Смотрите, как бессильны человеческие надежды в сравнении с законами вселенной, как ничтожны они в том величественном порядке, который Вечный пламенными письменами начертал на небе.
Жизнь столетнего Рамзеса, повелителя Египта, приближалась к концу. Грудь монарха, при одном звуке голоса которого в течение полувека трепетали миллионы людей, стеснила тяжелая болезнь, высасывающая кровь из его сердца и даже мозг из его черепа. Как срубленный кедр, лежал великий фараон на тигровой шкуре, прикрывши ноги плащом одного из побежденных им царей.
Раздраженный даже против самого себя, он приказал позвать умного врача и сказал ему:
-- Я знаю, что тебе известны сильнодействующие средства, которые или сразу исцеляют, или убивают. Дай мне одно из них, которое соответствует моей болезни, чтобы покончить с ней.
Врач заупрямился.
-- Подумай, Рамзес, что Нил уже сто раз выступал из своих берегов с тех пор, как ты сошел с высокого неба; я могу приготовить лекарство, но оно будет слишком сильно даже для самого молодого и сильного из всех твоих воинов.
Рамзес поднялся со своего ложа.
-- Хоть я и болен, но ты не смеешь противоречить мне. Молчи и исполняй, что я тебе приказал! Повелителем Египта не должен быть тот, кто не можете вскочить с дротиком в руке на колесницу. У меня готов наследник -- мой тридцатилетий внук.
Когда врач протянул ему лекарство, Рамзес выпил его, как жаждущий пьет воду; затем он потребовал к себе самого знаменитого астролога и приказал ему объявить напрямик, что говорят звезды.
-- Сатурн сошелся с луной, отвечал мудрец, а это предвещает смерть кого-нибудь из твоей династии, Рамзес. Напрасно ты выпил лекарство; тщетны все надежды человека пред приговором, который Вечным начертан па небесах.
-- Очевидно, звезды предсказывают мою смерть, -- прервал его Рамзес. -- А когда она должна наступить? -- обратился он к врачу.
-- Пред восходом солнца, Рамзес, ты или будешь здоров, как носорог, или умрешь, а перстень повелителя заблестит на руке твоего внука.
-- Приведите моего наследника в зал фараонов; пусть он там ожидает моего последнего слова и перстня, чтобы правление не прерывалось ни на минуту.
Внук царя оплакивал близкую кончину деда, но он не смел допустить перерыва в правлении и явился в зал фараонов, окруженный толпою слуг. Сидя на террасе, мраморные ступени которой спускались к реке, он печально смотрел вдаль. В это время засеребрился месяц, а близи его показался зловещий Сатурн. Заблестели желтые воды Нила, длинные тени пали от пирамид на окрестные луга и сады. Несмотря на поздний час, во многих хижинах и домах светился огонь, население выходило из жилищ под открытое небо. По Нилу, точно в праздник, сновало множество лодок; в пальмовых лесах, на берегу, на площадях и по улицам двигались бесчисленные толпы народа. Однако всюду господствовала такая тишина, что царский внук Горос слышал и тихий шепот листвы, и жалобный вой гиены.
-- Зачем они собираются? -- спросил Горос, указывая на море голов.
-- Они хотят приветствовать нового повелителя, нового фараона и жаждут услышать из уст твоих слово милости, которым, они надеются, ты осчастливишь их.
В эту минуту впервые овладело сердцем Гopoca желание царствовать.
-- Что это за огни там? -- продолжал он расспрашивать.
-- Это жрецы послали к могиле твоей матери, чтобы перевести останки ее в усыпальницу фараонов.
Горосом снова овладела печаль. Он вспомнил о матери, которая за свое сострадание к рабам была по приказанию сурового Рамзеса погребена с рабами.
-- Я слышу ржание коней, сказал Горос, прислушиваясь, -- кто это может ехать в такое позднее время?
-- Старший конюший велел послать гонцов за твоим учителем.
Горос вздохнул при воспоминании о любимом учителе, которого Рамзес велел прогнать, так как он внушал своему ученику любовь и сострадание к порабощённому народу и отвращение к войне.
-- А это что за огонь за Нилом?
-- Этим огнем приветствуете тебя, Горос, твоя верная Беренис. Верховный жрец послал за ней лодку фараонов, и в то мгновение, когда царский перстень заблестит на твоём пальце, отворятся двери храма, и она вернется к тебе со своей испытанной несчастьями любовью.
Услыхав это, Горос закрыл лицо руками и ни о чем уже больше не думал.
Вдруг он вскрикнул от боли.
-- Что с тобой, Горос?
-- Пчела ужалила меня в ногу, -- отвечал, бледнея, наследник престола.
При свете месяца один из придворных осмотрел рану.
-- Благодарение Озирису, что это был не скорпион, укушение которого ведет за собою неминуемую смерть.
В это время пришёл начальник армии и, низко поклонившись Горосу, сказал:
-- Великий Рамзес чувствует, что тело его холодеет, и послал меня к тебе, приказав: "Иди к Горосу, ибо мне уже остается немного жить, поди и исполняй его волю, как исполнял мою. Если бы даже он приказал уступить эфиопянам Bepxний Египет и заключить с ними братский союз, -- исполняй все, как только увидишь на пальце его перстень повелителя; устами повелителя говорит бессмертный Озирис".
-- Я не уступлю эфиопянам Верхнего Египта, но заключу с ними мир, чтобы пощадить кровь моего народа. Подпиши сейчас же приказ и держи наготове гонцов, чтобы первые радостные огни, которые будут зажжены в честь меня, принесли в Эфиопию известие о моей милости. Сейчас же подпиши и другой проказ, чтобы с первого дня моего правления и до последнего дня его никому из пленников не смели вырывать язык. Так я приказываю.
Полководец поклонился до земли и удалился исполнять приказания. Наследник престола приказал придворному еще раз осмотреть рану, которая у него сильно болела.
-- Нога у тебя несколько распухла. Какое несчастье, если это был скорпион, а не пчела.
В эту минуту в зал вошел обер-гофмейстер и, поклонившись, сказал:
-- Великий Рамзес прислал меня к тебе с приказанием: "Ступай к Горосу и слепо исполняй его волю. Если бы даже он сказал освободить от цепей всех невольников и разделить между подданными всю землю, -- исполняй все, если увидишь на пальце его мой перстень; устами повелителя говорит бессмертный Озирис".
-- О, мои желания не заходят так далеко! Напиши сейчас же приказе, чтобы царские доходы были уменьшены на половину, чтобы у рабов было свободных в неделе три дня, и чтобы никто впредь не смел бить их без судебного приговора. Напиши также моему учителю, чтобы он возвратился из ссылки. Я так приказываю.
Обер-гофмейстер поклонился до земли и не успел еще он выйти, как вошел верховный жрец.
-- Горос, сказал он, близка минута, когда Рамзес отойдет в царство теней и сердце его будет взвешено Озирисом на весах правосудия. И как только священный перстень заблестит на твоем пальце, я буду повиноваться тебе, если бы даже ты вздумал приказать разрушить самый великолепный из наших храмов, ибо устами повелителя говорит бессмертный Озирис.
-- Я не хочу разрушать, -- отвечал Горос, -- напротив, я хочу воздвигнуть новый храм; мне желательно только, чтобы ты написал приказ о торжественном перенесении останков моей матери в усыпальницу фараонов, и другой приказ -- об освобождении моей верной Беренис. Так я приказываю.
-- Ты хорошо начинаешь, сказал верховый жрец, все уже готово к выполнению этих приказаний; приказы я сейчас подпишу, и когда ты утвердишь их перстнем фараонов, я прикажу зажечь иллюминацию, чтобы возвестить народу о милостях, а твоей Беренис -- о свободе и любви.
В это время вошел мудрый врач.
-- Горос, -- сказал он, -- я не удивляюсь, что ты бледен и печален, так как дед твой стоит на краю могилы. Этот повелитель над повелителями не мог перенести действия лекарства, которого я не хотел давать ему. При нем остался только помощник верхового жреца, чтобы взять у него священный перстень и вручить тебе в знак неограниченного могущества. Но ты бледнеешь, Горос, все больше и больше!
-- Осмотри мою ногу, -- простонал наследник престола и упал в кресло. Врач встал на колени, взглянул на ногу и в ужасе отшатнулся.
-- Горос, -- тихо сказал он, -- ты укушен очень ядовитым скорпионом.
-- Так значит я умру, -- чуть слышно проговорил Горос, -- и в такой час! А когда это будет? Говори правду.
-- Раньше, чем луна скроется за эту пальму.
-- А Рамзес? Он долго еще проживет?
-- По моему мнению ты еще, пожалуй, наденешь свой перстень.
В эту минуту вошли вельможи с приказами.
-- Слушай, -- воскликнул Горос, схватив верховного жреца за руку, -- исполнишь ли ты мои приказания, если я сейчас умру?
-- О, Горос! Переживи возраст своего деда! Но если ты и сейчас умрешь, я все-таки без промедления исполню твои приказания, как только ты скрепишь их перстнем.
-- Перстень? где же он? -- спросил Горос.
-- Царедворец мне сказал, что Рамзес испускает последний вздох, -- шепотом отвечал верховный жрец. -- Я послал к своему помощнику, чтобы, как только Рамзес умрет, взять перстень.
-- Благодарю тебя, -- сказал Горос, -- мне тяжело, очень тяжело... впрочем, я не совсем умираю, после меня останутся мир и счастье народа... моя Беренис получить свободу... Еще долго? -- обратился он к врачу.
-- Смерть за тысячу шагов от тебя, -- печально ответил врач.
-- Не идет ли кто-нибудь? -- спросил Горос.
Вокруг царила тишина. Месяц спускался к пальме и уже поравнялся с ее вершиной. В часах с тихим шорохом сыпался мелкий песок.
-- Далеко еще? -- спросил Горос.
-- Восемьсот шагов, -- ответил врач, -- но будешь ли ты в силах утвердить все приказы, если тебе сейчас принесут перстень?
-- Дайте мне приказы, -- прошептал Горос, прислушиваясь, но идет ли кто-нибудь из покоев Рамзеса. Потом он обратился к врачу. -- Скажи мне, сколько еще я проживу, чтобы утвердить хоть те указы, которые мне дороже всего.
-- Шестьсот шагов -- прошептал врач.
Указы об уменьшении царских доходов и свободных днях для рабов упали на пол.
-- Пятьсот шагов... -- и указ о заключении мира с Эфиопянами соскользнул с колен наследника престола.
-- Не идет ли кто-нибудь?
-- Четыреста шагов -- отвечал врач.
Горос ненадолго задумался и потом бросил на пол указ о перенесении останков матери в усыпальницу фараонов. Та же участь постигла и указ о возвращении из ссылки учителя.
-- Двести шагов...
Губы наследника престола посинели. Слабеющей рукой он бросил указ о пощаде пленника и остался с одним указом об освобождении Беренис.
-- Сто шагов...
Среди могильной тишины послышались чьи-то шаги. Торопливой походкой вошел в зал помощник верховного жреца. Горос протянул руку, чтобы взять перстень.
-- Совершилось чудо, -- воскликнул вновь пришедший, -- великий Рамзес выздоровел! Он встал с постели и хочет отправиться с восходом солнца на львиную охоту. А тебя, Горос, в знак особой милости, приглашает сопровождать его.
Потухающим взором смотрел Горос на Нил. На том берегу, в темнице Беренис, светился огонёк. По лицу умирающего покатились две горячие слезы.
-- Ты не отвечаешь, Горос! -- удивленно воскликнул посланец царя Рамзеса.
-- Разве ты не видишь, что он умер? -- отвечал шепотом врач.
Первая публикация перевода: Египетский рассказ. Болеслава Пруса (Перев. с польск. для "Том. Л." А.Р.) // Томский листок. 1897.No 183. С. 2.
Источник текста: Переводы польской литературы в дореволюционной периодике Сибири. Хрестоматия. -- Томск: Издат. дом Томского гос. ун-та, 2019. -- 235 с.