій близкаго будущаго. Англійскій журналъ объявлялъ, что "ревъ, этого беззубаго льва никого не безпокоитъ. Ирландское недовольство умерло, похоронено и никогда больше не будетъ уже возмущать Англію. Спокойствіе, довольство, вѣрность ирландскаго народа показали, что дни агитаторовъ и возмущеній прошли и никогда болѣе не возвратятся".

Пока Times, такимъ образомъ, старался насмѣшливо уколоть О'Брайена, правительство въ Дублинскомъ замкѣ приготовлялось накрыть новую конспирацію и не дальше какъ въ томъ же мѣсяцѣ намъ еще разъ пришлось жить среди прокламацій, полицейскихъ обысковъ, арестовъ и политическихъ процессовъ.

Взрывъ индійскаго мятежа сильно оживилъ революціонную партію среди ирландцевъ какъ на родинѣ, такъ и въ Америкѣ. Онъ казался началомъ длинной и гибельной для Англіи, борьбы, а можетъ-бытъ и ея паденія. По этому случаю, какъ, и во время Крымской войны, изъ Ирландіи были выведены всѣ войска. Вотъ,-- говорили революціонеры,-- два момента, удобные для возстанія и потерянные вслѣдствіе неготовности. Съ этихъ поръ было рѣшено положить начало давно задуманному проекту тайнаго общества.

Около этого времени въ городѣ Скиберинѣ нѣсколько молодымъ людей -- прикащиковъ и другихъ -- основали политическій клубъ или читальню, подъ именемъ "Фениксово національное и литературное Общество". Оно могло бы остаться неизвѣстнымъ за предѣлами своего око я одна, какъ и многія другія подобныя учрежденія, еслибы въ маѣ 1858 года его не посѣтилъ Джемсъ Стефенсъ. Онъ былъ пораженъ независимымъ и даже вызывающимъ духомъ нѣкоторыхъ замѣчаній на митингахъ этого общества, отчеты о которыхъ появились въ газетахъ, и рѣшилъ, что между этими людьми онъ сможетъ найти матеріалъ для своей работы. Въ этомъ отношеніи особенно выдавался своей беззаботною смѣлостью и рѣшительнымъ характеромъ одинъ изъ нихъ, уже очень популярный, хотя и молодой еще, человѣкъ, котораго "власти" Скиберина называли "зачинщикомъ", это -- нѣкій Іеремія Донованъ. Онъ не только занимался изученіемъ гэльскаго языка, но также выражалъ не малую любовь къ историко-генеалогическимъ изслѣдованіямъ, что вызывало истинную тревогу среди мѣстнаго дворянства. Онъ очень скоро присоединилъ въ своему имени "О"; а такъ какъ его родственники принадлежали къ Росоѣ, то принялъ знаменитую гальскую приставку "Rossa" {Такихъ образомъ когда-то различались одно отъ другаго подраздѣленія ирландскихъ семействѣ или клановъ: напр., "О'Кенноръ Керри" и "О'Сулливанъ Биръ" и т. п.} и началъ съ тѣхъ поръ подписывать свое имя -- хорошо извѣстное теперь въ Ирландіи, Англіи и Шотландіи -- "Іеремія О'Доновань Росса".

Однажды вечеромъ въ маѣ 1858 года къ О'Донвану или "Россѣ", какъ быть-можетъ удобнѣй его называть, хоти сначала довольно долгое время онъ не былъ извѣстенъ подъ этимъ именемъ,-- пришелъ его товарищъ, имѣвшій сообщить, ему нѣчто важное по секрету. Въ городъ пріѣхалъ таинственный "иностранецъ" съ поразительнымъ порученіемъ. "Американскіе ирландцы,-- сказалъ онъ,-- рѣшили помогать товарищамъ на родинѣ завоевать независимость Ирландіи; помощь должна состоять изъ оружія и людей". Росса разсказываетъ остальное: "Еслибы мы имѣли извѣстное число людей, поклявшихся драться, мы получили бы здѣсь, въ Ирландіи, соотвѣтствующее количество оружія, а кромѣ того отъ пяти до десяти тысячъ вооруженныхъ людей прежде начала дѣла. Оружіе было бы въ странѣ раньше, чѣмъ въ немъ могла оказаться надобность; оно не было бы роздано по рукамъ, но хранилось бы въ секретныхъ мѣстахъ до назначеннаго времени, когда каждый центръ могъ бы придти со своими людьми на мѣсто и взять его. Какъ только явились бы люди, готовые драться, мы получили бы и военныхъ наставниковъ, которые выучили бы насъ быть солдатами".

Ничто не могло быть больше по сердцу Россѣ, чѣмъ это предпріятіе. Онъ ухватился за это, какъ самъ говоритъ про себя, и "на слѣдующій день уже присоединилъ къ обществу нѣсколькихъ другихъ и посовѣтовалъ имъ идти и дѣлать то же". Не прошло и мѣсяца, какъ изъ ста молодыхъ людей, записанныхъ въ "Литературномъ Обществѣ", девяносто были включены въ тайную организацію.

Таково начало феніанизма. Таинственный незнакомецъ быль Джемсъ Стефенсъ.

Онъ хорошо зналъ, что національная партія, насколько она представлялась Смитомъ О'Брайеномъ и Гаваномъ Дуффи въ газетѣ Nation, будетъ противъ этой попытки и что на дѣлѣ этотъ проектъ навѣрно оживитъ вражду между двумя партіями.

Прежде никакое народное или національное движеніе, ни явное, ни тайное, не могло бы существовать при оппозиціи Nation, но теперь явились причины не обращать вниманія на это затрудненіе. Пораженіе парламентской политики Дуффи, благодаря предательству Сейдлера Бёфа, ослабило вліяніе, а кромѣ того только незадолго передъ этимъ я, пишущій эти строки, еще малосвѣдующій, молодой и лишенный громаднаго опыта и вліянія Дуффи, замѣстилъ его въ газетѣ. Между тѣмъ въ юго-западномъ углу острова, образованномъ частями графствъ Боркъ и Керри, шла быстрая вербовка, причемъ тайна вовсе не соблюдалась. Въ теченіе лѣта до меня дошло извѣстіе, что многіе совершенно свободно смѣшиваютъ имена Смита О'Брайена, Джона Митчеля, мое и другихъ съ таинственными слухами о силѣ движенія и объ одобреніи его нами. Я не уяснилъ себѣ, стоило ли отвергать втц разсказы или нѣтъ; молчать же -- значило брать на себя серьезную нравственную отвѣтственность. Я не могъ сказать, какъ смотрѣлъ на это дѣло Митчелъ,-- онъ былъ въ Америкѣ,-- во было основаніе думать, что онъ относился къ нему благопріятно {Впослѣдствіи я узналъ, что я въ этомъ ошибался. Прим. автора.}. Взгляды же другихъ двухъ, и особенно Смита О'Брайена, и навѣрно зналъ, не имѣли ничего общаго ни съ чѣмъ подобнымъ. Между тѣмъ явилось новое побуждающее обстоятельство. Католическій епископъ Керри, высокопреподобный д-ръ Моріарти, былъ у меня и сказалъ, что онъ часъ тому назадъ слышалъ отъ правительственнаго чиновника о тайномъ "Обществѣ Феникса" въ его анархіи. "Не слѣдуетъ легко относиться къ этому дѣлу,-- сказалъ онъ:-- правительство готовится взглянуть на него серьезно и обладаетъ для итого всѣми данными. Дружеское предупрежденіе въ Nation можетъ отвратить опасность я обратить этихъ молодыхъ людей на путь разума. Во всякомъ случаѣ вы спасете многихъ отъ грозящей катастрофы". Другія газеты уже открыто упоминали объ этомъ дѣлѣ; однако-жь мнѣ не хотѣлось выступать въ роли "доносителя". Я совѣтовался съ Джономъ Диллономъ, Кевиномъ О'Догерти и другими друзьями, находившимися по близости; я написалъ Смиту Обрайену, излагая положеніе дѣла и спрашивая совѣта, что мнѣ дѣлать, спрашивалъ его, не получится ли отъ всякаго публичнаго вмѣшательства больше вреда, чѣмъ пользы. Католическое духовенство, пораженное во всемъ округѣ тайной организаціей, рѣшило сейчасъ же, и самымъ энергичнымъ образомъ, вмѣшаться. Одновременно со всѣхъ алтарей въ католическихъ церквахъ было провозглашено объ этомъ дѣлѣ; народъ убѣждали не вмѣшиваться въ это дѣло и избѣгать заговора. О'Брайенъ въ отвѣтъ на мой вопросъ прислалъ письмо, которое хотѣлъ видѣть тотчасъ же въ печати; онъ былъ того мнѣнія, что мы обязаны всѣми силами противодѣйствовать такимъ попыткамъ отождествить ирландское національное дѣло съ тайной организаціей. Я больше не колебался. Я не только опубликовалъ письмо О'Брайена, согласно его желанію, но въ сильныхъ выраженіяхъ отъ себя обратился къ ирландскимъ патріотамъ, убѣждая ихъ отказаться отъ явныхъ опасностей и деморализующихъ результатовъ тайныхъ обществъ. Я не менѣе всѣхъ народныхъ вождей ненавидѣлъ правительственные планы уничтожить нашу національную независимость, ноя не напрасно изучалъ исторію тайныхъ организацій, основанныхъ на клятвѣ. Я зналъ все, что могло быть сказано въ ихъ пользу въ смыслѣ средствъ революціонировать страну; во, но моему мнѣнію, даже въ самыхъ твердыхъ и лучшимъ рукахъ они имѣли прямую тенденцію деморализировать общество и часто бывали въ цѣлимъ болѣе гибельны для общества, чѣмъ открытая тиранія. Вступая по этому случаю въ войну съ тайными вождями движенія, я зналъ, что рискую очень многимъ; но, какъ оказалось потомъ, я далеко не зналъ всего. Ни одинъ, шагъ во всей моей жизни не приносилъ мнѣ столько страданій и жертвъ въ терніе многихъ слѣдующихъ лѣтъ, кожъ этотъ. Если такой журналъ, какъ Nation, я не имѣлъ другого выбора, какъ молчать" Всякое двусмысленное положеніе, было бы и подло и трусливо Теперь же не только общество, но и собственная совѣсть налагала на меня обязанность говорить и дѣйствовать, и я сдѣлалъ это. Результатъ показалъ, что вліянію Nation придавали гораздо меньшее значеніе, чѣмъ оно было на самомъ дѣлѣ; или быть-можетъ мнѣ слѣдуетъ прибавить: вліяніе Nation въ связи съ воззваніями католическаго духовенства. Вербовка остановилась и движеніе, на нѣкоторое время, казалось, исчезло. Вліяніе рѣшительныхъ и дружескихъ совѣтовъ народу было такъ велико, что я дѣйствительно былъ убѣжденъ, что мы ничего больше не услышимъ объ Обществѣ Феникса, однако-жь случилось не такъ. Правительство, которое давно уже имѣло въ своихъ рукахъ всѣ нити дѣла, не хотѣло отказаться отъ сенсаціонной процедуры подавленія, этого заговора. 3-го декабря 1858 года появилась вице-королевская прокламація, объявляющая о существованіи такой общественной опасности. Нѣсколько дней спустя сдѣлало одновременное нападеніе на фениксовцевъ въ Скиберинѣ, Бантри, Кеймарѣ и Киларней. Королевство снова было встревожено, зрѣлищемъ терроризирующихъ арестовъ и политическихъ преслѣдованій. На это вообще смотрѣли какъ на "толканіе отворенныхъ воротъ", и жестокость, допущенная въ обращеніи съ нѣкоторыми арестантами -- "молодыми людьми хорошаго доведенія и въ нѣкоторыхъ случаяхъ уважаемыми въ своихъ околодкахъ, вызвала живое сочувствіе къ нимъ въ обществѣ. Какъ бы то ни было, правительство, повидимому, рѣшило отнестись къ дѣлу, очень серьезно. Въ графствѣ Берри и Баркъ, гдѣ нѣсколько десятковъ заключенныхъ ожидали надъ собою суда, были назначены спеціальныя коммиссіи. Въ мартѣ 1859 г. весь штатъ коронной прокуратуры, подъ предводительствомъ генералъ-прокурора и члена парламента м-ра Уайтсайда, началъ свои засѣданія въ Трале. Первымъ былъ вызванъ учитель національной школы до имени Даніель О'Сулливанъ {Случайно свидѣтель, на основаніи показаній котораго онъ былъ осужденъ, носилъ то же самое имя. Прим. автора.}, Очень длинная процедура этого суда ознаменовалась замѣчательно талантливою рѣчью защитника подсудимаго, Томаса О'Гагана, спустя десять или одиннадцать лѣтъ лорда-канцлера Ирландіи и нынѣшняго барона О'Гагана {Однимъ изъ актовъ своей законодательной карьеры лордъ О'Гаганъ, поистинѣ можно сказать, вписалъ свое имя въ страницы современной исторіи. Ни одинъ человѣкъ его поколѣнія не сдѣлалъ больше его для того, чтобъ окружить законъ народнымъ довѣріемъ и уваженіемъ, при помощи реформы суда присяжныхъ. Ирландскій народъ реформой этой былъ убѣжденъ съ перваго же шага, что судъ присяжныхъ предназначенъ не для того, чтобы сдѣлать правительственное преслѣдованіе игрой въ поддѣльныя кости. Когда актъ О'Гагана впервые былъ введенъ, случилось нѣсколько безпорядковъ и нарушеній, что партизаны старой системы не замедлили назвать "пораженіемъ". Но позднѣе онъ сдѣлался предметомъ всеобщихъ похвалъ, какъ истинно-великій и государственный законодательный трудъ.}. Факты, добытые короной, обнаружили, что въ упомянутыхъ графствахъ многіе молодые люди дали клятву на вѣрность тайному обществу, описанному Россой, и что небольшіе отряды ихъ имѣли обыкновеніе учиться военнымъ пріемамъ, большею частью по ночамъ, но иногда и днемъ. Дальше этого округа дѣло не распространилось и, насколько было извѣстно, нигдѣ больше въ Ирландіи организаціи не существовало. Вождемъ была таинственная личность, обыкновенно называемая "the Seavac", что по-кельтски значитъ -- соколъ и произносится "Шейкъ" но вмѣстѣ съ тѣмъ было очень хорошо извѣстно, что это не иной кто, какъ Стефенсъ. Присяжные не пришли къ соглашенію и дальнѣйшій судъ былъ отсроченъ. На слѣдующихъ ассизахъ въ Берри подсудимый О'Сулливанъ, видя, что правительство составило списокъ присяжныхъ исключительно изъ протестантовъ, приказывая всякому католику, подходившему къ книгѣ, "отходить въ сторону",-- отказался отъ какой бы то ни было защиты. Онъ сказалъ, что это -- не судъ присяжныхъ, какъ его предписываетъ законъ, а потому онъ не хочетъ признавать его своею защитой. Вслѣдствіе этого процессъ былъ тихъ и кратокъ. Подсудимый сразу былъ признанъ виновнымъ и приговоренъ къ десяти годамъ каторжной работы {Въ періодъ между 1848 и 1868 гг. "ссылка за море" была отмѣнена и замѣнена каторжными работами. Прим. автора.}.

Когда, спустя нѣсколько мѣсяцевъ, обвиняемые ожидали суда въ Боркѣ, защитникъ и друзья убѣждали ихъ признать себя виновными. Во-первыхъ, деньги, собранныя для покрытія издержекъ по ихъ защитѣ, были большею частію поглощены продолжительнымъ Чудомъ надъ О'Сулливаномъ въ Трала, а во-вторыхъ, имъ доказывали, что корона навѣрно приметъ во вниманіе ихъ сознаніе и освободитъ съ обязательствомъ "явиться во первому требованію", и кромѣ того, вѣроятно, смягчитъ наказаніе и ихъ товарища О'Сулливана. Благодаря этому послѣднему доводу или обѣщанію, очень неохотно выполненному впослѣдствіи правительствомъ, было устроено соглашеніе и показанія даны были безъ присяги. Росса вмѣстѣ съ товарищами признали себя виновными и были освобождены. Возбужденіе, вызванное преслѣдованіемъ, прошло и о дальнѣйшей вербовкѣ въ члены Феникса не было ничего больше слышно. Попытка въ томъ видѣ, какъ она выяснилась, очевидно была оставлена. Мы всѣ поздравляли другъ друга съ тѣмъ, что занавѣсъ упалъ безъ худшихъ послѣдствій, безъ болѣе серьезнаго вреда и многолѣтнихъ наказаній. И какъ же глупы были всѣ наши самыя умныя соображенія, заставившія насъ принимать это за конецъ! Мы видѣли только начало, первый актъ поражающей драмы ирландскаго феніанизма.

XVIII.
Папская Ирландія.

Изъ всѣхъ католическихъ народовъ или странъ въ свѣтѣ, исключая одного Тироля, Ирландія быть-можетъ самая папская, самая "ультрамонтанская". По титуламъ, дарованнымъ римскими первосвященниками, нѣкоторыя изъ этихъ странъ занимаютъ высокія мѣста. Король Франціи назывался "старшимъ сыномъ церкви", король Испаніи -- "его высоко-католическимъ величествомъ", а повелители Англіи до сихъ поръ удерживаютъ папскій титулъ, объявляющій ихъ защитниками римскихъ доктринъ противъ протестантизма. Но теперь эти титулы очень дурно выражаютъ дѣйствительность. Въ большей части такъ-называемыхъ "католическихъ странъ" католицизмъ продолжаетъ быть государственною религіей и составляетъ лишь форму, въ которую выливается вѣра, исповѣдуемая большинствомъ населенія.

Въ Ирландіи, напримѣръ, населеніе отличается религіозными убѣжденіями, тѣмъ, что можно назвать дѣятельнымъ католицизмомъ, что входитъ въ ежедневную жизнь, мысль и дѣйствія народа. Церкви наполняются мужчинами, также какъ и женщинами, и во всякомъ таинствѣ или церемоніи они принимаютъ дѣятельное и искреннее участіе. Уваженіе къ священническому сану такъ глубоко и сильно, что постороннему наблюдателю другаго исповѣданія все это кажется "предразсудочнымъ", а преданность папѣ, вѣрность римскому престолу въ Ирландіи навѣрно гораздо полнѣе, вѣкъ въ какой бы то ни было населенной части земнаго шара, не исключая и "Леонинскаго Града".

Въ 1859 году ирландскій народъ находился въ странной дилеммѣ между симпатіей къ Франціи съ одной стороны и опасеніемъ за папу съ другой" Во время пріема въ Новый годъ въ Тюльери императоръ Наполеонъ выразилъ барону Гюбнеру свое сожалѣніе по поводу неудовлетворительности отношеній между Франціей и Австріей и тѣмъ встревожилъ всю Европу. Война -- война между Франціей, Италіей и Австріей -- очевидно была наготовѣ. Англія предложила свое обычное посредничество, которое конечно было принято всѣми сторонами; но однако-жь ни одна изъ нихъ не замедлила своихъ приготовленій и не думала объ ихъ прекращеніи. Три мѣсяца были посвящены дипломатическимъ комедіямъ, пока не настало время года, удобное для кампаніи; каждая сторона пыталась завлечь другую въ положеніе "подающей поводъ". Наконецъ 9 апрѣля 50.000 солдатъ вышли изъ Вѣны въ Ломбардію я 60.000 послѣдовали за ними на другой день. 21 апрѣля въ Туринъ былъ посланъ австрійскій ультиматумъ, призывающій къ разоруженію угрожающихъ силъ Пьемонта, собравшихся тамъ съ нѣкотораго времени. На это Викторъ-Эммануилъ отвѣтилъ 25 апрѣля обращеніемъ къ арміи, въ которомъ объявилъ начало военныхъ дѣйствій противъ Австріи. Между тѣмъ графъ Кавуръ телеграфировалъ императору французовъ: "Помощь, помощь! Австрійцы идутъ на насъ!". Меньше чѣмъ въ 24 часа французская армія была передвинута изъ Парижа въ Италію. Въ тотъ же самый день австрійцы въ одномъ мѣстѣ, а сардинцы въ другомъ перешли Тичино. Послѣ короткой кампаніи австрійцы были загнаны въ извѣстный четырехсторонникъ. 20 мая взято Монтебелло, 31 мая -- Палестро, 4 іюня -- Маджента и 24 іюня -- Сольферино. Вдругъ, среди побѣдъ, Наполеонъ остановился и предложилъ миръ. Виллафранкскимъ договоромъ 11 іюля, утвержденнымъ позднѣе въ Цюрихѣ, окончилась Итальянская война 1859 года.

Странная борьба симпатій господствовала въ Ирландія отъ мая до іюля. Католическіе прелаты и священники провозглашали поведеніе императора Наполеона крайне вѣроломнымъ. Увѣренія его величества въ безопасности паны и своей готовности защищать его уподоблялись объятіямъ Іуды; они предсказывали, что какъ только Францъ-Іосифъ будетъ раздавленъ, настанетъ очередь Пія девятаго быть аттаковавнымъ и побѣжденнымъ. Тѣмъ не менѣе народныя симпатіи Ирландіи слѣдовали за французскимъ знаменемъ, въ особенности когда узнали, что франко-ирландецъ генералъ Патрикъ Макъ-Магонъ назначенъ командиромъ одной дивизіи. Извѣстіе о битвѣ при Маджентѣ, гдѣ Макъ-Магонъ одержалъ побѣду, спасъ французскаго императора и получилъ за это дѣло званіе маршала Франціи и титулъ герцога Маджентскаго, вызвало безграничную радость въ Ирландіи. Костры запылали на холмахъ Клера, родины это предковъ. Его имя сдѣлалось народнымъ девизомъ по всему острову. Въ Nation мы напечатали подлинныя данныя съ его родословной, изъ мѣстныхъ и французскихъ архивовъ, начиная отъ сдачи Лимерика до побѣды при Маджентѣ. Предложеніе поднести франко-ирландскому маршалу шлагу было встрѣчею съ энтузіазмомъ. На это необходимо было 500 фунтовъ, но по подпискѣ было собрано около 700 ф. и дѣйствительно были сдѣланы великолѣпная шпата и ножны по рисункамъ, нарочно составленнымъ ирландскимъ художникомъ Е. Фитцпатрикомъ. Маршалъ, извѣщенный объ этой готовящейся ему чести, сообщилъ, съ позволенія императора, что онъ сочтетъ для себя за истминое счастіе получить этотъ знакъ вниманія отъ его прежнихъ, какъ онъ называлъ ирландскій народъ. "Je dois commencer par tous dire que je suis excessivement reconnaissant de ce témoignage d'intérêt de la part d'anciens compatriotes avec lesquels je n'ai eu depuis longtems que des rapports indirects". Императоръ съ готовности выразилъ свое согласіе, и 2-го сентября 1860 года мой братъ Т. Д. Сулливанъ и д-ръ Сигерсонъ отправились, въ качествѣ депутаціи отъ ирландскаго комитета, во Францію для формальнаго поднесенія подарка. Маршалъ въ это время командовалъ войсками въ Шалонѣ и, по случаю прибытіи ирландской депутаціи съ такимъ порученіемъ, лагерь былъ en fête. Поднесеніе состоялось въ главной квартирѣ. Однимъ изъ членовъ депутаціи былъ прочитанъ на ирландскомъ и французскомъ языкахъ адресъ, подписанный за городъ Дублинъ предсѣдателемъ комитета и членомъ парламента Т. О'Доногю и почетными секретарями П. Ж. Смитомъ и Т. Д. Сулливаномъ. Маршалъ былъ очевидно тронутъ и отвѣчалъ сильно взволнованнымъ голосомъ по-французски слѣдующее: "Господа, я глубоко тронутъ чувствами, которыя вы только-что выразили мнѣ, и я прошу васъ передать ирландскому народу, который вы представляете, мою искреннюю благодарность за тотъ знакъ одобренія и симпатіи, который вы передали мнѣ отъ его имни. Этотъ знакъ доказываетъ мнѣ своимъ добровольнымъ характеромъ, что Зеленый островъ Ирина сохранялъ тѣ рыцарскія идеи и ту живучесть, которыми юнъ всегда отличался. Послѣ себя я, оставлю эту великолѣпную шпагу моему старшему сыну, Патрику. Для него, какъ и для меня, она будетъ служить новымъ залогомъ той прямой связи, которая должна соединять его съ благородною родиной его предковъ".

Затѣмъ въ честь депутаціи вмѣстѣ съ нѣкоторыми друзьями, сопровождавшими ее изъ Парижа, былъ данъ роскошный банкетъ, на который маршалъ пригласилъ нѣсколькихъ французскихъ офицеровъ и аристократовъ ирландской крови, коменданта Диллона, генерала Фарелля, генерала Суттона де-Плонардъ, которыхъ самыя имена обнаруживаютъ ихъ ирландское происхожденіе, несмотря на то, что они никогда не видали Ирландіи. Герой Мадженты выказалъ полное знакомство съ ирландской исторіей, поэзіей и литературой. "C'était un pays tout-à-fait poétique",-- сказалъ онъ, обращаясь къ одному французскому генералу. Это была страна поэзіи и сохранила этотъ характеръ еще и до сихъ поръ; ея древніе законы часто писались въ стихахъ, а ея барды занимали первыя почетныя мѣста послѣ королей".

Есть серьезныя основанія думать, что Наполеонъ остановился въ Виллафранкѣ потому, что увидалъ себя опутаннымъ сѣтями своего учителя и въ дипломатіи, и въ политикѣ -- графа Кавура. Императоръ мечталъ и о соглашеніи въ Италіи, и думалъ положить границы смѣлымъ замысламъ туринскаго организатора; между тѣмъ какъ этотъ послѣдній проводилъ, дурачилъ и побивалъ его отъ начала и до конца. Даже въ то время, когда Наполеонъ теоретизировалъ по поводу своего проекта итальянской конфедераціи съ дамой во главѣ, Кавуръ рѣшилъ не допустить ея осуществленія, тайно разсылалъ своихъ агентовъ и интриговалъ по всему полуострову. 20 октября Викторъ-Эммануилъ открыто отказался отъ виллафранкскаго плана, опираясь на свое обязательство передъ народомъ. Въ томъ же мѣсяцѣ былъ объявленъ раздѣлъ территоріи. Савойя и Пицца отошли въ вознагражденіе къ французскому императору, а Ломбардія, Романья, Парма и Модему была присоединены къ Сардинскому королевству. Но остановится ли присоединеніе на томъ? Чувство тяжести и опасенія распространись по Ирландіи. Первое января 1860 г. застало островъ въ сильномъ волненіи. Что папа будетъ открыто аттакованъ и еще больше обобранъ на тонъ или другомъ основаніи, было всеобщихъ убѣжденіемъ и въ каждой провинціи и графствѣ держались чудовищные митинги для выраженія ему сочувствія и поддержки. Пожертвованія въ его пользу притекали со всякаго прихода и анархіи въ королевствѣ. Въ цѣломъ они составили огромную сумму. И эти сикспенсы и шиллинги бѣдныхъ, лучше выражавшіе глубину и силу ихъ чувствъ, чѣмъ крупные взносы богатыхъ и аристократическихъ классовъ, придавали серьезную важность необыкновенному приливу религіознаго чувства.

На этой почвѣ разыгралось такое ожесточенное столкновеніе англійскаго и ирландскаго общественнаго мнѣнія, какого мнѣ не приходилось встрѣчать ни прежде, ни послѣ. Въ Англіи итальянское движеніе вызвало самое горячее сочувствіе. Его принимали за прогрессъ свободы и пораженіе реакціи. Въ Ирландіи же оно считалось жадностью безчестнаго сосѣдняго государства, подкапывающагося и подрывающагося подъ папскую власть, а теперь замышляющаго открытый захватъ. Англичанамъ было противно, что ирландцы изъ-за своей фанатической преданности папѣ не хотятъ допустить освобожденія римлянъ. Ирландцы приходили въ ярость отъ того, что Англія даетъ субсидіи на разбойничьи набѣги противъ мирнаго первосвященника и главы католичества, тогда какъ за нѣсколько лѣтъ до этого Великобританія тратила милліоны денегъ и наполняла рѣки кровью ради поддержанія главы магометанства.

Періодическая печать обѣихъ сторонъ пролива пускала въ ходъ свою артиллерію. "Всякій народъ имѣетъ право выбирать свою собственную форму правленія", говорила англійская пресса.-- "Такъ дайте женамъ выбрать вашу", отвѣчала ирландская. "Римляне имѣютъ право возставать", говорила одна. "Но вопросъ не въ возстаніи римлянъ," -- отвѣчала другая;-- вопросъ въ нападеніи піемонтцевъ на папскія владѣнія". Словомъ, споръ скоро пришелъ къ тому, что въ Англіи вполнѣ вѣрили въ существованіе въ папскихъ владѣніяхъ давленія и недовольства, тогда какъ въ Ирландіи это недовольство провозглашалось лишь поводомъ для сардинскихъ агентовъ дѣйствовать въ сардинскихъ же интересахъ, т.-е. ради присоединенія панскихъ владѣній.

И каждая изъ этихъ двухъ прессъ дѣйствовала сообразно своимъ взглядамъ на дѣло. Изъ Англіи шли адресы, деньги и люди на помощь Виктору-Эммануилу и Гарибальди. Ирландія же посылала адресы и деньги, но пока еще не людей на защиту римскаго первосвященника. "Пока еще не людей", но споро поднялся крикъ, почему же и не людей? Одинъ изъ популярныхъ журналовъ Dudalk Democrat провозгласилъ, что лучшею помощью, какую Ирландія могла бы оказать папѣ въ это критическомъ положеніи, было бы составить ирландскую бригаду. Нѣсколько раньше я самъ напрасно защищалъ этотъ самый взглядъ передъ нѣкоторыми высшими духовными лицами, которыя находились въ интимной перепискѣ съ Римомъ. Оказалось, что я имѣлъ дѣло съ людьми въ высшей степени консервативными. Они въ ужасѣ отказывались отъ употребленія чего бы то ни было въ родѣ силы или насилія даже для самозащиты. Я увѣренъ, что мое предложеніе и взгляды были переданы въ Римъ, по встрѣтили тамъ неодобрительный пріемъ. Монсиньоръ де-Мероде былъ тогда папскимъ военнымъ министромъ. Онъ заранѣе предвидѣлъ, что рано или поздно все дѣло должно придти къ разрѣшенію на полѣ сраженія, и употреблялъ всѣ усилія, чтобы приготовиться къ такому исходу. Только медленнымъ и окольнымъ путемъ борьбы онъ могъ добиться принятія своихъ взглядовъ въ Ватиканѣ, гдѣ кардиналъ Антонелли, убѣжденный, что одиночное сопротивленіе безполезно, вполнѣ полагался на "христіанскія державы". Самъ Пій IX до самаго конца болѣе или менѣе былъ нерасположенъ въ военнымъ приготовленіямъ или демонстраціямъ. Онъ былъ человѣкъ молитвы, а кардиналъ Антонелли преданъ дипломатіи, тогда какъ монсиньоръ де-Мероде былъ убѣжденъ, что Кавуру нѣтъ дѣла ни до того, ни до другаго, и что если его, вооруженнаго мечомъ, и можно заставить остановиться, то только мечомъ.

Наконецъ мы услыхали, что генералъ Ламорисьеръ былъ предложенъ и принятъ въ качествѣ главнокомандующаго папской арміи -- номинально въ 20.000, въ дѣйствительности же около 10.000 человѣкъ. Для тѣхъ, кто былъ въ какой бы то ни было степени знакомъ съ закулисною стороной дѣла, было ясно, что монсиньоръ де-Мероде, наконецъ, одержалъ побѣду и что теперь будетъ сдѣлана попытка организовать защиту римской территоріи.

Однажды, въ началѣ марта 1860 года, два господина вошли въ мою контору на Нижней Аббей-стритъ въ Дублинѣ. Одинъ былъ мой пріятель, сильно заинтересованный въ теперешнемъ критическомъ положеніи папскаго правительства; другаго же я не зналъ и сразу прізналъ за иностранца. "Вотъ,-- сказалъ мой пріятель,-- господинъ, раздѣляющій взгляды, которые вы такъ горячо высказывали относительно защиты Рима". Я узналъ, что посѣтитель былъ графъ Шарль Макъ-Доннель изъ Вѣны, довѣренное лицо фельдмаршала графа Ньюгента и камергеръ папы, Если рыцарская преданность погибающему дѣлу когда-нибудь олицетворялась въ одномъ человѣкѣ, то навѣрно ни въ нонъ другомъ, какъ въ этомъ отважномъ господинѣ. Онъ напомнилъ мнѣ тѣлъ вождей Гайлендеровъ Шотландіи, которыхъ романтическая и трагическая преданность Стюартамъ вызываетъ симпатію и удивленіе во всякой великодушной душѣ. Еслибъ онъ жилъ въ тринадцатомъ столѣтіи, онъ былъ бы крестоносцемъ, въ 1641 году онъ былъ бы рыцаремъ, а въ 1745 году онъ стоялъ бы на сторонѣ принца Карла-Эдуарда въ роковомъ сраженіи подъ Куллоденомъ. Онъ пріѣхалъ въ Ирландію посмотрѣть, что - бъ она могла сдѣлать, какую военную помощь могла бы она оказать защитѣ римской области. "Мы знаемъ въ Римѣ,-- сказалъ онъ,-- что Гарибальди организуетъ, съ согласія и при помощи туринскаго правительства, наступательную экспедицію, но противъ кого прежде всего онъ направитъ ее -- противъ Наполеона, или противъ насъ -- сказать не можемъ. Во всякомъ случаѣ на насъ нападутъ нынѣшнимъ лѣтомъ. Что сдѣлаетъ для насъ Ирландія?"

"Въ томъ маловѣроятномъ случаѣ, если правительство дозволитъ волонтерство, какъ въ дѣлѣ донны Маріи,-- отвѣчалъ я,-- вы можете имѣть 30.000 людей; если, что всего вѣроятнѣе, оно не дастъ позволенія, но не будетъ оказывать и активнаго противодѣйствія, вы соберете 10.000; если же оно будетъ активно противодѣйствовать, то ничего нельзя сдѣлать. По моему мнѣнію, если дѣло не пойдетъ громко и открыто, лордъ Пальмерстонъ не захочетъ прямаго столкновенія. Но главное препятствіе составятъ наши собственные епископы. Они будутъ или противъ, или нейтральны. Ни одинъ изъ нихъ не вѣритъ, чтобы маленькая армія Ламорисьера могла бороться съ подавляющими преимуществами сардинцевъ".

Графъ досталъ спрятанный на груди сафьянный портфель для писемъ и въ пять минутъ представилъ мнѣ бездну доказательствъ, тайно данныхъ Риму нѣкоторыми коронованными особами Европы, что еслибы монсиньоръ де-Мероде могъ отразить вторженіе гарибальдійцевъ безъ французскаго и австрійскаго вмѣшательства, Сардинія была бы парализована.

Это бросало новый свѣтъ на положеніе дѣла. Мнѣ кажется, я не ошибусь, если скажу, что всѣ движенія генерала Ламорисьера въ 1860 году были основаны на вѣрѣ въ эти частныя увѣренія.

Мой графъ былъ австріецъ до мозга костей и до глубины души ненавидѣлъ Наполеона. "Онъ лжетъ,-- сказалъ онъ,-- въ немъ нѣтъ правды. Онъ не сдержитъ своего слова, но другіе -- да". Я тогда же понялъ, что смертельная ревность между Франціей и Австріей приведетъ въ настоящей гибели Пія II.

Мы предприняли объѣздъ по провинціи, чтобъ наслѣдовать почву и удостовѣриться, что можно сдѣлать и какъ лучше всего дѣлать. Къ сожалѣнію, приходилось позаботиться о томъ, чтобы графъ какъ можно скорѣе оставилъ Ирландію, или во всякомъ случаѣ отослалъ свой красный портфель, потому что въ немъ заключались одно или два собственноручныхъ письма, которыя, будучи потеряны или но какому бы то ни было случаю арестованы, подняли бы цѣлую дипломатическую бурю на континентѣ. Но онъ хотѣлъ во что бы то ни стало "выполнить свою миссію", и онъ сдѣлалъ это. Меньше чѣмъ черезъ мѣсяцъ послѣ его отъѣзда первый отрядъ панскихъ волонтеровъ оставилъ Ирландію. До конца іюля около 2.000 людей проѣхали небольшими партіями черезъ континентъ Европы и достигли Папской области. Глубокое недовѣріе къ императору Наполеону запрещало съ самаго начала досылать людей черезъ Францію, а потому былъ выбранъ путь черезъ Бельгію и Австрію. Линія отъ Баденбаха до Тріеста находилась въ вѣдѣніи графа Макъ-Доннеля; участокъ же отъ Ирландіи до Баденбаха вѣдался комитетомъ или директоратомъ въ Дублинѣ, состоявшимъ изъ трехъ или четырехъ лицъ, въ трудахъ которыхъ и я принималъ нѣкоторое участіе. Я могу назвать только одного изъ нихъ,-- его больше нѣтъ въ живыхъ,-- это Лауренсъ Канонъ Фордъ. Про него я вполнѣ искренно могу сказать, что папская власть никогда не пала бы, еслибы всѣ ея слуги служили ей съ такою глубокою любовью и преданностью, какъ онъ.

Экспедиція, предсказанная или упомянутая графомъ Макъ-Доннелемъ въ мартѣ, теперь сдѣлалась реальнымъ фактомъ. 4-го апрѣля въ Палермо вспыхнуло возстаніе, а 5-го мая славная гарибальдійская "тысяча" отплыла изъ Генуи. Съ этого дня до начала сентябри Европа была свидѣтельницей одного побѣдоноснаго шествія этой силы. 28 іюля гарибальдійцы покорили Сицилію. 8-го сентября генералъ Гарибальди, М. Дюма père и Эдвинъ Джемсъ, его невольные друзья по лагерю, вступили въ Неаполь безъ сопротивленія; Францискъ II удалился въ Гаагу. На слѣдующій день Викторъ-Эммануилъ былъ провозглашенъ королемъ Неаполя.

Попытка генераловъ Ламорисьера и Канцлера поспѣшно организовать дѣйствительную военную силу была дѣломъ почти безнадежно-труднымъ. Папскій Римъ не былъ воинственною державой, его такъ-называемая армія, или швейцарская гвардія, была немногимъ больше обыкновенной полиціи.

Тѣмъ не менѣе въ теченіе августа мѣсяца Ламорисьеръ объявилъ себя способнымъ встрѣтить и отразить теперь уже несомнѣнное нападеніе побѣдоносныхъ гарибальдійцевъ съ неаполитанской стороны. Въ то же время значительныя сардинскія силы собрались на сѣверной границѣ области, подъ командой генераловъ Чіальдини и Фанти. Въ заключеніе всего французскій императоръ прислалъ успокоительныя увѣренія, основанныя на туринскихъ заявленіяхъ, что противъ папской территоріи не предпринимается никакого враждебнаго движенія, что эта армія собрана тамъ для "подавленія безпорядковъ", которые могутъ быть вызваны гарибальдійскимъ движеніемъ на югѣ. Вдругъ 9 сентября 1860 года кардиналъ Антонелли получилъ отъ графа Кавура требованіе распустить силы Ламорисьера. Не дожидаясь отвѣта, колонны генераловъ Фанти и Чіальдини перешли черезъ границу, напали на Ламорисьера съ боковъ и тыла и разбили его въ дребезги. Въ короткой и гибельной кампаніи папская армія, захваченная въ расплохъ превосходными силами, ни разу не имѣла успѣха и была разбита на всѣхъ пунктахъ. Этотъ ударъ засталъ ирландцевъ, большею частію безъ оружія, за военными ученіями въ Анконѣ, Сполето, Перуджіо и Фолиньо. Ихъ организація въ баталіонъ, такъ-называемый "баталіонъ Св. Патрика", подъ командой маіора Майльса В. О'Релли (теперешній членъ парламента отъ графства Лангфордъ), была наскоро выполнена, но обмундированіе было еще не кончено. Ламорисьеръ, казалось, былъ оглушенъ извѣстіемъ о пьемонтскомъ вторженіи. Выйдя изъ Сполето въ полночь 14 сентября, онъ сдѣлалъ отчаянную попытку собрать свои силы для натиска на Анкону,-- пьемонтскій главнокомандующій очевидно имѣлъ намѣреніе отрѣзать его. Странно звучитъ это теперь, но папскій генералъ даже въ этотъ моментъ вѣрилъ, и имѣлъ основаніе вѣрить, что еслибъ онъ могъ удержать врага у залива на одну или двѣ недѣли, французскій императоръ пришелъ бы къ нему на помощь... При Мацератѣ 17 сентября онъ соединился съ генераломъ Пимоданомъ. Двигаясь впередъ на другой день, онъ узналъ, что генералъ Чіальдини занялъ сильную позицію при Кастельфидардо, преграждающую ему путь въ Анкону. Здѣсь произошла рѣшительная битва кампаніи. Ламорисьеру во главѣ егерскаго полка удалось проложить себѣ дорогу къ Анконѣ; но его армія была уничтожена.

Между тѣмъ корпусъ генерала Фанти осадилъ и взялъ Перуджіо 15 сентября и потребовалъ сдачи отъ Сполето. 17 сентября городъ или скорѣе "Росса" защищался маіоромъ О'Релли и тремя стами ирландцевъ кромѣ нѣсколькихъ бельгійскихъ французовъ, швейцарцевъ и мѣстныхъ итальянцевъ. Нѣкоторыми изъ англійскихъ газетъ рыла поднята полемика по поводу того, что будто бы ирландцы были виноваты въ этомъ взятіи Сполето; но замѣчательная храбрость защиты была засвидѣтельствована авторитетами, на отзывахъ которыхъ маіоръ О'Релли и его триста ирландцевъ съ гордостью могутъ основывать свою репутацію, а именно генерала Бригнона, командира непріятельскаго войска, и генерала Ламормсьера, одного изъ первыхъ солдатъ въ Европѣ.

Первый въ условіяхъ сдачи говорятъ:

"Съ офицерами и солдатами должно быть поступлено со всею вѣжливостью и уваженіемъ, которыхъ заслуживаютъ доблестныя и храбрыя войска, каковыми они себя показали въ день битвы".

28 сентября Анкона, осажденная съ моря и суши и превращенная въ развалины продолжительнымъ бомбардированіемъ, сдалась адмиралу Персано, котораго недавно изданная переписка бросаетъ поразительный свѣтъ на тайную исторію этой кампаніи.

Выказали ли ирландскіе отряды въ этой несчастной борьбѣ "древнее мужество ихъ расы" -- вопросъ, затрогивающій національную честь. Къ счастію, его рѣшеніе основывается не на однихъ откровенныхъ и скромныхъ отзывахъ ихъ начальниковъ и даже не на однѣхъ похвалахъ папскаго военнаго министра. Никто не будетъ отрицать, что Ламорисьеръ былъ вполнѣ компетентнымъ военнымъ авторитетомъ относительно выправки и поведенія солдатъ. Въ своемъ оффиціальномъ отчетѣ онъ сильно нападаетъ на одну часть войскъ, находившихся подъ его командой; но объ ирландцахъ онъ не говоритъ иначе, какъ съ похвалой. Онъ дѣлаетъ спеціальныя указанія на ихъ храбрость при Перуджіи, Сполето, Бастельфилардо и Анконѣ. "При Перуджіи,-- говоритъ онъ,-- одинъ ирландскій отрядъ (всѣ бывшія такъ ирландскія силы) и. большая часть баталіона 2-го линейнаго полка показали себя готовыми исполнить свою обязанность". "При Сполето ирландцы защищались съ замѣчательною храбростью". "При Каетельфидардо,-- продолжаетъ онъ,-- двѣ гаубицы были выдвинуты впередъ при помощи ирландцевъ подъ очень сильнымъ огнемъ. Эти храбрые солдаты, исполнивши возложенную на нихъ миссію, соединились со стрѣлками и до конца сраженія отличались въ ихъ рядахъ".

Англійская и ирландская пресса часто обмѣниваются язвительными и запальчивыми выраженіями; но я сомнѣваюсь, чтобы когда-нибудь упреки и оскорбленія съ одной стороны и ненависть и презрѣніе -- съ другой достигали такихъ размѣровъ, какъ въ этомъ случаѣ. Присутствіе ирландскаго отряда на папской сторонѣ возмущало англійское общественное мнѣніе, и вотъ теперь это негодованіе выразилось въ обзываніи англійскою прессой ирландцевъ -- "трусами" и "наемниками". Про ирландцевъ можно многое сказать, но англичане лучше чѣмъ кто-нибудь знаютъ, что изъ нихъ выходятъ хорошіе солдаты. Они не "трусы" и быть-можетъ въ чемъ другомъ, но въ "наемничествѣ" они не были повинны. Съ англійской точки зрѣнія они были фанатиками, но не "наемниками". Они покинули родину, домъ, друзей, чтобы сражаться за дѣло, за которое умереть -- справедливо или нѣтъ съ англійской точки зрѣнія -- они считали для себя подвигомъ и честью. Плата -- соображенія наемника -- не могла имѣть мѣста въ числѣ ихъ мотивовъ: плата папскихъ солдатъ была лишь номинальная, а ихъ раціоны самые скудные. Упреки и поношенія англійской прессы вызвали въ Ирландіи рѣзкія возраженія. Въ отвѣтъ на клеветы на батальонъ плѣнныхъ въ Ливорно и Генуѣ, было рѣшено -- "съ тріумфомъ" привезти его домой на національный счетъ. Послѣ длинныхъ и хлопотливыхъ переговоровъ съ піемонтскими властями плѣнники были наконецъ выданы представителю комитета ирландской бригады. Онъ нанялъ пароходъ и отправилъ ихъ въ Боркъ, куда они и прибыли благополучно 3-го ноября 1860 г. По этому случаю мнѣ было поручено отправиться въ Южный портъ, устроить имъ пріемъ и препроводить по домамъ. Но граждане Борка взяли большую часть этого труда на себя. Тотчасъ же былъ организовавъ мѣстный "пріемный комитетъ", подъ дѣятельнымъ предсѣдательствомъ члена парламента Ж. Ф. Мегуайра, и сдѣланы приготовленіи для общаго праздника. Еслибъ эти люди одержали побѣды въ сотнѣ мѣстъ, они не могли бы встрѣтить болѣе лестныхъ демонстрацій. Музыка играла и знамена развѣвались; народъ стекался толпами; представлялись адресы и говорились рѣчи. Батальонъ маршировалъ въ процессіи, заключавшей въ себѣ нѣкоторыхъ выдававшихся гражданъ Корка и сопровождаемой мѣстнымъ комитетомъ, къ различнымъ станціямъ желѣзныхъ дорогъ, гдѣ отъ него отдѣлились партіи и направлялись въ разныя мѣстности страны послѣ горячихъ объятій и поцѣлуевъ другъ съ другомъ, какъ это дѣлается на континентѣ. Но и на этомъ демонстрація не остановилась. Во всякомъ городѣ, гдѣ высаживалась такая партія, собирались толпы народа, махали зелеными вѣтками, если не могли достать флаговъ, и провожали се но дорогѣ домой.

Къ этотъ моментъ Ирландія находилась подъ вліяніемъ наполнявшаго ее религіознаго движенія; или, выражаясь менѣе симпатично,-- "была охвачена тою слѣпой и фанатической преданностью къ религіозному вождю, какою должна отличаться нація пропитанная ханжествомъ и нетерпимостью". Тѣмъ не менѣе достойно серьезнаго вниманія, что этотъ искренно преданный намъ, глубоко католическій и враждебный всякому либерализму и индифферентизму въ религіи народъ въ гражданскихъ дѣлахъ быть-можетъ не имѣетъ себѣ равнаго на свѣтѣ по либерализму и терпимости. Когда въ началѣ этого столѣтія было предложено "эмансипировать" ирландскихъ католиковъ, т. е. позволить имъ засѣдать въ парламентѣ, и занимать извѣстныя мѣста муниципальныхъ и другихъ должностныхъ лицъ,-- проектъ долгое время встрѣчалъ сопротивленіе на томъ основаніи, что такой догматическій, преданный ханжеству, народъ въ религіи непремѣнно будетъ вытѣснять некатоликовъ,-- что, будучи въ большинствѣ на всемъ островѣ, они вытѣснятъ изъ общественной жизни всѣхъ протестантскихъ представителей населенія, кладя въ основаніе гражданскихъ дѣлъ не политику, а религію. Не трудно понять, что служило поводомъ для такихъ опасеній. Ничего не было бы удивительнаго, еслибы, долго лишенные такихъ гражданскихъ правъ и привилегій, ирландскіе католики, разъ получивши возможность располагать парламентскими мѣстами или муниципальными почестями, удержали бы ихъ за собой, предоставивши некатоликамъ, для которыхъ поле всегда было открыто, заботиться самимъ о своихъ, все еще сильныхъ, единовѣрцахъ. Однако-жь этого не случилось. Какъ только желанныя почести и привилегіи были получены, католики позаботились о раздѣленіи ихъ со своими протестантскими друзьями. Съ самаго дни королевскаго утвержденія акта о католической эмансипаціи въ 1829 году и до сего дня самые католическіе округи въ Ирландіи снова и снова посылала протестантовъ въ парламентъ и часто выбирали ихъ въ видѣ оппозиціи католикамъ, съ менѣе подходящими политическими взглядами. М-ръ Вёттъ, Митчелъ Генри, Бленнергассеттъ, Уитвортъ, Грей, лордъ Франсисъ Воннигамъ, Парнеллъ, капитанъ Бингъ-Гармонъ и другіе протестантскіе джентльмены, засѣдающіе въ парламентѣ, были выбираемы, какъ и ихъ не менѣе протестантскіе предшественники, часто самыми ультрамонтанскими и папскими общинами.

Въ несчастію, этотъ похвальный образъ дѣйствій не вызвалъ еще подобныхъ же поступковъ съ другой стороны,-- ханжества и нетерпимости до временамъ приходной опасаться, чтобы такой неутѣшительный фактъ не послужилъ дурнымъ примѣромъ и для католиковъ. Не было ни одного единственнаго случая, чтобы протестантскій округъ въ Ирландіи выбралъ католика въ члены парламента. къ счастію, католическое большинство отказывается отвѣчать тѣмъ же и держится принципа дѣлать то, что считаетъ правымъ, разумнымъ и человѣчнымъ. Для Ирландіи былъ бы истинно несчастнымъ тотъ день, когда злой духъ фанатизма заставилъ бы ее оставить эту благородную политику.

ГЛАВА XIX.
Судьба Глинвейя.

Въ далекой и дикой сѣверо-западной Ирландіи, омываемой волнами Ледовитаго океана, высится древній Тирконелль, больше извѣстный современному уху подъ именемъ Донегальскихъ высотъ. На островѣ навѣрно нѣтъ другой части, которая при такомъ обширномъ протянете была бы такъ уединенна и отрѣзана отъ всего внѣшняго міра. И нигдѣ больше мѣстное населеніе не сохранило такъ хорошо своихъ отличительныхъ чертъ жизни а характера, обычая и традиціи среди всѣхъ неремѣнъ послѣднихъ двухсотъ лѣтъ, какъ здѣсь.

Восточная часть Донегала изобилуетъ богатыми и плодородными долинами и населена особою расой. Двѣсти пятьдесятъ лѣтъ тому назадъ аса сколько-нибудь сносная земля, стоющая владѣнія, была отдана "плантаторамъ" и "предпринимателямъ". Мѣстные же кельты были затканы въ болотистыя пустыни или непроходимыя горы, слишкомъ бѣдныя или слишкомъ отдаленныя для новыхъ поселенцевъ. Здѣсь-то вотъ и жили вдали отъ дѣловаго міра, защищенные своей убогою судьбой отъ мигахъ его опасностей, истинные потомки соплеменниковъ "Неустрашимаго Краснаго Гуга". Ихъ жизнь была полна тяжелаго труда, но они не жаловались. По утесамъ вдоль западнаго берега, изрѣзаннаго заливами или опоясаннаго обширными песками, гнѣздились ихъ убогія хижины, а рядомъ съ ними неумолкаемо ревѣлъ "глубоко-голосый сосѣдній океанъ".

Мѣстность отъ Сливелиги до Мелинъ-Хеда -- дико поэтическая и мѣстами замѣчательно красивая. Среди обширныхъ картинъ мрачнаго и крайняго запустѣніи то тутъ, то тамъ глазъ останавливается и поражается видами, какихъ немного въ самихъ Альпахъ. Локъ-Свилля -- "Озеро тѣней" -- одинъ изъ самыхъ живописныхъ океаническихъ заливовъ на нашихъ берегахъ. Онъ проскальзываетъ на югъ между Бункрана и историческимъ Ратмулленъ, пока не достигаетъ съ одной стороны Леттеркенни, а съ другой -- восхитительнаго Фуана; кажется, какъ будто море наводняло здѣсь цѣлый рядъ тирольскихъ долинъ. Но между всѣми ними нѣтъ вида, который могъ бы сравниться съ чарующею красотой и дикимъ величіемъ уединеннаго Глинвейя.

Западный или атлантическій берегъ Донегала изрѣзанъ узкими бухтами, проникающими иногда на пять и на шесть миль на сѣверо-востокъ въ глубь острой; лишь около такъ-называемаго Дучери онъ встрѣчается съ рѣкой Гвибаррой. Устье, черезъ которое вытекаетъ она, есть лишь юго-западная часть цѣлой цѣпи долинъ, тянущихся по ирямояу направленію отъ залива Гвибарра къ Глинъ-Лохъ на протяженіи болѣе двадцати миль. Средняя часть цѣпи называется Глинвей или, какъ должно бы быть, Глинъ (долина серебряныхъ березъ). По-истинѣ это самый романтическій уголокъ на свѣтѣ. Горы гордо подымаются на обѣихъ сторонахъ выше тысячи футовъ и большею частію покрыты на вершинахъ дѣвственнымъ лѣсомъ, а между ними внизу спокойно дремлетъ или слегка колеблется вѣтеркомъ то расширяющееся, то сдавливаемое холмами озеро; это -- Лохвей.

Гористая мѣстность вокругъ носитъ самый дикій характеръ. Тридцать лѣтъ тому назадъ она была населена народомъ, какой можно встрѣтить только среди утесовъ Интерваля или Пассеира; онъ иногда запальчивъ, но всегда гостепріименъ, воздерженъ, смѣлъ и привыченъ жъ труду. Онъ извлекалъ свое жалкое сущесувованіе частію изъ небольшихъ обработанныхъ участковъ земля, но гораздо больше изъ продажи молодаге скота, котораго онъ выращиваетъ на горахъ, а потомъ продаетъ въ благопріятное время года зажиточному протестантскому населенію округовъ Рафоэ и Лиффорда.

Немного больше двадцати лѣтъ тому назадъ по сосѣднему округу Дерривей {"Дерривей", "Лохвей" и "Глинвей" соотвѣтственно обозначаютъ: лѣсъ, озеро и долину серебряныхъ березъ. Прим. автора.} случилось проходить на охотѣ нѣкоему м-ру Джону-Джорджу Адейру изъ Белльгроу въ графствѣ Квинъ. Онъ, по его собственнымъ словамъ, такъ былъ пораженъ красотой мѣстности, что рѣшилъ пріобрѣсти ее себѣ въ собственность. И дѣйствительно, въ періодъ отъ августа 1857 до мая 1858 г. ему удалось большую часть ее купить, а остальную взять въ аренду. Для горцевъ но-истинѣ несчастнымъ былъ тотъ день, когда м-ръ Адейръ въ первый расъ бросилъ свой взглядъ на ихъ страну. Хотя этотъ господинъ и поднялъ скоро противъ нихъ цѣлую бурю обвиненій, хотя пріобрѣтеніе имъ этой мѣстности въ свою собственность и вызвало цѣлый рядъ безпорядковъ, столкновеній и преступленій, но фактъ остается несомнѣннымъ, что въ періодъ этой покупки и даже тотчасъ послѣ нея глинвейскіе крестьяне были въ самыхъ лучшихъ отношеніяхъ со своими ландлордами и что окрестные дворяне и духовенство всѣхъ исповѣданій въ одинъ голосъ отзываясь и отзываются о нихъ въ самыхъ искреннихъ выраженіяхъ симпатіи и сожалѣнія. Какъ только м-ръ Адейръ появился на сценѣ, произошла поразительная перемѣна. Нарисованная прежними и окрестными ландлордами картина простаго, добраго и мирнаго крестьянства уступила мѣсто разсказамъ Адейра о беззаконной, свирѣпой шайкѣ воровъ и убійцъ, искорененіе которой составляло теперь его миссію, предпринятую въ интересахъ "общества". Первый шагъ новаго ландлорда служилъ предзнаменованіемъ того, что должно было за нимъ послѣдовать. 30 апрѣля состоялась покупка и такъ-называемое имѣніе Гратанъ перешло жъ нему отъ м-ра Коривелла, а въ маѣ онъ уже началъ постройку полицейскаго дома я возлѣ него, подъ прикрытіемъ его ружей, "загона" для захваченнаго скота. Я зналъ немного Адейра. Онъ въ 1852 г. былъ если не членомъ "арендной лиги", то во всякомъ случаѣ ея кандидатомъ въ парламентъ. Поэтому, когда онъ началъ свое поприще ландлорда въ Донегалѣ, я никакъ не считалъ его способнымъ на такое систематическое варварство. Напротивъ, и былъ увѣренъ, что онъ будетъ пользоваться деспотическою властью, которой онъ искалъ, съ.добрыми намѣреніями, согласно своимъ идеямъ. Но замаскированный деспотъ скоро забываетъ всѣ благодѣтельныя намѣренія и заботится только объ утвержденіи своей власти и о безжалостномъ подавленіи тѣхъ, кто пытается вести съ нимъ открытую войну. Полицейская казарма и загонъ были первыми указаніями на духъ порядковъ Адейра. Я не знаю, чтобы старые ландлорды воздвигали та; кого рода учрежденія. Во всякомъ случаѣ крестьяне смотрѣли на нихъ косо и прежде, чѣмъ Адейръ успѣлъ что-нибудь сдѣлать, они были уже предубѣждены противъ него. 21 августа застало этого господина съ ружьемъ въ рукѣ охотящимся на тѣхъ холмахъ, гдѣ прежде имѣлъ право охотиться только одинъ прежній ландлордъ Джонсонъ. Арендаторы-крестьяне съ нѣкимъ Джемсомъ Борриномъ во главѣ, а можетъ-быть и по наущенію Джонсона или изъ чувства обязанности къ нему, начали сопротивляться стрѣльбѣ Адейра на этой землѣ; произошло ожесточенное столкновеніе и схватка. М-ръ Адейръ обвинялъ Коррива и другихъ крестьянъ передъ судомъ въ нападеніи на него; но дѣйствительное положеніе дѣла достаточно характеризуется фактомъ, что 23 октября присяжные отказали ему въ искѣ, а въ слѣдующій Михайловъ день Корринъ при посредствѣ адвоката прежняго ландлорда Джонсона, что особенно достойно замѣчанія, началъ процессъ за самоуправство, побои и злонамѣренное, преслѣдованіе противъ Адейра. 16 и 17 февраля слѣдующаго 1859 года дѣло поступило на разсмотрѣніе лорда-барона въ Дублинѣ и окончилось приговоромъ, что Адейръ дѣйствительно "совершилъ самоуправство, но что это произошло при пользованіи его законнымъ правомъ охоты". Въ установленный срокъ Ворринъ потребовалъ суда въ высшей инстанціи, и такимъ образомъ началась тяжба.

Изъ этого спора -- этой пресловутой ссоры Адейра съ бѣдными горцами, защищавшими, какъ они думали, права стараго ландлорда -- возникли событія, которыя никогда не будутъ забыты въ Донегалѣ.

Отъ Пасхи и до средины лѣта между богачомъ и бѣдными крестьянами шла открытая война, причемъ послѣдніе встрѣчали сочувствіе во всѣхъ.. окрестныхъ судьяхъ и ландлордахъ, особенно же въ полковникѣ Гумфрей.

2-го іюля Адейръ арестовалъ нѣсколькихъ крестьянъ и привелъ къ себѣ въ Глинвей, для чего несчастные должны были пройти 60 миль до тюрьмы и обратно; однако-жъ спустя пять дней они были освобождены двумя пріѣзжими и двумя мѣстными судьями, во время засѣданій въ Чёрчь-Гиллѣ. Наконецъ онъ рѣшилъ, во что бы то ни стало добиться такого наложенія, которое дало бы ему полное господство надъ этими дерзкими крестьянами. Въ октябрѣ 1859 года онъ арендовалъ остальную часть Дерривея, 11.956 акровъ, при помощи T. С. Треича, за сумму почти равняющуюся всѣмъ платежамъ крестьянъ. Такимъ образомъ послѣ покупокъ -- 22 августа 1857 г. отъ Патта Скиптона, 29 апрѣля 1858 г. отъ полковника Гумфрей и м-ра Джонсона, 30 апрѣля Гартенскаго имѣнія отъ Коривелла и 10 октября 1859 года отъ м-ра Джонсона -- онъ сдѣлался абсолютнымъ монархомъ около 90 квадратныхъ миль страны. Это усиленное стремленіе скупать больше и больше земли совершенно противорѣчивъ выставленнымъ позднѣе увѣреніямъ Адейра, что для него было несчастіемъ быть ландлордомъ такого народа.

Какъ разъ въ то время, когда этотъ господинъ появился въ этихъ мѣстахъ, западный Донегалъ переживалъ трудное время и печальныя столкновенія изъ-за "шотландскихъ овецъ". Двумъ или тремъ собственникамъ пришла въ голову мысль,-- а вѣрнѣе, была внушена шотландскими фермерами-управляющими,-- что изъ этихъ холмовъ, на которыхъ теперь крестьяне кормятъ нѣсколькихъ козъ, телятъ и овецъ, можно извлечь цѣлыя богатства. Ландлорды были убѣждены, что, отнявши эти горы вполнѣ или "отчасти у крестьянъ и обративъ ихъ въ пастбища для огромныхъ стадъ черныхъ овецъ, они получатъ тысячи фунтовъ ежегодной чистой прибыли. Попытка отнять у крестьянъ горы повела къ печальнымъ столкновеніямъ, страданіямъ и потерямъ. Пресловутое "округленіе фермъ" -- иногда несомнѣнно искренній и благоразумный мотивъ, но на этотъ разъ лишь поводъ для ловкаго обмана народа -- не помогло. Пока крестьяне и ландлорды вели борьбу по этому поводу, вдругъ шотландскіе пастухи объявили, что черныя овцы пропадаютъ съ холмовъ -- "крадутся враждебнымъ населеніемъ". Обыски въ крестьянскихъ домахъ не подтвердили такого заключенія. Были, правда, найдены кое-гдѣ слѣды воровства, но отнюдь не въ такихъ размѣрахъ, чтобъ ему можно было приписать исчезаніе многихъ сотенъ овецъ. Скоро загадка начала разъясняться. Трупы овецъ находились десятками по сторонамъ холмовъ, что не замедлили, конечно, объяснить тѣмъ, что онѣ "убиты разбойниками крестьянами". Вознагражденіе стоимости этихъ "умышленно убитыхъ" овецъ было возложено на округъ. Тѣмъ не менѣе убиваніе или исчезаніе овецъ продолжалось. И чѣмъ большіе размѣры оно принимало, тѣмъ тяжелѣе становились взысканія; а чѣмъ крупнѣе дѣлались требованія вознагражденій, тѣмъ шире распространялось раззореніе.

Наконецъ одному изъ коронныхъ чиновниковъ пришло въ голову, что во всемъ этомъ есть что-то подозрительное. Онъ узналъ, что овцы ввозятся изъ Шотландіи отъ семи съ половиной до десяти шиллинговъ за штуку, а на горахъ онѣ оцѣниваются отъ семнадцати съ половиной до двадцати пяти шиллинговъ за голову. Ему показалось, что пока это будетъ продолжаться, пропажа овецъ должна необходимо процвѣтать. Какъ только явилось подозрѣніе, начали обнаруживаться странные факты. Были обысканы дома пастуховъ и найдены убитые бараны въ слишкомъ изобильномъ числѣ. Тогда было наряжено формальное и строгое слѣдствіе, которое и доказало несомнѣнно, что овцы погибали въ большомъ числѣ отъ дурной погоды, въ еще большемъ числѣ отъ того, что сами падали съ утесовъ и обрывовъ, и наконецъ въ нѣкоторомъ, сравнительно небольшомъ, количествѣ отъ слишкомъ изобильнаго снабженія стола пастуховъ. Вскорѣ судьи съ негодованіемъ начали отказывать въ удовлетвореніи чудовищныхъ взысканій {1-го августа 1860 г., послѣ того, какъ присяжные на лиффордскихъ ассизахъ объявили въ своемъ вердиктѣ, что овцы погибали выше описаннымъ путемъ, судья Монаганъ сказалъ: "Я вполнѣ удовлетворенъ, потому что я съ самаго начала былъ убѣжденъ, что эти овцы никогда не убивались умышленно". Прим. автора.}. Mirabili dictu, когда взысканіе убытковъ было остановлено, прекратился и привозъ черныхъ овецъ.

Но пока все это совершилось, какія страданія испытывалъ несчастный народъ! "Взысканія" довели его, и безъ того крайне бѣднаго, до такого положенія, которое навѣрное могло бы вызвать сочувствіе къ курдскому разбойнику. Весной 1858 г. я нарочно ѣздилъ изъ Дублина по всей этой мѣстности. Я былъ потрясенъ всѣмъ, что видѣлъ и слышалъ, и принялъ самое дѣятельное, можетъ-быть даже раздраженное участіе въ послѣдовавшей за тѣмъ агитаціи. Никакая болгарская хижина послѣ нападенія баши-бузуковъ не могла бы представить болѣе ужаснаго вида раззоренія, чѣмъ эти донегальскія лачуги послѣ судебныхъ взысканій. И между тѣмъ ни захватъ всего имущества, ни продажу телятъ, козъ, свиней, птицъ, мало того -- постелей, горшковъ и корытъ -- народъ не чувствовалъ такъ остро и больно, какъ выставку его передъ всѣмъ свѣтомъ, какъ шайку воровъ и овцекрадовъ. Я могу допустить, что нѣсколько овецъ были дѣйствительно украдены, но это ни въ какомъ случаѣ не было дѣломъ организованной системы и дѣлалось отнюдь не съ одобренія народнаго чувства. Мнѣ кажется, что только нѣсколько случаевъ кражи или убиванія въ самомъ началѣ и подали поводъ къ установившейся потомъ системѣ приписыванія всѣхъ пропажъ преступному поведенію населенія.

М-ръ Адейръ тоже занимался черными овцами, и изъ всѣхъ ландлордовъ, спекулировавшихъ на этомъ, онъ самымъ ожесточеннымъ образомъ нападалъ за эти "злоумышленныя убиванія", на "беззаконную дикость" туземцевъ. Въ январѣ 1860 года онъ объявилъ своимъ крестьянамъ-арендаторамъ, что они должны оставить его землю, такъ какъ онъ намѣренъ округлить фермы. Пропажа овецъ, слѣдовавшая такъ скоро за другими причинами ссоры, довела отношенія между нимъ и народомъ до очень остраго состоянія. Какъ было дѣло въ дѣйствительности, можно видѣть изъ слѣдующаго оффиціальнаго постановленія собранія судей во время сессіи въ Чёрчь-Гиллѣ:

"Собраніе того мнѣнія, что ни одной овцы м-ра Адейра не было умышленно убито или украдено. Мы удостовѣрились, что полиція нашла 66 овецъ умершими отъ дурной погоды, такъ какъ на нихъ не оказалось никакихъ знаковъ насилія".

Но, къ несчастію, скоро онъ получилъ еще болѣе вѣскій поводъ въ непріязни, болѣе сильный импульсъ для злобы и раздраженія. Утромъ 13-го ноября его управляющій Джемсъ Моррей оставилъ Глинвейскій коттеджъ и никогда уже больше не возвращался въ него, а 15-го его трупъ былъ найденъ на горахъ, со знаками насилія, которые присяжные признали нанесенными рукой убійцы. Единственнымъ свидѣтелемъ (кромѣ доктора) по этому дѣлу былъ шотландецъ, помощникъ пастуха, Дугалдъ Ранкинъ, котораго ненависть къ глинвейскому народу была всѣмъ извѣстна. Адейръ, смотря на трупъ своего слуги, убитаго, какъ онъ думалъ, за точное выполненіе своихъ обязанностей,-- задумалъ ужасное мщеніе. Онъ составилъ цѣлый каталогъ изъ воображаемыхъ преступленій. Двѣ его собаки были отравлены, хотя судъ и отказался признать это дѣло предумышленнымъ. Одно изъ строеній въ Гартенскомъ имѣніи загорѣлось, когда онъ былъ въ гостяхъ у преп. м-ра Матурина. Двѣсти его овецъ -были убиты на горахъ, сколько бы судьи ни утверждали, что это дѣло случая или непогоды. И теперь его управляющій прямо убитъ. Онъ докажетъ атому народу, что онъ умѣетъ побѣждать. Онъ заставитъ чувствовать, какъ ужасно можетъ быть его мщеніе.

Его рѣшеніе состояло въ томъ, чтобы согнать съ земли все населеніе Дерривея, сконцентрированное главнымъ образомъ,-- сколько мнѣ извѣстно, въ маленькой деревушкѣ на лохгартенской сторонѣ холма. Для охраны своего стада и самого себя въ виду замышляемаго имъ отчаяннаго предпріятія, онъ просилъ и получилъ спеціальный отрядъ полиціи изъ Дублинскаго замка. Парламентскій отчетъ, изданный въ маѣ 1861 года, содержитъ курьезное указаніе на ссору г. Адейра съ исполнительною властью въ Дублинскомъ замкѣ изъ-за стоимости и вліянія этого гарнизона. Въ дѣйствительности, въ отвѣтъ на тяжкія обвиненія, которыя онъ представилъ въ судъ, представители правительства, мѣстные судьи, духовенство, протестанты и католики, полицейскіе инспекторы -- всѣ открыто выражали свое сожалѣніе, тревогу или неудовольствіе на чудовищное дѣло, которое онъ затѣвалъ,-- ни больше, ни меньше какъ изгнаніе сотенъ неповинныхъ людей, мужчинъ и женщинъ, молодыхъ и старыхъ, въ отмщеніе за преступленіе какой-то неизвѣстной руки. Сосѣдніе ландлорды, повидимому, смотрѣли на это какъ на опасный горючій матеріалъ, попавшій въ ихъ среду, какъ на человѣка, котораго "чувство долга" привело къ тому, что онъ погрузилъ ихъ страну въ состояніе волненія и безпокойства. Судьи округа, собравшись въ Чёрчь-Гиллѣ, нашли положеніе дѣлъ настолько серьезнымъ, что постановили слѣдующую резолюцію:

"Рѣшено, что обжалованныя насилія возникли, по нашему мнѣнію, изъ причинъ, никоимъ образомъ не связанныхъ съ прилегающими имѣніями, и прежде, и теперь находившимися въ полномъ спокойствіи".

М-ръ Диллонъ, правительственный судья, спрашивалъ товарища статсъ-секретаря Ирландіи, сэра Томаса Ларкома: "Входитъ ли въ мои обязанности, какъ и обязанности полиціи, присутствовать и оказывать содѣйствіе во время разрушенія домовъ?." Протестантскій ректоръ, препод. м-ръ Матуринъ, писалъ въ дублинскій Daily Express, послѣ того, какъ мщеніе м-ра Адейра "было удовлетворено:

"Существуетъ сильное основаніе предполагать, что убійства совершено личностями, не принадлежащими въ округу... Я-могу предположить другія причины, конечно, подозрительныя и нѣсколько таинственныя... Какъ почувствовалъ бы себя м-ръ Адейръ, еслибы черезъ нѣкоторое время оказалось, что убійство совершено кѣмъ-нибудь, кто не имѣетъ никакого отношенія къ крестьянамъ Дерривея, которыхъ онъ изгоняетъ за это и которыхъ рыданія навсегда будутъ звучать въ его ушахъ?".

Нужно сказать правду, несмотря на то, что несчастные горцы были, сколько мнѣ извѣстно, исключительно католики, этотъ добрый и уважаемый протестантскій священникъ принималъ самое дѣятельное участіе во всѣхъ усиліяхъ спасти ихъ. Вмѣстѣ съ католическимъ священникомъ округа, преп. м-ромъ Вейромъ, они написали м-ру Адейру коллективное письмо, въ которомъ высказывали увѣренность, что они не напрасно взываютъ къ его милосердію. Они представляли самыя вѣскія доказательства честнаго- характера и доброй и мирной натуры выгоняемаго народа, который они знали въ теченіе всей своей жизни, и энергично Отрицали, чтобъ его можно было подозрѣвать въ какомъ бы то ли было соучастіи въ убійствѣ Моррея. Отвѣтъ Адейра былъ сухъ и неумолимъ. Онъ перечислялъ всѣ дѣйствительныя и воображаемыя преступленія и, глубоко сожалѣя о томъ, что онъ считалъ необходимостью, рѣшался изгнать жителей изъ этой части имѣнія. Нѣкоторые, въ хорошемъ поведеніи которыхъ онъ увѣренъ, не будутъ тронуты. Тѣмъ же, которыхъ рекомендовали ему за такихъ духовные отцы, онъ предлагалъ горные участки по контрактамъ въ другихъ мѣстахъ. Нѣтъ нужды перечислять его доводы. Человѣкъ, претендующій быть "спасителемъ общества", всегда имѣетъ благочестивое оправданіе для всякихъ крайностей въ своемъ поведеніи.

Вѣсть о бурѣ, готовой разразиться надъ народомъ, дошла до него въ февралѣ 1861 года. Нѣкоторые поняли ея ужасное значеніе, но большинство -- нѣтъ. Въ дѣйствительности только немногіе до самаго момента изгнанія вѣрили, чтобы такое насиліе было возможно. Въ своемъ далекомъ и уединенномъ углу они никогда не слыхали, чтобы кто-нибудь обладалъ такою властью. Они платили свои ренты; они никому не сдѣлали ничего дурнаго. М-ръ Адейръ обратился въ Дублинскій замокъ и поклялся подъ присягой, что безъ вооруженнаго конвоя жизнь пристава, по его мнѣнію, подвергнется опасности во время предпринимаемыхъ имъ изгнаній. Правительственный судья, Консидайнъ, давшій ему этотъ конвой, сказалъ, что "изгнанія, предпринятыя Адейронъ, ровно ничѣмъ не были вызваны со стороны крестьянъ". И дѣйствительно, странно было видѣть, какая тишина висѣла надъ долиной въ то самое время, когда во "внѣшнемъ мірѣ" невѣдомо для этого обреченнаго и наивнаго народа судьи, полицейскіе, чуть не вся исполнительная власть Дублина были такъ возбуждены и такъ полны опасеній, какъ будто приближался страшный день. Переписка между различными чиновниками и общественными учрежденіями относительно посылки и сосредоточенія отрядовъ полиціи и войска занимала нѣсколько страницъ синей книги. Настроеніе и приготовленія были таковы, какъ будто Дерривей приходилось отбивать и отнимать у цѣлой окопавшейся арміи. Помощникъ шерифа, Крюкшенкъ, писалъ товарищу статсъ-секретаря Ирландіи, сэру Томасу Ларкому, что кромѣ двухсотъ полицейскихъ ему необходимо нѣкоторое количество войска съ палатками и багажомъ.

"Поэтому я прошу, чтобы 8 числа, въ понедѣльникъ, въ двѣнадцать часовъ меня встрѣтили въ Лохъ-Барра офицеръ съ ВО нижними чинами, въ помощь гражданской силѣ. Если отрядъ выѣдетъ изъ Дублина по желѣзной дорогѣ въ пятницу утромъ, онъ будетъ въ Страбенѣ въ четыре часа и останется тамъ на ночь; на слѣдующій день Дойдетъ до Леттеркении, разстояніе въ 14 ирландскихъ миль, пробудетъ тамъ воскресенье и встрѣтить насъ въ понедѣльникъ утромъ. Имѣя въ виду, что сила понадобится въ течете понедѣльника, вторника и части среды, я предлагаю на ваше усмотрѣніе, не найдете ли вы благоразумнымъ, если не необходимымъ, снабдить солдатъ палатками, такъ какъ въ такой горной странѣ, какъ Глинвей, невозможно будетъ найти помѣщенія для ночлега; возвращаться же для этого въ Леттеркенни, около 10 миль, послѣ цѣлаго дня подъ ружьемъ и въ виду необходимости быть на мѣстѣ на другой день, было бы слишкомъ утомительна".

Ночью въ воскресенье 7 апрѣля нѣсколько отрядовъ собрались вокругъ Мѣста дѣйствія и заняли проходы въ долину или остановились въ виду ихъ. А несчастный народъ продолжалъ дремать въ своей довѣрчивости. Это было нѣчто похожее на сонъ Maгдональда въ ночь передъ Гленкоэ.

Рано утромъ въ понедѣльникъ 8 апрѣля видъ красныхъ мундировъ я блескъ штыковъ у южнаго входа въ долину подали сигналъ къ тревогѣ; но лохъ-гартенской сторонѣ, отъ дона къ дону, отъ холма къ холму, начали раздаваться тревожные крики. Вскорѣ воя мѣстность огласилась рыданіями, приводившими въ дрожь самое твердое сердце. Бѣдный народъ группами выходилъ изъ хижинъ и смотрѣлъ на приближающуюся силу; женщины и дѣти потрясали небо своими отчаянными рыданіями. Спеціальный корреспондентъ Delly Standard, руководящей протестантской газеты сосѣдняго графства, даетъ слѣдующій отчетъ о видѣнной имъ сценѣ: "Первое изгнаніе было особенно ужасно, и неумолимость закона вдругъ охватила удивленныхъ зрителей. Придя въ Лохъ-Барра, полиція остановилась и шерифъ съ небольшимъ конвоемъ направился къ дому 60-ти лѣтней вдовы по имени М-Авардъ, жившей вмѣстѣ со своими шестью дочерьми и однимъ сыномъ. Гораздо раньше, чѣмъ они подошли къ дому, оттуда раздавались громкіе крики и скоро фигура старухи, сопровождаемой дочерьми, показалась въ дверяхъ; ихъ горе дошло до агоніи. Принужденный исполнить непріятную обязанность, шерифъ вошелъ въ домъ и передалъ его въ распоряженіе управляющаго м-ра Адейра, по приказанію котораго 6 человѣкъ, приведенные издалека, немедленно же сравняли домъ съ землей. За этимъ послѣдовала невыразимая сцена. Раззоренная вдова и ея дочери отдались неистовому отчаянію. Почти безъ чувствъ онѣ упали на землю и разразились рыданіями и крикомъ на ирландскомъ языкѣ, который многіе изъ присутствовавшихъ слышали въ первый разъ; ихъ вопли разносились и повторялись въ горахъ на многія мили вокругъ. Онѣ лишились дорогаго угла, связаннаго со всѣмъ ихъ прошлымъ; впереди ихъ ожидала мрачная бѣдность и открытое небо вмѣсто кровли. И тотъ, кто видѣлъ ихъ агонію, никогда не забудетъ ее. Никто не могъ оставаться нетронутымъ. Сердце всякаго сжималось и у многихъ текли слезы сочувствія. Скоро мы оставили это мѣсто и вдову съ ея сиротами, окруженныхъ небольшой группой сосѣдей, которые не могли ничѣмъ больше помочь бездомнымъ горемыкамъ, какъ выраженіемъ симпатіи. Въ теченіе этого и двухъ слѣдующихъ дней были обойдены всѣ выше перечисленные участки имѣнія и только въ среду изгнанія окончились. Во всѣхъ этихъ случаяхъ раззореніе несчастныхъ жителей не отличалось отъ описаннаго перваго случая. Напрасно цѣплялись они за свои дома до послѣдняго момента; пока мущины выносили вонъ свой жалкій скарбъ, женщины продолжали оставаться внутри, несмотря на всѣ старанія пристава выгнать ихъ оттуда; онѣ никакъ не могли оторваться отъ воспоминанія о другихъ болѣе счастливыхъ дняхъ. Нужно было видѣть; какъ они посылали своимъ когда-то мирнымъ, а теперь раззореннымъ домамъ свое страстное послѣднее прости. Одинъ старикъ около 90 лѣтъ, оставляя свой домъ, какъ святыню, поцѣловалъ косякъ двери со всею нѣжностью эмигранта, покидающаго родину. Его жена и дѣти послѣдовали его примѣру, и подавленное семейство въ отчаянномъ молчаніи смотрѣло на разрушеніе ихъ жилища. Въ другомъ случаѣ девяностолѣтній старикъ лежалъ больной на постели и былъ вынесенъ вонъ, чтобы произвести формальную передачу правъ владѣніи, а затѣмъ получилъ позволеніе остаться въ домѣ еще недѣлю; Почти въ каждомъ домѣ были такіе старики или старухи -- многіе на краю могилы. Рыданія безпомощныхъ дѣтей раздирали сердца всѣхъ окружавшихъ. Лишенныя домовъ семьи располагались группами на землѣ позади своихъ развалинъ, такъ какъ не имѣли по близости мѣста, чтобъ укрыться хоть на время. Домашнія животныя не хотѣли оставлять своихъ хлѣвовъ и въ нѣкоторыхъ случаяхъ были съ трудомъ спасаемы отъ опасности погибнуть подъ развалинами. Съ наступленіемъ ночи сцена сдѣлалась еще печальнѣе. Идя вдоль гребля горъ, прохожій могъ видѣть около всякаго разрушеннаго дома его бывшихъ обитателей вокругъ торфянаго костра, возлѣ изгороди; мелкій холодный дождикъ мочилъ ихъ и, не имѣя крыши, они отогрѣвали у огня свои окоченѣвшіе члены. Многіе были очень дурно одѣты; всюду виднѣлось полное разореніе. Потомъ я узналъ, что громадное большинство ихъ провели всю ночь лежа подъ изгородью или въ небольшомъ лѣсу около озера; у нихъ не было другаго выбора. Я увѣренъ, что многіе пошли въ рабочіе дома. Страшно вспоминать это, а каково же переживать!"

Эти извѣстія дошли до меня въ Дублинѣ. Я много хлопоталъ объ этихъ бѣднякахъ. Съ тѣхъ поръ, какъ я былъ въ ихъ мѣстности, три года тому назадъ, я принималъ въ нихъ живѣйшее участіе. Вотъ почему, даже теперь, я не стыжусь сказать, что узнавши все это, я заплакалъ, какъ ребенокъ. Но одни рыданія ничѣмъ не могли помочь бѣднымъ жертвамъ. Что намъ было дѣлать? Они не должны погибать. Ихъ необходимо спасти. Такъ говорили нѣкоторые друзья, не меньше меня принимавшіе близко къ сердцу ихъ незаслуженныя бѣдствія. Общественное мнѣніе было возбуждено этими ужасными событіями до послѣдней степени. Нашъ журналъ тотчасъ же предложилъ обратиться къ общественной помощи и получилъ быстрый отвѣтъ. Былъ организованъ мѣстный комитетъ помощи и выпущено обращеніе къ христіанскимъ сердцамъ всего свѣта. Этотъ замѣчательный документъ носилъ подписи католическаго епископа, высокопреподобнаго д-ра Макъ-Геттигена, протестантскаго ректора преподобнаго м-ра Матурина, пресвитеріанскаго проповѣдника преподобнаго м-ра Джака и приходскаго католическаго священника преподобнаго и - ра Майра. Въ немъ разсказывалась вся исторія и опровергались въ сильныхъ выраженіяхъ всѣ клеветы и обвиненія, которыя выставлялись предлогомъ для раззоренія. На призывъ горячо отозвалась вся Ирландія. Люди всѣхъ классовъ и исповѣданій со всѣхъ сторонъ спѣшили со своими приношеніями.

Но вѣнцомъ усилій было дѣло эмигрировавшихъ ирландцевъ. Донегальскій (австралійскій) кельтскій комитетъ помощи, основанный въ Мельборнѣ главнымъ образомъ благодаря усиліямъ покойнаго Михаила О'Гради, которому я тотчасъ же написалъ по этому поводу, рѣшилъ увезти этихъ жертвъ бездушной злобы къ "счастливымъ домамъ и свободнымъ алтарямъ". Тотчасъ же была собрана крупная сумма денегъ и отъ правительства Викторіи присланъ оффиціальный агентъ организовать все необходимое для выполненія этого благодѣтельнаго плана ври содѣйствіи ирландскаго комитета. Эти извѣстія произвели сильное впечатлѣніе въ Донегалѣ. Бѣдный народъ былъ разысканъ и собранъ. За это время нѣкоторые уже успѣли погибнуть подъ тяжестью страданій. Одинъ крестьянинъ, по имени Брадлей, потерялъ разсудокъ отъ потрясенія. Были и другіе случаи, не менѣе раздирающіе душу. Были старики, которые хотѣли оставаться въ виду своихъ разрушенныхъ домовъ, въ полной увѣренности, что въ одинъ прекрасный день м-ръ Адейръ позволитъ имъ возвратиться назадъ; въ концѣ концовъ имъ конечно пришлось умереть въ далекихъ госпиталяхъ рабочихъ домовъ. Со странною смѣсью радости и печаля услышали оставшіеся въ живыхъ, что друзья въ Австраліи заплатили за ихъ проѣздъ въ новую и лучшую землю.

Странныя сцены приходилось наблюдать въ день отъѣзда ихъ на станцію желѣзной дороги по пути въ Ливерпуль. Обозъ сопровождался цѣлою вереницей сосѣдей и сочувствующихъ: Имъ пришлось проѣзжать мимо стараго кладбища, гдѣ покоились ихъ предки. Они остановились, свернули въ сторону и пошли къ заросшему травой кладбищу. Здѣсь они всѣ вмѣстѣ стали на колѣни, припали къ землѣ на могилахъ своихъ родственниковъ, снова и снова благоговѣйно цѣловали ихъ и въ послѣдній разъ прокричали ирландское caoine или похоронное причитанье. Затѣмъ нѣкоторые сорвали по клочку травы, которую положили въ свои мѣшки, и возвратились обратно на дорогу въ изгнаніе. Я видѣлъ ихъ въ Дублинѣ въ промежутокъ времени отъ прихода поѣзда желѣзной дороги и до отхода парохода въ Ливерпуль. Когда они проходили по улицамъ города въ ресторанъ, гдѣ для нихъ былъ приготовленъ обѣдъ, они вызвали огромный интересъ и удивленіе народа. "Эмигранты, какъ мужчины, такъ и женщины,-- говорила одна изъ городскихъ газетъ,-- представляли зрѣлище вполнѣ достойное удивленія и сочувствія. Такой видный народъ еще никогда не оставлялъ нашу страну. Высокаго роста, съ красивыми и правильными чертами лица, полными добродушія, они наполняли сердце всякаго зрителя сожалѣніемъ, что такой народъ долженъ оставить насъ навсегда". До Ливерпуля ихъ сопровождалъ преподобный Джемсъ Макъ-Фадденъ, великодушный молодой священникъ, самымъ неутомимымъ образовъ заботившійся о нихъ съ перваго часа ихъ несчастій. Я цитирую изъ той же газеты слѣдующій отчетъ объ его прощальной рѣчи, и сценѣ, которыя не могла не тронуть всякаго.

Когда обѣдъ кончился, препод. м-ръ Макъ-Фадденъ, среди торжественной тишины, обратился къ собранію съ нѣсколькими словами. Онъ говорилъ на кельтскомъ языкѣ. По мѣрѣ того, какъ раздавался полный душевнаго волненія голосъ молодого священника, печальное молчаніе мало-по-малу начало прерываться всхлипываньемъ женщинъ и слезы потекли до многимъ щекамъ. Онъ напомнилъ имъ, что это послѣдняя трапеза, которую они раздѣляютъ на родной почвѣ, что черезъ нѣсколько часовъ они навсегда оставятъ Ирландію. Онъ говорилъ объ ихъ старыхъ домахъ среди холмовъ Донегала, о счастливыхъ дняхъ, проведенныхъ въ опустѣвшей и молчаливой долинѣ Дерривея, о мирѣ и счастьи, которые они знали тамъ, ибо были довольны и свободны отъ соблазновъ и опасностей дѣловаго міра. Онъ напомнилъ имъ объ ихъ простой жизни, о регулярномъ посѣщеніи церковной службы, объ исповѣди, объ утѣшеніи вѣры. Не мало пролито было слезъ, пока онъ говорилъ о томъ, какъ глубоко будутъ чувствовать ихъ отъѣздъ ихъ духовники. Но самая горькая сторона ихъ судьбы, по его мнѣнію, заключалась въ тонъ, что позади себя они оставляютъ родителей и родныхъ не подъ тѣнью стараго дерева, какъ другіе эмигранты, но, увы, безъ всякой кровли и убѣжища, бродягами и изгнаниками, въ рабочемъ домѣ или на большой дорогѣ. "Но,-- сказалъ онъ,-- вы ѣдете въ лучшую землю, свободную страну, гдѣ нѣтъ тирановъ, такъ какъ тамъ нѣтъ рабовъ. Друзья протянули свои руки къ вамъ, они ожидаютъ васъ на берегу той лучшей земли. Но и здѣсь, въ этомъ городѣ, васъ встрѣтили сердца не менѣе справедливыя и добрыя къ вамъ. Пусть вашими послѣдними словами на ирландской почвѣ будетъ благодарность человѣку, который стоитъ подлѣ меня, м-ру Александру М. Сулливану. Онъ нашелъ время среди всѣхъ своихъ дѣловыхъ заботъ приготовить все это, чтобы доставить вамъ необходимое и сдѣлать пріятнымъ вашъ проѣздъ черезъ этотъ городъ. Какъ ни былъ онъ занятъ сегодня, а все же таки пришелъ на станцію встрѣтить насъ съ поѣзда, и здѣсь онъ проводитъ съ вами время, какъ съ своей семьей. Но это только часть его длинныхъ трудовъ на пользу народа Донегала, начиная съ того памятнаго Рождества, когда онъ первый началъ звать на помощь намъ. Съ тѣхъ поръ онъ не переставалъ работать для нашего дѣла. Поблагодарите же его и его друзей, которые сегодня встрѣтили насъ здѣсь и посвятили намъ столько заботъ. А теперь, дорогіе братья, намъ нужно разстаться. Прежде чѣмъ ваши ноги оставятъ родную землю, обѣщайтесь мнѣ, что вы, прежде всего остальнаго, будете вѣрны вашему Богу и преданы вашимъ религіознымъ обязанностямъ, при какихъ бы обстоятельствахъ вамъ ни случилось быть (плачъ и крики: "Будемъ, будемъ!"). Никогда не забывайте вашей утренней и вечерней молитвы и не пренебрегайте св. причастіемъ хоть въ Рождество и Пасху. Смотрите же, братья, не забывайте про бѣдную старую Ирландію (невыразимое волненіе и криви: "Никогда, видитъ Богъ, никогда!"), не забывайте стариковъ. Помните, что они считаютъ дни, пока отъ васъ не придутъ письма. Они будутъ молиться за васъ и мы всѣ помолимся, чтобы Богъ былъ съ вами".

Стоя на набережной Дублина, я сказалъ этимъ бѣднякамъ послѣднее прости и молилъ Бога, чтобъ Онъ избавилъ ихъ подъ болѣе счастливымъ небомъ отъ жестокихъ несчастій, какія они пережили дома. Спустя 6 мѣсяцевъ, м-ръ О'Гради прислалъ мнѣ подробный отчетъ объ ихъ дальнѣйшей судьбѣ. Каждый изъ нихъ -былъ въ хорошихъ обстоятельствахъ, писалъ онъ.

Осенью прошлаго года я опять посѣтилъ Донегаль. Я сидѣлъ на берегу того же тихаго озера и смотрѣлъ внизъ на тѣнистую долину. На выдающейся точкѣ, подъ величественными утесами горы, м-ръ Адейръ построилъ замокъ. Быть-можетъ красоты, которыхъ не могъ открыть въ уединеніи Селькиркъ {Селькиркъ -- шотландскій писатель, жившій въ началѣ 19-го столѣтія. Прим. перев.}, и доставляли ему наслажденіе "въ этомъ раззоренномъ углу". Безъ сомнѣнія, "воспѣтая красота", которая, по его собственнымъ словамъ, первая привлекла его на это мѣсто, не имѣетъ себѣ подобной,-- Глинвей есть и всегда будетъ очень красивъ. Но что до меня касается, то, когда я смотрѣлъ на эту картину, мое чувство удовольствія было отравлено воспоминаніями, полными горечи. Мои мысли невольно возвращались назадъ къ тому ужасному апрѣльскому утру на гратанской сторонѣ. Мнѣ казалось, я слышу межъ холмовъ рыданія вдовъ и женскіе крики отчаянія. Я думалъ о прощаніяхъ на могилахъ и о толпѣ на на: лубѣ парохода: Вотъ снова я слышалъ ихъ слезы и рыданія. Среди плеска веселъ и торопливыхъ криковъ матросовъ, казалось, до меня еще разъ долетѣла молитва: "Да будетъ Богъ съ Глинвеемъ!".

XX.
Феніанское движеніе.

Легкое подавленіе заговора Феникса въ 1858 году повело ко многимъ ложнымъ заключеніямъ. Всякому казалось, что тѣмъ дѣло и кончится. Многіе относились къ нему даже насмѣшливо. Подсудимые были освобождены. Попытка подготовить революцію путемъ тайныхъ обществъ, очевидно, потерпѣла пораженіе и была оставлена. Вмѣстѣ со многими другими я былъ настолько поглощенъ этимъ впечатлѣніемъ, что приходилъ въ негодованіе, когда, во время нашихъ ходатайствъ за подсудимыхъ передъ властями, узналъ, Что въ Нью-Йоркѣ нѣкоторыя личности позволяютъ себѣ выходки, тревожащія и раздражающія правительство. Конечно, еслибъ у насъ были какія-нибудь данныя или подозрѣнія, что движеніе еще не умерло, мы не предпринимали бы такихъ ходатайствъ, да они и не могли бы имѣть успѣха. Даже нѣкоторые изъ бывшихъ прежде членами общества Феникса вполнѣ вѣрили, что проектъ тайной организаціи оставленъ навсегда.

Но тутъ-то въ первый разъ выяснилось то обстоятельство, которое впослѣдствіи должно было оказать громадное вліяніе на теченіе всѣхъ дѣлъ въ Ирландіи. До сихъ-поръ исходный пунктъ всѣхъ мятежныхъ и революціонныхъ попытокъ находился внутри самой страны. Правительство всегда имѣло возможность поразить движеніе въ самое сердце. Теперь же въ первый разъ база революціонныхъ операцій была основана внѣ Ирландіи. Народъ не сразу понялъ всю громадную разницу, какую произвела эта перемѣна въ отношеніи къ ирландскому недовольству. Пока Дублинъ оставался главною квартирой недовольныхъ, ихъ планы, личная свобода, судьба и имущество всегда были въ рукахъ правительства. Совсѣмъ не то получилось, когда база была перенесена въ Америку, а главная квартира въ Нью-Йоркъ, тогда какъ королевская власть не достигала Мангетэна.

Поэтому пораженіе попытки Феникса въ Ирландіи было въ глазахъ американскихъ организаторовъ лишь промахомъ перваго выстрѣла. На нѣкоторое время они рѣшили оставаться спокойными, а затѣмъ снова начать борьбу.

Нѣтъ сомнѣнія, что тайное революціонное общество, управляемое искусною рукой, есть страшная сила: оно имѣетъ громадныя преимущества; оно можетъ входить въ среду всѣхъ другихъ организацій и пользоваться ими; оно можетъ деморализировать ряды ихъ хитрыми комбинаціями; оно можетъ претендовать на такое вліяніе и силу, которыхъ никто не въ состояніи провѣрить или измѣрить, а потому и оспаривать или опровергнуть. Всякому общественному дѣятелю, заслужившему его ненависть, ударъ можетъ быть нанесенъ безъ всякой возможности отвѣтить на него тѣмъ же. Онъ можетъ чувствовать нападеніе, но не видѣть и не быть въ состояніи достать своихъ противниковъ.

Въ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ мнѣ самому пришлось переживать этотъ фактъ, испытывать его истинность и силу на самомъ себѣ. Помимо того антагонизма, которому долженъ былъ подвергнуться со стороны вождей-сепаратистовъ всякій редакторъ Nation -- органа партіи О'Брайена и Гавана Дуффи или націоналистовъ граттановскаго типа, я имѣлъ несчастіе съ самаго начала заслужить ихъ спеціальное нерасположеніе. Мнѣ кажется, что Стефенсъ отъ чрезмѣрнаго пренебреженія вліяніемъ Nation перешелъ къ его преувеличенію. Онъ думалъ или показывалъ видъ, что думаетъ, будто причиной пораженія попытки Феникса были главнымъ образомъ увѣщанія Nation. Это былъ человѣкъ, который за все, что бы ни случилось съ его планами, всегда обвинялъ кого-нибудь другаго, но никогда самого себя. Основаніемъ системы, которую онъ проповѣдывалъ, всегда была абсолютная и безотчетная вѣра въ него, въ его непогрѣшимую проницательность и всепобѣждающій талантѣ, что впослѣдствіи было съ немалою горечью подтверждено многими его товарищами, какъ, напримѣръ, О'Конноромъ, д-ромъ Мулькеги, Девоемъ и другими. Онъ очень искусно отвращалъ отъ себя упрекъ за неудачу своей первой попытки, постоянно повторяя, что все это было сдѣлано Сулливаномъ и Nation. Съ его точки зрѣнія заключеніе, къ которому онъ такимъ образомъ приходилъ, было совершенно понятно. Оно гласило, что, ради успѣха въ будущемъ, необходимо во что бы то ни стало уничтожить и Сулливана, и Nation, и все противодѣйствіе конституціонной политики. Политика Дуффи была вполнѣ испробована въ періодъ отъ 1850 до 1853 г.; теперь, конституціонные націоналисты должны отойти въ сторону и уступить поле дѣйствія людямъ, обладающимъ болѣе смѣлыми планами. Ирландія можетъ быть спасена однимъ, и только однимъ, путемъ -- это силой оружія. Всякое усиліе, слово или предложеніе, отвращающія народъ отъ этого единственнаго средства, считались вещами преступными, достойными быть раздавленными сильною рукой. Газеты, митинги, рѣчи, открытыя, общества или организаціи были объявлены въ высшей степени вредными. Словомъ, всякое выраженіе общественнаго мнѣнія было остановлено, всякое отступленіе запрещено; вся энергія должна была сосредоточиться на одной великой задачѣ -- заговорѣ.

Съ такими чувствами, принципами и цѣлями Стефенсъ принялся за перестройку своей потрясенной организаціи.

Хотя большая часть національныхъ вождей, извѣстныхъ ирландскому народу по движенію "сорокъ восьмого года", держались въ сторонѣ отъ этого дѣла, или осуждали его,-- Стефенсу и его послѣдователямъ удалось заручиться содѣйствіемъ нѣсколькихъ личностей, которыхъ рѣдкія способности и непобѣдимое мужество и преданность составляли безцѣнное пріобрѣтеніе для такого движенія. Прежде всего между ними должны быть указаны Чарльзъ Джонъ Кикгдмъ, Джонъ О'Лири и Томасъ Кларкъ Люби.

Чарльзъ Кикгамъ сначала готовился къ докторской профессіи, которой все время служили О'Лири и Люби. Онъ принадлежалъ въ семейству съ приличнымъ положеніемъ въ Муллинагонэ, въ Типперари, которое пользовалось довѣріемъ народа на многія мили въ округѣ. Чарльзъ съ юношескаго возраста былъ любимцемъ населенія. Въ самые горячіе моменты феніанскаго движенія онъ былъ единственнымъ человѣкомъ изъ партіи, къ которому даже жесточайшіе враги движенія питали теплыя чувства и выказывали дружескія отношенія. Неожиданный случай испортилъ его шансы на успѣхъ въ медицинской карьерѣ. Онъ былъ любителемъ охоты. Однажды вечеромъ, послѣ цѣлаго дни ходьбы по горамъ съ собакой и ружьемъ и промокши до костей, онъ сидѣлъ передъ огнемъ съ намѣреніемъ высушить содержимое своей отсырѣвшей пороховницы. Когда онъ перемѣшивалъ или осматривалъ порохъ, искра отъ торфянаго костра попала въ пороховницу; произошелъ взрывъ и опалилъ ему все лицо. Послѣ этого ему пришлось долго лежать въ постели и едва совсѣмъ не лишиться зрѣнія. Когда же онъ оправился, то его слухъ оказался почти совершенно разстроеннымъ, а зрѣніе сильно испорченнымъ {Позднѣе бѣлая пыль и солнечный свѣтъ въ Портлэндекой тюрьмѣ, съ сожалѣніемъ долженъ я прибавить, почти совершенно лишили его зрѣнія; а когда я видѣлъ его въ послѣдній разъ, то глухота позволяла разговаривать съ нимъ только при помощи подвижныхъ буквъ. Прим. авт.}. Это несчастіе еще болѣе расположило народную симпатію въ пользу молодого Чарльза. Онъ занялся литературой и помѣстилъ въ небольшомъ журналѣ Celt нѣсколько дѣйствительно прекрасныхъ стихотвореній, а также нѣсколько разсказовъ изъ жизни ирландскихъ крестьянъ, гдѣ выказалъ сильный талантъ. Тѣ, кто зналъ его мягкую и любящую натуру, его скромный и сосредоточенный характеръ, его сдержанные пріемы,-- были сильно удивлены, найдя его въ передовыхъ рядахъ такого предпріятія, какъ феніанское движеніе. Однакожъ необходимо замѣтить, что своей извѣстностью Книгамъ обязанъ только своему писательству.

Джонъ О'Лири несомнѣнно былъ однимъ изъ самыхъ способныхъ и замѣчательныхъ людей во всей тайной организаціи. Интеллектуально и политически онъ принадлежалъ къ типу Вольфа Тона, Роберта Эммета и Джона Митчеля. Одинъ очевидецъ, описывая его во время суда 1865 года, говоритъ: "Онъ выступилъ впередъ съ искрами огня въ темныхъ глазахъ и съ мрачнымъ выраженіемъ на лицѣ; съ ненавистью и недовѣріемъ смотрѣлъ онъ на судей, адвокатовъ, присяжныхъ и всѣхъ остальныхъ. Глаза всѣхъ были устремлены на него; онъ былъ изъ тѣхъ личностей, одинъ внѣшній видъ которыхъ уже привлекаетъ всеобщее вниманіе и обнаруживаетъ далеко не обыкновенный характеръ. Онъ былъ высокаго роста, слабаго сложенія и имѣлъ видъ джентльмена. Каждая черта его тонкаго, угловатаго лица говорила объ огромной умственной энергіи и рѣшимости; его блѣдный цвѣтъ казался совершенно мертвеннымъ отъ рѣзкаго контраста съ длинными черными волосами, ниспадавшими усами и бородой. Легко было видѣть, что, заперши О'Лири въ клѣтку подсудимыхъ, правительство имѣю дѣло съ гордымъ духомъ, способнымъ и рѣшительнымъ врагомъ". Онъ родился въ городѣ Типперари отъ семейства съ выдающимся положеніемъ и получилъ въ наслѣдство отъ родителей небольшую собственность съ 300--400 фунтовъ годоваго дохода. Онъ воспитывался въ Дублинскомъ университетѣ, а свою медицинскую степень получилъ въ Коркскомъ колледжѣ. Онъ жилъ въ теченіе нѣкотораго времени въ Парижѣ, гдѣ его вкусы, пріемы, мнѣнія, принципы и пріобрѣли ту форму и тотъ отпечатокъ, которые онъ обнаружилъ въ своей послѣдующей карьерѣ. Онъ ѣздилъ также въ Америку, гдѣ и познакомился съ людьми, проектировавшими и задумавшими феніанское движеніе. Это былъ человѣкъ высоко образованный и большихъ литературныхъ способностей. Я встрѣчалъ его нѣсколько разъ въ домѣ д-ра Кевина Изода О'Догерты, котораго жена, поэтесса "Эва", была его двоюродною сестрой. Онъ былъ сдержанъ, лакониченъ, почти циниченъ,-- тонкій наблюдатель, острый критикъ, полный сдержанной страсти.

"Томасъ Кларкъ Люби родился также въ Типперари, но, въ отличіе отъ своихъ товарищей, былъ протестантъ", его дядя, преподобный д-ръ Люби, былъ одинъ изъ старшихъ членовъ Троицкой коллегіи въ Дублинѣ. Люби былъ уже не новичкомъ въ дѣлѣ возстаній. Въ 1848 г. онъ былъ очень молодъ; тѣмъ не менѣе уже и тогда считался дѣятельнымъ членомъ крайне-революціонной партіи митчелитовъ. Съ 1849 до 1854 года онъ занимался случайными литературными работами въ періодической прессѣ, а иногда преподаваніемъ въ коллегіяхъ. Въ 1855 году онъ сдѣлался однимъ изъ редакторовъ полуреволюціоннаго журнала Irish bune, который издавался въ теченіе короткаго времени въ Дублинѣ покойнымъ Мазономъ Джойсомъ и другими передовыми ирландскими націоналистами. Его политическія дѣянія доставляли большое неудовольствіе его родственникамъ, которые предлагали ему постоянное содержаніе, если онъ откажется отъ своихъ опасныхъ доктринъ. Однакожъ онъ предпочиталъ собственными руками зарабатывать свой хлѣбъ, оставаясь вѣрнымъ своимъ принципамъ. Этого образа дѣйствій онъ неизмѣнно держался до самаго конца.

Въ Америкѣ движеніе находилось подъ управленіемъ офицеровъ 69-го Нью-Йоркскаго (ирландскаго) полка Джона О'Мэгони, Михаила Догени и полковника Коркорана; между ними первый былъ главою. Они продолжали держаться первоначальнаго плана О'Донована Россы. Ирландцы въ Америкѣ должны были организоваться въ "кружки" или группы, какъ и на родинѣ; но главное назначеніе первыхъ состояло въ томъ, чтобы снабжать такъ-называемую "отечественную организацію" деньгами, оружіемъ и военачальниками. Позднѣе американское отдѣленіе рѣшило, кромѣ того, помогать отечественному движенію нападеніемъ на ближайшія британскія владѣнія и каперствомъ. Во, всякомъ кружкѣ предсѣдательствовало одно лицо, называвшееся "центромъ". О'Мегони былъ "главнымъ центромъ". Ему же принадлежитъ изобрѣтеніе слова "Феніи", какъ имени для его вѣтви организаціи. Онъ много занимался изученіемъ галльскаго языка и постоянно жилъ и бредилъ древней Ирландіей {Онъ сдѣлалъ замѣчательный переводъ "Исторія Ирландіи" Битингса, изданный въ Нью-Йоркѣ Гаверти.}. Ирландская національная милиція, семнадцать вѣковъ тому назадъ, носила имя "Фіана Иріонъ", или Феніевъ отъ Феніуса, Фина или Фіона, ихъ знаменитаго вождя. Въ подражаніе этому, О'Мэгони назвалъ феніями и ирландско-американскую организацію. Однако Стефенсъ предпочиталъ для отечественнаго отдѣла имя "Ирландскаго революціоннаго братства", что въ сокращеніи обозначалось знакомъ "I. R. В.", который и употреблялся обыкновенно членами его. Въ Ирландіи организація также состояла изъ кружковъ или группъ; офицеры, смотря по рангу, обозначались буквами A, B, C. Стефенсъ былъ здѣсь верховнымъ и неограниченнымъ вождемъ. Его оффиціальнымъ титуломъ было "С. O. I. В"., т. е. центральный организаторъ ирландской республики (Ц. O. И. Р.). Онъ вообразилъ и провозгласилъ Ирландскую республику уже основанной, такъ что клятва при вступленіи въ организацію обязывала всякаго члена вѣрностью "уже дѣйствительно основанной Ирландской республикѣ" {Очевидно, что въ рядахъ самой организаціи далеко не вполнѣ ясно понималось значеніе слова "дѣйствительно" (virtnally), такъ какъ во время судебныхъ процессовъ возникало не мало курьезовъ, когда многіе свидѣтели показывали, что они клялись повиноваться "Ирландской республикѣ, добродѣтельно (virtuously) основанной". Прим. авт.}. Коль скоро кто-нибудь изъ его уполномоченныхъ находилъ въ какомъ-нибудь округѣ пятьдесятъ человѣкъ, они составляли "кружокъ", а онъ становился В., или центромъ кружка. На его обязанности лежало смотрѣть за тѣмъ, чтобы, когда "С. O. I. В." пришлетъ учителя, его люди тайно и тщательно обучались военному дѣлу. Кромѣ того онъ самъ и его кружокъ должны были заботиться вообще о распространеніи движенія путемъ организованія новыхъ кружковъ, путемъ противодѣйствія и разстройства всякихъ публичныхъ собраній, враждебныхъ имъ, а также и путемъ уничтоженія журналовъ и журналистовъ, которые въ какомъ бы то ни было отношеніи были враждебны организаціи.

При началѣ движенія въ 1858 г. было основано нѣсколько ирландско-американскихъ газетъ, горячо преданныхъ дѣлу ирландской національности. Въ одномъ Нью-Йоркѣ ихъ было двѣ: одна -- Irish News, основанная Франсисомъ Нигеромъ, и другая -- Irish American -- тогда, какъ и теперь {Въ 1878 году; теперь же ея мѣсто занимаетъ United Irishman, издаваемая О'Донованомъ Росса. Прим. перев.}, руководящій органъ ирландскаго патріотизма въ Соединенныхъ Штатахъ. Но феніанскіе вожди ссорились тамъ и съ этими журналами, какъ и съ Nation, и потому они скоро рѣшили основать спеціальный органъ движенія, который и явился въ формѣ газеты Phoenix въ Нью-Йоркѣ. Въ ней они начали съ яростью нападать на всѣхъ и на вся, направо и налѣво, вездѣ подозрѣвая вражду своему предпріятію. Имъ не нужно было тратить много словъ на то, чтобы возбудить въ своихъ читателяхъ ненависть въ Англіи. Ирландцы въ Америкѣ -- доведенные чуть не до сумасшествія бѣглецы временъ голода и изгнаній -- ненавидѣли британское владычество до глубины души. Главныя же препятствія, требовавшія наибольшаго вниманія тайныхъ вождей, выразились въ оппозиціи ихъ планамъ со стороны католическаго духовенства и людей открытаго дѣйствія или патріотовъ не-феніевъ. Католическая церковь осуждаетъ тайныя общества, основанныя на клятвѣ, особенно если они направлены на ниспроверженіе гражданской власти или религіи. Благодаря этому опасному и важному противодѣйствію, феніанское движеніе съ самаго начала было вовлечено въ ожесточенную войну съ представителями католической церкви. "Попы не имѣютъ права вмѣшиваться или управлять нами въ политикѣ,-- говорили феніанскіе вожди; -- наше дѣло -- политическое движеніе и въ немъ мы ни передъ кѣмъ не отвѣтственны и ни отъ кого не зависимъ".-- "Вы не можете быть допущены до причастій, пока не раскаетесь, и не откажетесь отъ своихъ противузаконныхъ клятвъ,-- отвѣчали католическіе священники.-- Если вы будете продолжать принадлежать къ тайнымъ обществамъ, вамъ грозитъ отлученіе отъ церкви".-- "Слышите это? Насъ преслѣдуютъ за любовь въ родинѣ!" -- восклицали феніи. Такимъ образомъ въ теченіе первыхъ пяти лѣтъ, отъ 1860 до 1865 г., между католическимъ духовенствомъ и организаторами феніанизма шла свирѣпая, ожесточенная и безпощадная борьба. Дѣйствительно дѣятельный И, или феніанскій центръ, долженъ былъ быть человѣкомъ мало заботящимся о проповѣдяхъ духовенства и способнымъ убѣждать народъ въ томъ, что отецъ-Томъ нападаетъ на ихъ дѣло изъ-за мейнутской клятвы да англійскаго золота. Духовенство съ своей стороны жаловалось, что вожди феніанизма -- люди не уважающіе духовнаго авторитета и гнушающіеся дѣлъ вѣры въ жизни. Отсюда можно понять, какимъ образомъ изъ этого антагонизма взглядовъ возникли феніи, провозглашавшіе священниковъ смертельными врагами ирландскаго народа, и духовенство, называвшее феніевъ врагами церкви, людьми готовыми низвергнуть алтарь и разрушить общество.

Такимъ же характеромъ отличалось и столкновеніе между тайной организаціей и патріотами не-феніями или анти-феніями. Главное увѣреніе феніевъ состояло въ томъ, что народъ не имѣлъ иного выхода, какъ или пристать къ нимъ, или отдаться имперскому порабощенію. Ссылки на страницы феніанскихъ газетъ и хроники событій того времени будетъ достаточно для того, чтобы показать, что въ первые четыре года послѣ 1860 г. движеніе было гораздо больше направлено противъ ирландскихъ патріотовъ, духовныхъ и свѣтскихъ, которыхъ вліяніе считалось опаснымъ, чѣмъ противъ англійскаго правительства.

Газета, основанная феніями въ Нью-Йоркѣ, вела войну со всѣми вокругъ себя. Еженедѣльно одинъ столбецъ, или отдѣлъ ея, посвящался "Hue and сгу", т. е. "оглашенію и кличу", заключавшему описаніе "доносчиковъ" и другихъ вредныхъ личностей, которыхъ слѣдуетъ беречься, предостереженіями, которыми конечно пользовались на другой сторонѣ океана. Вотъ обращикъ:

Оглашеніе и кличъ Рока.

"Черный листъ".

"Каллаганъ, Пат., изъ Каллана, графства Килькенни. Пять футовъ шесть дюймовъ роста; плотнаго и крѣпкаго сложенія; 27 лѣтъ; предполагается отсутствующимъ въ Новой-Зеландіи.

"Кароланъ изъ Баллитгинча, графства Доунъ. Пяти футовъ семи дюймовъ роста; 60 лѣтъ; голубые глаза, сѣрые волосы, продолговатыя и тонкія черты; предполагается, что бродитъ вокругъ Бельфаста.

"Вилльямъ Эвериттъ... около 45 лѣтъ; пяти футовъ десяти дюйм. роста, съ дряблыхъ тѣломъ, обладающимъ гибкостью бамбука и напоминающимъ, что природа съ отвращеніемъ выкинула его на землю, какъ отбросъ... Бѣдняга! Природа при его рожденіи поскупилась на свои прелести. Онъ можетъ положиться на это. Рокъ имѣетъ хорошую память, а его полиція всегда слѣдитъ за движеніями шпіона.

"Михаилъ Боркъ. Этотъ молодецъ не нуждается въ дальнѣйшихъ замѣчаніяхъ Рока. Онъ сошелъ съ ума и помѣщенъ въ Осборнскомъ сумасшедшемъ домѣ. Какой нравственной грязи полна исторія его шпіонства! Еслибъ онъ не продался за золото, онъ не былъ бы теперь въ домѣ сумасшедшихъ".

Каждую недѣлю появлялись оффиціальные "декреты" и "общіе приказы", и на обязанности тайнаго "комитета общественнаго спасенія" лежало отмѣчать всѣхъ людей, "пытающихся вредить организаціи словомъ или дѣломъ". Еще серьезнѣй тотъ фактъ, что на страницахъ той же газеты въ первый разъ въ ирландской исторіи убійство открыто и громко провозглашалось патріотической обязанностью. Съ ужасомъ мы читали такія статьи, какова, наприм., слѣдующая:

"Ни одного смѣлаго голоса не слышно у насъ на родинѣ ни изъ прессы, ни съ трибуны противъ истребленія народа. Есть безчисленныя жалобы, есть увѣщанія и аргументы, доказывающіе, какъ вредно, опасно и неумѣстно выбрасывать народъ изъ его жилищъ въ рабочіе дона и канавы; но не глупо ли обсуждать вопросъ, когда пресса клеймитъ именемъ безумія и жестокаго убійства взведеніе одного изъ этихъ архи-истребителей, который былъ для своего округа хуже дикаго животнаго? Только месть и отплата тѣмъ же можетъ заставить ирландскаго ландрорда быть справедливымъ. Все остальное -- безполезно".

Этому примѣру слѣдовала и калифорнская газета, издаваемая Томасомъ Муней. Онъ еженедѣльно предлагалъ награду въ 100 ф. с. тому, кто убьетъ такого-то или такого-то джентльмена въ графствѣ Мэйо, котораго онъ назоветъ по имени. Около этого же времени былъ повѣшенъ отъявленный злодѣй, убійца по найму, по имени Бекгамъ, за убійство м-ра Фитцгеральда въ графствѣ Лимерикъ при самыхъ возмутительныхъ обстоятельствахъ. Муней въ одной изъ своихъ статей, нападая на слабыхъ и выродившихся національныхъ вождей Ирландіи, а на Смита О'Брайена и Сулливана изъ Nation въ особенности, объявилъ, что одинъ Бенгамъ стоитъ пятидесяти "С. О'Брайеновъ", что Ирландіи не достаетъ людей, которые не гнушались бы дѣломъ Бекгама. Я увѣренъ, что люди, которымъ позднѣе пришлось поплатиться за участіе въ феніанской организаціи, не были согласны съ такими воззваніями; но тогда они ни однимъ словомъ, ни малѣйшимъ знакомъ, не выразили этого несогласія, чтобы спасти древнее и благородное дѣло ирландской національности отъ подобнаго отожествленія. Для меня же молчать въ виду такой открытой проповѣди во имя ирландскаго патріотизма было невозможно. Я высказалъ въ Nation -- несомнѣнно въ очень рѣзкой формѣ -- негодованіе, которое чувствовалъ, и объявилъ лично за себя и за тѣхъ, кого могъ представлять, что мы скорѣй готовы видѣть Ирландію превращенною въ пепелъ, чѣмъ освобожденною людьми, проповѣдующими такіе принципы. Послѣдствіемъ этого, какъ и можно было ожидать, явился цѣлый ураганъ угрозъ и ругательствъ, посыпавшихся на мою голову. Г. Муней адресовалъ во мнѣ на страницахъ своей газеты письмо въ три столбца, т. е. въ девять футовъ длины, съ жаромъ повторяя доктрины, которыя я порицалъ. Я приведу нѣкоторыя мѣста:

"Я вполнѣ убѣжденъ, сэръ, что слова или убѣжденія совершенно безполезны въ борьбѣ съ Англіей или ея передовыми постами въ Ирландіи, то-есть съ ландлордами лома {Ломовою командой въ Ирландіи называютъ людей разрушающихъ дома фермеровъ ломами, чтобы выгнать ихъ съ земли ландлорда. Прим. перев.}. Только одни пули и могутъ имѣть значеніе: вотъ почему я и рекомендую моимъ соотечественникамъ стрѣлять въ помѣщиковъ, разрушителей домовъ, какъ мы стрѣляемъ въ грабителей или крысъ, днемъ или ночью, на большой дорогѣ или на рынкѣ.

"Что я предлагаю 500 долларовъ награды за голову майора Брабазона, совершенно вѣрно. Вѣрно также, что я объявляю убійство сказаннаго Брабазона дѣломъ "патріотическимъ, благороднымъ и правымъ".

Дальше онъ описываетъ очень подробно варварскія изгнанія крестьянъ майоромъ Брабазономъ и продолжаетъ:

"Застрѣлите его! Да. Жизнь крестьянина такъ же дорога, какъ и пэра. Если пэръ насилуетъ крестьянъ съ оружіемъ въ рукахъ, ворвитесь въ его домъ и убейте его, гдѣ ни попало!

"Вы меня клеймите именемъ пророка убійства ландлордовъ: я принимаю это званіе. Пусть же они берегутся! Не мало есть храбрыхъ ирландцевъ, которые готовы вернуться на родину, что бы перестрѣлять безчеловѣчныхъ мерзавцевъ, которыхъ злодѣянія мы отмѣтили, которыхъ имена мы занесли въ списокъ.

"Хотя вы не согласны съ моимъ планомъ пораженія саксонскаго владычества, вы, какъ сами говорите, готовы на открытое сраженіе. "Кровь,-- говорите вы,-- быть-можетъ и будетъ пролита, но въ честномъ бою. Оружіемъ, употребляемымъ для полученія ирландской свободы, не долженъ быть ножъ или мушкетонъ убійцы и на нашемъ зелено-золотомъ знамени, когда оно; развернется по вѣтру во всю свою ширину, не должно быть ни одного пятна той крови, которая взываетъ къ небу о мести".

"Прекрасное поэтическое мѣсто, сэръ, но только поэтическое и не больше. "Честный бой" съ саксами, каково! Читалъ ли г ты исторію саксовъ? Вотъ каковы люди, съ которыми вы совѣтуете вести честный бой: они вооружены съ ногъ до головы, у нихъ артиллерія, пули и ядра, а мы искусно обезоружены; трусливыми мерзавцами. Каково, каково! говорю я. Довольно, Сулливанъ! Дѣлайтесь лучше моимъ сотрудникомъ".

Однакожь самыя дѣйствительныя услуги феніанскому движенію въ Ирландіи оказывали не Phoenix въ Нью-Йоркѣ и не Ехpress Мунея въ С.-Франциско,-- око было начато и пропагандировалось въ значительной мѣрѣ благодаря безсознательному содѣйствію англійскихъ газетъ и въ особенности Times и Daily News. Въ 1859 и 1860 годахъ итальянскій вопросъ былъ злобой дня. Англійскій народъ и англійская пресса самымъ усерднымъ образомъ побуждали въ заговору и возстанію поданныхъ Пія IX, Франца-Іосифа и Фердинанда. Они такъ увлекались этимъ возбужденіемъ римлянъ, венеціянцевъ и сицилійцевъ, что совершенно не замѣчали, какое впечатлѣніе производили ихъ слова, доктрины, вызовы и воззванія въ Ирландія. Всякое оружіе, въ какомъ только ни нуждался Стефенсъ для своихъ тайныхъ обществъ, тотчасъ же изготовлялось для него Daily News, Sun, или Times, лордомъ Джономъ Росселемъ или лордомъ Элленбороу. Римлянамъ не только говорилось, что всякій народъ имѣетъ право" выбирать своихъ собственныхъ правителей, низлагать старыхъ и назначать новыхъ, но что право осужденія или оправданія такого образа дѣйствій, какъ бы часто и когда бы они его ни избирала принадлежитъ только имъ и никому больше. Times говорилъ:

"Ни для кого не должны быть сомнительными принципы, что правительство существуетъ для управляемыхъ и что, какъ только правители начинаютъ умышленно и постоянно жертвовать интересами подданныхъ въ пользу иностранныхъ ли государствъ или абстрактныхъ теорій религіи и политики, народъ имѣетъ право сбросить "въ себя ихъ иго".

Но кто же долженъ судить обо воемъ этомъ?-- Отвѣтъ дается тою же великой англійскою газетой:

"Судьба націи должна рѣшаться мнѣніями не другихъ націй, а ея собственнымъ. Рѣшить, хорошо ли ими управляютъ или нѣтъ, достигли ли насилія, злоупотребленія и жестокость, которымъ они подвергаются, степени, оправдывающей вооруженное возстаніе -- дѣло тѣхъ, кто подчиненъ этому правительству, а не тѣхъ, кто, будучи свободенъ отъ его давленія, находитъ сентиментальный или теологическій интересъ въ его существованіи".

Daily News былъ не менѣе ясенъ:

"Европа снова и снова утверждаетъ, что единственный принципъ, отъ котораго зависитъ разрѣшеніе итальянскаго вопроса и къ которому взываютъ жители Средней Италіи, есть право народа выбирать своихъ правителей".

По этому же поводу Times замѣчаетъ:

"Англія не скрывала своего мнѣнія, что народъ романскихъ государствъ, какъ и всякій другой народъ, имѣетъ право выбирать форму своего правительства, равно какъ и личностей, которымъ оно должно быть поручено".

Sun объявилъ:

"Какъ свободные англичане, мы признаемъ право романцевъ, какъ и всѣхъ націй, имѣть правительство согласно собственному выбору".

Англійскій министръ иностранныхъ дѣлъ, Джонъ Россель, въ своей рѣчи въ Абердинѣ, развивалъ ту же теорію. Одинъ параграфъ королевской тронной рѣчи подтверждалъ ее. Лордъ Элленбороу надѣялся, что подданные папы обратятся къ единственному возможному для нихъ средству защищать свои права -- оружію: Я надѣюсь, что послѣ оскорбленій Италіи требованіями Франціи на конгрессѣ они поднимутся на защиту своего права выбирать свое правительство я возьмутся за оружіе, которое одно можетъ доставить имъ побѣду".

Изъ этихъ-то воззваній и возникло движеніе въ Ирландіи, называемое народными журналами "ловлей Англіи на ея собственномъ словѣ". Nation предложила подать королевѣ народную петицію въ слѣдующей формѣ:

"Такъ какъ въ рѣчи ея величества при открытіи парламента настоящей сессіи, въ рѣчи министра иностранныхъ дѣдъ въ Абердинѣ, а также въ рѣчахъ многихъ государственныхъ и вы со ко у поставленныхъ людей Англіи и въ статьяхъ наиболѣе вліятельныхъ англійскихъ журналовъ просители съ глубокимъ сочувствіемъ видѣли признаніе за всякимъ народомъ права мѣнять и выбирать своихъ правителей и форму правленія;

"такъ какъ всеобщее сочувствіе, которое эти рѣчи и эти статьи встрѣтили въ Англіи, а главнымъ образомъ политика правительства ея величества относительно событій въ центральной Италіи убѣдили просителей въ томъ, что королева, ея министры, пресса и народъ Англіи самымъ рѣшительнымъ образомъ признали принципъ, что всякій народъ, недовольный своимъ управленіемъ, имѣетъ право измѣнить непріятную ему систему и замѣнять ее новой по своему выбору, и что этотъ выборъ можетъ быть высказанъ всеобщею подачей голосовъ;

"такъ какъ изъ многихъ прежнихъ петицій отъ многихъ милліоновъ подданныхъ ея величества, равно какъ и многихъ другихъ событій, которыя просители не считаютъ нужнымъ перечислять, ея величеству извѣстно, что среди ирландскаго народа существуетъ самое сильное желаніе видѣть на мѣстѣ теперешней системы управленія возстановленіе своего мѣстнаго парламента и законодательной независимости;

"такъ какъ просители увѣрены, что подавляющее большинство ирландскаго народа горячо желаетъ возстановленія его національной и несправедливо у него отнятой конституціи, а совѣтники ея величества могутъ думать, что его добивается небольшое меньшинство населенія, и такъ какъ въ мѣрахъ, получившихъ такое единодушное оправданіе министромъ ея величества, т. е. Во всенародномъ и тайномъ голосованіи, они видятъ средство узнать дѣйствительныя желанія большинства ирландскихъ подданныхъ ея величества,--

"то посему просители ходатайствуютъ у вашего величества, "чтобы въ Ирландіи было допущено и произведено всеобщее тайное голосованіе съ цѣлью привести въ извѣстность, чего желаетъ народъ, національнаго ли правительства и законодательной независимости, или существующей системы управленія. Просители увѣрены, что почтительный, мирный и не насильственный характеръ ихъ ходатайства заслужитъ въ глазахъ вашего величества болѣе серьезное вниманіе, чѣмъ бурныя событія, которыми сопровождались недавнія политическія перемѣны въ Италіи, удостоившіяся такого полнаго оправданія министровъ вашего величества ".

Эта петиція получила въ Ирландіи больше полумилліона подписей. Затѣмъ она была представлена куда слѣдуетъ и, конечно, не удостоилась отвѣта. И тѣмъ не менѣе англійскій народъ продолжалъ провозглашать, что "голосованіе населенія" есть единственная мѣра узаконенія правительства, а англійскія газеты продолжали призывать порабощенные народы къ возстанію, если они хотятъ быть свободными. Всякій организаторъ феніанизма имѣлъ эти цитаты всегда наготовѣ. Указывалось на судьбу національной петиціи, а молчаніе королевы называлось презрѣніемъ въ народу, неспособному взяться за оружіе, которое одно только и можетъ обезпечить за нимъ право выбирать свое правительство.

Въ это же время въ Times появилась статья, которая играла потомъ такую видную роль въ дѣйствіяхъ феніевъ. Она сдѣлалась евангеліемъ организаторовъ. Бѣглаго взгляда на нее достаточно для того, чтобы показать, что она была какъ разъ на-руку этимъ людямъ:

"Пора, наконецъ, понять всѣмъ борющимся національностямъ, что свобода не имѣетъ ничего общаго съ людьми, которые только и дѣлаютъ, что стонутъ да жалуются на свои оковы.

"Свобода есть серьезная игра на ножахъ и топорахъ, какъ говорили греки персамъ, а не на длинныхъ эпиграммахъ и дряблыхъ петиціяхъ.

"Мы можемъ болтать между собой о нравственномъ мужествѣ и силѣ, но въ то же время мы должны быть всегда готовы проявить физическое мужество и силу. Такъ ли это съ итальянцами? То, что они хотятъ быть свободными, еще ничего не значитъ. И лошадь, и овца, и канарейка въ клѣткѣ тоже имѣютъ нѣкоторое неясное стремленіе къ свободѣ; но мы спрашиваемъ и съ нѣкоторымъ сомнѣніемъ спрашивали уже въ теченіе нѣсколькихъ послѣднихъ дней, готовы ли эти итальянцы драться за свою свободу? Если "да", хорошо,-- они, конечно, обезпечатъ ее; если же "нѣтъ",-- пусть Австрія сѣчетъ ихъ не только кнутами, но скорпіонами, и мы въ Англіи лишь зажмемъ себѣ уши, чтобы не слыхать ихъ криковъ.

"Высочайшее зрѣлище, какое свѣтъ можетъ доставить свободному человѣку, это видѣть, какъ его братъ храбро состязается, мало того, отчаянно дерется за свою свободу. И самое низкое чувство презрѣнія долженъ вызывать въ немъ видъ несчастнаго раба, выдрессированнаго и воспитаннаго въ уровень съ униженіемъ своего положенія и не находящаго въ себѣ силы сдѣлать что-нибудь больше испусканія жалкихъ воплей".

Несмотря на эти благопріятныя обстоятельства, феніанская организація до 1861 года разросталась очень медленно. Противодѣйствіе со стороны религіозныхъ чувствъ населенія настолько же парализовало ее, насколько поученія англійскихъ газетъ поощряли. Весной этого года органъ ея прекратилъ свое жалкое существованіе; какъ въ Америкѣ, такъ и въ Ирландіи судьба движенія стояла на самомъ низкомъ уровнѣ. Въ апрѣлѣ загорѣлась американская междоусобная война. Народъ сѣвера и юга взялся за оружіе. Ирландцы шли въ первыхъ рядахъ "своихъ штатовъ". Ирландскіе отряды дрались на обѣихъ сторонахъ: одни, подъ командой генерала Пата Клеборна, становились подъ знамя конфедераціи; другіе, подъ командой генерала Т. Ф. Мигера, пожинали неувядаемые лавры подъ звѣзднымъ знаменемъ Союза. Въ этомъ порывѣ феніанскіе кружки были покинуты всѣми. На минуту, но только на минуту, казалось, что американская война убила движеніе. Однакожъ на дѣлѣ оно скоро получило новый и болѣе сильный импульсъ. Готовность, съ которою Англія признала права воюющей страны за отпавшими штатами, и другія обстоятельства съ самаго начала породили убѣжденіе, что разрывъ между вашингтонскимъ правительствомъ и с.-джемскимъ дворомъ неизбѣженъ. Этимъ впечатлѣніемъ усердно пользовались въ Сѣверныхъ Штатахъ и въ Ирландіи, какъ побудительнымъ средствомъ для присоединенія ирландцевъ къ федеративнымъ полкамъ. И оно имѣло могущественное вліяніе на страну. Весь путь изъ Ирландіи представлялъ сплошной потокъ молодыхъ, дѣятельныхъ и сильныхъ людей въ федеративные ряды. Почти всѣ вѣрили въ увѣренія Сюарда и обѣщанія нѣкоторыхъ изъ ирландскихъ вождей, что, когда Союзъ будетъ возстановленъ, Америка войдетъ въ соглашеніе съ Дж. Буллемъ и Ирландія будетъ щедро вознаграждена за ея помощь "Звѣздамъ и Полосамъ" {Популярное названіе американскаго національнаго флага.-- Прим. перев.}. Это было заключительнымъ ударомъ въ пользу феніанскаго движенія.

Въ это же время явилось ему на помощь другое не менѣе благопріятное обстоятельство. Теренцъ Белью Макъ-Магнусъ, одинъ изъ вождей "сорокъ восьмого", удачно совершилъ въ 1851 году свой смѣлый и рѣшительный побѣгъ изъ ссылки съ Вандименовой Земли и вскорѣ высадился въ С.-Франциско. Въ началѣ 1861 г. онъ умеръ въ этомъ городѣ, къ великому огорченію своихъ соотечественниковъ, горячо его любившихъ. Кому-то пришло въ голову, что тѣло покойнаго революціонера должно быть вырыто изъ могилы на чужбинѣ и съ церемоніями перенесено черезъ континентъ и океанъ на родину. Предложеніе было встрѣчено съ энтузіазмомъ. Событіе было такъ драматично и вызывало такія глубокія чувства, что процессія сопровождалась огромными толпами народа и такою торжественностью, который удивляли и тревожили всякаго. Американскіе ирландцы, казалось, сдѣлали эти похороны демонстраціей преданности своей родинѣ. Въ Ирландіи народъ былъ охваченъ подобными же чувствами и повсюду готовился оказать надлежащій пріемъ останкамъ того, кто, будучи преслѣдуемъ въ живыхъ, могъ возвратиться на любимую родину только мертвымъ. Это было событіе, могущественно взывавшее къ симпатіямъ народа; и всѣ фракціи невольно соединились въ благоговѣніи въ патріотизму, который оно выражало.

Только когда приготовленія къ похоронамъ были уже почти окончены, прошелъ слухъ, что все дѣло находится вполнѣ въ рукахъ феніанскихъ вождей и будетъ употреблено ими въ пользу своихъ плановъ. Это привело націоналистовъ не феніанъ въ замѣшательство, которое доставило ихъ противникамъ не мало удовольствія. Отстать и отойти въ сторону можно было только выставивши въ оправданіе очень серьезную и вѣрную опасность, доказательства которой едва ли кто могъ представить. Идти же впередъ -- значило усиливать движеніе, которое быть-можетъ вовлечетъ Ирландію въ междоусобную войну. И въ самомъ дѣлѣ, одно время существовало серьезное намѣреніе превратить демонстрацію Макъ-Магнуса въ сигналъ для возстанія. Эта идея встрѣтила горячій и успѣшный протестъ въ Стефенсѣ, на томъ основаніи, что его приготовленія были еще только въ началѣ, а онъ не хотѣлъ начинать возстанія, не будучи готовымъ. Понадобилась вся сила его авторитета для того, чтобы настоять на этомъ veto; и задуманное возстаніе было отложено только послѣ горячаго спора. По всему пути отъ С.-Франциско до Дублина похороны представляли одну изъ самыхъ внушительныхъ, когда бы то ни было видѣнныхъ, демонстрацій. Каждый сколько-нибудь значительный городъ Штатовъ насылаю" отъ себя делегацію. 30-го октября 1867 г. тѣло прибыло въ Квинстоунъ, и въ промежутокъ времени между этимъ числомъ и погребеніемъ его на Глазневинскомъ кладбищѣ въ Дублинѣ, въ воскресенье 10-го ноября, весь островъ находился въ крайне тревожномъ и возбужденномъ состояніи. Высоко-преподобный д-ръ Кулленъ, католическій архіепископъ Дублина, зная о подкладкѣ всего этого дѣла, отказался дозволить какія бы то ни было службы или публичныя церемоніи по этому поводу въ церквахъ своей анархіи, за что и навлекъ на себя самыя ожесточенныя нападки. Революціонные вожди очень искусно обзывали всякое противодѣйствіе ихъ планамъ "враждой въ покойному", "ненавистью противъ любви къ родинѣ". Пять лѣтъ спустя, когда феніи сами сознались, что эти похороны были настоящимъ операціоннымъ пунктомъ для ихъ движенія, поведеніе архіепископа сдѣлалось понятнымъ для многихъ изъ тѣхъ, которые его прежде такъ сильно порицали. Нѣкоторые изъ феніанскихъ вождей высказывали, что въ теченіе трехъ недѣль похоронъ Макъ-Магнуса въ ряды организаціи вступило больше членовъ, чѣмъ въ два предыдущіе года. Похоронная процессія но улицамъ Дублина была грандіозною демонстраціей. Пятьдесятъ тысячъ народа шли за катафалкомъ; по крайней мѣрѣ столько же сочувствующихъ зрителей стояли рядами по обѣимъ сторонамъ улицъ.

Этотъ день доставилъ феніанскимъ вождямъ такое вліяніе въ Ирландіи, какого они никогда прежде не имѣли. Американскіе делегаты, сопровождавшіе тѣло Макъ-Магнуса въ Ирландію, возвратились домой съ извѣстіемъ, что отечественная организація имѣетъ очень серьезные размѣры и силу и нуждается лишь въ помощи Америки деньгами, оружіемъ и руководителями для того, чтобы въ любой моментъ окончательно сбросить британское иго съ Ирландіи. Вслѣдствіе этихъ вѣстей, движеніе въ Америкѣ въ очень короткое время пріобрѣло совершенно новый характеръ и скоро разрослось до громадныхъ размѣровъ. Люди, стоявшіе до тѣхъ поръ совершенно въ сторонѣ, люди обладавшіе положеніемъ, характеромъ и способностями, искренно и дѣятельно приняли участіе въ приготовленіяхъ. Деньги со всѣхъ сторонъ сыпались въ кассу организаціи. Повсюду распространилось убѣжденіе, что наставалъ часъ, когда Ирландія "разорветъ цѣпи многовѣковаго рабства"; и даже ея самые бѣдные сыны и дочери несли свои пожертвованія. Не было больше сомнѣнія, что если возстаніе продержится въ Ирландіи собственными силами хотя бы въ теченіе одного мѣсяца, оно будетъ имѣть въ своемъ распоряженіи въ Америкѣ милліоны долларовъ и тысячи рукъ для помощи. Это очень наглядно было доказано пріемомъ, который позднѣе былъ оказанъ въ Америкѣ (въ 1865 г.) извѣстію объ арестахъ ирландскихъ феніевъ. Сочувствующіе буквально осадили руководителей движенія. Отцы и матери приводили записываться своихъ сыновей, служанки приносили сбереженія отъ своихъ заработковъ; калифорнійскіе рудокопы отдавали свои сокровища. Старики, видѣвшіе на родинѣ, какъ срывались крыши съ домовъ, молодые люди, слышавшіе разсказы объ изгнаніяхъ своихъ родителей, громко требовали записать ихъ "въ первую очередь", для перваго призыва къ дѣлу. Очищенія временъ голода посѣяли "драконовы зубы" отъ Гудзона до Миссисипи.

XXI.
Тревожное время.

Наиболѣе вліятельными и руководящими людьми въ ирландскихъ національно-политическихъ дѣлахъ въ періодъ отъ 1860 до 1865 г. были Вильямъ Смитъ О'Брайенъ, Джонъ Мартинъ и Ды О'Доногью. Первый изъ нихъ, собственно говоря, не принималъ лично дѣятельнаго участія въ дѣлахъ; но признавался главой національной партіи. Его совѣтовъ искали всѣ и при помощи своихъ писемъ, отъ времени до времени появлявшихся въ Nation, онъ имѣлъ значительное вліяніе на ходъ событій. Д. Мартинъ возвратился въ Ирландію въ 1858 г. Въ теченіе одного или двухъ лѣтъ онъ жилъ въ совершенномъ уединеніи въ Кильброней, около Ростревора, одномъ изъ прекраснѣйшихъ угловъ его родного Ульстера; но онъ не могъ долго противостоять давленію обстоятельствъ, которыя требовали еще разъ его голоса и его вліянія на пользу дѣла націи. Однакожь дѣйствительно дѣятельное участіе въ общественной жизни онъ принялъ не раньше 1864 г., когда онъ вмѣстѣ съ Ды О'Доногью основалъ общество, имѣвшее цѣлью расторженіе союза съ Англіей, называвшееся "національною лигой".

Другія двѣ личности, одинаково извѣстныя и во многихъ отношеніяхъ болѣе талантливыя, еще позднѣе возвратились на общественную арену: это -- Джонъ Б. Диллонъ и Джоржъ Генри Муръ. Послѣдній, послѣ смерти Лукаса и отъѣзда въ 1855 г. Гавана Дуффи, принялъ на себя роль вождя порѣдѣлыхъ рядовъ партіи "арендной лиги; и нужно отдать ему справедливость -- ...si Регgama dextra defendi possent, etiam hac defensa fuissent,-- все, что изъ погибавшаго дѣла могли сдѣлать геній, мужество и преданность, было сдѣлано этимъ талантливымъ сыномъ Мэйо. Онъ лишился своего мѣста въ парламентѣ при выборахъ 1857 г., вслѣдствіе обвиненія его въ духовномъ "застращиваніи", и, отказавшись отъ предложенныхъ ему нѣсколькихъ другихъ округовъ, молча и печально наблюдалъ за ходомъ общественныхъ дѣлъ вплоть до 1868 г.

На ирландской трибунѣ въ періодъ отъ 1858 до 1868 года особенно выдавался Ды О'Доногью, тогдашній членъ парламента отъ Типперари. Въ теченіе большей части этихъ десяти лѣтъ онъ былъ самымъ популярнымъ человѣкомъ Ирландіи. Много было причинъ, дававшихъ ему право занимать такое положеніе. Древность его рода, родство съ О'Коннелемъ, его блестящая наружность, его манеры, его великодушный характеръ, краснорѣчіе, патріотизмъ -- все дѣлало его народнымъ любимцемъ. Его титулъ кельтскаго начальника племени восходилъ до отдаленной древности, по крайней мѣрѣ до четырехъ сотъ лѣтъ назадъ. Онъ былъ молодъ, блестящъ и отваженъ. Въ первый разъ онъ выступилъ на общественную арену въ качествѣ кандидата въ члены парламента отъ Типперари подъ покровительствомъ Д. Генри Мура въ 1857 г., на мѣсто изгнаннаго изъ парламента Джемса Садлейра {Вскорѣ послѣ самоубійства Джона Садлейра (банкира и вождя бригады) было открыто, что его братъ Джемсъ былъ замѣшанъ въ мошенническихъ операціяхъ типперарскаго банка. Онъ бѣжалъ изъ Ирландіи и спеціальнымъ вотомъ былъ изгнанъ изъ палаты общинъ. Прим. автора. }. Молодой вождь не встрѣчалъ себѣ препятствія и скоро очутился въ передовомъ ряду національной политики. Обстоятельства естественно поставили меня въ одинаковое положеніе съ нимъ, и въ теченіе всего этого періода мы шли съ нимъ рука объ руку. Почти по всѣмъ общественнымъ вопросамъ наши мнѣнія были одинаковы. Мы держались почти одного и того же взгляда на феніанскіе проекты и пользовались одинаковою ненавистью вождей движенія; впрочемъ, онъ значительно меньшей, чѣмъ я. Одинъ или два раза въ теченіе борьбы между націоналистами, феніанами и не-феніанами я боялся за него. Я зналъ, что тайные вожди, за исключеніемъ одного, очень желали пріобрѣсти его на свою* сторону и что ему дѣлались очень заманчивыя предложенія. Однако я имѣлъ основаніе думать, что Стефенсъ совсѣмъ не желалъ обращенія Ды О'Доногью. Ему не хотѣлось имѣть подлѣ, своего пьедестала такого опаснаго соперника. къ счастію, несмотря на искреннюю ненависть молодого вождя къ англійскому господству, ничто не могло разсѣять его убѣжденій противъ насильственныхъ проектовъ; но его мнѣнію, какъ и по моему, они могліг потопить Ирландію въ крови,-- могли, конечно, вызвать самопожертвованіе и героизмъ ея сыновъ, но въ результатѣ должны были заклепать ея цѣпи я увеличить ея страданія.

Лѣтомъ 1863 года Стефенсъ рѣшилъ основать въ Дублинѣ еженедѣльный журналъ, который долженъ былъ съ самаго начала защищать спеціальные интересы феніанской организаціи и увеличивать ея доходы. Въ ноябрѣ, согласно этому плану, была начата газета Irish People. Повидимому, ему никогда не приходило въ голову, что этому предпріятію грозятъ двѣ опасности. Оно, во-первыхъ, почти навѣрно должно было сконцентрировать въ себѣ, для глазъ и рукъ правительства все, что было дѣятельнаго и опаснаго въ организаціи; во-вторыхъ, относительно финансовой" стороны дѣла гораздо больше было шансовъ на то, что оно послужитъ къ обремененію, чѣмъ къ увеличенію ресурсовъ партіи. И, дѣйствительно, обѣ эти опасности, скоро ясно обнаружились.. Хотя за Irish People стояла цѣлая армія дѣятельныхъ и усердныхъ организаторовъ и хотя всѣ средства организаціи были пущены въ дѣло, чтобы дать ему ходъ, журналъ продолжалъ быть, больше бременемъ, чѣмъ помощью для феніевъ. Его существованіе дало намъ, въ Nation, возможность -- точно такъ же, конечно, какъ и правительству -- положительно убѣдиться, гдѣ преобладаетъ феніанскій и гдѣ анти-феніанскій націонализмъ. Органъ феніевъ вполнѣ господствовалъ среди ирландцевъ Англіи и Шотландіи, такъ что во многихъ мѣстахъ на сѣверъ и югъ отъ Твида совершенно вытѣснилъ Nation, тогда какъ въ Ирландіи онъ никогда не могъ достичь распространенности нашего журнала, а во многихъ мѣстахъ былъ самъ вполнѣ имъ вытѣсненъ. Особенно же безразсудно было то, что Стефенсъ поручилъ руководство журнала, издававшагося въ разстояніи брошеннаго камня отъ воротъ Дублинскаго замка, самымъ выдающимся людямъ феніанской организаціи. Джонъ О'Лири, Чарльзъ Дж. Бикгамъ и T. С. Люби были редакторами, О'Донованъ Росса -- управляющимъ редакціи, а Джемсъ О'Конноръ~кассиромъ. Контора журнала была по-истинѣ главнымъ штабомъ партіи.

Основаніе Мартиномъ и Ды О'Доногью національной лиги, какъ открытой анти-феніанской организаціи націоналистовъ, взывающей къ общественному мнѣнію, нанесло великую обиду феніанскимъ вождямъ. Феніи приходили на ея митинги и старались производить безпорядки и компрометировать ихъ криками "мы хотимъ политики войны", "намъ не достаетъ ружей" и т. п. Они ожидали, что, подвергаясь постоянно такимъ нападеніямъ, лига будетъ принуждена прекратить свое существованіе. Джонъ Мартинъ показалъ, что онъ понимаетъ эту тактику. Онъ предлагалъ феніямъ идти своимъ путемъ и не мѣшать ему дѣлать то же. Цѣною упорной борьбы онъ держался среди всѣхъ тревогъ и ужасовъ 1865 и большей части слѣдующаго года. Въ августѣ 1866 года тогдашніе вожди феніанскаго движенія, убѣдившись въ невозможности остановить собранія лиги путемъ безпорядковъ, свистковъ и криковъ, рѣшили принять болѣе насильственныя мѣры. Однажды вечеромъ толпа феніевъ вломилась въ залъ лиги и, въ отвѣтъ на замѣчаніе Мартина, призывавшаго къ порядку, осыпала его цѣлымъ градомъ тухлыхъ яицъ и другихъ метательныхъ снарядовъ и разогнала все собраніе. За два года передъ этимъ ихъ ненависть во мнѣ выразилась еще болѣе свирѣпымъ, хотя и не такимъ позорнымъ, взрывомъ.

Въ февралѣ 1864 года комитетъ дублинской статуи принца Альберта {Умершаго мужа королевы Викторіи.-- Прим. перев.} обратился къ городскому управленію съ предложеніемъ уступить ему для этого памятника мѣсто Колледжъ-Гринъ. Всѣмъ было хорошо извѣстно, что мѣсто это, по національной традиціи, должно быть назначено и сохранено для статуи Генри Граттана, которая и стоитъ тамъ теперь. Въ городскомъ управленіи это "отчужденіе мѣста Граттана", какъ прозвали предложеніе комитета, было встрѣчено рѣшительною оппозиціей. Въ этомъ дѣлѣ я взялъ на себя руководящую роль, будучи за два года до этого выбранъ членомъ городскаго совѣта. Мы ходатайствовали, возражали, протестовали, угрожали. Мы предлагали для статуи принца какое угодно другое мѣсто въ городѣ, только не это. Большинство совѣта считало "не вѣрноподданническимъ" поступкомъ отказать въ какомъ бы то ни было мѣстѣ для ста туи принца Альберта и, несмотря на права Граттана, утвердило предложеніе. Крикъ негодованія поднялся по всей Ирландіи. Въ Дублинѣ, въ Ротундѣ, былъ назначенъ публичный митингъ, съ цѣлью выразить всеобщее негодованіе и требовать отмѣны ненавистнаго постановленія. "Ц. O. И. Р." по двумъ причинамъ рѣшилъ противодѣйствовать этой демонстраціи: во-первыхъ, Генри Граттанъ былъ представителемъ и, такъ сказать, основателемъ конституціонно - націоналистской партіи,-- народъ же, берущійся за оружіе для того, чтобъ основать Ирландскую республику, не долженъ покланяться личности мирнаго общественнаго дѣятеля; во-вторыхъ, Сулливанъ и люди его партіи будутъ на этомъ митингѣ покрыты аплодисментами, а этого не должно допускать. По всѣмъ кружкамъ и подкружкамъ Дублина были разосланы тайные приказы имѣть въ Ротундѣ въ назначенный вечеръ митинга своихъ людей въ полномъ числѣ.

Ды О'Доногью пріѣхалъ изъ Килдарнея, чтобы предсѣдательствовать; платформа была переполнена представителями и извѣстными людьми города, а галлереи и самая зала были переполнены народомъ. Ды О'Доногью началъ свою вступительную рѣчь и сдѣлалъ нѣсколько лестныхъ замѣчаній насчетъ меня.

"Мы не хотимъ Сулливана!" -- раздался рѣзкій голосъ въ одномъ углу залы.-- "Этотъ голосъ не выражаетъ настроенія ирландскаго народа",-- отвѣтилъ предсѣдатель. Крики покрыли его дальнѣйшія замѣчанія.-- "Долой Сулливана!...Прочь Сулливана!" -- раздавались неистовые возгласы изъ тѣсныхъ группъ прямо передъ фронтомъ платформы. Большинство собранія казалось до крайности возбужденнымъ. Оно едва могло вѣрить своимъ глазамъ и терялось въ догадкахъ о происходившемъ.

"Долой Сулливана!... Мы убьемъ его!" Вдругъ по данному сигналу былъ сдѣланъ натискъ на платформу; явились вынутыя изъ-подъ куртокъ палки и въ нѣсколько секундъ началась безпорядочная борьба. О'Донованъ Росса и другіе феніанскіе организаторы теперь открыто выдвинулись впередъ, лѣзли черезъ барьеры и били всякаго, кто оказывалъ имъ сопротивленіе.

Среди дикаго шума, треска стульевъ и натиска нападающаго народа чья-то неизвѣстная рука грубо схватила меня и надъ моимъ ухомъ раздался голосъ: "немедленно уходите отсюда, иначе вы будете убиты". Меня насильно тащили по залѣ къ выходу. Какъ бы я ни хотѣлъ покориться этому совѣту, выполнить его было невозможно. Я рванулся, чтобъ освободиться отъ своего неизвѣстнаго покровителя, рѣшившись во что бы то ни стало свободно выйти изъ залы. Скоро я увидѣлъ, что Ды О'Доногью заботливо искалъ меня, и мы вмѣстѣ вышли на улицу. Дружественная толпа, однакожь, провожала насъ до гостиницы, состоя, какъ я имѣю основаніе думать, изъ феніевъ, которые знали о проектированномъ насиліи противъ насъ и рѣшили предупредить его.

Тѣмъ временемъ Росса и его бушующая команда вполнѣ овладѣли платформой. Они разбили стулья и репортерскій столъ; сорвали газовыя лампы, махали, вмѣсто знамени, зеленымъ сукномъ, покрывавшимъ столъ, и въ теченіе получаса кричали, радуясь своему успѣху. Затѣмъ они прошли процессіей по Саквилль-стритъ и разошлись; нѣкоторые понесли поздравленія Стефенсу съ такою гордостью, какъ будто они взяли Дублинскій замокъ, сорвали союзный флагъ или арестовали лорда-лейтенанта.

На слѣдующій день сдѣлалось извѣстнымъ объясненіе этой сцены и выражено было не мало негодованія противъ вождей феніанизма за такую попытку нарушить свободу собранія. "Комитетъ гражданъ" собрался и рѣшилъ держать публичный митингъ въ слѣдующій понедѣльникъ въ той же залѣ Ротунды и провести тексты резолюціи, которые было предположено вотировать на первомъ собраніи; а для противодѣйствія тактикѣ феніевъ рѣшено принять мѣры и, въ случаѣ нужды, встрѣтить силу силой.

Но какъ было это сдѣлать? Какъ было устроить такъ, чтобы собрались тысяча или двѣ народа и чтобы между ними не было членовъ феніанской организаціи? Могли ли мы ручаться, что въ самомъ "комитетѣ гражданъ" не было людей, которые наружно выказывали намъ симпатію, а въ дѣйствительности вели контрмины подъ всѣ наши планы и приспособленія? "Этого невозможно сдѣлать",-- говорили нѣкоторые изъ наиболѣе благоразумныхъ нашихъ друзей. Кромѣ того, по городу ходило пропасть слуховъ и самыхъ тревожныхъ разсказовъ: будто бы феніанскіе вожди отрядили на слѣдующій митингъ тысячу человѣкъ съ револьверами; будто Стефенсъ поклялся во что бы то ни стало сдѣлать и митингъ, и рѣчи, и резолюціи абсолютно невозможными. Испуганные друзья приходили къ намъ и убѣждали насъ отказаться отъ митинга. "Это отчаянные люди; не стоитъ идти наперекоръ имъ; будетъ кровопролитіе и убійство. Лучше отказаться!" Я же, напротивъ, убѣждалъ всѣхъ друзей общественной свободы быть твердыми и готовыми ко всякой опасности. "Мы жалуемся на англійскую тираннію,-- говорилъ я,-- и наши отцы жертвовали своими жизнями, сопротивляясь ей. Но здѣсь мы имѣемъ гораздо болѣе вредную тираннію. Мнѣ грозятъ больше, чѣмъ кому-нибудь. Я знаю это и все-таки рѣшаюсь идти впередъ; и что бы со мной ни случилось, я во всякомъ случаѣ буду бороться за общественную свободу". Къ моему удовольствію, это воззрѣніе оказалось очень распространеннымъ. Нетерпимость и насильственный деспотизмъ феніанскихъ вождей противъ публичныхъ собраній сдѣлали ихъ очень непопулярными.

Было рѣшено держать митингъ тотчасъ послѣ обѣда (такъ какъ ночное время представляло бы много преимуществъ для безпорядка и нападенія) и публику впускать по нумерованнымъ билетамъ. Я чувствовалъ, что это была проба силы и искусства между мной и Стефенсомъ, и я рѣшилъ, что онъ долженъ убѣдиться въ моей способности защищаться. "Безумецъ!-- воскликнулъ одинъ возбужденный пріятель за одинъ или два дня до митинга,-- развѣ вы не знаете, какъ безполезно и опасно бороться съ тайнымъ обществомъ? Вотъ теперь они тайно печатаютъ такіе же билеты, какъ ваши, и въ день митинга зала окажется наполненною толпой не друзей, а враговъ!"

Я притворился озадаченнымъ. Но на дѣлѣ я это и ожидалъ, разставилъ для вождя феніевъ ловушку и онъ шелъ въ нее.

Всѣмъ, кому были даны билеты для раздачи, велся аккуратный списокъ; и всякій распространитель былъ лично отвѣтственъ за имя и адресъ лица, которому онъ далъ билетъ. Всякій членъ "комитета гражданъ" -- около сорока всѣхъ -- получилъ на этихъ условіяхъ четыре или пять пачекъ билетовъ. Я догадывался, что въ самомъ комитетѣ были агенты врага и что не только о каждомъ нашемъ шагѣ будетъ донесено куда слѣдуетъ, но что и билеты будутъ поддѣланы. Я зналъ одного пріятеля литографа, которому могъ вполнѣ довѣрять; и вотъ, не сказавши никому, я заказалъ ему напечатать медленнымъ и не подающимся поддѣлкѣ процессомъ двѣ тысячи билетовъ. Когда все было готово, наканунѣ нашего митинга я собралъ "комитетъ гражданъ". "Господа, наши билеты поддѣланы!" -- воскликнулъ я.-- "Да, да. Это фактъ" -- раздались многіе голоса.-- "Что за срамъ! Что же дѣлать?-- заговорили нѣкоторые тайные агенты Стефенса, притворяясь удивленными.-- Мы не можемъ держать митинга; мы должны отказаться отъ него".

-- Нѣтъ, господа,-- сказалъ я,-- мы не откажемся отъ него. Всякій изъ насъ, если онъ дѣйствовалъ искренно и согласно условію, знаетъ, кому онъ давалъ билеты.

-- Совершенно вѣрно. Будьте увѣрены.

-- Хорошо. Всѣ такіе билеты теперь уничтожаются и не будутъ завтра приниматься у дверей зала. Вотъ другіе билеты, которыми каждый изъ васъ сегодня вечеромъ замѣнить всѣ старые у своихъ знакомыхъ.

Собраніе разразилось взрывомъ удовольствія. Два или три изъ нашихъ друзей, конечно, имѣли нѣсколько унылый видъ, несмотря на усилія радоваться вмѣстѣ съ другими.

Трудно сказать, съ какою цѣлью: затѣмъ ли, чтобъ испугать меня, или съ серьезнымъ намѣреніемъ, но моему семейству были посланы частныя письма, предупреждавшія его самымъ торжественнымъ и яснымъ образомъ, что мое смѣлое поведеніе приведетъ къ печальнымъ послѣдствіямъ. Въ письмахъ этихъ говорили, что я буду застрѣленъ. "Еслибы даже и такъ,-- сказалъ я,-- я скорѣй хочу быть застрѣленнымъ, чѣмъ быть трусомъ или рабомъ".

На слѣдующій- день городъ былъ встревоженъ и возбужденъ, какъ будто ожидалъ землетрясенія, предсказаннаго въ календаряхъ. Онъ казался крѣпостью, за обладаніе которой велась свирѣпая битва. Всѣ были увѣрены, что моя жизнь послужитъ искупительною жертвой; изъ самыхъ отдаленныхъ частей Ирландіи пріѣзжали вооруженные друзья, чтобы защищать меня. Одинъ изъ нихъ, олицетвореніе дружеской преданности, Томасъ П. О'Конноръ изъ Типперари, былъ человѣкомъ, которому феніи были многимъ обязаны. Впослѣдствіи они сдѣлались ему еще болѣе обязаны за его вліяніе, его хлопоты и великодушіе, когда имъ самимъ понадобилась защита и помощь. Хотя онъ благополучно здравствуетъ до сихъ поръ, но въ ночь, предшествовавшую этому митингу, онъ, какъ и многіе другіе, принялъ религіозное напутствованіе на случай смерти на другой день. Теперь кажется почти абсурдомъ то, что тогда считалось такой серьезною вещью. Мое собственное семейство прощалось со мной, какъ будто никогда не надѣялось больше видѣть меня. Однакожь никто не могъ поколебать моего рѣшенія.

Отрядъ "національныхъ волонтеровъ" предложилъ свои услуги служить стражей и привратниками при митингѣ и послѣ тщательнаго выбора двѣсти человѣкъ были записаны. Около каждой двери помѣстилось по "ротѣ" съ "капитаномъ" во главѣ. Когда въ часъ дня двери были отперты, въ большую залу среди аплодисментовъ потекла толпа гражданъ, очевидно весьма порицавшая всякое столкновеніе съ согражданами, но рѣшившаяся во что бы то ни стало защищать право публичныхъ собраній для законныхъ и патріотическихъ цѣлей.

Скоро у дверей раздались крики: "поддѣльный билетъ". Враги начали собираться, но находили входъ для себя закрытымъ. Около двухъ часовъ пришелъ цѣлый баталіонъ съ О'Донованомъ Россой во главѣ. Онъ подалъ недѣйствительный билетъ. "Не годится!" -- сказалъ молодой Джозефъ Генли изъ Ардавона, образецъ атлетической силы и крѣпости, бывшій капитаномъ у этой двери.-- "Я долженъ пройти!" -- сказалъ Росса, тоже крѣпко сложенный, сильный, энергичный и рѣшительный.-- "Вы не пройдете!" -- былъ вызывающій отвѣтъ. Росса кинулся къ двери, но былъ поваленъ молотообразнымъ ударомъ Генли. Съ быстротою молніи Росса былъ на ногахъ и отвѣтилъ тѣмъ же. Оба бойца были какъ нарочно подобраны; но преимущество было на сторонѣ молодаго, прошедшаго военную школу, капитана. Росса, смѣлый какъ левъ, дрался хорошо, по все напрасно. Его товарищи пробовали вступиться, но не допустила стража и, послѣ настоящей драки, феніи удалились. Нѣчто подобное случилось и у другихъ входовъ; нападавшіе всюду были побиты. Митингъ имѣлъ полный успѣхъ и резолюціи поставлены. Этотъ день былъ полною побѣдой. Помимо временнаго раздраженіи, я не думаю, чтобъ и феніи стали относиться къ намъ хуже за нашу рѣшимость и мужество. Съ той и другой стороны люди показали полное нежеланіе употреблять огнестрѣльное оружіе, что удивило всѣхъ. Сильные и тяжелые удары наносились и получались и даже кровь проливалась; и хотя каждый изъ нѣсколькихъ сотъ людей носилъ револьверъ, но ни одинъ изъ нихъ не былъ вынутъ. Еслибы хоть одинъ былъ пущенъ въ дѣло, явились бы сотни ихъ, и могли произойти печальныя сцены. Мы всѣ были очень рады, что день прошелъ такъ хорошо. Граждане вообще, какъ мнѣ извѣстно, были тоже довольны. Еслибы мы такимъ образомъ не возстали на защиту терпимости и свободы, всякая свободная дѣятельность въ политикѣ была бы остановлена насильственнымъ терроризмомъ.

2-го апрѣля 1865 г. паденіемъ Ричмонда закончилась американская междоусобная война. 7-го сдался генералъ Ли. Къ іюню федеральныя арміи были распущены. Ирландскіе полки сдѣлались свободны. Сотни смѣлыхъ и искусныхъ офицеровъ, отвыкшихъ отъ преслѣдованія мирныхъ цѣлей, оказались въ положеніи ищущихъ себѣ симпатичнаго дѣла, въ которомъ они могли бы продолжать свою карьеру. Феніанскіе вожди почувствовали, что часъ дѣйствія наступилъ. Оружіе ввозилось и раздавалось безъ перерыва, хотя далеко не въ такомъ количествѣ, какого хотѣлъ Стефенсъ. Каждый пароходъ изъ Америки привозилъ офицеровъ, между которыми одинъ изъ первыхъ былъ генералъ-бригадиръ Т. Ф. Мулленъ, который и основалъ свой постъ въ Дублинѣ, въ качествѣ главнокомандующаго. Съ континента пріѣхали генералъ Клюзера и генералъ Феріола, изъ которыхъ первый позднѣе принималъ участіе въ парижской коммунѣ. Всякій зналъ, что готовится, потому что всѣ тайныя движенія феніанъ производились удивительно публично. Американскіе кружки, желая усилить подписку, печатали воззванія и разоблачали все, что ни дѣлалось. Одно изъ нихъ, изданное спрингфильдскимъ кружкомъ "къ ихъ американскимъ (товарищамъ-гражданамъ", гласило слѣдующее:

"Ирландія наканунѣ революціи. День открытія дѣйствій временнаго правительства назначенъ. Армія изъ 200.000 человѣкъ поклялась его поддерживать. Американскіе и ирландскіе офицеры, съ отличіемъ служившіе въ вашей арміи, тайно переѣзжаютъ въ Ирландію, чтобы принять на себя веденіе операцій, которыя; будутъ выполнены въ нѣсколько мѣсяцевъ -- и скорѣе, гораздо скорѣе, чѣмъ кто-нибудь изъ васъ ожидаетъ".

Въ августѣ ирландскія газеты начали наполняться алармистскими письмами провинціальныхъ джентльменовъ, и возможность возстанія обсуждалась съ сотни точекъ зрѣнія. Въ сентябрѣ судьи графства Коркъ собрались, въ числѣ 150, на спеціальное собраніе для обсужденія опаснаго положенія дѣлъ. Они представили правительству докладную записку, но правительство уже составило свое рѣшеніе. Нелегко опредѣлить моментъ, когда тайная организація можетъ быть поражена самымъ дѣйствительнымъ образомъ. Случайное обстоятельство показало властямъ въ Дублинскомъ замкѣ, что не слѣдуетъ терять времени. Въ числѣ служащихъ въ типографіи Irish People былъ человѣкъ по имени Пирсъ Нагль, любимецъ, довѣренный агентъ и курьеръ Стефенса. Болѣе уже: года Нагль состоялъ на жалованьи у правительства и систематически доносилъ на всѣхъ феніанскихъ вождей. Однажды отъ южно-типперарскихъ В. пріѣхалъ посланный и получилъ отъ Стефенса документъ величайшей важности и тайны, съ которымъ; онъ и долженъ былъ возвратиться немедленно въ Клонмель. Бумага, которую онъ везъ, должна была быть тамъ прочитана центрамъ и немедленно уничтожена. Посланный выпилъ послѣ обѣда и заснулъ на скамейкѣ въ типографіи. Негль вошелъ, увидѣлъ его и догадался, что "капитанъ" далъ ему важное письмо. Карманы спящаго были тотчасъ же вывернуты и драгоцѣнный документъ похищенъ. Прошло нѣсколько дней, прежде чѣмъ Нэгль нашелъ возможнымъ благополучно передать его полиціи. Какъ только бумага попала въ руки правительства, ея важность была тотчасъ же оцѣнена. Не прошло и нѣсколькихъ часовъ, какъ она уже находилась въ комнатѣ совѣта Дублинскаго замка. Одного взгляда на нее было достаточно для лорда Водгауза для того, чтобы понять, что онъ долженъ нанести ударъ безъ дальнѣйшихъ колебаній. Онъ это и сдѣлалъ.

XXII.
Бѣгство изъ ричмондской тюрьмы.

-- Торопись въ городъ скорѣй, скорѣй! Тамъ отчаянныя дѣла. Jrish People запрещенъ; контора захвачена; Люби, О'Лири и Росса арестованы; телеграфныя сообщенія съ югомъ остановлены; никто не знаетъ, что можетъ случиться!

Такъ говорилъ мой братъ, стоя въ дверяхъ моей спальни рано утромъ въ субботу 16 сентября 1865 года. Онъ пріѣхалъ изъ города ко мнѣ, за три мили, въ сѣверное предмѣстье, чтобы сообщить новость о только-что случившихся тревожныхъ событіяхъ.

-- Люби, О'Лири и Росса арестованы!-- воскликнулъ я.-- А Стефенса тоже взяли?

-- Нѣтъ,-- по крайней мѣрѣ, пока я былъ въ городѣ.

-- Ну, такъ будь увѣренъ, что онъ будетъ драться. Сегодня ночью мы будемъ имѣть баррикады въ городѣ.

И наскоро позавтракалъ, пока мой братъ передавалъ подробности происшествія. Я, насколько могъ, скрылъ свое волненіе; но положеніе дѣлъ мнѣ казалось очень серьезнымъ. По тѣмъ свѣдѣніямъ, которыя я имѣлъ въ теченіе послѣднихъ одного или двухъ мѣсяцевъ, я зналъ, что этотъ coup только на нѣсколько недѣль предупредилъ назначенный феніями открытый взрывъ. Разница во времени казалась мнѣ такой незначительной, что Стефенсъ долженъ былъ скорѣе принять битву теперь, чѣмъ позволить разбить свои силы по частямъ. Мало того, этотъ шагъ правительства былъ такъ очевиденъ и неизбѣженъ, что онъ долженъ былъ приготовиться къ нему съ того самаго момента, когда открыто основалъ центральное бюро феніанскихъ дѣлъ на самомъ порогѣ замка и наполнилъ его лучшими и наиболѣе выдающимися людьми своей партіи.

Я поѣхалъ въ городъ и нашелъ всѣхъ въ волненіи и тревогѣ. Только послѣ довольно долгихъ распросовъ мнѣ удалось кое-что разузнать о случившемся,-- такъ сбивчивы и противорѣчивы были ходившіе по городу разсказы.

Наканунѣ, въ пятницу 15 сентября 1865 года, въ Дублинскомъ замкѣ держался совѣтъ ирландскихъ исполнительныхъ властей. Ему были представлены донесенія полиціи о критическомъ положеніи феніанскихъ дѣлъ, о постоянномъ притокѣ въ страну американскихъ офицеровъ, объ усиливающейся дѣятельности въ провинціяхъ, о полученіи феніанскими вождями крупныхъ денежныхъ переводовъ, о повсемѣстныхъ обширныхъ военныхъ ученіяхъ и особенно въ Дублинѣ. Но самымъ важнымъ документомъ служило собственноручное письмо главы движенія слѣдующаго содержанія: "Дублинъ, 8-го сентября 1865 года. Братья! Я съ сожалѣніемъ вижу, что. вы не получили письма, посланнаго вамъ мной. Еслибы вы его получили, я увѣренъ, все было бы уже давно въ порядкѣ, потому что я тамъ въ точности говорилъ вамъ, что дѣлать* а разъ вы видѣли свой путь, безъ сомнѣнія, вы слѣдовали бы ему въ точности. Насколько я могу понимать, ваше настоящее положеніе и желаніе таковы, что самое лучшее для васъ -- собрать всѣхъ дѣйствующихъ И вмѣстѣ и, послѣ должнаго обсужденія и помимо какихъ бы то ни было личныхъ мотивовъ, имѣя въ виду исключительно и сознательно благо дѣла, выбрать одного человѣка, который могъ бы представлять васъ всѣхъ и руководить вами. Когда это будетъ сдѣлано, избранный вами долженъ тотчасъ же пріѣхать сюда за полученіемъ инструкцій и уполномочія для веденія благого дѣла. Не слѣдуетъ терять времени. Этотъ годъ,-- я говорю это безъ всякаго колебанія,-- долженъ быть годомъ дѣйствія. Я говорю это съ сознаніемъ дѣла и авторитетомъ, на которые не можетъ претендовать никто другой; и я повторяю: знамя Ирландіи, т. е. Ирландской республики, должно развернуться въ этомъ году. За недостаткомъ времени я принужденъ лишь прибавить, что оно должно быть поднято въ такомъ пылу надежды, какой никогда еще не пылалъ вокругъ него. Итакъ, будьте тверды въ вѣрѣ и бодры. Все идетъ хорошо.-- Братски вашъ Ж. Пауэръ" {Одинъ изъ безчисленныхъ псевдонимовъ Стефенса.-- Прим. авт.}.

"NB. Это письмо должно быть прочитано только дѣйствующимъ B и затѣмъ сожжено".

Таково было содержаніе письма, взятаго Пирсомъ Наглемъ изъ кармана пьянаго курьера, заснувшаго въ конторѣ Irish People.

Исполнительная власть рѣшила, что тайная организація должна быть поражена немедленно и притомъ одновременно по всему острову. Феніанскій органъ долженъ быть захваченъ, а вожди повсюду арестованы. Рѣшеніе было постановлено такъ быстро, что возникло затрудненіе относительно захвата газеты. Ея изданія за эту недѣлю были уже на пути въ Англію и провинціи. Въ моментъ самаго постановленія машина Irish People оканчивала печатаніе "провинціальнаго изданія", и телѣги со связками для агентовъ развозили его на поѣзда желѣзныхъ дорогъ и пароходы. Захватить ихъ уже не было возможности. Въ три часа все было готово, и полиція получила приказъ дѣйствовать. Но прежде, чѣмъ въ Дублинѣ былъ сдѣланъ первый шагъ, по всѣмъ "опаснымъ" городамъ были разосланы телеграммы, извѣщающія мѣстныхъ властей, что въ 10 часовъ вечера повсюду долженъ быть сдѣланъ одновременный натискъ на феніевъ и что въ виду этого немедленно должны быть приняты всѣ необходимыя мѣры предосторожности. Около 9 часовъ управляющій телеграфной компаніи былъ удивленъ посѣщеніемъ правительственнаго чиновника со страннымъ требованіемъ. Онъ сказалъ, что въ виду чего-то, "что должно случиться", правительство желаетъ "задержать" всѣ телеграммы, касающіяся финіанизма, кромѣ тѣхъ, которыя пересылаются агентами самого правительства. Управляющій хорошо зналъ, что это значило. Отказа на такое любезное приглашеніе не могло быть. Требуемое распоряженіе было сдѣлано. Для полной увѣренности, въ телеграфной конторѣ былъ поставленъ полицейскій въ полной формѣ. Теперь все было готово и въ 9 часовъ нѣсколько отрядовъ полиціи, хорошо вооруженныхъ, спокойно двигались по Парламентской улицѣ и заняли оба ея конца. Въ то время, какъ прохожіе дивились появленію полицейскаго кордона, нѣсколько сыщиковъ стучались въ дверь No 12, гдѣ помѣщалась контора Irish People. Никто не вышелъ отворить, и дверь была сломана. Домъ былъ занятъ и обшаренъ съ необыкновенною быстротой. Внутри никого не оказалось. Конторскія книги, формы шрифта и связки печатной бумаги (городское изданіе Irish People) были вынесены на улицу, нагружены на телѣги и увезены въ замокъ; полицейская стража была оставлена на мѣстѣ. Было ясно, что весь штатъ Irish People оставилъ контору за полчаса передъ этимъ, окончивши всю работу на этотъ день. Нѣкоторые изъ его членовъ находились еще но сосѣдству, и какъ только новость распространилась по улицѣ, они бросились вонъ и были схвачены. Между тѣмъ другіе отряды полиціи работали въ другихъ частяхъ города. Квартиры выдающихся феніевъ были хорошо извѣстны, и не прошло нѣсколькихъ часовъ, какъ О'Донованъ Росса, Джонъ О'Клогисси, Томасъ Ашъ, Михаилъ О'Нейль Фогерти, Мортимеръ Мойнигенъ и В. Ф. Роантри уже находились въ тюрьмѣ. Ни одинъ изъ нихъ не сопротивлялся. Люби, проведшій вечеръ съ однимъ изъ своихъ пріятелей, возвратился домой въ Дольфинъ-барнъ только въ полночь. Онъ не зналъ, что два сыщика были спрятаны Въ ближайшемъ кустарникѣ и ожидали его въ теченіе нѣсколькихъ часовъ. Едва онъ успѣлъ войти въ домъ, какъ они постучались, были впущены и арестовали его. Они сдѣлали обыскъ и нашли нѣкоторыя бумаги; между послѣдними было нѣсколько писемъ отъ нѣкоего О'Киффэ, хорошо извѣстнаго въ газетномъ мірѣ своими сумасбродными странностями. Онъ писалъ Люби въ своемъ характерномъ стилѣ, побуждая революціонныхъ вождей, если они дѣйствительно думаютъ дѣлать дѣло, идти и поохотиться на крупныхъ милордовъ, въ родѣ герцога Лейнстера. Для всякаго, кто зналъ автора, эти письма были лишь забавнымъ литературнымъ курьезомъ. И дѣйствительно, Люби смѣялся надъ ними и показывалъ ихъ ради потѣхи и другимъ. Однако, въ его собственному несчастію, онъ не уничтожилъ свирѣпой программы Киффэ. Хранить такой документъ для человѣка, принимающаго участіе въ политической тайной организаціи, было дѣломъ крайне опаснымъ; въ случаѣ ареста его, содержанію могло быть придано серьезное и реальное значеніе. Такъ и было въ этомъ случаѣ: эти пресловутыя письма Киффэ были положены въ основаніе обвиненія противъ арестованныхъ феніевъ, что для многихъ изъ нихъ было больнѣе и вызывало болѣе горькія жалобы, чѣмъ всѣ муки тюремнаго заключенія {Ничто такъ не удивляю вождей феніевъ, какъ ужасное обвиненіе въ томъ, что они замышляли "всеобщее убійство и всесвѣтный грабежъ". Принимая письма Киффэ за основаніе, власти замка широко развили это возмутительное и жестокое утвержденіе въ извлеченія изъ^дѣла и въ инструкціи прокурору при предварительномъ слѣдствіи. Подсудимые никогда не могли простить этого обвиненія. Они сосредоточили весь, или почти весь, свой гнѣвъ на злополучномъ Барри (теперешнемъ коронномъ судьѣ), тогдашнемъ прокурорѣ, ведшемъ это дѣло. Излагая то, что ему било сообщено въ извлеченія, онъ настаивалъ на этомъ положеніи. Когда впослѣдствіи ложность его была установлена въ самомъ замкѣ, власти нашли нужнымъ лишь замолчать, переставь упоминать о немъ, но отнюдь не открыто отказаться отъ него. Этотъ достойный сожалѣнія образъ дѣйствія поставилъ въ ложное положеніе какъ подсудимыхъ, такъ и самого Барри. Онъ не снялъ съ первыхъ тяготѣвшаго надъ ними обвиненія и былъ лишенъ послѣдняго случая, которымъ бы онъ съ удовольствіемъ воспользовался, чтобы проявить свое великодушіе и чувство справедливости и отнестись къ дѣлу съ точки зрѣнія своего собственнаго пониманія, а по данной ему инструкціи. Прим. авт.}.

Однакожъ, какъ бы ни была пагубна та роль, какую играла въ дѣлѣ рукопись Биффе, она еще не была самымъ опаснымъ открытіемъ. Въ конторкѣ Люби былъ найденъ запечатанный пакетъ съ надписью "Миссъ Фразеръ".-- "Что это такое?" -- спросилъ чиновникъ, кладя пакетъ на столъ передъ Люби. На одно мгновеніе его губы задрожали и лицо поблѣднѣло; но затѣмъ онъ быстро оправился и отвѣтилъ беззаботнымъ тономъ: "О, это что-то между дамами",-- и толкнулъ пакетъ черезъ столъ къ своей женѣ. Но прежде, чѣмъ та успѣла пошевелиться, чиновникъ схватилъ пакетъ. Этотъ запечатанный пакетъ содержалъ самыя положительныя улики, на которыхъ правительство съ самаго начала и до конца строило свои обвиненія противъ главныхъ заговорщиковъ. Это былъ приказъ, писанный Стефенсомъ, какъ высшимъ главой революціоннаго движенія, о назначеніи Люби, О'Лири и Кикгама тріумвирами въ исполнительный комитетъ на время его отсутствія для ревизіи американскихъ кружковъ. Онъ гласилъ слѣдующее:

"Я уполномочиваю этимъ Томаса Кларка Люби, Джона О'Лири и Чарльза Ж. Кикгама составить комитетъ организаціи или исполнительную коммиссію съ правомъ того же высшаго контроля надъ организаціей въ Ирландіи, Англіи и Шотландіи, которымъ я пользовался самъ. Я уполномочиваю ихъ также назначить комитетъ военной инспекціи и комитетъ апелляцій или суда, функціи которыхъ будутъ разъяснены всякому ихъ члену. Довѣряя патріотизму и способностямъ членовъ исполнительнаго комитета, я заранѣе вполнѣ санкціонирую ихъ дѣйствія и призываю всякаго изъ нашихъ рядовъ поддерживать ихъ и довѣриться ихъ руководству во всемъ, что касается до военной организаціи братства".

Ж. Стефенсъ.

Люби былъ заключенъ въ тюрьму. Его бумаги подъ печатями отвезены въ замокъ. Джорджъ Гопперъ (сестра котораго была женою Стефенса), Джонъ О'Лири и многіе другіе были арестованы рано утромъ. Можно сказать, что до полудня субботы, за исключеніемъ самого Стефенса и двухъ-трехъ другихъ, правительство захватило всѣхъ сколько-нибудь выдающихся и связанныхъ съ ирландскимъ отдѣломъ феніанской организаціи.

Однако-жь замѣчаніе, невольно вырвавшееся у меня въ это утро, при слушаніи разсказа обо всѣхъ этихъ новостяхъ, было у всѣхъ на губахъ: "если они не взяли Стефенса, они били въ пустую. Онъ задѣлаетъ всѣ дырья и подастъ сигналъ для дѣйствія до истеченія сутокъ".

Между тѣмъ по всей Ирландіи происходили сцены, подобныя только-что описаннымъ. Ночные аресты и захваты, торопливыя бѣгства, странные слухи и паническая тревога наполняли всякій значительный городъ и мѣстечко. Въ Дублинскомъ замкѣ это было критическимъ временемъ. Сэръ Томасъ Ларкомъ, помощникъ государственнаго секретаря, сидѣлъ всю ночь, получая каждыя пять минутъ донесенія и издавая приказы. Успѣшный захватъ конторы Irish People считался правительствомъ столь важнымъ, что его производили сами г. О'Феррелъ, коммиссаръ полиціи, и полковникъ Вудъ, генералъ-инспекторъ полицейской стражи. Полковнику Лейку было поручено производство всѣхъ арестовъ въ городѣ и подавленіе возможныхъ сопротивленій. И въ Дублинѣ, и въ Коркѣ почти навѣрно ожидались возмущенія. Въ послѣдній была наскоро отправлена изъ Баллинколлига добавочная батарея артиллеріи. Въ три часа утра всѣ солдаты гарнизона были разбужены и поставлены подъ ружье изъ Фермоя и другихъ станцій спѣшили подкрѣпленія.

Граждане Дублина считали часы этого возбужденнаго дня съ отягощеннымъ сердцемъ. Съ приближеніемъ ночи тревога усилилась. Многіе сидѣли до зари, прислушиваясь въ первому раскату артиллеріи или залпу ружей на улицахъ; народъ встрѣтилъ утро послѣ благополучно прошедшей ночи съ чувствомъ истиннаго облегченія.

Гдѣ же былъ все это время Стефенсъ?-- Онъ жилъ спокойно и невозмутимо, и притомъ довольно открыто, въ прекрасной подгородней виллѣ меньше чѣмъ въ двухъ миляхъ отъ Дублинскаго замка. По всей странѣ была распространена прокламація, объявляющая 200 ф. с. награды за его арестъ, а описаніе наружности было вывѣшено у дверей всѣхъ казармъ. Тысячи полицейскихъ и сотни сыщиковъ и шпіоновъ изощрялись въ усиліяхъ открыть его мѣстопребываніе, и все напрасно. Они слѣдили за всякимъ пассажиромъ желѣзныхъ дорогъ и хватали всякаго коми-войяжера, имѣвшаго несчастіе сколько-нибудь походить на его описаніе. Они слѣдили за всякимъ, кто сколько-нибудь походилъ на переодѣтаго, но имъ не приходило въ голову искать его между не переодѣтыми. "Мистеръ Гербертъ", въ Фейрфильдъ-гоузѣ, въ Сендимоунтѣ, не производилъ впечатлѣнія прячущагося. Безъ сомнѣнія, онъ большую часть времени проводилъ дома, но за то его можно было видѣть почти каждый день въ цвѣтникѣ или оранжереѣ дѣятельно разсаживающимъ свои гераніумы или ухаживающимъ за своими тропическими растеніями. Онъ жилъ хорошо, держалъ хорошій погребъ, имѣлъ со вкусомъ меблированный домъ. Ни одному сыщику не приходило въ голову, чтобъ этотъ джентльменъ, такъ глубоко погруженный въ садоводство и имѣющій такой спокойный видъ, могъ быть причастенъ въ политикѣ. Конечно, "мистеръ Гербертъ" иногда ѣздилъ по вечерамъ въ городъ. Въ ночь арестовъ онъ былъ въ домѣ одного изъ феніанскихъ организаторовъ (Флуда) въ Дензиллъ-стритѣ, давая свиданія одному за другимъ агентамъ и подчиненнымъ, ожидавшимъ его въ пріемной. Вдругъ вошелъ Джемсъ О'Конноръ изъ Irish People и спросилъ "капитана". Его пріемы обнаруживали нѣкоторое волненіе; но, подучивши въ отвѣть, что нужно ждать, онъ совершенно спокойно сѣлъ, пока не пришла его очередь. Войдя въ комнату Стефенса, онъ сообщилъ новость: контора въ рукахъ полиціи; Росса и нѣсколько другихъ товарищей арестованы; обыски и аресты производились повсюду вокругъ. Стефенсъ возбужденно бросился въ пріемную съ извѣстіемъ. Собравшіеся конфедераты выказали свое удивленіе и волненіе различными способами. Между ними былъ одинъ, особенно сильно удивленный и пораженный -- Пирсъ Нигль, шпіонъ правительства, знавшій все.

Они разошлись по домамъ. Стефенсъ благополучно достигъ Фейрфильдъ-гоуза и спокойно заснулъ; за то нѣкоторые другіе оказались въ полицейскихъ камерахъ прежде наступленія утра; въ числѣ ихъ былъ и Пирсъ Негль. Только на слѣдующій день, при веденные въ полицейскому судьѣ для формальной отдачи подъ судъ, они узнали, сколько друзей раздѣляютъ ихъ участь. Не мало дивились они, кто бы изъ нихъ могъ быть предателемъ. Они и не подозрѣвали, что онъ въ эту минуту былъ въ ихъ средѣ, повидимому, такой же арестантъ, какъ и они сами. Наконецъ, спустя нѣсколько дней, въ теченіе которыхъ Пирсъ игралъ мученика, пришла для него пора появиться въ своемъ настоящемъ видѣ; потребовались его показанія въ судѣ. Когда насталъ этотъ день и ихъ прежній товарищъ, довѣренный слуга и агентъ ихъ главы, подошелъ къ столу, какъ свидѣтель короны, чтобы своею присягой взвести ихъ на эшафотъ, обреченные люди обмѣнялись взглядами отчаянія,-- того отчаянія, для котораго надежда исчезаетъ, но не того, которое теряетъ голову передъ неучастіемъ.

Прошло два мѣсяца, но всѣ поиски Стефенса оставались по-прежнему тщетны. Для суда надъ Люби, О'Лири, Россой и другими 27-го ближайшаго ноября была назначена спеціальная коммиссія. Распространился и повсюду встрѣчалъ вѣру разсказъ, будто Стефенсъ торжественно объявилъ, что эти люди внѣ опасности; мало того, что очень скоро они помѣняются ролями съ преслѣдователями. Въ началѣ ноября дублинская полиція замѣтила, что мистрисъ Стефенсъ появлялась въ Дублинѣ не рѣже обыкновеннаго. Они выслѣживали ее въ теченіе нѣсколькихъ вечеровъ по направленію къ Сендимоунтъ и всегда теряли изъ виду въ сосѣдствѣ съ домомъ "мистера Герберта". Въ околодкѣ была размѣщена усиленная полиція и сдѣлано мельчайшее изслѣдованіе улицы за улицей, дома за домомъ. Въ четвергъ 9-го ноября видѣли, какъ мистрисъ Стефенсъ вышла изъ Фейрфильдъ-гоуза и направилась въ Дублинъ. По пятамъ за ней по городу и затѣмъ назадъ до дому слѣдовала шпіонка-женщина и полиція убѣдилась, что человѣкъ, котораго ей нужно, находится въ ея власти. Вечеромъ въ пятницу домъ былъ незамѣтно окруженъ сыщиками. Многія обстоятельства убѣдили ихъ, что конспираторъ былъ въ домѣ. Всѣ были убѣждены, что для ареста его понадобится отчаянная и кровавая борьба. За часъ до разсвѣта въ субботу утромъ весь отдѣлъ Ѳ полиціи подъ личною командой полковника Лейка окружилъ домъ. Шесть дивизіонныхъ инспекторовъ перелѣзли черезъ стѣну сада и постучались въ заднюю дверь дома. Голосъ изнутри, въ которомъ двое изъ нихъ узнали Стефенса, спросилъ: "Кто тамъ? Корриганъ, что ли?" -- подразумѣвая, повидимому, что это садовникъ, обыкновенно приходившій на работу рано утромъ...

Отвѣтъ былъ: "полиція".

-- Я не могу впустить васъ. Я не одѣтъ,-- сказалъ Стефенсъ.

-- Если вы не отопрете немедленно, мы сломаемъ дверь,-- прибавилъ инспекторъ Гюйесъ.

Стефенсъ, бывшій въ ночномъ платьѣ, пробѣжалъ черезъ прихожую въ парадной двери, отворилъ ее и увидалъ, что домъ былъ окруженъ. Тогда онъ возвратился къ задней двери, отперъ задвижки и бросился вверхъ по лѣстницѣ въ спальную комнату. За нимъ слѣдомъ бѣжала полиція, подозрѣвая въ этомъ легкомъ, впускѣ какой-то недобрый замыселъ. Въ спальной были мистрисъ Стефенсъ и ея сестра. Сыщики Даусонѣ и Гюйесъ очутились, тамъ въ нѣсколько прыжковъ. Первый, знавшій главу феніевъ, сказалъ:

-- Какъ поживаете, Стефенсъ?

Стефенсъ, сердито смотря на говорившаго, воскликнулъ:

-- Что вы за дьяволъ такой?

-- Я Даусонъ,-- отвѣчалъ сыщикъ тономъ профессіональнаго убѣжденія, что всякій, или по крайней мѣрѣ всякій, замѣшанный въ незаконныхъ дѣлахъ, долженъ слыхать о Даусонѣ.

-- Даусонъ?... Ахъ, да, я слыхалъ о васъ,-- отвѣчалъ Стефенсъ, продолжая, не торопясь, одѣваться.

Пока эта сцена происходила въ спальной Стефенса, остальныя комнаты дома были наполнены полиціей, дѣлавшей тамъ не менѣе важные аресты. Въ ближайшей комнатѣ были найдены Чарльзъ Ж. Книгамъ, Гью Брофи и Эдуардъ Дуффи, изъ которыхъ послѣдній не безъ основанія слылъ душой феніанскаго движенія на западъ отъ Шаннона. Подъ ихъ подушками были найдены четыре кольтовскихъ заряженныхъ револьвера. Въ комнатѣ оказалась большая сумма денегъ -- около 2.000 ф. с. банковыми билетами, золотомъ и векселями. Домъ очевидно былъ снабженъ, запасами на нѣсколько недѣль. Въ немъ оказалось большое количество ветчины, муки, пряностей, вина и т. д. Сильный отрядъ полиціи вокругъ дома показалъ плѣнникамъ безплодность, сопротивленія. Они спокойно одѣлись и гораздо раньше, чѣмъ сосѣди успѣли задвигаться или узнали о драмѣ, разыгравшейся въ. предѣлахъ Фейрфильдъ-гоуза, вся компанія была увезена и заперта подъ засовы и болты Дублинскаго замка.

Только къ полудню вѣсть объ этомъ разнеслась по городу. И тогда городъ предался возбужденію, въ которомъ не было уже никакого страха. Наводившій ужасъ Ц. О. И. Р. былъ арестованъ и всякій могъ спать спокойно. Нечего было бояться возстанія. Не было опасности, что багровое зарево междоусобной войны окраситъ полуночное небо. Лица сыщиковъ блистали восторгомъ. Во всякомъ движеніи головы каждаго полицейскаго можно было читать: "мы это сдѣлали".

Въ слѣдующій вторникъ четыре арестанта были привезены въ камеру полицейскаго судьи, помѣщавшуюся въ нижнемъ этажѣ замка. Карета, въ которой ихъ везли, сопровождалась коннымъ конвоемъ съ саблями на-голо; кромѣ того и впереди и позади ея ѣхали нѣсколько телѣгъ съ полицейскими, вооруженными тесаками и револьверами. Вдоль всего пути ходили усиленные патрули и вообще были приняты всевозможныя мѣры для предупрежденія попытки освобожденія. Всѣмъ хотѣлось уловить хоть одинъ взглядъ знаменитаго вождя феніевъ, который со времени арестовъ 15-го сентября сдѣлался народнымъ героемъ, но полиція и конвой не позволяли никому приближаться. Не было возможности обмѣняться ни однимъ взглядомъ съ предметомъ общаго любопытства. Компанія знатныхъ гостей и друзей вице-короля, а также и нѣкоторыхъ высшихъ чиновъ администраціи -- въ числѣ ихъ лордъ Чельмсфордъ, сэръ Робертъ Пиль, полковникъ Лейкъ, м-ръ Водгоузъ, частный секретарь лорда-лейтенанта, и другіе -- заняла мѣста въ камерѣ судьи, раздѣляя общее желаніе посмотрѣть на "капитана". Говорятъ даже, что жена одного изъ нихъ добилась возможности видѣть Стефенса и его товарищей въ тюрьмѣ.

Когда ввели Нагля, онъ замѣтно дрожалъ и избѣгалъ встрѣчать взгляды подсудимыхъ. Стефенсъ держалъ себя совершенно хладнокровно, даже дерзко. Какъ улика, читалось его письмо къ клонмельскимъ В. Когда клеркъ дошелъ до мѣста, гдѣ объявлялось, что "этотъ годъ долженъ быть годомъ дѣйствія", Стефенсъ удивилъ всѣхъ громкимъ замѣчаніемъ: "такъ и будетъ".

Казалось, ему должно бы быть извѣстно изъ газетъ, что во время предыдущихъ арестовъ была захвачена масса писемъ и документовъ, да и въ Фейрфильдъ-гоузѣ хранился цѣлый складъ подобныхъ уликъ. Тамъ были списки или реестры американскихъ офицеровъ, имена, чины, выданныя имъ на путевыя издержки деньги и числа отъѣзда ихъ въ Ирландію. Тамъ былъ протоколъ или меморандумъ очевидно военнаго совѣта, опредѣлившаго размѣръ ежемѣсячнаго содержанія: генералъ-маіоръ -- 750 доллар. въ мѣсяцъ, бригадный генералъ -- 400 дол., полковникъ (спеціальнаго оружія) -- 248 дол., полковникъ въ пѣхотѣ -- 215 дол., майоръ (спеціальный) -- 200 дол., капитаны (всѣхъ родовъ оружія) -- 165 дол., лейтенанты -- 125 дол., вторые лейтенанты -- 115 дол. Тамъ былъ списокъ организованныхъ мѣстностей и ихъ центровъ, ключъ шифра и огромное количество писемъ. Всѣ эти документы, захваченные при арестѣ, давали возможность раскрыть и подавить заговоръ.

Предварительное слѣдствіе заняло около двухъ дней. По истеченіи ихъ, въ среду, 15 ноября, судья, прежде чѣмъ отдать обвиняемыхъ подъ судъ, спросилъ каждаго изъ нихъ, не имѣетъ ли онъ сдѣлать какихъ-нибудь замѣчаній. Стефенсъ сказалъ, что онъ имѣетъ.

Судья:-- "Я буду обязанъ записать ихъ".

Стефенсъ: -- "Да, запишите ".

Затѣмъ, вставши и сложивши руки, онъ сказалъ: "Я не взялъ защитника по этому дѣлу, потому что всякая защита съ моей стороны означала бы признаніе британскаго закона въ Ирландіи. Теперь я открыто и сознательно отрицаю такой законъ въ Ирландіи, его право или даже его существованіе; я презираю всякое наказаніе, которое онъ можетъ наложить на меня, и ручаюсь, что оно не будетъ приведено въ исполненіе. Я сказалъ все".

Что это значило?-- Только спустя десять дней вспомнили эти слова и поняли всю ихъ важность.

"Стефенсъ бѣжалъ! Стефенсъ бѣжалъ!"

Таковъ былъ крикъ, раздававшійся по всему Дублину, въ субботу, утромъ 25 ноября 1865 г.

"Стефенсъ?.. Бѣжалъ?" -- "Да!"

"Изъ Ричмондской исправительной тюрьмы?.. Когда? Какимъ образомъ?... Невозможно!"

Такія восклицанія и вопросы можно было слышать на каждомъ шагу. Стефенсъ бѣжалъ! Уныніе -- крайнее, безнадежное уныніе царило въ городѣ, т. е. среди "дѣловыхъ" классовъ. На остальное населеніе это событіе произвело весьма различное впечатлѣніе. Это смѣлое дѣло было именно тѣмъ, чего не доставало, чтобъ обезсмертить имя феніанскаго вождя въ глазахъ народа. Полиція и сыщики ходили по улицамъ унылые и приниженные, тогда какъ членовъ феніанскаго братства очень легко было узнать по сверкающимъ глазамъ, сіяющимъ лицамъ и дико сильнымъ объятіямъ, которыми они привѣтствовали другъ друга.

Феніанскіе вожди были заключены въ Ричмондскую тюрьму въ ожиданіи суда надъ ними 27 ноября. Построенный лѣтъ 50 или 60 тому назадъ, Ричмондъ былъ одной изъ самыхъ крѣпкихъ тюремъ въ Ирландіи; но ему совершенно не доставало тѣхъ приспособленій для наблюденія, которыми обладаютъ современныя тюрьмы. Въ концѣ нѣсколькихъ каменныхъ лѣстницъ, соединявшихъ камеры нижняго этажа съ верхними, проходилъ короткій поперечный корридоръ съ шестью камерами. Дверь между лѣстницей и корридоромъ была сдѣлана изъ кованаго желѣза почти въ дюймъ толщиной и снабжена замкомъ, отпираемымъ съ обѣихъ сторонъ. Двери камеръ также изъ котельнаго желѣза были снабжены тяжелыми висячими засовами и замками. На другомъ концѣ корридора была такая же дверь. Въ эти-то шесть камеръ, отрѣзанныя отъ всей остальной тюрьмы, и были заключены Стефенсъ, Кингамъ и Росса. Въ одну изъ камеръ между Стефенсомъ и Кикгамомъ директоръ тюрьмы, мистеръ Маркессъ, помѣстилъ обыкновеннаго арестанта, молодого парня, по имени Макъ-Лодъ, и поручилъ ему слушать цѣлую ночь и немедленно звонить въ колокольчикъ, если услышитъ что-нибудь возлѣ себя. Для того, чтобы нельзя было ни перестукиваться, ни сноситься другимъ способомъ, ни сторожамъ, ни кому другому не было позволено входить въ корридоръ ночью; между тѣмъ какъ противъ дверей на верху лѣстницы, внѣ запертой двери, были поставлены сторожъ и полицейскій. На самой же лѣстницѣ ставить стражу не нашли нужнымъ. Сначала, когда были арестованы первые феніи, тюрьма была въ изобиліи снабжена военною стражей, часовыми и отрядомъ полиціи; но замокъ затѣялъ съ управленіемъ тюрьмы споръ изъ-за расходовъ на людей, и большая кастъ ихъ была удалена. Изъ-за спора о десяти или двѣнадцати фунтахъ расхода правительство принуждено было потомъ предлагать награду въ 1.000 фунтовъ и готово было дать въ пять разъ больше того.

Но никакіе болты и засовы, желѣзныя двери и рѣшетчатыя окна не были въ силахъ удержать Стефенса въ тюрьмѣ. Въ виду возможности того, что теперь случилось, нѣкоторые служащіе при тюрьмѣ были заранѣе завербованы въ члены "I. В. В." (ирландскаго республиканскаго братства). Одинъ изъ нихъ, Ж. Ж. Брезлинъ, былъ смотрителемъ госпиталя; другой, Байрнъ, былъ ночнымъ сторожемъ, на обязанности котораго лежало обходить съ патрулемъ все зданіе, дворы и проходы. Брезлинъ имѣлъ ключъ отъ всѣхъ внутреннихъ дверей, а Байрнъ -- отъ наружныхъ и внутреннихъ. Какъ только "капитанъ" былъ привезенъ, съ этихъ ключей немедленно были сняты восковые слѣпки и опытными руками были сдѣланы дубликаты.

До тѣхъ поръ, пока часовые и патрули ходили по тюрьмѣ, свободный выходъ черезъ двери не былъ возможенъ; но, къ счастію для феніанскаго вождя, споръ объ издержкахъ (окончившійся къ этому времени) устранилъ препятствіе. Въ четвергъ 23 ноября путь открылся, а на слѣдующую ночь было назначено освобожденіе.

Наступила ночь. Запиранье и осмотръ были, по обыкновенію, окончены. Сторожа выстроились и отдали свои ключи для храненія въ кладовой директора. Часовые разставлены и прокричали свое обычное "все благополучно". Стефенсъ совсѣмъ не ложился въ постель. Онъ сидѣлъ всю ночь, зная, что между полуночью и утромъ долженъ придти его освободитель. Тому и стихіи благопріятствовали. Уже много лѣтъ Дублинъ не видалъ такой бури съ вѣтромъ и дождемъ, какая бушевала въ эту ночь при непроницаемой темнотѣ. Тюремные часы прозвонили часъ, когда Стефенсъ услышалъ приближеніе осторожныхъ шаговъ. Дверь на лѣстницѣ отперлась. Дружескій стукъ въ его собственную дверь и -- она отворилась. Даніэль Байрнъ и Джемсъ Брезлинъ стояли въ корридорѣ. Они осторожно сошли съ лѣстницы, каждый сжимая въ рукахъ револьверъ. Они вышли на дворъ и достигли наружной стѣны въ томъ мѣстѣ, гдѣ конфедераты должны были ждать снаружи. Они перебросили черезъ стѣну нѣсколько голышей въ видѣ условленнаго сигнала. Въ отвѣтъ снаружи былъ брошенъ небольшой пучокъ травы. Затѣмъ принесли изъ комнаты сумасшедшихъ арестантовъ, находившейся поблизости, два длинныхъ стола, которые и приставили къ стѣнѣ. Черезъ стѣну перебросили веревку, которую Байрнъ и Брезлинъ должны были держать въ то время, какъ Стефенсъ спустится по другую сторону. Вотъ онъ взлѣзъ на столы; онъ на верхушкѣ стѣны, а затѣмъ и въ рукахъ своихъ друзей на землѣ. Хотя дождь промочилъ всѣхъ ихъ до костей, но они въ -- восторгѣ и горячо обнимаютъ другъ друга. Затѣмъ Стефенсъ съ однимъ провожатымъ отправился въ убѣжище, заранѣе приготовленное для него въ городѣ. Брезлинъ удаляется въ свою комнату, а Байрнъ продолжаетъ свой обходъ.

Около пяти часовъ утра Байрнъ, какъ преданный и бдительный служитель, какимъ онъ считался въ тюрьмѣ, въ тревогѣ вызвалъ помощника директора, мистера Фильпотса, и донесъ ему, что онъ нашелъ возлѣ наружной стѣны два стола и сильно боится, что въ тюрьмѣ что-то неладно {Нѣсколько дней спустя Байрнъ былъ арестованъ. Въ это конторкѣ, въ тюрьмѣ, былъ найденъ экземпляръ феніанской присяги и другіе документы; во правительство не нашло удобнымъ обвинять его въ пособничествѣ побѣгу Стефенса. Брезлинъ оставался незаподозрѣннымъ на службѣ въ тюрьмѣ въ теченіе нѣсколькихъ мѣсяцевъ, по прошествіи которыхъ онъ взялъ отпускъ, бѣжалъ въ Америку и оттуда съ гордостью разоблачилъ все. Прим. авт.}. Побѣжали къ директору и разбудили его. Всѣ вмѣстѣ поспѣшили въ корридоръ, гдѣ должны были быть феніи. Увы, одна изъ дверей полуотворена и "С. О. I. И." исчезъ. Всѣ остальные -- Люби, Кингамъ, О'Лири, Росса -- были цѣлы и невредимы, но главы ихъ не было.

Мистеръ Марвессъ спросилъ Макъ-Лода, слышалъ ли онъ какой-нибудь шумъ.-- Да, онъ слышалъ: "Около часу ночи кто-то отперъ дверь въ концѣ корридора, подошелъ въ камерѣ Стефенса и отперъ ее.

-- Почему же ты не дернулъ за звонокъ, какъ я тебѣ сказалъ?-- спросилъ смущенный директоръ.

-- Потому что я зналъ, что кто бы это ни былъ, онъ долженъ быть вооруженъ, можетъ отпереть и мою камеру и убить меня,-- былъ ловкій и рѣшительный отвѣтъ.

Быть-можетъ со времени возстанія Эммета ирландскія власти еще никогда не были повергнуты въ такой ужасъ и смущеніе, какъ въ данномъ случаѣ. Теперь они поняли, что значитъ имѣть дѣло съ тайнымъ обществомъ. Кому могли они довѣрять? Какъ могли они измѣрить опасность?... Было совершенно ясно, что вся почва подъ ними изрыта минами во всѣхъ направленіяхъ. Неизвѣстность преувеличиваетъ всякую опасность. Между тѣмъ дѣлались самыя отчаянныя усилія снова поймать Стефенса. Кавалерія рыскала по странѣ вокругъ города. Полиція, разсыпанная по всему городу и особенно въ подозрительномъ сосѣдствѣ тюрьмы, обшаривала дома, отрывала обшивку, разрывала цвѣтники, обыскивала чердаки, погреба, угольные сараи. Телеграммы летали по всему королевству; пароходы останавливались и пассажиры осматривались. Паровыя лодки высылались въ море останавливать и обыскивать рыболовныя и каботажныя суда.. Повсюду были развѣшаны плакарды, объявлявшія о побѣгѣ и обѣщавшія "тысячу фунтовъ награды за бѣжавшаго". Стефенсъ все это время, какъ и долго послѣ этого, скрывался въ домѣ мистриссъ Бутлеръ съ Соммеръ-хила {Нѣсколько лѣтъ спустя она умерла въ городскомъ госпиталѣ. Прим. aвm.}. Она знала, какая опасность грозила ей за это укрывательство. Она знала и награду за выдачу его. Она была бѣдна и во всякое время могла получить 1.000 фун., стоило ей только сдѣлать намекъ властямъ. Стефенсъ довѣрилъ себя ей вполнѣ, и она не обманула этого довѣрія.

Три мѣсяца спустя, въ воскресенье, вечеромъ, по улицамъ ирландской столицы проѣхала изящная открытая коляска четверикомъ съ двумя дюжими ливрейными лакеями позади. Два джентльмена, небрежно развалившись, сидѣли внутри ея. Они направились на сѣверъ черезъ Малахайдъ къ Бальбригану. Около послѣдняго мѣста экипажъ остановился у морскаго берега. Одинъ изъ пассажировъ вышелъ и спустился къ берегу, гдѣ его ожидала лодка. Онъ вошелъ въ нее и лодка отчалила по направленію къ люггеру, стоявшему въ открытомъ морѣ. Коляска возвратилась въ Дублинъ. "Кучеръ", "почтальонъ", "лакеи" и спутникъ всѣ были набраны изъ людей "I. B. B." и вооружены съ ногъ до головы. Джентльменъ же, высадившійся на люггеръ, который теперь поспѣшно удалялся по направленію къ Франціи, былъ Джемсъ Стефенсъ, "центральный организаторъ Ирландской республики".

XXIII.
Возстаніе.

Въ теченіе трехъ тяжелыхъ лѣтъ Ирландія испытывала опасности и тревоги тлѣющаго возстанія. Заявленіе Стефенса о "годѣ дѣйствія" не привело ни къ чему; 1865 годъ прошелъ довольно мрачно, но безъ ожидавшагося потрясенія. Однако-жь для всѣхъ было ясно, что опасность отнюдь не миновала. Хорошо было извѣстно, что феніи дѣлали смѣлыя усилія пополнить убыль къ своимъ рядахъ и собраться съ силами для новаго удара. Два года, слѣдовавшіе за первыми арестами, были не чѣмъ инымъ, какъ непрерывною борьбой между правительствомъ и тайной организаціей. Первое вело дѣло энергично, арестуя кружки, накрывая совѣты, хватая центры, прерывая сношенія, нападая повсюду на ряды "J. В. В.". Противная сторона, возбужденная гоненіемъ, отчаянно и упорно работала надъ своимъ переустройствомъ. Какъ только одни вожди арестовывались, другіе заступали ихъ вакантныя мѣста. Судъ, скамья подсудимыхъ и тюремная карета снова наполнялись и снова опоражнивались. Ассизы и коммиссіи, коммиссіи и ассизы монотонно смѣняли другъ друга. Происходилъ смертельный поединокъ и казался безконечнымъ. T. С. Люби явился первый на скамьѣ подсудимыхъ. Его дѣло тянулось четыре дня -- отъ 28 ноября до 1 декабря включительно. Его главнымъ защитникомъ былъ Исаакъ Беттъ, талантъ котораго, обнаруженный въ предыдущею" политическомъ процессѣ и составлявшій уже національную гордость, выказался на этотъ разъ въ еще болѣе блестящей формѣ. Но борьба была положительно невозможна въ виду подавляющей массы документовъ. "Клонмельское письмо" и "Исполнительная комиссія" рѣшили участь трехъ, безъ всякаго сомнѣнія самыхъ способныхъ и выдающихся, феніанскихъ вождей. Люби былъ признанъ виновнымъ и приговоренъ къ двадцати годамъ каторжной работы. За нимъ слѣдовалъ Росса. Онъ отказался отъ защитника и объявилъ, что будетъ защищаться самъ. Въ этомъ зданіи суда еще никогда не было видано такихъ сценъ. Очевидецъ разсказываетъ, что Росса "допрашивалъ доносчиковъ самымъ свирѣпымъ образомъ: онъ пыталъ сыщиковъ, онъ допрашивалъ полицію, спорилъ съ прокурорами, оспаривалъ судей,-- словомъ, сражался со всей обвинительною стороной. Но за настоящую работу онъ принялся только тогда, когда послѣдній свидѣтель ушелъ отъ стола. Онъ бралъ различныя публикаціи, выставленныя какъ улики противъ него, и настаивалъ на своемъ правѣ перечитать ихъ всѣ передъ судомъ. Въ числѣ ихъ была связка газеты Irish People за все время ея существованія. Ужасъ изобразился на лицахъ судей, присяжныхъ, шерифовъ, прокуроровъ, тюремщиковъ и всѣхъ, когда подсудимый серьезно объявилъ, что, въ видѣ уступки, онъ не будетъ настаивать на чтеніи объявленій. Битва продолжалась цѣлый день, и когда насталъ обычный часъ закрытія засѣданія, подсудимый самъ былъ доведенъ до полной усталости и изнеможенія. Замѣтивши, что огни зажжены и что судьи, повидимому, готовятся просидѣть всю ночь, онъ озабоченно обратился къ нимъ съ вопросомъ, не думаютъ ли они, что засѣданіе должно быть отложено до завтра. "Продолжайте, сэръ", былъ холодный отвѣтъ судьи, который хорошо зналъ, что физическія силы подсудимаго приходятъ къ концу. "Настоящій Норбюри!-- стоналъ О'Донованъ.-- Это судъ 98 года!" -- "Вы лучше продолжайте, сэръ, вашу защиту",-- воскликнулъ судья.-- "Но когда вы намѣрены закрыть засѣданіе, лордъ?" -- снова спросилъ подсудимый.-- "Продолжайте, сэръ",-- снова отвѣтилъ судья. О'Донованъ не могъ больше держаться. Онъ читалъ и говорилъ въ теченіе восьми съ половиною часовъ. Въ послѣдній разъ протестуя, онъ сѣлъ съ восклицаніемъ: "теперь пусть дѣйствуетъ англійскій законъ"

На слѣдующій день Росса былъ приговоренъ къ каторжной работѣ на всю жизнь. Высшею степенью наказанія, сравнительно съ своими товарищами, онъ былъ обязанъ тому факту, что въ 1858 году надъ нимъ уже былъ произнесенъ обвинительный приговоръ но подобному же дѣлу, отъ котораго онъ былъ освобожденъ вслѣдствіе "хорошаго поведенія" и съ обязательствомъ явиться но первому требованію суда.

Многіе изъ подсудимыхъ были военные, и имъ безжалостно было отказано въ гражданскомъ судѣ. Военные же суды производили ужасное впечатлѣніе,-- плети составляли часть ихъ приговоровъ,-- и возмутительное зрѣлище, которое никто добровольно не согласился бы видѣть, отъ времени до времени потрясало дублинское общество.

Не одна власть и оружіе британскаго правительства способствовали дезорганизаціи и неудачѣ феніанскаго движенія. Разногласія и раздоры между его вождями также подрывали его. Въ теченіе двухъ лѣтъ Стефенсъ былъ предметомъ свирѣпыхъ обвиненій со стороны его собственныхъ послѣдователей, а Джонъ О'Мегони былъ смѣщенъ и разжалованъ сенатомъ американской вѣтви, которой онъ такъ долго былъ предсѣдателемъ. И хотя въ Ирландіи ему вѣрили и, какъ всегда, повиновались безпрекословно, но въ средѣ кружковъ другой стороны океана его способности и претензіи жестоко критиковались. Нашлись только нѣсколько человѣкъ, которые согласились повиноваться ему, когда онъ захотѣлъ быть диктаторомъ или ничѣмъ. Наиболѣе рѣшительная и вліятельная часть феніевъ въ Штатахъ вполнѣ разошлась съ нимъ. Въ то же время, исходя изъ политики "поражать Англію вездѣ, гдѣ можно", она сдѣлала попытку осуществить смѣлый планъ нападенія на Канаду. Попытка эта, конечно, была тотчасъ же самымъ рѣшительнымъ образомъ остановлена американскимъ правительствомъ, вслѣдствіе чего среди ирландцевъ поднялся громкій крикъ, что вашингтонскія власти ихъ обманули. Объ обѣщаніяхъ и заискиваніяхъ, которыя расточались ими, когда нужны были рекруты для гражданской войны, теперь говорилось не иначе, какъ о приманкахъ для ловли людей горячей и воинственной расы, обладающей храбростью болѣе, чѣмъ благоразуміемъ. Неудача въ Канадѣ послужила для Стефенса предлогомъ къ упреку тѣхъ, кто отказался слѣдовать его указаніямъ, и онъ говорилъ, что теперь онъ имъ покажетъ настоящую дорогу. Онъ грозилъ вернуться въ Ирландію и тамъ развернуть знамя революціи. Еще разъ онъ съ паромъ провозгласилъ: "этотъ годъ!" На публичномъ митингѣ въ Джонсъ-Вудѣ, въ Нью-Йоркѣ, онъ повторилъ свое увѣреніе, подтверждая его торжественною клятвой. Это заявленіе, сдѣланное осенью 1866 года, снова погрузило Ирландію въ водоворотъ тревожныхъ слуховъ и дикихъ смятеній.

Возстаніе или попытка къ возстанію 1867 года была однимъ изъ тѣхъ отчаянныхъ и безмысленныхъ предпріятій; въ какія съ большою охотой кидаются люди, безумно вовлеченные въ какое-нибудь безнадежное дѣло. Стефенсъ провелъ всю вторую половину 1866 года въ усиліяхъ добыть въ Америкѣ денегъ на вновь затѣянное возстаніе. Снова и снова онъ объявлялъ, что 1866 годъ не пройдетъ безъ призыва въ оружію и что онъ, Джонсъ Стефенсъ, появится въ Ирландіи, чтобы погибнуть или побѣдить. Уже начали появляться злобныя обвиненія на ту тему, что онъ не дѣлаетъ ровно ничего изъ того, что обѣщалъ, когда въ ноябрѣ мѣсяцѣ появились извѣстія, объ его отъѣздѣ въ Ирландію и инсинуаціи эти прекратились. Тогда ирландское правительство энергично взялось за дѣло. Тревога парализовала всѣ умы. Казалось, самая худшая дѣйствительность лучше, менѣе томительна этой продолжительной неизвѣстности и непрерывной даники. Военные пароходы крейсировали вокругъ острова. Всѣ гавани и мѣста, удобныя для высадки, тщательно стереглись. Всякая рыбачья лодка обыскивалась. Всякій пассажиръ осматривался. Каждое утро народъ хватался за газеты, съ нетерпѣніемъ ища извѣстій, найденъ ли вождь возстанія или нѣтъ. Съ приближеніемъ послѣдней недѣли 1866 года общественныя опасенія достигли почтя невообразимыхъ размѣровъ. До тѣхъ поръ, пока большія часы главнаго почтамта не пробили полночь 31-го декабря и колокола церкви Христа не зазвонили уже въ новомъ году, невозможно было поколебать увѣренность, что взрывъ наготовѣ.

Стефенсъ не трогался изъ Америки. Все это время онъ скрывался въ домѣ одного пріятеля въ Бруклинѣ. Онъ даже и не вступалъ на ирландскую почву, чтобы погибнуть или побѣдить. Онъ убѣдился въ безнадежности попытки, которую поклялся предпринять, и предпочелъ лучше встрѣтить гнѣвъ и-презрѣніе своихъ послѣдователей, чѣмъ опасности, ожидавшія его въ Ирландіи. Можно сказать, что въ этотъ моментъ глаза ирландскихъ феніевъ сошелъ со сцены. Стыдясь защищаться, онъ съ тѣхъ перъ отвѣчалъ одинаковымъ молчаніемъ какъ на обвиненія, такъ и на похвалы. Самъ нетерпимый, недобросовѣстный и безжалостный во времена своей силы, онъ при своемъ паденіи сдѣлался жертвой многихъ несправедливостей. Прежнее чудовищное преувеличеніе его способностей теперь смѣнилось невѣроятнымъ умаленіемъ ихъ. Онъ былъ рожденъ заговорщикомъ, и хотя его товарищи и послѣдователи и смѣнили свое поклоненіе на проклятіе, Стефенсъ все-таки долженъ считаться однимъ изъ самыхъ способныхъ, самыхъ искусныхъ и самыхъ опасныхъ революціонеровъ нашего времени.

Крики и насмѣшки, поднявшіеся по поводу fiasco Стефенса, какъ ножами рѣзали сердца тѣхъ людей въ Ирландіи и Америкѣ, которые упорно держались за дѣло вооруженной борьбы. По поводу всякой остановки или поворота въ феніанскомъ дѣлѣ англійскія газеты съ полною увѣренностью писали объ его "изнеможеніи" и "кончинѣ". "Его конецъ" провозглашался и комментировался множество разъ въ періодъ отъ 1865 до 1868 г., а по поводу всего прошлаго писались поученія и давались уроки. Межъ тѣмъ какъ пресса хоромъ разсыпалась въ поздравленіяхъ по поводу "дѣйствительнаго и окончательнаго исчезновенія" феніанскаго зарева, до правительства дошло въ началѣ 1867 года извѣстіе, что феніи, живущіе въ самой Ирландіи, разочаровавшись въ помощи изъ Америки, рѣшили, наконецъ, нанести ударъ.

Въ тайномъ совѣтѣ, происходившемъ въ Дублинѣ, 12-е февраля было назначено днемъ возстанія. За одинъ или за два дня до этого числа оно было отложено до 5 нарта. Командиръ феніанскихъ силъ въ Вагирсивенѣ не получилъ своевременно приказа объ отсрочкѣ и 13-го февраля распространилась вѣсть, что Западный Керри въ возстаніи. Изъ Килларней пришло извѣстіе, что всѣ проволоки на западѣ перерѣзаны, что верховой полицейскій, везшій депеши, схваченъ и разстрѣлянъ, что станціи береговой стражи и полицейскія казармы обезоружены и что Иверахскіе холмы "кишатъ" людьми. Во всемъ этомъ многое было преувеличено; но въ то время вѣрили всему. Дворяне изъ окрестностей Вилларней толпой стекались въ этотъ городъ вмѣстѣ со своими женами и дѣтьми, а многіе такъ даже со своимъ серебромъ, брилліантами и другими цѣнностями. Они овладѣли желѣзнодорожною гостиницей и начали укрѣплять ее при помощи полиціи и военной силы. Былъ сдѣланъ запасъ провіанта Дамы пили мѣшки, а джентльмены набивали ихъ пескомъ и закладывали въ окна. Оружіе было роздано, разставлены часовые, разосланы лазутчики, въ Дублинскій замокъ посланы по телеграфу настоятельныя требованія помощи. Между тѣмъ войска уже спѣшили азъ Дублина, Корка и Лимерика; изъ Куррахскаго лагеря въ теченіе двадцати четырехъ часовъ были высланы три экстренные поѣзда съ войсками. Между тѣмъ на самомъ дѣлѣ случилось лишь слѣдующее. Вагирсивенскій отрядъ инсургентовъ, не зная ничего объ отсрочкѣ возстанія, вышелъ ночью 12-го числа для встрѣчи, какъ предполагалось, съ отрядами сосѣднихъ округовъ. Инсургенты поняли, въ чемъ дѣло, только тогда, когда подошли къ Вилларней, и, конечно, разсѣялись во всѣ стороны, кто куда могъ. Мѣстность въ этомъ округѣ настолько дика я гориста, что правительство только въ теченіе недѣли могло убѣдиться, что все кончено и что Иверахъ, какъ называютъ эту часть страны, совсѣмъ не находится въ рукахъ сильной инсуррехціонной арміи. Отряды полиціи и войскъ, предводительствуемые мѣстными дворянами, начали "окруженія" горъ и "избіенія" въ лѣсахъ, гдѣ предполагались спрятанными такія хе многочисленныя и отчаянныя вражескія силы, какъ тѣ, которыхъ Родрикъ бичъ Альпинъ Дгю вызывалъ своимъ свистомъ. Каждый разъ, какъ дикій олень то здѣсь, то такъ выскакивалъ изъ своей засады, раздавались крики: "Вотъ они!" Рота трубили; войска сходились для нападенія на непріятеля и оказывалось, что это не кто другой, какъ рогатый лордъ долины.

Въ другихъ мѣстахъ гораздо болѣе серьезная работа слѣдовала за подобнымъ же фіаско феніанской отсрочки.

Было рѣшено, что ланкаширскіе кружки (въ Англіи) должны содѣйствовать дублинскому движенію такимъ маневромъ, который трудно было бы превзойти но смѣлости и дерзости. Было извѣстно, что въ Честерскомъ замкѣ находится до 20.000 оружія, кромѣ большаго запаса аммуниціи и припасовъ, между тѣмъ какъ гарнизонъ его былъ болѣе номинальный. Феніанскій военный совѣтъ въ Ливерпулѣ рѣшилъ напасть на замокъ, захватить оружіе, перерѣзать проволоки, взять силой подвижной составъ желѣзной дороги, нагрузить поѣзда людьми и оружіемъ и отправить въ Голихедъ {Гавань на западномъ берегу Англіи, черезъ которую лежитъ ближайшій путь въ Дублинъ. Прим. перев.}. Здѣсь предполагалось захватить всѣ пароходы, стоявшіе въ портѣ, и быстро переправиться въ Ирландію, разсчитывая высадиться въ этомъ городѣ, прежде чѣмъ извѣстіе объ ихъ удивительной продѣлкѣ достигнетъ Ирландіи.

Теперь позволительно думать, что они могли бы успѣть въ своемъ предпріятіи, по крайней мѣрѣ въ захватѣ Честерскаго замка, еслибы въ тайномъ совѣтѣ всего дѣла не засѣдалъ Джонъ Джозефъ Коридонъ, одинъ изъ наиболѣе интимныхъ агентовъ Стефенса и вполнѣ довѣренное лицо среди заговорщиковъ -- хорошо оплачиваемый агентъ правительства. Коридонъ снесъ проектъ нападенія на Честерскій замокъ къ майору Вреггу, главѣ ливерпульской полиціи. Впослѣдствіи оказалось, что властями былъ упущенъ цѣлый день,-- такимъ невѣроятнымъ казался имъ весь этотъ сенсаціонный разсказъ. И только за нѣсколько часовъ до назначеннаго. срока нападенія была признана его достовѣрность. Со всѣми утренними поѣздами изъ Манчестера, Бонтона, Баррингтона и другихъ мѣстъ съѣзжались въ Честеръ дюжіе Ирландцы. Они беззаботно бродили здѣсь небольшими группами и, казалось, ожидали другихъ. Вдругъ глаза честерской полиціи и гарнизонный полковникъ получаютъ телеграммы, способныя озадачить ихъ. Караулъ въ замкѣ немедленно удвоивается, полиція поднимается на ноги, конные отряды разсылаются во всѣхъ направленіяхъ. А скоро начали прибывать и войска изъ Биркенхеда съ такою, быстротой, какую только допускали экстренные поѣзда. Вскорѣ послѣ этого можно было видѣть, что праздныя группы начали расходиться, при шепотѣ о какомъ-то, только-что полученномъ, извѣстіи. Они устремились въ первые попадавшіеся поѣзда, чтобы возвратиться въ тотъ городъ, изъ котораго пріѣхали утромъ. Имъ данъ былъ сигналъ, что заговоръ выданъ какимъ-то измѣнникомъ и долженъ быть оставленъ. Нѣкоторые изъ нихъ побросали свои револьверы въ Дж. Большая партія ихъ отправилась по желѣзной дорогѣ въ Голихедъ и на пароходѣ въ Дублинъ. Но какъ только они коснулись ирландской почвы, ихъ арестовали и увели въ Кильмангемскую тюрьму.

Прежде чѣмъ наши умы успѣли оправиться отъ потрясенія и смущенія по поводу этихъ событій, мы оказались среди давно обѣщаннаго и мрачно ожидаемаго е возстанія". Въ понедѣльникъ ночью 4-го марта или во вторникъ утромъ 5-го марта 1867 г. феніанскіе кружки выступили въ походъ. Боркъ, Типперари, Дублинъ, Льютъ, Лимерикъ, Блэръ и Вотерфордъ въ той или другой степени отозвались на революціонный призывъ. Уже за два дня мало для кого было тайной, что событіе готово совершиться. Молодые люди оставляли друзей, клерки подводили итоги счетамъ, желая предупредить всякія нареканія на ихъ честность и вечеромъ въ понедѣльникъ толпы людей отъ семнадцати до пятидесятилѣтняго возраста стекались въ церкви. Но возстаніе было подавлено въ самомъ зародышѣ. Правительство заранѣе знало черезъ Коридона о всѣхъ самыхъ тайныхъ и важныхъ приготовленіяхъ. Смущеніе и деморализація въ рядахъ инсургентовъ, порождаемыя ясными признаками и доказательствами того, что среди самыхъ высшихъ организаторовъ возстанія есть измѣнникъ, дѣлали для подавленія и усмиренія его больше, чѣмъ нули и сабли. Станція Лимерикскаго Соединенія на южной и западной желѣзныхъ дорогахъ была признана пунктомъ большой стратегической важности; а такъ какъ она расположена въ центрѣ самыхъ недовольныхъ округовъ Ирландіи -- Типперари, Борка и Лимерика, то и представляла большія преимущества, какъ центръ всѣхъ операцій на югѣ. Бригадный генералъ Нассей былъ назначенъ командующимъ инсуррекціей въ этомъ пунктѣ. Онъ ожидалъ сигнала къ дѣйствію въ Коркѣ. Вечеромъ 4-го марта онъ сѣлъ въ почтовый поѣздъ и прибылъ на станцію Соединенія около 12 часовъ ночи. Какъ только онъ вышелъ изъ вагона, его окружили четыре сыщика и въ его голову было направлено столько же револьверовъ. Онъ бросилъ торопливый взглядъ вокругъ и увидалъ, что платформа была занята вооруженными солдатами. Тогда этотъ человѣкъ, сто разъ встрѣчавшій смерть лицомъ къ лицу среди рѣзни американской междоусобной войны, упалъ въ обморокъ. Черезъ нѣсколько минутъ его поспѣшно везли обратно въ Дублинъ подъ сильнымъ конвоемъ; власти хорошо знали цѣну своей, добычи {Велико было всеобщее удивленіе, когда черезъ нѣсколько недѣль сдѣлалось извѣстнымъ, что генералъ Массей превратился въ свидѣтеля отъ короны. Въ нѣкоторомъ смыслѣ онъ дѣйствительно сдѣлался имъ; но онъ не былъ шпіономъ, остававшимся въ организаціи, съ цѣлью выдавать. Дѣло было такъ: убѣдившись, что одинъ изъ пяти человѣкъ, въ рукахъ которыхъ находилась вся организація (онъ тогда еще не зналъ, что это былъ Коридонъ), выдалъ ее, онъ пришелъ въ заключенію въ своей камерѣ, что чѣмъ скорѣе все дѣло лопнетъ, тѣмъ меньше будетъ жертвъ.}. Этотъ ударъ практически обезоружилъ югъ Ирландіи. Рано утромъ разнеслась вѣсть, что сборный пунктъ, къ которому стремились многія мѣстныя группы, былъ занятъ правительственными войсками -- кавалеріей, пѣхотой и артилеріей; мало того, что генералъ Массей арестованъ, онъ заключенъ въ казематъ Дублинскаго замка. Сходившіяся группы разошлись; отряды поворачивали съ пути назадъ къ своимъ домамъ. Въ Кильмаллонѣ, въ графствѣ Лимерикъ, произошло серьезное столкновеніе. Вооруженный отрядъ, числомъ около 200 человѣкъ, овладѣлъ городомъ; полиція отступила въ казармы -- крѣпкое зданіе, способное выдержать осаду. Пока одна часть инсургентовъ поддерживала огонь по казармѣ, другая ходила по городу, обыскивала каждый домъ и захватывала все оружіе, какое можно было найти. Достойно замѣчанія обстоятельство, памятное съ тѣхъ поръ въ этой мѣстности: въ городѣ было два банка и въ каждомъ изъ нихъ хранились большія суммы золота, серебра и бумагъ; и хотя изъ этихъ домовъ были взяты нѣсколько ружей и пистолетовъ, но не было тронуто ни одного пенни. Частная собственность, дѣйствительно, уважалась самымъ тщательнымъ образомъ, несмотря на то, что на нѣкоторое время городъ былъ вполнѣ въ рукахъ инсургентовъ {На одномъ изъ захваченныхъ полицейскихъ было найдено письмо съ десятью фунтами денегъ, которые и были "конфискованы"; очевидно, дѣлалось различіе между правительственною и частною собственностью.}.

Около десяти часовъ утра изъ Бильфайнена неожиданно пришелъ къ осажденной казармѣ отрядъ вооруженной полиціи и быстро заставилъ осаждавшихъ бѣжать. Въ этомъ дѣлѣ было нѣсколько убитыхъ. Полиція, укрываясь за стѣнами, не понесла почти никакого урона. Управляющій одного изъ банковъ, какъ говорятъ, вынувшій револьверъ противъ командира инсургентовъ, подвергся выстрѣлу и былъ раненъ послѣднимъ. Одинъ изъ убитыхъ инсургентовъ былъ совершенно неизвѣстенъ въ околодкѣ и народъ поставилъ надъ его могилой "камень безъ имени". Это печальное столкновеніе при Бильмаллонѣ произошло несмотря на вѣсть о неудачѣ при ст. Соединенія желѣзныхъ дорогъ, заставившей разойтись огромное число инсургентовъ. Дѣйствительная причина его заключалась въ арестѣ наканунѣ этого дня В. Г. О'Сулливана (теперешняго члена парламента отъ Лимерика), одного изъ самыхъ популярныхъ людей въ округѣ, вызвавшемъ въ народѣ сильное негодованіе и возбужденіе. Всѣ были увѣрены, что онъ не причастенъ къ феніанскому обществу, и смотрѣли на его арестъ какъ на дѣло напрасной и крайней жестокости. Изъ негодованія по этому поводу и возникло то ошибочное мнѣніе многихъ, что Бильмаллонъ дѣйствительно игралъ печально-выдающуюся роль въ возстаніи 1867 года.

Въ столицѣ попытка къ возстанію потерпѣла совершенное пораженіе. Отъ осьми часовъ вечера и почти до самой полуночи отряды людей, молодыхъ и старыхъ, стремились изъ города черезъ всѣ южные выходы. Вдоль нѣкоторыхъ улицъ мирные жители выходили изъ дверей и съ удивленіемъ слѣдили за проходящими толпами, напрасно спрашивая другъ друга, что-бъ это могло обозначать. Впослѣдствіи оказалось, что главнокомандующій Гью Розъ рѣшился позволить всѣмъ выйти изъ города; онъ даже заботился о томъ, чтобъ это случилось. Иными словами, онъ предпочиталъ встрѣтить затрудненіе въ открытомъ полѣ, чѣмъ въ улицахъ многолюднаго города. Мѣсто въ четырехъ или пяти миляхъ на югъ отъ Дублина, расположенное у подножія горъ, развѣтвляющихся на Виклоу, Бильдаръ и Барлоу, и носящее имя Таллагтъ, было назначено сборнымъ пунктомъ, а генералъ Геплинъ -- вождемъ возстанія. Пріемъ, которымъ придумали предупредить собраніе, состоялъ въ томъ, чтобы встрѣтить первую же партію инсургентовъ смертельнымъ залпомъ и такимъ образомъ дать знать всѣмъ остальнымъ, по мѣрѣ ихъ приближенія къ мѣсту, что собраніе окончательно разогнано. И дѣйствительно, онъ совершенно разстроилъ планъ инсургентовъ. Пораженіе было полное. До Таллагта не дошла и четвертая часть инсургентовъ. Нѣтъ сомнѣнія, что разъ они собрались бы вмѣстѣ, ожесточенная борьба сдѣлалась бы неизбѣжной и могла бы окончиться потерей многихъ жизней. Теперь же убито было только) двое, а дюжина другихъ ранена. Отряды, шедшіе изъ Бингстоуна, захватили полицейскія казармы въ Степесайдѣ и Глинкулленѣ, обезоружили полицейскихъ, но не причинили имъ никакого вреда. Этотъ отрядъ, какъ и всѣ другіе, приближаясь къ Таллаггу, встрѣтилъ бѣглецовъ, объявлявшихъ, что все уже кончено. Вскорѣ послѣ полуночи дальнѣйшія попытки повсюду были оставлены. Изъ двухъ-трехъ тысячъ инсургентовъ, вышедшихъ Изъ Дублина, нѣсколько сотъ были арестованы на мостахъ черезъ каналъ, которыхъ они не могли миновать при возвращеніи, а остальные разбрелись по холмамъ, пытаясь скрыться въ Больдаръ и Виклоу, но были преслѣдуемы во всѣхъ направленіяхъ уланами и драгунами.

Въ окрестностяхъ Борка возстаніе достигло болѣе грозныхъ размѣровъ, чѣмъ гдѣ бы то ни было, если вообще можно говорить объ его грозности. Въ Мидльтонѣ, Бастельмартирѣ, Баллинокенѣ и другихъ мѣстахъ полицейскія казармы были аттакованы. Въ большинствѣ случаевъ полиція защищалась съ большимъ мужествомъ, хорошо зная превосходство силъ нападающихъ, и обращала ихъ въ бѣгство. Однако-жь, въ нѣкоторыхъ случаяхъ инсургенты имѣли успѣхъ, и здѣсь опять слѣдуетъ отмѣтить фактъ, что они всегда пользовались своимъ короткимъ торжествомъ въ высшей степени человѣчно и благородно. Въ Баллинокенѣ, гдѣ командовалъ знаменитый капитанъ Маккей, они окружили казарну и требовали отъ осажденныхъ сдачи именемъ Ирландской республики.

"Полиція отвѣтила огнемъ,-- разсказываетъ достовѣрный свидѣтель,-- и получила обратно то же самое". Наконецъ инсургенты ворвались въ двери и заложили огонь подъ нижнюю часть казармы. Но полиція продолжала упорствовать. "Сдавайтесь!-- кричали инсургенты.-- Вы хотите совершить самоубійство, но мы не хотимъ совершать убійства". Одинъ изъ полицейскихъ тогда закричалъ, что внутри находится его дочь, маленькая дѣвочка, и спрашивалъ, не хотятъ ли осаждающіе позволить ей выйти вонъ. Они съ радостью согласились, и дѣвочка была взята въ окошко съ возможною нѣжностью и передана ея матери, которая случайно находилась около казармы, когда началась аттака. Въ это время на мѣсто пришелъ католическій священникъ м-ръ Невилль. Онъ спросилъ вождя инсургентовъ, будетъ ли полиціи причиненъ вредъ, если она сдастся. "Вотъ мой револьверъ,-- сказалъ капитанъ Маккей,-- и пусть зарядъ его пронижетъ меня насквозь, если хоть одному изъ нихъ будетъ что-нибудь сдѣлано".

Типперари должно было сдѣлаться главнымъ мѣстомъ движенія, еслибы дѣйствительная борьба началась. Здѣсь командовалъ генералъ Т. Ф. Бёркъ. Но въ Типперари повторилась та же исторія, что и въ Дублинѣ, и въ Лимерикѣ, и въ Боркѣ, и въ Дрогедѣ. Инсургентахъ совершенно недоставало такого вооруженія и экипировки, которыя давали бы имъ возможность хоть на одинъ моментъ противостоять дисциплинированнымъ силамъ. Злополучный народъ несомнѣнно выказалъ мужество, твердость и выносливость- что же касается до приготовленій и средствъ, то свѣтъ мало видѣлъ болѣе сумасшедшихъ революціонныхъ попытокъ.

До сихъ поръ я приписывалъ легкое подавленіе этого возстанія исключительно тому факту, что правительство черезъ своихъ агентовъ знало о приготовленіяхъ и имѣло возможность заранѣе парализовать всякое движеніе врага. Но справедливость требуетъ указать на общеизвѣстный и единственный въ своемъ родѣ фактъ, что стихіи природы въ значительной степени содѣйствовали такому исходу -- обстоятельство, отмѣченное въ свое время. Вечеромъ 5-го марта по всей Ирландіи какъ снѣжная буря, какой не бывало подобной ни съ тѣхъ поръ, ни за полстолѣтія прежде. Въ теченіе пяти дней почти безъ всякихъ перерывовъ со свинцоваго неба валились хлопья снѣга, такъ что во многихъ мѣстахъ слой его достигалъ трехъ-четырехъ футовъ глубины. Дороги сдѣлались непроходимы. Дѣйствовавшія войска жестоко страдали; лошади кавалеріи падали въ огромномъ количествѣ. Но, какъ бы то ни было, войска имѣли для ночнаго отдыха безплатныя и удобныя казармы или квартиры, тогда какъ инсургенты были принуждены, ведя партизанскую войну, проводить ночи на открытыхъ склонахъ холмовъ. Не было сдѣлано ни малѣйшей попытки защищаться отъ этой ужасной погоды и сопровождавшаго ее урагана.

Вѣсти о возстаніи быстро долетѣли по атлантическому кабелю до Америки, и такъ какъ эта удивительная проволока никогда не уменьшаетъ сенсаціи, то американскія газеты разразились необузданнымъ потокомъ преувеличеній и крайностей. "Ирландія возстала! Почти всѣ южныя провинціи въ рукахъ инсургентовъ! Боевой дымъ поднимается надъ всякимъ холмомъ Ирландіи! Красный крестъ Св. Георгія еще господствуетъ надъ Дублинскимъ замкомъ, но повсюду въ другихъ мѣстахъ, на востокѣ и западѣ, онъ снятъ!"

Несмотря на горькое разочарованіе, произведенное предыдущими феніанскими попытками и неудачами, милліоны ирландцевъ въ Штатахъ были сильно возбуждены. Благоразумные друзья кричали: "Подождемъ недѣлю!" Спустя двѣ недѣли письменныя извѣстія значительно понизили тонъ телеграфныхъ новостей; тѣмъ не менѣе было иного сердецъ, горѣвшихъ нетерпѣніемъ сразиться.

12 апрѣля 1867 года на Сендигукѣ {Нью-йоркскій рейдъ.} лежала бригантина въ 200 тонъ, нагруженная и готовая выйти въ море. Ея грузъ состоялъ изъ "фортепъянъ", "швейныхъ машинъ" и "вина" въ "бочонкахъ"; по крайней мѣрѣ ея трюмы были наполнены ящиками изъ-подъ фортепьянъ и швейныхъ машинъ и бочками изъ-подъ вина. Всѣ эти товары направлялись и записывались на торговую фирму въ Кубѣ. Это было судно "Jacknell", хорошо извѣстное въ вестъ-индской торговлѣ, на главной мачтѣ котораго развѣвались звѣзды и полосы. Въ тотъ же день изъ Нью-Йоркской гавани вышелъ небольшой пароходъ съ компаніей въ сорокъ или пятьдесятъ человѣкъ, бывшихъ офицеровъ или солдатъ американской арміи, направлявшейся какъ будто на прогулку по долину. Съ ними не было никакого имущества и вообще въ ихъ отъѣздѣ не было ничего, что могло бы обратить на себя особенное вниманіе. Они достигли Сендигука и подошли подъ корму "Jacknell". "Гуляющіе" вошли на нее, а пароходъ возвратился въ Нью-Йоркъ безъ нихъ. Въ ту же ночь "Jacknell" распустила паруса, направляясь въ Вестъ-Индію. Ея дѣйствительное назначеніе составляла Ирландія: ея цѣль -- помогать возстанію. Въ ящикахъ не было фортепьянъ, въ винныхъ бочкахъ не было вина,-- вмѣсто того въ нихъ были ловко упакованы пять тысячъ ружей, три полевыхъ орудія и 200.000 патроновъ. Компанія состояла изъ генерала Ж. Е. Корригана, полковника С. Р. Трезиліана, полковника Джона Варрена, полковника Нагля, лейтенанта Августина Е. Кастелло, капитана Каванагъ и многихъ другихъ. Пройдя въ теченіе первыхъ двадцати четырехъ часовъ на югъ, они измѣнили курсъ и направились въ Ирландію. 29-го апрѣля, въ пасхальное воскресенье, запечатанные приказы были вскрыты, роли разданы, ирландское солнце {Древне-ирландскій военный флагъ -- солнечный блескъ на зеленомъ полѣ. Прим. авт.} поднято и прибито при салютѣ изъ трехъ полевыхъ орудій, имя судна было измѣнено на "Erin's Hope" ("Надежда Ирина") и весь экипажъ принялъ участіе въ торжественномъ праздникѣ. Это было по-истинѣ удивительное предпріятіе -- пуститься черезъ океанъ на маленькой бригантинѣ, намѣреваясь высадиться на ирландскій берегъ, охраняемый повсюду крейсерами съ моря и береговыми патрулями на сушѣ! Судно направлялось въ заливъ Слиго, котораго оно и достигло 20-го мая. Оно продержалось въ сторонѣ отъ берега въ теченіе одного или двухъ дней, пока на бортъ не высадился одинъ изъ ихъ друзей съ берега. Его отчетъ о положеніи вещей сильно разнился съ пламенными телеграммами New-Iork которыя торопили ихъ изъ Америки. Выгрузиться въ Слиго,-- говорилъ онъ,-- невозможно, но они должны попытаться выгрузить оружіе и аммуницію гдѣ-нибудь на южномъ берегу. Между тѣмъ до правительства дошло извѣстіе, что какое-то подозрительное судно бродитъ около западныхъ гаваней. Тотчасъ же были снаряжены двѣ канонирки, "Квингстоунъ" и "Валенсія", и въ теченіе двухъ недѣль "Надежда Ирина" должна была днемъ и ночью избѣгать опасныхъ встрѣчъ. Къ этому времени она пробыла въ морѣ 62 дня, и ея запасы воды и провизіи были почти истощены. Ничего больше не оставалось дѣлать, какъ высадить большую часть людей и возвратиться въ Америку съ такимъ экипажемъ, для котораго могло хватить провизіи на обратный путь. Около Гельвикъ-Хеда, близъ Донгарвана, они остановили рыбачью лодку, и когда та подошла къ борту, тридцать человѣкъ экипажа, въ немалому удивленію рыбаковъ, вскочили въ нее. "Жакнелль" повернула въ море, а рыбаки повезли чужестранцевъ на берегъ. Ихъ высадка была замѣчена сторожевымъ постомъ; извѣстія были разосланы по всѣмъ полицейскимъ станціямъ вокругъ, и черезъ нѣсколько часовъ весь отрядъ "Жакнелль" до послѣдняго человѣка сидѣлъ въ тюрьмѣ. Однако-жь все, что знало правительство, это -- таинственность и подозрительность происшествія. Люди были невооруженные. Гельвинская высадка еще не была связана съ появленіемъ судна въ заливѣ Слиго, но въ теченіе нѣсколькихъ недѣль дѣло это возбуждало великое недоумѣніе въ Дублинскомъ замкѣ. Наконецъ, молчаливость одного изъ пойманныхъ уступила искусному веденію дѣла, и онъ все раскрылъ правительству; скоро всѣ его товарищи предстали передъ спеціальной слѣдственною коммиссіей въ качествѣ обвиняемыхъ въ государственномъ преступленіи.

При послѣдовавшемъ судебномъ процессѣ возникли два важныхъ юридическихъ вопроса. Во-первыхъ, было ли совершено какое-нибудь противозаконное дѣйствіе въ предѣлахъ британской юрисдикціи и, во-вторыхъ, признавать ли американское подданство американскихъ гражданъ, родившихся въ Ирландіи, и допускать ли смѣшанное жюри. Первымъ судился полковникъ Барренъ, уроженецъ Клонакилти, въ графствѣ Коркъ, но натурализованный гражданинъ Соединенныхъ Штатовъ. Когда начали составлять списокъ присяжныхъ, м-ръ Геронъ представилъ натурализаціонныя бумаги подсудимаго и потребовалъ для него жюри medietate linguae. Предсѣдательствующій судья вполнѣ призналъ важность вопроса, который ему приходилось рѣшать; но тогдашній законъ гласилъ ясно: "ни одинъ подданный британской короны не можетъ отказываться отъ вѣрности ей"; такъ онъ и рѣшилъ. Обыкновенное жюри приняло присягу.

Подсудимый.-- Какъ американскій гражданинъ, я заявляю о неподсудности моихъ дѣйствій этому суду.

Главный судья.-- Мы не можемъ слушать теперь вашихъ заявленій; если окажется нужнымъ, вашъ защитникъ въ свое время заявитъ это.

Подсудимый.-- Я отказываюсь отъ своего защитника. Теперь имъ становится правительство Соединенныхъ Штатовъ.

Защитникъ подсудимаго удалился, и полковникъ Барренъ отказался отъ какой бы то ни было защиты. Онъ былъ осужденъ и 16 ноября 1867 года приговоренъ пятнадцати годамъ каторжной работы. За нимъ слѣдовалъ его товарищъ лейтенантъ Августамъ Кастелло. Онъ такимъ же образомъ былъ признанъ виновнымъ и приговоренъ къ двѣнадцати годамъ каторжной работы.

Эти событія повели къ одному изъ самыхъ важныхъ измѣненій послѣдняго времени въ британскомъ законѣ. Древній и основной принципъ неизмѣннаго вѣрноподданства рѣшительно удерживался Англіей въ теченіе многихъ столѣтій. Съ другой стороны правительство Соединенныхъ Штатовъ, хотя въ дѣйствительности и отказалось отъ полковника Баррена, находило необходимыя! настаивать на выставленномъ имъ на судѣ положеніи. И вотъ снова между Англіей и Америкой возникло серьезное столкновеніе по поводу его приложенія. Къ счастію, вмѣсто того, чтобы рѣшать его путемъ войны, какъ въ 1812 г., оба правительства вошли въ дѣятельные переговоры съ цѣлью устранить затрудненіе. Соединеннымъ Штатамъ было нечего мѣнять, Англіи же приходилось измѣнить свой законъ о подданствѣ, что она и сдѣлала. Въ 1870 году черезъ парламентъ прошелъ актъ 33 и 34 Vict. cap. 14, извѣстный (по крайней мѣрѣ въ Ирландіи) подъ именемъ "акта Баррена и Кастелло"* и теперь британскій подданный, съ помощью извѣстныхъ формальностей, можетъ отказаться отъ своего подданства и сдѣлаться гражданиномъ другой страны.

Съ окончаніемъ процесса жакнельцевъ всѣ начали надѣяться, что насталъ конецъ безконечнымъ арестамъ, взрывамъ и тревогамъ. Но насъ ждало горькое разочарованіе.

XXIV.
Эшафотъ и тюрьма.

Во всей борьбѣ изъ-за ирландскаго недовольства въ теченіе этого столѣтія едва ли найдутся событія, которыя возмущали бы англійскій народъ такъ глубоко, какъ тѣ два, которыя произошли въ концѣ 1867 года. Это были манчестерское освобожденіе и клеркенвельскій взрывъ. Нѣтъ ничего удивительнаго, что послѣднее преступленіе оставило но себѣ такое горькое воспоминаніе {13-го декабря 1867 года, подъ наружную стѣну клеркенвельской тюрьмы въ Лондонѣ былъ подложенъ бочонокъ пороху съ цѣлью взорвать стѣну, образовать въ ней брешь и дать возможность бѣжать изъ тюрьмы фенію Борку, который долженъ былъ въ это время гулять во дворѣ. Все дѣло было устроено нѣсколькими ирландцами чернорабочими. Стѣна въ 60 футовъ высоты была взорвана, нѣсколько доновъ но другую сторону улицы, населенные бѣднымъ народомъ, были разрушены, двѣнадцать человѣкъ убиты и сто двадцать оглушены или ранены. Прим. автора.}. Изувѣченные невинные граждане, оглушенныя или обезображенныя дѣти, осиротѣвшія семьи и разрушенные дома -- о такихъ водахъ нельзя вспоминать хладнокровно. Однако-жь, какъ бы ни было ужасно преступленіе, нѣтъ цѣли дѣлать его отвратительнѣй, нѣмъ позволяетъ истина.

Грубое невѣжество нѣсколькихъ несчастныхъ ирландскихъ чернорабочихъ, не имѣвшихъ даже понятія о полной силѣ взрыва бочонка съ порохомъ, а не желаніе или мысль уничтожать жизнь или причинять увѣчья было причиной этой кровавой сцены. Еслибы человѣкъ, ради освобожденія котораго дѣлалось это "проламыванье дыры въ наружной стѣнѣ", былъ дѣйствительно около мѣста пролома изнутри, гдѣ, по словамъ освободителей, онъ долженъ былъ находиться, его разорвало бы въ куски. Воображенію жалкихъ исполнителей никогда не представлялись дѣйствительныя послѣдствія ихъ дѣянія, т. е. разрушеніе сосѣднихъ строеній.

Такъ-называемое "убійство сержанта Бретта" имѣло совсѣмъ другой характеръ. Что сержантъ Бреттъ лишился въ этомъ дѣлѣ жизни, это вполнѣ вѣрно и достойно глубокаго сожалѣнія. Но что его смерть была дѣломъ случая, а не заранѣе обдуманнаго плана, за это ручаются показанія наиболѣе компетентныхъ въ этомъ дѣлѣ людей и глубокая въ томъ увѣренность ирландскаго народа.

Послѣ паденія Джемса Стефенса, какъ вождя феніанской партіи, его мѣсто было занято полковникомъ Томасомъ Ж. Келли, который принялъ на себя управленіе феніанскими дѣлами въ Ирландіи послѣ ареста въ Фейрфильдъ-гаузѣ. Мало того, онъ билъ авторомъ, руководителемъ и самоличнымъ главнымъ исполнителенъ освобожденія Стефенса изъ Ричмондской тюрьмы, а также и его бѣгства во Францію. Послѣ возстанія въ мартѣ 1867 года Келли оставался около шести мѣсяцевъ въ Дублинѣ, а затѣмъ около октября переѣхалъ въ Манчестеръ съ цѣлью присутствовать на совѣтѣ англійскихъ "центровъ". Незадолго передъ разсвѣтомъ, утромъ 11-го сентября, полицейскіе, стоявшіе на посту въ Оакъ-стритѣ, въ Манчестерѣ, замѣтили четырехъ человѣкъ, подозрительно бродившихъ около лавки готоваго платья. Изъ нѣсколькихъ выраженій, долетѣвшихъ до слуха полицейскихъ, они сдѣлали заключеніе, что эти люди имѣютъ какія-то противуааконныя цѣли, и хотѣли ихъ арестовать. Во время послѣдовавшей борьбы двое успѣли скрыться, двое же другихъ на утро были представлены къ полицейскому судьѣ; во противъ нихъ не было ровно никакихъ уликъ. Они назвались одинъ Вильямсомъ, а другой Уайтомъ, американскими гражданами, и требовали, чтобъ ихъ освободили. Судья уже готовъ былъ приговорить ихъ въ двумъ-тремъ днямъ тюремнаго заключенія за бродяжничество, когда одинъ изъ сыщиковъ потребовалъ удержать ихъ на недѣлю, такъ какъ онъ имѣлъ подозрѣніе, что подсудимые находятся въ сношеніяхъ съ феніями. Требованіе было удовлетворено; и прежде наступленія ночи полиція знала, что въ ихъ рукахъ подъ именами Вильямса и Уайта находятся вождь феніевъ полковникъ Келли и его помощникъ капитанъ Дизи.

Ихъ арестъ вызвалъ сильное волненіе между феніанскими кружками Манчестера и окрестныхъ городовъ. Держались тайные совѣты, и послѣ долгихъ обсужденій было принято отчаянное рѣшеніе остановить карету съ арестантами на ея пути изъ суда, одолѣть стражу и освободить ихъ. Въ среду 18-го сентября арестованные были опять приведены въ судъ, формально признаны за Белли и Дизи и удержаны тѣмъ на недѣлю. Прежде чѣмъ они были увезены изъ суда, изъ Дублинскаго замка и изъ министерства внутреннихъ дѣдъ въ Лондонѣ были получены телеграммы, предупреждающія манчестерскія власти о томъ, что готовится заговоръ для освобожденія подсудимыхъ. Если это предупрежденіе не было осмѣяно, то во всякомъ случаѣ подвергнуто большому сомнѣнію. Однако-жь, такъ какъ судья зналъ, что эти люди имѣли въ Манчестерѣ много приверженцевъ, то онъ счелъ нужнымъ на всякій случай принять нѣкоторыя предосторожности. Белли и Дизи были посажены и заперты въ разныя отдѣленія кареты, а вмѣсто обыкновенныхъ трехъ полицейскихъ ее сопровождалъ конвой изъ двѣнадцати. Пятеро сидѣли на козлахъ, двое -- на запяткахъ и четверо слѣдовали за каретой въ кебѣ; одинъ сержантъ Бреттъ сѣлъ внутрь. Кромѣ двухъ феніевъ въ каретѣ находились еще три арестанта -- двѣ женщины и мальчикъ 12 лѣтъ. Въ половинѣ четвертаго карета тронулась по направленію въ городской тюрьмѣ въ Лонгсайтъ, около двухъ миль отъ города. Подъ аркой желѣзной дороги, перекинутой черезъ Гайдъ-Родъ въ Белльвю, на средину дороги выскочилъ человѣкъ, поднялъ пистолетъ и закричалъ кучеру, чтобы тотъ остановился. Въ ту же минуту черезъ валъ позади дороги перескочили около тридцати дюжихъ и вооруженныхъ револьверами людей, схватили лошадей и убили одну изъ нихъ. Безоружные полицейскіе почти не сопротивлялись и скоро разбѣжались. Освободители вынули топоры, молотки и ломы, которыми и старались отворить или сломать карету. Эта работа оказалась болѣе трудной, чѣмъ они ожидали, и полиція скоро начала возвращаться въ сопровожденіи большой толпы. Около двадцати освободителей образовали кольцо вокругъ кареты и револьверами сдерживали полицію и толпу, отъ времени до времени стрѣляя черезъ головы, между тѣмъ какъ другіе продолжали дѣлать усилія отворить карету. Они кричали Бретту черезъ вентиляторъ, чтобъ онъ передалъ имъ ключи, если имѣетъ ихъ. Онъ не могъ видѣть, что происходило снаружи, но съ самаго начала догадался, въ чемъ дѣло. Онъ мужественно отказался выдать ключи. Желая взглянуть на нападающую партію, онъ нагнулся и смотрѣлъ черезъ замочную скважину. Почти въ ту же минуту снаружи раздался чей-то командующій голосъ: "Вышиби его; вставь револьверъ въ замочную скважину и вышиби его!" Дуло револьвера было вставлено и курокъ спущенъ. Бреттъ упалъ смертельно раненнымъ. Женщина-арестантка громко закричала внутри: "Онъ убитъ!" и подняла его. Снова черезъ вентиляторъ раздался голосъ, требовавшій ключей, которые одна изъ женщинъ вынула изъ кармана Бретта и передала наружу. Тогда "блѣднолицый молодой человѣкъ" вошелъ въ карету, отперъ отдѣленія, въ которыхъ были заперты Келли и Дизи, и вывелъ ихъ вонъ. Освобожденные арестанты торопливо побѣжали черезъ поля въ сопровожденіи одного или двоихъ спутниковъ, а остальные задерживали преслѣдованіе. Не прежде, чѣмъ вожди исчезли изъ вида, начали они заботиться о себѣ. Они разсѣялись во всѣхъ направленіяхъ. Полицейскіе и толпа преслѣдовали ихъ. Многіе изъ нихъ были пойманы и жестоко избиты разсвирѣпѣвшими преслѣдователями. Одинъ изъ нихъ, признанный за молодаго человѣка, входившаго въ карету, чтобъ освободить Белли, и носившій, какъ оказалось впослѣдствіи, имя Вильяма Филона Аллена, былъ сшибленъ съ ногъ ударомъ кирпича, потомъ избитъ ногами и камнями до потери сознанія. Многіе арестованные истекали кровью отъ нанесенныхъ имъ побоевъ. Въ тотъ вечеръ Манчестеръ былъ объятъ ужасомъ. Разсказъ объ освобожденіи, со многими преувеличеніями, распространялся съ необыкновенною быстротой. Народъ ходилъ по улицамъ и обсуждалъ случившееся. Разгоряченная и уязвленная полиція напала на ирландскіе кварталы города, арестуя въ порывѣ ярости цѣлыя массы людей. Раздраженіе и паника Манчестера на другое утро распространились и на всю Великобританію. Національная гордость была уязвлена; національная безопасность нарушена; національная власть оскорблена, поругана горстью ирландскихъ мятежниковъ въ самомъ сердцѣ англійскаго города. Отвсюду раздавались требованія быстраго, заслуженнаго и строжайшаго наказанія.

Всякій можетъ легко вообразить, что тогда происходило въ Англіи. Паника и страсти буквально царили надъ всѣмъ. Слухи о новыхъ, еще болѣе дерзкихъ и опасныхъ, заговорахъ и нападеніяхъ наполняли каждый городъ. Гарнизоны усилены; тюремная стража удвоена; спеціальные полицейскіе комплектовались и приводились въ присягѣ. Особенно были возбуждены Манчестеръ и окрестные города, извѣстные своимъ многочисленнымъ ирландскимъ населеніемъ; и послѣднее переживало въ нихъ особенно тяжелое время. Среди такой-то бури гнѣва, тревоги, возбужденія страстей была образована спеціальная коммиссія для суда надъ принимавшими участіе въ освобожденіи Келли и Дизи. Мы въ Ирландіи сразу увидѣли, что эти люди -- виновные или невиновные -- были одинаково обречены и что о справедливомъ, спокойномъ и безпристрастномъ судѣ въ такой моментъ не могло быть и рѣчи. До насъ долетали раздирающіе сердце вопли семействъ совершенно невинныхъ людей и даже ничего не знавшихъ о покушеніи, но арестованныхъ полиціей при ея набѣгѣ на ирландскіе дома въ слѣдующіе дни за событіемъ.

Надежды на справедливость было очень мало или не было совсѣмъ; господствовавшее настроеніе англійскихъ умовъ требовало "кровь за кровь". Многія обстоятельства усиливали эти опасенія. Когда арестантовъ привели для предварительнаго слѣдствія въ полицейскому судьѣ 25 октября, они были въ цѣпяхъ. Такого зрѣлища въ англійскомъ судѣ не было видано уже въ теченіе очень многихъ лѣтъ. М-ръ Джонсъ, какъ англичанинъ и какъ защитникъ, съ негодованіемъ протестовалъ противъ этого самымъ энергичнымъ образомъ. Судья рѣшилъ, что ручныя кандалы должны быть оставлены, и публика разразилась аплодисментами. Джойсъ бросилъ свои бумаги и вышелъ изъ суда, однакожъ младшій защитникъ остался.

Въ понедѣльникъ, 28 октября, Вильямъ Филиппъ Алленъ, Михаилъ Ларкинъ, Томасъ Мегайръ, Михаилъ О'Брайенъ (иначе Гоудъ) и Эдуардъ Бондовъ (иначе Шоръ) обвинялись въ преднамѣренномъ убійствѣ сержанта Бретта. Что люди, принадлежавшіе въ партіи освободителей, юридически были виновны въ убійствѣ, все равно кто бы изъ нихъ ни сдѣлалъ выстрѣлъ, убившій Бретта,-- это понятно и ясно для всякаго, сколько-нибудь знакомаго съ основными принципами закона; но нравственная виновность, достаточно тяжелая сама но себѣ, совершенно измѣняется, если убійству Бретта вмѣсто случайности будетъ приданъ характеръ преднамѣренности. Прокуратура настаивала, что въ него прямо цѣлились и стрѣляли черезъ открытый вентиляторъ надъ дверью кареты. Главнымъ, если не единственнымъ, свидѣтелемъ, поддерживавшимъ это обвиненіе, была женщина-воръ, находившаяся въ каретѣ на пути къ своему третьему тюремному заключенію за кражу. Всѣ присутствовавшіе единогласно утверждали, что Бреттъ былъ убитъ черезъ замочную скважину въ тотъ моментъ, когда онъ отворачивался отъ нея, посмотрѣвши на то, что происходило снаружи. Свидѣтельскія показанія на судѣ, особенно относительно удостовѣренія личностей подсудимыхъ, какъ потомъ сознало само правительство, были самаго безразсуднаго не опрометчиваго характера. Тѣмъ не менѣе пять человѣкъ были признаны виновными. Ихъ обвиняли и допрашивали вмѣстѣ, по одному обвинительному акту, они были осуждены въ одномъ засѣданіи и однимъ приговоромъ,-- пунктъ, обратившійся впослѣдствіи въ ихъ пользу. Всѣ пятеро были приговорены къ повѣшенію 23 ноября. Передъ произнесеніемъ приговора каждый изъ нихъ держалъ рѣчь къ суду. Всѣ подсудимые высказали сожалѣніе о смерти Бретта. Нѣкоторые же положительно отрицали даже свое присутствіе при происшествіи. "Едва ли найдется кто-нибудь другой въ этомъ судѣ,-- сказалъ Алленъ,-- кто сожалѣлъ бы о смерти сержанта Бретта больше, чѣмъ я, и я положительно утверждаю передъ лицемъ всемогущаго и вѣчнаго Бога, что я невиновенъ,-- да, невиновенъ, какъ всякій другой въ этомъ судѣ. Я говорю это не ради помилованія: я не хочу его, и не жду его. Я умру, какъ умерли многія тысячи, за свою любимую страну и ея защиту". Мегайръ порицалъ легкомысленную клятву свидѣтелей и сказалъ, что онъ вѣрно служилъ королевѣ матросомъ и остался вѣренъ ей до сихъ поръ. Послѣднимъ говорилъ Кондонъ. Онъ торжественно поклялся, какъ умирающій человѣкъ, что не присутствовалъ при нападеніи. "Я не обвиняю присяжныхъ,-- сказалъ онъ,-- но я увѣренъ, что они предубѣждены. Я не обвиняю ихъ въ умышленномъ желаніи обвинить, но предубѣжденіе заставило ихъ обвинить въ такомъ случаѣ, гдѣ при другихъ обстоятельствахъ они не обвинили бы. Мы признаны виновными и мы принимаемъ смерть, какъ неизбѣжный фактъ. Мы не боимся умереть, по крайней мѣрѣ...-- "И я, и я",-- вырвалось у всѣхъ остальныхъ. Онъ продолжалъ:-- "Я увѣренъ, что тѣ, кто будетъ судиться послѣ насъ, подвергнутся болѣе справедливому приговору и что наша кровь удовлетворитъ существующую, какъ мнѣ кажется, жажду крови. Вы скоро пошлете насъ передъ лице Бога, и я вполнѣ готовъ къ этому. Мнѣ нечего сожалѣть, не отъ чего отрекаться, нечего брать назадъ. Я могу сказать только: "Да хранитъ Богъ Ирландію".

Какъ только онъ сказалъ эти слова, всѣ его товарищи, какъ одинъ, выступили впередъ и, поднявши головы и руки кверху, громко воскликнули: "Да хранитъ Богъ Ирландію!". И съ тѣхъ поръ эти слова сдѣлались національнымъ паролемъ.

Не прошло послѣ суда и нѣсколькихъ дней, какъ въ Англіи начало распространяться сомнѣніе въ вѣрности вердикта. Репортеры лондонскихъ и провинціальныхъ газетъ, присутствовавшіе на судѣ, до того сильно чувствовали это относительно Мегайра; что рѣшились на совершенно необыкновенный образъ дѣйствій и послали въ министерство внутреннихъ дѣлъ документъ, выражавшій ихъ глубокое убѣжденіе, что и показанія, и вердиктъ относительно его крайне несправедливы. Послѣ нѣсколькихъ дней изслѣдованія правительство признало правильность этого заявленія и Мегайръ былъ помилованъ. Вооружились мужествомъ и заговорили друзья человѣчества и справедливости. Они говорили, что было бы чудовищною несправедливостью лишать людей жизни на основаніи показаній и вердикта, явно пристрастныхъ. Пусть подсудимые будутъ,-- говорили они,-- наказаны какъ угодно тяжело, но не слѣдуетъ лишать ихъ жизни, потому что ее нельзя возстановить, если позднѣе будетъ открыта неправильномъ приговора. Скоро сдѣлалось извѣстнымъ, что исполненіе приговора надъ Кондономъ отсрочено. Распространилось всеобщее убѣжденіе, что будетъ сдѣлано то же и относительно другихъ; это приписывалось стараніямъ филантроповъ Манчестера и Лондона. Тѣмъ не менѣе было ясно, что большая часть англійскаго общественнаго мнѣнія требовала жертвы. Прощеніе Мегайра и отсрочка казни Кондона назывались плачевною слабостью. И этотъ взглядъ восторжествовалъ.

Въ виду предстоящаго событія правительство отдало приказъ послать большіе отряды войскъ въ тѣ города Англіи, гдѣ ирландцы были многочисленны. Манчестеръ въ это время, казалось, былъ въ осадѣ. Всѣ стратегически важные пункты вокругъ и въ самой тюрьмѣ были заняты войскомъ. Уже съ вечера 22 ноября толпы начали собираться вокругъ тюремныхъ стѣнъ. Въ продолженіе ночи они вели себя крайне безпокойно; тюремныя власти нѣсколько разъ приказывали имъ отойти дальше, такъ какъ ихъ крики, шумъ и торжествующія пѣсни безпокоили осужденныхъ внутри тюрьмы и мѣшали имъ приготовиться въ смерти. Въ толпѣ плясали "побѣдные танцы" и пѣли комическія пѣсни въ перемежку съ гимномъ "Храни Богъ королеву!" или "Да царствуетъ Британія!", чтобы слышали "феніанскіе убійцы" внутри тюрьмы. Единственнымъ утѣшеніемъ этого послѣдняго вечера жизни осужденныхъ было письмо маркизы Ввинсбюрри со вложеніемъ 100 фунт. стерл. "для оставляемыхъ ими семействъ" и нѣсколькими теплыми словами участія. "Съ начала и до конца,-- гласитъ опубликованный отчетъ,-- приговоренные выражали глубокое и горячее религіозное настроеніе".

Въ холодное, сѣрое утро 23 ноября 1867 года Алленъ, Ларкинъ и О'Брайенъ должны были умереть. Еще никогда до этого дня казнь въ Манчестерѣ не привлекала такого громаднаго стеченія народа вокругъ тюрьмы. Длинные ряды штыковъ тянулись во всѣ стороны. Дикая толпа на минуту смолкла при похоронномъ звукѣ колокола. Скоро появились и осужденные. Первый вышелъ Алленъ. Онъ былъ смертельно блѣденъ, но шелъ твердою и ровною поступью. Слѣдующимъ былъ Ларкинъ, сильно упавшій духомъ и дрожавшій отъ волненія. Послѣднимъ выступилъ О'Брайенъ, котораго твердый и полный достоинства видъ удивилъ всѣхъ, его знавшихъ. Прежде чѣмъ его поставили на скамейку, онъ повернулся къ двумъ своимъ товарищамъ, уже одѣтымъ въ саваны, связаннымъ и съ роковыми веревками на шеяхъ, и съ любовью поцѣловалъ ихъ. Всѣ они были сильно тронуты и нѣжно обняли другъ друга. Задвижка вынута, три тѣла упали, нѣсколько секундъ предсмертныхъ конвульсій и все было кончено. Когда въ субботу утромъ извѣстіе объ этомъ долетѣло до Ирландіи, удивленіе, смущеніе, печаль и гнѣвъ наполнили собою сердца людей. Они вздыхали, удивлялись и спрашивали другъ друга, неужели это ужасное извѣстіе вѣрно. Люди, враждовавшіе до сихъ поръ съ феніанизмомъ, были побѣждены этимъ ударомъ. Что такое, какъ не политическая месть -- это манчестерское дѣло, какъ не жестокая трагедія въ долгой борьбѣ между ирландскимъ возмущеніемъ и англійскою властью?... Послѣ обѣда пришелъ болѣе полный отчетъ о казни, содержавшій одно извѣстіе, которое уязвило ирландскій народъ въ самое больное мѣсто. "Тѣла трехъ убійцъ были похоронены въ известкѣ, въ неосвященной могилѣ внутри тюрьмы". Каково! Похоронены въ известкѣ!... Это было ударомъ каждому ирландскому дону, зазубренная и отравленная стрѣла, пронзившая сердце Ирландіи. Это обезчещеніе, этотъ отказъ въ христіанскомъ погребеніи въ освященной могилѣ, оскорбило самыя сокровенныя чувства ирландскаго народа. На слѣдующій день эта новость достигла провинцій и въ сотняхъ церквей за утреннею службой священникъ дрожащимъ отъ волненія голосомъ приглашалъ свою паству просить у Бога милосердіи для душъ трехъ жертвъ. Взрывъ скорби былъ отвѣтомъ; многіе рыдали, слушая разсказъ объ ихъ казни. Я никогда не видѣлъ Ирландію сильнѣе движимую смѣшанными чувствами скорби и гнѣва. И не смерть осужденныхъ такъ возмущала ее, хотя причина ихъ казни вызывала крайнее удивленіе и казалась ужасною жестокостью. Когда люди рѣшаются съ оружіемъ въ рукахъ на такое дѣло, какъ освобожденіе Белли, они должны быть готовы ко всему. Но убѣжденіе, что эти люди, виновные или невинные, подверглись пристрастному суду, что дѣлу ирландской національности въ ихъ лицахъ нанесено оскорбленіе, а самое главное -- желаніе поставить ихъ наравнѣ съ обыкновенными убійцами и, не считая политическими преступниками, отказать въ уваженіи ихъ останкамъ -- вотъ что вызвало тогда во всемъ ирландскомъ народѣ взрывъ сильнѣйшаго негодованія.

По всей Ирландіи появились объявленія, что будутъ устроены процессіи въ воспоминаніе о "манчестерскихъ мученикахъ". Боркъ показалъ примѣръ другимъ городамъ, назначивши на 1 декабря громадную демонстрацію; и въ этотъ день въ большей части городовъ Ирландіи можно было видѣть одну и ту же картину "похоронъ" -- погребальныя колесницы, факельщики, креповыя знамена, закутанные барабаны и отсутствіе покойниковъ. 8 декабря было назначено днемъ для процессіи въ столицѣ, а также въ двадцати или тридцати другихъ мѣстахъ острова. Джонъ Мартинъ спѣшилъ въ Дублинъ стать во главѣ тамошней процессіи. О'Доногью долженъ былъ руководить демонстрацій въ Билларней. Въ первый разъ послѣ многихъ лѣтъ, казалось, исчезло различіе между феніями и націоналистами не-феніями, и національный или народный элементъ дружно выступилъ впередъ во всей своей силѣ. Дублинская процессія была поразительнымъ событіемъ.

День стоялъ холодный, сырой я пасмурный, и несмотря на это въ ней принимали участіе до 150.000 народа, изъ которыхъ 60.000 шли рядами на протяженіи трехъ или четырехъ миль въ длину. Когда три колесницы съ именами казненныхъ проѣзжали по улицамъ, толпы стоявшія по сторонамъ падали на колѣни съ обнаженными головами, и не было слышно ни одного звука кромѣ "похороннаго марша", да рыданій, по временамъ вырывавшихся изъ толпы. У воротъ кладбища устроилось огромное собраніе и м-ръ Мартинъ обратился къ нему съ рѣчью полною чувства и сильныхъ словъ, выражавшихъ народное настроеніе по поводу манчестерской казни. Въ заключеніе еще разъ всѣ головы обнажились, была прочитана молитва и плачущія толпы спокойно разошлись по домамъ.

Та часть прессы, которая подстрекала правительство на крайности въ Манчестерѣ, требуя такъ-называемой политики "силы" (vigonr), теперь громко взывала о подавленіи этихъ похоронъ, какъ "позорныхъ выставокъ сочувствія къ убійству". 12 декабря, спустя четыре дня послѣ дублинской процессіи, была издана прокламація вице-короля, объявлявшая такія процессіи противузаконными и призывавшая судей и блюстителей порядка подавлять ихъ. Въ теченіе слѣдующихъ двухъ дней Джонъ Мартинъ и всѣ другіе члены комитета дублинскихъ похоронъ получили повѣстки явиться въ судъ. Обвиняемые были преданы суду особой коммиссіи и съ нихъ были взяты залоги. Спустя двѣнадцать дней надъ предводителями демонстраціи разразился второй ударъ, и я, какъ шедшій во главѣ, рука объ руку съ м-ромъ Мартиномъ, былъ призванъ теперь занять свое мѣсто рядомъ съ нимъ на скамьѣ подсудимыхъ.

Манчестерская исторія вызвала въ ирландской національной прессѣ бурное раздраженіе и свирѣпую брань. Казнь называлась не иначе, какъ "законное убійство". "Тюремщикъ и палачъ" были провозглашены "нынѣшними близнецами -- стражами британскаго правленія въ Ирландіи". Мои изданія принадлежали въ числу выразителей самаго рѣзваго раздраженія. Въ поэзіи, прозѣ и рисункахъ мы продолжали относиться къ трагическому событію какъ къ преступленію и призывали ирландскій народъ отвѣчать на попытки клеймить жертвы именами "убійцъ" различными заявленіями своей скорби объ ихъ участи и удивленія въ ихъ героизму. Въ промежутокъ времени между отданіемъ меня подъ судъ и открытіемъ коммносіи дѣла заставили меня отлучиться въ Парижъ. Однажды ночью я былъ поднятъ съ постели телеграммой изъ Дублина, побуждавшей меня немедленно же возвратиться въ Ирландію, потому что въ противномъ случаѣ будетъ выданъ приказъ о моемъ арестѣ, какъ издателя газеты Weckly News, противъ которой возбуждено судебное преслѣдованіе. Я былъ собственникомъ, но не редакторомъ этого изданія. Какъ это ни странно, однако-жь вѣрно, что до этого момента я не читалъ, что писалось въ немъ по поводу казней,-- настолько я былъ заваленъ среди господствовавшаго возбужденія работой по веденію Nation, редакція которой лежала на моей личной отвѣтственности. Я поспѣшилъ домой и пріѣхалъ какъ разъ во время, чтобъ явиться въ судъ. Я слушалъ статьи закона, читавшіяся въ обвиненіе противъ меня, и сознавалъ въ душѣ, что онѣ были "довольно сильны"; но скорѣй согласился бы взойти на самый эшафотъ, чѣмъ отказаться отъ того, что было уже разъ напечатано,-- такъ сильно задѣвало меня это печальное дѣло. Я былъ еще разъ отданъ подъ судъ, и 15 февраля, выпущенный подъ залогъ, я явился въ Гринъ-стритъ предъ судомъ короны отвѣчать за свое поведеніе, какъ журналиста. Самые убѣдительные доводы способныхъ и талантливыхъ джентльменовъ, исполнявшихъ роль моихъ защитниковъ, были совершенно безполезны. Послѣ продолжительнаго засѣданіи я былъ признанъ виновнымъ, но приговоръ былъ отложенъ до окончаніи преслѣдованія по другому обвиненію.

Въ четвергъ утромъ 20-го февраля 1868 года Джонъ Мартинъ, Александръ М. Сулливанъ, Джемсъ Ж. Ланоръ и Томасъ Бреккенъ обвинялись передъ судомъ въ томъ, что, будучи злоумышленниками, бунтовщиками и возмутителями мира и спокойствія въ королевствѣ и такъ далѣе, устроили возмутительное собраніе. Мы судились вмѣстѣ. М-ръ Ланоръ и Бреккенъ имѣли защитниковъ. Рѣчь м-ра Михаила Брина, защитника перваго изъ нихъ, заключала въ себѣ талантливое опроверженіе одного изъ пунктовъ обвинительнаго акта, которымъ національная эмблема и знамя Ирландіи превращались въ партійную вывѣску, а ношеніе зеленаго цвѣта считалось преступленіемъ. М-ръ Мартинъ и я, по многимъ причинамъ отказавшіеся отъ профессіональной защиты, рѣшили сами говорить за себя, и частнымъ образомъ условились между собой, что онъ будетъ говорить первымъ. Однако-жь, когда допросъ свидѣтелей окончился и для него насталъ моментъ встать я защищаться, силы, повидимому, оставили его; онъ попросилъ меня занять его мѣсто, а ему дать время до утра для отдыха и приготовленія. Я, конечно, согласился. Его желаніе было для меня закономъ. Въ теченіе многихъ лѣтъ мы съ нимъ работали, рука объ руку. Я всталъ и на одно или два мгновенія не могъ сказать ни слова, едва находя выраженія, чтобы начать. Я чувствовалъ и слышалъ лишь біеніе своего сердца. Я съ горечью сознавалъ всю опасность и отвѣтственность своего положенія. Судъ былъ переполненъ народомъ. На галлереѣ, позади меня, сидѣли моя жена, мой отецъ, братья и преданные друзья, изъ которыхъ многіе съ удовольствіемъ согласились бы стать на мое мѣсто, чтобъ освободить меня. Наконецъ, я оправился и, вскорѣ, воодушевленный окружавшими обстоятельствами, смѣло углубился въ разборъ обвиненія. Пока я говорилъ, наступила ночь; зажгли дампы. Подлѣ суда на улицѣ стояла огромная толпа, за неимѣніемъ мѣста въ судѣ. Несмотря на усилія полиціи, публика, сидѣвшая внутри, часто разражалась аплодисментами, которые подхватывались народомъ на улицѣ, знавшимъ лишь, что эти аплодисменты относятся къ одному изъ подсудимыхъ. Я говорилъ безъ замѣтокъ или какой бы то ни было помощи; моя голова была полна этимъ дѣломъ. Когда я закончилъ, то услышалъ, что раздался оглушительный громъ рукоплесканій, что десятки рукъ хватали и обнимали меня, что Джонъ Мартинъ обвилъ меня своими руками. Выйдя наружу, я встрѣтилъ тысячу поздравленій и услышалъ многіе пророческіе голоса: "Обвиненія не будетъ".

Это пророчество оказалось вѣрнымъ. Судъ закончился наслѣдующій вечеръ. Присяжные получили вопросы и удалились. Прошелъ часъ, прошелъ и другой. Одни все-таки не возвращались. Наконецъ, они вернулись для того, чтобы задать вопросъ неблагопріятный для обвиненія. Какъ только они снова удалились, толпа разразилась рукоплесканіями. Немного погодя, за присяжными послали. Они "не могутъ согласиться и уволены", былъ отвѣтъ. "Побѣда!" -- закричала съ энтузіазмомъ толпа на улицѣ, и новость была сообщена по телеграфу по всей Ирландіи, Да, это была побѣда, но не освобожденіе для меня. На слѣдующее утро я явился въ судъ выслушать приговоръ по осужденію по дѣлу прессы. Судья Джюстисъ Фицгерольдъ произнесъ его въ выраженіяхъ настолько полныхъ доброты, насколько случай допускалъ это. Въ заключеніе короткой рѣчи онъ сказалъ:

"Увѣряю васъ, что я съ глубокимъ и великимъ сожалѣніемъ исполняю обязанность и объявляю вамъ приговоръ закона. И мой ученый товарищъ, и я -- мы обсудили дѣло самымъ тщательнымъ образомъ. Если мы сдѣлали ошибку, то вполнѣ увѣрены, что она повела къ смягченію, а не въ усиленію наказанія. Тѣмъ не менѣе приговоръ долженъ имѣть такой характеръ, что вы на долгое время будете удалены отъ общественной жизни. Я сожалѣю это тѣмъ болѣе, что вы въ этомъ самомъ судѣ доказали свои способности,-- способности, которыя я хотѣлъ бы видѣть посвященными другому дѣлу. Мало того, мнѣ извѣстно изъ печати, что вы посвящали уже ваше время или часть его и ваши таланты общественной службѣ, развитію народнаго образованія и содѣйствію благотворительности. Несмотря на это, наша общественная обязанность побуждаетъ насъ подавлять подобные проступки. Я слишкомъ далекъ отъ желанія продлить эти крайне тягостныя для меня сцены или прибавить въ обвиненію хоть одно ненужное слово. Приговоръ состоитъ въ томъ, что вы должны быть подвергнуты тюремному заключенію на время шести мѣсяцевъ отъ сего дня, а по истеченіи этого срока вы должны дать залогъ за себя въ 500 фун. и представить двухъ поручителей по 250 фун. ст. съ каждаго въ обезпеченіе вашего хорошаго поведенія въ теченіе двухъ лѣтъ; въ случаѣ же неимѣнія таковаго обезпеченія вы подвергнетесь новому заключенію на шесть мѣсяцевъ".

Меня увели въ камеру подъ судомъ, гдѣ я простился съ своимъ семействомъ, а спустя нѣсколько часовъ я вошелъ въ ворота Ричмондскаго замка, какъ арестантъ.

Незадолго передъ тѣмъ, актомъ парламента было уничтожено всякое различіе между арестантами, такъ что журналистъ, осужденный за политическіе проступки печати, подвергался такому же обращенію, какъ и простой преступникъ. Это было большой жестокостью. Однако.-жь въ моемъ случаѣ власти сдѣлали все возможное для того, чтобы смягчить для меня такое положеніе вещей. Всѣ служащіе въ тюрьмѣ, начиная отъ директора, капитана Бойда, и кончая самымъ младшимъ тюремщикомъ, старались отнять у моего заключенія тяжелый характеръ. До меня дошло, что лордъ Майо, тогдашній секретарь Ирландіи, выразилъ живѣйшій личный интересъ въ усиліяхъ отстранить отъ меня тѣ оскорбленія и строгости, которымъ я въ противномъ случаѣ долженъ былъ бы подвергнуться какъ преступникъ. Тѣмъ не менѣе это было тяжелое время, продолжительное страданіе. Камерное (целлюлярное) заключеніе, особенно по "одиночной системѣ", какъ въ моемъ случаѣ, составляетъ пытку для людей съ привычкой къ дѣятельности и нервнымъ темпераментомъ.

Въ воскресенье, утромъ 31 мая 1868 года капитанъ Бойдъ вошелъ въ мою комнату; онѣ держалъ въ рукахъ открытое письмо.

-- Какъ прекрасны ноги, приносящія радостныя вѣсти о хорошихъ вещахъ!-- воскликнулъ онъ. Его лицо сіяло отъ удовольствія.

-- Что это такое, каштанъ?

-- Приказъ о вашемъ освобожденіи,-- отвѣтилъ онъ.

О, благословенная свобода!... На слѣдующій день я снова вошелъ въ міръ. Въ эти нѣсколько мѣсяцевъ произошли большій перемѣны.

"Русская Мысль", NoNo 4--5, 7--10, 1881, NoNo 5-6, 9, 1882

OCR Бычков М. Н.

Оставить комментарий Салливан Александер Мартин (перевод: Без указания переводчика) (yes@lib.ru) Год: 1881 Обновлено: 22/09/2016. 805k. Статистика. Очерк: Переводы, Публицистика, Политика Сочинения	Скачать FB2 Ваша оценка:
Аннотация: Текст издания: "Русская Мысль", 1881, NoNo 4-5, 7-10, 1882, NoNo 5-6, 9.

Салливан Александер Мартин Новая Ирландия

НОВАЯ ИРЛАНДІЯ.А. М. Салливана *).

I.Взглядъ назадъ.

II.Школьный учитель.

III.О`Коннель.-- Отмѣна.

IV.Конфедерація риббонменовъ.

V.Отецъ Матью.

VI."Черный сорокъ седьмой годъ".

VII."Молодая Ирландія".

VIII."Сорокъ восьмой".

IX.Заключительныя сцены.

X.Кровавое пятно.

XI."Loch aber 1) no more!"

XII.Актъ объ имѣніяхъ, обремененныхъ долгами.

XIII.Арендная лига.

XIV."Папскіе трубачи". *)

XV.Самоубійца банкиръ.

ГЛАВА XVI.Увозъ миссъ Арбутнотъ.

XVII.Заговоръ Фённноа.

XVIII.Папская Ирландія.

ГЛАВА XIX.Судьба Глинвейя.

XX.Феніанское движеніе.

XXI.Тревожное время.

XXII.Бѣгство изъ ричмондской тюрьмы.

XXIII.Возстаніе.

XXIV.Эшафотъ и тюрьма.

Салливан Александер Мартин
Новая Ирландия