Аннотация: Из жизни маленькою немецкого эмигранта.
Этот не пропадет.
Из жизни маленькою немецкого эмигранта.
Рассказ П. Розеггера.
Во время переезда моего с острова Рюггена в Гамбург в мой вагон сел на вокзале в Шверине один крестьянский мальчик. У него были большие темные глаза, очень приятные черты лица и белокурые курчавые головы, спускавшиеся кудерками на лоб, как обыкновенно носят крестьяне. Костюм его был из черного грубого сукна, шляпа была также черная, с широкими полями. В синем платочке было, завязано его белье, а в руках он держал небольшую палочку из белой березы.
- Когда поезд двинулся, мальчик еще раз взглянул на городок и. озера, среди которых он расположен, на буковый лес, и вполголоса проговорил: -- Прощай макленбургская страна!
-- Разве ты так далеко едешь, паренек?-- спросил я мальчугана.
-- Да, в Америку!-- коротко и уверенно, почти вызывающе ответил, он. Затем, опустив глаза, забарабанил палочкой.
Удивленный, я не знал, что сказать.
-- В Америку...-- проговорил я, наконец,-- с кем же ты едешь?
Мальчик продолжал барабанить, ничего мне не отвечая.
-- Тебе, наверное, тяжело расставаться с родными местами. Ты отсюда родом?
Мальчик стоял, опустив глаза, и барабанил, своей палочкой.
Спустя некоторое время, я снова задал ему вопрос, потому что мальчуган заинтересовал меня.
-- Сколько же тебе лет, мой милый?
Вместо ответа, он строго посмотрел на меня. Теперь я понял его.
-- Отлично,-- проговорил я -- тот, кто так смело и бесстрашно идет в чужую страну, уже не дитя, а взрослый человек; вы едете в Гамбург?
-- Да, сударь.
Разговор оборвался. Юный путешественник продолжал барабанить березовой палочкой, а я, уткнувшись в угол вагона, следил за ним полузакрытыми глазами.
Наконец, он перестал барабанить, взглянул на меня, но уже более дружелюбно, и проговорил:
-- Мне девять лет. Хотите знать, где я родился, так посмотрите вон там на домик в лесу,-- сказал он, не обращая внимания на мой новый вопрос и отвечая на старый.
-- Вон тот маленький домик с соломенной крышей?
-- Да, этот самый.
-- Так это ваша родина?-- заметил я, все более интересуясь мальчуганом.
-- Я сказал только, что там родился, а что такое родина, я не имею понятия. Моя мате умерла уже восемь лет тому назад; отец -- четыре месяца; здешние люди не хотят меня ничему учите, а я бедный мальчик, и сам не умею делать ничего, вот и еду к своему дяде.
-- А где живет ваш дядя?
-- В Чикаго.
-- В самом деле, вы едете в Америку? Но неужели вы поедете один?
-- Нет, поедут еще и другие.
-- Но, Милый друг, понимаете ли вы, что значит ехать в Америку?-- --сказал я. Мне показалось, что мальчик страшно легкомыслен, что он сбежал из дому и вздумал, ни с того, ни с сего, перекочевать в Америку.
-- Вы приедете сначала в громадный город Гамбург, откуда отправляются корабли в Америку. Там будут бегать тысячами чужие люди, но ни один из них не позаботится о вас, или же будет спрашивать вас только о деньгах, все только о деньгах. И когда, наконец, в Америку отойдет корабль, с которым вы захотите поехать, вам надо будет иметь много денег, рекомендательные письма и притом хорошее здоровье.
Мальчик равнодушно слушал, меня с таким видом, как будто хотел сказать: все это у меня имеется.
-- Корабль будет долго нестись по бесконечным водам,-- продолжал я,-- и бурные волны будут бросать его во все стороны и мачты гнуться, и скрипеть, а вы будете сидеть, больной и всеми забытый, в углу, никто не вспомнит о вас, в лучшем случае бросит вам матрос грубую шутку. Тогда вы будете вспоминать свор тихую родину, свое немецкое отечество, с котором вы так холодно расстались. И, наконец, если уж все будет хорошо, вы попадете в Америку, в эту страну гордых и корыстных людей, и в гавани громадного города...
-- Будет меня ждать мой дядя,-- прервал меня мальчик спокойно, но решительно, и темные глаза его снова вызывающе взглянули на меня.
-- Кто ваш дядя?
-- Рабочий. Двадцать шесть лет тому назад он матросом отправился в Америку, и теперь берет меня к себе, так как мои родители умерли, и я буду тоже рабочим,
Это я называю решительностью в выборе жизненного пути: Я почувствовал уважение к этому маленькому мальчику.
-- Милый друг, мне хотелось бы знать, как вас зовут?-- спросил я.
-- Меня зовут Симонис.
Это юное, самостоятельное существо действовало и на меня ободряюще. Я почувствовал, что мог бы очень сильно полюбить мальчугана.
-- Да, милый друг,-- заметил я,-- так-то и все на свете; вот мы с вами видимся сегодня в первый и наверное в последний раз. Ваше имя я запишу в свою записную книжку, а вот вам карточка с моим именем.
-- А вы кто и чем вы занимаетесь? Вы барин?
-- Симонис,-- сказал я -- я так же, как и вы, сын крестьянина, я пристрастился к науке и хочу добиться чего-нибудь хорошего.
-- А вы хотите также зарабатывать деньги?
Так шла наша беседа.
* * *
Когда мы в'ехали в гамбургский вокзал, мальчик крепче затянул свой узел, застегнул курточку и взял в руки палку.
-- Итак, мистер Симонис, прощайте!-- сказал я, когда мы оба вышли.
-- Позвольте донести ваши вещи!-- крикнул какой-то юркий человек; самоуверенно хватаясь за узелок мальчика.
-- Благодарю, не надо!-- отвечал тот, хлестко ударив палочкой по пальцам протянутой руки. Затем, бросив на меня еще один короткий, холодный взгляд, он исчез в толпе.
-- В Америке этот не пропадет!-- подумал я про себя, проталкиваясь сквозь людской поток с чемоданом в руках:
Почти стемнело; сверканье и блеск сотен огней, шум, крик, толкотня, давка -- все это создано для того, чтобы запугать в первый момент провинциала, впервые попавшего в торговый приморский город.
Стараясь держаться домов, я переходил из улицы в улицу, ища гостиницу.
Я проходил мимо громадных мясных и с'естных рядов, мимо оживленных трактиров и пивных; затем меня окружили справа и слева высокие стеклянные стены, полные золота и серебра, драгоценных камней и сокровищ, естественных и искусственных, всех родов и всех стран; затем снова я остановился перед мрачными безднами, в которых отражались лучи и сияние звезд -- то были озера, пруды и каналы Альстера. И сколько разнообразия, сколько всюду жизни!
Я шел дальше, глядя на гордые дворцы, восхищаясь художественностью древне-германских построек, я наслаждался великолепием, грубо толкался с простонародьем, и я забыл о своей гостинице.
Теперь я пробирался, по более темным, уединенным улицам. Там стояла невозможная пыль, воздух был тяжелее, и с шумом, смехом и руганью толпились матросы и рыбаки.
Вдруг дома прекратились, и предо мной, высоко прорезая темноту ночи, встал лес мачт.
"Слишком далеко забрался",-- подумал я, и поспешно повернул назад, пустился в другие улицы.
Вскоре разыскал я свою гостиницу.
Часто с тех пор вспоминаю я о полной жизни и многообразия гавани, где я гулял целыми часами, о маленьких, больших и громадных судах, между которыми я любил кататься, покачиваясь на ялике; о зоологическом саде, куда я ходил, о колокольне св. Михаила, на которую я взбирался, о базаре, о парках и еще о том, как я поднялся на борт гигантского парохода линии Гамбург-Америка.
Он уже несколько дней находился в гавани, готовясь к отплытию в Нью-Йорк. Я восхищался удобством устройства, бесчисленным множеством помещений. Повсюду работали столяры и слесаря, поправляя испортившиеся части; работали под'емные краны, наполняя трюмы и кладовые парохода товарами. Повсюду шли оживленные приготовления на те дни, в течение которых корабль будет отдан во власть океану и бурной стихии.
К пароходу подвозили на тачках уголь; на черной наружной обшивке судна висели люди, смазывая их смолой, по мачтам лазали матросы.
На самом верху, на конце средней мачты, где развевался германский; и Оеверо-Американский флаги, сидел на поперечной перекладине мальчик и высвобождал третий флаг о цветами Нью-Йорка, зацепившийся за канаты.
-- Это наш новый юнга,-- сказал человек, сопровождавший меня по пароходу,-- у мальчика нет ни отца, ни матери; хочет ехать в Америку.
Тут только я ближе присмотрелся к мальчику на мачте -- ей-богу, это был мой юный незнакомец, маленький эмигрант.
-- Симонис!-- крикнул я ему вверх.
-- Э-э! Вы тоже едете?-- звонко крикнул он мне.
-- Нет, я пришел только посмотреть пароход.
-- Привет от меня Макленбургу!-- крикнул он, и нью-йоркский флаг весело завеял над ним.
На следующий день огромный пароход вышел из гавани. На пристани стояла громадная толпа народа, многие махали шляпами и платками: привет отплывающим и стране по ту сторону океана!
Я также замахал своим платком, потому что на самом верху средней мачты, посреди трех развевающихся флагов, стоял маленький Симонис, размахивая своей шляпой. Гордое судно тихо спускалось вниз по течению реки Эльбы.
Источник текста: Негритенок Маду / Рассказ Альфонса Додэ и другие рассказы из жизни маленьких тружеников разных стран и народов; Под ред. Вл. А.Попова. -- М : Земля и фабрика, 1923. -- 136 с.: ил.; 18 см. -- (Маленькие труженики ; Сб.1)