Lib.ru/Классика: Пуанкаре Раймон. Позиционная война. 1915 год

Раймон Пуанкаре.
На службе Франции

Номера страниц издания заключены в квадратные [] скобки, авторские примечания заключены в фигурные {} скобки, в фигурные скобки и звездочкой {*} отмечены подстрочные примечания.

Позиционная война. 1915 год

Глава первая

На франко-бельгийском фронте. -- Визит королю Альберту и королеве Елизавете. -- Вопрос о Саррайле и Дарданеллах. -- С Пьером Лота в Эльзасе. -- Кладбища в Мооше и Танне. -- Правительство, комиссии и парламент. -- Совещания с министрами и генералом Жоффром. -- Бельгийский король на французском фронте. -- Император Николай II намерен встать во главе своих армий.

Воскресенье, 1 августа 1915 г.

Все время идет война в окопах. Наши войска иммобилизованы в нескончаемой позиционной войне.

Вчера вечером выехал из Парижа вместе с Мильераном, Дюпаржем, Пенелоном и Дюмейру; утром приехали в небольшой городок Берг. Три четверти жителей покинули его, многие дома разрушены или повреждены бомбардировкой. Фош приехал еще до нас. Пересели в автомобили и все вместе отправляемся на аэродром близ Гондшооте. Там мы застали генерала Эли Д'Уасселя, сменившего генерала Пютца в командовании французскими войсками в Бельгии. На поляне, где мы остановились, выстроен 4-й смешанный полк, из новых формирований, в составе стрелков и зуавов. Я принял парад, передал полку знамя и в краткой речи воздал должное храбрости его батальонов, которые уже все отличились в Канни, Ласиньи и Рошенкуре, а также на Марне и Изере. Отсюда мы поехали дальше. Близ Кромбека состоялась такая же церемония в честь другого нового полка -- 3-го бис. Это полк зуавов, многие из них уже сражались на Эне и в окрестностях Арраса. Затем мы отправились в Вест-Флетерен, где нашли 3-й смешанный полк стрелков и зуавов, принимавший участие в боях под Аррасом и Суассоном, [5] и полк зуавов 2б, отличившийся в деле под Таржетт и Мезон-Бланш и взявший Этрепильи. Здесь тоже перед вручением полкам знамен я произнес несколько слов. К знамени полка зуавов 3б я приколол военный крест. У всех этих новых полков, усиленных старыми частями, хорошие кадры, у них всех очень бодрый вид. Я наградил розеткой ордена Почетного легиона аббата Жана Малори, священника 45-й пехотной дивизии. Он был ранен в 1870 г. под Седаном, будучи солдатом, затем был с 1871 по 1914 г. полковым священником в Алжире, в 1889 г. он получил звание кавалера ордена, в марте 1915 г. отмечен приказом по армии. Ему семьдесят один год, и в приказе говорится, что он столь же храбрый солдат, как и преданный священник.

Затем мы осматривали в секторе 45-й дивизии укрепления в лесу Зюйдшооте, к северо-западу от Ипра: окопы, небольшие форты, прикрытия для пулеметов, проволочные заграждения. Даже находящаяся недалеко большая ферма тоже укреплена вплоть до погребов. Неподалеку установлена одна из наших артиллерийских батарей. По легкой лесенке я вместе с Мильераном и Эли д'Уасселем взбираюсь на наблюдательный пункт, устроенный на дереве. Не успели мы с генералом подняться на площадку, -- Мильеран был еще внизу, -- как над нашими головами прожужжал один снаряд, затем другой. Несомненно, неприятель обнаружил наши автомобили. Когда мы спустились вниз, к нам подошли Фош и генерал Кенкандон с известием, что снаряды упали приблизительно в ста метрах позади нас, недалеко от фермы. Снова жужжание, и граната разрывается примерно в том же направлении. Фош, всегда осторожный, когда речь идет о безопасности другого, советует мне удалиться и не идти дальше. Но Эли д'Уассель сказал мне, что предупредил артиллеристов о посещении "высокого начальства". Я не хотел уходить, не повидав их. Мы пошли к батарее. Мимо нас пронесли на носилках канонира, раненного в плечо и ногу. Я подошел к нему и сказал ему несколько ободряющих слов. Неприятельский самолет, кружащий над нами, так хорошо направляет стрельбу немецкой артиллерии, что два новых снаряда взрываются опять совсем недалеко от нас. Фош посылает [6] ко мне генерала Кенкандона сказать, что дает нам "приказ к отступлению". Я иду к нему и, смеясь, заявляю, что, к сожалению, вынужден оказать ему неповиновение. В сопровождении одного лишь Эли д'Уасселя пробираюсь через заросли и дохожу до батареи. Конечно, наши храбрые артиллеристы не нуждаются для ободрения в посещении президента республики, однако они были счастливы увидеть нас, тем более что уже начинали сомневаться в нашем приходе. Затем мы вернулись к Мильерану, Фошу и офицерам и отправились пешком к тому довольно отдаленному пункту, где нам пришлось оставить наши автомобили. По дороге мы снова встретили нашего раненого канонира, его вели на перевязочный пункт. По-видимому, раны его нетяжелы, и он горячо благодарил меня за подаренные ему мной жалкие часики.

Позавтракав в Роосбрюгге, где находится штаб-квартира Эли д'Уасселя, мы отправились в северный сектор на левом фланге бельгийской армии. Там расположена 38-я дивизия, составленная из зуавов и морских частей. Командир ее -- генерал Рукероль, состоящий в родстве с одной семьей в департаменте Маас. Сделав остановку на кладбище Коксид, чтобы почтить память похороненных здесь, мы возвращаемся на территорию Франции. Здесь я посещаю госпитали в Зюйдкоот и Мало-ле-Бэн. Раздаю знаки отличия и военные медали инвалидам. В заключение я вручаю пятое знамя маршевому полку марокканской колониальной пехоты.

Переночевал в Берге в своем уютном вагоне.

Понедельник, 2 августа 1915 г.

Сегодня ровно год, как Германия предъявила свой ультиматум Бельгии. В эту печальную годовщину я решил посвятить несколько часов королю и королеве. Рано утром я выехал из Берга с подполковником Жени, начальником французской миссии. Мы направились сначала в Гутам, главную квартиру бельгийской армии, а оттуда в Лоо, где король ожидал меня и встретил со своей обычной любезностью. После короткого разговора о положении на фронтах король с большой задушевностью рассказывал мне о городе Лоо, о его древней истории, о том, что это единственный фламандский город, имеющий [7] в своем гербе римского орла. Ратуша построена в XVI в., она почти заново перестроена в 1842 и в 1906 гг. Это -- продолговатое прямоугольное здание, с двух сторон его выступы с бойницами. Квадратная башня у одного из углов фасада свидетельствует о фламандском стиле, ее поддерживают колонны и дуговые своды. Король показал нам это здание только снаружи и тотчас повел нас в приходскую церковь -- очень изящный образец архитектуры XIII в., к сожалению поврежденный снарядами. Оконная живопись погибла. Главный алтарь и хоры с резьбой Тальебера Ипрского сильно пострадали, и священник обращается к королю с настоятельной просьбой убрать в безопасное место уцелевшую в ризнице резьбу по дереву времени Людовика XVI. По темной лестнице, затем по неудобным приставным лесенкам мы поднимаемся на колокольню, где устроен наблюдательный пункт. Отсюда мы видим равнину Диксмюде, а внизу злосчастный город Лоо со многими разрушенными домами. Бельгийский офицер, приставленный к этому наблюдательному пункту, показывает нам вдали расположение -- увы! -- знаменитой батареи, обстреливающей Дюнкирхен и Берг. Затем король и я поехали осматривать укрепления в окрестностях города. Мы были одни в автомобиле и беседовали совершенно свободно. Оба мы были совершенно одинакового мнения о том, что, вероятно, война затянется и необходимо поддерживать в сердце обеих наших наций веру в успех. Короля очень тревожит отступление русских {59}, он не может понять непредусмотрительности царского правительства, но верит, что, несмотря на эти неудачи, мы одержим верх благодаря выдержке и настойчивости. Мы беседуем о речи, произнесенной вчера Вильгельмом. Он заявляет в ней, что не хотел войны и что совесть его чиста {60}. "Qui s'exuse, s'accuse (кто оправдывается, тот сам себя обвиняет), -- заметил мне король. -- Если бы на суде обвиняемый так часто заверял в своей невиновности, судья немедленно пришел бы к заключению о его виновности". Мимоходом я коснулся тех странных взглядов, которые высказывал в своих донесениях в Брюссель бывший бельгийский посланник в Париже барон Гильом {61}. Король ответил мне, что лучше кого-либо другого знает, как Франция всегда [8] была далека от политики шовинизма. Мы сделали остановку в Фюрнесе, чтобы еще фаз подняться здесь на колокольню. С вышки открывается великолепный вид. Бельгийская равнина изумительно возделана чуть ли не до самого фронта. Если бы не поднимающиеся там и сям на горизонте дымки от гранат и не вид развалин под нами, можно было бы на мгновение забыть, что теперь война. Я спрашиваю короля, не согласится ли он в скором времени сделать ответный визит во французскую армию. "Я из скромности, -- говорит он, -- не обращался еще к вам с этим предложением. Я буду весьма счастлив посетить ваши войска". И он произносит передо мною дифирамб Франции и ее армии.

Мы вернулись в Ла-Панн, где нас в небольшой приморской вилле ожидала королева. С нею были оба молодых принца и принцесса, очаровательная со своими кудряшками и смеющимся личиком. Король отвел меня в предназначенную для меня комнату; она меблирована весьма скромно, как и другие. Через несколько минут мы снова встретились в столовой, небольшой залитой светом комнате с видом на море. К столу приглашены де Броквилль, Мильеран и наши офицеры. Король мило просит извинения за неизысканность блюд. Его повар, говорит он, мобилизован, и его пришлось заменить кухаркой. После завтрака королева быстро сделала несколько снимков своих гостей, и мы все отправились осматривать большой госпиталь в Ла-Панн. Меня поразило его богатое устройство. Он помещается отчасти в Гранд-отеле, отчасти в деревянных разборных домиках, купленных в Англии. Здесь было много раненых бельгийцев, несколько французов, один шестилетний мальчик с ампутированной ногой, девочка, изувеченная в Фюрнесе осколком гранаты. Госпиталь носит имя королевы. Она работает в нем с такой энергией и с таким знанием дела, как сестра-профессионалка. Я вручил розетку ордена Почетного легиона главному врачу доктору Депажу, которого она мне очень хвалила, и оставил кое-что для раненых. Выйдя из больницы, мы пошли вдоль берега. Бельгийские пехотинцы во время отдыха расхаживают группами по пляжу или около вилл, в которых они размещены. Среди солдат в мундирах защитного цвета, которые недавно надела бельгийская армия, кое-где люди в [9] штатском -- это жители Ла-Панн -- старики, женщины, дети. В своем желании приветствовать нас солдаты, купающиеся в море, не стесняясь, бегут к нам в трусах. Музыка играет "Марсельезу" и "Брабансонну".

Простившись с королевской семьей, мы уезжаем и по дороге снова проезжаем Дюнкирхен. Сделали привал в Гравелине, где осматривали продовольственные склады, устроенные во Франции бельгийским интендантством. Несколько более продолжительную остановку мы сделали в Кале, осмотрели здесь бельгийский арсенал, красивые английские продовольственные склады и вокзалы обеих союзных армий. Пошел дождь. Мы садимся в мой поезд и едем в Париж.

Вторник, 3 августа 1915 г.

Приехали в Париж в восемь часов утра. Перед заседанием совета министров я осведомился о том, что произошло за время моего отсутствия. Третьего дня возобновилась сессия Думы. Твердые заявления правительства были встречены на всех скамьях самым решительным одобрением. {62} Палеолог беседовал с депутатами различных партий. Они утверждали, что народ преисполнен решимости продолжать войну до победного конца (Петроград, No 943) {63}.

Продолжаются переговоры с Болгарией, Грецией, Сербией и Румынией. Пересматривают формулировки, вносят одно предложение за другим. Но чем дальше победа, тем беспомощнее дипломатия. Помощник начальника болгарского генерального штаба -- он же бывший военный атташе в Германии и доверенное лицо короля Фердинанда -- отправился в субботу весьма таинственно в Берлин, где новый болгарский посланник Ризов, симпатии которого всем известны, должен подготовить соглашение с Германией (София, No 351).

Я полагал, что годовщина заседания парламента от 4 августа 1914 г. налагает на меня обязанность обратиться с посланием к парламенту. Но завтра нет заседания. Ближайшее заседание обеих палат состоится только в четверг. К тому же некоторые министры, по-видимому, находят нежелательными с конституционной точки зрения слишком частые послания президента. [10]

Среда, 4 августа 1915 г.

Дюбо и Дешанель оба того мнения, что необходимо отметить годовщину. Английский король тоже обратился ко мне по случаю годовщины с телеграммой, выражающей твердую уверенность в победе. Хорошо, если общественные власти во Франции покажут врагам и нейтральным ту же настойчивость и выдержку.

Четверг, 5 августа 1915 г.

Сообщение, сделанное вчера союзниками в Нише, было плохо принято Пашичем. Он нашел, что выгоды, обещанные Болгарии, затрагивают само существование Сербии, и воздержался от немедленного ответа (Ниш, No 558). Я сделал попытку смягчить это недовольство и с согласия совета министров телеграфировал сербскому принцу-регенту: "По прошествии первого года войны считаю своим долгом послать свои пожелания вашему королевскому высочеству и храброму сербскому народу. Месяц за месяцем мы и наши союзники боремся вместе с Сербией против врагов ее независимости, и нам предстоят еще большие усилия, чтобы добиться полной победы. Прошу ваше королевское высочество верить, что во всех дипломатических переговорах, вызываемых событиями, Франция и ее союзники продолжают иметь в виду интересы Сербии. Мы просим у нее согласия на некоторые жертвы только потому, что они могут оказаться условием окончательного успеха. К тому же они будут сторицей возмещены теми значительными выгодами, которые союзники намерены обеспечить Сербии. Эти выгоды во всяком случае будут заключаться в присоединении Боснии и Герцеговины и в широком доступе к морю".

Я сообщил совету министров набросок послания, в котором поддерживаю необходимость выдержки и единения. Совет одобрил его. "Вы найдете естественным, -- говорю я в своем послании, -- что по прошествии года войны президент республики считает долгом чести присоединить свой голос к голосу правительства и парламента и воздать нации и армии дань восхищения и благодарности. Когда год назад я рекомендовал [11] стране то священное единение, которое было и остается одним из условий победы, я не сомневался в том, что мой призыв будет немедленно услышан. Только наши враги, которые всегда ошибались в своей оценке Франции, могли думать, что мы явим зрелище внутренней розни, которая будет на руку их наглому нападению". Воздав должную хвалу нашим солдатам, я продолжаю: "В ослеплении своей гордыни Германия воображала себе Францию легкомысленной, впечатлительной, непостоянной, не способной к выдержке и длительным усилиям. Наш народ и наша армия неизменно отвечают на эту клеветническую оценку своей спокойной силой, противопоставляют клевете действительность". В заключение я говорю: "Республика может согласиться только на такой мир, который обеспечит безопасность Европы, позволит нам вздохнуть свободно, жить и работать, восстановит целостность нашего отечества, возместит произведенные у нас разрушения и явится действенной защитой против повторения германской агрессии. Нынешние поколения отвечают за Францию перед потомством. Они не позволят профанировать и умалять то достояние, которое наши предки вверили их временной охране. Франция желает победы. Она победит".

Вивиани сообщил в совете министров, что достигнуто соглашение с обеими палатами относительно характера парламентского контроля. Председатель совета министров поставил в этом соглашении категорическое условие, что парламентские миссии могут действовать только по предварительному согласованию между правительством и комиссиями. Совещание представителей фракций, состоявшееся под председательством Жюля Зигфрида, постановило принять к сведению достигнутое соглашение.

Длинная дискуссия по вопросу о Дарданеллах. С одной стороны, Мильеран получил от Жоффра письмо от 3 августа со всякими возражениями против плана генералов Гуро и Байу; с другой стороны, Саррайль не проявляет склонности принять на себя командование экспедицией, если в нее не будут включены новые части. И вот некоторые министры боятся видимости того, что они, так сказать, "унизят республиканского генерала". Марсель Самба категорически заявил, что, [12] если будет совершена эта ошибка, кабинет будет свергнут. Я умоляю совет министров рассмотреть дарданелльский вопрос по существу, не взирая на лица. В конце концов решено было поступить таким образом. Но Мильеран огласил письмо Жоффра, и оно снова взволновало умы. "Несмотря на свое значительное численное превосходство, -- пишет главнокомандующий министру {64}, -- русские отступают перед немцами и австрийцами, что объясняется, очевидно, нехваткой вооружения и снаряжения. Что касается будущего, то не следует обманывать себя ложными надеждами. Современную мощную армию невозможно восстановить за ночь, нельзя сразу создать кадры и изготовить большое число снарядов и ружей. Итак, могут пройти месяцы, прежде чем русские будут в состоянии снова перейти в наступление. Не забудем, что мы дошли до предела в использовании наших людских ресурсов. Англичане должны ближайшей зимой дать нам новые войска, но наши собственные контингенты могут отныне только снижаться. Итак, факты доказывают -- и весь мир знает это теперь, -- что только французская армия может оказать отпор немецкой армии и разбить ее. У нас теперь не только благоприятные условия для наступления, на нас лежит также безусловный долг перед русскими, долг, который они не преминули выполнить в аналогичных обстоятельствах. Наконец, мы взяли на себя официальные обязательства в протоколе конференции от 7 июля с. г., подтвержденном военными представителями всех союзных государств {65}, и я считаю, что ваша и моя подписи означают обязательство со стороны Франции. Итак, обстоятельства в настоящий момент слишком ненадежны, чтобы мы могли взять из наших армий на севере и востоке войска для отправки в Дарданеллы". Короче говоря, мнение главнокомандующего сводится к трем-четырем положениям, из которых первое, пожалуй, вряд ли придется по сердцу нашим союзникам: только французская армия способна разбить немецкую армию, французская армия отныне будет уменьшаться, поэтому необходимо действовать, пока она сильна, тем более что мы дали соответствующее обещание.

Что касается этого обещания, то мои сведения о конференции 7 июля до сих пор не дают мне возможности в точности [13] ориентироваться на этот счет. Полковник Бюа просто послал мне от имени министра протокол заседания в Шантильи. На последнем присутствовали Мильеран, Жоффр, итальянский полковник ди Бреганца, сербский полковник Стефанович, русский полковник Игнатьев, фельдмаршал Френч и бельгийский генерал-майор Вилеманс. Действительно, было принято решение, что, пока будут продолжаться текущие операции на восточном фронте, т. е. отступление русских, французские войска предпримут ряд местных выступлений и при первой возможности возобновят общее наступление; что британская армия, которая должна вскоре пополниться новыми дивизиями, окажет всемерную поддержку этим наступательным операциям; что бельгийская армия примет в них участие по мере своих сил; что итальянская армия разовьет свои операции в направлении Лайбах -- Виллах; и, наконец, что сербская армия будет стараться согласовать свои действия с действиями итальянской армии. Я не знал про эти планы, правительство посвящено было в них не более моего. Мне представляется, что эти планы идут совершенно вразрез с теми взглядами, которые высказало в беседах со мной большинство генералов. Мильеран показал мне зашифрованную телеграмму, посланную ему Жоффром 3 августа. Согласно этой телеграмме, "полное развитие наших операций" произойдет между 15 августа и 15 сентября, в момент высадки 3-й армии Китченера. Поэтому, говорится в телеграмме, не будет возможности втиснуть эту армию между нашими армиями. Я немедленно написал военному министру: "В чем дело? О каких операциях идет речь? Намерены ли мы повторить операции в Шампани, на Воэвре, в Эпарже, в Суше? Генерал Жоффр в своем длинном письме о Дарданеллах сам заявляет, что убыток наших войск превосходит все предположения. Я официально требую не предпринимать никакого нового наступления, не ознакомив меня со всеми условиями и размерами этого наступления и не дав мне возможности проверить, не является ли преждевременное выступление опасным разбазариванием наших сил, раз война продлится до будущего года. Когда я получу информацию, мы вместе с тобой обсудим [14] положение и, если понадобится, представим вопрос на разрешение правительства. Я требую, чтобы впредь не предпринимали ничего окончательного и непоправимого. Это не только вопрос военного порядка, это также вопрос дипломатический и общенациональный".

Самба заявил мне, что считает кабинет "морально свергнутым" по вине Мильерана. Он желает, чтобы, в случае министерского кризиса, Гэд и он могли получить свободу и бороться против тенденций в социалистической партии, неблагоприятных продолжению войны. Что касается Альбера Тома, то партия разрешит ему остаться в преобразованном кабинете.

Бывший военный министр Этьенн сообщил мне конфиденциально, что виделся на днях с Жоффром и нашел его в угнетенном состоянии: Жоффр боится, что утратил доверие правительства. Этьенн приехал ко мне из палаты депутатов и рассказывает, что Дешанель выступил с несколько риторическим восхвалением палаты и таким образом добился весьма значительного успеха. Вивиани взошел на трибуну больной, измученный. Еле двигаясь, он чуть слышно, глухим голосом прочитал мое злосчастное послание, которому аплодировали только приличия ради.

Пятница, 6 августа 1915 г.

Из итальянской главной квартиры приехали майор Револь и мобилизованный в чине лейтенанта сенатор Морис Сарро. Они говорят, что итальянская армия превосходна, но тоже стоит перед лицом кризиса вследствие недостатка снаряжения. Сарро утверждает, что уход Мильерана и особенно снятие Жоффра произведут в Италии крайне нежелательное впечатление.

Суббота, 7 августа 1915 г.

Вивиани еще болен или переутомлен и не присутствует на заседаниях совета министров. Делькассе зачитал новую телеграмму, отправленную им в Бухарест. Он просит Братиану рассеять опасения Болгарии и как можно скорее приступить к переговорам относительно исправления границы Добруджи (из Парижа в Бухарест, No 26). С другой стороны, [15] известие, что четыре союзные державы потребуют от греческого правительства уступки Болгарии Каваллы, вызвало сильное возбуждение и даже волнения в Афинах, Салониках и Сересе (Салоники, No 103).

Русские войска покинули Варшаву, и немцы вступили в город (Петроград, No964).

Клемансо выступает в "L'Homme enchainé" с обвинительным актом против военного управления, против Мильерана, "вождя шайки карьеристов", против "его соучастника" Вивиани и против меня, который "после Шарлеруа" не "выступил с решительными мерами, не повернул как следует руль". Другими словами, перед битвой на Марне следовало созвать парламент для вящей уверенности в победе. Кроме того, Клемансо, который, впрочем, одного мнения со мной относительно необходимости выдержки и настойчивости, называет мое послание дешевой агитацией вроде "угощения на сельскохозяйственном конкурсе". Я нахожу в "Заре", не у Клемансо, а у Ницше{*443}, под заглавием "Похвала и порицание" следующие утешительные строки: "В случае неудачи всегда ищут виновного, так как неуспех вызывает недовольство, против которого невольно прибегают к единственному средству -- к новому возбуждению чувства власти, причем это возбуждение сводится к осуждению "виновного". У Клемансо слишком развита воля к власти, он желает "доказать себе, безразлично чем, что он сильный человек".

Депутат от департамента Нижней Шаранты Альбер Фавр и депутат от департамента Сены и Уазы Франклен Буйон снова говорили мне о Мильеране, на этот раз в более энергичных выражениях, чем когда-либо. Они считают его ответственным за все, они уверяют, что решили свалить его, если я сам не заставлю его подать в отставку. Я ответил им, что парламент волен свергать министров, но что я отказываюсь брать на себя функции парламента и не возьму на себя ответственность за министерский кризис. [16]

Воскресенье, 8 августа 1915 г.

Вчера вечером выехал из Парижа в сопровождении Пьера Лоти. Надеюсь, он найдет в Вогезах и Эльзасе богатую коллекцию типажей и даст нам в результате этой поездки несколько таких страниц, какие только он один умеет писать.

К восьми часам утра мы прибыли в живописный городок Жерармер, где меня ожидал генерал де Мод Гюи, командующий 7-й армией. Мы сели в автомобиль. Лоти поместил подле себя свой таинственный саквояж, в котором лежат, как он выразился, его "фетиши" и, если не ошибаюсь, его туалетные принадлежности, что важнее.

Сперва мы отправились в Валтен, где находится командный пост подполковника Мессими. Я нашел там также полковника Бриссо-Демалье. Он командует 3-й стрелковой бригадой и, по словам Мод Гюи, проявил изумительное самообладание в деле под Ленж. Мессими еще не встает с постели, но его рана на бедре заживает, он, несмотря на свое состояние, находится в веселом настроении. Он повторил мне теперь устно то, о чем уже писал мне. Дело под Ленж, говорит он, было провалено офицерами связи из главной квартиры, которые не желали считаться с мнением исполнителей. Позиции, занимаемые нами у вершины горы, невозможно удерживать ввиду обстрела неприятельской артиллерией. Необходимо либо двинуться вперед, либо отступить, а для того чтобы двинуться вперед, нам нужна дивизия свежих войск. Полковник Бриссо-Демалье, которого Мессими просил явиться, подтверждает мне взгляд бывшего министра. Этот старый вояка в разговоре со мной вдруг разрыдался. "Ах, -- говорил он сквозь душившие его слезы, -- когда подумаешь, что наших стрелков заставляют погибать впустую, а между тем они такие прекрасные солдаты!" Его волнение передалось мне, и я обещал снова указать генералу Жоффру на недостатки метода, на которые жалуются многочисленные исполнители.

Уехал я из Валтена с генералом Пуидрагеном, командиром 47-й дивизии. Его информация подтверждает услышанное мною в Валтене. Я знаю, что 3 августа Жоффром были отправлены директивы офицерам связи главной квартиры, [17] призывающие их в большей мере считаться с положением на фронте и производить свои наблюдения вплоть до передовых позиций. Но, очевидно, контакт между главной квартирой и фронтом еще недостаточен.

По красивой долине Мозлотты мы спустились до Корненкура, затем поднялись к горному проходу Брамон среди изумительных сосен и душистых трав. Перейдя Вогезы, мы очутились в Эльзасе. Дорога вьется зигзагами вдоль верховьев Туры до деревушки Крют. Там мы сделали привал, чтобы осмотреть расположение некоторых частей. К нам бегом устремились солдаты, а также детвора, мальчики и девочки, которые преподнесли нам цветы. Но Лоти, который никогда не был в Эльзасе и даже в Вогезах, удивляется, что эти школьники говорят на немецком диалекте. В самом деле, они гораздо хуже знают французский язык, чем школьники в нижней долине Туры.

В Крют мы сменили наши закрытые автомобили на открытые, более легкие, чтобы легче можно было взобраться по склонам Грибкопф. Мы едем по новой дороге, недавно проложенной офицерами инженерных войск. Она медленно ползет вверх среди сосен и буков. Так мы доехали до Миттлаха. Эта деревня делится на две части потоком, который затем впадает в реку Фехт, выше Метцераля. Когда мы были вынуждены уйти из Мюнстера, немцы продвинулись вперед не только до Мюльбаха и Метцераля, но и до Миттлаха и оставались там до 26 апреля. В этот день они чуть было не были захвачены врасплох нашими войсками и убежали. В церкви устроена школа для девочек. Мы входим. Там находятся около шестидесяти девочек. Только две из них знают несколько слов по-французски. Две девочки просят меня, одна на ломаном французском языке, другая -- по-немецки, чтобы я вернул их отцов, которые были эвакуированы и интернированы, -- эти приемы, на которые Баррес вполне правильно обратил общественное внимание, не изжиты еще полностью. Я записал имена и сделаю необходимые распоряжения. Дюжина девочек, одетых по-эльзасски, подносят мне букеты. Класс мальчиков открыт только около десяти дней назад. Я остановился там на несколько минут, затем мэр, который говорит по-французски, провел меня в помещение мэрии. Здесь я прочел на стене [18] бесхитростную надпись: "Коммуна Миттлах снова стала французской 26 апреля 1915 г. ". Рядом мой портрет, убранный трехцветным флагом. Население, собравшееся, впрочем, в небольшом числе, встречает меня с любопытством и симпатией, но гораздо сдержаннее, чем население нижней долины Туры. Конечно, в головах этих людей бродит мысль, не опровергнут ли факты завтрашнего дня то, о чем говорится в сегодняшней записи на стене мэрии.

Завтракаем с генералом Пуидрагеном на командном посту подполковника Брусса, командующего группой стрелков 66-й дивизии. Мы находимся здесь в секторе генерала Серре, нашего бывшего военного атташе в Берлине, а ныне командующего этой дивизией. Он приехал на минуту в Крют повидаться с нами, но должен был сейчас же уехать в Сент-Амарен, где состоится большое торжество по случаю раздачи наград. Вместо него с нами остался генерал Пуидраген. Командный пост подполковника Брусса помещается в церковном доме. Миттлахский священник, немец из Германии, поспешил убраться оттуда. Поваром у подполковника служит главный повар английского короля, француз, мобилизованный в армию, и блюда подавались нам отменные. Мы никак не ожидали такого обильного стола в небольшой эльзасской деревушке, в которую продовольствие с трудом доставляется по горным дорогам.

После завтрака посетили амбуланс, военное кладбище, пулеметную роту и затем отправились приветствовать созванный мэром коммунальный совет. Только два члена его знают французский -- это ветераны 1870 г. Затем мы поднялись с южной стороны Миттлаха к лагерю стрелков и к наблюдательному пункту в Брайтфирст. Оттуда мы увидели окопы в Ленж и Барренкопф и очень далеко, на горизонте, -- Оберланд и Альпы. День выдался спокойный. Вчера вечером мы отразили сильную контратаку немцев, и сегодня обе стороны, по-видимому, дали себе передышку. Лоти не прельстила мысль подняться на наблюдательный пункт, он ушел помечтать на склоне горы, в лесной прохладе.

Вернулись прямой дорогой в Крют, где нас ожидали солдаты и жители. На этот раз население оказало нам очень горячий прием. Наши автомобили уехали наполненные цветами. [19] При чудесной погоде мы поднялись на Вентронский перевал, а оттуда едем в Тильо, Рамоншан и Летрей, куда мой друг Морис Бернар пригласил меня с Лоти в свою тихую виллу. Мы провели здесь среди друзей вечер на лоне прекрасного вогезского ландшафта, вечер, который при других обстоятельствах должен был бы доставить самое тонкое наслаждение.

Понедельник, 9 августа 1915 г.

Проснувшись утром, увидел перед собой зрелище спокойной и безмятежной природы. Она, можно сказать, возмущает своим бесстрастием... Долго беседовал с Морисом. Затем отправились через Бюссанское ущелье в Урбес и Вессерлинг. Генерал Серре ожидал нас в конце красивой аллеи, ведущей к замку и заводу. С обеих сторон за шпалерами войск сгрудились восторженные обыватели. Меня встречают уже как старого знакомого, более непринужденно, чем несколько месяцев назад. Дома, деревья, все украшено флагами. Отовсюду слышны только крики: "Да здравствует Франция!" В сопровождении генерала Серре мы отправляемся в Сент-Амарен, где нам был оказан еще более горячий прием. Мне навстречу устремляются женщины, подносят мне целые охапки цветов. Вхожу в мэрию. Мэр произносит приветственную речь. Я с грехом пополам отвечаю: меня душат слезы. За стенами школы мальчики и девочки стоя поют "Марсельезу". Я узнал большую часть из них. Благодарю их, поздравляю их, ободряю их, не знаю толком, что сказать им.

Тот же прием в Мооше. На левом, гористом берегу Туры лежит обширное военное кладбище, устроенное в виде террас. Над кладбищем развевается огромное трехцветное знамя. Местные жительницы поддерживают кладбище в образцовом порядке. Здесь погребен среди своих собратьев по оружию писатель Поль Аккер.

Проехав Виллер и Бишвиллер, мы спускаемся прямой дорогой до Танна, где я не был с начала войны. Мой приезд не был объявлен населению. Когда мы приехали, город казался вымершим. Мы проезжаем по пустынным улицам. Многие дома разрушены или повреждены. Со времени Тридцатилетней войны [20] Танн не подвергался подобному опустошению. Что касается Старого Танна, лежащего внизу, у входа в большую Эльзасскую равнину, то он представляет собой одни развалины. Не узнанные никем, мы спокойно направляемся пешком к кладбищу. Сторож показывает нам могилы Макса Барту, молодого Бенака и двух их товарищей -- все они были скошены несколько месяцев назад немецкой гранатой{*444}. Мы и искали именно эти могилы. Они на диво убраны цветами. В молчании мы склоняем головы перед этими могилами юношей, подававших столько надежд, и, преисполненные грустных дум, возвращаемся в город св. Теобальда. В городе царит чрезвычайное воодушевление. Словно по мановению волшебного жезла, он проснулся от сна. Как только распространилось известие о нашем приезде, окна моментально разукрасились флагами, и жителя вышли на улицу, город совершенно преобразился. Старая церковь, построенная в 1430-1516 гг., одна из самых красивых церквей Верхнего Эльзаса, к счастью, мало пострадала. Расписанные окна были заблаговременно сняты и отвезены в надежное место, их заменяют теперь доски, и внутри церкви темно, как в подземелье. Я посетил больницу, которая частично была эвакуирована вследствие повторных бомбардировок. Однако я застал здесь сестру-начальницу, которой я недавно в Мазво вручил орден; она вернулась сюда, несмотря на канонаду, к своим повседневным обязанностям.

Среди восторженных приветствий населения мы возвращаемся через Бишвиллер и Виллер. Здесь мы нашли наши легковые машины, которые повезли нас по новому военному шоссе к великолепному наблюдательному пункту, расположенному против Гартманнсвайлеркопфа, этой залитой кровью горы, которой наши солдаты дали прозвище Старый Арман. Мы видим перед собой эту гору, совершенно лысую и порыжевшую, с извилистыми линиями французских и немецких окопов. Мы слышим свист пуль, и нам советуют не поднимать голову над кустарником. Путь к наблюдательному пункту ведет, впрочем, через подземный ход. Пьер Лоти не последовал за нами. Он остался ниже, у стоянки наших [21] солдат, там, где среди деревьев бьет родник. Вспомнив свой Стамбул, он совершает омовения.

Однако он садится с нами в автомобиль, и мы отправляемся в путь. Мы то пересекаем зигзагами густую чащу буков и ясеней, то погружаемся под сень громадных колоннад из сосен, елей и пиний. Сделали привал в живописном Томаннсплатце, где под листвой деревьев построен бревенчатый барак и кресты указывают могилы. Для нас приготовлен был весьма приличный завтрак. Солдаты смастерили красивые "карточки" с меню на сосновых дощечках с рамкой из коры. Во время завтрака оркестр стрелков исполнял "Сиди Брагим" и несколько других вещей. Он приготовил нам также следующий сюрприз: мы неоднократно слышали в глубине леса звуки рога, и при виде этих молодых людей, идущих на бой, нам казалось, что мы воистину слышим:

...de ces bruits prophétiques
Qui précédaient la mort des paladins antiques

(те пророческие звуки, которые возвещали смерть древних паладинов).

Но эхо уносится ветром, и в этом восхитительном Эльзасе, который как будто снова принадлежит нам, я на мгновение забываю ужасы войны и неизвестность грядущего дня. Пьер Лоти слушает, глядит, наблюдает и молчит. Ах, да удастся ему написать завтра бессмертные страницы о героях, которые между двумя сражениями наполнили очарованием наше пребывание здесь!

Возвращаемся в Виллер. Новые манифестации населения. Затем по новой дороге, которая прячется за холмами и впоследствии может стать прекрасной дорогой для туристов, мы спускаемся в Мазво. Здесь тоже жители не были извещены о нашем приезде. Но о нем скоро узнали. Пока я шел в мэрию, все улицы запестрели флагами. Драгунский полковник приказал своему полку сесть на коней и устроил импровизированный смотр на площади. Священник повел нас в церковь слушать орган, который пользуется заслуженной славой. Отсюда я отправился в школы, где дети начинают уже весьма прилично говорить по-французски. Наши автомобили еще [22] раз покрыл цветочный дождь. Наставницы девочек, сестры де Рибовилье, произносят приветствия в честь Франции.

Через Сантгейм и Лашапелль я возвращаюсь в Бельфор и сажусь здесь в поезд, уходящий в Париж.

Вторник 10 августа 1915 г.

По приезде в Елисейский дворец я переслал Луи Барту письмецо с известиями для него и для мадам Барту о дорогой для них могиле. Он горячо благодарил меня и прибавил: "Утешение в нашей скорби узнать, и узнать от тебя, каким уходом окружена там далеко могила моего бедного сына благодаря любви и вниманию наших солдат и французов Эльзаса".

И вот, сейчас же по моем возвращении в Париж, снова неприятности и волнения. Социалистическая фракция приняла резолюцию, призывающую правительство заменить Мильерана, "министром, более энергичным и более склонным поддерживать волю парламента перед военным командованием". В этих последних словах вся соль. Такая установка чревата опасностями, так как может непосредственно повести к кризису в высшем командовании.

Вивиани снова в замешательстве. Он полагает, что социалистическая фракция открыто высказывает то, что думают многие другие депутаты. Он склонен отказаться от Мильерана. Я отвечаю ему, что, если палата считает возможным взять на себя ответственность за министерский кризис, она имеет возможность сделать это, не выдавая неприятелю состояния нашего снаряжения. Для этого ей надо ограничиться подчеркиванием волокиты в прошлом и на этом основании отказать в доверии военному министру. Итак, она совершенно свободна в своих действиях, и не дело председателя совета, ни тем более президента республики, брать на себя инициативу, которая принадлежит парламенту. Уступи Вивиани сегодня, у него завтра потребуют чего-нибудь другого.

Палеолог обратился к новому военному министру генералу Поливанову со следующим запросом: "Как вы считаете, когда русские армии смогут снова начать двигаться вперед?" Генерал ответил: "К концу декабря" (Петроград, No 970). Другими словами, в будущем году {66}. [23]

Англичане высадили, как они сообщали, три новые дивизии в бухте Сувла и начали продвижение в большом масштабе по направлению к Богали и Майдос вокруг Сарибаира (генерал Байу военному министру, No 920 M и 924 N).

Баррер беседовал с Соннино относительно разъяснений, которые Пашич затребовал по поводу сообщения союзников. Итальянский министр признает необходимым дать правительству в Нише известную информацию о тех выгодах, которые будут предоставлены Сербии взамен требуемых от нее жертв. Он не возражает против того, чтобы Сербия кроме Боснии и Герцеговины получила Спалато и Рагузу. Но он не намерен связать себя в вопросе о Кроации (Рим, No 618 и 626). Со своей стороны, Пашич считает, что не может дать ответ союзникам, не посоветовавшись с рядом влиятельных депутатов, отсутствующих теперь в Нише; он созывает скупщину на 3 (17) сего месяца (Ниш, No 571).

Плохие известия из Туниса, Наш генеральный резидент телеграфирует, что, по его сведениям, в ближайшую пятницу, на другой день после праздника рамадана, туземные войска под предводительством турецких офицеров произведут нападения на Джибат (Тунис, No 191, Алжир; No 596). Отовсюду только опасности и неуверенность в завтрашнем дне.

Среда, 11 августа 1915 г.

Имел продолжительную беседу с Будано, который сообщил мне последние доклады, сделанные в военной комиссии сената. По словам Будано, отношения между комиссией и Мильераном несколько улучшились. Однако, когда военный министр выступал с объяснениями по поводу декрета 5 августа -- этот декрет преследует цель, о которой я уже упоминал выше, а именно -- замену крепостей укрепленными районами, -- он натолкнулся на энергичное сопротивление со стороны Думера и Жаннанея. Первый, кажется, заупрямился на том, что крепости должны защищаться под прикрытием своих стен, а второй утверждает, что декрет является незаконным, так как государственный совет нашел возможным обойтись без его обнародования.

В действительности декрет изменяет положения крепостного устава, и во исполнение этих новых мероприятий главнокомандующий [24] решил, что будут образованы укрепленные районы вокруг Вердена, Бельфора и Дюнкирхена. В укрепленный район Вердена войдут 2-й армейский корпус, 67, 72 и 132-я пехотные дивизии и сама крепость Верден. Этот район отнимет у командующего генерала восточную армейскую группу и будет обслуживаться через D. E. S. 1-й армии. Генерал Герр, командующий верденским укрепленным округом, будет в то же время комендантом крепости. Он будет иметь ранг корпусного командира и будет обладать в своей зоне полномочиями командующего отделением армии. Я принял национальный союз железнодорожников, который подписался уже на сумму более трех миллионов в пользу жертв войны. Я похвалил этих добрых патриотов за то, что они ежедневно делают на пользу национальной обороны, особенно на железнодорожных путях в зоне военных действий.

Четверг, 12 августа 1915 г.

"Я не могу больше", -- говорит мне председатель совета министров. Он рассказывает мне, что к нему явилась делегация фракции радикал-социалистов в составе Рену, Нуланса, Сельса и Франклена Буйона и требовала удаления Мильерана. При этом они не скрыли от Вивиани, что им было бы приятно добиться также отставки Оганьера и Делькассе. "Итак, -- говорю я Вивиани, -- от вас требуют теперь удаления нескольких министров. Если вы проявите уступчивость, то не будет отбоя от новых требований. Поэтому отклоняйте эти требования. Повторяю, трибуна парламента открыта. Пусть те, кто желает смены министров, проводят это нормальным образом -- через палату".

Полковник Фурнье, наш военный атташе в Сербии и Черногории, прикомандированный к сербскому генеральному штабу, и полковник Мокор, наш бывший военный атташе в Константинополе, всесторонне изучили вопрос об экспедиции на Балканы. Они отнюдь не считают ее невозможной и даже подчеркивают ее выгоды. Но они находят, что пути сообщения между Салониками и Россией по территории Сербии и Румынии нуждаются в ремонте. 4 августа Жоффр сам писал в этом смысле Мильерану. Он предлагает произвести [25] обследование на месте и послать с этой целью трех офицеров, хорошо знающих железные дороги на востоке; он называет их по именам. Сегодня совет министров принял постановление отправить на Балканы этих трех офицеров и дать им в придачу нескольких саперов, но работы на греческой территории должны производиться только по соглашению с греческим правительством.

Пятница, 13 августа 1915 г.

Mapген, депутат от Марны, в котором силен дух противоречия, рассказал мне, что он ездил в Швейцарию повидаться с друзьями и прощупать их и говорил им о предстоящем у нас министерском кризисе. Они заметили, что этот кризис произведет весьма дурное впечатление на сторонников Франции. "Но я, -- говорит он, -- доказал им необходимость перемен в составе кабинета и в конце концов убедил их". -- "Да, вам, быть может, удалось убедить двух-трех своих собеседников, но как с другими!"

По словам Маргена, один из его друзей, поручик в Буа-ле-Претр, писал ему, что во время моего посещения окопов (tranchées du quart en réserve) солдаты кричали при моем проходе: "Да здравствует мир!" Это чистейшая ложь, и я энергично опроверг эту выдумку, но Марген находится в таком состоянии духа, что я не в силах был убедить его. Он говорит, что уход одного Мильерана уже недостаточен, что Вивиани тоже не может оставаться далее на своем посту.

Во второй половине дня я поехал в малый Люксембургский дворец, чтобы вознаградить себя разговором с Антонином Дюбо. Он большой противник министерского кризиса и считает, что если бы наступил этот кризис, то необходимо свести его к минимальным размерам.

Ко мне явилась делегация от трех комиссий палаты депутатов: военной, морской и по иностранным делам. В состав делегации входили: генерал Педойя, Пенлеве, Жорж Лейг, Альбен Розе, франклен Буйон, Виктор Боре, Беназе и др. Они беседовали со мной о положении в Дарданеллах. Все три комиссии единодушно считают необходимым немедленно отправить экспедицию в Дарданеллы, притом в более [26] значительном размере. Я принял к сведению их заявление, но заметил, что не могу ни высказать свое мнение помимо министров, ни вступить в дискуссию с членами парламента. Затем разговор перешел на тему о Болгарии. У моих собеседников создалось впечатление, что мы не действовали в Софии достаточно энергично. Я осторожно указал им на те трудности, с которыми мы столкнулись не только в Софии, но также в Греции и Сербии.

Известия из-за границы продолжают быть невеселыми. Италия как будто собирается объявить в ближайшем будущем войну Турции, но вопреки лондонской конвенции все еще не объявляет войны Германии (Рим, No 641 и 642). Греция энергично протестует против мысли об уступке Болгарии Каваллы (Афины, No 335). Палеолог сообщает нам, что общественное мнение в России очень подавлено постоянными отступлениями русских армий и с нетерпением ожидает, что мы выйдем из своей неподвижности и перейдем в наступление (Петроград, No 988). Сазонов упорно сочиняет разные проекты, чтобы удовлетворить сразу и Румынию, и Сербию, и Болгарию, и Грецию, но по-прежнему питает особую слабость к Болгарии (Петроград, No 990 и 991; София, No 378) {67}.

Законопроект Дальбье -- он ставит себе целью "обеспечить правильное распределение и лучшее использование мобилизованных и подлежащих мобилизации" -- вернулся в палату депутатов из сената, изменившего в нем несколько пунктов. По этому поводу, а также по случаю затребования кредитов для товарищей военного министра сегодня произнесено было в палате несколько несдержанных, неуместных речей, которые заставили сцепиться между собой различные партии в палате. В Бурбонском дворце имеется глухое недовольство, которое, видимо, все растет.

Суббота, 14 августа 1915 г.

Сегодняшнее заседание совета министров было всецело посвящено обсуждению выступлений фракций социалистов и радикал-социалистов и создаваемой ими ситуации. Вивиани докладывает, что делегаты требуют от правительства замены Мильерана. "В каждой фракции, -- говорит он, -- соответствующие [27] резолюции были приняты единогласно всеми присутствующими. Я ставлю вопрос на усмотрение правительства", -- закончил он, не высказываясь сам за то или другое.

Оганьер в эмоциональной речи заявляет, что считает недопустимым, чтобы правительство подчинилось постановлениям фракций. На правительство желают возложить ответственность, которую должен нести парламент.

Думерг энергично призывает кабинет блюсти свою спаянность. Весь кабинет в полном составе должен предстать перед парламентом, причем каждый министр должен взять на себя обязательство не вступать в другое министерство, если палата вынесет вотум недоверия.

Старый парламентарий Рибо тоже считает недопустимым, чтобы кабинет подал в отставку по инициативе двух фракций палаты депутатов. Он категорически высказывается за обсуждение вопроса в открытом заседании.

Я подчеркнул, что я с самого начала советовал председателю министров держаться того положения, которое защищали предыдущие ораторы. Вивиани подтверждает это и в конце концов как будто приходит к тому же решению.

Но дискуссия затягивается и осложняется. Мильеран, который все время хранил молчание, берет теперь слово и выступает с необычайным жаром. Он утверждает, что ведущаяся против него кампания вдохновляется пацифистами. Ссылается на жалобу, с которой Беназе обратился к Бриану. Дает понять, что если хотят принести в жертву его, Мильерана, то потому, что он представляет идею войны до победного конца. В заключение он заявляет: "Итак, в интересах страны мы должны предстать в полном составе перед парламентом. Но если мы примем это решение, мы должны лояльно соблюдать его. Нет смысла принимать его, если завтра члены кабинета опять станут критиковать меня во фракциях и кулуарах. Солидарность кабинета должна быть полной, тесной, постоянной". Вивиани дружески замечает Мильерану, что он, пожалуй, был не прав, слишком замыкаясь от своих товарищей по кабинету и оставаясь замкнутым во время совместных совещаний. Я дружески поддерживаю это замечание. Кабинет недостаточно информирован. Не все министры [28] в точности осведомлены о работах парламентских комиссий. Правда, все они от Вивиани и от меня знают, что военная комиссия сената выступила с настоящими обвинительными актами против военного управления. Но по-настоящему вопросы о ходе производства на оборону, о мерах, принятых для его ускорения, о совершенных и частично исправленных ошибках -- все это должно было бы быть в свое время предметом обсуждения в совете министров. Я не раз требовал этого, но безуспешно. У меня самого имеется только та информация, которая была затребована мною в письменном виде. Итак, первым нарушил дух солидарности военный министр. Награждение генерала Баке было одним из самых досадных примеров этого сознательного самоизолирования. Со своей стороны, продолжал я, министры должны были бы либо объявить в совете министров, что они не желают более терпеть такое положение, и уйти, если бы им не удалось добиться перемены, или же, раз они остались в министерстве, им не следовало распространять вне кабинета нарекания на одного из своих товарищей. Я сослался при этом на тот факт, что социалист-диссидент Бризон, депутат безусловно пораженческого направления, мог третьего дня выступить в палате с сообщениями о том, что произошло в Елисейском дворце между министрами, Мильераном и Жоффром. Самба чистосердечно признал, что это он жаловался в своей фракции на позицию Мильерана. Это "открытие" не взволновало умы, а, напротив, успокоило их. Нарыв вскрылся и пошел на убыль. В результате было единогласно принято решение, что фракциям будет дан ответ: "Кабинет предстанет в полном составе перед палатой".

Однако Самба немедленно выступил с возражением: "Как! Перед палатой? В открытом заседании? Но тогда скажут, что мы хотим избежать дискуссии, что мы затыкаем рот палате!" Совет министров выносит постановление, что палате можно будет дать возможность заслушать в закрытом заседании документы и доклады. Но Мильеран заявляет, что, если состоится закрытое заседание палаты, он не примет в нем участия. Он согласен лишь дать объяснение перед военной и бюджетной комиссиями в присутствии специально приглашенных [29] депутатов. "Но какая разница, -- заметил я, -- между обеими этими процедурами? Обе они сводятся к одному и тому же и представляют одинаковые неудобства!" -- "Нет, -- ответил Мильеран, -- если состоится закрытое заседание палаты, то открытое заседание последует немедленно вслед за ним, и дискуссия будет продолжаться непрерывно сначала в закрытом, затем в открытом заседании. В таком случае это последнее будет происходить под свежим впечатлением бурных прений в закрытом заседании, на котором, надо думать, разгорятся страсти. Другое дело, если закрытое заседание состоится в комиссии, хотя бы последняя была расширена в такой мере, что охватила бы всех членов палаты. В этом случае между обоими заседаниями обязательно должен пройти некоторый промежуток времени, пока будет объявлено заседание палаты и произойдет смена президиума. Поэтому открытое заседание сможет протекать в более спокойной обстановке". Этот аргумент подействовал на совет министров, последний присоединился к мнению военного министра и стал спокойно выжидать поединка, на который решил пойти.

Во второй половине дня я должен был вместе с Вивиани и Мильераном отправиться в главную квартиру в Шантильи. Военный министр явился в Елисейский дворец первым. Лучше кого-либо зная его достоинства, его трудолюбие, настойчивость и неутомимую энергию, я по-дружески стал упрекать его в молчаливости, недоверчивости и замкнутости. Я умолял его изменить свое поведение. "Это ни к чему не поведет", -- заметил Мильеран. -- "Почему? Что ты хочешь сказать этим?" -- "Я смогу объясниться в конце войны". -- "Как это понимать? Вот уже тридцать пять лет, как мы знаем друг друга. При таких обстоятельствах так и напрашивается тесное и дружеское сотрудничество, а между тем ты упорно уходишь в себя". Он закусил губы и хранил молчание. С нахмуренными бровями, с мрачным, сосредоточенным видом он оставался непроницаемым, я тщетно ловил его взгляд. Я ожидал вспышки откровенности, но обманулся в своих ожиданиях. Быть может, вина лежит на мне: я не умел вызвать его на откровенность. Да, таков удел старой дружбы, увы, не раз омрачавшейся политикой! [30]

Затем пришел Вивиани. Он сообщил нам, что у него снова были Франклен Буйон, Сельс, Нуланс, Пейтраль-сын и Андре Гесс. Он им сказал, что правительство твердо решилось предстать в полном составе перед парламентом, но что оно охотно объяснится перед всеми депутатами в комиссии. Тогда они высказались в том смысле, что после этого закрытого заседания необходимо будет внести на открытом заседании резолюцию и принять ее без прений. Это последнее условие прямо противоположно тому, что было решено сегодня в совете министров, а именно намерению Мильерана еще раз выступить на открытом заседании. Мильеран категорически подчеркнул это Вивиани, и я подтвердил, что дело было именно так, как его представляет Мильеран. Вивиани, который не отклонил формально предложение своих посетителей, не скрывает своего замешательства. Я предложил ему держаться решений, принятых советом министров, и он обещал поступить так.

Мы отправились в Шантильи. Нашли Жоффра несколько утомленным и озабоченным беседами, которые он имел с Морисом Сарро и -- по телефону -- с генералом Мод Гюи. Он боится, что не пользуется более ни моим доверием, ни доверием правительства. Говорит мне, что Морис Сарро сообщил ему о кампании, которая ведется против главнокомандующего и в которой участвуют офицеры. Я успокоил Жоффра и сказал ему, что Морис Сарро, вернувшись из Италии, подчеркивал мне, как Жоффр популярен в этой стране и какое нежелательное впечатление произвел бы там его уход. Я тогда сказал Сарро: "Вы правы, но так как Жоффр принадлежит к вашим друзьям, то вам не мешало бы во время своего пребывания во Франции воздействовать на своих товарищей в парламенте и указать им на опасность нападок на высшее командование, подрывающих его авторитет". Я прибавил теперь, что, к несчастью, очень многие офицеры обращаются к политическим деятелям с письмами, полными жалоб и критики. "Мой разговор с Сарро, -- сказал я Жоффру, -- не только не должен вас беспокоить, напротив, вы можете усмотреть в нем свидетельство моего доверия к вам и моей готовности вас защищать". [31]

Что касается разговора с Мод Гюи, то, вероятно, генерал позвонил Жоффру после моего посещения полковника Бриссо-Демалье и Мессими. Все трое, как читатель помнит, говорили мне, что в Ленж бесполезно были принесены в жертву человеческие жизни. По-видимому, Мод Гюи, уведомляя главную квартиру о моем посещении, приписал мне тот взгляд, который был высказан передо мной другими, и сделал это с целью, чтобы этот взгляд встретил лучший прием в ставке. Очевидно, нападки парламента сделали Жоффра несколько обидчивым, и он спросил меня, отношусь ли я к ним с порицанием. Я еще раз умолял его не слишком полагаться на офицеров главной квартиры и информироваться главным образом у офицеров-фронтовиков согласно его последним директивам.

Мы спросили Жоффра о его стратегических и тактических планах. Он снова решительно готовит -- на 10 или 15 сентября -- большую наступательную операцию в Шампани. Она состоится на протяжении тридцати километров в направлении Суэн и Массиж и будет длиться не более четырех-пяти дней. Если неприятель не будет застигнут врасплох и мы не будем иметь с самого начала решительного успеха, операция будет прекращена. Я передал Жоффру те возражения, которые ряд генералов, командующих армиями, высказывали мне против местных наступлений. "Но мы должны выступить из-за русских, это наш долг союзника". -- "Нет, нет, -- заметил я, -- вопросы, касающиеся союза, это вопросы правительственного, а не военного характера. Исходите исключительно из стратегических соображений. Все остальное касается министров и меня" {68}. -- "Хорошо, -- продолжал Жоффр, -- с военной точки зрения, я не могу ограничиваться одной обороной. Наши войска утратили бы мало-помалу свои физические и моральные достоинства. Я не утверждаю, что всякое наступление должно непременно удаться, но при хорошей подготовке оно имеет шансы на успех. У меня будет девятьсот тяжелых орудий на фронте в тридцать километров. У меня будет достаточно снаряжения не только для интенсивной работы артиллерии в течение самой операции, но также для образования резерва, который отразит немцев, если они [32] получат подкрепления и будут пытаться прорвать наш фронт. Впрочем, могу вас уверить, что они не прорвут его".

Затем мы перешли к вопросу о Дарданеллах. Жоффр не желает отдавать четыре дивизии, пока не закончится его наступление. По всей видимости, он в душе надеется добиться решительного успеха на западном фронте, что было бы реваншем за Аррас. С этой целью он намерен сохранить все свои войска до этого момента. У него даже вырвались слова: "И какой прок от этих Дарданелл? Разве только устроят экспедицию в пользу мятежного генерала!" {69}. И рассыпается в жалобах на Саррайля. "Оставим личность Саррайля в стороне, -- говорю я. -- Расширить состав дарданелльской экспедиции сочли нужным не он, а генералы Гуро и Байу, этого требует комиссия палаты, правительство тоже за это по дипломатическим и военным соображениям. Единственное, что мы спрашиваем у главнокомандующего армиями на северо-восточном фронте, -- находит ли он целесообразным дать нам для Дарданелл два армейских корпуса или нет". -- "Я могу обещать их вам на сентябрь, не раньше", -- был окончательный ответ Жоффра.

Ясно было, что, если мы будем настаивать, он подаст в отставку. Вивиани и я пытались убедить его, но тщетно. Он мягко, но упорно стоял на своем. Такое же упорство он проявил в прошлом году в трагические дни Шарлеруа. Оно же, в конце концов, позволило ему одержать чудесную победу на Марне.

Возвратившись в Елисейский дворец, я принял Шарля Эмбера. Он с добродушным видом приносит мне извинения за свои последние письма ко мне. Сообщает мне, что подписал контракт с новыми владельцами "Journal". Однако на копии, которую он мне показал, нет имен, кроме имени одного старого адвоката Дезуша, и я не счел нужным вызывать его на дальнейшую откровенность. Впрочем, Шарль Эмбер сказал мне, что он будет административным и политическим директором газеты, кроме того, будет исполнять обязанности главного редактора и заведующего отделом объявлений. "Я буду также, -- добавил он, -- председателем административного совета, в него войдут еще два члена, один -- Шарль, другой -- Эмбер". Он получает твердый оклад [33] в 75 тысяч франков. Когда я разговариваю со своим старым коллегой по департаменту Маас, у меня всегда такое впечатление, что для него важнее всего возможность заявить потом, что он говорил со мной. Когда он ушел, я вспомнил слова Лабрюйера: "Когда человек заключает новые контракты и знает, что казна его растет, он мало-помалу начинает считать себя умной головой и чуть ли не способным управлять".

Воскресенье, 15 августа 1915 г.

Вивиани смущен указаниями генерального секретаря палаты Пьера и говорит, что устав палаты не допускает, чтобы все депутаты входили в состав комиссии. Впрочем, теперь фракции, по-видимому, отказываются от прений. "Проявите энергию, -- говорю я Вивиани, -- и настаивайте сами на этих прениях. В противном случае вас обвинят в том, что вы отступили". -- "Не думаю. Перспектива кабинета Бриана -- Комба -- Барту -- Кошена испугала радикалов, и они скоро успокоятся". -- "Все равно. Объясниться необходимо. Если вы не расскажете о недоразумениях, они каждый раз будут всплывать снова". Саррайль составил записку о военном положении на востоке, она помечена 11 августа и передана мне полковником Бюа, заведующим секретариатом у Мильерана. Саррайль предлагает альтернативно различные комбинации: высадку десанта в Адрамитте, операции в районах Чанака, Чардака или Бруссы, высадку в Смирне или Александретте и, наконец, интервенцию в Сербии после занятия Салоников. Кажется, он предпочитает эту последнюю операцию.

Кроме того, Бюа вручил мне записку о Саррайле, составленную главной квартирой и помеченную 4 августа. Она должна служить ответом на определенные, распространяемые в палате утверждения относительно операций 3-й армии в сентябре 1914 г. Утверждают, что во время битвы на Марне Саррайлю удалось спасти Верден только потому, что он не послушался приказа об эвакуации крепости. Главнокомандующий заявляет, что такой приказ никогда не отдавался. Действительно, в записке приведены по порядку все директивы, данные за время с 25 августа по 25 сентября. Два раза, 8 и 10 сентября, Саррайль уведомлял главную квартиру, что неприятель угрожает [34] ему со стороны Мааса, и ему разрешили тогда свернуть свое правое крыло, чтобы не быть отрезанным от 4-й армии, но предоставили полную свободу. Во всяком случае, за ним та заслуга, что он не использовал этой свободы и продержался.

По словам Пенелона, Жоффр был вполне удовлетворен нашим вчерашним свиданием. Главнокомандующий хотел бы теперь, чтобы под моим председательством состоялись регулярные заседания Высшего совета обороны в составе председателя совета министров, военного министра, морского министра и министра иностранных дел. Он напишет об этом Мильерану.

Понедельник, 16 августа 1915 г.

Диверсионный маневр, на который англичане возлагали столько надежд на Дарданеллах, кончился неудачей. Первой дивизии, высадившейся 7 августа утром и усиленной в течение дня второй дивизией, не удалось продвинуться на север.

Представители Франции, Англии и России вручили Пашичу новое коммюнике из десяти пунктов, которое привело сербского премьера в большое волнение. "Мы не пойдем на это, -- заявил он, -- союзники выкраивают части Сербии и делят ее, словно мы какие-то племена в Африке {70}. Этого хочет Италия. Она более полезный союзник, чем мы. Конечно, к ее желаниям прислушиваются. Но мы ничего не требуем. Мы будем сражаться, если понадобится, до последней капли крови" (Ниш, No 580 и сл.).

Вторник, 17 августа 1915 г.

Наш представитель при бельгийском правительстве Клобуковский пишет 16 августа Делькассе из Гавра: "Де Броквилль приехал на несколько дней в Гавр... Он находит весьма нежелательной и прискорбной ту критику, с которой публично выступают против главнокомандующего союзными армиями... Победитель на Марне не только любимый вождь французской армии, для которого воспоминания прошлого -- гарантия новых побед; его невозмутимое хладнокровие, его твердость, не терпящая ни ошибок, ни слабости, вместе с тем его такт, сила его сружения и никогда не изменяющая [35] ему любезность в обращении приобрели ему у союзников такой авторитет, которым не пользуется ни один из самых выдающихся генералов. Доверие к нему будет важным фактором в будущих успехах, и кто пытается поколебать это доверие, тот берет на себя огромную ответственность. В то же время это значит невольно играть на руку неприятелю, который уже давно учитывает ослабление волевого порыва французов. Г-н де Броквилль был очень взволнован, когда говорил мне это".

Из Амстердама мы получили подобные же предостережения (от Лаббе, 16 августа, No 2): "Нападки парижской прессы на высшее командование и перепечатанные в амстердамских газетах отчеты о заседаниях палаты за два последних дня произвели здесь крайне прискорбное впечатление. Зрелище единения французской нации вокруг ее правительства произвело глубокое впечатление на умы, но нынешние разногласия сильно уронили нас в глазах амстердамской публики. Политически мы совсем падем в ее глазах, если не докажем тесной сплоченности и единодушной решимости".

Получил трогательный адрес от муниципалитета города Танн от 10 августа. Подписавшиеся благодарят меня за подарок, сделанный мною городу во время моего недавнего посещения, и пишут: "Население Танна с радостью и великой надеждой несет нынешние испытания. Среди этих испытаний для него было ценной поддержкой посещение главы государства. Жители были счастливы выразить вам свои чувства, идущие из глубины души. Соблаговолите усмотреть в них ту любовь и преданность, которые мы все испытываем к Франции и к личности президента республики".

Совет министров принял решение, что Вивиани пока что поручит генералу Саррайлю изучить детально план форсирования Дарданелл, причем должны быть оставлены в стороне все прочие проекты: Смирна, Александретта, Салоники, на которые вскользь указывал Саррайль в своем докладе.

Среда, 18 августа 1915 г.

Ренодель, социалистический депутат от департамента Вар, изложил мне мотивы, заставляющие его выступать против [36] Мильерана. Они представляются мне большей частью направленными совершенно не по адресу: он критикует главным образом операции под Парижем и под Аррасом, к которым военный министр не имеет никакого отношения. По собственной инициативе Ренодель рассказал мне, что он недавно был в Швейцарии, встретился там с немецким социалистом Бернштейном и обсуждал с ним условия будущего мира. "Однако, -- уверяет он, -- это свидание нисколько не означает, что я не намерен продолжать войну до сокрушения германского милитаризма. Напротив, Бернштейн сам заявил мне, что победа нынешней Германии была бы поражением его идей". Я пытался доказать Реноделю, что в нынешних условиях его беседы неудобны и что теперь слишком поздно или слишком рано делать различие между немцами. Но я не уверен, что мне удалось убедить его.

Мой старый сотрудник по 1912 г. Рене Бенар вернулся из Швейцарии, где исполнил поручение, возложенное на него военным министерством. Он говорит, что крупные цюрихские фабриканты раздобыли химическую формулу удушливых газов, применяемых немцами, и сообщили ее ему. Он уверен в ценности своей информации и сообщит ее завтра утром Мильерану. Говорит, что разговоры Маргена произвели в Швейцарии крайне прискорбное впечатление.

Самба привел ко мне двух своих политических друзей -- англичан Смита и Гуджа. Они желают осведомить Францию о том, что делается в Англии для войны, и об образе мыслей британских рабочих кругов. Оба выступят на будущей неделе с докладами в министерстве общественных работ.

Из южного Туниса получены успокоительные известия. Как видно, нападение племен, которого мы опасались, отсрочено (Тунис, No207).

Результаты выборов в Греции вынудили короля Константина призвать Венизелоса, и он пригласил его к себе. Но до сих пор бывший премьер не принял и даже не получил никакого предложения относительно формирования кабинета (Афины от Жоне, No 344).

Мэр и муниципальные советники Миттлаха тоже прислали мне письмо, в котором благодарят за оставленный мною [37] подарок населению и высказывают чувства преданности Франции и доверия к правительству республики.

Как сообщил мне Вивиани, "L'Homme enchainé" подвергся вчера запрету на четыре дня, потому что отказался вычеркнуть в соответствии с требованиями цензуры некоторые выпады Клемансо против Жоффра.

Четверг, 19 августа 1915 г.

Вивиани выглядит измученным. В совете министров он снова жалуется на свое болезненное состояние и заявляет, что требования парламента становятся невыносимыми и что он не чувствует себя в силах управлять. Однако все его товарищи по кабинету находят, что настроение палаты изменилось к лучшему и что все наладится, если правительство проявит энергию и солидарность. Один лишь Марсель Самба считает по-прежнему желательным и даже необходимым, чтобы состоялись одно, а еще лучше -- одно за другим -- два заседания, одно -- закрытое, на котором должно быть все высказано, другое -- открытое, на котором будут оглашены результаты закрытого заседания.

Мильеран тоном, не допускающим возражений, напоминает, что он решил не присутствовать на закрытом заседании. Он говорит, что, если палата однажды допустит этот ненормальный метод, это послужит в дальнейшем предлогом то и дело возвращаться к подобному прецеденту. В результате парламентский режим будет функционировать как бы под покровом ночи, ничем не уравновешенный, без контроля со стороны общественного мнения и мало-помалу выродится в тайную тиранию. Аргументы Мильерана подействовали на тех, кто вначале возражал ему, и совет министров вернулся к идее пленарного заседания, организуемого правительством в случае надобности вокруг парламентских комиссий. На этом заседании палата не будет заседать во всеоружии своих прав. Однако решено было, что Вивиани предложит эту комбинацию лишь в том случае, если фракции будут считать, что нельзя обойтись без обсуждения положения в парламенте.

Мильеран докладывает совету министров о своей поездке на фронт вместе с Китченером. Он достиг соглашения с английским [38] министром относительно программы военного сотрудничества, но, к сожалению, эта программа носит еще несколько отвлеченный характер. Английские войска содействуют освобождению французской территории, но инициатива во всем принадлежит Жоффру, как в вопросе о количестве контингентов, пускаемых в дело, так и в вопросе о задачах и времени военных операции. По словам Мильерана, Китченер вполне одобряет идею наступления.

Немцы взяли Гродно. В кулуарах Думы господствует крайне пессимистическое настроение и ожидают весьма печальных результатов от этого нового поражения (Петроград, No 1006).

Немецкие газеты торжествуют по поводу наших внутренних разногласий. "Франкфуртская газета" сообщает, что отставка Мильерана неизбежна.

Пятница, 20 августа 1915 г.

Очень милая телеграмма английского короля напомнила мне, что мне стукнуло сегодня пятьдесят пять лет...

В палате большие дебаты по поводу постановки врачебно-санитарной части в армии. Присутствовавший на заседании Феликс Декори рассказывает, что Мильеран выступил с длинной речью перед частично враждебной ему палатой и импонировал ей своей настойчивостью, мужеством и несколько грубой энергией. При случае он произнес имя Жоффра. На скамьях крайней левой раздались кое-какие неприязненные возгласы, но они тотчас же были заглушены мощными рукоплесканиями. Депутаты встали со своих мест и устроили овацию главнокомандующему.

Не успел я порадоваться этой демонстрации, как входит Вивиани, весьма расстроенный. "Мильеран, -- говорит он, -- делал ошибку за ошибкой. Он должен был говорить только о врачебно-санитарной части, но он воспользовался случаем, чтобы выступить в защиту чиновников своего ведомства и, в частности, с апологией бывшего директора Труссена, причем не проронил ни слова о работе комиссий. Он весьма некстати намекнул на дело Саррайля, причем пытался спрятаться за спину главнокомандующего. Короче, -- заключает Вивиани, -- он сделал неизбежными более обширные и более [39] основательные дебаты". Это также мнение Мальви, который пришел ко мне, когда у меня еще был Вивиани. Оба утверждают, что вторая часть речи Мильерана, в которой он говорил о высшем командовании, о контроле парламента и о военной ответственности, испортила впечатление от первой части и возбудила сильное недовольство на скамьях левой. Однако, просматривая стенограмму заседания, я нахожу сильно преувеличенным волнение, вызванное отдельными несколько резкими фразами Мильерана.

Суббота, 21 августа 1915 г.

В начале заседания совета министров Вивиани, видимо, сдерживая себя, говорит, что Мильеран нарушил соглашение не только между кабинетом и обеими группами крайней левой, но также между самими членами правительства. Намек на дело Саррайля, рассуждения об отношениях между правительством и командованием, о контроле парламента -- все это выходило из рамок дебатов о врачебно-санитарной части и не могло не вызвать у палаты желания обсудить все эти вопросы. Вивиани упрекает Мильерана в том, что он произнес свою речь, не предупредив товарищей по кабинету. Мильеран, говорит он, то и дело заставляет нас нести солидарную ответственность, хотя сам не считается с ней; он каждый раз ставит нас перед свершившимся фактом, перед тем, что непоправимо. Вивиани закончил свою речь словами, что теперь невозможно будет избежать закрытого заседания.

Мильеран ответил спокойно и с уверенностью. Он просит прощения за промахи, которые, возможно, допустил в своем выступлении; он просто хотел ответить на нападки в печати, он отнюдь не думал прятаться за спину Жоффра, но считал, что если военный министр вынужден будет подать в отставку, то надо, по крайней мере, избежать, чтобы за этим не последовал кризис в высшем командовании. После той овации, которую палата устроила главнокомандующему, он считает, что этот результат достигнут.

Сарро заявляет, что выступил в своей фракции с двухчасовой речью в защиту Мильерана, но теперь, после выступления военного министра, уже невозможно избежать общих прений. [40]

Томсон энергично высказывается в том же смысле. Марсель Самба идет дальше: он не верит, что дискуссия, даже самая широкая, в состоянии исправить теперь положение, и считает, что кризис неизбежен. Думерг в порыве патриотизма заклинает Мильерана подумать над этим. Раз Мильеран согласен на закрытое совещание всех депутатов, то почему ему не согласиться, чтобы это собрание состоялось в виде регулярного заседания палаты под авторитетным председательством и при всех гарантиях, даваемых уставом палаты. В конце концов Мильеран поддался на эти увещевания и согласился на закрытое заседание палаты. Он потребовал лишь следующего: во-первых, в печати будет помещено сообщение, что правительство согласилось на эту процедуру только в виде крайнего исключения; во-вторых, на закрытом заседании не будет принято никакой резолюции, и за ним последует открытое заседание. На этих условиях пришли к соглашению.

Делькассе зачитал в совете министров телеграмму Поля Камбона следующего содержания (Лондон, No 1847): "Сэр Эдуард сказал мне, что лорд Китченер вернулся из Франции весьма удовлетворенный. Он по всем пунктам пришел к соглашению с Мильераном и генералом Жоффром и добился полного согласия между фельдмаршалом Френчем и французским главнокомандующим. Между лордом Китченером и генералом Жоффром и нашим военным министром существуют отношения полного доверия. Ввиду слухов, что перемены в составе нашего министерства или нашего командования могут повлечь за собой уход этих лиц, Китченер не скрывает, что это нарушит ту тесную связь, которая ценой долгих усилий установилась между генеральными штабами союзников. В беседах между английским министром и нашими военными вождями решено было снова перейти в наступление. Назначен день наступления, но сэр Эдуард Грей находит, что необходимо тайно уведомить об этом русское правительство. В Петрограде в настоящий момент царит сильное беспокойство. Вместо того чтобы винить в продвижении немцев непредусмотрительность и развращенность русской администрации, общественное мнение предпочитает объяснять это продвижение бездействием французской и [41] английской армий. Сэр Эдуард Грей усматривает опасность в таком состоянии умов и поручил лорду Берти предложить вам известить петроградское правительство о намерениях генерального штаба". Эта телеграмма вызвала замечание Бриана. Он протестует против вмешательства союзного правительства в наши национальные дела, в которых мы суверенны, а именно в вопросы о составе кабинета и выборе главнокомандующего. В принципе Бриан прав. Но факт налицо. Если у нас произойдет кризис, он вызовет недоумение как в Англии, так и в Италии. С другой стороны, нас толкает на новое наступление не столько надежда облегчить положение русских, сколько необходимость оправдаться в их глазах, и надо опасаться, как бы это наступление опять не оказалось безрезультатным и стоящим слишком многих жертв. Жоффр передал мне через Пенелона свое пожелание иметь время от времени, если возможно, еженедельно, в моем кабинете совещания с председателем совета министров, военным министром, министром иностранных дел и по мере надобности с другими министрами. Я охотно согласился на эти совещания, тем паче что события все более и более доказывали их целесообразность. Сегодня в два часа Жоффр явился на совещание. В беседе приняли участие Вивиани, Мильеран, Делькассе и Оганьер. Главнокомандующий обещал, что, если его сентябрьское наступление не увенчается решительным успехом, он отдаст из своих резервов четыре дивизии для отправки в Дарданеллы. Ясно, что для нас чрезвычайно желательно добиться открытия проливов: это повлияет на балканские государства и кроме того даст нам возможность сообщаться с Россией и посылать ей снаряжение в зимнее время, когда Архангельский порт будет закрыт. Мы просили Жоффра поторопиться с отправкой генерала д'Амаде, который едет в Россию для информации о военном положении. Сегодня утром сэр Эдуард Грей дал знать Делькассе через лорда Берти, что, по надежным сведениям, Германия накануне истощения своих последних людских ресурсов. Такие же сведения Делькассе получил от прибывших из Берлина американцев, дружественных Франции. Мы спросили мнение Жоффра об этих сообщениях. Он считает их правдоподобными. [42] Будем надеяться на их правильность, но сохраним осторожность. Жоффр прибавил, что считает вопрос о недоброкачественности наших 75-миллиметровых орудий законченным: число взрывов орудий весьма уменьшилось, теперь приходится не больше одного взрыва на сорок-пятьдесят тысяч выстрелов.

Принял японского посла Иши, получившего назначение на пост министра иностранных дел. Он сказал мне, что всегда будет поддерживать политику тесного сближения с Францией, но не скрыл от меня, что рассчитывает на нас для отвращения притязаний России на Дальнем Востоке {71}.

Воскресенье, 22 августа 1915 г.

В пессимистически настроенных кругах Петрограда считаются с тем, что император и правительство, возможно, должны будут вскоре переехать в Москву. Теперь военные события последних дней ставят этот вопрос перед общественным мнением. Палеолог не думает, что русская армия будет в состоянии задержать натиск немцев раньше чем через два-три месяца (No 1022). Новогеоргиевск и Ковно взяты неприятелем.

Сазонов не скрывает своего раздражения Италией. "Как! -- воскликнул он. -- Маркизу Гаррони даны лишь инструкции порвать отношения с Портой, если она будет чинить препятствия отъезду итальянских подданных! Значит, если Порта не будет чинить препятствий, то дипломатические отношения вообще не будут порваны. А между тем вот уже четыре месяца как Италия взяла на себя обязательство напасть на наших врагов. Это скандал. Так не может продолжаться далее!" (Петроград, No 1027).

Тем временем мы получили сообщение от Баррера, что итальянское правительство наконец вручило паспорта турецкому послу (Рим, No 666). Однако об объявлении войны Германии все еще нет речи.

В Болгарии открыто происходит подготовка мобилизации. В провинции и в Софии ожидают войны в сравнительно скором времени. Однако де Панафье все еще того мнения, что, если Пашичу удастся склонить скупщину без промедления к необходимым жертвам, у нас остается надежда добиться сотрудничества [43] Болгарии против Турции. Если же, напротив, решение сербского правительства будет неблагоприятным, то возможно, что болгарское правительство будет искать удовлетворения с помощью оружия (София, No 392).

С согласия Грея и Сазонова Делькассе настаивал на том, чтобы Сербия не только согласилась уступить после войны Македонию Болгарии, но уже теперь позволила союзникам занять Македонию до Вардара {72}. Пашич надеялся, что члены скупщины отнесутся к этому предложению благоприятно. Он думал, что они посмотрят на это, как на гарантию того, что болгары не вступят во владение Македонией, прежде чем сербам не достанутся окончательно те территориальные компенсации, которые им обещаны. Но он встретил со стороны скупщины большее сопротивление, чем ожидал (Ниш, No605, 608).

Венизелос сказал вчера нашему поверенному в делах Жоне, что решил принять предложение образовать кабинет и надеется, что к завтрашнему дню кабинет будет сформирован (Афины, No351).

Понедельник, 23 августа 1915 г.

Отправляюсь в Шантильи навстречу королю Альберту, который должен прибыть из Дюнкирхена специальным поездом вместе со своими генералами. Меня сопровождают Мильеран и Жоффр. После обычных приветствий король обошел почетный караул и роздал под станционным навесом несколько знаков отличия офицерам главной квартиры. В свою очередь я вручил ленту ордена Почетного легиона генералу Орьо, начальнику бельгийской миссии при генеральном штабе. Поездка глав двух государств не может начаться без такого вступления.

После этого обмена любезностями король сел со мной в автомобиль, Мильеран и Жоффр устроились в другом автомобиле, наша свита в остальных, и мы отправились к 6-й армии. Погода стояла великолепная. По дороге король говорил со мной о положении на фронтах, и в словах его сказалась твердость и уверенность в победе. Его беспокоит лишь отступление русских и то впечатление, которое оно может произвести [44] на балканские государства. Мы обменялись также несколькими замечаниями об отношениях между общественными властями в военное время. "Ремесло главы государства, -- заметил король, улыбаясь, -- несколько осложняется тем, что, когда дела идут хорошо, то поздравляют министров, когда же они идут плохо, то обрушиваются на государя или на президента". Подобную же мысль с такой же улыбкой высказал мне однажды и английский король.

По желанию нашего гостя мы не сообщили о его посещении ни в одном из городов, куда мы должны были направиться. Мы проехали Санлис и Компьен, не будучи замечены, и остановились недалеко от Ретонд, на равнине, где я недавно проводил смотр войск. Там были сгруппированы 174, 408 и 409-й пехотные полки, 2-й смешанный полк зуавов и стрелков и полк марокканских стрелков -- пять новых формирований. Мы обошли все выстроившиеся войска, затем вернулись к центру, где я вручил полкам пять знамен и произнес краткую речь. Я закончил ее словами: "До завершения вашей задачи еще далеко. Возможно, что на это потребуется много времени и усилий. Вы доблестно выполните ее до победного конца". Я не считаю себя вправе поддерживать у этих бравых солдат иллюзию скорой победы. Мой неумолимый долг -- подготавливать их к мысли о затяжной войне. Многим молодым французам пришлось усвоить слова Наполеона: "Надо желать победить и уметь умирать".

Приняв парад войск, мы отправились в Булонь-ла-Грасс. Здесь я нашел замок, построенный недавно в очень сомнительном стиле. Его владелец, бельгиец, построил его в подражание готическому стилю; ступеньки в башне нарочито исцарапаны, чтобы придать им ветхий вид. Впрочем, мы, во всяком случае, воспользовались этой башней и устроили на ней наблюдательный пункт. С ее вершины мы видим залитые солнцем наши и неприятельские позиции в окрестностях Руа. Вид на равнину восхитителен, лишь иногда на горизонте появляются дымки рвущихся снарядов.

Я предложил королю легкий завтрак в замке Давнекур, любезно предоставленном в наше распоряжение г. де Вилльнев-Боржмоном. Затем мы поехали в Виллерс-Бретонне, где [45] приняли парад одной из дивизий 9-го корпуса -- 18-й. После этого мы снова следуем по шоссе Морейль и Мондидье и, наконец, через Рессон-сюр-Матц направляемся в Водликур. Отсюда мы по прелестной дороге поднялись в леса, расположенные напротив Тьекура. Леса эти укреплены нами. Мы осмотрели один из центральных пунктов этих укреплений. Я застал здесь славного генерала Ксарделя, моего бывшего капитана-преподавателя по 26-му полку. Его некогда столь молодцеватые усы теперь белы, как лунь. Мы прошли лесом до передовых окопов, причем направо от нас взрывались мины неприятельских минометов. На обратном пути мы зашли в живописные гроты, в которых размешена передовая рота. Эти гроты напоминают декорацию из оперетты. На одной из скал, образующих гигантский вход в эти гроты, высечен в виде горельефа генерал Жоффр на коне. Обедать вернулись в Шантильи, к главнокомандующему. В половине одиннадцатого вечера поехали экстренным поездом в Пон-Сен-Венсан.

Вторник, 23 августа 1915.

Проснувшись, вижу перед собой залитую лучами солнца идиллическую равнину Мозеля, вид которой всегда напоминает мне стихи Авзония и прозу Барреса. В Пон-Сен-Венсан нас ожидали командующий восточной группой генерал Дюбайль и генерал Жерар, который теперь командует частью лотарингской армии. Население не было извещено о нашем приезде, но при виде выстроившихся войск и всадников, галопирующих по шоссе, жители стали стекаться к станции. Меня узнали, догадались также, что рядом со мной бельгийский король, и отовсюду неслись приветственные крики. Мы отправились прямой дорогой в Азло; на большом плато у края этой общины были сгруппированы весь 20-й корпус и 3-я марокканская бригада. Это было изумительное зрелище. Никогда еще "железная дивизия" не представляла более внушительного вида. Никогда 20-й корпус в целом составе не производил столь могучего впечатления дисциплинированной силы. С самого начала войны этот корпус отличался своей храбростью и понес большие потери. Мы обошли войска, затем я направился к марокканской бригаде и вручил ей ее знамена. В своей речи я [46] напомнил бригаде, что она отняла у неприятеля все его опорные пункты на запад от Изерского канала и окончательно отбросила его на восточный берег. "Вы, -- сказал я, -- победоносно начали освобождение благородной Бельгии, потом сражались под Аррасом. Августейший государь Бельгии пожелал лично принести вам сегодня свою благодарность и свои поздравления. С помощью героической бельгийской армии и армии наших доблестных союзников вы закончите дело освобождения и спасения". Король вручил войскам бельгийские знаки отличия. Затем последовал великолепный парад под золотыми лучами солнца. Мимо меня с гордо поднятой головой прошли мой 26-й полк и 2-й стрелковый батальон; взоры бойцов были устремлены прямо и неподвижно. И еще раз я думаю о том, сколько они перестрадали и сколько им еще предстоит перестрадать, и сердце мое обливается кровью.

После парада мы поехали за Эйнвилль, где открывается вид на позиции на север и запад от Парройского леса. Осмотрели расквартирование войск в Эйнвилле и вернулись через Мекс, Кревик и Сен-Николя в замок Флевилль. Это прекрасная постройка в стиле ренессанса. Владелица замка, мадам де Ламбель, потеряла одного сына при Шарлеруа, другой служит офицером запаса в Аргоннах. Она любезно предоставила в наше распоряжение большую столовую замка, и я предложил в ней завтрак королю. Затем через Жарвилль и предместье Бон-Секур мы проехали к Нанси, но не въехали в город. Король категорически просил нас об этом, чтобы избежать манифестаций, -- он боится их из скромности; он боится их также ввиду того, что почти весь народ его находится под игом неприятеля. Король не желает быть чествуемым никем, пока его не сможет чествовать Бельгия.

Мы преклонились перед этим благородным движением души короля и свернули в сторону от Нанси через Томблен и Эссей. Поднялись на Мальзевилльское плато, где помещается большой авиационный парк. На наших глазах одна за другой поднялись в воздух три группы эскадрилий на самолетах Вуазена. Около шестидесяти самолетов кружили в воздухе. Однако комендант парка Вуазен жалуется, что у него нет достаточно быстроходных самолетов, чтобы соперничать в скорости с аэропланами [47] последних конструкций. Двухмоторные аэропланы Кодрона последней конструкции страдают конструктивными недостатками моторов, и всегда можно опасаться аварий. При нынешнем положении вещей полеты на большое расстояние пока еще невозможны. Высшим достижением являются пока конструкции заводов в Маннгейме и Карлсруэ.

Затем мы поднялись на гору Сен-Жан. Со времени моего последнего посещения я нашел ее очень изменившейся, проведены дороги для автомобилей, вырыты траншеи, устроены заслоны из ветвей для орудий. Перед нами открывается вид на Номени и дальше, но мы тщетно и с тоской ищем глазами Метц, его не видно.

На обратном пути мы остановились у лагеря под Кюстином. Пообедав в экстренном поезде, мы простились друг с другом. Король в восторге повторил мне, что эти два дня, проведенные среди наших войск, произвели на него неизгладимое впечатление.

Среда, 25 августа 1915 г.

Получил телеграмму из Дюнкирхена, в которой король еще раз благодарит меня и поздравляет французские войска.

За время моего отсутствия румынское правительство, договорившись с Сазоновым относительно позднейшего распределения территорий, которые будут подлежать разделу, обратилось к Франции, России, Англии и Италии с декларацией следующего содержания. "Мы счастливы констатировать окончательное соглашение с Россией и союзниками относительно будущих границ нашей страны в целях военного сотрудничества. Поэтому до выработки соответственных конвенций Румыния по-прежнему не будет допускать провоза военного снаряжения для турок, как она поступала и до сих пор" {73} (Бухарест, No 407).

Вслед за "Лузитанией" немцы потопили еще один английский корабль "Арабик", причем погибли опять американские пассажиры. В Соединенных Штатах царит сильное возмущение. Белый дом хранит молчание и, по-видимому, желает выиграть время, чтобы улеглось возбуждение. Рузвельт выступил с заявлением, что разрыв дипломатических [48] сношений с Германией теперь уже недостаточен и настала пора перейти к действиям {74} (Вашингтон, No 557).

Кабинет Венизелоса был сформирован в понедельник. Венизелос оставил за собой портфель министра иностранных дел (Афины, No 355). Наш новый посланник Гильмен прибыл в Афины (No 358). Венизелос уже сказал ему, что он является сторонником присоединения Греции к союзникам, но общественное мнение сильно противится уступке Каваллы {75}, и к тому же, продолжал Венизелос, Болгария, "к сожалению", не соглашается на сотрудничество с нами.

Сербская скупщина большинством ста трех голосов против двадцати четырех приняла резолюцию, выражающую доверие правительству. В резолюции говорится, что скупщина "твердо решилась продолжать бок о бок с союзниками борьбу за освобождение и объединение сербско-кроатско-словенского народа и готова принести неизбежные жертвы во имя жизненных интересов страны" (Ниш, No 616). Надо думать, что принятие этой резолюции произошло если не всецело, то отчасти под влиянием опасения, что австро-германские войска готовятся к нападению на Сербию, -- по-видимому, они концентрируются теперь на сербской границе. Мы предупредили правительство в Нише, что мы намерены послать на Балканы техническую миссию с поручением как можно скорее улучшить железнодорожное сообщение между Салониками и Сербией, а также пути сообщения между Сербией и Румынией.

Русские одержали победу в морском сражении в Рижском заливе, германский флот вынужден был уйти из залива.

Четверг, 26 августа 1915 г.

Важное и тревожное известие! Падение Ковно и Новогеоргиевска побудило русского императора снять великого князя Николая Николаевича с поста главнокомандующего и назначить его "наместником его величества" на Кавказе. Николай II встанет лично во главе армии, ему будут помогать при ведении военных операций генералы Эверт и Алексеев. Ставка будет находиться ближе к Петрограду. Император известил о своем решении совет министров, не допуская обсуждения {76} (Петроград, No 1039). [49]

В палате депутатов сегодня продолжалось обсуждение законопроекта об открытии кредитов на двух товарищей военного министра. В сущности, это были общие прения о врачебно-санитарной части о снаряжении, командовании, военных операциях. Как меня вчера предупредил Вивиани, он лояльно высказался о промахах в некоторых ведомствах, признал, что были "ошибки, колебания, пробелы, концепции, ныне оставленные". Приветствовал сотрудничество, установившееся между правительством и парламентскими комиссиями. Дал краткое определение прав парламента: "неограниченная свобода в тылу и свобода, сужающаяся по мере того, как контроль парламента приближается к фронтовой полосе, другими словами, к зоне военных действий; вмешиваться в последние никогда не приходило в голову ни одному сенатору или депутату". Он не оспаривал права палаты объявлять закрытые заседания, но заявил, что не может дать ей других сведений, кроме тех, которые уже были даны комиссиям. Добился того, что вся палата устроила овацию Жоффру. Красноречиво ответил на последние выпады немецкой печати по поводу французского общественного мнения. "Да, -- воскликнул он, -- между нами есть идейные разногласия и расхождения на словах, они присущи парламентскому режиму, и нас приучила к ним зарядка, данная нам революцией. Но все французы до единого готовы возобновить прошлогоднюю клятву не складывать оружия, прежде чем восстановят независимость героической Бельгии и возвратят Франции наш Эльзас и нашу Лотарингию". Все депутаты поднялись с мест и аплодировали. В заключение Вивиани просил палату высказаться коротко и ясно: либо поддержать правительство, либо свергнуть его. Кредиты на товарищей министров были вотированы пятьюстами тридцатью пятью голосами против одного. Этот один -- Аккамбре, он далеко не пацифист, но после своего горячего выступления против Мильерана не счел возможным голосовать иначе. Палата постановила расклеить речь Вивиани по стране. Атмосфера совершенно прояснилась.

Я дал аудиенцию Октаву Гомбергу, который отправляется в Соединенные Штаты с поручением от министерства [50] иностранных дел и министерства финансов. Он едет вместе с лордом Редингом и английскими представителями. Цель поездки -- найти пути для заключения займа. Гомберг показался мне человеком очень умным и компетентным. Однако он не вполне уверен в результатах своей поездки.

Я принял также Густава Эрве. До войны он всегда страстно выступал против меня, но теперь один из его друзей склонил его посетить меня, и он охотно последовал его совету, так как стал восторженным сторонником священного единения. Я ни разу не встречал его прежде. Теперь он предстал предо мной в качестве горячего патриота. Я напомнил ему, с каким жаром он отказался от амнистии, под которую в 1912 г. подвели его Бриан и я, и это воспоминание доставило нам обоим несколько веселых минут.

У меня состоялся обед в честь японского посла виконта Иши, назначенного на пост министра иностранных дел и уезжающего теперь в Токио. Он считает ошибкой Японии, что она со времени капитуляции Цинг-Тао, т. е. с 7 ноября 1914 г., слишком пассивно относилась к войне. Еще в начале текущего года Делькассе тщетно добивался от Японии более тесного участия в союзе. Он не добился ничего ни в Токио, ни в Лондоне. Однако Иши полагает, что его правительство примкнет к декларации от 5 сентября 1914 г., по которой союзники берут на себя обязательство не заключать сепаратного мира; он обратится к своим товарищам по кабинету с этим предложением. Лорд Берти, присутствовавший на обеде, говорит мне, что со стороны России разумно было бы отказаться от Константинополя. "Мое правительство, -- говорит он, -- уступило желаниям Петрограда, потому что думало, что Франция относится к ним благоприятно. Но это было ошибкой. Это обещание парализует все наши усилия в Румынии и Болгарии". Я спрашиваю у Извольского, известно ли ему решение относительно великого князя Николая Николаевича и может ли он объяснить мне это решение. Он оказывается не осведомленным. Он крайне удивлен и обеспокоен этим известием. Он боится, что задача главнокомандующего будет сопряжена для императора с большими неудобствами. При малейшем поражении поднимутся разговоры об измене. "Тем [51] более, -- добавляет Извольский, -- что двор и без того подвергается уже резким нападкам и сам император доступен личным влияниям. Это должно остаться между нами", -- подчеркивает Извольский, чтобы придать своим словам еще больше значения. Я прошу Иши по возможности ускорить поставку оружия, обещанную Японией России. С другой стороны, я сообщил Извольскому, что японский министр в свое время выразил мне желание получить от русского правительства известные заверения относительно Дальнего Востока. "Я как раз имею поручение дать ему их", -- отвечает он и направляется к Иши. Веснич, который до сих пор был крайне неуступчив в вопросе о требованиях Сербии, сегодня в первый раз признал, что его страна оказывается перед необходимостью пойти на некоторые уступки. Барон Гильом, расстроенный сообщениями, появившимися в немецкой печати, не принимал никакого участия в разговоре.

Пятница, 27 августа 1915 г.

Ко мне явились несколько депутатов -- Дени Кошен, которому вчера аплодировали в палате, Жосс, Рене Бенар и др. -- и уверяли меня в своем намерении поддержать правительство. Рене Бенар, кроме того, сообщил мне, что привезенная им из Швейцарии химическая формула удушливых газов была проверена на опыте и найдена правильной. Он с полным правом поздравляет себя с этим открытием.

Осматривал большую амбулаторию в Исси-ле-Мулино, роздал подарки раненым, беседовал запросто со многими ранеными.

Меня посетил Эрнст Лависс {77} и рассказал мне, что намерен написать серию брошюр под заглавием "За терпение". Я одобрил и поддержал его мысль, так как никогда еще не было столь верным что победителем окажется тот, кто проявит на четверть часа больше терпения и выдержки, чем другие.

Комиссии палаты, в которые было передано предложение относительно закрытого заседания, решили подавляющим большинством голосов предложить палате отклонить его.

Я запросил Альбера Тома, в каком положении находится производство противогазов. Он прислал мне подробное письмо, [52] в котором говорится о производстве уксуснокислой соли для тампонов и новых типов очков с муслиновым бордюром.

"Верьте мне, -- пишет он, -- что я неусыпно слежу за этим делом. Я два раза на день вижусь с генералом Озилем, человеком дела, к которому питаю полное доверие".

Кажется, сторонники Джолитти распускают теперь слухи, что некоторые французские парламентские деятели, -- имен не называют, -- в согласии с итальянскими пацифистами будут поддерживать пораженческую позицию. Кабинет Саландра твердо намерен пресечь эту пропаганду (Рим, No 687).

В телеграмме лорду Китченеру от 23 августа сэр Джон Гамильтон вынужден был признать крушение своего плана завладеть турецкими укреплениями на Галлиполи путем обходного маневра. Судя по тону этой телеграммы, главнокомандующий британским экспедиционным корпусом настроен крайне пессимистично. Гамильтон заявляет, что, если ему не будут посланы подкрепления, если ограничатся заполнением пробелов, вызванных неприятельским огнем и болезнями, он будет лишен возможности снова перейти в наступление и вынужден оставаться исключительно в оборонительном положении, причем, по всей вероятности, ему придется эвакуировать либо район Сувла, либо район Анзак. Сам Китченер весьма обеспокоен этим положением. Однако он не желает ни отказаться от экспедиции, ни эвакуировать бухту Сувла, являющуюся хорошей стоянкой для флота. Вместе с тем он остается при своем намерении не отнимать ни одной части из тех войск, которые он обещал Жоффру (от нашего военного атташе в Лондоне полковника де Ла-Пенуз в военное министерство, No 1280).

Суббота, 28 августа 1915 г.

Совет министров снова рассматривает вопрос о Дарданеллах. Это вызвано не только телеграммой сэра Джона Гамильтона, но также телеграммами де Панафье, Поля Камбона и генерала Байу (Мудрос, от генерала Байу в военное министерство, О. Т., No 211, No 074 М.). Все министры находят, что ввиду неудачи английских операций оказывается безусловно необходимой отправка новых французских сил. [53]

Они ознакомились со вторым меморандумом Саррайля, к сожалению, носящим еще слишком общий и неопределенный характер. Зато Мильеран огласил записку генерального штаба, которая более конкретно приводит к выводу о необходимости интервенции на азиатском побережье. Решено было вызвать сегодня Жоффра в Елисейский дворец для ознакомления его с полученными нами телеграммами и для совместного обсуждения необходимых мер.

Комиссии палаты -- по иностранным делам, военная и морская -- разослали всем министрам и сообщили мне принятую ими резолюцию (по этому вопросу). Как они пишут мне, резолюция принята единогласно, и в письме к Вивиани содержится ее подробная мотивировка. Впрочем, аргументы, приводимые комиссиями, неодинакового достоинства и подчас не лишены фантастичности. Комиссии не могут быть вполне осведомлены, и суждения их исходят в настоящий момент не столько из глубокого знания фактического положения, сколько из поверхностных впечатлений. Так или иначе, резолюция опирается на длинный ряд соображений и заканчивается следующими словами: "Правительство приглашается срочно принять решения, диктуемые обстоятельствами, и без промедления организовать в согласии с союзниками экспедицию, необходимую для форсирования Дарданелл и овладения Константинополем". Обращаясь к нам с подобным призывом, комиссии очевидно воображали, что ни военное командование, ни французское правительство, ни союзники не занимались до сих пор этим вопросом. Комиссиям не известны все те трудности, с которыми мы столкнулись; они думают, что достаточно их властного повеления, чтобы форсировать Дарданеллы и добиться падения Константинополя. Пикантнее всего, что в письме к Вивиани комиссии сами признаются в своей неосведомленности: "Вот уже шесть месяцев, как была предпринята дарданелльская экспедиция, а мы не могли добиться полного отчета о положении".

В том же письме комиссии снова настаивают на создании резервной армии, независимой от армий на фронте. В настоящее время постепенно формируются корпусы этой армии. Комиссии, конечно, правы в своем сожалении, что это не [54] было сделано раньше, но Жоффр работает над этим уже несколько месяцев, причем ему пришлось считаться с препятствиями материального характера. Комиссии требуют кроме того: "1) усиления дипломатических шагов с целью добиться помощи балканских народов, с которыми надо было вступить в окончательные переговоры еще до отступления русских; 2) укрепления нашего фронта, превращения всех прифронтовых деревень в блокгаузы (фортификацию), подготовки вторых позиции на случай отхода наших войск, проведения временных путей сообщения; 3) защиты, вооружения, снабжения продовольствием и усиления наших крепостей на востоке и на севере, а также укрепленного лагеря под Парижем; 4) спешного приспособления береговых и судовых орудий для употребления на фронте и в крепостях".

Во второй половине дня в мой рабочий кабинет явились авторы этих требований: Жорж Лейг, Пенлеве, Гроде, Франклен Буйон, Гоннора и восемь-десять других делегатов от комиссий. Они делятся со мной своими патриотическими опасениями и учтиво высказывают свою критику: "Правительство не приняло никакого решения относительно Дарданелл. Правительство не знает, следует ли ему послать две дивизии, три или четыре, или вообще ничего не предпринимать. А между тем время не терпит..." Итак, этим депутатам неизвестны ни оппозиция Жоффра против немедленной отправки войск, ни его намерение перейти в сентябре в наступление, ни нерешительные и противоречивые проекты Саррайля, ни работа, проведенная генеральным штабом, ни трудности соглашения с Англией. Эти депутаты, конечно, проникнуты самыми благими намерениями, но я лишен возможности что-либо им объяснить, не открывая военных планов и не возбуждая неудовольствия наших союзников. А между тем любовь к отечеству заставляет этих депутатов порицать правительство за его предполагаемое бездействие и как логический вывод из этого -- стремиться заменить это правительство другим. Я пытаюсь объяснить им, что мы не можем ежедневно информировать их о ходе переговоров между союзниками, что другие правительства могут обвинить нас в выдаче секретов и что проволочки, на которые [55] они жалуются, например, в переговорах с Бухарестом, никак нельзя ставить в вину нашему министерству иностранных дел: они вытекают из трудности согласовать точки зрения России, Англии и Румынии. Но в одном отношении они остаются правы: "Мы лишь даем советы (правительству), но не влияем на (его) поведение". Я не очень уверен в том, что мне удалось убедить моих собеседников. Некоторые из них в чрезвычайно резких выражениях говорили мне об "инертности правительства". Они даже утверждают, что последнее голосование в палате и расклейка речи Вивиани не имеют никакого значения, что этим преследовалась лишь цель скрыть от заграницы истину и что никто уже не имеет доверия к кабинету. Я выступил против такого толкования, объявил его противоречащим всем парламентским правилам и, чтобы унять самых возбужденных из своих посетителей, дал им несколько справок, которые должны были успокоить их относительно их требований. Я даже позволил себе показать им, что по некоторым вопросам они ломятся в открытые двери. Однако после их ухода я с тоской задаю себе вопрос: рассеяли ли мои объяснения существующие недоразумения или лишь усугубили их?

Когда депутаты ушли, ко мне пришли Рене Вивиани, Мильеран, Оганьер и Жоффр. Мы сообщили главнокомандующему последние телеграммы Панафье и генералов Байу и де Ла-Пенуз и объявили ему, что правительство, в подтверждение своих предыдущих решений, считает безусловно необходимым отправить в самое скорое время подкрепления в Дарданеллы. Наши слова, видимо, очень взволновали и смутили его; он сказал нам, что вынужден оставить у себя четыре требуемые дивизии, что они нужны ему для поддержки наступления и даже на случай, если придется отражать атаку немцев. Когда мы напомнили его обещание, данное в Шантильи, он два-три раза хватался за голову и в большом волнении говорил о своей ответственности. Мы ответили ему, что правительство тоже несет свою ответственность, а я заметил ему: "Если наступление, которое вы готовите во Франции и в успехе которого я желал бы не сомневаться, внушено вам чисто стратегическими соображениями, то прекрасно, [56] это касается только вас, и мы преклоняемся перед авторитетом главнокомандующего. Но если это наступление диктуется, на ваш взгляд, нашими отношениями к союзникам, то разрешите сказать вам, что открытие проливов имело бы более важное значение в глазах русского общественного мнения, а также для снабжения русской армии, чем выигрыш нескольких километров на нашем фронте".

Жоффр повторяет, что ему важно сохранить требуемые четыре дивизии до 20 или 22 сентября, когда он будет знать, закончилось ли успехом его наступление в Шампани, которое начнется, вероятно, 15 сентября. Если к этому времени этим дивизиям не придется участвовать в дальнейшем ходе наступления, их можно будет отправить на восток вместе с их легкой артиллерией 90- и 120-миллиметрового калибра. Генерал потребует оставления их во Франции лишь в том случае, если надо будет использовать очень крупный стратегический успех наступления, столь крупный, что операции в Дарданеллах окажутся ненужными. Ясно, что Жоффр все еще твердо верит в этот успех. "Мы дадим неприятелю сражение, -- неоднократно подчеркивал он, -- которое будет самым великим сражением этого года. На войне нельзя оставаться в бездействии, это -- позор. К тому же, мы убьем больше немцев, чем немцы убьют наших". Жоффру приписывают слова: "Мы их обглодаем" (Nous les grignotons). Он никогда не произносил их предо мной. Но в сущности высказанная им мысль сводится к этому, и на сей раз он, по-видимому, твердо надеется, что обглоданный фронт будет разбит. К тому же он уверяет, что четыре дивизии, о которых идет речь, ни в коем случае не будут готовы к отправке раньше 20-го. Мы указываем Жоффру, что англичане дают ему теперь на две дивизии больше, чем обещали, что ему отправляют две новые дивизии из Ла-Куртин и Буржа, что таким образом четыре дарданелльские дивизии никак не уменьшат его резервов, и, наконец, что, давая ему новые формирования, правительство точно выторговало себе право взять их обратно. Но он защищает эти дивизии, как сокровище. Перед фактом такого упорного сопротивления мы не решились взять на себя ответственность и немедленно отнять их у него. Волей-неволей мы должны были, в конце концов, остановиться на [57] следующем решении: четыре дивизии передаются 20, 21 и 22-го в распоряжение правительства, которое заранее примет все меры для посадки их на корабли.

Нельзя отрицать, что события в России в известной мере обязывают нас предпринять наступление, но, пожалуй, этот жест произвел бы большее впечатление, если бы был сделан на востоке. Наше бездействие строго осуждается русским народом и русской армией. Нас обвиняют в том, что мы предоставили русских своей судьбе, нас обвиняют чуть ли не в измене, а между тем защитники Ковно и Новогеоргиевска дрались из рук вон плохо, и отступление было повальным бегством. Но чем больше упреков приходится делать самим себе, тем больше обрушиваются на нас {78} (Петроград, No 1047).

Между Болгарией и Турцией заключено соглашение. Турция уступает Болгарии правый берег Марицы и левый до границы затопляемой полосы. Железная дорога, а также Карагач переходят к Болгарии. Последняя отказывается от своих притязаний на район Кирк-Килиссе. В обмен за эти уступки турки потребовали от Болгарии только соблюдения благожелательного нейтралитета, но соглашение, хотя и ограниченное по своим размерам, произошло под давлением Германии (София, No 402).

По поводу решения царя снять великого князя Николая Николаевича с поста главнокомандующего генерал де Лагиш телеграфирует нам из ставки: "Я глубоко сожалею об этой мере, так как великий князь Николай Николаевич -- кумир армии, и не известно, как воспримут его уход в военных кругах" (О. Т., No 38, 184). В политических кругах Петрограда эта мера произвела крайне отрицательное впечатление. Там подчеркивают, что император совершенно несведущ в стратегии, что он будет нести прямую ответственность за поражения, а они по всем признакам неминуемы, и, наконец, главным образом, что великий князь пользуется полным доверием народа и армии. Как Сазонов конфиденциально сообщил Палеологу, Николай II согласился только на отсрочку в две-три недели (No 1050).

Кроме того, император занят теперь преобразованием кабинета. Он предложил место председателя совета министров [58] Кривошеину, нынешнему министру земледелия, человеку умному и твердому {79}. Но Кривошеин поставил свое согласие в зависимость от двух условий: прежде всего председатель совета министров не должен отныне ограничиваться одним председательством на заседаниях, как это принято теперь, а должен руководить всей политикой, другие министры должны подчиниться ему; кроме того, новый кабинет при своем представлении Думе потребует ее доверия. Оба эти новшества должны повести не более и не менее как к отмене самодержавного режима и к водворению представительного режима. Сомнительно, чтобы царь пошел на это без энергичного сопротивления (No 1051).

Воскресенье, 29 августа 1915 г.

Делькассе уехал в Гавр. Он обратится к бельгийскому правительству с просьбой склонить, если возможно, короля Альберта написать Фердинанду Болгарскому и обещать ему, что в случае соглашения с ним мы будем гарантировать его лично от секвестра его имений в Австрии. Будет ли король Альберт иметь больше успеха, чем герцог Гиз? Это мало вероятно.

Печальный опыт с Новогеоргиевском заставил великого князя Николая Николаевича отдать приказ об эвакуации Брест-Литовска. Войска уже покинули город, забрав с собой все наличное снаряжение. Отныне ни одной крепости не будут защищать (от генерала де Лагиш, О. Т., No 71, 193).

Понедельник, 30 августа 1915 г.

Майор Жирар, офицер связи при итальянской главной квартире, говорит мне, что в области промышленности Италия не делает всего, что могла бы, не напрягает всех усилий. Сам генерал Кадорна не отдает себе полного отчета в своих будущих нуждах. Ввиду того, что на части фронта артиллерия почти не стреляет, a с наступлением зимнего времени станут невозможны и операции в горах, он считает, что нынешнее производство -- 48 тысяч снарядов для орудий всех калибров, -- доведенное весной до 50 тысяч, удовлетворит все нужды. Но, помимо того, что Италия, несомненно, выиграет, если будет располагать большим количеством снарядов, [59] она должна была бы помочь нам снабжать союзников недостающим им военным снаряжением. Я пишу в этом смысле Альберу Тома.

Делькассе вернулся из Гавра, где говорил с бароном Броквиллем и бароном Бейенсом. Бельгийские министры будут просить короля Альберта о том, чтобы его шурин, герцог Вандомский, находящийся теперь в Кале, отправился в Софию. Он будет уполномочен дать королю Фердинанду заверения, что мы возместим его убытки в случае конфискации его имений.

По словам Пенелона, главная квартира изучила возможности операций на Дарданеллах и пришла к заключению, что четырех дополнительных дивизий будет недостаточно, понадобится вдвое больше, для того чтобы операции не велись в слишком узком масштабе. Но согласится ли Жоффр дать эти новые силы и не будут ли они частично израсходованы в его наступлении? Будем ли мы готовы к 20 сентября? Что ж, в парламентской комиссии все эти вопросы были бы разрешены единым махом!

Подражая генералу Жоффру, генерал Кадорна отказывается послать войска в Дарданеллы (Рим, No 696).

Итальянский посланник в Афинах сообщил своему правительству следующие слова, сказанные ему королем Константином на недавней аудиенции: "Вы и ваши союзники тщетно добиваетесь помощи Болгарии. Я знаю от германского императора, что Болгария примкнет к вашим противникам" (Баррер, No 698).

Вторник, 31 августа 1915 г.

Вивиани прочитал в совете министров письмо Леона Буржуа, председателя сенатской комиссии по иностранным делам, и письмо Пенлеве, написанное от имени "межведомственной" комиссии палаты. Оба требуют, чтобы правительство представило свои объяснения по поводу экспедиции в Дарданеллы. Вивиани, Оганьер и Мильеран заявляют, что они будут вынуждены отказать в какой-либо детальной информации о подготовке экспедиции.

Принято решение, что Делькассе по согласовании с Англией обратится к Греции с требованием пропустить в случае [60] надобности войска для оккупации Вардара и эвентуально, если того потребуют обстоятельства, также войска, отправляемые на помощь Сербии против натиска немцев.

Принято также решение, что при любых обстоятельствах 20 сентября четыре дивизии должны быть готовы к отправке в Дарданеллы.

Принято решение, что, если будет признано необходимым усилить экспедиционный корпус, во всяком случае не будет откладываться отправка четырех дивизий, которых требовали сначала Гуро, затем Байу.

Префект Марны сообщает о чрезвычайной активности неприятельской артиллерии на фронте в Шампани. В Кормиси, Ланевилль-о-Пон и Вальми снарядами уничтожено несколько домов, были жертвы среди войск и гражданского населения (Шалон, 31 августа, 15 ч. 53 м.).

В докладе военному министру об операциях в Артуа главнокомандующий высказывается следующим образом: "После приостановки операций в Артуа я задался целью обеспечить средства для подготовки генерального наступления, ряда мощных и одновременных атак. В этих средствах не будет недостатка. Непрерывное улучшение наших защитных сооружений, пассивность неприятеля (на всем фронте) за исключением некоторых отдельных пунктов, прибытие во Францию новых британских сил -- все это позволило мне мало-помалу извлечь с фронта значительное число пехотных дивизий. Кроме того, новый крепостной устав дал мне возможность собрать многочисленную тяжелую артиллерию и снабдить ее в изобилии снарядами. Мы можем с уверенностью ожидать результата операции, построенной таким образом на уроках операций в Артуа. Если эти операции не могли дать нашим армиям решительного успеха, то уроки их, дополняя и продолжая уроки операций в Шампани, подготовят пути к нему". Как прав был Лависс, собираясь писать похвалу терпению! [61]

Глава вторая

Подготовка нового наступления в Артуа и Шампани. -- Генерал Саррайль и Дарданеллы. -- Военная и политическая ситуация в России. -- Поездка на заводы. -- Посещение Эльзаса. -- Болгарский король Фердинанд сбрасывает маску. -- Венизелос и король Константин. -- Тактические успехи в Шампани; стратегического решения не последовало. -- Болгарская мобилизация. -- Сербия призывает на помощь союзников. -- Больной Делькассе говорит о своей отставке.

Среда, 1 сентября 1915 г.

Депутат от Нижней Шаранты Карре Бонвале предложил мне раздавать всем семьям, потерявшим на войне одного из своих членов, почетные дипломы за подписью президента республики. Я ответил ему, что передам его идею на рассмотрение правительства. Она была принята.

Узнал от Вивиани, что Мильеран виделся сегодня с Жоффром. Главнокомандующий сначала назначил свое наступление на 7 сентября, затем он сказал нам, что отложил его до 15-го, а сегодня он заявляет, что откладывает его до 25 сентября. Как будет с его обещанием относительно четырех дивизий для Дарданелл?

Редьярд Киплинг, совершивший поездку на французский фронт, вернулся в восторге. В газетах печатаются его письма к другу. Киплинг пишет, что у него было желание пасть ниц перед каждым встречающимся ему французом. "Но я утверждаю, что год назад Франция сама себя не знала". Скажем лучше, что действительное лицо Франции оставалось неизвестным иностранцам, даже самым выдающимся и более всего расположенным в нашу пользу. О нас судили по обманчивой внешности. Франция сегодняшнего дня, Франция священного единения, энергичная и упорная, уверенная в своей правоте, уповающая на свою судьбу, -- это Франция всех времен, умудренная опытом столетий и помолодевшая в горниле испытаний.

Мильеран переслал мне письмо Жоффра от сегодняшнего числа относительно операций в Дарданеллах. Главнокомандующий [62] правильно требует, чтобы мы поступали по конкретному плану, согласованному с союзниками. "На нашем последнем субботнем совещании, -- пишет Жоффр, -- меня уверили, что этот план существует. На этом основании я нашел возможным снять 22 сентября четыре дивизии, которые, как полагают, необходимы для проведения операции в Дарданеллах. После совещания вы прислали мне меморандум генерала Саррайля. Однако этот меморандум рассматривает только возможности высадки войск на различных пунктах европейского и азиатского побережья и не приходит к определенным заключениям. Он не рассматривает ни количества необходимых войск, ни шансов на успех, ни всех многообразных вопросов, касающихся организации экспедиции и ее проведения..." Все это совершенно верно, но, поскольку мне помнится, никто не выдавал меморандум Саррайля за окончательный план. Напротив, я лично специально подчеркивал, что ничего не будет предпринято, прежде чем вопрос не будет изучен основательно. Жоффр сообщает Мильерану, что поручил исследовательскому сектору Совета национальной обороны внимательно рассмотреть предложения генерала Саррайля, а также предложения его предшественников. В сущности говоря, этот сектор, образованный недавно под председательством генерала Грациани, подчинен не главной квартире, а военному министерству, и последнее по собственному почину занялось этим вопросом. От министерства, как и от Жоффра, не скрылись многочисленные трудности этого предприятия. Главнокомандующий требует, чтобы прежде всего Саррайль отправился на восток и на месте приступил к детальному изучению вопроса; вместе с тем Жоффр требует, чтобы отправка четырех дивизий была отложена до первых чисел октября.

Однако вчера Делькассе, в полном согласии с Мильераном и советом министров, телеграфировал в Лондон (No 2695) и предложил английскому правительству соглашение на следующих основаниях: "1) возможность операции на востоке, проведенной французским экспедиционным корпусом на новом театре военных действий, не на полуострове Галлиполи, но в тесном контакте с английскими силами, сражающимися на этом полуострове; 2) сотрудничество [63] английских судов при перевозке французских войск на восток; 3) полная поддержка со стороны флотов союзников в Дарданеллах при высадке французских войск; 4) устройство специальной французской военной и морской базы в Митилене или в Мудросе, так как нагромождение судов и обоих экспедиционных корпусов, французского и английского, представит одинаковые неудобства для обеих сторон". Письмо Жоффра не облегчает проведения этой программы.

Между тем Китченер немедленно и с удовлетворением согласился с идеей высадки войск на азиатском берегу с целью напасть с тыла на турецкие укрепления, преграждающие доступ в пролив. Он считает, что для успеха этой операции в ней должны участвовать по меньшей мере четыре дивизии (Лондон, No 1950).

Сербский король Петр телеграфирует мне, что его правительство рассмотрит предложения союзников с той же готовностью к жертвам, которую оно уже проявило (Ниш, No 637 и 638). Однако ответа Пашича мы еще не получили.

Начальник русского генерального штаба конфиденциально сообщил Палеологу, что потери русской армии огромны. В мае, июне и июле они составляли 350 тысяч человек в месяц, а в августе поднялись до 450 тысяч {80}. Однако русские полагают, что к 15 декабря будут в состоянии не только оказать сопротивление немецкому натиску, но и перейти в наступление (Петроград, No 1061).

Четверг, 2 сентября 1915 г.

У меня состоялось совещание с Вивиани, Мильераном, Делькассе и Жоффром. Генерал объявил нам, что считает благоразумным отложить наступление до 25 сентября. Ряд исполнителей -- Петен, Фош, Кюре -- предупредили его, что не будут готовы 15 сентября. Однако, откладывая атаку, Жоффр не намерен отказаться от нее. Он продолжает считать ее необходимой и верит в ее успех. Как выражаются фронтовики, он "хочет еще раз пойти на это, чтобы помочь русским товарищам". Он признает, что, если наступление не увенчается успехом, придется изменять свои планы. Придется держаться оборонительной тактики, обеспечив фронт [64] от прорыва, и искать диверсии в другом месте, на востоке или в Эльзасе. Он думает, что мы могли бы продвинуться в долине Илль, от Мюльгаузена до окрестностей Страсбурга. Он не считается с тем, что операции в Шампани, в Эпарже и под Аррасом полностью доказали невозможность форсировать неприятельские укрепления. Он хочет сделать еще одну, последнюю, попытку. Что касается Дарданелл, Жоффр заявляет, что не может взять на себя ответственность и выделить хотя бы одну дивизию до октября. Он прямо сказал, что предпочтет подать в отставку. В октябре четыре дивизии будут свободны, но он считает, что их будет совершенно недостаточно для форсирования проливов. По этому поводу он развивает мысли, изложенные в меморандуме исследовательского сектора и в докладе состоящего при главной квартире полковника Александра. Перед фактом этого непреодолимого сопротивления Жоффра совещание приняло решение, в соответствии с мнением главнокомандующего, что Саррайль должен как можно скорее отправиться в Дарданеллы, изучить там на месте план форсирования (проливов) -- путем ли пополнения действующих войск на полуострове Галлиполи или с помощью операции на азиатском берегу, -- установить количество войск, необходимых в обоих случаях, и вернуться во Францию с конкретными и мотивированными заключениями.

Пашич наконец вручил свой ответ представителям союзников. Сербия, говорится в этом ответе, согласна принести новую, "самую большую", жертву. Она принципиально соглашается на линию границы в рамках старого сербо-болгарского трактата 1912 г., с некоторыми выпрямлениями, соглашается на установление защитной зоны для Ускюба и Орчеполья, причем город Прилеп остается за Сербией и избегается соприкосновение болгарской территорий с Албанией. Кроме того, Сербия ставит определенные условия: немедленное сотрудничество Болгарии, гарантии союзников относительно режима в Кроации и Славонии, защиты Белграда, финансовой помощи и активного (positive) союза (No639 и сл.). Пашич утверждает, что территории, которые он соглашается уступить, являются сербскими в силу исторических прав, бесспорных [65] традиций и всем известных этнических особенностей; ссылается, кроме того, на то, что трактат, заключенный в 1912 г. между Сербией и Болгарией {81}, уже не существует, так как разорван Болгарией 16 июня 1913 г., когда она внезапно напала на Сербию, и что Бухарестский трактат 1913 г. {82} является единственным интернациональным актом, регулирующим распределение территории между Сербией и Грецией, Болгарией и Румынией. Ввиду этого сербское правительство требует в обмен за свои жертвы уступки Фиуме, освобождения словенских стран, предоставления Сербии западной части Баната и торгового сообщения с Эгейским морем. Как совместить все эти притязания с притязаниями не только Болгарии, но также Италии?

По поводу великого князя Николая Николаевича и угрожающей ему отставки мы получили еще одну телеграмму от генерала де Лагиша и показали ее Жоффру, которого она очень взволновала (О. Т., No799, 194 и сл.). Генерал де Лагиш надеется, что царь откажется от своего намерения. Если императрица сделается регентшей, то революция, по словам генерала де Лагиша, неминуема. Великий князь пользуется огромным влиянием на солдат, царь не пользуется никаким влиянием на них. Генерал желает, чтобы мы обратили внимание Николая II на последствия его решения. Мы с Вивиани, Делькассе. Мильераном и Жоффром решили, что я сделаю попытку предостеречь царя от этих опасностей. Однако это нелегкое дело. При робкой внешности царь, как мне кажется, подозрителен и упрям. Тем не менее я составил телеграмму в осторожных и мягких выражениях: "Совершив продолжительные поездки по французскому фронту, я желал бы сказать вашему величеству, что все наши военачальники и солдаты чрезвычайно гордятся активным сотрудничеством с доблестными русскими войсками. Вся Франция восхищена не только храбростью и упорством, проявляемыми все время армией вашего величества, но и тем искусным маневрированием, которое позволило войскам под командованием его императорского высочества великого князя Николая Николаевича выйти из неприятельского кольца. Взаимное доверие союзных армий и их вождей все время росло с начала войны. [66]

Я твердо надеюсь, что оно ускорит нашу совместную победу. В этом глубоком убеждении посылаю вашему величеству свои горячие пожелания и поздравления".

Однако тем временем в России идут и другие перемены. Генерал Янушкевич смешен с должности начальника генерального штаба и назначен адъютантом наместника на Кавказе, его заменил генерал Алексеев (О. Т., No836, 198). По словам Палеолога, эти назначения указывают, что император не преминет взять на себя командование армией. В последние дни его энергично уговаривали взять обратно свой указ, но победили противоположные советы генерала Сухомлинова, который, находясь в тени, остается всемогущим и сохранил свою ненависть к великому князю {83} (Петроград, No 1066).

Я получил от Шарля Морраса, с которым никогда не встречался, следующее письмо: "Париж, 31 августа 1915 г. Милостивый государь, господин президент республики! Я получил предложение посылать в мадридскую "А. В. С." корреспонденции из Парижа и счел своим долгом принять его. Мои корреспонденции должны восстановить правду о Франции. Конечно, они будут написаны с моей оппозиционной точки зрения, но это в первую очередь точка зрения оппозиционера-националиста. Мое единственное желание -- служить Франции, а так как я не в состоянии сражаться, я отдаю себя в распоряжение французского правительства, которому, возможно, пригодятся те или другие полезные идеи. Не будучи знаком с Делькассе и его сотрудниками (за исключением Филиппа Бертло, но имеет ли это к нему отношение?), я решил обратиться к вам, господин президент, уверенный, что в своем стремлении к общественному благу вы дадите ход моему предложению, за что я буду несказанно благодарен. Прошу вас принять уверения в моих чувствах преданного патриота и гражданина и мои горячие пожелания победы". На это безупречное письмо я ответил роялистскому писателю предложением аудиенции. Я выразил ему благодарность и написал ему, что, если правительство может дать ему указания, полезные для Франции, я приложу к этому старания. К несчастью, глухота Шарля Морраса превзошла все мои ожидания. Он сел напротив меня, и я должен был кричать ему в ухо. При этом у меня нет уверенности, [67] что он в точности понял все, что я ему говорил. Если он неправильно понял меня и когда-нибудь станет передавать мои слова в искаженном виде, мне послужит утешением в его ошибках чтение "Антинеи" и "Венецианских любовников".

Пятница, 3 сентября 1915 г.

Совет министров принял решение, что, согласно желанию Жоффра, Саррайлю будет предложено как можно скорее отправиться в Галлиполи и изучить вместе с генералом Байу условия усиленной экспедиции и ее шансы. Мильерану поручено ответить на письмо Жоффра.

Уезжающий в Россию с целью информации генерал д'Амаде был у меня и спрашивал, о чем он должен собрать сведения: о моральном и материальном состоянии армии, о командовании, контингентах, вооружении, снаряжении?

Английские правительство высказало свое полное удовлетворение по поводу шагов, которые мы намерены предпринять на востоке (Лондон, No 1937).

Уезжаю из Парижа с Мильераном осматривать военные учреждения тыла.

Суббота, 4 сентября 1915 г.

Прибыв в Дижон, осматривали ремонтные мастерские для армейских велосипедов и мотоциклов, получивших тяжелые повреждения. Затем осмотрели строящийся холодильник, склад лагерных принадлежностей, станционный магазин, военную пекарню, продовольственные поезда. Потом отправились на распределительный пункт на станции И-сюр-Тилль, наблюдали здесь отправление отпускников, составление продовольственных поездов, распределение посылок, почтовую службу, секцию автомобильного парка. Все это функционировало безупречно. Остановились в Андильи, где осматривали 1-й резерв инженерных войск, затем в Нев-Шато, где осмотрели запас санитарного материала и эвакуационный госпиталь. Весь день провели таким образом за кулисами той страшной драмы, которая разыгрывается на фронтах. Переночевали в моем поезде, из Дижона уехали на север, в зону действующих армий. [68]

Воскресенье, 5 сентября 1915 г.

Поехали на автомобиле в Клермон в Аргоннах. Проезжали Бозе, от которого остались одни развалины, и Нюбекур, где на небольшом фамильном кладбище спят вечным сном мои родители и где немцы похоронили несколько своих убитых. Я не имею даже права сделать здесь небольшую остановку. Я уже не принадлежу самому себе, должен забыть все, что касается только меня лично.

В Клермоне мы знакомились на вокзале с функционированием службы снабжения и наблюдали раздачу мороженого мяса. В Вальми наблюдали на военном перроне выдачу тяжелых снарядов. В нашем присутствии были открыты новые узкоколейки между Ов и Сомм-Сюипп.

В Шалоне-на-Марне я встретил Леона Буржуа, которому назначил здесь свидание. Мы завтракали в моем поезде с генералами де Лангль де Кари и Петеном. Последний недавно принял командование новой армией, на правом крыле 4-й армии, между Сент-Менегульд и Сомм-Сюипп. Он все более поражает меня ясностью и точностью своих мыслей. Оба генерала надеются на успех наступления, подготовляемого Жоффром. К концу первого или второго дня, говорят они, будет известно, провалилось ли наступление, в таком случае надо будет остановиться и не продолжать операции. Если же, напротив, нам удается прорвать первые и вторые линии неприятеля, мы используем этот успех дальше, по меньшей мере до Эны. Оба генерала утверждают, что офицеры и солдаты верят в успех и что никогда дух войск не был на таком высоком уровне.

Во второй половине дня мы осмотрели в Шалоне, Компертриксе, Шентриксе и Фаньере автомобильные парки, санитарные секции, производство окопных орудий и торжественно открыли недавно достроенные мосты. В общем мы проверили функционирование тех учреждений, которые обеспечивают в тылу ежедневное снабжение армий продовольствием и военными материалами. Ужинали в моем поезде близ Эперне. За ужином генерал де Кастельно, командующий группой, в свою очередь высказал мне свое мнение [69] о проектируемом наступлении. Как и Петен и Лангль, он думает, что оно подготовлено таким образом, что имеет самые большие шансы на успех. Армия Петена получила 300 тяжелых орудий, армия Лангля -- 360. Надо думать, что немцы значительно усилили свои укрепления. Но и мы построили сотни километров траншейных ходов и железные дороги в Дековилле. По мнению Кастельно, атака, которую мы предполагаем предпринять к северу от Арраса, должна начаться на четыре-пять дней раньше атаки в Шампани. Будем ждать и надеяться.

По возвращении в Париж я нашел несколько депеш из России. В Москве, святой Москве, очаге русского национализма, состоялись важные народные собрания, на них требовали продолжения войны до победного конца, но выставлены были также требования, чтобы царь устранил своих нынешних советников и немедленно назначил ответственное министерство {84} Палеолог считает, что нам лучше не следовать совету генерала де Лагиша и не просить царя отказаться от своего решения относительно великого князя Николая Николаевича. Конечно, приходится весьма сожалеть об этом решении, но императору покажется, что мы делаем ему упреки, он сочтет это с нашей стороны бестактностью и, быть может, тем упорнее будет стоять на своем. Он печален, тверд и спокоен, но черпает свое хладнокровие в своей религиозности и в своем мистицизме. Доводы рассудка в настоящее время мало действуют на него, и, если пытаться насиловать его убеждения, он, чего доброго, прибегнет к какому-нибудь крайнему решению. Поэтому Палеолог считает, что как ни сдержанно мое послание, разумнее будет не передавать его царю. Что касается великого князя, то он живет в мире грез, это какая-то смесь рыцарства и мистицизма. В каждом поражении своей армии он видит защищаюшую его руку божественного провидения. В этом его сила, но также его слабость. Положение на фронте внушает тревогу. Кризис снаряжения подходит к концу. Но кризис вооружения -- винтовок и орудий -- крайне серьезен. Точно так же кризис контингентов. Последний сказывается не в недостатке состава -- людской материал здесь неисчерпаем, -- а в нехватке офицеров, унтер-офицеров и обученных рядовых: гекатомбы последних месяцев составили [70] около полутора миллиона человек, в результате запасные батальоны совсем сократились. Что касается кризиса высшего командования, то пока еще невозможно предвидеть всего его значения. Внутреннее положение тоже чревато опасностями. По словам Палеолога, надо считаться с тем, что еще до конца войны могут вспыхнуть революционные беспорядки (Петроград, No 1069 и сл.). Царь отправился вчера вечером в ставку и прибыл туда сегодня в 16 часов. Палеолог думает, что он возьмет командование в свои руки. Царь не согласился даже оставить великого князя Николая Николаевича при себе в качестве начальника генерального штаба {85} (No 1086).

Делькассе телеграфировал вчера в Лондон (No2741), Петроград (No 1299) и Рим (No 1282), что в целях соглашения с Сербией желательно вести непосредственные переговоры с Пашичем по различным пунктам его меморандума. Можно просить Пашича приехать в Париж и продолжать здесь переговоры, но предварительно надо получить его согласие на занятии союзниками Македонии до левого берега Вардара, это должно защитить Сербию от верного нападения со стороны Болгарии.

В Берлине по поводу побед над русскими праздновали "день Гинденбурга". Был прекрасный осенний день, бесчисленная толпа народа собралась вокруг колоссальной деревянной статуи фельдмаршала. В эту статую население будет вбивать миллионы гвоздей, пока она не станет железной, гвозди будут продаваться для благотворительных целей. Канцлер империи и бургомистр Берлина провозгласили Гинденбурга национальным героем.

Понедельник 6 сентября 1915 г.

Шарль Эмбер сообщает мне новости и разражается новыми нападками. "Товарищ военного министра, -- рассказывает он, -- ведающий снаряжением, затребовал 1 сентября от контроля разрешения на заказ в Америке 50 тысяч тонн стали. Сегодня 6 сентября, а ответа еще не последовало. Полковник Бюа все более забирает в свои руки военное министерство и распоряжается самым недопустимым образом. Генерал Жоффр должен был бы отозвать его на фронт. За исключением Крезо, [71] который доволен образом действий полковника Шевильо, все фабриканты до единого требуют смещения этого чиновника. Бумаги лежат в канцеляриях министерства целыми днями и неделями. Он переутомлен и не справляется с делами". Я ответил Шарлю Эмберу, что передам его жалобы, не присоединяясь к ним по существу, но, если они окажутся обоснованными, буду просить министра принять меры против виновных.

Мессими оправляется от своей раны и недавно появился в палате. Он говорит, что в кулуарах по-прежнему царит враждебное настроение против Мильерана.

Вторник, 7 сентября 1915 г.

Генерал Гуро в Париже. Нога его мало-помалу приобретает подвижность, он в состоянии уже пройти четыре-пять метров, не испытывая очень сильной боли. Он надеется, что в течение месяца совсем поправится и будет в состоянии вступить в командование свой частью, несмотря на потерю правой руки. Я не знаю более прекрасного типа военного. У меня был с ним длинный разговор о Дарданеллах, который я немедленно изложил в письме к Мильерану. "Генерал Гуро, -- пишу я, -- заявляет, что не составил себе мнения о количестве войск, необходимых для форсирования проливов или взятия Константинополя. Он говорит, что в бытность свою на Балканах ни разу не задумывался над обоими этими планами. Он совершенно не помнит, говорил ли он полковнику Александру о необходимости десяти дивизий. Не знает, откуда полковник взял это. Я буду тебе благодарен, если ты распорядишься разыскать записку, приписываемую генералу Гуро, и передашь ее мне, чтобы мы были вполне осведомлены на этот счет. Генерал совещался с полковником Александром и находит его взгляд взятым с потолка. Гуро считает, что нельзя составить себе более или менее точного представления о необходимых контингентах, не отправившись на Галлипольский полуостров, не поговорив с Байу и не изучив положение на месте. Он того мнения, что генерал Саррайль должен, не теряя времени, отправиться туда и приступить к изучению вопроса. Не высказывая своего осуждения, он склонен думать, что четырех новых дивизий будет достаточно для высадки на азиатском [72] берегу и подготовки операций флота по форсированию проливов. Но во всяком случае он считает чрезвычайно опасным оставлять наши две дивизии в их нынешнем положении, не пытаясь уничтожить батарею азиатского берега. Для этой ограниченной операции он считает достаточными две новые дивизии, одну -- пехотную, другую -- кавалерийскую. Однако он настаивает, что так или иначе, безусловно, необходимо поспешить с отправкой этих подкреплений не позже первых чисел октября; он просил полковника Александра передать его мнение генералу Жоффру".

Будано, председательствовавший вчера в военной комиссии сената, говорит, что ни Клемансо, ни Думер не прекратили своих нападок на главнокомандующего. "Кепка с галунами не может превратить тупицу в умного человека", -- сказал Тигр полупрезрительно, полушутливо. Думер выступил с энергичным протестом против замены крепостей укрепленными районами. Он видит в ней угрозу эвакуации Туля и Вердена, а между тем, как правильно выразился Жоффр, речь идет о том, чтобы "мобилизовать" крепости и воспрепятствовать возможности их обложения.

Кстати, Вивиани принес мне гранки статьи Шарля Эмбера, в которой ясно излагается необходимость этой реформы. Статья находится в цензуре, и председатель совета министров не знает, можно ли ее пропустить. У меня в это время был Жоффр, только что вернувшийся из Италии, он прочитал статью и нашел, что ее опубликование желательно.

Главнокомандующий очень удовлетворен своей поездкой на итальянский фронт. Армию он нашел в полном порядке. Однако она скоро ощутит кризис снаряжения, если не будет налажено производство.

Жоффр получил телеграмму от царя, уведомляющую о переходе командования в его руки.

Я передал главнокомандующему содержание своих бесед с Кастельно, Ланглем и Петеном. Спокойное лицо генерала озарилось улыбкой. Я сказал ему, что Кастельно находит желательным начать наступление в Артуа на несколько дней раньше наступления в Шампани. Кастельно рассуждает следующим образом: видя, что мы атакуем одновременно на [73] двух фронтах, немцы поймут, что действительная атака состоится на более обширном фронте, т. е. в Шампани, и перебросят туда свои резервы. "Я вначале тоже был этого мнения, -- заметил Жоффр, -- но, подумав, предпочитаю одновременное наступление. Англичане будут атаковать одновременно с нами, а мы будем атаковать в Артуа на таком же обширном протяжении, как в Шампани, стало быть, ничто не будет указывать немцам, куда им перебросить свои резервы".

Возвратившийся из России майор Ланглуа говорит мне, что он продолжает быть оптимистом. Русская армия осталась в целости, дух ее превосходен. Больным местом является потеря людей, комплектование офицерского состава наталкивается на трудности. Кризис снаряжения близится к концу. Что касается винтовок, то сделаны заказы в Америке. В ставке заявляют, что в декабре войска перейдут в наступление. Майор находит этот срок несколько преуменьшенным, но думает, что в феврале русская армия действительно будет в состоянии снова перейти в наступление.

Четверг, 9 сентября 1915 г.

Мильеран присутствовал в Бурже на новых опытах с удушливыми и ядовитыми газами и вернулся оттуда не вполне удовлетворенный. Бомбы бросались на небольшом пространстве, но кролики и овцы остались невредимыми. Спора нет, техника убийства поставлена в Германии лучше, чем у нас. Зато стрельба из 370-миллиметрового орудия дала хорошие результаты.

Великий князь Николай Николаевич конфиденциально сказал генералу де Лагишу (русская ставка, No 207): "Заверяю вас честным словом офицера, что с моим уходом ничего не изменится. Вы можете также положиться на генерала Алексеева, как на меня. Мы знаем друг друга уже давно, у нас одни и те же взгляды. Это старый боевой офицер, мы понимаем друг друга с полуслова".

По сведениям Палеолога, кризис высшего командования -- результат придворной интриги, в которой замешаны черногорские принцессы и которая чуть не выродилась в заговор (No 1101). Как бы то ни было, переход верховного командования в руки царя был ознаменован известием о [74] большой победе, одержанной южной армией под Тарнополем. Счастье опять улыбнулось русским, причем это совпало с приездом царя в армию и с тем, что он встал во главе своих войск. Все это не может не оказать благоприятного влияния на суеверное воображение русских (No 1107).

Союзники продолжают обсуждать между собой, какие шаги предпринять им в Сербии и Болгарии и как побудить Пашича согласиться на оккупацию территории на восток от Вардара (Делькассе в Петроград, No 1292, 1895).

Еще одна неудача в Аргоннах: мы потеряли триста или четыреста метров в глубину на участке длиною в тысячу метров. Наши контратаки не могли вернуть нам всей утраченной территории.

Пятница, 10 сентября 1915 г.

Сразу встают все вопросы. Сегодня нам пришлось заняться в совете министров вопросом о ликвидации биржи. Маклеры (le parquet) требуют ссуды для уплаты по срочным сделкам, а малая биржа (la coulisse) нуждается в значительной сумме для уплаты разницы. Рибо склонен оказать поддержку, предоставив на время в распоряжение заинтересованных лиц боны казначейства. Но финансовая борьба принимает чуть ли не столь же суровый характер, как борьба на фронте. Рибо сообщил мне также о проекте нового займа, который он намерен предложить в конце этого месяца. Заем будет выпущен из пяти процентов годовых, погашение в тираж предполагается сериями по истечении пятнадцати лет, заем будет освобожден от всех налогов, сумма его не будет установлена заранее. Поступление новых налогов и даже вотирование их Рибо по-прежнему считает трудным делом, пока продолжаются военные действия.

Отправляюсь вместе с Альбером Тома в районы Лиона и Луары чтобы познакомиться на местах с ходом оборонного производства.

Суббота, 11 сентября 1915 г.

В Лионе посетил в сопровождении мэра города, сенатора Эррио, префекта Ро и (военного) губернатора генерала Менье завод Улленса, на котором производятся разрывные снаряды [75] и бомбы, завод Гочкиса, который дает нам теперь двести пулеметов в месяц, а до апреля должен увеличить выпуск их на две тысячи, затем Лионский машиностроительный завод, который должен наладить у себя производство гранат и шрапнелей, наконец, местный артиллерийский парк и ряд других заводов; все они работают полным ходом, с максимальной нагрузкой, Я беседовал с промышленниками, офицерами, рабочими и благодарил их за помощь, оказываемую ими делу национальной обороны.

Затем мы поехали в Сент-Этьен, Ле-Шамбон, Фирмини и Уние. Весь день у нас рябило в глазах от снарядов, обручей, труб, чертежей, свежевылитых орудийных частей, болтов и гаек. Последним мы осматривали оружейный завод в Сент-Этьене; мы оставались здесь, пока пришла ночная смена и сменила дневную, наблюдали производство пулеметов, винтовок и револьверов. К 15 сентября будет закончен новый корпус, начатый постройкой в марте. Здесь уже производят орудия образца 1907 г. Рабочие встречают нас приветственными возгласами.

Воскресенье, 12 сентября 1915 г.

Переночевав в поезде, возвращаемся в Лион, где нас снова ожидали Эррио, Ро и генерал Менье. Мы посетили еще несколько заводов: Пинье, Тест, Роше-Шнайдер, Берлие, Лушера. Электрозавод Лушера производит теперь оболочки гранат и составные части к последним. Лушер водил меня на правах хозяина. Как мне сказали, он друг Бриана. Он поразил меня своим умом и своим духом инициативы. Завтракали в поезде с Эррио, Ро и Менье. Потом отправились в авиационный парк, где в нашем присутствии производились испытания новых самолетов. Посетили школы для переквалификации инвалидов. Эти школы -- заслуга мэра, в них инвалиды обучаются различным ремеслам: сапожному, переплетному, столярному, а также бухгалтерии и т. д. Были в ратуше, где под деятельным руководством госпожи Эррио работают несколько частных предприятий: по отправке посылок военнопленным, по розыскам пропавших без вести, по оказанию помощи беженцам. Я внес свою лепту в пользу [76] этих благотворительных начинаний и с болью в душе думаю о том, сколько страдании и горя ждут теперь помощи и облегчения. Вспомнил веселые часы, проведенные мною в прошлом году в Лионе, вспомнил прекрасный вечер, устроенный в этой самой ратуше, иллюминованную и запруженную народом площадь. Точно так же в больнице, куда я отправился посетить раненых, я узнал старое здание, в котором ужинал тогда с сестрами милосердия, теперь же всюду перед глазами страшные картины войны. На больничном дворе я роздал солдатам-санитарам военные медали и кресты. Возложил также эти знаки отличия на одного раненого, он не в состоянии подняться с постели, у него страшно обезображено лицо, все конечности обожжены зажигательным снарядом; его нельзя видеть без содрогания, веки его разорваны, нос провалился, щеки изувечены. Он с трудом приподнимается на койке, жестикулирует правой рукой, несмотря на гипсовую повязку, и восклицает: "Меня приводит в отчаяние только то, что я уже не смогу убить этой рукой еще нескольких врагов. Но, да здравствует Франция!"

Понедельник, 13 сентября 1915 г.

Оставив Альбера Тома в Лионе, я рано утром приехал в Бельфор, где меня ожидали Мильеран и генерал Мод Гюи. Мы немедленно сели в автомобиль и поехали по направлению к Жироманьи. На широкой равнине, залитой лучами солнца, собрана была марокканская дивизия под командованием генерала Коде; она перебрасывается в Шампань, где должна принять участие в проектируемых операциях. Мы принимаем парад этих прекрасных войск, которых -- увы! -- через несколько дней будет косить огонь неприятеля. Я вручил четырем новым полкам их знамена. В заключение церемонии войска очень красиво продефилировали мимо нас. "Morituri te salutant" (идущие на смерть приветствуют тебя), -- заметил мне генерал Мод Гюи. В самом деле, нет ничего трагичнее, чем салют этих чудесных войск, которые на днях снова увидят смерть перед глазами. Ах, где вы, жалкие парады мирного времени, ничтожные и безобидные, пустые украшения официальных торжеств, как далеки вы теперь! Между тем [77] тотчас после парада толпа зрителей, сбежавшаяся из Бельфора и окрестных деревень, устроила восторженную манифестацию, приветствует меня, подносит мне букеты полевых цветов, словно забыла про чудовищную действительность.

Мильеран оставил меня: ему надо было немедленно вернуться в Париж. Вместе с генералом Мод Гюи и генералом Деманжем, заменяющим генерала Тевене в командовании укрепленным районом Бельфора, я поднялся на Эльзасскую гору (ballon d'Alsace). День был очаровательный. На вершине горы я осмотрел заканчиваемые здесь защитные сооружения, окопы и проволочные заграждения, они должны служить точкой опоры для наших вторых позиций. Горизонт был ясный, лишь кое-где остался легкий дымок. Перед нами открывался прекрасный вид на долину реки Доллер на востоке и долину Мозеля на северо-западе. Внизу, в Эльзасе, сверкали на солнце среди зелени лугов белые строения и красные крыши деревень Севен, Доллерен и Обербрук. Генерал Деманж, крепкий, спокойный, рассудительный, знакомит меня с оборонительными сооружениями, возводимыми им на всем его секторе для первых и вторых позиций. Однако на правом фланге, против Альткирха, он располагает, по его словам, только одной территориальной дивизией -- 105-й, порядком утомленной, причем ее артиллерия состоит только из орудий 90-миллиметрового калибра и нескольких тяжелых орудий. Я просил Пенелона сообщить об этом в главную квартиру.

После обеда мы отправились в Даммеркирх, который мы называем его французским названием Даннмари. Большой виадук, по которому проходили мюльгаузенские поезда, разбит, в него попал снаряд 420-миллиметрового калибра, -- неприятель стрелял поразительно метко. Мы прошли вдоль линии окопов до живописной эльзасской деревушки Баллерсдорф, разукрашенной трехцветными и белыми и красными флагами. Однако жители встречают нас более сдержанно, чем в долине Сент-Амарен. В школах мальчики и девочки уже начинают хорошо говорить по-французски, с грубым акцентом, и лукаво отвечают на вопросы учителя, сержанта запаса, и сестер де Рибовилье. Когда кто-нибудь из детей [78] делает ошибку, учителя останавливают его и спрашивают других: "Как надо сказать?" Почти все дети поднимают руки, и тот школьник, которому велено говорить, очень гордится тем, что может исправить ошибку товарища. При выходе из школы ко мне подошел старый баллерсдорфский кюре и, чуть не плача от волнения, говорит мне: "Ах, господин президент, в вашем лице я приветствую возвращенную нам Францию!" Дальше он не мог говорить, я тоже не в состоянии был ответить ему и крепко жал ему руки.

Вернулись назад через Даннмари и остановились на том месте, где я несколько недель назад принимал парад. Военный комендант говорит мне, что население относится к нам с большим доверием и симпатией, чем прежде. Действительно, явились мэр с трехцветным шарфом, помощник мэра и священник. Видные граждане стоят у крыльца своих домов. Девочки в национальных костюмах преподносят мне цветы. Дома разукрашены флагами, однако среди трехцветных флагов еще попадаются эльзасские флаги.

Затем мы поднялись по зеленеющей долине Лар и проехали мимо небольших коммун: Сент-Лижер, Альтенах, Сент-Ульрих и Мертцен. Жители спокойно занимаются своими делами в районе расположения наших солдат 105-й территориальной дивизии. Мы свернули в сторону до Фюллерн и дальше, в красивый лес на востоке. Этот лес укреплен нами, деревья его меньше пострадали от снарядов, чем от топора наших солдат. В настоящий момент на этом участке фронта почти не происходит стрельбы, за весь день я не слыхал ни одного выстрела.

Проехали еще несколько изящных эльзасских деревушек, в которых наши войска братаются с жителями: Стрют, Гиндлинген, Фризен, Нидерсепт, или Сеппуа-ле-Ба, Оберсепт, или Сеппуа-ле-Го. Школьники стоят в ряд у дороги, я иду к ним, девочки декламируют мне приветствия, подносят мне букеты, я раздаю им брошки и пирожные. Полковник полка, расквартированного в Гиндлингене, называет себя. Это -- Геннок, мой старый школьный товарищ по лицею в Бар-ле-Дюде. Он родом из Лотарингии и любит Эльзас. Однако он с грустью говорит мне, что по мере приближения к швейцарской [79] границе многие жители утратили чувство французской национальности, и Германии в конце концов удалось перекроить по-своему душу бедных эльзасцев.

Возвращались через Пфеффергаузен. Сделали привал в Решези, где страсбургский патриот доктор Бюхер и мой старый добрый друг Андре Галлей заведуют разведкой. Лейтенант Галлей со своим взводом отдает мне честь. Я крепко пожал ему руку. Около него стоит молодая черноглазая девушка, лицо ее выражает удивление, поза скромна и почтительна. На белом корсаже -- военный крест с венчиком. Это почтовая чиновница Люси Морель, совершившая с изумительной скромностью акты героизма. Она родом из Кер-ла-Птит, деревни, соседней с Сампиньи и тоже на три четверти разрушенной. Я вручаю ей небольшой подарок, и она благодарит меня с наивной грацией.

Вторник, 14 сентября 1915 г.

Мильеран докладывает в совете министров о своем свидании с Китченером, с которым он встретился в Кале. На этом свидании было решено, что четыре французские дивизии будут готовы к посадке на корабли 10 октября. Но английский министр не желает, чтобы сэр Джон Гамильтон перешел под начало генерала Саррайля. К тому же он не думает, что новые войска, будучи отправлены 10 октября, смогут быть брошены в бой раньше 15 ноября. Совет министров подтверждает свое решение потребовать от Саррайля углубленной разработки различных возможных проектов с точным указанием необходимых контингентов. Мильеран предложил генералу взять на себя ответственность и самому решить, может ли он провести эту работу во Франции и не считает ли он более надежным сначала устроить совещание на месте с Гамильтоном и Байу.

Совет министров обсуждает вопрос о назначении товарища министра по авиации. Мильеран предложил Фландена, молодого депутата от департамента Ионны, Вивиани предпочитает Рене Бенара. Кабинет назначил последнего.

По предложению Делькассе мы присуждаем военную медаль генералу Лиоте в награду за его большие заслуги в Марокко. [80]

Сент-Менегульд подвергся жестокой бомбардировке из дальнобойных орудий. Пятнадцать убитых. Помощник мэра ранен. Произошли пожары. Здание субпрефектуры пострадало. Эвакуационный госпиталь разрушен.

Положение в Болгарии ухудшается для нас и союзников (София, No 456). Султану представлено на подпись турецко-болгарское железнодорожное соглашение. Вероятно, Германия получила в порядке политических компенсаций свободный проход к Константинополю. Общественное мнение в Болгарии крайне беспокойно. Герцог Вандомский, к несчастью, болен желтухой и не может отправиться в Болгарию к Фердинанду. Правительство Радославова не скрывает, что в случае австро-немецкого нападения на сербско-болгарской границе оно скрестит руки и пропустит нападающих (София, No450).

Как видно, немцы уже проникли в некоторые секреты нашего командования. Бо телеграфирует из Берна: "Военное сообщение. Передают слух, что англо-французские войска перейдут в наступление 15 сентября. Через Кельн прошло много поездов с тяжелой артиллерией, следующих из России и большей частью направляющихся в район Арраса" (Берн, No 1080). 7 сентября "Leipziger Neueste Nachricnten" перепечатали из "Нового времени" сообщение о предстоящем большом наступлении Жоффра. Несомненно, немцы заметили пристрелку нашей артиллерии, а с высот Моронвилье они могли заметить, как у нас роются параллельные окопы на предмет атаки (parallХles de départ).

Среда, 15 сентября 1915 г.

Судя по телеграммам Октава Гомберга и Малле из Нью-Йорка, немцы начали в Соединенных Штатах кампанию против займа союзников. Чтобы закрыть для нас американский рынок, не останавливаются ни перед каким маневром (Нью-Йорк, No1463).

Представители союзных держав в Софии обратились к болгарскому правительству со следующим коммюнике, в котором Антанта несколько пересолила по части откровенности (София, No 460): "Четыре державы согласны гарантировать [81] Болгарии уступку Сербией немедленно по окончании войны полосы Македонии, которая в болгаро-сербском трактате 1912 г. была включена в так называемую неоспариваемую зону {86}. Однако эта гарантия зависит от декларации Болгарии, что последняя готова заключить с союзными державами военное соглашение относительно своего выступления против Турции в ближайшее время. Если подобная декларация не будет получена в непродолжительное время, предложение, заключающееся в настоящей ноте, будет, по общему согласию, считаться несостоявшимся". За отсутствием окончательного соглашения с Сербией проект оккупации левого берега Вардара не мог быть теперь предметом официального обязательства. Радославов осторожно ответил союзным державам, что передаст вопрос на рассмотрение короля (София, No 462).

Четверг, 16 сентября 1915 г.

Имел продолжительный разговор с морским министром Оганьером. Он все более опасается окончательного провала дарданелльской экспедиции.

Пятница, 17 сентября 1915 г.

В сопровождении военного министра и генерала Гальени отправляюсь на эспланаду инвалидов, где вручаю знамена 230-му и 337-му полкам территориальных войск и раздаю знаки ордена Почетного легиона и военные медали изувеченным и слепым солдатам. Толпа, прорвавшись через кордон, окружила храбрецов, обнимает и целует их. Те несколько слов, которые я обязан сказать, теряются в общем шуме и энтузиазме.

Палеолог телеграфирует (No 1126): "Секретно. Меня уверяют, что правительство решило отсрочить заседания Думы до 15 ноября. При возбужденном состоянии общественного мнения этот шаг может привести к опасным последствиям". Итак, царское правительство снова повторяет свои ошибки?

Поль Камбон {87} пытается рассеять иллюзии, все еще питаемые Делькассе относительно Болгарии. "Мы не можем надеяться на поддержку Болгарии, -- телеграфирует он (No 2074), -- и не должны более добиваться ее... Следовательно, [82] надо искать помощи в Бухаресте, Нише и Афинах и поддержать усилия Венизелоса против Болгарии. По самому ходу вещей это будет известной гарантией против австро-немецких предприятий в направлении Константинополя". Однако осторожный Венизелос еще не принял решения в отношении Болгарии, а мнение Баррера несколько расходится с мнением (No 727) Поля Камбона: "Венизелос высказывается в том смысле, что союзные державы не должны щадить усилий, чтобы привлечь Болгарию на свою сторону, даже если шансы на успех представляются минимальными и необходимы другие жертвы для достижения этой цели. Таким образом, Венизелос снова демонстрирует доказательство своей политической проницательности и верности своего суждения. Я нахожу достойным внимания его предложение заключить оборонительный союз между Румынией, Грецией и Сербией на случай нападения со стороны Болгарии. Считаю, что нам надо поспешить заручиться согласием Братиану".

Суббота, 18 сентября 1915 г.

Депутат Жан Круппи возвратился из своей поездки в Россию. На обратном пути он побывал в Дарданеллах. В Париж он приехал в большой тревоге: остановившись в Мудросе, он беседовал с генералом Бауманом и офицерами и боится, что, если мы не пошлем немедленно подкреплений, наши войска могут быть сброшены в море. "В России, -- сказал он мне, -- все взоры обращены на Константинополь. Горько жалуются на наше бездействие. Генерал Жоффр послал великому князю Николаю Николаевичу протокол совещания, состоявшегося 7 июля между ним и фельдмаршалом Френчем, и возвестил предстоящее наступление. Затем это наступление было отложено на август. Между тем с нашей стороны еще ничего не последовало, и нетерпение русских растет. Император, -- продолжает Круппи, -- стал очень непопулярным. Распутин возвратился ко двору и снова пользуется большим влиянием. В Думе вожди партий прямо возвещают революцию. Московские фабриканты высказываются в том же духе". Я просил Круппи зайти ко мне еще раз завтра утром; приглашу Мильерана, Вивиани и Делькассе. [83]

Палеолог телеграфирует (No 1129), что несколько тысяч фабричных рабочих забастовали в знак протеста против только что объявленной отсрочки Думы (No 1135). Они требуют назначения ответственного правительства.

Мильеран и Пенелон сообщают мне, что третьего дня Жоффр впервые за все время войны сел на коня. Большое волнение в главной квартире. Офицеры радуются и думают, что это репетиция на случай успеха наступления. Жоффр остается большим оптимистом. Но что нам даст это наступление, возвещенное с таким шумом? Как сообщает Баррер, о нем говорят даже в Италии. В главной квартире не верят, что немцы перебросили войска на наш фронт; однако они перебросили много тяжелой артиллерии в Шампань и на Аргонны.

Лорд Берти привел ко мне своего нового морского атташе. Сначала он вошел в мой кабинет один и пытался убедить меня, что необходимо взять обратно обещание, данное России относительно Константинополя. "Я очень сожалею, -- сказал я, -- что ваше правительство первым дало это обещание, и, как видно, дало его довольно легкомысленно. Но русское отступление лишь усиливает с каждым днем славянское националистическое движение. Нам известно, что взоры всей России устремлены на Константинополь и что она уже обвиняет нас в бездействии. Пожалуй, теперь не время отказываться от своего обещания".

Воскресенье, 19 сентября 1915 г.

Жан Круппи снова в моем рабочем кабинете, на этот раз вместе с председателем совета министров, военным министром и министром иностранных дел. Он подробно излагает нам то, что видел в России. Он хорошо наблюдал людей и положение, умно и, кажется, беспристрастно. Он пытался побудить императора воздействовать на короля Фердинанда. Николай II ответил ему усталым и бесстрастным тоном: "Что же вы хотите? Я уже два раза платил его долги".

Молодому цесаревичу приписывают (думаю, впрочем, без всякого основания) следующие слова: "Какая досада! Когда бьют немцев, мама плачет, когда бьют наших, папа убивается". Эти печальные шутки возникают на почве той ожесточенной [84] и, по-видимому, несправедливой кампании, которая ведется в славянских кругах против императрицы. Однако влияние, снова приобретенное Распутиным, остается подозрительным. Дума в своем общем составе настроена крайне националистически и, стало быть, реакционно в известных вопросах первостепенной важности. Во всей администрации великий беспорядок. Премьер Горемыкин, старый и усталый, является фактически пустым местом. Сазонов совсем пал духом. Надвигается полный развал, всеобщая анархия. Одно время в Петрограде вспыхнула паника, и город начали эвакуировать. Однако народ храбр. Москва по-прежнему остается патриотичной. За неимением ружей солдаты дрались с неприятелем с помощью камней.

Дарданелльская экспедиция имеет для России кардинальное значение. "Мы должны, -- говорит Круппи, -- во что бы то ни стало добиться цели, нельзя оставаться в нынешнем положении. В Мудросе вспыхнула эпидемия тифа. В Галлиполи недостаток воды. Время не терпит, дорог каждый час. В Софии, -- продолжает Круппи, -- наше дело проиграно. Радославов -- королевский слуга и ведет двойную игру. Фердинанд взбешен против всей Европы. Он мечтал стать императором Востока, но ему преградили дорогу, он никогда не простит этого".

После ухода Круппи я настоятельно прошу Вивиани и Мильерана принять окончательное решение относительно Дарданелл, договориться с генералом Саррайлем и пригласить его изучить положение на месте и внести свои предложения. "К несчастью, -- говорит Мильеран, -- Саррайль относится с таким же безразличием к Дарданеллам, как и к аргоннской армии".

Военный министр сообщил мне важное донесение майора Ланглуа о его четвертой служебной поездке в Россию. Этот офицер считает, что русские армии не развалились и не пали духом. Эвакуация Варшавы и линии Вислы, падение Ковно и мощный натиск немцев на Вильно не вызвали никакой паники. Эвакуация очищаемых территорий прошла в удовлетворительных условиях. Ни на одной ступени военной иерархии не заметно признаков упадка духа. Император и великий князь Николай Николаевич по-прежнему твердо уверены в победе. [85]

Конечно, комплектование штабов и войск становится затруднительным. Потери офицеров и унтер-офицеров были очень велики. Однако в сравнении с количеством народонаселения в 150 миллионов они незначительны, и приняты меры для пополнения потерь.

Сообщив много интересных деталей по всем военным вопросам, майор Ланглуа рисует, по собранным им сведениям, картину общественного мнения в России. В петроградском обществе много людей связано с немцами узами родства, дружбы и деловых интересов, много в нем также лиц, единственной целью которых является наслаждаться жизнью без каких-либо возвышенных духовных интересов. С другой стороны, в Петрограде существует значительная рабочая масса, которую уже давно обрабатывают анархистские и интернационалистские агенты, -- среди них много немцев и австрийцев. Таким образом, состояние умов в Петрограде определенно неважное. Оно, впрочем, было таким с самого начала войны. За пределами столицы, в провинции, настроение лучше. Здесь говорят, что в свое время Наполеон дошел до Москвы, и, однако, это ему ничего не дало. Император Николай получает из деревень много посланий, в которых выражаются народное воодушевление и патриотизм. Генерала Сухомлинова подозревают в измене, он служит мишенью яростных нападок. Всюду слышишь, что он и его жена должны были бы быть повешены. Сильно критикуют бюрократический режим, на который приходится значительная доля ответственности в поражениях русской армии. Лично император -- один из самых либеральных людей в правительстве и в известных пределах, по-видимому, убежден в необходимости реформ. Он призвал в военное министерство генерала Поливанова, хотя долгие годы был с ним в неприязненных отношениях. Он дал свое согласие на учреждение особой комиссии, задача которой установить совершенные ошибки и найти виновных. Но прежде всего он мистик. Он верит, что власть дана ему богом и что он отвечает перед богом за действия своего правительства. Согласится ли он когда-либо разделить эту ответственность с другими ?

Ко времени отъезда майора Ланглуа из России еще не произошло никакой перемены в высшем командовании. В [86] ставке никак не могли предвидеть то, что потом случилось. Трудно установить в точности, чем вызвана немилость к великому князю Николаю Николаевичу. Правда, ему ставили в вину, что он предпринял наступление в Карпатах, не располагая достаточными средствами. Его порицали также за то, что он оставил гарнизон в Новогеоргиевске. Но, несомненно, удаление его вызвано другими причинами. Как и генерал Янушкевич, он был предметом ненависти высшей бюрократии министерских канцелярий Петрограда, к которым часто предъявлялись требования, идущие вразрез с господствовавшим в них духом. Быть может, великий князь хотел прикрыть начальника своего генерального штаба? Быть может, его враги сумели возбудить подозрительность императора, указав ему на огромную популярность его дяди? Или же просто император, желая напрячь все силы страны для обороны отечества, вспомнил о своем намерении встать во главе армии, бывшем у него еще во время мобилизации? Как бы то ни было, последствия могут быть весьма серьезными. Великий князь, говорит майор Ланглуа, был несравненным начальником в глазах русской армии. Император далеко не пользуется таким авторитетом. Так как его занятия военными науками не шли далеко, он действительно не в состоянии быть главнокомандующим.

Эти сведения подтверждают и дополняют информацию Круппи. Сообщения Ланглуа и Круппи одинаково внушают нам тревогу. Значит, русский колосс -- действительно колосс на глиняных ногах? Как нам поддержать его?

Наш посланник в Афинах Гильмен телеграфирует (No 426), что король Константин очень благосклонно отнесся к словам Венизелоса о желательности заключения оборонительного союза между Грецией и Сербией на случай нападения со стороны Болгарии. Предполагалось, что к этому союзу примкнет Румыния. Гильмену внушает опасения та поспешность, с которой король принял этот проект. Из Софии де Панафье сообщает, что король Фердинанд принял вождей оппозиционных партий. Представитель крестьянской партии выступил очень враждебно по отношению к личности короля и объявил ему, что, если болгарские крестьяне, составляющие [87] большинство населения, простили ему его инициативу 16 июня 1912 г. {88}, они не простят ему другой подобной инициативы (18 сентября, No 487).

Понедельник, 20 сентября 1915 г.

По поводу всех переговоров союзников с нейтральными государствами Палеолог телеграфирует (No1146): "Пока русская армия будет отступать, пока французская армия не будет двигаться вперед, пока Италия не решится объявить войну Германии, нейтральные государства не будут верить в нашу окончательную победу и будут уклоняться от наших авансов". Увы, это очевидная истина.

Директор горного отдела министерства общественных работ Вейсс уведомил меня о результате опытов комиссии по удушливым газам, председателем которой он состоит. Он пишет, что эти результаты позволяют нам надлежащим образом ответить на приемы неприятеля. Мы в точности нашли -- на базе хлора -- химический состав ядовитых газов, примененных немцами у Ипра, легко можем применить их хоть завтра, если военное министерство этого пожелает и доставит необходимое сырье. Это газы, пускаемые волнами. Что касается газов для начинки бомб, то нами найдены два их сорта: одни -- удушающие и отравляющие газы -- цианисто-водородная или синильная кислота (венсаннит), другие -- просто удушливые газы -- хлоросерная кислота (клависит) и хлорокись (коллонжит). В военном министерстве утверждают, что опыты в Бурже не приводят к вполне доказательным заключениям. Вейсс подчеркивает, что территория менее пригодна для употребления газов, чем Аргоннский лес, в котором их применили немцы. Я запросил у Альбера Тома дополнительные сведения.

Вторник, 21 сентября 1915 г.

Сегодняшнее заседание совета министров прошло в очень тяжелой атмосфере. Началось оно тем, что Вивиани зачитал письмо, полученное им от председателя военной комиссии сената Будано. Комиссия требует, чтобы правительство представляло ей более полную информацию о военных операциях, [88] чем сведения, заключающиеся в ежедневной сводке. Неужели в комиссии имеются члены, которые считают себя способными сами руководить операциями на фронтах? Совет министров постановляет, что Вивиани ответит комиссии: "Мы даем вам в сводке все те сведения, которыми сами располагаем".

Военный министр докладывает, что присутствовал вчера на опытной стрельбе из орудий 19- и 24-миллиметрового калибра на платформах, установленных на нормальной колее и на колее в 60 сантиметров. Получены благоприятные результаты для расстояний в 12 1/2, 14 Ґ и в 16 километров. Четыре группы 19-миллиметровых и четыре группы 24-миллиметровых орудий отправлены на фронт.

Затем Мильеран сообщает нам следующие печальные цифры. К 1 сентября сего года во Франции находилось 64 тысячи немецких военнопленных, а в Германии -- 272 тысячи военнопленных-французов. К 17 сентября число убитых составляло у нас 12 777 офицеров и 458 573 солдата; число пропавших без вести -- 5898 офицеров и 349 632 солдата; число раненых и эвакуированных -- 22 283 офицера и 765 312 солдат. К этим цифрам надо прибавить наши потери на Ближнем Востоке: убиты 253 офицера и 7471 солдат, исчезли без вести 33 офицера и 4648 солдат, ранены и эвакуированы 368 офицеров и 112 515 солдат. Что же будет, если победа заставит себя ждать и эта ужасная война затянется ?

Мильеран сообщает содержание длинного письма, полученного им вчера от Жоффра. Главнокомандующий заявляет, что он не может сегодня взять на себя окончательное обязательство, что четыре предназначаемые для Дарданелл дивизии будут 10 октября доставлены в Марсель. Он добавляет, что экспедиция, в том виде, как она теперь организована, сопряжена с серьезным риском провала и может повлечь за собой необходимость неоднократной отправки новых сил, а это может явиться угрозой для безопасности национальной территории. Наши людские ресурсы весьма ограничены. Можно подсчитать, что они позволят нам поддержать армию на уровне этого года до начала 1916 г. Но тогда придется либо сократить контингенты, либо призвать на фронт молодых людей призыва 1917 г. "Вот видите! -- в большом волнении восклицает Вивиани. -- Я вам [89] предсказывал это. Операции в Дарданеллах не состоятся. Главная квартира не желает их, так как командовать ими должен Саррайль". И он замолчал с мрачным и унылым видом. Оганьер замечает, что письмо Жоффра идет вразрез с обязательствами, которые он дважды взял на себя в моем кабинете. Я присоединяюсь к этому замечанию. Кроме того, я требую, чтобы, прежде чем совет министров выскажется по поводу экспедиции, Делькассе осведомил его о тех серьезных известиях, которые только что получены нами с Балкан. Министр иностранных дел зачитывает ряд телеграмм де Панафье (No 494, 495, 496, 497, 498, 499). Последние двое суток были чреваты событиями. Выступление вождей болгарской оппозиции не только не отвратило короля Фердинанда от его замыслов, но, повидимому, побудило его сбросить маску и начать режим государственного переворота. В пятницу вечером он приказал объявить мобилизацию железных дорог. Сообщают, что подписан и будет обнародован указ, которым предписывается, во всяком случае, частичная мобилизация. В Софии полагают, что турецко-болгарское соглашение немедленно вступит в силу. По всей видимости, со времени последней поездки герцога Мекленбургского в Болгарию существует военная конвенция между Болгарией и Германией {89}. Король и правительство убеждены в победе немцев и, по-видимому, намерены в ближайшее время совершенно порвать с нами. Панафье считает положение критическим. Он советует, чтобы союзные войска заняли Дедеагач и чтобы русские высадили один армейский корпус в Варне или Бургасе.

Рибо требует, чтобы Жоффра известили об этих важных событиях. Он считает, что мы вынуждены теперь послать значительные силы на Ближний Восток, и надеется, что главнокомандующий откажется от своего предстоящего наступления.

Рибо сообщает мне также, что его вчера посетил русский министр финансов Барк {90}. Последний готов внести в Англии миллиард золотом, если Париж и Лондон дадут ему ссуду в десять миллиардов. Он заявляет, что эта сумма, безусловно необходима ему для продолжения войны. Отовсюду крайне тревожные вести. Заседание кончается в каком-то всеобщем смятении и замешательстве. [90]

Тотчас после заседания я сообщил Пенелону о депешах из Болгарии и просил его немедленно известить главнокомандующего о событиях на Балканах. "Мы не дошли бы до этого, -- заметил полковник, -- если бы несколько месяцев назад главная квартира последовала советам генерала де Кастельно и согласилась отправить войска в Сербию".

Наши войска успешно сражаются в Камеруне. Я послал им свои поздравления.

Среда, 22 сентября 1915 г.

Венизелос вчера пригласил к себе Гильмена с его русским и английским коллегами (Афины, No 440 и 441). Он сказал им, что, по известиям, полученным из Софии, болгарское правительство объявило мобилизацию и что четыре дивизии, приблизительно 150 тысяч человек, а также кавалерия отправлены на сербскую границу, чтобы прикрывать концентрацию войск. Венизелос находит положение весьма серьезным и счел нужным немедленно посоветоваться с королем и начальником генерального штаба. Они высказались в том смысле, что Сербия, которой угрожает нападение немцев, не в состоянии выставить против Болгарии 150 тысяч солдат, как это предусматривается в сербско-греческом договоре, и что поэтому Греция оказывается свободной от своих обязательств. Кроме того, король, генерал Дусманис и Венизелос были согласны, что Греция, располагая армией всего в 150 тысяч человек, не может вступить в борьбу без союзной помощи в таком же размере. Поэтому греческий премьер желает знать, могут ли союзники предоставить ему эти контингенты? Притом он поясняет, что имеет в виду европейские войска, а не колониальные. В случае если Румыния решит примкнуть к Греции, необходимость в этих войсках отпадает, но Венизелос считает неудобным вести переговоры с Румынией, он ожидает, что о намерениях Румынии его проинформируют союзники, а тем временем требует от Антанты немедленного ответа относительно возможности военной поддержки. По мнению Гильмена (No442), если мы упустим этот случай, когда Греция, возможно, пошла бы против Болгарии, ставшей союзницей Германии, то мы должны [91] на все время войны отказаться от ее помощи. Венизелос конфиденциально объявил посланникам союзных держав, что, если ему будет обещана требуемая им помощь и если король Константин откажется отдать приказ о мобилизации, он, Венизелос, подаст в отставку. Я написал Делькассе и просил его прийти ко мне поговорить об этих депешах, так как знаю, как мало склонен он к каким-либо операциям на Востоке. Впрочем, может быть у нас окажется больше времени для ответа, чем те сорок восемь часов, которые дал нам встревоженный Венизелос. Действительно, только что получена из Софии телеграмма де Панафье, что по не известной ему причине болгарская мобилизация отложена на несколько дней и положение не столь опасно, как вчера.

Делькассе говорит мне, что видел письмо Фердинанда к одному из его друзей: оно полно обвинений против Франции. Король упрекает нас в том, что в 1913 г. мы отдали Каваллу грекам. Он утверждает также, что в январе 1914 г. мы чинили препятствия заключению Болгарией займа на нашем рынке. Я сообщил об этом Думергу, и он объяснил мне, в чем дело. В январе 1914 г., когда он был председателем совета министров, он не мог дать немедленно согласие на допущение болгарского займа ввиду поправки Лефевра, приостановившей действие положения об иностранных займах, и ввиду того, что предшественник Думерга Стефан Пишон формально обещал приоритет котированию греческого и турецкого займов. В апреле Думерг настаивал перед банками, чтобы они приняли болгарский заем, но они ответили отказом. В сущности, Фердинанд ищет лишь предлогов, чтобы оправдать свою враждебность.

Председатель военной комиссии сената Будано сообщил мне, что в пятницу на заседании этой комиссии Шарль Эмбер преподнес новую утку. Он утверждал, что Дени Кошен недавно вручил мне записку, в которой доказывалась возможность сокращения производства взрывчатых материалов, и что я поддерживал эту идею перед военным министром и министром финансов. Не знаю, откуда "толстяк Шарль" взял эту чепуху. Я написал ему, что всегда настаивал перед министрами только на усилении производства. [92]

Немцы отпустили в Париж жителя Лилля Герена для хлопот о снабжении своих сограждан. Он говорит, что зимой жителям оккупированных провинций придется очень туго, но они не дрогнут и останутся твердыми. Он уезжает в Берлин и пробудет там несколько дней, а оттуда направится в Лилль. Я советую ему быть крайне осторожным в своих беседах с немцами и не вступать в разговоры о мире. Если Германия желает вести переговоры о мире, она объявит об этом официально. Тем временем не следует давать ей возможности пытаться деморализовать и разделить союзников заявлениями, не носящими официального характера. Герен обещал мне соблюдать осторожность.

Во второй половине дня отправился с генералом Дюпаржем и полковником де Рие в военный госпиталь, устроенный в колониальном парке в Ножан-на-Марне. Роздал раненым военные медали и кресты. В госпитале 336 раненых -- французы и мусульмане. Проезжал на пути туда и обратно через Венсенский лес. День выдался прекрасный, солнечный. Женщины сидели на траве, у ног их играли дети. Можно было подумать, что нет никакой войны. Однако нигде не видно мужчин, а если они есть, то это все старики. Другие -- там, на фронте, и каждую минуту смерть уносит свои жертвы.

В семь часов вечера Делькассе еще не телеграфировал свой ответ в Афины. С того времени, как его сын ранен и взят в плен, он мрачен и находится в несколько подавленном состоянии духа. Не без труда я уговорил его телеграфировать, что, если Болгария откроет военные действия, мы рассмотрим требование Венизелоса в духе благожелательности.

Четверг, 23 сентября 1915 г.

В совете министров продолжительная дискуссия о восточных делах. Кабинет не только единодушно одобрил телеграмму, которой мне удалось вчера добиться от Делькассе, но решил подкрепить ее более категоричным ответом, чтобы не дать Венизелосу повода для отказа. Вивиани, Бриан, Рибо, Мильеран и Оганьер считают, что даже в том случае, если Венизелос встретит сопротивление короля и подаст в отставку, мы должны прийти на помощь сербам. При этом предполагается, [93] что французские и английские войска будут отозваны из Дарданелл, и мы ограничимся блокадой проливов. Я энергично поддержал их взгляд и выступил с требованием, чтобы военный министр изучил условия высадки войск в Салониках или Дедеагаче. В конце концов, было принято единогласно решение в этом смысле. Русское правительство заявляет, что ему очень неудобно относиться к Болгарии, как к врагу, оно желало бы опереться на болгарский народ против короля Фердинанда. Здесь Сазонов опять запоздал со своими предложениями {91} (из Петрограда, 22 сентября, No 1154).

Мильеран сообщил мне рапорт, полученный им третьего дня, 21-го, от главнокомандующего на Востоке. Саррайль дополняет в этом рапорте свой меморандум, в котором рассматриваются операции, призванные дать союзным флотам возможность пройти через проливы. В рапорте говорится, что необходимо создать две базы -- одну в Лемносе, другую -- в Митилене; впоследствии встанет также вопрос о создании третьей базы в Кум-Кале. Общая высадка французских войск должна произойти в бухте Юкиези. Ввиду трудности местных топографических условий Саррайль считает целесообразным отправить не четыре дивизии, а два армейских корпуса в полном составе, в том числе один -- из колониальных войск. Он советует начать операции по возможности скорее. Занятие Ченака и Чердака является, по его мнению, необходимой предпосылкой для форсирования проливов. Всю работу Саррайль сделал в Париже, он считал излишним уже теперь ознакомиться с местностью, предпочитает отправиться вместе со своими войсками.

Посетил сегодня два дома для выздоравливающих -- в Тие и Банье. Они основаны обществом, во главе которого стоят мой друг Морис Бернар с графиней Греффюль, Пьер Декурселль и несколько коллег по адвокатуре. Дома эти предназначаются для предрасположенных к туберкулезу и для туберкулезных первой стадии. По дороге толпа все еще имеет праздничный вид. Ей неизвестно, как омрачился горизонт в России и на Востоке.

Генерал Байу обращает внимание военного министра на те "непредвиденные (incalculables) последствия", которые могут [94] произойти для экспедиционного корпуса от болгарской мобилизации (Мудрос, No14). Из Бухареста наш военный атташе телеграфирует, что в связи с событиями в России происходит брожение среди гражданского населения Румынии. Только известие о предстоящей, хотя бы в более или менее отдаленный срок, отправке французско-английского экспедиционного корпуса может внушить уверенность греческому и румынскому правительствам, а пока этой уверенности у них нет. Только таким путем можно заменить отпавшую Россию (Бухарест, No 448). Болгарское правительство возвестило своим депутатам, что в самом близком будущем предстоит немецкое наступление на Сербию, что последняя будет раздавлена и у нее будут отняты болгарские территории, принадлежащие ей со времени Бухарестского трактата (София, No 509). Радославов прибавил, что Болгарии не грозят осложнения со стороны Греции и Румынии. "Нам даны, -- сказал он, -- самые официальные заверения на этот счет, мы можем быть спокойны относительно этих двух наших соседей" (София, No 510). Я написал Делькассе и советую ему категорически заявить через де Панафье королю Фердинанду и болгарскому правительству, что, даже если Греция воздержится, вооруженная интервенция союзников на Балканах неизбежна.

Пенелон вернул мои мысли к Франции. Он сообщил мне, что на всем протяжении фронта наша артиллерия с большим успехом пристрелялась к своим объектам, и теперь началась артиллерийская подготовка наступления. Это все, что я знаю. Я пишу Мильерану: "Четверг, 23 сентября. Дорогой друг! Как ты помнишь, совет министров вынес постановление, что мы затребуем у главной квартиры точную ведомость тяжелых орудий и их снаряжения, которые должны обслуживать новое наступление. Полковник Пенелон, которому я сообщил об этом постановлении, сказал мне, что требуемая нами информация не встретит никаких препятствий. Но сегодня он объявил мне, что генерал Жоффр опасается несоблюдения тайны и не желает, чтобы эти данные были сообщены нам до отдания приказа о наступлении. Мало того, даже тогда он пошлет их нам только при условии, что мы не сообщим их совету министров. Странно, что эти данные могут быть известны [95] множеству офицеров, а правительству отказывают в них... Наше право и наш долг знать, имеются ли налицо необходимые средства для успешного проведения и использования наступления, совершаемого исключительно по инициативе высшего командования. В противном случае ты несешь тяжелую политическую ответственность, а я столь же тяжелую моральную ответственность... В известной мере эта независимая позиция главнокомандующего может быть объяснена и оправдана его абсолютной уверенностью в успехе наступления. Он, очевидно, надеется, что сразу освободит всю национальную территорию. На это мне неоднократно указывали офицеры связи. Однако за последние несколько месяцев высшее командование совершило слишком много тяжких ошибок на Воэвре, в Шампани и Артуа, и поэтому мы не можем отказаться от заблаговременной информации..."

Еще сегодня, когда я пишу эти строки Мильерану, Жоффр пребывает в счастливой уверенности, что ему удастся прорвать неприятельский фронт и освободить Францию. В своем общем приказе No 43 от 23 сентября он обращается к войскам со следующими словами: "Солдаты республики! После месяцев ожидания, давших нам возможность увеличить свои силы и ресурсы, тогда как неприятель истощал свои, настал час атаковать и победить... Ваш натиск будет непреодолимым. В первом же порыве вы проникнете к батареям неприятеля, за его укрепленные позиции. Вы не дадите неприятелю передышки, пока не завершите победы. Итак, вперед! За освобождение родной страны! За торжество права и свободы!" Пожелаем, чтобы эти надежды осуществились. Но в тот момент, когда главнокомандующий писал свой приказ, Пашич призывает нас помочь Сербии (Ниш, No 709).

Пятница, 24 сентября 1915 г.

Полковник Пенелон представил мне, по поручению Жоффра, полковника Барреса, начальника авиационной части при главной квартире. Баррес жалуется на низкое качество наших истребителей и бомбовозов. Я написал товарищу министра Рене Бенару, указал ему на случаи перегревов мотора в пути и просил его серьезно обсудить это с полковником Барресом. [96]

Депутат от Луары Мерлен и депутат от Луары и Эндры Фуше вернулись из Дарданелл, куда они ездили по поручению парламента, и сообщают мне о своих впечатлениях. Они находят безусловно необходимым значительное увеличение наших сил на Востоке: надо послать еще пехотные части, самолеты, санитарные части.

Наш военный атташе в Лондоне телеграфировал вчера вечером военному министру (No 113), что, прежде чем высказаться о помощи, которой требует от нас сербское правительство, английский кабинет запросил Китченера. Военный министр должен дать заключение, в каком размере Англия вместе с нами может оказать вооруженную помощь Сербии, если последняя действительно подвергнется нападению со стороны немцев и австрийцев, а также Болгарии. Британский генеральный штаб остановился на следующем предположении: Сербию атакуют 450 тысяч немцев и австрийцев, вся болгарская армия и эвентуально 100 тысяч турок. Помогают сербам 100 тысяч румын (остальная румынская армия охраняет трансильванскую границу), вся греческая армия и англо-французский экспедиционный корпус -- последний, по подсчетам английского генерального штаба, не может превышать 300 тысяч человек. Китченер желает знать, пришел ли наш генеральный штаб к тем же результатам в своих подсчетах?

Я прошу Вивиани, Мильерана и Делькассе обсудить совместно со мной эту телеграмму. Они явились в сопровождении генерала Грациани. Мы решили немедленно дать знать Венизелосу, что мы посылаем одну дивизию для защиты железных дорог; решено также известить об этом Лондон. Вчера вечером Делькассе телеграфировал в Афины: "Желая дать возможность Греции выполнить свои обязательства по договору с Сербией в обстоятельствах, предусмотренных греческим премьером, французское правительство, со своей стороны, готово послать требуемые от него войска" (No 443). Кроме того, Делькассе обратился также к России. Однако Сазонов, как всегда бросающийся от одного плана к другому, возымел теперь странную идею выжать у Сербии новые уступки в пользу Болгарии. Это значит играть на руку Германии (Петроград, No 1157). [97]

Сегодня утром в Болгарии объявлена всеобщая мобилизация (София, No 517). Население охвачено беспокойством, но хранит молчание. Вчера Бопп встретился у Иовановича с сербским наследным принцем. Последний спросил нашего посланника: "Когда же нам будет известию решение союзников? Теперь не время для нот и демаршей, теперь настала пора действовать" (из Ниша, No 715). Братиану опровергает утверждение Радославова, что Румыния обязалась соблюдать нейтралитет (Бухарест, No431).

У нас во Франции все последние пятнадцать дней стояла чудесная погода, а сегодня, накануне наступления, проливной дождь. "Gott mit uns" (с нами бог), -- скажут немцы.

Впрочем, Пенелон говорит, что, несмотря на этот потоп, наша артиллерия прекрасно стреляла и произвела сокрушительное действие. Завтра в субботу, несомненно, начнется наше наступление. В ответ на требование, предъявленное военным министром от своего и моего имени, полковник вручил мне "вербальную ноту" 3-го бюро главной квартиры, помеченную вчерашним числом. Она носит несколько общий характер и перечисляет директивы, данные командующим группами армий: 1) прорвать неприятельский фронт; 2) добившись этой цели, немедленно приступить к стратегическому использованию прорыва; это будет облегчено заходящей линией нашего фронта от моря до Аргонн. Операции северной группы будут увязаны с наступлением англичан; эта группа должна стараться прорвать фронт неприятеля в районе Арраса на общей линии фронта между Ла-Бассе и Фише. Для этой атаки генерал Фош располагает семнадцатью пехотными дивизиями, двумя кавалерийскими дивизиями, около 700 орудиями 75-миллиметрового калибра и 380 тяжелыми орудиями. Английская кавалерия должна действовать согласованно с нашей. 1-я английская армия ведет наступление главным образом в направлении Лоос-Уллуч и, кроме того, наступает в двух второстепенных пунктах на север от канала. 2-я английская армия производит с помощью двух дивизий демонстрацию на востоке от Ипра. Центральная французская группа наступает между массивом Моронвилье и Аргоннами, ее наступление охватит фронт [98] 4-й, 2-й и 3-й армий; в распоряжении этой группы тридцать пехотных дивизий, семь кавалерийских дивизий, 1200 орудий 75-миллиметрового калибра, около 850 тяжелых орудий. Дальнейшее продвижение этих армий будет облегчено атакой 5-й армии. Командующий центральной группой даст 5-й армии приказ идти в атаку, когда найдет это целесообразным, после вступления в действие 4-й и 2-й армий. Эта атака произойдет между Краоннским массивом и долиной Эны. Для этой операции 5-я армия располагает шестью пехотными дивизиями, почти 250 орудиями 75-миллиметрового калибра и таким же количеством тяжелых орудий. Эскадрильям наших бомбовозов дана директива разрушать важнейшие железнодорожные пункты, которые неприятель мог бы использовать для переброски подкреплений.

Восточная группа будет выжидать приказа поддержать общее наступление операцией, подготовленной ею на Воэвре. Когда армии северной и восточной групп прорвут фронт неприятеля, как на это определенно надеется Жоффр и его штаб, они должны будут, не останавливаясь, гнать перед собой немцев в восточном и северном направлениях и стараться захватить коммуникационные линии неприятеля. Группа, состоящая из 1-й британской армии и нашей 10-й армии, устремится на участок фронта Ле-Кенуа -- Френ-ле-Бюиссеналь, а армии генерала де Кастельно -- на участок фронта Ле-Нувион -- Седан. Прочие британские армии и 6-я французская армия будут участвовать в наступлении сообразно обстоятельствам. Задача кавалерии: 1) ожесточенно преследовать неприятеля на возможно большем протяжении фронта; 2) выделить отряды для разрушения сооружений на коммуникационных линиях неприятеля и для расстраивания движений его резервов и его снабжения.

Заманчивые перспективы, пожалуй, слишком заманчивые, чтобы не оказаться миражем.

Суббота, 25 сентября 1915 г.

Не мог спать и поднялся спозаранку. Мне не давала покоя мысль, что, может быть, сегодня решается наша судьба. Мучило то, что я почти ничего не знаю о том, в каких условиях [99] начинается это сражение. А между тем вот уже скоро третий год я ежедневно получаю письма, в которых говорится: "Вы стоите во главе нации, вы все можете, вы хозяин, вам стоит сказать только одно слово". Бедные люди, непривыкшие к свободе! Завтра, если дела пойдут плохо, они с той же логикой возложат на меня ответственность за все несчастья.

Впрочем, в "TЮgliche Rundschau" от 18 сентября я тоже нашел статью, где говорится о диктаторе Пуанкаре, который царствует с помощью цензуры и скрывает от Франции истину. Франция изображается, как грязная, развращенная страна алкоголиков и туберкулезных, в ней нет прироста населения, она осуждена на упадок и гибель. Продолжайте, продолжайте, господа; но хотя я и не диктатор, я останусь на своем посту, пока вы не будете разбиты.

До нашего сведения дошло, что немецкие агенты обосновались в Корфу и снабжают оттуда неприятельские подводные лодки. Думаю, что это делается без ведома греческого правительства. Делькассе просил Гильмена предупредить об этом Венизелоса (No459). Последний добился от короля Константина согласия на объявление мобилизации осторожности ради, однако он не знает, возможно ли будет в случае надобности сделать дальнейший шаг, и еще вчера он говорил о своей отставке (Афины, No 460 и 461). "Его уход, -- заявляет Гильмен, -- был бы несчастьем, так как рухнуло бы все здание его политики, которую только он один может поддерживать против воли короля".

Главная квартира изучила материал для ответа лорду Китченеру. Она не верит, что немцы и австрийцы пошлют в атаку против сербов армию в 450 тысяч человек. Она считает, что наши враги не располагают достаточными возможностями для такого натиска. Поэтому главнокомандующий полагает, что вспомогательный корпус союзников может быть гораздо ниже 300 тысяч человек {92}. В этот корпус должны войти войска, находящиеся в Дарданеллах, так как наши ресурсы в области контингентов и снабжения не позволяют нам разбрасываться на три театра военных действий, к тому же, используя дарданелльский экспедиционный корпус на другие цели, мы избежим скандала его формального отзыва, [100] и, наконец, дарданелльская экспедиция имела для нас цель установить прямое сообщение с Россией. Потерпев крушение в этой попытке, мы должны установить теперь сообщение через Салоники и Дунай.

Продолжительная и беспорядочная дискуссия в совете министров. Мильеран зачитывает этот меморандум главной квартиры. Министры удивляются, что в нем не говорится ни слова о дивизиях, обещанных на 10 октября. Мильеран отвечает, что он приготовил письмо Жоффру с напоминанием прежних обещаний и тех конкретных условий, на которых правительство передало главнокомандующему новые формирования. Однако, не желая расстраивать Жоффра в момент наступления, он еще не отправил этого письма. Говорит, что отправит его через два-три дня.

Берти известил Делькассе, что Грей объявил болгарскому посланнику в Лондоне: если болгарское правительство не даст заверений, что мобилизация не направлена против союзников, Англия будет вынуждена отозвать своего представителя из Софии. Такая позиция представляется нашим министрам не очень целесообразной, ибо как быть, если болгарское правительство даст заведомо ложные заверения? Напротив, Сазонов после неслыханных уверток в конце концов предложил довольно разумное решение: объявить всенародно, что, если Болгария нападет на Сербию, мы будем рассматривать это нападению как направленное против нас {93}. Совет министров принял эту идею русского министра.

Кроме того, по предложению Думерга принято следующее решение: Франция обратится с просьбой к союзникам выступить вместе с ней с совместным демаршем в Софии и указать Болгарии, что ее мобилизация является актом недоверия к союзникам, так как они обещали ей Македонию и Каваллу. Она не имеет права самовольно разрывать Бухарестский договор, и, если в течение сорока восьми часов она не произведет демобилизацию, ее поведение будет рассматриваться как недружественное. Делькассе следил за этими прениями, не вмешиваясь, затем, с большим трудом выговаривая слова, он произнес: "Надо хорошо обдумать это. Речь идет о Франции, надо подумать о наихудшей возможности. Предположим, что ни Греция, [101] ни Румыния не начнут поенных действий. Как нам тогда быть после нашего ультиматума Болгарии? Мы окажемся в тисках, поневоле должны будем послать силы на Восток. Нам придется ослабить наш фронт во Франции. Что касается меня, я всегда думал, что мы должны сосредоточить массу наших контингентов на главном фронте, т. е. во Франции".

Рибо и я отвечаем, что, так или иначе, если Болгария по соглашению с Австро-Венгрией и Турцией нападет на Сербию, мы будем вынуждены считать себя находящимися в войне с Болгарией. Перед нами тогда встанет вопрос, какие силы мы можем послать на Балканы. Этого вопроса мы не избежим, если Болгария возьмется за оружие. Поэтому лучше стараться удержать ее на наклонной плоскости, на которую она брошена своим королем.

Совет министров присоединился к этому мнению и поручил Делькассе снестись с союзниками относительно представлений, которые должны быть сделаны болгарскому правительству. Вивиани, Рибо, Бьенвеню-Мартен и Бриан удивлены колебаниями Делькассе и объясняют их его болезненным состоянием.

В половине второго Пенелон извещает меня, что наступление началось. Англичане продвинулись вперед на пять километров в направлении Лан, к югу от Ла-Бассе. Они пустили волны удушливых газов, но ветер частично отогнал их обратно на самих англичан. Англичанам не удалось продвинуться ближе к Ла-Бассе. Наша атака под Аррасом началась только к 11 часам -- из-за утреннего тумана. В Шампани мы взяли первые линии неприятеля на всем протяжении фронта; наша кавалерия даже прорвала правое крыло неприятеля; генерал Маршан был ранен, когда впереди своих войск увлекал их в блестящем порыве. Лицо Пенелона так сияет, словно он принес мне известие о победе.

Я не могу сдержать своего волнения. Поднялся в "библиотеку" и, оставшись наедине с женой, разразился рыданиями. Если это действительно победа, какое счастье! Но если сегодня вечером или завтра наш натиск разобьется о вторые линии неприятеля или если мы будем отброшены его контратаками, то сколько пролито крови, сколько убитых и раненых ради иллюзорного [102] результата! И как тяжело отразится это на Востоке! Не лучше ли было бы, если бы мы рке давно, как советовал Кастельно и как требовали Бриан и я, прочно окопались на французском фронте и нанесли решительный удар на Балканах! Это вывело бы греческое и румынское правительства из их оцепенения и связало бы руки болгарам. Когда русские одержали победы в Галиции, наше появление в Салониках, быть может, отдало бы все в наши руки... Однако какой прок от сожалений? Будем пытаться идти вперед по тому пути, который, кажется, открывается нам.

Аббат Веттерле, энергично занимающийся в Париже эльзасскими делами, изложил мне разумные соображения относительно воссоединения его родины с Францией, которого он ожидает в скором времени. Он считает опасным слишком поспешное распространение французского законодательства на воссоединенные провинции. Они далеко не подготовлены к этому.

С Востока плохие известия. Неужели три короля -- румынский, греческий и болгарский -- связались за спиной своих народов с германским императором? Быть может, все изменилось бы с победой на нашем фронте. Но... германское радио уже утверждает, что наше наступление полностью провалилось. Однако Пенелон -- он приходит теперь два раза в конце дня -- принес мне совершенно противоположные известия. Он резюмировал их следующим образом: "Весьма блестящий результат у группы Кастельно, очень хороший у группы Фоша, превосходный у англичан". По словам полковника, в главной квартире считают, что первый день наступления дал все, что можно было ожидать, и даже больше того. Мальви принес мне телеграмму от префекта Марны. Она тоже оптимистична, но сообщает о тяжелых потерях. Вечером Мильеран звонил мне, что, по сведениям главной квартиры, все идет хорошо. В Шампани мы взяли в плен 7 тысяч немцев. Будем ждать и надеяться. Но какая тревога в сердце!

Воскресенье, 26 сентября 1915 г.

Мильеран сообщил мне новые сведения, полученные им из главной квартиры: "В Шампани мы взяли в плен более 10 тысяч немцев. С этой стороны наше продвижение, видимо, идет очень неплохо". [103]

Длительное совещание с Вивиани, Делькассе, Мильераном в Оганьером. Делькассе все еще ничего не телеграфировал в Софию. Составленную им депешу он все еще не отправил. Он не предлагал более союзникам заговорить с Болгарией твердым языком. А сегодня утром он получил письмо от Извольского с известием, что Сазонов берет назад свое предложение объявить Болгарии, что нападение на Сербию мы будем рассматривать как враждебный акт {94}. Итак, ничего не осталось. Я заметил Делькассе, что это общее воздержание может лишь поощрить Болгарию и что, безусловно, необходимо взять твердую позицию в Софии. Вивиани, Мильеран и Оганьер энергично поддержали меня. Делькассе не говорит ни да, ни нет. Я его не узнаю, он как будто другой. В конце концов он покорился. Он предложит союзникам потребовать от Болгарии демобилизации. Во второй половине дня Вивиани снова зашел по мне и горячо жаловался на колебания и медлительность Делькассе; воля Делькассе как бы парализована.

Дюбо сделал мне длинный визит. Он передал мне желания сената относительно посылки войск на помощь Сербии. Я конфиденциально ставлю его в известность о тех затруднениях, с которыми мы сталкиваемся в Греции и Румынии, и о сопротивлении Жоффра. Как и правительство, он того мнения, что войска должны быть отправлены, несмотря на сопротивление Жоффра.

В конце дня майор Эрбильон сказал мне, что количество взятых в плен немцев превосходит 15 тысяч и что мы атакуем в хороших условиях вторые линии неприятеля. Однако второй день наступления подходит к концу, а эти линии не взяты. Истек срок, в который, как нам говорили генералы де Лангль и Петен, должен был определиться успех или неуспех наступления. Неприятельский фронт не прорван, и немецкое радио уже сообщает, что у нас самих взято в плен несколько тысяч. Боюсь, что мы далеки от того результата, на который надеялись. Однако Эрбильон продолжает надеяться. Подождем еще.

Панафье телеграфирует, что мобилизация происходит в Болгарии, как в 1912 г., но при унылом настроении. Крестьянская партия и социалисты распространяют среди солдат [104] манифест против короля Фердинанда. В Греции (No 466, 467, 468) Константин согласился на продолжение мобилизации, но отказ от нейтралитета является предметом спора между королем и его министром. После продолжительной беседы с Венизелосом Гильмен настаивает, чтобы мы повременили с высадкой наших войск в Салониках. Мы присоединяемся к взглядам Венизелоса. Мы отзовем одну из наших дивизий на полуострове Галлиполи и перевезем ее в Лемнос; кроме того, отправим в Салоники лошадей, военный материал, снаряжение с конвоирами и солдатами в штатском.

Понедельник, 27 сентября 1915 г.

Чрезвычайное заседание совета министров. Вернувшийся из главной квартиры Мильеран привез нам крайне скудные сведения о наступлении. Под Аррасом наступление застряло, и Жоффр уже не надеется здесь на прорыв. В Шампани мы на протяжении двенадцати километров находимся в соприкосновении с последней линией неприятеля, расположенной на юг от Сомм-Пюи. Она, кажется, гораздо слабее тех, которые мы взяли вчера, но, тем не менее, снабжена проволочными заграждениями. В воскресенье при проливном дожде эти заграждения совершенно остановили нас. Эта остановка представляется мне плохим предзнаменованием, так как генералы де Лангль де Кари, Петен и де Кастельно говорили мне, что, если мы не возьмем одним натиском все неприятельские линии, то дело проиграно, и что, стало быть, результат наступления должен выявиться в 24-часовой, самое большее в 48-часовой срок. Однако, по словам Мильерана, Жоффр все еще надеется, что нам удастся прорвать неприятельский фронт в Шампани. Вчера вечером товарищ министра Жюстен Годар инспектировал в Суэн врачебно-санитарный пост и видел, как проезжала многочисленная кавалерия, направлявшаяся на север. Бравые солдаты, горящие нетерпением "прорваться" и драться! Какое разочарование для всех этих героев, что после стольких жертв мы не можем двигаться дальше!

Делькассе зачитывает полученные и отправленные телеграммы. Кабинет единогласно одобряет шаги, предпринятые нами вчера. [105]

В три часа Пенелон передал мне, что Кастельно телефонировал сегодня: "Я в соприкосновении с последними немецкими линиями на протяжении двенадцати километров. У меня впечатление, что дело проваливается. К тому же мы не можем оставаться там, где находимся теперь". В Шампани атака должна была возобновиться к двум часам. Мы придвинули 105-миллиметровые орудия, чтобы бить по неприятельским позициям, которые не были до сих пор достаточно разрушены нашей артиллерийской подготовкой. Бросим в бой пять свежих дивизий. Боюсь, что мы увязнем. Если мы сегодня не прорвемся, станем ли мы опять, как под Аррасом, преследовать призрак убегающей от нас удачи? Не лучше ли было бы удовольствоваться доставшимся нам тактическим успехом и не искать стратегического решения, которого мы не добьемся, раз не добились его немедленно?

В конце дня Пенелон явился с новым сообщением, что наша атака против последних немецких линий в Шампани началась только в шестнадцатом часу. Известия будут не раньше вечера.

Норвежский посланник барон де Ведель-Ярльсберг привел ко мне романиста Иогана Бойера, который свидетельствует мне свои симпатии к Франции. Посланник рассказал мне, что в конце июля 1914 г. он зашел в германское посольство и застал там фон Шена, занятого наблюдением за упаковкой своих бумаг. "Я ожидаю, что мне вручат мои паспорта", -- сказал германский посол. "Но вам их не вручат, пока не будет объявлена война, а объявит ее не Франция". -- "Да, правда, -- заметил фон Шен, -- здесь сделали все, чтобы можно было сохранить мир..."

Испанские депутаты, члены партии реформ -- Альварес, Уна, Вальдес и Коридхедо, -- тоже выразили мне свои пожелания Франции.

Вторник, 28 сентября 1915 г.

Король Константин в последние дни не выходил из комнаты. У него была сильная лихорадка и боли в плевре. Укол, сделанный третьего дня, принес ему значительное облегчение. Публике говорили только о гриппе (Афины, No 472). На основании [106] последних депеш из Греции наш совет министров принял следующие постановления: во-первых, послать прямо в Салоники, по требованию Венизелоса и с молчаливого согласия короля, дивизию из Галлиполи. Если ее отправка задержится по вине англичан, то выделить из нее, не теряя времени, первую бригаду; во-вторых, незамедлительно вызвать из Александрии в Салоники два полка спаги, находящиеся в Египте; при этом можно не переодевать их в штатское. Венизелос объявил эту предосторожность отныне излишней. Согласно желанию Венизелоса, мы официально известим Грецию, что идем на помощь Сербии. Мы попытаемся отправить немедленно из Франции другую, бригаду, если Мильерану удастся найти бригаду, готовую к отправке. Вместе с ней поедет генерал Саррайль. Как только будут приостановлены операции в Шампани -- а это, увы, должно произойти либо сегодня вечером, либо завтра, -- мы уведомим Жоффра о необходимости отправить другие четыре дивизии. Мы постараемся прийти к соглашению с англичанами по вопросу о командовании и в контакте с ними снимем в возможно короткий срок нашу вторую дивизию с Дарданелл. Так как Делькассе все еще колеблется, Рибо решительным тоном заявил, что выйдет из состава правительства, если французские дивизии не будут безотлагательно отправлены в Салоники.

Мильеран сообщает совету министров о положении в Шампани. Оно не очень удовлетворительно. Вначале главная квартира утверждала, что мы укрепились в двух пунктах вторых линий неприятеля. Но префект Марны, напротив, сообщает, что мы дошли до Сомм-Пюи, а потом были отброшены назад. В половине двенадцатого утра Эрбильон принес сообщение, что мы остановлены перед вторыми линиями немцев, снабженными "скрытыми" проволочными заграждениями. Эти печальные известия сильно взволновали Вивиани, он возмущается Жоффром и главной квартирой. Часть министров энергично присоединяется к его нападкам. Альбер Сарро, большой поклонник Жоффра, всеми силами защищает его. Я заметил, что мы, во всяком случае, можем поздравить себя с тактическим успехом. Согласно заграничным телеграммам, он имел хорошие моральные и дипломатические результаты. [107]

Но если у нас нет никаких серьезных шансов прорвать фронт неприятеля, не следует упорствовать и гнаться за стратегическим успехом, который отныне оказывается весьма нелегким делом. Я сообщил совету министров то, что мне открыл Пенелон и о чем я уже догадывался по некоторым словам Жоффра во время его последнего посещения: в главной квартире готовят новое наступление, на сей раз в Эльзасе. Ради него нам отказывают в дивизиях, которые могут пригодиться на Балканах. Правительство должно иметь свое мнение на этот счет. Предоставим ли мы на усмотрение главнокомандующего начать в этом году еще одно наступление ? Позволим ли мы ему бронировать для этого наступления войска и снаряжение, которые могут понадобиться для экспедиции на Балканы? Откажемся ли мы от мысли помочь сербам, т. е. защищать железную дорогу из Салоников и обеспечить таким образом наше сообщение с Россией? Все эти вопросы должно решать правительство, а не один главнокомандующий. В самом приказе о его назначении говорится, что он является главнокомандующим только над армиями на нашей восточной границе. Должна быть инстанция, распределяющая контингенты между различными фронтами. Эта задача не возложена на главнокомандующего армиями на восточной границе, она лежит на правительстве. Рибо и Бриан поддержали мои замечания. Совет министров согласился с ними.

В конце дня ко мне зашел Вивиани и с искренней горечью говорит, что находит Делькассе больным и переутомленным. Эрбильон сообщает, что Жоффр отправился сегодня на командные посты де Кастельно, де Лангля и Петена совещаться с этими генералами. Перед отъездом он сказал своему штабу: "Мы добились победы, к которой стремились (Nous avons notre victoire). Я не желаю портить ее. Мы будем продолжать лишь в том случае, если есть шансы продвинуться дальше". Как видно, три генерала находят, что не следует еще останавливать войска и что нам, может, еще удастся прорвать фронт. Неужели остается еще луч надежды?

Сазонов, каждый раз меняющий взгляды, на этот раз настаивает, чтобы союзники отправили в Софию настоящий ультиматум (Петроград, No 1171 и 1172). Очевидно на него [108] подействовали представления Сербии, которая опасается быть атакованной с фланга и с тыла и желает иметь возможность опередить Болгарию, если последняя не разоружится. В Лондоне и Риме, напротив, предпочитают менее резкий образ действий (Лондон, No 2195; Рим, No 762). Руководить дипломатическими делами не легче, чем военными.

Как видно, греческая мобилизация, отправка союзных войск в Сербию и настроение болгарского общественного мнения заставили задуматься короля Фердинанда и болгарское правительство. Кроме того, они боятся разрыва с державами Антанты (София, No 531 и 532). Они сделали некоторую остановку. К тому же, вследствие разногласий между Радославовым и Тончевым, оказалось необходимо преобразование кабинета {95}.

Николай II поздравил меня с "большим успехом доблестной французской армии". Я благодарю его и в свою очередь выражаю свое восхищение стойкостью, пример которой ежедневно подают русские войска. Ах, если бы я мог говорить об их победе!..

Среда, 29 сентября 1915 г.

Вчера Грей заявил в палате общин, что, если Болгария нападет на Сербию, Англия станет на сторону последней. Однако он не согласился на последние предложения Сазонова (Лондон, No2205 и 2210). Английское правительство уже не спешит с отправкой войск в Салоники. Первый лорд адмиралтейства возражает, что, прежде чем отправлять в Грецию корабли с войсками, надо принять меры против германских подводных лодок (Лондон, No 2206).

Утром я пригласил к себе Вивиани, Делькассе, Оганьера и Мильерана. Делькассе с каждым днем выглядит хуже, у него совсем подавленное настроение. Другие министры того мнения, что английские возражения не должны останавливать нас и что необходимо торопиться с отправкой войск в Салоники. К тому же Жоффр дал согласие на немедленную отправку одной бригады из Бельфора. К этому мы прибавим дарданелльские дивизии, несмотря на возражения генерала Гамильтона. Собравшись к полудню, совет министров постановляет ускорить демарш в Софии на почве английской [109] формулы как минимума, передать в Лондон спешное требование об освобождении наших двух дивизий в Дарданеллах и отправить в Салоники бельфорскую бригаду и войска из Дарданелл и Египта, при этом не считаться с тем, как поступит Англия, ограничиться одним предуведомлением ее {96}.

Об операциях во Франции получены более утешительные известия. По согласованию с главной квартирой я послал Мильерану письмо с поздравлениями для наших войск. Одно время я боялся, когда писал его сегодня, что оно может быть принято за преждевременное возвещение конца сражения. Однако после телеграммы царя нельзя обойтись без этого жеста со стороны президента, да к тому же войска дрались так изумительно, что лучше не откладывать.

Пенелон весьма удовлетворен. Мы достигли вершины Вими, а сегодня ночью прорвали вторые линии неприятеля на северо-западе от Суэн. В образовавшуюся таким образом дыру прошло несколько наших полков, а также кавалерия. Кажется, немцы согласны принять сражение в открытом поле. Но Пенелон говорит, что это пока должно еще остаться в великой тайне. Он просит меня не говорить об этом решительно никому, так как мы можем быть остановлены и даже отброшены контратаками неприятеля. Немцы отовсюду, где только можно, собирают свои сколько-нибудь свободные части, не брезгуют даже простыми ротами. Вчера вечером Жоффр колебался, продолжать ли сражение. Его беспокоил вопрос о расходовании снарядов. К тому же Петен находил нецелесообразным атаковать вторые линии неприятеля без новой артиллерийской подготовки. Приказ о возобновлении боев дал Кастельно. И вот наступили новые часы ожидания и тревоги.

Во второй половине дня я посетил госпиталь, устроенный корпорацией нотариусов на улице Шеврез. Нашел несколько раненых из Суэн и Суше, все они в прекрасном настроении.

Затем заехал в министерство общественных работ, где Марсель Самба организовал выступление товарища английского министра финансов Робертса и члена лейбористской партии в палате общин Ходжа. Они говорили об участии Англии в войне. "Плечом к плечу с Францией, -- сказал Робертс, -- Англия будет сражаться до последней капли крови". [110]

Возвратившись в Елисейский дворец, застал здесь Пенелона в еще более радужном настроении. Три наши дивизии продвинулись на север от Суэна. Одна из них идет на Сомм-Пюи, другие две свернули направо и налево, чтобы зайти в тыл пройденных нами позиций неприятеля.

Ввиду новых телеграмм из Болгарии я просил Вивиани и Делькассе прийти ко мне к концу дня на совещание. Делькассе жалуется на усталость и нездоровье. Однако он превозмог себя и обратился к России с требованием поддержать совместно с нами Сербию и в случае надобности послать войска по Дунаю. Он подписал также составленную де Маржери телеграмму, в которой мы указываем Лондону на опасность выжидательной позиции. В Софии король не принял отставки Тончева, и состоялось примирение между последним и Радославовым. Это означает триумф немцев. Они уже ведут себя здесь, как хозяева. Их офицеры работают в военном министерстве. Немцы посылают данные для немедленной оплаты реквизиций (София, No 537).

Вечером Мильеран сообщил мне по телефону, что в Шампани мы действительно пробили брешь и прошли через нее неизвестно с каким количеством войск, но потом вынуждены были отступить через эту самую брешь. Больше ничего не известно, но и этого достаточно, чтобы вызвать во мне смертельную тревогу, которая не покидала меня всю ночь. Что сталось с теми тремя дивизиями, которые, как нам сообщали, перешли за неприятельские позиции? Если они были отведены назад, то, наверное, понесли огромные потери? Вероятно, многие из наших попали в плен? Эти мысли не дают мне покоя, причиняют мне жестокие страдания. Я вспоминаю сияющие лица публики на сегодняшнем собрании в министерстве общественных работ, вспоминаю, как Жюль Гэд в порыве чувств жал мне руку и говорил: "Как хорошо вы сделали, что послали привет нашим войскам!" Бедная благородная армия, бедная дорогая страна...

Четверг, 30 сентября 1915 г.

Утром невозможно было получить никаких известий от главной квартиры. Я велел телефонировать генералу Пелле. [111]

Он заявляет, что еще ничего не знает, кроме того, что мы через открытую брешь продвинули пехоту, кавалерию и артиллерию, что наше наступление было остановлено и, несомненно, не все вернулись назад.

Под мрачным впечатлением этих известий министры собрались на заседание. В полдень явился Эрбильон с бюллетенем. Он принес известие, что через брешь прошли не три дивизии, а три бригады. Цифра наших потерь неизвестна.

Немецкое радио до сих пор молчит. Если бы мы потерпели неудачу, тяжелую или легкую, неприятель не преминул бы протрубить об этом на весь мир. Правительство все больше приходит к убеждению, что необходимо срочно отправить войска в Салоники для ободрения наших друзей. Бельфорская бригада, которую Жоффр согласился отпустить для этой цели, будет готова к отплытию не раньше 6 октября и сможет прибыть на место только 12 или 13 октября. После длительной дискуссии было решено, что Делькассе поедет в Англию со следующим поручением: настаивать на том, что в военных интересах нельзя позволить болгарам опередить сербов; далее, объявить, что мы немедленно отправляем в Салоники одну бригаду из Франции; потребовать освобождения наших двух дивизий в Галлиполи, как нам это было обещано (Гамильтон все еще отказывается отпустить их); подчеркнуть, что мы приложим все усилия, чтобы собрать еще войска, но что мы, естественно, должны в первую очередь считаться с насущными потребностями вашего фронта; установить совместно с английским правительством окончательную цифру войск, необходимых для охраны железной дороги, ведущей от Салоников к сербской границе.

Так как Делькассе только вчера решился телеграфировать в Петроград относительно требуемой сербами помощи русских войск, я предложил в совете министров, что сам буду телеграфировать императору. Все одобрили мою мысль. Я тут же составил текст телеграммы, и правительство приняло его.

Затем Альбер Тома излагает свою производственную программу. Рибо возражает против того, что в ней производство снаряжения предусмотрено до середины лета 1916 г. Он находит это преувеличением и убежденно заявляет: "Война [112] не будет длиться так долго, она не может продолжаться дальше весны". -- "Увы, -- говорю я, -- откуда вы это знаете? Лучше предусматривать самое худшее". -- "Да, но если она так затянется, никто из нас не останется здесь".

День близится к концу, а я все еще не имею никаких известий с фронта. Наконец, в семнадцать часов я узнал через германское радио и от Эрбильона, что, к счастью, через брешь прошли не три дивизии. Немцы утверждают, что прошла одна бригада, которую они уничтожили, причем взяли в плен 800 человек. Эрбильон говорит, что прошли только некоторые части авангарда, причем, во всяком случае, не всех трех видов оружия; мы не потеряли ни одного орудия. К тому же германский бюллетень составлен далеко не в победоносном тоне.

В конце дня ко мне один за другим пришли Дюбо, Дешанель и Вивиани и остались все вместе в моем кабинете. Разговор с Дюбо и Дешанелем затянулся, и я чувствую, что Вивиани, пришедший последним, нервничает. Я постарался любезно распроститься с Дюбо и Дешанелем и остаться наедине с Вивиани. Он немедленно сообщил мне, что Делькассе подал в отставку по состоянию здоровья. Вивиани прибавил, что намерен при таких обстоятельствах зондировать Буржуа и, в случае неудачи, Бриана и братьев Камбонов. Я возразил, что в настоящий момент не следует допускать мысли об уходе Делькассе. Его уход произвел бы во Франции и у наших союзников самое нежелательное впечатление и был бы истолкован как признак разногласий в правительстве. Я вызвал Делькассе. Он действительно болен от переутомления и горя о сыне. Я умолял его остаться в министерстве по долгу патриота, объявил ему, что не приму его отставки, что она произведет самое тяжелое впечатление во Франции и у наших союзников, так как все помнят его славную роль и все доверяют ему. Он обещал подумать до завтра. Я настаивал, и он уступил. Решили лишь освободить Делькассе от поездки в Лондон. Впрочем, Англия приняла меры для освобождения наших дивизий на Дарданеллах. [113]

Глава третья

Телеграмма царю. -- Болезнь Делькассе. -- Высадка в Салониках. -- Прекращение операции в Шампани. -- Совещания с генералом Жоффром. -- Вступление Болгарии в войну. -- Назначение Заимиса на место Венизелоса. -- Отставка Делькассе. -- Вивиани оставляет пост председателя совета министров. -- Образование кабинета Бриана.

Пятница, 1 октября 1915 г.

Беседовал с депутатом Шоме, который тоже в качестве парламентского контролера ездил в Мудрос и на Дарданеллы. Он рассказывает, что дух наших войск превосходен, но военное положение их нестерпимо, всякая возможность наступления окончательно парализована. Пора окончательно сделать выбор между Галлиполи и Салониками. Лондонский кабинет, в свое время увлекший нас в дарданелльскую экспедицию, до сих пор отрицательно относится к высадке наших войск в Салониках. Судя по сегодняшним депешам, большинство наших представителей за границей весьма обеспокоено медлительностью британского правительства. Грей отказывается примкнуть к предлагаемому Сазоновым демаршу в Софии, правда, несколько резкому. Он предпочел бы теперь, чтобы удовольствовались предостережением болгарскому правительству в умеренном духе и объявили ему, что болгарская мобилизация не может не внушать опасений Сербии и что, если в Софию действительно прибыли германские офицеры, то четырем союзным державам трудно будет удержать сербов от выступления в защиту своего существования (Лондон, No 2233). Палеолог, который долгое время был нашим представителем в Болгарии и знает болгарское правительство, находит эти проволочки крайне опасными (Петроград, No 1180). Того же мнения и Баррер: "Депеши, полученные консультой, подтверждают наши сведения из Софии и Афин о том, что немцы прибрали к рукам политическое и военное руководство в Болгарии. Здесь уже не сомневаются в том, что существует соглашение между королем Фердинандом и немцами" (Рим, No 769). Паррер настаивает на "необходимости высадки [114] наших войск в Салониках, не считаясь с желаниями греческого короля. Этим решительным шагом мы должны показать нашу твердую готовность противодействовать замыслам немцев и болгар, прежде чем они воплотятся в дело" (Рим, No 769-бис). Саландра не верит в успех дипломатии союзников в Софии, если она не будет поддержана срочными военными мерами (Рим, No 770). Гильмен сообщает, что позиция (союзных) держав по отношению к Болгарии вызывает тревогу общественных кругов Афин (Афины, No 490, 491 и 492). Ввиду болезненного состояния Делькассе я сообщил Вивиани письмом содержание этих депеш. "Мы, -- пишу я ему, -- можем все испортить этими непонятными колебаниями. Вчера началась концентрация войск в Болгарии, а мы еще не сделали никакого шага в Софии. Надо спешить и принять хотя бы весьма мягкую формулу сэра Эдуарда Грея. Но необходимо, чтобы наш демарш в Софии последовал сегодня же или самое позднее -- завтра. Нельзя терять ни одного дня". В половине первого Вивиани, получивший мое письмо и показавший его Делькассе, сообщает мне, что последний телеграфировал в Лондон. В этой телеграмме Делькассе заявляет, что с закрытыми глазами принимает формулу сэра Эдуарда Грея, лишь бы покончить с этим делом. Кроме того, Вивиани и я решили дать перед высадкой наших войск в Салониках успокоительные заверения Венизелосу относительно нашего намерения прийти на помощь Сербии и Греции против болгарского нападения.

По требованию совета министров Делькассе отправил в Петроград мою телеграмму царю. Она составлена в следующих выражениях: "Серьезное положение, созданное определенно враждебной позицией короля Фердинанда и болгарской мобилизацией, очень тревожит французское правительство. Мы имеем самые серьезные основания опасаться, что болгары будут стараться перерезать железную дорогу между Салониками и Нишем и, таким образом, отрежут нам в ближайшее время сообщение не только с Сербией, но также с Россией. Это лишит нас возможности посылать своим союзникам снаряжение, которое мы для них производим. В настоящее время мы поставляем России ежедневно от трех до четырех тысяч снарядов; это число будет все увеличиваться и достигнет в январе [115] десяти тысяч, которых требовало правительство вашего величества. Россия и Франция кровно заинтересованы в поддержании свободы путей сообщений между ними. Мы войдем в соглашение с Англией об отправке войск в Сербию в возможно скором времени. Но, несомненно, самое сильное впечатление произведет на болгарский народ присутствие русских войск. Если ваше величество не располагает теперь свободной дивизией или возможностью перебросить ее в Сербию, то представляется необходимым, по меньшей мере, чтобы Салоникская железная дорога охранялась достаточным количеством русских солдат вместе с нашими. Быть может, признательность болгарского народа вашему величеству удержит этот народ от братоубийственной войны; во всяком случае, все балканские нации ясно увидят единение союзных держав. Прошу ваше величество извинить мою настойчивость в принять уверение в моих искренних дружественных чувствах".

Король Георг V телеграфирует мне: "Я с восхищением следил за подвигами французских войск и пользуюсь случаем, чтобы поздравить вас, господин президент, а также генерала Жоффра и всю французскую нацию с большим успехом, достигнутым доблестными французскими войсками в начале нашего общего наступления". Да, начало было многообещающим и произвело хорошее впечатление, но, к несчастью, продолжение совсем не соответствовало этому началу.

Делькассе беседовал со мной по поводу телеграмм, отправляемых им сегодня в Афины и Софию. Известия по-прежнему весьма неважные.

Жюль Камбон принес мне письмо, адресованное Ватиканом кардиналу Аметту. Святой отец спрашивает, нельзя ли дать военнопленным воскресный отдых? Он пишет, что заручился уже согласием английского, русского и австрийского правительств и не сомневается в согласии германского правительства. Лично я не имею никаких возражений.

Суббота, 2 октября 1915 г.

Дела серьезно осложняются. Вчера вечером получены телеграммы от Поля Камбона (No 2246 и 2246-бис), в которых он жалуется на ложные шаги Сазонова в Нише и на [116] неуместные высказывания, которые могли внушить грекам мысль, что четыре союзные державы все еще поддерживают свои предложения в пользу Болгарии, а именно относительно (уступки) Македонии и Каваллы. Он советует Делькассе немедленно дать Венизелосу через Гильмена успокоительные заверения. Венизелос обнаруживает большое беспокойство по этому поводу. Надо заверить его, что уступки, предложенные несколько недель назад Болгарии, всегда связывались нами со вступлением Болгарии в войну против Турции. Поль Камбон настаивает, чтобы мы без промедления сделали это, даже без участия представителя Англии, если он не получит соответствующих инструкций от своего правительства. Но пока лондонский кабинет колеблется, генерал Гамильтон спешит вперед (Афины, No 495). Он высадился в Салониках и собирается немедленно принять меры в целях оккупации города и подчинения железной дороги английским властям. По некоторым сведениям, он даже пытался устроить в рейде проволочные заграждения, но этому воспрепятствовали греческие власти. Эта бесцеремонность глубоко возмутила Венизелоса. Союзники, воскликнул он, поступают с Грецией, как с завоеванной страной! Если после этого инцидента наши войска явятся в Салоники до официальных дипломатических разъяснений, он не сможет помешать греческим войскам оказать вооруженное противодействие высадке. Эта неожиданная перемена в умонастроении Венизелоса привела в большое замешательство Гильмена, и он счел нужным телеграфировать генералу Байу и нашей эскадре в Мудросе, чтобы они задержали транспорты и, во всяком случае, высадку войск. Наш посланник в Афинах подчеркивает, что сделал это по собственному почину, потому что "не получает информации из министерства на набережной д'Орсей, которое не ответило ни на одну из его телеграмм, начиная с 26 сентября". Ввиду инертности Делькассе директор политического департамента де Маржери телеграфировал за собственной подписью Гильмену (No 502 и 503): "Безусловно, необходимо, чтобы английский посланник предпринял совместно с вами шаги перед Венизелосом и рассеял его тревогу, которая ни на чем не основана и нас крайне удивила". [117]

На заседании совета министров Делькассе был в таком подавленном состоянии, что его товарищи сжалились над ним и просили меня и Вивиани составить телеграммы, которые он подпишет и отправит тотчас после полудня. Прежде всего мы телеграфируем Гильмену (No 504) и просим его еще раз заявить Венизелосу, что ввиду позиции Болгарии сделанные ей предложения утратили свою силу и что мы приходим на помощь Сербии, союзнице Греции. Мы просим Гильмена настоять перед греческим правительством, чтобы оно не чинило больше препятствий проходу наших войск. Кроме того, мы телеграфируем в Лондон (No 3163): "Крайне необходимо срочно уладить недоразумения, вызванные в Афинах колебаниями английского правительства и его заявлениями. Нельзя терять ни минуты". В свою очередь Мильеран предупредил генерала Байу, что по соглашению с сербским генеральным штабом решено французскую армию, оперирующую в Сербии, концентрировать в Нише. Ввиду этого военный министр предлагает генералу Байу принять меры для отправки, с согласия сербов, по железной дороге в Ниш войск, которые высадятся в Салониках.

Греческий посланник Романос объявил Делькассе, что Греция, хотя и согласилась на высадку союзных войск, должна будет все же предварительно формально выразить протест. Кроме того, высадка ни в чем не должна затрагивать полноты власти греческих правительственных органов. Английский кабинет не соглашается принять первое из этих условий. Делькассе настаивает перед Лондоном, чтобы Грей пошел на это (No 3173).

По предложению Мильерана и согласно заключению исследовательского сектора совета народной обороны, совет министров принимает постановление, что наши войска, посылаемые в Сербию, будут подчинены сербскому главнокомандующему, т. е. принцу Александру, в такой же мере, в какой фельдмаршал Френч подчинен власти генерала Жоффра.

Палеолог передал мою телеграмму императору, но Сазонов уже сказал нашему послу, сильно волнуясь, что Россия "после страшных потерь, понесенных ею за последние пять месяцев", не в состоянии послать солдат в Сербию: "Есть [118] предел человеческим силам. Наши войска измучены, наши контингенты из рук вон плохи. Не требуйте от нас новых усилий" (No 1181 и 1184).

Верденский супрефект уведомляет министра внутренних дел, что в городе упало семнадцать снарядов 380-миллиметрового калибра. Причинены значительные материальные повреждения. Убиты три солдата и один штатский.

Депутат Беназе, мобилизованный в армию, сообщает мне о смерти третьего сына генерала де Кастельно. Я послал свои соболезнования нечастному отцу, на которого так жестоко обрушились удары судьбы. Беназе говорит, что генерал Франше д'Эспере надеялся быть посланным в Салоники. Этот генерал очень хорошо знает Балканы и первым высказал мысль о диверсии на (Ближнем) Востоке. Однако я не могу ничего сделать без заключения правительства, а правительство ничего не сделает без соглашения с главной квартирой.

Воскресенье, 3 октября 1915 г.

Заседание совета министров. Наконец у нас более утешительные известия из Афин. "Все препятствия улажены, -- сообщает Гильмен. -- Мне вручили только для проформы протест, но отданы распоряжения, облегчающие высадку войск в Салониках" (No 502). К несчастью, адмирал Дартиж уведомил Оганьера, что ввиду полученных им приказов и контрприказов он будет ожидать подтверждения последних директив из Парижа. Морской министр подтвердил их, но мы потеряли, таким образом, еще несколько часов, и возможно, что немецкие подводные лодки воспользовались этой отсрочкой.

По предложению Рибо совет министров выражает пожелание, чтобы я вместе с Вивиани и Мильераном отправился завтра в Шантильи для беседы с Жоффром о восточной экспедиции. Но еще сегодня главнокомандующий обратился к военному министру с длинным письмом (No 1352), которое начинается подробной реляцией об операциях в Шампани и заканчивается соображениями более общего характера. "Серьезный успех первого дня наступления, -- пишет Жоффр, -- был продолжен вступившими затем в действие дивизиями второй очереди и дивизиями, оставленными в [119] резерве. Они пришли в соприкосновение со вторыми позициями неприятеля, к которым немцы быстро отошли, оставив в наших руках 25 тысяч пленных и 150 орудий. Для того чтобы, победа, бесспорно, одержанная нашими войсками, дала все те результаты, на которые мы вправе рассчитывать, необходимо форсировать эти вторые позиции, на которых неприятель оказывает сопротивление. Их форсирование необходимо для осуществления стратегического прорыва, который один обеспечит реальные плоды победы -- продвижение вперед и овладение территорией..." И далее: "Однако несмотря на все усилия наших войск, мы не могли серьезно затронуть вторые линии немцев. Это объясняется тем, что неприятельские окопы расположены большей частью на задних склонах и наша артиллерийская подготовка была недостаточно точной, не разрушила проволочных заграждений и фланговых прикрытий... Таким образом, выяснилось, что для форсирования вторых позиций необходимо возобновить артиллерийскую подготовку на всем атакуемом фронте и создать широкую брешь. Для успеха этой подготовки нужны несколько ясных дней, позволяющих точным образом регулировать с самолетов стрельбу артиллерии. Кроме того, для новой атаки необходимы свежие или отдохнувшие войска, надо произвести перегруппировку частей и привести их в порядок, надо получить дополнительные подкрепления, снова потребуется значительный расход снарядов. Все эти соображения заставили меня сделать остановку и прекратить на время наши атаки". Изучив ситуацию, генерал, по его словам, пришел к решению возобновить эти атаки на фронте армий центра и севера, как только новая артиллерийская подготовка будет полностью проведена. "Я полагаю, -- добавляет он, -- что мы должны продолжать добиваться решения на главном театре военных действий, т. е. во Франции. Все наши усилия должны быть направлены на широкий стратегический прорыв, первым следствием которого будет освобождение национальной территории... К тому же, действуя таким образом, мы лучше всего выполним нашу роль в общей коалиции. Неприятель, зная, что он в любой момент может подвергнуться огромной опасности на своем [120] западном фронте, будет связан по рукам и ногам и лишенным возможности снимать свои силы с этого фронта. Напротив, мощь наших атак и вызванный ими несомненный переполох в рядах неприятеля, конечно, заставят его усиливать свой западный фронт, отвратят его от мощной операции на Балканах и парализуют его действия против России".

Жоффр не делает отсюда вывода, что необходимо отказаться от всяких предприятий на второстепенных театрах военных действий. Решать этот вопрос, говорит Жоффр, не входит в его компетенцию, это дело правительства. Он, однако, высказывает свое личное мнение. Он полагает, что Антанта не должна допустить разгрома Сербии, что ее долг настоятельно требует защиты последней. Но вместе с тем Жоффр настаивает, чтобы для экспедиционного корпуса не снимали значительного количества войск из французских армий на северо-восточном фронте. По мнению Жоффра, задача поддержать эвентуально военные операции балканских государств лежит на Великобритании. "По окончании наступления, -- говорит он, -- начатого теперь во Франции, но только с этого момента наше участие в составе экспедиционного корпуса в Сербии и Греции, если оно станет необходимым, должно ограничиться несколькими дивизиями, одной или максимально двумя, в придачу к той, которая уже отправлена с мыса Геллес в Салоники. Французский флаг будет таким образом представлен на Балканском полуострове, как он уже представлен на полуострове Галлиполи..." В заключение Жоффр говорит, что французские силы представляют собой единое целое и что мы не должны распылять наши усилия.

В дополнение к этому письму Пенелон сообщил мне, что мы возобновим наше наступление во вторник или в среду. Мы ожидаем от него только весьма ограниченного успеха; 5-я армия не будет введена в бой. Мы уже не рассчитываем освободить Реймс от блокады.

В сегодняшнем "Journal officiel" напечатан приказ по армии о генерале Гальени. Последний награжден военным крестом, причем мотивы награждения тщательно взвешены главной квартирой. "Будучи, -- говорится в приказе, -- комендантом укрепленного лагеря Парижа и командующим армиями [121] Парижа и находясь со 2 сентября 1914 г, под началом главнокомандующего, он проявил самые высокие военные достоинства: своей разведкой он помог определить, в каком направлении двигается правое крыло неприятеля; он правильно бросил в бой находящиеся в его распоряжении свободные силы; всеми имевшимися у него средствами он облегчил выполнение задачи, возложенной главнокомандующим на эти части".

По словам Делькассе, лорд Берти предложил нам гарантировать Греции ее нынешние территориальные владения и отдать (attribuer) ей после войны Смирну с ее хинтерландом, если Греция всеми силами поддержит Сербию и союзников против Болгарии. Делькассе дал свое согласие.

Понедельник, 4 октября 1915 г.

Генерал де Кастельно ответил на мои соболезнования очень благородным и стоическим письмом.

Отправился с Вивиани и Мильераном в Шантильи. Поехали на автомобиле в прекрасное осеннее утро. Никем не узнанные, мы приехали к девяти часам к вилле Жоффра. У главнокомандующего сияющий вид, мягкая улыбка светится в его голубых глазах. Мы беседуем, он поясняет мне свое вчерашнее письмо. Он отлично сознает теперь необходимость выступления на Балканах. Ему пришлось победить сопротивление своего окружения. Впрочем, он не считает возможным снять с французского фронта, -- кроме той бригады, которая должна отплыть на днях, -- более полутора пехотных дивизий и одной или двух кавалерийских дивизий. Это несколько больше того, что он предложил в своем письме. Каждая кавалерийская дивизия составляет в общей сложности около 5 тысяч человек. Итак, в целом наши контингенты будут состоять из одной-двух дарданелльских дивизий (другая не может быть использована по следующим причинам: она частично состоит из стрелков, Венизелос против высадки ее в Греции и к тому же по вине англичан на Галлиполи еще не решили освободить обе наши дивизии), затем взятые из Франции полторы дивизии и одна бригада, итого две дивизии. Всего-навсего три пехотные дивизии, две кавалерийские дивизии и один кавалерийский полк из Александрии. В общем, можно [122] будет присоединить к английским войскам около 60 тысяч человек. Мильеран, который рассчитывает встретиться завтра в Кале с Китченером, запросит у него, не может ли Англия со своей стороны выставить 100 тысяч человек. Жоффр не возражает против снятия с этой целью некоторых английских дивизий, действующих во Франции; они были бы заменены потом новыми частями, формируемыми в Англии.

Все это еще далеко от того, что представляется необходимым, далеко также от той цифры, которой, по словам Вивиани, требует парламент. Комиссии палаты -- военная, бюджетная и по иностранным делам -- обратились к председателю совета министров с письменными возражениями против слишком слабых, по их мнению, мер, намечаемых правительством. Газеты в один голос протестуют заранее против того, чтобы войска посылались небольшими партиями. В довершение я узнаю, что Саррайль со своей стороны требует три или четыре армейских корпуса; об этом говорится в новом рапорте, который Мильеран вручил мне после нашей поездки в Шантильи.

Пока что Жоффр начнет послезавтра свое новое наступление. Как всегда, он очень оптимистично смотрит в будущее. Однако, по проверенному подсчету, оказывается, что в результате первых операций в Шампани и Артуа мы эвакуировали 70 тысяч раненых. Жоффр полагает, что мы потеряли здесь 20 тысяч убитыми и 5 или 6 тысяч взятыми в плен. Это огромные цифры в сопоставлении с достигнутым результатом. Если готовящееся теперь наступление будет стоить нам столь же дорого, то куда мы идем?

Возвратившись в Париж, я снова погружаюсь в чтение депеш наших представителей за границей. Венизелос был весьма удовлетворен нашими заявлениями (Афины, No 503). С согласия короля Венизелос послал генералу, командующему 3-м греческим армейским корпусом в Салониках, телеграмму следующего содержания: греческое правительство сочло нужным заявить формальный протест против высадки французских и английских сил, однако после заверений, данных союзниками, оно считает теперь эту высадку отвечающей интересам Греции, поэтому следует не только перестать чинить ей препятствия, но, напротив, облегчить ее всеми возможными мерами. [123]

Как уже упоминалось, лорд Берти предложил Делькассе обещать Греции Смирну. Делькассе изъявил на это свое согласие. Эта идея нисколько не улыбается Соннино. "Это значит, -- сказал он Барреру (Рим, No 779), -- подвергать Венизелоса искушению играть роль Братиану в миниатюре: делать мало, а получать много". По этому пункту Грей, видно, не одобряет предложения своего посла (No 2281).

Меня посетил русский министр финансов Барк. У него весьма радостный вид, он в восторге от переговоров, которые вел в Лондоне и Париже с Рибо и Мак-Кенна. Ему обещаны ссуды, которых он домогался. Он надеется, что с их помощью русская армия добудет себе ружья и снаряжение, в которых испытывает недостаток{*445}.

Вечером Делькассе сообщил мне телеграмму Поля Камбона, в которой говорится, что британское правительство изменило свое мнение и одобряет теперь русский ультиматум Болгарии. Английский посланник в Софии получил инструкции снестись с французским и итальянским посланниками и поддержать это предостережение. Если по истечении двадцати четырех часов болгарское правительство не изменит своей позиции, он должен выехать из Софии, Поль Камбон полагает, что де Панафье должен присоединиться к своим коллегам. Делькассе, который со времени моего вступления на пост президента церемонно отказался обращаться ко мне в письмах на ты, прислал мне набросок телеграммы к де Панафье и спрашивает меня, может ли он отправить ее до завтрашнего заседания совета министров. Я ответил утвердительно. Свое письмо он закончил следующими словами, которые внушают мне беспокойство: "Чувствую себя очень плохо, так как весь день опять был сильно загружен. Прошу прощения поэтому, что не явился к вам лично".

Вторник, 5 октября 1915 г.

Вивиани и я докладываем в совете министров о нашей поездке к Жоффру. Согласно желанию, выраженному мне [124] вчера Жоффром, постановлено наградить генерала Дюбайля военной медалью, а генералов Фоша и Кастельно большим крестом ордена Почетного легиона.

Рибо зачитывает соглашение, заключенное с Барком {97}. Мы остаемся во время войны, как и в мирное время, банкирами нашей союзницы России, но теперь нам нужны банкиры для нас самих, и мы вынуждены искать их в Англии и Америке.

Вчера началась высадка наших войск в Салониках, их встретили восторженно. По этому поводу Венизелосу сделали запрос в палате. Его объяснения были одобрены большинством ста сорока двух голосов против ста двух при пяти воздержавшихся {98}.

Пенелон не скрывает от меня, что в окружении Жоффра никто не ожидает больших результатов от продолжения наступления, тем более что немцы, как видно, перебрасывают войска из России.

В десять часов вечера Вивиани сообщает мне по телефону: греческий король объявил Венизелосу, что не может следовать за ним до крайних выводов из его политики. Несмотря на вотум палаты, греческий премьер должен был подать в отставку (Афины, No 520). Итак, по вине Константина открывается опаснейший кризис, который рискует свести на нет все наши усилия. Ах, почему не отправили мы раньше войска на Балканы!

Среда, 6 октября 1915 г.

Вивиани совещался в моем кабинете с Мильераном, Оганьером и Делькассе. Военный и морской министры встретились вчера в Кале с Китченером и Бальфуром. "Что касается меня, -- заявил Китченер, -- то я не выступлю, если не выступят греки. Пока Греция не решится вступить в войну, мои войска не выйдут из Салоников. Вы, Франция, хотите помочь Сербии, мы, Англия, хотим увлечь Грецию". Однако Бальфур признал, что Англия имеет моральное обязательство по отношению к Сербии. Спорили о распределении контингентов. Англичане требуют, чтобы мы довели свои контингенты с 60 тысяч до 64 тысяч, а сами обещают выставить только 67 тысяч человек.

Русский император, отправившийся на этих днях в ставку, поручил по телеграфу Сазонову приготовить ему ответ на [125] мое последнее обращение. Как нас уведомляет Палеолог, Николай II выразит в этом ответе свое сожаление, что в настоящее время не может послать никаких войск на Балканы (Петроград, No 1106).

Ввиду этих новых трудностей мы созываем по телефону всех министров. Бриан заявляет, что необходимо во что бы то ни стало помочь Сербии. Делькассе предпочел бы, чтобы мы отказались от диверсии на Востоке и искали решения на нашем фронте. Он по-прежнему изъясняется с трудом и все более производит впечатление больного человека. Другие министры находят нужным, чтобы мы настаивали перед английским правительством на значительном увеличении его войск в Салониках помимо английских дивизий во Франции, которые предлагает взять Жоффр. Решено, что Вивиани и Оганьер отправятся сегодня вечером в Лондон. Они должны объяснить английскому правительству, что мы считаем опасным бросать Сербию на произвол судьбы и допустить, чтобы Болгария отрезала наши сообщения с Россией и открыла немцам путь в Константинополь. Мы рискуем, таким образом, проиграть войну на (Ближнем) Востоке, причем немцы после своей победы там обрушатся с решающим ударом на нас во Франции.

Возмущенный отказом России, совет министров просит Делькассе тут же набросать телеграмму нашему послу в Петрограде. Так как ему не удается ничего смастерить, я берусь за перо по требованию министров. Обменявшись несколькими замечаниями с советом министров, я зачитываю во всеуслышание написанное мною и перелаю Делькассе этот набросок в несколько строк, который одобряется правительством. Делькассе берет его, не делая никаких возражений. "Если, как вы нам сообщили, ответ императора президенту республики носит в настоящем случае отрицательный характер, то нельзя скрывать от себя серьезность положения, создаваемого Россией. Ипотека на Константинополь, которой добилась Россия, вот уже несколько месяцев играет роковую роль в балканском вопросе. Несомненно, она не осталась без влияния на нерешительность Румынии, на враждебность короля Фердинанда, на успех Германии у короля Константина. Когда Англия предприняла дарданелльскую экспедицию, Франция примкнула к ней [126] только в надежде завоевать Константинополь для своей союзницы и только ввиду заверений, что русские войска будут посланы через Черное море. Сегодня, после русского ультиматума Болгарии, императорское правительство взваливает на Францию и Англию все бремя помощи Сербии. А между тем согласно всем сведениям, получаемым нами из Софии, значительная часть болгарской армии заявляет, что не будет сражаться против России. Стало быть, присутствие русских войск в Македонии и морская демонстрация перед Бургасом и Варной имели бы величайшее значение, тогда как бездействие России, несомненно, будет использовано как поощрение болгар. Нам представляется недопустимым, чтобы теперь, когда речь идет об обеспечении наших сообщений с Россией, последняя не участвовала в действиях Франции, и Англии. Благоволите передать в дружественно твердом тоне эти серьезные соображения императорскому правительству" {99}.

Саррайль, уезжающий сегодня вечером вместе с бельфорской бригадой, говорит мне, что, по его мнению, мы не добьемся никакого решения на французском фронте и что ему, Саррайлю, необходимы для операций в Сербии, по крайней мере, четыре армейских корпуса. Он желал бы, чтобы англичане сделали своей базой Каваллу, а мы -- Салоники, дабы не смешивать наших войск.

Вивиани, который, как решено, уезжает сегодня в Лондон, пришел ко мне в конце дня. Он возмущен Рибо, который, по его словам, сильно нападал перед военной комиссией на военного министра в отсутствие Мильерана и без его ведома. Неужели в недрах кабинета скажется теперь раскол?

В десять часов вечера Мильеран сообщил мне по телефону результаты новых боев в Шампани. Результаты эти посредственны. Мы взяли Тахир, продвинулись вперед близ Наваринской фермы, взяли тысячу пленных. Но мы не прорвали фронта неприятеля.

Король Константин принял английского посланника и заявил ему (Афины, No 522): "Ничего не изменилось. Я не намерен распускать палату, если оппозиция не сделает ее неработоспособной. Мобилизация продолжается. Точно так же продолжается высадка ваших войск в Салониках. Я заявил [127] протест, но нашел успокоительным намерение французского правительства направить свои войска немедленно в Сербию, которая действительно нуждается в вашей помощи. Что касается меня, я всегда заявлял, что не желаю подвергать Грецию столкновению с войсками великой державы, будь то немцы, французы или англичане. Я буду соблюдать нейтралитет до тех пор, пока это будет для нас возможно. Вот моя политика". Король предложил пост премьера Заимису{*446} {100}.

Четверг, 7 октября 1915 г.

Вчера представители союзных держав вручили Радославову условленный ультиматум. Болгарский премьер не посмел отрицать ни того, что он действует по соглашению с Германией, ни того, что он собирается напасть на Сербию. Он заявил лишь, что ничего не замышляет против великих держав Антанты, и отклонил всякую ответственность за дальнейшие события (No 565, 566, 570) {101}.

Несмотря на этот лицемерный ответ, правительство Франции решило не брать на себя инициативы враждебных действий против Болгарии; де Панафье ограничится тем, что потребует свои паспорта.

Больной Делькассе ушел с заседания совета министров в десять часов. Он сказал мне, что у него все вертится перед глазами. Несколько позже, получив копии отправленных им телеграмм, я заметил, что Делькассе снабдил своим примечанием телеграмму Палеологу, составленную мною вчера по просьбе правительства. Делькассе прибавил в начале телеграммы следующие слова: "Президент республики составил эту отправляемую вам телеграмму". Я написал Делькассе, что я составил телеграмму не от своего имени, что я ограничился лишь выражением мнения совета министров, причем некоторые важные фразы даже были мне прямо продиктованы. "Так как, -- писал я далее, -- ты во время этой совместной работы не высказал никаких возражений, я, естественно, думал, что составленный таким образом общими силами текст тебя удовлетворяет. Вот почему я, взявшись за перо от [128] имени других, потом передал тебе написанное. Если мой набросок не выражал твоего собственного мнения, тебе, конечно, надо было бы только сказать об этом совету министров, и мы вступили бы в прения. Ты во всех отношениях обяжешь меня, если дашь знать Палеологу, что эта телеграмма отправлена ему не мною, а правительством, собравшимся в совете министров".

Делькассе добросовестно поспешил послать Палеологу поправку. Надо думать, текст телеграммы показался ему несколько резким, а упрек относительно ипотеки на Константинополь, думается мне, противоречил его сокровенным взглядам. Впрочем, ответ царя на мое обращение, любезный по форме, вполне оправдывал наши жалобы и нашу настойчивость. Он ответил мне, что разделяет мой взгляд относительно чрезвычайной важности Салоникской железной дороги для обеспечения сообщения между Россией и ее союзниками. Он придает крайне важное значение оккупации этой дороги английскими и французскими войсками, он желал бы, чтобы отряд его войск действовал совместно с нами, но в настоящий момент он лишен возможности снять с русского фронта какие либо силы. "Я оставляю за собой, -- писал он, -- вернуться к вашей мысли, основательность которой вполне признаю, как только обстоятельства позволят мне это, и пользуюсь этим случаем, чтобы выразить вам удовлетворение..." и т. д.

Вечером в военном министерстве получена телеграмма из Мудроса, что высадка наших войск в Салониках протекает в превосходных условиях.

В процессе начатого нами вчера наступления мы достигли железной дороги Сомм-Пюи. Нами взяты пригорок Тахир и деревня того же названия. Вот и все.

Пятница, 8 октября 1915 г.

Бельгийский город Лоо, где я был 2 августа с королем Альбертом, подвергся бомбардировке. Один снаряд попал в колокольню собора, причем проник через самое окошко наблюдательного пункта, на который мы тогда поднялись.

Клемансо выступил сегодня с очень резкой статьей против правительства. Цензура сочла нужным ее сильно урезать. [129] Каждый раз, когда Клемансо становится жертвой цензуры, он обязательно обрушивается на меня, хотя отлично знает, что цензурное ведомство ничуть не зависит от президента республики и никогда не советуется с ним. Сегодня он в первую очередь разделывает под орех Делькассе. Он не может простить, что несколько лет назад Делькассе сверг его. Он пишет про "манию" Делькассе и расправляется с ним на протяжении двух столбцов. Это верх несправедливости. Но разве не сказал Ларошфуко: "Только великие люди имеют великие недостатки" ? По словам Мальви, Клемансо собирает в кулуарах сената подписи под требованием закрытого заседания. Ему удалось собрать несколько имен, тем не менее заседание было отложено до 14 октября, причем дело обошлось без инцидентов.

Возвратившись из Англии, Вивиани отправился вместе с Китченером в Шантильи к Жоффру. Он сообщает мне, что оба генеральных штаба пришли к соглашению на следующей основе: в Сербию посылается 150 тысяч человек, из них 64 тысячи французов и 86 тысяч англичан. Жоффр и Китченер считают эти цифры достаточными для охраны железной дороги и соблюдения оборонительной позиции. Для перехода в наступление понадобится вдвое больше войск. Англичане не отказываются считаться с этой возможностью, причем не потребуют от нас самих увеличения нашего контингента. На сей раз Китченер показал себя безупречным союзником, каким он и является в действительности. "Я, -- заявил он, -- не делаю различия между англичанином и французом. Мы преследуем одну и ту же цель. Я отлично понимаю, что вы предпочитаете сохранить свои войска на территории Франции". Однако Жоффру он сказал: "Чем больше я посылаю вам войск, тем больше вы заявляете, что не можете обойтись без них, и тем больше желаете сохранить их под своим началом. Если вы так упорно стремитесь оставить их у себя, я не буду больше посылать их вам. Я оставлю их в Англии с тем, чтобы посылать их туда, куда сочту необходимым".

Генерал Байу телеграфировал военному министру, что высадка наших войск в Салониках проходит вполне нормально и греческие власти оказывают всемерную поддержку. Он имел [130] свидание с полковником Левичем, управляющим сербскими железными дорогами, и рассмотрит вместе с ним, сколько составов потребуется для перевозки наших войск в Ниш.

В Афинах представители иностранных держав были приняты новым премьером Заимисом. Он объявил Гильмену, что Греция будет и далее соблюдать весьма благожелательный нейтралитет по отношению к четвертному согласию и облегчать высадку наших войск.

Получил от Делькассе письмо, которое крайне меня взволновало: "Париж, 8 октября 1915 г. Господин президент. С того дня, когда я вам жаловался, что состояние моего здоровья все более затрудняет мне исполнение моих обязанностей, мое состояние лишь ухудшается. Вчера утром мне пришлось уйти с заседания совета министров, так как я не в силах был прочитать ни одной телеграммы. Тем не менее я хотел отправиться во второй половине дня в комиссию сената по иностранным делам, куда я был приглашен вместе с председателем совета министров. Однако силы мои истощились, и я имею честь приложить при сем мое прошение об отставке. Прошу вас назначить мне аудиенцию для представления моих счетов. Примите, господин президент, уверение в моем глубоком уважении". Прошение об отставке составлено в следующих выражениях: "Господин президент республики! Ввиду того, что по состоянию своего здоровья я не в силах справляться со своими не терпящими отлагательства обязанностями, имею честь вручить вам прошение об отставке. Примите и пр. ". Я немедленно ответил: "Дорогой друг! Я получил твои два письма и настоятельно прошу тебя, позволь мне считать их несуществующими. Если действительно только состояние твоего здоровья заставляет тебя быть осторожным и щадить себя, то мы все облегчим тебе твою задачу и постараемся облегчить ее бремя. Если ты расходишься с правительством или со мною по какому-нибудь вопросу, то скажи мне об этом открыто и не колеблясь, и я уверен, что короткий разговор рассеет все недоразумения, которые могли вкрасться между нами и которые я, впрочем, никогда и ни в чем не обнаруживал. Но подумай о том, что твой уход будет иметь самые серьезные последствия во Франции [131] и за границей, в особенности после недавних событий в области внешней политики, и нанесет тяжкий удар нашей стране. Ты слишком хороший патриот, чтобы даже из соображений здоровья принять решение, которое может принести ущерб Франции. Поэтому, что бы ты ни говорил мне, я не приму твоей отставки, но все-таки прошу тебя как можно скорее зайти ко мне побеседовать, взять свое письмо обратно и успокоить меня. Преданный тебе и т. д.". Он не пришел и прислал мне еще одно письмо: "Париж, 8 октября 1915 г. Господин президент! Ах, если бы я мог, жертвуя своим здоровьем, продолжать выполнять свои обязанности... Но я буквально дошел до такого состояния, что не могу ничем заниматься. Сегодня вечером, так как на мне все еще лежит ответственность, я хотел заняться бумагами политического департамента, которые мне принес заведующий моим секретариатом. Но я не в силах был прочитать ни одного документа и ничего не подписал. У меня все время головокружение, оно прекращается только тогда, когда я лягу. А тогда я ни на что не способен. Повторяю, силы мои пришли к концу, я не могу более нести ответственность за функции, которые я не в состоянии исполнять. Прошу вас, господин президент, принять уверения в моем совершенном уважении. Делькассе".

Как мне кажется, Вивиани, который все время жаловался на инертность Делькассе, не очень огорчен этим решением. Но я указываю ему на опасности: уход Делькассе произведет удручающее впечатление в Англии и России, в Германии будут торжествовать. Мои доводы убедили Вивиани, и он обещал мне, что попытается склонить Делькассе отказаться от своего решения.

Суббота, 9 октября 1915 г.

Перед заседанием совета министров Вивиани сказал мне, что был у Делькассе. Последний поднялся с постели при его приходе и безапелляционно объявил ему, что совсем болен и не может вернуться к министерским обязанностям, за последние дни он два раза впадал в полуобморочное состояние. Вивиани, очевидно, довольно охотно мирится с таким поворотом [132] событий. Он уже задается вопросом, кому предложить министерство иностранных дел. Он желает предложить его по порядку Фрейсине, Буржуа и Пишону, прежде чем передать его Бриану, если придется. Я снова повторяю ему, что уход Делькассе произведет самое удручающее впечатление в Англии, России и Италии, а также в нейтральных странах и что необходимо любой ценой избежать этого. Кажется, мне не удалось убедить его. Однако, когда он в совете министров поставил всех в известность о случившемся, все присутствующие, начиная с Думерга и Бриана, определенно заявили, что отставка в настоящих обстоятельствах будет иметь катастрофическое значение. Решено было, что Рибо и Мильеран отправятся к Делькассе до конца заседания и дадут ему понять, что это уход будет равносилен "оставлению поста перед лицом неприятеля".

Они ушли с этой миссией и, возвратившись, сообщили, что, по их настоянию, Делькассе в конце концов согласился не подавать в отставку, с тем чтобы временно его заменял Вивиани. Рибо говорил нам: "Делькассе боится разделить ту ответственность, которую мы берем на себя. Я думаю, что он в душе против восточной экспедиции". -- -- "Ладно. Но почему он не выступает против нее? -- спрашивает Вивиани. -- Почему он не предлагает что-либо другое или полный отказ от операции на Ближнем Востоке?" -- "Потому, -- отвечает Рибо, -- что по состоянию своего здоровья он физически не способен сам взять на себя ответственность".

Совет министров рассматривает затем парламентскую ситуацию, которая весьма плоха. Вивиани не намерен соглашаться на закрытое заседание, но выступит с декларацией в палате и сенате.

Во второй половине дня он пришел ко мне и откровенно поделился со мной волнующими его политическими вопросами. "Я, -- говорит он, -- вынужден считать Делькассе ушедшим в отставку. Я не могу работать с министром, который никогда не говорит того, что думает, и постоянно противопоставляет мне силу инерции". Впрочем, в конце дня Вивиани предложил мне на подпись декрет, которым ему поручается замещать Делькассе во время болезни последнего. Но он еще [133] раз заявил мне при этом: "Я скорее уйду, когда настанет срок, со своего поста, нежели соглашусь на возвращение Делькассе".

Никогда еще я не видел Пенелона таким мрачным и обескураженным. Он даже дошел до того, что выпалил мне следующее: "Лучше было бы заключить мир, чем продолжать войну, так, как мы это делаем. Генерал Жоффр уже не слушает никого. Он рушит все планы, представляемые ему 3-м бюро. Полковники Ренуар и Гамлен чувствуют себя уязвленными. Они уйдут, если Жоффр останется один. Надо поставить его в рамки, присоединить к нему выдающегося генерала вроде Кастельно. Я говорю вам от имени всех своих товарищей". Если Пенелон, всегда столь корректный и сдержанный, обращается ко мне с такого рода речами, то значит в главной квартире происходит своего рода бунт. Я просил его поговорить с Вивиани и Мильераном и сам поговорю с последним. Но при этом мне приходят на ум слова Теккерея: "Одним из главных качеств великого человека является успех; это качество вытекает из всех прочих. Это скрытая сила в человеке, которая подчиняет ему милость богов и покоряет фортуну". Итак, в глазах некоторых сотрудников Жоффра он потерял ту скрытую силу, которую с таким правом дала ему победа на Марне?

Тогда как дела принимают, таким образом, дурной оборот в парламенте, в главной квартире и в правительстве, на фронте они тоже нисколько не лучше. Мне известно, что мы были отброшены на вершину Вими. В официальной сводке не говорится ни слова об этой неудаче. Вчера мы были отброшены на участке между Лоос и шоссе, ведущим из Лан в Бетюн.

Согласно заключению исследовательского сектора совета народной обороны, надо ожидать, что нападение австрийцев и немцев на Сербию последует в самом скором времени: они будут спешить до наступления зимнего времени как можно скорее снабдить снаряжением армии турок и болгар, в кратчайший срок освободить свои силы в предвидении возобновления наступления русских и, наконец, будут торопиться немедленно отрезать сообщение России с Румынией.

Принц Александр сербский послал мне телеграмму, в которой горячо благодарит за помощь, оказываемую нами его армии. [134]

Если верить телеграмме из Галле, переданной нам Аллизе через Гаагу, лейтенант Делькассе, содержащийся в одном из концентрационных лагерей для военнопленных, осужден на год заключения в крепости за оскорбление германской армии и неповиновение. Это известие не улучшит состояние здоровья его отца.

Воскресенье, 10 октября 1915 г.

Я поставил в известность Вивиани и Мильерана о своем разговоре с Пенелоном. Впрочем, последний и сам поделился своими тревогами с военным министром. Мильеран находит нужным подойти к этому делу с осторожностью, и он прав. Впрочем, он полагает, что из-за перегрузки Жоффра ответственной работой последний должен иметь при себе и под своим началом человека умного, энергичного и опытного. Это также мнение Вивиани. Мильеран склоняется в пользу Гуро, Вивиани -- в пользу Кастельно.

Другой инцидент. Оганьер сообщает мне, что адмирал Буэ де Лапейрер подал в отставку. Министр поручил ему принять меры по охране транспортов наших войск в Салоники. В той телеграмме министр говорит о наших пароходах, потопленных немецкими подводными лодками южнее острова Сериго: "Крайне прискорбно, что пароходы могли быть потоплены подводными лодками, находящимися на поверхности, а наши истребители, вместо того чтобы защищать наши пароходы и открывать перископы, искали неприятеля в другом месте". Лапейрер не пытался оправдаться и ответил: "Так как здоровье мое не позволяет мне продолжать занимать мой пост, прошу вас освободить меня от командования". По всей вероятности, адмирал просто воспользовался предлогом; его авторитет среди подчиненных так упал, что, по словам Оганьера, большинство офицеров не будет проливать слез по поводу его ухода. В согласии с адмиралом де Жонкьером, начальником морского генерального штаба, министр предлагает заменить Лапейрера адмиралом Дартиж дю-Фурне, который отличился во главе сирийской эскадры, затем в последние дни в Дарданеллах.

Я не возражаю, но так как назначение должно пройти через совет министров, я предупредил Вивиани; он созвал [135] министров к трем часам в Елисейский дворец. Совет министров одобрил назначение адмирала Дартиж дю-Фурнэ.

Мильеран и ближневосточное бюро военного министерства считают, что мы не должны отзывать все свои силы с полуострова Галлиполи. "Это, -- пишет Мильеран министерству иностранных дел (9 октября 1915 г., No 5939), -- было бы равносильно признанию нашего окончательного фиаско в Дарданеллах и повело бы к серьезным последствиям в Турции, Румынии, Греции и мусульманских странах. Кроме того, тринадцать английских дивизий и одна французская дивизия, остающаяся на мысе Геллес, в Габа-Тепе и в бухте Сувла, связывают турецкую армию в 150 тысяч человек. Они вынуждают Порту держать в резерве армию в районе Кешан и прикрывать Босфор. Они оставляют Порту под угрозой диверсии в районах Адрамита, Смирны или Александретты. Турки вынуждены держать там на всякий случай значительные резервы".

В конце дня Вивиани, сопровождаемый де Маржери, принес мне телеграммы из Ниша (No 780, 783, 784), полные отчаяния. Сербское правительство ожидало, что вчера прибудут первые отряды ваших войск; население города приготовилось оказать им восторженный прием. Известие о том, что прибытие наших войск задержалось, вызвало глубокое разочарование. Известия с дунайского фронта неутешительны. Первые атаки немцев и австрийцев были в большинстве пунктов отбиты, но неприятель удержался в Раме и в самом Белграде. В последнем тяжелая артиллерия произвела чрезвычайные опустошения и продолжаются жестокие бои. Мы попытаемся успокоить несчастных сербов, но мы вынуждены ждать с отправкой наших войск в Ниш, пока не прибудет дивизия английского правительства; одних наших войск будет недостаточно, чтобы противостоять натиску, который угрожает Сербии.

Понедельник, 11 октября 1915 г.

Клемансо с шумом и треском занял позицию, враждебную восточной экспедиции. Пока не было принято решение о ней, он воздерживался от определенного суждения, от подачи своего голоса, а теперь обрушивается на правительство с оскорбительными упреками. Он помолодел и вернулся [136] к своим старым приемам. Говорит о моллюсках в елисейском болоте и требует парламентских прений в открытом или закрытом заседании.

Между тем, если Австрии и Германии удастся проложить себе путь к Константинополю, то, выгоним ли мы их из Франции, они все равно останутся хозяевами Европы. Их войска еще вчера продвинулись дальше на Дунае. Они заняли Костолац и взяли Липар на юге от Рама.

Вивиани присоединился к мнению Мильерана и телеграфировал в Лондон, что мы не намерены полностью эвакуировать Галлипольский полуостров.

В России новые перемены. Палеолог телеграфирует (No 1217), что в окружении царя с каждым днем усиливаются ретроградные влияния. Без всяких объяснений уволены министр внутренних дел и обер-прокурор святейшего синода {102}. Эти сановники занимали свои посты без малого только три месяца, общественное мнение относилось к ним с симпатией ввиду их либеральных тенденций. Да, уж все же лучше парламенты и комиссии, несмотря на их злоупотребления.

В результате телеграммы, составленной мною от имени совета министров, Палеолог был принят императором в Царском селе. Николай II, наконец, обещал ему, что в скором времени через Архангельск будут посланы русские войска на помощь Сербии и что отдан приказ бомбардировать форты Варны и Бургаса, как только последует какой-нибудь враждебный акт со стороны Болгарии {103}.

По поручению Вивиани наш посол в Берне обратился к испанскому послу в Берлине с просьбой навести справки об осуждении лейтенанта Делькассе.

Вторник 12 октября 1915 г.

Сегодняшнее заседание совета министров было почти целиком посвящено зачитыванию правительственной декларации и внесению в нее поправок. Декларацию составил Вивиани, предварительно согласовав главные пункты ее с Греем. Сегодня после обеда она будет прочитана в палате.

Министр внутренних дел обеспокоен недовольством, порождаемым среди населения Парижа дороговизной. Завтра [137] у Бриана состоится совещание министров торговли и земледелия с Мальви и Тьерри для принятия необходимых мер.

Палата холодно приняла декларацию, прочитанную Вивиани в начале заседания. Прения тотчас были отложены на завтра. Вивиани телефонировал моему генеральному секретарю, что желает собрать совет министров в половине шестого. Я немедленно созвал министров. Перед их приходом Вивиани явился в Елисейский дворец и сообщил мне, что желает немедленно реорганизовать кабинет.

Вопрос этот ставится перед советом министров. Бриан энергично выступает против реорганизации министерства в настоящий момент. Лучше выждать, пока Делькассе уйдет, а в нынешнем кризисе солидаризировать его с товарищами по кабинету. Это мнение было поддержано Рибо и Самба и принято. Переутомленный и нервный Вивиани негодует против Делькассе и сравнивает его с покойным генералом Шануаном. Кабинет решает принять завтра, если придется, интерпелляцию в открытом заседании, но противиться закрытому заседанию.

Сегодня утром Саррайль прибыл в Салоники.

По согласованию с английским генеральным штабом Мильеран уполномочил генерала Байу перейти сербскую границу и принять меры для охраны железной дороги от всяких покушений со стороны болгарских войск. Эти меры должны быть приняты по соглашению с сербской главной квартирой.

Половина двенадцатого вечера. Вивиани принес мне письмо Делькассе, который снова заявляет о своем выходе в отставку. На этот раз Делькассе заявляет, что, согласно прочитанной сегодня в палате декларации, за последние три дня, т. е. с тех пор как его замещает Вивиани, были приняты решения, относительно которых он расходится со своими коллегами. "Вы знали, -- пишет он Вивиани, -- что я не решаюсь втягивать Францию в военные операции в Сербии, даже при условии помощи со стороны Греции. Но с того момента, как Греция отказывается вступить в войну, я противник далекой экспедиции, которая может ослабить наш фронт, и моя совесть не позволяет мне оставаться в министерстве иностранных дел". -- "Почему же он ни разу не [138] заикнулся мне об этом? -- возмущается Вивиани. -- Почему он умолчал о своем отрицательном отношении, о котором говорит теперь? Почему он сегодня подает в отставку из-за военных операций, которые не касаются его непосредственно, когда как в кабинете Комба он не интересовался тем, что происходило в военном и морском министерствах? Он, несомненно, уязвлен тем, что ему приходится распроститься со своими иллюзиями относительно Болгарии, и чувствует, что его дипломатические поражения не позволяют ему остаться на своем посту". Однако председатель совета министров не скрывает от меня, что эта отставка ставит его лично в очень затруднительное положение. "Я не знаю, -- сказал он мне, -- как быть. Я сам тоже становлюсь неврастеником". Я пытаюсь ободрить его, и мы решаем, что совет министров соберется завтра утром.

Среда, 13 октября 1915 г.

Перед заседанием совета министров Вивиани посетил Фрейсине. "Он встретил меня очень любезно, -- рассказывает мне Вивиани. -- Я предложил ему министерство иностранных дел. Он был очень польщен и просил у меня несколько часов на размышление. Однако он тут же возражал против сохранения в кабинете Мильерана, которого он считает слишком скомпрометированным".

Все министры взбешены Делькассе, обвиняют его в измене. Действительно, как узнал Вивиани, прошение Делькассе об отставке было сообщено в телеграфное агентство Фурнье. Кабинет принимает решение, что председатель совета министров ответит Делькассе письмом и зачитает свой ответ в палате.

По просьбе своих товарищей Рибо отправился к Фрейсине, но последний категорически отказался войти в министерство. Он не сторонник ограниченной экспедиции, он считает, что надо либо послать на Балканы 400 тысяч человек, либо воздержаться. При таких обстоятельствах кабинет решает предстать перед палатой в своем нынешнем виде и реорганизоваться уже после окончания прений.

Я написал Делькассе теплое письмо, в котором выражаю свое удивление по поводу того, что он в своем прошении об [139] отставке говорит о разногласиях, о которых ничто не давало мне оснований подозревать.

Меня посетил Виктор Баш. "Я сегодня завтракал с Лейгом и несколькими другими политическими деятелями. Мы перечисляли возможных председателей совета министров в случае кризиса. Все мы остановились на вас. Нельзя ли найти средство совместить функции президента республики и главы правительства?" -- "Не думаю, -- ответил я, -- чтобы это было вполне согласно с конституцией, но я охотно променял бы пост президента на пост председателя совета министров".

Греческий принц Георгий и принцесса Мария, урожденная Бонапарте, телеграфировали королю Константину: "Мария и я считаем, что после нападения на Сербию неизбежно столкновение с Болгарией, и уезжаем в пятницу в Афины". Король ответил им: "Война совершенно неправдоподобна. Уезжать по этой причине не имеет смысла".

В палату депутатов внесен запрос депутатами Пенлеве, Жоржем Лейгом и генералом Педойя. Пенлеве выступил при аплодисментах крайней левой. Вивиани добился отклонения требования закрытого заседания большинством трехсот трех голосов против ста девяноста. Вотум доверяя правительству принят тремястами семьюдесятью двумя голосами против девяти. Мне кажется, что министерство вышло из этих прений несколько ослабленным. Несомненно, оно выиграло бы, если бы пополнило и усилило себя новыми членами.

Четверг, 14 октября 1915 г.

В совете министров я открыто высказал Вивиани свои впечатления относительно последствий ухода Делькассе и вчерашнего заседания палаты. Вивиани, этот прекрасный патриот, этот милейший человек, видимо, обескуражен. Мысль его отсутствует во все время заседания.

Между двумя и тремя часами в мой кабинет пришли Мильеран и Оганьер, а за ними Жоффр. Последний объявляет нам, что считает операции на Балканах безусловно необходимыми. Он несколько раз подчеркивает это с большой силой. Возможно, что нам не удастся предотвратить соединения немцев с турками через Болгарию. Но мы по крайней [140] мере воспрепятствуем тому, чтобы сербская армия была отрезана, окружена и взята в плен. Мы обеспечим снабжение Сербии продовольствием и снаряжением и будем удерживать таким образом ближневосточный фронт, необходимый для общих операций.

Жоффр с большой ясностью излагает Мильерану инструкции, которые, по его мнению, надо дать Саррайлю для охраны железной дороги и для сотрудничества наших войск с сербской армией. Генерал Грациани, пришедший вместе с Мильераном, записывает эти замечания.

По всей видимости, с итальянскою фронта были переброшены на сербский фронт три австрийские дивизии. По соглашению с Жоффром генерал Кадорна перейдет завтра или послезавтра в наступление, чтобы облегчить положение сербов.

Вивиани снова вел со мной разговор о преобразовании кабинета. Он желал бы ограничиться при этом минимальными переменами. Мальви советует ему привлечь в министерство по меньшей мере Фрейсине, Леона Буржуа и Дени Кошена. Я желал бы, чтобы он пошел дальше и обратился также к Барту и некоторым другим лицам. Фрейсине, все еще поражающий своей свежестью и ясностью своего ума, нанес мне сегодня визит и благодарил за сделанное ему предложение. У меня осталось впечатление, что он склонен принять это. Он желает лишь, чтобы Мильеран ушел из министерства и чтобы туда был призван Леон Буржуа и по возможности даже Клемансо. "Но Клемансо, -- заметил я, -- желает только места председателя совета министров, и боюсь, не окажется ли он со своим импульсивным темпераментом опасным при нынешних обстоятельствах". -- "Вы правы, -- ответил Фрейсине, -- но он мог бы быть полезен и не как председатель совета министров или как военный министр, и я не уверен, что он откажется..."

В то время как происходит эта неурядица в кабинете и парламенте, на нашем фронте продолжаются окопные бои с применением ручных гранат и бомб, и кровь французских солдат продолжает обагрять французскую землю. А на Балканах сербы, теснимые немцами и австрийцами, с каждым днем теряют свою территорию. [141]

Баррер снова настаивал перед Соннино, чтобы Италия тоже приняла решение прийти на помощь сербам на Балканах. Соннино ответил, что генерал Кадорна подготовляет большое наступление и не располагает в настоящий момент даже небольшим количеством свободных войск (Рим, No 813). Братиану, в свою очередь, заявил, что, по его мнению, все еще не пришло время для вступления Румынии в войну (No 497, 498 и 499).

Пятница, 15 октября 1915 г.

Вивиани сегодня очень возмущен англичанами. Мильеран получил телеграмму от Китченера, в которой последний требует замены английских дивизий на нашем фронте французскими и объявляет, что снятые части будут отправлены в Египет, где Великобритания боится очутиться в затруднительном положении. Подобную же телеграмму Жоффр получил от Френча. Это неожиданное требование Китченера идет совершенно вразрез с нашими соглашениями. Я предложил Вивиани напомнить английскому правительству, что оно должно держаться наших конвенций, в том же смысле телефонировал Мильерану.

Теперь не время для путешествий в Египет. Сербы еще отступили в районе Белграда. Болгары начали враждебные действия на сербской границе, атаки их уже участились.

Жоффр ответил Френчу со всем своим умением.

Суббота, 16 октября 1915 г.

Совет министров обсуждает положение, созданное требованием Китченера. Решено, что Мильеран, как только будет возможно, поедет в английскую главную квартиру, а оттуда в Лондон и переговорит с Китченером.

Представители союзных держав оставили Софию, не получив и намека на какое-нибудь обязательство. Так как Болгария третьего дня объявила воину Сербии, правительство констатировало наличие войны между Болгарией и Францией. Англия приняла подобное решение раньше нас {104}.

Вивиани беседовал с Фрейсине. Последний дал ему совет преобразовать кабинет, исключив из него "некоторый мертвый [142] груз", в противном случае он отказывается от сотрудничества. Другие политические деятели, напротив, заявили Вивиани: "За вами парламентское большинство, следовательно, вам нечего изменять". -- "Но, -- заметил я Вивиани, -- когда вы расширите свой кабинет, последнее слово всегда останется за палатой, и вам необходимо укрепить положение кабинета".

Делькассе представляет мне свой отчет по расходованию сумм из особого фонда. Он дружески уверяет меня, что между нами никогда не было ни малейшего недоразумения, уходит он только по причине своих головокружений и потому, что "нервы отказываются служить", но он признает, что, несмотря на мнение генерала Жоффра, балканская экспедиция путает его.

Мильеран отправил вчера Саррайлю следующую телеграмму, составленную Жоффром: "Считаю полезным изложить вам, в каком виде может произойти наша интервенция в пользу Сербии, и поручить вам известить об этом сербский генеральный штаб. При нынешнем состоянии наших дипломатических отношений не может быть речи о переходе в наступление против Болгарии или об участии в операциях, разыгрывающихся в настоящее время на севере Сербии. Зато мы намерены отныне освободить сербскую армию от всякой заботы о своем сообщении с морей и о сообщении с союзниками через Салоники. С этой целью мы будем: 1) удерживать за собой Салоники, базу французской, английской и сербской армий; 2) прикрывать и удерживать за собой железную дорогу от Салоников до Ускюба; 3) прикрывать правый фланг сербской армии, преграждая всякие попытки неприятеля в Южной Сербии. Таким образом мы сможем освободить две сербские дивизии, прикрывающие железную дорогу между Ускюбом и Велесом. Ввиду этих диспозиций, вынуждаемых обстоятельствами, самым разумным выходом из существующего положения будет для Сербии избегать отныне генерального сражения с участием всех своих сил..." Спрашивается, окажутся ли эти директивы, данные в Париже и Шантильи, вполне соответствующими тем нуждам, которые будут констатированы на месте? В этом позволительно усомниться.

Венизелос сказал Гильмену, что желательно было бы, чтобы союзные державы обещали Греции территорию, которую [143] он называет греческой Фракией; под этим он понимает болгарское побережье Эгейского моря. Это помогло бы его кампании в пользу вступления Греции в войну (Афины, No 571 и 572). Он не надеется, что предложение изменит намерения короля Константина, но оно дало бы ему, Венизелосу, средство подготовить общественное мнение к повороту в пользу войны. Как видим, у всех растут аппетиты.

В своих попытках побудить Румынию и Грецию вступить в войну лондонский кабинет в конце концов обещал им, что Великобритания выставит на Балканах армию в составе не менее 200 тысяч человек.

Воскресенье, 17 октября 1915 г.

"Министерство находится при последнем издыхании, -- говорит мне Леон Буржуа. -- Пополнить его -- мало, надо изменить его состав. Вивиани должен включить в него Фрейсине, Мелина и, если возможно, Клемансо. Лично я не могу, по состоянию своего здоровья, принять пост председателя совета министров, не могу даже взять на себя какое-либо министерство. В лучшем случае силы позволили бы мне занять пост министра без портфеля. Что касается Клемансо, то, конечно, при своем характере он был бы опасен на посту председателя совета министров или на посту военного министра, но он был бы небесполезен во главе министерства внутренних дел. Для продолжения войны, безусловно, необходимо прибегать к новым и сильным средствам. Мильеран выдохся. Оганьер проводит политику железного кулака, вместо того чтобы руководить флотом".

Вивиани, как и я, слышит от своих собеседников разноречивые мнения. Он сегодня несколько раз приходил изложить мне свои затруднения.

Саррайль телеграфирует военному министру: "По сведениям из серьезного источника, англичане намерены зимовать в Салониках и дать бой только в случае нарушения греческой границы" (Салоники, No 52).

Тем временем болгарские войска совершили набег на станцию Враня и заняли ее. Они разрушили железнодорожное полотно на протяжении нескольких километров и перерезали [144] телеграфные провода. Таким образом, сообщение с Салониками прервано (Ниш, No 823: военный атташе полковник Фурнье, Крагуевац, No 138, 140 и 141).

Извещенный о беседе Гильмена с Венизелосом, совет министров пришел к заключению, что не следует пренебрегать средством, предложенным бывшим греческим премьером для подготовки общественного мнения Греции к войне. Вивиани телеграфировал в этом смысле не только в Афины, но и в Лондон, Петроград и Рим. Итак, болгарское побережье Эгейского моря, вероятно, будет обещано Греции.

Когда я передал Вивиани слова Леона Буржуа, я услышал в ответ, что Клемансо во главе министерства внутренних дел оттолкнет не только социалистов, но даже радикал-социалистов и бросит тех и других в объятия оппозиции. В результате Вивиани чувствует себя все более беспомощным.

Понедельник, 18 октября 1915 г.

В час ночи нас разбудил лакей. Феликсу Декори было очень плохо. В последнее время он проходил тяжелый курс лечения от болезни сердца. Вчера он ужинал в Рамбуйе у графа Потоцкого и вернулся в Елисейский дворец медленным, усталым шагом. В соседней со своим кабинетом зале, Ротонде, он зашатался и упал, причем ударился лбом об угол комода. Я набросил пижаму и пошел вниз. Дежурный гвардеец поднял Феликса и усадил его в кресло. Я подошел к нему. Глаза неподвижны, рот раскрыт, цвет лица землистый. Увы! Он уже мертв. Срочно вызванный дворцовый врач мог только констатировать наступившую смерть.

Я дал знать о случившемся мадам Пуанкаре. Она сама закрыла глаза бедному Феликсу и поехала за женой и дочерью покойного. Они прибыли, обливаясь слезами, и встали на колени у походной кровати, на которой положено тело умершего. Итак, после Ревуаля, после Ружона, после Мишеля Пеллетье ушел еще один старый, прекрасный друг, и уход его усугубил пустоту, оставленную после себя другими.

В течение дня явились с соболезнованиями председатели обеих палат. Дюбо сказал мне, что не считает необходимым преобразование кабинета. "Достаточно отдать Рибо портфель министра иностранных дел и найти ему преемника в [145] министерстве финансов". Дешанель жалуется на мобилизованных депутатов, которые вместо службы вечно разъезжают между парламентом и фронтом. Он жалуется также на большие комиссии, которые группируются между собой и все более и более присваивают себе не только полномочия правительства, но и права парламента. Он говорит, что не в силах препятствовать распространению этих непорядков.

Вивиани говорит, что, если Клемансо вступит в министерство, Гэд и Самба с треском выйдут из состава правительства. Рибо заявляет, что не желает покидать министерство финансов, где намерен продолжать начатое им дело.

Братиану ответил английскому посланнику: обещанная помощь в 300 тысяч человек недостаточна, чтобы побудить Румынию выйти теперь из состояния нейтралитета (Бухарест, No507 и 508).

Англия предложила Греции уступить ей остров Кипр и требует взамен этого присоединения Греции к союзникам. Заимис представит вопрос на усмотрение короля Константина (Афины, No 576).

По соглашению с Китченером Мильеран телеграфировал из Лондона Жоффру {105}: "Я совещался с лордом Китченером относительно отправки английских дивизий в Сербию. Мы оба нашли, что в этом деле крайне важную роль играет скорость. Если, как я согласен с вами, для этой цели можно взять две находящиеся в тылу английские дивизии, то все в порядке. Если же вы встретите безусловный отказ фельдмаршал Френча, немедленно замените на время две английские дивизии на юге от Соммы французскими войсками. Впоследствии мы сговоримся с английскими военными властями относительно смены этих французских войск британскими силами".

Кроме того, Мильеран телеграфировал председателю совета министров: "Лорд Китченер не скрыл от меня, что проволочки, на которые мы жалуемся, вызваны сопротивлением фельдмаршал Френча. Чтобы сломить это сопротивление, Китченер вызвал Френча в Лондон и затем просил его поговорить с Жоффром" (Лондон, No 2412).

Римский кабинет решил объявить, что Италия находится в войне с Болгарией (Рим, No 827). Однако, несмотря на [146] взятое на себя обязательство, он, по-видимому, не склонен еще воевать с Германией. Его враг -- это Австрия, Австрия и еще раз Австрия.

Вторник, 19 октября 1915 г.

Мильеран все еще находится в Лондоне. Судя по словам некоторых английских газет, в первую очередь "Morning Post", в недрах английского кабинета происходят теперь глубокие разногласия по вопросу об обязательной воинской повинности.

В моем присутствии Вивиани предложил Бриану портфель министра иностранных дел. Бриан ответил, что охотно примет его, однако прибавил, что является сторонником более широкого преобразования кабинета и что, по его мнению, целесообразно поставить во главе военного министерства того или другого генерала, а во главе морского министерства -- адмирала.

Во второй половине дня я имел продолжительный разговор с Брианом с глазу на глаз, причем Бриан подтвердил свое мнение. Он не думает, что можно привлечь Барту к участию в правительстве, хотя согласен со мной в желательности этого, ссылается на слова Самба, что такое решение заставило бы социалистов уйти из правительства.

Еще менее возможным Бриан считает предложить Клемансо тот или иной пост в правительстве. Он считает, что надо обратиться к Гальени, адмиралу де Жонкьеру, Комбу, Дени Кошену, Фрейсине и Буржуа.

Виктор Баш не отказывается от своей идеи. Так как, на мой взгляд, совмещение должностей президента республики и председателя совета министров вряд ли конституционно, он полагает, что я мог бы отказаться от поста президента в пользу Дюбо, при условии, что последний поручит мне составить кабинет. Виктор Баш говорит, что он дал Густаву Эрве материал для статьи в этом духе. Однако Эрве ответил ему, что желал бы видеть во главе правительства не меня, а Бриана. К сожалению, я не уверен, что палата отнеслась бы ко мне более благосклонно.

Мильеран совещался вчера в Лондоне с сэром Эдуардом Греем. Английский министр снова выдвинул мысль поставить [147] отправку английских войск в Салоники в зависимость от вступления Греции в войну. "Я и присутствовавший при разговоре Поль Камбон, -- телеграфирует Мильеран Вивиани (Лондон, No 2421), -- энергично протестовали против этого". Мильеран остался еще в Лондоне, чтобы встретиться сегодня с Асквитом, который вчера был болен. Он беседовал с Ллойд-Джорджем, и последний заявил о своем согласии с нами.

Среда, 20 октября 1915 г.

Утром провожал тело Феликса Декори в его последнее жилище на кладбище Пер-Лашез. Председатель сословия адвокатов Анри Робер и депутат Лередю произнесли несколько прочувствованных слов над открытой могилой. С тяжелым сердцем я присутствовал при погребальном обряде и вернулся, грустный и печальный, в свои комнаты в Елисейском дворце, где мне пришлось пройти через опустевший кабинет Декори.

Во второй половине дня мне звонит Мальви: на улице Тольбиак произошла тяжелая катастрофа на фабрике гранат. Мы отправились туда вдвоем на автомобиле. По дороге Мальви советует мне реорганизовать кабинет, оставив во главе Вивиани, и предостерегает меня от уступок домогательствам Клемансо, который, по словам Мальви, преследует только одну цель -- выдворить меня из Елисейского дворца. Когда мы приехали на улицу Тольбиак, нашим глазам представилось потрясающее зрелище. Взрыв был ужасной силы, он уничтожил завод, а также окрестные дома. Есть убитые и раненые. Причина катастрофы неизвестна. Надо думать, взрыв произошел по неосторожности одной из работниц, начинявших гранаты, или же от упавшей на пол гранаты. В тылу, как и на фронте, эта война продолжает уносить человеческие жизни.

Возвратившись из этой печальной поездки, я принял Вивиани и Жоффра, а также вернувшегося из Лондона Мильерана. Последний подписал протокол, который дает английскому правительству свободу изменить данному нам слову. По словам Мильерана, он застал в Лондоне такую ситуацию: среди министров сильные разногласия, Асквит болен, Грей переутомлен, а Ллойд-Джордж стремится стать премьером. В недрах кабинета [148] существует сильная оппозиция против дарданелльской экспедиции, отсюда вытекают досадные проволочки в балканской экспедиции. "Надо, -- говорит Жоффр, -- обратиться к английскому правительству со всей энергией. Для спасения сербской армии необходима быстрая переброска франко-британских войск. Я поехал к Френчу и убедил его послать одну дивизию, причем нам не придется немедленно замещать ее. Пока она будет в пути, мы высвободим еще одну дивизию, которая тотчас же будет отправлена вслед за первой".

Но Вивиани ошеломлен и поражен. В протоколе, подписанном Мильераном после упорного спора с английскими министрами, Вивиани усматривает отказ от тех заявлений, которые Мильеран сделал в палате депутатов после соглашения с Греем. Военного министра обвиняют в обмане. Ему теперь остается только уйти со своего поста. Протокол помечен вчерашним числом и составлен в следующих выражениях: "Оба правительства считают одной из своих главных задач на Балканском полуострове противодействовать тому, чтобы немцы и австрийцы открыли себе проход в Константинополь. Поэтому они согласились продолжать отправку необходимых контингентов, пока последние не составят 150 тысяч человек. Тем не менее, если в момент высадки британских войск в Египте, где они забирают продовольствие, то или другое из обоих правительств найдет необходимым новое обсуждение ситуации, это обсуждение будет произведено с согласия обоих правительств, которые сговорятся относительно отправки войск" {106}. Итак, за утверждением следует здесь отрицание или, во всяком случае, факультативная оговорка, которая оставляет неопределенным конечное решение.

Председатель исполнительного комитета партии радикал-социалистов Франклин Буйон заявил мне -- по его словам, в согласии с Комбом, -- что песенка Вивиани спета и что палата желает преобразования кабинета во главе с новым председателем совета министров, "например", Брианом.

Сербы ушли из окрестностей Пука и эвакуировали Милритию. Последнюю тотчас вслед за тем заняли войска Эссада-паши (Скутари, No 148). [149]

Английский король посетит на днях Гавр и Руан. Он желает встретиться со мной 25-го в Эр или Суассоне. Я охотно соглашаюсь на это свидание (Лондон, No 2434).

Оливье Сенсер, бывший член государственного совета и заведующий секретариатом Шарля Дюпюи, согласился на правах друга быть приемником Феликса Декори. Он мой земляк по Маасскому департаменту, и наши семьи тесно связаны. Он будет для меня верным и надежным сотрудником.

Как нам в прошлом месяце подал надежду виконт Иши, Япония вчера подписала в Лондоне межсоюзническую декларацию 5 сентября 1914 г. Однако Япония по-прежнему не думает посылать войска в Европу. Впрочем, эта перспектива никогда не улыбалась Англии.

Четверг, 21 октября 1915 г.

Заседание совета министров. Мильеран докладывает о своей поездке в Лондон. Рибо и несколько других министров находят, что подписанный им протокол равносилен взятию Англией назад принятых на себя обязательств.

Несколько раз в день Вивиани делится со мной своими неприятностями в министерстве и парламенте. Он чувствует, что попал в тупик, и изливает передо мной свою душу.

Сербский посланник Веснич жалуется мне на проволочки со стороны Англии и умоляет меня обратиться к королю Георгу. Я сказал ему, что увижусь на днях с королем и поддержу перед ним требования французского правительства относительно скорейшей отправки обещанных войск.

Посетил, больницу Валь-де-Грас, госпиталь Кошена и больницу "Charité", где размещены пострадавшие при взрыве на улице Тольбиак. Говорю им слова утешения и ободрения. Большей частью это -- женщины. Они держат себя так же храбро, как солдаты на фронте. Роздал пособия.

Как телеграфирует Саррайль (Салоники, No 5413), сербские войска отошли на правый берег Вардара, на высоте Велеса, и окапываются здесь. На левом берегу они еще защищают Ускюб. Четыре представителя союзных держав уехали из Ниша специальным поездом в Кральево; вероятно, сербское правительство не преминет последовать туда за ними (Ниш, No 837). [150]

Австрийская и германская печать, конечно, торжествует по поводу ухода Делькассе, она видит в этом доказательство того, что она называет нашим фиаско на Балканах.

Граф Онэ, сенатор, фактотум Клемансо, отправился на днях в Лондон и связался там с английскими противниками салоникской экспедиции. Его встретили очень холодно (личное письмо де Флерио, сообщенное заведующим протокольной частью Уильямом Мартеном).

Пятница, 22 октября 1915 г.

Принял целый ряд парламентских деятелей: Эммануила Брусса, Габори, Карре-Бонвале, Беназе, Шоме, Шарля Бенуа, Мильяра и др.

Вивиани имел продолжительный разговор с Мильераном и предложил ему министерство юстиции. Мильеран ответил с достоинством: "Если вы хотите, чтобы я ушел, я к вашим услугам, я буду вас поддерживать всеми силами, но не приму другого портфеля".

После этого Вивиани направился к Бриану и Мальви. Сегодня он не проявляет склонности уступить свое место председателя совета министров; не желая отказываться от него, он следует только велению своего патриотизма. "Какие доводы, -- говорит он, -- могу я привести в пользу своего ухода? Я не болен, и большинство на моей стороне". Он прибавил, что продолжает свои переговоры в полном согласии с Брианом.

Зато Комо, вызванный из Понса в Париж Франкленом Буйоном, умоляет меня дать понять Вивиани, что он должен уступить место своему заместителю в совете министров.

Вивиани отправил в Лондон длинную телеграмму, в которой указывает английскому правительству на серьезную опасность, которой грозит разнобой в действиях союзников, и на необходимость ускорить отправку подкреплений на Восток (21 октября, No 3462). Одновременно он разослал телеграммы в Петроград, Афины, Рим всем нашим представителям, чтобы держать их в курсе решений французского правительства. Это не то, что молчание Делькассе. Наши представители не будут больше жаловаться, что они не в курсе дел. [151]

Сербские войска продолжают отступать к югу от Белграда. Они оставили позиции в Кавенной и уходят на позиции в Космай и Варовницы.

На предложение Англии дать Греции Кипр Заимис, очевидно, по внушению Константина, ответил, что, если Греция примкнет к союзникам, она будет раздавлена, так как теперь уже ничто не может помешать разгрому Сербии и соединению болгар с немцами, а также немцев с турками (Афины, No 580) {107}.

Суббота, 23 октября 1915 г.

Имел длинный разговор с Мильераном. Он очень недоволен Вивиани, который, по его словам, собирается принести его в жертву; Мильеран и меня упрекает, что я его оставил. Я ответил ему, что я в течение всего года постоянно защищал его от неоднократных и часто незаслуженных нападок. Он служил козлом отпущения за все старые ошибки военных властей. Парламентские комиссии и ряд товарищей по кабинету возлагали на него ответственность за упущения и промедления, к которым он не был причастен. Однако, продолжал я, он часто обескураживал своих лучших друзей своим молчанием и упрямством. Наш разговор принял несколько возбужденный характер, но кончился весьма задушевно. Впрочем, мне не удалось убедить Мильерана, что с его стороны неразумно отказываться остаться в кабинете и принять другой портфель, если Вивиани после коллективной отставки реорганизует свое министерство с привлечением на пост военного министра одного из генералов. Впрочем, совет министров продолжает заседать почти ежедневно, словно ему не угрожает реорганизация. Еще сегодня он рассматривал все полученные депеши и все наброски ответов на них.

Во второй половине дня трехчасовое совещание с Вивиани, Мильераном и Жоффром. Главнокомандующий полагает, что надо дать почувствовать Греции силу союзников, настоять в Лондоне на отправке войск, послать в Россию патроны и 200 тысяч винтовок Гра и заставить русских выступить на Балканах через Румынию. Англия считает затруднительной перевозку 10 или 11 тысяч русских из Архангельска, [152] она не изъявляет желания взяться за это дело. Мильеран обсудит, не можем ли мы сами взять на себя эту перевозку.

После рассмотрения всех этих вопросов Вивиани со всяческими обходами объясняет Жоффру, что кабинет находится в критическом положении и рискует быть свергнутым или вынужденным реорганизоваться, причем пост военного министра, возможно, будет отдан другому лицу. Жоффр выслушивает все это молча, бросая удивленные взгляды то на Вивиани, то на Мильерана. Председатель совета министров задает ему вопрос: "Если мы привлечем на пост военного министра кого-нибудь из военных, кого вы нам советуете?" -- "Ах, -- отвечает Жоффр, -- вы задаете мне головоломную задачу. Из десяти генералов девять будут плохими министрами. Я лично, например, никогда не сумел бы выйти сухим из воды в переделке с парламентом". -- "Но тот, десятый, генерал, который мог бы быть хорошим министром, кто это?" -- "Что ж, кто-нибудь вроде Дюбайля". -- "А Гальени?" -- спрашивает Вивиани. "Возможно. -- Жоффр остановился, подумал минуту и затем не колеблясь подтверждает, -- да". Итак, возражений нет.

По уходе Жоффра Мильеран и Вивиани остались в моем кабинете и дружелюбно беседуют между собой. Мильеран снова советует Вивиани ограничиться назначением нового министра иностранных дел. "Нет, -- возражает Вивиани, -- надо сделать наш кабинет более представительным, надо привлечь в него несколько видных лиц. А когда мы согласимся относительно имен, я подам в отставку со всем кабинетом, чтобы мне не пришлось никого устранять".

Царь сказал генералу де Лагишу, что, если бы мы могли снабдить ружьями его армию, он послал бы на Балканы на помощь сербам пять корпусов. Мы изучаем условия высадки войск в Варне и Бургасе, а также транспорта по Дунаю.

От изучения второго пути для сообщения с сербской армией, а именно через Дураццо, пришлось в конце концов отказаться из-за неудобств этой морской базы. Генеральный штаб изучает теперь возможность использования Санти-Каранта.

Глава французской военной миссии в Италии полковник де Гондрекур получил информацию от Гуго Ожетти, известного [153] художественного критика, мобилизованного в качестве офицера при высшем командовании, и от сенатора Альбертини, издателя газеты "Corriere délia sera". Оба эти лица приехали на этих днях в Удине для свидания с генералом Кадорна. По их словам, вовсе не Кадорна отказывается послать войска на Балканы. Напротив, он телеграфировал 16 октября Саландра, что может отдать по меньшей мере один армейский корпус для участия во франко-английской экспедиции. Кадорна заявил также, что считает необходимым объявление Италией войны Германии. Итак, только на правительстве лежит ответственность за то, что оно приняло и проводит противоположные решения (полковник де Гондрекур Жоффру, No 29).

Китченер всецело одобряет директивы, данные нами Саррайлю. Последний договорился с английским генералом Магоном, и британские войска будут наконец двинуты до Добиана для поддержки нашего правого фланга. Однако Китченер предписал генералу Магону не переходить греко-сербской границы, не известив его заранее (военный атташе в Лондоне, No 149).

Воскресенье, 24 октября 1915 г.

Вивиани продолжает энергично настаивать перед английским правительством, чтобы оно отправило войска в Салоники, минуя Египет. В противном случае перед англичанами, пожалуй, встанет искушение оставить их в Египте.

Венизелос заявил Гильмену (Афины, No 599), что высадка итальянских войск в Македонии будет встречена в Греции с большим недоверием, но ее будут оправдывать необходимостью прийти на помощь Сербии. Что же касается высадки итальянских войск в Санти-Каранта, то она вызовет взрыв всеобщего негодования, и следует во что бы то ни стало избежать ее. Личное мнение Гильмена совпадает с мнением Венизелоса.

Министр сэр Эдвард Карсон, сторонник франко-британской интервенции на Балканах, вышел в отставку, недовольный медлительностью кабинета. Общественное мнение в Англии взволновано уходом Карсона и начинает протестовать против увиливаний правительства (Поль Камбон, No 2465). [154]

Вивиани сообщил мне, что Гальени согласен взять портфель военного министра. "Бриан, -- рассказывает мне далее Вивиани, -- советовал мне обратиться к Комбу и заверил меня, что последний относится ко мне самым благожелательным образом. Я поступил так, как он советовал, и предложил Комбу вступить в реорганизованный кабинет, но он получил ответ: "Нет, с вами, ваша песенка спета; уступите свое место Бриану"... Бриан, -- продолжает Вивиани, -- советовал мне также сделать еще одну попытку у Фрейсине; когда я выразил опасение, что встречу отказ, он предложил мне: "Если хотите, я пошлю к нему его племянника де Сельва, связывая только себя". Я согласился, и де Сельв отправился к Фрейсине. Я жду теперь ответа".

После этого Вивиани снова задает себе вопрос, не лучше ли будет поручить министерство иностранных дел Бриану. "В таком случае, -- говорю я ему, -- вам надо будет посоветовать ему взять себе в сотрудники Жюля Камбона, будь то в качестве товарища министра или в качестве генерального секретаря". -- "Да, это будет хорошо". С этими словами он ушел. До семи часов вечера я больше не слышал разговоров на эту тему.

В конце дня Вивиани снова у меня. Он вел переговоры с Клемантелем, Метеном и Раулем Пере. Предложил Пенлеве пост товарища морского министра, но Пенлеве отказался. Зондировал Дени Кошена относительно того или иного участия в кабинете, тот согласился. Несмотря на визит де Сельва, Фрейсине окончательно отказался, сославшись на свою старость.

Несмотря на эти трудности и, быть может, отчасти именно вследствие этих трудностей, Вивиани все меньше думает о своем уходе. Он считает теперь для себя делом чести остаться на своем посту. Бриан, по словам Вивиани, согласен взять в помощники Жюля Камбона. Морское министерство Вивиани намерен предложить адмиралу Лаказу, который известен мне своим умом и прямотой. Относительно Мильерана Вивиани утверждает, что обе палаты почти единодушно требуют его ухода с поста военного министра, и он еще раз предложит ему пост министра юстиции.

Сербский посланник Веснич переслал мне телеграмму, полученную им из Ниша. Судя по ней, военное положение [155] становится все более и более критическим. Болгары вторглись в Македонию и заняли Кочане, Велес, Куманово, Истип, Криву-Паланку и даже Враню и отрезали сообщение с Салониками. Сербская армия еще раз обращается к нам с призывом о помощи.

Сербское правительство испрашивает нашего разрешения на перенос ценностей и архивов Сербского национального банка на один из наших военных кораблей, находящихся в настоящее время в Салоникском порту (Салоники, No 138; Кральево, No 844).

Вечером выехал из Парижа на условленное свидание с английским королем. Мильеран пожелал сопровождать меня. Пользуясь этим случаем, я горячо уговариваю его принять портфель министра юстиции, если Вивиани передаст военное министерство генералу Гальени, как он считает это целесообразным. Встречаю категоричный отказ. "Если бы мне предложили, по крайней мере, другое министерство национальной обороны, например министерство иностранных дел". -- "Но разве в настоящее время национальная оборона не является основной задачей всех министров?" Он надулся и молчит.

Понедельник 25 октября 1915 г.

Ночь провели в вагоне, утром приехали в Фреван. Оттуда я на автомобиле поехал в Серкан, где вручил генералу Фошу в присутствии его штаба ленту большого креста ордена Почетного легиона.

Затем в течение часа беседовал с Фошем. Он показался мне сегодня несколько нервным, как породистый конь, закусивший свои удила. Однако он уже не верит в возможность внезапного прорыва неприятельского фронта. Он находит, что победу должны обеспечить промышленность и дипломатия. Впрочем, он надеется, что, основательно опершись на правильно выбранный пункт, мы сможем поколебать неприятельский фронт, а затем с помощью ряда последовательных, хорошо подготовленных, медленных, систематических давлений на этот фронт сможем опрокинуть препятствие и пойти дальше. [156]

Из Фреван поехали в Корби по железной дороге, но в пути нас надолго задержала авария; эта дорога находится теперь в ведении британской армии. В Корби нас ожидали английские автомобили, которые привезли нас с опозданием на один час в Рибекур, где находится Георг V. Погода была дождливая и холодная. Мы оба, ежась от холода, приняли парад королевских войск на грязной, топкой почве. По дороге туда и назад я воспользовался тем, что находился в автомобиле наедине с королем, и беседовал с ним о вопросах, беспокоящих французское правительство. Я указал ему на серьезность положения в Сербии. Он не вдавался в вопросы внешней политики, но признался мне в осложнениях в области внутренней политики. Его министерство имеет слишком многочисленный состав и раскололось <на два лагеря>. Асквит болен и переутомлен. У каждого из нас свои болячки.

Король удержал меня на завтрак в замке Вал-Вион, штабквартире 3-й британской армии. После завтрака мы отправились в Аше, где состоялся второй смотр войск. Я вручил военный крест принцу Уэльсскому и несколько знаков ордена Почетного легиона английским офицерам. Вернулся в Париж амиенским поездом в девять часов вечера.

Когда я приехал в Елисейский дворец, Вивиани привел ко мне Бриана, Рибо и Мальви. "Мне не удается реорганизовать свое министерство, -- сказал он мне. -- За исключением Гальени и адмирала Лаказа все, начиная с Жюля Камбона, отказываются участвовать в нем. Из-за этой общей оппозиции я решил уйти".

Я пытаюсь ободрить его. Но на этот раз его решение твердо. Я немедленно зондирую Рибо, но он просит прощения и ссылается на то, что желает продолжать дело, начатое им в министерстве финансов. Тогда я обращаюсь к Бриану, он отвечает утвердительно, но сначала делает учтивый жест в сторону Рибо. Последний колеблется, как будто соглашается, мнется, в конце концов, он отказался. Я поручаю образование министерства Бриану, причем подчеркиваю, что портфели военного и морского министров остаются за уже намеченными <генералом Гальени и адмиралом Лаказом>, и прошу его постараться уговорить Жюля Камбона. [157]

Рибо и Мальви возражают против назначения Комба, с которым, как видно, Бриан действует заодно. Мальви считает более целесообразным при данных обстоятельствах расширить кабинет представителем правой и предложить одно из министерств Дени Кошену.

Я говорю Бриану, Вивиани и их товарищам, что не буду вмешиваться в выбор лиц, но считаю совершенно необходимым, чтобы новый кабинет был правительством широкого национального единства, твердо намеренным продолжать войну до победного конца.

Поль Камбон возобновил беседы с Греем и лордом Крью по вопросу о совместных действиях Франции и Англии в Салониках. Он еще не получил конкретного ответа (Лондон, No 2475, 2476, 2480, 2481). Одни только проволочки и противоречия...

Бопп предупреждает нас, что, несмотря на всю храбрость сербских солдат, Сербия находится в отчаянном положении. Главная квартира переезжает сегодня из Крагуеваца в Крушевац (из Кральево, No 847). Ускюб эвакуирован сербами и занят болгарами (полковник Фурнье военному министерству по радио, No 175).

Итальянская армия перешла в наступление в восточном направлении, на фронте Изонцо.

Скоропостижно скончался Поль Эрвье. Ушел еще один благородный друг. Сколько чудных часов провели мы вместе! Сколько прекрасных писем написал он мне за многие годы! И какой возвышенный патриотический характер носили его письма в последние месяцы! Его глубоко потрясла смерть племянника, павшего близ Лангемарка. Он скрывал свое горе, но тяжело переносил его.

Вторник, 26 октября 1915 г.

Сегодня английский король должен отдать нашей армии визит, сделанный мною вчера британской армии. Я поехал с Жоффром встречать короля в Эстре-Сен-Дени. Он прибыл в сопровождении принца Уэльсского и своей свиты.

Мы сели вдвоем в закрытый автомобиль и отправились недалеко на обширную равнину, на которой были выстроены в блестящем порядке три дивизии колониального корпуса. [158] Здесь мы пересели в открытый автомобиль и объехали войска, затем присутствовали при блестящем параде. Войска выглядят уже отдохнувшими после героического напряжения сил в Шампани. Я вручил ордена особо отличившимся офицерам и солдатам.

По окончании смотра мы поехали в замок Бель-Эр, занимаемый командующим 35-м корпусом генералом Эбнером. Дорога шла через Компьенский лес; в своей осенней красе он был особенно прекрасен. В замке мною был предложен завтрак королю. Король сидел напротив меня, по правую руку от него сидел Жоффр. Последний все время говорил о том, что Англия должна ускорить отправку войск в Сербию. После завтрака мы отправились на наблюдательный пункт Белле, на юг от Суассона. Со времени моего последнего посещения здесь большие усовершенствования: вырыты глубокие ходы, вьющиеся зигзагами по склону горы, вырублены два огромных грота, устроено блиндажное прикрытие. Над нашими головами жужжат гранаты и взрываются справа от нас.

Мой племянник Леон До по-прежнему сложит на этом посту. Он рассказал мне, что несчастный город Суассон каждый раз подвергается все более свирепой бомбардировке. Солнце село, наступает ночь. Я проводил короля к ближайшей станции, а сам вернулся в Париж.

По моем возвращении ко мне явился Бриан. Он говорил с Фрейсине и Буржуа; оба дали ему благоприятный ответ, но советовали предложить Клемансо, как и им самим, министерство без портфеля. При этом они руководствуются не столько желанием работать бок о бок с Клемансо, сколько тем соображением, чтобы он не стоял вне кабинета, в состав которого они войдут. Но я и Бриан убеждены, что Клемансо ответит отказом, как он уже отказал в прошлом году Вивиани Он не из тех, кто удовлетворяется ролью откидной скамеечки.

Бриан зондировал также Дени Кошена. Однако последний, как и Рибо, колеблется ввиду объявленного участия Комба в кабинете. Кроме того, Фрейсине возражает против сохранения в новом кабинете Мальви; очевидно, его смущают слухи, ходившие в Бордо {108}. Кабинет далеко еще не [159] составлен, а между тем Германия не сидит сложа руки. Я заклинаю Бриана торопиться. Он обещает мне это.

Итальянское наступление развертывается блестяще.

Английское правительство послало в Шантильи начальника генерального штаба Меррея и генерала Коллуэлла. Они должны еще раз обсудить с Жоффром возможность отправки в Салоники обещанных подкреплений. Когда же это кончится? (Поль Камбон, No 2491.) Генерал Меррей изложил свою точку зрения нашему военному атташе генералу де Ла-Пенузу (No 155). "По мнению Меррея, положение теперь совершенно иное, чем во время пребывания Мильерана в Лондоне. В Ускюбе и Велесе находятся 70 тысяч болгар, в Струмице -- 35 тысяч. Даже по прибытии третьей французской дивизии объединенные силы союзников не превысят 70 тысяч человек. Первая английская дивизия во Франции может прибыть в Салоники не раньше, чем через пятнадцать дней. Ввиду этого мы лишены возможности восстановить контакт с сербской армией, даже удерживая в своих руках Салоники и железную дорогу. Положение не изменится и с прибытием двух английских дивизий из Франции; английские войска молоды, неопытны, имеют слабый офицерский состав, у них нет ни артиллерии, ни экипировки, ни оборудования для войны в горной местности. Им придется сражаться с войсками, хорошо знающими страну, имеющими в ней пособников и подготовленными к этого рода войне. Итак, успех наступления возможен только в том случае, если у нас будут значительные силы, а они далеко не собраны". Удивительное дело, зато английский генеральный штаб продолжает верить в возможность продвижения на полуострове Галлиполи.

В Бухаресте состоялась грандиозная демонстрация с участием около 20 тысяч человек. Они требовали, чтобы Румыния вступила в войну на стороне Антанты. Виднейшие вожди оппозиции выступили с требованием мобилизации, чтобы спасти страну от опасности, грозящей ей со стороны венгров и болгар. Сегодня Таке Ионеску и Филиппеску должны быть приняты королем. Они надеются, что добьются соглашения с Братиану (Бухарест, No 532). [160]

Англия завязала переговоры с шерифом Мекки. Эти переговоры носят довольно странный характер. Шерифу обещают халифат, взамен этого он должен помогать англичанам против Турции. Посланец шерифа прибыл в Каир на совещание с британским верховным комиссаром (Каир, No 269).

Так как английское морское министерство не в состоянии было обеспечить провоз русских войск из Архангельска, Россия отказалась от этой мысли. Нам говорят, что эти войска получат более целесообразное применение в армии, которая будет сформирована в Бессарабии (Петроград, No 1281).

Саррайль телеграфирует, что, на его взгляд, главная часть сербской армии вот-вот подвергнется окружению. При тех силах, которые находятся в его распоряжении, он не считает возможным удаляться из Салоников и оперировать у Велеса или Ускюба.

Среда, 27 октября 1915 г.

Бриан рассказывает мне о своем визите к Клемансо. "Вы мне нравитесь, -- сказал ему Тигр. -- Я часто нападал на вас, но вы мне нравитесь. Вам случалось противоречить мне, вам даже удавалось убедить меня. С вами можно разговаривать. С Вивиани это невозможно, это человек без характера. Как мог президент республики мириться с таким главой правительства во время войны?" -- "Однако в пользу его правительства высказался парламент, он его и поддерживал. Впрочем, президенту приходится теперь назначить нового главу правительства, так как Вивиани уходит. По этой причине я и пришел к вам и спрашиваю вас, согласитесь ли вы вступить в кабинет, который я должен составить?" -- "Нет, никогда". -- "Сильно сказано. Вы будете бороться против нового кабинета?" -- "Я не говорю этого, я охотно буду помогать вам. Но я не могу согласиться вступить в министерство, в котором я не являюсь главой. К тому же Пуанкаре желает всем руководить, министерством иностранных дел и военным министерством, а я не из тех, кто согласен терпеть подобное вмешательство".

Оганьер дуется, он удивляется тому, что его "выдворили", хотя он всегда был в полном согласии со своими товарищами. [161] Это бросает на него тень, он не может примириться с этим. Я объясняю ему, что о "выдворении" нет речи, так как новый кабинет составляет не Вивиани. Но я не могу не признать, что с ним поступили не совсем справедливо.

Титтони просил у меня аудиенции. "Я пришел к вам по поручению своего правительства известить вас, что, согласно полученным из Бухареста сведениям, необходимо без малейшего промедления воспользоваться случаем и заставить Румынию вступить в войну. Единственный возможный способ добиться этого -- немедленное сосредоточение русских войск на границе. Причем, как только это будет сделано, Россия должна заявить Румынии: "Согласны ли вы пропустить нас и сражаться на нашей стороне, если мы атакуем Болгарию? Или же вы предпочитаете идти с нами, если мы поможем вам вступить в Трансильванию?" Если Россия предложит таким образом Румынии сражаться вместе с ней для осуществления своих национальных устремлений, сила общественного мнения непременно заставит Братиану объявить войну Австрии. Так как Вивиани остается еще на своем посту, я сообщил ему об этом демарше и просил его известить о нем русское правительство.

Жюль Камбон говорит мне, что он не привык иметь дело с парламентом и поэтому не может принять место товарища министра иностранных дел, но согласен взять на себя обязанности генерального секретаря. Я снова прошу Бриана заручиться сотрудничеством Жюля Камбона.

Бриан уговорил Фрейсине и Леона Буржуа вступить в кабинет в качестве министров без портфеля. Мелин охотно вернется в министерство на улице Варенн, где он в свое время так потрудился на благо отечественного земледелия. Но все трое желают, чтобы Мальви не оставался во главе министерства внутренних дел. Вивиани в свою очередь против того, чтобы жертвовали Мальви, а последний заявляет, что согласится остаться только в министерстве внутренних дел и не возьмет другого портфеля. Итак, кризис продолжается, я не вижу ему конца.

Меня посетило около тридцати депутатов, входящих в состав военной комиссии и комиссии по иностранным делам. Они явились указать мне на серьезность положения, [162] словно я, увы, не знаю этого сам не хуже, чем они. Они жалуются на правительство вчерашнего дня и уже и на правительство завтрашнего дня. Они хотят, чтобы наша дипломатия проявила больше твердости и увлекла за собой дипломатию союзников. Они хотят также, чтобы мы послали на помощь сербам все необходимые силы, если англичане будут уклоняться в Салониках. "Значит, идти на риск, обнажить наш фронт?" -- "Двести тысяч человек, -- уверяют они, -- не ослабят его".

В конце дня пришли Марсель Самба и Вивиани. Их обоих очень тревожит положение в палате депутатов. Интриги принимают там неслыханные размеры. Оба они утверждают, что если мы отнимем у Мальви его министерство, это вызовет бурю в палате. Они желали бы покончить со всем сегодня вечером, чтобы избежать осложнений в парламенте.

Сообщив нам вскользь о своих переговорах с шерифом Мекки, пожалуй, не совсем своевременных, Англия вместе с тем предложила нам обсудить с ней окончательное установление границ Сирии. Это будет счастливым дополнением к нашей конвенции 1912 г. Для обсуждения этого вопроса с английскими властями Вивиани решил послать в Лондон нашего генерального консула в Бейруте Жоржа Пико (из Парижа в Лондон, No 3527) {109}.

Немцы казнили в Брюсселе мисс Кавелль. {110} Эта благородная и энергичная англичанка не раз оказывала помощь нашим солдатам.

Четверг, 28 октября 1915 г.

К своему великому сожалению, я не мог присутствовать сегодня на похоронах Поля Эрвье; министерский кризис задержал меня в Елисейском дворце. Меня замещала мадам Пуанкаре и один из моих офицеров. Я очень удручен этим обстоятельством. Я не волен даже отдать последний долг умершему другу.

Бриан все еще не закончил своих переговоров. Вопрос о Мальви не улажен. Фрейсине, Мелин и Буржуа настаивают на своем, Вивиани и Самба упорно заявляют, что уйдут, если Мальви не будет оставлен на своем посту. Я умоляю Бриана [163] не останавливаться более на трудностях личного порядка и принять без дальнейших промедлений то решение, которое он найдет наиболее целесообразным.

Мильеран, исполняющий еще функции военного министра, и Вивиани, отставка которого еще официально не объявлена, поручили Жоффру отправиться в Лондон и убедить английское правительство, что с военной точки зрения возможно отправить 90 тысяч англичан на Балканы, не ослабляя фронта в Бельгии и Франции.

В четыре часа пополудни Бриан вернулся в Елисейский дворец. Он все еще топчется на том же месте. Сторонники и противники Мальви не отказались от своих требований, и Бриан не в состоянии привести их к согласию.

Я запросил мнение Дешанеля. Он считает объявленный новый состав кабинета превосходным и не понимает оппозиции против Мальви. "Что касается меня, -- восклицает Вивиани в большом волнении, -- я не позволю принести Мальви в жертву этим лицемерным старцам. Фрейсине и Буржуа -- агенты Клемансо, а Клемансо только и замышляет вызвать президентский кризис". Между тем как раз в тот момент, когда Вивиани так резко отзывается о Фрейсине, последний по просьбе Бриана отказывается от поста товарища председателя совета министров, для того чтобы оно могло достаться Вивиани вместе с портфелем министра юстиции. Я стараюсь успокоить расходившиеся нервы Вивиани. Он приходит в себя и успокаивается.

Но после него пришел Мелин, присланный Брианом. "Я -- заявляет он, -- обещал своим друзьям не вступать в кабинет, если Мальви сохранит в нем портфель министра внутренних дел. Они обвиняют его в политической тенденциозности, в пристрастных действиях известных префектов".

Спустя несколько минут является Мальви и по собственной инициативе объявляет мне, что он готов оставить министерство внутренних дел, поддержать кабинет и просить Вивиани и Самба остаться в последнем, но ни в коем случае не примет в настоящий момент другого портфеля.

Мне известно, что палата начинает проявлять крайнее нетерпение. Она заседала лишь несколько минут и среди всеобщего [164] возбуждения отсрочила заседание до завтра. Внесено несколько запросов. Вивиани потребовал их отсрочки, появление его на трибуне было встречено сильным волнением. "Если Бриан не достигнет цели, -- сказал он мне, -- я все же вручу вам свою отставку еще до завтрашнего заседания палаты".

В половине одиннадцатого вечера один за другим входят в мой кабинет Вивиани, со всклокоченными волосами и красным лицом, и Бриан, сильно простуженный, сотрясаемый приступами кашля, спокойный и владеющий собой. Вивиани бросился в кресло и снова разразился упреками в адрес Буржуа, Мелина и Фрейсине, обвинял их в том, что они играют на руку Клемансо. "Они в заговоре с ним против вас. Вы увидите, что еще до вторника они приведут вас к необходимости назначить министерство Клемансо, а последний создаст президентский кризис". Я отвечаю, что слишком хорошо знаю Фрейсине, Мелина и Буржуа и ничуть не сомневаюсь в их лояльности. Бриан поддержал меня. Но нам не удается убедить Вивиани. Переутомленный и полный тревоги, он весь во власти своей идеи и повторяет: "Все эти старики думают только о себе Они забывают о родине. Они не способны ни на малейшее самопожертвование". Я настаиваю на том, что надо покончить с этим делом, с Мальви или без него, и Бриан обещает мне, что завтра в полдень все будет закончено или же он откажется от составления кабинета. Но сегодня мы не продвинулись ни на шаг вперед, а на фронте продолжает литься французская кровь, и Пашич продолжает взывать к нам о помощи. Английские войска в Салониках получили наконец директиву вступить в Сербию. Вероятно, послезавтра они двинутся в Дайрен (от генерала Саррайля, 28 октября).

Пятница, 29 октября 1915 г.

Все по-старому. Я написал Бриану, тороплю его, заклинаю его довести дело до конца к полудню. Вивиани вручил мне прошение об отставке. В нем говорится, что после голосования о запросах и о закрытом заседании он не рассчитывает более, что ему удастся собрать на стороне правительства необходимое большинство палаты. Он созвал сегодня утром [165] совещание кабинета. Ему пришлось выслушать упреки Оганьера и Сарро и столкнуться с молчанием Мильерана, но Бьенвеню-Мартен, Томсон и Давид великодушно принесли себя в жертву; они произнесли несколько слов, простых, но полных горячего патриотизма.

Бриан явился только после полудня. Он собрал в министерстве юстиции Мелина, Буржуа, Комба, Дени Кошена, Клемантеля и Пенлеве. Фрейсине извинился, но дал знать, что его согласие обеспечено. "Все старые министры" снова потребовали, чтобы Мальви был замещен на посту министра внутренних дел социалистом-радикалом, "более пожилым и более квалифицированным", и получил другой портфель. Бриан вызвал Мальви в мой кабинет. Мы оба просим его согласиться с таким решением вопроса. Он отказывается и повторяет, что будет поддерживать министерство в качестве простого депутата. "Во всяком случае, -- говорю я Бриану, -- теперь, когда Вивиани подал в отставку, заклинаю вас, торопитесь. Надо покончить с этим". -- "Я совершенно того же мнения, и если мне не удастся уладить все сегодня, я откажусь от своей миссии".

Вчера английский король упал с лошади, объезжая свои войска. Я по телеграфу передал ему пожелание скорее поправиться. Сегодня получил от него телеграмму, в которой он благодарит меня и сообщает: "К счастью, могу вас заверить, что обошлось без перелома кости, и я надеюсь скоро поправиться".

Полковник Фурнье извещает нас из Крагуеваца (No 186), что офицеры сербского генерального штаба с каждым днем все более падают духом. Австрийцы продолжают продвигаться на северном фронте, а болгарские отряды в нескольких местах перешли линию Тимока, и ее пришлось эвакуировать (No 192).

Отступление сербов заставило наш генеральный штаб окончательно отказаться от мысли использовать коммуникационные линии Дураццо -- Эльбассан -- Струга или Санти Каранта -- Монастырь. Генеральный штаб изучает теперь возможности снабжения Сербии через Сан-Джиованни-ди-Медуа или через Антивари. [166]

В пять часов пополудни заведующий секретариатом Бриана Тиссье позвонил Оливье Сенсеру, что в Бурбонском дворце состоялось заседание фракции радикал-социалистов. Большинство высказалось за то, чтобы во главе министерства внутренних дел стоял Мальви, и никто другой. Фрейсине, Буржуа и Мелин подчинились этой резолюции. Вскоре затем Бриан в свою очередь подтвердил мне по телефону, что "все улажено". Он извинился, что не может прийти ко мне, и сказал, что вечером пришлет мне на подпись декреты о назначении новых министров. Что касается министерства труда, он еще колеблется между Матеном и Рену. Пенлеве получит министерство народного просвещения, Думерг -- министерство колоний, Клемантель -- министерство торговли. Вивиани будет министром юстиции и товарищем председателя совета министров.

По просьбе Бриана я вызвал в конце дня нового военного министра генерала Гальени. Как мы договорились с Жоффром, я советую Гальени предоставить главнокомандующему свободу и ответственность в военных операциях, а также в назначениях на фронте. Гальени с готовностью обещает мне это. Он показал мне очень теплое письмо, которое намерен послать Жоффру, когда будут подписаны декреты; в этом письме он обещает Жоффру свое безусловное содействие. Я указываю ему на необходимость как можно чаще собирать в моем кабинете Совет национальной обороны, как того требует сам Жоффр. Гальени выразил желание оставить в должности товарищей министра только Жозефа Тьерри и Альбера Тома. Я предложил ему представить в спешном порядке этот вопрос председателю совета министров.

Незадолго до полуночи явился Бриан в сопровождении Тиссье и принес мне декреты на подпись. Он предпочел сохранить в военном министерстве четырех товарищей министра: Альбера Тома -- по артиллерии и снаряжению, Жозефа Тьерри -- по снабжению и интендантству, Жюстина Годара -- по врачебно-санитарной части и Рене Бенара -- по авиации. Вместе с постом председателя совета министров Бриан берет портфель министра иностранных дел, Фрейсине, Комб, Буржуа, Жюль Гэд и Дени Кошен назначены министрами без портфеля, Марсель Самба остается министром [167] общественных работ, контр-адмирал Лаказ назначен морским министром, Матен -- министром торговли, Думерг остался во главе министерства колоний.

Суббота, 30 октября 1915 г.

Декреты появились в сегодняшнем "Officiel". Бриан представил мне министров; я приветствую их и благодарю их за поддержку. Я велел поставить в зале совещаний совета министров более длинный стол; предварительно пришлось вместе с Брианом разрешить вопрос о том, как рассадить новых министров, -- вопрос, достойный пера Сен-Симона. Затем мы выбрали не терпящие отлагательства вопросы: о требованиях денежных ссуд, снаряжения и хлеба, с которыми к нам обратилась Греция, о нашей позиции по отношению к Греции и Румынии, о дальнейшей отправке войск в Салоники, об эвакуации австрийских военнопленных из Сербии. Решено начать обсуждение всех этих вопросов во вторник. В понедельник состоится совещание кабинета по вопросу о предстоящей правительственной декларации.

Гильмен был принят греческим королем (Афины, No 638 и сл.). "Мое решение соблюдать нейтралитет, -- сказал король Константин, -- окончательно и бесповоротно. После трезвого размышления я пришел к твердому убеждению, что Греция как малая страна должна остаться в стороне от склоки больших. Говорят, что я боюсь прусских касок. Зачем мне скрывать это? Да, я боюсь вступить в конфликт с Германией и Австрией, которые сделают из Греции мокрое место". Король хвалил поведение наших войск в Салониках и очень резко отзывался об Англии и Венизелосе.

Я написал Мильерану теплое письмо, в котором выражаю сожаление, что лишен возможности в настоящий момент работать с ним. Он ответил мне сухо. Это охлаждение старой дружбы, надеюсь временное, прибавилось ко всему тому горю и печали, в которые меня погружают военные, дипломатические и парламентские события.

Прибыв вчера утром в Лондон, Жоффр немедленно имел продолжительную беседу с Китченером (Поль Камбон, No 2524 и 2525). Затем он совещался во французском посольстве с Асквитом, [168] Бальфуром и Китченером. Вечером он имел случай беседовать у Китченера с другими членами кабинета. "Его конкретные и толковые объяснения, -- пишет Поль Камбон, -- авторитетность его суждений, его твердая и сдержанная речь произвели большое впечатление на министров". Асквит признался нашему послу, что, несмотря на его враждебность к салоникской экспедиции, Жоффр убедил его в необходимости быстрых действий и в том, что разногласие между обоими правительствами по этому поводу привело бы к весьма печальным результатам. "Надо усилить наш союз, -- прибавил Асквит, -- сделать его теснее, чем когда-либо". Жоффр вручил Китченеру подробный меморандум об операциях в Салониках и Сербии. На совещании в военном министерстве английские офицеры примкнули к взглядам, высказываемым в этом меморандуме. Последний был доведен до сведения совета министров, и Китченер был уполномочен объявить Жоффру, что правительство присоединяется к его взглядам. Сегодня вечером Жоффр покинул Лондон среди приветственных кликов толпы {111}.

Воскресенье, 31 октября 1915 г.

Братиану не проявляет склонности пропустить русские войска (Бухарест, No 539 и 540). Впрочем, Россия не желает ничего предпринимать на Балканах, пока не получит ружей, которые она потребовала от нас и Англии; мы в скором времени посылаем их (Петроград, No 1305).

На нашем фронте, а именно в Артуа и Шампани, ежедневно продолжаются бои. Мы то берем у неприятеля окопы, то теряем их. Вчера немцы дошли до вершины Тахирского холма.

Веснич показал мне и Бриану телеграмму, полученную им от Пашича. Сербия требует, чтобы мы как можно скорее приступили к военным действиям в направлении Скопле (Ускюба). Крики радости, которыми было встречено известие о нашей экспедиции, сменились теперь криками отчаяния. [169]

Глава четвертая

Интриги бывшего хедива в Швейцарии. -- Свержение министерства Заимиса и замена его кабинетом Скулудиса. -- Новые поездки на фронт. -- Дени Кошен в Греции. -- Совещание с Асквитом, сэром Эдуардом Греем, Бальфуром и Ллойд-Джорджем. -- Генерал Гальени, генерал Жоффр и ведение войны. -- Поражение и отступление сербской армии. -- Китченер и оборона Египта. -- Первое появление Боло-паши.

Понедельник, 1 ноября 1915 г.

Вот уже второй раз французы встречают на фронте праздник всех святых. Я отправился с мадам Пуанкаре на военные кладбища в Банье, Иври и Сент-Оуэн. Мы возложили венки хризантем у подножья временно сооруженных памятников. Вдоль бульвара Сен-Мартен нас приветствовала толпа со спокойным и твердым видом. Эти люди из народа могли бы дать уроки энергии и хладнокровия некоторым парижским салонам и кружкам!

Как телеграфирует Палеолог (Петроград, 30 октября, No 1310), русский император, все более подчиняясь реакционному влиянию своего премьера, собирается уволить в отставку двух или трех либеральных министров, входящих еще в состав правительства, в том числе Сазонова, пользующегося доверием Думы. Чтобы подчеркнуть политическое значение этой меры, император восстановит для Горемыкина титул имперского канцлера, последним носителем которого был умерший в 1833 г. князь Горчаков.

В субботу болгары атаковали наше головное прикрытие в Криволаке и были отбиты до наступления ночи. С нашей стороны участвовали в деле два батальона и одна горная батарея (генерал Саррайль в военное министерство, 31 октября, No 94) {112}.

После вчерашней конференции Жоффр телеграфировал нашему военному атташе в Сербии (No 37, 38, 39 и 40), что с англичанами достигнуто соглашение, но которому количество французских и английских войск, отправляемых в Салоники, [170] будет в кратчайший срок доведено до 150 тысяч человек. Задачей французских войск будет оперировать в районе Велес-Истип и дать сербским войскам возможность сосредоточить свои усилия на Ускюбе с целью восстановить сообщение с Салониками. Английские войска будут занимать Салоники и обеспечат свободу передвижения нашим войскам. Начаты переговоры с целью добиться помощи итальянских войск через Албанию. 240 тысяч французских ружей отправлены в Россию, чтобы облегчить значительное сосредоточение русских войск на румынской границе и побудить Румынию вступить в войну на стороне Антанты.

Вернулись из служебной командировки в Сербию майор Револь в Морис Сарро, сенатор из Оды, мобилизованный в чине поручика; они выполнили там задание по связи. Они показали мне свой очень интересный дорожный дневник, подтверждающий информацию различных наших агентов.

Согласно предложению Оганьера, сделанному накануне его ухода, я вручил адмиралу де Жонкьеру ленту к большому кресту ордена Почетного легиона.

Наш генеральный консул в Женеве Паскаль вслед за Беназе сообщает мне об интригах бывшего египетского хедива, проживающего теперь в Швейцарии. Он находится под башмаком у своей метрессы, французской актрисы, которая служит в австрийской и немецкой контрразведке. Она получает обширную корреспонденцию из Франции через подставное лицо и прямым путем из Вены и Берлина (No 71 от 26 августа, No 102 от 31 октября).

Вторник, 2 ноября 1915 г.

Совет министров рассматривал вопрос о преемнике генерала Гальени на посту военного губернатора Парижа. По соглашению с новым военным министром и со мною, Бриан предложил этот пост генералу Монури, и последний принял его. После своего ранения Монури ослеп, и врачи не думают, что зрение вернется к нему. Но у него будет помощником генерал Клержери, и, если он останется, как надо думать, навсегда слепым, ему потом тактично объяснят, что ему лучше уйти со своего поста. В настоящий момент Париж [171] не находится под угрозой, и Монури во всех отношениях заслуживает вознаграждения.

Председатель совета министров предлагает послать в Италию генерала Гуро с целью склонить генерала Кадорна и его правительство отправить войска на Балканы.

Гальени, который сразу проявил себя в совете министров гораздо менее замкнутым, чем Мильеран, сообщает нам о прискорбных эпизодах, происшедших третьего дня на Тахирском холме. Мы оказались здесь в тяжелом положении, под перекрестным фланговым огнем. Газовая атака неприятеля застигла нас врасплох. Маски и очки оказались недостаточной защитой, так как вследствие небрежного обращения повреждена была слюда. "Я немедленно приму меры, -- говорит Гальени, -- для форсирования производства противогазов, а также и самих газов, поскольку приходится прибегать к ним".

Затем генерал зачитывает телеграмму, которую он намерен отправить Саррайлю. В ней излагается военное и дипломатическое положение на Балканах. При этом новые министры обмениваются мыслями по поводу салоникской экспедиции. Они относятся к ней положительно, но с различными нюансами. Леон Буржуа требует, чтобы мы не выходили за пределы тех полей, которые были установлены английским и французским генеральными штабами, и не увеличивали количества наших войск. Пенлеве, напротив, высказывается за увеличение.

Однако адмирал Лаказ разъясняет, что в настоящий момент мы не располагаем свободными транспортными средствами. Через несколько дней у нас будет в Греции и Сербии даже не 60 тысяч человек, а целых 72 тысячи с обозом, артиллерией и мулами. Надо будет обеспечить подвоз людей, животных, снаряжения, продовольствия. Поэтому невозможно будет немедленно увеличить состав наших войск. Совет министров решает впредь до новых распоряжений придерживаться плана обоих генеральных штабов.

Бриан зачитывает проект правительственной декларации; она одобряется.

Операции итальянцев на Изонцо и в Карсте, почти совсем было приостановившиеся за последние два дня, возобновлены вчера со всей энергией. [172]

Положение сербской армии с каждым днем становится все более критическим. Она отступает, за ней следуют тысячи беженцев.

Перед отъездом в Италию меня посетил генерал Гуро. Он еще сильно хромает, но уже меньше устает и говорит, что может перенести поездку. Впрочем, этот мужественный человек не отказался бы от возложенной на него миссии, даже если бы она была сопряжена для него с большими физическими страданиями.

Из Дарданелл приехал полковник Жиродон, бывший там начальником штаба генерала Байу. По его мнению, было бы большой ошибкой отозвать французские и английские войска с полуострова Галлиполи. Он утверждает, что они связывают почти все турецкие силы.

Среда, 3 ноября 1915 г.

Совет министров собрался перед заседанием палаты, на котором должна быть оглашена сегодня декларация нового кабинета.

По предложению Леона Буржуа решено отправить в Англию Жоннара для обсуждения вопроса о создании независимой арабской империи. По всей видимости, этот проект прельщает лондонский кабинет. Жоннар будет отстаивать наши права на Сирию в том виде, как они были признаны в 1912 г.

Асквит выступил вчера в палате общин с важной речью (Поль Камбон, No 2250). Он заявил, что не следует ставить пока вопрос о всеобщей воинской повинности. Правительство во всем составе принимает на себя ответственность за дарданелльскую экспедицию; последнюю необходимо продолжать. Он заявил также, что союзники придают независимости Сербии первостепенное значение, что между Францией и Англией господствует полное согласие по вопросу о целях и средствах их достижения. Будем надеяться, что эта речь будет содействовать закреплению этого последнего утверждения.

Верховный британский комиссар в Египте доверительно заявил Дефрансу, что его очень тревожит возможность концентрических атак на западе со стороны сенусси, на востоке -- со стороны турок и немцев. Необходимо, заявил он, защитить Египет [173] и создать с этой целью независимую Аравию (Каир, No 271). Бриан имел очень большой успех в палате депутатов. Резолюция о доверии правительству была принята единогласно пятьюстами пятнадцатью голосами.

Четверг, 4 ноября 1915 г.

Большая дискуссия в совете министров о дороговизне и о законопроекте, который Мальви должен внести в парламент по вопросу о праве правительства устанавливать твердые цены на все предметы первой необходимости. Мелин сделал ряд замечаний, которые своей четкостью и знанием дела произвели большое впечатление на министров.

Во второй половине дня состоялось под моим председательством заседание Совета национальной обороны с участием председателя совета министров, военного и морского министров, Жоффра, генерала Грациани, адмирала де Жонкьера и, кроме того, Фрейсине и Леона Буржуа.

Мы выслушали полковника Жиродона. Он повторяет то, о чем говорил мне третьего дня: мы не должны отзывать войска с полуострова Галлиполи. Впрочем, он еще раз рассмотрел вопрос и полагает теперь, что даже в том случае, если мы останемся в Дарданеллах, турки смогут послать 100 тысяч человек на Балканы или в Бельгию.

Адмирал Лаказ тоже убежден, что уход французских и английских войск может повлечь за собой катастрофу. Мы рискуем при попытке уйти потерять нашу артиллерию; нет даже уверенности, что нам удастся посадить свои войска на корабли.

Жоффр считает во всяком случае невозможным брать еще войска из Франции для какой бы то ни было операции. "Германская армия будет побеждена здесь, во Франции". Гальени более робко высказывает то же мнение. Оба они настаивают на необходимости провести в ближайшее время мобилизацию призыва 1917 г. Решено телеграфировать в колонии, а именно в Индокитай, и сделать попытку выписать оттуда местных рабочих, чтобы освободить таким образом для фронта определенное количество рабочих, работающих теперь на оборону. Кроме того, Гальени поручено предпринять новую "охоту на окопавшихся в тылу". [174]

Военный министр излагает с большой ясностью те серьезные последствия, которые повлечет за собой установление сообщения по Дунаю между Германией, Болгарией и Турцией. Эти пути сообщения останутся свободными, пока мы не привлечем Румынию на нашу сторону. Итак, Германия будет отныне снабжать Болгарию и Турцию военным материалом и снаряжением. Единственный возможный ответ с нашей стороны, это -- установить в свою очередь сообщение с сербской армией через Вардар.

Баррер снова настаивал перед Соннино на необходимости безотлагательной военной интервенции Италии на Балканах (Рим, No 882). Он сообщил Соннино о соглашении, заключенном в Лондоне между Жоффром и английскими властями, и о том, что Россия собирает большой кулак в Бесарабии. Одним словом, наш посол не упустил ни одного аргумента, способного убедить итальянского министра; он выступал тем настойчивее, что ему было известно благоприятное отношение генерала Кадорна. Однако Соннино еще раз дал ответ: "В настоящий момент мы не можем взять на себя никакого обязательства. Мы должны выждать конца наших операций, развертывающихся на Изонцо и в Карсте".

В Камеруне наши войска сражаются с немцами и начинают продвигаться вперед. Во второй половине октября они заняли Битам и Минвуль (телеграмма Марлена, Браззавилль, 2 ноября).

В связи с инцидентом на заседании греческой палаты Венизелос произнес вчера в парламенте речь, в которой разоблачал злоупотребление властью со стороны короля и трусливое угодничество его министров. Министерство Заимиса было свергнуто большинством ста сорока семи голосов против ста четырнадцати. Полагают, что король распустит палату, а так как во время мобилизации выборы невозможны, то Константин в течение нескольких месяцев будет самовластным хозяином в стране (Афины, No 668).

Пятница, 5 ноября 1915 г.

Я сказал Бриану, что Барту очень огорчен тем, что его не "используют". Так как Барту очень хорошо знает испанский язык, Бриан желает послать его в Испанию для противодействия [175] усилившимся в последнее время немецким интригам. Я взялся прозондировать Барту. Однако оказалось, что это предложение ему нисколько не улыбается. Сначала он сказал мне, что предпочел бы работать в Румынии. Но вечером я получил от него письмо, в котором он отказывается и от поездки в Бухарест. Он пишет, что горе по утраченному единственному сыну не позволяет ему ни оставить жену одну в Париже, ни взять ее с собой в чужую страну, где она никого не знает, тогда как в Париже она облегчает свою скорбь уходом за ранеными.

Поль Камбон, приехавший на два дня в Париж, рассказывает мне следующее: "Грей, по-прежнему настроенный пацифистски, все еще не может примириться с мыслью, что английские войска будут вовлечены в военные действия на Балканах. Китченер же наталкивается в этом вопросе на <противодействие> своего собственного штаба. Если он едет во Францию еще раз беседовать с Жоффром и правительством, это -- доказательство его постоянных колебаний". В ходе разговора Камбон снова заявил мне, что он все еще не знает, каким образом Константинополь был обещан России. Правда, король однажды заметил русскому послу графу Бенкендорфу, бывшему его гостем в Виндзорском замке: "Да, Константинополь! Этому городу предназначено стать русским". Но эти слова, вырвавшиеся из уст короля за завтраком, не имели силы обязательства, да к тому же Георг не имел права брать на себя такое обязательство. На вопрос Камбона Грей и Николсон ответили ему: "Мы взяли на себя обязательство лишь после вас. Вы обязались 5 марта, мы -- 12-го". "Но в таком случае, -- говорю я Полю Камбону, -- это остается непроницаемой тайной, ибо ни Вивиани, ни я никогда не слышали разговоров об этом обязательстве. Остается предположить, что Делькассе принял его, не доложив о нем ни правительству, ни мне" {113}.

Американский архитектор Уитни Уоррен, большой друг Франции, привел ко мне Ричарда Гардинга Девиса, знаменитого писателя, своего рода американского Киплинга. Девис вручил мне письмо резидента Теодора Рузвельта, написанное в очень горячих выражениях: "Дорогой президент Пуанкаре, [176] позвольте рекомендовать вам Ричарда Гардинга Девиса, одного из известнейших наших писателей, полезнейших наших граждан. Его взгляды на войну совпадают по существу с моими, которые, надеюсь, вам известны. Это человек вполне достойный доверия, вы можете полностью положиться на него, я рекомендую его вам самым теплым образом. Это один из самых близких моих друзей. Искренне преданный вам Теодор Рузвельт". Ричард Гардинг Девис выразил мне симпатии своей страны к Франции. Я просил его передать своим соотечественникам благодарность за все, что они так великодушно делают для нас, за американские лазареты, за значительные пожертвования в <Комитет> национальной помощи и т. д.

Клемансо уже открыл огонь по новому кабинету, в частности против Фрейсине и Леона Буржуа. Однако эта неблагожелательная позиция Клемансо не помешала тому, что он был избран вместо Фрейсине председателем военной комиссии сената, а также комиссия сената по иностранным делам.

Вильгельм II послал султану приветственную телеграмму, в которой отмечает установление непосредственной связи центральных держав с Турцией и Болгарией.

Китченер приезжает сегодня в Париж. Он желает, чтобы его поездка сохранялась в абсолютной тайне (де Флерио, Лондон, No 2571 и 2572).

Заимис вручил королю отставку кабинета. Король оставил за собой решение и приступил к обычным совещаниям. Гильмен считает, что ввиду неизбежности роспуска палаты для нас желательно, чтобы остался у власти Заимис, который принял по отношению к нам официальные обязательства и пользуется репутацией лояльного человека (Афины, No 675).

Французская миссия выезжает на Балканы с целью обследовать дорогу от Санти-Каранта до Монастыря и возможности снабжения Сербии через Адриатическое море. В состав миссии входят полковник инженерного корпуса Рефруанье, несколько офицеров и отряд саперов. Бриан известит греческое правительство об этом шаге.

Гуро телеграфирует из итальянской главной квартиры, что он провел часть дня и вечер с королем и генералом Кадорна и имел возможность вести с ними продолжительную беседу об [177] участии Италии в военных действиях на Балканах (No 1/27). Он не получил еще никакого твердого ответа. Кадорна считает возможным послать в ближайшее время на Балканы две дивизии с моторизованной артиллерией и горными орудиями. Король предоставит решение правительству. Третьего дня, 3 ноября, наше головное прикрытие в Криволаке полностью отбило атаку болгар, несмотря на сильную артиллерийскую подготовку. Восточнее Наброво мы взяли деревни Немисли и Кайоли (генерал Саррайль, No 118, 55/2).

Суббота, 6 ноября 1915 г.

Обсудив положение, совет министров решает еще раз нажать на Лондон и на находящегося в Париже Китченера с целью добиться того, чтобы Англия послала в Салоники обещанные 90 тысяч человек без новых проволочек. Во всяком случае, Китченер не считает возможным снять войска из Дарданелл, в этом он согласен с покойником Жиродоном.

Совет министров выносит также решение относительно снаряжения для Румынии, испрашиваемого полковником Рудеано. Мы отказываем в этой просьбе, но снаряжение будет отправлено в Россию и останется там впредь до следующего распоряжения.

С 3 ноября потоплены пять французских и английских кораблей между Гибралтаром и мысом Иви. Они были пущены ко дну минами или орудийным обстрелом. В том числе погиб французский пароход "Кальвадос", перевозивший батальон туземных стрелков; почти все они погибли. По этому случаю генерал, командующий североафриканской армией, обращает внимание правительства на недостаточность мобильной охраны алжирских берегов (Алжир, 5 ноября, No 34922).

Известия из Сербии крайне противоречивы. Как телеграфирует Весничу сербский посланник в Риме Ристич, сербская армия, которой помогали французские и английские отряды, разбила наголову болгарскую армию, пытавшуюся вторгнуться в Македонию по линии Велес -- Прилеп; болгары бегут в беспорядке. Правый берег Вардара, согласно этим сведениям, совершенно очищен от болгар. Однако Атлантическое телеграфное агентство в Берлине рисует совершенно другую картину: "Официально сообщается, что болгары разбили [178] наголову французские десантные войска, на которые натолкнулись на северо-востоке от Прилепа. Часть этих войск взята в плен, другая уничтожена. В Кюстенджи оставлены первые военнопленные французы". Я еще не знаю, где правда. Достоверно только, что Саррайль требует от Гальени увеличения своих войск до четырех армейских корпусов (No 115 и сл.) и что тот же Веснич еще сегодня извещает нас, что сербы, теснимые немцами и болгарами, вынуждены отойти на правый берег Западной Моравы.

Заимис отказался остаться во главе правительства. Король назначил премьером Раллиса (Афины, No 680).

В довершение всех удовольствий сегодня посетил Бриана китайский посол и уведомил его, что республиканский режим, введенный в Китае четыре года назад, не удовлетворяет более общественное мнение страны и что мало-помалу распространилась тенденция в пользу возврата к монархии. Правительство созвало ассамблею, которая должна высказаться о будущей форме правления.

Воскресенье, 7 ноября 1915 г.

Вчера вечером выехал из Парижа с Восточного вокзала и сегодня утром прибыл в Невшато. Меня сопровождает Жоффр. Он рассказал мне о своей последней беседе с Китченером. Последний официально обещал ему, что английское правительство незамедлительно отправит в Салоники 90 тысяч человек. "Ни одним солдатом меньше, -- сказал Китченер, -- и не теряя ни минуты времени". Британский министр -- противник отозвания войск с Галлиполи и отдаст приказ о пополнении находящихся там дивизий. Под величайшим секретом он сообщил Жоффру, что английское правительство замышляет форсировать Дарданеллы с моря. Адмирал Гепратт, как и адмирал де Робек, считает это осуществимым. Китченер желает, чтобы в этих целях командование нашей эскадрой было передано адмиралу Гепратту и чтобы она действовала по одному плану с англичанами. Они прорвутся через пролив, наши суда должны будут помочь им, открыв огонь по береговым фортам.

В Невшато нас ожидал генерал Дюбайль, командующий восточной армейской группой. Его штаб помещается в красивом [179] доме с колоннами в высокой части города; окна выходят в тихий сад, дышащий песенной прелестью. Нас встречала многочисленная восторженная толпа. Жители знают, что моя родня по отцу родом из Невшато и считают меня, так сказать, земляком. Я вручил Дюбайлю в присутствии офицеров его штаба военную медаль и подчеркнул, что этот самый завидный из всех знаков отличия вполне заслужен им за прямоту мысли и благородство характера. Генерала очень беспокоит критический вопрос о наших контингентах. Он желал бы, чтобы мы добились присылки солдат из России. Ему неизвестны малоутешительные ответы, полученные нами от последней. Он дает мне понять, что готовит новые операции со стороны Мюнстера. Я знаю, как дорого обходятся подобные наступления, и меня несколько испугали его намерения. Но в присутствии военного министра я не счел себя вправе высказать свое мнение.

Мы с Дюбайлем сели в автомобиль и отправились в Туль. В ратуше, где помещается штаб генерала Рока, я узнал среди офицеров Анри Бордо и Рабадо-Дюма, адвоката при парижской судебной палате. После небольшой остановки мы поехали дальше, захватив с собой Рока. Цель наша -- осмотреть стоянку 64-й дивизии, которой командует генерал Компаньон. 127-я и 128-я бригады, составляющие эту дивизию, размещены на севере от Туля в деревнях департаментов Мерты и Мозеля и Мааса: Люсей, Мениль-ла-Тур, Корневилль и Онуа-Вертюзей. У выхода из этой последней коммуны, которую я так долго представлял в парламенте, выстроен в поле 252-й пехотный полк. Я вручил нескольким офицерам военные кресты. Вдоль изгородей садов -- живые шпалеры жителей с мэром во главе. Несколько километров дальше деревни представляют собой одни развалины и заняты немцами.

Затем я отправился дальше. Приехали в Фуг, где работает пиротехническая фабрика. Здесь изготовляют и заряжают ручные гранаты. Соседний завод изготовляет снаряды для 155-миллиметровых орудий.

Оставив Дюбайля в Бар-ле-Дюк, мы с Жоффром с наступлением ночи прибыли в Авиз в департаменте Марны. Здесь нас встретил Кастельно. Я вручил ему ленту к большому [180] кресту ордена Почетного легиона и произнес при этом несколько слов, в которых подчеркивал, что он отдал родине свой большой военный опыт, свой ум и сердце и -- увы! -- также жизнь своих сыновей. При этом тяжелом воспоминании у многих офицеров навернулись на глазах слезы. Пьер Лоти состоит в настоящее время при его штабе, но Кастельно не скрыл от меня, что не может его использовать, а предоставляет ему прогуливаться и искать материал для своих поэтических образов.

Кастельно ужинал со мной и Жоффром в моем поезде. Если Дюбайль, видимо, сторонник новых операций, то Кастельно -- противник их. Он желает ограничиться в течение всей зимы обороной, беречь людей и экономить военные материалы. "Мы должны вести войну по-мещански, -- сказал он мне, -- подсчитывать все, как лавочники". Для покрытия нехватки контингентов и особенно недостатка кадров он предлагает перевести в пехоту три или четыре из <имеющихся у нас> десяти кавалерийских дивизий. Это даст нам офицеров и, кроме того, сократит бесполезные расходы на лошадей и фураж.

Понедельник, 8 ноября 1915 г.

Жоффр вчера вечером уехал обратно в Шантильи. Сегодня угрюм я встретился с Кастельно на вокзале в Шалоне-на-Марне. Мы отправились на автомобиле в Сюипп: я, Кастельно, полковник Пенелон и майор Фурнье из штаба Кастельно. По настоянию генерала я надел каску, как мои спутники. Что сказали бы, увидев меня, те, кто вышучивает мою фуражку?

Мы проехали Жоншери, сплошные развалины, и Сент-Илер -- тоже сплошная куча камней, затем взяли направление на Суэн. Остановились у разрушенной мельницы; здесь была когда-то мыза Вак. Перед нами расстилается необъятная опустошенная равнина, вся изборожденная перекрещивающимися белыми меловыми линиями. Это наши старые окопы, отсюда наши 15-я и 14-я дивизии колониальной пехоты, одна -- направо от нас, другая -- налево, ринулись в атаку на неприятельские позиции. "Это была бурлящая волна героизма", -- говорит Кастельно. Мы вчетвером идем по [181] этому зловещему полю, на котором там и сям копошатся военные рабочие. Проходим через наши старые позиции и доходим на северо-западе к бывшим немецким позициям в Буа-де~ла-Шез. Глубокие окопы, развороченные нашими снарядами, блиндажи, выпотрошенные нашей канонадой, колючие проволоки, свисающие к земле. А за лесом, на заднем склоне, другие проволочные заграждения, которых мы не заметили и которые теперь приходится обходить. Сен-Симон, посетив после битвы в Нервиндене неприятельские окопы, удивлялся их глубине и правильности их сооружения; он пришел в восторг от небольших равелинов к полуночи. Что бы сказал он при виде нынешних тщательных сооружений? Мы шли вдоль траншей Блюхера до хода Тирпица, затем возвращаемся к траншее Гамбург и идем вдоль нее до выступа у Суэнской мельницы. Здесь перед битвой наши окопы почти соприкасались с окопами немцев. С того места, где мы находимся, перед нами открывается великолепная панорама на этот лунный ландшафт, весь белый -- с одной стороны, весь серый -- с другой, и везде одинаково печальный. Там и сям рощи обуглившихся деревьев. На туманном горизонте чернеет несколько скелетов сосен.

Грохот орудий не умолкает. Через старые траншеи Палатината и магдебургские фортификации мы возвращаемся к нашему автомобилю перед Суэном. Он отвозит нас в самый центр развалин. От разрушенной церкви остались только два упавших на землю колокола. На северо-востоке от Суэна мы можем проследить на местности те движения, которые проделала дивизия Маршана, чтобы завладеть траншеями Ратисбонн и Аустерлиц. По дороге встречаем солдат, которые посланы приводить в порядок позиции, отнятые у немцев. Вступаем с ними в разговор; они приводят нас к своему жилью, импровизированному в одной расширенной траншее и получившему от них забавное название: "Площадь оперы".

Отсюда мы направляемся к бывшему сектору марокканской дивизии и к лесу Сабо. Огромные воронки, вырытые минами, зияющие впадины в меловой почве, тысячи зеленоватых мешков с землей, которыми заткнуты трещины и ямы. Местами попадаются снаряды 58-миллиметрового калибра и [182] снаряды Дюмезиля; они были брошены из наших окопов, не взорвались и жалко врылись в землю. Там и сям отдельные могилки с небольшими крестами, на которые надеты солдатские кепи, или кладбища из тридцати, сорока, пятидесяти могил. Из земли торчат бутылки с документами умерших. Поле резни, поле смерти, священное поле. Какие невероятные усилия, какая непобедимая мощь патриотической веры нужны были для того, чтобы наши солдаты могли взять эти укрепления, кажущиеся неприступными и несокрушимыми!

Автомобиль привез нас назад в Бюсси-ле-Шато, где остановился мой поезд и где нас поджидают генералы де Лангль де Кари и Петен. Мы завтракали вчетвером: Кастельно, де Лангль, Петен и я. Три генерала говорили со мной очень откровенно и конкретно, и слова их были весьма поучительными. Они в один голос высказывают сожаление по поводу того, что главная квартира -- "младотурки", как они ее называют, -- вначале, несколько месяцев назад, противилась экспедиции на Балканы. Все трое категорически высказываются в том смысле, что не следует раньше весны отправлять на фронт призыв 1916 г., что надо беречь наши контингенты и отказаться на несколько месяцев от генеральных и даже местных наступлений.

Все трое полагают, что надо перевести часть нашей артиллерии в пехоту. Все трое утверждают, что Мильеран представил им наступление в Шампани как решенное союзниками в Кале. Все трое заявляют, что их совета не спрашивали и что они просто выполняли приказ. Когда я виделся с ними во время этого наступления, приказ был отдан и, следовательно, принят. Все это, говорят они, доказано документально. Эти сведения, по-видимому, бесспорные, расходятся с тем, что было сообщено мне перед наступлением. После обеда с Кастельно и Петеном осматриваю в Сомм-Сюипп новую станцию узкоколейки (60 сантиметров), бивуак санитаров, водопровод, устроенный командиром Филиппом Брюно-Варилья; в Сомм-Турб -- корпусный лазарет и бивуак батальона, в Ла-Круа-де-ла-Шампань -- лазаретные бараки; в Сомм-Вель -- сборный пункт для отставших солдат; в Сен-Реми-су-Бюсси -- хирургический лазарет. После этого продолжительного инспектирования я сел вечером в свой поезд и уехал в Париж. [183]

Вторник, 9 ноября 1915 г.

Заседание совета министров. Рибо излагает наше финансовое положение. Он раздобыл до сих пор 19 миллиардов за счет разных средств казначейства, Французского банка облигациями и бонами и считает, что теперь настала пора выпустить заем, несмотря на события на Востоке. Изучив положение, он считает все еще невозможным вотирование новых налогов и взимание во время войны подоходного налога, когда вся нация мобилизована. Однако он делает исключение для налога на военные прибыли и намерен взимать его не только с военных поставщиков, но и со всех торговцев, извлекающих в том или другом виде прибыль из войны. Адмирал Лаказ сообщает, что, по сведениям морского министерства, Корфу стал настоящей базой немецких подводных лодок. Лаказ пошлет миноносец для проверки этой информации, и, если она окажется правильной, мы по мере надобности поставим на острове сторожевые посты.

Знакомлюсь с письмами, донесениями и телеграммами, накопившимися за два дня моего отсутствия. По словам полковника Фурнье (No 2124), сербский генеральный штаб в состоянии полной растерянности. Сербы пытаются вывезти на юг запасы снаряжения и продовольствия, собранные в долинах Южной и Западной Моравы, но при этом придется потерять их значительное количество, а также весь железнодорожный материал. Единогласно признано необходимым любой ценой высвободить сербскую армию, отведя ее на юг и прорвавшись в направлении Ускюба. Кральево и Ниш эвакуированы (6 ноября, No 235).

Общественное мнение в Лондоне находится в настоящий момент в крайне напряженном состоянии. Большое впечатление произвело известнее, что Китченер посетит театр военных действий на Востоке. Отъезд фельдмаршала держали в тайне. Чиновники военного министерства были крайне удивлены, когда Асквит водворился в канцелярии военного министерства (де Флерио, No 2590 и 2591).

Румынский посланник в России Диаманди с грустью признался Палеологу (Петроград, No1331), что в настоящий [184] момент совершенно исключена возможность вступления Румынии в войну на стороне союзников. Мы можем ожидать в лучшем случае продления нейтралитета. Братиану тоже объявил русскому посланнику в Бухаресте, что вступление Румынии в войну станет возможно лишь с того момента, когда русская армия в Бессарабии составит 500 тысяч человек и французские и английские силы на Балканах достигнут той же цифры (Петроград, No 1336; Бухарест, No 561).

Соннино не дал еще никаких обещаний ни Барреру, ни Гуро (Рим, No 900, 901, 902 и 903). Правительство, заявил он, должно внимательно следить за намерениями греков. Если они вступят в Эпир, Италия не сможет не защищать те пункты, которые должны обеспечить ей преобладание на Адриатическом море. Итальянский премьер Саландра не скрыл, что военный министр не разделяет благоприятного мнения генерала Кадорна. Саландра добавил, что он сам не считает возможным полностью приостановить наступление в течение зимы.

Потерпев фиаско в различных министерских комбинациях, Константин снова призвал Заимиса. Последний опять отказался составить новый кабинет, так как король желает распустить палату и немедленно приступить к новым выборам, причем мобилизация даст возможность извратить результаты выборов. Тогда король обратился к бывшему министру иностранных дел Скулудису (Афины, No 690, 692 и 693). Последний согласился возглавить правительство и оставил за собой также портфель министра иностранных дел. Состав кабинета остается прежним, кроме замены Заимиса Скулудисом и включения Микалидакиса. Последний родом с Крита и является личным заклятым врагом Венизелоса. Скулудис -- добросовестный человек, уже пожилой, он оставил по себе хорошую память на Лондонской конференции, на которой он сопровождал Венизелоса. Это человек французской культуры.

К сожалению, ближайшим советником короля является горячий германофил Штрайт. В Афинах всюду свободно снуют немецкие офицеры, они усердно посещают канцелярия генерального штаба и ведут самую энергичную пропаганду в армии и даже среди гражданского населения (Афины, No 697). [185]

Это не помешало греческому правительству потребовать у Франции, Англии и России новой ссуды в сорок миллионов золотом. Она должна последовать на тех же условиях, что недавняя ссуда в 10 миллионов, и пойти на уплату расходов по мобилизации греческой армии.

Сербское правительство и сербский генеральный штаб усиливают свои отчаянные призывы о помощи. Они надеялись, что быстрое выступление союзных войск в направлении Струмица -- Шлиф -- Велес обеспечит им сообщение с Салониками, но жестоко обманулись в своих надеждах, так как болгары проникли на запад в направлении Прилепа (радио из Подгорицы, 8 ноября, No27). Впрочем, вскоре они узнали, что французские войска успешно оперируют на Вардаре в направлении Криволаца и Градско.

Руководство (постоянная административная комиссия) социалистической партии -- французской секции рабочего интернационала -- в составе Браке, Камелина, Компер-Мореля, Жюля Гэда, Реноделя, Вайяна и др. единогласно приняло следующую твердую и утешительную резолюцию: "Два гражданина пытаются вести в Сенской федерации пропаганду на почве резолюции, принятой одним собранием в Циммервальде, в Швейцарии, на которое они отправились без всякого мандата от партии {114}. На этом собрании они совещались по вопросу о мире с другими социалистами нейтральных и воюющих стран, большей частью тоже не имеющими мандатов. Ввиду этого постоянная административная комиссия напоминает, что она отказалась участвовать в этом собрании, как отказывалась принимать участие и в других подобных собраниях, организованных с начала войны. Согласно постановлениям национального совета от 14 и 15 июля, она снова заявляет, что длительный мир может быть результатом только победы союзников и крушения германского империализма и милитаризма и что всякий другой скороспелый мир будет лишь перемирием или капитуляцией. Национальный совет заявил и постоянная административная комиссия повторяет за ним, что война, навязанная союзникам правителями Германии, должна быть доведена до своего логического конца, т. е. до поражения германского [186] милитаризма; миру должен быть дан великий и необходимый урок того, как сопротивление свободных народов разобьет замысел захвата гегемонии".

Среда, 10 ноября 1915 г.

Греческий посланник Романос заявил вчера Жюлю Камбону, что кабинет Скулудиса будет соблюдать по отношению к Антанте политику благожелательного нейтралитета. Однако известия из Афин носят, напротив, тревожный характер. При первом же своем свидании с Гильменом Скулудис заявил ему (No 708, 709 и 710), что в целях соблюдения нейтралитета и безопасности своих границ Греция вынуждена будет разоружить {115} и интернировать сербские войска, которые эвентуально будут отброшены на территорию Греции. Греческое правительство, добавил он, рассчитывает на поддержку французского правительства в том, чтобы убедить сербов в необходимости этого. В своем ответе Гильмен выразил сожаление по поводу того, что Греция собирается играть столь некрасивую роль по отношению к своему союзнику. Он сказал, что не знает, могут ли Франция и Англия допустить, чтобы сербские войска подвергались другому обращению, чем их собственные, в том случае, который предполагает Скулудис. На это последний возразил, что никакой разницы в обращении не будет, так как греческое правительство приняло следующее решение: если французские или английские войска тоже будут отброшены на греческую территорию, им будет предложено подчиниться тем же условиям. Общественное мнение в Греции не потерпит проникновения болгарской армии на греческую территорию, и так как правительство желает прежде всего сохранить нейтралитет, то не представляется возможным дать свободный пропуск нашим войскам. К тому же за болгарами последовали бы немцы, австрийцы и турки. Гильмен тут же указал Скулудису на чрезвычайную серьезность его заявления и напомнил ему о заверениях, данных его предшественником и самим королем.

Длительное обсуждение вопроса в нашем совете министров. Постановлено объявить Греции, что она не может [187] отказываться от своих обещаний. Мы будем настаивать на нашем праве защищаться от немцев и болгар также на греческой территории. Мы дадим знать Греции, что не потерпим интернирования сербов, так же как и наших войск. Прибавим, что снесемся с Англией и возьмем в свои руки Монастырскую железную дорогу и шоссейные пути.

Бриан настаивает перед сербским правительством и сербским генеральным штабом на ускорении отступления сербской армии на наши линии. Лаказ запросил по телеграфу адмирала Дартижа, к каким мерам давления на Грецию мы можем прибегнуть.

Дени Кошену предложено отправиться сегодня вечером в Салоники. Это -- убежденный филэллин, пользующийся в Греции многочисленными и значительными симпатиями.

Гальени вчера телеграфировал Саррайлю, изложил ему положение сербских войск в том виде, как оно нам известно, и напомнил ему, что его инструкции разрешают ему под собственную ответственность оперировать в направлении Велеса и прийти на помощь сербам.

Подполковник Рефруанье, руководящий работами по приведению в порядок пути от Санти-Каранта до Монастыря, отплывает из Марселя 15 ноября. Он заберет с собой первую партию людей и материалов.

Я посетил дом слепых на улице Рельи, основанный совместно министром внутренних дел и Обществом друзей слепых солдат. Сто шестьдесят слепых солдат обучаются здесь массажу, плетению корзин, музыке, изготовлению стульев и сеток -- всем ремеслам, которые более или менее возможны в их тяжелом состоянии. Эти несчастные молодые люди так мужественно переносят свою участь, что чуть ли не кажутся веселыми. Они стоически мирятся с темнотой, в которую их погрузила война.

Четверг, 11 ноября 1915 г.

Концентрация греческих войск в Салониках, приостановившаяся было несколько дней назад, слова продолжается с лихорадочной поспешностью. Все суда, стоявшие в Пирее или поблизости, внезапно реквизированы, и отдан приказ [188] спешно вывезти в Салоники все те части первого армейского корпуса, которые остались еще в Афинах, и все те части второго корпуса, которые еще остались в Пирее. Кроме того, по сведениям Гильмена, греки намерены минировать вход в главные греческие порты. Вместе с английским посланником он считает, что для поддержки наших требований необходимо послать эскадру в Пирей и усилить эскадру в Салониках (Афины, 10 ноября, No 714).

Правительство решило отправить морские силы и потребовать, чтобы Лондон сделал то же самое. Кроме того, мы предложили Англии приостановить все платежи по ссудам для Греции, все льготы по снабжению и все поставки для Греции впредь до выяснения положения.

Продолжительное заседание Совета национальной обороны. Присутствующий на нем Жоффр полагает, что еще есть возможность спасти сербскую армию, если она решит с большой поспешностью отойти на наши позиции. Гальени смотрит на это менее оптимистично и склонен отозвать наши дивизии в Салоники. Решено настаивать перед сербским правительством через полковника Фурнье, чтобы сербские войска пробивались к нашим позициям.

Первое выступление Гальени в парламенте имело успех. "Я -- солдат, я никогда не занимался политикой. Я принял на себя обязанности военного министра только из преданности тому общему делу, которое все мы защищаем. Но я, безусловно, убежден, что моя задача обречена на неуспех, если я не смогу рассчитывать на полную поддержку парламента". Этот великий солдат также великий тактик в политике.

Пятница, 12 ноября 1915 г.

Черногория, куда бежало много сербов, настойчиво просит нас и Италию послать ей продовольствие (Цетинье, No354 и 355). Мы посылаем ей продукты, итальянский флот согласился взять на себя их перевозку (Баррер, No 906).

Как сообщает из надежного источника Гильмен, греческое правительство пришло к мысли об эвентуальном разоружении сербских, а также французских и английских войск под влиянием демарша Германии. Возможно, впрочем, говорит наш [189] посланник, что этот демарш произошел с согласия короля Константина (Афины, No 716). Наш военный атташе полковник Браке настаивает на том, чтобы Франция, не теряя времени, произвела морскую демонстрацию в Пирее (Афины, No 717).

Лондонский кабинет обсуждал вчера положение в Греции. Он высказался в том смысле, что всякая попытка греческого правительства разоружить французские или английские войска в случае их отступления на греческую территорию будет рассматриваться, как враждебный акт (Лондон, No 2627 и 2628).

Лишь сегодня получил письмо Бриана, помеченное 8 ноября. Он сообщает мне в нем предложение военной комиссии палаты депутатов, принятое 27 октября. Комиссия просила председателя совета министров уведомить меня об этом предложении. Вот текст этого предложения: "Ввиду серьезности обстоятельств долг военной комиссии констатировать, что, несмотря на ее неоднократные и срочные указания за последние четыре месяца, в частности в ее письмах от 25 и 27 августа, несмотря на уверения правительства, что оно вместе с комиссией признает, что только мощная демонстрация нашей военной силы может предупредить большую опасность на Балканах, -- не принято и даже не подготовлено ни одной военной меры с этой целью до болгарской мобилизации. Объяснения, данные вчера комиссии председателем совета министров и военным и морским министрами, дают ей основания опасаться, что усилия союзников на Востоке приведут к жестокому разочарованию ввиду их медлительности, колебаний и недостаточности. Комиссия просит президента республики положить конец этой опасной нерешительности. Подписано: председатель военной комиссии генерал Педойя".

Это предложение является прямым отрицанием парламентского режима. Я не имею права вступать в контакт с палатой, а она не имеет права обращаться ко мне. Если она недовольна министрами, она должна выступить против них и указать мне свои желания принятием соответствующей резолюции. Конечно, тот новый способ, к которому прибегла военная комиссия, объясняется беспокойством парламента, его опасениями. Но неужели палата воображает, что правительство сидело сложа руки, когда комиссия требовала от [190] него отправки войск на Балканы, ничего не зная о тех трудностях, которые вставали перед правительством со стороны главной квартиры, Англии и балканских стран?

Разве мы и сегодня еще не наталкиваемся на всякого рода препятствия? Вот как раз получены тревожные телеграммы от полковника Жиродона, сопровождавшего Китченера на Восток и прибывшего вчера в Мудрос (Мудрос, 11 ноября, No 1 и 2). Британский военный министр обещал Жоффру, что на помощь сербам будут без промедления отправлены английские войска. Однако в пути Китченер неоднократно высказывал Жиродону свои возражения против салоникской экспедиции. Он считает, что в Салоники надо послать 400 тысяч человек или же не предпринимать ничего. Кроме того, он думает, что еще не пришло время эвакуировать Галлиполи. Прибыв в Мудрос, Китченер принял генерала Монро, командующего на Галлипольском полуострове генерала Бердвуда и главнокомандующего британскими войсками в Египте генерала Максвелла. В результате этого совещания пришли к заключению, что надо считаться с предстоящим продвижением немцев на Константинополь. Оттуда немцы смогут увлечь турок в поход на Сирию и Египет и усилить пропаганду священной войны. В глазах бывшего сердара это большая опасность для всей Северной Африки, Суэцкого канала и Индии. Мы, заявляет он, уже не в силах воспрепятствовать этому продвижению в Европе. Надо пытаться остановить его за пределами Европы. Самый удобный район для этого -- залив Александретты, где легко можно укрепиться в направлении, пересекающем железную дорогу. Если отправить теперь войска в этот район, это обеспечит необходимую защиту Египта, а с ним вместе и всей мусульманской Африки. В результате Китченер предложил английскому правительству предложение немедленно отправить в Александретту четыре дивизии, причем две взять из Египта и две -- с Галлиполи.

Исследовательский сектор нашего Совета национальной обороны уже давно сам изучил возможность высадки десанта в Александретте. Оганьер был большим сторонником этого плана, а наша конвенция 1912 г. с Англией предоставляла нам свободу действий во всей Сирии. Но Делькассе, который молчал, но был [191] врагом всякой диверсии на Востоке, положил это дело под сукно. А теперь англичане опередят нас и, опасаясь осложнений в Египте и Индии, возьмут себе залог за наш счет Я обратил внимание председателя совета министров на эти две телеграммы, сообщенные мне военным министром. Мы условились, что Бриан придет завтра ко мне с Гальени, Жоффром и Лаказом.

Тем временем представители союзных армий, уже собиравшиеся однажды на совещание 7 июля с. г., должны снова собраться в самое ближайшее время и подготовить согласованное выступление коалиции. В июле они были согласны, что необходимо как можно скорее перейти в совместное наступление. В меморандуме, составленном недавно 3-м бюро нашей главной квартиры и дающим обзор операций последних месяцев, авторы признают, что наступления, имевшие место с 25 сентября на французском и английском фронте, не дали всех ожидаемых результатов. Атака в Шампани была произведена тридцатью шестью французскими дивизиями на фронте в 30 километров; атака под Аррасом -- семнадцатью французскими дивизиями на фронте в 8 километров; английская -- девятью дивизиями на фронте в 8 километров; она сочеталась с операциями второстепенного значения, проведенными четырьмя дивизиями. Это мощное наступление дало нам важные успехи тактического порядка. Французские и английские войска проникли далеко в глубь неприятельских позиций, взяли около 30 тысяч пленных и захватили более 150 орудий. Но нам не удалось стратегически использовать эти успехи. Как на основные причины этого главная квартира указывает на плохую погоду и на отсутствие под рукой достаточного количества снарядов, а также свежих войск. Главная квартира полагает, что, прежде чем сделать новую попытку, мы вынуждены восстановить свои ряды и оставаться в выжидательной позиции, причем не менее трех месяцев. На восточном фронте русским армиям благодаря умело проведенному отступлению удалось, несмотря на низкое качество своего материала, уйти от немецких и австрийских армий и удержаться на линии, идущей от окрестностей Риги до района Тарнополя. На австро-итальянском фронте операции нашего союзника связывали австрийские [192] силы, соответствующие примерно двадцати дивизиям. С середины октября итальянское наступление, проводимое систематически в особенно трудных местных условиях, вступило в более активную фазу. На Балканах положение существенно изменилось после вступления в войну Болгарии и после атаки австро-немецкой армии на северный фронт в Сербии. Меморандум излагает меры, принятые в Салониках и Галлиполи. Затем он отмечает, что в Закавказье русские дошли до района Ванского озера, что в Месопотамии английские силы поднялись по долинам Тигра и Евфрата и в первой из них находятся приблизительно на расстоянии 100 километров от Багдада; и наконец, что завоевание немецких колоний, за исключением Восточной Африки, почти закончено.

После этого ретроспективного обзора главная квартира переходит к вопросу о том, как вести войну в дальнейшем. Сначала она выдвигает принципиальное положение: решительные результаты могут быть достигнуты только на главном театре военных действий, другими словами, во Франции -- для французов, англичан и бельгийцев, в Австрии -- для итальянцев и в России -- для русских. Балканский полуостров, Кавказ и Малая Азия являются лишь второстепенными театрами военных действий, на них не будет достигнуто решения. Значит, все наши усилия должны быть направлены на то, чтобы как можно скорее перейти к наступлению на нашем театре военных действий, выделив максимум наших ресурсов всякого рода. Какой интерес ни представляли бы второстепенные театры военных действий, мы должны действовать на них осторожно и экономно, никогда не теряя из виду, что конечной целью войны является разбить немцев и австрийцев, причем поразить их в самой основе их силы.

Конференция должна будет в первую очередь рассмотреть положение русской армии и обсудить возможности будущего наступления на восточном фронте.

В то время как во Франции французским и английским войскам придется сделать на некоторое время передышку, Франция, Англия, Италия и Россия должны будут развивать свои операции на Балканах в пределах, которые надо установить. Италия, Россия и Англия будут продолжать свои операции на [193] итальянском фронте, на Кавказе и в Месопотамии, Франция, Англия и Бельгия завершат завоевание немецких колоний.

Главная квартира признается, что "немецкая атака против сербов заставила нас принять решения под давлением обстоятельств, так как эта возможность не была учтена в свое время". В этих словах главной квартиры отчасти содержится признание своей вины. А между тем в начале января правительство и я требовали отправки войск на (Ближний) Восток. Когда Пенелон и Эрбильон сообщили о нашей точке зрения в главной квартире, она была встречена пренебрежительно теми, кого генералы Петен и Кастельно называли потом младотурками. Да будет небо милостиво к кающимся грешникам из Шантильи! Авторы меморандума благоразумно замечают: "Необходимо изменить эту практику, столь вредно отражающуюся на наших общих интересах. Союзники должны действовать согласованно во всех областях: военной, морской, финансовой, экономической, промышленной. Правда, в задачу главнокомандующих армиями союзников не входит рассмотрение всех этих проблем. Они должны ограничиться совместным рассмотрением новых военных ситуаций, искать наиболее целесообразные решения и представлять их на одобрение своих правительств. Так, например, проблема Балкан, где положение может в зависимости от событий развиваться в различном направлении, должна изо дня в день быть предметом совместного рассмотрения... При нынешней постановке вопроса -- периодические совещания, обмен телеграммами и даже офицерами связи -- главнокомандующие не имеют возможности изучать все эти проблемы согласованно. Но можно было бы создать с этой целью перманентный орган по изучению <положения на фронтах>, находящийся при главной квартире одной из союзных армий и состоящий из официальных представителей главнокомандующих всех стран Антанты".

Суббота, 13 ноября 1915 г.

Совет министров обсуждает вопрос об Александретте. Все в один голос высказываются против экспедиции, предлагаемой Китченером. Бриан сообщит в Лондон наши возражения военного характера. [194]

Гораздо продолжительнее была дискуссия о том, какую позицию занять по отношению к Греции., Фрейсине и Гальени, как и третьего дня, высказываются в том смысле, что греческая мобилизация является большой угрозой для нашего экспедиционного корпуса и что лучше послать Саррайлю приказ немедленно отойти назад в Салоники. Самба и Буржуа, напротив, подчеркивают, что мы не можем отступить в то время, когда сербская армия всеми силами старается протянуть нам руку. Я сообщил присутствующим, что это также мнение Жоффра. Он на днях сказал мне: "Если мы оставим сербскую армию на произвол судьбы, это будет для нас неизгладимым позором".

После долгого обсуждения приняты следующие решения: 1) Осведомить Саррайля о намерениях Греции и оставить за ним предоставленную ему Гальени свободу отвести свои войска в Салоники, если он найдет это необходимым. Однако ему еще раз будет указано на необходимость обеспечить сообщение со своей морской базой. 2) Не захватывать фортов, как об этом думал Лаказ, чтобы не подвергать наши войска опасности быть отрезанными от Салоников. 3) Сговориться с Англией и Италией относительно затребования гарантий для наших войск в Салониках; заявить Греции, что первой из этих гарантий должно быть прекращение ничем не оправдываемой мобилизации. 4) Не посылать немедленно, как этого требовал Гильмен, союзной эскадры в Пирей, а концентрировать ее в бухте Суд.

Во время этой тягостной дискуссии Гальени оставался очень замкнутым и часто даже невнимательным. Его как будто гложет какая-то болезнь.

В конце заседания ко мне подошел Комб и стал в восторге трясти мою руку, словно вспомнил свой визит ко мне на набережной д'Орсей накануне президентских выборов. "Я очень рад, -- сказал он, -- быть здесь подле вас". "Вчера, -- продолжал он, -- я принял комитет партии радикал-социалистов. Вы можете рассчитывать на верность партии во всем ее составе. Кстати, говорили ли вам о предстоящем назначении Пама (Pams) в Испанию?" -- "Да, мне упоминали об этом Бриан и депутат Брусс". -- "Можем ли мы быть уверенными, что оно вам не неприятно и что вы не являетесь противником этого назначения?" -- "С моей стороны было [195] бы недостойно делать малейшее возражение против назначения старого коллеги, который по-прежнему остался моим другом". -- "Ваш ответ меня не удивляет".

В половине пятого ко мне пришли Бриан с Гальени, Жоффром и Грациани. Саррайль сам телеграфировал, что считает крайне опасным отвести войска в Грецию и что подобное отступление будет иметь вид бегства. Ввиду этой телеграммы Гальени без обиняков согласился с точкой зрения Жоффра, он даже заявил, что у него спал камень с сердца, раз он не должен отдавать приказа об отводе войск.

Мы еще продолжали совещаться, когда в Елисейский дворец приехал Гуро, только что вернувшийся из Италии. По его словам, итальянцы решатся послать войска в Албанию, но не в Салоники. Они захватят залог, диктуемый их интересами. "Священный эгоизм"!

Скулудис как раз заявил Гильмену (Афины, No 721 и 724), что греческое правительство не может допустить высадки на своей территории нашей миссии, призванной ремонтировать путь от Санти-Каранта до Монастыря. Это нарушение нейтралитета дало бы Берлину повод выступить с новыми притязаниями. Кроме того, греческое правительство опасается, что за этой миссией могут последовать итальянские войска. В этом случае оно не отвечало бы за возможные последствия.

Английское правительство не пошло на предложения Китченера. Оно считало, что они должны будут привести к обмену мнений с нами. Грей заявил Полю Карбону, что ему "тягостна" была мысль, что мы можем усомниться в его намерениях (Лондон, No 264). Он снова говорил нашему послу об образовании арабской империи, которую Великобритания считает необходимой как противовес влиянию турок. Он дал понять, что арабы вероятно потребуют некоторые местности, которые мы считаем принадлежащими Сирии. Вопрос об уступках арабам он предоставляет на наше усмотрение (Лондон, No 2646).

Воскресенье, 14 ноября 1915 г.

Вчера вечером выехал из Парижа, с Восточного вокзала, вместе с Рене Бенаром, товарищем военного министра по авиации. Сегодня утром прибыли в Туль. Оттуда я отправился [196] с генералами Дюбайлем и Роком в Понт-а-Мусон. Снег падает хлопьями и то и дело закрывает стекло перед шофером. В Понт-а-Мусон мы направились на Большую площадь. Все аркады ее замаскированы мешками с землей. Мы протискиваемся через узкий проход между ними и входим в мэрию, где нас ожидают мэр, священники, несколько видных граждан, офицеры; все они были полчаса назад извещены о нашем прибытии. До сих пор этот несчастный город был бомбардирован сто семьдесят восемь раз. В нем осталось только 1900 жителей, в том числе бедняки, для которых я оставляю пособия. Мэр повел меня к большому мосту на Мозеле; мост полуразрушен и частично заменен деревянными мостками для пешеходов. Затем мы прошли по главным улицам города; многие дома разрушены или повреждены. Те фасады, которые продолжают стоять, носят следы снарядов и осколков. Город остается в линии обстрела неприятеля и может в любой момент снова подвергнуться бомбардировке.

Проведя час среди нескольких сот жителей, не покинувших город, я отправился далее в лес Буа-ле-Претр, уже покрытый снежным саваном. Мне показали укрепления, возведенные со времени моего последнего посещения. Прогалина, на которой я в тот раз останавливался, окрещена солдатами "площадью Пуанкаре".

Спускаюсь в окопы второй очереди. Теперь они по всем правилам искусства устланы плетенками и снабжены многочисленными прикрытиями для солдат и пулеметов. Сделаны большие успехи. Но картина леса под покровом льда и снега печальна, ноги вязнут в топкой почве. На опушке я нашел знакомое мне небольшое военное кладбище; оно теперь тоже в большем порядке, окружено частоколом, но -- увы! -- разрослось...

После обеда смотр на Мальзевилльском плато близ Нанси. Единственный экземпляр знамени военной авиации передается в военный музей; вместо него я вручаю два отдельных знамени -- одно для аэродрома, другое для летного отряда. Обращаюсь к офицерам, унтер-офицерам, бортмеханикам и пилотам с короткой речью, в которой обещаю неустанное содействие властей, чтобы они получали все больше и больше самолетов и все более совершенной конструкции. [197]

Из Мальзевилля мы спустились в Домбаль, где я -- к тому времени уже наступила ночь -- осматривал большой завод Сольвея, дающий более 85 % всей нашей продукции мелинита. В своем нынешнем местонахождении завод подвержен опасности бомбардировки. По некоторым признакам, немцы даже сооружают специальную платформу на расстоянии 15 или 16 километров. Мы наблюдаем, замечаем, обнаруживаем приготовления неприятеля, но у нас нет уверенности, что мы отразим грядущую опасность. Необходимо обеспечить производство мелинита где-нибудь вдали от фронта, чтобы можно было в случае надобности заменить завод Сольвея.

Понедельник, 15 ноября 1915 г.

Вернувшись утром в Париж, имел продолжительный разговор с "малой белой мышью"{*447}, которая с нетерпением ждет известий из Греции и не может дождаться завтрашнего заседания совета министров.

Поль Камбон уведомил Грея, что французское правительство, обсудив вопрос с Жоффром, высказывается в настоящее время против проекта экспедиции в Александретту. Наш посол настаивал на ускорении отправки британских войск в Салоники и на том, чтобы английский флот оказал нам помощь против немецких подводных лодок в Средиземном море. Грей подтвердил Камбону, что взгляды Китченера, сообщенные нам полковником Жиродоном, остаются личным мнением Китченера. Английское правительство телеграфировало последнему, что не разделяет его точки зрения относительно высадки в Александретте (Лондон, No 2568).

Однако Китченер, посетив Галлипольский полуостров и поговорив с генералом Брюларом, видимо, пришел теперь к заключению о необходимости оставить Дарданеллы. Чтобы наперед загладить впечатление этого отступления, он остается при своем мнении о желательности операции в Александретте; к тому же, эта операция обеспечит, на его взгляд, безопасность Египта (от полковника Жиродона, О. Т., No 153). Даже ознакомившись с возражениями французского [198] правительства, он продолжает утверждать, что в защите Египта заинтересованы все союзники, что невозможно обеспечить зимой эту защиту на всем протяжении Суэцкого канала, т. е. на расстоянии гораздо большем, чем в Александретте, и, наконец, что, согласно сведениям контрразведки, немцы, несомненно, намереваются произвести атаку с этой стороны (от полковника Жиродона, О. Т., No419, 420).

Бриан напомнил английскому правительству, что, согласно письмам, которыми 27 января 1915 г. обменялись Оганьер и Уинстон Черчилль, если когда-нибудь встанет вопрос об операциях в Сирии или Киликии, французские и английские морские силы должны находиться под началом французского адмирала. В этих же письмах говорится, что в случае высадки французских и английских войск в Александретте принимаемые меры будут по возможности согласованы между обоими правительствами, но без ущерба для власти французского командующего (No 3782).

Венизелос сделал Гильмену грустные признания (Афины, No 733). Он намерен заявить протест -- в какой форме, он еще не уяснил для себя -- и затем отказаться от своей кандидатуры на ближайших выборах; так поступит также большинство его друзей. Он не желает быть виновником гражданской войны, будет выжидать, пока ход событий и подвижность греческого народа дадут ему возможность возвратиться с торжеством к политической деятельности. В настоящее время он чувствует себя побежденным, так как обстоятельства сделали из него поборника войны, которой страна не желает. Король, объявивший себя сторонником мира во что бы то ни стало, торжествует, а вместе с ним торжествует германофильская партия.

Чтобы парализовать проявляемую к нам глухую враждебность, английский посланник в Афинах сэр Фрэнсис Эллиот составил, по требованию своего правительства, ноту для вручения греческому правительству. Он требует в ней конкретных гарантий благожелательного нейтралитета и заявляет под угрозой блокады, что союзные правительства намерены оккупировать и взять в свое управление на время войны город Салоники и три железнодорожные линии, выходящие из этого [199] города. В ноте говорится также, что союзные правительства намерены производить в территориальных водах поиски подводных лодок и их баз. Гильмен предлагает вычеркнуть из ноты места, касающиеся оккупации и управления (Афины No 742 и сл.). Впрочем, Скулудис снова обратился к нам с просьбой о финансовой поддержке и о поставках зерна, "тем более что теперь рассеяны все недоразумения".

Итак, он сам указывает нам другие меры давления, менее насильственного характера и более действенные, чем те, которые намечены английским посланником (Афины, No 748).

Сербский военный министр отправился в Монастырь, чтобы наладить там снабжение страны и организовать армию из новобранцев, находящихся в настоящий момент в Монастыре и Тиране (Бопп, Подгорица, No 45). Пашич считает, что опасность окружения сербской армии миновала, под влиянием начатого наступления на Лесковац и взятия обратно Тетова снова возродились надежды. Но армия испытывает недостаток в провианте и снаряжении (Бопп, No 46, 47 и 48).

Гальени думает, что сербы добудут провиант и снаряжение, если будут двигаться к Монастырю. Он дал указания Саррайлю настаивать перед ними на ускорении этого продвижения и предоставил ему полную свободу занять Монастырь (No 7081, 9-11). Железная дорога Белград -- Ниш -- София находится в настоящий момент в руках неприятеля.

Император Николай II заявляет, что в это время года всякие морские операции на Черном море невозможны. В настоящий момент он не видит для себя никакой возможности прийти на помощь Сербии (No 1367).

Однако мы всеми силами стараемся согласовать военные действия союзников. На днях Асквит выступил в палате общин с речью, в которой объявил о намерении английского правительства содействовать созданию в самом ближайшем времени высшего военного совета из англичан и французов. Этот совет будет находиться во Франции вблизи английских и французских армий; Италия и Россия примкнут к нему в скорейшем времени, послав туда своих полномочных представителей. Так как Жоффр часто высказывал эту мысль и французское правительство одобряло ее, Бриан просил Камбона благодарить Асквита. [200]

Я прочитал два доклада Шарля Эмбера, утвержденных третьего дня военной комиссией сената. В них указывается на проволочки в поставке 105-миллиметровых орудий, в заказах 120-миллиметровых гаубиц, в поставках лафетов для скорострельных 155-миллиметровых орудий. Я написал Альберу Тома и просил его дать мне сведения по всем этим вопросам; я прошу его также рассмотреть эти доклады и сообщить совету министров свое заключение.

Военный атташе при русском посольстве генерал Игнатьев представил мне русскую военную миссию, прибывшую для совещаний с французской и английской главными квартирами. Я никак не мог добиться от этих офицеров точных сведений о положении со снаряжением в России и о состоянии контингентов.

Вторник, 16 ноября 1915 г.

Совет министров. Я требую, чтобы одно из ближайших заседаний было посвящено рассмотрению докладов Шарля Эмбера относительно тяжелой артиллерии и принятию мер для согласования производства с нуждами фронта. Подчеркиваю, что правительство не должно нуждаться в том, чтобы его вели на буксире парламентские комиссии.

Много времени ушло на обсуждение текста проектируемой ноты союзников греческому правительству. В основу его положен набросок английского посланника и английского военного атташе, но опущены места, вызвавшие справедливую критику Гильмена как ненужные и опасные. Бриан перешлет ноту в новой редакции в Лондон, Петроград и Рим.

Адмиралом Лаказом отдан приказ в спешном порядке концентрировать флот в Мило.

Гальени передал также Жоффру приказ держать в распоряжении правительства батальон стрелков: он будет отправлен в Мудрос в качестве десантного отряда, если окажется, что в целях снабжения сербов нам нужно обосноваться в Корфу.

Итальянское морское министерство уведомило наше морское министерство, что оно согласно участвовать вместе с нами в охоте на австрийские и даже на германские подводные лодки в Средиземном море. Итак, начало положено. [201]

Как сообщает депеша Саррера (Рим, No 924), Италия решила высадить войска в Албании. Марсель Самба восхищен этим решением. Я, напротив, боюсь, что выбор этой зоны военных действий, явно продиктованный эгоистическими интересами Италии, вызовет осложнения с Сербией и Грецией. Баррер настаивал на совместных действиях в Салониках, но тщетно.

Бриан телеграфировал Дени Кошену, который на днях прибывает в Афины, и советовал ему держаться в разговорах со своими греческими друзьями инструкций, данных на этих днях нашему посланнику (No730 и 736). Он предлагает Дени Кошену добраться до Монастыря, чтобы вступить в контакт с сербами и проявить таким образом нашу симпатию к ним (No 723).

Я благодарю испанского короля, который своим вмешательством спас от смерти двух француженок, арестованных в наших оккупированных провинциях и приговоренных немцами к смертной казни.

Среда, 17 ноября 1915 г.

"Среди офицеров главной квартиры и на фронте, -- говорит мне Пенелон, -- растет беспокойство относительно руководства военными действиями и в связи с событиями на Балканах. Они опасаются катастрофы. Я слишком хорошо знаю, какие препятствия чинила вам главная квартира и какие промедления проистекали из этого. Но так не может продолжаться. Одно из двух: либо военный министр руководит всем ведением войны, в таком случае он должен иметь при себе настоящего начальника генерального штаба вроде Кастельно, либо -- на мой взгляд, это будет лучшим решением -- надо сделать генерала Жоффра генералиссимусом всех французских армий, ответственным за операции на Ближнем Востоке, точно так же, как за операции во Франции. В таком случае совершенно необходимо, чтобы он имел помощника. Впрочем, можете быть уверены, как только на нем будет лежать ответственность за ведение операций на Балканах, он без всяких околичностей пошлет на Ближний Восток три или четыре армейских корпуса". Я прошу Пенелона сообщить свои замечания Бриану и Гальени. [202]

Асквит, Грей, Бальфур и Ллойд-Джордж приезжают в Париж на совещание с Брианом, Гальени, Лаказом и Альбером Тома.

Товарищ председателя военной комиссии сената Будано обращает мое внимание на позицию, занятую группой, которую в Люксембургском дворце в шутку называют "директорией" и в которую, по словам Будано, входят Клемансо, Шарль Эмбер и два или три из их коллег. Шарль Эмбер делает фотографические снимки с писем, получаемых им от недовольных генералов, и передает эти снимки Клемансо.

А вот что рассказывает мне Рибо: "Клемансо написал очень горячую статью по поводу проведенного мною вчера в сенате законопроекта о займе, и я обратился к нему с благодарственным письмом. Вот его ответ". И он читает мне письмо Клемансо. Последний называет его "мой дорогой друг", выражает готовность помогать ему, но прибавляет, что в сражении в Шампани были совершены грубые ошибки и пора дать армии главнокомандующего, достойного ее. "Это, -- говорит Рибо, -- начало кампании против Жоффра. Клемансо сообщил мне в сенате слова, якобы сказанные одним солдатом перед своим полковником: "Если бы генералы получали одно су в день, уже давно был бы конец войне". Меня тревожит такое состояние умов, -- говорит Рибо. -- В сенате часть сенаторов занимается собиранием всяких жалоб и обвинений. Их вражда с военным начальством, их предубеждение против высшего командования продолжают быть опасными. По моему мнению, не следует смещать Жоффра, надо сохранить и защищать его, но при этом укрепить его и инструктировать его как следует". Я сообщил Рибо об обращении ко мне полковника Пенелона. "В этой альтернативе, -- говорит Рибо, -- я предпочитаю тот выход, который заключается в назначении Жоффра генералиссимусом всех армий".

Затем он спрашивает меня: "Зачем английские министры приехали в Париж?" -- "Беседовать с председателем совета министров и с военным и морским министрами". -- "Известны ли вам конкретные темы бесед?" -- "Нет, я пока ничего не знаю. Я пригласил сегодня на ужин всех их именно для [203] того, чтобы вы тоже могли беседовать с ними". -- "Но сюда приехали те английские министры, которые входят в комитет обороны. Не находите ли вы целесообразным, чтоб состоялось совещание их с нашим Советом национальной обороны?" -- "Нахожу. Но мне не совсем удобно выразить такое пожелание председателю совета министров. Может показаться, что я желаю принять участие в этом совещании. Разрешаете ли вы сообщить ваше мнение Бриану?" -- "Конечно, и даже прошу вас об этом". -- "Я напишу ему".

Я сообщил Бриану мнение Рибо, и он созвал на сегодня Совет национальной обороны. В пять часов в Елисейском дворце вместе с французским Советом национальной обороны, к которому прибавились Фрейсине и Буржуа, собрались английские министры. Асквит имеет вид бритого нотариуса или старого отца в классической комедии; Бальфур -- высокий, сухой, надушенный; Грей -- стройный, лысый, с большим заостренным носом, близорукий, с несколько небрежным выражением лица; Ллойд-Джордж -- демократ с лицом артиста, с длинными вьющимися волосами, остроумный и веселый.

Асквит сел напротив меня, и мы немедленно приступили к делу. Бриан излагает результаты первого совещания, состоявшегося сегодня утром. Английское правительство согласно послать в Салоники обещанные им 90 тысяч человек. Дивизия, которая находится теперь в плавании, не остановится в Египте; дивизия, находящаяся в Египте, будет отправлена в кратчайший срок. Они останутся в Салониках, чтобы произвести впечатление на греков, и что бы ни случилось, мы укрепимся в городе и не впустим туда болгар и немцев. Англия отказывается от проекта экспедиции в Александретту. Относительно Галлиполи надо выждать окончательного ответа Китченера. Фрейсине спрашивает, будет ли достигнута с войсками, готовыми к отплытию, цифра в 90 тысяч человек, обещанная Англией, или же остается еще одна дивизия, которую надо взять с фронта. По этому существенному пункту не могут дать ответа ни англичане, ни Жоффр, ни Гальени, ни Грациани, они не осведомлены на этот счет. Асквит утверждает, что во всяком случае 90 тысяч человек прибудут в возможно скором времени. [204]

Рибо выражает опасение, что 150 тысяч человек французских и английских войск в Салониках будет недостаточно, чтобы можно было рано или поздно предпринять полезные операции. Он желал бы, чтобы экспедиционный корпус был увеличен. Но англичане говорят, что не могут превысить цифры в 90 тысяч человек и что к тому же их войска не снаряжены для горной кампании. Однако Грей заявляет весьма категорическим тоном: "Как мы ни заинтересованы в защите Египта, мы знаем, что окончательное решение произойдет во Франции, и, если нужно, мы пожертвуем защитой Египта, чтобы победить на западном фронте".

Гальени и Жоффр думают, что со 150 тысячами человек можно будет защищать укрепленный лагерь Салоников и связать здесь 200-300 тысяч немцев.

В восемь часов ужин в Елисейском дворце. По правую руку от меня сидит Бальфур; он говорит, что испытывает недостаток в мелких судах (chalutiers) для охоты на подводные лодки в Средиземном море и подтверждает мне, что Англия все еще внезапно надеется прорваться через Дарданеллы. По левую руку от меня Грей; его очень беспокоят намерения Румынии, и, кроме того, он считает, что мы должны уступить Испании Танжер. Я не ответил на это: "а Гибралтар?", но сообщил ему о тех доводах, которые маршал Лиоте всегда приводил нам против уступки Танжера. Однако я признал, что придется рассмотреть этот вопрос детальнее, если Испания, недовольная нашим молчанием, не остановится перед снабжением немецких подводных лодок. В самом деле, из "зеленых" {116} мы узнаем, что Вильгельм II предлагает Испании Танжер и Гибралтар.

Четверг, 18 ноября 1915 г.

Телеграмма Саррайля (No223-3): "Виделся с лордом Китченером. Он сообщил мне о предстоящем прибытии 28-й и 26-й дивизий, вероятно, также 27-й дивизии. Я сказал ему, что этих войск недостаточно и что я всегда требовал четырех французских армейских корпусов. Я не могу сказать ему, что англичане годятся только на второй линии. Мне не пришлось еще выдвинуть их на первую линию, так как я [205] могу лишь выразить желание, но не отдавать приказа. Я показал ему, что Салоники вполне во власти греков, что последние терпят нас там и что, для того чтобы обосноваться в Салониках и защищать их, нам нужна армия по меньшей мере в 300 тысяч человек".

Одновременно мы получили следующее известие от Поля Камбона: "Согласно телеграмме лорда Китченера, беседовавшего с генералом Саррайлем, последний считает отступление на Салоники неизбежным и притом очень трудным, если оно не последует немедленно" (No2690). Генерал Мэрри дал такую же информацию де Ла-Перузу (Лондон No 191). Однако Гальени и Жоффр продолжают думать, что для защиты Салоников может быть достаточно 150 тысяч человек, а Лаказ подчеркивает, что на перевозку четырех армейских корпусов в Салоники понадобится больше шести недель. Слова Саррайля могут, чего доброго, поддержать Китченера в его оппозиции к общим взглядам французского и английского правительств. Я прошу Бриана созвать совет обороны для скорейшего рассмотрения этого тревожного положения.

Тем временем сегодня собрался совет министров. Гальени докладывает, что военная комиссия палаты депутатов не согласна на мобилизацию призыва 1917 г. раньше 1 февраля, тогда как Мильеран требовал срока 1 ноября. Гальени говорит, что не согласится на отсрочку дальше 15 декабря. Он зачитывает письмо Жоффра, в котором доказывается, что, если призыв 1917 г. не будет обучен весной, у нас окажется нехватка людей между апрелем и июлем. Как ни жестоко такое заклание нашей молодежи, совет министров склоняется перед неумолимой необходимостью.

Альбер Сарро пришел ко мне проститься. После реорганизации кабинета он снова надел свой мундир подпоручика и отправляется на фронт.

Итальянское правительство решило отправить одну дивизию в Валону и одну бригаду в Дураццо. Оккупация этих двух пунктов будет совершенно бесполезной как для сербов, так для англичан и для нас. А между тем генерал Кадорна еще раз сказал полковнику де Гондрекуру, что он лично по-прежнему [206] сторонник отправки войск в Салоники, если его правительство откажется от высадки войск на албанском берегу (от итальянской главной квартиры, No 159).

Пятница, 19 ноября 1915 г.

Бриан телефонирует мне, что Гальени находит ненужным немедленный созыв Совета обороны и что совет министров рассмотрит завтра положение на Балканах.

Наш консул в Родосе Лаффон телеграфирует (No 174): "Когда агентство Стефани сообщает о потоплении итальянских пароходов подводными лодками, оно прибавляет, что речь идет об австрийских подводных лодках. Между тем из достоверного источника известно, что по меньшей мере два итальянских парохода пущены ко дну немецкими подводными лодками: 1) транспорт "Чирени", торпедированный 30 сентября близ Крита немецкой U-36; 2) "Сцилла", потопленный 18 октября близ Калиамоса немецкой подводной лодкой, вымпел которой можно было явственно различить. Впрочем, по надежным сведениям, немецкие подводные лодки, действующие в Эгейском море, поднимают без разбора то немецкий, то австрийский флаг, а в некоторых случаях -- турецкий". Ясно, что Италия нисколько не спешит воевать с Германией.

Дени Кошен был принят вчера королем Константином (Афины, No 774). Аудиенция продолжалась час. Король приветствовал товарищеские отношения между греческим и французским генералами в Салониках. "Выступление греческих войск против французских я считал бы убийством из-за угла. Но расширение Сербии не в интересах Греции". -- "Расширение Австрии, -- заметил Кошен, -- было бы еще более вредным для интересов Греции". -- "Нет, -- ответил Константин, -- ибо der Drang nach Osten (стремление на восток) направляется теперь рке не через Салоники. К тому же Сербия окончательно раздавлена". Король не преминул при случае язвительно отозваться об англичанах. Он говорил о своей личной симпатии к Франции, но заявил, что желает остаться нейтральным и избежать того, чтобы территория Греции стала театром военных действий.

Болгары не продвинулись к Монастырю. Поэтому сербы снова прошли вверх по направлению к Прилепу. На нашем [207] восточном фронте спокойно за исключением района Струмицы, где третьего дня мы отразили контратаки болгар, неприятель понес чувствительные потери (Саррайль, No 236-3).

Жорж Клемансо, ставший председателем военной комиссии сената, препровождает мне за своей подписью резолюцию, принятую этой комиссией и адресованную председателю совета министров: "Военная комиссия сената констатирует, что до 13 ноября 1915 г. она не получала от правительства никакой информации относительно балканской экспедиции и поэтому лишена была возможности выполнять свои функции контроля. Это произошло, несмотря на ее постановления от 30 сентября, 19 октября, 22 октября и 11 ноября 1915 г., а также несмотря на то, что 5 октября правительство обязалось перед комиссией осведомлять ее о фактах из области внешней политики, которые могут обосновать такую необходимость увеличения наших военных потребностей.

"Поэтому комиссия еще раз самым энергичным образом протестует против того положения, в которое она поставлена в вопросе об операциях на фронтах; констатирует, что балканская экспедиция, начатая без элементарнейшей подготовки и с силами, которые не позволяли добиться никакой военной цели, поставила наш экспедиционный корпус в нынешнее опасное положение, как и можно было легко предвидеть; сожалеет об отсутствии всякой согласованности в действиях союзников для оказания отпора объединенной агрессии австрийцев и немцев, и болгар, и турок, а также ввиду неопределенной позиции греческой армии, сконцентрированной вокруг Салоников; констатирует, что по сей час комиссии еще не сообщено, какими путями можно будет предупредить серьезные опасности, угрожающие нашей армии на Балканах; оставляет за собой рассмотрение ответственности виновников; решительно приглашает правительство срочно дать отчет о тех мерах, которые оно приняло согласованно с союзниками для обеспечения нашего экспедиционного корпуса и чести Франции".

Вот кто облегчит работу правительства! Под влиянием Жоржа Клемансо, который вчера поносил всякую экспедицию на Ближний Восток, военная комиссия теперь заявляет, что объединенная [208] агрессия австрийцев и немцев, болгар и турок и неопределенная позиция греческой армии диктуют необходимость энергичных действий, что недостаточность сил, отправленных <на Ближний Восток>, не позволяет достигнуть какой-либо цели и что наш экспедиционный корпус находится в опасном положении. Комиссия критикует, протестует, порицает, сожалеет. Но она остерегается сказать, как бы она поступила на месте правительства и что она советует ему сегодня.

Приехавший из Дарданелл вице-адмирал Фурнье говорит мне, что генерал Гамильтон совершил там ряд грубых ошибок и что при другом, лучшем руководстве последние операции англичан должны были бы и могли бы увенчаться успехом.

Так как все министры просили меня снова поговорить с Барту и уговорить его отправиться в Румынию, я пригласил его к себе. Он снова ссылается на свой траур, на то, что придется надолго оставить жену одну, на трудности возлагаемой на него задачи. Но он уже не отвечает безусловным отказом. Он даст мне ответ в понедельник утром.

Суббота, 20 ноября 1915 г.

Бриан зачитывает в совете министров постановление военной комиссии сената. Я указываю на то, что недавно та же комиссия под председательством де Фрейсине единогласно требовала не увеличивать французские силы в Салониках свыше 60 тысяч человек. Фрейсине заявляет, что по-прежнему считает наши силы достаточными. Он желал бы, чтобы главное бремя восточной экспедиции несли англичане и итальянцы. Леон Буржуа, напротив, склонен увеличить наши силы <на Балканах>. Мы снова запросим мнению Жоффра в совете обороны.

Гальени уже ответил по собственному почину Саррайлю, что не может послать ему требуемые четыре корпуса. Кроме того, он приготовил телеграмму с инструкциями для Саррайля. Совет министров одобрил ее. Военный министр информирует Саррайля о наступлении, начатом сербами на Ускюб, о нем сообщил нам полковник Фурнье (Призрен, No 30). Гальени уполномочивает Саррайля отвести свои войска назад, не запрашивая разрешения правительства, если он найдет нужным это отступление в интересах безопасности наших войск. [209]

После беседы с лордом Крью Поль Камбон настаивает, чтобы мы не медлили более с отправкой Греции весьма решительной ноты в том духе, как она в свое время была принята на конференции союзников (Лондон, No 2700 и 2701). Бриан, видно, не желает форсировать событий, но совет министров считает нужным действовать немедленно.

Думер отправляется в Россию для ознакомления с вопросом об отправке солдат в обмен на наши ружья. Перед отъездом он пришел побеседовать со мной. Я сообщил ему то, что мне известно по этому вопросу.

Воскресенье, 21 ноября 1915 г.

В семь часов утра получена телеграмма, посланная вчера вечером из Салоников Дени Кошеном (адмирал Патри морскому министерству, No 439). Министр считает положение очень серьезным и видит выход из него только в соглашении с Грецией. Добиться этого соглашения можно твердым выступлением, но преждевременное применение военных санкций приведет к катастрофе. После разговоров с французскими и английскими генералами Кошен пришел к убеждению, что нам остается только вернуться в Салоники, "так как Сербия, увы, выбыла из строя". Он просит, чтобы правительство уполномочило его и Гильмена вести переговоры с Грецией.

В тот самый момент, когда мы получили эти печальные известия, полковник Букабейль, заведующий секретариатом генерала Гальени, позвонил в Елисейский дворец и сообщил от имени министра, что немецкое радио, расшифрованное нами вчера вечером, признает, что сербы одержали победу в направлении Ускюба.

Полковник Бордо, брат писателя, был принят третьего дня греческим королем. Константин назвал в разговоре Венизелоса "лгуном и истериком". Он подчеркнул свое желание остаться нейтральным до конца европейского конфликта, но выразил намерение напасть потом на болгар, которые -- "все продувные бестии, начиная с их короля". Король произвел на полковника впечатление жалкого, недоверчивого человека, охочего до поклонов и почестей (Афины, No 795). [210]

Барту пишет мне, что, здраво рассуждая, должен окончательно отказаться от предложения правительства.

Пенелон вернулся к своей мысли как можно скорее назначить Жоффра главнокомандующим всеми французскими армиями. Но Бриан и Гальени не проявляют желания пойти на это решение. По словам Дюбо, окружение Гальени, напротив, только и мечтает о том, чтобы похоронить Жоффра под цветами, наделить его титулами, но отнять у него власть. Председатель сената убедительно просит меня не допускать умаления власти главнокомандующего.

Бриан телеграфировал вчера Гильмену (No 3901), что нота должна быть вручена Греции только по получении посланниками формальных инструкций от своих правительств и что, кроме того, предварительно должна быть закончена концентрация наших морских сил.

Атака сербов на южном фронте не дала больших результатов. Напротив, правое крыло 2-й армии должно было отступить на высоты Иелаки. Войска, оставившие Прилеп, отошли по направлению к Монастырю на позиции в Алине. Войска, оставившие Гостиавар, отступают на Кичево (полковник Фурнье, сербская главная квартира, No 321).

Понедельник, 22 ноября 1915 г.

Совет национальной обороны. Рассматривается положение в Сербии. Гальени и Жоффр оба очень нападают на Саррайля за его бездействие. "Будь я на его месте, -- говорит Жоффр, -- я бы уже давно атаковал в направлении Велеса. Перед ним почти никого нет. На войне бездействие -- бесчестное дело". -- "Это не вождь, -- подтверждает Гальени. -- Он нерешителен. Гуро и Маршан атаковали бы на его месте". Однако военный министр не думает, что правительство должно отдать приказ наступать.

Рассматривается вопрос о контингентах. Всего на нашем фронте, по данным Жоффра, находится 1249 немецких батальонов, из них -- 995 перед французской армией, 214 -- перед англичанами, 40 -- перед бельгийцами. Против этих 995 немецких батальонов у нас имеется 1111 французских, но у немцев рота обычно имеет состав в 350 человек, так что [211] немецкие батальоны состоят из 1 тысячи человек, тогда как у нас рота насчитывает только 200 человек, а батальон стало быть только 800. Впрочем, Жоффр признается, что в этом подсчете не приняты во внимание ни наши территориальные войска, ни ландштурм. Мы не могли добиться более точных цифр. Но главнокомандующий по-прежнему с непреклонной твердостью заявляет, что не может отдать больше ни одного солдата с фронта. В одиннадцать часов, после совета обороны, заседание совета министров. Бриан зачитывает довольно резкую телеграмму, отправленную им в Рим, Лондон и Париж. Он выражает в ней сожаление, что Италия, послав одну дивизию в Валону и одну бригаду в Дураццо, палец о палец не ударив для помощи сербам, преследует только свои собственные интересы и не считается с духом лондонского соглашения. Она обязалась вести войну плечо к плечу с союзниками, всеми своими силами, против всех врагов союзников. А между тем она до сих пор не объявила еще войны Германии, формально порвала с Турцией, но ничего не предпринимает против нее; наконец, она допускает разгром Сербии, допускает, что французские и английские войска в Салониках и Македонии оказываются под большой угрозой, и не посылает своих войск на помощь союзникам. Бриан находит -- и совет министров согласен с ним, -- что союзники должны предпринять совместный демарш в Риме, чтобы воздействовать на итальянское правительство (в Рим, No 1876; в Лондон, No 3924; в Петроград, No 1933). Ввиду того, что концентрация наших морских сил близится к концу, принимается постановление, что завтра с согласия Англии и России будет вручена греческому правительству нота, текст которой уже согласован. Бриан известит об этом Гильмена. Однако уже после заседания совета министров пришла телеграмма от нашего посланника в Афинах (No607, 608, 609). Сегодня ночью Скулудис узнал, что в рейд Мило вошла сильная эскадра, состоящая из французских, английских, русских и итальянских военных кораблей. Он был очень взволнован этим событием, не ожидал его после тех заверений, которые он, видите ли, дал союзникам. "Но, -- сказал ему Гильмен, -- присутствие этой эскадры не означает никаких враждебных намерений. Вы сами советовали мне [212] показать зубы. Пришла пора, когда греческое правительство должно отказаться от двусмысленной позиции". Скулудис успокоился, но Гильмен не считает в настоящий момент целесообразными дальнейшие шаги с нашей стороны.

Итальянские бюллетени сообщают о важных успехах на фронте Изонцо, особенно на высотах к северо-востоку от Герца и о значительном продвижении на Карсте, вдоль северных склонов горы Сан-Микеле и на юго-запад от Сан-Мартино.

Зато сербский генеральный штаб считает теперь положение безнадежным (полковник Фурнье, No327 и 328). Предпринятая сербами попытка прорваться к Ускюбу обречена на верную неудачу, если союзники не придут немедленно на помощь. Сербы замышляют генеральное отступление на правый берег Ситницы; но тогда сербская армия окажется припертой к горам на линии Ипек -- Дьяково -- Призрен. Сзади нее не будет никаких других путей сообщения, кроме горных троп до самого побережья Адриатического моря. Для спасения своей пехоты армии придется пожертвовать артиллерией и обозом. Полковник Фурнье телеграфирует, что мы должны будем срочно послать муку в Дураццо и Сан-Джованни-ди-Медуа в предвидении голода, который неминуемо последует за отступлением.

Депутат Беназе недавно представил мне и Бриану записку о подозрительных махинациях бывшего египетского хедива, проживающего ныне в Швейцарии и слывущего агентом Германии, и некоего француза по имени Боло. В записке приводятся факты. Бриан и Вивиани обещали мне проверить их и открыть следствие. Я затребовал у них сведений. Пока их у нас еще нет.

Вторник, 23 ноября 1915 г.

Я затребовал точный и подробный подсчет наших сил в зоне военных действий. 1 октября у нас были на фронте 45 251 боевой офицер и 10 058 офицеров полевой жандармерии, лесной и пограничной охраны, в военно-санитарной части, обозе и т. д.; 2 147 381 солдат на фронте и 139 860 солдат в различных подсобных службах. В тылу у нас было 9453 офицера и 307 813 солдат. В запасных батальонах в зоне военных действий -- 1525 [213] офицеров и 142 403 солдата; в запасных батальонах в тылу -- 1 690 514 состоящих на пайке солдат всех видов оружия. Если из этой последней цифры вычесть отсутствующих, командированных, находящихся в больницах, неспособных носить оружие и состоящих на подсобных службах, все еще остается 627 813 человек, которые могут быть мобилизованы на фронт, из них 190 354 были уже мобилизованы к 1 октября. Мне нелегко удалось получить эти точные цифры наших ресурсов. По всей видимости, эти цифры позволяли, да и теперь еще позволяют нам послать больше войск на (Ближний) Восток.

Фрейсине высказывается в совете министров против разбазаривания наших сил между Галлиполи и Салониками. Гальени возражает, что французские и английские войска на полуострове Галлиполи связывают 100 тысяч турок. Затем мы переходим к рассмотрению частных вопросов. Сколько времени было потеряно для военных действий! Не лучше ли во время войны единая воля главнокомандующего или военного императора? Я старый республиканец, но мне часто приходит на ум этот вопрос. Однако тогда я говорю себе, что в России дела обстоят гораздо хуже, чем у нас.

Саррайль телеграфирует (No 262-3), что после сражения, которое вывело из строя 120 человек, 122-я дивизия очистила в ночь с 20 на 21 ноября левый берег Черны. "Я, -- пишет он, -- затребовал сведения об этом шаге, не оправдываемом соображениями тактики, однако переход обратно на левый берег был бы сопряжен с бесцельными потерями. Поэтому воспользуюсь этим случаем, чтобы отвезти военный материал из сектора Черны. В секторе Струмицы ничего достопримечательного. Высадки английских войск не последовало".

Как сообщает полковник Жиродон (Мудрос, No 9), Китченера продолжает тревожить судьба салоникской экспедиции. Он все более приходит к убеждению, что немцы выработали план похода на Константинополь, чтобы затем совместно с турецкой армией пойти на Египет и поднять весь Восток. Он очень огорчен тем, что английское правительство не согласилось на высадку войск в Александретте.

Генералу де Лагишу и другим представителям союзных армий при русской ставке вручена странная записка начальника [214] русского генерального штаба генерала Алексеева (русская ставка, No 350 и сл.). В ней предлагается концентрировать на Балканах французскую и английскую армию по меньшей мере из десяти корпусов. Она должна атаковать немцев по ту сторону Дуная, сделать Сербию базой для дальнейших операций и развить наступление по направлению на Будапешт. Одновременно сильная русская армия в составе не меньше десяти корпусов начнет решительные операции в направлении Мармарош-Шигета, Колошвара и далее на подступах к Будапешту. Таким образом, она пойдет навстречу союзникам и облегчит их наступление. Успех этих комбинированных операций откроет путь итальянской армии для ее наступления на Сену. Сербы будут защищать тыл союзников против Болгарии. Какая богатая игра фантазии {117}.

Я написал Гальени и просил его отдать этот великолепный проект на заключение в исследовательский сектор вместе с другими проектами, касающимися Салоников, и сообщить о результатах в четверг на заседании совета обороны. Исследовательский сектор уже вынес вчера заключение, что нам невозможно удалить свои войска из Салоников и необходимо возвести укрепления вокруг города, а также на подступах к Халкедонскому полуострову.

Но еще сегодня получена очень мрачная телеграмма от Дени Кошена. После разговоров с адмиралом Гоше и Саррайлем он считает необходимым срочно отвести наши войска в Салоники. "Кампания их была бы почетной, но запоздалой, и не встретила бы поддержки, но теперь она стала бесцельной ввиду уничтожения сербской армии". Впрочем, Кошен предлагает вступить в переговоры с греческим правительством и добиться соглашения, которое позволило бы Саррайлю взять в свои руки управление железной дорогой.

Сербский генеральный штаб отдал официальный приказ отвести все силы на правый берег Ситницы. Здесь они должны оказать последнее сопротивление и затем отойти на линию Ипек -- Дьяково -- Призрен, оставить на ней артиллерию и обоз и пробиваться с остатками армии через горы к адриатическому берегу (полковник Фурнье, No 334). [215]

Среда, 24 ноября 1915 г.

Бриан просил меня поговорить с Жоржем Лейгом и убедить его отправиться в Румынию. Сегодня Жорж Лейг дал мне ответ, что не может принять это назначение. Он не согласен с правительством относительно балканских дел. По его мнению, следует увеличить французские и английские войска на Балканах до 300 тысяч человек. Он полагает, что в противном случае все наши попытки повлиять на Румынию окажутся тщетными. К тому же он не считает возможным оставить даже на время председательствование в комиссии иностранных дел.

Посланники союзных держав в Афинах явились вчера в полном составе к Скулудису, и старейшина их, английский посланник, зачитал коллективную ногу {118}. Тотчас же по прочтении ноты греческий премьер задал им два вопроса: "Что означает соблюдение благожелательного нейтралитета со всеми его последствиями? Что вы понимаете под безопасностью ваших войск: имеете ли вы в виду возможные опасности со стороны неприятельских армий или также невозможную опасность нападения со стороны греческих войск?" Гильмен, которому его коллеги предоставили отвечать от их имени, объявил согласно полученным от Бриана инструкциям, что мы требуем только официального подтверждения тех заверений, которые уже неоднократно давались нам, и что союзные державы снова выскажут свои благожелательные намерения по отношению к Греции, как только прояснится ситуация. Скулудис обещал скорый ответ своего правительства. "Тем более, -- признался он Гильмену, -- что у нас остался запас хлеба только на три дня" (Афины, No 825).

Грей уведомил Петроград и набережную д'Орсей, что, так как нам может понадобиться дружба албанцев на предмет снабжения сербов, он считает, что мы должны обещать албанцам образование независимого государства под протекторатом Италии. Сазонов уже протестовал против этой идеи, которая, очевидно, исходит от Италии и никак не вяжется с нашими соглашениями от 26 апреля с. г. {119}. Бриан тоже возражает против этого шага, который может [216] встревожить Сербию и Грецию и полезен только Италии, хотя последняя ничего не требовала от Франции и от нее не требовали никаких компенсаций, и в то же время Италия отказывается послать войска в Салоники, ограничивается оккупацией Валоны и Дураццо исключительно в своих собственных интересах (из Парижа в Лондон, No 3794 и сл.; из Парижа в Петроград, No 1971). Поль Камбон всецело разделяет точку зрения Бриана (Лондон, No 2729).

Итальянское правительство известило Грея, что оно согласно теперь официально примкнуть к соглашению от 5 сентября 1914 г., по которому союзники обязались не заключать сепаратного мира (Лондон, No 2730).

Сербы вынуждены были оставить Бабунское ущелье. Болгары приближаются к Прилепу и в то же время угрожают также Дибре и Монастырю (Бопп, Призрен, 686. 9. 84).

Четверг, 25 ноября 1915 г.

Жоффр желает видеть меня перед заседанием совета обороны. Он взволнован и расстроен. Жалуется на окружение Гальени, в частности на полковника Букабейля, который, по его словам, "желает распоряжаться ведением войны". Я прошу главнокомандующего уточнить свои жалобы. Он рассказывает, что генералу По, посланному в Россию вместе с Думером, было дано распоряжение вести переписку не с главной квартирой, а с правительством. Жоффр жалуется также на то, что предложения генерала Алексеева отдали на рассмотрение совета обороны, не выждав ближайшего совещания союзных генеральных штабов, которое должно состояться 5 декабря. Я отвечаю, что По должен просто замещать при русской ставке генерала де Лагиша, который возвратится в Петроград, и что эти персональные изменения не влекут никаких перемен в самой системе. Я указал также на то, что Жоффр будет иметь возможность договориться с французским правительством относительно общего ведения войны еще до совещания союзных генеральных штабов, на котором он будет председательствовать; стало быть, в частности он сможет договориться также о предложениях Алексеева. Что касается отношений Жоффра с окружением военного министра, то правительство и я будем отстаивать свободу [217] действий главнокомандующего. Во время этого разговора пришел Бриан, он подтвердил мои заверения. "Хорошо, -- сказал Жоффр, -- я улажу все это лично с Гальени. Лучше не выносить эти мелкие трения на заседание совета обороны".

Однако на заседании совета Жоффр, уж не знаю по поводу чего, опять вспылил, вышел из себя и стал разносить сотрудников военного министра. Он задел также самого Гальени, но тот сделал вид, что не заметил этого. Гальени зачитал распоряжения, отданные им генералу По; они нисколько не запрещают последнему вести переписку с главной квартирой. Сошлись на том, что депеши По будут немедленно расшифровываться, как и депеши генерала де Лагиша, и посылаться одновременно в военное министерство, в главную квартиру и в Елисейский дворец. Раздражение Жоффра улеглось.

Что касается предложений Алексеева, то Буржуа, Рибо и Фрейсине определенно поддерживают мою точку зрения. Вместе с Брианом они считают, что Жоффр должен столковаться с советом обороны до конференции 5 декабря. Главнокомандующий охотно соглашается с таким решением.

После, заседания Рибо говорит мне: "У Жоффра другое на сердце. По моей просьбе он составил приказ, приглашающий войска подписываться на заем. Этот приказ он послал мне для обнародования. Я из излишнего усердия запросил разрешение военного министерства, но контролер Бонн ответил мне там сухим отказом. Этот укол самолюбия -- вот настоящая причина нервозности Жоффра". Не знаю, прав ли Рибо, но во всяком случае, я уверен, что к Жоффру скоро вернутся его спокойствие и хорошее расположение духа -- прекрасные качества, всегда отличавшие его.

Минуя эти мелкие инциденты, совет обороны постановляет: 1) Если Саррайль будет считать целесообразным отвести свои войска, он предупредит сербскую дивизию в Македонии, что она может вместе с ним отойти к Салоникам. 2) Греческое правительство немедленно уведомляется нами о нашем намерении укрепить район Салоников.

Выходя из моего кабинета, Жоффр говорит мне и Бриану, что ему представляется безусловно необходимым сосредоточение в одних руках всего военного руководства как на Ближнем [218] Востоке, так и на нашем фронте. Значит, полковник Пенелон высказывал мне мысль Жоффра. Буржуа и Фрейсине одобрили ее. Но Бриан не мог еще говорить об этом с Гальени.

После совета обороны заседал совет министров. Грей дал Полю Камбону довольно путаные объяснения в том смысле, что не имел в виду сделать Италии какое-либо твердое предложение относительно Албании. Он желал лишь обеспечить снабжение Сербии через Адриатическое море и, видимо, сожалеет что рискнул и дал обещания, не взвесив их последствий (Лондон, No 2738 и 2739).

Посланники союзных держав в Афинах получили ответ Скулудиса (Афины, No 830, 831 и 832). В нем официально говорится, что греческие войска ни в коем случае не будут пытаться разоружить и интернировать войска союзников и что в своих отношениях к державам Антанты Греция "останется во всем верной политике благожелательного нейтралитета". Кроме того, королевское правительство повторяет свои заверения, что союзникам пойдут навстречу во всем, что потребуется их войскам как в Салоникском порту, так и на его подъездных путях. Греческое правительство принимает к сведению обещание, данное по собственной инициативе державами Антанты, восстановить все оккупированные ими во время враждебных действий части греческой территории и уплатить законные возмещения за все причиненные убытки. Впрочем, Греция не дала всех тех конкретных гарантий, которых мы требовали от нее, и Гильмен указывает на известные пробелы, возможно оставленные умышленно.

Продолжается отступление сербской армии. Вместе с ней уходит население, причем происходит это в крайне бедственных условиях (Бопп, Призрен, No 69 и сл.). Если, как опасаются, шоссе из Призрена в Дибру отрезано албанцами и болгарами, это будет великим несчастьем для бесчисленных беженцев. Они бежали от нашествия неприятеля в Кральево, Митровицу и Приштин, надеясь найти там надежное убежище; теперь они идут оттуда в Призрен, который, однако, уже не может дать им ни хлеба, ни пристанища. Вот уже несколько дней Бопп наблюдает бесконечные вереницы беженцев, тянущиеся в этот город вперемешку с ранеными [219] и отставшими солдатами сербской армии, а также с тысячами австрийских военнопленных, которых намерены использовать для ремонта шоссе в Дибру.

Китченер закончил свою поездку на Восток и возвращается завтра вечером в Марсель.

Черногорский король Николай отправляется сегодня или завтра из Цетинье в Скутари навстречу сербским войскам и их главнокомандующему. Очевидно, он желает подчеркнуть, что албанский город Скутари находится в зависимости от Черногории. В этом небольшом горном королевстве все больше замечается упадок духа.

В Афинах Гильмен снова беседовал с королем. Константин сослался на свои прежние заявления о нейтралитете, но заявил, что, если мы желаем использовать территорию Греции как базу для военных действий, укрываться на ней в случае неуспеха и выходить из нее по нашему усмотрению, он не будет защищать своих границ, отзовет свои войска и не будет препятствовать вступлению наших врагов, которые будут преследовать час, как им заблагорассудится.

Пятница, 26 ноября 1915 г.

В Салониках высадка английских войск продолжается в медленном темпе. Из 22-й дивизии выгружена только одна батарея; из 26-й дивизии прибыло около 3 тысяч солдат.

В Адриатическом и Средиземном морях с каждым днем увеличивается число немецких подводных лодок; несомненно, они были доставлены через Триест и Полу. Два дня тому назад французский пароход "Тафна" подвергся нападению на высоте Аяччио; 23-го подвергся нападению английский пароход "City of Marseille" y западных берегов Сардинии.

Пашич и сербский генеральный штаб покинули Призрен и отправляются прямым путем через горы в Скутари. Бопп и представители других союзных держав отправились через Андеевицу и Подгорицу и вынуждены были большую часть пути проделать пешком (телеграмма, переданная из Цетинье де Ларош-Верне, No 380).

Из-за возражений Сазонова Грей отказался от идеи итальянского протектората над Албанией (Поль Камбон, No 2751). [220]

Перед отъездом с Востока Китченер выработал план относительно Дарданелл и представил его английскому правительству. Этот план сводится к тому, чтобы полностью эвакуировать северную зону Галлипольского полуострова и собрать отозванные войска на островах Имбросе, Тенедосе и Митилене. Впрочем, Китченер не скрывает от английского кабинета, что лишь скрепя сердце идет на эту комбинацию, так как отправка всех свободных подкреплений в Салоники делает невозможным переход в наступление в Дарданеллах, а отклонение плана экспедиции в Александретту не позволяет ему, Китченеру, перерезать дорогу немецкой и турецкой армиям в их предстоящем походе на Египет. Это стало у него настоящей навязчивой идеей (полковник Жиродон, Мудрос, О. Т., 162, No10).

Генерал По уезжает в Россию, где должен встретиться с Думером. Перед отъездом он выражает мне свои опасения, что он вряд ли получит в ставке намного больше сведений, чем это удавалось генералу де Лагишу. При своем последнем посещении России он натолкнулся на недоверчивое отношение, русские словно воды в рот набрали.

Сенатор Жан Дюпюи, редактор "Petit Parisien", привел ко мне Эмилиану Моро, молодую семнадцатилетнюю девушку родом из Лооса. Она осталась там во время немецкой оккупации и, когда Лоос был взят англичанами, спасла английских раненых и застрелила из револьвера двух немцев. Она была награждена военным крестом. Я сказал ей несколько прочувствованных слов и подарил ей на память брошку. Но ею уже завладели репортеры, газеты протрубили о ней, и в рассказе о своих подвигах она проявляет замечательную смесь наивности и рисовки.

Из Лондона прибыл генерал Коллуэлл для совещаний с нашими военными инстанциями по вопросу о защите Салоников. Грей выразил желание, чтобы Гальени встретился с английским военным министром (Поль Камбон, No 2572).

Немцы энергично проводят реорганизацию турецкой армии. Последняя насчитывает теперь пятьдесят две дивизии вместо сорока и восемнадцать корпусов вместо тринадцати. В Европе у турок три армии: в Дарданеллах -- под командованием генерала Сандерса, во Фракии -- под командованием [221] фон дер-Гольтца и в Болгарии (Бухарест, военный атташе военному министерству, No 602).

Принц Александр и сербское правительство отправились третьего дня в Скутари по горным тропам долины Белой Дрины. Генеральный штаб готовится последовать за ними сегодня по тому же пути. Полковник Фурнье собрал в Призрене французские отряды и рассчитывает прийти с ними в Скутари одновременно с генеральным штабом. Сербская армия получили директиву отступать вплоть до берега Адриатического моря. Вся артиллерия и обозы будут разрушены и оставлены. На солдат навьючат оставшиеся патроны и провиант. При таком разгроме и при отсутствии всяких транспортных средств голод неизбежен (Призрен, полковник Фурнье, No 337 и сл.).

Суббота, 27 ноября 1915 г.

В Черногории с каждым днем растет раздражение против русских. Общественное мнение возмущено также бездействием Италии. В Цетинье черногорцы и сербы заявляют, что одна Франция выполнила свой долг союзника и что благодаря ей Англия не дезертировала с Балкан (де Ларош-Берне, No 375).

Но в Сербии настроены менее благодушно к нам. Поручик летчик Стефанич из нашей эскадрильи в Сербии прилетел в Валону, отсюда он на итальянском корабле приехал в Бриндизи и прибыл затем в Рим, где с ним вчера вечером беседовал наш военный атташе подполковник Франсуа. По словам Стефанича, положение сербской армии безнадежно, отступление через Албанию -- трудное и даже опасное дело, войска пали духом и растет недовольство союзниками, в том числе даже Францией (Рим, подполковник Франсуа военному министерству, О. Т., No 300 и сл.).

Ввиду этих печальных известий совет министров решил предложить Сербии наши услуги для восстановления ее армии и снабжения провиантом. Боппу будет предложено остаться при сербском правительстве, где бы оно ни избрало свое местопребывание.

Гильмен и посланники других союзных держав снова были у Скулудиса и вручили ему меморандум, в котором мы требуем в качестве гарантий своей безопасности увода греческих войск [222] из Салоников и окрестностей, свободного распоряжения железными дорогами и пограничными путями, права искать и уничтожать подводные лодки неприятеля и, наконец, свободы осматривать корабли в территориальных водах. Скулудис по своему обыкновению ответил: "Скажите мне, что это ваше безусловное требование, и я уступлю силе". Он не желает, чтобы немцы могли сказать, что он по собственной инициативе облегчает дело союзников (Гильмен, No 839 и сл.).

Совет министров выносит решение уполномочить Гильмена прибегнуть к слову "требование", но при этом он должен подчеркнуть, что все наши требования вытекают из принципов, которые были вначале добровольно приняты Грецией.

Во время дискуссии Бриан утверждал, что между Грецией и Болгарией не существует никакого соглашения и что возможно, болгары двинутся на Каваллу. Я думаю, что эта информация дана Бриану греческим принцем Георгом.

Сазонов по-прежнему перескакивает от одного решения к другому. Извольский вручил Бриану ноту, в которой Россия на этот раз выражает свое согласие на протекторат Италии над увеличенной Албанией, если Англия и Франция пришли к подобному заключению.

Бриан извещает совет министров, что его агенты в Швейцарии сообщили ему текст торгового соглашения, заключенного в апреле с. г. между Италией и Германией. Об этом соглашении шли слухи и прежде, но Делькассе отрицал его существование. Бриан утверждает, что оно подписано самим Яговым {120}.

При переписке расшифрованного немецкого радио была допущена ошибка, и военное министерство уведомило Саррайля, что одна немецкая дивизия направляется в Струмицы. Я указал Гальени на эту ошибку, которая могла без нужды вызвать тревогу нашей армии на Балканах. Послана по телеграфу поправка.

Мы предложили черногорскому правительству скромный кредит в 400 тысяч франков и просили также Лондон помочь Черногории в переживаемом ею кризисе.

По всем признакам, предстоит падение Монастыря (от Берн-Лагарда, Монастырь, No 7). Бои идут в двадцати километрах от города. [223]

Дюбо передал мне письмо своего друга генерала Мишле. Последний советует освободить Жоффра от его "северо-восточных очков" и дать ему более широкое поле зрения на все 360 градусов. Мишле находит, что мы недостаточно считаемся с балканским театром военных действий и не посылаем туда необходимых сил. По его мнению, их можно без риска взять из Франции, где мы не прорвем неприятельский фронт ни теперь, ни позже, точно так же, как и немцы не прорвут наш фронт. Он заключает, что мы должны искать решение на Востоке.

Но кто руководит ведением войны? По словам Пенелона, Жоффр начинает проявлять нетерпение. Бриану до сих пор не удалось уладить этот деликатный вопрос о нынешнем командовании. Если Жоффр будет назначен главнокомандующим всех французских сил, он, очевидно, возьмет себе в помощники Дюбайля для наблюдения за фронтом и двух начальников генерального штаба -- генерала Пелле для операций за пределами Франции и другого генерала для армий на наших северо-восточных окраинах. Эта комбинация представляется мне ущербной, и Гальени еще не сказал своего слова.

Саррайль решил отвести все французские войска из Сербии в Грецию. Эта операция уже началась и будет продолжаться систематически (Салоники, О. Т., 300, No 290-3).

Воскресенье, 28 ноября 1915 г.

Большая, потрясающая демонстрация в Трокадеро в память английской сестры милосердия мисс Кавелль. Немцы приговорили ее к смертной казни за то, что она способствовала побегу бельгийских солдат, и немилосердно привели приговор в исполнение. Фердинанд Бюиссон произнес трогательную речь без прикрас, мадам Северин говорила витиевато, но благородно, с замечательной речью выступил Пенлеве.

Ко мне в ложу пришел сербский посланник Веснич. Он говорит, что еще не знает, отойдет ли сербская армия в Дураццо, в Скутари или в Сан-Джованни-ди-Медуа.

Сегодня на северо-западе от Туниса немецкие подводные лодки потопили французский корабль "Амора" и английский корабль "Страбон". Наш торговый пароход "Гармония [224] ", привезший в Сан-Джованни-ди-Медуа продовольствие, подвергся в этом порту нападению австрийской подводной лодки, затем -- австрийских аэропланов. К счастью, они не причинили ему вреда (Цетинье, де Ларош-Верне, No 382). Отряд подполковника саперных войск Рефруанье, отплывший из Марселя в Санти-Каранта, получил новое назначение. Он высадится в Дураццо и приведет в исправность Эльбассанскую дорогу (военный министр полковнику Фурнье, главная квартира, No 7629).

Понедельник, 29 ноября 1915 г.

Китченер прибыл в Париж и посетил меня сегодня утром. Он остается при своем мнении, что самым главным жизненным вопросом является в настоящий момент защита Египта. Защищать же Египет можно либо в самом Египте, либо в заливе Александретты. В январе Александретта подвергнется нападению 200 тысяч турок и одной немецкой дивизии. В городе только 20 тысяч солдат, причем это довольно плохие войска из Индии. Из Галлиполи можно будет получить только изнуренные войска, к тому же невысокого качества. В Англии готовы новые дивизии, но Китченер утверждает, что они не могут быть вовремя перевезены в Александрию. Поэтому он считает абсолютно необходимым взять войска в Салониках. "А если мы будем атакованы неприятелем?" -- "Это невозможно. Немцы могут прийти туда не раньше весны, тогда как в Египет они могут явиться зимой, и, напротив, начиная с апреля жара исключает возможность нападения на Египет". -- "Но если немцы и турки бросят свои силы на Салоники, не боитесь ли вы того, как отразится в Греции и Румынии поражение французских и английских войск?" -- "Этого я не знаю. Это вопрос политики, но с военной точки зрения, мы не можем оставаться в Салониках, если желаем защитить Египет. А если мы не защитим Египет, он будет потерян, и мы проиграем войну. Это мнение я буду отстаивать перед английским правительством. Если последнее не разделит его, я не смогу взять на себя ответственность за поражение". Китченер прибавил, что, по его мнению, еще есть возможность произвести высадку [225] войск в заливе Александретты. Один офицер английского флота недавно был там, сошел на сушу и констатировал отсутствие каких-либо укреплений. Я ответил Китченеру, что передам его соображения правительству и главнокомандующему и что они будут рассмотрены. Но я подчеркнул, что английское правительство обещало нам послать 90 тысяч солдат в Салоники и что мы ожидаем их там.

Находящийся теперь в Париже Баррер не думает, что, объявив о своем согласии открыто подписать Лондонское соглашение против заключения сепаратного мира, Италия находится теперь накануне объявления войны Германии. Саландра опасается последствий этого шага для своей внутренней политики. Итальянцы боятся, что немцы атакуют их со значительными силами, они желают продолжать войну с наименьшим риском.

Баррер подтвердил мое сообщение, сделанное Брианом в совете министров, а именно, что, перед тем как открыть военные действия против Австрии, Италия подписала соглашение с Германией. Ему признался в этом Соннино. Это соглашение касалось личных и имущественных отношений, и Соннино признался, что оно было заключено в предвидении войны. Баррер считает положение министерства Саландры весьма затруднительным. По его мнению, мы заинтересованы в том, чтобы оно не было свергнуто.

Принял генерала Жилинского, посланного русским императором в нашу главную квартиру, и оставил его у себя на завтрак. Он расхваливал мне прекрасное состояние духа русской армии. Но русские смогут перейти в общее наступление не раньше, чем будет урегулирован вопрос об огнестрельном оружии. Россия уже получила 400 тысяч винтовок. Заказанный в Америке материал начнет наступать в значительном размере только в декабре. Русское производство все еще не превышает 65 тысяч винтовок в месяц.

Я еще раз настаиваю перед Брианом на скорейшем разрешении вопроса о передаче командования всеми нашими армиями в одни руки. В самом деле, от Саррайля получена телеграмма относительно защиты Салоников и употребления наших войск на Востоке. Она ставит целый ряд вопросов, [226] разрешение которых не может не затрагивать дальнейшего ведения войны. Нужен, стало быть, один высший начальник. Как ни велики военные достоинства Гальени, он является членом правительства, разделяет коллективную ответственность кабинета, вынужден постоянно давать объяснения перед парламентом и комиссиями. Если на него будет возложено высшее командование, мы рискуем тем, что, с одной стороны, он будет лишен необходимой независимости во всех своих стратегических решениях, с другой стороны, будет связывать своими действиями все правительство.

Я думаю, что в его интересах, а также в интересах правительства лучше не принимать ему на себя этих обязанностей. Я подчеркиваю также, что у него нет аппарата. Можно, конечно, дать ему превосходного начальника генерального штаба, но у него нет аппарата, сравнимого с аппаратом главной квартиры, а ошибки, совершенные канцеляриями военного министерства до экспедиции в Сербию и после нее, и еще недавно ошибка с немецким радио показывают, в какой мере этот пробел чреват опасностями. Наконец, если мы хотим добиться руководства действиями всех союзных армий, то авторитет генерала Жоффра, престиж его у наших союзников будет большим козырем в наших руках. Поэтому, говорю я Бриану, мне представляется необходимым, не теряя времени, уладить этот вопрос с Гальени. Бриан опять заявил мне, что это также его мнение и что он немедленно приступит к переговорам.

Затем он говорит мне о том Боло, на махинации которого нам недавно указал Беназе и которого я просил взять под наблюдение. Передают, что этот субъект получил от бывшего хедива титул паши; он часто ездит в Швейцарию на совещания с этим отъявленным врагом Англии. По словам Бриана, этого Боло считают другом Кайо.

В Румынии вчера открылась с обычным церемониалом парламентская сессия (Бухарест, No 613). Король прочитал краткое и банальное послание. В нем говорится, что правительство внесет законопроект, чтобы не быть застигнутым врасплох событиями и удовлетворить нужды армии. Чтение неоднократно прерывалось возгласами: "Да здравствует война! [227]

Да здравствует король!" и "Долой Венгрию!" Когда король удалился, среди депутатов началась драка, и все разошлись в крайнем возбуждении.

Вторник, 30 ноября 1915 г.

Сербы все еще занимают Монастырь (Саррайль, No 303-3).

Совет министров занялся сначала экономическими вопросами: закупкой английских судов синдикатом французских судостроителей, дороговизной, доставкой в Париж мороженого мяса и т. п.

Фрейсине, Буржуа и Рибо, а также я сам считаем, что телеграммы Саррайля об условиях его отступления выдвигают важные вопросы, касающиеся будущего военного руководства. Всё более представляется необходимым назначение главнокомандующего над всеми нашими армиями. Но Бриан говорит мне, что все еще не получил окончательного ответа от Гальени.

Фрейсине, завтракавший вчера в Шантильи, рассказал мне о своем разговоре с Жоффром. Он нашел последнего несколько обозленным военным министром, который якобы ущемляет его. Фрейсине просит меня повидаться с главнокомандующим и успокоить его. Впрочем, Фрейсине говорит, что жалобы его неконкретны и скорее продиктованы общим бессознательным чувством беспокойства. Жоффр желает получить, наконец, в свои руки командование всеми армиями.

Фрейсине, как и я, полагает, что этот вопрос не терпит отлагательства.

Пенелон передал мне записку, составленную в главной квартире и получившую одобрение Жоффра. У держав Антанты стоят под ружьем только 5460 тысяч солдат против 6110 тысяч немцев, австрийцев, турок и болгар, а наши резервы весьма уступают резервам неприятеля, поэтому мы должны беречь французскую армию до того времени, когда перейдем к окончательным операциям, и главным образом истощать силы неприятеля с помощью армий союзников, ресурсы которых неисчерпаемы. В Средиземном море мы должны очистить воды от немецких подводных лодок, немедленно отозвать войска с Галлиполи, временно оставить [228] (наши) силы в Салониках, чтобы спасти остатки сербской армии, собрать с помощью итальянских дивизий остальных сербов в Албании, предпринять экспедицию в Александретту, когда будут эвакуированы войска с Дарданелл... И чего еще там нет! У всех фантазия работает неусыпно. Но мы нигде не продвигаемся более ни на шаг вперед...

Глава пятая

Генеральный план главной квартиры. -- Жоффр -- генералиссимус. -- Разногласия между Китченером и лондонским кабинетом. -- Военная конференция союзников в Шантильи. -- Переговоры с английским правительством. -- Отступление сербов и голод. -- Защита Салоников и король Константин. -- Сэр Дуглас Хейг -- преемник сэра Джона Френча. -- Год кончается в тумане.

Среда, 1 декабря 1915 г.

Как мне советовал Фрейсине, я просил Жоффра зайти сегодня перед заседанием совета обороны. Он подтвердил мне, что у него трения с военным министерством, но говорит, что они прекратятся, как только будет решен вопрос о командовании, и опять подчеркнул, что необходимо как можно скорее покончить с нынешним неопределенным положением. Он охотно готов сделать своим помощником Дюбайля или Кастельно, по усмотрению правительства. Я сообщил об этом разговоре Бриану, просил его добиться наконец решения Гальени и вызвался принять еще сегодня последнего вместе с Брианом. Условились устроить это совещание сегодня после обеда.

В девять часов заседание совета обороны. В первую очередь выступил Рибо с изложением финансовых вопросов. Он доказывает, что при сильно растущих расходах на войну мы не сможем без новых ресурсов продолжать военные действия после июня 1916 г., каковы бы ни были результаты подписки на объявленный теперь заем. Поэтому правительство должно по соглашению с главнокомандующим выработать [229] программу артиллерии и не предоставлять парламентским комиссиям инициативы дополнений и изменений, требуемых подчас под давлением частной промышленности. Принято решение, что Жоффр снесется непосредственно с Альбером Тома и представит в совет министров новую записку, полную и точную; она будет рассмотрена и с изменениями или без них составит программу правительства, которое будет защищать ее в парламенте против всяких других проектов.

Затем возвращаемся к вопросу о Галлиполи. Военный министр заявляет, что он лично идет еще дальше Китченера и является сторонником полной эвакуации полуострова. Жоффр тоже думает, что нам не удастся долго продержаться на мысе Геллес. Принимается решение сообщить в Лондон мнение министра и главнокомандующего. Зато после нового продолжительного и основательного рассмотрения вопроса кабинет подтверждает свое решение остаться в Салониках, требовать отправки новых английских войск, довести состав экспедиционного корпуса до 300 тысяч человек и сохранить эту базу для позднейших операций на Балканах. Это должно удержать Грецию в состоянии нейтралитета и склонить Румынию вступить в войну на стороне союзников.

Обсуждаем телеграмму Саррайля, в которой он запрашивает директивы относительно условий своего отступления. Удерживать ли ему занятые им передовые позиции или нет? Гальени понимает, что Саррайль должен отвести все свои войска в Салоники. Жоффр, напротив, того мнения, что он должен удерживать свои позиции на севере. Это небольшое разногласие дает мне повод заметить, что правительству невозможно будет разрешать вопросы этого рода, пока у нас не будет главнокомандующего, ответственного за все операции. Фрейсине, Рибо и Буржуа поддерживают мою мысль.

Решено, что Гальени придет сегодня в мой кабинет вместе с Брианом, чтобы принять окончательное решение.

Тем временем Бриан отправился в военную комиссию сената. Как видно, Клемансо успел обработать ее в пользу эвакуации Салоников. На вопрос, думает ли он, что эта эвакуация может быть проведена безболезненно, "очень безболезненно, -- [230] ответил он, -- и, так сказать, под гарантией Германии, так как эта эвакуация предложена нам греческим королем" {121}.

В послеобеденном заседании принимают участие Бриан, Гальени, Лаказ и Жоффр. Сначала рассматриваются две записки по поводу плана генерала Алексеева о комбинированных операциях союзных армий в направлении Будапешта. Записки составлены исследовательским сектором совета обороны и 3-м бюро главной квартиры. Жоффр не считает возможным прокормить на Балканах армию в десять корпусов. Во всяком случае, по его мнению, союзные армии смогут действовать только после того, как соберут сербскую армию. Он думает, что, если мы доведем восточную армию со 150 тысяч до 250 тысяч человек, с английскими и сербскими войсками и с нашими тремя дивизиями, увеличенными дивизией с Галлиполи, у нас будут достаточные силы, чтобы серьезно потревожить неприятеля. Бриан, Гальени и я тщетно пытаемся склонить Жоффра к более мощному выступлению.

После этой беседы Бриан удерживает Гальени в моем кабинете и ставит вопрос о командовании. Военный министр, уже зондированный раньше Брианом, поручил предварительное изучение вопроса заведующему секретариатом полковнику Букабейлю. Но этот предварительный проект, хотя составленный весьма добросовестно, заканчивается заключением о сосредоточении командования в руках военного министра. Бриан говорит, что такое решение вопроса не годится. Оно страдает тем недостатком, что командование и, стало быть, военные операции станут предметом обсуждения в парламенте: министр, будучи ответственным перед парламентом, может быть запрошен последним по поводу всех своих действий и не имеет права уклонятся от запросов. Я высказываюсь тоже в этом смысле. Гальени не возражает и весьма охотно соглашается с нашим мнением. Он прибавил лишь, что самым лучшим помощником Жоффру считает Кастельно.

Жоффр конфиденциально сообщил Бриану, Гальени и мне предложения, которые он намерен сделать на конференции в Шантильи 5 декабря представителям главнокомандующих союзных армий. "Европейская война, -- пишет он, -- может решиться только на главных театрах военных действий -- [231] во Франции и России, прибавим также Италию, чтобы не обидеть нашей союзницы. Ближний Восток (Балканский полуостров, Малая Азия) является лишь второстепенным театром военных действий".

Во-первых, мы не можем здесь нанести удар противнику в самое сердце, т. е. по его главным армиям и на его территории. Во-вторых, мы не располагаем ни достаточным человеческим ресурсом, ни необходимыми перевозочными средствами, чтобы вести войну вдали, с большими контингентами, в трудных местных условиях, с морской коммуникационной линией. Да и немцы предприняли свой маневр на Ближнем Востоке только с помощью нового союзника -- Болгарии. Что касается нас, то мы могли бы использовать Ближний Восток для крупных наступлений лишь в том случае, если бы нам тоже удалось вывести на арену войны новых союзников -- Грецию и Румынию -- и если бы мы действовали в контакте с сербской армией до ее поражения. Даже в этом случае мы могли бы добиться важных результатов лишь при том условии, что одновременно с нашими операциями на этом театре военных действий происходило бы выступление русских войск в Галиции.

Затем Жоффр ставит вопрос: должны ли в настоящий момент союзники довести совместное наступление в одной только части главных театров военных действий? Он категорически высказывается против плана Алексеева, неосуществимого при нынешнем положении на Балканах. Следовательно, надо искать решения с помощью согласованных общих наступлений на русском, англо-французском и итальянском фронтах. Это -- самое важное, и надо убедить в этом наших союзников. Но "проблема прорыва укрепленных неприятельских позиций во Франции в настоящий момент трудно выполнима ввиду значительных сил, которые неприятель имеет против нас или недавно перебросил на наш фронт (110 дивизий, все немецкие). Эту проблему будет легче решить, если мощная атака русских заставит немцев ослабить свой западный фронт. И наоборот, если атаки французских и английских войск, проводимые правильно и экономно, свяжут всю совокупность неприятельских сил, выставленных против нас, это развяжет руки восстановленным русским армиям". [232]

В настоящий момент "немцы могут усилить свои резервы на французском фронте (около 12 дивизий) 10 дивизиями, ставшими отныне ненужными в Сербии. Вместе с теми войсками, которые немцы могут снять со своего русского фронта, это составит 25-30 дивизий. Если союзники не будут действовать согласованно, неприятель использует эти дивизии, перебрасывая их по своим внутренним коммуникационным линиям и действуя поочередно то на одном, то на другом из обоих фронтов. Однако в настоящий момент союзники в состоянии предпринять тот совместный маневр, который мы считаем необходимым. Поэтому надо, чтобы в целях этого наступления каждый из участников мобилизовал свои средства и увеличил свои ресурсы".

Обращаясь к Ближнему Востоку, Жоффр в первую очередь рассматривает Балканский полуостров. "Антанта, -- говорит он, -- явно заинтересована в том, чтобы удержать в Сербии если не немецкие войска, что представляется неосуществимым, то по крайней мере болгарские войска. Это нужно нам для того, чтобы затруднить или сделать менее мощной концентрацию войск против Румынии, концентрацию, которая могла бы заставить это государство выступить против России. Кроме того, Антанта должна собрать остатки сербской армии и помочь восстановлению этой армии на территории Черногории и Северной Албании. Этот результат может быть достигнут, если мы оставим наш экспедиционный корпус в Южной Сербии или -- на худой конец -- в районе Салоников. Эта операция сохранит базу на будущее время на случай, если союзные правительства примут решение об отправке новых войск -- английских или итальянских. Недопустимо, чтобы сохранение нашей оккупации столкнулось с открытым сопротивлением со стороны союзника. Во всяком случае, мы не должны преждевременно принимать решение об эвакуации Салоников... Если бы мы не были в Салониках, кто знает, не капитулировала ли бы сербская армия и не выступила ли бы Греция против нас?"

Относительно Галлиполи в своей записке главная квартира приходит к заключению о необходимости полной эвакуации этого полуострова. Для Египта она не видит никакой опасности. [233] Экспедицию в Александретту она объявляет невозможной в настоящее время, но не отказывается окончательно от этой идеи. В заключение говорится без оптимизма: "Программа, предлагаемая союзникам, бесспорно, страдает тем очень важным недостатком, что оставляет на относительно долгий промежуток времени инициативу операций за неприятелем. Эта отсрочка может позволить нашим врагам добиться преимуществ на Востоке, что поднимет дух их войск и усилит их авторитет и влияние в нейтральных странах. Чтобы лишить их этого выгодного положения, союзники должны были бы быть в состоянии атаковать их с большой силой на всех фронтах. Но, как уже указывалось выше, это сейчас неосуществимо, и с нашей стороны было бы грубой ошибкой начать общее наступление, не сделав всех необходимых приготовлений".

Итак, Жоффр предлагает в настоящее время вести войну на изнурение сил неприятеля, но при этом подчеркивает, что отныне это должно быть главным образом делом наших союзников: англичан, русских, а также итальянцев. Главнокомандующий приводит следующие детали о том, что было сделано каждым из союзников. Франция выставила 97 дивизий вместе с резервами, в эту цифру не вошли войска, охраняющие наши колонии, а также территориальные войска в количестве, равном 37 пехотным дивизиям. Франция с первых месяцев войны держит на фронте 2 Ґ миллиона солдат. Все это по меньшей мере пропорционально тому, что сделано Германией. Англия лишь после длительного срока достигла цифры в 53 дивизии, которые она в настоящий момент вводит в строй во Франции, в Салониках и в Дарданеллах. Англичане в начале войны содержали только очень ограниченное число воинских частей и поэтому располагают еще значительными ресурсами, отчасти в виде уже сформированных армий, которые еще не покинули Англию. Россия располагает значительными людскими ресурсами. Когда она получит возможность вооружить достаточную часть своих военных контингентов, она сможет пополнить свои 112 дивизий и без труда довести состав своих дивизий на европейском театре военных действий до 16 батальонов. Италия, вступившая в войну позднее, выставила только 36 дивизий, а [234] между тем цифра ее народонаселения равна нашей. Она содержит эти дивизии только в течение полугода. Эта страна обладает богатыми ресурсами, но намерена лишь частично использовать их для новых формирований.

Четверг, 2 декабря 1915 г.

Итак, вчера вечером Бриан телеграфировал в Лондон (No4093, 4094, 4095), что мы не считаем целесообразным эвакуировать Салоники. Мы категорически требуем от наших союзников, чтобы они присоединились к нашей точке зрения. "Мы не считаем возможным, -- говорит Бриан (в своей телеграмме), -- чтобы ставилось под вопрос соглашение, заключенное генералом Жоффром во время его поездки в Лондон и подтвержденное на конференции союзных министров в Париже. В этом соглашении говорится о немедленной и быстрой отправке 90 тысяч английских солдат в Салоники. Как видно, после поездки лорда Китченера греческий король возымел сомнения и укрепился в своих иллюзиях, что нас удастся побудить эвакуировать Салоники. Это предложение отражает лишь желания и волю Германии. В результате мы наталкиваемся теперь на сопротивление со стороны греческого правительства и вынуждены терять время на разговоры и прения, которые имеют целью лишь выиграть время и, в конце концов, поставить нас в невозможное положение, когда перед нами будет стоять альтернатива: катастрофа или отвод наших войск... Ответ Греции неудовлетворителен: в нем много оговорок и неясностей. Необходимо без промедления выступить с новым совместным демаршем и добиться конкретного согласия на требования меморандума, врученного Гильменом Скулудису. Если не последует скорого и удовлетворительного ответа, наш демарш должен быть поддержан морской демонстрацией, все приготовления для нее уже сделаны".

Не успели мы отправить эту телеграмму, как пришли две телеграммы Поля Камбона (No 2809 и 2810), в которых сообщалось, что британский совет обороны, выслушав Китченера, высказался вчера утром за эвакуацию Салоников, но с некоторыми оговорками: во-первых, должно быть согласие Франции, во-вторых, греческая армия должна обеспечить достаточную [235] защиту границ и не допустить на территорию Греции немецкие, австрийские и болгарские войска, и наконец, перед Салониками должны быть сооружены сильные оборонительные позиции.

Французский совет министров принимает решение, что Бриан, не теряя времени, отправится в Лондон, чтобы поддержать там нашу точку зрения и постараться убедить англичан в ее правильности.

Единогласно признано также необходимым объединить командование французскими армиями и назначить Жоффра генералиссимусом. Но по вопросу о выборе его помощника разгорелись страсти. Бриан и Гальени предлагают Кастельно, я поддерживаю это предложение. В том же смысле высказываются Буржуа, Рибо, Фрейсине и Пенлеве. Но Самба, Гэд и Мальви боятся, что это назначение произведет плохое впечатление на "левую". Гэд говорит также, что страна подумает, что мы хотели поставить Саррайля под начало Кастельно. Неужели мы возвратились к склокам мирного времени? В качестве компромисса Матен, Тьерри и Самба предлагают Петена. В результате, как часто бывает, не принято никакого решения. Бриан пригласит сегодня Жоффра в мой кабинет, и мы предложим ему самому выбрать себе помощника.

В два часа приехал Жоффр, довольный, сияющий. Он говорит, что привез с собой в Париж Кастельно, чтобы беседовать с ним в более спокойной обстановке. Он предложил Кастельно стать его помощником, по крайней мере временно. Кастельно ответил: "Согласен, если только выбор исходит от вас, а не со стороны". Кастельно переезжает в Шантильи с тремя офицерами своего штаба и займется операциями на всех фронтах Франции.

Дюбайль будет командовать армиями центра. Бельгийская группа и группа в Артуа будут непосредственно связаны с главной квартирой ввиду необходимости ежедневно сноситься с бельгийцами и англичанами. Жоффр говорит, что, если впоследствии мы решим предпринять крупные операции, он, возможно, поручит их Кастельно.

Это пока только временный режим. Но Бриан находит, что мы должны мириться с этим. Он увез Жоффра в министерство иностранных дел, чтобы прочитать ему лондонские [236] телеграммы, и просил меня вызвать Гальени и сообщить ему про выбор, сделанный Жоффром. Итак, я извещаю об этом военного министра. Он одобрил выбор и пришлет мне на подпись декрет о назначении Жоффра главнокомандующим всеми армиями. Министр настаивает на том, чтобы мы как можно скорее добились от генералиссимуса удаления некоторых "младотурок" из его окружения.

Возвратившийся из России генерал д'Амаде рассказывает мне, что вынес оттуда прекрасное впечатление. Он думает, что русские будут в состоянии перейти в марте в генеральное наступление. Идею предварительного наступления в Галиции он не считает особенно удачной. В конце дня полковник Букабейль привез мне на подпись два декрета: один -- об учреждении должности главнокомандующего всеми армиями, другой -- о назначении на этот пост Жоффра.

Тогда как мы принимаем эти важные решения, в палате и сенате циркулируют нелепые слухи, естественный продукт всеобщего недовольства. Добряки в сенате поверили злой шутке Клемансо, что по моему настоянию правительство награждает меня военным крестом. Мне пишет об этом мой друг Гродидье, сенатор от департамента Мааса. В палате несколько депутатов, информированные из других ядовитых источников, утверждали, что перед отъездом правительства в Бордо я просил Майрона Т. Геррика взять на себя посредничество в переговорах о перемирии с немецкой армией. Неужели война, порождающая героизм, в то же время порождает подлость и глупость?

Италия подписала Лондонское соглашение, по которому союзники обязываются заключить мир только совместно. Это уже значительный шаг вперед, но это все еще не действительный разрыв с Германией.

Сформированная в Бессарабии 7-я русская армия перейдет в наступление против австрийцев, чтобы разгрузить балканский фронт и облегчить положение сербской армии.

Пятница, 3 декабря 1915 г.

Совет национальной обороны постановил: обратить внимание Англии на ответственность перед Россией и Румынией, которая ляжет на Англию и Францию, если мы уйдем с Балкан. [237]

Бриан принес ноту, врученную ему греческим посланником в Париже Романосом. В ней от имени Скулудиса предлагается нам очень тонкая комбинация: мы оставляем Салоники под защитой греков и даем обещание не возвращаться в этот город. Другими словами, греческий король предлагает нам бежать для спасения наших войск. Чтобы заставить нас пойти на это унижение, он утверждает в своей ноте, что нашей армии, очутившейся в тупике в Салониках, придется иметь дело с армией неприятеля в 530 тысяч человек, не считая турок. Он добавляет, что сербская армия сократилась до 40 тысяч человек. Все это блеф немцев. Совет обороны отвергает это удивительное предложение. Жоффр еще раз утверждает, что не представляет трудности защищать Салоники на фронте в сорок пять километров, опираясь на линию гор.

Однако адмирала Лаказа беспокоят греческие батареи, господствующие над Салоникской гаванью. Совет обороны постановляет срочно просить английское правительство присоединиться к нам в требовании удалить эти батареи и заявить грекам, что мы рассматриваем эту угрозу как враждебный акт и что, если она не отпадет, мы возьмем в качестве залога один из греческих островов.

После заседания Рибо остался наедине со мной. Он не надеется получить от займа многим более десяти миллиардов. Положение кабинета в палате не представляется ему блестящим. Клемансо сказал ему: "Устройте, чтобы меня назначили председателем совета министров, и я добьюсь прорыва немецкого фронта, даже если бы пришлось пожертвовать для этого 500 тысячами человек".

Тем временем Тигр повторяет сегодня за своей подписью в "L'Homme enchainé" аляповатую клевету, о которой мне сообщил Гродидье. Он утверждает, что Клемантелъ предложил в совете министров наградить меня военным крестом, и нападает на меня и министров за то, что мы занимаемся подобными вопросами в то время, когда наши солдаты умирают на фронте. Я написал ему, что он опять стал жертвой мистификации: "Никто никогда не выражал в моем присутствии нелепой идеи наградить меня военным крестом, и прошу вас верить, что, если бы я услышал столь дикое предложение, я [238] возмутился бы им еще раньше Вас. Ваша патриотическая тревога не дает вам права предполагать во мне менее горячего патриота, чем вы, предполагать, что я способен в это тяжелое время думать о чем-либо другом, кроме спасения родины".

Бопп прибыл в Скутари к сербскому правительству. Большая часть войск пробивается в этот район. Один отряд отправлен в Дибру для подкрепления частей, находящихся в окрестностях Монастыря. Пашич требует провианта и фуража (Скутари, No 91 и сл.).

Английский военный комитет снова был готов оставить Салоники. Китченер заявил, что не желает брать на себя ответственность за катастрофу и уйдет в отставку, если не будет принято решение об эвакуации (наш военный атташе из Лондона, No 234; Поль Камбон, No 2829).

Ввиду этого разногласия Бриан уезжает завтра утром в Кале на свидание с английскими министрами.

Суббота, 4 декабря 1915 г.

Клемантель и все члены кабинета ошеломлены басней, рассказываемой Клемансо. Я сообщил им содержание своего письма к Тигру. Кроме того, решили, что Клемантель обратится к нему с вежливым, но категоричным опровержением.

За отсутствием Бриана, Гальени и Лаказа, которые отправились с Жоффром в Кале, я по просьбе Бриана зачитываю в совете министров поступившие из-за границы телеграммы. Министры возмущены отступничеством англичан. Возвратившийся из Греции Лени Кошен называет его изменой.

Я сообщаю решения, принятые Жоффром относительно своего штаба и групп армий. Наиболее радикальные министры, и особенно Марсель Самба, не в восторге от назначения Кастельно. Буржуа, Фрейсине и Вивиани недовольны упразднением одной из трех армий. Режим децентрализации дал хорошие результаты, и общественное мнение не поймет, почему мы отказываемся от него. По мнению этих министров и некоторых других членов кабинета, лучше было бы сохранить 3-ю армию и поручить командование ею какому-нибудь генералу. Названо было имя Петена. Но, естественно, мы не желали принимать никакого решения в отсутствие Бриана и Гальени. [239]

Дени Кошен рассказывал мне вчера о своей поездке в Грецию и сообщает те же факты совету министров. Он подчеркивает оказанный ему горячий прием. Дома были убраны флагами, на улице Стаде собралась восторженная толпа, поэтому было решение почтить гостя титулом афинского гражданина. Несомненно отношение к нам народа более благоприятно, чем отношение короля. Кошен даже думает, что, не будь Китченера, Константин вынужден был бы следовать чувствам своих подданных. Конечно, Кошен ошибается, но нельзя отрицать, что слова Китченера повлияли на поведение короля. В разговоре с Дени Кошеном Константин отозвался об английском фельдмаршале: "Это милейший человек. Он мне очень нравится". -- "Я хотел бы знать, -- заметил Кошен, -- что сделать для того, чтобы заслужить столь любезное суждение вашего величества". -- "Что ж! Фельдмаршал великолепно понимает положение. Он сказал мне: "Англия сражается против немцев и австрийцев. Я считаю потерянной каждую пулю, выпущенную не в немца или австрийца". Кошену показалось, что королева не очень уверена в благоприятном исходе войны для Германии. Она говорит о бесцельной резне и возлагает всю ответственность за нее на короля Эдуарда VII, который, по ее мнению, подготовил европейский пожар только из чувства соперничества. Королева спросила у Кошена, есть ли у него дети. "Да, один сын недавно убит на фронте. У меня есть также дочь, монахиня". -- "Я не люблю этого. Это противно природе".

Кошен определенно заявляет, что нам нечего опасаться со стороны греков в Салониках. Солдаты встречали его с энтузиазмом. Нельзя заставить их выступить против нас. Тем не менее министр того мнения, что мы должны уйти из Салоников, так как нам нечего больше делать на Балканах. Совет министров был удивлен этим выводом и далек от того, чтобы присоединиться к нему.

В конце дня Пенелон сообщил мне от имени Жоффра, что последний сам отказался от мысли образовать из трех групп армий две. Командование группой центра временно перейдет к генералу де Лангль де Кари. [240]

Монастырь занят австрийцами и болгарами. Нельзя представить себе всех тех противоречивых и чаще всего фантастических известий, которые поступают к нам из Афин и Бухареста. В этом хаосе нелегко раскрыть истину.

Король черногорский Николай все же надеется дать отпор врагу, если мы пошлем ему продовольствие (де Ларош-Верне, No 391). Находящиеся в Цетинье посланники Англии, Франции, Италии и России предупреждают свои правительства о безотлагательной необходимости послать продукты в это небольшое королевство, наводненное беженцами и сербскими войсками (от того же, No 393).

Воскресенье, 5 декабря 1915 г.

Перед заседанием совета министров, созванным Вивиани на девять часов, Бриан докладывает мне о свидании в Кале. Потом он повторил те же сообщения на заседании. От англичан присутствовали Асквит, Бальфур, Китченер и начальник генерального штаба генерал Мэрри; от французов -- Бриан, Гальени, Лаказ, Жоффр и де Маржери, который составил краткое резюме прений. Англичане приехали с намерением добиться нашего согласия на немедленный вывод их войск из Салоников. Бриану пришлось энергично напомнить им их обещания и объявить недопустимым обособленный уход британских дивизий. Китченер в такой мере настаивал на этом отступлении, что Асквит и Бальфур потратили целый час на отдельное совещание с ним. В конце концов англичане согласились, что их войска не уйдут теперь и вообще не уйдут без нас. Однако Бриану не удалось убедить их сохранить Салоники в качестве базы. Он наткнулся на бесповоротное решение Китченера, который бросил на чашу весов свой портфель. Ллойд-Джордж, не являющийся сторонником эвакуации, не приехал в Кале: у него "дипломатическая болезнь". Грей, который ясно видит дипломатические опасности эвакуации, тоже не приехал.

Китченер отказался просмотреть записку Жоффра о защите Египта. "Знаю, знаю, эта записка написана в оптимистическом духе, мне незачем читать ее". После дискуссии, продолжавшейся несколько часов, Асквит составил ноту, допускающую различное толкование; Маржери на лету просмотрел [241] ее; окончательный текст еще будет прислан нам. Англичане заявляют в ноте, что выслушали со вниманием доводы Бриана, по существу стремятся поддерживать союз с нами, но теперь же решить вопрос о будущих операциях. Но, говорится в ноте далее, англичане вынуждены сообразоваться с точкой зрения генерального штаба, который не считает возможным оставаться в Салониках с 150 тысячами человек. Поэтому английское правительство полагает, что необходимо безотлагательно принять меры для подготовки эвакуации. Затем имеется двусмысленно составленная фраза: надо заявить Греции, что мы будем продолжать занимать Салоники, а также пункты, необходимые для безопасности ваших войск. Перечитывая текст, ясно видишь, однако, что эта оккупация носит временный характер и должна лишь предшествовать эвакуации. Совет министров поражен и ошеломлен. Марсель Самба и Альбер Тома категорически требуют, чтобы мы не соглашались на такое фиаско. По их мнению, мы должны ответить английскому правительству, что в любом случае останемся в Салониках, они думают, что твердое заявление в этом духе образумит английское правительство. Напротив, Бриан того мнения, что оно все испортят.

По мнению Фрейсине, мы не можем остаться в Салониках без англичан. Он настаивает на уходе, приводит тонкие и убедительные доводы. Гальени поддерживает его точку зрения. Сторонники экспедиции, Рибо и Мелин, примиряются с неизбежным и считают, что мы должны отказаться от нее ввиду отсутствия помощи англичан. Кошен благодарит председателя совета министров за сделанное им для выяснения ответственности Великобритании и освобождения нас от ответственности перед историей. "Но мы теперь не пишем историю, -- отчеканивает Самба, -- мы делаем ее".

Думерг выражает опасение, что французское общественное мнение поймет, что виновниками эвакуации являются англичане, и возмутится ими, от чего может серьезно пострадать наш союз. Надо, замечает он, предупредить английское правительство об этой опасности.

Я высказал мысль, что, прежде чем подчиниться воле англичан, нам следует обратиться к России с просьбой воздействовать [242] вместе с нами на Лондон. Леон Буржуа энергично поддержал мое предложение. В конце концов, единогласно было принято следующее решение -- за него были также Фрейсине и Гальени: в Лондоне будет предпринят новый демарш, и мы потребуем вмешательства России.

Во второй половине дня в Трокадеро состоялось общее собрание Туринг-клуба. Я явился туда вместе с Дюбо и Дешанелем и пробыл там короткое время. Старый республиканец и патриот Дюбо взбешен поведением английского правительства и твердит: "Мы должны во что бы то ни стало остаться в Салониках, во что бы то ни стало!". Дешанель сегодня мрачнее обычного, он не высказал никакого мнения.

Понедельник, 6 декабря 1915 г.

Совет министров долго обсуждает протокол совещания в Кале. Министры находят этот текст двусмысленным, при чтении создается впечатление, что Франция дала вынужденное согласие на английский проект эвакуации.

Пенелон в большом волнении. Кастельно сообщил бывшему военному министру Этьенну, что Жоффр запрещает ему привести с собой в главную квартиру своих сотрудников. В действительности же такого запрета вовсе не было, и Жоффр, рассердившись, что ему могли приписать его, заявил, что не желает иметь Кастельно своим помощником. Я вызвал Этьенна, чтобы узнать, в чем дело. Из его слов следует, что вся эта история от начала до конца выдумана одним "младотурком", который боится прихода Кастельно и из зависти или по злобе затеял всю эту бучу. Кастельно ни на кого и ни на что не жаловался. Он заявил, что готов служить везде, где потребуется.

Клемансо послал к Клемантелю своего личного секретаря, некоего Манделл. Это невзрачный еврей, умный, вкрадчивый и загадочный.

"Клемансо, -- сказал он министру, -- получил ваше письмо одновременно с письмом одной высокой особы. Письмо этой последней он не намерен использовать, а ваше письмо он опубликует через три дня, когда возвратится в Париж лицо, рассказавшее про этот инцидент, и будет вызван свидетель". Мандель не назвал ни это лицо, ни этого мнимого свидетеля. [243]

Ходят слухи, правильные или неправильные, что сам Мандель является у Клемансо поставщиком сплетен, направленных против меня и правительства.

Случилось то, чего можно было ожидать, судя по протоколу совещания в Кале. Как телеграфирует Поль Камбон, офицеры морского и военного министерства, сопровождавшие своих министров в Кале и вернувшиеся вчера утром в Лондон, говорят, что военные и морские инстанции обеих сторон пришли к соглашению относительно эвакуации Салоников. "Не исключена возможность, -- пишет наш посол, -- что этот случай получит распространение" (No 2857).

Полковник Фурнье телеграфирует из Скутари, что сербская армия нуждается в полной реорганизации, так как ей пришлось бросить всю свою артиллерию и перевозочные средства, за исключением горных батарей. Он считает более целесообразным перевезти остатки армии морем и реорганизовать их на одном из островов Эгейского моря или в Салониках (О. Т., 2558, No 350 и сл.).

Саррайль без затруднений отвел наши войска, занимавшие Черну, Криволац и окрестности. Наша 57-я дивизия приведена в готовность защищать мостовое прикрытие на севере от Миробек-Капу; 150-я дивизия возводит другое подобное укрепление на высоте Градеца. Хотя Монастырь занят смешанными австрийскими и болгарскими патрулями, линия железной дороги не перерезана, вокзал еще находится в руках греков (No46-329-3).

Семь австрийских военных судов в течение нескольких часов бомбардировали Сан-Джованни-ди-Медуа и потопили пароходы и парусники, везшие продовольствие сербам (Скутари, Беген Билькок, No 174; Бопп, No 105).

Вторник, 7 декабря 1915 г.

Реорганизация высшего командования вызвала в парламенте бурю в стакане воды. На заседании совета министров некоторые министры говорят, что среди "левой" растет оппозиция против Кастельно. Комб и Буржуа храбро выступают в защиту генерала. Совет министров просит Бриана еще раз подчеркнуть Жоффру, что ему предоставляется полная [244] свобода выбирать, не слушая ничьих влияний. Гальени пишет мне, что у него был этой ночью сильный припадок болотной лихорадки. Он просит прощения, что не может присутствовать на заседании совета министров.

Офицеры связи доставили мне протокол военной конференции, состоявшейся вчера в Шантильи. Присутствовали: от Англии -- фельдмаршал Френч, генерал-лейтенант Меррей, начальник генерального штаба Робертсон и генерал-лейтенант Уильсон; от России -- генералы Жилинский и Игнатьев; начальник итальянского генерального штаба генерал Порро и полковник Альбриччи; начальник бельгийского генерального штаба генерал Вилеманс; сербский военный атташе полковник Стефанович; от Франции -- генерал Жоффр, начальник генерального штаба генерал Пелле, глава французской военной миссии при британской армии генерал Хюге, подполковник Бильот и капитан Дюмейру.

Генерал Пелле огласил французскую ноту от 5 декабря. Тотчас же Френч заметил, что предлагаемый план военных действий должен быть представлен на рассмотрение английского правительства.

После дискуссии генералы Жоффр, Жилинский и Порро пришли к соглашению по следующим двум пунктам: 1) На каждом фронте союзники должны быть готовы остановить все неприятельские атаки собственными средствами. 2) В случае наступления против одной из держав Антанты все остальные союзники оказывают ей помощь в пределах возможности.

Френч присоединился к этим заключениям, но подчеркнул, что положение Англии как мировой державы заставляет ее правительство использовать свои войска таким образом, что в результате получится постоянная флуктуация британских контингентов во Франции.

Генерал Меррей изложил соображения, заставляющие Англию эвакуировать Салоники. Однако на конкретный вопрос Жоффра он признал, что защита этого района может быть обеспечена с помощью 150-тысячного экспедиционного корпуса, расположенного на небольшом пространстве, на дуге между Вардаром и Орфанским проливом. Он признал также, что во всяком случае необходимо укрепить Салоники. Тем не [245] менее Френч и Меррей настаивают на эвакуации. Генерал Жилинский высказался против эвакуации, точно так же и генерал Порро; впрочем, ни у того, ни у другого нет в Салониках ни одного солдата. Полковник Стефанович объявил, что, если сербская армия будет оставлена, она окончательно погибнет, но если она будет восстановлена с помощью союзников, она вскоре сможет перейти в наступление.

Сегодня в Шантильи продолжался обмен мнениями. Достигнуто соглашение по следующим вопросам: необходимо действовать с максимальными силами на главных театрах военных действий -- во Франции, России и Италии, искать здесь решения войны, проводить генеральные и согласованные наступления, как только армии будут готовы к этому и климатические условия станут благоприятными, и всячески стараться довести неприятеля до максимального изнурения.

Признана необходимость немедленной и полной эвакуации Галлиполи. Относительно Салоников каждый остался при том мнении, которое защищал вчера. По требованию англичан обсуждали средства защиты Египта. Кажется, англичане намерены использовать для защиты его дивизии, взятые с Галлиполи, в том числе и наших сенегальцев.

Пенлеве рассказал мне о своем разговоре с Клемансо после второго дня последнего сражения в Шампани. В упоении своего патриотизма Тигр был в великом восторге и безусловно верил в немедленную победу. "Мы вступим в Вузье, затем отбросим немцев на Маас". -- "Увы! На фронте мне говорили другое. Не знаю, не лучше ли было бы приостановить наступление и начать новую подготовку для атаки на вторую линию неприятеля". -- "Нет, нет. Надо идти прямо на Эну и Маас. Если мы не будем иметь успеха в Шампани, мы по крайней мере возьмем Лан и Лилль". -- "Я не смею надеяться на это". -- "Тогда скажите прямо, что нам не остается ничего другого, как стать на колени перед Германией". Не прав ли я был, когда отказывался давеча поставить во главе правительства человека с таким импульсивным характером? Во всяком случае для подобного хода еще не настало время.

Мне нанес визит генерал Порро. Завтра он возвращается в Шантильи. Он подтвердил мне то, что мне уже сообщили [246] о конференции офицеры связи. Завтра будут обсуждаться война в колониях и создание центрального органа.

Англичане деятельно готовятся к защите Египта. Начаты работы на востоке от Суэцкого канала. Проводится вторая железнодорожная колея из Загазига в Измаилию. Комплектуются полки и эскадроны, вывезенные из Дарданелл, их пополняют в Александрии, Дабе и лагере Пирамид. В Каире сосредоточено 20 тысяч австралийских солдат, 10 тысяч должны прибыть через месяц (Каир, лейтенант де Сен-Кантен в военное министерство, No 149, 218 и 220). Лорд Китченер намерен послать в Египет три дивизии; из них две будут взяты с французского фронта (военный атташе в Лондоне, No 248). Но кто знает, не предпримут ли завтра немцы на нашей территории то наступление, которое, по данным контрразведки, предвидится на Ниле?

Как видно, англичане в настоящий момент охвачены паникой. Генерал Магон телеграфировал из Салоников в английское военное министерство, что болгары сосредоточили четыре дивизии против района Дойрана и готовят генеральную атаку на Гондову, Чепели и Костюрино. Одновременно немцы двинутся из Демир-Капу на Гондову, чтобы смять наши войска (военный атташе в Лондоне, No249). Саррайль не извещает нас ни о чем подобном, и поэтому надо думать, что генерал Магон испугался собственной тени. Вчера еще наши войска держались на Вардаре, 122-я дивизия занимала Кавадар, 57-я -- Бангу, 156-я -- Струмицу. Перед нами стоят одни болгары.

Сербы просят нас послать в Дураццо корабль, чтобы забрать пленных австрийских офицеров и отвезти их во Францию. Мы отдали соответствующие распоряжения (морское министерство своему атташе в Риме, 6 декабря).

Среда, 8 декабря 1915 г.

Депутат от города Парижа Галли, горячий патриот, сообщает мне, что некоторые мелкие газеты ведут пацифистскую кампанию, которая проникла и в кулуары палаты. Я призываю его объединиться с храбрыми и благонамеренными людьми для борьбы против всякой расслабляющей пропаганды. [247] Мы сошлись на следующих именах: несколько депутатов, затем Морис Баррес, Барту, Оганьер (написавший сегодня прекрасную статью в "Journal", a также профессора вроде Эрнста Лависса.

Но Будано говорит мне, что и в сенате состояние умов оставляет теперь желать лучшего. Там имеется смутное недовольство, проявляющееся во всякого рода нападках на правительство и президента республики. Меня то обвиняют в личном режиме, то порицают за недостаток активности. Однажды сам Анри Шерон в докладе о законопроекте Дальбье писал, что президент должен лично наблюдать за исполнением законов. Каким образом? Через каких агентов? Под чьей ответственностью? Вчера другие парламентские деятели жаловались, что я якобы вмешиваюсь в свободную компетенцию министров. Когда в 1913 г. Стефан Пишон, будучи министром иностранных дел, счел нужным сказать, что он вел переговоры "под высоким руководством президента республики", Клемансо вскричал: "Руководство президента? Что за ересь! Это реакция, цезаризм, черт знает что такое!" В тот раз Клемансо не был совсем не прав. "Безусловная независимость министров, -- утверждал Ферри относительно конституции 16 мая, -- вытекает из их ответственности". Но теперь на меня в течение одного и того же дня взваливают одно за другим противоположные обвинения. Ну и что! Пусть говорят, что хотят; я буду продолжать выполнять свой долг.

Четверг, 9 декабря 1915 г.

Сегодня Клемансо пишет о "сумасбродстве двойной и тройной дипломатии, которую каждое событие застает врасплох". В конце статьи помещено в виде постскриптума опровержение Клемантеля. Клемансо намекает, что нет дыма без огня, однако не настаивает на своей басне. Он отыгрывается, высмеивая "маскарад с каской президента", т. е. мою поездку на фронт, когда Кастельно настоял на том, чтобы я и мои спутники надели головной убор ординарцев. Клемансо, конечно, убежден, что я хотел выдать себя за капитана альпийских стрелков. [248]

Заседание палаты прошло неважно. Э. Констан внес запрос о командовании. Бриан потребовал отсрочки. Протесты, нервозность, недовольство. Председателю совета министров пришлось настаивать и требовать свободы действия для правительства. Он добился большинства четырехсот голосов против девяноста восьми, но сам телеграфировал мне, что не очень удовлетворен ситуацией, а Пенлеве, с которым я встретился в конце дня, подтвердил, что впечатление осталось неблагоприятное.

Поехал в особняк Школьной лиги на улице Рекамье, где вручил почетную медаль мэру города Реймса Лангле, отличившемуся своим храбрым поведением за многие дни и ночи бомбардировки. Председатель лиги депутат Дессуа, Леон Буржуа, Пенлеве и я произнесли краткие речи в честь мэра; он взволнованно благодарил нас.

Заведующий протокольной частью Уильям Мартен, обычно приносящий мне телеграммы министерства иностранных дел, сообщает мне, что Поль Камбон получил из надежного источника известие, что в некоторых лагерях для военнопленных немцы разрешают раздавать только одну французскую газету: "L'Homme enchainé". Как видно, они рассчитывают таким образом смутить умы наших несчастных солдат. Если бы Клемансо узнал об этом, он расплакался бы. Но если скажу ему это я или если я передам ему это через других, он не поверит.

Греческий министр иностранных дел утверждает, что, по его сведениям, в Монастырь одновременно вступили один немецкий и один болгарский полки (Гильмен, No 930).

Отвод наших войск происходит теперь в менее удовлетворительных условиях. Англичане дрогнули на нашем правом фланге и обнажили наш фронт на своем левом фланге. Завтра мы будем на границе Греции. Немецкое радио извещает о взятии десяти английских орудий. Китченер, знавший уже вчера часть этих известий, приехал в Париж договориться с французским правительством о необходимых мерах.

Итальянское правительство не считает возможным взять на себя снабжение сербской армии продовольствием через Дураццо и даже через Сан-Джованни-ди-Медуа. Оно заявляет, что в настоящий момент австрийский флот со своими [249] подводными лодками и миноносцами, своими опорными базами и береговой линией господствует на Адриатическом море, так что даже транспорт итальянских войск подвергается большой опасности. "Мы не можем создать королевским декретом миноносцы и подводные лодки", -- сказал Соннино Варреру (Рим, No 994).

Правительство Пашича решительно требует, чтобы мы погрузили казну сербского государственного банка на один из наших кораблей и отвезли во Францию (Бопп, No 118).

Палеолог показал русскому императору стопки телеграмм, в которых Бриан настаивает на оставлении нашего экспедиционного корпуса в Салониках. Николай II лично телеграфировал английскому королю и поддержал точку зрения французского правительства (Петроград, No 1487). Но что может сделать король Георг без своего правительства? Он сам признался мне: ничего или почти ничего.

Пятница, 10 декабря 1915 г.

Китченер и Грей приехали в Париж и вчера пришли к соглашению с Брианом, Гальени и Жоффром о настоятельной необходимости защищать Салоники. Не создавая прецедента на будущее, англичане пока что подчинились очевидному.

Они завтракают сегодня в Елисейском дворце вместе со всеми французскими министрами. Я нашел Грея таким же, каким я его знал в 1913 и 1914 гг. в Лондоне и Париже, а затем при нашей последней встрече месяц тому назад; это очень честная и лояльная натура. Китченера я нашел таким, каким я видел его на этих днях: выдающийся военный, благородный характер, стальная воля. Но он явно загипнотизирован мыслью о Египте. Впрочем, как и Грей, он рад, что достигнуто временное соглашение.

Жоффр еще не сообщил Гальени своего окончательного выбора для замещения поста начальника генерального штаба.

Принимал сегодня своего прекрасного и дорогого предшественника Эмиля Лубе. Он говорил мне главным образом о Бегюде и Дроме, излюбленных им уголках Франции. Серьезных тем он коснулся только для того, чтобы в суровых выражениях [250] высказать порицание Клемансо. Последний, по его словам, пытается сбить с толку общественное мнение; Лубе еще раз квалифицирует его как общественного вредителя.

Вивиани сообщает мне, что палата, несмотря на его сопротивление, единогласно отменила сегодня военно-полевые суды, установленные декретом 2 сентября 1914 г., (декрет этот был потом утвержден парламентом). Министр юстиции очень обеспокоен политическим положением. Придется проявить выдержку.

Бопп не думает, что для реорганизации сербских войск их можно было увезти из Черногории и Албании в другое место. Сербские солдаты с неслыханными усилиями добрались до Скутари. В течение двух месяцев они вели беспрестанные бои, претерпевая неописуемые лишения. Но Черногория, Скутари, Дураццо, Тирана знакомы сербскому солдату, он не чувствует себя здесь чужим. Как только он почувствует себя на чужбине, он потеряет всякою надежду (радио из Подгорицы, No123). Однако полковник Фурнье придерживается того мнения, что сербская армия, реорганизованная в Албании, не сможет выйти оттуда за отсутствием удобных дорог (Скутари, через Бизерту, No 360 и сл.).

Саррайль удерживает теперь все свои позиции от Костюринской дороги до Градека. У последнего мы, кажется, дрогнули, но борьба продолжается (Салоники, No 37673).

Агентству Вольфа телеграфируют из Софии, что взятие Монастыря вызывает в болгарской столице неописуемый энтузиазм. Учащаяся молодежь устроила демонстрацию перед германским посольством. Немецкий посланник обратился к детям с речью, в которой заявил, что победа Болгарии празднуется немецкой молодежью и всем немецким народом, как собственная победа (Аллизе, Гаага, No 1274).

Суббота, 11 декабря 1915 г.

На заседании совета министров Жоффр сообщил Бриану по телефону, что он окончательно остановил свой выбор на Кастельно и делает последнего "начальником генерального штаба". Согласно декретам о больших частях и полевой службе, может идти речь только об этом титуле. Жоффр оставляет [251] генерала Пелле начальником генерального штаба для операций на Ближнем Востоке и генерала Жанена для операций на наших северо-восточных границах. Главное командование северо-восточными армиями Жоффр сохраняет за собой лично. Гальени возражает, что наименование "начальник генерального штаба" для генералов Пелле и Жанена не соответствует уставу. Жоффр будет извещен об этом.

Я принял полковника Бордо, приехавшего из Салоников. Он считает более целесообразным, чтобы армия Саррайля оставалась на ее нынешних позициях и не отходила к берегу. Но даже на подступах к Салоникам, по его мнению, вполне достаточно 150 тысяч человек для организации защиты.

Морской атташе при русском посольстве штабс-капитан Дмитриев, сопровождавший меня во время моей прошлогодней поездки в Санкт-Петербург, представил мне русскую миссию, возглавляемую адмиралом Русиным и состоящую из офицеров армии и флота. Адмирал хладнокровно рассказывает мне о том, что ружья и орудия большого калибра будут у русских к концу будущего года. Весной у русской армии еще будет ощущаться недостаток патронов и тяжелой артиллерии. Впрочем, точных цифр невозможно добиться.

Посланники союзных держав явились вчера к Скулудису и потребовали у него полной свободы для французских и английских генералов отвести свои войска на греческую территорию и построить укрепленные оборонительные позиции. Король решился удалить из Салоников 5-й греческий корпус и направить его на восточную границу (Афины, No 943).

Известие, что 5 декабря в Монастырь вместе с болгарами вступил немецкий полк, оказывается неверным, в город въехало только около сотни улан. Итак, Монастырь и весь район его заняты не немцами, как надеялись греки, а болгарами; оккупация носит чисто болгарский характер (Афины, No 942).

Третьего дня состоялось свидание Саррайля с делегатами начальника греческого генерального штаба. Оно не дало никаких результатов. Делегаты объявили, что вынуждены доложить об этом своему правительству. В качестве гарантии они давали нам только честное слово короля. Предложения их сводились к тому, чтобы мы посадили свои войска на корабли [252] под охраной греческой армии. В противном случае нам угрожали тем, что греческие войска удалятся и предоставят болгарам полную возможность следовать за нами. Саррайль ответил, что он вполне доверяет честному слову короля, но что мы никак не можем уйти из Салоников, что мы вынуждены укрепиться и обеспечить свою безопасность и что для этой цели мы должны немедленно разрушить мосты через Вардар и приостановить снабжение греческой армии (адмирал Патри морскому министерству из Салоников, No 670).

Наши войска продолжают отходить на оба берега Вардара, к югу от притока Боюнии. Саррайль готовит эвакуацию Гевгели и отступит затем по направлению к Салоникам.

В немецком радио мы находим отзвуки торжественной речи, произнесенной канцлером третьего дня в рейхстаге. Он сделал обзор военного, дипломатического и экономического положения. Превозносил до небес болгарского царя, обвинял Антанту в насилии по отношению к Греции, возвестил, что окончательно построен прочный мост между центральными империями, Балканами и Ближним Востоком. После заключения мира этот мост будет служить не для военных целей, а для распространения культуры. Итак, Германия убеждена теперь, что достигла своих целей на Балканах.

Итальянское правительство заканчивает перевозку своих войск в Валону. Оно заявляет, что по окончании высадки войск приступит к снабжению провиантом сербской армии. Соннино обещал это Барреру (Рим, No 1006).

Однако в то же время Пашич предупреждает Боппа о тех непреодолимых трудностях, которые должно вызвать длительное обеспечение продовольствием сербской армии в Албании. Пашич требует, чтобы, как только войска будут спасены от голода, они были бы перевезены в Салоники через Сан-Джованни-ди-Медуа. По его подсчету, придется перевезти около 100 тысяч человек (Скутари, No 131 и 132).

Воскресенье, 12 декабря 1915 г.

Известие из "секретного и надежного источника", сиречь через "зеленых": посланник Италии в Бухаресте Фашотти телеграфировал своему правительству, что один румынский генерал [253] повез королю Виктору-Эммануилу личное письмо румынского короля Фердинанда. Последний пишет, что, несмотря на свои родственные связи, желает быть национальным королем и облегчить осуществление румынских устремлений. Но, говорится в письме, Румыния находится в тяжелых условиях ввиду ее географического положения и может встать на сторону союзников, лишь хорошо обдумав все возможности. Король Фердинанд желает знать, какую помощь может в таком случае оказать ему Италия. Другими словами, он начинает переговоры. Фашотти правильно требует, чтобы в Риме поддержали этот шаг.

Адмирал Лаказ, энергично занимающийся вопросом о снабжении сербов, пишет мне сегодня, что еще раз телеграфировал нашему морскому атташе в Риме и обратился также к адмиралу Дартижу, который завтра утром должен приехать в Тарент. Он просит их ходатайствовать перед итальянским главнокомандующим о более энергичной охране продовольственных транспортов и албанских портов. Морской министр отправляет в Бриндизи одного из наших лучших старших офицеров, чтобы ускорить действие наших миноносцев и подводных лодок; предложил также Италии отправить один из наших торговых пароходов для участия в снабжении сербов через Сан-Джованни-ди-Медуа или через Дураццо.

Король Константин принял третьего дня Гильмена (Афины, No 950), причем разразился резкими упреками в адрес Венизелоса, обвинял последнего в том, что он призвал в Грецию войска союзников. "Я, -- сказал король, -- никогда не допущу, чтобы он вернулся к власти. Если уж на то пошло, я предпочту взять первого попавшегося тряпичника с улицы и сделать его премьером".

Греческое правительство дало знать Саррайлю, что оно выступит с очень резким протестом против того, что мы возводим укрепления вокруг Салоников, и что греческие войска не очистят Салоники. Однако 5-й корпус, который находится в укрепляемой нами зоне близ Лангаза, все же получил приказ отойти к востоку (генерал Саррайль, No 40-33).

Шарль Эмбер привез мне записку русского военного атташе Игнатьева. Последний жалуется в ней Эмберу на то, что не может получить от одного французского фабриканта [254] оптических стекол. Но почему Игнатьев обращается со своими жалобами к сенатору и редактору газеты? Почему "толстяк Шарль" не отсылает его в министерство?

Но в сущности Шарль Эмбер пришел ко мне не с этим. Он рассказал мне, что Германия старается купить "Journal" и отнять у него руководство газетой. Посредницей служит любовница бывшего хедива, связанная с любовницей Ленуара, сына газетного деятеля (agent de publicité){*448}. Эмбер похваляется, что разоблачил этих лиц и помешал их маневру. Я советую ему немедленно обратиться к следственным властям. Он не проявляет охоты к этому и, несмотря на мои настояния, увиливает. Ушел, не дав мне никаких конкретных фактов. Несомненно, он знает больше, чем согласен сказать.

Лишь сегодня прочитал статью Клемансо, помещенную им вчера под заголовком "Высшее командование". В ней он прямо ссылается на Шарля Эмбера и нападает на Мильерана, Вивиани, Бриана и Думерга. Меня он обвиняет в установлении личного режима и возвещает, что моя песенка скоро будет спета. "Часовая стрелка, -- говорится в статье, -- передвигается быстро". Личный режим! Клемансо отлично известно, что я не имею ни права, ни возможности действовать по собственному усмотрению. Он слишком хорошо меня знает, чтобы не сомневаться в глубине души, что я отдаю все свое время, до последнего часа, до последней минуты, на работу в пользу страны по мере своих сил и своего разумения, что я стараюсь согласовать действия министров и военных вождей, обнажать ошибки, открытые мной или указанные мне другими, и требовать их исправления. Как могут совмещаться в этом человеке самый горячий и прекрасный патриотизм с этой манией величия, с этим ослеплением!

Понедельник, 13 декабря 1915 г.

Жоффр прислал правительству и мне общий отчет о трех заседаниях конференции в Шантильи (6, 7 и 8 декабря). [255]

Все участники конференции согласились без спора, что решение может быть достигнуто только на главных театрах военных действий, т. е. на франко-английском и на русском фронтах. Согласились, что ввиду этого союзные армии должны напрячь свои силы для согласованного и, возможно, мощного наступления на этих фронтах, когда они будут в состоянии предпринять его.

Дискуссия велась только по вопросу о форме этого наступления и о том приблизительном моменте, когда оно сможет состояться. Участники конференции сошлись на том, что атаки на обоих фронтах, франко-английском и русском, должны быть по возможности одновременными или разделенными между собой самое большее промежутком в один месяц. Принимая во внимание снаряжение армий в преимущество летнего времени, участники конференции нашли целесообразным отложить в принципе совместные наступления до ближайшей весны. А пока союзные армии будут всеми силами стараться увеличить свой состав, как в отношении контингентов, так и в отношении военного снаряжения. Вместе с тем необходимо неустанно преследовать цель изнурения противника, главным образом с помощью тех союзных армий, у которых еще имеются большие людские ресурсы. Франция и Англия должны доставить России военное снаряжение, чтобы помочь ей восстановить свои силы.

По всем этим пунктам не было ни колебаний, ни расхождений. Но иначе обстояло дело с вопросом о внешних театрах военных действий.

Однако участники конференции сошлись на следующих решениях: 1) немедленная и полная эвакуация полуострова Галлиполи; 2) защита Египта, но не столь значительными силами, как об этом говорил Китченер; 3) спешное укрепление Салоникского района.

Зато участники конференции не могли прийти к соглашению о том, следует ли оставить наш экспедиционный корпус в этом районе или увезти его. Френч и Меррей снова защищали свою точку зрения, т. е. взгляд Китченера. Жоффр, поддержанный представителями России, Италии, Сербии и [256] Бельгии, доказывал, что наш уход из Салоников был бы большим фиаско. Армии Антанты в настоящий момент бездействуют на ее главных фронтах, и мир получил бы впечатление полного бессилия Антанты, она погубила бы свой престиж на Востоке, Германия получила бы полный простор для своей империалистической политики. Румыния и Греция, вероятно, попали бы в руки наших врагов; последние завоевали бы господство над Адриатическим и Эгейским морями. Италия дала знать, что, если франко-английский экспедиционный корпус будет отозван из Салоников, она тоже вынуждена будет оставить Албанию, где только что высадила свои войска. Россия самым энергичным образом настаивала в высших интересах Антанты на том, чтобы английские и французские силы не были отозваны.

Сенаторы от департаментов Эны, Турон и Жантилье привели ко мне лилльского промышленника Герена, которого я уже принимал недавно. Немцы снова разрешили ему выехать, чтобы совместно с американскими комитетами хлопотать о продовольственном снабжении оккупированных провинций. Впрочем, и на сей раз ему даны также более деликатные поручения, а именно предложить обмен заложников, взятых немцами в наших северных департаментах, в том числе сенатора от Уазы Ноэля, на немецких чиновников из Эльзаса, которых мы должны были интернировать.

Бриан просил Жоффра определенно запросить Саррайля, считает ли он возможным удержать Салоники. Но Жоффр не нашел возможным поставить этот вопрос в такой категоричной форме. Он намерен послать в Салоники для ознакомления с положением Кастельно. Если он примет это решение, это конечно вызовет новую шумиху в парламенте. "Левая" поднимет крик, что главнокомандующий и правительство ставят Кастельно начальником над Саррайлем.

Лондонский и парижский кабинеты наивно поверили обещаниям греческого короля и разместили в различных местах морские силы, собранные в Мило (Бриан Гильмену, 13 декабря 1915 г).

Греческое правительство ответило на этот дружественный жест тем, что отдало приказ начальнику станции в Салониках [257] отправить весь свободный подвижной состав на участок Сэре-Драма. Жоффр, который внимательно следит за всем, что происходит на Востоке, и держит тесную связь с Саррайлем, просил по телеграфу военного министра добиться от греческого правительства, чтобы оно взяло назад эту неблагожелательную меру (Жоффр к Гальени, No 7231).

Вторник, 14 декабря 1915 г.

В "L'Homme enchainé" Клемансо чуть ли не с арифметической точностью приводит количество наших войск в Салониках. Шарль Эмбер открыл яростную кампанию против авиационного ведомства. Цензура, еще недавно столь строгая и нередко даже хватавшая через край, теперь позволяет говорить все. Мы словно забываем, что находимся на войне: к нам снова возвращается болтливость. Некоторые министры жалуются в совете министров на это попустительство, и они правы.

У Рибо затруднения с бюджетной комиссией. Она желает, чтобы подоходный налог взимался с будущего года. Самое большее -- правительство получит полномочие отсрочить декретом взимание налога до последних месяцев года. Рибо боится, что этот налог, приходящийся на мобилизованных и их семьи, покажется им несправедливым, а если изъять их всех, мало даст во время войны.

Гальени осведомляет совет министров о реорганизации главной квартиры согласно принятому Жоффром решению. Он говорит, что декреты о больших частях и о полевой службе отнюдь не позволяют дать генералам Пелле и Жанену предложенный титул начальника генерального штаба. Все руководство должно принадлежать Жоффру и -- под его началом -- Кастельно. По проекту, составленному в главной квартире, фактическое руководство принадлежало бы генералу Пелле. Гальени не считает это законным. Фрейсине, Буржуа и Пенлеве вполне соглашаются с военным министром. Он поговорит с Жоффром и сообщит ему свои возражения.

После заседания Рибо говорит мне, что подписка на выпущенный заем вероятно превысит 10 миллиардов, но [258] никак не достигнет 15 миллиардов, как мы надеялись. Держатели бонов в общем предпочитают не расставаться с ними, чтобы иметь под рукой свободные средства.

Министра финансов все более беспокоит парламентская ситуация. Он думает, что кабинет находится под угрозой, и предостерегает меня от образования министерства Клемансо. "Это было бы очень опасно, -- говорит он. -- Когда бросишь монету в воздух, не знаешь, какой стороной она упадет на землю. Точно так же было бы и в этом случае. Министерство Клемансо прежде всего означало бы кризис высшего командования. Он так писал мне. Он твердо решил отделаться от Жоффра. Никто не знает, кем он заместит его". Наши салоникские дивизии без особых затруднений отошли на юг от Дойранского озера. На севере от греческой границы остались только 243-я бригада и один полк 156-й дивизии.

Среди сербских беженцев и сербских войск в Скутари начался голод. Бопп настоятельно требует немедленной поставки продуктов. Однако при ближайшем рассмотрении оказалось, что подвоз продовольствия через Сан-Джованни-ди-Медуа и Боппу не представляется возможным. Соннино предлагает перевезти голодающих в Дураццо или Валону. Но если не поторопиться с этим, они могут погибнуть от голода до своей отправки (Скутари, No 133 и 145).

Среда, 15 декабря 1915 г.

Отправился с Пенлеве и Альбером Тома в район Мезон-Лаффит на испытание грандиозной машины, о которой нам говорил социалистический депутат Ренодель. Цель ее уничтожать проволочные заграждения. Это моторизованный воз, род автомобиля, при своем движении вперед машина прокладывает очень тяжелые рельсы, проходит по ним и затем поднимает их за собой. Эти рельсы состоят из звеньев на шарнирах и образуют огромные многоугольники. Стороны этих многоугольников, приводимые в движение ходом машины-воза, легко сметают проволочные заграждения, ложатся на края окопов, поднимаются по склонам и опускаются по ним, но все это по прямой линии. Повороты и перемена направления достигаются [259] с большим трудом и требуют много времени. Воз будет покрыт броней и содержать пулеметы. Пенлеве, Альбер Тома и генерал Клержери -- сторонники использования этой машины, но главная квартира опасается, что этот аппарат не очень практичен, что неприятель легко увидит его и подвергнет обстрелу из орудий.

Тем не менее я настаиваю на том, чтобы продолжали опыты и не отвергали без достаточных оснований этого замечательного изобретения.

Коолис, Поль Феррье, Массаже, Пьер Декурселль и правление общества драматургов просят меня взять на себя патронаж над благотворительным спектаклем, который они собираются устроить в ближайшее время. Их посещение пробудило у меня далекие и дорогие воспоминания, на которые смерть нашего друга Эрвье набросила густой траурный флер.

Председатель муниципального совета Митуар благодарит меня за пожертвование, переданное мною благотворительным учреждениям города Парижа в пользу жертв войны. Он хвалит настроение населения, по его словам, по-прежнему прекрасное.

В согласии с англичанами решено перенести при эвакуации мыса Геллес нашу морскую базу с острова Лемнос на остров Митилену (морское министерство адмиралу Патри, No 14069 и сл.). Но адмирал Гоше против этой операции, считает ее чреватой опасностями (адмирал Патри морскому министерству, No 745).

Гильмен считает подозрительным поведение греческого правительства. Ни одно из обязательств, взятых на себя королем или его министрами, не выполнено. Гильмен требует, чтобы союзные эскадры остались концентрированными в Мило и чтобы мы не приостанавливали и не смягчали принудительных мер без формального заключения находящихся на месте посланников союзных держав. Бриан телеграфировал в этом смысле в Лондон и Афины (Афины, No906 и 907).

Кастельно послан с заданием в Салоники. Бриан сообщил об этом в Рим и Афины. [260]

Китченер по секрету сообщил Гальени, что немцы и австрийцы собираются атаковать союзников в Салониках и что греческий генеральный штаб потворствует этой операции с согласия или без согласия греческого правительства. Китченер отсюда делает вывод, что крайне важно ускорить отступление наших войск (Китченер полковнику Леруа Льюису, R 23,5). К счастью, сведения английской контрразведки не всегда оказываются непогрешимыми. Кажется, это ведомство часто без разбора хватается за информацию, внушенную ему неприятельскими агентами {122}.

Четверг, 16 декабря 1915 г.

Продолжительная дискуссия в совете министров о дороговизне, о необходимости добиться от Англии поставок мороженого мяса, в том числе также для гражданского населения, о субсидировании кооперативных мясных лавок в Париже с целью снижения цен на мясо. Мальви очень беспокоит рост индексов цен. Он настроен не так оптимистично, как Митуар, и боится беспорядков в Париже.

Буржуа высказывает пожелание, чтобы Гальени вместе с Жоффром время от времени совершали поездки на фронт. Это даст им возможность лучше судить о положении дела и особенно о состоянии наших защитных сооружений. Кажется, депутат Бриан, он же полковник, командующий стрелками на север от Вердена, внушил тревогу военной комиссии, заявив ей, что в этой части укрепленного района у нас не везде имеются вторые линии. Я просил Пенелона предупредить Жоффра, но остерегся назвать Бриана. Впрочем, Гальени, Бриан и я скоро будем в Шантильи вместе с командующими группами армий. Я просил также военного министра обратить внимание Жоффра на то, что мы слышали о недостаточности некоторых наших оборонительных позиций. Если в то время как мы остаемся неподвижными, немцы вздумают атаковать нас у Вердена или в другом месте, то надо по крайней мере, чтобы мы всюду были в состоянии отбить их атаку.

Беседовал с Буржуа о кампании, проводимой Клемансо. "Он добивается президентского кризиса, -- заметил Буржуа, [261] -- так как не может допустить, что выбор президента произойдет без его согласия. Этот кризис был бы равносилен концу войны и началу анархии. Но нас много, и мы не дадим воли Клемансо".

Адмирал Русин вручил записку товарищу военного министра, ведающему артиллерией и снаряжением. Она более вразумительна, чем те объяснения, которые я получил от Русина. Он требует увеличения поставок патронов, 42-линейных пушек и горных орудий.

Поль Думер был принят в Петрограде императором Николаем II и добился от него обещания посылать во Францию русские воинские части, которые мы вооружим ружьями принятого в нашей армии образца. Солдатский состав этих частей будет русский, офицерами же будут французы (Петроград, No1513 и 1519). Думер думает, что между 1 и 15 января сможет быть отправлена через Архангельск одна бригада. Затем последуют по 40 тысяч человек ежемесячно. Это очень хорошо, но я поневоле отношусь к этому несколько скептически.

Продолжается то, что Гильмен называет "издевательством" греческого правительства. На требования Саррайля Скулудис дает одни "смехотворные" ответы (Афины, No 966 и 972). Король болен и не принимает. Впрочем, греческая армия, в конце концов, оставила Салоники (от Гралье, Салоники, No 190) {123}.

Плохая погода до сих пор мешает выгрузке продовольствия в Сан-Джованни-ди-Медуа и Дураццо (из Бриндизи морскому министерству, No 684).

Пятница, 17 декабря 1915 г.

Наперекор мнению Гильмена и других союзных посланников наши морские силы, которые были концентрированы в Мило, размещены теперь, по соглашению с Англией, в различных местах. Мы ограничимся заявлением, что снова соберем флот, если понадобится.

Король Константин очень серьезно болен. Врачи сняли трубку, которая была вставлена у него в плевре со времени его последней болезни, но рана не зарубцевалась и снова гноится. [262]

Саррайль извещает нас, что английское командование в Салониках ежедневно меняет свой взгляд на укрепление города и еще не приступило к работам. Жоффр предложил Китченеру поручить Кастельно разрешить этот важный вопрос в целом. По мысли Жоффра, Кастельно должен определить выгодные позиции, фиксировать черту оборонительных сооружений, решить вопрос о распределении войск и о необходимых мероприятиях, причем командующему английскими войсками в Салониках должно быть приказано следовать всем указаниям Кастельно. Одновременно Жоффр поручил Кастельно стараться получить аудиенцию у короля, вернувшись из Салоников в Афины. Это советовал Гильмен, и его мнение было поддержано Брианом (от Жоффра Кастельно, No 50, 51, 53).

Саррайлю удалось отвезти в Грецию почти невредимыми свои части, свою материальную часть и запасы. Жоффр послал поздравление ему и его войскам (Жоффр Саррайлю, No8099).

По мнению сербского правительства и сербского генерального штаба, если армия отправится из Скутари в Дураццо сухопутным путем, то, вследствие плохого состояния албанских дорог, она рискует тем, что не сможет прийти туда раньше болгар или же что последние остановят ее по дороге. Поэтому они считают, что для спасения 35 или 40 тысяч солдат, находящихся в Скутари, есть только одно средство: как можно скорее посадить их на корабли в Сан-Джованни-ди-Медуа и перевезти в Дураццо или Валону; оттуда они будут направлены в пункты, назначенные союзниками для реорганизации сербской армии (Бопп, Скутари, No 153 и 154). Преследуемые со всех сторон несчастные сербы, повидимому, обречены на гибель; но наследный принц не теряет в эти трагические дни своего спокойствия и уверенности (Бопп, No 155 и 156) {124}.

Я просил Стефана Пишона прийти поговорить. Питаю к нему чувства уважения и дружбы, но давно не видел его. Он говорит, что нечасто показывается в Елисейском дворце потому, что не желает жаловаться на правительство, а между тем не может одобрить его. Он критикует также Делькассе, [263] "который не умел говорить ни с Англией ни с Россией", называет его "слепым" и "посредственностью". "Накануне русско-японской войны, -- говорит Питон, -- он заявлял мне самому, что этой войны никогда не будет, так как царь не желает ее". Когда война была объявлена, он пророчествовал, что Россия выйдет из нее победительницей. Он никогда не давал никаких директив нашим представителям, у него никогда не было ясной точки зрения, он всегда жил одним днем. Мне кажется, правильно или неправильно, что Пишон пришел к такому суровому и незаслуженному суждению под влиянием Клемансо. С последним Пишон поссорился в министерстве Барту, но перед войной Клемансо вернул себе прежнее влияние на него.

Сенатор Анри Шерон в своем докладе коснулся президента республики. Я просил его зайти поговорить об этом. Он уверяет, что не писал ничего противного конституции. Я подчеркиваю, что имею право выступать только под ответственностью министров и что, если бы я вздумал присваивать себе помимо них личную власть, это не преминуло бы вызвать кризис режима. Он признает, что в разгар войны это было бы несчастьем, но замечает: "Я желал бы, чтобы вы поручили Клемансо образование кабинета. Очень сожалею о существующих между вами разногласиях". -- "Я все сделал сначала, чтобы предупредить их, затем, чтобы смягчить их. Впрочем, если бы резолюции палат или даже просто ход событий указывали на необходимость создания министерства Клемансо, я исполнил бы свой конституционный долг. Однако должен вам признаться, что считаю эту комбинацию опасной ввиду непостоянства этого человека и его импульсивного характера". -- "Разрешите мне, -- говорит Шерон, -- удержать только первые два пункта". -- "Нет, -- несколько резко оборвал я его, -- эти три пункта неделимы. Я исполню свой конституционный долг, но я обращусь к Клемансо не без чувства некоторого беспокойства, так как боюсь его выходок. Впрочем, я сделаю все от меня зависящее, чтобы сохранить нынешний кабинет". Когда Шерон ушел, я упрекаю себя в том, что был с ним несколько нелюбезен. Это разумный, старательный [264] и честный патриот, его так же, как меня, мучит неизвестность будущего. Мы стремимся к одной и той же цели -- к благу страны, а между тем то и дело раздражаемся один другим. В воздухе нависла гроза.

Джон Френч подал в отставку с поста главнокомандующего британскими силами во Франции и во Фландрии. Он произведен в виконты Соединенного королевства и назначен главнокомандующим войсками, находящимися в Великобритании. Преемник его -- сэр Дуглас Хейг, командовавший до сих пор одной из английских армий. Он считается одним из самых выдающихся офицеров; кроме того, он гораздо темпераментнее и представительнее, чем его предшественник. Он родом из Шотландии.

Отправился сегодня в госпиталь Гарибальди на Елисейских полях. Я роздал военные кресты раненым в Шампани. Еще раз восхищался мужеством этих несчастных.

Меня посетил Гордон Беннет{*449}. Я благодарил его за симпатии к Франции, свидетельство которых ежедневно нахожу в американских газетах. "Франция, -- сказал он мне, -- сражается за свободу мира. Я надеюсь, что Соединенные Штаты не преминут порвать дипломатические отношения с Германией и Австрией".

Бопп и сербы продолжают настаивать на том, чтобы Франция и Италия спасли сербскую армию от капитуляции. Последняя станет неизбежной, если мы оставим сербов без помощи и в тисках голода. Неприятель продвигается вперед к Охриде и Эль-Бассану (Бопп, No 159 и сл.).

Суббота, 18 декабря 1915 г.

Совет министров единодушно требует, чтобы мы ускорили снабжение сербов через Сан-Джованни-ди-Медуа и Дураццо и при первой возможности также их посадку на корабли. Адмирал Лаказ сообщает о принятых им мерах и о встреченных им затруднениях. К счастью, мы уже близки к цели. [265]

Рибо думает, что подписка на заем составит в общем 13 Ґ миллиардов, но новых денег в том числе будет менее половины. Его все более беспокоит наше финансовое положение.

Дени Кошен находит, что мы уже достаточно сделали для сербов и должны теперь оставить их. Самба с негодованием протестует против этого: "Это было бы неизгладимым позором".

Вивиани говорит о моратории по квартирной плате и сообщает, что мы будем вынуждены продлить мораторий еще на три месяца. Если судить по моей корреспонденции, мелкие собственники-домовладельцы начинают горько жаловаться на свою долю. Вивиани докладывает также о проекте судебной реформы. Он сообщает, что внесет законопроект, отвечающий желаниям палаты и вводящий единого судью. Фрейсине с мягкой иронией замечает, что этот законопроект, надо думать, будет принят не раньше окончания войны и что в настоящий момент от нас требуются более неотложные реформы.

Пенелон вручил генералу Петену, командующему 2-й армией, от моего имени небольшой подарок на память о моих посещениях на фронте. Генерал ответил мне любезным благодарственным письмом. "И помимо этого нового проявления вашего расположения, -- пишет он, -- в моей памяти живы те обстоятельства, при которых я имел честь сопровождать вас на фронте".

Скулудис просит у Франции и Англии ссуды для Греции в 10 миллионов франков золотом. Мы ответили, что дадим их, когда наши войска будут в безопасности от всякого нападения (Бриан Полю Камбону, No 4330).

В своем продвижении к Эль-Бассану болгары прошли Охридское озеро.

Австрийское радио с торжеством вещает всему миру: "18 декабря. При последнем сражении на Изонцо итальянцы потеряли 70 тысяч человек убитыми и ранеными. Все позиции остались в наших руках. На юго-востоке от Ченебиц мы прогнали черногорцев из последнего уголка территории Боснии". [266]

Воскресенье, 19 декабря 1915 г.

Во второй половине дня состоялось под председательством Вивиани собрание "Алжирского общества" на улице Каде. Присутствовало много раненых -- французы и туземцы. Вивиани произнес очень красивую речь, вспоминал о своем детстве, проведенном в Алжире, восхищался патриотизмом жителей -- французов и мусульман. Это был гимн вере и надежде, призыв к выдержке и хладнокровию, прекрасная речь, сказанная с большим подъемом.

Эссад-паша{*450} советует сербскому королю Петру отправиться, не теряя времени, из Тираны в Валону. Он находит, что ввиду продвижения австрийцев в болгар на Эль-Бассан он сам не сможет больше удержаться в Дураццо.

Венизелос сказал Гильмену о греческих министрах: "Вы имеете дело с преступниками, которые смеются и издеваются над вами. Будьте твердыми. Вы можете держать их в руках только страхом. Если бы они могли, они предали бы нас немцам" (Афины, No 1005 и 1006) {125}.

Военное министерство переслало мне номер "Арденнской газеты" от 10 декабря, которую немцы выпускают в оккупированной ими провинции. Весь номер целиком посвящен статье, которую Клемансо написал против меня по поводу реорганизации высшего командования.

От одной бедной женщины -- я сделал попытку вернуть ее сына из окопов -- я получил письмо столь трогательное, что не могу не внести его в этот дневник. "Господин президент. Я глубоко тронута, и для меня было большой честью ваш красноречивый и в то же время теплый и полный утешений ответ, который вы по своей великой доброте мне прислали. К вам обратилась с просьбой мать, счастливая сознанием того, что ее сыновья исполнили свой долг. Двое моих сыновей пали на поле славы, третий -- лишился ноги. Мой четвертый сын находится еще в окопах и жаждет выполнить [267] свой долг француза. Относительно этого последнего сына мое материнское сердце дерзнуло обратиться к вам с просьбой, и вы, господин президент, поняли меня. Не могу не выразить вам всей своей благодарности и волнения по поводу чести, оказанной вами простой женщине из народа, искренней патриотке. Мой ответ подсказан вашим чутким отношением и проявленным вами сочувствием. Примите и т. д. Подпись: вдова Лефебр-Лека из Кампань-ле-Геден.

Как не повторить еще раз, как не повторять всегда: какие это прекрасные люди!

Семьсот военнопленных австро-венгерских офицеров отправлены в Валону, где будут посажены на французский или итальянский корабль. Число военнопленных солдат у сербов составляет около 30 тысяч. У сербов осталось муки только на два-три дня (Скутари, No 168 и 174).

В Сан-Джованни-ди-Медуа и Дураццо прибыли первые транспорты с продовольствием (Рим, No 1825). Но предстоит задача отвести сербские войска в Валону, чтобы в полной безопасности посадить их на корабли. Для этого им придется пройти 240 километров, из них только 40 километров по дорогам, а 200 -- по едва проходимым тропинкам среди болот; этот тяжелый путь предстоит проделать около 50 тысячам солдат и 10 тысячам животных. Путь этот продолжится не менее шести недель (полковник Фурнье, Скутари, No 58 и сл.).

Понедельник, 20 декабря 1915 г.

Один из моих старых товарищей по журналистике и адвокатуре Жан-Бернар Пассерье, оставшийся моим другом, основал общество пропаганды, названное им "Французская мысль за границей"; председателем общества является Жорж Лейг. Сегодня Пассерье был у меня и предложил мне принять на себя почетное председательствование в обществе. Я охотно согласился.

Сегодня у меня ужинали в дружеском кругу человек двенадцать, в том числе Анри Лаведан, Пьер Декурселль и Марсель Прево{*451} с женами и с ними Андре Тардье. Последний [268] оставил главную квартиру и отправился на линию огня, где взял на себя командование ротой стрелков. Но на днях с ним был удар, когда он находился на морозе в окопах. Тринадцать часов он оставался без сознания, врачи уже потеряли всякую надежду, но он остался в живых. Он все еще такой же блестящий, как всегда. Он убежден, что война продлится еще два года. Находит, что безумно было продолжать операции в Шампани, поскольку в натиске первых двух дней нам не удалось взять вторые линии неприятельских окопов. Фельдмаршал Френч пришел проститься со мной. Он, кажется, не очень доволен тем, что покидает Францию. По его мнению, немцы утратили всякий пыл, всякий боевой, агрессивный дух. Может быть, Френч был бы меньшим оптимистом в этом отношении, если бы остался во главе британской армии.

Под предлогом защиты своей территории греки двинулись в Албанию. Мы получили известие из Янины, что произошла кровавая стычка между ними и болгарами. Убиты или ранены один греческий офицер и несколько солдат (Янина, No64).

Поль Думер покинул Петроград третьего дня. Вскоре после его отъезда, когда Палеолог в разговоре с Сазоновым перечислял результаты поездки Думера, русский министр заявил, что, по наведенным им справкам, ему представляется невероятным, чтобы император или верховное командование могли обязаться, хотя бы в принципе, отправлять в дальнейшем на французский фронт по 40 тысяч человек в месяц. В Россию прибыл в качестве главы нашей военной миссии генерал По, Палеолог просил его отправиться поскорее в ставку и закрепить в письменном виде обязательства, которых добился Думер (Петроград, No 1530). По всем признакам, по общему характеру всей информации единственное твердое обещание -- это послать нам одну бригаду.

Немцы пытаются интриговать в Марокко еще в большей мере, чем до войны Некий Абд-эл-Малек, сам открыто объявляющий себя сторонником немецко-турецкой ориентации, ведет очень искусную и деятельную пропаганду. Он располагает большими денежными средствами. Генерал Лиоте, [269] сам отказавшийся от части своих войск, внимательно следит за всем и принял совместно с генералом Анри и полковником Симоном необходимые меры, чтобы удалить Абд-эль-Малека из Тазы. Генералу Дюплесси пришлось отбросить повстанцев в горы на участке Тадла. В Марокко начинают просачиваться известия с Ближнего Востока. Используемые немецкими и турецкими эмиссарами, они, естественно, способствуют повышению активности неумиротворенных племен (генерал Лиоте, Рабат, No 4799).

Монотонность оперативных сводок не мешает смерти продолжать свое ежедневное дело: "В Артуа бои с ручными гранатами на севере от Буаз-ан-Гаш. Между Соммой и Уазой артиллерийские бои в районе Фей. На Воэвре, в Буа-де-Мормар и в Буа-ле-Претр наши батареи несколько раз брали с успехом под обстрел коммуникационные ходы неприятельских окопов". Сколько раненых и убитых обозначают эти однообразные и унылые напевы.

Меня посетил Жозеф Рейнах{*452}. Он сохраняет свою твердость в уверенность. "Клемансо, -- говорит он мне, -- хотел быть Гамбеттой в этой войне; теперь он утешает себя, пытаясь играть роль ее Рошфора". Да, но Клемансо не отказывается от своей первоначальной идеи и, быть может, в один прекрасный день добьется ее осуществления. Но какое значение имеет, кто будет орудием победы, лишь бы отечество было спасено!

Вторник, 21 декабря 1915 г.

Заседание совета министров. Рибо, который ежедневно следит за ходом подписки на заем, как отец за ростом своего ребенка, сообщает нам, что подписка превысила пока 14 миллиардов 200 миллионов. Но в этом числе только около 5 миллиардов новых денег.

Гальени не мог еще поехать вместе со мной в Шантильи и 16-го числа сего месяца написал Жоффру по поводу наших вторых линий. Это было вызвано сообщениями, сделанными полковником Дрианом парламентским комиссиям о недостаточности [270] наших вторых линий на севере от Вердена. Министр прочитал нам свое письмо. Жоффр ответил на последнее в несколько обиженном тоне. Он писал, что если к нему не имеют доверия, то он готов уйти, но не может допустить, чтобы правительство принимало доносы от подчиненных ему офицеров. Но главное в настоящий момент -- сделать то, что надо, в Вердене и в других местах.

Альбер Тома очень вразумительно излагает вопрос о газообороне. Он перечисляет с надлежащими объяснениями противогазы, очки, маски и т. д. В настоящее время мы можем защититься от хлористых и бромистых газов и от синеродистоводородной кислоты. Но если немцы прибегнут, как заявляют, к хлорокиси углерода, то у нас не будет сейчас в достаточном количестве необходимых масок. Производство бомб с удушливыми газами для целей газовой атаки или, вернее, для ответа либо контратаки продвигается еще медленно, производство так называемых "vagues" ("волн") только начинается. Две такие "волны" были посланы на фронт, но еще не использованы. Командование колеблется ввиду новизны, а также ввиду имеющейся опасности, что газы могут повернуть в сторону атакующего.

Нам сообщают, что продовольствие прибывает теперь регулярно в Дураццо и Сан-Джованни-ди-Медуа (Рим, полковник Фурнье военному министерству, No117; Баррер, No 1026). В Греции состоялись выборы в парламент. В Салониках они прошли при полном равнодушии населения; из 38 263 избирателей явились к урнам только 4050 (Салоники, Гралье, No 193). По всей Греции приняло участие в выборах только около трети тех 700 тысяч, которые подали голоса на майских выборах. Эти многочисленные воздержания очень радуют Венизелоса (Гильмен, No 1019 и 1024).

Отдавая должное высокому авторитету генерала По, генерал де Лагиш все же, как видно, обижен тем, что поставлен в подчинение ему. Он просит освободить его от его обязанностей; впрочем, его просьба составлена с большим достоинством (генерал де Лагиш в военное министерство, No 305).

Де Ларош-Берне предупреждает нас, что черногорский король носится с мыслью о заключении сепаратного мира [271] или перемирия и частичной демобилизации. Говорят, что он пойдет даже на уступку Австрии позиции на горе Ловчен, господствующей над Каттаро, в обмен за город Скутари в Албании (Цетинье, No 423 и 425) {126}.

Как телеграфирует Саррайль, болгары получили приказ считаться с нейтралитетом Греции (О. Т., No 524-2) {127}.

В Китае восстанавливается монархия. Пекинское правительство намерено выпустить об этом торжественную прокламацию в конце января. Японцы пользуются этой переменой режима для получения железнодорожных концессий (Пекин, Конти, No 226). Китайский посланник в Париже официально известил Жюля Камбона на набережной д'Орсей о предстоящем короновании Юань Ши-кая императором и дал понять, что после этого Китай вступит в войну на стороне союзников {128}.

Среда, 22 декабря 1915 г.

23 сентября Баррер сообщил Вивиани (письмо No 451), что провинциальная депутация в Кони выступила с пожеланием выпрямления альпийской границы и уступки Брейльского кантона Италии. Это пожелание было перепечатано в "Stampa". На запрос нашего посла Соннино ответил, что ему неизвестно об этом пожелании. Но оно стало известно французским муниципалитетам Саорж и Фонтан и встревожило их. Они заранее энергично протестовали против всякой идеи об уступке пяди французской земли. Депутаты от департамента Приморских Альп Лейролль и Феликс Пуллан даже заявили письменный протест против всякой возможности переговоров по этому поводу. Тем не менее, Титтони на днях явился к Бриану, завел разговор по этому вопросу и осмелился настаивать на уступке в пользу Италии долины Ройя. Бриан ответил -- на мой взгляд, слишком неопределенно, -- что он мало осведомлен об этом вопросе и поэтому не может вести о нем беседу, что в настоящий момент не может быть речи о территориальных уступках, что общественное мнение всегда и вполне справедливо относится к ним враждебно. Он прибавил, что, впрочем, наведет справки и рассмотрит с величайшей благожелательностью [272] взгляды, высказанные ему послом в порядке личного разговора.

Я видел телеграмму, в которой Бриан сообщает Барреру об этом разговоре (No 2162). Тотчас же я написал председателю совета министров и просил его доложить совету министров об этом "изумительном шаге" Титтони. "По моему мнению, -- писал я, -- надо было тут же раз и навсегда отрезать всякие разговоры о какой-либо территориальной уступке Италии. Боюсь, что обещание рассмотреть идею Титтони "с величайшей благожелательностью" покажется ему своего рода поощрением; вы, так же как и я, знаете его манеру. На мой взгляд, совершенно невозможно ни теперь, ни потом ставить вопрос об уступке Италии Брейльского кантона. Уступка французского кантона или части его возмутит общественное мнение. К тому же Титтони позволяет себе требовать от нас этой жертвы, ничего не предлагая взамен. Даже обмен было бы очень трудно допустить. Уступка территории без компенсации вызовет во Франции всеобщее негодование и рискует испортить в будущем отношения между обеими странами. Для того чтобы эти отношения остались дружественными, для того чтобы они стали самыми тесными, как мы все желаем, необходимо, чтобы ни один из обоих народов не мог упрекнуть другой в том, что он старался извлечь из войны противозаконную выгоду.

Другая неприятность: при ближайшем рассмотрении транспортировка русской бригады через Архангельск оказывается невозможной. Придется отправить ее с Дальнего Востока и прибегнуть для этого к помощи японских властей (морское министерство французскому посольству в Петрограде, No 14497). К тому же эта бригада сведется к 6 тысячам солдат без оружия. И ничего далее (морское министерство французскому посольству в Токио, No 14498). Что стало с теми великолепными обещаниями, которые были даны Полю Думеру {129} ? Россия вручила нашему посланцу кусок "шагреневой кожи".

Энергично произведенная атака наших войск позволила нам значительно расширить наши позиции на восточном [273] склоне Гартманнсвайлеркопфа. Мы взяли в плен 1200 немцев, в том числе 21 офицера, но надо думать, что и мы сами понесли тяжелые потери.

Четверг 23 декабря 1915 г.

В совете министров Рене Бенар очень ясно изложил нынешнее состояние авиации и ее достижения. Товарищ министра подвергается повальным нападкам со стороны Шарля Эмбера, он может дать на них уничтожающий ответ.

Бриан зачитывает письмо де Флерио. В нем несколько односторонне описывается анархическое состояние английского кабинета в настоящий момент, слабость Асквита, непопулярность Грея и резкость Китченера. Последний, уезжая на Восток, взял с собой официальные документы, чтобы быть уверенным, что его не выдворят во время его отсутствия {130}.

Председатель совета министров на ближайшем заседании сообщит депеши из России, в которых говорится о придворных интригах и растущем влиянии Распутина, о все усиливающейся кампании против императрицы. Недавно один русский был обвинен в оскорблении величества, так как ораторствовал против императорской фамилии. Характерно, что вызванный в качестве свидетеля агент полиции сам заявил: "И если бы подсудимый хоть ограничился нападками на немецкую падаль". Под этим он понимал императрицу.

Генерал де Лагиш, который фактически еще исполняет свои функции, советует нам не забыть при доставке русской бригады про паровые бани и чай (генерал де Лагиш, О. Т., 787, No 464). Как видно, это является в России существенной частью военного материала.

Несмотря на мое письмо, Бриан умолчал в совете министров о шаге Титтони. После заседания он сказал мне, что считает его совершенно неприемлемым, но предпочитает не предавать огласке.

У меня был депутат Морис Рейно, бывший министр. Со времени своего ухода из министерства он брюзжит. Он пришел с тем, чтобы тоже разглагольствовать против Рене Бенара и выклянчить для себя назначение в Италию. Я принял его несколько холодно. [274]

Ко мне явились с поздравлениями по случаю сочельника председатель союза гимнастических обществ Казале и члены президиума. Мы вспомнили веселые празднества в Ренне и приятное довоенное время. Но теперь мы все поглощены мыслями о войне и налагаемыми ею на нас обязанностями.

Как нас извещает Жюссерен, полковник Хауз, друг президента Вильсона, наиболее ценимый им советник, снова выезжает в Европу. Он недавно говорил одному другу англичанину о возможности разрыва между Соединенными Штатами и центральными державами и сказал, что президент Вильсон далек от предвзятого решения, отвергающего эту возможность (Вашингтон, No 840).

Вчера мы с успехом действовали на Гартманнсвайлеркопфе. Сегодня нас постигла там кровавая неудача. Я тщетно стараюсь узнать у офицеров связи подробности. Зашли ли наши войска слишком далеко вперед? Были ли они застигнуты врасплох контратакой неприятеля? Более 1200 солдат не явилось на перекличку {131}.

Прочитав несколько едких строк Клемансо, я заперся в своей библиотеке и ищу утешения у своего старого друга Марка Аврелия. Вот что я нахожу у него: "Не смотри на вещи так, как твой обидчик, не смотри на них так, как он желает. Суди о них так, каковы они в действительности. Все призраки: хвала и хвалимый. Безумно стремиться к невозможному, а ведь невозможно, чтобы злые люди не поступали так, как они поступают. Лучшая месть -- не походить на них. Близко время, когда ты забудешь все, близко время, когда все тебя забудут".

Пятница, 24 декабря 1915 г.

Сенатор Шарль Дюпюи, в министерство которого я входил в 1893 г. {132}, просит меня принять одного англичанина, лейтенанта Капеля, из штаба генерала Вильсона. Этот офицер недавно беседовал с Клемансо. Последний заявил ему, что во Франции нет уже ничего устойчивого, что министерство держится на волоске и что президент республики скоро будет свергнут. Шарль Дюпюи уже пытался успокоить лейтенанта Капеля и просит меня поговорить с ним, чтобы окончательно [275] убедить его. Итак, Клемансо, председатель двух больших комиссий сената, не останавливается перед тем, чтобы пророчить иностранцу предстоящий президентский кризис.

Сазонов пишет Палеологу по поводу миссии Думера (Петроград, No 1544 и 1545): "Русская армия располагает лишь ограниченным количеством обученных резервов в сравнении с протяженностью своего фронта, поэтому она не в состоянии выделить достаточно войск, чтобы возможно было посылать ежемесячно во Францию 40 тысяч человек, согласно проекту Думера. Тем не менее императорское правительство, чтобы показать свою готовность удовлетворить по мере возможности желания союзников, решило отправить во Францию в виде опыта одну пехотную бригаду, если этому не помешают условия навигации в зимнее время. При этом предполагается, что французское правительство возьмет на себя заботу о вооружении этой бригады и снабдит ее частью офицерского состава".

По требованию правительства и, в частности, по настоянию Фрейсине Жоффр обратился через нашего военного атташе в Лондоне к Китченеру с целью добиться единства командования в Салониках (No 66).

Кроме того, генералиссимус отдал по телеграфу приказ командиру Куле, начальнику нашего отряда в Цетинье, не оставлять этого города (No63).

По словам Пенелона, Жоффр очень рассержен нападками Клемансо на высшее командование. Когда я рассказал об этом Гальени, он ответил мне в тоне разочарованного философа: "Что поделаешь? Таковы нравы свободы".

Суббота, 25 декабря 1915 г.

Рождество, унылое рождество.

В совете министров Мальви должен был говорить сегодня о происках пацифистов, но Самба просил его отложить дискуссию, так как сегодня и завтра состоится съезд социалистической партии и министры, являющиеся членами этой партии, смогут дать полезные указания правительству.

Совет министров старается уладить конфликт, возникший между палатой и сенатом по вопросу о подоходном [276] налоге. Сенат желает отложить применение этого закона до 1 января 1917 г., палата противится этой отсрочке. Надо найти какое-нибудь компромиссное решение.

Кабинет принимает решение, что сербские войска будут временно перевезены на остров Корфу и реорганизованы там с нашей помощью. Бриан требовал от Италии размещения их в Валоне. Италия отказала и, по-видимому, твердо решила не уступать в этом вопросе. Между тем настоятельно необходимо спасти остатки этой храброй армии.

Старый сербский король прибыл в Бриндизи на итальянском миноносце. Кажется, он намерен отправиться в Салоники.

Радио Боппа, отправленное из Скутари 19-го и лишь сегодня утром полученное в Париже, извещает нас, что в ночь с 18-го на 19-е 46 сербских солдат умерли с голоду. Теперь снабжение более или менее налажено, но действительно нельзя было уже терять ни минуты.

Как я слышу от Антонина Дюбо, его коллега сенатор Жаннаней, в высшей степени честный человек, крайне встревожен тем, что Шарль Эмбер преследует не столько интересы государства, сколько интересы своей газеты. Рене Бенар со своей стороны утверждает, что причина нападок на него Шарля Эмбера заключается в том, что он, Рене Бенар, не соглашается на некоторые требования фабрикантов. "Да, да, пушки, снаряды, заказы", -- смеясь говорит Антонин Дюбо.

Китченер ответил Жоффру, что вопрос о едином командовании в Салониках может быть решен только британским правительством. Он доложит о нем на ближайшем заседании кабинета своим коллегам.

Испанское посольство в Париже уведомило Бриана, что военный суд в Магдебурге утвердил приговор над военнопленными лейтенантами Делькассе и Эрвье и что они обжалуют приговор в кассационном порядке. По просьбе Бриана, испанское правительство в Берлине даст знать германскому правительству, что если Делькассе и Эрвье не будут по-прежнему пользоваться обычным режимом для военнопленных офицеров, то два немецких офицера, в том числе лейтенант фон Биссинг {133}, немедленно будут посажены под строгий арест в крепости. [277]

Принц Александр сербский послал мне 22 декабря через посредство Боппа шифрованную телеграмму, полученную мною лишь сегодня в 12 ч. 40 м. пополудни: "Я надеялся, что смогу дать отдых своей армии на албанской территории и приступить там к ее реорганизации. Поэтому я дал следующее направление для концентрации армии: Скутари и его окрестности. Армия пришла туда, преодолев все трудности похода через албанские Альпы. Но теперь я констатирую, что мой проект становится все менее осуществимым по различным причинам, из коих самые главные: невозможность регулярного снабжения продовольствием, угроза неприятельского натиска с двух сторон, совершенное отсутствие снаряжения и недостаточная военная помощь со стороны Италии, Поэтому я вынужден отказаться от своего первоначального намерения остаться здесь и должен перевезти свою армию в другое место, где она сможет быть реорганизована в безопасности. Мое правительство уже обратилось в этом смысле к союзным правительствам для того, чтобы флоты союзников приступили в перевозке моих войск из порта Сан-Джованни-ди-Медуа. Обращаюсь к вам, господин президент, с просьбой поддержать это предложение, чтобы как можно скорее приступили к его осуществлению. Обращаюсь к вам, убежденный, что этот новый призыв найдет у вас такой же сочувственный отклик, как все те требования, с которыми мы вынуждены были обращаться до сих пор под давлением наших безотлагательных нужд. Франция всегда первой откликалась на них с сочувствием и интересом, за которые сербский народ сохранит к ней неизгладимую благодарность. Подпись: Александр". Я прошу председателя совета министров прийти завтра утром с адмиралом Лаказом на совещание со мной.

Воскресенье, 26 декабря 1915 г.

Бриан пришел с Лаказом. Он всюду наталкивается на возражения.

Италия возражает относительно Валоны, Англия, как видно, возражает теперь против Корфу. А между тем адмирал Лаказ вчера утром телеграфировал нашей эскадре в Мальте [278] немедленно предпринять все подготовительные меры на пристани и на всем острове Корфу. В то время как мы увиливаем, австрийцы и немцы подвигаются вперед в Албании. Они могут застигнуть врасплох сербскую армию и уничтожить ее. Во всяком случае, наши транспорты с продовольствием, и без того столь запоздавшие, могут быть перехвачены подводными лодками. Чтобы покончить с этим, мы приняли решение перевезти сербскую армию на контрминоносцах и небольших судах в Бриндизи или Тарент. Там она будет посажена на большие пароходы с назначением в Бизерту, где армия будет реорганизована, чтобы быстро быть переброшенной в Салоники.

Извещенный об этом, Жоффр осведомляет в свою очередь полковника Фурнье и генерала Мондезира, начальника нашей военной миссии в Сербии {134}.

Принцу Александру я ответил следующей телеграммой, пересланной Брианом Боппу: "Только теперь получил телеграмму вашего королевского высочества и прошу извинения, что не мог ответить на нее раньше. Правительство республики отдало все необходимые распоряжения не только о том, чтобы снабжать доблестную сербскую армию через Сан-Джованни-ди-Медуа и Дураццо, но также о том, чтобы она возможно скорее была перевезена в такое место, где она могла бы быть реорганизованной для перехода в новое наступление против общих врагов. Сербия может рассчитывать на дружественное содействие Франции. Прошу ваше королевское высочество верить моим искренним дружественным чувствам".

Лаказ опасается, что шедший из Индии корабль "Ville-de-la-Ciotat" торпедирован в Средиземном море подводной лодкой.

По словам Пенелона, немцы, кажется, в состоянии атаковать нас в Северном департаменте двадцатью или двадцатью пятью дивизиями. По-видимому, Жоффра не страшит эта перспектива, он верит, что мы в силах отразить любую атаку, и боится лишь, что немцы прибегнут к действию какого-нибудь нового газа.

Посланникам союзных держав в Риме поручено согласовать помощь Англии, Италии и Франции в пользу Сербии. [279]

Но разве руководить Антантой не все равно, что искать квадратуру круга?{*453}

Понедельник, 27 декабря 1915 г.

Баррер телеграфирует, что Соннино не желает разрешить даже временной высадки сербов в Валоне. Он заявляет, что боится распространения на итальянские войска некоторых заразных болезней, якобы констатированных среди сербских солдат. Зато он готов оказать содействие перевозке сербов в Корфу через Дураццо или Сан-Джованни-ди-Медуа (No1052).

Жители Салоников очень рады, что наши войска защищают их от возможного нашествия болгар (Баррер, No 12).

Почтовое судно "Ville-de-la-Ciotat" действительно было без предупреждения торпедировано и потоплено 24-го сего месяца на 34° 53'широты и 19° 17'долготы от Парижа. Английский пароход "Merol" привез 26-го сего месяца в Мальту 233 человека, оставшихся в живых. Исчезли 45 человек экипажа, из них 22 европейца и 23 туземца, и 35 пассажиров.

Сегодня Клемансо разносит миссию Кастельно в Салониках и, разумеется, приписывает мне ее инициативу.

Вчера происходили похороны генерала фон Эммиха, которого в Германии называют завоевателем Люттиха (Льежа). Он погребен в Ганновере, в городском мавзолее, под грохот салютов. Венки посланы императором, почти всеми принцами, а также войсками и гражданскими властями. Кайзеровской Германии действительно пристало поминать с таким шумом и торжественностью нарушение бельгийского нейтралитета.

Кастельно возвратился из Салоников в Афины, где ему был оказан блестящий прием (Гильмен, No 1066 и 1067). "Вы должны иметь ко мне доверие, -- сказал ему король. -- Напрасно относятся с подозрением к моим намерениям. Я [280] не немец ни по происхождению, ни по воспитанию, ни по симпатиям. Напротив, мои симпатии, а также симпатии моего народа обращены скорее в сторону Франции. Но я хочу остаться нейтральным, мой народ тоже не желает войны, а теперь войны решают не короли и правительства, а народы". Коснувшись происхождения этой войны, король еще раз стал утверждать, что ее желала Англия. Генерал де Кастельно показал ему пустоту этого обвинения.

Мой друг и собрат по адвокатуре Ф. Менье известил меня о скоропостижной смерти одного из наших бывших товарищей по секретариату конференции, Луи Бурдона Вслед за Декори, Эрвье, Мишелем Пеллетье и Лейисом, вслед за всеми этими друзьями, сошедшими в могилу, не стало еще одного, сердце которого не выдержало войны.

Вторник, 28 декабря 1915 г.

Рибо докладывает в совете министров, в каком положении находится конфликт между обеими палатами по вопросу о подоходном налоге. Бюджетная комиссия палаты депутатов по-прежнему стоит за то, чтобы налог считался с 1 января 1916 г., с отсрочкой для мобилизованных, для французов из оккупированных провинций, для всех, кого война лишила возможности немедленного платежа. Генеральный докладчик по бюджету в сенате Эймон склонен принять эту формулу. Но некоторые сенаторы из окружения Клемансо пользуются этим случаем для оппозиционных маневров, на которые нам указывают Рибо и Леон Буржуа. "Если так будет продолжаться, -- замечает не без юмора Бриан, -- я с трибуны парламента скажу правду в лицо этим лжепатриотам, которые мечтают о том, чтобы подбирать портфели во время разгрома армии".

Гальени зачитывает две телеграммы капитана Думейру, который был послан им к лорду Китченеру для поддержки требования о едином командовании в Салониках. Китченер предложил английскому правительству, чтобы командование, согласно нашему желанию, было объединено и находилось в руках французского генерала; правительство согласилось с этим, но требует, чтобы это не был генерал Саррайль [281] и чтобы последний, как и Магон, был подчинен новому начальнику. Эта комбинация пришлась бы по душе Жоффру, который хотел бы назначить в Салоники Лиоте или Франше д'Эспере. Но предложение англичан встретило резкий отпор в совете министров, особенно со стороны Пенлеве и Леона Буржуа. Наши министры находят, что не дело англичан навязывать нам выбор того или иного из наших генералов. Итак, мы благодарим британское правительство за принципиальную сторону его ответа, но будем настаивать на сохранении Саррайля во главе экспедиционного корпуса.

Англичане поддержали предложение о перевозке сербской армии в Бизерту, и итальянское правительство согласилось с ним (Баррер, No 1055).

Бриан сообщает совету министров о ходе переговоров в Лондоне в связи с предстоящим созданием большой арабской империи, столь любезной сердцу наших английских друзей. Этот вопрос с логической неизбежностью влечет за собой вопрос о Сирии. Я не был в курсе переговоров, и депеши, которыми мы обменивались, мне до сих пор не сообщались. 2 ноября были посланы инструкции Полю Камбону для передачи Жоржу Пико, на которого возложена защита наших интересов в Лондоне. Наш представитель должен был, согласно конференции 1912 г., требовать сохранения нашего влияния в Сирии и Киликии. Несмотря на возражения Китченера, британское правительство, представленное сэром Артуром Никольсоном, не чинило никаких препятствий и признало нашу власть в Александретте, Адане и Киликии. Зато оно желало, чтобы в Сирии и Ливане была установлена верховная власть меккского султана и чтобы за нами осталось только право назначения губернатора. Это означало бы отдавать под власть султана мусульманское и христианское население, между тем ни то, ни другое не привыкло и не желает зависеть от него. Кроме того, англичане требуют для себя права постройки железной дороги из Каиффы, что означает конкуренцию для железной дороги из Александретты. Эта великая арабская империя не представляет, на мой взгляд, ничего путного, и я опасаюсь действия ее на наши африканские колонии. Я предпочел бы, чтобы [282] она не была создана, и высказал свои опасения в совете министров. Но, как видно, мы взяли на себя обязательства, причем меня не держали в курсе переговоров, а теперь, говорят мне, уже несколько поздно снова открывать дискуссию по этому поводу.

Гильмен полагает, что в наших интересах было бы весьма желательно высадить, несмотря ни на что, хотя бы часть сербских войск на острове Корфу. Сами греки-франкофилы рады были бы этому. Весь остров является, по словам нашего посланника, вотчиной германофила Теотокиса и служит одним из главнейших центров снабжения немецких подводных лодок. Мы рискуем, что в один прекрасный день будем поставлены перед необходимостью порвать с греками, если будем сидеть сложа руки и не дадим почувствовать свою силу сдержанно, но твердо (Афины, No 1072 и 1073).

Бриан докладывает совету министров, что Веснич несколько раз обращался к союзникам с просьбой обещать Сербии ее независимость и целостность ее территории. Но Англия и Италия не обнаруживают склонности дать эту последнюю гарантию, они желают выждать событий и щадить Болгарию. Бриан говорит, что при таких обстоятельствах он думает предоставить каждому из союзников ответить Сербии отдельно и намерен договориться только с Россией относительно гарантирования целостности территории Сербии. Фрейсине высказывается в том смысле, что Франции опасно давать гарантию, если другие союзники откажут в такой гарантии, и что не следует показать, что в недрах Антанты имеется разногласие по столь важному вопросу. Я не могу не признать силы этого довода и поддерживаю возражение Фрейсине. Но после заседания я констатировал, что телеграмма, о которой Бриан говорил на совете министров как о проекте, была отправлена уже вчера в девять-десять часов вечера в Лондон, Петроград, Рим и Скутари (в Лондон, No 4542 и сл.; в Петроград, No 2247 и сл.; в Скутари No 138 и сл.; в Рим, No 2227 и сл.). Надо будет все же добиваться общего решения.

Гэд и Самба очень довольны тем оборотом, который приняли дела на конгрессе социалистической партии. Они говорят, [283] что конгресс закончится принятием очень твердой резолюции против всякого скороспелого мира. Что касается Эльзаса и Лотарингии, съезд, кажется, аплодировал всем ораторам, которые требовали исправления несправедливости, причиненной аннексией, как безусловного права, не требующего плебисцита. Особенно много аплодировали речам Тома и Самба, доказывавших необходимость продолжать войну до победного конца. Ко мне явились мэр одиннадцатого округа Виз, председатель союза железнодорожников и председатель союза почтовиков. Они рассказали мне, что основали общество "социального долга" для восстановления жилищ, разрушенных на войне; я согласился принять почетное председательство.

Я принял Андре Тардье, который оправился от своей серьезной болезни и с радостью возвращается на фронт.

По словам Пенелона, Жоффр очень взволнован сегодняшней статьей Клемансо, в которой последний разносит главнокомандующего и Кастельно и выставляет Саррайля как жертву. Гальени, которому Пенелон передал жалобу Жоффра, ответил: "Статья была частично "подчищена" цензурой, но "L'Homme enchiné" не обратил внимания на цензурные помарки. Конфисковать газету должен был председатель совета министров, но он не сделал этого". -- "Да нет же, -- замечает Бриан. -- На днях военный министр конфисковал "L'Oeuvre" Густава Тери. Он волен был поступить таким же образом и сегодня". Но Густав Тери не Клемансо, и жалоба Жоффра осталась без последствий.

Во второй половине дня Гальени выступал в сенате по вопросу о призыве 1917 г. и добился большого успеха. Он очень ловко начал с хвалы комиссиям парламента, затем подчеркнул свое намерение положить конец бюрократической волоките и твердо заявил, что Франция, полтора года назад желавшая мира, теперь желает войны.

Жоффр разослал своим генералам, командующим армиями, корпусами, дивизиями и бригадами секретную записку от вчерашнего числа, 27 декабря. В ней дается резюме уроков сентябрьских битв, главным образом сражения в Шампани. [284]

Жоффр подчеркивает, что вначале эти битвы увенчались бесспорным успехом, мы прорвали неприятельский фронт, проникли на позиции немцев, захватили пленных и снаряжение. Но успеху наших атакующих войск скоро был положен конец, и этого почти нигде не удалось изменить введением в действие свежих войск.

Первые результаты были обусловлены простыми причинами: командование сумело составить себе правильное представление об операции и подготовить ее, войска сумели энергично провести ее.

Наша идея заключалась в том, чтобы пойти в атаку на возможно широком фронте и свести таким образом к минимуму фланговые движения неприятеля, сделать для него невозможной концентрацию своих сил. Подготовка заключалась главным образом в основательной разведке позиции неприятеля, в целесообразном устройстве окопов и вспомогательных защитных сооружений, в правильном размещении пулеметов, окопных орудий, батарей, в разумном размещении наших сил, т. е. пехоты и артиллерии, в разрушительном действии последней на окопы неприятеля, на его фланги и вспомогательные защитные сооружения.

Почему же, спрашивается, мы не имели успеха? "Потому, -- отвечает Жоффр, -- что войска в известной степени проявили недостаточную подготовку: пехота -- в тех боях, которые последовали за атакой, артиллерия -- в подготовке и проведении обстрела второй линии немцев; а также потому, что командование не сумело достаточно быстро ввести в дело новые силы, необходимые для взятия второй линии неприятеля".

По двум последним пунктам Жоффр дает подробные объяснения. Он указывает, что в некоторых корпусах произошла путаница, и отдельные части перемешались. Кроме того, артиллерия во время атаки часто стреляла мимо цели, иногда она даже давала недолеты; этим она остановила натиск наших войск.

Что касается командования, то главная задача его заключается в том, чтобы подготовить операцию, т. е. разведать позиции противника, поставить сначала наши силы на [285] надлежащее место, а затем ввести их в бой. Для надлежащего выполнения этой задачи командование должно оставаться в контакте с войсками, чтобы легко получать сведения и видеть положение собственными глазами или через своих адъютантов, т. е. офицеров своего штаба. Если командование находится слишком далеко, если оно остается прикованным к своему командному посту, подготовка оказывается неудовлетворительной, войска беспорядочно исчерпывают свои силы, действия их несогласованны, и победа ускользает из их рук.

Здесь Жоффр тоже входит в многочисленные детали относительно уроков, которые следует извлечь из недавних боев. Опыт в Шампани, говорит он, учит, что надо было быстро бросить в атаку свежие силы на всей той части фронта, на которой мы находились в непосредственном соприкосновении со вторыми линиями неприятеля. Этот опыт показывает также, что хорошо было бы, если бы какая-нибудь свободная часть, пользуясь продвижением 14-го корпуса, атаковала в направлении Тахир и Рипон, прежде чем немцы успели снова привести в порядок свои силы. Таким образом мы взяли бы Бютт-дю-Мениль, как был взят Тру-Брико.

Чтобы ослабить в будущем замеченные недостатки, абсолютно необходимо поставить под единое командование все те войска, которые должны оперировать в одном и том же атакуемом секторе. Надо будет считать правилом сопряженные действия нескольких корпусов, так как 25 сентября было очень трудно бросить с пользой в бой 6-й корпус, следовавший за 2-м колониальным корпусом.

Первоначальный натиск должен продолжаться до последней возможности атакующих войск. Затем следует перерыв, в течение которого командование должно развить интенсивную деятельность. К нему поступают донесения, оно запрашивает дальнейшие сведения, оно решает, бросить ли в бой свежие войска или нет, переносит свой командный пост, размещает пехоту, артиллерию, штабы, уничтожает препятствия на пути продвижения войск и, наконец, отдает приказ о новой атаке. [286]

Жоффр приходит к заключению, что в будущем наши генеральные наступления должны быть построены по общему образцу последнего наступления в Шампани с учетом уроков этого наступления. Атака должна быть доведена до конца, должны быть приняты все меры не только для использования малейшего ослабления неприятеля, но также для того, чтобы бои не прекращались, пока в них будет необходимость.

Только высшее командование, главнокомандующий или уполномоченный на сей предмет командующий группой армий должны иметь право отдать приказ об остановке операции, если они найдут, что ожидаемые выгоды не соответствуют необходимым жертвам, или же если они считают целесообразным направить наши усилия на другой участок фронта.

Итак, мои дорогие солдатики, нам придется еще раз проделать это! Еще сегодня наши войска пошли в новую атаку на Гартманнсвайлеркопф под командованием генерала Серре.

Среда, 29 декабря 1915 г.

Утром встретился в Шантильи с Брианом, Гальени, Жоффром, Фошем, Дюбайлем, де Лангль де Кари и генералом Дугласом Хейгом. Последний в очень учтивых выражениях говорит мне, что считает себя в добровольном подчинении Жоффру. Главнокомандующий и командующие группами армий докладывают нам о ходе работ по укреплению фронта. Они заявляют, что сооружение вторых линий закончено в Вердене и на всем фронте, за исключением высоты Берри-о-Бак на фронте 5-й армии. Теперь ведутся работы по сооружению третьих линий.

Затем рассматривается вопрос о газовых атаках и газообороне. Генерал де Лангль сообщает, что если он еще не использовал полученные им "волны", то это объясняется тем, что резервуары слишком тяжелы и неудобны. Они будут заменены другими. Что касается противогазов, то маски с тройной или четверной пропиткой действуют хорошо, но их долго надевать. Сэр Дуглас Хейг уверяет, что маска, которая употребляется в его армии, функционирует превосходно. [287]

Жоффр, напротив, утверждает, что она стесняет дыхание. Гальени настойчиво требует от главной квартиры дать ему вполне определенное и окончательное заключение, дабы он мог ускорить заказы.

Генерал Дюбайль излагает нам события во время последних боев в Эльзасе. Очевидно, 152-й полк слишком быстро спустился по склону Гартманнсвайлеркопфа; он не занял достаточными силами немецкие окопы, а когда последовала контратака неприятеля, полковник не выдвинул своего резервного батальона, как советовал ему генерал Серре.

Завтракаем в Шантильи. Генерал Дуглас Хейг спрашивает меня: "Когда вы пожаловали мне звезду ордена Почетного легиона, вы сказали мне, что ее носят на правой стороне груди. Генералы де Лангль и Фош носят ее на левой стороне. Почему? Я объяснил ему, что они кавалеры ордена первой степени. Согласовав этот вопрос с Брианом и Жоффром, я потом сказал Хейгу: "Носите вашу звезду на левой стороне. Я произвожу вас в кавалеры ордена Почетного легиона первой степени". В качестве командующего английской армией он имел право на это отличие, и мои слова чрезвычайно обрадовали его.

Фош и де Лангль категорически заявляют мне, что не следует более жертвовать нашими контингентами в частичных наступлениях. Оба они сожалеют, что в Эльзасе предпринято было подобное наступление, о котором у нас еще нет точных сведений.

Бриан думает, что Шарль Эмбер нападает сегодня на Рибо в "Journal" под влиянием Клемансо. Хотят сделать невозможной кандидатуру Рибо на пост председателя совета министров, чтобы таким образом проложить дорогу Клемансо. Действительно, Шарль Эмбер противопоставляет в своей статье Клемансо и Рибо. Кампания ведется искусно.

Бопп телеграфирует, что в сербской армии растет уныние, так как после месяца пребывания в Скутари все еще неизвестно, как намерены поступить союзники с правительством и войсками. Корфу, Салоники, Кипр, Корсика, Сицилия, Бизерта -- везите нас куда угодно, лишь бы кончилось нынешнее положение! (Бопп через Подгорицу, No 218 и сл.). [288]

"Если мы желаем иметь через несколько недель 100 тысяч храбрых сербских солдат, -- пишет Бопп, -- готовых к сильному наступлению, если мы желаем сохранить вокруг королевского правительства ядро из энергичных сербов, твердо решивших оставаться до конца верными союзниками, то мы должны перевезти сербскую армию и сербское правительство в такое место, где они смогут собраться с силами".

Но как трудно вытащить из болота колесницу Антанты!

Сербский представитель в Дураццо сообщил полковнику Колларду, что 12 тысяч сербских новобранцев, шедших в Валону, дошли до берегов Воюзы, но итальянские власти направили их в Фиери, где они голодают (Бриндизи, генерал де Мондезир, No 350). Жоффр предписал генералу де Мондезиру выехать в Скутари (No 17216).

Г-н Захаров, грек по происхождению и национальности, давно живущий в Англии и Франции и очень сочувствующий нашему делу, уведомил Бриана, что он предоставляет несколько миллионов в распоряжение Венизелоса. Бриан по телеграфу просил Гильмена известить об этом бывшего греческого премьера (No 985) {135}.

Четверг, 30 декабря 1915 г.

По просьбе "Армейского бюллетеня" и по соглашению с Брианом я написал обращение к войскам по случаю наступления нового года. "Ни один француз, -- пишу я, -- не желал этой войны, ни одни француз не мог бы возыметь преступную мысль призывать эту войну. Все правительства, сменявшиеся во Франции после 1871 г., всеми силами старались избежать этой войны. Но теперь, когда нам объявили ее против нашей воли, наш долг вести ее вместе с нашими верными союзниками до победного конца, до уничтожения прусского милитаризма и до полного восстановления Франции. Предаться временной слабости было бы с нашей стороны неблагодарностью по отношению к павшим братьям и изменой по отношению к потомству".

Мальви сообщает в совете министров о пропаганде в пользу преждевременного мира в некоторых группах социалистической партий и в некоторых рабочих организациях. Размеры [289] движения ограниченны, но в последнее время оно несколько расширилось. Наиболее затронуты департаменты Верхней Вьенны, Изера, Роны, часть Дордони.

Вчера вечером закрылся конгресс социалистической партии. Он принял огромным большинством голосов очень длинную, местами довольно путаную резолюцию, но она, по крайней мере, ясно возлагает на Германию ответственность за войну и выражает готовность воевать до победного конца. Самба и Гэд утверждают, что отныне всякий член партии будет за пацифистскую пропаганду исключаться из партии. Мальви считает, что для борьбы с этой вредной пропагандой безусловно необходимо принять меры против роста цен, так как агитаторы все время используют недовольство, вызываемое дороговизной. Совет министров принимает решение предоставить ежемесячные субсидии кооперативным мясным лавкам, которые будут созданы муниципальным советом Парижа для продажи мороженого мяса. Это должно снизить цены на мясо на 20 сантимов с килограмма.

Вчера закрылась сессия обеих палат после того, как были вотированы временные месячные бюджеты. Сенат в конце концов пошел, хотя и неохотно, на ту формулировку закона о подоходном налоге, которая была принята палатой.

Бьенвеню-Мартен, все еще безутешный из-за смерти своего сына, приносит мне свои дружеские пожелания к новому году.

Поль Камбон говорит мне, что вернувшийся в Лондон Китченер пользуется теперь такой популярностью, как никогда, и не уйдет из министерства. Асквит надеялся отделаться от него, а Ллойд-Джордж метил на его место. Состояние здоровья Грея все ухудшается.

Генерал Серре тяжело ранен вчера при атаке на Гартманнсвайлеркопф. Он перевезен в госпиталь в Мооше.

Пятница, 31 декабря 1915 г.

Итак, наступил конец этого 1915 г., о котором Луи Мадлен скажет когда-нибудь, что если он не был самым критическим годом войны, то во всяком случае самым тяжелым и гнетущим. Жозеф Педье в свою очередь объявит его самым [290] "достойным". Действительно, "священное единение" поддерживалось без отказа, и энергия нации не изменила ни на один момент. А Жан Пьерфе, вспомнив, сколько жизней стоили нам эти частичные наступления, воскликнет: "Ах, этот 1915 год кровавой памяти, да стоит он всегда перед глазами вождей!" Что касается меня, то я до гробовой доски буду помнить о нем, буду вспоминать его в муках и тоске...

Префект Сены Деланне, явившийся ко мне с новогодним визитом, очень доволен поведением муниципального совета Парижа, который вчера вотировал -- после постановления правительства -- фонды для создания кооперативных мясных лавок. Они будут открыты на следующей неделе и принесут большую пользу.

Австрийская морская дивизия вышла из Катарро и бомбардировала Дураццо. Бомбардировка причинила мало вреда. Два австрийских контрминоносца "Лика" и "Триглав" наткнулись на мины и пошли ко дну.

Король Петр выехал из Бриндизи в Салоники. Пашич сообщил вчера конфиденциально Боппу, что престарелый монарх во время своего пребывания в гостинице в Бриндизи отказывался от каких-либо сношений с итальянскими властями. Король виделся только вызванным им из Рима сербским посланником и объявил ему, что достоинство заставляет его молчать о недопустимых приемах, которые позволили себе по отношению к нему представители итальянского правительства, но он никогда не сможет забыть их (Скутари, Бопп, No 233). Как видно, короля заставили покинуть Валону. Итальянский генерал Бертолли объявил ему, что не представляется возможным оставить его в этом городе или же позволить ему уехать в Санти-Каранта. Королю было объявлено, что он должен выехать на присланном за ним военном корабли в Бриндизи, откуда сможет отправиться в замок в Казерге, предоставленный в его распоряжение итальянским королем. На это король ответил, что отказывается от гостеприимства, предложенного на таких условиях (Скутари, Бопп, 29 декабря).

Английское правительство проявило уступчивость и изменило свой ответ по поводу единого командования в Салониках, [291] так что мы можем поставить Саррайля во главе всех союзных войск. Клемансо, заявлявший, что Кастельно послан для того, чтобы унизить Саррайля, остался на бобах.

Бриан желает создать межсоюзнический дипломатический орган, заседающий периодически по образцу военной конференции, заседающей в начале декабря под председательством Жоффра. По мнению Бриана, совещания должны происходить в Париже. Он сообщил эту идею в Рим, Лондон и Петроград. Лондон и Петроград ответили согласием. Рим еще не ответил. Позволит ли этот проект обеспечить в интересах коалиции единство и быстроту решений и действия? Это было бы весьма желательно. Но, к несчастью, конференция еще далеко не означает единства командования.

Тем временем Жоффр накануне нового года издал следующий приказ по армиям: "Солдаты республики! К концу этого года войны все вы можете с гордостью смотреть на свое дело и измерить величие совершенного вами. В Артуа, в Шампани, на Воэвре и в Вогезах мы нанесли неприятелю ощутимые поражения и причинили ему кровавые потери. Немецкая армия еще держится, но ее контингента и резервы тают с каждым днем. Чтобы поддержать свой падающий престиж, она вынуждена искать легких и временных успехов на второстепенных театрах военных действий, она отказалась от мысли добиться этих успехов на главных фронтах. Все немецкие колонии изолированы и перешли в наши руки.

Напротив, союзники беспрестанно усиливаются. Обладая неоспоримым господством на море, они могут легко снабжаться, тогда как центральные державы истощили свои финансовые и экономические ресурсы и вынуждены рассчитывать теперь только на разногласие между нами или на нашу усталость. Словно союзники, поклявшиеся вести войну до победного конца, склонны нарушить свою клятву в тот момент, когда близок час возмездия для Германии! Словно солдаты, которые участвовали в самых тяжелых боях, не из такого теста, чтобы устоять, несмотря на грязь и холод! Будем горды своей силой и своим правом! Будем оглядываться на прошлое только для того, чтобы черпать в нем основания для веры в будущее. Пусть мысль о наших павших братьях внушает [292] нам только клятву мести за них. Тогда как наши враги толкуют о мире, будем думать только о войне и победе".

Я спокоен. Эти мужественные слова будут услышаны солдатами и народам. Однако можно ли говорить, что близок "час возмездия" над кайзеровской Германией? Год кончается, когда на горизонте еще не занялась заря победы. Но она должна взойти! Виктор Гюго был прав: "В тот день, когда угаснет Франция, на землю снизойдет мрак". [293]

Примечания

{59} 27 июля в лондонской и петроградской прессе появились сообщения о принятии мер по случаю эвакуации гражданских учреждений из Вильно, Гродно, Ковно и Белостока. Германское наступление началось горлицким прорывом в начале мая. 13 мая армия Радко-Дмитриева начала отходить за реку Сан. В июне русские очистили Перемышль и Львов. В июле Алексеев получил разрешение эвакуировать Варшаву. 2 августа русские отступили на правый берег Вислы.

{60} Обращение Вильгельма II к германскому народу от 31 июля 1915 г. начинается следующими словами: "Год истек с тех пор, как я вынужден был призвать к оружию германский народ. Неслыханное кровопролитное бедствие обрушилось на Европу и весь мир. Перед богом и историей совесть моя чиста. Я не хотел войны!.." и т. д.

{61} 29 июля "Norddeutsche Allgemeine Zeitung" начала публикацию документов, захваченных германскими властями при оккупации Брюсселя, архивов бельгийского министерства иностранных дел. В числе первых опубликованных документов было донесение барона Гильома бельгийскому министру иностранных дел от 16 января 1914 г., в котором между прочим было сказано: "Как я уже имел честь вам сказать, господа Пуанкаре, Делькассе, Мильеран со своими друзьями изобрели и проводили националистическую, шовинистскую, казарменную политику, возрождение которой мы констатировали. Она опасна и для Европы и для Бельгии..."

{62} Заседание Государственной думы 1 августа. Премьер Горемыкин после вступительной речи Родзянко произнес речь, в которой сказал о неподготовленности России к войне, призвал Думу к "напряжению всех национальных сил" для ведения войны, заявил, что теперь "не время говорить об улучшении внутреннего положения", сообщил о царском приказе подготавливать [562] законопроект об "автономном устройстве Польши под скипетром русского царя" и закончил изъявлением веры в конечную победу России. Военный министр Поливанов призывал к спасению Европы от тевтонского ига крайним напряжением всех сил страны. Министр иностранных дел Сазонов начал с заявлений о том, что русское правительство не хотело войны, отметил присоединение Италии к союзникам, русско-японское сближение и прочее, закончив призывом к войне "до полной победы над Германией". Морской министр Григорович говорил о "чудесах", совершенных рабочими военно-морских заводов, увеличившими русский флот за год войны новыми судами. Министр финансов Барк нарисовал рекламную картину финансового благоденствия России.

{63} Ср. М. Палеолог. Царская Россия во время мировой войны, стр. 253 и сл.

{64} Жоффр в своих мемуарах писал, что выводы этого письма сводились к недопустимости ослабления франко-бельгийского фронта, к непоправимости положения в Дарданеллах, создавшегося вследствие полного несоответствия между поставленной там задачей и приготовленными для решения ее силами, и к необходимости отправки офицера для изучения и выработки нового "рационального" плана операций, к осуществлению которого можно будет приступить не ранее сентября ("Mémoires du Maréchal Joffre", 1910-1917, t. II, p. 103 et 122).

{65} Межсоюзническая конференция в Шантильи (первая) 7 июля 1915 г.

{66} 7 августа английский военный представитель генерал Вильямс письменно запросил начальника штаба верховного главнокомандующего Янушкевича: "Следует ли ожидать, что к началу весны 1916 г. русская армия будет готова участвовать в общем стратегическом наступлении союзников?" Ответом послужила уклончивая формулировка: "Как всегда, русская армия будет продолжать делать все возможное на пользу общего дела" ("Труды военно-исторической комиссии. Сношения с союзниками по военным вопросам во время войны 1914-1918 гг. ". Москва, 1920, ч. 1, стр. 80).

{67} Финансовые и политические связи культивировались французской дипломатией в Сербии, Греции и Румынии. Болгария [563] была предоставлена "заботам" русской дипломатии, тщетно пытавшейся под свое влияние в этой стране подвести финансовую базу при помощи болгарского займа в Париже. Французское министерство и французские банки уклонялись от этого, болгарский заем был заключен в Германии. "Я не мог, -- писал в своих мемуарах Сазонов, -- раскрыть полную картину бесчисленных трудностей, которые препятствовали успешному воздействию держав согласия на Фердинанда Кобургского для удержания его в своей орбите. Среди этих грубостей главная заключалась в отсутствии согласованного плана действий у наших западных союзников в вопросе о выступлении их на ближневосточном фронте, которое одно могло помешать болгарскому нападению на Сербию. Появления сильного союзного отряда в Салониках и в долине Вардара было бы вероятно достаточно, чтобы удержать Болгарию". (Сазонов. Воспоминания. Берлин, 1927, стр. 285, 286). Вопрос об отправке этого отряда обсуждался между союзниками, но до мобилизации Болгарии не вышел из стадии споров о том, кто и в какой мере должен взять на себя отправку нужных войск.

{68} С начала июня "наш осведомительный отдел определил в 680 батальонов превосходство союзников на франко-англо-бельгийском фронте" ("Mémoires du Maréchal Joffre", t. II, p. 81, где проводится и точный расчет сил обеих коалиций). "Известия из России заставляли нас почувствовать необходимость начать наше наступление... 5 августа немцы вошли в Варшаву, 19 -- в Новогеоргиевск, 20 -- в Белосток... 14 августа Мильеран передал мне одно из донесений Палеолога, характеризовавших настроения наших союзников: "Вот уже действительно три месяца, как русская армия отступает с ежедневными боями и ужасающими потерями Все офицеры, приезжающие с фронта, утверждают, что невозможно себе представить ужас этого не прекращающегося ни на один день сражения, в котором у артиллерии нет снарядов, а половина пехоты не имеет ружей. Вот почему наше наступление ожидается с величайшим нетерпением. Повсюду (как меня уверяют) один и тот же вопрос у всех на устах: "Но что же делают французы?!" (Ibid., p. 85-86).

{69} Саррайль считался лево-радикалсоциалистическим генералом, на него поступали доносы, сообщавшие, что он [564] высказывал подозрение в существовании плана при участии Жоффра и Фоша ликвидировать парламент и установить военную диктатуру (Мемуары Жоффра, т. II, стр. 104-122).

{70} Речь идет о коллективном союзническом требовании согласиться на территориальные уступки в пользу Болгарии и Румынии с целью привлечения этих государств в лагерь Антанты.

{71} 7 июня 1915 г. Россией, Китаем и Монголией было подписано соглашение об автономии Внешней Монголии. 3 июня 1916 г. между Россией и Японией было заключено союзное соглашение, направленное против всякой угрозы "территориальным правам или особым интересам одной из договаривающихся сторон"; статья 1 секретного русско-японского соглашения под той же датой обязывала обе стороны общими силами вплоть до войны "охранять Китай от политического господства какой-либо третьей державы, питающей враждебные замыслы против России или Японии".

{72} Предложение это заключалось в том, что англо-русско-французский отряд оккупирует Македонию до Вардара и передаст ее Болгарии тогда, когда Болгария открыто встанет на сторону держав Антанты.

{73} "По соглашению с Францией и Англией, -- телеграфировал Сазонов посланнику в Бухаресте 10 июля 1915 г. за No 3303, -- решено полностью удовлетворить требования Братиану, а именно уступить Румынии Буковину по Прут, Угорщину по Тиссу и весь Банат, при непременном условии, чтобы Румыния обязалась бы: 1) выступить против Австро-Венгрии не позже, чем через пять недель со дня подписания политического соглашения; 2) ныне же строжайше воспрепятствовать пропуску каких бы то ни было военных припасов в Турцию; 3) уступить Болгарии Добрич и Балчик и 4) в Банате не укреплять имеющего быть определенным впоследствии пространства против Белграда.." 14 июля Сазонов распорядился задержать это сообщение, а 2 августа (No 3756) телеграфировал: "Вследствие настояний наших союзников, которые надеются путем немедленного заключения договора с Румынией оградить себя от провоза через последнюю военной контрабанды для Турции, императорское правительство согласно удовлетворить все поставленные Братиану требования [565] при условии, чтобы Румыния обязалась отныне же не пропускать никаких военных припасов для наших врагов и дала бы нам возможность действительного надзора за этим..." ("Царская Россия в мировой войне", т. I, стр. 198-199).

{74} При потоплении германской подводной лодкой английского парохода "Арабик" 19 июля погибло 59 человек, в тем числе 3 американца Заявление Рузвельта в прессе кончалось словами: "То, что происходит теперь, служит новым доказательством неразумности американского народа, который еще тринадцать месяцев назад не настоял на начале военных приготовлений" (Schultheis's E. G. -- kalender 1915, II 1272).

{75} Город с районом табачных плантаций, приобретенных Грецией в результате Балканской войны, которым союзная дипломатия предлагала вознаградить Болгарию за присоединение к державам Антанты, обещая грекам территории в Малой Азии и Западной Албании.

{76} Николай II объявил военному министру Поливанову еще 4 августа о своем намерении вступить в верховное командование армиями; на возражение Поливанова он ответил, что "его решение принято им твердо". Решение это, принятое под влиянием Александры Федоровны и ее окружения, было связано с опасениями ослабления авторитета Николая II и перехода власти в руки Николая Николаевича при содействии окончательно организовавшегося 11 августа "прогрессивного блока" (блок всех "умеренных" фракций Государственной думы и Государственного совета). 20 августа министры Кривошеин, Сазонов, Щербатов, Харитонов и Самарин коллективно просили Николая II отказаться от намерения вступить в верховное командование ответ был следующий: "Я выслушал ваши соображения и остаюсь при моем решении". 21 августа у Сазонова собрались все министры, кроме Горемыкина, А. Хвостова и Рухлова. Все они, кроме военного и морского министров, которых решено было оградить от "риска", связанного с этим выступлением, подписали петицию царю об оставлении Николая Николаевича верховным главнокомандующим в интересах России, самого Николая II и его династии. В этом же письме заключалась просьба об удалении из правительства Горемыкина. 22 августа Николай II выехал в ставку (А. Поливанов. Мемуары, стр. 232, 239). [566]

{77} Известный французский историк.

{78} Новогеоргиевску была поставлена задача обеспечить правый фланг отходившей варшавской группы русских войск, и он выполнил эту задачу; комендант Ковенской крепости изменнически капитулировал и оголил виленское и двинское направления. "Повальное бегство" только и дало при макензеновском прорыве возможность Алексееву спасти армию и, подведя резервы, восстановить русский фронт на линии последующей позиционной войны.

{79} Витте характеризовал Кривошеина так: "Умный, деловой человек, но, будучи министром путей сообщения, железнодорожного дела не знал, министерством не занимался"; "Имел ту же слабость, как и многие другие министры, а именно, как только сделался министром, сейчас же начал разводить различные грандеры, т. е. расходовать казенные деньги на устройство роскоши в своем помещении"; "Из имений Кривошеина ставились на железные дороги шпалы по особо низким ценам"; "Он был делец большой руки, постоянно продавал имения, покупал имения, продавал всякие продукты и прочее -- словом, это был именно тип дельца. Вот этот характер своей деятельности он обнаружил, будучи министром путей сообщения..."; "Если бы эти факты (доложенные царю государственным контролером) уменьшить в десять раз, то и тогда я не могу не сказать, что и этого было бы все-таки достаточно, чтобы признать Кривошеина таким человеком, который не может занимать пост министра, потому что он действовал некорректно, в смысле корыстном" (Витте. Воспоминания. Берлин, т. I, стр. 16-17).

{80} Английское донесение от 29 августа 1915 г.: "За одно лето 1915 г. во время отступления русская армия потеряла более 1500 тысяч человек. Немцы "безнаказанно расстреливали русских солдат. Первый туркестанский корпус сражался при двух орудиях тяжелого калибра против сорока двух у неприятеля. В результате 11-я сибирская дивизия почти уничтожена". Из новобранцев, прибывших на фронт, только 25% имели винтовки. На участке одного полка (телеграмма Янушкевича Сухомлинову от 27 мая) немцы выпустили 3 тысячи тяжелых снарядов, русские -- "едва сто". Приведя эти и другие факты, Ллойд-Джордж писал: "История предъявляет счет [567] военному командованию Франции и Англии, которое... обрекло своих русских товарищей по оружию на гибель, тогда как Англия и Франция так легко могли спасти русских... Англия и Франция, бесспорно, могли бы спасти Россию, если бы приняли необходимые меры... Если бы мы действовали быстро и в широком масштабе, к лету 1915 г. мы имели бы великолепный набор орудий всех калибров... Это позволило бы втрое увеличить русские запасы снарядов, доставить русским необходимое число винтовок, пулеметов и т. д.". "Английские и французские генералы не научились понимать того, что победа над немцами в Польше оказала бы большую поддержку Франции и Бельгии, чем незначительное продвижение французов в Шампани или даже захват холма во Фландрии" (Ллойд-Джордж. Военные мемуары, т. I -- II, стр. 310-318).

{81} Союзный наступательный договор против Турции, предусматривавший раздел турецкой Македонии между Сербией и Болгарией; на основе его началась война против Турции.

{82} Договор, перераспределявший территориальные приобретения и владения балканских стран за счет Турции, а также и Болгарии, в результате войны между Болгарией и ее бывшими союзницами -- Сербией и Грецией, к которым присоединилась Румыния для участия в разделе добычи.

{83} По "Воспоминаниям" Сухомлинова (стр. 260), он стал жертвой "интриги, инсценированной великим князем Николаем Николаевичем. Министр двора граф Фредерикс этого и не оспоривал". Однако никаких объяснений по этому поводу, а также свиданий с царем (кроме прощального) у него не было.

{84} Мощный подъем рабочего движения летом 1915 г. (стачка 15 тысяч металлистов в Петербурге; стачка в Москве с расстрелом рабочих -- 20 убитых и раненых; стачка в Костроме -- 15 убитых полицией рабочих; августовская политическая стачка в Иваново-Вознесенске под большевистским руководством -- около 140 убитых и раненых; сентябрьская стачечная волна протеста против этих расстрелов) вызвал усиленную деятельность буржуазной оппозиции. На роспуск Государственной думы 3 сентября Москва ответила резолюциями "общеземского" и "общегородского" съездов 7 сентября, московской Городской думы, московского губернского земского собрания, профессоров, адвокатов, военно-промышленного комитета. Резолюции эти призывали [568] рабочих прекратить стачки, а правительство -- созвать Государственную думу, образовать кабинет "общественных деятелей" для проведения программы "прогрессивного блока" и т. д.

{85} Это было пожеланием "великокняжеской" офицерской партии (Палеолог. Царская Россия во время мировой войны, стр. 272-277).

{86} Сербо-болгарским союзным договором (см. прим. 23 (Союзный наступательный договор против Турции, предусматривавший раздел турецкой Македонии между Сербией и Болгарией; на основе его началась война против Турции.)). Македония в предвидении ее дележа была в западной части признана бесспорно сербской, в восточной -- бесспорно болгарской, промежуточная же полоса была обозначена как "спорная" и подлежащая арбитражному решению русского даря. Тождественная телеграмма была послана русским посланником в Софии Савинским Сазонову.

{87} Поль Камбон -- французский посол в Лондоне, Баррер -- в Риме.

{88} Нападение на сербов из-за дележа Македонии.

{89} Генерал Гофман под датой 9 сентября 1915 г. пишет: "Итак, Болгария. Насколько мне известно соглашение с Турцией подписано. Против Сербии приготовлены четыре-пять австрийских и два германских корпуса". Под датой 10 сентября 1915 г.: "Вчера мне заявил Дюрр (генерал-адъютант герцога Баденского.), что он официально знает, что Болгария заключила договор с Турцией, а также с вами и с Австрией. Договоры подписаны три дня тому назад" (генерал М. Гофман. Записки и дневники 1914-1918 гг., изд. "Краевой газеты", стр. 175-176).

{90} Поездка Барка была вызвана требованием английских министров и финансистов, поставивших его приезд в Лондон условием дальнейшего кредитования России. Имелось в виду в первую очередь добиться от России пересылки в Англию, в обеспечение кредитов, золотой наличности.

{91} 21 сентября Сазонов телеграфировал тем же адресатам, что он "не желал бы возлагать на болгарский народ ответственность за действия короля Фердинанда, единственного виновника совершающегося злодейства, ответственность за которое должна быть возложена на него" (сб. "Царская Россия в мировой войне", No 130, стр. 135).

{92} По Фалькенгайну, в действительности против 200 тысяч сербов было брошено 330 тысяч немцев, австрийцев и [569] болгар. По другим расчетам -- свыше 500 тысяч (А. Зайончковский. Мировая война. Москва, 1924, стр. 231-232).

{93} Телеграмма Сазонова от 24 сентября в Париж, Лондон, Рим (сб. "Царская Россия в мировой войне", No 135, стр. 137). Сазонов еще более критически относился к английской и французской дипломатии в Болгарии.

{94} Т. е. равнозначный нападению на союзные державы.

{95} 28 сентября французский посланник прочел русскому телеграмму Делькассе с проектом ультиматума Болгарии о прекращении мобилизации (телеграмма Савинского от 28 сентября 1915 г. -- сб. "Царская России в мировой войне", No 138, стр. 139). Возражая против французского предложения предъявить ультиматум, Савинский настаивал на том, что "начинает появляться надежда на более благоприятный оборот дела".

{96} Грей предлагал в Риме (телеграмма русского посла в Риме Гирса от 23 сентября) добиваться выступления Греции на помощь сербам и для этого обещать Греции в качестве вознаграждения Смирну с прилегающей областью. "Вчера еще, -- телеграфировал Извольский Сазонову 29 сентября, -- в Лондоне весьма определенно высказывались против высадки войск в Салониках без формального согласия Греции".

{97} Опубликовано в серии III, т. VIII, ч. II, "Международные отношения в эпоху империализма".

{98} Венизелос выразил в палате "решимость выступить с согласием на помощь Сербии против кого бы то ни было. Поспешность эта тем менее простительна, что ему было известно настроение короля, желающего всячески избежать войны..." (телеграмма Демидова, русского посланника в Афинах от 6 октября. "Европейские державы и Греции в эпоху мировой войны", No 25. Москва, 1922, стр 14).

{99} "Ипотека на Константинополь" -- соглашение о проливах и Константинополе 4 марта (русский меморандум), 8 марта (французский), 12 марта (английский) (см. "Константинополь и проливы", No 49, 65 и 76, изд. НКИД. Москва, 1925, т. I). 12 октября Извольский телеграфировал Сазонову, что "возбуждение против России вследствие сомнения в нашей готовности участвовать в военных действиях на Балканах с каждым днем усиливается... Нас выставляют главными виновниками создавшегося на Балканах положения, вызванного будто бы нашей [570] несговорчивостью в отношении Румынии и систематическим пристрастием к Болгарии. Указывают, что Франция и Англия должны будут пересмотреть свое решение относительно Константинополя и проливов. Сегодня некоторые влиятельные газеты опять высказывают мысль, что ради спасения положения и привлечения Румынии Россия должна пожертвовать частью Бессарабии... Между прочим, на этой почве происходит ожесточенная кампания против Делькассе и Палеолога, способная закончиться их увольнением" (там же, No 100, стр. 295).

{100} Имеется в виду "Histoire diplomatique de la Grèce de 1821 jusqu'à nos jours", t. V. Paris, 1926).

{101} Заявление русского посланника заканчивалось словами, что он получил предписание покинуть Болгарию, "если в 24-часовой срок болгарское правительство не порвет открыто с врагами славянства и России и не примет мер к немедленному удалению из армии офицеров государств, воюющих с Державами согласия" ("Царская Россия в мировой войне", No 139, стр. 140; ответ болгарского правительства, там же, No142).

{102} Князь Щербатов и Самарин. На место Щербатова тотчас же был назначен распутинский кандидат А. Н. Хвостов, бывший нижегородский губернатор, ставший в Государственной думе одним из главарей черносотенных "правых". "Либерализм" уволенных не шел далее "либерализма" думских октябристов, 6 ноября был уволен и министр земледелия Кривошеин, за "благочестие" и за "преданность династии" которого "ручался" Палеолог. Из оппозиции Горемыкину остались только два министра -- Сазонов в Поливанов.

{103} Подробное изложение этой "интимной", по выражению Палеолога, беседы царя с французским послом см.: Палеолог. Царская Россия вовремя мировой войны, стр. 290-292. О характере ее даст представление следующая деталь: "Император отвечает, сжав кулаки и поднимая их над годовой: "Я весь настойчивость и упорство. И таким останусь до полной победы".

{104} Союзные миссии покинули Софию 5 октября; Великобритания объявила себя в войне с Болгарией с 15 октября, Франция -- с 16 октября; Россия -- с 20 октября; Италия -- с 19 октября. [571]

{105} По "Мемуарам" Ллойд-Джорджа, Мильеран приехал в Лендов будто бы вместе с Жоффром, хотя "Мильеран и Ллойд-Джордж вместе составили план кампании на Балканах..." ("Военные мемуары", т. I -- II, стр. 347; см. прим. 43 (Заявление русского посланника заканчивалось словами, что он получил предписание покинуть Болгарию, "если в 24-часовой срок болгарское правительство не порвет открыто с врагами славянства и России и не примет мер к немедленному удалению из армии офицеров государств, воюющих с Державами согласия" ("Царская Россия в мировой войне", No 139, стр. 140; ответ болгарского правительства, там же, No142).)).

{106} Ллойд-Джордж приводит текстуально содержание выработанного им, по его словам, с Мильераном, плана кампании. Начало его почти дословно совпадает с текстом цитируемого Пуанкаре "протокола, подписанного Мильераном, английскими министрами"; дальше оба текста отличаются формально, но смысл их по существу одинаков (Ллойд-Джордж. Военные мемуары, т. I -- II, стр. 347-348).

{107} "Сербия была покинута союзниками вопреки торжественному обещанию своевременной поддержки. Греки, понятно, опасались, что их оставят на произвол судьбы. Событии войны на восточном фронте, естественно, произвели впечатление на все юго-восточные государства в гораздо большей степени, чем захват нескольких километров во Франции. Русские армии были разбиты; Сербия находилась во власти врага; дарданелльская операция оказалась совершенно неудачной...". "Немцы, побеждавшие на всех фронтах, двигались к югу семимильными шагами... Сэр Эдуард Карсон, возмущенный тем, что, по его мнению, Сербия была обманута, подал в отставку. Бонар-Лоу и я разделяли его мнение по поводу всего дела" (Ллойд-Джордж. Военные мемуары, т. I -- II, стр. 348).

{108} Дени Кошен -- крайний правый, Рибо -- умеренный правый, Комб -- радикал-социалист.

{109} В результате этих переговоров весной 1916 г. состоялось англо-французское соглашение о разделе Азиатской Турции с созданием "независимой Аравии", за которым последовали переговоры того же Ж. Пико и с английской стороны -- М. Сайкса в Петербурге с Сазоновым, завершившиеся летом 1916 г. Тройственным соглашением о разделе Азиатской Турции между Англией, Францией и Россией ("Раздел Азиатской Турции", изд. НКИД. Москва, 1924). В прямой связи с этой инициативой английской дипломатии стояла деятельность пресловутого полковника Лоуренса среди арабов.

{110} Одновременно с англичанкой Кавель были приговорены к смерти германским полевым судом пять человек, которые вместе с ней были обвинены в организации систематического [572] перехода через границу (в Голландию) способных к ношению оружия французов и бельгийцев. По заявлению суду самой Кавель, она работала в этой организации девять месяцев. Казнь ее произвела сильное впечатление во всех странах и особенно в Англии.

{111} Жоффр об этой поездке упоминает мимоходом, замечая, что ему удалось заручиться обещанием англичан "действовать сообща с французами путем установления и охраны железнодорожного сообщения между Салониками и Ускюбом" ("Mémoires du Maréchal Jofrre", t. II, p. 180).

{112} В действительности криволацким сражением Саррайль был вынужден очистить сербскую территорию, занятую им, и отступить на греческую, т. е. отказаться от всякой попытки хотя бы замедлить гибель Сербии. Новый французский кабинет формировался под знаком энергичной политики в отношении Греции: Бриан считался "эллинофилом", Дени Кошен находился в особенно тесных отношениях с франкофильскими греческими кругами и предназначался при введении в кабинет к поездке в Афины и в Салоники (Е. Draiault. Histoire diplomatique de la Grnce, V, p. 210).

{113} Речь идет, несомненно, о беседе Делькассе с Извольским 4 марта 1915 г. (а не 5 марта), в которой Делькассе ссылался на полученную от Палеолога телеграмму о происшедшей перемене в пожеланиях русского правительства: раньше оно, по-видимому, было согласно "на международное управление Константинополем и на нейтрализацию проливов". "Вы не можете сомневаться (так передавал Извольский слова Делькассе) в моей искренней готовности сделать все, что от меня зависит, чтобы поддержать ваше историческое стремление обладать Константинополем..." ("Константинополь и проливы", т. I, стр. 255).

{114} А. Мерргейм и А. Бурдерон подписали "за французскую делегацию" манифест международной социалистической конференции в Циммервальде (сентябрь 1916 г.).

{115} "Мы должны будем..., -- сказал Скулудис, но, выслушав Гильмена, он добавил: -- Я сказал, что мы должны будем... Я скажу: мы должны бы были..." В своей депеше греческому посланнику в Париже Романосу Скулудис писал, что он сказал Гильмену не "должны будем", а "должны бы [573] были занять указанную позицию, и два раза я нарочно употребил условный оборот..." Несмотря на это объяснение, в Париже и Лондоне решили подготовить меры для уничтожения в случае надобности греческого флота, бомбардировки Пирея, Саламина и даже Афин, военного занятия Сирии и Корфу и т. д. В то же время в Берлине Ягов официально заявил греческому посланнику, что если Греция сама не охраняет свой нейтралитет разоружением антантовских войск, то войска Германии и ее союзников будут продолжать операции, не считаясь с нейтральной греческой территорией.

{116} Бюллетени негласной информации, по-видимому, основанные на расшифровке иностранной телеграфной дипломатической корреспонденции.

{117} 10 ноября Алексеев телеграфировал Сазонову: "Ход военных действий итальянской армии на Изонцо не дает права рассчитывать на достижение существенных результатов. По состоянию погоды операции здесь скоро совсем прекратятся. Общие интересы союзников требуют, чтобы значительные силы итальянцев получили скорое и полезное применение на Балканах. Высадка от 50 до 70 тысяч, занятие Каваллы... упрочило бы положение союзников на Балканах... и могло бы привести к крупным стратегическим результатам при развитии удара на Софию -- Усюоб" (" Европейские державы и Греция", No 51, стр. 28).

{118} Нота требовала от греческого правительства: 1) "восстановления доверия" между ним и союзниками; 2) официального заверения, что ни при каких обстоятельствах греческая армия не будет использована для попытки разоружить сербские или союзные войска и что благожелательный нейтралитет останется и впредь политикой Греции в отношении союзников; 3) предоставления союзникам в полное их распоряжение Салоников с портами и прилегающими железными и шоссейными дорогами.

{119} По лондонскому соглашению 26 апреля 1915 г. держав Тройственного соглашения с Италией предусматривалось создание из "центральной части Албании" "небольшого автономного нейтрального государства", северную же и южную часть Албании предполагалось отдать соответственно Сербии и Греции... ("Раздел Азиатской Турции", прилож. 2, стр. 358). [574]

{120} В "Мемуарах" Бюлова имеется подтверждение того, что соглашение касалось частноправовых интересов граждан обеих стран.

{121} "После возвращения лорда Китченера, к концу ноября, из путешествия на Балканы антипатия британского генштаба ко всяким операциям на этом театре войны привела к заключению о желательности отзыва салоникской экспедиции. По слухам, Китченера убедил в этом хитрый и красноречивый греческий король Константин. Генштаб советовал, чтобы мы покинули Салоники и Дарданеллы и сосредоточили свои силы на защите Египта... Французское правительство имело достаточно инициативы, чтобы категорически возражать против этого предложения. Оно настаивало на том, что такого рода действия будут означать... окончательную потерю Балкан. Такая политика приведет к окончательному оставлению последних остатков армии... Сербии на произвол судьбы", а "для Румынии и Греции неизбежно присоединение к Германии". "К Германии присоединится еще... миллион солдат; под угрозой окажется южный фланг русской армии, и весь Балканский полуостров, в том числе и гавани Греции, станет базой для операций германских подводных лодок в Средиземном море".

В пятницу, 3 декабря 1915 г. французское правительство отправило царскому правительству резкую телеграмму, в которой обвиняло англичан в нерешительности, в невыполнении решений парижского совещания и в том, что "лорд Китченер, видимо, достиг соглашения с королем Константином, которое отнюдь не совпадало с намерениями Франции. Франция требовала, чтобы представители британского правительства встретились бы с французскими представителями на следующий день в Кале для обсуждения создавшегося положения" (Ллойд-Джордж. Военные мемуары, т. I -- II, стр. 356-357). Сам Ллойд-Джордж, по его словам, не был приглашен премьером в Кале, потому что "мое серьезное сопротивление намерениям оставить Балканы было хорошо известно, и я даже не знал о телеграмме французского правительства до субботы утром, когда ваши представители уже отправились в Кале".

{122} Еще 16 ноября начальник немецкого генштаба Фалькенгайн предупреждал греческое правительство, что если союзные [575] войска не эвакуируются и не будут нейтрализованы, то немцы со своими союзниками вступят на греческую территорию. 1 декабря Скулудис заявил германскому правительству, что вступление германо-болгарских войск на греческую территорию вызовет в Греции анархию. 9 декабря король Константин сообщил в Берлин условия, на которых он гарантирует отсутствие со стороны греческой армии сопротивления болгаро-германской армии на греческой территории. В числе этих условий было занятие греками Монастыря ("Documents diplomatiques grecs"; "Белая книга", 1915-1916 гг., стр. 203). 24 декабря Ягов ответил, что Греция должна удовольствоваться гарантией целости греческой территории и возмещения убытков (там же, стр. 207).

{123} Союзники заняли под военно-морскую базу Кастеллорицо, объявили осадное положение в Салониках; Саррайль потребовал удаления из Салоников неприятельских консулов. Скулудис отказался исполнить это требование. 30 декабря Саррайль арестовал этих консулов и отправил их в Марсель.

{124} Германское командование рассчитывало принудить Сербию к сепаратному миру. Генерал Гофман писал под датой 22 ноября: "Конца нигде не видно. Надежда, что Сербия пойдет на сепаратный мир, очевидно, не оправдалась" ("Записки и дневники", стр. 187).

{125} "Греки действительно находятся в тяжелом положении. Если они выступят против англичан, те приостановят всякий ввоз, и через 14 дней в стране наступит голод. С другой стороны, они очень хотели бы пойти вместе с центральными державами, ибо они верят в немецкую победу" (Гофман, 14 декабря 1915 г., стр. 188).

{126} "...Черногория действительно ведет переговоры с Австрией..." Черногорский король Николай "не прочь ударить в тыл своему родственнику Петру (король сербский) и расширить свою территорию за счет Сербии" (Гофман, 27 ноября 1915 г., стр. 187). Еще в июле "сербский генерал перед отъездом из черногорской армии высказал английскому посланнику убеждение в существовании какого-то секретного соглашения между королем Николаем и Австрией. Эта сведения подтверждаются телеграммой де Гра", т. е. английского посланника в Сербии ("Международные отношения в эпоху империализма", сер. III, т. VIII, ч. 1, стр. 403-404). [576]

{127} Из опасения вызвать наступлением болгар против войск Саррайли военные действии греческой армии на стороне Антанты, о чем король Константин предупредил германское правительство.

{128} Коронование Юань Ши-кая не состоялось отчасти благодаря противодействию дипломатии Англии, ее союзников в США; этот план реставрации использовался разными способами японской дипломатией, основной целью которой оставалось раздробление Китая.

{129} Думер представил в Петербурге план снабжения Франции русскими солдатами в обширных размерах. 13 декабря военный министр Беляев телеграфировал по этому поводу начальнику штаба верховного главнокомандующего Алексееву: "Вследствие последовавшего вчера отъезда в ставку Поля Думера считаю долгом сообщить вашему высокопревосходительству, что... полагаю признать ее (просьбу об отправке русских солдат) во всех отношениях, безусловно, не подлежащей исполнению. При переговорах с ним я старался вселить убеждение, что наш боеспособный контингент далеко не безграничен, как думают во Франции, и привел расчет, что к концу первого полугодия будущего года будут исчерпаны все людские ресурсы до 30-летнего возраста. Указал на громадные потери у нас, каковых нет на Западе. Ввиду крайней настойчивости его домогательств считаю долгом телеграфировать вашему высокопревосходительству мои опасения... Лично я считаю, что настоящее предложение не может быть принято ни под каким видом". Алексеев ответил: "Лично признаю исполнение просьбы Думера совершенно нежелательным; она не считается с нравственной стороной, рассматривает человека как предмет материальной части. Если мы слишком зависимы в отношении материальной части, и решительный полный отказ, который следовало бы дать, признается нежелательным, то считал бы нужным произвести опыт формирования не больше двух полков... Повторяю, это крайность, на которую можно идти только в силу особенной необходимости и желаний сохранить добрые отношения".

Военному представителю во Франции генералу Жилинскому Алексеев одновременно телеграфировал: "Думер просил 300 тысяч укомплектований, тысяч по 30 ежемесячно. [577]

Просьба встречена несочувственно. Быть может, ввиду нашей материальной зависимости будет сделан опыт формирования двух наших полков придачей французского кадра. Лично я против такой даже меры; желал бы, чтобы этот опыт, если он неизбежен, был ограничен" (телеграмма Алексеева 17 декабря 1915 г.). Сазонов телеграфировал 22 декабря 1915 г. Извольскому в Париж: "Думер просил здесь о посылке во Францию русских невооруженных солдат, в числе 40 тысяч ежемесячно". Это было признано нашим военным ведомством невыполнимым вследствие невозможности уделить столько обученных войск, необходимых на русских фронтах. Однако, чтобы доказать наше желание идти навстречу просьбам союзников, было решено отправить в виде опыта во Францию, через Архангельск, бригаду пехоты... Имел основание думать, что в Париже склонны преувеличивать достигнутый Думером успех. Прошу вас на основании вышеизложенного своевременно рассеять возможность недоразумений на этой почве в будущем..." ("Военно-исторический сборник", вып. 4, Москва 1921; "Труды военно-исторической комиссии", стр. 7-9).

{130} Сама поездка Китченера на Восток была предлогом для удаления его от дел. "Таким образом, -- писал премьер Асквит Ллойд-Джорджу, -- мы избегаем немедленного устранения Китченера с поста военного министра, достигая между тем тех же результатов" (Ллойд-Джордж. Военные мемуары, т. I -- II, стр. 353).

{131} 22 декабря, по официальному германскому сообщению, вершина Гартманнсвайлеркопфа, занятая накануне французами, была вновь занята немцами.

{132} В 1893 г. Пуанкаре был министром народного просвещения в первом кабинете Шарля Дюпюи.

{133} К судьбе фон Биссинга, родственника генерал-губернатора оккупированной Бельгии, германское правительство проявляло такой же интерес, как французы к судьбе Делькассе и Эрнье.

{134} Одновременно король Александр обратился и к Жоффру, который 22 декабря телефонограммой просил Бриана добиться разрешения Италии на использование Валоны, в случае же непреодолимого сопротивления Италии -- эвакуировать [578] сербов из Скутари на о. Корфу. "Я ожидал с нетерпением, -- рассказывает Жоффр, -- ответа, когда с изумлением узнал 23 декабря, что французское правительство решило перевезти сербскую армию в Бизерту. Это по меньшей мере неожиданное решение представляло, по моему мнению, очевидные неудобства: прежде всего оно требовало обширных морских средств и иммобилизовало большое число судов, нужных для снабжения восточной армии в Салониках; я настаивал перед Брианом, чтобы остановились на Корфу ради простоты и быстроты этого решения; я ему объяснил, что оккупация этого острова уничтожит заодно базу снабжения германских подводных лодок и германских приисков; к тому же, по сведениям Гильмена, нашего посланника в Афинах, нам нечего было опасаться серьезного противодействия со стороны Греции -- формальной союзницы, как бы то ни было, Сербии. 2 января 1916 г. я поехал защищать эту точку зрения в министерстве иностранных дел и 6 января узнал, что правительство окончательно приняло ее. 7 января был издан приказ отряду английских стрелков занять Корфу, что он и выполнил без затруднения" (Jofrre, t. II, p. 187-188).

{135} "Сэр Базиль Захаров" -- один из богатейших и влиятельнейших финансистов Англии, имевший обширные денежные интересы в восточносредиземноморских странах, направлявший там английскую политику во время и после войны 1914-1918 гг., совместно, в частности, с Ллойд-Джорджем. Богатства Б. Захарова значительно выросли за время войны, когда он стал одним из главных дельцов по поставке оружия и кредитно-финансовым операциям в странах, зависящих от Англии.

Подстрочные примечания

{*443} "Aurore" -- газета, которую Клемансо издавал в конце XIX в., -- значит "Заря". Ницше написал "Morgenröthe" ("Заря").

{*444} См. "L'Invasion", p. 508 et 509.

{*445} "Russian Public Finance during thé War Yale University Press", p. 296 and others.

{*446} См. остроумную защиту Константина у Эдуарда Дрио.

{*447} Очевидно, имеется в виду Бриан. -- Прим. перев.

{*448} Agent de publicité во Франции не всегда просто "агент по объявлениям". В данном случае речь идет о крупном тресте и одном из его заправил.

{*449} Владелец крупнейшей американской газеты "New York Herald".

{*450} Влиятельнейший из глав племен Албании, с 1913 г. правитель всей средней Албании, военный министр в албанском правительстве в 1914 г.

{*451} Все трое писатели.

{*452} Парламентарий и писатель.

{*453} В оригинале игра слов. Антанта названа здесь: Quadruple и Entente (четверное соглашение); отсюда игра слов: Quadruple и Quadrature (квадратура). -- Прим. перев.

---------------------------------------------------------------------------

Текст издания: Пуанкаре Р. На службе Франции 1914-1915. / На службе Франции 1915-1916. -- M.: ACT, Мн.: Харвест, 2002.

Оригинал: Poincare R. Au service de la France de 1912-1917 (Tome de I Ю IX). -- Paris, 1926-1931

Книга на сайте: http://militera.lib.ru/memo/french/poincare_r/index.html

OCR, правка: Андрей Мятишкин (amyatishkin@mail.ru)

Дополнительная обработка: Hoaxer (hoaxer@mail.ru)

Оставить комментарий Пуанкаре Раймон (перевод: Федор Капелюш) (yes@lib.ru) Год: 1931 Обновлено: 04/06/2022. 636k. Статистика. Книга очерков: Переводы, Мемуары, Публицистика На службе Франции	Скачать FB2 Ваша оценка:
Аннотация: Guerre de siège. Перевод Федора Капелюша (1936).

Пуанкаре Раймон Позиционная война. 1915 год

Раймон Пуанкаре. На службе Франции