Рид Чарльз
Тяжелые деньги

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Роман, основанный на фактах.
    Hard Cash
    Русский перевод 1865 г. (без указания переводчика).

  

ТЯЖЕЛЫЕ ДЕНЬГИ.

РОМАНЪ, ОСНОВАННЫЙ НА ФАКТАХЪ.

СОЧИНЕНІЕ
ЧАРЛЬЗА РИДА.

САНКТПЕТЕРБУРГЪ.

Въ типографіи А. А. Краевскаго (Литейная, No 38).
1865.

   Романъ "Тяжелыя Деньги" былъ напечатанъ въ "Отечественныхъ Запискахъ" 1864 года; теперь, по желанію нѣкоторыхъ читателей, неподписывавшихся на "Отечественныя Записки", онъ является въ отдѣльномъ переплетѣ. Хотя нумерація страницъ та же, какая была и въ журналѣ, но послѣдовательность главъ показываетъ читателю, что въ этомъ изданіи нѣтъ пропусковъ.
  

ТЯЖЕЛЫЯ ДЕНЬГИ.

РОМАНЪ, ОСНОВАННЫЙ НА ФАКТАХЪ. СОЧ. ЧАРЛЬЗА РИДА.

ПРОЛОГЪ.

   Въ хорошенькой, снѣжно-бѣлой виллѣ, расположенной на зеленѣющемъ скатѣ, въ сосѣдствѣ приморскаго городка Баркинтона, жило, за нѣсколько лѣтъ предъ симь, счастливое семейство. Оно состояло изъ дамы уже среднихъ лѣтъ, но все еще привлекательной, двухъ молодыхъ друзей ея и временнаго гостя.
   Дама была мистриссъ Додъ. Временный гость былъ ея мужъ; молодые друзья -- ея дѣти: Эдуардъ, молодой человѣкъ, двадцати лѣтъ, и дочь Джулія, девятнадцати -- плоды неравнаго брака.
   Мистриссъ Додъ била урожденная миссъ Фаунтенъ, дѣвушка аристократическаго происхожденія, высоко образованная, проведшая свою молодость въ высшихъ слояхъ общества. По странному стеченію обстоятельствъ, она вышла замужъ за капитана ост-индской службы; она рѣшилась на этотъ шагъ только по зрѣломъ размышленіи, потому что, строго говоря, она не была влюблена въ Дода, и однажды рѣшившись, смотрѣла прямо въ глаза дѣйствительности, не увлекалась розовыми мечтами о вѣчно улыбающемся маѣ, и не удивляла своихъ новыхъ знакомыхъ изъ коммерческаго міра знакомствомъ съ лордомъ такимъ-то или лэди такой-то. Она заняла свое мѣсто въ новомъ для нея кругѣ, предоставивъ себѣ только право украшать его изящными манерами, заимствованными изъ другой, высшей сферы. Ея внѣшность и окружающая ее обстановка сдѣлали бы честь любой графинѣ, и все же она была только женою капитана торговаго судна; образованіе, которое она дала дѣтямъ этого капитана, могло сдѣлать ихъ украшеніемъ любой гостиной.
   Одно только возмущало ее: грубый языкъ окружавшей ее среды; она гнала его безпощадно, изгоняя такимъ образомъ изъ своего словаря, вмѣстѣ съ предосудительными, и многіе своеобразныя выраженія и обороты, совершенно согласные съ духомъ языка. Особенно подозрительно относилась она къ односложнымъ словамъ. Но ея педантство, если это можно назвать педантствомъ, не простиралось далѣе; обращеніе ея съ дѣтьми отличалось свободой, откровенностью и какою-то дѣтскостью -- она умѣла становиться на ихъ уровень. Когда они были еще очень малы, она раздѣляла съ ними ихъ ребяческую неопытность, чтобы потомъ общими силами доходить до сознанія высокихъ истинъ, въ родѣ того, что нельзя пробѣжать подъ радугой, или что блуждающій огонекъ нельзя поймать какъ бабочку.
   Когда отъ этихъ первоначальныхъ занятій, они перешли къ изученію языковъ, исторіи и всякой другой премудрости, она и тутъ ухитрялась учиться вмѣстѣ съ ними, а не ограничивалась спрашиваніемъ уроковъ съ высоты материнскаго величія. Она не стѣсняла ихъ любопытства, а, напротивъ, старалась раздѣлять его съ ними, старалась вкрадываться въ ихъ любовь, разсѣевать ихъ робость, пріобрѣтать ихъ привязанность и поддерживать въ нихъ уваженіе. Однимъ словомъ, она была кроткою наставницей въ родѣ старшей сестры, любимымъ товарищемъ дѣтскихъ игръ, задушевнымъ другомъ своихъ дѣтей.
   Характеры этихъ дѣтей были совершенно противоположны и, можетъ быть, читатель мнѣ позволитъ предпослать разсказу о ихъ судьбахъ краткій очеркъ ихъ характеровъ.
   Эдуардъ имѣлъ большіе спокойные глаза, смотрѣвшіе всѣмъ прямо въ лицо; черты лица его были красивы и мужественны, немножко грубоваты для Аполлона, но очень удовлетворительны для Джона Буля. Статная фигура его поражала всякаго цѣнителя мужской красоты. Онъ былъ пятивершковый, широкоплечій молодецъ, съ крутой грудью и маленькой ногой, съ высокимъ подъемомъ. Въ довершеніе всего, голова, осѣненная темными волосами, сидѣла на бѣлой, словно выточенной изъ каррарскаго мрамора, шеѣ.
   Какъ достоинства, такъ и недостатки этого молодаго человѣка высказывались очень рѣзко. Онъ могъ безъ розбѣга перепрыгнуть черезъ любую изгородь, при чемъ падалъ на землю съ легкостью пера; могъ гресть въ лодкѣ круглый день и затѣмъ протанцовать всю ночь напролетъ; могъ бросать мячъ въ крикетѣ, на разстояніе ста шести ярдовъ. У него былъ токарный станокъ и столярные инструменты, посредствомъ которыхъ онъ могъ изготовить стулъ, столъ, куклу, щипчики, чтобъ колоть орѣхи, или какую другую мелочь, какъ полезную, такъ и безполезую. Одного только онъ не умѣлъ: учить урокъ.
   Сестру его Джулію не такъ легко очертить. Она отличалась высокимъ ростомъ и стройнымъ, гибкимъ станомъ. Волоса ея были каштановаго цвѣта; уши маленькія, раковинкой; рѣсницы длинныя и шелковистыя; ротъ тоже маленькій, когда она бывала серьёзна, удлинялся, когда она улыбалась; глаза каріе. Набрасывая этотъ портретъ, я чувствую, что такъ же мало выражаю, что хочу, какъ еслибы я вздумалъ рисовать огонь шафраномъ. Истинная красота неуловима; она не укладывается ни въ какія примѣты. Лицо Джуліи было только прекраснымъ сосудомъ, изъ котораго черезъ край выливалась ея чудная душа. Главная прелесть его заключалась -- какъ бы лучше выразиться -- въ его прозрачности.
   Скромность, умъ, а, главное, восторженность, проглядывали по всѣхъ ея чертахъ. Это было какое-то воздушное, огненное созданіе, распространявшее вокругъ себя радость и счастье -- словомъ, воплощенный солнечный лучъ.
   Она умѣла выучивать уроки съ невѣроятной быстротой, и до отъѣзда Эдуарда въ Итонъ, непремѣнно настаивала на томъ, чтобы учиться вмѣстѣ съ нимъ, частью изъ желанія понукать его впередъ, частью же въ надеждѣ, если не облегчить ему трудности ученія, то, по крайней мѣрѣ, раздѣлить ихъ съ нимъ. Характеръ ея былъ впечатлительный, горячій; она вспыхивала негодованіемъ при малѣйшей несправедливости. Взволнованная, или растроганная чѣмъ-нибудь, она понижала голосъ, а не возвышала его, какъ всѣ мы грѣшные.
   Мистриссъ Додъ послѣ брака покинула всякія личныя честолюбивыя мечты, но она очень заботилась о будущности дѣтей. Быть можетъ, потому она и заботилась о нихъ, что не смотрѣла на нихъ, какъ на соперниковъ. Воспитаніе Джуліи она предоставила вполнѣ себѣ, но съ истинно женскимъ недовѣріемъ къ своимъ силамъ, не рѣшилась взять на себя отвѣтственность воспитанія "царя природы". Она отправила Эдуарда въ Итонъ, когда ему минуло девять лѣтъ.
   Но этотъ шагъ мало подвинулъ черепаху, потому что въ Итонѣ нѣтъ маменекъ, которыя бы лаской и добрымъ словомъ втѣсняли знанія въ тупую голову. Онъ изучилъ въ совершенствѣ только двѣ науки: гресть въ лодкѣ и играть въ крикетъ.
   По выходѣ изъ Итона, слѣдовало выбрать карьеру для молодого человѣка. Мистриссъ Додъ признавала только четыре карьеры, и эти четыре ея материнскія чувства сократили на двѣ, потому что какой тамъ ни будь мирный вѣкъ, а военныхъ людей все же отъ времени до времени убиваютъ, а моряки порою тонутъ. Она ни за что не хотѣла подвергать Эдуарда подобнымъ случайностямъ. Отъ славы она была не прочь, но ей нужно было болѣе безопасной славы или никакой. Оставалось идти въ священники или адвокаты, и въ этихъ благоразумныхъ предѣлахъ мистриссъ Додъ предоставила сыну свободный выборъ, даже не торопила его, такъ-какъ времени было вдоволь -- изъ томъ и другомъ случаѣ путь пролегалъ черезъ университетъ. Объ этомъ послѣднемъ условіи было давно порѣшено, и уже назначенъ день отъѣзда въ Оксфордъ, когда въ одно прекрасное утро Эдуардъ неожиданно обратилъ на себя вниманіе сестры и матери длинною и довольно связною рѣчью, которую онъ проговорилъ съ обычнымъ, невозмутимымъ спокойствіемъ и торжественностью. "Милая-мама, намъ надо смотрѣть въ глаза дѣйствительности" -- это была его любимая фраза, вошедшая почти въ поговорку. "Я обдумывалъ это дѣло послѣдніе шесть мѣсяцевъ. Зачѣмъ мнѣ ѣхать въ университетъ? Мнѣ тамъ не мѣсто. Вамъ оно будетъ стоить бездну денегъ, а мнѣ не будетъ никакого проку. Послушайтесь совѣта дурака. Не тратьте своихъ и папенькиныхъ денегъ, чтобы содержать въ Оксфордѣ такого тупоголоваго молодца, какъ я! Я и въ Итонѣ мало чему научился. Сдѣлайте меня механикомъ или чѣмъ нибудь такимъ. Еслибъ вы не такъ любили меня и я васъ, то я непремѣнно бы отправился съ топоромъ въ Канаду; вѣдь вы знаете, я никогда не былъ свѣтлой головой.
   Мистриссъ Додъ только ротъ разинула отъ изумленія и бросала самые неодобрительные взгляды на Эдуарда, однако не перебивала его: она была слишкомъ образованная женщина, чтобы перебить рѣчь кому бы то ни было, даже сыну, говорящему вздоръ. Она увѣрила его, что имѣетъ средства содержать его въ Оксфордѣ, и къ тому же убѣждена, что изъ одной любви къ ней онъ уже не станетъ бросать деньги и огорчать ее долгами, какъ другіе молодые люди. "Ну, а что касается до ученья, прибавила она:-- то ты въ свою очередь долженъ быть благоразуменъ. Приложи всѣ свои старанія; никто не ожидаетъ, чтобы ты отличился, какъ молодой Гарди -- отъ этого только пострадала бы твоя голова, самъ Гарди страдаетъ головными болями, его сестра разсказывала это Джуліи. Но университетское воспитаніе необходимо; посмотри, какъ оно отмѣчаетъ джентльмена во всѣхъ случаяхъ, уже не говоря о полезныхъ связяхъ и неоцѣненныхъ друзьяхъ, которыхъ пріобрѣтаютъ тамъ на всю жизнь. Даже тѣ немногія знаменитости, которыя вышли въ люди помимо университетовъ, открыто сожалѣли объ этомъ недостаткѣ и давали дѣтямъ своимъ университетское образованіе, а это, по моему мнѣнію, говоритъ въ пользу этого образованія лучше, чѣмъ цѣлые томы.
   -- Это -- проба джентльмена, Эдуардъ, съ жаромъ замѣтила Джулія.
   -- И мое серебро не обойдется безъ этой пробы, съ такимъ же жаромъ подхватила мистриссъ Додъ, но потомъ прибавила:-- виновата, мои милые, я бы должна была сказать: мое золото.-- И съ этими словами она нѣжно поцаловала Эдуарда въ лобъ. Онъ обнялъ ее и промычалъ свое согласіе.
   -- Поведи-ка его и покажи ему наши покупки, Джулія! сказала мистриссъ Додъ, съ слабымъ оттѣнкомъ упрека въ голосѣ -- столь слабымъ, что онъ остался бы непримѣтнымъ для всякаго мужскаго уха.
   -- Ахъ, да, да! И Джулія побѣжала къ дверямъ; на порогѣ она остановилась и съ плутовской, сіяющей улыбкой прибавила:-- идемъ же, душка; идемъ, негодный мальчикъ.
   Въ сосѣдней комнатѣ они нашли цѣлый базаръ фаянсовой посуды, хрусталя, ваннъ, котелковъ, и проч. и проч.
   -- Вотъ вамъ, сударь, смотрите имъ прямо въ глаза, и намъ, если посмѣете,
   -- Да, вѣдь я же не зналъ, что вы уже накупили цѣлый возъ всякой всячины, чтобы отправить со мной въ Оксфордъ. Вдругъ свѣтлая мысль мелькнула въ его головѣ; онъ просіялъ, отеръ пыль съ двухфунтовой линейки и принялся измѣрять кубическое содержаніе предметовъ.-- Я сейчасъ подгоню ящики для всего этого, сказалъ онъ, уже совершенно счастливый
   Но дамы распорядились но своему: ящики были сдѣланы безъ его содѣйствія и вскорѣ отправлены, и въ одно прекрасное утро у ворота Альбіон-виллы остановился омнибусъ, заѣхавшій за Эдуардомъ. При видѣ экипажа, и мать и дочь инстинктивно и совершенно невольно отъ него отвернулись. Онѣ не разсчитывали на это бездѣльное обстоятельство. Въ теоріи онѣ давно привыкли къ мысли о разлукѣ и отъѣздѣ въ неизбѣжный университета, и отвлеченный, мысленный омнибусъ ни мало не смущалъ ихъ спартанскихъ душъ; но теперь передъ ними стоялъ настоящій, вещественный омнибусъ на четырехъ колесахъ.
   Несчастная жертва простилась съ ними, взвалила на плечи чемоданъ и мѣшокъ, и скрылась, съ лицомъ сіяющимъ и яснымъ, какъ итальянское небо. Побѣдители провожали омнибусъ глазами до тѣхъ поръ, пока онъ скрылся изъ виду, потомъ вошли въ комнату Эдуарда, представлявшую хаотическій безпорядокъ, сѣли на его кровать, обнялись и заплакали.
   Эдуарда приняли въ эксетерской коллегіи, какъ обыкновенно принимаютъ новичковъ въ коллегіяхъ, и нигдѣ болѣе, прибавлю я къ чести всего христіанскаго міра. Пожитки его были встрѣчены очень благосклонно: студенты привыкли смотрѣть на посуду, какъ на общественное достояніе, а теперь какъ разъ они ощущали недостатокъ въ хрупкой утвари, и щедрое приношеніе мистриссъ Додъ было принято за даръ, ниспосланный свыше.
   Новичокъ вскорѣ убѣдился, что его понятія объ университетѣ были очень узки. Ему тамъ не мѣсто? Да онъ не могъ бы найти лучшаго для себя поприща. Современныя Аѳины равно цѣнятъ, какъ развитіе ума, такъ и развитіе мускуловъ. Глава первыхъ одинадцати университетскихъ игроковъ въ крикетъ увидѣлъ мячъ, брошенный черезъ весь лугъ, и тотчасъ выслалъ герольда, чтобы узнать имя ловкаго игрока; черезъ того же посла Эдуардъ былъ приглашенъ играть въ клубскіе дни, и, наконецъ, послѣ продолжительныхъ бурныхъ совѣщаній, допущенъ въ число одинадцати. Онъ сообщилъ объ этомъ успѣхѣ матери и сестрѣ съ неподдѣльнымъ восхищеніемъ, но въ очень тяжелыхъ выраженіяхъ; онѣ отвѣчали ему съ искусственнымъ восторгомъ, но въ краснорѣчивыхъ выраженіяхъ. Дѣлая успѣхи въ этой отрасли человѣчеснихъ знаній, къ которой онъ чувствовалъ особенное влеченіе, онъ взялъ два приза; послѣдній изъ нихъ состоялъ изъ оловянной кружки съ латинскою надписью, повѣствовавшею о побѣдѣ Эдуарда Дода, впрочемъ, не въ очень горделивыхъ выраженіяхъ, потому что на крышкѣ была надпись: "Господь -- десница моя."
   Вскорѣ между гребцами лодки эксетерской коллегіи открылась вакансія. Эдуардъ былъ взвѣшенъ, и такъ-какъ въ немъ оказалось вѣсу менѣе, чѣмъ можно было ожидать, онъ билъ единодушно признанъ шестымъ весломъ на Эксетерѣ. Можно было заглядѣться на него, когда, одѣтый въ фланель, онъ сидѣлъ за весломъ и крики "браво шестое!", "молодецъ шестое!" нерѣдко слышались отъ студентовъ другихъ коллегій, и даже отъ болѣе благосклонныхъ судей изъ своихъ.
   Объ немъ говорили столько же, сколько и обо всякомъ другомъ студентѣ, кромѣ одного. По странному стеченію обстоятельствъ, этотъ одинъ былъ изъ одного съ нимъ города, хотя и незнакомый ему. Онъ былъ старѣе Эдуарда по университетскимъ курсамъ, но не лѣтами, а это -- значительная преграда для сближенія, потому что въ Оксфордѣ непозволительно обгонять товарищей безъ особаго на то разрѣшенія. Къ тому же, коллегія была обширная и составляла нѣсколько кружковъ. Гарди былъ главой учащагося кружка и всѣми силами старался объяснить, что онъ былъ книжный человѣкъ, катавшійся въ лодкѣ и игравшій въ крикетъ въ досужее отъ занятій время, а не гребецъ или гимнастикъ, заглядывавшій въ Аристотеля урывками, въ минуты усталости.
   Со времени своего выхода изъ гарроской школы, онъ получилъ призъ за поэму -- почетныя весла, ирландскую стипендію, передовое весло на Эксетерѣ, и разсчитывалъ навѣрно выйти первымъ.
   Эдуардъ только издали взиралъ на юнаго Аполлона, увѣнчаннаго такими разнообразными лаврами. Это блестящее существо не удостоивало его даже благосклоннаго слова ни на сушѣ, ни на водѣ, а ограничивалось только замѣчаніями въ родѣ: "Ровнѣй шестое!" "Хорошо шестое!" "Очень хорошо шестое!" Разъ только на гонкѣ онъ осыпалъ его цѣлымъ градомъ ругательствъ, зато, что Эдуардъ замѣшкался при отправленіи; но этотъ случай вполнѣ оправдывался обстоятельствами, потому что вслѣдствіе этого соперникъ съ самого начала успѣлъ опередить ихъ. Одѣваясь послѣ гонки, Гарди извинился передъ нимъ, но такъ сухо, что постѣ этого не могло быть и мысли о знакомствѣ.
   Молодой Гарди считалъ, что кромѣ разума ничто недостойно уваженія. Еслибъ ему случилось въ одинъ день получить приглашенія на обѣдъ къ римскому императору и къ Вольтеру, онъ, не задумываясь, велѣлъ бы кучеру везти себя къ Вольтеру.
   Его зоркій глазъ тотчасъ разгадалъ характеръ Эдуарда, но онъ далеко не находилъ его привлекательнымъ, и даже замѣтилъ одному изъ своихъ товарищей: "Какое добродушное животное этотъ Додъ!" Эдуардъ, напротивъ, воздавалъ честь этому свѣтилу и съ восхищеніемъ разсказывалъ о его высокихъ подвигахъ и меткихъ изрѣченіяхъ, распространявшихся устами его поклонниковъ въ назиданіе всему человѣчеству. Это приводило Джулію въ негодованіе. Чувство это тлѣло долгое время и разжигалось каждымъ новымъ письмомъ отъ Эдуарда, но, наконецъ, терпѣніе ея вышло изъ предѣловъ, когда мистриссъ Додъ, говоря однажды объ Эдуардѣ, сказала: "не всякій же можетъ быть молодымъ Гарди."
   -- И слава-богу, сказала Джулія.-- Да, маменька, продолжала она, примѣтивъ едва замѣтное движеніе бровей мистриссъ Додъ.-- Вы отгадали мои мысли -- я ненавижу этого мудреца.
   Мистриссъ Додъ улыбнулась.
   -- Знаешь ли ты, что значитъ ненавидѣть и чѣмъ заслужилъ мистеръ Гарди твой гнѣвъ?
   -- Маменька, я -- сестра Эдуарда, былъ ея трагическій отвѣта.-- Онъ на каждомъ шагу затмѣваетъ нашего молодца, а тотъ сидитъ себѣ смирнёхонько и еще восхищается имъ. Я не понимаю, какъ можетъ человѣкъ допустить, чтобы его кто нибудь превзошелъ. Я никогда не допустила бы этого, не помѣрившись съ нимъ силами. И она сжала кулачки, какъ-бы готовясь къ воображаемой борьбѣ. Онъ такой же братъ Джэни Гарди, какъ Эдуарда, мнѣ.-- А я не стала бы сидѣть сложа руки и не допустила бы Джэни затмить меня въ чемъ бы то ни было -- нѣтъ, ни за что на свѣтѣ.
   -- Однако, я слышала, какъ ты говорила, что она твой другъ по гробъ.
   -- О, это была обмолвка. Я не обдумала, что говорила. Я должна была бы сказать иначе.
   -- А какъ именно?
   -- Она -- мой другъ, до гроба или до затмѣнія, то-есть до тѣхъ поръ, какъ она затмитъ меня. Но потомъ, спохватившись, она прибавила:-- но этого никогда не будетъ. Джэни Гарди имѣетъ одинъ недостатокъ, который помѣшаетъ ей когда нибудь затмить вашу дочь въ этомъ дурномъ, грѣховномъ свѣтѣ.
   -- Какой же это?
   -- Она очень кротка, черезчуръ смирна, слишкомъ религіозна. Я сама не люблю пустую, суетную жизнь, но съ другой стороны я несогласна и отъ всего отказаться.
   Мистриссъ Додъ испугалась было такихъ смѣлыхъ мыслей, но оказалось, что подъ этимъ "все" разумѣлись только балы, концерты, обѣды, скачки, театры, всякія, только нерелигіозныя, собранія и прочія удовольствія, забавляющія человѣчество но, конечно, неприготовляіощія его къ будущей жизни. Отъ всего этого миссъ Гарди, по словамъ Джуліи, совершенно отказалась, находя это грѣшнымъ. "И вѣдь вы знаете, прибавила Джулія:-- что она окружная посѣтительница при комитетѣ бѣдныхъ."
   Высказавъ все, что желала, Джулія остановилась и выжидала; какое впечатлѣніе произведутъ ея, слова.
   Мистриссъ Додъ выслушала ее съ недовѣрчивой улыбкой. Ей случалось видѣть на своемъ вѣку не мало молодыхъ дѣвушекъ, которыхъ обручальное кольцо вылечивало отъ подобнаго неестественнаго настроенія. Но пока она обдумывала, какъ бы помягче объяснить Джуліи, что миссъ Гарди была только глупенькая дѣвочка. Приходъ почты прервать ихъ разговоръ.
   Пришло два письма: изъ Калькуты и изъ Оксфорда. Они появились спокойно на одномъ подносѣ и были прочтены съ удовольствіемъ, но совершенно хладнокровно, безъ малѣйшаго подозрѣнія о важныхъ и странныхъ ихъ послѣдствіяхъ.
   Самыя широкія и глубокія рѣки начинаются ничтожными ручьями.
   Письмо Девида отличалось необыкновенной длинотой. Онъ писалъ, какъ и когда пріѣдетъ къ нимъ. Его старый корабль пришлось оставить въ гавани и онъ возвращается до мыса Доброй Надежды на новомъ, отличномъ, только что выстроенномъ караблѣ "Агра". Тамъ онъ сдастъ команду капитану ея, который по болѣзни остался въ Каптаунѣ. Далѣе онъ писалъ, что получаетъ мѣсто капитана на компанейскомъ пароходѣ, который будетъ ходить въ Александрію.
   "По правдѣ сказать, это очень обидно для моряка -- кататься взадъ и впередъ, не обращая вниманія на погоду, при помощи большаго самовара и нѣсколькихъ угольщиковъ. Но за то мнѣ не придется разставаться съ тобой на такіе долгіе сроки, какъ теперь -- такъ мнѣ ли жаловаться?"
   Затѣмъ онъ писалъ о денежныхъ дѣлахъ: о переводѣ своихъ капиталовъ изъ Индіи, гдѣ проценты были высоки, но капиталы невѣрны.
   Все письмо дышало самыми нѣжными чувствами къ женѣ и дочери; они не обнаруживались въ особенныхъ выраженіяхъ, но составляли, такъ сказать, низовое теченіе всего письма.
   Мистриссъ Додъ прочла Джуліи все письмо, кромѣ того мѣста, гдѣ говорилось о деньгахъ, потому что денежныя дѣла касались исключительно родителей и нимало не интересовали дѣтей. Прочитавъ письмо съ лицомъ, сіяющимъ счастьемъ, мистриссъ Додъ осыпала его поцалуями и спрятала на груди съ наивностью влюбленной молочницы.
   Письмо Эдуарда отличалось краткостью и мистриссъ Додъ предоставила его Джуліи, которая принялась читать его вслухъ съ сверкающими глазами, пылающими щеками и бѣглымъ огнемъ комментарій.
   "Милая мама, я надѣюсь, что вы и Джу совершенно здоровы."
   -- Джу, жалобно пробормотала мистриссъ Додъ.
   "...и что вы получили хорошія вѣсти отъ батюшки. Что касается меня, то у меня бездна дѣла: весь этотъ семестръ я жестоко ("занимался" вычеркнуто и вмѣсто него поставлено какое-то другое слово дол... дол... а, догадываюсь) долбилъ."
   -- Долбилъ -- что это такое?
   -- Это оксфордскій синонимъ для "учился".
   "Долбилъ, чтобы выдержать экзаменъ на маломъ". Мистриссъ Додъ вздохнула вопросительно; Джулія, понявшая смыслъ этого вздоха, напомнила матери, что малый значитъ -- малый курсъ.
   "А теперь еще предстоятъ двѣ гонки въ Генле, и это будетъ значительною помѣхой зубряжкѣ и, по всей вѣроятности, будетъ имѣть послѣдствіемъ, что я срѣжусь."
   -- Что все это значитъ: "зубряжка", "срѣжусь"?
   -- Ну, что касается "зубряжки", я сознаюсь въ своемъ невѣжествѣ; но развѣ вы не знаете, что "срѣзаться" -- школьное выраженіе, значитъ не выдержать экзамена"?
   "...но я надѣюсь, что этого не будетъ, потому что я увѣренъ, что вы и Джулія были бы этимъ огорчены.
   -- Ахъ, маменька, мнѣ, право, порой становится досадно, что вашъ сынъ не походитъ на Гарди.
   Эта несчастная мысль навела Джулію на очень непріятныя размышленія; она положила письмо къ себѣ на колѣни и вспыхнула.
   -- Ну, не вправѣ ли я была ненавидѣть и презирать этого Гарди.
   -- Джулія!
   -- И я буду его ненавидѣть и презирать; но посмотримъ, что онъ пишетъ далѣе.
   "Милая мама, пріѣзжайте съ Джуліей десятаго въ Генле. Университетскія восемь не будутъ участвовать, а только первыя лодки города Оксфорда и Кембриджа. А первая лодка Оксфорда, какъ вы знаете -- Эксетеръ, а я тамъ шестое весло".
   -- Ну, этому я вовсе не рада; бѣдняжка, онъ только надорвется, и какъ неблагородно со стороны другихъ свалить главную тяжесть на него.
   "Я буду соискателемъ на почетныя весла, и думаю, что мнѣ болѣе посчастливится, если вы будете на меня смотрѣть. Генли къ тому же хорошенькое мѣстечко, всѣ дамы въ восторгѣ отъ него и очень любятъ смотрѣть на грохочущую гонку обоихъ университетовъ."
   -- Вотъ эпитетъ-то! Кто бы подумалъ, что громъ будетъ обгонять молнію, а не Оксфордъ Кембриджъ.
   "Напишите, если выѣдете, и я достану вамъ квартиру, я не пущу васъ въ шумную гостиницу. Цалую васъ и Джулію.
   "Любящій васъ сынъ Эдуардъ Додъ."
   Они отвѣтили на его приглашеніе согласіемъ и пріѣхали въ Генли, чтобы увидѣть, какъ самый скучный уголокъ Европы, въ нѣсколько часовъ у нихъ на глазахъ превратился въ веселый и многолюдный городокъ: такъ быстро притекало къ нему со всѣхъ сторонъ, по водѣ и сухопутью, населеніе обоихъ университетовъ.
  

I.

   Былъ свѣтлый, жаркій іюньскій день. Мистриссъ Додъ и Джулія сидѣли полулежа, въ открытой коляскѣ, на самомъ берегу Темзы, у одной изъ живописнѣйшихъ ея извилинъ. Невдалекѣ отъ нихъ, вверхъ по рѣкѣ, высокій каменный мостъ, посѣдѣвшій отъ времени, сковывалъ быстрое теченіе своими многочисленными арками, изъ-подъ которыхъ виднѣлись блестящія извилины рѣки еще на нѣсколько миль. Съ шумомъ и плескомъ катила она свои воды подъ холодными, мрачными сводами, и потомъ снова, блестя и искрясь, извивалась какъ змѣя между веселыми берегами. Почти у самыхъ ногъ нашихъ прелестныхъ зрительницъ, теченіе вдругъ измѣняло свой характеръ и тянулось съ милю прямой, блестящей лентой до волшебнаго островка съ нависшими надъ водою деревьями и бѣлой часовней. Обогнувъ этотъ островокъ двумя серебристыми рукавами, веселая Темза извивалась далѣе, постепенно исчезая изъ виду.
   Это живописное мѣсто было Генле, и тутъ происходили гонки. Лодки отчаливали отъ островка, а судьи засѣдали на выдающейся косѣ, между мостомъ и тѣмъ мѣстомъ, гдѣ сидѣли наши дамы, мало обращавшія вниманія на самую гонку. Онѣ только наслаждались великолѣпнымъ зрѣлищемъ зеленыхъ береговъ, усѣянныхъ толпами народа. На мосту, надъ черною массою студентовъ, пестрѣла яркая лента дамъ, которыя, такъ же какъ и наши знакомыя, смотрѣли на гонку, не выходя изъ экипажей. Веселые зеленые луга и роскошные сады наполняли воздухъ благоуханіями, и само солнце, казалось, разливало ароматы, разносимые легкимъ вѣяніемъ вѣтерка надъ головами шумной, счастливой толпы.
   Мать и дочь, подъ чарующимъ вліяніемъ окружающей природы, съ изящной нѣгой предавались наслажденію и отъ души любовались веселой, живой, ловкой и образованной молодёжью, которая въ этотъ день высыпала изъ двухъ знаменитыхъ университетовъ на эти заброшенные, уединенные, берега Темзы. Одѣтые просто, но ловко, по послѣдней модѣ, или въ полосатыхъ вязанныхъ курткахъ, въ соломенныхъ шляпахъ или пестрыхъ фуражкахъ, веселые студенты бѣгали, прыгали, наполняя воздухъ своимъ звучнымъ, серебристымъ смѣхомъ.
   Что же касается до главной цѣли ихъ поѣздки, до центра всего торжества, до гонки, то наши зрительницы ничего въ этомъ не понимали, да и не старались понимать. Но это равнодушіе продолжалось только до двухъ часовъ, когда должна была начаться первая гонка на кубокъ. Въ этой гонкѣ долженъ былъ участвовать Эдуардъ; и потому она тотчасъ обратила на себя самое горячее вниманіе его матери и сестры. За нѣсколько времени до назначеннаго часа онъ оставилъ ихъ и отправился къ лодкѣ. Вскорѣ Эксетеръ тихо и плавно проплылъ внизъ но теченію. Въ числѣ его гребцовъ сидѣлъ и Эдуардъ. Его вязанная куртка выказывала мощныя, сильныя руки, загорѣлыя какъ у цыгана, и широкую грудь съ ея до крайности развитыми мускулами. Его весло тихо опускалось, глубоко загребало воду и съ звонкимъ шумомъ ударялось объ уключину. Съ каждымъ ударомъ его ловкаго весла, лодка словно подпрыгивала и затѣмъ быстро скользила по водѣ.
   -- Какой онъ красивый и сильный! воскликнула Джулія: -- я никогда этого не воображала.
   Въ недальнемъ разстояніи за Эксетеромъ слѣдовалъ его соперникъ, лодка кембриджскаго университета, съ красивыми гребцами въ полосатыхъ, вязанныхъ курткахъ.
   -- Ахъ, какіе они страшные и сильные въ этой лодкѣ. Какъ бы я желала быть въ ней съ буравомъ; тогда бы онъ вышелъ побѣдителемъ, бѣдный мальчикъ.
   Но такъ-какъ подобными путями невозможно было достичь побѣды, то гонка должна была рѣшиться двумя неженскими средствами -- силой и быстротой.
   Мало найдется вещей въ сей юдоли плача, которыя бы болѣе стоили краснорѣчиваго описанія, чѣмъ англійская гонка; но, чтобы описать ее, надо быть на мѣстѣ, въ той шумной толпѣ молодёжи, которая бѣгомъ слѣдуетъ по берегу за быстрымъ ходомъ лодокъ. Я, къ несчастью, не имѣю никакого дѣла до самой гонки, исключая того впечатлѣнія, которое она произвела на двухъ барынь, сидѣвшихъ въ коляскѣ на берегу Темзы, почти противъ судейскаго мѣста. Эти прелестныя зрительницы пристально смотрѣли вверхъ по рѣкѣ и только издали могли различить на водѣ двѣ бѣловатыя полосы, по каждую сторону маленькаго островка, и большую, черную массу на другомъ берегу. Бѣлыя полосы были двѣ соперницы-лодки, а черная масса состояла изъ сотни студентовъ обоихъ университетовъ, готовыхъ пуститься бѣгомъ за лодками и оглашать воздухъ криками до конца гонки или до совершеннаго истощенія силъ. Другіе студенты, не столь ловкіе и стойкіе, расположились маленькими группами по всему берегу, разсчитывая встрѣтить лодки радостными возгласами и ободреніями, когда онѣ поравняются съ ними. Посторонніе зрители, какъ мѣстные такъ и пріѣхавшіе издалека, шатались по берегу взадъ и впередъ, безъ всякой опредѣленной мысли.
   Чѣмъ болѣе приближалось время гонки, тѣмъ нетерпѣніе усиливалось и ожиданіе дѣлалось безпокойнѣе. Наконецъ, на островкѣ раздался пистолетный выстрѣлъ, весла ударили по водѣ, бѣлыя полоски и черная масса двинулись. Въ воздухѣ раздался отдаленный гулъ сотней голосовъ, бѣлая полосы принимали все яснѣе и яснѣе форму лодокъ.
   Всѣ глаза были устремлены на рѣку. На берегу бѣжавшая толпа все увеличивалась новыми охотниками; всплескъ веселъ и крики толпы становились все громче и громче.
   Вотъ уже можно различить цвѣта вязанныхъ куртокъ на гребцахъ. Головы и спины молодцовъ нагибались взадъ и впередъ съ правильностью маятника и весла яростно разрѣзали воду. Обѣ лодки шли почти рядомъ, такъ что смотря спереди, нельзя было сказать, которая опередила. Онѣ быстро приближались и воздухъ оглашался криками: "Поддай, Кембриджъ!" -- "Хорошо, Оксфордъ!" -- "Наша взяла, ура!" -- "Молодцы, Кембриджъ" -- "Твоя очередь, Гарди, валяй!" -- "Ура!-- Оксфордъ!" -- "Кембриджъ!-- Ура!"
   Джулія съ замираніемъ сердца слѣдила за движеніемъ лодокъ.
   -- Мама, воскликнула она, вся покраснѣвъ: -- а очень ли грѣшно будетъ, если я помолюсь, чтобъ Оксфордъ побѣдилъ?
   Мисгриссъ Додъ погрозила пальцемъ, и въ ту же минуту, словно по ея знаку, гребцы дали сильный толчокъ и лодки пронеслись во всей своей красотѣ мимо нашихъ зрительницъ. Ловкіе гребцы съ каждымъ ударомъ весла словно вылетали изъ лодки и опять возвращались на свои мѣста. Съ сверкающими глазами, раздутыми ноздрями и посинѣвшими мускулами на обнаженныхъ рукахъ, девять гребцовъ влагали душу и тѣло въ каждый ударъ весла. Вода кипѣла и лѣнилась, весла скрипѣли въ уключинахъ, толпа бѣжала, шумѣла, кричала на берегу.
   Вотъ Кембриджъ опередилъ на нѣсколько футовъ. Но не успѣли они миновать нашихъ зрительницъ, какъ Оксфордъ далъ отчаянный прыжокъ и поровнялся съ своимъ противникомъ. Раздались еще сильнѣе крики ура! Кембриджъ налегъ и снова выигралъ нѣсколько футовъ. Итакъ они летѣли, оспаривая другъ у друга каждую пядь воды! Чу! Раздался выстрѣлъ, и облако дыма скрыло на минуту соперниковъ; когда оно разсѣялось, обѣ лодки медленно плыли къ мосту: Кембриджъ съ четырьмя веслами, Оксфордъ съ шестью, словно ядро снесло у нихъ остальныя. Гонка была кончена. Но кто выигралъ -- наши зрительницы не могли видѣть.
  

II.

   Какой-то молодой человѣкъ вскричалъ около самой коляски мистриссъ Додъ: "Видно, въ обѣихъ лодкахъ, молодцы порядкомъ надорвались", и потомъ, вскочивъ на спицу колеса и скороговоркой извинясь передъ дамами, прибавилъ: "да, въ Эксетерѣ двухъ или трехъ совсѣмъ свело."
   Хотя мистриссъ Додъ не вполнѣ поняла эти неслишкомъ отборныя выраженія, но достаточно для того, чтобъ сильно испугаться за сына. За неимѣніемъ кого другаго, она обратилась съ умоляющимъ взоромъ къ Джуліи; та, безъ дальнѣйшей церемоніи, тутъ же разцаловала ее и предложила сбѣгать посмотрѣть, что сталось съ ихъ Эдуардомъ.
   -- Какъ, посреди всей молодёжи? Нѣтъ, это будетъ неприлично. Посмотри, всѣ дамы стоятъ поодаль.
   Молодой человѣкъ не ошибся: дѣйствительно, на каждую изъ лодокъ приходилось но два гребца, едва дышавшихъ отъ изнеможенія, а двое, окруженные толпою, казалось, перегребли въ лучшій міръ. Подобные случаи не рѣдкость на гонкахъ, и лекарство всегда подъ рукою: обрызгиваніе водою изъ Темзы -- въ видѣ гомеопатіи, и нѣсколько ложекъ водки -- въ видѣ аллопатіи; эти нехитрыя средства, а главное, молодость и сила, скоро преодолѣли немочь; больные одинъ за другимъ открывали глаза, и въ ту же минуту принимались спорить о томъ, чья взяла.
   Мистриссъ Додъ и Джулія вскорѣ утѣшились: Эдуардъ явился въ полосатой вязанной курткѣ, руки въ карманѣ и сигарка въ зубахъ, ни мало не подозрѣвая, что о немъ безпокоятся. Онѣ встрѣтили его со сдержаннымъ крикомъ радости. Джуліи, съ трудомъ скрывая свое смущеніе, спросила, кто взялъ призъ.
   -- О, Кембриджъ.
   -- Кембриджъ! значитъ, васъ побили.
   -- Да, немножко (клубъ дыма).
   -- И ты можешь такъ хладнокровно говорить о своемъ пораженіи, и покуривать сигару, будто, ни въ чемъ не бывало. Мама, насъ побили! Въ самомъ дѣлѣ, побили!
   -- Нечего дѣлать, сказалъ Эдуардъ ласково:-- но вы видали самую блистательную гонку, какая только бывала на этой рѣкѣ; а кто нибудь да долженъ проиграть.
   -- И если они не обогнали, то чуть-чуть не обогнали, спокойно замѣтила мистриссъ Додъ: -- а главное, онъ не повредилъ себя, все остальное, сравнительно -- пустяки.
   -- Ну, очень рада видѣть въ васъ и братѣ такое невозмутимое, хладнокровіе, почти съ негодованіемъ сказала Джулія:-- а для меня пораженіе -- очень горькая пилюля.
   Джулія произнесла эти слова почти съ ожесточеніемъ и, запутавшись въ шарфъ, старалась молча переварить пилюлю. Между тѣмъ нѣсколько товарищей по коллегіи высмотрѣли Эдуарда, окружили его и вскорѣ завязался между ними самый оживленный разговоръ. Они начали разспрашивать его, какъ это могло случиться, и прежде чѣмъ онъ собрался отвѣчать имъ съ обычнымъ спокойствіемъ, сами снабдили его цѣлой дюжиной отвѣтовъ. Перекладина сломалась въ Эксетерѣ; пятый гребецъ на лодкѣ былъ нездоровъ и неспособенъ грести. Каждое изъ этихъ объясненій предлагалось и оспаривалось поочередно. Наконецъ болтовня немного стихла и всѣ снова обратились къ Эдуарду за разрѣшеніемъ вопроса.
   -- Ну, я вамъ скажу поправдѣ, сказалъ тотъ:-- почему это такъ случилось. (Клубъ дыма). Всѣ притихли въ ожиданіи, такъ-какъ въ голосѣ его слышалось глубокое сознаніе и убѣжденіе.
   -- Народъ изъ Кембриджа лучше нашего гребъ. (Клубъ дыма).
   Слушатели широко раскрыли глаза, потомъ захохотали.
   -- Ну, ребята, вотъ, что я вамъ скажу, продолжалъ Эдуардъ: -- бросьте гонки на сушѣ, это ни къ чему не ведетъ. Противники наши мало что выиграли, еще посмѣются надъ нами. Я слышалъ, какъ одна-двѣ перекладины треснули, но ни одна не сломалась. (Клубъ дыма). Хуже ихъ лодки я отродясь не видывалъ. (Клубъ дыма). Сила ихъ въ гребцахъ. Гонка была хорошая и честная. Кембриджъ обогналъ насъ съ самаго начала и постоянно держался впереди. (Клубъ дыма). Но чортъ съ ними совсѣмъ; во всякомъ случаѣ, это не причина отставать отъ нихъ въ правдивости. (Клубъ дыма).
   -- Молодецъ, дѣло говоритъ! послышалось теперь со всѣхъ сторонъ. Только одинъ замѣтилъ, что передовой гребецъ менѣе хладнокровно принялъ пораженіе всего университета и, выходя изъ лодки, даже проронилъ слезу.
   -- Чужь! проронилъ!... пропищалъ какой-то скептикъ.
   -- Нѣтъ, возразилъ другой: -- онъ слишкомъ гордъ, чтобъ показать свое огорченіе; онъ скрылъ свои слезы.
   -- Спряталъ ихъ на ужинъ, всучилъ Эдуардъ, и выпустилъ цѣлую струю дыма.
   -- Полно пустяки городить, Додъ, возразили ему:-- онъ проронилъ двѣ-три слезинки, остальныя проглотилъ.
   -- Ну, ужь не тебѣ бы говорить; ты что угодно проглотишь. (Клубъ дыма).
   -- Ну, я вѣрю тому, что Гарди сильно огорченъ, сказалъ одинъ изъ его поклонниковъ:-- Додъ не знаетъ его такъ коротко, какъ мы. Гарди не можетъ хладнокровно перенести пораженія.
   Когда все удалились, мистриссъ Додъ замѣтила:
   -- Что жь тутъ такого дурнаго, въ самомъ дѣлѣ, еслибъ молодой человѣкъ и проронилъ слезинку; послѣ такихъ стараній пораженіе должно бытъ дѣйствительно очень прискорбно и обидно. Я, съ своей стороны, очень жалѣю, что его мать не тутъ, чтобъ утѣшить его и осушить его слезы.
   -- Мама, это совсѣмъ лишнее, воскликнулъ Эдуардъ, прищелкнувъ пальцемъ.-- Если ужь вы такъ ему сочувствуете, то я вамъ скажу, что эта неудача дѣйствительно очень огорчила бѣднаго Гарда. Вы понимаете: весь университетъ побитъ, и нѣкоторымъ образомъ въ его лицѣ. Но онъ не думалъ ревѣть; это все вранье этихъ сплетниковъ. Онъ только разъ тяжело вздохнулъ и свѣсилъ-было голову на сторону, но тотчасъ же оправился, какъ слѣдуетъ мужчинѣ; тѣмъ дѣло и кончилось. Терпѣть не могу сплетниковъ!
   -- А ты сказалъ ему что-нибудь въ утѣшеніе? спросила Джулія съ участіемъ.
   -- Кто, я? Утѣшать старшаго и первое весло въ лодкѣ? Нѣтъ, спасибо.
   Дамы насилу удержались отъ смѣха при этой выходкѣ университетскаго этикета; то былъ величайшій подвигъ ихъ въ тотъ день. Настала гонка на одиночкахъ; призъ былъ -- почетныя несла. Три оксфордскія лодки выходили поочереди противъ двухъ кембриджскихъ и одной лондонской. Нетерпѣливый соперникъ хладнокровнаго Дода перерѣзалъ ему путь, чуть не наѣхавъ на его лодку, и судьи рѣшили, что онъ поступилъ противъ правилъ, такъ-какъ Додъ плылъ въ своей водѣ и рѣзать его никто не имѣлъ права. Додъ преспокойно вышелъ на сушу и объяснилъ сестрѣ, въ чемъ дѣло.
   -- О, если на гонкахъ выигрываютъ и тѣ, что отстаютъ, то мы еще можемъ потягаться; только, но моему, это не гонка, а плутовство.
   Онъ только улыбнулся, а она снова презрительно завернулась въ шарфъ, и всѣ трое отправились обѣдать. Послѣ обѣда гонка возобновилась состязаніемъ между лондонскою лодкою и призовою кембриджскою. Тутъ подтвердились слова Эдуарда: кембриджская лодка была слишкомъ легка для своихъ гребцовъ и постоянно ныряла носомъ, между тѣмъ, какъ лондонская плыла легко, какъ пробка. Лондонцы вскорѣ замѣтили свое превосходство и удвоили рвеніе. Кембриджъ, несмотря на неимовѣрныя усилія, отсталъ, хотя на бездѣлицу, и пришелъ вторымъ.
   При этомъ оба старые университеты, и Оксфордъ и Кембриджъ, поперемѣнно краснѣли и блѣднѣли: имъ прежде всего хотѣлось обогнать и вытѣснить весь внѣшній міръ, а потомъ ужь потягаться между собою.
   Прежде чѣмъ Эдуардъ отошелъ отъ своихъ дамъ, ему подали коротенькую записочку. Онъ только наскоро пробѣжалъ ее глазами и бросилъ къ сестрѣ на колѣни. Дамы прочли ее.

"Милостивый государь,

   "Оксфордъ долженъ взять хоть одинъ призъ сегодня. Вы -- человѣкъ довольно основательный и опытный на водѣ; Силькокъ, кажется, увѣренъ въ выигрышѣ; но онъ слабоватъ и слишкомъ горячъ; съ нимъ еще можно потягаться; у меня страшно разболѣлась голова и я почти неспособенъ для гонки; а вы подъ конецъ постарайтесь налечь, и честь университета, можетъ быть, будетъ спасена.

"Вамъ преданный
"Альфредъ Гарди".

   Мистриссъ Додъ выразила надежду, что ея милый Эдуардъ будетъ счастливѣе на этотъ разъ.
   Джулія сказала, что она не смѣетъ надѣяться, такъ-какъ призъ не всегда дается тѣмъ, кто милъ, но вялъ! (Намекъ на прежнюю неудачную гонку ея брата).
   Лодки отчалили отъ острова, но впродолженіе нѣсколькихъ минутъ ничего нельзя было разглядѣть. Джулія была словно въ лихорадкѣ; наконецъ, у противоположнаго берега показались двѣ передовыя лодки; гребцы на обѣихъ, очевидно, выбились изъ силъ; Эдуардъ старался поровняться съ ними.
   -- Мы третьи! вздохнула Джулія и отвернулась отъ рѣки, но ненадолго, потому что мистриссъ Додъ вдругъ судорожно схватила ее за руку -- эдуардова лодка быстро уносила отъ ихъ берега. Молодые люди на ней гребли съ удивительною точностью и силой, и казались гораздо менѣе истощенными. Глаза Эдуарда сверкали какъ огонь, когда онъ несся мимо матери и сестры; гребцы то выпрямлялись, то словно припадали ко дну лодки. Радостные крики раздавались съ обоихъ береговъ Темзы. Онъ обогналъ одного изъ противниковъ, который тотчасъ уменьшилъ ходъ своей лодки. Черезъ полминуты онъ поравнялся съ другимъ; наступила ожесточенная борьба, но Додъ не поддался и когда раздался выстрѣлъ, оглушительные крики съ моста и обоихъ береговъ возвѣстили, что любимый университетъ взялъ призъ, въ лицѣ Дода эксетерской коллегіи.
   Онъ, какъ слѣдовало ожидать, не замедлилъ принести матери маленькія серебряныя весла, и пришпилилъ ихъ ей на платье.
   Пока она и Джулія выражали ему свою радость, гордость, и вмѣстѣ шуточныя опасенія, чтобъ съ нимъ не случилось бѣды за то, что онъ побилъ студентовъ гораздо старше его, два товарища по коллегіи, съ встревоженнымъ видомъ, прибѣжали за нимъ.
   -- Додъ! Гарди нужно немедленно тебя видѣть.
   -- Не ходи, Эдуардъ, шепнула Джулія: -- съ чего тебѣ бѣгать за этимъ Гарди, по его приказанію? Я никогда не слыхала ничего подобнаго. Я, право, почти-что ненавижу этого Гарди.
   -- Не безпокойся; я только сбѣгаю на минутку посмотрѣть, въ чемъ дѣло, отвѣчалъ Эдуардъ.-- Я сейчасъ же ворочусь. И онъ удалился съ товарищами.
   Прошло полчаса, часъ, два часа -- и Додъ не возвращался. Мать и сестра его не знали, что и думать; онѣ осматривались съ безпокойствомъ, въ надеждѣ услышать что нибудь о немъ. Наконецъ онъ дѣйствительно удалось это. Молодой человѣкъ, въ вязанной курткѣ и соломенной шляпѣ съ красною розеткой, избѣгая повидимому шумной толпы, быстро подошелъ къ уединенному мѣсту, гдѣ стоялъ ихъ экипажъ, усѣлся на берегу, обмочилъ платокъ въ водѣ, обвязалъ имъ голову и, взявшись обѣими руками за голову, сталъ качаться взадъ и впередъ, словно дряхлая старуха, только съ меньшимъ терпѣніемъ.
   Мистриссъ Додъ и Джулія, сидя въ нѣсколькихъ шагахъ отъ него, обмѣнялись взглядами. Молодой человѣкъ не былъ имъ знакомъ, но движеніе его головы невольно напомнило имъ стараго друга. Онѣ вскорѣ открыли, что молодой человѣкъ пользовался нѣкоторымъ авторитетомъ, потому что онъ не просидѣлъ въ одиночествѣ и нѣсколькихъ минутъ, какъ къ нему приблизилась дѣлая толпа молодыхъ товарищей. Видя его уединеніе и повязку, они, казалось, поколебались въ своемъ намѣреніи, когда одинъ изъ нихъ воскликнулъ умоляющимъ голосомъ:
   -- Бога ради, воротитесь въ лодку; всѣ говорятъ, что Оксфордъ провалится; главная надежда наша была на четырехвесельную лодку, а теперь вы и эту надежду у насъ отнимаете.
   -- Что мнѣ за дѣло до того, что говорятъ? было жалобнымъ отвѣтомъ на ихъ просьбу.
   -- А намъ есть дѣло.
   -- Ну, такъ мнѣ васъ очень жаль, больше ничего, и онъ сердито отвернулся, съ подавленнымъ стономъ, въ видѣ извиненія.
   Другой изъ товарищей попробовалъ счастья.
   -- Дайте же намъ, по крайней мѣрѣ, порядочный вѣжливый отвѣтъ на нашу просьбу.
   -- Люди, которые приступаютъ къ человѣку, когда онъ нездоровъ и нарочно удалился отъ шуму, невправѣ ожидать отъ него вѣжливости, возразилъ тотъ, будто нѣсколько смягченный.-- Неужели вы думаете, что я бросилъ лодку и пришелъ сюда, чтобъ слышать шумъ и брань? У меня голова трещитъ.
   При этомъ Джулія слегка толкнула мистриссъ Додъ, та отвѣчала улыбкой. Такимъ образомъ онѣ молча рѣшили между собою, кто долженъ быть молодой незнакомецъ.
   -- Не стоитъ приставать къ нему болѣе, замѣтилъ кто-то изъ толпы: -- у него часто бываетъ подобная головная боль, словно у барышни; онъ въ такихъ случаяхъ всегда запирается одинъ-одинехонекъ. Вы только взбѣсите его и дождетесь отъ него непріятностей.
   Совѣщаніе на этомъ и кончилось бы, еслибъ не вступился одинъ изъ депутатовъ, студентъ вадгамской коллегіи.
   -- Постоите, сказалъ онъ: -- мистеръ Гарди, я не имѣю чести быть съ вами знакомымъ, и я не присланъ сюда, чтобъ докучать вамъ или слушать отъ васъ непріятности. Но въ дѣлѣ замѣшана нѣкоторымъ образомъ честь всего университета, и университетъ протестуетъ противъ вашего удаленія въ лицѣ всѣхъ насъ, въ томъ числѣ и въ моемъ.
   -- Съ кѣмъ имѣю честь... спросилъ Гарди, вдругъ дѣлаясь безмѣрно учтивымъ.
   -- Вадгамъ изъ коллегіи Вадгамъ,
   -- Вадгамъ изъ коллегіи Вадгамъ. Ну-съ, такъ выслушайте меня, сладкозвучный Вадгамъ изъ Вадгамъ; вы мнѣ не знакомый и не пріятель, значитъ, вы, пожалуй, и не дуракъ. Допустимъ для аргумента, что вы человѣкъ нетолько сладкозвучный, но и разумный, и за тѣмъ прослѣдите логичность моихъ положеній:
   "Гарди эксетерской коллегіи сила въ лодкѣ, когда у него голова не болитъ.
   "Когда у него болитъ голова, онъ шиша не стоитъ на водѣ.
   "Въ настоящую минуту у него голова трещитъ.
   "Слѣдовательно, если университетъ посадитъ въ лодку ни къ чему не годнаго Гарди съ его головною болью, онъ навѣрно не возьметъ приза.
   "И, слѣдовательно, не будучи эгоистомъ, я удалилъ больнаго Гарди изъ лодки, что сдѣлалъ бы и со всякимъ другимъ больнымъ гребцомъ.
   "Вовторыхъ, я посадилъ лучшаго нашего гребца на мѣсто больного.
   "Итакъ, въ заключеніе, университетъ только выигрываетъ отъ моего соображенія; но вмѣсто благодарности университетъ обращается на меня же и терзаетъ меня, какъ нѣкое животное, неоднократно упоминаемое въ священномъ писаніи, но замѣтьте, всегда безъ одобренія."
   И огорченный ораторъ попробовалъ язвительно улыбнуться, но совершенно неудачно, и вмѣсто того простоналъ отъ боли.
   -- Это вашъ отвѣтъ университету, милостивый государь?
   При этомъ вопросѣ, сдѣланномъ въ видѣ угрозы, больной молодой человѣкъ выпрямился въ одно мгновеніе, какъ раненый левъ.
   -- О, если Бадгамъ изъ Вадгамъ думаетъ устрашить меня auctoritate sua et totius universitatis, то пускай Бадгамъ изъ Вадгамъ передастъ университету, что я его всего, отъ канцлера до поваренка послѣдней коллегіи, посылаю къ чорту!
   -- Несчастное, грубое животное! проговорилъ Бадгамъ: -- подѣломъ бы было, еслибъ университетъ выкупалъ его за это въ Темзѣ. И съ этими словами депутація его оставила и удалилась. Только одинъ изъ всей толпы остался, усѣлся на берегу поодаль отъ Гарди, зажегъ благовонную спичку и закурилъ сигару, съ видомъ невозмутимаго спокойствія.
   Что касается до Гарди, то онъ снова взялся обѣими руками за голову и, поглощенный своею болью, не замѣчалъ святаго чувства дружбы и участія, съ которымъ двѣ пары чудныхъ глазъ смотрѣли на него въ это время.
   Мистриссъ Додъ и Джулія слышали большую часть разговора. Уши у нихъ были необыкновенно чутки; къ тому же имъ больше нечего было дѣлать, и самый разговоръ заинтересовалъ ихъ съ самаго начала.
   Джулія даже сунула флаконъ съ нюхательными солями въ руку матери, хотя та не почла нужнымъ послѣдовать намеку; она оцѣнила его разговоръ съ товарищами, который несовсѣмъ пріятно поразилъ ея благовоспитанный слухъ, особенно одно слово, неупотребительное ни въ какомъ обществѣ: "Пожалуй, онъ таковъ со всѣми", подумала она. Однако, самая бездѣлица могла бы перетянуть вѣсы въ его пользу, потому что она даже шепнула: "еслибъ онъ взглянулъ въ нашу сторону".
   Женское состраданіе и общественное приличіе такимъ удачнымъ, и вмѣстѣ безсмысленнымъ образомъ, уравновѣшивали другъ друга до тѣхъ поръ, пока одна изъ четырехвесельныхъ лодокъ не показалась у противоположнаго берега.
   -- Лондонская! вскричалъ приверженецъ молодаго Гардн.
   -- А ты тутъ, дружище? проговорилъ Гарди тихнмъ голосомъ: -- вотъ ты такъ другъ, настоящій другъ, сидишь подлѣ и не шумишь, не кричишь какъ они; спасибо тебѣ, большое спасибо!
   Вслѣдъ за тѣмъ пронеслась кембриджская лодка и сейчасъ за ней середкой рѣки оксфордская; Гарди пристально взглянулъ на послѣднюю.
   -- Ну, не правъ ли я былъ! воскликнулъ онъ: -- какой размахъ, какая сила и вѣрность у передового! Не зналъ я, какое сокровище сидѣло у меня за спиною!
   Барыни взглянули и что же -- хваленый передовой гребецъ въ оксфордской лодкѣ былъ не кто иной, какъ ихъ Эдуардъ.
   -- Встань и крикни ему, что это не одиночка; надо опередить съ самаго начала и ужь не отставать.
   Приверженецъ прокричалъ во все горло, что было приказано, и получилъ въ отвѣтъ: "рады стараться", полнымъ, веселымъ голосомъ Дода.
   -- Каковы пари? спросилъ больной слабымъ голосомъ.
   -- Одинъ противъ одного за Лондонъ; одинъ противъ двухъ за Кембриджъ; одинъ противъ трехъ за насъ.
   -- Возьми все мое наличное имущество и поставь за насъ, простоналъ Гарди.
   -- Давай его сюда. Ура! восемнадцать фунтовъ! Представьте себѣ, восемнадцать фунтовъ въ концѣ семестра! Мы съ этимъ сейчасъ подымемъ фонды въ нашу пользу. Вонъ, барыня предлагаетъ тебѣ свои соли.
   Гарди всталъ, оглянулся, и увидѣлъ въ самомъ дѣлѣ двухъ дамъ въ коляскѣ въ нѣсколькихъ шагахъ отъ себя; одна изъ нихъ съ легкой краской на лицѣ и обворожительной улыбкой, протягивала ему маленькую ручку съ рѣзнымъ стекляннымъ флакончикомъ. Послѣдній панегирикъ Эдуарду окончательно перетянулъ вѣсы въ пользу Гарди.
   Молодой человѣкъ медленно подошелъ къ коляскѣ и съ полуозадаченнымъ видомъ снялъ шляпу и поклонился. Лицо у него было очень блѣдно, и отъ контраста съ его сильно загорѣлой шеей казалось еще блѣднѣе; вѣки у него немного припухли и глаза будто помутились отъ боли. Дамы тотчасъ замѣтили его жалкое положеніе, и рѣзкая противоположность между побѣдоноснымъ Аполлономъ, какимъ онъ имъ представлялся по наслышкѣ, и тѣмъ истощеннымъ, обезсиленнымъ болью существомъ, которое теперь стояло передъ ними, сильно подѣйствовала на ихъ женское воображеніе.
   Подойдя ближе къ коляскѣ, онъ былъ совершенно изумленъ красотою Джуліи. Взоръ ея, исполненный нѣжнаго состраданія, сіялъ, какъ солнечный лучъ, изъ-подъ густыхъ рѣсницъ; никогда не видалъ онъ другой пары глазъ, которые бы такъ полно и краснорѣчиво выражали душу.
   Онъ взглянулъ на нее, на ея мать, покраснѣлъ и остановился въ недоумѣніи, будто ожидая дальнѣйшихъ приказаній. Такое неожиданное смиреніе, послѣ довольно дерзкаго обращенія съ противоположнымъ поломъ, очень понравилось дамамъ.
   -- У васъ сильная головная боль, сказала мистриссъ Додъ:-- сдѣлайте мнѣ милость, попробуйте моихъ солей.
   Онъ поблагодарилъ ее слабымъ голосомъ.
   -- Да и хорошо ли ему сидѣть на солнцѣ съ головною болью? замѣтила Джулія.
   -- Разумѣется, нѣтъ. Вы бы лучше пересѣли сюда и воспользовались тѣнью экипажа и нашихъ зонтиковъ.
   -- Да, мама; но знаете ли, настоящее для него дѣло, было бы лечь въ постель.
   -- О, пожалуйста, не говорите этого, произнесъ онъ умоляющимъ голосомъ.
   Но Джулія продолжала съ непоколебимою строгостью:
   -- По крайней мѣрѣ, я бы тотчасъ отправила его въ постель, будь я его маменька.
   -- Я не совершенно чужая, да къ тому же гораздо моложе его, замѣтила мистриссъ Додъ холодно, напирая многозначительно на слово "чужая".
   Джулія ничего не сказала, но замѣтно сосредоточилась въ себѣ и съ той минуты упорно молчала.
   -- О, нѣтъ, сударыня! воскликнулъ Гарди:-- я ни мало не оспариваю вашего права распоряжаться мною, какъ вамъ угодно, послѣ того, какъ вы были столько добры, что замѣтили мою несчастную головную боль и сдѣлали мнѣ честь заговорить со мною. Но дѣло въ томъ, что если я лягу въ постель, то, знаю навѣрно, голова совершенно одолѣетъ меня. Къ тому же я потеряю и малую надежду, какую имѣю, съ вами познакомиться; да и гонка сейчасъ начнется.
   -- Мы не хотимъ злоупотреблять своимъ правомъ, замѣтила мистриссъ Додъ спокойно:-- но мы хорошо понимаемъ, что значитъ сильная головная боль, и были бы очень рады, еслибы вы усѣлись въ тѣни и по возможности успокоились.
   -- Постараюсь, сударыня, сказалъ молодой человѣкъ и, смиренно какъ ягненокъ, сѣлъ на указанное мѣсто.
   Въ это время подошелъ студентъ въ очкахъ, вяло переступая нога за-ногу, и находясь видимо не въ своей средѣ. То былъ мистеръ Кенетъ, который вставалъ каждое утро въ четыре часа, чтобъ читать Платона, и послѣ-обѣда дѣлалъ опредѣленную, постоянно ту же самую прогулку, чтобъ освѣжить глаза для вечерней работы. Съ какой точки зрѣнія онъ смотрѣлъ на университетскія гонки, довольно трудно сказать, тѣмъ болѣе, что слѣпой какъ кротъ, онъ ничего не видѣлъ, съ какой бы стороны ни смотрѣлъ. По правдѣ сказать, никакая гонка не въ состояніи была занять его, кромѣ описанной въ Энеидѣ. Но какое-то доселѣ неизслѣдованное дѣйствіе животнаго магнетизма тянетъ всякаго студента на гонку. Во всякомъ случаѣ, оно притянуло тѣло юнаго мудреца, хотя душа его осталась въ Оксфордѣ, Аѳинахъ или другомъ какомъ неподходящемъ мѣстѣ. Онъ просіялъ при видѣ Гарди и съ увлеченіемъ спросилъ его, слыхалъ ли онъ новость.
   -- Нѣтъ, а что? Ничего дурнаго, надѣюсь?
   -- Только парочка нашихъ срѣзалась, больше ничего, сказалъ Кенетъ, стараясь, подъ притворной улыбкой, скрыть важность, какую онъ придавалъ извѣстію.
   -- Провались они совсѣмъ, Кенетъ; ты меня совсѣмъ перепугалъ своею торжественною физіономіею. Я ужь думалъ, не развинтилось ли что въ лодкѣ.
   Въ ту самую минуту показался дымъ отъ пистолетнаго выстрѣла на островѣ, и Гарди тотчасъ вскочилъ на ноги. "Тронулись!" вскричалъ онъ и, обратясь къ дамамъ, сложилъ руки въ видѣ притворнаго извиненія; потомъ однимъ прыжкомъ очутился на берегу, вскочилъ въ привязанную подлѣ него лодку и вкарабкался на самый носъ. Удержаться тутъ было довольно трудно, но онъ, недолго думая, перебросилъ ноги черезъ бортъ и ловко усѣлся на самомъ концѣ лодки, изображая собою, съ биноклемъ въ рукахъ, довольно оригинальную каріатиду.
   Не станемъ повторять подробности всѣхъ перипетій гонки. Въ общихъ чертахъ происходитъ всегда одно и то же; разница, совершенно субъективна, зависитъ отъ большаго или меньшаго участія со стороны самаго зрителя. Разумѣется, нашихъ прелестныхъ зрительницъ нельзя было упрекнуть въ хладнокровіи: онѣ не сводили глазъ съ рѣки. Между тѣмъ бывшій ихъ паціентъ торчалъ передъ ними между небомъ и рѣкою, чѣмъ-то въ родѣ морскаго полубога, и объяснялъ имъ отъ времени до времени, довольно неясные и непонятные для нихъ поперемѣнные успѣхи соперниковъ.
   -- Кембриджъ тронулся съ мѣста первый, сударыня.
   -- Но немногимъ,
   -- Покуда еще гонка ничья, сударыня,
   -- Если такъ продлится долго, наша можетъ взять, у насъ выдержки больше.
   -- Кембриджъ будто бы пересилилъ.
   -- Все-таки я не промѣнялъ бы нашей лодки ни на одну изъ остальныхъ.
   -- Черезъ полминутки будетъ ясно, чья возьметъ.
   Въ Джуліи, настроенной его замѣчаніями, интересъ къ гонкѣ былъ возбужденъ до-нельзя. Всѣхъ трехъ словно обдало холодной водой, когда вдругъ раздался пронзительный, рѣзкій голосъ Кенета, который неожиданно обратился къ товарищу:
   -- А какой корень слову γαστριμάρος.
   Несчастный успѣлъ ужъ погрузиться въ нравственныя развалины древней Греціи, благодаря тишинѣ, воцарившейся послѣ выстрѣла. Гарди замахнулся-было биноклемъ, и въ первомъ порывѣ негодованія чуть было не пустилъ имъ въ лобъ глубоко-нелепому Кенету, у котораго очки блестѣли и вертѣлись на носу, словно причудливая пара глазъ съ мертваго софиста.
   -- А какой корень слову "оселъ"? Молчалъ бы, чучело, да смотрѣлъ бы лучше на гонку!
   -- Ну, вотъ, такъ я и думалъ! А еще три противъ одного держатъ! Лондонцамъ ужь кинутъ во всякомъ разѣ. Дружнѣй, Кембриджъ и Оксфордъ!
   -- Но, кто изъ нихъ впереди? спросила Джулія умоляющимъ голосомъ: -- скажите, пожалуйста, кто впереди всѣхъ?
   -- Никто еще покуда. Но не безпокойтесь, мы плывемъ отлично. Лондонъ уже провалился; если только Кембриджа, не обгонитъ на этомъ колѣнѣ рѣки, то призъ нашъ. Взглините-ка теперь! Ура, наша взяла!
   Передовыя лодки бистро приближались. Мѣрные, плавные удары веселъ на оксфордской лодкѣ, казалось, никогда не поспѣютъ за быстрыми взмахами на кембриджской. Однако, оксфордская была положительно впереди, и съ каждымъ размахомъ опережала болѣе и болѣе свою соперницу.
   Гарди просто бѣсновался, сидя на тычкѣ. Онъ кричалъ своимъ черезъ Темзу: "Отлично, передовой! отлично, всѣ ребята! Важно, Додъ, знатно! Вы съ ними совсѣмъ попрощались! Ура! Да здравствуетъ Оксфордъ, ура!"
   Выстрѣлъ раздался надъ головою оксфордцевъ, опередившихъ соперниковъ почти на цѣлую длину лодки. Теперь и мистриссъ Додъ и Джуліи стало ясно, что они взяли призъ.
   -- Наконецъ-то, и мы выиграли! вскричала Джулія въ восторгѣ:-- и совершенно честно!
   Гарди обратился съ признательностью къ красотѣ за ея участіе, какое она принимала въ ихъ университетѣ.-- Да, сказалъ онъ:-- должны сказать мнѣ за это спасибо; или лучше, моему молодцу Доду. Да здравствуетъ Додъ! Ура!
   Даже мистриссъ Додъ была тронута всеобщимъ восторгомъ, достигшимъ высшаго предѣла въ окружающей молодёжи, и въ ея глазахъ блеснулъ огонь, когда она съ чувствомъ отвѣтила дочери на пламенное пожатіе руки; мать и сестра сіяли любовью и гордостью.
   -- Додъ! вдругъ словно прохрюкало ученое "чучело":-- Додъ! А, тотъ самый, что только-что срѣзался на маломъ.
  

III.

   Бытъ побѣдителемъ въ лодочной гонкѣ -- дѣло хорошее; но что значили сотни такихъ побѣдъ въ сравненіи съ роковою вѣстью, что Эдуардъ срѣзался на экзаменѣ. Въ первую минуту мистриссъ Додъ и Джуліи были совершенно уничтожены этимъ страннымъ сближеніемъ торжества и пораженія; потомъ лица ихъ покрылись страшной блѣдностью, и онѣ шопотомъ утѣшали дргуъ друга, что это, можетъ быть, ошибка.
   Но Кенетъ, ни мало не подозрѣвая, какой эфектъ производятъ его слова на незнакомыхъ ему дамъ, такъ подробно разсказалъ о результатѣ экзамена, что не могло ужь оставаться ни малѣйшаго сомнѣнія.
   Изъ его словъ вытекало ясно, что Додъ выдержалъ экзаменъ посредственно во всѣхъ предметахъ и совершенно срѣзался въ логикѣ.
   Услышавъ, что Гарди выразилъ свое сожалѣніе: -- Не бѣда, замѣтилъ Кенетъ:-- онъ зато отличный гребецъ.
   -- Такъ что жь? Я самъ гребецъ. Но ты же мнѣ говорилъ, что жаль бѣднаго, что онъ очень безпокоился о своемъ экзаменѣ, не желая огорчить родственниковъ. Онъ... да я и забылъ, здѣсь говорятъ его двѣ сестры -- красавицы.
   -- Я пойду и разскажу ему объ экзаменѣ, поспѣшно произнесъ Кенетъ.
   -- Какъ, развѣ онъ не знаетъ?
   -- Откуда ему знать?-- Экзаменные листы только что вышли, когда я отправился изъ Оксфорда. И съ этими словами онъ быстро удалился.
   Гарди въ два прыжка поровнился съ нимъ.
   -- Ты ему не скажешь?
   -- Какъ, не сказать человѣку, что онъ провалился? Вотъ выдумалъ.
   -- Нѣтъ, ты не говори теперь; всегда будетъ время. Скажи ему завтра послѣ обѣдни или въ церкви, если ужь хочешь. Но зачѣмъ теперь отравлять его торжество? Къ тому же, зачѣмъ испортить радость его сестеръ? Слышишь, къ чорту всѣ экзамены, и сегодня никому объ этомъ ни слова.
   Къ величайшему его удивленію, Кенетъ съ нимъ не соглашался. Тогда Гарди, потерявъ терпѣніе, гнѣвно воскликнулъ:
   -- Ну, смотри, не совѣтую тебѣ идти противъ меня. Онъ самый добрый малый во всей школѣ. Тебѣ, конечно, все равно, что онъ провалился, а ему-то каково. Помни только, если ты скажешь ему сегодня, то я съ тобой незнакомъ и никогда во всю жизнь не скажу тебѣ ни слова.
   Угроза эта была очень дикая, но пылающія щоки и блестящіе глаза молодаго человѣка придавали какую-то удивительную силу и прелесть его словамъ.
   -- Ну, если такъ, то нечего и разсуждать, возразилъ Кенетъ.
   -- И не разсуждай, пожалуйста, просто обѣщай не говорить, дай честное слово.
   -- Отчего же нѣтъ. Даю слово. А теперь скажи, какъ ты переведешь γαστριμάρος?
   -- Да, какъ хочешь; теперь, какъ ты меня послушался, я съ тобой спорить не стану, отвѣчалъ съ улыбкою Гарди.
   -- Нѣтъ, не увертывайся. Мой туторъ говоритъ, что это слово непереводимо такъ же, какъ и κυμινοωρίστησ.
   -- Что онъ смыслитъ? Первое значитъ обжора, второе -- скряга, а вашъ учитель просто дуракъ. Тише! Додъ идетъ! Молчи! И съ этими словами онъ поспѣшилъ на встрѣчу Эдуарду, перерѣзавъ ему дорогу къ экипажу, въ которомъ сидѣли его мать и сестра.-- Дайте мнѣ руку, Додъ, воскликнулъ онъ: -- вы спасли честь университета. Вы должны быть теперь вторымъ весломъ. Намъ надо поближе съ вами сойтись.
   -- Всею душою радъ съ вами подружиться, отвѣчалъ Эдуардъ, пожимая руку Гарди.
   -- Мы будемъ грести и заниматься вмѣстѣ, продолжалъ тотъ.
   -- Заниматься? Мнѣ съ вами? Что вы хотите этимъ сказать?
   -- Да, вотъ видите, я порядочно знаю высшіе предметы, но надо попризаняться богословіемъ и логикой, особливо послѣдней. Хотите зубрить вмѣстѣ логику? Скажите да, я увѣренъ, что вы сдержите свое слово.
   -- Отъ такого предложенія не отказываются, Гарди. Но отчего вы такъ взволнованы, неужели отъ гонки? Я думаю, лучше подождать съ недѣльку, пока вы успокоитесь, и если тогда вы повторите это предложеніе, то, конечно...
   -- Ждать недѣлю? воскликнулъ; пылкій юноша.-- Нѣтъ, и не хочу ждать ни минуты. Дѣло рѣшенное: мы зубримъ логику вмѣстѣ.
   И онъ сжалъ руку Эдуарда съ непонятнымъ для него жаромъ. Это волненіе было загадочно для него, но не для его матери и сестры, которыя слѣдили все время за Гарди и слышали все, что онъ говорилъ.
   -- Но, теперь извините меня, мнѣ не время, сказалъ Эдуардъ и подбѣжалъ къ коляскѣ. Мать и сестра разцаловали его, но едва могли удержать слезы посреди своей радости. Онѣ видѣли въ немъ нетолько побѣдителя, но и побѣжденнаго.
   При видѣ этой встрѣчи, Гарди всплеснулъ руками отъ удивленія.
   -- Какъ? Эти барыни -- сестры Дода? Нѣтъ, одна изъ нихъ назвала другую маменькой. Боже милостивый, онѣ слышали мой разговоръ съ Кенетомъ, и слѣдовательно я выдалъ имъ то, что хотѣлъ именно скрыть отъ Дода и его родныхъ. Онъ смотрѣлъ на нихъ безсознательно и лицо его покрылось багровымъ румянцемъ.
   Не зная что дѣлать или что сказать, такъ-какъ онъ былъ умный мальчикъ, а не ловкій свѣтскій человѣкъ, бѣдный Гарди поспѣшилъ скрыться. Кенетъ послѣдовалъ за нимъ.
   Еслибъ мистриссъ Додъ дѣйствовала по собственному влеченію, то она тотчасъ же бы сама передала Эдуарду горестную вѣсть и постаралась бы его утѣшить, но въ этомъ случаѣ она невольно поддалась вліянію Гарди, который увѣрялъ, что не слѣдуетъ отравлять счастья Эдуарда. Поэтому она и дочь ея старались казаться веселыми, и день прошелъ для него, какъ нельзя счастливѣе. Онъ даже ни разу не замѣтилъ печальныхъ взглядовъ, которыми онѣ повременамъ мѣнялись.
   Но послѣ обѣда, когда стало приближаться время его отъѣзда въ Оксфордъ, мистриссъ Додъ призадумалась и, отойдя въ сторону къ столу, написала украдкою письмо. Надписавъ адресъ, она нарочно повернула его такъ, чтобы Джулія могла прочесть: Эдуарду Доду, эсквайру. Въ эскетврскую коллегію. Оксфордъ.
   Джулія въ первую минуту была очень поражена и съ недоумѣніемъ смотрѣла то на письмо, то на брата, который сидѣлъ рядомъ, ничего не подозрѣвая. Но ея женское сердце скоро угадало тайну. Письмо должно было попасть ему въ руки на другое утро и тѣмъ избавить его отъ необходимости сообщать имъ дурную вѣсть. Кромѣ того, конечно, оно успокоитъ его и увѣритъ, что онѣ вполнѣ сочувствуютъ его горю и ни мало не сердятся.
   Сообразивъ все это, Джулія потихоньку взяла письмо, такъ что братъ не замѣтилъ и, вышедъ изъ комнаты, попросила служанку отнести его на почту, но та очень хладнокровно объяснила, что занята и не можетъ идти.-- Впрочемъ, прибавила она совершенно спокойно: -- почтамтъ находится въ этой же улицѣ въ двухъ шагахъ отъ гостиницы.
   Джулія нѣсколько удивилась этому безмятежному спокойствію, но не сказала ни слова и, надѣвъ шляпку и шаль, отправилась сама съ письмомъ.
   Почтамтъ былъ не такъ близко, какъ увѣряла слуя:анка, но все же Джулія очень скоро дошла до него: она почти бѣжала, боясь опоздать. На обратномъ пути она уже шла гораздо тише, и тутъ только на просторѣ, въ пустынной улицѣ, освѣщенной блѣднымъ свѣтомъ луны и мерцающими кое-гдѣ фонарями, бѣдная дѣвушка предалась своему горю. При одной мысли о посѣтившемъ ихъ горѣ, о томъ, что ея мать должна была написать тайкомъ письмо къ сыну, когда онъ сидѣлъ съ нею рядомъ, сердце у ней сжалось и глаза ея наполнились слезами.
   Когда она всходила уже на лѣстницу, ее вдругъ остановилъ какой-то незнакомый, почтительный голосъ.
   -- Миссъ Додъ, позвольте мнѣ сказать вамъ одно слово, только одно слово.
   Она подняла глаза въ изумленіи; передъ нею стоялъ мистеръ Гарди. Въ лицѣ его замѣтно было сильное волнепіе, голосъ его дрожалъ. Что же было причиною такой странной встрѣчи незнакомаго молодаго человѣка съ незнакомой молодой дѣвушкой.-- "Нѣжное чувство", скажетъ обычный читатель романовъ. Да, самое нѣжное изъ всѣхъ чувствъ -- оскорбленное самолюбіе.
   Очень гордый и чувствительный по природѣ, кромѣ того избалованный успѣхомъ и лестью, Альфредъ Гарди не могъ успокоиться съ той минуты, какъ убѣжалъ отъ матери и сестры Дода. Ему было ужасно досадно на себя и онъ проклиналъ отъ души "дураковъ", котороые назвали мистриссъ Додъ старшей сестрой его товарища и тѣмъ лишили его возможности отгадать, кто были незнакомыя ему дамы. Потомъ его мучило, что онъ, который такъ хвастался своимъ искусствомъ распознавать людей, принялъ этихъ барынь за важныхъ и богатыхъ аристократокъ. Но всего больнѣе было для него, что онъ, великій Альфредъ Гарди, унижался и какъ будто подличалъ передъ ними, выхваляя Дода, заботясь о Додѣ, предлагая заниматься логикою съ Додомъ. Кто повѣритъ, что это была случайность, простая случайность. Барынямъ, конечно, и въ голову не войдетъ такая мысль: онѣ слишкомъ тщеславны. Онъ мучился, терзался, ненавидѣлъ всѣхъ Додовъ на землѣ; такая горькая вещь была, то чувство, которое я осмѣлился назвать "нѣжнымъ". Ему хотѣлось облегчить свое горе, разсказавъ все, какъ было, Эдуарду. Додъ былъ добрый, откровенный мальчикъ; онъ убѣдился бы фактами и разувѣрилъ свою мать и сестру. Гарди поэтому узналъ, гдѣ остановились Доды, и около часу прождалъ Эдуарда, которому надо было воротиться въ Оксфордъ къ 12 часамъ. Но онъ ждалъ напрасно: Эдуардъ не выходилъ; наконецъ, Гарди вышелъ изъ терпѣнія и уже хотѣлъ уйти, какъ отворилась дверь. Онъ сдѣлалъ два шага впередъ, но съ изумленіемъ отшатнулся, увидѣвъ миссъ Додъ. "Чортъ бы ее побралъ", пробормоталъ онъ. Однако, онъ не ушелъ и съ восхищеніемъ смотрѣлъ на ея красивую, граціозную фигуру, на ея благородную, хотя и скорую походку. Еслибъ она возвращалась такъ же быстро, онъ никогда не посмѣлъ бы остановить ее. Великія дѣла зависятъ отъ пустяковъ. Но она шла теперь тихо, медленно, съ опущенной головой. Онъ вспомнилъ, сколько доброты было въ ея взглядѣ, когда она посмотрѣла на него утромъ, и рѣшился съ ней переговорить. Она такъ же хорошо могла понять его объясненіе, какъ и Эдуардъ, можетъ быть, еще лучше. Онъ поддался неудержимому влеченію и заговорилъ съ нею со всею боязнью и нерѣшительностью юноши, въ первый разъ въ жизни выступающаго на бой съ чудовищемъ, которое называютъ приличіемъ.
   Джулія очень удивилась, но съумѣла скрыть свое волненіе; мать научила ее, и скорѣе примѣромъ, чѣмъ словами, владѣть собою до совершенства.
   -- Сдѣлайте одолженіе, мистеръ Гарди, сказала она съ спокойствіемъ, которому позавидовала бы въ подобную минуту самая ловкая кокетка.
   Гарди теперь оставалось только объясниться, но онъ стоялъ молча и смотрѣлъ на нее съ сожалѣніемъ и нѣжнымъ сочувствіемъ. Прелестное лицо ея было омочено слезами, даже на ея великолѣпныхъ рѣсницахъ дрожала слезинка, искрившаяся при свѣтѣ луны.
   Это хорошенькое личико, выражавшее столько горя, такъ поразило добродушнаго юношу, что онъ въ ту же минуту забылъ все свое неудовольствіе:
   -- Вы плачете, миссъ Додъ. Что такое? Я надѣюсь, не случилось никакого несчастія.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, отвѣчала Джулія, отворачиваясь. отъ него. Но вскорѣ благородная простота, составлявшая отличительную черту ея характера, побудила се снова обернуться и посмотрѣть ему прямо въ глаза.-- Зачѣмъ мнѣ прятаться отъ васъ, сэръ? сказала она: -- вы были такъ добры, что сочувствовали нашему горю: Мы очень поражены позоромъ Эдуарда, и намъ очень дорого стоило скрывать свои чувства, чтобъ не отравить его торжества нашею грустью. Но маменька написала ему письмо, чтобъ его утѣшить, когда онъ завтра узнаетъ горькую истину. Я надѣюсь, что онъ не приметъ этого такъ къ сердцу, какъ бѣдная мама. Я только что сама снесла письмо на почту, и мысль, что мама была принуждена... И она снова облилась слезами.
   -- Ахъ, не плачьте, сказалъ Гарди очень нѣжно: -- не принимайте такъ къ сердцу всякій вздоръ. При видѣ вашихъ слезъ, мнѣ кажется, будто я виноватъ въ вашемъ горѣ. Еслибъ я только зналъ, этого никогда не случилось бы. Повѣрьте, что оно болѣе никогда не повторится.
   -- И одного разу довольно, произнесла со вздохомъ Джулія.
   -- Право, вы слишкомъ принимаете это къ сердцу. Въ самомъ университетѣ далеко не столько обращаютъ вниманія на экзамены, какъ въ обществѣ; кому не случалось хоть однажды срѣзаться; помилуйте, это такое обыкновенное дѣло. Вотъ видите, миссъ Додъ, университетскій экзаменъ -- дѣло сложное; не выдержи въ одномъ только предметѣ -- и провалишься, самыя блистательныя знанія другихъ предметовъ вамъ не помогутъ. Поэтому-то величайшій человѣкъ нашего времени провалился на экзаменѣ за незнаніе самыхъ пустѣйшихъ предметовъ. Я самъ едва-едва миновалъ этой участи. Но, еслибъ вы только, знали, на сколько въ глазахъ всего университета сегодняшняя побѣда вашего брата важнѣе, чѣмъ его неудача на экзаменѣ, вы бы не омрачали своими слезами этотъ счастливый для Оксфорда день. Я вамъ найду тысячи людей, которые согласятся съ радостью провалиться на экзаменѣ, чтобъ только одержать одну такую побѣду на гонкѣ, а вашъ братъ одержалъ двѣ.
   Джулія снова вздохнула, но уже теперь совершенно легко, словно гора свалилась съ са плечъ.
   Гарди, замѣтивъ, что онъ выбралъ вѣрный путь, поспѣшно пересчиталъ по именамъ много знаменитыхъ людей, не считая Свифта, которые срѣзались на экзаменѣ и потомъ прославили литературу. Результатомъ его краснорѣчивыхъ словъ было то, что вскорѣ на прелестныхъ губкахъ его слушательницы заиграла улыбка и она бросила на него взглядъ, полный благодарности. Но черезъ секунду ей показалось, что она слишкомъ долго бесѣдуетъ съ чужимъ человѣкомъ и еще ночью и при лунѣ.
   -- Какъ вы были добры, что желали мнѣ это передать, мистеръ Гарди! сказала она нѣсколько прннужденно.
   -- Нѣтъ, миссъ Додъ; по правдѣ, я не это хотѣлъ вамъ сказать. Я посмѣлъ съ вами заговорить, не имѣя на то никакого права, чисто изъ эгоистическихъ видовъ. Я желалъ очистить себя въ вашемъ мнѣніи. Я боялся, чтобъ ни не приняли меня за пустаго и дряннаго человѣка.
   -- Я васъ не понимаю.
   -- Вотъ видите, я боялся, чтобъ вы и мистриссъ Додъ не подумали, что я хвалилъ Дода и хлопоталъ о немъ только потому, что я зналъ кто вы такіе и хотѣлъ заслужить ваше милостивое вниманіе. Это была бы такая подлая штука, за которую я бы презиралъ себя.
   -- Ахъ, мистеръ Гарди, воскликнула молодая дѣвушка съ улыбкою:-- какъ это глупо. Конечно, мы знали, что вы и не подозрѣваете, кто мы такія.
   -- Это совершенная правда. Но какимъ образомъ вы могли это знать?
   -- Мы просто видѣли. Неужели вы думаете, что у насъ нѣтъ глазъ? Я насъ увѣряю, мы видимъ нисколько не хуже мужчинъ. Если кто нибудь виноватъ, такъ это мы съ мамою. Намъ слѣдовало сказать, кто мы такіе. Это было бы честнѣе. Но вѣдь не всѣ могутъ быть вполнѣ благородными людьми. Намъ было такъ пріятно слышать, какъ Эдуарда хвалилъ человѣкъ, который насъ не знаетъ и котораго самого всѣ хвалятъ. Простите намъ нашу скрытность и дѣло этимъ будетъ совершенно покончено.
   -- Вамъ простить? Да ни избавили меня теперь отъ большаго горя.
   -- Въ такомъ случаѣ, я очень рада, что вы были такъ смѣлы и заговорили со мною безъ церемоніи. Еслибъ на моемъ мѣстѣ была мама, то, конечно, она бы лучше съ вами объяснилась, но вѣдь я ее знаю, и потому будьте увѣрены, она отдастъ вамъ полную справедливость и съумѣетъ оцѣнить вашу безкорыстную доброту къ Эдуарду. Съ этими словами она хотѣла войти въ домъ, какъ Гарди воскликнулъ:
   -- А вы, миссъ Додъ, вы, съ которою я осмѣлился заговорить, не зная васъ?
   -- Я, мистеръ Гарди? Вы удостоиваете спрашивать мое мнѣніе о вашихъ поступкахъ, не исключая и того, что вы заговорили со мною, не бывъ мнѣ представлены? Неправда ли?
   Гарди молча наклонилъ голову. Ему казалось, что въ голосѣ молодой дѣвушки слышалась иронія. Ея нѣжные глаза остановились на немъ на секунду; она видѣла, что онъ былъ смущенъ.
   -- Мое мнѣніе, что вы были очень добры до насъ, показавъ столько дружбы къ нашему бѣдному Эдуарду. Я никогда не видѣла и не читала ничего благороднѣе и человѣколюбивѣе. Вы были такъ деликатны, такъ внимательны. Поэтому вмѣсто того, чтобъ критиковать ваше поведеніе, сестра его только благословляетъ васъ и благодарить отъ всей души.
   Она начала-было говорить съ приличнымъ спокойствіемъ, перенятымъ ею у матери, но вскорѣ ея пламенная натура взяла верхъ и она совершенно воодушевилась. Щоки ея зардѣлись яркимъ румянцемъ, голосъ понизился до страстнаго шопота, и когда она кончила, то открыто и чистосердечно протянула ему свою хорошенькую ручку. Этого было довольно, чтобы молодой человѣкъ, столь же пламеннаго характера, забылъ совершенно свой страхъ. Увидѣвъ протянутую ручку, онъ быстро схватилъ ее и прильнулъ къ ней губами въ безмолвномъ порывѣ благодарности и обожанія.
   Молодая дѣвушка вспыхнула и обидѣлась.-- "О! приберегите это для королевы!" воскликнула она, выдергивая свою руку, рѣшительно, но не грубо. Онъ пробормоталъ какое-то извиненіе, но она его перебила. "Прощайте, мистеръ Гарди", сказала она тихо и, граціозно поклонившись, исчезла въ дверяхъ, оставивъ несчастнаго юношу въ какомъ-то упоеніи.
   Итакъ, женскій инстинктъ самозащиты вывелъ Джулію здравой и невредимой изъ ея опаснаго положенія. И пора было ей уйти: не успѣла она переступить порогъ, какъ внѣшнее спокойствіе совершенно исчезло. Она бѣгомъ бросилась въ свою комнату, щоки ея горѣли, она едва переводила духъ, словно птичка, пойманная въ сѣть. Она ясно чувствовала на своей рукѣ жгучее прикосновеніе пламенныхъ устъ молодаго человѣка. Она чувствовала тотъ страстный взглядъ, которимъ онъ пожиралъ ее. Она чувствовала все это, и дрожь пробѣгала но ея тѣлу. Никто eure такъ не смотрѣлъ на нее, никакой человѣкъ не жегъ ея руки прикосновеніемъ своихъ устъ. Она была испугана, ей было совѣстно, неловко. Какое право имѣлъ онъ такъ смотрѣть на нее? Какое право цаловать ея руки? Не могъ же онъ предположить, что она протянула ему руку, для того чтобы онъ ее поцаловалъ; вѣдь она протянула ее къ верху ладонью, а развѣ такъ даютъ цаловать свою руку. Однимъ словомъ, онъ былъ дерзкій нахалъ, и она ненавидѣла теперь и его и себя за то, что она позволила ему говорить съ ней. Ея мама никогда бы этого не сдѣлала, даже во дни своей юности.
   Она не хотѣла идти внизъ; она боялась, чтобъ ея лицо не выдало ея тайны и чтобы всякій, посмотрѣвъ на нее, не воскликнулъ: "О! о! поглядите-ка на эту молодую дѣвушку! она позволила молодому человѣку поцаловать свою руку, онъ еще горитъ у нея на рукѣ, этотъ поцалуй, это видно по ея пылающимъ щекамъ".
   Но вѣдь бѣдный Эдуардъ скоро уѣдетъ, и ей необходимо сойти внизъ. Она умыла лицо холодной водой и тихонько сошла въ гостиную. Внутреннее волненіе, блестящіе глаза и яркій румянецъ на щекахъ придавали ей такую прелесть, что Эдуардъ не могъ не сказать шопотомъ матери: "посмотрите, какая она хорошенькая, лучше всѣхъ дѣвушекъ въ графствѣ."
   Мистриссъ Додъ внимательно посмотрѣла на дочь, и когда Эдуардъ уѣхалъ въ Оксфордъ, она сказала Джуліи:-- у тебя жаръ, моя милая. Ты слишкомъ взволнована сегодняшними происшествіями. Ступай-ка лучше спать пораньше.
   Джулія охотно согласилась; она чувствовала впервые непреодолимое желаніе остаться одной и предаться на свободѣ споимъ мыслямъ. Она ушла въ свою комнату и начала мысленно перебирать всѣ происшествія дня, вспоминая о нихъ то съ удовольствіемъ, то съ грустью. Она кончила тѣмъ, что совершенно извинила Гарди въ его странной выходкѣ и упрекала только себя. Ей слѣдовало быть осторожнѣе: отъ мужчинъ нельзя ожидать скромности, смѣлость къ нимъ идетъ.
   "Право, мнѣ кажется, они лучше, когда смѣлы" думала она. Вскорѣ ее сталъ мучить неизбѣжный вопросъ: а что онъ думаетъ обо мнѣ?
   Въ эту минуту на городскихъ часахъ пробило двѣнадцать. Джулія почувствовала, что она виновата. Мать ей сказала "пойди спать пораньше" а не "пойди въ свою комнату и думай о молодыхъ мужчинахъ". Она пожала своими хорошенькими плечиками, и рѣшилась болѣе ни о чемъ не думать. Она помолилась и начала раздѣваться, но ненарочно погасила свѣчку.
   "Ничего", подумала она: "я могу раздѣться и при лунномъ свѣтѣ". Подойдя къ окну, она хотѣла отдернуть занавѣску, какъ вдругъ отскочила съ крикомъ ужаса. На противоположной сторонѣ улицы стоялъ какой-то мужчина, устремивъ глаза на домъ, въ которомъ онѣ остановились. Луна освѣщала его высокую фигуру, и Джулія узнала мистера Гарди.
   -- Каково! воспликнула она вслухъ, и отскочила отъ окна. Но черезъ минуту любопытство взяло верхъ и она, какъ истая дочь Евы, подкралась снова къ окошку и устроила въ занавѣсяхъ маленькое отверстіе. Прильнувъ къ нему глазомъ, она ясно видѣла вередъ собою фигуру Гарди, стоявшаго неподвижно на одномъ мѣстѣ. "Я скажу мамѣ" воскликнула она, словно думая, что ея слова долетятъ до него.
   Не слыша ея страшной угрозы, онъ продолжалъ стоять.
   Ее очень удивило это чудо, и, не имѣя высокаго о себѣ мнѣнія, она недоумѣвала, неужели онъ сторожитъ подъ окошкомъ всякой барыни, которая платитъ учтивостью за учтивость. "Если онъ это дѣлаетъ, то просто дуракъ!" воскликнула она. Но, подумавъ немного, она пришла къ заключенію, что онъ слишкомъ гордъ, чтобы играть роль дурака. Послѣ долгихъ наблюденій, она увидѣла, что онъ не зналъ, гдѣ находится ея комната. Онъ поклонялся всему дому. "Какъ это глупо", подумала она. А онъ между тѣмъ былъ счастливъ: лицо его, освѣщенное луннымъ свѣтомъ, дышало восторженностью, и она впервые на этомъ лицѣ прочитала отпечатокъ его души. Она изучала всякую черту этого лица, всякое малѣйшее измѣненіе его выраженія, и все это сохранила въ своей памяти.
   Дважды оставляла она свой постъ и отправлялась къ постели, и дважды любопытство или что другое заставляло ее возвратиться. Наконецъ, она до того простояла у окна, что ноги у нея оледенѣли, а щоки пылали какъ огонь. "Прощайте, мистеръ полисмэнъ, сказала она громко, словно онъ со могъ слышать:-- какъ бы я желала, чтобы пошелъ дождь и пресильный". Съ этимъ желаніемъ, слишкомъ жестокимъ, чтобъ быть искреннимъ, Джулія уткнула голову въ подушки.
   Но ея полисмэнъ, за глазами еще болѣе безпокоилъ ее. Она лежала съ открытыми глазами, и думала, стоитъ ли онъ ее еще, или нѣтъ; думала, что все это значитъ, что скажетъ мама. Ее безпокоило, кто изъ нихъ, онъ или она, болѣе виноваты въ этой исторіи, какой, она была твердо убѣждена, никогда не бывало на свѣтѣ. Но главное, ее занималъ вопросъ, что онъ сдѣлаетъ послѣ этого. Голова ея горѣла и глаза не закрылись ни на минуту во всю ночь.
   Сойдя внизъ, на другое утро она была очень блѣдна. Мистриссъ Додъ тотчасъ это замѣтила. "Странно, сказала она:-- молодёжь такъ жадна до удовольствій, но удовольствія рѣдко здоровы для молодёжи. Вчерашнее волненіе было очень полезно для твоей старой мамы, но для тебя оно было слишкомъ сильно. Я буду очень рада, когда мы воротимся домой и слова заживемъ нашей тихой, мирной жизнью."
   Увы! Будетъ ли эта жизнь попрежнему мирна и тиха?
  

IV.

   Черезъ мѣсяцъ послѣ описанныхъ сценъ начались каникулы и Гарди отправился домой къ отцу, чтобъ на свободѣ приготовиться къ экзамену на ученую степень. Точно такъ же воротился домой и срѣзавшійся Додъ. Онъ запихалъ въ свой чемоданъ Ольдрича и Уателе, тогдашнихъ авторитетовъ въ логикѣ, твердо намѣреваясь совладать съ этой наукой до будущаго экзамена. Но каково же было его удивленіе, когда, войдя въ свою комнату черезъ часъ послѣ пріѣзда, онъ нашелъ всѣ свои вещи убранными въ комодѣ по женской методѣ, то-есть по слоямъ: сверху слой жилетовъ, потомъ слой панталонъ и сюртуковъ и, наконецъ, слой тетрадокъ и книгъ. Въ этомъ послѣднемъ слоѣ, логики какъ не бывало.
   Вечеромъ онъ шуткою спросилъ сестру, на что ей могла понадобиться подобная книга, тѣмъ болѣе, что она даже не носила локоновъ.
   -- Я намѣрена ее прочесть, изучить и тебя научить, отвѣчала Джулія, слишкомъ томнымъ голосомъ для такого энергическаго рѣшенія.
   -- Ну, если ты ее стащила для чтенія, то я больше не скажу ни слова; преступленіе это само себя накажетъ.
   -- Полно шутить, Эдуардъ, и подумай о мамѣ. Я не могу сидѣть сложа руки, чтобы и видѣть, какъ ты вторично срѣжешься.
   -- Вторично... какъ бы не такъ. Я этого не хочу. Но не можешь же ты помочь мнѣ въ логикѣ, какъ ты помогала въ синтаксисѣ. Весь свѣтъ знаетъ, что дѣвочки не могутъ выучиться логикѣ.
   -- Дѣвушки могутъ выучиться всему, чему онѣ захотятъ. Онѣ только не могутъ научиться тому, чему ихъ заставляютъ.-- Прежде чѣмъ Эдуардъ могъ раскусить глубокій смыслъ ея словъ, она прибавила взволнованнымъ голосомъ:-- Не мучь меня, не дразни. И въ туже минуту слезы брызнули изъ ея глазъ.
   -- Вона! воскликнулъ Эдуардъ, совершенно озадаченный такой неожиданностію.
   -- Что это? спросила мистриссъ Додъ изъ другой комнаты.
   -- Не знаю, мама, отвѣчалъ Эдуардъ:-- что съ тобой, Джулія]
   -- Н... ничего. Не мучь меня.
   -- Ты не былъ грубъ съ ней, Эдуардъ? спросила его мать, подходи къ нимъ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, воскликнула Джулія:-- это я стала такая сердитая, глупая дѣвочка. Я совсѣмъ перемѣнилась. Мама, милая мама, что со мною? И она спрятала свою головку на груди матери.
   Мистриссъ Додъ нѣжно погладила ея хорошенькую головку и показала знакомъ Эдуарду оставить ихъ однѣхъ. Когда Джулія немного оправилась, мистриссъ Додъ прервала молчаніе.
   -- Скажи мнѣ, что съ тобою, начала она:-- Эдуардъ тебѣ ничего не сказалъ непріятнаго или грубаго? Я слышала все, что ни говорили и только что хотѣла разсмѣяться, какъ ты расплакалась. И это не первый разъ. Я не хотѣла сказать Эдуарду, но я нѣсколько разъ видала тебя съ заплаканными глазами.
   -- Вы видѣли, мама? спросила Джулія шопотомъ.
   -- Ты сама знаешь лучше меня. Но я сказала себѣ, что незачѣмъ напрашиваться на откровенность. Я думала лучше всего подождать, пока ты сама придешь ко мнѣ и все разскажешь. Ну, такъ скажи же мнѣ, мой ангелъ, что съ тобою? Зачѣмъ ты говоришь объ одномъ, а думаешь о другомъ? Зачѣмъ ты плачешь безъ всякой причины?
   -- Я, право, не знаю, мама, отвѣчала Джулія, но подымая головы.-- Можетъ быть, это оттого, что я сплю очень дурно. Когда я встаю съ постели, я вся дрожу и чувствую себя болѣе усталой, чѣмъ когда легла.
   -- Это очень жаль, сказала мистриссъ Додъ.-- Давно ли ты страдаешь безсонницею?
   Джулія не отвѣчала на этотъ вопросъ, а продолжала:
   -- Мама, мнѣ то ужасно весело, то страшно грустно. Я уже не прежняя спокойная, довольная дѣвочка. Я то берусь за одно, то за другое, и ни на чемъ не могу остановиться. Даже въ церкви не проходитъ это странное волненіе. Я забыла вчера вечеромъ полить цвѣты, а мистриссъ Манеле говоритъ, что я страшно блѣдна. Правда это? Впрочемъ, какое мнѣ до этого дѣло? Я просто съ-ума схожу. Я такъ часто смотрюсь въ зеркало, а это -- первое доказательство глупости. Потомъ я не могу проходить мимо модныхъ магазиновъ, чтобы не остановиться, не посмотрѣть на самыя дорогія матеріи. Въ эти минуты мнѣ такъ хочется надѣть блестящее шелковое платье и волосы убрать брильянтами.
   Кончивъ свою исповѣдь, Джулія тяжело вздохнула, но ей казалось теперь легче и она приподняла голову, чтобъ посмотрѣть, какой эффектъ произвели ея слова на мать.
   Мистриссъ Додъ широко открыла глаза отъ удивленія; но когда кающаяся грѣшница кончила перечень своихъ грѣховъ, она сказала съ улыбкой: -- я не вѣрю. Нѣтъ на свѣтѣ дѣвушки, которая бы менѣе тебя любила наряды. Моя Джулія никогда не думаетъ о себѣ: она рождена для другихъ.
   Джулія поцаловала ее съ улыбкой, но черезъ минуту грустно прибавила.-- Ахъ! Это была старая Джулія. Я совсѣмъ забыла, какая она была. Новая Джулія нервная, мечтательная, себялюбивая, пустая, гадкая дѣвчонка.
   -- Дай мнѣ поцаловать это чудовище, сказала мистриссъ Додъ.-- Дай мнѣ подумать. И она устремила на нее свой проницательный взглядъ. Джулія вся покраснѣла, сама не зная отъ чего.
   -- Во всякомъ случаѣ, продолжала мистриссъ Додъ задумчиво: -- твои года очень критическіе. Можетъ быть, мое дитя превращается въ женщину, мой бутончикъ въ розу. И она грустно вздохнула. Матери часто вздыхаютъ о вещахъ, о которыхъ никому другому и въ голову не придетъ горевать.
   -- Скорѣе въ пустоцвѣтъ, отвѣчала Джулія.-- Повѣрите ли, я даже не рада, что Эдуардъ возвратился домой? А вчера я ни съ того, ни съ сего закричала: "Убирайся, не надоѣдай мнѣ!"
   -- Какъ, на твоего брата?
   -- Нѣтъ, на бѣднаго Снота. Онъ бросился ласкаться ко мнѣ, когда я о чемъ-то задумалась.
   -- Ну, по счастью, собаки не понимаютъ тонкостей человѣческаго языка.
   -- Я боюсь, что онѣ насъ понимаютъ, когда мы ихъ отталкиваемъ.
   Мистриссъ Додъ невольно улыбнулась искреннему раскаянію, съ которымъ Джулія произнесла послѣднія слова. Но молодая дѣвушка воскликнула:-- Ахъ, не смѣйтесь надо мною. Помогите мнѣ. Вы такъ умны и опытны. Вѣдь вы сами были прежде дѣвочкой, а потомъ уже сдѣлались ангеломъ. Вы должны знать, что со мною дѣлается. О, вылечите меня, пожалуйста вылечите, дли убейте! Я такъ жить не могу. Всѣ мои нѣжныя чувства заглохли и я не знаю покоя.
   Мистриссъ Додъ серьёзно посмотрѣла на нее и задумалась; Джулія слѣдила за ней.
   -- Милая моя, сказала мистриссъ Додъ: -- еслибъ ты не была моя дочь и не взросла подъ моими глазами, то я бы тотчасъ сказала, что или у тебя какая нибудь хроническая болѣзнь, дѣйствующая сильно на нервы, или у тебя... или ты просто, какъ говоритъ молодёжь, влюблена. Не пугайся, дитя мое; никто тебя не подозрѣваетъ въ нескромности или неосторожности, и потому я увѣрена, что твой организмъ потрясенъ какимъ нибудь ударомъ. Дай Богъ, чтобъ ничего не было серьёзнаго. Я тебѣ обѣщаю посовѣтоваться, не медля ни минуты, съ лучшими докторами.
   Пока мистриссъ Додъ произносила свое сужденіе, лицо Джуліи представляло любопытное зрѣлище: такъ быстро пробѣгали по немъ противоположныя чувства, и надежда, и страхъ, и упреки совѣсти. Но когда мистриссъ Додъ дошла до своего прозаическаго заключенія, то лицо Джуліи вдругъ потеряло всю свою живость, и она грустно, почти сердито промолвила:-- Я надѣюсь на васъ и на вашъ умъ, а не на гадкихъ докторовъ.
   Въ тотъ же вечеръ мистриссъ Додъ послала маленькую записку къ мистеру Кольману, городскому аптекарю, и онъ явился на другое утро. Послѣ осмотра больной, мистриссъ Додъ приказала ей знакомъ удалиться и разсказала признаки болѣзни: безсонница, быстрые переходы отъ веселья къ грусти и обратно, раздраженіе нервовъ и странная нерадивость ко всему. Выслушавъ почтительно ея слова, мистеръ Кольмавъ торжественно произнесъ свое сужденіе: у больной нѣтъ никакихъ признаковъ чахотки или какого другаго органическаго разстройства; но есть значительное разстройство въ отправленіяхъ, которое необходимо прекратить немедленно. Онъ почтительно откланялся и черезъ часъ съ небольшимъ явился мальчикъ въ ливреѣ и съ низкимъ поклономъ подалъ коробочку съ двадцатью-восемью пилюлями и стклянку микстуры, раздѣленной бѣлыми полосками на шесть равныхъ частей или пріемовъ. Пилюли состояли изъ сабура, колоквинта, мыла и еще одного ингредіента, названіе котораго я позабылъ; микстура -- изъ настойки на стальныхъ опилкахъ, камфорѣ и кардамонѣ. Принимать приказало было пилюли на ночь, а микстуру три раза въ день.
   -- Я не понимаю, Джулія, сказала мистриссъ Додъ:-- пилюль хватитъ на двѣ недѣли, а микстура кончится въ два дня.
   Эта тайна вскорѣ разъяснилась: хорошенькій пажъ являлся акуратно черезъ день съ новой стоянкой. На третьей стклянкѣ мистриссъ Додъ задумалась. Это періодическое появленіе пажа съ опредѣленной порціею лекарства слишкомъ пахло рутиной и шарлатанствомъ, и какой-то внутренній инстинктъ говорилъ ей, что не такими средствами можно вылечить Джулію отъ ея таинственнаго недуга.
   Итакъ, она послала за мистеромъ Осмондомъ, лекаремъ, пользовавшимся въ Баркинтонѣ большой репутаціею. Онъ тотчасъ явился, и хотя мистриссъ Додъ, можетъ быть, желала бы видѣть въ докторѣ болѣе приличнаго человѣка, но онъ былъ очень тихъ, говорилъ съ больной и щупалъ пульсъ очень нѣжно. Все это чрезвычайно понравилось мистриссъ Додъ, равно и то, что онъ выразилъ надежду вылечить ее, не прибѣгая ни къ какимъ сильнымъ средствамъ. Однако, не успѣла Джулія выйти изъ комнаты, какъ онъ совершенно перемѣнилъ тонъ и серьёзно объяснилъ мистриссъ Додъ, что она очень хорошо сдѣлала, пославъ за нимъ во время, такъ-какъ у ея дочери была гиперестезія (мистриссъ Додъ всплеснула руками отъ ужаса), или, какъ неученые люди сказали бы, "крайняя чувствительность органовъ".
   Бѣдная мать вздохнула легче. Переводъ иногда -- спасительная вещь. Она сказала, что всегда этого боялась за Джулію. Но излечимо ли это разстройство? Можно ли измѣнить натуру? Докторъ отвѣчалъ, что нельзя было уничтожить самаго разстройства, но можно предотвратить его болѣзненныя проявленія, особенно если захватить во время. Главное несчастье; что всегда слишкомъ поздно обращаются къ докторамъ. Въ настоящемъ случаѣ былъ только одинъ сильный симптомъ -- безсонница.
   -- Мы должны вылечить ее отъ этого, сказалъ онъ, прописывая рецептъ: -- кромѣ того ей необходимо постоянно заниматься чѣмъ нибудь: гулять, кататься. Перемѣна воздуха и развлеченія были бы лучшія для нея лекарства. Въ подобныхъ случаяхъ, близко соприкасающихся съ гипереміею, прибавилъ мистеръ Осмондъ:-- доктора считаютъ полезнымъ венесекцію.
   -- Какъ, венесекцію? кровопусканіе? воскликнула съ ужасомъ міістриссъ Додъ.
   Замѣтивъ ея отвращеніе отъ такихъ рѣшительныхъ средствъ, мистеръ Осмондъ очень ловко продолжалъ:
   -- Но когда, какъ въ настоящемъ случаѣ, нѣтъ кефалгіи и другихъ симптомовъ, кровопусканіе совершенно излишне, даже вредно.
   Уже надѣвая перчатки, онъ прибавилъ:
   -- Діэта, конечно, антифлогистическая.
   Мистриссъ Додъ поблагодарила его и, проводивъ до лѣстницы, спросила, не будетъ ли онъ такъ добръ научить ее, гдѣ это покупаютъ.
   Мистеръ Осмондъ посмотрѣлъ на нее съ изумленіемъ и отвѣчалъ, что всякій аптекарь приготовитъ прописанное имъ. Это были только морфиновыя пилюли, которыя слѣдовало принимать по одной на ночь.
   -- О, я не о рецептѣ спрашиваю, а насчетъ діэты; какъ это вы ее назвали? Анфло... гистич... Я лучше запишу. И она вынула изъ кармана свою записную книжку.
   Мистеръ Осмондъ снова посмотрѣлъ на нее съ удивленіемъ; потомъ улыбнулся съ торжественнымъ сознаніемъ своего умственнаго превосходства.
   -- Антифлогистическій не значитъ особенная пища, это -- медицинскій терминъ.
   -- Скажите, какая я дура, добродушно замѣтила мистриссъ Додъ.
   -- Нѣтъ, я думаю, скорѣе я дуракъ, что говорю съ барынями по-гречески, отвѣчалъ мистеръ Осмондъ:-- но невозможно выражать медицинскія идеи общепонятнымъ языкомъ. "Антифлогтстическій" значитъ -- негорячительный. Вы должны знать, что почти всѣ разстройства происходятъ отъ "флегмонъ", то-есть болѣзненнаго жара, инфламаціи. Поэтому система, уничтожающая жаръ, или антифлоглогическая система возстановляетъ необходимое равновѣсіе въ организмѣ освѣжающими средствами, именно венесекціею, или кровопусканіемъ, въ крайнихъ случаяхъ, даже весикаціею и салинаціею, если нужно. Но не пугайтесь, настоящій случай вовсе не требуетъ сильныхъ средствъ и необходима только легкая діэта, освѣжающая организмъ -- однимъ словомъ, антифлогистическая. Утромъ вы ей дадите жаренаго хлѣба, но масла какъ можно меньше, и какао или слабаго чая. Боже васъ упаси поить ее кофеемъ. Къ завтраку -- бифъ-ти или бульонъ изъ баранины, къ обѣду -- кусочекъ жаренаго цыпленка и пудингъ изъ тапіоко. Для питья лучше всего овсяный настой, и никакъ не болѣе одной рюмки вина въ день. Этимъ мы теперь и удовольствуемся; главное, не надо давать ей чернаго мяса. Если вы будете слѣдовать этимъ совѣтамъ, то я надѣюсь, вы скоро совершенно успокоитесь насчетъ здоровья вашей дочери.
   Послѣ ухода добраго лекаря, мистриссъ Додъ объявила Джуліи, что она въ восхищеніи отъ мистера Осмонда.
   -- Онъ такой добрый и внимательный, сказала она:-- онъ, кажется, вполнѣ понимаетъ мое безпокойство и сочувствуетъ ему. И потомъ говоритъ такъ умно и учено. Тебѣ приказано принимать наркотическія пилюли, побольше гулять и наблюдать антифлогистическую діэту.
   Джулія начала гулять по нѣсколько часовъ въ день и ѣсть только легкую пищу; она еще болѣе поблѣднѣла, стала еще скучнѣе и теперь гораздо рѣже находили на нее порывы веселости. Мать ея рѣшилась посовѣтоваться съ одной изъ своихъ пріятельницъ. Та отвѣчала, что она никогда не положилась бы на аптекарей и лекарей, а призвала бы извѣстнаго доктора. Зачѣмъ прямо не посовѣтоваться съ докторомъ Шортомъ? Вы слышали о немъ?
   -- О, да. Я даже встрѣчала его въ обществѣ. Очень образованный человѣкъ; я, конечно, послѣдую вашему совѣту и пошлю за нимъ. Я вамъ очень благодарна, мистриссъ Бозанкетъ. Скажите, кстати, онъ, по вашему мнѣнію, очень искусный докторъ?
   -- Да, это почти геній. Онъ большой другъ моего мужа.
   Слова эти были такъ, убѣдительны, что мистриссъ Додъ тотчасъ написала знаменитому доктору записку, и на другой день къ крыльцу ел дома подкатила зеленая карета и изъ нея вышелъ докторъ Шортъ, согнувшись въ дугу. Это былъ очень высокій мужчина, замѣчательно худощавый и съ чрезвычайно умными глазами и изящными манерами. Увидѣвъ его, мистриссъ Додъ улыбнулась отъ удовольствіи, а Джулія вздрогнула отъ страха. Послѣ обычныхъ привѣтствій, онъ посмотрѣлъ на языкъ больной, пощупалъ ея пульсъ. "Очень скорый", замѣтилъ онъ вслухъ; потомъ терпѣливо выслушалъ разсказъ мистриссъ Додъ о признакахъ болѣзни, хотя по лицу его замѣтно было, что онъ дѣлалъ это изъ учтивости, вовсе не нуждаясь въ такихъ подробностяхъ. Наконецъ, спросивъ лоскутъ бумаги, онъ разорвалъ его на двѣ половинки и принялся писать рецепты, отъ времени до времени разговаривая съ дамами.
   -- У васъ подключичная боль, миссъ Додъ, сказалъ онъ:-- то-есть, я хочу сказать, что у васъ болитъ подъ лопаткой.
   -- Нѣтъ, сэръ, отвѣчала спокойно Джулія.
   Докторъ Шортъ посмотрѣлъ на нее съ удивленіемъ: его паціентки очень рѣдко противорѣчили ему. Развѣ онѣ могли понимать лучше его, что у нихъ болитъ?
   -- А, продолжалъ онъ:-- вы не сознаете этой боли; тѣмъ лучше, боль, должно быть, несильная: только непріятное ощущеніе, больше ничего. Потомъ онъ объяснилъ мистриссъ Додъ, что лекарство нумеръ первый должно принимать цѣлую недѣлю и потомъ его замѣнить нумеромъ вторымъ, которое продолжать до выздоровленія. И съ этимъ онъ началъ надѣвать перчатки. Мистриссъ Додъ тогда очень нерѣшительно спросила его, можетъ ли она узнать, какая болѣзнь была у ея дочери.
   -- Конечно, отвѣчалъ ученый мужъ:-- у вашей дочери маленькое разстройство и онѣмѣніе печени. Первое прописанное мною лекарство очиститъ самую желѣзу и желчные каналы, а второе подкрѣпитъ нормальное отправленіе этого важнаго органа пищеварительной системы.
   -- Разстройство печени, докторъ Шортъ! Такъ дочь моя не страдаетъ гиперостезіею? воскликнула мистриссъ Додъ.
   -- Гиперостезіею? да такой болѣзни вы не встрѣтите ни въ одной медицинской книгѣ.
   -- Это удивительно! Докторъ Осмондъ сказалъ, что это -- гиперестезія. И, чтобъ вполнѣ бытъ увѣренной въ точности своихъ словъ, мистриссъ Додъ вынула изъ кармана свою записную книжку. Пока она перелистывала ее, докторъ Шортъ видимо перебиралъ въ головѣ имена всѣхъ извѣстныхъ ему докторовъ.-- Осмондъ! Осмондъ! повторялъ онъ:-- я никогда и не слыхивалъ о такомъ докторѣ.
   -- Каковы! воскликнула Джулія.-- А еще живутъ рядомъ, въ одной улицѣ!
   При этой выходкѣ своей дочери, мистриссъ Додъ погрозила ей пальцемъ; но лицо доктора Шорта вдругъ прояснилось.
   -- А, вы говорите о лекарѣ мистерѣ Осмондѣ, произнесъ онъ многозначительно:-- очень почтенный человѣкъ. Я, право, не знаю человѣка болѣе почтеннаго по его части. Такъ мой другъ мистеръ Осмондъ даетъ совѣты и по докторской части? Каково? Тутъ докторъ Шортъ остановился, чтобы дать время его слушательницамъ вполнѣ оцѣнить подобное чудо; потомъ онъ продолжалъ совершенно другимъ тономъ:-- вы его вѣроятно не поняли. Гиперестезія, конечно, существуетъ, иначе бы онъ вамъ не сказалъ, но гиперестезія не болѣзнь, а симптомъ болѣзни, именно желчнаго разстройства. Мой почтенный другъ смотритъ на болѣзни съ точки зрѣнія умственнаго здравія -- это его спеціальность, но опытъ доказываетъ, что умственное здравіе есть только результатъ физическаго. Будьте покойны, сударыня; когда прописанныя мною лекарства очистятъ желчный каналъ и возстановятъ нормальное отдѣленіе соковъ, то гиперостезія и другіе симптомы печеночнаго разстройства совершенно исчезнутъ и наша прелестная паціентка снова будетъ блистать своимъ изящнымъ умомъ и прекраснымъ здоровьемъ. Съ этимъ имѣю честь кланяться. И докторъ Шортъ всталъ со стула.
   -- Благодарствуйте, благодарствуйте, докторъ Шортъ, сказала мистриссъ Додъ, также вставая:-- ваши слова возбуждаютъ во мнѣ довѣріе и благодарность. И, словно подъ вліяніемъ этихъ чувствъ, она пожала руку доктору Шорту. Хотя ихъ руки соединились только на секунду, но они оба были такъ ловки, что изъ одной руки въ другую перешла довольно крупная монета.
   Вотъ рецепты, прописанные докторомъ Шортомъ; мы приводимъ ихъ въ переводѣ на обыкновенный языкъ, для назиданія молодыхъ дѣвушекъ, страдающихъ тѣмъ же недугомъ, какъ Джулія:

1) Миссъ Додъ.

   Принимать на ночь реумерскія пилюли. По утрамъ пить 1 унцъ алойнаго декокта.

8-го сент. Дж. Ш.

2) Миссъ Додъ.

   Сдѣлать кашку изъ александрійскаго листа, кремортартара и экстракта изъ одуванчика, положивъ каждаго по полудрахмы. Принимать по драхмѣ каждое утро.

8-го сент. Дж. Ш.

   -- Какой любезный человѣкъ, совсѣмъ придворный, замѣтила мистриссъ Додъ, по уходѣ доктора. Джулія нагнула голову въ знакъ согласія и даже прибавила: -- Я никогда не думала, чтобъ скелетъ могъ быть такимъ приличнымъ джентльменомъ,
   Мистриссъ Додъ подтвердила, что онъ дѣйствительно очень худощавъ.
   -- Ахъ, нѣтъ, мама, воскликнула Джулія: -- худощавый человѣкъ все же имѣетъ тѣло, онъ нее же живой; а когда этотъ баринъ взялъ меня за руку, то я почувствовала, словно смерть прикоснулась ко мнѣ и наложила на меня свою роковую печать.
   Мистриссъ Додъ совѣтовала ей не предаваться такимъ мрачнымъ мыслимъ и сдѣлала ей выговоръ, зачѣмъ она судитъ ученыхъ людей по наружности.
   -- Однако, сказала она: -- если лекарства добраго доктора не удовлетворятъ его и моимъ ожиданіямъ, то я повезу тебя тотчасъ въ Лондонъ. А главное, я надѣюсь, что папа скоро возвратится.
   Бѣдная мистриссъ Додъ сама заболѣла не на шутку. Доктороманія -- такая же болѣзнь, какъ всякая другая манія: пьянство, полемика и т. д.
   Дѣйствительно, не далѣе какъ на слѣдующую же недѣлю, мистриссъ Додъ и Джулія сидѣли въ пріемной одного изъ извѣстныхъ лондонскихъ врачей. Онѣ терпѣливо дожидались своей очереди, такъ-какъ передъ ними уже записалось сорокъ человѣкъ. Наконецъ ихъ ввели въ кабинетъ ученаго мужа, и мистриссъ Додъ въ сотый разъ принялась разсказывать о симптомахъ болѣзни своей дочери. Докторъ прервалъ ее очень учтиво, объявивъ, что аскультація лучше всего объяснитъ положеніе больной, и онъ взялъ со стола свой стетоскопъ. Джулія отскочила отъ него и посмотрѣла съ ужасомъ на мать, но мистриссъ Додъ успокоила ее тѣмъ, что сама приняла участіе въ ея медицинскомъ осмотрѣ. Докторъ спокойнымъ то7омъ рапортовалъ, о каждомъ органѣ, не отнимая уха отъ инструмента.
   -- Легкія не тронуты, говорилъ онъ словно съ досадою: -- печень также. Ну, теперь перейдемъ къ... гм? Кажется, нѣтъ никакого органическаго недостатка въ развитіи сердца, ни въ митроидальной, ни въ трикуиндальной заслонкѣ. Прекрасно, если мы не найдемъ признаковъ склонности къ гипертрофіи. А! я уловилъ легкое діастологическое хрипѣніе, очень легкое. Съ этими словами онъ положилъ на столъ свой инструментъ и съ видимымъ удовольствіемъ произнесъ: -- Больной органъ у васъ -- сердце.
   -- О! сэръ. Она въ опасности? съ испугомъ спросила мистриссъ Додъ.
   -- Нѣтъ, ни мало. Попробуйте вотъ этого лекарства и пріѣзжайте опять черезъ мѣсяцъ. Онъ подалъ ей рецептъ и позвонилъ. Этотъ звонокъ значилъ: "Дай гинею и убирайся".
   -- Теперь въ сердцѣ разстройство! съ отчаяніемъ произнесла мпетриссъ Додъ, садясь въ карету.
   -- Милая, милая мама! воскликнула съ жаромъ Джулія, видя слезы на глазахъ матери: -- у меня нѣтъ никакой болѣзни, кромѣ того, что я -- глупая, пустая дѣвчонка, Что же касается до васъ, мама, то зачѣмъ вы хотите подчинить себя людямъ, которые гораздо глупѣе васъ? Въ этомъ-то и заключается наше горе. Знаете, милая мама, повезите меня будущій разъ къ докторшѣ, т. е. если вы еще не довольно проучены.
   -- Куда, душа моя?
   -- Къ докторшѣ.
   -- Къ женщинѣ-доктору? Да такихъ нѣтъ, дитя мое, Правда, самоувѣренность становится характеристикою нашего пола, но мы еще, слава-богу, не протерлись въ ученыя званія.
   -- Извините, мама, уже есть двѣ или три докторши. Такъ въ газетахъ пишутъ.
   -- Ну, въ такомъ случаѣ, по счастью у насъ ихъ нѣтъ.
   -- Какъ, въ Лондонѣ нѣтъ?
   -- Нѣтъ.
   -- Какая же польза въ такомъ большомъ, многолюдномъ городѣ, если въ немъ нѣтъ всего чего хочешь? Поѣдемте назадъ въ Баркинтонъ, сегодня, сейчасъ. Пожалуйста, пожалуйста, поѣдемте.
   -- Да, завтра. Но если ты хочешь успокоить свою маму, то мы еще посовѣтуемся съ докторомъ Чальмерсомъ.
   -- О! мама, еще новый лекарь! Этотъ меня такъ напугалъ; я никогда не слыхала о такомъ инструментѣ; какъ ему не стыдно. Нѣтъ, пожалуйста, не тоните меня болѣе къ лекарямъ.
   -- Да это не простой лекарь, а придворный докторъ.
   Придворный докторъ объявилъ, что въ главныхъ центрахъ нервной системы произошло онѣмѣніе. На вопросъ, есть ли разстройство въ полости сердца, онъ отвѣчалъ лаконически: "Пхе!" Когда же ему сказали, что это было мнѣніе сэра Вильяма, то онъ замѣтилъ: "А! это совсѣмъ другое дѣло." Однако онъ подтвердилъ, что это разстройство очень бездѣльное и не распространится далѣе, если подкрѣпить нервную систему. Прощаясь, онъ подалъ два рецепта: на пилюли и черную микстуру.
   Но мистриссъ Додъ все казалось мало, и она поѣхала еще къ послѣднему доктору, мистеру Киньону, который нашелъ раздраженіе въ слизистой оболочкѣ и предписалъ успокоительныя средства: синія пилюли и содовые порошки.
   Мистриссъ Додъ воротилась домой нисколько не утѣшенною; Джулія казалась апатичной. Сидя за чаемъ, мистриссъ Додъ перебирала визитныя карточки, накопившіяся во время ихъ отсутствія: Докторъ Шортъ, мистеръ Ѳемондъ, мистриссъ Гетернигтонъ, мистеръ Альфредъ Гарди, леди Дьюри, мистриссъ и миссъ Базанкетъ. Какая досада, что Эдуарда не было дома. Мистеръ Альфредъ Гарди, конечно, заходилъ къ нему.
   -- Безъ всякаго сомнѣнія.
   -- А славный онъ молодой человѣкъ.
   -- Да. Нѣтъ. Онъ очень грубъ.
   -- Будто? У него тогда болѣла голова, а мужчины нетерпѣливы къ боли.
   -- Какъ это на васъ походитъ, мама, находить извиненія для всякаго человѣка. Но онъ такой горячка.
   -- У меня есть дочь, которая примиряетъ меня съ горячностью характера. У него должно быть доброе сердце; онъ былъ такъ добръ до моего сына.
   Джулія улыбнулась, но черезъ минуту изъ какого-то страннаго противорѣчія, начала бранить Альфреда: онъ былъ и такой и сякой, а главное, такой беззастѣнчивый, даже нахальный.
   Мистриссъ Додъ спокойно отвѣчала, что онъ былъ очень добръ до ея Эдуарда.,
   -- О! мама. Вы не можете же согласиться со всѣмъ, что онъ говорилъ.
   -- Не стоить помнить всего, что говорятъ молодые люди. Я знаю и помню одно, что онъ былъ очень добръ къ моему сыну.
   Чай уже былъ готовъ и мистриссъ Додъ, садясь за столъ, улыбкой пригласила Джулію сѣсть съ ней рядомъ. Но та выбѣжала изъ комнаты, сказавъ, что воротится сейчасъ.
   Черезъ нѣсколько минутъ она влетѣла въ комнату съ сіяющимъ лицомъ и, обнявъ мать, горячо поцаловала ее.
   -- Ага, воскликнула мистриссъ Додъ: -- ты опять смотришь прежней веселой Джуліею. Какъ ты себя чувствуешь? Тебѣ лучше?
   -- Какъ я себя чувствую? Да, позвольте. Весь свѣтъ мнѣ кажется однимъ громаднымъ садомъ, а я -- бабочка и мнѣ принадлежитъ этотъ садъ съ его цвѣтами. И, какъ бы въ подтвержденіе своихъ словъ, молодая дѣвушка пошла вальсировать и кружиться по комнатѣ, подбѣгая каждую минуту къ матери и осыпая ее поцалуями.
   Въ такомъ веселомъ настроеніи, она оставалась около двухъ сутокъ, потомъ наступили снова мрачные дни тоски и унынія, за которыми слѣдовалъ снова періодъ веселости, и т. д. Она такъ легко переходила отъ одного настроенія къ другому, что для этого достаточно было одного слова мистриссъ Додъ, появленія новаго лица въ церкви, смотрѣвшаго въ ея сторону, или городской сплетни, пересказанной ей услужливою мистриссъ Максвель.
   Мистриссъ Додъ не знала, что подумать о причинѣ такой странной перемѣны въ ея дочери, и потому очень о ней безпокоилась; она вынесла изъ своей жизни убѣжденіе, что здоровье и счастье обусловливаются ровнымъ, тихимъ настроеніемъ духа.
   Въ одинъ изъ такихъ періодовъ унынія, находившихъ на Джулію, мать и дочь сидѣли молча въ гостиной: мистриссъ Додъ поправляла механическіе промахи въ рисункахъ дочери, удивляясь вмѣстѣ съ тѣмъ необыкновенной силѣ и смѣлости ея штриха, а Джулія изучала логику доктора Уатлэ, отъ времени до времени тяжело вздыхая. Вдругъ въ передней раздался громкій, пронзительный голосъ:
   -- А мистриссъ Додъ дома?
   Мистриссъ Додъ вскочила и съ улыбкой сказала:
   -- Это знакомый голосъ.
   Въ ту же минуту дверь съ шумомъ отворилась и въ комнату влетѣлъ мужчина большаго роста и почти сѣдой. Онъ кричалъ и хохоталъ, какъ школьникъ, вырвавшійся на свободу. "Ага! кричалъ онъ:-- я таки васъ отыскалъ". Мистриссъ Додъ поспѣшила къ нему на встрѣчу и подала ему очень любезно обѣ руки; онъ дружески пожалъ ихъ.
   -- Мнѣ сказали, что вы оставили городъ; а выходитъ, вы только перебрались съ набережной въ предмѣстье. Одинъ изъ моихъ больныхъ вразумилъ меня, гдѣ васъ отъискать. Но какъ вы поживаете? что подѣлываетъ Самуилъ?
   -- Самуилъ? Какой Самуилъ?
   -- Да мужъ вашъ. Развѣ его не Самуиломъ зовутъ?
   -- Ахъ, Господи. Вы забыли. Его имя Давидъ!
   -- Да, да, да. Я помнилъ, что его кличатъ по имени какого-то древняго патріарха Давида, али Нафана, али Самуила. Ну, все равно, онъ славный малый. Гдѣ онъ? Что онъ подѣлываетъ?
   Мистриссъ Додъ отвѣчала, что онъ на морѣ, но скоро долженъ воротиться домой.
   -- Оно и лучше, чортъ бы побралъ эти проклятыя моря. Ну, а эта красавица, неужели та крошка, что я видѣлъ?
   -- Да, другъ мой, это -- мое утѣшеніе, моя гордость.
   -- Важная красавица, хоть куда. И докторамъ-то вѣрно не большая пріятельница.
   -- Ахъ, нѣтъ, возразила грустно мистриссъ Додъ: -- внѣшность очень обманчива. Она и въ настоящую минуту пользуется совѣтами...
   -- Это не бѣда, благо бъ только лекарствъ не принимала, воскликнулъ посѣтитель съ громкимъ хохотомъ, но вдругъ, какъ-бы опомнившись, прибавилъ:-- Только вы, сударыня, берегитесь. Подумайте, что вы дѣлаете; Баркингтонъ -- знатная западня для барынь. Тутъ есть болтливый оселъ Осмондъ, да подлый головорѣзъ Стефенсонъ, да еще смирный убійца Шортъ. Дай имъ волю, они скоро сведутъ румянецъ со щокъ самой миссъ Флоры. Они, пожалуй, съ голоду уморили бы купидона, пустили бы кровь Венерѣ, разбойники.
   Мистриссъ Додъ нѣсколько смутилась, но помѣнявшись взглядомъ съ дочерью, спокойно отвѣчала:
   -- Я совѣтовалась съ мистеромъ Осмондомъ и докторомъ Шортомъ, но мы не положились на ихъ совѣты. Я возила свою дочь къ сэру Вильяму Бесту, доктору Чальмеру и доктору Киньону. Выдвинувъ въ свою защиту этотъ рядъ знаменитостей, она самодовольно улыбнулась.
   -- Господи! заоралъ во все горло посѣтитель:-- эка фаланга шарлатановъ, и всѣхъ ихъ спустили на одну несчастную здоровую дѣвочку. Да посмотрите на нее, она кровь съ молокомъ, ваша миссъ Флора.
   -- Мою дочь зовутъ Джуліей, сказала мистриссъ Додъ, нѣсколько обидѣвшись, но въ ту же минуту прибавила:-- Душа моя, это -- докторъ Самсонъ, старинный пріятель твоей матери.
   -- И авторъ и изобрѣтатель великой хронотермической теоріи медицины, открывшій законы единства, періодичности и перемежаемости болѣзней, прибавилъ докторъ Самсонъ съ удивительной быстротой.
   Джулія широко раскрыла глаза отъ удивленія и сухо поклонилась. Ей было противно смотрѣть на новаго знакомаго: онъ въ нѣсколько минутъ обнаружилъ въ себѣ всѣ качества, которыхъ ее такъ прилежно учили избѣгать -- именно, грубости въ манерахъ, голосѣ и выраженіяхъ. Кромѣ того онъ перебивалъ ее мать, не давая ей окончить фразы, а жители Альбіон-виллы считали болѣе чѣмъ преступленіемъ перебивать другъ друга.
   Мистриссъ Додъ была несамолюбива въ отношеніи себя, но обладала въ высшей степени материнскимъ эгоизмомъ, и потому не могла упустить случая прибавить еще одного доктора къ своему длинному списку.
   -- Вы мнѣ позволите вамъ показать рецепты вашихъ почтенныхъ собратій? сказала она поспѣшно.
   Джулія громко вздохнула и знаками просила мать оставить свое намѣреніе, но та словно ее не замѣтила. Докторъ Самсонъ самъ былъ подверженъ нѣкоторому болѣзненному разстройству, именно умственныхъ способностей: онъ до того не терпѣлъ противорѣчія, что никогда не имѣлъ терпѣнія выслушать мнѣнія своихъ противниковъ.
   -- Сударыня, воскликнулъ онъ поспѣшно:-- вы сказали ихъ имена, и мнѣ довольно. Шортъ лечитъ отъ разстройства печени, сэръ Вильямъ -- отъ разстройства въ легкихъ или въ сердцѣ, Чальмерсъ хлопочетъ о нервной системѣ, Киньонъ -- о слизистой оболочкѣ. А всѣ они вмѣстѣ, повѣрьте -- дураки и вральманы.
   -- Джулія! замѣтила мистриссъ Додъ: -- это удивительно.
   -- Ничего тутъ нѣтъ удивительнаго, подхватилъ громовымъ голосомъ докторъ Самсонъ:-- ничего удивительнаго. Что же, вы думаете, я даромъ зналъ этихъ разбойниковъ тридцать лѣтъ и не успѣлъ раскусить ихъ,
   -- Разбойниковъ? Нѣтъ, извините.-- Они ученѣйшіе представители вашей докторской братіи.
   -- Ученѣйшіе? То-есть вы хотите сказать, самые ловкіе мошенники. Вѣрьте мнѣ, нѣтъ подлѣе ремесла докторскаго. Это все равно, что огромная бочка пива. А что всплываетъ на верхъ бочки? А? Онъ замолчалъ на секунду и потомъ крикнулъ во все горло.-- Пѣна, сударыня!
   -- Слушайте, продолжалъ онъ, понижая голосъ:-- докторъ, получающій до трехъ или четырехъ тысячъ въ годъ, часто бываетъ честный человѣкъ, и даже иногда кое-что смыслитъ въ медицинѣ, конечно, немного, потоку что ее нигдѣ порядкомъ не изучаютъ. Но если онъ перешагнулъ за пять тысячъ, то это или мошенникъ, или дуракъ; или онъ кланяется, подличаетъ и сосетъ кровь больныхъ вмѣстѣ съ аптекаремъ и акушеромъ, этими двумя необходимыми подспорьями англійскаго семейства, или онъ дѣлается спеціалистомъ. А спеціалистъ связываетъ свое имя съ какой нибудь модной дѣйствительной или вымышленной болѣзнью; чтобъ быть модной, ей нѣтъ необходимости существовать. Всѣ четыре доктора, которыхъ вы назвали, именно и есть спеціалисты, то-есть безмозглые сумасброды. Я знаю ихъ насквозь и поэтому вамъ совѣтую, когда вы опять рехнетесь и захотите обратиться къ одному изъ нихъ, то лучше чѣмъ платить по гинеѣ каждому подобному ослу, приходите ко мнѣ; я вамъ скажу ихъ мнѣнія и пропишу ихъ рецепты, и все это даромъ.
   Мистриссъ Додъ холодно поблагодарила его за предложеніе и сказала, что она была бы ему гораздо болѣе благодарна, еслибъ онъ доказалъ свое превосходство надъ знаменитыми авторитетами и вылечилъ бы ея дочь.
   -- Ну, что жь и вылечу! сказалъ онъ хладнокровно: -- покажите языкъ! Дайте руку.
  

V.

   Мистриссъ Додъ знала хорошо, съ кѣмъ имѣетъ дѣло, и потому поспѣшила обратить вниманіе доктора Самсона на единственную медицинскую тэму, которая ее занимала. Пока онъ находился еще въ соприкосновеніи съ рукою Джуліи, она поспѣшила сообщить ему всѣ признаки болѣзни дочери, упомянула и о томъ, что мистеръ Осмондъ сказалъ на счетъ гиперестезіи, не забыла и о гипереміи и аитифлогистичномъ леченіи.
   -- Антифлогистичное, завопилъ докторъ Самсонъ, рѣзкимъ, раздраженнымъ голосомъ: -- это длинное, безсмысленное слово, наслѣдство древнихъ коноваловъ, отправило болѣе народу на тотъ свѣтъ, чѣмъ всѣ висѣлицы, гильйотины и войны на свѣтѣ. Еслибы не я, эта теорія и доселѣ не дала бы мѣста здравой системѣ леченія. Знаете ли, что такое антифлогистичное теченіе? Каждой болѣзни они приписываютъ огненное свойство, воспалительность, по ихъ собачьей латынѣ -- инфламацію, погречески -- флогозисъ; вотъ эту-то вредную воспалительность они думаютъ уничтожить, охлаждая или, лучше, изнуряя организмъ: сперва пустятъ кровь однимъ инструментомъ, потомъ другимъ, потомъ пососутъ ее піявками, наставятъ мушекъ, наконецъ закатятъ несчастному очистительнаго или каломеля, и окончательно уморятъ голодомъ, благодаря изнурительной діетѣ. Вотъ она антифлогистичная система! Только имъ рѣдко удавалось приложить ее сполна, потому что больной обыкновенно отправлялся на тотъ свѣтъ, на полу-пути.
   -- Какія страсти! воскликнула мистриссъ Додъ.-- Однако, на счетъ здоровья моей дочери...
   -- Выслушайте меня, сударыня, продолжалъ докторъ:-- поймите всю несообразность ученія, которое я успѣлъ изгнать изъ главныхъ центровъ образованнаго міра, но которое, какъ видно, еще скрывается въ темныхъ закоулкахъ. Начнемъ съ теоріи охлажденія. Изнуреніе не есть охлажденіе; оно, напротивъ, производитъ лихорадочное состояніе, жаръ; мы всѣ замѣчаемъ это на себѣ ночью, когда человѣкъ слабѣе. (И они это знаютъ, какъ иные попугаи знаютъ цѣлыя фразы). Голодъ не охлаждаетъ организма: онъ производитъ горячки, которыя свирѣпствуютъ во всякомъ городѣ или деревнѣ, гдѣ онъ царствуетъ они это знаютъ. И кровопусканіе, ихъ конекъ, только хуже воспаляете, они и это знаютъ (попугаи); чтобъ убѣдиться, стоитъ пощупать неровный пульсъ, прислушаться къ біенію сердца человѣка, которому пустили кровь варвары въ мундирѣ или въ черномъ фракѣ. Но главное, всѣ ихъ мнимо-охлаждающія средства въ дѣйствительности изнурительныя -- въ этомъ-то все безобразіе системы, на которую я первый сталъ нападать, и тѣмъ принесъ неоцѣненную услугу человѣчеству, я вамъ сейчасъ объясню на какомъ основаніи.
   -- Да, это очень любопытно, поспѣшила сказать мистриссъ Додъ со вздохомъ:-- но прежде чѣмъ пуститься въ подробности, разрѣшите пожалуйста вопросъ, который мнѣ ближе къ сердцу. Вотъ на счетъ моей дочери...
   -- Слушайте! Существованіе человѣка подвержено постоянному измѣненію, словно приливу и отливу; частицы его тѣла образуются и уничтожаются; вся жизнь есть постоянное изнуреніе и возстановленіе. Кровь -- главный дѣятель этого возстановленія. Самый повидимому пустякъ ужь нарушаетъ равновѣсіе между уничтоженіемъ частицъ нашего тѣла и замѣненіемъ ихъ новыми. Стоитъ лишить себя одного обѣда, не проспать одной ночи -- и блѣдныя щоки на другой день покажутъ, что равновѣсіе нарушено. И какъ вы думаете, что причиняетъ это рѣдкое явленіе (оно случается только съ людьми, неимѣвшими средствъ лечиться у докторовъ) -- смерть отъ старости? Вы скажете, столѣтній старикъ умираетъ подъ бременемъ лѣтъ, скошенный рукою времени? Это только поэзія, чушь. Отъ косы времени люди не гибнутъ, а гибнутъ отъ ланцета; время -- не сила, а только мѣрка для событій; старикъ умираетъ потому, что тѣло его расходуется по прежнему, а истощенный организмъ его не успѣетъ пополнять расходъ. Что бы вы подумали, еслибы управляющій, которому вы поручили завѣдывать своимъ имѣніемъ, съ одной стороны производилъ громадные расходы, съ другой прекратилъ всѣ статьи дохода? А такъ именно поступаютъ всѣ эти коновалы, которые берутся завѣдывать вашею жизненною экономіею. Такъ поступали они цѣлыхъ тридцать столѣтій, безжалостно сжигая свѣтильникъ жизни.
   -- Это крайне неосноватально. Значитъ, вы думаете для моей дочери...
   -- Взгляните только! Паціентъ заболѣваетъ, и что происходитъ тотчасъ же? Нарушается равновѣсіе между изнуреніемъ и возстановлелліемъ организма; расходъ въ хозяйствѣ не сокращается, доходъ уменьшается. Пріѣзжаетъ докторъ къ этому больному, значить, изнуренному человѣку, и начинаетъ съ того, что лишаетъ его нѣсколькихъ чашекъ крови, главнаго возстановляющаго начала; потомъ продолжаетъ изнурять несчастнаго очистительнымъ, мушками, каломелемъ, и если какимъ нибудь чудомъ природа еще не поддалась его усиліямъ, спѣшитъ доканать больнаго, запрещая питательную, подкрѣпляющую пищу, И такъ велось отъ Гиппократа и до Самсона, и дьявольская рутина держалась свято этого убійственнаго ученія, антифлогистичной теоріи, на гибель человѣчеству!
   Послѣднія два слова краснорѣчивый обличитель своего сословія произнесъ съ такимъ азартомъ, что работа невольно выпала изъ рукъ Джуліи. За этимъ усиліемъ, согласно его же теоріи, послѣдовало, въ видѣ вознагражденія, краткое молчаніе. Несчастная мистриссъ Додъ, которая терпѣливо выжидала удобной минуты, поспѣшила замѣтить:
   -- Это не подлежитъ сомнѣнію; вы совершенно уничтожили своихъ противниковъ; теперь дѣло въ томъ, какое вы совѣтуете теченіе въ замѣнъ?
   Но докторъ Самсонъ придалъ иное, болѣе обширное значеніе ея вопросу, который собственно относился только до Джуліи.
   -- Какое леченіе! воскликнулъ онъ:-- теченіе по хронотермической системѣ, основанной на лихорадочномъ, періодическомъ свойствѣ всѣхъ болѣзней. Пароксизмъ и послѣдующее облегченіе смѣняются, перемежаются въ каждой болѣзни, какъ приливъ и отливъ на морѣ; нетолько въ лихорадкѣ, какъ полагаютъ присяжные коновалы, а во всѣхъ болѣзняхъ, отъ паралича и до зубной боли. Я открылъ эту истину и способъ леченія, на ней основанный. Я одинъ открылъ ее, и въ награду меня преслѣдуютъ, надо мной издѣваются, всѣ эти шарлатаны, эти коновалы, которые въ свое время издѣвались надъ Гарвеемъ, столь же великимъ изслѣдователемъ, хотя открытіе его совершенно ничтожно въ сравненіи съ моимъ. Чтобъ вполнѣ оцѣнить хронотермическую систему, начнемъ сначала; потрудитесь мнѣ отвѣтить: что такое человѣкъ?
   При этомъ неожиданномъ вопросѣ, которымъ онъ словно выстрѣлилъ въ нее, мистриссъ Додъ въ отчаяніи отбросилась на спинку креселъ. Не надѣясь на отвѣтъ съ этой стороны, Самсонъ обратился къ Джуліи и повторилъ еще громче: "Что такое человѣкъ?" Бѣдная Джулія широко раскрыла свои чудные глаза, и потомъ взглянула на мать въ совершенномъ недоумѣніи.
   -- Гдѣ жь вы хотите, чтобъ ребёнокъ отвѣтилъ на подобный вопросъ?-- произнесла мистриссъ Додъ со вздохомъ.-- Перейдемъ къ дѣлу.
   -- Я ни на волосъ отъ него не отступалъ. Рѣчь идетъ о новой системѣ медицины.
   -- Нѣтъ, извините меня, дѣло идетъ о молодой дѣвушкѣ. Что намъ до вашихъ системъ медицины?
   -- Вотъ они каковы, всѣ до единаго, вскричатъ Самсонъ въ негодованіи:-- толкуйте имъ геологію, энтомологію, теологію, метеорологію. психологію, астрономію, пустякологію, какую угодно чушь, однимъ словомъ, и они будутъ слушать по цѣлымъ часамъ, лишь бы вещь была темная, въ облакахъ да туманѣ; а заговорите про великое, полезное искусство врачеванія, и заткнутъ уши, потому -- вещь слишкомъ ясная и наглядная, и отъ нея зависитъ ежедневно, ежечасно наше счастіе или несчастіе. Нѣтъ, сударыни, строеніе нашего тѣла, сохраненіе его отъ болѣзней и кровопійцъ, можетъ занимать развѣ жителей Сатурна или тамъ Юпитера, а намъ что до того? Толкуйте намъ о небесныхъ тѣлахъ, а не объ нашемъ собственномъ! Безсмысленный народъ!
   Краснорѣчивый ораторъ, огорченный безсмысленностью народа, котораго занимаетъ то, что дальше, а не то, что ближе, замолчалъ на минуту; и мистриссъ Додъ, давно поджидавшая этой минуты, поспѣшила вставить свое возраженіе.
   -- Однимъ словомъ, вы хотите исправить, излечить весь свѣтъ, но никого въ особенности, а я хочу только вылечить свою дочь, оставивъ весь свѣта въ покоѣ. Если вы начнете съ моего ребёнка, то я согласна потомъ перейти ко всему человѣчеству. Мы всегда успѣемъ исправить человѣчество; по вашимъ словамъ, оно и само не торопится; а здоровье моей дѣвочки не терпитъ, и я убѣдительно прошу васъ ее вылечить.
   -- Помилуйте, сударыня, ее вылечить! Да это невозможно.
   -- Такъ по крайней мѣрѣ скажите, чѣмъ она больна?
   -- Какъ! Развѣ я вамъ не сказалъ? Да ровно ничѣмъ.
   Получивъ такой рѣзкій, неожиданный отвѣтъ въ награду за все свое терпѣніе, мистриссъ Додъ не на шутку обидѣлась; она привстала съ мѣста, вся покраснѣвъ и со слезою на глазахъ. Самсонъ замѣтилъ, что она оскорблена, и обратился къ Джуліи съ извиненіемъ по своему:
   -- Ну, вотъ, взбѣсилась барыня изъ-за того, что я не хочу обманывать, дурачить ее какъ тѣ шарлатаны. Populus vult decipi. Я вамъ говорю, сударыня, что тутъ лечить нечего. Дайте мнѣ больного, я его вылечу, а здороваго человѣка я лечить не берусь. Вотъ что я вамъ скажу: пускай миссъ Джулія проглотитъ все, что посовѣтовали барнинтонскіе коновалы и мясникъ Беста, съ палачомъ Киньономъ, тогда, повѣрьте, мнѣ будетъ что лечить; тогда присылайте за мной!
   Въ словахъ его слышалась горькая насмѣшка. Мистриссъ Додъ не сдѣлала вида, что поняла ее, а, напротивъ, обратилась къ собесѣднику съ любезною улыбкой:
   -- Оставимте въ покоѣ всѣхъ докторовъ и паціентовъ, сказала она: -- ужь мы давно не встрѣчались съ вами и, я надѣюсь, вы не откажете безъ церемоніи отобѣдать съ нами.
   Онъ охотно принялъ приглашеніе, но только передъ обѣдомъ ему необходимо было заѣхать въ гостиницу переодѣться, и навѣстить съ полдюжины больныхъ, которыхъ выпустилъ изъ головы, радѣя о благѣ всего человѣчества.
   Дамы многозначительно переглянулись, когда онъ вышелъ такъ же размашисто, какъ и вошелъ.
   -- Ну ужь, признаюсь, глубокомысленно замѣтила Джулія.
   -- Да, онъ немножко страненъ и необтесанъ, какъ всѣ они вообще, сказала мистриссъ Додъ, и удалилась, чтобъ заказать лишнее блюдо къ обѣду.
   Въ тотъ день обѣдъ у мистриссъ Додъ былъ нѣчто въ родѣ ловушки, въ которую она надѣялась поймать доктора Самсона. "Вѣдь не можетъ же онъ вѣчно толковать про общечеловѣческую медицину; должна же эта скучная тэма ему надоѣсть и, наконецъ, онъ невольно перейдетъ къ самому занимательному для нея предмету -- странному нездоровью Джуліи." Поэтому мистриссъ Додъ была необыкновенно мила и любезна съ гостемъ во время обѣда. Джулія же, поторой чудакъ докторъ Самсонъ сильно не нравился, была, напротивъ, очень холодна и сдержанна. Самъ докторъ велъ себя попрежнему: острилъ на каждомъ шагу; отказался отъ курицы, прописанной Осмондомъ, замѣнивъ ее бараниной; потребовалъ шампанскаго и, несмотря на недовольную гримаску, заставилъ Джулію выпить рюмку. Послѣ обѣда, чтобъ разговоръ не перешелъ снова на медицину, Джулія обратилась къ матери съ жалобою на недобросовѣстность критическихъ журналовъ, выхвалявшихъ до небесъ недавно вышедшій романъ, который оказался самой скучной и вялой компиляціей несбыточныхъ событій.
   Самсонъ почелъ своимъ долгомъ напасть при этомъ случаѣ на всѣ романы вообще:
   -- Прочтете вы, или лучше проглотите какой нибудь увѣсистый романъ въ трехъ частяхъ, а въ головѣ отъ него остается только пустота, словно въ барабанѣ; нѣтъ ни идеи, ни содержанія; вотъ, возьмите Мольера, у него всегда есть мысль; онъ понялъ даже безобразіе тогдашней медицины. А теперь громоздятъ только происшествіе на происшествіе, одно другаго безсмысленнѣе; и въ медицинѣ-то ничего не смыслятъ: упадетъ у нихъ герой, ему кровь пускаютъ, а объ хронотермическомъ леченіи ни полслова. Дѣло въ томъ, что они не смотрятъ природѣ прямо въ глаза, а видятъ только ушами, повторяя то, что уже писано тысячу разъ другими. Повѣрьте, что даже въ Баркинтонѣ есть личности для романа и, будь у меня побольше времени, я бы непремѣнно описалъ ихъ.
   При этомъ Джулія не выдержала характера:
   -- Романтическія личности въ Баркинтонѣ? Да кто же это такой? воскликнула она.
   -- Кто, какъ не мои паціенты? Смѣйтесь сколько хотите, миссъ Джулія; только лучше подождите, пока съ ними встрѣтитесь. И въ порывѣ откровенности Самсонъ сообщилъ, что и между его паціентами въ Баркинтонѣ, насчитается человѣкъ восемь-девять совершенно безцвѣтныхъ.
   -- Но за то, продолжалъ онъ:-- у меня есть и интересные субъекты: краснощокій скупецъ, обиженный стряпчій, честный скряга -- садовникъ, съ кожей какъ у слона...
   -- Мама, это, вѣрно, Макелей, вскричала Джулія и совершенно измѣняя себѣ, захлопала въ ладоши.
   -- Потомъ, моя дѣва -- мученица и мой щенокъ; они -- братъ и сестра, и ихъ отецъ, кремень -- его не раскусишь. Впрочемъ, я его люблю уже за то одно, что онъ отпускаетъ банковые билеты тѣмъ двумъ на прожитіе. Да вы, я думаю, знаете моего щепка?
   -- Нѣтъ, я не имѣю этого удовольствія. Развѣ не знаешь ли ты этого щенка, мои милая? спросила мистриссъ Додъ, обращаясь къ дочери.
   -- Мама! я... я... никого такого не знаю.
   -- Что вы говорите! да вѣдь этотъ-то щенокъ и прислалъ меня сюда; сказалъ мнѣ, гдѣ вы живете, и просилъ поторопиться, потому, де, что миссъ Додъ очень нездорова; это -- молодой Гарди, сынъ здѣшняго банкира.
   Мистриссъ Додъ замѣтила добродушно, хотя съ легкимъ оттѣнкомъ, ироніи, что ей очень лестно такое вниманіе со стороны Альфреда Гарди, "особенно, когда дочь ея не обмѣнялась съ нимъ и парою словъ". Джулія невольно покраснѣла при этомъ; она имѣла полное основаніе сомнѣваться въ правдивости словъ матери. Въ первый разъ въ жизни ей показалось, что мать ея не довольно любезна; Джулія хотѣла сказать, что она очень благодарна молодому Гарди за участіе, но не смѣла, и въ душѣ презирала себя за такое малодушіе. Мистриссъ Додъ еще болѣе ее сконфузила, когда, не сводя съ нея глазъ, прибавила: Удивляюсь, право, откуда этотъ молодой человѣкъ могъ узнать о твоей болѣзни?
   -- Да объ этомъ ужь, кажется, весь городъ знаетъ; по словамъ мистриссъ Макслей, весь Баркинтонъ даже того мнѣнія, что я сильно нездорова; по ихнему, если совѣтуются съ нѣсколькими докторами, значитъ, больному очень плохо.
   -- Чертовски плохо! прорвало Самсона.
   -- Мистеръ Альфредъ Гарди интересуетъ меня, потому что онъ былъ добръ къ моему Эдуарду, сказала мистриссъ Додъ, настойчиво возвращаясь къ прежней тэмѣ.-- Мнѣ бы очень хотѣлось знать, съ чего вы его называете щенкомъ?
   -- О, очень просто, потому что онъ щенокъ и есть. Онъ -- молодой педантъ и щенокъ, который огрызается противъ каждой новой истины, которой нѣтъ у Аристотеля или въ Итонской грамматикѣ; и болтунъ онъ такой, что не дастъ слова вставить, да и дѣва-то мученица -- не кто иной, какъ его сестра. Онъ постоянно изводитъ ее насмѣшками надъ ея религіей.
   Мистриссъ Додъ только пожала плечами, и такъ-какъ обѣдъ кончился, улизнула изъ комнаты; Джулія послѣдовала за нею.
   -- Ты очень нехороша на взглядъ, и будто разстроена, сказала мистриссъ Додъ, какъ скоро онѣ вошли въ гостиную:-- прилягъ, милая, и отдохни немножко.
   Самсонъ изготовилъ себѣ грогъ, и такъ замечтался о любимой своей тэмѣ, шарлатанствѣ въ медицинѣ: что первое, что ему пришлось сказать при входѣ въ гостиную, было: "Прощайте, милый ребёнокъ".
   Джулія слегка покраснѣла при этомъ косвенномъ намекѣ, зажгла свою свѣчу и съ достоинствомъ подошла къ рукѣ матери. "Терпѣть не могу этого невѣжду", прошептала она на ухо мистриссъ Додъ, и вышла изъ комнаты съ видомъ совершеннаго спокойствія. Но спокойствіе ея было только наружное: "что, если онъ разсказалъ этому болтуну про Генле", подумала она съ отчаяніемъ.
   -- Ну-съ, нельзя ли посмотрѣть на рецепты, сказалъ докторъ Самсонъ.
   Обрадованная тѣмъ, что гость ея наконецъ образумился, мистриссъ Додъ разложила передъ нимъ всѣ ученыя латинскія предписанія.
   Онъ бѣгло пробѣжалъ ихъ и указалъ ей, что лечившій отъ нервнаго разстройства, и лечившій отъ раздраженія слизистой оболочки, прописали одно и то же лекарство,. и притомъ такое, которое ни на нервы, ни на слизистую оболочку не имѣетъ никакого дѣйствія, кромѣ развѣ вреднаго; возможно ли предположить, чтобъ двое знающихъ людей могли лечить однимъ и тѣмъ же средствомъ, отъ двухъ противоположныхъ недуговъ? Потомъ онъ далъ ей замѣтить, что созови она всѣхъ четырехъ на консультацію, они псѣ непремѣнно сошлись бы на одномъ и согласились бы съ тѣмъ, кто громче кричалъ.
   -- Вы поступили очень тонко, посовѣтовавшись съ каждымъ изъ этихъ разбойниковъ отдѣльно, они сами себя и выдали. Ну, возможно ли, чтобъ четыре человѣка, сколько нибудь знакомые съ наукою, могли положить четыре разныхъ рѣшенія по одному и тому же дѣлу, на версту одно отъ другого, на десять верстъ отъ истины?
   Мистриссъ Додъ была поражена логичностью его доводовъ, въ знакъ чего повѣсила голову.
   -- Вы, кажется, убѣдились въ шарлатанствѣ этихъ коноваловъ. Теперь post nubila Phoebus, это не ихъ собачья латынь, а настоящее дѣло, т.-е. послѣ четырехъ дураковъ и мошенниковъ является Самсонъ! Начнемъ съ того, влюблена ли наша паціентка?
   Докторъ задалъ этотъ вопросъ съ такимъ же хладнокровіемъ, какъ еслибы дѣло шло объ ея апетитѣ. Но мистриссъ Додъ была совершенно озадачена; хотя предположеніе это не разъ приходило ей самой въ голову, но она устраняла его, какъ невозможное.
   -- Влюблена? воскликнула она:-- моя дѣвочка? И чтобъ я этого не знала!
   -- Я этого и не предполагалъ, возразилъ онъ:-- а сдѣлалъ этотъ вопросъ потому, что въ вашей дочери не замѣтилъ никакого физическаго недуга, а душевное разстройство, причиняемое страстью, имѣетъ свои пароксизмы и внѣшнія проявленія, какъ и всякая болѣзнь. Вы говорите, что замѣтили душевное разстройство, я съ своей стороны не открылъ никакого физическаго недуга: къ чему же послѣ этого пробовать на бѣдномъ ребенкѣ цѣлый рядъ ядовитыхъ лекарствъ? Дѣйствительное лекарство (а всѣ остальныя я предоставляю шарлатанамъ) -- непремѣнно ядъ или противоядіе, а въ настоящемъ случаѣ нѣтъ нужды ни въ томъ, ни въ другомъ. Всегда лучше держаться болѣе безопаснаго пути, и сперва попробовать нравственное пользованіе. Молодыхъ дѣвушекъ въ эти годы занимаетъ всякій пустякъ; поплясать да поскакать -- для нихъ первое удовольствіе. Видите ли эти двѣ бумажки? Это -- билеты для входа на балъ въ городской думѣ.
   -- Вижу, сказала мистриссъ Додъ недовольнымъ голосомъ.
   -- Ну-съ, вотъ вамъ мои рецепты; когда больная приметъ мое лекарство и въ волю напрыгается, мы посмотримъ, какъ быть далѣе; можетъ быть, придется прописать болѣе сильныя средства: гулянья, вечерники и т. д. Если же мы сбились съ дороги, то во всякомъ случаѣ воротиться не трудно.
   Такая неслыханная выходка, такое небывалое и, по ея мнѣнію, неисполнимое предписаніе со стороны ученаго доктора окончательно поразили мистриссъ Додъ. Но Самсонъ по своему прочиталъ и объяснилъ грустное выраженіе ея лица.
   -- Понимаю, сударыня, воскликнулъ онъ:-- предписаніе доктора по вашему, должно быть непремѣнно облечено въ форму, освященную столѣтіями кровопусканія и убійства. Такъ одолжите листокъ бумаги.

Rp. Die Mercur. circa X lior. vespert,
eat ad Proetorium.
Saltet cum xiii canicul.
praesertim meo. Dom. reddita,
6 hora matutin. domiat ad prand.
Reperat stultit: pro re nata.

   Онъ съ какою-то презрительною улыбкою передалъ рецептъ мистриссъ Додъ, лицо которой прояснилось. Ея полъ вообще любитъ тѣхъ, которые умѣютъ нетолько брать, но и давать. Теперь, какъ она выманила у него настоящій, дѣльной рецептъ, написанный, какъ слѣдуетъ, на непонятной латыни, она согласилась даже свести дочь на балъ, "чтобъ исполнить капризъ стараго друга, которому она столько обязана".
   Докторъ Самсонъ, спустя нѣсколько времени, заѣхалъ опять къ мистриссъ Додъ на обратномъ пути въ Лондонъ, и въ теченіе разговора, принялся восхвалять премудрую природу, которая наставила миссъ Джулію не принимать отравъ, прописанныхъ коновалами, несмотря на всю довѣрчивость ея возраста.
   Мистриссъ Додъ улыбнулась и, извинясь въ томъ, что ему противорѣчитъ, сказала, что дочь ея положительно приняла всѣ прописанныя для нея лекарства.
   Самсонъ спросилъ довольно рѣзко, не за дурака ли она его принимаетъ?
   -- Нѣтъ, отвѣчала та спокойно:-- я васъ считаю за очень умнаго человѣка, но съ очень рѣзкими убѣжденіями.
   -- Я думаю, что съ такими же убѣжденіями, какъ всякій, кто имѣетъ право за убѣжденія. Вы думаете, что если доктора Шортъ, Бестъ, Киньонъ и сотни другихъ не знаютъ дѣйствія своихъ лекарствъ, то и я не знаю! Глаза, языкъ, кожа, голосъ, походка -- все въ ней доказываетъ неразстроенное здоровье; а приняла, бы она хоть одно лекарство этого разбойника Шорта, у дѣвочки непремѣнно ослабли бы десны, и сама она походила бы на смерть.
   Мистриссъ Додъ это очень забавляло.
   -- Всѣ они таковы, эти господа, моя милочка, сказала она, обращаясь къ дочери: -- всѣ они помѣшаны на доводахъ; а доводы эти нерѣдко доводятъ до нелѣпости. Да къ чему толковать понапрасну, когда тутъ сидитъ живое доказательство.
   -- На что мнѣ допрашиваться правды у живыхъ доказательствъ, когда у меня передъ глазами неопровержимый фактъ науки.
   -- Вы можете быть увѣрены, что ничего не услышите кромѣ правды отъ дочери моего мужа, сказала мистриссъ Додъ съ достоинствомъ. При этомъ она взглянула вопросительно на дочь, а та вотъ чѣмъ отвѣтила: первое дѣло, очень покраснѣла, потомъ закрыла лицо обѣими руками, затѣмъ встала съ мѣста и, бросивъ на противнаго доктора сверкающій взглядъ негодованія и упрека, выбѣжала изъ комнаты, какъ серна.
   -- Помилуй боже! вскричалъ Самсонъ.-- Видали, сударыня, взглядъ-то? Что твой василискъ! Еще одинъ такой взглядъ -- и отъ вашего покорнаго слуги останется только куча пепла.
   Джулія не возвращалась въ гостиную до тѣхъ поръ, пока Самсонъ не отправился въ Лондонъ. Тогда она вбѣжала опрометью со слезами на глазахъ и бросилась обнимать колѣни своей матери. Она призналась, что всѣми лекарствами, порошками и микстурами, удобряла свои цвѣты, и всего только одна герань засохла.
   Мы оставили Альфреда Гарди подъ окномъ Джуліи, въ ту памятную, лунную ночь. Любовь, какъ всякая страсть -- ненависть, зависть, алчность и проч.-- совершенно овладѣваетъ человѣкомъ въ нѣсколько часовъ. Нельзя сказать, чтобъ Альфредъ влюбился съ перваго взгляда, потому что онъ видѣлъ Джулію во всей ея красотѣ при яркомъ солнечномъ свѣтѣ и смотрѣлъ на нее съ восхищеніемъ; но теперь, въ тихую лунную ночь, онъ подпалъ чарующей силѣ нетолько красиваго личика, но ея высокихъ душевныхъ качествъ и магическаго голоса. Первое уже достаточно видно изъ нашего разсказа о ихъ странномъ свиданіи; что же касается втораго, то Джулія не принадлежала къ тѣмъ женщинамъ, привлекательная прелесть которыхъ исчезаетъ въ темнотѣ. Ея голосъ былъ тотъ чудный, полный мелодіи голосъ; который невольно волнуетъ душу человѣка, и обаянію котораго трудно противостоять. Альфредъ услышалъ этотъ голосъ и преклонился въ безмолвномъ обожаніи. Словомъ, онъ отнялъ у матери ребёнка, только что превращавшагося въ женщину; но его плѣнница быстро обернулась, посмотрѣла ему въ глаза, и несчастный былъ скованъ по рукамъ и ногамъ.
   Она оставила его, и свѣтлая лунная ночь поблекла въ его глазахъ; онъ видѣлъ вокругъ себя только непроницаемый мракъ. Но въ его юномъ сердцѣ сіялъ новый, чудный свѣтъ. Онъ прислонился къ стѣнѣ противъ ея окошка и предался свѣтлымъ думамъ. Часы шли за часами, а ему казалось, что онъ до сихъ поръ прозябалъ и вотъ только блеснула свѣтлая заря, онъ начинаетъ жить. Онъ думалъ, какъ бы сладко было умереть за нее. Нѣтъ, еще лучше жить для нея; эта жизнь ему представлялась вѣчнымъ, безоблачнымъ блаженствомъ.
   Послѣ этой памятной ночи, онъ постоянно находился въ какомъ-то упоеніи. Такъ прошло время до каникуловъ. Онъ часто посѣщалъ Эдуарда, въ которомъ сталъ принимать особое участіе, и считали, и пересчитывалъ дни, отдѣлявшіе его отъ того блаженнаго времени, когда онъ проведетъ четыре мѣсяца въ одномъ городѣ съ своей чудной красавицей. Гарди не безпокоилъ докторовъ, его сердце пылало ровнымъ пламенемъ, на него не находили минуты охлажденія или нерѣшительности; онъ быль не женщина, которой судьба опредѣлила ждать доброй воли мужчины. Ему жизнь казалась однимъ свѣтлымъ путемъ, усѣяннымъ розами, и онъ порхалъ по немъ на крыльяхъ любви и надежды.
   Наконецъ, онъ явился въ Баркинтонъ. Впервые пришлось ему изъ области фантазіи спуститься на землю. Онъ увидѣлъ, какъ трудно ухаживать за молодой дѣвушкой, которой не былъ представленъ, которую охраняетъ заботливая мать. Ему оставалось одно средство: зайти къ Эдуарду, какъ къ товарищу, но онъ разстался съ нимъ такъ недавно, что приличія требовали обождать нѣсколько дней.
   Эти дни прошли и онъ отправился въ Альбіон-виллу. По дорогѣ онъ обдумывалъ, какъ произойдетъ свиданіе. Эдуардъ представитъ его; мистриссъ Додъ поблагодаритъ его за службу къ ея сыну; онъ скажетъ, что скорѣе ему приходится благодарить, чѣмъ ей; Джулія сначала будетъ молчать, потомъ вставитъ въ разговоръ свое словцо, онъ любезно отвѣтитъ и мало по малу узнаетъ отъ нея, какого она мнѣнія о немъ. Дѣло кончится тѣмъ, что онъ позоветъ Эдуарда обѣдать. Это, конечно, заставитъ ихъ въ свою очередь пригласить его; тогда онъ выберетъ удобную минуту и узнаетъ отъ Джуліи, къ кому она ѣздить въ гости и, конечно, добьется, чтобъ и его туда представили. Достигнувъ этой ступени, онъ уже предался такимъ свѣтлымъ мечтамъ, такъ быстро переходилъ отъ одного счастливаго событія къ другому, что когда подходилъ къ Альбіон-виллѣ, то мысленно уже стоялъ съ Джуліей въ освѣщенной церкви передъ алтаремъ. Сердце у него тревожно билось и онъ дрожащей рукой постучалъ въ дверь.
   Черезъ минуту она отворилась и его встрѣтила Сара, черномазая служанка мистриссъ Додъ.
  

VI.

   -- Мистеръ Эдуардъ Додъ?
   -- Ихъ дома нѣтъ, сэръ; еще на прошлой недѣли уѣхали.
   -- Надолго?
   -- Не могу знать, сэръ. Только я не думаю, чтобы они возвратились прежде будущей недѣли.
   -- Но, можетъ быть, дамы... можетъ быть, мистрисъ Додъ, можетъ мнѣ сказать, когда онъ вернется.
   -- Ваша правда, сэръ; только мистриссъ Додъ теперь въ Лондонѣ.
   -- А миссъ Додъ? возразилъ Альфредъ, и глаза его засверкали.
   -- И онѣ, сэръ, въ Лондонѣ съ мамашей; вѣдь для нихъ-то нарочно и поѣхали совѣтоваться съ важными докторами.
   Онъ вздрогнулъ.
   -- Однако, она не серьёзно больна, нѣтъ ничего опаснаго?
   -- Мы надѣемся, что нѣтъ; она только скучаетъ, жалуется, какъ всѣ молодыя барышни.
   Альфреда ни мало не успокоилъ подобный отвѣтъ; онъ не на шутку испугался и былъ совершенно несчастливъ. Видя безпокойство, написанное на его лицѣ, Сара, которая, несмотря на свою рѣзкость, была очень добра отъ природы, прибавила:
   -- Вотъ кухарка говоритъ, что здоровая работа вылечила бы нашу миссъ отъ всѣхъ ея болѣзней.
   -- Ваша кухарка -- безчувственное существо, отвѣтилъ Альфредъ.
   -- Да это ужь такъ отъ должности; иначе какъ могла бы она рѣзать кроликовъ. Однако, какъ прикажете о васъ доложить; моя работа стоитъ.
   Альфредъ понялъ намекъ и нехотя вынулъ визитную карточку, сказавъ "мистеру Эдуарду Доду". Она наскоро обтерла о передникъ чистую, но мокрую руку и взяла карточку; онъ удалился. Проводивъ его глазами пока онъ скрылся, она произнесла глубокомысленное "ого!" и понесла карточку въ кухню для предварительнаго освидѣтельствованія.
   Альфредъ Гарди отличался рѣшительнымъ характеромъ, но, несмотря на то, его очень легко было разстроить. Онъ прилетѣлъ на крыльяхъ любви и надежды, и языкъ глупой горничной парализовалъ всѣ его силы. Болѣзнь была единственная случайность, на которую онъ не разсчитывалъ. Она казалась ему безсмертною. Быть можетъ, это была та поэтическая и роковая болѣзнь, которую зовутъ чахоткой. Такъ что жь, онъ будетъ тѣмъ болѣе любить ее, онъ женится на ней какъ только достигнетъ совершенныхъ лѣтъ, онъ повезетъ ее куда нибудь въ болѣе теплый край, онъ оградитъ ее отъ малѣйшаго дыханія вѣтра и продлитъ, а, можетъ быть, и спасетъ ея жизнь. Но потомъ онъ начиналъ отчаиваться и пенять на соціальныя паутины, опутывавшія его и раздѣлявшія его отъ нея. Въ одну изъ подобныхъ минутъ, онъ наткнулся на довольно рѣдкій экземпляръ сыновъ Адама. Это былъ Джемсъ Макслей -- садовникъ, приходившій убирать садъ мистера Гарди. Альфредъ любилъ болтать съ нимъ потому, что онъ былъ большой оригиналъ, отличался простодушнымъ юморомъ и бойкимъ языкомъ, любилъ пофилософствовать, но еще болѣе любилъ деньгу, хотя былъ безупречной честности. Однажды онъ сказалъ Альфреду, что ему нужно заглянуть на Альбіон-виллу, гдѣ ожидали капитана: "надобно привести въ порядокъ палубу -- такъ я зову тотъ клочокъ зеленаго лужка, что у нихъ передъ домомъ, потому что капитанъ любитъ гулять по немъ взадъ и впередъ; вѣрно воображаетъ себѣ, сердечный, что онъ на палубѣ среди моря."
   Альфредъ обрадовался, что провидѣніе послало ему такое орудіе. Чтобы разузнать, не возвратилась ли она, онъ спросилъ у Макслея -- не присылали ли за нимъ съ виллы.
   -- Такъ вотъ сейчасъ и пошлютъ, отвѣтилъ Макалей нѣсколько презрительно.-- Очень онѣ много заботятся, эти барышни, объ садѣ; заведутъ себѣ нѣсколько горшковъ цвѣтовъ въ комнатахъ, а до остального имъ и дѣла нѣтъ. Потому, я вамъ доложу, всякій человѣкъ не можетъ всѣмъ заниматься; онѣ занимаются только своими комнатами, и поди-ка гостиная у нихъ не хуже чѣмъ у королевы; это моя хозяйка мнѣ разсказывала; она вѣдь надивиться имъ не можетъ. А я имѣю дѣло только съ капитаномъ, который мнѣ платитъ деньги;
   Мудрецъ взвалилъ свои орудія на плечи и удалился. Но онъ навелъ Альфреда на счастливую мысль. На другой день Альфредъ все утро бродилъ около кухонной двери, пока не подкараулилъ мистриссъ Макслей, которая снабжала домъ яйцами и зеленью.
   -- Не знаете ли, любезнѣйшая, когда пріѣдетъ мой пріятель Эдуардъ Додъ? подъѣхалъ онъ къ ней.
   Она отвѣчала, что не думала, чтобы онъ скоро возвратился, потому что онъ уѣхалъ учиться.
   -- Вѣдь вы знаете, онъ поглупѣй будетъ миссъ Джуліи. А мистриссъ и миссъ должны быть домой сегодня, потому что приказано кушанье готовить. Я завтра буду у нихъ и узнаю, когда ожидаютъ мистера Эдуарда, прибавила она въ заключеніе.
   Альфредъ видѣлъ, что попалъ на вѣрный слѣдъ; онъ теперь имѣлъ дѣло съ человѣкомъ, котораго довольно было только навести на разговоръ, чтобы добиться болѣе отвѣтовъ, чѣмъ желалъ бы услышать. Онъ подумалъ съ минуту и потомъ спросилъ ее, не взялась ли бы она приносить ему каждое утро пару свѣжихъ яицъ?
   -- Кому-же какъ не мнѣ за это взяться? отвѣтила она: -- у насъ свои куры несутся, только яички-то обойдутся подороже чѣмъ лавочныя; да что же значатъ для вашей милости какіе нибудь лишніе полпенса.
   -- Хорошія вещи никогда не бываютъ дешевы, лукаво сказалъ Альфредъ.-- Если вы поручитесь, что яйца будутъ всегда свѣжія, и вы будете носить ихъ аккуратно каждое утро, то я согласенъ давать вамъ и по сикспенсу.
   -- Сикспенсъ за пару яицъ! воскликнула мистриссъ Макслей, и яркій румянецъ корыстолюбія покрылъ ея щоки.-- Я не смѣю брать столько; Джемсъ убьетъ меня.
   -- Вотъ вздоръ какой! вѣдь я не за одни яйца плачу, а за трудъ приносить ихъ каждый день; вѣдь тутъ болѣе полумили будетъ.
   -- Ваша правда, ваша правда. Молодой джентльменъ, вы умѣете цѣнить время бѣдной женщины, а вы сами не знаете, что и дѣлать съ своимъ временемъ: только тратите его на крикетъ да на ученье, а ни то, ни другое не сдѣлаетъ человѣка богаче.
   Любовь и корысть вошли въ соглашеніе, и въ первый разъ болѣе благородная страсть сдѣлалась такою-же жадною птицей, какъ и послѣдняя, и стала клевать, какъ крохи, всякія свѣдѣнія о жителяхъ Альбіон-виллы. Обѣ дамы очень добры, даже горничныя любятъ ихъ. Миссъ отличается болѣе религіознымъ настроеніемъ, чѣмъ ея мать, и ходитъ въ церковь св. Анны по четвергамъ утромъ, а по воскресеньямъ утромъ и вечеромъ, и кромѣ того посѣщаетъ приходскихъ бѣдныхъ. Мистриссъ Додъ глазъ не смыкаетъ, когда ночью дуетъ вѣтеръ, но никогда не жалуется, только является къ утреннему чаю немного блѣднѣе обыкновеннаго. Болѣзнь миссъ Джуліи -- самая пустяшная, а возятся такъ много съ нею потому, что она всеобщая любимица.
   На основаніи этихъ свѣдѣній, Альфредъ отправился на слѣдующее же воскресенье въ церковь св. Анны и помѣстился въ восточномъ углу боковой галлереи. Покуда прихожане собирались въ церковь, органистъ игралъ Agnus Dei, Моцарта. Эти торжественные, нѣжные звуки вкрадывались въ его пылкую душу, и, казалось, шептали ей: "миръ! удалитесь тревоги!" Онъ тоскливо вздыхалъ, онъ начиналъ думать, что лучше было бы для него, для его занятій, чтобы онъ никогда не встрѣчался съ нею. Подобныя чувства часто сродни пророческой прозорливости.
   Но вдругъ чудный свѣтъ разлился въ галлереѣ; прелестная какъ май, олицетворенная скромность, она тихо скользила между рядами скамеекъ. Дойдя до своего мѣста, она на минутку встала на колѣни, потомъ сѣла на скамью и принялась отъискивать мѣсто въ Библіи. Альфредъ не спускалъ съ нея взора, онъ пожиралъ ее глазами. Но она не поднимала головы. Она, повидимому, оставила женское любопытство и всѣ свѣтскія мысли за порогомъ церкви. Онъ, право, желалъ, чтобы она не была въ такомъ небесномъ настроеніи; ея рѣсницы были прекрасны, но онъ желалъ бы видѣть ея глаза и прочесть въ нихъ свою участь.
   Но нѣтъ, она была здѣсь для молитвы и даже не примѣчала своего возлюбленнаго, взоры котораго были къ ней прикованы; а онъ становился на колѣни и вставалъ, и снова становился на колѣни, и снова вставалъ вмѣстѣ со всѣми; но всѣ эти движенія были такъ же сознательны, какъ движенія поршня въ паровой машинѣ.
   Въ послѣднемъ псалмѣ передъ проповѣдью, кто-то на хорахъ взялъ отчаянную ноту. Джулія не вынесла этого оскорбленія ея вѣрному слуху и обернулась, чтобы увидать преступника, и два яхонтовые глаза ея встрѣтили страстный взоръ Альфреда.
   Яркій румянецъ пробѣжалъ по ея щекамъ; она тотчасъ опустила глаза на книгу, какъ будто бы смотрѣть куда нибудь въ сторону было грѣшно. Это была только минутная вспышка, но и бездѣльной вспышки бываетъ достаточно, чтобы взорвать мину.
   Но этотъ чудный румянецъ сталъ еще ярче, и разлился далѣе, прежде чѣмъ исчезнулъ, и начинавшее уже охлаждаться сердце Альфреда заныло новою страстью. Она ни разу болѣе не взглянула на него, но до конца службы щочки ея нѣсколько разъ покрывались румянцемъ, хотя въ проповѣди не было ничего, что бы могло заставить покраснѣть, да и религіознато восторга она не могла возбудить: въ ней не было ничего, кромѣ общихъ мѣстъ и нѣкоторой желчности противъ сектантовъ.
   Итакъ Альфредъ принялъ этотъ румянецъ на свой счетъ, и сознаніе, что онъ могъ взволновать земными мыслями эту дивную статую благочестія не могло не заставить молодаго человѣка возгордиться своимъ могуществомъ.
   Впрочемъ, былъ ли это румянецъ радости или негодованія? Что, если видъ его былъ ей непріятенъ. Онъ тотчасъ же убѣдится на дѣлѣ, какого она о немъ мнѣнія. Онъ вышелъ изъ церкви прежде толпы и сталъ у воротъ ограды.
   Она была приготовлена къ этой встрѣчѣ и потому поклонилась ему съ совершеннымъ хладнокровіемъ, только съ легкимъ оттѣнкомъ учтивости, непримѣтной, по мнѣнію молодыхъ дѣвушекъ, но непропадающей даромъ для молодыхъ людей.
   Альфредъ съ внутреннимъ волненіемъ снялъ шляпу и раскланялся; онъ вперилъ въ нее умоляющій и вопрошающій взоръ -- но отвѣта не было; она быстро прошла мимо и направилась домой. Онъ жадно смотрѣлъ ей въ слѣдъ, но благоразуміе не позволяло ему послѣдовать за нею.
   Съ этой поры, несмотря ни на какую погоду, онъ каждый день два раза гулялъ подъ окнами Альбіон-виллы и даже два раза имѣлъ счастье увидѣть ее у окна гостиной. Онъ не пропускалъ ни одного дня, когда она бывала въ церкви, и одинъ разъ подобрался совершенно близко къ ней. Онъ видѣлъ, какъ она бросила торопливый взглядъ на галлерею, и сдѣлалась серьёзнѣе; но потомъ она примѣтила его вблизи, и хотя ни разу болѣе не оборачивалась, но онъ могъ замѣтить, что она осталась довольна. Альфредъ выучился распознавать на ея лицѣ тончайшіе оттѣнки чувствъ, потому что любовь -- микроскопъ. Одного только онъ не зналъ -- что избранный имъ планъ дѣйствія былъ самый искусный: видѣть, что слѣдятъ за каждымъ ея шагомъ, выискиваютъ случай, чтобы уловить ея взглядъ -- этого одного достаточно, чтобы польстить врожденному самолюбію женщины и возбудить въ ней жалость и любопытство этихъ привратниковъ у вратъ любви.
   Докторъ Самсонъ обѣдалъ у Гарди и случайно упомянулъ о своихъ старыхъ паціентахъ "Додахъ", которыхъ онъ лечилъ, когда жилъ въ Баркинтонѣ.
   -- Тѣхъ самыхъ, которые живутъ теперь въ Альбіон-виллѣ? спросила миссъ Гарди, къ немалому изумленію своего брата.
   -- Какого тамъ чорта Альбіон-вилла! сказалъ благовоспитанный докторъ.-- Они живутъ на берегу, то-есть тогда жили; а теперь, говорятъ, переѣхали за городъ. Онъ -- капитанъ, морякъ и отличный малый, а мистриссъ Додъ -- самая благовоспитанная женщина, какой я когда-либо прописывалъ рецептъ, исключая мистриссъ Самсонъ.
   -- Да, это и есть альбіонвильскіе Доды, сказала миссъ Гарди.-- У нихъ двое дѣтей: сынъ Эдуардъ и дочь Джулія; она очень недурна собой; по мнѣнію же мужчинъ, даже красавица.
   Альфредъ вытаращилъ глаза на сестру.
   -- Да что она совсѣмъ слѣпая!-- "недурна собой"!
   Самсонъ былъ очень доволенъ услышать о своихъ знакомыхъ.
   -- Слушайте, сказалъ онъ.-- Эту вотъ самую дѣвочку я спасъ отъ смерти, когда ей было всего одинъ годъ.
   -- Она и теперь больна, поспѣшно проговорилъ Альфредъ.-- Вы бы заѣхали къ нимъ. Гм! Дѣло въ томъ: я очень друженъ съ ея братомъ. Затѣмъ онъ далъ подробное указаніе, какъ найти Альбіон-виллу.
   -- Дженни, душа моя, обратился онъ къ сестрѣ, по уходѣ Самсона:-- отчего ты никогда не говорила мнѣ, что ты знакома съ ней?
   -- Знакома, съ кѣмъ?
   -- Съ кѣмъ? Да съ сестрой Дода.
   -- Я съ нею недавно познакомилась и не думала, что это можетъ тебя интересовать. Мы сблизились съ нею о Христѣ. Я никогда не бываю въ Альбіон-виллѣ; ея мать очень милая, но свѣтская женщина.
   -- Какое непростительное сочетаніе, съ легкой усмѣшкой замѣтилъ Альфредъ.-- Такъ вы встрѣчаетесь съ ней только въ церкви?
   -- Въ церкви? нѣтъ. Она ходитъ въ церковь св. Анны, въ которой проповѣдникъ угощаетъ своихъ слушателей нравоучительными поученіями.
   Альфредъ добродушно замоталъ головой.
   -- Слушай, Дженни, ты опять навязываешься на споръ; развѣ ты забыла, сколько мы горячились и сердились и сколько времени потеряли въ безплодныхъ богословскихъ спорахъ. Бросимъ это. Забудемъ обо всякой высокой и низкой церкви и будемъ братомъ и сестрой. Скажи попросту, гдѣ ты встрѣчаешься съ Джуліей Додъ, потому что изъ твоей фразы о сближеніи о Христѣ, я ровно ничего не понимаю.
   Джулія вздохнула при этомъ откровенномъ признаніи.
   -- Мы встрѣчаемся въ жилищахъ неимущихъ и недугующихъ, которыхъ Онъ возлюбилъ на зѣмли; и мы, его недостойные слуги, стараемся утѣшать ихъ въ скорби и привести ихъ къ Тому, кто единъ можетъ исцѣлить душу и тѣло.
   -- И это дѣлаетъ вамъ честь, Дженни, съ жаромъ сказалъ Альфредъ!-- Это -- голосъ истинной религіи, а не дикій вопль или завываніе той или другой секты. Итакъ мистриссъ Додъ раздѣляетъ съ тобою заботы ни этимъ добрымъ дѣламъ. Я этому вовсе не удивляюсь.
   -- Мы встрѣчаемся съ нею повременамъ; но нельзя еще сказать, что она раздѣляетъ мои труды. Я вѣдь, ты знаешь, имѣю цѣлый округъ, а бѣдная мистриссъ Додъ не позволяетъ Джуліи записаться въ наше общество. Она посѣщаетъ бѣдныхъ и больныхъ отъ времени до времени, совершенно независимо отъ насъ, и я очень боюсь, что она заботится о ихъ бренныхъ тѣлахъ болѣе, чѣмъ о душахъ, которыя безсмертны. Еще на дняхъ она сознавалась мнѣ въ совершенномъ неумѣніи поучать женщинъ, которыя годились бы ей въ матери. Она находитъ, что легче выслушивать ихъ жалобы на земныя испытанія, и, конечно, это гораздо легче. О, свѣтъ еще держитъ ее въ своихъ хитросплетенныхъ сѣтяхъ.
   Она произнесла это грустнымъ тономъ, но тотчасъ же просвѣтлѣла и добродушно прибавила:
   -- Но она -- добрая дѣвочка и Богъ просвѣтить ея умъ и сердце.
   Альфредъ скорчилъ кислую физіономію, но пропустилъ слова сестры безъ замѣчанія: ему теперь было не до того.
   -- Слушай, Дженни, сказалъ онъ:-- у меня есть до тебя просьба: познакомь меня съ твоей пріятельницею; миссъ Додъ.
   Миссъ Гарди едва примѣтно покраснѣла.
   -- Нѣтъ, и бы не хотѣла этого, Альфредъ.
   -- Вотъ вздоръ; почему жe нѣтъ?
   -- Потому, что это не послужитъ къ ея вѣчному благу. Джулія еще колеблется между этимъ свѣтомъ, и будущимъ -- а этого не должно быть, этого не должно быть: между двумя путями нѣтъ средины. А ты навѣрно заставишь вѣсы склониться не въ ту сторону, и я буду нѣкоторымъ образомъ орудіемъ ея погибели.
   -- Да развѣ я безбожникъ какой? сердито спросилъ Альфредъ.
   Дженни совершенно перепугалась.
   -- Ахъ нѣтъ, нѣтъ, Альфредъ, но ты слишкомъ свѣтскій человѣкъ.
   Альфредъ старался сдержать свой гнѣвъ, и попытался образумить ее, убѣдивъ, что всѣ эти пышныя слова совершенно неумѣстны.
   -- Она -- сестра Дода, и онъ, по первому моему слову, представитъ меня ей, вопреки всей моей свѣтскости.
   -- Такъ зачѣмъ же просить у меня того, что противорѣчитъ моимъ убѣжденіямъ? возразила дѣвушка съ рѣзкостью и находчивостью свѣтской дамы.-- Вѣдь не могъ же ты влюбиться въ нее, не зная ея?
   Альфредъ не отвѣчалъ ни слова на эту неудачную выходку, но сдѣлалъ послѣднее усиліе успокоить ее.
   -- И ты еще называешь себя моей сестрой, а не можешь сдѣлать для меня такой бездѣлицы! Когда ея брать, который ужь вѣрно любитъ ее въ десять разъ болѣе, чѣмъ ты, и не подумать бы отказать мнѣ въ этой просьбѣ?
   -- Зачѣмъ же ему отказывать? Онъ самъ -- плотской человѣкъ; пусть плотскіе люди и представляютъ другъ друга. Я рѣшительно отказываюсь, хотя мнѣ очень жаль, что тебя такъ огорчаетъ мой отказъ.
   -- А мнѣ очень жаль, что у меня сестра не "милая свѣтская" дѣвушка, а сварливая, чортъ знаетъ чѣмъ набившая себѣ голову святоша.
   И съ этими словами Альфредъ схватили, свѣчу и ушелъ спать. Такъ легко одна страсть подымаетъ другія.
   Дженни уронила одинокую слезу, но утѣшилась мыслью, что она исполнила свой долгъ, что гнѣвъ Альфреда были, совершенно неосновательный и что онъ самъ вѣроятно въ этомъ убѣдится, когда будетъ похладнокровнѣе.
   На слѣдующій же день Альфредъ, подстрекаемый неудачей, рѣшился накинуться на доктора Самсона. Но когда онъ пришелъ къ нему, старикъ собирался идти обѣдать въ Альбіон-вилду, и Альфредъ отложилъ свое намѣреніе до болѣе удобнаго случая. Онъ снова зашелъ въ гостиницу на другое утро, но старикъ уже укатилъ въ Лондонъ.
   "Нѣтъ, мнѣ рѣшительно не везетъ" подумалъ Альфредъ и, потерявъ всякую надежду, направился домой.
   На половинѣ Бухананской улицы, онъ услышалъ какой-то голосъ, звавшій его самимъ умоляющимъ тономъ: "Мистеръ Альфредъ, мистеръ Альфредъ, да постойте же, мистеръ Альфредъ". Онъ обернулся и увидѣлъ Ричарда Абсалома, игрока въ крикетъ, подававшаго большія надежды, который продолжалъ кричать, махая какимъ-то лоскутомъ бумаги: "мистеръ Альфредъ, зайдите, пожалуйста, я не смѣю отлучиться изъ лавки".
   Игра въ крикетъ связываетъ игроковъ такими тѣсными узами, передъ которыми исчезаютъ всѣ соціальныя различія, и потому хотя Альфредъ и пробормоталъ сквозь зубы: "что за кошка тамъ околѣла" -- но все же пошелъ на зовъ.
   Бѣда была довольно оригинальнаго свойства. Нужно сказать, что Ричардъ или Дикъ Абсаломъ былъ младшій изъ двухъ помощниковъ мистера Дженнера, добродушнѣйшаго изъ аптекарей. Дженнеръ обучалъ это юношество аптекарскому искусству на счетъ и въ ущербъ общественному здравію. За нѣсколько минутъ передъ тѣмъ, какая-то хорошенькая горничная вручила Дику рецептъ и прибавила: "нельзя ли поскорѣе приготовить, молодой человѣкъ". Дикъ, которому было всего пятнадцать лѣтъ, былъ очень польщенъ этими послѣдними словами изъ устъ уже зрѣлой красавицы, и съ любезной улыбкой взялъ рецептъ изъ ея рукъ; но одного бѣглаго взгляда на него было достаточно, чтобы вселить смятеніе въ его душу. Онъ, однако, сдѣлалъ послѣднюю попытку и пробормоталъ: "здѣсь очень много ингредіентовъ, а хозяина нѣтъ дома и рецептная книга заперта; такъ не могли ли бы вы, миссъ, зайти черезъ полчаса". Та тотчасъ согласилась, потому что и она не привыкла, чтобы ее называли миссъ, да къ тому же еще по сосѣдству жилъ ея поклонникъ.
   Дикъ вздохнулъ свободнѣе, когда она удалилась. Передъ нимъ лежалъ рецептъ, полный новыхъ, ему неизвѣстныхъ химическихъ препаратовъ, и самая величина пріемовъ была прописана полатыни, въ непонятныхъ для него выраженіяхъ. Годъ тому назадъ, Дикъ сосчиталъ бы по пальцамъ число ингредіентовъ и взялъ бы соотвѣтствующее число твердыхъ и жидкихъ веществъ, смѣшалъ бы это все, какъ попало, отдалъ бы просителю, и съ полнымъ хладнокровіемъ отправился бы играть въ крикетъ; но теперь его умъ находился, но современному выраженію, "въ переходномъ состояніи". Дикъ мучился сомнѣніями между желаніемъ побѣжать въ другую аптеку и посовѣтоваться съ опытнымъ аптекаремъ, мистеромъ Тейлоромъ, и опасеніемъ уронить честь своей фирмы передъ соперникомъ. Онъ уже начиналъ отчаяваться и ему приходили въ голову мрачныя мысли бросить совершенно аптеку и пойти наняться въ клубъ игроковъ въ крикетъ, чтобы занимать должности, которыми важные господа пренебрегаютъ.
   По случайному совпаденію, какъ разъ въ эту минуту по улицѣ проходилъ самый вліятельный членъ этого клуба.
   -- О, мистеръ Альфредъ, обратился онъ къ нему:-- вы были всегда такъ добры ко мнѣ во время игры; не могли ли бы вы достать мнѣ мѣсто въ клубѣ: мнѣ такъ опротивѣла эта служба.
   -- Ахъ ты, дурачокъ, отвѣтилъ ему Альфредъ:-- крикетъ -- забава, а не занятіе; да и къ тому же онъ продолжается только пять мѣсяцевъ въ году. Держись своего ремесла, какъ благоразумный человѣкъ, и ты сколотишь себѣ состояньице.
   -- Ахъ, мистеръ Альфредъ! Ну, какъ же мнѣ сдѣлать состоянье -- Дженнеръ ни гроша не платитъ. А тутъ вотъ только что какая-то дѣвушка принесла рецептъ, въ которомъ ничего не разберешь. Охъ, участь моя горькая.
   -- Ну, чего нюни-то распустилъ? ты не можешь уразумѣть конструкціи -- что жь, это и съ нашимъ братомъ случается, только мы не ревемъ изъ-за этого. Дай-ка мнѣ его поглядѣть.
   -- И то, вѣдь вы ученый, отозвался Дикъ:-- да только наврядъ вы что выбудь разберете: тутъ какой-то новый ртутный препаратъ и еще что-то и еще что-то. Чортъ бы побралъ того, кто это писалъ.
   -- Подержи языкъ-то за зубами, да выслушай, что оно значитъ. Die mercurii -- во вторникъ -- decima hora vespertina -- въ десять часовъ вечера -- cat ad Praetorium -- пусть поѣдетъ въ Преторію -- salltet -- пусть будетъ прыгать -- cum tredecim caniculis -- съ тринадцатью щенками -- praesertim meo -- съ моимъ въ особенности. Дикъ, послушай, да этотъ рецептъ прямо изъ сумасшедшаго дома.-- Dornum rodita -- и пусть возвратится она домой.
   -- Ага, такъ это женщина -- теперь все объясняется.
   -- Пусть она ѣдетъ въ городскую думу -- прыгаетъ -- нѣтъ, танцуетъ тамъ съ тридцатью щенками, въ особенности съ моимъ. Ха! ха!-- а кто эта женщина, которой все это предписывается?
   -- Это не женщина, а молодая барышня, пропищалъ какой-то голосъ у дверей и воскликнулъ: "Ахъ, батюшки!" когда Альфредъ обернулся.
   Онъ узналъ черноглазую горничную изъ Альбіон-виллы; она также узнала его; они поглядывали теперь другъ на друга въ краснорѣчивомъ молчаніи.
   -- Да, сэръ, это для моей барышни, проговорила наконецъ дѣвушка:-- что же, готово, молодой человѣкъ?
   -- Нѣтъ, и никогда не будетъ готово, сердито отвѣтилъ Дикъ: -- это -- глупая шутка, и вы бы стыдились приходить съ чѣмъ нибудь подобнымъ въ порядочную аптеку.
   Альфредъ остановилъ Дика и объяснилъ Сарѣ, что миссъ Джулія должна узнать смыслъ этого рецепта прежде, чѣмъ онъ пойдетъ по рукамъ всѣх'ъ аптекарей.
   Онъ спросилъ у Дика лоскутокъ бумаги и нависалъ:
   "Мистеръ Альфредъ Гарди свидѣтельствуетъ свое почтеніе миссъ Додъ и имѣетъ честь увѣдомить ее, что прилагаемый рецептъ совершенно случайно попалъ ему въ руки. Такъ-какъ это жалкая шутка, могущая обратить вниманіе на миссъ Додъ, то онъ осмѣливается препроводить его обратно къ миссъ Додъ съ подстрочнымъ переводомъ, прочтя который миссъ Додъ сама рѣшитъ, можно ли допустить, чтобы подобная вещь сдѣлалась для всѣхъ извѣстной.
   "Во вторникъ, въ десять часовъ вечера, пусть она поѣдетъ въ городскую думу, и будетъ тамъ танцовать съ тринадцатью щенками, и въ особенности съ моимъ. Пусть она возвратится въ шесть часовъ утра и проспитъ до обѣда и будетъ повторять это, когда представится случай."
   -- Прикажете подать это барышнѣ, когда онѣ будутъ однѣ? шепотомъ спросила Сара.
   -- Вы этимъ заслужите мою благодарность.
   -- Это значитъ какой нибудь хорошенькій подарочекъ?
   -- Да, когда это говоритъ джентльменъ хорошенькой черноглазой дѣвушкѣ, которая дѣлаетъ ему услугу.
   Сара улыбнулась и прошептала..
   -- Ну, такъ давайте; а сдѣлаю, что могу.
   Альфредъ положилъ рецептъ и письмо въ одинъ конвертъ и, передавая ихъ, сунулъ ей въ руку соверенъ и шепнулъ: "будьте осторожны"
   Альфредъ предался свѣтлымъ мечтамъ: этотъ подвигъ наполняла, его сознаніемъ своего достоинства: будь только у него хвостъ какъ у индѣйскаго пѣтуха, онъ навѣрно распустилъ бы его. Онъ сдѣлалъ шагъ къ сближенію -- написалъ письмо; а если это предписаніе было отъ доктора Самсона, въ чемъ онъ была, убѣжденъ, то она навѣрно будетъ на балѣ -- и эта мысль раскрывала передъ нимъ свѣтлую перспективу.
   Между тѣмъ мистриссъ Додь сообщила Джуліи мнѣніе о ней доктора Самсона и о томъ, что онъ оставилъ рецептъ.,
   -- Но непремѣнно настаиваетъ, чтобы ты поѣхала на балъ, прибавила она въ заключеніе.
   Джулія отвѣтила, что она не въ такомъ настроеніи, чтобы ѣхать на балъ, и въ отвѣтъ на возраженіе матери, что билеты уже куплены, попросила позволенія послать ихъ Дартонамъ: -- это будетъ такая радость для Розы и Алисы: онѣ бѣдныя рѣдко выѣзжаютъ и, право, мнѣ кажется, что онѣ гораздо бѣднѣе чѣмъ всѣ думаютъ.
   -- Это, конечно, будетъ очень мило съ твоей стороны, сказала мистриссъ Додъ: -- но я не знаю, зачѣмъ тебѣ жертвовать собою для другихъ.
   -- Велика жертва, замѣтила Джулія, и, написавъ сладенькое письмецо, приложила къ нему билеты. Такъ-какъ Сары не было дома, то письмо отнесла Елисавета. Сара встрѣтила ее въ воротахъ, но не сказала ни слова; потомъ она нѣсколько времени улавливала минуту, чтобъ Джулія пошла къ себѣ въ комнату и тогда поспѣшила передать ей письмо. Съ лукавой улыбкой слѣдила она за выраженіемъ лица Джуліи, и полагая, что письмо непремѣнно должно содержать что инбудь очень радостное, сказала съ притворной простотой: "Ну, барышня, я надѣюсь, что все ладно". Выйдя изъ комнаты, она потомъ цѣлый день мучила своихъ сослуживицъ темными намеками на какую-то тайну, ей одной извѣстную.
   Джулія перечитала нѣсколько разъ эти церемонныя строки; сердце ея билось. "Онъ не хочетъ, чтобы я сдѣлалась предметомъ толковъ, сказала она про себя.-- Какъ добръ онъ, право! Какъ онъ печется обо мнѣ. О! онъ, конечно, будетъ тамъ".
   Она не ошиблась. Въ десять часовъ во вторникъ, Альфредъ былъ уже въ залѣ городской ратуши. Это была великолѣпная зала, и очень просторная, несмотря на то, что въ ней было большое общество и происходили танцы. Но той, которую искалъ Альфредъ, не было тамъ и онъ даже начиналъ думать, что она не захотѣла поѣхать на публичный балъ. Онъ игралъ роль великосвѣтскаго человѣка -- не танцевалъ, и помѣстившись въ дверяхъ зала съ однимъ университетскимъ товарищемъ, старался отвести душу, посмѣиваясь и критикуя проходившій мимо его людъ.
   Но вдругъ онъ остановился, остановился среди фразы; сердце его тревожно забилось, дрожь пробѣжала по всему тѣлу. Въ дверяхъ показались двѣ дамы. Обѣ были хороши, но Альфредъ видѣлъ только младшую изъ нихъ въ воздушномъ бѣломъ платьѣ съ самымъ маленькимъ кушачкомъ, какой можно себѣ вообразить, и нитью жемчуга на шеѣ. Она измѣнила свое намѣреніе съ такими извиненіями и такимъ глубокимъ сокрушеніемъ о непостоянствѣ своего характера, что мистриссъ Додъ, ничего неподозрѣвавшая и всегда снисходительная, едва могла удержаться отъ смѣха. Альфредъ не былъ убѣжденъ, что она пріѣхала только вслѣдствіе его письма. Но, можетъ быть, и эта мысль не могла бы сдѣлать его счастливѣе, чѣмъ онъ былъ въ эту минуту.
  

VII.

   Гарди послѣдовалъ за миссъ Додъ, и убѣжденный, что ее тотчасъ же пригласятъ на всѣ танцы, обратился, не теряя минуты, къ распорядителю бала, прося представить его миссъ Додъ. Распорядитель, хотя и былъ очень занятъ, поспѣшилъ исполнить желаніе сына великаго банкира.
   Джулія видѣла, какъ они подходили къ ней, видѣла, хотя и не смотрѣла на нихъ. Глаза ея сверкали и щеки пылали, когда распорядитель торжественно представилъ ей мистера Альфреда Гарди. Онъ пригласилъ ее на танецъ.
   -- Я обѣщала уже, сказала она.
   -- Ну, такъ на слѣдующій.
   -- Съ удовольствіемъ.
   Затѣмъ наступило неловкое молчаніе; Альфредъ только-что собирался прервать его, какъ вдругъ къ нимъ подлетѣлъ молоденькій корнетъ Бозанкетъ, кинувъ презрительный взглядъ на Гарди, онъ подхватилъ Джулію и отправился съ нею на другой конецъ комнаты.
   Въ обществѣ скоро привыкаешь къ подобнымъ непріятностямъ, но для Альфреда это было новостью, и потому онъ задрожалъ отъ досады; къ тому же онъ видѣлъ изъ рецепта доктора Самсона, что у него есть соперникъ.
   "Этотъ корнетишка", думалъ онъ: "и есть его любимчикъ."
   Чтобъ отдѣлаться отъ мистриссъ Додъ, онъ предложилъ проводить ее къ ея стулу. Она поблагодарила его, но отвѣчала, что желаетъ видѣть, какъ танцуетъ ея дочь. Тогда Гарди провелъ ее къ окошку, прямо противъ котораго стояла ея дочь съ своимъ кавалеромъ.
   Музыка заиграла кадриль и вся зала пришла въ движеніе.
   -- Кто эта красавица въ бѣломъ? спросилъ пожилой стряпчій, стоявшій въ толпѣ недалеко отъ мистриссъ Додъ.
   -- Въ бѣломъ? Я не вижу никакой красавицы въ бѣломъ, отвѣчала его дочь.
   -- Да, вонъ прямо противъ тебя, сказалъ громко ея отецъ.
   -- Эта дѣвица, что танцуетъ съ маленькимъ корнетомъ? Я не нахожу ее красавицею. И какая на ней тряпка?
   -- Вѣрно не стоила и одного фунта, замѣтила другая дама.
   -- Но, какіе великолѣпные жемчуга! воскликнула третья:-- неужели они настоящіе?
   -- Настоящіе? Вотъ мысль! подхватила четвертая: -- кто пойдетъ надѣвать настоящіе жемчуга въ горошину величиною при кисейномъ платьѣ, въ двадцать пенсовъ аршинъ?
   -- Дряни! пробормоталъ Эдуардъ съ гнѣвомъ.
   Мистриссъ Додъ, боясь какой-нибудь неприличной выходки отъ этого дикаго мальчишки, схватила его за руку и повелительнымъ тономъ произнесла:
   -- Успокойтесь, сэръ! Пожадуйста, не обращайте вниманія на этотъ народъ.
   Между тѣмъ дамы продолжали рвать на части туалетъ бѣдной Джуліи: и букетъ у нея былъ дрянной, и башмаки никуда не годились. А она въ это время граціозно порхала передъ ними въ своемъ воздушномъ, легкомъ платьѣ, окружавшемъ ее, какъ древнюю богиню, серебристымъ облакомъ.
   -- Эко платье-то виситъ, какъ тряпка. Не мѣшало бы его покрахмалить.
   -- Я клянусь, что его мыли дома.
   -- Кто его шилъ?
   -- Это нельзя назвать платьемъ. Это -- тряпка!
   -- Поѣдемте отсюда, шопотомъ произнесъ Альфредъ.
   -- Мнѣ здѣсь очень хорошо, отвѣчала мистриссъ Додъ:-- какъ могутъ подобныя вещи оскорблять мое ухо, пока у меня есть глаза? Посмотрите на нее. Она одѣта лучше всѣхъ; ея кисея индѣйская и подарена тамошнимъ Раджею; онѣ никогда не видывали ничего подобнаго въ провинціальныхъ городкахъ. Ея жемчугъ блисталъ при всѣхъ европейскихъ дворахъ. Да, что я говорю? она такъ хороша, что была бы прелестна, даже одѣтая какъ эти дуры. А танцуетъ она, сэръ, какъ нельзя лучше... Но, посмотрите, что за шутъ ея кавалеръ, совсѣмъ не знаетъ фигуръ.
   Въ эту минуту Джулія ангельски улыбнулась, смотря на нихъ; она все время слѣдила за ними и чувствовала, что они говорятъ о ней.
   -- Не знаете ли, кто эта красавица? спросилъ у Гарди его товарищъ, оксфордскій студентъ: -- она только-что смотрѣла въ вашу сторону.
   -- А! поспѣшно отвѣчалъ Гарди:-- вы говорите о молодой дѣвицѣ въ дорогихъ жемчугахъ, великолѣпномъ платьѣ изъ индѣйской кисеи, которое такъ граціозно обвиваетъ ея станъ, тогда какъ у другихъ дамъ платья торчатъ словно деревянныя?
   -- Ха, ха, ха! это правда. Представьте меня.
   -- Я не смѣю позволить себѣ такую вольность съ царицею бала.
   Мистриссъ Додъ улыбнулась, но ей какъ-то было неловко.
   "Какой благородный, но безпокойный человѣкъ", думала она.
   Что же касается до враждебной партіи, то дамы, пораженныя въ первую секунду нахальствомъ Гарди, вскорѣ опомнились и отомстили ему косвеннымъ образомъ, снова нападая на молодую дѣвушку, которую онъ похвалилъ.
   -- Кто царица бала? спросила одна изъ нихъ.
   -- Право, не знаю, но, конечно, не эта обезьяна въ измятой кисеѣ.
   -- Я бы сказала, что царица миссъ Гетеринтонъ, замѣтила третья.
   -- О, безъ сомнѣнія!
   -- Которая миссъ Гетеринтонъ? спросилъ спокойно Альфреда его товарищъ.
   -- О, намъ она не годится. Вонъ та маленькая, круглолицая дѣвочка въ неприличномъ розовомъ платьѣ и съ краснымъ розаномъ въ волосахъ.
   При этомъ молодой студентъ отъ души разсмѣялся, а мистриссъ Додъ, незамѣтно освободивъ свою руку, скрылась въ толпѣ. Джулія посмотрѣла на Гарди съ видимымъ безпокойствомъ. Онъ взглянулъ на нее и недоумѣвалъ, что значилъ ея взглядъ; наконецъ, онъ догадался, что мистриссъ Додъ его бросила. Онъ совсѣмъ потерялся и сожалѣлъ, хотя уже поздно, что не послушался ея и не выслушивалъ хладнокровно сужденія окружающихъ его дамъ.
   Кадриль кончилась. Гарди тотчасъ подошелъ къ танцующимъ, и учтиво поклонившись корнету, сказалъ Джуліи:
   -- Мистриссъ Додъ просила меня провести васъ къ ней. Съ вашего позволенія, сэръ. Онъ протянулъ руку, и Джулія пошла съ нимъ, прежде чѣмъ маленькій воинъ успѣлъ опомниться.
   Гарди чувствовалъ, какъ это воздушное созданіе опиралось на его руку, чувствовалъ ея дыханіе. О! подобнаго блаженства описать нельзя; его надо испытать.
   -- Зачѣмъ мама бросила васъ? спросила Джулія съ безпокойствомъ.
   -- Миссъ Додъ, я -- несчастнѣйшій человѣкъ въ свѣтѣ.
   -- Конечно, конечно! сказала она, надувъ губки:-- и я буду очень несчастна, если мама на васъ сердится, прибавила она съ прелестной наивностью.
   -- Я, право, невиноватъ. Рядомъ со мной какія-то сплетницы бранили кого-то. Сказать правду, онѣ издѣвались надъ прелестнѣйшею изъ женщинъ. Ваша мама сказала, чтобъ я молчалъ. Я и молчалъ, пока не представился случай, а тогда я ихъ осадилъ и чуть-чуть не побилъ ихъ.
   -- Какой вы терпѣливый и осторожный, воскликнула Джулія, покраснѣвъ отъ удовольствія.-- Кстати мнѣ кажется, я слышала, какъ нѣкоторыя дамы бранили мое платье. Ха-ха-ха! Какъ глупо обращать вниманіе на такой вздоръ. Вѣдь въ подобной брани слышится самая большая похвала; она больше значитъ, чѣмъ всѣ восторженные возгласы мужчинъ. Вѣдь увѣренію мужчины, что вы красивѣйшая изъ женщинъ въ свѣтѣ, повѣритъ развѣ глупенькая.
   -- Я не сказалъ: красивѣйшая, а -- прелестнѣйшая изъ женщинъ.
   -- А, это другое дѣло, отвѣчала Джулія съ улыбкой; она была счастлива: зала, блестѣвшая огнями, музыка, присутствіе Гарди совершенно воскресили ее:-- пойдемте, я васъ помирю съ лучшею и умнѣйшею изъ женщинъ. Вы бы сказали, что она и прелестнѣе всѣхъ, еслибъ знали ее такъ же хорошо, какъ я. Вотъ она. Мама, я веду къ вамъ кающагося грѣшника; не знаю только, искренно ли онъ кается или нѣтъ.
   -- Искренно, мистриссъ Додъ, подхватилъ Альфредъ.-- Я не имѣлъ никакого права васъ не послушаться и лѣзть на непріятности. Вы наказали меня совершенно справедливо; я вполнѣ чувствую, что я заслужилъ это наказаніе. Но позвольте мнѣ надѣяться, что ваша месть не пойдетъ далѣе.
   Мистриссъ Додъ улыбнулась краснорѣчивымъ фразамъ молодаго человѣка, но замѣтила, что онъ совершенно ошибался на счетъ ея характера.
   -- Я видѣла, продолжала она:-- что нашла благороднаго, но слишкомъ пылкаго защитника, который готовъ былъ вступить въ бой со всякой дрянью. Я поэтому и бѣжала; но я бы сдѣлала это и при Ватерло, и вездѣ, гдѣ люди выходятъ изъ себя въ воинственномъ азартѣ.
   Музыка снова заиграла.
   -- Ахъ! воскликнула Джулія:-- я вамъ обѣщала этотъ танецъ, а это -- вальсъ; мой ангелъ-хранитель не любитъ вальса à deux temps.
   -- Да, я рѣшительно противъ этого вальса. И еслибъ всѣ маменьки въ Англіи позволяли своимъ дочерямъ публично кувыркаться и бороться съ мужчинами, я и тогда не измѣнила бы своего убѣжденія и только ждала бы, чтобъ онѣ образумились!
   Джулія посмотрѣла на Альфреда съ отчаяніемъ. Онъ тотчасъ попалъ свою роль и съ улыбкою сказалъ:
   -- Конечно, это -- предикая пляска: сначала скачутъ по козлиному, а потомъ завертятся какъ волчокъ.
   -- Если вы раздѣляете мое мнѣніе, то, можетъ быть, вы умѣете вальсировать и прилично? спросила мистриссъ Додъ.
   Альфредъ отвѣчалъ, что онъ по необходимости умѣетъ вальсировать, такъ-какъ посвятилъ всѣ прошлыя каникулы на изученіе вальса въ Германіи.
   -- Въ такомъ случаѣ, вы доставите мнѣ удовольствіе не разъигрывать болѣе тирана. Ступайте, пока еще никто не танцуетъ.
   Альфредъ нѣжно обвилъ рукою талью Джуліи; они сдѣлали шага два и унеслись въ быстромъ, плавномъ вальсѣ.
   Счастливая минута! Часто молодые люди влюбляются въ вихрѣ вальса. Но у нашей пары сердца уже пылали, зачатокъ любви запалъ въ нихъ глубоко. Для нихъ всякая бездѣлица была важнымъ событіемъ, радостнымъ потрясеніемъ: первое свиданіе, пожатіе руки, близкое прикосновеніе другъ къ другу, одуряющее движеніе, хорошая музыка -- все это наполняло ихъ сердца молодымъ, восторгомъ. Это былъ не вальсъ, а блаженство.
   Наша пара танцовала почти одна въ залѣ, никто другой еще не начиналъ. Со всѣхъ сторонъ слышались восклицанія одобренія и хулы.
   -- Прекрасно! Они точно кружатся въ воздухѣ.
   -- Совсѣмъ вышло изъ моды; такъ танцовали наши бабушки.
   -- Какъ отлично она танцуетъ! восклицали мужчины.
   -- Какъ отлично онъ вальсируетъ! вторили женщины.
   Но они не замѣчали ни одобренія, ни хулы; они ничего не видѣли, не слышали, не чувствовали, кромѣ своего блаженства. Долго они носились въ своемъ упоеніи, какъ вдругъ на нихъ налетѣла со всего размаха пара, танцевавшая по новомодному. Это напомнило имъ, что они на землѣ, и они остановились, весело расхохотавшись.
   -- Ахъ! какъ я счастлива! воскликнула Джулія, и вся покраснѣла. Черезъ секунду она прибавила въ видѣ объясненія.-- Какъ вы хорошо танцуете, сэръ. Я думаю, пора намъ воротиться къ мамѣ.
   -- Такъ скоро! А я имѣю вамъ такъ много сказать.
   -- Отчего же вы не говорите? Я слушаю.
   -- Я хотѣлъ извиниться передъ вами, началъ нерѣшительно АльФредъ.-- Я хотѣлъ извиниться въ одной вещи, которую вы, кажется, по своей добротѣ, уже забыли... я такъ былъ пораженъ въ Генле вашей красотою и добрымъ сердцемъ, что поддавшись роковому влеченію...
   -- Что вы хотите сказать, сэръ! воскликнула Джулія, прямо смотря на него; глаза ея блестѣли какъ у оскорбленной львицы.-- Я никогда съ вами не говорила, сэръ, до сегодняшняго вечера. И если вы будете утверждать противное, то я никогда болѣе не буду съ вами говорить, прибавила она. Но, несмотря на эти гордыя слова, грудь ея тревожно колыхалась.
   Альфредъ стоялъ какъ ошеломленный, и смотрѣлъ на нее съ религіознымъ изумленіемъ.
   -- Я очень цѣню ваше знакомство, мистеръ Гарди, прибавила она:-- теперь, когда я съ вами познакомилась, какъ люди обыкновенно знакомятся. Но замѣтьте, я никогда васъ прежде не видала, даже въ церкви.
   -- Какъ вамъ угодно, сказалъ онъ, опомнившись:-- я присягну въ истинѣ всего, что вы скажете.
   -- 'Гакъ я скажу, никогда не напоминайте женщинѣ о томъ, что вы желали бы, чтобъ она забыла.
   -- Я дуракъ, а вы -- ангелъ доброты и такта.
   -- О! теперь, право, пора воротиться къ мамѣ, сказала она церемонно: -- Valsons.
   Они снова понеслись по залѣ.
   Въ два часа мистриссъ Додъ объявила, что такъ-какъ дочь ея очень слабаго здоровья, то ей пора ѣхать.
   Погода была скверная, дождь лилъ какъ изъ ведра, а извощикъ, котораго они наняли, обманулъ ихъ и уѣхалъ. Альфредъ побѣжалъ и привелъ имъ другаго. Когда онъ воротился, вода съ него лилась ручьями. Мистриссъ Додъ выразила свое сожалѣніе, но онъ сказалъ, что ему все равно, что для него балъ уже конченъ.
   -- Какая странная эта молодёжь! сказала мистриссъ Додъ Джуліи, когда Гарди отошелъ. Джулія не отвѣчала.
   На другой день она была въ церкви на вечерней службѣ; народа было очень мало. Окинувъ церковь взглядомъ, она, къ большему своему удивленію, увидѣла Альфреда Гарди на сосѣдней съ ней скамейкѣ. Лицо его было очень спокойно, но подъ этой личиною, легко можно было прочесть опасеніе за результатъ своей смѣлости: всѣ любящія сердца одинаково смѣлы и нерѣшительны,
   Джулія же была въ церкви совершенно другая, чѣмъ въ бальной залѣ. Послѣ первой минуты удивленія, она замѣтила, что онъ пришелъ безъ молитвенника. Она посмотрѣла на него съ упрекомъ и, протянувъ свою хорошенькую ручку черезъ загородку, заставила его читать вмѣстѣ съ ней по ея книгѣ. Точно такъ же поступила она и съ книгою псалмовъ. Она молилась и воздавала хвалу своему творцу совершенно спокойно и искренно, словно человѣкъ, котораго она любила, не стоялъ подлѣ нея.
   Послѣ службы онъ проводилъ ее до дверей церкви. Дождь опять лилъ ливнемъ и Дажулія была безъ зонтика. Гарди предложилъ ей свой и хотѣлъ проводить ее домой.
   -- Совсѣмъ ненужно. Это такъ близко.
   Онъ настаивалъ, она противилась, но, конечно, кончила тѣмъ, что согласилась. Но дорогѣ они говорили мало, но за то подъ каждымъ фонаремъ впивались глазами другъ въ друга.
   Эта ночь была еще однимъ шагомъ къ тому великому счастію или горю, которыя вѣнчаютъ истинную, честную любовь. Подобная любовь, довольно рѣдко встрѣчающаяся въ дѣйствительности, такъ рѣдко теперь описывается въ романахъ, что я осмѣлился описать поподробнѣе ея начало и развитіе. Послѣ описанной нами прогулки, Альфредъ, пользуясь своимъ правомъ, посѣтилъ два раза Альбіон-виллу; въ одно изъ этихъ посѣщеній, мистриссъ Додъ не было дома и онъ просидѣлъ часа два.
   Чрезъ нѣсколько дней, одна изъ баркинтонскихъ дамъ, мистриссъ Джемсъ, пригласила его съ сестрою къ чаю. Тамъ онъ встрѣтилъ Джулію и Эдуарда, только что воротившагося домой. Эдуардъ плѣнился спокойной красотой Дженни и ангельскими глазами ея, которые останавливались на его красивомъ, мужественномъ лицѣ съ видимымъ восхищеніемъ. Молодая дѣвушка чувствовала, что она призвана свыше быть духовнымъ руководителемъ этого человѣка. И вотъ они полюбили другъ друга съ перваго взгляда.
   Странная перемѣнчивость въ характерѣ Джуліи совершенно прошла; на лицѣ ея теперь постоянно играла улыбка спокойнаго, тихаго счастья. Мать ея, видя какое благодѣтельное вліяніе имѣетъ общество на ея дочь, начала принимать къ себѣ по вечерамъ молодёжь, между прочими Альфреда и Дженни, которая хотя и долго колебалась, однако рѣшилась наконецъ посѣщать Альбіон-виллу, не имѣя болѣе возможности удерживать Джулію отъ знакомства съ ея свѣтскимъ братцемъ, а также надѣясь, что ей удастся спасти душу Эдуарда: она до тѣхъ поръ посѣщала только дома, гдѣ какая нибудь религіозная служба или проповѣдь составляли главный предметъ развлеченія. Поэтому, и теперь, когда она въ свою очередь позвала къ себѣ Додовъ, то не преминула пригласить и одного знакомаго пастора, который долженъ былъ сказать краснорѣчивую проповѣдь.
   Мистриссъ Додъ, чтобъ не сдѣлать непріятности своимъ дѣтямъ, приняла приглашеніе миссъ Гарди, но никогда не думала воспользоваться имъ, и въ послѣднюю минуту послала сказать, что она нездорова и потому не можетъ быть. "Я всегда какъ на иголкахъ, когда вижу эту молодую дѣвушку, сказала мистриссъ Додъ, объясняя дочери причину своего отказа.-- Я всегда боюсь, чтобъ она не сдѣлала чего нибудь страннаго, эксцентричнаго; она, кажется, полагаетъ, что приличіе и скромность -- признаки безбожія. Здѣсь кое-какъ я ее удерживаю, по имѣть дѣло съ религіозною энтузіасткой въ ея домѣ? Merci! Впрочемъ, вѣроятно въ ней есть что нибудь хорошее, иначе вы не были бы такъ дружны... Но оставимъ ее. Я имѣю тебѣ сказать кое-что гораздо важнѣе, прежде чѣмъ ты отправишься къ Гарди. Я хочу поговорить съ тобою о ея братѣ. Онъ большой волокита, я это знаю положительно отъ многихъ дамъ.
   Джулія молчала, но покраснѣла; хорошо, что было уже темно и они сидѣли безъ свѣчей.
   -- Я слышу, онъ ухаживаетъ за тобою. Я сама замѣтила, что онъ обращаетъ на тебя болѣе, чѣмъ на кого нибудь вниманіе. Ну, радость моя, ты, конечно, понимаешь, что если говоритъ тебѣ что нибудь молодой человѣкъ, онъ говоритъ это и всякой другой; но ты не имѣешь еще опытности и потому пользуйся моей. Имя дѣвушки твоихъ лѣтъ никогда не должно сопоставляться съ именемъ кого бы ни было мужчины -- это роковое сопоставленіе ведетъ только къ несчастью. А если ты позволяешь ему обращать на себя вниманіе болѣе всѣхъ другихъ, то о васъ непремѣнно замѣтятъ и это будетъ большое горе тѣмъ, кто тебя любитъ въ обществѣ. Очень легко избѣгать неловкихъ дуэтовъ; сдѣлай одолженіе, послѣдуй сегодня моему совѣту.
   Чтобъ показать всю искренность своихъ словъ, мистриссъ Додъ прибавила, что если Джулія ея не послушается, то она будетъ сожалѣть, что избѣгала энтузіастки для собственнаго удовольствія и во вредъ своей дочери. Нечего было дѣлать: Джулія изъявила согласіе.-- А если онъ серьёзно меня уважаетъ? прибавила она шопотомъ.
   -- Еще хуже, поспѣшно отвѣчала мистриссъ Додъ.-- Но я ни мало не безпокоюсь: ты -- ребёнокъ, а онъ -- развившійся не по лѣтамъ мальчикъ-волокита. Но кого предупредили, тотъ долженъ быть вооруженъ и готовъ на всякій случай. Бѣги теперь, душа моя, одѣваться. Моя проповѣдь кончена.
   Молодая дѣвушка вышла изъ комнаты съ тяжелымъ сердцемъ. Всѣ опасенія, замолкнувшія-было въ послѣднее время, снова воскресли въ ея головѣ. Она видѣла теперь ясно, что мистриссъ Додъ смотрѣла на Альфреда, какъ на пріятнаго знакомаго и ни мало не помышляла о немъ, какъ о будущемъ мужѣ своей дочери. "О! что она скажетъ, когда узнаетъ все?" думала Джулія.
   На другой день, сидя у окошка, она увидѣла Гарди. Въ первую минуту она обрадовалась, какъ всякая женщина радуется, увидѣвъ человѣка, котораго она любитъ; но черезъ минуту ей стало досадно, зачѣмъ онъ шелъ къ нимъ. Мама уже начала подозрѣвать ихъ, а онъ опять пришелъ, третій разъ въ двѣ недѣли! Она не смѣла рискнуть свидѣться съ нимъ при матери: она боялась, что зоркій глазъ тотчасъ пойметъ все.
   Она поспѣшно вышла, и сказавъ "я иду въ школу", надѣла шляпку, и захвативъ шаль, выбѣжала въ заднюю дверь, въ ту самую минуту, когда въ парадную входилъ Альфредъ. Завернувшись въ шаль, она бѣгомъ пробѣжала по аллеѣ, обсаженной кустарниками, и вышла въ открытое поле, на тропинку, которая вела въ школу. Тутъ она вздохнула, грустно повѣсила голову и продолжала идти, бормоча про себя: "Жестоко! жестоко! жестоко!"
   Альфредъ вошелъ въ комнату очень веселый. Это былъ визитъ не по дружбѣ, а по службѣ: онъ принесъ приглашеніе отъ крикетнаго клуба на будущую игру.
   -- Что касается до васъ, милостивый государь, сказалъ онъ, обращаясь къ Эдуарду: -- я васъ просто внесу въ списокъ игроковъ, но я долженъ просить, отъ имени всего клуба, позволенія мистриссъ Додъ записать и капитана Дода. Всѣ говорятъ, что безъ него игра будетъ не игра; онъ такой отличный игрокъ.
   -- Не слушайте его, мама, онъ все вретъ, спокойно произнесъ Эдуардъ: -- папа очень дурно играетъ въ крикетъ.
   Но Альфредъ не унялся, и имѣя главною цѣлью проволочить время пока выйдетъ Джулія, пустился въ самое подробное и краснорѣчивое описаніе ловкости капитана Дода въ крикетѣ. Онъ кончилъ тѣмъ, что выставилъ и огромное моральное вліяніе, которое капитанъ Додъ имѣлъ на играющихъ, подтвердивъ свое мнѣніе блистательными примѣрами.
   Мистриссъ Додъ улыбнулась нѣсколько иронически его краснорѣчивой тирадѣ, но сказала, что можетъ обѣщать содѣйствіе мужа, если онъ къ тому времени воротится. Потомъ, желая отдѣлаться, отъ Альфреда прежде чѣмъ Джулія вернется домой, хитрая женщина обратилась къ Эдуарду.-- Сестра твоя не будетъ долго; такъ лучше прикажи подавать завтракъ. Можетъ быть, мистеръ Гарди позавтракаетъ съ нами.
   Альфредъ отказался. И простившись, спустился по лѣстницѣ уже не такъ быстро и весело, какъ взошелъ наверхъ. Эдуардъ провожать его до низу.
   -- Миссъ Додъ уѣхала куда нибудь въ гости? спросилъ Альфредъ.
   -- Нѣтъ, она пошла въ школу. Я и забылъ, мнѣ пора идти за ней.
   -- Нѣтъ, лучше забѣгите къ моей сестрѣ, вы этимъ выведете меня изъ большой бѣды. Я обѣщалъ ей проводить ее сюда, но "ея святость" такъ долго украшала свое бренное тѣло, что я ушелъ одинъ.
   -- Я не понимаю васъ, отвѣчать Эдуардъ.--Вѣдь она шла не ко мнѣ, а къ Джуліи?
   -- Почемъ знать? Когда молодая дѣвушка заботится о спасеніи души молодаго человѣка, то это вѣрный признакъ, что ей нравится его наружность. Но, можетъ быть, вы не хотите, чтобъ она васъ обратила -- въ такомъ случаѣ я вамъ совѣтую избѣгать ея.
   -- Напротивъ, сказалъ Эдуардъ такъ же спокойно, какъ прежде:-- я только и желаю, чтобъ она сдѣлала меня такимъ добрымъ, какъ она сама.
   -- Такъ дайте ей случай, старина, и если ей не удастся, то ужь будетъ не ваша вина. Заходите къ ней въ два часа и Дженни васъ приметъ очень любезно и докажетъ вамъ фактами, что вы находитесь въ узахъ грѣха и въ юдоли плача. Какъ это будетъ весело, не правда ли?
   -- Я пойду, сказалъ Эдуардъ рѣшительно.
   Они разстались. Куда Альфредъ пошелъ -- читатель, конечно, догадывается; Эдуардъ же воротился къ матери.
   -- Мама, сказалъ онъ съ своимъ невозмутимымъ спокойствіемъ:-- какъ вы думаете, Альфредъ Гарди втюрился въ нашу Джулію?
   Мистриссъ Додъ была очень поражена этимъ вопросомъ и, вѣроятно, желая приготовить хорошій отвѣтъ, сказала, что она не понимаетъ, что такое значитъ втюриться.
   -- Да, помилуйте, онъ вздыхаетъ, умираетъ по ней и воображаетъ себѣ, что она красивѣе миссъ Гарди. Онъ, должно быть, по уши влюбленъ.
   -- Фи, Эдуардъ, воскликнула мистриссъ Додъ:-- еслибъ я это только думала, то, конечно, перестала бы съ ними знаться. Завтракай одинъ, я пойду погулять.
   Эдуарду не очень понравилось ея замѣчаніе, такъ-какъ оно звучало угрозою не для одной любви Альфреда. Однако, его нельзя было сразить однимъ словомъ, и потому, преспокойно закуривъ сигару, онъ отправился къ дому, въ которомъ жили Гарди. Старикъ банкиръ уѣхалъ въ Лондонъ за день передъ тѣмъ, и миссъ Гарди была одна дома. Она приняла его очень любезно, и онъ просидѣлъ нѣсколько часовъ въ самомъ спокойномъ, блаженномъ состояніи. Онъ почтительно слушалъ ея увѣщеванія и, устремивъ пристально на нее свой львиный взглядъ, съ восхищеніемъ замѣчалъ въ ея глазахъ пламя земной страсти.
   Между тѣмъ, его замѣчаніе объ Альфредѣ далеко не показалось глупымъ мистриссъ Додъ; напротивъ, оно-то и побудило ее пойти гулять такъ неожиданно.
   "Этотъ гусь замѣтилъ" подумала она. "Мнѣ надо серьёзно поговорить съ Джуліей. Я лучше тотчасъ же пойду за нею въ школу". И не теряя ни минуты, она отправилась въ свою комнату, надѣла шаль и шляпку и уже сходила внизъ по лѣстницѣ, какъ вдругъ увидѣла въ окно... что бы вы думали?
   Вдали по тропинкѣ, которая вела изъ школы въ Альбіон-виллу, шли очень тихими шагами мужчина и женщина. Мистриссъ Додъ закусила губу отъ досады и бросила проницательный взглядъ на нихъ, желая отгадать, въ какихъ они были отношеніяхъ. Чѣмъ болѣе она смотрѣла, тѣмъ ея досада и безпокойство усиливались.
   Наклоненіе головы, движеніе рукъ, вся фигура молодой женщины, идущей рядомъ съ человѣкомъ, котораго она любитъ, тотчасъ выдаютъ тайну ея сердца глазамъ, опытнымъ въ этомъ дѣлѣ. Зачѣмъ Джулія шла такъ тихо? Особливо послѣ ея предостереженія. Зачѣмъ она отворачивала голову отъ своего спутника, а шла рядомъ съ нимъ? Заботливая мать лучше бы желала, чтобъ она держалась отъ него на приличной дистанціи и смотрѣла ему прямо въ глаза. Первымъ ея побужденіемъ было, по инстинкту львицъ, индѣекъ и вообще всѣхъ матерей, броситься изъ своей засады и защитить своего птенца, но она удержала себя отъ перваго порыва; разумнѣе было разузнать истину и тогда уже начать дѣйствовать энергично. Къ тому же молодые люди подходили къ аллеѣ, обсаженной кустарниками, и, слѣдовательно, было уже поздно.
   Они исчезли за кустарниками.
   Къ величайшему изумленію мистриссъ Додъ, они долго не выходили изъ аллеи. Она бросила тревожный взглядъ на рѣдкій кустарникъ, и что же она увидѣла? Альфредъ, воспользовавшись удобнымъ случаемъ, схватилъ за руку Джулію и съ жаромъ просилъ чего-то, на что она повидимому не соглашалась, ибо увернулась отъ него и хотѣла бѣжать. Но мистриссъ Додъ, слѣдя за этой сценой съ раскраснѣвшимся отъ стыда лицомъ и материнскою заботливостью, не могла не сомнѣваться въ искренности этого сопротивленія. Она знала, что еслибъ Джулія искренно не хотѣла этого, то у ней было довольно энергія, чтобъ ударить по щикѣ дерзкаго нахала. Она вскорѣ перестала и сомнѣваться; сопротивленіе ея дочери кончилось тѣмъ, что онъ, вмѣсто одной, схватилъ обѣ руки и покрылъ ихъ поцалуями; Джулія же все по прежнему отвертывала голову и шею, но остальная ея фигура, казалось, невольно склонялась къ нему какою-то чарующею силою.
   -- Я не могу этого болѣе терпѣть! воскликнула мистриссъ Додъ и быстро повернулась, чтобъ побѣжать къ нимъ, но въ ту самую минуту увидѣла уже прощаніе любящихъ другъ друга сердецъ. И какое прелестное то было прощаніе, еслибъ она могла смотрѣть на него съ той точки зрѣнія, съ которой должно всегда смотрѣть на подобныя вещи -- т.-е. съ точки зрѣнія чисто-эстетической.
   Джулія склонила голову къ нему на плечо, но черезъ минуту очнулась и побѣжала домой.
   Мистриссъ Додъ была внѣ себя отъ негодованія, но остерегалась пойти въ такомъ настроеніи на встрѣчу дочери; она ушла къ себѣ въ кабинетъ, чтобы дать стихнуть взволнованнымъ чувствамъ. Едва успѣла она усѣсться, какъ услышала голосъ дочери и черезъ минуту Джулія впорхнула въ комнату съ пылающими щеками и глазами, наполненными слезами радости. Мистриссъ Додъ поднялась съ креселъ и, опершись на стѣнку, готовилась встрѣтить дочь съ какимъ-то странно-взволнованнымъ и враждебнымъ видомъ.
   Онѣ остановились и смотрѣли другъ на друга въ краснорѣчивомъ молчаніи: иной бы сказалъ -- статуя смотрѣла на картину. Но вскорѣ краска исчезла съ лица Джуліи и она почувствовала неизвѣстную ей дотолѣ робость передъ этой строгой, величественной, хотя и взволнованной фигурой.
  

VIII.

   -- Гдѣ ты была Джулія?
   -- Въ школѣ, мама, пролепетала она.
   -- Съ кѣмъ ты воротилась?
   -- О, не сердитесь на меня, мама! То былъ Альфредъ.
   -- Альфредъ! Такъ вы съ нимъ ужъ на такой короткой ногѣ, что зовете другъ друга по имени? Это ужь слишкомъ.
   -- Простите, мама. Я, право, этотъ разъ невиновата! Вы меня убиваете своимъ взглядомъ. Что я сдѣлала, чѣмъ заслужила такую строгость?
   Болѣзненный стонъ вырвался изъ груди матери.
   -- Неужели та кокетка, за которой я слѣдила изъ окна, была моя дочь? кому-же вѣрить послѣ этого! Ты спрашиваешь, что ты сдѣлала? Ты играла любовью матери, сокрушила ея сердце! И при этихъ словахъ все ея мужество покинуло ее и она съ тяжелымъ вздохомъ отбросилась на спинку креселъ.
   Джулія вскрикнула и бросилась къ ея ногамъ.
   -- Убейте меня, мама, всхлипывала она:-- лучше убейте, но не говорите такихъ жестокихъ словъ! и она судорожно зарыдала. Мистриссъ Додъ тотчасъ растаяла.
   -- Ну, полно, успокойся. Я и безъ того разстроена, а ты меня еще болѣе огорчаешь своими рыданіями. Посмотримъ лучше, нельзя ли помочь горю. Разскажи мнѣ, какъ это случилось?
   Въ отвѣтъ на этотъ вопросъ, который она не совсѣмъ-то поняла, Джулія принялась разсказывать всхлипывая:
   -- Онъ встрѣтилъ м... меня, когда я выходила изъ школы, и п... просилъ позволенія проводить домой. Я сказала "нѣтъ", вспомнивъ ваши наставленія, но онъ сказалъ "да, да", и поставилъ на своемъ, и всю дорогу твердилъ, что любитъ меня. Чтобъ остановить его, я ему сказала: "О... о... очень благодарна, но мнѣ не время болтать и кокетничать съ вами." "Я терпѣть не могу кокетничанья", возразилъ онъ. "А про васъ говорятъ иначе", повторила я опять ваши слова, мама. Наконецъ онъ спросилъ меня, "неужели я думаю, что онъ говорилъ какой-либо женщинѣ, кромѣ меня, что ее любитъ". "Я не думаю, отвѣчала я:-- иначе вы бы давно были лишены свободы и не могли бы болтать мнѣ такихъ п... пустяковъ.
   -- Ну, это ты глупо выразилась; это значило, что онъ неотразимъ.
   -- Да, оно глупо, милая мама, только правда. Вы не можете себѣ представить, какъ онъ меня преслѣдовалъ своей любовью; онъ вовсе не какая нибудь барышня, чтобъ наступать или остановится на одномъ мѣстѣ. "Н... но я прошу васъ быть моей женою, а не кокетничать со мною" сказалъ онъ. О, мама, я вся задрожала. Отчего -- право, не знаю. Я постаралась взглянуть на него съ достоинствомъ и проговорила: "я не стану отвѣчать на такой глупый вопросъ; задайте его мамѣ, если смѣете".
   Мистриссъ Додъ прикусила губу.
   -- Ну, слыхана ли такая простота! замѣтила она.
   -- Простота! я считала это, напротивъ, за очень хитрый отвѣтъ, потому что онъ васъ только и боится, и думала зажать ему этимъ ротъ. Но онъ очень спокойно отвѣчалъ, что это само собою разумѣется; онъ слишкомъ меня любитъ, чтобъ похитить меня у той, которой обязанъ мною. О, у него всегда готовъ отвѣтъ. Оттого онъ и п... п... противный такой.
   -- Что;къ, такой отвѣтъ дѣлаетъ ему честь, сказала мистриссъ Додъ.
   -- Неправда ли, милая мама? Онъ придетъ завтра просить у васъ моей руки; но напередъ просилъ меня замолвить за него словечко, иначе вы навѣрно скажете "нѣтъ", Я отказалась отъ такого посредничества: "что мнѣ за дѣло?" сказала я. Онъ начала, просить и умолять меня: "развѣ возможно, чтобъ вы отдали ему такое сокровище, если я не заступлюсь за него". И... милая мама, онъ такъ меня упрашивалъ сжалиться надъ нимъ, что изъ его бѣдныхъ глазъ горячая слеза скатилась мнѣ на руку, О, чтожь мнѣ было дѣлать? Я хотѣла поскорѣй убѣжать отъ него, и мнѣ кажется, второпяхъ сказала "да", но только очень-очень тихо, шепотомъ. Мама! милая, душка, добрая мама, сжальтесь надъ нимъ и надо мной!! Мы такъ другъ друга любимъ.
   Цѣлый потокъ долго сдержанныхъ слезъ хлынулъ въ подтвержденіе ея словъ, и въ ту же минуту она очутилась въ объятіяхъ любящей матери и скрыла свою голову у ея на груди. Слова примиренія были излишни между ними.
   Послѣ долгаго молчанія, мистриссъ Додъ сказала, что это послужитъ ей урокомъ впредь никогда не осуждать свою дѣвочку, не выслушавъ ея напередъ.
   -- Разскажи мнѣ теперь пожалуйста, какъ между вами могло возникнуть такое серьёзное чувство въ такое короткое время? Нѣтъ еще и мѣсяца, какъ вы познакомились на балѣ.
   -- Мама, сказала Джулія, качая головою:-- вы ошибаетесь; мы знаемъ другъ друга гораздо долѣе.
   Мистриссъ Додъ выразила крайнее удивленіе.
   -- Теперь я все разскажу, воскликнула Джулія:-- мнѣ ужъ надоѣло таиться отъ родной матери.
   И она разсказала, и гораздо краснорѣчивѣе чѣмъ мы, все, что у нея было на душѣ: какъ она встрѣтилась съ Гарди въ тотъ вечеръ послѣ гонки въ Генле, какая глубокая страсть, какая нѣжная любовь выражалась на его красивомъ лицѣ въ ту лунную ночь, когда онъ стоялъ у нея подъ окномъ. Никакое краснорѣчіе не могло быть убѣдительнѣе этого нѣмаго обожанія.
   -- Милая мама, продолжала она: -- какой-то внутренній голосъ шепталъ мнѣ: всмотрись поближе въ эти черты, это -- твой суженый. И разстройство, которое вы замѣчали во мнѣ въ послѣднее время, вѣроятно, это -- послѣдствіе такого сильнаго, новаго для меня чувства, а главное, болѣзненнаго сознанія, что у меня тайна отъ моей матери -- клянусь вамъ, первая и послѣдняя.
   -- Зачѣмъ же было таиться отъ меня, твоей матери и друга, моя милая?
   -- Я и сама не знаю, сколько разъ хотѣла я сказать вамъ все, и не могла рѣшиться. Я не разъ дѣлала намеки, въ надеждѣ, что вы ихъ поймете и заставите меня высказаться. Но прямо признаться вамъ я не могла собраться, и повѣрьте, что предчувствіе меня не обманываетъ и современемъ окажется, что я больше ничего, какъ круглая дурочка.
   Мистриссъ Додъ выразила свое сомнѣніе въ справедливости послѣдняго заключенія своей дочери. Она сказала, что ошибка была обоюдная, и теперь она хорошо припоминаетъ всѣ намеки со стороны Джуліи, и не понимаетъ, какъ она могла не понять ихъ въ то время.
   -- Я, глупая женщина, думала, что моя дѣвочка останется вѣчно ребёнкомъ. А ты очень виновата въ томъ, что полагала предѣлъ материнской любви, когда его нѣтъ и не будетъ. Я должна теперь только ввести нѣкоторую осторожность и осмотрительность въ эти новыя для тебя отношенія, чтобъ не нарушить свѣтскихъ приличій; но я никогда не буду врагомъ тому, кого ты любишь.
   На слѣдующій день Альфредъ пришелъ узнать о своей участи. Онъ былъ принятъ съ церемонною вѣжливостью. Это смутило его съ первой же минуты, но мистриссъ Додъ тотчасъ замѣтила его неловкое положеніе и поспѣшила ему на помощь.
   -- Вашъ батюшка вѣроятно знаетъ, вы ему сообщили, на какой важный въ жизни шагъ вы рѣшаетесь?
   Альфредъ немного смѣшался.
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ онъ:-- я не успѣлъ сообщить объ этомъ отцу; онъ два дня какъ уѣхалъ въ Лондонъ.
   -- Это досадно, сказала мистриссъ Додъ:-- вамъ лучше всего тотчасъ же написать отцу; я считаю лишнимъ съ своей стороны замѣтить вамъ, что дочь моя не можетъ пойти въ чужое семейство безъ приглашенія отъ его главы.
   Альфредъ отвѣчалъ, что это само собою разумѣется, но что онъ хорошо знаетъ отца и увѣренъ напередъ въ его согласіи.
   -- Я не сомнѣваюсь, сказала мистриссъ Додъ:-- но хотя бы для проформы, и желала бы имѣть личное согласіе нашего батюшки.
   Альфредъ хотѣлъ непремѣнно написать съ тою же почтою.-- Это дѣйствительно только формальность, сказалъ онъ;-- потому что у отца одинъ отвѣтъ мнѣ и сестрѣ: "Дѣлайте, что вамъ угодно", къ которому иногда прибавляется вопросъ: "А сколько вамъ понадобится денегъ?" -- вотъ двѣ постоянныя его формулы.
   Затѣмъ онъ распространился въ самыхъ теплыхъ похвалахъ о достоинствахъ отца; и мистриссъ Додъ, наблюдавшая за нимъ съ материнскою проницательностью, замѣтила не безъ удовольствіи влажность глазъ и живую краску на щекахъ у молодаго человѣка, пока онъ говорилъ о здоровой, спокойной, неизмѣнной любви и снисходительности отца къ нему и сестрѣ. Возвращаясь къ главному вопросу, влюбленный по уши молодой человѣкъ предложилъ, съ простительнымъ въ такомъ случаѣ нетерпѣніемъ, тутъ же помѣняться кольцами.
   -- У меня есть кольцо съ собой, прибавилъ онъ умоляющимъ голосомъ. Но мистриссъ Додъ сочла такую поспѣшность излишнею.
   -- Вы приблизительно однихъ лѣтъ: значитъ, нѣтъ причины торопиться, если вы не боитесь разлюбить другъ друга, сказала она.-- Когда мы получимъ отвѣтъ отъ вашего батюшки, тогда, пожалуй, предложите Джуліи обручиться съ нею; но до тѣхъ поръ, позвольте мнѣ надѣяться, что вы не станете предлагать ей ничего подобнаго.
   -- О, разумѣется, добрѣйшая мистриссъ Додъ, воскликнулъ Альфредъ:-- я былъ бы очень неблагодаренъ, еслибы не могъ обождать одной почты, по вашему желанію. Нельзя ли бы мнѣ здѣсь написать письмо? спросилъ онъ наивно.
   Мистриссъ Додъ улыбнулась, снабдила его письменными припасами и, съ приличнымъ извиненіемъ, удалилась изъ комнаты.

"Альбіон-вилла, сентября 29.

   "Милый батюшка, вы слишкомъ хорошо знаете свѣтъ и человѣческую природу, чтобъ удивиться тому, что, доселѣ равнодушный къ женщинамъ, я теперь горячо полюбилъ дѣвушку, о красотѣ, добротѣ и умѣ которой я теперь не стану распространяться; всѣхъ достоинствъ ея описать невозможно; вы лучше разсудите сами, когда ее увидите; привязанность моя къ ней, хотя недавняя по числу дней и мѣсяцевъ, тѣмъ не менѣе сильна и неизмѣнна. Я долженъ бы былъ предупредить васъ до вашего отъѣзда, но, признаться сказать, я не воображалъ, что такъ близокъ къ достиженію своихъ пламенныхъ желаній; было много препятствій, но всѣ они сгладились, словно какимъ-то чудомъ, и теперь одного вашего благословенія недостаетъ для моего блаженства. Было бы притворствомъ, если не хуже, съ моей стороны, сомнѣваться въ вашемъ согласіи. Но въ такомъ деликатномъ дѣлѣ я осмѣливаюсь просить у васъ болѣе того: мать моей обожаемой Джуліи -- дама высокообразованная, и ни въ какомъ случаѣ не согласится отдать дочь въ чужую семью безъ приглашенія со стороны ея главы; это -- ея собственныя слова. Поэтому я прошу у васъ не простаго согласія, на которое вполнѣ разсчитываю, такъ-какъ отъ него зависитъ счастіе всей моей жизни, но выраженія вашего одобренія, которое могло бы удовлетворить справедливому чувству гордости достойнаго семейства, готоваго поручить мнѣ самое драгоцѣнное свое украшеніе.
   "Милый батюшка, среди блаженства почти неземнаго, мнѣ пришла мысль, что письмо это -- первый шагъ къ моему удаленію изъ-подъ крова родительскаго, подъ которымъ, благодаря вамъ, я провелъ счастливые годы своей молодости. Я былъ бы очень неблагодаренъ и недостоинъ нашей любви, еслибы могъ оставаться равнодушнымъ при подобной мысли.
   "Но я слѣдую лишь всеобщему закону природы, и, если обстоятельства позволять, я постараюсь не удаляться отъ васъ. Я пришелъ къ убѣжденію, что напрасно нападалъ на Баркинтонъ; то было студенческое увлеченіе, а теперь я вполнѣ убѣжденъ, что для женатаго человѣка нельзя и желать лучшаго мѣста.
   "Помните ли, съ годъ тому назадъ вы упомянули объ одной миссъ Люси Фаунтенъ, какъ о самой образованной, въ полномъ смыслѣ слова, леди, какую вы когда либо встрѣчали? Странно сказать, прелестная Джулія -- дочь той самой дамы, и когда вы пріѣдете, то увидите, что порода не выродилась, а, напротивъ, улучшилась, несмотря на Lamnosa quid non Горація. Братъ ея -- мой первый другъ, а Дженни -- ея любимая подруга; нельзя придумать сочетанія болѣе удачнаго для всѣхъ.
   "Милый батюшка, напишите пожалуйста съ первою почтою.

"Вамъ вѣчно преданный и признательный сынъ
"Альфредъ Гарди."

   Альфредъ только что успѣлъ кончить свое краснорѣчивое посланіе, когда Джулія вошла въ комнату. Онъ сталъ настаивать, чтобъ она прочла его письмо. Джулія не рѣшалась. Тогда Гарди замѣтилъ съ шутливою строгостію, что хорошій мужъ долженъ всегда давить читать свои письма женѣ.
   -- Женѣ! Альфредъ! и она вся вспыхнула:-- не говори, пожалуйста, такихъ глупостей, а то... а то... я разсержусь.
   -- Нѣтъ, такъ не годится, мое сокровище, возразилъ Альфредъ:-- cъ настоящей минуты все между нами должно быть общее. Прочтите, пожалуйста.
   -- Нѣтъ, прочтите сами лучше, что мнѣ прилично слышать. Оно, разумѣется, не такъ пріятно будетъ для меня, чѣмъ еслибы кто другой прочелъ. Ну, да дѣлать нечего.
   Онъ понялъ чувство, которое сдерживало ея любопытство, и прочелъ письмо не цѣликомъ, а съ маленькими пропусками.
   -- Прекрасное письмо, сказала она: -- немножко высокопарнѣе, чѣмъ мы съ мама пишемъ. Кровъ родительскій! Но вамъ пристало такъ писать, вы вѣдь человѣкъ ученый. Милый Альфредъ, я не хочу васъ отчуждать отъ вашихъ родныхъ никогда. Позвольте мнѣ сходить за работой, мой милый ученый, потому что родительница моя, утружденная заботами домоводства, предоставила мнѣ пріятную обязанность занимать вашу свѣтлость.
   И рѣзвое, веселое существо торжественно присѣло передъ Альфредомъ и побѣжало передать мистриссъ Додъ содержаніе краснорѣчиваго письма ея возлюбленнаго.
   Между тѣмъ онъ вложилъ письмо въ конвертъ и написалъ адресъ; Джулія воротилась къ нему съ своей работой -- она шила платье бѣднымъ дѣтямъ. Наклонивъ надъ работой свою прелестную головку, она съ восхищеніемъ слушала Альфреда. Сама она мало говорила, чтобъ не лишиться счастья слышать его голосъ.
   Вечеромъ на второй день своего блаженства, Джулія вдругъ вспомнила, что ея матери, вѣроятно, скучно сидѣть одной. Она тотчасъ бросилась къ ней и застала ее врасплохъ. Мистриссъ Додъ была вся въ слезахъ и не успѣла ихъ скрыть.
   -- Что это? Какая я гадкая, зачѣмъ я васъ оставляла однихъ! воскликнула Джулія.
   -- Не думай, чтобъ я была такъ капризна, душа моя; ты только подсмотрѣла слезы матери, которая теряетъ своего ребенка.
   -- О, мама! сказала съ жаромъ Джулія:-- неужели вы думаете, что мое замужество можетъ разъединить насъ, можетъ заставить меня охладѣть къ моей доброй, прелестной, святой мамѣ, къ моему ангелу-хранителю? Посмотрите на меня, я ваша Джулія теперь, и навсегда. Сынъ перестаетъ быть сыномъ, когда онъ женится, но наша дочь останется нашей дочерью до гробовой доски.
   О, вдохновенная сила врожденнаго краснорѣчія, вылившагося съ такимъ жаромъ и энергіею изъ юной души! Джулія обвила своими маленькими ручками шею матери и уста ихъ соединялись въ долгомъ поцалуѣ.
   -- Я знаю, знаю! воскликнула мистриссъ Додъ:-- я никогда не потеряю своей дочери, пока она жива. Но я теряю своего ребёнка. Ты теперь ужь не дитя, ты становишься женщиной, а давно ли, кажется, ты была такимъ счастливымъ, балованнымъ ребёнкомъ. Вотъ отчего я плачу. Но ты однимъ словомъ высушила мои слезы. Посмотри.-- И она улыбнулась.-- Ну, теперь ступай внизъ, онъ, можетъ быть, выходитъ изъ себя отъ нетерпѣнія. Мужчины любятъ такъ пламенно.
   На другой день мистриссъ Додъ отвела Джулію въ сторону и спросила ее, былъ ли отвѣтъ отъ мистера Гарди. Джулія отвѣчала, что Дженни получила наканунѣ письмо, изъ котораго видно, что мистеръ Гарди уѣхалъ изъ Лондона прежде полученія письма Альфреда.-- Онъ поѣхалъ къ бѣдному дядѣ Томасу.
   -- Зачѣмъ ты называешь его бѣднымъ?
   -- Ахъ, Альфредъ говоритъ, что онъ очень плохъ разсудкомъ.
   -- Ты пугаешь меня, Джулія! воскликнула ея мать.-- Какъ? Сумасшествіе въ семействѣ, въ которое ты хочешь вступить!
   -- Нѣтъ, мама, отвѣчала поспѣшно Джулія:-- онъ не сумасшедшій, а только идіотъ.
   Мистриссъ Додъ слегка улыбнулась, но въ эту минуту она была занята совершенно другимъ. Въ головѣ ея родилось сомнѣніе, не должна ли она прекратить ухаживаніе Гарди за ея дочерью, пока не получится отвѣтъ отца.
   -- Онъ слѣдуетъ за ней повсюду, какъ собачка, говорила она со страхомъ.
   На другой день докторъ Самсонъ явился по приглашенію въ Альбіон-виллу. Войдя въ комнату, онъ увидѣлъ Альфреда, который сидѣлъ рядомъ съ Джуліею; они читали вмѣстѣ какую-то книгу.
   -- Боже мой! воскликнулъ онъ: -- мой щенокъ и моя энтузіастка сидятъ радомъ. Джулія, покраснѣла, а Альфредъ такъ громко вскрикнулъ, что докторъ Самсонъ спросилъ, въ чемъ дѣло.
   -- Да ничего. Только я ревновалъ свою тѣнь и все приставалъ къ Джуліи, кто былъ "вашъ щенокъ" -- она никакъ не хотѣла мнѣ сказать. Я только могъ отъ нея добиться, что онъ столько же щенокъ, сколько и вы сами -- докторъ.
   -- Ахъ, нѣтъ, докторъ, я сказала, что онъ такъ же честолюбивъ, какъ вы, воскликнула въ испугѣ Джулія.
   -- Ну, это правда, сказалъ докторъ Самсонъ съ очень довольной улыбкой.-- Я очень-очень самолюбивъ. Но вѣдь за то я и достойный человѣкъ.
   -- Всѣ самолюбивые люди въ этомъ увѣрены, замѣтилъ сухо Альфредъ.
   -- Кому же лучше знать, какъ не вамъ, оксфордцу? У васъ голова болитъ.
   -- Нимало.
   -- Ну, не лгите, меня не надуешь. Я вижу каждаго человѣка насквозь. А что вы читаете вмѣстѣ? Бьюсь объ закладъ -- Овидія.
   -- Нѣтъ, мы зубримъ медицину, именно трактатъ о вашемъ любимомъ органѣ -- о разсудкѣ, написанный докторомъ Уэтлэ.
   -- Онъ вретъ, докторъ, сказалъ Эдуардъ: -- они читаютъ логику. Онъ учитъ Джулію, а потомъ она меня.
   -- А, въ такомъ случаѣ, я запрещаю ему, прикидываться профессоромъ. Логика -- плохое лекарство отъ головной боли.
   Джулія тотчасъ отложила книгу и шепнула Альфреду:
   -- Какъ бы я была счастлива, еслибъ могла украсть у васъ ваши головныя боли. Вы бы могли со мною подѣлиться ими; ни бы, конечно, это сдѣлали, еслибъ меня дѣйствительно любили.
   Эти слова прошли незамѣченными, такъ-какъ мистриссъ Додъ вошла въ эту минуту въ комнату.
   Послѣ первыхъ привѣтствій, Самсонъ спросилъ ее съ веселымъ смѣхомъ, какъ его лекарство подѣйствовало? По прежнему ли ея дочь страдаетъ безсонницею? По прежнему ли она то весела, то грустна? Что дѣлаетъ ея слизистая оболочка? ея желчные каналы? Джулія вылетѣла изъ комнаты, какъ стрѣла.
   Къ обѣду явилась съ братомъ и Дженни. Всѣ были очень веселы, и постоянныя схватки Самсона съ Альфредомъ не мало забавляли все общество. Итакъ все шло благополучно до чая. Тутъ случилась первая непріятность. Самсонъ любилъ играть въ карты. Онъ умѣлъ играть и въ то же время толковать о хронотермализмѣ, какъ женщины умѣютъ вязать чулокъ и сплетничать о всякой всячинѣ.
   Мистриссъ Додъ просила Эдуарда достать новую колоду картъ. Когда онъ стать вынимать ее изъ кармана и распечатывать, Самсонъ выхватилъ ее и нашелъ на трефовомъ тузѣ бумажку, на которой было написано карандашомъ: "Помяни Господа твоего въ дни юности твоея"...
   -- Это что такое? воскликнулъ онъ, и прочелъ написанное вслухъ. Дженни вся вспыхнула и тѣмъ выдала себя. Ея попытка спасти Эдуарда отъ дьявольскаго навождненія не достигло цѣли, ея цитата изъ священнаго писанія попалась въ руки стараго закоснѣлаго грѣшника. Онъ громко разсмѣялся и замѣтилъ, что лучше было написать: "нешулерничай, не заглядывай сосѣду въ карты, или что нибудь другое, болѣе подходящее".
   Всѣ кромѣ него чувствовали всю неловкость положенія. На лицѣ Альфреда было ясно написано отчаяніе. Мистриссъ Додъ съ отвращеніемъ смотрѣла на Дженни и очень обрадовалась замѣтивъ, какъ покраснѣлъ за сестру свою Альфредъ.-- Докторъ Самсонъ, сказала она съ достоинствомъ: -- сдѣлайте одолженіе, прекратимте этотъ разговоръ; откровенность хотя и не всегда разумна, но всегда уважительна. И я васъ всего болѣе уважаю именно за это качество; кажется, мы можемъ заняться чѣмъ нибудь получше, чѣмъ насмѣхаться надъ чужими предразсудками. Джулія, спой намъ что нибудь и уговори миссъ Гарди спѣть съ тобою дуэтъ.
   Джулія вступила съ Дженни въ очень жаркій разговоръ, который они вели вполголоса, стоя у фортепьяно; голоса ихъ покрывались болѣе звучными голосами мистриссъ Додъ и Самсона, которые громко разсуждали въ то же время.
   Дженни.-- Нѣтъ, ты и не проси меня -- это все суета. Я вотъ уже цѣлыхъ два года не открывала фортепьянъ.
   Джулія.-- Какая жалость. А музыка -- такое наслажденіе, она говоритъ сердцу не менѣе словъ.
   Дженни.-- Я не похожу ничего порочнаго въ музыкѣ, но играть въ обществѣ, это -- сѣти дьявола; чтобы всѣ восхищались моей игрой и пѣньемъ и это льстило бы моему самолюбію. О, это сѣти дьявола.
   Джулія.-- Помилуй, Дженни, неужели пустые комплименты, часто отпускаемые просто на вѣтеръ, могутъ имѣть вліяніе на душу.
   Дженни -- Я молюсь каждый день, чтобы не войти въ искушеніе и должна сама стараться избѣгать его.
   Джулія.-- Въ такомъ случаѣ и мнѣ не слѣдовало бы играть.
   Дженни.-- Нѣтъ, это еще не вытекаетъ изъ моихъ словъ. Моя совѣсть тебѣ не законъ, да къ тому же твоя мать велитъ тебѣ пѣть, а ослушаніе родителей еще большій грѣхъ. Еслибы отецъ велѣлъ мнѣ ѣхать на балъ я, право, послушалась бы его.
   Самсонъ.-- Что тамъ ни говорите, а дамское пѣнье -- плохое вознагражденіе за отсутствіе картъ и живаго разговора.
   Мистриссъ Додъ.-- Я думаю, это зависитъ отъ пѣвицы.
   Самсонъ.-- Ахъ, милая мистриссъ Додъ, онѣ всѣ поютъ на одинъ ладъ, такъ же какъ пишутъ. Я никогда не могу отличить одного романса отъ другаго и никто на свѣтѣ не разберетъ ихъ словъ, потому что онѣ имѣютъ замашку выкидывать совершенно согласныя буквы. Вотъ, выслушайте меня. И онъ принялся тянуть нараспѣвъ однѣ гласныя буквы какой-то пѣсни.
   Мистриссъ Додъ.-- Я думаю, что вы преувеличиваете, по крайней мѣрѣ, я поручусь, что Джулія произноситъ слова такъ же ясно, какъ вы въ разговорѣ.
   Самсонъ (не понявъ намека).-- Время покажетъ, сударыня. А пока онѣ, кажется, и не собираются угостить насъ этимъ удовольствіемъ. Есть ли въ нихъ хотя доля состраданія? Или онѣ предпочитаютъ безсвязное шушуканіе безсвязному мяуканію.
   Мистриссъ Додъ (черезъ комнату).-- Чтожь вы, мои милыя, мистеръ Самсонъ горитъ нетерпѣніемъ васъ послушать.
   Джулія спѣла одинъ изъ тѣхъ романсовъ, которые бываютъ въ модѣ на одинъ годъ и затѣмъ предаются забвенію. Она произносила слова такъ явственно, что когда она кончила и со всѣхъ сторонъ посыпались восклицанія: "какъ прекрасно, какъ мило... Чьи это слова?" и проч. и проч.-- Самсонъ громогласно замѣтилъ: "Порядочная чепуха, а спѣто отчетливо. Пропойте-ка намъ что нибудь изъ-за чего стоило бы утомлять вашъ органъ. Достойное произведеніе поэзіи, переданное достойными звуками -- вотъ что я разумѣю подъ пѣснью.
   Альфредъ шепнулъ ей:-- Нѣтъ, спойте что нибудь, что бы насъ касалось.
   -- Такъ отойдите подальше, у меня будетъ болѣе смѣлости.
   Онъ отошелъ въ сторону. Перелиставъ нѣсколько нотныхъ книгъ, она наконецъ рѣшилась спѣть что нибудь на память. Она знала, что люди со вкусомъ презираютъ претендентовъ на музыкальный талантъ, которые нѣмы среди красотъ природы, нѣмы, когда не имѣютъ при себѣ нотъ. Мнѣ часто приходить въ голову вопросъ: что будутъ дѣлать эти пѣвцы и пѣвицы на томъ свѣтѣ? вопросъ, право, заслуживающій вниманія.
   Пѣснь, которую Джулія спѣла на этотъ разъ, чтобъ удовлетворить столь противоположнымъ требованіямъ мистера Самсона и Альфреда, была простая, но краснорѣчивая ирландская мелодія, извѣстная подъ названіемъ Алин'арунъ. Вотъ ея окончаніе:
  
   Кто поетъ всѣхъ звучнѣе?
             Алин'арунъ
   Веселится рѣзвѣе?
             Алин'арунъ.
   Прелесть тонкихъ очей
   Дорога для него.
   Правда-вѣрность милѣй
   И дороже всего.
  
   Наша юность не вѣчна
             Алин'арунъ
   Красота скоротечна.
             Алин'арунъ.
   Вѣкъ онъ лѣсомъ бѣжитъ,
   Гибнетъ же чередой,
   Правда-вѣрность горитъ
   Неподвижной звѣздой.
             Алин'арунъ.
  
   Она пропѣла эти строфы какъ никогда не поютъ ни въ обществѣ, ни на сценѣ. Это было природное краснорѣчіе, выраженное въ поэтической формѣ и переданное дивными звуками. Она сообщала каждой фразѣ тончайшіе оттѣнки выраженія, а при концѣ возвысилась до истиннаго паѳоса; казалось, она всѣми силами своей души старалась выразить истину, воспѣтую поэтомъ.
   Всѣ слушатели, не исключая и Самсона, были изумлены, поражены, очарованы -- таково могущественное вліяніе поэзіи въ соединеніи съ музыкой. Посудите, что же долженъ былъ чувствовать Альфредъ, которому его возлюбленная, чарующими звуками своего серебристаго голоса, клялась въ вѣчной любви и вѣрности; посудите, что долженъ былъ онъ чувствовать, когда на него устремлялся этотъ свѣтлый, вдохновенный взоръ.
   Даже мистриссъ Додъ, которой были хорошо знакомы и пѣсня и голосъ дочери, была изумлена и приведена въ восторгъ. Она держала въ рукахъ только что поданное ей письмо, которое она уже распечатала, но еще не прочла, не имѣя силъ оторвать свои взоры отъ прекрасной пѣвицы. Но подъ конецъ пѣсни, она успѣла взглянуть на письмо и увидѣла, что оно было подписано Ричардомъ Гарди. Однимъ жаднымъ взоромъ пробѣжала она его содержаніе и въ одно мгновеніе поняла, что онъ весьма учтиво, но тѣмъ не менѣе рѣшительно, не соглашался на бракъ ихъ дѣтей.
   Оскорбленная мать безсознательно перенесла взоръ съ этого письма на чудное сіяющее созданіе, казавшееся воплощеніемъ мелодіи и свѣта, и не могла вѣрить, чтобы ничтожный провинціальный банкиръ могъ отвергнуть союзъ съ подобнымъ сокровищемъ. Но таковъ былъ фактъ, и мисгриссь Додъ, несмотря на обычное самообладаніе, смяла письмо въ рукахъ и покраснѣла отъ злобы.
   Между тѣмъ Джулія, которую мать научила никогда не стараться постоянно обращать на себя вниманіе, несмотря на всѣ просьбы, удалилась отъ фортепьянъ и вскорѣ замѣтила необыкновенную перемѣну, происшедшую на лицѣ матери. Теперь уже смертная блѣдность смѣнила яркую краску на лицѣ мистриссъ Додъ.
   -- Не больны ли вы, мама? спросила она въ полголоса.
   -- Нѣтъ, душа моя.
   -- Такъ что же съ вами?
   -- Тише! у насъ гости; мы должны прежде всего заботиться о нихъ. И съ этими словами мистриссъ Додъ отвернулась отъ дочери и направилась къ ближайшей группѣ, потомъ къ слѣдующей и такъ обошла всѣхъ своихъ гостей. Это было геройство общежитія, потому что присутствіе ихъ было ей въ тягость. Наконецъ гости разъѣхались и оставили ее на свободѣ съ ея дѣтьми. Она отправила прислугу спать, сказавъ, что сама поможетъ миссъ Джуліи раздѣться. Войдя съ нею въ ея комнату, она заперла дверь и тогда только въ первый разъ взглянула ей въ лицо.
   -- Я всегда считала тебя самымъ милымъ ребёнкомъ на свѣтѣ, но никогда не видала я тебя такою прекрасною, какъ сегодня. Ты сдѣлала бы честь самому знатному дому въ Англіи... и мистриссъ Додъ не могла продолжать далѣе и со слезами на глазахъ прижала ее къ своей груди.
   -- Милая мама, нѣжно спросила Джулія:-- что такое случилось?
   -- Душа моя, дрожащимъ голосомъ проговорила мистриссъ Додъ:-- чувствуешь ты въ себѣ довольно гордости? довольно нравственныхъ силъ?
   -- Я думаю.
   -- И я надѣюсь, потому что онѣ тебѣ понадобятся! и, отвернувшись отъ нея, она подала ей письмо мистера Гарди.
  

IX.

   Джулія взяла письмо и прочла слѣдующее:
   "Милостивая государыня, я получилъ очень ребяческое письмо отъ моего сына, въ которомъ онъ извѣщаетъ меня, что влюбленъ въ вашу дочь. Онъ, однако, пишетъ, что вы ждете моего мнѣнія, прежде чѣмъ дать свое согласіе. Вполнѣ цѣня вашу деликатность, я съ большимъ сожалѣніемъ принужденъ вамъ сообщить, что подобный бракъ совершенно невозможенъ. Я почелъ долгомъ васъ объ этомъ тотчасъ увѣдомить и вполнѣ увѣренъ, что вы болѣе не будете терпѣть въ вашемъ домѣ присутствія моего сына.
   "Честь имѣю быть, милостивая государыня, съ глубокимъ сожалѣніемъ

"Вашъ покорнѣйшій слуга
"Ричардъ Гарди."

   Джулія прочла это письмо, потомъ молча перечитала его. Мать смотрѣла на нее съ безпокойствомъ.
   -- Развѣ мы уступимъ въ благородной гордости какому-нибудь выскочкѣ? произнесла взволнованнымъ голосомъ мистриссъ Додъ:-- скажи, что намъ дѣлать?
   -- Что намъ дѣлать? воскликнула Джулія:-- не произносить никогда въ этомъ домѣ имени Гарди.
   Отвѣтъ этотъ очень успокоилъ мистриссъ Додъ.
   -- Написать ему мнѣ, или ты сама напишешь?
   -- Нѣтъ, я боюсь его оскорбить. Онъ не имѣлъ никакого права увѣрять насъ, что его отецъ согласится. Вы напишите и мы поддержимъ наше достоинство, хотя насъ и оскорбили. Черезъ минуту Джулія тихо прибавила.-- Я устала, мама, ужасно устала. Точно жизнь для меня кончилась. Она снова замолчала, но потомъ жалобно воскликнула: -- мама! Я бы его такъ горячо любила, мама! Научи меня, какъ вырвать его изъ моего сердца? Такъ я жить не могу, не могу!
   Пока мистриссъ Додъ писала Альфреду Гарди, Джулія опустилась на полъ подлѣ матери и положила свою головку на ея колѣни. Кончивъ записку, мистриссъ Додъ прочла ее дочери; та выразила едва слышно свое сочувствіе; за этимъ послѣдовалъ длинный, грустный разговоръ. Крѣпко прижавшись къ груди матери и поцаловавъ ее, Джулія отправилась, наконецъ, въ свою комнату. Ей было невыносимо тяжко, дрожь пробѣгала по ея тѣлу, но она не уронила ни одной слезы. Ея юное сердце онѣмѣло отъ неожиданнаго удара.
   На другое утро, очень рано Альфредъ Гарди отправился въ Альбіон-виллу, намѣреваясь провести тамъ весь день. Въ нѣсколькихъ шагахъ отъ поротъ онъ встрѣтилъ Сару. Она подала ему письмо отъ мистриссъ Додъ, въ которомъ была вложена копія письма къ ней мистера Ричарда Гарди. Въ своемъ письмѣ мистриссъ Додъ напоминала, что она ему дозволяла такъ часто посѣщать ихъ домъ, только на основаніи его ложныхъ увѣреній о непремѣнномъ согласіи отца. Онъ, конечно, виновенъ что на такомъ легкомысленномъ основаніи довелъ ея дочь такъ далеко, но она не хочетъ упрекать его, особливо въ такую горестную минуту; напротивъ, она винитъ во всемъ себя, зачѣмъ она слушалась молодёжи, которая всегда видитъ все въ розовомъ свѣтѣ. Какъ бы то ни было, эта ошибка должна быть исправлена. Она сама и Джулія будутъ всегда его уважать и желать ему всего хорошаго, если онъ только оставитъ всѣ дальнѣйшія попытки компрометировать молодую дѣвушку, которая не можетъ быть его женою. Записка кончалась слѣдующими словами:
   "Что касается лично до меня, то я надѣюсь на ваше благородство и честность, надѣюсь, что вы при и теперешнихъ обстоятельствахъ не будете преслѣдовать мою дочь посѣщеніями и письмами и вообще не будете стараться о ея къ вамъ вниманіи.
   "Я остаюсь, любезный мистеръ Альфредъ Гарди, съ глубокимъ сожалѣніемъ о вашемъ горѣ.

Вашъ искренній другъ Люси Додъ".

   Прочитавъ это письмо, Альфредъ едва устоялъ на ногахъ, но тотчасъ опомнился, чтобъ не выказать своего горя Сарѣ. "Хорошо", сказалъ онъ, грубымъ, но дрожащимъ голосомъ, повернулся и быстрыми шагами пошелъ домой. Мистриссъ Додъ, съ личиной совершеннаго хладнокровія, подробно разспросила Сару о впечатлѣніи, произведенномъ на Альфреда Гарди ея письмомъ. Разсказъ молодой служанки только усилилъ ея безпокойство. Она еще разъ повторила всѣмъ слугамъ, что если зайдетъ мистеръ Альфредъ Гарди, то сказать, что никого нѣтъ дома.
   Прошло два дня; наконецъ, мистриссъ Додъ получила отъ него письмо. Бѣдный мальчикъ! Это было одинадцатое: первыя десять онъ разорвалъ, не найдя ихъ удовлетворительными.
   "Милая мистриссъ Додъ, я одержалъ нѣсколько побѣдъ въ моей жизни, но всегда прежде претерпѣвалъ нѣсколько пораженій. Какъ же я могу ожидать, что такой дорогой призъ какъ прелестная Джулія достанется мнѣ съ перваго раза, безъ всякихъ неудачъ? Вы можете быть спокойны; я не обману вашей вѣры въ мою честность и никогда беззаконнымъ путемъ не вотрусь въ вашъ домъ. Но я не намѣренъ отказаться отъ моего счастья; потому что отецъ написалъ поспѣшное, необдуманное письмо. Мы еще много-много разъ переговоримъ съ нимъ съ глазу за глазъ, прежде чѣмъ я соглашусь быть несчастнымъ на всю жизнь. Получивъ ваше письмо, милая мистриссъ Додъ, я былъ совершенно пораженъ и уничтоженъ горькою вѣстью, но теперь я опомнился; трудности и неудачи въ жизни сотворены для того, чтобъ женщины преклонялись передъ ними, а мужчины побѣждали ихъ. Только ради-бога не становитесь въ ряды моихъ враговъ, не возстановите ее противъ меня изъ-за вины моего отца. Подумайте, какъ надрывается мое сердце, что оканчивая это письмо, я не могу сказать ни одного слова той, которую я люблю болѣе, въ тысячу разъ болѣе своей жизни.
   "Я остаюсь, милая мистриссъ Додъ, вашъ грустный, но не отчаивающійся

"Альфредъ Гарди."

   Мистриссъ Додъ не показала этого письма своей дочери. Прочитавъ его, она сама была тронута и потому боялась, чтобы оно не разстроило еще болѣе бѣдную Джулію.
   Мистриссъ Додъ стала теперь осторожнымъ, тихимъ, но опаснымъ противникомъ Альфреда. Слѣдуя материнскому инстинкту, она рѣшилась во что бы то ни стало, для возвращенія покоя своей дочери, уничтожить въ ней любовь въ Альфреду. Но мистриссъ Додъ была слишкомъ умна, чтобъ насиловать чувства своей дочери, и только терпѣливо слѣдила за нею день и ночь, желая подмѣтить, что въ ней сильнѣе: любовь или гордость. Вотъ что она замѣтила:
   Джулія никогда не упоминала имени Альфреда. Она какъ-то лихорадочно искала постоянныхъ занятій, чаще чѣмъ прежде просила у матери денегъ, говоря, что она ихъ употребляетъ на прихоти; очень дѣятельно посѣщала бѣдныхъ, изучала логику съ Эдуардомъ, ложилась рано спать, крѣпко уставая повидимому отъ своей энергической дѣятельности. Она сама однажды объяснила, что побуждало ее такъ поступать. "Мама, сказала она:-- человѣкъ не можетъ быть совершенно несчастливъ, если онъ добръ."
   Особенное вниманіе мистриссъ Додъ было обращено на дикую энергію, съ которою ея дочь принялась за работу, и на странное выраженіе ея глазъ, ясно говорившихъ о внутренней борьбѣ. Однако, несмотря на это, мистриссъ Додъ не теряла надежды; она никогда не воображала, что исцѣленіе ея дочери будетъ легкое и быстрое. Много уже значило, что Джулія шла вѣрнымъ путемъ. Только, время -- этотъ великій исцѣлитель всѣхъ недуговъ, думала она, можетъ возвратить Джуліи миръ и спокойствіе, но и самое время, увы, не могло возвратить ей свѣтлыхъ дней дѣтства.
   Однажды ихъ пригласили на вечеръ къ однимъ знакомымъ. Мистриссъ Додъ хотѣла отказаться, такъ-какъ Джулія избѣгала общества; она искала случая помочь горю и страданіямъ несчастныхъ и всѣ пустыя, свѣтскія увеселенія стали ей противны. Но на этотъ разъ, она воскликнула съ живостью: "Примите приглашеніе! Я не хочу, чтобъ обо мнѣ сказали, что я поникла головою, какъ плачущая ива."
   -- Храбрая дѣвочка! весело отвѣчала мистриссъ Додъ.-- Я не хотѣла настаивать, но ты права, мы должны это сдѣлать, чтобъ зажать ротъ всѣмъ сплетникамъ. Однако не слѣдуетъ торопиться, надо обдумать, не беремся ли мы за дѣло выше нашихъ силъ.
   -- Попробуемъ сегодня, сказала Джулія:-- вы не знаете, на что я способна. Я увѣрена, что онъ не сокрушается по мнѣ.
   Они поѣхали на вечеръ и Джулія была такъ жива и весела, что мистриссъ Додъ замѣтила ей шопотомъ: "Будь тише, душа моя; умѣрь свою веселость, ты этимъ никого не обманешь."
   Между тѣмъ Альфреду Гарди дорого стоило не видаться и не переписываться съ Джуліею. Жертва эта была очень тяжела для него и онъ согласился на нее только въ твердой увѣренности, что онъ мало по малу убѣдитъ отца.
   Мистеръ Ричардъ Гарди былъ человѣкъ обширнаго ума. Онъ зналъ, что если объяснить причины, побудившія его несогласиться на женитьбу сына, то это приведетъ только къ жестокимъ спорамъ и кончится открытой ссорой. Поэтому онъ не представилъ своихъ причинъ мистриссъ Додъ, да и въ разговорахъ съ сыномъ былъ такъ же остороженъ. Молодой человѣкъ долго приставалъ съ вопросами, зачѣмъ и почему отецъ отказывалъ ему въ своемъ согласіи -- но все напрасно. Тогда онъ старался хитростью вывѣдать отъ отца эту сокровенную причину отказа, но результатъ былъ одинъ тотъ же.
   "Sic volo, sic jubeo, stet pro rationo voluntas" -- вотъ все, что отъ него можно было добиться.
   Такъ началась борьба между добрымъ, снисходительнымъ отцомъ и любящимъ сыномъ.
   Въ этомъ несчастномъ столкновеніи двухъ сильныхъ и схожихъ между собою натуръ, всѣ преимущества были на сторонѣ отца -- лѣта, опытность, авторитетъ, твердая рѣшимость, тайныя, но могущественныя причины, заставлявшія его такъ дѣйствовать. Прибавьте къ этому, что натура его была холодная. И онъ любилъ сына далеко не такъ сильно, какъ тотъ любилъ его.
   Наконецъ, въ одинъ прекрасный день, Альфредъ вышелъ изъ терпѣнія и сказалъ отцу, что онъ его сынъ, а не рабъ, что онъ не можетъ. уважать авторитета, который не основывается на разумѣ.
   Ричардъ Гарди обратился къ нему съ серьезнымъ, торжественнымъ видомъ,
   -- Альфредъ сказалъ онъ: -- развѣ я былъ недобрымъ отцомъ?
   -- Нѣтъ, нѣтъ, батюшка. Я этого никогда не говорилъ. Меня главное и пугаетъ, что ваше теперешнее поведеніе на васъ не походитъ.
   -- Развѣ я, какъ дѣлаютъ другіе отцы, вмѣшивался въ каждую бездѣлицу и не позволялъ своему сыну забавляться, какъ ему угодно?
   -- Нѣтъ, вы никогда не вмѣшивались въ мои дѣла, и только платили, когда нужно, мои долги.
   -- Такъ отплати мнѣ за это, молодой человѣкъ, единственнымъ способомъ, которымъ ты можешь. Имѣй немного довѣрія къ твоему отцу, и думай, что онъ вмѣшивается теперь только по необходимости, для твоего же добра. Вѣрь также, что если онъ разъ въ жизни вмѣшался въ твои дѣла и сказалъ: этому не бывать, то оно и не будетъ, клянусь, что не будетъ!
   Альфредъ былъ совершенно ошеломленъ силою и торжественностью этихь словъ. Въ сердцѣ его заговорило горе, злоба и отчаяніе; онъ уже не могъ болѣе совладать съ собою, закрылъ лицо руками и изъ души его вырвалось что-то похожее на вопль. Между тѣмъ старикъ очень хладнокровно принялся за чтеніе своей газеты. Все это наврядѣли было естественно, потому что онъ былъ въ сущности тронутъ; но онъ удивительно умѣлъ скрывать свои чувства и хотѣлъ доказать Альфреду, что его трудно переломить.
   Играть роль -- дѣло очень трудное, и эта сцена скорѣе была искусно представлена, чѣмъ разумно придумана. Альфредъ устремилъ на отца проницательный взглядъ и все время пристально смотрѣлъ на него, пока тотъ спокойно читалъ биржевыя извѣстія. Въ эту минуту впервые вошла въ голову молодаго человѣка мысль, что его отецъ не былъ для него отцомъ. "Я его не зналъ до-сихъ-поръ", думалъ онъ: "этотъ человѣкъ не имѣетъ сердца."
   Альфредъ не имѣлъ, подобно Джуліи, никакой панацеи. Еслибъ кто нибудь сказалъ ему: быть добрымъ человѣкомъ, значитъ быть счастливымъ -- онъ бы отвѣчалъ: Negatur, этому противорѣчилъ ежедневный опытъ. Потому онъ никогда не забывалъ о себѣ, не сочувствовалъ горю и страданіямъ несчастныхъ. Онъ думалъ только объ одномъ -- о своей любви, о своемъ несчастіи, жестокости отца. Ночью онъ не спалъ, днемъ не зналъ что дѣлать. Онъ было-принялся готовиться къ экзамену, но даже его честолюбіе заснуло, и онъ бросилъ книги съ отвращеніемъ. Онъ по цѣлымъ днямъ ходилъ взадъ и впередъ, погруженный въ мечты, надѣясь на какую нибудь счастливую перемѣну, сожалѣя, что по своей излишней деликатности онъ связалъ себя по рукамъ и ногамъ. Румянецъ исчезъ съ его лица, онъ страшно похудѣлъ и, приговоренный къ женскому бездѣйствію, не имѣя женской терпѣливости, бѣдный молодой человѣкъ убивался съ каждымъ днемъ все болѣе и болѣе.
   Однажды, когда онъ былъ погруженъ въ свои горькія думы, въ комнату влетѣлъ съ шумомъ и смѣхомъ его товарищъ по Оксфорду, Питерсонъ.
   -- Ахъ! какое прелестное созданіе, кричалъ онъ, во все горло.-- Я ее видѣлъ два раза. Вы ее, конечно, видали на улицахъ или въ церквѣ. Ее зовутъ Додъ. Но мнѣ все равно, какъ бы ее ни звали -- она будетъ Питерсонъ. И восхищенный юноша пустился въ самое подробное описаніе красоты Джуліи.-- И какая она живая, веселая, хоть кого расшевелитъ; а какъ танцуетъ! Знаешь, Базанкемъ намедни досталъ кастаньеты и она проплясала съ нимъ качучу съ такимъ... ну, какъ это... съ такимъ шикомъ.
   -- То-есть, вы хотите сказать съ такой развязностью, пробормоталъ Альфредъ, поблѣднѣвъ.
   -- Да, да. Въ тысячу разъ лучше Дювернэ. Но еслибъ ты только слышалъ, какъ она поетъ итальянскіе, французскіе, нѣмецкіе и даже англійскіе романсы.
   -- Что же, она поетъ все плачевные?
   -- О, все что попросишь. Она заставитъ васъ и плакать и смѣяться, какъ угодно. Никогда не отказывается, а прямо садится за фортепьяно. На будущей недѣли я опять ее увижу. Пойдемте, я васъ представлю. Моихъ друзей примутъ съ распростертыми объятіями. Ну, поздравь меня, старикъ. Я по уши влюбленъ.
   Слушая Питерсона, Альфредъ кипѣлъ злобою. Джулія танцуетъ качучу! Джулія весела! Джулія поетъ и плачевныя и веселыя пѣсни, все, что попросятъ! О, измѣнница! Онъ припомнилъ все, что читалъ въ классическихъ и неклассичеснихъ сочиненіяхъ о непостоянствѣ женщинъ. Но это злобное чувство продолжалось недолго: онъ зналъ характеръ Джуліи, зналъ какъ она его любила, и потому, опомнившись отъ перваго впечатлѣнія, онъ тотчасъ обвинилъ во всемъ другаго, а не свою добрую, любящую Джулію. "Это -- дѣло ея матери", думалъ онъ. "Дуракъ я, что послушался этой холодной, жестокосердной женщины. Я теперь все понимаю. Она заклинаетъ меня честью не видаться съ ея дочерью, а потомъ говоритъ Джуліи: Смотри, онъ бросаетъ тебя по одному слову своего отца. Будь горда, будь весела. Онъ никогда не любилъ тебя, выйди за другаго." Подлая интригантка забываетъ только, что за кого бы она ее ни выдала, я его убью. Сколько бѣдныхъ невинныхъ дѣвушекъ обманывали ихъ матери! Это выведено въ большей части романовъ, особливо писанныхъ женщинами, потому что онѣ знаютъ низкія, подлыя качества своего пола, лучше насъ. Мистриссъ Додъ, я вступаю съ вами въ бой, въ бой на смерть! Я одинъ на свѣтѣ, и одинъ пойду противъ васъ. У меня нѣтъ друга, кромѣ Альфреда Гарди, а жесточайшіе мои враги -- мой отецъ и вы."
   Конечно, приведенныя слова никогда не были имъ произнесены, но они вполнѣ выражаютъ, хотя и въ сжатомъ видѣ, его мысли.
   Съ этой минуты онъ началъ слѣдить за Джуліею, гуляя день и ночь около ея дома; онъ твердо рѣшился переговорить съ нею, очистить себя въ ея глазахъ и разбить всѣ подлые планы ея матери. Но мистриссъ Додъ вскорѣ открыла его намѣренія. Однажды вечеромъ Джулія собиралась идти къ знакомымъ, и уже совсѣмъ одѣтая подошла къ окошку, чтобъ посмотрѣть какая погода. Не успѣла она взглянуть, какъ поспѣшно отошла и опустилась въ волненіи на диванъ.
   -- Что съ тобою? спросила мистриссъ Додъ.-- Я понимаю. Онъ здѣсь.
   -- Да.
   -- Ты бы лучше раздѣлась.
   -- Да, я вся дрожу отъ одной мысли встрѣтиться съ нимъ. Мама, онъ очень перемѣнился. Бѣдный, бѣдный Альфредъ.
   Она пошла къ себѣ въ комнату и долго молилась о немъ. Она просила со слезами на глазахъ, чтобы провидѣніе послало ему христіанское терпѣніе, котораго у него недостаетъ.
   "Камень, а не сердце! Она избѣгаетъ меня", думалъ Альфредъ, видѣвшій ее въ окно.
   Мистриссъ Додъ подождала нѣсколько дней, желая посмотрѣть, не перестанетъ ли Альфредъ ихъ преслѣдовать. Ждать всегда и во всемъ -- была ея жизненная теорія. Однако, убѣдившись, что онъ не отстаетъ отъ своего дежурства подлѣ ея дома, она, наконецъ, выслала ему слѣдующую записку:
   "Мистеръ Альфредъ Гарди, развѣ благородно заставлять мою дочь сидѣть дома?

"Остаюсь съ сожалѣніемъ
"Ваша Люси Додъ".

   Черезъ минуту ей принесли отвѣтъ, написанный карандашомъ на той же бумажкѣ:
   "Мистриссъ Додъ, отчего вы хотите, чтобъ благородство было только съ одной стороны?

"Остаюсь въ отчаяніи
"Вашъ Альфредъ Гарди".

   Прочитавъ эти слова, мистриссъ Додъ покраснѣла; упрекъ укололъ, но не тронулъ ее. Она въ ту же минуту сѣла за свой письменный столъ и написала къ одной пріятельницѣ въ Лондонъ, прося ее найти меблированную дачу въ окрестностяхъ столицы. "Обстоятельства" писала она: "заставляютъ насъ оставить Баркинтонъ, и на нѣсколько мѣсяцевъ".
   Черезъ два или три для послѣ этого, у Базанкетовъ былъ большой вечеръ. Мистриссъ и миссъ Додъ были въ числѣ гостей, и Джулія играла въ шарады, къ восхищенію всѣхъ присутствующихъ, какъ вдругъ въ комнату вошелъ Питерсонъ и представилъ хозяйкѣ дома своего друга Альфреда Гарди. Услыхавъ это ими, Джулія посмотрѣла съ ужасомъ на мать, хотя продолжала играть.
   Но вотъ, она увидѣла его издали. Онъ былъ очень блѣденъ, глаза его дико блистали, а взоръ остановился на ней съ какимъ-то жестокимъ изумленіемъ.
   Она привыкла видѣть въ этихъ глазахъ любовь, нѣжность, и потому этотъ дикій взглядъ поразилъ ее въ самое сердце. Она вдругъ остановилась, покраснѣла, потомъ поблѣднѣла.
   -- Ну, довольно, сказала она вслухъ, и пошла къ матери.
   Мужчины окружили ее и просили -- что нибудь спѣтъ. Она отказывалась. Вдругъ, позади нея, раздался взволнованный голосъ человѣка, на котораго она не смѣла взглянуть. Онъ спрашивалъ у дамъ, кто изъ нихъ знаетъ романсъ -- Алин-арунъ. Несмотря на все желаніе сдѣлать пріятное наслѣднику столькихъ милліоновъ, ни одна изъ присутствовавшихъ не знала этого романса.
   -- Не можетъ быть, воскликнулъ Альфредъ:-- этотъ романсъ восхваляетъ вѣрность въ любви, а вѣдь это самая женская добродѣтель.
   -- Мама, сказала шопотомъ испуганная Джулія:-- уведите меня отсюда, или будетъ скандалъ. Онъ выходитъ изъ себя.
   -- Будь покойна, отвѣчала мистриссъ Додъ: -- ничего не будетъ.
   Она встала и подошла къ Альфреду. Холодно посмотрѣвъ ему прямо въ глаза, она сказала учтиво, но съ легкимъ оттѣнкомъ презрѣнія:
   -- Я вамъ спою этотъ романсъ, сэръ, если уже вы непремѣнно этого желаете.
   Альфредъ опустилъ голову и послѣдовалъ за нею къ фортепьяно.
   Она спѣла Алин-арунъ, если не съ удивительнымъ искусствомъ своей дочери, то все-таки съ чувствомъ, восхитившимъ всѣхъ присутствовавшихъ.
   Какъ духи, говорятъ, овладѣваютъ человѣкомъ, который ихъ вызываетъ, такъ и эти трогательные звуки, напоминавшіе Альфреду его счастливые дни, совершенно перевернули его душу; онъ безсознательно схватился за свое сердце, бросилъ взглядъ, полный отчаянія, на Джулію и поспѣшно вышелъ изъ комнаты. Всѣ были такъ заняты музыкой, что никто кромѣ Джуліи этого не замѣтилъ.
   Когда мистриссъ Додъ и Джулія, спустя нѣсколько часовъ, садились въ экипажъ, чтобъ ѣхать домой, какой-то проходящій нищій въ изношенномъ, сѣромъ сюртукѣ и бѣлой, поярковой шляпѣ, открылъ имъ дверцу и, незамѣтно нагнувшись, поцаловалъ платье Джуліи. Мистриссъ Додъ этого не замѣтила, но слышала за собою тяжелый вздохъ; она обернулась и узнала въ нищемъ Альфреда Гарди. Припадокъ раскаянія быстро слѣдовалъ за припадкомъ злобы. Видѣла ли его Джулія? спрашивала себя ея мать. Чтобъ удостовѣриться въ этомъ, она молчала нѣсколько минутъ и потомъ нѣжно положила свою руку на плечо дочери. Молодая дѣвушка вся дрожала отъ волненія.
   -- Подлецъ! едва не вырвалось изъ устъ мистриссъ Додъ, но она удержалась.
   -- Успокойся, душа моя, сказала она:-- ты больше не будешь подвергаться подобнымъ испытаніямъ. Подъ словомъ "испытаніе" она разумѣла и открытое преслѣдованіе Альфреда, и его послѣднюю выходку.
   Они должны были выѣхать на другой день снова на вечеръ, но мистриссъ Додъ поѣхала одна и извинилась за Джулію. Когда она воротилась, Джулія ее ждала съ письмомъ отъ ея лондонской пріятельницы. Та писала, что нашла прехорошенькую дачу. Мистриссъ Додъ передала письмо дочери.
   -- Мы отправимся завтра и наймемъ ее на три мѣсяца, сказала мистриссъ Додъ.-- Къ тому времени оксфордскіе каникулы кончатся.
   -- Да, мама.
   Теперь мнѣ предстоитъ разсказать обстоятельство, нельзя сказать, чтобъ необыкновенное и совершенно-необъяснимое, и такъ-такъ нѣтъ ничего глупѣе, какъ стараться объяснить необъяснимое, то я просто приведу самый фактъ. Въ ту же самую ночь, мистриссъ Додъ вдругъ проснулась въ какомъ-то странномъ волненіи. На сердцѣ ея лежалъ словно камень, ее душилъ какой-то страхъ, она вскочила и дико воскликнула: "Давидъ! Джулія! О! Что съ вами?" Звукъ ея собственнаго голоса разсѣялъ немного ея таинственный страхъ. Она подежала нѣсколько минутъ; потомъ видя, что сонъ совершенно прошелъ, встала и подошла къ окошку. Ночь была прекрасная, легкія облачка быстро пробѣгали по небу, заслоняя на минуту свѣтлую луну. Инстинктъ, присущій женѣ моряка, побудилъ ее посмотрѣть на погоду. Она теперь успокоилась на счетъ мужа; но другой инстинктъ, инстинктъ матери, говорилъ ей: "посмотри, спитъ ли твоя дочь." Она надѣла кофту, туфли, зажгла свѣчку, и тихонько вышла въ корридоръ. Но не успѣла она сдѣлать двухъ шаговъ, какъ ее поразилъ какой-то странный, таинственный звукъ.
   Онъ долеталъ до нея изъ комнаты Джуліи. "Что это могло быть?"
   Мистриссъ Додъ ускорила свои шаги; сердце ея тревожно билось.
   Вотъ снова раздался этотъ звукъ. Это былъ вопль истерзаннаго сердца.
   Этотъ глухой вопль болѣзненно отозвался въ сердцѣ матери. Она страдала за дочь и инстинктивно поспѣшила къ двери, но опомнилась и, постучавшись въ дверь, сказала:
   -- Не пугайся, ангелъ мой, это я. Могу я войти?
   И не дождавшись отвѣта, она вошла въ комнату.
   Джулія сидѣла на постели съ пылающими и мокрыми отъ слезъ щеками. Мистриссъ Додъ сѣла рядомъ съ нею на постель и прижала ее къ груди; горячія слезы матери падали на обнаженныя плечи Джуліи. Почувствовавъ ихъ прикосновеніе, бѣдная дѣвушка залилась еще болѣе прежняго.
   -- Что я надѣлала! бормотала она сквозь слезы:-- неужели я и васъ сдѣлаю несчастной?
   Мистриссъ Додъ не тотчасъ отвѣтила. Она пришла сюда утѣшать, и ея необыкновенный здравый смыслъ подсказалъ ей, что для того, чтобъ достигнуть этого, ей нужно быть спокойной, а потому, плача вмѣстѣ съ дочерью и осыпая ее поцалуями, она совершенно спокойно, безъ малѣйшаго волненія сказала ей:
   -- Зачѣмъ, дитя мое, таиться отъ меня, зачѣмъ казаться спокойной у меня на глазахъ, чтобъ потомъ плакать наединѣ? Или ты все еще не довѣряешь мнѣ?
   -- О! нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ; но я думала, что я такъ сильна, такъ горда. Я полагала, что я въ состояніи дѣлать чудеса. Но я вскорѣ убѣдилась, что любовь во мнѣ сильнѣе гордости. Я не могла выдерживать этой муки днемъ, если не отводила душу ночью. Какая жалость! Я всегда прикрывалась одѣяломъ, но у васъ такія уши. Я надѣялась подавить свою страсть, чтобы не причинить вамъ горя. Простите, простите меня!
   -- Съ однимъ условіемъ, сказала мистриссъ Додъ, дѣлая надъ собою усиліе, чтобы превозмочь волненіе, произведенное въ ней этими простодушными словами.
   -- Съ какимъ хотите, только простите. Я уѣду въ Лондонъ, въ Ботанибей -- куда угодно. Я стою, чтобъ меня повѣсили.
   -- Такъ пусть съ этой минуты между нами не будетъ тайнъ. Въ самой себѣ ты находишь болѣе строгаго судью и менѣе снисходительнаго друга, чѣмъ во мнѣ. Повѣрь мнѣ всѣ свои чувства! Ты его очень любишь?
   Джулія склонила голову на плечо мистриссъ Додъ, и спрятавъ отъ нея лицо, едва внятно проговорила:
   -- Я не знала, на сколько я его люблю. Когда онъ явился тамъ на балѣ, я почувствовала себя его рабой, покорной рабой, готовой исполнить малѣйшее его желаніе; еслибъ онъ сказалъ мнѣ спѣть Алин'арунъ, я бы спѣла; еслибъ онъ приказалъ мнѣ взять его за руку и выйти съ нимъ изъ залы, я думаю, я и то бы сдѣлала. Я постоянно вижу его лицо передъ собой; но прежде оно было веселое, сіяющее, а теперь -- блѣдное, грустное, сумрачное. Я не была бы такъ несчастна, еслибъ не видѣла, что онъ груститъ, что онъ считаетъ меня легкомысленной, пустой кокеткой. Ахъ, мама, какъ онъ блѣденъ! какъ онъ убитъ! Онъ такъ сожалѣлъ о своемъ поступкѣ въ ту ночь, онъ вѣдь одѣлся нищимъ, чтобы только поцаловать кончикъ моего платья -- бѣдняжка, бѣдняжка! Можно ли любить болѣе, чѣмъ онъ любитъ меня? Я умираю изъ-за него! Я умираю!
   -- Ну, ну, этого съ меня довольно, сказала мистриссъ Додъ успокоительнымъ тономъ.-- Это -- любовь. И съ этой минуты я стою за твоего Альфреда.
   Джулія съ изумленіемъ и волненіемъ взглянула на мать,
   -- О, не пробуждайте снова моихъ надеждъ, едва могла она произнести.-- Мы разлучены навѣки. Его отецъ рѣшительно запретилъ ему жениться на мнѣ. Даже вы противились, или, можетъ быть, я ошиблась?
   -- Я, мой ангелъ? какъ могу я противиться твоему счастью, когда оно совершенно разумно и законно. Я прекратила сношенія между вами при настоящихъ обстоятельствахъ; но вѣдь эти обстоятельства могутъ измѣняться; единственное препятствіе твоему счастью -- мистеръ Ричардъ Гарди.
   -- За то какое препятствіе, со вздохомъ проговорила Джулія.-- Его отецъ -- желѣзный человѣкъ, всѣ это говорятъ, Я наводила справки, и Джулія сконфузилась, но потомъ поспѣшно продолжала:-- это видно изъ его письма, холоднаго, жестокаго, изъ одного этого письма видно, что человѣкъ этотъ неспособенъ ни на какое нѣжное чувство. Онъ думаетъ, что я недостойна его сына, такого даровитаго, ученаго -- красы того самого университета, въ которомъ нашъ бѣдный Эдуардъ... Но вѣдь вы знаете.
   -- Глупенькая ты, глупенькая, сказала мистриссъ Додъ и нѣжно поцаловала дочь.-- Твой желѣзный человѣкъ сдѣланъ изъ обыкновенной глины, твой непреклонный Брутъ -- простой торгашъ; онъ способенъ на тѣ нѣжныя чувства, которыя волнуютъ людей, у которыхъ ты покупаешь башмаки, чай, перчатки... и на эти чувства я съумѣю подѣйствовать.
   Джулія молчала, стараясь уловить смыслъ этихъ словъ.
   Мистриссъ Додъ колебалась; ей больно было выказать своей восторженной дѣвочкѣ людей въ ихъ настоящемъ свѣтѣ. Она старалась ей это объяснить въ болѣе мягкихъ выраженіяхъ.
   -- Ничего, ничего, возразила Джулія со свойственною ей восторженностью.-- Подавайте мнѣ скорѣе всю горькую правду, чѣмъ сладкое заблужденіе.
   Мистриссъ Додъ только вздохнула: подобныя громкія фразы не производили на нее глубокаго впечатлѣнія.
   -- Ну, начнемъ же съ этого торгаша-Брута, сказала она съ презрительнымъ движеніемъ губъ.-- Ричардъ Гарди родился въ банкѣ, т.-е. въ такомъ мѣстѣ, гдѣ много золота и серебра и гдѣ люди богатѣютъ медленно, но вѣрно, пользуясь законнымъ образомъ чужими деньгами. Съ самого дѣтства онъ былъ замѣчательный человѣкъ -- если мѣрить на коммерческій аршинъ -- двадцати-пяти лѣтъ онъ спасъ банкъ. То было время акціонерныхъ компаній и всякихъ мыльныхъ пузырей; ихъ считали тысячами, горячка спекуляцій овладѣла всей націей; герцоги, епископы, поэты, адвокаты толпились и боролись съ своими собственными слугами, чтобы добиться мѣстечка на биржѣ. Старый Гарди, дѣдъ Альфреда, былъ увлеченъ общимъ водоворотомъ, и еслибы не мистеръ Ричардъ, то онъ, навѣрно, сдѣлался бы жертвой общаго безумія. Но мистеръ Ричардъ успѣлъ убѣдить отца въ превосходствѣ "здравыхъ началъ торговли", которыя, безъ сомнѣнія, заключаются въ немногосложномъ правилѣ -- рискуй чужими деньгами и береги свои. Старый Гарди, видя, что сынъ умнѣе его, передалъ ему кормило правленія, и банкъ уцѣлѣлъ посреди всеобщаго разрушенія. Молодость обыкновенно увлекается и заносится слишкомъ далеко, но мистеръ Ричардъ Гарди былъ хладнокровнѣе и осторожнѣе всякаго старика, и это -- важная черта его характера. Чрезъ нѣсколько лѣтъ, въ самомъ зенитѣ своей славы, я говорю это чтобы тебя успокоить и съ условіемъ, что ты не повторишь никому... Ричардъ Гарди искалъ моей руки.
   -- Мама!
   -- Не вскрикивай такъ, душа моя, я этого не выношу. Онъ, вѣроятно, думалъ, что не мѣшало бы имѣть во главѣ своего дома женщину высокаго происхожденія. Да къ тому же у меня были деньги. Потерпѣвъ неудачу, онъ женился на какой-то ничтожной дѣвушкѣ съ приданымъ въ полтораста тысячъ фунтовъ. Онъ женился на ней не задумываясь -- еще характеристическая черта. Онъ продалъ домъ своего отца и дяди, вопреки всѣмъ дорогимъ воспоминаніямъ, и взялъ въ аренду имѣніе моего дяди Фаунтена, потому что операція эта представляла большія выгоды -- еще черта. Онъ и теперь отвергъ мою дочь потому, что онъ полагаетъ, что мы бѣдны. Когда я увѣрю его въ противномъ, онъ тотчасъ согласится, и все это приведетъ меня къ тому, съ чего бы мнѣ слѣдовало начать. Твой добрый отецъ и я жили постоянно ниже своихъ средствъ, чтобы приберечь что нибудь дѣтямъ; онъ теперь везетъ домой все, что мы успѣли накопить, а именно -- четырнадцать тысячъ фунтовъ.
   -- Какая огромная сумма!
   -- Нѣтъ, душа моя, это еще не такая большая сумма сама по себѣ, но она значительна потому, что совершенно независима отъ годоваго дохода и всего остального имущества -- свободная сумма, которой я могу располагать по желанію, и, разумѣется, первая моя забота -- твое счастіе. Какимъ образомъ стану я дѣйствовать на твоего желѣзнаго человѣка -- рѣшатъ обстоятельства. Я полагаю, я буду помѣщать въ его банкъ каждый мѣсяцъ тысячи по три по четыре. Тогда онъ опомнится и навѣрное самъ сдѣлаетъ первый шагъ къ сближенію, прежде чѣмъ я успѣю помѣстить всѣ деньги. Если же нѣтъ, то я помѣщу всѣ четырнадцать тысячъ и потомъ вдругъ потребую ихъ обратно. Самый богатый провинціальный банкиръ никогда не имѣетъ въ наличности такой суммы. Его торговая честь -- единственное полу-рыцарское чувство, доступное ему, будетъ въ опасности, тогда онъ радъ будетъ на все согласиться, тѣмъ болѣе, что его домъ и банкъ, уже давно заложенные и перезаложенные нашимъ повѣреннымъ, вчера перешли въ наше владѣніе. Онъ скажетъ себѣ: "Она можетъ осрамить, обанкрутить меня, а потомъ выгнать на улицу". А, между тѣмъ, выказавъ ему свои когти, я покажу ему и бархатную лапку. Онъ подумаетъ, подумаетъ себѣ и рѣшитъ, что лучше дружба этой кошки, съ ея четырнадцатью тысячами фунтовъ, чѣмъ месть раздраженной матери. И мистриссъ Додъ едва слышно щелкнула зубами.
   -- Ахъ, мама, неужели меня будутъ продавать и покупать?
   -- Ты должна заплатить дань за то, что полюбила сына выскочки. Брось эту щекотливость, Джулія, брось эти романтическія бредни и колебанія. Ты пыталась испробовать гордость и потерпѣла неудачу; испробуй же теперь любовь, это я тебѣ совѣтую. Ужь такова участь нашего пола, что мы не въ состояніи выдерживать характера; но я избавлю тебя отъ излишней слабости. И, наконецъ, вѣдь мы выходимъ замужъ не за Ричарда, а за Альфреда Гарди. Альфредъ, несмотря на свои ошибки и недостатки...
   -- Какія ошибки, мама, какіе недостатки?
   -- Все же джентльменъ, этимъ онъ обязанъ Оксфорду, Гарро и природѣ. Душа моя, день и ночь молись Богу о благополучномъ возвращеніи твоего отца, потому что отъ него, и отъ него одного зависитъ твое и мое счастье.
   -- Мама! воскликнула Джулія, бросаясь на шею матери: -- что дѣлаютъ бѣдныя дѣвушки, у которыхъ нѣтъ матери?
   -- Посмотри и увидѣшь -- былъ серьёзный отвѣтъ.
   Мистриссъ Додъ просила ее успокоиться и заснуть, потому что это необходимо для ея здоровья, и хотѣла уже уйти, какъ вдругъ бѣлая ручка Джуліи стремительно высвободилась изъ-подъ одѣяла и остановила ее за платье.
   -- Какъ, проговорила она: -- надежда слетѣла ко мнѣ въ образѣ свѣтлаго ангела, и я такъ легко упущу ее. Никогда, никогда -- и выразительнымъ взоромъ и движеніемъ руки она указала матери на просторную постель.
   Мать и дочь провели остатокъ ночи въ объятіяхъ другъ друга. Слезы бѣдной дѣвушки осушились, надежда воскресла и молодая жизнь зацвѣла подрежнему. И съ этой минуты ея дивные глаза были нетерпѣливо устремлены на море, въ ожиданіи возвращенія отца.
   На слѣдующій день, онѣ обѣ сидѣли въ гостиной, какъ вдругъ Джулія, взглянувъ въ окно, носпѣвіно подбѣжала къ матери и, бросившись передъ нею на колѣни, проговорила съ умоляющимъ взоромъ:
   -- Онъ здѣсь, милая, милая, мама...
   -- Принеси мнѣ мои вещи!
   Прошло минуть десять, пока мистриссъ Додъ одѣлась. Джулія старалась ей помочь, но только мѣшала.
   Альфредъ былъ достоинъ сожалѣнія. Потерявъ всякую надежду убѣдить отца, озадаченный веселостью и равнодушіемъ Джуліи, мучимый ревностью и нетерпѣніемъ, онъ испилъ до дна всю горечь любви. Но, какъ вамъ уже извѣстно, онъ приписывалъ непостоянство, жестокость и равнодушіе къ нему Джуліи вліянію мистриссъ Додъ. Онъ ненавидѣлъ ее отъ души и въ придачу еще боялся ея; онъ нарочно каждый день дежурилъ у ея дверей, потому что она просила его не дѣлать этого. "Всегда дѣлай то, что особенно не нравится твоему врагу", говорилъ онъ, примѣняя къ себѣ изреченіе греческаго философа -- одного изъ своихъ учителей.
   И такъ, когда ворота открылись и вмѣсто Джуліи въ нихъ показалась мистриссъ Додъ, чувства Альфреда были далеко недружелюбны. Онъ былъ бы радъ бѣжать отъ нея, но гордость не позволила ему этого. Онъ ожидалъ ее, рѣшившись не уступать ни шагу. Она подошла къ нему съ очаровательной улыбкой и сказала:
   -- Мистеръ Гарди, если у васъ нѣтъ лучшаго занятія, не пожертвуете ли вы мнѣ мннутку. Онъ согласился съ видомъ неудовольствія.
   -- Могу я опереться на вашу руку?
   Онъ предложилъ ей руку, ни мало не скрывая своего неудовольствія.
   Она слегка оперлась на нее, и почувствовала, какъ онъ вздрогнулъ отъ этого прикосновенія.
   Мистриссъ Додъ инстинктивно поняла его чувства, и увидѣла, что ей предстояло болѣе трудное дѣло, чѣмъ она ожидала. Они прошли нѣсколько шаговъ въ молчаніи. Но онъ не былъ притворщикъ, и потому неожиданно разразился горячимъ упрекомъ.
   -- Зачѣмъ вы мой врагъ?
   -- Я никогда не была вашимъ врагомъ, отмѣтила она спокойно.
   -- Да, открыто; но вы тѣмъ болѣе опасны. Вы разлучаете насъ, вы принуждаете ее казаться веселой и стараться забить меня; вы -- жестокосердая женщина.
   -- Нѣтъ, сэръ, вы ошибаетесь, простодушно отвѣтила мистриссъ Додъ.
   -- О, я вѣрю, что вы добры и милы для всѣхъ на свѣтѣ; но со мной вы поступаете жестоко.
   -- Я -- другъ моей дочери, а не вашъ врагъ, Вы слишкомъ неопытны, чтобы понимать, какъ трудны, какъ щекотливы мои обязанности. Только съ прошлой ночи, я увидѣла ясно, что мнѣ слѣдуетъ дѣлать, и вотъ я выхожу вамъ на встрѣчу. Что, еслибы я была такъ же неблагоразумна и горяча, какъ вы! Я бы назвала васъ неблагодарнымъ.
   -- Сдѣлайте прежде что нибудь, за что бы я могъ быть вамъ благодаренъ и тогда судите, отвѣтилъ онъ съ горечью.
   -- Мнѣ очень хочется сдѣлать этотъ опытъ, сказала она лукаво.-- Пройдемтесь до конца этой аллеи.
   Она высказала ему, что она догадывается, почему его отецъ не соглашается на ихъ бракъ, и прибавила, что возвращеніе ея мужа разсѣетъ эти препятствія. Услышавъ это, онъ совершенно измѣнилъ тонъ и жалобно умолялъ ее не обманывать его.
   -- Я и не намѣрена, отвѣтила она: -- даю вамъ честное слово. Если вы будете такъ же постоянны, какъ постоянны чувства къ вамъ моей дочери, несмотря на маску веселости, принятую ею, чтобы остановить злые языки здѣшнихъ дамъ -- то вы можете вполнѣ на меня надѣяться. Послушайте, Альфредъ -- вы позволите эту вольность -- поймемъ наконецъ другъ друга -- намъ только этого недостаетъ, чтобы сдѣлаться друзьями.
   Устоять противъ этого было невозможно -- и особенно въ годы Альфреда. Губы его задрожали, и вслѣдъ за однимъ мгновеніемъ колебанія, онъ протянулъ ей руку. Она гуляла съ нимъ часа два сряду, стараясь успокоить, утѣшить истерзанное сердце. Его падежды воскресли подъ ея магическимъ вліяніемъ, какъ и надежды Джуліи. Незамѣтнымъ образомъ мистриссъ Додъ сдѣлала съ нимъ слѣдующія условія: онъ не будетъ приходить къ нимъ иначе, какъ по ея приглашенію или если получитъ какія нибудь извѣстія объ Агрѣ, но онъ можетъ писать ей каждую недѣлю, и въ ея письмо вкладывать письмецо къ Джуліи. При этой уступкѣ онъ съ жаромъ сжалъ ея руку и назвалъ ея лучшимъ, добрѣйшимъ своимъ другомъ, своею матерью.
   -- Вспомните, прибавилъ онъ: -- что вы -- единственная женщина, которую я могу назвать этимъ святымъ именемъ.
   Эти слова тронули мистриссъ Додъ. До сихъ поръ онъ былъ для нея дорогъ только ради любви къ нему ея дочери.
   Глаза ея наполнились слезами.
   -- Бѣдный мой мальчикъ, сказала она: -- молитесь о благополучномъ возвращеніи моего мужа: отъ этого зависитъ и ваше счастье -- и ея -- и мое.
   И вотъ еще два блестящіе глаза нетерпѣливо обращали свои взоры на море, ожидая появленія Агры.
  

X.

   Сѣверной широты 23 1/2°; восточной долготы 113°; время -- мартъ сего года; вѣтеръ южный; портъ Вампоа въ Кантонской рѣкѣ. Корабли на стоянкѣ, покачиваютъ въ воздухѣ своими высокими мачтами; вверхъ и внизъ по рѣкѣ весело снуютъ безчисленныя, разноцвѣтныя жонки съ длиннымъ весломъ, вмѣсто винта на кормѣ, которымъ гребцы вращаютъ за придѣланныя къ нему ручки; повременамъ богатая мандаринская лодка проносится мимо; мандаринъ въ своей комической шапкѣ, съ шарикомъ на макушкѣ, наслаждается блаженствомъ, затягиваясь опіумомъ, между тѣмъ какъ сорокъ вооруженныхъ гребцовъ гонятъ лодку съ быстротою четырнадцати миль въ часъ, и вся меньшая братія спѣшитъ посторониться съ дороги. Въ этихъ водахъ стоитъ на якорѣ громадная Агра и съ презрѣніемъ посматриваетъ на пигмеевъ, кишащихъ вокругъ -- та самая Агра, которую ждутъ и высматриваютъ съ такимъ нетерпѣніемъ въ Англіи.
   Корабль еще не начиналъ грузиться чаемъ, и корпусъ его высоко поднимался надъ подою. Въ немъ словно работали циклоны -- такой шумъ раздавался въ его нѣдрахъ. Третій штурманъ съ пятнадцатью ребятами, обнаженными по поясъ, подготовлялъ полъ въ трюмѣ для принятія цибиковъ съ чаемъ. Наканунѣ онъ сдѣлалъ настилку изъ сотни пучковъ гибкаго камышу съ Суматры и Борнео, теперь высыпалъ на эту настилку цѣлыя тонны сырой селитры изъ 200 фунтовыхъ мѣшковъ. Его команда, подъ звонкую, мѣрную пѣсню, сколачивала камышъ и селитру въ однообразную массу, которую полили потомъ- нѣсколькими ушатами воды, и продолжали утрамбовывать, пока полъ сталъ гладокъ какъ паркетъ. Тогда цѣлая стая жонокъ всякаго калибра, нагруженныхъ цибиками чаю, стала осаждать корабль. Мистеръ Грей уложилъ на этомъ паркетѣ одинъ рядъ цибиковъ, потомъ другой, и такъ доверху, оставляя посрединѣ промежутокъ немного уже одного цибика. Затѣмъ, раздвигая особымъ снарядомъ каждый ярусъ, Грей втѣснялъ въ промежутокъ еще по цибику, и такимъ образомъ упаковалъ страшную массу чаю, девятнадцать тысячъ восемсотъ-шесть цибиковъ и шестьдесятъ полуцибиковъ такъ же плотно, какъ лавочникъ укладываетъ свой товаръ въ ящики для отправки.
   Пока мистеръ Грей любовался своей работой, маленькая лодка изъ Кантона пристала къ кораблю и мистеръ Типель, мичманъ, вбѣжалъ на палубу, поклонился мистеру Шарпу, первому штурману, и передалъ ему записку отъ капитана, въ которой заключалось приказаніе съ первымъ отливомъ отвести Агру ко второй барѣ, и тамъ наливаться водой.
   Спустя два часа начался отливъ. Мистеръ Шарпъ тотчасъ же приказалъ сниматься съ якоря и Агра начала свое знаменитое плаваніе, при чемъ Шарпъ, лавируя между безчисленными баркасами и лодками, обстеняя паруса, или ставя ихъ на вѣтеръ, смотря по надобности, выказалъ немалую сноровку и искусство. Онъ прошелъ бару къ закату солнца и легъ въ дрейфъ, бросивъ большой передній якорь на глубинѣ пяти съ половиною сажень. Тутъ начали наливаться водой и на пятый день шестивесельная гичка отправилась въ Кантонъ за капитаномъ. На слѣдующій день онъ проѣхалъ въ ней мимо корабля, спускаясь внизъ по рѣкѣ къ китайскому адмиралу, за разрѣшеніемъ на свободное отплытіе изъ Китая. Всю ночь три фонаря горѣли на бизани Агры и дежурные смотрѣли въ оба, въ ожиданіи капитана. Но тотъ не являлся: у него былъ серьёзный разговоръ съ китайскимъ адмираломъ; однако, съ разсвѣтомъ показалась капитанская гичка. Шарпъ приказанъ одному изъ мичмановъ позвать боцмана и фалгребныхъ. Скоро гичка причалила къ борту; двое изъ юнгъ, съ ловкостью обезьянъ, перескочили черезъ бортъ и услужливо подали капитану фалгреба; онъ подарилъ ихъ ласковымъ взглядомъ, какого имъ не удавалось еще ни разу видѣть отъ начальства, и легко взобрался на палубу. Какъ скоро онъ вступилъ на нее, раздался пронзительный свистъ боцмана и фалгребные сняли почтительно шапки; капитанъ приложился къ шканцамъ, всѣ офицеры корабля съ нимъ раскланялись, онъ отвѣтилъ на ихъ поклоны и, отойдя на минуту на подвѣтренную сторону корабля, громко скомандовалъ: "всѣ наверхъ, съ якоря сниматься".
   Боцманъ далъ три пронзительныхъ свистка и команда "всѣ наверхъ" была трижды повторена, съ частными коментаріями въ родѣ: "Поворачивайся! Живѣй!" "Не зѣвай!" и т. п. Весь экипажъ бросился исполнять команду; на всѣхъ этихъ загорѣлыхъ лицахъ было ясно написано: "плывемъ домой".
   Свистятъ: "Вязать койки!"
   Въ десять минутъ, девяносто съ чѣмъ-то коекъ были акуратно сложены и покрыты бѣлымъ чахломъ, и всѣ руки заняты сниманіемъ каната съ битенга, всаживаніемъ вымбовокъ и проч.
   -- Внизу готово, крикнулъ голосъ.
   -- Ребята, къ вымбовкамъ! скомандовалъ мистеръ Шарпъ со шканцевъ.-- Флейщикъ, играй. Верти, ребята!
   Флейтщикъ станъ наигрывать веселый, мѣрный принѣвъ, и вмѣстѣ со звучною пѣснью команды, вторилъ какъ эхо тяжелымъ шагамъ шестидесяти молодцовъ, которые, налегшись могучею грудью на вымбовки, ворочали шииль, приближая корабль къ мѣсту, гдѣ былъ брошенъ якорь.
   -- Вынь вымбовки! По марсамъ отдай паруса!
   Корабль стоялъ на понерѣ, наставивши марсели, шпиль былъ снова вооруженъ; команда дружно потянула; кабалярингъ заскрипѣлъ и якорь, могучимъ напоромъ вырванный изъ китайской земли, поднятъ и заложенъ на пертулень. Носъ корабля покатился влѣво.
   -- Всѣ наверхъ! ставь паруса! Медленно и торжественно корабль завернулъ носъ, паруса надулись, и Агра поплыла домой въ Англію.
   Въ три или четыре галса она прошла богскіе форты. Тамъ пришлось снова брать пропускъ отъ китайскаго начальства: изъ Китая такъ же легко выбраться, какъ и забраться въ небесную имперію. Въ три часа дня, Агра подошла къ Макао и легла въ дрейфъ въ четырехъ миляхъ отъ берега, въ ожиданіи пассажировъ.
   Пушечный выстрѣлъ съ корабля не вызвалъ, однако, ни одной лодки. Шарпъ сталъ выходить изъ себя, потому что вѣтеръ, хотя слабый, дулъ прямо съ NW и пропадалъ даромъ. Немного спустя, капитанъ вошелъ на палубу и приказалъ прочистить порохомъ всѣ пушечныя пасти. Восемь громкихъ залповъ потрясли корабль, возвѣщая городу о нетерпѣніи команды. Наконецъ появились двѣ лодки съ пассажирами. Пока онѣ медленно приближались, Додъ приказалъ канониру зарядить карронады ядрами, и прикрыть дуло и запалъ. Первая лодка подвезла полковника Кенили, мистера Фулало и громаднаго негра, которые всѣ взобрались по фалгребамъ. Для слѣдующей лодки пришлось спустить трапъ и на палубу поднялись превосходительная мистриссъ Бересфордъ съ пуделемъ и при ней: бѣлая служанка, черная нянька, маленькій сынокъ и индѣецъ, его дядька -- странная смѣсь достоинства и раболѣпства, въ бѣлой бумажной ткани съ пестрыми разводами.
   Мистриссъ Бересфордъ была жена члена остиндскаго совѣта. Она поселилась на время въ Макао, для поправленія здоровья своего мальчика, намѣреваясь вскорѣ возвратиться въ Калькуту; а между тѣмъ, мужъ ея сдѣланъ однимъ изъ директоровъ компаніи, и уѣхалъ на родину; она теперь ѣхала къ нему въ Англію. Мистриссъ Бересфордъ была красивая, рослая барыня съ немного черезчуръ орлинымъ носомъ. Какъ большая часть женщинъ съ орлиными свойствами и наклонностями, она очень любила первенствовать и властвовать. За послѣдніе десять лѣтъ индійцы, ползая у ея ногъ, и европейцы, льстя ея самолюбію, довели въ ней эту слабость до крайнихъ предѣловъ, словомъ -- совершенно избаловали ее; столь же вредному вліянію окружающей среды, подвергся и сынокъ ея Фридрикъ, мальчикъ лѣтъ шести. Избалованная заносчивость проглядывала такъ ясно во всѣхъ чертахъ и взглядахъ обоихъ. Шарпъ, большой знатокъ въ пассажирахъ, тотчасъ замѣтилъ второму штурману:
   -- Белисъ, мы посадили чорта на корабль.
   -- И съ нимъ цѣлый грузъ бѣсенятъ, прокричалъ Белисъ.
   Мистеръ Фулало былъ на видъ методистскій пасторъ, важный, умѣренный, худощавый, примазанный. Но людей трудно судить по наружности. Фулало былъ одно изъ удивительныхъ произведеній удивительной страны, Соединенныхъ Штатовъ Америки. Онъ былъ искусный инженеръ и практическій механикъ, имѣть двѣ привилегіи на собственныя изобрѣтенія, которыя приносили ему значительный доходъ въ Америкѣ и въ Англіи. Подобныя открытія не даются даромъ, безъ тяжелаго, усидчиваго труда; и дѣйствительно, Фулало, напавъ на счастливую идею, запирался дома и работалъ, иной разъ по цѣлымъ ночамъ, въ теченіе года и болѣе; потомъ жажда дѣятельности брала верхъ, и онъ отправлялся въ лѣсъ или степи съ винтовкой, и индійцемъ-провожатымъ; настрѣлявъ вдоволь буйволовъ и пантеръ, онъ возвращался загорѣлый и истощенный и, англо-саксонецъ въ душѣ, пускался въ море года на два. Но и тутъ американецъ не терялъ времени и высматривалъ новыя изобрѣтенія въ чужихъ краяхъ, съ цѣлью примѣнить ихъ съ пользою впослѣдствіи. И на этотъ разъ онъ вывезъ какое-то важное практическое усовершенствованіе изъ Японіи. Однажды, во время своихъ странствованій Фулало, скупилъ судно на днѣ Дарданеллъ, за тысячу двѣсти долларовъ, вытащилъ изъ води грузъ (металлическія издѣлья) и продалъ за шесть тысячъ; потомъ поднялъ пустой корабль, починилъ его и самъ привелъ въ бостонскій рейдъ, въ Масачузетѣ. По дорогѣ онъ спасъ шведское судно, и получилъ за то вознагражденіе. въ другой разъ нашъ американецъ вытащилъ изъ-подъ воды восемьдесятъ слоновыхъ клыковъ изъ барки, потопувшей въ Фортеномъ проливѣ, къ великому негодованію и зависти старшихъ братьевъ англо-саксонскаго племени, смотрѣвшихъ съ берега. Среди столь странныхъ и разнообразныхъ занятій, онъ позволялъ себѣ довольно невинное развлеченіе: старался доказать на дѣлѣ, что возможно африканское племя возвысить до европейскаго уровня. Съ этою цѣлью онъ купилъ Веспасіана, своего громаднаго негра, за тысячу восемьсотъ долларовъ; но о немъ послѣ. Америка вообще -- большая мастерица на всякія смѣси и микстуры; но въ мистерѣ Фулало она превзошла себя: то была смѣсь квакера, Немврода, Архимеда, филантропа, моряка и еще кое-чего.
   Пассажирскія лодки отчалили.
   -- Всѣ наверхъ! Ставь паруса!
   Боцманъ просвисталъ команду, и марсовые бросились вверхъ. Паруса распустились и надулись одинъ за другимъ, носъ корабля поворотился на югъ, и, разстилая высоко и широко свои бѣлыя крылья, Агра понеслась какъ птица по морской зыби -- домой, восвояси.
   Плаваніе начиналось, повидимому, при самыхъ благопріятныхъ обстоятельствахъ; всѣмъ было весело. кромѣ одного. Капитанъ былъ задумчивъ и мраченъ, онъ повременамъ внимательно вглядывался въ отдаленный горизонтъ; Додъ вѣжливо, но коротко и отрывисто отвѣчалъ на пустяки, которыми другъ его, полковникъ Кенили, надоѣдалъ ему отъ нечего дѣлать, и наконецъ, послалъ за канониромъ.
   Пока это не очень чистоплотное существо чистится и причешется, чтобъ въ приличномъ видѣ явиться на шканцы, заглянемъ въ взволнованную душу капитана Дода, и познакомимся съ обстоятельствами, которыя связываютъ его съ главными героями нашей повѣсти, несмотря на двѣнадцать тысячъ миль водянаго пути между нимъ и влюбленною четою въ Баркинтонѣ.
   Главною заботою Дода, его гордостью, было откладывать деньги для жены и дѣтей. По совѣту индійскаго пріятеля, онъ въ нѣсколько пріемовъ внесъ значительную сумму денегъ въ одинъ важный каликутскій торговый домъ, который давалъ восемь процентовъ на частные вклады. Неудивительно, что сумма росла быстро при такомъ процентѣ и постоянномъ приращеніи капитала новыми взносами. Корабль Дода, жестоко пострадавшій близь Мыса Доброй Надежды, былъ признанъ негоднымъ для дальнѣйшаго плаванія агентами остиндской компаніи въ Кантонѣ, а самъ онъ отправился въ Калькуту, намѣреваясь возвратиться въ Англію, въ качествѣ пассажира. Пока онъ былъ въ Калькутѣ, одинъ изъ значительнѣйшихъ мѣстныхъ торговыхъ домовъ прекратилъ платежи, и поселилъ ужасъ и нищету въ сотняхъ семействъ. Въ такія времена въ газетахъ и въ обществѣ повторяется на всѣ лады избитая истина: что хорошій процентъ значитъ дурное обезпеченіе. Что касается до Дода, то онъ доселѣ вѣрилъ въ эти великія торговыя имена съ дѣтскимъ довѣріемъ моряка; теперь это слѣпое довѣріе смѣнилось столь же слѣпымъ страхомъ; онъ упрекалъ себя въ легкомысленномъ рискѣ дѣтскими деньгами (онъ давно уже успѣлъ убѣдить себя, что деньги не его, а женины и дѣтскія), и поклялся, что если ему удастся ихъ выручить, то онъ ихъ болѣе не выпуститъ изъ рукъ, не повѣритъ никому, кромѣ развѣ англійскому банку. Додъ пошелъ къ гг-мъ Оливьеръ и Андерсонъ и потребовалъ свой четырнадцать тысячъ фунтовъ. Къ великому его ужасу, но не удивленію, приказчики переглянулись многозначительно и переслали чекъ во внутреннее отдѣленіе. Додъ ждалъ съ замирающимъ сердцемъ; очевидно, было затрудненіе въ платежѣ.
   Между тѣмъ вошелъ чиновникъ казеннаго управленія и внесъ значительную сумму банковыми билетами и торговыми векселями, преимущественно послѣдними.
   Вскорѣ Дода пригласили въ комнату директора.
   -- Вы оставляете наши страны, капитанъ Додъ?
   -- Такъ точно, сэръ.
   -- Вамъ бы лучше часть вашихъ денегъ взять векселями по предъявленію, на лондонскихъ банкировъ.
   -- Я бы предпочелъ получить банковыми билетами, промолвилъ Додъ.
   -- О, векселя отъ Оливьера на Беринга ничѣмъ не хуже банковыхъ билетовъ, даже безъ нашей надписи на оборотѣ. Впрочемъ, вы можете получить пополамъ, тѣми и другими. Въ Калькутѣ, сами знаете, банковые билеты не очень въ ходу.
   Доду выдали деньги. Всѣ векселя были, очевидно, вѣрные. Но въ одномъ изъ нихъ Додъ узналъ вексель, только что внесенный чиновникомъ въ числѣ другихъ. Его неперемѣнно бросало то въ холодъ, то въ жаръ. Онъ спасъ дѣтское достояніе, хотя сильно рисковалъ потерять его. Но болѣзненная дрожь, невольное послѣдствіе сознанія, что человѣкъ былъ на волосъ отъ страшной опасности, скоро прошла и осталось одно теплое, отрадное чувство торжества. Вслѣдъ затѣмъ, Додомъ овладѣло вполнѣ опасеніе за цѣлость такой значительной суммы, которую онъ везъ при себѣ. Онъ зашелъ въ первый магазинъ и купилъ большой бумажникъ съ ключомъ, заперъ въ него всѣ деньги и, хотя не собирался еще отправляться въ море, но на всякій случай обшилъ портфёль шелковой клеенкой, зашилъ это сокровище себѣ въ фуфайку, и ощупывалъ его по сто разъ въ день, думая, съ какимъ счастіемъ онъ вручитъ подругѣ своей жизни плодъ долголѣтнихъ трудовъ своихъ, все достояніе ихъ дѣтей.
   Вдругъ, Дода совершенно неожиданно командировали-было въ Кантонъ отвести Агру на Мысъ Доброй Надежды. Тогда странное, невѣдомое для него чувство невольно вкралось въ его душу -- сознаніе личной опасности. Всѣ случайности предательской стихіи были ему коротко знакомы; но доселѣ онѣ мало дѣйствовали на его воображеніе; онъ хладнокровно встрѣчалъ опасность, она приходила и миновала; но на этотъ разъ какой-то смутный страхъ не покидалъ его, благодаря бумажнику. Сокровище, которому онъ такъ радовался незадолго передъ тѣмъ, теперь давило его грудь, душило его. Моряки вообще -- народъ болѣе или менѣе суевѣрный, а храбрость тоже до нѣкоторой степени дѣло привычки. Доду еще ни разу не случалось идти въ море съ такою кучею денегъ при себѣ. Смутныя опасенія Дода вѣроятно разсѣялись бы при самомъ началѣ плаванія, послѣ веселаго отплытія на всѣхъ парусахъ изъ Макао, еслибы не положительно дурное извѣстіе, слышанное имъ въ Ани-Тинѣ. Китайскій адмиралъ предупредилъ его, что въ здѣшнихъ водахъ замѣченъ пиратъ, отважный и предпріимчивый, который взялъ голландскій торговый корабль въ виду самаго устья Кантонской рѣки, умертвилъ всю команду, а женщинъ продалъ въ рабство, или и того хуже. Додъ просилъ сообщить ему подробности о пиратѣ: съ Малайскихъ ли онъ острововъ, съ Борнео или съ Разбойничьихъ? Въ какой широтѣ можно было ожидать съ нимъ встрѣчи? Адмиралъ перелистовалъ свою памятную книжку и не нашелъ въ ней никакихъ положительныхъ данныхъ о пиратѣ: извѣстно было только, что онъ никогда не крейсеровалъ долго въ одной и той же мѣстности; команда была самая смѣшанная; а капитанъ, какъ полагали, португалецъ; утверждали также, будто у него есть братъ, который командуетъ другимъ разбойничьимъ судномъ; но это довольно сомнительно; по крайней мѣрѣ, никто не видалъ, чтобъ они дѣйствовали совмѣстно.
   Канониръ явился; капитанъ отозвалъ его на подвѣтренную сторону. Остальные офицеры почтительно держались при этомъ на вѣтренной сторонѣ.
   -- Мистеръ Монкъ, сказалъ Додъ:-- вычистите и приготовьте сейчасъ ручное оружіе.
   -- Слушаю, сэръ! сказалъ старый служака, бывшій подъ Абукиромъ.
   -- Сколько у васъ пушекъ, годныхъ къ дѣйствію?
   Этотъ простой вопросъ мгновенно взволновалъ желчь въ старикѣ.
   -- Сколько пушекъ! Годныхъ! Какому чорту онѣ годны, когда этотъ лавочникъ, вашъ третій штурманъ, набилъ весь гондекъ своимъ зельемъ; всѣ казенники заложилъ; бѣдняжкамъ дышать нельзя, не то, что разговаривать. Чтобъ ему самому дьяволъ въ пеклѣ казенникъ раскаленнымъ банникомъ прочистилъ, за то, что онъ всѣ мои пушки своей дрянью заставилъ.
   -- Полно вамъ, мистеръ Монкъ, ругаться. Я надѣялся, что въ ваши годы, вы будете примѣромъ для младшихъ офицеровъ.
   -- Больше не буду, сэръ; чортъ меня дери, если буду! И онъ прибавилъ очень громко: -- я виноватъ передъ вами, капитанъ, и шканцами.
   Когда человѣка занимаетъ, тревожитъ серьёзная мысль, всегда найдется какой нибудь комаръ, какая нибудь мошка, чтобъ надоѣдать ему. Это неизбѣжно. Къ Доду, занятому тревожнымъ предчувствіемъ, которымъ онъ не смѣлъ ни съ кѣмъ подѣлиться, приблизилось кошачьею поступью существо въ родѣ обезьяны:
   -- Дочь свѣта, началъ онъ на чистомъ индустанскомъ нарѣчіи:-- дочь свѣта, въ ясныхъ лучахъ которой прозябаю я, Рамголамъ, пылаетъ дружескимъ желаніемъ видѣться и объясниться съ господиномъ владыкою корабля, подобнаго горѣ на морѣ.
   Зная по опыту, что значатъ объясненія дочерей свѣта съ капитанами корабля, Додъ позвалъ мичмана Тикеля, и послалъ его въ дамскую каюту.
   Мистеръ Тикель вскорѣ возвратился, весь раскраснѣвшись, и объявилъ, что нуженъ ни болѣе, ни менѣе, какъ самъ капитанъ.
   Додъ улыбнулся, отпустилъ Монка, обѣщавъ ему лично осмотрѣть гондекъ, и отправился къ негодующей мистриссъ Бересфордъ. Зачѣмъ онъ остановился въ нѣсколькихъ миляхъ отъ Макао и заставилъ ее проплыть все это разстояніе въ скверной маленькой лодкѣ? Додъ широко открылъ свои темно-каріе глаза.-- Подлѣ Макао, сударыня, отмели, потому мы не смѣли подойти ближе къ берегу.
   -- Пожалуйста, безъ увертокъ. Что мнѣ за дѣло до вашихъ отмелей? Это была просто лѣнь съ вашей стороны и невнимательность къ дамѣ, которая наняла мѣсто на вашемъ кораблѣ.
   -- Помилуйте, сударыня, мы тутъ ничѣмъ невиноваты.
   -- Васъ это зовутъ джентльменомъ Додомъ?
   -- Меня.
   -- Такъ не извольте противорѣчить дамѣ, не то я могу усумниться, заслуживаете ли вы подобное названіе.
   Додъ оставилъ ея слова безъ вниманія и съ рѣдкимъ терпѣніемъ объяснилъ ей, что онъ не могъ подойдти ближе къ Макао, не рискуя погубить корабль. Но она и слышать не хотѣла, и потому Додъ, увидя, что она искала не объясненія, а только повода для жалобъ, пересталъ ее убѣждать. "Я только теряю время съ вами", сказалъ онъ, и вышелъ безъ дальнѣйшей церемоніи. Это было новое оскорбленіе, и по выходѣ его она поклялась въ непримиримой враждѣ къ нему. И съ той минуты она не упускала удобнаго случая, чтобъ запускать ему шпильки.
   Додъ зашелъ въ гондекъ и увидѣлъ, что безопасность и защита корабля были принесены въ жертву грузу, какъ это обыкновенно дѣлается въ наше мирное время. Изъ двадцати-восемнадцати фунтовыхъ орудій онъ съ трудомъ могъ освободить три. Чтобы разчистить мѣсто около другихъ, нужно было бы пожертвовать товаромъ или водой. Но онъ не намѣренъ былъ дѣлать ни того, ни другаго изъ-за опасности столь невѣроятной, какъ нападеніе пиратовъ. Онъ былъ капитанъ купеческаго судна, а не воинъ.
   Между тѣмъ онъ успѣлъ убѣдиться въ превосходномъ ходѣ Агры. Лагъ показалъ одиннадцать узловъ, такъ-что при хорошемъ вѣтрѣ никакой пиратъ на всѣхъ парусахъ не могъ бы догнать ее. Этотъ вѣтеръ быстро пронесъ ихъ уже мимо одного изъ разбойничьихъ притоновъ, острова Ладроне. Въ девять часовъ отданъ приказъ тушить огни. Мистриссъ Бересфордъ, читавшая какой-то романъ, не соглашалась подчиниться этому приказанію; сержантъ настаивалъ, она начала стращать директоромъ компаніи, министрами, всякой знатью, но сержантъ видя, что ее не убѣдишь словами, швырнулъ свѣчу въ воду, выказавъ тѣмъ свое безсиліе -- и какъ трусъ далъ тягу передъ риторическимъ огнемъ взбѣшенной барыни.
   Сѣверный вѣтеръ спалъ и слабый, перемѣнчивый вѣтерокъ замедлялъ ходъ корабля. 6-го апрѣля они поровнялись съ макльсфильдскимъ берегомъ. Потомъ они вышли въ открытое море и шли нѣсколько дней, не видя земли. Додъ вздохнулъ теперь свободнѣе.
   Перваго мая они миновали большой островъ Нептуна и очутились между Зондскими и Малайскими островами. Капитанъ снова взобрался на фор-брамстеньгу и обозрѣвалъ день и ночь своимъ телескопомъ далекій горизонтъ.
   Они перешли экваторъ подъ долготой 107° при легкомъ вѣтеркѣ, но вскорѣ наступилъ штиль и теперь у Дода была одна забота, какъ бы убить время -- онъ отмѣнилъ извѣстный обрядъ крещенія, совершающійся при переходѣ черезъ экваторъ и сопровождающійся всякими истязаніями новичковъ въ родѣ скобленія головы желѣзными скобами или намыливанія лица. Но за то ежедневно хлопали пробки отъ шампанскаго; матросы играли въ перестѣнъ или плясали горнпайпъ подъ скрипку почтеннаго Фулало. Онъ и его другъ, какъ онъ систематически называлъ Веспасіана, выучили ихъ американскимъ пляскамъ и заслужили всеобщую любовь. Одинъ страстный плясунъ, въ порывѣ благодарности, предложилъ имъ свою недѣльную порцію водки. Даже мистриссъ Бересфордъ появилась на палубѣ. Строгое выраженіе ея лица смягчилось въ снисходительную улыбку, когда взоры ея останавливались на полковникѣ Кенили, ее сопровождавшемъ. Этотъ храбрый, добродушный солдатъ льстилъ ей безъ всякой совѣсти, и видя, что она становилась все слаще отъ его медовыхъ рѣчей, попытался-было примирить ее съ Додомъ; но при первомъ намекѣ она сдѣлала кислую гримасу и рѣшительно запретила ему упоминать это имя.
   Между тѣмъ, штурмана и мичманы раскусили Дода. Мистеръ Тикель разрѣшилъ ихъ сомнѣніе за обѣденнымъ столомъ, предложивъ "трижды-три раза" тостъ за Дода, какъ мореплавателя, математика, моряка и джентльмена.
   Додъ никогда не былъ грубъ съ офицерами, но и не поддѣлывался къ нимъ: онъ обладалъ искусствомъ однимъ легкимъ наклоненіемъ головы, одной благосклонной улыбкой дать понять, что ревностное исполненіе долга не ускользаетъ отъ его вниманія. Что же касается до команды, то она на хорошо-организованныхъ корабляхъ рѣдко приходитъ въ прямое сношеніе съ капитаномъ; о Додѣ знали только, что онъ добрая душа и не безпокоитъ людей попустому. Однажды, пока стояли они на экваторѣ, къ нему явился лихой матросъ съ чашкой супа и, приложившись прежде шканцамъ, а потомъ капитану, попросилъ его отвѣдать супъ.
   -- Пожалуй, любезнѣйшій. Что жь, онъ пригорѣлъ.
   -- Истинная правда, сэръ. Прощенія просимъ у вашего благородія и у шканцовъ.
   -- Молодой человѣкъ! сказалъ Додъ, подзывая къ себѣ мистера Меридита, молодаго мичмана.-- Сдѣлайте одолженіе, позовите повара.
   Поваръ пришёлъ и вмѣсто ожидаемаго ругательства, получилъ только строгій выговоръ и острастку.
   Въ отвѣтъ на это онъ на слѣдующій день прижегъ супъ еще хуже. Команда снова отрядила ловкаго матроса къ капитану. Онъ салютовалъ попрежнему и представилъ супъ. Капитанъ отвѣдалъ супъ и послалъ мистера Грей отдать приказъ помощнику боцмана дать сигналъ къ сбору и привести повара.
   -- Квартирмейстеръ, опустите пожарное ведро и наполните его супомъ. Мастеръ Тинель посмотрите, чтобы онъ съѣлъ, что самъ наготовилъ, и постарайтесь понукать его, если онъ станетъ прохлаждаться. Съ этими словами капитанъ ушелъ въ каюту, а несчастный поваръ, принужденный поужинать своимъ супомъ, разразился слѣдующею рѣчью: "Разбойники, да онъ первый сортъ. Хоть бы чуточку подгорѣлъ. Словно масло идетъ въ глотку. Ишь, проклятыя барскія утробы. Не на кораблѣ бъ вамъ ѣздить, на прянишныхъ лошадкахъ кататься, да лакомиться французскими лягушками (...трахъ, свиснула веревка по его спинѣ). Чортъ! это еще что?
   Помощникъ боцмана.-- Болтай поменьше, да ѣшь побольше!
   -- Я жь ѣмъ. (Трахъ, трамъ). Чортъ бы тебя побралъ, чего ты расходился (Трахъ, трахъ, трахъ). Слышь, Джо, голубчикъ, право же не могу больше (трахъ). Я тебѣ отдамъ мою водку, за цѣлую недѣлю отдамъ, только позволь мнѣ выбросить за бортъ эту -- эту гадость (трахъ, трахъ, трахъ). Добрѣйшій мистеръ Тикель, попросите капитана за меня (трахъ, трахъ).
   -- Стой! скомандовалъ капитанъ, появляясь на палубѣ, и поднятая веревка безвредно опустилась.
   (Свистокъ).
   -- Поваръ наказанъ за то, что испортилъ похлебку. Моя команда будетъ ѣсть только то, что я могу ѣсть. У меня болѣе заботъ, но трудъ и опасность мы дѣлимъ наравнѣ. Помните это, или вы убѣдитесь, что я могу быть такъ же строгъ, какъ любой капитанъ на морѣ. Комиссаръ!
   -- Чего прикажете, сэръ?
   -- Удвойте порцію водки всему экипажу -- его обошли супомъ.
   -- Слушаю, сэръ.
   -- А повару и его помощнику остановить выдачу водки на цѣлую недѣлю.
   -- Слушаю, сэръ!
   -- Боцманъ, подайте сигналъ расходиться.
   -- Слышь-те ребята, замѣтилъ лихой матросъ, ходившій съ супомъ къ капитану. -- Будь я проклятъ, если намъ не житье на этомъ кораблѣ.
   Съ недѣлю пролежала Агра неподвижно, какъ щепка колеблясь на волнахъ и не трогаясь съ мѣста; но въ концѣ недѣли потянулъ верховой вѣтерокъ, захватывавшій только марсели, корабль проползъ немного на югъ и снова заштилѣлъ.
   Наконецъ, однажды, подъ вечеръ пошелъ дождь, а послѣ дождя съ востока подулъ свѣжій вѣтеръ. Капитанъ съ свойственною ему предусмотрительностію предвидѣлъ это по багровымъ полосамъ на горизонтѣ; онъ отдалъ приказъ взять рифъ у марселей и спустить порты съ подвѣтренной стороны. Этотъ послѣдній приказъ показался всѣмъ излишнею предосторожностью, но Додь былъ еще мало знакомъ съ кораблемъ, а деньги, которыя онъ на себѣ везъ, дѣлали его осторожнымъ. Порты были спущены, кромѣ одного, который былъ не совсѣмъ спущенъ. Мистеръ Грей сидѣлъ въ своей каютѣ надъ какой-то задачей и нуждался въ свѣтѣ и воздухѣ, но чтобы не противорѣчить приказанію капитана онъ соединилъ портъ съ сложнымъ блокомъ, чтобы имѣть въ распоряженіи значительную механическую силу въ случаѣ, если корабль дѣйствительно покачнетъ вѣтромъ.
   Какъ слѣдовало ожидать, вѣтеръ налетѣлъ прежде чѣмъ кто-либо могъ къ тому приготовиться. Корабль дрогнулъ, заскрипѣлъ и наклонился. Вода хлынула въ раскрытый люкъ Грея. Онъ прибѣгнулъ къ своему блоку; но хотя блокъ увеличивалъ его силу разъ въ двѣнадцать, онъ не болѣе имѣлъ успѣха, какъ еслибы поднималъ гору. Видя свое безсиліе, онъ сталъ звать на помощь; всѣ кто только были по сосѣдству, сбѣжались на этотъ отчаянный крикъ и стали тянуть за блокъ. И все таки напрасно, неминуемая погибель грозила кораблю. Между тѣмъ капитанъ, отгадавъ по крикамъ, въ чемъ было дѣло, съ необыкновенною находчивостію скомандовалъ: "Отдать гротшкоты!" Корабль выпрямился, портъ захлопнулся и устрашенные матросы уже по поясъ въ водѣ между всплывшими ящиками вздохнули свободнѣе. Грей закрѣпилъ портъ засовомъ и, промокшій до костей, истерзанный душевно, отправился доложить о своей винѣ капитану. На немъ лица не было. Чуть не плача, разсказалъ онъ капитану, что онъ надѣлалъ и какъ ошибся, не разсчитавъ силу напора воды.
   Додъ видѣлъ, что несчастный мистеръ Грей былъ достоинъ сожалѣнія въ эту минуту.
   -- Пусть это послужитъ намъ урокомъ, сэръ, сказалъ онъ строго.-- Сколько кораблей погибло такимъ образомъ безъ всякой бури, такъ что ни одна душа не спаслась, чтобы разсказать о причинѣ несчастія.
   -- Капитанъ, прикажите мнѣ броситься за бортъ, и я тотчасъ брошусь.
   -- Гм! Я не могу терять офицера изъ-за ошибки, которую онъ навѣрно не захочетъ повторить.
   Вѣтеръ дулъ всю ночь, и на другой день до двѣнадцати часовъ. Онъ доставилъ случай убѣдиться въ одномъ важномъ недостаткѣ Агры -- въ ея качкѣ. Мистеръ Грей, тронутый правосудіемъ Дода и побуждаемый избыткомъ ревности, донесъ около восьмой стоянки полуночной вахты, что въ каютѣ мистриссъ Бересфордъ видѣнъ огонь. Сержантъ, но обыкновенію, затушилъ свѣчу при вечернемъ обходѣ, но строптивая дама снова зажгла ее.
   -- Подите и отнимите у нея свѣчу.
   Вскорѣ изъ каюты послышались отчаянные вопли: "Сжальтесь! сжальтесь! Я не хочу утонуть въ темнотѣ!"
   Додъ, который съ самаго перваго знакомства держался въ сторонѣ отъ нея, сошелъ внизъ, чтобы успокоить ее.
   -- Ахъ, эта буря! эта страшная буря, и какъ ужасно утонуть въ темнотѣ!
   -- Буря? какая же буря? Это только свѣжій вѣтерокъ.
   -- Свѣжій вѣтерокъ! Вы вѣчно такъ издѣваетесь надъ нами, женщинами, Пожалуйста, я прошу васъ, оставьте мнѣ свѣчу и пошлите ко мнѣ пастора!
   Додъ сжалился надъ нею и позволилъ ей оставить свѣчу, но для избѣжанія опасности приставилъ къ ней мичмана. Онъ даже лицемѣрно обѣщалъ ей при малѣйшей опасности лечь въ дрейфъ, но не можетъ же онъ назвать благопріятный вѣтеръ бурей изъ-за ничтожной качки. Однако, несмотря на благопріятный вѣтеръ и ничтожную качку, Агра перебила въ эту ночь порядочное количество стекла и посуды.
   Къ полудню слѣдующаго дня вѣтеръ стихъ и наступилъ мертвый штиль.
   Въ два часа пополудни погода прояснилась, солнце выглянуло и легкій вѣтерокъ потянулъ съ запада.
   Въ тридцать-пять минутъ седьмаго огненный шаръ скрылся за горизонтомъ и весь океанъ на цѣлыя мили въ даль и въ ширь засверкалъ и заискрился яхонтами. Это была первая страстная улыбка юга. Наступила ночь, такая тихая, ясная, чудная ночь, что жаль было сомкнуть глаза; всѣ медлили идти спать, любуясь днвпымъ зрѣлищемъ южнаго звѣзднаго неба. Большая Медвѣдица закатилась на сѣверѣ и вотъ изъ глубины водъ всплыло созвѣздіе Креста, краса полуденныхъ ночей. Смрадный дымъ не заражалъ воздуха, докучныя колеса не нарушали всеобщей тишины. Вѣтеръ вздыхалъ между парусовъ, свѣтящіяся съ фосфорическимъ блескомъ струи бѣжали передъ носомъ корабля. Всѣ собрались въ кучки и шептались между собой, какъ бы не смѣя нарушить торжественнаго безмолвія ночи. Миръ былъ вездѣ, и на-водахъ, и въ небѣ, и въ душѣ, опасность была далеко и каждый чувствовалъ себя какъ будто подъ роднымъ кровомъ. Корабль скользилъ по водѣ, оставляя за собой свѣтящійся слѣдъ и быстро, хотя едва примѣтно, несъ ихъ къ роднымъ берегамъ. Бѣлые какъ снѣгъ паруса вырисовывались подобно алебастровымъ столбамъ на темной синевѣ неба, усѣяннаго мильйонами огненныхъ глазъ. Такъ промелькнула ночь.
   На востокѣ, на самомъ краю неба, пробѣжали пурпурныя полосы, и море зарумянилось, пурпуръ перешелъ въ расплавленное золото, и море заискрилось. Вотъ сверкнулъ первый лучъ; онъ заигралъ на маковкахъ бѣлыхъ парусовъ, сбѣжалъ на палубу и освѣтилъ всѣ лица; затѣмъ, безъ дальнѣйшихъ прелюдій, какъ всегда на экваторѣ, на краю водъ быстро, торжественно всплылъ огненный шаръ солнца.
   Въ то же мгновеніе марсовый крикнулъ съ своего высокаго поста:
   -- Парусъ! какъ разъ на пути!
   Тотчасъ доложили капитану о появленіи посторонняго паруса. Онъ вышелъ на палубу и крикнулъ сторожевому матросу: "Куда онъ держитъ путь?"
   -- Не могу знать, сэръ.-- Кажется, онъ стоитъ на мѣстѣ.
   Додъ приказалъ подать сигналъ къ завтраку, а самъ, вооружившись телескопомъ, ловко взобрался на марсъ. Оттуда, сквозь прозрачный утренній туманъ, онъ увидѣлъ длинную плоскую шпуну съ латинскими парусами, расположившуюся подъ островкомъ Пойнт-литъ въ разстояніи девяти миль и почти на пути Агры, которая собиралась войти въ Гаспарскій проливъ.
   Къ восьми часамъ незнакомое судно было уже въ двухъ миляхъ, а Агрѣ все еще приходилось лежать въ дрейфѣ.
   Къ этому времени оно успѣло обратить на себя всеобщее вниманіе. Всѣ кромѣ капитана выражали свое мнѣніе: одни говорили, что это -- греческое судно, остановившееся, чтобы налиться водой: другіе -- что оно малайское и идетъ съ тростникомъ; третьи, наконецъ, что это -- пиратъ на сторожѣ у пролива.
   Капитанъ оперся на бортъ и молча, угрюмо слѣдилъ за подозрительнымъ судномъ.
   Мистеръ Фулало присоединился къ группѣ съ могучимъ телескопомъ своей работы. Онъ долго и основательно разсматривалъ наблюдаемый предметъ, между тѣмъ какъ Шарпъ нѣсколько разъ приставай. къ нему съ вопросами.
   -- Ну, сказалъ онъ наконецъ:-- штука-то ехидная. Потомъ, не отрывая глазъ отъ стекла, онъ сталъ ронять отрывочныя слова.-- Одинъ-два-четыре-семь, семь фальшивыхъ портовъ.
   Между офицерами пронесся ропотъ удивленія. Но британскіе матросы не любятъ обнаруживать свои чувства. Полковникъ Кенили, прогуливаясь по палубѣ съ сигарой въ зубахъ, видѣлъ, что всѣ съ большимъ вниманіемъ слѣдили за какимъ-то кораблемъ, но онъ не примѣтилъ никакого волненія или безпокойства въ ихъ словахъ или голосѣ. Однако, морякъ тотчасъ угадалъ бы кое-что.
   -- Я вижу очень мало рукъ на палубѣ, замѣтилъ Фулало:-- и очень много бѣлыхъ глазъ, уставившихся на насъ изъ люковъ.
   -- Чортъ возьми, пробормоталъ Бэлисъ въ безпокойствѣ:-- ну, какъ вы можете это видѣть.
   Фулало вмѣсто отвѣта молча передалъ телескопъ Доду. Призванный такимъ образомъ въ посредники, онъ прильнулъ глазомъ къ телескопу.
   -- Ну, что, сэръ, видите вы ложные порты и бѣлыя брови? иронически спросилъ Шарпъ.
   -- Это лучшая труба, въ какую мнѣ когда либо случилось смотрѣть, сердито отвѣчалъ Додъ, не отрывая глазъ отъ стекла.
   -- Я думаю, что это -- малайскій пиратъ, сказалъ мистеръ Грей.
   Шарпъ сердито подхватилъ его.-- Вздоръ какой! А если и правда, такъ онъ не посмѣетъ напасть на такую громадину.
   -- Сказалъ китъ пилѣ-рыбѣ, подсказалъ Фулало съ глухимъ смѣхомъ.
   Капитанъ, все еще не отнимая глаза отъ телескопа, сдѣлалъ нолоборота къ рулевому и скомандовалъ: "Право!"
   -- Есть.
   -- Держи на SSE.
   -- Есть.
   И направленіе корабля измѣнилось на два румба.
   Это приказаніе понизило Дода по крайней мѣрѣ на пятьдесятъ процентовъ во мнѣніи Шарпа. Онъ удержался сколько могъ, но наконецъ его изумленіе и неудовольствіе вышли изъ предѣловъ и онъ замѣтилъ, не заставитъ ли это непріятеля погнаться за ними?
   -- Очень можетъ быть, сэръ.
   -- Съ вашего позволенія, капитанъ; но лучше бы намъ было продолжать свой путь и показать разбойнику, что мы его не боимся.
   -- Но если мы его боимся, Шарпъ. Онъ уже съ часъ тому назадъ рѣшилъ, оставаться ли ему въ покоѣ или нападать. Измѣнивъ направленіе на два румба, я не заставлю его перемѣнить своихъ намѣреній, но я долженъ. удостовѣриться въ нихъ, прежде чѣмъ вступать въ проливъ.
   -- Понимаю, сэръ, сказалъ Шарпъ, на половину убѣжденный.
   Измѣненіе въ ходѣ Агры не вызвало никакого измѣненія со стороны таинственной шкуны. Она лежала около острова, на палубѣ было видно очень мало рукъ. Между тѣмъ Агра утекала отъ нея и вошла въ проливъ между островами Лонг- и Пойпт-литъ, оставивъ шкуну на разстояніи двухъ миль NW.
   Но, вотъ! Палуба таинственной шкуны закишила чернымъ!
   Фальшивые порты упали какъ бы чудомъ, пушки оскалились изъ люковъ, словно черные зубы. Громадный фок-зейлъ взвился и забралъ вѣтеръ и шкуна полетѣла въ погоню за Агрою.
   Легкій вѣтерокъ былъ словно дыханіемъ свыше, небесный сводъ синѣлъ какъ темный сафиръ, а безпредѣльныя воды сверкали и искрились подобно расплавленному металлу.
  

XI.

   Удивительные бываютъ случаи съ человѣческимъ разумомъ: составишь себѣ иной разъ сужденіе на основаніи какихъ нибудь данныхъ; данныя эти окажутся неосновательными, а выведенное изъ нихъ заключеніе остается тѣмъ не менѣе вѣрно.
   Это всего чаще случается съ женщинами; лишенныя по большей части возможности знать факты, онѣ всего охотнѣе полагаются на свое знаніе человѣческаго сердца и часто, на основаніи самыхъ безцвѣтныхъ данныхъ, дѣлаютъ очень здравыя заключенія.
   Такимъ именно образомъ мистриссъ Додъ пыталась отгадать, отчего Ричардъ Гарди противится браку своего сына съ ея дочерью и какимъ способомъ можно вынудить его согласіе, и если она ошибалась въ подробностяхъ, то была совершенно права въ заключеніи: Ричардъ Гарди дѣйствительно былъ послѣдній человѣкъ въ Баркинтонѣ, который отказался бы назвать Джулію Додъ, съ круглой суммой наличныхъ -- своею дочерью.
   Я намѣренъ раскрыть теперь передъ читателемъ тайну, которая приведетъ его, хотя совершенно иными путями, къ тому же заключенію, къ которому пришла мистриссъ Додъ.
   Въ то время Англія переживала эпоху, навѣки памятную въ коммерческой исторіи страны, лихорадку спекуляціи, эпоху, когда акціонерныя общества, преимущественно общества желѣзныхъ дорогъ, появлялись и лопались какъ мыльные пузыри.
   Ричардъ Гарди долгое время противился общему теченію, онъ постоянно и вслухъ высказывалъ свое недовѣріе къ этимъ предпріятіямъ; онъ говорилъ:
   -- Откуда взяться деньгамъ для всѣхъ этихъ громадныхъ замысловъ? Еслибы можно было продать всю эту страну съ ея зданіями, флотомъ, сокровищами и всею живою тварью, то и тогда бы не выручить суммы, необходимой для исполненія того, чего надѣются достигнуть одними свободными капиталами. Это -- явное сумасшествіе и не можетъ продолжиться долѣе года.
   Но когда онъ увидѣлъ, что акціи постоянно возвышались до преміи, когда увидѣлъ, что направо и налѣво нищіе становились богачами, то рѣшился и съ своей стороны воспользоваться въ общей поживѣ, и подняться на счетъ людской глупости, не переставая тѣмъ не менѣе изобличать ее на словахъ. Онъ воспользовался своими обширными связями, чтобы закупать акціи и затѣмъ тотчасъ же разставаться съ ними съ прибылью. Операціи оказывались очень выгодными; это только подстрекнуло его аппетитъ и онъ вдавался все глубже и глубже въ спекуляціи, такъ что однажды ему удалось зашибить тридцать тысячъ фунтовъ.
   Но игра подобными мыльными пузырями -- одна изъ самыхъ опасныхъ. Нужно смѣло броситься впередъ за приливомъ, и потомъ разомъ остановиться, когда онъ достигнетъ высшей своей точки. Въ то время, какъ Ричардъ Гарди вышелъ уже по горло въ этой пучинѣ, случилось происшествіе, которое трудно было предвидѣть. Передовыя статьи Times'а, изъ патріотизма или изъ дальновидной политики, въ одно прекрасное утро проткнули мыльный пузырь. Время было такъ удачно выбрано и булавка такъ удачно проколола пузырь, что акціи начали падать съ того же утра и неминуемая паника была вызвана недѣлей или двумя ранѣе, чѣмъ она разразилась бы безъ этой статьи. Болѣе довѣрчивые спекуляторы надѣялись, что еще все можетъ уладиться и пойти попрежнему, но Гарди, который зналъ, что дѣло должно было лопнуть рано или поздно, распродавалъ акціи направо и налѣво съ тяжелой потерей. Онъ, однако, не могъ отдѣлаться отъ всего этого хламу, который онъ набралъ только для временной пользы: паника возникла такъ неожиданно и распространилась такъ быстро, что вскорѣ нельзя было найти покупщиковъ ни на какихъ условіяхъ. Лисица сказала себѣ: "это -- западня, но я войду и выйду такъ осторожно, что не попадусь", и пала жертвой своей самоувѣренности. Но въ этихъ обстоятельствахъ, онъ обнаружилъ высокія качества, обширныя финансовыя способности, твердость духа и высокую коммерческую честность, которую мистриссъ Додъ такъ справедливо назвала въ немъ единственнымъ полурыцарскимъ чувствомъ. Онъ употребилъ всѣ свои частные доходы и капиталы, чтобы удовлетворять требованія своихъ кліентовъ и поддержать свое имя.
   Тогда началась для него мучительная борьба, которую онъ выносилъ съ спартанскимъ достоинствомъ и полнѣйшимъ самообладаніемъ. Ни одна черта его лица не обнаруживала сомнѣнія, надежды или отчаянія, которыя волновали и терзали этотъ мозгъ, созидавшій планы за планами, то вспыхивавшій огнемъ, то изнемогавшій до безсилья. Такъ въ теченіе цѣлыхъ мѣсяцевъ онъ боролся съ банкрутствомъ: оно грозило ему то издали, то вблизи, но никогда не заставило его врасплохъ: онъ всегда былъ готовъ отразить ударъ и предотвратить бѣду.
   Но въ то самое время, какъ дѣла, казалось, приняли болѣе утѣшительный оборотъ, случилось такое стеченіе обстоятельствъ, котораго уже нельзя было отвратить, не осушивъ до дна своей кассы. Правда, онъ заранѣе предвидѣлъ это и съ свойственною ему предусмотрительностью приготовилъ чѣмъ заткнуть прорѣху; но неожиданный упадокъ въ цѣнѣ его движимыхъ залоговъ, разстроилъ всѣ его разсчеты. Тогда онъ рѣшился на одно не совсѣмъ чистое дѣло. Онъ былъ одинъ изъ опекуновъ своихъ дѣтей; другіе двое были только машины, дѣйствовавшія по его волѣ. Онъ сказалъ себѣ: "моя честь принадлежитъ моимъ дѣтямъ, мое имя -- лучшее для нихъ наслѣдство. Я пожертвовалъ цѣлымъ состояніемъ, чтобы поддержать это имя; было бы безуміемъ останавливаться передъ какимъ бы то ни было препятствіемъ."
   Онъ взялъ изъ этихъ денегъ три тысячи, и затѣмъ еще двѣ, и кое-какъ вывернулся изъ бѣды; но эта послѣдняя бѣда и спасеніе, купленное такой дорогой цѣной, глубоко потрясли его: у него занимало духъ при одной мысли объ опасности, которую онъ миновалъ.
   Наконецъ, когда его гранитная натура была истощена трудомъ, постояннымъ страхомъ и борьбой, выносимой безъ поддержки, безъ одного ободрительнаго слова, потому что довѣрить хоть одному человѣку свою тайну, значило бы идти на вѣрную гибель, онъ сбросилъ тяжелое бремя и вздохнулъ свободнѣе.
   Выдался такой день, который онъ провелъ въ пріятномъ самозабвеніи, какъ смѣлый пловецъ, послѣ долгой и утомительной борьбы съ волнами, почуявшій наконецъ подъ собой твердую землю.
   Но на слѣдующее же утро его кассиръ, мистеръ Скиннеръ, лысый старичокъ съ острыми чертами лица, довольно многозначительно обратилъ его вниманіе на значительный недостатокъ наличныхъ денегъ, находившихся въ его (мистера Скиннера) распоряженіи.
   -- Неужели? спокойно замѣтилъ Гарди:-- этимъ надо заняться. Я самъ просмотрю книги, Скиннеръ, прибавилъ онъ, какъ бы дѣлая ему большое снисхожденіе.
   Онъ сдѣлалъ болѣе того: онъ просидѣлъ всю ночь надъ книгами, и смертельный страхъ прокрался въ эту смѣлую душу. Банкротство, медленное, но тѣмъ не менѣе вѣрное, ожидало его впереди. А между тѣмъ приходилось жить, чувствуя, что надъ головой виситъ мечъ.
   Вскорѣ наступилъ кризисъ, вдругъ прихлынуло огромное требованіе возвращенія капиталовъ, и еслибы одинъ богатый землевладѣлецъ не помѣстилъ у него, въ то же самое время, всего своего годового дохода, то въ кассѣ недостало бы денегъ, чтобы удовлетворить столько требованій.
   Этотъ господинъ отправлялся въ Сирію. Онъ былъ извѣстный путешественникъ, проживавшій дома весь свой доходъ, но неумѣвшій дѣлать того же на чужой сторонѣ, вѣроятно благодаря отсутствію враговъ и господъ, болѣе извѣстныхъ въ обыкновенномъ быту подъ именемъ друзей и слугъ. Итакъ, Гарди былъ еще спасенъ на нѣсколько мѣсяцевъ, конечно, подъ условіемъ, что не будетъ особенныхъ требованій возвращенія капиталовъ; это было болѣе, чѣмъ вѣроятно, потому что паника уже миновала и кредитъ его никогда еще не стоялъ такъ высоко. Его двуличность спасла его; онъ всегда говорилъ противъ желѣзныхъ дорогъ, и его благоразумныя слова были всѣмъ извѣстны, между тѣмъ, какъ его неудачныя дѣла оставались тайной для всѣхъ.
   Теперь въ этомъ человѣкѣ, изнуренномъ борьбой, произошла совершенная перемѣна. Терпѣнье и надежда истощились и добродѣтель, которая была въ немъ дѣломъ привычки и преданія, также изсякла. Мало того, этотъ человѣкъ, пожертвовавшій цѣлымъ состояніемъ да поддержанія своей торговой чести, возненавидѣла, свой прежній идеалъ, сталъ презирать себя. "Идіотъ,-- говорилъ онъ себѣ -- потерять цѣлое состояніе, чтобы поддержать какую-то честь -- такой же мыльный пузырь, какъ и тотъ, который погубилъ меня. Не лучше ли было бы припрятать деньги и обанкротиться, какъ дѣлаютъ люди, а тамъ, черезъ нѣсколько годковъ, опять приняться за дѣло."
   Ни одинъ честный человѣкъ не раскаивался такъ въ своихъ порокахъ, какъ Ричардъ Гарди въ своей честности. Впрочемъ, раскаяніе его не ограничивалось безплодными упреками: онъ проводилъ цѣлые дни надъ своими счетными книгами, истощая свои ариѳметическія способности надъ замысловатымъ процесомъ, посредствомъ котораго онъ могъ бы обойти законъ и скрыть отъ человѣческихъ глазъ хоть нѣсколько тысячъ фунтовъ для своего будущаго употребленія. Другими словами, Гичардъ Гарди, какъ тысячи людей до него, подготовлялъ фальшивое банкротство.
   Человѣкъ въ теченіе своей жизни играетъ роль то того, то другаго животнаго. Гарди въ это время превратился въ крота. Онъ подкапывался подъ чужія деньги. Этого рода животныя -- нерѣдкое явленіе въ банкахъ, и газеты, за послѣднее время, поставили себѣ задачей разработать эту область человѣческой зоологіи, такъ-что мнѣ врядъ ли удалось бы прибавить хоть одну новую черту къ характеристикѣ этой интересной породы. Но въ описываемомъ банкѣ, былъ нетолько кротъ, но и кротоловъ. Послѣдній, впрочемъ, не имѣлъ никакихъ враждебнихъ видовъ, онъ даже былъ привязанъ къ своему хозяину; но только его любопытство было возбуждено тѣмъ, что младшій конторщикъ, мальчикъ лѣтъ шестнадцати, все чаще и чаще получалъ порученіе вписывать въ счетныя книги банка готовые итоги, въ которыхъ не было показано, какимъ образомъ они были получены. Любопытство вскорѣ перешло въ подозрѣніе, а подозрѣніе, питаясь малыми крохами, перепадавшими здѣсь и тамъ, наконецъ возрасло въ полную увѣренность. Но свѣтъ отъ этого ровно ничего не выигралъ, потому что кротоловъ не любилъ болтать. Онъ былъ человѣкъ одинокій, и не имѣлъ ни жены, ни любовницы, которая могла бы выпытать секретъ; къ тому же, онъ уважалъ крота и любилъ его болѣе всего на свѣтѣ, кромѣ денегъ.
   И такъ, великій банкиръ со стороны казался несокрушимымъ колоссомъ, а на дѣлѣ, малѣйшаго толчка было бы достаточно, чтобы низвергнуть его въ прахъ. Оннъ уже самъ осудилъ себя на погибель, потому что банкротство было теперь его цѣлью.
   Это былъ жалкій человѣкъ, гораздо болѣе достойный сожалѣнія, чѣмъ его сынъ, счастью котораго онъ препятствовалъ. Лицо его было изрыто морщинами, волоса порѣдѣли, и изъ всѣхъ тайныхъ мукъ, точившихъ его какъ червякъ, подъ складками его спартанской одежды, самой мучительной была мысль, что онъ насильственно занялъ у своихъ дѣтей пять тысячъ фунтовъ и потерялъ ихъ.
   Отецъ его жены, толковый, дѣловой человѣкъ, сразу примѣтилъ, что съ его стороны не было большой привязанности къ женѣ, и потому назначилъ своей дочери извѣстную сумму денегъ въ пожизненное пользованіе, съ тѣмъ, чтобы послѣ ея смерти она перешла къ дѣтямъ и при достиженіи ими совершенныхъ лѣтъ, поступила въ полное ихъ распоряженіе. Бракъ Альфреда или Джени не могъ не изобличить его, потому что при совершеніи брачнаго контракта, пришлось бы давать отчетъ въ своемъ попечительствѣ. Ричардъ Гарди рѣшилъ при настоящихъ обстоятельствахъ, что они или вовсе не должны вступать въ бракъ, или должны сдѣлать выгодную партію.
   И потому когда сынъ объявилъ ему, что влюбленъ въ дѣвушку, жившую въ подгородной виллѣ, Ричардъ Гарди внутренно содрогнулся, хотя ни однимъ внѣшнимъ признакомъ не обнаружилъ своей тревоги. Но еслибы вмѣсто того, чтобы распространяться о красотѣ, высокихъ душевныхъ качествахъ своей возлюбленной, Альфредъ сказалъ бы ему, что за невѣстой давали почтенную сумму наличныхъ, отецъ привѣтствовалъ бы этотъ бракъ, можетъ быть, съ такимъ же внѣшнимъ равнодушіемъ, но не безъ скрытой радости, потому что тогда онъ могъ бы положиться на великодушіе Альфреда, чтобы избавиться отъ этого одного долга, который грызъ и точилъ его сердце и, пожалуй, даже возпользоваться остаточной суммой.
   Такимъ образомъ, вся развязка повѣсти заключается въ этихъ четырнадцати тысячахъ фунтовъ, Совротивленіе Ричарда Гарди происходило отъ недоразумѣнія, и еслибы онъ только зналъ о существованіи этой суммы, и о ея назначаніи и затѣмъ былъ посаженъ на Агру, въ Гаспарскомъ проливѣ, онъ преспокойно тогда скинулъ бы съ себя сюртукъ и, засучивъ рукава, принялся бы защищать обладателя этой суммы отъ всѣхъ грозившихъ ему опасностей и оказалъ бы въ этой борьбѣ не менѣе хладнокровія и неустрашимости, какъ и въ той, изъ которой только что вышелъ. Какъ бы тамъ ни было, а въ этомъ заблуждавшемся человѣкѣ была искра геройства, несмотря на то, что честность его зависѣла отъ обстоятельствъ.
  

XII.

   Итакъ, пиратъ сбросилъ съ себя маску, оскалилъ свои черные зубы и пустился въ погоню. У многихъ изъ команды кровь застыла въ жилахъ при этомъ видѣ; казалось, тигръ собирался однимъ прыжкомъ напасть на беззащитную жертву. Между офицерами мирной Агры находились и люди бывалые, но опасность всегда страшнѣе, когда она является въ новой незнакомой формѣ. Общій ужасъ началъ выражаться въ нескромныхъ восклицаніяхъ.
   -- Тише! свирѣпо прикрикнулъ Додъ: -- дама!
   Въ это время мистриссъ Бересфордъ только что вышла на палубу, чтобы насладиться чуднымъ утромъ.
   -- Шарпъ! крикнулъ Додъ голосомъ, который не могъ возбудить никакого подозрѣнія въ мистриссъ Бересфордъ, такъ-какъ она не имѣла и понятія о грозившей опасности: -- поставь трюмсель.
   -- Есть, крикнулъ рулевой.
   -- Правь; держи на югъ, и съ этими словами Додъ юркнулъ въ гондекъ.
   Между тѣмъ расторопный Шарпъ очнулся отъ перваго удара. Приказаніе поставить паруса подстрекнуло его самолюбіе и мужество, и онъ бросился исполнять приказанія. Пока онъ и его команда пускали въ ходъ почти каждый лоскутокъ парусины, которымъ можно было воспользоваться, другіе офицеры, за неимѣніемъ занятія, стояли мрачные, безпомощные, въ какомъ-то роковомъ оцѣпененіи, какъ бы безсильные оторвать взоры отъ приближающейся судьбы. Ихъ буквально передернуло, когда мистриссъ Бересфордъ, восхищенная чуднымъ утромъ, разразилась подъ самыми ихъ ушами своимъ тонкимъ дискантомъ.
   -- Какое дивное утро, господа. Право, путешествіе -- отличная вещь; что за чудное море! и самый вѣтерокъ навѣваетъ только теплоту. А вотъ и корабль плыветъ. Фреди, Фреди, душа моя, полно надоѣдать матросамъ; посмотри-ка лучше, какой хорошенькій корабликъ плыветъ. Какъ жаль, что онъ такъ далеко. Ай, ай! что за страшный шумъ.
   Ея болтовня, отзывавшаяся въ ушахъ всѣхъ присутствующихъ, подобно смѣху злобнаго бѣсенка, была прервана громкими ударами и шумомъ, какъ бы отъ паденія тяжелой массы. Это капитанъ вышибалъ дно изъ водяныхъ бочекъ, чрезъ нѣсколько мгновеній вода хлынула изъ желобовъ.
   -- Подготовляетъ пушки съ подвѣтренной стороны, замѣтилъ мичманъ, забывши о присутствіи женщины.
   Полковникъ Кенили наострилъ уши, вынулъ изо рта сигарку и раздувъ ноздри, потянулъ въ себя воздухъ, словно почуя порохъ.
   -- Какъ? что? дѣйствіе? проговорилъ онъ скороговоркой.-- Да гдѣ же непріятель?
   Фулало сдѣлалъ ему знакъ рукой и они оба спустились внизъ.
   Мистриссъ Бересфордъ или не разслышала замѣчанія, или не обратила на него вниманія, и продолжала безпечно болтать, нисколько не подозрѣвая, что такое происходило вокругъ ея.
   Капитанъ снова появился на палубѣ, окинулъ взоромъ паруса, убѣдился, что они хорошо забирали, отрядилъ четырехъ мичмановъ для передачи своего приказанія, поручилъ Бэлису короннады, Грею -- холодное оружіе, Тикелю -- мистриссъ Бересфордъ, прося какъ можно осторожнѣе объявить ей о положеніи дѣла и увести ее въ каюту. За тѣмъ онъ приказалъ коммиссару выдать всѣмъ порцію сухарей, мяса и водки, сказавъ, что "на пустой желудокъ плохо работать", и сдѣлалъ знакъ офицерамъ собраться вокругъ него.
   -- Господа, началъ онъ, поставивъ всѣ паруса, какіе только могъ:-- я не надѣюсь убѣжать отъ погони; я желаю только выйти въ открытое море; тамъ мнѣ, можетъ быть, удастся быстрыми поворотами уйти отъ него, или даже и набѣжать на него, если представится случай. Теперь же я намѣренъ продолжать такъ, пока онъ насъ не настигнетъ; а тогда, чтобы сберечь паруса компаніи, я прикажу ихъ собрать, и для того, чтобы спасти корабль, грузъ и всѣ наши жизни, я буду драться, пока отъ этого корабля не останется ни одной доски. Лучше быть убитымъ въ схваткѣ, чѣмъ быть подстрѣленнымъ, какъ заяцъ.
   Глухое ура было отвѣтомъ на эти слова; рѣшимость капитана, казалось, придала всѣмъ храбрости.
   Пиратъ выигралъ еще съ четверть мили. Матросы вполнѣ предались своему мясу и водкѣ, и разсуждали между собою, что имъ житье на этомъ кораблѣ. Они догадывались, что имъ предстояло, и горе этому кораблю, еслибъ капитанъ его не пользовался всеобщимъ безграничнымъ уваженіемъ. Какъ ни странно можетъ показаться, но на палубѣ были два человѣка, которые не безъ удовольствія поджидали пирата. Полковникъ Кенили и мистеръ Фулало были соперники-стрѣлки, соперники-теоретики: Кенили стоялъ за гладкій стволъ и четырехъ-унцовую пулю; Фулало -- за нарѣзной штуцеръ собственнаго изобрѣтенія. Много было истощено ловкихъ доводовъ, много удачныхъ состязаній, но ни одинъ не могъ убѣдить другаго. Наконецъ, Фулало намекнулъ, что еслибы, прибывъ на Капъ, они стали на разстояніи ста шаговъ и прибѣгнули каждый къ своему оружію, то одинъ изъ двухъ убѣдился бы самымъ осязательнымъ образомъ въ превосходствѣ системы своего соперника.
   -- Да, но мертвый не сталъ бы отъ этого умнѣй, возразилъ Кенили:-- къ тому же, человѣку, привыкшему стрѣлять враговъ -- очень плохое удовольствіе пришибить пріятеля.
   -- Это правда, съ сожалѣніемъ замѣтилъ Фулало.-- Да только на словахъ мы никогда не убѣдимъ другъ друга.
   Удивительныя существа эти теоретики. По той поспѣшности, съ которою они заряжали свои ружья, было очевидно, что они видѣли въ пиратѣ не пирата, а только давно желаемое разрѣшеніе мучившихъ ихъ сомнѣній. И дѣйствительно, Кенили, заряжая ружье, не могъ удержаться, чтобы не воскликнуть вполголоса: "Вѣдь вотъ право, счастье-то". Но едва они успѣли приготовить свое оружіе, случилось обстоятельство, которое заставило ихъ призадуматься. Додъ приглашалъ ихъ къ себя. При входѣ въ каюту они услышали, что онъ отдавалъ приказанія Шарпу.
   -- Собери паруса, кромѣ марсели и клипера, приготовь флагъ и вели командѣ собраться на кормѣ.
   Шарпъ выбѣжалъ со свойственною ему расторопностью и наткнулся на Рамголама, который находился въ очень тѣсномъ сосѣдствѣ съ замочной скважиной. Додъ поспѣшно заперъ дверь и съ умоляющимъ взоромъ обратился къ Кенили и Фулало. Этотъ нѣмой, но краснорѣчивый взглядъ озадачилъ ихъ.
   Онъ превозмогъ себя, и хотя не безъ волненія, но тѣмъ не менѣе съ достоинствомъ обратился къ нимъ съ слѣдующими словами:
   -- Съ вами, полковникъ, мы старые друзья, а съ вами, сэръ, мы хотя и недавніе друзья, но я глубоко васъ уважаю и хоть моя молодёжь и подсмѣивается надъ вами за то, что вы зовете всѣхъ людей братьями и стараетесь бѣднаго негра привязать къ себѣ, а не запугать, но мнѣ это служитъ только доказательствомъ, что у васъ доброе сердце. Друзья мои, я по несчастью везу съ собой все состояніе своихъ дѣтей. Вотъ оно на мнѣ -- четырнадцать тысячъ фунтовъ. Эта мысль дѣлаетъ меня несчастнымъ. Что, если они потеряютъ со мною все, что имѣютъ. Дайте мнѣ ваши руки и обѣщайтесь мнѣ, что если я погибну, а вы или одинъ изъ васъ увидитъ сегодня закатъ солнца, то мои деньги достигнутъ назначенія.
   -- Но, послушай, пріятель, весело сказалъ Кенили: -- такъ не готовятся къ дѣлу.
   -- Полковникъ, возразилъ Додъ: -- чтобы спасти корабль и грузъ, я долженъ быть тамъ, гдѣ свистятъ пули -- и я буду тамъ.
   Фулало, болѣе догадливый чѣмъ почтенный полковникъ, отвѣтилъ съ чувствомъ:
   -- Капитанъ, пусть мнѣ никогда болѣе не увидать Бродвея и не попасть въ царствіе небесное, если я неисполню вашей просьбы. Вотъ вамъ моя рука.
   -- И моя, съ жаромъ подхватилъ Кенили.
   Они подали другъ другу руки.
   -- Да благословитъ васъ Богъ! Да благословитъ васъ Богъ!
   -- Еслибъ вы только знали, какую тяжесть вы сняли съ моихъ плечъ. Прощайте на минутку. Время дорого. Я буду молить всевышняго наставить меня; я сейчасъ выйду на палубу, скажу нѣсколько словъ командѣ и тогда будемъ драться.
   Едва успѣли собрать паруса, едва успѣла команда выстроиться на кормѣ, какъ капитанъ появился на палубѣ, привѣтствовалъ команду, вскочилъ на карронаду и выпрямился во весь ростъ. Онъ зналъ, что обнаружить передъ ними малѣйшую слабость значило бы погубить всѣхъ.
   Свистокъ -- Смирно!
   -- Ребята! шкуна, которую вы видите съ навѣтренной стороны -- португальскій пиратъ. Намѣреніе его очевидно; всякій знаетъ, что онъ топитъ корабли, безчеститъ женщинъ, убиваетъ мужчинъ. Мы спѣшимъ выбраться изъ пролива, и теперь собрали паруса, чтобы проучить этого разбойника и показать ему, что значитъ неуважать британскій флагъ. Отъ имени компаніи обѣщаю вамъ двадцать фунтовъ награжденія на человѣка, если вы побьете или перехитрите его, тридцать -- если мы потопите его, сорокъ -- если отведете его въ ближайшій портъ. У насъ есть восемь пушекъ: три съ навѣтренной стороны, пять съ подвѣтренной. Если онъ знаетъ свое дѣло, онъ подступитъ съ подвѣтренной стороны, если жe нѣтъ -- не наша вина. Ружья заряжены, тесаки остры какъ бритва...
   -- Ура!
   -- Съ нами женщины, мы должны ихъ защищать...
   -- Ура!
   -- Съ добрымъ кораблемъ подъ ногами, со всемогущимъ Богомъ падъ нами, съ британскими чувствами въ груди, съ британскимъ флагомъ... (поднять его!) -- съ британскимъ флагомъ надъ нашими головами (флаги мгновенно взвились на фокъ и бизань-мачтахъ)... ребята, я буду драться, пока хоть одна доска (и онъ топнулъ ногой) будетъ держаться на водѣ. Что вы на это скажете?
   Отвѣтомъ на это было свирѣпое ура! единодушно вырвавшееся изъ сотни могучихъ глотокъ -- глубокое, полное, грозное ура, отъ котораго задрожалъ весь корабль. Свирѣпый, но хитрый пиратъ понялъ, что въ этихъ собранныхъ парусахъ, въ этомъ флагѣ-грозѣ ихъ племени, взвившемся при громкомъ "ура", было что-то зловѣщее для нсго. Онъ поставилъ гротъ и сталъ подбираться съ навѣтренной стороны. Еще на довольно значительномъ разстояніи отъ корабля, онъ взялъ рифъ на фокзейлѣ, чтобы задержать свой ходъ, и въ то же мгновеніе съ его подвѣтреннаго борта сверкнулъ огненный языкъ, взвился дымокъ и ядро просвистѣло надъ бизань-марсомъ. За первымъ послѣдовалъ второй выстрѣлъ, но ядро и на этотъ разъ миновало корабль и запрыгаю рикошетомъ по водѣ. Этотъ прологъ заставилъ новичковъ содрогнуться. Балисъ хотѣлъ отвѣчать карропадой, но Додъ остановилъ его, сказавъ: "если мы будемъ держать ихъ на разстояніи, мы пропали."
   Пиратъ настигалъ, ближе и ближе и далъ два выстрѣла по самой срединѣ корабля; одно осьмнадцатифунтовое ядро пробило фокзейль. Почти всѣ лица на палубѣ были блѣдны какъ полотно: какъ-то особенно страшно и обидно видѣть, что непріятель стрѣляетъ и попадаетъ, а самому ничѣмъ не отвѣчать. Слѣдующими двумя выстрѣлами вышибло окно кормовой каюты и пробило бортъ, при чемъ одного изъ матросовъ слегка ранило.
   -- Ложитесь всѣ! крикнула. Дода. въ рупора.:--Бэлисъ, сдѣлай по нимъ выстрѣлъ.
   Раздался оглушительный выстрѣлъ, но повидимому безъ успѣха. Пиратъ настигалъ ближе и ближе, постоянно лавируя, чтобы не попадать подъ выстрѣлы карронады; теперь почти каждый выстрѣлъ его носовыхъ орудій попадалъ въ обреченный корабль.
   Обѣ карронады, единственныя орудія, которыми возможно было пользоваться, отвѣчали имъ съ обычнымъ громомъ; однимъ выстрѣломъ пробило бортъ и палубу, но за то это былъ почти единственный выстрѣлъ, достойный вниманія.
   -- Проклятыя! воскликнулъ Дода.:-- зарядите ихъ картечью, на ядра, видно, нельзя надѣяться. А всѣ мои осмнадцатифунтовки молчатъ! Трусъ, онъ небось не смѣетъ поравняться, чтобы дать намъ случай попытать счастье.
   Слѣдующимъ выстрѣломъ пиратъ оторвалъ осколокъ бизани и убилъ матроса. Прежде чѣмъ дымъ успѣлъ разсѣяться, Додъ ловкимъ маневромъ повернулъ корабль такъ, что могъ дать залпъ изъ трехъ своихъ карронадъ, заряженныхъ картечью. Этимъ залпомъ положило нѣсколько пиратовъ, столпившихся на палубѣ, и пробило въ нѣсколькихъ мѣстахъ фокзейль.
   Но этотъ ударъ сдѣлалъ непріятеля осторожнымъ; правда, онъ подбирался все ближе и ближе, но такъ искусно правилъ рулемъ, что всегда держался за кормой такъ, что съ корабля могла дѣйствовать только одна карронада, между тѣмъ какъ онъ своими носовыми орудіями обстрѣливалъ всю палубу и корму.
   Въ этомъ опасномъ положеніи Додъ приказалъ своимъ матросамъ держаться внизу, но при всемъ томъ онъ потерялъ четырехъ человѣкъ.
   Замѣчаніе Фулало вполнѣ оправдалось: это была борьба меча-рыбы съ китомъ, молота съ наковальней -- одинъ билъ, другой только шумѣлъ. Осторожный и кровожадный пиратъ постоянно держался на задахъ корабля и пронизывалъ его выстрѣлами почти въ упоръ. Жутко приходилось бѣдной Агрѣ. А капитану! Онъ видѣлъ, какъ летѣли осколки кузова, рвались снасти и канаты, слышалъ крики и стоны раненыхъ и не могъ ничѣмъ помочь бѣдѣ. Холодный потъ агоніи выступилъ на его челѣ. О, еслибъ ему только выбраться въ открытое море; быстрыми поворотами онъ бы выигралъ время и успѣлъ бы отбиться отъ врага, а, можетъ быть, и совсѣмъ уйти отъ него. И съ невозмутимымъ терпѣніемъ онъ ожидалъ этой единственной возможности спасенія.
   Наконецъ, когда ядра и картечь успѣли изрѣшетить корабль, открылся выходъ изъ фарватера -- чрезъ нѣсколько минутъ онъ могъ поставить корабль подъ вѣтеръ.
   Но не тутъ-то было. Пиратъ, которому явно везло счастье, успѣлъ сдѣлать почти полный залпъ на разстояніи ружейнаго выстрѣла, убилъ мичмана рядомъ съ Додомъ, оборвалъ ванты на бизань-мачтѣ, ранилъ гафель и перешибъ кливеръ-фалъ. Этотъ могучій парусъ упалъ въ воду и, волочась передъ носомъ корабля, препятствовалъ ему уйти въ открытое море. Невольное восклицаніе ужаса вырвалось изъ устъ всѣхъ офицеровъ; матросы грянули дружное ура, какъ всегда въ минуту опасности; пираты подняли дикій вопль торжества.
   Но всякое явленіе, даже несчастье, имѣетъ двѣ стороны. Ходъ Агры былъ этимъ почти пріостановленъ, а пиратъ противъ своей воли прошелъ впередъ. Такимъ образомъ бой принялъ другой, еще болѣе страшный оборотъ. Съ бизань-марса раздались единовременно два выстрѣла: это были Кенили и Фулало; рулевой пирата подскочилъ на мѣстѣ и упалъ мертвый. Оба теоретика оспаривали другъ у друга честь этого выстрѣла. Затѣмъ три карронады осыпали пирата картечью, онъ отвѣчалъ тѣмъ же. Наконецъ и осьмнадцатифунтовки вставили свое словечко. Старый Монкъ не могъ промахнуться, стрѣляя въ бортъ и въ тихую погоду: два ядра гробили шкуну пирата навылетъ, третье прочесало палубу.
   -- Мачты! цѣль въ его мачты! крикнулъ Додъ въ рупоръ Монку.
   Между тѣмъ онъ успѣлъ отдѣлаться отъ волочившагося передъ носомъ кливера и поставилъ всѣ паруса, какіе только могъ успѣть, не отрывая рукъ отъ пушекъ.
   Такимъ образомъ суда шли нѣсколько времени рядомъ и бой завязался съ убійственнымъ ожесточеніемъ. Пираты подняли свой флагъ -- онъ былъ черенъ какъ сажа. Экипажъ шкуны привѣтствовалъ его дикимъ ревомъ, но британцевъ не смутилъ этотъ зловѣщій символъ, они отвѣтили на него криками презрѣнія. Звѣрскій экипажъ пирата, составленный изъ желтыхъ малайцевъ, черныхъ папуанцевъ и бронзовыхъ португальцевъ, съ дикимъ воплемъ и удачно дѣйствовалъ своими двѣнадцатифунтовыми орудіями. Англичане, опьяненные боемъ, черные отъ пороха и испещренные какъ леопарды кровью своею и своихъ товарищей, отвѣчали громкими, дружными кликами и градомъ картечи, между тѣмъ какъ главный канониръ и его помощники, заряжавшіе съ быстротой, недоступной сбродной командѣ пирата, безъ устали билъ его ядрами въ ватерлинію и стрѣлялъ цѣпными ядрами по мачтамъ, нанося огромный вредъ его парусамъ и снастямъ. Въ то же время Фулало и Кенили, при содѣйствіи Веспасіана, заряжавшаго имъ ружья, хладнокровно били по два пирата въ минуту, надѣясь рѣшить этимъ путемъ процесъ между гладкимъ стволомъ и нарѣзнымъ, но по несчастью ни одинъ ни другой не давалъ промаха, и потому это все-таки "ничего не доказывало".
   Пиратъ, несмотря на свою дерзость, устрашился этой борьбы; онъ поставилъ гротъ и быстро подался впередъ, держа слегка на вѣтеръ и, какъ бы лягнувъ на прощаніе, сбилъ одну карронаду съ Агры.
   Экипажъ Агры преслѣдовалъ разбойниковъ криками презрѣнія; добрые матросы думали, что уже отбились. Но Додъ понималъ положеніе лучше ихъ. Онъ зналъ, что пиратъ отступалъ для того только, чтобы сдѣлать болѣе страшное нападеніе. Онъ вскорѣ пересѣчетъ ихъ путь и дастъ залпъ по беззащитному носу Агры на разстояніи пистолетнаго выстрѣла, или сцѣпится съ ними и пойдетъ на абордажъ въ числѣ двухсотъ человѣкъ.
   Додъ бросился къ рулю и направилъ корабль сильно на вѣтеръ, въ намѣреніи послѣдній разъ попытать счастье: потопить, или такъ повредить пирату, чтобы онъ не могъ преслѣдовать Агры. Корабль пошелъ по данному направленію и подъ ногами Дода заревѣла пушка. Въ это самое мгновеніе онъ увидѣлъ корабль, огибавшій длинный островъ и спѣшившій къ нему съ подвѣтренной стороны.
   Это была шкуна. Спѣшила ли она ему на помощь?
   О, ужасъ! На ея фок-мачтѣ развивался черный флагъ.
   Глаза Дода, казалось, хотѣли выскочить изо лба -- Молкъ снова выстрѣлилъ и въ ту же минуту кто-то съ блѣднымъ какъ полотно лицомъ подошелъ къ Доду и сказалъ шопотомъ: "Почти всѣ заряды вышли".-- Это былъ старшій штурманъ.
   Додъ судорожно схватилъ его за руку и указалъ пальцемъ на новаго врага.-- Тесаки, мы не дадимся даромъ! воскликнулъ онъ съ хладнокровіемъ храбраго человѣка, доведеннаго до отчаянія.
   Въ это мгновеніе Монкъ далъ послѣдній выстрѣлъ. Цѣпное ядро пронизало палубу уходившаго пирата, снесло голову съ одного португальца и словно ножомъ подрѣзало фок-мачту; она дрогнула, зашаталась и съ страшнымъ трескомъ грохнулась на палубу; реи съ парусами и чернымъ флагомъ погрузились въ воду. Еще одна минута -- и грозный пиратъ, совершенно изуродованный, скрипя и пыхтя, тихо покачивался на водѣ, какъ коршунъ съ подстрѣленнымъ крыломъ.
   На Агрѣ раздался крикъ торжества,
   -- Смирно! гремѣлъ Додъ въ свой рупоръ.-- Всѣ за паруса!
   Поставили нижніе паруса и новый кливеръ и держали на вѣтеръ съ крѣпко-натянутыми шкотами, ожидая первой возможности стать подъ вѣтеръ, который, видимо, крѣпчалъ съ каждой минутой. Производя этотъ маневръ, Агра прошла подъ самой кормой пирата; сильно хотѣлось Доду дать залпъ вдоль шкуны, но у него былъ недостатокъ зарядовъ, а второй пиратъ быстро настигалъ. Онъ поборолъ себя и не поддался искушенію. Пираты, хотя въ сильномъ трепетѣ и смущеніи ожидая залпъ, навели свою кормовую пушку.
   Додъ замѣтилъ это и обратился къ бизань-марсу.
   -- Можете вы помѣшать имъ выстрѣлить? крикнулъ онъ Фулало и Пенили.
   -- Я полагаю, что можемъ. Э! полковникъ, воскликнулъ Фулало, потряхивая своимъ длиннымъ штуцеромъ.
   Едва только носъ Агры поравнялся съ кормой непріятеля, какъ въ ту же минуту къ пушкѣ подбѣжалъ малаецъ съ саженнымъ фитилемъ. Полковникъ прицѣлился, раздался выстрѣлъ и малаецъ грохнулся на землю.
   Рослый португалецъ, стоявшій подлѣ, схватилъ фитиль и бросился къ пушкѣ. Американецъ выстрѣлилъ, но было уже поздно. Раздался выстрѣлъ и ядро почти насквозь пронизало несчастную Агру.
   -- Промахнулись! промахнулись! радостно воскликнулъ рьяный теоретикъ своему сопернику.
   Но онъ ошибся. Когда дымъ разсѣялся, капиталъ пиратовъ лежалъ раненый у грот-мачты, а весь экипажъ оглашалъ воздухъ криками ужаса и мести. Они кричали, грозили, махали ножами; глаза черныхъ папуанцевъ дико блистали. Раненый капитанъ подалъ сигналъ товарищу, который вынесъ свои шкоты на вѣтеръ и держалъ гораздо ближе къ вѣтру, чѣмъ Агра; къ тому же онъ дѣлалъ три фута на ея два. Онъ явно имѣлъ перевѣсъ надъ Агрой и положеніе ея, если и не столь отчаянное, какъ до удачнаго выстрѣла Монка, было очень плачевно. Если она пойдетъ подъ вѣтеръ, новый непріятель перерѣжетъ ей дорогу; если повернетъ на вѣтеръ, то она минуетъ, по крайней мѣрѣ на время, страшную стычку съ врагомъ не менѣе грознымъ, чѣмъ тотъ, отъ котораго она такъ счастливо отдѣлалась. Но это дало бы время шкунѣ оправиться отъ нанесеннаго ей вреда, соединиться съ товарищемъ, и тогда гибель Агры была неизбѣжна. Прибавьте къ этому недостатокъ зарядовъ и сильную убыль въ рядахъ экипажа.
   Напрасно Додъ устремлялъ взоры на горизонтъ. Помощи неоткуда было ждать. Необозримый океанъ терялся въ туманной дали.
   Черныя тучи заволокли солнце, тяжелыя капли дождя падали на лалубу, вѣтеръ начиналъ свистѣть и волны заходили по гладкой дотолѣ поверхности моря.
   -- Господа! воскликнулъ онъ:-- преклонимъ колѣна и будемъ молить Бога, чтобы онъ вразумилъ насъ въ эту горькую минуту испытанія.
   И онъ сталъ на колѣна, офицеры послѣдовали его примѣру. Поднявшись на ноги, онъ простоялъ съ минуту какъ вкопаный; онъ весь предался своимъ думамъ и не видѣлъ уже болѣе ни враговъ, ни моря. Офицеры смотрѣли на него въ глубокомъ молчаніи.
   -- Шарпъ, сказалъ онъ наконецъ:-- средство уйти отъ нихъ при такомъ вѣтрѣ, должно быть, есть; еслибъ мы только могли догадаться.
   -- Еслибъ, еслибъ, промычалъ Шарпъ.
   Додъ снова задумался.
   -- По мѣстамъ, сказалъ онъ вдругъ, словно въ забытьѣ.-- Держи нордъ! прибавилъ онъ все прежнимъ тономъ: его мысли, видимо, были заняты другимъ.
   Пока исполнялось это его приказаніе, онъ давалъ самыя подробныя и точныя инструкціи своимъ офицерамъ и канониру, какъ имъ слѣдуетъ поступать, чтобы удался тонкій и опасный маневръ, на который онъ рѣшился.
   Дулъ WNW. Онъ держалъ на нордъ; одинъ изъ пиратовъ былъ у него съ подвѣтренной стороны, занятый чисткой палубы отъ сломанныхъ мачтъ и конапаткой течи въ ватер-линіи. Другой спѣшилъ съ свѣжими силами на легкую добычу съ навѣтренной стороны NE, чтобъ напасть на него, по обычаю пиратовъ, сзади, съ кормы.
   Когда они приблизились другъ къ другу на разстояніе одного кабельтова, пиратъ, чтобъ достойно встрѣтить новую тактику Агры, перемѣнилъ свою: онъ придержалъ руль и далъ залпъ меткій, но не очень опасный, такъ-какъ пушки были заряжены простыми ядрами.
   Додъ, вмѣсто того, чтобъ отвѣчать, какъ ожидалъ непріятель, воспользовался облакомъ дыма и сталъ подъ вѣтеръ. Этимъ неожиданнымъ маневромъ, онъ направилъ Агру подъ прямой уголъ къ пирату. Послѣднему грозило одно изъ двухъ: или страшное столкновеніе, которое могло потопить его въ одну секунду, или залпъ Агры, на разстояніи пистолетнаго выстрѣла, при совершенной невозможности отвѣчать тѣмъ же. Онъ долженъ или задержать руль, или отдать его. Онъ рѣшился на смѣлый шагъ: повернулъ руль подъ вѣтеръ и приготовился встрѣтить залпъ залпомъ. Но прежде, чѣмъ орудія навѣтренной стороны могли дѣйствовать, онъ долженъ былъ на секунду подставить носъ Агрѣ. Въ это самое мгновеніе Монкъ и его помощники дали залпъ, ядра всѣхъ пяти орудій пронизали палубу съ носа до кормы; въ то же время карронады картечью взяли шкуну въ бокъ. Она вздрогнула, заколебалась и густое облако дыма заволокло ее на нѣсколько минутъ; громкіе крики и стоны огласили воздухъ.
   Когда дымъ разсѣялся, гротъ висѣлъ съ палубы шкуны, утлегаръ съ лохмотьями паруса болтался въ воздухѣ; фок-зейль былъ прозраченъ какъ кружево; цѣлые ряды раненыхъ лежали неподвижно или въ предсмертныхъ судорогахъ на палубѣ, и потоки крови лились изъ ея люковъ.
   Корабль пошелъ быстро по вѣтру, оставивъ шкуну за собою. Оправившись отъ удара, пиратъ далъ залпъ по бѣжавшей отъ него Агрѣ, подшибъ одну изъ ея карронадъ, убилъ одного матроса и прорвалъ фок-зейль; потомъ онъ быстро наставилъ гротъ, спустилъ въ трюмъ своихъ раненыхъ, выбросилъ за бортъ убитыхъ, къ ужасу матросовъ Агры, и съ неистовыми криками пустился въ погоню, стрѣляя по немъ съ носу. Корабль плылъ молча. Онъ не могъ тратить свои заряды попустому. Нетолько не отвѣчалъ онъ на выстрѣлы, но даже на палубѣ исчезли всѣ признаки жизни, кромѣ двухъ людей у руля и капитана на своемъ мѣстѣ.
   Додъ отправилъ всѣхъ людей на корму, вооружилъ ихъ ножами и уложилъ на палубѣ. Онъ принудилъ даже Кенили и Фулало сойти внизъ, чтобъ не подвергаться напрасной опасности. Тѣ повиновались, внутренно сожалѣя, что имъ неудалось окончательно разрѣшить вопроса о гладкомъ и нарѣзномъ стволахъ.
   Несчастный корабль бѣжалъ окруженный врагами: одинъ вправо отъ него, другой за нимъ; онъ бѣжалъ по прежнему молча, не отвѣчая на ихъ дикіе крики и выстрѣлы.
   Пираты съ навѣтренной и пираты съ подвѣтренной стороны Агры сознали въ одно и то же мгновеніе, что капитанъ, котораго они преслѣдовали, былъ столько же терпѣливый, сколько неустрашимый и отважный морякъ. Онъ не для того только сталъ подъ вѣтеръ, чтобъ дать залпъ по разбойникамъ, но и для того, чтобы всею массою своего громаднаго корабля грянуть на противника. Лишенная фока, шкуна не могла избѣгнуть страшнаго столкновенія. Люди на ней успѣли остановить течь, срубили и сбросили въ море подбитую фок-мачту и вправляли новую, когда замѣтили, что огромный корабль на всѣхъ парусахъ несется прямо на нихъ. Ничего легче, какъ убраться съ дороги, лишь бы успѣть поставить фокъ; но времени было немного, страшное намѣреніе капитана Агры очевидно -- гибель неминуема.
   Послѣ роковаго молчанія раздались громкіе крики и проклятія, разбойники бросились гурьбой вставлять мачту и наставлять парусъ, другіе наводили ружья и пушки. Командиръ ихъ былъ искусный разбойникъ. Другой пиратъ не переставалъ громить Агру сзади. Отвѣтомъ Агры было мертвое молчаніе, страшнѣе всякихъ залповъ. То былъ примѣръ стойкости и мужества, съ какимъ сражаются сыны Британіи. Одинъ на шкафутѣ, одинъ у фок-мачты, двое у руля управляли огромною массою, не страшась сотни ружей и пушечныхъ залповъ; можно было подумать, что они спокойно направляютъ корабль въ англійскую гавань.
   -- Право! скомандовалъ Додъ, твердымъ, спокойнымъ голосомъ и указалъ рукою.
   -- Есть!
   Пиратъ засуетился. Человѣкъ у фок-мачты сдѣлалъ молча знакъ Доду.
   -- Лѣво! скомандовалъ тотъ.
   -- Есть!
   Но въ ту же минуту несчастное ядро съ шкуны, шедшей позади, снесло одного изъ рулевыхъ.
   Додъ махнулъ рукою и другой матросъ занялъ молча мѣсто убитаго и взялся твердою рукою за руль, обагренный кровью его предшественника.
   Большой корабль теперь отстоялъ отъ шкуны всего на шестьдесятъ ярдовъ; онъ, казалось, понималъ это и гордо поднялъ свой гальюнъ при громкихъ, зловѣщихъ крикахъ экипажа.
   Но и пираты съ радостнымъ крикомъ поставили фок-зейль; онъ забралъ вѣтеръ, шкуна прибавила ходу и въ ту же минуту ея страшный товарищъ, слѣдовавшій по пятамъ Агры, пронизалъ ея палубу картечью.
   -- Лѣво! скомандовалъ спокойно Додъ.
   -- Есть!
   Гигантскій носъ Агры ринулся на быстро уходившаго пирата. Большіе ея паруса загородили вѣтеръ отъ пирата, фонъ-зейль его повисъ и не было ему болѣе спасенія. Гибель его была неминуема, безвозвратна! Въ эту страшную, роковую минуту природные инстинкты проснулись въ сердцахъ несчастнаго экипажа; черные папуаны и сулусы посинѣли, позеленѣли отъ страха; одни, обезумѣвъ, бросались съ ужасными воплями въ морскую пучину, другіе метались по палубѣ въ безсильномъ отчаяніи; одинаково блѣдные малайцы и португальцы, напротивъ, съ злобой бросались на смерть, какъ ярыя пантеры; они дали еще два залпа, и схвативъ ружья и ножи сбѣжались на шкафутѣ, рѣшившись дорого продать свою жизнь. Вотъ раздался страшный трескъ; Агра вонзилась со всего размаха въ несчастную шкуну; съ зловѣщимъ трескомъ грохнули въ воду ея мачты; раздались ужасающіе стоны и вопли; какъ дикіе звѣри, бросились малайцы на палубу Агры, но были въ то же мгновеніе изрублены въ куски. Вдругъ, море словно раздалось, страшный, долгій, грозный шумъ огласилъ воздухъ и все исчезло въ этомъ ужасающемъ водоворотѣ. Гигантъ плавно пронесся надъ этой роковой могилой и отъ грознаго пирата не осталось слѣдовъ; только между пѣнящимися волнами мелькали тѣла утопающихъ и на шкафутѣ Агры едва держался смертельно раненый малаецъ.
   Съ громкимъ крикомъ изумленія бросились къ нему Шарпъ, Фулало, Кенили и другіе, но въ ту же секунду торжествующій Додъ зашатался и упалъ на колѣни; кровь его ручьми струилась по кораблю, который онъ такъ славно отстоялъ.
  

XIII.

   Всѣ бросились къ раненому капиталу; когда его подняли, Додъ очнулся; увидавъ Шарпа, онъ судорожно схватилъ его за руку и воскликнулъ: Лисели.
   -- О, капитанъ! сказалъ Шарпъ:-- Богъ съ нимъ съ кораблемъ, теперь наше здоровье намъ дороже всего.
   Додъ замахалъ руками и повторилъ слабымъ, пронзительнымъ голосомъ раненаго человѣка: "Лисели! Лисели!"
   Тогда Шарпъ отдалъ приказаніе: "Наставь лисели!"
   Пока матросы исполняли команду, лекарь подошелъ къ капиталу, но Додъ не далъ ему осмотрѣть своей раны, прежде чѣмъ онъ не обошелъ всѣхъ раненыхъ матросовъ, а между тѣмъ велѣлъ перенести себя на корму, откуда можно было слѣдить за врагомъ. Шкуна легла въ дрейфъ и подбирала уцѣлѣвшихъ людей съ погибшаго товарища. Небольшая группа на квартер-декѣ Агры слѣдила за нею съ любопытствомъ и молодёжь, увлеченная недавней побѣдою, утверждала, что разбойники удовольствуются однимъ урокомъ и не посмѣютъ преслѣдовать Агру. Опасенія Дода клонились въ противоположную сторону. Пристально слѣдя за врагомъ, онъ произносилъ слабымъ голосомъ: "Вонъ вытаскиваютъ изъ воды мокрый парусъ; этой сволочи не захочется болѣе имѣть съ нами дѣла... все зависитъ отъ того, живъ ли ихъ капитанъ; если онъ не потонулъ, то дай-богъ посильнѣе вѣтеръ, побурнѣе море; не то намъ еще предстоитъ бѣда".
   Дѣйствительно, какъ только шкуна подобрала послѣдняго мертвеца, она съ удивительною быстротой подняла фок-зейль и кливеръ и пустилась снова въ погоню.
   Между тѣмъ Агра успѣла опередить ее болѣе чѣмъ на милю и неслась на всѣхъ парусахъ подъ свѣжимъ вѣтромъ.
   Въ теченіе часа оба судна сдѣлали безъ малого двѣнадцать миль, при чемъ пиратъ выигралъ съ полмили.
   Подъ конецъ слѣдующаго часа они потеряли землю изъ виду; вѣтеръ нѣсколько усилился, море начинало волноваться; пиратъ плылъ всего въ четверти мили за Агрой.
   Шкуна теперь то поднималась, то опускалась на волнахъ, словно ныряла, а корабль плылъ попрежнему плавно, только слегка кивая носомъ.
   -- Дай-богъ вѣтру и бурнаго моря! проговорилъ Додъ слабымъ голосомъ.
   Прошло еще полчаса, взаимное положеніе судовъ повидимому не измѣнилось. Вдругъ раненый капитанъ положилъ въ сторону трубку, въ которую онъ такъ долго и пристально слѣдилъ за шкуной, вскочилъ на ноги безъ посторонней помощи, прежній могучій голосъ возвратился ему на мгновеніе: "Прощай, португальская сволочь! воскликнулъ онъ, грозя разбойничьей шкунѣ сжатымъ кулакомъ:-- побили мы тебя -- обошли и обогнали!"
   Эта выходка была не въ его характерѣ и онъ тотчасъ поплатился за свое увлеченіе, упавъ безъ чувствъ на руки друзей. Докторъ, который подоспѣлъ на помощь, объявилъ, что его необходимо снести въ каюту и держать какъ можно спокойнѣе.
   Солнце начало садиться и отъ пирата виднѣлись однѣ только мачты.
   -- Эй, голубчикъ, что съ тобой? воскликнулъ Тикель, обращаясь къ уходившему въ море солнцу:-- что ты это затѣялъ садиться, когда еще нѣтъ и двухъ часовъ!
   Замѣчаніе это было сдѣлано совершенно честно, въ полной увѣренности, что дневное свѣтило сбилось съ толку и надѣлаетъ бѣды себѣ и другимъ. Однако, оказалось, что солнце не ошиблось ни на минутку, а молодой мичманъ увлекся боемъ и не замѣтилъ, какъ прошло время.
   Вскорѣ и мистриссъ Бересфордъ вышла на палубу съ своимъ баловнемъ и пуделемъ. Фредъ, мальчуганъ съ разрушительными наклонностями, сталъ прыгать и хлопать въ ладоши при видѣ дыръ на парусахъ. Снапка принялся обнюхивать всю палубу и лѣниво махалъ хвостомъ въ недоумѣніи передъ каждымъ пятномъ крови.
   -- Ну, господа, сказала мистриссъ Бересфордъ: -- нашумѣли же ни вдоволь у насъ надъ головами; и какъ долго вы не могли справиться съ той крошкой; Фредъ, не шали, ты мнѣ наскучилъ; гдѣ твой дядька? Сдѣлайте одолженіе, не можетъ ли кто нибудь изъ васъ отыскать Рамголама?
   -- Я схожу, сказалъ мистеръ Тикель -- и побѣжалъ искать индѣйца; но вскорѣ воротился съ длиннымъ лицомъ послѣ неудачныхъ поисковъ.
   Фулало, съ улыбкой на лицѣ, посовѣтовалъ мистриссъ Бересфордъ обратиться къ Веспасіану:
   -- Вотъ мой другъ кое-что знаетъ объ вашемъ человѣкѣ.
   -- А, такъ скажи, любезный, гдѣ онъ? гордо произнесла барыня, обращаясь къ негру.
   -- Да, сударыня, сказалъ Веспасіанъ, выказывая всю бѣлизну своихъ зубовъ въ весьма непринужденной улыбкѣ: -- знаю я, гдѣ отыскать другаго негра, хотя онъ и ловко спрятался.
   -- Такъ отыщи же и приведи его сюда поскорѣй.
   Веспасіанъ охотно побѣжалъ исполнить ея приказаніе.
   Обращеніе мистриссъ Бересфордъ съ негромъ очень не понравилось Фулало: оно прямо противорѣчило его теоріи.
   -- Сударыня, замѣтилъ онъ ей очень серьёзно: -- сдѣлайте одолженіе, обходитесь съ моимъ другомъ хоть вполовину такъ любезно, какъ со мною; повѣрьте, вы въ десять разъ прелестнѣе, когда любезны.
   -- Никогда, отвѣчала мистриссъ Бересфордъ;-- я не могу смотрѣть на васъ хладнокровно, помилуйте, мистеръ Фулало, на что это походитъ -- такому умному, образованному человѣку какъ вы и называть эту тварь своимъ другомъ. И вы еще американецъ, да вѣдь американцы только то и дѣлаютъ, что порятъ негровъ съ утра до ночи. Кто слыхалъ когда нибудь свести дружбу съ чернымъ?-- Это что такое? Я терпѣть не могу шутокъ.
   Въ эту минуту подошелъ къ нимъ негръ, притащилъ въ своихъ могучихъ рукахъ мучной мѣшокъ, который и положилъ на полъ у ногъ мистриссъ Бересфордъ.
   -- Этотъ мѣшокъ снаружи бѣлый, сказалъ Веспасіанъ:-- а внутри въ немъ сидитъ черный.
   Въ подтвержденіе своихъ словъ онъ развязалъ мѣшокъ и изъ него вывалился Рамголамъ, весь бѣлый въ мукѣ. Добродушный негръ сдулъ муку съ лица своего чернаго собрата и обчистилъ его спину; всѣ присутствующіе надрывались отъ хохота. Но Рамголамъ не повелъ ни однимъ мускуломъ лица. Ни мало не сконфуженный тѣмъ, что заставило бы умереть отъ стыда всякаго европейца, негръ спокойно позволялъ себя чистить столь же черному сыну Африки. Когда эта церемонія окончилась, онъ сдѣлалъ два шага впередъ, сложилъ руки какъ дѣти въ молитвѣ и очень важно произнесъ цѣлую длинную рѣчь;
   -- О, дочь свѣта, тотъ, кто освѣщается твоими лучами, сказалъ себѣ: "Пираты напали на насъ, пираты, эти сыны крови! Они захватятъ царицу свѣта и потопятъ въ морѣ саибовъ и матросовъ; но хлѣбъ, источникъ бытія, морскія лисицы пощадятъ его, оставивъ себѣ въ пищу. И потому Рамголамъ, сынъ Шитру, сынъ Супарьяна, положитъ на уста свои перстъ молчанія и станетъ хлѣбомъ въ день опасности. Сыны шайтана возвратятся въ одинъ изъ дней сихъ на твердую землю и сведутъ око свое съ мѣшка сего. И тогда изыду изъ него какъ солнце изъ-за облака и отыду въ мирѣ.
   -- Хорошо, хорошо, сказала мистриссъ Бересфордъ: -- какой ты ужасный эгоистъ... и трусъ. Слава-богу, что Фреди и меня защищали англичане, и американцы и... гм... ихъ друзья, а не индѣйцы. Все это доказываетъ мнѣ только, прибавила она съ прелестной улыбкой:-- что я должна была прежде всего, выйдя на свѣтъ, поблагодарить тѣхъ храбрецовъ, которые защитили меня и моего ребёнка. И она очень граціозно присѣла всему экипажу; матросы и офицеры сняли шляпы и фуражки въ отвѣтъ на ея любезность.
   -- Господинъ черный, сказала она, обращаясь къ Веспасіану самымъ нѣжнымъ тономъ и съ явнымъ желаніемъ сдѣлать пріятное Фулало: -- Не будете ли вы такъ добры, сдѣлайте одолженіе, лягните мою собаку. Она всегда нюхаетъ и лижетъ всякую дрянь. Что это? Кровь? И она страшно поблѣднѣла.
   -- Видите, сударыня, сказалъ Шарпъ, чувствуя необходимость извиниться:-- мы еще не имѣли время вычистить палубу.
   -- Это кровь людей, которые такъ благородно насъ защищали! произнесла мистриссъ Бересфордъ, дрожа всѣмъ тѣломъ.
   -- Что же, сударыня, отвѣчалъ Шарпъ: -- вы знаете, корабль не можетъ сражаться цѣлый день безъ несчастныхъ случаевъ. Однако, прибавилъ онъ съ простотою и аккуратностью моряка: -- завтра, прежде чѣмъ вы встанете, все вычистятъ и приберутъ.
   Мистриссъ Бересфордъ была слишкомъ встревожена, чтобъ растолковывать, что ея волненіе происходитъ отъ гораздо сильнѣйшихъ причинъ, чѣмъ видъ замараннаго кровью пола. Она едва не упала въ обморокъ и ушла въ свою каюту, горько плача. Вскорѣ она прислала сказать, чтобы всѣмъ раненнымъ выдали на ея счетъ вина и всего, чего бы они ни пожелали.
   Слѣдующій день былъ грустый, печальный для Агры. На палубѣ выстроился весь экипажъ, въ воскресномъ платьѣ и безъ шляпъ на головѣ; Шарпъ прочелъ заупокойныя молитвы надъ умершими товарищами и тѣла ихъ, зашитыя въ простыни и съ привязанными къ нимъ ядрами, безмолвно опустили въ воду. Слезы текли ручьями по щекамъ грубыхъ матросовъ и падали на палубу.
   Къ этому горю объ убитыхъ еще прибавлялось страшное опасеніе, что смерть намѣтила себѣ еще болѣе ужасную жертву. Мнѣніе доктора о положеніи Дода было самое неутѣшительное; къ полночи онъ впалъ въ забытье и съ тѣхъ поръ все бредилъ.
   Шарпъ командовалъ кораблемъ; и грубые матросы ходили на цыпочкахъ по палубѣ, чтобъ не обезпокоить своего капитана. Всѣ въ горькомъ уныніи спрашивали другъ у друга о состояніи его здоровья.
   Между прочими выказывалъ большое сочувствіе къ раненому герою и Рамголамъ, чего, конечно, трудно было ожидать отъ философа, спрятавшагося при первомъ выстрѣлѣ въ мучной мѣшокъ. Никто прежде его не успѣвалъ спросить доктора, не легче ли больному, и весь экипажъ былъ тронутъ этимъ вниманіемъ индѣйца. Только одинъ Веспасіанъ смотрѣлъ на своего соперника-чернаго съ видимымъ неудовольствіемъ и подозрѣніемъ.
   -- Масса, сказалъ онъ однажды полковнику:-- зачѣмъ этотъ негръ все шатается около двери капитана? Зачѣмъ онъ спрашиваетъ всякій вздоръ? Эта лиса что нибудь нехорошее затѣваетъ. Душа-то у него такая же черная, какъ тѣло; проклятый негръ!
   Фулало сказалъ, что черная кожа не мѣшаетъ, человѣку быть благодарнымъ, а полковникъ иронически замѣтилъ:
   -- Ну, ну, ты не очень-то ругай черныхъ.
   -- Слушаю, сударь, отвѣчалъ Веспасіанъ очень церемонно, но вслѣдъ за тѣмъ прибавилъ съ внезапною яростью:-- вы думаете, что васъ Богъ сдѣлалъ бѣлымъ, такъ ужь вы и умны? Этотъ проклятый негръ -- ужасный эготистъ.
   -- Пожалуйста, объясните, что это значитъ, спросилъ Кенили добродушно.
   -- Что это значитъ? Что это значитъ? гм!
   -- Да, что это значитъ?
   -- Гм! Да развѣ вы не слыхали, какъ миссъ Бересфордъ обозвала его ужаснымъ эготистомъ.
   -- Да, сказалъ Фулало, подмигивая Кенили:-- но мы не понимаемъ, что это значитъ; не знаете вы, сэръ?
   -- Да, сэръ, это значитъ, что собака эта пришла къ другому черному и говоритъ: "Милордъ Веспазіумъ, обратите ваше свѣтлое вниманіе на вашего недостойнаго раба и посадите меня въ мучной мѣшокъ". И это вмѣсто того, чтобъ драться и отстаивать женщинъ, какъ свободно независимый гражданинъ. Ну, теперь, вы оба ступайте спать, а я закрою одинъ глазъ, а другимъ буду очень-очень зорко глядѣть за проклятымъ негромъ. И съ этими словами онъ вышелъ изъ каюты. Его презрѣніе къ черной кожѣ и его внезапная ярость произвели впечатлѣніе на его друзей. Немудрено; въ ту минуту все, что касалось Дода, было слишкомъ грустно. Докторъ просиживалъ его постели всю ночь, а Фулало и Кенили смѣнялись впродолженіе дня.
   Наконецъ, наступилъ кризисъ, и предвѣщалъ очень неблагопріятный исходъ: докторъ по секрету спросилъ у его друзей, подумали ли они, что дѣлать съ тѣломъ капитана послѣ его смерти.
   -- Я спрашиваю объ этомъ, сказалъ онъ:-- потому, что мы теперь въ очень жаркомъ климатѣ; и если вы хотите перевести его въ Баркинтонъ, то надо взять мѣры во время, именно не позже часовъ двухъ послѣ смерти.
   Друзья бывшаго капитана были поражены страшными словами доктора; но полковникъ Кенили поспѣшилъ сказать, что онъ не позволитъ похоронить стараго пріятеля какъ щенка.
   -- Такъ вы лучше скажите Шарпу, чтобы онъ отпустилъ мнѣ бочонокъ водки, отвѣчалъ докторъ.
   -- Да, да, хоть два. Ахъ, Додъ, Додъ! не умирай, бѣдный другъ, вздыхалъ Кенили:-- какъ разскажу я объ этомъ твоей женѣ? Ей, конечно, покажется несправедливымъ, что я вышелъ изъ боя безъ малѣйшей царапины, а убитъ человѣкъ, который лучше меня въ сотшо разъ. Правда, это несправедливо, это ужасно. Онъ, бѣдный, лежитъ безъ памяти, а мы ждемъ тутъ его послѣдняго дыханія какъ коршуны. И храбрый полковникъ тяжело вздохнулъ.
   Докторъ отошелъ; Фулало и Кенили принялись толковать о данномъ ими обѣщаніи Доду, касательно 14,000 фунтовъ. Они тотчасъ освидѣтельствовали, что деньги эти дѣйствительно были на его груди и рѣшили, послѣ его смерти, тотчасъ отобрать ихъ, сдѣлать опись, запечатать и отвезти мистриссъ Додъ, которую утѣшить они надѣялись только разсказомъ о геройской смерти ея мужа.
   Въ девять часовъ вечера докторъ занялъ свое мѣсто у постели умирающаго, а друзья отправились въ каюту Кенили. Много жаркихъ споровъ и веселыхъ разговоровъ происходило въ этой каютѣ; но теперь было не до разговоровъ; они молча курили сигары и, расходясь въ двѣнадцать часовъ, пожали другъ другу руки, тяжело вздыхая; они понимали, что на другое утро все будетъ кончено. Но не успѣли они еще заснуть, когда изъ капитанской каюты вдругъ раздались страшные, ужасающіе звуки, словно ревъ дикихъ звѣрей; весь корабль среди ночной тишины потрясенъ былъ этими звуками и съ палубы отвѣчали на него криками ужаса и удивленія. Всѣ, кто былъ на ногахъ, бросились въ капитанскую каюту; прежде всѣхъ прибѣжали Кенили и Фулало -- первый со шпагой въ рукахъ, второй съ револьверомъ; зрѣлище, которое представилось ихъ глазамъ, заставило ихъ остановиться въ остолбенѣніи.
   Доктора не было въ каютѣ; а на полу дрались съ остервенѣніемъ два черные собрата; у одного изъ нихъ блестѣлъ въ рукахъ ножъ; несчастный умирающій сидѣлъ неподвижно на своей постели и съ сверкающими глазами смотрѣлъ на дерущихся.
  

XIV.

   Индѣецъ и негръ такъ быстро мѣняли положеніе въ борьбѣ, что невозможно было ихъ остановить. Наконецъ Веспасіанъ схватилъ за горло Рамголама, который пырнулъ его ножомъ въ руку, но чрезъ мгновеніе тотъ хватилъ его со всего размаху головой объ стѣну и прижалъ такъ крѣпко, что несчастный едва переводилъ дыханіе и позеленѣлъ отъ страха. Лицо побѣдителя, въ свою очередь, посинѣло отъ злобы.
   Фулало положилъ руку на плечо своего чернаго друга и укротилъ его ъ ту же секунду; негръ выпустилъ свою жертву, хотя съ видимымъ неудовольствіемъ. Каюта теперь была полна народа и Шарпъ хотѣлъ тотчасъ же заковать въ цѣпи обоихъ нарушителей порядка, но Фулало замѣтилъ, что, можетъ быть, есть внутреннее, нравственное различіе между двумя дѣйствіями, одинаково черными съ перваго взгляда.
   -- Ну, такъ говорите скорѣе въ чемъ дѣло, сказалъ Шарпъ:-- или я вамъ задамъ фухтелей. Зачѣмъ вы, мошенники, дрались въ капитанской каютѣ?
   Услышавъ угрозу, Веспасіанъ разсказалъ все какъ было. Онъ замѣтилъ, что этотъ негръ, какъ онъ всегда называлъ индѣйца, постоянно шатался около двери капитана и спрашивалъ все разные пустяки. Когда же докторъ вышелъ изъ каюты, съ радостнымъ извѣстіемъ, что дорогому капитану лучше, негръ вползъ незамѣтно въ дверь.-- И Веспасіанъ злобно поднялъ кулакъ, но Фулало схватилъ его за руку и просилъ не дѣлать такихъ такихъ жестовъ.-- "Подлая собака!" промычалъ негръ, вздыхая, что ему не позволили побить его врага еще одинъ разъ. Потомъ онъ продолжалъ разсказывать, какъ онъ послѣдовалъ украдкою за индѣйцемъ и поймалъ его въ ту самую минуту, когда тотъ занесъ ножъ надъ головою капитана и грабилъ его. Всѣ присутствующіе вздрогнули и раздался въ каютѣ зловѣщій скрежетъ зубовъ -- тотъ самый скрежетъ, съ которымъ собака вонзаетъ зубами въ шею собаки, и человѣкъ набрасываетъ петлю на горло человѣка.
   -- Смирно! скомандовалъ Шарпъ.-- Я не позволю самоуправства. А почему вы знаете, что онъ грабилъ капитана? спросилъ онъ, обращаясь къ негру.
   -- Почему я знаю? Гм! гм! Капитанъ, скажите пожалуйста этимъ господамъ, правда ли, что онъ у васъ стащилъ съ груди портфель?
   Во все продолженіе этой удивительной сцены, Додъ обводилъ глазами всѣхъ присутствовавшихъ; онъ былъ очень смущенъ и изумленъ, но при словахъ негра онъ ударилъ себя по груди съ слабымъ, едва слышнымъ, но раздирающимъ душу крикомъ.
   -- О! онъ недалеко ушелъ, сказалъ Веспасіанъ, и нагнувшись, поднялъ съ полу кожаный портфель:-- я видѣлъ его въ рукахъ негра, слышалъ какъ онъ упалъ.
   Додъ поспѣшно спряталъ портфель къ себѣ на грудь и обратился, сіяя благодарностью, къ своему черному другу: "Ну, благослови васъ Богъ! Благослови васъ Богъ! Дайте мнѣ вашу честную руку! Вы не знаете, что вы сдѣлали для меня и моихъ близкихъ."
   И, несмотря на свою слабость, онъ судорожно сжалъ руку Веспасіана и долго не хотѣлъ ее выпустить. Негръ потрепалъ его по спинѣ и нѣжно промолвилъ:
   -- Ничего, капитанъ, вы такой хорошій человѣкъ. Я очень давно насъ люблю; вы очень хорошій человѣкъ, слишкомъ хорошій, чортъ-знаетъ какой хорошій, я предлагаю тостъ за ваше здоровье.
   Пока Додъ говорилъ, всѣ молчали изъ уваженія; но теперь Шарпъ съ чисто-британскимъ желаніемъ выслушать обѣ стороны, обратился къ Рамголаму, прося его разсказать, какъ было дѣло. Индѣецъ стоялъ, сложивъ руки на груди, смущенный, покорный, словно мученикъ: онъ спросилъ у Шарпа на очень ломаномъ англійскомъ языкѣ, говоритъ ли тотъ во индустански.
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ Шарпъ.
   Рамголамъ посмотрѣлъ на него съ презрительнымъ сожалѣніемъ.
   Мистеръ Тикель вызвался быть переводчикомъ, и передавалъ какъ умѣлъ проще увѣсистую рѣчь индѣйца.
   -- Тотъ, кого неумолимая судьба, говорилъ Рамголамъ:-- питаетъ въ минуту сію горемъ и сковываетъ желѣзными узами, съ давняго времени видѣлъ свѣтлыя добродѣтели, украшающія капитана этого громаднаго корабля, и пламенное питалъ желаніе походить на него. Видя, какъ часто онъ подносилъ руку къ груди, я приписалъ его необычайное величіе обладанію какимъ нибудь могущественнымъ талисманомъ. Видя, что онъ скоро перейдетъ въ лучшій міръ, гдѣ талисманы ненужны, и жаждая подражать ему здѣсь на землѣ, я тихонько подползъ къ его постели и нѣжно, безъ всякаго насилія, сдѣлался обладателемъ амулета и всѣхъ качествъ хорошаго, великаго человѣка. Тогда другой негръ, съ черной душой, налетѣлъ на меня со злобою и отнялъ талисманъ, добытый съ такимъ святымъ уваженіемъ, лишилъ меня всѣхъ добродѣтелей н...
   Тутъ краснорѣчіе похитителя чужихъ добродѣтелей было прервано и Шарпъ велѣлъ его заковать. Между тѣлъ докторъ потребовалъ, чтобъ посѣтители вышли изъ каюты и оставили Дода въ покоѣ, между тѣмъ какъ самъ Додъ не хотѣлъ разстаться со всѣми тремя друзьями своими, и просилъ ихъ покараулить его, чтобъ никто другой не забрался и не похитилъ состоянія его дѣтей.
   -- Я погибну или спасусь съ этими деньгами, но не разстанусь съ ними, говорилъ онъ:-- однако, я полагаю, пока они на кораблѣ, намъ счастье не повезетъ. Сколько лѣтъ я ни хожу по морямъ, пиратовъ никогда не встрѣчалъ. Но, что это? Въ немъ что-то есть внутри... твердое... тяжелое... а, это -- пуля! Услыхавъ это, его друзья тотчасъ сдѣлали должное изслѣдованіе, и дѣйствительно пуля прошла чрезъ сюртукъ, жилетъ, кожаный портфель и только немного измяла самыя деньги.
   Друзья поздравили его отъ всей души съ чудеснымъ спасеніемъ, и самъ Додъ очень развеселился.
   -- Я подлецъ, что бранилъ эти деньги. Это -- состояніе моей жены и дѣтей и онѣ спасли мнѣ жизнь.
   Онъ поцаловалъ портфель и снова положилъ его себѣ за пазуху; потомъ черезъ нѣсколько минутъ тихо заснулъ. Внезапное, нечаянное волненіе не имѣло на него того дурнаго вліянія, котораго боялся докторъ, оно совершенно истощило его силы и онъ спалъ долго, очень долго, и когда наконецъ проснулся, былъ уже внѣ опасности. Дѣло въ томъ, что еще ночью кризисъ кончился благополучно и съ этой-то благою вѣстью докторъ поспѣшилъ на палубу, оставивъ больнаго одного.
   Додъ началъ быстро выздоравливать; Агра неслась все на западъ, вѣтры дули несильные, но противные. И во все это время, по крайней мѣрѣ съ мѣсяцъ, ничего не случилось замѣчательнаго на кораблѣ. При такомъ застоѣ интересныхъ событій, имѣющихъ отношеніе къ тяжелымъ деньгамъ, удивительную исторію которыхъ я разсказываю, читатель проститъ мнѣ, если я передамъ маленькій характеристическій случай, который дѣйствительно произошелъ на Агрѣ, въ одну свѣтлую лунную ночь. Мистеръ Фулало лежалъ въ постелѣ и обдумывалъ какое-то новое изобрѣтеніе, какъ вдругъ онъ увидѣлъ Веспасіана, пробиравшагося на четверенькахъ въ каюту полковника Кенили. Страшное подозрѣніе запало въ душу Фулало и онъ мрачно ждалъ, оправдается оно или нѣтъ.
   Дѣло въ томъ, что онъ былъ нетолько изобрѣтатель, филантропъ, воинъ, проповѣдникъ, охотникъ, музыкантъ, острякъ и добрый малый, но прежде всего и болѣе всего теоретикъ. Его теорію можно назвать африканской и состояла она въ слѣдующемъ: 1) всѣ человѣческія породы были въ началѣ равны, только впослѣдствіи случай довелъ иныхъ до послѣдней ступени цивилизаціи, другихъ сбросилъ съ середины лѣстницы, третьихъ оставилъ у ея подножья; 2) дѣло цѣляхъ вѣковъ могло бить сдѣлано разомъ, въ нѣсколько поколѣній при совокупленіи счастливыхъ обстоятельствъ. Напримѣръ, дайте только Фулало прожить полтораста лѣтъ, и онъ ручается головою, что онъ произведетъ негровъ въ четвертомъ поколѣніи, которые ни мало не будутъ уступать современнымъ бѣлымъ.-- Можно разводить хорошую породу мозговъ, говорилъ онъ, точно такъ же, какъ жирныхъ свиней. На это надо время и разумное скрещиваніе видовъ; но вѣдь то жe требуется и до и увеличенія жира. И какъ это сильные міра сего искони вѣковъ старались выводить лучшую породу гренадеровъ, скаковыхъ лошадей, быковъ и пр., скрещивали всевозможные виды съ тѣмъ, чтобы получать дураковъ, а никто и не подумалъ, вывести Ньютона, Паскаля, Шекспира, Солона и Рафаэля? Однако, разумнымъ скрещиваніемъ можно достигнуть этого результата такъ же легко, какъ вывести жирную свинью. И такъ посредствомъ Веспасіана Фулало намѣревался вывести улучшенную породу молодой Африки. Онъ прежде образуетъ его умственно, на сколько возможно, а тамъ уже пуститъ на племя; конечно, его подругу выберетъ самъ Фулало и также образуетъ. Дѣтей онъ отниметъ у нихъ, прежде чѣмъ они передадутъ имъ свои слабости и, приготовивъ ихъ какъ слѣдуетъ, приступитъ ко второму скрещиванію, которое уже должно дать въ результатѣ генія. Къ тому времени онъ самъ уже впадетъ во второе дѣтство и будетъ служить любопытнымъ контрастомъ съ молодой Африкой.
   Поэтому неудивительно, что Фулало съ восторгомъ наблюдалъ, какъ черный его другъ мало по малу развивался. Дѣло съ Рамголамомъ его совершенно восхитило.
   -- О! великій африканскій разумъ! публично восклицалъ Фулало.
   -- Я его знаю на картахъ подъ названіемъ великой африканской степи, возразила мистриссъ Бересфордъ.
   Но при всѣхъ своихъ достоинствахъ, негръ имѣлъ одну странную слабость. Онъ не могъ видѣть на бѣломъ пылинки, чтобъ ее не смахнуть; эта страсть къ чищенію бѣлыхъ доходила до крайности. Мало того, она не останавливалась на однихъ платьяхъ, а переходила и на сапоги; несмотря на всѣ возраженія Фулало о неприличіи чистить чужіе сапоги, объ униженіи человѣка этимъ трудомъ, Веспасіанъ отвѣчалъ, что "бѣлые рождены для того, чтобъ марать свои платья, а черные чтобъ чистить ихъ, особливо сапоги".
   И въ эту лунную ночь подозрѣнія Фулало вполнѣ оправдались: черезъ нѣсколько минутъ черный выползъ изъ каюты полковника, но не съ кинжаломъ въ рукахъ, а съ парою сапогъ. Онъ на свободѣ разсѣлся na палубѣ и съ восторгомъ принялся за свое любимое занятіе. Фулало видѣлъ, что вмѣшиваться теперь въ дѣйствія негра было не у мѣста. Вмѣшательство только хуже деморализировало бы его друга, ибо гораздо хуже чистить сапоги изподтишка, чѣмъ открыто передъ всѣми.
   Въ первую минуту, имъ овладѣло отчаяніе. Онъ думалъ, что никогда не удастся ему сдѣлать что нибудь изъ этого негра; но потомъ утѣшилъ себя тѣмъ, что надо помириться съ этимъ въ первомъ нумерѣ, и ужь послѣдующимъ скрещиваніемъ уничтожить эту презрѣнную страсть.
   "Придется" думалъ онъ: "непремѣнно скрестить эту собаку съ самой дикой негритянкой, которая никогда не видала въ своей жизни ваксы."
   Когда они проходили въ ста миляхъ къ югу отъ острова св. Маврикія, погода была отличная, море было почти совершенно тихо и лишь искрилось легкою рябью. Но барометръ началъ замѣтно упадать, къ полудню это пониженіе стало такъ значительно, что Додъ началъ видимо безпокоиться и очень удивилъ весь экипажъ, приказавъ въ такую хорошую погоду, безъ малѣйшаго вѣтра, крѣпить малые паруса, взять три рифа у марселей, спустить брамъ и бом-брамъ, вдвинуть утлегаръ и убрать все лишнее на кораблѣ. Кенили спросилъ его, въ чемъ дѣло?
   -- Барометръ опускается, полная луна и на этомъ кораблѣ есть Іона, отвѣчалъ Додъ сердито.
   Кенили сталъ увѣрять его, напротивъ, что слѣдующій день будетъ отличный, потому что солнце садится очень красно: Додъ покачалъ головою. Солнце дѣйствительно было красно, но красный цвѣтъ этотъ былъ зловѣщій, роковой. Заходящее солнце, передъ тѣмъ, какъ погрузиться въ морскія волны, дѣйствительно подернуло все небо мѣдно-краснымъ отблескомъ. Вѣтеръ замеръ, и посреди неестественной, подозрительной тишины ртуть все опускалась ниже и ниже.
   Взошла луна и всѣ взоры обратились на нее съ безпокойствомъ. Въ тѣхъ странахъ бури всегда бываютъ въ полную луну. Она свѣтила ясно и чисто, только легкія перистыя облака на мгновеніе застилали ея блѣдный дискъ -- ясное доказательство, что въ верхнихъ слояхъ атмосферы дулъ сильный вѣтеръ.
   Барометръ падалъ ниже, чѣмъ Додъ когда нибудь видѣлъ. Онъ не усумнился въ наукѣ: велѣлъ закрывать навѣтренные люки и глухіе борти въ кормовой каютѣ; потомъ пошелъ заснуть на часокъ. Наука оправдала его довѣріе. Ровно въ семь часовъ, въ одно мгновеніе, съ быстротою молніи грозный шквалъ налетѣлъ на корабль и сильно накрѣнилъ его. Будь капитанъ Агры не столь опытный и осторожный морякъ, ея навѣтренные люки были бы открыты и несчастный корабль пошелъ бы ко дну, какъ пушечное ядро.
   -- Опусти грота-шкотъ! крикнулъ Шарпъ матросу, котораго онъ нарочно для этого поставилъ.
   Тотъ второпяхъ снялъ слишкомъ, много шлаговъ съ кнехта, не смогъ удержать напора и огромный парусъ быстро опустился съ шумомъ и трескомъ, а шкоты съ ужасающей силой ударялись о мачты и снасти. Въ одно мгновеніе Додъ былъ уже на падубѣ.
   -- Крѣпи паруса!
   -- Есть!
   -- Убирай паруса! Всѣ! ревѣлъ Шарпъ въ свой рупоръ.
   Экипажъ дружно бросился за работу и къ тремъ стклянкамъ полуночной вахты всѣ до одного паруса были убраны и взяты три рейфа у грот-марсели.
   Море волновалось все болѣе и болѣе, вѣтеръ съ каждой минутой ревѣлъ сильнѣе, и Агра такъ наклонилась, несмотря на единственный зарифленный грот-марсель, что весь подвѣтренный бортъ былъ въ водѣ. Волны подымались такъ высоко, что грозные валы, наводняя палубу, нетолько обдавали водой Дода и его офицеровъ, но грозили затопить самый корабль. Додъ тотчасъ закрылъ всѣ люки и отвратилъ опасность.
   Но черезъ нѣсколько минутъ явилась новая, которую никакое искусство не могло предотвратить: корабль такъ быстро уклонялся подъ вѣтеръ, что пазы его раздавались и такъ жестоко крѣпился, что нетолько погружался въ воду, но волны покрывали его лѣвые иллюминаторы на нижнемъ декѣ и наводняли несчастный корабль чрезъ отверстіе люковъ. Тогда Додъ поставилъ команду помпы. "Мы врядъ-ли выдержимъ бурю, не откачивая воды. Такъ, лучше захватить во время, чтобъ волна не вливалась за волною."
   Вѣтеръ все крѣпчалъ и гремѣлъ словно пушечные выстрѣлы. Небо мрачное, облачное, казалось, нависло надъ самой ихъ головой; корабль такъ накрѣнился, что вскорѣ грозилъ совсѣмъ лечь. Шарпъ и Додъ встрѣтились на палубѣ и, держась за спасительныя лини, подставляли свой рупоры почти къ самому уху матросовъ, и даже тогда должны были кричать изо всѣхъ силъ -- такъ силенъ былъ вѣтеръ.
   -- Корабль не вынесетъ трепки?
   -- Нѣтъ, болѣе получасу не вынесетъ.
   -- Можно крѣпить грот-марсель?
   Шарпъ покачалъ головою.
   -- Къ ту же секунду, какъ только мы отдадимъ шкотъ, парусъ вырванъ.
   -- Правда. Такъ отрубить его.
   -- Вызвать охотниковъ?
   -- Да, двѣнадцать, не болѣе. И пошлите ихъ ко мнѣ въ каюту.
   Шарпу было очень трудно справиться съ матросами: всякій жаждалъ отличиться. Наконецъ, онъ успѣлъ выбрать двѣнадцать человѣкъ и привелъ ихъ къ капитану, подъ предводительствомъ мистера Грея, который, какъ вахтенный, имѣлъ право идти съ ними. И на этомъ правѣ онъ настоялъ, несмотря на всѣ увѣщеванія Дода. Видя его твердую рѣшимость, Додъ перемѣнилъ тонъ, изъ дружескаго въ начальническій, и сказалъ въ рупоръ, впервые употребляя его въ каютѣ:
   -- Мистеръ Грей! ребята! вы спасете грот-мачту, обрубивъ паруса.
   -- Слушаемъ!
   -- Смертельная опасность!
   -- Ура! Ура!
   -- Но правильность въ работѣ уменьшаетъ опасность. Слушай! Всѣ на реи и подражать тому, кто станетъ на подвѣтренномъ нокѣ. Туда поставить лучшаго. Ему одинъ приказъ: держать высоко ножъ. Всѣ глаза на него, и рубить разомъ. Смотри, рубить отъ себя и подъ рифовою связью. И тогда, надѣюсь, всѣ воротятся живыми.
   Грей и двѣнадцать матросовъ вышли изъ каюты и стремглавъ бросились на грот-марсъ. Матросы дали офицеру идти впередъ до стремянки, но тамъ всѣ съ криками "ура" пустились перегонять другъ друга; всѣмъ хотѣлось стать на подвѣтренный нокъ. Грей не отставалъ, но офицеры рѣдко лазаютъ по реямъ и скоро теряютъ кошачью ловкость. Не успѣлъ онъ сдѣлать шести выблиновъ, какъ вмѣсто того чтобъ протянуть руку надъ головой, онъ простеръ ихъ въ обѣ стороны чтобъ схватиться за ванты, ослабилъ точку своей опоры и въ ту же минуту сильный порывъ вѣтра какъ бы пригвоздилъ его къ снастямъ. Онъ не могъ сдвинуться съ мѣста и матросы, принявъ его за новую, патентованную выблинку, полѣзли по немъ, несмотря на всѣ его проклятія и ругательства. Они достигли наконецъ марса и разбѣжались по реѣ, и кто же бы, вы думали, занялъ почетное мѣсто?-- Томсонъ, тотъ самый марсовый, который не могъ вытерпѣть пригорѣлаго гороховаго супа. Такъ сильны и слабы бываютъ одни и тѣ же люди.
   Томсонъ поднялъ высоко свой ножъ, чрезъ мгновеніе блеснули всѣ ножи и парусъ понесся съ неимовѣрной быстротою скорѣе къ небу, чѣмъ въ воду. Матросы поспѣшно слѣзли, выручили своего офицера и явились въ капитанскую каюту. Тамъ имъ поднесли по чаркѣ водки, и вписали ихъ имена въ лаг-букъ для награды и въ коммиссарскую, для выдачи прибавочной порціи грога до самого Гревезэнда.
   Корабль облегчило; такъ прошло нѣсколько времени; когда же часы показали, что солнце зашло, вѣтеръ еще усилился, и страшный шквалъ такъ накрѣнилъ несчастный корабль, что жерлы подвѣтренныхъ карронадъ погрузились въ воду.
   Впервые раздался вопль отчаянія, самый страшный, ужасающій вопль, исторгнутый изъ храбрыхъ, мужественныхъ сердецъ. До сей минуты они переносили опасность храбро, весело. Но теперь или что нибудь должно было оторваться отъ корабля, или самъ корабль погибнуть. Страшное ожиданіе продолжалось недолго. Раздался ужасающій трескъ, форъ и грот-стенги оторвало подъ самыя эзельгофты. Корабль вздрогнулъ, затрясся и медленно оправился.
   Но освободившись онъ одной опасности, онъ былъ угрожаемъ теперь еще страшнѣйшей. Тяжелый рангаутъ, упавъ за бортъ, не имѣлъ силы оторваться отъ снастей и съ неимовѣрною силою билъ о корабль, грозя проломить ему бокъ.
   Но храбрый капитанъ и его молодецкій экипажъ презирали опасность; Додъ приказалъ отрубить висѣвшіе обломки, прежде съ подвѣтренной стороны, потомъ съ навѣтренной. Приказаніе было молодецки исполнено, несмотря на всю трудность дѣла; отрубленные обломки пронеслись подъ самой кормой, и Агра снова вздохнула.
   Къ восьми стклянкамъ первой вахты поднялась страшная гроза; молнія сверкала ежеминутно, но раскатовъ грома было неслышно за ревомъ вѣтра и плескомъ волнъ. Насталъ грозный ураганъ; уже не пабѣгали болѣе на несчастный корабль минутные страшные шквалы, но дулъ одинъ, постоянно, грозный вихрь, который гудѣлъ, вылъ и свистѣлъ въ порванныхъ снастяхъ. Разъяренное море высоко подымало грозные валы, съ шумомъ разбивавшіеся о палубу корабля. Мракъ густой, непроницаемый скрывалъ все отъ глазъ несчастныхъ и увеличивалъ еще ужасъ ихъ положенія.
   Но это что? У самого носа блеснулъ огонекъ пушечнаго жерла. Еще, еще и все ближе къ Агрѣ. Конечно, это былъ погибающій корабль, стрѣлявшій каждую минуту-подъ самымъ ихъ ухомъ, но пушечные выстрѣлы, точно такъ же какъ удары грома, заглушались ревомъ разъяренной стихіи. Агра также выстрѣлила два раза, давая знать, что и она раздѣляетъ его горькую участь и, вѣроятно, вмѣстѣ погибнетъ.
   Но опасность никогда не приходить одна. Страшный валъ отломалъ румпель у руля и нетолько была опасность, что корабль уклонится отъ вѣтра и черпнетъ воды, но руль, ударяя съ ужасной силою о подзоръ, грозилъ проломать корабль, что повело бы къ неминуемой погибели. Итакъ смерть простерла погибающимъ разомъ двѣ руки.
   На подобномъ кораблѣ, есть всегда запасный румпель, но поставить его было ужасно трудно. Темнота, была непроницаемая, свѣтилъ только палубный фонарь, притомъ Агра не лежала на на минуту на ровномъ килѣ, а страшно крѣнилась то на одну, то на другую сторону; наконецъ, каждый разъ, какъ удавалось поставить румпель, волна смывала его словно соломенку.
   Наконецъ имъ удалось закрѣпить его, или имъ показалось это, потому, что удары руля совершенно прекратились. Однако, корабль не слушался этого новаго румпеля: въ несчастную минуту, на него налетѣлъ грозный валъ и онъ подвернулся снова къ вѣтру. Валъ пронесся поперекъ носа, разсыпался у грот-штага, и наводнилъ весь корабль до самой мачты; снесъ борты съ обѣихъ сторонъ, затопилъ трюмъ и весь находившійся тамъ скотъ, смылъ двѣ кадки и трехъ матросовъ и наполнилъ водою гондекъ по щиколку.
   Додъ, бывшій въ это время въ своей каютѣ, послалъ весь экипажъ на помпы, оставивъ только одного рулеваго, и приготовился на самое худшее.
   Въ такихъ храбрыхъ, мужественныхъ людяхъ, какъ онъ, когда умираетъ надежда, умираетъ и всякій страхъ. Теперь его единственною заботою было отдѣлить судьбу своего семейства отъ своей собственной. Онъ взялъ бутылку, вложилъ въ нее роковыя деньги, маленькую записку женѣ и объясненіе, какъ поступить съ этой бутылкой, если ее кто-нибудь найдетъ. Потомъ онъ крѣпко забилъ пробку, задѣлалъ ее сургучемъ, сверху обернулъ вощанкой, залилъ еще воскомъ и обмазалъ сверхъ всего непромокаемымъ составомъ; но и затѣмъ, чтобъ предохранить ее отъ другихъ несчастныхъ случаевъ и обратить на нее болѣе вниманія, онъ привязалъ къ ней просмоленной бичевкой черный пузырь, на которомъ написалъ бѣлой краской: "Агра, погибла въ бурю." Покончивъ съ этимъ, онъ принялся за лаг-бухъ, въ который уже вписалъ коротко и ясно каждую фазу урагана и бури. Теперь онъ сдѣлалъ послѣднюю приписку. Около восьмой стклянки въ утренней вахтѣ зачерпнули съ носа. Руль изломанъ и кораблемъ едва можно управлять, потому, ожидая скорой погибели, капитанъ перенесъ лаг-бухъ съ его футляромъ на шканцы. "Солнце и луна скрылись уже второй день, никакое наблюденіе невозможно, но судя по вѣтру и теченію мы въ миляхъ пятидесяти отъ острова св. Маврикія! Да будетъ воля божія!"
   Онъ вышелъ на палубу, съ бутылкой въ карманѣ, изъ котораго торчалъ пузырь, и положивъ на шканцы лаг-бухъ съ футляромъ, поползъ на колѣняхъ, держась за спасительныя лини, къ колесу руля. Найдя, что матросъ едва могъ держать колесо, и боясь, что корабль снова зачерпнетъ, Додъ своей собственной рукой поставилъ его къ рулю.
   Во время этой работы онъ почувствовалъ слабую, очень слабую качку по направленію къ вѣтру. Его опытный глазъ блеснулъ надеждой, и онъ бросилъ, взглядъ на подвѣтренную сторону. Тамъ всегда для моряка блеснетъ первый лучъ надежды. Далеко-далеко разрѣзывала небо свѣтлая полоска. Онъ потрепалъ рулеваго по плечу и указалъ ему на свѣтлую полосу молча: вѣтеръ, не давалъ вымолвить слова. Матросъ радостно кивнулъ головой.
   Вдругъ, страшный, постоянно дувшій ураганъ, словно вымеръ и снова засвистали, загудѣли шквалы.
   Надежда возродилась еще свѣтлѣе въ. сердцахъ моряковъ.
   Но, къ несчастью, корабль повернулся въ. неловкую минуту, и страшный шквалъ, прямо налетѣлъ на корму и пронесся чрезъ, нея. Чудовищная водяная масса, въ нѣсколько тысячъ тонъ, ударилась со всего размаха объ основу кормы и унесла ее съ собою въ морскую пучину, выломавъ на пути глухія ставни и переборки каютъ. Затопивъ нижній декъ, вода хлынула и въ каюты и, смывъ всю мебель, увлекла полковника Кенили вмѣстѣ со столомъ, у котораго онъ. сидѣлъ, къ. кормовому намету и прибила его къ навѣтренному шкафуту. Наверху грозный валъ очистилъ весь кварцер-декъ, оставивъ только рулеваго, оглашавшаго воздухъ, ужасными криками. Додъ былъ, смытъ, со всѣми вещами, находившимися на палубѣ, и несся стремглавъ въ пучину, но, по счастію, его бросило о грот-мачту, за которую онъ и успѣлъ ухватиться. Несчастный, едва не захлебнувшись, весь израненый и избитый, крѣпко держался за мачту, окруженный со всѣхъ, сторонъ гнѣвными волнами. Съ отчаяніемъ повелъ, онъ глазами вокругъ себя, борты были изломаны и въ промежутки выглядывали грозные валы, грозя ежеминутно принять его въ свои хладныя объятія. Онъ не смѣлъ, пошевельнуться и ждалъ вѣрной смерти. Но вдругъ его поразила мысль, что онъ видитъ сквозь мракъ гораздо дальше, чѣмъ прежде. Онъ, поднялъ голову, небо очищалось и буря видимо стихала. Вѣтеръ вдругъ, замеръ, словно послѣдняя вспышка истощила его силы.
   Вскорѣ Шарпъ, выбрался на палубу и, пробравшись на четверенькахъ къ капитану, помогъ ему встать и схватиться за спасительную линь. Додъ отдалъ свои приказанія. Вѣтеръ стихъ, по море было опаснѣе, чѣмъ когда. Корабль началъ покачиваться къ вѣтру, и если это тотчасъ не прекратить, ему грозила неминуемая гибель. Додъ приказалъ немедленно наставить гротъ и фор-трансели, и прежде не хотѣлъ уйти въ свою каюту, чѣмъ исполнили его приказаніе. Эти паруса укрѣпили нѣсколько положеніе корабля; волны ложились мало-по-малу, небо совершенно очистилось, послѣднія облака, исчезли и на лазурной его синевѣ засвѣтило яркое полуденное солнце. Природа послѣ трехдневнаго мрачнаго сна очнулась во всей своей красотѣ; казалось, небо и земля преобразились, стали лучше, красивѣе. Если на кораблѣ между пассажирами былъ невѣрующій, то, конечно, въ эту минуту его сердце сознавало присутствіе Бога. Что же касается Дода, который всегда былъ очень набоженъ, то онъ поднялъ глаза къ небу съ безмолвной, благодарной молитвой за спасеніе корабля, экипажа и сокровища, которое онъ везъ своей дорогой женѣ и дѣтямъ.
   Съ этой мыслью онъ взглянулъ на карманъ, но пузырь болѣе не торчалъ изъ него. Онъ ударилъ себя по карману съ страшнымъ предчувствіемъ -- бутылки не было. Въ ужасномъ испугѣ, по не теряя надежды, онъ обыскалъ всю палубу, заглянулъ въ каждый уголокъ, за каждую уцѣлѣвшую снасть, и все напрасно.
   Ясно было, что волна вырвала изъ его кармана пузырь, а съ нимъ и бутылку. Гдѣ теперь его сокровище? Или кто нибудь выхватилъ, или оно въ морѣ?...
   Онъ разспросилъ весь экипажъ, но никто ничего не видалъ.
   Плодъ столькихъ неусыпныхъ трудовъ, сокровище, которое было ему дорого не изъ скупости, а изъ святаго чувства любви, погибло. Защищая это сокровище, имъ побѣдилъ двухъ сильныхъ враговъ, теперь восторжествовалъ и надъ разъяренной стихіею. И въ самую минуту величайшей его побѣды -- сокровище исчезло.
  

XVI.

   Море теперь было тихо; на прозрачной, свѣтлой его поверхности перекатывались и играли, при яркихъ лучахъ полуденнаго солнца, мильйоны живыхъ громадныхъ жемчуговъ, аметистовъ, топазовъ: вотъ зрѣлище, которое представилось глазамъ спасеннаго экипажа несчастной, едва не погибшей Агры. Все имъ теперь улыбалось: и море и небо, и такъ легко, радостно было на сердцѣ -- у всякаго.
   Одинъ только человѣкъ на всемъ кораблѣ не чувствовалъ радости. Онъ стоялъ, прислонясь къ сломанному парапету, въ какомъ-то странномъ смущеніи: онъ спасъ свою жизнь, но потерялъ, невозвратно, навсегда свое сокровище, сокровище его жены, дѣтей, которое онъ такъ свято хранилъ. Сраженный, уничтоженный этимъ горемъ, онъ не могъ радоваться своему спасенью; жизнь, которую онъ такъ храбро отстаивалъ, теперь ему постыла. Онъ былъ такъ необычайно мраченъ и угрюмъ, отвѣчалъ такъ грубо, что всѣ отшатнулись отъ него и онъ остался совершенно одинъ съ своимъ горемъ, посреди всеобщаго счастія и веселія. Ему нетолько было жаль этихъ денегъ -- нѣтъ: ему было больно, досадно, что онъ потерялъ ихъ именно такимъ образомъ; глупѣе этого онъ ничего не могъ себѣ вообразить.
   -- Бѣдная, она погибла! вдругъ раздался голосъ Фулало надъ самымъ его ухомъ.
   -- Погибла! Кто погибла? спросилъ Додъ, хотя ему было въ эту минуту все равно, кто утонулъ и кто спасся. Потомъ онъ вспомнилъ корабль, пушечные выстрѣлы съ котораго раздавались въ самомъ грозномъ разгарѣ бури. Онъ посмотрѣлъ во всѣ стороны.
   Необозримое море терялось вдали.
   Корабль погибъ со всѣмъ, что было на немъ. Море поглотило цѣлый корабль, а пожалѣло его, неблагодарнаго.
   Эта мысль какъ молнія освѣтила его голову. Положимъ, что Агра погибла бы; деньги бы были потеряны, какъ теперь, да еще кромѣ того погибъ бы онъ самъ, жизнь котораго была для его-жены и дѣтей во сто разъ дороже всѣхъ мильйоновъ на свѣтѣ. Онъ смиренно молился, чтобъ Богъ просвѣтилъ его душу и научилъ достойно оцѣнить его милосердіе. Это немного его успокоило, но сердце храбраго моряка такъ наболѣло, что онъ сожалѣлъ, что не могъ какъ женщина поплакать о своей горькой потери и потомъ, стряхнувъ съ себя печаль, приняться за свои обязанности.
   Вскорѣ мысли его приняли новый оборотъ. "Бумажникъ" думалъ онъ: "былъ второй Іона. Надо было или ему погибнуть, или кораблю. Въ ту секунду когда онъ исчезъ, буря утихла, какъ по мановенію волшебнаго жезла."
   Суевѣріе всегда сильнѣе раціональной религіи, находится ли то и другое въ одномъ человѣкѣ, или въ нѣсколькихъ. Это суевѣріе, которое часто встрѣчается въ морякахъ, благодѣтельно подѣйствовало на бѣднаго человѣка. Въ немъ онъ нашелъ силу, которая извлекла его изъ глубины отчаянія. "Мое несчастье", сказалъ онъ себѣ: "спасло жизнь всѣхъ на кораблѣ. Ну, дѣлать нечего; да будетъ воля божія! Но мнѣ надо работать, много работать, или я съ ума сойду."
   Дѣйствительно, онъ быстро принялся за дѣло и собственными руками помогалъ матросамъ натягивать параллельно канаты, чтобъ замѣнить сломанный бортъ; онъ работалъ какъ лошадь, и потъ лилъ съ него градомъ.
   Белисъ донесъ, что вель была почти совершенно суха, и Додъ только что хотѣлъ приказать ставить паруса и снова идти въ путь, какъ къ нему подошелъ молоденькій юнга.
   -- Капитанъ, сказалъ онъ и остановился, боясь своей дерзости.
   -- Ну, что, малый? ласково спросилъ Додъ.
   -- Виноватъ, сэръ, быстро произнесъ мальчикъ, ободренный словами капитана:-- но это вѣрно, что руля совсѣмъ нѣтъ на румпелѣ.
   -- Что?
   -- Не бейте меня, сэръ, я все скажу. Я только что посмотрѣлъ съ кормы и вижу, руля нѣтъ какъ нѣтъ. Чортъ возьми, подумалъ я, надо сказать капитану, какъ, ты старая вѣдьма, потеряла свой руль, словно моя бабушка туфлю.
   Додъ въ ту же секунду побѣжалъ на корму, и дѣйствительно, мальчикъ былъ правъ: страшные удары волнъ сломали руль и разнесли его до послѣдней щепки. Додъ при этомъ зловѣщемъ зрѣлищѣ едва не упалъ въ обморокъ. Человѣку становится дурно отъ одной мысли, что смерть была такъ близко.
   -- Какъ тебя зовутъ, мальчуганъ? спросилъ онъ.
   -- Недъ Мурфи, сэръ.
   -- Хорошо, Мурфи, ты молодецъ, заткнулъ насъ всѣхъ за поясъ. Бѣги скорѣе за плотникомъ.
   -- Сейчасъ, сэръ.
   Плотникъ явился; онъ былъ, какъ большая часть работниковъ, очень ловокъ, и искусенъ въ мастерской, но лишь только выходилъ изъ рутины, никуда не годился. Онъ нетолько не былъ въ состояніи изобрѣсти что нибудь новое, но положительно противился всякой попыткѣ. Додъ бился съ нимъ долго, но ничего не дѣйствовало; наконецъ, Фулало предложилъ сдѣлать импровизированный руль, только съ тѣмъ условіемъ, чтобъ плотникъ и матросы слѣпо повиновались ему. Додъ съ радостью согласился.
   Изобрѣтательный американецъ спросилъ запасный грот-эзельгафтъ, отрубилъ одинъ его уголъ такъ, чтобы онъ влѣзалъ въ ахтер-штевенъ; потомъ въ отверстіе эзельгафта пропустилъ записную крюйс-стенгу, къ ней онъ привязалъ канатъ, потомъ другой, третій, къ послѣднему прикрѣпилъ запасную грот-брамстенгу и всю эту сложную машину, уже шириною своей походившую на руль, обшилъ досками. Море къ этому времени совершенно стихло, Фулало спустилъ свою машину съ кормы и прикрѣпилъ болтами оконечность эзельгафта къ ахтер-штевену. Затѣмъ, всю машину онъ прикрѣпилъ четырьмя кабельтами къ кормѣ: два изъ нихъ удерживали нижнюю часть импровизированнаго руля у самаго ахтер-штевена, другіе же два проходили чрезъ задніе порты на шканцы, гдѣ къ нимъ придѣланы были луф-тали, посредствомъ которыхъ вся машина приводилась въ дѣйствіе, словно настоящій руль.
   Чтобы испробовать изобрѣтеніе Фулало, Додъ велѣлъ поднять нѣкоторые паруса, и руль дѣйствовалъ отлично. Испробовавъ всѣ галсы, Додъ, наконецъ, приказалъ Шарпу держать на всѣхъ парусахъ прямо на Мысъ Доброй Надежды.
   Это совершенно воодушевило старшаго штурмана. Вѣтеръ дулъ легкій, но южный, и островъ Маврикій былъ у нихъ съ навѣтренной стороны. Они могли дойти до него въ одну ночь, и тамъ починиться. Онъ представилъ всю опасность идти около полуторы тысячи миль безъ порядочнаго руля, и умолялъ Дода сдѣлать стоянку. Додъ отвѣчалъ съ какою-то дикою грубостью:-- "Опасность! Болѣе не будетъ дурной погоды. Іона въ водѣ."
   Шарпъ посмотрѣлъ на него съ изумленіемъ.
   -- Я вамъ говорю, мы не спустимъ брамслей до Капа. Іоны болѣе нѣтъ на кораблѣ.
   И Додъ ударилъ себя по головѣ въ припадкѣ отчаянія. Потомъ онъ нетерпѣливо топнулъ ногою, и объявилъ Шарпу, что его обязанность слушаться, а не разсуждать.
   -- Конечно, сэръ, отвѣчалъ Шарпъ сердито, и вышелъ изъ каюты съ твердымъ намѣреніемъ передать другимъ офицерамъ страшное подозрѣніе, которое впервые запало ему въ голову. Но долголѣтняя привычка дисциплины взяла верхъ, и онъ почти съ тяжелымъ сердцемъ, но на всѣхъ парусахъ понесся къ Капу. Море было тихо какъ прудъ, но въ этомъ онъ только видѣлъ доказательство извѣстнаго его коварства. Каждый парусъ, который онъ ставилъ, ему казался новымъ звѣномъ въ цѣни погибели, которую онъ призывалъ на Агру своими распоряженіями.
   Къ вечеру наступилъ совершенный штиль. Море едва колыхалось, волнъ совсѣмъ не было, а на ровной, прозрачной поверхности блестѣлъ какой-то розовый оттѣнокъ.
   Вахтенный крикнулъ, что со стороны вѣтра виднѣлись какіе-то обломки. Такъ-какъ корабль не могъ идти скоро, то Додъ велѣлъ направить путь къ этимъ обломкамъ; онъ боялся, чтобъ это не была остатки англійскаго корабля, погибшаго во время бури. Онъ считалъ своею обязанностью удостовѣриться въ этомъ, и отвезть въ Англію печальное извѣстіе о гибели. Въ два галса они приблизились настолько, чтобъ увидѣть въ трубу, что это били обломки самой Агры: сломанная мачта съ снастями, остатки парапета, столъ съ палубы и т. д. Всѣ эти вещи не стоили того, чтобъ останавливать корабля и ихъ подбирать, потому Додъ снова пошелъ на SE.
   Не прошли они и полумили, какъ вахтенный снова крикнулъ:
   -- Человѣкъ за бортомъ!
   -- Гдѣ?
   -- Съ надвѣтренной стороны.
   -- Мы не можемъ повернуть къ нему, сказалъ Шарпъ.-- Да это, конечно, одинъ только трупъ.
   -- Слишкомъ высоко держитъ голову для трупа, отвѣчалъ вахтенный.
   -- Я сейчасъ узнаю! крикнулъ Додъ.-- Спустить лодку. Я самъ поѣду.
   Лодка была спущена, и шесть здоровыхъ матросовъ повезли капитана въ сторону, а корабль продолжалъ свой путь.
   Капитанъ никогда не оставляетъ своего корабля въ морѣ изъ-за такой бездѣлицы, но Додъ надѣялся, что утопающій еще живъ. Онъ былъ такъ несчастливъ, что инстинктивно обрадовался случаю сдѣлать добро живому или мертвому человѣку. "Это, конечно, облегчитъ мою жизнь и отчаяніе", думалъ онъ.
   Они проплыли около двухъ миль, солнце быстро опускалось на горизонтѣ.
   -- Налягте, сказалъ Додъ:-- или стемнѣетъ и мы его не увидимъ. Люди нагнулись надъ веслами съ новымъ рвеніемъ и лодка полетѣла.
   Вскорѣ квартирмейстеръ замѣтилъ что-то плававшее на водѣ.
   -- Вотъ оно что, воскликнулъ онъ.-- Экій дуракъ, принялъ это за голову человѣка. Это просто старый, никуда негодный пузырь.
   -- Что? крикнулъ Додъ, дрожа всѣмъ тѣломъ.-- Держи прямо на него!
   Черезъ минуту они поровнялись и квартирмейстеръ схватилъ пузырь.
   -- Ого! тутъ что-то привязано! Бутылка!
   -- Дай мнѣ! едва могъ произнести Додъ, взволнованнымъ голосомъ.-- Дай мнѣ! Назадъ къ кораблю! Живѣй! Живѣй! Теперь онъ, пожалуй, отъ насъ и уйдетъ.
   Онъ болѣе не произнесъ ни слова, но сидѣлъ въ какомъ-то нѣмомъ восторгѣ.
   Они вскорѣ догнали корабль; Додъ едва чувствовалъ, какъ онъ добрался до своей каюты, разбилъ бутылку и нашелъ тамъ свои деньги совершенно невредимыми. Дрожащими руками положилъ онъ ихъ на свое старое мѣсто, за пазуху, и пришилъ бумажникъ еще крѣпче прежняго. Пока онъ не почувствовалъ ихъ снова на своей груди, онъ не могъ повѣрить своему удивительному счастью, хотя, по правдѣ сказать, находка была вовсе не такъ странна, какъ потеря. Теперь онъ не зналъ, что дѣлать отъ счастія.
   -- Ну, старина, воскликнулъ онъ, ударяя но плечу Шарпа, съ которымъ онъ никогда не обходился такъ фамильярно:-- Іона снова на кораблѣ. Смотри, опять будутъ шквалы.
   Онъ произнесъ эту угрозу такимъ торжествующимъ тономъ и съ такой веселою безпечностью, что Шарпъ, вспомнивъ импровизированный руль, тяжело вздохнулъ и пожалѣлъ, что онъ находится на такомъ кораблѣ и подъ начальствомъ такого капитана. Онъ посмотрѣлъ внимательно во всѣ стороны и увидя, что никто на него не глядитъ, многозначительно ударилъ себя но лбу. Этотъ выразительный жестъ какъ будто облегчилъ его и онъ принялся за исполненіе своихъ обязанностей довольно расторопно для человѣка, знающаго, что онъ идетъ прямо въ пропасть.
   Но Агра, казалось, прошла чрезъ всѣ несчастья; вѣтеръ перешелъ на SW и постоянно дулъ впродолженіе десяти дней. Брамсели ни разу не отдавали и до самаго Капа не случилось ни малѣйшей опасности. Все на кораблѣ шло по старому, обычное однообразіе было только нарушено однажды замѣчательнымъ, хотя и не очень важнымъ, происшествіемъ.
   Въ одинъ прекрасный день всѣ были на палубѣ, развлекаясь какъ кто умѣлъ; мистриссъ Бересфордъ, напримѣръ, съ удовольствіемъ слушала комплименты полковника. Вражда ея съ Додомъ продолжалась, хотя просто по одному недоумѣнію. Въ то время, какъ Додъ былъ боленъ, она, забивъ всѣ неудовольствія, предложила ухаживать за нимъ. Но, увы, ея предложеніе было сдѣлано не въ счастливую минуту и докторъ поспѣшно отвѣчалъ: "Я не могу позволить, чтобъ ему надоѣдали." Безтолковый слуга перепуталъ отвѣтъ и замѣтилъ ей: "Онъ не хочетъ, чтобъ ему надоѣдали." Приписавъ это выраженіе Доду, мистриссъ Бересфордъ очень оскорбилась и не безъ причины. Она, конечно, простила бы ему, еслибъ онъ умеръ; но такъ-какъ онъ остался въ живыхъ, то ей казалось, что она имѣетъ все право его ненавидѣть. Она выказывала свою ненависть совершенно поженски: никогда съ нимъ не говорила, не смотрѣла на него, и продолжала эту тактику, пока не случилось слѣдующее происшествіе.
   На Агрѣ былъ козленокъ, добрый, привязчивый, любимецъ всего экипажа. Одинъ только у него билъ недостатокъ, но такой, что тотъ перевѣшивалъ всѣ его добродѣтели. Онъ любилъ выпить. Года два тому назадъ, какой-то шутникъ выучилъ его пить грогъ; онъ вскорѣ втянулся и дошелъ до такой крайности, что гдѣ только матросы собирались вокругъ грога, онъ былъ тутъ какъ тутъ; ему, конечно, не отказывали въ порціи и онъ быстро хмѣлѣлъ, проходя чрезъ всѣ три вида пьянства: сначала онъ дѣлалъ глупости, потомъ буянилъ, и наконецъ засыпалъ. Вотъ въ такомъ-то положеніи, именно во второмъ фазисѣ его пьянства, повстрѣчалъ теперь козленка маленькій Фредъ Бересфордъ. Онъ подскочилъ къ козленку и ударилъ его шутя палкой по носу. Пьяный Били замоталъ головой и пустился его бодать; забіяка съ крикомъ вскочилъ на парапетъ; разъяренный Били послѣдовалъ за нимъ. Тогда мальчикъ бѣжалъ далѣе, и не взвѣсивъ, которая изъ двухъ опасностей болѣе, бросился въ море. Въ эту самую минуту, мать прибѣжала ему на помощь, но уже было поздно; съ страшнымъ воплемъ отчаянія она едва не ринулась за сыномъ, и сдѣлала бы это, если бы ее не остановили матросы.
   Додъ видѣлъ, какъ мальчикъ упалъ за бортъ и закричавъ: "крѣпи!" перепрыгнулъ чрезъ парапетъ и бросился въ воду. За нимъ тотчасъ же послѣдовалъ Веспасіанъ, и съ корабоя, съ возможною быстротою, спустили лодку. Очутившись въ водѣ, Додъ увидалъ невдалекѣ большую соломенную шляпу, совсѣмъ прикрывшую мальчика. Она была у него подъ подбородкомъ и по своей величинѣ удержала бы на водѣ любаго великана. Додъ схватилъ ребёнка и повернулъ къ кораблю; на палубѣ виднѣлась мать Фреда; она съ отчаяніемъ простирала къ нему руки. Додъ съ крикомъ "ура!" поднялъ мальчика надъ своей головой. Съ корабля раздалось такое же "ура", повторяемое десятками голосовъ; лодка вскорѣ ихъ подобрала и Додъ имѣлъ счастье съ гордостью и нѣжнымъ сочувствіемъ вручить матери маленькаго Фреда.
   Я предоставлю самимъ читателямъ представить себѣ, какъ счастливая мать смѣялась и плакала, ласкала и бранила своего ребёнка. Этого не можетъ передать и никогда не передастъ человѣческое перо. Я могу только сказать одно, что нацаловавшись и наплакавшись вдоволь и едва не задушивъ ребёнка въ своихъ объятіяхъ, мистриссъ Бересфорда, бросилась къ Доду въ порывѣ благодарности. Она обвила его руками и начала цаловать -- пламенно, дико, потомъ ласкала его, трепала по плечу, по спинѣ, цаловала его жилетъ, руки, обливаясь слезами радости и счастья. Додъ совершенно растерялся.
   -- Нѣтъ! нѣтъ! говорилъ онъ.-- Перестаньте, пожалуйста! перестаньте! Я насъ понимаю! очень хорошо понимаю! У меня также есть дѣти.
   И онъ самъ едва не расплакался; но опомнившись, проводилъ мистриссъ Бересфордъ въ ея каюту.
   Впродолженіе всего этого времени онъ совершенно забылъ о своемъ бумажникѣ, но теперь ужасъ объялъ его; онъ поспѣшилъ къ себѣ въ каюту и открылъ свое сокровище; кожа была немного попорчена отъ соленой воды, просочившейся въ отверстіе, сдѣланное пулею. Онъ вздохнулъ легче.
   "Слава-богу, я совершенно забылъ о немъ", думалъ онъ: "эти деньги, пожалуй, сдѣлали бы меня совершенно безчувственной собакой."
   Мелочная вражда, которую питала къ Доду мистриссъ Бересфордъ, мгновенно исчезла передъ такимъ великимъ дѣломъ. Она жаждала помириться съ нимъ, чувствуя теперь вполнѣ, что вела себя нехорошо въ отношеніи Дода; но теперь впервые въ жизни ей было какъ-то неловко: она не знала, какъ приступить къ дѣлу. Какъ бы то ни было, она нашла минутку, когда Додъ былъ одинъ на палубѣ и, подойдя къ нему, сказала нѣжно:
   -- Я хочу, чтобы этимъ кончилась наша ссора.
   -- Наша ссора! отвѣчалъ онъ.-- Я, право, не знаю. А, помню за свѣчи. Да видите ли, капитанъ корабля иногда обязанъ быть тираномъ.
   -- Я не жалуюсь, поспѣшно возразила мистриссъ Бересфордъ: -- я у васъ прошу одного: простить женщину, которая вела себя какъ дура, хотя и не можетъ извинить себя глупостью. Дадите ли вы мнѣ теперь свою руку?
   -- Отъ всей души, сказалъ Додъ, и крѣпко пожалъ ея маленькую ручку.
   Такъ кончилась эта бездѣльная ссора, которая могла бы раздуться въ серьёзную вражду.

-----

   Введя Агру въ рейдъ на Мысѣ Доброй Надежды и начавъ ея починку, Додъ съѣхалъ на берегъ, отыскалъ капитана Робартса и передалъ ему самымъ дружескимъ образомъ команду корабля. При этомъ онъ замѣтила, что не можетъ нахвалиться офицерами и всей командой. Къ большому его удивленію, капитанъ Робартсъ принялъ его очень недружелюбно.
   -- Вы бы должны были, сэръ, оставаться на кораблѣ, сказалъ онъ: -- и передать мнѣ команду на шканцахъ.
   Додъ отвѣчалъ очень учтиво, что это, точно, было бы болѣе церемоніально и формально.
   -- Впрочемъ, прибавилъ онъ: -- я могу сейчасъ воротиться и все приготовить къ нашему пріѣзду. А вы, положимъ, пріѣдете черезъ полчаса.
   -- Я пріѣду, когда хочу, отвѣчалъ Робартсъ сердито.
   -- А когда вы захотите пріѣхать? спросилъ Додъ съ невозмутительнымъ добродушіемъ.
   -- Сейчасъ. И я васъ попрошу поѣхать со мною.
   -- Само собою разумѣется.
   Они сѣли въ лодку и поѣхали къ Агрѣ. Приблизившись къ ней, Додъ хотѣлъ пройти первымъ и встрѣтить Робартса на палубѣ, думая этимъ сдѣлать ему пріятное, но тотъ грубо перебилъ ему дорогу и первый пошелъ на корабль. Шарпъ и весь экипажъ салютовали. Онъ не отвѣчалъ на ихъ салютъ, а хриплымъ голосомъ скомандовалъ:
   -- На перекличку!
   Когда всѣ выстроились, онъ замѣтилъ двухъ или трехъ матросовъ въ шляпахъ.
   -- Шапки долой! чортъ бы васъ побралъ! прогремѣлъ Робартсъ.-- Да знаете ли, гдѣ вы? и кто передъ вами? Я васъ выучу. Я назначенъ возстановить дисциплину на этомъ кораблѣ. Такъ смотрите, не шутите съ быкомъ, чтобы онъ васъ не забодалъ. Принесите мнѣ лаг-бухъ.
   Онъ взглянулъ въ него и, закрывъ, презрительно произнесъ:
   -- Пираты и ураганы! я никогда не видалъ ни пиратовъ, ни урагановъ. Я слыхивалъ о вѣтрѣ, о бурѣ, но никогда не подозрѣвалъ, чтобъ порядочный морякъ могъ произнести слово "ураганъ". Начните другой лаг-бухъ, мистеръ Шарпъ. Помѣтьте сегодняшнимъ числомъ и пишите: "Капитанъ Робартсъ пріѣхалъ на корабль, нашелъ его въ самомъ несчастномъ положеніи, принялъ команду, сдѣлалъ перекличку, остановилъ выдачу порціи грога на недѣлю всему экипажу, за то что его встрѣтили не снявъ шляпъ".
   Даже Шарпъ, это олицетворенное повиновеніе, и тотъ остановился въ изумленіи:
   -- Остановить экипажу... грогъ... на недѣлю... сэръ?
   -- Да, сэръ, на недѣлю. И если вы посмѣете меня переспрашивать, а не въ ту же минуту исполнять мои приказанія, то я васъ подвяжу подъ носъ корабля. Вы увидите, съ кѣмъ имѣете дѣло.
   Однимъ словомъ, новый капитанъ разразился надъ кораблемъ, какъ грозная буря.
   Онъ особливо напустился на Дода; все, что сдѣлалъ старый капитанъ, было нехорошо.
   -- Онъ ужасно опоздалъ, говорилъ Робартсъ, и въ то же время увѣрялъ, что слѣдовало остановиться на Иль-де-Франсѣ, что еще болѣе бы его-задержало. Его веревочные парапеты никуда не годились, а руль -- позоръ и безчестіе морскому дѣлу. Онъ, Робартсъ, былъ не дуракъ и его не увѣришь, что съ такимъ рулемъ Агра прошла полторы тысячи миль; если же это правда, то тѣмъ хуже, тѣмъ стыднѣе для капитана. Однимъ словомъ, все было нехорошо.
   Все это было говорено при Додѣ и сильно огорченный, оскорбленный, капитанъ удалился въ каюту, данную ему, какъ простому пассажиру, и искалъ утѣшенія въ своемъ сокровищѣ. Онъ нѣжно трепалъ свой бумажникъ, думая: "Пускай себѣ! дикій татаринъ тѣмъ сохраннѣе тебя доставитъ."
   Несмотря на все свое пристрастіе къ дисциплинѣ, Робартсъ далеко не любилъ корабль такъ, какъ Додъ. Пока шли починки, онъ большую часть времени проводилъ на берегу и поэтому пропустилъ одинъ интересный визитъ. Командоръ Кольеръ, одинъ изъ лучшихъ англійскихъ моряковъ, замѣтилъ съ палубы своей Саламанки импровизированный американскій руль Агры. Минутъ черезъ десять, онъ уже былъ подъ самой кормой Агры и, обстоятельно его разсмотрѣвъ, вошелъ на палубу. Его встрѣтили Шарпъ и всѣ офицеры въ мундирахъ.
   -- Вы шкиперъ судна, сэръ? спросилъ онъ Шарпа.
   -- Нѣтъ, командоръ. Я -- старшій штурманъ. Капитанъ на берегу.
   -- Очень жаль. Мнѣ бы хотѣлось съ нимъ поговорить о его рулѣ.
   -- Ахъ, это до него не касается! воскликнулъ съ живостью Шарпъ:-- это -- дѣло нашего прежняго добраго капитана. Онъ на кораблѣ. Молодой джентльменъ! сдѣлайте одолженіе, попросите капитана Дода выйти на палубу и мистера Фулало также.
   -- Молодой джентльменъ? спросилъ Кольеръ: -- это зачѣмъ?
   -- Мы такъ зовемъ мичмановъ. Право, не знаю почему.
   -- Ну, и я не знаю! Ха, ха, ха!
   Додъ и Фулало вышли на палубу и командоръ Кольеръ поздравилъ ихъ съ искусно устроеннымъ рулемъ. Додъ представилъ Фулало какъ изобрѣтателя, которому принадлежитъ вся честь остроумнаго устройства.
   -- Эге, сказалъ Кольеръ: -- я насъ знаю, всѣ вы янки ловкіе изобрѣтатели. Я разъ потерялъ руль и долженъ былъ смастерить себѣ другой, да только чертовски сложная исторія вышла, куда съ вашимъ, мистеръ Фулало, и сравнить нельзя. Ваше устройство необыкновенно остроумно и просто. Э, да ваше судно было въ дѣлѣ! Можно полюбопытствовать, какъ это случилось?
   -- Пираты, командоръ, сказалъ Шарпъ.-- Мы повстрѣчали въ Гаспарскомъ проливѣ португальскихъ чертей на двухъ судахъ съ латинскими парусами и десяткомъ пушекъ на каждомъ. Дрались съ полудня до заката солнца, изуродовали одного, а на другаго налетѣли и потопили въ минуту. Это было все ваше дѣло, капитанъ, такъ вы не отнекивайтесь и не сваливайте на другихъ; мы вамъ не позволимъ.
   -- Да еслибъ онъ вздумалъ, я бы ему никогда не позволилъ, сказалъ Кольеръ:-- я вижу это по его глазамъ. Господа, сдѣлайте мнѣ честь отобѣдать на флагманскомъ кораблѣ.
   Додъ и Фулало приняли приглашеніе, Шарпъ отказался съ сожалѣніемъ, такъ-какъ не могъ отлучиться съ корабля. Когда треуголка, учтиво раскланявшись съ нимъ, спустилась съ корабля, Шарпъ не могъ не сдѣлать мысленнаго сравненія между настоящимъ капитаномъ, которому есть чѣмъ гордиться, и жалкимъ шкиперомъ съ замашками грубаго, необтесаннаго лоцмана. Онъ выразилъ это мнѣніе на слѣдующій день Робартсу. Робартсъ смолчалъ, только слегка позеленѣлъ въ лицѣ и еще болѣе возненавидѣлъ безвиннаго Дода.
   Онъ прежде всего позаботился удалить по возможности всѣхъ сослуживцевъ Дода. Онъ наговорилъ дерзостей Тикелю, такъ-что послѣдній подалъ въ отставку и нашелъ себѣ мѣсто въ какой-то конторѣ. Словомъ, корабль вышелъ въ море съ ощутительнымъ недостаткомъ офицеровъ. Это обременило работой команду и повлекло къ безконечнымъ наказаніямъ и потокамъ ругательствъ. Шарпъ превратился въ безсознательную машину, молчалъ и повиновался; Грей былъ отправленъ подъ арестъ за протестъ противъ неприличныхъ ругательствъ; только Бэлисъ, который въ сущности былъ того же поля ягода, какъ и Робартсъ, попалъ къ нему въ милость и собачился вмѣстѣ съ нимъ надъ командой и молодыми офицерами. Люди постоянно недовольные, раздраженные, нехотя исполняли свою работу. Не раздавалось болѣе пѣсенъ на бакѣ, и за общимъ столомъ зачастую не было водки. Додъ не могъ появиться на палубѣ безъ того, чтобы ему не напоминали, что онъ только пассажиръ, и что на кораблѣ теперь возстановлена военная дисциплина.
   -- Я воспитывался въ королевскомъ флотѣ, сэръ, не упускалъ случай замѣтить Робартсъ:-- былъ вторимъ лейтенантомъ на Атлантѣ -- вотъ это такъ школа, сэръ, единственная школа.
   Додъ сносилъ эти нападки, какъ водолазъ сноситъ нападки шавки; если и отвѣчалъ иногда, то съ такимъ достоинствомъ, что къ его словамъ рѣшительно нельзя было привязаться.
   Робартсъ, пользовавшійся славой счастливаго напитана, благополучно достигъ св. Елены.
   Сторожевой корабль на стоянкѣ у острова былъ Саламанка. Она ушла съ Капа за недѣлю передъ Агрой. Капитанъ Робартсъ, съ свойственною ему развязностью и пониманіемъ приличій, хотѣлъ бросить якорь у самаго, корабля ея королевскаго величества. Въ самую критическую минуту не хватило вѣтру и столкновеніе было неминуемо. Кольеръ, стоявшій на шканцахъ, понялъ, какая грозила опасность, когда Робартсъ еще ничего не подозрѣвалъ; онъ отдалъ необходимыя приказанія, и любо было смотрѣть, съ какою поспѣшностью пушки были вдвинуты, порты захлопнуты, реи подняты и Агра ударилась своими русленями о кормовую часть Саламанки.
   Свистокъ.-- На абордажъ.
   -- Топоры! Рубите все, что цѣпляется, раздалось со шканцевъ.
   Абордажная команда бросилась на купеческій корабль и безжалостно стали рубить нижній такелажъ и сигнальные фалы, а другіе оттолкнули его вымбовками; черезъ минуту корабли были свободны. Съ Саламанки съѣхалъ лейтенантъ, чтобы потребовать капитана Агры къ командору. Робартсъ засталъ командора Кольера на шканцахъ -- онъ стоялъ выпрямившись, словно аршинъ проглотилъ.
   -- Вы командуете Агрой?
   Его быстрый взглядъ тотчасъ узналъ корабль.
   -- Я, сэръ.
   -- Такъ я долженъ вамъ сказать, что ею командовалъ опытный морякъ, а теперь командуетъ олухъ. Не думайте получить видъ раньше недѣли. Прощайте. Уберите его!
   Робартса такимъ же порядкомъ препроводили обратно. Сдержанная улыбка на многихъ лицахъ показывала, что громко произнесенныя слова командора долетѣли до его команды. Онъ утѣшился, оставивъ всю команду безъ водки, и оштрафовавъ трехъ мичмановъ.
   Поздно вечеромъ наканунѣ того дня, когда ему слѣдовало сняться съ якоря, этотъ строгій поборникъ дисциплины засидѣлся очень поздно въ какомъ-то обыкновенномъ кабачкѣ. Была темная ночь, и офицеры, въ распоряженіи которыхъ оставался корабль, примѣтили гичку съ капитаномъ, только когда она была уже совсѣмъ вблизи; тогда всѣ засуетились.
   -- Гей, выставляйте боковые фонари! вы, ребята, прыгайте скорѣе, а то будетъ вамъ на орѣхи.
   Мальчики сдѣлали, что было приказано -- и маленькій Мурфи, незнавшій, что велѣпо было спустить порты, прыгнулъ черезъ парапетъ на средній портъ, и какъ былъ съ фонаремъ, соскользнулъ въ море. Онъ упалъ въ поду въ двухъ шагахъ отъ Робартса, и хотя этотъ важный сановникъ былъ забрызганъ водой, но не обратилъ никакого вниманія на это ничтожное обстоятельство, такъ-что еслибы Мурфи былъ довольно благоразуменъ, чтобы остаться во владѣніяхъ Нептуна -- все бы этимъ и ограничилось. Но бѣдный мальчикъ ненарокомъ всплылъ наверхъ и безъ фонаря. Одинъ изъ матросовъ лодки схватилъ его за волосы и продлилъ такимъ образомъ его существованіе, хотя безъ всякаго злаго умысла.
   -- Гдѣ второй фонарь? было первое слово Гобартса на палубѣ -- онъ словно не видалъ случившагося.
   -- Упалъ за бортъ съ маленькимъ Мурфи.
   -- Выходи-ка сюда, молодецъ! прорычалъ Робартсъ.
   Мурфи вышелъ впередъ, дрожа всѣмъ тѣломъ отъ холода и страха.
   -- Зачѣмъ это ты прыгнулъ въ море съ корабельнымъ фонаремъ?
   -- Ахъ, сэръ, какой-то чортъ спустилъ порты и я не могъ удержаться съ фонаремъ; право, не могъ удержаться и фонарь упалъ въ море, а я за нимъ; думалъ спасти его для васъ же, сэръ,
   -- Болтай у меня вздоръ-то! воскликнулъ Робартсъ: -- или ты думаешь заговорить меня, дрянь этакая. Боцманматъ, проучи-ка его веревочкой! Еще, еще! Нагрѣй его хорошенько! Вотъ такъ.
   Когда крики бѣднаго мальчика перешли въ плачь, Робартсъ сдѣлалъ ему внушеніе въ видѣ объясненія.
   -- Я не хочу позволить, чтобы добро компаніи транжирили такимъ образомъ.
   Высѣчь за избытокъ усердія -- далѣе этого дисциплина не могла идти, и потому, во избѣжаніе реакціи, Робартсъ снялся на слѣдующій же день съ якоря, и такъ-какъ счастье везло по обыкновенію своему баловню, вѣтеръ былъ юго-восточный и они вскорѣ миновали Азорскіе острова. За Ушаптомъ онъ измѣнился въ западный, а когда они завидѣли Ландсендъ -- въ сѣверо-западный. Рѣдко случается такой удачный переѣздъ съ Капа. Матросъ, первый увидѣвшій берега Англіи, приколотилъ свой правый башмакъ къ грот-мачтѣ, чтобы всякій сдѣлалъ посильное приношеніе за радостную вѣсть. Всѣ сердца радостно бились, но никто, можетъ быть, не былъ счастливѣе Дода. Взоры его пожирали родные берега, рука невольно ощупывала дорогую ношу, которую его несчастная звѣзда едва не погубила, но которую Робартсъ безопасно доставилъ въ британскія воды; онъ готовъ былъ простить этому человѣку его недостатки за его слѣпое счастіе.
   Робартсъ держалъ на мысъ Лизардъ; но, поровнявшись съ нимъ, своротилъ въ сторону и вошелъ въ каналъ. Онъ высматривалъ себѣ лоцмана.
   Вскорѣ примѣтили одного, шедшаго къ нимъ навстрѣчу; приблизившись къ кораблю, лоцманъ пересѣлъ въ лодку и взобрался на палубу; это былъ грубый, бывалый матросъ въ красной фланели, по фигурѣ и обращенію -- близнецъ Робартса.
   -- Ну-съ, сэръ, что вы возьмете, чтобы провести насъ по проливу?
   -- Тридцать фунтовъ.
   Робартсъ грубо объявилъ, что онъ никогда не получитъ этой суммы отъ него.
   -- Тридцать и ни гроша менѣе, рѣшительно отвѣтилъ лоцманъ. Онъ былъ не изъ трусливаго десятка, и такъ же отвѣчалъ бы любому адмиралу.
   Робартсъ принялся ругаться -- лоцманъ отвѣчалъ съ необыкновенною поспѣшностью тѣмъ же. Убѣдившись, къ крайнему своему отвращенію, что его противникъ такая же сволочь, какъ онъ самъ, Робартсъ приказалъ ему убираться съ корабля, пока его не вышвырнули-за бортъ.
   -- То-то, то-то, бормотать лоцманъ, спускаясь съ корабля, но онъ благоразумно приберегъ лучшія свой ругательства, пока не почувствовалъ себя въ своей лодкѣ внѣ опасности; тогда онъ погрозилъ Агрѣ кулакомъ и разразился цѣлымъ потокомъ разнообразнѣйшихъ ругательствъ и проклятій на капитана.-- Увидалъ, небось, что вѣтеръ попутный, а самъ дороги-ти не знаешь -- жадная тварь; что, думаешь деньги-то свои спасъ -- постой, ужо, другую пѣсню запоешь какъ спустишь корабль къ чорту -- уу -- олухъ.
   Робартсъ послалъ ему въ погоню нѣсколько подобныхъ же любезностей и затѣмъ приказалъ Бэлису поставить всѣ паруса и держаться средины пролива всю ночь.
   Въ четвертую стклянку средней вахты Шарпъ, управлявшій кораблемъ, постучался въ дверь Робартса.
   -- Вѣтеръ крѣпчаетъ, сэръ, а погода туманная.
   -- А вѣтеръ попутный?
   -- Да; сэръ.
   -- Такъ придите за мной, если станетъ пуще прежняго.
   Черезъ два часа Шарпъ снова постучалъ къ Робартсу.
   -- Если мы не уберемъ паруса, такъ ихъ сорветъ.
   -- Уберите и позовите меня, если будетъ хуже.
   Еще черезъ часъ Шарпъ былъ снова у его дверей.-- Вѣтеръ очень свѣжій и сильнѣйшій туманъ.
   -- Взять рифъ на марсели и позовите меня, если будетъ хуже. Около восхода солнца, Додъ вышелъ на палубу и увидѣлъ, что корабль летѣлъ стрѣлой среди такого густаго тумана, что съ кормы не было видно носа и даже фок-мачта очень неясно вырисовывалась.
   -- Какъ бы вамъ не нажить бѣды, Шарпъ, сказалъ онъ.
   -- А вамъ какое дѣло? спросилъ грубый голосъ за нимъ: -- я не позволяю пассажирамъ распоряжаться моимъ кораблемъ.
   -- Такъ распорядитесь сами, капитанъ; въ такую погоду не летятъ сломя голову по Британскому каналу!
   -- Я намѣренъ распоряжаться безъ вашего совѣта и, какъ морякъ, извлекаю возможную пользу изъ благопріятнаго вѣтра.
   -- Это все было бы прекрасно, капитанъ, еслибы вы имѣли весь каналъ въ своемъ распоряженіи.
   -- Оставьте вы меня въ покоѣ на моемъ квартер-декѣ.
   -- Съ удовольствіемъ оставить бы, еслибы наши дѣйствія не внушали мнѣ опасеній, и съ этими словами Додъ отошелъ на нѣсколько шаговъ въ сторону, продолжая слѣдить за тѣмъ, что происходитъ.
   Около полудня раздался чей-то голосъ:
   -- Земля на навѣтренномъ бимсѣ.
   Всѣ глаза обратились въ ту сторону, но никто ничего не видѣлъ. Капитану Робартсу донесли, что видна земля.
   Этотъ почтенный человѣкъ начиналъ внутренно безпокоиться и потому, выбѣжавъ на палубу, закричалъ:
   -- Кто видѣлъ?
   -- Капитанъ Додъ, сэръ.
   -- О! никто другой?
   Додъ подошелъ къ нему и очень почтительно сказалъ, что смотря въ трубу онъ вдругъ замѣтилъ, сквозь прояснившійся на секунду туманъ, берегъ, острова Вайта.
   -- Чортова развѣ! грубо отвѣчалъ Робартсъ:-- островъ Вайтъ остался уже миль восемьдесятъ за нами.
   Додъ отвѣчалъ рѣшительнымъ тономъ, что онъ знаетъ всѣ изгибы канала и берегъ, который онъ видѣлъ, былъ положительно мысъ св. Екатерины.
   Робартсъ не удостоилъ его отвѣта, но велѣлъ бросить лагъ; оказалось, что корабль шелъ со скоростью двѣнадцати узловъ въ часъ. Онъ потомъ ушелъ къ себѣ въ каюту, посмотрѣлъ на карту и вдругъ перейдя отъ безразсудной смѣлости къ излишней осторожности, скомандовалъ: -- Всѣ руки къ парусамъ и лечь въ дрейфъ.
   Маневръ былъ исполненъ съ такою ловкостью и осторожностью, что корабль не зачерпнулъ ни капли воды.
   -- Марсель и трисель собрать! Вотъ вамъ, мистеръ Додъ, и островъ Вайта... Земля, которую вы видѣли, была Дунгенсесъ и вы навѣрно пробѣжали бы въ Нѣмецкое море.
   Когда человѣкъ отъ природы спокойнаго права начинаетъ безпокоиться, онъ становится особенно раздражителенъ, а эта смѣсь безразсудства и боязливости, обнаруженная Робартсомъ, внушила Доду серьёзныя опасенія. Онъ сердито отвѣтилъ:
   -- Во всякомъ случаѣ, а не сталъ бы тратить по пустому благопріятный вѣтеръ, и если уже ложиться въ дрейфъ, то на правый галсъ.
   Робартсъ не ожидалъ такого отвѣта; онъ ошеломилъ его. Оправившись, онъ, съ обычными своими проклятіями, приказалъ Доду убираться внизъ, если онъ не хочетъ, чтобъ его выкупали въ морѣ.
   -- Полно дурака-то корчить, отвѣтилъ Додъ съ презрѣніемъ и потомъ, понизивъ голосъ, прибавилъ:-- не видишь ты развѣ, что люди только и ждутъ такого приказанія, чтобы швырнуть тебя самого за бортъ.
   Робартсъ дрогнулъ.
   -- О, если вы намѣрены подымать бунтъ!...
   -- Боже меня упаси, сэръ! Только я не съѣду съ корабля въ такую погоду прежде, чѣмъ капитанъ скажетъ мнѣ, гдѣ онъ находится.
   Къ закату солнца туманъ разсѣялся, и они миновали таможенное судно, стоявшее носомъ на сѣверъ. Имъ дѣлали съ судна всевозможные знаки, которыхъ они не понимали; а капитанъ, стоявшій на шканцахъ, дѣлалъ самые отчаянные жесты..
   -- Чего этотъ балаганщикъ пляшетъ? свирѣпо спросилъ Робартсъ.
   -- Еще бы; ему диковинно видѣть, что такой большой корабль ложится въ дрейфъ на лѣвый галсъ при благопріятномъ вѣтрѣ и въ узкомъ мѣстѣ, съ желчно замѣтилъ Додъ.
   Ночью вѣтеръ сталъ крѣпчать и море волноваться. Корабль начало кидать со стороны къ сторону. Робартсъ очень благоразумно приказалъ убрать брамсели; Додъ уже съ утра приказалъ бы это сдѣлать. Штурманъ скомандовалъ, но никто не трогался съ мѣста. Взбѣшенный, онъ бросился къ матросамъ и возвратился блѣдный какъ полотно. Люди отказывались исполнить это опасное приказаніе; они не намѣрены рисковать жизнью изъ-за капитана Робартса.
   Всѣ офицеры собрались и пошли къ толпѣ; они то уговаривали, то стращали, но все тщетно. Экипажъ столпился въ тѣсную кучу, какъ бы желая тѣмъ выразить, что они отстоятъ всѣхъ и каждаго, и выслалъ впередъ парламентера, который объяснилъ, что нѣтъ ни одного матроса, котораго капитанъ не поролъ; онъ оставляетъ всѣхъ безъ водки и, по его милости, на кораблѣ сущій адъ, потому его паруса и реи могутъ отправиться съ нимъ вмѣстѣ къ чорту.
   Робартсъ встрѣтилъ это извѣстіе глубокимъ молчаніемъ.
   -- Главное, господа, чтобъ это не дошло до Дода, сказалъ онъ.-- Они обойдутся, дайте только наворчаться вдоволь: они слишкомъ близки къ дому, чтобъ рисковать жалованьемъ.
   Робартсъ не довольно хорошо зналъ человѣческое сердце, чтобы догадаться, что Додъ тотчасъ взялъ бы его сторону противъ бунтовщиковъ.
   Но экс-капитанъ сидѣлъ въ это время съ своими спутниками въ каютѣ. Передъ нимъ была раскрыта карта, а въ рукахъ онъ держалъ открытый циркуль.
   -- Мысъ св. Екатерины былъ въ полдень миляхъ въ восьми съ подвѣтренной стороны, а вотъ уже цѣлыхъ двѣнадцать часовъ, что мы держимъ на юго-востокъ, благодаря тому, что дрейфовали на правый галсъ. Къ тому же, рулемъ распоряжались такъ же неряшески, какъ и парусами. Я видѣлъ, какъ корабль разъ двадцать срывало и сносило на вѣтеръ. А, вотъ и капитанъ Робартсъ! Капитанъ, вы видѣли, съ какою скоростью мы миновали таможенное судно -- вѣдь оно стояло; слѣдовательно, вся скорость принадлежала нашему кораблю; принимая все это во вниманіе, мы должны быть теперь въ нѣсколькихъ миляхъ отъ французскаго берега, и если мы будемъ продолжать такимъ образомъ, то не минуемъ бѣды.
   Хриплый смѣхъ былъ отвѣтомъ на эти слова.
   -- Мы скорѣе у ярмутскихъ отмелей, чѣмъ у береговъ Франціи; я готовъ объ закладъ биться. А ближайшее мѣсто съ навѣтренной стороны будетъ Роттердамъ.
   На палубѣ раздался громкій крикъ:
   -- Огонекъ слѣва!
   -- Вотъ оно! воскликнулъ Робартсъ съ проклятіемъ.-- Всѣ мы пойдемъ къ чорту изъ-за того, что я заслушался нашего вздора. Онъ выбѣжалъ на палубу и заревѣлъ въ рупоръ: "Всѣ руки за дѣло!"
   Команда, услышавшая, вѣроятно, послѣднее восклицаніе, повиновалась въ виду неминуемой опасности; къ тому же, можетъ быть, Робартсъ и былъ правъ; наворчавшись вдоволь, онъ одумался и теперь сыпалъ команду за командой.
   -- Взять трисель на гитовы! Держи руль на вѣтрѣ. Заднія реи поперегъ!
   -- Ладно, ладно; а теперь капитанъ Додъ вы или уйдете къ себѣ въ каюту или перестанете бунтовать мою команду и пугать пассажировъ своими пустыми, ребяческими опасеніями. Вы обочлись во ста миляхъ, и еслибъ я не былъ довольно остороженъ, держа прямо на вѣтеръ, то мы давно были бы между Фернскими Остр...
   Крахъ!
   Страшный толчокъ свалилъ съ ногъ носомъ всѣхъ присутствующихъ, перебилъ лампы, затушилъ огни, и дрожа и шумя корабль со всего размаху врѣзался во французскій берегъ.
   Прошло одно ужасное мгновеніе, и потомъ среди отчаянныхъ криковъ, высокій валъ, словно подвижная скала, недовольно твердая, чтобъ раздавить, недовольно жидкая, чтобъ затопить, обрушился на корабль. Гребнемъ вала вышибло окна каюты и холодная волна обдала всѣхъ, едва опомнившихся отъ паденія; одинъ голосъ во мракѣ крикнулъ:
   -- Боже! мы всѣ погибли!
  

XVI.

   -- Всѣ наверхъ! Жизнь въ опасности! вскричалъ Додъ, забывъ въ эту страшную минуту, что не онъ капитанъ корабля, и погналъ всѣхъ на палубу, въ томъ числѣ и Робартса; мистриссъ Бересфордъ и Фреда онъ поймалъ въ дверяхъ ихъ каюты и почти-что силою потащилъ за собою. Едва успѣли они выбраться на палубу, какъ третій, могучій валъ ударился о корабль, поднялъ весь его кузовъ, обратилъ и бросилъ его въ нѣсколькихъ саженяхъ влѣво съ неимовѣрною силою, такъ что всѣ попадали на мокрую палубу.
   Отъ страшнаго толчка корабль задрожалъ, завылъ, заскрежеталъ, словно живой.
   Одинъ только голосъ не оробѣлъ среди всеобщаго смятенія. "Молодцомъ, ребята! кричалъ Додъ, словно изъ рупора.-- Корабль теперь легъ всѣмъ бортомъ. Ну, капитанъ Робартсъ, очнитесь! Скажите что нибудь людямъ! Вы словно не проспались!
   Робартсъ остолбенѣлъ отъ ужаса. Насмѣшка Дода вызвала въ немъ минутную вспышку мужества. "Держитесь корабля, ребята, заревѣлъ онъ: -- нѣтъ опасности, если вы будете держаться корабля", и съ этими словами онъ схватилъ спасительную бочку и бросился съ нею въ море.
   Додъ подхватилъ рупоръ, выпавшій изъ его рукъ, и протрубилъ: "Я командую этимъ кораблемъ. Офицеры ко мнѣ. Ребята, по мѣстамъ! Дайте выстрѣлъ! Онъ покажетъ намъ, гдѣ мы, и дастъ знать о насъ французамъ."
   Раздался выстрѣлъ изъ карронады и мгновенная вспышка показала, что корабль на мели въ небольшомъ заливѣ; передъ ними, саженяхъ въ восьмидесяти, разстилался низкій берегъ, но за кормой было что-то высокое и мрачное.
   Положеніе ихъ было ужасно. Съ навѣтренной стороны подымались черныя волны, будто безобразныя развалины, и набѣгали на корабль, готовыя поглотить свою жертву. И каждая волна, встрѣчаясь съ кораблемъ, вздымалась на невѣроятную высоту, и падала назадъ со страшною силою, стараясь все или раздавить, или затопить подъ собою. Громадныя волны неслись съ такой быстротой, что почти цѣликомъ перебрасывались черезъ противоположный бортъ корабля, и только незначительная часть воды попадала на палубу, въ видѣ предвкусія мокрой могилы, ожидавшей несчастныхъ. При каждомъ новомъ ударѣ корабль толкало все далѣе и далѣе на песчаную отмель, словно легкую ладью.
   Теперь люди явились во всей своей наготѣ.
   Видя съ одной стороны почти вѣрную смерть, съ другой надежду спастись, семеро изъ команды не устояли противъ искушенія. Бэлисъ, одинъ мичманъ и пятеро матросовъ украли и спустили единственную годную лодку.
   Ее затопило въ одно мгновеніе.
   Многіе изъ матросовъ пробрались къ рому и напились, себѣ на погибель.
   Остальные собрались въ кучкѣ вокругъ своего стараго капитана, ободряясь при видѣ мужественной осанки капитана, подъ которой скрывалось сознаніе почти вѣрной погибели. Додъ трудился какъ лошадь: ободрялъ людей, давалъ приказанія, самъ исполнялъ ихъ. Онъ собственноручно зарядилъ карронаду фунтомъ пороха и клубкомъ веревки, привязанной къ канату съ желѣзнымъ болтомъ на концѣ.
   Со сторожевой башни, свѣтъ на которой былъ принять Робартсомъ за сигнальный фонарь судна, выстрѣлила пушка, но вблизи на берегу свѣтъ не показывался. Додъ спросилъ, не возьмется ли кто доплыть на берегъ съ линёмъ, привязаннымъ къ кабельтову.
   Одинъ изъ матросовъ взялся попытать счастья, если кто другой захочетъ рискнуть жизнью вмѣстѣ съ нимъ. Фулило тотчасъ сталъ раздѣваться, Веспасіанъ вслѣдъ за нимъ.
   -- Довольно двоихъ на такое отчаянное дѣло, сказалъ Додъ.
   Но соревнованіе было возбуждено, и никто изъ троихъ, ни британецъ, ни янки, ни негръ, не хотѣлъ уступить. Матросу привязали линь вокругъ стана и спустили его съ подвѣтренной стороны; отважные товарищи его послѣдовали за нимъ. Море поглотило троихъ героевъ, и мала была надежда на ихъ успѣхъ.
   Однако, всѣ трое были первостатейные пловцы и, слѣдуя за приливомъ, скоро приблизились къ берегу влѣво отъ корабля. Но стоило взглянуть на берегъ, чтобъ отбить охоту взбираться на эти скалы въ такое бурное время. Они поплыли вдоль берега, отыскивая болѣе удобнаго мѣста. Наконецъ отважные пловцы открыли песчаную косу и попытались пристать; но каждый разъ, какъ они ступали на песокъ и начинали бѣжать къ берегу, ихъ снова уносило назадъ въ море слѣдующей полной. Всѣ избитые и посинѣлые, они разъ шесть возобновляли тщетную попытку. Наконецъ негръ бросился на спину, подходившая волна вынесла его на песокъ, тогда онъ быстро повернулся, засунулъ ноги и руки въ песокъ, одна изъ рукъ, по счастью, попала на камень, онъ судорожно вцѣпился въ него, и стиснувъ зубы, напрягъ всѣ силы, чтобъ противостоять слѣдующей волнѣ; она не смогла вырвать его изъ почвы, къ которой онъ словно приросъ; какъ скоро волна отступила, онъ поползъ на четверинкахъ далѣе и втащился на берегъ, весь избитый и окровавленный.
   Тамъ цѣлая толпа французовъ бѣгала взадъ и впередъ съ веревками въ рукахъ, но ни мало не старалась помочь ни ему, ни его товарищамъ. И неудивительно, если они цѣнили сколько нибудь свою жизнь. При свѣтѣ ихъ фонарей, Веспасіанъ увидѣлъ, какъ бѣднаго Фулало поперемѣнно выбрасывало и уносило волной. Онъ скаталъ конецъ веревки и бросился за своимъ благодѣтелемъ, успѣлъ поймать его за руку и ихъ обоихъ вытащили на берегъ за другой конецъ веревки.
   Негръ искалъ глазами матроса, но его нигдѣ не было видно. Черезъ мгновеніе, въ пучкѣ народа, стоявшей шагахъ въ пятидесяти, послышались крики и нѣкоторые изъ толпы подняли фонари надъ головами; онъ бросился впередъ съ веревкой и видѣлъ, какъ Джанъ сдѣлалъ послѣднее отчаянное усиліе достигнуть берега, но въ самую эту минуту высокій валъ, футовъ въ пятнадцать, подбросилъ, его на своемъ гребнѣ какъ соломинку и умчалъ въ море. Съ раздирающимъ душу крикомъ, простеръ несчастный свои руки къ берегу, какъ бы моля о помощи; этотъ крикъ повторился какъ эхо въ устахъ каждой женщины на берегу.
   Веспасіанъ бросился съ веревкой къ нему на встрѣчу и ухватился зубами за волосы утопавшаго; ихъ вытащили на берегъ. Добродушные французы встрѣтили ихъ громкими виватами, трепали по плечамъ, угощали водкой и потомъ закрѣпили линь къ шесту съ флагомъ, который возвышался на берегу прямо противъ кормы разбитаго корабля.
   Корабль начинало ломать. Изъ боковыхъ его щелей лѣзла конопатка, а въ палубѣ чернѣли страшные провалы. Трупы пьяныхъ матросовъ всплыли наверхъ и приносились волнами къ ногамъ живыхъ. Послѣдніе, видя, что нѣтъ болѣе надежды, думали только о христіанской кончинѣ и, въ знакъ общаго примиренія, подавали другъ другу руки. Двое-трое изъ нихъ протянули руки Доду.
   -- Убирайтесь, негодяи, крикнулъ онъ на нихъ сердито:-- время теперь думать о вздорѣ? Топоры, рубите фок-мачту и подвѣтренные шкоты.
   Приказаніе было исполнено: фок-мачта рухнулась въ воду, за ней послѣдовала и грот-мачта, которую Додъ собственноручно подрубилъ топоромъ.
   Агра поднялась немного надъ водой и слѣдующей волной прибило ее еще ближе къ берегу.
   Въ эту же минуту матросъ, приставленный къ кабельтову, крикнулъ, что канатъ натягивается.
   Это подало всѣмъ надежду на спасеніе. Додъ отрядилъ двухъ людей, чтобы осторожно отдавать канатъ, а самъ закрѣпилъ другой его конецъ къ вершинѣ бизань-мачты, которую онъ нарочно для того оставилъ.
   Туманъ уже разсѣялся, но тяжелыя, черныя тучи съ страшной быстротой неслись по небу, то застилая, то открывая взорамъ луну, которая тускло свѣтила сквозь густой паръ и едва освѣщая черную полосу, тянувшуюся съ Агры на берегъ. Теперь передъ несчастными обнаружился во всемъ ужасѣ ненадежный, воздушный мостъ -- ихъ единственное спасеніе. Черной змѣей спускался канатъ съ вершины бизани и потомъ исчезалъ во мракѣ; другой конецъ его выяснялся снова изъ этого мрака, освѣщеннаго фонарями на берегу. Но что было на срединѣ? Казалось, мракъ пересѣкалъ его пополамъ, море поглощало его. И однако, надежда спастись съ корабля, готоваго разлететься въ щепки подъ ихъ ногами, побуждала матросовъ съ жадностью бросаться на эту едва замѣтную нить. Одинъ за однимъ подвигались они по ней и исчезали во мракѣ. Одно только было видно, что до противоположнаго конца достигалъ развѣ только одинъ изъ трехъ.
   Тогда Додъ схватилъ топоръ и загородилъ дорогу къ канату, объявивъ, что онъ раскроитъ голову первому, кто сдѣлаетъ шагъ къ нему.
   -- Нужно прежде натянуть, пояснилъ онъ:-- давайте тали. Въ то же время онъ замѣтилъ, что и второй канатъ, который онъ выстрѣлилъ, потянули на берегъ. Его нашли почти зарытымъ въ песокъ. Додъ и его закрѣпилъ на фок-мачтѣ и теперь уже не одна, а двѣ едва примѣтныя черныя линіи покачивались въ воздухѣ.
   Матросы бросились всѣ разомъ, и многіе погибли жертвою своего неблагоразумія. Кенили хладнокровно обождалъ ихъ всѣхъ и отправился одинъ.
   Додъ и Шарпъ остались на кораблѣ съ мистриссъ Бересфордъ и другими женщинами, маленькимъ Мурфи, Фредомъ и Рамголамомъ, котораго Робартсъ освободилъ въ пику Доду.
   Онъ предлагалъ мистриссъ Бересфордъ связать себя веревками съ нимъ и съ Шарпомъ, и такимъ образомъ попытать счастіе на канатѣ, по она испугалась одной мысли и, ухватившись за него, закричала: "Нѣтъ, нѣтъ, я боюсь, я боюсь."
   -- Такъ я долженъ буду привязать васъ къ доскѣ, сказалъ онъ:-- потому что корабль недолго еще будетъ держаться надъ водой.-- Онъ приказалъ Шарпу отправиться на берегъ; Шарпъ повиновался и со слезами на глазахъ пожалъ на прощаніе руку Доду.
   Додъ привязалъ мистриссъ Бересфордъ къ обломку водяной бочки, набилъ карманы Фреда пробками, и зашилъ ихъ (онъ всегда носилъ при себѣ иголку, только не такъ какъ наши дамы, а съ готовой вдернутой ниткой). Мистриссъ Бересфордъ бросилась ему на шею и принялась осыпать его поцалуями, какъ обыкновенно дѣлаютъ женщины въ минуту грозной опасности -- это ихъ дань храбрости.
   -- Ничего, не безпокойтесь! отвѣтилъ Додъ, принявъ это изліяніе чувствъ за просьбу не покидать ея, и потомъ прибавилъ шутливымъ голосомъ:-- мы вмѣстѣ отправимся на берегъ, на палубномъ канатѣ или на чемъ тамъ придется, есть о чемъ безпокоиться. Чего бы я не далъ только, чтобъ узнать, въ какое время бываетъ приливъ.
   Въ эту минуту, съ громомъ какъ бы отъ пушечнаго выстрѣла, нижній декъ Агры треснулъ поперегъ; за нимъ послѣдовалъ и киль, и весь корабль разсѣлся пополамъ; волны хлынули и закрутились въ раскрывшейся черной безднѣ.
   При этихъ страшныхъ звукахъ, при этомъ страшномъ зрѣлищѣ несчастныя существа, оставшіяся на палубѣ, бросились къ Доду, и ухватились за его колѣни, борясь между собою, чтобы хоть одной рукой держаться за этотъ живой столпъ.
   Какъ наводненіе сгоняетъ въ одно мѣсто самыхъ разнородныхъ животныхъ, и общее бѣдствіе стушевываетъ самые свирѣпые инстинкты, такъ и теперь разбойникъ Рамголамъ цѣплялся въ безсознательномъ страхѣ за человѣка, котораго онъ хотѣлъ обворовать; индіанка Аида и англійская горничная тѣснили свою барыню, чтобы ухватиться за Дода; маленькій Мурфи и Фредъ Бересфордъ пытались изъ всѣхъ силъ достигнуть того же; даже коза старалась втиснуться въ эту живую массу; только Девидъ стоялъ твердъ и неподвиженъ, какъ гранитная скала. Когда онъ смолкалъ и въ ушахъ ихъ раздавался только оглушительный шумъ набѣгающихъ валовъ, они предавались отчаянію; когда онъ говорилъ, изумительное спокойствіе его голоса гнало прочь всякій страхъ, и жизнь снова казалась возможной.
   -- Ну, такъ нельзя оставаться, сказалъ онъ:-- всѣ на бизань-марсъ.
   Додъ помогъ всѣмъ взобраться наверхъ, а самъ стоялъ на выбленкѣ. Бѣдная коза жалобно блеяла. Но дѣлать было нечего: пришлось оставить ее на палубѣ. Додъ сталъ снова уговаривать мистриссъ Бересфордъ попытать счастья на канатѣ, но она отвѣчала тѣмъ же: "не смѣю, не смѣю"; она плакала и въ то же время умоляла его самого воспользоваться веревкой, и спасти себя.
   Искушеніе было страшное; онъ крѣпко прижалъ свое сокровище къ груди, и одинъ раздирающій душу вопль вырвался изъ груди этого желѣзнаго человѣка.
   Этотъ вопль былъ только данью природѣ, потому что гордость, человѣколюбіе и мужество не уступили ни шагу.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, я не могу! сказалъ онъ:-- я не долженъ. Не искушайте меня. Живой или мертвый, я долженъ быть послѣднимъ на Агрѣ. Но, слава-богу, вотъ какая-то помощь приближается къ намъ.
   Свѣтлая точка двигалась вдоль темной линіи, соединявшей ихъ съ берегомъ. Въ срединѣ канатъ былъ очень близокъ къ водѣ, не болѣе чѣмъ на какой нибудь футъ. Не одного несчастнаго смыло въ этомъ мѣстѣ волной.
   -- Посмотрите, сказалъ Додъ мистриссъ Бересфордъ:-- благодарите небо, что вы не рѣшились пуститься по канату.
   Въ эту минуту высокій валъ поглотилъ свѣтлую точку, съ берега донеслись до нихъ крики ужаса, на кораблѣ раздался вопль отчаянія.
   Нѣтъ! Не погибъ!-- огонекъ снова замерцалъ во мракѣ и сталъ бистро приближаться къ кораблю.
   Когда движущаяся точка приблизилась такъ, что можно било разобрать ее, всѣ узнали лоснящееся черное тѣло Веспасіана; на немъ былъ только носовой платокъ -- вокругъ пояса, и фонарь на спинѣ. Онъ появился съ своими обычными восклицаніями: "Оа! Оа!" и съ торжествующей улыбкой выказалъ всѣ свои бѣлые зубы.
   Мистриссъ Бересфордъ схватилась за его плечо и только могла проговорить: "О, господинъ негръ!"
   -- Я къ вамъ съ доброй вѣсточкой, капитанъ. Маса Фулало приказалъ васъ поздравить и сказать вамъ, что черезъ двадцать минутъ начнется отливъ.
   Додъ съ восторгомъ привѣтствовали, это извѣстіе; какъ морякъ, онъ настоялъ, чтобы всѣ грянули ура. Съ берега имъ отвѣтили тѣмъ же. Это еще болѣе придало бодрости одинокой группѣ; мысль, что вблизи находятся сочувствующія сердца, такъ утѣшительна, что даже раздѣлявшія ихъ грозныя волны не могли уменьшить могучей силы этого чувства.
   Между тѣмъ, по небу пробѣжала первая полоска занявшейся зари и яснѣе обнаружила положеніе корабля.
   Онъ лежалъ на краю отмели и разсѣлся какъ разя, пополамъ; корма лежала немного выше носа. Между разорванными частями, на разстояніи какихъ нибудь шести футовъ, бушевало море. Оконечность носа была такъ же разбита и подъ водой, и только бугшпритъ выставлялся наружу; на немъ лѣпились три матроса. Самая задняя оконечность кормы торчала изъ воды, и тамъ-то въ уголку пріютилась, какъ кроликъ, коза. Сюда же прибило волной четыре трупа; одинъ изъ нихъ зацѣпился за рулевое колесо, и обращенное къ верху лицо его уставилось своими стеклянными глазами на несчастную группу на бизань-марсѣ.
   Пока еще не было примѣтно никакихъ признаковъ отлива, и можно было опасаться, чтобы онъ не пришелъ слишкомъ поздно для нихъ, и для несчастныхъ матросовъ на бушпритѣ.
   Эти опасенія были не безъ основанія.
   Волны вскорѣ наклонили на бокъ носовую часть, и погребли бугшпритъ въ воду, и смыли людей.
   Мистриссъ Бересфордъ упала на колѣни, и принялась молиться, держась все время рукой за колѣно Веспасіана.
   По счастью, корма твердо засѣла въ песокъ и не двигалась съ мѣста.
   Но надолго ли?
   Каждый ударъ волны раздавался какъ пушечный выстрѣлъ, и вода всплескивала до самаго бизань-марса. Несчастные промокли до послѣдней нитки, продрогли до костей, кровь застывала въ ихъ жилахъ отъ ужаса. Въ эти минуты, они прочувствовала смерть. Въ смерти нѣтъ той горечи, которой бы они не испытали; одного только имъ недоставало: безчувственности, которая уничтожаетъ эти муки.
   Море было теперь усѣяно обломками Агры: мачтами, снастями, ящиками чая, связками тростника, стульями, столами, но во всемъ этомъ хаосѣ, зоркій глазъ Дода высмотрѣлъ одинъ предметъ, съ котораго онъ теперь не спускалъ взоровъ. Это былъ матросъ, пытавшійся достигнуть берега, на какомъ-то деревянномъ обломкѣ. Онъ видѣлъ, что несчастный не подвигался ни на шагъ, а только подымался и опускался съ волной на одномъ мѣстѣ. Но потомъ онъ началъ приближаться къ кораблю, и Додъ узналъ въ немъ одного изъ матросовъ, державшихся на бугшпритѣ.
   -- Начался отливъ, воскликнулъ онъ радостно:-- вотъ Томсона несетъ въ море.
   Тогда между капитаномъ на вершинѣ мачты и матросомъ, державшимся на водѣ, ухватясь за фортепіано, завязался разговоръ, невѣроятный для всякого уха, незнакомаго съ подобными сценами. Казалось, они перекликались другъ съ другомъ изъ объятій смерти.
   -- Гой Томсонъ.
   -- Гой, гой.
   -- Куда держишь путь?
   -- Мчитъ въ море отливомъ, чтобъ мнѣ...
   -- Какъ, развѣ ты не умѣешь плавать?
   -- Какъ ядро, сэръ.-- Нѣтъ, ужь видать, пропала моя головушка.
   -- Ну, полно вздоръ-то болтать. Только не зѣвай; какъ поравняешься съ нами, мы выкинемъ тебѣ четырехвершковый кабельтовъ.
   -- Богъ васъ благословитъ за это, сэръ, крикнулъ въ отвѣтъ Томсонъ, теряя свою безпечность при мысли, что есть еще надежда на спасеніе.
   Между тѣмъ берегъ покрылся народомъ, притащили лодку, но спустить ее значило бы умчаться въ море съ отливомъ.
   Между тѣмъ всѣ взоры были обращены на погибавшаго Томсона.
   Додъ отрубалъ четырехвершковый кабельтовъ, а Веспасіанъ спустилъ его на линѣ. Томсона несло теперь какъ разъ поперегъ каната; онъ ухватился за него и при оглушительныхъ крикахъ съ берега былъ вытащенъ на корму. Онъ былъ почти безъ чувствъ. Фортепіано черезъ три недѣли прибило къ Дюнкирхену.
   Между тѣмъ очевидно начался отливъ. Море стихло, валы значительно спали.
   Къ девяти часамъ Додъ спустилъ свою маленькую команду снова на палубу: теперь это было самое безопасное мѣсто, такъ-какъ мачта могла поддаться.
   Ужасное зрѣлище представилось ихъ взорамъ: тамъ и сямъ на палубѣ лежали обезображенные трупы съ вытаращенными глазами; у двухъ-трехъ волосы были покрыты кристаллами селитры и торчали во всѣ стороны, придавая помертвѣлымъ лицамъ особенно страшное выраженіе.
   Мистриссъ Бересфордъ схватила Веспасіана за руку и за плечо: "О, господинъ негръ, какъ вы храбры! Право, не повѣришь. Зачѣмъ возвратились вы сюда? Я должна осязать обѣими руками храбраго человѣка, иначе я умру. О, я не переживу этого страшнаго дня."
   Теперь волны уже недоставали болѣе до каюты и многіе изъ экипажа возвратились на корабль, чтобы помочь женщинамъ.
   Къ полудню палуба Агры возвышалась на тридцать футовъ надъ песчанымъ берегомъ. Спасенный экипажъ хотѣлъ тотчасъ спрыгнуть на землю, съ опасностью сломать себѣ шею, но Додъ не дозволилъ этого и самъ лично спустилъ всѣхъ съ корабля поодиночкѣ: сначала мертвыхъ, потомъ живыхъ и не забылъ даже козленка, совершенно отупѣвшаго отъ страха.
   Когда всѣ была уже на берегу, Додъ воротился на шканцы несчастной Агры. Единодушные ура спасенныхъ экипажа и французовъ, собравшихся на берегу, привѣтствовали его. Онъ постоялъ нѣсколько минутъ и, грустно наклонивъ голову, спустился по веревкѣ и догналъ своихъ товарищей.
   Къ всеобщему изумленію, слезы катились по лицу храбраго, неустрашимаго моряка.
   -- Что съ вами? Что съ вами? нѣжно спросила мистриссъ Бересфордъ.
   -- Бѣдная Агра! едва могъ промолвить Додъ: -- такой великолѣпный корабль, а теперь посмотрите! Никогда болѣе не выйдетъ онъ въ море! Никогда! Никогда! Онъ немножко былъ валокъ, это правда, но зато какъ летѣлъ по вѣтру. Онъ затопилъ пирата въ проливѣ, выдержалъ ураганъ въ океанѣ и теперь изъ-за какого-то дурака набѣжалъ на мель, погибъ, да еще при попутномъ вѣтрѣ. Несчастная мои Агра! Красавица моя!
   И онъ отвернулся, чтобъ бросить послѣдній взглядъ на любимый корабль; но въ это время онъ нечаянно дотронулся до груди и въ ту же минуту пересталъ говорить, и поднялъ глаза къ небу съ благодарной молитвою.
   Вскорѣ всѣ пассажиры Агры, перенесшіе вмѣстѣ столько горя и опасностей, разсѣялись во всѣ стороны.
   Жена мэра приняла очень гостепріимно мистриссъ Бересфордъ со всей ея свитой. Бѣдная женщина тотчасъ слегла въ постель; болѣзнь, необходимое слѣдствіе страха и усталости, ждала только свободной минуты, чтобъ принять ее въ свои объятія.
   Полковникъ Кенили отправился прямо въ Парижъ.
   Если между моими читателями есть любители животныхъ, то имъ будетъ пріятно узнать, что слабость Били послужила ему къ спасенію. Когда какой-то добрый французъ сжалился надъ нимъ и сталъ вливать ему въ глотку вино, онъ открылъ глаза; французъ продолжалъ, козленокъ вскочилъ на ноги и чуть-было не забодалъ своего благодѣтеля.-- Удивительное животное, точно человѣкъ!
   Фулало приготовилъ Доду переодѣться у пылающаго огня въ ближнемъ кабачкѣ. Отогрѣвшись, Додъ открылъ свой бумажникъ и сталъ съ восторгомъ перебирать свои дорогія деньги; онѣ были нѣсколько намочены, но совершенно цѣлы и невредимы,
   Во время этого занятія онъ вдругъ увидѣлъ на своемъ бумажникѣ тѣнь громадной головы.
   Быстро обернувшись, онъ замѣтилъ въ окнѣ отвратительную, испитую, пьяную рожу. Она тотчасъ исчезла, и Додъ черезъ минуту совершенно забылъ объ этомъ обстоятельствѣ.
   Но Андре Тибу, обладатель этой уродливой рожи, вполнѣ походилъ на нее и внутренними своими качествами. Этотъ низкій, подлый негодяй принадлежалъ къ тому классу людей, которые, какъ коршуны, поджидаютъ несчастій ближняго; однимъ словомъ, онъ былъ разбойникъ, грабившій несчастныхъ моряковъ, спасшихся по время кораблекрушенія. Услыхавъ выстрѣлы съ "Агры", онъ съ своимъ товарищемъ, Муанаромъ, пустились бѣгомъ на берега, ожидая найти поживу. Но, увы, на берегу уже стояли жандармы и солдаты, и штыкъ заградилъ дорогу грабителямъ и убійцамъ. Отчаянные разбойники, остервененные неудачею, бродили теперь взадъ и впередъ, какъ дикіе шакалы, ища добыча.

-----

   Додъ жаждалъ какъ можно скорѣе добраться до Баркинтона, прежде чѣмъ долетитъ до его семейства вѣсть о гибели "Агры". Единственное средство было достичь до Булони прежде ухода корабля, отправлявшагося въ тотъ же день. Но до Булони было восемь миль и туда не ходили дилижансы. Фулало, вполнѣ понимая его нетерпѣніе отправился искать лошадей и прибѣгнулъ за содѣйствіемъ къ англійскому консулу. Негръ былъ наверху, въ комнатѣ, отведенной пассажирамъ. А Додъ, усѣвшись въ кресло у камина, заснулъ тяжелымъ сномъ.
   Немного прошло времени, какъ страшная рожа Тибу снова показалась у окна; потомъ раздался свистокъ -- и оба разбойника вошли въ комнату и спросили по рюмочкѣ водки. Усѣвшись за особый столикъ, они бросали значительные взгляды на Дода, ожидая, чтобъ хозяйка вышла изъ комнаты и оставила ихъ однихъ.
   Но добрая женщина замѣтила ихъ взгляды, и, зная этихъ людей, налила чашку кофе изъ большаго мѣднаго кофейника и совершенно безцеремонно разбудила Дода, сказавъ:
   -- Вашъ кофе готовъ, сударь!
   -- Merci, madame, отвѣчалъ Додъ, котораго жена выучила немного говорить пофранцузски.
   -- Можно спать очень некстати, шепнула добрая женщина.-- Моего мужа нѣтъ дома, а тутъ нехорошіе люди.
   Додъ протеръ глаза, и, увидѣвъ отвратительныя лица разбойниковъ, поспѣшно застегнулъ свой сюртукъ.
   При этомъ Тибу многозначительно толкнулъ ногою Муанара.
   Вскорѣ воротился Фулало съ извѣстіемъ, что сейчасъ приведутъ двухъ лошадей.
   -- Ну, а Веспасіанъ, какъ отправится? спросилъ Додъ.
   -- Мы его пошлемъ впередъ, а тамъ будемъ мѣняться.
   -- Нѣтъ, я пойду впередъ, возразилъ Додъ: -- Мнѣ нужно встрехнуться, такъ и клонитъ ко сну. Я такъ, пожалуй, и съ лошади свалюсь.
   И онъ отправился пѣшкомъ по дорогѣ въ Булонь.
   Минуты черезъ три вышелъ изъ кабачка Муапаръ, потомъ Тибу и послѣдовали за Додомъ.
   Вскорѣ явились и лошади, но, по несчастію, Фулало и Веспасіанъ долго медлили; они не знали, что всякая секунда была дорога. Увидавъ въ ушахъ негра брильянтовое кольцо, Фулало съ негодованіемъ замѣтилъ:
   -- Вы опять за дикія привычки!
   -- Нѣтъ, сэръ, отвѣчалъ Веспасіанъ оскорбительнымъ тономъ.-- Эти украшенія мнѣ дала цивилизованная дама, мистриссъ Бересфордъ. Она говоритъ: "мистеръ черный, возьмите мои кольца; они вамъ нравятся". Я взялъ и замѣтилъ о ея добротѣ и снисходительности къ негру. "Подите съ своими пустяками о бѣлой и черной кожи, говоритъ она: -- я видѣла васъ въ бурю-то и сомнѣваюсь, что вы болѣе не человѣкъ." "Нѣтъ, сударыня, говорю я:-- я не человѣкъ, а черный джентльменъ." А ужь продѣлъ я ихъ въ уши, потому что на пальцы не влѣзали.
   -- И будешь теперь бренчать ими какъ свинья, пробормоталъ Фулало и задумался надъ этой; новой чертой въ своемъ воспитанникѣ; онъ недоумѣвалъ, можно ли что будетъ уничтожить въ самомъ Веспасіанѣ, или уже только въ послѣдующемъ поколѣніи посредствомъ разумнаго скрещиванія.
   У самаго выѣзда изъ города, они встрѣтили капитана Робартса. Онъ вышелъ на берегъ въ трехъ миляхъ выше этого мѣста и спѣшилъ въ городъ.
   -- Гей! окликнулъ его Фулало.
   -- А вы, вѣрно, думали, что я потонулъ, злобно произнесъ Робартсъ: -- а вотъ я и живъ.
   -- Такъ что жь. Еще новая ошибка, вотъ и все, отвѣчалъ американецъ.
   Черезъ нѣсколько времени они взобрались на горку, съ которой видно было очень далеко; внизу въ равнинѣ шелъ Додъ. Въ нѣкоторомъ разстояніи отъ него крались въ кустарникѣ какіе-то два человѣка.
   -- Да вѣдь они подстерегаютъ его, замѣтилъ Веснасіанъ.
   Не успѣлъ онъ еще это выговорить, какъ глазамъ ихъ представилось ужасающее зрѣлище. Съ секунду они оба остолбенѣли, потомъ съ страшнымъ крикомъ злобы и ужаса поскакали во всю прыть.

-----

   Фулало былъ правъ: моряки рѣдко хорошо ходятъ; но вѣдь Додъ, вы не забыли, любилъ играть въ крикетъ и потому онъ шелъ скоро, весело. При крушеніи Агры, онъ ничего не потеря ля, кромѣ часовъ и нѣсколькихъ паръ платья; объ этомъ не стоило и говорить; за то онъ спасъ себя и, что еще важнѣе, деньги своихъ дѣтей. Никогда эти деньги не казались ему такъ милы, какъ теперь. Словно онъ чувствовалъ, что отъ нихъ зависитъ счастіе его дочери.
   Итакъ онъ былъ совершенно счастливъ; онъ уже предвкушалъ блаженство радостной встрѣчи, видѣлъ себя окруженнымъ женою и дѣтьми. Съ какимъ удовольствіемъ разскажетъ онъ имъ всѣ опасности, чрезъ которыя прошли эти деньги прежде, чѣмъ достигли своего назначенія. Онъ разскажетъ, какъ имъ грозили пираты, какъ онѣ упали въ море, какъ ихъ нашли, какъ онѣ едва не погибли при кораблекрушеніи, и какъ, наконецъ, спаслись. И окончитъ онъ свой разсказъ тѣмъ, что вынетъ эти деньги изъ-за пазухи и положитъ ихъ въ руку своей женѣ при общихъ крикахъ радости и счастія.
   Весь углубленный въ свои думы, Додъ вдругъ услышалъ за собою чьи-то шаги; обернувшись, онъ увидѣлъ двухъ людей, быстро подходившіе къ нему; въ одномъ изъ нихъ онъ тотчасъ узналъ Андре Тибу, котораго отвратительное лицо онъ видѣлъ въ окнѣ. Я не знаю отчего, но онъ въ ту же секунду понялъ, что эти люди хотятъ его ограбить, лишить дорогаго сокровища.
   При немъ не было никакого оружія, а они, вѣрно, были хорошо вооружены. Дѣйствительно, Тибу размахивалъ толстой дубиной,
   Бѣдный Додъ совершенно потерялся; холодный потъ выступилъ у него на лбу. Такія минуты стоятъ цѣлаго года спокойной жизни. Чтобъ выиграть хоть немного времени, онъ прибавилъ шагу и продолжалъ идти, будто ихъ не замѣчаетъ. Глаза его дико блуждали но всѣмъ сторонамъ, ища спасенія. Но спасенія не было. Направо отъ него возвышалась высокая навѣсная скала; налѣво былъ глубокій оврагъ, внизу котораго бѣжалъ ручей.
   Вскорѣ шаги людей послышались. за самой его спиной. Въ два прыжка онъ очутился на краю оврага, схватилъ камень и, быстро повернувшись, встрѣтилъ лицомъ къ лицу разбойниковъ.
   Это сдѣлано было такъ быстро и неожидано, что они невольно отступили. Но это было только минутное движеніе: они слишкомъ далеко зашли, чтобъ отступить. Они раздѣлили свои силы и Тибу съ поднятой дубиной напалъ на него слѣва, а Муанаръ справа. Въ рукахъ послѣдняго блестѣлъ длинный охотничій ножъ, а голову онъ прикрывалъ шляпой, боясь, что Додъ пуститъ въ него камнемъ. Но Додъ былъ лѣвша; онъ смѣло выступилъ впередъ и со всего размаха пустилъ камнемъ прямо въ лицо Тибу, и въ то же мгновеніе схватилъ за горло Муанара. Борьба была теперь страшная, на жизнь и на смерть.
   Раздался ужасный трескъ, камень размозжилъ лицо Тибу, и несчастный отлетѣлъ на нѣсколько сажень.
   Муанаръ былъ счастливѣе: онъ успѣлъ вонзить свой ножъ въ лѣвое плечо Дода, въ то самое мгновеніе, когда тотъ схватилъ его за горло, но мощная рука продолжала держать его: сжавъ, что было силы, горло разбойника, Додъ другою рукою скрутилъ ему руки на спину. Злодѣй рвался, метался, но все напрасно; ему не суждено было выйти живымъ изъ этихъ желѣзныхъ объятій; черезъ секунду Додъ поднялъ его бездыханный трупъ и сильнымъ ударомъ ноги швырнулъ его въ пропасть. Съ шумомъ и трескомъ, цѣпляясь за деревья и кустарники, покатился трупъ Муанара по отвѣсному берегу оврага. Но въ то же мгновеніе въ глазахъ у Дода потемнѣло, силы ему измѣнили и онъ упалъ безъ чувствъ на землю.
   Въ это время Фулало и Веспасіанъ скакали на его помощь.
   По несчастью, Андре Тибу не былъ убитъ, даже не раненъ смертельно. Камень только сплющилъ ему носъ, и выбилъ половину зубовъ, упалъ же онъ не отъ раны, а отъ силы удара. Открывъ глаза, онъ увидѣлъ себя въ цѣлой лужи своей собственной крови; боли особенной онъ не ощущалъ, но проведя рукой по лицу, громко застоналъ.
   Поднявшись на ноги, онъ увидалъ, что Додъ сидѣлъ на дорогѣ, въ нѣкоторомъ разстояніи. Первая его мысль была бѣжать отъ такого страшнаго врага; но достигнувъ оврага, онъ обернулся и увидѣлъ, въ какомъ жалкомъ положеніи находился Додъ. Онъ, быть можетъ, былъ раненъ Муанаромъ. А куда же исчезъ Муанаръ?
   Отъ него не осталось никакого слѣда. Только его ножъ валялся посреди дороги.
   Тибу нагнулся и поднялъ его; при этомъ движеніи кровь потекла изъ его рта, онъ выплюнулъ съ полдюжины зубовъ и съ страшнымъ ревомъ дикаго звѣря подирался къ Доду.
   Проснись Додъ, очнись, или ты погибъ.
   Нѣтъ, уже поздно, уже Тибу занесъ надъ нимъ ножъ.
   Въ эту секунду воздухъ огласился ужасными криками и чу! раздался пистолетный выстрѣлъ. Додъ очнулся, вскочилъ и увидѣлъ грозившую ему смерть. Онъ поднялъ лѣвую руку, чтобъ отпарировать ударъ, но рука его едва слушалась: онъ былъ такъ слабъ. Но счастью, глаза Тибу были теперь обращены въ другую сторону, лицо его исказилось смертнымъ страхомъ. Прямо на него несся вихремъ громадный врагъ, верхомъ на конѣ, весь черный съ дико-блестящими глазами и оглашая воздухъ неестественнымъ крикомъ. Тибу бросился съ визгомъ въ пропасть и полетѣлъ головой внизъ, но, задѣвъ за дерево, повисъ въ десяти футахъ отъ поверхности земли. Быстро соскочивъ съ лошади, Фулало выстрѣлилъ три раза по Тибу; трупъ несчастнаго скатился въ воду и окрасилъ ее потоками крови.
   Веспасіанъ подбѣжалъ къ Доду и началъ отпаивать его водкой. Не чувствуя своей раны, которая дѣйствительно была очень легкая, Додъ увѣрилъ своихъ спасителей, что онъ упалъ въ обморокъ не отъ боли, а отъ слабости; со времени удара въ голову, полученнаго имъ во время борьбы съ пиратомъ, при всякомъ волненія или испугѣ, у него кружилась голова.
   -- Я бы покончилъ здѣсь свою жизнь, сказалъ онъ:-- еслибъ вы не подоспѣли, друзья мон. Дайте мнѣ вашу руку. Да благословитъ васъ Богъ! Да благословитъ онъ васъ обоихъ! А ты, Веспасіанъ, я думаю, ты мой ангелъ хранитель! ты это во второй разъ спасаешь мое сокровище. Нѣтъ, въ третій.
   -- Перестаньте, масса, возразилъ негръ.-- Вы очень хорошій человѣкъ, изъ рукъ вонъ хорошій человѣкъ, даже смѣшно. какой я ангелъ хранитель, я -- просто черный.
   Осмотрѣвъ поле битвы, Фулало и Веспасіанъ посадили Дода на лошадь, а сами пошли по обѣимъ сторонамъ. Когда его головная боль почти прошла, Фулало также сѣлъ на лошадь, а Веспасіанъ схватился своими мощными руками за обѣихъ лошадей и такъ бѣжалъ всю дорогу, подпрыгивая и хохоча во все горло.
   Грустно сказать, ни Тибу ни Муанаръ не покончили своей жизни. Смерть ихъ пощадила, вѣроятно, чтобъ не отнять вѣрную добычу у гильотины. Израненные, избитые, они возвратились домой и поклялись отомстить на первомъ кораблѣ, который погибнетъ на ихъ берегу.
   Наши друзья между тѣмъ достигли во время Булони, Додъ сѣлъ на корабль, а Фулало и его черный другъ полетѣли въ Парижъ, этотъ земной рай американца.
   Они разстались очень нѣжно и съ видимымъ сожалѣніемъ; Веспасіанъ сказалъ со слезами на глазахъ, что онъ хотя и черный джентльменъ, но очень груститъ, разставаясь съ своимъ дорогимъ капитаномъ.
   Шкиперъ корабля, на который сѣлъ Додъ, былъ его старинный пріятель; онъ уложилъ его въ очень покойной каютѣ, и усталый, больной Додъ заснулъ мертвымъ сломъ.
   Когда онъ проснулся черезъ пятнадцать часовъ, онъ уже былъ въ родномъ Баркинтонѣ.
   Онъ вышелъ на берегъ и, радостно хлопнувъ рукою по бумажнику, поспѣшилъ домой.
   По дорогѣ онъ прошелъ мимо банка Гарди, который по его понятіямъ былъ все равно, что англійскій банкъ.
   Онъ задрожалъ отъ радости. Наконецъ-то деньги его будутъ сохранны. Когда онъ зашилъ ихъ въ Китаѣ, ему казалось, онѣ могли быть сохранны только на его груди. Но пройдя чрезъ столько опасностей на морѣ и на сушѣ, онъ совершенно измѣнилъ свое мнѣніе; онъ жаждалъ не имѣть ихъ болѣе при себѣ, а отдать ихъ въ вѣрныя руки.
   Онъ съ торжествомъ замахалъ шляпою, отворилъ дверь и вошелъ въ банкъ.
   Увы!
  

XVII.

Хронологія.

   Тяжелыя, роковыя деньги, выѣхали изъ Кантона за нѣсколько мѣсяцевъ до гонокъ въ Генлэ, съ которыхъ мы начали нашъ разсказъ; прибыли же онѣ въ Баркинтонъ двѣ недѣли спустя послѣ тѣхъ домашнихъ происшествій, которыя разсказаны въ девятой главѣ.
   Теперь мы упомянемъ въ двухъ словахъ о томъ, что случилось впродолженіе этихъ двухъ недѣль въ Баркинтонѣ, и уже послѣ этого повѣсти любви и роковыхъ денегъ сольются въ одинъ быстрый и бурный потокъ.
   Альфредъ Гарди сдержалъ свое слово и ничѣмъ не выражалъ своей любви въ Джуліи, исключая писемъ. Онъ подписался на корабельный листокъ Ллойда, въ надеждѣ встрѣтить тамъ какое-нибудь извѣстіе объ Агрѣ и черезъ то получить возможность посѣтить Альбіон-виллу. Но нумера приходили за нумерами, а объ Агрѣ ли полслова; дни шли за днями, и тщетно ждалъ Альфредъ, что мистриссъ Додъ, наконецъ, надъ нимъ взмилуется и пригласитъ его.
   Джулія, между тѣмъ, была сравнительно счастлива; нельзя сказать, чтобъ и Альфредъ былъ несчастливъ, но дѣло въ томъ, что женщины довольствуются сравнительною степенью, а мужчины только тогда покойны, когда достигаютъ превосходной.
   Однажды Самсонъ гостилъ въ Альбіон-виллѣ и Альфредъ зналъ объ этомъ. Бѣдный молодой человѣкъ далъ слово не преслѣдовать Джуліи до возвращенія ея отца, но вѣдь ничто не мѣшало ему подкараулить Самсона и поразспросить его объ ней. Онъ былъ такъ безумно влюбленъ, что получать о ней извѣстія даже изъ вторыхъ рукъ было дли него величайшимъ блаженствомъ.
   И такъ онъ отправился въ Альбіон-виллу; на дорогѣ его обогнала мистриссъ Макслей, бѣжавшая изо всѣхъ силъ туда же, оглашая воздухъ раздирающими криками.
   Любопытство Альфреда било сильно возбуждено, и онъ поспѣшилъ къ воротамъ виллы, за которыми исчезла мистриссъ Макслей.
   Ему очень хотѣлось войти въ домъ и спросить, въ чемъ дѣло, изъ участья къ несчастной женщинѣ, но главное -- это былъ отличный предлогъ увидѣть Джулію. Пока онъ раздумывалъ, прилично ли это будетъ, одно изъ окошекъ дома съ шумомъ отворилось и Самсонъ крикнулъ изо всей силы: "А! Гарди! Сбѣгайте за кэбомъ! Бога-ради поскорѣе!"
   Ясно было, что дѣло очень важное и потому Гарди бросился бѣжать; на дорогѣ, у кабака онъ увидѣлъ кэбъ безъ извощика, быстро вспрыгнулъ на козлы и поскакалъ за Самсономъ, который уже, прихрамывая, выходилъ изъ ворогъ Альбіон-виллы. По дорогѣ онъ объяснилъ своимъ обычнымъ напыщеннымъ языкомъ, что мистриссъ Макслей влетѣла въ Альбіон-виллу, какъ помѣшанная, крича во все горло, что у нея умираетъ мужъ. Но какая у него болѣзнь -- она не могла разсказать, такъ-какъ посреди ея рѣчи съ ней сдѣлался сильнѣйшій припадокъ и она упала безъ чувствъ.
   "Ого, говорю я, продолжалъ Самсонъ:-- это судороги въ сердцѣ, и въ такую минуту. Охъ, ужь эти мнѣ женщины -- всегда все дѣлаютъ некстати. Ну, ангину викторисъ, или аневризмъ, нельзя лечить, дѣйствуя на легкія, животъ, печень или тамъ на что другое, какъ увѣряютъ дураки доктора, а надо дѣйствовать на мозгъ. Поэтому вмѣсто того, чтобъ добираться до мозгу черезъ животъ и тѣмъ дать случай больному десять разъ умереть прежде чѣмъ лекарство подѣйствуетъ, я прямо обратился къ мозгу и далъ ей понюхать хлороформу. Моя барыня тотчасъ заснула, а я бѣгомъ къ ея мужу. Ну, живѣе, смотри, чтобъ мнѣ не потерять обоихъ паціентовъ."
   Комната больнаго была полна народомъ, всѣ сосѣди сбѣжались посмотрѣть на его страшныя страданія. Дѣйствительно, несчастный Макслей, повидимому, лежалъ въ предсмертныхъ мукахъ. Ужасныя судороги изломали все его тѣло, такъ что онъ лежалъ дугой, едва только касаясь постели головой и пятками; зубы его были стиснуты и глаза дико блуждали.
   Подлѣ постели стоялъ врачъ, мистеръ Осмондъ; онъ постоянно клалъ на животъ больнаго горячія салфетки и старался, но тщетно, влить ему въ ротъ нѣсколько капель опіума.
   -- А! Докторъ Самсонъ, сказалъ онъ очень учтиво, увидавъ новаго пришельца: -- очень радъ. Припадокъ изъ рода каталептическихъ; я прикладывалъ горячія салфетки и...
   Самсонъ, необращавшій вниманія на его слова и пристально наблюдавшій за больнымъ, вдругъ произнесъ съ совершенною увѣренностію:
   -- Отравленъ.
   -- Отравленъ! воскликнули всѣ присутствующіе.
   -- Отравленъ! воскликнулъ Осмондъ, у котораго въ спискѣ обыкновенныхъ болѣзней не значилось отравленія. Развѣ вы кого-нибудь подозрѣваете?
   -- Нѣтъ, я ничего не подозрѣваю и не предполагаю, сэръ -- я знаю. Этотъ человѣкъ отравленъ стрихниномъ. Ну, дайте дорогу, ротозеи. Гарди, ты человѣкъ, деражи его за обѣ руки. Такъ, молодецъ.
   Быстро скинувъ съ себя сюртукъ, Самсонъ вскочилъ на постель, поскидалъ на скорую руку компрессы, обмакнулъ платокъ въ хлороформъ и поднесъ его къ носу больнаго; но ядъ былъ такъ силенъ, что надо было три раза возобновлять эту операцію прежде, чѣмъ больной впалъ въ безпамятство.
   Не успѣлъ хлороформъ подѣйствовать, какъ тѣло больнаго выпрямилось, мускулы ослабли, въ доказательство чего Самсонъ совершенно легко загнулъ ему колѣно.
   -- Удивительно, произнесъ Осмондъ.
   -- Ничего нѣтъ удивительнаго для того, кто знаетъ причину явленія.
   Потомъ, обращаясь ко всѣмъ присутствующимъ, онъ спросилъ, не замѣтилъ ли кто, черезъ сколько времени возвращаются судороги.
   -- Къ сожалѣнію, онѣ постоянны, замѣтилъ Осмондъ.
   -- Милости...вый го...сударь, на свѣтѣ нѣтъ ничего постояннаго. Во всякой болѣзни есть припадки, начиная отъ зубной боли до рака.
   Онъ повторилъ свой вопросъ еще нѣсколько разъ, измѣняя его форму; наконецъ одна маленькая дѣвочка отозвалась:
   -- Позвольте, сэръ; его дергаетъ черезъ каждыя десять минутъ; я смотрѣла на часы, потому что мнѣ надо нести обѣдъ отцу ровно въ полдень.
   -- Вотъ возьмите пол-гинеи за то, что вы не такая дура, какъ всѣ остальные, и особливо докторъ, воскликнулъ Самсонъ и бросилъ дѣвочки золотую монету.
   Между тѣмъ Макслей очнулся и вздохнулъ легче. Такъ онъ пролежалъ ровно восемь минутъ, въ полномъ сознаніи, и безъ боли; на девятой минутѣ, Самсонъ снова сталъ подчивать его хлороформомъ.
   -- Я тебя удивлю, другъ мой, стрихнинъ, говорилъ онъ вслухъ,-- Посмотримъ, какъ ты станешь его трясти, когда онъ безъ чувствъ. Доктора-то говорятъ, что ты, голубчикъ, дѣйствуешь на спинной мозгъ. Ну, дѣйствуй же, я тебѣ позволяю. Ага, не можешь. Ты долженъ пройти чрезъ головной мозгъ прежде, а тамъ уже мѣсто занято, гораздо сильнѣйшимъ средствомъ. И я буду дѣйствовать хлороформомъ до той минуты, пока твоя сила испарится; вѣдь ты -- растительное вещество.
   И Самсонъ пустился въ подробное объясненіе своей хронотермической теоріи, словно передъ нимъ была аудиторія студентовъ.
   -- Боже мой! Боже мой! Помогите! Помогите! вдругъ заревѣлъ больной, и тѣло его снова стало сводить самыми страшными судорогами.
   Самсонъ бросился къ нему съ хлороформомъ.
   -- Ну, нюхай! Хорошо. Вы видите, господа, что ему лучше; иначе бы онъ не могъ кричать.
   -- О!-о!-о! мычалъ Макслей и снова впалъ въ безпамятство.
   Самсонъ продолжалъ свою научную лекцію, какъ бы ни въ чемъ ни бывало.
   -- Теорія эта великая, но дѣло въ томъ: если ядъ такъ силенъ, что можетъ повторять припадки каждыя пять минутъ вмѣсто десяти, то больной умретъ. Если же, напротивъ, я добьюсь протянуть эти періодическія десять минутъ до получаса, то онъ будетъ жить. Во всякомъ случаѣ мы васъ, господа, не задержимъ. Къ часу все будетъ кончено.
   При этихъ словахъ, три женщины въ толпѣ расплакались.
   -- О! голубчикъ нашъ, Макслей. Насталъ его послѣдній часъ. Теперь уже болѣе двѣнадцати, а онъ умретъ въ часъ, голосили онѣ.
   -- Что вы тамъ врете, дуры! воскликнулъ Самсонъ.-- Я сказалъ, что все кончится къ часу, но какъ же кончается болѣзнь? Или смертью или выздоровленіемъ.
   -- Вотъ радостная вѣсть для бѣдной Сусанны. Ея мужъ выздоровѣетъ къ часу. Самъ докторъ говоритъ, болтали тѣ же женщины.
   Самсонъ пожалъ плечами, но не сказалъ ни слова; несмотря на всю спою силу, онъ не могъ заставить толпу перемѣнить мнѣніе. Развѣ также попробовать хлороформъ и въ этомъ случаѣ?
   Спазмы становились все рѣже и слабѣе, а хлороформъ такъ пришелся понутру больному, что онъ просилъ дать ему въ руки стклянку, что бы понюхать усыпляющей влаги при первыхъ признакахъ приближеніи страшнаго недуга.
   -- Ну, теперь всякій дуракъ можетъ кончить мое леченіе, сказалъ Самсонъ и сдалъ больнаго на руки Осмонду, строго наказавъ ему, чтобъ онъ продолжалъ пока это средство, а потомъ далъ бы стаканъ или два водки. Если больной опьянѣетъ, тѣмъ лучше. Это ослабитъ его физическую память и, забывъ свои страданія, онъ скорѣе выздоровѣетъ. Ну, теперь къ больной. И живо.
   -- Физическая память! повторялъ Осмондъ самъ себѣ.-- Что этимъ хотѣлъ сказать проклятый знахарь?
   Между тѣмъ Самсонъ и Альфредъ полетѣли въ Альбіон-виллу. На дорогѣ на нихъ бросился владѣлецъ кэба, совершенно пьяный. Альфредъ ударилъ его кнутомъ, потомъ бросилъ ему гинею и дѣло было въ шляпѣ. Выходя изъ экипажа, Альфредъ робко спросилъ: можетъ ли онъ войти и посмотрѣть, какъ докторъ вылечитъ и мистриссъ Макслей.
   -- Разумѣется, отвѣчалъ Самсонъ, не подозрѣвая, въ какихъ отношеніяхъ Гарди былъ съ Додами.
   -- Такъ позовите меня въ домъ при мистриссъ Додъ, сказалъ Альфредъ.
   -- О! о! понимаю, произнесъ Самсонъ.
   Мистриссъ Макслей уже оправилась и сидѣла въ столовой, обливаясь слезами; но Доды не пускали ее домой, боясь, чтобъ ее не поразила на дорогѣ роковая вѣсть о смерти мужа.
   Самсонъ влетѣлъ въ комнату, сіяя торжествомъ.
   -- Ну, вотъ и отлично. Нечего плакать. Онъ еще много надуритъ на своемъ вѣку; только счастіе, что вы обратились ко мнѣ, а не къ этимъ скотамъ-докторамъ. Не ссориться бы вамъ больше, еслибъ не хронотермическая теорія. Но поблагодарите-ка еще моего Гарди: онъ бѣгалъ для насъ, сломя голову, завладѣлъ первымъ попавшимся экипажемъ и галопомъ отвезъ меня къ вашему мужу. Еслибъ я опоздалъ двумя минутами, вашъ Джемсъ уже зналъ бы теперь великую тайну. И, подбѣжавъ къ растворенному окну, онъ крикнулъ Альфреду: -- Ау! Взойдите-на сюда. Наша красавица хочетъ выразить вамъ свое одобреніе.
   Альфредъ вошелъ въ комнату очень скромно. Мистриссъ Додъ приняла его совершенно любезно, Джулія покраснѣла, по глаза ея говорили краснорѣчивѣе всякимъ похвалъ. Дѣйствительно, лица обоихъ молодыхъ людей стоили, чтобъ ихъ срисовать. Какъ ловко они изподтишка бросали другъ на друга взгляды, полные любви и нѣжности, и потомъ прикидывались совершенно хладнокровными. Но ихъ счастливыя лица выдавали тайну, которую они такъ искусно старались скрыть. Невинная идиллическая любовь имѣетъ то преимущество надъ мелодраматическою, что всякая бездѣлица дѣлается источникомъ самого полнаго блаженства. Альфредъ и Джулія не были наединѣ, не смѣли нетолько говорить о своей любви, но даже смотрѣть другъ на друга, и все же сознаніе, что они въ одной комнатѣ, наполнило ихъ сердца блаженствомъ.
   -- Но, докторъ, спросила мистриссъ Макслей:-- дѣйствительно ли ему лучше?
   -- Онъ внѣ опасности,
   -- Но скажите же мнѣ, что съ нимъ?
   -- Ахъ, да, я и забылъ. Просто отравленъ.
   Всѣ присутствующіе вскрикнули отъ ужаса, а мистриссъ Макслей оскорбилась.
   -- Не порочьте моего дома, сэръ. Мы не держимъ ядовъ.
   -- О! женщина, женщина. Вы очень хорошо знаете, что вы держите стрихнинъ для потѣхи вашихъ домашнихъ животныхъ.
   -- Стрихнинъ! Я никогда объ немъ и не слыхала. Не латинское ли это названіе мышьяка?
   -- О, невѣжество. Мышьякъ -- вещество металлическое, а стрихнинъ -- растительное. Слушайте, какъ было дѣло. Приходитъ ко мнѣ на дняхъ вашъ мужъ и проситъ стрихнину, чтобъ отравить безвредное домашнѣе животное -- мышь. Я ему сказалъ, что мыши такое же созданіе природы, какъ Макслей, и жизнь имъ такъ же сладка, какъ и ему. Но когда онъ не хотѣлъ слушать моихъ ученыхъ и христіанскихъ теорій, и я его послалъ къ чорту, онъ взялъ, да прямо къ доктору, да вдвоемъ, убійцы, и отравили несчастное животное. Но потомъ скрягѣ стало жаль, онъ вѣрно сжарилъ убитаго врага и съѣлъ; а въ мышѣ-то былъ стрихнинъ; онъ и загулялъ по его тѣлу и чуть-чуть не доѣхалъ убійцу. И подѣломъ мошеннику. Не покушайся на жизнь ближняго.
   -- Да помилуетъ васъ Господь, сказала мистриссъ Макслей задумчиво.
   -- За то, что я спасъ убійцу? Наврядъ-ли.
   Мистриссъ Макслей, которая въ послѣднія минуты выказывала очень странное волненіе, теперь встала и поспѣшно отправилась домой.
   Остальные усѣлись за завтракъ. Альфредъ и Джулія, конечно, ничего не ѣли: они питались взглядами любви, которыми украдкою мѣнялись. Вскорѣ Самсонъ вскочилъ и предложилъ Альфреду идти съ нимъ по больнымъ. Тотъ не могъ отказаться.
   Вечеромъ къ Самсону пришелъ Макслей съ женой поблагодарить его и вручить гинею. "Мужъ и жена -- одна сатана, докторъ", пояснилъ скряга.
   -- Эко самолюбіе, подумаешь! воскликнулъ Самсонъ.-- Неужели вы думаете, ваша жизнь стоитъ гинеи? Да помилуйте, вѣдь это 252 пенса или 908 полушекъ.
   Макслей выразилъ сожалѣніе, хотя въ душѣ обрадовался и просилъ, чтобъ докторъ во всякомъ случаѣ принялъ корзинку съ пискарями, которыхъ онъ самъ наудилъ. Самсонъ принялъ подарокъ и полюбопытствовалъ: какъ Макслей устроилъ, чтобъ отравиться.
   Мистриссъ Макслей не выдержала и повинилась во всемъ. Она замѣтила утромъ, что мужъ ея отложилъ въ сторону кусокъ кролика, и на ея вопросъ: для кого это, отвѣчалъ -- для мыши. Находя, что этого куска слишкомъ много для такого маленькаго звѣря, она отрѣзала часть и положила въ котелъ для мужа.-- Ну, что жь, кончила она:-- Джемсу подѣломъ: мужья не должны имѣть ядъ въ домѣ, не сказавъ женамъ. Но погодите, отомщу же я этой проклятой мыши.
   Макслей грозилъ ей свернуть шею, если она только посмѣетъ коснуться до мыши пальцемъ.-- Я теперь знаю, сказалъ онъ:-- что значитъ быть отравленнымъ. Оставь ее въ покоѣ; намъ всѣмъ въ домѣ будетъ довольно мѣста.
   На другой день, Макалей встрѣтилъ Альфреда и поблагодарилъ его.
   -- Немногіе въ Баркинтонѣ сдѣлали что нибудь для меня, мистеръ Альфредъ.-- Ваше имя теперь я запишу послѣ капитана.
   Альфредъ замѣтилъ, что онъ ничего не сдѣлалъ, а вся заслуга за Самсономъ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, отвѣчалъ Макслей.-- Докторъ исполнилъ свой долгъ, а васъ ничто не заставляло помочь мнѣ.
   Чувство благодарности скряги вскорѣ подвергнулось испытанію. Въ утро того роковаго дня, когда Додъ вышелъ на берегъ въ Баркинтонѣ, Макслей получилъ письмо изъ Канады отъ сына, который его извѣщалъ, что тамошній агентъ мистера Гарди прекратилъ уплату по векселямъ. Это было ясное доказательство банкрутства, и потому онъ совѣтовалъ отцу тотчасъ вынуть изъ банка всѣ свои деньги.
   Испуганный Макслей, не сказавъ ни слова женѣ, побѣжалъ прямо въ банкъ. Но было еще только девять часовъ и контора была закрыта.
   Онъ сталъ ходить взадъ и впередъ въ сильномъ волненіи; его пугала мысль, что, можетъ быть, банкъ совсѣмъ не откроется. Успокоившись немного, онъ рѣшилъ взять обратно всѣ свои деньги, зашить ихъ въ свой карманъ и никому объ этомъ ни слова, ни даже своей женѣ. Какoe ему было дѣло до сосѣдей, да и зачѣмъ вредить Гарди, если ему выплатятъ всѣ деньги сполна?
   Пробило десять часовъ и ставни банка не открывались. Прошло еще пять минутъ, Макслея начала трясти лихорадка. Еще три минуты -- и явился мальчикъ лѣтъ шестнадцати. Онъ очень хладнокровно отворилъ ставни, и Макслей, вздохнувъ свободнѣе, мысленно воскликнулъ:-- Да благословитъ тебя Господь-Богъ.
   Собравшись съ силами и придавъ своему лицу самое обыкновенное выраженіе, какъ-будто ни въ чемъ не бывало, онъ вошелъ въ контору. Въ груди же его пылалъ огонь, готовый пожрать всѣхъ, при первомъ отказѣ выплатить его деньги.
   -- Здравствуйте, мистеръ Макслей, сказалъ молодой Скннеръ.
   -- Здравствуйте, сэръ.
   -- Чѣмъ можемъ служить вамъ?
   -- Я подожду свою очередь, сэръ.
   -- Я къ вашимъ услугамъ.
   -- Сколько у васъ моихъ денегъ?
   -- Вы хотите знать нашъ балансъ? Сейчасъ я посмотрю. Девятьсотъ-четыре фунта.
   -- Я бы желалъ ихъ получить, сэръ.
   "Нагрянула бѣда", подумалъ Скинеръ и невнятно произнесъ вслухъ: -- что вы насъ покидаете?
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ Макслей -- его внутренность вся дрожала, но не одинъ мускулъ не видалъ его волненія:-- это только дня на два.
   -- А! понимаю, вы хотите купить землю. Но послушайте; Гарди, кажется, намѣренъ вамъ предложить землю, которую онъ купилъ за городомъ. Вы, можетъ быть, и сошлись бы.
   -- Вѣроятно, сэръ.
   -- Такъ не подождете ли вы, пока онъ придетъ?
   -- Отчего же нѣтъ.
   -- Онъ скоро придетъ. А какая славная погода, мистеръ Макслей.
   -- Постойте, сэръ. Я желаю прежде всего получить свои деньги. Пока вы ихъ будете считать, подойдетъ и мистеръ Гарди. Вы ихъ не прогуляли?
   -- Что вы хотите сказать, сэръ?
   -- Гарди вѣдь не стали ворами?
   -- Что вы, съума сошли или пьяны, мистеръ Макслей?
   -- Ни то, ни другое. Только я хочу получить свою собственность. Отдайте мнѣ сейчасъ мои деньги, или я подыму весь городъ.
   -- Генри, вычеркните въ книгахъ имя Джемса Макслея, произнесъ съ достоинствомъ Скинеръ. Но сказавъ это, онъ закусилъ языкъ. Что было дѣлать? Въ банкѣ уже давно не видали девятисотъ фунтовъ звонкой монеты.
  

XVIII.

   Скинеръ, называемый только потому молодимъ, что когда-то. его отецъ служилъ въ той же конторѣ Гарди, смотрѣлъ въ послѣднее время на своего хозяина съ очень разнородными чувствами. Гарди, какъ извѣстно читателю, подкапывался словно кротъ, подъ чужія деньги, поддѣлывая цифры въ своихъ книгахъ, а Скинеръ былъ именно тотъ кротоловъ, о которомъ мы говорили. Онъ зналъ, слѣдилъ за всѣми его дѣйствіями, и потому не могъ не смотрѣть на Гарди съ тѣмъ чувствомъ превосходства, съ которымъ искусный сыщикъ смотритъ на свою жертву. Но гораздо сильнѣе этого чувства была въ немъ старая привычка преклоняться съ уваженіемъ передъ Гарди. Если А смотрѣлъ на Б впродолженіе тридцати лѣтъ какъ на нѣчто высокое, недосягаемое, то онъ никакъ не можетъ вдругъ поднять носъ и смотрѣть на него свысока. Человѣкъ, а тѣмъ болѣе торговый -- рабъ привычки.
   Къ тому же Ричардъ Гарди совершенно уничтожалъ Скинера своимъ величіемъ, своей важной осанкой. Высокаго роста, въ черномъ, застегнутомъ доверху, сюртукѣ, онъ одинаково поражалъ всѣхъ какъ на улицѣ, такъ и въ комнатѣ. Мѣрно, торжественно проходилъ онъ въ толпѣ, едва касаясь пальцемъ широкихъ полей своей шляпы, въ отвѣтъ на низкіе поклоны всѣхъ прохожихъ. Иной бы сказалъ, посмотрѣвъ на него, что это движется не человѣкъ, а оживленная колонна золотыхъ монетъ. Когда же онъ снималъ свою шляпу и возсѣдалъ въ пріемной банка, то былъ еще величественнѣе; его большая голова, высокій лобъ и морщинистое, умное лицо невольно вселяли уваженіе. Особенно это зрѣлище поражало Скинера, который не могъ смотрѣть на это лицо, да этотъ лобъ безъ чувства удивленія. И онъ невольнымъ образомъ прощалъ Гарди его обманъ, соображая, сколько денегъ онъ долженъ былъ спустить прежде, чѣмъ рѣшился на поддѣлку итоговъ! Мало но малу, привычка взяла верхъ надъ чувствомъ честности и онъ началъ смотрѣть на поступокъ своего хозяина уже не съ нравственной, а съ чисто-ариѳметической точки зрѣнія. Ставъ на эту почву, онъ уже не могъ скрыть своего восторга отъ ума и ловкости крота, и такимъ образомъ кротоловъ, самъ того не замѣчая, поддался развращающему вліянію своей же жертвы. Такъ бываетъ всегда.
   Кто слѣдитъ за безчестнымъ дѣломъ, не открывая его, тотъ потворствуетъ ему; а кто потворствуетъ, тотъ кончаетъ тѣмъ, что помогаетъ преступленію.
   Въ началѣ Скинера оскорбляло, что Гарди недовѣряетъ ему. Неужели сынъ стараго Боба Скинера, послѣ столькихъ лѣтъ службы, подорветъ фирму Гарди? Это его мучило и онъ утѣшалъ себя только тѣмъ, что самъ проникнулъ во всѣ тайны своего недовѣрчиваго хозяина. Но уязвленная гордость выказывается скорѣе всѣхъ другихъ чувствъ и потому Скинеръ все-таки измѣнился въ своемъ обращеніи съ Гарди; и хотя эта перемѣна была почти незамѣтная и выражалась очень рѣдко, но осторожный Гарди, который въ послѣднее время сталъ еще проницательнѣе, тотчасъ обратилъ на нее вниманіе. "Что это со Скинеромъ?" думалъ онъ: "надо разузнать". Онъ началъ подмѣчать и вскорѣ убѣдился, что дѣло неладно. Съ этой минуты судьба Скинера была рѣшена.

-----

   Было два часа пополудни. Гарди только-что пришелъ въ контору и, возсѣдая въ пріемной съ важностью Катона, разбиралъ счетныя книги.
   Скинеръ также сидѣлъ за работой, очень веселый и счастливый. Благодаря единственно его присутствію духа, Макслей не сорвалъ банка, и онъ представлялъ себѣ въ самыхъ радужныхъ краскахъ, какъ Гарди будетъ его благодарить за спасеніе. "Послѣ этого" думалъ Скинеръ: "онъ уже не будетъ въ состояніи болѣе отъ меня скрываться. Онъ почтитъ меня своею довѣренностью, которую я вполнѣ заслужилъ."
   Посреди этихъ размышленій, онъ вдругъ услышалъ спокойный, торжественный голосъ Гарди. Онъ звалъ его въ пріемную.
   Скинеръ, внутренно улыбаясь, поспѣшилъ туда. Гарди очень торжественно стряпалъ свои счеты и, молча подавъ Скинеру конвертъ, продолжалъ свою работу. И съ этимъ мановеніемъ всесильной руки, Скинеръ неожиданно изъ настоящаго перешелъ въ область прошедшаго. Въ этомъ конвертѣ заключались: 1) чекъ на мѣсячное жалованье; 2) аттестатъ; 3) отставка очень приличная, но безаппеляціонная.
   Скинеръ остолбенѣлъ; улыбка исчезла съ его лица и замѣнилась какимъ-то горькимъ изумленіемъ. Онъ долго не могъ выговорить слова: "Меня выгоняютъ!" наконецъ воскликнулъ онъ: "меня, Ноя Скинера? Вашъ отецъ никогда бы этого не сдѣлалъ съ моимъ отцомъ." Первыя слова онъ произнесъ дрожащимъ отъ страха голосомъ; но видя, что онъ остался живъ, что громъ не поразилъ его, онъ нѣсколько ободрился. Гарди не отвѣчалъ, но продолжалъ работать cъ достоинствомъ Брута и непреложностью судьбы. Скинеръ началъ выходить изъ себя. Онъ пристально посмотрѣлъ на Гарди и подумалъ: "Проклятый! У тебя нѣтъ сердца!" Онъ, однако, подождалъ нѣсколько минутъ, надѣясь, что Гарди смягчится; у него самого уже слезы навертывались на глазахъ. Но Гарди былъ холоденъ, какъ ледъ.
   Наконецъ, блѣдный отъ злобы, скрежеща зубами, Скинеръ подошелъ къ столу и сказалъ очень низкопоклонно: "Не удостоите ли вы мнѣ сказать: за что вы меня выгоняете послѣ тридцатипятилѣтней службы?"
   -- Торговые люди причинъ не объясняютъ, сухо отвѣчалъ Гарди:-- довольно и того, что я вамъ даю хорошій аттестатъ и что мы разстаемся друзьями.
   -- Нѣтъ, мы не разстанемся друзьями, отвѣчалъ рѣзко Скинеръ:-- если мы останемся вмѣстѣ, то будемъ друзьями, но разойдемся мы врагами.
   -- Какъ вамъ угодно, мистеръ Скинеръ; я васъ болѣе не задерживаю.
   И Гарди такъ торжественно махнулъ рукой, что Скинеръ бросился къ дверямъ; но схватившись за ручку, онъ снова опомнился. Злоба, негодованіе поддержали его. Онъ обернулся и, прижавшись спиною къ двери, началъ говорить шопотомъ, но пронзительнымъ, страшнымъ, словно шипѣніе змѣи:
   -- Но я вамъ скажу, почему бы вамъ слѣдовало меня не оскорблять. Я вамъ представлю двѣ причины. Первая -- что безъ меня банкъ былъ бы уже закрытъ сегодня въ десять часовъ... вы можете сколько хотите удивляться... но спасенъ мною банкъ, а не вами. Вторая причина -- что если вы сдѣлаете меня вашимъ врагомъ, вы погибли. Я слишкомъ много знаю, сэръ, чтобъ меня прогонять, слишкомъ много.
   При этихъ словахъ Гарди подшить голову и торжественно посмотрѣлъ прямо въ глаза своему противнику, но такъ пристально и лѣниво, какъ смотритъ левъ на ужалившую его змѣю. Всякое слово Скинера жгло его какъ горячимъ углемъ, но ни одинъ мускулъ его лица не дрогнулъ.
   Одно только его выдало -- кровь быстро прилила къ его остывшему сердцу и щоки стали блѣдны, какъ полотно, Скинеръ понялъ, что его ударъ былъ меткій.
   -- Ну, полно, сказалъ онъ добродушно: -- къ чему выгонять меня отсюда, когда васъ самихъ выгонятъ на этой недѣли?
   -- Нахалъ! подлецъ!.. Извольте объясниться, мистеръ Скинеръ.
   -- Ага! разшевелилъ-таки я вашу мраморную натуру. Да. Я все объясню. Банкъ совершенно подорванъ, и не можетъ существовать болѣе сорока-восьми часовъ.
   -- Вона какъ. Уничтоженъ въ одинъ день отставкой Ноя Скинера! Не совѣтую вамъ этого повторять, а то я васъ упрячу. Теперь мы наединѣ. Имѣете вы мнѣ еще что сказать, прежде чѣмъ оставите навсегда бѣдный, погибшій безъ васъ банкъ?
   -- Да, сэръ, и очень много. Я вамъ скажу вашу исторію прошедшую, настоящую и будущую. Дорога къ богатству, трудная для насъ грѣшныхъ, вамъ была легка: добрый отецъ вамъ все приготовилъ. Вамъ только предстояло брать деньги у дураковъ, которые воображаютъ, что не могутъ ихъ беречь сами, мѣнять эти деньги на фонды и жить барышомъ на получаемый барышъ. Но вамъ этого было мало: вы хотѣли въ одинъ день сдѣлаться Ротшильдомъ, вы пустились въ спекуляціи и бросили въ окошко трудовыя деньги вашего отца. Тогда вы принялись стряпать счетныя книги (Гарди вздрогнулъ), писали по-своему и барышъ и потерю, наполняли свой карманъ изъ общественной казны, и когда ваша работа будетъ совсѣмъ готова, когда яблочко созрѣетъ, вы насъ втянете въ банкротство. Но вы забываете одно: злостное банкротство не есть прямой путь къ богатству -- нѣтъ, это хоть и широкая, но извилистая проселочная дорога, проходящая подъ самыми стѣнами тюрьмы.
   Лицо Гарди исказилось.
   -- Вы совершенно правы, сэръ, продолжалъ его истязатель: -- вы во время состряпали свои книги. Балансъ выведенъ на чистоту. Вы пожертвуете всѣмъ, ничего себѣ не оставите, отдадите все кредиторамъ до портрета вашей жены, до послѣдней кострюли. Банкротъ спасетъ только свою честь и... шесть тысячъ фунтовъ, зашитыхъ въ старомъ пальто; новое онъ отдастъ кредиторамъ, какъ честный человѣкъ.
   Гарди застоналъ.
   -- Слушайте далѣе, сэръ, теперь самое интересное: въ то время, какъ вы приготовляли фальшивыя книги, бѣдный, презрѣнный Ной Скинеръ вписывалъ себѣ въ особую книжку настоящія, вѣрныя цифры. Очень будетъ любопытно сравнить эти книги въ судѣ. Я это дѣлалъ для забавы: надо чѣмъ нибудь занять длинные вечера, и къ тому же я люблю очень цифры; но теперь, какъ меня прогнали, мнѣ надо постараться выручить изъ нихъ что нибудь. Вотъ странно-то, что вы не кого другаго, а именно меня выгнали на улицу, какъ собаку.
   Гарди отвернулся и въ эту минуту униженія и страха вкусилъ всю всю горечь нравственной смерти.
   Его совѣсть говорила ему: вызови Скинера на бой и воротись во что бы то ни стало на прямую дорогу. Но какъ это сдѣлать? Къ его книгахъ всѣ цифры были поддѣланы. Конечно, онъ могъ поставить настоящую сумму въ балансѣ, просто прибавивъ къ остаткамъ банковыхъ денегъ свои собственныя; но чтобъ прійти къ этому, совершенно точному и справедливому результату, онъ долженъ былъ наставить среди счетовъ цифры наобумъ, что, конечно, было бы замѣчено и повлекло бы за собою тюремное заключеніе: кто же бы повѣрилъ, что онъ лжетъ въ цифрахъ только для того, чтобъ дойти до правильнаго итога? Нѣтъ, онъ запутался въ своихъ же сѣтяхъ и теперь былъ совершенно въ рукахъ своего прикащика. Нечего было дѣлать -- онъ повиновался необходимости.
   -- Скинеръ, сказалъ онъ:-- ваша выгода была отойти отъ меня, пока еще банкъ не лопнулъ, ибо вы тотчасъ же достали бы себѣ другое мѣсто; но если вы обижаетесь, что я вамъ даю отставку, для вашей же пользы, потому я васъ накажу; оставивъ снова у себя.
   -- Я охотно останусь вамъ служить, сэръ, поспѣшно отвѣчалъ Скинеръ: -- что же касается моихъ грубыхъ словъ, то забудьте объ этомъ. Меня поразило въ самое сердце, что вы меня прогнали именно въ ту минуту, когда вы болѣе всего во мнѣ нуждаетесь.
   "Іезуитъ проклятый!" подумалъ Гарди, но громко прибавилъ:-- это правда, Скинеръ; мнѣ, дѣйствительно, теперь нуженъ вѣрный и искусный слуга, который бы сочувствовалъ моему положенію и могъ бы мнѣ помочь и посовѣтовать. Вы сами знаете, есть ли человѣкъ въ Англіи, который бы болѣе меня нуждался въ довѣренномъ лицѣ. Горько мнѣ было въ первую минуту узнать, что вы открыли мою тайну; но, теперь я радъ что вы все знаете; я вижу, что я недостаточно цѣнилъ ваши способности и усердіе.
   Такъ унижался гордый банкиръ передъ своимъ нищимъ-прикащикомъ; и послѣ нѣсколькихъ словъ, онъ увидѣлъ, что этимъ путемъ можно было все сдѣлать изъ Скинера. Они совершенно помирились и Гарди тотчасъ предложилъ Скинеру продолжать подложные счеты. Тотъ вздрогнулъ, смутился, но вскорѣ изъявилъ согласіе и сдѣлался такимъ образомъ сообщникомъ въ подлогѣ. Тогда его хозяинъ разсказалъ ему откровенно все, чего невозможно было отъ него скрыть.
   -- Ну-съ, я вазгь разскажу теперь, сказалъ Скинеръ: -- что я для васъ сдѣлалъ сегодня поутру. Вы, можетъ быть, услыхавъ мой разсказъ, не станете удивляться моему хвастовству. Макслей, подозрѣвая судьбу банка, пришелъ и потребовалъ всѣ свой деньги до послѣдняго шиллинга. Я не зналъ, что дѣлать, потъ съ меня валилъ градомъ; наконецъ, я ободрился и... Тутъ Скинеръ разсказалъ подробно, какъ онъ вывернулся отъ Макслея и спасъ банкъ. Хитрость его была такая невѣроятная и смѣшная, что они оба не могли удержаться отъ смѣха. Дѣйствительно, эта шутка оказалась впослѣдствіи очень удачной: она стоила жизни двумъ человѣкамъ.
   Пока они еще смѣялись, дверь отворилась и меньшій прикащикъ громко произнесъ:
   -- Капитанъ Додъ желаетъ васъ видѣть, сэръ!
   -- Капитанъ Додъ!
   И въ одну секунду принужденная улыбка исчезла съ лица Гарди.
   -- Ты ему сказалъ, что я дома?
   -- Да, сэръ. Вы мнѣ ничего не приказывали, а онъ увѣряетъ, что вы его непремѣнно примете.
   -- Жаль! очень жаль! Ну, пустите его, когда я позвоню.
   Когда прикащикъ вышелъ изъ комнаты, мистеръ Гарди объяснилъ своему новому союзнику, какая опасность ему грозила со стороны миссъ Джуліи Додъ.
   -- И вотъ теперь, сказалъ онъ:-- женщины послали на меня отца. Онъ начнетъ разглагольствовать, что дочь его умретъ, если не выйдетъ за моего сына, и т. д, и т. д.
   Услыхавъ это, Скинеръ торопливо вскочилъ, предлагая уйти въ контору.
   -- Нѣтъ, ни за что, отвѣчалъ рѣзко Гарди:-- я скажу, что мы съ вами заняты, и тѣмъ кончу эти глупые любовные разговоры. Откройте книгу и углубитесь въ нее.
   Съ этими словами онъ позвонилъ и оба сообщника наклонились надъ книгою, совершенно поглощенные работою.
   Вмѣсто убитаго горемъ отца, котораго они ждали, въ комнату влетѣлъ Додъ, сіяя счастьемъ и торжествомъ:
   -- Здравствуйте, сэръ! весело воскликнулъ онъ:-- давно я васъ не видалъ.
   И онъ дружески протянулъ руку. Гарди молча протянулъ свою; не выходя изъ своей роли, онъ, однако, терялся въ догадкахъ. Додъ съ жаромъ сжалъ холодную руку банкира.
   -- Знаете, сэръ, продолжалъ онъ:-- я только что съ корабля и не видалъ еще жены. Прямо къ вамъ пришелъ.
   -- Это очень льститъ моему самолюбію, сэръ, отвѣчалъ сухо Гарди: -- но чему приписать это странное предпочтеніе? Сдѣлайте одолженіе, объясните въ двухъ словахъ, зачѣмъ вы пришли... Мы съ мистеромъ Скинеромъ очень заняты.
   -- Зачѣмъ я пришелъ? Да зачѣмъ ходятъ къ банкиру? У меня куча денегъ, отъ которыхъ хочу избавиться. Вотъ и все.
   Гарди широко открылъ глаза отъ удивленія, но не сказалъ ни слова.
   Додъ лукаво улыбнулся, вынулъ изъ кармана ножикъ и началъ проворно отпарывать пришитый къ рубашкѣ бумажникъ. Оба, и Скинеръ и Гарди, съ любопытствомъ слѣдили за этимъ необыкновеннымъ зрѣлищемъ.
   Наконецъ, Додъ съ торжествомъ подбросилъ на рукѣ свой бумажникъ и радостнымъ, взволнованнымъ голосомъ, въ нѣсколькихъ краснорѣчивыхъ словахъ разсказалъ псѣ страшныя приключенія этихъ тяжелыхъ, роковыхъ денегъ.
   -- И все же онѣ цѣлы, вотъ онѣ! восклицалъ онъ: -- но я болѣе не хочу ихъ таскать на себѣ, онѣ очень несчастливы. Будьте такъ добры, сэръ, поберегите ихъ для меня.
   -- Съ большимъ удовольствіемъ, капитанъ Додъ. Вы, вѣроятно, хотите ихъ внести въ счетъ мистриссъ Додъ?
   -- Нѣтъ! нѣтъ! Я съ тѣми деньгами не имѣю ничего общаго. Это дѣло между много и вами.
   -- Какъ вамъ угодно.
   -- Сумма-то огромная, сэръ.
   -- Будто, иронически замѣтилъ Гарди.
   -- По мнѣ, это -- страшная куча денегъ. Но для такого богатаго банкира, какъ вы, это, конечно, бездѣлица.
   Съ этими словами Додъ понизилъ голосъ и полушопотомъ произнесъ:
   -- Четырнадцать... тысячъ... фунтовъ...
   -- Четырнадцать тысячъ фунтовъ!!! воскликнулъ Гарди. Но въ ту же минуту онъ поборолъ свое смущеніе и очень хладнокровно прибавилъ:-- конечно, такой благоустроенный банкъ какъ нашъ имѣетъ дѣло и съ большими суммами. Скинеръ, отчего вы не подадите кресло капитану?
   -- Нѣтъ! нѣтъ! я здѣсь только легъ въ дрейфъ, пока не кончу съ деньгами, а ужь якорь бросать буду только дома. И открывъ бумажникъ, онъ подалъ деньги Гарди, который громко сосчиталъ 14,010 фунтовъ, 12 шиллинговъ и 6 пенсовъ.
   Додъ спросилъ росписку.
   -- Помилуйте, это не дѣлается; у васъ вѣдь текущій счетъ, отвѣчалъ банкиръ.
   Додъ видимо смутился.-- Нѣтъ, я не буду покоенъ, если разстанусь съ деньгами безъ росписки.
   -- Вы меня не поняли, замѣтилъ съ улыбкою Гарди.-- У насъ будетъ внесено въ книгу, что мы отъ васъ получили такую-то сумму, что все равно, что росписка. Впрочемъ, вы можете имѣть и росписку въ другой формѣ.
   Онъ открылъ свою конторку, вынулъ бланку и передалъ Скинеру. Послѣ того онъ, казалось, погрузился въ свои дѣла.
   Скинеръ сосчиталъ деньги, оставилъ ихъ на конторкѣ у Гарди и принялся очень медленно писать росписку. Межу тѣмъ, Додъ болталъ безъ умолка: такъ сердце его было переполнено радостью.
   -- Вотъ видите, говорилъ онъ: -- это -- состояніе моихъ дѣтей. Тутъ моей нѣтъ ни полушки, потому-то я ими такъ и дорожилъ. Это -- деньги моей маленькой Джуліи; она такая хорошенькая, и такъ любитъ своего отца, конечно, не болѣе чѣмъ онъ ее любитъ. Это -- деньги моего Эдуарда; вотъ честнѣйшій, благороднѣйшій мальчикъ на свѣтѣ; ужь что онъ скажетъ -- то свято. Да какъ же имъ и не быть хорошимъ людямъ: вѣдь они ея дѣти, дѣти лучшей жени, лучшей матери во всей Англіи; она мнѣ была вѣрной женой сколько лѣтъ, и я ей не измѣнилъ, какъ бы далеко я отъ нея ни былъ. Посмотрите только, какой я дуракъ, хвастаюсь своею плотью и кровью. Неудивительно, что маленькій джентльменъ смѣется надо мною. Смѣйтесь-смѣйтесь; у васъ вѣрно нѣтъ дѣтей. Но у васъ есть, сэръ; вы знаете, что такое отецъ, и потому я чувствую необходимость высказаться. Вы понимаете мою радость, что я спасъ состояніе моихъ дѣтей отъ всевозможныхъ опасностей, на сушѣ и на водѣ, и вручилъ эти дорогія моему сердцу деньги въ руки такого честнаго человѣка, какъ вы, и какъ былъ вашъ отецъ.
   Въ эту минуту Скинеръ подалъ ему росписку:

Баркинтонь. Ноября 10-го, 1847-го года.

   Получено отъ Давида Дода, сквайра, четырнадцать тысячъ десять фунтовъ, двѣнадцать шиллинговъ и шесть пенсовъ въ счетъ, для отдачи по востребованію.

За Ричарда Гарди
Ной Скинеръ.

   14,010 ф. 12 ш. 6 п.
  
   Додъ прочелъ eé.
   -- Вѣрно! воскликнулъ онъ: -- ну, теперь сердце мое покойно. Я избавился отъ страшной обузы. Прощайте! Дайте мнѣ пожать вашу руку! Я бы желалъ, чтобъ вы, чтобъ весь свѣтъ былъ такъ счастливъ, какъ я. Прощайте. Да благословитъ васъ Богъ! Съ этими словами онъ выбѣжалъ изъ комнаты и полетѣлъ въ Альбіон-виллу.

-----

   Едва Додъ успѣлъ исчезнуть, банкиръ и его прикащикъ молча взглянули другъ на друга.
   -- Не былъ ли это сонъ.? спрашивали они взглядами другъ друга.
   Затѣмъ Гарди опустилъ голову, закрылъ лицо руками и глубоко задумался. Наконецъ. Скинеръ внезапно прервалъ молчаніе, торжественнымъ возгласомъ: "Банкъ спасенъ! Ура, Гарди! Еще на сто лѣтъ!"
   Банкиръ вздрогнулъ, голосъ Скинера пробудилъ его отъ тяжелыхъ думъ. "Шш... шш." -- прошепталъ онъ и снова задумался.
   -- Вы думаете, это намъ поможетъ? наконецъ произнесъ онъ медленно, обращаясь къ своему прикащику: -- я вамъ скажу, наше положеніе такое мрачное, такое запутанное, что самъ Соломонъ не сказалъ бы, какъ тутъ слѣдуетъ поступить.
   -- Спасите банкъ, сэръ, во что бы ни стало.
   -- Какъ могу я снасти банкъ нѣсколькими тысченками, которыя я обязанъ отдать по первому требованію? Вы хорошо видите то, что у васъ передъ глазами, Скинеръ, но далѣе носа ни ничего не видите. Дайте мнѣ подумать.
   Долго думалъ Гарди, потомъ изложилъ на бумагѣ главнѣйшіе пункты своихъ размышленій, и прочелъ ихъ въ слухъ:
   1) Банкъ -- бездонная бочка. Если я брошу въ нее эти деньги, то разорю капитана Дода, а себѣ не сдѣлаю никакой пользы; выиграютъ лишь мои кредиторы.
   2) Миссъ Джулія Додъ -- собственница этихъ 14,000 или большей ихъ части, смотря по моей волѣ. Тотъ изъ дѣтей, кто первый женится, или выйдетъ замужъ, всегда обмошенничаетъ остальныхъ.
   3) Альфредъ Гарди, мой сынъ и кредиторъ, поуши влюбленъ въ No 2-й; въ настоящее время онъ дуется на меня зато, что я помѣшалъ его глупой любви, которая можетъ, однако, превратиться въ выгодную финансовую сдѣлку.
   4) Эти 14,000 отданы мнѣ лично, послѣ закрытія конторы, не внесены въ банкирскія книги и извѣстны только намъ двоимъ.
   -- Ну, представьте себѣ, продолжалъ онъ:-- что я смотрю на эти деньги какъ врученныя лично мнѣ. Банкъ лопнетъ, деньги исчезнутъ. Доды въ отчаяніи, до тѣхъ поръ, пока узнаютъ изъ публичныхъ отчетовъ, что ихъ деньги погибли не отъ банкротства. Между тѣмъ, я переговорю съ Альфредомъ и обѣщаю представить эти 14,000 съ моимъ родительскимъ благословеніемъ на бракъ его съ миссъ Додъ, подъ тѣмъ условіемъ, что онъ освободитъ меня отъ моего долга, и назначитъ мнѣ въ пожизненное пользованіе доходъ съ половины той суммы, которую оставилъ ему отецъ его матери. Любовь молодыхъ людей, конечно, заставитъ ихъ согласиться на все, и они легко уговорятъ своихъ стариковъ.
   Скинеръ былъ пораженъ этимъ геніальнымъ планомъ. Онъ замѣтилъ въ немъ лишь одинъ крупный недостатокъ.
   -- Вы ничего не сказали, что будетъ со мною, возразилъ онъ.
   -- Охъ! я объ этомъ еще не думалъ.
   -- Тутъ подумайте, сэръ, и я тогда буду имѣть удовольствіе работать съ вами вмѣстѣ. Вѣдь вы знаете, мы должны съ вами тянуть въ одну сторону.
   -- Я васъ не забуду, отвѣчалъ Гарди, вполнѣ чувствуя, что этотъ презрѣнный маленькій человѣкъ держитъ его въ рукахъ.-- Но, конечно, Скинеръ, вы согласны со мною, что былъ бы срамъ и грѣхъ ограбить этаго честнаго капитана, ради моихъ проклятыхъ кредиторовъ. Ахъ! Вы никогда не были отцомъ, вы не знаете чувствъ отца, какъ и онъ вамъ это высказалъ. Я, самъ отецъ, и онъ меня тронулъ до глубины сердца. Я люблю свою Джени такъ же горячо, какъ онъ свою Джулію, и я сочувствую ему. И потомъ онъ напомнилъ мнѣ о моемъ отцѣ. Не странно ли это, бѣдный матросъ былъ другомъ банкира. А почему? Потому, что они оба были честные люди. Охъ! этотъ морякъ принесъ съ собою въ эту душную комнату что-то свѣтлое, чистое -- свою честность, и теперь онъ унесъ ее съ собою. Зачѣмъ, зачѣмъ онъ не оставилъ здѣсь то, что намъ гораздо нужнѣе всѣхъ денегъ на свѣтѣ? Зачѣмъ онъ не оставилъ намъ своей честности, этого драгоцѣннаго дара, который отецъ мой унесъ съ собой въ могилу? Онъ былъ простякъ, но онъ былъ мудръ, честенъ и богатъ, но богатъ не деньгами только, а уваженіемъ, любовью, надеждами на вѣчное спасеніе! И я надъ нимъ смѣялся! О! Скинеръ! Скинеръ! Будь проклята минута моего рожденія.
   Скинеръ былъ внѣ себя отъ удивленія; онъ не подозрѣвалъ, что умные люди, совершающіе преступленія, подвержены угрызеніямъ совѣсти. Онъ испугался, чтобъ внезапное волненіе не сломало этаго желѣзнаго человѣка: такъ онъ страшно измѣнился въ одну секунду; раскаяніе не смягчило его, а грызло, ломало.
   -- Не говорите такъ, сэръ, промолвилъ Скинеръ!-- Ободритесь. Выпейте воды.
   -- Вы правы, мрачно отвѣчалъ Гарди:-- все это -- пустая болтовня. Всѣ мы только слѣпыя орудія случая.
   Съ этими словами, онъ отперъ желѣзный шкапъ, стоявшій у стѣны, бросилъ туда 14,000 ф. и съ шумомъ захлопнулъ дверцу. Въ ту же секунду какъ бы по мановенію жезла, открылась дверь изъ конторы и на порогѣ показалась страшная фигура Дода. Краска печезла съ его лица, онъ былъ блѣденъ какъ полотно, и глаза его дико блестѣли злобой и страхомъ.
  

XIX.

   Джемсъ Макслей вышелъ изъ банка совершенно счастливымъ человѣкомъ. Онъ спряталъ свои девятьсотъ-четыре фунта въ карманъ своихъ кожаныхъ штановъ и отправился на работу. Но возвратясь къ обѣду около двухъ часовъ, онъ началъ задумываться; къ тремъ часамъ онъ сталъ безпокоиться, а въ половинѣ четвертаго былъ снова совершенно несчастнымъ человѣкомъ. Онъ былъ столько же садовникъ, сколько и капиталистъ, а Гарди былъ ему долженъ тридцать шиллинговъ за работу.
   Такова натура человѣка вообще и Макслея въ особенности, такъ что девятьсотъ фунтовъ, лежавшіе въ его карманѣ, казались ему бездѣлицею въ сравненіи съ тѣми тридцатью шиллингами, которые могли ему улыбнуться.
   "Нѣтъ, я не хочу быть въ числѣ его кредиторовъ", думалъ Макелей: "какой будетъ дивидендъ на тридцать шиллинговъ? Да, конечно, не болѣе тридцати пенсовъ. Это мало, очень мало!"
   И воткнувъ свою лопатку въ землю, онъ отправился снова къ своему должнику. Подходя къ банку, Макслей увидѣлъ, какъ изъ дверей выскочилъ Додъ, сіяя счастьемъ и торжествомъ. Онъ непремѣнно пробѣжалъ бы мимо, еслибъ Макслей не остановилъ его.
   -- Ну, ужь какъ о васъ безпокоилась, сказалъ онъ, дружески пожимая руки капитану.
   -- Какъ, уже здѣсь знаютъ, что мой корабль погибъ? спросилъ Додъ съ испугомъ.
   -- Погибъ? Нѣтъ, но вы должны были пріѣхать уже. два мѣсяца тому назадъ. Погибъ? Неужели вашъ корабль погибъ? спросилъ онъ недовѣрчиво, какъ бы недоумѣвая, отчего такое страшное происшествіе не оставило неизгладимой печати на лицѣ Дода:
   -- Да, Джемсъ, корабль мой погибъ на французскомъ берегу и я потерялъ свои часы. Но, какое мнѣ дѣло. Я спасъ деньги. Онѣ теперь сохранно лежатъ въ банкѣ. Ну, прощайте, я лечу домой.
   -- Нѣтъ, капитанъ, погодите, воскликнулъ Макслей: -- вы выходите изъ банка; я полагалъ, что вы брали свои деньги, а вы говорите что-то другое. Не могли же вы серьёзно отнести туда денегъ.
   -- А вотъ могъ! И еще 14,000 ф. Чего онъ вылупилъ глаза: это деньги не мои -- дѣтскія. Ну, прощайте.
   И Додъ снова пустился бѣжать, но Макслей догналъ его въ два скачка и, схвативъ за плечо, почти неистово воскликнулъ:
   -- Вы -- сумасшедшій!
   -- Нѣтъ, а вы такъ, кажется, рехнулись.
   -- Это мы увидимъ, серьёзно произнесъ Макслей.-- Прежде, чѣмъ я васъ отпущу, вы мнѣ скажете: вы пошутили, или дѣйствительно были такъ глупы, что бросили въ банкъ четырнадцать... тысячъ... фунтовъ.
   Додъ посмотрѣлъ на него съ безпокойствомъ.
   -- Боже мой, вы меня пугаете! Развѣ что инбудь неладно съ нашимъ старымъ банкомъ?
   -- Неладно! прогремѣлъ Макслей и потомъ шопотомъ прибавилъ:-- Тише. Я уже поплатился за сплетни; стянули съ меня тридцать фунтовъ. Чуть-было моя хозяйка не умерла отъ удара.
   -- Макслей! воскликнулъ Додъ:-- ради моихъ дѣтей; скажите, если что нибудь неладно. Я вѣдь ничего не знаю, два года уже здѣсь не былъ...
   -- Я вамъ скажу, продолжалъ шопотомъ. Макслей: -- это все, что я могу для васъ сдѣлать. Вы думаете, я забылъ, какъ вы спасли изъ бѣды моего сына и достали ему мѣсто въ Канадѣ. Еслибъ не вы, онъ давно ужь былъ бы въ тюрьмѣ, на горе отцу и матери и...
   Тутъ, голосъ его задрожалъ.
   -- Къ чорту все это, перебилъ его Додъ.-- Банкъ!.. Что съ банкомъ?
   -- Я вамъ скажу, только обѣщайте никому не разсказывать, что я вамъ говорилъ, а то опять попаду въ бѣду.
   -- Обѣщаю, обѣщаю.
   -- Ну, я получилъ вчера письмо отъ своего сына, до котораго вы были такъ добры... вотъ оно здѣсь, у меня въ карманѣ. Боже, мой! какіе бываютъ случай. Вѣдь еслибъ вы не были добры до него, онъ бы не былъ тамъ, гдѣ онъ есть; а еслибъ онъ не былъ тамъ, гдѣ онъ есть, онъ бы не могъ мнѣ написать это письмо. И что бы тогда сталось со мною и съ нами?
   -- Проклятый языкъ! Да помолчите: же и дайте мнѣ это письмо! воскликнулъ Додъ, дрожа всѣмъ тѣломъ.
   -- Ну, что жь, я дамъ, отвѣчалъ Макслей, опуская руку въ карманъ.-- Тише, вонъ: мистеръ Альфредъ смотритъ изъ окна. Пойдемте въ коридоръ, и я вамъ тамъ покажу:
   Онъ отвелъ его въ сторону и подалъ письмо. Додъ поспѣшно пробѣжавъ его, бросилъ на полъ и, зарычавъ какъ раненый левъ, бросился бѣжать.
   Макалей поднялъ письмо, посмотрѣлъ какъ Додъ исчезъ въ дверяхъ банка и сталъ раздумывать, хорошо ли онъ сдѣлать. Сердце его радостно билось, что онъ оказалъ одолженіе капитану. Но умъ его ясно говорилъ, что онъ снова можетъ попасться въ судъ. Однако, зная на опытѣ всю силу улики, онъ разорвалъ письмо на мелкіе клочки. Не успѣлъ онъ еще кончить, какъ чья-то рука опустилась на его плечо. Онъ вздрогнулъ и поспѣшно наступилъ на лоскутки письма, валявшіеся въ грязи.
   Это былъ Альфредъ Гарди. Онъ подкрался сзади къ Макслею и сказалъ самымъ нѣжными голосомъ:
   -- А что, старина, вы сегодня въ хорошемъ духѣ?
   -- Я всегда въ хорошемъ духѣ, когда васъ вижу, мистеръ Альфредъ.
   -- Такъ скажите мнѣ, произнесъ шопотомъ Альфредъ, съ сверкающими глазами и раскраснѣвшимся лицомъ:-- съ кѣмъ это вы только что говорили? Это былъ... конечно, это былъ... Ну, кто же, скажите?
  

XX.

   Несмотря на грозный свой видъ, Додъ старался скрыть свое волненіе и глухимъ, дрожащимъ голосомъ произнесъ:
   -- Сэръ, я перемѣнилъ свое намѣреніе; отдайте мнѣ мои деньги.
   При этихъ словахъ Гарди невольно вздрогнулъ, хотя онъ уже при первомъ взглядѣ на взволнованное лицо Дода предчувствовалъ что-то нехорошее. Но дѣлать было нечего, и онъ тихо отвѣчалъ:
   -- Конечно. Однако, позвольте спросить... Но тутъ онъ остановился; неосторожно было бы пускаться въ дальнѣйшіе разспросы.
   -- Все равно, отвѣчалъ Додъ, съ возрастающимъ нетерпѣніемъ:-- отдайте мнѣ мои деньги! Я хочу ихъ имѣть!
   Гарди торжественно всталъ.
   -- Капитанъ; Додъ! довольно странно требовать такимъ образомъ деньги, о выдачѣ которыхъ никто и не думаетъ спорить.
   -- Извините меня, сказалъ Додъ, немного смущенный достоинствомъ своего противника: -- но я очень взволнованъ.
   Быстрый и изворотливый умъ банкира сразу понялъ, что имѣетъ преимущество надъ Додомъ; но что ему было дѣлать? Разстаться съ деньгами было для него смертнымъ приговоромъ. Не лучше ли сказать Доду о взаимной любви ихъ дѣтей, и уже опираясь на этомъ, заключить сдѣлку? Во всякомъ случаѣ, задача была въ томъ, чтобъ удержать какъ можно долѣе эти деньги. Онъ такъ былъ занятъ своими мыслями, что вовсе не обратилъ вниманія на извиненіе Дода.
   -- Деньги эти -- единственное достояніе моихъ дѣтей, и столько разъ онѣ уже были въ опасности, что я невольно выхожу изъ себя, когда дѣло коснется до нихъ. Бѣдная моя головушка! Вы, кажется, не понимаете, что я вамъ говорю; ну, да, впрочемъ, я морякъ и болтать не умѣю, а скажу въ двухъ словахъ. Я думаю, что деньги мои у насъ небезопасны: я успокоюсь только, когда увижу ихъ въ рукахъ моей жены. Итакъ нечего болѣе толковать попусту. Вотъ ваша расписка, отдайте мои деньги.
   -- Непремѣнно, капитанъ Додъ. Зайдите завтра утромъ въ банкъ, и вамъ заплатятъ, по востребованію, обыкновеннымъ порядкомъ. Банкъ открывается въ десять часовъ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, я не могу ждать. Я умру, до тѣхъ поръ, отъ безпокойства, Отчего вы не хотите мнѣ ихъ выдать сейчасъ и здѣсь же? Вѣдь вы здѣсь ихъ у меня взяли?
   -- Мы принимаемъ вклады до четырехъ часовъ, но производимъ уплаты не долѣе трехъ; это -- система, принятая во всѣхъ банкахъ.
   -- Это все вздоръ. Если вы можете брать деньги, то вы можете и отдавать ихъ.
   -- Любезный сэръ, еслибы вы хотя немного были знакомы съ ходомъ дѣлъ, то конечно бы знали, что это такъ не дѣлается: полученныя деньги вносятся въ книги на приходъ и только одинъ кассиръ можетъ видать ихъ по вашему требованію. Но, постойте, если кассиръ еще въ банкѣ, то это мы можемъ для васъ сейчасъ же устроить. Скинеръ, сдѣлайте одолженіе, посмотрите, ушелъ онъ или нѣтъ; и если нѣтъ, то сейчасъ же пришлите его ко мнѣ.
   Скинеръ, онъ же и кассиръ, вышелъ изъ комнаты и черезъ минуту воротился съ неблагопріятнымъ отвѣтомъ, что кассиръ только что вышелъ.
   Додъ хранилъ зловѣщее молчаніе.
   -- Какое несчастье, замѣтилъ Гарди.-- Ну, да вамъ придется подождать только до завтрашняго утра. Во всякомъ случаѣ, мнѣ очень жаль, что это такъ случилось. Я понимаю, что вамъ должны казаться смѣшными всѣ предосторожности, которыя мы должны необходимо соблюдать; но эти формальности сложились долголѣтнимъ опытомъ, и еслибы мы вздумали отъ нихъ уклониться, то деньги, поручаемыя намъ, не были бы столь безопасны въ нашихъ рукахъ.
   Додъ мрачно смотрѣлъ ему въ лицо впродолженіе всей его плавной, убѣдительной рѣчи, и наконецъ, спокойно сказалъ:
   -- Итакъ, ни не можете возвратить мнѣ моихъ собственныхъ денегъ, потому что вашъ кассиръ ихъ унесъ?
   Гарди улыбнулся.
   -- Нѣтъ, нѣтъ; но потому, что онъ ихъ заперъ, и взялъ съ собою ключъ.
   -- Слѣдовательно, онѣ не въ этой комнатѣ?
   -- Нѣтъ.
   -- Вы въ этомъ увѣрены?
   -- Увѣренъ.
   -- Онѣ не въ этомъ желѣзномъ шкапу?
   -- Конечно, нѣтъ, твердо отвѣчалъ Гарди.
   -- Откройте шкапъ, онъ не запертъ.
   -- Открыть шкапъ? Для чего?
   -- Чтобы показать мнѣ, что мои деньги не находятся болѣе въ правомъ отдѣленіи шкапа; вонъ тамъ.
   Додъ при этомъ показывалъ пальцемъ мѣсто, куда Гарди положилъ его деньги. Банкиръ, до сихъ поръ поддерживавшій свое достоинство, едва не сгорѣлъ отъ стыда; онъ вздрогнулъ и хотѣлъ уже молча исполнить требованіе Дода, но уязвленная гордость и отчаяніе не допустили его до этого: "Вы слишкомъ дерзки, сэръ; я ни за что не удовлетворю вашему любопытству, ни за что не покажу вамъ, что находится въ этомъ шкапу".
   -- Мои деньги, мои деньги! причалъ въ отчаяніи Додъ:-- я не стану болѣе тратить словъ попусту. Я теперь знаю, что вы воръ. Я видѣлъ, какъ вы положили мои деньги въ этотъ шкапъ, а лжецъ и воръ одно и то же. Но не дамъ тебѣ украсть деньги моихъ дѣтей; я тебя убью, разбойникъ. Мои деньги, или я тебя задушу.
   Лицо его пылало бѣшенствомъ и онъ грозно размахивалъ руками.
   -- Знаешь ли ты, что я сдѣлалъ съ однимъ французомъ, вашимъ братомъ-мошенникомъ, который также хотѣлъ у меня украсть эти деньги? Я его задушилъ собственными руками. Онъ хотѣлъ лишить моихъ дѣтей ихъ достоянія ля убилъ его, какъ убью и тебя, подлаго лгуна, вора и мошенника!
   При видѣ этого лица, посинѣвшаго отъ злобы, этихъ рукъ, которыя судорожно дрожали, какъ бы ища горла противника, чтобъ безмилосердно задушить его, желѣзная натура Гарди измѣнила ему. Отвернувшись отъ страшнаго противника, онъ едва могъ выговорить: "Тише, негодяй, тише! Я сейчасъ отдамъ тебѣ твои деньги!"
   Пока онъ отворялъ дрожащими руками шкапъ, Додъ стоялъ какъ вкопанный: только его руки то судорожно сжимались, то разжимались; вдругъ онъ отчаянно схватился за горло, какъ-будто его что-то душило. Гарди поспѣшилъ достать деньги и подалъ ихъ Доду, но вмѣсто отвѣта получилъ сильный ударъ въ глазъ. Когда онъ успѣлъ опомниться отъ боли, удивленія и негодованія, Додъ стоялъ еще передъ нимъ, судорожно грозя ему кулаками; лицо его побагровѣло. Глаза закатились и, вздрогнувъ всѣмъ тѣломъ, онъ грохнулся объ полъ такъ сильно, что задрожали окна.
   Гарди и Скинеръ вскрикнули отъ испуга. Затѣмъ настала мертвая тишина.
  

XXI.

   Когда Додъ бездыханно повалился на полъ, мистеръ Гарди, какъ мы замѣтили, едва успѣлъ опомниться отъ нанесеннаго ему удара, но Скинеръ подбѣжалъ къ Доду, поправилъ ему голову и развязалъ галстухъ.
   Гарди хотѣлъ позвонить, но Скинеръ покачалъ головой, сказавъ, что это безполезно; дѣйствительно, старая Бетти ничѣмъ не могла помочь.
   -- Дѣло скверное, сэръ, сказалъ онъ, дрожа всѣмъ тѣломъ:-- онъ умеръ.
   -- Умеръ? не можетъ быть!
   -- Ударъ! прошепталъ Скинеръ.
   -- Бѣгите же скорѣй за докторомъ, не теряйте времени. А то смерть его падетъ на васъ. Умеръ?
   На этотъ разъ онъ произнесъ послѣднее слово совершенно другимъ тономъ, что; не могло ускользнуть, отъ чуткаго уха Скинера. Несмотря на это, онъ бережно положилъ голову Дода на полъ и пошелъ къ дверямъ.
   Но что же онъ увидѣлъ? Гарди, повернувшись къ нему спиною, поспѣшно пряталъ деньги въ шкапъ. Тутъ онъ все понялъ и немедленно принялъ свои мѣры.
   -- Бѣгите же! кричалъ Гарди:-- я его покараулю.
   "Всякая минута дорога. Онъ хочетъ отъ меня отдѣлаться!" подумалъ Скинеръ.
   -- Нѣтъ, сэръ, сказалъ онъ вслухъ:-- послушайтесь меня, отправимъ капитана къ его женѣ. Онъ не оживетъ, и если мы вздумаемъ его лечить, то вся вина падетъ на насъ.
   Собственная выгода нашептывала уже Гарди: "Какъ было бы хорошо, еслибъ онъ умеръ"; но теперь родилась въ немъ еще болѣе преступная мысль; онъ не старался подавить ее, хотя она и приводила его въ ужасъ.
   -- Во всякомъ случаѣ ему нуженъ воздухъ! сказалъ онъ тихимъ, дрожащимъ голосомъ: рѣшившись на преступленіе, Гарди еще не, заглушилъ въ себѣ совершенно совѣсти.
   Онъ съ удивительною поспѣшностью отворилъ окно и вмѣстѣ съ Скинеромъ подтащилъ къ нему Дода. Послѣ этого оба сообщника пошептались немного и кончили тѣмъ, что призвали въ садъ двухъ носильщиковъ и объявили имъ, что съ этимъ джентльменомъ вдругъ случился ударъ и его надо отнести домой, не разсказывая объ этомъ никому, такъ-какъ Гарди было бы очень непріятно, еслибъ его потянули въ судъ во время слѣдствія.
   Все это было сдѣлано очень поспѣшно и Скинеръ отправился вмѣстѣ съ носильщиками, чтобъ не дать имъ на дорогѣ проболтаться.
   Гарди между тѣмъ вышелъ въ садъ вздохнуть на чистомъ воздухѣ и поразмыслить о псемъ случившемся. Но онъ не могъ ни о чемъ думать: его такъ и тянуло къ деньгамъ.
   Онъ прокрался въ комнату, отворилъ шкапъ и вынулъ эти тяжелыя, роковыя деньги.
   Онъ сталъ ихъ перебирать, ощупывать; ему казалось, что онѣ прилипали къ его пальцамъ. Онъ пожиралъ ихъ глазами.
   -- Нѣтъ, наконецъ сказалъ онъ самому себѣ:-- дѣло зашло слишкомъ далеко. Я долженъ занять эти деньги у Додовъ и ими нажить новое состояніе. Это будетъ выгодно и для нихъ и для меня.
   Потомъ онъ положилъ деньги въ бумажникъ, отправился въ свою комнату и черезъ нѣсколько минутъ вышелъ изъ дому съ маленькимъ чернымъ мѣшкомъ.
  

XXII.

   -- Что вы мнѣ дадите, если я вамъ скажу? говорилъ Макслей Альфреду Гарди.
   -- Пять фунтовъ.
   -- Это слишкомъ много.
   -- Ну, такъ пять шиллинговъ.
   -- Это слишкомъ мало. Вы заплатите мнѣ тридцать шиллинговъ, которые мнѣ слѣдуютъ за работу въ вашемъ саду; этимъ вы меня много обяжете, избавивъ отъ труда идти къ вашему отцу.
   Альфредъ охотно согласился и заплатилъ деньги. Тогда Макслей объявилъ, что онъ разговаривалъ съ капитаномъ Додомъ.
   -- Я такъ и думалъ! радостно воскликнулъ Альфредъ:-- но я не смѣлъ вѣрить такому счастью. Макслей, вы -- молодецъ; вы не можете себѣ представить, какъ вы меня успокоили. Я былъ въ страшномъ волненіи; какой-то дуракъ напечаталъ, что Агра погибла; смотрите! И онъ показалъ ему нумеръ Ллойда.-- къ счастію, я только что получилъ его, такъ что мое безпокойство продолжалось недолго.
   -- Въ наше время извѣстія доходятъ скоро и потому совершенно справедливо, что онъ потерпѣлъ крушеніе, отвѣчалъ Макслей и разсказалъ, къ крайнему удивленію Альфреда, все, что слышалъ отъ Дода; даже хотѣлъ упомянуть о четырнадцати тысячахъ фунтахъ, но во время вспомнилъ, что передъ нимъ стоялъ сынъ банкира.
   Во время этого разсказа, Макслею пришло въ голову, что съ гибелью банка, молодой человѣкъ утратитъ всякое значеніе въ свѣтѣ, и что тогда Доды не захотятъ и смотрѣть на него; въ этомъ -- онъ былъ почти увѣренъ, и изъ любви къ Альфреду рѣшился датъ ему слѣдующій совѣтъ:-- Мистеръ Альфредъ, я лучше васъ знаю свѣтъ; послушайтесь меня, а то послѣ раскаетесь. Надѣньте ваше праздничное платье и отправляйтесь, какъ можно скорѣе, въ Альбіон-виллу; вы будете тамъ прежде капитана, у котораго тутъ есть одно дѣло; притомъ же, вы моложе и проворнѣе его. Такимъ образомъ, вы первый принесете мистриссъ Додъ пріятную вѣсть, и когда придетъ туда капитанъ, то увидитъ васъ рядомъ съ миссъ Джуліей. Вы не скромничайте, будьте посмѣлѣе, и пользуясь веселымъ настроеніемъ старика, скажите прямо, зачѣмъ вы пришли, скажите: "Я люблю вашу дочь". Онъ -- простой морякъ, и, безъ всякаго сомнѣнія, тотчасъ же ударитъ съ вами по-рукамъ; а разъ давъ слово, онъ ему не измѣнитъ, даже если это будетъ противъ его выгоды. Онъ не такого десятка, да сохранитъ его Господь.
   Многое изъ сказаннаго было Альфреду непонятно, но совѣтъ казался хорошимъ, тѣмъ болѣе, что онъ совершенно соотвѣтствовалъ его собственнымъ желаніямъ. Онъ поблагодарилъ Макслея, наскоро одѣлся и побѣжалъ въ Альбіон-виллу.
   Сара, вся въ слезахъ, отворила ему дверь. Вѣсть о кораблекрушеніи уже съ полчаса какъ долетѣла до Альбіон-виллы, и мирныя ея обитательницы перечувствовали въ эти полчаса болѣе горя, нежели имъ пришлось испытать въ теченіе многихъ лѣтъ.
   Мистриссъ Додъ молилась и плакала въ своей комнатѣ; Джулія надѣла шляпу и собиралась идти на набережную, чтобъ узнать подробности. Глубокая скорбь и волненіе были написаны на ея блѣдномъ лицѣ. Альфредъ встрѣтилъ ее на лѣстницѣ.
   Она протянула ему руку и едва могла произнести: "О, Альфредъ!"
   -- Хорошія извѣстія! радостно кричалъ онъ.-- Онъ живъ; Макслей его видѣлъ, я самъ его видѣлъ, онъ сейчасъ будетъ сюда; успокойтесь, утрите ваши слезки, моя радость, онъ спасенъ; онъ здоровъ, ура, ура!
   Лицо молодой дѣвушки сначала вспыхнуло; потомъ снова поблѣднѣло и, наконець, покрылось яркимъ румянцемъ.
   -- Да благословитъ васъ Господь! шептала она своимъ нѣжнымъ голосомъ, и, обвивъ его голову руками, какъ бы желая его поцаловать, она лепетала слова любви и благодарности, по черезъ секунду она бросилась на лѣстницу и съ радостнымъ крикомъ: "Мама! Мама!" влетѣла въ комнату мистриссъ Додъ.
   Легко можно себѣ представить, что тамъ произошло. Скоро обѣ дамы вышли къ Альфреду и онъ очутился въ гостиной на диванѣ, посреди нихъ. Онѣ забросали его вопросами. Джулія съ перваго слова ему повѣрила и сіяла счастьемъ при одной мысли о скорой, радостной встрѣчѣ. Мистриссъ Додъ было гораздо труднѣе успокоиться; руки ея все еще дрожали; но когда Альфредъ сказалъ, что онъ своими глазами видѣлъ, какъ капитанъ Додъ разговаривалъ съ Макслеемъ и слышалъ отъ послѣдняго, что онъ потерпѣлъ крушеніе у французскихъ береговъ и потерялъ при этомъ свои часы, сомнѣнія ея исчезли. Она тотчасъ захлопотала, чтобъ приготовить комнату капитану, на кухнѣ закипѣла работа и Альфредъ былъ приглашенъ остаться обѣдать. Домъ скорби превратился въ домъ радости.
   -- Знаете, что особенно пріятно, шептала Джулія своей матери:-- это извѣстіе принесъ онъ.
   -- Да, душа моя, отвѣчала мистриссъ Додъ:-- и за это даже я готова влюбиться въ него. А что 14,000 фунтовъ! я надѣюсь, что они не погибли.
   -- О, мама! стоитъ ли объ этомъ думать, когда его дорогая жизнь была въ опасности и по милости божіей спасена. Отчего онъ нейдетъ?.. Я разбраню его за то, что онъ насъ заставляетъ ждать. Вы знаете, что я его не боюсь, хотя онъ мой отецъ; признаться сказать, я верчу имъ, какъ хочу. Пойдемте-ка всѣ втроемъ къ нему навстрѣчу. Мнѣ хочется, чтобы онъ полюбилъ кого-то съ перваго же дня.
   -- Хорошо, отвѣчала мистриссъ Додъ:-- подождите нѣсколько минутъ, и если онъ не придетъ, то вы можете идти; я же никогда не рѣшусь встрѣтить мужа на улицѣ.
   Джулія побѣжала къ Альфреду.
   -- Если онъ не будетъ черезъ десять минутъ, мы отправимся къ нему навстрѣчу.
   -- Вы -- ангелъ, шепталъ Альфредъ.
   -- Вы -- тоже, гордо отвѣчала Джулія.-- Нѣтъ, не могу спокойно сидѣть; мнѣ вашихъ любезностей не нужно: подавайте мнѣ папу. Я слишкомъ счастлива; мнѣ надо какъ нибудь выразить свою радость. Какъ бы мнѣ теперь хотѣлось потанцевать, повальсировать.
   -- Хорошо, хорошо, сказала мистрисстъ Додъ:-- я не менѣе тебя счастлива.
   Она сѣла за фортепіано и заиграла вальсъ. Альфредъ вскочилъ, обхватилъ талію Джуліи, и они понеслись во комнатѣ. Я думаю, во всей Англіи не было болѣе счастливой пары.
   Но, во все время танца, чуткое ухо Джуліи слышало скрыпь воротъ; она ускользнула изъ рукъ Альфреда и подбѣжала къ окну. Тутъ она запрыгала, захлопала въ ладоши, и стремглавъ бросилась внизъ по лѣстницѣ съ радостнымъ крикомъ: "Его вещи! его вещи! онъ идетъ, идетъ, пришелъ." Альфредъ, побѣжалъ за ней.
   Мистриссъ Додъ, не имѣя силы бѣжать поспѣшно, вышла на маленькій балконъ.
   Джулія увидѣла двухъ людей, которые несли носилки, покрытыя парусиной; подлѣ нихъ шелъ какой-то незнакомый ей человѣкъ. Обыкновенно такимъ образомъ приносили и прежде тяжелые чемоданы Дода. Она встрѣтила ихъ у дверей и засыпала вопросами:
   -- Это его вещи? Такъ у него не все погибло! Гдѣ онъ? Почему онъ не идетъ? Да что же вы молчите?
   На лицахъ носильщиковъ было написано самое полное равнодушіе ко всему окружающему; но, при видѣ этого молодого существа, полнаго жизни и надежды, радостно разспрашивающаго ихъ о нѣжно-любимомъ отцѣ, они не выдержали -- и грустно понурили головы.
   Маленькій человѣчекъ, съ острымъ лицомъ, сопровождавшій ихъ, хотѣлъ отвѣчать Джуліи, но въ эту минуту съ балкона раздался раздирающій крикъ.
   Міістриссъ Додъ перевѣсилась черезъ перилы; лицо ея было страшно и дрожащая рука указывала на противоположную сторону носилокъ.
   -- Джулія! Джулія!
   Джулія взглянула и остановилась, какъ вкопаная; губы ея поблѣднѣли и радость въ одну минуту исчезла съ лица.
   Изъ-подъ парусины висѣла безъ движенія блѣдная рука человѣка, и на одномъ изъ пальцевъ этой руки блестѣло знакомое ей кольцо.
  

XXIII.

   Въ первую минуту ужаса и смятенія было не до распросовъ. Альфредъ и Скинеръ подняли капитана и, съ помощью мистриссъ Додъ, отнесли его наверхъ и положили на ея постель.
   Служанки плакали и суетились безъ всякой пользы. Мистриссъ Додъ тотчасъ разослала ихъ по докторамъ. Сама же она и Джулія не потеряли присутствія духа и не плакали, хотя дрожали всѣмъ тѣломъ и были страшно блѣдны. Онѣ растегнули рубашку капитана, положили его голову на подушки и стали тереть его одеколономъ. Крѣпко схвативъ его за руки, онѣ пламенно сжимали ихъ, какъ бы рѣшившись не давать смерти его похитить.
   -- Гдѣ мой сынъ? простонала мистриссъ Додъ.
   Альфредъ обнялъ ее.
   -- Одинъ изъ нихъ здѣсь; что вамъ угодно?
   Черезъ нѣсколько секундъ онъ уже бѣжалъ на телеграфную станцію. У ворота онъ встрѣтилъ Скинера и поспѣшно спросилъ, какъ случилось это несчастіе. Скинеръ отвѣчалъ, что капитанъ Додъ упалъ безъ чувствъ на улицѣ, гдѣ онъ его нашелъ, и, узнавъ, отнесъ домой.
   -- Я заплатилъ носильщикамъ, сэръ; я не хотѣлъ, чтобы они въ такое время безпокоили несчастную мистриссъ Додъ.
   -- О, спасибо, спасибо, Скинеръ! Я вамъ отдамъ деньги; вы этимъ сдѣлали мнѣ личную услугу.
   Съ этими словами Альфредъ побѣжалъ далѣе. Скинеръ посмотрѣлъ ему вслѣдъ и пробормоталъ:
   -- Этого-то я и забылъ. Заварили же мы кашу. Какъ бы поскорѣе отъ всего этого отдѣлаться?
   И, опустивъ голову, онъ отправился назадъ къ Гарди. Навстрѣчу ему попался мистеръ Осмондъ. Скинеръ обернулся и видѣлъ, какъ онъ вошелъ въ ворота Альбіон-виллы.
   Мистера Осмонда тотчасъ провели въ комнату больнаго. Онъ посмотрѣлъ на глаза, пощупалъ пульсъ и сказалъ, что немедленно надо пустить кровь.
   Мистриссъ Додъ не соглашалась.
   -- Попробуемъ прежде что нибудь другое, сказала она.
   Но Осмондъ утверждалъ, что не было другаго средства.
   -- Всѣ отправленія, на которыя мы можемъ дѣйствовать, парализованы.
   Въ эту минуту вошелъ докторъ Шортъ.
   Мистриссъ Додъ бросилась къ нему, умоляла его сказать: дѣйствительно ли необходимо пустить кровь. Но докторъ Шортъ слишкомъ хорошо зналъ свое дѣло, чтобы выразить собственное мнѣніе, когда прежде его уже высказался другой медикъ; онъ отвелъ Осмонда въ сторону и спросилъ, что онъ находитъ, и только тогда отвѣчалъ мистриссъ Додъ:
   -- Я совѣтую пустить кровь или поставить рожки.
   -- О, докторъ Шортъ, сжальтесь: предпишите что нибудь не столь ужасное. Докторъ Самсонъ положительно противъ кровопусканія.
   -- Самсонъ? Самсонъ? Никогда о немъ не слыхивалъ.
   -- Это, знаете, творецъ хронотермической системы, сказалъ Осмондъ.
   -- А! Но это -- слишкомъ важный случай, чтобы полагаться на шарлатана. Продолжительный обморокъ, сопровождаемый сильнымъ біеніемъ пульса, требуетъ немедленнаго кровопусканія. Я бы началъ съ простаго кровопусканія, поставилъ бы рожки или даже піявки къ височной артеріи. Нечего говорить, что послѣ необходимо давать каломель. Случай самый обыкновенный и я оставляю больнаго въ опытныхъ рукахъ.
   Съ этими словами онъ удалился изъ комнаты. Осмондъ сказалъ мистриссъ Додъ, что, несмотря на всѣ странности доктора Самсона, онъ -- искусный врачъ, и что много сдѣлалъ для медицины, справедливо противясь слишкомъ частому употребленію ланцета. Но, въ случаѣ удара, піявка и ланцетъ -- единственныя дѣйствительныя средства.
   -- Ударъ! О, мой милый Дэвидъ! для этого ли ты возвратился домой? едва могла произнести мистриссъ Додъ.
   Осмондъ увѣрялъ, что ударъ не всегда бываетъ смертельный, особенно если во-время освободить мозговыя вены отъ избытка крови. Наконецъ, отчаянное положеніе больнаго, его неподвижные глаза, его тяжелое дыханіе, заставили мистриссъ Додъ уступить. Она, подъ какимъ-то предлогомъ, выслала Джулію въ другую комнату, и, обливаясь слезами, согласилась на кровопусканіе. Но она ни за что не хотѣла выдти изъ комнаты; это нѣжное созданіе рѣшилось смотрѣть на кровь своего мужа, изъ опасенія, чтобъ ее не слишкомъ много выпустили. Пусть это послужитъ примѣромъ для влюбленныхъ, которые приходятъ въ отчаяніе отъ всякой бездѣлицы: женщина эта горячо любила своего мужа, но, несмотря на это, она присутствовала во время всей операціи, зорко слѣдила за ланцетомъ, видѣла, какъ онъ вонзился въ руку Дэвида, какъ потекла его кровь, которая была для нея въ тысячу разъ дороже ея собственной.
   При прикосновеніи ланцета, Додъ вздрогнулъ, и, по мѣрѣ того, какъ вытекала изъ него кровь, зрачки его глазъ то сжимались, то расширялись; наконецъ онъ тяжело вздохнулъ.
   -- Это -- хорошій знакъ! сказалъ Осмондъ.
   -- О, довольно, сэръ! воскликнула мистриссъ Додъ:-- мы слишкомъ слабы: болѣе не выдержимъ.
   Осмондъ закрылъ жилу и въ ту же минуту мистриссъ Додъ опустилась почти безъ чувствъ въ кресла, словно ей самой пускали кровь. Осмондъ спрыснулъ ей лицо холодной водой; она поблагодарила его и съ грустной улыбкой замѣтила:
   -- Я вамъ сказала, что мы больше не выдержимъ.
   Когда все было кончено, она отправилась къ Джуліи и нашла ее всю въ слезахъ. Бѣдная дѣвушка подозрѣвала, что отцу пускали кровь.
   Подлѣ нея сидѣлъ Альфредъ; онъ старался ее утѣшить и не могъ удержаться отъ нѣжныхъ словъ любви, и это въ присутствіи Осмонда и слугъ.
   -- О, полно! полно! едва проговорила мистриссъ Додъ, и лицо ея вспыхнуло сквозь слезы.
   И все это происходило въ счастливой, покойной и веселой Альбіон-виллѣ.
   О, Ричардъ Гарди! Ричарди Гарди!
   Осмондъ поставилъ больному на затылокъ рожки, послѣ чего онъ сталъ какъ бы возвращаться въ чувство, и дыханіе его сдѣлалось легче.
   -- Наша взяла! радостно воскликнулъ Осмондъ.
   Въ это время принесли телеграмму отъ доктора Самсона:
   "Былъ у больныхъ, когда принесли вашу депешу. Въ случаѣ, если лицо побагровѣло и дыханіе сперлось, поставьте ноги въ горчичную ванну и почаще обливайте голову холодной водой. Когда больной придетъ въ себя, дайте рвотное сульфатъ-хинина. Если лицо не побагровѣло, то лечите какъ отъ простаго обморока: тутъ рвотное опасно. Но ни въ какомъ случаѣ не пускайте крови, ѣду съ первымъ поѣздомъ."
   Это посланіе увеличило только безпокойство мистриссъ Додъ, такъ-какъ оно совершенно противорѣчило всему сдѣланному до-сихъ-поръ. Осмондъ старался ее успокоить. "Не пускать крови! сказалъ онъ съ достоинствомъ -- да вѣдь въ подобномъ случаѣ это -- единственное средство. Посудите сами! Вы видите всю пользу!"
   Мистриссъ Додъ должна была съ этимъ согласиться.
   -- Что же касается холодной воды, прибавилъ Осмондъ:-- то я бы не совѣтовалъ прибѣгать къ такому сильному средству. Да къ тому же ему гораздо лучше. Впрочемъ, вы можете послать за льдомъ, а пока дайте мнѣ о-де-колонь. И обмакнувъ въ него полотенце, онъ обвязалъ имъ голову больнаго.
   Мало-по-малу Додъ сталъ произносить невнятныя слова; окружающіе громко благодарили Бога за его спасеніе.
   Наконецъ, мистеръ Осмондъ, очень довольный собой, простился съ хозяйками, которыя возымѣли о немъ очень высокое мнѣніе, удивляясь его знанію и искусству, въ особенности Джулія. Она увѣряла, что съ докторомъ Самсономъ очень весело поболтать, но что она никогда не рѣшилась бы ввѣрить ему свою жизнь въ минуту дѣйствительной опасности.
   Осмондъ, возвращаясь изъ Альбіон-ниллы, проходилъ мимо гробовщика Мондэй и К°. Лавка уже давно была заперта, но молодой Мондэй, стоявшій у дверей, пригласилъ его войти.
   -- Мы сегодня похоронили, сэръ, мистриссъ Дженсонъ, это было выгодное дѣло. Получите за рекомендацію.-- И съ этими словами онъ положилъ Осмонду въ руку четыре соверена.
   Докторъ пріятно улыбнулся и какъ бы изъ благодарности прибавилъ:
   -- Въ Альбіон-виллѣ лежитъ больной въ ударѣ.
   -- Въ самомъ дѣлѣ, сэръ? и глаза молодаго Мондэя засверкали.
   -- Но, впрочемъ, я пустилъ ему кровь и поставилъ рожки.
   -- Ладно, сэръ, благодарствуйте; я буду на сторожѣ.
   Около двухъ часовъ ночи къ виллѣ подъѣхалъ экипажъ, и изъ него поспѣшно выскочилъ докторъ Самсонъ.
   Больной лежалъ безъ чувствъ и былъ очень блѣденъ; жена и дѣти сидѣли около него въ глубокомъ горѣ.
   Самсонъ пожалъ имъ руки и, внимательно осмотрѣвъ больнаго, снялъ съ головы повязку, поправилъ подушки, положилъ голову пониже и спокойно сказалъ:
   -- У него продолжительный обморокъ. Необходимъ тщательный уходъ. Но что это? ему ставили рожки! И Самсонъ вдругъ измѣнился въ лицѣ.
   Мистриссъ Додъ замѣтила это и, дрожа всѣмъ тѣломъ, сказала:
   -- Васъ тутъ не было. Докторъ же Шортъ и мистеръ Осмондъ увѣрили меня, что безъ этого нельзя, и дѣйствительно ему сдѣлалось лучше. О, докторъ, зачѣмъ васъ тутъ не было? Мы ему и кровь пустили. О, не говорите, что это вредно. Оли утверждали, что онъ иначе умретъ. О, Дэвидъ, Дэвидъ! твоя жена убила тебя,-- Она бросилась передъ нимъ на колѣни, цаловала его безчувственныя руки, просила у него прощенія.
   Джулія напрасно старалась ее успокоить.
   -- Ничего, ничего, проворчалъ Самсонъ:-- не убивайтесь такъ, душа моя; мы постараемся еще поправить дѣло. Нашатырный спиртъ, водка и осторожность -- вотъ лучшія средства. Эти коновалы связали мнѣ руки.
   Потомъ онъ спросилъ: отчего произошелъ ударъ?
   Никто не могъ ему дать положительнаго отвѣта: знали только, что капитанъ потерпѣлъ кораблекрушеніе у французскихъ береговъ и упалъ безъ чувствъ на улицѣ; Альфредъ прибавилъ: что конторщикъ мистера Гарди нашелъ его на улицѣ и доставилъ домой.
   -- Въ такомъ случаѣ должна быть нравственная причина, сказалъ Самсонъ.-- Или, можетъ быть, онъ зашибъ голову во время крушенія.
   Тщательно осмотрѣвъ голову Дэвида, онъ нашелъ длинный шрамъ.
   -- Это не то, сказалъ онъ:-- шрамъ этотъ старый.
   Мистриссъ Додъ всплеснула руками и увѣряла, что для нея онъ былъ новый; у ея Дэвида до послѣдней разлуки не было шрама.
   Продолжая свой осмотръ, Самсонъ нашелъ открытую рану на его лѣвомъ плечѣ.
   Онъ показалъ ее мистриссъ Додъ и Джуліи; лица ихъ покрылись мертвою блѣдностью. Спросивъ сюртукъ больнаго, Самсонъ отыскалъ въ немъ маленькую дырку и, внимательно осмотрѣнъ ее, промолвилъ:
   -- Эта рана нанесена ножомъ.
   Изъ груди присутствующихъ вырвался крикъ ужаса.
   -- Тутъ нечего тревожиться, сказалъ Самсонъ:-- это ничего: рана неглубока и кость нетронута. Меня гораздо болѣе безпокоитъ искусственная рана на рукѣ. Эти скоты доктора ничего не смыслятъ въ періодичности припадковъ. Дѣло въ томъ, что у него былъ минутный припадокъ, кровь бросилась во всѣ оконечности, а они давай ставить рожки, какъ будто кровь сама собой не отхлынула бы и не наступилъ бы періодъ оцѣпененія. Завтра, по ходу болѣзни, припадокъ повторится, несмотря на кровопусканіе. Олухи же непремѣнно поставили бы къ вискамъ піявки, и приписали бы имъ прекращеніе пароксизма, который кончится самъ собою.
   Самсонъ говорилъ теперь все то же, что и всегда, но совершенно инымъ топомъ: онъ не сердился, не кричалъ, а говорилъ тихо и спокойно, только на его лицѣ можно было замѣтить неудовольствіе и досаду. Онъ приказалъ приготовить тазъ съ горячей водой и горчицу, на случай "горячаго припадка", какъ онъ выражался; по его теоріи, всякая болѣзнь имѣетъ лихорадочный, перемежающійся характеръ и за горячимъ припадкомъ слѣдуетъ холодпый, и обратно.
   Больной всю ночь бредилъ и никого не узнавалъ.
   Около восьми часовъ утра онъ совершенно успокоился и повидимому заснулъ. Мистриссъ Додъ воспользовалась этимъ временемъ, чтобы пойти и приготовить кофе Самсону и Эдуарду, которые, просидѣвъ всю ночь, теперь дремали въ своихъ креслахъ. Джулія, пылкая натура которой въ подобныхъ случаяхъ не знала устали, стояла на колѣняхъ у постели и горячо молилась о спасеніи своего отца.
   Вдругъ больной вскрикнулъ громкимъ, дикимъ голосомъ:
   -- Гарди! мерзавецъ!
   Осмондъ и Эдуардъ вскочили, протирая глаза. Они слышали этотъ крикъ, но не разобрали словъ.
   Джулія едва могла встать на ноги: такъ страшно поразили ее эти слова. Она ихъ ясно слышала, и они будутъ ее теперь преслѣдовать день и ночь, не давая ни минуты покоя.
   Больной застоналъ, снова началъ тяжело дышать и блѣдное лицо его покрылось багровыми пятнами. Самсонъ попросилъ Джулію выйти изъ комнаты и, съ помощью Эдуарда, посадивъ Дэвида на стулъ, поставилъ его ноги въ горячую горчичную ванну; затѣмъ, вскочивъ на другой стулъ, онъ вылилъ ему на голову съ полведра холодной воды. Больной тяжело вздохнулъ. Доктора, снова его облилъ; онъ вздрогнулъ, дико обвелъ глазами вокругъ и схватился за голову. При третьемъ обливаньѣ, больной вскочилъ на ноги.
   Въ это время мистриссъ Додъ входила въ комнату; онъ пристально на нее посмотрѣлъ и сказалъ:-- Люси!
   Она бросилась къ нему, но Самсонъ во время остановилъ ее, сказавъ: "Тише, тише! Не надо сильныхъ ощущеній."
   -- Хорошо! Я буду осторожна!-- Она остановилась съ протянутыми руками и заплакала отъ радости.
   Они уложили Дэвида въ постель и Самсонъ объявилъ мистриссъ Додъ, что опасности болѣе нѣтъ, а осталось только поправить зло, причиненное кровопусканіемъ.
   Дѣйствительно, Дэвидъ замѣтно ослабѣвалъ и безпрестанно бредилъ.
   Утромъ заѣхалъ докторъ Шортъ. Его пригласили на консультацію съ докторомъ Самсономъ, но онъ отказался:
   -- Докторъ Самсонъ -- извѣстный шарлатанъ и ни одинъ порядочный докторъ не будетъ съ нимъ консультировать.
   -- Мнѣ очень жаль, отвѣчала мистриссъ Додъ:-- это лишаетъ насъ возможности воспользоваться вашимъ искусствомъ.
   Докторъ Шортъ сухо поклонился:-- Всегда къ вашимъ услугамъ, какъ только этотъ шарлатанъ откажется отъ больнаго.-- Съ этими словами онъ уѣхалъ.
   Осмондъ, видя, что Самсонъ одержалъ побѣду, не нашелъ выгоднымъ съ нимъ спорить и сталъ мало-по-малу соглашаться съ его эмпирическими воззрѣніями, не отрекалсь вмѣстѣ съ тѣмъ отъ своихъ собственныхъ, совершенно противоположныхъ.
   Самсонъ, передъ отъѣздомъ въ городъ, просилъ его достать хорошую, вѣрную сидѣлку. Тотъ прислалъ сильную, здоровую молодую женщину. Получивъ наставленія доктора Самсона, она приняла команду въ комнатѣ больнаго и съ неудовольствіемъ, даже ревностью, смотрѣла на ухаживаніе мистриссъ Додъ и Джуліи. Она видѣла въ нихъ только сидѣлокъ-любительницъ, которыя могли сдѣлаться опасными соперницами присяжныхъ сидѣлокъ. Проведя много лѣтъ въ больницахъ, она, повидимому, совершенно забыла семейныя связи, забыла, что въ подобныхъ случаяхъ, даже и слабыя женщины отлично ходятъ за больными.
   На слѣдующую ночь, ей удалось удалить всѣхъ и остаться одной въ комнатѣ больнаго, на цѣлыхъ четыре часа, отъ одиннадцати до двухъ.
   Мистриссъ Додъ и Джулія согласились на это, чтобы немножко отдохнуть и набраться новыхъ силъ, такъ-какъ онѣ ни за-что не рѣшились бы поручить дорогаго больнаго исключительно одной сидѣлкѣ.
   Около двѣнадцати часовъ, больной сталъ бредить о кораблекрушеніяхъ, деньгахъ, и пр. и пр. Сидѣлка не обращала вниманія на эту пустую болтовню и, опустивъ голову, задремала.
   Въ половинѣ перваго она крѣпко спала.
   Въ двадцать минутъ втораго она громко захрапѣла, и отъ этого самаго проснулась.
   Она сняла со свѣчки и поспѣшила, какъ хорошая сидѣлка, взглянуть на больнаго.
   На постели его не было.
   Она протерла глаза, подняла свѣчку надъ самымъ тѣмъ мѣстомъ, гдѣ онъ лежалъ, гдѣ онъ долженъ былъ лежать, и гдѣ его теперь не было. Она стала перебирать простыни, одѣяло, подушки... Руки ея сильно дрожали. Вдругъ онъ какъ-будто что-то надумала и поспѣшила изъ комнаты.
   Поспѣшный ударъ въ дверь разбудилъ мистриссъ Додъ отъ ея безпокойнаго сна; она испугалась, не хуже ли Дэвиду?
   -- Что, онъ здѣсь? раздался голосъ сидѣлки.
   -- Онъ! Кто онъ? спросила испуганная мистриссъ Додъ.
   -- Да онъ! не могъ же онъ уйти богъ-знаетъ куда.
   Дверь поспѣшно отворилась, и съ громкимъ крикомъ: "Позовите сына! разбудите весь домъ!" мистриссъ Додъ бросилась въ комнату больнаго; черезъ секунду она уже летѣла наверхъ будить служанокъ; между тѣмъ, сидѣлка разбудила Эдуарда, Джулію, и звонила во всѣ колокольчики. Пока тѣ спѣшили одѣваться, мистриссъ Додъ и сидѣлка обыскали весь домъ, съ чердака до погреба, но Дэвида нигдѣ не было.
   Онѣ нашли только наружную дверь, настежъ отворенную.

-----

   Ночь была темная, накрапывалъ дождь.
   Эдуардъ побѣжалъ въ одну сторону, мистриссъ Додъ и Елисавета въ другую.
   Не успѣли они уйти, какъ Джулія отвела сидѣлку въ сторону и съ жаромъ спросила ее, не говорилъ ли чего ея отецъ.
   -- Да, онъ болталъ всю ночь напролетъ.
   -- Вспомните, не говорилъ ли онъ чего особеннаго?
   -- Нѣтъ, миссъ. Онъ бредилъ, какъ всегда больные передъ кризисомъ; да я не обратила на это вниманіе: каждый день слышу столько этого вздора.
   -- О, сжальтесь надо мной, постарайтесь вспомнить!
   -- Ну, миссъ, чтобы сдѣлать вамъ удовольствіе, мнѣ кажется, что на этотъ разъ дѣло шло о сраженіяхъ, буряхъ, банкирахъ, грабителяхъ и т. д.
   -- Банкирахъ?! поспѣшно спросила Джулія.
   -- Да, миссъ, о банкирахъ и мошенникахъ онъ упомянулъ раза два, но по большей части слышны были слова: грабитель, корабль, деньги, и тому подобный бредъ. Больные всегда безсмысленно повторяютъ передъ концомъ все, что въ жизни видѣли, слышали или читали. Мы, сидѣлки, никогда не обращаемъ вниманіе на то, что они говорятъ, и вы можете быть увѣрены, что мы никогда не разболтаемъ того, что слышимъ отъ больныхъ.
   Джулія не слыхала и половины ея словъ; она была погружена въ глубокую думу.
   Наконецъ, приказавъ Сарѣ надѣть шляпу, она побѣжала наверхъ за бурнусомъ. Вернувшись назадъ, она замѣтила, что Сара разговаривала съ сидѣлкой. Накинувъ на голову капишонъ, Джулія вышла за улицу; Сара молча послѣдовала за ней; пройдя нѣсколько шаговъ, служанка заговорила:
   -- Миссъ, сидѣлка полагаетъ, что вамъ бы лучше остаться дома.
   -- Сидѣлка полагаетъ! Да она не знаетъ ни меня, ни моего горя.
   -- Да вѣдь она, миссъ, опытная женщина; она говорить... Какая холодная и темная ночь.
   -- Да что же она говоритъ?
   -- О, у меня не хватаетъ силы сказать вамъ; пойдемте лучше домой. Она говоритъ, что прежде чѣмъ мы найдемъ добраго барина, его мученія кончатся навсегда. И Сара залилась слезами.
   -- Пойдемъ скорѣе, съ отчаяніемъ воскликнула Джулія, и, немного погодя, прибавила: -- разскажи все, только не останавливай меня.
   -- Она говоритъ, миссъ, что мистеръ Кэмбель, который умеръ прошлое лѣто, передъ смертью лежалъ безъ чувствъ совершенно такъ же, какъ баринъ; она ежеминутно ожидала кризиса, но вдругъ встрѣчаетъ его въ халатѣ на лѣстницѣ; онъ говоритъ ей: "Я теперь совсѣмъ здоровъ", и съ этими словами надаетъ мертвымъ къ ней на руки. Другой разъ она ходила за старымъ фермеромъ. Онъ былъ такъ же слабъ, какъ баринъ; но въ то время, когда ожидали всякую минуту, что онъ отправится, его вдругъ увидѣли въ полѣ: онъ былъ совсѣмъ одѣтъ, и копалъ картофель. Но не успѣли къ нему подбѣжать, какъ онъ грохнулся мертвымъ на землю. У нашей сидѣлки есть знакомая старушка, тоже сидѣлка, такъ та говоритъ, что жизнь человѣка, какъ пламя лампадки, прежде чѣмъ навсегда погаснуть, всегда вспыхнетъ въ послѣдній разъ. Да куда же мы идемъ?
   -- Развѣ ты не видишь, что на набережную.
   -- О, не ходите туда, миссъ; я не могу видѣть воды, когда чѣмъ нибудь взволнована.-- Въ это время къ нимъ подошелъ пьяный и предложилъ проводить ихъ; онѣ молча ускорили шаги; онъ слѣдовалъ за ними, предлагая угостить ихъ въ кабачкѣ. Джулія шла все скорѣе и скорѣе.
   -- О, миссъ, кричала запыхавшись Сара:-- мы этого должны были ожидать въ такую пору. Да не бѣгите такъ.
   -- Не бѣгите?-- Мы просто полземъ. Онъ не твой отецъ, Сара; ты не можешь чувствовать то, что я. Я не могу такъ идти.-- И она пустилась бѣжать.
   На углу одной улицы, онѣ наткнулись на цѣлую кучку женщинъ, о чемъ-то съ жаромъ разговаривавшихъ; изъ оконъ сосѣднихъ домовъ торчали головы въ ночныхъ колпакахъ. Джулія прислушалась; дѣло было въ томъ, что только что какое-то привидѣніе промелькнуло по улицѣ. Всѣ громко спорили, былъ ли это настоящій призракъ, или просто какой нибудь шутникъ пугалъ народъ.
   Джулія вскрикнула, и побѣжала еще скорѣе; наконецъ, она очутилась у дверей Ричарда Гарди; на улицѣ никого не было. Она остановилась въ нерѣшимости, предположенія ея могли быть неосновательны. Она дрожала всѣмъ тѣломъ. Ей было страшно одной на улицѣ и въ такую глухую ночь.
   Вдругъ она услышала вблизи голоса. Она подошла къ корридору, откуда ихъ можно было различить довольно ясно. Между этими голосами она тотчасъ узнала голосъ любимаго человѣка. Она невольно отшатнулась и не знала, что ей дѣлать. Не разсердится ли онъ, что она здѣсь?
   Шаги тихо приближались по корридору.
   Она стала звать Сару, но та была еще далеко. Въ эту самую минуту изъ корридора вышелъ Альфредъ съ двумя полисменами; они что-то несли; газовый фонарь освѣтилъ безжизненное тѣло человѣка въ халатѣ, прикрытое шинелью.
   Это былъ ея отецъ...

-----

   И понынѣ полисмены разсказываютъ объ этой странной встрѣчѣ подъ фонаремъ у банка Гарди; какъ молодая дѣвушка бросилась, рыдая, цаловать блѣдныя щоки отца, считая его мертвымъ; какъ молодой человѣкъ поднялъ ее и заголосилъ вмѣстѣ съ нею; какъ они сами, полисмены, не могли удержаться и плакали, точно дѣти.

-----

   Они позвали еще нѣсколько полисменовъ и снесли Дода въ Альбіон-виллу.
   Дорогой между Джуліей и Альфредомъ произошло что-то странное: они шли порознь, хранили глубокое молчаніе, и только повременамъ тяжело издыхали.
   Я умалчиваю о томъ, что перечувствовали обитатели Альбіон-виллы, когда принесли безчувственное тѣло Дода.
   На слѣдующій день, блѣдное лицо больнаго покрылось желтоватымъ оттѣнкомъ, и въ полдень, передъ самымъ пріѣздомъ Самсона, онъ открылъ глаза и уставилъ ихъ на мистриссъ Додъ и Джулію, которыя теперь сами ухаживали за нимъ. Съ радостью, съ тревожнымъ ожиданіемъ удерживали онѣ дыханіе, чтобы услышать первыя сладкія слова воскресающей жизни и любви.
   Но, къ ихъ удивленію и горести, онъ ихъ не узнавалъ. Онѣ начали съ нимъ говорить, называли себя, со слезами умоляли узнать ихъ, сказать имъ хоть слово. Но онъ продолжалъ безсмысленно да нихъ смотрѣть.
   Самсонъ нашелъ ихъ рыдающими у постели; онѣ нѣжно съ нимъ поздоровались, особенно Джулія; горячій спорщикъ обратился въ виду настоящей опасности въ спокойнаго, ревностнаго врача.
   Докторъ Самсонъ ничего не зналъ о случившемся во время его отсутствія. Онъ весело подошелъ къ больному; мистриссъ Додъ и Джулія не спускали съ него глазъ.
   Но едва успѣлъ онъ взглянуть на Дэвида, какъ вдругъ измѣнился въ лицѣ: горькая скорбь выразилась въ его грубыхъ, но выразительныхъ чертахъ.
   Этого было довольно для мистриссъ Додъ; она съ отчаяніемъ воскликнула: "Онъ меня не узнаетъ! онъ не слышитъ моего голоса. Онъ умираетъ! онъ умираетъ! О, моя бѣдная сиротка!"
   -- Нѣтъ! ничего! говорилъ Самсонъ: -- вы ошибаетесь: онъ не умретъ. Но...
   Онъ остановился. Его мрачное лицо говорило краснорѣчивѣе всякихъ словъ.
  

XXIV.

   Но возвратимся къ банку. Скинеръ пришелъ отъ Додовъ въ сильномъ волненіи. Онъ былъ все же человѣкъ и ихъ горестное положеніе не могло не возбудить въ немъ сожалѣнія и раскаянія.
   Лакей сказалъ ему, что мистеръ Гарди уѣхалъ куда-то, вѣроятно въ Лондонъ. Скинеръ грустно поникъ головою. Что бы это значило? Не уѣхалъ ли онъ заграницу?
   Но вскорѣ онъ улыбнулся своимъ опасеніямъ; онъ былъ увѣренъ, что Гарди обманулъ слугъ и спокойно ждетъ его въ пріемной банка.
   Онъ подождалъ, пока совсѣмъ стемнѣло; обошелъ кругомъ саду и постучалъ въ окно пріемной, отвѣта не было; комната казалась пустою. Онъ толкнулъ окно, оно отворилось. Мистеръ Гарди такъ былъ занятъ присвоеніемъ себѣ чужой собственности, что даже не позаботился о безопасности своего имущества. Никогда, впродолженіе всей его жизни, онъ не забывалъ собственноручно затворять желѣзныя ставшіе теперь даже не заперъ и задвижекъ у окна. Это не предвѣщало ничего хорошаго.
   "Онъ бѣжалъ и обманулъ меня, какъ и всѣхъ другихъ", думалъ Скинеръ, и вошелъ въ комнату. Найдя коробку со спичками, онъ заперъ ставни, зажегъ свѣчку, и принялся рыться въ бумагахъ банкира въ надеждѣ отыскать что нибудь, обнаруживающее его намѣренія. Онъ дѣйствительно нашелъ нѣсколько бумагъ, подтвердившихъ его увѣренность, что банкиръ его обманетъ, если только будетъ въ состояніи. "Но коса нашла на камень" утѣшалъ онъ себя: "посмотримъ, чья возьметъ."
   На церковныхъ часахъ пробило часъ.
   Скинеръ вздрогнулъ, выскочилъ изъ окна и, захлопнувъ его, вышелъ въ калитку.
   Въ комнатѣ Альфреда еще свѣтился огонь и сердце Скинера сжалось. "Вотъ еще одинъ, который не будетъ спать ночей изъ-за насъ" подумалъ онъ.
   На слѣдующій день въ три часа мистеръ Гарди возвратился домой. Онъ ѣздилъ въ городъ мѣнять порученныя ему деньги; онъ до сихъ поръ старался смотрѣть на нихъ какъ на чужую собственность, которую онъ хотѣлъ возвратить, но судьба помѣшала. Размѣнявъ ихъ на пятисотфунтовые билеты, онъ поспѣшно воротился домой. Скинеръ радостно вздохнулъ, увидавъ его, и Гарди, смекнувъ въ чемъ дѣло, пригласилъ его съ собою въ гостиную, съ притворною откровенностью разсказалъ, что онъ сдѣлалъ, и потомъ спросилъ, не имѣетъ ли онъ извѣстій изъ Альбіон-виллы.
   Скинеръ въ отвѣтъ представилъ, въ какомъ бѣдственномъ положеніи находится семейство Дода.
   -- И, сэръ, прибавилъ онъ, понижая голосъ:-- Мистеръ Альфредъ помогалъ отнести больнаго наверхъ. Ужь заварили мы кашу.
   -- Все къ лучшему, отвѣчалъ хладнокровный Гарди: -- онъ намъ будетъ очень полезенъ, сообщая необходимыя свѣдѣнія: онъ скажетъ Джени, а Джени передастъ мнѣ. Какъ вы думаете, будетъ жить Додъ или нѣтъ?
   -- Нѣтъ. И никто не узнаетъ, что деньги у насъ.
   -- Кому же знать? Вѣдь онъ самъ сказалъ, что его корабль погибъ, а спасшіеся отъ кораблекрушенія не приноситъ на берегъ четырнадцать тысячъ фунтовъ. При этихъ словахъ глаза Гарди заблистали; Скинеръ внимательно слѣдилъ за нимъ.
   -- Скинеръ, торжественно произнесъ онъ:-- мнѣ кажется, дочь моя Джени права; провидѣніе иногда вмѣшивается въ людскія дѣла; вы знаете, какъ я боролся, чтобы спасти мое семейство отъ позора и нищеты; всѣ мои старанія оказались тщетными. Но Господь все видѣлъ, спасъ эти деньги отъ столькихъ опасностей и чудеснымъ образомъ вручилъ ихъ мнѣ для спасенія моего семейства. Я долженъ быть благодарнымъ: употребить часть ихъ на богоугодныя дѣла, а на остальныя нажить новое состояніе.-- Но, проклятье!-- вдругъ воскликнула. онъ и грустно опустилъ голову. Ясно было, что ему пришла внезапная мысль, которая сильно его тревожила.
   -- Что, сэръ? что? спросилъ Скинеръ.
   -- Росписка!
  

XXV.

   -- Росписка? Только-то? Она вѣдь у васъ, хладнокровно произнесъ Скинеръ.
   -- Почему вы это думаете? поспѣшно спросилъ Гарди. Въ его головѣ тотчасъ родилось подозрѣніе, что она вѣроятно у Скинера.
   -- Да я, сэръ, видѣлъ росписку въ его рукахъ.
   -- Такъ она попала въ Альбіон-виллу? Мы погибли.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, сэръ, вы не хотите меня выслушать: я хорошо помню, что она выпала у него изъ рукъ, когда съ нимъ случился ударъ, и мнѣ кажется, хотя я не могу утверждать навѣрное, что онъ упалъ на нее. Какъ бы то ни было, но у него ничего не было въ рукахъ, когда я провожалъ его въ Альбіон-виллу; росписка должна быть здѣсь, вы, вѣроятно, засунули ее въ какой нибудь ящикъ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, Скинеръ, сказалъ мистеръ Гарди съ возрастающимъ страхомъ:-- намъ нечего морочить другъ друга. Я пробылъ въ комнатѣ не болѣе трехъ минутъ и только думалъ, какъ бы скорѣе уѣхать въ городъ и размѣнять деньги.
   Онъ сильно позвонилъ и спросилъ вошедшую Бетти, что она сдѣлала съ бумажкой, которая была на полу.
   -- Я подняла и положила ее на столъ, сэръ, вотъ она -- и Бетти показала на столъ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ! сказалъ Гарди:-- та бумажка была гораздо меньше этой.
   -- Ахъ, такъ это вѣроятно была маленькая смятая бумажка, лежавшая близь корзинки?
   -- Да! Да! Что ты съ нею сдѣлала?
   -- Я положила ее въ корзинку.
   Гарди устремилъ свой взглядъ на корзинку, но она была пуста. Бетти поняла этотъ взглядъ и поспѣшила замѣтить, что она выбросила все, что было въ ней, въ сорную кучу. Мистеръ Гарди злобно зарычалъ, а Бетти, покачавъ головою, молча вышла изъ комнаты.
   -- Нечего дѣлать, горестно произнесъ Гарди:-- надо будетъ порыться въ сорной кучѣ.
   -- Но, сэръ, вѣдь вашего имени нѣтъ на роспискѣ.
   -- Что же? Купецъ отвѣчаетъ за дѣйствія своихъ приказчиковъ, притомъ это мой бланкъ съ моимъ вензелемъ. Пойдемте, не надо отчаиваться. И онъ отправился на кухню, гдѣ, принявъ веселый видъ, попросилъ судомойку указать ему и мистеру Скинеру сорную кучу. Она вытаращила глаза, но повиновалась.
   Сорной кучи никакой не оказалось.
   Дѣвушка объяснила, что въ то утро приходилъ тряпичникъ и забралъ всѣ бумажки, тряньи и кости.
   Воротившись со двора, мистеръ Гарди, совершенно растерянный, усѣлся въ гостиной, а Скинеръ продолжалъ украдкою слѣдить за нимъ.
   Наконецъ Гарди прервалъ молчаніе.
   -- Самъ чортъ вмѣшался въ это дѣло. Никакой умъ, никакое умѣнье не устоитъ противъ подобнаго несчастія. Лучше бы намъ было вовсе не начинать этого дѣла. Мы теперь никогда не успокоимся, никогда не будемъ въ безопасности.
   Скинеръ старался повернуть дѣло въ шутку.
   -- Сэръ, сказалъ онъ: -- вѣдь въ настоящую минуту эта росписка уже погребена въ огромной кучѣ сора на лондонской дорогѣ. Кто станетъ ее тамъ искать, или кто обратитъ на нее вниманіе, если даже и найдетъ?
   Гарди покачалъ головой.
   -- Эта громадная куча ежегодно раскупается фермерами, произнесъ онъ.-- Росписка, стоющая мнѣ 14,000 фунтовъ, будетъ брошена на поле съ навозомъ, и какой нибудь грамотный работникъ прочтетъ ее и, увидѣвъ имя капитана Дода, принесетъ въ Альбіон-виллу, въ надеждѣ получить что нибудь въ награду. Да поможетъ Господь Богъ тому человѣку, поторый рѣшился на преступленіе, не уничтоживъ прежде всѣхъ письменныхъ уликъ.
   Съ этой минуты деньги, которыя Гарди незаконно себѣ присвоилъ, не давали ему ни минуты покоя.
   Онъ хотѣлъ-было сказать тряпичнику, что потерялъ бумажку и попросить его порыться въ кучѣ на лондонской дорогѣ, но тотчасъ же оставилъ это намѣреніе, боясь этимъ возбудить подозрѣнія.
   Наконецъ онъ просто рѣшился купить себѣ безопасность такъ, какъ на семъ свѣтѣ все покупается: онъ поручилъ ловкому агенту купить всю сорную кучу, и сохранилъ это въ тайнѣ отъ Скинера.
   Но, несмотря на это, ему еще грозила опасность: капитанъ Додъ все еще былъ живъ. Люди часто оправляются отъ удара, въ особенности, если переживутъ первыя сутки. Оставшись въ живыхъ, Додъ, конечно, никогда не помирился бы съ человѣкомъ, который едва не убилъ его. И тогда, прощай всѣ планы на бракъ Альфреда съ Джуліей, посредствомъ котораго Гарди намѣревался устроить свои дѣла. Просто же удержать за собою деньги Дода, было очень трудно и опасно. Онъ всегда могъ доказать свое право. Гарди находился въ такомъ положеніи, что никакія хитрости не могли помочь ему извернуться -- столько было доводовъ за и противъ всякаго проекта. Онъ ходилъ посреди огня -- какъ говорятъ полатыни. Но, чѣмъ больше онъ обдумывалъ свое положеніе въ случаѣ, если Додъ останется въ живыхъ, тѣмъ болѣе онъ убѣждался, что ему оставалось или возвратить деньги законному ихъ владѣльцу, или бѣжать съ чужимъ добромъ заграницу. Любовь къ дѣтямъ и остатокъ самолюбія не позволяли ему прямо рѣшиться на кражу, и потому съ очень стѣсненнымъ сердцемъ и какъ бы нехотя онъ отправился въ контору корабельнаго маклера, чтобъ узнать, когда идетъ первый корабль въ Америку.
   Углубившись въ свои думы и ожидая ежедневно разоренія, онъ не замѣчалъ, что Скинеръ слѣдовалъ за нимъ всюду и наблюдалъ за всѣми его дѣйствіями.
   Ему надлежало еще рѣшиться, когда объявить себя банкротомъ: немедленно или подождать еще; много можно было сказать въ пользу того и другаго рѣшенія; много же и передумалъ Гарди за это время: днемъ онъ дрожалъ, ожидая каждую минуту своей погибели; ночью онъ неспалъ и все думалъ. Хотя лицо его попрежнему было спокойное, но морщинъ на немъ сильно прибавилось и желѣзные нервы начали измѣнять ему отъ постояннаго напряженія ума, безсонницы и тревожныхъ опасеній. Не проходило ночи, чтобы онъ нѣсколько разъ не вскакивалъ съ постели, боясь какихъ-то тайныхъ, страшныхъ враговъ.
   Замѣчательно, что въ пылу нервнаго раздраженія, люди иногда видятъ ясно, чего они прежде не замѣчали; такъ въ одну изъ этихъ страшныхъ ночей Гарди вспомнилъ о бумажникѣ Дэвида Дода. Онъ ясно видѣлъ его передъ собою и на внутренней сторонѣ его наклеенную бумажку, исписанную карандашомъ или свѣтлыми чернилами, онъ не могъ хорошенько припомнить.
   Что было тамъ написано? Не нумера ли билетовъ, или ихъ описаніе? Зачѣмъ не вынулъ онъ бумажника изъ кармана умирающаго? "Дуракъ! Дуракъ! простоналъ онъ:-- зачѣмъ было дѣлать дѣло на половину?"
   Другой разъ онъ испыталъ еще сильнѣйшій ударъ. Онъ тревожно дремалъ; вдругъ слышитъ, стучатся въ наружную дверь.
   Онъ вскочилъ съ постели и въ испугѣ вообразивъ, что полиція пришла его арестовать, началъ поспѣшно одѣваться, намѣреваясь бѣжать.
   Онъ надѣлъ уже свои панталоны и туфли и доставалъ изъ-подъ подушки несчастныя деньги, когда услышалъ, что его громко зовутъ по имени; но на этотъ разъ звуки неслись изъ саду, въ который выходили окна его спальни. Онъ потихоньку отворилъ окно и глазамъ его представилось страшное зрѣлище. Прямо противъ него стояла какая-то чудовищная, сверхъестественная фигура, очень походившая на привидѣнія, какими мы ихъ привыкли себѣ воображать.
   Фигура эта, вся въ бѣломъ и чудовищно высокаго роста, кричала дикимъ голосомъ, подобно рыканію раненаго льва: "Мерзавецъ! Гарди! Отдай мнѣ мои деньги, мои четырнадцать тысячъ фунтовъ. Возврати мнѣ деньги моихъ дѣтей, а не то пусть твои дѣти издохнутъ на твоихъ глазахъ. Отдай мнѣ деньги моихъ дѣтей, или будь проклятъ ты и все твое семейство!"
   И грозная фигура, упавъ на колѣни, повторяла ужасное проклятіе. Гарди невольно отшатнулся и задрожалъ отъ суевѣрнаго страха.
   Но это чувство вскорѣ замѣнилось простой боязнью, чтобъ этотъ человѣкъ своими криками не разбудилъ сосѣдей. И дѣйствительно, мистеръ Гарди, несмотря на свое волненіе, очень ясно разслышалъ, какъ вблизи отъ него потихоньку открылось окошко. Ночь была темная. Онъ высунулъ голову и дрожащимъ голосомъ прошепталъ: "Тише! Тише! Я сейчасъ принесу вамъ деньги."
   Внутренно проклиная свою тяжелую участь, онъ досталъ роковыя деньги; надѣлъ сюртукъ и, взявъ въ гостиной ключи, тихо спустился но лѣстницѣ, отперъ дверь и началъ отворять ставни. Въ это время ему послышалось, что въ саду тихо шепталось нѣсколько голосовъ.
   Онъ, разумѣется, подумалъ, что Додъ разсказываетъ о всемъ случавшемся кому-нибудь изъ сосѣдей, и не зналъ, что дѣлать; но, какъ осторожный человѣкъ, сталъ прислушиваться.
   Голоса умолкли и онъ услышалъ шаги, приближающіеся къ окошку, у котораго онъ стоялъ. Они направились къ маленькой калиткѣ. Онъ побѣжалъ въ кухню и сталъ снова прислушиваться у окна, выходящаго на улицу. Ему необходимо было узнать намѣренія этихъ людей, чтобы самому дѣйствовать сообразно съ этимъ. Онъ не смѣлъ отворить окно, ибо передъ нимъ стояла полусогнувшаяся женская фигура; но вскорѣ эта фигура быстро бросилась въ сторону, откуда слышались шаги; тогда онъ рѣшился пріотворить окно и услышалъ крики отчаянія: юный голосъ молодой дѣвушки лепеталъ, что ея отецъ умеръ.
   -- A! дѣло, прошепталъ Гарди.
   Все же онъ не могъ не вздрогнуть при мысли о смерти этого человѣка.
   Вскорѣ шаги удалились, рыданія стали долетать до него глуше, невнятнѣе, и эти четырнадцать тысячъ фунтовъ, которыя онъ за двѣ минуты передъ тѣмъ готовъ былъ отдать, остались въ его безспорномъ владѣніи. Онъ вздохнулъ свободнѣе. "Деньги мои, и я ихъ удержу. Такъ Богу угодно. Бѣдный Додъ!"
   Онъ опять легъ въ постель и рѣшился во что бы ни стало заснуть.
   Онъ дѣйствительно начиналъ уже засыпать, какъ вдругъ его встревожили новыя мысли. Онъ вспомнилъ, что какое-то окошко въ его домѣ открылось, когда Додъ, проклиная его, требовалъ деньги своихъ дѣтей.
   Чье окошко?
   Болѣе полдюжины людей спали на этой сторонѣ дома.
   Чье же это могло быть окошко? Странное недоумѣніе душило, жгло его.
  

XXVI.

   Небольшая толпа народа стояла передъ старымъ банкомъ, безсмысленно смотря на маленькое объявленіе, прибитое на ставняхъ и гласившее о прекращеніи платежей на мѣсяцъ или около того, вслѣдствіе вины какихъ-то неназванныхъ агентовъ.
   Такъ велико было довѣріе къ банку, что многіе говорили, что онъ оправится черезъ мѣсяцъ, непремѣнно оправится; но за то другіе в дѣли въ этомъ объявленіи только уловку, чтобы не вдругъ поразить кредиторовъ. Они знали по опыту, что многія подобныя объявленія кончались ликвидаціею и выдачею шести пенсовъ за фунтъ.
   Къ концу дня площадка передъ банкомъ сдѣлалась театромъ самыхъ потрясающихъ сценъ; одинъ за другимъ являлись люди, обнищавшіе въ одинъ день по милости Гарди, и съ отчаяніемъ говорили своимъ собратьямъ но напасти, что лишились всего, и теперь имъ предстоитъ или голодная смерть или богадельня; матери, убитыя горемъ, тащили своихъ дѣтей и, высоко подымая ихъ надъ своими головами, глухо звали банкира, чтобъ онъ посмотрѣлъ на этихъ несчастныхъ созданій, оставленныхъ имъ безъ куска хлѣба. Толпа рыдала, ревѣла, ломаясь въ двери банка.
   Но подобно волнѣ, бьющей о каменный утесъ, напрасно стучала, ломалась толпа: каменныя стѣны и плотныя ставни банка были такъ же безчувственны къ раздирающему воплю горя и тщеты, какъ холодное сердце самаго банкира. На слѣдующій день несчастные напали на Альфреда, выходившаго съ задняго крыльца, и осыпали его ругательствами и проклятіями. Джени не смѣла выглянуть въ окошко отъ страха и стыда. Но Ричардъ Гарди спокойно сидѣлъ въ своей пріемной и подводилъ итоги подъ ложнымъ балансомъ. Нѣкоторыя изъ жертвъ обратились къ мэру, къ алдерменамъ, къ судьямъ, прося защиты -- но это было напрасно.
   Около полудня хладнокровное равнодушіе банкира къ его благодѣтелямъ, жизнь которыхъ онъ помрачилъ навѣки, было нѣсколько потрясено; тяжелый камень съ трескомъ ударился о ставню его конторы. Весь домъ задрожалъ и банкиръ быстро вскочилъ со стула. Этотъ ударъ былъ только провозвѣстникомъ грозы; трахъ! трахъ! окна полетѣли въ дребезги, вихремъ посыпались камни, палки и въ нѣсколько секундъ все въ домѣ было перебито и сломано: зеркала, мебель, картины, статуи...
   Гарди вздрогнулъ. Это была единственная форма протеста, которая могла его тронуть. Но онъ тотчасъ же оправился. "Благодарю васъ, сказалъ онъ: -- очень вамъ благодаренъ; теперь я правъ, а вы виноваты." И онъ послалъ за полиціею, которая, въ благодарность за его щедрую плату, горячо принялась защищать его права и даже не щадила тѣхъ, кто просто стоялъ въ толпѣ, горько оплакивая свое несчастіе.
   "Ну, проваливай! Нищіе!" гремѣла полиція. И полиція была права. Нищета ничего не добьется тщетными воплями и только понапрасну заграждаетъ дорогу богатымъ.
   Но если банкиръ, безчувственный эгоистъ, мучимый своими собственными опасеніями, не обращалъ никакого вниманія на вопли разоренныхъ имъ людей, то въ его домѣ были люди, которые глубоко сочувствовали общему несчастью. Альфредъ и Джени были поражены, убиты горемъ; сидя вмѣстѣ въ одной изъ комнатъ нижняго этажа, они слышали вопли и стоны у дверей, и горячія слезы текли по ихъ щекамъ, пылавшимъ отъ стыда. Альфредъ при этомъ далъ торжественно обѣтъ заплатить до послѣдняго гроша всѣ деньги, которыя его отецъ долженъ былъ этимъ бѣднымъ людями. Это было похоже на него и на счастливый его возрастъ, въ которомъ юноши всегда воображаютъ, что они могутъ все сдѣлать!
   Но вскорѣ оказалось, къ великому его ужасу, что онъ видѣлъ еще только самую незначительную часть несчастій, причиненныхъ его отцомъ. Самое тяжелое горе, какъ всегда, скрывалось въ тѣни; за несчастными, оглашавшими воздухъ своими криками, было еще множество скромныхъ, тихихъ, порядочныхъ семействъ, которыя были совершенно разорены. Эти люди были такъ жалки, положеніе ихъ такъ ужасно, что Альфредъ готовъ былъ рвать на себѣ волосы, видя невозможность имъ помочь.
   Я разскажу здѣсь лишь немногіе примѣры, и предоставлю самому читателю изъ отрывочныхъ чертъ нарисовать себѣ полную картину ужасовъ, сопровождающихъ такое обыкновенное явленіе, какъ банкротство. Подробности эти хотя близко знакомы народу по горькому опыту, слишкомъ, однако, мало изслѣдованы статистиками и законодателями.
   Мистеръ Эсгаръ, уважаемый всѣми купецъ, для уплаты значительныхъ обязательствъ, сосредоточилъ всѣ свои капиталы въ банкѣ. Проживая въ нѣкоторомъ отдаленіи отъ банка, онъ узналъ роковую вѣсть во время обѣда. Вечеромъ онъ обѣщалъ приводить своихъ дочерей на балъ и сдержалъ свое обѣщаніе. Оставивъ ихъ тамъ, онъ воротился домой, собралъ всѣ свои вещи и на слѣдующее же утро отплылъ съ ними въ Америку, взявъ съ собою всѣ деньги, какія только могъ собрать въ Лондонѣ, и такимъ образомъ разорилъ еще многихъ другихъ. Эсгаръ принадлежалъ къ числу тѣхъ людей, которые долго остаются честными, но не всегда. Это было его первое безчестное дѣйствіе: "Мошенничество сдѣлало меня мошенникомъ, говорилъ онъ въ свое оправленіе." -- Vleat quantum.
   Джонъ Шау, трудолюбивый лакей, откладывалъ деньги изъ своего жалованья впродолженіе семнадцати лѣтъ, чтобы на старости взять въ аренду трактиръ, этотъ рай лакеевъ. Онъ былъ помолвленъ на красивой, ловкой горничной, и уже совершенно покончилъ сдѣлку съ хозяиномъ "Розы и короны"; только еще деньги не были уплачены. Грянулъ ударъ: онъ всего лишился -- всего, для чего жилъ и на что надѣялся столько лѣтъ. Онъ не имѣлъ достаточно силы воли, чтобъ начать съизнова, и потому черезъ двое сутокъ повѣсился.
   Докторъ Филипсъ, семидесяти-четырехлѣтній больной старикъ, недавно продалъ свою практику, домъ съ мёбелью и все хозяйство за очень хорошую цѣну, и положилъ деньги въ банкъ, въ ожиданіи найти имъ лучшее помѣщеніе. Деньги его теперь пропали и бѣдный старикъ остался съ женою и дочерью нищимъ изгнанникомъ, ибо онъ продалъ свою практику съ условіемъ, какъ это всегда дѣлается, незаниматься леченіемъ больныхъ ближе столькихъ-то миль отъ Баркинтона. Онъ сталъ просить своего преемника взять его въ помощники, но тотъ грубо отказалъ, сказавъ, что ему нуженъ расторопный молодой человѣкъ. Тогда старикъ обратился къ своимъ бывшимъ паціентамъ, но большинство изъ нихъ также пострадало по милости Гарди, и потому онъ собралъ самую маленькую сумму, чтобъ купить осла, тележку и отправиться съ семействомъ въ отдаленную деревушку. Какъ ему тамъ жилось, мы можемъ видѣть изъ того факта, что черезъ нѣсколько недѣль его восемьнадцатилѣтнюю дочь посадили въ тюрьму за то, что она украла брюкву въ сосѣднемъ полѣ, чтобъ не допустить отца умереть съ голоду.
   Въ ту же тюрьму, но другой дорогой, отправились: пасторъ Генри Скудоморъ, Филиппъ Галлъ, торговецъ полотномъ, Нилъ Пратсъ, башмачникъ, Симсонъ Гаррисъ, зеленщикъ, и еще нѣсколько другихъ несчастныхъ; всѣ они были честные, работящіе люди, и только потерявъ все свое достояніе, съ отчаянія бросились на чарку, думая затопить въ винѣ свое горе, а чарка привела ихъ въ тюрьму.
   Іосифъ Іонъ, трудолюбивый слесарь, только что собиравшійся купить лавку, лишившись всего, бросилъ работу и сдѣлался присяжнымъ воромъ.
   Мистеръ Уилліамсъ, учитель воскресной школы, уважаемый всѣми, какъ хорошій мужъ и отецъ семейства, услыхавъ роковую вѣсть, вдругъ пошелъ въ атеисты, сжегъ свою библію передъ плачущею женою, испуганными дѣтьми и оторопѣвшей служанкою. Онъ, впрочемъ, предался не пьянству, а божбѣ, богохульству и запретилъ своему семейству ходить въ церковь.
   Три старушки сестры, миссъ Лёнлей, жили всѣ вмѣстѣ на проценты съ своего капитала, которыхъ имъ нетолько доставало на покойную счастливую жизнь, но и на добрыя дѣла. Особливо одна изъ нихъ, неоставлявшая своей постели отъ органическаго разстройства спинной кости, пользовалась всеобщею любовью и уваженіемъ. Она работала для бѣдныхъ, учила дѣтей, мирила ссорящихся, утѣшала несчастныхъ, помогала деньгами бѣднымъ -- однимъ словомъ, вполнѣ оправдывала данное ей прозвище "солнца бѣдныхъ". И какъ она была счастлива эта бѣдная, больная женщина. Ангельская улыбка играла на ея лицѣ, когда, лежа на своей постели, она видѣла кругомъ себя несчастныхъ, страждущихъ, выходившихъ отъ нея успокоенными, утѣшенными. И вдругъ этой святой женщинѣ приносятъ вѣсть, что всѣ ихъ деньги пропали и онѣ остались нищими. Несчастная всплеснула руками.
   -- Что будетъ съ моими бѣдными? воскликнула она, и залилась слезами.
   На другое утро "солнце бѣдныхъ" закатилось: ее нашли мертвой. Горе сломило ее.
   Переходимъ къ случаю, котораго послѣдствія были такъ важны, что мы должны разсказать его подробнѣе.
   Мистриссъ Макслей однажды ночью почувствовала въ ногахъ что-то шершавое.
   -- Что это такое? спросила она.
   -- Не твое дѣло, отвѣчалъ Макслей: -- это мои панталоны.
   -- Зачѣмъ же ты прячешь ихъ въ постель?
   -- Это мое дѣло, промычалъ Макслей.-- Впрочемъ, я это дѣлаю вовсе не для того, чтобы ты ихъ носила, прибавилъ онъ рѣзко.
   Однако, черезъ нѣсколько минутъ, онъ объявилъ, что взялъ изъ банка всѣ свои деньги; она стала разспрашивать о причинахъ, побудившихъ его это сдѣлать, но онъ вмѣсто отвѣта посовѣтовалъ ей поскорѣе уснуть.
   Дѣло было въ томъ, что карманы его панталонъ были полны банковыми билетами. Макслей, опасаясь воровъ, всегда клалъ ихъ съ собою въ постель.
   Банкъ лопнулъ во вторникъ. Макслей остался спокойнымъ и на всѣ вопросы любопытныхъ, много ли онъ потерялъ, очень серьёзно отвѣчалъ:
   -- Посмотрите на мои глаза!
   Въ пятницу назначено было собраніе въ клубѣ и всѣ члены его, собравшись въ кабачкѣ подъ вывѣскою "Гончая Собака", съ шумомъ толковали о своихъ потеряхъ. Макслей спокойно покуривалъ свою трубку, и когда настала его очередь жаловаться, сухо сказалъ:
   -- Я вынулъ всѣ свои деньги, тому уже недѣля (восклицанія). Меня предупредили: сынъ мой Джакъ писалъ мнѣ изъ Канады, что тамошній агентъ Гарди лопнулъ; а эти банкиры точно дубы начинаютъ всегда гнить съ оконечностей, и только потомъ уже пропадаетъ сердцевина.
   Всѣ присутствующіе пришли въ ярость.
   -- Какъ? ни объ этомъ знали и не предупредили никого изъ насъ! Развѣ это по дружески? Развѣ такъ поступаютъ сосѣди?
   Въ отвѣтъ на эту бурю, вызванную его словами, Макслей только отвѣчалъ:
   -- Не мое дѣло заботиться о васъ. Меня уже разъ проучили за сплетни; пуганая ворона куста боится.
   -- О! воскликнулъ одинъ изъ сосѣдей:-- я ему не вѣрю. Онъ притворяется я его девятьсотъ фунтовъ пропали вмѣстѣ съ нашими.
   -- Неправда.
   И съ этими словами Макслей вытащилъ изъ кармана совсѣмъ новый банковый билетъ.
   -- Это что? спрашиваю васъ, господа.
   -- Это похоже на десятифунтовую бумажку, Джемсъ,
   -- Хорошо, остальныя похожи на эту; я знаю, гдѣ найти еще восемьдесятъ-девять подобныхъ бумажекъ.
   Билетъ переходилъ изъ рукъ въ руки и при взглядѣ на него всѣ лукаво улыбались.
   -- Что это вы всѣ скалите зубы! воскликнулъ Макслей съ безпокойствомъ.
   -- Ха, ха, ха!
   -- Лучше скажите, что это вовсе не деньги и годятся только на папильотки, продолжалъ онъ, съ яростью вырывая билетъ изъ рукъ одного изъ смотрѣвшихъ.-- Если я не умѣю читать, зато знаю цифры, и я хорошехонько разглядѣлъ цифру десять на каждомъ изъ билетовъ.
   Громкій и всеобщій смѣхъ былъ единственнымъ отвѣтомъ на это хвастовство.
   Макслей съ сердцемъ схватилъ фуражку и выбѣжалъ изъ кабака, преслѣдуемый общимъ смѣхомъ.
   Черезъ пять минутъ онъ былъ уже дома и, бросивъ билета на колѣни своей жены, спросилъ ес, стараясь не выказывать своего смущенія:
   -- Сударыня, какъ называете вы это?
   Она подняла билета и, приблизивъ его къ свѣчкѣ, отвѣчала:
   -- Это десятифунтовый билетъ Гарди, то-есть онъ былъ такимъ до банкротства.
   -- Такъ о чемъ же смѣялись эти дураки?
   И Макслей разсказалъ ей, въ чемъ было дѣло.
   Мистриссъ Макслей задрожала всѣмъ тѣломъ.
   -- Да ты мнѣ сказалъ, что заблаговременно взялъ всѣ наши деньги отъ Гарди?
   -- Разумѣется, глупая женщина -- и, вытащивъ изъ кармана цѣлую пачку банковыхъ билетовъ, онъ сердито бросилъ ихъ на столъ.
   Мистриссъ Макслей, взглянувъ на нихъ, громко вскрикнула отъ ужаса и отчаянія:
   -- Это! это -- билеты Гарди! что же они стоятъ теперь, когда банкъ лопнулъ?
   Макслей остолбенѣлъ.
   -- Это твое дѣло, дуракъ, болванъ, продолжала она съ яростью:-- вѣдь умѣлъ, скотина, говорить: не мѣшайтесь не въ свои дѣла. Вишь ты, презираешь свою жену, у которой въ мизинцѣ больше ума, чѣмъ въ твоей ослиной башкѣ; все хочешь самъ дѣлать, по секрету отъ нея. Вотъ тебѣ и на; намедни отравился, а теперь пустилъ меня по міру. Да ты понимаешь ли, что мы нищіе. Разорилъ ты меня! убилъ! Видѣть тебя не могу. Лучше убирайся -- куда знаешь, а то пырну ножомъ.
   И обезумѣвъ отъ ярости, несчастная бросилась къ шкапу. Макслей схватилъ стулъ.
   Но по счастью онъ совладали, съ собою и, грозно ударивъ стуломъ объ полъ, выбѣжалъ изъ дому.
   Онъ направился безсознательно куда глаза глядятъ, и очутился въ саду. Проходя мимо своихъ растеній, онъ во всѣ глаза смотрѣлъ на нихъ, ничего не видѣлъ, хотя, впрочемъ, закрылъ два или три растенія, приговаривая: "Кажется, сегодня ночью будетъ морозъ; я увѣренъ, сегодня будетъ морозъ". Но тутъ ноги ему измѣнили. Онъ сѣлъ на скамейку и началъ говорить вслухъ самъ съ собою: "Подумать страшно, чуть-чуть не убилъ ее. А вѣдь она хорошая баба, Христосъ съ ней. Ну, славу-богу, обошлось безъ грѣха. Нечего дѣлать, все къ лучшему. Надо какъ-нибудь поправить дѣло. Деньги исчезли, но у насъ остались еще руки и садъ. Потомъ мы неодиноки; всякое горе сноснѣе, когда есть съ кѣмъ его раздѣлить. Начнемъ съизнова. Оно, конечно, грустно, очень грустно. Мнѣ вѣдь шестьдесятъ будетъ весною, а Сузаннѣ сорокъ-восемь, и опять работать, когда думалъ отдохнуть..
   Съ этими словами, онъ всталъ и отправился домой.
   У его дверей стояла толпа народа. Онъ подошелъ и недовольнымъ тономъ спросилъ; зачѣмъ они столпились. Нѣсколько женщинъ расплакалось, услыхавъ его голосъ. Мужчины обернулись и смотрѣли на него: иные съ видомъ любопытства, другіе съ сожалѣніемъ.
   -- Боже мой. Вѣрно, новое несчастье! воскликнулъ Макслей.-- Посторонитесь, пожалуйста, дайте мнѣ пройти.
   -- Нѣтъ, нѣтъ! воскликнула какая-то женщина:-- не пускайте его.
   -- Не пускать меня въ мой собственный домъ? съ достоинствомъ произнесъ Макслей.-- Это что значитъ?
   -- О, Джемсъ! бѣдный Джемсъ!
   -- Посторонитесь! Дайте ему пройти. Чье же тутъ мѣсто, какъ не его? раздался чей-то голосъ. Толпа заколыхалась. Макслей, дрожа всѣмъ тѣломъ, бросился въ дверь. Черезъ секунду раздался потрясающій, страшный крикъ. Это былъ вопль мужа передъ бездыханнымъ трупомъ жены. Когда Макслей выбѣжалъ изъ дома, Сузанна вдругъ почувствовала легкую судорогу въ сердцѣ и чрезъ секунду грохнулась замертво на землю. Она не встала болѣе, и послѣднія слова двухъ вѣрныхъ, любящихъ супруговъ были слова злобы и ненависти.
   Всѣ эти ужасныя исторіи не могли не дойти до слуха Альфреда; это мучило, терзало его. Многіе изъ открывавшихся фактовъ до того позорили имя Ричарда Гарди, что молодой человѣкъ, рожденный съ благородными понятіями и воспитанный честными людьми, началъ презирать своего роднаго отца. Этого чувства Джени нимало не раздѣляла съ нимъ. Она съ женской привязанностью сожалѣла объ отцѣ, о его потеряхъ, причиненныхъ его же безчестностью, но замѣчательнѣе всего, что когда погибала какая нибудь жертва его низости, первая ея мысль была: бѣдный папа, это его такъ огорчитъ!
   Альфредъ не старался раскрыть глазъ сестрѣ, но самъ все видѣлъ ясно. Не имѣя возможности исправить оплакиваемое имъ зло и не умѣя спрятать свою совѣсть въ карманъ, какъ Ричардъ Гарди, или заглушить ея голосъ любовью, какъ Джени, онъ блуждалъ цѣлые дня по полямъ, одинокій, грустный, убитый. Кромѣ дѣлъ своего отца, онъ еще подозрѣвалъ его въ тайномъ преступленіи, которое, онъ чувствовалъ, ему слѣдовало обнаружить. Эта причина, вмѣстѣ съ потерею, понесенною мистриссъ Додъ отъ банкротства банка, заставляла его избѣгать Альбіон-виллы. Онъ часто заходилъ узнавать о здоровьѣ капитана Дода, но стыдился войти въ домъ.
   Между тѣмъ, желаніе Ричарда Гарди узнать положительно, будетъ ли Дэвидъ жить или нѣтъ, нетолько не уменьшилось, но еще увеличивалось съ каждымъ днемъ. Въ первомъ случаѣ, онъ уже рѣшилъ бѣжать съ своею добычею въ Соединенные Штаты и обворовать своего сына точно такъ же, какъ всѣхъ другихъ. Онъ разсчитывалъ-било узнавать о положеніи Дода чрезъ Альфреда; но въ первый разъ, когда онъ спросилъ его объ этомъ, лицо молодого человѣка вспыхнуло отъ стыда, злобы или какого другаго чувства, и онъ отвѣчалъ очень рѣзко и недовольно опредѣленно. Въ сущности же онъ самъ зналъ очень мало о здоровьѣ больнаго, такъ-какъ онъ получалъ свои свѣдѣнія отъ Сары, а въ послѣднее время слугамъ не дозволяли входить въ комнату Дэвида.
   Не получивъ удовлетворительнаго отвѣта, мистеръ Гарди уже болѣе не спрашивалъ Альфреда; но узнавъ, что докторъ Самсонъ пользуетъ Дода, онъ написалъ къ нему и просилъ заѣхать къ нимъ обѣдать, когда онъ будетъ въ Баркинтонѣ. "Вы увидите во мнѣ погибшаго, убитаго человѣка, писалъ онъ:-- завтра передаемъ мы свой домъ со всѣмъ, что въ немъ есть, и переѣзжаемъ въ маленькій Шамрок-коттеджъ, недалеко отъ вашихъ друзей Додовъ. Мы теперь ничѣмъ не можемъ угостить нашихъ гостей, исключая радушнаго привѣта, и потому очень мало людей, которыхъ бы я рѣшился попросить доказать свою привязанность къ убитому горемъ

"Ричарду Гарди".

   Добродушный Самсонъ отвѣчалъ очень теплымъ письмомъ и явился черезъ нѣсколько дней въ обѣду.
   Гарди, которому нужно было только узнать о положеніи Дэвида, тотчасъ приступилъ къ дѣлу, и когда они остались втроемъ съ Альфредомъ за бутылкой вина, онъ очень тонко замѣтилъ:
   -- Я слышалъ, что вы особенно отличились въ нашемъ сосѣдствѣ, въ Альбіон-виллѣ.
   Самсонъ горестно покачалъ головой. Глаза мистера Гарди засверкали; Альфредъ слѣдилъ за нимъ съ напряженнымъ вниманіемъ.
   -- Что могу я сдѣлать послѣ этихъ убійцъ, Шорта и Осмонда? Послушайте! Додъ раненъ въ голову и потерялъ много крови: кромѣ того онъ раненъ въ плечо и лишился еще болѣе крови.-- Оба Гарди вскрикнули отъ удивленія.-- А тутъ вмѣсто того, чтобъ поддержать организмъ, лишившійся столь большаго количества жизненнаго начала, эти убійцы еще пустили кровь. Довольно, казалось бы? Нѣтъ! ослы этимъ не удовольствовались и поставили еще рожки.
   -- Но вы явились и спасли его? воскликнулъ Альфредъ.
   -- Я спасъ ему жизнь, грустно сказалъ Самсонъ: -- но жизнь не есть единственное добро, котораго могутъ лишить человѣка кровопійцы доктора.
   -- Докторъ Самсонъ! воскликнулъ Альфредъ:-- что вы хотите сказать? Вы меня пугаете.
   -- Какъ, вы не знаете? Развѣ вамъ не сказали?
   -- Нѣтъ, я не имѣлъ смѣлости войти къ нимъ въ домъ, съ тѣхъ поръ какъ банкъ... и онъ сконфузился.
   -- А, я васъ понимаю; но теперь нечего скрывать!..-- Онъ -- сумасшедшій.
   Самсонъ произнесъ это ужасное слово тихимъ, грустнымъ голосомъ.
   Альфредъ громко застоналъ и даже отецъ его почувствовалъ что-то въ родѣ угрызенія совѣсти; но чрезъ секунду его лицо просіяло, къ ужасу и негодованію молодаго человѣка.
   Самсонъ продолжалъ разсказывать, какъ, однажды, несчастный досталъ бритву и началъ ею махать, грозя всѣмъ смертью. Мистриссъ Додъ при этомъ воскликнула: "Убей меня, Дэвидъ; убей мать твоихъ дѣтей" -- и не пошевельнулась съ мѣста; этотъ безразсудный, вполнѣ женскій поступокъ какимъ-то образомъ его обезоружилъ. Но въ настоящее время подобный случай не можетъ болѣе повториться, такъ-какъ его сестра, умная и рѣшительная женщина, распорядилась, чтобъ помѣстить его въ частный сумасшедшій домъ, гдѣ онъ уже теперь и находится. Разсказъ мой мнѣ напомнилъ объ этомъ несчастномъ семействѣ, сказалъ Самсонъ, -- надо пойти ихъ утѣшить; они были такъ печальны, разставаясь съ нимъ, бѣдняжки; я возвращусь черезъ часокъ-другой.
   Послѣ его ухода, Джени вошла въ столовую и принялась дѣлать чай.
   Мистеръ Гарди, принимая чашку изъ рукъ своей любимицы весело улыбнулся ей; ему уже не надо было бѣжать заграницу. Кто повѣритъ сумасшедшему, бредящему о какихъ-то неслыханныхъ тысячахъ? Онъ съ удовольствіемъ выпилъ свой чай и торжественно началъ длинную краснорѣчивую рѣчь:
   -- Милый мой Альфредъ, нѣсколько времени назадъ ты пожелалъ жениться на молодой дѣвушкѣ безъ всякаго состоянія. Ты полагалъ, что я богатъ и могу устроить это дѣло. Ты совершенно справедливо цѣнилъ мою любовь къ тебѣ, но ты не зналъ моихъ дѣлъ. Я бы съ удовольствіемъ сдѣлалъ все для тебя, еслибъ не грозившее мнѣ несчастіе. Поэтому я былъ принужденъ сказать: Нѣтъ. И когда ты съ нѣкоторою дерзостью спросилъ меня о причинѣ моего отказа, я тебѣ отвѣчалъ: положись на меня. Теперь, ты видишь, что я былъ правъ. Этотъ бракъ совершенно погубилъ бы тебя. Впрочемъ, я полагаю, что послѣ словъ доктора Самсона, ты отказался уже отъ этой мечты по другой еще причинѣ. Знаешь ли, милая Джени, капитанъ Додъ очень боленъ. Онъ сошелъ съ-ума.
   -- Сошелъ съ-ума?! О, какъ ужасно! что будетъ съ бѣдными его дѣтьми? воскликнула Джени и первая ея мысль, конечно, была объ Эдуардѣ.
   -- Намъ объ этомъ только-что разсказалъ Самсонъ. И я увѣренъ, Альфредъ, ты еще не такъ далеко увлекся, чтобъ настаивать на своемъ желаніи -- увеличить число сумасшедшихъ этимъ бракомъ.
   При этихъ словахъ, хотя они и были направлены противъ Альфреда, Джени слегка вздохнула; она чувствовала, что ея мечты о земномъ счастіи исчезали навѣки.
   Но Альфредъ заскрежеталъ зубами и отвѣчалъ съ большею горечью и волненіемъ:
   -- Я полагаю, сэръ, вы должны бы послѣдній радоваться несчастью, постигшему это семейство, въ которое я теперь еще болѣе чѣмъ когда желаю вступить, такъ-какъ мой долгъ -- раздѣлить горе...
   -- Ты же и дуракъ! спокойно сказалъ мистеръ Гарди.
   -- Раздѣлить горе, которое вы сами причинили, продолжалъ Альфредъ.
   Мистеръ Гарди принялъ удивленный видъ:
   -- Я тебя не понимаю. Что онъ говоритъ, Джени? Самсонъ сказалъ намъ причины сумасшествія: рана на головѣ, рана на рукѣ, кровопусканіе, рожки и тому подобное.
   -- Есть еще причина, о которой не говорили до сихъ поръ доктору Самсону.
   -- Можетъ быть. Я, право, не понимаю, на что ты намекаешь.
   Альфредъ впился глазами въ отца и, наклонившись черезъ столъ, такъ что ихъ лица почти встрѣтились, глухо произнесъ:
   -- А четырнадцать тысячъ фунтовъ, сэръ!
  

XXVII.

   Мистеръ Гарди въ первый разъ въ жизни смутился и не зналъ, что отвѣчать; онъ молча смотрѣлъ на сына.
   Молчаніе это длилось долго; Джени и Альфредъ старались прочитать на лицѣ отца чувства, которыя его волновали. Но выраженіе лица можно понимать различно: такъ Джени видѣла на лицѣ отца одно только изумленіе; Альфредъ же, кромѣ того, ясно подмѣтилъ внезапный ужасъ преступника, подозрѣвающаго, что его преступленіе открыто. Могучая воля этого желѣзнаго человѣка въ ту же минуту успѣла совладать съ волненіемъ, но уже было поздно: одного взгляда было достаточно, чтобъ убѣдить Альфреда въ справедливости его подозрѣній. Онъ невольно отвернулся; въ послѣдніе мѣсяцы обстоятельства замѣтно отдалили его отъ отца, но онъ все еще чувствовали, что природный инстинктъ и нѣжныя воспоминанія привязывали его къ нему. Въ минуту благороднаго негодованія, онъ рѣшился испытать отца, но результатъ этого испытанія оказался слишкомъ печальнымъ. Онъ не могъ долѣе обличать отца, и потому, тяжело вздохнувъ, вышелъ изъ комнаты. Долго бродилъ онъ во мракѣ ночи; наконецъ очутился у воротъ Альбіон-виллы. Опершись на рѣшотку, онъ устремилъ свои взоры на темныя окна и предался тяжелымъ думамъ. Ему было стыдно за своего отца и онъ не зналъ, что ему дѣлать и на что рѣшиться въ этомъ горестномъ, ужасномъ положеніи.
   Когда онъ выходилъ изъ комнаты, Гарди поднялъ голову и, посмотрѣвъ съ удивленіемъ на Джени, провелъ рукою по лбу, какъ бы говоря: не рехнулся ли онъ? Еще не успѣла затвориться за Альфредомъ дверь, какъ Гарди торопливо спросилъ Джени, что Альфредъ хотѣлъ сказать, что онъ разумѣлъ подъ 14,000 ф.? Джени ничего не знала. Видя, что братъ не сказалъ ей еще ни слова объ этихъ деньгахъ, Гарди нѣсколько успокоился.
   Узнавъ, что ему было нужно, Ричардъ Гарди почувствовалъ необходимость, подобно сыну, остаться наединѣ и серьёзно обдумать опасность, грозившую ему въ его собственномъ семействѣ. Впервые присутствіе любимой дочери было ему въ тягость и, вставъ изъ-за стола, онъ вышелъ на чистый воздухъ. Ночь была тихая и свѣтлая; мильйоны святыхъ глазъ, подъ блестящимъ блескомъ которыхъ люди предпочитаютъ совершать преступленія, смотрѣли на землю, какъ бы удивляясь глупости человѣка, рѣшающагося на преступленіе. И подъ этимъ свѣтлымъ небомъ умный, геніальный человѣкъ предался своимъ думамъ. Его мучило: откуда Альфредъ почерпнулъ свои подозрѣнія? Отъ Додовъ? Такъ, значитъ, они знаютъ о своей потери. Но какимъ образомъ? Развѣ бумажникъ заговорилъ человѣческимъ голосомъ? Но если они знаютъ, отчего же ни мистриссъ Додъ, ни сынъ ея не жалуются на него? Можетъ быть, Альфредъ -- ихъ тайный сообщникъ? Можетъ быть, они хотятъ, прежде чѣмъ рѣшиться на открытую борьбу, попробовать мирныя средства? Это совершенно согласно съ характеромъ мистриссъ Додъ.
   Заключеніе, къ которому онъ пришелъ, было очень вѣроятно; но оно вдругъ разсѣялось при одной мысли, что Альфредъ, по его словимъ, не входилъ въ домъ Додовъ послѣ банкротства.
   Теперь Гарди началъ надѣяться, что подозрѣнія Альфреда были ничего болѣе, какъ подозрѣнія, неоснованныя ни на какихъ доказательствахъ. Какъ бы то ни было, онъ, конечно, какъ хорошій сынъ, похоронитъ эти подозрѣнія въ своей груди и никому не скажетъ ни полслова. Это предположеніе доказывалось еще яснѣе тѣмъ фактомъ, что онъ ничего не говорилъ своей сестрѣ.
   Размышляя подобнымъ образомъ, Гарди неожиданно очутился, у воротъ Альбіон-виллы. Онъ вовсе не намѣревался идти туда, но его ноги, какъ бы повинуясь мыслямъ, занимавшимъ его умъ, инстинктивно привели его туда.
   Онъ внимательно посмотрѣлъ на домъ и первое, что ему бросилось въ глаза, была фигура молодой дѣвушки, которая, нагнувшись съ балкона, шепталась съ мужчиной, стоявшимъ въ саду. Гарди не могъ его хорошо различить, такъ-какъ онъ стоялъ въ тѣни.-- "Ага, миссъ Джулія" думалъ онъ съ восхищеніемъ: "если Альфредъ къ вамъ не ходитъ, такъ у васъ есть и другой наготовѣ. Скоро же вы замѣнили своего глупаго любовника". Онъ тихонько отошелъ отъ воротъ, чтобъ не помѣшать свиданію, и сталъ издали караулить, желая непремѣнно узнать, кто этотъ ночной посѣтитель и, узнавъ его, заплатить Альфреду той же монетою: поразить его пріятной вѣсточкой.
   Ему пришлось недолго ждать: незнакомецъ почти тотчасъ отошелъ отъ балкона и, проходя мимо Гарди, гордо посмотрѣлъ ему въ лицо, и но удостоилъ заговорить съ нимъ. Это былъ Альфредъ. Гарди не могъ скрыть, да теперь и не нужно было ему скрывать своего страха и негодованія,
   -- Каковъ обманщикъ! Никогда не входитъ въ домъ, а только ночи проводитъ подъ окошкомъ. Но какая наглость! я его покрылъ, а онъ еще смѣетъ смотрѣть мнѣ прямо въ глаза.
   Теперь онъ былъ вполнѣ увѣренъ, что все это была женская хитрость: Альфреда научили заранѣе поразить отца въ присутствіи сестры и теперь онъ доложилъ Джуліи о результатѣ своихъ дѣйствій.
   Съ очень мрачными мыслями послѣдовалъ Гарди за Альфредомъ, который, гордо поднявъ голову, шелъ твердыми шагами. Съ этой минуты онъ сталъ бояться своего роднаго сына, нетолько бояться, но даже ненавидѣть его.
   На слѣдующій день онъ притворился больнымъ и послалъ за Осмондомъ. Почтенный врачъ прописалъ пилюли и микстуру: одно очистительное средство, другое -- вяжущее. Пройдя черезъ эту необходимую церемонію, Гарди разговорился съ нимъ и какъ бы между прочимъ навелъ его на предметъ, занимавшій всѣ его мысли.
   -- Ахъ, да, сказалъ онъ:-- Самсонъ говорилъ мнѣ, что вы знаете болѣе, чѣмъ онъ, о болѣзни капитана Дода. Онъ не очень ясно понимаетъ, причину сумасшествія бѣднаго человѣка.
   -- Причину! Просто -- ударъ.
   -- Да, но я разумѣю, что причинило самый ударъ.
   Мистеръ Осмондъ пояснилъ, что апоплексическій ударъ часто бываетъ идіопатическимъ, то-есть самозарождается, безъ всякой причины. Этотъ ученый терминъ доктора очень любятъ относить ко всѣмъ болѣзнямъ, которыхъ примѣты ускользнули отъ ихъ наблюденія. Въ томъ же смыслѣ и одна барыня, сильно хваставшаяся своей ученостью, назвала рожденіе щенка отъ своей любимой собачки идіопатическимъ.
   Капитанъ Додъ, продолжалъ далѣе Осмондъ:-- упалъ на улицѣ отъ внезапнаго удара; что же касается до разстройства мозга, это произошло отъ того, что ему слишкомъ мало пустили крови.
   -- Какъ, мало? Самсонъ говоритъ, именно противное: что ему слишкомъ много выпустили крови.
   Осмондъ разсмѣялся и настаивалъ на своемъ. Разговоръ ихъ неожиданно принялъ совершенно новый оборотъ: въ комнату вошла Джени и, обратившись къ мистеру Осмонду, сказала взволнованнымъ голосомъ:
   -- Охъ! мистеръ Озмопдъ, я не могу васъ отпустить, не сказавъ, какъ я безпокоюсь объ Альфредѣ. Онъ страшно поблѣднѣлъ, похудѣлъ, сталъ такой мрачный, угрюмый.
   -- Вздоръ, Джени, возразилъ Гарди.-- Намъ не отчего быть веселыми.
   Но она нѣжно настаивала на своемъ; особенно ее безпокоило, что его снова мучатъ головныя боли. Словомъ, она не успокоится до тѣхъ поръ, пока его хорошенько докторъ не посмотритъ.
   -- Охъ, ужь эти головныя боли, я всегда ихъ боялся, сказалъ Осмондъ.-- По правдѣ сказать, миссъ Гарди, я замѣтилъ въ немъ громадную перемѣну, только не хотѣлъ васъ тревожить. Вы замѣтили, что онъ ищетъ уединенія?
   -- Да. Но меня ничто такъ не безпокоитъ, какъ то, что онъ вдругъ сталъ такой худой и блѣдный.
   -- О, это все проявленіе одного и того же недуга.
   -- Такъ вы понимаете его болѣзнь?
   -- Да, мнѣ кажется; и вы совершенно правы въ своихъ опасеніяхъ. У вашего брата очень серьёзное гиперестетическое разстройство, и я бы желалъ имѣть о немъ мнѣніе одного ученѣйшаго собрата. Завтра у меня будетъ докторъ Вичерли; не позволите ли вы мнѣ привести его сюда въ качествѣ моего друга?
   Это предложеніе было не по нутру Гарди; онъ объяснялъ по-своему блѣдность и угрюмость Альфреда и потому его сильно безпокоила мысль о серьёзномъ медицинскомъ осмотрѣ его сына двумя докторами.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, воскликнулъ онъ:-- Альфредъ и такъ ужь имѣетъ много глупостей въ головѣ; я не могу позволить, чтобъ вы вбили ему въ голову еще новыя.
   -- А, такъ у него есть фантазія, замѣтилъ Осмондъ:-- не безпокойтесь, сэръ: мы не скажемъ ему ни слова; но я бы очень желалъ, чтобъ вы услышали мнѣніе истинно ученаго человѣка.
   Джени такъ жалостно посмотрѣла на отца, что тотъ, хотя и неохотно, но долженъ былъ согласиться.
   Итакъ, на другой день мистеръ Осмондъ привезъ своего друга, доктора Вичерли. Это былъ плѣшивый старикъ съ умнымъ лицомъ. Онъ былъ очень образованъ, много читалъ, писалъ ученыя статьи и говорилъ какъ книга. Пользуясь съ большимъ тактомъ даромъ своей многорѣчивостью, докторъ Вичерли достигалъ съ великимъ успѣхомъ двухъ результатовъ: вопервыхъ, онъ рѣдко ссорился съ кѣмъ нибудь, потому что, начавъ рѣчь колко и зло, онъ такъ долго говорилъ, что негодованіе его совершенно испарялось; вовторыхъ, эта слабость доставляла ему уваженіе дураковъ, а, благодаря ихъ многолюдству, мнѣніе ихъ имѣетъ огромный вѣсъ.
   -- По словамъ моего друга, началъ докторъ очень нѣжнымъ тономъ: -- вы такъ счастливы, что имѣете сына, обладающаго самыми блистательными способностями, и подверженнаго теперь нѣкоторымъ проявленіямъ начинающагося разстройства церебро-психическихъ органовъ -- разстройства, которое я имѣлъ удовольствіе основательно изучить. Онъ подверженъ, если я не ошибаюсь, уже съ давнихъ поръ періодическимъ, почти постояннымъ, головнымъ болямъ, кефалалгическаго или даже чисто-мозговаго свойства, и теперь уже вступилъ во второй періодъ болѣзни, то-есть сталъ мраченъ, угрюмъ, ищетъ уединенія и, вѣроятно, страдаетъ отъ запора. До сихъ поръ онъ неподверженъ еще галлюцинаціямъ, но я могу почти навѣрно сказать, основываясь на долголѣтнемъ опытѣ, что на него находятъ минуты, когда его чувства или умъ затуманиваются. Эти мимолетныя уклоненія никому пока незамѣтны, кромѣ опытнаго психолога.
   -- Вы видите, докторъ Вичерли совершенно со мною согласенъ, сказалъ Осмондъ.-- Я только разсказалъ ему симптомы, не упомянувъ ни слова о заключеніяхъ, къ которымъ я пришелъ.
   Джени спросила, въ чемъ состояли эти заключенія.
   -- Миссъ Гарди, мы думаемъ, что это одно изъ тѣхъ разстройствъ, которыя очень легко вылечиваются, если ихъ захватить во время...
   -- Но неизлечимы, подхватилъ докторъ Вичерли: -- если, упустивъ удобную минуту, дозволить разстройству сдѣлаться органическимъ.
   Джени съ испугомъ посмотрѣла на докторовъ, но Гарди, который очень нехотя согласился на ихъ визитъ, замѣтилъ иронически:
   -- Господа, сдѣлайте одолженіе, говорите яснѣе и тогда, можетъ быть, я пойму легче, какъ и отъ чего надо лечить моего сына. Изъ вашихъ же словъ самъ чортъ ничего не разберетъ.
   Доктора переглянулись и Вичерли очень подробно и краснорѣчиво объяснилъ Гарди, что разстройство, которому подверженъ его сынъ, вселяетъ во всѣхъ неописанный ужасъ, хотя совершенно неосновательный и всѣ увѣрены, что оно неизлечимо, тогда какъ нѣтъ ничего легче, и потому онъ привыкъ очень деликатно и осторожно касаться щекотливаго вопроса.
   -- Ну, что до меня касается, то вы можете говорить все, что хотите, сказалъ Гарди очень равнодушно.
   -- Да, да, воскликнула Джени, съ безпокойствомъ:-- не скрывайте отъ насъ ничего.
   -- Въ такомъ случаѣ, сэръ, хотя я еще не видѣлъ самъ вашего сына, но на основаніи всего, что мнѣ передали, я увѣренъ, что онъ страдаетъ разстройствомъ церебро-психическихъ органовъ.
   Джени и Гарди посмотрѣли на него съ изумленіемъ; его слова казались имъ китайской грамотой.
   -- Однимъ словомъ, чтобъ быть какъ можно яснѣе, продолжалъ докторъ, видя, что его ученость не производитъ никакого эфекта:-- всѣ симптомы единодушно говорятъ о разстройствѣ интеллектуальныхъ органовъ въ первомъ періодѣ его развитія.
   -- А! я понимаю, мальчикъ сходитъ съ-ума, сказалъ Гарди съ видимымъ равнодушіемъ.
   Доктора, въ свою очередь, съ изумленіемъ посмотрѣли на удивительное равнодушіе отца къ болѣзни сына.
   -- Нѣтъ, несовсѣмъ, отвѣчалъ Вичерли.-- Я поставилъ себѣ за правило, никогда не преувеличивать симптомовъ. У вашего сына по мнѣ только инкубація или первыя начатки сумасшествія.
   Джени вскрикнула отъ ужаса, но докторъ тотчасъ же утѣшилъ ее, убѣдивъ, что нечего было пугаться: "Подобное ничтожное потемнѣніе разсудка излечимо; вся бѣда заключается въ томъ, что болѣзнь запускаютъ". И онъ принялся краснорѣчиво обличать укоренившееся заблужденіе, будто всѣ болѣзни приходятъ понемногу, а умопомѣшательство съ разу. По его мнѣнію, но уже основанному на долголѣтнемъ опытѣ, открытому сумасшествію всегда предшествуютъ такіе дѣйствія и поступки, которые всѣмъ окружающимъ кажутся только странными, а опытный психологъ не можетъ не видѣть въ нихъ первыхъ симптомовъ мозговаго разстройства. Свое мнѣніе онъ подтвердилъ нѣсколькими примѣрами. Такъ, его недавно призвали къ одному сумасшедшему, который былъ твердо убѣжденъ, что онъ Іоаннъ Креститель. Всѣ увѣряли, что это на него нашло вдругъ; по при тщательномъ изысканіи оказалось, что онъ давно уже дѣйствовалъ несогласно съ здравымъ разсудкомъ: рубилъ лѣсъ въ своемъ имѣніи безъ всякой разумной причины и продалъ большую часть отцовскаго наслѣдія, чего также онъ никогда бы не сдѣлать, еслибъ былъ въ полномъ разсудкѣ.
   -- Изъ этого слѣдуетъ, замѣтилъ Гарди: -- что если сынъ мой не былъ замѣченъ, до сихъ поръ, въ какихъ нибудь безмозглыхъ дѣйствіяхъ, то онъ не сумасшедшій, не такъ ли?
   Это ловкое извращеніе его собственнаго аргумента нѣсколько смутило доктора Вичерли; однако, онъ вскорѣ оправился.
   -- Въ вашемъ сынѣ я подозрѣвалъ не умопомѣшательство, сказалъ онъ: -- а только инкубацію, такъ-сказать, первыя сѣмена, изъ которыхъ сумасшествіе можетъ развиться. Лучше всего, я просто перечислю главнѣйшіе признаки инкубаціи и тѣмъ покончу съ этимъ вопросомъ, который, кажется, вамъ непонутру.
   Мистеръ Гарди, который, повидимому, такъ холодно принялъ радостную для него вѣсть, отвѣчалъ на это очень любезно: и что если онъ и смѣлъ имѣть свое мнѣніе, то это не мѣшало ему быть очень благодарнымъ за доброе участіе доктора Вичерли къ его сыну и желать вполнѣ ознакомиться со всѣмъ, что касается инкубаціи, самое названіе которой ему было непонятно.
   Докторъ Вичерли поклонился и началъ:
   -- Самый первый симптомъ ненормальнаго отправленія мозговыхъ органовъ -- кефалальгія, или церебральныя головныя боли, я разумѣю постоянныя, а не случайныя.
   -- У него сильныя головныя боли, произнесла съ ужасомъ Джени.
   -- Второй признакъ -- ненормальный сонъ. Больной страдаетъ или инсомніею -- безсонницею, или гиперсомніею -- пересонницею, или какосомніею, то-есть онъ бываетъ подверженъ тревожной дремотѣ, сопровождаемой безпокойными видѣніями.
   -- Папа, сказала Джеші;-- Альфредъ спитъ очень гадко. Онъ почти всю ночь ходитъ по комнатѣ.
   -- Я такъ и думалъ, продолжалъ докторъ: -- безсонница, это -- обыкновеннѣйшее явленіе. Третій признакъ -- или чрезвычайная веселость, или чрезвычайное уныніе, чаще послѣднее. Паціентъ начинаетъ съ того, что хандрить, потомъ на него находитъ уныніе, онъ становится грустнымъ, мрачнымъ, сосредоточиваетъ всѣ свои мысли на одномъ предметѣ.
   Джони всплеснула руками, слезы показались на ея глазахъ: такъ близко походилъ на Альфреда портретъ, рисуемый докторомъ.
   -- Въ этомъ періодѣ, продолжалъ онъ: -- я нашелъ на опытѣ, что больной всегда подверженъ какой-нибудь иллюзіи, хотя онъ ее иногда очень ловко скрываетъ. Открытое развитіе этой иллюзіи составляетъ уже вторую ступень и съ этимъ послѣднимъ, ненормальнымъ явленіемъ, кончается инкубація и уже начинается умопомѣшательство. Эти иллюзіи бываютъ часто не психическія, а физическія, то-есть инкубатору видится ночью какое нибудь явленіе или звуки, существующіе только въ его разстроенномъ воображеніи. Но эти иллюзіи мало по малу овладѣваютъ имъ совершенно. Вотъ главнѣйшіе симптомы инкубаціи; къ нимъ еще часто присоединяются: неестественное усиленіе, или упадокъ умственныхъ способностей, неожиданное измѣненіе привычекъ, напримѣръ, внезапная холодность или ненависть къ человѣку, или занятію, которому прежде былъ преданъ всею душою.
   Джеии попросила позволенія записать слова доктора.
   Гарди немедленно присоединился къ ея желанію, чтобы имѣть покуда время обдумать, нельзя ли извлечь какую нибудь практическую пользу изъ всего этого вранья. Если Альфредъ когда нибудь рѣшится разсказать чужимъ свои подозрѣнія, то вотъ эти два господина могли бы тотчасъ обратить все въ шутку.
   Докторъ Вцчерли помогъ Джени записать его слова и потомъ продолжалъ:
   -- Ну, сэръ, вашъ сынъ находится именно въ этомъ періодѣ болѣзни. Онъ подверженъ кефалальгіи и инсомніи, и...
   -- Ахъ, докторъ, перебила его Джени:-- онъ бросилъ свои занятія и хочетъ совсѣмъ оставить Оксфордъ.
   -- Такъ, такъ; ищетъ уединенія, мраченъ и угрюмъ. Но, вотъ, скажите, подверженъ ли онъ какимъ нибудь иллюзіямъ?
   -- Никогда не замѣчалъ, возразилъ Гарди.
   -- Какъ же, воскликнула Джени: -- а помните, онъ сказалъ что-то странное, непонятное намедни о капитанѣ Додѣ и какихъ-то четырнадцати тысячахъ фунтахъ?
   Гарди вздрогнулъ.
   -- Нѣтъ, я не помню, могъ онъ только промолвить.
   -- Да, да, папа. Я очень хорошо помню, что это такъ еще поразило васъ; вы спросили меня, что бы это значило, и сдѣлали такъ рукою.
   И она дотронулась пальцемъ до своего лба. Доктора переглянулись.
   -- А кажется, ты, дѣйствительно, права, Джени, сказалъ Гарди, смѣло ставъ на дорогу, такъ неожиданно для него открывшуюся.-- Но онъ вралъ какую-то глупость, и я не помню хорошенько что; впрочемъ, у кого изъ насъ нѣтъ своего пунктика. Ну, теперь, будь умница, оставь насъ однихъ, дай мнѣ серьёзно поговорить съ почтенными докторами и смотри, ни слова Альфреду. Господа, сказалъ онъ, послѣ того, какъ Джени ушла: -- сынъ мой влюбленъ до сумасшествія -- вотъ и все.
   -- О! эротическая манія -- очень обыкновенное проявленіе умопомѣшательства.
   -- Его безразсудная любовь къ дѣвушкѣ, на которой, онъ знаетъ, что онъ не можетъ жениться, сдѣлали его такимъ страннымъ и мрачнымъ. Эта причина вмѣстѣ съ усиленными занятіями, можетъ-быть, подѣйствовала на его мозгъ. Что вы скажете, если я пошлю его за границу? Мой брать, или его опекуны, могутъ ему выдать необходимую ли этого сумму впередъ, такъ-какъ онъ мѣсяца черезъ два войдетъ въ полное владѣніе капиталомъ въ десять тысячъ фунтовъ.
   Доктора переглянулись и стали отговаривать его отъ мысли, посылать сына путешествовать.
   -- Coelum non animam mutant qui trans mare errant, сказалъ Вичерли; а Осмондъ прибавилъ: -- что онъ также будетъ думать все объ одномъ и за границею, если онъ поѣдетъ одинъ.
   -- Самое лучшее, произнесъ, наконецъ, Вичерли:-- дать ему случай воспользоваться совѣтами и просвѣщеннымъ ухаживаньемъ спеціалиста, въ рукахъ котораго были бы всѣ средства, необходимыя для уменьшенія и предупрежденія подобнаго разстройства.
   Гарди не сразу понялъ, на что намекалъ Вичерли, но вскорѣ, сообразивъ, въ чемъ дѣло -- возразилъ, что наврядъ ли уединенное заключеніе можетъ излечить человѣка отъ меланхоліи.
   -- Не во всѣхъ отношеніяхъ, отвѣчалъ Вачерли: -- но съ другой стороны, близкій присмотръ и удаленіе всѣхъ возможныхъ причинъ, усугубляющихъ разстройство, есть лучшее средство излеченія. Кромѣ того, медицинскія средства, и, главное, ежедневный, ежечасный присмотръ спеціалиста необходимо должны оказать благодѣтельныя послѣдствія.
   Потомъ добрый докторъ сталъ оплакивать общее заблужденіе и недостатокъ человѣколюбія въ людяхъ, ни за что нерѣшающихся отдать своихъ страждущихъ родственниковъ и ближнихъ на родительское попеченіе спеціалиста-психосоматика.
   -- Развѣ не противорѣчивъ всѣмъ началамъ справедливости и человѣколіобія! воскликнулъ онъ съ жаромъ:-- чтобъ человѣкъ, помѣшавшійся только на одномъ пунктѣ, былъ заключенъ на всю жизнь въ тюрьму, не сдѣлавъ никакого преступленія и только потому, что его ближніе во-время не позаботились о немъ?
   Гарди съ изумленіемъ посмотрѣлъ на говорившаго; на этотъ разъ, какъ бы по ошибкѣ, мысль, высказанная имъ, была сильнѣе словъ.
   Доктора замолчали, предоставляя Гарди самому убѣдиться въ справедливости ихъ мнѣнія.
   -- А! я понимаю, сказалъ наконецъ Гарди:-- мы должны запирать нашихъ дѣтей въ тюрьму, чтобъ они туда не попали.
   -- Совсѣмъ не то, возразилъ Осмондъ обиженнымъ тономъ:-- мой другъ хочетъ сказать...
   -- Я хочу сказать, подхватилъ докторъ Вичерли: -- что въ томъ случаѣ, когда паціентъ имѣетъ достаточное состояніе и родные его могутъ вполнѣ выразить свою привязанность къ нему, не давъ развиться его несчастному недугу, и однако не захотятъ этого сдѣлать, отказавъ ему въ той неисчислимой пользѣ, которую бы ему принесло постоянное попеченіе ученаго спеціалиста, сопровождаемое всѣми условіями...
   Но этой великолѣпной фразѣ никогда не было суждено окончиться. Въ комнату влетѣла Джени съ извѣстіемъ, что у дверей ихъ дома стоялъ человѣкъ, который громко требовалъ, чтобъ его посадили въ сумасшедшій домъ.
   -- Какъ часто это случается, очень глубокомысленно замѣтилъ Осмондъ.
   -- Не откажите ему, папа, въ его просьбѣ, продолжала Джени:-- онъ проситъ не денегъ, а приказъ отъ нашего имени, чтобъ приняли его въ сумасшедшій домъ.
   -- Вотъ разумный человѣкъ, сказалъ докторъ Вичерли.
   -- Но если онъ разумный, такъ зачѣмъ же онъ хочетъ идти въ сумасшедшій домъ? возразилъ Гарди.
   -- О! они всѣ очень разумны повременамъ, замѣтилъ Осмондъ.
   -- Конечно, конечно, подтвердилъ докторъ Вичерли и выразилъ живѣйшее желаніе посмотрѣть на этого диковиннаго, который имѣлъ настолько ума, чтобъ знать, что онъ сумасшедшій.
   -- Ахъ, еслибъ вы были такъ добры! воскликнула Джени.-- Бѣдный, бѣдный человѣкъ. Но онъ не хочетъ войти въ домъ, прибавила она:-- не выйдете ли вы къ нему?
   -- Съ большимъ удовольствіемъ.
   И докторъ въ сопровожденіи Гарди и Джени отправились къ крыльцу. У подъѣзда стоялъ Джемсъ Маколей.
   Блѣдное, исхудалое лицо его было небрито, глаза дико блуждали; по выраженію лица и по одеждѣ было видно, что этотъ человѣкъ совершенно убитъ физически и морально.
   Ричардъ Гарди ни мало не былъ приготовленъ встрѣтить такъ неожиданно и еще публично одного изъ своихъ кредиторовъ и, вѣроятно, онъ бы немедленно прогналъ его, еслибъ это было возможно. Макслей былъ теперь не одинъ. Пока Джени бѣгала къ отцу, къ нему подошелъ молодой человѣкъ и сталъ его утѣшать, даже предлагалъ выкурить сигару. Этотъ добрый молодой человѣкъ былъ сынъ банкира по плоти -- мистеръ Альфредъ Гарди.
   Увидѣвъ его рядомъ съ сумасшедшимъ, оба доктора переглянулись. Гарди сухо спросилъ Макслея, что ему было нужно.
   -- Ну, сэръ, съ отчаяніемъ произнесъ Макслей слабымъ, глухимъ голосомъ:-- я былъ у всѣхъ властей въ мѣстечкѣ, ибо послѣ потери денегъ и хозяйки у меня что-то неладно въ головѣ. Мнѣ все кажутся такія страсти, что по кожѣ морозъ подираетъ.
   И несчастный мрачно поникъ головою.
   -- Продолжай, сказалъ Гарди, видимо раздраженный этой сценой:-- ты пошелъ къ властямъ, ну, такъ что жь?
   -- Да онѣ сказали, продолжалъ Макслей, поднявъ голову: -- что онѣ не могутъ меня прямо послать въ сумасшедшій домъ, а что мнѣ прежде надо сдѣлаться нищимъ и быть записаннымъ въ богадельню. Такъ мнѣ сосѣди посовѣтовали пойти къ вамъ.
   И онъ снова тяжело опустилъ голову.
   -- Я тутъ ничего не могу сдѣлать. Ты не можешь ожидать, чтобъ я пошелъ противъ другихъ властей.
   -- Отчего же нѣтъ, сэръ? Вы поживились отъ меня порядочной кучей денегъ, а другіе-то и гроша отъ меня не видали. Они мнѣ ничѣмъ не обязаны, а вамъ я далъ девятьсотъ фунтовъ, коли на то пошло.
   Это было сказано безъ всякой преднамѣренной злобы, но тѣмъ не менѣе произвело страшный эффектъ. Гарди видимо смутился, а Альфредъ еще болѣе.
   Чтобъ выйти изъ этого затруднительнаго положенія, Осмондъ поспѣшно спросилъ Макслея, какія же онъ видитъ страсти.
   -- Все самыхъ удивительныхъ звѣрей, отвѣчалъ Макслей, вздрагивая всѣмъ тѣломъ:-- такихъ, сэръ, никто никогда не видывалъ и не слыхивалъ: все болѣе змѣй и драконовъ. Совсѣмъ работать не могу -- такъ онѣ въ головѣ и мечутся. Вотъ, скажу, стоитъ только мнѣ взяться за работу, не успѣю и лопатки въ землю воткнуть, какъ облѣпятъ они мою головушку, словно черви капусту. Вчера, я работалъ въ саду, какъ вдругъ накинется на меня этакая страшенная, огненная змѣя; я бросился на нее съ ломомъ, а какъ туманъ-то прошелъ изъ глазъ, я и увидѣлъ, что убилъ вмѣсто змѣи любимую курицу моей бѣдной хозяйки.-- Онъ тяжело вздохнулъ, помолчалъ съ минуту и потомъ продолжалъ шопотомъ: -- ну, и скверно можетъ выйти, какъ я вдругъ приму какого нибудь человѣка за огненнаго дракона, и безъ намѣренія сдѣлаю ему зло. Нѣтъ, пожалуйста, честью прошу, заприте меня въ сумасшедшій домъ. Мнѣ нельзя быть на свободѣ, ужь очень туманъ ходитъ въ головѣ.
   -- Ну, ну, возразилъ Гарди:-- я велю тебя принять въ богадельню.
   -- Какъ? вы сдѣлаете изъ меня нищаго?
   -- Я иначе не могу. Такой ужь порядокъ. Мы еще въ прошлое засѣданіе рѣшили какъ можно строже держаться правилъ. Сумасшедшій домъ ужасно полонъ, притомъ ты вовсе неопасный субъектъ.
   -- То-то и дѣло, что опасный. Когда на меня найдетъ, я ничего не помню. Еслибъ я не былъ бѣшеный, я бы не убилъ курицу моей бѣдной Сузанны. Нѣтъ, ни за что, ни за какія деньги. И несчастный снова опустилъ голову на грудь.
   -- Вотъ видишь, Макслей, замѣтилъ иронически Альфредъ:-- ты долженъ идти въ богадельню и оставаться тамъ, пока не убьешь кого нибудь. Прими любаго человѣка за крокодила и убей, тогда ты непремѣнно попадешь въ сумасшедшій домъ, хотятъ ли этого или нѣтъ баркинтонскія власти. Такіе ужь порядки.
   Докторъ Вичерли съ восхищеніемъ посмотрѣлъ на Альфреда.
   -- Какъ сумасшедшіе-то иногда умно, разсуждаютъ, шепнулъ онъ Осмонду.
   Гарди не удостоилъ сына отвѣта, хотя ясно было, что тотъ обращался прямо къ нему.
   Что касается Макслея, то онъ былъ, слишкомъ разстроенъ, чтобъ понятъ иронію Альфреда. Онъ поднялъ голову и пристально посмотрѣлъ на Гарди.
   -- Вы -- жестокій человѣкъ, сказалъ онъ:--:вы ограбили меня и мою хозяйку, вы убили ее и свели съ-ума меня; еслибъ я вамъ теперь раскроилъ голову, то вамъ бы было по-дѣломъ. Вмѣсто того, я прихожу къ вамъ, какъ покорная овечка, и прошу только дать мнѣ лоскутокъ бумаги, чтобъ предохранить меня отъ зла. Нѣтъ, говорите вы, а ступайте въ богадельню, въ рабочій домъ. Сами вы туда ступайте. А вѣдь вы должны мнѣ и моей покойной хозяйкѣ девятьсотъ фунтовъ! И сказавъ это, онъ заскрежеталъ зубами, схватилъ какой-то свертокъ и шнырнулъ его въ мистера Гарди, съ такого поспѣшностью, что никто не могъ его остановить.
   Но Альфредъ сдѣлалъ шагъ впередъ, схвативъ на лету свертокъ, почти у самого носа отца.
   -- Не дѣлайте вы этого болѣе, мистеръ Макслей, сказалъ онъ серьёзно:-- или я буду принуждёнъ изъ приличія васъ упрекать. Потомъ онъ спокойно положилъ въ свертокъ карманъ, промолвивъ: -- я вамъ все заплачу по этимъ билетамъ къ концу года.
   -- Надѣюсь, ты не будешь такимъ сумасшедшимъ, возразилъ Гарди; но Альфредъ ничего не отвѣчалъ: они очень рѣдко теперь говорили другъ съ другомъ.
   -- О! торжественно произнесъ докторъ Вичсрли, смотря на него, какъ на курьёзъ:-- iiullum magnnin ingehimü sine mixtura dementiac.
   -- Nec parvum sine mixtura stultitiae, поспѣшно возразилъ Альфредъ и отвѣчалъ на его любопытный взглядъ презрительной улыбкой.
   Уничтоживъ одного доктора, Альфредъ обратился къ другому.
   -- Ну, пропишите лекарство этому несчастному, который просится въ больницу, а его посылаютъ по правиламъ въ богадельню. Ваше искусство не знаетъ предѣловъ, вы вылечили Спота отъ червей, вылечите Макслея отъ змѣй. Сдѣлайте мнѣ это одолженіе.
   -- Съ большимъ удовольствіемъ, мистеръ Альфредъ, отвѣчалъ Осмондъ, и тотчасъ вырвавъ листокъ изъ своей записной книжки; прописалъ рецептъ, прибавивъ, что хотя это простое слабительное, но онъ вылечилъ имъ не одного человѣка, мучимаго змѣями, призраками и т. д.
   Альфредъ очень любезно поблагодарилъ его и нѣжно сказалъ Макслею:
   -- Вотъ гинея, возьмите лекарство въ аптекѣ. А я завтра пришлю навѣдаться о вашемъ здоровьѣ.
   Несчастный взялъ гинею и рецептъ и, грустно опустивъ голову, поплелся далѣе.
   Докторъ Вичерли замѣтилъ, что съ этого человѣка должны бы брать примѣръ всѣ, находящіеся въ подобномъ положеніи.-- Профилаксисъ гораздо выше терапіи, торжественно произнесъ онъ.
   -- Или, какъ сказалъ бы Пирсонъ:-- предупредить болѣзнь гораздо лучше, чѣмъ ее вылечить. Сказавъ эти слова, Альфредъ быстро удалился, не обращая ни на кого вниманія.
   -- Я никогда не видѣлъ яснѣе случая инкубаціи, замѣтилъ докторъ Вичерли.
   -- Вы говорите про Макслея?
   -- О, нѣтъ! Я говорю о вашемъ интересномъ сынѣ. Замѣтили ли вы его быстрое, неожиданное удаленіе и его неестественную находчивость и быстроту въ отвѣтахъ?
   -- Да, но извините меня, мнѣ казалось, что онъ одержалъ верхъ надъ вами.
   -- Положительно такъ, отвѣчалъ докторъ Вичерли:-- да, это общая черта у сумасшедшихъ, по крайней мѣрѣ со мной такъ всегда бываетъ. Вступая въ споръ съ инкубаторомъ, я всегда ожидаю быть побитымъ, и очень рѣдко ошибаюсь. То же самое случается съ инкубаторомъ, если онъ пускается на шутки и колкости съ совершеннымъ сумасшедшимъ.
   -- Боже мой! Такъ какъ же узнать генія отъ сумасшедшаго? спросила Джени.
   -- Стоитъ только послать за психологомъ-врачомъ.
   -- Если я хорошо понялъ доктора, то между геніемъ и сумасшедшимъ разница небольшая, замѣтилъ Гарди.
   Докторъ Вичерли подтвердилъ это мнѣніе, и еще прибавилъ, что половина всего количества геніевъ Англіи заперта въ сумасшедшихъ домахъ, но счастью для страны и для нихъ самихъ.
   Потомъ онъ надѣлъ перчатки, и съ какою-то особенною нѣжностью умолялъ Гарди не запускать болѣзни сына, ибо, если его оставить въ настоящемъ положеніи, его мозгъ вскорѣ совершенно разложится.
   -- Прощайте, сэръ. Очень вамъ благодаренъ за ваше участье къ моему бѣдному сыну.
   Доктора уѣхали, оставивъ бѣдную Джени въ сильномъ волненіи.
   -- Ну, ни слова объ этомъ Альфреду, сказалъ Гарди: -- я предложу ему для развлеченія съѣздить заграницу.
   -- Да, папа. А если дѣйствительно у него въ головѣ дѣлается что нибудь нехорошее?
   Гарди иронически улыбнулся.
   -- Дитя мое, выслушай меня. Практическіе люди извлекаютъ только пользу изъ такихъ чудаковъ, какъ эти доктора, но никогда не поддаются имъ. Осмондъ, ты знаешь -- агентъ одного сумасшедшаго дома въ Лондонѣ; докторъ же Вичерли, я слыхалъ, самъ содержитъ два или три подобныхъ заведенія. Ослѣпленные своимъ интересомъ, они готовы всякаго запереть въ сумасшедшій домъ. Но мнѣ дѣти дороже себя самого, я не поддамся этимъ шарлатанамъ, а Альфреда отправлю заграницу. Пускай онъ оторвется отъ тяжелыхъ воспоминаній, повидаетъ новыя страны, новыхъ людей, авось все пройдетъ, и онъ снова возьмется за дѣло. Я разсчитываю на твою помощь для осуществленія этого плана.
   -- Я всею душою готова вамъ помогать, nanà
   -- Я не знаю почему, но онъ очень сталъ холоденъ со мною.
   -- Онъ васъ не понимаетъ, папа.
   -- Но онъ, мнѣ кажется, очень нѣженъ съ тобою.
   -- Охъ! Да; болѣе, чѣмъ когда. Насъ сблизило горе. Папа, и въ самомъ горѣ, сколько блогъ намъ ниспосылается отъ Бога.
   -- Да, ангелъ мой. И ты должна помочь божьему милосердію и уговорить брата согласиться на это путешествіе.
   Джени обѣщала сдѣлать все, что только можетъ; и практическій человѣкъ, видя, что единственное созданіе, которое онъ любилъ, готово служить слѣпымъ орудіемъ для достиженія его цѣлей, нѣжно поцаловалъ ее въ лобъ и попросилъ уйти изъ комнаты, такъ-какъ съ нимъ желалъ поговорить наединѣ Скинеръ.
   Скинеръ дѣйствительно этого желалъ. Оставшись съ глазу на глазъ съ мистеромъ Гарди, онъ сбросилъ съ себя почтительный видъ и очень рѣзко и рѣшительно произнесъ:
   -- Я, сэръ, пришелъ за своими деньгами.
   Гарди посмотрѣлъ на него вопросительно.
   -- О, вы, конечно, не понимаете, о чемъ я говорю, продолжалъ онъ грубымъ тономъ.-- Я ждалъ долго, я хотѣлъ посмотрѣть, будете ли вы благодарнымъ и честнымъ человѣкомъ, дадите ли мнѣ хоть что-нибудь. Но теперь вижу, что можно ждать до втораго пришествія, и вы никогда не подумаете ни о комъ другомъ, кромѣ себя. Ну, мнѣ надоѣло ждать; отдавайте сейчасъ деньги безъ всякаго разговора, или я донесу. И голосъ Скинера раздавался все громче и громче.
   -- Тише, тише, Скинеръ, отвѣчалъ Гарди съ безпокойствомъ:-- это должно быть недоразумѣніе. Когда вы видали, чтобъ я недостаточно цѣнилъ ваши услуги? Я всегда намѣревался сдѣлать вамъ хорошій, очень хорошій подарокъ.
   -- Такъ зачѣмъ же вы не сдѣлали его, прежде чѣмъ вамъ наступили на горло? Не тратьте попустому вашего краснорѣчія; вамъ никогда не удастся обольстить словами Ноя Скинера. Я слѣдилъ за вами; вы хотите удрать въ Америку, а это, говорятъ, страна обширная, мнѣ будетъ трудно васъ тамъ поймать. Я не позволю съ собою шутить; вы дайте мнѣ сейчасъ же тысячу фунтовъ, или я погублю нее дѣло.
   -- Тысячу фунтовъ?
   -- Посмотрите только, что это за человѣкъ! воскликнулъ Скинеръ: -- откуда вы имѣете болѣе права на эти деньги, чѣмъ я? Дуракъ, что я не спросилъ семи тычячъ. Вѣдь будь вы присяжный воръ, а не банкиръ; подѣлились бы со много половиною. Ну, не разговаривать, давайте сію минуту тысячу фунтовъ, или я прямо бѣгу въ Альбіон-виллу и предаю васъ, какъ вора, въ руки правосудія.
   -- Да у меня нѣтъ денегъ при себѣ.
   -- Ложь. Вы носите ихъ на себѣ, тамъ же, гдѣ онъ носилъ -- на груди. Вонъ онѣ, вонъ. Ну, живѣе. Іовъ былъ терпѣливый человѣкъ, но и у того лопнуло терпѣніе. Съ этими словами Скинеръ подошелъ въ окну и отворилъ его.
   Гарди сталъ уговаривать его успокоиться.
   -- Я вамъ дамъ, Скинеръ, эти деньги съ большимъ удовольствіемъ, если вы дадите мнѣ какое нибудь обезпеченіе, что, получивъ ихъ, вы не сдѣлаетесь моимъ врагомъ.
   -- Сдѣлаться врагомъ человѣка, который даетъ вамъ тысячу фунтовъ -- вотъ вздоръ. И къ чему? Мы съ вами одного поля ягода. Поступите со мною какъ человѣкъ, и вамъ нечего меня бояться. Но я не хочу даромъ потворствовать краа:ѣ. Ну, что же, миръ іни война? Довольны вы тринадцатью тысячами фунтовъ, никогда вамъ непринаддежавшпми, или хотите идти въ тюрьму и не видать ни гроша?
   Гарди застоналъ, но дѣлать было нечего: Скинеръ продавалъ себя съ публичнаго торга, и его надо было купить, во что бы ни стало.
   Онъ вынулъ два билета, въ пятьсотъ фунтовъ каждый, и, положилъ ихъ на столъ, молча записавъ нумера.
   Глаза Скинера засверкали.
   -- Благодарствуйте, сэръ, сказать онъ и спрягалъ билеты въ карманъ:-- но такъ-какъ вы списали нумера, то я васъ еще обезпокою: дайте мнѣ бумажку, которая бы меня обезопасила, а то вы, хитрый человѣкъ, скажете послѣ, что я у васъ укралъ эти деньги.
   -- О! Скинеръ, какое недостойное и дерзкое подозрѣніе.
   -- Коса нашла на камень -- вотъ и все. Вы только напишите одну строчку, что за вѣрную службу Ноя Скинера вы даете ему два билета въ 500 ф. NoNo 1084--85.
   -- Съ большимъ удовольствіемъ; но тогда и вы мнѣ дайте росписку.
   Скинеръ остановился въ недоумѣніи; но подумавъ съ минуту, онъ не видѣлъ ничего опаснаго въ этой роспискѣ; и потому согласился.
   Когда дѣло было совершенію покончено, удивительная перемѣна произошла въ Скинерѣ.
   -- Ну, теперь мы опять друзья, сказалъ онъ: -- и я вамъ дамъ благой совѣтъ. Держите ухо востро; мистеръ Альфредъ противъ васъ.
   -- Что вы хотите этимъ сказать? спросилъ Гарди съ худо скрываемымъ безпокойствомъ.
   -- Ужь вѣрьте мнѣ, сэръ. Я встрѣтилъ его сегодня, онъ и говоритъ мнѣ: "Скинеръ, я хочу поговорить съ вами", отвелъ меня въ сторону, положилъ руку, на, плечо и говоритъ шопотомъ: "четырнадцать тысячъ фунтовъ". Я такъ и задрожалъ. А онъ говоритъ: "Ну, признавайтесь во всемъ; вы видите, я все знаю". Я тотчасъ смекнулъ, что онъ не знаетъ всего. Пріободрился, да и говорю, что я ничего не понимаю. "Ну, полно" отвѣчаетъ онъ: "четырнадцать тысячъ фунтовъ капитана Дода? Вѣдь прошли же онѣ черезъ ваши руки?" Это такъ поразило меня, что я замялся; мнѣ казалось, что онъ все знаетъ, хотя въ сущности это были вѣрно только однѣ догадки. "Я посмотрю въ книжкахъ, говорю я; но я не думаю, чтобъ его сумма въ банкѣ была такая большая". "Ну, чего вы хитрите, замѣтилъ вашъ сынъ:-- ваше лицо выдаетъ васъ; лучше вамъ сознаться во всемъ и возвратить Доду его собственность, чѣмъ быть судиму за уголовное преступленіе". Морозъ меня подралъ по кожѣ и я непремѣнно бы все разболталъ, еслибъ онъ вдругъ меня не бросилъ, сказавъ, что не стоитъ толковать со всякой хищной птицей, а лучше прямо обратиться къ коршуну. Я изъ этого понялъ, что онъ добирается до васъ, сэръ. Берегитесь.
   Гарди была, очень взволнованъ, нечего было уже болѣе надѣяться на то, что Альфредъ шпіону не выдастъ тайны своего отца.
   -- Зачѣмъ вы мнѣ прежде этого не сказали? замѣтилъ онъ съ упрекомъ.
   -- Затѣмъ, что я хотѣлъ прежде всего получить свою тысячу фунтовъ, отвѣчалъ Скинеръ очень рѣзко.
   -- Проклятая хитрость!
   Скинеръ засмѣялся.
   -- Прощайте, сэръ. Берегите себя, а я поберегу свои деньги. Я такъ боюсь мистера Альфреда и тюрьмы, что сейчасъ же ѣду въ Лондонъ, беру другую фамилію и черезъ нѣсколько лѣтъ наживу на эту тысячу цѣлыхъ десять. И онъ поспѣшно вышелъ изъ комнаты.
   -- И эта скотина меня перехитрила! воскликнулъ Гарди, внѣ себя отъ злобы и изумленія.
   Изъ четырнадцати тысячъ, за которыя онъ долженъ былъ отвѣчать, у него оставалось всего тринадцать, и потому ему предстояло, въ случаѣ несчастья, выплатить изъ своего кармана тысячу. фунтовъ. Это мучило, жгло его. Онъ сталъ ходить по комнатѣ взадъ и впередъ въ сильнѣйшемъ волненіи. Не прошло и получаса, какъ въ дверь вошелъ единственный человѣкъ, котораго онъ боялся и ненавидѣлъ -- его родной сынъ. Онъ попросилъ позволенія поговорить серьёзно съ отцомъ.
   -- Я удивляюсь, какъ тебѣ не стыдно смотрѣть въ глаза твоему отцу, сказалъ Гарди очень рѣзко.
   -- Я никому не сдѣлалъ вреда и потому могу всѣмъ смотрѣть въ глаза, отвѣчалъ Альфредъ, и устремилъ на отца проницательный взглядъ.
   Гарди тотчасъ понялъ, что съ такимъ противникомъ шутить нельзя и очень холодно замѣтилъ:
   -- Вы бранили меня, даже моему прикащику.
   -- Нѣтъ, сэръ, вы ошибаетесь; я не упоминалъ вашего имени, говоря съ вашимъ прикащикомъ.
   Гарди вспомнилъ, что ему говорилъ Скинеръ, и тотчасъ понялъ, что попалъ въ просакъ.
   -- И ты не говорилъ обо мнѣ даже Додамъ? сказалъ онъ, снова стараясь выпытать что нибудь отъ сына.
   -- Даже Додамъ, повторилъ очень спокойно Альфредъ.
   -- Какъ, и самой Джуліи Додъ?
   -- Нѣтъ, сэръ; впрочемъ, я ее видѣлъ только разъ послѣ того, какъ узналъ объ этихъ четырнадцати тысячахъ фунтовъ.
   -- О какихъ четырнадцати тысячахъ фунтовъ? спросилъ Гарди.
   -- Какія четырнадцать тысячъ фунтовъ? повторилъ молодой человѣкъ съ чувствомъ презрѣнія:-- да тѣ, что Додъ привезъ изъ Индіи, тѣ, которыя онъ требовалъ отъ васъ съ проклятьями. О! несчастный, я слышалъ, какъ моего отца назвали мерзавцемъ. И что же отецъ мой отвѣчалъ? Онъ убилъ его на мѣстѣ за гнусную клевету? Нѣтъ, онъ шопотомъ произнесъ: "Тише! тише! я сейчасъ ихъ отдамъ вамъ." О, стыдъ, стыдъ!
   Гарди поблѣднѣлъ, и едва не упалъ въ обморокъ; онъ чувствовалъ, что уже не оставалось никакой надежды обмануть сына.
   -- Ну, ну, продолжалъ сынъ, понижая голосъ, въ которомъ теперь уже слышалась не злоба, а глубокая грусть:-- я пришелъ сюда не для того, чтобъ спорить съ отцомъ или оскорблять его. Прошу васъ не выводить меня изъ терпѣнья; вамъ никогда не удастся ослѣпить меня. Но не безпокойтесь, я никому не разсказалъ нашей страшной тайны. Нѣтъ, она схоронена въ глубинѣ моего сердца, она его гложетъ немилосердно. Чтобъ вполнѣ удостовѣриться въ дѣйствительности моихъ подозрѣній, я испыталъ васъ и Скинера, и вотъ все, что я сдѣлалъ. Я не говорилъ ни Джуліи и никому другому изъ ея семейства, и если теперь вы выслушаете меня и сдѣлаете то, что прошу, никто никогда не узнаетъ объ этомъ ни полслова.
   "Ого" подумалъ Гарди: "онъ является съ предложеніемъ; надо во всякомъ случаѣ выслушать." И онъ прибѣгнулъ къ обыкновенной уловкѣ практическихъ людей: онъ старался вызвать сына на откровенность, не выдавая себя ни единымъ словомъ.
   -- Ты говоришь, что ты не сообщалъ Джуліи Додъ про твою иллюзію, о какихъ-то четырнадцати тысячахъ фунтовъ, сказалъ онъ:-- такъ что же между вами происходило въ ту ночь, когда я васъ видѣлъ, то-есть, если это не будетъ нескромный вопросъ.
   -- Я вамъ все скажу, сэръ. Она увидѣла меня и спросила своимъ нѣжнымъ голосомъ, отчего я такъ несчастливъ; я отвѣчалъ: оттого, что не былъ увѣренъ, какъ надлежало поступить честному человѣку въ моемъ затруднительномъ положеніи. Она мнѣ посовѣтовала просить помощи у Бога, къ которому она всегда прибѣгала въ минуты скорби. Я поблагодарилъ ее и. пожелавъ другъ другу доброй ночи, мы разстались. И вотъ все, что произошло между двумя любящими сердцами, которыя вы сдѣлали несчастными. Вы обдали холодной водой ихъ пламенную любовь, но не могли изъ нихъ сдѣлать себѣ враговъ. Вы подсматривали за нами, перетолковали по своему наше свиданіе, и ошиблись, какъ всегда ошибаются шпіоны. Ахъ! сэръ, нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ вы бы этого никогда не сдѣлали.
   Гарди покраснѣлъ, но ничего не отвѣчалъ.
   -- Я хочу вамъ предложить сдѣлку, вдругъ началъ Атьфредъ:-- я скоро получу десять тысячъ фунтовъ; я не откажусь отъ всего моего состоянія, потому что это была бы несправедливость и къ себѣ, и къ женѣ, а я презираю несправедливость, какъ бы романтична она ни была; но если вы отдадите Додамъ ихъ 14,000 фунтовъ, я подѣлился бы съ вами половиною моего капитала и былъ бы счастливъ и благословлялъ бы васъ всю мою жизнь. Подумайте, сэръ: на эти пять тысячъ, при вашемъ умѣ и искусствѣ, вы скоро бы нажили новое состояніе, и еще честнымъ образомъ. Я вполнѣ убѣжденъ, что мои пять тысячъ пойдутъ вамъ больше въ прокъ, чѣмъ ихъ четырнадцать и, главное, вы будете имѣть чистую совѣсть, это величайшее изъ благъ
   Не успѣлъ еще Альфредъ выговорить первыхъ словъ, какъ Ричардъ Гарди сталъ мысленно разсчитывать, выгодно ли на это согласиться. Онъ бы сейчасъ взялъ тысячъ десять, но пять было мало; къ тому же, онѣ не были чистыя пять тысячъ. Онъ уже былъ долженъ Альфреду двѣ съ половиною, а молодой человѣкъ, презиравшій несправедливость; даже въ отношеніи себя, конечно, давая пять тысячъ, не согласится, чтобъ его еще ограбили на двѣ съ половиною. Кромѣ того онъ уже выдалъ Скинеру, тысячу. Взвѣсивъ все это въ одну секунду, Гарди очень спокойно отвѣчалъ:
   -- Это предложеніе доказываетъ, что ты совершенно искрененъ въ своихъ странныхъ подозрѣніяхъ. Я вижу, это тѣмъ съ большимъ огорченіемъ, что оно походитъ на сумасшествіе. Эти безсмысленныя видѣнія и воображаемыя слова, которыхъ никто никогда не произносилъ, происходятъ только отъ постояннаго напряженія мысли на одномъ предметѣ; все это можетъ повести къ самымъ горькимъ послѣдствіямъ, при мысли о которыхъ меня морозъ подираетъ по кожѣ. Ты мнѣ сдѣлалъ предложеніе -- я тебѣ отвѣчу тѣмъ же: возьми нѣсколько сотенъ фунтовъ, я ихъ достану отъ твоихъ опекуновъ, и поѣзжай мѣсяца на четыре заграницу; ты увидишь тамъ великолѣпную, природу, новыхъ людей, новыя зрѣлища, и я ручаюсь, что твои бредни о какихъ-то 14,000 фунтовъ, сами собою разсѣялся.
   Альфредъ возразилъ, что заграничное путешествіе было всегда его любимѣйшей мечтой, но что онъ не можетъ оставить Баркинтона, пока справедливость не восторжествовала.
   -- Такъ будь справедливъ прежде всего къ своему отцу, торжественно произнесъ І'арди:-- вмѣсто того, чтобъ думать и передумывать о какихъ-то бредняхъ разстроеннаго воображенія, лучше просмотри мои книги и ты увидишь, что не четырнадцать тысячъ, а цѣлыхъ восемьдесятъ пожертвовано твоимъ отцомъ въ тщетныхъ попыткахъ удовлетворить своимъ обязательствамъ. Кто же послѣ такихъ доказательствъ повѣритъ безсмысленной сказкѣ, сочиненной тобою, противъ твоего отца? Уже наступаетъ реакція, и всѣ, кто видѣли мои кинги, сожалѣютъ о мнѣ и будутъ еще болѣе сожалѣть, если узнаютъ, что мой родной сынъ возсталъ противъ меня въ минуту моего паденія, и обвиняетъ меня, нищаго, по милости моей честности и благородства, въ подлой кражѣ четырнадцати тысячъ фунтовъ -- суммы, которая бы могла меня спасти, еслибъ была въ моихъ рукахъ.
   Онъ закрылъ лицо руками, чтобъ скрыть его выраженіе и очень искусно вздохнулъ.
   Альфредъ застоналъ, отвернулся и, молча вставь съ мѣста, пошёлъ къ дверямъ. Но тутъ силы ему какъ бы измѣнили, онъ не могъ такъ разстаться съ отцомъ; онъ обернулся, долго смотрѣлъ нанего съ чувствомъ глубокаго сожалѣнія, и, наконецъ, вопль мольбы нѣжной и пламенной раздался изъ этой благородной груди:
   -- Отецъ, подумайте, неужели любовь должна быть только съ моей стороны? Неужели я вамъ ничего не значу? Неужели мое слово безсильно, даже когда я стою за правое дѣло? И бросившись на колѣни, онъ продолжалъ взволнованнымъ, отчаяннымъ голосомъ:-- Вашъ отецъ былъ честнѣйшій человѣкъ, вашъ сынъ съ колыбели ненавидитъ подлость. Вы стоите между двумя поколѣніями Гарди и не походите на нихъ. Подумайте, какъ хорошо быть честнымъ человѣкомъ! Вспомните, что жизнь скоротечна, невѣрна, что возмездіе, безмилосердное возмездіе неизбѣжно здѣсь или тамъ! Смотрите, передъ вами не сынъ вашъ, а вашъ ангелъ-хранитель, молитъ о вашемъ спасеніи. О! ради Христа! ради моей матери! Вразумитесь моими словами. Вы меня не знаете, я не могу вынести несправедливости, Пожалѣйте меня, пожалѣйте ту, которую я люблю болѣе всего на свѣтѣ, пожалѣйте себя.
   -- Вонъ, змѣя! Вотъ, мерзкій лицемѣръ! кричалъ Гарди, не помня себя отъ злобы.-- Ступай къ своей любовницѣ! Долой съ моихъ глазъ, чтобъ духа твоего здѣсь не было, или я прокляну тебя, наплюю тебѣ въ глаза!
   -- Довольно, произнесъ Альфреда, вставая. Онъ была, холоденъ и спокоенъ какъ мраморная статуя.-- Довольно. Не забудемъ, что мы люди, хотя и стали врагами. Прощайте, сэръ, прощайте! Вы мнѣ болѣе не отецъ! У меня нѣтъ отца! И страшный, жестокій вопль вылетѣла, изъ любящаго, наболѣвшаго сердца молодого человѣка.
   Тихими, медленными шагами онъ вышелъ изъ комнаты.
   Ричардъ Гарди вынулъ платокъ и обтеръ холодный пота, выступившій на его лбу.
   "Тяжело приходилось", подумала, онъ: "и отъ кого же? отъ роднаго сына. Но я побѣдилъ. Онъ ничего не сказалъ Додамъ и никогда не скажетъ. А если и скажетъ, кто повѣритъ ему? кто повѣритъ имъ?"
   Альфреда, не пришелъ къ обѣду, а вечеромъ Джени получила отъ него записку, въ которой онъ увѣдомлялъ ее, что переѣхалъ на свою квартиру и просилъ прислать его книги и вещи. Джени передала отцу записку и тяжело, глубоко вздохнула. Слѣдя за нимъ, пока она. читалъ, она замѣтила, что это вѣчно покойное лицо насупилось и поблѣднѣло.
   -- Папа, воскликнула она: -- что это значитъ?
   -- Дай мнѣ подумать.
   Долго длилось молчаніе; наконецъ Гарди заскрежеталъ зубами, и тихо и медленно произнесъ:
   -- Это значитъ... Борьба на жизнь и смерть!
  

XXVIII.

   Еще задолго до окончательнаго разрыва между отцомъ и сыномъ, Джени однажды спросила мистера Гарди, не оставить ли ей знакомство съ Додами. Она была увѣрена, что онъ скажетъ: "да", и потому, прежде чѣмъ рѣшиться на этотъ вопросъ, она долго боролась между своей любовью къ Эдуарду и привязанностью къ отцу. Но мистеру Гарди вовсе не было выгоды, чтобъ ея дружба съ этимъ семействомъ прекратилась; онъ надѣялся имѣть черезъ нея свѣдѣнія о всѣхъ ихъ дѣйствіяхъ и намѣреніяхъ, и потому отвѣчалъ ей: "Ни въ какомъ случаѣ; Доды очень почтенное семейство, будь съ ними дружна попрежнему." Джени покраснѣла отъ удовольствія при этомъ неожиданномъ отвѣтѣ; но она сознавала, что отецъ говорилъ это, не подозрѣвая ея любви къ Эдуарду Доду. Ей казалось, что ей слѣдовало бы во всемъ тогда признаться, но женская гордость удержала ее: "вѣдь Эдуардъ не признавался ей открыто въ любви".
   Она послушалась отца и поддерживала самую дружескую переписку съ Джуліей Додъ, хотя вмѣстѣ съ тѣмъ перестала ходить въ Альбіон-виллу. Она разсуждала, что нужно слушаться не буквы отцовскихъ словъ, а ихъ духа. И поэтому считала нужнымъ избѣгать Эдуарда и "устныхъ удовольствій", какъ она называла въ своемъ дневникѣ всякую любовь, какъ бы чиста она ни была.
   Однажды, она въ своемъ письмѣ къ Джуліи упомянула объ этомъ дневникѣ, какъ единственномъ ея утѣшеніи, Джулія съ жадностью схватилась за эту мысль, какъ утопающій за соломенку, и попросила Джени показать ей для образца этотъ дневникъ, такъ-какъ она намѣревалась начать свой. Но Джени отказала, сказавъ, что дневникъ долженъ быть не сколкомъ съ чужаго, а вѣрнымъ изображеніемъ самого себя.
   Это очень спасительное обстоятельство помѣшало Джуліи рабски списать дневникъ своей пріятельницы и, такимъ образомъ, мы имѣемъ два оригинальные дневника, въ которыхъ вѣрно отражаются мысли и дѣйствія двухъ молодыхъ дѣвушекъ. Теперь мы можемъ для разнообразія предоставить этимъ дневникамъ продолжать нашъ разсказъ; но, конечно, читатель не долженъ ожидать цѣлости и законченности отъ такой формы повѣствованія, и пускай самъ потрудится соединить отрывочныя свѣдѣнія, доставляемыя авторами дневниковъ, и сдѣлать заключеніе изъ мимолетныхъ намековъ. Кажется, это не слишкомъ большое требованіе; если онъ этого не съумѣетъ сдѣлать при чтеніи книги, то какъ же онъ пойметъ дѣйствительную жизнь, въ которой характеры угадываются по самимъ мельчайшимъ намекамъ и признакамъ?"
  

Отрывки изъ дневника Джуліи Додъ.

   "Декабря 5. Все кончено. Папу увезли въ сумасшедшій домъ и нашъ домъ сталъ могилою. Гробовая тишина нарушается только нашими рыданіями. Только что передъ его отъѣздомъ мы получили медаль... Нѣтъ, я не могу болѣе писать. Бѣдная, бѣдная мама!
   "8-го, вечеръ. Только во время горя узнаешь всю благость Бога, который намъ и тогда посылаетъ утѣшенія. Мама вчера получила письмо отъ какой-то мистриссъ Бересфордъ, которая пишетъ, что папа спасъ ее и ребёнка на кораблѣ и она считала своимъ долгомъ представить это дѣло на разсмотрѣніе человѣколюбиваго общества, которое и выдало ему медаль. И сколько хорошихъ, нѣжныхъ словъ написала эта барыня, и при письмѣ приложена медаль съ именемъ папы и его подвигомъ. Я не могу писать объ этомъ безъ слезъ. Мама надѣла медаль папѣ на шею и разсказала слугамъ сумасшедшаго дома, за что онъ это получилъ, и дала имъ на водку, чтобъ, они хорошенько обходились съ бѣднымъ папой. Онъ совсѣмъ насъ забылъ. Вотъ скоро двѣ недѣли...
   "Декабря 8. Я -- ужасная эгоистка, и сознала это только сегодня утромъ. Прежде я думала и сожалѣла о мамѣ, но, теперь, когда все успокоилось, я только и думаю, что о немъ; а это развѣ не эгоизмъ? Отчего онъ нейдетъ? Право, мнѣ иногда кажется, что я бы обрадовалась, еслибъ онъ ко мнѣ охладѣлъ; а то я увѣрена, что съ нимъ случилось какое нибудь страшное несчастье. Охъ! Эти ужасныя слова, которыя папа сказалъ прежде, чѣмъ онъ потерялъ разсудокъ! Я никогда не рѣшусь ихъ написать, но они все еще звучатъ въ моихъ ушахъ. Страшно подумать о нихъ! Потомъ его нашли у дверей Гарди, и я знала, что папа тамъ. И теперь онъ не идетъ! Страшно! страшно...
   "Декабря 10. Воскресенье; я была въ церкви. Старалась вникнуть въ проповѣдь. Пасторъ говорилъ о томъ, что значитъ несчастье, но вѣрно самъ никогда не испыталъ горя. Его не было...
   "Декабря 12. Сегодня Эдуардъ сказалъ мнѣ, что я не должна болѣе носить вещи и кушанье бѣднымъ. Мама мнѣ объяснила, почему. "Мы сами нищіе", сказала она, "благодаря"... И она остановилась. Неужели она подозрѣваетъ? Нѣтъ, это невозможно. Она не слыхала его словъ. Охъ, ужь эти слова, какъ грызутъ они мое сердце. Мы нищіе; мама говоритъ, что намъ почти не на что будетъ жить, платя ежегодно за папу по 250 ф.
   "Декабря 13: Получила отъ Джени очень утѣшительное письмо. "Возьмемъ Библію, пишетъ она:-- и будемъ читать по двѣ главы каждый день въ одно и то же время. Если вы согласны, назначьте часъ и съ чего начинать". Я отвѣчала: "да", и очень-очень благодарна милой Джени. Теперь хоть наши души будутъ вмѣстѣ, читая священныя страницы, если ужь суждено намъ самимъ быть отторгнутымъ другъ отъ друга, какою-то роковою тайной. Мы будемъ читать въ десять часовъ утра, и псалмы; тамъ все говорится о горѣ. Я буду молиться, чтобъ не думать такъ много о немъ... Ужь если говорить все, то надо признаться, что я горько-горько плакала, написавъ, что я должна молить Бога позабыть его.
   "Дек. 11.-- Теперь ясно, онъ не намѣренъ болѣе приходить. Я это вижу по лицу мамы; она ничего не говоритъ, но, я знаю, начинаетъ считать его недостойнымъ меня. Тутъ какая-то тайна, страшная тайна. Можетъ быть, и онъ терзается такъ же, какъ я, сомнѣніями и предположеніями. Онъ, говорятъ, такой блѣдный и грустный! Бѣдный, бѣдный! Но зачѣмъ же онъ не придетъ ко мнѣ? Написать ему развѣ? Нѣтъ, никогда; скорѣе руку себѣ отрѣжу.
   "Дек. 16.-- Получила святое письмо отъ Джени. Она говоритъ, что плакать о свѣтскихъ дѣлахъ -- только потеря времени, непростительная въ Его ученикахъ. И это правда; а я все надѣялась, что найду что нибудь въ ея письмахъ! Ахъ! какая я гадкая въ сравненіи съ Джени. Небо ниспосылаетъ мнѣ дружбу этой святой, и ея свѣтлый примѣръ какъ лучшее утѣшеніе въ моемъ горѣ, потому что его я никогда болѣе не увижу.
   "Я его только что видѣла. Я вышла вечеромъ, когда стемнѣло, на балконъ посмотрѣть на ясное небо; оно было такъ чисто, такъ мирно и мильйоны звѣздъ свѣтились на немъ. Я увѣрена, что мы будемъ жить въ будущей жизни на этихъ звѣздахъ. Я протянула свои дрожащія руки къ небу, прося подкрѣпить меня, какъ вдругъ услышала невдалекѣ тяжелый вздохъ. Я подняла голову: у воротъ стоялъ какой-то человѣкъ. Это былъ онъ. Я чуть не вскрикнула; сердце мое такъ сильно забилось. Но онъ меня не видалъ; я вышла очень тихо, а у него головушка была опущена, эта благородная головушка, которую онъ всегда носилъ такъ высоко. Я пристально смотрѣла на него, и всѣ мои недоумѣнія исчезли. Мнѣ казалось, что одна изъ этихъ чудныхъ звѣздъ шепчетъ мнѣ: "Передъ тобою несчастный, а не преступникъ!" Я не выдержала и, сама не зная, что дѣлаю, шопотомъ произнесла: "Альфредъ!" Бѣдный мальчикъ вздрогнулъ и бросился ко мнѣ, но вдругъ остановился и опять тяжело вздохнулъ. Сердце мое болѣзненно заныло; но вѣдь не мнѣ было первой начинать, послѣ его страннаго поведенія. "Вы несчастны", сказала я, какъ могла только холоднѣе и равнодушнѣе.
   "Онъ посмотрѣлъ на меня и я поняла, что у него въ сердцѣ происходитъ борьба, страшная борьба. Онъ такой блѣдный, худой, убитый!
   "-- Да, я несчастливъ, сказалъ онъ:-- и я былъ бы презрѣнный человѣкъ, еслибъ былъ счастливъ. Развѣ вы меня тогда не презирали бы?" Я не отвѣчала на это, но спросила, почему онъ несчастливъ. И сказавъ это, я испугалась. Я его знаю: онъ никогда не обходитъ вопроса, всегда отвѣчаетъ прямо.
   "Онъ поднялъ голову и сказалъ: "я несчастливъ, потому что не могу ясно понять, какъ слѣдуетъ поступить честному человѣку въ моемъ положеніи."
   "Я уже не помню, что я ему отвѣчала; только онъ продолжалъ и привелъ латинское изрѣченіе: "Справедливость такъ свѣтла и ясна, что тотъ, кто колеблется, должно быть, идетъ не по прямому пути". "И все же грустно, прибавилъ онъ:-- колеблюсь и недоумѣваю между добромъ и зломъ, точно философъ между двумя теоріями. Я несчастливъ и достоинъ этого."
   "Тогда я ему напомнила, что мы христіане и имѣемъ убѣжище, котораго не знали языческіе философы.-- "Милый Альфредъ, я въ горѣ и затрудненіи всегда молюсь, чтобъ Богъ меня просвѣтилъ. Испыталъ ли ты это?" -- "Нѣтъ, отвѣчалъ онъ:-- это ему никогда не входило въ голову, но что онъ будетъ молиться, если я этого желаю". Во всякомъ случаѣ такъ продолжаться не могло. Онъ мнѣ обѣщалъ, что я его скоро опять увижу и, главное, когда онъ на что нибудь рѣшится, то пойдетъ твердо, не останавливаясь ни передъ какими послѣдствіями. Мы простились и онъ пошелъ, высоко держа голову, какъ бывало прежде. Не успѣлъ онъ пропасть изъ виду, какъ мнѣ сдѣлалось дурно и я чуть не упала въ обморокъ.
   "Дек. 17.-- Была въ церкви. Видѣла Джени; выходя, спросила ее что-то о проповѣди; она не отвѣчала и послѣ объяснила, что поставила себѣ за правило ни о чемъ не говорить, выходя изъ церкви. Это показалось мнѣ немного дико. Но, конечно, она права. Ахъ, еслибъ я хоть немного на нее походила!
   "Дек. 18.-- Эдуардъ переѣзжаетъ къ намъ. Мальчикъ, котораго я учила танцевать, французскому языку и даже латыни, выходитъ теперь гораздо умнѣе меня, то-есть практически умнѣе. Мама заложила свои жемчуги за двѣсти фунтовъ. Онъ это узналъ и былъ очень недоволенъ; но она отвѣчала, что эти деньги необходимы для уплаты въ Оксфордъ за его ученіе.-- "Неужели", сказалъ онъ, и мы думали, что тѣмъ дѣло и кончилось. Но онъ на другое же утро уѣхалъ въ Оксфордъ и привезъ мамѣ даже тѣ сорокъ фунтовъ, которые тамъ лежали въ залогѣ. Онъ выписалъ свое имя изъ книгъ и навсегда разстался съ университетомъ. Мама тихо заплакала; бѣдная, ей было горько; я бросилась къ нему на шею и начала его бранить. Я вѣдь такая гадкая. Но напрасно мы сердились и плакали: его ничѣмъ не возьмешь. Онъ ноцаловалъ насъ и сталъ вразумлять тихо, понятно, умно и кончилъ тѣмъ, что доказалъ намъ, къ полному нашему удовольствію, что мы дуры. И во все время онъ не сказалъ ни одного грубаго слова. Онъ нѣженъ какъ овца, и твердъ, какъ десять тысячъ слоновъ. Онъ взялъ отъ мамы двѣсти фунтовъ и принесъ назадъ ея жемчуги.-- "Soyez de votre siècle", говоритъ онъ на каждомъ шагу и даже написалъ это крупными буквами на особыхъ бумажкахъ и прибилъ къ двери нашихъ спаленъ. За послѣдніе годы онъ все вырѣзывалъ статьи изъ "Morning Advertiser" и эти газетныя вырѣзки расположилъ въ цѣлую стройную систему. Онъ называетъ это: "переваривать Тизеръ". И вы можете у него спросить, какія хотите практическія свѣдѣнія -- онъ всегда найдетъ отвѣтъ въ своихъ вырѣзкахъ. Это цѣлый infolio, съ трудомъ его можно открыть. Онъ намѣренъ быть маленькимъ папой у насъ въ домѣ, и мама, кажется, на это согласна. Правда, такъ пріятно, когда другой распоряжается: не надо думать даже о себѣ, а это -- такая тоска.
   "Декабря 19-го. Да, они рѣшили переѣхать отсюда и жить въ наемной квартирѣ, чтобы не держать слугъ. Но и тогда мама не знаетъ, чѣмъ мы будемъ жить. Но Эдуардъ не отчаивается: онъ говорить, что мы оба имѣемъ таланты, а онъ знаетъ свѣтъ и рынки (что бы это значило?). Я спросила, откуда онъ почерпалъ всю эту премудрость, онъ отвѣчалъ -- изъ "Тизера". Я опять спросила: неужели онъ оставитъ мѣсто, гдѣ онхъ живетъ? Онъ посмотрѣлъ на меня и сказалъ: "Да, это лучше для всѣхъ." Вотъ и онъ лучше меня. Кто же не лучше? Я грустно посмотрѣла на него, но онъ не обратилъ на это вниманія, а мама взглянула на меня и тихо сказала: "Подожди, Эдуардъ, еще нѣсколько дней... для меня." Добрая, добрая мама, это значило -- для глупой Джуліи, которая все еще въ него вѣритъ.
   "Декабря 21-го. Сказала сегодня мамѣ, что пойду въ гувернантки, чтобъ хоть какъ нибудь послужить ей въ помощь. Она поцаловала меня, заплакала, но не сказала -- нѣтъ! Значитъ, этимъ кончится. Онъ будетъ жалѣть. Когда я рѣшусь, то думаю написать ему, что вполнѣ увѣрена въ немъ, вполнѣ увѣрена, что это не его вина, если мы должны были разойтись. Какъ могла я когда нибудь выйти замужъ за человѣка, котораго отца мой отецъ назвалъ...
   "Декабря 22-го. Несчастный, грустный день. Мы дѣйствительно ѣдемъ. Эдуардъ началъ уже приготовлять ящики. Пока онъ работалъ, я его все разспрашивала и узнала, что мы переѣдемъ въ Лондонъ, возьмемъ маленькую квартиру и перевеземъ только необходимую мебель; все остальное продадимъ, а домъ нашъ, милый, дорогой домъ передадимъ въ аренду другому. Что намъ дѣлать? Повиноваться его уму, сильной воли и знанію свѣта. И онъ такой добрый, право, такъ нѣжно сказалъ мнѣ: "Не плачь, дѣвочка. Я бы самъ пошелъ противъ рожна, еслибъ изъ этого могла выйти какая нибудь польза. Что лучше дѣлать, Джулія -- плакать или свистать? Я думаю, лучше свистать." И онъ принялся высвистывать какой-то танецъ. Бѣдный, у него на сердцѣ такъ же гадко, какъ и у меня. А онъ все работаетъ.
   "Декабря 24-го. Эдуардъ уѣхалъ въ Лондонъ, чтобы всё приготовить. Мама отказала всѣмъ слугамъ, а Сара, которую мы всегда считали пустой, легкомысленной дѣвчонкой, просила, чтобъ ей позволили оставаться у насъ. Она умѣетъ немножко готовить кушанья и будетъ работать за десятерыхъ. Я бросилась къ ней на шею; она стала меня унимать, говоря, что я забываю, что она -- простая служанка, и смотрѣла съ испугомъ на маму. Но мама только улыбнулась сквозь слезы и сказала, чтобы она хорошенько подумала, прежде чѣмъ рѣшаться на такое трудное дѣло.
   "Я сижу теперь въ своей комнатѣ. Я уже уложила нѣсколько вещей. Первый шагъ сдѣланъ. Все кончено. Ахъ, еслибъ я только знала, что онъ счастливъ! Я бы все перенесла тогда. Но развѣ это возможно? Хорошо, я уѣду и никогда не выскажу ни слова о мойхъ подозрѣніяхъ. Онъ также не можетъ сказать, если онъ знаетъ -- вѣдь это его отецъ. Охъ! еслибъ я только могла снова воротиться къ своему дѣтству!
   "Зачѣмъ сожалѣть? все это -- вздоръ. Я перестану писать о своихъ чувствахъ: это только усиливаетъ мою страсть и удаляетъ меня отъ Господа. Справедливо упрекаетъ меня Джени въ своихъ письмахъ: я страдаю, горюю, думаю о земной своей страсти и когда же?-- въ такой святой день. Нѣтъ, я не христіанка. На колѣни! и молись Джулія, чтобы Богъ простилъ тебя.
   "Я теперь спокойнѣе: я покорилась волѣ божьей, или на меня нашелъ столбнякъ -- право, не знаю. Я кончу укладываніе и пойду къ мамѣ, попробую ее бѣдную утѣшить, а потомъ надо посѣтить моихъ бѣдныхъ, можетъ быть, въ послѣдній разъ.
   "Но, чу, стучатъ въ парадную дверь! Это -- онъ. Вотъ и пропало все мое спокойствіе. Я дрожу, какъ птичка. Я не пойду внизъ, а то онъ подумаетъ, что я ужь слишкомъ люблю... Нѣтъ, я пойду, только послѣ, попозже, погда онъ будетъ уходить.
   "Лизавета пришла меня звать въ гостиную. Нечего дѣлать, надо идти, хочу ли, нѣтъ ли.
   "Ночь. Ахъ, какъ я сожалѣю, что я не писательница и что не съумѣю хорошенько разсказать того, что видѣла и слышала сегодня. Когда я вошла въ гостиную, мама и онъ сидѣли молча. Онъ всталъ и посмотрѣлъ на меня, я -- на него. Мнѣ казалось, что мы не видались цѣлые годы: такъ онъ измѣнился. Я отвернулась и церемонно присѣла. Да проститъ мнѣ Господь. Мы расположились по мѣстамъ и молча смотрѣли другъ на друга, какъ бы недоумѣвая, тѣ ли же мы люди, которые когда-то были такъ веселы и счастливы.
   "Черезъ нѣсколько минутъ Альфредъ началъ говорить, не прежнимъ громкимъ, повелительнымъ голосомъ, а почти шопотомъ. Но, что онъ говорилъ, боже мой? никто кромѣ него не сказалъ бы этого. Я его люблю еще болѣе. Никогда я его такъ не любила; я его жалѣю, я его обожаю. Онъ -- ученый, онъ -- рыцарь, онъ -- честнѣйшій, благороднѣйшій человѣкъ во всемъ свѣтѣ! И какой онъ гордый, мой бѣдный, мой славный Альфредъ.
   "Онъ сказалъ: "Мистриссъ Додъ и вы, миссъ Додъ, которую я пламенно любилъ, прежде чѣмъ потерялъ право назвать васъ своею -- вы, которую я буду любить до послѣдней минуты моей несчастной жизни, выслушайте меня: я пришелъ объяснить вамъ мое поведеніе, и передать вамъ о томъ, о чемъ я обязанъ былъ давно сообщить вамъ. Но прежде всего вы должны знать, что я разсуждаю, какъ древніе философы: прежде взвѣшиваю нсѣ доказательства, и только потомъ уже рѣшаюсь на что нибудь. Но я отличаюсь отъ нихъ тѣмъ, что не могу только думать. Я -- человѣкъ дѣйствія. Будь я на мѣстѣ Гамлета, я поднялъ бы на смѣхъ призракъ отца, или убилъ бы дядю. Поэтому я держался вдали отъ васъ, пока терялся въ недоумѣніяхъ. Но теперь я болѣе не колеблюсь -- я рѣшился. Сударыня, васъ обворовали на большую сумму денегъ."
   "Кровь застыла въ моихъ жилахъ. Конечно, ни одинъ человѣкъ не способенъ сказать прямо то, что онъ сказалъ.
   "Мы съ малой посмотрѣли другъ на друга, и что это? На ея лицѣ было ясно написано, что и она имѣла свои подозрѣнія, но скрывала ихъ отъ меня.
   "Онъ продолжалъ: "Капитанъ Додъ везъ домой нѣсколько тысячъ фунтовъ, не правда ли?"
   "Мама отвѣчала "да" и только что хотѣла сказать сколько, какъ онъ остановилъ ее и допросилъ написать цифру, на особой бумажкѣ, самъ сдѣлалъ то же, и обѣ подалъ мнѣ, говоря, чтобъ я прочла вслухъ. Я прочла на обѣихъ -- "четырнадцать тысячъ фунтовъ!" Мама взглянула на меня, и я никогда не забуду этого взгляда.
   "Онъ обратился ко мнѣ: "Миссъ Додъ, помните ни ту ночь, когда мы встрѣтились съ вами у дверей Ричарда Гарди? За пять минутъ передъ тѣмъ, въ нашемъ саду стоялъ вашъ отецъ и громко кричалъ человѣку, который когда-то былъ моимъ отцомъ: "Гарди! мерзавецъ! отдай мнѣ мои деньги! мои четырнадцать тысячъ фунтовъ! отдай деньги моихъ дѣтей! или пускай твои дѣти околѣютъ на твоихъ глазахъ!"
   "Охъ! эти слова еще звучатъ въ моихъ ушахъ! Вы содрогаетесь; что бы вы почувствовали, еслибъ слышали ихъ, какъ я, когда ихъ произносилъ страшный, грозный голосъ отчаянія я истины? Вскорѣ открылось окошко, и какой-то голосъ шопотомъ произнесъ: "Тише! я ихъ сейчасъ вынесу." И это былъ голосъ страха, безчестія, голосъ Ричарда Гарди.
   "Онъ поблѣднѣлъ какъ смерть, произнеся эти слова, такъ что я вскрикнула внѣ себя: "Остановите его, остановите!" -- "Альфредъ, подумайте, что вы говорите, нѣжно сказала мама.-- Зачѣмъ говорить намъ то, чего бы лучше намъ никогда не знать?"
   "Онъ быстро отвѣчалъ: "Затѣмъ, что это -- правда, и я ненавижу несправедливость. Спустя нѣсколько времени, я спросилъ мистера Ричарда Гарди объ четырнадцати тысячахъ, и лицо его измѣнило ему. Я потомъ озадачилъ тѣмъ же Скинера, и тотъ также выдалъ себя, и въ ту же ночь бѣжалъ изъ города."
   "Мама была очень взволнована и, посмотрѣвъ на меня, сказала:
   "-- Зачѣмъ вы объ этомъ говорите? Вашъ отецъ банкротъ и мы теряемъ наравнѣ со всѣми.
   "-- Нѣтъ, нѣтъ, воскликнулъ онъ: -- я просмотрѣлъ. всѣ книги и эта сумма вовсе не внесена. Потомъ вспомните, кто принесъ капитана Дода домой? Скинеръ; а Скинеръ -- сообщникъ мистера Ричарда Гарди. По мнѣ совершенно ясно, что бѣдный капитанъ Додъ повѣрилъ намъ эту сумму прежде, чѣмъ съ нимъ случился ударъ. Но далѣе этого только одни предположенія.
   "Мама опять посмотрѣла на меня и промолвила: Что мнѣ дѣлать? что сказать?"
   "-- Ничего не дѣлайте! ничего не говорите! воскликнула я: -- О! пожалуйста, заставьте его молчать. Пускай пропадаютъ тяжелыя деньги. Онъ въ этомъ невиноватъ."
   "-- Что вамъ дѣлать? сказалъ упрямый человѣкъ:-- да просто сказать Эдуарду. Пускай онъ найдетъ ловкаго адвоката. Вы имѣете дѣло съ искуснымъ и смѣлымъ врагомъ. Нужно ли мнѣ говорить, что я пробовалъ все: и мольбы и даже подкупъ -- но все тщетно, онъ пренебрегаетъ мною; спустите на него адвоката или полицію. Fiat justitia, ruat coelum.
   "-- О! Альфредъ! зачѣмъ ты это сказалъ намъ? сорвалось съ моего языка и я жалобно протянула къ нему свои руки: -- сынъ предаетъ своего отца! Какой стыдъ, какой срамъ; я давно это подозрѣвала, но никогда бы не высказала.
   "Онъ вздрогнулъ и возразилъ:
   "-- Миссъ Додъ, вы были очень великодушны ко мнѣ; но вѣдь это не причина, чтобы я поступилъ поскотски въ отношеніи къ вамъ, чтобы я сдѣлался сообщникомъ людей, которые васъ обворовали. Я не имѣю притязаній быть такимъ религіознымъ человѣкомъ, какъ моя сестра, и потому не могу удаляться отъ прямаго пути, прикрываясь святыми словами. Что? Вы хотите, чтобъ я смотрѣлъ спокойно, какъ одинъ человѣкъ обворовываетъ другаго, какъ обворовываютъ васъ, мистриссъ Додъ, къ которой я всегда питалъ уваженіе и привязанность? И васъ, миссъ Додъ, которую я увѣрялъ всегда въ своей любви? Чтобъ я молчалъ, когда васъ сдѣлали нищими? Никогда! Да буду я проклятъ прея:де. Что же вы думаете обо мнѣ? Развѣ не кровь течетъ въ моихъ жилахъ? Я знаю, продолжалъ онъ, вдругъ понизивъ голосъ, словно все его мужество исчезло:-- я знаю, что я сдѣлалъ. Я подписалъ своею рукою вѣчный приговоръ нашей любви, которая мнѣ дороже самой жизни. Но, что же дѣлать! О, Джулія, Джулія! я тебя навѣки потерялъ. Ты никогда болѣе не взглянешь на меня! Ты не должна любить человѣка, за котораго ты никогда не можешь выйти замужъ! Ты не должна любить несчастнаго сына мерзавца Гарди! Но что мнѣ было дѣлать? Мнѣ предстояло только два пути: или горькое одиночество, или низость. Я избралъ первый и не сверну съ него. Прощайте, сударыни!-- и онъ вскочилъ, и торжественно поклонившись намъ обѣимъ, гордо пошелъ къ двери, чтобъ, какъ я увѣрена, никогда не возвращаться. Но духъ былъ силенъ, а плоть немощна: онъ вдругъ поблѣднѣлъ, зашатался и грохнулся бы на полъ, еслибъ та, которую онъ любилъ такъ пламенно и покидалъ такъ жестоко, не бросилась къ нему и не приняла въ свои объятія.
  

XXIX.

   "Мы положили бѣднаго Альфреда на диванъ и спрыснули ему лицо одеколономъ. Онъ очнулся и поблагодарилъ насъ, но тутъ же, схватившись за голову, вскрикнулъ: "Голова моя! Голова!" -- и снова впалъ въ забытье. Онъ, кажется, не былъ въ совершенномъ обморокѣ, но не сознавалъ, гдѣ онъ и что съ нимъ. Вскорѣ онъ открылъ глаза, упорно устремилъ ихъ на насъ и потомъ закрылъ съ такимъ тяжелымъ вздохомъ, что у меня надорвалось сердце. И при всемъ этомъ я не могла ему сказать ни слова, но мама утѣшала его и настояла на томъ, чтобъ онъ не шевелился, а онъ хотѣлъ тотчасъ же бѣжать. Она никогда прежде не была съ нимъ такъ нѣжна. "Дитя мое милое, говорила она: -- я васъ жалѣю и уважаю. Горько, что въ ваши годы вы терпите такое жестокое испытаніе. Какъ мало людей, которые бы поступили, какъ вы. Я бы, напримѣръ, непремѣнно держала сторону своихъ,
   "-- Какъ? нравы они или нѣтъ? спросилъ онъ.
   "-- Да, отвѣчала она:-- все равно, правы они или нѣтъ. И повернувшись ко мнѣ, прибавила:-- Неужели, Джулія, все благородство будетъ съ одной стороны?
   "Я бросилась къ ней, обнимала ее, цаловала, но не смѣла говорить; я до того обезумѣла, что надѣялась, право, не знаю на что; но скоро мои мечты всѣ исчезли. Мама сказала ему очень грустнымъ, нѣжнымъ голосомъ: "Я совершенно съ вами согласна. Вы никогда не можете быть моимъ сыномъ, или мужемъ Джуліи, но, что касается тѣхъ денегъ, то мнѣ горька самая мысль преслѣдовать судомъ человѣка, который все-таки вашъ отецъ, мой бѣдный, благородный мальчикъ." Во всякомъ случаѣ, она ни на что не рѣшится безъ Эдуарда, который заступилъ въ домѣ мѣсто отца. Услыхавъ это, я потеряла послѣднюю надежду, зная, какой желѣзный человѣкъ Эдуардъ. Альфредъ былъ гораздо благоразумнѣе меня и никогда не питалъ никакой надежды; обнявъ мою мать, онъ поцаловалъ ее, потомъ прикоснулся губами къ моей рукѣ и вышелъ изъ комнаты. Я слышала его шаги по лѣстницѣ и по дорогѣ, и когда звукъ этихъ шаговъ исчезъ, мнѣ казалось, что жизнь моя навѣки кончилась.
   "Эдуардъ только что пріѣхалъ. Мама все ему разсказала; онъ слушалъ очень серьёзно; я вся дрожала, ожидая, что онъ скажетъ; наконецъ оракулъ промолвилъ:
   "-- Ну, ужь каша.
   "Болѣе мы отъ него ничего не могли добиться. Какая пытка это недоумѣніе! Онъ нашелъ квартиру, которая, онъ думаетъ, намъ годится. Уходя спать, я не могла удержаться, чтобъ не шепнуть ему: "Если я буду съ нимъ разлучена, то вѣдь то же будетъ съ тобою и Джени." Жестокій мальчикъ отвѣчалъ мнѣ вслухъ: "Благодарствуй. Это большой соблазнъ, но ты меня предупредила."
   "О! какъ, трудно понять мужчину. Они такіе непроницаемые съ своими понятіями о правѣ и справедливости. Я ушла спать съ пылающими щеками и тяжелимъ сердцемъ; я легла, но не могла ни на секунду закрыть глазъ. Мой бѣдный, благородный Альфредъ!
   "Декабря 27-го. Мама и Эдуардъ долго толковали между собою, но мнѣ не говорятъ ни слова. Неужели они написали ему! Я исполняю свои обязанности, какъ безчувственный автоматъ, и молю Бога научить меня смиренію.
   "Декабря 28-го. Сегодня я читала больной дочери мистриссъ Энгельтонъ, какъ вдругъ прибѣжала Сара, говоря, что меня мама требуетъ къ себѣ. Но я хотѣла кончить главу, и, несмотря на всѣ соблазны дьявола, поставила на своемъ, хотя читала почти что по складамъ. Но потомъ и уже не пошла, а полетѣла домой.
   "Онъ былъ тамъ. Меня какъ будто обдало кипяткомъ, а черезъ секунду я почувствовала сильнѣйшій ознобъ. Онъ всталъ и поклонился мнѣ; я присѣла ему и взяла какую-то работу.
   "-- Послушай, Гарди, началъ торжественно нашъ оракулъ:-- еслибъ кто нибудь другой, кромѣ тебя, сказалъ намъ про эти четырнадцать тысячъ фунтовъ, я бы давно послалъ полицію на твоего отца. Но мнѣ кажется, что неосновательно преслѣдовать отца по показаніямъ сына, и особливо когда сынъ изъ любви къ одному изъ насъ выдалъ свою плоть и кровь.
   "-- Нѣтъ, нѣтъ, воскликнулъ Альфредъ:-- я сдѣлалъ это изъ любви къ справедливости.
   "-- А, ты это такъ только думаешь, молодецъ; но вѣдь ты бы этого не сдѣлалъ для чужихъ, замѣтилъ Эдуардъ.-- Изъ всѣхъ ошибокъ самая худшая -- провалиться между двумя стульями. Посмотрите, мама, мы не преслѣдуемъ отца только ради сына; поэтому будетъ совершенно неосновательно, если мы отшатнемся отъ него. Къ тому же, кто теряетъ болѣе всего отъ этой кражи? Ясно -- мужъ Джуліи." Тутъ Альфредъ вскрикнулъ: "Докажи мнѣ это и позвольте мнѣ нести эту потерю." Эдуардъ спокойно спросилъ маму: "Еслибъ эти четырнадцать тысячъ были въ вашихъ рукахъ, что бы вы съ ними сдѣлали?"
   "Милая моя мама сказала, что она назначила бы по крайней мѣрѣ десять тысячъ мнѣ и выдала бы меня замужъ за этого бѣднаго мальчика, котораго она сама полюбила всѣмъ сердцемъ.
   "-- Вотъ видишь, сказалъ Эдуардъ: -- ты болѣе всѣхъ, ты почти одинъ теряешь отъ... ну, я не скажу отъ чего, если ты женишься на моей сестрѣ.
   "Альфредъ схватилъ его руку: "Да благословитъ тебя Богъ за эти слова".
   "Тогда, обращаясь къ мамѣ и ко мнѣ, Эдуардъ сказалъ: "Этотъ бѣдный мальчикъ покинулъ домъ своего отца, потому что тотъ поступилъ съ нами нехорошо; ясно, что нашъ домъ долженъ принять его съ распростертыми объятіями. Это только справедливость. Но теперь, чтобъ быть справедливымъ и къ намъ, я заѣзжалъ къ стряпчему, мистеру Крофорду, и узналъ, что Гарди-младшій имѣетъ своихъ десять тысячъ фунтовъ. Эти деньги должны быть переписаны на имя Джуліи, чтобы такимъ образомъ вознаградить ее за... я не хочу сказать, за что...
   "-- Если кто-нибудь посмѣетъ мнѣ дать денегъ, а его побью и брошу деньги въ огонь, воскликнула я:-- я ненавижу, не терплю деньги.
   "Нашъ оракулъ очень хладнокровно спросилъ меня, ненавижу ли я ѣсть, одѣваться, помогать бѣднымъ? Значитъ, я не могу ненавидѣть деньги, такъ-какъ все это недостижимо безъ денегъ.-- Ну, сдавайся, глупенькая энтузіастка, прибавилъ онъ.
   "Мама побранила его за грубыя слова, но вполнѣ согласилась съ его мыслями. Но мнѣ до этого не было дѣла, онъ улыбнулся и сказалъ: "Мы оба одного мнѣнія; мы переведемъ наше состояніе на капитана Дода, котораго мой отецъ обворовалъ. Джулія согласится раздѣлить мою честную бѣдность.
   "-- Ну, мы объ этомъ потолкуемъ, торжественно произнесъ Эдуардъ.
   "-- Такъ толкуйте безъ меня! воскликнула я съ негодованіемъ, и вышла изъ комнаты; но въ сущности это была хитрость: я хотѣла скрыть свое лицо; оно слишкомъ сіяло благополучіемъ.
   "Не успѣла я перейти черезъ порогъ комнаты, какъ прямо побѣжала въ садъ. Они, я думаю, тотчасъ послали его за мною, потому что я черезъ нѣсколько минутъ услышала его поспѣшные шаги. Я побѣжала отъ него, какъ могла скорѣе; но онъ меня, конечно, догналъ въ тѣхъ самыхъ кустарникахъ, гдѣ онъ впервые спросилъ у меня позволенія назвать меня своею. Онъ схватилъ меня за талью и сталъ покрывать мои руки поцалуями.
   "-- Ты права, радость моя, бормоталъ онъ:-- пускай они толкуютъ о всякомъ вздорѣ, а я тебѣ пока скажу, какъ я люблю, обожаю тебя. Съ тобою бѣдность, нищета -- ничего; вѣдь мы будемъ богаты нашею любовью; даже несчастіе, раздѣленное съ тобою, перестанетъ быть горькимъ. Пропадай все на свѣтѣ, только чтобъ мы съ тобой шили вмѣстѣ, умерли вмѣстѣ. Я теперь сознаю, что я не могъ бы жить безъ тебя, безъ твоей любви.
   "Я что-то шептала ему на ухо, но не все ли равно, что такое это было. И мы плакали; смѣялись вмѣстѣ. О! любовь, ты -- сладкое, но страшное зелье. Сколько мы перетерпѣли въ эти немногіе мѣсяцы! Онъ обѣдалъ у насъ и послѣ долго толковалъ съ Эдуардомъ наединѣ: вѣроятно, все о ихъ гадкихъ деньгахъ; все же мнѣ было завидно, зачѣмъ онъ такъ долго сидѣлъ съ Эдуардомъ. Наконецъ, онъ пришелъ къ намъ и устремилъ на меня свои милые, сѣрые глаза. Я ему пропѣла "Алин-Арунъ" и онъ стоялъ подлѣ меня и нашептывалъ все такія нѣжныя и такія глупенькія слова. Я не могу ихъ передать даже на бумагѣ; но я -- счастливѣйшая женщина на свѣтѣ. Я сомнѣваюсь только, что негрѣшно ли быть такой счастливой, какъ я.
   "Декабря 31-го. Все рѣшено и устроено. Альфредъ уѣзжаетъ въ Оксфордъ, чтобъ заработать потерянное время, а по окончаніи семестра ему минетъ двадцать-одинъ годъ и онъ женится на... комъ-то. Я вся дрожу отъ счастья, отъ блаженства. Но мы оба другъ друга такъ любимъ, а говорятъ, что для полнаго счастія надо, чтобъ одинъ былъ холоденъ. Если это правда, то я буду предурная жена и желала бы умереть черезъ годъ или черезъ два, чтобъ мой дорогой могъ найти себѣ достойную жену. Нѣтъ, я этого не хочу. Я встала бы изъ могилы и растерзала бы ее на куски.
   "Января 6-то. Бывало, это былъ очень веселый день; теперь -- грустный. Мама уѣхала къ папа. Альфредъ нашелъ меня очень печальною и прижалъ мою голову къ своей груди. Я тотчасъ утѣшилась. Какъ бы я желала прирости къ его груди. P. S. Непремѣнно сожгу этотъ дневникъ, чтобъ онъ никому не попалъ въ руки.
   "Послѣ того, какъ онъ ушелъ, долго молила Бога не попустить мнѣ сдѣлать изъ него кумира, потому что наши бѣдные кумиры терпятъ за наши слабости. Я не вижу тутъ никакой справедливости.
   "Января 14-го. Горестный день. Мы разстались послѣ двухъ недѣль самаго безоблачнаго счастья. Мы не только обожаемъ другъ друга, но и уважаемъ, безъ чего настоящая любовь немыслима. Я рѣшилась храбро вести себя; но мы были одни, и его прелестное лицо было такъ грустно, что я не вытерпѣла и бросилась къ нему на шею. Еслибъ мужчины понимали женщинъ, какъ мы ихъ понимаемъ, то онъ никогда бы меня не оставилъ. Но гораздо лучше, что этого не случилось. Онъ поцалуями осушалъ мои слезы, и это было въ первый разъ, что онъ цаловалъ мои щоки. Я буду все объ этомъ вспоминать во время разлуки; но я, конечно, въ ту минуту плакала еще болѣе. Когда нибудь послѣ, черезъ нѣсколько лѣтъ, я ему скажу, чтобъ онъ никогда не платилъ женщинѣ за каждую слезинку, если онъ желаетъ, чтобъ она перестала плакать.
   "Теперь нашъ домъ кажется такимъ пустымъ и мрачнымъ.
   "Января 20-го. Намъ грозитъ нищета. Эдуардъ говоритъ, что мы могли бы жить въ Лондонѣ очень скромно; но здѣсь насъ всѣ знаютъ и мы должны жить, какъ подобаетъ джентльменамъ и дуракамъ. Онъ съ меня взялъ слово не давать ничего бѣднымъ; онъ называетъ это обворовывать его и маму. А я теперь вижу, что деньги -- не презрѣнная вещь; я теперь возвращаюсь отъ бѣдныхъ грустная, а бывало -- сіяла радостью. И они, голубчики, теперь далеко не такъ внимаютъ моимъ нравоученіямъ, какъ бывало, когда я имъ носила кушанье, платья и проч. и проч.
   "Милый Эдуардъ, котораго я всегда любила, но теперь люблю и уважаю, сдѣлался немилосерднымъ тираномъ: изъ трехъ нашихъ служанокъ оставилъ только одну, и самъ, снявъ сюртукъ, приноситъ изъ кухни кушанья и ставитъ на столъ. Намъ это больно, а онъ смѣется. Мы съ мамой другъ друга одѣваемъ, и мнѣ это очень нравится.
   "Января 30-го. Эдуардъ говоритъ, что съ большой экономіею мы можемъ дотянуть прилично до моей свадьбы, а тамъ ему съ мамою придется "absquetulate". Какія у этихъ мужчинъ должны быть мужественныя сердца: они смѣются въ горѣ, хотя вполнѣ его чувствуютъ и сознаютъ,
   "Февраля 4-го. Получила очень доброе и любезное письмо отъ Джени. "Я -- пишетъ она -- очень огорчена несчастіемъ капитана Дода и тѣми потерями, которыя вы потерпѣли отъ банкротства банка. Пара взялъ у дяди Томаса двѣсти фунтовъ, и я умоляю васъ, чтобъ вы сдѣлали мнѣ удовольствіе -- приняли ихъ отъ меня и поступили бы съ ними ро влеченію вашего добраго сердца."
   "Но нашъ тиранъ не позволяетъ мнѣ принять эти деньги: онъ говоритъ, что не возьметъ ломтя отъ человѣка, который намъ долженъ цѣлый хлѣбъ.
   "Февраля 8-го. Джени мой отказъ очень поразилъ, и неудивительно. Еслибъ она знала, въ какой мы бѣдности, то она бы еще болѣе изумилась. Я умоляла ее, чтобъ она не принимала этого къ сердцу, потому что когда побудь все объяснится, и она увидитъ, что мы иначе не могли поступить.
   "Я только и живу теперь его письмами. Между нами нѣтъ секретовъ, мы всегда одного мнѣнія. Рѣшено уже, что онъ пройдетъ высшій курсъ въ университетѣ, а потомъ поступитъ въ учителя. Деньги наши мы отдадимъ мамѣ. Мы же будемъ работать до мозолей (какъ я этому рада), а никогда не позволимъ, чтобъ мама и Эдуардъ нуждались. Но все это еще секретъ. Мы побьемъ нашего тирана, но покуда Альфредъ не пріѣдетъ, я позволю ему командовать. Да, несправедливо, чтобъ законный владѣлецъ четырнадцати тысячъ былъ нищимъ.
   "Какъ глупо и неосновательно женское образованіе. Я до сихъ поръ полагала, что высшая добродѣтель -- скромность и смиреніе. Ничуть не бывало: справедливость -- вотъ главнѣйшая изъ добродѣтелей; а онъ -- олицетворенная справедливость.
   "Марта 10-го. Перечитывая этотъ дневникъ, я вижу, что онъ очень безнравственъ. Только и есть, что я, я, я, о болѣе ничего, потому что, если говорится не обо мнѣ, то объ Альфредѣ, а это все равно. Съ нынѣшняго дня я совершенно измѣню свой дневникъ и буду записывать только что случается въ дому и что говорятъ люди, которые лучше меня, а не то, что я говорю; кромѣ того, буду вносить тексты изъ священнаго писанія и содержаніе проповѣдей и писемъ Джени".
   Передъ такимъ святымъ намѣреніемъ всѣ злые духи удаляются, низко кланяясь.
  

XXX.

Отрывки изъ дневника Джени Гарди.

   "Марта 3-го. Была въ своемъ округѣ, въ первый разъ послѣ болѣзни. Увѣщевала мистриссъ Б. не тратить словъ попустому съ своимъ мужемъ, но молить о немъ Бога. Дала ей мою книжечку: "Миръ душевный!" Воротилась домой очень уставшая. Молилась за бѣднаго Альфреда.
   "Марта 5-го. Очень разочаровалась въ Джуліи Додъ. Я надѣялась, что Онъ своею благостью просвѣтитъ ея сердце и она отшатнется отъ всего мірскаго. Послѣднія ея письма ясно выдаютъ, что у ней на сердцѣ. Дай Богъ, чтобъ она во время опомнилась о взяла бы крестъ свой. Тщетны въ сей юдоли земной всѣ надежды на счастье.
   "Марта 6-го. Все открылось. Она въ перепискѣ съ Альфредомъ и даже не дѣлаетъ изъ этого секрета. Написала ей назидательное письмо; она отвѣчала, что я очень ее огорчила и просила отложить свое сужденіе до тѣхъ поръ, когда она будетъ въ состояніи мнѣ все открыть, не слишкомъ огорчивъ меня. Тутъ какая-то страшная тайна.
   "Марта 7-го. Альфредъ объявилъ, что непремѣнно женится на Джуліи. Я читала его письмо. Папа долго молчалъ и, наконецъ, сказалъ: "Тѣмъ хуже для нихъ обоихъ." Я едва могла заглушить плотскую радость, овладѣвшую мною при одной мысли объ этомъ бракѣ; можетъ быть, за нимъ послѣдовалъ бы и другой. Но объ этомъ теперь и думать грѣшно. Въ посланіи къ коринфянамъ прямо сказано, что мы должны оставаться въ томъ положеніи, въ которомъ мы поставлены. Дѣти поставлены подъ власть родителей и не должны оставлять ихъ безъ согласія ихъ на это.
   "Марта 8-го. Послала двѣ чаши студеной воды двумъ странникамъ, по одному пути со мною въ Іерусалимъ небесный: мистеру Г.-- текстъ изъ посланія къ римлянамъ, VIII гл., 1 ст.; мистриссъ М.-- изъ посланія къ филиппійцамъ, II гл., 27 ст. Молила Бога о смиреніи, чтобы не возгордиться своимъ успѣхомъ въ насажденіи его виноградинка.
   "Марта 9-го. Докторъ Вичерли сидѣлъ у папы часа два. Папа самъ за нимъ послалъ. Я не знаю почему, но онъ мнѣ не нравится. Я не люблю говоруновъ.
   "Марта 12-го. Альфредъ писалъ къ своимъ опекунамъ, объявляя имъ, что онъ женится и переводитъ все свое состояніе на имя Додовъ, Папа совсѣмъ взволнованъ этой вѣстью; онъ узналъ ее стороною отъ одного изъ опекуновъ. О! Благословеніе неба никогда не будетъ на этомъ грѣшномъ бракѣ. Написала назндатёльное письмо Альфреду.
   "Марта 13-го. Моя книжка о Пѣсни Пѣсней Соломона почти готова. Трудно найти издателя: теперь все читаютъ сентиментальныя проповѣди. Впрочемъ, мистеръ Плюмеръ, соработникъ со мною въ виноградникѣ небесномъ, обѣщалъ похлопотать.
   "Марта 13-го. Мистриссъ Л, потерявъ всѣхъ своихъ родственниковъ, на четвертомъ десяткѣ выходитъ на той недѣлѣ замужъ. Она приходила ко мнѣ потолковать о блаженномъ счастьѣ -- имѣть земнаго друга. Я сочла своимъ долгомъ напомнить ей, что этотъ другъ могъ умереть, а дальнѣйшими увѣщеваніями я едва не навела ее на путь истинный и не заставила отказаться отъ всего плотскаго; но она вдругъ разревѣлась и выбѣжала изъ комнаты. Правда глаза колетъ.
   "Вечеромъ встрѣтила его и поклонилась; очень хотѣлось поговорить, но думала, что это нехорошо. Дома очень плакала.
   "Марта 17-го. Выписала всѣ тексты изъ Пѣсни Пѣсней. Его воля, конечно, чтобъ я служила ему такъ, а не иначе.
   "Марта 19-го. Получила письмо отъ Альфреда:
   "Милая Джени, посылаю тебѣ сотню поцалуевъ и одинъ совѣтъ -- учись больше, учи менѣе, занимайся болѣе, проповѣдуй менѣе и не будь такъ прытка на осужденіе людей, которые гораздо выше тебя и умомъ и сердцемъ.

"Любящій тебя братъ Альфредъ."

   "Какой странный отвѣтъ! Я предлагала ему самоотверженіе, совѣтовала пожертвовать собою, какъ я жертвую. Горе ему, если онъ не послушается.
   "Марта 20-го. Получила отъ Дж. Д. грѣшное письмо. Я ей предложила молить Бога за нашихъ родителей. Она отвѣчаетъ, что это, кажется, не наше дѣло, и къ тому ея мать гораздо ближе къ небу, чѣмъ она сама. Какое ослѣпленіе! Я не знаю болѣе ненадежной женщины, какъ бѣдная мистриссъ Додъ. Я учусь молиться ходя. Мнѣ подалъ мысль объ этомъ мистеръ Шюмеръ. О, какъ наши мысли съ нимъ сходятся!
   "Марта 22-го. Альфредъ воротился. Я ходила ему на встрѣчу. Какъ онъ хорошъ и веселъ! Онъ поцаловалъ меня такъ искренно, и былъ такъ добръ, что у меня, недостойной, недостало сердца подавить въ себѣ это плотское счастье.
   "Онъ пошелъ туда...
   "Марта 28-го. Мистеръ Крафордъ, стряпчій, пріѣзжалъ къ папѣ съ извѣстіемъ, что Альфредъ просилъ его разсмотрѣть завѣщаніе и приготовить свадебный контрактъ. Папа принялъ его очень любезно и вынесъ ему завѣщаніе. Онъ просилъ взять его съ собою, но папа сказалъ, что лучше списать здѣсь. Бѣдный папа скрылъ свое волненіе отъ этого барина, но не отъ меня.
   "Потомъ мистеръ Крафордъ сказалъ, что Альфредъ просилъ у него впередъ тысячу фунтовъ на свадебные подарки и пр. и пр. Папа сказалъ, что онъ можетъ дать эти деньги безъ всякой боязни.
   "Но не успѣлъ стряпчій уйдти, какъ папа совсѣмъ измѣнился и сталъ ходить взадъ и впередъ по комнатѣ, въ самомъ сильномъ волненіи. Онъ сѣлъ и написалъ два письма: одно къ дядѣ Томасу, другое къ какому-то мистеру Вичерли, кажется, брату доктора. Я никогда не видала, чтобы онъ такъ долго писалъ письма.
   "Вдругъ я услышала на улицѣ шумъ; это былъ Макслей, котораго преслѣдовали мальчишки. Какое дикое животное человѣкъ, если небесный огнь оставляетъ его. Бѣдный, онъ нѣсколько разъ кидался на мальчишекъ съ палкою, но они всегда увертывались. Я подтащила папу къ окошку и напомнила ему о просьбѣ Макслея. Онъ отвѣчалъ съ нетерпѣніемъ, что это не его дѣло. "У насъ гораздо хуже дѣло на рукахъ, сказалъ онъ:-- своя рубашка ближе къ тѣлу".
   "Марта 31.-- У насъ сегодня былъ мистеръ Осмондъ и папа говорилъ ему, что Альфредъ чернитъ его имя по всему городу, распуская безсмысленную сказку о какихъ-то четырнадцати тысячахъ фунтовъ. Мистеръ Осмондъ отвѣчалъ, что это было не что иное, какъ игра разстроеннаго воображенія, а не преднамѣренная злоба. "Но вѣдь мнѣ отъ этого не легче", отвѣчалъ папа. И они вышли изъ комнаты.
   "Папу, кажется; тревожитъ этотъ бракъ болѣе всѣхъ несчастій, и потому зная, что съ Альфредомъ говорить не стоитъ, я написала длинное назидательное письмо къ Джуліи и прямо спросила ее, можетъ ли она, какъ хорошая христіанка, возстанавливать сына противъ отца, который не изъявляетъ согласія на бракъ ея съ Альфредомъ.
   "Три часа. Джулія отвѣчала, что ея мать дала ей свое согласіе, и что она не обязана слушаться и уважать моего родителя.
   "Четыре часа. Написала ей письмо, въ которомъ горько упрекала за нехристіанскія чувства.
   "Шесть часовъ. Получила записку отъ мистриссъ Додъ, которая предлагаетъ, чтобъ моя переписка съ ея дочерью пріостановилась на время. Я отвѣчала, что лучше прекратить навсегда. Отвѣта нѣтъ. Таковъ ужь свѣтъ! Упреки только бѣсятъ людей. Итакъ, разорваны еще однѣ узы христіанской дружбы. Это -- восьмой случай со мною, что плотская страсть разрываетъ чистыя узы дружбы.
   "Вечеромъ пришелъ ко мнѣ Альфредъ и спросилъ, хорошо ли осуждать почтенныхъ людей, не зная обстоятельствъ. Я отвѣчала пятою заповѣдью. Онъ закусилъ губу и сказалъ: "Намъ лучше съ тобою не видаться до тѣхъ поръ, пока ты не убѣдишься, кто изъ насъ болѣе стоилъ уваженія: отецъ твой или братъ." Съ этими словами онъ быстро вышелъ. Моя вѣрность отцу оскорбила его. Увы! молилась всю ночь и плакала...
   "Апрѣля 4-го. Встрѣтила его. Онъ былъ одѣтъ какъ простой работникъ и несъ какія-то вещи въ мѣшкѣ. Я была такъ поражена, что не могла удержаться и вскрикнула: "Мистеръ Эдуардъ, что ни это дѣлаете?" Онъ покраснѣлъ, но отвѣчалъ, что несетъ на продажу свою работу и что въ одеждѣ работника получитъ за свои вещи лучшую плату! Потомъ онъ мнѣ сказалъ, что на вырученныя деньги онъ купитъ шляпку и вѣнокъ для сестры. Глаза его при этомъ засверкали радостью. Какіе они должны быть эгоисты! Я совсѣмъ растаяла и спросила, зачѣмъ они отказали въ моей просьбѣ? Неужели они меня такъ ненавидятъ, что не хотѣли взять изъ моихъ рукъ хоть часть должныхъ имъ денегъ. "Нѣтъ", отвѣчалъ онъ: "никто изъ насъ не будетъ несправедливъ настолько, чтобъ васъ ненавидѣть; моя сестра уважаетъ васъ и очень сожалѣетъ, что вы нехорошаго о ней мнѣнія. Я же, вы знаете, васъ люблю." Я закрыла лицо руками и сквозь слезы сказала: "Нѣтъ! не надо, не надо. Довольно для бѣднаго отца, что и одинъ изъ его дѣтей пошелъ противъ него." -- "Не плачь, голубка", нѣжно промолвилъ онъ: "подождемъ; быть можетъ, небо прояснится, а покуда не думай о насъ такъ нехорошо. Посмотри, насъ четверо и мы всѣ одного мнѣнія о бракѣ Джуліи и Альфреда. Развѣ мы не можемъ быть правы? Развѣ мы не можемъ имѣть причину, которую не хотимъ тебѣ сказать, чтобъ тебя слишкомъ не опечалить?" Его слова, его голосъ были такъ нѣжны, такъ сладки. Я протянула ему руку, другою прикрыла свое пылающее лицо. Онъ покрылъ поцалуями мою руку и быстро удалился. Ахъ, если Альфредъ правъ! Я не знаю, что думать. Онъ говоритъ такъ убѣдительно, не то что Альфредъ.
   "Апрѣля 5-го. Получила письмо отъ Альфреда. Онъ объявляетъ, что свадьба 11-го.
   "Ничего не отвѣчала. Да и что же я могла сказать?
   "Я прочла письмо папѣ. Онъ вскочилъ посреди завтрака, бросился въ свою комнату, схватилъ какія-то вещи и полетѣлъ въ Лондонъ. Я замѣтила на его лицѣ что-то такое, что меня сильно безпокоитъ. О, я несчастная, несчастная! Это было какое-то новое, неестественное, подлое выраженіе. Боже, прости мнѣ; но мнѣ кажется, его взглядъ былъ взглядъ человѣка, рѣшившагося на преступленіе!"
  

XXXI.

   Духъ междоусобій и раздора, свирѣпствовавшій въ Мосгрев-коттеджѣ, проникъ даже до кухни. Старая Бетти горячо брала сторону Альфреда:
   -- Небось, послушать нашу барышню, говорила она:-- такъ молодые воробьи не должны никогда оставлять свой гнѣзда. Она все о Богѣ толкуетъ, а помоему божья воля -- чтобъ на свѣтѣ жили люди, а для этого молодёжи надо жениться. Конечно, пока они дома, они должны послушаться родителей; но вѣдь это не значитъ, что имъ никогда не слѣдуетъ оставлять домъ. Время пришло мистеру Альфреду завестись своимъ собственнымъ домомъ: онъ теперь сталъ человѣкомъ, получилъ свои деньги и столько же зависитъ отъ своего отца, какъ я. А что касается до всякихъ ссоръ, то онѣ будутъ всегда, если онъ останется.
   Выражая такимъ образомъ свое мнѣніе, старая Бетти постоянно старалась вызывать Пегги на споръ. Но Пегги была молодая, бѣлокурая дѣвушка, очень молчаливая и съ вѣчно-опущенными глазами; она постоянно зорко слѣдила за мистеромъ Гарди, когда въ домѣ бывали гости, и не отходила отъ него ни на шагъ, когда онъ оставался одинъ. Бетти, выведенныя изъ терпѣнія молчаніемъ Пегги, обвиняла ее, даже прямо въ глаза, въ сообщничествѣ съ бариномъ, котораго она хотѣла прибрать въ свой руки; но и на это Пегги ничего не отвѣчала, а только послѣ ворчала себѣ подъ носъ.
   Если взглянуть поглубже, то и въ Альбіон-виллѣ было не менѣе элементовъ къ раздору и междоусобію, чѣмъ въ Мосгрев-коттеджѣ. И если здѣсь до сихъ поръ все было мирно, то это благодаря тѣсной дружбѣ всѣхъ членовъ семейства и отсутствію человѣка, который бы раздулъ искру пожара.
   Теперь, когда приближалось время свадьбы, одно лишь сердце Джуліи билось радостью и счастіемъ; всѣ же остальные далеко не были веселы, хотя и старались скрывать свою грусть. Мистриссъ Додъ наединѣ тяжело вздыхала, вспоминая, какою роковою разлукою кончилась ея брачная жизнь, а теперь ей предстояло разстаться съ милой дочерью, бросить ее въ невѣдомую мрачную бездну супружества. Но ея любовь къ Джуліи была безпредѣльна, потому она преклонилась передъ судьбою, и принявъ видъ, приличный предстоящему торжеству, хлопотала день и ночь, дѣлая всѣ необходимыя приготовленія.
   Оставалось всего шесть дней до свадьбы, и мистриссъ Додъ объявила, совершенно неожиданно для Эдуарда, что имъ необходимо занять пятьдесятъ фунтовъ.
   -- Пятьдесятъ фунтовъ? Зачѣмъ? Для кого?
   -- Для меня. Мнѣ нужно, отвѣчала рѣшительнымъ тономъ мистриссъ Додъ.
   -- О, если это вамъ нужно -- то для чего, смѣю спросить?
   -- Купить ей подвѣнечное платье.
   -- Я такъ и думала! воскликнула Джулія.
   -- Тотъ, кто занимаетъ, только горе наживаетъ, замѣтилъ Эдуардъ, качая головою.
   -- Но это говорится про того, а не про ту, возразила мистриссъ Додъ съ ловкостью искуснаго діалектика.-- И скажи, пожалуйста, кто слыхалъ, чтобъ молодая дѣвушка выходила замужъ безъ платья.
   -- Это правда, нагота неприлична въ рубликѣ. Но зачѣмъ молодой дѣвушкѣ не надѣть простаго, обыкновеннаго платья, и бѣлыхъ перчатокъ и не выдти замужъ безъ всякаго шума и глупостей?
   -- Ты говоришь точно мальчикъ. Я бы этого никогда не нынесла. Бѣдный ребёнокъ! и нѣжная мать съ сожалѣніемъ взглянула на бѣдную жертву братняго благоразумія.
   -- Ну, мы ее самоё спросимъ. Пускай она сама рѣшитъ. И, обернувшись къ Джуліи, онъ спросилъ: желаетъ ли она, чтобы при теперешнихъ обстоятельствахъ они входили въ долги изъ-за нарядовъ, которые она надѣнетъ одинъ только разъ.
   -- Это нечестно спрашивать ее, замѣтила со вздохомъ мистриссъ Додъ.
   Джулія покраснѣла, колебалась съ минуту; потомъ объявила, что она будетъ откровенна, и снова запнулась.
   -- Уфъ! воскликнулъ Эдуардъ: -- это -- нехорошее начало. Откровенность молодой дѣвушки -- это что-нибудь очень хитрое.
   -- Какъ ты смѣешь! воскликнула Джулія. Мистриссъ Додъ вступилась за нее и объявила, что Джулія не походитъ на другихъ молодыхъ дѣвушекъ, и что она дѣйствительно очень откровенна. Тогда Джулія продолжала:-- Еслибъ я выходила замужъ за себя или за кого нибудь, кого бы я не любила, то я бы не израсходовала ни гроша. Но я выхожу замужъ за него, и подумай только, Эдуардъ, что про него скажутъ: вишь, женился на нищей, у которой не было даже новой шляпки, бѣлаго платья и вѣнка! Такъ ужасно поразить его, бѣднаго, въ первый день... Она не кончила фразы, но устремила глаза, полные слезъ, на жестокаго тирана.
   -- Эхъ, ты гусенокъ, сказалъ онъ:-- я до этого, конечно, не допущу, и уже приготовилъ все необходимое, а именно: новую шляпку...
   -- Ахъ!
   -- Вѣнокъ...
   -- Ахъ, ты добрый мальчикъ!
   -- Четыре пары перчатокъ: двѣ бѣлыя (вѣдь одна навѣрно лопнетъ) и двѣ темненькія: зеленыя и черныя -- авось хватитъ на медовый мѣсяцъ. Все остальное должно быть сдѣлано дома.
   -- Какъ! сдѣлать ей подвѣнечное платье изъ старыхъ тряпокъ? И ты можешь быть такъ жестокъ и неблагоразуменъ?
   -- Старыя тряпки! А гдѣ же всѣ ваши восточныя роскоши? Я вижу, какъ эти великолѣпныя вещи остаются безъ всякаго употребленія.
   -- Какой же ты странный! Что прикажешь сдѣлать для невѣсты изъ шалей и индѣйской кисеи?
   -- А развѣ есть что красивѣе бѣлаго кисейнаго платья?
   -- Вѣнчаться въ кисеѣ! Да меня при одной этой мысли морозъ по кожѣ подираетъ.
   -- Коли такъ, то надѣньте побольше юбокъ, и все.
   -- Ты совершенный ребёнокъ. Кисея для этого не годится; понимаешь?
   -- А дѣлать долги кольми паче.
   Чтобъ помирить приличія съ экономіею, онъ предложилъ сдѣлать подвѣнечное платье изъ бѣлыхъ шалей. Обѣ дамы его засмѣялись. Какъ, испортить шали, которыя стоять-то пятьдесятъ гиней, для того, чтобъ не израсходовать на платье какіе нибудь полфунта. Это по истинѣ -- мужская экономія. Однимъ словомъ, какъ мать, такъ и дочь единогласно объявили, что свадьба есть свадьба и что для этого новыя вещи всегда покупались и будутъ покупаться.
   -- Новыя вещи? Да, отвѣчалъ упрямый тиранъ:-- но развѣ для этого онѣ должны быть непремѣнно только что купленными? Вы, сударыни, очень странно смѣшиваете два совершенно различныя понятія: если вы знаете, что ваши роскошныя платья лежали долгое время въ вашемъ комодѣ, то вы уже воображаете, что весь свѣтъ тотчасъ объ этомъ и догадается. Повѣрьте, это -- иллюзія. Ну, а что касается страсти бѣгать по лавкамъ, то мы легко поможемъ горю. Мама, вы только откройте мнѣ ваши шкапы и комоды, а я ужь приглажу свои волосы, напомажусь, надушусь и какъ нельзя лучше съиграю передъ вами роль прикащика въ магазинѣ: покажу вамъ всѣ товары и заломлю въ три-дорога. Такимъ образомъ мы достанемъ все, что нужно Джуліи, будемъ имѣть удовольствіе побывать въ магазинѣ и вмѣстѣ съ тѣмъ не сдѣлаемъ долга.
   Мистриссъ Додъ улыбнулась, но предложила маленькую поправку въ представленномъ биллѣ. Она покажетъ Эдуарду весь свой гардеробъ, и если это зрѣлище не убѣдитъ его въ невозможности сдѣлать изъ этихъ вещей подвѣнечное платье, то она готова ему повиноваться.
   -- Отлично, отвѣчалъ онъ:-- но выложить всѣ вещи займетъ много времени, а потому я пойду къ своему начальству за шляпкой и вѣнкомъ.
   -- Къ кому это? спросила мистриссъ Додъ.
   -- Къ одному мастеру своего дѣла.
   -- А, ты вѣрно его протежируешь?
   -- Да, вотъ оно настоящее-то слово. Ха! ха! ха! Я надѣлалъ порядочное количество деревянныхъ подсвѣчниковъ и рѣзныхъ набалдашниковъ дли палокъ. Ну, а теперь иду къ этому своему protégé взять деньги.
   Мать и дочь молча взглянули другъ на друга, а юный работникъ, промычавъ: "Soyons Де notre siècle", вышелъ изъ комнаты, насвистывая какую-то пѣсенку.
   Мистриссъ Додъ пожалѣвъ, что судьба превратила ея сына изъ ученаго въ ремесленника, отправилась вмѣстѣ съ дочерью въ свою спальню и отперла всѣ свои комоды и шкафы. Изъ одного ящика она вытащила три куска индѣйской кисеи, немного полинявшей отъ времени, изъ другаго -- большой свертокъ брюссельскихъ кружевъ и дорогой вуаль.
   -- Ну, изъ этой кисеи можно сдѣлать платье для медоваго мѣсяца, если погода будетъ хороша и мы достанемъ приличное количество юбокъ. Вотъ и моя вуаль: я въ ней вѣнчалась и все берегла ее для тебя; на ней и записка приколота съ твоимъ именемъ. Но теперь, право, мнѣ страшно, чтобъ ты ее надѣла: какъ вдругъ она принесетъ тебѣ несчастіе; подумай только, если ты такъ же, какъ я, лишишься... Мистриссъ Додъ не договорила фразы. Джулія бросилась къ ней и обвила ея шею руками.
   -- Я готова рисковать, воскликнула она.-- Если только этотъ вуаль сдѣлаетъ меня столь же любимой мужемъ, какъ вы были любимы моимъ отцомъ, то я готова надѣть его, не боясь никакихъ послѣдствій! Подъ этой вуалью мнѣ будетъ казаться, точно мой ангелъ-хранитель осѣняетъ меня своимъ крыломъ. Мама, мама, какая я гадкая, что васъ покидаю!
   Эта неожиданная вспышка прервала серьёзныя занятія. Мистриссъ Додъ упала на постель и залилась слезами; Джулія обняла ее и также расплакалась; даже Сара заголосила для компаніи. Впрочемъ, слезы -- обыкновенная принадлежность свадебныхъ приготовленій.
   Мистриссъ Додъ, однако, скоро опомнилась:
   -- Это ужь изъ рукъ вонъ глупое ребячество, сказала она:-- стыдно мнѣ плакать, отдавая замужъ мою дочь, когда столько матерей простились навѣки съ своими дѣтьми. Ну, за работу. Живѣе. А это что? И она вынула креповую китайскую шаль.
   -- Ахъ, какая прелесть, воскликнула Джулія.-- Отчего вы ее никогда не носили?
   -- Глупенькая, какая была бы тебѣ польза изъ этихъ вещей, еслибъ я вздумала ихъ носить?
   Второй свертокъ, попавшійся подъ руки мистриссъ Додъ, былъ огромный кусокъ бѣлаго поплина. При видѣ его, она сама воскликнула отъ удовольствія:
   -- Какъ я могла забыть о немъ! Вѣдь намъ этого-то именно и нужно. Твой отецъ купилъ мнѣ этотъ поплинъ въ Лондонѣ, и я сколько его еще бранила, зачѣмъ покупать такія нѣжныя матеріи, которыхъ нельзя надѣть болѣе раза. Я поцаловала эту прелесть, спрятала въ комодъ и совсѣмъ забыла объ ея существованіи. Вѣдь она хранится у меня уже по крайней мѣрѣ семь лѣтъ. Ну, колдунъ твой братъ; вотъ и нашли тебѣ, моя радость, вѣнчальное платье.
   Потомъ снова она опустила руку въ комодъ и вытащила большой свертокъ, завернутый въ нѣсколькихъ прозрачныхъ серебристыхъ бумагахъ. Это было платье изъ бѣлаго крепа, вышитое лиловымъ шелкомъ и золотомъ.
   -- Это хорошо, сказала мистриссъ Додъ: -- но гдѣ же платье съ крыльями жуковъ? А, вотъ оно.
   -- Какъ, съ крыльями жуковъ, мама? воскликнула Джулія.
   -- Да, милое дитя.
   -- А, правда, но вѣдь это настоящіе крылья. О, варварство! И какія они хорошенькія, зеленыя! Нѣтъ, я никогда не надѣну этого платья. Вотъ женская суета! Тысяча несчастныхъ животныхъ принесены въ жертву, чтобъ сдѣлать одно платье! И Джулія одной рукой прикрыла глаза, а другою замахала, чтобъ соблазнительное платье поскорѣе спрятали.
   -- Что за восклицанія такія! Никто тебя и не заставляетъ носить эти платья. Да они для этого и не годятся, но надо же тебѣ имѣть нѣсколько хорошенькихъ вещей. Я ихъ долго берегла въ своемъ комодѣ, теперь твоя очередь. Что же намъ еще нужно? Да, салопъ, но на это никогда не согласится твой тиранъ-братъ. Потому, дѣлать нечего, выбирай себѣ теплую шаль.
   Вскорѣ нашлась очень богатая шаль, и Джулія, надѣвъ ее, граціозно нагибала головку, чтобъ посмотрѣть, какъ она на ней сидитъ. Мистриссъ Додъ между тѣмъ разстилала на постели другую голубую индѣйскую шаль. Въ эту минуту дверь отворилась и красивая голова въ бумажномъ колпакѣ очень смиренно спросила: можно ли войти англійскому работнику. Его пригласили; но не успѣлъ онъ переступить порогъ, какъ Джулія сорвала съ него колпакъ. Мистриссъ Додъ, въ видѣ комплимента его уму, молча указала на постель, полную сокровищъ, хранившихся въ ея комодахъ.
   -- Ну, мама, сказалъ онъ: -- вы были нравы, а я виноватъ. Всѣ онѣ никуда не годятся.
   Мать и дочь посмотрѣли другъ на друга съ удивленіемъ.
   -- Не годятся? воскликнула мистриссъ Додъ: -- да тутъ нѣтъ ни одной вещицы, которая бы не сдѣлала чести любому приданому.
   -- Боже мой! Неужели вы хотите ее нарядить, какъ принцессу?
   -- Мы должны это сдѣлать, потому что у насъ не на что одѣть ее, какъ простую барыню.
   -- Сандрильйона, къ вашимъ услугамъ! воскликнула Джулія, и весело завертѣлась въ своей новой шали. Между тѣмъ мать вытащила изъ комода еще новый свертокъ кружевъ.
   -- Будетъ, будетъ! воскликнулъ англійскій работникъ.
   -- Нѣтъ, милый, ты разъ уже вмѣшался въ наши женскія дѣла, и мы тебя послушались; но если ты теперь скажешь еще одно слово, я обошью ея поплиновое платье крыльями жуковъ.
   -- Сдаюсь! воскликнулъ Эдуардъ: -- я ни слова болѣе не скажу; только обѣщайте мнѣ, что вы все сдѣлаете дома; вѣдь вы знаете, лучше васъ никто не умѣетъ кроить въ Баркинтонѣ. Тогда, по крайней мѣрѣ, будетъ хорошій доводъ зажать ротъ всѣмъ сплетникамъ.
   Мистриссъ Додъ согласилась, но объявила однако, что ей необходимо взять швею.
   -- Какъ бы хорошо было, еслибъ я могъ сработать вамъ платья на моемъ токарномъ станкѣ, сказалъ онъ съ улыбкою.-- Это было бы гораздо проще и скорѣе. Но я и забылъ, вотъ вамъ приношеніе моего начальства. И онъ вынулъ изъ кармана семь шиллинговъ и десять пенсовъ.
   -- Ну, посмотрите, сказала Джулія грустно:-- вѣдь это -- деньги. А я думала, что ты принесешь мнѣ шляпку.
   -- Конечно, кому какъ не мнѣ и выбирать наряды для такихъ модницъ, какъ вы съ мамою? возразилъ со смѣхомъ Эдуардъ.-- Но если хотите, я пойду съ вами въ магазинъ, и буду смотрѣть, какъ вы будете выбирать.
   -- Отлично, воскликнула Джулія.
   Эдуардъ, послѣ этого объясненія, погрозилъ кулакомъ на всѣ разложенныя сокровища и поспѣшно ушелъ работать на свое начальство, говоря что никакая свадьба безъ цвѣтовъ и ѣды не обходится, потому надо подумать и объ этомъ.
   Такимъ образомъ въ Альбіон-виллѣ теперь были двѣ мастерскія: въ комнатѣ Эдуарда и въ гостиной. Въ первой слышался шумъ токарнаго станка и стружки летѣли во всѣ стороны, покрывая полъ словно снѣгомъ; во второй же на столахъ, на стульяхъ, на полу ничего не было видно, кромѣ всевозможныхъ матерій, выкроекъ, катушекъ шелку и бумаги, сотней булавокъ и иголокъ -- все это было разбросано въ живописномъ безпорядкѣ.
   Дни проходили въ самомъ усиленномъ трудѣ, а вечеромъ всѣ собирались поболтать о предстоящемъ счастьѣ. Наконецъ насталъ и канунъ торжественнаго дня. Докторъ Самсонъ, который вызвался быть посаженнымъ отцомъ, пріѣхалъ къ самому обѣду. Обѣдъ былъ на славу, такъ что работа Эдуарда оказалась недостаточной и мистриссъ Додъ, чтобъ спасти приличія, продала платье съ жуками, отъ котораго съ такимъ ужасомъ отказалась Джулія.
   Женихъ и невѣста были совершенно счастливы, но ихъ бракъ былъ обставленъ слишкомъ печальными обстоятельствами, чтобъ предаваться шумному веселью; потому Альфредъ во все это время былъ очень серьёзенъ и только тихая радостная улыбка играла на его лицѣ. Онъ велъ себя, къ величайшему удовольствію мистриссъ Додъ, какъ подобало человѣку въ его неловкомъ положеніи: онъ поссорился съ своимъ семействомъ ради Джуліи и женился на дочери женщины, только что лишившейся мужа и пущенной по міру его роднымъ отцомъ.
   Но съ пріѣздомъ Самсона, общество Альбіон-виллы нѣсколько оживилось. Онъ видѣлъ всякіе виды въ своей жизни, но это нетолько не ожесточило его могучей, упорной натуры, а, напротивъ, придало ей чрезвычайную упругость. Онъ никогда долго не останавливался на чемъ нибудь горестномъ, а постоянно спѣшилъ перевести разговоръ на веселый или полезный предметъ. Онъ сочувствовалъ всею душою несчастью Дода, пока можно было чѣмъ нибудь ему помочь, но разъ какъ тотъ попалъ въ сумасшедшій домъ, по милости ланцета, Самсонъ оставилъ всякое попеченіе о своемъ другѣ. Думать о немъ не принесло бы ему никакой пользы. Одно настоящее имѣетъ неотразимую силу, на умъ человѣческій, прошедшія же и будущія невзгоды можно совершенно забить на минуту. Передъ вами невѣста, которая очень легко можетъ умереть первыми родами, такъ что жь -- забудьте это на время. Ея отецъ сидитъ въ сумасшедшемъ домѣ -- не вспоминайте объ этомъ въ такую минуту. Смотрите только на нѣжную красавицу, которая выходитъ замужъ за мужественнаго, благороднаго человѣка; смотрите, какъ они перекидываются украдкой взглядами, полными любви, какъ бы предвкушая будущее блаженство. Прочь всѣ горестныя мысли, искрись внно въ бокалахъ! Dum vivimus vivamus. Такъ думалъ Самсонъ, и всѣми силами старался развеселить молодёжь, и дѣйствительно дружный, веселый хохотъ раздавался въ грустномъ, печальномъ домѣ.
   Тяжело было слышать этотъ смѣхъ мистриссъ Додъ. Она долго терпѣла, но самое это усиліе скрыть свое неудовольствіе еще болѣе ее разстроивало и, наконецъ, чувствуя приближеніе истерическаго припадка, она поспѣшно вышла изъ комнаты. Запершись въ своей спальнѣ, она предалась самымъ горькимъ мыслямъ. "Какъ они могучъ быть такими жестокими и смѣяться въ домѣ моего бѣднаго Дэвида!" думала она и, слезы струились по ея щекамъ; въ первый разъ въ жизни она чувствовала себя одинокой въ цѣломъ мірѣ, ибо грустный веселому не товарищъ!
   Но недолго продолжалась эта вспышка накипѣвшаго горя; она вскорѣ отправилась въ комнату Джуліи и, не переставая плакать, занялась укладкой ея чемодановъ. Конечно, Джулія не оставила бы ее ни на одну минуту, еслибъ голова молодой дѣвушки не была занята въ это время очень тревожной мыслью: ей хотѣлось, во что бы то ни стало, помирить Альфреда съ сестрою до свадьбы. Она сидѣла въ гостиной и все раздумывала, какъ лучше приняться за дѣло.
   Наконецъ, она сѣла, что-то написала, позвонила Сару и приказала передать записку Альфреду, который сидѣлъ съ Эдуардомъ и Самсономъ въ столовой.
   Сара съ похвальною осторожностью, прежде чѣмъ войти въ комнату, приложила ухо къ замочной скважинѣ. "Если они говорятъ слишкомъ вольно, то я обожду", думала она.
   Люди, которыхъ Сара подозрѣвала въ неприличныхъ разговорахъ, просто толковали о какомъ-то документѣ.
   -- Ты нашъ попечитель, старина, сказалъ Альфредъ Эдуарду:-- такъ подпиши свое имя, а потомъ я и свидѣтели. Довольно двухъ; Самсона и Сары. Посылай скорѣе за перомъ.
   -- Нѣтъ, прежде прочтемъ.
   -- Прочесть? Зачѣмъ?
   -- Не поймаешь меня, молодецъ, чтобъ я подписалъ бумагу не прочитавъ ее.
   -- Какъ, ты мнѣ не вѣришь? спросилъ Альфредъ, какъ бы обидѣвшись.
   -- Съ большимъ удовольствіемъ; но вѣдь и ты, я думаю, долженъ мнѣ вѣрить?
   -- Вотъ вопросъ. Я вѣдь назначилъ тебя моимъ попечителемъ въ этомъ же актѣ. Ха, ха, ха!
   -- Такъ вѣрь мнѣ безъ моей подписи, а я буду вѣрить тебѣ не читая.
   Самсонъ разсмѣялся, а Альфредъ покраснѣлъ. Ему очень не хотѣлось, чтобъ читали эту бумагу; но пока онъ еще колебался, въ комнату вошла Сара съ запиской, въ которой Джулія звала его прійти къ ней въ ту же минуту. Эта записка заставила его забыть все на свѣтѣ.
   -- Ну, читайте, коли хотите, сказалъ онъ:-- одно утѣшеніе, что вы отъ этого умнѣе не будете.
   -- Развѣ написано по-латынѣ? спросилъ Эдуардъ съ неудовольствіемъ.
   -- Нѣтъ. Бывало, акты писались по-латынѣ, но этотъ языкъ никакъ нельзя было сдѣлать довольно темнымъ, такъ и стали употреблять такой неизвѣстный языкъ, называемый юридическимъ, что и самъ дьяволъ его не пойметъ.
   -- Что одинъ человѣкъ сдѣлалъ, то можетъ сдѣлать и другой, сказалъ торжественно Самсонъ: -- вы прочли и поняли; отчего же намъ не сдѣлать того же, обманщикъ.
   -- Я прочелъ? возразилъ Альфредъ:-- какъ бы не такъ, да я и за деньги не согласился бы прочесть. Увидавъ только эту чушь, я тотчасъ потребовалъ, чтобъ мнѣ ее перевели на англійскій языкъ. Авторъ исполнилъ мою просьбу и сущность всей бумаги передана мнѣ въ десяти строчкахъ, а оригиналъ, какъ видно,-- занимаетъ три большія страницы. Извлеченіе у меня въ карманѣ, прибавилъ онъ: -- но вы его никогда не увидите, въ наказаніе за вашу дерзость. Нѣтъ, попыхтите-ка надъ этой бумажкой, постарайтесь вывести изъ нея толкъ.
   И съ этими словами онъ выбѣжалъ изъ комнаты. Джулія встрѣтила его у дверей гостиной.
   -- Я хочу тебя просить кое о чемъ. Я не могу сносить мысли, что я разсорила тебя съ Джени. Ты съ нею уже не говорилъ съ недѣлю, и все изъ-за меня.
   -- Нѣтъ, радость моя, не изъ-за одной тебя.
   -- Я не знаю, но это слишкомъ жестоко. У меня есть милая, несравненная мама и Эдуардъ; а у тебя нѣтъ никого, кромѣ меня. Альфредъ, теперь удобное время: твой отецъ уѣхалъ.
   -- Будто? спросилъ совершенно равнодушно молодой человѣкъ.
   -- Да. Сара узнала отъ Бетти, что онъ уѣхалъ къ дядѣ Томасу. Я знаю, ты мнѣ не откажешь. Пойди сейчасъ къ сестрѣ и помирись съ нею.
   -- Какъ, и оставить тебя? возразилъ съ улыбкой Альфредъ.
   -- Мнѣ все равно: вѣдь ты же съ мужчинами внизу, и мы сойдемся не ранѣе чая. Извинись передъ ними, скажи правду, что я во всемъ виновата, и поскорѣе ворочайся съ доброю вѣстью.
   Альфредъ согласился.
   Она напутствовала его на дорогу совѣтами:-- Ты идешь мириться, это -- наша послѣдняя надежда на успѣхъ; помни, ты долженъ быть очень нѣженъ и терпѣливъ. Умѣрь свой пылъ. Къ тому не забывай, что ты будешь имѣть дѣло съ женщиной, а человѣкъ, подобный тебѣ, никогда не долженъ выходить изъ себя отъ словъ женщины. А главное, милый, не надѣйся на одну свою логику, а постарайся ее убѣдить болѣе дѣйствительными средствами.
   -- Хорошо; но назови эти средства.
   -- Они извѣстны -- ласка и поцалуи.... но не спрашивай у меня, гадкій.
   -- А если я успѣю, то ты покажешь мнѣ примѣръ дѣйствительности этихъ хваленыхъ средствъ?
   -- Еще бы! и она посмотрѣла ему прямо въ глаза, по тотчасъ покраснѣла, сознавъ что она обѣщала. Альфредъ схватилъ шляпу и бѣгомъ пустился въ Мосгрев-ноттеджъ.
   Не успѣлъ онъ выбѣжать изъ Альбіон-виллы, какъ изъ-за кустовъ вышелъ какой-то неизвѣстный человѣкъ и послѣдовалъ за нимъ, стараясь все время скрываться въ тѣни.
   Бетти отворила ему дверь Мосгрев-коттеджа.
   -- Мистеръ Альфредъ, воскликнула она:-- войдите. Во всемъ домѣ только я и миссъ. Баринъ уѣхалъ въ Йоркширъ, а гадкую Пегги прогнали со двора. Миссъ въ гостиной. И она повела его въ комнаты.
   Джени сидѣла и читала; увидавъ брата; она кинула книгу и бросилась къ нему на шею, съ радостнымъ крикомъ. Такая нѣжная встрѣча удивила и обрадовала ого; теперь ему было не такъ трудно исполнить свое порученіе. Онъ прямо сказалъ, что пришелъ помириться съ ней до свадьбы.
   -- Намъ очень будетъ жалко, если ты не придешь завтра въ церковь, милая Джени, прибавилъ онъ:-- не откажи намъ въ твоемъ благословеніи.
   -- Милый Альфредъ, неужели ты можешь въ этомъ сомнѣваться? Я молюсь за васъ и днемъ и ночью, и уже начинаю укорять себя за то, что была слишкомъ увѣрена въ вашей виновности и наивной невинности. То, что ты сказалъ мнѣ въ шутку, я принимаю за серьёзное. Не судите, да не будете судимы.
   -- Отчего у тебя, Джени, такіе красные глаза?
   Святая дѣвушка вмѣсто отвѣта опустила голову на плечо брата и выплакалась какъ простая смертная. Придя въ себя, она тихо промолвила: что онъ былъ ея единственный брать, котораго она любила всею душою, и ей горько было, что она не помолится на его свадьбѣ.
   Альфредъ посадилъ ее на колѣни, и покрылъ поцалуями. Въ эту счастливую минуту примиренія съ сестрою, онъ забылся и сказалъ ей все о 14,000 фунтахъ. Джени, пораженная логичностью его доказательствъ, слушала молча. Когда онъ кончилъ, она также не промолвила ли слова, только задрожала всѣмъ тѣломъ. Альфредъ понялъ, что онъ возстановлялъ дочь противъ отца.
   -- Ну, вотъ, воскликнулъ онъ: -- я и сказалъ тебѣ, а далъ себѣ слово молчать. Какъ бы то ни было, ты хоть теперь можешь оцѣнить неслыханную доброту Додовъ, которые ради насъ не преслѣдуютъ мистера Ричарда Гарди. Только сравни ихъ дѣйствія съ его, и потомъ скажи, что лучше для него же: чтобъ я женился на Джуліи, и предоставилъ мистриссъ Додъ въ пожизненное пользованіе мои десять тысячъ въ вознагражденіе за его безчестный поступокъ, или, чтобъ онъ былъ отданъ подъ-судъ какъ воръ и мошенникъ? Эдуардъ Додъ сказалъ прямо, что онъ предалъ бы его въ руки полиціи, еслибъ обличилъ его не сынъ, а кто другой.
   -- Неужели онъ это сказалъ? какой подлый, низкій этотъ міръ!
   -- Не знаю; по моему, это -- самый веселый, счастливый міръ. Все въ немъ радуется, веселится, кромѣ нѣсколькихъ больныхъ и упрямыхъ, которые навязываются на горе. Завтра я женюсь на прелестной Джуліи, а Ричардъ Гарди, убѣдившись, что мы не желаемъ ему вреда, мало-по-малу одумается и мы тогда ему скажемъ: "Мы всѣ знаемъ о 14,000 фунтахъ; только оставьте ихъ по смерти Джени; да позвольте нашему другу Доду жениться на ней, и тогда мы согласны, чтобы вы пожизненно пользовались этими деньгами." Онъ, конечно, согласится, ты выйдешь замужъ за Эдуарда и убѣдишься, что міръ оклеветанъ безчестными людьми. Въ этомъ духѣ онъ продолжалъ говорить до тѣхъ поръ, пока она вся покраснѣла и улыбнулась, но эта улыбка была грустная.
   -- Еслибъ я была увѣрена, что все это правда, сказала она наконецъ: -- я бы, кажется, рѣшилась, хотя и съ стѣсненнымъ сердцемъ, пойти на твою свадьбу. Но если я и не пойду, то все же буду тамъ присутствовать мысленно, молитвы мои и пожеланія счастья будутъ всюду сопровождать васъ. Скажи ей такъ и поцалуй ее отъ меня. Надѣюсь, что мы скоро встрѣтимся у подножіи Его престола, если намъ не суждено сойтись завтра у Его алтаря.
   Они крѣпко обнялись, и Альфредъ побѣжалъ назадъ въ Альбіон-виллу. Джуліи не было въ гостиной, только чашка холоднаго чая стояла на столѣ. Прождавъ съ полчаса, онъ вышелъ изъ терпѣнія и послалъ Сару сказать, что у него было дѣло до Джуліи. Сара отправилась наверхъ и пропала. Еще прошло нѣсколько времени, Альфредъ сталъ просить Эдуарда попытать счастья. Онъ пошелъ и точно такъ же исчезъ, словно провалился сквозь землю.
   Дѣло было въ томъ, что примѣривали подвѣнечное платье. На полу была разостлана чистая простыня и невѣста стояла на ней въ полномъ уборѣ: ея швея доканчивала на ней свою работу. Въ бѣломъ платьѣ и вуалѣ, стоя на бѣлой простынѣ, Джулія казалась прелестной картинкой на бѣломъ фонѣ. Ея глазки и щочки горѣли такимъ прелестнымъ огнемъ, такою невинною гордостью, что всякій поневолѣ заглядѣлся бы на нее.
   Кто входилъ въ эту комнату, такъ былъ очарованъ этой розой, осыпанной снѣгомъ, что -- Vestigia nulla retrorsum. Однако, Эдуардъ вырвался изъ этого заколдованнаго круга и краснорѣчиво разсказалъ Альфреду, въ чемъ дѣло.
   -- Дайте мнѣ на нее взглянуть! воскликнулъ молодой человѣкъ.
   Эдуардъ сказалъ, что надо спросить прежде позволенія у мамы. Та отвѣчала: "Никогда. Женихъ послѣдній долженъ видѣть невѣсту въ подвѣнечномъ платьѣ. Но она сойдетъ внизъ черезъ полчаса."
   Долгимъ показалось это время несчастному Альфреду, но зато судьба такъ устроила, что когда она наконецъ сошла, въ комнатѣ никого не было.
   -- Хорошія вѣсти? крикнула она издали.
   -- Отличныя. Мы -- лучшіе друзья съ ней. Она еще колеблется, но ей очень хочется прійти.
   -- Какой ты добрый, хорошій! Какъ я тебя люблю!
   Она обвила ручками его голову, и ихъ лица сошлись такъ близко, что ему стоило только нагнуться и уста ихъ встрѣтились въ долгомъ, блаженномъ поцалуѣ.
   Этотъ поцалуй былъ поворотнымъ столбомъ въ ея жизни. Съ дѣтскою невинностью, съ чистою, искреннею любовью, протянула она свои губки, но не успѣли онѣ коснуться его устъ, какъ пламенная страсть огнемъ пробѣжала по ея жиламъ; она вспыхнула, вздрогнула, отскочила и черезъ секунду спрятала свое раскраснѣвшееся лицо на его груди. Онъ нагнулся и нѣжно промолвилъ:
   -- Радость моя, ты меня боишься?
   -- Нѣтъ! Немножко. Я, право, не знаю. Я боялась, что я слишкомъ вольничала съ моимъ сокровищемъ; вѣдь ты еще не совсѣмъ мой.
   -- Нѣтъ, совсѣмъ твой и, что еще лучше, ты моя. Скажи, да?
   -- Да, сердцемъ и душою, мой собственный, собственный!
   Еще прошло нѣсколько минутъ невыразимаго блаженства, и Джулію отозвали къ мистриссъ Додъ. Ей предстояло еще запяться тряпками. Они разстались на' нѣсколько часовъ, чтобы уже потомъ никогда не разставаться.
   Альфредъ пошелъ домой. Но онъ оставался тамъ недолго; минутъ черезъ десять онъ вышелъ и поспѣшно отправился въ лучшую гостиницу Баркинтона, "Бѣлый Левъ". Онъ прошелъ прямо на конюшню, сказалъ два слова трактирному слугѣ и возвратился домой.
   Неизвѣстный человѣкъ, слѣдовавшій за нимъ изъ Альбіон-виллы въ Мосгрев-коттеджъ, и теперь не терялъ его изъ виду и проводилъ его до гостиницы. Тутъ онъ остановился, постоялъ нѣсколько времени на улицѣ, потомъ вошелъ въ гостиницу и предложилъ слугѣ роспить съ нимъ бутылку пива.

----

   Въ Альбіон-виллѣ работали до поздней ночи; наконецъ, мистриссъ Додъ настояла, чтобъ Джулія пошла спать. Она послушалась, но когда все въ домѣ успокоилось, она тихонько прокралась въ комнату матери, чтобъ провести послѣднюю ночь вмѣстѣ. Мистриссъ Додъ прижала ее къ своей груди, и дѣйствительно онѣ не разставались всю ночь.
   Утромъ Эдуардъ приготовилъ все нужное для свадебнаго завтрака, и послалъ наверхъ матери и сестрѣ только по чашкѣ кофе и сухарей. Впрочемъ, онѣ и этого не съѣли: у нихъ не было времени -- еще столько предстояло работы.
   Пробило девять часовъ, Джулія все еще одѣвалась. Сара и ея сестра причесывали ея волосы, и никакъ не могли справиться съ ея густою косою, которая грозила развалиться всякую секунду.
   -- Бѣгите за мамой! воскликнула выведенная изъ терпѣнія Джулія.
   Мистриссъ Додъ, полуодѣтая, прибѣжала на зовъ, и приказавъ распустить волосы, сама ихъ причесала, надѣла вѣнокъ и, поцаловавъ свою красавицу, отправилась доканчивать свой туалетъ. Дѣвушки принялись зашнуровывать невѣсту.
   Нетерпѣливый толчокъ въ дверь и голосъ Эдуарда застали ихъ за этой работой.
   -- Я не хочу васъ торопить. Но докторъ Самсонъ пріѣхалъ.
   Дѣвушки засуетились: когда онѣ кончили, Джулія взяла маленькое зеркальце и посмотрѣла, такъ ли ее зашнуровали.
   -- Ахъ, воскликнула она: -- я совсѣмъ кривая! Бѣгите за мамой.
   Мама снова явилась.
   -- Посмотрите, я совсѣмъ кривая, косая!
   -- Ахъ, миссъ, охота же вамъ безпокоиться, сказала очень хладнокровно Сара:-- вѣдь это только назади, и никто не увидитъ.
   -- Мама, какъ этому помочь? Неужели я уродъ?
   Мистриссъ Додъ улыбнулась, съ полнымъ сознаніемъ своего превосходства.-- Успокойся, радость моя. Это только криво зашнуровано. Нѣтъ, Сара, тянуть не поможетъ. Вотъ я такъ и думала: одну дырочку въ корсетѣ пропустили.
   -- Нѣтъ у насъ ни души кромѣ васъ, кто бы съумѣлъ сдѣлать самую простую вещь, вскрикнула съ досадою Джулія, топая ножкой.-- Кажется, есть глаза, а ничего не видятъ.
   -- Тише-тише; онѣ дѣлаютъ все, что могутъ.
   -- Я въ этомъ увѣрена; бѣдныя, онѣ невнноваты.
   -- Никто не зашнуруетъ тебя прямо, если ты не будешь стоять тихо, замѣтила мистриссъ Додъ.
   Снова толчокъ въ дверь.
   -- Я не хочу никого торопить, но подруги твои уже собрались.
   -- Ахъ! Я никогда не буду готова! воскликнула Джулія, и всѣ снова засуетились.
   -- Помилуй, еще сколько времени, сказала мистриссъ Додъ, спокойно зашнуровывая корсетъ: -- еще нѣтъ и половины десятаго. Сара, поди посмотри, пріѣхалъ ли женихъ.
   Сара пришла съ успокоительнымъ извѣстіемъ, что жениха еще нѣтъ, но экипажи пріѣхали.
   -- Слава-богу! воскликнула Джулія: -- еслибъ я заставила его ждать сегодня, то онъ могъ бы сказать: фи!
   Боясь такого страшнаго слова, Джулія стала еще болѣе торопиться. Вскорѣ туалетъ былъ оконченъ, и она торжественно объявила, что онъ можетъ теперь являться, когда хочетъ.
   Между тѣмъ, внизу безпокоились о совершенно противоположномъ. Прошло десять минуть послѣ назначеннаго срока, а женихъ не пріѣзжалъ. Эдуардъ послалъ за мистриссъ Додъ; она оставила Джулію распорядиться дорожнымъ платьемъ, и поспѣшно пошла внизъ, пришивая на ходу пуговку къ перчаткѣ. Эдуардъ встрѣтилъ ее на лѣстницѣ.
   -- Что дѣлать, мама? спросилъ онъ вполголоса: -- это, должно быть, недоразумѣніе? Вѣдь, кажется, мы рѣшили, что онъ зайдетъ за мною по дорогѣ въ церковь?
   -- Право, не знаю. Не въ церкви ли онъ?
   -- Нѣтъ; или онъ долженъ былъ за мной зайти, или я за нимъ. Но, впрочемъ, я сбѣгаю и въ церковь, тутъ два шага.
   Онъ отправился бѣгомъ, и возвратился минутъ черезъ пять.
   -- Его тамъ нѣтъ. Надо бѣжать къ нему на домъ. Чортъ бы его побралъ! Вѣрно, зачитался Аристотеля.
   Это было сказано при всѣхъ, исключая Джуліи.
   Самсонъ посмотрѣлъ на часы и объявилъ, что онъ проводитъ барынь въ церковь, пока Эдуардъ сбѣгаетъ къ Альфреду.
   -- Раздѣленіе труда, прибавилъ онъ очень любезно: -- и на мою долю выпалъ самый пріятный.
   Мистриссъ Додъ не соглашалась: она предлагала лучше обождать дома.
   -- Но, вѣдь, мы можемъ пересолить, возразилъ Эдуардъ:-- уже четверть двѣнадцатаго, а вѣдь послѣ двѣнадцати нельзя вѣнчать. Нѣтъ, право, лучше вамъ отправиться съ докторомъ. Вѣроятно, мы поспѣемъ еще прежде васъ.
   Этотъ планъ былъ принятъ, и Эдуардъ, уходя, просилъ Самсона его не ждать, если Альфредъ явится въ церковь другою дорогою. Онъ пустился бѣгомъ въ городъ, а невѣсту позвали внизъ. Встрѣченная всеобщими восклицаніями восторга, она прямо прошла въ карету и усѣлась съ двумя своими подругами, миссъ Бозанкетъ и миссъ Дартонъ; Самсонъ и мистриссъ Додъ поѣхали въ другой каретѣ, и въ половинѣ двѣнадцатаго всѣ преблагополучно достигли церкви.
   Много народу богатаго и бѣднаго собралось у паперти и въ церкви, чтобъ посмотрѣть на свадьбу красавицы миссъ Додъ, и сына такого популярнаго нѣкогда человѣка, какъ Ричардъ Гарди, который, какъ было извѣстно, противился этому браку. Собравшись уже давно, толпа начинала теряться въ догадкахъ о причинѣ такого замедленія; наконецъ невѣста явилась, и своей красотой невольно обворожила всѣхъ. Смотря на эту очаровательную головку, въ бѣломъ вуалѣ и вѣнкѣ цвѣтовъ, на которыхъ играли свѣтлые лучи апрѣльскаго солнца, нельзя было удержаться отъ восторга.
   Невѣста и пріѣхавшіе съ нею остановились у дверей; черезъ минуту къ нимъ вышелъ на встрѣчу пасторъ, и пригласилъ ихъ въ ризинцу.
   Когда они исчезли за дверьми, въ толпѣ поднялся говоръ; всѣ ожидали съ нетерпѣніемъ ихъ вторичнаго появленія.
   Въ эту минуту, въ церковь вошла прелестная молодая дѣвушка, въ скромномъ голубомъ платьѣ и бѣлыхъ перчаткахъ; она стала на колѣни, помолилась, и потомъ медленно прошла тоже въ ризницу.
   Черезъ секунду вся церковь узнала, что молодая дѣвушка была сестра жениха.
   Джулія, увидѣвъ ее, была внѣ себя отъ счастья; онѣ нѣжно обнялись.
   -- Милая-милая, Джени, какая вы добрая, хорошая. Я теперь совершенно счастлива.
   Никто изъ присутствующихъ не хотѣлъ омрачать еще ея счастья, но Джени очень естественно вскрикнула:-- гдѣ же Альфредъ?
   -- Я, право, не знаю, наивно отвѣчала Джулія: -- развѣ онъ не съ Эдуардомъ гдѣ нибудь въ этой же церкви? Я думала, мы ждемъ двѣнадцати часовъ. Мама, вы все знаете; скажите, вѣдь такъ и слѣдуетъ?
   Но посмотрѣвъ на окружающія ея лица, она тотчасъ увидѣла, что это такъ вовсе не слѣдуетъ. Особливо лицо Самсона обнаруживало сильное негодованіе; да и мистриссъ Додъ, хотя и старалась улыбнуться, повидимому была, очень разстроена. Увидѣвъ все это, невинная дѣвушка тотчасъ сообразила, что вѣроятно ея милый обходился съ нею нѣсколько вольно, и едва было не расплакалась.
   Мистриссъ Додъ, чтобъ поддержать ее, увѣряла, что это ничего, что Эдуардъ сговорился, пойти за нимъ; "По несчастью, мы это забили, и представили себѣ, что Альфредъ самъ зайдетъ къ намъ -- вотъ и все. Теперь Эдуардъ побѣжалъ въ нему."
   -- Нѣтъ, мама, возразила Джулія:-- напротивъ, Альфредъ долженъ былъ зайти за Эдуардомъ, потому что нашъ домъ на половинѣ дороги.
   -- Ты увѣрена ли въ этомъ, дитя мое? серьёзно спросила мистриссъ Додъ.
   -- Да, мама, отвѣчала Джулія, чувствуя какую-то дрожь во всемъ тѣлѣ:-- я слышала, какъ они это порѣшили.
   Дѣло принимало съ каждой минутой все болѣе и болѣе страшный оборотъ,
   Самое небо затучилось тяжелыя капли дождя съ шумомъ ударяли о крышу; часовая стрѣлка быстро подвигалась къ полудню.
   Всѣ смотрѣли другъ на друга съ отчаяніемъ.
   Вдругъ въ церкви послышался шумъ, говоръ, и храмъ божій въ одну секунду превратился въ ярмарку.
   -- Ну, славу-богу! воскликнула мистриссъ Додъ, и только что приготовилась холодно встрѣтить виновника столькихъ безпокойствъ, какъ до ея ушей долетѣлъ шопотъ: это молодой мистеръ Додъ." Дѣйствительно, въ ризницу входилъ Эдуардъ -- и одинъ. Довольно было взглянуть на него: на лбу у него выступилъ холодный потъ, лицо то чернѣло, то блѣднѣло, отъ злобы и стыда.
   -- Пойдемте домой. Сегодня не будетъ свадьбы! сказалъ онъ глухимъ, но рѣшительнымъ голосомъ.
   Молодыя подруги Джуліи закидали его вопросами, но онъ повернулся къ нимъ спиною.
   Мистриссъ Додъ знача слишкомъ хорошо лицо своего сына, чтобъ терять время на пустые разспросы."Дайте мнѣ моего ребёнка!" воскликнула она, и въ этомъ восклицаніи вылилась вся глубина материнской любви.
   Джулія вздрогнула всѣмъ тѣломъ, бросилась къ ней и, скрывъ голову у ней на груди, дико воскликнула:
   -- Закройте меня! Спрячьте все это, спрячьте!
   Всѣ засуетились. Джени повисла у ней на шеѣ: -- У меня теперь есть сестра, но нѣтъ брата, произнесла она шопотомъ. Подруги невѣсты плакали. Молодой пасторъ выбѣжалъ на улицу, и привелъ карету къ дверямъ ризницы.
   -- Садитесь скорѣе, сказалъ онъ: -- и вы избѣгнете толпы.
   -- Да благословитъ васъ Господь Богъ, мистеръ Гурдъ, произнесъ Эдуардъ, едва внятно. Онъ поспѣшно усадилъ мать и Джулію, покрытую cъ ногъ до головы шалью, спустилъ сторы въ каретѣ и они отправились домой словно съ похоронъ.
   И это были дѣйствительно похороны. Прелестнѣйшее созданіе во всей Англіи схоронило въ этотъ день всѣ свои надежды, свое счастье, свою юность.
   Пріѣхавъ въ Альбіон-виллу, несчастная дико оглянулась, какъ бы боясь, чтобъ кто нибудь ее не увидѣлъ, въ подвѣнечномъ платьѣ. Никого не было; она молча бросилась въ домъ. Сара встрѣтила ее въ залѣ съ улыбкою: -- честь имѣю поз...
   Джулія страшно вскрикнула при этомъ словѣ, звучавшемъ такой злой насмѣшкой, и бѣжала въ свою комнату. Тамъ она въ одну секунду оборвала съ себя вуаль, вѣнокъ, ожерелье и усѣяла ими комнату, прежде чѣмъ мать успѣла ее догнать. Схвативъ несчастную, терявшую уже чувства, мистриссъ Додъ бережно положила ее къ себѣ на колѣни, прислонила къ своей груди ея холодную, словно мраморъ, головку и стала нѣжно укачивать, какъ бывало во дни счастливаго дѣтства, которые уже болѣе никогда не воротятся.
   Самсонъ взялся развозить подругъ невѣсты, чтобъ этимъ оставить Эдуарда на свободѣ. Молодой человѣкъ воротился домой, умылъ лицо холодной водой, и внѣ себя отъ горя и гнѣва, но все же еще достаточно владѣя собою, отправился въ компату Джуліи и постучался.
   -- Войди, дитя мое, сказалъ разбитый горемъ голосъ его матери. Онъ вошелъ; глазамъ его представилось грустное, печальное зрѣлище. Дорожное платье и шляпка лежали на постели, какъ бы дожидая счастливой четы; подвѣнечный вуаль и вѣнокъ налялись на полу, усѣянномъ жемчугами разорваннаго на мелкіе клочки ожерелья; Джулія, съ распущенными по колѣна волосами, лежала на рукахъ матери, тяжело вздрагивая. Эдуардъ съ минуту стоялъ молча; наконецъ тяжелый вздохъ вырвался кзъ его мужественной груди.
   -- Ни слезники! Ни одной слезинки! произнесла шопотомъ мистриссъ Додъ.
   -- Умеръ или измѣнилъ? глухо застонала Джулія:-- ахъ, еслибъ я могла повѣрить, что онъ мнѣ измѣнилъ! Нѣтъ! нѣтъ! Онъ умеръ! умеръ!
   -- Скажи ей что нибудь! заставь ее заплакать! умоляла Эдуарда мать.
   -- Что мнѣ ей сказать?
   -- Правду, одну правду, отвѣчала мистриссъ Додъ: -- и надѣйся на Бога: онъ ей поможетъ. Эдуардъ сталъ на колѣни и, взявъ руку Джуліи, тихо промолвилъ:
   -- Бѣдная, милая Джу! Что лучше для тебя: чтобы онъ умеръ, или измѣнилъ тебѣ?
   -- Измѣнилъ, въ тысячу разъ лучше! съ жаромъ воскликнула несчастная дѣвушка:-- милый братъ мой, скажи, что онъ мнѣ измѣнилъ; скажи, что съ нимъ ничего не случилось.
   -- Суди сама, отвѣчалъ Эдуардъ съ едва сдержаннымъ гнѣвомъ:-- и побѣжалъ къ нему. Его не было дома. Мнѣ сказали, что онъ получилъ ночью письмо, написанное женской рукою, собралъ въ ту же минуту всѣ свои вещи, расплатился съ хозяиномъ и въ восемь часовъ утра уѣхалъ изъ города.
  

XXXII.

   При этихъ явныхъ доказательствахъ измѣны Альфреда, Джулія застонала, грудь ея начала тревожно колыхаться и наконецъ она разразилась такимъ потокомъ слезъ, что Эдуардъ сталъ упрекать себя, зачѣмъ онъ ей сказалъ это.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, это лучше, гораздо лучше, всхлипывала мистриссъ Додъ:-- только оставь насъ однѣхъ, дитя мое.
   Эдуардъ ушелъ, а бѣдная мать стала утѣшать и укачивать своего обманутаго, покинутаго ребенка. Такъ прошелъ этотъ роковой день.
   Внизу, въ столовой, все было мрачно и скучно: та, которая придавала этому дому веселость, схоронила въ этотъ день свой серебристый смѣхъ. Пышный завтракъ и цвѣты стояли на столѣ попрежнему, словно издѣваясь надъ страшнымъ несчастіемъ, поразившимъ Додовъ. Когда пришло время обѣда, Сара очистила одинъ уголокъ стола и накрыла на два прибора; Самсонъ и Эдуардъ отобѣдали въ глубокомъ молчаніи.
   Вдругъ Самсонъ неожиданно замѣтилъ на маленькомъ столикѣ, въ сторонѣ, актъ, который они должны были подписать по возвращеніи изъ церкви.
   Самсонъ углубился въ чтеніе и вскорѣ сдѣлалъ важное открытіе. Несмотря на всю трудность и запутанность языка, на которомъ былъ написанъ этотъ документъ, было ясно видно, что въ силу его Дэвидъ Додъ и жена его получали въ пожизненное пользованіе проценты съ капитала въ 10,000 фунтовъ, который по смерти ихъ переходитъ къ Джуліи и ея будущимъ дѣтямъ. Самсонъ и Эдуардъ долго перечитывали и обдумывали эту бумагу; наконецъ Самсонъ воскликнулъ:
   -- А знаете, еслибъ мой щенокъ-то подписалъ эту бумагу вчера, то онъ теперь былъ бы нищимъ.
   -- Но вѣдь онъ не подписалъ ее, возразилъ Эдуардъ.
   -- Да, но вѣдь въ этомъ виноваты вы, а не онъ; молодецъ-то былъ не прочь подписать.
   -- Это правда, и, быть можетъ, еслибъ мы принудили его къ этому вчера, то онъ сегодня не посмѣлъ бы оскорбить такъ моей сестры.
   Самсонъ неожиданно перемѣнилъ разговоръ, спросивъ, въ какую сторону Альфредъ уѣхалъ.
   -- Чортъ бы его взялъ. Я и знать не хочу. Куда бы онъ ни бѣжалъ, а мы когда нибудь да встрѣтимся, и... Эдуардъ не докончилъ фразы, но скрежетъ зубовъ и неестественный блескъ его глазъ говорилъ краснорѣчивѣе всякихъ словъ.
   -- Экіе вы дураки, молодёжь, какъ посмотрю на васъ, сказалъ Самсонъ:-- и вы туда же, а еще благоразумнѣе всѣхъ. Кончимте поскорѣе обѣдъ и пойдемте со мною.
   -- Нѣтъ, докторъ, я ѣсть не могу. Еслибъ вы только видѣли мою бѣдную сестру, то никакая бы мысль объ ѣдѣ не вошла вамъ въ голову. Чортъ съ ней! она только воротитъ мнѣ всю внутренность. И онъ оттолкнулъ тарелку и облокотился на спинку креселъ.
   Самсонъ заставилъ его выпить стаканъ вина и потомъ они оба поспѣшно отправились на квартиру Альфреда; добрый докторъ, несмотря на свои шестьдесятъ лѣтъ, бѣжалъ, какъ мальчишка.
   Они нашли хозяйку дома, окруженную любопытными; всѣ хотѣли отъ нея узнать что нибудь, но напрасно: она сама ничего не знала. Одинъ только новый фактъ вывѣдали у нея Самсонъ и Эдуардъ, именно, что Альфредъ уѣхалъ въ экипажѣ изъ гостиницы "Бѣлый Левъ",-- Ну, пойдемъ туда, воскликнулъ Самсонъ, и черезъ двѣ минуты они уже были во дворѣ "Бѣлаго Льва".
   Самсонъ позвалъ слугу; къ нему вышелъ большой, рослый мужчина.
   -- Куда вы возили молодаго Гарди сегодня утромъ? спросилъ Самсонъ громкимъ, грубымъ голосомъ.
   Слуга, казалось, былъ пораженъ этимъ неожиданнымъ вопросомъ, но, подумавъ съ минуту, отвѣчалъ:
   -- А, барина-то, изъ Мильстрита?
   -- Да.
   -- Свезъ его на сильвертонскую станцію, сэръ. Онъ очень торопился и мы живо съѣздили.
   -- Съ какимъ поѣздомъ онъ поѣхалъ?
   -- Право, не знаю, сэръ; я его оставилъ на станціи.
   -- Ну, такъ куда онъ взялъ билетъ? Что онъ сказалъ носильщикамъ, куда онъ ѣдетъ? Подумайте хорошенько, и я вамъ дамъ золотой.
   Слуга почесалъ въ затылкѣ, подумалъ нѣсколько минутъ и потомъ объявилъ, что онъ только ограбитъ ихъ, взявъ эти деньги. Какъ только баринъ заплатилъ мнѣ, прибавилъ онъ:-- я тотчасъ же уѣхалъ со станціи, и не знаю, куда и какъ онъ отправился.
   Эдуардъ далъ ему шиллингъ и, выходя со двора, замѣтилъ Самсону, что ему ненравится рожа этого человѣка; не поразспросить ли имъ лучше хозяина. Самсонъ согласился и они отправились въ домъ; но хозяина не было дома; хозяйка же сказала, что она ничего не знаетъ, но, порывшись въ книгѣ, нашла слѣдующее:
   "Коляска парой въ Сильвертонъ; взять въ Мильстритѣ въ 8 часовъ".
   -- Это, сэръ? спросила она. Самсонъ отвѣчалъ: да; но Эдуардъ замѣтилъ: -- Слуга намъ сказалъ, что онъ возилъ на сильвертонскую станцію, а не въ городъ.
   -- Нѣтъ; въ книжкѣ написано: городъ Сильвертонъ. Для насъ это все равно; станція немного далѣе города, но мы беремъ все одну цѣну.
   Наши друзья тотчасъ справились въ руководителѣ Брадшо; оказалось, что четыре поѣзда приходили въ Сильвертонъ съ различныхъ сторонъ между 8 1/2 и 9 1/2 часами. Однако, и изъ этого можно было заключить только, что Альфредъ поѣхалъ не въ Лондонъ, потому что лондонскій поѣздъ отходилъ изъ самаго Баркинтона въ 8 1/2; но зато онъ могъ уѣхать во всѣ остальные города Англіи, или даже за границу. Самсонъ погрузился въ мрачную думу.
   Послѣ долгаго молчанія, котораго Эдуардъ ни мало не пытался прерывать, онъ началъ вслухъ разсуждать:
   -- Еслибъ только можно было освѣтить этотъ хаосъ всеоживляющимъ свѣтомъ науки. Факты никогда не противорѣчивъ фактамъ; это только такъ кажется, и истинное разрѣшеніе вопроса именно и состоитъ въ соглашеніи всѣхъ фактовъ; напримѣръ, хронотермическая теорія соглашаетъ, примиряетъ всѣ несомнѣнные факты въ медицинѣ. Ну, попробуемъ отыскать причину, которая можетъ согласить фактъ добровольнаго желанія подписать извѣстный намъ документъ, и фактъ исчезновенія Альфреда.
   Эдуардъ долго думалъ и наконецъ объявилъ, что онъ такой причины не видитъ.
   -- Вы не можете пріискать причины, возразилъ Самсонъ: -- такъ я вамъ предложу нѣсколько причинъ. Положимъ, вопервыхъ, что онъ тронутъ.
   -- Какъ, съума сошелъ?
   -- О, сумасшествіе бываетъ различное. Тутъ непослѣдовательность поступковъ указываетъ на потемнѣніе умственныхъ способностей. Но правдѣ сказать, я зналъ одного молодца, который сыгралъ точно такую же штуку, и черезъ нѣсколько недѣль мы узнали, что онъ въ сумасшедшемъ домѣ.
   Эдуардъ покачалъ головою.
   -- Скорѣе у подлеца потемнѣніе въ сердцѣ, чѣмъ въ умѣ.
   Самсонъ тогда предложилъ другое разрѣшеніе таинственной загадки, которое ему казалось гораздо вѣроятнѣе.
   -- Онъ ухаживалъ за какой нибудь другой женщиной; она отказала ему; но когда увидѣла, что онъ женится на невинной, молодой дѣвушкѣ, развратная женщина написала ему, что согласна на все. Я видывалъ много женщинъ, которыя рѣшаются на гораздо больше изъ ревности, чѣмъ изъ любви, А тутъ какой соблазнъ. Однимъ ударомъ пріобрѣсти любовника почти изъ объятій жены и убить соперницу. Онъ твердо намѣревался жениться и подписать бумагу; впрочемъ, въ его годы, когда страсть заговорила -- все нипочемъ, онъ даже далъ бы тягу, еслибъ и подписалъ бумагу. Но все-таки жалко, что мы его, мошенника, не пустили по міру и не оставили за собою его денежекъ.
   -- Чортъ бы его взялъ съ его деньгами, возразилъ Эдуардъ: -- дайте мнѣ только его поймать.
   На другое утро мистриссъ Додъ оставила Джулію на минуту одну и сошла внизъ, чтобъ посовѣтоваться съ Самсономъ. Послѣ постыднаго поступка Альфреда, она рѣшилась дѣйствовать всѣми возможными средствами противъ ограбившаго ихъ мистера Гарди. Вслѣдствіе этого она показала доктору письмо Дэвида, въ которомъ упоминалось о четырнадцати тысячахъ фунтахъ, и представила пустой бумажникъ. Кромѣ того, она разсказала, какъ умѣла яснѣе, все дѣло, всѣ подозрѣнія Джуліи и откровенное сознаніе Альфреда въ преступленіи отца. Самсонъ былъ пораженъ ея разсказомъ; онъ вскочилъ со стула и заходилъ въ большомъ волненіи. Наконецъ, онъ остановился и объявилъ, что Ричардъ Гарди и не кто иной причинилъ всю вчерашнюю исторію. Ни Эдуардъ, ни мистриссъ Додъ не могли съ нимъ согласиться.
   -- Конечно, вы ничего не видите тутъ общаго! воскликнулъ онъ:-- но вы -- англо-саксонцы, а всѣ англо-саксонцы очень крѣпки въ анализѣ, но зато обобщать не мастера. Я кельтическаго происхожденія я потому умѣю обобщать. Я открылъ единство въ болѣзняхъ, и было бы смѣшно, еслибъ я не сумѣлъ найти источника всѣхъ вашихъ несчастій.
   -- Но гдѣ же звѣно, связующее всѣ эти разнородные фанты? спросила мистриссъ Додъ.
   -- А интересъ Ричарда Гарди.
   -- Письмо? возразилъ Эдуардъ.
   -- Вонъ, опять заговорилъ англо-саксонецъ, замѣтилъ Самсонъ:-- очень надо безпокоиться о подобныхъ мелочахъ. Надо обобщить, соединить слѣдующія положенія: 1) Гарди-старшій всегда противился этому браку; 2) Гарди-старшій хотѣлъ удержать за собою ваши 14,000 фунтовъ; 3) еслибъ его сынъ, знающій тайну, женился на дочери ограбленнаго имъ человѣка, то онъ постоянно былъ бы въ опасности. Изъ всего этого прямое слѣдствіе: старшему Гарди необходимо было удалить младшаго... и онъ его удалилъ. Если это не такъ, такъ я не англичанинъ.
   Несмотря на все краснорѣчіе доктора, Эдуардъ еще очень сомнѣвался въ справедливости его заключенія; но мистриссъ Додъ начала поддаваться и объявила, что ея дочь была убѣждена въ вѣрности Альфреда и подозрѣвала какое нибудь преступленіе.
   -- Что же, и это можетъ быть, возразилъ Самсонъ: -- но вѣроятнѣе всего, что старикъ подкупилъ какую нибудь развратницу и та поймала въ свои сѣти бѣднаго мальчика. Я вѣдь, господа, немного физіономистъ и глаза у меня ястребиные; могу васъ завѣрить, что у этого человѣка есть что-то страшное на душѣ. Посмотрите на его морщины на лбу. Знаете, что надо сдѣлать? Я напущу полицейскаго сыщика на нашего врага; онъ будетъ слѣдить за нимъ, за всѣми, кто имѣетъ съ нимъ дѣло, и при первой возможности мы изловимъ старую птицу -- и повѣрьте, не успѣемъ мы это сдѣлать, какъ явится и юный птенецъ. Мы возьмемъ деньги, а его, голубчика, отпустимъ въ память старой дружбы.
   Эдуардъ нашелъ, что этотъ планъ былъ изъ рукъ вонъ дикъ и неисполнимъ, а мистриссъ Додъ предложила лучше обратиться къ искусному адвокату и поступить законнымъ порядкомъ. Самсонъ разсмѣялся.
   -- Вишь, захотѣли законнымъ порядкомъ добиваться справедливости. Не забывайте, что вы имѣете дѣло не съ простымъ мошенникомъ, а съ геніемъ. Адвокаты,-- народъ слишкомъ копотливый для такого дѣла. Они начнутъ съ того, что предувѣдомятъ Гарди о представленномъ на него обвиненіи, потомъ станутъ писать бумаги, а онъ пока дастъ тягу въ Австралію. Послушайтесь меня, я -- человѣкъ практическій и безумно люблю справедливость, хотя она меня и не любитъ, иначе не било бы болѣе мошенниковъ на свѣтѣ. Предоставьте мнѣ, ужь я все обдѣлаю.
   -- Погодите, вы не должны насъ компрометировать, сказалъ Эдуардъ: -- и притомъ у насъ нѣть денегъ, чтобъ кидать на такой вздоръ, какъ полицейскіе сыщики.
   -- Я никого изъ васъ не скомпрометирую и мой сыщикъ не будетъ вамъ стоять ни гроша.
   -- Ахъ, другъ мой, сказала мистриссъ Додъ: -- вы не знаете еще всей затруднительности нашего положенія. Скажи ему, Эдуардъ, ему, если ты не хочешь, такъ я скажу. Дѣло въ томъ, что этотъ мальчикъ любитъ дочь человѣка, съ которымъ ни хотите поступить, какъ съ преступникомъ. Это подо взять все въ соображеніе. Что мнѣ дѣлать? Что мнѣ дѣлать?
   Эдуардъ вспыхнулъ.
   -- Кто вамъ это сказалъ, мама? шопотомъ произнесъ онъ:-- да, я ее люблю и признаюсь въ этомъ безъ всякаго стыда. Докторъ, прибавилъ онъ, обращаясь къ Самсону:-- я теперь вижу, что я не совѣтникъ въ этомъ дѣлѣ, и потому я во всемъ полагаюсь на васъ.
   И съ этими словами онъ вышелъ изъ комнаты,
   -- Вотъ чертовская каша, произнесъ Самсонъ:-- дѣйствительность, право, страннѣе любой сказки. Посмотрите, вотъ человѣкъ, олицетворенное благоразуміе, влюбился въ восковую куклу; братъ этой куклы обманулъ самымъ безчестнымъ образомъ его сестру, а отецъ ихъ ограбилъ ея и его мать. Вотъ и расхлебывай эту кашу.
   -- Ну, нѣтъ, Джени не восковая кукла, возразила мистриссъ Додъ:-- она -- очень достойная молодая дѣвушка, но немного странная; она принадлежитъ къ новой школѣ безпокойныхъ христіанъ, несносныхъ эгоистовъ, какихъ-то мнимыхъ больныхъ, вѣчно щупающихъ свой пульсъ.
   -- Я знаю эту болѣзнь, воскликнулъ Самсонъ: -- у больнаго сначала дѣлается горячій припадокъ и тогда онъ святой; потомъ слѣдуетъ холодный, впродолженіе котораго онъ становится хуже всякаго грѣшника. И такъ это продолжается постоянно, безостановочно, то-есть хронометрически. При томъ во всей этой горячкѣ душа не играетъ ни малѣйшей роли, ибо религія безъ сумасшествія -- самая мирная и покойная вещь на свѣтѣ.
   -- Вы слишкомъ умно говорите, другъ мой. Я знаю только, что она принадлежитъ къ той новой школѣ, которую я позволяю себѣ называть безпокойными христіанами. Они не могутъ оставить своей бѣдной души въ покоѣ ни на минуту и день и ночь бредятъ о свѣтопреставленіи. Но всего для меня хуже, что они въ уста Спасителя вкладываютъ самыя неприличныя рѣчи, полныя человѣческими страстями. Кровь просто стынетъ отъ подобнаго богохульства. Но, впрочемъ, Джени вѣдь приходила въ церковь и взяла сторону моей Джуліи, значитъ -- въ ней есть что нибудь хорошее, и потому, пожалуйста, пожалѣйте ее, когда начнете дѣйствовать противъ ея подлаго, безчестнаго отца. А теперь прощайте, докторъ; мнѣ пора воротиться къ моей бѣдной Джуліи. Еслибъ вы только знали, какую страшную она провела ночь.

-----

   Вечеромъ того же дня мистеръ Гарди возвратился изъ Йоркшира и, проѣзжая мимо Альбіон-виллы, бросилъ на нее торжествующій взглядъ. Потомъ, усѣвшись дома передъ каминомъ, онъ, какъ бы уставъ отъ долгой дороги, попросилъ чаю. Наливая его, Джени разсказала отцу, какъ Альфредъ исчезъ изъ города въ самое утро своей свадьбы.
   -- Подлецъ! воскликнулъ онъ, но потомъ прибавилъ очень сухо:-- это не мое дѣло; вѣдь не я же слава-богу устроивалъ этотъ бракъ. Признаться сказать, я всегда противился этому браку, но не до такой степени, чтобы сочувствовать подобной безчестной продѣлкѣ съ достойной молодой дѣвушкой. Къ тому, это -- страшное пятно на нашемъ имени, что особенно непріятно въ настоящую критическую минуту.
   Услыхавъ эти слова, Джени собралась съ силами и призналась, что она ходила на свадьбу.
   -- Милый папа, сказала она:-- мнѣ убѣдительно объясняли, что Доди дѣйствуютъ самымъ дружескимъ образомъ въ отношеніи къ вамъ, то-есть, по крайней мѣрѣ, они такъ убѣждены. Они думаютъ... нѣтъ, я не могу сказать, что они думаютъ. Но если они и ошибаются, то совершенно чистосердечно. Такъ-какъ васъ не было, чтобъ спросить совѣта, то я помолилась и пошла въ церковь. Простите меня, вѣдь онъ -- мой единственный братъ и другъ.
   Выраженіе лица Гарди приняло какое-то непріятное и страшное выраженіе. Но черезъ секунду, онъ какъ бы очнулся и совершенно просіялъ.
   -- Я буду съ тобою, Джени, откровененъ, сказалъ онъ.-- Еслибъ свадьба эта состоялась, то мнѣ было бы очень горько, что ты какъ бы сочувствовала черной неблагодарности, которую мнѣ оказалъ твой братъ, потому что онъ нетолько хотѣлъ жениться противъ воли отца -- это еще ничего, и дѣлается на каждомъ шагу -- но онъ еще поноситъ и клевещетъ на него. Но теперь, когда онъ измѣнилъ своему слову и оскорбилъ миссъ Додъ точно такъ же, какъ и меня, я очень радъ, что ты была въ церкви, Джени. Это покажетъ всѣмъ, что мы не имѣли никакого участія въ его постыдномъ поступкѣ. Но, что же онъ самъ говоритъ? Какую причину приводитъ?
   -- О! Это все еще тайна.
   -- Но вѣдь долженъ же онъ былъ послать какое нибудь объясненіе Додамъ.
   -- Можетъ быть, онъ и послалъ; только я ничего не слыхала. Я не смѣла показаться на глаза моей бѣдной Джуліи. Говорятъ, что она ужасно убивается; боятся за ея разсудокъ. Охъ! Если съ ней будетъ какое несчастье, то Богъ, конечно, накажетъ того, кто въ этомъ виновенъ. Помните мои слова, прибавила она съ возрастающимъ волненіемъ: -- подобная жестокость не пройдетъ даромъ и на семъ свѣтѣ.
   -- Ну, ну, будетъ, поговоримъ о чемъ другомъ, воскликнулъ съ неудовольствіемъ мистеръ Гарди.-- Какое мнѣ дѣло до его проступковъ? Онъ отрекся отъ меня, я точно такъ же отрекаюсь отъ него.
   На другой день Пегги Блакъ явилась въ Мосгрев-коттеджъ и попросила переговорить съ мистеромъ Гарди. Старая Бетти очень удивилась, презрительно смѣрила ее съ ногъ до головы и, объявивъ, что она можетъ сама о себѣ доложить, отправилась къ себѣ на кухню, Пегги затворила за собою наружную дверь, вошла въ столовую и очень жалобнымъ голосомъ начала просить извиненія у мистера Гарди за свое нехорошее поведеніе, и умолять чтобъ ее взяли еще на нѣсколько времени, въ видѣ пробы. Слезы катились градомъ по ея щекамъ.
   Гарди пожалъ плечами и спросилъ у Джени, грубила ли ей когда нибудь Пегги.
   -- Ахъ, нѣтъ, папа. Я не могу на нее бѣдную жаловаться, я за ней никогда ничего не замѣчала худаго.
   -- Ну, такъ ступай за свою работу, и смотри, не ссорься съ Бетти; она гораздо тебя старше.
   Пегги пошла за своими вещами и черезъ нѣсколько часовъ снова помѣстилась въ Мосгрев-коттеджѣ, не обращая никакого вниманія на колкости и брань Бетти.
  

Альбіон-вилла.

   На другое утро, часа въ четыре, Эдуардъ Додъ спалъ крѣпкимъ сномъ; вдругъ онъ почувствовалъ, чья-то рука прикоснулась къ его плечу; онъ вскочилъ и протеръ глаза -- передъ нимъ стояла Джулія, въ бурнусѣ и шляпкѣ.
   -- Эдуардъ, сказала она шопотомъ: -- тутъ что-то неладно. Я не могу спать и оставаться сложа руки. Его затащили куда нибудь и, можетъ быть, убили. Встань, пожалуйста, встань и пойдемъ въ полицію или куда нибудь; только пойдемъ.
   -- Хорошо, но подожди до утра; теперь еще ночь.
   -- Нѣтъ, теперь, теперь. Я никогда болѣе не выйду на улицу днемъ. Подожди! да, я съ ума сойду съ этимъ вѣчнымъ подожди, подожди!
   Рука ея горѣла, глаза дико блестѣли.
   -- Ну, сказалъ наконецъ Эдуардъ, съ тяжелымъ вздохомъ:-- ступай внизъ, я сейчасъ приду.
   Черезъ нѣсколько минутъ они дѣйствительно вышли изъ дома; ея маленькая ручка крѣпко стиснула его руку и ея маленькая ножка едва касалась земли: такъ скоро они шли. Достигнувъ полиціи, она остановилась и послала одного Эдуарда: ей страшно было смотрѣть на чужихъ людей. Полисмэнъ оказался очень смышленнымъ человѣкомъ и вникнулъ въ дѣло съ обычнымъ хладнокровіемъ опытнаго сыщика.
   Эдуардъ послѣ нѣсколькихъ минутъ вышелъ къ сестрѣ и разсказалъ свое свиданіе.
   -- Полисменъ, сказалъ онъ:-- потребовалъ посмотрѣть письмо; я замѣтилъ, что Альфредъ взялъ его съ собою. "Жаль" сказалъ онъ и заставилъ меня потомъ описать подробно наружность Альфреда и обѣщалъ сегодня же сообщить по телеграфу его примѣты въ Лондонъ, и во всѣ мѣста нашего графства.
   Джулія молча поцаловала его и они отправились домой. Подходя уже къ виллѣ, Эдуардъ сказалъ, что надзиратель былъ убѣжденъ, что съ подлецомъ ничего ни случилось и что онъ навѣрно живъ.
   -- Да благословитъ его Богъ за эти слова! Да благословитъ его Богъ.
   -- Полисмэнъ говоритъ, что Альфредъ окажется навѣрно въ Лондонѣ и, по всей вѣроятности, онъ зналъ, кто писалъ ему письмо, иначе онъ бы взялъ всѣ свои вещи. Ну, бѣдная моя Джу, постарайся и ты смотрѣть на это, какъ всѣ другіе.
   Она положила свою горячую ручку на плечо и начала говорить почти шопотомъ:
   -- Я сама вижу, что я глупая, довѣрчивая дѣвчонка; но какъ же мой Альфредъ можетъ мнѣ измѣнить? Развѣ я должна сомнѣваться въ Библіи, въ существованіи солнца? Развѣ ничего нѣтъ вѣрнаго, истиннаго на землѣ и на небѣ? О! еслибъ я только могла умереть одѣваясь къ вѣнцу, умереть, когда онъ еще, казалось, и не думалъ мнѣ измѣнять! Нѣтъ, онъ мнѣ не измѣнилъ, онъ не могъ измѣнить; какая нибудь гадкая приворожила его чѣмъ нибудь, онъ бѣжалъ отсюда подъ вліяніемъ какихъ нибудь чаръ. Онъ будетъ раскаяваться въ своемъ поступкѣ; уже, быть можетъ, и теперь раскаивается. Я очень благодарна тебѣ, Эдуардъ, и доброму полицейскому, за ваши увѣренія, что онъ живъ. Чего же мнѣ больше? Для меня онъ умеръ. Эдуардъ, уѣдемъ отсюда. Вѣдь мы должны же ѣхать, такъ поѣдемъ поскорѣе, сегодня же. Спрячьте меня куда нибудь подальше, гдѣ бы я никогда болѣе не увидала знакомаго лица.
   Слезы градомъ полились изъ ея глазъ; она продолжала идти, всхлипывая и отъ времени до времени съ жаромъ цаловала руку брата.
   Когда они входили въ ворота Альбіон-виллы, начало разсвѣтать. Джулія вздрогнула и бѣжала отъ свѣта какъ преступница. Черезъ нѣсколько минутъ она уже лежала на своей постелѣ, не переставая горько плакать.
  

Мосгрев-коттеджъ.

   Мистеръ Ричардъ Гарди спалъ гораздо лучше послѣ своего возвращенія изъ Йоркшира, и потому проснулся въ очень хорошемъ расположеніи. Онъ зналъ, что въ нѣсколькихъ шагахъ отъ него цѣлое семейство было въ несчастьѣ и горѣ, но ему до этого не было никакого дѣла; онъ весело всталъ и сѣлъ къ окну бриться, но едва поднялъ онъ бритву, какъ глаза его остановились на большой афишкѣ, прибитой на противоположной стѣнѣ. Афишка эта гласила:

"СТО ФУНТОВЪ НАГРАДЫ!"

   "11-го числа текущаго мѣсяца, мистеръ Альфредъ Гарди таинственнымъ образомъ исчезъ изъ своей квартиры, въ Мильстритѣ No 15. Есть подозрѣнія, что это -- дѣло нечистое, и потому симъ извѣщается, что вышеозначенная награда будетъ выдана всякому, кто первый извѣститъ нижеподписавшагося, гдѣ теперь находится Альфредъ Гарди или кто принималъ участіе въ его исчезновеніи".

"Александръ Самсонъ".

   "Лондонъ, Наполеоновскій Сквэръ, No 39".
  
   Увидѣвъ эту афишу, мистеръ Гарди задрожалъ всѣмъ тѣломъ, бритва чуть не выпала изъ его рукъ; онъ быстро отворилъ окошко и впродолженіе нѣсколькихъ минутъ въ изумленіи глядѣлъ на объявленіе..
   -- Нахалъ, дуракъ, вмѣшивается не въ свои дѣла, пробормоталъ онъ наконецъ, и заходилъ взадъ и впередъ по комнатѣ въ сильномъ волненіи. Кончилось тѣмъ, что онъ отправился передъ завтракомъ въ гостиницу "Бѣлый Левъ". Одна изъ афишъ Самсона красовалась на углу сосѣдняго дома. Гарди сорвалъ ее, вошелъ во дворъ гостиницы и долго толковалъ со слугою.
   Возвратившись домой, онъ засталъ Джени уже за завтракомъ.
   -- Папа, вы видѣли? воскликнула она, прежде даже чѣмъ поздоровалась съ нимъ.
   -- Что, награду-то? спросилъ онъ очень равнодушно: -- да, я замѣтилъ объявленіе у нашей двери, когда ворочался съ прогулки.
   Джени сказала, что это очень неделикатное и неприличное вмѣшательство въ ихъ дѣла.-- И потому я велѣла Пегги сорвать объявленіе, прибавила она.
   -- Ни за что на свѣтѣ! воскликнулъ Гарди, теряя все свое хладнокровіе и поспѣшно позвонилъ:-- я не хочу, чтобъ срывали это объявленіе, сказалъ онъ вошедшей Пегги.
   -- Я никогда и не думала дотрогиваться до него безъ вашихъ приказаній, сэръ, отвѣчала она, бросая на него кошачій взглядъ.
   Джени покраснѣла и видимо оскорбилась; но не успѣла Пегги выйти изъ комнаты, какъ Гарди объяснилъ ей, что приличный, или неприличный, но все-таки это былъ дружественный поступокъ со стороны доктора Самсона, и потому сорвать его объявленіе, значило принять сторону Альфреда противъ людей, которыхъ онъ такъ низко оскорбилъ. "Къ тому же, сказалъ онъ: -- зачѣмъ намъ съ тобою мѣшать розыскамъ? Какъ ни скверно онъ со мною поступилъ, но все же онъ мнѣ сынъ, и я признаюсь, не очень покоенъ на его счетъ. А, ну, какъ доктора-то сказали правду, тогда что?"
   Джени давно уже хотѣлось пойти въ Альбіон-виллу, посмотрѣть свою бѣдную подругу; теперь же къ этому желанію примѣшалось любопытство: она жаждала знать, съ согласія ли Додовъ сдѣлано это объявленіе, или нѣтъ. Потому она спросила отца, какъ онъ думалъ: могла ли она пойти къ нимъ.
   -- Зачѣмъ нѣтъ? сказалъ онъ очень весело.
   Въ сущности ему было необходимо, чтобъ Джени навѣщала Додовъ. Окруженный западнями, разставленными вѣроятно его новымъ, таинственнымъ врагомъ, явившимся въ лицѣ страннаго эксцентричнаго, но умнаго и рѣшительнаго Самсона, хитрый Гарди сдѣлался просто Макіавелемъ: такъ опасность изощрила его и то уже блистательныя способности. Между прочими орудіями защиты, онъ приготовилъ себѣ и щитъ въ лицѣ своей дочери. Все, что онъ говорилъ ей наединѣ со времени своего пріѣзда изъ Йоркшира, было говорено съ цѣлью, чтобъ Джени передала его слова Додамъ. Невинная, безпристрастная дѣвушка могла служить самымъ полезнымъ орудіемъ хитраго негодяя.
   Она тотчасъ отправилась въ Альбіон-виллу. Ее принялъ Эдуардъ, такъ-какъ мистриссъ Додъ была занята съ Джуліею; не прошло и пяти минутъ, какъ Джени выболтала все, что ей говорилъ отецъ.
   -- Онъ мнѣ сказалъ это наединѣ, по секрету, прибавила она:-- но я это повторяю для того, чтобъ примирить наши семейства и доказать вамъ, что у насъ въ домѣ никто не сочувствуетъ измѣнѣ Альфреда. Папа откровенно сказалъ, что онъ какъ ни противился этому браку, но возстаетъ противъ подобнаго низкаго поступка.
   Черезъ нѣсколько минутъ сошла внизъ мистриссъ Додъ; поцаловавъ Джени, она сказала, что Джулія не можетъ видѣть ее теперь.
   -- Я думаю, прибавила она:-- что дня черезъ два Джулія будетъ въ состояніи принять васъ, но только васъ. Ради нея теперь надо будетъ поторопиться и поскорѣе разстаться съ этими мѣстами, гдѣ еще такъ недавно она была счастлива.
   Мистриссъ Додъ не хотѣла сама начинать разговора объ Альфредѣ, но Джени, напротивъ, очень энергично стала нападать на его поступокъ. Вообще ея разговоры и посѣщеніе окончательно увѣрили мистриссъ Додъ и Эдуарда въ неосновательности подозрѣній Самсона. Они снова возвратились къ прежнему своему мнѣнію, что старшій Гарди не имѣлъ ничего общаго съ безчестнымъ поступкомъ младшаго.
   Передъ обѣдомъ къ Эдуарду зашелъ переодѣтый полицейскій и объявилъ, что онъ былъ посланъ для отобранія свѣдѣнія у слуги гостиницы "Бѣлаго Орла". Полиція знала, чего никто другой въ Баркинтонѣ не зналъ, что этотъ слуга былъ мошенникъ, уже находившійся раза два подъ судомъ, и потому онъ не посмѣлъ бы не открыть ей всей истины. Но прибывъ въ гостиницу, полицейскій узналъ, къ величайшему своему удивленію, что слуга вдругъ удалился, неизвѣстно куда,
   Это бѣгство было страшной загадкой. Видѣлъ ли онъ объявленіе, гласившее о наградѣ, или нѣтъ? Заплатилъ ли ему кто болѣе, чѣмъ Самсонъ обѣщалъ? Или это било только странное совпаденіе и онъ дѣйствительно ничего не зналъ?
   Полиція была того мнѣнія, что это не пустое совпаденіе, и потому телеграфировала въ Лондонъ его примѣты.
   Эдуардъ поблагодарилъ своего посѣтителя; но когда онъ ушелъ, молодой человѣкъ объявилъ прямо, что онъ ничего не понимаетъ въ этой запутанной исторіи.-- Да, бѣдный мальчикъ, сказала мистриссъ Додъ:-- насъ окружаютъ со всѣхъ сторонъ какія-то роковыя тайны.
   Между тѣмъ въ тѣни, незамѣтно для ихъ взоровъ, происходила борьба на смерть между двумя хитрецами, двумя равными силами.
   Подъ Гарди подкапывался человѣкъ одного съ нимъ десятка; но онъ былъ слишкомъ остороженъ, чтобъ имѣть сношенія съ Додами, пока его дѣло не совсѣмъ созрѣло.
   Подкопъ начался такимъ образомъ: однажды красивый машинистъ, жившій рядомъ съ Мосгревскимъ коттеджемъ, проходя мимо кухни, заговорилъ со старой Бетти; та отвѣчала ему очень грубо, но обратясь къ Пегги, замѣтила ей колко, что не нуждается ли она въ любовникѣ, потому что есть голодный мужчина у воротъ, который даже хотѣлъ приволокнуться къ такой старухѣ, какъ она. Пегги спросила, что онъ сказалъ ей.
   -- Да началъ съ того, чѣмъ большая часть изъ нихъ кончаетъ: онъ спросилъ меня, хорошо ли мнѣ здѣсь жить, и если нѣтъ, то онъ зналъ одного молодаго человѣка, который искалъ хорошую экономку.
   Пегги навострила уши, и черезъ четверть часа, надѣвъ новую шляпку и чистый воротничокъ, отправилась въ лавку купить спичекъ. Совершенно случайно она прошла мимо красиваго машиниста; онъ, увидѣвъ ее, улыбнулся отъ удовольствія, но не сказалъ ни слова и продолжалъ молча курить свою трубку. Однако, когда она возвращалась, онъ сталъ посмѣлѣе: остановилъ ее на минуту и насказалъ ей кучу комплиментовъ, которымъ она, казалось, нисколько не вѣрила и слушала ихъ смѣясь. Но какъ бы то ни было, черезъ сорокъ-восемъ часовъ послѣ этого перваго свиданія, ловкій машинистъ сдѣлался пламеннымъ поклонникомъ Пегги. Онъ слѣдилъ за нею во всякое время дня и ночи, и не переставалъ ей напѣвать, что онъ накопилъ очень много денегъ и могъ еще удвоить свой капиталъ, еслибъ онъ имѣлъ лавку и жену, которая могла бы сидѣть за конторкой. Пегги въ свою очередь призналась ему, что ее прогнали изъ дома за грубость, а теперь, напротивъ, хозяинъ повременамъ уже слишкомъ любезенъ.
   -- Да кто же можетъ удержаться? страстно воскликнулъ молодой человѣкъ и хотѣлъ обнять Пегги, но та успѣла его оттолкнуть.
   -- Не забывайтесь, сказала она:-- поцалуй только ведетъ ко грѣху.
   -- А вы почему это знаете? спросилъ ловкій машинистъ, съ усмѣшкой.
   -- Такъ говорятъ, отвѣчала Пегги.
   Наконецъ, однажды ночью, мистеръ Гринъ, извѣстный полицейскій сыщикъ -- ибо это былъ онъ -- обнялъ свою возлюбленную и приступилъ къ главному предмету всей этой комедіи. Онъ объявилъ ей очень ловко, что теперь можно было въ одинъ день зарубить такую сумму, которая могла осчастливить ихъ на всю жизнь и въ этомъ дѣлѣ она могла ему помочь.
   Послѣ этого вступленія онъ цѣлымъ рядомъ очень искусныхъ вопросовъ дошелъ до 14,000 фунтовъ, и вскорѣ вывѣдалъ, что между мистеромъ Гарди и его сыномъ, по поводу этихъ денегъ, былъ жаркій разговоръ, который Пегги подслушала у дверей. Продолжая такимъ образомъ примѣшивать къ страстнымъ словамъ любви хитрые вопросы, мистеръ Гринъ, наконецъ, узналъ отъ Пегги, что ея баринъ носитъ всегда въ своемъ карманѣ большой бумажникъ, который онъ, вѣроятно, ночью прячетъ подъ подушку, ибо на ней оставались слѣды. Онъ тотчасъ объ этомъ написалъ доктору Самсону, увѣдомляя его, вмѣстѣ съ тѣмъ, что теперь слѣдовало напасть на Гарди врасплохъ, и бумажникъ навѣрно найдется на немъ. Въ концѣ письма онъ прибавлялъ, что лицо Гарди имѣло то выраженіе, которое онъ постоянно замѣчалъ у джентльменовъ-мошенниковъ. Вообще его мнѣніе было -- взять отъ судьи приказъ задержать Гарди и уже поступать съ нимъ законнымъ порядкомъ.
   Самсонъ прочелъ это письмо съ большимъ удовольствіемъ, но руки у него были связаны и онъ не могъ послѣдовать совѣту Грина. Отдать Гарди подъ уголовный судъ, значило навсегда отдалить Джени отъ Эдуарда.
   Онъ телеграфировалъ Грину, чтобъ тотъ ждалъ его на станціи желѣзной дороги, и въ восемь часовъ былъ уже въ Баркинтонѣ. Отправившись вмѣстѣ въ Альбіон-виллу, они тамъ долго разсуждали съ Эдуардомъ. Наконецъ, мистеръ Гринъ и Эдуардъ согласились на планъ Самсона, но съ маленькими видоизмѣненіями. Гринъ уже подсмотрѣлъ всѣ привычки и обычаи мистера Гарди, и увѣрилъ ихъ, что онъ въ десять часовъ вечера будетъ непремѣнно гулять по большой дорогѣ. Безъ четверти десять въ комнату вошла мистриссъ Додъ, и предложила имъ поужинать. Самсонъ отказался, подъ тѣмъ предлогомъ, что у нихъ есть дѣло до одиннадцати часовъ; потомъ, сдѣлавъ знакъ другимъ, чтобъ они ей ничего не говорили о своемъ планѣ, отвелъ ее въ сторону и спросилъ: какова Джулія?
   -- Она все бредитъ, что ея Альфредъ не измѣнилъ ей, а что его убили, сказала со вздохомъ мистриссъ Додъ.
   -- Скажите ей, что черезъ часъ деньги будутъ у васъ.
   -- Деньги! Да какое ей до нихъ дѣло?
   -- Ну, такъ скажите, что къ одиннадцати часамъ мы все, узнаемъ объ Альфредѣ.
   -- Другъ мой, будьте осторожны, замѣтила мистриссъ Додъ: -- я боюсь, вы шептались о чемъ-то, когда я вошла въ комнату.
   -- У васъ очень чуткое ухо, но не безпокойтесь: насъ трое противъ одного. Подите, успокойте Джулію.
   -- Съ большимъ удовольствіемъ, отвѣчала она.
   Не успѣла она выйти изъ комнаты, какъ они всѣ отправились въ походъ. Гринъ захватилъ съ собою глухой фонарь.
   Они размѣстились и стали ждать: Гринъ у воротъ Мосгрев-коттсджа, а другіе два немного далѣе, на краю дороги.
   Пробило десять часовъ; прошло еще нѣсколько минутъ, а Гринъ все не давалъ условленнаго сигнала. Эдуардъ и Самсонъ начинали дрожать отъ холода и отъ внутренняго сознанія, что они, честные люди, брали дѣло справедливости въ свои руки, а что законъ называлъ это нарушеніемъ справедливости.
   -- Чортъ бы его побралъ, бормоталъ Самсонъ:-- если онъ сейчасъ не явится -- я убѣгу. Ужасно холодно!
   Вскорѣ послышались шаги, но сигнала все не было; это оказался какой-то поселянинъ, возвращавшійся домой изъ кабака. Не успѣлъ онъ исчезнуть изъ глазъ, какъ раздался глухой, но пронзительный крикъ. Они встрепенулись; ихъ жертва приближалась.
   Дѣйствительно, послышались медленные, тяжелые шаги, и чѣмъ они болѣе приближались, тѣмъ скорѣе бились сердца импровизированныхъ полицейскихъ.
   Наконецъ, во мракѣ ночи, обрисовалась фигура Ричарда Гарди. Онъ шелъ тихо, словно погруженный въ тяжелыя думы. Еще два шага и онъ поровнялся съ ними.
   Осторожный Гринъ условился, чтобъ прежде всего ощупали, на Гарди ли бумажникъ, и только въ такомъ случаѣ нападали на него. Поэтому прежде всего Эдуардъ набѣжалъ, споткнулся и упалъ на грудь Гарди; бумажникъ былъ на немъ.
   -- Да, шепнулъ онъ Грину, и въ ту же минуту руки Гарди были скручены на спинѣ, съ удивительной быстротою. Тогда только онъ понялъ опасность, въ которой находился, и дико крикнулъ, призывая къ себѣ на помощь.
   -- Молчи, или тебѣ будетъ худо, грозно произнесъ Гринъ.
   Гарди тотчасъ понизилъ голосъ.
   -- Не убивайте, не бейте меня, забормоталъ онъ почти шопотомъ:-- я теперь бѣдпый человѣкъ. Возьмите все, что у меня есть, вотъ тутъ, въ жилетномъ карманѣ, но пощадите мою жизнь. Вы видите, я вамъ не сопротивляюсь.
   -- Ну, ну, не разговаривай, возразилъ Гринъ, обходясь съ нимъ такъ же презрительно, какъ съ уличными мошенниками:-- не твои гроши нужны, а деньги капитала Дода.
   -- Капитана Дода? воскликнулъ Гарди, съ минутнымъ изумленіемъ.
   -- Давай бумажникъ, воскликнулъ Гринъ:-- вотъ онъ! вотъ! И онъ хлопнулъ но бумажнику; въ ту же минуту Гарди страшно взвылъ и рванулся съ неимовѣрною силою, но Эдуардъ и докторъ его удержали, а Гринъ сорвалъ съ него сюртукъ.
   Бумажника, однако, въ сюртукѣ не было. Гринъ распахнулъ жилетъ и оказалось, что онъ былъ пришитъ снаружи къ рубашкѣ.
   Гринъ оторвалъ его, и отошелъ въ сторону, попросивъ доктора и Эдуарда держать Гарди сзади, такъ чтобы онъ не могъ ихъ узнать.
   Гарди теперь стоялъ тихо, безмолвно; отчаяніе овладѣло его душою, и онъ только повременамъ повертывалъ голову, чтобы заглянуть въ бумажникъ, на который Гринъ навелъ мерцающій свѣтъ фонаря.
  

XXXIII.

   Нельзя было терять ни минуты, и потому Гринъ, высыпавъ въ шляпу все, что было въ бумажникѣ, началъ поспѣшно разсматривать и называть вслухъ каждый предметъ.
   -- Куча росписокъ.
   -- Никому ненужныхъ кромѣ меня, воскликнулъ съ жаромъ Гарди.
   -- Два миніатюра въ золотыхъ рамкахъ.
   -- Портреты моихъ дѣтей. Я не могъ отдать ихъ моимъ кредиторамъ; конечно, вы ихъ не отнимете у меня.
   -- Молчать, крикнулъ грубо Гринъ:-- гинея временъ Анны.
   -- Она принадлежала моему прадѣду, возьмите ее, но я дамъ за нее выкупъ въ пять фунтовъ. Положите гинею на мой порогъ и томъ найдете пять фунтовъ.
   -- Говорятъ -- молчать, слышишь.-- Письма, куча счетовъ и цѣлое собраніе памятныхъ записокъ.
   -- Онѣ касаются самыхъ частныхъ, семейныхъ дѣлъ; пожалуйста, не обнаруживайте моихъ семейныхъ несчастій и тайнъ. При этомъ Гарди, который въ послѣднее время немного оправился, внезапно выразилъ сильное волненіе. Альфредъ и Самсонъ, слѣдившіе за Гриномъ изъ-за плечъ своей жертвы, также видимо волновались; потому Гринъ съ удвоеннымъ вниманіемъ сталъ разбирать каждую бумажку. Авось въ нихъ, быть можетъ, найдется какой нибудь ключъ къ отысканію исчезнувшихъ денегъ. Тутъ были всевозможныя памятныя записки, биржевыя цѣни, и выписки изъ банковыхъ книгъ и проч. проч. Наконецъ, зоркій глазъ Грипа вдругъ напалъ на цифру 14... да, дѣйствительно было прописано 14,000 фунтовъ.
   -- Хорошо, сказалъ онъ, и, поднеся бумажку къ фонарю, началъ читать вслухъ:
   "Сегодня Альфредъ сказалъ мнѣ въ глаза, что я задержалъ 14,000 фунт, принадлежавшихъ капитану Доду. Мы крупно поговорили. Что бы онъ этимъ хотѣлъ сказать? Къ тотъ же день доктора Осмондъ и Вичерли очень встревожили меня извѣстіемъ, что у него маленькое разстройство въ могзу. Я прежде этого никогда не замѣчалъ; писалъ къ своему брату, прося его дать мнѣ 200 фун, ибо дѣйствительно я долженъ возвратить эту сумму почтенному семейству Додовъ, находящемуся теперь въ такомъ несчастьѣ. Мнѣ лучше...
   -- Тутъ все семейныя дѣла, перебилъ его Гарди съ достоинствомъ:-- неужели вы не окажете уваженія и семейнымъ чувствамъ?
   Гринъ продолжалъ читать съ неумолимостью судьбы: "Мнѣ лучше не противиться болѣе этому браку, а то мой родной сынъ будетъ чернить меня повсюду."
   -- Я вамъ даю слово, что тутъ денегъ нѣтъ, воскликнулъ Гардъ топая ногою.-- Все, что есть на мнѣ изъ денегъ, это въ жилетномъ карманѣ, гдѣ вы именно и не хотите смотрѣть.
   На лицѣ сыщика внезапно выразилось какое-то безпокойство; онъ закрылъ фонарь, поспѣшно сунулъ бумажникъ за пазуху Гарди, ощупалъ его всего и, чтобъ поддержать комедію, взялъ изъ жилета деньги.
   -- Только восемь желтяшекъ, сказалъ онъ презрительно своимъ товарищамъ. Потомъ, ловко сунувъ эти деньги въ пальто Гарди, повлекъ его къ воротамъ Мосгрев-коттеджа, привязалъ къ нимъ и запретилъ, подъ опасеніемъ смерти, звать помощи прежде десяти минутъ.
   -- Согласенъ, сказалъ Гарди:-- и очень вамъ благодаренъ за вашу доброту, что не изувѣчили меня.
   -- Хорошо, хорошо, голубчикъ, сказалъ Гринъ и тихонько удалился съ своими товарищами; но черезъ секунду пустился бѣгомъ; Самсонъ и Эдуардъ едва за нимъ поспѣвали. Они миновали такъ нѣсколько улицъ и переулковъ и наконецъ очутились въ маленькомъ кабачкѣ. Приведя ихъ въ особую комнату, Гривъ произнесъ шопотомъ:
   -- Подождите меня съ часокъ; мнѣ надо посмотрѣть, кто его освободитъ и дѣйствительно ли онъ такой невинный человѣкъ, какимъ онъ представляется. Въ противномъ случаѣ это -- такая шельма, что самаго чорта проведетъ.
   Неожиданный оборотъ дѣла почти очистилъ Гарди въ глазахъ неопытныхъ сыщиковъ-любителей. Эдуардъ, теперь вполнѣ увѣренный, что Альфредъ измѣнилъ его сестрѣ, спрашивалъ Самсона, почему такой подлецъ не могъ быть и клеветникомъ? Докторъ клонился къ тому же заключенію.
   Посреди этихъ разсужденій, дверь полуотворилась и рыжая голова какого-то разнощика спросила, не тутъ ли Томъ Гринъ?-- Нѣтъ, отвѣчалъ докторъ, не желая подобнаго общества:-- мы и не знаемъ даже такого молодца.
   Разнощикь расхохотался.
   -- Правда, немного людей умѣютъ его узнавать всегда и вездѣ; однако, онъ здѣсь, сэръ, и быстро снявъ рыжій парикъ и бакенбарды, незнакомецъ обратился въ Грина. Самсонъ и Эдуардъ поспѣшили выразить свое удивленіе его ловкости и искусству. Тогда онъ разсказалъ имъ, что опоздалъ нѣсколько минутъ и Гарди уже не было, такъ что онъ не видалъ, кто его освободилъ и не слыхалъ, что при этомъ было произнесено. Онъ очень сожалѣлъ объ этой неудачѣ, ибо могъ бы тогда въ одну секунду убѣдиться, справедливы ли его подозрѣнія или нѣтъ. Собесѣдники его пристали, чтобъ онъ сказалъ имъ, въ чемъ состояли эти подозрѣнія, но онъ просилъ позволенія на время умолчать о нихъ. Однако, докторъ ни за что не отставалъ и рѣшительно требовалъ откровеннаго мнѣнія Грина обо всей этой исторіи.
   -- Извольте, сэръ, сказалъ наконецъ Гринъ:-- я никогда не былъ въ такомъ ужасномъ недоумѣніи, какъ теперь, и все благодаря тому, что не видѣлъ, какъ его развязали. Однако, это все бы ничего, но вотъ одного факта уже никакъ не могу подогнать къ другимъ.
   Самсонъ и Эдуардъ спросили въ одинъ голосъ, въ чемъ дѣло.
   -- Золотые-то были намѣчены.
   Его собесѣдники снова закидали его вопросами: почему онъ это знаетъ? развѣ онъ взялъ съ собою монеты?
   -- Какъ мнѣ брать его деньги, и служить въ то же время вамъ, съ усмѣшкой произнесъ Гринъ:-- нѣтъ, мѣшать водку съ виномъ -- дѣло нездоровое, отзовется рано или поздно. Нѣтъ, я вынулъ ихъ у него изъ одного кармана и сунулъ въ другой, но въ это время я успѣлъ ихъ ощупать. Вотъ видите, господа, дѣло въ томъ, что человѣкъ на моемъ мѣстѣ долженъ имѣть нетолько острый умъ, но ястребиный глазъ, нюхъ гончей собаки, заячій мухъ и нѣжную дамскую руку. Вотъ посмотрите -- и онъ положилъ на столъ свою руку съ длинными, массивными пальцами, но бѣлую, нѣжную какъ у любой аристократки.-- Эта рука можетъ сковать любаго молодца, и вмѣстѣ съ тѣмъ, ощупаетъ слѣдъ ногтя на подмѣченныхъ картахъ. Монеты у этого мошенника были всѣ намѣчены; конечно, это -- дѣло неважное, но оно не согласуется съ другими фактами. Вы только подумайте, мы взяли врасплохъ человѣка, ничего неподозрѣвавшаго, и нашли въ его бумажникѣ всякія семейныя и частныя записки. Это все какъ и быть должно, но монеты у него были всѣ намѣчены, это зачѣмъ? Вы слышали, господа, о человѣкѣ, который, чтобъ извѣдать дно бездонной пропасти, ринулся въ нее стремглавъ? Это былъ мой прадѣдъ. Я долженъ теперь извѣдать глубину этого дѣла, во что бы то ни стало. Теперь я вижу только одно средство.
   -- Какое? спросили съ испугомъ его собесѣдники.
   -- Охъ, я боюсь и выговорить, а то пожалуй не хватитъ духу исполнить, сказалъ Гринъ:-- но будетъ сидѣть сложа руки, вамъ здѣсь не мѣсто; ступайте по домамъ, только въ одиночку: одинъ пѣшкомъ, другой на извощикѣ. Прощайте, вы меня не увидите до тѣхъ поръ, пока я не буду имѣть какой нибудь новости вамъ сообщить.
   И союзники разошлись. Эдуардъ разсказалъ своей матери обо всемъ случившемся и повторилъ, что онъ убѣжденъ въ невинности Гарди и въ томъ, что Альфредъ нетолько измѣнилъ своему слову и безчестно обманулъ его сестру, но безсовѣстно оклеветалъ роднаго отца.-- И дѣйствительно, прибавилъ онъ:-- намъ стоило только поразсмыслить, развѣ есть какое вѣроятіе, чтобъ деньги эти спаслись во время кораблекрушенія. Вѣдь въ Тизерѣ было объявлено, что Агра погибла въ нѣсколько минутъ. Намъ слѣдовало не слушаться, какъ дуракамъ, Альфреда Гарди, а написать въ контору Ллойда за справками. Я тотчасъ же и напишу, узнаю имена спасшихся пассажировъ Агры; отъ нихъ можно будетъ добиться толку.
   Мистриссъ Додъ вполнѣ согласилась съ сыномъ и сказала, что она сама напишетъ къ доброй мистриссъ Бересфордъ. Что же касается до Самсона, то онъ на слѣдующее утро уѣхалъ въ Лондонъ, очень встревоженый, но не вполнѣ убѣжденный въ справедливости мнѣнія Эдуарда. Онъ рѣшился лучше всего подождать результата дѣйствій Грина и писемъ Додовъ, и до тѣхъ поръ ничего не предпринимать. Онъ настаивалъ только на одномъ: чтобъ продолжали вывѣшивать его объявленія о наградѣ; Эдуардъ, хотя и противъ воли, долженъ былъ на это согласиться.
   Однако, нельзя взять монополію въ объявленіяхъ, и потому въ тотъ же вечеръ, только одинъ уголокъ афиши Самсона виднѣлся на стѣнахъ Баркинтона; всю ее закрывало другое громадное объявленіе:

"ПЯТЬДЕСЯТЪ ГИНЕЙ НАГРАДЫ."

   "Вчера вечеромъ въ 10 часовъ на Ричарда Гарди, эсквайра, напали три разбойника, которые шарили во всѣхъ его карманахъ, прочитали его частныя, секретныя бумаги и позволили себѣ различныя другія противозаконныя дѣйствія, имѣвшія такое пагубное вліяніе на Ричарда Гарди, что онъ слегъ въ постель. Вышеназванная награда будетъ выдана всякому, кто доставитъ свѣдѣнія, хотя объ одномъ изъ троихъ разбойниковъ. Награда будетъ выдана Томасомъ Гарди, живущимъ въ Клер-кортѣ, въ Йоркширѣ."
   Первымъ результатомъ этого объявленія было то, что къ Гарди явилась полиція. Онъ принялъ полисмэна въ постели и разсказалъ всѣ подробности дѣла. Пегги съ своей стороны свидѣтельствовала, что она слышала крикъ и вмѣстѣ съ Бетти выбѣжала на улицу, гдѣ нашла барина, привязаннаго къ воротамъ старой веревкой, которую она представила. Полиція, осмотрѣвъ внимательно веревку, взяла ее съ собою, какъ важную улику.
   При видѣ новаго объявленія, Эдуардъ остолбенѣлъ; его кинуло въ холодъ, потомъ въ жаръ. "Подѣломъ", подумалъ онъ, вполнѣ сознавая грозившую ему опасность: "мы хотѣли быть умнѣе закона и попались теперь". Эта афиша и оскорбленіе, публично нанесенное его сестрѣ, побудили его ускорить ихъ отъѣздъ изъ Баркинтона. На слѣдующій же день, въ среду, на стѣнахъ Альбіон-виллы красовались объявленіе, гласившее, что акціонеръ, мистеръ Чиппенгамъ, будетъ продавать въ будущій четвергъ мебель, посуду, хрусталь, индѣйскія шкатулки, вѣера, великолѣпныя платья и шали. Тутъ же передавалась аренда Альбіон-виллы на семнадцать лѣтъ.
   Эдуардъ между тѣмъ нанялъ квартиру въ Лондонѣ, близь Госсельенвера, гдѣ, какъ онъ вычиталъ изъ Тизера, квартиры отдавались очень дешево. Онъ бралъ съ собою только такую мёбель, которая была дѣйствительно необходима, остальное все пустилъ въ продажу. Рѣшено было, что вещи отправятся въ понедѣльникъ, мистриссъ Додъ и Джулія во вторникъ, а Эдуардъ уже по окончаніи распродажи.
   Между тѣмъ ихъ тайный союзникъ, мистеръ Гринъ, приготовлялъ въ тѣни свой окончательный ударъ. Чѣмъ болѣе, онъ обдумывалъ дѣло, тѣмъ болѣе убѣждался, что Пегги Планъ его перехитрила; она его обошла и нарочно натолкнула на этотъ бумажникъ. Если это было дѣйствительно такъ, то она была геній изъ его же родѣ, потому онъ твердо рѣшился жениться на ней, и такимъ образомъ однимъ ударомъ убить двухъ зайцевъ: вопервыхъ, онъ бы сдѣлалъ изъ нея удалаго сыщика, а въ женщинахъ-сыщикахъ чувствуется большой недостатокъ; вовторыхъ, сдѣлавшись его женою, она бы помогла ему открыть эти 14,000 ф., изъ которыхъ, конечно, хорошенькій кушъ попался бы на ихъ долю.
   Онъ приступилъ къ дѣлу слѣдующимъ образомъ: прежде всего отправился въ Лондонъ дня на два, чтобъ дать всему поуспокоиться, и занялся другими дѣлами. На возвратномъ пути онъ написалъ Пегги изъ сосѣдняго городка, что его услали неожиданно, но сердце его оставалось вѣрно своей возлюбленной. Въ концѣ письма онъ умолялъ ее выйти къ нему за порогъ въ тотъ же день, въ девять часовъ вечера, такъ-какъ онъ имѣлъ ей сообщить что-то очень важное, а о чемъ именно -- она могла догадываться по прилагаемому.
   При письмѣ было приложено обручальное кольцо.
   Въ девять часовъ эта удивительная пара влюбленныхъ сошлась у воротъ; но Пегги, казалось, была очень взволнована; она сказала, что ихъ могъ всякую минуту накрыть ея баринъ, и потому не лучше ли отойти немного подалѣе.
   -- Съ большимъ удовольствіемъ, отвѣчалъ Гринъ, но не могъ удержаться отъ улыбки:-- баринъ, да развѣ онъ не такой же вамъ слуга, какъ я? или онъ, можетъ быть, ревнуетъ?
   -- Я не знаю, что вы хотите сказать, молодой человѣкъ.
   -- Хорошо, я вамъ объясню это послѣ нашей свадьбы.
   -- Такъ долго же мнѣ придется ждать отпѣта; насъ еще вѣдь и въ церкви не окликали.
   -- Этого вовсе не нужно, я выхлопочу особое разрѣшеніе.
   -- Такъ вы баринъ что ли какой?
   -- Нѣтъ, но я могу жену свою содержать какъ барыню.
   -- Это соблазнительно, пробормотала Пегги, и пошла тише.
   Онъ началъ ей клясться въ любви, и требовалъ, чтобы она назначила день ихъ свадьбы.
   Она кокетничала съ нимъ, по не давала положительнаго отвѣта. Наконецъ, они дошли до темной мрачной аллеи, называемой аллеею любви, тогда Пегги кашлянула, и въ ту же секунду на Грина бросился толстый, здоровый полисмэнъ. Хитрая притворщица вскрикнула какъ бы отъ ужаса и удивленія.
   Гринъ захохоталъ.
   -- Хитрая же ты баба, воскликнулъ онъ:-- я теперь еще съ большимъ удовольствіемъ женюсь на тебѣ.
   Съ этими словами онъ далъ такого толчка Полисмену, что тотъ отлетѣлъ на нѣсколько шаговъ, и съ трескомъ ударился о землю; пъ ту же минуту онъ поймалъ удивленную Пегги, поцаловалъ ее налету, и бѣжалъ со всѣхъ ногъ. Черезъ нѣсколько часовъ онъ уже ѣхалъ въ Лондонъ по желѣзной дорогѣ, въ костюмѣ моднаго франта, со стеклышкомъ въ глазу.
   Изъ Лондона онъ написалъ къ Пегги письмо, въ которомъ формально предлагалъ ей свою руку. Въ концѣ онъ сообщилъ ей свой адресъ, на тотъ случай, что она одумается и перемѣнитъ свое мнѣніе о немъ и его искренней привязанности.
   Онъ вѣроятно потому называлъ свою привязанность искреннею, что она уже болѣе не была искреннею; написалъ же онъ это письмо главнымъ образомъ, чтобъ поселить раздоръ въ непріятельскомъ лагерѣ. По крайней мѣрѣ, въ его записной книжкѣ значилось:
   "Я полагаю, что деньги у Гарди; но онѣ гдѣ нибудь спрятаны, и онъ ихъ не носитъ на себѣ. Моя Пегги -- его любовница, и до тѣхъ поръ, пока они не разсорятся, это дѣло не можетъ разъясниться".
   Но торжество мистера Гарди было не совершенно полное: ему не давало покоя объявленіе Самсона, которое постоянно возобновлялось. Онъ не могъ смотрѣть на него безъ внутренняго содраганія, и конечно, еслибъ не былъ такъ остороженъ, то рвалъ бы собственноручно всѣ эти афиши. Узнавъ, однако, отъ Джени, что мисгриссъ Додъ съ дочерью уѣзжаютъ въ Лондонъ наканунѣ аукціона, а Эдуардъ вскорѣ послѣ нихъ; онъ рѣшился позволить себѣ нѣкоторыя вольности. Но и тутъ онъ поступилъ съ самымъ удивительнымъ тактомъ; въ одно утро, неожиданно для всѣхъ, оба объявленія и его собственное и Самсона, исчезли подъ огромной афишей о какомъ-то пріѣзжемъ циркѣ. Эдуардъ не обратилъ на это никакого вниманія: онъ былъ слишкомъ занятъ аукціономъ, но, по всей вѣроятности, видѣлъ съ удовольствіемъ уничтоженіе объявленія Гарди.
   Къ понедѣльникъ утромъ, Пегги принесла, какъ обыкновенно, связку писемъ. Одно изъ нихъ было написано рукою Альфреда.
   -- Папа, папа, отъ Альфреда! воскликнула Джени, схвативъ письмо.
   Гардя распечаталъ его очень хладнокровно, но скоро это хладнокровіе исчезло.
   -- Разбойникъ! воскликнулъ онъ.-- Повѣришь ли, Джени, онъ меня же обвиняетъ въ своемъ безсовѣстномъ поступкѣ.
   -- Покажите мнѣ письмо.
   Гарди протянулъ руку, но потомъ отдернулъ ее.
   -- Нѣтъ, моя милая, сказалъ имъ: -- тебя слишкомъ огорчатъ его непочтительныя выраженія. Я прочту тебѣ на выборъ нѣсколько словъ: "кажется, и слѣдовало ожидать, чтобъ сынъ подлеца сдѣлался самъ подлецомъ. Вы украли ея деньги, я укралъ ея любовь, которой вполнѣ недостоинъ". Каково!
   -- Несчастный! воскликнула Джени: -- нѣтъ-нѣтъ, не давайте мнѣ этого письма, я не могу его читать. Но гдѣ онъ?
   -- Письмо писано изъ Парижа. Посмотри; и онъ показалъ ей заголовокъ.
   -- Но онъ говорить, что въ тотъ же день возвращается въ Лондонъ, и требуетъ отъ меня немедленной передачи его капитала. Ну, все же онъ живъ, а признаться сказать, нашъ добрый другъ Самсонъ, со своимъ объявленіемъ, порядкомъ меня напугалъ.
   -- Бѣдный папа! промолвила Джени, со слезами на глазахъ.
   -- Не жалѣй меня, возразилъ Гарди: -- теперь я знаю, что онъ здоровъ, и повѣрь, скоро о немъ совсѣмъ позабуду. У меня только одно дитя, которое меня любитъ, и которое я люблю.
   -- Да-да, милый папа, я васъ люблю, и всегда буду любить васъ и слушаться. Она вскочила, и подбѣжавъ къ отцу, обняла его; когда и она снова усѣлась на мѣсто, Гарди долго смотрѣлъ на нее, и на его безжалостныхъ глазахъ показались слезы. Сердце у него дрогнуло: ему стало больно, что онъ долженъ обманывать даже единственное созданіе, любившее его.
   Но это горькое чувство въ одну секунду прошло, и онъ съ удовольствіемъ увидѣлъ, какъ Джени одѣлась и отправилась въ Альбіон-виллу передать все слышанное.
   Онъ также вышелъ вслѣдъ за нею, но пошелъ въ противоположную сторону, чтобъ не подумали, что онъ за нею слѣдитъ.
   Онъ былъ въ очень хорошемъ настроеніи духа: онъ чувствовалъ себя въ положеніи полководца, который, отбивъ нѣсколько жестокихъ натисковъ, велѣлъ бить походъ и выступать впередъ. Онъ чувствомалъ даже какую-то удивительную физическую силу, бодро шелъ по іюлямъ, и радостно вдыхалъ въ себя благоуханный воздухъ. Конечно, онъ не могъ уничтожить всѣхъ слѣдовъ своего позора и наткнулся на нѣсколько предметовъ, которые могли бы совершенно разстроить не столь твердаго человѣка. Онъ встрѣтилъ сначала Макслея, съ дикими глазами, налитыми кровью, который съ остервененіемъ билъ палкою о какой-то камень, между тѣмъ какъ мальчишки закидывали его грязью; немного далѣе, ему попалась навстрѣчу телега, въ которой старикъ-докторъ Фельпсъ возвращался въ Баркинтонъ, чтобъ кончить свои дни въ богадельнѣ. Но для нашего Макіавеля эти встрѣчи были нипочемъ; онъ прошелъ мимо, не обративъ на нихъ никакого вниманія: такъ синее море не думаетъ, не горюетъ о погубленныхъ имъ корабляхъ.
   Онъ возвратился домой къ завтраку, но Джени не было. Тѣмъ лучше: значитъ, у ней будетъ огромный запасъ новостей. Онъ взялъ "Times" и занялся курсомъ на перувіанскіе банковые билеты.
   Вдругъ раздался сильный толчокъ въ парадную дверь и черезъ минуту послышался голосъ Пегги и какого-то незнакомца. Въ коридорѣ застучали поспѣшные шаги, дверь съ шумомъ отворилась и влетѣлъ молодой человѣкъ, блѣдный какъ смерть. Онъ устремилъ свой безсознательный взглядъ на Гарди, зашевелилъ губами, но не могъ ничего выговорить.
   Это былъ Эдуардъ Додъ.
   Гарди всталъ и приготовился дать мужественный напоръ новому натиску врага.
   -- Бѣгите къ намъ, скорѣе! скорѣе! воскликнулъ наконецъ Эдуардъ.
  

XXXIV.

   Возвратимся немного назадъ.-- Джени Гарди нашла въ Альбіон-виллѣ страшный хаосъ, тамъ все было опрокинуто вверхъ дномъ, какъ обыкновенно бываетъ передъ аукціономъ. Вся столовая была загромождена мебелью и коврами; здѣсь долженъ былъ происходить аукціонъ. Въ сѣняхъ поставлены были ящики и всевозможные узлы для отправки въ Лондонъ. Эдуардъ безъ сюртука, запыленный, усталый, завязывалъ, сколачивалъ эти вещи.
   Сердце Джени дрогнуло при видѣ столь близкаго отъѣзда. Она глубоко вздохнула и, чтобъ скрыть свое волненіе, поспѣшно разсказала о причинѣ своего прихода. Услыхавъ, что есть письмо отъ Альфреда, Эдуардъ побѣжалъ за матерью, и та повела Джени къ своей бѣдной дочери.
   Отворивъ тихонько дверь въ комнату Джуліи, Джени увидала передъ собою ту, которую она пришла утѣшить, а, быть можетъ, еще болѣе опечалить.
   Какая перемѣна! Вмѣсто, веселой, шумной красавицы, передъ нею сидѣла блѣдная, больная дѣвушка, въ каждой чертѣ которой было написано, что жизнь ей постыла; голова ея лѣниво покоилась на одной рукѣ, другая висѣла какъ тряпка; подлѣ, на полу, валялась только что начатая работа. Картина эта была самая жалкая; такъ умираетъ подстрѣленная птичка, такъ блекнетъ надломанный цвѣтокъ.
   Она не шевельнулась при входѣ Джени. Она сидѣла такъ по цѣлымъ часамъ, неподвижно, молча, словно мраморная статуя.
   Сердце Джени облилось кровью; она тихонько подошла къ ней, положила ей руку на плечо и сказала торжественнымъ тономъ:
   -- Наши земныя испытанія, какъ они ни горьки намъ кажутся, только минутныя, и они отворитъ намъ врата царствія небеснаго.
   Джулія подняла голову, и онѣ крѣпко поцаловались.
   Тогда Джени начала утѣшать ее тѣми благодатными словами писанія, которыя во время счастія и веселія намъ кажутся пустыми звуками, а во дни горя и несчастія, когда тѣло наше страждетъ и сердце обливается кровью, въ тѣ дни слова эти свѣтятъ во мракѣ, окружающемъ насъ, словно путеводная звѣзда.
   Джулія тяжело вздохнула.
   -- Охъ! промолвила она: -- какія утѣшительныя слова. Но я недостойна ихъ. Ты мнѣ показываешь вѣрный путь къ истинному счастью, но я не хочу бить счастливой; я хочу, чтобъ онъ былъ, счастливъ. Еслибъ ангелы небесные теперь перенесли меня прямо на лоно авраамово, я была бы несчастлива при мысли, что онъ будетъ мучиться вѣчно. Я была бы тамъ такъ же несчастлива, какъ здѣсь. О! Джени, когда милосердный Богъ захочетъ меня утѣшить, онъ пошлетъ мнѣ извѣстіе, что онъ живъ; до тѣхъ поръ для меня всѣ слова напрасны, даже слова Библіи.
   -- Скажите ей вѣсть, которую вы принесли, вполголоса промолвила мистриссъ Додъ.
   -- Милая Джулія, начала Джени:-- твои опасенія преувеличены. Альфредъ живъ, мы имѣемъ о немъ извѣстіе.
   Джулія вздрогнула, но не сказала ни слова.
   -- Мы получили отъ него письмо, сегодня.
   -- А! Онъ тебѣ писалъ?
   -- Нѣтъ, папѣ.
   -- Я не вѣрю. Отчего онъ писалъ ему, а не кому другому?
   -- Но я видѣла письмо, имѣла его въ своихъ рукахъ.
   -- Ты читала его? воскликнула Джулія дрожа, какъ осенній листъ.
   -- Нѣтъ, но я прочла адресъ, число, и видѣла его почеркъ. Папа мнѣ предлагалъ прочесть все письмо, но сказалъ, что оно полно ругательствъ на него, потому я и не хотѣла читать. Для тебя же я могу сейчасъ достать его, если хочешь.
   Мистриссъ Додъ поблагодарила ее за такую доброту, но попросила, не можетъ ли она теперь же сообщить имъ содержанія этого письма.
   -- Да, мистриссъ Додъ, папа прочелъ мнѣ большую его часть. Альфредъ въ Парижѣ, но возвращается въ Лондонъ и проситъ папу представить ему деньги и счети по опекѣ. Вѣдь папа -- одинъ изъ его опекуновъ.
   -- Ну; возразила мистриссъ Додъ:-- а ничего тамъ не было... о-о...
   -- Какъ же, было, но я не могу... развѣ только для Джуліи... онъ пишетъ: "Неудивительно, что сынъ подлеца сдѣлался самъ подлецомъ. Вы украли ея деньги, я укралъ ея сердце и..." Нѣтъ, я не могу болѣе, не могу.
   И она залилась слезами.
   Мистриссъ Додъ обняла ее, вполнѣ сочувствуя ея дочерней привязанности; поэтому, занявшись Джени, она и не обратила вниманія, какъ подѣйствовало это извѣстіе на ея дочь.
   Но черезъ минуту, когда онѣ обернулись, Джулія стояла, гордо выпрямившись, во весь ростъ; въ глазахъ ея, въ каждой чертѣ ея лица блестѣла злоба и оскорбленья гордость.
   -- Спасибо, ты меня утѣшила, воскликнула она съ дикимъ одушевленіемъ.-- Мама, придетъ день, когда я буду его ненавидѣть и презирать столько же, сколько ненавижу и презираю себя, за каждую слезинку, которую я пролила ради него.
   Онѣ старались ее успокоить, но напрасно: страшное чувство злобы овладѣло несчастной, молодой дѣвушкой, и надо было ему излиться, во что бы то ни стало. Она покраснѣла, побагровѣла, крупныя, хладныя слезы ненависти текли по ея пылающимъ щекамъ и она едва слышно шептала сквозь стиснутые зубы:-- У меня въ жилахъ течетъ не молоко; вы видѣли, какъ я могу любить; теперь увидите, какъ я могу ненавидѣть! И съ этими словами, она гордо вышла изъ комнаты.
   Мистриссъ Додъ еще разъ поблагодарила Джени за теплое участіе, выказанное ею къ ихъ горю, и сказала, что она чувствуетъ себя обязанной прочесть ей нѣсколько писемъ, полученныхъ ею въ то утро.
   Письма эти были отъ мистриссъ Бересфордъ и мистера Грея, въ отвѣтъ на справку о 14,000 фунтахъ. Шарпъ былъ въ морѣ; а Бэлисъ утопалъ, потому ни тотъ, ни другой не могъ отвѣчать.
   Мистриссъ Бересфордъ писала, что она рѣшительно ничего не знаетъ объ этихъ деньгахъ.
   Мистеръ Грей, напротивъ, увѣдомлялъ, что онъ положительно знаетъ, что капитанъ Додъ во время командованія Агрою имѣлъ при себѣ нѣсколько тысячъ фунтовъ. Доказательствомъ его словъ служитъ тотъ фактъ, что индѣецъ, бывшій въ услуженіи мистриссъ Бересфордъ, пытался украсть эти деньги, но былъ пойманъ, что, однако, было изъ деликатности скрыто отъ его барыни. Что же касается того, были ли спасены деньги во время кораблекрушеніи, то это зависитъ отъ того, носилъ ли ихъ капитанъ на себѣ или нѣтъ. Если носилъ, то они могли спастись; если нѣтъ, то, безъ всякаго сомнѣнія, пропали, ибо онъ оставилъ корабль послѣдній, когда уже все было поглощено волнами.
   -- Наше мнѣніе, то-есть мое и Эдуарда, прибавила мистриссъ Додъ:-- что депьги пропали; вы можете сказать это вашему отцу.
   Джени поблагодарила мистриссъ Додъ и выразила, что она вполнѣ раздѣляетъ ихъ мнѣніе.
   Черезъ нѣсколько времени Джулія воротилась въ комнату, спокойная, но очень блѣдная. Она сѣла подлѣ Джени и смиренно промолвила:
   -- Милая Джени, помолись со мною. Помолись, чтобъ я не ненавидѣла, это -- грѣхъ; помолись, чтобъ я не любила: любовь сведетъ меня съ ума отъ горя.
   Мистриссъ Додъ съ утонченнымъ женскимъ тактомъ удалилась изъ комнаты.
   Тогда Джени, оставшись наединѣ съ своей несчастной подругой, нашла въ своей вѣрѣ краснорѣчивыя, вдохновенныя слова утѣшенія...
   Вмѣстѣ съ религіею, гордость и самоуваженіе сильно дѣйствовали на убитое горемъ сердце молодой дѣвушки; освободившись отъ страшнаго опасенія смерти своего возлюбленнаго, она начала теперь сознавать всю глубину нанесеннаго ей оскорбленія.
   -- Я никогда не унижусь до такой степени, чтобъ сохнуть по любовникѣ другой женщины, говорила она:-- я начну снова исполнять свои обязанности въ другой сферѣ и мало по малу пріучусь по старому смотрѣть всякому прямо въ глаза. Я не одна на свѣтѣ: у меня есть мать и спаситель міра, Христосъ.
   Слезы текли ручьями по ея щекамъ. Джени молча слушала и, давъ ей немного успокоиться, сказала:
   -- Начни сейчасъ свою новую жизнь, и пойдемъ со мною по больнымъ. Пойдемъ со мною; вѣдь и я несчастлива въ своей плотской любви. Мы увидимъ, сколько есть несчастныхъ больныхъ, страждущихъ, а мы съ тобою здоровы; сколько есть голодныхъ, а мы сыты; сколько есть невѣдущихъ слова божія, а насъ освѣщаетъ свѣтъ евангельскаго ученія.
   -- Ахъ, еслибъ я только имѣла довольно силы! воскликнула Джулія.-- Пойдемъ, я буду стараться.
   Она поспѣшно надѣла шляпу и твердо вышла изъ дверей; но тутъ она покраснѣла, задрожала отъ стыда и просила Джени для перваго раза погулять только въ саду; та согласилась, говоря, что всякое дѣло трудно сначала.
   Свѣжій воздухъ, окружающая природа -- все какъ бы воскрешало Джулію къ новой жизни.
   -- Ангелъ мой! воскликнула она почти съ стариннымъ одушевленіемъ: -- ты меня спасла. А мнѣ было гадко въ той душной, темной комнатѣ.
   Онѣ погуляли съ полчаса и Джени начала прощаться, говоря, что ее отецъ ждетъ. Джуліи било очень жаль съ ней разстаться и она почти безсознательно проводила ее до воротъ; это былъ большой шагъ впередъ.
   -- Маѣ никогда не было такъ жаль съ тобой разставаться, сказала она.-- Когда ты придешь опять? Мы завтра уѣзжаемъ. Конечно, мнѣ бы не слѣдовало тебя удерживать, но мнѣ кажется, точно мой ангелъ-хранитель улетаетъ отъ меня.
   -- Мнѣ надо идти, отвѣчала Джени, съ улыбкой:-- но у тебя есть утѣшитель гораздо лучше меня. Смирись передъ всесильной рукой Господа! Она всегда милосердна, хотя и кажется, ниспосылаетъ иногда невыносимыя мученія. Молись, чтобъ вѣра твоя укрѣпилась и скажи въ своемъ сердцѣ вмѣстѣ со мною: "Веди меня Господи по пути, его же не вѣмъ".
   Онѣ крѣпко поцаловались и Джулія, смотря вслѣдъ уходившей подругѣ, невольно прослезилась.
   Въ эту минуту по дорогѣ шелъ Макслей, весь въ грязи и крови, преслѣдуемый цѣлой ватагой мальчишекъ.
   Джени была поражена этимъ дикимъ зрѣлищемъ и пошла къ нимъ навстрѣчу, чтобъ унять ребятишекъ. Но Макслей бросился на нее какъ дикій звѣрь и принялся безжалостно колотить ее по головѣ и плечамъ своей тяжелой валкой.
   Мальчишки подняли страшный гамъ, но ничѣмъ не помогли несчастной дѣвушкѣ. Джулія, съ изступленнымъ крикомъ: "злодѣй, злодѣй!", бросилась къ Макслею и схватила его за руку. Онъ невольно пересталъ бить Джени, которая какъ снопъ повалилась на землю. Сумасшедшій былъ совершенно ошеломленъ грознымъ голосомъ молодой дѣвушки и неестественнымъ блескомъ ея глазъ. Но скоро ея пламенное мужество стало исчезать и Макслей, замѣтивъ, что страхъ начинаетъ брать надъ ней верхъ, схватилъ и ее за плечо, бросилъ передъ собою на колѣни и высоко занесъ свою палку. Джулія вскрикнула и закрыла глаза руками, чтобъ не видать смерти, какъ вдругъ мимо нея пронеслась какая-то грозная фигура и однимъ ударомъ положила Макслея на землю. Это былъ Эдуардъ Додъ, услыхавшій изъ дома жалобные крики. Но сумасшедшіе не сознаютъ боли. Макслей вскочилъ и бросился съ новою яростью на Эдуарда; тотъ отступилъ шагъ назадъ и снова ударилъ его прямо въ лицо. Онъ зашатался, палка выпала изъ его рукъ. Эдуардъ схватилъ ее, и когда Макслей во второй разъ кинулся на него, онъ налету нанесъ ему палкой такой ударъ въ голову, что несчастный опрокинулся навзничъ и лежалъ недвижимо, не произнеся ни единаго звука; кровь лилась изъ его ранъ ручьями.
   -- Не убивайте его, не убивайте! кричали десятки голосовъ.
   При первыхъ еще крикахъ со всѣхъ сторонъ началъ сбѣгаться народъ.
   -- Зачѣмъ нѣтъ? воскликнулъ твердо Эдуардъ; потомъ онъ нагнулся надъ своей возлюбленной Джени и поднялъ ее на руки, какъ маленькаго ребёнка. Ея шляпка была сломана, глаза закатились и кровь струилась по блѣднымъ щекамъ.
   Бѣдный Эдуардъ былъ пораженъ, уничтоженъ.
   -- Джени, милая Джени, ты спасена, не бойся! едва могъ онъ промолвить.
   Она узнала милый голосъ.
   -- О, Эдуардъ! нѣжно произнесла она и застонала отъ боли, прижавшись головкой къ его мужественной груди.
   Онъ молча понесъ ее домой.
   Бѣдный старикъ-докторъ, ѣхавшій какъ разъ вслѣдъ за Макслеемъ, видѣлъ всю эту страшную сцену и поспѣшилъ на помощь. Онъ бывалъ на воинѣ и видывалъ на своемъ вѣку много раненыхъ и мертвыхъ. Онъ снялъ шляпку съ несчастной Джени, осмотрѣлъ ея голову и серьёзно задумался.
   Черезъ минуту приготовили въ гостиной постель, открыли всѣ окна и двери, и пока мистриссъ Додъ, Джулія и докторъ хлопотали около избитой молодой дѣвушки, Эдуардъ бросился бѣгомъ въ Мосгрев-коттеджъ.

-----

   -- Мнѣ бѣжать въ вашъ домъ? зачѣмъ? спросилъ Гарди, съ большимъ достоинствомъ..
   -- Ахъ, сэръ, несчастье, страшное несчастье. Бѣгите спорѣе. Злодѣй ранилъ ее тяжело, очень тяжело.
   -- Ее! кого? воскликнулъ Гарди, начиная безпокоиться.
   -- Джени, вашу дочь, а вы еще тутъ разсуждаете.
   Гарди смутился, схватилъ шляпу и послѣдовалъ за нимъ, дрожа всѣмъ тѣломъ.
   Когда они поровнялись съ мѣстомъ, гдѣ произошла роковая сцена, тамъ уже-никого не било, толпа потащила Макслея въ больницу. Но на землѣ стояла цѣлая лужа крови, словно тутъ была бойня быковъ.
   Несчастный отецъ, завидя эту кровь, взвизгнулъ и зашатался.
   Эдуардъ схватилъ его за руку.
   -- Нѣтъ! воскликнулъ онъ, понявъ весь ужасъ Гарди:-- нѣтъ, это, слава-богу, не ея кровь. Это -- кровь сумасшедшаго злодѣя, я нанесъ ему ударъ его собственной палкою.
   -- Да благословитъ васъ Господь, молодой человѣкъ! Надѣюсь, вы его убили?
   -- Будьте милосердны и тогда, быть можетъ, Господь окажетъ и намъ милость и не отниметъ у насъ этого ангела.
   -- Вы правы, добрый юноша. Не думалъ я найти въ вашемъ домѣ такого друга.
   -- Не обманывайте себя, произнесъ сквозь зубы Эдуардъ: -- я не о васъ думаю... я ее люблю, прибавилъ онъ какимъ-то судорожнымъ голосомъ.
   При этой неожиданной, унизительной для себя, вѣсти, Гарди невольно остановился. Но они были уже у воротъ и Эдуардъ толкнулъ его впередъ. Въ дверяхъ онъ снова остановился: ему тяжело было войти въ домъ, въ которомъ царили, по его милости, горе и нищета.
   Но онъ долженъ былъ войти. Его судьба привела въ этотъ домъ.
   Въ корридорѣ его встрѣтила женщина, мужъ которой сошелъ сьума по его милости, и эта женщина теперь смотрѣла на него съ нѣжнымъ сочувствіемъ, плакала о его горѣ, протягивала ему руку, точно примиряющій ангелъ.
   -- О, мистеръ Гарди! едва слышно произнесла она и повела пораженнаго, уничтоженнаго Гарди въ комнату, гдѣ лежала его умирающая дочь.
  

ХXXV.

   Письмо, которое Альфредъ Гарди получилъ 10-го апрѣля, наканунѣ своей свадьбы, было отъ Пегги Блакъ:
   "Мистеръ Альфредъ, сэръ!-- Маргарита Блакъ свидѣтельствуетъ вамъ свое почтеніе, и если вы желаете узнать всю правду о деньгахъ, то я могу вамъ все разсказать и даже указать на мѣсто, гдѣ онѣ теперь хранятся. Сэръ, я теперь нахожусь при мѣстѣ въ Гровгоузѣ, близъ Сильвертонской станціи, и если вы будете такъ добры, что пріѣдете туда и спросите Маргариту, то я вамъ скажу, гдѣ эти деньги, то-есть я хочу сказать 14,000 ф., ибо грѣхъ лишать молодую дѣвушку, принадлежащаго ей состоянія. Только вы должны пріѣхать сегодня вечеромъ или завтра до десяти часовъ, потому что мы съ барыней ѣдемъ въ Лондонъ утромъ и она поговариваетъ даже взять меня за границу.

"Остаюсь, милостивый государь, ваша покорная слуга
"Маргарита Блакъ.

   "Пожалуйста, не показывайте никому этого письма".
   Альфредъ прочелъ это письмо два раза, съ чувствомъ какого-то отвращенія къ прогнанной служанкѣ, которая изъ мести предлагала сказать истину. По всей вѣроятности, онъ бы не обратилъ на это письмо никакого вниманія и бросилъ бы его въ каминъ, еслибъ не странное происшествіе, случившееся съ нимъ въ то же утро, о которомъ я еще до сихъ поръ не имѣлъ случая разсказать.
   Дѣло въ томъ, что онъ едва началъ одѣваться къ обѣду, какъ къ нему зашелъ докторъ Вичерли, котораго онъ едва зналъ даже по имени. Ученый мужъ спросилъ, какъ его здоровье, что кефалальгія? Альфредъ съ изумленіемъ посмотрѣлъ на него и отвѣчалъ, что все постарому.
   -- А ваша инсомнія?
   -- Никогда не слыхалъ такого слова. Откуда вы его почерпнули?
   Докторъ Вичерли улыбнулся съ чувствомъ собственнаго достоинства, и спросилъ, продолжаетъ ли онъ видѣть по ночамъ странныя видѣнія и слышать голоса. При этомъ вопросѣ Альфредъ задумался. Его нетолько сердило, но уже начинало безпокоить это странное посѣщеніе: неужели его отецъ былъ до того безуменъ, что позволилъ себѣ говорить о своемъ безчестіи съ этимъ незнакомцемъ?
   Но докторъ Вичерли былъ не очень любопытный человѣпъ: онъ составлялъ свое мнѣніе заранѣе, а потомъ уже подгонялъ подъ вето факты, потому и не очень о нихъ заботился. Не получивъ отвѣта на свой вопросъ, онъ быстро перешелъ къ другому.
   -- А 14,000 ф?
   Альфредъ вздрогнулъ и пристально посмотрѣлъ на него.
   -- Какія 14,000 ф? спросилъ онъ.
   -- Да та баснословная сумма, которую, вы воображаете, будто вашъ отецъ присвоилъ себѣ незаконнымъ образомъ?
   Терпѣніе Альфреда лопнуло.
   -- Я не знаю, кто вы такіе, сэръ! воскликнулъ онъ:-- я въ первый разъ васъ вижу, и неужели вы полагаете, что я пущусь толковать съ чужимъ, незнакомымъ мнѣ человѣкомъ о семейныхъ дѣлахъ? Я начинаю думать, что вы посѣтили меня съ дерзкою мыслью удовлетворить своему любопытству.
   -- Это предположеніе совершенно неосновательно, возразилъ докторъ:-- повѣрьте, что мое посѣщеніе самое дружеское и для насъ необходимое.
   -- Я не хочу знать ни того, ни другаго: ни вашего любопытства, ни вашей дружбы. Убирайтесь сейчасъ вонъ изъ этой комнаты, или я васъ вытолкаю.
   -- Вы за это дорого поплатитесь! воскликнулъ докторъ я тотчасъ исчезъ. За дверью онъ кому-то шепнулъ:-- очень разстроенъ! очень!
   Въ ту же секунду дверь отворилась и въ комнату вошелъ другой незнакомецъ, повидимому дожидавшійся въ корридорѣ. Это былъ человѣкъ невысокаго роста, сухощавый и большой, въ модномъ черномъ фракѣ,
   -- Ну, любезнѣйшій сэръ, успокойтесь! произнесъ онъ скороговоркой:-- пожалуйста, успокойтесь. Я пріѣхалъ нарочно изъ Лондона, чтобъ на васъ посмотрѣть и надѣюсь, что вы не заставите меня потерять даромъ столько времени,
   -- А скажите, пожалуйста, кто просилъ васъ пріѣхать изъ Лондона, сэръ?
   -- Человѣкъ, который очень безпокоится о вашемъ здоровьѣ.
   -- Неужели? такъ у меня есть тайные, неизвѣстные мнѣ друзья? Хорошо; вы можете сказать моимъ тайнымъ друзьямъ, что я никогда не чувствовалъ себя такъ хорошо, какъ теперь.
   -- Очень радъ слышать; но позвольте мнѣ представиться, я не хочу послѣдовать примѣру доктора Вичерли. И съ этими словами, онъ подалъ Альфреду свою визитную карточку.
   -- Ну, мистеръ Спирсъ, сказалъ Альфредъ: -- говорите, скорѣе, чего вамъ отъ меня нужно; у меня, право, нѣтъ минуты свободнаго времени.
   -- Я пріѣхалъ сюда, сэръ, чтобъ осмотрѣть васъ, и надѣюсь, что буду въ состояніи утѣшать вашихъ друзей удовлетворительнымъ отзывомъ о вашемъ здоровьѣ. Дѣйствительно, у васъ болѣзнь легко излечимая: цвѣтъ лица отличный, глаза ясные, щоки покрыты румянцемъ; еслибъ намъ только удалось отдѣлаться отъ этой иллюзіи -- то и все было бы кончено.
   -- Какая чортъ иллюзія?
   -- Да четырнадцать тысячъ фунтовъ.
   -- Какія четырнадцать тысячъ фунтовъ? Я вамъ ни слова не говорилъ о четырнадцати тысячахъ фунтовъ.
   -- Нѣтъ, сэръ, вы не говорили; вы избѣгаете этого предмета, какъ ядовитаго жала, это -- очень нехорошій признакъ. Вы охотно говорите о нихъ съ другими и только скрываетесь отъ меня и доктора Вичерли, тогда какъ мы-то именно и могли бы васъ отъ этого вылечить.
   Альфредъ всталъ, и спокойно положивъ руки въ карманъ, очень серьёзно произнесъ:
   -- Мистеръ Спирсъ, вы бы лучше ушли по добру по здорову, а то, право, мнѣ не хотѣлось бы такого маленькаго аптекаришку какъ васъ вышвырнуть изъ окошка. Но я васъ предупреждаю, что если вы меня выведете изъ тернѣнія, то я не поцеремонюсь съ вами и выброшу васъ, даже не открывъ окна.
   Услыхавъ эти слова, произнесенныя съ едва скрытой злобой и сверкающими глазами, мистеръ Спирсъ поспѣшно отретировался къ дверямъ и почувствовалъ себя очень счастливымъ, когда очутился на улицѣ рядомъ съ докторомъ Вичерли, дожидавшимся его у наружныхъ дверей.
   Альфредъ вскорѣ опомнился и расхохотался своему гнѣву и дерзкой смѣлости его посѣтителей; однако, несмотря на это, его невольно безпокоила мысль, что могло бы заставить его отца, такого ловкаго и осторожнаго человѣка, открыться чужимъ людямъ объ украденныхъ имъ деньгахъ. Онъ ломалъ себѣ голову надъ этимъ все время, пока одѣвался, и наконецъ пришелъ къ тому убѣжденію, что, должно быть, отецъ его чувствовалъ себя очень сильнымъ и вполнѣ былъ убѣжденъ, что нѣтъ другихъ свидѣтелей противъ него, кромѣ сына, иначе бы онъ никогда не рѣшился поступать такъ нагло. "Несправедливость торжествуетъ", подумалъ Альфредъ, со вздохомъ и отправился въ Альбіон-виллу, гдѣ, однако, никому, даже Джуліи, не сказалъ объ этомъ ни слова.
   Но теперь, прочитавъ письмо Пегги, онъ почувствовалъ въ себѣ какой-то воинственный пылъ. Онъ презиралъ Пегги, но не могъ упустить случая обличить торжествующую несправедливость. Конечно, было очень неловко ѣхать въ Сильвертонъ въ самое утро своей свадьбы, во вѣдь онъ, во всякомъ случаѣ, успѣетъ вовремя возвратиться. Поэтому на другое утро, онъ уложилъ всѣ свои вещи для путешествія съ Джуліею послѣ вѣнца, чтобъ свезти ихъ заодно на станцію, одѣлся, какъ подъ вѣнецъ, и весело отправился въ путь, намѣреваясь на возвратномъ пути уже прямо проѣхать въ церковь, не заѣзжая домой.
   За чертой города, ему попался навстрѣчу его пріятель, студентъ Патерсонъ; онъ окликнулъ его и пригласилъ въ церковь и на завтракъ.
   Къ его великому удивленію, молодой человѣкъ отвѣчалъ, что онъ рѣшительно не будетъ.
   -- Какъ, не будешь, старина? спросилъ Альфредъ, оскорбленнымъ тономъ.
   -- Мѣдный же у тебя лобъ, чтобъ звать меня, возразилъ тотъ.
   Альфредъ попросилъ его объясниться и Патерсонъ высказалъ, что онъ признался Альфреду въ своей любви къ Джуліи, а тотъ пошелъ и женился на ней, только чтобъ перебить у товарища невѣсту.
   -- Что ты говоришь? замѣтилъ Альфредъ: -- такъ вотъ причина, почему ты бѣгалъ отъ меня въ послѣднее время. Ну, успокойся: она уже и тогда была моей невѣстой, только отецъ не позволялъ мнѣ жениться.
   -- Такъ зачѣмъ же ты не сказалъ мнѣ?
   -- Потому что моя любовь неболтливая.
   -- Вздоръ. Я тебѣ не вѣрю.
   -- Ты не вѣришь моему слову? Да развѣ ты слыхалъ, чтобъ я когда нибудь солгалъ. Впрочемъ, думайте, милостивый государь, что вамъ угодно, мнѣ рѣшительно все равно. Пошелъ скорѣй! крикнулъ онъ кучеру.
   Такъ кончилась эта дружба.
   По дорогѣ, пылкій юноша составилъ благородный планъ. Онъ привезетъ съ собою Пегги, щедро наградивъ ее за потерю мѣста, и поставитъ ее тайнымъ образомъ на очную ставку съ отцомъ, котораго онъ послѣ убѣдитъ, что ему же выгоднѣе отдать непринадлежащія ему деньги, взять предлагаемыя пять тысячъ и отпустить Джени, для приличія, на его свадьбу. Конечно, все это было очень трудно исполнить въ нѣсколько часовъ, но Альфредъ рѣшился попытать счастья, и къ тому же, хотя это было трудно, но все-таки возможно, потому что лошади ему попались отличныя, да и онъ обѣщалъ гинею на водку, если хорошо повезутъ. Поэтому не пробило еще девяти часовъ, какъ онъ былъ уже въ Сильвертонѣ, у воротъ Гров-Гоуза, о которомъ Альфредъ до сихъ поръ никогда не слыхивалъ; да и неудивительно, потому что это названіе было совершенно новое.
   Это было большое, четыреуголыюе кирпичное зданіе, съ каменными наружными поддоконниками и балюстрадой, скрывавшей слуховыя окна. Красивыя, чугунныя ворота были отворены; Альфредъ выскочилъ изъ коляски и пошелъ къ дверямъ. Подъ колокольчикомъ красовалась надпись: "Позвоните и войдите". Онъ позвонилъ; дверь отворилась въ ту же минуту, и его встрѣтилъ старый слуга безъ ливреи. Альфредъ спросилъ, можетъ ли онъ видѣть Маргариту Блакъ.
   -- Маргариту Блакъ? сказалъ старикъ, въ недоумѣніи качая головою.-- Я узнаю. Сдѣлайте одолженіе, сэръ, войдите.
   Они вошли въ очень хорошенькія сѣни, со стариннымъ оружіемъ по стѣнамъ. Изъ нихъ двойная лѣстница вела наверхъ, на площадку, на которую отворялось нѣсколько дверей. Одна изъ нихъ была открыта и Альфредъ очутился въ большой гостиной, хорошо убранной, но темной, отъ венеціанскихъ шторъ.
   Старикъ продолжалъ все идти по комнатѣ не останавливаясь, и Альфредъ начиналъ уже думать, что онъ хлопнется о стѣну лбомъ, какъ онъ вдругъ отворилъ маленькую дверь, прикрытую зеркаломъ. Эта дверь привела ихъ въ большую, длинную комнату, очень грязную, и почти немеблированную.
   -- Погодите здѣсь, сэръ, сказалъ старикъ: -- я вамъ ее сейчасъ пришлю. Съ этими словами, онъ ушелъ къ гостиную, захлопнувъ дверь, и отъ нея какимъ-то чудомъ не осталось ни малѣйшихъ слѣдовъ, такъ-какъ во всю стѣну былъ одинъ громадный, книжный шкапъ и дверь составляла часть этого шкапа. Она захлопнулась съ тѣмъ особымъ шумомъ, который обнаруживаетъ всегда пружину, какъ бы она хорошо ни была смазана. Всякаго другаго человѣка подобная обстановка могла бы озадачить, но Альфредъ былъ не изъ трусливаго десятка, и потому онъ принялся ходить взадъ и впередъ по комнатѣ, какъ ни въ чемъ ни бывало; но наконецъ, и онъ сталъ терять терпѣніе.-- Чортъ бы ее побралъ, какъ она заставляетъ меня ждать. Отчего она не идетъ?
   Онъ всегда дорожилъ временемъ и потому подошелъ къ шкапу, чтобъ взять какую нибудь книгу.
   Но не успѣлъ онъ прикоснуться рукой до книги, какъ невольно отскочилъ. Вмѣсто книгъ, въ шкапу все были чугунныя плитки, великолѣпно раскрашенныя.
   "Ну", подумалъ онъ: "въ первый разъ я такъ обманулся. Какой дуракъ, должно быть, хозяинъ этого дома! Онъ бы могъ гораздо дешевле купить настоящихъ книгъ, чѣмъ эти плиты".
   Но Пегги все не приходила. Онъ пошелъ къ двери въ противоположной стѣнѣ, тамъ виднѣлась петля. Но оказалось, что дверь была заложена. Другая дверь была безъ ручки рядомъ.
   Альфредъ былъ заключенъ со всѣхъ сторонъ, словно въ тюрьмѣ.
   Сознавъ вполнѣ свое положеніе, онъ началъ стучать въ дверь кулаками, и кричать изо всей силы.
   Это скоро подѣйствовало: послышался шорохъ женскаго платья, ключъ щелкнулъ, и дверь отворилась, но вмѣсто Пегги, вошла высокая, полная женщина, лѣтъ тридцати, съ сѣрыми глазами и густыми, черными бровями. Она была одѣта очень просто, но прилично. Мистриссъ Арчбольдъ -- такъ звали эту барыню -- бросила на Альфреда взглядъ, которымъ женщины умѣютъ сразу обнять все: и фигуру, и черты, и одежду незнакомаго имъ человѣка. Она улыбнулась очень любезно, и попросила его сѣсть. Войдя, она оставила дверь открытою. Это не ускользнуло отъ вниманія Альфреда.
   -- Мнѣ надо видѣть Маргариту Блакъ, сказалъ онъ.
   -- Маргариту Блакъ? У насъ такой нѣтъ, отвѣчала мистриссъ Арчбольдъ, очень тихимъ нѣжнымъ тономъ.
   -- Какъ, неужели она уже уѣхала?
   -- Увѣрены ли вы, что она существовала въ дѣйствительности, а не въ одномъ вашемъ воображеніи? замѣтила мистриссъ Арчбольдъ съ улыбкою.
   Альфредъ захохоталъ, и показалъ ей записку Пегги. Она прочла ее, и возразила съ улыбкой, но уже совершенно иной; въ ней ясно видны были сожалѣніе и какой-то непонятный цинизмъ. Но черезъ секунду она приняла снова свой прежній тонъ.
   -- Я теперь вспоминаю, сказала она самымъ нѣжнымъ топомъ: -- безпокойство, которому вы подвержены, касается какой-то большой суммы денегъ, не правда ли?
   -- Развѣ вы мнѣ можете сообщить по этому дѣлу какія нибудь свѣдѣнія? спросилъ Альфредъ съ изумленіемъ.
   -- Я думаю, мы можемъ вамъ оказать огромную услугу въ этомъ дѣлѣ, мистеръ Гарди, отвѣчала мистриссъ Арчбольдъ, голосомъ уже сладкимъ какъ медъ.
   -- Вы говорите, что вы не знаете Пегги! вскрикнулъ Альфредъ съ изумленіемъ: -- а меня вы знаете, хотя я васъ никогда не видывалъ; скажите пожалуста, что все это значитъ?
   -- Успокойтесь, возразила мистриссъ Арчбольдъ, положивъ ему на плечо свою бѣлую, пухлую ручку:-- тутъ нѣтъ никакого чуда -- мы васъ ждали.
   Альфредъ вспыхнулъ, побагровѣлъ, и быстро вскочилъ со стула. Онъ инстинктивно почувствовалъ, что чѣмъ скорѣе онъ выберется изъ этого дома, тѣмъ лучше.
   Мистриссъ Арчбольдъ устремила на него свои глаза, и поспѣшно вынувъ свистокъ, тихо свистнула. Въ ту же секунду въ дверяхъ показалось два человѣка: одинъ низенькій, сутуловатый, съ красными бакенбардами, другой -- высокій, съ сѣдыми волосами. Послѣдній подошелъ къ Альфреду, и началъ говорить еще болѣе сладкимъ голосомъ, чѣмъ мистриссъ Арчбольдъ:
   -- Успокойтесь, любезный молодой человѣкъ. Не волнуйтесь понапрасну. Васъ прислали сюда для вашего же добра, чтобъ вы выздоровѣли, и возвратились снова въ общество, къ вашимъ добрымъ друзьямъ.
   -- О чемъ вы толкуете? что вы хотите сказать? вскрикнулъ Альфредъ.-- Что вы, съума сошли?
   -- Нѣтъ, мы не сумасшедшіе, возразилъ низенькій господинъ, съ грубымъ хохотомъ.
   -- Такъ полноте меня дурачить, сказалъ Альфредъ: -- я пріѣхалъ сюда къ женщинѣ, которой здѣсь нѣтъ, и потому прощайте.
   Низенькій господинъ отошелъ къ дверямъ и сталъ къ нимъ спиною. Высокій же спокойно произнесъ:-- нѣтъ, мистеръ Гарди, вы не можете уѣхать.
   -- Не могу? А почему, скажите, пожалуйста? сказалъ Альфредъ, едва переводя дыханіе. Глаза его дико заблестѣли.
   -- Мы отвѣчаемъ за васъ. Сдѣлайте одолженіе, не принуждайте насъ прибѣгнуть къ силѣ.
   -- Да гдѣ же я, скажите ради-бога? воскликнулъ Альфредъ, задыхаясь: -- это -- тюрьма?
   -- Нѣтъ, отвѣчала мистриссъ Арчбольдъ нѣжно: -- это -- заведеніе, въ которомъ васъ вылечатъ отъ вашихъ головныхъ болей и иллюзій; съ вами будутъ обходиться, какъ нельзя лучше, не бойтесь ничего.
   -- Чортъ побери все это краснорѣчіе! воскликнулъ низенькій господинъ очень грубо: -- вы просто -- въ сумасшедшемъ домѣ, и счастье ваше, что вы попали ко мнѣ.
   Услыхавъ страшное слово, Альфредъ взвизгнулъ отъ ужаса и отчаяніи, глаза его дико забѣгали, ища спасенія. Но окна были такъ высоки, что до нихъ достать нельзя было безъ стула, а его взглядъ тотчасъ поняли; докторъ схватилъ одинъ стулъ, а мистриссъ Арчбольдъ сѣла на другой. Въ ту же минуту всѣ трое начали свистать, что было силы.
   Альфредъ съ проклятьями бросился къ дверямъ, но оттуда слышались поспѣшные шаги людей, сбѣгавшихся на свистокъ. Вдругъ онъ замѣтилъ ручку заложенной двери, находившейся недалеко отъ окна. Онъ въ одну секунду вспрыгнулъ на нее, и оттуда на окно; разбивъ кулакомъ стекло, весь окровавленный онъ выскочилъ на наружный, каменный подоконникъ. Онъ былъ на высотѣ двадцати футовъ отъ земли, спрыгнуть внизъ было сумасшествіемъ; Альфредъ глянулъ во всѣ стороны; отъ воротъ только что отъѣзжала его коляска.
   -- Эй! стой-стой! заревѣлъ онъ. Извощикъ остановился, но увидавъ его, злобно усмѣхнулся, и поѣхалъ далѣе. Что было ему дѣлать? Въ комнатѣ за нимъ слышались съ полдюжины голосовъ и шумъ стульевъ, пододвигаемыхъ къ окну. Уже чья-та грубая рука прикоснулась къ его ногѣ, Альфредъ рванулся, и перепрыгнулъ на сосѣдній подоконникъ, оттуда на второй, на третій; далѣе, на самомъ углу дома, былъ еще одинъ подоконникъ, но такой узенькій, что врядъ-ли на немъ можно было удержаться; однако, за угломъ онъ увидѣлъ зеленые листья. Слѣдовательно, тамъ было дерево, но которому онъ могъ преблагополучно спуститься на землю. Побуждаемый страхомъ попасть въ сумасшедшій домъ -- страхомъ, вполнѣ понятнымъ въ Англіи, гдѣ всѣ предубѣждены, и очень справедливо, противъ этихъ заведеній, Альфредъ прыгнулъ одной ногой на каменный приступокъ, а оттуда на дерево.
   Это была плакучая ива, ему неудалось ухватиться за ея гибкіе сучья: они такъ и скользили изъ его рукъ. Тщетно цѣпляясь за листья, онъ летѣлъ стремглавъ внизъ, и наконецъ очутился по горло въ водѣ. Онъ попалъ въ огромный чугунный резервуаръ воды, откуда проведены были трубы во все заведеніе.
   Паденіе съ такой высоты, холодная вода, мракъ -- все это отуманило въ первую минуту молодаго человѣка, но онъ не потерялъ присутствія духа, и не подалъ голоса. Онъ вынырнулъ на поверхность воды, и посреди роковаго молчанія, началъ, плавать взадъ и впередъ по всему резервуару, ища хоть чего нибудь, къ чему можно било бы прицѣпиться. Но все это было напрасно: рука его скользила по холодному чугуну, покрытому тиною. Наверху слышались шаги и свистки; хотя звуки до него долетали очень смутно, но онъ вполнѣ сознавалъ, что его преслѣдователи не такъ далеко отъ него.
   Въ эту роковую минуту, ему вдругъ пришло въ голову, какъ нѣсколько лѣтъ тому назадъ, одинъ студентъ потонулъ въ чанѣ съ водою. Неужели ему предстояла та же участь? Онъ поднялъ глаза къ небу въ безмолвномъ отчаяніи, и глухо застоналъ. Потомъ онъ повернулся къ стѣнѣ резервуара, и такъ простоялъ нѣсколько времени.
   Вдругъ надъ самымъ резервуаромъ открылось окошко, и чье-то лицо высунулось изъ-за желѣзныхъ перекладинъ.
   "Ну, теперь все кончено", подумалъ Альфредъ, и ждалъ только, что вотъ-вотъ, этотъ человѣкъ закричитъ, и укажетъ на него. Но и дикіе глаза этого человѣка, казалось, не видѣли его. Это былъ сумасшедшій; онъ не сознавалъ, не понималъ, что видитъ, и только по какому-то животному инстинкту, безсознательно устремилъ свой взглядъ на солнце. Альфредъ видѣлъ, какъ свѣтлые, солнечные лучи играли, искрились въ этихъ безжизненныхъ глазахъ, которые даже ни разу не моргнули. Онъ былъ пораженъ, какъ бы очарованъ этимъ страннымъ, дикимъ зрѣлищемъ. Онъ съ ужасомъ сознавалъ, что ему предстояло или жить съ такими созданіями, или потонуть какъ крысѣ въ ушатѣ воды.
   Альфредъ не зналъ еще, на что лучше рѣшиться, и колебался, какъ вдругъ его нога натолкнулась на что-то твердое. Это была огромная труба, входившая на цѣлый футъ въ резервуаръ. Она находилась подъ водою, фута на три ниже краевъ резервуара, потому Альфредъ взлѣзъ на нее, и схватился пальцами за эти края. Это положеніе было очень неловкое, но все же онъ рѣшился простоять такъ до ночи, и тогда уже, пользуясь темнотою, выбраться изъ этой западни. Всѣ тончайшія его фибры, умственныя и физическія, были натянуты до нельзя; одна мысль преобладала надо всѣмъ: какъ можно скорѣе выбраться изъ этого роковаго мѣста, куда его закинула коварная хитрость его враговъ.
   Не прошло, однако, и нѣсколько минутъ, какъ голоса стали приближаться, и Альфредъ увидѣлъ на стѣнѣ отраженіе лѣстницы, которую несли его преслѣдователи. Ясно было, что они намѣревались осмотрѣть резервуаръ. Они знали, чего онъ не зналъ, что на улицу выхода не было; потому, перешаривъ всѣ углы и закоулки, они пришли и къ резервуару. Альфредъ слышалъ, какъ они заходили надъ самой его головою, и чей-то голосъ произнесъ:
   -- Посмотрите на дерево. Онъ долженъ быть тутъ.
   -- Господь съ нимъ! воскликнулъ другой:-- вѣдь въ чану семь футовъ глубины!
   Черезъ минуту, онъ слышалъ, какъ къ чану поставили лѣстницу, и кто-то полѣзъ по ней. Все теперь было кончено! холодное отчаяніе овладѣло его сердцемъ. Но это продолжалось недолго: онъ рѣшился послѣдовать примѣру шакаловъ, слоновъ, лисицъ, и представиться мертвымъ; потому хлебнувъ воды, онъ полузакрылъ глаза и растянулся на спинѣ, едва замѣтно поддерживаясь на водѣ руками.
   Громкіе крики изумленія раздались надъ его головой; черезъ нѣсколько минутъ приставили еще другую лѣстницу и съ помощью веревокъ его вытащили и положили на землю. Во время этой операціи онъ выпускалъ мало по малу воду изо рга. При видѣ этого, какой-то грубый голосъ воскликнулъ съ ужасомъ:
   -- Посмотрите! Онъ мертвый!
   Тотчасъ побѣжали за докторомъ; но между тѣмъ, сняли съ него сюртукъ и одинъ изъ присутствующихъ положилъ руку на его сердце, чтобъ посмотрѣть, есть ли хоть малѣйшій признакъ жизни. Оно билось съ усиленной, нервной скоростью. Онъ отскочилъ, крича въ страшномъ испугѣ:
   -- Берегитесь! Онъ только представляется мертвымъ!
   Но не успѣлъ онъ выговорить этихъ словъ, какъ Альфредъ, всегда выказывавшій огромныя способности въ гимнастикѣ, вскочилъ съ земли, не касаясь ея руками, и бросился со всѣхъ ногъ къ переднему фасаду дома. Онъ помнилъ, что ворота были открыты и дѣйствительно достигъ ихъ прежде своихъ преслѣдователей, которые бѣжали за нимъ оглашая воздухъ свистками; но, увы, ворота были уже заперты при первомъ свисткѣ, минутъ двадцать тому назадъ. Онъ обернулся, пылая злобой и отчаяніемъ; въ ту же минуту на него налетѣлъ рослый, здоровый смотритель. Альфредъ отступилъ шагъ назадъ и нанесъ начету такой ударъ въ лѣвую щеку противника, что тотъ зашатался на мѣстѣ; но Альфредъ не далъ ему очнуться и новымъ ударомъ повергъ его на землю. Видя распростертаго врага, онъ бросился мимо всѣхъ прямо къ чану, схватилъ лѣстницу, приставилъ ее къ оградѣ и уже былъ на половинѣ ея, какъ вдругъ чья-та рука ее отдернула и онъ повалился на землю. Въ то же мгновеніе на него бросился одинъ изъ сторожей; Альфредъ этого почти ожидалъ и, нимало не потерявъ присутствія духа, лягнулъ его прямо въ лицо съ такой силой, что тотъ покатился по землѣ. Но этого было мало; другой сторожъ наступилъ ему колѣномъ на грудь; Альфредъ схватилъ его за горло и они долго боролись, валяясь по землѣ; наконецъ Альфредъ высвободился изъ его рукъ и снова пустился бѣжать. Выскочивъ на лужайку передъ домомъ, онъ закричалъ изо всей силы: "Гей! Если есть здѣсь здоровые люди, запертые измѣною, выходите и постоимъ за себя!" Тотчасъ всѣ окошки отворились и въ нихъ показались блѣдныя, взволнованныя лица несчастныхъ сумасшедшихъ, которые всегда считаютъ себя здоровыми, разумными людьми. Вскорѣ они подняли такой крикъ и гамъ, что затрясся весь домъ. Между тѣмъ помощники смотрителя и сторожа составили цѣпь и начали загонять Альфреда; но онъ не былъ такъ глупъ, чтобъ имъ поддаться: онъ прямо бросился на одного изъ помощниковъ, ударилъ его изо всей силы въ животъ, и когда тотъ невольно нагнулся, онъ перепрыгнулъ черезъ него и бѣжалъ. Въ это время нѣсколько смирныхъ сумасшедшихъ выскочили изъ дома и предложили свои услуги. Они начали также за нимъ гоняться, но лишь только онъ былъ близко нихъ, они отворачивались со страхомъ, крича:
   -- Держите его! Держите! Онъ -- сумасшедшій! Онъ боленъ! Несчастный! Очень боленъ.
   Мистриссъ Арчбольдъ, смотря изъ окна на эту траги-компческую сцену, совѣтовала прекратить эту гонку. Она бралась урезонить Альфреда мирными средствами. Но ее никто не слушалъ и странное зрѣлище еще долго продолжалось. Альфредъ бѣгалъ все взадъ и впередъ по лужку, за нимъ слѣдовала вся толпа; но лишь она начинала его настигать, онъ обертывался, наносилъ тяжелый ударъ самому ближнему преслѣдователю и, пользуясь минутой смущенія, снова улепетывалъ.
   Наконецъ имъ удалось окружить его со всѣхъ сторонъ и тогда Альфредъ видя, что спасенія не было, остановился противъ окна мистриссъ Арчбольдъ и снявъ шляпу, громко крикнулъ: "Сударыня, я вамъ сдаюсь".
   При этихъ словахъ всѣ на него набросились, но онъ еще поставилъ синяка по два подъ глазами нѣсколькихъ изъ своихъ противниковъ и потомъ, сложивъ руки, гордо сказалъ: "Я сдался не намъ, а дамѣ".
   Они схватили его, грозили ему кулаками, ругали, проклинали его -- онъ все молчалъ. Затѣмъ ему связали руки и потащили, толкая въ спину; онъ не сопротивлялся и не проронилъ ни одного слова. Его прямо повели въ карцеръ, сковали ему ноги, положили на постель и, привязавъ кожаными ремнями, оставили одного, столь же безпомощнаго и безвреднаго, какъ спеленатый младенецъ.
   Мало по малу воинственный пылъ миновалъ, и на Альфреда нашелъ какой-то столбнякъ. Онъ лежалъ молча, неподвижно, безчувственно, словно мертвецъ, въ этой живой могилѣ. Но сердце его кипѣло то ненавистью и злобой, то отчаяніемъ любви. Что подумаетъ его Джулія? Еслибъ онъ только могъ ее извѣстить! Онъ начиналъ кричать, звать, умолять, чтобъ кто нибудь сжалился надъ нимъ. Но все было тщетно. На крики сумасшедшаго, запертаго въ карцерѣ, столь же мало обращаютъ вниманія, какъ на лай и визгъ дворной собаки. "Это -- дѣло моего отца! воскликнулъ несчастный. Да будетъ онъ проклятъ! проклятъ! проклятъ!" Голова его горѣла словно въ огнѣ, виски стучали; онъ клялся, божился, что отомститъ отцу. Потомъ онъ сталъ упрекать себя, зачѣмъ унизился до того, что искалъ помощи у служанки. Ему было подѣломъ: зачѣмъ онъ безумно поддался такому грубому обману. Онъ громко застоналъ. Но вотъ пробило десять часовъ, тѣнь надежды освѣтила сердце Альфреда. Еще можно было поспѣть въ церковь, еслибъ его сейчасъ выпустили и дали экипажъ. Онъ снова началъ кричать, просить, умолять. Онъ предлагалъ самыя смиренныя условія: онъ проститъ отцу, проститъ всѣмъ своимъ мучителямъ, забудетъ о деньгахъ, согласится на все, на все -- только бы его не заставили, хотя и невольно, измѣнить Джуліи. Пускай отпустятъ его, а то онъ станетъ мстить, страшно мстить.
   -- Сжальтесь надо мною! Сжальтесь, кричалъ онъ:-- не заставьте меня оскорбить мою Джулію! Они меня ждутъ всѣ теперь. Сегодня моя свадьба. Вы вѣрно не знаете, что сегодня моя свадьба. Тираны, злодѣи, чудовища, слышите -- сегодня моя свадьба! Пошлите мнѣ смотрительницу, умоляю, пошлите ее. Сердце у нея, вѣроятно, не каменное, а мое отчаяніе разжалобитъ и камень.
   Онъ ждалъ, просилъ отвѣта и, конечно, не допросился. Попавъ въ сумасшедшій домъ, здоровый, сильный человѣкъ признается всѣми за сумасшедшаго, и для этого достаточно приговора одного изъ его родственниковъ, какъ бы корыстны ни были его виды, и свидѣтельства двухъ представителей самаго сребролюбиваго сословія на свѣтѣ, которые, безъ вѣдома несчастнаго, однимъ почеркомъ пера лишаютъ его разума. И лишь только этого человѣка сковываютъ и запираютъ въ карцеръ, онъ становится во мнѣніи всѣхъ опаснымъ сумасшедшимъ, бѣшенымъ, и это продолжается столько дней, недѣль или годовъ, сколько онъ остается скованнымъ, благодаря безчеловѣчности, экономіи или забывчивости смотрителя. Крики и мольбы несчастнаго Альфреда были очень хорошо слышны во всемъ домѣ, но на нихъ столь же мало обратили вниманія, какъ на вой волка въ отдаленномъ лѣсу. Гробовое, мертвое молчаніе не прерывалось ни однимъ звукомъ, только бой часовъ говорилъ бѣдной жертвѣ безмозглаго законодательства и преступнаго корыстолюбія, что время, столь же жестокосердое къ его мольбамъ, какъ эти стѣны, эти люди, эти оковы, неудержимо летѣло впередъ, уничтожая въ немъ послѣднюю тѣнь надежды встрѣтить свою невѣсту у алтаря.
   Онъ закрылъ глаза.
   Его Джулія, прелестная, любимая Джулія предстала его глазамъ лучше, обворожительнѣе чѣмъ когда-нибудь. Она была вся въ бѣломъ, ждала его въ церкви, лице ея сіяло счастьемъ и блаженствомъ!
   -- Джулія! Джулія! восклицалъ онъ страшнымъ голосомъ.
   Пробило половина одинадцатаго. Онъ началъ биться, метаться, вся комната дрожала отъ его усилій; ремни, желѣзо впивались въ его тѣло. И только.
   То же молчаніе, то же безмолвіе. Нѣтъ помощи! Нѣтъ надежды!
   Холодный потъ выступилъ на всемъ его тѣлѣ. Слезы брызнули изъ его юныхъ глазъ и потекли ручьями по щекамъ. Онъ плакалъ, рыдалъ, ревѣлъ навзрыдъ, и едва не задохся отъ рыданій: такъ крѣпко сжимали его грудь кожаные ремни. Отъ времени до времени онъ вздрагивалъ съ такою силою, что желѣзная кровать скрипѣла подъ нимъ.
   И такъ шли часы за часами; несчастный лежалъ скованный; кругомъ безмолвная, гробовая тишина; а душа его разрывалась отъ мукъ, которыхъ нельзя передать, нельзя описать.
   Полный здоровья и юношескихъ силъ, онъ въ день своей свадьбы скованъ, какъ сумасшедшій. Теперь онъ ждалъ еще страшнѣйшаго: его мучители могли, имѣли силу, довести его до того, что ихъ ложь станетъ правдой и онъ дѣйствительно сойдетъ съ ума, сбѣсится!
   Мы можемъ описать человѣка, тщетно стонущаго подъ гнетомъ жестокихъ оковъ, но какъ представить, что чувствуетъ душа его въ такую страшную минуту?
   Подумайте объ этомъ, братья и сестры, если вы только не дали клятвы никогда не думать, читая романъ. Подумайте объ этомъ, ради самихъ себя! Альфреда очередь сегодня; завтра, быть можетъ, будетъ и ваша!
  

XXXVI.

   Въ два часа служитель подошелъ на цыпочкахъ къ карцеру, отперъ дверь и осторожно заглянулъ въ комнату. Увидѣвъ, что опасный сумасшедшій лежалъ совершенно тихо, онъ подошелъ къ нему съ тарелкой жареной говядины и картофеля и пригласилъ его ѣсть.
   -- Я не хочу, едва могъ произнесть Альфредъ.
   -- Вы должны.
   -- Какъ мнѣ ѣсть? да изъ чего же, вы думаете, я сдѣланъ? воскликнулъ несчастный молодой человѣкъ.-- Пожалуйста, поставьте вашу тарелку и выслушайте меня. Я вамъ дамъ сто фунтовъ, если вы меня отсюда выпустите... ну, двѣсти... триста.
   -- Да вы давайте ужь тысячу, коли на то пошло, возразилъ съ грубымъ хохотомъ служитель.
   -- Что же, я согласенъ, съ жаромъ подхватилъ Альфредъ:-- и поклонюсь еще вамъ за это въ ножки. Я вижу, вы не вѣрите, что у меня есть деньги; даю вамъ честное слово, что я имѣю 10,000 ф. Мнѣ оставилъ ихъ дѣдушка, и я на прошлой недѣли вступилъ во владѣніе этимъ капиталомъ.
   -- Что жь, это можетъ быть, сказалъ служитель очень хладнокровно:-- но вы, я вижу, ничего не смыслите въ дѣлахъ. Неужели вы думаете, что тѣ, которые васъ сюда упрятали, позволятъ вамъ распоряжаться деньгами? Какъ бы не такъ.
   Съ этими словами онъ сѣлъ на кровать, и сталъ рѣзать говядину на маленькіе куски, вовсе не обращая вниманія на страшное впечатлѣніе, произведенное на Альфреда его словами. Молодой человѣкъ тотчасъ понялъ, не только весь ужасъ своего настоящаго положенія, но и все, что еще ожидало его впереди. Онъ невольно вздрогнулъ при мысли о танихъ ужасахъ.
   -- Ну, ну, потише, сказалъ служитель, по своему истолковывая эту дрожь.
   Всякій страхъ или ужасъ, выражающіеся на лицѣ съумасшедшаго, приписываются всегда его стражами началу бѣшенства, его рыданія даже принимаются за скрежетъ зубовъ.
   -- О! будьте честны, благородны со мною, воскликнулъ жалобно Альфредъ.-- Скажите, неужели злодѣй лишилъ меня свободы чтобъ украсть мои деньги?
   -- Какой злодѣй?
   -- Мой отецъ.
   -- Я ничего не знаю, возразилъ служитель:-- конечно, по большей части причиной деньги, когда вашего брата молодёжь сажаютъ къ намъ. Но вы объ этомъ не должны думать, не то вы опять себя растревожите. Ну, скушайте свой обѣдъ какъ подобаетъ христіанину и не будемъ болѣе объ этомъ толковать.
   -- Оставьте тарелку здѣсь, любезнѣйшій, я поѣмъ послѣ. Я теперь слишкомъ разстроенъ... И потомъ я не привыкъ такъ рано ѣсть. Сдѣлайте одолженіе, оставьте.
   -- Съ большимъ удовольствіемъ; вы теперь ведете себя какъ слѣдуетъ джентльмену.
   Альфредъ началъ упрашивать служителя расковать ему руки. Тотъ долго сопротивлялся, но, наконецъ, согласился.
   Прошло еще четыре часа и тотъ же служитель, котораго звали Брауномъ, снова явился, уже теперь съ чашкою чая. Альфредъ обрадовался: во рту у него страшно пересохло; онъ выпилъ чай, съѣлъ кусокъ говядины изъ желанія сдѣлать пріятное служителю, и попросилъ даже еще чашку чаю.
   Въ восемь часовъ, четыре человѣка служителей вошли въ комнату, раздѣли его, заставили его при себѣ умыться и пр., что очень его смутило, и наконецъ снова связали ему руки и привязали его ноги къ кровати, но грудь на этотъ разъ не стягивали, потому что недавно потеряли очень выгоднаго больнаго, который задохся ночью въ горячечной рубашкѣ.
   Въ этомъ положеніи пришлось Альфреду провести эту ночь, о блаженствѣ которой онъ столько мечталъ.
   -- Моя свадебная ночь! Моя свадебная ночь! воскликнулъ онъ и горько зарыдалъ.
   Мало по малу онъ началъ себя утѣшать надеждой, что его, здороваго человѣка, не могли долго принимать за сумасшедшаго. Онъ очень хорошо понималъ, что лучшее средство показаться несумасшедшимъ, было стараться всегда быть какъ можно тише и спокойнѣе. Онъ рѣшился заснуть и набраться силами, чтобы съ достоинствомъ перенести свои невзгоды и тихо, медленно разстроить планы своихъ враговъ.
   Онъ уже забылся, какъ вдругъ почувствовалъ, что что-то ползетъ по его лицу; онъ хотѣлъ замахнуться рукою, но онѣ обѣ были связаны и неподвижны. Онъ началъ метаться, биться, стонать. Его маленькіе мучители на минуту затихли, но потомъ снова забѣгали но всему его тѣлу, безжалостно кусая его.
   Много бѣдныхъ людей свели съума эти маленькіе мучители, въ тѣхъ самыхъ заведеніяхъ, которыя созданы для исцѣленія сумасшедшихъ. Вмѣстѣ съ роковымъ уединеніемъ и мрачнымъ безмолвіемъ Гров-Гоуза, эти крошечныя животныя побудили не одинъ слабый умъ перейти границу, отдѣляющую здоровый умъ отъ больнаго.
   Видя, что спать нельзя, Альфредъ стиснулъ зубы и рѣшился перенести мужественно эту маленькую непріятность:
   "Кусайте, кусайте, крошечные злодѣи", думалъ онъ: "постарайтесь, если можете, отвлечь мои мысли отъ жала, гораздо ядовитѣе вашего".
   Они слушались, кусали его тѣло и поневолѣ немного развлекали его мысли.
   Такъ прошла эта ночь въ умственныхъ страданіяхъ и тѣлесномъ безпокойствѣ. Съ разсвѣтомъ жестокія животныя исчезли, насытившись его кровью, и Альфредъ заснулъ крѣпкимъ сномъ.
   Въ половинѣ осьмаго явился смотритель съ тремя служителями и заставилъ его при себѣ одѣться. Потомъ опять сковали ему руки и повели завтракать въ общую столовую. Тамъ его посадили, какъ провинившагося ребёнка, на особую скамейку и приказали одному изъ опасныхъ сумасшедшихъ кормить его.
   Тотъ повиновался и сѣлъ подлѣ Альфреда съ чашкой каши и большой деревянной ложной. Сначала онъ кормилъ его очень осторожно, но, потомъ, задумавшись и устремивъ безсознательно глаза въ пространство, сталъ такъ живо совать ложку за ложкой въ ротъ несчастнаго, что Альфредъ закричалъ:
   -- Тише! Тише! Я не могу ѣсть такъ скоро, старина.
   Что-то въ его голосѣ поразило сумасшедшаго; онъ пристально посмотрѣлъ на Альфреда, тотъ взглянулъ ему прямо въ глаза и грустно улыбнулся.
   -- Гей! воскликнулъ сумасшедшій.
   -- Ну, что тамъ? грозно закричалъ служитель.
   -- Да этотъ человѣкъ совсѣмъ здоровый, такой же здоровый: -- какъ я.
   Всеобщій хохотъ встрѣтилъ эти слова.
   -- Нѣтъ, онъ гораздо здоровѣе меня, продолжалъ сумасшедшій:-- я повременимъ забываюсь, не правда ли?
   -- Конечно, Джеми. Но почему вы думаете, что онъ несумасшедшій?
   -- Онъ посмотрѣлъ мнѣ прямо въ глаза и улыбнулся.
   -- И это по вашему -- вѣрное средство узнать, сумасшедшій ли человѣкъ или нѣтъ?
   -- Еще бы, самое вѣрное. Попробуйте, посмотритъ ли ла насъ и улыбнется ли кто изъ этихъ сумасшедшихъ нищихъ.
   -- А кто изобрѣлъ порохъ? сказалъ одинъ изъ оскорбленныхъ съ хитрымъ, коварнымъ выраженіемъ лица.
   -- Я -- скотина, подлецъ, обманщикъ! воскликнулъ съ жаромъ Джеми.
   И онъ началъ горячиться все болѣе и болѣе, такъ что, наконецъ, его сковали цѣпями, которыя поспѣшно сняли съ Альфреда, и привязали къ двумъ желѣзнымъ кольцамъ.
   Его воинственный пылъ исчезъ въ ту же минуту, и онъ жалобно началъ шептать Альфреду:
   -- Вотъ какъ съ нами обходятся, сэръ. Я вижу, что вы джентльменъ; посмотрите только, что со мною дѣлаютъ, и все только потому, что я изобрѣлъ это знаменитое вещество, принесшее столько великихъ благъ человѣчеству.
   Теперь Альфреду приказали кормить Джеми, и онъ исполнилъ свою обязанность очень старательно.
   Послѣ завтрака онъ спросилъ, нельзя ли ему видѣться съ содержателемъ заведенія.
   Ему отвѣчали, что онъ не живетъ въ домѣ.
   -- Такъ нѣтъ ли доктора?
   -- Докторъ еще не пріѣзжалъ.
   Это взорвало Альфреда.
   -- Такъ кто же управляетъ этимъ вертепомъ разбойниковъ, когда атамановъ нѣтъ? воскликнулъ онъ съ сердцемъ.
   -- Я управляю, въ отсутствіи мистера Бэкера, сказалъ главный смотритель:-- и я тебя выучу, какъ со мною обходиться, грубіянъ. Сковать его!
   Черезъ пять минутъ ему сковали руки и отвели въ комнату, съ съ стѣнами, обитыми войлокомъ.
   -- Сиди тутъ, пока не выучишься уважать старшихъ, грубо сказалъ смотритель.
   Альфредъ заходилъ взадъ и впередъ по комнатѣ, кусая губы отъ злобы. Такъ прошло цѣлыхъ пять часовъ.
   Передъ самымъ обѣдомъ, Браунъ повелъ его въ маленькую гостиную, въ которой за столомъ сидѣла мистриссъ Арчбольдъ. Она писала и не обратила вниманія на Альфреда, который смиренно стоялъ и дожидался, что она ему скажетъ. Наконецъ, она кончила и посмотрѣла на него.
   -- Я послала за вами, сказала она: -- чтобъ дать вамъ хорошій совѣтъ: постарайтесь сойтидсь и расположить въ свою пользу служителей.
   -- Какъ, подружиться съ этими скотами? да я жажду ихъ крови. Я боюсь, сударыня, что кончится тѣмъ, что я здѣсь кого нибудь убью.
   -- Глупый мальчикъ; они вѣдь сильнѣе насъ и повѣрьте, ваши враги только и желаютъ, чтобы вы сдѣлали такую глупость.
   Она произнесла эти слова такъ нѣжно, съ такимъ женскимъ сочувствіемъ, что надежда снова блеснула въ сердцѣ Альфреда и онъ Воскликнулъ:
   -- Ахъ, сударыня, вы, кажется, сожалѣете обо мнѣ. Дайте мнѣ бумаги и пера, чтобъ я могъ написать своимъ друзьямъ, гдѣ я. Не откажите мнѣ въ этомъ.
   Мистриссъ Арчбольдъ приняла на себя прежній тонъ и, не сказавъ ни слова, дала ему все нужное для писанія и потомъ вышла изъ комнаты, заперевъ его на ключъ.
   Онъ написалъ нѣсколько пламенныхъ словъ Джуліи, говоря, какъ онъ попался въ западню, но скрывая всѣ претерпѣваемыя имъ мученія. Въ концѣ онъ прибавилъ два слова къ Эдуарду, котораго просилъ пріѣхать освободить его со стряпчимъ и честнымъ докторомъ.
   Мистриссъ Арчбольдъ вскорѣ воротилась и онъ спросилъ у ней сургуча.
   Она пополнила его просьбу.
   -- Но кого же мнѣ послать на почту? спросилъ онъ.
   -- Очень просто. Здѣсь въ домѣ есть ящикъ, я вамъ покажу.
   И она повела его къ ящику; онъ самъ опустилъ письмо, и въ пылу благодарности поцаловалъ ея руку. Она вздрогнула.
   -- Помните только, что не я вамъ совѣтовала писать. Я бы никогда не сказала своимъ друзьямъ, что я была въ сумасшедшемъ домѣ. Я бы старалась быть какъ можно тише, смирнѣе, подружилась бы со всѣми служителями, ибо они-- настоящіе здѣсь господа, и когда мнѣ бы удалось освободиться, я скрыла бы отъ всѣхъ, гдѣ была.
   -- Вы не знаете моей Джуліи! воскликнулъ Альфредъ:-- она никогда не отвернется отъ меня, не подумаетъ худо обо мнѣ, потому только, что меня незаконнымъ образомъ заперли въ сумасшедшій домъ.
   -- Незаконнымъ образомъ, мистеръ Гарди? Нѣтъ, вы ошибаетесь. Мистеръ Бэкеръ сказалъ мнѣ, что приказъ принять васъ сюда былъ подписанъ однимъ изъ вашихъ родственниковъ, а свидѣтельство о вашемъ сумасшествіи подписано двумя изъ лучшихъ докторовъ по душевнымъ болѣзнямъ.
   -- Такъ что же такое, сударыня, если я здоровъ и столько же сумасшедшій, сколько вы?
   -- Въ этомъ и заключается все. Мистеръ Бэкеръ отвѣчалъ бы передъ законами, еслибъ онъ засадилъ въ свое заведеніе сумасшедшаго безъ приказа и двухъ докторскихъ свидѣтельствъ; но онъ не отвѣчаетъ, если на основаніи приказа и свидѣтельствъ онъ приметъ здороваго человѣка.
   Альфредъ не хотѣлъ этому вѣрить, но мистриссъ Арчбольдъ увѣрила его, что это было дѣйствительно такъ.
   Услыхавъ это, онъ снова предался отчаянію, поблѣднѣлъ какъ полотно, и такъ жалобно посмотрѣлъ на мистриссъ Арчбольдъ, что она начала его утѣшать, что теперь здоровыхъ людей нельзя было держать въ сумасшедшемъ домѣ, что это бывало прежде
   -- Да и какъ держать-то? продолжала она:-- лондонскіе сумасшедшіе дома ревизуются коммисарами четыре раза въ годъ, а провинціальные шесть: два раза коммисарами, и четыре раза ассизными судьями. Насъ будутъ ревизовать на этой недѣли или на будущей. Тогда вы можете говорить съ судьями, но, главное, будьте спокойны, скажите, что это по ошибкѣ, предложите представить свидѣтельство и просите или, чтобъ васъ сейчасъ выпустили, или назначили формальное слѣдствіе. Конечно, ваши враги не осмѣлятся выйти на публичный судъ передъ коммисіею по разбору дѣлъ по умопомѣшательству. Но главное, вы должны подружиться со слугами... и быть... очень смирными. Сказавъ это, она устремила на него свои большіе сѣрые глаза.-- Ну, если я вамъ позволю обѣдать со мною и первоклассными больными, прибавила она: -- дадите вы мнѣ слово, что будете вести себя прилично и не попытаетесь снова бѣжать?
   Альфредъ задумался. Мистриссъ Арчбольдъ не сводила съ него глазъ, стараясь угадать его характеръ.-- Даю слово, наконецъ, произнесъ онъ:-- только позвольте мнѣ сидѣть рядомъ съ вами. Я не могу смотрѣть безъ отвращенія на сумасшедшихъ.
   Она свиснула едва слышно, явился Браунъ и повелъ Альфреда гулять. Проходя по одному изъ корридоровъ, молодой человѣкъ увидѣлъ, какъ мистриссъ Арчбольдъ гнала къ обѣду второклассныхъ своихъ паціентокъ, словно стадо свиней. Лишь только которая нибудь изъ нихъ останавливалась, чтобъ поглазѣть или поболтать, человѣколюбивая женщина бросалась на нее съ яростью стадной собаки и, схвативъ ее за плеча, грубо толкала впередъ.
   За обѣдомъ Альфредъ имѣлъ удовольствіе сидѣть противъ господина, который во все время махалъ ему головой и улыбался. Однако, онъ не могъ вполнѣ насладиться этимъ зрѣлищемъ; его развлекало маленькое обстоятельство. Сосѣдъ справа то и дѣло хваталъ съ его тарелки куски мяса и замѣнялъ ихъ своими обгрызками. Альфредъ сначала слегка замѣтилъ ему все неприличіе его поведенія; господинъ унялся, но вскорѣ снова возобновилъ свои продѣлки; тогда Альфредъ очень тихо взялъ его за руку.
   -- Что тамъ такое? спросила мистриссъ Арчбольдъ, бросая на нихъ свой пытливый взглядъ.
   -- Ничего серьёзнаго, сударыня, отвѣчалъ Альфредъ:-- только этотъ господинъ дѣлаетъ мнѣ честь предпочитать мою порцію своей. Вотъ и все.
   -- Мистеръ Куперъ! строго произнесла мистриссъ Арчбольдъ.
   Куперъ, старшій смотритель, бросился на провинившагося, схватилъ его за шиворотъ и вытолкалъ изъ комнаты, несмотря на восклицанія Альфреда: "Не будьте съ нимъ такъ грубы!"
   Видя, что его заступничество тщетно, Альфредъ молча положилъ свой приборъ и ничего болѣе не ѣлъ во весь обѣдъ.
   -- Мнѣ очень жаль, что я жаловался на такую бездѣлицу, сказалъ онъ громко, когда все утихло.
   Всѣ присутствующіе посмотрѣли на него съ удивленіемъ; эта чувствительность показалась имъ совершенно неестественной, ибо привыкнувъ сами къ какому обращенію, они потеряли всякое чувство сожалѣнія къ другимъ.
   Хотя Альфредъ былъ смиренъ, какъ овечка, впродолженіе всего дня, но его ночью снова помѣстили въ обитой комнатѣ, на томъ основаніи, что онъ тамъ былъ наканунѣ. Но на этотъ разъ его не привязали къ кровати. Поэтому теперь Альфредъ могъ бороться съ своими врагами лилипутами, однако, страшное ихъ количество скоро побороло его. Онъ не могъ спать, всталъ и хотѣлъ одѣться, но платье его, согласно правиламъ, лежаю за дверью.
   Ему оставалось только ходить взадъ и впередъ по комнатѣ.
   Наконецъ разсвѣло; его повели завтракать вмѣстѣ съ первоклассными больными. Завтракъ состоялъ изъ холоднаго чая, который налитъ былъ въ плоскихъ чашкахъ, и вмѣсто чайныхъ ложекъ хлебали столовыми. Хлѣбъ былъ нарѣзанъ тоненькими ломтями и намазанъ масломъ. Нѣкоторые изъ больныхъ вмѣсто чая ѣли кашу. Послѣ завтрака, Альфредъ пошелъ съ другими въ залу перваго класса и началъ съ нетерпѣніемъ считать часы и минуты, ожидая Эдуарда. Такъ прошло до обѣда, но Эдуарда все не было. Альфредъ продолжалъ считать минуты до самаго чая, но о помощи не было ни слуху ни духу. Онъ легъ спать съ отчаяніемъ въ сердцѣ.
   На другое утро, онъ снова сталъ ждать Эдуарда; къ двумъ часамъ его безпокойство такъ увеличилось, что онъ просилъ мистриссъ Арчбольдъ объяснить ему причину этого непонятнаго явленія. Она покачала головой, сказавъ, что родственники и пріятели всегда отказываются отъ человѣка, попавшаго въ сумасшедшій домъ.
   -- Ахъ, сэръ, обратилась къ Альфреду одна изъ больныхъ:-- вы должны оставить всякую надежду имѣть извѣстіе отъ кого бы то ни было. Я вотъ тутъ пишу-пишу болѣе двухъ лѣтъ, и не получила въ отвѣта ни строчки отъ своей единственной дочери. Правда, она теперь стала важной барыней; но вѣдь я же работала день и ночь, чтобъ дать ей воспитаніе, иначе бы она такъ хорошо не вышла замужъ. Впрочемъ, я полагаю, что почтовый ящикъ въ сѣняхъ не настоящій и письма, опущенныя въ него, попадаютъ въ руки Бэкера, а не...
   -- Тише, мистриссъ Дентъ, сказала смотрительница, насупивъ брови:-- вы говорите вздоръ и только понапрасну волнуетесь. Вы знаете, что вамъ запрещено говорить объ этомъ предметѣ. Помните это.
   Бѣдная женщина тотчасъ замолчала. Мистриссъ Арчбольдъ такъ повелительно обращалась съ женщинами, что тѣмъ никогда и въ голову не приходило разсуждать.
   -- Мистеръ Бэкеръ, кажется, пробѣгаетъ эти письма, продолжила она, обращаясь къ Альфреду, и снова совершенно нѣжнымъ, сладкимъ голосомъ: -- и тѣ изъ нихъ, въ которыхъ наши бѣдные паціенты (и она кивнула головой на мистриссъ Дентъ) пишутъ что нибудь, что можетъ оскорбить или опечалить ихъ друзей, тѣ письма дѣйствительно задерживаются. Но я увѣрена, что ваше письмо пошло. Впрочемъ, во всякомъ случаѣ, лучше всего спросить объ этомъ мистера Бэкера. Онъ, по какому-то странному случаю, здѣсь.
   Альфредъ обѣщалъ быть смирнымъ, и мистриссъ Арчбольдъ выхлопотала ему аудіенцію у мистера Бэкера.
   Это былъ разжившійся ростовщикъ, которому сильвертонскія власти, съ удивительнымъ знаніемъ человѣческаго сердца, всегда отличающимъ англійскихъ государственныхъ людей, позволили и до сихъ поръ позволяютъ наживать деньги, пользуясь несчастьемъ ближнихъ. Конечно, его обязали, чтобъ во главѣ его сумасшедшаго дома былъ докторъ, котораго, однако, ничего не мѣшало выгнать, если онъ имѣлъ неловкость вылечить больнаго и тѣмъ лишить Бэкера вѣрнаго источника дохода.
   Такъ-какъ вы, читатели, слава-богу, не власти, распоряжающіяся судьбою англійскаго народа, то я могу вамъ сказать, что для этого ростовщика было все равно, сумасшедшіе или нѣтъ содержатся въ его заведеніи; его торговля, его ремесло состояло въ томъ, чтобъ какъ можно болѣе нахватать людей и какъ можно долѣе ихъ удержать у себя -- вотъ и все, о другомъ ни о чемъ онъ и не думалъ.
   Въ подобныхъ заведеніяхъ есть цѣлое собраніе стереотипныхъ фразъ, общихъ формулъ, которыми мѣстныя власти и большая часть ревизоровъ озадачиваютъ такихъ новичковъ, какъ Альфредъ. Поэтому и Бэкеръ, содержавшій уже впродолженіе нѣсколько лѣтъ сумасшедшіе дома и коротко знавшій эту систему, встрѣтилъ Альфреда подобной готовой формулой.
   -- Письма, молодой человѣкъ, отвѣчалъ онъ на его вопросъ: -- не относятся до меня. Они поступаютъ къ доктору, который отправляетъ ихъ въ почтамтъ, кромѣ тѣхъ, которыя онъ считаетъ нужнымъ задержать.
   Альфредъ спросилъ, нельзя ли ему видѣть доктора.
   -- Онъ уѣхалъ, отвѣчали ему. (Формула). Альфредъ едва могъ удержаться, чтобъ не вспылить.
   На другой день, и то только послѣ обѣда, ему удалось поймать доктора.
   -- Мои письма, сэръ! воскликнулъ онъ.-- Конечно, вы не были такъ жестоки, чтобъ перехватить ихъ?
   -- Я никогда не перехватываю писемъ, сказалъ докторъ съ оскорбленными достоинствомъ.-- Я смотрю только на имена тѣхъ, которые пишутъ ихъ, и передаю мистеру Бэкеру, съ моими замѣчаніями. Если нѣкоторыя изъ нихъ задерживаются, то онъ за это отвѣчаетъ.
   -- Онъ говоритъ, что это -- ваше дѣло.
   -- Не можетъ быть. Вы его не поняли.
   -- Нѣтъ, сэръ, я совершенно его понялъ. Теперь ясно, что мои письма украдены ннъ ііли вами. Мнѣ нужно доискаться, кто изъ васъ именно ихъ укралъ.
   Докторъ отпарировалъ ударъ самой употребительнѣйшей и любимой формулой:
   -- Вы волнуетесь, сэръ, успокойтесь, успокойтесь, или тѣмъ долѣе вамъ придется здѣсь остаться.
   Альфредъ выигралъ этимъ свиданіемъ только то, что докторъ прописалъ ему очень сильное усыпительное средство.
   Старшій смотритель принесъ ему лекарство, когда онъ уже лежалъ въ постѣли. Альфредъ отказался принять его; тогда Куперъ свиснулъ и въ одну секунду комната наполнилась служителями;
   -- Ну, сказалъ хладнокровно Куперъ:-- пей сейчасъ, или тебѣ насильно выльютъ лекарство въ глотку.
   -- Лучше примите, сэръ, совѣтовалъ Браунъ:-- это докторъ вамъ прописалъ.
   -- Докторъ? Позовите его ко мнѣ.
   -- Онъ уѣхалъ.
   -- Онъ никогда не прописывалъ этого! воскликнулъ Альфредъ.-- Вы хотите, поддецы, меня отравить. Нѣтъ, я не выпью. Караулъ! Караулъ!
   Я лучше не буду описывать послѣдовавшей за этимъ борьбы, которая, конечно, кончилась побѣдой сильнаго надъ слабымъ, и лекарство было влито въ ротъ Альфреду посредствомъ рожка.
   Браунъ побѣжалъ донести обо всемъ мистриссъ Арчбольдъ, и не забылъ даже передать слова Альфреда.
   -- Не бойтесь, сказала она: -- это -- только успокоительная микстура, которую такъ любитъ этотъ старый дуракъ. Бѣдный мальчикъ не поспитъ одну ночку, вотъ и все. Завтра, прежде всего, пойдите посмотрите, что онъ дѣлаетъ.
   Въ ночь у Альфреда страшно разболѣлась голова и сдѣлался жаръ; утромъ, онъ началъ бредить. Въ такомъ положеніи его нашелъ Браунъ. Онъ громко что-то говорилъ и все повторялъ страшныя слова:
   "Справедливое отцеубійство! Справедливое отцеубійство!"
   Браунъ побѣжалъ тотчасъ къ мистриссъ Арчбольдъ. Та вскочила, наскоро одѣлась и отправилась въ комнату Альфреда; онъ уже очнулся и у него сильно текла кровь изъ носа. Она очень испугалась и старалась остановить кровь, но Альфредъ сказалъ, что отъ этого ему гораздо легче.
   -- Я теперь вижу, говорилъ онъ: -- что этотъ ядъ совсѣмъ ослѣпилъ меня.
   Ему развязали ноги, положили его свободно и мистриссъ Арчбольдъ послала Брауна за чашкой крѣпкаго кофе и стаканомъ водки. Онъ выпилъ ихъ залпомъ и тотчасъ крѣпко заснулъ. Этотъ сонъ докторъ приписалъ своему лекарству, но въ сущности это было слѣдствіе совершеннаго истощенія силъ послѣ горячечнаго припадка, причиненнаго его проклятымъ лекарствомъ.
   -- Браунъ, сказала мистриссъ Арчбольдъ: -- если докторъ Бэли опять пропишетъ ему это усыпительное, то вы мнѣ скажите. Я не позволю этому старику сгубить мальчика, пока я здѣсь.
   Но мистриссъ Арчбольдъ ошибалась: докторъ Бэли вовсе не хотѣлъ губить Альфреда; онъ не былъ злодѣй, но гораздо опаснѣйшее животное -- онъ былъ просто дуракъ.
   Микстура, которую онъ прописалъ, не произвела бы, конечно, никакого дурнаго дѣйствія на сумасшедшаго, хотя и не принесла бы ему никакой пользы. Но здоровому человѣку она была опасна: она слишкомъ воспаляла мозгъ. Альфредъ для простого глаза былъ здоровымъ человѣкомъ, но Бэли былъ докторомъ медицины уже много лѣтъ, слѣдовательно, просто ничего не могъ видѣть. Онъ на Альфреда Гарди смотрѣлъ сквозь темныя очки и этими очками служили свидѣтельства о его сумасшествіи, подписанныя докторами Вичерли и Спирсомъ.
   Быть можетъ, современемъ, онъ забудетъ объ этихъ свидѣтельствахъ и увидитъ, что Альфредъ не сумасшедшій, но и тогда онъ, конечно, припишетъ это великолѣпному дѣйствію своихъ лекарствъ.
   Между тѣмъ, этого несчастнаго молодаго человѣка вели твердыми, вѣрными шагами къ неминуемому сумасшествію. Съ одной стороны, умъ его терзали самыя мучительныя мысли о несправедливости, очевидной остановкѣ его писемъ и боязни Бэкера допустить до него друзей; съ другой стороны, постоянная безсонница, поддерживаемая искусственными способами, оковами, кусающими животными, лаемъ собакъ и пр. и пр. совершенно разстроивала его здоровье.
   Черезъ недѣлю, Альфреду наконецъ удаюсь привести въ исполненіе мечту, которую онъ питалъ все это время, то-есть свести на очную ставку Бэкера и доктора.
   -- Ну! воскликнулъ онъ: -- вы говорите, что онъ задерживаетъ письма; онъ говоритъ, что вы. Который изъ двухъ говоритъ правду?
   Они были поражены неожиданностью удара, и смотрѣли другъ на друга съ недоумѣніемъ.
   -- Посмотрите мнѣ въ глаза, милостивые государи, продолжалъ Альфредъ, пользуясь ихъ смущеніемъ.-- Вы не посмѣете сказать, чтобъ вы не были убѣждены въ томъ, что я не сумасшедшій? А! Вы отворачиваетесь. Вы не смѣете мнѣ въ лицо сказать такой лжи. Вы вѣрите въ Бога? Я знаю, что вѣрите; такъ если вы не можете меня выпустить, то не будьте такими подлецами, не задерживайте моихъ писемъ, не возбраняйте мнѣ судиться, честнымъ, публичнымъ судомъ.
   Докторъ теперь нашелся и смѣло отвѣчалъ формулою:
   -- Публичный судъ былъ бы величайшимъ для васъ несчастіемъ. Успокойтесь; не волнуйтесь.
   Тутъ надо замѣтить вамъ, читатель, что въ сумасшедшихъ домахъ есть своего рода предубѣжденія, и одно изъ нихъ состоитъ въ томъ, что призваніе имени Господа-Бога -- самый вѣрный признакъ начинающагося припадка бѣшенства.
   Эти великіе философы забываютъ, что перехватывая письма, возбраняя публичные суды, и, однимъ словомъ, лишая заключенныхъ всѣхъ средствъ искать справедливости на землѣ, они невольно заставляютъ ихъ обращать свои мольбы къ тому, кто одинъ видитъ все, что творится въ этихъ мрачныхъ трущобахъ.
   На основаніи этого предубѣжденія, всякій, кто громко призывалъ въ Гров-гоузѣ имя своего Бога, былъ тотчасъ же подвергаемъ успокоительнымъ средствамъ. Эти успокоительныя средства состояли въ морфинѣ, кротоновомъ маслѣ и мушкѣ.
   -- Докторъ приказалъ вамъ поставить мушку, сказалъ смотритель, входя въ комнату Альфреда.
   -- Зачѣмъ? Я бы хотѣлъ поговорить съ нимъ.
   -- Онъ уѣхалъ.
   Эта странная манера, приказать пытку и самому уѣхать, окончательно взорвала Альфреда, и, вполнѣ сознавая, что его поборятъ, онъ все-таки снова вступилъ въ драку и побилъ двухъ служителей; но, конечно, кончилось тѣмъ, что его сковали и потомъ, преспокойно обрѣзавъ ему волосы, налѣпили на голову мушку.
   Несмотря на все это, упрямый молодой человѣкъ не хотѣлъ сходить съума. Его мучители начали мало-по-малу его уважать за это постоянство и отвели ему особую, очень приличную спальню. Вмѣстѣ съ тѣмъ ему отдали его вещи, и каждый день водили гулять со служителемъ по лужайкѣ передъ домомъ; понято, въ это время всѣ ворота и калитки наглухо запирались.
   Въ одну изъ такихъ прогулокъ, онъ услыхалъ, что сторожъ у парадныхъ воротъ свиснулъ три раза; служитель, находившійся при немъ, также свиснулъ и заторопилъ Альфреда идти къ дому, въ которомъ раздались свистки по всѣмъ направленіямъ.
   -- Что это такое? спросилъ Альфредъ.
   -- Ассизные судьи пріѣхали ревизовать насъ, отвѣчалъ ему служитель: -- ступайте въ свою комнату.
   -- Да, я пойду, отвѣчалъ Альфредъ:-- и служитель поспѣшно убѣжалъ.
   Весь домъ страшно переполошился, вездѣ поднялась суматоха. Всѣ цѣпи, колодки и другія орудія насилія и пытки запрятаны подальше; на всѣхъ постеляхъ положено чистое бѣлье, хотя были и такія, которыя никогда не видывали такой роскоши. Наконецъ, явились два ревизора и ихъ прямо провели въ гостиную.
   Ихъ встрѣтила тамъ мистриссъ Арчбольдъ. Все приняло новый непривычный глазу видъ: комнаты были чисто вымыты и убраны, всѣ смотрители и служители, даже самые жестокіе, стали теперь ласковы, учтивы, и, конечно, за нѣсколько мгновеній до появленія ревизоровъ, чтобы перемѣной обращенія не поразить больныхъ передъ высокими посѣтителями.
   Альфредъ едва не прыгалъ отъ счастія. Ему слѣдовало только не горячиться и вести себя тихо, спокойно, и онъ завтра будетъ уже на свободѣ; первымъ его дѣломъ было хорошенько причесаться и надѣть лучшее свое платье.
   Одежда несчастныхъ, содержимыхъ въ сумасшедшихъ домахъ, благодаря скупости ихъ родственниковъ или корыстолюбію властей, дѣлаетъ ихъ на взглядъ гораздо болѣе сумасшедшими, чѣмъ они надѣлѣ. Обыкновенно платье у нихъ или ужасно истаскано и изношено, или имъ жертвуютъ какую нибудь старую, никуда негодную ветошь, говоря:
   -- Бѣдные, они уже принадлежатъ не свѣту; имъ все равно, если это сдѣлано и не по модѣ (формула).
   Этимъ образомъ убивается чувство самоуваженія, особливо въ женщинахъ, что содѣйствуетъ, вмѣстѣ со всѣми другими средствами, къ болѣе продолжительному задержанію несчастныхъ въ сумасшедшемъ домѣ.
   Сильвертонскій Гров-гоузъ особливо поражалъ странностью одеждъ своихъ обитателей. Когда Бэкеръ получалъ деньги на одѣваніе больныхъ, онъ всегда отправлялся изъ одной своей лавочки въ другую и отъискивадъ тамъ необходимыя вещи въ грудахъ невыкупленныхъ залоговъ. Альфредъ успѣлъ уже замѣтить, что многіе изъ больныхъ казались гораздо болѣе дикими, чѣмъ обыкновенно, благодаря короткимъ панталонамъ и юпкамъ, узкимъ -- сжимавшимъ горло рубашкамъ, уродливымъ башмакамъ, забракованнымъ коммисаріатомъ, прадѣдовскимъ сюртукамъ и т. д. Поэтому онъ самъ очень тщательно одѣлся, покрылъ выбритую свою голову модной черной шляпой и оставилъ дверь своей комнаты открытой, чтобъ выскочить при первой надобности. Ему пришлось ждать недолго: одинъ изъ ревизоровъ скоро прошелъ мимо по корридору. Это былъ дородный старикъ съ круглымъ, честнымъ лицомъ, который старался всѣми силами казаться умнѣе чѣмъ былъ. За нимъ слѣдовали Куперъ и докторъ; Бэкера еще не было, но за нимъ послали.
   Увидавъ ихъ еще издали, Альфредъ вышелъ, изъ своей комнаты, почтительно снялъ шляпу и попросилъ переговорить два слова наединѣ съ ревизоромъ. Старикъ очень любезно поклонился, ибо взглянувъ только на лицо Альфреда и на его платье, никакой безпристрастный человѣкъ не подумалъ бы, что онъ сумасшедшій.
   Но докторъ нагнулся къ нему и шепнулъ на ухо:
   -- Берегитесь, сэръ, это очень опасный.
   Эти слова -- самая дѣйствительная изъ всѣхъ формулъ. Какъ можетъ неопытный человѣкъ знать навѣрно, что подобное увѣреніе ложь? Къ тому же, какъ судья ни любитъ справедливости къ другимъ, но все же своя рубашка ближе къ тѣлу и собственная безопасность дороже всего. Поэтому очень естественно, что сквайръ Толлетъ отказалъ Альфреду въ секретной аудіенціи и даже отступилъ шагъ назадъ, выказавъ нѣкоторое волненіе. Альфредъ умолялъ его не слушать чужихъ внушеній.
   -- Честный человѣкъ не станетъ шептать, сказалъ онъ: -- не допустите, чтобъ онъ возстановилъ васъ противъ меня; честью клянусь, что я столько же сумасшедшій, сколько вы, и онъ это самъ очень хорошо знаетъ. Пожалуйста, смотрите и судите сами; только такимъ образомъ вы добьетесь до истины въ этомъ вертепѣ разбойниковъ.
   -- Не волнуйтесь, мистеръ Гарди, сказалъ докторъ съ отцовскою любовью (формула).
   -- Не прерывайте меня, докторъ, продолжалъ Альфредъ:-- я такъ же спокоенъ, какъ вы; нѣтъ, я еще спокойнѣе. Посмотрите, какъ вы поблѣднѣли отъ страха, что васъ обличатъ въ незаконномъ задержаніи совершенно здороваго человѣка. О, сэръ! воскликнулъ онъ, обращаясь къ судьѣ:-- не бойтесь, я васъ не трону, даже не буду сердиться -- по крайней мѣрѣ -- въ словахъ: горе слишкомъ велико, чтобъ я могъ думать о такихъ мелочахъ. Я -- оксфордскій студентъ, сэръ, и уже получилъ не одну награду. Но, по несчастью, мать моя завѣщала мнѣ благородное сердце и десять тысячъ фунтовъ. Я люблю молодую дѣвушку, которой имя не хочу называть въ этомъ разбойничьемъ притонѣ. Отецъ мой -- извѣстный банкиръ, теперь банкротъ и воръ въ Баркинтонѣ. Онъ прогулялъ свои собственныя деньги и теперь хочетъ поживиться чужими и, между прочимъ, деньгами своего роднаго сына. Онъ обманомъ заманилъ меня сюда, въ самый день моей свадьбы, чтобъ завладѣть моими деньгами и лишить меня той, которую я люблю болѣе своей жизни. Я прошу васъ, сэръ, чтобы вы меня отпустили, или если вы не довольно надѣетесь на собственное сужденіе, то я требую назначить особую коммиссію и разобрать дѣло публично судебнымъ порядкомъ.
   -- Это публичное обличеніе было бы самымъ непріятнымъ дѣломъ для васъ и вашихъ друзей, возразилъ докторъ. (Формула).
   -- Только виноватый боится свѣта, сэръ, быстро отвѣчалъ Альфредъ.
   Мистеръ Толлетъ сказалъ, что, по его мнѣнію, больной имѣлъ право быть судимъ передъ особой коммиссіею, и записалъ его требованіе. Потомъ онъ спросилъ, имѣетъ ли Альфредъ что сказать противъ служителей, ѣды, постелей и т. д.
   -- Сэръ, отвѣчалъ Альфредъ: -- я предоставляю жаловаться объ этомъ дѣйствительно сумасшедшимъ. Мое страшное горе заглушаетъ мелкія непріятности.
   -- Такъ вы соглашаетесь, что съ вами здѣсь хорошо обходятся?
   -- Я ни съ чѣмъ не соглашаюсь, сэръ. Я только не хочу тревожить васъ мелочами, когда вы были такъ добры, что взялись изслѣдовать вопіющее зло.
   -- Это очень благоразумно съ вашей стороны, сказалъ мистеръ Толлетъ: -- я васъ еще увижу, сэръ, на возвратномъ пути.
   Альфредъ долженъ былъ довольствоваться этимъ обѣщаніемъ; онъ почтительно поклонился и ушелъ въ свою комнату.
   -- Онъ, кажется, столько же сумасшедшій, сколько я, замѣтилъ судья послѣ его ухода.
   Докторъ только улыбнулся и судья, не зная, что эта улыбка была также формулой, задумался и потомъ спросилъ, кто подписалъ свидѣтельства о сумасшествіи Альфреда.
   -- Вичерли и еще другой докторъ.
   -- Докторъ Вичерли? Это, кажется, большой авторитета въ вашемъ дѣлѣ?
   -- Одинъ изъ первыхъ въ Англіи.
   -- Такъ поэтому надо полагать, что онъ болѣе или менѣе сумасшедшій.
   -- Онъ очень опасенъ повременимъ; но въ свѣтлыя минуты такой тихій, отличный господинъ, настоящій джентльменъ (формула).
   -- Какъ это грустно!
   -- Ужасно! Онъ -- самый интересный изъ моихъ паціентовъ (формула), хотя повременимъ онъ и буянитъ. Не желаете ли взглянуть на медицинскій журналъ о немъ?
   -- Да, послѣ.
   Ревизія продолжалась. Ревизоръ любовался чистыми простынями, покрывавшими грязныя постели, кишившія всевозможными насѣкомыми, и просилъ самыхъ толковыхъ изъ больныхъ говорить съ нимъ откровенно и представить жалобы, если есть таковыя. Эти вопросы, дѣлаемые по обыкновенной мудрости ревизоровъ, при Куперѣ и докторѣ, неотстававшемъ ни на шагъ отъ Толлета, вызывали одинъ отвѣтъ, что съ ними обходились отлично. Этотъ отвѣтъ былъ единодушнымъ по той причинѣ, что еслибъ они сказали правду, то ревизоры не могли сразу улучшить ихъ положеніе, а власти могли по отъѣздѣ судей загнать и забить ихъ до смерти. Поэтому они, несчастные, всегда говорятъ, что имъ очень хорошо въ Гров-гоузѣ.
   Такъ и въ извѣстномъ дѣлѣ мистриссъ Турнеръ, коммиссары по дѣламъ объ умопомѣшательствѣ, осматривая акомбскій сумасшедшій домъ, ничего не могли узнать отъ несчастной женщины, кромѣ того, что она очень счастлива подъ мирною властью добраго Меткафа, присутствовавшаго при этомъ. Только благодаря чуду, публика узнала всю правду; а чудеса, особенно въ наше время, очень рѣдки.
   Между тѣмъ, Альфреда начало терзать сомнѣніе. Онъ зналъ, что докторъ теперь совершенно завладѣлъ умомъ эсквайра Толлета, который, какъ старикъ, легко поддавался чужому вліянію, а это обѣщало мало хорошаго. Кромѣ Толлета былъ еще другой ревизоръ, но конечно, ему помѣшаютъ всячески и хитростью и силой поговорить съ нимъ. Онъ оставилъ дверь открытой и ждалъ, что будетъ. Вдругъ онъ увидѣлъ, что сидѣлка Ганна быстро пробѣжала въ сосѣднюю пустую комнату, съ передникомъ, полнымъ какихъ-то вещей. Эта сидѣлка была молодая дѣвушка съ хорошенькимъ, почти дѣтскимъ лицомъ и сильными, мощными руками, которымъ бы позавидовалъ любой кузнецъ. Я полагаю, что эта сила мускуловъ, а не ея красота заставила уважать ее какъ Бэкера и К°, такъ и всѣхъ ея паціентокъ. Не было ни одной изъ нихъ, маленькой или большой, смирной или опасной, которую Ганна не могла бы въ одну секунду смирить и сковать безъ всякой посторонней помощи. И надо ей отдать справедливость, она и пользовалась своей силой при малѣйшемъ удобномъ случаѣ. Она рѣдко заходила въ ту часть дома, гдѣ содержался Альфредъ, но когда она его встрѣчала, то всегда улыбалась ему очень любезно. Поэтому онъ теперь рѣшился поговорить съ ней, надѣясь тронуть ее своимъ горестнымъ положеніемъ. Онъ хорошо видѣлъ, что она дѣлала, но не хотѣлъ подать вида, чтобъ не оскорбить ее, и отойдя шага на два назадъ, тихонько сказалъ: -- сидѣлка Ганна! это вы?
   -- Да, это я, отвѣчала та рѣзко, выходя изъ комнаты и запирая ее.-- Что вамъ угодно, сэръ?
   -- Если вы женщина, сжальтесь надо мною! произнесъ Альфредъ, всплеснувъ руками.
   Она была поражена неожиданностью его словъ и смутившись, промолвила: -- Я ничего не могу сдѣлать. Я -- простая служанка.
   -- Хоть, по крайней мѣрѣ, скажите мнѣ, гдѣ мнѣ найти ревизора, прежде чѣмъ меня опять запрутъ или скуютъ?
   -- Шш! Говорите тшпе, сказала Ган7а:-- вы уже жаловались одному, не правда ли?
   -- Да, но онъ, кажется, слабый, старый дуракъ. Гдѣ другой? скажите, умоляю васъ, скажите!
   -- Я не могу, право, не могу. Ну, ужь Богъ съ вами. Бѣгите въ госпитальную палату, скорѣе.
   Альфредъ побѣжалъ и успѣлъ достичь палаты, прежде чѣмъ его перехватили. Тамъ ему прямо попался на встрѣчу второй ревизоръ, мистеръ Вэнъ. Это былъ мужчина, лѣтъ тридцати, очень загорѣлый, въ коротенькомъ сюртучкѣ, съ хлыстомъ въ рукахъ; онъ былъ вліятельный тори и богатый землевладѣлецъ графства.
   Въ ту самую минуту, когда Альфредъ вбѣжалъ въ одну дверь, Боперъ вошелъ въ противоположную, но молодой человѣкъ первый почтительно поклонился и попросилъ позволенія переговорить съ ревизоромъ наединѣ.
   -- Непремѣнно, сэръ, отвѣчалъ мистеръ Вэнъ.
   -- Берегитесь, сэръ, онъ -- опасный, шепнулъ Бэкеръ. Выраженіе лица мистера Вэна тотчасъ измѣнилось. Но на этотъ разъ Альфредъ услышалъ формулу, и сказалъ совершенно спокойно: -- не вѣрьте ему, сэръ, я совсѣмъ не сумасшедшій. Посмотрите на меня и судите сами.
   -- Это пунктъ его сумасшествія! возразилъ Бэкеръ.-- Послушайте, мистеръ Гарди, я вамъ позволяю много вольностей, но вы уже во зло употребляете свою свободу. Вы не должны утруждать почтеннаго мистера Вэна вашими фантазіями. Подумайте, сэръ: вѣдь вы здѣсь не одинъ.
   Альфредъ съ отчаяніемъ посмотрѣлъ на мистера Вэна; онъ думалъ, что его судьба рѣшена, и ему не позволятъ даже говорить.
   Но мистеръ Вэнъ, тронутый ли жалобнымъ взглядомъ Альфреда, или раздосадованный вмѣшательствомъ Бэкера, посмотрѣлъ на него очень холодно, и сказалъ рѣшительно:-- Замолчите, сударь, и дайте этому господину сказать мнѣ, что онъ желаетъ.
  

XXXVII.

   Альфредъ разсказалъ свою исторію очень тихо и скромно, не позволяя себѣ ни одного лишняго слова. Дѣйствительно, его разсказъ былъ такъ простъ и завлекателенъ, его логика такъ ясна, что нѣкоторые изъ больныхъ подошли къ нему поближе и слушали съ любопытствомъ; большая же часть, конечно, глядѣла на него съ изумленіемъ.
   Кончивъ свой разсказъ, Альфредъ предложилъ представить Додовъ въ свидѣтели, что 14,000 ф. не были его фантазіею, а существовали въ дѣйствительности. Кромѣ того, онъ просилъ обратиться къ его сестрѣ и нѣсколькимъ друзьямъ, которые подтвердятъ, что онъ не сумасшедшій. Онъ писалъ изъ сумасшедшаго дома къ своей невѣстѣ и ея брату, но его письма перехватили, чтобъ ни одинъ честный человѣкъ не узналъ, гдѣ онъ.
   Онъ кончилъ тѣмъ, что совершенно убѣдилъ мистера Вэна въ справедливости своихъ словъ. Тотъ видѣлъ ясно, что онъ не сумасшедшій, а отецъ его -- низкій мерзавецъ.
   Послѣ этого мистеръ Вэнъ спросилъ, не имѣетъ ли онъ чего открыть о положеніи сумасшедшаго дома.
   -- Я бы ничего не сказалъ изъ личнаго интереса, началъ Альфредъ:-- но ради людей, запертыхъ тутъ на всю жизнь, я вамъ открою всю правду, какъ она ни ужасна.-- Ну-съ, здѣсь надо перечистить всѣ постели и кровати, вывести всевозможныхъ гадовъ, уничтожить всѣ орудія пытки навсегда, а не прятать ихъ только на время вашего осмотра, какъ теперь сдѣлали. Сумасшедшіе не смѣютъ вамъ жаловаться, ибо въ прошлый разъ, когда одинъ изъ нихъ, мистеръ Петвортъ, пожаловался ревизорамъ, то не успѣли они выйти заворота, какъ Куперъ, для примѣра, сковалъ его, повалилъ на землю и началъ душить колѣнками, приговаривая: "Я тебя выучу жаловаться." Но нѣкоторые изъ сумасшедшихъ посмирнѣе тотчасъ поняли, что я не принадлежу къ ихъ числу и потому осмѣлились открыть мнѣ, что служители моютъ ихъ какъ кучера экипажи. Ихъ раздѣваютъ до-гола, сажаютъ на каменныя плиты, моютъ швабрами и потомъ, не обтирая, одѣваютъ въ ихъ грязное, вонючее платье. Они говорятъ также, что ихъ кормятъ жесткой или гнилой говядиной, черствымъ хлѣбомъ, вонючимъ масломъ и сгнившею зеленью. Что же касается до сна, то такого слова здѣсь почти не знаютъ. Кровати такъ коротки, что ноги торчатъ въ воздухѣ, а животныя, которыхъ омерзительно называть, кусаютъ васъ всю ночь, наполняя комнату отвратительнымъ запахомъ. Кромѣ того, собаки своимъ постояннымъ лаемъ на дворѣ будятъ васъ, едва успѣешь сомкнуть глаза; и даже когда усталость поборетъ всѣ эти препятствія, то докторъ, получающій, кажется, жалованье за то, чтобъ сводить съ ума, а не исцѣлять, приказываетъ силой поставить вамъ мушку на голову или даетъ вамъ опіумъ, морфинъ и другія раздражающія средства. Онъ однажды силою влилъ мнѣ въ горло именно такого лекарства, и я всю ночь страдалъ страшной головной болью, слѣпотой и кровотеченіемъ изъ носа; мистриссъ Арчбольдъ этому свидѣтельница. О, сэръ, умоляю васъ, вникните, разберите все это, ради тѣхъ несчастныхъ, которыхъ Богъ посѣтилъ такимъ горемъ, какъ потеря разсудка. Мнѣ эти мученія ни почемъ: я -- человѣкъ здоровый, меня обманомъ отторгнули отъ любви и счастья и ввергли въ сумасшедшій домъ; мнѣ какое дѣло до того, хорошо ли здѣсь или худо, вы для меня можете сдѣлать только одно -- возвратить мнѣ свободу, какъ человѣку и англійскому гражданину -- свободу, которую у меня обманомъ отняли злостный банкротъ и купленные имъ доктора.
   -- Ну, мистеръ Бэкеръ, что вы на это скажете? спросилъ мистеръ Вэнъ.
   Бэкеръ улыбнулся съ удивительнымъ спокойствіемъ и отвѣчалъ съ хитрою осторожностью:
   -- Мистеръ Гарди -- честный, благородный человѣкъ и, слѣдовательно, вполнѣ убѣжденъ въ справедливости всего имъ сказаннаго, но, увы, это -- только фантазіи, плодъ его разстроеннаго воображенія. Вопервыхъ, его отецъ не имѣлъ ничего общаго съ его присылкою сюда (Альфредъ вздрогнулъ, но потомъ недовѣрчиво улыбнулся). Вовторыхъ, у насъ здѣсь нѣтъ никакихъ орудій пытки, кромѣ двухъ паръ ручныхъ колодокъ и двухъ горячечныхъ рубашекъ, но и тѣ мы очень рѣдко употребляемъ; вы знаете, главное исправительное средство у насъ -- комнаты, съ мягко обитыми стѣнами. Что же касается животныхъ, прибавилъ онъ, горячась все болѣе и болѣе:-- то я готовъ съѣсть перваго клопа, котораго мнѣ покажутъ.
   Фантазіи, разстроенное воображеніе -- важныя, многозначущія слова, особливо въ сумасшедшихъ домахъ: они имѣютъ огромное вліяніе на посѣтителей-новичковъ, и потому неудивительно, что слова Бэкера поразили ревизора. Альфредъ, увидѣвъ это по внезапно перемѣнившемуся выраженію его лица и боясь, что если ему не удастся доказать своихъ мелочныхъ показаній, то никто не повѣритъ ему въ главномъ, сказалъ съ видимымъ спокойствіемъ:
   -- Позвольте доказать, что это не фантазіи.
   -- Сдѣлайте одолженіе; вы этимъ окажете мнѣ большую заслугу, сказалъ мистеръ Вэнъ.
   Бэйеръ видимо смутился.
   -- Начните съ орудій пытки; отыщите мнѣ ихъ и покажите, прибавилъ ревизоръ.
   Лицо Бэкера прояснилось: онъ былъ вполнѣ увѣренъ, что ихъ невозможно отыскать.
   -- Сейчасъ, отвѣчалъ Альфредъ:-- слѣдуйте за мною.
   И онъ пошелъ прямо къ сосѣдней комнатѣ съ его спальней. Дверь была заперта; онъ спросилъ ключъ у Бэкера. Тотъ отвѣчалъ, что у него нѣтъ; обратились къ Куперу -- тотъ же отвѣтъ; послали искать ключъ -- вскорѣ пришли сказать, что ключъ потерянъ.
   -- Я такъ и ожидалъ, сказалъ Альфредъ:-- пошлите, пожалуйста, за кочергой, сэръ, я открою дверь.
   -- Принесите кочергу, повторилъ мистеръ Вэнъ.
   -- Боже мой! Что вы дѣлаете, сэръ! воскликнулъ Куперъ:-- да онъ расшибетъ намъ всѣмъ головы кочергою. Вы не повѣрите, какой онъ страшный, когда взбѣсится.
   -- Вы отлично лжете, Куперъ, замѣтилъ съ усмѣшкой Альфредъ.
   -- Принесите мнѣ кочергу, сказалъ повелительно мистеръ Вэнъ.
   Куперъ отправился за ней и принесъ вмѣсто нея ключъ.
   Дверь отперли и всѣ вошли въ комнату. Альфредъ заглянулъ подъ постель -- тамъ ничего не было, кромѣ громадныхъ комковъ пыли. Онъ остановился какъ вкопанный, холодный пота выступилъ у него на лбу: онъ понималъ, что не отыщи онъ теперь орудій пытки, все для него пропало.
   -- Ну, сэръ, сказалъ Вэнъ, торжественно:-- гдѣ же они?
   Альфредъ увидѣлъ въ сторонѣ маленькій комодъ; онъ бросился къ нему, но онъ былъ пустъ. Бэкеръ и Куперъ молча улыбались, но такъ, что ревизоръ видѣлъ эту улыбку-формулу. Альфредъ воротился къ кровати и тряхнулъ ее изо всей силы. Куперъ и Бэкеръ вдругъ перестали улыбаться; Альфредъ тотчасъ замѣтилъ это и продолжалъ трясти кровать.
   -- Стойте! тамъ что-то звенитъ, воскликнулъ мистеръ Вэнъ.
   -- Это желѣзная кровать и очень старая, поспѣшилъ объяснить Бэкеръ.
   Но Альфредъ быстро сорвалъ простыни, поднялъ матрасъ и подъ лимъ открылся большой плоскій ящикъ, полный цѣпями, колодками и другими орудіями инквизиціи.
   -- Боже праведный! воскликнулъ Бэкеръ, съ неподдѣльнымъ удивленіемъ, которому позавидовалъ бы любой актёръ:-- откуда это сюда попало? Вѣроятно, ихъ здѣсь спряталъ прежній содержатель.
   Мистеръ Вэнъ отвѣчалъ только взглядомъ презрѣнія и послалъ тотчасъ Купера за мистеромъ Толлетомъ.
   -- Сэръ, воскликнулъ Альфредъ, пользуясь минутой:-- всѣ мои фантазіи такъ же справедливы, если ихъ изслѣдовать.
   -- Онѣ будутъ изслѣдованы, сэръ, я вамъ даю честное слово, произнесъ торжественно мистеръ Вэнъ.
   Скоро явился и мистеръ Толлетъ, и оба судьи въ первый разъ въ жизни приступили къ настоящей, дѣльной ревизіи. Они начали поступать какъ слѣдовало при осмотрѣ подобныхъ мрачныхъ трущобъ; они не вѣрили ничему, подозрѣвали все; разспрашивали каждаго больнаго поодиночкѣ. Прямымъ слѣдствіемъ било открытіе страшныхъ жестокостей, нечистоты, безпорядковъ, прикрытыхъ до сихъ поръ филантропическими формулами и чистыми простынями. Кончивъ осмотръ, они сдѣлали Бэкеру и его подчиненнымъ строжайшій выговоръ и объявили, что запретятъ содержать больницу для умалишенныхъ, если въ будущій ихъ пріѣздъ все не измѣнится къ лучшему. Потомъ они приказали уложить въ свою карету всѣ цѣпи, колодки и прочія орудія пытки, и наконецъ приступили къ изслѣдованію дѣла объ Альфредѣ. При этомъ изслѣдованіи присутствовалъ только докторъ Бэли; Бэкера изгнали изъ комнаты.
   Прежде всего прочли приказъ принять Альфреда въ сумасшедшій домъ; дѣйствительно, оказалось, что онъ былъ подписанъ не его отцомъ. Потомъ они съ должнымъ вниманіемъ разсмотрѣли свидѣтельство о его сумасшествіи, особливо данное докторомъ Вичерли. Великій ученый свидѣтельствовалъ, что Альфредъ былъ подверженъ головнымъ болямъ, безсонницѣ, ночнымъ видѣніямъ, иллюзіи о какихъ-то неизвѣстныхъ деньгахъ, и неожиданному отвращенію къ любимому отцу. Въ послѣдній же разъ, какъ докторъ его видѣлъ, онъ выходилъ изъ себя отъ гнѣва и злобы и не щадилъ угрозъ, которыхъ нельзя было объяснить никакими побудительными причинами.
   Это свидѣтельство значительно поколебало мнѣніе почтенныхъ ревизоровъ, но они на этомъ не остановились и потребовали три книги, которыя всякое подобное заведеніе обязано имѣть, именно: книгу для посѣтителей, пріемную и докторскій журналъ. Эти книги въ Гров-гоузѣ, какъ вездѣ, были ведены очень поверхностно и спустя рукава. Но все же ревизоры нашли слѣдующія замѣчанія объ Альфредѣ:
   "Принятъ 11-го апрѣля. Очень дикій взглядъ и сильно взволнованъ. Хотѣлъ наложить на себя руки и бросился въ чанъ съ водою. Дрался со служителями, спасшими его отъ смерти, я выказалъ страшную силу. Отказался отъ пищи".
   Черезъ нѣсколько дней было внесено въ докторскую книгу:
   "А. Г. Очень взволнованъ. Всѣмъ дѣлаетъ угрозы. Прописана успокоительная микстура".
   И еще далѣе: "А. Г. Очень взволнованъ. Богохульствовалъ. Прописана мушка".
   Этого было совершенно довольно.-- Самоубійство! Буйство! Отвращеніе отъ пищи! Да это -- главнѣйшіе признаки бѣшенства! какихъ еще было добиваться доказательствъ?
   Мистеръ Вэнъ спросилъ, поправился ли Альфредъ, съ тѣхъ поръ, какъ поступилъ въ сумасшедшій домъ.
   -- Удивительно поправился, воскликнулъ докторъ Бэли:-- мы надѣемся его совсѣмъ вылечить мѣсяца черезъ два.
   Послѣ этого ревизоры позвали мистриссъ Арчбольдъ и поручили ей имѣть особыя попеченія объ Альфредѣ. Такимъ образомъ эти почтенные сановники, дѣйствовавшіе до сихъ поръ на основаніи словъ Альфреда противъ тѣхъ самыхъ людей, которые называли его сумасшедшимъ, теперь поджали хвостъ при видѣ докторскаго свидѣтельства, усумнились въ своихъ собственныхъ глазахъ передъ свидѣтельствомъ, даже неподтвержденнымъ присягою.
   Между тѣмъ Альфредъ былъ внѣ себя отъ радости и весело укладывалъ свои вещи, когда къ нему вошла мистриссъ Арчбольдъ и объявила, что получила приказаніе дѣлать ему всевозможныя льготы и что ревизоры надѣятся его выпустить въ будущій пріѣздъ.
   Несчастный поблѣднѣлъ, какъ полотно.
   -- Какъ? воскликнулъ онъ:-- меня выпускаютъ не сегодня? А когда же они опять пріѣдутъ?
   Мистриссъ Арчбольдъ замялась.-- Развѣ вы не знаете? сказала она наконецъ.-- Я вѣдь вамъ говорила: они ревизуютъ четыре раза въ годъ.
   Разочарованіе было слишкомъ страшно.
   Такъ вотъ къ чему привело столько терпѣнія и самообладанія! Онъ громко застоналъ.
   -- И вы имѣете сердце мнѣ это сказать? Жестокая женщина! У васъ нѣтъ сердца! воскликнулъ онъ и зарыдалъ какъ ребёнокъ.
   Мистриссъ Арчбольдъ вздрогнула.
   -- Ахъ, еслибъ у меня не было сердца! воскликнула она какимъ-то страннымъ, нѣжнымъ голосомъ и, бросивъ на него взглядъ, полный упрека, поспѣшно вышла изъ комнаты. Едва она успѣла переступить порогъ, какъ бросилась въ ближайшую комнату и, не обращая вниманія на ея обитательницу, опустилась въ изнеможеніи въ кресла. Грудь ея тяжело подымалась, сердце тревожно билось и вскорѣ слезы потекли ручьями изъ ея грозныхъ, повелительныхъ глазъ.
   Эддитъ Арчбольдъ была въ глубинѣ своего сердца той же энергичной, пылкой и разсудительной женщиной, какой казалась по своей наружности; сильныя страсти кипѣли въ ней, сильная воля и разсудокъ были вѣчно наготовѣ служить имъ, или, если нужно, побороть ихъ. Между этими-то умственными силами свирѣпствовала въ послѣднее время страшная борьба. На нее почти не имѣла никакого вліянія мужская красота; особливо она презирала мальчиковъ и, вѣроятно, проживи она цѣлые полгода съ Альфредомъ при обыкновенныхъ обстоятельствахъ, сердце ея нисколько не заговорило бы. Но въ первый день, какъ она его увидѣла въ Гров-гоузѣ, онъ невольно увлекъ ее. Прежде всего онъ страшно испугалъ ее, выскочивъ изъ окна, а испугъ -- также страсть. То же самое и жалость, а никогда въ жизни она не чувствовала такого сожалѣнія, какъ увидѣвъ его безчувственнаго на землѣ, послѣ того, какъ его вытащили изъ чана. Сердце ея тревожно билось при одной мысли, что, быть можетъ, этотъ юный герой, предпочитавшій смерть позорному заключенію, дѣйствительно не былъ сумасшедшимъ. Но это чувство успѣлъ онъ возбудить въ ней едва, какъ ловко вскочивъ полетѣлъ какъ стрѣла. Она вскрикнула и надѣялась, что онъ убѣжитъ, спасется. Потомъ она видѣла, какъ онъ боролся одинъ противъ семи и осьми человѣкъ; она восхищалась его мужествомъ, его ловкостью, желала ему успѣха. Онъ наконецъ сдался, но не имъ, а ей; она вздрогнула отъ счастья, она не слыхивала никогда комплимента лучше и сильнѣе этого. Передъ ней, казалось, былъ не сумасшедшій, а одинъ изъ тѣхъ славныхъ рыцарей, о которыхъ она читывала и мечтала въ молодости. Она смотрѣла на него съ пламеннымъ сочувствіемъ и съ восторгомъ. Но здравый ея разсудокъ тотчасъ напомнилъ, чтобы она была осторожна, что этотъ юноша девятью годами ея моложе: ей опасно было засматриваться на него, задумываться о немъ. Она опомнилась и стала избѣгать его, почти не видясь съ нимъ въ первое время. Но вскорѣ чувство сожалѣнія положило конецъ ея осторожности. Она стала явно ему покровительствовать и давать совѣты, но съ такимъ холоднымъ достоинствомъ, что Альфредъ никакъ не могъ разгадать эту женщину, которая на дѣлѣ была такъ добра до него, а на словахъ отталкивала его своею холодностью. Онъ часто смотрѣла, на нее съ удивленіемъ, какъ бы спрашивая: ты дѣйствительно желаешь мнѣ добра, или ты такая же, какъ всѣ къ этимъ вертепѣ. Она однажды до того забылась, что отвѣчала на подобный взглядъ такой нѣжной улыбкой, что надежда окончательно возродилась въ сердцѣ Альфреда. Онъ утѣшалъ себя, что она ему поможетъ бѣжать изъ сумасшедшаго дома. Вотъ о чемъ думалъ обожатель прекрасной Джуліи.
   Скрытое, но не уничтоженное чувство быстро развивается въ пламенной натурѣ. Такъ случилось и съ мистриссъ Арчбольдъ; началось съ того, что Альфредъ ей понравился; потомъ это чувство стало рости, крѣпнуть, превратилось въ фантазію, и, наконецъ, въ самую жгучую страсть. Но она умѣла такъ хитро скрывать это чувство, на всѣхъ его ступеняхъ, что ни Альфредъ, никто другой, даже женщины этого не замѣчали. Никто не подозрѣвалъ ея, кромѣ одной сидѣлки Ганны; да и та лишь изъ ревности, ибо сама начинала вздыхать по юномъ героѣ, что не очень шло къ ея мужественной силѣ и развитымъ мускуламъ.
   Мистриссъ Арчбольдъ питала къ Альфреду не нѣжную привязанность, а пламенную, палящую страсть; но все же она была женщина и, увидавъ своего милаго въ слезахъ, растрогалась и едва не разревѣлась съ нимъ вмѣстѣ. Она успѣла спастись только бѣгствомъ и наплакалась наединѣ. Послѣ припадка нѣжности, особенно слезъ, подобная женщина становится непреклонной, и потому сойдя внизъ къ чаю, она обходилась съ Альфредомъ съ замѣчательною холодностію.
   Эта маленькая хитрость повела къ совершенно неожиданнымъ послѣдствіямъ: она придала смѣлости Куперу, который бѣсился на Альфреда за его жалобы ревизорамъ, но до сихъ поръ не рѣшался прямо преслѣдовать, его, боясь новыхъ непріятностей. Теперь увидѣвъ, какъ холодно обходилась съ своимъ любимцемъ мистриссъ Арчбольдъ, онъ отправился къ доктору и попросилъ одного изъ его энергическихъ средствъ. Тотъ далъ ему двѣ пилюли съ кротоновымъ масломъ. Съ этимъ могущественнымъ орудіемъ, Бэкеръ явился ночью къ Альфреду и приказалъ ему принять пилюли; тотъ отказался. Куперъ свистнулъ, и въ комнату влетѣло четыре служителя. Альфредъ зналъ, что его пересилятъ, и потому, воспользовавшись мгновеніемъ, нанесъ страшный ударъ Куперу, пригвоздившій его къ стѣнѣ; потомъ снова замахнулся и раскроилъ ему до крови щеку. Но черезъ минуту онъ уже былъ скованъ и лежалъ неподвижно въ горячечной рубашкѣ.
   Куперъ наконецъ опомнился, и весь въ крови, съ ужасными проклятьями, бросился на свою беззащитную жертву, вскочилъ на него и задалъ ему такой урокъ, котораго несчастный не забылъ во всю свою жизнь.
   Всякое искусство имѣетъ свои секреты. Смотрители и служители въ сумасшедшихъ домахъ обладаютъ однимъ изъ такихъ секретовъ, который они, впродолженіе многихъ лѣтъ, съ удивительною ловкостью скрывали отъ всевозможныхъ ревизоровъ и публики. Этотъ секретъ заключается въ искусствѣ сломать человѣку ребра или грудную кость, не оставивъ никакихъ внѣшнихъ признаковъ. Каторжные въ Тулонѣ приходятъ къ тому же результату, инымъ способомъ: они дѣлаютъ мѣшочекъ изъ кожи морскаго угря, туго наполняютъ его толченымъ камнемъ и потомъ ударяютъ имъ по ребрамъ своей жертвы; кость раздробляется, не оставляя ппкакихъ внѣшнихъ знаковъ. Но мистеръ Куперъ и его помощники употребляютъ въ дѣло только свои колѣнки, которыя, благодаря гладкой и круглой поверхности, не оставляютъ никакихъ знаковъ. Самый же процесъ происходить слѣдующимъ образомъ: мучители вскакиваютъ на свою жертву и медленно прохаживаются на колѣнкахъ по всему его тѣлу. Если они при этомъ дѣлѣ не прыгаютъ, то потому, что назначеніе этой пытки -- смирять болѣе нравственно, чѣмъ физически; но въ послѣднемъ случаѣ, часто кости не выдерживаютъ. Примѣрами могутъ служить смерть мистера Сизера въ 1854 году, и еще двоихъ другихъ въ послѣднее время. Сколько же всѣхъ погибло этимъ способомъ -- одному Богу извѣстно: человѣкъ не можетъ перечесть, сколько камней на днѣ бездонной пропасти.
   Но возвратимся къ несчастному Альфреду. Куперъ вскочилъ на него, и сталъ неистово мять его колѣнками, передвигаясь взадъ и впередъ но всему его тѣлу. Онъ былъ очень толстый, тучный человѣкъ, и потому тяжесть его была очень ощутительна; но пока онъ мялъ его ноги, то все было ничего; но зато, когда онъ переходилъ на грудь, Альфредъ едва могъ дышать. Наконецъ, Куперъ наступилъ ему на самое лицо, и по довольствуясь этимъ, припрыгнулъ и опустился на него всею тяжестью, потоми, подался къ груди, и снова припрыгнулъ. Альфредъ чувствовалъ, что настала его послѣдняя минута, и страшно рванулся; Куперъ далъ маху, и перекачнулся въ сторону. Ихъ лица встрѣтились на одну секунду, и Альфредъ схватилъ его зубами за самую переносицу, которую прокусилъ насквозь съ дикой яростью и не выпускалъ изъ зубъ. Куперъ взвизгнули, заметался, и началъ колотить несчастнаго въ голову изо всей силы. Но человѣкъ -- дикое животное въ минуту отчаянія, и Альфредъ, еще болѣе стиснувъ зубы, подтащилъ на себя своего мучителя, какъ бульдогъ, и поймалъ его за горло. Тщетно испуганные служители были и рвали его во всѣ стороны: онъ не выпускалъ своей жертвы, и только поддался имъ, когда они, захвативъ его за горло, стали душить. Въ эту минуту, въ комнату вбѣжали мистриссъ Арчбольдъ, и сидѣлки Ганна и Джени. Онѣ вскрикнули отъ ужаса, при видѣ представившагося зрѣлища. На постели лежалъ Альфредъ почти безъ дыханія; кровь врага струилась по его блѣдному лицу и простынямъ. На немъ стоялъ на колѣняхъ Куперъ, и клялся покончить съ мерзавцемъ.
   -- Я тебя выучу кусаться! причалъ онъ, и занесъ свой кулакъ, который, навѣрно, изуродовалъ бы на всю жизнь Альфреда, еслибъ, въ то же мгновеніе, всѣ три женщины не бросились на Купера, и не сковали его. Это было сдѣлано такъ живо, ловко, неожиданно, по одному приказанію мистриссъ Арчбольдъ: "сковать его!" что служители съ изумленіемъ смотрѣли на этихъ диковинныхъ женщинъ. Но они не смѣли вступиться, ибо знали, что всякій, кто противорѣчилъ мистриссъ Арчбольдъ, тотчасъ терялъ мѣсто.
   -- Мы его урезонивали, да онъ не хотѣлъ насъ слушаться, сказали они въ одинъ голосъ.
   -- Куперъ! воскликнула мистриссъ Арчбольдъ, едва переводя духъ отъ волненія: -- вы не можете болѣе здѣсь оставаться. Васъ завтра здѣсь не будетъ, или я уйду. Мы вмѣстѣ жить здѣсь не можемъ.
   Куперъ, смиренный оковами, жалобно произнесъ:
   -- Это онъ виноватъ; посмотрите на мой носъ.
   Но мистриссъ Арчбольдъ, забывъ всякую осторожность -- такъ сильно въ ней заговорили двѣ противоположныя страсти -- выхватила изъ-за пазухи клочокъ блестящихъ волосъ, и грозя ими Куперу, воскликнула:
   -- Чудовище, я бы тебя прогнала за одно это, даже еслибъ ты былъ мнѣ родной братъ.
   Обѣ сидѣлки съ ней согласились, и громко принялись ругать Купера, за то, что онъ смѣлъ рѣзать такіе красивые волоса!
   Онъ пожалъ плечами, и грубо сказалъ мистриссъ Арчбольдъ:
   -- Извините, я не зналъ. Конечно, если вы втюрились въ него, то я пропащій человѣкъ. Это не первый сумасшедшій, за которымъ вы бѣгаете.
   Услыхавъ эти слова, тѣмъ болѣе ужасныя, что они были отчасти справедливы, мистриссъ Арчбольдъ поблѣднѣла какъ полотно, и дико взглянула по сторонамъ, ища какого нибудь орудія, чтобы убить мерзавца на мѣстѣ злодѣя. Но оказалось, что не было смертоноснѣе орудія, какъ ея языкъ.
   -- Это не первый несчастный, котораго ты пытался убить! воскликнула она: -- я все знаю о смерти въ Кольтонѣ. Ты съумѣлъ скрыть это передъ слѣдователемъ, но еще не поздно, я все открою. Я хотѣла просто прогнать тебя, но ты осмѣлился меня оскорбить: берегись! я тебя повѣшу.
   Куперъ вздрогнулъ, языкъ примерзъ къ его гортани.
   Но въ это самое время, съ постели неожиданно раздался тихій, едва слышный, но спокойный голосъ:
   -- Будьте справедливы!
   При этихъ, совершенно неумѣстныхъ словахъ, всѣ переглянулись съ изумленіемъ.
   Альфредъ продолжалъ:
   -- Вы ошибаетесь. Виноваты мерзавцы Бэкеръ и Бэли; Куперъ -- только слуга, исполняющій приказанія.
   -- Зачѣмъ онъ обрѣзалъ ваши волоса? воскликнула мистриссъ Арчбольдъ, устремивъ на Альфреда свои блестящіе глаза. Она такъ разгорячилась, что готова была ссориться съ нимъ, ради его же.
   -- Потому что ему велѣли поставить мнѣ мушку, а для этого надо прежде обрѣзать волоса, произнесъ спокойно Альфредъ.
   -- Это не извиненіе; а зачѣмъ онъ билъ васъ, и хотѣлъ выломать вамъ зубы? возразила мистриссъ Арчбольдъ, заботясь болѣе объ его лицѣ, чѣмъ о помятыхъ ребрахъ.
   -- Я его первый треснулъ; потомъ ухватился за него зубами, посмотрите только на его лицо! Милая мистриссъ Арчбольдъ, вы -- мой лучшій другъ въ этой страшной трущобѣ, и у васъ прекрасное сердце; но вы не понимаете справедливости. Извините, что я вамъ это говорю; но вы должны прогнать меня, а не эту скотину -- и видитъ небо, какъ бы я былъ счастливъ, милая мистриссъ Арчбольдъ! Прогоните же меня, и держите того мерзавца.
   Выслушавъ эту удивительную рѣчь, мужчины посмотрѣли на Альфреда съ изумленіемъ и громко расхохотались, а женщины едва не расплакались.
   Но олицетворенная справедливость, скованная на одрѣ пытки, своимъ безпристрастнымъ словомъ освѣтила какъ бы новымъ свѣтомъ грубое сердце Купера; онъ поникъ головой, и подойдя къ Альфреду, тихо сказалъ:
   -- Вы -- настоящій человѣкъ. Мнѣ все равно послѣ того, что она мнѣ сказала, прогонятъ ли меня, или оставятъ, но я теперь вижу, что вы -- благородный человѣкъ, и понимаете нашего брата бѣдняка. Я вѣдь не всегда былъ такимъ звѣремъ, сэръ; но я вожусь двадцать лѣтъ съ сумасшедшими, а они самого Іова выведутъ изъ терпѣнія. Однако, еслибъ я здѣсь остался на всю жизнь, а не вышелъ завтра, то я бы никогда не поднялъ на васъ свою руку -- на васъ, которые заступились за меня противъ себя самихъ.
   -- Посмотримъ, сказала мистриссъ Арчболъдъ:-- я тебя оставлю на пробу. Ганна!
   И молодая дѣвушка живо сняла съ него колодки и цѣпи.
   Эта необыкновенная, диковинная сцена кончилась тѣмъ, что мужчины были изгнаны изъ комнаты, а женщины принялись за работу, болѣе приличную ихъ полу.
   -- Кровать коротка, сказала Ганна: -- посмотрите на его бѣдныя ноги, онѣ холодны какъ ледъ. Попробуйте только, Джени.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, щекотно, караулъ! вскрикнулъ Альфредъ.
   Ганна побѣжала за стуломъ, Джени за другимъ. Мистриссъ Арчбольдъ между тѣмъ сняла съ Альфреда колодки и нѣжно погладила его по головѣ, оплакивая шопотомъ потерю его красивыхъ волосъ. Потомъ онѣ всѣ вмѣстѣ сняли съ него горячечную рубашку, одѣли ему ноги и положили повыше голову. Несчастный въ ту же секунду заснулъ мертвымъ сномъ.
   Послѣ этой памятной ночи никто изъ смотрителей и слугъ не смѣлъ прикасаться пальцемъ къ Альфреду. Даже докторъ оставилъ его въ покоѣ, ибо мистриссъ Арчбольдъ объявила ему, что она отослала его знаменитыя успокоительныя лекарства къ химику въ Лондонъ, прося, чтобы онъ сдѣлалъ имъ анализъ.
   -- Прошу васъ, не прописывайте болѣе на угадъ этому больному, прибавила она.
   Но Альфреду было, теперь еще хуже, еще тяжелѣе, по крайней мѣрѣ прежде борьба поддерживала его силы. Онъ становился день это дня все угрюмѣе и грустнѣе. Красивое, юное лицо, подернутое облакомъ грусти -- очень жалкое зрѣлище, а излишне говорить, что обѣ женщины, такъ неожиданно влюбившіяся въ него, не сводили глазъ съ милаго лица. Послѣдствія этого были различны, смотря по характерамъ. Видя его постоянно грустнымъ, мистриссъ Арчбольдъ вздыхала, жаждая сдѣлать его счастливымъ подъ своимъ крылушкомъ. Какое же дѣйствіе имѣло это зрѣлище на болѣе женственную натуру Ганны -- мы тотчасъ увидимъ.
   Однажды, Альфредъ сидѣлъ на скамейкѣ, въ корридорѣ, грустно опустивъ голову. Мистриссъ Арчбольдъ наблюдала за нимъ изъ сосѣдней комнаты сквозь отверстіе къ двери. Вдругъ мимо провели сумасшедшую, скованную; сзади шла Ганна. Увиданъ Альфреда, она грубо толкнула несчастную и, подойдя къ нему, очень нѣжно положила руку на его плечо. Этотъ переходъ отъ грубости къ нѣжности былъ такъ быстръ и неожиданъ, что заставилъ бы всякаго разсмѣяться.
   -- Не горюйте, сэръ, сказала она такъ сладко, какъ воркуютъ голубки:-- я не могу васъ видѣть грустными.
   Альфредъ посмотрѣлъ ей прямо въ глаза.
   -- Ахъ, Ганна! какъ же мнѣ не грустить посреди сумасшедшихъ, когда я совсѣмъ здоровъ?
   -- Но вѣдь и я не сумасшедшая, сэръ, и мистриссъ Арчбольдъ тоже.
   -- Да, но васъ не заманили обманомъ, не заперли въ день вашей свадьбы. Только подумайте, какъ я оскорбилъ по ихъ милости ту, которую люблю въ тысячу разъ болѣе себя. Она вѣдь ждала меня; быть можетъ, мое отсутствіе унизило ее въ глазахъ другихъ. Что она обо мнѣ думаетъ? Подлецы налгутъ ей всякаго вздора. Она у меня гордая, горячая какъ я, но такая добрая, милая. О, ангелъ мой! ангелъ мой! Я тебя навѣки потеряю.
   Ганна всплеснула руками и слезы показались на ея глазахъ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ! воскликнула она:-- срамъ, грѣхъ разъединять любящія сердца. Шш, говорите тише; Браунъ сказалъ мнѣ, что вы столько же сумасшедшій, сколько онъ.
   -- Да благословитъ его Богъ за это.
   -- Вы, говорятъ, имѣете деньги; попробуйте подкупить Брауна.
   -- Непремѣнно. Спасибо милая, добрая Ганна. Но что это съ вами?
   Лицо молодой женщины вдругъ приняло грустное выраженіе.
   -- О, ничего, сэръ, сказала она:-- только вы такъ рады вырваться отсюда, а намъ будетъ васъ жаль. Но вы на насъ и не посмотрите. О, о, о!
   -- Неужели вы думаете, я васъ забуду и вашу доброту? Нѣтъ, я поквитаюсь и съ моими врагами и съ моими друзьями; никого не забуду.
   -- Не предлагайте мнѣ денегъ, продолжала всхлипывать Ганна:-- я ихъ не возьму. Прощайте, прибавила она:-- вѣроятно, мы не можемъ надѣяться отъ васъ даже поцалуя; прощайте, повторила она, не трогаясь, однако, съ мѣста.
   -- Не получите! воскликнулъ весело Альфредъ: -- а это что! это что! Да зачѣмъ вы плачете? Утрите слезы, добрая моя сидѣлочка, ну, дайте я вамъ ихъ утру.
   Онъ вынулъ чистый платокъ, нѣжно обтеръ ея щочки и еще разъ поцаловалъ. Но тутъ терпѣніе мистриссъ Арчбольдъ лопнуло; дверь противъ нихъ отворилась и она, пожелтѣвъ отъ ревности, показалась на порогѣ, мрачная, съ насупленными бровями. Ганна, увидавъ ее, вскрикнула и пустилась бѣгомъ по корридору. Альфредъ, не имѣя понятіи о страсти, волновавшей мистриссъ Арчбольдъ, и ни мало не подозрѣвая, что ее душила злоба и ревность, громко расхохотался. Но она подошла къ нему, взяла его за плеча и, грозно взглянувъ на него, произнесла, едва переводя дыханіе:
   -- Ахъ, ты неблагодарный негодяй!
   -- Неблагодарный! воскликнулъ онъ, покраснѣвъ: -- нѣтъ, я никогда не былъ неблагодарнымъ; почему вы меня такъ называете?
   -- Ты -- неблагодарный, неблагодарный! Что я тебѣ сдѣлала, зачѣмъ ты бѣжишь отъ меня и лѣзешь къ служанкѣ? Но помни, сегодня же вечеромъ ее здѣсь не будетъ. И это по твоей милости.
   -- Это неблагородно! воскликнулъ Альфредъ: -- какой предъ вамъ сдѣлала, бѣдная молодая дѣвушка? Въ ней проснулось доброе сердце и она меня пожалѣла -- вотъ и все. Вѣдь вы же жалѣете меня.
   -- Она, вѣрно, по добротѣ сердечной и цаловала васъ? воскликнула мистриссъ Арчбольдъ, скрежеща зубами.
   -- Не она вовсе, а я ее поцаловалъ, отвѣчалъ спокойно Альфредъ.
   -- И вы еще послѣ этого увѣряете, что любите такъ искренно свою Джулію?
   -- Здѣсь не мѣсто, сударыня, произносить это святое имя. Но будьте увѣрены, что я не имѣю отъ нея секретовъ, и кого я цалую, того и она поцалуетъ.
   -- Она, должно быть, очень сговорчивая барыня, замѣтила съ злой усмѣшкой мистриссъ Арчбольдъ.
   При этой оскорбительной выходкѣ, Альфредъ вспыхнулъ и только что хотѣлъ сразить своего новаго врага, какъ умная, находчивая женщина поняла его гнѣвъ и тотчасъ обезоружила его. Прежде чѣмъ онъ открылъ ротъ, она уже совершенно измѣнилась и смиренно сложивъ руки на груди, тихо промолвила:
   -- Я не хотѣла этого сказать; я ее уважаю. Прости меня, Альфредъ. Я такъ несчастлива, прости меня!
   Она схватила его руку и припала головой къ его груди. Отбросивъ понятія о нравственности, надо сознаться, что это была завлекательная сцена любви.
   "Чортъ бы тебя побралъ" подумалъ Альфредъ.
   -- Обѣщайте мнѣ никогда не дѣлать этого болѣе, и Ганна останется, шептала она.
   -- Боже мой! Обѣщаю, обѣщаю, хотя я въ сущности не понимаю, какое вамъ до этого дѣло.
   -- Мнѣ до этого, увы, нѣтъ дѣла, злой мальчикъ! Но, клянусь, если... Она вдругъ остановилась, тихо поцаловала его руку и пошла по корридору; но сдѣлавъ шага два, обернулась и кончила свою фразу... Если вы ее поцалуете при мнѣ, я ее убью на мѣстѣ.
   Новая бѣда! Мужчины перестали терзать его, но за то женщины, его ангелы-хранители готовы теперь вцѣпиться другъ въ друга. Предчувствуя новыя непріятности, онъ тѣмъ пламеннѣе желалъ бѣжать поскорѣе изъ этого ужаснаго мѣста. Онъ искалъ цѣлый день Брауна, но того услали куда-то. Ночью онъ долго думалъ, какъ бы лучше приступить къ этому затруднительному дѣлу. Наконецъ онъ рѣшилъ попросить Ганну, чтобы она подговорила Брауна, а онъ заплатитъ ей за это чѣмъ угодно, но уже не поцалуями.
   Съ этими мыслями онъ заснулъ и вскорѣ перенесся въ Баркинтонъ. Вотъ онъ стоятъ съ своею Джуліей передъ алтаремъ и священникъ совершаетъ надъ ними вѣнчальный обрядъ. Потомъ церковь, священникъ, гости все исчезло и онъ слышать: ея милый, нѣжный голосъ лепечеть: "Мой милый, мой родной! Я люблю тебя еще болѣе за все, что ты перенесъ ради меня!" и тутъ ея губки впились въ его уста.
   Альфредъ проснулся, и все еще не вѣрилъ, что онъ не спитъ, чьи-то уста прикасались къ его устамъ. Онъ вскочилъ и что-то подобное тѣни исчезло за дверьми.. Онъ только слышалъ шорохъ женскихъ юбокъ и щолкъ ключа въ замочной скважинѣ, Альфредъ былъ раздосадованъ и смущенъ.
   -- Вотъ положеніе! воскликнулъ онъ. Но что же было дѣлать? Надо было и это снести точно такъ же, какъ лекарства, мушки и пр. Онъ завернулся въ одѣяло и снова заснулъ. Но не спала страстная женщина, рѣшившаяся въ припадкѣ ревности не совсѣмъ честно воспользоваться сномъ человѣка, находившагося совершенно въ ея рукахъ. Она всосала въ себя съ этимъ поцалуемъ только новый ядъ. Она вся теперь горѣла огнемъ и только повременамъ вдругъ морозъ подиралъ ее по кожѣ при мыми, что такое она сдѣлала.
   Утромъ, Альфредъ припомнилъ всѣ подробности этого видѣнія и рѣшился добиться, которая это была изъ двухъ: мистриссъ Арчбольдъ или Ганна. "Я тотчасъ узнаю по ея лицу, она не посмѣетъ мнѣ посмотрѣть въ глаза" думалъ онъ.
   Первую онъ увидѣлъ мистриссъ Арчбольдъ. Она встрѣтила его взглядъ съ скромнымъ достоинствомъ.
   -- Нѣтъ, это не она, сказалъ себѣ Альфредъ и отправился искать Ганну. Лицо ея выражало такую дѣтскую невинность, что молодой человѣкъ сталъ втупикъ.-- И не эта, воскликнулъ онъ:-- да вѣдь должна же быть одна изъ нихъ. Нѣтъ, это навѣрно Ганна, только у нея мѣдный лобъ, вотъ и все. Однако онъ не заговорилъ съ ней, а искалъ глазами человѣка, болѣе для него интереснаго -- Джильса Брауна. Онъ видѣлъ его раза два въ это утро, но только послѣ обѣда поймалъ наединѣ. Онъ пригласилъ его къ себѣ въ комнату и тотчасъ приступилъ къ дѣлу.
   -- Посмотрите мнѣ въ глаза, Браунъ, сказалъ онъ спокойно. Браунъ взглянулъ на него.
   -- Ну, скажите, сумасшедшій я или нѣтъ?
   Браунъ отвернулся и Альфредъ захохоталъ.-- Ну, не хитри, старина. Смотрите мнѣ прямо въ глаза и отвѣчайте.
   Браунъ покраснѣлъ.
   -- Я не могу смотрѣть вамъ въ глаза и сказать, что вы сумасшедшій, возразилъ онъ.
   -- То-то же. Ну, теперь, скажите, что вамъ дать, если вы поможете мнѣ бѣжать отсюда?
   -- Шш! Не говорите объ этомъ, я рискую своимъ жалованьемъ, даже слушая насъ.
   -- Хорошо! Такъ я долженъ вамъ дать столько, сколько стоитъ ваше мѣсто? Ну, сдѣлайте одолженіе, назовите мнѣ сумму.
   -- Мое мѣсто? Да я не промѣняю его на сто гиней.
   -- Хорошо. Я вамъ дамъ сто гиней.
   -- А какъ же я получу эти деньги, сэръ?
   -- Въ первый же разъ, какъ вы выдете отсюда по дѣламъ, заѣзжайте въ Баркинтонъ, въ Альбіон-виллу, тамъ вы и получите. Я ихъ для васъ приготовлю.
   -- А ну, какъ вы вдругъ скажете: я тебя знать не хочу, проваливай?
   -- Я снова долженъ васъ обезпокоить, мистеръ Браунъ, и попросить, чтобы вы посмотрѣли мнѣ прямо въ глаза. Скажите откровенно, видите вы въ нихъ скупость, неблагодарность, подлость, измѣну?
   -- Ни малѣйшей тѣни, сэръ, отвѣчалъ Браунъ рѣшительно.-- Ну, я вамъ скажу правду. Я умѣю угадывать людей по лицу, и я такъ же увѣренъ въ этихъ деньгахъ, какъ еслибъ онѣ у меня лежали въ карманѣ. Но вся моя внутренность возстаетъ противъ этого дѣла.
   Этотъ неожиданный оборотъ дѣла смутилъ нѣсколько Альфреда, но онъ однако воскликнулъ, смѣясь:
   -- Внутренность? Что вы хотите этимъ сказать?
   -- Да развѣ ваша внутренность не возставала бы противъ оказанія помощи человѣку, укравшему у васъ вашу невѣсту?
   Альфредъ взглянулъ на него съ изумленіемъ.
   Браунъ продолжалъ:
   -- Да, мы съ Ганной Блакъ били отличные друзья до вашего пріѣзда, и я уже собирался торжественно предложитъ ей свою руку, но теперь она на меня и смотрѣть не хочетъ. "Не надоѣдай мнѣ, говоритъ она: -- я стою вниманія людей получше тебя." Это вы, сэръ, вскружили ей голову.
   -- Чортъ бы взялъ этихъ женщинъ! воскликнулъ Альфредъ: -- сколько отъ нихъ горя. Но какъ вы несправедливы -- дуться на меня изъ-за вины другаго человѣка. Развѣ я могу запретить дурамъ думать обо мнѣ? Онъ остановился на нѣсколько минутъ, потомъ продолжалъ съ одушевленіемъ:-- Браунъ, вы -- дуракъ, круглый дуракъ. Развѣ вы не видите, что ваша прямая выгода требуетъ моего удаленія отсюда? Если вы въ этомъ успѣете, я на другой же день женюсь на Джуліи, и Ганна меня позабудетъ. Но если вы меня оставите здѣсь, то я, клянусь богами, стану ухаживать за вашею милой, страшно ухаживать. О! помогите мнѣ, и я вамъ даю сто фунтовъ, а Ганнѣ другіе сто, съ тѣмъ только условіемъ, чтобы она вышла за васъ замужъ. Если она этого не захочетъ, то не получитъ ни гроша.
   Браунъ былъ пораженъ сильной логикой Альфреда.
   -- У васъ знатная голова, сказалъ онъ:-- вотъ моя рука. Я васъ освобожу, хотя бы мнѣ это стоило жизни.
   И принялись они обдумывать планъ освобожденія. Браунъ предлагалъ ждать случая, Альфредъ требовалъ устроить дѣло въ эту же ночь.
   -- Но какъ же это сдѣлать? У меня нѣтъ ключа отъ вашей комнаты. Я не дежурный сегодня въ вашей половинѣ.
   -- Возьмите у Ганны.
   -- У Ганны? Да у ней нѣтъ ключей отъ мужскихъ комнатъ.
   -- О, у нея есть, во всякомъ случаѣ, отъ моей комнаты.
   -- Почему вы это знаете, сэръ? спросилъ Браунъ, вспыхнувъ.
   Альфредъ не зналъ, что отвѣчать: онъ не могъ ему сказать, почему онъ былъ увѣренъ, что у ней былъ ключъ.
   -- Только подите и тихонько спросите у ней ключъ, отвѣчалъ онъ: -- да не говорите, что я васъ послалъ.
   Браунъ пошелъ и воротился черезъ полчаса съ ключомъ изъ сосѣдней комнаты, гдѣ нашлись орудія пытки, во время ревизіи.
   -- Она сказала, объявилъ онъ: -- что у ней нѣтъ другаго ключа съ мужской половины. Но она, голубушка, прибавила, что грѣхъ разъединять любящія сердца, и потому она постарается достать вашъ ключъ изъ связки мистриссъ Арчбольдъ, которую та обыкновенно оставляетъ на ночь въ гостиной. Она у меня хитрая, нечего сказать.
   Альфредъ покраснѣлъ: онъ чувствовалъ, что его подозрѣнія были ошибочны.
   -- Она славная, добрая, чистосердечная дѣвушка, сказалъ онъ:-- и я не останусь вашимъ должникомъ, вы увидите.
   Судя по энергіи Брауна, ясно было, что онъ получилъ приказанія отъ Ганны.
   Рѣшено было, что Альфредъ ляжетъ въ постель одѣтый, готовый вскочить въ одну минуту. Ганна достанетъ ключъ и выпуститъ его въ корридоръ, а Браунъ проведетъ его заднимъ ходомъ на лужайку. Тамъ онъ найдетъ у стѣны лѣстницу и уже остальное должно зависѣть отъ его ловкости.
   Альфредъ теперь совершенно былъ иной человѣкъ: глаза его блестѣли, онъ ходилъ словно по облакамъ и уже предвкушалъ блаженство свободы.
   Послѣ чая, Браунъ принесъ ему газеты и заранѣе условленнымъ знакомъ объявилъ, что лѣстница поставлена у восточной стѣны. Альфредъ пошелъ спать рано, надѣлъ свою охотничью куртку и панталоны и легъ въ постель, прислушиваясь нетерпѣливо къ бою часовъ. Сначала все слышались по корридору шаги, потомъ они начали стихать и наступила глубокая тишина.
   Но вотъ, раздались поспѣшные, едва слышные шаги, ключъ тихонько заскрипѣлъ въ замочной скважинѣ. И опять все стихло. Еще не пришло время дѣйствовать, но добрая Ганна хотѣла успокоить Альфреда и показать, что ключъ у нихъ.
   Сердце его наполнилось радостью. Самое главное затрудненіе удалось побороть. Онъ сталъ ждать съ пламеннымъ нетерпѣніемъ. Наконецъ снова послышались знакомые шаги, снова заскрипѣлъ ключъ, дверь отворилась и Ганна показалась на порогѣ съ глухимъ фонаремъ.
   -- Возьмите башмаки въ руки, шепнула она: -- и слѣдуйте за мною.
   Она повела его параднымъ корридоромъ до двери общей комнаты втораго класса; тамъ она едва слышно свиснула, изнутри отвѣчалъ такой же свистокъ. Браунъ ждалъ за дверью.
   -- Отлично, сказала она: -- всѣ опасности превзойдены.-- И отперевъ дверь она прибавила: -- прощайте.
   -- Да благословитъ васъ Богъ, Ганна, промолвилъ въ сильномъ волненіи Альфредъ.
   -- Да, онъ благословитъ меня, я чувствую его благословеніе, отвѣчала благородная дѣвушка, схватившись рукою за сердце: -- прощай, милый мой, я васъ никогда болѣе не увижу.
   Они разстались, и Браунъ повелъ Альфреда различными закоулками въ кухню.
   Достигнувъ конца своихъ странствій, они тихонько отворили кухонную дверь. Передъ ними очутились двое незнакомцевъ, которые очень жадно ужинали; у огня стояла мистриссъ Арчбольдъ, устремивъ глаза на дверь, ибо она уже давно слышала ихъ шаги.
   Незнакомцы подняли головы и, увидавъ Альфреда, встали.
   -- Это тотъ господинъ, сударыня? сказали они въ одинъ голосъ.
   -- Да, отвѣчала мистриссъ Арчбольдъ.
   -- Къ вашимъ услугамъ, сэръ, обратилась они къ Альфреду: -- если вы готовы, то намъ нечего медлить.
  

XXXIX.

   Еслибъ кто могъ видѣть, что происходило въ одно и то же время въ различныхъ мѣстностяхъ, тотъ, конечно, былъ бы вполнѣ увѣренъ въ освобожденіи Альфреда. Съ одной стороны на стѣнахъ Баркинтона развивалось объявленіе Самсона, съ другой -- Альфредъ располагалъ къ себѣ сердца и покупалъ совѣсти людей въ сумасшедшемъ домѣ. Такимъ образомъ онъ шелъ къ освобожденію двумя различными путями.
   Но, по странной случайности, эти оба пути столкнулись и испортили все дѣло. Отецъ его, испуганный объявленіемъ Самсона, отправился къ ростовщику Бэкеру и объявилъ ему, чтобъ Альфреда тотчасъ же перевели въ какой нибудь лондонскій сумасшедшій домъ.
   Бэкеръ представилъ-было сильныя возраженія, но Гарди заставилъ его замолчать деньгами, украденными имъ у невѣсты его сына. Потому Бэкеръ, который въ сущности не могъ противиться желанію Гарди, а только могъ проволочить нѣсколько дней, предпочелъ лучше помочь ему и взять за это порядочную сумму денегъ. Онъ даже согласился, чтобъ Гарди подписалъ чужое имя на приказѣ о переводѣ Альфреда.
   Свѣтъ называетъ это подлогомъ, но въ этихъ мрачныхъ трущобахъ на это никто не обращаетъ вниманія, и даже мистриссъ Арчбольдъ частехонько подписывала имена Бэкера и доктора Бэли на свидѣтельствахъ, лишавшихъ англійскихъ гражданъ свободы и состоянія.
   Итакъ, въ ту самую ночь, когда Альфредъ приготовился бѣжать, два служителя изъ сумасшедшаго дома доктора Вичерли прибыли на сильвертонскую станцію. Бэкеръ встрѣтилъ ихъ и повезъ въ Гров-гоузъ въ своемъ кабріолетѣ. Они должны были взять Альфреда и возвратиться въ Лондонъ съ ночнымъ поѣздомъ; потому, когда Альфредъ вошелъ въ кухню съ Брауномъ, они ни мало не удивились; черезъ минуту явились Бэкеръ и Куперъ, также ничего неподозрѣвавшіе. Браунъ тотчасъ смекнулъ, въ чемъ дѣло, и поспѣшно сказалъ:
   -- Прикажете принести его чемоданъ?
   Бэкеръ махнулъ головой въ знакъ согласія и вскорѣ самъ вышелъ посмотрѣть, готовъ ли экипажъ.
   Тогда мистриссъ Арчбольдъ, блѣдная, грустная, отозвала въ сторону Альфреда и отдала ему его часы и деньги.
   -- Я ихъ берегла для васъ, сказала она:-- у насъ часто воруютъ. Спрячьте деньги въ башмаки; онѣ вамъ пригодятся.
   Онъ поблагодарилъ ее, но какъ-то угрюмо. Его разочарованіе было такъ горько, что эти мелочныя проявленія доброты только сердили его.
   -- Вы напрасно сердитесь на меня, это слишкомъ жестоко, сказала мистриссъ Арчбольдъ съ глубокимъ вздохомъ.-- Я въ этомъ не виновата и, право, мнѣ гораздо тяжелѣе васъ. Рано или поздно, а вы будете на свободѣ и тогда вы обо мнѣ и не вспомните; я же останусь въ этой ужасной тюрьмѣ навсегда, и, увы, никогда васъ незабуду. О! Альфредъ, ради-бога, скажите мнѣ хоть одно слово на прощанье, бросьте на меня взглядъ, который бы я могла беречь вѣчно, въ моей памяти.
   Она протянула къ нему свои холодныя руки; онъ пожилъ ихъ и тихо произнеся:
   -- Я вѣчно буду вамъ благодаренъ.
   Страстная женщина быстро отскочила.
   -- Благодарности для меня мало! воскликнула она: -- люби меня или ненавидь.
   Онъ ничего не отвѣчалъ и они разстались.
   -- Дадите вы слово, что не будете стараться убѣжать въ дорогѣ? спросилъ входя Бэкеръ.
   -- Я тебя прежде убью, проклятый, отвѣчалъ Альфредъ.
   Ему тотчасъ связали руки и посадили въ кабріолетъ. Къ величайшему удивленію и радости Альфреда, его посадили въ общій вагонъ.
   Но станція проходила за станціею, а пассажировъ не было. Наконецъ, они остановились въ значительномъ городкѣ, и порядочное количество народа толпилось на площадкѣ. Альфредъ воспользовался этапъ случаемъ и, подойдя къ первому человѣку, котораго лицо ему показалось добрымъ, сказалъ очень нѣжно:
   -- Сэръ, не откажите мнѣ въ вашей помощи.
   Незнакомецъ обернулся къ нему очень любезно и, къ удивленію Альфреда, служители, везшіе его, не вступились, а стояли поодаль.
   -- Я жертва заговора, сэръ. Меня выдаютъ за сумасшедшаго и везутъ въ сумасшедшій домъ, въ живую могилу.
   -- Вы, конечно, ни мало не походите на сумасшедшаго, отвѣчалъ незнакомецъ.
   Одинъ изъ служителей тотчасъ подошелъ и молча показалъ приказъ о пріемкѣ Альфреда и свидѣтельства докторовъ.
   -- Не смотрите на нихъ, сэръ! воскликнулъ Альфредъ:-- они подписаны купленными людьми. Ради-бога, судите сами, сдѣлайте мнѣ какіе угодно вопросы и не полагайтесь на этихъ подлецовъ, а только на самихъ себя.
   -- Я не имѣю права вмѣшиваться въ эти дѣла, холодно произнесъ тотъ. Свидѣтельства, неподтвержденныя даже присягою, совершенно смутили его и онъ быстро отошелъ.
   Альфредъ отъ злобы тряхнулъ цѣпями. Поѣздъ тронулся.
   Служители не сказали ему ни слова; его поведеніе было совершенно естественное и они слишкомъ сознавали свою силу, чтобъ мѣшать ему говорить съ пассажирами сколько ему было угодно.
   На слѣдующей станціи, онъ поймалъ какого-то франта и разсказалъ ему свою исторію; тотъ отвѣчалъ только улыбкой: по его мнѣнію, было все равно, что дѣйствительно сумасшедшій, что человѣкъ здоровый, котораго только называли сумасшедшимъ.
   Еще проѣхали станцію, Альфредъ обратился къ какому-то старику; онъ всегда слыхалъ, что старость располагаетъ человѣка сочувствовать горю и несчастью.
   Служители представили свои бумаги;
   -- А! замѣтилъ старикъ:-- бѣдный молодой человѣкъ. Не волнуйтесь: вѣдь это къ вашему добру; пожалуйста, не тревожьтесь; жаль, очень жаль! И онъ поспѣшилъ отойти подальше. Многіе изъ людей, отталкивая подобнымъ образомъ отъ себя всё непріятное, доживаютъ до глубокой старости.
   Наконецъ, Альфредъ, видя, что ничего не беретъ, подошелъ къ полисмэну. Тотъ молча выслушалъ его, спросилъ свидѣтельства и убѣдившись, что они дѣйствительныя, торжественно произнесъ:
   -- Въ порядкѣ.
   Больше Альфредъ ничего не могъ отъ него добиться, несмотря на всѣ свои мольбы. Онъ вышелъ тогда изъ себя и громко крикнулъ:
   -- Помогите! Караулъ! Если вы только англичане и вѣрите въ Бога -- помогите несчастному.
   Тотчасъ вокругъ него собралась толпа, съ любопытствомъ выслушавшая его краснорѣчивый разсказъ.
   -- Позоръ! позоръ! Отпустите его! Отпустите! кричали десятки голосовъ.
   Служители пробились сквозь толпу и торжественно показали свидѣтельства; всѣ преклонили головы передъ этимъ доказательствомъ и разошлись въ стороны. Альфреда повезли далѣе.
   Ему становилось страшно. Какая же оставалась теперь надежда на освобожденіе, когда никто не хотѣлъ за него вступиться?
   Однако, онъ еще разъ попытался и уже на этотъ разъ обратился къ женщинѣ. Она была поражена его разсказомъ и посмотрѣла на него гораздо внимательнѣе мужчинъ: женщины вѣрятъ себѣ болѣе, чѣмъ кому другому. Потомъ она объявила служителямъ, что его должны отпустить, потому что онъ не сумасшедшій: она видала на своемъ вѣку сумасшедшихъ.
   Они подали ей свидѣтельства.
   -- Я не ученый! воскликнула она съ презрѣніемъ: -- вы мало ли что можете наврать на бумагѣ?
   Старшій служитель снялъ съ Альфреда шлицу и показалъ его обритую голову.
   -- Ахъ! Бѣдный! голубчикъ! Вѣдь дѣйствительно сумасшедшій! Ай! ай! ай! Какой еще хорошенькій, молоденькій!
   И послѣ этого, что бы онъ ни говорилъ, она только утирала платкомъ слезы. Поѣздъ снова тронулся; Альфредъ совершенно упалъ духомъ; онъ чувствовалъ, какъ онъ безсиленъ, безпомощенъ въ рукахъ своихъ мучителей.
   -- Я умру въ сумасшедшемъ домѣ, произнесъ онъ сквозь зубы и бросился въ уголъ вагона, проклиная людей, сомнѣваясь даже въ бытіи Бога.
   Они пріѣхали къ доктору Вичерли рано утромъ. Альфреда повели въ чистую, опрятную комнату и спросили, хочетъ ли онъ взять ванну, или прямо лечь спать. Онъ предпочелъ первое и ему позволили взять ванну одному.
   Но не успѣлъ онъ раздѣться, какъ вошелъ безъ всякой церемонія молодой докторъ, помощникъ Вичерли. Онъ, словно машина, подошелъ къ самой ваннѣ и сталъ записывать въ книжку, повторяя вслухъ:
   -- Пять ранъ: двѣ на груди, одна пониже спины, двѣ на бедрахъ; повернитесь.
   Альфредъ повиновался.
   --Легкое слупленіе спиннаго хребта и ручной кисти; тяжелыя ссадины на ногахъ. Васъ заковывали?
   -- Да.
   -- Ноги сковывали желѣзными колодками. Голова обрита, клали мушку. Хорошо. Нѣтъ ли еще какихъ внѣшнихъ или внутреннихъ поврежденій, отъ старой системы?
   -- Главное, сэръ, меня держали съ сумасшедшими, когда я совершенно здоровъ, въ чемъ вы, безъ сомнѣнія, уже убѣдились.
   -- Объ этомъ нечего безпокоиться; мы здѣсь всѣ здоровы, то-есть кромѣ начальника и меня.
   Онъ вышелъ и подробно записалъ въ пріемную книгу физическое состояніе больнаго. Объ его умственномъ состояніи онъ и не спросилъ; да, впрочемъ, онъ въ этомъ ничего не смыслилъ.
   Завтракать Альфреда повели за общій столъ, вмѣстѣ съ сумасшедшими женщинами и мужчинами. Все было очень прилично и чинно; больные вели себя отлично, благодаря добротѣ, акуратности и строгой систематичности смотрителей. Столъ былъ накрытъ очень чисто, кушанье отлично. Альфредъ наѣлся досыта и отправился осматривать мѣстность, надѣясь найти средство къ спасенію. Никто ему не помѣшалъ идти куда онъ хотѣлъ, только за нимъ пристально слѣдили издали. Заведеніе это было устроено по новой, чрезвычайно гуманной системѣ, и Альфредъ скоро открылъ, что она была столь же отлична для сумасшедшихъ, сколько пагубна для него. Основное правило этой системы -- давать полную свободу больнымъ, требовало самаго бдительнаго надзора за ними, и слѣдовательно, число смотрителей и всякаго рода слугъ было громадное. Кромѣ того, всѣ двери были тяжелыя, надежныя, оконныя рамы -- желѣзныя, выкрашенныя подъ дерево. Было совершенно невозможно выбраться ночью изъ дома; но еслибы это и удалось, то дворъ былъ окруженъ высокой каменной оградой и всякая попытка къ бѣгству тутъ и кончалась.
   Альфредъ долженъ былъ оставить всякую надежду бѣжать безъ вѣдома смотрителей, и потому началъ тихонько подговаривать одного изъ нихъ.
   -- Ни слова болѣе, сэръ! воскликнулъ тотъ.-- Какъ вамъ не стыдно соблазнять бѣднаго человѣка!
   Альфредъ вспыхнулъ и тяжело вздохнулъ, Каково ему было слышать, что съ его стороны было безчестно возставать противъ своихъ мучителей? Но онъ такъ смиренно выслушалъ этотъ упрекъ, что смотритель сжалился надъ нимъ и добродушно сказалъ:
   -- Не отчаявайтесь, сэръ. Если вамъ дѣйствительно лучше, то зачѣмъ вы не напишете въ коммиссію и не потребуете, чтобъ васъ выпустили?
   -- Потому что мое письмо будетъ задержано.
   -- Да, ваши письма къ друзьямъ дѣйствительно будутъ задерживать, но не прошеніе къ коммисарамъ по разбору дѣлъ объ умопомѣшательствѣ. Этого здѣсь не дѣлаютъ, сэръ.
   -- Да благословитъ васъ Богъ, воскликнулъ съ жаромъ Альфредъ:-- Вы -- мой благодѣтель, вы -- честный человѣкъ; дайте мнѣ вашу руку.
   -- Съ большимъ удовольствіемъ, только не волнуйтесь понапрасну. (Формула).
   -- Ну, не говорите вздора. Неужели вы бы не волновались при одной мысли объ освобожденіи изъ тюрьмы?
   -- Я не знаю; можетъ быть. Одно только я знаю, что мнѣ это по горло надоѣло и опротивѣло.
   Альфредъ попросилъ бумаги и принялся писать письмо, отъ котораго зависѣла его судьба. Онъ употребилъ на это цѣлыхъ шесть часовъ. Онъ написалъ одно письмо, разорвалъ его, написалъ другое и сдѣлалъ съ нимъ то же самое, наконецъ третье значительно сократилъ, и такимъ образомъ сочинилъ очень сжатое, краснорѣчивое посланіе, избѣгая нарочно всѣхъ выраженій, употребительныхъ между сумасшедшими. Тутъ не было ни излишнихъ жалобъ, ни громкихъ фразъ, о "заговорахъ", "шпіонахъ" и т. д.:-- это былъ простой, трезвый, умѣренный протестъ честнаго человѣка противъ несправедливаго съ нимъ обращенія.
   На сколько мнѣ извѣстно, ни одинъ сумасшедшій, какъ бы онъ хитеръ и ловокъ ни былъ, никогда не писалъ подобнаго скромнаго, но сильнаго письма, столь короткаго, но полнаго смысла и правды. А надо сознаться, я въ этомъ дѣлѣ могу быть судьей: въ послѣдніе годы я занимался серьёзно этимъ предметомъ, и собралъ значительную коллекцію подобныхъ писемъ и прошеній, написанныхъ людьми, находившимися на различныхъ ступеняхъ сумасшествія. Я изучилъ эти документы, конечно, основательнѣе большей части ученыхъ докторовъ, которые думаютъ только о фунтахъ и шиллингахъ.
   Письмо его было отправлено. Онъ ждалъ и вмѣстѣ съ тѣмъ не смѣлъ надѣяться на отвѣтъ съ слѣдующей почтой. Отвѣтъ не пришелъ. Онъ продолжалъ тсрпѣливо ждать. Такъ прошло еще дня два; сердце у него начинало щемить, но онъ не унывалъ и все ждалъ.
   Тайный трибуналъ, бывшій его единственной надеждой, благодаря безмозглому законодательству, очевидно, не торопился. Такъ всегда поступаютъ тайные трибуналы.
   Но въ то самое время, когда несчастная жертва вздыхала, жаждя услышать хоть единый звукъ могучаго голоса справедливости и человѣчности и когда тайный трибуналъ не торопился отвѣтить на его письмо -- неожиданно случились въ Баркинтонѣ такія обстоятельства, что двери тюрьмы должны были сами собой открыться. Судьба, казалось, хотѣла, чтобъ отецъ съ сыномъ, женихъ съ невѣстой снова встрѣтились подъ одной крышей.
   Но, увы, какою страшною цѣною они должны были купить это свиданіе!
  

XL.

   Мистеръ Гарди нашелъ свою дочь въ гостиной Альбіон-виллы; она лежала блѣдная какъ полотно, въ устроенной на скорую руку постели. Бѣдняжка уже теряла сознаніе. Старикъ докторъ сидѣлъ задумчиво у ея изголовья, а Джулія, почти столь же блѣдная, стояла на колѣняхъ подлѣ постели, съ выраженіемъ ужаса и горести въ глазахъ.
   Выраженіе этого грустнаго личика поразило мистера Гарди, какъ только онъ вошелъ въ комнату; злое предчувствіе вкралось въ его душу; жестокій, настойчивый, своевольный человѣкъ, словно дубъ, сокрушенный бурею, опустился, безсильный и безпомощный, на колѣни у постели дочери. Его холодная, разсчетливая голова и прелестная головка той, чье земное счастье онъ такъ безжалостно разрушилъ, поникли въ нѣмомъ отчаяніи надъ умиравшей страдалицей.
   -- Джени, дитя мое, наконецъ воскликнулъ мистеръ Гарди:-- бѣдное, милое дитя мое!
   -- Дайте мнѣ заснуть, простонала она.
   -- Душечка, это вашъ папа, тихо произнесла Джулія.
   -- Бѣдный папа, прошептала Джени, обращаясь болѣе къ Джуліи, чѣмъ къ отцу, и снова прибавила: -- дайте мнѣ заснуть.
   Полулетаргическій сонъ видимо одолѣвалъ ею.
   Мистеръ Гарди спросилъ тревожнымъ шопотомъ у доктора, нельзя ли перевесть больную домой.
   -- Не совѣтую, сказалъ тотъ, покачавъ головой: -- пульсъ у нея едва слышенъ. Мы не должны безпокоить, не должны ничѣмъ тревожить ее, хотя съ другой стороны необходимо вывести ее изъ летаргическаго сна. Дѣло опасное, очень опасное.
   При этихъ словахъ, бѣдный отецъ застоналъ; всѣ начали говорить шопотомъ, чтобъ не нарушить тишины, царствовавшей въ комнатѣ.
   -- Эдуардъ, бѣги сейчасъ и откажи продажу съ публичнаго торга, прошептала мистриссъ Додъ:-- отложи срокъ аукціона на неопредѣленное время; потомъ сходи на желѣзную дорогу, скажи чтобъ не пріѣзжали за вещами, да прежде вели постлать соломы передъ домомъ. Бѣги, мой милый, не теряй времени.
   -- Вы добрѣе ко мнѣ и моей дочери, чѣмъ я заслуживаю, простоналъ мистеръ Гарди, совершенно убитый горемъ.
   Слова эти взволновали самые потаенные изгибы въ сердцѣ мистриссъ Додъ, но она отвѣчала какъ могла спокойнѣе:
   -- Будемъ думать пока о томъ, какъ бы спасти ея драгоцѣнную жизнь.
   Мистеръ Гарди пожелалъ видѣть ушибъ дочери. Мистриссъ Додъ старалась отговорить его, но онъ настоялъ на своемъ. Докторъ показалъ ему раны на головѣ Джени.
   Несчастный отецъ вскрикнулъ отъ ужаса и упалъ на стулъ, дрожа всѣмъ тѣломъ. Джулія спрятала голову въ подушки, и горько зарыдала. Мысль: "какъ она любитъ мою бѣдную дѣвочку, какъ всѣ они любятъ ее", промелькнула невольно въ черствой душѣ мистера Гарди. Докторъ спросилъ водки. Мистриссъ Додъ прокралась потихоньку въ сосѣднюю комнату, и принесла бутылку. Онъ спросилъ еще перо. Джулія исполнила его требованіе. Осторожно и ловко они отъ времени до времени вливали черезъ это перо по нѣскольку капель возбуждающей жидкости въ горло больной. Живая картина горя и отчаянія: они сидѣли неподвижно вокругъ постели и только изрѣдка грустно поглядывали другъ на друга, стараясь прочесть одинъ у другаго во взорахъ, есть ли еще надежда, или вовсе исчезла? И мало-по-малу -- такъ неослабна дѣятельность нашего ума, когда тѣло въ покоѣ -- мысли ихъ отъ настоящаго горя перешли къ прошедшему.
   И странно было это сочувствіе, это общее горе въ столь разнородныхъ серцахъ. Не удивительно ли присутствіе этого человѣка среди жертвъ его коварныхъ разсчетовъ.
   И женщина, мужа которой онъ обокралъ и свелъ съ ума, жалѣла его, сочувствовала ему; и молодая дѣвушка, которую онъ оскорбилъ предъ лицомъ алтаря и лишилъ ожидавшаго ее счастія, жалѣла и сочувствовала его горю; и старикъ докторъ жалѣлъ и сочувствовалъ, не какъ врачъ, а какъ родной.
   Сама Джени была одной изъ его жертвъ: ее сразила рука человѣка, потерявшаго состояніе и разсудокъ, благодаря безчестному банкротству дома Гарди.
   Сознавая все зло, которое онъ причинилъ, и все то, къ чему оно привело, мистеръ Гарди былъ подавленъ, уничтоженъ.
   Онъ понялъ, что воля болѣе неумолимая, рука болѣе тяжелая, чѣмъ его, тяготѣетъ надъ нимъ; она заставила его, противъ всякой вѣроятности, оплакивать родную, любимую дочь въ семействѣ тѣхъ самыхъ Додовъ, несчастія которыхъ онъ былъ виновникомъ; онъ понялъ, что эта высшая воля, эта сильнѣйшая рука играетъ имъ какъ былинкой, и не ошибся. О, если Джени умретъ? единственное созданіе на землѣ, которое онъ любитъ! къ чему безъ нея даже богатство; оно не замѣнитъ ея потери.
   Чего бы онъ не далъ, этотъ гордый Гарди, чтобъ воротить прошедшее. Сознавая перстъ божій въ постигшемъ его горѣ, видя доброту и ласки людей, такъ жестоко имъ обнженныхъ, онъ невольно почувствовалъ раскаяніе, безчестныя дѣла поклялся искупить, на сколько возможно, если провидѣніе пощадитъ его дѣтище.
   Недолго пришлось ему ждать случая примѣнить на дѣлѣ эту, хотя вполнѣ искреннюю, но довольно неопредѣленную клятву; и какъ нерѣдко случается, пришлось начать съ того, что онъ охотно отсрочилъ бы до конца. Часовъ въ пять пополудни, Джени открыла глаза.
   Всѣ были въ тревожномъ ожиданіи. Они обмѣнялись знаками, но заговорить никто не посмѣлъ. Она улыбнулась при видѣ мистера Гарди: -- Папа, милый мой папа, произнесла она довольно внятно.
   Велика была всеобщая радость, тихая и сдержанная со стороны мистриссъ Додъ и Джуліи, но бурная со стороны Гарди.
   -- Она узнаетъ меня, вскричалъ онъ, видя въ этомъ залогъ небеснаго прощенія:-- она говоритъ; она будетъ жить! Слава-богу! Велико его милосердіе! Да, дорогое дитя мое, это я, твой отецъ. Не правда ли ты постараешься поправиться, ради меня.
   Джени, казалось, не обращала большаго вниманія на слова отца; она смотрѣла прямо, не глядя собственно ни на что, какъ человѣкъ, погруженный въ свои мысли.
   -- Папа, пошлите за Альфредомъ, наконецъ внятно и торжественно произнесла она.
   Эти нѣсколько словъ, сказанныя нѣжно, но рѣшительно, поразили всѣхъ присутствующихъ, какъ ударъ грома.
   Въ глазахъ Джуліи сверкнула молнія, но взоры ея встрѣтились съ глазами матери и тотчасъ потупились.
   Настало мертвое молчаніе.
   Мистеръ Гарди заговорилъ первый.
   -- Зачѣмъ посылать за нимъ, моя милочка? Тутъ всѣ, кто тебя любитъ.
   -- Ради-бога, не противорѣчьте ей, воскликнулъ докторъ въ испугѣ: -- теперь не время отказывать ей въ чемъ бы то ни было, если только возможно исполнить ея желаніе. Нерѣдко одна надежда увидѣть любимаго человѣка поддерживаетъ существованіе.
   Мистеръ Гарди былъ немало озадаченъ. Его ужасала одна мысль внезапнаго появленія Альфреда, безъ предварительныхъ переговоровъ и объясненій. Пока онъ колебался между сомнѣніемъ и рѣшимостью, Джени снова заговорила, но почти совсѣмъ невнятно и безсвязно -- она начинала бредить. Бѣдняжка заговорила объ Эдуардѣ, называла его своимъ милымъ Эдуардомъ. Мистриссъ Додъ поспѣшно встала и первою ея мыслью было выслать обоихъ мужчинъ изъ комнаты: такъ безотчетно въ честной женщинѣ желаніе защитить другую женщину. Но вспомнивъ, что мистеръ Гарди -- отецъ Джени, она сама удалилась подъ накимъ-то предлогомъ; Джулія послѣдовала за ней. Докторъ также понялъ и отошелъ къ окну въ дальній конецъ комнаты. Отецъ остался подлѣ постели и вскорѣ узналъ изъ несвязныхъ словъ дочери, что она любитъ Эдуарда.
   Прошло то время, когда подобное извѣстіе могло огорчить и взбѣсить его.
   Онъ вздохнулъ, какъ человѣкъ, котораго судьба одолѣваетъ:
   -- Я отдамъ тебя за него, если ты захочешь, моя милочка, сказалъ онъ:-- Эдуардъ -- отличный молодой человѣкъ, онъ будетъ твоимъ мужемъ, и вы будете счастливы. Только поправляйся поскорѣй, ради меня; ради его.
   Джени долго не обращала вниманія на слова отца; она металась и бредила, но, наконецъ, мысли ея видимо прояснились и она совершенно спокойно попросила пить. Мистеръ Гарди подалъ ей стаканъ. Она пристально взглянула на него и спросила внятно:
   -- Послали за Альфредомъ?
   -- Нѣтъ еще, моя милочка.
   -- Нѣтъ еще! времени терять нечего, прибавила она со вздохомъ.
   Мистеръ Гарди вздрогнулъ, и видя, что онъ одинъ въ комнатѣ, и не рѣшаясь сказать ни да, ни нѣтъ, попытался отговорить ее отъ свиданія съ Альфредомъ.
   -- Ангелъ мой, прошепталъ онъ: -- я не хочу отказать тебѣ, но я долженъ сообщить тебѣ тайну. Ты не выдашь меня?
   -- Нѣтъ, никогда, пока жива.
   -- Бѣдный Альфредъ не тотъ, что прежде. У него иллюзіи, онъ полусумасшедшій. Братъ мой Томасъ почелъ за лучшее для всѣхъ насъ помѣстить его на время въ лечебницу. Ему, можетъ быть, повредитъ неожиданное свиданіе съ нами и отсрочитъ время его выздоровленія.
   -- Папа, воскликнула Джони: -- вы обманываете меня, или васъ обманываютъ. Альфредъ сумасшедшій! Это неправда. Онъ былъ у меня наканунѣ дня, назначеннаго для свадьбы. О, милый, добрый мой Альфредъ, какъ они смѣютъ говорить, что ты сумасшедшій! Значитъ, то письмо, что вы мнѣ показывали, было подложное? О, папа!
   -- Я боялся испугать тебя, сказалъ мистеръ Гарди, понуря голову.
   -- Я понимаю теперь, я все понимаю, продолжала Джени, съ необыкновеннымъ оживленіемъ:-- тѣ злые люди, съ ихъ темными словами, обошли, обманули васъ. Пошлите за нимъ, приведите его ко мнѣ, чтобъ я могла помирить васъ всѣхъ, пока я еще здѣсь на землѣ, а то будетъ поздно, когда отойду въ лучшій міръ.
   -- О, дитя мое, не говори этого, завопилъ мистеръ Гардн.-- Подумай о своемъ отцѣ.
   -- Я думаю о всѣхъ васъ, проговорила она.-- Милый папа, я теперь какъ-будто между двухъ міровъ, и все понимаю лучше, чѣмъ прежде. Повѣрьте мнѣ, если вы меня любите...
   -- Если я тебя люблю, мою Джени? дороже всего, всего на свѣтѣ!
   -- Такъ не откажите мнѣ въ моей просьбѣ, можетъ быть, послѣдней. Я хочу видѣть брата, пока еще не поздно. Напишите ему, что сестра хочетъ его видѣть, что она любитъ его попрежнему, что она умираетъ.
   -- О, нѣтъ, нѣтъ, воскликнулъ несчастный отецъ, забывая все на, свѣтѣ.-- Я пошлю за нимъ. Онъ будетъ здѣсь черезъ двѣнадцать часовъ. Только обѣщай мнѣ поправиться. Не падай духомъ, и богъ-дастъ, все пройдетъ благополучно. Я выпишу Альфреда и достану для тебя все, что только можно достать за деньги. Но что я вру? Гдѣ они, мои деньги -- у меня нѣтъ болѣе денегъ! Но осталось еще родительское сердце! Мистриссъ Додъ! Сударыня!
   Хозяйка дома не замедлила явиться.
   -- Не можете ли вы мнѣ одолжить клочокъ бумаги? Нѣтъ, я не повѣрю этого бумагѣ. Я посылаю сію минуту нарочнаго за моимъ сыномъ, сударыня. Онъ будетъ здѣсь завтра утромъ. Богъ-вѣсть, чѣмъ это все кончится. Но какъ же мнѣ отказать въ чемъ нибудь умирающей дочери? О, сударыня, вы добры, вы снисходительны, вы не помните зла; поддержите въ ней жизнь, утѣшьте ее тѣмъ, что братъ ея ѣдетъ къ ней: она любитъ его болѣе, чѣмъ своего несчастнаго старика отца!
   И бѣднякъ выбѣжалъ изъ дому, оставя добрую мистриссъ Додъ всю въ слезахъ.
   Едва успѣлъ онъ выйти, какъ вошла Джулія; она обняла мать и, дрожа, припала къ груди ея. Мистриссъ Додъ поняла, что дочь слышала послѣднія слова мистера Гарди.
   Джени, хотя очень истощенная сценою съ отцомъ, съ усиліемъ протянула руку Джуліи:
   -- Онъ пріѣдетъ сюда, и все уладится, проговорила она едва внятно, но съ радостной улыбкой; потомъ, глядя пристально на блѣдное лицо подруги, прибавила будто про себя: "Блаженни миротворцы, яко тіи сыново божіи нарекутся."
   Послѣдняя мысль доставляла ей видимо неисчерпаемое блаженство; но она долгое время не могла болѣе говорить.
   Мистеръ Гарди, выбѣжавъ изъ дому, нашелъ Эдуарда за работою на улицѣ. Молодой человѣкъ плакалъ и не старался скрыть своихъ слезъ; снявъ сюртукъ, онъ самъ работалъ болѣе чѣмъ оба помощника, которыхъ онъ нанялъ, чтобъ разостлать солому передъ домомъ. Мистеръ Гарди схватилъ его за руку и крѣпко пожалъ ее, но не могъ проговорить ни слова.
   Черезъ полчаса, на станціи желѣзной дороги, вѣрный агентъ, которому мистеръ Гарди нерѣдко давалъ секретныя порученія, дожидалъ съ минуты на минуту поѣзда въ Лондонъ.
   Мистеръ Гарди воротился въ Альбіон-виллу. Джулія встрѣтила его въ дверяхъ, приложивъ палецъ къ губамъ.
   -- Она спитъ, докторъ имѣетъ надежду. О, мистеръ Гарди, будемте день и ночь молиться за нее Господу-Богу.
   Мистеръ Гарди призвалъ всевозможныя благословенія на ея голову: набожное, доброе, чистое созданіе, она казалась ему въ ту минуту олицетвореннымъ ангеломъ. Мистеръ Гарди пошелъ домой. На порогѣ встрѣтила его Пегги съ озабоченнымъ видомъ. Онъ сообщилъ ей, какъ распорядился.
   -- Батюшки свѣты! воскликнула она:-- да развѣ вы забыли? Вѣдь онъ обѣщалъ убить васъ, какъ только вырвется на волю. Вы же мнѣ это передали.
   -- Да, это мнѣ разсказалъ Бекеръ. Я не могъ не сдѣлать этого. Пускай, что будетъ, то будетъ. Мнѣ все равно, что бы со мной ни случилось. Мнѣ дорога только моя Джени. Оставь меня, Пегги; иди себѣ, иди!
   Какъ скоро Гарди остался наединѣ, онъ бросился на колѣни и предложилъ владыкѣ жизни и смерти слѣдующую сдѣлку:
   -- О, Боже! воскликнулъ онъ:-- я сознаю грѣхи свои и каюсь въ лихъ. Пощади только мое дитя и я искуплю все, что я сдѣлалъ дурного передъ тобою. Я возвращу деньги, на которыхъ тяготитъ твое проклятіе. Освобожу сына. Я буду вести жизнь схимника, разстанусь съ Пегги. Не стану болѣе служить мамону. Не буду забывать и храма твоего святаго. Буду жить набожно, умѣренно и честно весь остатокъ дней своихъ; спаси дитя мое, она -- избранная твоя, всегда творила волю твою, кромѣ нея мнѣ ничто не любо на землѣ.
   Загудѣлъ свистокъ, тронулся поѣздъ и посланецъ мистера Гарди помчался въ Лондонъ съ запискою къ доктору Вичерли, слѣдующаго содержанія:
   "Милостивый государь, дочь моя лежитъ, опасно раненая, почти при смерти. Онъ долженъ немедленно пріѣхать къ намъ съ подателемъ сего. Пришлите при немъ одного изъ вашихъ сторожей, если хотите. Но это излишне. Прилагаю подписанный мною бланкъ чека на моего банкира, предоставляя вамъ выставить сумму.

"Остаюсь съ признательностію.
"Вашъ Ричардъ Гарди."

  

XLI.

   Вечеромъ прибылъ докторъ Шарпъ, одобрилъ методу леченія доктора Филипса, и объявивъ, что болѣзнь хотя очень серьёзна, но не безнадежна, обѣщалъ опять заѣхать. Въ домѣ поставили кровать для мистера Гарди, но ни онъ, ни Доды, не сомкнули глазъ въ эту горестную ночь.
   Около полуночи, послѣ короткой дремоты, больная проснулась и просила оставить ее наединѣ съ Джуліей. Она нѣсколько разъ спрашивала, всѣ ли вышли изъ комнаты и, получивъ отъ Джуліи утвердительный отвѣть, попросила листъ бумаги и карандашъ. Она написала нѣсколько строкъ и просила Джулію вложить ихъ въ конвертъ и запечатать.
   -- Теперь, милая Джулія, сказала она: -- обѣщайте мнѣ не вскрывать этой записки и не показывать ее вашей маменькѣ; то, что я написала, должно быть тайною для васъ и для нея, ради вашего же счастія; нѣтъ, нѣтъ, лучше не вскрывайте. Милая, другъ мои, дайте мнѣ честное слово, исполнить мой завѣтъ.
   Джулія исполнила ея желаніе.
   Затѣмъ Джени написала на конвертѣ: "Отъ умирающей сестры." Джулія прочла эти строки и горько заплакала.
   Джени пробовала утѣшить ее.
   -- Не плачьте обо мнѣ, милая: я приготовилась къ смерти и увѣрена, что это къ лучшему. Онъ ведетъ насъ по неисповѣдимымъ путамъ. О, милая моя Джулія, какъ хорошо отдыхать на лонѣ Его и не знать другой воли, кромѣ Его воли. О, какъ благодарю я Его за то, что Онъ ведетъ меня къ себѣ по предназначенному имъ самимъ пути, а не по моему неразумному, слѣпому желанію.
   Такимъ образомъ утѣшала она своихъ плачущихъ друзей.
   При наступленіи утра, она осталась наединѣ съ своимъ отцомъ и проронила нѣсколько слезъ о его будущемъ одиночествѣ.
   -- Я опасаюсь, что вы будете сожалѣть о моемъ отсутствіи, сказала, она:-- послѣдуйте моему совѣту, милый папа, помиритесь съ Альфредомъ и сдѣлайте, вмѣсто меня, Джулію своею дочерью. Она добрая, добрая дѣвушка. Умирая, я благословляю ее за ея любовь и привязанность ко мнѣ; я теперь гораздо яснѣе вижу характеры и поступки людей.
   Несчастный отецъ старался казаться веселымъ.
   -- Ты не должна говорить или думать о смерти, сказалъ онъ.-- Мы сперва тебя обвѣнчаемъ; я все знаю: Эдуардъ Додъ сказалъ мнѣ, что онъ тебя любитъ. Онъ -- отличный молодой человѣкъ и я желаю, чтобъ ты вышла за него замужъ. Ради него, останься въ живыхъ. Въ твои годы стоитъ только сказать: "Я хочу жить." Будущность улыбается тебѣ, любовь ожидаетъ тебя. Если ты готова покинуть любящаго тебя отца, не оставляй своего жениха; онъ, бѣдный, плачетъ о тебѣ. Позволь мнѣ утѣшить его, позволь мнѣ сказать ему, что ты хочешь жить, ради него и меня.
   Даже и это не могло смутить умирающую христіанку.
   -- Милый Эдуардъ, сказала она:-- какъ отрадно слышать, что онъ меня любитъ. Но онъ молодъ; онъ долженъ жить; я вскорѣ сдѣлаюсь для него только нѣжнымъ воспоминаніемъ его молодости. Молю Бога, чтобы онъ не забылъ слова, которыя я ему говорила для спасенія его души.
   Посланный мистера Гарди возвратился въ десять часовъ на слѣдующее утро безъ Альфреда и привезъ съ собою записку доктора Вичерли, въ которой говорилось, что такъ-какъ приказъ принять. АльФреда въ больницу подписалъ мистеромъ Томасомъ Гарди, то законъ запрещаетъ уволить его, хотя бы на сутки, безъ особеннаго письменнаго приказанія отъ мистера Томаса Гарди. Но при настоящихъ обстоятельствахъ онъ рѣшается отступить отъ строгой формальности и готовъ будетъ уважить такой приказъ, если онъ будетъ доставленъ даже по телеграфу; поэтому, если мистеру Гарди угодно телеграфировать мистеру Томасу Гарди въ Йоркшайръ, то, тотчасъ по полученіи телеграмы отъ сего послѣдняго, онъ -- докторъ Вичерли -- отправитъ Альфреда съ двумя сторожами, куда мистеру І'арди будетъ угодно.
   Мистеръ Гарди уже и то раскаявался, что посылалъ за Альфредомъ и потому, вмѣсто того, чтобы телеграфировать въ Йоркшайръ, довольно сурово замѣтилъ мистриссъ Додъ, что Альфредъ видно не можетъ пріѣхать,
   Джени сказали, что Альфредъ вѣроятно не пріѣдетъ въ этотъ день.
   Она только выразительно взглянула на Джулію и со вздохомъ сказала:
   -- Да будетъ воля божія.
   Часъ страданія, часъ бреда для нея миновали, и облака, затемнявшія переходъ въ иную жизнь, начали расходиться. Она говорила о предстоящей перемѣнѣ уже съ радостью.
   -- О! восклицала она:-- какое блаженство подумать, что съ этого дня я болѣе не буду грѣшить, никогда болѣе не прогнѣвлю Его своими поступками или нехристіанскими мыслями.
   Здоровые и сильные, которые ее окружали, плакали и громко рыдали; тогда-какъ она, изнуренная страдалица, которую они сожалѣли, радовалась. Эта слабая дѣвушка, готовая когда-то плакать отъ царапинки, теперь встрѣчала смерть съ улыбкою радости.
   -- Во мнѣ не было должнаго смиренія, говорила она:-- я увѣрена, что если мнѣ суждено будетъ возвратиться въ этотъ грѣшный свѣтъ, я буду смиреннѣе прежняго; ибо я знаю, что истинный христіанинъ, подобно зрѣлому колосу, долженъ держать свою голову ниже къ землѣ; близость могилы даетъ мнѣ это сознаніе. Поспѣшай, Господи, избавить рабу твою отъ бремени плоти, съ ея грѣхами и слабостями.
   Молитва была услышана: силы ея видимо слабѣли. Она не могла уже проглотить капли вина, не могла славить своего Спасителя, не могла болѣе говорить. Съ руками, сложенными для молитвы, и глазами, исполненными невыразимаго блаженства, она быстро приближалась къ Небесному Творцу.
   Наконецъ, послѣ необыкновенно продолжительнаго промежутка времени, она вздохнула въ послѣдній разъ и спокойно отошла въ вѣчность.
   Старикъ-докторъ почтительно опустилъ ея рупу и сказалъ:
   -- Ея нѣтъ уже болѣе между нами -- и со слезами прибавилъ:-- О, еслибъ мы всѣ встрѣтились тамъ, гдѣ она теперь, и еслибъ мнѣ суждено было первому встрѣтиться съ нею!
   Ричарда Гарди увели изъ комнаты въ какомъ-то одурѣніи.
   Вскорѣ послѣ смерти Джени, ужасные признаки ея болѣзни исчезли и счастливая душа видимо отпечатлѣла свой небесный отблескъ на лицѣ усопшей. Покинутые ею христіане смотрѣли и боялись плакать, чтобы не оскорбить Того, Кто призвалъ ее къ Себѣ и видимо положилъ свою печать на земную ея оболочку.
   -- О, мама, воскликнула Джулія:-- смотрите! смотрите! Можемъ ли мы, смѣемъ ли мы желать возвращенія этого ангела въ этотъ несчастный и грѣшный свѣтъ?
   Прошло нѣсколько часовъ, прежде чѣмъ она успокоилась и повисла на шеѣ Эдуарда, оплакивая общую потерю, какъ оплакиваютъ смертные, тогда-какъ ангелы радуются на небеси.
   Такъ скончался въ цвѣтѣ лѣтъ, во всемъ блескѣ молодости, похищенный лютою смертью, единственный ребёнокъ, любимый Ричардомъ Гарди.
   На слѣдующій день произведено дознаніе, за которымъ вскорѣ послѣдовало осужденіе Джемса Макслея. Но всѣ эти подробности, хотя довольно любопытныя, не могутъ войти въ нашъ разсказъ.
   Смерть Джени страшно подѣйствовала на Ричарда Гарди. Онъ видѣлъ въ ней персть божій, но не покорился ему; напротивъ, сердце его наполнилось злобою, отчаяніемъ и страстью. Онъ перевезъ къ себѣ дочь и сидѣлъ съ нею одинъ въ комнатѣ, почти безвыходно день и ночь. Онъ не говорилъ ни съ кѣмъ; онъ избѣгалъ Додовъ, странно сказать -- сталъ ненавидѣть ихъ; утверждалъ, что дочь встрѣтила смерть у ихъ дверей именно оттого, что она ихъ посѣщала. Онъ не хотѣлъ сознаться, что онъ самъ ее туда послалъ сказать ложь, и проклиналъ Альфреда, называя его главною причиною его горя.
   Старикъ Гарди никого не пригласилъ на похороны; и когда Эдуардъ попросилъ у него позволенія придти, онъ зарычалъ, какъ дикій звѣрь, и ругаясь вышелъ изъ комнаты. Но Эдуардъ рѣшился придти, и сострадательное небо даровало изнывшему сердцу молодаго человѣка слезы облегченія на могилѣ. Но глаза стараго, сухаго человѣка, стоявшаго по другую сторону могилы, были сухи; дико и грустно блуждали они вокругъ; блѣдныя щоки его были глубоко, изрыты заботами и страстями; его высокій станъ сгорбился отъ продолжительной борьбы; душу его терзали поочереди злость и ненависть, отчаяніе и грусть.
   Мистеръ Гарди, возвратясь домой, написалъ завѣщаніе, ибо онъ чувствовалъ, что жизнь ему въ тягость, и что ему не трудно рѣшиться на самоубійство, чтобы избавиться отъ нея. Странно сказать, онъ записалъ на имя Эдуарда Дода довольно значительную сумму денегъ. Съ минуту передъ тѣмъ онъ объ этомъ и не подумалъ бы; съ минуту спустя, онъ удивился своему поступку и готовъ былъ зачеркнуть написанное. Гарди отправился въ Лондонъ и предался спекуляціямъ, какъ иные съ отчаянія предаются пьянству. У этого человѣка были только двѣ страсти: алчность къ деньгамъ и любовь къ дочери. Лишившись послѣдней, ему оставалось или умереть, или жить единственно для денегъ. Онъ обратился къ самому вертепу Мамона -- игрѣ фондами на биржѣ.
   Когда мистеръ Гарди сказалъ: "Альфредъ, видно, не можетъ пріѣхать", мистриссъ Додъ очень естественно не поняла его словъ. Она подумала, что бездушный молодой человѣкъ прислалъ какую-нибудь отговорку и рѣшился лучше дать сестрѣ умереть безъ него, чѣмъ встрѣтиться съ Джуліей. "Какъ будто бы она вышла изъ своей комнаты, пока онъ былъ въ домѣ", сказала мистриссъ Додъ съ особеннымъ презрѣніемъ. Съ этой минуты она почувствовала ненависть къ молодому человѣку. Эдуардъ вполнѣ соглашался съ нею и оба называли Альфреда не иначе, какъ негодяемъ, впрочемъ, въ отсутствіи Джуліи. При ней никогда не произносили его имени. Такимъ образомъ полагали, что она, современемъ, или забудетъ его, или увидитъ его въ томъ же свѣтѣ, какъ и они.
   Все, что они знали худаго о мистерѣ Гарди, они слышали изъ устъ того же негодяя; теперь сердца ихъ смягчились: при видѣ горести и отчаянія отца, они уже не упрекали его въ похищеніи ихъ собственности и вѣрили вполнѣ, что ихъ четырнадцать тысячъ фунтовъ были на днѣ морскомъ.
   Они нѣсколько удивились, что мистеръ Гарди уже не заходилъ и не писалъ къ нимъ болѣе, но по добротѣ душевной объяснили его молчаніе глубиною его горя, и потому не обижались.
   Теперь имъ предстояло оставить маленькую виллу, въ которой они прожили такъ счастливо и пережили столько горя.
   Немного мебели отправлено было впередъ; мистриссъ Додъ послѣдовала за нею и установила ее въ новой ихъ квартирѣ. Джулія, неутѣшная сама, старалась ободрить Эдуарда. Наступилъ аукціонъ. Большинство вещей продано за чрезвычайно низкую цѣну и съ вырученными деньгами братъ и сестра спѣшили въ Лондонъ въ объятія матери. Слезы были у нея на глазахъ.
   -- Въ печальной квартирѣ придется жить моимъ дѣтямъ, сказала она.
   Эдуардъ съ удивленіемъ осмотрѣлся.
   -- Тутъ, должно быть, дѣйствительно было гадко, сказалъ онъ:-- но вы какимъ-то образомъ превратили въ маленькій дворецъ.
   -- Любовь моихъ дѣтей только въ состояніи сдѣлать это, отвѣчала мистриссъ Додъ, снова цалуя ихъ.
   На слѣдующее утро они начали совѣщаться, какой образъ жизни имъ вести. Эдуардъ совѣтовалъ похлопотать, чтобы отца его приняли въ одинъ изъ общественныхъ домовъ умалишенныхъ, и тогда ихъ мать могла бы кое-какъ скромно прожить своими доходами. Но мистриссъ Додъ съ негодованіемъ отказалась отъ подобнаго предложеніи. Эдуардъ, основываясь на газетныхъ статьяхъ, тщетно увѣрялъ, что общественныя больницы гораздо удобнѣе частныхъ и вылечиваютъ вдвое больше больныхъ. Она оставалась глухою къ ссылкамъ на Тизера и на статистиковъ.
   -- Не старайся сбить меня съ толку, говорила она: -- мой мужъ, вашъ отецъ не можетъ быть въ общественной больницѣ, гдѣ всякій любопытный будетъ имѣть право глазѣть на него.
   Она сообщила имъ, что написала тёткѣ Базалгетъ и дядѣ Фаунтену, прося ихъ помочь ей въ содержаніи бѣднаго Дэвида.
   Эдуардъ чуть было не разсердился.
   -- Просить о помощи? сказалъ онъ.
   -- Я не должна жертвовать моимъ семействомъ изъ ложнаго самолюбія, отвѣчала мистриссъ Додъ:-- впрочемъ, ихъ слѣдовало и безъ того извѣстить обо всемъ, какъ родню.
   Въ ожиданіи отвѣта этихъ господъ, скажемъ нѣсколько словъ объ нихъ и ихъ племянницѣ.
   Наша мистриссъ Додъ, урожденная Люси Фаунтэнъ, въ девятнадцатилѣтнемъ возрастѣ находилась подъ опекою двухъ лицъ: дядюшки Фаунтэна, стараго холостяка, любившаго комфортъ, геральдику и удовлетвореніе своихъ капризовъ и тётки Базалгетъ, любившей кокетничать, одѣваться и капризничать; оба отличные люди, когда исполнялись всѣ ихъ прихоти, и несносные эгоисты, когда что либо не приходилось имъ по нраву.
   Изъ опекуновъ они превратились въ свахъ-соперницъ: дядя желалъ выдать Люси за дубину, по имени Талбойсъ, прибывшую въ Англію въ лицѣ своихъ предковъ, по уничтоженіи нантскаго эдикта, вообще извѣстнаго въ геральдикѣ подъ названіемъ нашествія нормановъ. Тётка, жена купца невысокаго происхожденія, желала выдать ее за Ричарда Гарди. Непредвидѣнное препятствіе встрѣтило обоихъ: Люси не влюблялась. Она любила обоихъ этихъ эгоистовъ, и дядюшку и тётушку, даже ихъ четвероногихъ, но здѣсь не потворствовала ихъ желаніямъ. Они упорствовали; но пока они дергали ее, каждый въ свою сторону, Дэвидъ Додъ, старшій штурманъ какого-то остиндскаго корабля -- съ загорѣлыми щеками, честною рѣчью, золотымъ сердцемъ -- сильно влюбился въ нее и обожалъ ее издали. Его скромность и незначительное положеніе въ свѣтѣ дѣлали его безвреднымъ; поэтому Фаунтэнъ любилъ выпить съ нимъ за десертомъ, а эгоистка Базалгетъ приглашала его къ себѣ въ домъ, чтобы имѣть случай пококетничать. Въ этомъ послѣднемъ домѣ молодой Додъ видѣлъ открытое ухаживаніе Гарди и Талбойса за его возлюбленной. Это озлобило его и онъ сдѣлалъ предложеніе. Люси отказала ему изъ приличія, какъ водится, а онъ ушелъ благословляя ее. Люси немного поплакала и, какъ женщина, озлобилась на его противниковъ, которые продолжали ухаживать за нею. Теперь Талбойсъ, поощряемый дядею, нѣсколько разъ пытался сдѣлать предложеніе, но всегда что-нибудь мѣшало ему. Онъ сначала пробовалъ заговорить во время прогулокъ верхомъ, ея пони начинала бросаться въ сторону каждый разъ, какъ онъ хотѣлъ приступить къ вопросу о Гименеѣ. Говорятъ, будто хитрая дѣвушка нарочно колола лошадь булавкою. Талбойсъ рѣшился наконецъ сдѣлать предложеніе на морѣ. По этой влажной стихіи его праотцы перебрались въ Англію; на спокойной поверхности моря влюбленный безопасенъ отъ капризовъ коней и отъ миріадъ другихъ препятствій, встрѣчаемыхъ на сушѣ. Миссъ Люси спокойно согласилась на морскую прогулку, въ намѣреніи разомъ, навсегда отдѣлаться отъ докучливаго своего обожателя. Надежды ихъ, впрочемъ, не вполнѣ исполнились, ибо съ юго-запада налетѣлъ вѣтерокъ и поднялась буря. Талбойсъ такъ ловко управлялъ лодкою, что отецъ Нептунъ безъ церемоніи соединилъ бы его съ невѣстою въ глубинѣ Британскаго канала, еслибъ не Дэвидъ Додъ, который изъ ревности слѣдилъ за ними въ шлюпкѣ въ недальнемъ разстояніи. Онъ спасъ ихъ обоихъ, но этимъ дѣйствіемъ не достигъ себѣ корабля, а служебная карьера его оставалась все такъ же незавидной. Добродушная Люси пріуныла и обратилась къ мистеру Базалгету, который устроилъ такъ, что Дэвида назначили шкиперомъ судна "Рай". Бѣдная дѣвушка думала, что она этимъ покончила съ Дэвидомъ, но онъ согласился принять корабль не иначе, какъ вмѣстѣ съ нею. Наши эгоисты до того надоѣли Люси и сердили Дода, что этотъ, наконецъ, уговорилъ ее выйти за него замужъ. Современемъ она полюбила его въ десять разъ болѣе, чѣмъ еслибъ начала прямо пламенной любовью. Дядя и тётка нѣсколько лѣтъ не хотѣли и слышать о ней. Дядя Фаунтэнъ первый помирился вслѣдствіе того, что какой-то антикварій доказалъ ему, что фамилія Додовъ гораздо древнѣе фамиліи Талбойса: "Да, сэръ, они были лордами шестнадцати замковъ во времена гептархіи и владѣютъ нѣкоторыми изъ нихъ до сего дня." Современемъ и мистриссъ Базалгетъ примирилась съ невыгодною партіей племянницы и начала переписываться съ нею {Читателямъ, вѣроятно, извѣстно, что первоначальная исторія Давида Дода и Люси Фаунтэнъ, разсказанная тутъ въ нѣсколькихъ словахъ, составляетъ содержаніе особаго романа Чарльса Рида: "Love me little love me long". Онъ переведенъ нѣсколько лѣтъ тому назадъ въ "Русскомъ Вѣстникѣ" подъ названіемъ "Любитъ, не любитъ".}.
   Отвѣты на письма мистриссъ Додъ, по странному совпаденію, пришли въ одинъ день. Дядя Фаунтэнъ писалъ, что разорившись спекуляціями на акціяхъ желѣзныхъ дорогъ, жилъ на счетъ своихъ кредиторовъ; но его домъ къ ихъ услугамъ, если они согласны жить съ нимъ -- и платить за свое содержаніе.
   Въ письмѣ мистриссъ Базалгетъ выказалась мягкая женщина, незабывшая, однако, старой обиды. Она напоминала своей племянницѣ, что бракъ ея съ Додомъ былъ ослушаніемъ и неблагодарностью съ ея стороны; пересчитывала всѣ свои огромные расходы, всѣ, кромѣ 400 фунтовъ, ежегодно употребляемыхъ ею на украшеніе собственной персоны, и подъ конецъ вмѣстѣ со множествомъ колкихъ дерзостей, предложила избавить мистриссъ Додъ отъ Джуліи.
   Прочтя это любезное письмо, бѣдная мистриссъ Додъ долго не могла выговорить слова. Она передала его Эдуарду и поникла головой. Эдуардъ вложилъ письмо въ конвертъ и возвратилъ его съ запискою отъ себя, въ которой просилъ мистриссъ Базалгетъ не продолжать этой переписки.
   -- Что же, мои милыя, сказалъ онъ: -- не унывайте. Пусть это послужитъ намъ урокомъ, ни у кого не просить помощи. Взглянемте прямо на дѣло; мы должны работать или голодать: тѣмъ лучше для насъ. Тяжелая работа какъ нельзя лучше идетъ къ тяжелымъ мысламъ. Говорите: составили ли вы себѣ какой нибудь планъ?
   -- Разумѣется, составили, сказала съ сердцемъ Джулія. Я намѣрена пойти въ гувернантки, и тогда я не буду ничего стоить маменькѣ.
   -- Славный планъ! грустно произнесъ Эдуардъ:-- вы хотите, чтобы мы разстались? Развѣ мы и безъ того не довольно одиноки? Какъ намъ перенести тягость настоящаго положенія, если мы не въ состояніи будемъ ободрять другъ друга? Или мало еще натерпѣлись мы горя?
   Внутреннее волненіе не дозволило ему продолжать; онъ залился слезами и выбѣжалъ изъ комнаты.
   Впрочемъ онъ возвратился черезъ часъ съ красными глазами, но съ твердымъ сердцемъ, готовый для нихъ перенести всякія трудности, какъ подобаетъ мужчинѣ.
   -- Вы, женщины, сказалъ онъ прежнимъ веселымъ топомъ, такъ плохо согласовавшимся съ его заплаканными глазами:-- богаты талантами, но неспособны на изобрѣтенія. Какъ только что-нибудь неладно, вы сейчасъ хотите идти въ гувернантки, въ компаньонки, туда-сюда, и зачѣмъ все это? Чтобы быть независимыми? ни мало. Впрочемъ, всѣ эти предположенія -- пустяки. Семейство сильно, пока оно держится дружно и не идетъ врознь. Я немногому научился изъ массы глупостей, называемыхъ классиками, но полню одну басню о старикѣ и двѣнадцати его сыновьяхъ. "Переломите каждый по пруту", сказалъ онъ, и сыновья легко исполнили его приказаніе. "Теперь переломите цѣлую связку изъ двѣнадцати прутьевъ" -- и всѣ ихъ старанія оказались тщетными. Насъ хотя не двѣнадцать, а всего трое, но все-таки легче переломить поодиначкѣ, чѣмъ если мы будемъ дѣйствовать вмѣстѣ. Нѣтъ, одна только смерть переломитъ нашу связку, одна только смерть разрознить насъ!
   Онъ стоялъ какъ колоссъ и протягивалъ къ нимъ свои руки; онѣ бросились въ его раскрытыя объятія и повисли на его шеѣ, какъ бы желая изобразить его мысль въ картинѣ; крѣпко жались онѣ къ нему и горячо благословляли его за то, что онъ не позволялъ имъ разъединяться.
   Мистриссъ Додъ вздохнула послѣ перваго порыва и проговорила:
   -- Еслибъ онъ только могъ сказать намъ, что мы предпримемъ съобща.
   -- Вотъ въ томъ-то и вопросъ, сказала Джулія:-- начни съ меня. Что мнѣ дѣлать?
   -- Заниматься живописью.
   -- Какъ, для продажи? Но душа моя, мои картины не годятся въ продажу.
   -- Глуность! Нѣтъ ничего, что бы не продалось.
   -- Я съ этимъ согласна, сказала мистриссъ Додъ:-- и готова тебѣ помочь.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, мама, вы мнѣ нужны для чего инбудь поважнѣе живописи. Вы должны поступить въ одинъ изъ большихъ модныхъ магазиновъ, вы должны сдѣлаться портнихой; вы будете настоящимъ геніемъ въ этомъ искусствѣ.
   -- Моя мама -- портниха, воскликнула Джулія!-- О, Эдуардъ, какъ можешь ты, какъ смѣешь ты это говорить? Бѣдная, бѣдная мама!
   -- Не горячись, милая. Мнѣ кажется, онъ правъ: да, я для этого одного и годна. Если только бываютъ портнихи съ врожденнымъ талантомъ, такъ я одна изъ нихъ.
   -- Что до меня касается, сказалъ Эдуардъ: -- я поищу себѣ занятія, требующаго болѣе физической силы, чѣмъ умственныхъ способностей. Къ счастію, такихъ много. Напримѣръ, ремесло каменотеса. Но я сначала испробую другія.
   Легко выбрать занятіе, но трудно доставь работу. Эдуардъ, убѣжденный, что портняжное ремесло -- самое выгодное, тщательно прочитывалъ объявленія, но не находилъ подходящаго требованія. Наконецъ, онъ прочелъ, что одинъ изъ большихъ домовъ въ Сити вызываетъ даму, умѣющую кроить салопы. Онъ предложилъ матери сходить съ нимъ туда. Но она не желала имѣть дѣло съ незнакомыми; она предпочитала прежде посовѣтоваться съ модисткой, работавшей на нее нѣсколько лѣтъ. Можетъ быть, мадамъ Бланшъ найдетъ ей какую нибудь работу.
   -- Я больше вѣрю Тизеру, возразилъ Эдуардъ, горой стоявшій за своего идола.
   Мистриссъ Додъ застала у Бланшъ одну изъ тѣхъ пустыхъ идіотокъ, которыхъ единственная цѣль въ жизни состоитъ въ туалетѣ. Она примѣряла шаль уже въ третій разъ, но она не правилась ей, ни у нея на плечахъ, ни на столѣ передъ нею. Мистриссъ Додъ замѣтила ей ласково: "Можетъ быть, вы лучше разсмотрите эту вещь, если я ее надѣну на себя." Мистриссъ Додъ, должно замѣтить, обладала особеннымъ искусствомъ драпироваться въ шаль. Съ нѣкоторою повидимому небрежностью, она такъ красиво накинула шаль, что рыбка попала на удочку и шаль была куплена за сорокъ гиней. Мадамъ Бланшъ бросила быстрый, но полный благодарности взглядъ на мистриссъ Додъ. Знатная барыня начала собираться и провозившись еще минутъ съ двадцать, наконецъ, уѣхала. Мадамъ Бланшъ обратилась тогда къ мистриссъ Додъ:
   -- Я вамъ очень благодарна, сударыня, сказала она: -- безъ васъ я бы не продала этой шали; жаль только, этой барынѣ нельзя дать вашъ бюстъ и ваши плечи, сударыня; ей бы тогда каждая шаль нравилась. Чѣмъ могу вамъ служить, сударыня?-- Что прикажете?
   Мистриссъ Додъ покраснѣла до ушей и съ едпа сдержаннымъ волненіемъ объяснила, что она на этотъ разъ пришла не покупать, а, напротивъ, съ просьбою. Сильное несчастіе поразило ея семейство и, хотя она не совершенно обнищала, по болѣзнь ея мужа и потеря четырнадцати тысячъ фунтовъ отъ кораблекрушенія привели ихъ дѣла въ такое положеніе, что она вынуждена работать для содержанія семейства.
   Мадамъ Бланшъ осмотрѣла ее съ ногъ до головы, надѣясь увидѣть въ ея одеждѣ признакъ перемѣны ея состоянія; но мистриссъ Додъ была одѣта хотя и скромно, однако не хуже прежняго, и съ такимъ вкусомъ, что ее можно было принять за самую знатную аристократку.
   -- Не можете ли вы мнѣ дать занятіе, мадамъ Бланшъ, сказала она:-- я, кажется, смыслю въ вашемъ дѣлѣ, и если, разумѣется, не съумѣю скроить такъ хорошо, какъ вы сами, то, конечно, не уступлю многимъ изъ вашихъ портнихъ.
   -- Я въ этомъ увѣрена, сухо произнесла мадамъ Бланшъ.-- Но, скажите пожалуйста, что за несчастіе.
   -- Такъ не будете ли вы столько добры, не поможете ли мнѣ, мадамъ Бланшъ?
   Портпиха покраснѣла и замялась; слова и тонъ мистриссъ Додъ невольно тронули ее, но она все же не могла исполнить ея просьбы.
   -- Этого, право, нельзя, въ особенности здѣсь. Я не была бы хозяйкою у себя дома. Я не могла бы подгонять васъ, подобно другимъ, и, конечно, всегда бы отличала васъ, какъ настоящую леди, которой вы всегда останетесь, что бы съ вами ни случилось; а тогда естественно, всѣ мои швеи стали бы завидовать вамъ.
   -- Эхъ, мадамъ Бланшъ! вздохнула мистриссъ Додъ: -- вы обращаетесь со мною какъ съ ребёнкомъ; вы предлагаете мнѣ леденецъ, а отказываете въ хлѣбѣ для моего семейства.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, поспѣшно сказала швея: -- я не отказываюсь при случаѣ дать вамъ работу на домъ.
   N.B. Портниха уже не говорила болѣе мистриссъ Додъ: сударыня, но та нарочно при каждомъ словѣ прибавляла: "мадамъ Бланшъ".
   -- Подождите минутку, сказала швея: -- я знаю одинъ магазинъ, который нуждается въ портнихѣ. У нихъ дѣло не такое большое, какъ у насъ, одного куска матеріи достаетъ на нѣсколько дней.
   И она написала на одной изъ своихъ карточекъ:
   "Магазинъ Кроссъ, Флджетъ, Копландъ и К° 11, 12, 13 и 14, Примроз-Лэнъ, Опти".-- Скажите, что я васъ рекомендую. Если говорить вамъ правду, то одна изъ прежнихъ моихъ мастерицъ должна была зайти ко мнѣ насчетъ этого мѣста сегодня утромъ, но она опоздала и это -- урокъ вставать пораньше и не валяться въ постели.
   Мистриссъ Додъ положила карточку въ карманъ и пожала руку, протянутую ей мадамъ Заирой Бланшъ, дѣйствительное имя которой было -- дѣвица Солли Уайтъ. Она возвратилась домой очень усталая и, показавъ дѣтямъ карточку, опустилась въ изнеможеніи въ кресла.
   -- Кроссъ, Фиджетъ, Копландъ и К°? Да, они вчера публиковали въ "Тизерѣ"! воскликнулъ Эдуардъ:-- вотъ день и потерянъ потому, что мы хотѣли быть умнѣе "Тизера".
   -- Я больше не буду терять времени, сказала мист           риссъ Додъ, спокойно подымаясь съ креселъ.
   Дѣти уговаривали ее отдохнуть, но она никакъ не хотѣла.
   -- Я только что видѣла, сказала она: -- сколько можно потерять изъ того, что опоздаешь полчаса; удастся ли или не удастся, но, по крайней мѣрѣ, меня нельзя будетъ ни въ чемъ упрекнуть.
   И она спокойно отправилась къ Кроссъ, Фиджетъ, Копландъ и К°. Эдуардъ предложилъ ее проводить, но она сказала, чтобъ онъ лучше остался и успокоилъ сестру. Въ сущности это билъ только одинъ предлогъ: она не желала, чтобы ея дѣти вмѣшивались въ ея дѣло; теперь она согласна была работать до мозолей на пальцахъ и чтобъ дѣти на вырученныя ею деньги могли жить какъ настоящіе джентльмены. Послѣ ея ухода, Джулія собрала свои акварельные рисуики и храбро отправилась ихъ продавать. Но, пока она еще одѣвалась, Эдуардъ уже вышелъ искать себѣ занятія. Тщетны были его поиски. Всѣ они собрались домой къ вечеру: мистриссъ Додъ совершенно спокойная, Эдуардъ -- сердитый, озлобленный, Джулія -- нѣсколько взволнованная.
   -- Давайте разсказывать наши похожденія, сказала она.-- Что до меня касается, то мнѣ во всѣхъ лавкахъ отказали -- купить мои рисунки. Всѣмъ имъ нужно было что нибудь такого же достоинства, но въ другомъ родѣ: никто изъ нихъ не говорилъ о главной ошибкѣ въ моихъ картинахъ -- о совершенной ихъ негодности. Наконецъ какой-то старикъ принялся ихъ разсматривать, о! какъ онъ смѣшно коверкалъ косился на нихъ вотъ такъ: я уже начала надѣяться и потому, когда онъ произнесъ свое грозное нѣтъ, не выдержала и разревѣлась.
   -- Бѣдная голубка моя! восклшшула мистриссъ Додъ со слезами на глазахъ: -- зачѣмъ подвергать себя такимъ жестокимъ отказамъ?
   -- О, не расточайте попусту вашей жалости, мама; эти дѣтскія слезы принесли мнѣ счастіе: онъ тутъ же купилъ два рисунка, для моего успокоенія, и вотъ вамъ деньги. Тридцать шиллинговъ!
   И она съ гордостью положила деньги на столъ.
   -- Старый плутъ, сказалъ Эдуардъ:-- рисунки эти стоили каждый не менѣе двухъ гиней, я увѣренъ.
   -- Никогда; иначе, отчего же другіе отказывались дать за нихъ хотя бы два пенса?
   -- Оттого, что картины -- дрянной товаръ, отвѣтилъ Эдуардъ: -- извѣстно, что даже и настоящій талантъ по этой части не находитъ покупщиковъ, если ему не удастся попасть на большія выставки. И при этомъ онъ взглянулъ на мистриссъ Додъ. Та, съ своей стороны, замѣтила, что, къ несчастію, на выставки въ большіе магазины очень трудно попасть. Что касается до нея самой, то Кроссъ, Фиджетъ и К° приняли ее довольно холодно и спросили, на кого она прежде работала.
   -- Дѣти, у меня сердце упало отъ этого вопроса, продолжала мистриссъ Додъ:-- я должна была сознаться, что никогда не работала за деньги и просила, однако, испытать меня. Я передала карточку мадамъ Бланшъ, но мистеръ -- я не знаю, съ которымъ членомъ фирмы я говорила -- сказалъ, что онъ ее не знаетъ; потомъ онъ нѣсколько замялся и объявилъ, что ихъ магазинъ не отдаетъ работу барынямъ, а только присяжнымъ швеямъ, потому что иначе они рисковали бы, что ихъ матеріи изрѣжутъ или... Онъ недоговорилъ своей фразы, но мнѣ кажется, онъ намекалъ на воровство.
   -- Жалѣю, что меня не было съ вами. Я бъ ему задалъ трепку. О, бѣдная мама! и какія непріятности вамъ приходится испытывать.
   -- Успокойся, мой милый; мнѣ только стоитъ подумать о своихъ дѣтяхъ и мнѣ все нипочемъ. Поэтому я очень спокойно отвѣчала, что мы еще не такъ бѣдны, чтобы не быть въ состояніи заплатить за матерію, еслибъ имѣли несчастіе ее испортить; и потомъ я прямо объявила, что готова оставить въ залогъ сумму, равняющуюся цѣнности матеріи. Но онъ выпрямился во весь ростъ, точно аршинъ, и торжественно произнесъ: "Кроссъ и К° не ведутъ торговлю подобнымъ образомъ." Но не слѣдуетъ отчаяваться отъ первой неудачи и я не унываю. Она нѣжно улыбнулась, а на глазахъ ея показались слезы.
   На слѣдующее утро, послѣ завтрака, къ Додамъ явился неизвѣстный господинъ. Войдя въ комнату, онъ поклонился имъ и подалъ большой пакетъ, въ которомъ находился дамскій пальто.
   -- Заказъ, сударыни, скороговоркой произнесъ онъ:-- отъ Кроссъ, Фиджетъ и К°, изъ Сити. Носильщикъ у дверей съ матеріей, а это на образецъ. Войдите, сэръ. Носильщикъ вошелъ съ тюкомъ.
   -- Потрудитесь подписать эту бумагу, сударыня.
   Мистриссъ Додъ дала росписку, что она приняла матерію и обязуется доставить всю работу въ No 11-й, Примроз-Лэнъ къ такому-то дню.
   Носильщикъ вышелъ, а прикащикъ прибавилъ:
   -- Мистеръ Фиджетъ желаетъ, чтобы вы обратили особенное вниманіе на эту складку въ покроѣ. Это совершенно новое.
   -- Непремѣнно, сэръ. Не должна ли я вамъ дать денегъ въ видѣ залога, сэръ?
   -- Нѣтъ, сударыня, мнѣ ничего объ этомъ не сказано. Честь имѣю кланяться, сударыня. Мое почтеніе, сэръ.
   И онъ удалился.
   Велика была благодарность всего семейства, при этомъ неожиданномъ счастьѣ. Эдуардъ принялся тотчасъ устанавливать длинный столъ для работы, а Джулія отправилась купить ножницы для кройки.
   Когда все было устроено, разсчитали, какъ выгоднѣе всего выкроить матерію, и вскорѣ стукъ тяжелыхъ ножницъ раздался въ домѣ. Въ то время, какъ мать кроила и шила цѣлый день, Джулія усердно рисовала, а Эдуардъ, никому не говоря ни слова, ходилъ въ день миль двадцать, ища работы, и все безпокойно. Наконецъ, услышалъ онъ о мѣстѣ, которое ему пришлось очень по вкусу, именно о мѣстѣ главнаго носильщика, въ одной изъ кладовой Соутварка; онъ отправился туда, но его послали къ мистеру А... Мистеръ А. уѣхалъ на день за городъ. Ему посовѣтовали обратиться къ мистеру Б.-- Мистеръ Б. обѣдалъ у лорда мера. Нечего дѣлать, пришлось снова ни съ чѣмъ возвращаться домой; но дорогѣ онъ наткнулся на пожаръ, и, грустно сказать, человѣческая жизнь была въ опасности. Какой-то старичокъ выбѣжалъ на улицу при первой тревогѣ, когда еще не было никакой опасности; но, давши огню усилиться, онъ вдругъ бросился въ домъ спасать свои штаны, или какой-то другой вздоръ. Огонь иногда лишаетъ людей разсудка. Пока онъ, какъ сумасшедшій, бѣгалъ изъ комнаты въ комнату, лѣстницу обхватило огнемъ, и пламя отрѣзало ему отступленіе. Онъ бросился къ маленькому окошку въ боковомъ фасадѣ. Огонь быстро къ нему приближался; онъ дико размахивалъ штанами, оглашая воздухъ неистовыми криками. Пожарные принесли лѣстницу, но она была слишкомъ коротка, старикъ неистово прыгалъ на подоконникѣ и не рѣшался спуститься къ храброму пожарному, готовому принять его въ свои объятія, несмотря на всю угрожающую опасность. Эдуардъ, всегда отличавшійся въ гимнастикѣ, быстро вбѣжалъ по лѣстницѣ, влѣзъ на плечи пожарнаго, схватился за подоконникъ, поднялся на рукахъ, и такимъ образомъ черезъ минуту очутился въ окнѣ. Держась рукою за оконную раму, онъ правою схватилъ старика зашиворотъ, и потащилъ его внизъ. Съ неимовѣрными усиліями ему удалось спустить его на лѣстницу, посреди восторженныхъ криковъ народа; но тутъ тяжесть старика чуть было его не одолѣла, и еслибъ не пожарный, то они бы оба грохнулись внизъ. Но пожарный схватилъ за ноги старика и вмѣстѣ съ нимъ благополучно спустился внизъ. Эдуардъ обождалъ, пока они не достигли земли; потомъ крикнулъ, чтобъ крѣпче держали лѣстницу; повисъ на подоконникѣ, прыгнулъ, ухватился руками за лѣстницу, перевернулся, и спустился по внутренней ея сторонѣ на однѣхъ рукахъ, не касаясь ея ногами. Жарко и дружно привѣтствовали его пожарные и толпа народа.
   -- Вотъ бы намъ такого, какъ вы, сэръ, сказалъ ему одинъ изъ пожарныхъ.
   -- Я ничего лучше не желалъ бы, отвѣчалъ Эдуардъ.
   Другой пожарный, думая, что онъ шутитъ, засмѣялся и сказалъ:
   -- Такъ вамъ бы переговорить съ нашимъ начальникомъ по окончаніи пожара; у насъ есть вакансія.
   Эдуардъ обождалъ до конца пожара, и поѣхалъ въ пожарное депо на машинѣ. Тамъ онъ обратился къ начальнику съ просьбою, принять его на вакансію.
   -- Я васъ не знаю, сэръ, отвѣчалъ тотъ: -- но это мѣсто не по васъ; вѣдь вы -- джентльменъ.
   -- Положимъ; но развѣ есть что нибудь неблагородное въ спасеніи жизни и имущества людей?
   -- Каковъ молодецъ! воскликнулъ шутникъ пожарный.
   Но комплиментъ подѣйствовалъ. Многіе заговорили въ его пользу.
   -- Отчего же, мистеръ Балдвинъ, его не принять? Если джентльменъ не стыдится насъ, зачѣмъ намъ стыдиться его?
   -- Мы не найдемъ лучше его, сказалъ другой: -- мы уже знаемъ, какъ онъ работаетъ.
   -- Такъ подождите немного, замѣтилъ шутникъ: -- что скажетъ собака? кликните ее, пожалуйста, сэръ; ее зовутъ Чарли.
   Эдуардъ кликнулъ собаку; она подошла къ нему ворча, потомъ серьезно обнюхала его, и удалилась, виляя хвостомъ, какъ бы желая сказать: "сначала меня озадачили, но теперь вижу, что я не ошибалась въ первомъ своемъ мнѣніи".
   -- Ну, и дѣло въ шляпѣ, воскликнули хоромъ пожарные; а одинъ изъ нихъ, не говорившій до сихъ поръ ни слова, шепнулъ Эдуарду на ухо: -- вы видите, эта собака знаетъ больше нашего.
   Послѣ четвероногаго оракула спросили еще двуногаго, начальника пожарнаго вѣдомства, и поздно въ ту же ночь Эдуардъ былъ внесенъ въ списокъ пожарныхъ; онъ возвратился домой, очень веселый и довольный. Мать и сестра уже спали; и когда онъ на другое утро сошелъ внизъ, Джулія читала въ Тизерѣ живой и краснорѣчивый разсказъ о пожарѣ въ Соутваркѣ, о геройствѣ неизвѣстнаго молодаго джентльмена, имя котораго, надѣялся авторъ статьи, будетъ рано или поздно узнано, и не забудется никогда. Однимъ словомъ, нѣсколькими строками "Тизеръ" отплатилъ ему за цѣлые годы привязанности. Эдуардъ, разумѣется, намѣревался разсказать свои похожденія, но газета такъ расхвалила его, что онъ не рѣшился сказать: "все это сдѣлалъ я". Онъ только покраснѣлъ и вытаращилъ глаза отъ удивленія и удовольствія.
   -- Что это ты гримасничаешь? спросила Джулія съ укоризною.-- Развѣ такъ надо смотрѣть, когда читаютъ разсказъ о геройскомъ подвигѣ? О, читая подобныя дѣйствія, невольно сожалѣешь, что не мужчина. О чемъ ты думаешь?
   -- Да я думалъ, что Тизеръ ужь черезчуръ пересолилъ.
   -- Милый мой, что за выраженіе!
   -- Хорошо, я согласенъ съ вами, что пріятно бороться съ огнемъ и спасать жизнь людей, потому, я надѣюсь, вы одобрите то, что я сдѣлалъ. Сударыни, я выбралъ себѣ именно эту карьеру, я -- пожарный.
   -- Ты шутишь? недовѣрчиво спросила мистриссъ Додъ.
   -- Нѣтъ, мама. Меня приняли вчера вечеромъ и я вступаю въ должность и надѣваю мундиръ въ слѣдующій понедѣльникъ. Ура!
   Пламенныя поклонницы пожарныхъ героевъ вдругъ измѣнили свое мнѣніе при извѣстіи, что одинъ изъ ихъ семейства пошелъ въ пожарные. Сначала онѣ не могли выговорить ни слова; но потомъ Джулія воскликнула:
   -- Жестоко! жестоко!
   А мистриссъ Додъ произнесла шопотомъ:
   -- Теперь чаша униженія исполнилась.
   Эдуардъ далеко не былъ фанфарономъ; поэтому, онъ прямо объявилъ имъ, что онъ не желаетъ жить на ихъ счетъ.
   -- Я знаю, что я не могу добывать столько денегъ, сколько вы обѣ, прибавилъ онъ:-- но быть для васъ обузою -- ни за что, никогда.
   -- Гордость! гордость! И болѣе ничего! воскликнула Джулія.
   -- И еще такая гордость, что радуется мундиру, замѣтила мистриссъ Додъ.
   -- Убійственно остро, отвѣчалъ Эдуардъ: -- но soyons de notre siècle; фанфаронство теперь ни къ чорту не годится. Дѣлай свое дѣло -- вотъ въ чемъ заключается гордость человѣка.
   -- Да, да, сказала мистриссъ Додъ: -- но сначала выбери себѣ дѣло и пусть выборъ твой будетъ умный.
   -- Я слѣдую совѣту Гобсона; онъ никогда не ошибается. И Эдуардъ началъ толковать имъ очень умно и разсудительно; но логика на женщинъ не дѣйствуетъ. Но счастью, онъ мимоходомъ сказалъ:-- мнѣ надо какое нибудь занятіе, я болѣе страдаю, чѣмъ вы думаете. Мама, мнѣ тяжело, я чувствую какъ бы свинецъ въ груди съ тѣхъ поръ, какъ она умерла. При этихъ словахъ, ихъ лица тотчасъ выразили самое теплое сочувствіе. Онъ продолжалъ: -- но когда я схватилъ за шиворотъ этого стараго хрыча и спустилъ его на лѣстницу, когда огонь съ ревомъ бросился за нимъ изъ окна, сердце мое затрепетало и въ первый разъ мнѣ показалось, что жизнь еще для меня не кончилась. Я почувствовать, что мнѣ есть дѣло на землѣ, что я могу приносить пользу, и что она съ неба благословитъ меня.
   -- Ну, вотъ, я и обезоружена, сказала мистриссъ Додъ со слезами на глазахъ.-- Но, милый мой, я не понимаю, о чемъ ты говоришь: постой; да, Эдуардъ, вѣдь, надѣюсь, ты не тотъ молодой джентльменъ, о которомъ пишутъ въ газетѣ -- не тотъ, который рисковалъ своей жизнію такъ славно и такъ глупо, если это былъ ты.
   -- Какъ, мама, развѣ я не сказалъ вамъ, что это былъ именно я? спросилъ Эдуардъ, краснѣя.
   -- Нѣтъ, ты не говорилъ! воскликнула Джулія.-- Такъ это былъ ты? Да, ты! Ну, говори же скорѣе.
   -- Ну, да, я. А не сказалъ вамъ потому, что этотъ краснорѣчивый разсказъ совершенно сбилъ меня съ толку. Не правда ли, Тизеръ ужь слишкомъ пересолилъ?
   -- Вовсе нѣтъ! воскликнула Джулія:-- я вѣрю каждому его слову. Мама, у насъ въ семействѣ герой, и вотъ онъ завтракаетъ съ нами, какъ простой смертный. И она съ жаромъ принялась обнимать и цаловать брата. Потомъ она серьёзно прибавила, что она гордится имъ и что мама, несмотря на ея слова, также въ сущности гордится не менѣе.
   -- Гордится имъ! О, да; очень горжусь и очень несчастлива. Я ненавижу героевъ. Какъ часто изъ глубины души молила я Бога, чтобы онъ не дозволилъ моему сыну быть храбрымъ, какъ его отецъ, а спокойно оставаться дома, живымъ и невредимымъ.
   Но этимъ и кончились всѣ препятствія со стороны мистриссъ Додъ: она знала, когда слѣдовало уступить.
   Къ несчастію, по мѣрѣ того, какъ горькія треволненія прекращались и семейная жизнь потекла тихо и спокойно, сердечныя раны Джуліи все болѣе и болѣе открывались. Она уже не пѣла, не смѣялась какъ бывало, и задумчивая хандра замѣнила прежнюю ея веселость. Она часто плакала безъ всякой видимой причины; часто подходила къ окошку и задумчиво смотрѣла на улицу; часто, гуляя, пристально всматривалась вдаль и, увидѣвъ гдѣ нибудь высокаго молодаго человѣка, или услыхавъ за собою поспѣшные шаги, вздрагивала и крѣпко сжимала руку матери. Возвращаясь домой, она всегда останавливалась нѣсколько минутъ у крыльца и оглядывалась, какъ бы ожидая кого-то.
   При видѣ этого, сердце бѣдной мистриссъ Додъ кипѣло негодованіемъ и жалостію, ибо она видѣла, что ея дочь искала, ждала негодяя Альфреда. Мистриссъ Додъ начинала опасаться, что она нехорошо поступила, не говоря никогда о немъ. Вѣдь Джулія отъ этого думала о немъ не менѣе, если еще не болѣе, такъ что постоянное молчаніе объ Альфредѣ могло только подъ конецъ положить преграду между нею и мистриссъ Додъ, которая до сихъ поръ была ея лучшимъ другомъ и дѣлила всѣ ея мысли. Придя къ этому убѣжденію, мистриссъ Додъ рѣшилась разомъ выйти изъ этого невыносимаго положенія.
   -- Милое дитя мое, сказала она однажды:-- не бойся меня; не сообщай мнѣ твоихъ радостей, если хочешь, но, о! раздѣли со мной твое горе.
   Джулія расплакалась.
   -- О, нѣтъ, мама, воскликнула она въ слезахъ: -- не потакайте моей глупости. Я знаю, я полюбила человѣка, который -- я никогда болѣе не увижу его: не правда ли, мама? О, подумать только, что я могу произнесть эти страшныя слова и продолжать жить!
   Мистриссъ Додъ вздохнула:
   -- Да еслибъ ты его и увидѣла, сказала она: -- развѣ это возобновило бы узы, расторгнутыя имъ своевольно?
   -- Не знаю; но я желала бы увидѣть его, чтобы разстаться съ нимъ друзьями! Жестоко его ненавидѣть послѣ смерти его сестры; притомъ я должна ему передать порученіе Джени. И я хочу его спросить, отчего онъ меня боялся, отчего онъ не сказалъ мнѣ прямо, что его чувства ко мнѣ измѣнились? Развѣ онъ думалъ, что я заставлю его жениться на мнѣ противъ его воли? О, мама! воскликнула она умоляющимъ голосомъ:-- мнѣ казалось, что онъ меня любитъ, онъ казался такимъ правдивымъ. Я -- бѣдная, несчастная.
   Мистриссъ Додъ могла ее утѣшить однѣми только ласками, надѣяться было не на что.
   Черезъ нѣсколько дней Джулія съ боязнью спросила ее, не позволитъ ли она ей ходить по бѣднымъ и больнымъ.
   -- Моя милая Джени совѣтовала мнѣ послѣдовать ея примѣру, но я тогда была своевольна и любила независимость. Позвольте мнѣ, мама? Съ тѣхъ поръ какъ она умерла, всѣ ея слова сдѣлались для меня святыней.
   Мистриссъ Додъ была рада на все согласиться, что только обѣщало утѣшить ея бѣдную дочь.
   Для исполненія своего проекта, Джулія должна была обратиться къ новому священнику и, кто бы, вы думали, это былъ? Мистеръ Гурдъ! При видѣ его, она покраснѣла, потомъ поблѣднѣла и сцена въ церкви, въ роковое утро ея свадьбы, ясно представилась ея уму. Но мистеръ Гурдъ выказалъ большой тактъ; онъ заговорилъ съ нею съ глубочайшимъ почтеніемъ, и единственно о предстоящемъ ей занятіи. По возвращеніи домой она разсказала все матери и замѣтила, что особенно благодарна мистеру Гурду, хотя, вмѣстѣ съ тѣмъ, не желала бы жить въ одномъ съ нимъ приходѣ. Но это чувство постепенно изгладилось и, по мѣрѣ того, какъ занятія сближали ее съ нимъ, она вполнѣ оцѣнивала добрыя его качества.
   Что же касается до мистера Гурда, то онъ понималъ ея волненіе, которое внушалъ ей своимъ видомъ; онъ понималъ это и сожалѣлъ о ней, удивляясь, впрочемъ, что такую красавицу могли обмануть. Мало по малу онъ сталъ замѣчать, что Джулія всячески старалась скрывать свою грусть и съ растерзаннымъ сердцемъ утѣшала ежедневно бѣдныхъ и больныхъ; онъ удивлялся ей и почти готовъ былъ обожать ее за это. Онъ часто навѣщалъ мистриссъ Додъ, и его всегда принимали радушно. Она скрывала свой настоящій адресъ отъ всѣхъ друзей, кромѣ мистера Самсона; но мистеръ Гурдъ отыскалъ ее, а дамы не избѣгаютъ священниковъ. Притомъ мистеръ Гурдъ былъ джентльменъ, это ей нравилось. Онъ былъ недуренъ собою и очень приличенъ. Но болѣе всего ее радовало, что его общество, казалось, было полезно Джуліи.
   Обращеніе ихъ продолжало быть дружескимъ, и мистриссъ Додъ начинала замѣчать, что мистеръ Гурдъ просто влюбляется въ Джулію тою горячею и почтительной любовью, которая скоро ведетъ къ алтарю, въ особенности, когда любящій человѣкъ -- священникъ. Мистриссъ Додъ не желала разстаться съ дочерью и потому сначала не особенно поощряла молодого человѣка, но явное ухаживаніе мистера Гурда льстило ея самолюбію, и она говорила себѣ: "По крайней мѣрѣ, онъ поможетъ мнѣ заставить ее забыть того подлеца." Но она все же не была совсѣмъ спокойна на счетъ послѣдствій этой любви, и начала пристально слѣдить за задумчивымъ лицомъ своей дочери, какъ однѣ только матери могутъ слѣдить. Послѣ долгаго времени, она наконецъ замѣтила, что на щекахъ ея Джуліи сталъ появляться румянецъ.
   Этотъ признакъ былъ очень утѣшителенъ, и она начала надѣяться на лучшія времена.
  

XLII.

   Частные сумасшедшіе дома отличаются удивительной силой притяженія. Маленькаго толчка довольно, и вы уже въ сумасшедшемъ домѣ; но выйти изъ него нѣтъ никакой возможности. Альфредъ, счастливѣе многихъ, едва было два раза не вывернулся изъ жестокихъ рукъ всевозможныхъ смотрителей, но теперь онъ былъ скованъ сильнѣе, чѣмъ когда. Сначала отецъ хотѣлъ выдержать его въ заключеніи съ годъ или два, и потомъ, когда онъ совершенно смирится и Джулія выйдетъ замужъ за другаго, выпустить его съ нѣкоторыми условіями. Но смерть Джени была для него роковымъ ударомъ. По завѣщанію мистриссъ Гарди, если одинъ изъ ея дѣтей умретъ, не оставивъ потомства, все ея состояніе переходило къ оставшемуся въ живыхъ; такимъ образомъ несчастный узникъ наслѣдовалъ десять тысячъ фунтовъ отъ сестры. Но это только удвоило гнѣвъ отца. "Какъ" думалъ онъ: "смерть любимой дочери обогатитъ недостойнаго, неблагодарнаго сына -- нѣтъ, никогда." Къ этому примѣшалось еще и чувство корысти, а безсмысленные законы только способствовали преступнымъ планамъ Гарди. Ибо состояніе всякаго англичанина, запертаго въ сумасшедшемъ домѣ -- дѣйствительно ли онъ сумасшедшій или нѣтъ, это все равно -- переходитъ во владѣніе тѣхъ самыхъ его родственниковъ, которые упрятали его. И эти страшные законы, нарушая совершенно личную свободу гражданъ, не обезпечиваютъ даже отъ преступныхъ замысловъ страхомъ наказанія, и даютъ только весьма слабый шансъ освобожденія заключенному, который не сойдетъ съ ума, на самомъ дѣлѣ, и вынесетъ пытку. Коммиссія по разбору дѣлъ объ умопомѣшательствѣ имѣетъ право выпустить на свободу заключеннаго, вопреки волѣ родственниковъ. Въ эту-то коммиссію, какъ извѣстно, и писалъ Альфредъ, но до сихъ поръ всѣ его мольбы оставались безъ результата.
   Наконецъ, послѣ самаго продолжительнаго ожиданія, онъ получилъ офиціальный отвѣтъ. Съ трепещущимъ сердцемъ сорвалъ онъ печать я прочелъ слѣдующее:
   "Сэръ, по приказанію господъ коммисаровъ по разбору дѣлъ объ умопомѣшательствѣ, извѣщаю васъ, что ваше письмо отъ 29-го прошедшаго мѣсяца, получено и будетъ представлено на разсмотрѣніе коммиссіи въ первое засѣданіе.

"Примите, милостивый государь и проч. и проч."

   Альфредъ былъ ужасно разочарованъ. Но все же большой шагъ былъ сдѣланъ: онъ, по крайней мѣрѣ, быль увѣренъ теперь, что его письмо дошло до коммисаровъ и, рано или поздно, на его дѣло обратятъ вниманіе.
   Послѣ этого письма онъ рѣшился попрежнему терпѣливо ждать. Но находили на него минуты, когда виски у него стучали, кровь кипѣла и онъ жаждалъ убить жестокихъ тирановъ, лишившихъ его свободы и Джуліи. Эти вспышки, однако, онъ всячески старался умѣрить, зная очень хорошо, что поддавшись гнѣву, онъ испортитъ все дѣло. Тогда никто не повѣритъ, что онъ не сумасшедшій. Онъ даже старался какъ можно менѣе думать о своемъ горѣ, боясь сбѣситься. Онъ скрежеталъ отъ злобы зубами, но рѣшился ни за что не сойти съ ума. Но совѣту одного изъ сумасшедшихъ, онъ снова писалъ коммисарамъ прося особой коммиссіи для изслѣдованія его дѣла, и потомъ съ удивительною энергіею и постоянствомъ принялся за книги, чтобъ приготовиться къ университетскому экзамену. Для этого ему нужны были Аристотель, діалоги Платона, комедіи Аристофана, Демосѳенъ, Лукрецій, первоначальные римскіе историки, евангеліе на греческомъ языкѣ, аналы доктора Вилера, Придо, Горнъ и нѣкоторые другіе авторы; онъ не могъ достать ихъ безъ позволенія доктора Вичерли, съ которымъ онъ такъ грубо обошелся, и потому, дѣлать нечего, пришлось прикинуться овечкой. Къ счастію, докторъ Вичерли съ такимъ жаромъ ухватился за мысль Альфреда готовиться къ экзамену, что нетолько далъ ему тотчасъ же тѣ книги, которыя у него были, но даже остальныя выписалъ изъ Лондона. Этимъ, однако, не исчерпалось его усердіе: онъ предложилъ заниматься съ нимъ вмѣстѣ ежедневно часа два, прибавивъ, что ему было бы очень лестно выпустить изъ своего заведенія ученаго оксфордца. Это замѣчаніе было такъ односторонне и такъ напоминало образъ выраженія сумасшедшихъ, что Альфредъ невольно усмѣхнулся.
   Вскорѣ онъ сдѣлался любимцемъ доктора. Они проводили цѣлые часы въ серьёзныхъ разсужденіяхъ о психологіи, метафизикѣ и философіи. Наконецъ они такъ подружились, что Альфредъ однажды сказалъ, шутя:
   -- Послушайте, докторъ, вѣдь эти веселые часы, проведенные нами въ разговорахъ, не помѣшаютъ мнѣ обвинить васъ въ заговорѣ противъ меня, когда я вырвусь отсюда.
   -- Ахъ, мой юный другъ и собратъ по наукѣ, возразилъ Вичерли:-- не будемъ терять время въ пустыхъ предположеніяхъ о будущемъ, когда мы можемъ въ настоящемъ обогатить нашъ умъ полезными знаніями. Я давно живу на свѣтѣ и меня много разъ покушались и обвинять, и убивать и т. п. Но, какъ вы видите, я здоровъ и невредимъ. Дѣло въ томъ, что мои паціенты сначала только гнѣваются на меня, а потомъ совершенно измѣняютъ свое мнѣніе. Я вамъ прямо скажу, что вы очень скоро начнете совершенно выздоравливать и тогда поймете, что ваши блистательныя умственныя способности были дѣйствительно на время отуманены, и вамъ тогда было необходимо заключеніе. Это сознаніе сумасшествія -- вѣрнѣйшій признакъ здраваго ума; это -- единственный признакъ, который никогда не обманываетъ. За то и противоположное такъ же справедливо: пока мой паціентъ упорствуетъ и не признаетъ себя сумасшедшимъ, я не могу его считать здоровымъ и выпустить на свободу.
   Альфредъ замѣтилъ, что это походитъ на парадоксъ.
   -- Конечно, отвѣчалъ ученый мужъ, но парадоксъ -- вѣрнѣйшій признакъ истины во всѣхъ дѣлахъ.
   -- Это раціонально, замѣтилъ Альфредъ.
   Однажды послѣ обѣда, онъ зубрилъ свои книги, когда вдругъ его позвали внизъ, говоря, что его ждутъ два посѣтителя. Страхомъ и надеждой забилось сердце молодого человѣка. Онъ умылъ лицо, горѣвшее какъ въ огнѣ, одѣлся въ праздничное платье и сошелъ внизъ, совершенно готовый отвѣчать на всѣ вопросы.
   Въ пріемной онъ нашелъ доктора Вичерли и двухъ незнакомыхъ ему господъ: одинъ изъ нихъ былъ экс-докторъ, другой экс-адвокатъ, и оба они согласились быть коммисарами но разбору дѣлъ объ умопомѣшательствѣ за 1600 фунтовъ въ годъ. Послѣ обоюдныхъ привѣтствій, они продолжали бесѣдовать между собою, не обращая вниманія на Альфреда. Оказалось, что какой-то безпокойный сумасшедшій надоѣдалъ коммиссіи своими просьбами и потому они пріѣхали ради проформы. Прислушавшись къ этому, Альфредъ едва сдерживалъ свой гнѣвъ, кровь въ немъ кипѣла, но онъ зналъ, что этимъ ничего не возьмешь: потому онъ удерживался сколько могъ и только изрѣдка позволялъ себѣ вставить колкое словцо въ общій разговоръ. Но онъ дѣлалъ это такъ прилично и умно, что одинъ изъ коммисаровъ, докторъ Эскель наконецъ обратился къ нему и сказалъ съ улыбкою:
   -- Позвольте мнѣ задать вамъ нѣсколько вопросовъ?
   -- Чѣмъ болѣе, тѣмъ лучше, сэръ, отвѣчалъ Альфредъ.
   Докторъ Эскель тогда попросилъ его разсказать основательно и постепенно все, что онъ дѣлалъ въ этотъ день съ самаго утра. Онъ отвѣчалъ удовлетворительно. Потомъ докторъ спросилъ у него таблицу умноженія. Альфредъ, разумѣется, отвѣчалъ безъ ошибки, и Вичерли при этомъ не могъ не улыбнуться съ сожалѣніемъ этой старой системѣ разспросовъ. Наконецъ дошли и до классиковъ, къ которымъ докторъ Эскель питалъ большую слабость.
   -- Вы, говорятъ, ученый? спросилъ онъ.
   -- Нѣтъ, я еще не довольно старъ дли этого, сэръ, отвѣчалъ Альфредъ:-- я только студентъ.
   -- Потрудитесь-ка мнѣ сказать, что слѣдуетъ за этимъ стихомъ:
  
   Jusque datum scelcri canimus populumque potentem?
  
   -- Какъ, сейчасъ?
   -- Да, вѣдь вы, конечно, знаете эти стихи, замѣтилъ докторъ Эскель иронически: -- это такое извѣстное мѣсто, постарайтесь припомнить.
   -- Ну, я попробую, сказалъ Альфредъ, внутренно усмѣхаясь: -- какъ это:
  
   Mum... mum... mum... populumque potentem,
   In sua victrici conversum viscera doxtrà.
  
   -- Хорошо, продолжайте, если можете.
   Альфредъ, который все это время дурачилъ своего экзаменатора, началъ какъ бы съ усиліями припоминать, но потомъ совершенно вдохновился древнимъ поэтомъ:
  
   -- Cognatnsque acics et rupto faedere regni
   Certatum totis concussi viribus orkis
   In Commune nefas; infectit que obvia signis
   Signa, pares aquiias, et pila minantia pilisn.
  
   -- У него, кажется, отличная память! воскликнулъ докторъ.
   -- Охъ, это для него вздоръ, отвѣчалъ Вичерли: -- онъ знаетъ наизустъ всего Горація и Гомера.
   Проэкзаменовавъ память Альфреда, ученый мужъ приступилъ къ болѣе трудному экзамену, именно здраво ли онъ думаетъ и разсуждаетъ.
   -- Славные стихи, сэръ, неправда ли? сказалъ онъ.
   -- Да, отвѣчалъ Альфредъ:-- только нѣсколько напыщены. Мелкіе поэтишки всегда любятъ громкія слова.
   -- А, я вижу, вы согласны съ Гораціемъ, что эпосъ долженъ начинаться скромно и просто.
   -- Нѣтъ, сэръ, я полагаю, что это правило друга Горація слишкомъ односторонно и абсолютно. Напримѣръ, Энеида начинается, именно такимъ образомъ, какъ, по его мнѣнію, эпосъ не долженъ начинаться, а все же Энеида -- первая эпическая поэма на латинскомъ языкѣ. Наконецъ, если говорить о скромности, то не слѣдуетъ человѣку браться за такое дѣло, какъ эпическая поэма; но если уже онъ рѣшился на такую дерзость, то лучше быть смѣлымъ, какъ Впргилій и Луканъ, чѣмъ держаться за юбку маменьки Музы. Но, извините меня -- quorsum haec tarn putida tendant? Что общаго между римскими поэтами и вопросомъ: сумасшедшій ли я или нѣтъ?
   Мистеръ Аботъ улыбнулся, явно сочувствуя этой шуткѣ. Но мистеръ Эскель произнесъ:
   -- Продолжайте отвѣчать такъ же разумно, и вы, можетъ быть, увидите, что тутъ много общаго.
   Альфредъ понялъ намекъ, и тотчасъ загладилъ свою ошибку.
   -- Конечно, мое замѣчаніе было очень легкомысленное; человѣкъ нашего знанія и опытности, безъ всякаго сомнѣнія, можетъ судить о состояніи ума больнаго, по самымъ мелочнымъ вещамъ. Но все же, прибавилъ онъ жалобнымъ голосомъ: -- еслибъ вы оставили древнихъ поэтовъ, которые всѣ полусумасшедшіе, и поразспросили бы меня о философахъ, то это былъ бы гораздо лучшій критеріумъ.
   -- Онъ, со времени своихъ припадковъ, питаетъ болѣзненное пренебреженіе къ поэтамъ, замѣтилъ въ видѣ объясненія Вичерли: -- когда же онъ находился въ университетѣ; то получилъ даже медаль за поэму.
   -- Развѣ послѣ этого, докторъ, я не правъ, что презираю поэзію?
   Они поняли бы эту остроту, еслибъ она была написана на бумагѣ, но теперь она пропала для нихъ даромъ, и они посмотрѣли на него съ удивленіемъ.
   -- Вы могли бы экзаменовать моего друга продолженіе многихъ часовъ, воскликнулъ Вичерли: -- и не нашли бы ни одной щели въ блестящемъ сіяніи его умственной кольчуги.
   -- Сдѣлайте одолженіе, докторъ, возразилъ Альфредъ:-- не употребляйте такихъ неправильныхъ фразъ; скажите: или щель въ кольчугѣ, или пятно въ сіяніи, но никогда не говорите: щель въ сіяніи. Господа, мой почтенный другъ ужасно любитъ подобныя метафоры. Онъ обходится съ тропами еще фамильярнѣе его любимца Шекспира, котораго онъ считаетъ философомъ выше Аристотеля, а этотъ самый Шекспиръ называетъ убійство спящаго человѣка -- убійствомъ сна, смѣшивая такимъ образомъ конкретныя понятія съ абстрактными.
   -- Ну, мистеръ Гарди, возразилъ докторъ Эскель: -- фраза, противъ которой вы возстаете, превозносится всѣми какъ особенно прекрасная
   -- Очень можетъ быть, отвѣчалъ логичный сумасшедшій: -- вѣдь мы каждое воскресеніе молимъ Бога о ниспосланіи мира, на томъ основаніи, что во время брани Богъ на нашей сторонѣ.
   Мистеръ Аботъ, другой коммиссаръ, слушалъ очень терпѣливо весь этотъ разговоръ; но теперь, обратившись къ Вичерли, просилъ переговорить съ нимъ наединѣ.
   Альфредъ испугался: подобный секретный разговоръ, погубилъ уже его однажды въ сильвертонскомъ сумасшедшемъ домѣ.
   -- Ахъ, нѣтъ, господа, воскликнулъ онъ жалобнымъ голосомъ:-- вы мнѣ не давали секретной аудіенціи, зачѣмъ же вамъ шептаться съ моимъ обвинителемъ. Меня обвиняютъ только въ одной иллюзіи: перейдемте прямо къ этому предмету, и судите сами, кто правъ.
   -- Вы говорите теперь дѣло, сказалъ мистеръ Аботъ, словно прежніе предметы экзамена были выбраны самимъ Альфредомъ.
   -- Но это его разстроитъ, возразилъ докторъ Эскель: -- это всегда ихъ волнуетъ.
   -- Это волнуетъ сумасшедшихъ, а не здоровыхъ, сказалъ Альфредъ:-- притомъ, вотъ еще отличное испытаніе: наблюдайте какъ можно пристальнѣй, буду ли я волноваться, или нѣтъ. Предполагаемая во мнѣ галлюцинація, продолжалъ онъ совершенно спокойно: -- заключается въ слѣдующемъ: я подозрѣваю своего отца, безчестнаго банкрота, въ удержаніи беззаконнымъ образомъ 14,000 ф., которые, какъ извѣстно, привезены изъ Индіи капитаномъ Додомъ, и теперь исчезли.
   -- Погодите, возразилъ мистеръ Аботъ: -- кто знаетъ, кромѣ васъ, о существованіи этихъ денегъ?
   -- Все семейство Додовъ. Они покажутъ вамъ письмо, въ которомъ капитанъ писалъ о своемъ возвращеніи въ Англію, и о томъ, что онъ везетъ съ собою 14,000 ф.
   -- Гдѣ они живутъ?
   -- Въ Баркинтонѣ, въ Альбіон-виллѣ.
   Мистеръ Аботъ записалъ адресъ въ свою памятную книжку, и Альфредъ, обрадованный этимъ благоразумнымъ дѣйствіемъ, продолжалъ свой разсказъ. Когда онъ дошелъ до появленія Дода ночью въ саду и словъ отца, Вичерла перебилъ его:
   -- Увѣрены ли вы, что это не одинъ бредъ вашего разстроеннаго воображенія?
   -- Да развѣ я одинъ видѣлъ этотъ призракъ, какъ его захотѣли назвать? спросилъ Альфредъ.
   -- Я полагаю, возразилъ съ улыбкою Вичерли.
   -- На какомъ основаніи вы это полагаете? Дѣло въ томъ, что кромѣ меня, въ ту ночь видѣли капитана Дода трое другихъ.
   -- Назовите ихъ, сказалъ Аботъ.
   -- Полисмэнъ, по имени Рейнальдсъ; другой, котораго имени я не знаю, и миссъ Додъ. Полисмэны помогли мнѣ поднять съ земли капитана, а миссъ Джулія встрѣтила насъ у дома, и всѣ мы вчетверомъ снесли призракъ доктора Вичерли въ Альбіон-виллу.
   Мистеръ Аботъ записалъ всѣ имена, и обратился къ Вичерли:
   -- Ну, что жь вы на это скажете?
   -- Я скажу, что это очень важное показаніе, отвѣчалъ тотъ: -- и я увѣренъ, что мой юный другъ никогда бы не сказалъ этого, еслибъ не былъ въ томъ увѣренъ.
   -- Очень вамъ благодаренъ, докторъ, сказалъ Альфредъ:-- вообще вы бы никогда не противорѣчили мнѣ въ дѣлѣ, которое я знаю обстоятельно, а вы вовсе не знаете, еслибъ у васъ не было несчастной привычки выводить факты изъ теоріи, а не теорію изъ фактовъ.
   -- Ну, довольно, произнесъ Аботъ: -- я совершенно доволенъ результатомъ нашихъ разспросовъ. Я пошлю въ Баркинтонъ, и велю допросить миссъ Додъ и полисмэновъ.
   -- Благодарствуйте, сэръ, воскликнулъ Альфредъ.-- Если вы такъ будете поступать, то я недолго останусь въ этой тюрьмѣ.
   -- Въ тюрьмѣ? съ упрекомъ замѣтилъ Вичерли.
   -- Развѣ вы имѣете основаніе жаловаться на что нибудь? спросилъ докторъ Эскель.
   -- Ахъ, нѣтъ, сэръ, воскликнулъ съ жаромъ Альфредъ: -- докторъ Вичерли -- олицетворенная гуманность. Здѣсь нѣтъ ни цѣпей, ни колодокъ, ни клоповъ, ничего подобнаго. Въ первомъ сумасшедшемъ домѣ, въ которомъ я сидѣлъ, смотрители и сторожа мучили больныхъ; здѣсь же, напротивъ, больные мучатъ властей. Я долженъ сознаться, милостивые государи, что мой другъ и вмѣстѣ врагъ, докторъ Вичерли -- самое добрѣйшее существо; меня невольно бѣситъ неблагодарность, выказываемая къ нему сумасшедшими; но онъ все терпѣливо переноситъ, и добромъ воздаетъ за зло.
   При этихъ неожиданныхъ словахъ, слезы показались на глазахъ добраго доктора. Все, что говорилъ Альфредъ, была истинная правда, но это былъ первый человѣкъ, который публично отдалъ должное благороднымъ качествамъ доктора Вичерли.
   -- Однимъ словомъ, продолжалъ Альфредъ:-- чтобъ быть счастливымъ здѣсь, нужно только одно -- быть сумасшедшимъ. Но такъ-какъ я здоровъ, то нѣтъ каторжнаго на свѣтѣ несчастнѣе меня. И что я сдѣлалъ?
   -- Ну, ну, успокойтесь, добродушно произнесъ докторъ Эскель:-- вамъ недолго здѣсь оставаться.
   Послѣ этого они очень любезно съ нимъ распрощались и по уходѣ его изъ комнаты спросили у Вичерли его откровеннаго мнѣнія о больномъ. Тотъ объявилъ, что Альфредъ почти выздоровѣлъ; самый фактъ, что онъ такъ благоразумно разсуждаетъ о своей иллюзіи -- лучшій признакъ выздоровленія. Черезъ мѣсяцъ онъ совсѣмъ оправится.
   -- Впрочемъ, милостивые государи, прибавилъ Вичерли: -- вы видѣли его и слышали его разсказъ; судите сами, можетъ ли кто быть такъ блистательно уменъ, не страдая большимъ или меньшимъ разстройствомъ умственныхъ способностей?
   Альфредъ былъ внѣ себя отъ счастія: онъ видѣлъ, что слова его произвели отличное впечатлѣніе на коммисаровъ, и къ тому же, какъ удача никогда не приходитъ одна, онъ нашелъ въ этотъ же день случай написать Джуліи. Одна изъ сидѣлокъ уходила изъ заведенія на другой день и обѣщала за гинею отдать письмо на почту. Какое блаженство было несчастному излить всю свою душу. Онъ старался быть спокойнымъ, мужественнымъ передъ своими врагами, но теперь слезы какъ роса капали на его бумагу. Онъ не сомнѣвался ни на секунду въ вѣрности своей Джуліи; онъ судилъ о ней по себѣ; онъ былъ увѣренъ, что она безпокоится, мучится о немъ, но не сомнѣвается въ его любви. Онъ написалъ длинное, любящее, пламенное письмо и кончилъ тѣмъ, что звалъ ее пріѣхать къ нему. Если же ее не пустятъ, то онъ совѣтовалъ ей описать все дѣло въ газетахъ, отыскать адвоката и начать искъ судебнымъ порядкомъ.
   Письмо было отправлено и онъ снова началъ ждать отвѣта. Но день проходилъ за днемъ, а отвѣта не было. Онъ началъ мучиться, терзаться. Ну, а если она сомнѣвается въ немъ? Если она думаетъ, что онъ дѣйствительно сумасшедшій? Или не случилось ли съ ней какого нибудь новаго несчастія? Она, можетъ быть, считала его умершимъ и сама умерла отъ тоски! До сихъ поръ онъ только думалъ о своемъ горѣ, но теперь началъ страдать за нее. Эти мученія были еще невыносимѣе, хотя онъ продолжалъ усиленно заниматься, чтобъ окончательно не рѣхнуться.
   На седьмой день, на основаніи статута, коммисары возвратились и мистеръ Аботъ объявилъ, что полисменъ Рэйнольдсъ вышелъ въ отставку, а Доды переѣхали въ Лондонъ, но адреса ихъ никто не зналъ.
   Альфредъ при этомъ извѣстіи выказалъ сильное волненіе. Его Джулія была жива и, можетъ-быть, недалеко отъ него.
   -- Я много наслышался со всѣхъ сторонъ о вашей исторіи, продолжалъ мистеръ Аботъ: -- и соображая все это вмѣстѣ съ вашимъ разсказомъ, я пришелъ къ тому заключенію, что ваши родственники поступили съ вами и съ молодой дѣвушкой, о которой всѣ относятся съ полнымъ уваженіемъ...
   -- Да благословитъ васъ Богъ за ваши добрыя слова! воскликнулъ Альфредъ.
   -- Повторяю, они поступили съ вами съ излишней и совершенно ненужной строгостью.
   Послѣ этого докторъ Эскель объявилъ результатъ трудовъ спеціальной коммиссіи, назначенной по его дѣлу.
   -- Я увѣренъ, что вы теперь совершенно выздоровѣли, а мистеръ Аботъ даже сомнѣвается въ томъ, были ли вы когда-нибудь сумасшедшимъ. Мы тотчасъ передадимъ ваше дѣло на разсмотрѣніе общаго засѣданія, и коммиссія немедленно напишетъ къ тому лицу, кто подписалъ приказъ о принятіи васъ въ сумасшедшій домъ, чтобъ оно, не теряя ни минуты, распорядилось о вашемъ освобожденіи.
   Услыхавъ этотъ торжественный проектъ, Альфредъ посмотрѣлъ на коммиссаровъ съ удивленіемъ.
   -- Какъ, развѣ вы не можете выпустить меня безъ помощи тѣхъ, кто меня заперъ?
   -- Коммиссія имѣетъ это право, отвѣчалъ докторъ Эскель:-- но по многимъ причаламъ, она пользуется этимъ правомъ только въ самыхъ рѣдкихъ случаяхъ. Впрочемъ, гораздо лучше предоставить освободить тѣмъ, кто заперъ: этимъ путемъ легче всего достигается умиротвореніе распри между родственниками.
   Альфредъ грустно вздохнулъ и коммиссары, чтобъ его успокоить, обѣщали прислать ему копію ихъ переписки съ человѣкомъ, подписавшимъ приказъ о его заключеніи.
   -- Тогда вы ясно увидите, прибавилъ мистеръ Аботъ: -- что вашимъ дѣломъ серьёзно занялись.
   Вотъ сокращенный списокъ этой любопытной переписки:
   1) Коммиссія пишетъ къ мистеру Томасу Гарди, извѣщая его о результатѣ спеціальной коммиссіи и прося его освободить племянника.
   Томасъ Гарди, получивъ это письмо, испугался; Ричардъ улыбнулся и совѣтовалъ не обращать на это никакого вниманія. Такъ прошла недѣля.
   2) Коммиссія увѣдомляетъ Томаса Гарди, что онъ не отвѣчалъ на No 1-й и посылая копію, проситъ немедленнаго отвѣта.
   Томасъ снова испугался, Ричардъ снова улыбнулся.
   3) Томасъ Гарди отвѣчаетъ коммиссіи, что, по его соображеніямъ, еще рано выпустить Альфреда, лучше подождать мѣсяца два.
   4) Альфредъ пишетъ въ коммиссію по поводу этого письма, что отложить дѣло справедливости на время было бы все равно, что навсегда.
   5) Коммиссія обращается къ Томасу Гарди съ совѣтомъ, что если онъ не желаетъ тотчасъ выпустить Альфреда, то необходимо сдѣлать испытаніе и посылать его гулять по городу съ смотрителемъ.
   6) Альфредъ проситъ коммиссію, чтобъ докторъ Самсонъ, непричастный къ дѣлу человѣкъ и отличный медикъ, былъ допущенъ къ его освидѣтельствованію.
   7) Коммиссія отказываетъ въ его просьбѣ на томъ основаніи, что она ведетъ переписку о его освобожденіи съ лицомъ, подписавшимъ приказъ о его заключеніи.
   8) Томасъ Гарди пишетъ длинное письмо коммиссіи, прося оную -- дать ему время для принятія необходимыхъ мѣръ.
   9) Коммиссія въ отвѣтъ замѣчаетъ, что надо поставить срокъ требуемому имъ времени.
   10) Томасъ Гарди проситъ мѣсяцъ.
   11) Коммиссія соглашается только на недѣлю.
   12) Альфредъ Гарди проситъ позволенія видѣться съ адвокатомъ для начатія судебнаго иска.
   13) Коммиссія отказываетъ, на томъ же основаніи переписки съ его родственниками, но спрашиваетъ имена его опекуновъ.
   14) Томасъ Гарди извѣщаетъ коммиссію, что Альфредъ грозилъ убить отца, лишь только его выпустятъ, и потому онъ рѣшительно не можетъ его освободить, предоставляя это сдѣлать самой коммиссіи, на ея собственную отвѣтственность.
   15, 16, 17) Коммиссія, по совѣту мистера Абота, пишетъ къ опекунамъ Альфреда, предупреждая ихъ не распоряжаться его состояніемъ, на основаніи законности его заключенія въ сумасшедшій домъ, объявляя при этомъ, что, кажется, публичное слѣдствіе необходимо, такъ-какъ Томасъ Гарди не хочетъ кончить дѣло мирнымъ путемъ.
   18) Коммиссіл спрашиваетъ Альфреда, согласенъ ли онъ принять на себя всѣ издержки судебнаго процеса?
   19) Альфредъ умоляетъ коммиссію выпустить его немедленно ихъ собственною властью, увѣряя, что онъ не прибѣгнетъ къ насилію, а начнетъ искъ законнымъ порядкомъ.
   20) Коммиссія пишетъ къ Томасу Гарди, что онъ долженъ платить изъ своего кармана за содержаніе Альфреда въ сумасшедшемъ домѣ и немедленно или освободить молодаго человѣка, или требовать у лорда-канцлера назначенія особой коммиссіи, для разбора всего дѣла (коммиссіи de-Lunaticu Inquirendo). При этомъ письмѣ приложено свидѣтельство Вичерли о томъ, что нѣтъ ни малѣйшей тѣни опасности выпустить Альфреда.
   21) Томасъ Гарди очень смиренно отказывается отъ того и другаго и напоминастъ, что можно начать дѣло судебнымъ порядкомъ безъ его согласія, но тогда громадныя издержки падутъ на состояніе сумасшедшаго, о чемъ, быть можетъ, впослѣдствіи онъ будетъ сожалѣть. Въ концѣ письма онъ обѣщалъ черезъ недѣлю самъ пріѣхать въ Лондонъ и посѣтить Альфреда съ своимъ домашнимъ докторомъ.
   Бросивъ такимъ образомъ пыль въ глаза коммиссіи, Ричардъ и Томасъ Гарди посовѣтовались съ однимъ содержателемъ сумасшедшаго дома въ окрестностяхъ Лондона, очень извѣстнаго своею продажностью, и выкинули геніальную штуку, доставившую имъ полную побѣду надъ всѣми врагами. Но объ этомъ послѣ; теперь же возвратимся къ несчастному Альфреду.
   Эта переписка продолжалась три мѣсяца и Альфредъ была, все время какъ въ горячкѣ; изъ всѣхъ мѣръ, принятыхъ будто бы къ его излеченію людьми, претендующими вылечиватъ сумасшествіе, эта переписка была для него всего мучительнѣе и едва не свела его дѣйствительно съ ума. Онъ видѣлъ, что дюжина честныхъ, благонамѣренныхъ людей, могущихъ доставить побѣду справедливости однимъ почеркомъ пера, вмѣсто того уговаривали безчестнаго человѣка наложить на себя руку и дѣйствовать противъ своего интереса! Онъ видѣлъ, что дѣло справедливости, въ пользу котораго теперь стояли сила, законъ, здравый смыслъ, было попираемо съ полнымъ успѣхомъ хитростью и коварствомъ одного человѣка! Вотъ, кажется, свобода, счастіе, любовь ему улыбаются -- все копчено, онъ торжествуетъ; но черезъ минуту всѣ эти блага снова исчезаютъ, точно его подразнили. Эти мученія Тантала продолжались, какъ мы сказали, ровно три мѣсяца. Наконецъ, когда конмиссія отказала ему въ свиданіи съ частнымъ докторомъ и адвокатомъ, онъ впалъ въ совершенное отчаяніе. Сначала отказали ему на томъ основаніи, что Томасъ Гарди его сейчасъ выпуститъ; потомъ, когда отъ Томаса Гарди ничего не добились, отказывали потому, что уже прежде разъ отказали. Но вопросъ былъ для него о жизни и смерти, и потому онъ рѣшился какимъ бы то ни было путемъ добиться отъ доктора Вичерли свидѣтельства, что онъ совершенно здоровъ. А это сдѣлать было очень легко: стоило только согласиться съ нимъ, что Гамлетъ былъ сумасшедшій.
   Докторъ Вичерли, имѣя дѣло постоянно съ сумасшедшими, сдѣлался наконецъ страшнымъ ихъ любителемъ и создалъ въ своемъ умѣ цѣлую теорію, по которой всякій человѣкъ, который умнѣе его, непремѣнно былъ сумасшедшій. Альфредъ, къ несчастію, попалъ подъ эту категорію; но Вичерли не довольствовался живыми людьми: по его мнѣнію, всѣ великіе люди были сумасшедшіе, начиная отъ Навуходоносора и Саула до Паскаля, Олливера-Кромвеля, Лютера, Наполеона. Всѣ они имѣли пунктъ помѣшательства. Но пальму первенства онъ отдавалъ Гамлету. Приходя въ совершенный восторгъ передъ этимъ геніальнымъ типомъ, онъ не могъ его иначе себѣ объяснить, какъ разстройствомъ его умственныхъ способностей. Сумасшествіе Гамлета было его конькомъ, и часто онъ спорилъ по цѣлымъ ночамъ объ этомъ съ Альфредомъ; даже однажды онъ такъ горячился, такъ жарко защищалъ свой любимый тезисъ, что совершенно вышелъ изъ себя, началъ кричать, браниться, называть Альфреда неблагодарной собакой; кончилось тѣмъ, что онъ упалъ на полъ въ страшныхъ судорогахъ, скрежеща зубами и съ пѣною у рта. Альфредъ ужасно перепугался; ясно было, что это -- припадокъ падучей болѣзни, но онъ все же былъ довольно благоразуменъ, чтобъ не позвать никого на помощь. Припадокъ былъ въ сущности очень слабый, докторъ вскорѣ очнулся, и приписавъ это обмороку, попросилъ вина. Альфредъ съ тѣхъ поръ никогда болѣе по спорилъ съ нимъ о Гамлетѣ и совершенно убѣдился, что самъ Вичерли имѣетъ пунктъ помѣшательства; онъ уже это давно подозрѣвалъ, но теперь это было ясно.
   Итакъ, обсудивъ хорошенько свое положеніе, Альфредъ, наконецъ, рѣшился на хитрость, рѣшился солгать въ первый разъ въ жизни. Онъ отправился къ Вичерли и съ смиреннымъ видомъ сказалъ:
   -- Докторъ, я долго думалъ о всѣхъ вашихъ доводахъ въ пользу сумасшествія Гамлета и невольно убѣдился въ ихъ справедливости. Если Гамлетъ когда нибудь существовалъ, то, конечно, онъ былъ сумасшедшій.
   Докторъ Вичерли просіялъ; онъ не замѣтилъ, что Альфредъ весь вспыхнулъ отъ стыда.
   -- Мой юный другъ, произнесъ онъ очень нѣжно:-- я ужасно радъ этому не за себя, а за васъ. Вотъ одна изъ вашихъ иллюзій исчезла. Скажите мнѣ теперь чистосердечно, обдумали ли вы, какъ слѣдуетъ, ваше дѣло о 14,000 ф.?
   Альфредъ повѣсилъ голову и еще болѣе покраснѣлъ.
   -- Да, надо уже сознаться, что это въ сущности било не болѣе, какъ сильное подозрѣніе, отвѣчалъ онъ.-- Давно я пересталъ объ этомъ и думать; но, во всякомъ случаѣ, если меня когда нибудь выпустятъ отсюда, то я намѣренъ собрать всѣ данныя pro и contra моихъ подозрѣній и попрошу васъ разсудить безпристрастно; вы лучше это сдѣлаете, чѣмъ я.
   -- Очень хорошо, сэръ, сказалъ сухо докторъ:-- такъ я вамъ скажу радостную вѣсть.
   -- Что такое?
   -- Вы совершенно выздоровѣли и теперь вы такой же сумасшедшій, какъ я.
   Альфредъ ждалъ лучшей вѣсти, но старался не выказать своего разочарованія и просилъ Вичерли дать свидѣтельство о его выздоровленіи, чтобы отправить его въ коммиссію.
   -- Съ большимъ удовольствіемъ, отвѣчалъ докторъ:-- я вамъ принесу свидѣтельство, когда буду обходить больныхъ.
   Черезъ часъ онъ дѣйствительно явился въ комнату Альфреда. Но сколько новаго случилось въ этотъ часъ! Съ сожалѣніемъ и неподдѣльною грустью онъ объявилъ, что родственники Альфреда подписали приказъ, скрѣпленный двумя коммиссарами, о переводѣ его въ другой сумасшедшій домъ и что черезъ нѣсколько часовъ его перевезутъ въ заведеніе доктора Вульфа.
   Альфредъ громко застоналъ.
   -- Я зналъ, что мой отецъ перехитритъ моихъ защитниковъ, промолвилъ онъ:-- но на что онъ бьетъ? Не можете ли вы мнѣ сказать?
   -- Вѣроятно хочетъ проволочить время, а между тѣмъ помѣститъ васъ въ такой сумасшедшій домъ, гдѣ бы сказали коммиссарамъ, что вамъ хуже. А можетъ быть, онъ надѣется, что такъ устроятъ дѣло, что намъ дѣйствительно будетъ хуже. Докторъ Вульфъ, между нами будь сказано, за деньги готовъ все сдѣлать. Къ тому же, его заведеніе основано на старинной методѣ, хотя онъ этого никакъ не хочетъ придавать.
   -- Добрый другъ мой, сказалъ Альфредъ:-- сдѣлаете ли вы, о чемъ я васъ попрошу?
   -- Какъ могу я вамъ отказать въ чемъ нибудь въ такую грустную минуту?
   -- Вотъ объявленіе, которое я желаю напечатать въ "Morning Advertiser."
   -- Виноватъ, а этого, кажется, нельзя будетъ сдѣлать.
   -- Прочтите прежде, а потомъ отказывайте.
   Докторъ Вичерли посмотрѣть на объявленіе и сказалъ, что оно совершенно невинно, ибо въ немъ ничего не поймешь. Потому онъ обѣщалъ непремѣнно его напечатать.
   -- Помните, докторъ, три раза; вотъ и деньги.
   Вичерли тогда объявилъ, что ему пора укладывать вещи, такъ-какъ сторожа доктора Вульфа уже ждутъ его.
   Когда настала минута разставанія, Альфредъ отъ добраго сердца простилъ Вичерли, что онъ первый далъ свидѣтельство о его сумасшествіи и горячо поблагодарилъ за его доброту и гуманное обращеніе.
   -- Я боюсь, мы никогда болѣе не увидимся, сказалъ онъ:-- у меня на сердцѣ ужасно тяжело; мнѣ никогда такъ не было гадко, хотя, видитъ Богъ, я много перенесъ, слишкомъ много. Я предчувствую, что скоро настанетъ конецъ всѣмъ моимъ мукамъ.
   Послѣ этого онъ вышелъ къ сторожамъ доктора Вульфа; они начали съ того, что сковали ему руки. Желѣзо снова въѣлось въ его нѣжное тѣло и онъ съ судорожнымъ волненіемъ вспомнилъ о сильвертонскомъ сумасшедшемъ домѣ. Его посадили въ карету и повезли черезъ весь Лондонъ. Онъ видѣлъ по дорогѣ, на улицахъ и въ паркахъ, богатыхъ и бѣдныхъ, аристократовъ и пролетаріевъ, по всѣ они были свободны; особенно ему бросилась въ глаза одна маленькая дѣвочка, вся въ лохмотьяхъ, полунагая. "Ахъ, еслибъ я былъ въ такихъ же лохмотьяхъ, какъ ты" подумалъ онъ: "но такъ же свободенъ".
   Наконецъ они прибыли въ Дрейтон-Гаузъ, большое каменное зданіе, съ высокими стѣнами. На дворѣ у него сняли оковы и ввели въ большую, мрачную пріемную. Вскорѣ къ нему вышелъ докторъ Вульфъ, и они смѣрили другъ друга глазами, какъ опытные бойцы. Альфредъ съ перваго взгляда убѣдился, что Вичерли былъ правъ и докторъ Вульфъ быль способенъ на все. Онъ принадлежалъ къ старинной породѣ людей, въ которой соединялась жестокость бульдога съ низостью комнатной собачонки -- къ породѣ, которая прежде лизнетъ, а потомъ укуситъ.
   -- Я надѣюсь, вамъ тутъ будетъ хорошо, сказалъ онъ съ поддѣльною любезностью.
   -- Я постараюсь, сэръ, отвѣчалъ Альфредъ.
   -- Перво классные больные будутъ обѣдать черезъ полчаса.
   -- Я буду готовъ, сэръ.
   -- Вечеромъ надѣньте фракъ; будутъ дамы.
   Альфредъ молча поклонился и докторъ Вульфъ, позвонивъ, приказалъ слугѣ проводить мистера Гарди въ его комнату.
   Молодой человѣкъ не успѣлъ еще окончить своего туалета, какъ раздался звонокъ къ обѣду. Онъ поспѣшилъ въ столовую и въ корридорѣ встрѣтилъ одну изъ сидѣлокъ, которая, проходя, уронила что-то бѣлое у самыхъ его ногъ.
   Онъ нагнулся. Это была маленькая записка, очень хитро свернутая и надушенная. Наверху было написано мелкимъ, красивымъ итальянскимъ почеркомъ и блѣдными чернилами: "Мистеру Гарди".
   Онъ съ изумленіемъ отошелъ въ сторону и распечаталъ записку. Записка состояла всего изъ одной строчки:
   -- Не пейте ничего кромѣ воды.
   Эти слова, и красивый, повидимому дамскій, почеркъ поразили Альфреда. Онъ вздрогнулъ. Что бы это могло значить? Неужели теперь покушались нетолько на его свободу, но и на жизнь? Не успѣлъ онъ еще войти въ этотъ домъ, а уже нашелъ врага и друга? И оба неизвѣстные. Войдя въ столовую, онъ пристально вглядывался въ лица всѣхъ присутствовавшихъ, но они всѣ были ему незнакомы. Послѣ супа, слуга налилъ ему пива изъ маленькой порціонной кружки. Альфредъ поднялъ стаканъ къ свѣту и, снявъ съ пальца кольцо, бросилъ его въ стаканъ.
   -- Это зачѣмъ? спросили сосѣди.
   -- О, мое кольцо имѣетъ особое чудодѣйственное свойство: оно говорятъ мнѣ, что для меня полезно, и что нѣтъ. О, мое кольцо перемѣнило цвѣтъ. Дайте мнѣ чистый стаканъ, И онъ налилъ въ него воды. Слуга хотѣлъ принять пиво.
   -- Нѣтъ, оставьте, воскликнулъ Альфредъ:-- я его послѣ анализирую. Я, вѣдь -- химикъ.
   Докторъ Вульфъ замѣтно перемѣнился въ лицѣ. Онъ видѣлъ, что имѣетъ дѣло съ смѣлымъ и искуснымъ противникомъ. Однако, онъ ничего не сказалъ, потому что былъ увѣренъ, что въ его пивѣ никто не могъ открыть морфина, кромѣ одного желудка. Все же онъ былъ очень смущенъ и разстроенъ.
   Вечеромъ Альфредъ явился во фракѣ въ гостиную; тамъ уже было собрано нѣсколько мужчинъ и женщинъ. Одна изъ послѣднихъ, казалось, пользовалась всѣмъ вниманіемъ мужчинъ. Она сидѣла спиною къ Альфреду, но талія у ней била превосходная, а пышныя плечи блестѣли какъ атласъ. Она была высокаго роста, но очень хорошо сложена, черные волнистые волосы ея ниспадали дождемъ на плечи.
   Къ ней было очень трудно пробраться: сумасшедшіе такъ и увивались около нея.
   Однако, докторъ Вульфъ, увидавъ, что Альфредъ стоитъ одинъ, сказалъ ему:
   -- Пойдемте, я васъ представлю -- и повелъ къ царицѣ этого общества.
   Всѣ передъ ними разступились и красавица, бистро обернувшись, взглянула на Альфреда своими чертями, блестящими глазами.
   Онъ поклонился и покраснѣлъ, какъ молодая дѣвушка. Она присѣла ему очень торжественно, не выразивъ ни чѣмъ, что она его узнала. Докторъ Вульфъ представилъ ихъ другъ другу:
   -- Мистеръ Гарди.
   -- Мистриссъ Арчбольдъ.
  

XLIII.

   По отъѣздѣ Альфреда изъ Сильвертона, мистриссъ Арчбольдъ была поражена, уничтожена. Этотъ тяжелый для нея ударъ повергъ ее въ совершенное изнеможеніе, но ненадолго. Мистриссъ Арчбольдъ была не изъ десятка тѣхъ, которые поддаются горю и робѣютъ при первой неудачѣ. Дня два просидѣла она въ какомъ-то тупомъ отчаяніи; потомъ съ яростнымъ ожесточеніемъ принялась за дѣло, вымещая свою злобу на убогихъ своихъ жертвахъ, подвергаясь въ промежуткахъ истерическимъ припадкамъ. Ея неистовства сдѣлали Сильвертон-Гаузъ истиннымъ адомъ для его паціентовъ, въ особенности же паціентокъ. Бекеръ осмѣлился сдѣлать ей скромное замѣчаніе: она подняла исторію, и въ тотъ же вечеръ заключила письменно договоръ съ докторомъ Вульфомъ, который уже не разъ приглашалъ ее въ свой домъ умалишенныхъ. Единственнымъ побужденіемъ къ этому было желаніе быть поближе къ Альфреду, хотя она сама себѣ въ этомъ не давала отчета.
   Поселившись окончательно въ Дрейтон-Гаузѣ, она черезъ нѣсколько дней одѣлась, неизысканно, но изящно, и отправилась въ заведеніе доктора Вичерли, гдѣ просила позволенія видѣться съ Альфредомъ, изложивъ въ запискѣ довольно краснорѣчиво и съ немалою примѣсью лести доктору Вичерли, кто она и почему интересуется видѣть больнаго.
   Мистриссъ Арчбольдъ получила вѣжливый, но рѣшительный отказъ. Это крайне огорчило и оскорбило ее, но имѣло то благодѣтельное послѣдствіе, что униженное самолюбіе и здравый смыслъ заставили ее вскорѣ опомниться и подавить въ себѣ страсть, которую не разжигало болѣе присутствіе любимаго предмета. Эта несчастная страсть вовсе заглохла бы, еслибы не одно обстоятельство.
   Однажды утромъ докторъ Вульфъ сообщилъ мистриссъ Арчбольдъ напрямки (онъ съ нею не церемонился, вполнѣ ей довѣрившись), что въ его заведеніе привезутъ нѣкоего мистера Гарди, сумасшествіе котораго весьма сомнительно, и его придется удерживать всѣми путями. Хитрая женщина не показала вида, что новый паціентъ ей знакомъ, только въ глазахъ ея блеснулъ огонёкъ и грудь высоко всколыхнулась, когда она молча кивнула головой въ знакъ согласія. Мистриссъ Арчбольдъ спокойно и терпѣливо обождала время, когда могла удалиться въ свою комнату, и только тогда, наединѣ, дала просторъ своей радости. Она просто задыхалась отъ восторга, но это самое пугало ее. "Лучше бы во сто разъ вовсе не видѣться съ нимъ", думала она: "его власть надо мною безгранична. Прощай теперь снова мое спокойствіе! Я снова сама не своя".
   Мистриссъ Арчбольдъ старалась не думать объ Альфредѣ. Но тутъ докторъ Вульфъ объявилъ, что новому паціенту надо дать морфина съ перваго же дня его пріѣзда. Мистриссъ Арчбольдъ знала, что за страшное орудіе морфинъ въ рукахъ этихъ темныхъ людей въ этихъ темныхъ мѣстахъ; жалость и любовь громко заговорили въ ея сердцѣ. Она пріятно улыбнулась доктору Вульфу, хотя въ душѣ возненавидѣла его съ этой минуты и рѣшилась защитить противъ него бѣднаго Альфреда, и тѣмъ заслужить его благодарность и, можетъ-быть, любовь.
   Она приняла Альфреда такъ, чтобъ совершенно ввести въ заблужденіе доктора Вульфа, и вела себя на столько искусно, что вмѣстѣ съ тѣмъ обманула и Альфреда. "Она на меня сердится" подумалъ онъ: "и сама на себя за свою пошлую любовную выходку; и со свойственною женщинамъ несправедливостью, захочетъ теперь вымостить на мнѣ свою вину". И онъ вздохнулъ, сознавая вполнѣ, что вражда ея можетъ быть дѣйствительно очень для него пагубна. Чтобъ поддѣлаться подъ ея ладъ, онъ обходился съ нею съ крайнею вѣжливостью, держась при томъ какъ можно отъ нея подальше. Но опять, кто, кромѣ нея, могъ предупредить его насчетъ яда? Но если такъ, то къ чему же эти холодные, суровые взгляды? Молодой человѣкъ, едва совершеннолѣтній, не въ силахъ былъ разгадать игру этой женщины, которой было за тридцать, женщины притомъ искусной и хитрой, хотя и влюбленной по уши.
   Альфредъ совсѣмъ не могъ спать въ ту ночь; онъ лежалъ, размышляя о томъ, что съ нимъ сдѣлаютъ завтра.
   На слѣдующее утро онъ написалъ коммиссарамъ, что двое изъ числа ихъ, незнакомые съ имѣющеюся въ коммиссіи перепискою, были убѣждены обманомъ и подписали распоряженіе о переводѣ его въ заведеніе, которое во всѣхъ отношеніяхъ гораздо ниже учрежденія доктора Вичерли; очевидно, что тутъ дѣло нечистое: и дѣйствительно, докторъ Вульфъ уже пробовалъ помутить его разумъ, посредствомъ яда, подсыпаннаго въ пиво. Альфредъ присовокуплялъ, что при немъ находится уже подписанное докторомъ Вичерли свидѣтельство о его выздоровленіи, и умолялъ коммиссаровъ разсмотрѣть это свидѣтельство и выпустить его на волю, или же назначить формальное по сему дѣлу слѣдствіе.
   Въ тревожномъ ожиданіи отвѣта, ему стоило большихъ усилій сохранять должное спокойствіе духа. Между тѣмъ онъ познакомился съ нѣкоторыми изъ несчастныхъ своихъ сотоварищей, которые подвержены были тихому сумасшествію; своимъ остроуміемъ и умѣніемъ мирить ихъ между собою, онъ съумѣлъ сдѣлаться чѣмъ-то въ родѣ судьи и миротворца, заслуживъ полное довѣріе и расположеніе почти всего дома, кромѣ троихъ: Рука, главнаго смотрителя -- мрачнаго, грубаго мужика; Гейза -- желчнаго человѣчка, помощника Рука, и Вулкана -- огромнаго двороваго пса, который не подпускалъ къ себѣ никого, кромѣ Рука. Песъ этотъ, ростомъ съ теленка, обладалъ громадною силою, но по счастью уже немногими зубами. Каждую ночь его спускали съ цѣпи, и присутствіе его на дворѣ заведенія отбивало у многихъ паціентовъ доктора Вульфа охоту попытать счастья и бѣжать изъ-подъ его негостепріимнаго крова.
   Мистриссъ Арчбольдъ обходилась съ Альфредомъ, повидимому, какъ и онъ съ нею, съ холодною вѣжливостью, не навязываясь ему на шею, и выжидая удобнаго случая, который и не замедлилъ представиться.
   Въ дрейтонскомъ заведеніи смотрительницы отличались даже большею жестокостью и грубостью въ обращеніи съ больными, нежели мужская прислуга. Къ тому же, имъ никто не мѣшалъ дѣлать что угодно, такъ-какъ входъ въ женскую половину дозволенъ былъ только доктору Вульфу и его помощницѣ. Не довольствуясь тысячами мелкихъ оскорбленій и непріятностей, которымъ онѣ постоянно подвергали своихъ паціентокъ, онѣ нерѣдко прибѣгали, въ случаѣ малѣйшей вины, а иногда изъ одного звѣрскаго каприза, къ настоящимъ пыткамъ, напримѣръ, раздѣвали больную догола и насильно погружали ее по нѣсколько разъ въ бассейнъ холодной воды, устроенный въ одной изъ комнатъ, до того, что несчастная жертва чуть не задыхалась. Потомъ, выкупавъ такимъ образомъ десятка два паціентокъ, съ дьявольскою злобою заставляли ихъ пить за обѣдомъ и ужиномъ грязную воду изъ того же бассейна.
   Когда онѣ однажды забавлялись такимъ купаньемъ, одна изъ сидѣлокъ, Элайза, давно ужь роптавшая противъ такихъ жестокостей, рѣшилась прибѣгнуть къ новому защитнику угнетаемыхъ, и разсказала Альфреду о варварскомъ обращеніи сидѣлокъ съ больными.
   Что ему было дѣлать? Онъ воспользовался единственнымъ возможнымъ для него средствомъ и, задыхаясь отъ негодованія, подбѣжалъ къ мистриссъ Арчбольдъ.
   -- О, мистриссъ Арчбольдъ, началъ онъ, покраснѣвъ до ушей:-- вы когда-то были такъ добры... онъ не могъ продолжать: волненіе душило его.
   Мистриссъ Арчбольдъ привѣтливо улыбнулась ему и замѣтила очень ласково:
   -- Я не измѣнилась, я и теперь та же -- для васъ, Альфредъ.
   -- Отъ души благодарю васъ, отвѣчалъ онъ:-- если такъ, пошлите за сидѣлкой Элайзою и послушайте, какъ жестоко, какъ варварски обходятся съ больными въ двухъ шагахъ отсюда.
   -- Вы лучше сами разскажите, если хотите, чтобъ я выслушала со вниманіемъ.
   -- Я не могу. Я не съумѣю разсказать дамѣ о томъ, что тутъ дѣлается. Скоты! Изверги! Съ какимъ удовольствіемъ я всѣхъ бы ихъ передушилъ, будь они не бабы.
   Мистриссъ Арчбольдъ посмѣялась горячему участію, какое онъ принималъ въ богъ-знаетъ комъ, и послала за Элайзою. Та пришла и разсказала ей съ большими подробностями еще, чѣмъ Альфреду.
   -- Да, сударыня, заключила она, всхлипывая:-- теперь онѣ только-что купали мистриссъ Дель, которой имъ бы пальцемъ трогать не слѣдовало; она на-дняхъ родить должна, а они ее купали до того, что она чуть жива осталась. Я ушла; не могла этого вынесги, сударыня.
   Альфредъ ходилъ взадъ и впередъ по комнатѣ въ сильнѣйшемъ волненіи; и хотя Элайза послѣднія свои слова произнесла вполголоса, по онъ, вѣроятно, разслышалъ ихъ, потому что скорыми шагами подошелъ къ нимъ.
   -- Мистриссъ Арчбольдъ, вскричалъ онъ: -- вы храбры, молоды, сильны; пойдите къ этимъ извергамъ и передушите ихъ всѣхъ! Будь я женщина, я бы скоро покончилъ съ ними!
   Мистриссъ Арчбольдъ показала видъ, будто и она воспламенилась.
   -- Идемте со мной, сказала она. Вскорѣ они вошли въ женское отдѣленіе. Тотчасъ сбѣжались всѣ сидѣлки и стали кланяться и присѣдать смотрительницѣ, дѣлая видъ, что не замѣчаютъ ея спутника.
   -- Которая изъ васъ купала мистриссъ Дель? спросила мистриссъ Арчбольдъ строго.
   -- Не я, сударыня, не я.
   -- Стыдись, сказала Элайза одной изъ нихъ: -- вѣдь ты же первая подбивала другихъ.
   Она указала еще на одну изъ главныхъ зачинщицъ.
   Мистриссъ Арчбольдъ велѣла тотчасъ остальнымъ схватить ихъ обѣихъ, и тѣ съ подлостью, достойною ихъ прежней жестокости, бросились сейчасъ же на своихъ товарокъ. Потомъ она пригласила всѣхъ сумасшедшихъ, перенесшихъ пытку купанія, помочь ей наказать виновныхъ и, засучивъ свои руки, съ общею помощью вскорѣ погрузила несчастныхъ въ грязной водѣ. Онѣ барахтались, захлебывались, кричали и вполнѣ могли оцѣнить на себѣ всю жестокость своихъ поступковъ. Наконецъ, вытащивъ ихъ изъ воды, она заставила ихъ пройтись два раза по всему двору въ мокромъ платьѣ, посреди насмѣшекъ всѣхъ зрителей.
   -- Вотъ, воскликнулъ Альфредъ:-- пускай это васъ научитъ, что люди не признаютъ женщинами гіенъ въ юбкахъ.
   Альфредъ принялъ на себя всю честь этого дѣла; но когда мистриссъ Арчбольдъ пригласила его принять личное участіе въ наказаніи виновныхъ, онъ отказался съ презрѣніемъ.
   -- Я не прикоснусь рукой къ этимъ подлымъ женщинамъ, сказалъ онъ гордо:-- а вы задайте имъ трепку, вотъ такъ. Еще! Еще! Браво! Отлично!
   Воздавъ зломъ за зло по моисееву закону, мистриссъ Арчбольдъ объявила сидѣлкамъ, что если когда нибудгъонѣ позволятъ себѣ еще разъ купать подобнымъ образомъ больныхъ, то она всѣхъ ихъ до одной вытопитъ изъ дома, и отдастъ подъ судъ.
   Всѣ эти похвальные дѣла Эдитъ Арчбольдъ дѣлала изъ любви къ молодому человѣку. Ей было все равно, купаютъ ли сумасшедшую женщину или здоровую, и беременную. Ей отъ этого не было ни жарко, ни холодно. Она уже выходила изъ комнаты, бросивъ нѣжный взглядъ на Альфреда, когда онъ ее вдругъ остановилъ.
   -- Милая мистриссъ Арчбольдъ, воскликнулъ онъ: -- неужели мы только будевъ наказывать, и не утѣшимъ несчастныхъ? Мы забыли о бѣдной мистриссъ Дель.
   -- Милый мальчикъ, нѣжно произнесла мистриссъ Арчбольдъ: -- вы учите насъ нашему долгу.
   Она тотчасъ отправилась къ несчастной, и нашла ее въ холодной комнатѣ; та вся дрожала какъ въ лихорадкѣ, и скрежетала зубами отъ холода. Мистриссъ Арчбольдъ приказала перетащить ее къ камину, надѣть ей теплое платье и дать вина. По всей вѣроятности, она спасла этимъ жизнь бѣдной женщины и ея ребёнка, и все это изъ-за любви къ молодому человѣку.
   Иначе, я полагаю, мистриссъ Дель оставила бы здѣшній грѣшный міръ, ибо мистриссъ Кэри, которую купали передъ нею, такъ уходили, что она готовилась умереть, и ее поспѣшили выпроводить изъ сумасшедшаго дома. Она дѣйствительно умерла на другой день, но домашнимъ и коммиссарамъ объявили, что причиной ея смерти было то, что ее слишкомъ рано взяли домой. Коммиссарамъ было нечего дѣлать, какъ вѣрить, и они повѣрили. Ревизоры, посѣщающіе вертепы лжи, коварства и обмана, по четыре раза въ годъ, очень мало знаютъ о томъ, что происходитъ въ нихъ въ остальныя триста-шесть-десятъ-одинъ день, пять часовъ, сорокъ-восемь минутъ, и пятьдесятъ-семь секундъ.
   -- Ну, Альфредъ, сказала мистриссъ Арчбольдъ: -- я не могу быть вездѣ или все знать; такъ вы приходите ко мнѣ прямо, если что замѣтите худаго, и позвольте мнѣ быть орудіемъ вашихъ христіанскихъ стремленій.
   Она сказала это такимъ очаровательнымъ голосомъ, что онъ невольно поцаловалъ у ней руку; потомъ покраснѣлъ, и съ жаромъ ее поблагодарилъ. Такимъ образомъ, она соединила себя съ нимъ узами гуманности. Когда проходило слишкомъ много времени, и онъ не обращался къ ней ни съ чѣмъ, она шла къ нему и просила совѣта, какъ поступить съ тѣмъ, или другимъ больнымъ. Она замѣтила его слабыя струнки -- самолюбіе и гуманность, и старалась затрогивать ихъ какъ можно чаще.
   Кромѣ Альфреда, въ Дрейтон-Гаузѣ были два паціента, которые никогда не были сумасшедшими: одинъ -- молодой человѣкъ, другой -- старуха. Были также три женщины и одинъ мужчина, которые когда-то были сумасшедшіе, но давно уже совершенно оправились.
   За выздоровленіемъ въ общественныхъ домахъ для умалишенныхъ слѣдуетъ тотчасъ освобожденіе, но въ частныхъ учрежденіяхъ деньги, а не здоровье, рѣшаютъ вопросъ освобожденія. Исторія упомянутаго нами господина, совершенно невѣроятна въ девятьнадцатомъ вѣкѣ. Много лѣтъ тому назадъ, онъ дѣйствительно сошелъ съ-ума, и объявивъ себя сумасшедшимъ, былъ такъ благоразуменъ, что самъ подписалъ приказъ о принятіи себя въ сумасшедшій домъ, и также необходимыя свидѣтельства; такимъ образомъ, онъ заперъ себя самъ, хотя это и не было совершенно законнымъ дѣломъ. Но хранители святости закона не протестовали противъ этого. Когда этотъ самый человѣкъ совершенно выздоровѣлъ, онъ, очень естественно, хотѣлъ вырваться на свободу, и вспомнивъ, что онъ одинъ подписалъ какъ приказъ о своемъ заточеніи, такъ и докторскія свидѣтельства, требовалъ, чтобъ его выпустили, объяснивъ, что его и до сихъ поръ держали незаконнымъ образомъ. Ему отвѣчали: "Достаньте законный приказъ объ освобожденіи". Онъ тотчасъ же написалъ отъ своего имени требуемую бумагу.-- "Это не законный приказъ" возразили ему. "Это -- такая же законная бумага, отвѣчалъ онъ:-- какъ и тотъ приказъ, по которому я принятъ". Съ этимъ согласились, но дѣло въ томъ, что законно или незаконно, но вы находитесь въ сумасшедшемъ домѣ, а не на свободѣ. Признаніе совершившагося факта -- основаніе всѣхъ законовъ объ умопомѣшательствѣ. Несчастному, поэтому, отвѣчали: умирай въ тюрьмѣ, куда ты самъ себя незаконно упряталъ; пускай, между тѣмъ, твои родственники пользуются твоимъ состояніемъ, и похоронятъ тебя какъ нищаго.
   Все, что Альфредъ могъ сдѣлать для бѣдныхъ жертвъ -- это обѣщать похлопотать о нихъ, когда онъ выйдетъ на свободу. Но между ними былъ однвъ смирный, тихій, слабоумный молодой человѣкъ, Фрэнсисъ Беверлей. Онъ имѣлъ честь находиться подъ покровительствомъ лорда-канцлера. Дѣло въ томъ, что сумасшедшій, находящійся подъ покровительствомъ этой высокой особы, все равно, что ягненокъ подъ покровительствомъ волка. Сумасшедшіе, находящіеся подъ опекою лорда-канцлера -- все богатѣйшіе люди; но, несмотря на то, многіе изъ нихъ содержатся въ сумасшедшихъ домахъ съ самыми бѣдными, и даже иногда съ преступниками, на какіе нибудь два-три фунта, тогда какъ ихъ опекуны кладутъ въ карманъ четыре пятыхъ суммы, отпускаемой на ихъ содержаніе.
   Къ несчастью, опека лорда-канцлера чувствительна нетолько въ отношеніи комфорта, но и въ другихъ важныхъ вопросахъ, и приводитъ къ слѣдующимъ результатамъ:
   Въ общественныхъ публичныхъ домахъ для умалишенныхъ, выздоравливаетъ около сорока процентовъ.
   Къ частныхъ заведеніяхъ, по крайней мѣрѣ, двадцать-пять, и то большей частью бѣдняки.
   Изъ сумасшедшихъ, находящихся подъ опекою лорда-канцлера, не выздоравливаетъ и пяти процентовъ.
   Конечный же результатъ тотъ, что треть этихъ несчастныхъ, каждыя шесть лѣтъ, мѣняютъ свои живыя могилы на вѣчныя.
   Эти статистическія данныя давно извѣстны міру; они -- мертвыя цифры для поверхностныхъ людей, но они краснорѣчиво говорятъ тѣмъ, кто углубится и вдумается въ нихъ.
   Беверлей, какъ мы уже сказали, имѣлъ несчастіе быть подъ опекою лорда-канцлера. Онъ былъ аристократъ по рожденію, и на грѣхъ имѣлъ большое состояніе. Будь онъ бѣднякъ, онъ оставался бы свободнымъ, но теперь его высокій попечитель предоставилъ его на попеченіе его опекуна, мистера Файнса Беверлея, назначивъ ему на содержаніе 600 ф. въ годъ.
   Этотъ баринъ былъ человѣкъ съ именемъ и образованіемъ; онъ принялъ на себя попеченія о бѣдномъ, слабоумномъ двоюродномъ братѣ, но въ сущности, онъ пекся только о себѣ. Потому онъ изобрѣлъ цѣлую систему, по которой этотъ несчастный молодой человѣкъ переходилъ изъ рукъ въ руки, какъ бы во временное пользованіе.
   1) Мистеръ Файнсъ Беверлей, опекунъ или арендаторъ отъ казны, отдалъ отъ себя Фрэнсиса по временное пользованіе за 300 ф., положивъ остальные 300 ф., въ свой карманъ.
   2) Мистеръ Госельдинъ, временный пользователь, перепродалъ въ третьи руки выгодный товаръ за 150 ф., и взявъ себѣ остальныя, умылъ руки.
   3) Третій арендаторъ Фрэнсиса передалъ его за 60 ф. доктору Вульфу.
   Что же теперь оставалось дѣлать доктору Вульфу? Выжатый лимонъ нельзя выжать въ другой разъ. Но, однако, для генія нѣтъ предѣловъ, особливо для генія -- выжимать деньги отъ ближняго.
   Докторъ Вульфъ такъ распорядился, что онъ, сравнительно говоря, имѣлъ болѣе пользы отъ молодаго Франка, чѣмъ всѣ предъидущіе его арендаторы. Онъ сдѣлалъ изъ него слугу на всѣ руки и почти морилъ его голодомъ; этимъ способомъ онъ выгадалъ 45 ф. изъ 60-ти или три-четверти, тогда какъ его предшественники довольствовались половиною. Кромѣ этого, онъ имѣлъ отличнаго слугу безъ жалованья: экономія 22 ф.; слуга этотъ ѣлъ вдвое менѣе обыкновеннаго слуги: еще экономія на 12 ф.
   Жертва нашего главнаго національнаго недостатка, страсти къ викаріатству, этотъ потомокъ знаменитаго рода, покровительствуемый правительствомъ, и его викаріемъ лордомъ-канцлеромъ, былъ въ дѣйствительности брошенъ на поживу безчестнымъ спекуляторамъ и дошелъ черезъ цѣлый рядъ обмановъ, кражей, лжей и т. д. до того ужаснаго, унизительнаго положенія, которое онъ занималъ въ Дрейтон-Гаузѣ. Онъ работалъ цѣлый день на тридцать человѣкъ паціентовъ, которые всѣ были ниже его по рожденію и состоянію; онъ мелъ комнату, выбивалъ ковры, стлалъ постели, выносилъ помои, и все время находился подъ командою четырехъ грубыхъ, жестокихъ людей. Онъ не былъ собственно говоря сумасшедшій, но слабоумный. Пятьдесятъ тысячъ благородныхъ, честныхъ англійскихъ семействъ были бы очень рады сдѣлать его своимъ сыномъ или братомъ за 300 ф. въ годъ. Но онъ былъ подъ высшимъ покровительствомъ лорда-канцлера и потому, исхудалый, вѣчно голодный, общипанный, оборванный, онъ былъ вѣчнымъ предметомъ насмѣшекъ сумасшедшихъ и брани, даже колотушекъ отъ тѣхъ людей, которыхъ работу онъ исполнялъ даромъ. И все же онъ былъ джентльменъ; черты его лица, руки, осанка, фигура, ясно свидѣтельствовали объ этомъ.
   Альфредъ вскорѣ оцѣнилъ Франка и очень краснорѣчиво убѣдилъ большинство сумасшедшихъ и служителей, что такое смирное, полезное созданіе, какъ Беверлей, заслуживаетъ самаго нѣжнаго обращенія, а не жестокостей. Одинъ изъ сторожей, Томъ Уэльсъ, прозванный Воробьемъ, съ жаромъ принялъ слова Альфреда; только одинъ сумасшедшій съ презрѣніемъ замѣтилъ, что онъ этого понять не можетъ.
   -- Въ такомъ случаѣ, сказалъ Альфредъ: -- попробуй тронуть его пальцемъ -- и я тебя голубчика выучу, чего ты не понимаешь.
   Рукъ и Гелзъ съ самымъ обиднымъ презрѣніемъ отзывались объ этомъ движеніи въ пользу несчастнаго Беверлея. Но общественное мнѣніе такъ рѣзко выразилось, что они не смѣли открыто идти противъ него, хотя изподтишка, попрежнему, мучили несчастнаго юношу, который не смѣлъ объ этомъ никому сказать.
   Однажды Альфредъ сидѣлъ въ своей комнатѣ съ открытою дверью и писалъ письмо коммиссарамъ, какъ вдругъ онъ услышалъ голосъ Гейза наверху лѣстницы. Онъ грубо кричалъ:
   -- Франкъ! Франкъ!
   -- Сэръ! отвѣчалъ нѣжный голосъ юнаго Беверлея.
   -- Ну, поворачивайся, щелкопёръ.
   -- Я иду.
   И Беверлей взбѣжалъ наверхъ по лѣстницѣ.
   -- Снеси подносъ внизъ.
   -- Да, сэръ.
   -- Погоди, вотъ тебѣ кусокъ хлѣба. Гейзъ бросилъ ему корку, словно собакѣ.
   -- Благодарствуйте, сэръ, смиренно произнесъ Беверлей, и, нагнувшись, чтобъ поднять корку, съ жадностью сталъ ее грызть, ибо онъ, бѣдный, былъ вѣчно голоденъ.
   -- Какъ ты смѣешь ѣсть при мнѣ! крикнулъ на него Гейзъ: -- ступай въ свою конуру, собака.
   И съ этими словами онъ лягнулъ его ногою въ спину; бѣдный молодой человѣкъ, еще неуспѣвшій выпрямиться, потерялъ равновѣсіе и полетѣлъ на подносъ. Стаканъ хрустнулъ подъ его тяжестью. Онъ вскрикнулъ отъ ужаса, зная, что Гейзъ некогда не сознается, что онъ въ этомъ самъ виноватъ. Гейзъ разразился проклятіями, но въ ту же минуту они замѣнились дикимъ крикомъ, ибо Альфредъ, выскочивъ изъ своей комнаты, бросился на него и съ такой силой ударилъ его въ шею, что онъ полетѣлъ стремглавъ внизъ но лѣстницѣ. Остановившись на седьмой ступени, онъ повернулся, и словно мячикъ скатился на полъ. Прійдя, наконецъ, въ себя, онъ еще не приподнявшись, съ изумленіемъ посмотрѣлъ на грознаго врага, сбросившаго его съ лѣстницы, какъ перо. Потомъ всталъ, погрозилъ кулакомъ Альфреду и, прихрамывая, отправился къ Руку, чтобъ посовѣтоваться, какъ лучше въ этомъ случаѣ поступить. Альфредъ, между тѣмъ, дрожа отъ злобы, повелъ поблѣднѣвшаго отъ страха Беверлея къ себѣ въ комнату и сталъ его уговаривать немного пріободриться. Потомъ онъ заставилъ его умыться, причесаться, надѣлъ на него свое платье, которое онъ самъ болѣе не могъ носить, хотя оно еще очень было прилично, и, взявъ его подъ руку, началъ ходить взадъ и впередъ по всѣмъ комнатамъ и корридорамъ, чтобъ показать, что первая особа въ заведеніи уважаетъ скромнаго молодаго человѣка. Беверлей повисъ на рукѣ Альфреда, словно дѣвочка, и время отъ времени взглядывалъ на него съ непритворнымъ восхищеніемъ и благодарностью.
   Альфредъ повелъ его наконецъ къ мистриссъ Арчбольдъ и разсказалъ ей о всемъ, что случилось, такъ-какъ онъ зналъ, что Гейзъ взведетъ на него какую нибудь клевету и введетъ его въ непріятности.
   Она улыбнулась обоимъ, Альфреду и Франку, нѣжно упрекнула своего любимца за его пылкій нравъ и просила никогда не драться съ чудовищемъ Рукомъ. Но всего болѣе ему понравилось, что она замѣтила, что Франкъ совсѣмъ джентльменъ, когда онъ прилично одѣтъ.
   -- Не правда ли! воскликнулъ Альфредъ: -- а кто же виноватъ, что онъ не всегда одѣтъ джентльменомъ! кто же виноватъ, что съ племянникомъ лорда здѣсь обходятся хуже послѣдняго лакея?
   -- Ни вы, ни я въ этомъ невиноваты, отвѣчала очень нѣжно мистриссъ Арчбольдъ.
   Тщетно Гейзъ жаловался доктору Вульфу; мистриссъ Арчбольдъ уже забѣжала впередъ, и потому онъ только отвѣчалъ:
   -- По дѣламъ вору и мука.
   Этими и многими другими добрыми дѣлами ознаменовалъ Альфредъ Гарди свое пребываніе въ Дрейтон-Гаузѣ. Но дни шли за днями, а отвѣта отъ коммиссаровъ не было; безпокойство и отчаяніе мало по малу отняли у него всякое желаніе сочувствовать чисто матеріальнымъ непріятностямъ, переносимымъ его ближними. Онъ сталъ молчаливъ, искалъ уединенія.
   Наконецъ онъ пошелъ прямо къ мистриссъ Арчбольдъ и объявилъ, что онъ вполнѣ увѣренъ въ задержаніи его писемъ къ коммисарамъ.
   -- Я этому не вѣрю, возразила она:-- это противъ законовъ.
   Это дѣйствительно было противозаконное дѣйствіе, но законъ -- одно, обычай -- другое.
   -- Я это навѣрно знаю, продолжалъ онъ:-- и да будетъ проклятъ подлецъ, задержавшій мои письма. И съ этини словами онъ вышелъ изъ комнаты.
   По его уходѣ, она тяжело вздохнула, по слова его не возбудили въ ней раскаянія.
   -- Я не могу съ нимъ разстаться, воскликнула она с отчаяніемъ:-- къ тому же, еслибъ я не перехватила его письма, все равно -- Вульфъ остановилъ бы его. И влюбленная ехидна, утеревъ слезу, рѣшилась продолжать свою двойную игру.
   День это дня несчастный Альфредъ все блѣднѣлъ и худѣлъ; съ грустью смотрѣла мистриссъ Арчбольдъ на его вѣчно ловившее лицо; она плакала изъ-за него, но не могла съ винъ разстаться. Она любила горячо, пламенно, страстно, но ея любовь была не настоящая любовь женщины, готовая на всякую жертву для любимаго человѣка.
   Быть можетъ, тонкій наблюдатель людей, видя, что эта женщина и этотъ мужчина сохнутъ и блѣднѣютъ подъ одной крышей, понялъ бы, въ чемъ дѣло; но докторъ Вульфъ ничего не замѣчалъ; напротивъ, она давала ему понять, что имѣетъ къ нему самому слабость. Онъ этому тѣмъ болѣе вѣрилъ, что она ему очень нравилась.
   Въ то время, когда грусть и уныніе Альфреда то сердили, то трогали до слезъ мистриссъ Арчбольдъ, случились новыя обстоятельства, новыя компликаціи. Но прежде, чѣмъ говорить о нихъ, мы должны сдѣлать маленькое отступленіе.
   Мистриссъ Додъ, согласившись помѣстить своего мужа въ сумасшедшій домъ, очень пристально за нимъ слѣдила и судила не по одной наружности, а имѣла самыя подробныя свѣдѣнія о всемъ, что дѣлалось въ заведеніи. Однажды подкупленная ею сидѣлка донесла ей, что съ ея Дэвидомъ обошелся очень грубо одинъ изъ сторожей. Мистриссъ Додъ въ ту же минуту потребовала перевести ея мужа въ маленькое заведепіе, содержимое близь Лондона мистриссъ Эллисъ. "Женщины никогда не бываютъ жестоки съ мужчинами", разсуждала мистриссъ Додъ.
   Но, увы, если женщины не жестоки съ мужчинами, зато онѣ ужасно экономны. Мистриссъ Эллисъ была черезчуръ одарена этимъ качествомъ, и потому прямимъ его послѣдствіемъ былъ недостатокъ слугъ, сторожей и чрезвычайное обиліе колодокъ, кожаныхъ рубашекъ, цѣпей и пр. На основаніи этого, ея паціенты были подвержены всякаго рода насиліямъ, хотя не изъ жестокости, а чисто изъ одной экономіи. Мистриссъ и миссъ Додъ однажды посѣтили Дэвида, когда хозяйки не было дома, и нашли семерыхъ изъ двадцати паціентовъ въ слѣдующемъ положеніи: одинъ привязанъ къ креслу, двое скованы, двое въ колодкахъ, двое въ горячечныхъ рубашкахъ привязаны къ постели полотняными бинтами. Между этими послѣдними находился и Дэвидъ.
   Мистриссъ Додъ при этомъ зрѣлищѣ залилась слезами, и на другой же день постаралась перевести его въ одно изъ большихъ лондонскихъ заведеній, гдѣ, мнѣ кажется, ему было очень хорошо. Но тутъ вмѣшались газеты, которыя вѣчно суютъ носъ во всевозможные сокровенные уголки міра сего. Вотъ однажды мистриссъ Додъ пьетъ кофе и читаетъ описаніе, какъ въ томъ самомъ сумасшедшемъ домѣ, гдѣ содержался ея мужъ, докторъ убилъ одного паціента, самымъ вѣрнымъ и неоставляющимъ никакихъ слѣдовъ способомъ. Паціентъ этотъ былъ старикъ, лѣтъ шестидесяти или семидесяти; слѣдовательно, вынести многаго не могъ. Его поставили подъ душъ, устроенный въ узкомъ ящикѣ, гдѣ нетолько повернуться, но даже и дышать было трудно. Докторъ прописалъ ему этотъ душъ и на самое долгое время -- на цѣлые полчаса; послѣ варварскаго обливанія, паціенту велѣно было дать рвотнаго камня. Отдавъ эти приказанія, докторъ, ио обыкновенію, уѣхалъ. Несчастнаго заперли въ шкафъ. Въ водѣ было всего шесть градусовъ Реомюра, и конечно, ни одинъ здоровый человѣкъ не вынесъ бы подобнаго душа впродолженіе получаса Цѣлыя 28 минутъ несчастный старикъ стоялъ подъ леденящимъ каскадомъ, на него вылили по крайней мѣрѣ до шестисотъ галлоновъ ледяной воды. Когда кончилась пытка, его пришлось на рукахъ вынести изъ шкапа. Но этимъ не удовольствовались; несчастное положеніе старика, явные признак , что онъ умираетъ, не подѣйствовали на сторожей: они посадили его въ кресло передъ каминомъ и влили ему въ ротъ четыре ложки раствора рвотнаго камня. Но даже медицина не можетъ убить мертваго; старикъ обманулъ лекарство, и прежде, чѣмъ оно могло подѣйствовать, онъ уже умеръ отъ душа. Его несчастное тѣло лучше веего выражало роковую повѣсть его смерти: оно, по словамъ очевидца доктора, было кускомъ алебастра. Смертоносная струя воды прогнала всю кровь внутрь и подъ кожей не видно было ни одной кровинки.
   Мистриссъ Додъ такъ перепугалась этихъ подробностей, что несмотря на увѣренія Самсона, что теперь въ этомъ сумасшедшемъ домѣ будутъ поступать осторожно, пока не забудутъ несчастнаго случая, она написала доктору Вульфу письмо и предложила ему 300 фунтовъ, если онъ тотчасъ возьметъ Дэвида и будетъ обходиться съ нимъ со всевозможнымъ вниманіемъ.
   Докторъ Вульфъ показалъ это письмо съ торжествующей улыбкой мистриссъ Арчбольдъ, но та, думая только о себѣ, начала его уговаривать не принимать Дода. Онъ взглянулъ на нее съ удивленіемъ. Какъ отказаться отъ нѣсколькихъ тысячъ фунтовъ!...
   -- Но вѣдь онѣ будутъ пріѣзжать къ капитану, и, быть можетъ, увидятъ его.
   -- О, это можо устроить. Вы только должны быть очень осторожны, вотъ и все; я предувѣдомлю также и Рука объ этомъ. Во всякомъ случаѣ, я не могу изъ такого вздора лишиться такой суммы.
   Спустя нѣсколько дней, Альфредъ вдругъ увидѣлъ, что его заперли въ его комнатѣ. Это било тѣмъ удивительнѣе, что его хотя и называли сумасшедшимъ, но обходились съ нимъ какъ съ здоровымъ человѣкомъ. Онъ сталъ подозрѣвать, не коммиссары ли ревизуютъ заведеніе. Еслибы онъ зналъ, кто дѣйствительно былъ въ этомъ домѣ, онъ разбилъ бы себѣ голову, стучась въ дверь.
   Во время обѣда, онъ замѣтилъ новаго паціента, очень смирнаго и молчаливаго съ великолѣнными, большими карими глазами.
   Альфреда очень поразили эти глаза и онъ нашелъ случай сказать ему послѣ обѣда нѣсколько любезныхъ словъ. Тотъ быстро поднялъ руку ко лбу, и отдавъ Альфреду честь, рекомендовался ему.
   -- Вильямъ Томсонъ, искусный морякъ, только что поступилъ на корабль, ваше благородіе. Сказавъ это очень живо и поспѣшно, онъ сталъ снова хранить упорное молчаніе. Однако, Альфреду удалось выпытать отъ него, что онъ былъ очень доволенъ перемѣнить корабль, такъ-какъ на прежнемъ какіе-то подлецы ему все мѣшали исполнять приказанія командира и не давали лазить по мачтамъ.
   На другой день, гуляя по двору, Альфредъ услыхалъ страшный шумъ; онъ поспѣшилъ къ тому мѣсту, откуда раздавались крики, и увидѣлъ, что вчерашній морякъ боролся съ Воробьемъ и двумя другими сторожами. Онъ непремѣнно хотѣлъ лѣзть на мачту, то-есть на высокій вязъ, красовавшійся посреди двора. Альфредъ хотѣлъ-было отвернуться. "До моего горя", подумалъ онъ: "никому нѣтъ дѣла: зачѣмъ же мнѣ заступаться за другихъ?" Но черезъ минуту лучшія мысли взяли верхъ надъ нимъ и онъ сказалъ Воробью, что если морякъ влѣзетъ на дерево, то, конечно, вреда онъ себѣ никакого не сдѣлаетъ, а, быть можетъ, ему будетъ и полезно.
   Сторожа согласились, хотя и неохотно. Морякъ влѣзъ на дерево съ удивительною ловкостью, хотя очень осторожно. Несмотря на это, Альфредъ невольно вздрогнулъ отъ ужаса, когда сумасшедшій, обвивъ ногами одинъ изъ сучьевъ, протянулъ руки въ пространство и на высотѣ тридцати футовъ отъ земли, началъ выдѣлывать всевозможныя штуки, словно онъ подымалъ и спускалъ паруса. Какъ бы то ни было, эта гимнастика очень его успокоила, и во все время онъ не выразилъ ни малѣйшаго волненія; стоявшіе внизу зрители гораздо болѣе волновались.
   -- Какой у него пріятный голосъ, сказалъ Альфреда.:-- онъ совершенно не походитъ на сумасшедшаго.
   -- И какая у него славная скрипка, а играетъ онъ какъ ангелъ, замѣтилъ Воробей:-- только онъ рѣдко играетъ.
   Ночью, Альфреду казалось, что онъ слышалъ прелестный, нѣжный голосъ своей Джуліи; онъ проснулся и узналъ голосъ моряка.
   Не прошло и трехъ дней послѣ прибытія Дэвида, какъ мистриссъ Додъ пріѣхала къ нему совершенно неожиданно, и Альфреда едва успѣли удалить съ ея дороги. Мистриссъ Арчбольдъ видѣла, по разспросамъ мистриссъ Додъ, что она будетъ часто навѣщать мужа. Слѣдовательно, если Альфреда не запирать постоянно въ его комнатѣ -- что очень ей не нравилось -- онъ непремѣнно съ ней когда нибудь встрѣтится. Чтобъ быть всегда наготовѣ и не попасться врасплохъ, она подослала шпіоновъ разузнать все о мистриссъ Додъ и слѣдить за каждымъ ея шагомъ, чтобъ знать, какимъ образомъ, когда можно ее ждать.
   Но случилось такъ, что ища одного, она нашла другое: она подсылала шпіонить за дѣйствіями мистриссъ Додъ, а узнала многое про Джулію, что наполнило ея сердце надеждою. При томъ же, съ каждымъ днемъ ей становилось все тяжелѣе и тяжелѣе смотрѣть на горе Альфреда. Такимъ образомъ страсть, нетерпѣніе, разсчетъ, жалость -- все влекло ее въ одну сторону и, наконецъ, привело къ такой чудовищной сценѣ, что мое перо едва-ли съумѣетъ ее описать. Во всякомъ случаѣ постараюсь указать ея главныя черты.
   Однажды вечеромъ, въ воскресенье, мистриссъ Арчбольдъ спросила Альфреда, не хотѣлъ ли бы онъ воспользоваться прелестной погодой и погулять за городомъ.
   -- И вы еще спрашиваете? Грѣшно смѣяться надъ несчастнымъ узникомъ, отвѣчалъ онъ грустно.
   Она покачала головой.
   -- Но вѣдь это будетъ не очень пріятная прогулка, продолжала она:-- Рукъ, который васъ ненавидитъ, долженъ слѣдовать за нами съ своимъ страшнымъ Вулканомъ; иначе докторъ Вульфъ не соглашается васъ выпустить изъ дома, боясь, что вы убѣжите. Но я опасаюсь за вашу чрезмѣрную смѣлость, вы рѣшитесь на какую нибудь глупость; лучше отложите, Альфредъ, эту прогулку.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, я не убѣгу отъ васъ. Пойдемте, пожалуйста. Я не видалъ зеленой травки уже съ полгода.
   Хитрая женщина еще колебалась нѣсколько минутъ и потомъ уступила. Они прошли черезъ дворъ и вышли въ заднюю калитку, на которую всегда косился Альфредъ съ такою любовью. Вскорѣ они достигли великолѣпнаго луга, орошаемаго серебристымъ ручейкомъ. Никогда прежде природа не казалась Альфреду столь дивной, божественной. Солнце свѣтило какъ лѣтомъ, но не пекло своими лучами; свѣжій, благоуханный воздухъ разливалъ живительную прохладу. Рядомъ съ нимъ шла пышная красавица, нѣжно устремлявшая на него свои страстные, пламенные глаза; за ними въ нѣсколькихъ шагахъ слѣдовалъ чудовище Рукъ съ грозной собакой, готовой разорвать его на клочки, еслибы онъ вздумалъ освободиться отъ прелестной ручки красавицы. Онъ былъ молодъ, полонъ силъ, и потому непритворно наслаждался этой прогулкой, несмотря на странную свою свиту. Онъ весело болталъ съ мистриссъ Арчбольдъ, но та отвѣчала ему очень коротко и какъ-бы неохотно.
   Наконецъ она остановилась подъ молоденькимъ каштановымъ деревомъ, какъ-бы отъ внезапнаго наплыва грустныхъ мыслей, и отвернувшись отъ него, прислонила свою головку къ дереву. Поза эта была такъ натуральна, такъ полна женственности, что онъ спросилъ съ нѣжнымъ участіемъ, что съ ней, не отвести ли ее домой. Но она молча сжала ему руку и совершенно неожиданно разразилась потокомъ слезъ.
   Новичокъ, непривыкшій къ женскимъ хитростямъ, онъ тщетно старался ее успокоить, тщетно разспрашивалъ о причинѣ этой внезапной вспышки горя. Наконецъ, мало по малу, она дала ему понять, что она горевала изъ-за него; потомъ разсказала въ отрывочныхъ фразахъ, что доктору Вульфу понадобилось для чего-то разузнать подробно о Додахъ и она, воспользовавшись этимъ случаемъ, также поразспросила о нихъ, надѣясь сообщить ему добрую вѣсть.
   -- Но вмѣсто того, прибавила она: -- я узнала, что миссъ Додъ, какъ всѣ дѣвушки, думаетъ только о молодомъ человѣкѣ, пока онъ на глазахъ.
   -- Что вы хотите этимъ сказать? воскликнулъ Альфредъ, дрожа всѣмъ тѣломъ.
   -- Да лучше уже не спрашивайте. Какая непростительная слабость было показать, что я несчастна, думая о вашемъ горѣ.
   -- Истина выше всего; скажите мнѣ все разомъ.
   -- Вы требуете, нѣтъ... но, я боюсь, что вы меня возненавидите, потому что я возненавидѣла бы человѣка, который бы мнѣ сказалъ что нибудь подобное о васъ. Но, если ужь надо... такъ знайте, что у миссъ Додъ есть обожатель.
   -- Это ложь воскликнулъ съ сердцемъ Альфредъ.
   -- Какъ бы я желала, чтобъ это была ложь, но, къ несчастью, у ней ихъ даже два -- оба пастора; одного изъ нихъ она, повидимому, предпочитаетъ, ибо она уже помолвлена за него. Его зовутъ мистеромъ Гурдъ; онъ пасторъ того прихода, въ которомъ Доды живутъ. Я слышала, что она совершенно предалась религіи и богоугоднымъ дѣламъ; это, быть можетъ, ихъ и сблизило.
   При этихъ словахъ сердце Альфреда дрогнуло и заныло. Онъ поблѣднѣлъ, какъ полотно, дико вперилъ глаза въ пространство и въ воздухѣ раздался страшный, роковой крикъ отчаянія. Потомъ все смолкло и Альфредъ словно примерзнулъ къ землѣ, стоялъ неподвижно какъ статуя.
   Мистриссъ Арчбольдъ ждала какой нибудь вспышки, но она и не подозрѣвала такого ужаснаго отчаянія, столь непохожаго на все, что она видѣла. Въ эту минуту, если намъ позволятъ употребить избитую поэтическую метафору, добрый и злой ангелы боролись за ея душу. Она вдругъ почувствовала какое-то непреодолимое желаніе заслужить вѣчную благодарность Альфреда, выпустивъ его совсѣмъ на свободу прежде, чѣмъ Джулія сдѣлается мистриссъ Гурдъ. Съ этой мыслью она взглянула на несчастнаго Альфреда и сама залилась слезами, но теперь эти слезы были искреннія, чистосердечныя..
   По несчастью, слезы служатъ самымъ легкимъ исходомъ чувству жалости и человѣкъ, удовлетворившись этимъ внѣшнимъ проявленіемъ, уже перестаетъ болѣе думать о выраженіи своихъ чувствъ дѣлами.
   Дѣйствительно, мистриссъ Арчбольдъ черезъ двѣ минуты старалась только уже утѣшить Альфреда пустыми общими мѣстами и даже шепнула ему на ухо, что и кромѣ этой невѣрной дѣвчонки есть на свѣтѣ женщины, которыя будутъ его любить такъ, какъ онъ достоинъ.
   Онъ ничего не отвѣчалъ, и только нетерпѣливо махалъ рукою. Мелочныя утѣшенія растравляли еще болѣе его рану.
   "Какъ онъ липнетъ къ этой дѣвчонкѣ", думала она съ сердцемъ: "съ нимъ ничего не подѣлаешь; его любить, все равно что камень."
   Разсерженная, раздосадованная отчаяніемъ Альфреда, она отвернулась отъ него и они оба долго стояли въ мрачномъ молчаніи.
   Но, наконецъ, она не выдержала, страсть слишкомъ громко въ ней заговорила и, быстро подойдя къ нему сзади, она нагнула свою голову къ нему на плечо и страстно, пламенно произнесла:
   -- Альфредъ, мы оба несчастны, утѣшимъ другъ друга. Я сожалѣла васъ въ Сильвертонѣ, сожалѣю и теперь, неужели вы также не можете питать ко мнѣ хоть подобія жалости. Вырви меня отсюда, изъ этого страшнаго дома, увези меня, дозволь мнѣ жить съ тобою, Альфредъ. Позволь мнѣ быть твоей экономкой, твоей слугой, твоей рабой. Эта вѣсть, такъ поразившая тебя, сорвала дымку съ моихъ глазъ; я думала, что поборола свою любовь, что ее замѣнила теплая дружба и уваженіе, но теперь, когда я вижу тебя такимъ же несчастнымъ, я чувствую потребность сказать тебѣ все. Теперь я никому не мѣшаю. Альфредъ, сердце мое ноетъ, горитъ, пылаетъ, страждетъ, умираетъ по тебѣ.
   -- Тише! тише! ради-бога, что вы дѣлаете, мистриссъ Арчбольдъ, воскликнулъ Альфредъ:-- вы сами покраснѣете черезъ нѣсколько минутъ за то, что сказали эти страшныя слова.
   -- Я краснѣю, но не могу молчать; я уже слишкомъ далеко зашла. Дѣло идетъ нетолько о моемъ счастьѣ, но и о твоемъ. Никакая дѣвчонка не пойметъ, не оцѣнитъ такого человѣка, какъ ты; но я такъ же какъ ты страдала, я такъ же постоянна, такъ же нѣжно, пламенно могу любить. Любовь женщины моихъ лѣтъ -- одно вѣчное блаженство для того, кто ея достоинъ; а я люблю тебя страстно, Альфредъ; я боготворю тебя, мой дорогой, мой милый мальчикъ. Скажи только одно слово, я подкуплю служителей, достану ключи и всѣмъ пожертвую для тебя, а мнѣ взамѣнъ лишь дай мѣстечко въ твоемъ сердцѣ. Дай мнѣ случай сдѣлать тебя своимъ навѣки и если мнѣ это не удастся, если я не съумѣю возбудить въ тебѣ любовь ко мнѣ, то брось меня, и повѣрь, что я не буду упрекать тебя, я молча умру ради тебя, какъ жила тобою съ тѣхъ поръ, какъ увидѣла твое милое лицо.
   Страстная женщина умолкла, но ея щоки пылали, грудь тревожно колыхалась, рука пламенно сжимала руку Альфреда.
   Я боюсь, что мало людей въ его годы устояли бы противъ такого искушенія; ея слова, голосъ, вся ея фигура такъ и жгли, такъ и пылали страстью, и къ тому же, она была такъ благоразумна въ своихъ требованіяхъ, что даже не настаивала на постоянствѣ.
   Но Альфредъ обернулся къ ней; щоки его тоже горѣли, но не отъ страсти, а отъ стыда за нея и за себя.
   -- Стыдитесь, промолвилъ онъ грустнымъ голосомъ:-- это не любовь; вы злоупотребляете святымъ словомъ. Еслибъ вы когда-нибудь любили, то сожалѣли бы меня и Джулію, вы уважали бы нашу любовь и давно бы уже меня освободили. Я не дуракъ, я очень хорошо понимаю, что вы мой настоящій тюремщикъ; вы держите меня въ заперти; вы страшнѣе и опаснѣе для меня всѣхъ моихъ враговъ.
   -- Неблагодарное животное, едва слышно произнесла мистриссъ Арчбольдъ.
   -- Нѣтъ, я вамъ благодаренъ за многое. Вы всегда спасали меня отъ ужасныхъ пытокъ, и я вамъ за это очень благодаренъ. Но еслибъ вы сожалѣли не одно мое тѣло, а думали также и о моихъ нравственныхъ страданіяхъ, то я былъ бы вамъ еще болѣе благодаренъ. Но какъ бы то ни было, я вамъ прощаю все зло, которое вы мнѣ сдѣлали, соединившись съ моими врагами. Даю вамъ слово, что никто не узнаетъ о вашихъ безумныхъ словахъ; но ради Бога, не говорите мнѣ болѣе о любви, не издѣвайтесь надъ моимъ горемъ.
   Мистриссъ Арчбольдъ заскрежетала зубами.
   -- Нахалъ! Дерзкій! едва могла она промолвить, блѣднѣя отъ злобы: -- ты презираешь моей любовью; берегись, я тебя заставлю почувствовать мою ненависть.
   -- Я этого ожидаю, холодно отвѣчалъ Альфредъ: -- такая любовь, какъ ваша, граничитъ съ ненавистью.
   -- Да, и я знаю, какъ соединить ихъ вмѣстѣ. Сегодня я тебя любила и ты оттолкнулъ меня; настанетъ день, и очень скоро, когда ты меня будешь любить, и я тебя не оттолкну, хотя и буду презирать.
   -- Я васъ не понимаю, произнесъ Альфредъ, невольно вздрагивая.
   -- Какъ, ты не понимаешь, что высшій умъ можетъ очаровать низшій? Посмотри на Франка Беверлея, какъ онъ ходитъ за тобою, словно собачонка.
   -- Я предпочитаю его привязанность вашей.
   -- Благородный человѣкъ этого бы не сказалъ; нѣтъ, ты не человѣкъ, не то ты согласился бы на мое предложеніе, и на другой же день, дуракъ, бѣжалъ бы отъ меня. Мужчина измѣняетъ женщинѣ, но никогда ее не оскорбляетъ. А! вамъ нравится собачья привязанность Беверлея. Хорошо же: вы будете вторымъ Беверлеемъ. Вы не хотѣли меня любить, какъ человѣкъ -- я васъ заставлю любить себя поскотски, какъ любятъ собаки.
   -- А какъ вы это сдѣлаете, смѣю спросить? произнесъ Альфредъ съ улыбкой.
   -- Я васъ сведу съ-ума. До сихъ поръ, милостивый государь, продолжала она шипя, словно змѣя:-- вашъ разсудокъ, вашъ мозгъ имѣлъ дѣло съ мужчинами. Теперь вы увидите, на что способна женщина, когда ее оскорбятъ. Скоро, очень скоро вы сойдете съ-ума и тогда я васъ заставлю любить себя, пресмыкаться у моихъ ногъ, слѣдовать за мною всюду, какъ собачонку -- и тогда я перестану тебя ненавидѣть и снова стану любить, но уже не такъ, какъ двѣ минуты назадъ.
   Альфредъ при этой унизительной угрозѣ заскрежеталъ зубами.
   -- Коли такъ, воскликнулъ онъ:--то я вамъ даю честное слово, что въ ту минуту, когда я увѣрюсь, что мой мозгъ дѣйствительно потрясенъ, я убью васъ и тѣмъ спасу себя отъ униженія быть вашимъ любовникомъ, при какихъ бы то ни было условіяхъ.
   -- Пугайте этимъ мужчинъ, отвѣчала она съ презрѣніемъ: -- вы можете меня убить, когда хотите, и чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше. Но помните, что если вы не сдѣлаете этого скоро, то ни будете моею собственностью, моимъ безумнымъ, влюбленнымъ рабомъ.
  

XLIV.

   Понятно, что послѣ этого роковаго вызова на смертельную борьбу, Альфредъ невольно отскочилъ отъ этой женщины, кипѣвшей страстью. Но она, тотчасъ почти шопотомъ надоумила его:
   -- Мы не должны открывать нашей тайны сторожамъ. Вашу руку, сэръ.
   Съ отвращеніемъ и отвернувъ голову, снова подалъ онъ ей свою руку; она взяла ее, и едва удержалась, чтобъ не ущипнуть его. Они пошли рядомъ; казалось, ему было такъ же легко и пріятно идти съ нею, какъ еслибъ его заставили гулять по дремучему лѣсу съ пантерою. Она чувствовала, какъ отъ прикосновенія ея нѣжной руки, онъ весь дрожалъ, чувствовала и старалась продолжать это раздражающее прикосновеніе. Она шла очень тихо и дала ему понять, что дожидалась какого-то сигнала.
   -- А до тѣхъ поръ мы не разстанемся, говорила она сквозь зубы.
   Наконецъ, окно въ домѣ отворилось и кто-то вывѣсилъ скатерть.
   Мистриссъ Арчбольдъ указала на это Альфреду; онъ посмотрѣлъ съ удивленіемъ, ожидая объясненія, но она молча поспѣшила войти въ домъ. Какъ только дверь была за ними заперта двойнымъ засовомъ, она съ торжествомъ шепнула ему на ухо:
   -- Сегодня ожидали вашу тещу; скатерть была сигналомъ, что она уѣхала.
   -- Мою тещу! воскликнулъ онъ, съ трудомъ сдерживая свое волненіе.
   -- Ну, да, только никогда ей не быть вашею тещей, этой мистриссъ Додъ.
   -- Мистриссъ Додъ здѣсь! воскликнулъ Альфредъ, всплеснувъ руками; но потомъ одумавшись, онъ сказалъ холодно: -- это ложь; зачѣмъ ей сюда приходить?
   -- А затѣмъ, чтобы видѣть вашего тестя.
   -- Моего тестя? Какъ! Развѣ и онъ здѣсь? спросилъ Альфредъ съ недовѣрчивой улыбкой.
   -- Да, сумасшедшій, который называетъ себя Томсономъ, и который съ самаго начала такъ понравился вамъ: это и есть вашъ драгоцѣнный тесть, только никогда ему не быть имъ на дѣлѣ.
   Альфреда совсѣмъ ошеломило это неожиданное извѣстіе.
   Молча и насмѣшливо смотрѣла на него мистриссъ Арчбольдъ.
   -- Несчастный! сказалъ наконецъ Альфредъ, печально опустивъ голову:-- теперь я понимаю, отчего мое сердце дрогнуло, когда я услыхалъ его голосъ. Какъ все это странно! И чѣмъ же это кончится?
   -- Тѣмъ, что изъ дерзкаго дурака вы сдѣлаетесь сумасшедшимъ, прошипѣла змѣя.
   Въ эту минуту Беверлей показался въ концѣ двора. Мистриссъ Арчбольдъ свистнула его, какъ собаку. Онъ поспѣшно подбѣжалъ къ ней.
   -- Кто приходилъ, пока меня не было? спросила она.
   -- Очень вѣжливая лэди: она называла меня сэромъ и даже поблагодарила меня.
   -- Это походитъ на мистриссъ Додъ, сказала мистриссъ Арчбольдъ спокойно.-- Ахъ, да, продолжалъ Франкъ: -- съ нею еще была дама, молоденькая, прелестная, о! какая красавица.
   -- Миссъ Джулія Додъ, сказала Арчбольдъ угрюмо.
   Альфредъ вздрогнулъ, глаза его дико забѣгали, ища гдѣ нибудь выхода, чтобъ броситься вслѣдъ за Джуліей: она не могла еще далеко отъѣхать.
   -- Не былъ ли еще кто нибудь, Франкъ? допрашивала Арчбольдъ.
   -- Дамъ больше не было, но съ ними былъ молодой господинъ весь въ чорномъ: должно быть, пасторъ или дворецкій.
   -- Ахъ, это ея женихъ, мистеръ Гурдъ. Она уже никуда не можетъ безъ него показаться, даже и навѣстить своего прежняго обожателя.
   Каждое ея слово пронзало, какъ жало змѣи; Альфредъ съ бѣшенствомъ обернулся къ ней, его рука безсознательно поднялась и пальцы вытянулись, какъ когти у орла. Она видѣла это и поняла, но не отступила ни шагу. Ея глаза, пылающіе мщеніемъ, безбоязненно встрѣтили его дикій, сверкающій взоръ.
   -- Говорятъ, вы -- женщина, а я слишкомъ несчастливъ, чтобъ предаваться гнѣву! воскликнулъ онъ, опомнившись, и съ судорожнымъ, едва сдержаннымъ рыданіемъ, прислонился головой къ стѣнѣ.
   Женщинѣ удалось сдѣлать то, чего до сихъ поръ помогъ добиться ни одинъ мужчина: она сломила, сокрушила его. Тутъ мужчина и оставилъ бы его, но отверженная красавица прильнула губами къ его уху и прошептала:
   -- Это только начало.
   Послѣ этого, она оставила его, прямо отправилась къ нему въ комнату, и отобрала всю бумагу, перья, чернила и даже Аристотеля: она не дастъ ему болѣе заниматься; пускай только думаетъ, думаетъ и думаетъ!
   Альфредъ сѣлъ на скамьѣ во дворѣ; сердце у него было разбито; до этой минуты онъ вѣрилъ въ свою Джулію, вѣрилъ, что она такъ же вѣрна ему, какъ и онъ ей. И что же? Нѣтъ, это не можетъ быть. Она, вѣроятно, слышала, что онъ помѣшался, и повѣрила этому, вмѣстѣ со всѣми другими, или, можетъ быть, не получая о немъ никакого извѣстія, сочла, что онъ бросилъ ее и поспѣшила утѣшиться съ пасторомъ? До этой поры ревность никогда не возмущала души Альфреда; ея первое пробужденіе походило на тяжелый ударъ молота. Ему стало дурно, голова закружилась, и Франкъ, замѣтивъ это, бросился за Воробьемъ. Тотъ принесъ ему крошечную рюмочку водки, но Альфредъ не хотѣлъ выпить.
   -- Ахъ, нѣтъ, друзья мои, сказалъ онъ:-- это не поможетъ: я страдаю не желудкомъ, а сердцемъ. Оно разбито! Совершенно разбито!
   Воробей ушелъ, бормоча себѣ что-то подъ носъ. Беверлей сталъ на колѣни передъ Альфредомъ и съ преданностью, напоминавшею вѣрную собаку, цаловалъ его руку. Но въ этомъ движеніи было столько нѣжности, что Альфредъ совершенно растаялъ и вылилъ передъ нимъ свою душу.
   -- О, Франкъ! воскликнулъ онъ: -- моя Джулія считаетъ меня сумасшедшимъ или думаетъ, что я обманулъ ее, или что нибудь такое. Она будетъ женой другаго прежде, чѣмъ мнѣ удастся вырваться отсюда и пересказать ей все, что я вытерпѣлъ изъ любви къ ней! Что я буду дѣлать? О, Господи! Подкрѣпи мой разсудокъ! Что станется со мною?
   Альфредъ горько застоналъ; Франкъ не отходилъ отъ него до тѣхъ поръ, пока грубый голосъ Рука кликнулъ его на работу. Поспѣшно исполнивъ ее, онъ опять вернулся къ Альфреду и, не говоря ни слова, сѣлъ на скамью рядомъ съ своимъ благодѣтелемъ. Наконецъ, онъ собрался съ силами и произнесъ такую мудрую рѣчь:
   -- Я вижу, что вамъ хочется выбраться отсюда.
   Альфредъ только вздохнулъ тяжело.
   -- Такъ я долженъ васъ освободить, сказалъ Франкъ.
   Альфредъ покачалъ головой.
   -- Дайте мнѣ подумать, продолжалъ Франкъ торжественно; но скоро по его лицу было замѣтно, что мысли у него перепутались и онъ ни о чемъ болѣе не думаетъ.
   Такимъ образомъ сила и хитрость объявили войну Альфреду, а олицетворенная слабость явилась къ нему на защиту. Врагъ не терялъ времени, и въ тотъ же день Рукъ объявилъ Альфреду, что онъ съ этого дня будетъ спать на одной кровати съ другимъ сумасшедшимъ.
   -- Если на него ночью найдетъ припадокъ, такъ вы только свисните, мы сейчасъ явимся на помощь, то-есть, если услышимъ васъ, добавилъ смотритель съ лукавою улыбкой.
   Сумасшедшій оказался не кто иной, какъ несчастный морякъ. Мистриссъ Арчбольлъ имѣла двоякую цѣль: вопервыхъ, потрясти нервы Альфреда, а вовторыхъ, показать ему, до какой степени бѣшенства дошелъ его тесть. Она думала, что это, можетъ быть, помиритъ его съ мыслью, что онъ не можетъ жениться на его дочери.
   Въ первую ночь Дэвидъ вдругъ вскочилъ съ постели и битыхъ четыре часа расхаживалъ по комнатѣ, воображая, что онъ стоитъ на часахъ на палубѣ корабля. Альфредъ не могъ болѣе заснуть, но онъ ничего не сказалъ. Дэвидъ опять легъ въ постель, когда мнимая вахта его кончилась.
   И съ этой поры не проходило дня, чтобъ не нанесенъ былъ Альфреду новый ударъ. Но и жертва этой пытки не оставалась въ бездѣйствіи; не имѣя письменныхъ матеріаловъ, онъ оторвалъ поля отъ нѣсколькихъ нумеровъ "Times", а потомъ, замѣтивъ на щеткѣ, которою Франкъ чистилъ платья, нѣсколько чернильныхъ пятенъ, онъ осторожно соскоблилъ ихъ, смѣшалъ съ водою и съ помощью зубочистки нацарапалъ жалобу коммиссарамъ. Завернувъ въ этотъ лоскутокъ бумаги золотую монету, онъ сдѣлалъ надпись: "Добрый христіанинъ, возьми себѣ деньги, но снеси эту жалобу въ комитетъ по разбору дѣлъ объ умопомѣшательствѣ, въ Уайтголѣ." Кончивъ это дѣло, онъ осторожно выжидалъ случая, и когда ему показалось, что никто за нимъ не смотритъ, онъ выбросилъ свое письмо за ограду и слышалъ очень ясно, какъ монета ударилась о мостовую.
   Въ другой разъ онъ спряталъ цѣлую ложку варенья черной смородины и, разведя ее водою, опять написалъ письмо коммиссарамъ и попрежнему перебросилъ черезъ ограду. Потомъ, услыхавъ какъ-то, что Воробей выразилъ отвращеніе къ своей должности, Альфредъ отвелъ его въ сторону и предложилъ ему его фунтовъ, если онъ поможетъ ему выбраться изъ этого вертепа. Надо замѣтить, что у этого Воробья было очень недурное сердце и онъ былъ большой ненавистникъ насильственнаго обращенія съ сумасшедшими. Все, что онъ видѣлъ, привлекало его на сторону Альфреда, и ему оставалось желать только одного: приличнаго вознагражденія за опасность, которой онъ подвергался.
   -- Вотъ видите ли, сэръ, отвѣчалъ онъ на предложеніе Альфреда:-- у меня жена и дѣти: надо же мнѣ подумать о нихъ.
   Альфредъ повторилъ свое предложеніе.
   -- Этого слишкомъ довольно для меня, но вотъ видите ли: не могу же я одинъ все это сдѣлать. Я долженъ найти товарища. Можете ли вы сколько нибудь вознаградить Гаррета? Онъ самый способный у насъ: я самъ слышалъ, какъ онъ говорилъ, что ему ужасно противно это дѣло.
   Альфредъ чуть не подпрыгнулъ отъ радости и обѣщалъ каждому изъ нихъ по сотнѣ фунтовъ.
   -- Я постараюсь выпытать все отъ него, сказалъ Воробей:-- но вы пока не говорите ему ни слова: вѣдь онъ, пожалуй, и на дыбы подымется. А вотъ я прежде подпою его, такъ онъ мнѣ и поразскажетъ что нужно.
   Въ одно прекрасное утро, Дрейтон-Гаузъ прибрали чище обыкновеннаго; всѣ цѣня, колодки и другія орудія пытки были снесены въ конюшню и такъ припрятаны, что еслибъ и попались на глаза кому изъ ревизоровъ, то тѣ поневолѣ подумали бы, что эти вещи давно уже выброшены, какъ негодныя къ употребленію: всѣмъ было извѣстно, что Вульфъ придерживался новой гуманной системы безъ насилія и пытокъ.
   Альфредъ спросилъ, отчего такая суматоха, и узналъ, что все это готовится къ посѣщенію ревизоровъ, которые, повидимому, наѣзжали неожиданно. Тѣмъ не менѣе, въ Дрейтон-Гаузѣ всегда заранѣе было извѣстно, когда назначается такое нечаянное посѣщеніе, и даже имена ревизоровъ, которые должны были застигнуть ихъ врасплохъ, тоже были извѣстны.
   Мистриссъ Арчбольдъ сообщила объ этомъ Альфреду въ самыхъ безцеремонныхъ выраженіяхъ: "Вѣдь это пріѣдутъ только двѣ старыя бабы, Бартлетъ и Терри".
   Джентльмены, почтенные такимъ лестнымъ названіемъ, прибыли на слѣдующій день. Одинъ изъ нихъ былъ старикъ, почти ослѣпшій отъ дряхлости, съ большой сѣдой головою, высокимъ лбомъ и тростью съ золотымъ набалдашникомъ. Другой не имѣлъ ничего особеннаго въ своей наружности, и былъ дѣйствительно человѣкъ самый дюжинный. Прежде всего они долго бесѣдовали съ мистриссъ Арчбольдъ, какъ-бы боясь взглянуть своими собственными глазами на ея паціентовъ. Согласно полученной инструкціи, мистеръ Бартлетъ очень скоро освѣдомился объ Альфредѣ; доброе лицо мистриссъ Арчбольдъ приняло грустное выраженіе.
   -- Мнѣ очень прискорбно сказать, что ему хуже, чѣмъ было двѣ недѣли назадъ, гораздо хуже. Ужь мы пробовали посылать его гулять на свободѣ; но къ великому сожалѣнію, ему и это не принесло много пользы: онъ вернулся сильно взволнованный и теперь избѣгаетъ встрѣчи съ больными, чего прежде не было.
   Сказать короче, она увѣрила ихъ, что Альфредъ впадаетъ въ глубокую иппохондрію.
   -- Хорошо, сказалъ мистеръ Бартлетъ:-- а все же я самъ осмотрю его, чтобъ донести коммиссіи.
   Вслѣдствіе этого послали за Альфредомъ и ревизоры съ видомъ совершеннаго равнодушія спросили у него, какъ онъ чувствуетъ себя.
   Альфредъ отвѣчалъ, что чувствуетъ себя очень хорошо въ физическомъ отношеніи, но въ самомъ грустномъ расположеніи духа, потому что всѣ его письма въ коммиссію перехватываютъ -- мистриссъ Арчбольдъ или докторъ Вульфъ.
   Мистриссъ Арчбольдъ молча улыбнулась. Мистеръ Бартлетъ переглянулся съ нею и тотчасъ понялъ, что это была одна изъ фантазій больнаго (формула).
   Альфредъ подмѣтилъ, что они переглянулись и сказалъ:
   -- Вы не хотите этому вѣрить, потому что это -- беззаконное дѣло. Но въ сумасшедшихъ домахъ совершается много беззаконныхъ дѣлъ, которыхъ вы никогда не откроете. Впрочемъ, это дѣло ясное, очевидное. Съ тѣхъ поръ, какъ я здѣсь, я послалъ четыре письма самымъ правильнымъ и законнымъ путемъ. Вотъ числа, въ которыя они были отправлены. Прошу васъ, обратите на это вниманіе, и наведите справку, достигли ли мои письма Уайтголя или нѣтъ?
   -- О! непремѣнно разузнаемъ, будьте спокойны, сказалъ мистеръ Бартлетъ, и записалъ въ свою памятную книжку.
   Мистриссъ Арчбольдъ видимо смутилась.
   -- Еще просьба, господа, сказалъ Альфредъ: -- такъ-какъ мистриссъ Арчбольдъ говорила съ вами наединѣ, какъ я вижу, и конечно, успѣла предупредить васъ противъ меня, то я требую законной справедливости: позвольте мнѣ также поговорить съ вами безъ постороннихъ свидѣтелей, авось мнѣ удастся разувѣрить васъ и вывести изъ заблужденія.
   -- Вы первый паціентъ, который выгоняетъ меня изъ моей гостиной, сказала мистриссъ Арчбольдъ, вставая съ мѣста и выходя изъ комнаты, блѣдная отъ злобы и страха.
   Мистриссъ Арчбольдъ, очевидно, слишкомъ погорячилась и тѣмъ дала большое преимущество непріятелю: настаивай она только остаться, и мистеръ Бартлетъ никогда не подумалъ бы заставить ее выдти. Рѣзкость Альфреда непріятно поразила его: такъ мало значила для него мысль о справедливости, въ сравненіи съ вѣжливостью къ женщинѣ; поэтому, онъ сначала слушалъ разсказъ Альфреда съ апатическимъ невниманіемъ человѣка, котораго насильно заставили слушать. На его лицѣ можно было прочесть: "ну, разсказывай себѣ, такъ и быть, я все вытерплю".
   Что касается до доктора Терри, то онъ былъ съ виду очень благообразный старикъ, но въ сущности пустой, ни на что негодный человѣкъ; всесокрушающее время произвело на его мозгъ самое разрушительное вліяніе. Еслибъ его теперь задержали въ Дрейтон-Гаузѣ, а на мѣсто его въ Уайтголь послали Франка Беверлея, то ему было бы все равно; еще меньше потеряла бы отъ того нація и совершенно уже ничего не потеряло бы человѣчество.
   Наконецъ, однако, Альфреду показалось, что мистеръ Бартлетъ обнаружилъ явное намѣреніе не шутя приняться за дѣло Альфреда: онъ вырвалъ изъ своей записной книжки листокъ, что-то написалъ на немъ, и передалъ доктору Терри. Старикъ съ улыбкою принялъ бумажку, и сдѣлалъ явное усиліе, чтобы взять въ толкъ написанное, но бумажка выскользнула изъ его рукъ, точно такъ же, какъ смыслъ ея ускользалъ отъ его ума. Между тѣмъ, ни одинъ изъ ревизоровъ не предлагалъ вопросовъ, и потому Альфредъ, видя ихъ равнодушіе, поспѣшилъ скорѣе окончить эту комедію. Выходя поспѣшно изъ комнаты, онъ засталъ мистриссъ Арчбольдъ, подслушивающую у замочной скважины.
   -- Благородный врагъ! воскликнулъ онъ, и тотчасъ скрылся; но лишь только ревизоры вышли изъ комнаты, онъ снова бросился туда и поднялъ бумажку, переданную мистеромъ Бартлетомъ доктору Терри.
   Пылая надеждой, Альфредъ прочелъ слѣдующее:
   "Какъ называется матерія, изъ которой сдѣлано платье здѣшней хозяйки? Мнѣ очень хотѣлось бы купить такой же для мистриссъ Бартлетъ".
   Альфредъ остановился въ недоумѣніи, потомъ еще нѣсколько разъ перечелъ записку, доискиваясь тайнаго, символическаго смысла этихъ словъ. Онъ никакъ не могъ допустить мысли, чтобы почтенный сановникъ, получающій полторы тысячи фунтовъ въ годъ, собственно только за то, чтобъ разсматривать жалобы несчастныхъ, и дознаваться не дѣлаютъ ли какихъ нибудь несправедливостей страдальцамъ, которые сами себѣ помочь не могутъ -- чтобы этотъ господинъ могъ до такой степени очерствѣть, чтобъ думать о платьѣ, въ ту самую минуту, когда ему разсказывали о такой вопіющей несправедливости.
   Бѣдному Альфреду пришлось на опытѣ убѣдиться въ этой допотопной истинѣ, что ставить мелкихъ людей на высокія мѣста, значитъ создавать чудовищъ. Когда онъ понялъ наконецъ эту горькую истину -- что оставалось ему дѣлать? Онъ положилъ въ карманъ безсовѣстную записку, тихо вышелъ изъ дому, и сѣлъ на скамейку во дворѣ. Несмотря на всѣ его усилія, жгучія слезы потекли но его щекамъ.
   -- Homunculi quanti sunt! восклицалъ онъ: -- Homunculi quanti sunt!
   Вдругъ онъ увидѣлъ, что докторъ Терри идетъ одинъ прямо на него. Мистриссъ Арчбольдъ, считая старика безопаснымъ, не удостоила даже слѣдить за нимъ. Несмотря на все свое отчаяніе, Альфредъ подошелъ къ старику, и изъ уваженія къ его сѣдымъ волосамъ и дряхлости, предложилъ ему свою руку. Докторъ ласково поблагодарилъ его, и сказалъ:
   -- Пожалуйста, скажите, не имѣете ли вы чего особеннаго сообщить мнѣ?
   Тутъ Альфредъ убѣдился, что старикъ совершенно не узналъ его, и смотря на него непредубѣжденными глазами, принялъ его за здороваго человѣка, вѣроятно, за сторожа.
   Какъ молнія, блеснуло въ головѣ Альфреда изреченіе Платона:
   "Величайшее искусство -- умѣть зло обратить въ добро".
   Немощь и слабость этого старика были, конечно, большое зло; слѣдовательно, великое дѣло -- обратить это зло въ добро! О, тѣнь Платона! воззри на твоего ученика!
   -- Да, сэръ, сказала. Альфредъ, таинственно понижая свой голосъ:-- но я бѣдный человѣкъ, и могу лишиться мѣста, если вы скажете, что это я вамъ сообщилъ.
   -- Можете мнѣ смѣло говорить, и будьте увѣрены, что я васъ не выдамъ, отвѣчалъ Несторъ науки, ступая по избитой колеѣ: много тайнъ переслышалъ онъ на своемъ вѣку, и къ чести своей могъ сказать, ни одной не выдалъ.
   -- Въ такомъ случаѣ, я вамъ скажу, сэръ, что здѣсь содержится одинъ молодой человѣкъ, который такой же сумасшедшій, какъ вы или я, да и никогда не былъ сумасшедшимъ.
   -- Неужели?
   -- Да, сэръ, это Знаютъ всѣ здѣшнія власти и перехватываютъ всѣ письма, которыя онъ пишетъ къ членамъ комитета; ну, а вѣдь это -- незаконное дѣло, какъ вамъ извѣстно. Не угодно ли вамъ это записать, сэръ?..
   Полуслѣпой старикъ сказалъ, что готовъ записать и сталъ шарить въ карманѣ, отыскивая свою книжку. Наконецъ, онъ съ трудомъ вытащилъ ее; пальцы его дрожали и книжка упала на землю. Альфредъ поднялъ ее, невольно задыхаясь отъ негодованія.
   Старикъ сталъ записывать, но его рука тряслась, и онъ такъ долго возился, что перезабылъ все, что надо было писать. Альфредъ дрожалъ отъ нетерпѣнія; но онъ побѣдилъ свое негодованіе и равнодушнымъ голосомъ предложилъ написать за него; старикъ тотчасъ согласился и онъ очень четко написалъ слѣдующія строки, стараясь поддѣлываться подъ чужую руку:
   "Дрейтон-Гаузъ, 5-го октября. Здоровый паціентъ, Альфредъ Гарди заключенъ сюда изъ корыстныхъ видовъ. Онъ написалъ четыре письма къ членамъ коммиссіи и, по всей вѣроятности, они были перехвачены. Это сообщено мнѣ по секрету однимъ изъ служителей; чтобъ изслѣдовать дѣло, надо обратиться къ нему самому и разсмотрѣть его переписку съ коммиссарами во время его пребыванія у доктора Вичерли; навести справки о немъ у Томаса Уэльса, другаго служителя у доктора Вичерли, а также у коммиссаровъ, доктора Эскеля и мистера Абота."
   Удачно исполнивъ такую мастерскую штуку, Альфредъ придрался къ первому случаю, чтобы проститься съ докторомъ и послалъ къ нему Франка Беверлея.
   Такимъ образомъ Альфредъ, испуганный ненавистью мистриссъ Арчбольдъ, терзаемый ревностью, напрягалъ всѣ силы своего ума и старался подготовить какъ можно болѣе путей къ своему освобожденію. Онъ еще придумалъ одну штуку, но это оставилъ про запасъ. У него не было ни чернилъ, никакого другаго красильнаго вещества; но и это не остановило его: перочиннымъ ножичкомъ онъ порѣзалъ себѣ палецъ, смѣшалъ каплю крови съ своей слюной и еще разъ написалъ зубочисткой письмо въ коммиссію; но чтобъ переслать это письмо, онъ придумалъ самый хитрый способъ. Въ чемъ заключался этотъ способъ, пускай читатель самъ догадывается.
  

XLV.

   Мы оставили Джулію Додъ, когда она только что приняла на себя обязанность посѣтительницы бѣдныхъ своего прихода. Ея участокъ былъ очень населенный, и потому она видѣла бездну человѣческихъ страданій, какъ физическихъ, такъ и нравственныхъ.
   Она посѣщала, напримѣръ, честную вдову, которая была до того бѣдна, что не могла купить себѣ сальной свѣчки и сидѣла въ потемкахъ. Когда ея друзья хотѣли ее навѣстить, то брали съ собой свѣчку. Невдалекѣ отъ этой несчастной жила еще увѣчная калѣка, которая безпрерывно благодарила Бога за то, что по Его милости она хоть владѣетъ однимъ пальцемъ. Потомъ она посѣщала бѣдную женщину, которая съ шестнадцати лѣтъ страдала опухолью на затылкѣ и всѣ эта годы лежала на спинѣ, подложивъ подъ голову тарелку, потому что жаръ отъ подушки былъ для нея невыносимъ. Джулія видѣла, что смерть для этой страдалицы была бы отрадой, а между тѣмъ она только и дѣлала, что благодарила и славославила Бога, несмотря на всѣ свои муки.
   Но еслибъ я сталъ описывать всѣ страшныя, мрачныя сцены нищеты, болѣзни, грязи, которыя молодая дѣвушка ежедневно видѣла, то, можетъ быть, немногіе изъ моихъ читателей изъ любви къ истинѣ прочли бы эти страницы. Она же все это переносила изъ любви къ страждущему человѣчеству, изъ любви къ Тому, которому она желала служить.
   Подобное самоотверженіе, отреченіе отъ личныхъ выгодъ и удобствъ жизни никогда не проходитъ безъ хорошихъ результатовъ; эти подвиги исцѣляютъ очень часто наши собственныя раны. Я не говорю, чтобъ физическія страданія были тяжелѣе душевныхъ, но они часто дѣйствуютъ спасительнымъ образомъ на зрителя. Тяжелыя убійственныя картины чужихъ страданій научили Джулію не роптать на свое горе, тѣмъ болѣе, что она видѣла, какъ большая часть страдальцевъ смиренно покорялась волѣ божьей, и еще восхваляя Его милосердіе.
   -- Какъ! говорила Джулія:-- они подъ бременемъ такихъ жестокихъ страданій, такихъ страшныхъ бѣдствій, умѣютъ съ такою любовью и смиреніемъ склоняться предъ волею божьею, а я грѣшница еще имѣю дерзость роптать?
   Притомъ же Джулія была счастливѣе многихъ посѣтительницъ бѣдныхъ: она не была принуждена смотрѣть на страданія безпомощными глазами и ограничивать свои утѣшенія только добрыми словами. Дѣла мистриссъ Додъ шли отлично; она пользовалась высокою довѣренностью Кросса и Комп. и, кромѣ того, что сама работала, еще наблюдала надъ работами другихъ восьмидесяти швей, такъ что она всего получала до пятисотъ фунтовъ въ годъ. Жили они очень скромно и мистриссъ Додъ позволяла себѣ единственную роскошь -- помогать бѣднымъ; Джулія была ея милостынераздавательницею. Она носила съ собою большую корзину, гдѣ ея библія красовалась между виномъ и кушаньями, чаемъ и сахаромъ; помогая такимъ образомъ нуждающимся, утѣшая страждущихъ, Джулія чувствовала, что на сердцѣ у нея становится легче, и она мало по малу достигла если не земнаго счастія, то отраднаго душевнаго спокойствія. И хотя порывы земныхъ скорбей, повременамъ, и возмущали ее; но она старалась побороть ихъ.
   Къ матери и брату она была еще добрѣе, нѣжнѣе и внимательнѣе, нежели когда-нибудь. Они же смотрѣли на нее, какъ на святую; но она знала себя лучше, чѣмъ они, и честный румянецъ стыда покрывалъ ея щоки, когда они называли ее ангеломъ.
   -- О, нѣтъ, нѣтъ! говорила она съ искреннимъ огорченіемъ: -- любите меня такъ же горячо, какъ еслибъ я была ангелъ, но не хвалите меня, не превозносите; это заставляетъ меня только вглядываться въ себя глубже и тогда я вижу, какая я плохая христіанка, даже не похожа на настоящую христіанку.
   Однажды вернулась она домой очень усталая и никѣмъ незамѣченная и осталась отдохнуть въ своей комнатѣ, въ эту самую минуту до ея слуха донеслись слова, заставившія ее навострить свои крошечныя уши, которыя могли слышать даже сквозь стѣну.
   -- Къ чему тревожить ее? сказала мистриссъ Додъ: -- она начинаетъ немного оправляться послѣ своего несчастія, и по моему мнѣнію, ей не слѣдуетъ говорить; да и какая польза можетъ изъ этого выйти?
   -- А помоему, нечестно и невеликодушно скрывать отъ бѣдной дѣвушки то, что до нея касается.
   Къ эту минуту Джулія тихо вошла въ комнату; подъ личиною ея спокойствія скрывалось самое пламенное любопытство.
   Мать спросила у нея о здоровьѣ мистриссъ Бичеръ, чтобы только заговорить съ нею. Джулія кратко отвѣчала, что мистриссъ Бичеръ не лучше прежняго и что она очень благодаритъ за присланное вино. Послѣ этого Джулія тихонько подошла къ брату и молча, усѣвшись подлѣ него, устремила на него свои большіе глаза. Въ нихъ ясно можно было прочесть самую пламенную мольбу. Эта хитрая политика подѣйствовала какъ нельзя лучше на Эдуарда, къ тому же мать была въ другомъ концѣ комнаты, а сестра сидѣла рядомъ съ нимъ.
   -- Послушай, Джу, сказалъ онъ, сунувъ руки въ карманы: -- мы всегда были нетолько братомъ и сестрою, но и друзьями, а между друзьями скрывать что-нибудь, помоему -- нехорошо.
   Потомъ, обращаясь къ матери, онъ прибавилъ:
   -- Мама, вѣдь она не ребёнокъ и, главное, не можетъ быть, чтобы сказать истину было нехорошо, а скрывать ее хорошо? Такъ слушай же, Джу, въ Тизерѣ напечатано объявленіе, сущая загадка. Я никакъ не думаю, чтобы тутъ было что-нибудь такое, но все же это такое странное стеченіе обстоятельствъ, такое странное, что не будь здѣсь дамъ, право, я бы сказалъ еще сильнѣе -- какое оно странное. Словомъ, я готовъ бы дать хорошаго тумака, тому, кто напечаталъ это объявленіе.
   -- Дай-ка взглянуть, голубчикъ, спокойно произнесла Джулія: -- я скажу тебѣ, слѣдуетъ ли давать тумака или нѣтъ.
   -- Вотъ, я отмѣтилъ его.
   Джулія взяла газету и прочла слѣдующее:
   "Алин-арунъ. Не судите по наружности."
   Мать и братъ не сводили съ нея глазъ. Они видѣли, какъ газета сильно заколыхалась въ ея рукахъ и оба вздрогнули. Она наклонила голову; буквы запрыгали у ней въ глазахъ, но она не пошевельнулась: лица ея нельзя было видѣть, потому что оно закрыто было газетой. Мало-по-малу она очнулась и еще перечитала объявленіе.
   -- Ну, Джу, разскажи же намъ, что ты объ этомъ думаешь, сказалъ Эдуардъ: -- не чистѣйшіе ли это пустяки, или не простое ли стеченіе обстоятельствъ?
   -- Разумѣется, пустая случайность, произнесла рѣшительнымъ тономъ мистриссъ Додъ.
   Джулія ничего не сказала, но вдругъ встала и, ухватившись обѣими руками за шею Эдуарда, съ лихорадочнымъ жаромъ поцаловала его нѣсколько разъ, крѣпко сжавъ въ своихъ рукахъ газету.
   -- Ну, смотри, вотъ что ты надѣлалъ, сказала мистриссъ Додъ.
   -- О! тутъ нѣтъ еще большой бѣды, отвѣчалъ весело Эдуардъ:-- но, что съ тобою, Джулія? Да говори же, вѣдь не онѣмѣла же ты.
   -- Нѣтъ, нѣтъ! Ты истинно добрый братъ! Я давно была увѣрена, что все должно объясниться, если только онъ живъ; теперь я знаю, что онъ живъ!
   Она еще крѣпче поцаловала брата и убѣжала въ свою комнату, стыдясь своей радости, которую она никакъ не могла скрыть.
   Мистриссъ Додъ грустно покачала головой, Эдуардъ тоже призадумался, усумнившись, благоразумно ли онъ поступилъ. Не стану описывать ихъ разсужденій по этому поводу. Но когда, чрезъ нѣсколько дней, дѣла позволили Эдуарду опять заглянуть домой, мистриссъ Додъ въ свою очередь подала ему газету и печально указала ему на слѣдующія строки: Алин-Арунъ. Я не сужу по наружности. Но если вы когда-нибудь любили меня, то объясните все сейчасъ все. Я имѣю нѣчто для васъ отъ вашей милой сестры.
   -- Бѣдняжка! сказала мистриссъ Додъ: -- она не понимаетъ, что еслибъ онъ могъ объяснить свою мистификацію, такъ давно бы это сдѣлалъ, а не сталъ бы печатать къ газетахъ какія-то загадки. И моя невинная голубка воображаетъ, что можетъ привлечь его обѣщаніемъ передать что-то отъ его милой сестры! Ну, что это значитъ для такого негодяя?
   -- Это удивительная глупость, сказалъ Эдуардъ:-- и она еще такая умная дѣвушка! Видно, уже всѣ вы женщины съ придурью, если позволите мнѣ такъ выразиться.
   Мистриссъ Додъ не обратила вниманія на это замѣчаніе.
   -- Видѣть униженіе дочери! продолжала она:-- о, дитя мое! какъ это больно для сердца матери!
   И она припала головой къ плечу Эдуарда и тяжело вздохнула.
   -- Ну, не плачь, мама, сказалъ онъ заботливо:-- я ради васъ пересчитаю ему всѣ ребра.
   -- Боже сохрани! вскрикнула мистриссъ Додъ съ ужасомъ:-- да развѣ ты не понимаешь, что она тогда возненавидитъ тебя?
   -- Меня? своего роднаго брата?
   -- Она бы насъ всѣхъ возненавидѣла, еслибъ мы его только пальцемъ тронули. Умоляю тебя, не вмѣшивайся ты въ это дѣло! Ахъ! ты, глупое дитя, еще туда же разсуждаешь о женщинахъ, когда ровно ничего не понимаешь, что значитъ женское сердце: но это и лучше для тебя.
   Такимъ образомъ силою материнской власти, она торжественно запретила ему прибѣгать къ насилію.
   Эдуардъ не хотѣлъ противорѣчіе матери, но тѣмъ не менѣе лелѣялъ мысль о мщеніи и съ нетерпѣніемъ ожидалъ той минуты, когда онъ схватитъ зашиворотъ подлаго негодяя и оттаскаетъ его на славу; чѣмъ больше будетъ при этомъ народа, тѣмъ лучше для него.
   Обстоятельство, обнаружившее настоящее состояніе сердца Джуліи, случайно приняло не совсѣмъ благопріятный оборотъ для "негодяя", какъ называли его Доды. Все это время Джулія очень искусно скрывала свои чувства отъ всѣхъ тѣхъ, кто не раздѣлялъ ихъ. Но она всегда болѣе всего боялась, что онъ умеръ. Одну минуту, подъ непосредственнымъ вліяніемъ его вѣроломнаго отца, она повѣрила, что Альфредъ ей измѣнилъ; но вѣрное и любящее сердце не могло долго питать эту увѣренность. Истинная любовь, пока есть только тѣнь сомнѣнія, отрываетъ человѣку цѣлый міръ вѣры и простодушной довѣрчивости. Съ тѣхъ поръ, какъ Альфредъ пропалъ, никто не видалъ его, никто и не слыхалъ, чтобъ онъ женился на другой; слѣдовательно, было основаніе, хотя и не очень доказательное, сомнѣваться въ его невѣрности.
   Но теперь вопросъ принялъ совсѣмъ другой оборотъ. Джулія была увѣрена, что онъ напечаталъ объявленіе. Кто, кромѣ него, восхищался пѣснью -- Алин'арунъ? Кто, кромѣ него, станетъ предостерегать, чтобъ не судили по наружности? И кто, кромѣ его, можетъ знать, на какой именно журналъ они всегда подписываются? И она стала ожидать желанныхъ объясненій и каждый день перечитывать всѣ объявленія.
   Но напрасно она перечитывала ихъ -- отвѣта на ея объявленіе не было.
   Тутъ уже женская гордость глубоко была уязвлена. Какъ! она просила объясненій, которыхъ другая женщина послѣ всего совершившагося не захотѣла бы и слушать -- и ея просьбы, ея желанія, не были уважены!
   Ея умъ и сердце возмутились противъ незаслуженныхъ оскорбленій: послѣдняя капля переполнила чашу горечи.
   Къ тому же, мать старалась ей доказывать, что негодяй для того только напечаталъ это объявленіе, чтобъ продолжать держать ее въ своихъ рукахъ, такъ-какъ до него могли дойти слухи, что она стала поправляться послѣ несчастія, и что есть люди, болѣе чѣмъ онъ достойные уваженія, которые восхищаются ею.
   Горько заплакала Джулія, сознавая, что не можетъ опровергнуть этихъ аргументовъ.
   А между тѣмъ мистеръ Гурдъ былъ такъ внимателенъ, такъ добръ! Когда онъ заговаривалъ съ Джуліей, и она отворачивала голову, то непремѣнно встрѣчала глаза мистриссъ Додъ, которые умоляли ее не отталкивать совершенно отъ себя молодого человѣка; и такимъ-то образомъ ее незамѣтно отвлекали отъ Альфреда и старались прицѣпить на шею новому жениху.
   Но это -- старая, престарая исторія. Судьба, какъ нарочно, всегда преслѣдуетъ нашу первую любовь. Второй любви никогда не встрѣчать такихъ страшныхъ преградъ. Такъ прошло нѣсколько недѣль и мистриссъ Арчбольдъ сказала совершенную истину, что мистеръ Гурдъ однажды сопровождалъ мать я дочь въ Дрейтон-Гаузъ, и даже по желанію Джуліи, а не матери, которая втайнѣ была этимъ очень недовольна.
   Черезъ нѣсколько времени, въ субботу, мистриссъ Додъ пріѣхала одна въ Дрейтон-Гаузъ въ назначенный часъ. Дэвидъ былъ смиренъ, какъ ягненокъ; но, по обыкновенію, не узнавалъ ее. Мистриссъ Арчбольдъ разсказала ей, что одинъ очень смирный и умный паціентъ чрезвычайно полюбилъ его, и что, кажется, его участіе производитъ очень благодѣтельное вліяніе на ея мужа.
   -- Могу ли я увидѣть его и поблагодарить? спросила мистриссъ Додъ.
   -- О! конечно, я схожу за нимъ, сказала мистриссъ Арчбольдъ.
   Она вскорѣ вернулась.
   -- Онъ ушелъ погулять съ главнымъ смотрителемъ: мы предоставляемъ ему столько свободы и развлеченія, сколько возможно, и надѣемся, что онъ скоро совсѣмъ выздоровѣетъ.
   -- Это очень пріятно и утѣшительно слышать, сказала мистриссъ Додъ.
   Скоро послѣ этого, она встала, разцаловалась съ мистриссъ Арчбольдъ, насильно надѣла на нее дорогую брошку, которую ей подарила, и вышла изъ комнаты, чтобъ уѣхать. Но у самыхъ воротъ, она вспомнила о своемъ зонтикѣ. Мистриссъ Арчбольдъ тотчасъ предложила сходить за нимъ, но мистриссъ Додъ не хотѣла и слышать объ этомъ; мистриссъ Арчбольдъ настаивала и кончила тѣмъ, что поставила на своемъ. Какъ только она вошла въ домъ, Франкъ Беверлей подбѣжалъ къ мистриссъ Додъ и очень услужливо сунулъ ей въ руки зонтикъ.
   -- О! благодарю васъ, сэръ! воскликнула она: -- потрудитесь сказать мистриссъ Арчбольдъ, что я достала уже зонтикъ.
   Съ этими словами она пошла далѣе, привратникъ отворилъ для нея ворота, и она уѣхала въ наемномъ кэбѣ. Прислонившись къ спинкѣ экипажа, она, по обыкновенію, погрузилась въ печальный мысли о томъ, что было прежде, и что стало теперь. Бѣдная женщина! Каждое посѣщеніе Дрейтон-Гауза растравляло ея сердечную рану. Но вотъ они подъѣхали къ заставѣ. Это заставило ее опомниться; она достала кошелекъ и заплатила пошлину. Тутъ она вдругъ замѣтила, что на ея зонтикѣ торчитъ что-то бѣлое. Она распустила зонтикъ и увидѣла исписанную бумагу, пришпиленную къ нему булавкой: она оторвала бумажку и съ большимъ любопытствомъ стала ее разсматривать. Бумага въ вершокъ длины и въ четверть ширины была свернута и связана бичевкою. Мистриссъ Додъ не могла видѣть, что было внутри, но прочла надпись, которая была сдѣлана твердою рукою и красными чернилами.
   Въ настоящую минуту, я не буду говорить, что содержалось въ этихъ простыхъ, но сильныхъ словахъ; скажу только, что они произвели невыразимое впечатлѣніе на благородный умъ и нѣжное сердце мистриссъ Додъ и вырвали изъ ея души невольный вопль состраданія, который говорилъ краснорѣчивѣе тысячи рѣчей: еще минута, и ей стало дурно, потому что она узнала, что эти слова были написаны не красными чернилами, но другимъ матеріаломъ, который могъ вызвать состраданіе всякаго нѣжнаго сердца. Она понюхала спирту, и, совершенно оправившись, громко воскликнула, послѣ минутной внутренней борьбы:
   -- Ахъ! бѣдный страдалецъ, я сдѣлаю это, сейчасъ же сдѣлаю.
   Но въ эту минуту экипажъ остановился у ея дома.
   Выходя изъ экипажа, мистриссъ Додъ спросила у извощика, можетъ ли онъ еще отвезти ее въ коммиссію по разбору дѣлъ объ умопомѣшательствѣ,
   -- Это въ Уайтголѣ, сэръ, прибавила она.
   -- Господи помилуй! Что это вы, сударыня; да моя лошадь не то, что въ Уайтголь, а и въ Уайтчапель отвезетъ васъ -- туда и назадъ.
   Успокоенная на этотъ счетъ, мистриссъ Додъ вошла къ себѣ только затѣмъ, чтобы передать нѣкоторыя приказанія служанкѣ; но проходя чрезъ корридоръ, она услышала голосъ своихъ дѣтей и стараго друга, доктора Самсона.
   "Мнѣ надо непремѣнно показать имъ эту бумагу", подумала она.
   И послѣ нѣкоторыхъ объясненіи съ Сарой на счетъ обѣда, она поспѣшно отправилась въ гостиную.
   Люди, подобные Самсону, имѣютъ много враговъ, но вмѣстѣ съ тѣмъ умѣютъ наживать самыхъ вѣрныхъ друзей, да и сами бываютъ самыми преданными друзьями. Раздражительный, сердитый, докторъ былъ очень привязанъ къ Додамъ и не оставлялъ ихъ въ минуту горя; и если они бывали иногда въ стѣсненныхъ обстоятельствахъ, то, конечно, это была не его вина; почти первое его слово при входѣ въ ихъ гостиную въ Лондонѣ было:
   -- Ну, теперь вамъ нужно подкрѣпленіе... Дайте мнѣ перо и чернила, и я прошу позволенія написать вамъ чеку на сотню фунтовъ.
   Мистриссъ Додъ вѣжливо поблагодарила его, но отказывалась принять; докторъ возразилъ съ неудовольствіемъ:
   -- Любезная мистриссъ Додъ, да какъ же можно жить въ Лондонѣ безъ денегъ?
   Въ слѣдующій разъ онъ повторилъ то же предложеніе и пожурилъ своего друга за гордость.
   -- Кто когда нибудь отказывается въ Лондонѣ отъ чеки; маленькой чеки, отъ такого стараго друга, какъ я? Ну, пожалуйста, не огорчайте меня, я согласенъ и на пятьдесятъ фунтовъ.
   -- Не откажите намъ въ вашей дружбѣ и почаще посѣщайте насъ, сказала мистриссъ Додъ:-- мы это цѣнимъ выше золота и ни за что не согласимся ограбить вашихъ дѣтей, пока у насъ есть столько же пальцевъ на рукахъ, какъ и у другихъ людей.
   Извѣстно уже, какого мнѣнія былъ докторъ Самсонъ о нѣкоторыхъ свѣтилахъ между лондонскими докторами; теперь онъ громилъ спеціалистовъ, занимающихся душевными болѣзнями, называя ихъ сумасшедшими, докторами. Онъ очень краснорѣчиво разсказывалъ Джуліи и Эдуарду цѣлый рядъ разнообразныхъ ужасовъ, которые онъ подмѣтилъ впродолженіе своей тридцатилѣтней практики; отъ общаго онъ перешелъ къ частному предмету, занимавшему его въ эту минуту: одна дама, старый его другъ, была заключена въ сумасшедшемъ домѣ и содержалась тамъ мѣсяцъ за мѣсяцемъ, только потому, что у нея были деньги и родственники, которые хотѣли присвоить эти деньги, и что разъ она дѣйствительно бредила ночью. Эта дама перекинула письмо черезъ ограду, написавъ на немъ адресъ доктора Самсона; какой-то прохожій поднялъ, письмо и отправилъ по почтѣ; Самсонъ, по прочтеніи его, отправился прямо въ коммиссію и просилъ позволенія видѣться съ нею; коммиссія отказала. "Вѣдь комитетъ всегда держитъ сторону сильнаго противъ слабаго", пояснилъ Самсонъ. Потомъ онъ подкупилъ садовника и назначилъ въ полночь свиданіе съ паціенткой. На это свиданіе онъ отправился съ шестью дюжими молодцами и силою увезъ ее изъ сумасшедшаго дома.
   -- Вотъ мой рецептъ противъ мнимаго сумасшествія, сказалъ онъ:-- конечно, это болѣе походитъ на похищеніе средневѣковымъ рыцаремъ влюбленной въ него монахини изъ монастыря, чѣмъ на спасеніе несчастной жертвы изъ рукъ сумасшедшихъ докторовъ. Мистриссъ Самсонъ, отъ которой я никогда ничего не скрываю, не одобрила этого моего поступка. Ей казалось, "лучше было идти просто въ коммиссію", но я ей отвѣчалъ: "милая моя, коммиссія -- такое животное, которое слишкомъ медленно ходитъ для Самсона и не можетъ съ успѣхомъ сопротивляться сумасшедшимъ докторамъ."
   Въ серединѣ этого-то разговора вошла мистриссъ Додъ съ бумагою въ рукѣ и, торопливо поздоровавшись съ Самсономъ, сказала сильно взволнованнымъ голосомъ:
   -- О, докторъ! О, мои милыя дѣти; сколько горя и страданій въ этомъ мірѣ! Я сейчасъ отправляюсь въ Уайтголь: взгляните только, что било пришпилено къ моему зонтику.
   И бумага начала переходить изъ рукъ въ руки; всѣ невольно поникли головой, прочитавъ строки, написанныя сверху. Джулія поблѣднѣла какъ полотно и была поражена ужасомъ; остальные были глубоко взволнованы и такъ потрясены, что никто не имѣлъ силъ произнести хотя бы какую нибудь общую фразу: такъ силенъ былъ вопль, вырвавшійся изъ сердца писавшаго. Вотъ эти строки:
   "Если вы вѣрите въ Христа, если вы имѣете душу человѣческую, сжальтесь надъ здоровымъ человѣкомъ, котораго обманомъ заключили въ домъ умалишенныхъ, и доставьте это письмо въ коммиссію для разбора дѣлъ объ умопомѣшательствѣ въ Уайтголѣ. Вѣроломнымъ обманомъ разлучили меня съ той, которую я люблю; всѣ мои письма перехватываются, теперь даже отняли бумагу и перья. Я пишу зубочисткой и своею кровью на поляхъ Times. О, боже! направь это письмо въ руки того, кто самъ страдалъ, кто можетъ сочувствовать страданію ближнихъ".
   Докторъ Самсонъ первый оправился.
   -- Ну, вотъ, заговорилъ онъ сквозь зубы:-- не говорилъ ли я? Этотъ человѣкъ совершенно здоровъ. Здравый разсудокъ такъ и видѣнъ въ каждой строчкѣ.
   -- Неужели, сказалъ Эдуардъ:-- выдумаете, что въ наше время...
   -- Любезный сэръ, человѣчество не измѣняется. Все, что мускулы человѣка могутъ сдѣлать при свѣтѣ, то умъ и совѣсть человѣка согласятся сдѣлать во тьмѣ.
   Джулія не промолвила ни слова.
   Мистриссъ Додъ тоже была расположена дѣйствовать, а не говорить. Она торопливо простилась съ ними и поспѣшила отправиться.
   Но прежде, чѣмъ она дошла до подъѣзда, вдругъ послышался за нею легкій шелестъ: Джулія летѣла вслѣдъ за нею, она пылала прежней энергіею, глаза сверкали прежнимъ блескомъ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, кричала она, дрожа отъ волненія: -- это письмо писано ко мнѣ: я разлучена съ тѣмъ, кого я люблю, и тоже вѣроломнымъ обманомъ, въ этомъ я увѣрена, и я страдала.-- О! вамъ никогда не узнать, сколько я выстрадала! Отдайте мнѣ письмо. О! умоляю васъ, умоляю, отдайте! Я сама отвезу его въ Уайтголь.
  

XLVI.

   О, еслибъ мы знали всегда, что мы дѣлаемъ и къ чему поведутъ наши дѣйствія!
   Двѣ дамы повезли въ Уайтголь бумагу, думая, что онѣ дѣлаютъ услугу неизвѣстному имъ человѣку изъ одного состраданія.
   Въ сущности онѣ оказывали покровительство человѣку, имъ слишкомъ хорошо извѣстному -- человѣку, котораго одна изъ нихъ называла негодяемъ, другая -- своимъ женихомъ. Ни та ни другая не узнала почерка Альфреда, ибо невозможно сохранить свой почеркъ, когда пишешь зубочисткой.
   Наконецъ онѣ достигли Уайтголя и ихъ провели прямо въ кабинетъ очень приличнаго съ виду господина, сидѣвшаго за столомъ и заваленнаго письмами. Онъ сдѣлалъ знакъ рукою и имъ подали стулья. Черезъ нѣсколько минутъ онъ положилъ перо и молча взглянулъ на нихъ, приготовляясь выслушать ихъ просьбу. Онѣ видѣли, что терять время нечего. Джулія быстро взглянула на мать и, подойдя къ столу, молча подала письмо Альфреда. Но взглядъ говорилъ красновѣчивѣе всякихъ словъ, и грозный господинъ, казалось, былъ пораженъ ея красотою.
   -- Это письмо, сказала мистриссъ Додъ:-- я нашла пришпиленнымъ къ моему зонтику въ дрейтонскомъ сумасшедшемъ домѣ,
   -- Неужели, произнесъ господинъ, и началъ читать съ равнодушнымъ видомъ наружную надпись. Но не успѣлъ онъ прочесть эти строки, какъ благородный румянецъ заигралъ на его щекахъ; онъ поспѣшно распечаталъ письмо, съ тревожнымъ волненіемъ прочелъ его и громко позвонилъ. Вошелъ писецъ и грозный господинъ, теперь совершенно смягченный чувствомъ самолюбія, написалъ что-то на лоскуткѣ бумажки и отдавая ему, прибавилъ:-- принесите мнѣ всю переписку по дѣлу этого барина.
   Онъ потомъ обратился къ мистриссъ Додъ и попросилъ ее разсказать, какъ она получила эту записку. Та передала все, что уже знаетъ читатель. Пока они разговаривали, принесли кипу бумагъ. Джентльменъ извинился, поспѣшно пробѣжалъ нѣсколько изъ нихъ и наконецъ торжественно произнесъ:
   -- Я увѣренъ, что этотъ человѣкъ совершенно здоровъ и никогда не былъ сумасшедшимъ. Благодаря вамъ, мы, кажется, успѣемъ открыть самое вопіющее преступленіе.
   -- Я надѣюсь, вы его выпустите, сэръ, сказала мистриссъ Додъ.
   -- Непремѣнно, если только я не ошибаюсь въ своемъ мнѣніи. Но я просижу здѣсь цѣлую ночь, не выйду отсюда до тѣхъ поръ, пока не изучу основательно этого дѣла, и потомъ я самъ же доложу о немъ коммиссіи.
   Джулія взглянула на мать и спросила:
   -- Можно ли узнать имя несчастнаго?
   -- Гм, отвѣчалъ чиновникъ: -- я не имѣю права сказать его имя безъ его согласія. Но онъ слишкомъ многимъ вамъ обязанъ я потому жаль будетъ, если онъ не узнаетъ, кого ему благодарить. Не будете ли вы такъ добры и не оставите ли вашъ адресъ? Будьте спокойны, я не употреблю во зло вашего довѣрія; если онъ окажется дѣйствительно сумасшедшимъ, то онъ никогда ничего не узнаетъ.
   Мистриссъ Додъ дала свой адресъ и отправилась съ Джуліею домой съ радостію въ сердцѣ, которой, слава-богу, не знаютъ эгоисты.
   Безсознательно онѣ нанесли своему врагу и врагу Альфреда тяжелый ударъ. Онѣ поднесли зажженный фитиль къ пороховой ниткѣ. Чиновникъ, на котораго онѣ напали, былъ совершенно инаго десятка, чѣмъ тѣ, съ которыми имѣлъ дѣло до сихъ поръ Альфредъ.

-----

   Между тѣмъ несчастный молодой человѣкъ переносилъ ежедневно, ежечасно самыя мелочныя, раздражающія пытки. Онъ хорошо понималъ цѣль всѣхъ этихъ мѣръ и потому старался переносить все какъ можно спокойнѣе; но теперь это было для него гораздо труднѣе, чѣмъ прежде: нервы у него были ужасно разстроены отъ постоянной безсонницы, которой онъ былъ обязанъ Доду, а сердце ныло отъ ревности.
   Мысль, что онъ сидитъ въ тюрьмѣ, а счастливый соперникъ все болѣе и болѣе овладѣваетъ сердцемъ Джуліи, не давала ему ни минуты покоя ни днемъ, ни ночью. Быть можетъ, изъ всѣхъ средствъ, сочиненныхъ человѣкомъ, чтобъ свести ближняго съ ума, это было самое дѣйствительное. Дѣйствительно, на него находили минуты, когда виски его до того стучали, что онъ забывалъ все, и когда убійство ему казалось -- справедливостью, самоубійство -- единственнымъ утѣшеніемъ, ибо кто могъ вынести вѣчное заключеніе въ этомъ аду. Мало по малу онъ сталъ удаляться отъ всѣхъ и съ отвращеніемъ отворачиваться отъ мелочныхъ непріятностей, переносимыхъ его товарищами по заключенію, о которыхъ онъ прежде такъ сожалѣлъ. Блѣдный, худой и мрачный ходилъ онъ по цѣлымъ часамъ нзадъ и впередъ по уединенному двору. Теперь даже и свѣжій человѣкъ не отличилъ бы его отъ остальныхъ сумасшедшихъ.
   Мистриссъ Арчбольдъ смотрѣла на него, однако, не съ-сожалѣніемъ, а съ какимъ-то горькимъ, мрачнымъ торжествомъ. И она шла къ своей цѣли неуклонно, не колеблясь, не сворачивая въ сторону.
   Между прочимъ, она очень хитро намекнула Руку, чтобы онъ вывелъ Альфреда изъ терпѣнія, и тѣмъ далъ бы ей законный случай подвергнуть такого популярнаго во всемъ заведеніи человѣка какъ Альфреда насильственному исправленію и различнымъ медицинскимъ средствамъ, то-есть подѣйствовать на его мозгъ физически. Рукъ съ большимъ удовольствіемъ взялся за это дѣло: вопервыхъ, онъ былъ безпрекословно преданъ мистриссъ Арчбольдъ; вовторыхъ, ненавидѣлъ Альфреда за то, что тотъ вступался за Беверлея.
   Въ субботу, Альфреда отправили гулять въ поле съ сторожами Рукомъ и Гейзомъ и съ собакою Вулканомъ. Онъ тотчасъ понялъ, въ чемъ дѣло, и въ первую минуту пришелъ-было въ отчаяніе и хотѣлъ все покончить разомъ, наложивъ на себя руку, по потомъ опомнился, поймалъ Беверлея и далъ ему письмо съ подробными инструкціями, какъ поступить.
   Несмотря однако на всѣ свои усилія, онъ воротился домой почти бѣшенымъ: такъ страшно работала въ немъ ревность, такъ ужасно грызла мысль, что Джулія въ нѣсколькихъ шагахъ отъ него и съ ней его соперникъ.
   Возвращаясь домой, онъ встрѣтилъ на дворѣ Беверлея и тотъ, по простотѣ своей души, бросился къ нему, съ радостнымъ крикомъ:
   -- Я отдалъ! Она взяла.
   -- Что отдалъ? Кому отдалъ? грозно заревѣлъ Рукъ.
   -- Не говори, Франкъ, воскликнулъ Альфредъ.
   -- Если ты не скажешь, я тебя убью, заревѣлъ Рукъ и, схвативъ его за шиворотъ, сталъ такъ страшно трясти, что несчастный юноша совершенно почернѣлъ.
   Терпѣніе Альфреда лопнуло; онъ заскрежеталъ зубами и изо всей силы ударилъ кулакомъ Рука въ лицо.
   Рукъ взвизгнулъ отъ боли и гнѣва и бросился на Альфреда, но тотъ нанесъ ему новый ударъ въ глазъ. Рукъ тотчасъ понялъ, съ кѣмъ имѣетъ дѣло, и ставъ въ оборонительное положеніе, ловко отпарировалъ два удара и самъ нанесъ страшный противнику въ бокъ. Альфредъ зашатался, но не упалъ, и воспользовавшись тѣмъ, что Рукъ слишкомъ погорячился, нанесъ ему ударъ въ другой глазъ. Но тутъ онъ потерялъ немного равновѣсіе. Рукъ накинулся на него и послѣ убійственной борьбы, своей тяжестью повалилъ его на землю и, грохнувшись самъ на него, едва не раздавилъ несчастнаго молодаго человѣка, совершенно обезсилившаго отъ нравственныхъ страданій и безсонницы. Въ ту же минуту на помощь Руку явился Гейзъ, и они живо сковали его, хотя не могли подвергнуть болѣе мучительной пытки, ибо къ нимъ подбѣжалъ Воробей и смотрѣлъ, чтобъ все было сдѣлано законнымъ порядкомъ.
   -- Желѣзо-то съ вами справится, сэръ, сказалъ онъ съ улыбкой:-- но успокойтесь, вы молодцомъ деретесь, и я бы подержалъ за васъ пари противъ кого угодно.
   Вскорѣ по всему дому разнеслась вѣсть, что Альфредъ сбѣсился и его переведутъ въ общую палату опасныхъ сумасшедшихъ.
   Когда это извѣстіе дошло до него, Альфредъ понялъ, но, увы, уже поздно, что его поймали въ западню. Что было ему теперь дѣлать? Онъ снова вспомнилъ изреченіе Платона и пришелъ къ тому заключенію, что корыстолюбіе доктора Вульфа есть зло, отъ котораго онъ болѣе всего страдаетъ. Докторъ Вульфъ изведетъ его совершенно за деньги, согласенъ все сдѣлать за деньги, такъ надо попробовать и предложить ему болѣе денегъ за освобожденіе -- вотъ и все. Онъ тотчасъ попросилъ у доктора аудіенціи и прямо спросилъ его -- какъ велика та сумма, которую онъ получилъ, чтобъ держать здороваго человѣка въ сумасшедшемъ домѣ.
   -- Очень мала, сравнительно со всѣми хлопотами, которыхъ вы намъ стоите, мистеръ Гарди, сухо отвѣчалъ докторъ Вульфъ.
   -- Въ такомъ случаѣ, хоть однажды на свѣтѣ честность дастъ лучшую плату, чѣмъ подлость. Я совершенно здоровъ, и вы это знаете; я человѣкъ честный, слову своему никогда не измѣню, вы это также знаете, очень хорошо знаете. Выпустите меня, и я вамъ дамъ 1,000 ф.
   Глаза доктора Вульфа засверкали.
   -- Я вамъ дамъ какую хотите бумагу и какое угодно обезпеченіе. Деньги же получите черезъ недѣлю по моемъ освобожденіи.
   Докторъ Вульфъ отвѣчалъ, что онъ сдѣлаетъ это съ большимъ удовольствіемъ, если только совѣсть ему позволитъ.
   Альфредъ покраснѣлъ при этой іезуитской выходкѣ и не зналъ, что сказать.
   -- По правдѣ сказать, я вижу въ васъ большую перемѣну, продолжалъ докторъ:-- если я не ошибаюсь и вы дѣйствительно выздоравливаете, то я васъ выпущу и безъ тысячи фунтовъ.
   Альфредъ посмотрѣлъ на него съ изумленіемъ. Неужели онъ ошибся въ своемъ мнѣпіи?
   -- Но знаете, что я вамъ скажу, прибавилъ докторъ Вульфъ:-- у меня есть двѣ отличныя картины Рафаэля и Корреджіо.
   -- И онѣ стоютъ дороже тысячи фунтовъ, поспѣшно произнесъ Альфредъ, понявъ, на что бьетъ хитрый докторъ.
   -- Конечно, но съ васъ я бы взялъ и тысячу.
   -- Дайте мнѣ свободу, и вмѣсто тысячи фунтовъ, вы получите тысячу гиней.
   -- Мы объ этомъ еще поговоримъ. И съ этими словами они разстались.
   Докторъ Вульфъ въ ту же минуту отправился за совѣтомъ къ мистриссъ Арчбольдъ.
   -- Это невозможно, воскликнула она:-- этотъ торгъ будетъ уничтоженъ судомъ и васъ обезчестятъ и разорятъ.
   -- А тысяча фунтовъ! жалобно произнесъ бѣдный докторъ.
   -- О, онъ мнѣ предлагалъ болѣе этого, сказала мистриссъ Арчбольдъ.
   -- Неужели? Что же онъ вамъ предлагалъ?
   -- Помните вы, когда я ходила съ нимъ однажды гулять, чтобъ избѣгнуть мистриссъ Додъ! Неужели вы не замѣтили, что я болѣе съ нимъ никогда не гуляла?
   -- Какъ же, но я, право, не знаю, почему.
   -- Обѣщайте мнѣ, что это останется между нами.
   Докторъ далъ слово, и мистриссъ Арчбольдъ разсказала, какъ-бы противъ своей воли, что Альфредъ во время прогулки воспользовался тѣмъ, что она имѣла неосторожность пойти съ нимъ одна и признался ей въ любви.
   -- Онъ предлагалъ мнѣ не тысячу фунтовъ, прибавила она:-- но все свое состояніе, свою руку, сердце, умолялъ меня бѣжать съ нимъ изъ этого проклятаго дома. Это его собственныя слова.
   Замѣтивъ, что доктора перекосило отъ ревности, хитрая женщина продолжала подробно описывать сцену страстнаго признанія въ любви, происшедшую между нею и Альфредомъ; только она измѣнила роли. По ея словамъ, Альфредъ пылалъ къ ней страстью, а она, сконфуженная, удивленная, старалась всячески его образумить. Она окончила свой разсказъ тяжелымъ вздохомъ.
   -- Онъ теперь, вѣроятно, бѣдный, меня ненавидитъ, прибавила она.
   -- Вы раскаиваетесь, что отказали ему? спросилъ съ безпокойствомъ докторъ Вульфъ.
   -- Ни мало, мой другъ, но, конечно, я очень хорошо понимаю, что рѣдкая женщина въ мои годы и въ моемъ положеніи отказалась бы отъ такого предложенія. Но что же дѣлать! не всѣ женщины способны слушаться совѣтовъ благоразумія. И она бросила нѣжный взглядъ на доктора.
   Долго еще они говорили, и кончилось тѣмъ, что онъ предоставилъ Альфреда совершенно въ ея распоряженіе. Поэтому не успѣлъ онъ уѣхать въ другое свое заведеніе, отстоявшее на шесть миль, какъ Рукъ и Гейзъ повели Альфреда въ отдаленный флигель, соединенный съ главнымъ домомъ только крытымъ корридоромъ. Когда они приближались къ нему, Альфреда поразилъ странный шумъ; онъ становился все явственнѣе и слышнѣе, и, наконецъ, онъ могъ ясно отличить дикій хохотъ, ревъ, плачъ. Онъ дрогнулъ и остановился; не будь на немъ колодокъ, онъ бы вступилъ въ отчаянную борьбу съ сторожами, и скорѣе умеръ бы на мѣстѣ, чѣмъ переступилъ роковой порогъ. Теперь онъ сталъ просить, умолять сторожей не вести его далѣе, но они только злобно разсмѣялись, и втолкнули его въ большую общую комнату, гдѣ содержались опасные сумасшедшіе, бѣшеные. До сихъ поръ онъ никогда ихъ не видалъ, и только зналъ по наслышкѣ, что есть такіе въ домѣ. Теперь же онъ былъ ими окруженъ со всѣхъ сторонъ. Лежа на грязной, вонючей постелѣ, онъ не могъ сомкнуть глазъ во всю ночь. Вокругъ него раздавался самый ужасный, нечеловѣческій гамъ. Тутъ слышался и ревъ дикихъ звѣрей, и пѣніе, и стоны, и плачъ. Сосѣдъ его справа, разсуждалъ вслухъ о религіозныхъ вопросахъ, о вѣрѣ и добрыхъ дѣлахъ, и кончалъ свои доводы самыми ужасными проклятіями; сосѣдъ слѣва, то пѣлъ, то кричалъ: "Каинъ убійца! Каинъ убійца!" то, наконецъ, ревѣлъ волкомъ. И это продолжалось не нѣсколько минутъ, не часъ, а всю ночь напролетъ, ибо лишь только на минуту все стихнетъ, какъ вдругъ кто нибудь разразится ругательствами, и снова всѣ подымутъ адскій шумъ. Изъ внѣшняго міра не доносилось до нихъ никакихъ звуковъ, только время отъ времени, съ убійственной аккуратностью подходилъ къ дверямъ какой-то смирный сумасшедшій, которому позволяли ходить по корридору, и громко кричалъ въ замочную скважину: "Все -- ничего, и ничего -- все!"
   Оглохнувъ отъ этого страшнаго шума и гама, одурѣвъ отъ ядовитаго запаха, разливаемаго въ воздухѣ бѣшеными людьми, Альфредъ бѣгалъ взадъ и впередъ въ своемъ отдѣленіи, затыкая уши, и сильно боясь рехнуться не на шутку. Когда прошла эта роковая ночь и стало свѣтать, онъ вскочилъ на кровать, и посмотрѣлъ въ окно. Видъ зелени и неба нѣсколько успокоилъ его, но нервы были такъ сильно разстроены, что онъ едва не расплакался. Утромъ, къ его великому удивленію, его вывели изъ флигеля, позволили взять ванну, и допустили завтракать съ прежними товарищами. Это, вѣроятно, было сдѣлано, чтобъ убѣдиться, какое дѣйствіе имѣла на него ночная пытка. Послѣ завтрака, онъ легъ на скамейку, и тотчасъ заснулъ отъ усталости и изнуренія.
   Мистриссъ Арчбольдъ узнала, что онъ спитъ, и поспѣшила поглядѣть на него вблизи. Онъ былъ очень блѣденъ, но спалъ спокойно. Она долго стояла надъ нимъ, и выраженіе его соннаго лица било такъ гордо, непреклонно, что она чувствовала себя обезоруженной. Но это не помѣшало ей распорядиться, чтобъ шпіоны слѣдили за нимъ какъ можно пристальнѣе.
   Проснувшись, онъ почувствовалъ себя совершенно инымъ человѣкомъ: такъ подкрѣпилъ его сонъ. Подлѣ него стоялъ Беверлей и повидимому ждалъ его пробужденія.
   -- Они больше васъ не запрутъ съ бѣшеными, сказалъ онъ сквозь слезы: -- сегодня уже васъ здѣсь не будетъ.
   -- Эй, Франкъ, гдѣ мои сапоги, скотина? крикнулъ Рукъ изъ окна.
   -- Сейчасъ, сэръ, отвѣчалъ Беверлей.
   Черезъ нѣсколько минутъ, къ Альфреду явился Воробей и шепнулъ ему на ухо:
   -- Все устроено. Гарретъ согласился, и у него есть ключъ отъ задней калитки. Но вы должны воротиться въ вашу старую комнату, иначе ничего не подѣлаешь.
   -- Да какъ же это сдѣлать, Воробей? спросилъ Альфредъ: -- а съ бѣшеными я, право, не могу оставаться. Еще такихъ двѣ ночки, и я совершенно рехнусь.
   -- Да очень просто: надо поддѣлаться къ чорту -- вонъ онъ идетъ. Съ этими словами Воробей отошелъ, какъ бы ни въ чемъ ни бывало; Альфредъ послушался его, и вставъ съ лавки, очень смиренно произнесъ:
   -- Мистриссъ Арчбольдъ.
   -- Сэръ, гордо отвѣчала она, какъ бы удивившись его смѣлости.
   -- У меня есть къ вамъ просьба, сударыня. Будете ли вы такъ добры, чтобъ приказать перевести меня въ мою прежнюю комнату?
   -- Такъ вы убѣдились, что я имѣю таки силу?
   -- Я такъ слабъ, безпомощенъ, а вы такъ могущественны, что можете быть великодушными.
   -- Я надъ вами имѣю не болѣе власти, чѣмъ вы надо мною.
   -- Ахъ, еслибъ это было такъ на дѣлѣ!
   -- Я вамъ докажу. У кого ключъ отъ вашей комнаты? Гейзъ! Она свиснула, велѣла его позвать и отдала ему свои приказанія при Альфредѣ. Онъ горячо поблагодарилъ ее.
   Она улыбнулась и ушла, съ намѣреніемъ перемѣнить свою тактику: показавъ ему всю свою силу, она думала начать теперь дѣйствовать мирнымъ путемъ, и тѣмъ возбудить въ его сердцѣ живѣйшее чувство благодарности.
   Прійдя въ свою комнату, она какъ-то нечаянно взглянула въ окно, и увидѣла, что Воробей разсуждалъ о чемъ-то съ Альфредомъ. Ей это не понравилось: вѣроятно, они придумывали вмѣстѣ что нибудь недоброе, и потому она тутъ же рѣшила прогнать Воробья; но пока распорядилась только, чтобъ за нимъ хорошенько слѣдили.
   Но въ этотъ самый день, она отправлялась на вечернику къ какимъ-то знакомымъ, и служители, узнавъ объ этомъ, заранѣе пригласили на чай всѣхъ служанокъ, въ большую пріемную первоклассныхъ паціентовъ. Удобнѣе этого случая трудно было найти, и Воробей рѣшился воспользоваться имъ.
   Въ сумеркахъ, онъ нашелъ минуту, когда Альфредъ былъ одинъ, и сунувъ ему ключъ отъ калитки, сказалъ, чтобъ онъ уговорилъ Томсона лечь пораньше спать, а самъ бы не раздѣвался и былъ бы готовъ слѣдовать за ними.
   -- Мы уже угостили Гейза, прибавилъ онъ:-- и лишь только она уѣдетъ, мы его совсѣмъ напоимъ, и достанемъ ключъ отъ вашей комнаты. Въ это время всѣ будутъ кутить въ пріемной, и вы совершенно легко улизнете.
   -- Милый Воробей! воскликнулъ Альфредъ: -- ты переполнилъ мое сердце радостью; но какъ мы поступимъ съ Вулканомъ?
   -- О, объ этомъ не безпокойтесь; Гарретъ его запретъ, а я покуда достану ключъ.
   -- Охъ, Воробей, это такъ хорошо, что мнѣ не вѣрится, на яву-ли это. Какъ? я черезъ нѣсколько часовъ буду свободенъ?
   Какими страшно длинными казались ему эти часы! Наконецъ, пробило восемь; онъ уговорилъ Дэвида идти спать. Гейзъ проводилъ ихъ и отперъ имъ дверь; несмотря на то, что былъ пьянъ, онъ ли на шагъ не отступилъ отъ строгой рутины и потребовалъ, чтобъ они положили за дверь свои платья. Альфредъ связалъ свои вещи въ узелъ, и выбросилъ за дверь. Гейзъ очень сомнительно на него покосился, но, чтобъ удостовѣриться, что было въ этомъ узлѣ, надо было нагнуться, а онъ едва держался на ногахъ; потому, покачавъ головой, онъ удалился, ворча себѣ что-то подъ носъ.
   Въ концѣ корридора, онъ повстрѣчался съ мистриссъ Арчбольдъ. Она была совершенно одѣта, и держала въ рукахъ свѣчку. Увидѣвъ Гейза пьянаго, она сказала ему нѣсколько словъ, которыя почти совершенно его протрезвили, и потомъ поспѣшно уѣхала.
   Почти въ ту же минуту всѣхъ первоклассныхъ паціентовъ отправили спать, а сторожа, служители и сидѣлки собрались въ большой пріемной и подняли такой шумъ и гамъ, что никто въ домѣ долго не могъ заснуть. Они пѣли, кричали, пили, однимъ словомъ, кутили напропалую. Одинъ Гейзъ угрюмо сидѣлъ въ уголку; Воробей и Гарретъ, наконецъ, сжалились надъ нимъ, подсѣли къ нему и стали вмѣстѣ пить; это продолжалось до тѣхъ поръ, что имъ пришлось вынести его на рукахъ. Въ корридорѣ они обшарили всѣ его карманы, но, къ величайшему удивленію и ужасу, не нашли ключа отъ комнаты Альфреда.
   Дѣло въ томъ, что мистриссъ Арчбольдъ, встрѣтивъ его въ корридорѣ, выхватила у него ключъ и спрятала въ свой карманъ.
   Я, право, не могу сказать, дѣйствительно ли она знала или подозрѣвала что-нибудь, но во всякомъ случаѣ она была въ какомъ-то безпокойномъ, подозрительномъ настроеніи, и потому, увидѣвъ Гейза совершено пьянымъ, не понадѣялась на него и взяла ключъ съ собою.
   Воробей и Гарретъ ничего не знали объ этомъ, и думали, что ключа, вѣрно у Рука. Они подсѣли къ нему и стали также и его опаивать; въ то время какъ они намѣревались подсыпать ему усыпительнаго порошка въ стаканъ, вдругъ раздался страшный звона, у парадныхъ дверей, послышались стукъ, шума, и крики. Мужчины вскочили на ноги, дико озираясь; женщины подняли крикъ, ибо до ихъ ушей долетѣло страшное слово -- слово, наводящее ужасъ на всѣхъ, тѣмъ болѣе на нихъ.
   Всю эту суматоху произвелъ человѣкъ, на котораго такъ мало обращали вниманія въ домѣ.
   Дѣло въ томъ, что мистеръ Фрэнсисъ Беверлей наконецъ придумалъ, какъ освободить своего друга и благодѣтеля. Видя, что никого нѣтъ и никто ему не помѣшаетъ, онъ забрался на чердакъ въ комнаты прислуги, сложилъ тамъ всѣ матрасы, простыни, занавѣски и проч. въ семь правильныхъ кучъ и зажегъ. Вполнѣ увѣренный, что это -- лучшій способъ вырвать своего друга изъ Дрейтон-Гауза, онъ преспокойно сошелъ внизъ и началъ чистить сапоги.
   Погода была очень тихая, почти безъ вѣтра, но морозъ былъ довольно сильный. Вскорѣ огненные языки показались изъ оконъ чердака и домъ преспокойно начиналъ горѣть сверху, пока внизу раздавались крики пьяныхъ, топанье танцующихъ... Но, къ-счастью, сосѣди, увидѣвъ пламя, бросились къ воротамъ и принялись стучать, звонить, кричать; "пожаръ пожаръ!" пока имъ не отперъ испуганный привратникъ. Потомъ они бросились къ дверямъ и подняли страшный шумъ. Рукъ выскочилъ къ нимъ и былъ встрѣченъ однимъ общимъ крикомъ: "Пожаръ! пожаръ!"
   -- Пожаръ? Гдѣ? воскликнулъ онъ.
   -- Гдѣ? Да вы горите!
   Онъ выбѣжалъ на дворъ, взглянулъ на пламя, охватившее весь чердакъ, на густыя облака дыма, застилавшія небо, и дикимъ голосомъ заревѣлъ:
   -- Запирайте ворота! Бѣгите за полиціею! Пожаръ! пожаръ!
   Съ этими словами онъ бросился въ домъ, приказалъ сторожамъ отпирать всѣ комнаты, а самъ побѣжалъ на чердакъ посмотрѣть: нельзя ли чѣмъ еще помочь. Но, увы! уже было поздно; блѣдный, полный отчаянія, сбѣжалъ онъ въ третій этажъ, гдѣ жили слуги и изъ паціентовъ только Дэвидъ и Альфредъ. Крикнувъ внизъ, чтобъ послали Гейза открыть No 75-й, онъ самъ спустился во второй этажъ и отперъ всѣ двери, громко крича: "Господа, вставайте. Внизу васъ ждетъ ужинъ". Онъ боялся произнесть страшное слово "пожаръ", но взволнованный голосъ совершенно выдавалъ его. Другіе сторожа послѣдовали его примѣру; всѣ двери были отперты и вскорѣ смирные сумасшедшіе поняли, въ чемъ дѣло, наскоро одѣлись и, сбѣжавъ внизъ, столпились въ кучу на дворѣ, дрожа отъ ужаса. Зрѣлище, дѣйствительно, было страшное. Огонь, охвативъ весь верхній этажъ, съ дикимъ ревомъ пролагалъ себѣ дорогу внизъ, освѣщая весь домъ и дворъ багровымъ свѣтомъ. Въ воздухѣ раздавались вопли, крики, стоны. Наконецъ бросились въ отдѣленіе бѣшеныхъ; сковывать ихъ не было времени и ихъ выгнали на дворъ не связавъ даже, въ надеждѣ, что ужасное зрѣлище подѣйствуетъ на нихъ лучше всякаго желѣза. Дикіе, почти нечеловѣческіе образы наполнили въ одну минуту сѣни; съ длинными, развѣвающимися волосами и блестящими какъ уголь глазами, они громко хохотали, прыгали, плясали, богохульствовали. Толпа съ отвращеніемъ бѣжала отъ нихъ, и хорошо сдѣлала: почти въ то же мгновеніе потолокъ поддался и горящія головни усѣяли мраморный полъ. Но несчастные какъ бы не замѣчали этого; они продолжали свою адскую пляску. Служители бросились къ нимъ и силою стали ихъ выгонять на дворъ. Всѣ повиновались, только одинъ ревѣлъ и дрался какъ демонъ. Посреди этой роковой борьбы вдругъ раздался ужасающій стукъ въ третьемъ этажѣ.
   -- Что это? воскликнулъ Гукъ.
   -- Это мистеръ Гарди стучится, крикнулъ въ отвѣтъ Воробей: -- вы его не выпустили.
   -- Я велѣлъ уже давно Гейзу отпереть дверь.
   -- Но у Гейза нѣтъ ключа. Онъ у васъ.
   -- Нѣтъ. Я вамъ говорю, онъ у Гейза.
   -- Нѣтъ, нѣтъ! Убійцы! Караулъ! Они сгорятъ! Бѣгите за мистриссъ Арчбольдъ! Топоръ! молотокъ! Ломать дверь! скорѣе! ради-бога! скорѣе! О, Рукъ! Рукъ!
   -- Да у Гейза ключъ, говорятъ вамъ, заревѣлъ Рукъ, блѣдный какъ полотно.
   Гарретъ притащилъ откуда-то молотокъ, и съ Уэльсомъ бросился наверхъ. Но едва достигли они третьяго этажа, какъ дымъ ослѣпилъ имъ глаза, горячія головни градомъ сыпались на ихъ голову, далѣе идти было невозможно. Гарретъ такъ задыхался, что упалъ почти безъ чувствъ у подножія лѣстницы, а Уэльсъ, выскочивъ на дворъ, жалобно кричалъ, указывая наверхъ.... Въ эту самую минуту, въ третьемъ этажѣ, чья-то рука разбила оконное стекло, и трясла раму изо всей силы.
   Тысячи лицъ снизу устремили свои взоры на эту несчастную руку. Толпа съ крикомъ сожалѣнія и ужаса ждала, что будетъ. Вдругъ всѣ взоры обратились въ одну сторону: какой-то смѣльчакъ шелъ на помощь несчастному. Попытка эта была отчаянная, но въ толпѣ стояла одна женщина, сердце которой обливалось кровью, и которая всю свою надежду основывала на этой бѣшеной попыткѣ.
   Въ то самое время, когда открылся пожаръ въ Дрейтон-Гаузѣ, мистриссъ Додъ находилась неподалеку отъ него. Она спѣшила домой, ожидая сына къ чаю. Эдуардъ въ этотъ вечеръ долженъ былъ навсегда покинуть пожарную службу; онъ былъ, совершенно разочарованъ: онъ пошелъ въ пожарные, чтобъ спасать жизнь ближнихъ, а оказалось, что они только спасаютъ имущество, а есть совершенно особая бригада для спасенія погибающихъ въ огнѣ (fire-escape brigade). Онъ принялся сначала за дѣло съ жаромъ и изобрѣлъ, особый тройной крюкъ, который закидывался въ окно на длинной веревкѣ, и цѣплялся даже за голую стѣну. Но ему никогда не удалось примѣнить своей выдумки къ дѣлу; зато онъ, имѣлъ, удовольствіе видѣть, какъ однажды пожарная машина, на которой онъ ѣхалъ, изуродовала бѣдную женщину, переходившую черезъ улицу. Все это непріятно поражало Эдуарда, и къ тому же матери ужасно не нравился его мундиръ.
   Итакъ, онъ рѣшился выйти въ отставку, и долженъ былъ черезъ четверть часа снять навсегда проклятый мундиръ. Онъ теперь ходилъ взадъ и впередъ по улицѣ передъ пожарнымъ депо, покуривая свою трубку. Вдругъ подскакалъ верховой, крича изо всей силы -- пожаръ!
   -- Гдѣ? спросилъ Эдуардъ;
   -- Сумасшедшій домъ, Дрейтон-Гаузъ!
   Черезъ нѣсколько минутъ, пожарные скакали во всю прыть по улицѣ, оглашая воздухъ криками: "пожаръ! пожаръ!"
   Между тѣмъ мистриссъ Додъ, возвращаясь домой, услышала о пожарѣ, и обернувшись, увидѣла зарево.
   -- Боже мой! воскликнула она: -- да это, должно быть, близь Дрейтон-Гауза. Сердце ея облилось кровью, и она быстро повернула назадъ, чтобъ удостовѣриться, что горѣлъ не Дрейтон-Гаузъ. Къ тому же ей теперь спѣшить домой было не для чего: Эдуардъ, конечно, отправился въ послѣдній разъ на пожаръ. Она медленно пошла назадъ, разспрашивая прохожихъ о пожарѣ -- по никто не могъ ей сказать ничего положительнаго. Вскорѣ ея обогнали пожарные, и на одной изъ машинъ, между молодцами въ мѣдныхъ каскахъ, она узнала Эдуарда. Лицо его пылало, глаза горѣли, онъ припрыгивалъ на своемъ мѣстѣ, словно сожалѣя, что ѣдутъ такъ тихо. Мать и сынъ переглянулись, и послѣдній съ отчаяніемъ указалъ рукой на огонь. Она тотчасъ поняла но его лицу, по жесту, что онъ летитъ не на обыкновенный пожаръ, что случилось что нибудь ужасное. Она затряслась всѣмъ тѣломъ, и не могла сдѣлать болѣе ни шага. Но за этой минутной слабостью, послѣдовалъ припадокъ горячечной дѣятельности; она забыла свои сорокъ-два года, и полетѣла туда, куда звало ее сердце. Къ несчастію, она явилась слишкомъ поздно: толпа была такъ велика, что она не могла протолкаться впередъ, и должна была остановиться передъ воротами. Не успѣла она перевести духъ и устремить свои глаза со страхомъ и надеждою на роковое зрѣлище, какъ толпа окружила ее со всѣхъ сторонъ. Всѣ лица были устремлены на огонь, и ея страхъ, ея опасенія теперь раздѣлялись тысячами. Она, наравнѣ со всѣми, видѣла, какъ чья-то рука разбила окно въ третьемъ этажѣ, наравнѣ со всѣми млѣла отъ ужаса о несчастномъ, которому грозила вѣрная смерть. Но, что это? Въ толпѣ, запрудившей дворъ, раздался громкій крикъ надежды; народъ, стоявшій снаружи, притаилъ дыханіе.
   Вотъ надъ внѣшней оградой показалась блестящая каска. Смѣльчакъ пожарный взбирался, какъ кошка, по высокому дереву, отстоявшему недалеко отъ дома. Толпа встрѣтила его громкими одобрительными криками. Лицо его было обращено къ дому, вокругъ тѣла обмотана веревка. Онъ лѣзъ все выше и выше, наконецъ, остановился, достигнувъ большаго сучка, на какихъ нибудь двѣнадцати футахъ выше окна третьяго этажа, и въ такомъ же почти разстояніи отъ него. Толпа снова потрясала воздухъ оглушительными криками, Но мистриссъ Додъ, совершенно обезумѣвъ отъ страха, принялась громко умолять, чтобъ смѣльчака не возбуждали еще болѣе одобрительными возгласами.
   -- Это мой сынъ! кричала она съ отчаяніемъ:-- мой глупый, отважный сынъ! Эдуардъ! Эдуардъ! Слѣзь скорѣе! слѣзь, ради своей матери!
   -- Бѣдпая! бѣдная! воскликнула стоявшая вблизи женщина: -- это ея сынъ.
   -- Дайте, я васъ подыму, сударыня, вамъ лучше будетъ видно, сказалъ одинъ изъ присутствующихъ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ. Я не могу на него смотрѣть. Я буду молиться за него. О, добрые люди, молитесь за насъ! Она закрыла лицо руками и, дрожа всѣмъ тѣломъ, начала молиться и плакать. Въ нѣсколькихъ саженяхъ позади ея стояла другая женщина, тоже пораженная ужасомъ. Она пришла позже мистриссъ Додъ, но ея волненіе было еще сильнѣе: та боялась только возможнаго несчастія; а мистриссъ Арчбольдъ знала навѣрное, кто былъ въ роковомъ окнѣ.
   Зрѣлище ежеминутно становилось все ужаснѣе; огонь, пронизавъ крышу, возносился къ небу громадными огненными языками. Эдуардъ, какъ мы сказали, достигнувъ сука на извѣстной вышинѣ, остановился, и привязавъ веревку къ дереву, опуталъ другой конецъ вокругъ своего тѣла, раскачался и прыгнулъ.
   Толпа затаила дыханіе, но, къ всеобщему ужасу, онъ не попалъ въ окно, и откачнулся назадъ.
   Изъ тысячи грудей вырвался крикъ отчаянія. Но Эдуардъ никогда и не надѣялся попасть прямо въ окно, и потому нимало не унывалъ; откачнувшись назадъ и достигнувъ дерева, онъ далъ такой толчокъ ногой, что его снова отнесло къ окну, но уже нѣсколько ближе; этотъ маневръ онъ повторилъ нѣсколько разъ, постепенно отпуская веревку все болѣе и болѣе. Полеты становились все быстрѣе и быстрѣе, съ каждымъ разомъ онъ подлеталъ ближе къ окошку, на нѣсколько вершковъ. Сердца тысячи зрителей такъ сильно бились, такъ пылали сочувствіемъ къ смѣлому юношѣ, что, слѣдя за колебаніями его тѣла, они махали головами взадъ и впередъ.
   А люди, для спасенія которыхъ смѣльчакъ дѣлалъ такіе удивительные подвиги храбрости, знали ли они о своемъ отчаянномъ положеніи? Живы ли они были?
   Съ часъ тому назадъ, Альфредъ сидѣлъ на постели, сіяя надеждой. Онъ ждалъ каждую минуту, что вотъ-вотъ щелкнетъ ключъ въ замочной скважинѣ, и дверь отворится. Онъ былъ совершенно готовъ.
   Но освободитель его не являлся: вѣроятно, какое нибудь непредвидѣнное затрудненіе задержало его. Но вотъ въ домѣ послышалось странное движеніе. Быстрые шаги раздавались по лѣстницѣ, то наверхъ, то внизъ. Запахло дымомъ и дерево, возвышавшееся недалеко отъ окошка, освѣтилось багровымъ свѣтомъ. Въ первую минуту онъ обрадовался, ибо питалъ ненависть къ этому дому, но вскорѣ съ ужасомъ созналъ свое отчаянное положеніе. Онъ бросился къ дверямъ, и сталъ колотить въ нихъ изо всей силы. Напрасно. Крики: "пожаръ! пожаръ!" раздавались внизу; пламя ревѣло и клокотало надъ его головою. Онъ забѣгалъ по комнатѣ какъ бѣшеный звѣрь, бросился къ окну, прыгнулъ, схватился за переплетъ рамы, рванулъ, дерево поддалось, и онъ съ такой силой грохнулся о полъ, что едва не лишился чувствъ. Пламя ревѣло, гудѣло, словно бушующее море, и Дэвидъ, необращавшій до сихъ поръ на окружающее никакого вниманія, принялъ это за бурю, и началъ громкимъ голосомъ отдавать необходимыя команды. "Молчи! молчи!" -- тщетно умолялъ Альфредъ. Вотъ съ трескомъ грохнулась на полъ балка, весь потолокъ затрясся, какъ бы готовясь черезъ минуту прикрыть ихъ навсегда. Дэвидъ, думая, что корабль ударился о землю, снова заревѣлъ новыя приказанія. Но Альфредъ, схвативъ его за плеча и поставивъ рядомъ съ собою на колѣни, сталъ громко молиться.
   И пока онъ молился, смерть и жизнь боролись за обладаніе этими несчастными. Въ замочную скважину врывался клубами удушливый дымъ, вѣрный предвозвѣстникъ пламени; а снаружи на стѣнѣ отражалась какая-то страшная гигантская тѣнь, то подымаясь, то опускаясь. Альфредъ не зналъ, не понималъ, что это могло быть, но слабая надежда возродилась въ его сердцѣ, и онъ сталъ молиться такъ усердно, такъ громко, что толпа снаружи съ ужасомъ внимала звукамъ, долетавшимъ до ней изъ этого роковаго окна.
   Дымъ все становился горячѣе и удушливѣе, глаза слѣплялись, дыханіе сперлось; гигантская тѣнь продолжала колыхаться на стѣнѣ; горящія головни летѣли но всѣ стороны, стѣны дрожали, пламя проникало всюду, скрываемое густыми облаками дыму. Альфредъ бросилъ всякую надежду на спасеніе, и приготовился умереть. Но вотъ съ страшнымъ трескомъ стекла разлетѣлись во всѣ стороны, и въ комнату влетѣлъ пожарный въ каскѣ, съ веревкой въ рукѣ. Восторженныя ура долетали снизу. "Бѣгите! спасайтесь!" заревѣлъ онъ, и однимъ взмахомъ руки поднялъ ихъ на ноги. Всѣ три лица почти стукнулись и при багровомъ мерцаніи пламена Эдуардъ узналъ отца и негодяя Альфреда. "А! О!" вотъ все, что они могли произнесть. Даже эта поразительная встрѣча стушевалась совершенно передъ роковымъ ужасомъ близкой, неминуемой смерти. Эдуардъ привязалъ свою веревку къ кровати, вскочилъ на окно, бросилъ другой конецъ внизъ къ пожарнымъ и черезъ секунду притянулъ веревочную лѣстницу. Прикрѣпивъ ее и не выпуская изъ рукъ свою веревку, онъ крикнулъ: "Спасайтесь! Спасайтесь!" Но бѣдный Давидъ не хотѣлъ тронуться съ мѣста, говоря, что никогда не оставитъ корабля; Альфредъ увѣрилъ его, что капитанъ приказалъ спасаться, и онъ, принявъ Эдуарда за капитана, отдалъ ему честь и сталъ спускаться по лѣстницѣ; Альфредъ слѣдовалъ за нимъ.
   Въ ту самую минуту, какъ они повисли на воздухѣ, мистриссъ Додъ, едва живая отъ страха, взглянула наверхъ и узнала Дэвида.
   Какъ описать разнородныя чувства, овладѣвшія ею? Тутъ былъ и страхъ, и радость, и благодарность, и гордость.
   Но ея мученія еще нескоро должны были кончиться. Эдуардъ, чтобъ не очень обременить лѣстницу, полѣзъ по натянутой теперь веревкѣ къ дереву. Съ ужасомъ глядѣла несчастная женщина то на мужа, то на сына. Толпа ревѣла, кричала отъ радости, но она снова закрыла лицо руками. Наконецъ, страшный крикъ "ура" и неумолкаемыя привѣтствія наполнили ея сердце радостью. Они были спасены. Но тутъ въ глазахъ у ней помутилось, голова пошла кругомъ и она лишилась чувствъ, поддерживаемая отъ паденія толпою.
   Внутри ограды толпа раздѣлилась: одни бросились къ несчастнымъ, спасеннымъ отъ вѣрной смерти, другіе къ герою-пожарному. Альфреда и Дэвида окружили со всѣхъ сторонъ, такъ что они едва держались на ногахъ. Всякій хотѣлъ поздравить ихъ, пожать имъ руку.
   -- Тише, друзья мои, не разлучайте насъ, воскликнулъ Альфредъ.
   -- Это сторожъ, сказалъ кто-то въ толпѣ.
   -- Да, я сторожъ; мнѣ надо вывести его потихоньку отсюда. Это зрѣлище можетъ очень сильно на него подѣйствовать. Помогите мнѣ, друзья, достичь калитки.
   -- Дѣло! Дѣло! воскликнула толпа и бросилась съ ними къ задней калиткѣ. Рукъ, стоявшій неподалеку, увидѣвъ въ чемъ дѣло, началъ неистово пробиваться къ Альфреду. Но, къ его величайшему удивленію, Альфредъ отперъ калитку и, пройдя съ Дэвидомъ, оставилъ ее настежъ открытою.
   -- Держите его! Это -- сумасшедшій! заревѣлъ Рукъ и рванулся къ калиткѣ, но въ ту же минуту ее запрудила толпа, стоявшая до сихъ поръ внѣ огради. Пользуясь смятеніемъ, Альфредъ потащилъ Дэвида къ ближнему строенію, и прислонивъ его къ стѣнѣ, велѣлъ стоять тихо, самъ же пустился бѣжать по полю.
   Къ величайшему его ужасу, Дэвидъ послѣдовалъ за нимъ и вскорѣ его нагналъ.
   -- Бѣги, мичманъ, я чувствую море недалеко, кричалъ онъ весело.
   -- Такъ бѣжимъ вмѣстѣ, воскликнулъ Альфредъ, обезумѣвъ отъ волненія, и они пустились бѣжать изо всей силы, перепрыгивая черезъ канавы, царапая себѣ лицо въ кровь колючками кустарниковъ. За ними стояло зарево пожара, высоко наверху небо блестѣло багровыми отблесками, свѣжій вѣтеръ навѣвалъ прохладу.
   Легко дышалось Альфреду; онъ смѣялся, хохоталъ, пѣлъ, прыгалъ, дикая радость свѣтилась въ его глазахъ. Дэвидъ ржалъ какъ кровная лошадь, направляя путь прямо къ морю. Такъ бѣжали они всю ночь, не зная, куда и зачѣмъ. Они знали одно -- что были свободны.
  

XLVII.

   Въ толпѣ, стоявшей передъ оградой, разнесся слухъ, что задняя калитка открыта; тотчасъ сотни любопытныхъ бросились туда. Лишь только сдѣлалось посвободнѣе, нѣсколько сострадательныхъ людей подняли на руки мистриссъ Додъ и снесли ее, совершенно безчувственную, почти мертвую, въ сосѣдній домъ. Но мистриссъ Арчбольдъ уже лежала тамъ въ страшной истерикѣ. Мистриссъ Додъ, очнувшись, увидѣла несчастную, и тотчасъ забывъ о себѣ, поспѣшила къ ней на помощь. Когда та открыла глаза, она шепнула ей, что бояться нечего, оба слава-богу спасены. Мистриссъ Арчбольдъ поняла, что она подъ обоими разумѣла Дэвида и Альфреда, а не Эдуарда, и тотчасъ успокоилась.
   -- Вы видѣли? Вы узнали ихъ изъ такой дали? едва могла она проговорить.
   -- Узнада? воскликнула мистриссъ Додъ:-- да, одинъ -- мой мужъ, а другой -- мой сынъ. Да, сударыня, продолжала она:-- молодой пожарный, спасшій жизнь моему мужу -- мой сынъ, мой Эдуардъ, мой герой. Я -- счастливая жена, счастливая мать, могу гордиться сыномъ. Слезы радости заглушили ея слова. Мистриссъ Арчбольдъ также расплакалась, и это такъ успокоило ее, что она снова вошла въ свою роль и объявила мистриссъ Додъ, что Эдуардъ искалъ ее, и не найдя, побѣжалъ домой, потому лучше бы ей, не теряя ни минуты, уѣхать, а то онъ будетъ безпокоиться.
   -- А мой бѣдный мужъ? сказала мистриссъ Додъ.
   -- Онъ въ безопасности; я видѣла, что съ нимъ былъ сторожъ.
   -- А, такъ это былъ сторожъ, котораго спасъ мой сынъ вмѣстѣ съ отцомъ?
   -- Да, отвѣчала мистриссъ Арчбольдъ, едва сдерживая тяжелый вздохъ.
   Она обѣщала позаботиться о Дэвидѣ, и мистриссъ Додъ, хотя и очень неохотно, отправилась домой.
   Къ ея большому удивленію, Эдуардъ еще не возвращался, а Джулія ждала ихъ въ сильномъ волненіи. Она бросилась на шею матери, покрыла ее поцалуями и смотрѣла ей прямо въ глаза, стараясь прочесть въ нихъ, что случилось.
   -- О! дитя мое! воскликнула мистриссъ Додъ: -- какая страшная ночь! И она опустилась въ изнеможеніи въ кресла, протянувъ руки къ Джуліи; та бросилась къ ней въ объятія, и въ такомъ положеніи мистриссъ Додъ, перебиваемая безпрестанными возгласами Джуліи, разсказала роковую повѣсть этой ночи. Не успѣла она еще кончить, какъ на лѣстницѣ послышались тяжелые мужскіе шаги; онѣ обѣ притихли, и вскорѣ въ комнату вошелъ пожарный, весь мокрый и черный отъ сажи. Джулія бросилась къ нему на шею, и разцаловала его въ обѣ щеки, всхлипывая.
   -- О, дорогой, безцѣнный Эдуардъ! Поцалуй меня, поцалуй! Ты герой! Ты христіанинъ, ты спасаешь жизнь, а не... но тутъ мистриссъ Додъ насильственно прекратила ея краснорѣчіе, объявивъ, что онъ ея сынъ, а не Джуліанъ. Та тотчасъ схватила его за руку и бросилась вмѣстѣ съ нимъ на колѣни у погъ матери. Она взяла его за голову, долго смотрѣла на это милое, дорогое лицо и потомъ съ жаромъ и гордостью прижала къ своей груди, громко благодаря Бога, что у ней такой сынъ. Потомъ онѣ обѣ такъ зацаловали его, что голова у бѣднаго пошла кругомъ. Но вдругъ мистриссъ Додъ замѣтила въ лицѣ его что-то странное.
   -- Что съ тобой? воскликнула она съ безпокойствомъ.
   -- Спать хочется, мама, отвѣчалъ онъ, опустивъ голову.
   -- Еще бы, милый, воскликнула Джулія:-- погоди на одну минуту, я все устрою. И она полетѣла въ его комнату, прибавила углю въ каминъ и посмотрѣла, все ли для него готово.
   -- Эдуардъ, я вижу, что-нибудь неладно, сказала мистриссъ Додъ, воспользовавшись уходомъ дочери.
   -- Да, отвѣчалъ онъ:-- но я боялся, что вы меня побраните, если я скажу при ней.
   -- Тебя бранить? Никогда. Тише, она идетъ, Я приду къ тебѣ въ комнату.
   Вскорѣ они разошлись спать, и минутъ черезъ десять мистриссъ Додъ тихонько постучалась въ дверь сына. Она нашла его безъ сюртука, въ одной рубашкѣ; онъ сидѣлъ у камина и курилъ сигару. При входѣ матери онъ хотѣлъ бросить ее, по мистриссъ Додъ сказала, едва удерживаясь, чтобъ не закашлять:
   -- Нѣтъ, кури, если это тебѣ пріятно.
   -- Ну, мама, ужь въ какую мы трясину зашли, я думаю, никто такой и не видывалъ. Въ первую минуту обезумѣвъ отъ волненія и огня, я ничего не понималъ, но съ тѣхъ поръ успѣлъ одуматься. Когда я колыхался на воздухѣ, вдругъ вижу въ толпѣ свою мать, слышу ея крикъ: "Слѣзай, Эдуардъ, слѣзай!" Я сдѣлалъ послѣднее усиліе, влетѣлъ въ окно и кого же вижу -- отца, и негодяя Альфреда.
   Мистриссъ Додъ всплеснула руками отъ изумленія.
   -- Я поклялся не оставить косточки въ немъ живой, и исполнилъ свою клятву -- спасъ ему жизнь.
   Мистриссъ Додъ застонала.
   -- Я это подозрѣвала, промолвила она:-- я почти узнала его ловкую фигуру. Но нѣтъ, ты ошибаешься: мистриссъ Арчбольдъ мнѣ сказала, что это былъ сторожъ.
   -- Она солгала. Это былъ не сторожъ, а сумасшедшій, и этотъ сумасшедшій, бѣглый -- Альфредъ Гарди, женихъ нашей Джуліи.
   Наступило молчаніе. Эдуардъ курилъ, мистриссъ Додъ отшатнулась на спинку креселъ въ совершенномъ изнеможеніи, какъ бы сраженная этой вѣстью.
   -- Что же намъ теперь дѣлать? промолвилъ, наконецъ, Эдуардъ:-- сказать Джуліи или нѣтъ? Вотъ въ чемъ вопросъ.
   -- Низачто! воскликнула мистриссъ Додъ:-- неужели ты хочешь, чтобъ ея жизнь навѣки поблекла, какъ моя.
   Потомъ она объяснила очень подробно, что если извѣстіе объ этомъ дойдетъ до Джуліи, то любовь къ Альфреду въ ней проснется съ новою силою, она откажетъ мистеру Гурду и никогда не выйдетъ замужъ.
   -- Я не вижу конца ея несчастіямъ, если она только узнаетъ о горькой участи своего Альфреда, прибавила мистриссъ Додъ, тяжело вздыхая,-- Она мужественна, отважна до глупости. Ее не испугаетъ сумасшедшій домъ; она будетъ постоянно ходить къ нему и тѣмъ только поддерживать свою любовь. Нѣтъ, нѣтъ. Пускай я буду вдова отъ живаго мужа, если на то воля божья; я видывала счастье въ своей жизни. Но дитя мое не поблекнетъ изъ любви къ кому бы то ни было. Я этого не допущу, не позволю.
   -- Ну, вамъ лучше знать, сказалъ Эдуарды -- всегда выходитъ что ни будь не такъ, когда я васъ не послушаю. Но, повѣрьте, скрывать -- также дѣло нехорошее. Прежде въ нашемъ домѣ не звали, что такое тайна.
   -- Эдуардъ, начала мистриссъ Додъ, послѣ минутнаго раздумья:-- лучше всего отдать ее замужъ за мистера Гурда, не терпя ни минуты. Онъ сдѣлалъ предложеніе, и я уже говорила съ Джуліею.
   -- Неужели? Ну, и что же она сказала?
   -- Она отвѣчала, что желаетъ никогда не выходить замужъ, и предпочитаетъ остаться со мною. Я начала ее уговаривать, и она кончила тѣмъ, что если уже выходить непремѣнно замужъ, то она, конечно, теперь ни за кого не пойдетъ, кромѣ пастора. Тогда я сказала, что, по моему мнѣнію, она будетъ счастлива съ мистеромъ Гурдомъ, а мнѣ была бы величайшая радость, еслибъ она вышла за него.
   -- Ну, мама, а она что?
   -- Она взглянула на меня съ такою любовью, съ такимъ упрекомъ, отчаяніемъ и вмѣстѣ смиреніемъ передъ судьбой, что я до сихъ поръ не могу забыть этого взгляда. И потомъ она молча залилась слезами.
   И мистриссъ Додъ сама расплакалась.
   -- Не плачьте, мама! воскликнулъ Эдуардъ:-- теперь все слезы и слезы, а было время, когда мы ихъ и не видывали въ нашемъ домѣ.
   И онъ торопливо принялся за сигару, чтобъ скрыть свое волненіе.
   -- А т... теперь дня не... не проходитъ безъ нихъ, всхлипывала мистриссъ Додъ:-- но ты, ты никогда мнѣ не стоилъ ни слезинки.
   -- Погодите, мое время придетъ. Мама, послушайтесь меня, не тревожьтесь такъ. Дайте всему идти своимъ чередомъ. Зачѣмъ торопиться выдавать ее замужъ за мистера Гурда или кого тамъ другаго? Послушайте, я буду молчать, если вы этого желаете, но только съ условіемъ, что вы будете сидѣть у моря и ждать погоды.

-----

   На другое утро, за завтракомъ, принесли записку отъ мистриссъ Арчбольдъ. Она объявляла, что Дэвидъ бѣжалъ изъ Дрейтон-Гауза вмѣстѣ съ другимъ опаснымъ сумасшедшимъ.
   Мистриссъ Додъ приняла этотъ новый ударъ съ смиреніемъ, близкимъ къ отчаянію. Она молча встала изъ-за стола, отправилась къ себѣ въ комнату, одѣлась и черезъ минуту уже ѣхала съ Эдуардомъ въ Дрейтон-Гаузъ. Половину только зданія удалось спасти, остальное все сгорѣло. На дворѣ ихъ встрѣтила мистриссъ Арчбольдъ. Она была очень встревожена и прямо объявила, что двое сторожей посланы въ погоню и напечатано во всѣхъ газетахъ о бѣгствѣ двухъ сумасшедшихъ.
   -- Ахъ, сударыня! воскликнула мистриссъ Додъ:-- я боюсь, чтобъ другой-то не завелъ куда Дэвида, не убился бы съ нимъ вмѣстѣ.
   Мистриссъ Арчбольдъ старалась ее успокоить, говоря, что этотъ сумасшедшій былъ почти совершенно здоровъ и имѣлъ только одинъ пунктъ сумасшествія. Вообще же это былъ отличный, разсудительный человѣкъ и очень привязанный къ мистеру Доду; они были всегда неразлучны.
   Мистриссъ Додъ ущипнула за руку Эдуарда, чтобъ тотъ молчалъ и спросила съ кажущимся равнодушіемъ:
   -- Такъ это онъ былъ съ коимъ мужемъ во вчерашней опасности?
   -- Да, отвѣчала она, не подозрѣвая, что красивый молодой человѣкъ, щегольски одѣтый, могъ быть вчерашнимъ пожарнымъ.
   Она спохватилась, однако уже было поздно,
   -- Какъ, а вы сказали вчера моей матери, что это былъ сторожъ? произнесъ поспѣшно Эдуардъ.
   -- Неужели! воскликнула мистриссъ Арчбольдъ, какъ бы удивившись:-- вѣроятно, я такъ думала въ ту минуту; но, къ несчастью, это была ошибка.
   Мистриссъ Додъ ничего не отвѣчала и, послѣ минутнаго размышленія, поспѣшно простилась съ мистриссъ Арчбольдъ и прямо поѣхала къ нашему старому знакомому, мистеру Грину.
   Онъ теперь уже не находился на казенной службѣ, а практиковалъ частнымъ образомъ. Его не было дома, но его ожидали каждую минуту. Мистриссъ Додъ усѣлась въ его конторѣ. Когда онъ явился, она разсказала ему, въ чемъ дѣло; они тотчасъ поняли другъ друга и черезъ нѣсколько минутъ мистеръ Гринъ уже скакалъ въ Дрейтон-Гаузъ, а мистриссъ Додъ въ магазинъ Кроссъ и К° просить отпуска. Ей сначала очень учтиво отказали; но когда она объявила, что въ такомъ случаѣ вовсе отказывается работать, съ ней поспѣшили согласиться. Она возвратилась домой съ Эдуардомъ и уже нашла тамъ мистера Грина. Онъ прослѣдилъ путь бѣглецовъ по сломаннымъ изгородямъ и слѣдамъ на краяхъ канавъ до большой юго-восточной дороги.
   -- Это -- дуврская дорога! воскликнула мистриссъ Додъ, въ внезапномъ вдохновеніи:-- мой мужъ направился къ морю.
   -- Это очень вѣроятно. Онъ вѣдь морякъ, замѣтилъ мистеръ Гринъ:-- право, счастье имѣть дѣло съ такой барыней, которая сама васъ наводитъ на слѣдъ. Вы знаете что нибудь о другомъ бѣглецѣ, сударыня?
   Мистриссъ Додъ вздрогнула: она не ожидала этого, въ сущности, очень обыкновеннаго вопроса.
   -- Да, къ несчастью, отвѣчала она.
   Глаза Грина засверкали; онъ поспѣшно вынулъ. свою записную кинику и спросилъ: -- Ну, а онъ куда всего вѣроятнѣе побѣжитъ?
   Мистриссъ Додъ снова вздрогнула и уклончиво отвѣчала:
   -- Онъ теперь съ Дэвидомъ, и потому, я надѣюсь, и онъ отправится вмѣстѣ съ мнмъ къ морю.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, возразилъ Гринъ:-- на это надѣяться нельзя. Почемъ мы знаемъ, кто кого поведетъ? Вы сдѣлайте одолженіе, забудьте на минуту о мистерѣ Додѣ. Положимъ No 2-й убѣжалъ одинъ; куда онъ пойдетъ всего вѣроятнѣе?
   Мистриссъ Додъ насупила брови, задумалась и наконецъ шопотомъ произнесла, какъ, бы страшась своихъ словъ:
   -- Ко мнѣ въ домъ.
   Гринъ тотчасъ записалъ это въ свою книжку. Онъ не обратилъ вниманія на смущеніе мистриссъ Додъ: для него было важно полученное свѣдѣніе, да и самая комбинація его невольно заинтересовала.
   -- Въ такомъ случаѣ, сударыня, сказалъ онъ:-- я поставлю надежнаго человѣка сторожить вашъ домъ, а самъ съ своимъ помощникомъ пущусь по дорогѣ въ Дувръ. Я ничего не сдѣлалъ въ прошлый разъ, что имѣлъ честь вамъ служить; позвольте теперь постараться. Тома Грина два раза сряду не побьютъ.
   -- Я поѣду съ вами, мистеръ Гринъ.
   -- Очень намъ обязанъ за честь; но какъ вы поѣдете въ тележкѣ со мной и моимъ помощникомъ?
   Мистриссъ Додъ объявила, что это ей ни почемъ, и было рѣшено, что черезъ полчаса Гринъ заѣдетъ за нею. Эдуардъ предложилъ также ѣхать съ ними, но она сказала, что ему нужно остаться дома и беречь сестру отъ негодяя Альфреда.
   -- Послушай, Эдуардъ, прибавила она, видя изумленіе сына: -- Альфредъ не такъ, какъ твой отецъ: онъ не потерялъ памяти. Теперь ясно, онъ печаталъ объявленіе. И потомъ, зачѣмъ бы ему такъ привязаться къ твоему, отцу, еслибъ онъ ничего не сознавалъ? Нѣтъ, онъ знаетъ, что это отецъ Джуліи. Ты видишь, онъ все еще любитъ Джулію.
   -- Какая у васъ голова, мама, сказалъ онъ очень серьёзно: -- я бы этого никогда не сообразилъ, хотя оно совершенно ясно, когда вы растолковали.
   -- Да, все теперь ясно. Наша Джулія -- невѣста сумасшедшаго, онъ любитъ ее и, я боюсь, она его любитъ. Намъ грозитъ новое несчастіе. Я чувствую, какой-то страшный камень давитъ мое сердце. Что будетъ съ нами? Этотъ несчастный можетъ теперь завести куда нибудь твоего отца и погубить его, и можетъ также броситься на твою сестру и убить ее или мистера Гурда, если онъ застанетъ его у насъ. Что будетъ? Что будетъ? Я боюсь всего!
   -- Я постараюсь укараулить сестру, утѣшалъ ее Эдуарда,:-- я останусь дома и ни на шагъ не отпущу ее отъ себя.
   Нѣсколько успокоенная этими словами, она пошла одѣваться. Въ назначенное время явился Гринъ; она вручила ему пятьдесятъ фунтовъ на путевыя издержки и они отправились. Въ тележку или одноколку Грина была запряжена здоровая, крѣпкая лошадь и она съ мѣста повезла такой крупной, ровной рысью, что мистриссъ Додъ начала надѣяться перехватить бѣглецовъ.
   Гринъ, къ большому ея удивленію, долго ѣхалъ не разспрашивая ничего; но онъ ей объяснилъ, что бѣглецы, конечно, не останавливались ночью и потому ушли гораздо дальше.
   Въ Дартфордѣ они напали впервые на слѣдъ и проскакали прямо въ Рочестеръ; тамъ Гринъ остановился ночевать, и оставивъ мистриссъ Додъ въ гостиницѣ, самъ отправился разузнавать по всему городу. Прежде всего онъ обратился къ полисменамъ, описалъ наружность бѣглецовъ и прибавилъ уже по собственному соображенію, что они были забрызганы грязью.
   Но полисмены никого подобнаго не видали. Потомъ онъ отправился въ предмѣстье города, обращенное къ лондонской дорогѣ, и переспросилъ всѣхъ булочниковъ и хлѣбниковъ. Дѣйствительно, послѣ долгихъ поисковъ, нашелся одинъ хлѣбникъ, который продалъ въ тотъ день рано утромъ двухфунтовый хлѣбъ двумъ незнакомымъ людямъ безъ шляпъ, грязнымъ, запачканнымъ.
   -- Я полагалъ, что они бѣжали изъ тюрьмы, прибавилъ онъ: -- но мнѣ какое до этого дѣло -- они заплатили мнѣ за мой хлѣбъ и путь имъ дороженька.
   Услыхавъ, что они вошли въ городъ безъ шляпъ, Гринъ тотчасъ бросился въ ближайшую лавку готоваго платья. Лавочникъ оказался большимъ болтуномъ и съ радостью разсказалъ, что у него въ то утро два незнакомца купили двѣ шляпы и полное матросское одѣяніе.,
   -- Я полагаю, что это были джентльмены; но старикъ никакъ не хотѣлъ ничего другаго, и потому молодой, наконецъ, согласился. Я взялъ въ промѣнъ его старое платье.
   Гринъ тотчасъ предложилъ фунтъ за это платье. Лавочникъ запросилъ два, но уступилъ за тридцать шиллинговъ.
   Покончивъ это дѣло, Гринъ обѣщалъ полисменамъ хорошую награду, если они найдутъ въ городѣ молодаго человѣка, очень прилично одѣтаго, съ старымъ матросомъ; самъ же отправился въ маленькую гостиницу и залегъ спать.
   На другое утро, съ восходомъ солнца, онъ пошелъ къ мистриссъ Додъ съ платьемъ Дэвида и передалъ все, что узналъ. Она съ перваго взгляда признала одежду и покрыла ее поцалуями, горько плача. Но она вскорѣ оправилась и протянула ему руку.
   -- Какой вы ловкій человѣкъ! воскликнула она.-- Я вполнѣ на васъ надѣюсь, сэръ.
   -- Благодарствуйте, сударыня, ни удвоиваете мое усердіе, отвѣчалъ Гринъ:--я готовъ идти въ огонь и воду для такой барыни, какъ вы, которая отлично платитъ и не жалѣетъ добраго слова. Ну, сударыня, извольте позавтракать и въ путь. Полиція увѣрена, что они ушли изъ города, а судя по тому, что они прошли въ одну ночь, они -- важные ходоки.
   Черезъ нѣсколько минутъ они снова ѣхали, дѣлая по тринадцати миль въ часъ.

-----

   Между тѣмъ Альфредъ и Дэвидъ шли все далѣе и далѣе, уже не боясь теперь погони. Наканунѣ ночью, пока было темно, Альфредъ летѣлъ какъ бы на облакахъ, упиваясь до опьяненія блаженствомъ свободы; но лишь только разсвѣло, онъ началъ безпокоиться, чтобъ ихъ не остановили. Безъ шляпъ, всѣ въ грязи, они не могли не обратить на себя вниманіи полиціи.
   Потому, войдя въ Рочестеръ, онъ сталъ искать лавку готоваго платья, и по счастью напалъ на говоруна-лааочника, который безъ всякаго затрудненія продалъ ему все, что нужно. Успокоившись на этотъ счетъ, онъ отправился въ гостиницу "Медвѣдь", взялъ отдѣльный нумеръ, и тщательно заперевъ изнутри дверь, проспалъ съ Дэвидомъ до одинадцати часовъ. Въ полдень они уже снова шагали по большой дорогѣ. День былъ свѣтлый, хотя и холодный; Альфредъ съ наслажденіемъ дышалъ чистымъ воздухомъ; онъ чувствовалъ себя снова человѣкомъ. Внѣ себя отъ блаженства, побуждаемый сознаніемъ свободы и юношескихъ силъ, онъ началъ строить планы, одинъ прекраснѣе другаго. Онъ рѣшился предать суду отца и докторовъ, принести ихъ въ жертву на алтарь справедливости и такимъ образомъ очистить себя отъ позорной клеветы, а между тѣмъ самому вылечить Дэвида и представить его совершенно здоровымъ женѣ и дѣтямъ.
   Онъ любилъ этого безпомощнаго товарища своего заключенія, опасности и бѣгства; онъ любилъ его ради Джуліи и ради его самаго. Молодость и гордость нашептывали ему: "Ты знаешь о сумасшествіи гораздо болѣе, чѣмъ всѣ доктора; ты видѣлъ сумасшедшихъ ближе и изучилъ ихъ основательнѣе." Ему вошла въ голову мысль, что стремленіе Дэвида къ морю было однимъ изъ тѣхъ инстинктивныхъ предчувствій, которыя иногда указываютъ больному на вѣрнѣйшее средство къ выздоровленію. Кромѣ того, онъ зналъ, что по законамъ можно насильственно захватывать бѣглыхъ сумасшедшихъ, безъ новаго приказа родственниковъ или свидѣтельства докторовъ, впродолженіе двухъ недѣль, слѣдовательно, раньше этого срока ему нельзя было показаться въ Лондонъ. Сообразивъ все это обстоятельно, онъ рѣшился провести это время въ какомъ нибудь маленькомъ приморскомъ городкѣ и тамъ цѣлые дни проводить съ Дэвидомъ на морѣ, въ лодкѣ. Онъ надѣялся, что попавъ на родную воду, Дэвидъ станетъ припоминать прошлое и, вмѣстѣ съ памятью, мало по малу къ нему возвратится и разсудокъ. Дѣйствительно, какая-то непреодолимая сила влекла его къ морю; онъ только объ этомъ и бредилъ, выходя изъ себя при всякой задержкѣ. Даже обѣдъ онъ считалъ ненужной помѣхой. Альфредъ поддѣлывался очень ловко къ его настроенію и такимъ образомъ они достигли вечеромъ Кантербюри, гдѣ и переночевали.
   На другое утро, Альфредъ проснулся въ девять часовъ; Дэвидъ уже шагалъ по комнатѣ въ сильномъ волненіи.
   -- Ну, товарищъ! воскликнулъ Альфредъ: -- скоро мы будемъ и на морѣ. Онъ поспѣшно одѣлся и въ десять часовъ они снова пустились въ путь.
   Но уже погоня настигала ихъ: одноколка съ мистриссъ Додъ и Гриномъ слѣдовала за ними въ какихъ нибудь тридцати миляхъ. Опытный сыщикъ разспрашивалъ о бѣглецахъ на всѣхъ перекресткахъ, у всѣхъ проѣзжихъ; сначала онъ ничего не могъ добиться, но потомъ слѣдъ ихъ становился все яснѣе и яснѣе, наконецъ, въ Кантербюри они почти ихъ перехватили. Покормивъ лошадь на скорую руку, Гринъ пустилъ ее во всю прыть и такъ близко нагналъ бѣглецовъ, что, когда они входили въ Фолькстонъ, онъ былъ не болѣе, какъ въ пяти миляхъ отъ города.
   Войдя въ лучшую гостиницу и заказавъ бифштексъ, Альфредъ пошелъ погулять съ Дэвидомъ на берегъ моря.
   -- Послѣ обѣда, сказалъ онъ:-- мы возьмемъ лодку и покатаемся. Вонъ стоитъ славная лодка.
   Дэвидъ съ восторгомъ вдыхалъ въ себя морской воздухъ; глаза у него блестѣли и онъ радостно воскликнулъ:
   -- Отлично, товарищъ, вѣтеръ восточный!
   Это замѣчаніе, несмотря на то, что оно было очень обыкновенное, обрадовало Альфреда своею практичностью и усилило въ немъ увѣренность, что недаромъ судьба поручила ему этого человѣка. Онъ вылечитъ своего отца, ибо отецъ Джуліи былъ его отцомъ, у него теперь другаго не было.
   -- Прекрасно! весело воскликнулъ онъ:-- мы скоро поѣдемъ на лодкѣ, но прежде надо поѣсть.
   Дэвидъ ничего не отвѣчалъ, и нехотя послѣдовать за нимъ.
   Бифштексъ уже стоялъ на столѣ и Альфредъ, усадивъ Дода, побѣжалъ наверхъ умыть руки. Возвратившись назадъ минуты черезъ двѣ, онъ уже не нашелъ въ комнатѣ Дэвида.
   -- Гдѣ онъ? спросилъ Альфредъ слугу, торчащаго за стуломъ.
   -- Господинъ вышелъ куда-то, отвѣчалъ слуга.
   -- А ты и позволилъ ему, дуракъ! Куда онъ пошелъ?
   -- Я не знаю, съ сердцемъ отвѣчалъ слуга: -- я не полицейскій. У насъ только останавливаются хорошіе господа, ихъ не надо караулить.
   Альфредъ бросился на улицу и обѣгалъ весь городъ, спрашивая у всѣхъ встрѣчныхъ, невидали ли они высокаго барина въ матросской курткѣ. Никто не могъ ему дать удовлетворительнаго отвѣта, такъ-какъ на улицахъ шлялось очень много матросовъ. Холодный потъ выступилъ у него на лбу и онъ, какъ угорѣлый, бѣгалъ взадъ и впередъ.
   Но все напрасно -- Дэвида не было нигдѣ; о немъ и слѣдъ простылъ. Наконецъ, Альфреду пришла въ голову мысль, что онъ говорилъ сначала Дэвиду, что они идутъ въ Дувръ, и только потомъ выбралъ болѣе уединенный городокъ. Онъ тотчасъ же нанялъ лошадь и поскакалъ въ Дувръ. Пріѣхавъ прямо на молъ, онъ отдалъ свою лошадь подержать и побѣжалъ разузнавать о Дэвидѣ. Всѣ поиски попрежнему осталась безъ результата, только одинъ полисменъ объявилъ ему, что, кажется, онъ не одинъ ищетъ этого барина.
   -- Нѣтъ, виноватъ, прибавилъ онъ поспѣшно:-- тѣ ищутъ двухъ, джентльмена и матроса. Ужь не вы ли этотъ джентльменъ?
   Кровь застыла въ жилахъ Альфреда. "Преслѣдуютъ и такъ жестоко", подумалъ онъ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, пробормоталъ онъ:-- я вѣрно посланъ по тому же самому дѣлу. Потомъ онъ прибавилъ, выучившись хитрости въ сумасшедшихъ домахъ:-- пойдемте, выпьемъ грогу и вы мнѣ все разскажете.
   Полисменъ согласился и за стаканомъ грога разсказалъ всѣ примѣты мистриссъ Додъ и ея спутниковъ.
   Но не всякій умѣетъ хорошо подмѣчать черты людей и вѣрно передавать свои впечатлѣнія. Потому изъ грубаго, краткаго описанія, сдѣланнаго полисменомъ, Альфредъ узналъ въ мистриссъ Додъ, Гринѣ и его помощникѣ, кого бы вы думали? Мистриссъ Арчбольдъ, доктора Вульфа и его злѣйшаго врага, Рука. Конечно, онъ самъ добавилъ многими чертами ихъ портреты, ибо онъ могъ вполнѣ ожидать подобной погони. Ему и въ голову не входило, чтобъ это могла быть мистриссъ Додъ, и что гнались только за Дэвидомъ, а не за нимъ. Онъ не зналъ, что ему теперь дѣлать, на что рѣшиться. Но такъ-какъ его преслѣдователи были въ Дуврѣ и навѣрно нашли бы Дэвида, еслибъ онъ былъ тамъ, Альфредъ воспользовался ихъ розысками и поспѣшно возвратился въ Фолькстонъ. У перваго перекрестка онъ навелъ справку и узналъ, что за часъ передъ нимъ проѣхала въ Фолькстопъ одноколка съ одной барыней и двумя мужчинами.
   -- Чортъ бы васъ взялъ, пробормоталъ сквозь зубы Альфредъ: -- впрочемъ, работайте за меня и въ Фолькстонѣ, а я все-таки найду его и перехитрю васъ.
   Онъ повернулъ лошадь и поѣхалъ по берегу на западъ, вполнѣ убѣжденный, что Дэвидъ никогда не убѣжитъ въ материкъ, а конечно былъ гдѣ нибудь на морѣ. Отъѣхавъ миль восемь отъ города, онъ увидѣлъ впереди, въ недальнемъ разстояніи, одноколку. Но она подвигалась очень тихо и въ ней сидѣлъ только одинъ человѣкъ. Впрочемъ, догнавъ ее, Альфредъ замѣтилъ въ ней женскій вуаль.
   Онъ тотчасъ сообразилъ, что это, вѣроятно, и былъ экипажъ его враговъ; но какимъ образомъ въ него попалъ незнакомый ему человѣкъ? Не боясь, однако, одного противника, онъ рѣшился разузнать обстоятельно все дѣло.
   Пока онъ раздумывалъ, съ чего начать, одноколка остановилась на высокомъ холмѣ и сидѣвшій въ ней господинъ устремилъ свой взоръ на море.
   Дѣйствительно, зрѣлище было великолѣпное. Море съ этой высоты казалось необозримымъ океаномъ и синія воды его играли и искрились отъ легкой зыби.
   -- Великолѣпный видъ, сэръ, сказалъ Альфредъ, подхода къ экипажу.-- Конечно, стоитъ остановиться.
   Незнакомецъ, приподнявъ шляпу, отвѣчалъ очень любезно:
   -- Я думаю, вы не знаете, на что я смотрю, сэръ?
   -- Я полагалъ, на море: оно такое широкое, блестящее, привольное.
   -- Нѣтъ, сэръ. Я смотрю на совершенно иное, хотя не могу не любоваться и прелестью вида. Вонъ видите ли вы маленькую лодку? Направо, вдоль берега, въ восьми миляхъ отсюда. Какъ вы думаете, что, или кто, въ этой лодкѣ? Вы никогда не догадаетесь. Въ ней сумасшедшій.
   -- Ахъ!
   -- Не правда ли, удивительно. Онъ очень приличный джентльменъ и гребетъ отлично; но только совершенно сумасшедшій. Ихъ было двое, да видно не ужились. Нашъ-то вонъ укралъ лодку у какого-то рыбака и отправился вдоль пролива. Теперь посмотрите, сэръ, вонъ прямо противъ насъ идетъ пароходъ; онъ догоняетъ лодку и на немъ у самаго руля стоитъ мой хозяинъ, съ барыней и полисменомъ. Ужь я вамъ скажу, какая это барыня, лучше и не бываетъ. Она, говорятъ, жена этого сумасшедшаго.
   Оба, молча, нѣсколько минутъ смотрѣли на эту странную скачку.
   -- А что, они его догонятъ? спросилъ Альфредъ.
   -- Еще бы. Парусъ не можетъ бороться съ паромъ. А если онъ выйдетъ на берегъ, я его голубчика тотчасъ залапаю.
   Альфредъ долго смотрѣлъ на море, наконецъ, слеза скатилась по его щекѣ и онъ промолвилъ:
   -- Это для него теперь самое лучшее. Онъ далъ на чай человѣку, доставившему ему такія важныя свѣдѣнія, и возвратился въ Фолькстонъ. Расплатившись тамъ за лошадь и несъѣденный обѣдъ, онъ съ первымъ поѣздомъ отправился обратно въ Лондонъ. Онъ былъ въ дурномъ расположеніи духа, его снова побили, а онъ этого терпѣть не могъ; впрочемъ, для него было утѣшеніемъ, что Дэвидъ попалъ въ хорошія руки, а его въ Лондонѣ ждала любовь, ждало правосудіе. Первымъ дѣломъ по своемъ пріѣздѣ, онъ купилъ въ одномъ изъ дальнихъ предмѣстій бѣлье и все, что ему было необходимо, такъ что у него осталось за душой -- всего одинъ фунтъ.
   Сердце его влекло къ Джуліи, но, увы! онъ не зналъ, гдѣ ее найти, а дѣлать розыски въ полиціи и адресныхъ столахъ, онъ боялся: это могло привлечь на него вниманіе и кончиться очень трагически. Вульфъ былъ бъ очень хорошихъ отношеніяхъ съ полиціею и съ ея помощью почти всегда ловилъ своихъ бѣглыхъ паціентовъ до истеченія двухнедѣльнаго срока. На этомъ основаніи Альфредъ рѣшился отправиться прежде къ стряпчему и начать искъ противъ своихъ враговъ, отъ которыхъ онъ долженъ былъ еще нѣсколько времени скрываться. Но истинѣ, это было очень странное положеніе. Онъ вспомнилъ, что между кредиторами его отца былъ нѣкто мистеръ Комптонъ, стряпчій; онъ самъ всегда жилъ въ Баркинтонѣ, а въ Лондонѣ держалъ агента, но въ послѣднее время перебрался совсѣмъ въ Лондонъ. Альфредъ нашелъ его адресъ въ адресной книгѣ и отправился въ его контору въ Линкольн-Инъ. Его ввели въ большую комнату, гдѣ за столомъ, заваленнымъ бумагами, сидѣлъ мистеръ Комптонъ. Онъ поклонился и очень любезно пригласилъ Альфреда сѣсть и разсказать свое дѣло.
   Читатель знаетъ, какъ блистательно, коротко и ясно выражался Альфредъ. Онъ началъ съ самаго начала, но живо перешелъ къ сильвертонской западнѣ. Мистеръ Комптонъ слушалъ его съ большимъ вниманіемъ и записывалъ всѣ главнѣйшія черты его разсказа.
   Когда онъ кончилъ, мистеръ Комптонъ извинился передъ нимъ, позвалъ своего помощника, далъ ему нѣсколько приказаній по другимъ дѣламъ, и потомъ, обернувшись къ Альфреду, спросилъ:
   -- Вы имѣете копію съ духовнаго завѣщанія, на основаніи котораго вы должны получить эти 10,000 ф.?
   -- Нѣтъ, сэръ.
   -- А видѣлъ это завѣщаніе какой нибудь стряпчій?
   -- Какъ же, мистеръ Крофордъ въ Баркинтонѣ.
   -- Хорошо. Это -- мой пріятель; я къ нему напишу. Позвольте имена и адрссы нашихъ опекуновъ.
   Альфредъ продиктовалъ требуемое.
   -- Вы принесли приказъ, по которому васъ приняли въ сумасшедшій домъ, и свидѣтельства докторовъ?
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ Альфредъ: -- я просилъ, умолялъ, чтобъ мнѣ ихъ хоть показали, но и того добиться не могъ. Это -- одно изъ самыхъ вопіющихъ золъ этой системы. Подумайте только, сэръ, несчастному узнику, котораго безъ его вѣдома лишили разсудка и свободы, не показываютъ бумагъ, на основаніи которыхъ его заперли въ тюрьму. Ему только покажутъ ихъ но освобожденіи, а освободиться онъ можетъ лишь доказавъ ложность и незаконность этихъ самыхъ бумагъ, которыхъ онъ никогда не видалъ. Однимъ словомъ, чтобы выйти изъ западни онъ долженъ узнать и опровергнуть клевету, ввергнувшую его въ тюрьму; но чтобъ узнать ее и опровергнуть, ему необходимо прежде выйти изъ тюрьмы. Это просто заколдованный дьявольскій кругъ: какъ ни вертись, не выскочишь изъ него. Теперь скажите, человѣческая ли эта выдумка или дьявольская?
   -- Я полагаю -- человѣческая, возразилъ мистеръ Комптонъ, послѣ минутнаго размышленія: -- дьяволъ такихъ глупостей не сочинитъ. Знаете ли вы, молодой человѣкъ, что англійскіе статуты объ умопомѣшательствѣ, можетъ быть, навсегда останутся самими замѣчательными памятниками безмысленности человѣческихъ законовъ. Впрочемъ, поставьте себѣ вообще за правило, что если вы ищете справедливости и разума, то не обращайтесь къ парламентскимъ актамъ, а къ обычному праву Англіи.
   Альфредъ не оцѣнилъ достаточно этого мудраго изреченія, и полюбопытствовалъ спросить, какъ ему надо поступить, чтобъ достойно наказать всю эту шайку: отца, докторовъ и содержателей сумасшедшихъ домовъ.
   -- Гм! произнесъ мистеръ Комптонъ:-- вы бы могли обвинить ихъ въ заговорѣ, въ покушеніи на вашу жизнь; но вы навѣрно проиграли бы вашъ процесъ. Возьмите себѣ опять-таки за правило -- всегда избѣгать уголовныхъ дѣлъ, когда можно удовольствоваться гражданскимъ искомъ. Присяжные легко произнесутъ приговоръ, когда дѣло идетъ о денежной уплатѣ, но только не о ссылкѣ или тюремномъ заключеніи. Въ нашемъ дѣлѣ человѣческія страсти кричатъ: "отдай врага подъ уголовный"; разумъ и осторожность шепчутъ: "стяни съ него побольше денегъ"; а законъ, устами Джона Комптона, говоритъ вамъ: "тягайтесь гражданскимъ искомъ, и только съ прямымъ отвѣтчикомъ, а ни съ кѣмъ другимъ." Кто же въ вашемъ дѣлѣ настоящій отвѣтчикъ? кто отвѣчаетъ по законамъ?
   -- Да содержатель сумасшедшаго дома.
   -- Нѣтъ. Если я хорошо помню, въ статутахъ есть статья, ограждающая его отъ всякаго иска. Мы сейчасъ справимся.
   Онъ досталъ съ полки томъ государственныхъ статутовъ и показалъ Альфреду статью, за основаніи которой содержатель дома для умалишенныхъ пользуется большими гражданскими правами, чѣмъ наслѣдникъ англійскаго престола.
   -- Проклятый законъ! воскликнулъ съ горечью Альфредъ.
   -- Нѣтъ, не проклинайте законы; проклинайте актъ, если хотите, но безъ законовъ человѣкъ жить не можетъ. Ну-ка, попробуйте еще, кто по вашему отвѣтчикъ?
   -- Докторъ, давшій свидѣтельство объ умопомѣшательствѣ.
   -- Гм! отвѣчалъ мистеръ Комптонъ, насупивъ брови:-- присяжные, можетъ быть, и рѣшили бы въ вашу пользу, но ихъ рѣшеніе непремѣнно было бы кассировано или въ общемъ собраніи суда, или аппеляціоннымъ судомъ (Court of Error). Ибо если вы не докажете незаконность свидѣтельства, явную оплошность доктора, или "mala fuies", то къ чему приводится ваше обвиненіе? Докторъ, обязанный давать совѣты всѣмъ, кто къ нему приходитъ, сказалъ, что вы сумасшедшій; оказывается, что вы совершенно здоровы; онъ ошибся -- вотъ и все. Но эта ошибка значитъ ли болѣе, чѣмъ всѣ докторскія ошибки? Мы, юристы, знаемъ, что вся медицина основана на однѣхъ догадкахъ; мы это довольно часто видимъ въ процесахъ, гдѣ требуются эксперты. Я терпѣть не могу тягаться съ идеею, вмѣсто человѣка; это все равно, что стрѣлять на воздухъ. Ну, еще нѣтъ ли кого?
   Алфредъ застоналъ.
   -- Да, теперь остался только подлецъ, подписавшій приказъ о принятіи меня въ сумасшедшій домъ.
   -- Давно бы такъ. Еслибъ вы были адвокатомъ, то знали бы, что онъ одинъ и есть отвѣтчикъ. Когда преступленіе совершено А, Б и В и нельзя привязаться къ А и Б, то, значитъ, надо выместить или на В или ни на комъ; но послѣдняго законъ не допускаетъ, подобно тому, какъ природа не допускаетъ пустоты. Къ тому же отвѣтчикъ именно и совершилъ то самое дѣло, на которое вамъ слѣдуетъ жаловаться. Въ лицѣ его вы тягаетесь съ дѣйствіемъ, съ актомъ, а не съ идеею. Но, конечно, вы не довольно теперь хладнокровны, чтобъ это вполнѣ понять.
   -- Не хладнокровенъ, сэръ, воскликнулъ Альфредъ въ отчаяніи.-- Я замерзъ подъ ледянымъ дыханіемъ вашихъ проклятыхъ законовъ. Какъ? Изъ всѣхъ этихъ мошенниковъ и подлецовъ, я могу только одного предать суду, и даже того не имѣю права заключить въ тюрьму. Какъ онъ сдѣлалъ со мною? Подобные законы только возбуждаютъ оскорбленныхъ людей къ самоуправству, къ насилію для наказанія своихъ враговъ.
   Мистеръ Комптонъ пристально посмотрѣлъ на своего взволнованнаго кліента, но не сдѣлалъ ему ни малѣйшей уступки. Онъ помолчалъ съ минуту, и потомъ сказалъ:
   -- Если вы хотите, чтобы я велъ ваше дѣло, то вамъ бы лучше всего тотчасъ написать объ этомъ въ коммиссію по разбору дѣлъ объ умопомѣшательствѣ и потребовать отъ нихъ копію приказа о пріемѣ васъ въ домъ для умалишенныхъ и докторскихъ свидѣтельствъ.
   Альфредъ тотчасъ написалъ требуемое.
   -- Я не думаю, продолжалъ задумчиво мистеръ Комптонъ:-- чтобъ они васъ захватили до истеченія законнаго срока. Однако, это можетъ случиться, и потому дайте мнѣ сейчасъ письменное свидѣтельство, что вы предоставляете мнѣ, вмѣсто адвоката, дѣйствовать въ вашу пользу.
   Альфредъ тотчасъ согласился, и мистеръ Комптонъ, спрятавъ въ столъ бумагу, торжественно произнесъ: "Теперь я могу дѣйствовать, даже еслибъ вы снова попали въ сумасшедшій домъ." Сказавъ это, онъ простился съ Альфредомъ, прося его снова пожаловать черезъ три дня. Алфредъ, какъ почти всѣ новички, никогда неимѣвшіе дѣла съ законами и впервые пришедшіе въ соприкосновеніе съ ними, вышелъ отъ стряпчаго въ очень грустномъ и даже мрачномъ настроеніи духа. Онъ отправился домой и сталъ съ горя считать часы и минуты, отдѣлявшіе его отъ свиданія съ Джуліею -- отъ свиданія, которое должно было рѣшить его участь.

-----

   Въ это самое утро Эдуардъ получилъ слѣдующее письмо изъ Фолькстона:
   "О, Эдуардъ! мои опасенія оправдались! Они разстались. Бѣдный папа бросился въ какую-то лодку и пустился одинъ въ открытое море. Онъ еще въ виду у насъ и мы сейчасъ идемъ за нимъ въ погоню на пароходѣ. Но куда дѣвался другой! Ты знаешь, чего я боюсь; ты долженъ быть отцомъ и матерью бѣдной дѣвочки, пока я не ворочусь.

"Твоя грустная мать
"Люси Додъ."

   Когда Эдуардъ прочелъ это письмо, Джулія тоже протянула руку къ нему, но онъ поспѣшно спряталъ его въ карманъ.
   -- Это еще что? воскликнула она,
   -- Кажется, я имѣю право положить мою собственность въ мой карманъ.
   -- Конечно. Но я только хочу взглянуть на письмо.
   -- Извини, я тебѣ не покажу его.
   -- Ты не шутишь, Эдуардъ? Какъ, ты не покажешь мнѣ письмо отъ мамы?
   И она взглянула на него съ удивленіемъ и мольбою.
   -- Я тебѣ скажу, что она пишетъ. Папа достигъ Фолькстона, взялъ тамъ лодку и выѣхалъ въ открытое море. Мама наняла пароходъ и пустилась за нимъ въ погоню. Они его скоро поймаетъ. Довольна ты этимъ?
   -- Да, да! воскликнула Джулія, и на минуту забыла отъ радости о всемъ другомъ; но вскорѣ снова повела атаку.-- А болѣе ничего нѣтъ въ письмѣ?
   -- Гм! Ничего важнаго.
   -- Если оно неважно, то не зачѣмъ и скрывать его отъ меня. Ну, говори скорѣе, что?
   Эдуардъ покраснѣлъ, но не отвѣчалъ ничего.
   "Она гораздо умнѣе меня", невольно подумалъ онъ: "а мнѣ приходится ее обманывать; ужь выйдетъ изъ этого каша."
   -- Нѣтъ, тутъ что ни будь кроется важное. Ты совралъ. Ты не любишь своей сестры.
   Сказавъ это, она гордо выпрямилась и замолчала. Черезъ минуту онъ взглянулъ на нее, глаза ея были полны слезъ.
   -- Ну, ужь исторія, пробормоталъ онъ про себя.
   Около двѣнадцати часовъ, т.-е. въ обычный свой часъ, она надѣла шляпку и отправилась по своимъ бѣднымъ. Эдуардъ тотчасъ послѣдовалъ за нею. Она была внѣ себя отъ счастія, ибо это было въ первый разъ, что онъ дѣлалъ ей такую честь. Она повела его по всѣмъ своимъ бѣднымъ, которымъ представляла его съ гордостію.
   -- Ганна, это -- мой братъ, шепнула она одной дѣвушкѣ: -- не правда ли, онъ очень красивый.
   Но не успѣла она это выговорить, какъ обернувшись увидѣла, что онъ страшно поблѣднѣлъ, чего съ нимъ никогда не случалось.
   -- Что съ тобой? воскликнула она:-- тебѣ дурно; пойдемъ домой.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, отвѣчалъ онъ:-- дай мнѣ только выйти на чистый воздухъ, и это пройдетъ. Какъ тутъ все гадко, страшно. Какой запахъ! Какая грязь! У тебя должна быть страшная сила воли, что ты можешь смотрѣть на это каждый день.
   -- Нѣтъ, милый мой, я молю только Бога, чтобъ онъ меня подкрѣпилъ, я -- самое дрянное, слабое созданіе. О, Эдуардъ, ты всегда говорилъ, что жалость -- женское чувство, Но теперь ты видишь.
   -- Да, вижу и чувствую. Ты -- славная, храбрая дѣвочка. Но нѣтъ ли у тебя какого-нибудь спирта?
   -- Конечно. Вотъ, возьми; но смѣшно, право, смотрѣть: юный левъ нюхаетъ спиртъ, чтобъ не упасть въ обморокъ.
   -- Какой я левъ? это вамъ только кажется.
   -- Да, я знаю. Ты умѣешь прикидываться и обманывать.
   Онъ ничего не отвѣчалъ.
   На слѣдующій день онъ снова пошелъ съ нею, но уже не входилъ въ дома, а ждалъ ее снаружи. Возвращаясь домой, онъ совершенно сразилъ ее, спросивъ:
   -- Неужели не найдется христіанской души, которая бы отправила на тотъ свѣтъ, напримѣръ, такую несчастную, какъ та женщина, которая всю свою жизнь лежала головой на тарелкѣ?
   -- То-есть ты хочешь сказать противоположное, воскликнула Джулія:-- никакой христіанинъ не рѣшится на такое дѣло.
   -- Жаль. Значитъ, язычники человѣколюбивѣе.
   Но Эдуардъ не довольствовался тѣмъ, что провожалъ ее въ ея прогулкахъ по бѣднымъ: онъ не пускалъ ее одну и по магазинамъ. Это необыкновенное явленіе очень поразило Джулію и она тотчасъ сообразила, что это недаромъ. Прійдя однажды домой и снявъ шляпку, она весело воскликнула:
   -- Ну, поздравляю, какая у меня завелась славная караульная собака!-- не отпускаетъ меня одну ни на шагъ.
   Онъ засмѣялся, но не отвѣчалъ ни слова.
   -- Зачѣмъ же ты мнѣ не отвѣчаешь? воскликнула она.
   -- Затѣмъ, что чѣмъ меньше скажешь, тѣмъ лучше. Къ тому же ты всегда завлечешь меня въ дружескій разговоръ и потомъ начинаешь говорить мнѣ непріятности.
   -- Я тебѣ говорю непріятности, а ты меня просто обижаешь. Не питать никакого довѣрія къ своей сестрѣ. Фи, гадкій! Почему ты не довѣряешь мнѣ? Развѣ я ребёнокъ? Нѣтъ, горе сдѣлало меня старухой. Секреты только ссорятъ людей, а мы были такъ дружны. И по правдѣ сказать, какой ты дуракъ и какъ ты не умѣешь притворяться. Вѣдь ясно видно, что ты стараешься скрыть что-то отъ меня. Не вашего ума это дѣло, милостивый государь. Чтобъ умѣть скрывать, нужно научиться врать, а ты не умѣешь никогда солгать, и все отъ глупости, а никакъ не изъ честности. Да что же ты молчишь-то? Но ему говори что хочешь -- какъ объ стѣну горохъ. Какъ бы я желала, чтобы тебя можно было разсердить, т.-е. чтобы ты былъ не такой апатичный.
   Потомъ, вдругъ переходя отъ укоровъ къ нѣжности, она бросилась къ нему на шею, и проговорила шопотомъ:
   -- Милый, дорогой братъ, сжалься надъ бѣдной дѣвчонкой; скажи ей, получили ли вы какое нибудь извѣстіе, которое бы касалось до нея, и о которомъ мама не велѣла ей говорить. Скажи, радость моя.
   -- Оставь меня, чертёнокъ! воскликнулъ съ сердцемъ Эдуардъ:-- спроси у мамы. Я тебѣ не скажу ни слова.
   -- Благодарствуй! радостно воскликнула она, вскочивъ на ноги.-- Ты мнѣ уже сказалъ все, что нужно. Онъ живъ. Онъ любитъ меня. Его обошли, обманули, соблазнили. Онъ теперь опомнился. Мама его видѣла: онъ хочетъ прійти и просить у меня прощенья. И вы всѣ боитесь, что я его прощу. Но я не буду такая дура; я уже приготовилась сказать ему: "Еслибъ ты былъ счастливъ безъ меня, ты бы не воротился". И она съ удивительнымъ воодушевленіемъ запѣла:
  
   Вѣкъ за вѣкомъ бѣжитъ,
   Гибнетъ все чередой,
   Правда, вѣрность горитъ
   Неподвижной звѣздой.
             Алин'арунъ!
  
   Но недолго продолжалась эта вспышка: черезъ нѣсколько мгновеній веселая, мужественная дѣвушка уже снова горько плакала, закрывъ лицо руками.
   -- Позвольте мнѣ закурить сигару, едва внятно промолвилъ Эдуардъ:-- я совершенно несчастный человѣкъ, и все по твоей милости. Ты, просто, огонь, а не дѣвочка.
   Она молча махнула рукой, и не сказала ничего. Разрывъ между ними произошелъ довольно серьёзный, и она просиживала по цѣлому дню у окна, не говоря ни слова, и жадно устремивъ глаза на улицу. Когда они гуляли вмѣстѣ, онъ чувствовалъ, что рука ея дрожала отъ внутренняго волненія. Тайна, которую отъ нея скрывали, мучила, терзала ее, быть можетъ, еще болѣе, чѣмъ еслибъ она знала всю истину.
   Мистриссъ Додъ снова писала черезъ нѣсколько дней изъ Портсмута, но объ этомъ послѣ.

-----

   Однажды къ Додамъ зашли мистеръ Петерсонъ и мистеръ Гурдъ. Эдуардъ очень имъ обрадовался, особенно послѣднему; посѣщенія его всегда приносили огромную пользу Джуліи.
   Кромѣ того, Петерсонъ и Гурдъ ухаживали оба за его сестрой, и онъ съ наслажденіемъ смотрѣлъ, какъ они старались скрывать ненависть другъ къ другу, и какъ Джулія ловко и деликатно вела себя съ ними обоими.
   Однако, на этотъ разъ удовольствіе это продолжалось недолго; ибо Сара вызвала Эдуарда изъ комнаты, сказавъ, что его спрашиваетъ какой-то молодой человѣкъ.
   Джулія при этомъ вздрогнула и вспыхнула.
   -- Онъ, кажется, пожарный, прибавила Сара, хотя она въ сущности знала это очень хорошо, такъ-какъ онъ былъ однимъ изъ ея самыхъ жаркихъ поклонниковъ.
   Эдуардъ, дѣйствительно, нашелъ въ кухнѣ одного изъ своихъ недавнихъ товарищей, который объявилъ ему, что какой-то молодой человѣкъ только-что спрашивалъ о немъ въ пожарномъ депо.
   -- А какой онъ на взглядъ?
   -- Да я его видѣлъ только издали. Онъ, однако, показался мнѣ довольно высокимъ.
   -- Футовъ около шести?
   -- Если не болѣе.
   -- Сказалъ онъ свое имя?
   -- Нѣтъ. Но съ нимъ говорилъ не я, а Андрю. Онъ разсказывалъ, что незнакомецъ спросилъ: есть-ли у насъ пожарный но имени Додъ, Андрю отвѣчалъ, что вы уже вышли въ отставку. Тогда франтъ разспрашивалъ, гдѣ вы живете, но Андрю могъ только сказать, что гдѣ-то въ Пемброкской улицѣ. Я ему говорю послѣ: "Зачѣмъ же ты меня не позвалъ? Додъ живетъ въ домѣ подъ No 66". "Онъ придетъ еще разъ", отвѣчалъ Андрю. Я поэтому и думалъ, что не лучше ли васъ извѣстить. (И посмотрѣть мимоходомъ на Сару -- прибавимъ мы отъ себя).
   Эдуардъ поблагодарилъ его; безъ всякаго сомнѣнія, этотъ незнакомый молодой человѣкъ былъ Альфредъ Гарди. Онъ поспѣшно схватилъ шляпу, и рѣшился самъ разузнать, въ чемъ дѣло; но, чтобъ не оставить Джуліи одной, онъ попросилъ Гурда и Петерсона остаться у нихъ до завтрака, обѣщая воротиться къ тому времени.
   Чѣмъ ближе онъ подходилъ къ пожарному депо, тѣмъ болѣе убѣждался, что незнакомецъ былъ Альфредъ Гарди.
   "Какая мама-то умная" думалъ онъ! "Вѣдь такъ и вышло; одного только она не разсчитала: что онъ прежде всего отыщетъ меня. Но теперь это совершенно ясно. Вѣдь онъ меня видѣлъ въ пожарномъ платьѣ, слѣдовательно и найти меня легко; а адреса Джуліи иначе ему было бы невозможно узнать. Эти сумасшедшіе, однако, не дураки. Но какой онъ смирный былъ въ ту ночь! И сперва спустилъ но лѣстницѣ отца, а потомъ уже самъ полѣзъ -- это походило на стараго Альфреда Гарди. Онъ былъ всегда благородный, честный человѣкъ, несмотря на всю свою гордость. Я его очень любилъ, хотя всѣ свои хорошія качества онъ пряталъ подъ недостатками, бросавшимися вамъ прямо въ глаза. Онъ еще терпѣть не могъ, чтобъ его въ чемъ нибудь побили, превзошли; но вѣдь это не преступленіе. И какъ отлично онъ умѣлъ грести и играть въ крикетъ. Бѣдный Гарди! И подумать только, что Богъ отпалъ у него такой блистательный умъ; а мнѣ оставилъ мой глупый умишко! Но всего хуже, что я его все это время ругалъ, и не называлъ иначе, какъ негодяемъ. Мнѣ теперь стыдно и жаль. Надо зарубить на стѣнѣ: не суди, о чемъ не знаешь.
   Достигнувъ депо, онъ спросилъ: приходилъ-ли во второй разъ его пріятель, и получилъ отрицательный отвѣтъ. Онъ подождалъ нѣсколько минутъ, и потомъ, съ позволенія начальника депо, написалъ Альфреду записку, приглашая его прійти къ обѣду къ Самсону, въ шесть часовъ. Попросивъ передать эту записку, онъ хотѣлъ-было отправиться домой, какъ вдругъ ему вошла въ голову новая мысль, и онъ почему-то послалъ одного изъ пожарныхъ къ доктору Вульфу тоже съ запиской, въ которой извѣщалъ, что Альфредъ Гарди будетъ у Самсона въ семь часовъ.
   Но не успѣлъ еще посланный удалиться, какъ онъ уже сталъ сожалѣть о сдѣланномъ. Конечно, онъ хотѣлъ добра Альфреду, но все-таки онъ его выдать. Онъ чувствовать себя очень несчастнымъ и отправился домой, въ очень грустномъ настроеніи, все болѣе и болѣе убѣждаясь, что не его уму распутывать такія запутанныя дѣла.
   Выйдя на Пемброкскую улицу, онъ услышалъ какой-то шумъ, и подойдя ближе, увидѣлъ большую толпу народа. "Это близко къ намъ", подумалъ онъ, и ускорилъ шаги.
   Дѣйствительно, глаза всей толпы были обращены на домъ, въ которомъ они жили.
   -- Что такое? что случилось? кричалъ онъ, пробираясь впередъ.
   -- Что случилось? Да многое, отвѣчалъ кто-то изъ толпы.
   -- Убійство, крикнулъ другой.
   Эдуардъ поблѣднѣлъ какъ полотно. Одинъ изъ близь стоящихъ, замѣтивъ его волненіе, спросилъ: не живетъ-ли онъ въ этомъ домѣ?
   -- Да. Ради-бога, скажите, что случилось.
   -- Дайте дорогу, закричалъ тотъ изо всей силы: -- онъ одинъ изъ обитателей этого дома. Сэръ, къ вамъ вломился сумасшедшій и убилъ двухъ людей.
   -- Выстрѣломъ изъ пистолета, заговорило нѣсколько голосовъ вдругъ.
  

XLVII.

   Альфредъ Гарди просидѣлъ три дня дома; его положеніе было непріятное, возмутительное. Обладая законнымъ образомъ десятью тысячами фунтовъ, онъ не имѣлъ теперь и десяти шиллинговъ; одаренный блестящимъ умомъ, онъ боялся ежеминутно, что вотъ его запрутъ въ сумасшедшій домъ; женихъ прелестнѣйшей дѣвушки въ Англіи, онъ не смѣлъ отыскивать ее, страшась, чтобъ его не оторвали отъ нея навсегда. Конечно, все это ему приходилось переносить съ недѣлю, не болѣе; но вѣдь недѣля подобныхъ мученій не бездѣлица, особливо если имѣть постоянно въ умѣ мысль, что около его Джуліи вертится соперникъ. А если она была ему вѣрна все это время, и только теперь, въ послѣднюю недѣлю, поддалась увѣщаніямъ родныхъ и отдала свою руку другому? Что же -- такія дѣла случались не разъ. Наконецъ насталъ часъ свиданія съ мистеромъ Комптономъ и Альфредъ отправился къ нему съ накипѣвшимъ отъ горя сердцемъ. Стряпчій принялъ его очень любезно и объявилъ, что его дѣло, то-есть дѣло Гарди противъ Гарди, уже начато.
   -- Я уже писалъ, два дня тому назадъ, къ Томасу Гарди, сказалъ онъ:-- и освѣдомился у его лондонскаго стряпчаго: принимаетъ ли онъ вызовъ въ дѣлѣ Гарди противъ Гарди.
   -- Вы писали къ Томасу Гарди? Да что же онъ имѣетъ общаго съ моимъ дѣломъ? воскликнулъ Альфредъ.
   -- Онъ -- отвѣтчикъ въ делѣ. Потомъ, видя изумленіе Альфреда, онъ объяснилъ, что коммиссары, по разбору дѣлъ объ умопомѣшательствѣ, выказали ему такую большую любезность, что доставили ему копіи нетолько съ приказа о принятіи его въ домъ умалишенныхъ и докторскихъ свидѣтельствъ, но и съ другихъ важныхъ документовъ.-- Вотъ приказъ, прибавилъ онъ:-- посмотрите подпись Томаса Гарди изъ Клер-Корта, Йоркширъ.
   -- Проклятый нахалъ! воскликнулъ Альфредъ въ сильномъ гнѣвѣ:-- да онъ самъ, сэръ, чуть не идіотъ!
   -- Такъ что же? Еслибъ я послушался голоса страсти и предалъ его уголовному суду, его тотчасъ бы оправдали тѣмъ, что онъ поступилъ не изъ злаго намѣренія. Теперь же, начавъ противъ него гражданскій искъ, мы стянемъ съ него, будь онъ хоть сумасшедшій, круглую сумму за беззаконное заключеніе въ тюрьму англійскаго гражданина, хотя иные люди и считаютъ это сомнительнымъ; вотъ вамъ, напримѣръ, мнѣніе одного адвоката о вашемъ дѣлѣ. И онъ подалъ ему письменное мнѣніе одного изъ извѣстныхъ королевскихъ адвокатовъ, кончавшееся слѣдующими словами:
   "3. Если докторскія свидѣтельства и приказъ о принятіи въ сумасшедшій домъ совершены по формѣ и сдѣланы bona fide, то никто не отвѣчаетъ передъ судомъ за заключеніе мистера Гарди".
   -- Какъ! да это противъ меня, воскликнулъ Альфредъ: -- это разрушаетъ послѣднюю надежду, которую вы мнѣ оставили.
   -- Да, совершенно противъ васъ, отвѣчалъ стряпчій: -- онъ даже не оговаривается, что это его личное мнѣніе. Но онъ имѣетъ огромную практику и слишкомъ заваленъ дѣломъ, такъ что, второпяхъ, просмотривая акты объ умопомѣшательствѣ, онъ страннымъ образомъ забылъ, что права англійскихъ гражданъ не зависятъ отъ этихъ безсмысленныхъ статутовъ. Нѣтъ, наши права нѣсколькими вѣками постарше и еще, слава-богу, вездѣ торжествуютъ, гдѣ не вмѣшались статуты. Ну, а въ этихъ статутахъ ничего не сказано о заключеніи въ сумасшедшіе дома здоровыхъ людей. Къ тому же онъ не приводитъ никакихъ преседентовъ. А что значитъ мнѣніе адвоката безъ ссылки? Пустая догадка, и больше ничего. Я такъ мало обратилъ вниманіе на его мнѣніе, что послалъ все дѣло на разсмотрѣніе одного молодаго адвоката, который имѣетъ время подумать, прежде чѣмъ нависать.
   Спустя нѣсколько минутъ, пошелъ въ комнату помощникъ стряпчаго, мистеръ Колдъ, и подалъ ему письмо отъ адвоката.
   -- Ну, посмотримъ, что этотъ еще скажетъ, пройзнесъ мистеръ Комптонъ, распечатывая письмо, и прочелъ вслухъ слѣдующее:
   "Истецъ можетъ законнымъ образомъ тягаться на основаніи обычнаго права; преседенты: процессы Андердонъ противъ Андердонъ, Патерностеръ противъ Патерностеръ и проч. и проч. Право иска можетъ быть только уничтожено подлинными словами статута; но 8-й и 9-й пункты статута Викторіи, гл. 100, параграфъ 99, уничтожаютъ его только въ отношеніи одного содержателя дома для умалишенныхъ. Это единственное исключеніе, узаконенное статутомъ, подтверждаетъ вообще постановленія обычнаго права. Если факты приведены вѣрные (объ этомъ я, конечно, не могу судить), то мистеръ Гарди можетъ совершенно безопасно вчинать искъ противъ лица, подписавшаго приказъ о его незаконномъ заключеніи.
   "Я съ вами совершенно согласенъ, что поступить обыкновеннымъ порядкомъ и просить судъ казначейства о назначеніи коммиссіи de Lunatico Inquircmlo было бы слишкомъ медленно и основано на предразсудкѣ.-- Истецъ, если онъ и восторжествуетъ, этимъ порядкомъ всегда обязанъ платить огромные убытки, и часто нетолько свои, но и отвѣтчика, и вмѣстѣ съ тѣмъ не получаетъ никакого вознагражденія. Ясно, что и обыкновенные присяжные, назначенные не судомъ казначейства, могутъ такъ же хорошо разсудить дѣло, не говоря уже о томъ, что въ этомъ послѣднемъ случаѣ побѣжденная сторона платитъ не только убытки, но и огромную пеню. Съ другой стороны, исходъ уголовнаго дѣла нѣсколько рискованъ, и потому я полагаю, вы ничего не потеряете, начавъ съ денежнаго иска. Записавъ стенографически всѣ пренія въ судѣ, вы можете послѣ составить на этомъ основаніи обвинительный актъ, и уже узнавъ мнѣнія и настроенія судей, начинать уголовный процесъ. И тогда вы можете посовѣтоваться съ адвокатомъ, болѣе свѣдущимъ по уголовнымъ дѣламъ, чѣмъ я. Мой совѣтъ -- вчинайте искъ противъ Томаса Гарди и требуйте за протори и убытки."

"Барро."

   "NB. Я потому такъ подробно распространился, что дѣло Гарди противъ Гарди (если перенести его въ уголовный судъ), вѣроятно, надѣлаетъ много шума."
   -- Кто же его рѣшитъ, когда сами адвокаты несогласны? съ язвительной улыбкой замѣтилъ Альфредъ.
   -- Это зависитъ оттого, гдѣ случается это разногласіе. Если въ судѣ -- то судья, если здѣсь -- то стряпчій.
   -- Вы, кажется, надѣетесь на хорошій исходъ дѣла, мистеръ Комптонъ, сказалъ Альфредъ:-- можетъ быть, выдали бы мнѣ взаймы немного денегъ. У меня осталось всего нѣсколько шиллинговъ.
   -- Для васъ деньги давно готовы, весело произнесъ стряпчій: -- вотъ, посмотрите здѣсь въ ящикѣ тридцать фунтовъ. Вамъ ненужно идти въ банкъ, а это очень важно въ вашемъ положеніи.
   -- Какъ, развѣ вы ожидали, что я у васъ буду занимать?
   -- Еще бы, всѣ мои кліенты начинаютъ съ того, что сосутъ меня. Ужь это такое у насъ правило.
   -- Такъ зачѣмъ же вы не бросите такое невыгодное занятіе?
   -- Затѣмъ, что я сосу отвѣтчика болѣе, чѣмъ меня сосутъ мои кліенты.
   Онъ взялъ съ Альфреда росписку въ полученіи тридцати фунтовъ, посовѣтовалъ ему скрываться еще съ недѣльку и обѣщалъ написать ему дня черезъ два, приложивъ отвѣтъ Томаса Гарди. Альфредъ оставилъ свой адресъ и вышелъ изъ конторы совершенно инымъ человѣкомъ. У него свалилась гора съ плечъ. Видя все искусство и осторожность стряпчаго, онъ предоставилъ ему все дѣло и сталъ теперь думать только о своей любви, о своей Джуліи.
   Но странно сказать, иногда человѣку полезнѣе думать о двухъ вещахъ вдругъ, чѣмъ объ одной. Предавшись теперь совершенно одной мысли, Альфредъ скоро забылъ объ осторожности, забылъ обо всемъ на свѣтѣ, и побуждаемый лишь любовью и ревностью, онъ бросился на улицу, нанялъ кэбъ и поскакалъ по всѣмъ пожарнымъ депо, отыскивать Эдуарда. Наконецъ онъ попалъ куда слѣдовало, и узналъ, что Джулія живетъ въ Пемброкской улицѣ, но въ какомъ домѣ -- неизвѣстно. Онъ возвратился домой, по дорогѣ купилъ готовое платье и, прилично одѣвшись, поскакалъ снова, но уже теперь въ Пемброкскую улицу. Онъ зналъ, что это была страшная неосторожность, но не могъ удержать своего пламеннаго порыва. Кромѣ того, мистеръ Комптонъ уже написалъ къ дядѣ и повелъ атаку, а потому, конечно, его враги подумаютъ теперь о защитѣ, а не объ увеличеніи уликъ противъ себя. Впрочемъ, увидавъ по дорогѣ магазинъ оружейника, онъ рѣшился на всякій случай запастись оружіемъ. Онъ, дѣйствительно, остановился и купилъ двухствольный пистолетъ, съ пороховницей, пулями, пистонами и пр. и пр. Усѣвшись въ кэбъ, онъ зарядилъ пистолетъ и совершенно успокоился.
   Выѣхавъ на Пемброкскую улицу, онъ отпустилъ кэбъ и отправился пѣшкомъ отыскивать Джулію. Онъ спрашивалъ въ нѣсколькихъ домахъ, но безуспѣшно. Потомъ онъ молча прошелъ вдоль всей улицы, пристально посматривая въ окна. Еслибъ это случилось наканунѣ, то, вѣроятно, онъ увидѣлъ ее или она его, ибо, какъ мы сказали, Джулія сиживала теперь часто у окна. Но въ эту минуту у ней были гости.
   Вообще Альфреда преслѣдовала въ этотъ день неудача. Въ то самое время, когда онъ шелъ по улицѣ въ одну сторону, Эдуардъ выбѣжалъ изъ дому и поспѣшилъ въ другую. Еслибъ Альфредъ обернулся хоть разъ, онъ узналъ бы Эдуарда и все пошло бы иначе.
   На самыя мужественныя, стойкія сердца находятъ минуты слабости и унынія. Не находя Джуліи, въ той самой улицѣ, гдѣ она жила, Альфредъ вдругъ почувствовалъ, что судьба его одолѣваетъ. "Кто знаетъ", думалъ онъ: "если я ее найду, пожалуй, еще буду сожалѣть, зачѣмъ искалъ."
   Въ эту минуту унынія и отчаянія, разсудокъ шепталъ ему: неужели все, что ему говорила мистриссъ Арчбольдъ, было одной выдумкой. Нѣтъ, вѣроятно, тутъ была доля правды. При этой мысли сердце у него такъ болѣзненно заныло, ему стало такъ невыносимо тяжело, что онъ едва-было не бросился бѣжать. Но вдругъ онъ увидѣлъ неподалеку большой дворъ, принадлежавшій сѣнному торговцу. Онъ вошелъ въ ворота каменнаго дома; на дворѣ не было никого; два пустые воза стояли посреди двора, а работники вѣроятно обѣдали. Альфредъ сѣлъ на оглоблю одного изъ возовъ, и закрывъ лицо руками, предался самымъ грустнымъ, мрачнымъ думамъ. Отчаяніе наполняло его сердце; онъ тяжело дышалъ, боясь узнать свою судьбу.
   Вдругъ до его ушей долетѣли звуки музыки. Они, казалось, долетали съ улицы. Онъ поднялъ голову, вспыхнулъ, и глаза его просвѣтлѣли; тихонько, на ципочкахъ, пробрался онъ на улицу и остановился какъ-бы очарованный; сердце у него билось, онъ весь дрожалъ какъ-бы въ огнѣ. Прямо надъ его головой раздавалось чудное пѣніе подъ акомпаниментъ фортепьяно. На улицѣ уже собралось нѣсколько человѣкъ, внимавшихъ съ восторгомъ этому пѣнію. "Это поетъ ангелъ, воскликнула какая-то женщина", не зная какъ выразить свое восхищеніе. Альфредъ узналъ этотъ голосъ -- это былъ голосъ Джуліи. Она пѣла Алин-Арунъ, этотъ гимнъ вѣрности и любви. Такъ, неожиданно, такъ полно было счастье Альфреда, что слезы радости показались у него на глазахъ. "Подлецъ, пробормоталъ онъ:-- а я еще сомнѣвался въ ней." Но онъ не могъ болѣе слушать, не могъ ждать; онъ бросился къ дверямъ.
   -- Миссъ Додъ? едва могъ онъ промолвить служанкѣ, открывшей ему дверь:-- докладывать не надо, я -- старый знакомый. Онъ не хотѣлъ, чтобъ кто нибудь присутствовалъ при первомъ ихъ свиданіи, и побѣжалъ вверхъ но лѣстницѣ, откуда неслись обворожительные звуки.
   "Правда -- вѣрность милѣй и дороже всего."
   Онъ остановился у дверей, чтобъ перевести дыханіе; потомъ тихонько, едва слышно, отворилъ ее ихъ вошелъ въ комнату.
   Онъ очутился почти за спиною Джуліи. Подлѣ нея, по обѣимъ сторонамъ, стояли два пастора, прислонившись къ ея стулу, и имъ-то она пѣла гимнъ вѣрности и любви.
   Альфредъ отшатнулся словно ужаленный, музыка оборвалась мгновенно.
   Джулія первая услышала его шаги, но съ женскою недовѣрчивостію взглянула сперва на своихъ собесѣдниковъ, чтобъ убѣдиться, что она не ошиблась. Выраженіе ихъ глазъ заставило ее быстро обернуться. Руки ея невольно поднялись къ лицу; она попятилась отъ него въ испугѣ, какъ отъ дикаго звѣря, и каждую секунду мѣнялась въ лицѣ, поперемѣнно краснѣя и блѣднѣя.
   Альфредъ грустно, сурово смотрѣлъ на нее, принимая за выраженіе стыда эти признаки разнородныхъ чувствъ, взволновавшихъ бѣдную дѣвушку.
   Такъ-то встрѣтились эти страстные любовники, разставшись наканунѣ свадьбы.
   Встрѣться они наединѣ -- дѣло, вѣроятно, объяснилось бы скорѣе: присутствіе постороннихъ мѣшало имъ высказаться. Они молча пожирали другъ друга глазами; Джулія, наконецъ, приподнялась съ своего мѣста и встала на ноги, дрожа всѣмъ тѣломъ и не сводя съ него глазъ.
   -- Пріятно ли вамъ это непрошенное посѣщеніе, миссъ Додъ? спросилъ мистеръ Гурдъ почтительнымъ тономъ, въ видѣ любезности.
   Джуліи не отвѣчала, но продолжала дрожать и смотрѣть на Альфреда.
   -- Милостивый государь, обратился послѣдній къ мистеру Гурду:-- какое право имѣете вы вмѣшиваться между нами?
   -- Никакого, рѣшительно, поспѣшила вступиться Джулія:-- мистеръ Гурдъ, мнѣ не нужно ничьей защиты: я никому не позволю сказать слова противъ него. Мистеръ Гарди знаетъ самъ, что входя въ домъ, гдѣ я живу, онъ долженъ прежде всего объясниться.
   -- Какъ, въ присутствіи этихъ почтенныхъ пастырей?
   -- Пожалуйста, не оскорбляйте моихъ друзей, сказала Джулія, насилу сдерживая себя.
   Это глубоко оскорбило Альфреда.
   -- Какъ вамъ угодно, сказалъ онъ: -- только если вы заставляете меня оправдываться передъ чужими, чтобъ не пришлось краснѣть вамъ самимъ.
   -- Зачѣмъ вы явились сюда? спросила Джулія, не обращая вниманія на его угрозу.
   -- Чтобъ видѣться съ невѣстой.
   -- Въ самомъ дѣлѣ! Такъ зачѣмъ же вы такъ долго откладывали свой визитъ?
   -- Я былъ въ тюрьмѣ.
   -- Въ тюрьмѣ, Альфредъ?
   -- Въ самой худшей, презрѣнной тюрьмѣ, куда меня засадили, потому что я любилъ васъ; гдѣ меня держали до сихъ поръ потому, что я любилъ васъ, клятвопреступную измѣнницу!
   Онъ задыхался отъ волненія; она улыбалась какою-то странною, едва замѣтною улыбкой. Но улыбка скоро сбѣжала съ ея блѣднаго лица и она покачала головой.
   -- Оправдайтесь только, а тамъ зовите меня чѣмъ хотите, сказала Джулія грустнымъ голосомъ:-- что за тюрьма, гдѣ мы сидѣли?
   -- Лечебница умалишенныхъ, сумасшедшій домъ.
   Дѣвушка дико оглянулась. Онъ вынулъ изъ кармана письмо Пегги и подалъ его Джуліи.
   -- Прочтите это, сказалъ онъ. Она взяла письмо, но продолжала смотрѣть ему въ глаза, стараясь отгадать, въ чемъ дѣло.
   -- Прочтите, повторилъ онъ, почти съ яростью:-- это была приманка.
   Письмо дрожало въ рукахъ у дѣвушки; врядъ ли могла она его прочесть.
   -- Тотъ же подлецъ, который ограбилъ вашего отца, продолжалъ Альфредъ:-- отнялъ у меня жену и свободу; тотъ Сильвертон-Гаузъ, о которомъ упоминается въ запискѣ -- сумасшедшій домъ; съ той минуты -- о, Джулія, что за страшный день, когда я вспомню о немъ -- я сидѣлъ безвыходно то въ одномъ, то въ другомъ изъ этихъ разбойничьихъ притоновъ, здравый умомъ между сумасшедшими; наконецъ, во время пожара въ дрейтонскомъ домѣ, я убѣжалъ, и для чего?-- чтобъ оправдываться по вашему приказанію... Что могли вы вытерпѣть со времени нашей разлуки, въ сравненіи съ тѣми ужасными муками, которыя я выстрадалъ; что даетъ вамъ право такъ встрѣтить меня, когда вы все время пользовались свободой и утѣшались въ моемъ отсутствіи обществомъ этихъ почтенныхъ пастырей?
   -- Какъ вамъ не стыдно! сказала Джулія, краснѣя до ушей, но все-таки съ улыбкою на устахъ, непонятною для ея собесѣдниковъ.
   -- Миссъ Додъ, неужели вы намѣрены переносить такія оскорбленія? сказалъ мистеръ Гурдъ.
   -- Да, и въ тысячу разъ болѣе, воскликнула Джулія въ восторгѣ, котораго она болѣе не скрывала: -- и благодарю небо за эти оскорбленія: они доказываютъ его искренность. Вы оставались, чтобъ радоваться тому, какъ обидно я встрѣчаю своего жениха, какъ я заставляю оправдываться человѣка достойнѣе меня; взгляните теперь, какъ я принимаю его справедливое негодованіе. Милый мой, жестоко обиженный Альфредъ, я никогда въ душѣ своей не сомнѣвалась въ тебѣ ни на минуту; прости мнѣ, что я такъ нагло издѣвалась надъ тобою, заставляя тебя оправдываться передо мною -- тебя, моего честнаго, благороднаго Альфреда; прости меня: я то:ке страдала, я думала, моего Альфреда нѣтъ болѣе въ живыхъ. Прости меня!...
   И съ этими словами она медленно опускалась на колѣни; но онъ въ порывѣ восторга успѣлъ поддержать ее; головка ея поникла на его плечо и радостныя слезы ихъ смѣшались.
   Джулія очнулась первая, слегка отшатнулась отъ него и прошептала: -- мы не одни.
   Сознаніе пришло немного поздно -- они уже были одни.
   Свидѣтели ихъ свиданія, наконецъ, поняли, что имъ неумѣстно оставаться здѣсь, и они удалились: Петерсонъ побѣжалъ благимъ матомъ по улицѣ, а Гурдъ блуждалъ подлѣ крыльца этого дома, столь же неутѣшный, какъ Альфредъ за нѣсколько минутъ передъ тѣмъ.
   -- Садись подлѣ меня, мой дорогой, мой милый Альфредъ, и разскажи мнѣ все, сказала Джулія своему возлюбленному.
   Онъ началъ свою горестную повѣсть; но прежде чѣмъ онъ успѣлъ описать первый день своего пребыванія въ сумасшедшемъ домѣ, она застонала и почти безъ чувствъ склонила прекрасную головку свою на его плечо. Онъ сталъ цаловать, утѣшать ее, обѣщая не разсказывать далѣе. Но она упорствовала.
   -- Я хочу все, все слышать, хотя бы это могло убить меня, твердила она. Такой доводъ не показался Альфреду очень убѣдительнымъ, но онъ все-таки принужденъ былъ продолжать свой разсказъ, разнообразя его страстными увѣреніями, что среди всѣхъ бѣдствій его поддерживала единственно мысль о ней.
   Грубый голосъ раздался на лѣстницѣ; кто-то спрашивалъ мистера Гарди. Альфредъ вскочилъ въ испугѣ -- то былъ голосъ Рука.
   -- Я пропалъ, воскликнулъ, онъ:-- они пришли за мной, и если имъ удастся захватить меня, они навѣрно отправятъ меня. Я -- пропадшій человѣкъ.
   -- Бѣги! воскликнула Джулія: -- бѣги наверхъ, на крышу!
   Альфредъ выбѣжалъ на площадку лѣстницы.
   Но поздно. Рукъ уже огибалъ уголъ лѣстницы и тотчасъ замѣтилъ бѣглеца. Онъ свиснулъ и бросился за нимъ. Альфредъ взбѣжалъ до слѣдующей площадки; но по мѣрѣ того какъ онъ бѣжалъ, въ немъ усилилось желаніе помѣриться съ противникомъ; онъ вспомнилъ про пистолетъ, вытащилъ его изъ кармана, взвелъ курокъ, и навелъ дуло прямо на лобъ своего преслѣдователя. Чудовище вскрикнуло и отступило пониже на почтительное разстояніе. Тутъ начались переговоры:
   -- Ну, мистеръ Гарди, сказалъ онъ:-- это ужь не шутка; неужто вы рѣшитесь совершить убійство?
   -- Убить убійцу, защищая жизнь и свободу, не есть преступное убійство: и я убью тебя, Рука, какъ вредную собаку, если ты только до меня дотронешься.
   -- Слышишь? закричалъ Рукъ человѣку, стоявшему внизу.
   -- Слышу, отвѣчалъ голосъ Гейза.
   -- Такъ спускай его и бѣги самъ.
   Наступило мертвое молчаніе, только внизу кто-то нетерпѣливо царапалъ полъ, а наверху слышенъ былъ щелкъ курка.
   Черезъ секунду Вулканъ съ страшнымъ ревомъ бросился на лѣстницу. На немъ надѣтъ былъ намордникъ, по Альфредъ этого не зналъ. Онъ сдѣлалъ шагъ впередъ и выстрѣлилъ нетвердой рукой. Пуля отскочила отъ лѣстницы, пролетѣвъ на вершокъ отъ Вулкана, и вонзилась въ стѣну въ какомъ нибудь аршинѣ отъ головы Рука. Прежде чѣмъ Альфредъ могъ выстрѣлить вторично, страшное животное уже повалило его и душило за горло. Но Альфредъ не потерялъ присутствія духа, и схватившись за баллюстраду, поднялся на ноги и выстрѣлилъ прямо въ ухо Вулкапа, въ то самое мгновеніе, когда Рукъ уже бѣжалъ по лѣстницѣ. Собака взвизгнула и покатилась по лѣстницѣ съ раздробленной головой. Альфредъ, забрызганный кровью, почти ничего не видя, сдѣлалъ страшное усиліе и вырвалъ изъ баллюстрады одну изъ перекладинъ; Рукъ, споткнувшись о падавшаго Вулкапа, приподнялся и хотѣлъ уже броситься на Альфреда, какъ тотъ нанесъ ему страшный ударъ въ голову тяжелой перекладиной. Дерево даже не вынесло и разлетѣлось въ щепки, а Рукъ повалился на полъ, какъ снопъ. Кровь его текла ручьями изъ ушей и носа. Бросивъ остатокъ перекладины въ Гейза и другихъ преслѣдователей, Альфредъ опять спустился къ квартирѣ Додовъ и кинулся въ ихъ двери. Снизу было слышно, какъ онъ отворилъ окно, а потомъ сталъ строить у дверей барикаду изъ всевозможной мебели. Покончивъ эту работу, онъ хотѣлъ снова зарядить пистолетъ, который во время борьбы съ Рукомъ положилъ въ карманъ. Но, увы, его тамъ не оказалось. Вмѣсто того, чтобъ попасть въ карманъ, онъ проскользнулъ на полъ.
   Въ началѣ этой ужасной борьбы, изъ гостиной Додовъ долетали стоны и всхлипыванія. Но теперь все стихло. Не прошло и минуты, какъ на лѣстницѣ валялся трупъ Вулкана и почти бездыханный Рукъ, а въ этой гостиной Джулія лежала въ обморокѣ.
   Докторъ Вульфъ явился вскорѣ съ полиціею и двумя сторожами, поступившими на мѣсто Уэльса и Гаррета. Онъ приказалъ выломать дверь въ спальню и сковать сумасшедшаго, но еще прежде онъ поставилъ двухъ караульныхъ на дворѣ, "Вонъ, станьте тамъ, гдѣ ѣдетъ возъ съ сѣномъ, и караульте."
   Это приказаніе было съ готовностью исполнено, ибо нечего было опасаться на дворѣ отъ человѣка, запертаго во второмъ этажѣ. Но совершенно иное дѣло было выломать дверь. Чтобъ подойти къ ней, надо было пройти по лѣстницѣ, а уже одного зрѣлища, представлявшагося тамъ, было довольно, чтобъ поселить страхъ въ людяхъ, рисковавшихъ своею жизнью за деньги.
   Рукъ едва приходилъ въ чувство, другіе же совсѣмъ отказывались идти наверхъ. Но тутъ нашли пистолетъ, въ лужѣ крови, и дѣло приняло другой оборотъ. Теперь и самъ докторъ Вульфъ выказалъ таланты военачальника. Онъ послалъ сказать караульнымъ на дворѣ, чтобъ они были готовы ко всякой бѣшеной выходкѣ, и кромѣ того увѣдомилъ о ходѣ дѣла Ричарда Гарди, который, сыпля деньгами во всѣ стороны и не жалѣя ничего, только бы захватить неблагодарнаго сына, поклявшагося его убить, сидѣлъ напротивъ въ окнѣ и наблюдалъ за дѣйствіями своихъ агентовъ. Сдѣлавъ всѣ эти предварительныя распоряженія, докторъ Вульфъ пошелъ во главѣ двухъ сторожей и двухъ полисменовъ наверхъ. Достигнувъ двери спальной, онъ велѣлъ стучать и требовать, чтобъ Альфредъ сдался.
   Между многочисленной толпой, тотчасъ запрудившей улицу, былъ одинъ человѣкъ, который имѣлъ во всемъ этомъ дѣлѣ особый интересъ. Мистеръ Гурдъ, уничтоженный появленіемъ Альфреда и примиреніемъ его съ Джуліею, выбѣжалъ изъ дома и сталъ ходить взадъ и впередъ по улицѣ въ совершенномъ отчаяніи, ибо онъ дѣйствительно страстно любилъ Джулію. Въ это самое время явились сторожа и полиція взять Альфреда. Онъ слышалъ ихъ разговоры, слышалъ выстрѣлы, видѣлъ, какъ Вульфъ бросился въ домъ съ полиціею, и внѣ себя отъ страха, также кинулся за ними, чтобъ защитить Джулію и увидѣть, какъ захватятъ его врага.
   На требованіе сторожей сдаться, Альфредъ ничего не отвѣчалъ.
   Докторъ Вульфъ сталъ уговаривать.
   Молчаніе.
   Вульфъ объявилъ, что у него, кромѣ сторожей, есть еще полиція, и потому всякое сопротивленіе глупо.
   Молчаніе.
   Вульфъ приказалъ тогда ломать двери.
   Еще подождали съ минуту и, наконецъ, одинъ изъ сторожей приложилъ долото къ замку. Дверь подалась; но открыть ее было невозможно: такъ была она изнутри заставлена мёбелью.
   Еще подождали нѣсколько минутъ, и потомъ сняли дверь съ петель.
   Къ всеобщему удивленію, сумасшедшій не бросился на нихъ.
   Его даже не было въ комнатѣ.
   -- Онъ вѣрно гдѣ нибудь спрятался, прошепталъ одинъ изъ сторожей.
   Они обшарили вездѣ, посмотрѣли подъ постелью, открыли шкапъ съ платьями -- Альфреда нигдѣ не было. Наконецъ, кто-то замѣтилъ, что у камина валялось много сажи. Посмотрѣли и туда, но отверстіе камина было слишкомъ мало, чтобъ пролѣзть человѣку.
   Докторъ Вульфъ обратился тогда къ караульнымъ, поставленнымъ на дзорѣ.
   -- Вы не ходили съ своихъ мѣстъ? спросилъ онъ.
   -- Нѣтъ, сэръ.
   -- И ничего не видали?
   -- Ничего. Мы все время смотрѣли на окно и крышу.
   Исчезновеніе Альфреда било удивительное, таинственное. Онъ не оставилъ по себѣ никакихъ слѣдовъ. Правда, окно было открыто, но оно отстояло отъ земли на двадцать-пять футовъ, и еслибъ онъ выпрыгнулъ изъ него, то разбился бы въ дребезги.
   Всѣ объясняли удивительное явленіе по своему, и въ эту-то минуту явился Эдуардъ. Двое убитыхъ, о которыхъ ему говорили въ толпѣ, оказались убитой собакой и сильно раненымъ человѣкомъ, который, однако, уже очнулся и клялся отомстить злодѣю. Джулію Эдуардъ нашелъ въ гостиной; она была очень блѣдна и медленно приходила въ себя. Подлѣ нея стоялъ мистеръ Гурдъ, и поздравлялъ ее съ тѣмъ, что она чудомъ спаслась отъ сумасшедшаго.
   Увидѣвъ брата, она вскочила и поплелась къ нему. Онъ принялъ ее въ свои объятія, и немного успокоивъ ее, положилъ на диванъ, а самъ отправился разузнать, въ чемъ дѣло. Удостовѣрившись, что Альфреда дѣйствительно не было въ домѣ, онъ попросилъ доктора Вульфа тотчасъ удалиться съ своими сторожами и полиціею. Докторъ отказалъ наотрѣзъ. Эдуардъ настаивалъ на своемъ, и потребовалъ, чтобъ тотъ показалъ приказъ судьи, на основаніи котораго онъ посмѣлъ войти силою въ частный домъ. Докторъ принужденъ былъ сознаться, что у него не было такого приказа; услыхавъ это, Эдуардъ объяснилъ полисменамъ, что они совершили беззаконное дѣло, потому что полиціи воспрещено парламентскимъ актомъ принимать участіе въ подобныхъ дѣлахъ. Это полисмены очень хорошо знали и сами, но получивъ хорошую плату, они разсчитывали на незнаніе законовъ тѣми людьми, права которыхъ они нарушили. Но рѣшимость Эдуарда и его знаніе, хотя и очень поверхностное, законовъ, почерпнутое въ Тизерѣ -- заставили ихъ удалиться со срамомъ. Они, однако, поставили караульныхъ на улицѣ и даже стерегли дворъ до сумерекъ, когда наконецъ хозяинъ прогналъ ихъ и оттуда.
   Джулія сидѣла молча, пока въ домѣ была полиція, и думала не о своемъ удачномъ спасеніи, какъ говорилъ мистеръ Гурдъ, но о спасеніи Альфреда; но лишь только домъ очистился отъ нашествія, она поспѣшно попросила Эдуарда послать за докторомъ Самсономъ.
   -- Онъ одинъ можетъ помочь намъ. Пошлите за нимъ поскорѣе, умоляла она.
   Мистеръ Гурдъ предложилъ съѣздить самъ. Она съ жаромъ поблагодарила его; затѣмъ ушла къ себѣ въ комнату, и тамъ наединѣ, на свободѣ, стала припоминать каждое слово Альфреда, каждую черту его измѣнившагося лица.
   Докторъ Самсонъ былъ за городомъ и получилъ записку Джуліи не ранѣе девяти часовъ вечера. Онъ въ ту же минуту отправился къ Додамъ. Уже полиціи не било и слѣдовъ; докторъ Вульфъ оставилъ только одного караульнаго на улицѣ, на всякій случай. Самсонъ нашелъ Джулію и Эдуарда въ гостиной. Джулія вскочила и бросилась къ нему навстрѣчу.
   -- О! докторъ Самсонъ! воскликнула она: -- скажите онъ не то, что про него говорятъ?
   -- Какъ могу я сказать, не видавъ его, отвѣчалъ докторъ.
   -- Но, вѣдь, часто называютъ людей сумасшедшими, которые совершенно здоровы. Вы сами это говорили.
   -- Конечно, поспѣшилъ согласиться Самсонъ: -- нѣтъ еще года, какъ фельдшеръ приводилъ ко мнѣ какого-то портного Джаксона, прося, чтобы я подписалъ свидѣтельство о сумасшествіи его жены. "Дайте мнѣ взглянуть на нее", сказалъ я.-- "Это зачѣмъ, отвѣчалъ фельдшеръ:-- когда ея мужъ самъ проситъ васъ."
   -- Я настоялъ на своемъ, и что же оказалось?-- бѣдная женщина была очень нервна и разстроена.
   -- Я знаю, зачѣмъ вы пришли; но вы, право, ошибаетесь. Я поговорилъ съ ней довольно долго и узналъ, что мужъ страшно мучитъ ее. Чѣмъ же это кончилось? Я отказался, разумѣется, подписать свидѣтельство, а портной на другой день бросился въ воду! Видите ли, онъ былъ сумасшедшій, но она объ этомъ никому не говорила ни слова. Ужь эти мнѣ женщины.
   -- Ну, продолжайте, продолжайте! воскликнула Джулія.
   -- Однако, возразилъ Самсонъ: -- это не всегда бываетъ; девять шансовъ противъ десяти, что онъ, дѣйствительно, сумасшедшій. Развѣ вы не помните, что это было одно изъ моихъ предположеній съ самаго начала?
   Слова его грустно отозвались въ сердцѣ Джуліи, и она поспѣшно ушла къ себѣ въ комнату.
   Тогда только докторъ Самсонъ спохватился, что сказалъ неловкость.
   -- Боже мой, да развѣ она все еще его любитъ? спросилъ онъ у Эдуарда.-- Я думалъ, что его мѣсто занялъ этотъ молодой пасторъ.
   Эдуардъ пожалъ плечами, но отказался говорить о такомъ деликатномъ предметѣ, какъ любовь его сестры. Въ эту минуту вошла въ комнату Сара съ письмомъ отъ мистриссъ Додъ. Бѣдная женщина писала, что Дэвидъ, пользуясь попутнымъ вѣтромъ, вошелъ у нихъ въ глазахъ въ гавань Портсмута, и скрылся. Они боялись, чтобъ его не заманили въ морскую службу вербовщики.
   Эдуардъ и Самсонъ только-что начали разсуждать объ этомъ новомъ несчастіи, какъ неожиданное происшествіе прервало ихъ разговоръ.
   Джулія вбѣжала въ комнату, вся блѣдная, въ страшномъ волненіи, и крича изо всей силы:
   -- Онъ здѣсь! Онъ здѣсь! О! помогите мнѣ! Онъ раненъ! Онъ умираетъ!
  

XLVIII.

   Джулія, какъ я уже сказалъ, обиженная неосторожными словами доктора Самсона, поспѣшно удалилась въ свою комнату. Она открыла окно и безутѣшно смотря на безоблачное, звѣздное небо, думала, гдѣ бы могъ быть теперь Альфредъ. "Альфредъ! бѣдный Альфредъ! шептала она, какъ бы ожидая, что онъ ей тотчасъ отвѣтитъ.-- Всѣ они называла тебя измѣнникомъ, кромѣ меня, и что же -- вышла моя правда. Теперь они всѣ называютъ тебя сумасшедшимъ, но я не вѣрю ничему, что говорятъ противъ тебя. Ты все же мой собственный Альфредъ. Гдѣ ты? Куда тебя негодяи загнали?" И лежа на окнѣ она горько зарыдала.
   Вдругъ, посреди мертвой тишины ночи, на дворѣ раздался слабый, но ясный голосъ:
   -- Джулія!
   Она вскочила и едва не вскрикнула; потомъ начала прислушиваться, вся дрожа отъ страха и надежды. Черезъ минуту тотъ же самый голосъ произнесъ:
   -- Джулія!
   -- Альфредъ! вскрикнула она.
   -- Да, отвѣтилъ голосъ: -- будь осторожна. Не подымай тревоги. Домъ караулятъ. Позови Эдуарда.
   Она бросилась въ гостящую и перепугала брата и Самсона удивительною вѣстью,
   -- Но, обѣщайте мнѣ, что вы его не выдадите, прибавила она, едва переводя духъ.
   -- Тише, сказалъ докторъ, вскакивая со стула.-- Зачѣмъ намъ его выдавать? Я его вамъ вылечу. Я берусь вылечить всякаго сумасшедшаго, у котораго только есть свѣтлыя, здравыя минуты. Гдѣ онъ?
   -- Идите за мною, произнесла Джулія:-- нѣтъ, погодите. Я прежде прогоню всѣхъ слугъ. Я не буду такъ глупа, чтобъ выдать его врагамъ.
   Она тотчасъ распорядилась: услала Сару въ одну сторону, а Джени въ другую, и потомъ повела Самсона и Эдуарда на дворъ. Они обыскали всѣ углы, но никого не нашли; тогда Джулія попросила ихъ остановиться и немного помолчать.
   -- Альфредъ! произнесла она вполголоса.
   -- Джулія! послышалось въ то же мгновеніе изъ большаго воза съ сѣномъ, покрытаго смоляной парусиной.
   Всѣ съ удивленіемъ посмотрѣли другъ на друга.
   -- Кто съ тобою? раздался снова голосъ Альфреда.
   -- Друзья, милый! Эдуардъ и докторъ Самсонъ.
   -- Нэдъ, старина! воскликнулъ Альфредъ: -- ты спасъ меня изъ огня, спаси и изъ этой бѣды. Мнѣ кажется, у меня сломана нога.
   Услыхавъ это, Джулія въ отчаяніи всплеснула руками, а Эдуардъ въ одно мгновеніе влѣзъ на возъ. Онъ осторожно ощупывалъ ногами и руками, пока добрался до небольшаго возвышенія. Это былъ Альфредъ подъ парусиной, въ которой онъ для воздуха продѣлалъ ножомъ нѣсколько дырокъ. Эдуардъ послалъ Джулію за кухоннымъ ножомъ, которымъ вскорѣ распоролъ парусину и изъ отверстія выкарабкалась знакомая намъ фигура Альфреда. Такъ-какъ руки у него были цѣлы, то онъ живо спустился на землю, гдѣ его подхватили Эдуардъ и Самсонъ и благополучно довели до дома.
   Прежде тѣло, потомъ духъ -- вотъ общее правило всѣхъ смертныхъ; такъ и въ этомъ случаѣ, прежде всего осмотрѣли ногу Альфреда. Джулія стояла подлѣ него съ сложенными на груди руками и смотрѣла на него съ глубочайшимъ сожалѣніемъ и сочувствіемъ. Этотъ взглядъ вполнѣ вознаграждалъ его за всю ужасную боль. Осмотрѣвъ обстоятельно ногу, Самсонъ объявилъ, что перелома нѣтъ, а только сильный вывихъ.
   -- Ну-съ, сказалъ онъ торжественно:-- что принято дѣлать въ случаѣ вывиха? Конечно, поставить піявки и прикладывать холодные компресы.
   Эдуардъ предложилъ тотчасъ сбѣгать и принести все нужное.
   -- Съ ума вы сошли, что ли? воскликнулъ Самсонъ:-- вѣдь я вамъ говорю, что это принято дѣлать докторами; а неужели вы не знаете, что средства, принятыя докторами, всегда прямо противоположны тѣмъ, которыя дѣйствительно вылечиваютъ? Потому достаньте погорячѣе воды, какъ онъ только можетъ вынести, и бросьте къ чорту всякую мысль о піявкахъ.
   -- Развѣ теперь время шутить? замѣтила съ гнѣвомъ Джулія.
   -- А кто же тутъ, сударыня, шутитъ? возразилъ докторъ:-- вы должны знать, что танцорки на театрахъ всегда лечатъ вывихи горячей водой, а дѣлаютъ онѣ это потому, что ихъ интересъ -- поскорѣе выздоровѣть. Доктора, напротивъ, употребляютъ холодную воду, ибо ихъ интересъ -- продлить болѣзнь и сдѣлать выгодную аферу. Такъ вы лучше молчите и велите мнѣ поскорѣе принести кипятку.
   Джулія сдѣлала знакъ Эдуарду и оно оба выбѣжали изъ комнаты. Черезъ минуту они воротились съ большой чашкой горячей воды. Эдуардъ разулъ ногу Альфреда, а Джулія засучила рукава.
   Альфредъ догадался о ея намѣреніи.
   -- Нѣтъ, милая Джуліи! воскликнулъ онъ: -- я этого не позволю. Это -- слишкомъ большая честь. Это можетъ сдѣлать Сара.
   -- Сара! отвѣчала съ презрѣніемъ Джулія: -- она слишкомъ неловка и... и... молчите. Я васъ не намѣрена слушать. Я хожу по больнымъ, прибавила она, обращаясь къ доктору: -- и ухаживаю за чужими, а онъ говоритъ, что я должна оставить служанкѣ обмыть его бѣдную ногу.
   -- Безчувственное чудовище! замѣтилъ съ улыбкой Самсонъ.-- Дайте ему хорошаго толчка за это.
   Джулія не вполнѣ послѣдовала совѣту доктора, и такъ нѣжно обмывала губкой распухшую ногу, что нѣжное прикосновеніе ея руки почти столько же успокоивало больнаго, какъ самая вода. Но предаваясь этому христіанскому занятію, она вдругъ взглянула паціенту въ лицо, и вся вспыхнувъ, спросила:
   -- Ты сумасшедшій, милый Альфредъ? Не бойся, говори правду. Чѣмъ болѣе ты сумасшедшій, тѣмъ нужнѣе тебѣ моя помощь.
   Альфредъ улыбнулся и отвѣчалъ, что онъ нимало не сумасшедшій и не нуждается въ ея попеченіяхъ, а напротивъ надѣется взять ее на свое попеченіе, когда поправится его нога.
   Джулія ничего не отвѣчала а нагнулась пониже, чтобъ не видно было ея раскраснѣвшагося лица.
   Эдуардъ попросилъ Альфреда сказать, какимъ образомъ онъ спасся попалъ въ возъ сѣна.
   -- Это непостижимо, прибавилъ Самсонъ.
   -- Ни мало; оно страшнѣе на взглядъ, чѣмъ на самомъ дѣлѣ, отвѣчалъ Альфредъ:-- дѣло въ томъ, что когда я потерялъ пистолетъ, то рѣшился бѣжать. Выглянувъ въ окошко, я увидалъ неподалеку водосточную трубу съ большимъ отверстіемъ, и только что сталъ обдумывать, какъ попасть на нее, когда во дворъ въѣхалъ возъ съ сѣномъ. Подъ самымъ моимъ окномъ возъ на минуту остановился, и мужикъ нагнулся что-то поправить въ колесѣ. Я быстро спустился по трубѣ и спрыгнулъ на сѣно; но, по несчастью, подъ рыхлымъ сѣномъ была какая-то тяжелая кладь, и ударившись о нее-то, я и вывихнулъ себѣ ногу. Однако, все-таки мнѣ удалось вырыть себѣ ямку и спрятаться. Оттуда я видѣлъ, какъ докторъ Вульфъ разставлялъ сторожей на дворѣ, и все бы было хорошо, еслибъ вдругъ не пошелъ дождь, отъ котораго кто-то накрылъ возъ тяжелой смоляной парусиной, такъ что я чуть не задохся. Прорѣзавъ перочиннымъ ножомъ нѣсколько отверстій, я могъ, однако, дышать, и такъ пролежалъ уже не знаю сколько времени. Мнѣ показалось это цѣлою вѣчностью. Наконецъ, я увидалъ ангела въ окнѣ и назвалъ его именемъ, которымъ его зовутъ на землѣ. Къ счастью, ангелъ меня услышалъ, и вотъ я теперь совершенно счастливъ, хотя, признаться сказать, ужасно голоденъ.
   -- Какой я дуракъ, что объ этомъ сразу не подумалъ, сказалъ Эдуардъ, и отправился въ кладовую.
   -- Дорогой докторъ, начала Джулія, смотря на него умильно: -- я не вижу въ немъ никакой перемѣны; онъ очень храбръ, смѣлъ и капризенъ, но онъ и всегда былъ такой. Конечно, онъ разсказываетъ удивительныя вещи, и дико смотритъ вамъ прямо въ глаза, но и это онъ всегда дѣлывалъ и прежде, то-есть съ тѣхъ поръ, какъ я его знаю.
   -- Какъ, мнѣ нельзя смотрѣть на мою спасительницу? пробормоталъ Альфредъ.
   -- Можете, но только не такъ дико и пристально.
   -- Вы сами въ этомъ виноваты, миссъ Джулія, сказалъ Самсонъ:-- вы балуете этого щенка, а это такой народъ, что переломай имъ всѣ кости, они все остаются щенками. Повѣрьте, ихъ никогда не слѣдуетъ баловать. А ты слушай, разбойникъ, чего вытаращилъ глаза на барышню-то; посмотри-ка лучше мнѣ прямо въ глаза, если можешь, и разскажи, какъ ты надулъ насъ всѣхъ въ день твоей свадьбы.
   Джулія вспыхнула.
   -- Это не его вина, воскликнула она: -- это все эти проклятыя деньги виноваты. Вы можете смѣяться сколько хотите надо мною за то, что я ненавижу деньги, но кажется, я имѣю на то полное право.
   -- Помолчите, помолчите; дайте ему лучше самому разсказать свою повѣсть;
   Альфредъ тогда спокойно и основательно повторилъ свой разсказъ, который до сихъ поръ производилъ такъ мало впечатлѣнія на офиціальныхъ лицъ. Но теперь эффектъ былъ совершенно иной. Самсонъ не выдержалъ, и при самомъ еще началѣ разсказа вскочилъ, и заходилъ взадъ и впередъ по комнатѣ; онъ блѣднѣлъ и багровѣлъ отъ негодованія, и отъ времени до времени перебивалъ Альфреда проклятіями, или замѣчаніями въ родѣ:
   -- Зачѣмъ ты его не убилъ? Я бы его положилъ на мѣстѣ. Свобода человѣка, это -- его жизнь. Смерть всякому, кто покушается на нее!
   Итакъ, войдя въ комнату съ обѣдомъ для Альфреда, Эдуардъ увидалъ Самсона въ неописанномъ волненіи, а человѣкъ, котораго выдавали за сумасшедшаго, разсказывалъ горестную повѣстъ своихъ несчастій съ хладнокровіемъ философа, разсуждающаго о несправедливостяхъ, сдѣланныхъ кому-то другому. Джулія плакала, стараясь однако скрыть свои слезы. Эдуардъ остановился, и пристально посмотрѣлъ на всѣхъ троихъ.
   -- Ну, сковалъ онъ: -- если здѣсь въ комнатѣ есть сумасшедшій, то это, конечно, не Гарди. Гм!
   -- Сумасшедшій. Ахъ ты идіотъ! заревѣлъ докторъ:-- да онъ такой же сумасшедшій, какъ я.
   -- Избави Богъ, произнесъ сухо Альфредъ.
   -- Такой же сумасшедшій, какъ вы, милостивый государь, продолжалъ Самсонъ.-- Я намъ скажу, прибавилъ онъ, уже обращаясь къ Альфреду:-- вы никогда не были сумасшедшимъ и не будете; это самый безстыдный обманъ, самое подлое, ужасное дѣло, какое только когда нибудь дѣлывали доктора. Я ихъ выведу на чистую воду, чортъ возьми. Они васъ непремѣнно снова заберутъ, если мы не подымемъ шума. Но я положу этимъ гадостямъ предѣлъ; онѣ могутъ дѣлаться только въ темнотѣ, Я ихъ изобличу. Ну, теперь ѣшьте и помолчите съ минутку, если можете.
   Съ этими словами онъ сѣлъ за работу, и вскорѣ нависалъ письмо, подъ заглавіемъ: Частные сумасшедшіе дома. Онъ описалъ очень драматически заключеніе Альфреда, его бѣгство, попытку снова захватить его, и спасеніе.
   -- Это будетъ интересовать противниковъ, объяснялъ онъ. Онъ завѣрялъ, что Альфредъ совершенно здоровъ, и никогда не былъ сумасшедшій; онъ предлагалъ подтвердить это показаніе клятвой въ судѣ. Онъ задавалъ потомъ вопросъ: зачѣмъ было посылать для защиты нашей свободы, одного изъ нашихъ королей въ Фаларисъ, а другаго въ Версаль {Намекъ на судьбу королей -- Карла I и Іакова II. Перев.}, если эта свобода можетъ на каждомъ шагу быть нарушена, по доброй волѣ какихъ-то доктора текъ и безсовѣстнаго, корыстнаго родственника? При этомъ онъ представилъ блистательную картину несчастнаго положенія свободнаго англійскаго гражданина, который долженъ скрываться и прятаться отъ преслѣдованій шайки разбойниковъ, которые во Франціи, или въ другой образованной странѣ, гдѣ не такъ много кричатъ о свободѣ, сами были бы должны скрываться, боясь правосудія. Статью свою онъ кончилъ горячимъ воззваніемъ къ прессѣ, чтобы она защитила своимъ могучимъ оружіемъ несчастную жертву дурныхъ законовъ и преступныхъ, коварныхъ людей. "Въ Англіи" писалъ онъ, "справедливость -- дочь гласности. Вездѣ, во всемъ свѣтѣ преступленія совершаются открыто, явно; у насъ ихъ совершаютъ, только скрытно, во мракѣ; въ этомъ и заключается наше превосходство надъ другими націями. Произнесите свое Да будетъ свѣтъ, освѣтите свѣтомъ гласности это темное, низкое дѣло -- и враги несчастнаго, тотчасъ исчезнутъ, и вашъ согражданинъ будетъ спасенъ съ той самой минуты".
   Онъ, подписалъ свое имя, и прочелъ статью вслухъ; она была такъ блистательно составлена и такъ мастерски написана, что производила потрясающее впечатлѣніе. Джулія была внѣ себя отъ удовольствія, но Альфредъ, грустно покачалъ головой.
   -- Никакой редакторъ не напечатаетъ, замѣтилъ онъ.
   -- Редакторъ! Неужели вы думаете, что я такой дуракъ, что положусь на какого нибудь редактора? Неужели ни думаете, что я напрасно жилъ на свѣтѣ столько лѣтъ, и не изучилъ, на опытѣ, какіе трусы всѣ люди вообще? Да рѣдкіе рѣшаются говорить прямо, что думаютъ; справедливость, правосудіе гибнутъ; но Самсонъ все-таки смѣетъ поднять голосъ противъ проклятаго нечестія этой страны. Ну, я теперь бѣгу къ моему издателю, у него въ типографіи работаютъ день и ночь, и въ полчаса у меня будутъ, готовы двѣсти экземпляровъ.
   -- Ахъ, докторъ! воскликнула Джулія: -- неужели мнѣ бѣдной не позволять приложить руки къ этому дѣлу? Ахъ, позвольте, позвольте мнѣ вамъ помочь, хоть чѣмъ нибудь.
   -- Такъ сейчасъ, надѣвайте шляпку, скомандовалъ докторъ: -- на войнѣ каждая секунда дорога.
   -- Но я все боюсь, не караулятъ ли его на улицѣ.
   -- А пускай, мы. имъ зададимъ тогда встрепку; насъ трое, и всѣ мы постоять за себя можемъ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, возразилъ Альфредъ: -- Джулія не любитъ драки; я слышалъ, какъ она кричала все время, какъ я боролся на лѣстницѣ. Будемте осторожны, и лучше всего обманемъ враговъ. Надѣньте на меня шляпку и женскій бурнусъ.
   -- И какая маленькая, граціозная дама выйдетъ изъ тебя -- саженная верзила.
   -- О, я могу скорчиться.
   Джулія съ радостію приняла этотъ планъ и вскорѣ съ помощью Эдуарда одѣла Альфреда. Дама, дѣйствительно, хотя и красивая, вышла чудовищно высока. Альфреду, въ самомъ дѣлѣ, пришлось скорчиться и Эдуардъ съ Джуліею помогли ему сѣсть въ карету подъ самымъ носомъ полисмэна и сторожа изъ сумасшедшаго дома. Увидавъ ихъ, Джулія громко попросила свою тётку быть осторожнѣе, хотя потомъ и упрекала себя въ этой лжи, недостойной истинной христіанки. Альфреда никто не узналъ, и они поскакали въ типографію, находившуюся по ту сторону рѣки. Факторъ съ жаромъ принялся за дѣло, тотчасъ роздалъ статью, несмотря на ея небольшой объемъ, двумъ или тремъ наборщикамъ и наборъ очень скоро былъ сдѣланъ. Самсонъ прочиталъ коректуру и началось печатаніе самыхъ экземпляровъ. Между тѣмъ факторъ досталъ каталогъ англійскихъ газетъ и цѣлую груду пакетовъ и марокъ, такъ что, какъ только были готовы листы, ихъ тотчасъ свернули, запечатали и разослали ко всѣмъ лондонскимъ и провинціальнымъ газетнымъ издателямъ. Когда все дѣло было кончено, Самсонъ отвезъ Альфреда домой и запретилъ ему являться въ пемброкскую улицу, пока статья его не появится въ газетахъ.
   Съ разсвѣтомъ слѣдующаго дня всѣ пакеты съ письмомъ Самсона разлетѣлись по всей Англіи и, вечеромъ уже письмо это было напечатано въ четырехъ лондонскихъ газетахъ; на другое же утро вся столица и страна была наполнена толками объ этомъ чудовищномъ и мрачномъ дѣлѣ, внезапно освѣтленномъ яркимъ свѣтомъ гласности.
   Да, хорошо ты зналъ, Самсонъ, человѣческую патуру вообще и англійскую въ особенности. Ричардъ Гарди въ ту самую минуту, когда онъ посылалъ полицейскихъ сыщиковъ для отысканія слѣдовъ Альфреда, совершенно нечаянно напалъ на письмо Самсона въ газетѣ "Globe". Онъ поблѣднѣлъ, прочитавъ его, и тотчасъ написалъ доктору Вульфу, что было бы неблагоразумно предпринимать новыя мѣры для отысканія Альфреда. Это письмо встрѣтилось на дорогѣ съ письмомъ самого Вульфа, въ которомъ тотъ, посылалъ Гарди вырѣзку изъ Sun, прямо объявлялъ, что теперь никакія соображенія не заставятъ его болѣе вмѣшиваться въ дѣло Альфреда. Ричардъ Гарди бросился тотчасъ на желѣзную дорогу, и поспѣшилъ къ брату въ Клер-Кортъ.
   Онъ былъ очень не въ духѣ, и чувствовалъ себя, какъ военачальникъ, который послѣ нѣсколькихъ нападеній на непріятеля, сначала очень успѣшныхъ, а потомъ все менѣе и менѣе удачныхъ, видитъ наконецъ, что непріятель занялъ неприступную позицію. Его начинаетъ безпокоить мысль, что вскорѣ этотъ самый врагъ поведетъ аттаку, и ему, усталому, изнемогшему, придется защищаться, какъ знаетъ. Однако, онъ не торопился, и провелъ цѣлый день совершенно спокойно у брата, увѣряя его, что дѣло этимъ окончится и съ обѣихъ сторонъ болѣе ничего не будетъ сдѣлано; но въ глубинѣ своего сердца, онъ чувствовалъ, что этотъ мирный, спокойный день былъ только небольшимъ отдыхомъ между двумя великими битвами: въ первой отецъ гналъ сына, во второй -- сынъ пойдетъ противъ отца.
   И онъ былъ правъ: на другой день Альфредъ началъ свое нападеніе; предоставляемъ объ этомъ разсказать подлинному письму стряпчаго Комптона.

"Гарди противъ Гарди.

   "Милостивый государь, еслибъ вы были въ моей конторѣ въ ту минуту, когда я получилъ ваше вчерашнее письмо, въ которомъ описано грубое разбойничье нападеніе, учиненное отвѣтчикомъ, вы бы видѣли самое смѣшное зрѣлище на свѣтѣ: вы бы увидѣли стряпчаго внѣ себя отъ гнѣва. Я бросилъ къ чорту всѣ приличія, соблюдаемыя въ нашемъ кругу, и прямо послалъ Кольза въ Клер-Кортъ лично представить отвѣтчику вызовъ къ суду. Пріѣхавъ туда, онъ нашелъ отвѣтчика въ саду вмѣстѣ съ Ричардомъ Гарди. Узнавъ отъ слуги, который изъ двухъ мистеръ Томасъ, онъ подошелъ къ нему и представилъ обыкновеннымъ порядкомъ копію съ вызова. Отвѣтчикъ поблѣднѣлъ, затрясся всѣмъ тѣломъ и, по мнѣнію Кольза, онъ, кажется, вообразилъ себя преступникомъ и готовъ былъ умолятъ на колѣнахъ о пощадѣ; но мистеръ Ричардъ остановилъ его, объявивъ, что его стряпчій -- мистеръ Гитфильдъ, въ Чансери-Лэнъ. "Такъ-то мистеръ Комптонъ дѣлаетъ свои дѣла, прибавилъ онъ:-- посылаетъ представлять лично вызовъ къ суду -- слабому, больному человѣку." Кользъ, конечно, возразилъ ему, что больной человѣкъ отказался отвѣчать на письмо и между тѣмъ сдѣлалъ насильственное нападеніе на особу нашего кліента. Его дѣйствія рѣшительныя и быстрыя, мы отвѣчаемъ тѣмъ же.-- "Ага, вы -- умный человѣкъ", замѣтилъ мистеръ Ричардъ и пригласилъ его позавтракать. Это вѣроятно было сдѣлано для того, чтобъ удалить Кольза отъ своего слабоумнаго брата. Онъ угостилъ его отличнымъ завтракомъ, толковалъ очень долго о политикѣ и финансахъ, и когда Кользъ уходилъ, то онъ сказалъ ему: "Ну, мистеръ... Мы васъ подчивали цыплятами и мадерой, а вашего кліента угостимъ въ сласть законами." Кользъ считаетъ эти слова многозначительными, хотя и грубыми.

"Остаюсь вашъ покорной Джонъ Комптонъ".

   "PS. Кользъ вывѣдалъ, что не будутъ болѣе дѣлать попытокъ васъ задержать. Оказывается, что какой-то неосторожный пріятель вашъ описалъ все дѣло въ газетахъ. Пріостановите это пожалуйста".
   Получивъ это письмо, Альфредъ купилъ другой пистолетъ, зарядилъ его, нанялъ въ видѣ тѣлохранителей двухъ боксеровъ и съ этой свитой отправился въ пемброкскую улицу. Но непріятеля уже не видно было и слѣдовъ: гласность очистила улицу одинаково, какъ отъ сторожей доктора Вульфа, такъ и отъ полиціи. Онъ нашелъ Джулію и Эдуарда въ страшномъ безпокойствѣ на счетъ судьбы отца. Безпокойство это было причинено письмомъ мистриссъ Додъ; но прежде, чѣмъ дать его прочесть Альфреду, Эдуардъ поздравилъ его съ успѣхомъ гласности.-- Въ Тизерѣ есть передовая статья о тебѣ, прибавилъ онъ.
   Письмо мистриссъ Додъ заключалось въ слѣдующемъ:
   "Милыя мои дѣти, я возвращаюсь домой съ растерзаннымъ сердцемъ и безъ вашего бѣднаго отца. Я видѣла, какъ вышелъ въ море одинъ остъ-индскій корабль, и мнѣ шепнуло что-то, не на немъ ли онъ! Но я никому не сказала о моихъ предчувствіяхъ, боясь, что это примутъ за бредъ разстроеннаго воображенія. Но теперь даже мистеръ Гринъ полагаетъ, что онъ ушелъ въ море, ибо его въ городѣ нѣтъ, какъ ни искали. Я встрѣтила здѣсь своего двоюроднаго брата, капитана Базалгета; онъ произведенъ въ капитаны Коршуна и выходитъ завтра изъ гавани. Я разсказала ему все наше горе и онъ обѣщалъ остановить купеческій корабль, если его встрѣтитъ; но я вижу по тому, какъ онъ избѣгаетъ моего взгляда, что онъ не имѣетъ большихъ надеждъ. Его корабль быстрѣе, но онъ можетъ пройти мимо купеческаго судна ночью, и къ тому же онъ идетъ въ Новую Зеландію, а не въ Индію. Я разсказала Реджинальду, что лицо моего мужа очень измѣнилось, что онъ считаетъ себя простымъ матросомъ, и что на шеѣ у него осталась медаль за спасеніе утопающихъ. Реджинальдъ очень добрый человѣкъ и сдѣлаетъ все, что только возможно. Милосердый Богъ можетъ спасти наше сокровище и на морѣ, какъ на сушѣ, на милосердіе его я только и уповаю. Долѣе здѣсь оставаться не стоитъ, и къ тому же сердце мое ноетъ о моихъ другихъ сокровищахъ. Я все боюсь, чтобъ съ вами въ мое отсутствіе не случилось какого несчастія. Ждите меня очень скоро и постараемся утѣшить другъ друга въ этомъ горѣ, тяжелѣе котораго еще мы не испытали.
   "Съ горестнымъ сердцемъ остаюсь я, мой милыя дѣти, ваша любящая мать и другъ Люси Додъ."
   Въ послѣдовавшемъ за этимъ письмомъ разсужденіи, Альфредъ высказалъ одинъ изъ недостатковъ своего характера. Онъ не признавалъ исчезновеніе Дэвида за большое горе, а, напротивъ, увѣрялъ, что онъ имѣетъ теперь хорошій шансъ выздоровѣть, тогда какъ заключеніе въ четырехъ стѣнахъ часто сводило съ ума даже и здоровыхъ людей. Однимъ словомъ, онъ доказывалъ, что бѣгство Дэвида въ море было очень счастливымъ вдохновеніемъ. Эдуардъ покраснѣлъ, услыхавъ эти разсужденія, но не удостоилъ ихъ отвѣтомъ. Джулія не была такъ терпѣлива, и хотя она слишкомъ любила Альфреда, чтобъ прямо сказать ему въ лицо, что онъ только обманывалъ себя и старался хотя косвенно защитить себя за бѣгство изъ сумасшедшаго дома вмѣстѣ съ Дэвидомъ, но она не могла сдержать себя и потому отвѣчала ему съ нѣкоторой холодностью. Альфредъ тотчасъ замѣтилъ это и сталъ приводить все болѣе и болѣе сильныя доказательства въ пользу своего мнѣнія.
   Онъ все еще говорилъ очень громко и оживленно, когда вдругъ въ комнату вошла, никѣмъ незамѣчешіая, мистриссъ Додъ.
   Альфредъ запнулся и всѣ съ удивленіемъ вскочили съ своихъ мѣстъ.
   При видѣ Альфреда, мистриссъ Додъ остановилась совершенно пораженная, но потомъ вскрикнула и устремила на него взглядъ неописаннаго ужаса.
   Онъ стоялъ сконфуженный, не зная, что сдѣлать, что сказать.
   Джулія бросилась къ мистриссъ Додъ и, обнявъ ее, умоляла не бояться Альфреда.
   -- Онъ вовсе не сумасшедшій! лепетала она.
   Эдуардъ и Самсонъ подтвердили ея слова; и она принялась съ краснорѣчіемъ влюбленной разсказывать всѣ несправедливости, претерпѣнныя ея Альфредомъ, и умоляла мать не смотрѣть на него такъ сердито; вѣдь онъ, бѣдный, вывихнулъ себѣ ногу и вынесъ такъ много страданій. Въ первый разъ въ жизни мистриссъ Додъ осталась глуха къ краснорѣчію своей дочери; замѣчательно было, какъ мало измѣнилось ея лицо послѣ пламенныхъ словъ Джуліи. Она продолжала съ прежнимъ ужасомъ смотрѣть на Альфреда. Однако, ясно было, что она слышала и поняла каждое слово дочери, ибо когда та кончила, она подошла къ Альфреду блѣдная, трепещущая отъ гнѣва. Въ первый разъ въ жизни это нѣжное, любящее созданіе преобразилось въ какую-то страшную Немезиду.
   -- Это правда, сэръ? спросила она глухимъ, грознымъ голосомъ:-- вы не сумасшедшій? Никогда не были сумасшедшимъ?
   -- Никогда, мистриссъ Додъ.
   -- Такъ что же вы сдѣлали съ моимъ мужемъ, сэръ?
  

XLIX.

   Слова эти поразили всѣхъ словно громомъ. Альфредъ понурилъ голову.
   -- Я только вышелъ на минуту въ другую комнату, чтобъ умыться къ обѣду, отвѣчалъ онъ смиренно:-- когда я возвратился, вашего мужа ужь не было.
   Мистриссъ Додъ будто не слыхала его словъ.
   -- По какому праву вы позволили себѣ стать между имъ и мною; какое право имѣли вы брать его на свое попеченіе? продолжала она своимъ тихимъ, неумолимымъ голосомъ:-- развѣ я просила васъ взять его изъ пріюта, гдѣ онъ былъ безопасенъ и постоянно у меня на глазахъ?
   -- Пожаръ, а не я освободилъ его изъ этого безопаснаго пріюта, гдѣ онъ едва не сгорѣлъ заживо. Послѣ пожара я пытался убѣжать отъ него, но онъ меня догналъ. Что мнѣ было дѣлать? я поступилъ такъ, какъ того требовала моя совѣсть; онъ упорно настаивалъ, чтобъ идти къ морю; я надѣялся, что видъ моря, напомнивъ ему минувшее время, быть можетъ, вылечитъ его; я надѣялся привести его къ вамъ здоровымъ; но судьба была противъ меня. Я -- несчастнѣйшій человѣкъ.
   -- Мистеръ Гарди, сказала мистриссъ Додъ: -- вашъ поступокъ былъ поступкомъ сумасшедшаго; еслибы я не видѣла въ васъ сумасшедшаго, я бы не могла смотрѣть на васъ безъ отвращенія: вы сдѣлали меня вдовою, дѣтей моихъ -- сиротами.
   При этихъ словахъ она болѣзненно затряслась и вся въ слезахъ вышла изъ комнаты.
   Альфредъ всталъ блѣдный и гнѣвный.
   -- Это ея мнѣніе, ея понятіе о справедливости, сказалъ онъ съ ожесточеніемъ:-- Ну, а вы оба, что думаете?
   -- Если вы хотите знать мое мнѣніе, сказалъ Эдуардъ:--то я вамъ долженъ сознаться, что нахожу крайне самонадѣяннымъ поступокъ вашъ въ отношеніи къ моему отцу; а если ужь разъ, вы взялись за столь трудное дѣло, вамъ не слѣдовало спускать его съ глазъ ни на минуту.-- Такъ вотъ оно ваше мнѣніе! Ну, а ваше, милая Джулія?
   Джулія, вмѣсто отвѣта, закрыла лицо руками и тяжело вздохнула.
   -- Я вижу! вскрикнулъ Альфредъ: -- что въ душѣ и вы противъ меня. Вы судите не по намѣренію, а по послѣдствію. Какъ видно, нѣтъ справедливости на семъ свѣтѣ. Надоѣла мнѣ жизнь. Не могу же я ходить въ домъ, гдѣ хозяйка не хочетъ меня видѣть; я ухожу, ухожу съ разбитымъ сердцемъ. Нѣтъ, теперь ничто небудетъ въ состояніи раздражить меня, никто не возбудить моего участія. Слава-богу, есть у меня хоть одинъ вѣрный, неизмѣнный другъ -- сестра; она разсудитъ, виноватъ я или нѣтъ. Поѣду къ сестрѣ.
   Альфредъ вскочилъ съ своего мѣста и тихо направился къ дверямъ. Послѣднія слова его, какъ просты и естественны они ни были, произвели потрясающее впечатлѣніе на Эдуарда и Джулію. Они съ ужасомъ смотрѣли ему вслѣдъ, пока онъ тихо уходилъ къ своей сестрѣ-покойницѣ.
   Онъ былъ уже въ дверяхъ, когда услышалъ всхлипываніе Джуліи и тяжелый стонъ, вырвавшійся изъ мощной груди Эдуарда. Но разумѣется, онъ не могъ понять значенія этого стона. Онъ нѣсколько разъ споткнулся, спускаясь по лѣстницѣ; но не успѣлъ дойти до низу, какъ Эдуардъ, поспѣшно пошептавшись съ сестрой, выбѣжалъ встревоженный на лѣстницу и убѣдительно просилъ его вернуться, чтобъ поговорить съ Джуліей. Альфредъ повернулся назадъ и лицо его просіяло. Эдуардъ замѣтилъ это и невольно отвернулся.
   -- Забудьте мои слова. Я вамъ другъ, и всегда останусь вашимъ другомъ, ради нея. Нѣтъ, я не могу идти за вами къ Джуліи, я пойду утѣшать бѣдную матушку. Гарди, другъ мой, мы всѣ очень-очень несчастны, слишкомъ несчастны, чтобъ ссориться.
   Эти дружескія слова немного смягчили горе Альфреда. Онъ вошелъ въ гостиную въ болѣе отрадномъ настроеніи духа. Посреди комнаты стояла Джулія, блѣдная, какъ полотно. Альфредъ смутился.
   -- Вы нездоровы, мой ангелъ! воскликнулъ онъ, приближаясь къ ней: -- вы блѣдны, какъ смерть. Что я надѣлалъ своимъ сквернымъ характеромъ?
   -- Нѣтъ, Альфредъ, сказала Джулія голосомъ, исполненнымъ грусти: -- я не больна. Это -- не болѣзнь, а глубокое горе за человѣка, который мнѣ дороже всего на свѣтѣ. Присядьте тутъ подлѣ меня, мой бѣдный Альфредъ, и, о Боже, научи меня, что говорить.
   Альфреду становилось жутко, онъ предчувствовалъ недоброе.
   -- Да, продолжала Джулія: -- я слишкомъ люблю васъ, чтобъ другая рука, кромѣ моей, нанесла вамъ такой тяжелый ударъ. Она взяла его жилистую руку въ свои маленькія ручки.-- Я хотѣла смягчить его, этотъ ударъ, но съумѣю ли я это? О, зачѣмъ не могу я стать между тобою, мой милый, и ожидающимъ тебя горемъ?
   -- Джулія, сказалъ Альфредъ: -- что-нибудь случилось съ сестрою?
   -- Да, Альфредъ. Страшный случай.
   -- Ахъ!
   -- Ее ударилъ несчастный человѣкъ; онъ былъ не въ здравомъ умѣ.
   -- Ударилъ, ударилъ мою Джени! Да развѣ не было мужчины подлѣ?
   -- Нѣтъ. Эдуардъ чуть не убилъ его послѣ.
   -- Спасибо ему.
   -- Альфредъ, другъ мой, имѣй терпѣніе: ужь было поздно.
   -- Что? Развѣ она такъ сильно ушиблена, изуродована?
   -- Нѣтъ, Альфредъ, отвѣчала Джулія торжественно: -- нѣтъ, не изуродована.
   -- Джулія, ты пугаешь меня. И все это произошло оттого, что ея братъ былъ запертъ. Да будетъ вѣчное проклятіе на тѣхъ, кто въ этомъ виноватъ. Бѣдная моя Джени! Какъ, ты плачешь, Джулія!
   -- Я плачу за тебя, мой милый, не за нее.
   -- О, такъ говорятъ о тѣхъ, кого любили, когда он ... Но одно слово! Я никогда не увижу болѣе сестры моей?
   -- Да, Альфредъ, тебѣ остается только вѣрить въ того, кто облегчилъ ей послѣднія минуты и просвѣтилъ лицо ея ангельскимъ блаженствомъ, пока мы всѣ рыдали вокругъ. О, Боже, Боже! ты сказалъ, что у тебя остался одинъ только вѣрный другъ на землѣ. Увы, это правда; у тебя теперь только я одна, которая жалѣю и люблю тебя, болѣе чѣмъ можно выразить словами, мой милый, бѣдный Альфредъ,
   Что могло смягчить такой страшный ударъ? Альфредъ былъ пораженъ, уничтоженъ, тѣмъ болѣе, что онъ приписывалъ это несчастье своему заточенію, и всхлипывая отъ горя, не переставалъ проклинать своихъ враговъ и клястись, что отомститъ имъ. Онъ съ презрѣніемъ отворачивался отъ утѣшеній, представляемыхъ религіею; онъ говорилъ, что небо было такъ же несправедливо къ нему, какъ земля, такъ же жестоко, какъ адъ.
   Джулія рыдала навзрыдъ и старалась закрыть рукой его ротъ; она насильно поставила его на колѣни подлѣ себя и молилась вслухъ за него. Когда, наконецъ, онъ не выдержалъ и горько заплакалъ, она бросилась къ нему на шею и слезы ихъ смѣшались.
   Отъ времени до времени, несчастный только восклицалъ:
   -- Ахъ! Еслибъ я былъ добрѣе къ ней! Да, я не былъ добръ съ нею!
   -- Ты всегда былъ добръ къ ней, сказала Джулія нѣжно, но рѣшительно,
   -- Нѣтъ, я часто издѣвался надъ нею. И зачѣмъ? Я зналъ, что ея религія была истинною потребностью ея сердца, но мой узкій умъ останавливался на нѣсколькихъ фразахъ, заимствованныхъ ею у другихъ и... онъ не могъ болѣе продолжать и застоналъ: такъ ужасно мучила его совѣсть за легкомысленныя насмѣшки.
   -- Альфредъ, начала Джулія:-- не мучь себя. Мы, дѣвушки, не сердимся за насмѣшки: насъ обижаетъ только холодное, безчувственное сердце. Ты любилъ Джени, она это знала, и это ее радовало. Ты былъ добрѣе къ ней, чѣмъ думаешь, и послѣдняя ея мысль была о тебѣ. Она желала съ тобой проститься, просила отца послать за тобой и только ея мольбы заставили его исполнить ея желаніе. Послѣднимъ ея дѣломъ было написать тебѣ нѣсколько словъ; она повѣрила это письмо той, которая, она знала, любитъ тебя болѣе своей жизни. Такъ-какъ это было ея желаніе, то прочтемъ вмѣстѣ послѣднія слова святой на землѣ, и если это не будутъ слова любви, то я тебѣ повѣрю, что ты былъ нехорошимъ братомъ той, потерю которой ты, я и бѣдный Эдуардъ такъ горько оплакиваемъ.
   Альфредъ знакомъ изъявилъ свое согласіе и Джулія достала письмо; но такъ-какъ послѣднимъ словамъ умирающей Джени предстояло еще впослѣдствіи играть замѣчательную роль, то я здѣсь скажу только, что бѣдные, молодые люди тщетно старались поочереди прочесть вслухъ это письмо -- слезы заглушали ихъ голосъ. Наконецъ, они молча держа передъ собою письмо, прочитали каждый про себя дорогія строки.
   Долго оплакивали они свою потерю; уже давно наступила ночь, а они все еще плакали и горевали. Мистриссъ Додъ, какъ она ли была настроена противъ Альфреда, уважала его горе и ни однимъ словомъ не потревожила молодыхъ людей. Что же касается Джуліи, то она принадлежала къ тому числу людей, которые всегда умѣютъ возвыситься до уровня того положенія, въ которомъ они находятся. Она утѣшала, успокоивала своего бѣднаго Альфреда, какъ любящая жена, какъ ангелъ, ниспосланный съ неба на утѣшеніе несчастныхъ.
  

L.

   Жизнь не театральная пьеса, и потому никогда не состоитъ изъ одного непрерывнаго ряда драматическихъ эпизодовъ. За періодомъ дѣйствія всегда слѣдуетъ періодъ спокойствія, бездѣятельности; этотъ неизбѣжный законъ природы сердитъ читателей, но служитъ единственнымъ утѣшеніемъ для писателей. Я очень хорошо помню, какъ одинъ молодой господинъ, только вышедшій на скользское поприще критики, упрекалъ романистовъ за то, что они пропускаютъ всѣ мелкія происшествія, наполняющія въ дѣйствительной жизни промежутки между блистательными, яркими событіями, и отъ этого происходитъ невѣрный, неестественный колоритъ, придаваемый жизни этими писателями. Еслибъ это замѣчаніе было сдѣлано вообще противъ всякаго изображенія дѣйствительныхъ фактовъ на бумагѣ или на сценѣ, то это имѣло бы смыслъ, но странная ошибка приписывать этотъ недостатокъ однимъ романистамъ, тогда какъ только въ этомъ -- и болѣе ни въ чемъ -- романисты и драматурги сходятся съ евангелистами. Евангеліе перескакиваетъ черезъ пятнадцать лѣтъ жизни Спасителя, ибо, разсказавъ подробно рожденіе Христа, оно упоминаетъ только слегка о Его юности и прямо переходитъ къ великимъ событіямъ, ознаменовавшимъ Его жизнь, на тридцатомъ году Его пришествія на землю. Точно то же мы видимъ и въ ветхомъ завѣтѣ. Вообще дѣло въ томъ, что всѣ эпопеи, драмы, романы, исторіи, хроники, отчеты судебныхъ преній, однимъ словомъ, всѣ разсказы истинные или ложные, за исключеніемъ только тѣхъ, которыхъ никто не читаетъ, постоянно сокращаютъ неинтересные факты и распространяются на интересныхъ гораздо болѣе, чѣмъ это бываетъ въ дѣйствительности.
   Но неужели нельзя ничѣмъ поддержать должное равновѣсіе между "эфектными" и "снотворными" страницами? Я полагаю, это невозможно безъ помощи самаго читателя; но если онъ согласенъ сдѣлать что нибудь и съ своей стороны, то эта попытка можетъ увѣнчаться успѣхомъ. Поэтому я прямо разсчитываю на сметливость моихъ читателей и прошу ихъ сообразить, что съ настоящей минуты нельзя болѣе считать время страницами, что за однимъ годомъ, полнымъ самихъ странныхъ событій, о которыхъ я и распространился въ волю, слѣдовалъ годъ, въ которомъ мало случилось замѣчательнаго съ дѣйствующими лицами моей повѣсти. Подобный годъ обыкновенно пропускается въ лѣтописяхъ и романахъ, а не надо забывать, что онъ все же состоитъ изъ трехсотъ-шестидесяти-пяти дней, шести часовъ и такъ далѣе и впродолженіе всего этого времени заботы, безпокойства, горе, тревожили попрежнему, хотя и въ гораздо менѣе драматической формѣ, дѣйствующихъ лицъ нашего романа, особливо женщинъ. Итакъ я предполагаю разсказать происшествія этого года отдѣльными частями, по предметамъ, слѣдуя болѣе логическому, чѣмъ естественному, хронологическому порядку.
  

Влюбленные.

   Альфредъ каждый день являлся въ Пемброкскую улицу и мистриссъ Додъ постоянно выходила изъ комнаты, лишь только услышитъ его толчокъ въ дверь.
   Это продолжалось нѣсколько времени, пока Джулія не предложила Альфреду не приходить болѣе къ нимъ въ домъ, а провожать ее въ ея прогулкахъ по больнымъ. Она знала по собственному опыту, какъ утѣшительно дѣйствуютъ на человѣческое сердце, въ минуты самаго страшнаго горя, заботы о несчастныхъ, страждущихъ и неимущихъ. И она желала испробовать на своемъ миломъ это лекарство -- это была одна причина; другая же состояла въ томъ, что она начинала сердиться на мать, которая всякій разъ оставляла комнату, какъ только входилъ Альфредъ; а сердиться на несчастную женщину, потерявшую мужа, было ужаснымъ грѣхомъ. "Она несчастна, какъ я была прежде; но теперь я счастлива: мой-то воротился ко мнѣ".
   Альфредъ согласился на ея новый планъ, хотя съ нѣкоторымъ неудовольствіемъ. Онъ не понималъ Джулію и думалъ, что она приноситъ его въ жертву материнской несправедливости. Конечно, подобнымъ образомъ объяснилъ бы себѣ ея поведеніе и каждый мужчина. Однако, его неудовольствіе было не очень велико, потому что она была такъ добра, такъ нѣжна съ нимъ во время ихъ прогулокъ. Проводивъ ее домой, онъ всегда останавливался на минуту и умильно посматривалъ на дверь; но она никогда не приглашала его войти. Онъ считалъ это жестокостью съ ея стороны и не видѣлъ тѣхъ горькихъ слезъ, которыя текла по ея щочкамъ, лишь только затворялась за нею дверь. Она скрывала ихъ, боясь сдѣлать его еще болѣе несчастнымъ. Совершенно напрасно! Ей слѣдовало заливаться горючими слезами, тогда Альфредъ былъ бы доволенъ. Когда мужчины несчастны, они любятъ, чтобъ тѣ, кого они любятъ, были еще несчастнѣе ихъ: это ихъ утѣшаетъ.
   Сначала все шло хорошо; но черезъ мѣсяцъ, Альфредъ потерялъ всякое терпѣніе и однажды, провожая Джулію домой, совершено неожиданно предложилъ ей немедленно выйти за него замужъ и тѣмъ вырваться изъ этого глупаго положенія.
   -- Выйти за тебя, мальчикъ! воскликнула Джулія, вся покраснѣвъ отъ радости и удивленія: -- какъ тебѣ не стыдно объ этомъ и думать теперь. Потомъ она начала серьёзно съ нимъ разсуждать о всей невозможности ихъ свадьбы въ настоящее время, доказывая, что съ ея стороны было бы слишкомъ эгоистично бросить мать въ такомъ горѣ.-- О, Альфредъ, она такая бѣдная, несчастная, безутѣшная! Бѣдная, бѣдная мама.
   -- Какъ бы то ни было, а придется когда нибудь тебѣ выбирать кого нибудь изъ двухъ: меня или мать.
   -- Боже избави! воскликнула она, поблѣднѣвъ отъ одной мысли о такомъ страшномъ выборѣ.
   Но Альфредъ продолжалъ настаивать, что этимъ должно непремѣнно кончиться, рано или поздно. Не останавливаясь на этомъ, онъ напомнилъ ей, что она связана съ нимъ словомъ, и потому нравственное ли это дѣло отказываться отъ даннаго слова? Что онъ сдѣлалъ, чѣмъ далъ право ей не исполнить своего обязательства?
   -- Правда, я вытерпѣлъ много страданій ради тебя. Но чѣмъ я провинился?
   Нетронутая даже тѣмъ, что ее подозрѣвали въ безнравственности, Джулія на всѣ его доводы отвѣчала одно, что теперь не такое время, чтобъ бросить мать.
   -- Ты ее любишь, а обо мнѣ и думать не хочешь.
   -- Будто! Ты и самъ не вѣришь тому, что говоришь, мой Альфредъ! промолвила Джулія.
   -- Прости меня! Я скотина, подлецъ! воскликнулъ Альфредъ, мгновенно измѣняя тонъ.
   -- Ты, мой Альфредъ! Но пожалуйста, будь, милый мой, потерпѣливѣе.
   -- Быть терпѣливѣе? Да я заткнулъ за поясъ самого Іова; но и у того вѣдь терпѣніе наконецъ лопнуло.
   На всѣ жалобы Альфреда, Джулія отвѣчала, что не надо забывать, какъ много счастливѣе они были теперь, чѣмъ нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ.
   -- Помилуй, прибавила она: -- я почти совсѣмъ счастлива, счастливѣе, чѣмъ бы мнѣ слѣдовало быть. Мое счастье могло бы быть совершенно полно, еслибы ты не быль такой недовольный.
   -- Тебѣ легко говорить: ты окружена людьми, которыхъ ты любишь, а у меня только одна ты на свѣтѣ.
   -- Это -- правда, бѣдный Альфредъ.
   Это нѣсколько смягчило его. Прощаясь, Джулія нѣжно обняла его за плеча а умоляла быть терпѣливымъ.
   -- О, шептала она:-- еслибъ ты только зналъ, какое мнѣ мученіе отказать тебѣ въ чемъ нибудь, то, конечно, не приставалъ бы ко мнѣ съ просьбами, на которыя сердце говоритъ "да", а уста должны говорить "нѣтъ".
   Альфредъ, конечно, обѣщалъ ей болѣе ненадоѣдать.
   Но возвращаясь домой, онъ уже упрекалъ себя за излишнюю уступчивость; онъ даже называлъ это не "уступкой", а "пораженіемъ". И такъ-какъ онъ нетолько былъ по уши влюбленъ въ Джулію, но и очень упрямъ, то и рѣшился настоять на своемъ. Онъ нанялъ квартиру противъ Додовъ и сталъ преслѣдовать Джулію своею любовью, словно это чувство только-что въ немъ возродилось. Мистриссъ Додъ не могла выйти изъ дома, какъ онъ уже стучался въ дверь; Джулія не успѣвала выйти на улицу, какъ онъ уже шелъ рядомъ съ нею. Сначала это ей нравилось: ей было отрадно видѣть, какъ пламенно любилъ ее Альфредъ; но вскорѣ, особенно въ ея трудномъ положеніи между нимъ и матерью, это стало ей надоѣдать; она сдѣлалась нервна и даже нѣсколько разъ повздорила съ Альфредомъ. Наконецъ она посовѣтовала ему отправиться въ Оксфордъ.
   -- А то ты совершенно загубишь свои блистательныя способности, ради меня, прибавила она грустнымъ тономъ.
   -- Какъ, и оставить свободное мѣсто моимъ соперникамъ? Нѣтъ, спасибо.
   -- Какіе соперники, милостивый государь? воскликнула Джулія.
   -- Твоя мать, братъ, пасторы, которые тотчасъ явились бы въ домъ по моемъ отъѣздѣ; потомъ ваши больные, которые такъ тѣшатся твоими ангельскими улыбками, что я всегда ихъ ревную; Сара, которой вы позволяете чесать свои прелестныя волоса; фортепіано, на которомъ выиграете; воздухъ, которымъ вы дышете, и всѣ, и все, что тебя окружаетъ -- вотъ мои соперники. И что же, я уступлю тебя этимъ соперникамъ? Не такой я дуракъ.
   Она улыбнулась, и не могла не подумать, что отрадно быть такъ горячо любимой.
   -- Ты глупый мальчикъ! сказала она наконецъ.-- Ты -- отрава моей жизни, ты -- солнце моего существованія.
   И такъ все обошлось благополучію.
   Черезъ нѣсколько дней, какой-то злой геній побудилъ Альфреда написать письмо къ мистриссъ Додъ, съ просьбою согласиться на его бракъ съ Джуліею.
   Отпѣтъ ея былъ учтивый, но холодный. Она начинала съ того, что сильно удивлялась его предложенію -- такъ-какъ подозрѣніе въ его умопомѣшательствѣ дѣлало невозможнымъ всякую мысль о его бракѣ съ Джуліею, въ семействѣ которой уже и то, по несчастью, было нѣсколько случаевъ умопомѣшательства. На этомъ основаніи, несмотря на то, что она вполнѣ уважаетъ его многія хорошія качества, она должна отвергнуть съ благодарностью ту честь, которую онъ ей оказалъ, предложивъ ея дочери свою руку. Въ концѣ письма была, однако, ядовитая приписка:
   "Когда вы публичнымъ образомъ докажете неосновательность подозрѣній вашихъ родственниковъ и моихъ, и когда мой мужъ будетъ обязанъ вамъ своимъ спасеніемъ, а не погибелью, какъ теперь, то конечно, вы получите совершенно иной отвѣтъ на ваше предложеніе, то-есть, если вы сочтете совмѣстнымъ съ вашимъ достоинствомъ возобновить его."
   Мистриссъ Додъ прибавила эти слова изъ желанія помучить хорошенько своего врага, и дѣйствительно успѣла въ этомъ.
   Прочитавъ письмо ея, бѣдный Альфредъ былъ такъ пораженъ, что на него нашелъ даже столбнякъ. Наконецъ, очнувшись, онъ поднялъ голову и спокойно промолвилъ:
   -- Я докажу; какъ можно скорѣй въ судѣ, что я никогда не былъ сумасшедшимъ, потомъ найму яхту и буду отъискивать ея мужа, пока не найду.
   Рѣшившись на такое великое дѣло, онъ отправился сторожить Джулію: ему необходимо было въ эту трудную минуту ея нѣжное сочувствіе.
   Но она вышла гораздо позже чѣмъ обыкновенно, ибо мистриссъ Додъ задержала ее, чтобъ показать ей письмо Альфреда и свой отвѣтъ къ нему.
   -- Ахъ, мама, воскликнула бѣдная Джулія: -- вы больше меня не любите. Бѣдный Альфредъ!
   Мистриссъ Додъ отвѣчала, что она вовсе не заслуживала этого упрека, такъ-какъ никакая разумная мать не согласилась бы на этотъ бракъ.
   Джулія смиренно покорилась своей судьбѣ и принялась за свои ежедневныя занятія; когда же Альфредъ началъ ей жаловаться, она остановила его упрекомъ: "зачѣмъ онъ написалъ такое глупое, неосторожное письмо? Зачѣмъ не посовѣтовался съ нею. Онъ самъ вызвалъ непріятный отказъ, отъ котораго могъ бы быть избавленъ. Неужели онъ думаетъ что ея матери легко смотрѣть сквозь пальцы на ихъ свиданія? Однако, она это дѣлаетъ изъ любви къ ней. А онъ не можетъ потерпѣть немного".
   -- Какъ, и ты противъ меня?
   -- Нѣтъ, не я, а ты и твое нетерпѣніе -- наши злѣйшіе враги.
   -- У меня не такая холодная кровь, какъ у тебя.
   -- Смиреніе и раскаяніе тебѣ были бы приличнѣе, чѣмъ колкіе отвѣты. Я люблю васъ обоихъ и молю Бога, чтобъ онъ меня научилъ, какъ исполнить мои обязанности въ отношеніи васъ.
   -- Въ томъ-то и дѣло, ты думаешь не объ одномъ мнѣ, а хочешь нравиться всему міру. Это невозможно. Тебѣ придется наконецъ выбирать между мною и твоей матерью.
   -- Такъ я, конечно, выберу мать.
   -- Почему?
   -- Потому что, вопервыхъ, я не только люблю ее, но и обязана ей покорностью, а вовторыхъ, она въ горѣ и нуждается въ своей дочери болѣе тебя; къ тому же ты мой собственный, ты часть моего существованія, а мы должны жертвовать собою.
   -- Мы столько же не имѣемъ права быть несправедливыми къ себѣ, какъ и къ другимъ. Несправедливость -- всегда несправедливость.
   -- Альфредъ, ты -- язычникъ и толкуешь все о нравственности, но эта нравственность только обманъ. Я же молю Бога быть христіанкой, какъ была твоя сестра; я молю, чтобъ онъ меня подкрѣпилъ на подвигъ самопожертвованія.
   -- Вѣроятно, это кончится тѣмъ, что ты бросишь своего язычника и воротишься къ своему пастору. Твоя мать съ радостью на это согласилась бы.
   -- Альфредъ, сказала Джулія съ достоинствомъ:-- ты жестокъ и даже грубъ. Такія слова могли бы насъ развязать и безъ желанія матери: они уничтожаютъ взаимное уваженіе, безъ котораго я, конечно, не рѣшусь быть твоей женою.
   Альфредъ вздрогнулъ, но не сказалъ ни слова и молча продолжалъ идти.
   -- Альфредъ, снова начала Джулія:-- ты не думай, чтобъ я тебя менѣе любила, чѣмъ ты меня, но я разсудительнѣе. Мнѣ кажется, намъ бы лучше на время видѣться рѣже.
   -- Зачѣмъ на время? Отчего не разстаться навсегда?
   -- Если твоему сердцу все равно, то я дѣйствительно не вижу причины, зачѣмъ не разстаться?
   -- Хорошо, я не хочу быть рабомъ женщины. Вотъ моя рука, Джулія; разстанемся друзьями.
   -- Благодарствуй, Альфредъ, и за это; надѣюсь, что ты найдешь кого-нибудь, кто тебя будетъ любить болѣе меня.
   Слезы душили ее, и она не могла болѣе говорить; но онъ былъ сильнѣе: гнѣвъ поддерживалъ его.
   -- Еслибъ я былъ такъ же слабъ и непостояненъ, какъ ты, воскликнулъ онъ:-- то я давно бы могъ вырваться изъ Дрейтон-Гауза. Но я оставался вѣренъ своей первой любви. Ты, ангелъ красоты и доброты, ты пойдешь прямо на небо, а я безъ тебя полечу стремглавъ въ адъ. Но за то ты не понимаешь, что такое вѣрность, и потому мы разстаемся навсегда; Мнѣ ничего теперь не остается, какъ ненавидѣть тебя.
   -- Да благословитъ тебя Богъ, куда бы ты ни пошелъ, едва слышно промолвила Джулія.
   Онъ застоналъ отъ отчаянія и бросился отъ нея прочь.
   Такъ разстались наши влюбленные. Пустое недоразумѣніе и глупая ссора восторжествовали и тамъ, гдѣ ничего не могли сдѣлать самыя горькія, страшныя испытанія.
  

LI.

   Отторгнутые другъ отъ друга пустой размолвкой, влюбленные были одинаково несчастны. Джулія никогда не жаловалась, но видимо сохла отъ горя и Эдуардъ часто ловилъ ее всю въ слезахъ за чтеніемъ псалмовъ. Онъ сталъ ее разспрашивать, и конечно, ничего не добился, такъ-какъ она всячески старалась скрыть вину Альфреда. Онъ отправился къ этому и нашелъ его за чтеніемъ какого-то древняго философа, въ сочиненіяхъ котораго онъ искалъ утѣшенія; мрачное отчаяніе было написано на его лицѣ. Эдуардъ снова началъ свои разспросы; онъ почти не отвѣчалъ и вообще говорилъ очень нехотя и сердито. Наконецъ постоянство Эдуарда увѣнчалось успѣхомъ. Альфредъ не выдержалъ и разразился гнѣвнымъ разсказомъ своего горя. Эдуардъ очень хладнокровно замѣтилъ, что онъ напрасно горячится и хочетъ все поставить на своемъ.
   -- Положимъ, прибавилъ онъ: -- что моя мать, при настоящемъ образѣ ея мыслей, вдругъ вздумала бы принять дѣйствительныя мѣры противъ тебя, гдѣ бы ты ни былъ теперь. Подумай только, вѣдь это могло случиться. Поэтому, старина, не дури; я знаю, что. такое любовь, и одинъ-изъ насъ непремѣнно будетъ счастливъ, если только съ отцомъ не случится какого несчастій, благодаря твоей неосторожности, ибо въ послѣднемъ случаѣ, конечно, это будетъ невозможно. Но будемъ надѣяться на лучшее. Я тебя вытащилъ изъ огня и какъ-то, право не знаю почему, полюбилъ тебя еще болѣе прежняго; позволь мнѣ вытащить тебя изъ этой глупой путаницы.
   -- Тащи смѣлѣй, воскликнулъ съ жаромъ молодой человѣкъ: -- я вручаю тебѣ мою жизнь, болѣе чѣмъ жизнь -- мою любовь. Ты истинный человѣкъ, у тебя всегда разсудокъ на первомъ планѣ:
  
   Кто страстей своихъ не рабъ
   Я послушаю того...
  
   -- Будетъ. Брось всю эту дрянь, и если ты искренно хочешь меня слушаться, то надѣвай шляпу и пойдемъ къ намъ.
   Альфредъ изъявилъ свое полное согласіе, но одѣваясь не могъ не замѣтить:
   -- Я теперь только вижу, какъ правы были древніе. Да, дружба лучше любви, это чувство спокойнѣе, постояннѣе, не подвержено внезапнымъ вспышкамъ страсти и ревности. Solem е mundo tollunt qui tollunt amicitiam.
   -- Будетъ, будетъ. Пойдемъ скорѣй къ Джуліи.
   Когда они явились въ домъ, мистриссъ Додъ не было дома, и Эдуардъ, втолкнувъ Альфреда въ комнату, благоразумно удалился на нѣсколько минутъ. Возвратившись въ гостиную, онъ нашелъ ихъ совершенно примиренными; они сидѣли рука въ руку; Альфредъ страстно смотрѣлъ въ глаза Джуліи, а та стыдливо опустила взоръ на полъ.
   -- Отлично, сказалъ Эдуардъ сухо:-- теперь ты долженъ немедленно отправляться въ Оксфордъ и держать экзаменъ.
   Слова Эдуарда какъ раскаленнымъ углемъ обожгли несчастныхъ влюбленныхъ, но онъ тотчасъ привелъ самыя доказательныя причины въ пользу своего мнѣнія. Судебное дѣло будетъ тянуться безъ конца; уже противникъ Альфреда добился одной отсрочки на основаніи самихъ пустыхъ причинъ; оксфордскіе же экзамены никогда не откладываются и потому онъ всегда успѣетъ выдержать экзаменъ передъ судомъ.
   -- А вѣдь будетъ недурно, прибавилъ Эдуардъ:-- если ты явишься въ судъ съ дипломомъ. Неправда-ли? И потомъ вы не будете ссориться въ письмахъ, я въ этомъ увѣренъ. Ну, послушаешься ли ты меня, или дружба только звукъ пустой? Вы только оба подумайте, прибавилъ онъ:-- что лучше: разставаться врагами или друзьями?
   Послѣднія слова подѣйствовали на Альфреда сильнѣе всѣхъ аргументовъ; онъ тотчасъ согласился на все, только выговорилъ два дня мирнаго счастья. Дѣйствительно, ни третій день онъ уже былъ въ Оксфордѣ, и отправившись прямо къ начальнику его коллегіи, объяснилъ почему, онъ не могъ воротиться въ Эксетеръ въ октябрѣ прошлаго года. Однако, начальникъ, вмѣсто того, чтобъ принять сторону своего подчиненнаго противъ его враговъ, очень испугался обвиненія, взводимаго на Альфреда, и объяснилъ, что ему надо подумать хорошенько, прежде чѣмъ принять его въ коллегію. Сумасшествіе -- вѣдь ужасная вещь.
   -- Не такъ ужасна, какъ ложное обвиненіе и незаконное заточеніе, замѣтилъ Альфредъ;
   -- Конечно, конечно, отвѣчалъ начальникъ:-- но ни понимаете, я теперь не имѣю никакихъ свѣдѣній; надо поразузнать и посовѣтоваться съ другими. Вы подождите; я вамъ напишу отвѣтъ, такъ скоро какъ только могу.
   Гордость Альфреда была очень оскорблена не столько словами начальника, какъ его холоднымъ, страннымъ тономъ. Онъ почувствовалъ впервые, что всѣ на него теперь смотрятъ, какъ на какого-то чумнаго.
   Однако, онъ не унывалъ, и тотчасъ отправился въ другую коллегію и объявилъ свое дѣло вице-президенту; тотъ послалъ его къ декану. Этотъ послѣдній очень испугался, услыхавъ его разсказъ, и объявилъ, что теперь нѣтъ вакансіи, но онъ могъ бы записаться и быть принятымъ черезъ годъ. Нечего было дѣлать.. Альфредъ удалился, но у швейцара узналъ, что коллегія вовсе не была полна. Онъ тяжело вздохнулъ при этомъ извѣстіи; казалось, дѣйствительно какое-то проклятіе тяготѣло на немъ, и мистриссъ Додъ была ни хуже ни лучше другихъ, всякая мать одобрила бы ея поведеніе. Послѣ этой горькой неудачи, онъ сталъ бродить по зданіямъ, нѣкогда служившимъ театромъ его славныхъ подвиговъ на полѣ науки. Онъ заглянулъ въ окошки "Schola Metaphysiciss, гдѣ онъ еще такъ недавно выдержалъ диспутъ съ знаменитыми учеными; вошелъ и въ залу, гдѣ подъ неистовыя рукоплесканія товарищей и публики, декламировалъ свою латинскую поэму. Вотъ и обширный двора, окруженный со всѣхъ сторонъ зданіями различныхъ коллегій -- зданіями, уродливыми на глазъ безпристрастнаго зрителя, но великолѣпными, величественными во мнѣніи тѣхъ, кто въ этихъ стѣнахъ одержалъ столько славныхъ мирныхъ побѣдъ. Все это не измѣнилось, все было по старому, но ему, отвергнутому всѣми, эти знакомыя мѣста казались лишь призраками того счастливаго прошедшаго, которое, увы, никогда не возвратится.
   Успокоившись немного, онъ телеграфировалъ къ Самсону и Эдуарду, прося ихъ прислать ему свидѣтельства, что онъ никогда не былъ сумасшедшимъ, а только жертвою подлаго заговора. Получивъ эти свидѣтельства, Альфредъ отправился въ коллегію св. Маргариты, ибо онъ вспомнилъ, что тамошній новый начальникъ былъ первостатейный ученый докторъ Адлеръ, и что онъ клялся сдѣлать изъ этого "пріюта срѣзавшихся" порядочное учебное заведеніе.
   Гарди былъ очень любезно принятъ, и не успѣлъ еще объяснить, кто онъ такой, какъ докторъ перебилъ его, объявивъ, что онъ знаетъ его по репутаціи.
   -- Вы лучше скажите мнѣ, прибавилъ онъ: -- чему я обязанъ такой честью, что такой извѣстный студентъ какъ мистеръ Гарди желаетъ поступить ко мнѣ въ заведеніе?
   Альфредъ вдругъ оробѣлъ, задрожалъ и вмѣсто того чтобъ отвѣчать, молча закрылъ лицо руками.
   -- Полноте, мистеръ Гарди, продолжалъ докторъ Адлеръ:-- ободритесь. Раскаяніе вполовину заглаживаетъ вину, и я вовсе не намѣренъ слишкомъ строго смотрѣть на ошибки молодости, то-есть я разумѣю, когда молодой человѣкъ имѣетъ и достоинства, которыя громко говорятъ въ его пользу.
   -- Сэръ, грустно отвѣчалъ Альфредъ:-- я терплю послѣдствія не ошибки, а несчастія.
   -- Разскажите мнѣ все откровенно, сказалъ докторъ Адлеръ.
   Онъ разсказалъ свою повѣсть, наперевъ на тѣ черты ея, которыя, по его мнѣнію, могли особливо тронуть сердце или возбудить гнѣвъ почтеннаго ученаго.
   -- Ну, признаюсь, правда удивительнѣе сказки, произнесъ докторъ, когда Альфредъ кончилъ свой разсказъ, и я увѣренъ всѣ читатели этого романа раздѣляютъ мнѣніе доктора.
   Альфредъ, въ доказательство своихъ словъ, представилъ свидѣтельства Самсона и Эдуарда.
   Докторъ Адлеръ между тѣмъ раздумывалъ, какъ бы ему половчѣе отказать въ пріемѣ юному генію, который теперь былъ совершенно здоровъ, но очевидно прежде страдалъ умопомѣшательствомъ. Въ то же время его ужасно соблазняла мысль завербовать въ свое училище прославленнаго студента, удостоеннаго столькихъ наградъ. Къ тому же, по всей вѣроятности, въ свѣтлую минуту онъ выдержитъ экзаменъ, на ученую степень, а подобное происшествіе покрыло бы славою самаго доктора Адлера. Рискъ, говорятъ, благородная вещь, и онъ рѣшился рискнуть.
   -- Мистеръ Гарди, торжественно произнесъ онъ:-- это училище, пока я нахожусь въ его главѣ, всегда будетъ открыто для способныхъ и нравственныхъ молодыхъ людей, тѣмъ болѣе когда они являются съ ореоломъ несчастія на челѣ.
   Эта великолѣпная рѣчь, вышедшая какъ Минерва прямо изъ головы ученаго мужа, растрогала Альфреда до слезъ; даже сердце доктора при этомъ было тронуто, и онъ на минуту вообразилъ себѣ, что поступаетъ не по разсчету, а изъ одной доброты и человѣколюбія.
   Рѣшившись на такое дѣло, надо было поступать уже по барски; поэтому докторъ Адлеръ отвелъ Альфреду отличную квартиру и всячески старался сдѣлать пріятнымъ его пребываніе въ училищѣ. Всѣ труды почтеннаго ученаго, конечно, вполнѣ вознаграждались; очевидно было, что Альфредъ сдѣлается важнымъ пріобрѣтеніемъ для него. Впрочемъ, это мнѣніе было далеко не всеобщимъ; его прежніе товарищи и профессоры коллегіи смотрѣли на него съ подозрѣніемъ и подсмѣивались надъ нимъ изподтишка. Поэтому онъ отшатнулся отъ всѣхъ и заперся въ своемъ маленькомъ училищѣ, гдѣ его просто носили на рукахъ и держали пари на него, словно онъ былъ скаковая лошадь, готовившаяся для ипподрома Дерби.
   Онъ занимался много и дѣльно, но безъ прежней самоувѣренности; онъ все чего-то опасался и съ грустью вспоминалъ, сколько отличныхъ студентовъ рѣзалось на экзаменѣ. Онъ перечелъ безчисленное количество разъ своего Аристотеля и составилъ изъ него конспектъ на большихъ листахъ панки, такъ чтобы сразу можно было обнять весь предметъ. То же онъ сдѣлалъ и съ историками и даже испестрилъ замѣтками всѣ поля своихъ книгъ. Наконецъ, онъ выписалъ на отдѣльные листы всѣ трудныя слова и вызубрилъ ихъ наизусть. Ставка была слишкомъ важна для него, чтобъ упустить малѣйшее средство, обезпечивавшее успѣхъ.
   Но впродолженіе всего этого времени, онъ не былъ такъ несчастливъ, какъ ожидалъ. Дни, занятые съ утра до ночи работою, шли скоро, незамѣтно, а два раза въ недѣлю приходили акуратно письма отъ Джуліи. Какъ свѣтла и весела ему казалась его комната, въ тотъ день, когда онъ находилъ на столѣ дорогое письмо. Эдуардъ сказалъ правду: въ письмахъ не ссорятся, и наши влюбленные, кажется, никогда не питали другъ къ другу такого пламеннаго чувства, какъ въ эти дни разлуки. Отъ времени до времени его навѣщалъ Эдуардъ и за стаканомъ вина передавалъ ему все, что дѣлала Джулія.
   -- Знаешь, старина, сказалъ онъ однажды:-- когда къ намъ заходитъ мистеръ Гурдъ, она встаетъ со стула и выходитъ изъ комнаты, точь-въ-точь какъ бѣдная мама, когда ты бываешь у насъ. Джулія это дѣлаетъ чисто изъ досады; если тебя отъ нея прогнали, то пускай же никто не пользуется ея обществомъ. А еще увѣряетъ, что она христіанка.
   Послѣ недолгаго молчанія, Эдуардъ прибавилъ:-- а вѣдь я, право, ужасное чудовище.
   -- Неужели, отвѣчалъ Альфредъ.
   -- Еще бы. Это бы еще ничего, что я твой союзникъ; но я шпіонъ въ лагерѣ моихъ барынь. Я высматриваю всѣ ихъ дѣйствія, подслушиваю всѣ ихъ слова и передаю тебѣ.
   Такимъ образомъ прожилъ Альфредъ, мирной жизнью студента, почти цѣлый годъ, ибо докторъ Адлеръ позволилъ ему остаться въ училищѣ даже въ каникулы. Одинъ только процесъ время отъ времени отвлекалъ его нѣсколько отъ занятій, но объ этомъ послѣ.
  

Жена -- не жена.

   Мистриссъ Додъ была совершенно потрясена несчастіемъ, заставлявшимъ ея отвертываться съ ужасомъ отъ Альфреда Гарди. Зимою она такъ опасно занемогла, что должна была отказаться отъ своего мѣста у Кросса и К°. Ея сношенія съ ними были одинаково выгодны для обѣихъ сторонъ; поэтому неудивительно, что когда она, выздоровѣвъ, не хотѣла снова приниматься за работу, такъ-какъ, по ея мнѣнію, ей не для чего было трудиться, Кроссъ и К° разстались съ нею очень нехотя и въ благодарность за ея труды предложили дать ей взаймы товаровъ на двѣ тысячи фунтовъ для открытія модной лавки: но она отказалась даже и отъ этого.
   Съ весною она-было немного оправилась, но лѣтомъ съ ней снова случилось странное несчастіе. Она день и ночь думала о своемъ бѣдномъ Дэвидѣ, который ей грезился во снѣ и на яву, конечно, всегда -- такъ, какъ обыкновенно грезится во снѣ. Но вотъ, однажды ночью, она видитъ сонъ, который врѣзался ей въ память, словно все видѣпное ею случилось на яву. Она стояла на палубѣ большаго корабля, матросы выносили изъ каюты мертвый трупъ одного изъ своихъ товарищей. Она видѣла всѣ ихъ лица и блѣдное лицо мертвеца: это былъ онъ, ея Дэвидъ. Какой-то звучный голосъ объявилъ, что погребеніе будетъ завтра. Она такъ ясно видѣла снасти, пушки, палубу, людей этого корабля, что когда проснулась, ей все видѣнное казалось случившемся на яву. На другое утро она разсказала свой сонъ Эдуарду и Джуліи. Они тщетно старались ее успокоить. "Я его видѣла, повторяла она:-- я его видѣла, это было видѣніе, а не сонъ. Мой Дэвидъ умеръ. Но я скоро послѣдую за нимъ".
   Докторъ Самсонъ въ глаза смѣялся надъ ея сномъ, а наединѣ съ дѣтьми ея говорилъ совершенно иное.
   -- Она меня очень безпокоитъ. Нѣтъ той смертельной болѣзни, которую не могъ бы причинить разстроенный, воспаленный мозгъ. О Дэвидѣ наврядъ ли мы когда побудь что узнаемъ; а если не подвернется счастливаго случая, то какъ дважды два четыре горе сведетъ ее въ могилу.
   Дѣти не могли ее утѣшить, всѣ ихъ попытки не удавались; они сами чувствовали какую-то тягость на сердцѣ и вполнѣ раздѣляли ея опасенія. Но какимъ образомъ она видѣла его во снѣ на военномъ кораблѣ, когда на яву она всегда повторяла, что онъ на купеческомъ суднѣ. Не было ли это одно изъ тѣхъ видѣній, которыя посѣщаютъ иногда смертныхъ и какъ бы даютъ ннъ на минуту прозрѣвать въ будущее?
   Однажды осенью, Альфредъ, пріѣхавъ въ Лондонъ по своему процесу, встрѣтилъ на улицѣ мистриссъ Додъ. Онъ ужаснулся: это былъ призракъ прежней здоровой и веселой женщины; она его не видала; ея глаза были устремлены на роковое, блѣдное и мертвое лицо ея мужа, которое теперь всюду ее преслѣдовало. Альфредъ не могъ не подумать, что эта женщина недолго будетъ служить помѣхою счастья его и Джуліи. Но онъ тотчасъ же изгналъ изъ головы эту неблагородную мысль, простилъ даже ей все ея отвращеніе къ нему и вполнѣ созналъ, что теперь было бы совершенно напрасно просить Джулію оставить мать, которая, по всей вѣроятности, должна была ее очень скоро навсегда покинуть.
   Но ея отвращеніе къ нему ни мало не проходило со временемъ; напротивъ, она говорила Самсону, что одинъ видъ этого человѣка могъ ее теперь убить. Эдуардъ самъ началъ питать надежду, что авось Альфреду надоѣстъ эта горестная исторія и онъ женится на комъ нибудь другомъ. Дѣйствительно, теперь домъ въ Пемброкской улицѣ былъ домомъ траура въ полномъ смыслѣ этого слова; всѣ прежнія испытанія были ничтожны въ сравненіи съ настоящимъ горемъ.
  

Посѣтительница бѣдныхъ.

   Хотя Джулія и старалась всѣми силами въ своихъ письмахъ ободрять Альфреда, но она сама предавалась унынію.
   Не успѣлъ онъ уѣхать въ Оксфордъ, какъ она получила анонимное письмо -- первое въ своей жизни. Письмо это было написано женской рукой и заключало самое дружеское выраженіе участія. Писавшая эти строки считала своею обязанностью предупредить Джулію, что Альфредъ влюбился въ одну даму въ домѣ умалишенныхъ и ищетъ ея руки. Если миссъ Додъ желаетъ обманывать себя, пусть она броситъ это письмо въ огонь и забудетъ, что въ немъ написано; если же она желаетъ узнать подробности, то пусть помѣститъ въ Таймсѣ слѣдующее объявленіе: "Говорите всю правду.-- Д. Д.--" и тогда пишущая эти строки поспѣшитъ исполнить ея желаніе чрезъ письмо или словесно.
   Письмо это, какъ отравленная стрѣла, поразило сердце Джуліи. Она сидѣла безжизненная, какъ камень, съ этимъ смертоноснымъ орудіемъ въ рукѣ. Вдругъ въ головѣ ея мелькнула мысль отослать его Альфреду и объявить ему, что онъ можетъ перенести на свой предметъ и тотъ остатокъ любви, который онъ къ ней питаетъ. Но потомъ она остановилась, вспомнивъ сколько несправедливыхъ клеветъ уже было на него взведено. Какое право имѣла она оскорблять его? Она оставитъ письмо у себя. Ея здравый разсудокъ тотчасъ угадалъ, что оно написано дѣйствительной или воображаемой соперницей. "Она хочетъ сдѣлать изъ меня свое орудіе" думала Джулія. "Ясно, что Альфредъ и не думаетъ о ней; а то бы она ко мнѣ не обратилась".
   Съ этими словами Джулія бросила письмо въ ящикъ, но долго не могла успокоиться. Она сознавала, что въ ней проснулось страшно чувство ревности, и горячо молилась, чтобъ провидѣніе не дало развиться въ ней этому чувству.
   Но теперь я долженъ перескочить черезъ нѣсколько мѣсяцевъ и разсказать одно происшествіе, случившееся съ Джуліею, въ ея качествѣ посѣтительницы бѣдныхъ. Перваго августа того же года, одна старушка просила ее посѣтитъ нѣкоего мистера Баркинтона, жившаго надъ нею.
   -- Онъ очень приличный человѣкъ, говорила старуха:-- и я полагаю, его болѣзнь происходятъ оттого, что ему нечего ѣсть.
   -- Баркинтонъ! воскликнула Джулія и тяжело вздохнула -- столько воспоминаній толпилось въ ея головѣ при этомъ имени. Она тотчасъ пошла наверхъ и постучала въ дверь.
   -- Войдите, произнесъ голосъ изнутри.
   Она вошла и увидѣла передъ собою старика, чинившаго свой сюртукъ,
   Джулія объявила, что она посѣтительница бѣдныхъ. Старикъ отвѣчалъ, что много слышалъ объ ней, такъ-какъ ее всѣ на дворѣ называли красавицей-барышней. Это было ей новостью и она невольно покраснѣла. Оправившись немного, она предложила ему почитать; онъ сталъ слушать ее со вниманіемъ. Потомъ она дала ему стаканъ портвейну и старикъ мало по малу разговорился о своей родинѣ, не называя ея, однако. Джулія всегда позволяла своимъ паціентамъ говорить о земномъ, сколько имъ угодно, лишь бы они слушали ея религіозныя увѣщеванія, которыя она всегда приберегала къ концу своего посѣщенія. И такъ старикъ разсказалъ ей, что онъ былъ всю свою жизнь прикащикомъ у одного банкира, и наживъ тысячу фунтовъ, пріѣхалъ въ Лондонъ и рѣшился сдѣлать себѣ состояніе на биржѣ. "Но вѣдь это тотъ же игорный домъ, продолжалъ старикъ:-- съ тою только разницею, что въ рулетку выигрываетъ банкиръ, на биржѣ только одни маклера. Долго я боролся: то проигрывалъ, то выигрывалъ; наконецъ, потерялъ все, что было, и принужденъ былъ мести перекрестокъ передъ биржею. Это занятіе оказалось гораздо выгоднѣе, къ тому же я однажды нашелъ толстый бумажникъ съ деньгами и, конечно, никому не отдалъ".
   Тутъ Джулія не вытерпѣла и начала ему толковать осьмую заповѣдь.
   Вскорѣ этотъ старикъ сдѣлался ея любимцемъ, его лицо ей казалось знакомымъ, но она никакъ не могла вспомнить, гдѣ она его видѣла. Она приносила ему религіозныя книги, читала и толковала евангельскія истины; добрыя сѣмена западали ему въ душу и хотя не приносили немедленнаго плода, но обѣщали со временемъ богатую жатву.
   Однажды, она пригласила его прійти въ воскресенье къ нимъ обѣдать вмѣстѣ со слугами. Онъ пришелъ во время обѣдни и ушелъ тотчасъ послѣ обѣда, когда она была занята въ комнатѣ матери, такъ что она его не видала, но за то Сара разсказала ей подробно, что онъ дѣлалъ и говорилъ.
   -- Весь обѣдъ онъ разспрашивать насъ обо всемъ, говорила она:-- такъ что я наконецъ сказала: Вы -- человѣкъ хорошій, но вѣрно законникъ, все допрашиваете насъ, а сами ничего о себѣ не разсказываете. Вотъ видите, сударыня, Джени -- глупенькая еще дѣвочка, она ему и разсказала все, что знала о процесѣ мистера Альфреда съ отцомъ.
   Джулія замѣтила, что это нехорошо, но въ сущпости бѣда небольшая.
   -- Кто знаетъ, миссъ? отвѣчала Сара:-- чѣмъ меньше говорить, тѣмъ лучше. Кто онъ такой, миссъ? Гдѣ онъ живетъ? Откуда онъ? Знаетъ ли онъ Гарди?
   -- Не думаю. Но тебѣ зачѣмъ это знать?
   -- Помоему, онъ знаетъ Гарди. Ну, а съ вашимъ папой онъ знакомъ?
   -- Нѣтъ. Откуда этому старику знать его?
   -- Вотъ видите, миссъ, ни сильно ошибаетесь насчетъ этого старика. Предъ обѣдомъ я его пошла на нѣсколько минутъ въ гостиную. Не успѣлъ онъ войти въ нее и увидѣть портретъ вашего бѣднаго отца, какъ вскрикнулъ: "Это онъ! Это онъ!" и замахалъ руками. "Она его дочь" произнесъ онъ черезъ минуту, какимъ-то страннымъ шопотомъ.-- "Что съ вами?" спросила я. Онъ вздрогнулъ, словно я разбудила его это сна, и глухо сказалъ: "Ничего".-- "Ничего немного", отвѣчала я.-- "Въ мое время было иначе" замѣтилъ онъ.-- Потомъ уже во время обѣда онъ все отворачивался отъ меня и старался какъ можно болѣе вывѣдать отъ Джени.
   -- Сара, сказала Джулія:-- это дѣйствительно очень странно. Ты -- преданная, хорошая дѣвушка. Мнѣ самой часто кажется, что его лицо мнѣ знакомо. Завтра же я все узнаю отъ него самого. Благодарствуй, Сара.
   На другой день утромъ, Джулія отправилась къ мистеру Баркитону, но, къ ея великому удивленію, его не было тамъ; онъ еще наканунѣ переѣхалъ со всѣми своими вещами, и куда -- неизвѣстно. Возвратившись домой, она разсказала обо всемъ Эдуарду, и тотъ пожалѣлъ, что не видѣлъ старика.
   Дѣйствительно жаль, ибо я увѣренъ, что Эдуардъ узналъ бы его.
  

Дэвидъ Додъ.

   Исторія человѣка, вмѣстѣ съ тѣмъ -- и исторія его ума; вотъ почему мы въ послѣднее время такъ мало говорили о благороднѣйшемъ и несчастнѣйшемъ изъ всѣхъ героевъ этой повѣсти. Умопомѣшательство такъ же разнообразно, какъ эксцентричность, но я избавилъ добраго читателя отъ непріятныхъ подробностей о нѣкоторыхъ фазахъ сумасшествія Дэвида. Когда мы съ нимъ разстались, онъ находился въ томъ странномъ періодѣ болѣзни, когда прошедшее совершенно изглаживается изъ головы сумасшедшаго, и онъ помнитъ лишь то, что случается вокругъ него; при этомъ Дэвидъ былъ подверженъ и иллюзіи; онъ вполнѣ былъ умѣренъ, что онъ -- искусный матросъ, и на этомъ одномъ пунктѣ сосредоточились всѣ силы его ума. Ко всему этому прибавьте, что у него развилась удивительная для его лѣтъ физическая энергія. Мы уже видѣли, какъ, благодаря попутному вѣтру, онъ вошелъ въ портсмутскую гавань прежде парохода, а вошелъ онъ въ гавань не отъ боязни преслѣдованія, а отъ очень простой причины -- отъ голоду.
   Выйдя на берегъ, онъ прямо отправился въ первую гостиницу и потребовалъ хлѣба, сыра и пива. Но когда пришлось разсчитываться, у него не оказалось денегъ. "Я заплачу, когда приду съ моря", сказалъ онъ очень хладнокровно. Но хозяинъ иначе смотрѣлъ на вещи, схватилъ его за шиворотъ; Дэвидъ отбросилъ его на нѣсколько шаговъ. За этимъ послѣдовала драка, и на шумъ, между прочими, прибѣжалъ морской офицеръ, вербовавшій охотниковъ въ матросы. Въ поступкѣ Дэвида не было ничего неприличнаго для честнаго матроса, и потому офицеръ, разобравъ въ чемъ дѣло, заплатилъ долгъ Дэвида, отведя его въ сторону, спросилъ: не хочетъ ли онъ поступить на корабль Коршунъ, гдѣ онъ служилъ вторымъ лейтенантомъ.
   Дэвидъ отвѣчалъ: "Съ великимъ удовольствіемъ", но просилъ, нельзя ли его назначить марсовымъ. "Какъ бы не такъ! воскликнулъ офицеръ:-- вы всѣ лѣзете въ марсовые. Вслѣдъ за этимъ онъ сдѣлалъ ему маленькій экзаменъ въ матросскомъ дѣлѣ, и Дэвидъ отлично отвѣчалъ на всѣ его вопросы. "Ты немного старъ, замѣтилъ лейтенантъ: -- но настоящій, опытный морякъ." Такимъ образомъ, прежде чѣмъ Гринъ началъ розыскивать его по городу, Дэвидъ былъ уже на кораблѣ въ спитгедскомъ рейдѣ.
   Никто лучше не играетъ своей роли, какъ нѣкоторые сумасшедшіе. Такъ и Дэвидъ, несмотря на свои сорокъ-пять лѣтъ, очень удовлетворительно исполнялъ должность матроса; море сдѣлало ему много пользы въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ. Между нимъ и прошедшимъ возвышалась какая-то интеллектуальная китайская стѣна; но кромѣ памяти, его умственныя способности стали замѣчательнымъ образомъ развиваться. Конечно, товарищи его скоро открыли въ немъ этотъ недостатокъ, прозвали его Нѣжный Били и начали-было подымать его на смѣхъ, но мало по молу онъ съумѣлъ снискать ихъ уваженіе. Онъ былъ такой добрый, смирный, ни съ кѣмъ не ссорился и отдавалъ всегда другимъ свою порцію грога. Однажды онъ выказалъ никѣмъ неожиданное милосердіе. Былъ штиль, корабль едва колыхался на гладкой поверхности моря, работы не было никакой и весь экипажъ не зналъ, что ему дѣлать. Одинъ матросъ игралъ на скрипкѣ, другой писалъ письмо къ своей возлюбленной, третій свистѣлъ, четвертый билъ веревкой мухъ. Это послѣднее препровожденіе времени не поправилось бѣдному Били. Онъ протянулъ свою длинную руку и отвелъ ударъ.
   -- Что съ тобой? Зачѣмъ ты мнѣ мѣшаешь? воскликнулъ матросъ.
   -- Ты не долженъ это дѣлать, торжественно произнесъ Били; устремивъ на него свои большіе, мутные глаза.
   -- Убирайся къ чорту, отвѣчалъ тотъ, хлыстнувъ его веревкой. Били и не обратилъ вниманіе на этотъ ударъ: кожа его стала безчувственна съ тѣхъ поръ, когда онъ потерялъ разсудокъ. Джакъ продолжалъ свои продѣлки съ мухами, при общемъ смѣхѣ всѣхъ матросовъ, которые постоянно смѣялись надъ всѣмъ, что дѣлалъ или говорилъ Били. Дэвидъ нѣсколько времени стоялъ какъ бы пораженный и съ недоумѣніемъ смотрѣлъ на убійство бѣдныхъ мухъ. Наконецъ у него какъ будто блеснула въ головѣ идея; онъ быстро подошелъ къ Джаву, схватилъ его за горло и колѣна, приподнялъ надъ головою и непремѣнно бросилъ бы въ воду, еслибъ нѣсколько матросовъ не удержали его и не спасли несчастнаго Джака. Они хотѣли-было связать Дэвида по рукамъ и ногамъ, но оказалось, что онъ былъ тихъ и смиренъ, какъ овечка, поэтому они удовольствовались однимъ выговоромъ. Вскорѣ на палубу явился молоденькій юнга, Джорджи Вайтъ, котораго Дэвидъ звалъ всегда главнымъ командиромъ. Онъ подошелъ къ нему и очень важнымъ, грознымъ голосомъ сказалъ: какъ онъ смѣлъ такъ поступить съ Джакомъ?
   -- Милый мой, отвѣчалъ смиренно Били: -- онъ убивалъ божьихъ созданій безо всякой жалости, потому я обязанъ былъ заступиться за нихъ.
   Эти простыя, безхитростныя слова были сначала встрѣчены громкимъ хохотомъ; но вскорѣ всѣ задумались, дѣйствительно ли виноватъ Били.
   -- Ну, сказалъ одинъ матросъ:-- вѣроятно, и для мухъ жизнь утѣшеніе.
   Нѣсколько другихъ выразили свое сочувствіе Били, и объявили, что подѣломъ вору и мука: зачѣмъ дуракъ Джакъ не слушался, когда ему говорили умные люди.
   Съ этихъ поръ, товарищи стали еще болѣе любить Били и не такъ часто надъ нимъ смѣялись.
   Случилось такъ, что капитанъ Коршуна былъ двоюродный братъ жены Дэвида -- Реджинальдъ Базалгетъ. Двадцать лѣтъ тому назадъ, когда капитанъ былъ еще ребёнкомъ, они были большіе друзья, но потомъ очень рѣдко кидались; все же удивительно, что онъ не узналъ Дэвида на своемъ же кораблѣ. Этому, однако, способствовали двѣ причины. Вопервыхъ, когда умъ человѣка обращенъ въ одну сторону, онъ теряетъ способность глядѣть въ другую; а капитану Базалгету было сказано, что Додъ долженъ находиться на купеческомъ кораблѣ, идущемъ въ Индію. Вовторыхъ, умопомѣшательство ужасно измѣняетъ выраженіе лица, а капитану корабля не время всматриваться въ лицо своихъ матросовъ, которыхъ онъ видитъ только въ массѣ на перекличкѣ или въ работѣ. Самое же худшее было то, что мистриссъ Додъ не знала, что Дэвидъ прозвалъ себя Вильямомъ Томсономъ. Поэтому Вильямъ Томсонъ находился своей собственной персоной на кораблѣ, а капитанъ, который очень любилъ и уважалъ мистриссъ Додъ, искалъ его на всѣхъ встрѣчныхъ купеческихъ корабляхъ, позволяя себѣ при этомъ даже многія вольности. Въ одной изъ такихъ экспедицій на чужіе корабли участвовалъ и самъ Вильямъ Томсонъ. Онъ слышалъ имя Дэвида Дода, слышалъ разсказъ о его исчезновеніи, но даже самое это имя было ему совершенною новостью. Однако возвратившись на корабль, онъ очень хорошо все помнилъ и передалъ Джорджу Вайту, что они ѣздили искать какого-то Дэвида Дода.
   Въ серединѣ лѣта, Коршунъ бросилъ якорь у одного изъ острововъ Южнаго океана и послалъ на берегъ лодку за плодами. Между матросами находились Били и Джорджъ Вайтъ; послѣдній пошелъ купаться, а Били, сидя на берегу, съ любовью смотрѣлъ на него. Море было совершенно тихо, но мальчикъ далеко зашелъ и такъ долго купался, что у него сдѣлались въ ногахъ судороги. Онъ началъ громко звать на помощь. Товарищи побѣжали къ нему, но лодка отстояла на полумили, и потому прежде всѣхъ явился на помощь Били. Онъ схватилъ Джорджи въ ту минуту, когда уже несчастный мальчикъ окончательно тонулъ и, взваливъ его на плеча, поплылъ къ берегу. Между тѣмъ матросы достигли лодки и поспѣшно гребли къ нимъ на встрѣчу. Оттого ли, что Били часто весь погружался въ воду, или оттого, что Джорджи страшно сжималъ его горло -- но невдалекѣ уже отъ берега, онъ вдругъ вскрикнулъ, быстро повернулся на спину и черезъ минуту пошелъ ко дну. Джорджи сталъ кричать изо всей силы, едва поддерживаясь на водѣ; лодка вскорѣ подобрала его и вода въ этомъ мѣстѣ была такъ прозрачна, что матросы видѣли, какъ Били лежалъ неподвижно на днѣ. Они вытащили его крюкомъ, но лицо его было покрыто смертной блѣдностью и глаза неподвижны.
   Боясь, что уже все кончено, они поспѣшно раздѣли его, стали оттирать, завернули въ простыню, развели огонь подлѣ него, но всѣ ихъ усилія возвратить его къ жизни были тщетны.
   Тогда они снова одѣли его трупъ и, положивъ въ лодку, покрыли флагомъ. Грустно возвращались они на корабль, на всѣхъ лицахъ было видно горе, а бѣдный Джорджи громко плакалъ.
   Трупъ былъ внесенъ на палубу и лицо было открыто, точь-въ-точь какъ видѣла во снѣ мистриссъ Додъ. Докторъ осмотрѣлъ утопленника и объявилъ, что въ немъ нѣтъ никакихъ слѣдовъ жизни. Тотчасъ донесли капитану о скоропостижной смерти Вильяма Томсона и онъ приказалъ похоронить его на другое утро. Тогда бѣднаго приготовили къ морскому погребенію, то-есть его раздѣли и зашили въ койку, привязавъ два ядра къ ногамъ. Такъ лежалъ всю ночь бѣдный Дэвидъ Додъ, покрытый англійскимъ флагомъ, дожидаясь своей холодной могилы.
   Я не знаю, поразила ли кого изъ моихъ читателей, роковая катастрофа, но я долженъ напомнить имъ, что даже Эдуардъ Додъ готовился воспрепятствовать браку Альфреда и Джуліи, если отцу его приключится какое несчастіе по милости Альфреда, неосторожно бѣжавшаго съ нимъ изъ Дрейтон-Гауза.
  

LII.
Процесъ.

   Изучая близко моихъ ближнихъ, я пришелъ къ тому убѣжденію, что многіе образованные люди полагаютъ, что процесъ начинается въ судѣ. Это совершенно невѣрно. Многіе процесы обсуждаются спеціальными адвокатами и стряпчими и вовсе не попадаютъ на разсмотрѣніе суда, и такъ-какъ подобный поединокъ имѣлъ мѣсто въ дѣлѣ Гарди противъ Гарди, то не мѣшаетъ сначала сказать нѣсколько объясиительныхъ словъ. Тяжущіеся являются въ судъ только для рѣшенія такого дѣла, когда обѣ стороны прямо уличаютъ другъ друга во лжи. Къ этому результату тяжущіеся приходятъ согласно правиламъ о тяжбѣ: 1) Каждый пунктъ въ показаніи противника долженъ быть или прямо отвергнутъ, или принятъ, или обойденъ, т.-е. нейтрализированъ новымъ показаніемъ. 2) Истецъ не долженъ ничего показывать, что не составляло бы законнаго основанія для судебнаго иска. 3) Отвѣтчикъ не долженъ ничего показывать, что, въ случаѣ истинности показанія, не уничтожало бы иска. Эти правила устраняютъ въ большой мѣрѣ всѣ недостатки и ошибки, которыми такъ часто уродуются судебные аргументы. Всякое нарушеніе этихъ правилъ даетъ право тяжущимся отводить, то-есть объявлять недѣйствительными (demur) всѣ тѣ пункты исковой или защитительной просьбы, въ которыхъ эти правила нарушаются, такъ что стряпчіе, разобравъ дѣло въ общемъ присутствіи, въ случаѣ, если жалоба справедлива, уничтожаютъ, пожалуй, весь искъ. Такимъ образомъ дѣло часто и кончается; суды избавлены отъ лишняго труда, а тяжущіеся отъ издержекъ по веденію процеса.
   Дѣло Гарди противъ Гарди, какъ намъ уже извѣстно, началось съ того, что стряпчій истца представилъ отвѣтчику вызовъ къ суду; стряпчій отвѣтчика отвѣчалъ согласіемъ и тогда открылась борьба на бумагѣ. Прежде всего Альфредъ Гарди, чрезъ посредство своего стряпчаго, представилъ: "Декларацію". Она была написана младшимъ адвокатомъ Гарро и заключала въ себѣ слѣдующее:

Мидлѣсексъ. Такого-то числа и года.

   Альфредъ Гарди, чрезъ посредство Джона Комптона, стряпчаго, вчинаетъ искъ на Томаса Гарди, за нападеніе, произведенное отвѣтчикомъ на его особу, преданіе его въ руки другаго человѣка, и слѣдовавшее за тѣмъ заключеніе на продолжительное время въ домѣ для умалишенныхъ, что причинило истцу много страданій умственныхъ и физическихъ, сдѣлало его неспособнымъ вести свои дѣла, и тѣмъ принесло ему матеріальный вредъ.
   Истецъ требуетъ 5,000 ф. за протори и убытки.
  
   Мистеръ Комптонъ передалъ копію съ этой деклараціи Альфреду, увѣряя его, что это -- образцовое произведеніе.
   -- Какъ, воскликнулъ послѣдній: -- это и все, что я вытерпѣлъ по милости моихъ подлыхъ враговъ? Да это написано льдомъ?
   Комптонъ объяснилъ, что это -- только основаніе дѣла, а адвокатъ въ судѣ разукраситъ разсказъ, сколько будетъ угодно Альфреду.
   Отвѣтчикъ возражалъ на декларацію слѣдующими тремя доводами:
  

На основаніи статута 8 и 9, Викторіи, гл. 100, cm. 105.

   1) Отвѣтчикъ, чрезъ посредство Джорджа Гитфильда, стряпчаго, симъ свидѣтельствуетъ о своей невинности.
   2) И для второго довода защиты, отвѣтчикъ приводитъ фактъ, что во время предполагаемаго заклоченія истца, онъ находился въ умопомѣшательствѣ и, слѣдовательно, не былъ въ состояніи заботиться о себѣ, а нуждался въ приличномъ лицѣ, которое бы пеклось о немъ и содержало его; было недостойно, неприлично и опасно оставить его на свободѣ; посему отвѣтчикъ, находясь въ близкомъ родствѣ съ истцомъ, его роднымъ племянникомъ, и потому имѣя право распорядиться о взятіи истца подъ должный присмотръ, дѣйствительно приказалъ взять истца и содержать его въ должномъ попеченіи и пр. и проч.
  
   Третій доводъ былъ самый сильный, но онъ слишкомъ длиненъ, чтобъ его привести цѣликомъ; онъ состоялъ въ томъ, что такъ-какъ истецъ и до, и въ самое то время, когда и проч. велъ себя какъ умопомѣшанный и проч. и два свидѣтельства о его умопомѣшательствѣ были выданы лицами, имѣющими право по статуту выдавать подобныя свидѣтельства, и отвѣтчикъ, бывъ увѣренъ и вѣря bona fide, въ истинность этихъ свидѣтельствъ, то и проч. и проч.
   Первый изъ этихъ доводовъ былъ пустою формальностью.
   Второй прямо противорѣчилъ обвиненію, и, слѣдовательно, дѣлалъ процссъ неизбѣжнымъ, чего и жаждалъ истецъ.
   Третій, напротивъ, заставилъ Джона Комптона насупить брови.
   -- Скверный, очень скверный доводъ, сказалъ онъ Альфреду:-- чистая западня. Если мы начнемъ тягаться противъ этого довода, то наше дѣло ясно проиграно, ибо мы не можемъ отрицать законности свидѣтельствъ; а подлый пунктъ такъ хорошо составленъ, что придраться почти не къ чему, и нельзя отвести его. Кользъ, кто составлялъ имъ эти доводы?
   -- Мистеръ Кольвинъ, сэръ.
   -- Запишите его имя, надо будетъ его пригласить въ подобномъ дѣлѣ.
   Альфредъ былъ, пораженъ: онъ думалъ, что побѣда будетъ самая легкая, всегдашняя надежда тяжущихся, но которая очень рѣдко сбывается. Стряпчіе и адвокаты борятся жестоко и долго, прежде чѣмъ уступить побѣду противнику. Доводы Гарди послали къ Гаро; онъ отвѣчалъ, что былъ одинъ только способъ: вовсе не принимать третьяго пункта. Такъ и сдѣлали. Истецъ отвѣчалъ, что -- "вчинаетъ тяжбу по первымъ двумъ пунктамъ, а третій считаетъ недѣйствительнымъ". Отвѣтчикъ возразилъ, что онъ дѣйствителенъ, и такимъ образомъ дѣло Гарди противъ Гарди раздѣлилось на два особыя юридическія дѣла: первое -- вопросъ о формѣ, подлежащій разсмотрѣнію судей, и второе -- собственно процесъ, подлежащій суду присяжныхъ. Излишне, кажется, говорить, что если истецъ выиграетъ одно дѣло, а отвѣтчикъ другое, то весь процесъ Гарди противъ Гарди будетъ выигранъ отвѣтчикомъ.
   Отлагая до времени разсказъ о судьбѣ юридическаго вопроса, я теперь покажу читателямъ, какъ господа Гитфильды ухитрялись отсрочивать отъ одной сессіи до другой судебное разбирательство передъ присяжными.
   По теоріи, каждый англійскій гражданинъ имѣетъ право требовать суда своихъ равныхъ, но въ сущности въ каждомъ судѣ засѣдаютъ пять джентльмэновъ, и каждый изъ ниіхъ имѣетъ власть, основываясь на преседентахъ, отказать ему въ судѣ присяжныхъ, простой отсрочкой отъ одной сессіи до другой, до тѣхъ поръ, пока одинъ изъ тяжущихся не умретъ, и дѣло, если оно личное, не уничтожится само собою.
   Господа Гитфильдъ начали неудачно эту игру, которую я позволю себѣ назвать:
  

Подлой системой проволочекъ (*)

   {(*) Мы здѣсь считаемъ нужнымъ замѣтить, что, вѣроятно, Чарльсъ Ридъ въ своемъ описаніи процеса Гарди противъ Гарди, потому представилъ въ такихъ черныхъ краскахъ англійское судопроизводство, что онъ незнакомъ съ ходомъ подобныхъ процесовъ въ другихъ странахъ. Его пугаютъ всѣ злоупотребленія и особливо ужасная система проволочекъ, встрѣчающіяся въ Англіи, но, конечно, онъ взглянулъ бы на нихъ совершенно съ иной, розовой точки зрѣнія, еслибъ ему показать, напримѣръ, всѣ прелести нашего русскаго судопроизводства. Къ тому же эта сатира во многихъ чертахъ преувеличена, хотя и съ доброю цѣлью возбудить въ общественномъ мнѣніи Англіи сочувствіе къ дальнѣйшимъ судебнымъ реформамъ. Поэтому русскій читатель, мало знакомый съ англійскимъ судопроизводствомъ, не долженъ составлять себѣ мнѣніе о немъ на основаніи этой юмористической, остроумной, но невсегда вѣрной картины.}.
   Они просили у одного изъ судей, мѣсяцъ времени на составленіе возраженія. Мистеръ Комптонъ лично воспротивился этому, и выказалъ всю нелѣпость требованія. Судья далъ имъ только сроку на четыре дня. Когда, наконецъ, доводы отвѣтчика были представлены и тяжба принята истцомъ, мистеръ Комптонъ сталъ всѣми силами торопить судебное разбирательство и наконецъ было назначено представить дѣло Гарди противъ Гарди въ ноябрскую сессію. За нѣсколько дней до срока, господа Гитфильдъ просили у одного изъ младшихъ судей отсрочки, на томъ основаніи, что одинъ изъ главнѣйшихъ свидѣтелей не могъ явиться въ судъ. Эта просьба была подтверждена клятвеннымъ показаніемъ стряпчаго о томъ, что мистеръ Спирсъ писалъ ему изъ Булони, что съ нимъ случилось несчастье на желѣзной дорогѣ, и онъ не можетъ пріѣхать въ Англію ранѣе мѣсяца. Одинъ почтенный французскій докторъ подтвердилъ это показаніе свидѣтельствомъ о болѣзни мистера Спирса. Комптонъ, конечно, противился отсрочкѣ, но судья и слышать его не хотѣлъ; дѣло было отложено до слѣдующей сессіи. Альфредъ принялъ это извѣстіе очень смиренно и рѣшился ждать терпѣливо, но докторъ Самсонъ выходилъ изъ себя и приписывалъ это все системѣ тайныхъ трибуналовъ. "Вы посмотрите, говорилъ онъ: -- какъ люди тотчасъ измѣняются, лишь только ихъ не освѣщаетъ свѣтъ гласности. Какой англійскій судья въ открытомъ судѣ, передъ глазами стенографовъ, позволилъ бы какому-нибудь Джаку клятвою подтверждать справедливость показанія какого-нибудь Динля. Спирсъ не подтверждалъ клятвою своего показанія, онъ ничего и не показывалъ, а Гитфильдъ клялся въ справедливости какой-то сплетни. Оба они лжецы и обманщики. Я готовъ держать десять фунтовъ противъ однаго шиллинга, что Спирсъ здоровъ какъ я.
   Мистеръ Комптонъ напомнилъ ему очень хладнокровно, что они имѣли прямое доказательство факта -- свидѣтельство французскаго доктора.
   -- Медицинское свидѣтельство! воскликнулъ въ изумленіи Самсонъ.-- Да, милостивый государь, медицинское свидѣтельство -- такая же продажная вещь, какъ совѣсть стряпчаго. Дайте мнѣ гинею, и я тотчасъ подъ клятвою докажу, что вы больны, ранены или убиты.
   -- Ну, докторъ, не удаляйтесь отъ своего предмета; вы сказали, что готовы держать пари десять фунтовъ противъ шиллинга, что Спирсъ совершенно здоровъ. Идетъ?
   -- Хорошо.
   -- Какъже вы узнаете?
   -- Какъ? Да черезъ полицію.
   Въ тотъ же день онъ написалъ булонскому префекту и черезъ четыре дня получилъ отвѣтъ, въ которомъ префектъ извѣщалъ его, что на желѣзной дорогѣ не было никакого несчастія, что англійскій подданный Спирсъ дѣйствительно ушибъ себѣ ногу выходя изъ вагона, шесть недѣль толу назадъ, и вслѣдствіе этого просидѣлъ нѣсколько дней дома, но что онъ уже давно совершенно оправился, выходитъ изъ дома и даже ѣздилъ въ Парижъ.
   Прочитавъ это письмо, Комптонъ молча подалъ Самсону шиллингъ, но тотъ отказался взять его.
   -- Ложь была очевидная, сказалъ онъ:-- только судья не хотѣлъ этого видѣть, а стряпчій не могъ, ибо они всю свою жизнь занимаются подобными продѣлками.
   Наступила слѣдующая сессія. Мистеръ Комптонъ призвалъ къ суду свидѣтелей и сдѣлалъ всѣ остальныя распоряженія. Альфредъ пріѣхалъ изъ Оксфорда въ полной увѣренности, что, наконецъ, двѣнадцать честныхъ согражданъ снимутъ съ него позорное пятно, тяготѣющее на немъ. Но вотъ одно дѣло перевели впередъ, другое, потомъ третье, такъ что снова проволочили время почти до окончанія сессіи. Тогда господа Гитфильдъ снова просили отсрочки у другаго судьи, на основаніи болѣзни Ричарда Гарди, отца Альфреда и одного изъ вижнѣйшихъ свидѣтелей. Конечно, какъ слѣдовало, были представлепы и докторское свидѣтельство и письмо Гарди.
   Комптонъ представилъ возраженія, и къ счастью, эготъ судья былъ честный, благородный юристъ, ненавидящій всѣ сутяжничьи штучки. Онъ выслушалъ обоихъ стряпчихъ и объявилъ, что несогласенъ на отсрочку, особливо какъ уже дана отвѣтчику одна отсрочка, очень подозрительная, несмотря на клятвенное показаніе.
   -- Вы знаете, мистеръ Гитфильдъ, прибавилъ онъ:-- что въ подобныхъ случаяхъ присяжные рѣшаютъ дѣло на основаніи показаній истца и его поведенія при противномъ допросѣ. Я полагаю, было бы несправедливо и негуманно держать долѣе въ неизвѣстности истца, который все это время несетъ на себѣ непріятныя послѣдствія гражданской смерти. Что же касается Ричарда Гарди, то вы можете послалъ коммиссію отобрать у него показанія.
   Комптонъ схватился съ жаромъ за этотъ планъ; коммиссія была назначена, но пока она мѣшкала, мистеръ Гитфильдъ отправился къ другому судьѣ и представилъ невозможность явиться въ судъ новому свидѣтелю, Пегги Блакъ. Эта наивная барышня удостовѣряла подъ клятвою, что она ухаживаетъ за больными дѣтьми ея умершей сестры. При этомъ письмѣ было приложено свидѣтельство доктора о томъ, что у дѣтей скарлатинъ. Комптонъ тотчасъ представилъ свое опроверженіе.
   -- Намъ не дѣтей нужно въ свидѣтели, а Пегги Блакъ, сказалъ онъ:-- и мы не намѣрены отлагать процеса потому, что одинъ изъ вашихъ свидѣтелей предпочитаетъ няньчиться за чужими дѣтьми, чѣмъ явиться въ судъ.
   Судья вполнѣ съ нимъ согласился и отказалъ въ просьбѣ Гитфильду.
   Но стряпчій не сдавался и въ ту же минуту послалъ слѣдующую телеграму Пегги:
   "Вы должны сами имѣть скарлатинъ; телеграфируйте объ этомъ тотчасъ, свидѣтельство вышлете по почтѣ."
   Пегги исполнила немедленно приказаніе. Теперь, повидимому, было труднѣе взяться за дѣло: четверо изъ пяти судей знали уже игру отвѣтчика, но мистеръ Гитфильдъ прямо отправился въ Вестминстеръ въ главному судьѣ, который не зналъ ничего о прежнихъ его продѣлкахъ. Комптонъ послалъ въ судъ адвоката, но судья уже уходилъ и его стоя выслушалъ. Адвокатъ Комптона, кромѣ того, не довольно энергично принялся за дѣло; впрочемъ, какъ ему было и нападать на проволочки, которыя адвокатамъ и стряпчимъ приносятъ лучшій доходъ, какъ докторамъ продолжительныя болѣзни? Отсрочка была выдана.
   Альфредъ проклялъ всѣхъ и все, между прочимъ и свою безумную увѣренность, что человѣку, обвиненному въ умопомѣшательствѣ, дозволятъ себя оправдать въ судѣ. Комптонъ прехладнокровно понюхалъ табаку, а Самсонъ прибѣгнулъ снова къ гласности. Онъ нависалъ въ газеты длинное письмо, въ которомъ безбоязненно громилъ подлую систему проволочекъ, выказавшую всѣ свои прелести въ дѣлѣ Гарди противъ Гарди. Статья эта кончалась слѣдующими пламенными строками:
   "Этотъ англичанинъ тягается нетолько за протори и убытки, но для возстановленія потерянныхъ имъ правъ, которыя дороже всякихъ денегъ. Эти права, которыя у него беззаконно отняли, суть -- право ходить днемъ по улицамъ и дорогамъ своего отечества, не боясь быть захваченнымъ какъ негръ или собака; право быть въ обществѣ; право выработывать себѣ кусокъ хлѣба; наконецъ, право быть человѣкомъ, ибо сумасшедшій все равно что животное въ глазахъ общества и закона, а человѣкъ, котораго выдаютъ за сумасшедшаго, до тѣхъ поръ не признается здоровымъ, пока не провозгласятъ этого присяжные.
   "Обращаюсь къ вамъ, господа, неужели такой истецъ не святъ въ глазахъ всѣхъ добрыхъ людей? Онъ нетолько истецъ, но вмѣстѣ съ тѣмъ и отвѣтчикъ. Его ставка страшно велика въ сравненіи съ ставкой настоящаго отвѣтчика. Господа, отложить въ четвертый разъ разсмотрѣніе этого дѣла было бы оскорбленіемъ божескаго правосудія, издѣвательствомъ надъ человѣческимъ несчастіемъ и нареканіемъ здравому смыслу Англіи."
   Вы видите, докторъ не пожалѣлъ словъ, и Альфредъ, читая его статью, невольно прослезился.
   -- Добрый другъ, воскликнулъ онъ: -- мало найдешь такихъ людей, какъ вы! Для умственныхъ уродовъ, безсознательно поддерживающихъ моихъ враговъ, дѣло Гарди противъ Гарди -- только семейная скандальная распря. Parvis omnia parva.
   Мистеръ Комптонъ также прочелъ статью Самсона, и сказалъ себѣ въ глубинѣ своей души: Боже, спаси насъ отъ нашихъ друзей! Этого довольно, чтобъ заставить всѣ суды въ Англіи вовсе отказаться разбирать это дѣло.
   Дѣйствительно, краснорѣчіе Самсона ни къ чему не послужило: въ слѣдующую сессію снова представили свидѣтельства и клятвенныя показанія о болѣзни на этотъ разъ опять мистера Спирса. Онъ свидѣтельствовалъ, что пріѣхалъ изъ Франціи нарочно для суда, но завернувъ въ Балисъ, неожиданно заболѣлъ. На основаніи этого судья, несмотря на всѣ опроверженія Комптона, отложилъ дѣло до лѣтней сессіи. Настала и эта сессія; роковой день приближался. Мистеру Гитфильду удалось еще выиграть время, переведя дѣло изъ Вестминстера въ Лондонъ. Наконецъ, дѣло было представлено, судъ собрался, всѣ причастные къ дѣлу, защитники и свидѣтели толпились въ залѣ засѣданія. До окончанія срока сессіи оставалось цѣлыхъ два дня, чего изъ рукъ вонъ было довольно для самаго обстоятельнаго обсужденія дѣла.
   Всѣ ждали съ нетерпѣніемъ открытія засѣданія, какъ вдругъ влетаетъ въ залу Самсонъ.
   -- Опять затѣвается какая-то гадость! воскликнулъ онъ, подбѣгая къ Комптону: -- я вчера вечеромъ былъ въ нижней палатѣ я видѣлъ, какъ адвокатъ отвѣтчика шептался съ судьей.
   -- Вздоръ, отвѣчалъ Комптонъ: -- смѣшно даже такъ подозрѣвать. Неужели вы думаете, имъ не о чемъ другомъ говорить, какъ о дѣлѣ Гарди противъ Гарди.
   -- Добрѣйшій мой, сынъ обѣдалъ вчера съ одинъ изъ помощниковъ Гитфильда, и тотъ выболталъ ему, что наше дѣло не пойдетъ сегодня. Вотъ теперь и сообразите эти два показанія.
   -- Дѣло пойдетъ, и сію минуту, отвѣчалъ самоувѣренно мистера. Комптонъ. Дѣйствительно, минутъ черезъ пять явился судья, но прежде чѣмъ сѣсть на свое мѣсто и открыть засѣданіе, она. сказалъ слѣдующую серьёзную рѣчь:
   "Я слышу, что на разсмотрѣніе этого дѣла потребуется три дня, а мы имѣемъ передъ собою только два. Было бы неловко оставить дѣло неоконченнымъ, а я долженъ ѣхать послѣ-завтра, потому оно должно быть отложено; человѣкъ не можетъ сдѣлать болѣе своихъ силъ".
   Адвокатъ истца представилъ-было слабыя возраженія, но нечего било дѣлать, пришлось покориться: слѣдующее дѣло на очереди касалось денегъ, а не принциповъ, и потому всѣ взялись за него съ удивительною энергіею. Никогда лягушки не прыгали съ такой быстротою въ грязную канаву, какъ эти мелкіе люди отскочили отъ великаго дѣла, къ такому же мелкому, какъ они сами. Альфредъ поспѣшно выбѣжалъ изъ суда; онъ не могъ скрыть своихъ слезъ, которыя струились по его щекамъ. Какое жестокое, несправедливое дѣло -- дать собраться всѣмъ свидѣтелямъ въ судъ, заставить тяжущихся сдѣлать огромныя издержки, и потомъ объявить, что двухъ дней мало на обсужденіе дѣла.
   "Да я бы скорѣе день и ночь рѣшился сидѣть въ судѣ", думалъ Альфредъ: "чѣмъ продлить агонію несчастнаго, оскорбленнаго человѣка еще на нѣсколько мѣсяцевъ". Послѣ этого онъ горячо помолился за упокой мистера Гитфильда, столь искуснаго, по его мнѣнію, въ проволочкахъ, что одна только его смерть могла возвратить ему право всякаго англичанина быть судиму своими равными. Онъ возвратился въ Оксфордъ съ отчаяніемъ въ сердцѣ.
   Что касается до Самсона, то онъ былъ взбѣшенъ до крайности, и снова хотѣлъ прибѣгнуть къ печати, но было на свѣтѣ созданіе, которое своей нѣжной ручкой укрощало всю дикую горячность его характера -- это была мистриссъ Самсонъ. Она попросила его болѣе не писать, а поискать лучше какого нибудь члена парламента, который бы взялся представить на усмотрѣніе палаты это вопіющее дѣло. Самсонъ узналъ, что былъ между депутатами нѣкто мистеръ Байтъ, принимавшій дѣятельное участіе въ комитетахъ по дѣламъ объ умопомѣшательствѣ; онъ рѣшился къ нему обратиться, и написалъ ему письмо, прося свиданія не болѣе какъ на десять минутъ, для объясненія ему вопіющаго дѣла объ одномъ несчастномъ человѣкѣ, заключенномъ незаконнымъ образомъ въ сумасшедшій домъ, и который болѣе года не можетъ добиться суда. Филантропъ тотчасъ же отвѣчалъ, слѣдующей запиской:
   "Мистеръ Байтъ свидѣтельствуетъ свое почтеніе доктору Самсону и объявляетъ, что ему невозможно вникнуть въ его дѣло, или назначить ему свиданіе".
   Самсонъ, получивъ это письмо, не столько негодовалъ на мистера Байта, какъ на себя самаго.
   -- Надулъ же меня своей филантропіею этотъ обманщикъ, восклицалъ онъ въ гнѣвѣ: -- какъ легко сбрасываетъ съ себя это животное маску человѣколюбія, когда она ему ненужна.
   Онъ послалъ записку мистера Байта Альфреду, и тотъ возвратилъ ее съ отмѣткой на полѣ: "Homunculi quanti sunt!"
   Безчестные люди всегда прибѣгаютъ къ проволочкамъ въ судебныхъ процесахъ, но это не всегда служитъ имъ въ пользу. Эти отсрочки часто даютъ возможность явиться противъ нихъ свидѣтелямъ, которыхъ они вовсе и не ожидали. Нѣчто подобное случилось въ октябрѣ и съ Гарди, потому онъ рѣшился какъ можно скорѣе поспѣшить дѣломъ; даже онъ сталъ сожалѣть, что давно съ нимъ не покончилъ.
   Однажды, возвратившись отъ господь Гитфильдъ, онъ только что сѣлъ за обѣдъ, какъ въ комнату вдругъ вошелъ какой-то посѣтитель. Это былъ мистеръ Баркинтонъ, или вѣрнѣе Ной Скинеръ.
  

Нашла коса на камень.

   Мистеръ Гарди съ трудомъ скрылъ свое удивленіе и ужасъ, но удержался отъ всякаго восклицанія. Скинеръ отвѣсилъ ему по обыкновенію раболѣпный поклонъ, которому странно противорѣчила торжествующая улыбка, исказившая лицо его. Мистеръ Гарди тотчасъ разглядѣлъ, что платье на немъ потерто и шляпа взъерошена; видя передъ собой нищаго, онъ рѣшился твердо отстаивать свои кошелекъ.
   -- Надѣюсь, что у моего хозяина все обстоитъ благополучно, началъ Скинеръ вкрадчивымъ голосомъ.
   -- Да, благодарю васъ, Скинеръ -- по крайней мѣрѣ, что касается до здоровья,
   -- Трудновато было оттискать васъ, сударь. Услышавъ, что у васъ большой процесъ завязался съ мистеромъ Альфредомъ, и зная, что адвокатомъ у васъ Гитфильдъ, я день за днемъ сторожилъ у его дверей, пока наконецъ не подкараулилъ васъ. Вы не повѣрите, какъ я обрадовался, когда наконецъ увидѣлъ васъ съ вашей гордою, достойною осанкой; но я не смѣлъ заговорить съ вами на улицѣ -- я такое ничтожное твореніе въ сравненіи съ такимъ благороднымъ джентльменомъ, какъ вы.
   Все это было очень мило, но мистеръ Гарди тотчасъ почуялъ, что подъ внѣшнею любезностью Скинера скрывается что-то неладное.
   -- Любезный мой Скинеръ, отвѣчалъ онъ, стараясь защититься тѣмъ же оружіемъ:-- неужели вы могли думать, что я въ состояніи отвернуться отъ стараго, вѣрнаго слуги такого, какъ вы? Не хотите-ли выпить со мной стаканъ вина. Разскажите, какъ вы поживали все это время.
   Мистеръ Гарди удалился за ширмы, отворилъ дверь и скоро возвратился назадъ съ графиномъ, оставивъ дверь настежь. А въ сосѣдней комнатѣ, сидѣла молодая, бѣлокурая женщина, съ длинными рѣсницами, и чинила рубашку мистера Гарди. Предупредительный баринъ успѣлъ знаками объяснить, что ей слѣдуетъ дѣлать, и совѣтъ былъ очень разсудительный. Потомъ онъ воротился къ гостю, и налилъ ему полный стаканъ. Они выпили очень любезно за здоровье другъ друга. Мистеръ Гарди освѣдомился, между прочимъ, не можетъ ли онъ быть чѣмъ полезенъ Скинеру.
   -- Да, сударь, я очень бѣденъ, отвѣчалъ тотъ.
   -- И я также, между нами будь сказано, произнесъ мистеръ Гарди вполголоса: -- вамъ я могу признаться; эти проклятые коммиссары снеслись съ опекунами Альфреда, и я принужденъ былъ выплатить сдѣланный мною заемъ въ пять тысячъ фунтовъ. Эти проклятые коммиссары всегда стоятъ только за своихъ сумасшедшихъ. Этимъ они совсѣмъ меня доѣхали; я пустился въ биржевыя спекуляціи; теперь все мое имущество поставлено на карту. Черезъ мѣсяцъ судьба моя рѣшится: я буду вовсе нищій, или у меня будетъ маленькое состояніе.
   -- О, вамъ повезетъ, сударь, вамъ повезетъ навѣрно! воскликнулъ Скинеръ одобряющимъ голосомъ:-- у васъ голова, не то что у нашего брата. Я вотъ скорёхонько спустилъ все, что имѣлъ, на этой проклятой биржѣ, чтобъ ей пусто было. Ни одного шиллинга не осталось изъ тысячи фунтовъ, которые вы мнѣ изволили пожаловать за мою вѣрную службу. Но я увѣренъ, что вы еще дадите мнѣ случай поправиться; я буду осторожнѣе на этотъ разъ.-- И Скинеръ все время зорко слѣдилъ за впечатлѣніемъ, какое слова его производятъ на мистера Гарди.-- Я бы могъ, пожалуй, обратиться къ другой сторонѣ, прибавилъ онъ будто про себя:-- но признаться, мнѣ очень не хотѣлось бы. А ужь тѣ ничего не пожалѣли бы, я увѣренъ.
   -- Къ какой другой сторонѣ?
   -- А хоть бы напримѣръ къ мистриссъ Додъ и мистеру Альфреду; вѣдь ваше дѣло будетъ скоро слушаться въ судѣ и имъ, разумѣется, было бы пріятно видѣть меня на лавкѣ свидѣтелей; а вы сами знаете, если я раскажу судьѣ хотя бы не все, а половину того, что я знаю и видѣлъ, то пожалуй онъ признаетъ заключеніе мистера Альфреда въ сумасшедшемъ домѣ за злостный заговоръ съ цѣлью завладѣть его имуществомъ.
   Мистеръ Гарди внутренно затрепеталъ, но не показалъ виду и поспартански перенесъ ударъ.
   -- Какъ, сказалъ онъ съ достоинствомъ:-- послѣ всего, что я для васъ сдѣлалъ, вы поступите такъ подло, что перейдете на сторону моихъ враговъ?
   -- Никогда, сударь, торжественно произнесъ Скинеръ, и прибавилъ шепотомъ:-- разумѣется, если вы не откажете сдѣлать бездѣлицу и для меня.
   -- Сколько же вы требуете?
   -- Только еще тысячу фунтовъ, сударь.
   -- Тысячу фунтовъ!
   -- Неужели это что-нибудь составитъ для васъ, сударь? Вы такъ богаты, что вѣрно не пожалѣете такой бездѣлицы, особенно для такого важнаго дѣла, каково дѣло "Гарди противъ Гарди"!
   -- Наконецъ-то вы ясно высказались, сказалъ мистеръ Гарди съ ожесточеніемъ: -- это называется вымогательствомъ денегъ съ угрозою. Развѣ вы не знаете, что ничего нельзя такъ легко доказать и строже наказать, какъ подобныя продѣлки? Я могу васъ свести въ судъ и тотчасъ засадить въ тюрьму. И намѣренъ это сдѣлать.
   -- Попробуйте, возразилъ прехладнокровно Скинеръ:-- а гдѣ же свидѣтель?
   -- Тамъ, за ширмою.
   Пегги немедленно выступила впередъ съ перомъ въ рукахъ. Скинера это сильно озадачило.
   -- Я записала слово за словомъ все, что вы говорили, мистеръ Скинеръ, сказала Пегги добродушнымъ голосомъ.-- Прикажете сходить за полисменомъ, сударь? прибавила она, обращаясь къ своему барину.
   -- Да, дѣлать нечего, сказалъ мистеръ Гарди, подумавъ съ минуту:-- послѣ такой неблагодарности и подлости съ его стороны, ему отъ меня нечего ждать пощады,
   Пегги набросила на себя шаль.
   -- Какъ вы это торопитесь, сталъ словно упрашивать Скинеръ:-- полисменъ долженъ быть послѣднимъ доводомъ между старыми пріятелями. Вы думаете засадить меня въ тюрьму, сударь, прибавилъ онъ со злобною улыбкой:-- ну, а что-какъ я возьму да разскажу имъ, какъ капитана Дода разбило параличомъ у насъ въ конторѣ, какъ вы у него стащили четырнадцать тысячъ, да забыли внести ихъ въ книги, чтобы ихъ не разобрали вмѣстѣ съ остальными.
   -- А этому есть у васъ свидѣтель, Скинеръ?
   -- Да, сударь.
   -- Кто же?
   -- Ну, хоть ваша совѣсть на первый разъ, отвѣчалъ Скинеръ.
   -- Онъ рехнулся, Пегги, вскричалъ мистеръ Гарди, пожимая плечами, и потомъ прибавилъ, глядя прямо въ лицо Скинеру:-- ни съ кѣмъ не случалось удара у меня въ конторѣ. Ни отъ кого не получалъ я четырнадцати тысячъ. И если вы съ такою баснею пришли сюда домогаться моихъ денегъ, подвергаясь всей строгости закона, то я вамъ говорю, лучше убирайтесь подобру-поздорову, и если вы осмѣлитесь когда-нибудь повторить эту безсмысленную, позорную клевету, то я васъ упеку туда, гдѣ васъ научатъ, что значитъ презрѣнному бродягѣ взводить небылицы на почтеннаго человѣка, не имѣя свидѣтеля, который могъ бы подтвердить его ложныя показанія.
   Скиперъ выслушалъ эту громогласную, торжественную выходку; потомъ высунулъ изъ кармана грязный, загорѣлый палецъ и, слегка толкнувъ имъ подъ-бокъ мистера Гарди, произнесъ съ разстановкой:
   -- У меня -- росписка.
  

LIII.

   Мистеръ Гарди отскочилъ, словно ужаленный.
   -- А! вскрикнулъ онъ.
   -- А! повторилъ Скинеръ, совершенно инымъ тономъ -- тономъ дерзкаго торжества.
   Послѣ минутнаго молчанія, Гарди презрительно улыбнулся, и съ видимымъ усиліемъ произнесъ:
   -- Росписка, если таковая была, выброшена въ сорную кучу и пропала. Неужели вы думаете, я это забылъ?
   -- Не вѣрьте этому, сэръ, отвѣчалъ Скинеръ: -- когда вы отвернулись и прятали въ конторку деньги, я сказалъ себѣ: "Ага! такъ вотъ какая игра"! и сунулъ въ карманъ росписку. Надо признаться, хорошіе мы съ вами мошенники. Я бы не желалъ, чтобъ она это знала. Ну, сэръ, по рукамъ; вамъ гораздо выгоднѣе отплатиться, чѣмъ быть приговореннымъ по суду.
   Тутъ Пегги вмѣшалась въ разговоръ:
   -- Мистеръ Скинеръ, будьте разсудительны, сказала она.-- Мой баринъ, дѣйствительно, совершенно обнищалъ.
   -- Это не причина, чтобъ меня оскорбляли и топтали ногами, произнесъ Скинеръ.
   -- Покажи мнѣ росписку, и бери всѣ мои деньги до послѣдняго гроша, неблагодарная, мстительная ехидна! воскликнулъ Гарди.
   -- Вздоръ, я не ехидна, а коммерческій человѣкъ, отвѣчалъ Скинеръ.-- Принесите мнѣ пятьсотъ фунтовъ, тогда вамъ покажу росписку и буду молчать. Но, конечно, за эту цѣну я не могу вамъ ее отдать.
   Наступила минута торжества для Скинера, послѣ столькихъ лѣтъ униженія; его бывшій хозяинъ и повелитель сталъ его упрашивать, и умолять, и сжалиться надъ нимъ.
   -- Я бы, право, лучше желалъ быть простымъ работникомъ, имѣть женою Пегги, и получать четырнадцать шиллинговъ въ недѣлю за честную работу, чѣмъ быть тѣмъ, что я есть! восклицалъ несчастный банкиръ.
   Наконецъ, пришлось согласиться на условія Скинера, и Гарди условился черезъ четыре дня достать деньги, и принести ихъ Скинеру, въ среду, ночью. Мѣстомъ свиданія они назначили одинъ фонарь, на сѣверной кенсингтонской дорогѣ. Скинеръ поклонился, и торжественно вышелъ изъ комнаты. Гарди остановился посреди залы, словно прикованный къ землѣ. Пегги посмотрѣла, и видя его нахмуренныя на него брови, тотчасъ догадалась, что въ головѣ его созрѣла мысль о новомъ преступленіи. Она подошла къ нему и положивъ руку ему на плечо, нѣжно сказала:
   -- Ричардъ, право не стоитъ изъ-за такой глупости.
   Онъ вздрогнулъ отъ удивленія, что его мысль такъ легко могла быть угадана. Но черезъ секунду онъ оправился, и промычалъ сквозь зубы:
   -- Да будетъ его кровь на немъ. Я этого не искалъ. Онъ увидитъ, что значитъ доводить до отчаянія Ричарда Гарди.
   -- Нѣтъ! нѣтъ, воскликнула Пегги: -- вѣдь есть другія страны на свѣтѣ. Зачѣмъ не собрать все, что у тебя есть, и не бѣжать за границу? Я за тобою послѣдую всюду, Ричардъ.
   -- Молчи. Не вмѣшивайся не въ свои дѣла, крикнулъ на нее Гарди.
   Она ничего не отвѣчала, и молча принялась снова нашивать пуговки на рубашки Гарди. Между тѣмъ, онъ написалъ письмо къ господамъ Гитфильдъ, прося ихъ поторопиться какъ можно скорѣе съ дѣломъ Гарди противъ Гарди.
   Въ это самое время, невдалекѣ отъ квартиры Гарди, случилось странное, удивительное происшествіе. Скинеръ возвращался домой совершенно торжествующій, какъ вдругъ въ Саквильской улицѣ онъ неожиданно остановился, и лицо его покрылось мертвою блѣдностью.
   Въ эту самую секунду, укоръ совѣсти поразилъ его сердце, словно ударъ молніи. Онъ вспомнилъ о миломъ личикѣ Джуліи Додъ, о ея прелестномъ голосѣ, ея очаровательной улыбкѣ; вспомнилъ, какъ она пеклась о его благосостояніи физическомъ и душевномъ, и впервые въ этой грубой натурѣ заговорилъ голосъ совѣсти. Онъ воротился домой совершенно несчастный, въ груди его происходила страшная нравственная борьба, и это продолжалось во всѣ четыре дня до свиданія съ Гарди; то раскаяніе брало въ немъ верхъ, то снова скупость. Наконецъ, настала минута свиданія; онъ отправился на назначенное мѣсто, еще не рѣшившись какъ поступить. Однако онъ уже сдѣлалъ одинъ рѣшительный шагъ: въ эти роковые, тягостные для него дни, онъ написалъ свое завѣщаніе, и засвидѣтельствовалъ его у стряпчаго.
   Въ немъ онъ оставлялъ все, что имѣлъ, Джуліи Додъ. Впрочемъ, это былъ дурной знакъ: онъ словно подкупалъ только что проснувшійся въ немъ голосъ совѣсти.
   Ночь была темная, пасмурная, на улицахъ народа было очень мало. Скинеру пришлось ждать нѣсколько минутъ, и онъ невольно дрожалъ отъ холода, ибо изъ скупости не сшилъ еще себѣ зимняго пальто. Наконецъ, когда на улицѣ стало совершенно пусто, Гарди появился изъ сосѣдняго переулка. Увидѣвъ его, Скинеръ машинально сунулъ руку за пазуху.
   -- Я долженъ васъ просить, началъ Гарди: -- показать мнѣ прежде всего росписку.
   -- Конечно, сэръ, отвѣчалъ Скинеръ: -- но не подходите такъ близко; не безпокойтесь, вамъ не удастся ее выхватить изъ моихъ рукъ.
   -- Вы ужасно подозрительны, замѣтилъ Гарди, стараясь улыбнуться.
   Скиперъ посмотрѣлъ на него, лицо его было покрыто смертною блѣдностью.
   -- Отойдите, сэръ, сказалъ онъ, и когда Гарди исполнилъ его просьбу, онъ вынулъ изъ кармана росписку, и поднесъ ее къ фонарю.
   Въ ту же секунду Гарди, выхвативъ изъ рукава кистень, бросился на Скинера съ дикимъ ревомъ; и въ то же мгновеніе отскочилъ съ крикомъ ужаса, ибо Скинеръ очень хладнокровно навелъ на него дуло пистолета, который онъ держалъ спрятаннымъ за пазухою.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, Бога-ради не стрѣляйте, завопилъ Гарди.
   -- Что! воскликнулъ Скинеръ, наступая на него: -- неужели вы воображали, что я пойду на свиданіе съ такимъ разбойникомъ безъ оружія? Ну, давай деньги, или я разнесу тебя на части.
   -- Нѣтъ! Нѣтъ! воскликнулъ Гарди умоляющимъ голосомъ, отступая передъ нимъ.--Скинеръ, бормоталъ онъ: -- такъ коммерческіе люди не поступаютъ.
   -- Давай деньги, слышишь. Брось на землю пятьсотъ фунтовъ, и ступай себѣ. Помни, пистолетъ двухствольный, я тебя подлеца не застрѣлю, а разстрѣляю.
   -- Я вижу, что такого человѣка какъ ты провести нельзя, сказалъ Гарди, пробуя затронуть честолюбивую струнку своего бывшаго подчиненнаго: -- я не могу достать денегъ прежде субботы, и потому послушайся голоса отчаянія. Прости меня!
   -- Такъ приходи въ субботу ночью. Да смотри, одинъ, а я приведу съ собою другаго человѣка, чтобы не умереть курицей въ случаѣ нападенія. Но знайте, сэръ, если вы не отдадите мнѣ денегъ въ назначенную минуту, я васъ уничтожу, погублю, потому что вы, сэръ, неслыханный мошенникъ.
   -- Я приду.
   -- Я предамъ тебя мистеру Альфреду и миссъ Додъ.
   -- Да, говорятъ тебѣ, что я приду.
   -- Я провозглашу васъ воромъ и разбойникомъ, на биржѣ.
   -- Взмилуйся, Скинеръ. Пожалѣй несчастнаго, хлѣбомъ котораго ты такъ долго кормился. Я тебѣ говорю, я приду.
   -- Ну, смотри же, бездѣльникъ, приходи съ деньгами, произнесъ сердито Скинеръ.
   Они молча разошлись, каждый въ свою сторону, но Скинеръ, возвращаясь домой, далъ хорошаго крюка, боясь, чтобъ Гарди не выслѣдилъ, гдѣ онъ живетъ. Войдя на свой чердакъ, онъ зажегъ спичку и хотѣлъ-было развести огонь, но вспомнилъ, что онъ задѣлалъ трубу, чтобъ оттуда не шелъ холодъ, и главное, чтобъ онъ не имѣлъ соблазна. Поэтому, онъ удовольствовался тѣмъ, что старательно законопатилъ бумагою всѣ отверстія въ окнѣ и двери. Но, несмотря на это, Холодъ былъ такъ великъ, что онъ дрожалъ всѣмъ тѣломъ, и сталъ уже раздумывать, не нагрѣть ли ему грѣлку, въ которую всего шло угля на полпени, какъ вдругъ ему вошла въ голову мысль не дѣлать и этого расхода, а лучше всего посмотрѣть на свое золото; это тотчасъ его согрѣетъ. Онъ подошелъ къ своей кровати, распоролъ одинъ уголъ матраса, и вытащилъ оттуда мѣшокъ съ золотомъ. Высыпавъ триста совереновъ на полъ, онъ поставилъ между ними свѣчку. Всѣ они блестѣли, какъ новенькіе, ибо онъ ихъ перетиралъ старой зубной щеткой, каждую недѣлю.
   "Это лучше всякаго огня", думалъ онъ: "это грѣетъ сердце, а не одно тѣло. Онѣ мои собственныя деньги, я не укралъ ихъ, не стащилъ насильно у вора, въ видѣ подкупа, обѣщавъ за это молчать."
   Тутъ снова заговорилъ въ немъ голосъ совѣсти.
   "Что я намѣренъ теперь дѣлать?" спрашивалъ онъ себя. "Ограбить ангела. Четырнадцать тысячъ фунтовъ -- вѣдь ея собственность и я могъ бы ей возвратить ихъ въ одну минуту. Но этотъ проклятый убилъ бы меня за это."
   Потомъ онъ вынулъ изъ кармана свою духовную.
   -- Это хорошо, разсуждалъ онъ снова:-- но что значатъ эти дрянные триста, фунтовъ, когда я хочу ограбить ее на четырнадцать тысячъ? Нѣтъ, я -- подлецъ, мошенникъ.
   Чтобъ нѣсколько облегчить свою совѣсть, онъ взялъ кусокъ бумаги и написалъ въ нѣсколькихъ словахъ содержаніе росписки и какъ онъ ее досталъ. Потомъ рука его, словно движимая невидимою силою, начертала слѣдующія слова: "Миссъ Додъ живетъ въ Пемброкской улицѣ, No 68-й". И я отнесу ей росписку. Было ли это послѣдствіемъ рѣшимости, давно уже гнѣздившейся въ его головѣ, или эта рѣшимость была внезапная -- не могу, право, сказать; одно только достовѣрно, что написавъ эти слова, онъ началъ серьёзно обдумывать, какъ привести ихъ въ исполненіе. Эти мысли имѣли на него самое благое вліяніе; онъ всталъ и взялъ съ полки книгу "Другъ грѣшника", данную ему Джуліею. Почитавъ немного, онъ почувствовалъ такой холодъ, что положилъ нѣсколько углей въ грѣлку, зажегъ ихъ и поставилъ себѣ подъ ноги, которыя едва-было не замерзли. Послѣ этого онъ продолжалъ читать и мало по малу слово божіе и воспоминаніе о добротѣ Джуліи совершенно расположили его сердце къ доброму дѣлу. Въ то же время ноги его согрѣлись и онъ вслухъ замѣтилъ:
   -- Совсѣмъ не лишне разводить огонь; надо только согрѣть ноги, а тѣло согрѣвается само собою отъ внутренняго жара.
   Наконецъ, доставъ росписку, онъ долго смотрѣлъ на нее, допрашивая самаго себя, имѣетъ ли онъ, дѣйствительно, столько силы чтобы разстаться съ нею. Да, ему казалось, что онъ могъ это сдѣлать ради нея.
   "Какая она добрая", думалъ онъ: "приходила ко мнѣ каждый день и приносила мнѣ пищу физическую и душевную. И она не просила за это никакого вознагражденія; она не знала, не помышляла, что я могу ей за это чѣмъ нибудь воздать. Да благословитъ ее Богъ! Да благословитъ ее Богъ! Она была такая добрая, а я, я только платилъ ей жестокостью. И отдай я ей эти четырнадцать тысячъ фунтовъ, она, конечно, не оставитъ меня въ нуждѣ. Вѣроятно, дастъ мнѣ тысячу и еще поможетъ мнѣ спасти мою бѣдную душу, а я ее навѣрно погублю навсегда, если еще разъ встрѣчусь съ подлецомъ Гарди. Нѣтъ, я не пойду на свиданіе съ нимъ. Боже, избави меня отъ лукаваго. Я каюсь, Господи; помилуй мя грѣшнаго."
   И слезы раскаянія, искренняго на сей разъ, потекли по его морщинистымъ щекамъ.
   Вскорѣ онъ впалъ въ какое-то тревожное забытье, книга выпала у него изъ рукъ, но рѣшимость его оставалась неизмѣнной; черезъ нѣсколько минутъ онъ очнулся, бросилъ какъ бы послѣдній взглядъ на росписку и пробормоталъ: "Голова ломитъ", потомъ приподнялся на стулѣ и прошепталъ: "Я... поне...су ее... въ Пемброкскую... улицу... завтра... за...а...втр...а!"
  

LIV.

   Гарди досталъ деньги, хотя съ большимъ трудомъ и отправился въ назначенный часъ на свиданіе съ Скинеромъ. Но Скинеръ не явился. Гарди прождалъ часъ-два, по Скинеръ все-таки не пришелъ и Гарди воротился домой въ сильномъ безпокойствѣ. На другой день онъ разсказалъ все Пегги и просилъ ея совѣта. Та покачала головою и объявила, что, по всей вѣроятности, Скинеръ разсердился на то, что Гарди хотѣлъ силою отнять у него росписку.
   -- Вы, конечно, не услышите теперь о немъ до самаго суда, прибавила она:-- а тамъ онъ явится въ судъ и будетъ свидѣтельствовать противъ васъ. Зачѣмъ не бѣжать лучше изъ Англіи?
   -- Какъ могу я бѣжать, глупая женщина? отвѣчалъ Гарди: -- мои деньги всѣ въ биржевыхъ спекуляціяхъ, я уѣхать не могу. Мнѣ необходимо продолжать игру, бороться до конца. Если же я буду побѣжденъ и обезчещенъ, то вѣдь я съумѣю умереть и разомъ все покончить.
   Пегги умоляла его не говорить такихъ ужасныхъ вещей.
   -- Я была уже въ зданіи суда, сказала она: -- чтобъ посмотрѣть, на что оно походитъ. Тамъ есть большія сѣни, чрезъ которыя Скинеру надо непремѣнно пройти, чтобъ попасть въ залу засѣданій. Дайте мнѣ только пойти въ эти сѣни съ пятьюстами фунтовъ, и я вамъ обѣщаю, что онъ не скажетъ ни слова противъ васъ. Мы оба пойдемъ: вы съ деньгами, а я съ своимъ женскимъ языкомъ.
   Гарди торжественно протянулъ ей руку, объявивъ, что она гораздо умнѣе его.
   Мистеръ Гитфильдъ, который съумѣлъ отсрочить дѣло Гарди противъ Гарди, шесть разъ, вопреки всѣмъ усиліямъ Комптона, не могъ ускорить его разсмотрѣніе, несмотря на содѣйствіе своего противника. Впродолженіе двухъ недѣль, дѣло это все откладывали по той или другой причинѣ, и во все это время, Гарди терзался всѣми муками неизвѣстности; о Скинерѣ не било, ни слуха, ни духа. Наконецъ, въ газетахъ было возвѣщено, что на слѣдующій день въ судѣ имѣетъ быть разсмотрѣно дѣло Гарди противъ Гарди.
   Свидѣтели, призванные къ суду обѣими сторонами, начали собираться къ десяти часамъ. Съ ранняго утра высокая, величественная фигура Ричарда Гарди ходила взадъ и впередъ по громаднымъ сѣнямъ, поджидая, не явится ли Скинеръ. Всѣ его опасенія сосредоточились на этомъ одномъ предметѣ, ибо адвокатъ его увѣрилъ, что если не подвернется что-нибудь неожиданное, то приговоръ будетъ въ пользу Томаса Гарди; если же и нѣтъ, то протори и убытки будутъ только номинальные.
   Въ этотъ знаменитый день должна была рѣшиться судьба всего дѣла, ибо пока разсмотрѣніе самаго процеса въ судѣ отсрочивалось съ одного срока на другой, юридическій вопросъ, связанный съ нимъ, былъ уже разрѣшенъ судебнымъ порядкомъ. Самъ королевскій адвокатъ, противникъ дѣла, представилъ его судьямъ на основаніи записки Гарро, и еще съ такимъ искусствомъ, ясностью и краснорѣчіемъ, которыхъ никогда не достигъ бы Гарро. Садясь на скамью, онъ, однако, презрительно шепнулъ Комптону:
   -- Это, кажется, вашъ аргументъ.
   -- Да, и какъ нельзя лучше выраженъ, отвѣчалъ стряпчій.
   -- Ну, посмотрите, какъ Саундерсъ разобьетъ его въ пухъ.
   Однако, вмѣсто этого, даже и такой адвокатъ, какъ Саундерсъ былъ разбитъ на всѣхъ пунктахъ: прежде одинъ судья опровергъ его одинъ изъ его доводовъ, потомъ другой какъ въ пораженіе другому, такъ что за нимъ не осталось ни одного пункта. И когда адвокатъ Альфреда всталъ отвѣчать Саундерсу, то его даже остановили, потому что, главный судья, большой врагъ Альфреда, отсрочившій столько разъ процесъ, готовился произнести и произнесъ рѣшеніе слѣдующаго рода:
   "Мы всѣ того мнѣнія, что представленный вами третій доводъ защиты недѣйствителенъ. По обычному праву Англіи, никто не можетъ быть посаженъ въ домъ умалишенныхъ, если онъ въ то же время не дѣйствительно сумасшедшій. Это правило существуетъ вѣка и постоянно примѣнялось. въ судѣ до послѣдняго случая въ этомъ родѣ. И оно -- очень разумное правило, ибо было бы опасно для личной свободы, еслибъ можно было человѣка заключить въ сумасшедшій домъ безвозвратно, предоставивъ ему одну только возможность освободиться, доказавъ незаконность формальностей при его заключеніи.
   Что же касается до статута, то онъ говоритъ отнюдь не въ пользу этого довода, а противъ него; онъ освобождаетъ отъ отвѣтственности только тѣхъ, кто поступаетъ законнымъ образомъ на основаніи приказа о пріемѣ въ домъ умалишенныхъ и докторскихъ свидѣтельствъ, и это само собою приводитъ насъ къ убѣжденію, что по смыслу статута тотъ, кто даетъ приказъ, вовсе не освобождается отъ отвѣтственности".
   Три младшіе судьи выразили таковыя же мнѣнія и привели преседенты, дѣла Эліота противъ Алена и Андерсона противъ Буроза, также сужденіе лорда Мансфидьда въ одномъ старинномъ дѣдѣ, названія котораго я не запомню.
   Послѣ всѣхъ этихъ разсужденій, судъ призналъ истца правымъ и вычеркнулъ изъ защиты третій доводъ. Но это еще ничего не значило въ отношеніи ко всему процесу: часто одна сторона выигрываетъ авангардную стычку, а другая генеральное сраженіе.
   Наступилъ наконецъ день и генеральной битвы, но наши влюбленные уже не были одушевлены энергіею и свѣтлыми надеждами, какъ въ первый разъ, когда они явились въ судъ. Несносныя проволочки и несчастныя обстоятельства, случившіяся въ это время совершенно разстроили ихъ. Альфреда даже не было видно въ залѣ суда; онъ держалъ экзаменъ въ Оксфордѣ и наотрѣзъ отказался явиться въ Вестминстеръ прежде начала судебнаго разбирательства. Онъ даже пересталъ надѣяться, что его дѣло когда нибудь будетъ представлено на судъ присяжныхъ. Джулія была въ залѣ, но грустная, убитая. До нея дошелъ смутный слухъ, всегдашній предвѣстникъ положительныхъ свѣдѣній, что ея отецъ умеръ и похороненъ на одномъ изъ острововъ южнаго океана. Она скрыла этотъ слухъ отъ матери, вопреки совѣта Эдуарда. Въ одномъ только они оба были согласны, въ невозможности теперь брака Джуліи и Альфреда. Но и въ этомъ отношеніи Джулія просила Эдуарда не быть слишкомъ откровеннымъ и не говорить Альфреду пока ничего. "Не надо его безпокоить теперь, говорила она: -- а то онъ, пожалуй, рѣшится съ отчаянія на какую нибудь глупость. Нѣтъ, онъ долженъ выдержать экзаменъ и выиграть свой процессъ и тогда, ты понимаешь, любая женщина пойдетъ за него замужъ. Когда же онъ женится, то ты, пожалуй, скажи ему, что я сдѣлала для него все, что могла, отыскивала вездѣ свидѣтелей и однимъ словомъ била его другомъ, хотя и не могу быть его же....ною."
   Слезы заглушили ея послѣднія слова.
   Кромѣ помощи, оказанной мистеру Комптону въ сборѣ свидѣтелей, Джулія каждый день ходила въ судъ, чтобъ посмотрѣть, какъ тамъ дѣлаются дѣла и что нравится и что ненравится судьямъ.
   Наконецъ наступила роковая минута -- герольдъ объявилъ громкимъ голосомъ: "Гарди, противъ Гарди". Джулія искала глазами Альфреда, но его не было. Между тѣмъ всталъ его адвоката, мистеръ Гарро, и прочитавъ декларацію истца, сказалъ: "Отвѣтчикъ представилъ три защитительные довода: одинъ изъ нихъ есть просто формальность, именно удостовѣреніе въ невинности; другой уничтоженъ судомъ по его недѣйствительности, и наконецъ третій, состоящій въ томъ, что по время заключенія истца въ домъ умалишенныхъ, онъ дѣйствительно страдалъ разстройствомъ умственныхъ способностей. Этотъ вопросъ и составляетъ предметъ настоящей тяжбы".
   Произнеся эти нѣсколько словъ, Гарро сѣлъ, его дѣло было кончено: онъ былъ только вторымъ адвокатомъ, и потому приготовился помогать или подсказывать, если нужно, старшему адвокату, мистеру Кользу, котораго Комптонъ выбралъ на томъ основаніи, что никто не умѣлъ такъ хорошо обращаться къ присяжными, какъ онъ.
   Теперь была очередь Кольза. Онъ зналъ очень мало это дѣло, но по его пріемамъ казалось, что ему были основательно знакомы всѣ его тонкости. Онъ имѣлъ огромную практику, былъ нѣсколько лѣнивъ, и потому обыкновенно изучалъ дѣло, которое защищалъ, только въ самомъ судѣ. Искусный адвокатъ истца всегда начинаетъ очень слабо, вяло, и приберегаетъ все свое краснорѣчіе, всѣ свои доводы ко времени отвѣта адвокату противоположной стороны: такъ поступалъ всегда мистеръ Кользъ, особливо въ дѣлахъ такого рода какъ дѣло Гарди противъ Гарди, о которомъ онъ долженъ былъ говорить прежде, а познакомиться съ нимъ уже послѣ. Я замѣчу только, что съ самаго начала онъ сдѣлалъ нѣсколько значительныхъ ошибокъ; но Гарро былъ насторожѣ чтобы подсказывать шопотомъ ему, и Кользъ немедленно поправлялся такъ, что присяжные этого не замѣчали. Только Саундерсъ улыбался, и Джулія краснѣла отъ гнѣва. Къ этому гнѣву еще присоединялся страхъ, что Альфредъ не являлся. Не случилось ли съ нимъ новаго несчастія!
   Приступъ въ рѣчи мистера Кольза можно разсказать въ двухъ словахъ. Истецъ, но его словамъ, былъ молодой человѣкъ отличнаго образованія и рѣдкихъ способностей. Онъ, какъ всегда въ подобныхъ дѣлахъ, былъ наслѣдникомъ порядочнаго состоянія. Онъ съ успѣхомъ прошелъ курсъ въ Этонѣ и Оксфордѣ и никогда никто не сомнѣвался въ его разсудкѣ, до тѣхъ поръ, пока онъ вздумалъ жениться и потребовалъ свой капиталъ отъ опекуновъ. Тогда его отецъ, который управлялъ его дѣлами, въ качествѣ старшаго опекуна, сталъ въ враждебное къ нему отношеніе и началъ искать человѣка, который бы согласился быть его орудіемъ; такой человѣкъ скоро отыскался въ лицѣ его брата, отвѣтчика въ дѣлѣ. Этотъ господинъ, какъ будетъ впослѣдствіи доказано, не видалъ истца болѣе полугода, но все-таки съ удивительной необдуманностью и жестокостью, подписалъ приказъ о пріемѣ его въ домъ умалишенныхъ. Другаго рода орудія -- доктора, которыхъ всякій можетъ достать за деньги, подписали необходимыя свидѣтельства. Одинъ изъ этихъ докторовъ видалъ истца разъ только въ жизни, и то на пять минутъ, подписалъ же онъ свидѣтельство по соглашенію съ другимъ докторомъ. Несчастнаго молодаго человѣка обманомъ поймали въ ловушку, въ самое утро его свадьбы, замѣтьте -- въ самое утро его свадьбы, и ввергли въ самую ужасную изъ тюремъ. Что онъ вынесъ въ этомъ заключеніи -- пускай онъ самъ вамъ разскажетъ, ибо мы, имѣющіе счастіе находиться на свободѣ и въ обществѣ разумныхъ людей, не можемъ вполнѣ сознать всю агонію, претерпѣваемую здоровымъ человѣкомъ, котораго заперли съ сумасшедшими.
   Мы съ своей стороны беремся только доказать здравость его ума, до самой минуты его заключенія и также въ то время, когда была произведена попытка насильственно захватить его вторично по приказу отвѣтчика. Вмѣстѣ съ фактами вѣроятно выяснится и причина его заключенія. Я не обязанъ доказывать, что тутъ были низкія причины: дѣло отвѣтчика доказать, что онъ имѣлъ законныя причины для незаконнаго поступка, и что онъ дѣйствовалъ разсудительно и осторожно, а не легкомысленно поддался корыстнымъ видамъ другихъ. Если ему удастся это доказать, то протори и убытки могутъ быть уменьшены, но конечно это не можетъ имѣть вліянія на самый приговоръ: наша главная цѣль -- чтобъ судъ своимъ приговоромъ очистилъ имя нашего кліента отъ незаслуженнаго позора и возвратилъ его обществу. Этого приговора мы вправѣ требовать, развѣ только противная сторона докажетъ, что истецъ былъ дѣйствительно сумасшедшій. Позовите къ показанію Альфреда Гарди.
   Съ этими словами Кользъ сѣлъ на скамью.
   Одинъ изъ чиновниковъ громко крикнулъ имя Альфреда Гарди, но никто не отвѣчалъ. Джулія вскочила съ мѣста и обвела всю залу тревожнымъ взглядомъ. Комптонъ, Гарро и Кользъ пошептались съ минуту и Кользъ, снова вскочивъ, сказалъ:
   -- Милордъ, я не зналъ, что человѣкъ, котораго обвиняютъ въ умопомѣшательствѣ, въ эту самую минуту держитъ экзаменъ на степень въ оксфордскомъ университетѣ.
   -- Хорошо, произнесъ судья:-- но вѣроятно онъ поспѣетъ пріѣхать прежде, чѣмъ вы кончите свою защиту.
   Тугъ снова защитники истца начали шептаться, а ловкій Саундерсъ, адвокатъ отвѣтчика, всталъ съ видимымъ удовольствіемъ и произнесъ:
   -- Милордъ, я совершенно понимаю желаніе моего ученаго друга не представлять въ судъ своего главнаго свидѣтеля.
   -- Вы ничего не понимаете, воскликнулъ Кользъ.-- Позвать мистера Гарингтона.
   Мистеръ Гарнигтонъ былъ туторомъ Альфреда въ Этонѣ и свидѣтельствовалъ о совершенномъ здравіи Альфреда въ школѣ. За нимъ слѣдовало множество другихъ свидѣтелей, которые показали то же самое; такимъ образомъ било доказано, что Альфредъ былъ въ здравомъ умѣ до самаго его заключенія. Потомъ приступили къ отобранію свидѣтельствъ людей, видѣвшихъ Альфреда въ день его заключенія и во время самаго заключенія. Петерсонъ клялся, что Альфредъ говорилъ съ нимъ совершенно здраво въ утро роковаго дня. Адвокатъ отвѣтчика, думая ослабить это показаніе, приступилъ къ переспросу, но это только усилило доказательство, ибо Петерсонъ признался, что онъ разсорился съ Альфредомъ. Послѣ него Джайльсъ и Ганна, теперь мужъ и жена, свидѣтельствовали о совершенномъ здравіи Альфреда во все время его пребыванія въ сильвертонскомъ сумасшедшемъ домѣ. Мистеръ Саундерсъ замѣтилъ, что оба эти свидѣтеля были не въ хорошихъ отношеніяхъ съ Банеромъ, и Альфредъ давалъ имъ денегъ послѣ своего освобожденія; но Джайльсъ и Ганна отвѣчали, что эти деньги Альфредъ имъ далъ изъ одной только благодарности.
   Вслѣдъ за этимъ наступила пауза: судья отправился завтракать; около этого же времени получена телеграмма отъ Альфреда, что онъ ѣдетъ съ скорымъ поѣздомъ. Это извѣстіе обрадовало и огорчило его защитниковъ: они надѣялись, что онъ явится ранѣе, ибо неявка истца могла теперь произвести очень дурное впечатлѣніе на присяжныхъ. Судья, вѣроятно по добротѣ душевной, завтракалъ очень долго. Каждая минута была дорога для Комптона и Джуліи, которые находились въ страшномъ безпокойствѣ. Ричардъ Гарди былъ точно въ такомъ же положеніи съ самаго утра; онъ не входилъ въ залу, но стоялъ въ сѣняхъ, ожидая все Скинера. Его страхъ былъ совершенно основательный, ибо Джулія разсказала Грину о мистерѣ Баркинтонѣ, и тотъ, убѣдясь вполнѣ, что это долженъ быть житель Баркинтона, знающій все о четырнадцати тысячахъ, пустилъ въ дѣло всѣхъ своихъ сыщиковъ и день и ночь шарилъ по всему Лондону, отыскивая мистера Баркинтона.
   Наконецъ, судья воротился въ залу и дѣло снова началось. Кользъ былъ обязанъ выставить сразу свои резервы и позвалъ Самсона. Скучные дебаты тотчасъ превратились въ самые веселые. Презрѣніе, съ которымъ Самсонъ, самъ докторъ, отзывался о докторѣ Вичерли, мистерѣ Спирсѣ и медицинскихъ свидѣтельствахъ вообще, было такъ забавно, что всѣ присутствующіе хохотали до упада. Точно такъ же было интересно послушать, какъ ловко вывертывался Самсонъ при переспросѣ его Саундерсомъ. Судья послѣ этого самъ предложилъ ему нѣсколько вопросовъ и кончилъ замѣчаніемъ, очень удивившимъ всѣхъ присутствовавшихъ докторовъ:
   -- Мнѣ очень хорошо извѣстно, сэръ, что вы главнымъ образомъ способствовали реакціи противъ кровопусканія.
   Особую силу свидѣтельству Самсона придавало то обстоятельство, что онъ видѣлъ Альфреда наканунѣ его заточенія.
   Въ эту минуту вошли въ судъ три знакомые намъ человѣка -- нашъ старый пріятель Фулало, Веспасіанъ и самъ истецъ, Альфредъ Гарди.
   Его появленіе было встрѣчено одобрительнымъ гуломъ. Мистеръ Кользъ пригласилъ его къ показанію; притомъ обнаружилъ замѣчательную ловкость и хладнокровіе. Альфредъ подошелъ къ скамьѣ свидѣтелей, и по залѣ пробѣжалъ гулъ удивленія и сочувствія къ его красивой и благородной наружности.
   Передавать читателю показанія Альфреда было бы все равно, что разсказывать заново "Тяжелыя Деньги". Довольно сказать, что показаніе длилось весь тотъ день и часть слѣдующаго.
   Кользъ искусно управлялъ разсказомъ Альфреда, заставляя его главнымъ образомъ распространяться о вынесенныхъ имъ страданіяхъ. Главные пункты его показанія были -- здравое состояніе его ума во всѣ годы его жизни; мѣры, употреблявшіяся докторами, чтобъ вывести его изъ себя и потомъ приписать его волненіе сумасшествію; совершенное подчиненіе его дяди отцу -- двойная причина, заставившая его отца заключить его въ сумасшедшій домъ, и наконецъ дѣло о 14,000 ф.
   Когда показаніе Альфреда было кончено въ 11 часовъ слѣдующаго дня, дѣло было почти выиграно; присяжные открыто негодовали на враговъ истца, судья нахмурилъ брови.
   Видя все это, Саундерсъ совѣтовалъ Гитфильду избавить его отъ переспроса Альфреда, но тотъ попросилъ его поступить обыкновеннымъ порядкомъ.
   Саундерсъ пожалъ плечами, но, дѣлать нечего, приступать къ переспросу свидѣтеля. Онъ ограничился только вопросами касательно призрака Дэвида Дода, видѣннаго Альфредомъ въ саду, а также подозрѣній, которыя онъ питалъ къ дѣйствіямъ своего отца. "Ричардъ Гарди былъ всегда добрымъ и попечительнымъ отцомъ?" спросилъ онъ. Альфредъ отвѣчалъ утвердительно. "Онъ пожертвовалъ большое состояніе на удовлетвореніе своихъ кредиторовъ?" -- "Кажется", отвѣчалъ Альфредъ. "Такъ подумайте хорошенько, не иллюзія ли все то, что касается 14,000?" -- "Нѣтъ, я уже доказалъ, что это не иллюзія", возразилъ Альфредъ.
   Остановившись на этомъ одномъ пунктѣ, Саундерсъ началъ держать рѣчь, и съ такой удивительною ловкостью и искусствомъ, что совсѣмъ почти убѣдилъ судью и присяжныхъ, что тяжелыя деньги, были мифъ, химера. Положеніе отвѣтчика теперь значительно выиграло, общее мнѣніе клонилось въ его пользу; всѣ видали сумасшедшихъ, совершеппо разумныхъ во всемъ, исключая пункта помѣшательства.
   Кользъ не отступилъ: онъ снова началъ допрашивать Альфреда и заставилъ его поклясться, что миссъ Джулія Додъ помогла ему снести ея отца домой и что кромѣ того эта самая Джулія Додъ могла представить письмо отца, въ которомъ онъ говорилъ о томъ, что везетъ въ Англію 14,000 ф.
   Тутъ Саундерсъ замѣтилъ, что это показаніе недѣйствительно, пускай онъ позоветъ самую миссъ Додъ.
   Кользъ.-- Почемъ же вы знаете, что я ее не призову въ свидѣтели?
   Судья.-- Если вы ее призовете, то настоящее показаніе излишне; если нѣтъ -- то оно недѣйствительно.
   Мистеръ Комптонъ бросилъ вопросительный взглядъ на галлерею. Прелестная головка кивнула ему въ отвѣтъ и мистеръ Кользъ сказалъ:
   -- Такъ-какъ мой ученый другъ боится допрашивать истца по другимъ вопросамъ, и такъ-какъ я намѣренъ призвать къ показанію миссъ Додъ, то я не нахожу нужнымъ долѣе безпокоить истца.
   Во все время его допросовъ, Альфредъ велъ себя такъ откровенно и честно, что снискалъ общую любовь всѣхъ присутствующихъ; но сочувствіе къ нему еще болѣе увеличилось, когда въ отвѣтъ на любезное извиненіе Саундерса въ рѣзкости его словъ, онъ отвѣчалъ:
   -- Напрасно вы такого дурнаго обо мнѣ мнѣнія. Неужели вы думаете, сэръ, что меня можетъ оскорбить то, что вы -- искусный адвокатъ и дѣлаете свое дѣло, защищая своего кліента?
   Судья.-- Славно сказано. Я боюсь, что въ отношеніи любезностей, собратъ Саундерсъ, ни имѣете опаснаго соперника.
   Саундерсъ.-- Конечно, милордъ, онъ съ-ума сошелъ не отъ недостатка мозгу.
   Альфредъ.-- Что же, и это -- утѣшеніе. (Общій смѣхъ).
   Когда адвокаты кончили свое дѣло, судья предложилъ Альфреду нѣсколько вопросовъ, чрезвычайно дѣльныхъ, но необыкновенныхъ. Онъ именно попросилъ его опредѣлить, что такое умопомѣшательство. Альфредъ отвѣчалъ, что онъ можетъ сдѣлать это только примѣрами. Дѣйствительно, онъ въ немногихъ словахъ охарактеризовалъ нѣсколько смирныхъ сумасшедшихъ и нѣсколько здоровыхъ людей, видѣнныхъ имъ въ сумасшедшемъ домѣ; и сравнивъ ихъ поступки и слова, доказалъ судьѣ, что онъ умѣетъ распознать сумасшедшаго отъ здороваго и обратно. Эта рѣчь Альфреда былъ одинъ изъ самыхъ замѣчательныхъ эпизодовъ продеса Гарди противъ Гарди. Въ судахъ никогда не слыхивали еще подобнаго блистательнаго опредѣленія сумасшествія, хотя великое множество ученыхъ не разъ призывались въ эксперты. Наконецъ всѣ допросы кончились и Альфредъ удалился на скамьи зрителей.
   Слѣдующій свидѣтель была Джулія Додъ. Когда явилась предъ судьею эта прелестная молодая дѣвушка, казалось, солнечный лучъ проникъ мрачную залу суда. Джулія знала, что ей дѣлать, и потому заранѣе сняла перчатку съ правой руки. Она поцаловала евангеліе и яснымъ, мелодичнымъ голосомъ дала свое показаніе. Она говорила скромно, почтительно: въ ея глазахъ, судъ имѣлъ святость церкви. Она разсказала, какъ давно была знакома съ Альфредомъ, какъ отецъ его несогласенъ былъ на ихъ бракъ, ибо они были бѣдны, какъ, наконецъ, мать ея получила письмо отъ Дэвида, которое она при этомъ представила судьѣ. Потомъ она поклялась, что встрѣтила ночью Альфреда и еще двухъ другихъ людей, которые принесли ея отца домой. Точно такъ же она показала подъ клятвою, что Альфредъ былъ совершенно здоровъ наканунѣ ихъ свадьбы и въ тотъ день, когда его хотѣли снова схватить и посадить въ сумасшедшій домъ.
   Саундерсъ не хотѣлъ переспрашивать и этого свидѣтеля, но Гитфильдъ снова настоялъ, и онъ совершенно ненарочно своимъ первымъ вопросомъ поставилъ Джулію въ самое непріятное положеніе. Онъ спросилъ:
   -- Вы и теперь невѣста истца?
   Бѣдная дѣвушка оглядѣлась кругомъ, увидѣла Альфреда и запнулась. Саундерсъ очень учтиво, но настоятельно повторилъ свой вопросъ.
   -- Я должна непремѣнно отвѣчать? спросила она жалобнымъ тономъ.
   -- Сдѣлайте одолженіе.
   -- Нѣтъ, я болѣе не невѣста его. Другое, новое несчастіе разъединило насъ съ нимъ навѣки.
   -- Какое несчастье, смѣю спросить?
   -- Отецъ мой умеръ, говорятъ, на кораблѣ и мать моя считаетъ его виновникомъ этой смерти.
   Судья къ Саундерсу.-- Скажите, ради Бога, что это имѣетъ общаго съ дѣломъ Гарди противъ Гарди?
   Саундерсъ.-- Вы очень интересуетесь успѣхомъ истца въ этомъ дѣлѣ?
   Джулія.-- Да, сэръ.
   Кользъ шопотомъ Гарро.-- Дуракъ попался. Никакіе присяжные въ Англіи никогда не рѣшатся разъединить такихъ интересныхъ влюбленныхъ.
   Саундерсъ.-- Вы его любите?
   Джулія.-- Ахъ, да.
   Эта вспышка, обращенная къ одному Альфреду, совершенно смутила всѣхъ -- и судей, и присяжныхъ, и адвокатовъ.
   Саундерсъ былъ настолько уменъ и деликатенъ, что тотчасъ прекратилъ разспросы.
   Кользъ бросилъ на него взглядъ торжества и отказался отъ вторичнаго допроса Джуліи. Онъ всегда придерживался пословицы: отъ добра добра не ищутъ. Судья, однако, выразилъ желаніе прослѣдить четырнадцать тысячъ фунтовъ на пути изъ Калькуты въ Англію, но Джулія не могла ему оказать въ этомъ никакого пособія. Таинственная сумма извѣстна была только по письму; потомъ о ней никто болѣе ничего не слыхалъ, до тѣхъ поръ, пока Альфредъ обвинилъ своего отца въ беззаконномъ присвоеніи этихъ денегъ. Всѣ попытка пополнить этотъ пробѣлъ были тщетны. Однако, Джулія, замѣтивъ, что въ судѣ болѣе всего имѣютъ значенія вещественныя улики, взяла съ собою бумажникъ отца и теперь представила его судьѣ, говоря, что когда ея отца принесли безчувственнымъ домой, то бумажникъ этотъ былъ въ его карманѣ.
   Судья, осмотрѣвъ со всѣхъ сторонъ бумажникъ, объявилъ, что онъ бывалъ въ водѣ.
   -- Капитанъ Додъ потерпѣлъ кораблекрушеніе у береговъ Франціи, замѣтилъ Саундерсъ.
   -- Мой почтенный другъ лучше бы перешелъ на скамью свидѣтелей, если онъ намѣренъ дѣлать показанія, сказалъ Кользъ.
   -- А вы, кажется, очень боитесь правды, отвѣчалъ Саундерсъ.
   Судья остановилъ эту маленькую стычку, спросивъ у Джуліи, дѣйствительно ли ея отецъ потерпѣлъ кораблекрушеніе.
   Она отвѣчала: -- да.
   -- При этомъ, конечно, и пропали деньги, снова вмѣшался Саундерсъ.
   -- Очень можетъ быть! замѣтилъ судья.
   -- Да буду я проклятъ, если они пропали, произнесъ громкимъ, спокойнымъ голосомъ Джошуа Фулало.
   Въ ту же минуту всѣ головы въ изумленіи обратились въ ту сторону, откуда слышался этотъ голосъ, прервавшій торжественное молчаніе англійскаго суда.
   -- Смири...но! крикнулъ герольдъ, въ просонкахъ, полагая, что случилось нѣчто совершенно обыкновенное. Но старый судья тотчасъ понялъ всю искренность человѣка, произнесшаго эти слова, и надѣвъ очки, чтобы лучше разсмотрѣть этого дерзкаго нахала, спросилъ:
   -- Вы за истца или за отвѣтчика?
   -- Я не знаю, милордъ, ни того ни другаго, а бумажникъ капитана Дода я узналъ по дыркѣ, пробитой въ немъ пулею.
   -- Неужели? Вы бы призвали этого господина въ свидѣтели, мистеръ Кользъ.
   -- Извините меня, милордъ, я довольствуюсь представленными уже свидѣтельствами.
   -- Ну, въ такомъ случаѣ, я самъ призову его въ свидѣтели, въ качествѣ amicus curciae. Адвокатъ отвѣтчика, конечно, вправѣ послѣ переспросить его.
   Фулало сѣлъ на скамью свидѣтелей, далъ требуемую присягу, призналъ бумажникъ и подъ клятвою показалъ, что видѣлъ дважды четырнадцать тысячъ фунтовъ, о которыхъ шла рѣчь. Потомъ онъ подробно разсказалъ о битвѣ съ пиратомъ, о попыткѣ индійца украсть эти деньги, о кораблекрушеніи и, наконецъ, о нападеніи на Дода французскихъ разбойниковъ. Такимъ образомъ объяснилась исторія четырнадцати тысячъ, во время ихъ плаванія изъ Калькуты въ Булонь.
   -- Не говорилъ ли вамъ капитанъ Додъ, что онъ хотѣлъ сдѣлать съ этими деньгами? спросилъ судья.
   -- Кажется, онъ говорилъ, милордъ, что намѣренъ отдать ихъ женѣ, отвѣчалъ Фулало, и потомъ, неожиданно обратясь въ ту сторону, гдѣ сидѣлъ Веспасіанъ, воскликнулъ:
   -- Ну, это что такое, старая обезьяна? Зачѣмъ ты мнѣ дѣлаешь гримасы? Развѣ ты не знаешь, что противозаконно дѣлать знаки гражданину, сидящему на скамьѣ свидѣтелей?
   Судья.-- Этого нельзя позволить, нельзя позволить.
   Герольдъ.-- Смирно.
   -- Слышишь, что говоритъ милордъ? произнесъ съ большимъ тактомъ Фулало.-- Если ты знаешь что-нибудь болѣе меня объ этомъ дѣлѣ, то ступай сюда и присягай какъ образованный гражданинъ. Я не намѣренъ присягать за двоихъ.
   Съ этими словами Фулало хотѣлъ помѣняться мѣстами съ Веспасіаномъ, при громкомъ хохотѣ всѣхъ присутствующихъ, по Саундерсъ попросилъ Фулало не трогаться съ мѣста.
   -- Скажите, пожалуйста, сэръ, кто нанялъ васъ въ свидѣтели?
   Фулало съ удивленіемъ посмотрѣлъ на него, не понимая, что онъ спрашиваетъ.
   -- Конечно, кто-нибудь да научилъ же васъ такъ во время явиться въ судъ. Признайтесь, кто васъ послалъ сюда?
   -- Я -- свидѣтель, упавшій съ неба, торжественно произнесъ Фулало.
   -- Ну, не виляйте, сэръ; а разскажите намъ, почему вы попали въ судъ въ самую необходимую минуту?
   -- Адвокатъ, вы меня не выводите изъ терпѣнія, а спрашивайте добромъ -- такъ я вамъ скажу. Вотъ видите, я взялся образовать этого негра, и сдѣлать изъ него европейца. (При этихъ словахъ Фулало погладилъ по головѣ Веспасіана, при общемъ хохотѣ зрителей). Проходили мы съ нимъ черезъ Вестминстерскій мостъ, я ему и говорю: "Вотъ эта лавка, гдѣ продаютъ удивительный товаръ, именуемый справедливостью; товаръ этотъ чертовски дорогъ, но зато перваго сорта" Надо же было ему показать этотъ товаръ; я и пошелъ прямо въ тотъ самый судъ, гдѣ я купилъ справедливость три года тому назадъ, когда у меня одинъ подлецъ укралъ мое изобрѣтеніе. Дорогою говорю ему: "Право, въ этой старой странѣ есть все же кое-что хорошее. Вотъ продаютъ справедливость хоть и дорого, но перваго сорта, ну и потомъ вы, черные, тутъ свободны какъ воздухъ". Потомъ я распространился о свободѣ, правосудіи, справедливости и такъ далѣе. Мой негръ только ушами хлопалъ. И что же -- войдя въ судъ, мы слышимъ, какъ съ англійскимъ гражданиномъ обошлись хуже, чѣмъ съ негромъ въ Кентуки: оторвали его отъ любимой дѣвушки, засадили въ проклятый сумасшедшій домъ...
   -- Мы вовсе не нуждаемся въ вашихъ комментаріяхъ.
   -- И вѣроятно, во мнѣніи всѣхъ свободныхъ и образованныхъ гражданъ. Ну, вотъ мы съ Веспасіаномъ сидѣли и слушали, скрывая наши чувства изъ приличія, ибо мы иностранцы. Наконецъ милордъ сталъ втупикъ въ отношеніи бумажника капитана, я и говорю тогда Веспасіану: "Этотъ самый лордъ справедливо рѣшилъ мое дѣло три года тому назадъ, надо и мнѣ ему услужить: долгъ платежомъ красенъ". Тутъ слова его были прерваны громкимъ хохотомъ, потрясшимъ всю залу. Даже старикъ-судья не могъ не улыбнуться. Къ общему огорченію, Саундерсъ вдругъ окончилъ свои допросы, и отпустилъ свидѣтеля.
   Тогда милордъ объявилъ свое желаніе предложить одинъ вопросъ Веспасіану:
   -- Какъ? еще другой amicus curiae, милордъ! воскликнулъ Саундерсъ, теряя всякое терпѣніе.-- Да этому и примѣровъ нѣтъ!
   -- Извините мое любопытство, собратъ Саундерсъ, отвѣчалъ иронически судья:-- я хочу прослѣдить эти 14,000 какъ можно далѣе. Развѣ вы имѣете какія нибудь особыя причины противиться разъясненію истины по этому предмету?
   -- Я никогда не сопротивляюсь, сэръ, когда не могу устоять въ моемъ сопротивленіи.
   -- Такъ вы -- умный человѣкъ, собратъ Саундерсъ, замѣтилъ судья и потомъ, обращаясь къ Веспасіану, который между тѣмъ принялъ присягу, спросилъ очень любезно:-- скажите, пожалуйста, не говорилъ ли вамъ капитанъ Додъ, что онъ намѣревался сдѣлать съ этими деньгами?
   -- Какъ же, господинъ судья; капитанъ говорилъ, что у него есть банкиръ гдѣ-то въ Англіи, въ мѣстечкѣ, называемомъ Баркинтонъ. Онъ говорилъ, что этотъ банкиръ очень хорошій и скорѣе лопнетъ англійскій банкъ, чѣмъ онъ (смѣхъ). Поэтому капитанъ и говорилъ, что отдастъ деньги этому банкиру, и тогда ему болѣе уже не придется съ ними возиться и носить ихъ на животѣ. Я это все слышалъ отъ самаго капитана.

-----

   Защита истца была повидимому кончена и судья отправился завтракать
   Въ эту самую минуту Комптону подали записку: "Скинеръ! напали на горячій слѣдъ. Сегодня непремѣнно найдемъ. NВ. Его ищетъ кто-то другой. Въ ходу что-то странное!"
   Комптонъ отвѣчалъ на лоскуткѣ бумаги: "Ради-бога, притащите его сейчасъ. Черезъ полчаса будетъ уже поздно".
   Гринъ выбѣжалъ изъ суда и второпяхъ едва не наткнулся на Ричарда Гарди, который въ самомъ сильномъ безпокойствѣ ходилъ взадъ и впередъ по сѣнямъ. Для него все состояло въ томъ, явится ли Скиперъ или нѣтъ. Прошло пять минутъ, десять, пятнадцать; истецъ и вся его компанія не сводили глазъ съ двери, но Гринъ не возвращался, а судья наконецъ воротился. Тогда, чтобъ выиграть еще нѣсколько минутъ, мистеръ Кользъ, по совѣту Комптона, всталъ и торжественно произнесъ: "Мы теперь признаемъ нашихъ послѣднихъ свидѣтелей. Живые люди свидѣтельствовали о здравіи моего кліента; теперь мы прочтемъ вамъ свидѣтельство мертвыхъ".
   Саундерсъ.-- Этому я, конечно, сопротивляюсь.
   Кользъ.-- Мой ученый другъ сопротивляется такъ, безъ всякаго основанія?
   Саундерсъ.-- Никогда; я сопротивляюсь на основаніи закона о свидѣтеляхъ, о которомъ мой ученый другъ, кажется, имѣетъ такое же туманное понятіе, какъ его кліентъ о 14,000 ф.
   Кользъ.--
   Лишь тотъ боится истины,
   Кому бѣдой она грозитъ.
   Саундерсъ.-- Я такъ же мало уважаю старинныя пѣсни въ судѣ, какъ новые законы.
   Кользъ.-- Мой ученый другъ, однако -- олицетворенное противорѣчіе (въ сторону Комптона: Я не могу долго поддерживать этотъ вздоръ. Скинеръ пришелъ?). Это у него просто манія и потому я, съ позволенія милорда, подкуплю двухъ докторовъ и запру его въ сумасшедшій домъ, лишь только онъ успѣетъ выйти ныньче изъ суда (смѣхъ).
   Судья.-- Отличный планъ; онъ тогда не будетъ мѣшать вамъ. Я заключаю изъ вашихъ слонъ, мистеръ Кользъ, что вы намѣрены призвать свидѣтеля, который подъ клятвою покажетъ, что почеркъ письма дѣйствительно принадлежитъ умершей и что оно написано въ ту минуту, когда она сознавала близость смерти.
   Кользъ.-- Конечно, милордъ. Я могу призвать миссъ Джулію Додъ.
   Саундерсъ.-- Этому даже не стоитъ и сопротивляться.
   Судья (съ удивленіемъ).-- Нѣтъ, мистеръ Кользъ, этого нельзя. Вы допрашивали ее два раза.
   Мистеръ Кользъ очень хорошо зналъ, что онъ не могъ призвать въ свидѣтели Джулію. Но онъ старался всѣми силами выиграть хотя нѣсколько секундъ, ожидая появленія Скинера.
   -- Призовите Эдуарда Дода, наконецъ произнесъ онъ.
   Эдуардъ принялъ присягу и Кользъ спросилъ его: зналъ ли онъ покойную Джени Гарди?
   -- Очень хорошо, отвѣчалъ онъ.
   -- Это ея почеркъ?
   -- Да.
   -- Гдѣ это было писано?
   -- Въ Баркинтонѣ, въ домѣ моей матери.
   -- При какихъ обстоятельствахъ?
   -- Она умирала въ то время отъ удара, нанесеннаго ей бѣшенымъ человѣкомъ, по имени Макслей.
   -- Макслей, замѣтилъ судья.-- Да, я помню дѣло противъ Макслея. Я самъ рѣшалъ этотъ процесъ; дѣло было въ томъ, что Макслей ударилъ палкою молодую дѣвушку, отчего та и умерла. Макслея мастерски защищалъ адвокатъ и доказалъ, что у него только что передъ этимъ умерла жена, и что онъ сбѣсился отъ горя и отчаянія, что лопнулъ банкъ отца этой дѣвушки, гдѣ были и его деньги. Присяжные хотѣли непремѣнно произнести приговоръ, но и взялъ на себя доказать имъ, что приговоръ былъ тутъ неумѣстенъ. Судъ отпустилъ Макслея и дѣло такимъ образомъ было кончено.
   Кользъ.-- Это, вѣроятно, то самое дѣло, милордъ. (Къ свидѣтелю).
   -- Знала ли Джени Гарди, что она умираетъ?
   -- Ахъ, да, сэръ, она говорила намъ всѣмъ объ этомъ.
   -- Кому, она дала это письмо?
   -- Моей сестрѣ.
   -- А, вашей сестрѣ, миссъ Джуліи Додъ?
   -- Да, сэръ, но письмо это было писано не къ ней, а къ Альфреду Гарди.
   -- Можете вы прочесть письмо? Оно написано карандашомъ и очень неразборчиво.
   -- Я могу прочесть, милордъ, но надѣюсь, что вы меня извините, ибо та, которая писала это письмо, была слишкомъ дорога моему сердцу.
   Голосъ молодаго человѣка понизился при этихъ словахъ, и онъ жалобно посмотрѣлъ въ глаза судьѣ. Этотъ почтенный и сметливый старикъ, понимавшій человѣческую натуру такъ же хорошо какъ законы, тотчасъ сообразилъ, въ чемъ дѣло, и потому сказалъ очень любезно:
   -- Вы его не понимаете. Свидѣтели не читаютъ писемъ въ судѣ. Дайте мнѣ письмо.
   Это было очень счастливо, ибо еслибъ письмо дали прочесть одному изъ чиновниковъ, какъ это водится всегда, то отъ монотоннаго, неяснаго чтенія оно лишилось бы всего своего смысла.
   Судья прежде прочелъ его про себя и замѣтилъ присяжнымъ, что документъ, кажется, подлинный, потомъ герольдъ крикнулъ: "смирно", и судья прочелъ тихо и торжественно слѣдующее письмо:
   Милый, дорогой братъ, твоя бѣдная, маленькая сестра умираетъ внезапно, но немучительно, и мои послѣднія земныя мысли -- о тебѣ, мой ненаглядный братъ! Нѣкоторые злые люди сказали, что ты сумасшедшій. Я опровергаю это моимъ послѣднимъ дыханіемъ, моею умирающею рукою. Ты приходилъ ко мнѣ ночью, наканунѣ дня, назначеннаго для твоей свадьбы, и говорилъ со мною въ высшей степени спокойно, разумно и добросердечно, такъ что я не могла противиться твоимъ аргументамъ и пошла на твою свадьбу, чего сдѣлать я ни мало не намѣревалась. Когда меня болѣе не будетъ, то покажи эти строки тѣмъ, кто тебѣ оклеветалъ. Но, Альфредъ, даже и это незначительно, неважно, передъ будущей жизнью. Во имя нашей любви, прошу тебя, исполни мою единственную просьбу. Раненая, умирающая въ самомъ цвѣтѣ жизни, въ какомъ положеніи я бы теперь находилась, еслибъ не было Спасителя, котораго я любила всегда и съ которымъ надѣюсь скоро соединиться навѣки. Онъ облегчаетъ мнѣ смерть; онъ освѣщаетъ мнѣ мракъ, готовый поглотить меня. Я радуюсь умереть и быть съ нимъ. О! обратись къ нему, милый братъ, и какъ коротка намъ тогда покажется наша разлука. Это -- единственная просьба твоей умирающей сестры, которая много и горячо тебя любитъ.
   Пока судья читалъ эти строки, въ судѣ царствовала гробовая тишина, только изрѣдка раздавались всхлипыванія Джуліи. Многіе тихо плакали и даже судья, видимо тронутый, поднесъ платокъ къ глазамъ.-- Это поистинѣ -- слова христіанки, сказалъ онъ.
   Снова наступило молчаніе. Казалось, молодая дѣвушка воскресла изъ могилы, чтобъ защитить своего брата и обличить коварное зло.
   Мистеръ Кользъ съ большимъ тактомъ, тотчасъ примѣнилъ свой тонъ къ произведенному на всѣхъ впечатлѣнію и торжественно сказалъ:
   -- Господа присяжные, вотъ наше дѣло.
   Съ этими словами, онъ сѣлъ на скамью и защита истца была кончена.
  

LV.

   Какъ искусный адвокатъ, Саундерсъ нашелъ необходимымъ дать немного простыть впечатлѣнію, произведенному на присутствующихъ, прежде чѣмъ начать защиту отвѣтчика. Во время этой паузы, Ричарду Гарди донесли о неожиданномъ свидѣтельствѣ противъ него, его умершей дочери. Онъ вздрогнулъ, но утѣшился тѣмъ, что уже Скинеръ не могъ болѣе явиться свидѣтелемъ. А это для него было главное.
   Наконецъ Саундерсъ всталъ и съ полнымъ достоинствомъ и увѣренностью въ успѣхѣ произнесъ мастерскую рѣчь. Не болѣе какъ въ десять минутъ все дѣло приняло другой оборотъ. Ловкій тактикъ началъ съ объявленія, что истецъ теперь совершенно здоровъ и его выздоровленіе приносило такую радость отвѣтчику, что даже жестокое, несправедливое толкованіе дѣйствій и побужденій его почтеннаго кліента, не могли повредить этой святой радости.
   -- Наша защита состоитъ въ слѣдующемъ, продолжалъ онъ: -- истецъ совершенно здоровъ, и обязанъ своимъ здоровьемъ тѣмъ быстрымъ, разумнымъ и благимъ мѣрамъ, которыя мы приняли осьмнадцать мѣсяцевъ тому назадъ, во время несчастнаго кризиса его умственныхъ способностей, въ видахъ спасти и сохранить его разсудокъ и состояніе. Да, состояніе, милостивые государи, то самое состояніе, которое онъ въ припадкѣ сумасшествія хотѣлъ бросить на-вѣтеръ, какъ я вамъ докажу неопровержимыми документами. Онъ является сюда клеветать на насъ послѣ и требовать съ насъ пять тысячъ фунтовъ; но я вамъ докажу, что онъ сохранилъ десять тысячъ, благодаря тому самому дѣйствію, за которое онъ требуетъ пять тысячъ пени. Милостивые государи, я не могу, подобно моему ученому другу, призвать свидѣтелей съ облаковъ, изъ Соединенныхъ Штатовъ и изъ могилы, ибо моему кліенту, надѣющемуся лишь на свои добрыя и честныя намѣренія, не пришло въ голову нанять черныхъ и бѣлыхъ господъ изъ далекихъ странахъ, которые бы случайно попали въ судъ въ самую необходимую минуту. Наши свидѣтели менѣе романтичны, ихъ показанія не увлекаютъ воображеніе, не дѣйствуютъ на чувства, но они гораздо важнѣе въ глазахъ разумныхъ людей и особливо судей. Я основываюсь не на свидѣтеляхъ съ новаго или того свѣта, даже не на пристрастныхъ показаніяхъ друзей и невѣсты, которые обыкновенно даютъ клятву сердцемъ, а не совѣстью и разсудкомъ, но на хладнокровномъ, спокойномъ свидѣтельствѣ совершенно непричастныхъ къ дѣлу лицъ, на писанныхъ документахъ, представленныхъ истцомъ, на подлинныхъ книгахъ сумасшедшихъ домовъ, гдѣ описаны всѣ поступки истца совершенно откровенно и безпристрастно, ибо суда и не предвидѣлось въ то время. Я также представлю вамъ показанія медиковъ, подписавшихъ свидѣтельства -- людей честныхъ, благородныхъ, которые посвятили всю свою жизнь спеціальному изученію душевныхъ болѣзней. Я призову въ свидѣтели домашняго доктора, который зналъ впродолженіе многихъ лѣтъ истца и его болѣзнь и передалъ свои опасенія одному изъ первыхъ психологовъ-докторовъ нашего времени, отказываясь самъ произнести окончательное сужденіе."
   Въ этомъ духѣ Саундерсъ говорилъ добрый часъ, и когда онъ кончилъ, положеніе отвѣтчика казалось крѣпче гранита. Послѣ этого онъ приступилъ къ допросу своихъ свидѣтелей, но тутъ-то и выказалось все различіе между защитой отвѣтчика и истца. Переспросъ свидѣтелей истца почти не измѣнилъ ихъ показаній, а напротивъ переспросъ свидѣтелей отвѣтчика почти совершенно уничтожилъ все значеніе ихъ показаній. Прежде всего Осмондъ свидѣтельствовалъ о блѣдности лица и головныхъ боляхъ Альфреда, также о своихъ подозрѣніяхъ насчетъ его сумасшествія. Но Кользъ заставилъ его сознаться, что многіе молодые люди бываютъ блѣдны и жалуются головной болью, не сходя отъ этого съ ума; что же касается 14,000 ф. и ночнаго видѣнія, то онъ, Осмондъ, какъ ничего не зналъ, а повѣрилъ на слово Ричарду Гарди.
   Послѣ него явился докторъ Вичерли и показалъ, что Альфредъ былъ сумасшедшій, находился въ ненормальномъ волненіи и былъ постоянно подъ вліяніемъ денежной иллюзіи, какъ выражено въ медицинскомъ свидѣтельствѣ. Но при переспросѣ, всѣ эти показанія свелись къ однимъ слухамъ и догадкамъ. Кромѣ того ясно оказалось, что онъ, совершенно чужой человѣкъ, влѣзъ почти насильно въ комнату Альфреда и началъ говорить съ нимъ объ очень деликатномъ предметѣ, его ссорѣ съ отцомъ, чѣмъ и возбудилъ въ немъ ненормальное волненіе, приписанное имъ сумасшествію. Онъ также долженъ былъ сознаться, что ничего не зналъ о 14,000 ф. и ночномъ видѣніи, но повѣрилъ словамъ отца молодаго человѣка, такъ-какъ онъ былъ увѣренъ, что Ричардъ Гарди не скажетъ лжи.
   Кользъ.-- Однимъ словомъ, сэръ, вы были наняты, чтобъ признать истца сумасшедшимъ, точно такъ же, какъ мой ученый другъ.
   Вичерли.-- Мнѣ кажется, сэръ, было бы недостойно моего званія, еслибъ я обратилъ малѣйшее вниманіе на подобное сравненіе.
   Кользъ.-- Я предоставляю моему ученому другу поблагодарить васъ за это замѣчаніе. Ну, отложимъ въ сторону ваше достоинство и постараемся вывѣдать истину. Согласно ли съ вашимъ достоинствомъ, сказать намъ слѣдующее: "платятъ вамъ содержатели сумасшедшихъ домовъ за представляемыхъ вами паціентовъ, или нѣтъ?"
   Докторъ Вичерли задрожалъ отъ негодованія, но безмилосердный Кользъ подвергъ его новымъ пыткамъ и довелъ до того, что онъ наконецъ признался, что получалъ пятьнадцать процентовъ за всякаго сумасшедшаго, которому онъ давалъ медицинское свидѣтельство, и что онъ имѣлъ отъ этого одного до восьми тысячъ фунт. въ годъ доходу. Это -- конечно, было лучшее средство возстановить присяжныхъ противъ отвѣтчика, и все искусство Кольза состояло именно въ томъ, чтобы всячески, дѣйствовать на ихъ мнѣніе.
   Въ свою очередь Спирсъ доведенъ былъ при переспросѣ до сознанія, что онъ былъ только слѣпымъ орудіемъ въ рукахъ Вичерли и подписалъ свидѣтельство, придерживаясь буквѣ статута, но нарушая духъ закона, ибо, конечно, статутъ никогда не дозволялъ "отдѣльнаго свидѣтельства", а въ этомъ случаѣ два доктора поочереди поговорили съ паціентомъ минутъ съ пять; потомъ, какъ было условлено заранѣе, тайно подписали свидѣтельство. Что же касается иллюзіи о четырнадцати тысячахъ фунтовъ, то, по словамъ Спирса, истецъ не сказалъ ни слова о нихъ, отказавшись наотрѣзъ говорить объ этомъ предметѣ; онъ же, Спирсъ, повѣрилъ на слово Вичерли, вполнѣ увѣренный, что тотъ основательно зналъ все дѣло.
   -- Однимъ словомъ, перебилъ судья:-- докторъ Вичерли принялъ за достовѣрный фактъ то, въ чемъ онъ именно долженъ былъ удостовѣриться, а вы, сэръ, чтобъ не отстать отъ него, приняли за достовѣрпый фактъ то, что вамъ говорилъ Вичерли.
   Когда Спирсъ удалился, то судья прибавилъ, обратясь къ Саундерсу:
   -- Если вы хотите серьезно защищать отвѣтчика, то вамъ бы лучше тотчасъ призвать въ свидѣтели мистера Ричарда Гарди.
   -- Я бы это очень желалъ, милордъ, но, къ сожалѣнію, онъ боленъ и въ деревнѣ, такъ что я не имѣю никакой надежды видѣть его здѣсь завтра.
   -- Какъ хотите, но вы должны его призвать въ судъ, я не предложу присяжнымъ произнести приговоръ на основаніи сплетенъ, слышанныхъ отъ мистера Ричарда Гарди. Если это не сплетни, а истина, то вы, конечно, представите мистера Ричарда Гарди въ свидѣтели.
   -- Мистеръ Ричардъ Гарди не отвѣтчикъ, рѣзко произнесъ Саундерсъ и перешелъ къ слѣдующимъ свидѣтелямъ. Конечно, никто кромѣ записныхъ юристовъ, не понялъ, какой страшный ударъ нанесенъ былъ отвѣтчику немногими словами судьи.
   Теперь пришла очередь доктора сильвертонскаго дома умалишенныхъ. Онъ представилъ журналъ, въ которомъ были записаны попытки Альфреда на убійство и самоубійство, которыя произвели такое сильное вліяніе на ревизоровъ. Но Альфредъ тотчасъ написалъ все, какъ было, на лоскуткѣ бумаги, и передалъ Кользу, такъ, что при переспросѣ оказалось, что попытки убійства и самоубійства были не что нное, какъ попытки бѣгства и сопротивленія незаконному заключенію. Что же касается до обвиненія въ желаніи уморить себя голодомъ, то Кользъ замѣтилъ, что Альфредъ только ѣлъ не въ два часа, а въ шесть -- вотъ и все.
   -- Скажите, пожалуйста, прибавилъ онъ презрительно: -- неужели вы никогда не выходите на свѣтъ божій изъ вашего сумасшедшаго дома? Неужели вы полагаете, что разумные люди въ девятнадцатомъ вѣкѣ обѣдаютъ въ два часа?
   -- Нѣтъ. Я этого никогда и не говорилъ.
   -- Такъ что же вы говорите? Развѣ насильственное заточеніе въ сумасшедшемъ домѣ жениха, оторваннаго отъ невѣсты въ день свадьбы, можетъ придать человѣку столько апетита, что онъ станетъ трескать въ вашъ варварскій часъ?
   Вообще Кользъ очень грубо обошелся съ этимъ свидѣтелемъ и почти совершенно уничтожилъ его показаніе, на которое столько надѣялась противная сторона. Саундерсъ, однако, не унывалъ и продолжалъ мужественно борьбу. Онъ теперь представилъ стряпчаго Крафорда съ черновой акта, по которому, согласно его мнѣнію, Альфредъ въ припадкѣ сумасшествія отказывался отъ всего своего состоянія въ пользу Додовъ. Это свидѣтельство нельзя было уничтожить и Крафордъ подъ присягой показалъ, что онъ уговаривалъ истца не писать такого неслыханнаго акта, но совѣтъ и возраженія только сердили молодого человѣка, и потому онъ долженъ былъ повиноваться и приготовить акта къ подписи въ день свадьбы.
   Всѣ юристы, присутствовавшіе въ судѣ, были одинаковаго мнѣнія насчетъ этого свидѣтельства, и признавали этотъ актъ признакомъ дѣйствительнаго сумасшествія. Помилуйте, когда же человѣкъ въ здравомъ умѣ отдастъ все свое состояніе родственникамъ жены! Подъ этимъ впечатлѣніемъ, въ пользу отвѣтчика, судъ разошелся и засѣданіе было закрыто, ибо и то оно затянулось очень долго.
   Альфредъ и его друзья столпились въ кучку въ сѣняхъ и съ жаромъ обсуждали всѣ представленныя свидѣтельства. Мистеръ Комптонъ, между тѣмъ, отыскалъ Фулало и Веспасіана и всѣ поспѣшили выразить имъ свою благодарность за неожиданную помощь. Въ эту минуту ихъ разговоръ былъ прерванъ появленіемъ Грина и его помощника.
   -- Я нашелъ мистера Баркинтона или, иначе, Ноя Скинера. Онъ тутъ недалеко, пойдемте за мною.
   Гринъ былъ очень взволнованъ: вопервыхъ, его поиски увѣнчались успѣхомъ, а вовторыхъ, онъ работалъ вдругъ для двухъ кліентовъ, слѣдовательно, ожидалъ двойнаго вознагражденія. Все общество рѣшилось слѣдовать за нимъ и онъ повелъ ихъ въ самые грязные закоулки Вестминстера.
   На дорогѣ Альфредъ съ Джуліею отстали немного отъ другихъ и бѣдный молодой человѣкъ поспѣшно спросилъ, что значило клятвенное показаніе его невѣсты, что все между ними кончено.
   -- Почему ты это сказала? Твое послѣднее слово такъ дышало любовью, радость моя!
   Джулія грустно покачала головою и разсказала ему, прося заранѣе прощенія, что она все это время его обманывала, скрывала извѣстіе о смерти отца и, слѣдовательно, совершенную невозможность ихъ брака.
   -- Я боялась, прибавила она:-- что ты упадешь духомъ и не выдержишь экзамена, а, можетъ быть, проиграешь и самый процесъ. Но теперь ты вышелъ съ торжествомъ изъ обоихъ испытаній. Я увѣрена, что судья въ твою пользу; я его изучила хорошо, и понимаю всѣ его взгляды. Теперь мой Альфредъ будетъ очищенъ отъ позорной клеветы и будетъ счастливъ съ кѣмъ нибудь... Ахъ!
   -- Да, я намѣренъ быть счастливъ съ кѣмъ нибудь, отвѣчалъ Альфредъ: -- я не дуракъ и не позволю тебѣ пожертвовать мною ради несправедливости твоей матери или каприза судьбы. Мы любимъ другъ друга и ты вдругъ хочешь пожертвовать этой любовью изъ одного счастья самопожертвованія. Не выводи меня изъ терпѣнія, или клянусь Богомъ, я тебя увезу насильно.
   -- Милый, какія у тебя дикія мысли, шопотомъ произнесла Джулія, внутренно сознавая, что этотъ дикій планъ спасъ бы ее отъ ослушанія матери и вмѣстѣ съ тѣмъ сдѣлалъ бы ее счастливой навѣки.
   -- Хорошо, ты увидишь, я исполню то, что говорю; я не поддамся пустымъ капризамъ.
   Послѣ этихъ гордыхъ словъ, онъ замолчалъ и они грустно шли нѣсколько минутъ, пока не достигли грязнаго маленькаго переулка. У входа въ него Гринъ поставилъ двухъ сторожей, чтобъ перехватить Скинера, если онъ выйдетъ изъ дома; но они донесли, что все было спокойно и его не видѣли.
   -- Идите къ старику, сказалъ Гринъ:-- я ему назначилъ прійти въ шесть часовъ, а теперь ровно шесть, и онъ повелъ все общество къ высокому дому; войдя въ него, они взобрались по лѣстницѣ въ пятый этажъ. Гринъ освѣщалъ дорогу ручнымъ фонаремъ. Подойдя къ двери, онъ постучалъ. Отвѣта не било.
   -- Мистеръ Баркинтонъ! крикнулъ Гринъ.
   Молчаніе.
   -- Мистеръ Баркинтонъ, я вамъ принесъ денегъ.
   Молчаніе.
   -- Можетъ быть, его нѣтъ дома, замѣтилъ Комптонъ.
   -- Ахъ, нѣтъ, сэръ, я посылалъ мальчишку посмотрѣть, и тотъ видѣлъ въ замочную скважину, что онъ сидитъ и читаетъ.
   Вслѣдъ за этимъ онъ самъ прильнулъ глазомъ къ замку.
   -- Я вижу что-то черное. Онъ вѣрно подозрѣваетъ что-нибудь недоброе съ нашей стороны.
   Пока онъ колебался, что дѣлать, всѣ замѣтили клубы дыма, выходившіе изъ замка, который до этого времени былъ заткнутъ бумагою.
   -- Это что такое! вскрикнулъ Гринъ.
   Фулало очень хладнокровно замѣтилъ, что легкія мистера Скинера, должно быть, устроены особымъ образомъ, если онъ можетъ дышатъ въ такой атмосферѣ.
   -- Если вы хотите застать его еще въ живыхъ, такъ позвольте мнѣ взломать дверь, сказалъ онъ.
   -- Тутъ что-то недоброе, задумчиво произнесъ Гринъ.
   Фулало молча вынулъ изъ кармана какой-то маленькій инструментъ, впустилъ его остріе въ замочную скважину и дверь съ шумомъ растворилась. Комната или, лучше, чуланъ былъ полонъ удушливаго дыма и у самаго порога сидѣлъ недвижимъ тотъ, кого они такъ долго искали.
   -- Не пускайте сюда барыню! закричалъ Гринъ и освѣтилъ комнату своимъ фонаремъ.
   Странное, ужасное зрѣлище представилось имъ въ ту минуту.
   Полъ былъ усыпанъ золотыми монетами, уныло блестѣвшими при свѣтѣ фонаря. На столѣ лежала открытая книга и стояла догорѣвшая свѣчка, растаявшее сало разлилось по всему столу.
   И чѣмъ это сало было въ отношеніи исчезнувшаго свѣта, тѣмъ же самимъ была и человѣческая фигура, сидѣвшая въ креслахъ, въ отношеніи Ноя Скинера. Умершій, много дней тому назадъ, отъ удушливыхъ паровъ угля, но предохраненный отъ разложенія этими самыми парами, сидѣлъ въ креслѣ Ной Скинеръ, ожидая ихъ съ своими ихъ деньгами. Окруживъ въ изумленіи эту высохнувшую мумію, наши друзья вскорѣ замѣтили въ лѣвой его рукѣ бумажку, почернѣвшую отъ копоти и притиснутую большимъ пальцемъ. Къ величайшему своему удивленію, они тотчасъ разобрали, что эта была росписка, данная Дэвиду Доду въ полученіи банкомъ Гарди въ Баркинтонѣ 14,000 ф.
   Джулія отскочила назадъ и закрыла лицо руками, но всѣ другіе съ любопытствомъ стали разсматривать росписку. Они дотронулись до покойника: тѣло его было словно барабанная кожа, мускулы хрустѣли отъ прикосновенія. Наконецъ, Комптонъ сказалъ, что Эдуардъ долженъ взять этотъ драгоцѣнный документъ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, воскликнулъ Эдуардъ: -- это все равно, что обокрасть мертваго.
   -- Такъ я возьму, отвѣчалъ Комптонъ.
   Но оказалось, что не такъ-то легко было разогнуть пальцы. Комптонъ невольно отскочилъ отъ мертвеца, который не хотѣлъ разстаться и теперь съ роспиской -- этой душой роковыхъ, тяжелыхъ денегъ.
   -- Я человѣкъ не здѣшній, чужой, сказалъ тогда Фулало:-- меня побуждаетъ одно только чувство справедливости, а не интересъ, потому я и сдѣлаю дѣло справедливости. И подойдя къ мертвому трупу, онъ взялъ его за руку, кость хрустнула; оиъ приложилъ свой инструментъ, рука открылась, и вотъ что изъ нея выпало:
  

Баркинтонъ, ноября 10-го 1847.

   Получено отъ Дэвида Дода эсквайра четырнадцать тысячъ, десять фунтовъ, двѣнадцать шиллинговъ и шесть пенсовъ, до востребованія.

За Ричарда Гарди
"Ной Скинеръ".

   14,010 ф. 12 ш. 6 п.
  
   На лѣстницѣ раздались тяжелые шаги, но никто ихъ не слыхалъ: такъ всѣ были полны изумленія при этомъ неожиданномъ появленіи слѣпаго случая, или верховнаго промысла.
   -- Это должно быть ваше, сказалъ Фулало, подавая росписку Эдуарду.
   -- Нѣтъ, нѣтъ! воскликнулъ Комптонъ.
   -- Вотъ посмотрите, я нашелъ на столѣ завѣщаніе, по которому Скинеръ оставляетъ все; что у него есть, миссъ Додъ. Эти деньги ваши, но главнымъ образомъ эта росписка ваша, и какъ вашъ стряпчій, я требую, чтобъ вы ее тотчасъ взяли. Обладаніе этой вещью составляетъ десять-десятыхъ собственности. Впрочемъ, росписка эта ваша и по закону, на основаніи завѣщанія.
   Въ эту самую минуту, раздался словно съ неба звучный, торжественный голосъ:
   -- Нѣтъ, она моя!
  

LVI.

   На другое утро, около полудня, на палубѣ Коршуна уныло гудѣлъ колоколъ, призывая экипажъ отдать послѣднюю честь умершему товарищу. Вскорѣ шкафуты и рейки были полны народомъ, даже на реяхъ показались матросы. Внизу на палубѣ собрались офицеры. Наконецъ, вынесли тѣло и поставили на рѣшетчатый люкъ. Всѣ присутствующіе сняли шляпы и посреди торжественнаго молчанія пасторъ началъ отпѣваніе.
   Много было слезъ пролито грубыми матросами. Всѣмъ жаль было бѣднаго, тѣмъ болѣе, что онъ не всегда былъ простымъ матросомъ, а видалъ лучшіе дни, самъ командовалъ кораблями и спасалъ жизнь несчастнымъ.
   Отпѣваніе на морѣ происходитъ точно такимъ же образомъ, какъ и на сушѣ, съ тою только разницею, что слова: "И предаемъ тѣло его землѣ. Земля еси и въ землю пойдеши" замѣняются словами: "И предаемъ тѣло его глубинѣ морской, да истлѣетъ тамо, до дня воскресенія, егда моря отдадутъ мертвыя своя." Съ этими словами тѣло медленно спускаютъ съ люка въ море. Уже недалеко было до этихъ торжественныхъ словъ; покойника уже начали опускать, всхлипыванія слышались громче и особливо бѣдный Джорджи Вайтъ ревѣлъ голосомъ.
   Въ эту минуту капитанъ неожиданно выскочилъ на палубу и громко крикнулъ: "Стой! Тащи тѣло назадъ!"
   Дикій голосъ команды раздался какъ-то дико посреди торжественнаго служенія. Пасторъ закрылъ книгу и смотрѣлъ на всѣхъ съ изумленіемъ; матросы глядѣли другъ на друга и впервые въ жизни не послушались тотчасъ голоса своего капитана: конечно, они никогда не слыхивали подобнаго приказанія. Капитанъ гнѣвно повторилъ его, и тѣло съ шумомъ и трескомъ было втянуто назадъ на палубу.
   -- Отнесите его ко мнѣ въ каюту, и откройте лицо.
   Четыре матроса тотчасъ исполнили его приказаніе.
   -- Эй! Труби на работу! скомандовалъ капитанъ; потомъ, обращаясь къ пастору, онъ попросилъ извиненія за то, что осмѣлился прервать отпѣваніе, и объяснилъ причину, побудившую его сдѣлать это. Онъ сидѣлъ спокойно въ своей каютѣ, когда къ нему явился коммисаръ и спросилъ хладнокровно, какъ ему отмѣтить въ книгахъ Вильяма Томсона, когда онъ столько же Томсонъ, сколько самъ коммисаръ.
   -- Что вы хотите этимъ сказать? спросилъ капитанъ.
   Тогда коммиссаръ разсказалъ, что товарищи Томсона, приготовляя его къ погребенію, нашли у него на шеѣ маленькій мѣшочекъ, въ которомъ хранилась медаль человѣколюбиваго общества и записку, написанную женской рукой. Они тотчасъ послали за нимъ и онъ съ разу увидѣлъ, что это дѣло было очень таинственное. Записка была написана женою этого человѣка, который въ сущности былъ шкиперомъ коммерческаго корабля.
   -- Что такое? вскрикнулъ вдругъ капитанъ, необращавшій до тѣхъ поръ вниманія на слова коммиссара.
   -- Да, сэръ, онъ былъ шкиперомъ коммерческаго корабля. Это такъ же вѣрно, какъ то, что вы -- капитанъ Коршуна. Потомъ мы нашли, что и рубашка его была помѣчена тѣмъ же именемъ, которымъ подписано письмо.
   -- А какъ зовутъ эту барыню?
   -- Люси Додъ, а его -- Дэвидъ Додъ.
   -- Зачѣмъ вы мнѣ не сказали прежде? спросилъ капитанъ.
   -- Самъ узналъ только вчера ночью.
   -- Да вѣдь теперь двѣнадцать часовъ. Они его ужь хоронятъ.
   -- Да, сэръ.
   -- Люси мнѣ этого никогда не проститъ! воскликнулъ капитанъ Базалгетъ и бросился изъ каюты.
   Разсказавъ все это, капитанъ отправился внизъ и при первомъ взглядѣ на лицо мертвеца, узналъ въ немъ друга своего дѣтства.
   Онъ закрылъ лицо руками и застоналъ, проклиная себя за то, что не узналъ Дэвида; но эти упреки были совершенно несправедливы, ибо Дэвидъ только теперь снова походилъ на себя.
   Капитанъ немедленно послалъ за докторомъ, и разсказавъ ему всю исторію, просилъ совѣта, что ему дѣлать. Его кузина Люси не разъ выражала свое отвращеніе и ужасъ къ морскому погребенію.
   -- Конечно, теперь страшная жара; вѣроятно, вы знаете какой-нибудь способъ, посредствомъ котораго мы могли бы сохранить тѣло отъ гніенія до тѣхъ поръ, пока прибудемъ въ Новую Зеландію.
   Глаза доктора засверкали радостно; онъ былъ охотникъ и знатокъ въ искусствѣ бальзамированія тѣлъ.
   -- Сохранить его до Новой Зеландіи! воскликнулъ онъ презрительно:-- да я такъ его набальзамирую, что вы его довезете въ Англію точно въ такомъ же положеніи, какъ онъ теперь; а надо сознаться, я никогда не видалъ, чтобъ у утопленника такъ хорошо сохранился цвѣтъ лица. Вы только не жалѣйте денегъ, а я ужь поручусь вамъ за него на двѣ тысячи лѣтъ.
   -- Не жалѣть денегъ! Да я готовъ отдать цѣлое годовое жалованье, только бы хоть немного исправить мою оплошность.
   Докторъ былъ внѣ себя отъ радости и тотчасъ сталъ разсказывать капитану, какъ онъ возьмется за дѣло.
   -- У меня есть отличная коллекція спринцовокъ, сказалъ онъ:-- я осторожно и терпѣливо интерсектирую вены, выну мозгъ, и если только мнѣ не откажутъ въ нужномъ количествѣ мышьяка и ароматическихъ травъ....
   -- Я вамъ даю право требовать у коммиссара все, что вамъ нужно. Принимайтесь сейчасъ за работу, мнѣ нечего слушать, какъ вы будете поступать, а нужно чтобъ вы сдѣлали это скоро и хорошо. Я теперь сяду написать бѣдной Люси; надо ей объявить, что я его нашелъ и везу къ ней, но, увы, мертвымъ.
   Докторъ удалился, и черезъ четверть часа вернулся съ двумя матросами, чтобы вынести тѣло изъ каюты. Капитанъ все еще писалъ свое письмо, погруженный въ грустныя мысли; только отъ времени до времени онъ съ шумомъ ударялъ себя по лицу или рукѣ, которыя не давали ему покоя.
   Докторъ молча указалъ матросамъ на тѣло; но взглянувъ на мертвеца, онъ мгновенно остановился и такъ громко крикнулъ отъ изумленія, что капитанъ повернулся, и видя, что глаза доктора дико устремлены на мертвый трупъ, вскочилъ съ мѣста.
   -- Что это значитъ? поспѣшно спросилъ онъ.
   -- Посмотрите! Посмотрите! Посмотрите! восклицалъ въ изумленіи докторъ.
   Капитанъ подошелъ къ столу, и взглянувъ на мертвое тѣло, сказалъ, что онъ ничего не видитъ.
   -- А муха!
   -- Да, я вижу, что одна изъ этихъ подлыхъ мухъ кусала его, вонъ и капля крови. Бѣдный Додъ!
   -- У мертваго не можетъ идти кровь изъ мелкихъ подножныхъ венъ, произнесъ мужъ науки.-- Онъ живъ, капитанъ, онъ живъ. Это такъ же вѣрно, какъ то, что мы здѣсь стоимъ и что есть Богъ на небесахъ. Муха умнѣе насъ съ вами, онъ живъ.
   -- Джаксонъ, не шутите со мною, не то я васъ повѣшу. Неужели онъ живъ? Да благословитъ васъ Богъ, Джаксонъ. Эй, принеси мнѣ кто-нибудь зеркало, это -- говорятъ, лучшее средство узнать, умеръ человѣкъ или нѣтъ.
   -- Къ чорту зеркало, воскликнулъ докторъ:-- муха умнѣе.
   Все засуетилось, зашумѣло; но всѣ старанія воскресить Дэвида, оказались тщетными. Наконецъ, докторъ воскликнулъ:
   -- Онъ вовсе не утонулъ. Я въ этомъ увѣренъ, у него просто припадокъ каталепсіи. Онъ можетъ такъ пролежать съ недѣлю, но онъ все-таки не мертвый. Развѣ попробовать душъ?
   По его приказанію, Дэвида раздѣли и положили подъ кранъ; не успѣла вода обдать его тѣло, какъ на немъ показались блѣдно-красноватыя пятна. Докторъ съ торжествомъ указалъ на это капитану. Всѣ сомнѣнія теперь исчезли, и присутствующіе уже только боялись одного, чтобъ слишкомъ грубымъ обхожденіемъ не уничтожить въ немъ искру жизни. Они положили его на животъ и начали накачивать ему въ горло воды до тѣхъ поръ, что легкія стали воздыматься и несчастный тяжело вздохнулъ. Тогда перенесли его въ теплую постель, дыханіе сдѣлалось ровнѣе и сердце начало биться.
   -- Терпѣніе, сказалъ докторъ: -- онъ теперь оживетъ, но только ему необходимо побольше воздуха.
   Терпѣніе, выказанное всѣми присутствующими, дѣйствительно было вознаграждено. Ровно черезъ четыре часа, мнимый мертвецъ проговорилъ спокойнымъ, яснымъ голосомъ:
   -- Здравствуйте, друзья.
   Всѣ молчали, притаивъ дыханіе. Черезъ пять мы путъ тотъ же голосъ торжественно произнесъ:
   -- Гдѣ мои деньги? Мои четырнадцать тысячъ фунтовъ.
   При этихъ словахъ всѣ съ изумленіемъ посмотрѣли другъ на друга, но особенно поразило доктора хладнокровіе и убѣжденіе, съ которыми Додъ произнесъ эти слова.
   -- Капитанъ, шепнулъ онъ:-- спросите его, знаетъ ли онъ васъ.
   -- Дэвидъ, знаете вы меня? спросилъ добродушно капитанъ.
   Дэвидъ посмотрѣлъ на него пристально и на лицѣ его показалась старинная добрая улыбка.
   -- Знаю ли я тебя, собака? сказалъ онъ:-- да какъ же, ты мой двоюродный братъ Реджинальдъ. Но какъ ты попалъ въ этотъ чертовскій банкъ? Надѣюсь, у тебя тутъ нѣтъ денегъ.
   -- Мы не въ банкѣ, Дэвидъ, а на моемъ кораблѣ.
   -- И то правда, чортъ возьми; но гдѣ же мои деньги?
   -- Мы объ этомъ поговоримъ, послѣ.
   Тутъ докторъ подошелъ къ Дэвиду и нѣжно сказалъ:
   -- Вы были, сэръ, очень больны, долго лежали безъ чувствъ.
   -- Да, я думаю, вы правы, задумчиво отвѣчалъ Дэвидъ.
   -- Позвольте, мнѣ освидѣтельствовать ваши глаза.
   -- Извольте, докторъ.
   Онъ прежде всего ощупалъ глазъ пальцемъ, потомъ внимательно осмотрѣлъ его, обращая вниманіе на расширеніе и съуживаніе зрачка.
   -- Хорошія вѣсти, капитанъ, сказалъ онъ наконецъ вполголоса:-- Вашъ другъ, столько же сумасшедшій, сколько я.
   Докторъ былъ правъ. Внезапный ударъ возвратилъ Доду разсудокъ, точно такъ же, какъ внезапный ударъ лишилъ его разсудка. Но какъ это случилось я почему -- я не имѣю ни малѣйшаго понятія. Докторъ написалъ объ этомъ предметѣ большую ученую статью, и все объяснилъ очень искусно и остроумно, но я не вѣрю ни одному слову его объясненія, а самъ не умѣю объяснить, и потому передаю читателю голый фактъ безъ всякихъ коментаріевъ. Съ возвращеніемъ разсудка возвратилась и память, и теперь Дэвидъ вспомнилъ всю свою жизнь до той минуты, когда онъ потребовалъ деньги назадъ у Ричарда Гарди. Далѣе этого онъ ничего не сознавалъ. На вопросъ: знаетъ-ли онъ Вильяма Томсона -- онъ отвѣчалъ:
   -- Еще бы, отлично. Онъ былъ марсовымъ на Агрѣ, и когда мы потерпѣли крушеніе, онъ взобрался на какое-то фортепіано и такъ достигъ берега. Мало-по-малу ему стали разсказывать все, что съ нимъ случилось въ послѣднее время, по онъ на это смотрѣлъ, какъ на глупый сонъ. Я долженъ упомянуть еще о двухъ чудесахъ, совершившихся въ немъ по выздоровленіи, но они уже чисто физическія: первое было замѣчено Джорджи Вайтомъ. "Посмотрите, говорилъ онъ:-- глаза были прежде походили на тюленьи, а теперь стали какъ у всякаго человѣка". Другое чудо было еще удивительнѣе: съ возвращеніемъ разсудка онъ сталъ сѣдѣть, и такъ быстро, что въ двѣ недѣли голова его сдѣлалась бѣла, какъ снѣгъ.
   Онъ оставался на Коршунѣ еще двѣ недѣли, носимый на рукахъ офицерами и матросами. Онъ ходилъ теперь по палубѣ въ статскомъ платьѣ, но по осанкѣ и достоинству его фигуры, всякій принялъ бы его за адмирала. Матросы, встрѣчаясь съ нимъ, отдавали ему честь съ канимъ-то страннымъ смѣшеніемъ уваженія и братской привязанности. Между собой, они его звали "комодоръ Били". Наконецъ, Реджинальдъ далъ ему денегъ, и посадивъ его на торговый корабль, отправилъ въ Англію. Прибывъ туда благополучно, онъ отправился прямо въ Баркинтонъ, гдѣ узналъ, что его семейство переѣхало въ Лондонъ. Онъ воротился въ Лондонъ, и сталъ отыскивать; какой-то пріятель послалъ его къ Грину, какъ къ человѣку, который лучше всякаго можетъ оказать ему помощь. Гринъ, конечно, съ перваго взгляда понялъ, съ кѣмъ имѣетъ дѣло. Но умные люди никогда не обдѣлываютъ дѣлъ быстро и просто; поэтому Гринъ очень серьёзно взялся отыскать Дэвиду его семейство. Видя его усердіе, Додъ спросилъ, по можетъ ли онъ также отыскать Ричарда Гарди, или его прикащика Ноя Скинера, которые тоже сбѣжали изъ Баркинтона: Гринъ, въ то время только что попавшій на слѣдъ Скинера, принялъ на себя и это порученіе, и назначилъ Дэвиду свиданіе въ извѣстномъ мѣстѣ, и въ извѣстный часъ. Это мѣсто -- была квартира Скинёра, и этотъ часъ -- тотъ самый, въ который Гринъ разсчитывалъ быть тамъ съ знакомой намъ компаніей.
   Дэвидъ явился и нашелъ людей Грина, которые провели его на чердакъ, гдѣ наши пріятели въ сильномъ волненіи рѣшали, кому принадлежитъ росписка.
   Дэвиду же эта росписка была слишкомъ хорошо знакома; ему казалось, что онъ получилъ ее только вчера, потому онъ тотчасъ и возгласилъ: "Нѣтъ, она моя." Всѣ въ изумленіи обратили свои взоры на этого старика съ сѣдыми волосами. Джулія вскрикнула и черезъ секунду уже висѣла на шеѣ отца. Эдуардъ схватилъ его руку и покрывалъ ее поцалуями. Они инстинктивно понимали, что небо возвратило имъ отца здравымъ.
   Пока всѣ еще находились подъ первымъ впечатлѣніемъ радости и изумленіи, Альфредъ Гарди бросился внизъ и полетѣлъ въ Пемброкскую улицу.
   Послѣ него, пришелъ въ себя прежде всѣхъ Дэвидъ; онъ вообще со времени своего выздоровленія сталъ отличаться удивительнымъ спокойствіемъ духа. Во время его сумасшествія, если можно такъ выразиться, выкипѣла вся горячность его характера и онъ теперь сталъ удивительно спокойнымъ, трезвымъ, осторожнымъ человѣкомъ.
   Когда всѣ поуспокоились, Комптонъ взялъ деньги и завѣщаніе, обѣщалъ прилично похоронить Скинера на его деньги и зайти на дняхъ къ Додамъ, и дружески распрощался съ ними.
   Дэвидъ же, окруженный дѣтьми, отправился тихонько въ Пемброкскую улицу.
   Но Альфредъ былъ уже тамъ прежде ихъ. Онъ смѣло вбѣжалъ по лѣстницѣ и направился прямо въ комнату, гдѣ сидѣли мистриссъ Додъ и Самсонъ.
   Мистриссъ Додъ; увидѣвъ его, встала и низко присѣвъ, отретировалась въ двери; но Альфредъ перегналъ ее, и прислонясь спиной къ двери, сказалъ:
   -- Нѣтъ, я васъ не пущу.
   Она отскочила съ удивленіемъ и покраснѣла.
   -- Какъ, вы хотите удержать меня силою?
   -- Непремѣнно, воскликнулъ дерзкій юноша:-- какъ же мнѣ иначе васъ задержать, когда вы меня такъ ненавидите?
   Мистриссъ Додъ внимательно посмотрѣла въ его сіяющіе радостью глаза, думая прочесть въ нихъ причину его непонятнаго поступка.
   -- Прочь отъ двери, разбойникъ, вскрикнулъ Самсонъ.
   -- Нѣтъ, мой другъ, сказала мистриссъ Додъ, дрожа всѣмъ тѣломъ но не сводя своего взора съ его сіявшихъ глазъ: -- мистеръ Альфредъ Гарди вѣдь все-таки джентльменъ и никогда бы не позволилъ себѣ такія вольности въ отношеніи меня, еслибъ не имѣлъ на это уважительнаго извиненія.
   -- Вы удивительно умная женщина, мама, воскликнулъ Альфредъ съ восхищеніемъ.-- Извиненіе мое состоитъ въ томъ, что я не ненавижу васъ, такъ, какъ вы меня, и, что я очень-очень счастливъ.
   -- Зачѣмъ вы меня зовете сегодня мамой? О, докторъ, онъ зоветъ меня мамой!
   -- Дерзкій разбойникъ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, я увѣрена, что, онъ не называлъ бы меня такъ, еслибъ не принесъ хорошей вѣсти для насъ обоихъ.
   -- Какую онъ можетъ принесть хорошую вѣсть, кромѣ какъ о счастливомъ ходѣ своего дѣла, а, вѣдь васъ это ни мало не, интересуетъ.
   -- Не говорите этого! Я интересуюсь всѣмъ, что до него касается; но онъ никогда не пришелъ бы издѣваться надъ моимъ несчастіемъ, еслибы счастіе, спавшее ему съ неба, касалось его одного. Нѣтъ, онъ, несмотря на свои недостатки -- благородный, честный человѣкъ, какъ смѣете вы, милостивый, государь, называть меня мамой? Назови меня опять мамой, мой милый мальчикъ; я тогда, буду знать, что ты принесъ мнѣ радостную вѣсть. И съ этими словами она умильно на него посмотрѣла и съ нѣжной мольбой протянула къ нему руки.
   -- Поцалуйте меня, мама, воскликнулъ дерзкій мальчишка:-- и я вамъ тогда скажу хорошую вѣсть.
   Мистриссъ Додъ повиновалась съ рабскою готовностью, и смиреніемъ.
   -- Ну, такъ вотъ что, началъ Альфредъ, и только что хотѣлъ-было начать по порядку, какъ,увидѣлъ, что Самсонъ знаками просилъ его быть осторожнымъ. и не говорить вдругъ:-- вотъ что; онъ оправился; я видѣлъ одного матроса.
   -- А!
   -- И онъ увѣрилъ меня, что мистеръ Додъ живъ.
   Бѣдная женщина подняла руки къ небу, но не могла выговорить ни слова.
   -- Онъ видѣлъ его на кораблѣ, двѣ недѣли тому назадъ. Но это еще не все, мама: матросъ говоритъ, что мистеръ Додъ совершенно въ здоровомъ умѣ.
   Мистриссъ Додъ упала на колѣни, и молча молилась. Черезъ нѣсколько минутъ она встала, и чуть слышно промолвила:
   -- Приведите ко мнѣ этого матроса. Мнѣ надо съ нимъ сейчасъ же переговорить.
   -- Я не знаю, гдѣ его найти, отвѣчалъ Альфредъ, весь покраснѣвъ.
   -- Неужели? сказала мистриссъ Додъ совершенно спокойно. Это тотчасъ возбудило въ ней подозрѣнія насчетъ справедливости словъ Альфреда, и хитрая женщина начала закидывать его вопросами такъ, что бѣдный Альфредъ все болѣе и болѣе запутывался и вдругъ, забывъ совершенно свою роль, воскликнулъ:
   -- Но я долженъ сознаться, что онъ теперь совсѣмъ сѣдой; впрочемъ, это, можетъ быть, вамъ все равно.
   -- А у него не было ни однаго сѣдаго волоса.
   -- Они у него не сѣдые, какъ у доктора, а бѣлые какъ снѣгъ.
   Мистриссъ Додъ вздохнула, но потомъ, неожиданно обратившись къ Альфреду, спросила:
   -- Это вамъ все сказалъ матросъ?
   Альфредъ смутился и не зналъ, что отвѣчать.
   -- Ты видѣлъ! воскликнула она:-- онъ въ Лондонѣ! Онъ здѣсь, въ домѣ. Я чувствую, онъ здѣсь, подлѣ меня. И она зарыдала, и въ первый разъ въ жизни, съ нею сдѣлался истерическій припадокъ. Альфредъ перепугался, и поспѣшилъ открыть всю истину. Самсонъ тотчасъ отправилъ его на встрѣчу отцу, прося, чтобъ поступали какъ можно осторожнѣе, ибо ея нервы были до того потрясены, что всякое сильное волненіе могло ее убить.
   Услыхавъ объ этомъ, Джулія вошла въ комнату одна, и видя, что всѣ совѣты Самсона беречь себя не имѣютъ никакого вліянія на мистриссъ Додъ, подступила къ ней совершенно съ другой стороны.
   -- Мама, сказала она:-- онъ въ городѣ, но я не смѣю его привести сюда, пока вы не успокоитесь. Онъ совершенно въ здравомъ умѣ, но у него нервы очень слабы, а если вы будете волноваться, это его еще болѣе разстроитъ и, пожалуй, сдѣлаетъ ему ужасный вредъ.
   Эта хитрая рѣчь магически подѣйствовала на мистриссъ Додъ. Она тотчасъ успокоилась, или, лучше сказать, ея безграничная любовь въ мужу дала ей силу казаться спокойной.
   -- Посмотри, сказала она:-- какъ я спокойна. Приведи ко мнѣ моего милаго, моего драгоцѣннаго Дэвида, и ты увидишь, какой я буду смирной, тихой. Да неужели ты не видишь, что я совсѣмъ не волнуюсь? Что, ты думаешь, послѣ всего этого горя, я не съумѣю перенести счастье, ниспосланное мнѣ небомъ, такъ, чтобъ не повредить моему дорогому, моему милому Дэвиду?
   Джулія предложила ей, чтобъ она пошла въ свою комнату, куда она и приведетъ отца.
   -- Милая, милая мама, подумайте хорошенько объ этомъ свиданіи; помните, что вы должны пересилить себя ради него.
   Мужъ и жена встрѣтились наединѣ послѣ такой страшной разлуки. Даже дѣти не присутствовали при этой торжественной сценѣ. Мы можемъ вообразить себѣ это свиданіе, но наврядъ-ли кто нибудь изъ читателей бывалъ когда нибудь героемъ подобной сцены; впрочемъ, свѣтъ такъ необъятенъ и столько въ немъ бываетъ чудесъ, что, можетъ быть, двое или трое изъ нашихъ читателей и испытали что нибудь подобное.
   Мало по малу и всѣ остальные явились въ эту счастливую комнату и нашли Дэвида у ногъ своей жены. Ея рука нѣжно покоилась на его сѣдыхъ волосахъ, словно она боялась, чтобъ онъ снова не покинулъ ее. Она вмѣстѣ съ дѣтьми разсказала ему о всѣхъ несчастіяхъ, которыя они перенесли въ прошедшемъ, а онъ говорилъ имъ съ свѣтлой улыбкой о счастіи, которое сулило имъ будущее. Онъ говорилъ въ качествѣ хозяина дома, отца семейства, друга своихъ дѣтей.
   Но, несмотря на всю его доброту, онъ твердо рѣшился достать отъ Ричарда Гарди свои 14,000 ф, и въ тотъ же вечеръ имѣлъ свиданіе съ Комптономъ. Стряпчій тотчасъ написалъ письмо мистеру Гарди, въ которомъ, не говоря ни слова о смерти Скинера, объявлялъ, что его кліентъ, капитанъ Додъ, добылъ отъ Скинера росписку No 17 на сумму 14,010 ф. 12 ш. 6 п. и что онъ будетъ тягаться судебнымъ порядкомъ, если не получитъ всей суммы немедленно. Въ концѣ письма было прибавлено, что, слава-богу, капитанъ Додъ совершенно выздоровѣлъ и помнитъ всѣ подробности дѣла.
   Они всѣ, въ своей невинности, полагали, что дѣло Гарди противъ Гарди кончено. Капитанъ Додъ былъ теперь налицо и могъ доказать, что иллюзія Альфреда была истинна. Но Комптонъ объяснилъ имъ, что Дэвидъ не можетъ теперь явиться свидѣтелемъ, ибо было уже слишкомъ поздно.
   -- Какъ, развѣ мы не можемъ пойдти и сказать: вотъ папа, и по его словамъ, Альфредъ говорилъ правду? воскликнула Джулія.
   -- Нѣтъ, миссъ Додъ, наша защита кончена.
   -- А если я поставлю на своемъ?
   -- То васъ выведутъ изъ суда, миссъ Додъ.
   -- Точно я этого боюсь, мистеръ Комптонъ.
   Тотъ улыбнулся, но кончилъ тѣмъ, что убѣдилъ всѣхъ въ справедливости своего мнѣнія, и тогда было рѣшено, что они отправятся въ судъ простыми зрителями и будутъ молиться, чтобъ справедливость одержала верхъ.
   Дѣйствительно, они отправились въ судъ и слушали, какъ путали и распутывали дѣло, которое было бы давно покончено, еслибъ Дэвидъ пріѣхалъ однимъ днемъ ранѣе. Теперь главнымъ свидѣтелемъ противной стороны явился самъ отвѣтчикъ, Томасъ Гарди; это былъ мирный, добродушный, слабоумный господинъ; онъ подъ клятвою показалъ, что отецъ Альфреда приходилъ къ нему нѣсколько разъ и все разсказывалъ о сумасшествіи сына и о тѣхъ непріятныхъ послѣдствіяхъ, которыя оно могло имѣть, потому -- онъ, отвѣтчикъ, и рѣшился для общаго блага подписать приказъ о принятіи Альфреда въ сумасшедшій домъ. Слабость умственныхъ способностей Томаса Гарди была всѣмъ очевидна, и Саундерсъ воспользовался ею съ большимъ искусствомъ; но когда Кользъ сталъ его переспрашивать, то несчастный путался, противорѣчилъ себѣ на каждомъ шагу -- пугался, чуть не плакалъ.
   Кользъ.-- Увѣрены ли вы, что не дѣйствовали изъ злобы противъ него?
   Отвѣтчикъ.-- Нѣтъ.
   Кользъ.-- Такъ вы не увѣрены?
   Это простое объясненіе его словъ совершенно смутило несчастнаго. Онъ ничего не отвѣчалъ и безсмысленно смотрѣлъ по сторонамъ.
   Кользъ.-- Не обидѣлъ ли онъ васъ чѣмъ нибудь? Не называлъ ли, напримѣръ, идіотомъ?
   Отвѣтчикъ.-- Онъ могъ меня такъ называть.
   Кользъ (иронически).-- Конечно, могъ. (Смѣхъ). Но называлъ ли -- вотъ въ чемъ вопросъ.
   Отвѣтчикъ (собравшись съ силами).-- Нѣтъ. Онъ называлъ меня: Слабенькій Томи.
   Это неожиданное признаніе и удивительная вѣрность прозвища возбудили такой взрывъ хохота во всѣхъ присутствующихъ, что надо было прервать засѣданіе на нѣсколько минутъ.
   Переспросъ бѣднаго отвѣтчика продолжался въ такомъ же духѣ, до тѣхъ поръ, что у него начала показываться пѣна у рта; онъ съ какимъ-то жалобнымъ визгомъ объяснилъ, что терпѣть не можетъ подписывать свое имя, но тутъ ему не было выбора.
   -- Не было выбора? сказалъ Кользъ: -- что вы хотите этимъ сказать?
   Отвѣтчикъ еще немного помялся, и наконецъ, изъ его дрожащихъ устъ вылетѣло слѣдующее странное, удивительное признаніе:
   -- Ричардъ сказалъ, что если я не посажу Альфреда, то онъ меня посадитъ.
   Судья.-- Куда посадитъ?
   Отвѣтчикъ (заливаясь слезами).-- Въ сумасшедшій домъ, милордъ.
   Громкій взрывъ хохота снова потрясъ всю залу; только Кользъ не смѣялся, а скрежеща зубами отъ злобы, сѣлъ на свое мѣсто. Тогда Саундерсъ, съ торжествующей улыбкой сказалъ:
   -- Я очень обязанъ моему ученому другу за великую помощь, оказанную имъ моей защитѣ. Нечего болѣе мучить невиннаго. Вы можете идти, мистеръ Гарди.
   Судья.-- Будете вы отвѣчать на обвиненія?
   -- Конечно, милордъ, отвѣчалъ Саундерсъ.
   -- Вы призовете въ свидѣтели Ричарда Гарди?
   -- Нѣтъ, милордъ.
   -- Такъ вамъ бы лучше ограничиться однимъ вопросомъ о проторяхъ и убыткахъ.
   Но ловкій, мужественный боецъ не обратилъ вниманіе на этотъ совѣтъ и отвѣчалъ на всѣ пункты обвиненія. Онъ смѣло требовалъ рѣшенія въ свою пользу, смѣло защищалъ своего слабоумнаго кліента. Онъ доказывалъ, что Ричардъ Гарди завладѣлъ совершенно своимъ братомъ и нетолько убѣдилъ своими доводами, что подписать приказъ, было спасти Альфреда, но даже заставилъ его сдѣлать это простыми угрозами. Неужели присяжные послѣдуютъ жестокости его ученаго друга? Неужели они произнесутъ приговоръ противъ безпомощнаго ребёнка? Однимъ словомъ, подъ предлогомъ обращенія къ разсудку присяжныхъ, онъ въ сильныхъ, краснорѣчивыхъ словахъ возбуждалъ въ нихъ чувство сожалѣнія и человѣколюбія.
   Онъ кончилъ. Всталъ Кользъ, и считая приговоръ суда въ свою пользу несомнѣннымъ, требовалъ самыхъ тяжелыхъ проторей и убытковъ. Онъ съ удивительнымъ искусствомъ противопоставилъ пустой претензіи на сожалѣніе, представленной отвѣтчикомъ, тѣ ужасы и мученія, которыя перенесъ на самомъ дѣлѣ истецъ. Онъ описалъ всѣ приготовленія къ свадьбѣ, свадебный поѣздъ, ожиданіе въ церкви, отчаяніе жениха, пойманнаго въ западню. Онъ громилъ всю шайку разбойниковъ, приложившихъ руку къ этому преступленію, и сожалѣлъ только, что правосудіе можетъ наказать лишь одного изъ нихъ. Тутъ же онъ очень ловко указалъ на тотъ фактъ, что чѣмъ болѣе будутъ протори и убытки, тѣмъ болѣе поплатится душа всего заговора, Ричардъ Гарди, ибо онъ и братъ въ этомъ дѣлѣ составляютъ одно неразрывное цѣлое. Онъ привелъ знаменитыя строки Коупера о свободѣ, которыхъ присяжные никогда не слыхали; онъ говорилъ, что вся свобода англичанина зиждется на судѣ присяжныхъ. "Напрасно столько столѣтій вели мы упорную борьбу и проливали кровь, восклицалъ онъ: для обезпеченія нашей свободы, если и теперь еще можно заключать своихъ ближайшихъ родственниковъ въ самую жестокую изъ тюремъ, и не поплатиться дорого, когда законъ преслѣдуетъ за это преступленіе."
   Но я чувствую себя неспособнымъ выразить все пламенное, жгучее краснорѣчіе великаго адвоката; къ тому же, у меня осталось слишкомъ мало времени и мѣста. "Tonat, fulgarat et rapidis eloquentiae fluctibus cunetra proruit et proturbat." Оглушительныя рукоплесканія и крики одобренія, которыхъ не могли остановить ни судья, ни герольдъ, ясно свидѣтельствовали, какъ глубоко негодуетъ англійскій гражданинъ, когда его кровью и потомъ добытую свободу топчатъ подъ ногами во имя власти, обмана или презрѣнія къ закону. Когда Кользъ кончилъ и сѣлъ на свое мѣсто, присяжные готовы были къ нему броситься на шею съ пятью тысячами фунтовъ, которыхъ онъ требовалъ своему кліенту.
   Но тутъ раздался голосъ "справедливости согласно закону". Я бы очень желалъ передать слово въ слово эту замѣчательную рѣчь, но это невозможно; и потому я довольствуюсь извлеченіемъ; пускай юристы простятъ мнѣ неточности, которыя могутъ тутъ встрѣтиться.
   "Это дѣло очень важное, но нетрудное, незапутанное, началъ судья.-- Истецъ тягается съ отвѣтчикомъ, на основаніи англійскихъ статутовъ, за беззаконное заключеніе его въ домъ умалишенныхъ. Заключеніе это признано; страданія, перенесенныя истцомъ, не опровергнуты. Значитъ, вопросъ въ томъ: былъ ли истецъ въ своемъ разумѣ въ моментъ его заключенія? Прежде всего я долженъ замѣтить, что въ подобномъ случаѣ отвѣтчикъ долженъ доказать умопомѣшательство истца, а не истецъ свое здравіе. Исполнилъ ли это условіе отвѣтчикъ? Мы слышали очень много предположеній почтенныхъ людей, но прямыхъ свидѣтельствъ видѣли очень мало. Иллюзія -- лучшее доказательство умопомѣшательства, и потому сдѣлана была попытка навязать истцу иллюзію о какихъ-то 14,000 ф. Но представленныя доказательства очень слабы и сводятся почти къ тому, что всякое заблужденіе есть -- галлюцинація. Это предположеніе совершенно несправедливо, и если его признать, то половина Англіи тотчасъ засадила бы въ сумасшедшій домъ другую половину. Къ тому же, отвѣтчикъ даже не доказалъ совершенно ясно, что истецъ заблуждался. Онъ не представилъ несомнѣннаго доказательства въ томъ, что мистеръ Ричардъ Гарди дѣйствительно не завладѣлъ чужими 14,000 ф. Я не говорю, конечно, чтобъ и противная сторона доказала, что онъ дѣйствительно нми завладѣлъ. Еслибъ Ричардъ Гарди обвинилъ Альфреда Гарди въ клеветѣ но этому вопросу, то я полагаю, что присяжные рѣшили бы въ его пользу, ибо тогда вся тяжесть доказательства упала бы на Альфреда Гарди; но въ настоящемъ дѣлѣ та сторона должна приводить несомнѣнныя доказательства, которая говоритъ, что онъ -- сумасшедшій. Что касается дѣйствительнаго факта, то оказывается, что истецъ имѣлъ основаніе возымѣть подозрѣніе въ честности своего отца. Конечно, это основаніе не имѣетъ значенія несомнѣннаго доказательства, но все же оно очень важно. Представлено письмо капитана Дода къ женѣ, въ которомъ онъ извѣщалъ, что везетъ съ собою 14,000 ф, и въ то же время истецъ слышалъ, какъ самъ капитанъ Додъ требовалъ ту же сумму 14,000 ф. у его отца, который незаконнымъ образомъ себѣ ее присвоилъ. Истецъ подтвердилъ свое показаніе клятвою, и такъ-какъ Ричардъ Гарди не былъ призванъ, чтобъ опровергнуть это показаніе, то вы имѣете полное право предположить, что Ричардъ Гарди не могъ этого опровергнуть. Итакъ, справедливое или ложное, но подозрѣніе это совершенно раціонально; всякій человѣкъ имѣетъ право основательно подозрѣвать своего ближняго и даже выражать это подозрѣніе въ приличной формѣ. Если же онъ переступаетъ границы, то оклеветанная сторона имѣетъ право по закону требовать удовлетворенія. Но если оклеветанный человѣкъ, презирая судебную защиту, прибѣгнетъ къ незаконной попыткѣ не опровергнуть, а зажать голосъ основательнаго подозрѣнія, то разумные люди станутъ тѣмъ болѣе его подозрѣвать. Теперь надо упомянуть и объ уважительномъ свидѣтельствѣ, представленномъ въ пользу отвѣтчика, именно доказано, что истецъ хотѣлъ подписать актъ, который передавалъ все его состояніе родственникамъ его жены, и представлена черновая самаго акта. Это показаніе, разсмотрѣнное само по себѣ, въ отдѣльности, дѣйствительно очень странно, но вы должны взять въ соображеніе основательное подозрѣніе истца въ томъ, что деньги, принадлежащія Додамъ, захвачены незаконнымъ образомъ его отцомъ, Ричардомъ Гарди, и тогда ваше удивленіе будетъ не такъ велико. Юные и благородные умы всегда и во всѣ времена отличались подобными человѣколюбивыми и деликатными самопожертвованіями. Чѣмъ мы становимся старше, тѣмъ невѣроятнѣе, чтобъ мы совершили преступленіе подобнаго рода; но все же мы не станемъ заключать въ сумасшедшіе дома благородную молодёжь за то только, что мы ее переросли. Если отъ частностей мы перейдемъ къ общему, то замѣтимъ, что отвѣтчикъ, который обязанъ представлять доказательства, приводилъ свидѣтелей, основавшихъ свои показаніи на словахъ и предположеніяхъ человѣка, который однако не былъ призванъ на свидѣтельскую скамью. А истецъ, который не обязанъ представлять доказательства, привелъ огромное количество свидѣтельствъ, что онъ былъ въ здравомъ умѣ во время его заключенія. Это было доказано до очевидности его друзьями, совершенно чужими людьми, и, наконецъ, имъ самимъ."
   Тутъ судья привелъ въ нѣсколькихъ словахъ главныя показанія свидѣтелей истца.
   "Что же касается до личностей самихъ тяжущихся, то замѣчательно, какъ онѣ вполнѣ согласны съ характеромъ ихъ защиты. Истецъ, основавшій свою защиту на здравой логикѣ и очевидности представленныхъ имъ свидѣтельствъ, отличался при допросѣ, несмотря на обвиненіе въ умопомѣшательствѣ, ясностью, опредѣленностью, раціональностью и благородной откровенностью своихъ показаній. Напротивъ, отвѣтчикъ, основывавшій свою защиту на слухахъ и предположеніяхъ, оказался столь же слабымъ, въ физическомъ и умственномъ отношеніи, какъ его доказательства. Какъ вы, конечпо, замѣтили, онъ почти слабоумный, и смотря безпристрастно на обоихъ тяжущихся, поневолѣ удивишься, что именно истецъ посаженъ въ сумасшедшій домъ, а отвѣтчикъ гуляетъ на свободѣ, и заключаетъ въ сумасшедшіе дома тѣхъ, кто умнѣе его. Если онъ намѣренъ упрятать такимъ образомъ всѣхъ, кто умнѣе его, то никто не можетъ быть спокоенъ насчетъ своей безопасности. (Смѣхъ). Единственный серьёзный вопросъ, который теперь представляется -- это, какую принять основу для назначенія проторей и убытковъ. Адвокатъ истца старался въ великолѣпной рѣчи затронуть ваши страсти, и заклиналъ васъ отмстить. Я вамъ долженъ сказать, что вы не имѣете ни какого права обращаться въ мстителей, ни даже карать отвѣтчика въ подобной тяжьбѣ; тѣмъ менѣе должны вы поддаться мысли, что приговаривая къ большей пенѣ отвѣтчика, вы тѣмъ самымъ караете настоящаго преступника, игравшаго отвѣтчикомъ, какъ куклой. Позвольте мнѣ торжественно предупредить васъ о незаконности пути, указаннаго вамъ, по несчастью, ученымъ адвокатомъ. Если истецъ жаждетъ мести, пускай обратится въ уголовный судъ. Получивъ чистую выгоду отъ вашего приговора; онъ свободно можетъ отдать подъ уголовный судъ своего врага, или враговъ. Теперь же онъ требуетъ отъ васъ не мести, а вознагражденія и возвращенія его въ среду общества, которому онъ, конечно, только можетъ принести честь. Болѣе этого и нашего сочувствія, мы ничего не можемъ ему дать. Въ то же время и адвокатъ отвѣтчика слишкомъ увлекся въ другую сторону; онъ говоритъ, что кліентъ его почти идіотъ, и потому надо пожалѣть его карманъ. Все это было бы очень прекрасно, еслибъ мы не знали истца и его законнаго требованія о вознагражденіи. Еслибъ отвѣтчикъ былъ бы не слабоумнымъ человѣкомъ, а дѣйствительнымъ идіотомъ или сумасшедшимъ, то это предохранило бы его отъ уголовнаго наказанія, но не отъ уплаты проторей и убытковъ. Здоровый человѣкъ не можетъ быть заключенъ въ домъ умалишенныхъ сумасшедшимъ, безъ полнаго вознагражденія его изъ состоянія этого сумасшедшаго; тѣмъ болѣе это не можетъ быть сдѣлано простымъ дуракомъ, безъ справедливаго удовлетворенія. Потому полагая, что вы произнесете свой приговоръ въ пользу истца, я того мнѣнія, что назначить строгіе протори и убытки было бы несправедливо въ отношеніи къ слабости умственной и физической отвѣтчика, который дѣйствовалъ не обдуманно, но по заблужденію, а не съ дурнымъ намѣреніемъ. Съ другой стороны, назначить только номинальные протори и убытки, было бы несправедливо въ отношеніи истца, и, быть можетъ, оставило бы въ нѣкоторыхъ умахъ сомнѣніе, которое, я убѣжденъ, вы ни мало не питаете касательно того факта, что истецъ былъ въ здравомъ разсудкѣ впродолженіе всей своей жизни".
   Судья кончилъ, и глава присяжныхъ объявилъ, что они давно уже составили свое мнѣніе.
   Наступило гробовое молчаніе, и громкимъ звучнымъ голосомъ прочитано рѣшеніе присяжныхъ въ пользу истца, съ назначеніемъ трехъ тысячъ пятисотъ фунтовъ проторей и убытковъ.
   Рѣшеніе это нѣсколько удивило судью и всѣхъ юристовъ, за исключеніемъ Кольза. Публика же встрѣтила его оглушительными рукоплесканіями и криками одобренія. Посреди этого шума и гама, Кользъ громогласно объявилъ, что истецъ только что получилъ ученую степень въ оксфордскомъ университетѣ.
   -- Отъ души его поздравляю! воскликнулъ судья.
  

LVII.

   Судебный приговоръ былъ жестокимъ ударомъ для Ричарда Гарди; онъ обѣщалъ Томасу, что этотъ процесъ не будетъ ему стоить ни гроша. Въ то же время билеты турецкаго займа, въ которыхъ онъ помѣстилъ все свое состояніе, упали съ 72 на 71, и онъ понесъ убытку на 5000 ф. Наконецъ, для увѣнчанія всѣхъ его несчастій, онъ получилъ письмо отъ Комптона о возвращеніи Дода и росписки Скинера. Ричардъ Гарди былъ разоренъ въ пухъ.
   Тогда, въ пылу отчаянія и злобы, онъ рѣшился разстроить всѣ планы своихъ враговъ и поразить горемъ сердца нѣкоторыхъ изъ нихъ. Онъ оставитъ Пегги по завѣщанію все, что у него было; напишетъ Альфреду и Джуліи, что онъ совершенно нищій и по ихъ милости долженъ умереть, оставляя имъ одно лишь проклятіе, и вслѣдъ за этимъ приметъ яду или застрѣлится. Чтобъ никто не могъ ему помѣшать въ этомъ намѣреніи, онъ написалъ Комптону, что если росписка была дѣйствительно подписана его прикащикомъ, то, конечно, онъ долженъ ее заплатить; но такъ-какъ сумма была большая, то онъ проситъ сроку десять дней. Потомъ онъ отправился и купилъ пистолетъ и склянку масла горькихъ миндалей. Онъ хотѣлъ принять прежде яда, и если смерть придетъ скоро и безъ жестокихъ страданій, то этимъ и удовольствоваться; но если страданія будутъ невыносимы, то онъ застрѣлится.
   Вскорѣ онъ устроилъ всѣ свои дѣла и передалъ Пегги 500 ф., какъ будто на сбереженіе, изъ боязни, чтобъ его не арестовали. Потомъ онъ послалъ ее съ порученіемъ на другой конецъ города, а самъ, приготовивъ на столѣ ядъ и пистолетъ, написалъ краснорѣчивыя проклятія Альфреду и Джуліи и нѣсколько строчекъ Пегги, въ которыхъ онъ благодарилъ ее за привязанность къ такому старику, какъ онъ, и совѣтовалъ открыть на 500 ф. табачную лавчонку. Покончивъ со всѣми дѣлами, онъ налилъ яду въ рюмку и отвѣдалъ. По въ ту самую минуту, когда онъ подносилъ рюмку ко рту, вбѣжалъ въ комнату одинъ изъ его знакомыхъ. Гарди поставилъ рюмку на столъ и съ нетерпѣніемъ слушалъ болтовню гостя. Наконецъ ему удалось отъ него отдѣлаться, и онъ только что хотѣлъ снова приняться за рюмку, какъ дверь отворилась и неотвязчивый гость крикнулъ ему изъ другой комнаты:
   -- Ахъ, я и забылъ вамъ сказать, какъ билеты турецкаго займа подымаются, страшно! Съ этими словами онъ захлопнулъ дверь и исчезъ.
   Но теперь рука Гарди задрожала и онъ не поднесъ рюмки ко рту.
   -- Какъ, билеты турецкаго займа подымаются? Онъ вылилъ ядъ обратно въ склянку, и положивъ ее въ карманъ, вмѣстѣ съ пистолетомъ и письмами, полетѣлъ на биржу.
   Слухъ былъ справедливъ: пришло извѣстіе, что султанъ намѣренъ отпустить большую сумму на погашеніе, и билеты турецкаго займа тотчасъ поднялись до 74. Гарди возвратился домой, разрядилъ пистолетъ, сдѣлалъ себѣ пунша и съ лукавой улыбкой прибавилъ для вкуса нѣсколько капель яда. На другой и на слѣдующіе дни курсъ на турецкій заемъ все подымался выше и выше и, наконецъ, достигъ до 82. Тогда онъ продалъ всѣ свои билеты и выручилъ 49,000 ф. И все это въ десять дней.
   Съ этимъ поворотомъ счастія, возвратились и мысли его юности. Онъ никогда болѣе не будетъ обманывать: это только простительно, когда нищета грозитъ вамъ въ глаза. Онъ отправился въ назначенный срокъ къ Комптону, спросилъ посмотрѣть росписку, призналъ ее за росписку своего банка и что подпись была дѣйствительно Скинера, хотя онъ никогда не получалъ ни гроша и, вѣроятно, ихъ укралъ Скинеръ: но это ничего не значило и, конечно, деньги капитана Дода пропасть не могутъ.
   -- Пришлите мнѣ вашъ счетъ издержкамъ по дѣлу Гарди противъ Гарди, прибавилъ онъ: -- вы уже и то много потеряли по моей милости.
   Было что-то благородное и искреннее въ манерѣ и словахъ Гарди, такъ что даже Комптонъ невольно поддался ихъ вліянію.
   -- Я былъ бы очень благодаренъ, сказалъ Гарди, вынимая деньги:-- еслибъ вы мнѣ простили проценты; я бы никогда не могъ выплатить и всего капитала, еслибъ не подвернулось неожиданное счастіе на биржѣ.
   -- Повѣрьте, никто объ этомъ никогда и не подумаетъ, сказалъ Комптонъ поспѣшно.
   Онъ позвалъ Кольза, передалъ Гарди росписку и получилъ отъ него взамѣнъ 14,010 ф. 12 ш. 6 п.
   О, безсмертныя деньги! Вы, словно вашъ великій изобрѣтатель, имѣете и душу и тѣло. И ваша душа, а не тѣло, служитъ доказательствомъ вашей торжественности. Пока ваша душа живетъ, ваше тѣло можно всегда возвратить вашему законному собственнику, гдѣ бы оно ни находилось.
   Мистеръ Комптонъ полетѣлъ въ Пемброкскую улицу и вручилъ капитану Доду эти тяжелыя, роковыя деньги.
   Любовь и вѣрность, наконецъ, восторжествовали. Джулія и Альфредъ были соединены узами Гименея. Послѣ свадьбы они должны были отправиться въ Альбіон-виллу и приготовить все для принятія всего семейства. Альбіон-вилла теперь сдѣлалась ихъ собственностью: Альфредъ купилъ ее, ибо получилъ отъ опекуновъ свои 20,000 ф. сполна, благодаря распоряженіямъ коммиссаровъ, по разбору дѣлъ объ умопомѣшательствѣ.
   Наканунѣ свадьбы, мистриссъ Додъ спросила совѣта у Альфреда, который теперь сдѣлался ея первымъ любимцемъ, кого имъ пригласить на свадебный завтракъ. Онъ отвѣчалъ: только истинныхъ друзей, непокидавшихъ насъ въ несчастіи.
   -- Отличная идея! воскликнула мистриссъ Додъ.
   Самсонъ, получивъ офиціальное приглашеніе, спросилъ: привести ли ему и жену?
   -- Конечно, отвѣчала съ улыбкою мистриссъ Додъ:-- и тогда всѣ увидятъ, какъ вы умѣете себя хорошо вести.
   Дѣйствительно, на завтракъ онъ явился съ барыней, которая, несмотря на полдюжину взрослыхъ дѣтей, удивительнымъ образомъ сохранила свою красоту. Она отличалась еще большимъ спокойствіемъ характера, чѣмъ мистриссъ Додъ, и сѣвъ рядомъ съ Самсономъ, прикасалась своей нѣжной ручкой къ его плечу, каждый разъ, какъ онъ увлекался пыломъ своего краснорѣчія. Прикосновеніе ея руки имѣло на него какое-то магнетическое дѣйствіе -- его пылъ мгновенно простывалъ. Она такъ ловко пользовалась своей магнетической силой, что разговаривая съ другими, она въ то же время слѣдила за мужемъ и не давала ему увлекаться хронометрической теоріею, сумасшедшими докторами и прочими его любимыми предметами разговора. Она, однако, позволяла ему говорить о всемъ другомъ и быть вполнѣ душою всего общества.
   При разставаніи, Джулія и мистриссъ Додъ наплакались вдоволь. Конечно, Альфредъ утѣшалъ ихъ, напоминая, что онѣ разстаются только на недѣлю. Наконецъ, настала минута отъѣзда и они уѣхали. Джулія, сѣвъ въ карету, склонила свою бѣдную головку на плечо Альфреда, и вскорѣ совершенно забыла о своемъ горѣ и слезахъ.
   -- Говорятъ, теперь мы съ тобою -- одна плоть, сказала она, смотря съ любовью на Альфреда.
   -- Да, подтвердилъ онъ съ торжествомъ.
   -- Такъ съ этой минуты ты -- Юлій, а я -- Эльфрида.
   -- Хорошо, отвѣчалъ Альфредъ.
   И уста ихъ соединились въ долгомъ, жаркомъ поцалуѣ.
   Эта юная чета, послѣ первыхъ восторговъ, медоваго мѣсяца, начала болѣе трезвую, но не менѣе счастливую брачную жизнь, подъ самыми свѣтлыми предзнаменованіями. Они были такъ молоды, что прошедшія испытанія только придавали болѣе сладости настоящему блаженству. Мистеръ и мистриссъ Додъ жили съ ними въ Альбіон-виллѣ, благодаря смѣлости Альфреда. Онъ не хотѣлъ вѣрить общепринятой истинѣ, что нельзя жить счастливо въ одномъ домѣ съ тещею:
   -- Это все вздоръ, сказалъ онъ мистриссъ Додъ:-- докажемъ всѣмъ, что это -- одинъ предразсудокъ.
   -- Дитя мое, отвѣчала съ грустью мистриссъ Додъ:-- всѣ говорятъ, что имѣть тещу въ домѣ -- скоро надоѣдаетъ молодому человѣку.
   -- Если молодой человѣкъ не можетъ жить счастливо съ вами, мама, сказалъ Альфредъ, цалуя ее: -- то онъ дрянь, и не заслуживаетъ счастія.
   Они поселились вмѣстѣ и жили счастливо, вопреки всевозможнымъ комедіямъ и сказкамъ, гдѣ проклинаютъ тещу.
   Женщины, подобныя мистриссъ Додъ, никогда вамъ не надоѣдаютъ своими хлопотами и мелочными заботами. Онѣ, напротивъ, служатъ какъ бы олицетвореніемъ мира и спокойствія; поэтому мистриссъ Додъ нетолько не отравляла жизни Альфреда, но окружала его такою любовью, что посторонній человѣкъ не могъ сразу распознать, кто былъ, дѣйствительно, ея сыномъ -- Эдуардъ или Альфредъ.
   О, счастливая маленькая вилла! Ты была раемъ, на сколько рай возможенъ на землѣ. Однако, наступилъ день, когда твои стѣны не могли болѣе вмѣстить въ себѣ всѣхъ своихъ счастливыхъ обитателей. Джулія подарила Альфреду прелестнаго мальчика; явились кормилицы, няньки, и стѣны виллы едва не треснули отъ такаго наплыва народонаселенія. Черезъ два мѣсяца Альфредъ съ женою и ребёнкомъ перебрался въ сосѣднюю виллу. Она отстояла только на двадцать шаговъ, и была двойная причина для этой эмиграціи. Какъ часто случается послѣ продолжительной разлуки, небо благословило капитана и мистриссъ Додъ новымъ сыномъ, и они, смотря на него, словно все молодились, вмѣсто того чтобъ стариться.
   Мальчики были почти одного роста, хотя племянникъ былъ двумя мѣсяцами старше дяди. Когда они стали лепетать, ихъ тотчасъ выучили называть другъ друга дядей и племянникомъ, и нельзя было безъ смѣха смотрѣть на ихъ игры и слушать ихъ болтовню.
   -- Мистриссъ Додъ, сказала однажды ея пріятельница: -- право, смотря на ваше обхожденіе съ дѣтьми, трудно сказать, который вашъ и который вашей дочери.
   -- Они оба мои, воскликнула мистриссъ Додъ.
   Съ теченіемъ времени докторъ Самсонъ обратилъ въ адептовъ своей теоріи множество докторовъ въ Англіи и чужихъ краяхъ. Послѣдніе открыто признавали великую услугу, оказанную имъ наукѣ, но лондонскіе доктора поступили гораздо искуснѣе: они, мало по малу, почти незамѣтно, измѣняли свою теорію и начали, двадцать лѣтъ спустя послѣ первой попытки Самсона, сразу подкрѣплять больнаго, вмѣсто того, чтобъ усиливать его слабость и тѣмъ причинить или смерть или продолжительную болѣзнь. И вмѣстѣ съ этимъ продолжали попрежнему называть своего учителя шарлатаномъ, несмотря на то, что пользовались теперь его шарлатанствомъ. Но это безчестное поведеніе поставило ихъ, наконецъ, въ очень затруднительное положеніе, и тогда, чтобъ скрыть неизбѣжный фактъ, что въ медицинѣ произведенъ совершенный переворотъ новыми, болѣе точными изслѣдованіями, они прибѣгли къ слѣдующему невѣроятному доводу, до котораго можетъ только дойти себялюбіе и нахальство -- Характеръ болѣзней измѣнился.
   Natura mutatur, non nos mutamur (*).
   (*) Природа мѣняется, не мы измѣняемся.
   О! измѣнчивая природа и неизмѣнные, непогрѣшимые доктора!
   Первая можетъ ошибаться, послѣдніе -- никогда, то-есть въ собственномъ ихъ мнѣніи.
   Поэтому лишать слабыхъ кровопусканіемъ той частицы жизни, которая въ нихъ еще оставалась, было необходимо во дни Сервантеса, и онъ, возставая противъ этого обычая, дѣлалъ огромную ошибку: онъ принималъ свой вѣкъ за тотъ, который, триста лѣтъ спустя, признаетъ кровопусканіе вреднымъ.
   Ту же ошибку дѣлалъ и Мольеръ, бичуя медицинскія теоріи своего времени, основанныя на ланцетѣ, клистирахъ и піявкахъ. Онъ думалъ, что живетъ цѣлымъ столѣтіемъ позже, и жестоко ошибался.
   И Самсонъ, тридцать лѣтъ тому назадъ, слѣдовалъ по стопамъ этихъ великихъ людей, и ошибкою принялъ свое поколѣніе за слѣдующее. Однимъ словомъ, это -- вѣчная, характеристическая черта заблужденія, называемаго геніемъ, что оно видитъ далѣе своего времени. Самый вѣрный способъ избѣгать этого -- не обращать никакого вниманія на геніевъ и слѣпо идти своимъ путемъ, повинуясь идеямъ своего времени. Race moutoniere, va!
   Самсонъ выходилъ изъ себя отъ гнѣва, при этомъ безсовѣстномъ поведеніи людей, издѣвавшихся надъ нимъ впродолженіе сорока лѣтъ и вмѣстѣ съ тѣмъ пользовавшихся его идеями. Онъ громилъ ихъ на словахъ и въ печати, называлъ ихъ ворами и клеветниками, спрашивалъ, почему же въ другихъ странахъ, гдѣ не было Самсона, характеръ болѣзней не измѣнился, кровопусканіе царитъ попрежнему и попрежнему мрутъ люди какъ мухи?
   Никто не можетъ хладнокровнно смотрѣть, когда его идеи крадутъ, а имя подымаютъ на смѣхъ. Многіе, говорятъ, умирали отъ этого; но я не думаю, что эти люди были дѣйствительно великими людьми.
   Не говорите мнѣ, чтобъ Лилипутъ могъ на дѣлѣ убить Бробдингнаба, исключая того случая, когда Бробдингнабъ вздумаетъ лечиться у Лилипута.
   У доктора Самсона, впрочемъ, было три могущественныхъ щита, которые его защищали отъ роковаго вліянія клеветы, воровства и проч. Онъ имѣлъ вспыльчивый, но добрый характеръ, легко схватывалъ смѣшную сторону всякаго предмета, и имѣлъ отличную жену. Онъ одну минуту испилитъ, ругаетъ и проклинаетъ своихъ грабителей, но потомъ мгновенно измѣняетъ тонъ и отъ души смѣется надъ ихъ глупостью я нахальствомъ. Увѣряютъ, что онъ еще надѣется дожить до того дня, когда весь свѣтъ отдастъ ему справедливость, и поэтому ложится спать всегда въ десять часовъ, говоря:
  
   Геній, геній, береги
   Тѣло свое ты.
  
   При этомъ онъ объяснялъ, что никакой геній не доживалъ до девяноста лѣтъ, безъ того чтобъ не признали его достоинства.
   "Еслибъ Чатертонъ и Китсъ ложились спать раньше и заботились о своемъ тѣлѣ, то дожили бы до славы. Еслибъ Даюмсъ Ватъ умеръ пятидесяти лѣтъ, онъ не былъ бы геніемъ, ибо нужно было пятьдесятъ лѣтъ, чтобъ его заблужденіе было признано славнѣйшимъ открытіемъ въ наукѣ." Итакъ далѣе, не было конца примѣрамъ, приводимымъ Самсономъ въ доказательство своихъ словъ.
   Мистриссъ Арчбольдъ, обманутая въ любви и мести, сосредоточила всѣ свои способности на обладаніи Франкомъ Беверлеемъ. Благодаря опіуму, ей удалось влюбить въ себя бѣднаго молодаго человѣка, и отъ ежедневнаго столкновенія съ ея могучимъ умомъ, его слабый умишка началъ значительно развиваться. Около этого времени пришло изъ Австраліи извѣстіе о смерти мужа мистриссъ Арчбольдъ. Быть можетъ, читатели удивятся, если я имъ скажу, что Эдитъ Арчбольдъ въ первые годы своей брачной жизни была доброй, любящей, вѣрной женой. Только въ высшей степени безпутное и безсовѣстное поведеніе ея мужа, мало-по-малу развратило ее и бросило въ объятія чужихъ людей. Извѣстіе о его смерти словно окатило ее холодной водой; она встрепенулась и надежда блеснула въ ея умной головѣ и несчастномъ сердцѣ. Она разсказала обо всемъ Франку и прямо посмотрѣла ему въ глаза, желая угадать, какое произвело это на него впечатлѣніе. Тотъ бросился передъ нею на колѣни и умолялъ ее выйти за него замужъ. Она протянула ему свою руку, и отвернувшись въ сторону, отерла слезу, самую чистую, самую достойную честной женщины, какую она только пролила въ свою жизнь.
   -- Вы знаете, я -- не сумасшедшій, говорилъ бѣдный Франкъ: -- я только тряпка!
   Чтобъ быть какъ можно лаконичнѣе, я разскажу въ двухъ словахъ послѣдующую исторію Франка и Эдитъ Арчбольдъ. Она изощрила всѣ рѣдкія способности своего ума и, наконецъ, добилась того, что довела дѣло о Франкѣ до лорда-канцлера, который въ подобныхъ случаяхъ самъ допрашиваетъ обвиняемаго въ сумасшествіи. Послѣ двухъ или трехъ свиданій съ Франкомъ, лорд-канцлеръ, умный старикъ, вполнѣ убѣдился въ томъ, что молодой человѣкъ былъ одаренъ очень слабыми умственными способностями, но ни мало не былъ ни идіотомъ, ни сумасшедшимъ. На этомъ основаніи онъ, вопреки всѣмъ проискамъ родственниковъ Франка, уничтожилъ приказъ о принятіи его въ сумасшедшій домъ и возвратилъ ему все его громадное состояніе. Франкъ тотчасъ женился на Эдитъ Арчбольдъ, и такъ счастливъ, какъ можетъ быть только счастливъ человѣкъ на землѣ. Первые два-три года она смотрѣла на его обожаніе съ какимъ-то добродушнымъ презрѣніемъ, но потомъ, съ годами, она мало по малу стала его искренно любить, и теперь они -- самая счастливая чета на свѣтѣ. Все, что было въ промежутокъ времени между ея первою честною любовью и послѣднею, ей казалось какимъ-то непріятнымъ сномъ.
   Какъ-то странно, невѣроятно слышать, что эта черноокая, страстная красавица стала примѣрной женой и матерью -- но это истинная правда. Единственнымъ объясненіемъ этого можетъ служить тотъ несомнѣнный фактъ, что она всегда была умной женщиной.
   Я, право, не знаю, отчего Горацій соединяетъ въ одинъ два эпитета: "справедливый" и "стойкій". Быть можетъ, онъ замѣтилъ, что они всегда встрѣчаются вмѣстѣ. Я думаю, что, говоря вообще, это несправедливо, но, конечно, въ частномъ случаѣ, именно въ моемъ героѣ Альфредѣ Гарди, эти качества соединялись въ рѣдкой степени. Въ тотъ день, когда лопнулъ банкъ, онъ сказалъ, что заплатитъ всѣмъ кредиторамъ, и теперь онъ энергично принялся за это дѣло. Онъ досталъ всѣ ихъ адресы, и расходуя на себя половину своего дохода, другой половиной уплачивалъ помаленьку долги отца. Между кредиторами находился и Макслей, но Альфредъ объявилъ Джуліи, что онъ не могъ его видѣть, ибо не отвѣчалъ за себя, почему и просилъ ее отыскать несчастнаго и помочь ему, на сколько возможно. Извѣстно было, что Макслей совершенно сошелъ съ ума, но былъ очень тихъ и не представлялъ никакой опасности. Джулія написала Грину, прося его отыскать этого человѣка.
   Альфредъ взялся за трудное дѣло; ему предстояло много работать, чтобъ удовлетворить всѣхъ кредиторовъ и нажить своимъ дѣтямъ состояніе. Но счастіе улыбается столько же стойкимъ бойцамъ, какъ и храбрымъ смѣльчакамъ. Однажды, года черезъ четыре послѣ своей свадьбы, Альфредъ наткнулся, на одномъ изъ перекрестковъ Лондона, на старика высокаго роста, просившаго милостыню.
   Это былъ его отецъ, гордый банкиръ Ричардъ Гарди, Альфредъ, какъ истинно благородный человѣкъ, забылъ при этомъ все, и видѣлъ передъ собой только роднаго отца въ горѣ и несчастьѣ.
   -- Отецъ, неужели ты дошелъ до этого! сказалъ онъ взволнованнымъ голосомъ, подходя къ нему.
   -- Да, Альфредъ, отвѣчалъ Ричардъ Гарди очень спокойно.-- Я пустился въ слишкомъ большія спекуляціи, особливо по покупкѣ домовъ и помѣстій. Съ перваго взгляда это казалось очень выгоднымъ, по теперь я совершенно разоренъ. Еслибъ ты только взялъ на себя мои дѣла и выдавалъ бы мнѣ на прожитокъ по одной гинеи въ недѣлю, то я бы простилъ тебѣ всѣ твой старые грѣхи.
   -- Пойдемте домой, сэръ, сказалъ Альфредъ.
   Онъ отвезъ его въ Баркинтонъ, и Джулія приняла старика съ распростертыми объятіями; она день и ночь молила небо о примиреніи отца съ сыномъ. Видя горячую доброту своего сына, Ричардъ Гарди рѣшился еще разъ его поддѣть и уговорилъ его заключить съ нимъ условіе, на основаніи котораго Альфредъ обязывался содержать отца и выдавать ему еженедѣльно по гинеи, въ замѣнъ чего отецъ предоставлялъ управлять его дѣлами и пользоваться всѣми доходами, если будутъ таковые. Альфредъ тотчасъ согласился и старикъ, изподтишка подсмѣиваясь надъ простотою сына, заставилъ его подписать формально условіе.
   Послѣ этого онъ проводилъ цѣлые дни одинъ въ своей комнатѣ, погруженный въ самыя мрачныя думы; только въ тотъ день, когда ему выдавали гинею, онъ словно очнется, просвѣтлѣетъ, но ненадолго. Видя необходимость покончить съ дѣлами отца, Альфредъ поручилъ привести въ порядокъ всѣ его счеты, и что же оказалось?-- всѣ книги были въ самомъ великолѣпномъ порядкѣ, въ балансѣ оказалось 60,000 ф., кромѣ того, что еще многіе арендаторы его помѣстій и домовъ были должны ему большія суммы.
   -- Что вы толкуете? воскликнулъ Альфредъ.-- Какой тутъ еще балансъ. Но счетчикъ доказалъ ему цифрами справедливость своихъ словъ.
   Альфредъ поспѣшилъ передать радостную вѣсть отцу. Но тотъ пришелъ въ совершенную ярость.
   -- Это только приходъ, дуракъ, вскрикнулъ онъ.-- А ты не думаешь о податяхъ, налогахъ, издержкахъ. Ты хочешь на попятный и выгнать меня на улицу. Шалишь, голубчикъ, у меня есть формальное условіе.
   Тогда только Альфредъ понялъ всю горькую правду и невольно дивился, какъ онъ не замѣтилъ этого прежде.
   Отецъ его былъ сумасшедшій и помѣшался на томъ, что онъ разорился, что онъ нищій.
   Альфредъ посовѣтовался съ Самсономъ, и тотъ отвѣчалъ, что тутъ дѣлать нечего; окружить старика всевозможнымъ комфортомъ, выдавать ему попрежнему его гинею -- вотъ и все.
   Альфредъ нанялъ искуснаго агента и скоро сталъ получать огромный доходъ съ помѣстій и фондовъ своего отца, ибо пока онъ былъ въ умѣ, Ричардъ Гарди распорядился какъ нельзя лучше своимъ состояніемъ. Но Альфредъ не употреблялъ на себя ни гроша изъ этихъ доходовъ. Они всѣ пошли на уплату кредиторовъ отца. "Справедливость всегда хороша, будь она даже дикая", говаривалъ онъ. Нѣкоторыхъ изъ этихъ несчастныхъ кредиторовъ онъ нашелъ уже въ богадельняхъ, между прочими обѣ миссъ Лунлей. Онъ имъ выплатилъ ихъ четыре тысячи фунтовъ и возвратилъ ихъ въ среду общества.
   Имя Гарди начало мало по малу очищаться отъ позорнаго пятна, а люди стали смотрѣть на него снова съ уваженіемъ. Въ то самое время, когда Ричардъ Гарди находился подъ несчастной иллюзіей о своемъ нищенствѣ и ожидалъ каждую минуту пойти но міру, Джулія имѣла другаго protégé, который также былъ сумасшедшій, но иллюзія этого была ровно противоположная. Этотъ сѣдой старикъ сочинилъ себѣ какую-то машинку и рѣзалъ цѣлый день кружки изъ кожи, воображая, что онъ дѣлаетъ деньги, и потомъ раздавалъ ихъ бѣднымъ. Ничто не могло его убѣдить, что его деньги были ненастоящія. Поэтому Джулія поддерживала въ немъ его заблужденіе и объявила всѣмъ, что будетъ мѣнять кожаные кружки мистера Матью на деньги, до пяти кружковъ въ день.
   Этой невинной хитростью она спасала старика отъ насмѣшекъ и вмѣстѣ съ тѣмъ оказывала ему огромную нравственную услугу. Онъ былъ убѣжденъ, что помогаетъ бѣднымъ, и это дѣлало его лучшимъ человѣкомъ. Поэтому посмотрите на этихъ двухъ сумасшедшихъ: у одного брови постоянно нахмурены, на лицѣ написано мрачное отчаяніе; другой сіяетъ счастьемъ и блаженною увѣренностью, что онъ дѣлаетъ добро.
   Кто изъ нихъ богаче? Тотъ, у кого ничего нѣтъ, и который воображаетъ, что у него излишекъ, и онъ можетъ помогать другимъ -- или тотъ, кто обладалъ громаднымъ состояніемъ, и мучится сознаніемъ, что онъ нищій?
   Еще одно размышленіе. Не ожидайте, чтобъ Провидѣніе всегда вырывало чашу счастія изъ рукъ недостойныхъ, нѣтъ, это не всегда бываетъ. Но присмотритесь ближе, и вы увидите, что часто въ золотую чашу, блестящую нектаромъ до краевъ, невидимая рука всыпаетъ малую толику яда, отравляющаго весь нектаръ.
   Ричардъ Гарди умеръ, наконецъ, все отъ той же несчастной, не дававшей ему покою мысли, что онъ окончательно разорился, и даже не будетъ болѣе получать своей гинеи въ недѣлю. Матью также умеръ, но случайной, скоропостижной смертью. Джулія похоронила его, и на могилѣ велѣла написать его настоящее имя: Джемсъ Макслей.
   -- Я сдѣлала, что ты мнѣ велѣлъ, сказала она Альфреду послѣ похоронъ.
   -- Я зналъ это давно, нѣжно произнесъ Альфредъ: -- я видѣлъ ясно, кто былъ твой Матью, но я не могъ говорить о немъ даже съ тобою. Ты поступила хорошо, какъ подобаетъ христіанкѣ. Какъ бы я хотѣлъ походить на тебя. Но, бѣдная, бѣдная Джени, я не могу о ней вспомнить безъ содраганія.
   Въ бумагахъ Ричарда Гарди нашлось старинное завѣщаніе, въ силу котораго онъ оставлялъ Эдуарду Доду 14,000 ф.
   Эдуардъ не хотѣлъ этому вѣрить, говоря, что Альфредъ, видя невозможность навязать ему просто денегъ, пустился на хитрость, и составилъ фальшивое завѣщаніе. Но, конечно, подлинность документа была ясно доказана, и Эдуардъ былъ принужденъ волею-неволею принять эти деньги. Такимъ образомъ, тяжелыя деньги и явились вторично на сцену.
   Все это, взятое вмѣстѣ, дало возможность Альфреду привести въ исполненіе давно задуманный планъ.
   Домъ, гдѣ былъ нѣкогда банкъ Гарди, обращенъ былъ въ модный магазинъ, но этотъ магазинъ принадлежалъ мистриссъ Додъ, и потому Альфредъ купилъ его, и открылъ снова банкъ, съ участіемъ Эдуарда, который нуждался въ какомъ нибудь занятіи. Гарди скоро составили себѣ славу, и снова возобновили довѣріе, которое столько вѣковъ питали баркинтонцы къ своему банку. Ни одинъ кредиторъ Ричарда Гарда не остался незаплаченнымъ. Альфредъ, наконецъ, принялъ участіе въ политическихъ дѣлахъ, и представилъ себя кандидатомъ въ члены парламента, но потерпѣлъ пораженіе; онъ принялъ это пораженіе, какъ необходимость, громко объявляя повсюду, что ему никогда ничего не удавалось съ перваго раза, но зато онъ никогда не бывалъ побѣжденъ въ концѣ концовъ. Въ настоящее время онъ, дѣйствительно, представляетъ въ палатѣ общинъ свой родной городъ Баркинтонъ.
   Впродолженіе долгаго времени, мистриссъ Додъ страдала разстройствомъ нервовъ, и часто просыпаясь ночью, дико вскакивала, и схватывала Дэвида за руку, боясь, чтобы онъ не исчезъ. Мало-по-малу и это прошло. Только изрѣдка, время отъ времени находили на мистриссъ Додъ минуты, когда ей казалось невѣроятнымъ настоящее счастіе всего семейства, въ сравненіи съ тѣми ужасными испытаніями, которыя они всѣ перенесли, и о которыхъ они въ первое время не могли говорить хладнокровно. Но пришло наконецъ время, что имъ было пріятно вспоминать эти самыя испытанія.
   Однажды, въ прекрасный лѣтній день, все семейство сидѣло, послѣ ранняго обѣда, въ веселомъ саду Альбіон-Виллы. Дѣти мистриссъ Додъ и Джуліи играли у ихъ ногъ, а взрослые молчали, какъ бы задумавшись о чемъ-то важномъ. Наконецъ мистриссъ Додъ прервала общее молчаніе:
   -- Еслибъ я не была съ своими дѣтьми связана узами самой тѣсной дружбы, сказала она: -- то мы бы никогда не пережили страшныхъ испытаній, ниспосланныхъ небомъ. Дитя мое, будь всегда первымъ другомъ своихъ дѣтей.
   -- Да, да! воскликнула Джулія, и схвативъ перваго попавшагося ребёнка, съ жаромъ его поцаловала.
   -- Это не оттого только, что мы были друзья, мама, замѣтилъ Эдуардъ:-- но главнымъ образомъ оттого, что у насъ въ семействѣ было единство.
   Дѣйствительно, бросая взглядъ на мою повѣсть, теперь какъ она окончена, я невольно прихожу къ тому же заключенію. Почти первое мое слово было объявить читателю, что мистриссъ Додъ и ея дѣти были самыми искренними друзьями, и мое послѣднее слово пускай будетъ сердечное поздравленіе ихъ съ этой дружбой. Подумайте о всѣхъ испытаніяхъ и соблазнахъ, представившихся имъ въ жизни, и вообразите только, что было бы съ ними, еслибъ они не были соединены между собою узами любви и семейнаго единства! Ихъ маленькій домъ былъ построенъ на твердомъ фундаментѣ, и подули вѣтры и набѣжали волны -- и домъ устоялъ, ибо былъ выстроенъ на камнѣ.
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru