Раффи
Джалаледдин

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Текст издания: журнал "Русская Мысль", кн. IX, 1891.

   

ДЖАЛАЛЕДДИНЪ.

Pаффи *).

   *) Акопъ Меликъ Акопянъ (Раффи) родился въ Персидской Арменіи въ 1837 г. Первоначальное образованіе онъ получилъ въ Тифлисѣ, въ одной частной школъ, откуда былъ переведенъ въ классическую гимназію, но семейныя обстолтельства не позволили ему окончить курсъ: по требованію отца, онъ оставилъ гимназію и вернулся на родину. Чтобы пополнить недостатокъ правильнаго образованія, Раффи всю свою жизнь много читалъ и изучалъ какъ русскихъ, такъ и иностранныхъ писателей. Писать началъ Раффи въ 1859 году и съ перваго же раза обратилъ на себя вниманіе, но популярнымъ сталъ онъ съ семидесятыхъ годовъ, благодаря своимъ статьямъ, повѣстямъ и романамъ, которые помѣщались въ газетѣ Мшакъ. Всѣ произведенія Раффи проникнуты свѣтлыми общественными идеями и разумно-патріотическою тенденціей, благодаря чему онъ пріобрѣлъ небывалую у армянъ популярность во всѣхъ слояхъ народа. Умеръ Раффи въ Тифлисѣ 24 апрѣля 1888 года. Торжественность похоронъ и тѣ слезы, которыми провожалъ его народъ, служатъ явнымъ доказательствомъ искренней любви націи къ своему писателю, работавшему всю жизнь для ея блага.

I.

   Май 1877 года приближался къ концу. На одномъ изъ полей Ліана, въ провинціи Агбакъ {Провинція въ Турецкой Арменіи, граничащая съ Персіею.}, можно было разглядѣть въ утреннемъ туманѣ нѣсколько черныхъ палатокъ, разставленныхъ въ кругъ такъ, что посреди ихъ оставалась свободная площадка.
   Съ перваго взгляда ихъ можно было принять за шалаши пастуховъ, искавшихъ въ этой зеленой долинѣ пастбищъ для своихъ стадъ. Но солнце всходило выше, разсѣсвало густой туманъ, окутывающій горы, и тогда уже не оставалось никакого сомнѣнія, что это, ничто иное, какъ стоянка военнаго лагеря.
   Передъ палатками были воткнуты въ землю деревянныя копья, украшенныя на концахъ черными перьями, а на площадкѣ тѣснились вооруженные люди, на лицахъ которыхъ ясно, сказывалось сильное нетерпѣніе.
   Нѣсколько поодаль отъ лагеря, на зеленомъ лугу, паслись осѣдланные кони съ путами на ногахъ.
   Передъ одною изъ палатокъ, отличавшеюся отъ остальныхъ величиною и роскошью, развѣвалось красное знамя, на четырехъ углахъ котораго были вышиты на арабскомъ языкѣ имена четырехъ калифовъ: Али, Османъ, Омаръ, Абубекръ, а посрединѣ этихъ четырехъ почитаемыхъ и славныхъ именъ красовалась бѣлая рука, какъ символъ той невидимой десницы, подъ зашитой которой вооруженная толпа шла на битву.
   Вокругъ этой палатки тѣснились кучки людей,-- одни только-что побывали тамъ, другіе ждали своей очереди.
   Внутри палатки на грубомъ коврѣ сидѣлъ человѣкъ средняго роста, съ огненнымъ взоромъ и сѣдою бородой. Онъ одѣтъ былъ въ бѣлую одежду, которую на Востокѣ носятъ, какъ символъ савана. покойника, благочестивые, отрекшіеся отъ всѣхъ земныхъ благъ люди.
   На широкомъ поясѣ старика, съ правой стороны, висѣли "тазбекъ" или четки, состоящія изъ мелкихъ бусъ въ перемежку съ болѣе крупными, въ соотвѣтствіи съ числомъ и порядкомъ обязательныхъ молитвъ. Съ лѣвой стороны пояса были укрѣплены кинжалъ и пара пистолетовъ, стволы которыхъ скрывались подъ алеппскимъ плащомъ, спускавшимся съ плечъ. Голова старика была покрыта бѣлымъ тюрбаномъ съ вышитыми шелкомъ арабскими надписями. Онъ сидѣлъ, нѣсколько склонясь впередъ и скрестивъ подъ себя ноги; у ногъ его лежала кривая дамасская сабля.
   Наружность этого почтеннаго старца выражала и набожность духовнаго сановника, и отвагу храбраго воина. По своему положенію шейха и военноначальника племени онъ занималъ въ палаткѣ главное мѣсто, тогда какъ по обѣ его стороны и нѣсколько ниже сидѣли "ага" въ старинномъ вооруженіи.
   Уже одно то, что эти "ага" сидѣли, указывало, что это были не простые люди, а начальники собравшагося тутъ народа.
   Они сидѣли молча и отвѣчали тогда только, когда шейхъ обращался къ нимъ съ вопросомъ. Около шейха находился "кашкюлъ" {Сосудъ, приготовленный изъ скорлупы кокосоваго орѣха и употребляемый дервишами.}, въ которомъ лежали свернутыя треугольникомъ записочки. Онѣ походили на талисманы, которыми колдуны снабжаютъ людей для разныхъ таинственныхъ цѣлей, на самомъ же дѣлѣ онѣ не содержали въ себѣ ничего таинственнаго: на нихъ было написано по одному изъ тѣхъ изреченій Корана, которыя, по мнѣнію магометанъ, охраняютъ людей отъ всякой напасти и искушенія.
   Входъ въ палатку былъ открытъ и воины входили въ нее одинъ за другимъ.
   Взойдя на порогъ, каждый склонялъ голову, на колѣняхъ подползалъ къ шейху, клалъ у ногъ его саблю и цѣловалъ его руку; послѣ этого старецъ вручалъ каждому одну изъ лежавшихъ въ кашкюлѣ записочекъ и получившій ее на колѣняхъ же ползъ къ выходу. Это совершали всѣ по очереди. Каждый изъ храбрецовъ клалъ саблю къ ногамъ шейха и получалъ отъ него таинственную записочку, которая должна была сдѣлать его неуязвимымъ отъ вражескихъ пуль и кинжаловъ, и спѣшилъ по выходѣ изъ палатки зашить ее въ свой правый рукавъ.
   Когда была окончена раздача записокъ, послышался барабанный бой, и вооруженная толпа начала тѣсниться передъ палаткой шейха. Когда собрались всѣ, вышелъ и шейхъ. При видѣ его каждый изъ присутствовавшихъ провелъ себѣ правою рукой по лицу и произнесъ тихо "садавать" или благословеніе, что у магометанъ имѣетъ такое же значеніе, какъ крестное знаменіе у христіанъ.
   Передъ палаткой было сложено возвышеніе изъ нѣсколькихъ десятковъ сѣделъ. Шейхъ взошелъ на него.
   На этотъ разъ, вмѣсто обычнаго при проповѣдяхъ посоха, онъ держалъ въ рукѣ красное знамя.
   Въ этой позѣ онъ напоминалъ пророка Аравіи, когда тотъ, въ пустынѣ, въ первый разъ поднялся на возвышеніе, сложенное изъ верблюжьихъ сѣделъ, и произнесъ свою воодушевляющую проповѣдь.
   Шейхъ началъ воззваніемъ и восхваленіемъ Аллаха, его пророка и четырехъ первыхъ калифовъ и потомъ заговорилъ:
   "О, вы, сыны ислама! Великій пророкъ, -- слава его могуществу,-- призываетъ васъ на святое дѣло, на борьбу съ врагами его вѣры, начавшими проливать кровь вѣрныхъ служителей Божіихъ. Да будутъ прокляты невѣрные!
   "Малодушіе, трусость и нерѣшимость пусть будутъ далеки отъ вашего сердца, потому что страхъ не къ лицу воинамъ Божіимъ.
   "Самъ Богъ дастъ силу рукамъ вашимъ и головы враговъ будутъ падать отъ ударовъ мечей вашихъ, какъ падаютъ колосья подъ серпомъ жнеца. Руками вашими вы будете ловить ихъ пули и бросать ихъ обратно. Тѣла ваши будутъ защищены невидимыми желѣзными стѣнами.
   "Союзниками вашими будутъ толпы незримыхъ смертоносныхъ ангеловъ, которыхъ пошлетъ вамъ на помощь пророкъ.
   "Великъ Богъ ислама и нѣтъ другаго, кромѣ него.
   "Всѣ гяуры ненавистны Богу. Ихъ имущество, ихъ жизнь, семью
   и все принадлежащее имъ Богъ отдастъ въ ваши руки. Отнимайте у нихъ все, грабьте, рѣжьте, жгите, пока сердце ваше насытится. Добыча и кровь враговъ вѣры не пятнаютъ бойцовъ Божіихъ,-- онѣ покрываютъ ихъ славой.
   "Только тотъ изъ васъ падетъ, въ чье сердце вселится сатана, въ чьей душѣ изсякнетъ ненависть въ врагу.
   "Богъ презираетъ трусовъ и еще болѣе тѣхъ, которые бѣгутъ съ поля битвы. Врагъ не долженъ видѣть вашихъ спинъ! Тотъ, кто сражается за Бога, долженъ умереть съ мечомъ въ рукахъ. Женѣ бѣжавшаго съ поля битвы Богъ внушитъ гнѣвъ и она у входа въ палатку скажетъ ему: "Удались, уйди прочь, ты не мужъ мнѣ! Отчего я не вижу на тебѣ ранъ? Отчего ты возвращаешься одинъ? Гдѣ твои товарищи? Поди прочь! Тотъ, кто обезчестилъ свое оружіе, тотъ не мужъ мнѣ". Нѣтъ ничего обиднѣе, какъ упреки женщины, но гнѣвъ Бога гораздо страшнѣе. Богу пріятно пролитіе крови враговъ святой вѣры.
   "Дымъ, подымающійся отъ горящихъ развалинъ ихъ жилищъ, пріятенъ Богу, какъ дымъ отъ жертвенника, подымающійся къ подножію престола его. Рѣжьте, пока руки ваши будутъ въ силахъ, жгите, сколько можете, и за каждую каплю крови убитаго вами вы получите въ раю по гурія. Великъ Богъ правовѣрныхъ и нѣтъ Бога, кромѣ него.
   "Если между плѣнными женщинами и дѣвушками вы найдете себѣ по вкусу и захотите взять ихъ въ наложницы, или между гяурами людей, которыхъ вы захотите взять въ услуженіе, то Богъ не воспрещаетъ вамъ этого, если они согласятся принять исламъ.
   "Но если они будутъ упорно отказываться, то вамъ разрѣшается убить ихъ. Богъ воспрещаетъ союзъ правовѣрнаго съ невѣрною. Старики и старухи не должны имѣть пощады отъ васъ,-- невѣріе въ нихъ такъ же крѣпко, какъ крѣпки ихъ высохшія кости.
   "Будьте справедливы при раздѣлѣ добычи и не отнимайте одинъ у другаго принадлежащаго ему. Не забудьте также принести жертву Богу изъ вашей добычи, такъ какъ его ангелы будутъ помогать вамъ сражаться.
   "Позаботьтесь о всѣхъ заболѣвшихъ и раненыхъ, потому что подъ этимъ священнымъ знаменемъ всѣ вы братья, всѣ вы равны!"
   Еще долго говорилъ шейхъ съ своего возвышенія. Голосъ его былъ могучъ и звученъ, рѣчь его дышала воодушевленіемъ.
   Поборникъ Корана, въ которомъ такъ поэтически воспѣваетсясвященная война -- "джагатъ", только онъ одинъ могъ воодушевить такъ сильно дикую толпу, идущую рѣзать людей.
   Въ концѣ онъ обратился еще разъ къ собравшимся: "Богъ требуетъ дѣла отъ васъ, пусть каждый принесетъ клятву".
   Въ отвѣтъ на это приглашеніе каждый изъ стоявшихъ поднялъ камень и бросилъ его въ средину площади, такъ что тутъ мгновенно образовалось возвышеніе изъ камней, какъ памятникъ ужаснаго обѣта.
   Послышались крики: "Пусть нашъ "talach" {"Talach" -- брачный союзъ. Если курдъ нарушитъ клятву, произнесенную во имя брака, то его брачный союзъ считается расторгнутымъ. "Пусть расторгается мой бракъ, если я не сдержу моего слова",-- говоритъ курдъ при произнесеніи клятвы.} падетъ, подобно этимъ камнямъ, если мы измѣнимъ святому дѣлу!"
   Послѣ совершенія этихъ обрядностей шейхъ, благословивъ своихъ воиновъ, сошелъ съ возвышенія и ушелъ въ палатку.
   Опять ударили въ барабанъ и воины поспѣшили къ лошадямъ.
   Палатки были сняты, а черезъ два часа вся толпа была готова къ выступленію въ походъ.
   Шейхъ съ краснымъ знаменемъ въ рукѣ ѣхалъ впереди всѣхъ. Его голова была покрыта бѣлымъ покрываломъ, чтобы никто изъ невѣрующихъ не могъ увидѣть его лица.
   Болѣе 10,000 курдовъ шли за грознымъ старикомъ; шествіе замыкали верблюды, нагруженные небольшими пушками.
   Такъ началось нападеніе шейха Джалаледдина на Турецкую Арменію.
   

II.

   Прошла цѣлая недѣля. По дорогѣ изъ Вана въ Агбакъ шелъ путникъ. Онъ вышелъ изъ Хошаби и приближался уже къ горному проходу Чуха-Гадынъ. Шелъ онъ быстро и, видимо, спѣшилъ.
   Это былъ молодой человѣкъ лѣтъ тридцати, съ темно-желтымъ, худымъ лицомъ, съ выдающимися скулами; изъ-за тонкихъ губъ его виднѣлся рядъ бѣлоснѣжныхъ зубовъ; черные курчавые волосы падали на загорѣвшую шею. На лбу путника виднѣлся глубокій шрамъ, который придавалъ его лицу дикое выраженіе; но, несмотря на это, нельзя было отказать этому мужественному лицу въ нѣкоторой своеобразной дикой красотѣ: такъ оно дышало удальствомъ и отвагою.
   Онъ былъ высокаго роста, сухопарый, но широкоплечій и съ развитыми мускулами.
   На немъ былъ костюмъ курда въ полномъ вооруженіи: азіатское ружье, кривая сабля, пара пистолетовъ, большой желѣзный щитъ, перекинутый черезъ плечо, и длинная пика.
   Путникъ часто останавливался и оглядывался въ раздумьи. Не чудные горные виды привлекали его вниманіе,-- нѣтъ, онъ не умѣлъ наслаждаться красотами природы; его поражало совсѣмъ другое: это угрюмое одиночество знакомыхъ горъ. Не болѣе десяти дней назадъ проходилъ онъ черезъ эти горы и тогда онѣ смотрѣли совсѣмъ иначе: на зеленыхъ склонахъ горъ паслись многочисленныя стада; въ ущельяхъ были разбиты палатки, на вершинахъ раздавались звуки свирѣлей пастуховъ-армянъ, сливаясь съ утренними пѣснями птицъ; изъ долинъ доносились пѣсни пахарей, идущихъ за плугами,-- словомъ, все тогда было полно жизни. А теперь?
   Теперь все замерло, ни одной живой души... и даже дорога, по которой шелъ нашъ путникъ, всегда прежде кишѣвшая караванами, была пустынна.
   Точно какая-то всеразрушающая сила прошла здѣсь и оставила послѣ себя развалины и пустыню...
   Путникъ вздрогнулъ, его загорѣлое лицо поблѣднѣло и стало еще мрачнѣе. Не страхъ заставилъ его содрогнуться,-- это чувство было чуждо его закаленному сердцу,-- онъ задрожалъ отъ злобы, овладѣвшей имъ.
   Дорога, извиваясь, шла по склону горы. Вонъ вдали подъ солнечными лучами блеснули наконечники пикъ; то, извиваясь змѣей, опускается съ горъ отрядъ всадниковъ.
   Они, повидимому, замѣтили одинокаго путника, остановились, какъ бы поджидая его, но между ними еще оставалось значительное разстояніе. Всадники, въ которыхъ нашъ путникъ узналъ курдовъ, пѣли и ликовали, какъ бы возвращаясь съ побѣды. Но его вниманіе было особенно привлечено оригинальными украшеніями, развѣвающимися на ихъ пикахъ. Человѣкъ неопытный, можетъ быть, даже не обратилъ бы на это вниманія, но онъ слишкомъ хорошо зналъ этотъ разбойничій народъ и имѣлъ основаніе интересоваться ихъ украшеніями.
   Кровь бросилась ему въ голову, когда онъ въ этихъ украшеніяхъ узналъ, наконецъ, женскія платья, выставленныя этими негодяями какъ трофеи побѣды надъ беззащитными, поруганными женщинами и дѣвушками.
   Путникъ подавилъ свое волненіе, приблизился къ всадникамъ и крикнулъ на курдскомъ языкѣ:
   -- Счастливый путь!
   -- И тебѣ тоже! Откуда идешь?
   -- Изъ Вана.
   -- А куда и зачѣмъ?
   -- Я иду въ Башкалу {Крѣпость въ Абгакѣ.} съ письмомъ отъ паши къ мудиру.
   Курды обмѣнялись многозначительными взглядами.
   -- А куда направляетесь вы?-- въ свою очередь спросилъ путникъ.
   -- На гяуровъ, -- отвѣтилъ одинъ изъ курдовъ, -- ѣдемъ на призывъ шейха бить гяуровъ.
   -- Какъ вижу, вы уже испробовали вашу храбрость надъ этими жалкими тряпками,-- сказалъ путникъ съ презрительною улыбкой.
   -- Это намъ на пути попалась мелкая дичь. Наши братья выжгли одну армянскую деревню и женщины изъ нея бѣжали въ ближайшія горы...
   -- Изъ огня да въ полымя,-- перебилъ курда путникъ.
   -- Откуда ты?-- спросилъ подозрительно одинъ изъ курдовъ.
   -- Я изъ Сипанскихъ горъ и принадлежу къ племени гейдаранли,-- возразилъ путникъ на нарѣчіи названнаго имъ племени.
   -- Развѣ гейдаранли не выступаютъ въ походъ?
   -- Они выступятъ подъ предводительствомъ своего шейха; гейдаранли не желаютъ смѣшиваться съ шикаками, равандами и билбастами {Самыя дикія племена курдовъ, населяющія пограничныя съ Персіей горы.}, которыми будетъ предводительствовать шейхъ Джалаледдинъ.
   Хотя слова высокомѣрнаго гейдаранли были оскорбительны для его собесѣдниковъ -- равандовъ, но, смотря на него, какъ на оффиціальное лицо, которому поручено было доставить письмо отъпаши къ мудиру Башкалы, они ничего не возразили.
   Путникъ перемѣнилъ разговоръ и какъ бы про себя проговорилъ:
   -- И что это за чертовская страна! Я впервые здѣсь. Неужели въ этихъ горохъ нѣтъ ни деревень, ни пастуховъ? Здѣсь можно умереть съ голоду.
   -- Въ этой странѣ жили "фла" (армяне), но третьяго дня здѣсь прошли гаркійцы {Дикое племя курдовъ, населяющее верховье Тигра до Мусули.} и ничего не оставили послѣ себя.
   Мрачное выраженіе лица путника стало еще мрачнѣе, но онъ постарался казаться равнодушнымъ и спросилъ ихъ:
   -- Они и вамъ ничего не оставили?
   -- Богъ милостивъ, -- воскликнули курды, -- до Баязета мы найдемъ еще достаточно добычи.
   -- Помоги вамъ Богъ, -- сказалъ путникъ и хотѣлъ идти дальше.
   Одинъ изъ курдовъ вытащилъ изъ своей переметной сумки кусокъ хлѣба и сыра и подалъ ему:
   -- Поѣшь; ты сказалъ, что голоденъ, а до Башкалы еще далеко.
   Разбойничья шайка удалилась. Теперь путникъ понялъ, кто опустошилъ этотъ край; теперь онъ зналъ, что здѣсь произошло.
   Пищу, полученную имъ отъ курда, онъ швырнулъ на дорогу и пошелъ дальше. Онъ былъ голодtнъ, цѣлыя сутки ничего не ѣлъ, но не чувствовалъ голода.
   Бываютъ минуты въ жизни человѣка, когда онъ сытъ собственною злобой; нашъ путникъ находился теперь въ такомъ состояніи.
   

III.

   Солнце близилось къ закату, когда путникъ пришелъ къ перекрестку: направо дорога вела въ Башкалу, налѣво -- къ монастырю св. Варѳоломея; путникъ выбралъ послѣднюю.
   Вечеръ стоялъ чудный; но путникъ не замѣчалъ красоты окружающей его природы, сердце его было полно другимъ, и, какъ бы гонимый невидимою силой, онъ, не останавливаясь, шагалъ впередъ.
   Вечерній мракъ сгущался; звѣзды одна за другой зажглись на небѣ; вѣтерокъ улегся. Въ прежнее время въ эти часы обыкновенно раздавалось здѣсь блеяніе возвращающихся домой овецъ.
   Можно было подумать, что находишься далеко отъ человѣческаго жилья, еслибъ не огни, загоравшіеся то тамъ, то здѣсь.
   Огни эти то увеличивались, ярко вспыхивая, то уменьшались и погасали; по временамъ, какъ чудовища, подымались огненные столбы и, слившись вмѣстѣ, разливались, какъ волны, во всѣ стороны.
   Путникъ остановился и нѣсколько минутъ смотрѣлъ неподвижно на страшное зрѣлище. "Что случилось? Неужели горятъ стоги сѣна?" -- подумалъ онъ, но ему такъ знакома была окрестность, что онъ сомнѣвался, чтобы сѣно было такъ рано скошено въ этихъ мѣстахъ; притомъ, онъ зналъ, что внизу въ этой долинѣ, гдѣ виднѣлся пожаръ, расположено было нѣсколько деревень, населенныхъ исключительно армянами.
   Путникъ не пошелъ туда; онъ находился въ какомъ-то оцѣпенѣніи; возбужденное воображеніе его было занято картинами смерти и опустошенія, но сознаніе какъ будто спало.
   Онъ сошелъ съ большой дороги и взобрался на небольшой холмъ, поросшій мелкимъ кустарникомъ. Первымъ долгомъ онъ посмотрѣлъ на усыпанное звѣздами небо. "Крестъ Тиридага" {Народное названіе одного изъ созвѣздій.} былъ въ зенитѣ, приближалась полночь. Отъ голода и усталости путникъ совсѣмъ выбился изъ силъ; онъ присѣлъ, чтобы отдохнуть. Съ вершины холма огни были видны яснѣе. Онъ продолжалъ смотрѣть на нихъ съ какимъ-то тупымъ равнодушіемъ.
   Вдругъ снизу послышались голоса; говорили по-армянски:
   -- Боже мой... Куда намъ идти?...
   -- Пойдемъ... авось, дойдемъ до какой-нибудь деревни...
   -- Ноги подкашиваются... малютка еле дышетъ...
   -- Дай мнѣ его.
   -- Дочка, чего ты отстала?
   -- Мама, я расцарапала ноги о камни.
   -- Все еще горитъ... ахъ, какъ страшно горитъ!...
   -- Ты, милая, лучше позаботься о дѣтяхъ; спасибо и за то, что мы спаслись.
   -- Что это такое?... Опять кровь течетъ изъ твоей раны на головѣ... ты какъ будто шатаешься?...
   -- Ничего!... Повязка ослабѣла.
   -- Подожди, я завяжу ее тебѣ покрѣпче.
   -- Нѣтъ... Время ли теперь? Надо спѣшить... бѣжать...
   Голоса смолкли.
   Зарево вспыхнуло еще сильнѣе и озарило подошву холма.
   Глазамъ путника представилась раздирающая душу картина: разговаривающіе были крестьянинъ съ женой. Онъ несъ на рукахъ ребенка, на головку котораго капала съ его лба кровь; рядомъ съ нимъ шла жена и вела за руку дѣвочку; всѣ они еле волочили отъ усталости ноги.
   Снова мракъ объялъ всю окрестность. Опять послышались голоса:
   -- Ахъ, какъ они безбожно рѣзали...
   -- Ничего не пощадили.
   -- Боже мой, Боже мой!...
   -- Куда-жь намъ теперь идти?
   -- Мама, дай хлѣба...
   -- Не плачь, дѣвочка, теперь...
   -- Мама!...
   Все затихло.
   Часто случается, что несчастіе возбуждаетъ въ насъ не участіе къ пострадавшему, а злобу противъ него. Подобное же чувство пробудило въ нашемъ путникѣ зрѣлище, свидѣтелемъ котораго онъ только что былъ. Вдали онъ видѣлъ пожаръ, который пожиралъ хижины мирныхъ крестьянъ, изъ которыхъ многіе тутъ же подъ горящими развалинами находили себѣ могилу, спасающагося же отъ огня поражалъ мечъ варвара.
   Вблизи онъ слышалъ печальный разговоръ истекающаго кровью отца, еле живой отъ усталости матери, рыданія и стоны малютки; видѣлъ отчаянное бѣгство обездоленной семьи. Видѣлъ все это онъ, и смотрѣлъ на все это съ какимъ-то нечеловѣческимъ хладнокровіемъ. Его лицо какъ будто говорило: "Подѣломъ вамъ... вы сами этого хотите... не тотъ виновенъ, кто убиваетъ и истребляетъ"...
   Да, онъ былъ раздраженъ противъ своихъ братьевъ; въ эту минуту онъ ненавидѣлъ ихъ. Но въ основѣ этой злобы лежала любовь: ему было больно, что его братья дошли до такой степени обезличенія, что безъ сопротивленія подставляютъ шеи подъ удары курдовъ.
   "Если овца вынуждена жить съ водками,-- думалъ онъ про себя,-- то она должна отточить себѣ волчьи зубы, чтобы не стать добычей хищника".
   Судьба поставила его въ такія условія, что онъ самъ сдѣлался волкомъ, несмотря на то, что питалъ отвращеніе во всему волчьему.
   Въ дѣтствѣ его преслѣдовали родные: его изгнали изъ отцовскаго дома, какъ заблудшаго сына. Не лучше отнеслось къ нему и общество: оно отказало ему въ пріютѣ и всѣ избѣгали его, какъ зачумленнаго. Общество отвергло его, и онъ сдѣлался сначала бродягой, искателемъ приключеній, а потомъ и разбойникомъ, который мститъ людямъ за то, что они заставили его выстрадать. Но, сдѣлавшись разбойникомъ, онъ сохранилъ до конца извѣстное благородство души, благородство льва, щадящаго слабаго и оставляющаго большую часть своей добычи болѣе мелкимъ хищникамъ.
   Услышавъ о грозящей его родинѣ опасности, онъ вернулся туда послѣ десятилѣтняго отсутствія. Но онъ шелъ не для того, чтобы спасать свою родину; онъ зналъ хорошо, что не только ему одному, но и многимъ такимъ храбрецамъ не спасти ее, если она сама не ищетъ спасенія. Онъ шелъ сюда спасти ту, которую онъ любилъ и которая одна любила его, гонимаго, отверженнаго всѣми. Она была его единственнымъ утѣшеніемъ, хотя онъ не видѣлъ ее уже десять лѣтъ. У несчастнаго, не находящаго нигдѣ на свѣтѣ покоя, не имѣющаго своего крова, чтобы склонить голову, былъ уголокъ, гдѣ онъ жилъ, дышалъ свободно и забывалъ всѣ горести жизни,-- нѣжное, любвеобильное дѣвичье сердце.
   Вотъ почему онъ относился ко всему совершающемуся вокругъ него хладнокровно и шелъ впередъ безъ отдыха, точно гонимый злымъ демономъ. Онъ не спалъ нѣсколько ночей, и теперь, когда присѣлъ здѣсь на холмѣ, чтобы немного отдохнуть, голова его склонилась на грудь, глаза закрылись и онъ опустился на траву. Онъ не спалъ: это было какое-то безчувственное состояніе, которое овладѣваетъ человѣкомъ, когда онъ сильно утомленъ и нравственно, и физически.
   

IV.

   Утренняя звѣзда сіяла надъ горизонтомъ и занималась уже заря, когда нашъ путникъ проснулся. Дрожь пробѣжала по всему его тѣлу, когда онъ замѣтилъ, что проспалъ большую часть ночи. Надо было наверстать потерянное время и онъ, быстро схвативъ ружье и копье, пустился опять въ путь. Проходя по Агбакскому плоскогорью, онъ съ удивленіемъ всматривался въ густой дымъ, чернѣющій въ утреннемъ туманѣ тамъ и сямъ надъ армянскими деревнями. Это не былъ обыкновенный дымъ, подымающійся рано по утрамъ изъ хижинъ мирныхъ крестьянъ,-- нѣтъ, это былъ зловѣщій дымъ пожара. Путникъ приблизился къ одной изъ деревень, откуда показывался дымъ, и увидѣлъ совершенно обгорѣвшія хижины, передъ которыми валялись окровавленные, обезображенные трупы крестьянъ.
   Представившаяся его глазамъ картина, способная поразить всякаго человѣка, не вызвала, однако, въ немъ ужаса; онъ предвидѣлъ возможность подобнаго разгрома. Сердце его было закалено; плакать же онъ пересталъ давно; посмотрѣвъ равнодушно на кучи пепла и кругомъ лежащіе трупы мужчинъ, женщинъ и дѣтей, онъ пошелъ дальше.
   Весь востокъ горѣлъ уже блескомъ утра, яркіе лучи солнца заливали снѣжныя вершины горъ пурпуромъ и золотомъ, но въ долинахъ лежали еще тѣни. Нашъ путникъ шелъ теперь по узкой тропинкѣ, извивающейся надъ глубокою пропастью; дорога эта была такъ страшна своими подъемами и спусками, что доступна была развѣ только для горныхъ возъ. Дорога вела къ деревнѣ Іересань. Здѣсь тоже все было выжжено и всѣ жители вырѣзаны. Путникъ долго ходилъ между трупами, какъ бы разыскивая что-то, и, наконецъ, остановился передъ одною обгорѣвшею и еще дымящеюся хижиной. Въ этой хижинѣ провелъ онъ свое дѣтство, вмѣстѣ съ родителями и сестрами, которыхъ онъ теперь не нашелъ здѣсь. Ужасъ охватилъ путника и выдавилъ изъ его глазъ нѣсколько капель слезъ, медленно скатившихся по его блѣднымъ щекамъ.
   Въ кучѣ передъ хижиной онъ замѣтилъ нѣкоторые хорошо ему знакомые предметы. Тутъ лежалъ ихъ коверъ, на которомъ такъ часто сиживалъ его отецъ, рядомъ его одѣяло, дальше стояло корыто, въ которомъ мать его мѣсила тѣсто,-- каждый предметъ будилъ въ немъ дѣтскія воспоминанія. Внезапно началъ онъ бросать эти предметы въ огонь, точно желая усилить пламя. Въ эту минуту подъѣхали къ нему два вооруженныхъ курда, ведя за собой нѣсколько лошадей.
   -- Зачѣмъ сожигаешь ты эти вещи?-- спросилъ одинъ изъ нихъ.-- Мы пріѣхали, чтобъ забрать ихъ съ собой.
   -- Довольно здѣсь и другихъ вещей,-- сказалъ путникъ равнодушно.-- Сойдите съ лошадей!
   Курды слѣзли и хотѣли было навьючивать на лошадей вещи.
   -- Не трогайте ихъ, я долженъ сжечь ихъ!-- закричалъ путникъ.
   -- Зачѣмъ хочешь ты сжечь ихъ?
   -- Я и васъ сожгу, если вы помѣшаете мнѣ это сдѣлать.
   -- Ты?
   -- Да, я.
   И съ этими словами онъ ударомъ сабли разсѣкъ черепъ одному курду и, положивъ на мѣстѣ другого выстрѣломъ изъ пистолета, стащилъ оба трупа въ огонь. Затѣмъ онъ вскочилъ на лучшаго коня и поѣхалъ дальше, но вскорѣ, увидя невозможность подыматься верхомъ по узкой и крутой тропинкѣ, слѣзъ съ коня и отправился пѣшкомъ.
   Уйдя довольно далеко отъ родной деревни и поднявшись на возвышенность, онъ замѣтилъ вдали что-то черное, постепенно выроставшее по мѣрѣ его приближенія и колебавшееся въ воздухѣ. Вскорѣ онъ замѣтилъ еще нѣсколько такихъ предметовъ и принялъ ихъ за птичьи пугала.
   Однако, этихъ пугалъ не боялись ни птицы, ни звѣри. Видно было, какъ вороны, орлы и даже сороки весело спускались и подымались на эти чернѣющіе предметы. Слышенъ былъ радостный вой шакаловъ и уіенъ. Очевидно, они совершали свою трапезу.
   Подойдя ближе, путникъ разглядѣлъ трупы трехъ посаженныхъ на колъ людей -- двухъ священниковъ и одного монаха.
   Это -- страшнѣйшая изъ казней, созданныхъ жестокимъ геніемъ варвара-магометанина.
   Вокругъ валялись еще другіе трупы, обезображенные хищными звѣрями. Видъ ихъ наполнилъ ужасомъ душу путника.
   Вдругъ до слуха его донесся стонъ, похожій на стонъ уыирающаго; онъ поспѣшилъ къ тому мѣсту, откуда послышался стонъ. Едва сдѣлалъ онъ десять шаговъ, какъ колѣни его подкосились и онъ опустился на землю, простирая руки къ лежавшему тутъ старцу. Нѣсколько минуть оба молчали.
   Но умирающій пришелъ въ чувство раньше живаго и слабымъ, дрожащимъ голосомъ произнесъ:
   -- Теперь, Боже, прійми душу мою, потому что я умираю на рукахъ моего сына.
   Молодой человѣкъ все еще лежалъ безъ движенія, и старецъ прибавилъ:
   -- Саратъ, дорогой Саратъ, прими мое благословеніе и тогда я умру спокойно. Боже, прости моему сыну!-- простоналъ старикъ и испустилъ духъ.
   -- Отецъ!-- воскликнулъ Саратъ, обнимая трупъ старца,-- ты много терпѣлъ, и потому только, что я не согласился терпѣть вмѣстѣ съ тобою, ты оттолкнулъ меня. Ты ссылался всегда на Бога и утверждалъ, что армяне должны склонить голову и терпѣливо все сносить, но я не могъ смотрѣть равнодушно на угнетеніе нашихъ, поэтому ты разгнѣвался на меня и прогналъ; меня гнали изъ деревни въ деревню и я вынужденъ былъ сдѣлаться разбойникомъ.
   Слезы капали изъ его глазъ на окровавленную голову умершаго.
   Наконецъ, Саратъ всталъ, вырылъ кинжаломъ яму, опустилъ въ нее тѣло отца, потомъ принесъ съ сосѣдней горы нѣсколько камней и сложилъ ихъ надъ свѣжею могилой.
   

V.

   Предавъ тѣло своего отца землѣ, Саратъ продолжалъ путь. Онъ былъ очень взволнованъ, тяжелыя мысли одолѣвали его: лишившись отца, матери и сестеръ, онъ опасался не найти и той, которую любилъ. Поэтому онъ спѣшилъ, такъ какъ до деревни, гдѣ она жила, было еще далеко. Онъ шелъ почти непроходимыми тропинками, черезъ густой кустарникъ; но вдругъ остановился: кто-то окликнулъ его по имени. Кто бы это могъ быть? Кто здѣсь могъ его звать? Положимъ, онъ вышелъ въ путь съ нѣсколькими товарищами, во тѣ дорогою поотстали; какъ бы то ни было, Саратъ приложилъ пальцы къ губамъ и издалъ таинственный свистъ. Ему отвѣтили вблизи, но голосъ показался ему незнакомымъ.
   "Это не можетъ быть ни одинъ изъ нихъ",-- подумалъ онъ и, приподнявъ ружье, оглянулся вокругъ себя.
   Въ ту же минуту онъ услыхалъ опять свое имя; къ нему подошелъ человѣкъ и бросился ему на шею.
   -- Неужели мой господинъ не узнаетъ меня?-- сказалъ покурдски подошедшій.
   -- Да, да, я узнаю тебя, Мето,-- отвѣчалъ Саратъ, обрадовавшись и цѣлуя его.
   Мето былъ курдъ и принадлежалъ къ сектѣ іезидовъ.
   Много лѣтъ онъ былъ пастухомъ и товарищемъ дѣтскихъ игръ Сарата. Уходя изъ дома, Саратъ оставилъ его краснощекимъ юношей, теперь же передъ нимъ стоялъ возмужалый парень; при немъ были ружье, пара пистолетовъ и сабля.
   Саратъ очень обрадовался ему, въ надеждѣ получить отъ него свѣдѣнія о судьбѣ своихъ близкихъ.
   -- Ахъ, какъ я глупъ,-- заговорилъ Мето и захохоталъ,-- я было не узналъ тебя! Увидѣлъ я тебя, выползъ изъ кустарника и началъ цѣлиться, но въ эту минуту разглядѣлъ шрамъ на твоемъ лбу,-- это и заставило меня опустить дуло. Какъ ты измѣнился! Никто бы тебя не узналъ.
   -- Такъ ты хотѣлъ застрѣлить меня?-- спросилъ Саратъ.
   -- Да, я хотѣлъ взять твое копье; мое сломалось, а курду, ты знаешь, невозможно выйти безъ копья.
   -- Когда же ты сломалъ свое?
   -- Я дрался съ курдами, когда они угоняли нашихъ овецъ... ни одной не оставили. И твою лошадь тоже угнали, помнишь, бурую? Я такъ за нею ходилъ; думалъ, вотъ вернешься ты, будешь на ней ѣздить. И все угнали эти разбойники.
   -- И нашихъ овецъ также?
   -- Ну, да, вашихъ, а то чьихъ? Не моихъ же... И пуль послали они мнѣ въ догонку достаточно, но и я ихъ попугалъ.
   -- Куда "же ты идешь съ раненою ногой?
   -- Я долженъ идти туда, затѣмъ, чтобы...
   -- Зачѣмъ же?
   -- Ахъ, я не въ силахъ сказать тебѣ все. Эти проклятые курды...
   Мето не могъ кончить: его глаза наполнились слезами и онъ заплакалъ, какъ дитя.
   -- Да, я знаю, они ихъ убили,-- сказалъ Саратъ,-- но куда же ты хочешь идти?
   -- Пойти похоронить его; не могу же я оставить его такъ валяться. Мой господинъ былъ такой добрый человѣкъ.
   -- Я уже похоронилъ его,-- сказалъ Саратъ печально.-- Скажи, Мето, что сталось съ моею матерью и съ сестрами?
   -- Разскажу тебѣ все сначала. Мето все знаетъ; не глупъ же онъ. Два дня тому назадъ, ночью, когда всѣ спали, на нашу деревню напали курды; ихъ было не болѣе сотни, такъ какъ остальные отправились въ другія мѣста, но и десятка достаточно, чтобъ ограбить армянскую деревню. Армяне не больно-то храбры, и это очень дурно. Поднялся страшный кривъ, когда курды начали ломиться въ хижины. Напрасно я кричалъ своимъ, что они не бабы, а мужчины, что если у нихъ нѣтъ оружія, то всегда найдутся подъ руками камни, топоры и другое, чѣмъ можно прогнать собакъ,-- меня никто не слушалъ. Курды выволокли женщинъ и дѣвушекъ, отобрали всѣ цѣнныя вещи, а стариковъ и дѣтей оставили въ хижинѣ, заколотили двери и сожгли ихъ вмѣстѣ съ оставшимся негоднымъ имуществомъ. Мужчинъ всѣхъ побили.
   -- И никто не спасся отъ ихъ рукъ?
   -- Только тѣ, которые раньше бѣжали въ горы. Большинство не повѣрило, что курды будутъ такъ свирѣпствовать, потому что каймакамъ {Областной начальникъ.} уговаривалъ народъ успокоиться и оставаться въ деревняхъ. Понятно, собака надулъ ихъ.
   -- А что случилось съ нашимъ домомъ?
   -- Твоего отца дома не было; онъ уѣхалъ въ Башкалу. "Мето,-- сказалъ онъ мнѣ, когда уѣзжалъ,-- охраняй мой домъ до моего возвращенія". Я не спалъ, когда ворвались курды, и съ ружьемъ стоялъ на крышѣ. Но что я могъ сдѣлать одинъ противъ этихъ звѣрей? Будь насъ съ десятокъ, я не пустилъ бы этихъ псовъ въ деревню, но я былъ одинъ. Я даже не шевельнулъ рукой, потому что тронь я хоть одного курда, они не оставили бы въ живыхъ ни одного изъ насъ; я же хотѣлъ спасти вашу семью; имущество я рѣшилъ предоставить имъ. Не теряя времени, я вытащилъ изъ хижины твою мать и сестру, но совсѣмъ позабылъ о ребенкѣ въ колыбели; "дитя, дитя!" -- закричала твоя мать и бросилась обратно въ хижину. Оставь я твоихъ сестеръ однѣхъ, курды увели бы ихъ; поэтому я сперва скрылъ ихъ отъ глазъ курдовъ, а затѣмъ уже побѣжалъ за твоею матерью, но было поздно: хижина была уже объята пламенемъ; когда она бросилась туда, крыша обрушилась и похоронила подъ собою твою мать.
   Саратъ слушалъ все это, стоя неподвижно, съ побѣлѣвшимъ, какъ мраморъ, лицомъ и дрожащими губами, но безъ слезъ.
   -- А зачѣмъ ѣздилъ отецъ въ Башкалу?-- спросилъ онъ тихимъ голосомъ.
   -- Когда армяне услыхали о походѣ шейха противъ гяуровъ, то такъ испугались, что не знали, что имъ дѣлать, къ кому обратиться. Тогда твой отецъ со старѣйшинами, съ двумя священниками и однимъ монахомъ отправился въ Башкалу къ окружному начальнику просить у него солдатъ для обороны. Тотъ обѣщалъ, но оттягивалъ изо дня въ день, пока, наконецъ, курды не начали рѣзню; тогда твой отецъ съ другими увидѣлъ, что каймакамъ обманулъ ихъ, и вернулся домой съ отчаяніемъ въ душѣ. Курды нагнали ихъ на дорогѣ, а что они сдѣлали съ нимъ, ты самъ видѣлъ...
   -- А гдѣ же теперь мои сестры?-- спросилъ робко Саратъ.-- Можетъ быть, и ихъ постигло несчастье?
   -- Нѣтъ, онѣ въ безопасномъ мѣстѣ; онѣ въ моей палаткѣ съ моею женой. Ты еще не знаешь, Саратъ, что я женатъ и что у меня есть ребенокъ. Твой отецъ, вѣчная память ему, выбралъ мнѣ хорошенькую дѣвушку и подарилъ мнѣ сотню овецъ. "Мето,-- сказалъ онъ,-- ты довольно послужилъ мнѣ; иди, живи себѣ отдѣльно, будь самъ себѣ господиномъ". Но я выросъ у васъ, такъ долго ѣлъ вашъ хлѣбъ-соль, что не въ силахъ былъ разстаться съ вашимъ домомъ, и я отвѣтилъ ему: "Господинъ мой, я останусь у тебя до моей смерти и, пока вернется Саратъ, смотри на меня, какъ на своего сына".
   Сарата тронули слова курда, онъ обнялъ Мето, поцѣловалъ его въ лобъ и сказалъ ему:
   -- Ты будешь мнѣ братомъ и мы не разстанемся больше. Но скажи мнѣ, дѣйствительно ли мои сестры внѣ опасности?
   -- Ты хорошо знаешь обычай іезидовъ. Шейхъ Джалаледдинъ не осмѣлится вступить въ мою палатку,-- сказалъ съ нѣкоторою гордостью молодой курдъ.-- Человѣкъ, кто бы онъ ни былъ, разъ вступившій въ палатку іезида, считается его дорогимъ гостемъ и все племя защититъ его отъ врага.
   Онъ внезапно остановился и началъ внимательно прислушиваться.
   -- Слышишь ты эти голоса?
   -- Какіе голоса?-- спросилъ Саратъ, ничего не слыхавшій: до того онъ былъ погруженъ въ свои тяжелыя думы.
   -- Да, они поютъ... такъ поютъ курды, возвращаясь съ плѣнными и добычей.
   -- Въ такомъ случаѣ, идемъ... Да, идемъ!
   Они оба отправились по тому направленію, откуда доносились голоса.
   

VI.

   Черезъ полчаса они были на вершинѣ хребта, откуда могли разглядѣть шедшій въ долинѣ караванъ.
   -- Если мы пойдемъ по этой дорогѣ, то мы не попадемъ ему на встрѣчу,-- сказалъ Мето.
   -- Я не хотѣлъ бы быть замѣченнымъ ими, -- сказалъ Саратъ.
   -- Они насъ не увидятъ, даже если бы у нихъ была тысяча глазъ: я знаю эти горы, какъ свои пять пальцевъ. Пойдемъ же!
   Дорога, выбранная Мето, была очень трудна, но, идя по ней, можно было скрываться за кустами и слѣдить за караваномъ. Саратъ вскорѣ замѣтилъ, что курды гнали впереди себя многочисленную толпу плѣнныхъ.
   -- Не можешь ли ты подойти къ каравану, -- обратился онъ къ Мето, -- поразвѣдать, откуда ведутъ они плѣнныхъ? куда направляются? гдѣ располагаютъ сегодня ночевать? къ какому племени принадлежатъ они?
   -- Конечно, могу.
   -- Какъ же ты это сдѣлаешь?
   -- Да не съѣдятъ же они меня. Я поклонюсь имъ, спрошу объ ихъ здоровьѣ, а тамъ уже остальное я знаю.
   -- Ну, хорошо, иди, только не оставайся долго.
   Мето исчезъ мгновенно, а Саратъ началъ еще внимательнѣе наблюдать за караваномъ. Что онъ увидѣлъ? Толпа курдовъ гнала впереди себя женщинъ и дѣвушекъ; за ними слѣдовали нагруженныя телѣги и навьюченные ослы. На вьюкахъ были привязаны по одной или по двѣ женщины. Чтобы придать еще болѣе угрожающій видъ своему шествію, курды несли насаженныя на копья окровавленныя человѣческія головы.
   Саратъ въ ужасѣ отвернулся отъ этого зрѣлища.
   Между тѣмъ, караванъ прошелъ дальше.
   Сарату казалось, что антихристъ пришелъ на землю, что человѣкъ превратился въ свирѣпаго, кровожаднаго хищника, алчущаго крови своихъ же собратьевъ. Онъ самъ въ эту минуту готовъ былъ ринуться, какъ бѣшенный звѣрь, на эту дикую толпу; онъ чувствовалъ въ себѣ для этого достаточно ярости, но онъ былъ одинъ, безъ" товарищей.
   Мето вернулся.
   -- Ну, я все узналъ,-- сказалъ онъ.
   -- Разскажи въ точности все. Сколько тамъ всадниковъ?
   -- Не болѣе пятидесяти.
   -- Какого они племени?
   -- Это полудикіе хартоши.
   -- Изъ какихъ мѣстностей плѣнные?
   -- Изъ мѣстности Шатахъ.
   -- А куда направляются?
   -- Въ Сомай, провинцію Персіи.
   -- Гдѣ они предполагаютъ ночевать?
   -- Въ долинѣ Хастистанъ, недалеко отъ Хана-Сори.
   Саратъ прервалъ свои разспросы и началъ что-то соображать; черезъ минуту онъ опять обратился къ Мето.
   -- Какъ думаешь ты,-- спросилъ онъ,-- скоро ли они будутъ въ ущельи Сакалъ-Тутанъ? {Сакалъ-Тутанъ значить по-турецки хватающій за бороду. Такъ называютъ тѣ узкіе, трудные горные прохода, гдѣ разбойники легко ловятъ путешественниковъ.}
   -- Къ закату солнца,-- отвѣтилъ, немного подумавъ, Мето.
   -- И я такъ думаю,-- замѣтилъ Саратъ.-- А когда можешь ты дойти до деревни Бижинкертъ? Ты, вѣдь, знаешь эту деревню?
   Мето посмотрѣлъ на солнце и отвѣтилъ:
   -- Ровно въ полдень.
   -- Хорошо,-- продолжалъ Саратъ.-- Знаешь ли ты въ долинѣ близь Бижинкерта маленькую часовню?
   -- Конечно. Тамъ даже двѣ часовни: одна въ развалинахъ; ты о ней спрашиваешь?
   -- Именно о ней.
   -- Какъ же не знать ея? Я тамъ скрывался однажды цѣлую ночь съ украденною лошадью. Мѣсто очень удобное для укрывательства.
   -- Голосу какихъ животныхъ умѣешь ты подражать?-- продолжалъ спрашивать Саратъ.
   -- Я могу лаять, пѣть пѣтухомъ, ревѣть осломъ, кричать, какъ сова...
   -- Послѣдняго достаточно. Ну, слушай же. Ты пойдешь прямо къ развалинамъ часовни и пройдешь на сосѣдній холмикъ.
   -- Это тотъ, на верху котораго лежитъ пробитый камень?-- перебилъ его Мето.
   -- Да. У этого камня ты остановись, прокричи три раза какъ скворецъ и тебѣ отвѣтятъ тѣмъ же, тогда ты закричи совой; послѣ этого къ тебѣ подойдетъ человѣкъ и ты скажи ему, что къ заходу солнца они должны быть у ущелья Сакалъ-Тутанъ.
   -- А если онъ меня спроситъ, кто послалъ меня?
   -- Назови мое имя.
   -- А если мнѣ не повѣрятъ?
   -- Покажи имъ это кольцо.
   Саратъ снялъ съ пальца кольцо и отдалъ его Мето.
   -- А если они захотятъ знать больше?
   -- Разскажи имъ о видѣнномъ тобою караванѣ и прибавь, что какъ только караванъ этотъ вступитъ въ ущелье, мы нападемъ на него и отберемъ у него плѣнныхъ и добычу.
   -- Понимаю; сколько тамъ твоихъ?
   -- Двѣнадцать человѣкъ.
   -- А кто они такіе?
   -- Мои товарищи.
   -- Двѣнадцати человѣкъ совершенно достаточно, чтобы въ ущельи Сакалъ-Тутанъ справиться съ пятидесятью,-- замѣтилъ Мето.-- Я примкну къ нимъ, и тогда насъ будетъ тринадцать, только это число несчастное.
   -- Но если и меня прибавишь, то насъ будетъ четырнадцать, а это число, кажется, не несчастное.
   -- И четырехъ вполнѣ достаточно для того, чтобы запереть караванъ въ ущельи,-- никто оттуда не выскочить. Ловко, однако, ты выбралъ мѣсто! Гдѣ же ты будешь?
   -- Я незамѣтно для нихъ буду слѣдить за караваномъ до ущелья. Но только какъ пойдешь ты съ своею раненою ногой? До Бижинкерта далеко.
   -- Это ничего. Проклятая пуля прошла черезъ мясо, но кости не коснулась; я положилъ пластырь и туго перевязалъ рану.
   -- Давно ли ты раненъ?
   -- Три дня тому назадъ; это уже не новость для меня.
   -- Ну, иди.
   Саратъ и Мето разстались: одинъ пошелъ къ развалинамъ часовни, другой послѣдовалъ за караваномъ.
   

VII.

   Читатель уже достаточно знакомъ съ Саратомъ; теперь я хочу познакомить его съ товарищами нашего героя.
   Онъ собралъ ихъ вокругъ себя въ различное время и въ различныхъ мѣстахъ. Тутъ были сасунцы, зейтунцы, шатахцы, діарбекирцы, одинъ священникъ изъ Харберта и одинъ учитель. Послѣдній -- членъ одного благотворительнаго учрежденія въ Константинополѣ -- былъ присланъ въ окрестности Вапа въ Арменіи для распространенія просвѣщенія въ народѣ, но во время броженія, при послѣдней русско-турецкой войнѣ, примкнулъ къ шайкѣ Сарата, послѣ того какъ курды избили его на глазахъ его учениковъ. Шайка Сарата была организована на подобіе курдскихъ и ея сочлены скрывали свою армянскую національность; это было необходимо для того, чтобы курды и другіе магометане, съ которыми Сарату приходилось постоянно бороться, не вздумали бы вымещать на армянахъ, ихъ соотечественникахъ, свою злобу.
   Саратъ находился недалеко отъ Діарбекира, когда услыхалъ о выступленіи курдовъ противъ армянъ подъ предводительствомъ Джаладеддина и объ адскомъ замыслѣ шейха Ибадуллы. Онъ немедленно двинулся со своими товарищами къ Агбаку съ цѣлью помочь своимъ землякамъ и спасти ту, которая была ему дороже всего.
   Не доходя до Агбака, онъ отдалъ своимъ спутникамъ приказаніе идти на помощь тамошнимъ армянамъ, а самъ отправился въ Ванъ увѣдомить пашу о грозящей армянамъ опасности и просить его о помощи въ дѣлѣ организаціи волонтеровъ для защиты мѣстныхъ жителей.
   Его просьба не была уважена и ему отвѣтили, что правительство само позаботится о сохраненіи спокойствія. Онъ понялъ значеніе этихъ словъ и ушелъ изъ Вана; тутъ-то мы его и встрѣтили, когда онъ, огорченный неуспѣхомъ своего предпріятія, пустился дальше. Но онъ не упалъ духомъ. Придя въ Агбакъ, онъ сдѣлалъ еще одну попытку для достиженія своей цѣли: онъ обратился къ священникамъ, монахамъ и старѣйшинамъ и старался убѣдить ихъ въ необходимости вооружить народъ для самозащиты: Чтобы убѣдить ихъ, онъ напомнилъ имъ объ айсорахъ изъ Джугамерика, которые всегда носили при себѣ оружіе и къ которымъ не осмѣливался вторгнуться ни одинъ курдъ, и даже само правительство не могло обезоружить ихъ, такъ какъ они отвѣчали: "Если правительство неспособно охранять насъ, то мы будемъ сами себя защищать". Убѣдительныя рѣчи Сарата не имѣли, однако, никакого успѣха и его сочли за чудака. Эти неудачи укрѣпили его въ убѣжденіи, что его соотечественники своимъ рабскимъ поведеніемъ сами приготовили себѣ печальную участь.
   Съ того дня, какъ онъ разстался съ своими товарищами, онъ не имѣлъ о нихъ никакого извѣстія и не зналъ, что они сдѣлали и гдѣ они теперь. Но въ этотъ именно день они по уговору должны были встрѣтиться у разрушенной часовни. Неожиданная встрѣча съ караваномъ побудила его послать вѣрнаго ему Мето за ними для того, чтобы въ ущельи Сакалъ-Тутанъ освободить несчастныхъ плѣнныхъ.
   Въ назначенный часъ онъ встрѣтилъ всѣхъ своихъ сподвижниковъ близъ названнаго ущелья. Поздоровавшись и поцѣловавшись съ каждымъ изъ нихъ, онъ сказалъ:
   -- Я радъ видѣть васъ всѣхъ вмѣстѣ и въ добромъ здоровьи. Вы, вѣроятно, не мало опечалены тою безконечною рѣзней, совершаемою варварами, свидѣтелями которой вамъ пришлось быть; но теперь вамъ предстоитъ хорошій случай показать вашу храбрость и для того я позвалъ васъ сюда. Насъ четырнадцать и намъ предстоитъ борьба съ пятидесятью дивими курдами изъ племени хартошей.
   -- Мето намъ все разсказалъ, -- отвѣчалъ священникъ, получившій прозвище "Дали-баба" (полоумный отецъ).-- Этимъ крестомъ,-- онъ указалъ на свою саблю,-- я всѣхъ благословлю.
   -- Случай дѣйствительно хорошъ. Въ этомъ ущельи мы вправду можемъ отлично справиться съ хартошами!-- воскликнулъ съ воодушевленіемъ учитель.
   -- Въ этой пустой болтовнѣ мы только теряемъ время. Хартоши совсѣмъ не представляютъ изъ себя такой легкой добычи,-- замѣтилъ Нессо изъ Зейтуна, названный "Зейтунскою скалой".
   -- Да, время намъ дорого,-- воскликнулъ Саратъ,-- обдумаемъ получше наше дѣло, такъ какъ хартоши храбры и опасно начинать съ ними игру. Намъ благопріятствуетъ только мѣстность, и потому-то я избралъ ущелье; всѣ вы должны скрыться за скалами и дать всему каравану время вступить въ ущелье, тогда часть васъ запретъ выходъ, а другая входъ въ него. Я дамъ сигналъ -- закричу три раза ястребомъ; помните только одно: проливать какъ можно меньше крови; говорить на нарѣчіи равандовъ, ихъ смертельныхъ враговъ; не допустить никого къ бѣгству, потому что никто не долженъ знать о нашемъ нападеніи; мѣняйте часто мѣсто нападенія, чтобы отвести имъ глаза и этимъ показать, что насъ много.
   Сакалъ-Тутанъ одно изъ тѣхъ страшныхъ ущелій, которыя часто встрѣчаются въ Арменіи. Съ двухъ его сторонъ подымались, какъ башни, скалы, оставляя посрединѣ узкій проходъ, по которому мулы идутъ не иначе, какъ одинъ за другимъ.
   Караванъ медленно тянулся по проходу. Была ночная пора; мѣсяцъ свѣтилъ ясно. Саратъ вмѣстѣ съ семью другими заперъ выходъ; остальные съ Дали-бабой направились къ входу, послѣ того какъ весь караванъ вступилъ въ ущелье. Вдругъ послышался ястребиный крикъ и вслѣдъ за нимъ со всѣхъ сторонъ раздались ружейные выстрѣлы. Въ ущельи наступило невообразимое смятеніе; хартоши бросались въ ярости во всѣ стороны, но всюду ихъ встрѣчали ружейные выстрѣлы, и они походили на львовъ, запертыхъ въ желѣзной клѣткѣ.
   Въ минуты опасности курдъ приходить въ бѣшенство и готовъ сдвинуть съ мѣста горы и скалы.
   Разсвирѣпѣвшіе хартоши карабкались, какъ тигры, на скалы, но, безсильные бороться съ природой, падали съ ревомъ внизъ. Бѣшеный ревъ курдовъ, плачъ плѣнныхъ и трескъ выстрѣловъ сливались въ адскій шумъ. Съ обѣихъ сторонъ борьба была самая ожесточенная, такъ какъ курды всегда готовы сопротивляться до послѣдняго издыханія.
   Тогда раздался вторично ястребиный крикъ -- сигналъ, что никому не должно быть пощады.
   Свѣтлая ночь благопріятствовала Сарату и наши молодцы укладывали одного курда за другимъ, удачно минуя плѣнныхъ. Наконецъ, послѣ жестокаго часоваго боя курды закричали:
   -- Мы сдаемся!
   Тогда Саратъ взошелъ на выдающуюся скалу и обратился къ нимъ съ слѣдующими словами:
   -- Для васъ было бы лучше, если бы вы сдались раньше, тогда большая часть павшихъ осталась бы въ живыхъ; но все же ваша храбрость достойна похвалы. Слушайте же мои условія: вы всѣ останетесь пока въ ущельи,-- выйдутъ отсюда только плѣнные съ ихъ добромъ; мы вамъ оставимъ и вашихъ коней, и ваше оружіе,-- это все вамъ необходимо имѣть; съ восходомъ солнца мы васъ вы пустимъ отсюда на всѣ четыре стороны, но до тѣхъ же поръ вы наши плѣнные. Согласны ли вы на эти условія?
   -- Да,-- послышался отвѣтъ.
   -- Отпустите, въ такомъ случаѣ, плѣнныхъ и отдайте имъ ихъ имущество.
   Вскорѣ послѣ этого ущелье опустѣло; въ немъ осталось не болѣе двадцати хартошей.
   -- Дали-баба,-- приказалъ Саратъ,-- возьми съ собой четырехъ человѣкъ и отведи плѣнныхъ къ Салмасту. До восхода солнца вы будете у персидской границы и тамъ можете снабдить несчастныхъ съѣстными припасами, такъ какъ туда бѣжали всѣ армяне изъ Агбака, успѣвшіе укрыться отъ курдовъ. Салмастъ -- персидская провинція, куда курды не отваживаются врываться. Ты, однако, не показывай вида, что ты армянинъ, даже плѣнные не должны знать, кто ихъ освободилъ. Съ персидской границы возвращайся къ намъ; ты найдешь насъ въ ущельи Ирцицора. Я же продержу этихъ" негодяевъ здѣсь, пока вы не отойдете довольно далеко.
   Дали-баба, потерявъ терпѣніе, воскликнулъ:
   -- Будь я проклятъ, если когда-нибудь я сказалъ хоть одну такую длинную проповѣдь! Чудакъ, чего долго болтать? Вѣдь, не впервые мнѣ приходится бывать въ такихъ дѣлахъ.
   -- Выслушай совѣтъ другого и пуступай какъ самъ знаешь лучше,-- сказалъ, смѣясь, Саратъ.-- И такъ, впередъ, съ Богомъ!
   Караванъ двинулся бодро къ Салмасту и освобожденные осыпали своихъ спасителей благословеніями и плакали слезами радости.
   Вскорѣ всѣмъ стало извѣстно, что на хартошей при ихъ возвращеніи напали раванды; о томъ, что это были армяне, подъ начальствомъ Сарата, такъ никто и не узналъ.
   

VIII.

   Во всемъ округѣ Агбака не осталось почти ни одного армянина; всѣ двадцать четыре деревни были опустошены и превращены въ груды развалинъ. Одни изъ жителей были убиты курдами, другіе уведены въ плѣнъ, а остальные бѣжали въ персидскія провинціи Салмастъ и Сомъ, гдѣ нашли пріютъ у мѣстныхъ армянъ. Нападеніе курдовъ совершилось такъ неожиданно, что бѣжавшіе только и успѣли спасти свою жизнь, все же свое имущество были вынуждены оставить врагу. Вначалѣ Джалаледдинъ выступилъ только съ пятью тысячами воиновъ, съ которыми и прошелъ изъ Агбака до Баязета, оставляя всюду за собой опустошеніе и развалины. Узнавъ о его походѣ, новыя шайки курдовъ примыкали къ нему со всѣхъ сторонъ, разграбляя по дорогѣ то, что уцѣлѣло послѣ него. Такимъ образомъ, многія мѣстности были разграблены по нѣсколько разъ.
   Кромѣ Джалаледдина, предводителя, который велъ курдовъ на врага, у нихъ былъ еще другой шейхъ, дѣломъ котораго было побуждать къ возстанію. Онъ былъ главнымъ духовнымъ лицомъ всего Курдистана и пользовался большимъ вліяніемъ среда курдскаго духовенства. Звали его шейхъ Ибадуллахъ. Этотъ заклятый врагъ христіанъ убѣждалъ своихъ единовѣрцевъ не щадить никого и вскорѣ съумѣлъ возбудить ихъ фанатизмъ и жажду къ грабежу до высшей степени.
   Нельзя отрицать того, что и между курдами встрѣчаются благородныя натуры, проникнутыя гуманными чувствами и готовыя на хорошія дѣла. Мы можемъ назвать, напримѣръ, Омаръ-агу, обладателя многочисленныхъ стадъ и предводителя одного небольшаго курдскаго племени. Когда до него дошелъ слухъ о грабительскомъ походѣ Джалаледдина, онъ немедленно отправился въ сосѣдній монастырь св. Варфоломея, сообщилъ объ этомъ настоятелю Егіазару и посовѣтовалъ ему свезти имущество всѣхъ сосѣднихъ жителей въ монастырскій дворъ и отсюда дать отпоръ непріятелю, причемъ обѣщалъ свою помощь.
   А такъ какъ онъ опасался гнѣва Джалаледдина за свой отказъ участвовать въ его походѣ, то и свое имущество свезъ въ монастырь и былъ готовъ защищать этотъ послѣдній вмѣстѣ съ армянами противъ курдовъ. Настоятель принялъ охотно предложеніе своего стараго пріятеля Омаръ-аги, такъ какъ зналъ его вѣрность и преданность.
   Монастырь св. Варфоломея построенъ еще во времена Григорія Просвѣтителя. Въ теченіе многихъ вѣковъ онъ успѣшно сопротивлялся разрушительному дѣйствію непогоды и хищническимъ набѣгамъ дикихъ ордъ и оставался величественнымъ памятникомъ древне-армянскаго искусства. За время своего существованія онъ былъ свидѣтелемъ ужасныхъ событій, видѣлъ и персовъ, и огнепоклонниковъ, и арабовъ, и монголовъ, и хотя не одинъ разъ подвергался разрушенію, но, благодаря религіозному рвенію армянъ, возставалъ изъ развалинъ въ прежней красѣ.
   Монастырь этотъ расположенъ очень благопріятно для защиты отъ нападеній. Онъ стоитъ ца холмѣ и съ трехъ сторонъ окруженъ глубокими пропастями, въ которыхъ извивается одинъ изъ притоковъ Тигра, а съ четвертой примыкаетъ къ деревнѣ, принадлежащей монастырю и названной поэтому "Банки-гюхъ" {Деревья монастыря.}. За стѣной, окружавшей монастырь, красовались церковь, башни и другія постройки.
   Когда пронесся слухъ о походѣ Джалаледдина, многіе изъ жителей Агбака бѣжали сюда и отдавали свои сокровища на храненіе монахамъ въ потайные шкафы церкви; скотъ свой они пригоняли также поближе къ монастырю; долина, по которой протекала рѣка, представляла изъ себя роскошное пастбище, гдѣ всегда паслись монастырскіе табуны и стада.
   Баковъ же былъ ужасъ обитателей монастыря, когда въ одно прекрасное утро они замѣтили на этой долинѣ палатки курдовъ и узнали въ нихъ тѣхъ непрошенныхъ гостей, которыхъ они давно уже ожидали. Паническій страхъ овладѣлъ всѣми, бѣгущіе тѣснились сюда со всѣхъ сторонъ со своими стадами, но страхъ еще болѣе усилился, когда пастухи сообщили, что лагерь принадлежалъ самому Джалаледдину.
   Настоятель монастыря былъ человѣкъ храбрый, частыя сношенія его съ курдами сдѣлали изъ него какъ бы полукурда, а его геройское сердце не знало страха.
   Несмотря на приближающуюся опасность, онъ не потерялъ храбрости и вмѣстѣ съ Омаръ-агой отправился на тотъ пунктъ холма, откуда былъ видѣнъ весь лагерь шейха. Омаръ долго смотрѣлъ въ подзорную трубу и, наконецъ, сказалъ взволнованнымъ голосомъ:
   -- Да, это онъ. Старый разбойникъ собралъ хорошую шайку.
   -- Что же намъ теперь дѣлать?
   -- Я не вижу другаго средства,-- отвѣтилъ курдъ хладнокровно,-- какъ собрать всѣхъ, находящихся тутъ, въ монастырскій дворъ, запереть ворота и защищаться въ крѣпости.
   -- И я того же мнѣнія,-- согласился настоятель.-- Ружей и пороха у насъ достаточно и я распредѣлю ихъ между всѣми способными къ борьбѣ, а такихъ собралось у насъ не мало.
   -- И мои люди прибудутъ сюда немедленно; времени терять нельзя.
   Настоятель пошелъ сдѣлать необходимыя распоряженія, а Омаръ остался еще нѣкоторое время для наблюденія за врагомъ.
   Онъ принадлежалъ къ враждебной шейху сектѣ, которыхъ не мало среди курдовъ. Эта религіозная рознь нерѣдко приводить ихъ къ столкновеніямъ и вѣчная вражда поддерживается съ одинаковымъ ожесточеніемъ обѣими сторонами. Вотъ причина, почему Омаръ не присоединился къ полчищу Джалаледдина.
   Однако, предложеніе настоятеля не было принято ни монахами, ни народомъ. Не нашлось никого, кто бы его поддержалъ.
   -- Они перерѣжутъ насъ всѣхъ, если мы осмѣлимся тронуть ихъ,-- возражали дрожавшіе отъ страха люди,-- они сожгутъ насъ вмѣстѣ съ нашими женами и дѣтьми. Пусть они придутъ, мы не будемъ сопротивляться имъ, пусть они возьмутъ у насъ все, что имъ вздумается, лишь бы оставили намъ нашихъ женъ и дѣтей.
   -- Да, они придутъ, ограбятъ все ваше имущество и не пощадятъ ни женъ вашихъ, ни дѣтей!-- воскликнулъ настоятель со слезами на глазахъ.-- Выслушайте же меня! Нашъ святой монастырь оградитъ насъ; вся наша надежда на него. Между нами довольно сильныхъ людей и, къ тому же, Омаръ намъ поможетъ.
   Но его никто не слушалъ.
   -- Это невозможно,-- кричала толпа.-- Если ты хочешь спасти васъ, то возьми священниковъ и старѣйшинъ, или съ ними къ шейху, поклонись и моли его о пощадѣ. Мы все отдадимъ ему, лишь бы онъ намъ оставилъ жизнь.
   Храбрый монахъ еще долго пытался возбудить въ нихъ смѣлость, но робкая, трусливая толпа не хотѣла и слышать о сопротивленіи. Тогда настоятель долженъ былъ рѣшиться идти къ шейху и просить его о пощадѣ.
   Когда онъ собирался, Омаръ сказалъ ему:
   -- Я зналъ, что дѣло кончится этимъ, но ты напрасно пойдешь къ нимъ: они схватятъ тебя и убьютъ.
   -- Если даже и такъ, другаго выхода нѣтъ,-- отвѣтилъ сердито монахъ.-- Народъ требуетъ этого отъ меня.
   -- Въ такомъ случаѣ, и мнѣ нечего дѣлать здѣсь,-- сказалъ благородный курдъ.
   -- И я не совѣтую тебѣ оставаться здѣсь,-- отвѣтилъ настоятель.-- Иди, благослови тебя Богъ. Но раньше, чѣмъ уходить, возьми свои сокровища, спрятанныя въ потайномъ шкафѣ. Забери съ собою и два сундука съ церковною утварью,-- не зачѣмъ отдавать ихъ въ руки грабителей. Ты всегда дѣлалъ для нашего монастыря больше, чѣмъ христіане.
   -- Да, я ихъ увезу съ собой,-- отвѣтилъ курдъ,-- но пусть кто-нибудь изъ моихъ людей сопутствуетъ вамъ издали и если увидитъ, что вамъ грозитъ опасность, то пусть дастъ мнѣ объ этомъ знать немедленно.
   Настоятель поцѣловался съ курдомъ на прощанье и отправился въ лагерь шейха. Онъ не надѣялся вернуться оттуда и прощался съ своимъ другомъ навсегда.
   Послѣ его ухода Омаръ приложился къ алтарю монастырской церкви и выѣхалъ изъ монастыря, сопровождаемый караваномъ изъ тридцати лошадей, нагруженныхъ своимъ и монастырскимъ имуществомъ.
   Вскорѣ настоятель достигъ до лагеря Джелаледдина и оттуда болѣе не вернулся.
   Черезъ нѣсколько часовъ курды напали на монастырскую деревню, угнали оттуда скотъ и разграбили всѣ дома, потомъ ворвались въ церковь и вытащили изъ нея все, что было.
   Плачь и вопли народа нисколько не останавливали ихъ грабежа. На малѣйшее сопротивленіе они отвѣчали выстрѣлами и ударами сабель.
   Случилось, что Саратъ съ своею шайкой, возвращаясь изъ Сакалъ Тутана, проходилъ мимо монастыря св. Варфоломея, какъ разъ послѣ этого погрома.
   

IX.

   Ночь стояла темная и на небѣ, покрытомъ тучами, не видно было ни одной звѣзды. Въ этой непроницаемой тьмѣ небо и земля, казалось, слились воедино.
   Кругомъ царила глубокая тишина, нарушаемая только порывами ночнаго холоднаго вѣтра, что предвѣщало бурю. Молнія по временамъ ярко освѣщала верхушки отдаленныхъ горъ и раскаты грома отдавались зловѣщимъ эхомъ въ мрачныхъ долинахъ.
   Въ этой ночной тьмѣ, подобно духамъ, бродили вокругъ монастыря темныя тѣни. Внезапно онѣ собрались въ кучку, точно для совѣщанія, послѣ чего опять разсѣялись и въ одиночку направились къ монастырской деревнѣ. Послѣдняя была безмолвна и пустынна, какъ кладбище; ничто живое не шевелилось въ ней. Свѣтъ виднѣлся только на одномъ мѣстѣ. Это было величественное зданіе монастыря, стоящаго на возвышенномъ мѣстѣ, надъ глубокою пропастью, по которой протекала съ шумомъ рѣка.
   Еслибъ кто взошелъ теперь въ церковь, тотъ увидѣлъ бы ужасающую картину. Всѣ украшенія были разграблены -- не осталось ни евангелія, ни другихъ книгъ, ни креста, ни образа, а алтарь походилъ на окровавленный жертвенникъ; въ одномъ концѣ церкви стояли лошади; въ другомъ расположились курды, а посрединѣ пылалъ костеръ, сложенной изъ разнообразной церковной утвари; надъ огнемъ костра раскаливались желѣзные прутики и мѣдные сосуды; невдалекѣ отъ костра, связанные по рукамъ и ногамъ, лежали несчастныя жертвы, со страхомъ ожидающія рѣшенія своѣй участи; лица ихъ выражали ужасъ осужденныхъ на адскія мученья; съ ними рядомъ были свалены въ кучѣ награбленныя вещи.
   Одинъ изъ курдовъ всталъ и обратился къ плѣннымъ съ слѣдующими словами:
   -- Невѣрные, что еще спрятали вы? Скажите правду, ничего не скрывая отъ насъ, если не хотите подохнуть, какъ собаки. Видите вы эти раскаленные прутья? Они приготовлены для васъ.
   -- Ага {Господинъ.}, мы въ твоихъ рукахъ,-- простонали несчастные,-- это все, что осталось здѣсь. Пусть Богъ поразитъ насъ слѣпотой, пусть души наши пойдутъ въ адъ, если мы что скрыли.
   -- Лжете вы, проклятые псы!-- заревѣлъ курдъ.-- Въ этомъ монастырѣ были огромныя богатства,-- гдѣ они, отвѣчайте?
   -- Ага, сжалься надъ нами, не убивай насъ! Накажи насъ Господь, если мы лжемъ. Все унесено отсюда, ничего не осталось. Ты знаешь, что монастырь за послѣдніе дни былъ ограбленъ нѣсколько разъ; будь здѣсь море сокровищъ, и оно высохло бы.
   Предводитель курдовъ обратился къ своимъ товарищамъ:
   -- Пока гяуры не отвѣдали раскаленныхъ прутьевъ, они не скажутъ правды. Угостите же ихъ!
   Нѣсколько курдовъ подошли къ связаннымъ христіанамъ и раздѣли ихъ, въ то время какъ другіе вынули изъ огня до красна раскаленные прутья.
   -- Начинайте!-- закричалъ глава.-- Выжгите имъ на тѣлѣ крестъ, не даромъ они провозглашаютъ себя его поклонниками.
   Палачи кинулись на несчастныхъ и начали выжигать имъ на тѣлѣ раскаленными желѣзами кресты.
   Мучительные крики огласили воздухъ и запахъ жженаго мяса наполнилъ всю церковь. "Убейте насъ лучше разомъ,-- молили несчастные,-- убейте насъ скорѣе!" Но никто не обращалъ вниманія на ихъ вопли и палачи продолжали свое дѣло. Наконецъ, мучениковъ нельзя было понять, слышались лишь глухіе стоны.
   -- Довольно!-- заревѣлъ курдъ и, обратившись къ священнику, котораго палачи до сихъ поръ не касались, сказалъ:-- Тебя оставили мы напослѣдокъ. Видишь ли ты этотъ раскаленный мѣдный котелъ? Онъ очень похожъ на епископскую шапку и мы его надѣнемъ тебѣ; вѣдь, называешь же ты себя попомъ!...
   -- Нашъ Спаситель былъ увѣнчанъ терновымъ вѣнцомъ, и Его служитель не откажется надѣть мѣдный котелъ. Но, ага, подумай только: тамъ, на небѣ, есть Богъ, который все видитъ. Онъ нашъ Богъ и Онъ не оставитъ безъ наказанія тѣхъ, которые проливаютъ невинную кровь. За что ты насъ мучишь? Мои единовѣрцы сказали тебѣ правду: все давно разграблено; даже гробъ св. апостола, и тотъ не былъ пощаженъ вашими. Джалаледдинъ унесъ все съ собой, а послѣ него курды возвращались сюда еще разъ десять за добычей.
   -- Ты лжешь, подлая собака!-- заревѣлъ звѣрь.-- Подайте сюда мѣдный котелъ!
   Одинъ курдъ досталъ изъ огня раскаленный котелъ, обнажилъ сѣдую голову старца и собирался надѣть ему его; старикъ лежалъ молча, читая дрожащими губами молитву.
   Вдругъ раздался выстрѣлъ и церковь наполнилась пороховымъ дымомъ. Страхъ овладѣлъ всѣми; нѣсколько курдовъ свалились замертво или тяжело ранеными, другіе были схвачены сильными руками и крѣпко связаны.
   Все это совершилось въ нѣсколько минутъ и въ полной тишинѣ. Тутъ послышался голосъ связаннаго священника:
   -- Ради Бога, не убивайте ихъ, не мѣшайте имъ; пусть дѣлаютъ что хотятъ. Не трогайте ихъ, не то они перерѣжутъ всѣхъ армянъ...
   Несчастный, не зная, кто были его освободители, боялся мести, которую этотъ случай могъ вызвать со стороны курдовъ.
   Лица пришедшихъ были закрыты; одѣты они были по-курдски, и говорили на этомъ же языкѣ. Хотя число ихъ было не велико, но, благодаря быстротѣ, съ которой они сдѣлали свое нападеніе, имъ удалось овладѣть всѣми курдами, убить однихъ и связать другихъ. Послѣднихъ они сейчасъ же увели. Черезъ полчаса двое изъ избавителей вернулись, развязали священника и другихъ плѣнныхъ и сказали имъ:
   -- До восхода солнца у васъ достаточно еще времени, чтобы дойти до границы Персіи; тамъ вы будете внѣ опасности. Лошади готовы, забирайте все съ собой, что еще осталось послѣ курдовъ, и бѣгите.
   -- Мои товарищи еле живы,-- заявилъ священникъ.
   -- Двое изъ насъ будутъ сопровождать васъ, -- продолжалъ незнакомецъ.
   Священникъ поклонился и хотѣлъ было обнять его колѣни.
   -- Не нужно этого; постарайтесь поскорѣе убраться отсюда.
   -- Осмѣлюсь спросить, кто вы, наши освободители?-- спросилъ священникъ.
   -- До этого тебѣ нѣтъ никакого дѣла.
   Затѣмъ они немедленно отвязали лошадей, собрали вещи и, посадивъ раненыхъ на лошадей, тронулись въ путь.
   Священникъ, прежде чѣмъ сѣсть на лошадь, подошелъ еще разъ къ незнакомцамъ и сказалъ:
   -- Позвольте мнѣ, по крайней мѣрѣ, дать вамъ мое благословеніе.
   -- И это излишне,-- сказалъ одинъ изъ нихъ.-- Отвѣть намъ лучше на нѣсколько вопросовъ.
   -- Спрашивайте.
   -- Остался ли кто-нибудь въ монастырской деревнѣ?
   -- Ни одной живой души.
   -- Что же съ ними сталось?
   -- Часть бѣжала въ Персію, часть избита, а остальные уведены въ плѣнъ.
   -- Зналъ ли ты въ этой деревнѣ старосту по имени О?
   -- Конечно; вѣдь, я здѣшній священникъ.
   -- Не можешь ли ты сказать, что сталось съ его семьей?
   -- Его самого убили, сыновей въ то время дома не было, а дочь уведена курдами въ плѣнъ.
   Послѣднія слова какъ громомъ поразили спрашивавшаго, но, оправившись, онъ продолжалъ:
   -- Не можешь ли ты мнѣ сказать, куда они увели ее или, по крайней мѣрѣ, къ какому племени принадлежали курды, уведшіе ее? О, какъ бы я былъ благодаренъ тебѣ за эти свѣдѣнія!
   -- Куда они ее увели, я не знаю, но знаю, что это были курды племени шишаковъ, приверженцы Чолахъ-Ахмета.
   -- Довольно, -- сказалъ незнакомецъ,-- теперь можете уходить.
   Священникъ удалился вмѣстѣ съ своими товарищами и двумя незнакомцами, которые должны были сопровождать ихъ до персидской границы. Въ церкви остались двѣнадцать остальныхъ и открыли теперь свои лица, чтобы дохнуть свободнѣе. При свѣтѣ костра можно было узнать мертвенно блѣдное лицо Сарата. Онъ сѣлъ около огня, чтобы нѣсколько успокоиться отъ своего волненія, въ то время, какъ его сотоварищи принялись жарить кабана на своихъ желѣзныхъ копьяхъ. Только Мето не спускалъ глазъ съ своего господина, точно онъ хотѣлъ прочесть въ его глазахъ горе его сердца.
   Несчастный Саратъ лишился своего единственнаго утѣшенія. Близъ этого монастыря онъ надѣялся найти существо, которому принадлежало его сердце, но злая судьба отняла его у него.
   Онъ неподвижно глядѣлъ въ мрачные своды стараго монастыря и раны его сердца открылись снова, такъ какъ съ этимъ мѣстомъ связаны были его лучшія воспоминанія.
   Здѣсь провелъ онъ лучшіе годы своего дѣтства, здѣсь получилъ онъ отъ набожныхъ монаховъ первыя наставленія въ религіи и здѣсь же невдалекѣ чудный ангелъ пробудилъ впервые любовь въ его сердцѣ. И этого ангела не стало теперь.
   Пока Саратъ былъ всецѣло погруженъ въ свои тяжелыя думы, его товарищи заняты были приготовленіемъ роскошнаго пиршества, и вскорѣ сочный шашлыкъ былъ снять съ огня и кружка съ виномъ начала ходить изъ рукъ въ руки.
   Никто не хотѣлъ нарушать грусти Сарата и поэтому не приглашали его къ пиру; однако же, когда Дали-баба, поднявъ кружку съ виномъ и обратясь къ алтарю, началъ свою рѣчь, то Саратъ очнулся изъ своей задумчивости.
   Дали-баба сказалъ слѣдующее:
   -- О, отцы наши и предки, кубокъ этотъ я опорожниваю невъ вашу память. Еслибъ, вмѣсто монастырей, которые вы воздвигали такъ усердно на нашей родинѣ, вы строили крѣпости и, вмѣсто церковной утвари, готовили бы оружіе, то наша страна не была бы такъ несчастна. Курды не могли бы опустошить ее, какъ теперь, не рѣзали бы нашихъ дѣтей, не уводили бы нашихъ женъ и дочерей. Отъ этихъ монастырей пошла погибель нашей страны, они убили нашу храбрость, чрезъ нихъ мы впали въ рабство, съ того дня, какъ великій Тырдатъ, сложивъ съ себя мечъ и корону, удалился въ пещеру Маніа въ уединеніе. О вы, боги древней Арменіи, о Анагидъ, о Вагатъ и Гайкъ, вашей священной памяти посвящаю я этотъ кубокъ, спасите насъ!...
   Въ такихъ-то словахъ облегчилъ свою душу этотъ бывшій священникъ, нынѣ страшный разбойникъ.
   Вслѣдъ за нимъ поднялся другой разбойникъ, прозванный Кидабъ Далисси, что означало "переучившійся"; раньше онъ былъ учителемъ и недавно вступилъ въ шайку Сарата.
   -- Не вамъ, старыя книги и школа,-- заговорилъ онъ,-- посвящаю я свой кубокъ, не вамъ, не умѣвшимъ дать намъ ничего для жизни и дѣйствительности. Вы наполнили наши головы фантастическими мечтаніями, а съ требованіями дѣйствительной жизни не ознакомили насъ. Вы сдѣлали изъ насъ существа, въ которыхъ убито всякое живое и возвышенное чувство. Научая насъ терпѣнію, вы сковали еще крѣпче наши рабскія цѣпи. Да будутъ благословенны тѣ писатели, которые вдохнутъ въ насъ новый духъ, которые помогутъ намъ вернуть наши прежнія силы, которые познакомятъ насъ съ требованіями дѣйствительной жизни!
   Такъ говорилъ человѣкъ, названный "переучившимся", котораго сбили съ толку книги и который теперь вновь пробудился къ настоящей жизни.
   Саратъ слушалъ эти рѣчи и, казалось, онѣ заставили его позабыть на минуту свое личное горе. Онъ думалъ теперь о своемъ несчастномъ народѣ и поэтому принялъ равнодушно слова Мето, который сказалъ ему:
   -- Не терзайся, дорогой господинъ мой! Мето имѣетъ хорошее чутье, и будь "она" спрятана на днѣ морскомъ, Мето отыщетъ ее и приведетъ къ тебѣ.
   Саратъ ничего не отвѣтилъ ему и даже не замѣтилъ, что вѣрный слуга его удалился внезапно изъ церкви.
   

X.

   Іюль близился къ концу. Несчастный, разграбленный, разрушенный башибузуками Баязетъ достался, наконецъ, русскимъ. Сулейманъ-паша былъ вытѣсненъ. Джалаледдинъ распустилъ свою шайку и каждый его воинъ возвращался домой съ богатою добычей. Вся древняя провинція Багреванда и историческій Вагаршакертъ были опустошены и покинуты своими армянскими обитателями. Алашкертскіе переселенцы нищенствовали въ окрестностяхъ Эривани, а ихъ разрушенныя жилища еще дымились отъ недавнихъ пожаровъ.
   Была вечерняя пора. Заходящее солнце освѣщало верхушки горъ.
   По горной тропинкѣ шелъ медленно одинокій путникъ, напѣвай про себя печальную пѣсню. Казалось, что онъ избралъ эту дорогу противъ своей воли или не былъ увѣренъ, что онъ здѣсь достигнетъ своей цѣли.
   Вдругъ раздался за нимъ голосъ:
   -- Кто ты такой? Стой!
   Пѣшеходъ пересталъ пѣть, снялъ ружье съ плеча, повернулся и, увидя всадника, отвѣчалъ:
   -- Проѣзжай!
   Всадникъ, приблизясь, привѣтствовалъ его:
   -- Счастливый путь, куда ты идешь?
   -- Я пастухъ Джафаръ-бека. Наши стада пасутся здѣсь невдалекѣ; сегодня у насъ ушелъ жеребецъ и я ищу его.
   Затѣмъ въ свою очередь спросилъ и онъ всадника:
   -- А куда же тебя Богъ несетъ?
   -- Въ лагерь шейха; я везу ему письмо.
   -- Отъ кого?
   -- Отъ Сулеймана-паши. Дѣла подъ Карсомъ идутъ плохо. Паша велѣлъ созвать насъ и объявилъ: "Кто въ два дня доставитъ это письмо шейху, тотъ получитъ хорошій подарокъ". Я приблизился къ нему, склонилъ голову и сказалъ: "Я готовъ превратиться въ прахъ подъ ногами твоими и доставлю твое письмо; мой арабскій конь летитъ, какъ стрѣла". Паша потрепалъ меня по плечу, сказалъ "эферимъ" {Браво, молодецъ.} и вручилъ письмо.
   -- Гдѣ же теперь шейхъ?
   -- Мнѣ сказали, что онъ недалеко отъ Каяли-Дара (ущелье крови),-- отвѣтилъ всадникъ.-- Какъ же ты этого не знаешь?
   -- Откуда же знать пастуху эти вещи? Мы видимъ каждый день, какъ они приходятъ и уходятъ, но куда и зачѣмъ, мы не знаемъ.
   -- Не можешь ли ты дать мнѣ огня?-- спросилъ всадникъ.-- Я потерялъ свое огниво и цѣлый день не курю.
   -- Изволь,-- отвѣчалъ тотъ, досталъ огниво и высѣкъ огня.
   Всадникъ наклонился и приложилъ тлѣющій трутъ къ своей трубкѣ; закуривъ, онъ поблагодарилъ и пустился въ путь, но не успѣлъ онъ отъѣхать и десяти шаговъ, какъ въ воздухѣ просвистала пуля и свалила несчастнаго съ лошади. Лошадь, испугавшись, бросилась съ дороги въ сторону, волоча съ собой повисшаго ногой въ стремени всадника; она остановилась тогда, когда сѣдло упало съ нея.
   Тогда прибѣжалъ убійца и, обыскавъ свою жертву, нашелъ при немъ письмо къ шейху. Затѣмъ онъ оправилъ сѣдло, сбросилъ искалѣченный трупъ въ ровъ, бодро вскочилъ на лошадь и поѣхалъ въ Канли-Дара, гдѣ находился лагерь шейха.
   Прибылъ онъ туда при наступленіи сумерекъ. Письмо было свернуто въ формѣ трубочки, какъ это принято дѣлать на Востокѣ. Пастухъ досталъ его изъ кармана и, чтобы видно было, вложилъ его за свой тюрбанъ.
   -- Кто идетъ?-- спросила стража.
   -- Вѣстникъ,-- отвѣтилъ онъ и помчался къ палаткѣ шейха. Этотъ вѣстникъ былъ никто иной, какъ Мето.
   

XI.

   Саратъ замѣтилъ отсутствіе Мето только на слѣдующій день, когда онъ съ товарищами готовился оставить монастырь. Эти послѣдніе заподозрили Мето въ измѣнѣ,-- онъ былъ такъ хитеръ, такъ смѣлъ, что отъ него можно было ожидать всего.
   -- Я не могу сомнѣваться въ честности Мето, -- замѣтилъ Саратъ.
   Однако же, Мето не возвращался и появился только черезъ три дня.
   -- Я нашелъ ее,-- торопливо проговорилъ онъ и бросился на шею Сарата.
   -- Кого нашелъ ты?-- спросилъ печально Саратъ.
   -- Ассли, ту самую Ассли, которую ты любишь.
   Саратъ, услышавъ это, опьянѣлъ отъ радости.
   Мето разсказалъ ему о встрѣчѣ съ посланцемъ къ пашѣ, о томъ, какъ онъ его убилъ, и о своемъ пребываніи въ лагерѣ шейха, гдѣ онъ между плѣнными дѣвушками нашелъ и Ассли.
   -- Знаешь ли ты вѣрно, что она въ лагерѣ шейха?-- спросилъ Саратъ дрожащимъ голосомъ.
   -- Еще бы! Я видѣлъ ее своими глазами и даже говорилъ съ ней,-- возразилъ съ радостью Мето.
   -- Узнала ли она тебя?
   -- Она хотѣла броситься ко мнѣ, но я сдѣлалъ ей знакъ, она поняла и остановилась.
   -- Какъ удалось тебѣ увидѣть ее?
   Мето разсказалъ ему, какъ, передавъ письмо шейху, онъ получилъ отъ него приказаніе подождать отвѣта до слѣдующаго дня, такъ какъ ему необходимо было посовѣтоваться съ предводителями курдовъ. Затѣмъ ему указали мѣсто въ лагерѣ и дали поѣсть. Тутъ повстрѣчалъ онъ одного изъ старыхъ знакомыхъ, тоже іезида, который былъ на службѣ у шейха въ должности чубукчи {Подаватель трубокъ.}. Онъ принялъ Мето, угощалъ его, какъ своего земляка и единовѣрца, и, наконецъ, показалъ ему плѣнныхъ, между которыми Мето нашелъ Ассли. Тогда Мето открылъ ему цѣль, изъ-за которой онъ пріѣхалъ въ лагерь шейха, а именно -- увезти дѣвушку, которая была возлюбленной его господина. Землякъ обѣщалъ самъ вывести изъ лагеря названную дѣвушку и передать ее кому Мето назначитъ.
   Саратъ выслушалъ разсказъ въ глубокомъ волненіи и не смѣлъ вѣрить своимъ ушамъ.
   -- Увѣренъ ли ты въ томъ, что твой землякъ сдержитъ слово?-- спросилъ онъ, наконецъ.
   -- Іезидъ не легко даетъ обѣщаніе, но разъ давши, онъ держитъ его хорошо,-- возразилъ Мето не безъ гордости, и затѣмъ прибавилъ, что ему извѣстна тайна его земляка и это даетъ ему еще больше основанія вѣрить его обѣщанію.
   -- Братъ моего земляка,-- продолжалъ Мето,-- нѣсколько лѣтъ тому назадъ былъ убитъ по приказанію шейха, и тотъ хочетъ мстить за смерть брата. Шейхъ не знаетъ, что онъ братъ убитаго и что по вѣрѣ онъ іезидъ.
   -- Такому человѣку можно повѣрить,-- сказалъ успокоенный Саратъ,-- но съумѣеть ли онъ вывести дѣвушку изъ лагеря?
   -- Ассли одѣнется въ мужское платье и выйдетъ одна. Мето не такъ глупъ, какъ кажется, и все предусмотрѣлъ. Мы должны сегодня ночью ждать ее въ долинѣ не далеко отъ лагеря, подъ грушевымъ деревомъ. Ассли придетъ туда и застанетъ насъ на мѣстѣ.
   -- Какъ велико число всѣхъ плѣнныхъ?-- спросилъ Сарагь, послѣ нѣкотораго раздумья.
   -- Шейхъ выбралъ для себя сто женщинъ и дѣвушекъ.
   -- Ау другихъ курдовъ также есть свои плѣнные?
   -- Нѣтъ ни одного, у котораго не было бы по нѣсколько человѣкъ. Многихъ покупаютъ евреи изъ Ушина, чтобы перепродать ихъ армянамъ. Цѣны стоятъ низкія. За серебряный меджидіе {Меджидіе = 1 р. 20 к.} покупаютъ дѣвушку.
   Нѣсколько прояснившееся лицо Сарата опять омрачилось и грустныя мысли опять овладѣли имъ.
   Весь разговоръ съ Мето происходилъ съ глазу на глазъ, такъ какъ они незамѣтно удалились отъ товарищей; теперь Саратъ догналъ ихъ, сообщилъ имъ все слышанное отъ Мето и объявилъ о своемъ намѣреніи отправиться къ лагерю Джалаледдина.
   -- Мы тебя не оставимъ, идемъ съ тобой!-- крикнули единодушно друзья Сарата.
   

XII.

   Канлидара (ущелье крови) оправдывала вполнѣ свое названіе: въ этомъ разбойничьемъ притонѣ совершались безчисленныя и ужасныя злодѣянія. Ни путешественники, ни караваны даже не осмѣливались вступать въ него; оно служило исключительнымъ убѣжищемъ разбойникамъ, ихъ засадой для нападеній.
   Здѣсь же вблизи расположился лагеремъ шейхъ послѣ паденія Баязета. По этой долинѣ протекаетъ одинъ изъ верхнихъ притоковъ Тигра, который окрестные жители называютъ Нгель и который отдѣляетъ провинцію Агбакъ отъ сосѣдней съ нимъ Джоламерикъ.
   На возвышенномъ берегу рѣки можно было видѣть въ эту ночь сотни лагерныхъ огней, вокругъ которыхъ сидѣли вооруженные курды: одни изъ нихъ болтали, другіе курили, пѣли, смѣялись, заглядывали въ котлы, повѣшенные надъ огнемъ, или поджаривали на копьяхъ шашлыкъ. Всюду царствовало дикое веселье. Палатка шейха была ярко освѣщена.
   Въ значительномъ отдаленіи отъ лагеря, въ одной узкой долю нѣ, которая отдѣляла лагерь отъ КанлюДара, слышенъ былъ барабанный бой и звуки курдской музыки, наигрывающей мелодію Джанимани.
   Въ ту пору не вдалекѣ проѣзжала толпа всадниковъ.
   -- Здѣсь что-то происходитъ,-- сказалъ одинъ изъ нихъ чуть слышнымъ голосомъ.
   -- Я тоже думаю,-- замѣтилъ другой.
   -- Попробуемъ подъѣхать.
   -- И посмотримъ.
   Всадники повернули лошадей въ ту сторону, откуда доносилась музыка. Тропинка, по которой они ѣхали, была вся покрыта мелкимъ колючимъ кустарникомъ и была такъ узка, что лошади не могли идти далѣе. Всадники сошли съ лошадей, одинъ изъ нихъ остался стеречь ихъ, а остальные двинулись пѣшкомъ впередъ.
   Вскорѣ они достигли небольшаго холма, съ вершины котораго ихъ глазамъ открылось странное зрѣлище.
   На одной сторонѣ гремѣли барабаны и трубы, на другой -- плясали обнаженныя женщины танецъ, называемый курдами "гуандъ". Женщинъ было иного и онѣ, взявшись за руки, образовали большой кругъ; въ срединѣ круга, на высокихъ столбахъ, горѣли тряпки, облитыя нефтью, и свѣтъ отъ нихъ освѣщалъ зловѣщимъ огнемъ блѣдныя лица женщинъ. Вокругъ этихъ факеловъ сидѣли мужчины и съ адскою радостью глядѣли на пляшущихъ.
   Не трудно было видѣть, что несчастныя плясали не по доброй волѣ. Онѣ почти обезумѣли отъ стыда и отчаянія, глаза ихъ страшно вращались въ орбитахъ, а лица были искажены судорогами. Многія изъ нихъ отъ стыда и волненія теряли послѣднія силы и падали замертво на землю. Ихъ муки, способныя вызвать въ каждой человѣческой душѣ глубокое состраданіе, только усиливали радость ихъ палачей и возбуждали ихъ дикіе инстинкты.
   Адская пляска продолжалась и сидящіе вокругъ мужчины пѣли и выражали свой восторгъ дикими возгласами, отъ времени до времени кто-нибудь бросалъ свой платокъ понравившейся ему женщинѣ и уводилъ ее немедленно съ собой изъ круга пляшущихъ.
   Въ то время, какъ при факельномъ свѣтѣ совершалась здѣсь эта адская оргія, на ближайшемъ холмѣ кучка людей смотрѣла на все происходившее съ отвращеніемъ и негодованіемъ.
   -- Нападемъ на нихъ,-- предложилъ Саратъ.
   -- Ихъ слишкомъ много, проклятыхъ,-- возразилъ Дали-баба.
   -- Это ничего не значитъ. Если намъ не избѣжать смерти, то лучшей не найти намъ, какъ здѣсь,-- отвѣтилъ на это Саратъ.
   -- Но этимъ путемъ ты потеряешь Ассли, а изъ-за нея ты пришелъ сюда,-- сказалъ Дали-баба.
   -- Каждая изъ этихъ несчастныхъ равно заслуживаетъ нашего сочувствія, какъ и Ассли.
   Благородный юноша забылъ совершенно въ эту минуту свою любовь и думалъ только о позорѣ, выпавшемъ на долю всѣмъ этимъ несчастнымъ.
   -- Да, нападемъ на нихъ, но опрокинемъ сперва факелы,-- воскликнулъ внезапно Дали-баба,-- тогда дѣло пойдетъ лучше.
   -- Къ счастью нашему, небо заволокло, мѣсяцъ скрылся въ тучахъ,-- прибавилъ Китабъ-Даллиси.
   -- Нападайте и деритесь саблями,-- предупредилъ Саратъ,-- ружейные выстрѣлы встревожатъ весь лагерь; онъ расположенъ не такъ далеко.
   Курды были также безъ ружей; при нихъ были только сабли и кинжалы.
   Мето стоялъ тугъ же и слушалъ. Положеніе его было ужасно: какъ ему ни хотѣлось остаться при Саратѣ въ такую рѣшительную минуту, однако, вспомнивъ Ассли, онъ рѣшился спасти ее и съ этою цѣлью незамѣтно ускользнулъ въ лагерь шейха.
   Не успѣлъ онъ удалиться, какъ Саратъ съ быстротою молніи бросился вмѣстѣ съ своими товарищами на курдовъ. Факелы были опрокинуты въ одинъ мигъ и глубокая тьма покрыла всю долину.
   Началась отчаянная рѣзня.
   Нѣтъ ничего ужаснѣе рукопашнаго боя, въ особенности если онъ происходить въ темнотѣ. Въ такой рѣшительной борьбѣ острое желѣзо въ рукахъ разсвирѣпѣвшаго человѣка производить страшныя опустошенія.
   Бой продолжался долго. Благодаря темнотѣ и общей сумятицѣ, удары наносились безъ разбора, такъ что товарищъ кололъ товарища. Дикіе, отчаянные криви смѣшивались съ бряцаніемъ оружія. Убитые и раненые валялись въ теплой крови и подъ ногами борящихся.
   Мѣсяцъ снова показался изъ-за тучъ.
   Едва только женщины поняли, что нападеніе сдѣлано для ихъ освобожденія, какъ съ яростью фурій бросились въ рукопашный бой.
   Ужасна женская ярость, если она вызвана чувствомъ мести. Въ такія минуты женщина походитъ на духъ смерти и безпощадно разитъ того, кто оскорбилъ, растопталъ ея честь.
   Тѣ самыя женщины, которыя нѣсколькими часами раньше принуждены были, подъ угрозами варвара, играть позорную роль, теперь, какъ только услышали голоса, возвѣщающіе свободу, вырвало изъ рукъ павшихъ враговъ оружіе и начали съ остервенѣніемъ уничтожать своихъ гонителей
   

XIII.

   Мѣсяцъ опять спрятался за тучами и ужасная картина "Кроваваго ущелья" исчезла въ ночномъ мракѣ.
   На западномъ берегу Ванскаго озера, у подошвы горы Сипанъ, вдоль ручья, на зеленой полянѣ, стояло нѣсколько пастушьихъ палатокъ. По ихъ убогому виду можно было предполагать, что онѣ принадлежать не какому-нибудь богатому курдскому племени.
   Это были палатки іезидовъ, порабощенныхъ не менѣе армянъ; пастухи эти бѣжали въ это уединенное мѣсто отъ опасностей войны для спасенія своей жизни и маленькихъ стадъ.
   Прошла недѣля послѣ рѣзни въ "Капли-Дара".
   Въ одной изъ палатокъ, на нищенскомъ ложѣ, лежалъ человѣкъ съ смертельно-блѣднымъ лицомъ и глубоко впавшими глазами. Онъ дышалъ тяжело и не имѣлъ силъ повернуться на своемъ ложѣ. Это былъ тяжело раненый Саратъ. У изголовья его сидѣла молодая дѣвушка съ грустнымъ лицомъ и заплаканными глазами. Въ ней легко было узнать Ассли, которую Мето удалось счастливо увезти изъ лагеря шейха въ ночь страшной рѣзни.
   По обѣ стороны больного, подобно ангеламъ, сидѣли двѣ его сестры и тихо плакали. Въ углу палатки, закрывъ руками глаза, рыдалъ маленькій братъ Сарата.
   Мето въ палаткѣ не было, онъ сидѣлъ у порога и оплакивалъ потерю друга, въ то время, какъ молодая, красивая жена его хлопотала внутри палатки.
   Раненый лежалъ при послѣднемъ издыханіи.
   Послѣ рѣзни въ "Канли-Дара" изъ товарищей Сарата уцѣлѣли только трое, да и тѣ были тяжело ранены.
   Всѣ другіе пали. Погибли также въ этой битвѣ многія изъ женщинъ-героинь.
   Раненый левъ открылъ въ послѣдній разъ глаза, взглянулъ на Ассли, на сестеръ своихъ и закрылъ ихъ навсегда.
   -- Ты умираешь въ моей палаткѣ, храбрецъ, и этимъ налагаешь на меня долгъ мстить за твою смерть. Мето клянется исполнить свой долгъ, -- зарычалъ іезидъ и наклонился поцѣловать умершаго.

"Русская Мысль", кн. IX, 1891

   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru