Вернувшись къ себѣ домой въ пять часовъ, Лоранъ Вердинъ нашелъ у себя слѣдующую телеграмму:
"Бабушка моя умерла въ замкѣ Планшёйль. Пріѣзжай.-- Жоржъ Оливье".
Лоранъ немедленно справился съ "Указателемъ желѣзныхъ дорогъ". Планшёйль отстоитъ въ нѣсколькихъ километрахъ отъ Мулэнъ. Если онъ выѣдетъ изъ Парижа сегодня же вечеромъ, онъ будетъ на мѣстѣ завтра утромъ.
Онъ не колебался ни единой секунды; вѣдь онъ былъ лучшимъ, единственнымъ другомъ Жоржа! Не теряя времени, онъ сталъ приготовляться къ отъѣзду, уложилъ въ чемоданъ три или четыре книги и кое-что изъ одежды, запасся хорошимъ дорожнымъ одѣяломъ, далъ нѣсколько приказаній старой прислугѣ, присматривавшей за его хозяйствомъ, и уѣхалъ. Вотъ онъ уже и въ вагонѣ.
Жоржъ де-Планшёйль несомнѣнно лучшій его другъ! Онъ припоминалъ теперь большое путешествіе, совершенное ими обоими восемь лѣтъ тому назадъ, Атлантическій океанъ, огромные бразильскіе лѣса, Ріо-Жанейро, Кордильеры, опасные и богатые разными приключеніями переходы.
Еще въ школѣ между ними завязалась самая нѣжная дружба. Лоранъ Вердинъ, сынъ неизвѣстнаго провинціальнаго доктора, и Жоржъ, сынъ генерала Оливье де-Планшёйль, почувствовали другъ къ другу съ самаго дѣтства одну изъ тѣхъ глубокихъ и быстрыхъ симпатій, которыя длятся потомъ всю жизнь, не страшась никакихъ превратностей. Въ одинъ прекрасный день, сдавши благополучно экзамены на степень баккалавра, они уѣхали вмѣстѣ въ Америку.
Фантазія эта навлекла на Лорана всеобщее порицаніе, но дисциплина для него рѣшительно не существовала. Онъ имѣлъ продерзость возвести беззаботность въ принципъ и огромную, непростительную смѣлость,-- думать по своему. Между тѣмъ, для того, чтобы добиться удачи въ жизни, необходимо гораздо больше придавать значенія мнѣнію другихъ, нежели своему собственному. И такъ, Лоранъ былъ тѣмъ, что наше современное, щепетильное и лицемѣрное общество всего строже осуждаетъ, а именно оригиналомъ, и ужь, конечно, подобный школьническій побѣгъ заслуживалъ примѣрнаго наказанія.
Однако, наказанъ онъ не былъ, напротивъ. По своемъ возвращеніи во Францію онъ очень быстро занялъ видное мѣсто среди своихъ сверстниковъ, студентовъ-медиковъ. Скоро онъ успѣшно кончилъ курсъ и сдѣлался докторомъ. Какъ время-то идетъ! уже докторъ. Но это еще только начало, многого еще надо ему достигнуть, а главное -- передъ нимъ еще цѣлый міръ таинственныхъ и интересныхъ вопросовъ, фактовъ, въ глубь которыхъ необходимо проникнуть, въ которыхъ надо разобраться. Лоранъ чувствовалъ къ своему дѣлу какую-то страстную любовь,-- очень рѣдкое явленіе въ наше скептическое, положительное время.
Мчавшійся на всѣхъ парахъ поѣздъ все больше и больше удалялся отъ Парижа. Передъ глазами Лорана, освѣщенные фантастическимъ свѣтомъ луны, мелькали долины, рѣки, мосты, холмы, длинныя дороги, обсаженныя деревьями, деревни съ ихъ домиками или хижинами; глядя на все это, Лоранъ припоминалъ мысленно всѣ происшествія своей жизни, промелькнувшія почти также быстро, какъ эти дорожные силуэты, свое путешествіе, труды, дружескія и любовныя связи. Онъ думалъ о трудномъ, предпринятомъ имъ, полномъ неожиданностей, изученіи странныхъ, измѣнчивыхъ формъ человѣческаго ума, этой тайны изъ тайнъ; онъ чувствовалъ, что наука эта и привлекаетъ, и пугаетъ его своей неслыханной глубиной, съ ея невѣдомыми, бездонными пропастями на каждомъ шагу. Все перепуталось, смѣшалось въ его головѣ, прошедшее съ будущимъ, надежды съ сожалѣніями. Гдѣ предѣлъ его любопытству? А вдругъ предъ нимъ откроются новые міры...
Онъ проснулся въ Мулэнъ, вышелъ полусонный изъ вагона и подозвалъ стоявшую во дворѣ желѣзнодорожной станціи небольшую коляску, запряженную двумя маленькими, но сильными лошадками. Кучеръ взмахнулъ кнутомъ и лошадки весело побѣжали черезъ небольшой городъ.
Теперь Лоранъ не мечтаетъ больше о магнетизмѣ и медицинѣ; онъ думаетъ о тѣхъ, кого найдетъ въ Планшёйлѣ, о своемъ другѣ Жоржѣ, о старухѣ покойницѣ-бабушкѣ, объ отцѣ Жоржа, генералѣ Оливье де-Планшёйль, самомъ простомъ и самомъ честномъ изъ людей. Несмотря ни на что, онъ все-таки не намѣренъ долго оставаться среди этой опечаленной семьи,-- такъ много дѣла ждетъ его дома!
II.
Первый человѣкъ, котораго Лоранъ увидалъ въ замкѣ Планшёйль, былъ Жоржъ, бросившійся обнимать его, со слезами на глазахъ.
-- Бѣдная бабушка,-- сказалъ онъ,-- умерла совсѣмъ тихо! Въ ея годы смерть приходитъ безъ сотрясенія. Какъ это мило съ твоей стороны, что ты пріѣхалъ! Надѣюсь, что ты останешься здѣсь нѣсколько дней; твое присутствіе развлечетъ немного отца, который очень опечаленъ. Затѣмъ, я представлю тебя женѣ, которую ты видѣлъ только мелькомъ въ день нашей свадьбы, нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ, а вѣдь съ тѣхъ поръ... Но, прежде всего, пойдемъ въ твою комнату.
Отведенная ему комната находилась въ нижнемъ этажѣ. Стеклянная дверь-окно вела изъ нея прямо въ паркъ. По близости, нѣсколько позади замка, стояла небольшая церковка, принадлежавшая, повидимому, къ замку, а отъ нея шла обсаженная липами аллея, ведшая въ маленькой рѣшеткѣ. За этой рѣшеткой начиналась деревушка, состоявшая изъ группы домовъ, остроконечныя крыши которыхъ были ясно видны изъ комнаты Лорана.
Черезъ нѣсколько минутъ друзья перешли въ гостиную и генералъ принялся жать руку Лорана съ такой силой, точно онъ намѣревался сломать ее.
-- Спасибо вамъ, дорогой Лоранъ, спасибо! Да, мы переживаемъ тяжелое испытаніе. Много пережилъ ужь я на своемъ вѣку, черезъ многое прошелъ!.. Пережилъ я смерть жены... Пережилъ Седанъ... Пережилъ много другихъ ужасовъ!.. Но я долженъ признаться, что смерть моей старухи-матери всего меня перевернула; никогда не было еще мнѣ такъ тяжело. Спасибо, еще разъ спасибо, и за Жоржа, и за меня.
Похороны были назначены на слѣдующій день. Лоранъ сказалъ себѣ:
-- Завтра же я уѣду во свояси.
Тѣмъ не менѣе ему оставалось провести здѣсь цѣлый день и онъ сталъ подумывать о томъ, на что употребить этотъ нескончаемый день?
Желая избѣгнуть, хотя бы ненадолго, тяжелой атмосферы, обычной дому, въ которомъ находится покойникъ, онъ вышелъ погулять одинъ и принялся бродить безцѣльно по парку и окрестностямъ. Такимъ образомъ онъ пробродилъ цѣлый день, слѣдуя за извилинами маленькой рѣчки, протекавшей по лугамъ.
Несмотря на то, что онъ былъ парижанинъ и скептикъ, Лоранъ былъ, тѣмъ не менѣе, немного поэтъ. Такъ всякій благороднаго ума человѣкъ заключаетъ въ себѣ частицу поэзіи. Подъ впечатлѣніемъ этого прекраснаго сентябрьскаго дня сердце его наполнялось понемного смутной нѣжностью къ людямъ и даже къ окружающимъ его предметамъ. "Быть можетъ,-- думалось ему,-- счастье-то именно здѣсь. Зачѣмъ бороться, трудиться, воевать тамъ, въ Парижѣ, затеряннымъ въ водоворотѣ злобы, зависти и соперничества? Зачѣмъ не жить здѣсь, на лонѣ благодѣтельной природы? Здѣсь можно свободно любить людей, не заботясь ни о ихъ тщеславныхъ стремленіяхъ, ни о ихъ спорахъ. Чѣмъ дальше жить отъ нихъ, тѣмъ легче ихъ любить".
Когда онъ немного усталъ и вернулся въ замокъ, солнце только-что сѣло. Горизонтъ пламенѣлъ, точно освѣщенный огромнымъ, великолѣпнымъ заревомъ; зрѣлище было грандіозное и Лоранъ наслаждался имъ съ восторгомъ. Но скоро стемнѣло и въ наступающемъ мракѣ исчезали одинъ за другимъ очертанія деревьевъ, церковки и деревенскихъ крышъ.
Вдругъ среди этой тишины раздались близко-близко звуки органа. Звуки доносились изъ маленькой церковки и Лоранъ узналъ Ave Maria Гуно.
Онъ слушалъ съ восторгомъ эту мелодичную, чистую пѣснь, такъ неожиданно раздавшуюся въ тѣни и тиши ночной. "Но это-же это,-- спрашивалъ онъ себя,-- играетъ на органѣ здѣсь, въ Планшёйлѣ? Должно быть, это жена Жоржа".
Впрочемъ, ему было мало дѣла до личности органиста. Онъ весь отдавался прелести этой чудной музыки; онъ облокотился на овно, вдыхая съ наслажденіемъ душистый воздухъ ранней осени, вдыхая полной грудью молодость и жизнь и чувствуя, что волненіе его все растетъ и растетъ.
Ave Maria было кончено. Лоранъ услыхалъ, какъ захлопнулась церковная дверь; онъ высунулся изъ окна, чтобы видѣть, кто пройдетъ, и разглядѣлъ какую-то тѣнь, мелькавшую между деревьями аллеи. Затѣмъ наступила полная тишина. И такъ, это была не жена Жоржа. Такъ кто-же это былъ?
За вечернимъ ужиномъ въ большой столовой замка онъ познакомился съ деревенскимъ священникомъ, аббатомъ Ленегръ, человѣкомъ нѣсколько простымъ, но добродушнымъ и умнымъ. "Настоящій типъ славнаго деревенскаго священника!" подумалъ про него Лоранъ.
Не разъ, во время ужина, хотѣлось ему спросить о томъ, кто это такъ хорошо играетъ на органѣ, но каждый разъ его удерживалъ какой-то ложный стыдъ. Онъ боялся выдать испытанное имъ волненіе; иногда очень молодые люди стыдятся иныхъ глубоко запавшихъ имъ въ душу впечатлѣній и даже скрываютъ ихъ какъ нѣчто, за что приходится краснѣть, притворяясь безчувственными, какъ это принято такъ называемымъ хорошимъ тономъ.
Генералъ и его сынъ старались изо всѣхъ силъ занять и развлечь гостя, отвлечь его отъ думъ о печальной обязанности, которую онъ пріѣхалъ исполнить. Завязался простой, дружескій разговоръ; но скоро всѣ разошлись.
-- Не позволите-ли вы мнѣ проводить васъ до дому?-- сказалъ Лоранъ старому священнику.
-- О! я живу очень недалеко отсюда, но принимаю ваше предложеніе, чтобы имѣть удовольствіе поговорить съ вами еще нѣсколько минутъ.
Выйдя изъ замка, они прошли мимо церковки и Лоранъ не могъ удержаться, чтобы не спросить:
-- Неужели это и есть ваша церковь, батюшка?
-- Да, да,-- сказалъ добродушно старикъ,-- это и есть моя церковь. Старая церковь сгорѣла двадцать лѣтъ тому назадъ и генералъ выстроилъ вотъ эту домовую церковку, въ ожиданіи постройки настоящей приходской церкви. Вотъ уже двадцать лѣтъ, какъ мы ждемъ этой постройки, на которую все никакъ не можемъ найти нужныхъ средствъ. Увы! мы переживаемъ очень безбожное время... и вы тоже, вѣроятно...
-- Да нѣтъ-же, батюшка,-- сказалъ Лоранъ улыбаясь,-- я вовсе ужь не такой безбожникъ. Смѣю васъ увѣрить, что на насъ, докторовъ, порядочно клевещутъ. Далеко не всѣ доктора похожи на тѣхъ циниковъ-атеистовъ, которыхъ вы обыкновенно рисуете такими мрачными красками. Повѣрьте, что мы умѣемъ уважать хорошихъ людей, не разбирая ихъ общественнаго положенія. А какъ не бытъ, напримѣръ, тронутымъ при видѣ такой патріархальной, вѣрной стариннымъ преданіямъ семьи, какъ семья Планшёйль?.. Кстати, разъ ужь мы говоримъ о церкви, я слышалъ сегодня тамъ звуки органа. У васъ, значитъ, имѣются и органъ, и органистъ, и даже талантливый органистъ?
-- Ага! вы замѣтили...-- сказалъ священникъ.-- Это играла, навѣрное, сестра Марта.
-- Сестра Марта?
-- Да, одна изъ нашихъ монахинь... То есть она еще не монахиня, а только послушница. Но она приметъ постриженіе черезъ нѣсколько недѣль. Вѣдь у нея есть талантъ, не правда-ли?
-- У нея большой талантъ, батюшка... Я кое-что понимаю въ этомъ дѣлѣ, ибо (хотя вы и считаете меня безбожникомъ) я самъ играю на органѣ. Было-бы черезчуръ долго разсказывать вамъ, благодари какому стеченію обстоятельствъ а пріобрѣлъ это небольшое искусство. Словомъ, хорошо-ли, дурно-ли, а я тоже умѣю играть на органѣ. Но такъ какъ я вовсе не завистливъ, подобно настоящимъ артистамъ,-- артисты, знаете-ли, самые завистливые изъ людей,-- то а вамъ утверждаю, что сестра Марта одарена большимъ талантомъ, а не зналъ, что у васъ тутъ имѣется и монастырь.
-- О, нѣтъ, монастыри у насъ не имѣется, а есть только школа, которой мы тоже обязаны генералу. Учатъ въ этой школѣ монахини ордена святого Викентіи де-Поль. Смотрите, мы какъ разъ подошли къ ихъ жилищу.
Лоранъ и спутникъ его вышли уже за рѣшетку парка и проходили теперь мимо большого бѣлаго дома, на верху котораго высился крестъ, рѣзко вырисовывавшійся на звѣздномъ ночномъ небѣ.
-- Такъ вотъ, мой молодой другъ, сестра Марта ходитъ каждый вечеръ играть на органѣ въ церковь, но надо вамъ сказать, что она больна, бѣдняжка, очень больна, такъ что даже... какая непростительная въ мои годы разсѣянность! Какъ это я не подумалъ до сихъ поръ сказать вамъ это? Надо будетъ, чтобы вы осмотрѣли ее, и дали-бы ей докторскій, добрый совѣтъ. Вотъ было-бы отлично, зайдите за мною завтра утромъ, въ восемь часовъ, до начала похоронъ. Я васъ сведу сюда къ сестрамъ, вы осмотрите сестру Марту, скажите намъ, что надо сдѣлать, чтобы попытаться вылѣчить ее.
-- У нея, вѣроятно, чахотка?
-- Кажется, да, въ несчастію! Это всѣхъ насъ очень печалитъ, такъ какъ сестра Марта, благодаря своему неутомимому рвенію, особенно полезна намъ. Знаете-ли вы, молодой человѣкъ, что требуется не мало мужества дли того, чтобы вбить азбуку въ упрямыя головы здѣшнихъ дѣвочекъ. А сестра Марта проводитъ цѣлые дни за этимъ неблагодарнымъ занятіемъ. Въ свободныя минуты, по вечерамъ, по окончаніи классовъ, она ходитъ въ церковь играть на органѣ. Впрочемъ, завтра, во время печальной церемоніи вы услышите ея маленькихъ ученицъ и констатируете сами вѣрность ихъ голосовъ и правильность ихъ пѣнія. Ахъ, докторъ, если-бы вы могли спасти сестру Марту, вы сдѣлали-бы по истинѣ доброе дѣло.
-- Увы! Мы, доктора, такъ безсильны! Но я вамъ, все-таки, обѣщаю приложить все свое стараніе. Скажите, батюшка, какъ она научилась играть на органѣ! Не вы-ли давали ей уроки музыки?
-- О, нѣтъ! Я совсѣмъ профанъ... въ музыкѣ, конечно... и, кромѣ катехизиса, не могу ничему учить другому. Но дѣло въ томъ, что сестра Марта жила нѣкоторое время въ Парижѣ, получила отличное образованіе, и даже, скажу вамъ между нами, жизнь ея нѣсколько романична. Не будь такъ поздно, я бы разсказалъ вамъ эту исторію... Ой, ой,-- прибавилъ онъ, доставая изъ глубокаго кармана своей рясы старинные часы,-- одиннадцать часовъ! Это уже похоже на кутежъ. До свиданія, мой молодой другъ, вотъ я и дома. До завтра-же: я разсчитываю на васъ, помните.
Лоранъ вернулся въ замокъ, легъ и спокойно заснулъ, не думая ни о священникѣ, ни о сестрѣ Мартѣ. Разъ тайна, касающаяся органа была выяснена, она теряла для него всякій интересъ.
III.
На слѣдующее утро Лоранъ всталъ рано. Легкій туманъ тонкой дымкою заволакивалъ долину. Свѣжій и бодрый, Лоранъ распахнулъ окно, перешагнулъ черезъ него и направился быстро въ деревню. Когда онъ подошелъ въ дому священника, онъ увидалъ его гуляющимъ по саду съ молитвенникомъ въ рукахъ.
-- А-а! оказывается, что вы очень аккуратны, докторъ. Ну-съ! войдите-же и взгляните на мои розы... Но я вижу, что онѣ васъ не занимаютъ и что вы предпочитаете узнать исторію сестры Марты... Сядьте-за вотъ здѣсь, въ этой зеленой бесѣдкѣ... Сестра Марта, видите-ли, воспитывалась въ Парижѣ, въ пансіонѣ при одномъ знаменитомъ парижскомъ монастырѣ, куда ее отдали совсѣмъ ребенкомъ. Говорили, что она сирота, и ее никто никогда не навѣщалъ. Въ каникулярное время, когда всѣ остальныя дѣвочки весело разъѣзжались къ себѣ домой, она оставалась въ монастырѣ одна, съ настоятельницею и другими монахинями. Нельзя сказать, однако, чтобы она была совершенно покинута; у нея былъ опекунъ, очень богатый и очень серьезный господинъ, который изрѣдка дѣлалъ ей коротенькіе визиты, освѣдомлялся о ея занятіяхъ, удовольствіяхъ и огорченіяхъ, привозилъ ей конфектъ, игрушекъ и книгъ. Разъ настоятельница призвала къ себѣ Анжель,-- это было мірское имя сестры Марты, до ея послушничества,-- и сказала ей: "Васъ постигло большое несчастіе, дитя мое: опекунъ вашъ внезапно скончался. Мужайтесь, дочь моя, и молитесь Богу за упокой его души". На другой день она снова призвала Анжель и сказала: "Дочь моя, пути Господни неисповѣдимы. Вы не сирота, ибо мать ваша жива; она бѣдна и несчастна и зоветъ васъ въ себѣ. Согласны-ли вы жить съ нею?" -- "О, да!.." воскликнула Анжель... Настоятельница грустно улыбнулась, поцѣловала Анжель, и Анжель уѣхала.
-- Однако!-- сказалъ Лоранъ,-- это настоящій романъ.
-- Увы! остальное далеко уже не романично. Мать Анжель была крестьянка, настоящая простая крестьянка; во время оно она отличалась красотой и довольно легкимъ поведеніемъ... Вы, конечно, понимаете, въ чемъ дѣло... и, разумѣется, сообразили уже, кто былъ мнимый опекунъ Анжель. Такъ какъ по его смерти не осталось завѣщанія, то Анжель и ея мать оказались безъ всякихъ средствъ. Имъ пришлось жить обѣимъ въ глубокой нищетѣ, особенно тягостной для Анжель, непривычной ни къ полевымъ, ни къ домашнимъ работамъ. Подумайте, каково переходить сразу отъ жизни въ самомъ богатомъ парижскомъ монастырѣ въ жизни въ бѣдной хижинѣ!
-- Значитъ, сестра Марта знаетъ, кто былъ ея опекунъ?
-- О, нѣтъ, упаси Боже!-- сказалъ священникъ. Честь матери должна быть священна для ея ребенка. Никто никогда не рѣшился сказать ей всю правду, и я ни за что бы не разсказалъ вамъ этой исторіи, если-бы не считалъ васъ за честнаго человѣка, неспособнаго разболтать ее. Я узналъ все это отъ настоятельницы парижскаго монастыря, но сестра Марта ничего этого не знаетъ и не должна знать... Въ заключеніе скажу вамъ, что скоро послѣ того мать Анжель умерла, и бѣдная дѣвушка, совершенно одинокая, написала своей бывшей настоятельницѣ, что хочетъ сдѣлаться монахиней. И правда, что ей оставалось дѣлать? Она получила настоящее барское воспитаніе, могла-ли она превратиться снова въ крестьянку. И такъ, Анжель вернулась въ монастырь, откуда ее прислали къ намъ для окончанія ея послушничества. Къ несчастію, здоровья она крайне слабаго, всѣ превратности ея грустной жизни отразились на ея нѣжномъ организмѣ. Она очень нервна, почти болѣзненно нервна, и подвержена какимъ-то тяжелымъ припадкамъ, которые скрываетъ по мѣрѣ силъ и которые крайне насъ тревожатъ. Помимо ея грудной болѣзни, у нея болѣзнь нервной системы, или, какъ вы называете это, неврозъ. Жоржъ утверждаетъ, что вы какъ разъ изучали эти болѣзни, а потому я думаю, что вы могли-бы помочь ей... А теперь, отправимтесь къ ней, пора; похороны назначены въ десяти часамъ, и времени намъ осталось немного.
Сестра-начальница школы, добродушная, толстая и улыбающаяся женщина, встрѣтившая священника, искренно обрадовалась, узнавъ, что батюшка привелъ съ собою парижскаго доктора для сестры Марты.
-- Войдите сюда, прошу васъ, я сейчасъ позову нашу милую сестру. Я увѣрена, что она будетъ очень недовольна, когда я извѣщу ее о приходѣ доктора. Она все увѣряетъ, что вовсе не больна. Увы! бѣдняжка, она жестоко ошибается! Но что бы я ни говорила, она не хочетъ лѣчиться, хотя я всетаки надѣюсь уломать ее и ей придется позаботиться о своемъ здоровьѣ... Подождите насъ, пожалуйста, здѣсь, господа, одну минутку; я сейчасъ приведу ее.
Лоранъ и священникъ ожидали стоя въ большой, сырой, холодной и мрачной комнатѣ, единственнымъ украшеніемъ которой служило большое распятіе грубой работы; стульевъ не было; вдоль стѣнъ стояли ряды скамеекъ изъ бѣлаго дерева, да на стѣнѣ, рядомъ съ распятіемъ, висѣла, покачиваясь, раскрашенная карта Франціи.
Сестра Марта вошла и точно солнечный лучъ проникъ въ мрачную комнату.
Лоранъ сдѣлалъ удивленный жестъ.
Сестра Марта была вся -- цѣломудріе и грація. Ея строгій монашескій костюмъ особенно рельефно оттѣнялъ ея задумчивые глаза, блѣдный и чистый лобъ, бѣлокурые волоса, выбивавшіеся сзади изъ-подъ бѣлаго ореола чепчика, тонкія, прозрачныя руки... Она была похожа на чудное видѣніе, Лоранъ почувствовалъ себя смущеннымъ, взволнованнымъ и восхищеннымъ.
-- Право-же, батюшка,-- сказала она,-- вы слишкомъ добры... Вы, вѣдь, знаете, что я вовсе не больна.
-- Напротивъ, дитя мое, я знаю, что вы нездоровы. Каждый вечеръ у васъ бываетъ приступъ лихорадки и вамъ пора, очень пора лѣчиться. Мой молодой другъ, здѣсь присутствующій, докторъ Лоранъ Вердинъ осмотритъ васъ, поразспроситъ обо всемъ и укажетъ вамъ, что нужно дѣлать, чтобы поправиться.
-- Хорошо, батюшка,-- сказала сестра Марта, слегка покраснѣвъ,-- я повинуюсь вамъ.
Тогда Лоранъ, немного смущенный, взялъ руку сестры Марты. Да, конечно, у нея была лихорадка. Затѣмъ онъ приложилъ ухо къ ея груди и сдѣлалъ ей нѣсколько вопросовъ, на которые молодая послушница отвѣчала вполголоса.
-- Теперь все, благодарю васъ,-- сказалъ онъ, наконецъ;-- серьезнаго нѣтъ ничего, увѣряю васъ. Я скажу вашей начальницѣ, въ чемъ именно должно заключаться ваше лѣченіе.
Она подняла на него свои прекрасные глаза и сказала:
-- Благодарю васъ, докторъ.
Лоранъ поклонился.
-- Могу я уйти, теперь, батюшка?-- прибавила она.-- Мои дѣвочки ждутъ меня.
-- Да, дитя мое, вы можете идти,-- сказалъ священникъ.
Лоранъ слѣдилъ за нею глазами до тѣхъ поръ, пока закрывшаяся дверь не скрыла ея. Въ ту же самую минуту, въ другую дверь вошла начальница.
-- Что-же, г-нъ докторъ, каково ваше мнѣніе о сестрѣ Мартѣ?..
-- Увы! положеніе ея порядкомъ таки серьезно. Конечно, я пропишу ей кой-какія лѣкарства, но признаюсь вамъ, что плохо вѣрю въ возможность успѣха. Что мы можемъ сдѣлать съ нашими снадобьями противъ поврежденныхъ легкихъ? Попробуемъ, однако. Вотъ рецептъ: танинъ въ облаткахъ и двѣ капли мышьяку каждое утро. Но всего нужнѣе для этой бѣдной дѣвушки былъ-бы живительный морской воздухъ; ей слѣдовало-бы поѣхать къ морю; но не въ туманному океану, а къ Средиземному морю съ его благодѣтельнымъ солнцемъ. У насъ уже почти осень; ни подъ какимъ видомъ сестра Марта не должна проводить здѣсь зимы. Пусть она уѣдетъ, пусть отправится въ Алжиръ, въ Ниццу или на Мальту, отъ этого зависитъ ея жизнь.
Начальница вздохнула...
-- Постараемся, докторъ. Подобное путешествіе -- вещь не легкая, на это нужно денегъ, много денегъ; однимъ словомъ, мы употребимъ всѣ усилія...
IV.
Деревенскія похороны представляютъ всегда изъ себя нѣчто трогательно-праздничное, въ одно и тоже время и болѣе торжественное, и болѣе простое, чѣмъ пышныя и претенціозныя городскія церемоніи.
Въ замкѣ Планшёйль собрались крестьяне и крестьянки всѣхъ возрастовъ. Они надѣли свои лучшія праздничныя платья и входили нѣсколько неловко въ церковь, съ застѣнчивымъ и почтительнымъ видомъ, опасаясь постороннихъ наблюденій, но внимательно наблюдая за всѣмъ и за всѣми.
Изъ Парижа пріѣхало нѣсколько родственниковъ покойной; они вошли вслѣдъ за генераломъ и за Жоржемъ и сѣли на первую скамейку. Лоранъ усѣлся въ сторонѣ, какъ можно ближе къ органу. Онъ видѣлъ, какъ вошла сестра Марта со своими маленькими ученицами; наивно любопытные дѣтскіе взгляды остановились на секунду на Лоранѣ. Что же касается до сестры Марты, то она прошла мимо него, не замѣчая его, хотя ему и показалось, что она покраснѣла. И онъ тоже глупо-преглупо покраснѣлъ, самъ не зная почему. Но чѣмъ больше онъ сердился на себя за свою глупость, тѣмъ болѣе и болѣе краснѣлъ.
Сестра Марта сѣла немедленно за органъ и дѣти запѣли хоромъ. Лоранъ любовался съ своего мѣста чистымъ профилемъ молодой дѣвушки, освѣщавшимся косыми лучами солнца, проникавшими черезъ цвѣтныя оконныя стекла. Дѣвственная красота Анжель, дѣтскіе голоса, звуки органа, молитвенное настроеніе присутствующихъ, полусдерживаемыя слезы генерала и Жоржа,-- все это не могло-бы не потрясти души любого поэта. И закаленный скептикъ Лоранъ чувствовалъ въ себѣ смутно поднимающееся религіозное чувство, то неясное, высшее стремленіе къ чему-то неизвѣстному, которое заключается въ глубинѣ каждой человѣческой души.
Къ концу обѣдни Лоранъ подошелъ къ сестрѣ Мартѣ и шепнулъ ей что-то. Она немедленно встала и Лоранъ занялъ ея мѣсто у органа... Онъ чувствовалъ какой-то приливъ вдохновенія и заигралъ съ необычайной страстностью тотъ гимнъ, который слышалъ наканунѣ вечеромъ въ исполненіи сестры Марты, а именно Ave Maria Гуно.
Никогда еще въ маленькой церковкѣ Планшёйля не раздавались такіе патетическіе, раздирающіе звуки. Сестра Марта, стоя у органа, слушала въ какомъ-то чудномъ экстазѣ. Генералъ и Жоржъ плакали.
V.
Лоранъ поклялся себѣ, что въ тотъ-же вечеръ уѣдетъ обратно въ Парижъ, но его такъ настойчиво удерживали, что ему пришлось сдаться. Генералъ отвелъ его, послѣ завтрака, въ сторону и сказалъ, со слезами на глазахъ:
-- Нѣтъ, мой другъ, вы не можете еще покинуть насъ! Смотрите: племянники и двоюродные братья моей бѣдной, дорогой матушки, совсѣмъ о насъ не думаютъ. Они всѣ уже разъѣхались, вернулись къ своимъ дѣламъ или удовольствіямъ и оставили насъ опять однихъ съ нашимъ горемъ. Какъ пусто будетъ теперь въ этомъ замкѣ! Какъ грустно! Какъ мрачно и тяжело! О! я не говорю, конечно, о Жоржѣ! Для него она была, вѣдь, только бабушка, а не родная мать, его горе не такъ велико. Кромѣ того, онъ молодъ, страстно любитъ свою жену и вся жизнь у него еще впереди, тогда какъ моя жизнь уже кончена; и не будь дружбы... И такъ, рѣшено! Вы остаетесь. Вы побудете еще нѣсколько дней со мною. Мы будемъ говорить о бѣдной матушкѣ, будемъ охотиться и философствовать вдвоемъ...
Лоранъ остался.
Въ тотъ-же самый день онъ совершилъ съ Жоржемъ и съ генераломъ продолжительную прогулку по сосѣднимъ долинамъ; но онъ не могъ наслаждаться многочисленными красотами богатой природы Планшёйля, такъ сильно онъ былъ разсѣянъ, озабоченъ и встревоженъ. Онъ старался оправиться, овладѣть собой, остановить безумныя мечты расходившагося воображенія и не могъ. Сестра Марта! сестра Марта! не безумно-ли было такъ упорно думать о сестрѣ Мартѣ! Зачѣмъ онъ остался? Не для того-ли ужь, чтобы снова увидѣть ее и предаваться глупѣйшимъ, сумасброднѣйшимъ фантазіямъ? Нѣтъ, нѣтъ, онъ остался, уступая просьбамъ генерала...
Однако, въ глубинѣ души, онъ сознавалъ, что просьбы генерала были тутъ не причемъ, что онъ остался изъ-за сестры Марты, остался для того, чтобы снова увидѣть ее и, быть можетъ, вылѣчить, вылѣчить! Опять безуміе! Развѣ чахотку вылѣчиваютъ? И имъ овладѣвало страшное горе при мысли, что эта бѣдная дѣвушка была заранѣе обречена на смерть. "Да право-же,-- говорилъ онъ самъ себѣ,-- не о чемъ тутъ горевать! мало-ли я видѣлъ несчастныхъ дѣвушекъ, тронутыхъ чернымъ крыломъ чахотки, намѣтившей ихъ себѣ въ жертву. Прочь этотъ вздоръ! Не зачѣмъ думать объ этомъ".
Но всѣ эти разсужденія оказывались безполезными: образъ сестры Марты не покидалъ его ни одной минуты во все время прогулки.
А прогулка вышла долгая и домой вернулись только къ ночи. Проходя мимо церкви, Лоранъ замѣтилъ, что дверь ея закрыта. Вѣроятно, сестра Марта приходила, по обыкновенію, играть на органѣ и опять ушла. Какъ жаль, что они вернулись такъ поздно! Вмѣсто того, чтобы бродить безцѣльно по этимъ лугамъ и лѣсамъ, похожимъ на всѣ остальные луга и лѣса, онъ могъ-бы говорить съ сестрой Мартой, смотрѣть на нее, сидѣть рядомъ съ нею. Какъ жаль!
Обѣдъ прошелъ не такъ молчаливо, какъ наканунѣ. Сдѣлавъ надъ собою усиліе, Жоржъ принялся оживленно болтать, стараясь разогнать облако грусти, омрачавшее чело его молодой жены и отца. Генералъ охотно вторилъ ему и разговаривалъ со своей обычной любезностью и добродушіемъ. Но Лоранъ не развеселялся.
-- Ну-ка, Лоранъ,-- сказалъ ему генералъ,-- разскажите намъ, гдѣ и какъ вы научились играть на органѣ? Случилось-ли это съ вами въ лѣсахъ Амазонской рѣки или въ аудиторіяхъ медицинской академіи?
-- Развѣ вы не знаете, батюшка,-- сказалъ Жоржъ,-- что Лоранъ обладаетъ всѣми талантами? Онъ и путешественникъ, и охотникъ, и музыкантъ, и докторъ, и даже магнетизеръ.
-- Какъ!-- сказалъ генералъ,-- вы вѣрите въ магнетизмъ?..
-- Я принужденъ въ него вѣрить,-- отвѣчалъ Лоранъ улыбаясь.
-- Это, должно быть, очень интересно,-- сказала Клара, жена Жоржа.
-- Это несомнѣнно интересно,-- сказалъ Лоранъ,-- и даже болѣе чѣмъ интересно! Но за то тутъ имѣются и большія непріятности. Смѣю васъ увѣрить, что это настоящая и вѣчная пытка, это зрѣлище поразительныхъ феноменовъ, которыхъ не понимаешь и знаешь, что никогда такъ-таки и не поймешь. Сколько разъ, увы! приходилось мнѣ становиться втупикъ передъ какой-нибудь непроницаемой тайной или глубокимъ мракомъ! У одного нѣмецкаго поэта есть сказка о нѣкоемъ колдунѣ, который, послѣ продолжительныхъ поисковъ въ кабалистическихъ книгахъ, нашелъ, наконецъ, то самое слово, которому послушны гномы. И вотъ онъ произноситъ это завѣтное слово и немедленно является гномъ, несущій сосудъ съ водою, какъ это и подобаетъ гному. Но бѣдный колдунъ не знаетъ другого магическаго слова, необходимаго для пріостановленія начатаго заклинанія, такъ что адскій гномъ продолжаетъ себѣ лить воду. И льетъ онъ ее, льетъ безъ конца. Колдунъ не можетъ ни отослать его обратно, ни остановить его работу и несчастный гибнетъ, тонетъ во всей этой водѣ... Такъ точно и мы. Мы вызываемъ, почти наугадъ, такія силы всего могущества, которыхъ мы не знаемъ. Онѣ являются на нашъ зовъ и принимаются хозяйничать, а когда мы желаемъ справиться съ ними, мы оказываемся безсильными.
-- Въ концѣ-концовъ, что же вы можете сдѣлать?-- сказалъ Жоржъ.
-- Немного, но все-таки кое-что мы можемъ. Напримѣръ, мы можемъ создавать новыя лица.
-- Новыя лица!-- сказалъ генералъ.-- Дѣйствительно, мнѣ доводилось слышать уже объ этомъ, но я никогда не могъ понять, въ чемъ тутъ дѣло.
-- О! это вовсе не такъ сложно. Видите-ли, въ каждомъ изъ насъ, въ душѣ каждаго изъ насъ, повидимому единой, находятся многочисленныя разнообразныя существа. Въ насъ кишатъ разныя личности, изъ которыхъ каждая надѣлена своимъ образомъ мысли и отдѣльнымъ характеромъ. При внимательномъ наблюденіи, въ каждомъ изъ насъ легко нашлись-бы элементы для созданія изъ насъ или святого, или искателя приключеній, развратника, преступника, ростовщика и героя. Такъ вотъ! посредствомъ магнетизма мы можемъ вызвать всѣхъ этихъ, далеко въ насъ скрытыхъ, спрятанныхъ существъ, которыя въ обыденной, каждодневной жизни совершенно заслоняются главнымъ дѣйствующимъ лицомъ, нами самими. Впрочемъ, всѣ эти спрятанные въ насъ господа, опять-таки ничто иное, какъ мы сами, а наше "я" есть просто собраніе всѣхъ этихъ индивидуумовъ... Ужь, право, не знаю, толково-ли я объяснилъ, но мнѣ самому это вполнѣ ясно. Я знаю, напримѣръ, одну даму, которая въ обыкновенной жизни самая простая, буржуазная хозяйка, сводящая всѣ заботы къ своему столу и вязанью. Она любитъ шутки, гривуазные намеки, но не мечтаетъ ни о чемъ внѣ ухаживаній за своимъ мужемъ и за дѣтьми. Но какъ только ее усыпить магнетическимъ сномъ, она сейчасъ-же принимается ненавидѣть эти низменныя занятія, отрекается отъ этой прозы! Она проклинаетъ хозяйство, дѣтей и мужа, непремѣнно хочетъ видѣть Всевышняго лицомъ въ лицу и жалуется, что не можетъ сдѣлаться дѣвственницей и мученицей.
-- Но если такъ,-- сказала Клара,-- которая-же изъ этихъ двухъ женщинъ настоящая? Святая или буржуазная хозяйка?
-- Да обѣ. И онѣ тѣмъ болѣе искренни обѣ, что онѣ другъ друга не знаютъ. При пробужденіи все забывается; ничего, какъ есть ничего, не остается въ памяти. Получается полное забвеніе, полное уничтоженіе какихъ-бы то ни было воспоминаній, полное невѣдѣніе, всякій разъ заново насъ поражающее, до того оно громадно и безусловно. Впрочемъ, я не знаю хорошенько, чему такъ удивляются, такъ какъ въ сущности мы всѣ, болѣе или менѣе, похожи на этихъ сомнамбулъ. Да, сударыня, смѣю васъ увѣрить, что каждый изъ насъ носитъ въ себѣ зародыши всѣхъ чувствъ и всѣхъ страстей, и мы нисколько не лучше знаемъ тайныя пружины, управляющія нашей жизнью, чѣмъ усыпляемые знаютъ тѣхъ людей, которыми они бываютъ во снѣ.
Когда священникъ явился въ концѣ обѣда, разговоръ все еще шелъ о магнетизмѣ.
-- Что бы вы тамъ ни говорили,-- сказалъ честный и простой священникъ,-- а это, все-таки, вредные опыты, которые въ концѣ концовъ дурно отзываются на тѣхъ, кто ихъ дѣлаетъ. Смотрите, молодой человѣкъ, берегитесь! Тутъ не безъ дьявольскаго навожденія во всей этой выдумкѣ, быть можетъ, вы не вѣрите въ діавола! Ну, а я твердо въ него вѣрю. Qaaerens quem devoret, искуситель бродитъ вокругъ насъ и принимаетъ иногда, чтобы лучше обмануть насъ, личину науки.
Лоранъ улыбнулся, но ничего не отвѣтилъ. Онъ подумалъ про себя, что искуситель принимаетъ рѣшительно всѣ личины, не исключая даже личины цѣломудренной монахини.
VI.
На другой день Лорану понадобились чудеса дипломатіи, чтобы заставить всѣхъ незамѣтнымъ образомъ вернуться пораньше домой. Кое-какъ ему это удалось и въ четыре часа пополудни вся компанія была уже дома. Но, вмѣсто того, чтобы уйти къ себѣ въ комнату, онъ направился въ церкви, осторожно посматривая кругомъ себя, точно онъ боялся, что за нимъ слѣдятъ; но онъ не замѣтилъ ничего подозрительнаго и вошелъ рѣшительно въ церковь.
Прятаться онъ не думалъ, но ему вовсе не хотѣлось, чтобы его видѣли, а потому онъ и сѣлъ подальше, въ темномъ уголкѣ, на скамейкѣ, помѣщавшейся позади каѳедры, и принялся ждать; горло его судорожно сжималось, сердце билось отъ волненія, словомъ, онъ былъ похожъ на человѣка, пришедшаго на любовное свиданіе. Заходящее солнце бросало лучи сквозь цвѣтныя стекла оконъ, окрашивавшіе эти лучи въ красный, синій и зеленый цвѣта, и скромная церковка была погружена въ тишину и спокойствіе. Какое-то особенное, набожное молчаніе царило въ ней.
"Такъ всегда начинаются большія безумія,-- подумалъ Лоранъ.-- Но, не будь на свѣтѣ подобныхъ безумій, жизнь была бы смертельно, невыносимо скучна. Придетъ ли она? А почему бы ей не придти, разъ она имѣетъ привычку играть на органѣ каждый вечеръ?"
Вдругъ дверь открылась и снова закрылась. Вошла сестра Марта и направилась спокойно къ органу.
Тогда Лоранъ всталъ и сдѣлалъ шагъ впередъ, что заставило ее слегка вскрикнуть отъ удивленія.
-- Простите, пожалуйста! Я думала, что тутъ никого нѣтъ,-- сказала она.
-- Не вы, а я долженъ просить у васъ прощенія,-- пробормоталъ Лоранъ, порядкомъ взволнованный.-- Вчера утромъ вы такъ великолѣпно играли на органѣ, что мнѣ страшно захотѣлось еще послушать васъ, и вотъ я пришелъ. Не дерзко ли это съ моей стороны? Если да, то я уйду сію же минуту.
-- Ахъ! monsieur,-- сказала она улыбаясь,-- я боюсь, что вы смѣетесь надо мной. Вы сами играете такъ хорошо, такъ хорошо, что, въ сравненіи съ вами, я просто неопытная ученица, не больше.
-- Вовсе нѣтъ, я совсѣмъ не такъ ужь хорошо играю, какъ это вамъ кажется. Но дѣло въ томъ, что на мою долю выпало рѣдкое счастіе,-- мнѣ давалъ уроки превосходный учитель, одинъ изъ нашихъ величайшихъ артистовъ, которому я и обязанъ тѣмъ немногимъ, что я знаю.
-- Знаете что,-- сказалъ, онъ, садясь въ органу,-- позвольте мнѣ съиграть первому, это придастъ вамъ смѣлости. Помнится, въ тотъ вечеръ вы играли тутъ, Ave Maria? Вотъ, послушайте, какъ слѣдуетъ начинать эту музыкальную піесу. Необходимо, чтобы съ самаго начала слышно было горячее воззваніе къ небу, крикъ благодарности, глубокій порывъ безпредѣльной нѣжности. Это какъ бы торжественное жертвоприношеніе, ѳиміамъ покорной, преданной молитвы, медленно и величественно возносящійся въ голубому небу. Въ гимнѣ этомъ есть все, но преобладаютъ въ немъ поклоненіе и любовь.
Теперь Лоранъ не заботился уже болѣе о присутствіи сестры Марты, всецѣло отдаваясь наплыву вдохновенія. И вотъ опять въ вечерней тишинѣ звуки "Ave Maria" потрясали церковныя стѣны, неслась вверхъ пѣснь безконечной, почти божественной любви, въ которую Лоранъ вкладывалъ всю свою душу!
Вдругъ онъ взглянулъ на сестру Марту. Она стояла подлѣ него, неподвижная, съ остановившимся, впереннымъ въ пространство взоромъ. Лоранъ немедленно узналъ эту позу, эту экстатическую неподвижность.
Что такое? Не припадокъ ли это сомнамбулизма? Онъ зналъ, что музыка вызываетъ иногда подобные припадки у нервныхъ натуръ. Неужели же и эта монахиня?.. Какое предположеніе!..
Онъ сейчасъ же оправился и быстрымъ, энергическимъ жестомъ протянулъ руку ко лбу сестры Марты. Она въ ту же минуту глубоко вздохнула и глаза ея закрылись.
-- Сестра Марта?-- сказалъ онъ очень тихо.
-- Я вовсе не сестра Марта,-- сказала она, гордо выпрямляясь;-- меня зовутъ Анжель де-Мерандъ.
Такъ какъ Лоранъ, остолбенѣвшій отъ изумленія, не отвѣчалъ ей ни слова, то она прибавила очень тихимъ голосомъ съ ласковой кротостью:
-- Чего вы хотите отъ меня?
Лоранъ былъ смущенъ. Очевидно, Анжель была въ магнетическомъ снѣ, но что же онъ станетъ дѣлать? что ему говорить?
-- Я хочу вылѣчить, я хочу спасти васъ.
-- Ахъ! это вы о монахинѣ говорите,-- сказала она съ величайшимъ презрѣніемъ.-- Но вѣдь вы же отлично знаете, что у нея чахотка и что она должна умереть.
-- Нѣтъ, она не должна умереть, я хочу, чтобы она была жива. Она должна жить.
Анжель призадумалась немного и качнула равнодушно головой, говоря:
-- Да не все ли вамъ равно?
Потомъ она подошла совсѣмъ близко къ Лорану и, положивъ ему руку на плечо, сказала умоляющимъ голосомъ:
-- Поиграйте еще, прошу васъ.
-- Нѣтъ,-- сказалъ Лоранъ,-- я не стану больше играть. Я хочу вылѣчить ее.
-- Ахъ, Господи, да не все ли вамъ равно? Вѣдь вы же знаете, что она не можетъ любить васъ.
Любить! да, она осмѣлилась произнести это страшное слово! Она, сестра Марта!
Лоранъ почувствовалъ, что сильно блѣднѣетъ, замѣтилъ, что руки его дрожатъ и понялъ, до какой степени имъ владѣетъ въ эту минуту странное, чудное волненіе. Но онъ уклонился отъ отвѣта и только, почти машинально, повторилъ свою первую фразу:
-- Я не хочу, чтобы она умерла! Мы спасемъ ее; не правда ли, что мы спасемъ ее?
-- Ну, хорошо,-- сказала Анжель, беря въ свои обѣ руки дрожащую руку Лорана,-- пусть такъ, коли вамъ этого хочется. Развѣ вы не знаете, что я буду повиноваться вамъ всегда?
-- Всегда!-- прошепталъ Лоранъ, какъ бы разговаривая самъ съ собою.
Онъ уже почти не сознавалъ, что говоритъ. Онъ чувствовалъ себя какъ бы во снѣ и даже не смѣлъ высвободить своей руки изъ горячихъ рукъ Анжель. Сколько разъ приходилось ему, наклонившись къ лицу магнетизированныхъ имъ больныхъ, жадно подслушивать ихъ слова, разсматривать съ любопытствомъ ихъ позы, силясь открыть хоть одну изъ грандіозныхъ тайнъ ума, проявляющихся въ такія минуты краткими, мимолетными проблесками! Но сегодня не священный огонь науки заставлялъ такъ биться его сердце и такъ сжималъ его грудь. Любить сестру Марту, любить Анжель! Неужели онъ дошелъ уже до подобнаго безумія?
Анжель взяла его за руку и поцѣловала ее.
Онъ вырвалъ свою руку и сказалъ твердымъ голосомъ:
-- Нѣтъ!.. Я не хочу этого. Не хочу. Я тутъ господинъ, я приказываю, а ты должна меня слушать и безусловно повиноваться мнѣ.
-- Ахъ!-- воскликнула она, поднося обѣ руки въ своей груди.-- Прошу васъ, не говорите со мною такъ жестко. Мнѣ это очень больно.
-- Прости, прости меня!
Онъ уже отказывался отъ своей роли. Онъ стоялъ теперь на колѣняхъ и слезы слышались въ его голосѣ.
-- Анжель, Анжель,-- сказалъ онъ,-- поймите же меня. Я не буду болѣе жестокъ съ вами, не стану васъ больше огорчать. Дѣло идетъ не о васъ, а о другой, о монахинѣ, о сестрѣ Мартѣ, которая скоро пострижется. Ее необходимо вылѣчить и спасти. Вы одна можете остановить страшную болѣзнь, угрожающую ей, и я хочу, чтобы вы спасли ее.
Наступило продолжительное молчаніе. Анжель глубоко задумалась и, казалось, размышляла.
-- Хорошо,-- сказала она, наконецъ.-- Я даю вамъ слово, что она не умретъ.
-- О! благодарю, благодарю васъ!
Теперь уже онъ сжималъ въ своихъ рукахъ руки Анжель, а она улыбалась, съ закрытыми глазами, какъ будто эта чистая ласка дѣлала ее счастливою до глубины души.
Лоранъ, отдаваясь прелести этого видѣнія, являвшагося ему, не могъ оторвать глазъ отъ очаровательнаго личика, на которомъ играла теперь тонкая и нѣжная усмѣшка. Вдругъ онъ пришелъ въ себя и выпустилъ изъ своихъ рукъ руки молодой дѣвушки.
Она старалась задержать ихъ, но онъ сопротивлялся.
-- Прощайте, Анжель, прощайте. Поздно, пора снова вызвать сестру Марту.
-- Нѣтъ, я не хочу, чтобы она возвращалась. Я ненавижу сестру Марту. Да и на что она намъ?
-- Это необходимо,-- повторилъ Лоранъ,-- это необходимо.
Съ минуты на минуту сумерки сгущались; онъ не различалъ уже очертанія половыхъ плитъ и распятіе главнаго алтаря на половину исчезало въ темнотѣ.
Онъ понялъ, что пора принять окончательное рѣшеніе. Собравъ послѣднія усилія, онъ взялъ Анжель за обѣ руки и поспѣшно дунулъ ей на лобъ.
Она слегка вздохнула и немедленно открыла глаза, посмотрѣла вокругъ себя и, послѣ секундной нерѣшительности, направилась въ двери.
-- Благодарю васъ, докторъ,-- сказала серьезно сестра Марта.-- Когда я буду опять играть "Ave Maria", я непремѣнно припомню только что данный мнѣ вами урокъ.
И она вышла. Лоранъ, стоя, слѣдилъ за нею глазами, пока она не скрылась за рѣшеткой парка.
VII.
Вполнѣ понятно, что въ этотъ день, за обѣдомъ, Лоранъ былъ разсѣянъ и очень невнимательно прислушивался къ разговору хозяевъ.
Опять заговорили о магнетизмѣ и Лоранъ вдругъ разгорячился и вышелъ изъ себя.
-- Въ сущности магнетизмъ громаднѣйшій вздоръ и отнынѣ я его ненавижу. Никогда больше не стану я заниматься этой чепухой; это только потеря времени и я охотно-бы отдалъ десять лѣтъ моей жизни, чтобы похерить мои прежнія занятія этой проклятой наукой.
-- Какъ!-- сказалъ Жоржъ,-- это говоришь ты, лично присутствовавшій при поразительныхъ феноменахъ и знающій обо всемъ этомъ больше другихъ?
-- Наоборотъ, я знаю гораздо меньше другихъ. Знаешь-ли, милый другъ, что меня приводитъ въ отчаяніе? А то, что я вѣчно буду напрасно работать, чтобы, все-таки, ничего не понимать. Взгляни хотя-бы на исторію! Вѣдь магнетизмъ ничто иное, какъ вопросъ о запредѣльномъ, объ этомъ ужасномъ, туманномъ запредѣльномъ, которымъ мы такъ глупо и такъ напрасно увлекаемся. Скажи, пожалуйста, когда-же хоть кто-нибудь близко подходилъ въ разрѣшенію этой загадки? Вотъ уже три тысячи лѣтъ, какъ люди изучаютъ это, а они за эти три тысячи лѣтъ нимало не подвинулись впередъ. Жрецы Изиды ломали надъ этимъ головы въ продолженіи царствованія двадцати пяти династій, и такъ-таки ничего не открыли. Вотъ уже двадцать вѣковъ, какъ въ Тибетскихъ горахъ факиры умерщвляютъ свою плоть и бичуютъ себя, а чего они достигли? А мы, обитатели нашей ученой Европы, еще болѣе безсильны, чѣмъ эти старые факиры. Единственно, что утѣшаетъ меня, такъ это сознаніе, что послѣ насъ другіе будутъ стараться и искать этой истины также напрасно, какъ и мы. Нѣтъ, положительно самое лучшее,-- это оставить всякія подобныя претензіи и мирно почить среди вздорныхъ старинныхъ заблужденій. Будемъ спать, ѣсть, пить, ходить и жить, не ломая себѣ головы надъ разгадкою того, что разгадать невозможно.
-- Ладно-ка!-- сказалъ генералъ, -- все это однѣ фразы и совершенно неискреннія. Вы первый стали-бы негодовать, еслибы васъ заставили жить спокойно.
-- Нѣтъ, генералъ, клянусь вамъ, что нѣтъ. Ахъ! я думаю, что батюшка былъ правъ и что это, дѣйствительно, адскія загадки. Добираясь до ихъ глубины, я потерялъ, потерялъ навѣки, увы! божественное сердечное спокойствіе.
-- Сердечное спокойствіе, сердечное спокойствіе, вотъ важная штука, подумаешь! У однѣхъ только улитокъ оно и есть, это сердечное спокойствіе, вотъ что.
Вечеромъ, покуривая сигару на террасѣ замка, генералъ и Лоранъ снова разговаривали. Они говорили о счастіи, этой неосязаемой и недосягаемой мечтѣ каждаго изъ смертныхъ, этой напрасной, обманчивой фантазіи, за которой всѣ люди гонятся, утомляясь и ничего не добиваясь. Заключеніе генерала было таково, что счастіе -- ни отдыхъ, ни дѣятельность, а дѣятельность съ надеждою на будущій отдыхъ, Лоранъ, наоборотъ, увѣрялъ, что безъ огромной глупости не можетъ быть счастія. Скромное благосостояніе и какая нибудь настойчивая, умѣренная и удовлетворенная страсть, въ родѣ страсти къ собиранію коллекціи марокъ или бабочекъ; незначительное служебное положеніе, монотонныя обязанности котораго заполняютъ день безъ утомленія для васъ; безупречный, ни отъ чего не разстраивающійся желудокъ и жесточайшій, ничѣмъ не смущающійся эгоизмъ,-- таковы, по его мнѣнію, условія настоящаго, солиднаго счастія.
Бѣдный Лоранъ! онъ чувствуетъ, что счастіе не для него, онъ не можетъ вернуться назадъ и изгладить изъ памяти прежніе образы и воспоминанія, упорно ему являющіеся. Никто не господинъ своей мысли, никто не можетъ сказать себѣ: "Забудемъ прошлое, остановимся". Даже совершая несомнѣнное безуміе, невозможно ни забыть, ни остановиться. Вѣдь это глупѣйшее приключеніе не можетъ кончиться иначе, какъ сквернѣйшимъ скандаломъ. Значитъ, необходимо уѣхать, уѣхать немедленно. Но уѣхать,-- это не видѣть ея больше. Какая жестокость судьбы!
Онъ провелъ безсонную ночь. Стоя на своемъ балконѣ, онъ смотрѣлъ на пейзажъ, освѣщаемый луной, при свѣтѣ которой выдѣлялись контуры церковки. Глубокая тишина царила повсюду.
-- Сестра Марта спитъ теперь. Но та, другая, эта очаровательная Анжель, гдѣ-то она въ эту минуту? въ какой мракъ спряталась она? Стоитъ мнѣ только захотѣть, и она никогда больше не появится. А зачѣмъ мнѣ этого хотѣть? Не найду-ли я въ ней настоящую, чистую глубокую любовь, такую любовь, какую ни одна женщина въ мірѣ дать не можетъ? Да и не только любовь, а и могущество вмѣстѣ съ нею, такое огромное могущество, какое не снится ни одному человѣку. Любовь и могущество, что еще можетъ заставить сильнѣе биться человѣческое сердце?
Счастіе, любовь, наука, могущество, будущность! Большія все слова, а какая-же правда скрывается за ними и есть-ли она?
Лоранъ заснулъ только къ солнечному восходу.
VIII.
Слѣдующій день посвященъ былъ охотѣ; Жоржъ и генералъ пообѣщали Лорану, что доставятъ ему возможность убить нѣсколько фазановъ, пожалуй, даже и глухаря, крайне рѣдкую дичь, почти не встрѣчающуюся во Франціи. И вотъ, рано утромъ, они отправились всѣ трое на охоту.
Лоранъ старался забыться, разсѣяться, подавить въ себѣ нездоровое волненіе, владѣвшее имъ всю ночь. Онъ проходилъ весь день съ охотниками, причемъ ему удалось убить нѣсколькихъ фазановъ, къ великой радости генерала, удивлявшагося тому, что этотъ парижанинъ оказывался такимъ славнымъ охотникомъ.
Жоржу захотѣлось первому домой и онъ ушелъ. Скоро и генералъ послѣдовалъ его примѣру и Лоранъ остался совершенно одинъ въ лѣсу, въ компаніи съ двѣнадцатилѣтнимъ мальчуганомъ, несшимъ за нимъ ружейные патроны и убитую дичь.
До этой минуты онъ все еще крѣпился, но когда онъ очутился одинъ, предоставленный самому себѣ, охотничій задоръ мигомъ соскочилъ съ него. На склонѣ холма, въ просвѣтахъ каштановыхъ деревьевъ, виднѣлись въ дали башенки замка и около нихъ, вся бѣлая, маленькая церковка, гдѣ наканунѣ сестра Марта...
Анжель или сестра Марта? Онъ не отдѣляетъ одну отъ другой,-- онъ влюбленъ. Влюбленъ! Ну, не сумасшествіе-ли это? Конечно, ему уже приходилось быть влюбленнымъ,-- сколько разъ именно? Да два раза всего счетомъ. Первый разъ,-- ему было всего двадцать два года,-- онъ влюбился въ какую то молоденькую, веселую, беззаботную швейку, очень элегантную и чрезвычайно нѣжную, которую онъ и любилъ безумно по меньшей мѣрѣ -- цѣлый мѣсяцъ. Потомъ, уже двадцати восьми лѣтъ, онъ влюбился вторично въ одну прелестную, милую и хорошенькую молодую женщину. Но эти два любовныхъ каприза, скорѣе чувственныхъ, нежели любовныхъ, ни мало не походили на это тревожное сердцебіеніе, въ одно и то же время сладостное и утомительное, которое такъ сжимало его грудь при одномъ воспоминаніи объ Анжель.
Вдругъ онъ замѣтилъ, что выбралъ инстинктивно такую тропинку, которая приближала его къ деревнѣ, вмѣсто того, чтобы удалять отъ нея. И онъ замѣтилъ также, что вмѣсто того, чтобы опускаться по ней медленно и чинно, какъ подобаетъ охотнику, внимательно оглядывающемуся по сторонамъ, онъ летѣлъ во весь духъ вдоль кустовъ по каменистой тропинкѣ, точно страшно куда-то спѣшилъ. Его молодой спутникъ совсѣмъ запыхался отъ такой ходьбы.
-- Докторъ, докторъ!-- закричалъ ему кто-то, въ нѣсколькихъ шагахъ отъ тропинки, но которой онъ шелъ.
-- Вы, повидимому, молодой человѣкъ, возвращаетесь въ деревню? Отлично! Идемте вмѣстѣ. Теперь около пяти часовъ, какъ разъ время вернуться домой.
-- Обопритесь на мою руку, батюшка.
-- Зачѣмъ это? Ноги у меня еще крѣпки... Я вижу, что охота ваша была удачна.
-- Да, батюшка, жаловаться нечего, денекъ выдался довольно-таки удачный; вотъ только глухари не дались.
-- Ага! Они прехитрыя бестіи. Если хочешь видѣть ихъ, надо подняться рано, ранешенько.
Наступило молчаніе. Батюшка шелъ впереди Лорана и имъ приходилось пробираться черезъ колючіе кустарники, стараясь притомъ не споткнуться о камни.
-- Да, кстати,-- спросилъ священникъ, оборачиваясь,-- вы намѣрены или нѣтъ дать сегодня вечеромъ еще урокъ музыки сестрѣ Мартѣ?
-- Я право не знаю, можетъ быть,-- отвѣчалъ Лоранъ.
-- Она въ восторгѣ отъ вчерашняго урока. У васъ положительно недюжинный музыкальный талантъ, дорогой докторъ. Знаете-ли, что вы привели всѣхъ насъ просто въ восхищеніе, въ день похоронъ, вашимъ исполненіемъ Ave Maria? Конечно, у сестры Марты большая способность къ музыкѣ, но ей еще очень далеко до васъ, и я увѣренъ, что нѣсколько уроковъ такого артиста, какъ вы, будутъ ей полезнѣе, чѣмъ цѣлыхъ два года самостоятельныхъ упражненій... Два года! Вопросъ еще, проживетъ-ли бѣдняжка два-то года?
-- Признаюсь, батюшка, что я вовсе не теряю надежды на ея выздоровленіе. Боюсь, что я васъ напрасно напугалъ своимъ преждевременнымъ заявленіемъ о неизлѣчимости ея болѣзни. Вѣдь, на дѣлѣ, природа великій врачъ, располагающій крайне разнообразными средствами.
-- Не слѣдуетъ забывать Провидѣнія, молодой человѣкъ,-- сказалъ серьезно священникъ.
Лоранъ не отвѣчалъ, ничуть не желая вступать въ споръ. Священникъ принялся расхваливать сестру Марту, а на этой почвѣ краснорѣчію его не было предѣловъ. По его словамъ, сестра Марта была лучшею изъ учительницъ, перебывавшихъ на его памяти въ Планшёйлѣ.
-- Всѣ наши дѣвочки обожаютъ ее; кромѣ того, нужно ли помочь какому-нибудь больному или утѣшить скорбящаго, сестра Марта всегда тутъ какъ тутъ. И подумать только, что есть люди, предпочитающіе мірскихъ учительницъ! Нѣтъ, откровенно говоря, мой другъ, найдется-ли среди вашихъ городскихъ учительницъ такая женщина, какъ сестра Марта?.. Знаете что? Я нарочно зайду въ школу и пошлю къ вамъ вашу ученицу.
Было ровно пять часовъ, когда Лоранъ вошелъ въ церковку, куда черезъ нѣсколько минутъ явилась и сестра Марта.
-- Позвольте мнѣ еще разъ поблагодарить васъ за вашу любезность, докторъ. Батюшка сказалъ мнѣ, что вы ожидаете меня и вотъ я пришла...
-- Я вполнѣ къ вашимъ услугамъ и радъ быть вамъ полезнымъ. Ну-съ! садитесь около меня. Сегодня мы займемся, если вы ничего не имѣете противъ этого, не Ave Maria, а Stabat Россини. Обратите вниманіе, какъ съ первыхъ-же аккордовъ въ пѣснѣ этой слышится величественное и глубокое горе, наполняющее душу Матери Господней.
Лоранъ рѣшилъ заранѣе, что не станетъ вызывать Анжель, но ему не хватило духу сдержать данной самому себѣ клятвы. Когда онъ замѣтилъ, что взглядъ ея остановился, устремленный куда-то въ пространство, онъ протянулъ руку въ ея лбу. Она опять, какъ наканунѣ, глубоко вздохнула и глаза ея закрылись. И на ея, дотолѣ серьезномъ и холодномъ лицѣ, заиграла улыбка.
Она встала, подошла къ нему и взяла его за руки.
-- Ахъ, какъ я вамъ благодарна за то, что вы снова призвали меня. Если-бы вы знали, какъ я васъ ждала! Всю ночь я думала о васъ,-- я, видите-ли, всегда вижу сны по ночамъ и хожу въ тѣмъ, кого люблю. Такъ вотъ, сегодня ночью, я видѣла васъ: вы стояли у окна и смотрѣли на эту церковку.
-- Это правда,-- прошепталъ Лоранъ.
-- И какъ это та, другая монахиня, ничего не понимаетъ? Она, вѣдь, не знаетъ, что я уходила, она не знаетъ, что я могу видѣть васъ по ночамъ. Она не знаетъ, что я могу читать ваши мысли.
-- Что! Читать мои мысли?
Она горделиво улыбнулась.
-- Развѣ вы не знаете этого, вы, такъ тщательно изучившій магнетизмъ? Да, я умѣю читать то, что происходитъ въ вашемъ воображеніи, я угадываю движенія вашей воли. И я дѣлаю это безъ малѣйшаго усилія: все мнѣ представляется совершенно отчетливо, точно въ зеркалѣ... Сказать вамъ, о чемъ вы думали сегодня ночью и о чемъ вы думаете въ эту минуту?
Насмѣшливо глядя на него, она улыбалась кротко и чуть-чуть хитро. Лоранъ, пораженный, ничего не отвѣчалъ.
Тогда она сказала очень тихимъ голосомъ, почти про себя:
-- Какъ я вамъ благодарна за вашу любовь во мнѣ... Да, вы любите меня.
-- Не говорите этого, Анжель. Не произносите этого слова. Вы не можете понимать, что такое любовь.
Она подошла къ нему вплотную и положила руку ему на плечо.
-- Отнынѣ мы соединены навсегда и ничто не можетъ разлучить насъ. Что бы вы ни думали, что бы вы ни дѣлали, отнынѣ я буду постоянно тутъ, около васъ. Я намѣрена даже охранять васъ. Впрочемъ, смотрите, какъ я послушна всякому вашему приказанію. Да я и не могу поступать иначе, ибо я горжусь вами и рада вамъ повиноваться. Вѣдь вы мнѣ сказали, что сестра Марта должна поправиться, да, такъ? Знайте-же, что сестрѣ Мартѣ уже лучше со вчерашняго дня, и я даю вамъ слово, что черезъ три мѣсяца она перестанетъ кашлять и будетъ совсѣмъ здорова. Довольны-ли вы мною, мой повелитель, мой господинъ?
Лоранъ не отвѣчалъ. Да и что онъ могъ бы отвѣтить! Рука Анжель продолжала тихонько опираться на его плечо. Какъ тутъ быть?-- Онъ говорилъ себѣ: "Сейчасъ я разбужу ее и мы снова очутимся лицомъ въ лицу съ дѣйствительностью, съ жестокою, безпощадною дѣйствительностью. И тогда будетъ передо мною снова сестра Марта, чужая для меня, какъ я чужой для нея".
Анжель уже проникла его мысль и сказала:
-- Вамъ стоитъ только захотѣть, мой другъ, и я останусь съ вами навсегда и сестра Марта никогда больше не появится. Вы можете уѣхать отсюда и увезти меня съ собою,-- никто ничего-бы не узналъ. Я закуталась-бы въ большой плащъ и никогда-бы не отходила больше отъ васъ. Я была-бы вашей рабыней, вашей вещью и ѣздила-бы съ вами повсюду, въ Парижъ, въ Италію, въ Англію, всюду. Развѣ вы не свободны, развѣ вы не можете дѣлать все, что вамъ угодно? Никто не можетъ помѣшать намъ. Вы не позволили-бы больше сестрѣ Мартѣ возвращаться, и, пожалуй, это кончилось-бы тѣмъ, что она сама не могла-бы больше вернуться, и осталась-бы одна лишь ваша Анжель. Бѣдная сестра Марта! она еще не пострижена, она приметъ постриженіе еще только черезъ три мѣсяца. Она, вѣдь, не хотѣла поступать въ монахини и призваніе ея есть результатъ тяжелыхъ превратностей. Она, несомнѣнно, много пострадала, но это дѣло прошлое и теперь она ужь не страдаетъ. Сказать вамъ нѣчто, Лоранъ? она знаетъ только свою мать и ей совершенно неизвѣстно, что отецъ ея никто иной, какъ... графъ де-Мерандъ.-- Анжель сказала это имя такъ тихо, что Лоранъ едва разслышалъ его.-- Теперь его нѣтъ уже въ живыхъ, а такъ какъ не осталось никакихъ письменныхъ доказательствъ, то никто не знаетъ и никто не можетъ доказать, что онъ ея отецъ. Это онъ всегда навѣщалъ ее въ монастырѣ. Сестра Марта думаетъ, что это былъ ея опекунъ, но вѣдь онъ вовсе не опекунъ, не правда-ли? Это былъ ея отецъ, ея родной отецъ. Обѣщайте мнѣ, мой другъ, что вы не откроете этой тайны сестрѣ Мартѣ. Это ее огорчило-бы по отношенію къ памяти ея матери.
-- Даю вамъ слово,-- сказалъ Лоранъ.
Онъ слушалъ ее съ безконечнымъ изумленіемъ. Да, правда, Анжель не только читала его самыя сокровенныя мысли, но она еще была одарена способностью прозрѣвать такіе факты, которыхъ никто не зналъ. Сколько разъ Лоранъ пытался добиться отъ магнетизируемыхъ имъ сюжетовъ подобнаго ясновидѣнія! И вдругъ, безъ малѣйшаго усилія съ его стороны, Анжель давала ему самое яркое доказательство этого ясновидѣнія.
Однако, въ эту минуту, Лоранъ не думалъ ни о ясновидѣніи, ни о наукѣ. Онъ былъ взволнованъ до глубины души. Нѣжный голосъ и влюбленныя рѣчи Анжель страшно смутили его, довели до смятенія. Эта маленькая опиравшаяся на него ручка, дрожащая отъ внутренняго волненія, производила на него впечатлѣніе безконечно нѣжной, чистой ласки. Разумъ положительно покидалъ его... Да, уѣхать, бѣжать съ нею, вдвоемъ, далеко... А почему-бы и нѣтъ? Къ чему думать о будущемъ? Дни печали, сожалѣній и угрызеній совѣсти наступятъ потомъ, позже. Въ эту минуту она около меня, она любитъ меня, забудемъ-же все остальное, будемъ думать о ней лишь одной.
Анжель, казалось, слѣдила за каждой смутной мыслью, зарождавшейся въ его головѣ, проникая въ сокровеннѣйшіе уголки его души. И внезапно она вывела изъ всего этого свое заключеніе.
-- Ахъ! merci! значитъ, мы уѣзжаемъ, мы уѣзжаемъ вмѣстѣ.
Она направилась уже къ двери, но Лоранъ вдругъ спохватился и совершенно оправился.-- Нѣтъ, нѣтъ, это невозможно. Уѣхать съ сестрой Мартой! А что скажутъ въ Планшёйлѣ? Что скажетъ генералъ? А вдругъ въ этомъ увидятъ уголовщину, преступное обольщеніе? Лоранъ почувствовалъ дрожь при мысли о жандармахъ, уголовномъ судѣ. Да и кого не устрашитъ подобная перспектива! Нѣтъ, нѣтъ, рѣшительно это невозможно, это одно изъ тѣхъ безумствъ, которыя совершать прямо непростительно.
Онъ всталъ, взялъ Анжель за руку и сказалъ, глядя на нее въ упоръ:
-- Не хочу.
Она старалась высвободить свою руку и отвернула отъ него голову, но онъ сказалъ ей съ силою:
-- Помни твердо мои слова, Анжель! она должна выздоровѣть и она выздоровѣетъ.
И, не давая ей времени отвѣтить, онъ дунулъ ей въ лицо. Она слегка вздохнула, и сестра Марта вернулась.
-- Благодарю васъ, докторъ,-- сказала она.-- Теперь я буду играть Stabat именно такъ, какъ вы учили меня играть его.
IX.
Лоранъ провелъ еще болѣе тревожную ночь нежели предъидущая, но на этотъ разъ безсонница оказалась благотворною для него. Мысль объ уголовномъ судѣ, сначала смутная, разрослась теперь до такихъ размѣровъ, что на него напалъ ужасъ. Въ это время какъ разъ газеты много говорили о процессахъ, въ которыхъ дѣло шло объ обольщеніи посредствомъ гипнотизма. Между тѣмъ, увези онъ Анжель, ему ни за что не доказать, что гипнотизмъ тутъ не при чемъ. Фактъ побѣга этой набожной и добродѣтельной монахини всего послѣ двухъ встрѣчъ съ нимъ не могъ быть объясненъ иначе, какъ преступленіемъ. И на него обрушится законъ со всею строгостью. И онъ погибнетъ, раздавленный, уничтоженный огромностью подобнаго скандала. Значитъ, необходимо отказаться отъ этой безумной идеи, оставить Анжель и бѣжать, бѣжать отъ нея какъ можно дальше.
Да, надо забыть все это. И забыть возможно, ибо не произошло ничего непоправимаго. Сегодня мысль его всецѣло занята Анжель, это несомнѣнно, но вѣдь черезъ нѣсколько дней, самое большое черезъ нѣсколько мѣсяцевъ, Анжель превратится для него въ какое-то смутное воспоминаніе. Это романическое приключеніе, начавшееся въ церкви, должно оборваться тамъ-же. И отъ этого чуднаго, мимолетнаго видѣнія останется одно лишь очаровательное, далекое воспоминаніе, одно изъ тѣхъ воспоминаній, которыми необходимо запасаться въ молодости, чтобы скрашивать потомъ ими мрачные часы старости.
Къ несчастію, онъ не могъ уѣхать въ тотъ же день, такъ какъ предполагалась большая охота. Охотники собирались отправиться въ большой лѣсъ, километрахъ въ десяти отъ Планшёйля, ибо въ этомъ лѣсу надѣялись встрѣтить глухарей, эту миѳическую птицу для охотниковъ.
Лоранъ не хотѣлъ опечалить генерала немедленнымъ отъѣздомъ. Впрочемъ, этотъ лишній день, что онъ останется здѣсь, не могъ быть опасенъ; возвращеніе въ Планшёйль не могло состояться раньше восьми часовъ вечера, слѣдовательно будетъ слишкомъ поздно для свиданія съ сестрой Мартой, это будетъ послѣдняя ночь, которую онъ проведетъ въ замкѣ, а утромъ въ шесть часовъ онъ уже уѣдетъ въ Мулэнъ. Въ тотъ же самый день онъ будетъ уже въ Парижѣ, гдѣ не будетъ ни органовъ, ни сестры Марты, ни любовнаго романа. И снова имъ завладѣетъ безраздѣльно кипучая дѣятельность. Прощайте, сумасбродныя химеры, глупѣйшія приключенія! Онъ чувствовалъ, что уже слишкомъ старъ для всего этого.
День прошелъ, какъ проходятъ обыкновенно дни охоты. Лоранъ старался развеселить себя и всѣмъ казалось дѣйствительно, что ему очень весело. Но какъ онъ ни усиливался увлечься преслѣдованіемъ дичи, онъ никакъ не могъ заставить себя интересоваться вылетавшими передъ нимъ фазанами или отдаленнымъ крикомъ глухарей. Мысль его была далеко отъ всего этого, образъ Анжель стоялъ передъ его глазами и ея чудный голосъ раздавался еще въ его ушахъ...
Все кончено, все кончено навсегда! Никогда больше онъ не увидитъ этой прелестной дѣвушки, никогда больше онъ не услышитъ этого гармоническаго голоса, говорившаго ему о сладостномъ упоеніи любви.
Позволяю себѣ спросить у каждаго мыслящаго человѣка: есть ли на свѣтѣ что либо мучительнѣе вѣчнаго разрыва съ тѣмъ, что больше не вернется, мучительнѣе, окончательнаго разставанія съ тѣмъ, что больше никогда не повторится? А между тѣмъ увы! что такое вся наша жизнь? Ничто иное, какъ цѣпь непрерывныхъ, безнадежныхъ разлукъ.
Тѣмъ не менѣе Лоранъ былъ доволенъ своимъ рѣшеніемъ и наблюдалъ съ истиннымъ облегченіемъ за тѣмъ, какъ солнце все поднималось и поднималось, а потомъ стало спускаться на горизонтѣ; вотъ оно уже склонилось за крайнюю линію холмовъ,-- шесть часовъ! Сумерки уже наступаютъ; въ Планшёйль они вернутся не ранѣе восьми часовъ, т. е. къ ночи. А завтра онъ уѣдетъ въ Парижъ. Парижъ! онъ смотрѣлъ теперь на него какъ на своего избавителя.
Когда Лоранъ извѣстилъ своихъ друзей о своемъ скоромъ отъѣздѣ, его стали упрашивать остаться, но онъ оказался непреклоненъ. Впрочемъ, онъ обѣщалъ скоро пріѣхать опять.
-- Хорошо,-- сказалъ генералъ,-- помните же свое обѣщаніе; вашъ отъѣздъ очень меня огорчаетъ, что же дѣлать. Завтра утромъ въ шесть часовъ, ужь если вы этого непремѣнно хотите, экипажъ будетъ ждать васъ, чтобы отвезти въ Мулэнъ. Обнимите же меня, мой другъ, и до скораго свиданія!
Лоранъ вернулся въ свою комнату. Прежде чѣмъ лечь, онъ захотѣлъ взглянуть въ послѣдній разъ на паркъ и раскрылъ настежь окно. Ночь была торжественно тиха. И вдругъ имъ овладѣла безконечная грусть. И такъ, онъ больше не увидитъ ея, этой Анжель, сердце которой билось такъ близко около его сердца! Не обманчивымъ ли призракамъ приноситъ онъ въ жертву такую любовь? Какую награду получитъ онъ за свое самопожертвованіе, за этотъ героизмъ, за эту добродѣтель? Да полно, самопожертвованіе ли это? И не прикрываетъ ли эта маска добродѣтели просто трусость?
Вдругъ ему показалось, что въ аллеѣ мелькнуло что-то бѣлое, направлявшееся къ замку. Дрожь пробѣжала по немъ съ головы до ногъ. Не галлюцинація ли это, не призракъ ли разстроеннаго воображенія. Онъ откинулся назадъ, не смѣя взглянуть на привидѣніе; ему было страшно и сердце его билось съ такою силою, что онъ чувствовалъ въ груди всѣ его учащенные, бурные удары.
Подавивъ, однако, обуявшій его ужасъ, онъ подошелъ къ окну, прислонился къ стѣнѣ, перегнулся немного впередъ и взглянулъ туда, точно смотрѣлъ въ какую-то страшную пропасть. Да, это была Анжель, онъ не ошибся; она шла и песокъ хрустѣлъ подъ ея ногами.
Никакое привидѣніе не можетъ имѣть такихъ рѣзкихъ очертаній. Нѣтъ! это не привидѣніе, и Лоранъ чувствуетъ, что умъ его свѣтелъ и что онъ вполнѣ владѣетъ собою.
На ней не было ея обычнаго монашескаго головного убора и ея прекрасные волосы, еще не тронутые ножницами, были отброшены на спину. Длинное бѣлое платье укутывало ее всю, и поверхъ этого бѣлаго платья былъ надѣтъ длинный, толстый плащъ, какіе носятъ мѣстные пастухи; плащъ этотъ даже волочился по землѣ.