Lib.ru/Классика: Прескотт Уильям. Завоевание Мексики

ЗАВОЕВАНІЕ МЕХИКИ.

Соч. Сѣверо-Американца

Вилліама Прескотта.

КНИГА I.

ВСТУПЛЕНІЕ.
Взглядъ на общественное устройство ацтековъ.

I.
Древняя Мехика.-- Климатъ и произведенія.-- Первобытныя племена. Имперія Ацтековъ.

Изъ всѣхъ пространныхъ земель, признававшихъ надъ собою нѣкогда владычество испанской коровы, ни одна, по своей важности и занимательности, не можетъ стать наряду съ Мехикой. Въ какомъ бы отношеніи вы ни стали разсматривать эту страну, васъ невольно убѣдятъ въ высказанной мысли и разнообразіе ея климатовъ и почвы, и неистощимые запасы минеральныхъ богатствъ, и красота мѣстоположеній, безпримѣрно-величественныхъ и живописныхъ; характеръ ея первобытныхъ обитателей, но только далеко превосходившихъ умственными способностями другія сѣверо-американскія племена, но даже напоминающихъ намъ своими памятниками о старинномъ просвѣщеніи Египта и Индустана. Наконецъ, самое завоеваніе богато необыкновенными и баснословно-поэтическими эпизодами, которые блистательнѣе всего, что порождало воображеніе норманскихъ или итальянскихъ бардовъ рыцарскихъ временъ, Предлагаемый разсказъ заключаетъ въ себѣ исторію этого завоеванія и знаменитаго человѣка, которымъ оно было совершено.

Чтобы читателю удобнѣе ознакомиться съ предметомъ, необходимо бросить общій взглядъ на политическій и общественный бытъ племенъ, обитавшихъ Мехику въ періодъ ея завоеванія Испанцами.

Страна древнихъ Мехиканцевъ или Ацтековъ, какъ ихъ прежде называли, составляла только весьма-малую часть обширныхъ земель, занимаемыхъ теперешнею Мехиканскою Республикой. Границъ ея нельзя опредѣлить съ точностью: онѣ значительно распространились въ послѣднія времена имперіи, когда ихъ можно было полагать приближенно: вдоль Атлантическаго-Океана отъ восьмнадцатаго до двадцать-перваго градуса сѣверной широты, и вдоль Тихаго или Великаго Океана, включая узкую полосу земли, отъ четырнадцатаго до девятнадцатаго градуса. Наибольшее протяженіе долготы не превосходило пяти съ половиною и даже съуживалось до двухъ и менѣе градусовъ, приближаясь къ юговосточнымъ предѣламъ государства. По всей вѣроятности, Мехика имѣла пространства не болѣе тысячи шестисотъ квадратныхъ лигъ. Между-тѣмъ, замѣчательная формація этой страны такова, что хотя она занимаетъ мѣста только вдвое противъ Покой-Англіи, однакожъ въ ней, отъ удивительнаго разнообразія климатовъ и почвы, произрастаютъ почти всѣ плоды и растительныя произведенія, какія находятся между экваторомъ и сѣвернымъ полярнымъ кругомъ.

По всему протяженію вдоль Атлантическаго-Океана, Мехика окраевается широкою полосою земли, называемою tierra caliente или жаркою землею, въ которой постоянно господствуетъ высокая температура экваторіальныхъ странъ. Изсохшія и песчанистыя равнины перемѣшиваются съ мѣстами необычайной плодородности, почти непроницаемыми отъ ароматическихъ кустарниковъ и дикихъ цвѣтовъ, среди которыхъ высятся деревья великолѣпнѣйшихъ размѣровъ, находимыя въ однихъ только тропикахъ. Въ этой густой чащѣ благоуханій, кроется гибельная malaria, происходящая, вѣроятно, отъ гніенія тучныхъ растительныхъ веществъ въ жаркой и сырой почвѣ. Время года желчной горячки -- vomitо, какъ ее называютъ -- бича здѣшнихъ береговъ, начинается отъ весенняго равноденствія и длится до осенняго, когда его прерываютъ холодные вѣтры, вырывающіеся изъ Гудзонскаго-Залива. Въ зимніе мѣсяцы эти вѣтры часто превращаются въ страшныя бури, и, проносясь вдоль Атлантики и изгибистаго Мехиканскаго-Залива, разражаются съ яростію урагановъ на его беззащитные берега и сосѣдніе съ нимъ острова Вест-Индіи. Таковы могущественныя чары, которыми природа окружила эту волшебную страну, какъ-будто для охраненія золотыхъ сокровищъ, скрытыхъ внутри ея. Но геній и предпріимчивость человѣка оказались еще могущественнѣе дивныхъ чаръ природы.

Пройдя лигъ двадцать по этой знойной полосѣ, путешественникъ поднимается въ болѣе-чистую атмосферу. Члены его получаютъ вновь свою упругость, дыханіе дѣлается свободнѣе и чувства уже не подавлены душнымъ зноемъ и одурманивающими ароматами долины. Видъ природы измѣняется въ его глазахъ и взоръ не услаждается болѣе яркимъ разнообразіемъ Цвѣтовъ, которыми блестѣли мѣстоположенія горячей почвы. Ваниль, индиго и раскидистыя кокосовыя пальмы исчезаютъ по-мѣрѣ-того, какъ онъ подается впередъ. Сахарный тростникъ и широколистые бананы еще сопутствуютъ ему; по когда онъ поднимается на высоту около четырехъ тысячи футъ, то видитъ по одноцвѣтной зелени и роскошнымъ листьямъ ликвидамброваго дерева, что достигъ уже высоты, гдѣ скопляются облака и туманы на пути своемъ изъ Мехиканскаго-Залива. Это страна постоянной сырости, которую онъ привѣтствуетъ однако съ радостью, ибо она показываетъ, что онъ вышелъ изъ-подъ смертоноснаго вліянія пагубнаго vomito. Онъ вступилъ въ tierra templada, страну умѣренную, которая походитъ характеромъ на земли умѣреннаго пояса земнаго шара. Черты мѣстности дѣлаются величественными и даже грозными. Путь его пролегаетъ вдоль подошвы высочайшихъ горъ, пылавшихъ нѣкогда волканическими огнями, которые и теперь проглядываютъ надъ своими снѣжными покровами и служатъ издали маяками мореходцамъ. Вокругъ себя, путешественникъ видитъ вездѣ слѣды подземнаго огня, ибо путь, его идетъ по обширнымъ полосамъ застывшей лавы, воздвигшейся въ безчисленно-разнообразныхъ фантастическихъ формахъ тамъ, гдѣ огненный потокъ встрѣтилъ на своемъ теченіи какую-нибудь преграду. Вглядываясь въ то же самое время съ закраины дороги внизъ, въ глубину крутаго обрыва или бездоннаго оврага, онъ видитъ тамъ великолѣпную растительность и яркіе цвѣта тропическихъ странъ. Вотъ, какія чудныя противоположности являются взорамъ, въ одно и то же время въ этомъ живописномъ краю!

Продолжая подниматься вверхъ, путешественникъ приходитъ въ другой климатъ, благопріятствующій другимъ родамъ прозябеній. Желтый маисъ или кукуруза слѣдовалъ за нимъ сюда съ самыхъ низменныхъ странъ; но теперь передъ нимъ поля, засѣянныя пшеницею и другими европейскими хлѣбными произрастеніями, ввезенными въ Мехику завоевателями. Съ ними перемѣшаны плантаціи алоя или магуэй (agave americana), изъ котораго Ацтеки дѣлали столько различныхъ употребленій. Дубы становятся здѣсь чаще и дюжѣе, а темные сосновые лѣса показываютъ, что онъ очутился уже въ tierra fria или холодной землѣ, на третьей и послѣдней природной террассѣ, на которыя раздѣлена эта страна. Взобравшись на высоту отъ семи до восьми тысячь футъ; усталый путникъ ступаетъ ногою на Кордильеры андскіе -- колоссальный хребетъ горъ, который, пройдя черезъ Южную-Америку и Панамскій-Перешеекъ и входя въ Мехику, раскидывается по обширному пространству плоской возвышенности, сохраняющей на протяженіи около двухъ-сотъ лигъ высоту болѣе шести тысячь футъ, потомъ, даже къ сѣверу, горы начинаютъ постепенно понижаться, дѣлаясь шире и шире.

Черезъ эту горную твердыню тянется, по направленію отъ востока къ западу, рядъ волкановъ еще огромнѣйшаго размѣра, которыхъ верхи принадлежатъ къ высочайшимъ точкамъ земли. Пики ихъ, находясь въ предѣлахъ вѣчныхъ снѣговъ, распространяютъ большую прохладу на раскинутыя подъ ними возвышенныя площади, которыя хотя и называются "землею холодною", но имѣютъ среднюю температуру, равняющуюся температурѣ центральной Италіи. Воздухъ тамъ чрезвычайно сухъ; почва, хотя и вездѣ хороша, однакожъ рѣдко одѣта роскошною растительностью низменныхъ странъ. Часто она кажется изсохшею и голою, чѣмъ, по всей вѣроятности, обязана сильнѣйшему вспариванію, происходящему на этихъ высотахъ отъ уменьшеннаго давленія атмосферы, а также недостатку деревъ, которыхъ тѣнь защищала бы землю отъ палящаго вліянія лѣтняго солнца. Во времена Ацтековъ, мѣста эти была густо покрыты лиственницами, дубами, кипарисами и другими лѣсами; изумительные размѣры у цѣлѣйшихъ деревъ показываютъ ясно, что теперешняя безлѣсность происходитъ больше отъ человѣка, чѣмъ отъ природы. Испанскіе завоеватели истребляли лѣса безъ разбора: вырубленныя мѣста доставляли взорамъ ихъ удовольствіе, напоминая равнины Кастиліи, которой голыя мѣстоположенія наводятъ уныніе на всѣхъ, кому случается тамъ быть.

Около середины материка, нѣсколько ближе къ Великому-Океану, чѣмъ къ Атлантическому, на возвышеніи близь семи съ половиною тысячь футъ, находится знаменитая долина Мехики. Она имѣетъ овальную форму, около шестидесяти-семи лигъ въ окружности, и обведена громадною стѣной порфировыхъ скалъ, выдвинутыхъ природою какъ-будто нарочно для предохраненія ея отъ враждебныхъ нашествій.

Почва, покрытая передъ тѣмъ прекрасною зеленью и величавыми деревьями, здѣсь часто гола и безплодна; во многихъ мѣстахъ, она бѣла отъ кристаллизаціи солей, причиненной изсяканіемъ водъ. Пять озеръ разстилаются по долинѣ, занимая десятую долю ея пространства. На двухъ противоположныхъ берегахъ обширнѣйшаго изъ этихъ бассейновъ, значительно сжавшагося въ размѣрахъ со времени Ацтековъ, были расположены города Мехико и Тецкуко, столицы двухъ могущественнѣйшихъ и наиболѣе цвѣтущихъ государствъ Анагуака; исторія ихъ и таинственныхъ племенъ, предшествовавшихъ имъ въ здѣшнемъ краю, обнаруживаетъ замѣчательную степень просвѣщенія, распространеннаго встарину на сѣверо-американскомъ материкѣ.

Замѣчательнѣйшимъ изъ этихъ древнихъ племенъ были Тольтёки. Приближаясь съ сѣвера, но неизвѣстно откуда именно, они вступили въ землю Анагуакъ {Слово анагуакъ -- значитъ близъ воды. Историкъ Veytia полагаетъ, что этимъ названіемъ обозначались встарину земли между водами Атлантическаго и Тихаго Океановъ. По мнѣнію Гумбольдта, Анагуакъ заключалъ въ себѣ только страну между 14-мъ и 21 мъ градусами сѣверной широты.}, вѣроятно, передъ концомъ седьмаго столѣтія. Понятно, что немногое можетъ быть съ достоверностью извѣстно о племени, котораго письменные памятники погибли, и который извѣстенъ только по преданіямъ смѣнившихъ его народовъ. По единогласному отзыву этихъ сказаній, Тольтёки были искусны въ земледѣліи и большей части полезнѣйшихъ механическихъ искусствъ; умѣли хорошо обработывать металлы; изобрѣли многосложное времясчисленіе, принятое Ацтеками: словомъ, были истинными родоначальниками просвѣщенія, отличавшаго эту часть материка въ-послѣдствіи. Они основали свою столицу въ Тулѣ, къ сѣверу отъ Мехиканской-Столицы. Остатки обширныхъ строеніи этого племени видали еще во время завоеванія страны Испанцами. Величественныя развалины религіозныхъ и другихъ зданій, находимыя теперь въ разныхъ частяхъ Покой-Испаніи, еще и въ настоящее время приписываются также этому народу, котораго имя, Тольтекъ, сдѣлалось синонимомъ слова архитекторъ. Покрытая мракомъ исторія ихъ напоминаетъ вамъ о первобытныхъ племенахъ, предшествовавшихъ древнимъ Египтянамъ на поприщѣ просвѣщенія; остатки ихъ памятниковъ, какъ они являются въ наши времена, въ сравненіи съ постройками самихъ Египтянъ, даютъ послѣднимъ видъ почти новѣйшихъ зданій.

Черезъ четыре столѣтія, Тольтёки, распространившіе свою власть до отдаленнѣйшихъ границъ Анагуака, значительно уменьшились въ числѣ отъ заразительныхъ болѣзней, голода и неудачныхъ войнъ: тогда они исчезли изъ занятой ими страны такъ же тихо и таинственно, какъ появились на ней. Нѣкоторые изъ нихъ остались, но большая часть, вѣроятно, разсѣялась по центральной Америкѣ и сосѣднимъ островамъ; путешественникъ, разсматривая величественныя развалины Митлы и Палёнке, допуститъ, вѣроятно, что и онѣ были нѣкогда воздвигнуты этимъ необыкновеннымъ народомъ.

Еще спустя столѣтіе, многочисленное и суровое племя, Чичемёки, вступило въ покинутую страну, прійдя съ дальняго сѣверо-запада. За ними быстро послѣдовали другія племена, болѣе-образованныя, принадлежавшія, можетъ-быть, къ семейству Тольтёковъ, которыхъ языкомъ они, по-видимому, говорили. Замѣчательнѣйшими изъ нихъ были Ацтеки или Мехиканцы, и Акольгуаны. Послѣдніе лучше извѣстны подъ именемъ Тецкуковъ, отъ столицы ихъ Тецкуко, находившейся на восточномъ берегу Мехиканскаго-Озера; по сравнительно-кроткому духу своей религіи и нравовъ, они были болѣе другихъ способны къ принятію просвѣщенія, которымъ могли воспользоваться отъ немногихъ оставшихся Тольтёковъ. Это они передали съ своей стороны варварамъ-Чичемёкамъ, большая часть которыхъ слилась съ новыми переселенцами въ одинъ народъ.

Пользуясь своими умственными, нравственными и численными силами, Акольгуаны или Тецкуки постепенно распространили свое владычество надъ менѣе-образованными сѣверными народами; между-тѣмъ, столица ихъ наполнялась многочисленными жителями, дѣятельно занимавшимися ремеслами и искусствами, служащими для удобствъ и даже роскоши жизни. Среди такого цвѣтущаго состоянія, на нихъ внезапно напали воинственные сосѣди Тепанеки, одноплеменные съ ними и обитавшіе ту же долину. Области ихъ были разграблены, войска разбиты и богатая столица Тецкуко сдѣлалась добычею побѣдителей. Изъ этого бѣдственнаго положенія, Тецкуки были освобождены необычайными способностями Незагуалькойотля, законнаго наслѣдника короны, поддержаннаго дѣятельнымъ пособіемъ его Мехиканскихъ союзниковъ. Усилія его возстановили павшее государство и открыли ему новое поприще благосостоянія, еще блистательнѣйшее прежняго.

Мехиканцы или ацтеки, которыхъ болѣе всего касается наша исторія, пришли, какъ мы уже видѣли, съ отдаленнаго сквера, плодовитой колыбели народовъ и новаго и стараго свѣта. Они прибыли къ границамъ Анагуака около начала тринадцатаго столѣтія, чрезъ нѣсколько времени послѣ занятія этихъ странъ однородными имъ племенами. Долгое время не имѣли они постоянной осѣдлости, и передвигались изъ мѣста въ мѣсто въ разныя части Мехиканской-Долины, претерпѣвая всѣ случайности и лишенія кочевой жизни. Однажды, они были порабощены болѣе-сильнымъ народомъ; но свирѣпство послѣднихъ сдѣлало рабовъ страшными самимъ покорителямъ. Послѣ долгихъ странствій и приключеній, о которыхъ преданія не уступаютъ самымъ романическимъ легендамъ рыцарскихъ вѣковъ, они остановились, наконецъ, у юго-западныхъ береговъ главнаго озера, въ 1325 году. Тамъ они увидѣли на вершинѣ, колючаго дерева, выходившаго изъ омываемой волнами трещины скалы, орла необыкновенной величины, съ распростертыми крыльями обращеннаго къ восходящему солнцу и державшаго въ когтяхъ змѣю. Принявъ это за вѣщій знакъ, указывавшій на мѣсто ихъ будущей столицы, они положили ей основаніе, заколотивъ сваи въ отмели, ибо низменныя болота были до половины покрыты водою. Тутъ они устроили себѣ легкія жилища изъ камышей и тростниковъ, и стали питаться рыбою, посѣщавшими озеро водяными птицами и простыми овощами, какія могли развести въ своихъ пловучихъ садахъ. Новое селеніе они назвали Теночтиглапъ, въ честь его чуднаго начала, хотя Европейцамъ оно было извѣстно только подъ другимъ своимъ названіемъ, Мехики, происходившемъ отъ имени бога войны этого народа, Мехитли. Легенда объ основаніи города сохраняется въ гербѣ нынѣшней Мехиканской-Республики: на немъ изображены орелъ, и кустъ кактуса. Таковы были скромныя начала Венеціи западнаго материка.

Безпомощное положеніе новыхъ поселенцевъ сдѣлалось еще хуже отъ ссоръ и раздоровъ между ними. Часть гражданъ отдѣлилась отъ главной массы и составила на сосѣднихъ болотахъ особую независимую общину. Раздѣленные такимъ образомъ, они долгое время не могли помышлять о. пріобрѣтеніи земель на материкѣ. Не взирая, однако, на то, они увеличивались въ числѣ и укрѣплялись, что особенно замѣчательно, отъ разныхъ улучшеній своей политической системы и военной дисциплины. Храбростью и жестокостью въ войнахъ, они сдѣлали имя свое грознымъ во всей долинъ. Въ началѣ пятнадцатаго столѣтія, около ста лѣтъ послѣ заложенія города, произошло одно событіе, совершившее рѣшительный переворотъ въ обстоятельствахъ и характеръ Ацтековъ: то было ниспроверженіе монархіи Тецкуковъ Тенапеками, о которыхъ мы уже упоминали. Когда угнетенія побѣдителей возбудили, наконецъ, въ побѣжденныхъ духъ сопротивленія, государь послѣднихъ, Незагуалькойотль, успѣлъ послѣ безчисленныхъ опасностей, неудачныхъ попытокъ и чудесныхъ спасеній отъ гибели собрать войско, которое, при содѣйствіи Мехиканцевъ, равнялось силами съ непріятелями. Тенапеки были разбиты въ двухъ генеральныхъ сраженіяхъ, предводитель ихъ умерщвленъ, а земли перешли въ руки побѣдителей.

Тогда образовался замѣчательный союзъ, которому нѣтъ подобныхъ въ исторіи. Между Мехико, Тецкуко и небольшимъ сосѣднимъ государствомъ Тлакопаномъ, составился договоръ, въ силу котораго они обязались поддерживать другъ друга въ войнѣ оборонительной и наступательной; при раздѣлѣ добычи, пятая доля предоставлялась Тлакопану, а остальное, неизвѣстно въ какой пропорціи, дѣлилось между прочими двумя державами. Но еще замѣчательнѣе самаго договора вѣрность, съ которою его соблюдали: въ-теченіе цѣлаго столѣтія безпрерывныхъ войнъ, паставшихъ послѣ союза, не было примѣра, чтобы которая-нибудь сторона заспорила на счетъ дьлежа добычи -- камня преткновенія, о который такъ часто разбиваются подобные союзы между высоко-просвѣщенными государствами.

Сначала, оружію союзниковъ было довольно дѣла въ границахъ обитаемой ими долины. Но вскорѣ они переступили черезъ ея скалистыя ограды и около середины пятнадцатаго столѣтія, въ царствованіе перваго Монтезумы, распространились по скатамъ плоской возвышенности до самыхъ береговъ Мехиканскаго-Залива. Столица Ацтековъ, Теночтитланъ, свидѣтельствовала о благосостояніи народномъ: прежнія легкія жилища первыхъ переселенцевъ замѣнились прочными зданіями изъ камня и извести; народонаселеніе быстро умножилось; старинные раздоры утихли; отдѣлявшіеся граждане покорились общему правительству и занимаемый ими участокъ присоединился нераздѣльно къ самому городу, размѣры котораго были гораздо-обширнѣе нынѣшней столицы Мехиканской Республики.

Къ-счастію, тронъ занимали постоянно правители умные и способные, которые умѣли пользоваться своими увеличивающимися средствами и воинственнымъ энтузіазмомъ народа. Годъ-за-годомъ они возвращались въ столицу съ добычею изъ завоеванныхъ городовъ и толпами плѣнниковъ. Никакое изъ сосѣднихъ государствъ не было въ силахъ противиться долгое время соединеннымъ силамъ союзниковъ. Въ началѣ шестнадцатаго столѣтія, передъ самымъ прибытіемъ Испанцевъ, владычество Ацтековъ простиралось по всему материку отъ Атлантическаго до Тихаго Океана. Въ царствованіе смѣлаго и кровожаднаго Агунцотля, оружіе ихъ перешло далеко за постоянные предѣлы государства, въ отдаленнѣйшіе углы Гуатемалы и Никарагвы. Расширеніе этого государства, хотя и менѣе многихъ другихъ пространнаго, дѣйствительно заслуживаетъ удивленія, если сообразить, что все оно заключалось первоначально въ предѣлахъ небольшаго города и что завоеванныя земли были сплошь населены воинственными племенами, не многимъ уступавшими самимъ Мехиканцамъ относительно внутренней организаціи. Исторія Ацтековъ сильно напоминаетъ древнихъ Римлянъ, не только по воинскимъ успѣхамъ, но и по благоразумной политикѣ, которая вела къ побѣдамъ.

II.
Наслѣдство престола.-- Аристократія Ацтековъ.-- Судопроизводство.-- Законы и подати.-- Воинскія постановленія.

Образъ правленія былъ различенъ въ разныхъ государствахъ Анагуака. У Ацтековъ и Тецкуковъ правленіе было монархическое и почти самодержавное. Оба народа эти въ высшей степени были сходны между собою, и одинъ изъ ихъ историковъ выразился, что сказанное объ одномъ можно смѣло примѣнить къ другому. Мои изслѣдованія будутъ болѣе касаться внутренней системы Мехики.

Правленіе ея было монархическое избирательное. Четверо главныхъ вельможъ, выбранныхъ въ предшествовавшее царствованіе изъ среды аристократіи, исполняли должность избирателей; къ нимъ присоединялись, въ родѣ почетныхъ членовъ, государи Тецкуко и Тлакопана. Кандидатами на тропъ были братья покойнаго государя, или, за недостаткомъ ихъ, племянники. Такимъ-образомъ, верховная власть оставалась постоянно въ одной фамиліи. Предпочтенный кандидатъ долженъ былъ прославиться на войнѣ, хотя бы онъ, какъ послѣдній Монтезума, и принадлежалъ къ числу жрецовъ. Эта странная система возведенія на престолъ имѣла нѣкоторыя выгоды, кандидаты получали воспитаніе, дѣлавшее ихъ достойными царскаго достоинства, тогда-какъ возрастъ, въ который ихъ избирали, не только устранялъ бѣдственныя послѣдствія малолѣтства, но и доставлялъ возможность оцѣнить ихъ качества и способности къ правленію. Результатъ былъ всегда благопріятный, ибо на тронѣ, какъ я уже говорилъ, возсѣдали одинъ послѣ другаго государи мудрые, умѣвшіе править воинственнымъ и славолюбивымъ народомъ. Идея избранія, не взирая на нѣкоторые недостатки, обнаруживаетъ болѣе тонкую и разсчетливую политику, чѣмъ бы слѣдовало ожидать отъ народа варварскаго.

Новый монархъ вступалъ въ царское достоинство при великолѣпномъ религіозномъ церемоніалѣ, однако не прежде, какъ добывъ себѣ въ побѣдоносномъ походѣ достаточное число плѣнниковъ для торжественнаго входа въ столицу и жертвоприношеній божествамъ, по кровавымъ обрядамъ изувѣрства Ацтековъ. Коронація происходила при этомъ пышномъ церемоніалѣ и человѣческихъ жертвоприношеніяхъ. Корону, похожую формою на митру и затѣйливо украшенную золотомъ, драгоцѣнными каменьями и перьями, надѣвалъ на него правитель Тецкуко, могущественнѣйшій изъ его царственныхъ союзниковъ. Титулъ короля, которымъ Испанцы величали первыхъ ацтекскихъ государей, замѣненъ въ-послѣдствіи титуломъ императора, вѣроятно для того, чтобъ выразить превосходство его надъ союзными монархами Тлаконана и Тецкуко.

Ацтекскіе государи, въ особенности къ концу ихъ династіи, жили въ варварской пышности, совершенно по-восточному. Въ обширныхъ дворцахъ ихъ были залы для разныхъ совѣтовъ, помогавшихъ монарху въ правительственныхъ дѣлахъ. Верховнымъ изъ нихъ былъ родъ тайнаго совѣта, въ составъ котораго, вѣроятно, входили и четверо избирателей, назначенныхъ вельможами тотчасъ послѣ восшествія на престолъ. Мѣста ихъ никогда не оставались праздными: если которое-нибудь очищалось смертью, его немедленно замѣщали, такъ-что число избирателей оставалось всегда полнымъ. Это собраніе, сколько можно узнать по весьма-поверхностнымъ сказаніямъ о немъ, обязано было давать совѣты государю касательно управленія областями, администраціи доходовъ и вообще всѣхъ важныхъ государственныхъ вопросовъ.

Въ дворцовыхъ зданіяхъ было также помѣщеніе для многочисленныхъ тѣлохранителей монарха, набиравшихся изъ первой знати. Въ этихъ варварскихъ правленіяхъ, трудно опредѣлить съ точностью предѣлы, которыми разграничивались разныя сословія. Достоверно, что былъ отдѣльный классъ вельможъ, которые владѣли обширными помѣстьями, исполняли важнѣйшія обязанности при особѣ государя и получали въ управленіе Города и области. Многіе изъ этихъ вельможъ выводили свое происхожденіе отъ основателей ацтекской монархіи. По словамъ многихъ достоверныхъ писателей, тамъ было тридцать каейковъ, жившихъ, по-крайней-мѣрѣ въ-продолженіе части года, въ столицѣ, и имѣвшихъ возможность собрать тысячь по сту васалловъ въ своихъ помѣстьяхъ. Не полагаясь вполнѣ на такія показанія, ясно, однако, изъ свидѣтельства завоевателей, что въ странѣ было множество могущественныхъ вождей, жившихъ въ своихъ имѣніяхъ какъ независимые владѣтели. Если правда, что монархи поощряли жизнь вельможъ въ столицѣ, даже требовали этого отъ нихъ, и удерживало заложниковъ въ ихъ отсутствіи, то очевидно, что могущество аристократіи было велико.

Вельможи владѣли помѣстьями на различныхъ основаніяхъ, подверженныхъ многимъ ограниченіямъ. Нѣкоторые изъ нихъ, пріобрѣтя свое достояніе мечомъ или въ награду за важныя общественныя заслуги, владѣли имъ безусловно, за исключеніемъ только права передачи плебеямъ. Другія имѣнія могли переходить только отъ отца къ старшему сыну, а въ случаѣ, если сыновей не было, возвращались коронѣ. Большая часть аристократіи была, по-видимому, обременена обязательствомъ нести военную службу. Главные вельможи Тецкуковъ, по сказанію ихъ лѣтописца, должны были непремѣнно сопутствовать своему государю на войну съ вооруженными васаллами, являться къ его двору и помогать въ совѣтѣ. Другимъ, вмѣсто государственной и военной службы, назначалось исправленіе и поддержаніе дворцовыхъ зданій, наблюденіе за порядкомъ въ царскихъ имѣніяхъ и въ этомъ случаѣ ежегодное приношеніе, въ видѣ знака подданства, плодовъ и цвѣтовъ. Каждый государь, вступая на престолъ, утверждалъ грамматы, въ силу которыхъ вельможи владѣли коронными помѣстьями.

Во всемъ этомъ видимъ мы много сходства съ древнею феодальною системой Европы, хотя аналогіи такого рода и ведутъ часто къ ошибочнымъ заключеніямъ. Военная служба, на-примѣръ, была вообще самымъ естественнымъ требованіемъ правительства отъ своихъ подданныхъ; по за то, въ другихъ отношеніяхъ, мы не видимъ у Ацтековъ гармонической системы взаимнаго содѣйствія и защиты, которыя были такъ замѣчательны въ феодальной монархіи среднихъ вѣковъ. Государства Анагуака были по организаціи своей почти деспотическими монархіями, въ которыхъ самовластіе умѣрялось нѣкоторыми особенностями, неизвѣстными на Востокѣ. Вообще говоря, за исключеніемъ нѣсколькихъ случайныхъ формъ и церемоній, у Ацтековъ было мало общаго съ аристократическими уставами и обычаями среднихъ вѣковъ, когда дворъ каждаго феодальнаго барона былъ настоящимъ миніатюрнымъ портретомъ двора его государя.

Законодательная власть въ Мехикѣ и Тецкуко была вполнѣ въ рукахъ монарха. Этому противодѣйствовало, однако, учрежденіе судебныхъ трибуналовъ, которые для народа суроваго важнѣе законодательныхъ, ибо легче составить хорошіе законы, чѣмъ приводить ихъ въ исполненіе. Каждый изъ важнѣйшихъ городовъ со своимъ округомъ имѣлъ по верховному судьѣ, назначаемому отъ короны, съ правомъ произносить окончательные приговоры во всѣхъ гражданскихъ и уголовныхъ дѣлахъ. Его рѣшенія были безпрекословны и на нихъ не было апелляціи ни въ какомъ трибуналѣ; даже самъ государь не имѣлъ права уничтожить ихъ. Верховный судья исполнялъ свою должность пожизненно; всякій, кто осмѣливался присвоивать себѣ его власть, наказывался смертію.

Подъ надзоромъ верховнаго судьи былъ въ каждой области трибуналъ, состоявшій изъ трехъ членовъ, которые имѣли почти равносильную власть съ верховнымъ судьею въ гражданскомъ судопроизводствѣ; по въ уголовныхъ дѣлахъ судья долженъ былъ обращаться къ своему особенному трибуналу. Кромѣ этихъ двухъ судовъ, были магистраты несшаго разряда, замѣщаемые по выбору народомъ въ округахъ. Ихъ власть ограничивалась дѣлами меньшей важности, тогда-какъ болѣе значительныя переносились на разсмотрѣніе высшихъ судовъ. Былъ еще разрядъ чиновниковъ нисшей степени, также избираемыхъ народомъ, изъ которыхъ каждому назначался надзоръ за извѣстнымъ числомъ семействъ и донесеніе обо всѣхъ безпорядкахъ или о нарушеніи законовъ.

Въ Тецкуко, судебная организація имѣла еще болѣе утонченный характеръ: тамъ постепенность судилищъ, начиная съ нисшихъ, оканчивалась родомъ парламента или общаго сейма, составлявшагося изъ всѣхъ судей государства, высшихъ и нисшихъ, которые собирались черезъ каждые восемьдесятъ дней въ столицу и судили подъ предсѣдательствомъ самого монарха. Собраніе это рѣшало всѣ дѣла, отложенныя по своей важности или затруднительности до окончательнаго разсмотрѣнія; кромѣ того, оно было въ родѣ государственнаго совѣта, который помогалъ монарху въ общественныхъ дѣлахъ.

Вотъ поверхностныя и неполныя понятія о судопроизводствѣ Ацтековъ, сколько можно было узнать изъ сохранившихся іероглифическихъ письменъ и сказаній наиболѣе-достовѣрныхъ. испанскихъ писателей. Послѣдніе, большею частію изъ духовныхъ, вообще интересовались этимъ предметомъ гораздо-меньше, чѣмъ дѣлами, имѣвшими сношеніе съ религіей. Къ оправданію ихъ можно также присоединить уничтоженіе большей части ацтекскихъ картинъ, изъ которыхъ они могли бы почерпнуть нѣкоторыя свѣдѣнія.

Вообще же, ясно, что Ацтеки были достаточно просвѣщены и понимали потребность законнаго охраненія ихъ имущества и личности. Законъ, допускавшій обращеніе къ высшимъ судебнымъ инстанціямъ, обнаруживаетъ заботливость объ обезпеченіи личности гражданъ тѣмъ болѣе, что уголовные законы Ацтековъ были необычайно жестоки. Существованіе многихъ равносильныхъ трибуналовъ, безъ центральнаго для наблюденія за ними, должно было подавать поводъ къ разногласнымъ перетолковываніямъ закона въ разныхъ областяхъ; но это зло Ацтеки раздѣляли съ большею частію европейскихъ народовъ.

Правило дѣлать верховныхъ судей совершенно независимыми отъ короны противопоставляло сильнѣйшую преграду тиранніи. Нельзя думать, чтобъ въ такомъ деспотическомъ правленіи не нашлось средствъ поколебать неуклонное правосудіе этихъ высокихъ сановниковъ; но все-таки законъ ограждалъ власть ихъ неприкосновенностью и, сколько извѣстно, ни одинъ изъ ацтекскихъ государей не былъ обвиненъ въ попыткахъ дѣйствовать наперекоръ постановленіямъ.

Судья подкупленный, задаренный, или входившій въ какія бы ни было незаконныя сношенія съ искателемъ, наказывался смертью. Кто или какой трибуналъ рѣшалъ его вину, неизвѣстно. Въ Тецкуко, это дѣлалось остальнымъ собраніемъ сейма, подъ предсѣдательствомъ государя. Одинъ изъ монарховъ, Незагуальпилли, рѣдко смягчавшій правосудіе милосердіемъ, велѣлъ казнить одного судью за принятіе подкупа, и другаго за рѣшеніе дѣлъ у себя дома, что также считалось по закону уголовнымъ преступленіемъ.

Судьи высшихъ трибуналовъ содержались изъ опредѣленной нарочно на этотъ предметъ части коронныхъ доходовъ. Они такъ же, какъ и верховный судья, избирались пожизненно. Дѣлопроизводство въ судахъ велось всегда съ соблюденіемъ приличія и порядка. Судьи носили отличительный костюмъ своего званія и засѣдали въ присутствіи до обѣда и послѣ; обѣдали они, для скорости, всегда въ особомъ покоѣ зданія, куда собирались -- метода, весьма превозносимая испанскими лѣтописцами, непривычными къ скорости въ своихъ собственныхъ судилищахъ. Особые чиновники наблюдали за порядкомъ, а другіе приводили тяжущихся въ залу собранія. Адвокатовъ не было: каждая сторона объясняла свое дѣло и подкрѣпляла его показаніями свидѣтелей. Клятва обвиненнаго принималась также въ оправданіе. Ходъ дѣла и показанія свидѣтелей тотчасъ же изображались секретаремъ на іероглифической картинѣ, которая передавалась въ судъ. Картины эти выполнялись всегда съ такою аккуратностью, что во всѣхъ процессахъ касательно имущества онъ принимались какъ непреложные документы даже въ испанскихъ судебныхъ мѣстахъ долгое время послѣ завоеванія. Для изученія и перевода ихъ была учреждена въ Мехико особая каѳедра, въ 1553 году; но она претерпѣла общую участь со всѣмъ, что было заведено для наукъ въ этой несчастной странѣ.

Смертный приговоръ означался на гіероглифическихъ картинахъ чертою, проведенною стрѣлой поперегъ портрета обвиненнаго. Въ Тецкуко, гдѣ самъ государь былъ предсѣдателемъ судилища, смертный приговоръ, по словамъ туземнаго лѣтописца, произносился съ необыкновенною торжественностью. Вотъ собственныя слова его:

"Въ царственномъ дворцѣ Тецкуко былъ дворъ, на противоположныхъ сторонахъ котораго находились двѣ судебныя залы. Въ главной, называемой судилищемъ Бога, стоялъ тронъ изъ чистаго золота, выложенный бирюзою и разными драгоцѣнными камнями. Передъ нимъ, на табуретѣ, клали человѣческій черепъ, увѣнчанный огромнымъ изумрудомъ пирамидальной формы, а надъ черепомъ возвышалось опахало изъ яркихъ перьевъ, также украшенное драгоцѣнными камнями. Черепъ лежалъ на грудѣ воинскаго оружія, щитахъ, колчанахъ, лукахъ и стрѣлахъ. Стѣны были увѣшаны кусками матерій, сотканныхъ изъ шерсти разныхъ дикихъ звѣрей; складки драпировокъ поддерживались золотыми кольцами и на матеріяхъ были вышиты изображенія птицъ и цвѣтовъ. Надъ трономъ былъ устроенъ балдахинъ изъ разноцвѣтныхъ перьевъ, изъ центра котораго выходили блестящіе лучи, сдѣланные изъ золота и алмазовъ. Другое судилище, называемое королевскимъ, было также подъ пышнымъ балдахиномъ изъ перьевъ, на которомъ красовался царственный гербъ. Здѣсь государь давалъ публичныя аудіенціи и сообщалъ свою волю. Но для рѣшенія важныхъ дѣлъ, или произнесенія смертнаго приговора, онъ переходилъ въ "Судилище Бога", въ сопровожденіи четырнадцати первыхъ вельможъ государства, занимавшихъ мѣста но старшинству званія. Потомъ, надѣвая свою митроподобную корону, усыпанную драгоцѣнными камнями, и держа въ лѣвой рукѣ золотую стрѣлу, въ видѣ скиптра, онъ клалъ правую на черепъ и произносилъ приговоръ."

Законы Ацтековъ вносились въ общій сводъ и выставлялись народу, на іероглифическихъ картинахъ. Законы эти, какъ у всѣхъ не вполнѣ образованныхъ націй, болѣе заботились о личной безопасности гражданъ, чѣмъ о ихъ имуществѣ. Важныя преступленія противъ общества считались уголовными, даже умерщвленіе невольника наказывалось смертью. За прелюбодѣяніе, какъ и у Евреевъ, побивали до смерти каменьями. Воровство, судя но степени вины, наказывалось рабствомъ или смертью. По-видимому, мехиканцы были мало преданы этому пороку, потому-что жилища ихъ не запирались ни задвижками, ни замками. Измѣненіе границъ чужихъ земель или установленныхъ мѣръ и вѣсовъ; утайка опекунами доходовъ тѣхъ, кто подъ ихъ опекою, были также уголовными преступленіями. Всѣ эти уставы показываютъ большую заботливость о правотѣ сношеній между гражданами о правахъ частныхъ лицъ, что обнаруживаетъ значительную степень образованности. Моты, расточившіе свое наслѣдіе, подвергались смертной казни -- приговоръ, жестокій тѣмъ болѣе, что сама вина заключаетъ въ себѣ свою кару. Пьянство, противъ котораго особенно возставали въ своихъ проповѣдяхъ жрецы, навлекало на себя жесточайшія наказанія, какъ-будто Ацтеки предвидѣли въ немъ будущую опустошительную язву своихъ потомковъ и вообще всѣхъ туземныхъ племенъ. Молодыхъ людей, предававшихся этому пороку, ожидала смертная казнь; пожилые лишались своихъ чиновъ, званій и всего имущества. Приличное, веселое собесѣдничество не исключалось однако изъ ихъ пиршествъ, за которыми подавали легкій напитокъ pulque, и до-сихъ-поръ весьма-любимый не только индійскимъ, но и европейскимъ населеніемъ страны.

Свадебные обряды праздновались у Ацтековъ съ такою же чинностью, какъ въ любой христіанской странѣ. Брачный союзъ уважался до такой степени, что былъ учрежденъ особый трибуналъ, имѣвшій единственною обязанностью рѣшать затрудненія и вопросы, касавшіеся супружества. Разводы между супругами допускались не иначе, какъ съ разрѣшенія этого судилища, которое напередъ выслушивало терпѣливо обѣ стороны.

Но замѣчательнѣйшею частію свода ацтекскихъ законовъ были постановленія, касавшіяся невольничества. Невольниковъ подраздѣляли на нѣсколько разрядовъ: военноплѣнныхъ, всегда почти предназначавшихся для жертвоприношеній; преступниковъ и казенныхъ должниковъ; людей, которые по крайней бѣдности отказались добровольно отъ свободы; наконецъ, дѣтей, проданныхъ своими родителями и ближайшими родственниками. Въ послѣднемъ случаѣ, обыкновенно также причиненномъ бѣдностью, родителямъ позволялось, съ согласія господина, замѣнять выросшихъ въ рабствѣ дѣтей другими, распредѣляя, такимъ-образомъ, тяжесть неволи по возможности на все семейство. Готовность свободныхъ людей къ этому состоянію доказываетъ, что оно не было жестокимъ. Контрактъ продажи свершался въ присутствіи четырехъ свидѣтелей. Требуемая отъ невольниковъ служба была опредѣлена законами съ большою точностію. Невольнику позволялось имѣть семейство, собственность, даже другихъ невольниковъ. Дѣти его были свободны. Никто въ Мехикѣ не раждался рабомъ -- благородная черта, неизвѣстная ни у одного образованнаго народа, гдѣ невольничество допущено. Господа не продавали невольниковъ своихъ иначе, какъ въ крайней бѣдности; при смерти, они часто давали имъ свободу, а иногда, такъ-какъ не было Брошеннаго отвращенія, внушаемаго разноцвѣтностью и разноплеменностью -- вступали съ ними въ браки. Непокорнаго или порочнаго невольника выводили однако на рынокъ, въ ошейникѣ, означавшемъ его дурной характеръ, и продавали публично, если его приходилось продавать въ другой разъ, то его приносили въ жертву божествамъ.

Вотъ наиболѣе-поразительныя черты ацтекскаго свода законовъ, съ которыми тецкукскіе имѣли большое сходство. За нѣкоторыми исключеніями, они запечатлѣны жестокостью, даже свирѣпостью народа суроваго, затвердѣвшаго среди кровавыхъ сценъ и полагавшагося болѣе на физическіе, чѣмъ на нравственные способы для исправленія зла. Но вмѣстѣ съ тѣмъ въ нихъ обнаруживается большое уваженіе къ великимъ началамъ нравственности и такія же свѣтлыя идеи объ этихъ началахъ, какъ у наиболѣе образованныхъ народовъ.

Государственные доходы получались изъ разныхъ источниковъ. Коронныя земли, которыя, по-видимому, были весьма-пространны, вносили подати натурою. Мѣста въ окрестностяхъ столицы обязывались доставлять мастеровыхъ и матеріалы для построекъ дворцовъ и исправленія ихъ въ случаѣ надобности. Оттуда же доставлялось топливо, съѣстные припасы и все нужное для домашнихъ потребностей государей, которые жили въ большой роскоши. Главные города, къ которымъ приписывались многочисленныя деревни и обширныя земли, содержались изъ ихъ доходовъ. Жители платили государству опредѣленную закономъ подать. Васаллы первоклассныхъ вельможъ также вносили извѣстную часть своего заработка въ общественную казну: постановленіе, вовсе не въ духѣ феодальной системы.

Въ дополненіи къ пошлинѣ со всѣхъ земледѣльческихъ произведеній, налагалась другая на мануфактурныя. Родъ этихъ податей будетъ понятнѣе, когда мы исчислимъ нѣкоторыя изъ главныхъ статей, съ которыхъ онѣ взимались. Тутъ были: бумажныя одежды и превосходно выдѣланные изъ перьевъ плащи; богато-украшенныя брони и золотыя вазы и блюда; золотой песокъ, поясы и браслеты; кристаллъ, золоченыя вещи, лакированные чаши и кубки; колокола, оружіе и мѣдная посуда; стопы бумаги; хлѣбъ, плоды, копаль, амбра, кошениль, кокосы, дикіе звѣри и птицы, строевой лѣсъ, известь, цыновки и проч. Въ этой любопытной смѣси самыхъ простыхъ вещей съ щеголеватыми излишествами роскоши, странно то, что лѣтописцы вовсе не упоминаютъ о серебрѣ, главномъ предметѣ вывоза позднѣйшихъ временъ, котораго употребленіе было, конечно, извѣстно Ацтекамъ.

Въ большихъ городахъ -- вѣроятно, отдаленныхъ или недавно завоеванныхъ -- содержались гарнизоны для подавленія мятежей и для исправнаго взиманія дани. Сборщики податей были распредѣлены по всему государству; ихъ очень боялись за безпощадную строгость и отличали по знакамъ ихъ званія. По закону, каждый неуплатчикъ могъ быть схваченъ и проданъ въ невольничество. Въ столицѣ были обширные магазины и амбары для складки привозимыхъ податей; также находился главный инспекторъ контрибуцій, который отдавалъ о нихъ подробный отчетъ и наблюдалъ за поведеніемъ агентовъ нисшаго разряда, которыхъ малѣйшее злоупотребленіе наказывалось смертію. Сановникъ этотъ имѣлъ подробную карту всего государства, на которой были выставлены съ точностію доходы, собираемые съ каждой области и каждаго округа. Налоги эти, умѣренные въ царствованіе первыхъ мехиканскихъ монарховъ, сдѣлались до того тягостными при концѣ ихъ династіи, въ особенности отъ притѣснительной манеры собиранія, что породили во всемъ государствѣ ропотъ, значительно облегчившій Испанцамъ дѣло завоеванія.

Сообщенія столицы съ отдаленнѣйшими мѣстами содержались посредствомъ гонцовъ. На большихъ дорогахъ были устроены почтовые домы, лига на двѣ разстоянія одинъ отъ другаго. Гонецъ съ іероглифическими депешами бѣжалъ до первой станціи, гдѣ передавалъ ихъ другому гонцу; тотъ также точно пускался бѣгомъ до слѣдующей станціи, и такъ далѣе, пока вѣсти не достигали столицы. Гонцы эти, воспитываемые для своего ремесла съ малолѣтства, бѣгали чрезвычайно скоро, такъ-что депеши переносились изъ мѣста въ мѣсто съ быстротою отъ ста до двухъ-сотъ миль въ сутки. Свѣжая рыба подавалась часто за столомъ Монтезумы двадцать-четыре часа спустя послѣ того, какъ была поймана въ Мехиканскомъ-Заливѣ, который отстоитъ на двѣсти миль отъ столицы. Этимъ способомъ, извѣстія о движеніяхъ войскъ доходили ко двору въ самое короткое время; тогда цвѣтъ одежды гонца означалъ характеръ его депешей и появленіе его распространяло радость или уныніе по городамъ, черезъ которые онъ проходилъ.

Одною изъ основныхъ идей ацтекскихъ постановленій, къ которой направлялись и частная дисциплина и общественныя отличія, была война. Въ Мехикѣ, какъ и въ Египтѣ, воинъ раздѣлялъ съ жрецомъ высшую степень народнаго уваженія. Государь, какъ мы уже видѣли, долженъ былъ непремѣнно быть опытнымъ воиномъ. Главнымъ божествомъ Ацтековъ былъ богъ войны и главною цѣлью ихъ походовъ было добываніе плѣнниковъ, для принесенія въ жертву на его алтаряхъ. Павшій въ битвъ воинъ переносился въ страны невыразимаго блаженства, въ свѣтлыя области солнца. Отъ этого, каждая война дѣлалась въ родѣ крестоваго похода и каждый воинъ, воодушевленный тѣмъ же религіознымъ энтузіазмомъ, какъ древніе Сарацины или крестоносцы, не только презиралъ опасностями, во искалъ ихъ, домогаясь нетлѣннаго вѣнца мученическаго. Такъ мы видимъ, что то же побужденіе дѣйствуетъ одинаково въ самыхъ противоположныхъ концахъ свѣта: Азіатецъ, Европеецъ и Американецъ призываютъ равно усердно святое имя религіи для удовлетворенія своей кровожадности.

Вопросъ о войнѣ разбирался въ совѣтъ государя и его главныхъ вельможъ. До объявленія ея, посылались въ непріятельскую страну послы, требовать отъ нея поклоненія мехиканскимъ богамъ и платы установленной дани. Особы посланниковъ считались во всемъ Анагуакѣ священными; ихъ угощали въ большихъ городахъ на общественный счетъ, и вездѣ принимали съ учтивостью, пока они не уклонялись отъ большихъ дорогъ. Въ противномъ случаѣ, они лишались своихъ привилегій. Если посольство оказалось безуспѣшнымъ, то за нимъ слѣдовалъ вызовъ или открытое объявленіе войны; тогда требовались контрибуціи и подкрѣпленія отъ завоеванныхъ областей -- всегда обязанныхъ высылать воиновъ, равно какъ платить дань -- и войско, предводительствуемое обыкновенно самимъ монархомъ, двигалось въ походъ.

Ацтекскіе государи употребляли поощрительныя средства, обычныя у Европейцевъ, для возбужденія честолюбія своихъ послѣдователей. Они учредили нѣсколько военныхъ орденовъ, имѣвшихъ каждый свои преимущества и наружные отличительные знаки. По-видимому, у нихъ существовалъ также родъ рыцарскаго достоинства нисшаго разбора. Все это было дешевѣйшимъ способомъ награждать за воинскія доблести, и всякій, недостигшій никакого отличія, не имѣлъ права носить украшенія на своей особѣ или оружіи, а долженъ былъ одѣваться въ грубую бѣлую ткань изъ волоконъ алоя, называвшуюся некенъ. Даже члены семейства монарха не были освобождены отъ этого закона, напоминающаго обычай рыцарей христіанства, носившихъ простыя брони и щиты безъ гербовъ и девизовъ, пока имъ не удавалось свершить какой-нибудь блистательный военный подвигъ. Хотя военныя отличія были открыты всѣмъ безъ разбора, но вѣроятнѣе всего, что орденами украшались большею частію люди высшаго сословія, которые, по своему первоначальному воспитанію и связямъ, могли выступать въ поле при особенно выгодныхъ обстоятельствахъ.

Костюмъ воиновъ высшаго разряда былъ живописенъ и часто великолѣпенъ. Они плотно надѣвали на тѣло куртку изъ стеганой хлопчатой бумаги, такую толстую, что она была непроницаема для легкаго метательнаго оружія Индійцевъ. Одежда эта была чрезвычайно легка и удобна, и ее переняли у Ацтековь сами Испанцы. Богатые военачальники носили иногда вмѣсто такой ватной куртки кирасу, сдѣланную изъ тонкихъ золотыхъ или серебряныхъ пластинокъ; на нее накидывалась верхняя одежда изъ перьевъ, превосходно-выработанная. Шлемы Ацтековъ были деревянные, а у иныхъ серебряные, имъ давали форму головъ дикихъ звѣрей, а къ верхушкѣ привѣшивали султанъ изъ яркихъ разноцвѣтныхъ перьевъ, пересыпанныхъ драгоцѣнными камнями и украшенныхъ золотою обдѣлкой. Военачальники носили также ожерелья, браслеты и серьги изъ тѣхъ же дорогихъ матеріаловъ.

Арміи Ацтековъ раздѣлялись на корпуса по восьми тысячъ человѣкъ, а корпуса на дружины изъ трехъ или четырехсотъ воиновъ, имѣвшія каждая своего начальника. На народномъ знамени, которое сравнивали съ римскимъ, былъ изображенъ вышитый золотомъ и украшенный перьями государственный гербъ: имя и знаки монархіи выражались на немъ іероглифическими символами. Роты и первоклассные военачальники имѣли также свои особенные знамена и девизы, которыхъ яркіе цвѣта и пестрыя перья придавали войску поразительпо-блестящій видъ.

Тактика Ацтековъ была тактикою народа, у котораго война хотя и была ремесломъ, но не возвысилась до степени науки. Они шли на непріятеля съ пѣснями, испуская воинскій крикъ; атаковали его стремительно, отступали также быстро, дѣлали засады, внезапныя нападенія и безпокоили своихъ противниковъ частными партизанскими нападеніями. Дисциплина ихъ возбуждала, однако, удивленіе самихъ испанскихъ завоевателей: "Прекрасный былъ видъ", говорилъ одинъ изъ нихъ: "когда они выступали впередъ такъ бодро, весело и въ такомъ чудесномъ порядкѣ!" Въ битвъ, они старались не столько истреблять непріятелей, сколько набирать плѣнниковъ, и никогда не сдирали кожу съ череповъ убитыхъ, какъ дѣлали другія сѣвероамериканскія племена. Доблесть воина опредѣлялась числомъ его плѣнниковъ, которыхъ по могъ спасти никакой выкупъ.

Военный уставъ Мехиканцевъ имѣлъ тотъ же безпощадный характеръ, какъ и прочіе законы. Неповиновеніе наказывалось смертью; воинъ, оставившій свои знамена, хотя бы аттаковалъ непріятелѣ, но прежде приказанія, или отнимавшій добычу и плѣнниковъ у другаго, претерпѣвалъ ту же участь. Одинъ изъ тсцкукскихъ государей, въ духъ древняго Римлянина, казнилъ двухъ сыновей своихъ -- излечивъ напередъ ихъ раны -- за нарушеніе послѣдняго закона.

Не должно забыть одного здѣшняго учрежденія, введеніе котораго въ старомъ свѣтѣ причислено къ благодѣтельнѣйшимъ плодамъ образованія: въ главныхъ городахъ были больницы для леченія страждущихъ и пожизненнаго помѣщенія изувѣченныхъ воиновъ; врачи этихъ больницъ были "несравненно лучше европейскихъ", говоритъ одинъ старинный лѣтописецъ: "они не длили леченія, чтобъ заставить себѣ больше заплатить".

Вотъ краткій очеркъ гражданскихъ и военныхъ постановленій древнихъ Мехиканцевъ -- неполный, по недостатку источниковъ свѣдѣній. Каждый, занимавшійся изъисканіями европейской старины, могъ убѣдиться въ томъ, какъ темны и неопредѣленны политическія данныя, добываемыя изъ разсказовъ монаховъ-лѣтописцевъ. Но здѣсь историку предстояло несравненно болѣе трудностей: сказанія ацтекскихъ хроникъ, сохранившіяся на гіероглифическихъ картинахъ, передавались испанскимъ писателямъ на языкѣ, съ которымъ они были очень-мало знакомы, а описываемыя въ нихъ постановленія до того были отличны отъ ихъ собственныхъ, что они не могли составить себѣ основательнаго понятія. Среди такихъ сомнительныхъ просвѣтовъ въ густомъ мракѣ, нельзя требовать точности въ подробностяхъ. Тутъ остается историку одно: набросить нѣкоторыя изъ болѣе разительныхъ чертъ, которыя бы могли произвести въ умѣ читателя сколько возможно вѣрное впечатлѣніе.

Какъ бы то ни было, я сказалъ достаточно, чтобъ показать, какъ далеко Ацтеки и Тецкуки опередили кочующія племена Сѣверной-Америки. Достигнутая ими степень образованности, какъ обнаруживаютъ ихъ политическія постановленія, можетъ, немногимъ выше цивилизаціи нашихъ саксонскихъ праотцовъ въ царствованіе короля Алфреда. По свойству ихъ просвѣщенія, общественному быту и нравамъ, Ацтековъ и Тецкуковъ можно скорѣе сравнить съ древними Египтянами, съ которыми они имѣли гораздо-болѣе общаго.

Ознакомившись съ новѣйшими Мехиканцами, покажется трудно повѣрить, чтобъ это были потомки того самаго народа, который могъ составить, себѣ такія здравыя учрежденія, какія мы сейчасъ разсматривали. Но должно помнить, что нынѣшніе Мехиканцы не болѣе, какъ завоеванное племя, столько же различное отъ своихъ предковъ, какъ новѣйшіе Египтяне отъ тѣхъ, которые построили -- не скажу, безобразныя пирамиды,-- по храмы и дворцы, которыхъ великолѣпныя развалины видны на берегахъ Нила, у Луксора и Карнака. Различіе это еще не такъ разительно, какъ между древними Греками и ихъ переродившимися потомками, которые бродятъ равнодушно среди великихъ произведеній искусствъ, не имѣя вкуса восхищаться ими, и говорятъ языкомъ еще болѣе безсмертныхъ памятниковъ словесности, которыхъ почти не имѣютъ способности понимать. А между-тѣмъ, современные намъ Греки дышатъ тою же атмосферой, согрѣваются тѣмъ же солнцемъ и вырастаютъ среди тѣхъ же мѣстоположеній, какъ и тѣ, которые пали при Маратовъ и увѣнчались неувядаемой славой. Та же кровь течетъ въ жилахъ новѣйшихъ Грековъ, какая текла въ жилахъ древнихъ, по вѣка тиранства пронеслись надъ Греціей, и сыны ея принадлежатъ къ числу племенъ порабощенныхъ.

Въ природѣ американскаго Индійца есть что-то особенно-чувствительное. Онъ инстинктивно съеживается отъ суроваго прикосновенія чужеземной руки. Даже, когда это чужеземное вліяніе приходитъ въ видъ просвѣщенія, онъ поникаетъ и гаснетъ отъ него. Такъ было съ Мехиканцами: подъ владычествомъ Испанцевъ, многолюдство ихъ безмолвно таяло и исчезало; бодрость замѣнилась уныніемъ, и они не ступаютъ уже по долинамъ своихъ горъ съ чувствомъ сознанія независимости своихъ предковъ. Въ ихъ робкой походкѣ, мягкомъ и грустномъ выраженіи лицъ, мы видимъ печальные отпечатки племени покореннаго. Дѣло человѣчества, безъ-сомнѣнія, выиграло отъ этой перемѣны: Мехиканцы живутъ подъ владычествомъ лучшей системы законовъ, спокойствіе ихъ обезпечено, они христіане; по всего этого недостаточно. Древнее просвѣщеніе ихъ имѣло мужественный характеръ народа варварскаго; суровыя добродѣтели Ацтековъ были ихъ врожденными качествами; они отказывались покориться европейской образованности, которую прививали къ нимъ насильно. Наружность Мехиканца, черты лица, тѣлосложеніе, цвѣтъ, тѣ же, что были у его праотцевъ; по нравственная характеристика народа, все, что составляло отличительность его, какъ особеннаго племени, исчезло навсегда.

III.
Мехиканская миѳологія.-- Духовенство.-- Храмы.-- Человѣческія жертвы.

Гражданскій бытъ Ацтековъ связывался такъ тѣсно съ религіей, что не зная ея, невозможно имѣть вѣрныхъ понятій о ихъ правительствѣ и общественныхъ учрежденіяхъ.₄Покуда, я не стану распространяться о нѣкоторыхъ изъ ихъ замѣчательныхъ легендъ: попытаюсь только дать краткій очеркъ ихъ миѳологіи и ревностной заботливости о ненарушимости національной вѣры.

Миѳологію можно считать поэзіею религіи, или, скорѣе, поэтическимъ развитіемъ врожденнаго человѣку религіознаго начала у первобытнаго народа: это усиліе слѣпотствующаго объяснить себѣ тайну существованія и постичь невидимыхъ дѣятелей природы. Хотя причина миѳологій та же для всѣхъ племенъ, но характеръ ея долженъ непремѣнно зависѣть отъ свойствъ и нравовъ каждаго. Такимъ-образомъ, свирѣпые Готы, употреблявшіе на празднествахъ черепы убитыхъ непріятелей, должны были имѣть миѳологію совершенно различную отъ той, какую могли придумать женоподобные обитатели Испаньнолы, проводившіе жизнь въ безпечной праздности, подъ тѣнью широколиственныхъ банановъ.

Въ позднѣйшія и болѣе утонченныя времена, эти первобытныя легенды сливаются поэтами въ правильную систему, и суровые очерки получаютъ формы идеальной красоты, которыя дѣлаются предметами обожанія вѣковъ легковѣрія, и восторга послѣдующихъ. Таковы поэтическіе вымыслы Гезіода и Гомера, "которые", какъ говоритъ отецъ исторіи Геродотъ: "создали теогонію Грековъ", Не должно принимать этого показанія въ слишкомъ буквальномъ смыслѣ, ибо едва-ли возможно, чтобъ одинъ человѣкъ могъ создать религіозную систему для цѣлаго народа. Поэты только дополняли неясные очерки преданій и придавали имъ красоту и разнообразіе, воспламенявшія воображеніе другихъ людей. Могущество поэтовъ ощутительно даже во времена гораздо-болѣе зрѣлыя. Доказательствомъ тому могутъ служить вдохновенныя произведенія Данте и Мильтона.

За періодомъ поэзіи наступаетъ періодъ философіи, которая, отвергая и легенды отдаленной древности и поэтическія прикрасы послѣдующихъ временъ, защищается отъ обвиненія въ безвѣріи аллегорическимъ истолкованіемъ народной миѳологіи, стараясь примирить ее съ выводами пауки.

Религія Мехиканцевъ прошла первый изъ разсмотрѣнныхъ нами періодовъ, и хотя на все мало дѣйствовали поэтическія вліянія, получила особый отпечатокъ отъ жрецовъ, которые дали ей обряды, не уступавшіе церемонностью, и отяготительностью никакимъ миѳологіямъ въ свѣтѣ. Кромѣ-того, жрецы накинули покрывало аллегоріи на древнія легенды и окружили свои божества аттрибутами, скорѣе похожими на безобразимо вымыслы восточныхъ народовъ стараго свѣтя, чѣмъ на легкія фантазіи греческой миѳологіи, въ которыхъ черты человѣчества, хотя и преувеличенныя, никогда вполнѣ не отбрасывались въ сторону.

Вникая въ религіозную систему Ацтековъ, невольно чувствуешь себя пораженнымъ ея наружною несообразностью: кажется, какъ-будто одна часть ея должна происходить отъ народа, сравнительно образованнаго, тогда-какъ другая дышетъ духомъ самой лютой кровожадности. Обстоятельство это внушаетъ, естественнымъ образомъ, предположеніе двухъ отдѣльныхъ источниковъ вѣрованій и заставляетъ думать, что Ацтеки получили отъ своихъ предшественниковъ Тольтёковъ болѣе крѣпкую вѣру, къ которой, въ-послѣдствій, примѣшали свою собственную миѳологію. Послѣдняя сдѣлалась вскорѣ владычествующею и передала свою мрачную тѣнь религіямъ покоренныхъ народовъ, которыхъ Мехиканцы, подобно древнимъ Римлянамъ, любили, по-видимому, обращать въ свою вѣру. Наконецъ, угрюмое суевѣріе Ацтековъ распространилось до отдаленнѣйшихъ предѣловъ Анагуака.

Ацтеки признавали верховнаго Творца и владыку вселенной. Они обращались къ нему въ своихъ мольбахъ: "Богъ, которымъ мы живемъ, вездѣсущій, знающій всѣ мысли и ниспосылающій всѣ дары";-- "Богъ, безъ котораго человѣкъ ничто, невидимый, безплотный, единый, совершеннаго совершенства и частоты"; -- "Богъ, подъ крыломъ котораго мы находимъ отдохновеніе и вѣрную защиту". Такіе высокіе аттрибуты показываютъ, что они имѣли понятіе объ истинномъ Богѣ. Но идея единства, идея о существѣ, котораго хотѣніе есть дѣйстріе, который не нуждается въ агентахъ нисшихъ для исполненія своей воли,-- была слишкомъ-проста или слишкомъ-обширна для ихъ понятій: они, по обыкновенію, прибѣгали къ множеству боговъ, владычествовавшихъ надъ стихіями, временами года и различными занятіями человѣка. Изъ пахъ было тринадцать главныхъ и болѣе двухсотъ нисшихъ; каждый имѣлъ свой день и свое особенное празднество.

Главою всѣхъ былъ грозный Гуитцилопочли, мехиканскій Марсъ, хотя несправедливо сравнивать героическаго бога войны древности съ этимъ кровожаднымъ чудовищемъ. Онъ былъ божествомъ-покровителемъ націи и фантастическое изображеніе его было увѣшано драгоцѣннѣйшими украшеніями. Храмы его были величественнѣйшія и богатѣйшія изъ всѣхъ зданій, а на алтаряхъ безпрестанно струилась кровь человѣческихъ жертвъ во всѣхъ городахъ государства. Не трудно понять, какое пагубное вліяніе имѣло подобное суевѣріе на характеръ народа.

Гораздо интереснѣйшимъ лицомъ мехиканской миѳологіи былъ Кветцалькоатль, богъ воздуха; во время пребыванія своего на землѣ, онъ научалъ людей употребленію металловъ, земледѣлію и гражданственности: онъ былъ, безъ-сомнѣнія, однимъ изъ тѣхъ благодѣтелей этого племени, котораго благодарность потомства причла къ сонму боговъ. При немъ земля рождала цвѣты и плоды безъ всякаго воздѣлыванія; колосъ маиса былъ такъ великъ, что его едва могъ снести человѣкъ; хлопчатая бумага, вырастая, принимала сама-собою яркіе цвѣта, которыми люди стали ее послѣ окрашивать; воздуха, былъ наполненъ упоительными ароматами и сладкимъ пѣніемъ прелестнѣйшихъ птицъ: словомъ, то былъ золотой вѣкъ Анагуака, дни блаженства, подобные которымъ мы видимъ въ преданіяхъ многихъ народовъ стараго свѣта.

Неизвѣстно чѣмъ, Кветцалькоатль навлекъ на себя гнѣвъ одного изъ верховныхъ боговъ, который принудилъ его оставить страну. На пути въ изгнаніе, онъ останавливался въ городѣ Чолулѣ, гдѣ въ честь его былъ выстроенъ храмъ, котораго массивные остатки составляютъ и теперь одинъ изъ замѣчательнѣйшихъ памятниковъ мехиканской древности. Достигнувъ береговъ Мехиканскаго-Залива, онъ распростился со своими послѣдователями, обѣщавъ посѣтить ихъ со временемъ вмѣстѣ со своими дѣтьми; потомъ онъ сѣлъ на волшебный челнокъ, составленный изъ змѣиныхъ шкуръ, и поплылъ по великому морю къ баснословной странѣ Тлапалланъ. Преданіе говоритъ, что онъ былъ высокаго роста, имѣлъ бѣлую кожу, длинные темные волосы и развѣвающуюся бѣлую бороду. Мехиканцы ждали съ довѣрчивостью возвращенія своего благодѣтельнаго божества; и эта замѣчательная легенда, глубоко лелеянная ихъ сердцами, подготовила будущіе успѣхи Испанцевъ, какъ мы въ-послѣдствіи увидимъ.

Недостатокъ мѣста заставляетъ насъ отказаться отъ дальнѣйшихъ подробностей касательно мехиканскихъ божествъ, хотя аттрибуты многихъ изъ нихъ были тщательно описаны въ правильной постепенности, даже и пенатовъ или домашнихъ божествъ, которыхъ маленькія изображенія находились въ самыхъ скромныхъ жилищахъ.

Ацтековъ волновало любопытство, свойственное человѣку на каждой почти ступени просвѣщенія, приподнять покрывало, наброшенное судьбою на таинственное прошедшее и еще болѣе грозное будущее. Подобно народамъ стараго материка, они старались облегчить въ своемъ воображеніи подавляющую идею вѣчности, раздѣляя ее на циклы или періоды, въ нѣсколько тысячъ лѣтъ каждый. Такихъ цикловъ было четыре: по истеченіи каждаго, дѣйствіемъ которой-нибудь изъ стихій природы, человѣческій родъ долженъ исчезать съ земли и солнце погасать на небѣ, чтобъ потомъ возвратиться снова.

Ацтеки воображали три отдѣльныхъ рода существованія въ будущей жизни. Злые,-- большая часть человѣчества,-- должны искупать грѣхи своя въ жилищѣ вѣчной тьмы. Другой разрядъ, неимѣвшій никакого отличительнаго достоинства, кромѣ смерти отъ извѣстныхъ болѣзней, выбранныхъ по странной прихоти, предназначался въ будущей жизни къ наслажденію отрицательнымъ существованіемъ среди празднаго довольства. Но высшее мѣсто, какъ и у всѣхъ воинственныхъ народовъ, предоставлялось героямъ, павшимъ въ битвѣ или на жертвенникѣ. Они прямо переносились въ присутствіе солнца, которое въ будущей жизни ежедневно сопровождали съ пѣснями и плясками по его свѣтлому небесному пути; а черезъ нѣсколько лѣтъ, души ихъ переселялись въ мелкія облака и птицъ съ прекрасными перьями и очаровательнымъ пѣніемъ, и веселились среди роскошныхъ цвѣтовъ и упоительныхъ благоуханій садовъ райскихъ. Таковы были понитія Ацтековъ о вѣчномъ блаженствѣ; характеръ его у нихъ утонченнѣе, чѣмъ у болѣе-образованныхъ язычниковъ древняго Запада, которыхъ элизіумъ ограничивался воинскими играми и чувственными наслажденіями здѣшней жизни. Въ участи злыхъ мы отличаемъ тѣ же черты утонченности идей: у нихъ, отсутствіе всякихъ физическихъ страданій составляетъ разительную противоположность съ мученіями, такъ замысловато придуманными фантазіею просвѣщеннѣйшихъ народовъ. Во всемъ этомъ, такъ рѣзко противоположномъ естественнымъ внушеніямъ кровожаднаго Ацтека, мы видимъ доказательства высшаго просвѣщенія, наслѣдованнаго ими отъ племени, обитавшаго страну до ихъ прибытія.

Предположенные нами предѣлы дозволяютъ только упомянуть вкратцѣ объ одной или двухъ изъ ихъ интереснѣйшихъ церемоніи. При смерти Ацтека, трупъ одѣвали въ костюмъ, присвоенный его божеству патрону; покойника осыпали кусками бумаги, которые должны были дѣйствовать, какъ благодѣтельные талисманы противъ опасностей предстоящей ему темной дороги. Если онъ былъ богатъ, то при похоронахъ приносили въ жертву толпу невольниковъ. Тѣло сожигали, а прахъ, собранный въ вазу, хранился въ одномъ изъ покоевъ дома. Тутъ мы видимъ въ послѣдовательности обычаи католиковъ, мусульманъ, Татаръ, и древнихъ Грековъ и Римлянъ: любопытныя сближенія, показывающія, какъ осторожно должно принимать выводы, основанные на аналогіи.

Еще болѣе случайное сходство съ христіанствомъ можно видѣть въ церемоніи Ацтековъ при наименованіи ихъ дѣтей: губы и грудь младенца обрызгивались водою, причемъ "умоляли Владыку, чтобъ онъ дозволилъ этимъ священнымъ каплямъ смыть грѣхъ, зачавшійся до начала міра, дабы дитя могло возродиться вновь". Многія молитвы Ацтековъ, постоянно принятыя въ ихъ богослуженіи, напоминаютъ намъ христіанскую мораль: "Очисти насъ, о Владыко, навсегда! Не-уже-ли эта кара предназначена не для нашего исправленія, но для нашей гибели?" Или: "Надѣли насъ изъ источниковъ твоего великаго милосердія дарами, которыхъ мы недостойны по дѣламъ нашимъ". "Живи въ миръ со всѣми", говоритъ ихъ поученіе: "переноси обиды со смиреніемъ; Богъ, который видитъ, вступится за тебя". Но самое любопытное сближеніе со св. писаніемъ находимъ въ замѣчательномъ изреченіи: "Тотъ, кто смотритъ слишкомъ-пристально на женщину, совершаетъ прелюбодѣяніе глазами". Такія чистыя и высокія правила перемѣшаны, между-тѣмъ, съ другими предписаніями ребяческаго и даже скотскаго характера, обнаруживающими сбивчивость нравственныхъ понятій, естественную на зарѣ просвѣщенія. Какъ бы то ни было, трудно найдти въ такомъ состояніи общества поученія столько же возвышенныя, какъ правила, внушенныя свѣтлыми идеями древней философіи.

Хотя миѳологія Ацтековъ не заимствовала ничего отъ прекрасныхъ вымысловъ поэзіи или отъ размышленій философіи, однакожь она была много обязана, какъ я упоминалъ, жрецамъ, старавшимся ослѣплять воображеніе народа самыми пышными и торжественными обрядами. Вліяніе духовенства, обладающаго всѣмъ скуднымъ запасомъ учености при незрѣломъ состояніи просвѣщенія, должно быть огромно на умы народа невѣжественнаго, въ особенности, когда ученость эта имѣетъ ложное направленіе, которое занимается не столько естественными явленіями природы, сколько фантастическими химерами человѣческаго суевѣрія. Таковы науки астрологія и гаданіе, въ таинства которыхъ ацтекскіе жрецы были хорошо посвящены. Владѣя по наружности ключами отъ будущности, они внушали простодушной толпѣ чувство суевѣрнаго благоговѣнія, до котораго не доходилъ ни одинъ народъ, не исключая и древнихъ Египтянъ.

Сословіе жрецовъ было весьма-многочисленно; это видно изъ показанія, что ихъ принадлежало пять тысячъ къ одному главному храму столицы. Различныя званія и обязанности ихъ были опредѣлены съ большою подробностью. Знавшіе хорошо музыку, управляли хорами; другіе устроивали празднества, сообразно съ календаремъ. Нѣкоторые занимались воспитаніемъ юношества, а другимъ были поручены іероглифическія картины и изустныя преданія; но страшная обязанность умерщвленія человѣческихъ жертвъ была исключительною принадлежностью главныхъ жрецовъ. Всѣмъ сословіемъ управляли два верховныхъ жреца, избиравшіеся государемъ и первыми вельможами, по-видимому, безъ разбора ихъ происхожденія, но единственно по достоинствамъ, доказаннымъ ихъ поведеніемъ въ нисшемъ званіи. Оба они были равны саномъ и подчинялись одному только монарху, который рѣдко дѣйствовалъ безъ ихъ совѣтовъ въ важныхъ государственныхъ дѣлахъ.

Каждый жрецъ предназначался служенію какого нибудь особеннаго божества; они размѣщались въ зданіяхъ, принадлежавшихъ къ храму, къ которому были опредѣлены, по крайней мѣрѣ, на то время, когда должны были исполнять тамъ непосредственныя обязанности, ибо имъ дозволялось жениться и имѣть семейства. Находившіеся при храмахъ жрецы жили во всей, суровой строгости монастырской дисциплины. Три раза въ-теченіе дня и разъ ночью, они регулярно сзывались къ молитвѣ. У нихъ были заведены частыя омовенія и бдѣнія, они истязывали себя жестокимъ бичеваніемъ, они протыкали себѣ тѣло до крови колючками алоя; короче сказать, они прибѣгали ко всѣмъ родамъ фанатическаго покаянія, обычнаго людямъ всѣхъ временъ, "превращавшимъ землю въ адъ, въ надеждѣ заслужить небеса" {"In hopes to merit heaven by making earth a bell". Lord Byron.}.

Большіе города были раздѣлены на участки, поручавшіеся приходскому духовенству, которое исправляло въ нихъ всѣ религіозныя обязанности. Замѣчательно, что и у Ацтековъ были обряды исповѣди и отпущенія грѣховъ. Тайны исповѣди оставались священными и покаянія налагались точно такого же рода, какъ принятыя римско-католическою церковью. Въ религіозныхъ обычаяхъ Ацтековъ были двѣ замѣчательныя особенности: первая, что повтореніе проступка, однажды очищеннаго покаяніемъ, считалось неискупимымъ, а потому исповѣдь дѣлалась только разъ въ человѣческой жизни и обыкновенно отлагалабь до ея поздняго періода, когда кающійся очищалъ свою совѣсть и разглаживалъ разомъ всѣ грѣхи за долгое время; другая, что отпущеніе грѣховъ духовенствомъ принималось наравнѣ съ законнымъ наказаніемъ за преступленія и уполномочивало къ освобожденію преступника, если онъ былъ посаженъ подъ стражу. Долгое время послѣ завоеванія, простодушные туземцы, которымъ случалось подвергнуться строгости законовъ, думали избѣгнуть наказанія, показывая, свидѣтельство о своей исповѣди.

Одною изъ важнѣйшихъ обязанностей жрецовъ было воспитаніе юношества, для чего отводились особыя зданія въ предѣлахъ ограды главнаго храма. Сюда помѣщались дѣти обоего пола родителей высшихъ и среднихъ классовъ съ самаго нѣжнаго возраста. Дѣвочки поручались жрицамъ, ибо женщины могли у нихъ исполнять всѣ духовныя обязанности, исключая жертвоприношеніи. Въ этихъ заведеніяхъ, мальчики выростали подъ строгимъ вліяніемъ монастырскихъ уставовъ и обычаевъ; они украшали цвѣтами алтари боговъ, поддерживали пламя священныхъ огней и принимали участіе въ религіозномъ пѣніи и церемоніалахъ. Находившіеся въ высшемъ училищѣ,-- оно называлось Кальмекакъ,-- были посвящаемы въ таинства іероглифовъ и учености, передававшейся но преданію; имъ преподавали основныя правила государственнаго управленія, и свѣдѣнія изъ астрономіи и естественныхъ наукъ, сколько было извѣстно самимъ жрецамъ. Дѣвочекъ учили женскимъ рукодѣльямъ, въ особенности тканью и вышиванью богатыхъ покрововъ на жертвенники божествъ. На нравственность воспитывавшихся обоего пола обращалось-особенное вниманіе; приличіе соблюдалось въ высшей степени и всѣ проступки наказывались чрезмѣрно строго, а нѣкоторые даже смертью. Страхъ былъ главною пружиной воспитанія Ацтековъ.

Когда наставало время замужства для дѣвушекъ, или вступленія въ свѣтъ юношей, ихъ выпускали изъ монастырей съ большими церемоніями. Рекомендація наставниковъ доставляла тогда многимъ изъ способнѣйшихъ значительныя мѣста въ общественной жизни. Хитрая политика мехиканскихъ жрецовъ, предоставлявшихъ себѣ дѣло умственнаго и нравственнаго образованія, давала имъ возможность направить гибкіе молодые умы по-своему и внушить имъ безусловное почтеніе къ религіи и ея служителямъ, почтеніе, непокидавшее желѣзную натуру воиновъ долгое время спустя послѣ того, когда уже исчезали всѣ прочіе признаки воспитанія отъ суроваго ремесла, которому была посвящена ихъ жизнь.

Къ каждому изъ главныхъ храмовъ были приписаны особые участки земли на содержаніе жрецовъ. Имѣнія эти увеличивались набожностью и политикой государей, такъ-что въ царствованіе послѣдняго Монтезумы они распространились до огромныхъ размѣровъ и покрывали собою любую область государства. Жрецы управляли своею собственностью сами и по-видимому обращались съ своими васаллами кротко и снисходительно, какъ это дѣлается и дѣлалось вообще въ монастырскихъ помѣстьяхъ. Кромѣ запасовъ, извлекаемыхъ изъ этого источника доходовъ, ацтекскіе духовные обогащались приношеніями первыхъ, произведеній земли и другими взносами, внушенными набожностью или суевѣріемъ. Излишекъ отъ того, что требовалось на поддержаніе блеска обрядовъ и достоинства жрецовъ, раздавался бѣднымъ -- обязанность, строго предписанная нравственными уставами Ацтековъ. Такимъ-образомъ, мы находимъ, что одна и та же религія проповѣдуетъ уроки самаго чистаго человѣколюбія, и вмѣстѣ съ тѣмъ, какъ сейчасъ увидимъ, самаго безпощаднаго звѣрства. Такая несообразность не покажется повѣрочною тѣмъ, кто знакомъ съ исторіею римско католической церкви въ первые вѣка инквизиціи.

Мехиканскіе храмы, теокалли, "домы Бога", какъ ихъ называли, были весьма многочисленны. Ихъ набиралось по нѣскольку сотъ въ каждомъ изъ главныхъ городовъ, разумѣется, включая и весьма скромныя зданія. То были вообще массивныя земляныя насыпи, выложенныя камнемъ или кирпичомъ, и похожія формою на древне-египетскія пирамидальныя постройки. Основанія многихъ занимали болѣе ста футъ въ квадратѣ, а сами они поднимались еще выше. Храмы раздѣлялись на четыре или пять этажей, которыхъ размѣры уменьшались но мѣръ возвышенія. Всходъ былъ по ступенямъ крыльца, устроеннаго снаружи пирамиды, на одномъ изъ угловъ. Первый пролетъ ступеней велъ на террассу или галерею втораго этажа, которая шла кругомъ всего зданія къ слѣдующему пролету ступеней, начинавшемуся на томъ же самомъ углу и ведшему къ той же террассъ, такъ-что прежде, чѣмъ дойдешь до вершины храма, долженъ обойдти его нѣсколько разъ кругомъ. У нѣкоторыхъ храмовъ, крыльцо вело прямо къ центру западнаго фаса зданія. Вершиною всей массы была широкая площадка, на которой выстраивали по одной или но двѣ башни, вышиною отъ сорока до пятидесяти футъ; въ этихъ святилищахъ стояли идолы божествъ, во славу которыхъ храмъ былъ воздвигнутъ. Передъ башнями помѣщался страшный жертвенный камень и два высокіе алтаря, на которыхъ постоянно поддерживались неугасаемые огни. Преданіе говоритъ, что такихъ огней было до шестисотъ на зданіяхъ меньшаго размѣра, воздвигнутыхъ внутри ограды главнаго храма города Мехико: они, вмѣстѣ съ огнями священныхъ зданій въ другихъ частяхъ столицы, разливали^по улицамъ ея яркій свѣтъ въ самыя темныя ночи.

При такой постройкѣ храмовъ, всѣ религіозныя церемоніи и вообще все богослуженіе, производились публично. Длинныя процессіи жрецовъ, тянувшіяся вокругъ массивныхъ боковъ огромной насыпи къ вершинѣ, и страшныя жертвоприношенія, которыя тамъ происходили, все это было видно изъ отдаленнѣйшихъ концовъ столицы и напечатлѣвало въ умахъ зрителей суевѣрное благоговѣніе къ таинствамъ религіи и грознымъ ея истолкователямъ.

Впечатльніе это поддерживалось во всей силѣ многочисленными празднествами. Каждый мѣсяцъ былъ посвященъ особому божеству-покровителю; каждая недѣля, даже каждый день, имѣли въ календарѣ Ацтековъ свое празднество, такъ-что трудно понять, какъ потребности ежедневной жизни могли согласоваться съ религіозными. Многія изъ церемоній имѣли кроткій и веселый характеръ, состоя изъ народныхъ пѣсень и плясокъ, въ которыхъ принимали участіе оба пола. Составлялись процессіи изъ женщинъ и дѣтей, увѣнчанныхъ цвѣточными гирляндами и назначенныхъ для приношенія плодовъ, созрѣвшаго маиса, или куреній разныхъ пріятныхъ благовоній на жертвенники божества, обагренные кровью животныхъ. Эти мирные обряды перешли къ Ацтекамъ отъ ихъ предшественниковъ -- Тольтековъ. Но къ нимъ они присоединили суевѣрія своего собственнаго вымысла, столь звѣрскія и отвратительныя, что я бы готовъ былъ умолчать о нихъ, еслибъ это не оставило читателя въ невѣдѣніи на-счетъ самаго разительнаго изъ ихъ обычаевъ, имѣвшаго величайшее вліяніе на національный характеръ Ацтековъ.

Человѣческія жертвы ввелись у Ацтековъ въ началъ четырнадцатаго вѣка, лѣтъ за двѣсти до завоеванія Мехики Испанцами. Рѣдкія сперва, онъ сдѣлались чаще по мѣръ распространенія границъ государства подъ-конецъ, почти каждое празднество заключалось этимъ омерзительнымъ обрядомъ. Въ религіозныхъ церемоніяхъ, Ацтеки старались олицетворить главныя черты характера или исторіи божества, бывшаго ихъ предметомъ. Приведемъ примѣръ.

Одно изъ важнѣйшихъ торжествъ было въ честь бога Тецкатлепока, который уступалъ саномъ одному только "Верховному Существу". Онъ назывался "душою міра" и считался его творцомъ. Его описывали красавцемъ, одареннымъ вѣчною юностью. За годъ до предположеннаго жертвоприношенія, выбирался плѣнникъ, замѣчательный по своей красотѣ и безъ малѣйшаго тѣлеснаго недостатка, для олицетворенія этого божества. Къ нему приставлялись наставники, научавшіе его, какъ выполнять эту новую роль съ приличнымъ достоинствомъ и благолѣпіемъ. Его одѣвали въ богатый костюмъ, угощали, воскуряли для него благовонія и собирали лучшіе цвѣты, до которыхъ древніе Мехиканцы были такіе же страстные охотники, какъ теперешніе. Когда онъ выходилъ, за нимъ слѣдовала свита изъ царскихъ пажей; когда останавливался на улицахъ съиграть какую-нибудь любимую мелодію, толпа повергалась ницъ и поклонялась ему, какъ представителю благодѣтельнаго бога. Такимъ-образомъ, онъ жилъ въ роскоши и удовольствіяхъ, пока не наступалъ послѣдній мѣсяцъ до дня, назначеннаго для принесенія его въ жертву. Тогда избирали четырехъ прелестнѣйшихъ дѣвицъ, носившихъ имена главныхъ богинь; онѣ раздѣляли его ложе, съ ними онъ продолжалъ жить въ сладострастной нѣгѣ, угощаемый на пиршествахъ первыхъ вельможъ, воздававшихъ ему всѣ почести,подобающія божеству.

Наконецъ, наставалъ пагубный день жертвоприношенія, съ которымъ кончалось его кратковременное величіе. Онъ скидывалъ пышныя убранства и прошался съ прекрасными участницами своихъ наслажденій. Одна изъ царскихъ лодокъ перевозила его черезъ озеро къ возвышавшемуся на прибрежьи храму, около лиги разстоянія отъ столицы. Туда стекались толпы жителей, желавшихъ присутствовать при заключеніи торжества. Поднимаясь среди печальной процессіи вдоль боковъ пирамидальной насыпи, злополучная жертва сбрасывала съ себя блестящія украшенія и цвѣты, и разбивала въ куски музыкальные инструменты, которыми услаждала часы заточенія. На вершинѣ, его принимали шестеро жрецовъ, которыхъ длинные всклоченные волосы развѣвались въ безпорядкѣ по чернымъ одѣяніямъ, покрытымъ іероглифами таинственнаго смысла. Они подводили несчастнаго къ жертвенному камню, огромному куску яшмы, сверху нѣсколько выпуклому, и на немъ раскладывали его. Пятеро жрецовъ держали его за голову, руки и ноги, а шестой, одѣтый въ красную мантію, для означенія своей кровавой обязанности, ловко вскрывалъ грудь жертвы острымъ ножомъ, сдѣланнымъ изъ ицтли -- волканическаго вещества, твердаго, какъ камень; потомъ, запустивъ руку въ рану, вырывалъ трепещущее сердце, поднималъ его къ солнцу, предмету обожанія во всемъ Анагуакъ, и повергалъ къ ногамъ идола храма. Всѣ зрители внизу падали ницъ въ смиренномъ благоговѣніи. Трагическая смерть плѣнника пояснялась потомъ жрецами какъ образецъ человѣческой судьбы, блестящей въ началъ, но часто оканчивающемся горестью и бѣдствіемъ.

Такова была обыкновенная форма человѣческихъ жертвоприношеній у Ацтековъ. Свидѣтелями ея часто бывали негодующіе европейскіе завоеватели; проходя черезъ страну, многимъ изъ нихъ пришлось самимъ быть страдательными лицами въ этихъ ужасныхъ сценахъ.

Бывали особенные случаи, когда жертвамъ, предъ описаннымъ сейчасъ родомъ смерти, предстояли еще приготовительныя мученія самаго изъисканнаго разбора. Должно замѣтить, однако, что пытки эти по были у Ацтековъ внезапными внушеніями жестокости, какъ у сѣверо-американскихъ краснокожихъ Индійцевъ: всѣ онѣ были строго предписаны религіозными уставами Ацтековъ и, вѣроятно, выполнялись часто съ такимъ же сокрушеніемъ сердца, какое испытывали нѣкоторые благочестивые слуги святой инквизиціи, выполняя ея грозные приговоры. Женщины, равно какъ и мужчины, по временамъ также приносились въ жертву. Въ нѣкоторыхъ случаяхъ, особенно въ засухи, когда праздновался день ненасытнаго Тлалока, бога дождя, на алтаряхъ его закалывались дѣти, большею частію младенцы. Когда эти невинныя существа, одѣтыя по праздничному и окруженныя свѣжими весенними цвѣтами, поднимались по бокамъ храма въ открытыхъ носилкахъ, они возбуждали жалость въ самыхъ жестокосердыхъ; крики обреченныхъ малютокъ покрывались дикимъ, пѣніемъ жрецовъ, которые читали въ ихъ слезахъ благопріятныя предзнаменованія своимъ мольбамъ. Дѣтей этихъ жрецы покупали обыкновенно у родителей бѣдныхъ, которые заглушали голосъ природы, вѣроятно, не столько отъ внушеній нищеты, сколько изъ фанатическаго суевѣрія.

Остается еще досказать самую отвратительную часть этихъ богопротивныхъ обрядовъ: т. е. какъ поступали съ тѣломъ принесеннаго въ жертву плѣнника. Оно отдавалось воину, взявшему его въ бою$ а тотъ, приправивъ мясо всѣми возможными гастрономическими средствами, угощалъ имъ своихъ друзей. То не былъ грубый пиръ голодныхъ людоѣдовъ, по утонченная трапеза, за которою подавались въ изобиліи самыя вкусныя кушанья, приготовленныя съ искусствомъ, и самые изъисканные напитки: тутъ принимали участіе гости обоего пола и соблюдалось величайшее приличіе. Навѣрно можно сказать, что никогда образованность и самое гнусное варварство не сходились такъ близко между собою!

Обычай приносить въ жертву людей существовалъ у многихъ племенъ, не исключая образованнѣйшихъ народовъ изъ древности; но нигдѣ онъ не былъ въ такихъ страшныхъ размѣрахъ, какъ въ Анагуакѣ. Количество жертвъ, умерщвленныхъ тамъ ежегодно въ честь боговъ, потрясло бы вѣру самыхъ легковѣрныхъ. Едва-ли есть одинъ изъ современныхъ писателей, который бы ограничилъ ежедневныя жертвоприношенія во всемъ государствѣ числомъ менѣе двадцати тысячь, хотя нѣкоторые доводятъ его до пятидесяти тысачь!

Въ важныхъ случаяхъ, какъ, напримѣръ, при коронаціяхъ государей или открытіяхъ новыхъ храмовъ, число жертвъ возрастаетъ до цифръ еще поразительнѣйшихъ. При освященіи великаго храма въ честь Гуитцилопочтли, въ 1486 году, плѣнниковъ, сбереженныхъ нарочно вѣтеченіе нѣсколькихъ лѣтъ, привели со всѣхъ сторонъ въ столицу. Ихъ выстроили рядами, такъ-что они составляли процессію миль около двухъ длиною. Церемонія продолжалась нѣсколько дней, и говорятъ, будто семьдесятъ тысячь несчастныхъ обагрило кровью своею жертвенники этого грознаго божества! Но какъ повѣрить, чтобъ такая многочисленная толпа допустила вести себя на смерть безъ сопротивленіи? или какъ могли бы остатки ихъ не произвести въ многолюдной столицѣ заразительной болѣзни? А между-тѣмъ, событіе это весьма-близко къ эпохѣ завоеванія, и подтверждается лучшими авторитетами. Одинъ фактъ можно полагать достовѣрнымъ: у Ацтековъ былъ обычай сохранять черепа принесенныхъ въ жертву въ нарочно-устроенныхъ для этого зданіяхъ, и спутники Кортеса насчитали въ одномъ изъ такихъ хранилищъ сто тридцать шесть тысячь череповъ! Слѣдовательно, не покушаясь на точное исчисленіе, можно смѣло заключить, что ежегодно гибли тысячи жертвъ въ разныхъ городахъ Анагуака на кровавыхъ алтаряхъ мехиканскихъ божествъ.

Дѣйствительно, великою цѣлію войны у Ацтековъ было столько же добываніе жертвъ для религіозныхъ церемоній, какъ распространеніе предѣловъ ихъ могущества. Поэтому, въ битвахъ, они не убивали никогда непріятелей, если была хотя малѣйшая возможность захватить ихъ живыми. Такому обстоятельству Испанцы были часто обязаны своимъ спасеніемъ. Когда спрашивали у Монтезумы, для чего онъ дозволяетъ республикѣ Тласкала оставаться подлѣ границъ своихъ независимою? онъ отвѣчалъ:-- "Чтобъ она доставляла жертвы моимъ божествамъ". Когда начиналъ обнаруживаться недостатокъ въ жертвахъ, жрецы, эти доминиканцы новаго свѣта, требовали настоятельно новыхъ и пугали своего суевѣрнаго государя гнѣвомъ раздраженныхъ небесъ. Подобно воинственному духовенству среднихъ вѣковъ, они вмѣшивались въ ряды воиновъ и отличались въ самыхъ многолюдныхъ свалкахъ своими страшными фигурами и бѣшеными жестами. Странно, что во всѣхъ странахъ самыя демонскія страсти человѣческаго сердца возжигались всегда во имя религіи!

Вліяніе такихъ обрядовъ на характеръ Ацтековъ было самое бѣдственное. Привычка къ кровавымъ сценамъ жертвоприношеній закаляла сердца въ нечувствительности и порождала кровожадность, подобную той, которую возбуждали въ Римлянахъ зрѣлища ихъ цирковъ. Безпрестанныя церемоніи, въ которыхъ народъ принималъ участіе, соединяли у него религію со всѣми частностями семейной жизни и распространяли суровость изувѣрства подъ домашнимъ кровомъ, такъ-что характеръ народа сдѣлался наконецъ серьёзнымъ и даже суровымъ -- черты, перешедшія къ теперешнимъ Мехиканцамъ. Разумѣется, что вліяніе жрецовъ сдѣлалось неограниченнымъ. Сами государи считали себѣ за честь, если ихъ допускали къ содѣйствію въ богослуженіи; далеко отъ того, чтобъ ограничивать власть жрецовъ одними духовными дѣлами, они часто подчиняли имъ свою волю, въ случаяхъ, когда на мнѣніе ихъ всего менѣе должно было полагаться. Сопротивленіе жрецовъ остановило окончательную капитуляцію, которая одна могла спасти столицу Мехики. Весь народъ, отъ земледѣльца до государя, склонялся подъ игомъ послѣдняго рода тиранніи -- слѣпаго фанатизма.

Разсматривая возмущающіе душу обычаи, о которыхъ мы сейчасъ говорили, трудно согласить существованіе ихъ съ чѣмъ-нибудь похожимъ на правильную форму правленіе или на нѣкоторую степень образованности. А между-тѣмъ, Мехиканцы имѣли много правъ на названіе народа образованнаго. Противорѣчіе это объяснится, если вспомнимъ о состояніи просвѣщеннѣйшихъ государствъ Европы въ шестнадцатомъ столѣтіи, послѣ учрежденія инквизиціи: она истребляла ежегодно тысячи людей смертью гораздо мучительнѣйшею, чѣмъ на жертвенникахъ Ацтековъ; вооружала руку брата на брата; клала огненное клеймо на уста и, конечно, сдѣлала больше вреда ходу улучшеній, чѣмъ какое-либо другое зло, придуманное лукавствомъ людей.

Какъ ни были жестоки человѣческія жертвоприношенія, но въ нихъ не было ничего унизительнаго для самой жертвы. Можно сказать, что она облагороживалась этимъ; иногда даже, у Ацтековъ, нѣкоторые вызывались добровольно принять такую славную смерть, которая "Вѣрнѣе всего откроетъ врата рая. Инквизиція, напротивъ того, клеймила свои жертвы позоромъ въ этомъ мірѣ, и осуждала ихъ на вѣчныя муки въ будущемъ.

Въ изувѣрствѣ Ацтековъ была, впрочемъ, одна отвратительная черта, которая ставитъ ихъ ниже человѣчества: это людоѣдство; въ сущности, Мехиканцевъ нельзя назвать людоѣдами въ буквальномъ смыслѣ слова. Они ѣли человѣческое мясо не по скотской жадности, но повинуясь уставамъ своей религіи; на пиршествахъ ихъ подавалось только мясо жертвъ, которыхъ кровь была пролита въ честь боговъ -- различіе это достойно вниманія. Но, во всякомъ случаѣ, людоѣдство, въ какихъ бы ни было формахъ, но какимъ бы ни было побужденіямъ, должно непремѣнно производить пагубное вліяніе на народъ, который ему предается. Оно внушаетъ идеи столь омерзительныя, до такой степени унижающія духовную и безсмертную часть человѣческой природы, что при немъ невозможно ожидать большихъ умственныхъ или нравственныхъ успѣховъ.

Мехиканцы не составляютъ въ этомъ случаѣ исключенія. Просвѣщеніе перешло къ нимъ отъ Тольтековъ, племени, которое никогда не оскверняло ни алтарей, ни пировъ своихъ человѣческою кровью. Все, что заслуживало имя науки въ Мехикѣ, взялось изъ этого источника; уцѣлѣвшіе остатки построекъ, находимые теперь въ разныхъ частяхъ Новой-Испаніи и приписываемые Тольтекамъ, обнаруживаютъ въ нихъ рѣшительное превосходство въ архитектурныхъ познаніяхъ надъ племенами, населявшими Анагуакъ въ-послѣдствіи. Правда, Мехиканцы сдѣлали большіе успѣхи во многихъ механическихъ искусствахъ, въ матеріальной образованности, которая служитъ къ удобствамъ жизни и услажденію физическихъ чувствъ. Въ чисто-умственномъ отношеніи, они были позади Тецкуковъ, которыхъ мудрые государи неохотно приняли гнусные обряды своихъ сосѣдей и гораздо-умѣреннѣе имъ слѣдовали.

Въ такомъ состояніи вещей, провидѣнію было угодно передать землю другому племени, которое освободило ее отъ безумнаго и кроваваго суевѣрія, распространявшагося все болѣе и болѣе. Обычаи и религіозныя постановленія Ацтековъ были лучшимъ оправданіемъ завоевателей; правда, послѣдніе принесли съ собою инквизицію, но за то они распространили и христіанство, котораго благодѣтельное вліяніе должно было пережить костры бѣшенаго aанатизма и разсѣять призраки ужаса, носившіеся такъ долго надъ прекрасными странами Анагуака.

IV.
Мехиканскіе іероглифы.-- Рукописи.-- Ариѳметика.-- Хронологія.-- Астрономія.

Обратимся отъ печальныхъ предметовъ, описанныхъ въ предъидущей главѣ, къ болѣе-отрадной сторонѣ картины, и разсмотримъ, съ какими благородными усиліями тотъ же самый народъ стремился выйдти изъ состоянія варварства и занять положительное мѣсто между государствами образованными. Любопытно видѣть труды его на совершенно новомъ поприщѣ, внѣ вліяніи, дѣйствовавшихъ въ старомъ свѣтѣ, котораго жители образуютъ одно общее братство народовъ, гдѣ слабѣйшая искра знанія, явившаяся въ одной странѣ, сообщается далѣе и далѣе, и озаряетъ, наконецъ, отдаленнѣйшіе края. Занимательно наблюдать, какъ человѣческій умъ въ такомъ новомъ положеніи подверженъ тѣмъ же законамъ, какъ и на старомъ материкѣ; какъ онъ беретъ такое же направленіе въ первыхъ попыткахъ постиженія истины -- словомъ, тутъ столько сходства, что если нельзя допустить идеи подражанія, то, по-крайней-мѣрѣ, понятно, какъ все истекаетъ изъ одинаковыхъ началъ.

Въ восточномъ полушаріи, мы видимъ такихъ народовъ, какъ, напримѣръ, Грековъ, которые съ самаго младенчества были до того прельщены любовью къ прекрасному, что не могли отказаться отъ нея даже въ произведеніяхъ науки; другіе, напротивъ, предположивъ себѣ болѣе серьёзную цѣль, подчиняли ей и воображеніе и изящество. Усилія такого народа должны разбираться по приспособленію ихъ къ особенной цѣли, для которой они предназначались. Таковы были Египтяне въ старомъ свѣтѣ и Мехиканцы въ новомъ. Мы уже имѣли случай видѣть сходство между ними въ религіозномъ отношеніи: оно еще поразительнѣе въ ихъ умственномъ образованіи, въ особенности, въ іероглифическихъ письменахъ и астрономіи.

Описывать дѣйствія и событія начертаніемъ видимыхъ предметовъ, кажется внушеніемъ, естественнымъ человѣку: оно въ обычаѣ у всѣхъ племенъ, даже между самыми суровыми дикарями, но у каждаго по-своему. Сѣверо-американскій Индіецъ вырѣзываетъ изображеніе лука на корѣ деревьевъ, чтобъ показать своимъ послѣдователямъ, куда онъ идетъ; другіе знаки передаютъ имъ объ успѣхѣ его предпріятіи. Но для попятнаго начертанія послѣдовательнаго ряда подобныхъ дѣйствій -- того, что Варбуртонъ назвалъ такъ удачно картино-писаніемъ -- нужно соображеніе, возвышающееся до степени умственнаго труда. Когда намѣреніе живописца, не ограничиваясь настоящимъ, стремится проникнуть въ прошедшее и извлечь изъ его темныхъ тайниковъ поучительные уроки для грядущихъ поколѣній, мы уже видимъ проблески литературнаго направленія въ самой попыткѣ, сколько бы несовершенства ни было въ ея выполненіи. Подробное подражаніе предметамъ не можетъ соотвѣтствовать такому болѣе сложному и пространному предположенію.: оно потребовало бы слишкомъ-много времени и мѣста, а потому необходимо сокращать картины и ограничиваться очерками, или такими отличительными частями изобрѣтаемыхъ предметовъ, которыя могли бы дать понятіе о цѣломъ. Таково изобразительное письмо, стоящее на нисшей степени изъ всѣхъ іероглифовъ.

Но есть предметы, которымъ нѣтъ подобія въ мірѣ вещественномъ: отвлеченныя идеи, которыя можно олицетворять только видимыми предметами, имѣющими какое-нибудь качество, сходное съ идеею, которую желаютъ выразить. Это составляетъ символическое письмо, самое трудное для непосвященныхъ, ибо сходство между матеріальными и отвлеченными предметами бываетъ тутъ, въ своемъ приложеніи, часто мѣстное или чисто-фантастическое. Кому, напримѣръ, прійдетъ на умъ подозрѣвать, чтобъ жукъ могъ олицетворять вселенную, какъ у Египтянъ, или чтобъ змѣя означала время, какъ у Ацтековъ?

Третій и послѣдній разрядъ письменъ -- это фонетическое или словоподражательное, въ которомъ знаки изображаютъ или звуки, или цѣлыя слова, или части ихъ. Онъ ближе всѣхъ прочихъ родовъ іероглифовъ къ прекрасному изобрѣтенію, алфавиту, который разлагаетъ языкъ на его первоначальные звуки и доставляетъ возможность выражать самые летучіе оттѣнки мысли.

Египтяне были искусны во всѣхъ трехъ родахъ іероглифовъ. Хотя на ихъ общественныхъ памятникахъ и является первый способъ письменъ, но теперь достовѣрно извѣстно, что въ сношеніяхъ между собою и рукописяхъ, они больше всего придерживались словоподражательнаго. Странно, что ближайшіе къ нашему времени памятники не обнаруживаютъ большаго приближенія къ алфавиту, письмена на нихъ такія же, какъ и на отдаленнѣйшихъ. Ацтеки были также знакомы съ нѣсколькими родами іероглифовъ, по придерживались больше всего къ изобразительному. Египтяне были въ этомъ отношеніи на верху лѣстницы, а Ацтеки внизу.

Съ перваго взгляда на мехиканскую рукопись или карту, чувствуешь себя невольно пораженнымъ уродливыми каррикатурами человѣческой фигуры: тугъ являются чудовищныхъ размѣровъ безобразныя головы, или жалкія, тощія, несоразмѣрно-миньятюрныя туловища; все это съ жосткими, угловатыми очерками и безъ малѣйшей художественной композиціи. Разсмотрѣвъ ихъ нѣсколько подробнѣе, понимаешь, что тутъ дѣло не въ неумѣніи подражать природѣ, а въ условномъ символѣ для выраженія мысли какъ можно яснѣе и понятнѣе. Тѣ части фигуры, которыя для понятія смысла важнѣе, изображены отчетливѣе. Въ самомъ раскрашиваніи ихъ не подражали оттѣнкамъ природы, а представляли только смѣсь пестрыхъ и рѣзкихъ противоположностей, чтобъ произвести какъ можно больше впечатлѣнія. "У Ацтековъ", какъ замѣчаетъ Гама, "самыя краски говорятъ на іероглифахъ".

Въ выполненіи всего этого Мехиканцы были, однако, гораздо-ниже Египтянъ. Рисунокъ послѣднихъ, конечно, весьма-недостаточенъ, если разбирать его по правиламъ искусства: они были въ перспективѣ столько же несвѣдущи, какъ Китайцы; изображали головы только въ профиль, съ глазомъ въ центрѣ и безъ всякаго выраженія. Но рисунокъ ихъ былъ граціознѣе, чѣмъ у Ацтековъ; формы подходили ближе къ естественнымъ, а главное, они обнаруживали большое превосходство въ сокращеніяхъ фигуръ очеркомъ, или однѣми характеристическими и существенными чертами. Этимъ облегчалась работа и упрощивалось сообщеніе мысли. Египетскій текстъ-походитъ почти на алфавитное письмо регулярностью строчекъ фигуръ; мехиканскій же смотритъ обыкновенно коллекціею картинъ, изъ которыхъ каждая составляетъ отдѣльный предметъ изученія. Въ особенности, это замѣтно тамъ, гдѣ дѣло идетъ о миѳологіи: тутъ является такое смѣшеніе символовъ, что оно скорѣе походитъ на таинственные барельефные знаки египетскихъ храмовъ, чьмъ на ихъ письменные памятники.

Ацтеки имѣли много различныхъ эмблемъ для означенія предметовъ, которыхъ живописецъ не могъ нарисовать съ натуры, какъ, на-примѣръ, для годовъ, мѣсяцевъ, дней, временъ года, стихій, небесъ и тому подобнаго. "Языкъ" значилъ рѣчь; "слѣдъ ноги" -- путешествіе; "человѣкъ сидящій на землѣ" -- землетрясеніе. Символы эти были часто произвольны, по прихоти художника; для уразумѣнія ихъ нужно много проницательности, ибо легкая перемѣна въ положеніи или формъ той же фигуры давала ей совершенно другой смыслъ. Одинъ сметливый писатель полагаетъ, что жрецы изобрѣли особенные знаки для означенія своихъ религіозныхъ таинствъ. Это возможно. Но изъисканія Шамполліона привели къ заключенію, что такое же понятіе, господствовавшее долгое время на-счетъ египетскихъ іероглифовъ, не имѣло основательности.

Наконецъ, какъ мы говорили выше, Ацтеки употребляли также словоподражательные знаки, которыхъ придерживались наиболѣе для именъ лицъ и мѣстъ; тѣ и другія получали свое названіе отъ какихъ-нибудь особенныхъ обстоятельствъ, или характеристикъ, а потому могли приспособляться къ іероглифической системъ. Такъ, на-примѣръ, названіе города Симатлана состояло изъ двухъ словъ: Симатль, "корень", изобильный въ его окрестностяхъ, и тланъ, "близко"; Тлахкалланъ значило "мѣсто хлѣба", отъ его богатыхъ полей; Гуэхотцинко, "мѣсто, окруженное ивами". Имена лицъ означали часто ихъ подвиги или дѣянія. На-примѣръ, имя великаго тецкукскаго государя, Незагуальконотля, значило: "голодная лисица", выражая его сметливость и бѣдствія его молодости. Эмблемы такихъ именъ давали тотчасъ же каждому Мехиканцу идею о лицѣ или мѣстѣ, о которыхъ шло дѣло; нарисованныя на ихъ щитахъ, или вышитыя на знаменахъ, онѣ превращались въ гербы, которыми отличали города или военачальниковъ, какъ въ Европѣ во времена рыцарства.

Хотя Ацтеки были искусны во всѣхъ родахъ іероглифовъ, однако они болѣе всего прибѣгали къ грубому способу простаго изображенія предметовъ. Еслибъ государство ихъ удержалось вмѣсто двухъ-сотъ лѣтъ двѣ тысячи, какъ египетское, нѣтъ сомнѣнія, что и они подвинулись бы ближе къ словоподражательнымъ письменамъ. Но прежде, чѣмъ они успѣли ознакомиться со всѣми способами своей системы, испанскіе завоеватели ввели европейскій алфавитъ, снабдившій мехиканскихъ ученыхъ гораздо-совершеннѣйшимъ способомъ выраженія мыслей, который вскорѣ замѣнилъ древнее картино-писаніе.

Не смотря на свою грубость, гіероглиы Ацтековъ удовлетворяли, по-видимому, потребностямъ народа при несовершенствѣ его образованія. Посредствомъ ихъ сохранились всѣ законы и даже постановленія внутренняго хозяйства, податные реестры, опредѣлявшіе налоги въ разныхъ городахъ, миѳологія, календари, обряды и политическія лѣтописи, начавшіяся задолго до основанія столицы государства. Ими выразилась полная система хронологіи Ацтековъ, и опредѣлились съ точностію эпохи важньйшихъ событій ихъ исторіи; годъ выносился на поля, противъ происшествія, которое его ознаменовало. Правда, исторія такого рода должна быть темна и безсвязна и можетъ представлять только главные случаи; по въ этомъ она мало разнится отъ монашескихъ хроникъ европейской старины, гдѣ о долгихъ періодахъ упоминается только вскользь и въ короткихъ словахъ, вообще столько, сколько считали за нужное лѣтописцы.

Чтобы лучше оцѣнить картино-писаніе Ацтековъ, должно разсматривать его въ связи съ словесными преданіями, которыхъ оно было дополненіемъ. Въ школахъ жрецовъ, юношество учили астрономія, исторіи, миѳологіи, и проч.; тѣхъ, кому предназначалось званіе картинописцевъ, научали іероглифамъ, приспособленнымъ къ каждой изъ этихъ отраслей знанія. Въ историческомъ сочиненіи, на-примѣръ, одному поручалась хронологія, а другому самыя событія. Каждая часть всего труда были, такимъ-образомъ, распредѣлена механически. Воспитанники, обученные всему, что прежде было извѣстно по каждому предмету, были приготовлены къ расширенію границъ своей несовершенной науки. Іероглифы были въ родѣ стенографіи или собранія замѣтокъ, которыя передавали посвященнымъ гораздо болѣе, чѣмъ буквальное истолкованіе ихъ. Это совокупленіе письменъ съ изустнымъ преданіемъ обнимало то, что можетъ назваться литературою Ацтековъ.

Рукописи ихъ начертывались на матеріалахъ разнаго рода: на кускахъ бумажныхъ тканей или искусно-выдѣланныхъ шкуркахъ; на композиціи изъ шелка и смолистыхъ веществъ; но большею частію на топкомъ издѣліи изъ листьевъ алоя, agave americana, называвшагося у туземцевъ магуэй, который растетъ въ большомъ изобиліи на возвышенныхъ плоскостяхъ Мехики. Изъ него дѣлали родъ бумаги, похожей нѣсколько на египетскій папирусъ, которая, если была хорошо выработала и выглажена, мягче и лучше пергамина. Нѣкоторые изъ уцѣлѣвшихъ образчиковъ сохранили свою первоначальную свѣжесть, а живопись на нихъ не утратила ни блеска, ни яркости красокъ. Иногда эти рукописи Свертывались въ свитки, но чаще складывались въ томы средней величины; бумагу складывали, какъ ширмы, съ дощечкою или сушенымъ листомъ на каждомъ концѣ, такъ-что все вмѣстѣ имѣло нѣкоторое сходство съ книгою, и каждый листъ ея могъ читаться и разсматриваться отдѣльно. Такая форма имѣла большое преимущество передъ свертками древнихъ.

Во время прибытія Испанцевъ, въ Мехикѣ было собрано большое количество такихъ рукописей. Множество людей было занято живописью ихъ, и ловкость, съ какою это дѣлалось, возбуждала удивленіе самихъ завоевателей. Но, къ-несчастію, къ этому чувству примѣшались другія: странныя и непонятныя Европейцамъ письмена возбудили въ нихъ подозрѣніе. Они стали смотрѣть на рукописи Мехиканцевъ, какъ на произведенія чернокнижія, съ той же точки зрѣнія, какъ на идоловъ и храмы, то-есть, какъ на символы душегубительнаго язычества, которое должно быть истреблено съ корнемъ. Первый архіепископъ Мехико, донъ-Хуанъ де-Зумаррага -- имя, заслуживающее такого же безсмертія, какъ омарово, -- собралъ эти іероглифическія картины отвсюду и въ особенности изъ Тецкуко, образованнѣйшей столицы во всемъ Анагуакѣ и главномъ хранилищѣ народныхъ архивовъ. Потомъ онъ велѣлъ составить изъ нихъ "груду съ гору", -- какъ выражаются сами испанскіе писатели, -- на рыночной площади города Тлателолько, и превратилъ все въ пепелъ! Знаменитый соотечественникъ его, архіепископъ Хименесъ, отпраздновалъ такого же рода auto-da-fe въ Грападѣ изъ мавританскихъ рукописей, лѣтъ за двадцать до этого. Никогда фанатизмъ по совершалъ подвиговъ знаменитѣе этихъ двухъ истребленій такого множества памятниковъ человѣческой замысловатости и учености!

Безграмотные испанскіе солдаты не замедлили послѣдовать примѣру своего ревностнаго примаса. Каждый томъ или свертокъ, попадавшійся въ ихъ руки, истреблялся съ усердіемъ; такъ-что, въ-послѣдствіи, когда любознательные изъискатели болѣе образованнаго вѣка старались добыть эти памятники угасшаго просвѣщенія, ихъ почти уже не существовало, а уцѣлѣвшіе хранились въ большой тайнѣ у туземцевъ. Неутомимые труды одного частнаго человѣка доставили значительную коллекцію такихъ іероглифическихъ картинъ въ архивы Мехики, но тамъ обратили на нихъ такъ мало вниманія, что нѣкоторыя были раскрадены, другія сгнили отъ сырости и плесени, и, наконецъ, множество пошло на оберточную бумагу! Мы смотримъ съ негодованіемъ на жестокости первыхъ завоевателей; но къ негодованію присоединяется презрѣніе, когда мы видимъ, какъ безжалостно они затаптывали искру знанія, этой собственности и общей принадлежности всего человѣчества. Такіе поступки внушатъ невольное сомнѣніе, кто изъ двухъ, побѣдители или побѣжденные, имѣли больше права называться народомъ образованнымъ?

Нѣсколько мехиканскихъ рукописей прибыло мало-по-малу въ Европу, гдѣ ихъ тщательно сберегаютъ въ публичныхъ библіотекахъ столицъ. Превосходныя копіи съ нихъ собраны въ великолѣпномъ сочиненіи лорда Кинсборо; по въ немъ нѣтъ ни одного испанскаго сборника рукописей. Важнѣйшій изъ сборниковъ, который озарилъ законы и постановленія Ацтековъ новымъ свѣтомъ, есть сборникъ Мендозы; онъ пропадалъ больше столѣтія и, наконецъ, явился въ бодлейской библіотекѣ, въ Оксфордѣ. Его гравировали нѣсколько разъ; онъ же вошелъ и въ изданіе Кинсборъ. Самый блестящій по колориту, вѣроятно, борджіевскій, въ Римѣ, самый же любопытный, однако, дрезденскій сборникъ, который возбудилъ меньше вниманія, чѣмъ онъ заслуживаетъ. Хотя его причисляютъ къ мехиканскимъ рукописямъ вообще, по, по выполненію іероглифическихъ рисунковъ, онъ имѣетъ съ ними мало сходства. Фигуры и предметы изображены на картинахъ несравненно лучше, знаки на нихъ не такіе, какъ на мехиканскихъ рукописяхъ, по-видимому, чисто-произвольные и принадлежатъ, по всей вѣроятности, къ словоподражательной системѣ. Правильность ихъ равняется египетской и цѣлое доказываетъ степень просвѣщенія гораздо выше той, до которой дошли Ацтеки. Вообще, этотъ сборникъ даетъ обильную пищу умозаключеніямъ любознательныхъ изъискателей.

Нѣкоторыя изъ этихъ картинъ имѣютъ приложенныя къ нимъ поясненія, добытыя отъ туземцевъ послѣ завоеванія. Но у большей части нѣтъ этого, и ихъ невозможно истолковать. Еслибъ Мехиканцы болѣе придерживались словоподражательному способу, то еще можно бы было доискаться ключа, такъ точно, какъ у египетскихъ іероглифовъ, на которые навела одна краткая надпись; но знаки Ацтековъ изображаютъ индивидуумы или роды существъ и предметовъ, а потому каждый долженъ разбираться отдѣльно: трудъ безнадежный, въ которомъ нельзя ожидать большаго облегченія отъ немногихъ дошедшихъ до насъ неясныхъ и безсвязныхъ толкованій. Въ мехиканскомъ университетѣ былъ въ концѣ прошлаго столѣтія одинъ профессоръ, который посвятилъ себя изученію національнаго картино-писанія; по какъ онъ дѣлалъ это собственно съ юридическою цѣлью, то и свѣдѣнія его ограничивались, по всей вѣроятности, умѣньемъ разбирать купчіе акты. Меньше чѣмъ черезъ столѣтіе послѣ завоеванія Мехики, знаніе іероглифовъ утратилось до такой степени, что одинъ трудолюбивый тсцкукскій писатель горько жаловался, не находя во всей странъ болѣе двухъ человѣкъ, и то весьма-преклонныхъ лѣтъ, которые кое-какъ могли понимать ихъ.

По всему этому, едва-ли когда-нибудь дойдутъ снова до умѣнья читать ацтекскіе іероглифы. Обстоятельство это достойно сожалѣнія не потому, чтобъ въ лѣтописяхъ полуобразованнаго народа нашлись новыя истины или открытія, которыми могло бы воспользоваться человѣчество, -- нѣтъ, но въ нихъ заключались многія любопытныя свѣдѣнія о первоначальной исторіи Ацтековъ и о болѣе просвѣщенномъ народѣ, занимавшемъ страну до ихъ пришествія. Это было бы тѣмъ вѣроятнѣе, еслибъ сохранились какіе-нибудь письменные памятники Тольтековъ. Если вѣрить преданію, важная коллекція ихъ существовала въ Мехикѣ въ эпоху завоеванія: очень-вѣроятно, что и они пылали на благочестивомъ кострѣ архіепископа Зумарраги. Не напрягая слишкомъ воображенія, можно предполагать, что подобные документы откроютъ мало-по-малу послѣдовательныя звѣнья въ великой цѣпи переселенія первобытныхъ племенъ, и, проведя насъ назадъ къ мѣстопребыванію ихъ въ старомъ свѣтѣ, рѣшатъ, наконецъ, таинственную загадку, сбивающую всѣхъ изъискателей касательно населенія и образованности Америки.

Кромѣ іероглифическихъ картъ, легенды старины сохранялись въ пѣсняхъ и гимнахъ, которымъ тщательно обучали воспитывавшихся въ публичныхъ школахъ. Эти поэтическія произведенія были разнаго рода: тутъ входили сказочныя преданія героическихъ вѣковъ, воинственные подвиги настоящей эпохи, и, наконецъ, болѣе нѣжныя пѣсни о любви и наслажденіяхъ. Многія изъ нихъ были сочинены людьми учеными или знатными вельможами; общее мнѣніе увѣряло, что въ нихъ можно было находить лучшія свѣдѣнія о прошлыхъ событіяхъ. Мехиканскій языкъ былъ богатъ и выразителенъ, хотя и уступалъ тецкукскому, самому мягкому и обработанному изъ всѣхъ нарѣчій Анагуака. Ни одно изъ ихъ сочиненій не дожило до нашихъ временъ, по мы можемъ составить себѣ нѣкоторое понятіе о поэзіи Ацтековъ по одамъ, дошедшимъ къ намъ изъ царственнаго дома Тецкуко. Отецъ Саагунъ (Sahagun) перевелъ многія изъ болѣе обработанныхъ прозаическихъ произведеній, молитвы и всенародныя рѣчи, которыя даютъ выгодное понятіе о краснорѣчіи Ацтековъ и показываютъ внимательность ихъ къ риторическимъ эффектамъ. Говорятъ также, будто, у нихъ были театральныя представленія, въ родѣ пантомимныхъ, въ которыхъ актёры закрывали лица масками и являлись въ видѣ птицъ или звѣрей: подражаніе, котораго идею могли имъ дать іероглифы. Во всемъ этомъ мы видимъ проблески литературнаго направленія. Но въ математикѣ Ацтеки ушли гораздо-дальше.

Они изобрѣли себѣ довольно простую систему означенія чиселъ. Первыя двадцать выражались соотвѣтствующимъ количествомъ точекъ. Изъ нихъ пять первыхъ чиселъ имѣли каждое свое особеішое названіе, потомъ, до десяти, цифры составлялись изъ совокупленій пятой съ остальными четырьмя: пять и одна для шести, пять и двѣ для семи и т. д. Десять и пятнадцать имѣли также по особенному названію, которое присоединялось къ предъидущимъ четыремъ, для обозначенія дальнѣйшихъ чиселъ. Эти четыре цифры были коренными въ ихъ ариѳметической изустной номенклатурѣ, въ томъ же родѣ, какъ у Римлянъ въ письменной. Двадцать выражалось особеннымъ іероглифомъ -- флагомъ. Большія числа считались двудесятіями, а въ письмѣ числомъ флаговъ. Квадратъ двадцати, четыреста, изображался перомъ; а кубъ двадцати, или восемь тысячь, обозначался кошелькомъ или мѣшкомъ. Вотъ, въ чемъ состоялъ весь ариѳметическій механизмъ Мехиканцевъ; разныя сочетанія частей его давали имъ всѣ числа. Для скорости они означали дробныя части большихъ чиселъ начертаніемъ такой же части предметовъ: на-примѣръ, половина или три четверти пера или кошелька, означали пропорціональную этому часть соотвѣтственныхъ чиселъ, и т. д. Намъ можетъ такой способъ казаться неловкимъ при удобствѣ употребляемыхъ нами арабскихъ или индійскихъ цифръ; онъ, однако, немногимъ затруднительнѣе системы великихъ математиковъ древности, незнакомыхъ съ блестящимъ изобрѣтеніемъ, давшимъ совершенно новый видъ математической паукъ -- опредѣленіемъ величины посредствомъ относительной разстановки знаковъ.

Въ измѣреніи времени, Ацтеки приноравливали свой гражданскій годъ къ солнечному. Они раздѣляли его на восьмнадцать мѣсяцевъ, имѣвшихъ каждый по двадцати дней. Мѣсяцы и дни означались особыми іероглифами, при чемъ названія мѣсяцевъ часто согласовались съ соотвѣтствующими подраздѣленіями временъ года, какъ во Франціи, во времена революціи. Пять добавочныхъ дней, какъ въ Египтѣ, дополняли число трехсотъ-шестидесяти-пяти. Дни эти не принадлежали ни къ какому мѣсяцу и считались особенно неблагополучными. Мѣсяцъ дѣлился на четыре пятидневныя недѣли, конецъ каждой былъ рыночнымъ днемъ. Устройство это, отличное отъ принятаго народами стараго материка, въ Европѣ и въ Азіи, имѣло то удобство, что давало каждому мѣсяцу по ровному числу дней, и что въ составъ годовъ и мѣсяцевъ входили неразлроблсініыя всдѣли.

Такъ-какъ солнечный годъ шестью часами больше трехсотъ-пятидесяти пяти дней, то оставался излишекъ, который они зачитали но истеченіи нѣкотораго времени, какъ всѣ народы, составлявшіе свои календари. Они вставляли его не въ каждый четвертый годъ, какъ Европейцы, а по истеченіи длиннѣйшаго промежутка времени, какъ нѣкоторые азіатскіе народы. Они ждали прошествія пятидесяти-двухъ лѣтъ и тогда вставляли тринадцать дней, или, по-видимому, двѣнадцать съ половиною, такъ-какъ счисленіе ихъ отставало отъ солнечныхъ годовъ на это именно число. Еслибъ они вставляли тринадцать, то прибавили бы лишка, потому-что ежегодный избытокъ сверхъ трехсотъ-шсстидесяти-пяти дней только около одиннадцати съ половиною минуть меньше шести часовъ. По такъ-какъ календарь ихъ во время завоеванія оказался соотвѣтствующимъ европейскому (включая его гре горіанское исправленіе), то должно думать, что они брали двѣнадцать съ половиною дополнительныхъ дней и это привело ихъ къ настоящей длинѣ тропическаго года, какъ онъ опредѣленъ точнѣйшими наблюденіями. Дѣйствительно, вставленіе двадцати-пяти дней въ каждые сто-четыре года, показываетъ вѣрнѣйшее приноровленіе гражданскаго года къ солнечному, какого не представляетъ ни одинъ европейскій календарь, потому-что у нихъ должно было пройдти больше пяти столѣтій прежде, чѣмъ утратятся однѣ сутки. Такова удивительная точность, обнаруженная Ацтеками, или, можетъ-быть, предшественниками ихъ, Тольтеками, въ этихъ грудныхъ вычисленіяхъ, которыя долгое время сбивали съ толка образованнѣйшія націи христіанства!

Хронологическая система мехиканцевъ, которою они опредѣляли эпоху каждаго особеннаго событія, была также весьма-замѣчательна. Эра ихъ соответствуетъ 1091 году христіанскаго лѣтосчисленія. То былъ періодъ преобразованія ихъ календаря, вскорѣ послѣ переселенія ихъ изъ Ацтлана. Они совокупляли годы, какъ уже было сказано, въ циклы или промежутки по пятидесяти-два года каждый: эти промежутки они называли "снопами" или "вязанками", и изображали ихъ множествомъ связанныхъ веревкою тростинокъ. Число такихъ іероглифическихъ знаковъ, нарисованное на ихъ картинахъ, означаетъ число пятидесяти-двухъ лѣтій. Для означенія каждаго года отдѣльно, они раздѣляли "снопъ" на четверо, на четыре тринадцатилѣтія или индикта. Потомъ они употребляли два періодическихъ столбца знаковъ, изъ которыхъ одинъ состоялъ изъ точекъ нумераціи до тринадцати, а другой изъ четырехъ іероглифовъ годовъ {Іероглифры эти были: кроликъ, тростника, кремень и домъ.}. Послѣдніе ставились и повторялись въ правильной послѣдовательности противъ численныхъ точекъ, до тринадцати, въ соотвѣтствующемъ столбцѣ. Та же система продолжалась черезъ всѣ четыре индикта, которые, какъ нетрудно замѣтить, начинались всегда годовымъ іероглифомъ, различнымъ отъ предшествующаго. Такимъ-образомъ, каждый изъ іероглифовъ приходился послѣдовательно противъ каждой изъ тринадцати цифръ, во никогда не сходился два раза съ тою же самою цифрою; ибо четыре и тринадцать, множители пятидесятидвухъ, числа годовъ "снопа" -- должны дать столько же сочетаній, сколько составитъ ихъ произведеніе. Посредствомъ этого способа, каждый годъ имѣлъ свой особенный символъ, по которому его сейчасъ можно было распознать. Символъ этотъ, предшествуемый настоящимъ числомъ "сноповъ", означавшихъ пятидесяти-двухлѣтія, показывалъ съ точностью время, протекшее отъ національной эры 1091. Замысловатое приспособленіе періодическихъ столбцовъ, вмѣсто громадной системы іероглифическаго обозначенія, не принадлежитъ исключительно Ацтекамъ: его можно найдти у нѣкоторыхъ народовъ въ основныхъ началахъ, но существенно различнымъ въ устройствѣ.

Описанный нами солнечный календарь могъ удовлетворять всѣмъ потребностямъ народа; по жрецы сочли за нужное составить для себя особенный, который они назвали луннымъ счисленіемъ, хотя онъ вовсе не былъ приноровленъ къ обращеніямъ луны. Онъ также состоялъ изъ двухъ періодическихъ столбцовъ: въ одномъ было тринадцать нумерныхъ знаковъ, а въ другомъ двадцать іероглифовъ дней. По какъ произведеніе этихъ двухъ множителей давало только 260 и могла выйдти сбивчивость отъ повторенія тѣхъ же знаковъ для остальныхъ 105 дней года, то они придумали третій столбецъ, состоявшій изъ девяти добавочныхъ іероглифовъ 5 эти знаки, перемѣняясь поочередно съ двумя прочими столбцами, сдѣлали невозможнымъ сочетаніе тѣхъ же трехъ знаковъ два раза въ-теченіе года: оно могло случиться не ранѣе, какъ черезъ 2340 дней, ибо 20 Х 13 Х 9 = 2340. Число тринадцать было у Ацтековъ мистическое и употреблялось часто въ ихъ таблицахъ. Неизвѣстно, почему жрецы избрали для своего отдѣльнаго счисленія число девять.

Календарь этотъ возбудилъ священное негодованіе въ первыхъ испанскихъ миссіонерахъ, и отецъ Саагунъ громко осуждаетъ его, какъ "нечестивый, ибо онъ не основанъ ни на разсудкѣ, ни на вліяніи планетъ, ни на истинномъ теченіи года, а просто есть дѣло колдовства и плодъ богопротивнаго договора съ дьяволомъ!" Легко усомниться, чье суевѣріе было сильнѣе, тѣхъ ли, которые изобрѣли этотъ способъ времясчисленія, или тѣхъ, которые его такъ осуждали. Во всякомъ случаѣ, мы можемъ найдти въ человѣческомъ сердцѣ достаточное объясненіе его начала, не прибѣгая къ сверхъестественному: тутъ дѣйствовало властолюбіе, которое всегда внушало духовенству разныхъ вѣръ идею облекаться въ таинственность, имѣя ключъ къ ней въ своихъ рукахъ.

Посредствомъ этого календаря, ацтекскіе жрецы вели свои сказанія, устанавливали празднества и времена жертвоприношеній, и дѣлали всѣ свои астрологическія выкладки. Ложная паука, астрологія, естественна состоянію общества, только отчасти просвѣщенному, гдѣ умъ, не имѣя терпѣнія доходить до истины труженическими изъисканіями, пускается съ разу въ области умозрѣніи, въ опрометчивой надеждѣ поднять разомъ непроницаемое покрывало таинствъ природы. Истинная наука различаетъ предѣлъ непереходимый и несовершенно-ясный, который разграничиваетъ области разума и умозрѣній; по такое знаніе приходитъ поздно. Сколько протекло столѣтій, въ которыя могучіе умы, направленные настоящимъ образомъ, открыли бы давно многіе великіе законы природы, еслибъ усилія ихъ не тратились въ блестящихъ, но безплодныхъ мечтаніяхъ алхиміи и астрологіи!

Астрологія должна завлекать младенчествующіе умы еще больше, чѣмъ алхимія. Не будучи въ состояніи постигнуть изумительнаго факта, что каждая изъ миріздъ малѣйшихъ искръ небосклона служитъ средоточіемъ особой системы, столь же великолѣпной, какъ солнечная, она старается придумать, для чего бы эти свѣтила были созданы, и весьма-естественно, основываясь на томъ, что все во вселенной сотворено для человѣка, воображаетъ и ихъ теченіе нераздѣльно связаннымъ съ его судьбою. Когда взоръ простодушнаго сына природы слѣдитъ въ долгія ночи за величественнымъ ходомъ небесныхъ тѣлъ; когда видитъ, какъ они поднимаются надъ горизонтомъ одно за однимъ, какъ положенія ихъ перемѣняются въ разныя времена года, онъ весьма-естественно начинаетъ связывать ихъ съ этими временами года, какъ съ періодами, на которые они производятъ таинственное вліяніе.¹ Также точно является у него идея сочетать явленія небесныя съ какими-нибудь особенными событіями, и стараться прочесть въ ихъ опасныхъ знаменіяхъ судьбу новорожденнаго младенца. Вотъ начало астрологіи, которая ложнымъ свѣтомъ долго ослѣпляла и вводила въ заблужденіе человѣчество, пока ея не замѣнили высшія истины, до которыхъ дошли въ недавнія времена.

Астрологическіе выводы Ацтековъ основывались не столько на вліяніяхъ планетъ, сколько на произвольныхъ знакахъ, принятыхъ ими для означенія мѣсяцевъ и дней. Характеръ первоначальнаго знака въ каждомъ тринадцатидневномъ періодѣ луннаго цикла жрецовъ, давалъ имъ ключъ ко всему гороскопу; къ этому присоединялись знаки послѣдующихъ дней, а также знаки часовъ. Наука гадателя состояла въ соображеніи всѣхъ этихъ разногласныхъ элементовъ. Нигдѣ, даже не исключая древняго Египта, не прибѣгали къ этимъ бреднямъ съ такою слѣпою вѣрой, какъ въ Мехикѣ. При рожденіи младенца, немедленно приглашали астролога; время рожденія замѣчалось съ величайшею точностію, и все семейство оставалось въ трепетномъ ожиданіи, пока вѣстникъ грядущяго развертывалъ передъ нимъ таинственные завѣты судьбы. Такимъ-образомъ, Мехиканецъ признавалъ надъ собою вліяніе жреца съ самаго появленія своего на поприщѣ житейскомъ.

Больше этого мы немного знаемъ объ астрономическихъ познаніяхъ Ацтековъ. Ясно, что они знали причину затмѣній, ибо на ихъ картахъ можно видѣть луну, изображенную на солнцѣ. Неизвѣстно, была ли у нихъ своя система созвѣздій, хотя они и признавали нѣкоторыя наиболѣе отличительныя группы, какъ, на-пр., Плеіады, по которымъ устанавливали свои празднества. До насъ не дошло свѣдѣній, употребляли ли они какіе-нибудь астрономическіе инструменты, кромѣ солнечныхъ часовъ. Огромный кругообразный камень, покрытый изваяніями и откопанный въ 1790 году на главной площади города Мехико, доставилъ одному прозорливому ученому средства опредѣлить нѣкоторые любопытные факты касательно мехиканской астрономіи. Этотъ колоссальный обломокъ, на которомъ высѣченъ календарь Ацтековъ, доказываетъ, что они имѣли способы опредѣлить съ точностью часы дня, періоды равноденствій и солнцестояній, и прохожденія солнца черезъ зенитъ своей столицы.

Нельзя смотрѣть безъ удивленія на астрономическія познанія Мехиканцевъ, такъ несоразмѣрно превышавшія свѣдѣнія ихъ по другимъ частямъ паукъ. Знакомство съ нѣкоторыми изъ очевиднѣйшихъ началъ астрономіи доступно самымъ грубымъ народамъ, ибо нужно только немного вниманія, чтобъ дойдти до сочетанія правильныхъ измѣненій временъ года съ ежедневнымъ мѣстомъ при его восходѣ и закатѣ. Они могутъ слѣдить за ходомъ великаго свѣтила, замѣчая, какія звѣзды засіяютъ прежде прочихъ вечеромъ, или какія угаснутъ при его утреннихъ лучахъ. Они могутъ измѣрять обращенія луны по ея фазисамъ и составить себѣ даже приблизительное понятіе о числѣ такихъ обращеній въ солнечномъ годѣ. По умѣть назначать съ точностію праздники свои по движеніямъ небесныхъ тѣлъ, измѣрить истинную продолжительность тропическаго года съ точностію, неизвѣстною древнимъ философомъ, -- это можетъ быть достигнуто только посредствомъ длиннаго ряда вѣрныхъ и терпѣливыхъ наблюденій, и обнаруживаетъ значительную степень образованности. Но откуда могли суровые обитатели этихъ гористыхъ странъ пріобрѣсти такую ученость? Не отъ варварскихъ же ордъ, скитавшихся въ большихъ скверныхъ широтахъ американскаго материка и не отъ болѣе утонченныхъ племенъ Южной-Америки, съ которыми Ацтеки не имѣли, по-видимому, сношеній. Если мы, какъ величайшій астрономъ нашего времени, Лапласъ, станемъ доискиваться рѣшенія этого затруднительнаго вопроса между просвѣщенными племенами Азіи, то все останемся въ недоумѣніи: мы найдемъ, среди нѣкотораго сходства въ общихъ очеркахъ столько различія въ частностяхъ, что невольно рѣшимся думать вмѣстѣ со многими о самородствѣ просвѣщенія у Ацтековъ.

Заключу описаніе мехиканской учености разсказомъ объ одномъ замѣчательномъ празднествѣ, которое Мехиканцы торжествовали по истеченіи каждаго пятидесяти-двухлѣтія. Мы видѣли въ предъидущей главѣ, какое мнѣніе они имѣли о разрушеніи міра въ четыре послѣдовательныя эпохи. Они съ увѣренностью ожидали, что свѣтопреставленіе, слѣдующее за прошедшимъ, послѣ котораго земля уже обновилась, непремѣнно случится въ концѣ этого цикла и тогда солнце исчезнетъ съ небесъ, человѣческій родъ съ земли, и всеобщій мракъ воцарится во всей нашей планетѣ. Періодъ этотъ кончался въ исходѣ декабря, когда подходило угрюмое время зимняго солнцестоянія и уменьшеніе дневнаго свѣта, какъ-будто подтверждало пророчество жрецовъ; суевѣрные страхи жителей возрастали болѣе и болѣе; наконецъ, когда наступали пять зловещихъ дней, заключавшихъ годъ, они предавались безутѣшному отчаянію. Домашніе божки разбивались въ куски, священные оти гасли въ храмахъ; мебели и вся домашняя утварь ломались; одежды рвали въ лоскутки и все повергалось въ величайшій безпорядокъ, въ ожиданіи злобныхъ духовъ, которые должны спуститься и опустошать землю.

Вечеромъ послѣдняго дня, процессія жрецовъ, облекшись въ наряды и украшенія божествъ, трогалась изъ столицы къ высокой горѣ, отстоявшей оттуда лиги на двѣ. Они влекли съ собою благородную жертву, цвѣтъ невольниковъ, и прибора, для зажженія нового огня, успѣхъ котораго долженъ былъ возвѣстить благополучное наступленіе слѣдующаго пятидесяти-двух-лѣтія. Поднявшись на вершину горы, процессія выжидала тамъ полуночнаго часа; когда созвѣздіе Плеіадъ приближалось къ зениту, зажигался новый огонь треніемъ двухъ палочекъ, изъ которыхъ одна опиралась на вскрытую грудь жертвы. Огонь тотчасъ же сообщался костру, на который бросали окровавленный трупъ умерщвленнаго плѣнника. Лишь-только пламя начинало подниматься къ небесамъ, вся безчисленная толпа, покрывавшая окрестные холмы, террассы храмовъ и крыши домовъ, испускала единодушный радостный крикъ, со взорами, боязливо-устремленными на гору жертвоприношенія. Гонцы, зажегши факелы у пылающаго костра, быстро разносили священный огонь по всѣмъ концамъ государства; одушевляющая всѣхъ стихія загоралась на жертвенникахъ и очагахъ на многія лиги въ окружности задолго прежде, чѣмъ восходъ солнца успѣвалъ увѣрить Ацтековъ, что законы природы не будутъ измѣняться собственно для нихъ.

Слѣдующіе тринадцать дней посвящались веселью. Домы приводились въ порядокъ и выбѣливались. Разбитая посуда замѣнялась новою. Народъ, разрядившись какъ-можно-веселѣе, украшался цвѣточными вѣнками и гирляндами, и тѣснился въ радостныхъ процессіяхъ, направляясь въ храмы боговъ съ благодарственными приношеніями. Тогда учреждались игры и пляски, олицетворявшія возрожденіе свѣта: -- то былъ карнавалъ Ацтековъ, или, скорѣе, національный юбилей, въ родѣ великаго вѣковаго празднества Римлянъ или древнихъ Этрусковъ -- юбилей, которому немногіе успѣли быть свидѣтелями и при повтореніи котораго немногимъ суждено присутствовать вновь.

V.
Земледѣліе Ацтековъ.-- Мехиканскія искусства.-- Купцы.-- Домашніе обычаи.

Едва ли возможно, чтобъ народъ, подвинувшійся такъ далеко, какъ Ацтеки, въ математическихъ наукахъ, не сдѣлалъ значительныхъ успѣховъ въ механическихъ искусствахъ, которыя такъ тѣсно связаны съ математикою. Умственные успѣхи какого бы ни было рода неразлучны съ извѣстною утонченностью, которая требуетъ занятій полезными и изящными искусствами. Дикарь, блуждая въ своихъ лѣсахъ безъ крова и одежды, знаетъ однѣ только животныя потребности; удовлетворивъ имъ, онъ считаетъ, что единственная цѣль существованія достигнута. Но человѣкъ общественный подверженъ многоразличнымъ желаніямъ и разнороднымъ искусственнымъ нуждамъ, смотря по своему относительному положенію: это заставляетъ его изъискивать средства удовлетворить имъ и возбуждаетъ его изобрѣтательность.

Въ-отношеніи къ механическимъ искусствамъ, всѣ народы весьма-значительно разнятся между собою; но различіе это еще замѣтнѣе, если смотрѣть на сметливость и способность каждаго къ изобрѣтательности, которая направляетъ это искусство. Нѣкоторые народы способны, по-видимому, къ одной только переимчивости; или, если у нихъ и есть изобрѣтательность, то въ такой низкой степени, что она проявляется всегда въ повтореніи одной и той же идеи, безъ тѣни разнообразія или усовершенствованія, такъ точно, какъ птицы, которыя строятъ свои гнѣзда отъ начала міра всегда одинаково. Таковы, на-примѣръ, Китайцы: у нихъ, вѣроятно, были съ незапамятныхъ временъ зародыши изобрѣтеній, изъ которыхъ они извлекли для себя мало практической пользы, но которыя, подъ могучимъ вліяніемъ европейскаго генія, достигли, наконецъ, степени совершенства, произведшаго важную перемѣну въ составѣ ихъ общественнаго быта.

Далеко отъ-того, чтобъ оглядываться назадъ или рабски придерживаться старины, европейскій умъ, напротивъ, отличается постояннымъ стремленіемъ впередъ. Прошлыя открытія дѣлаются основаніемъ новыхъ и онъ все идетъ далѣе, отъ истины къ истинѣ, связывая и, се послѣдовательностью звѣньевъ въ одну общую цѣпь знанія, которой какъ-будто суждено объять всю вселенную. Свѣтъ науки проливается на ремесла и искусства. Новые способы открываются безпрестанно для сообщенія людей и мыслей; матеріальное существованіе облегчается; всякаго рода удобства жизни размножаются съ непостижимою быстротою и дѣлаются доступными даже бѣднѣйшимъ членамъ этого народнаго семейства. Обезпеченная въ матеріальномъ отношеніи, мысль обращается къ болѣе возвышеннымъ сферамъ; приложенія механическихъ искусствъ приспособляются къ удовлетворенію требованіи изящнаго вкуса и высшихъ нравственныхъ цѣлой.

Тотъ же просвѣщенный умъ, приложенный къ земледѣлію, возводитъ его до степени науки. Разложивъ составъ растительной земли, человѣкъ познаетъ воспріимчивость почвы, которую обработываетъ; по-мѣрѣ-того, какъ владычество его расширяется надъ стихіями природы, онъ пріобрѣтаетъ силу извлекать изъ нихъ самыя разнообразныя и благодѣтельныя произведенія. Мы можемъ съ удовольствіемъ указать на землю нашихъ отцовъ {Авторъ этой книги Сѣверо-Американецъ.}, гдѣ всѣ эти изъисканія производились въ самыхъ широкихъ размѣрахъ и провели къ самымъ изумительнымъ результатамъ. Вообще, предпріимчивый духъ англо-саксонскаго племени обоихъ полушарій содѣйствовалъ сильнѣе всего великимъ успѣхамъ человѣчества, приложеніемъ науки къ полезнымъ искусствамъ.

Земледѣліе, ограниченное, разумѣется, весьма-тѣсными предѣлами, существовало у самыхъ дикихъ обитателей Сѣверной-Америки. Въ прогалинахъ, попадавшихся въ ихъ скитальчествѣ по лѣсамъ; на каждой полосѣ промежутка или на зеленыхъ скатахъ прибережьевъ рѣкъ, они сѣяли бобы и маисъ. Все это было до крайности грубой не могло охранить непредусмотрительныхъ дикарей отъ частыхъ бѣдствій голода; но одно уже то, что они взрывали землю, было особенностью, отличавшею ихъ отъ прочихъ племенъ звѣролововъ и возвысившею ихъ до нѣкоторой степени надъ ними.

Земледѣліе въ Мехикѣ было въ такомъ же цвѣтущемъ состояніи, какъ прочія искусства и ремесла общественной жизни. Въ немногихъ странахъ пользовалось оно большимъ противъ здѣшняго уваженіемъ; оно связывалось тѣсно съ гражданскими и религіозными узаконеніями народа. У Ацтековъ были особыя божества земледѣлія; названія мѣсяцовъ и религіозныхъ праздниковъ также относились къ нему болѣе или менѣе. Государственныя подати, какъ мы уже видѣли, выплачивались часто земледѣльческими продуктами. Всѣ, исключая воиновь и военныхъ вельможъ, даже жители городовъ, обработывали землю. Главную работу дѣлали мужчины; женщины разсыпали сѣмя, шелушили зерно и вообще принимали участіе только въ легчайшихъ полевыхъ трудахъ. Въ этомъ отношеніи, Ацтеки представляли благородную противоположность съ лру. гими племенами сѣверо американскаго материка, у которыхъ самыя тяжкія работы были удѣломъ женщинъ. Вообще, Ацтеки обращались съ женщинами такъ же кротко и нѣжно, какъ теперь въ большей части Европы.

Они пользовались благоразумно своею почвой. Если она нѣсколько истощалась, ей давали время отдохнуть, оставляя въ пару. Крайняя сухость почвы увлаживалась каналами, которыми ее орошали; съ тою же цѣлью законы опредѣляли строгое наказаніе за истребленіе лѣсовъ, которыми вся страна, какъ мы уже говорили, была изобильно покрыта до завоеванія. Наконецъ, у нихъ было заведены обширныя житницы, по совершенству своему возбуждавшія удивленіе Испанцевъ. Въ такой предусмотрительности мы видимъ заботливость человѣка образованнаго.

Въ числѣ главныхъ продуктовъ были бананы, по легкости произращенія и роскошнымъ результатамъ такъ вредные привычкѣ къ систематическимъ и упорнымъ земледѣльческимъ трудамъ. Другое растеніе было какао, котораго плодъ даетъ шоколадъ -- отъ мехиканскаго слова шоколатль -- теперь столь обыкновенный во всей Европѣ.. Ваниль, росшая только на небольшомъ участкѣ у морскаго берега, употреблялась у нихъ, какъ и у насъ, для улучшенія вкуса и запаха пищи и питья. Важнѣйшимъ произведеніемъ Мехики, какъ и всего американскаго материка, былъ маисъ, росшій изобильно въ долинахъ и на крутыхъ скатахъ Кордильеровъ до высокаго уровня плоской возвышенности. Въ умѣньи стряпать его и въ многоразличныхъ употребленіяхъ изъ него, Ацтеки не уступали любой домовитой хозяйкѣ Покой-Англіи. Исполинскіе въ тропическихъ странахъ стебли маиса даютъ сахаристое вещество несравненно изобильнѣе, чѣмъ въ 6олѣе удаленныхъ къ сѣверу странахъ: изъ него Ацтеки дѣлали сахаръ, немного уступавшій достоинствомъ выдѣлываемому изъ сахарнаго тростника, который развели въ Мехикѣ послѣ завоеванія. Но чудомъ природы въ Мехикѣ былъ тамошній алой или магуэй, отъ котораго густые грозды цвѣтовъ, возвышавшіеся надъ темными и широкими листьями, виднѣлись на большихъ пространствахъ плоской возвышенности. Изъ толченыхъ листьевъ его, какъ мы уже упоминали, выходило тѣсто, изъ котораго дѣлалась бумага; подверженный броженію сокъ превращался въ горячительный напитокъ пульке, весьма любимый и нынѣшними Мехиканцами; листья ался доставляли непроницаемыя непогодамъ крыши для самыхъ смиренныхъ жилищъ; изъ волоконъ дѣлались ткани и сучились крѣпкія веревки; изъ колючихъ оконечностей листьевъ дѣлались иглы и булавки; наконецъ, самый корень, сваренный должнымъ образомъ, превращался въ питательную пищу. Однимъ словомъ, магуэй или agave americana доставляла Ацтекамъ пищу, питье, одежду и писчую бумагу! Можно сказать съ увѣренностью, что природа не проявляла еще ни въ чемъ такого соединенія элементовъ для удобства человѣка.

Неумѣстно здѣсь исчислять всѣ разнообразныя растенія -- многія съ цѣлебными свойствами которыя ввезены въ Европу изъ Мехики. Еще менѣе кстати былъ бы на этихъ страницахъ каталогъ цвѣтовъ ея, яркихъ и блестящихъ, изъ которыхъ множество считается лучшими украшеніями вашихъ оранжерей и теплицъ. Противоположные климаты, заключающіеся въ тѣсныхъ предѣлахъ Покой-Испаніи, даютъ ей богатѣйшую и разнообразнѣйшую флору. Всѣ эти произведенія растительнаго царства были систематически классифированы Ацтеками, понимавшими ихъ отличительныя качества, и собираемы въ разсадники, которые были пространнѣе всѣхъ, существовавшихъ въ то время въ старомъ свѣтѣ. Очень-вѣроятно, что они дали первую идею заведеннымъ въ Европѣ вскорѣ послѣ завоеванія Мехики садамъ растеній.

Мехиканцы знали минеральныя сокровища своего отечества такъ же хорошо, какъ и растительныя. Серебро, свинецъ и олово они добывали изъ рудниковъ Таско; мѣдь изъ горъ Закотоллана. Они брали металлы не только съ поверхности земли, но также изъ жилъ, проникавшихъ плотныя массы скалъ, въ которыхъ они пробивали пространныя галереи. Извѣстно, что слѣды ихъ работъ были лучшими указателями для испанскихъ рудокоповъ. Золото, находимое на поверхности, или добытое изъ руслъ рѣкъ, они переливали въ слитки; также сохраняли его въ видѣ порошка, которымъ южныя области уплачивали часть вносимой правительству дани. Употребленіе желѣза, проникавшаго всю почву, было имъ неизвѣстно; но взирая на свое изобиліе, оно требовало такого многосложнаго приготовительнаго процесса, что было у всѣхъ народовъ послѣднимъ металломъ, обращеннымъ человѣкомъ въ свою пользу.

Ацтеки нашли средство замѣнить желѣзо композиціею изъ олова и мѣди; сдѣланными изъ этой бронзы инструментами, они могли рѣзать не только другіе металлы, но, съ помощью кремнистой пыли, раздѣляли даже самыя твердыя вещества, какъ, на-прим., базальтъ, порфиръ, аметисты и изумруды. Послѣдніе, которые находятъ здѣсь весьма крупными кусками, они обдѣлывали въ разныя затѣйливыя и фантастическія формы. Они отливали также золотые и серебряные сосуды, и обдѣлывали ихъ послѣ весьма-искусно своими металлическими рѣзцами. Нѣкоторыя изъ ихъ серебряныхъ ваза, были такъ велики, что человѣкъ не могъ обхватить ихъ обѣими руками. Ацтеки дѣлали чрезвычайно вѣрно фигуры разныхъ животныхъ, и что еще удивительнѣе, умѣли такъ перемѣшивать металлы, что, на-примѣръ, перья птицы или чешуя рыбы выходили поперемѣнно то золотыя, то серебряныя. Испанскіе золотыхъ-дѣлъ-мастера признавали сами превосходство надъ собою Ацтековъ въ этихъ замысловатыхъ работахъ.

Ацтеки употребляли еще инструменты изъ ицтли, или обсидіана, темнаго и прозрачнаго минерала, чрезвычайно-твердаго, находимаго въ изобиліи въ ихъ горахъ. Они обработывали его въ ножи, бритвы и зазубренные мечи, которые точились весьма-остро., но скоро тупились. Ими они обработывали и украшали рѣзьбою камни и алебастры, употреблявшіеся на постройку публичныхъ зданій, дворцовъ и богатыхъ частныхъ жилищъ. Я буду говорить въ-послѣдствіи подробнѣе объ этихъ скульптурныхъ работахъ; теперь скажу только, что входы и углы зданіи украшались множествомъ изображеніи фантастическихъ идоловъ и очень-часто фигурами разныхъ звѣрей. Послѣднія были сдѣланы весьма-искусно; а первыя, по словами Торкемады, "были гнусными подобіями ихъ душъ, ибо люди эти выучились Дѣлать человѣческій образъ по прежде, какъ сдѣлавшись христіанами". Сказанія древняго лѣтописца справедливы, что бы мы ни думали объ основной ихъ идеѣ. Безобразные призраки религіи Ацтековъ руководили, безъ-сомнѣнія, ихъ художниковъ, когда они старались изобразить человѣка въ мнимой красотѣ своихъ идоловъ. Когда мрачное суевѣріе Ацтековъ замѣнилось христіанствомъ, вкусъ ихъ очистился и получилъ истинно-художественное направленіе.

Барельефныя украшенія у Ацтековъ употреблялись безпрестанно. Говорятъ, будто бы фундаментъ соборной церкви на plaza mayor или главной площади города Мехико состоитъ весь изъ покрытыхъ барельефами камней. Мѣсто это можно, дѣйствительно, считать форумомъ Ацтековъ -- пространнымъ хранилищемъ, гдѣ скрыты сокровища ихъ древняго ваянія. Памятники подобнаго рода разсыпаны по всей столицѣ: едва-ли можно тамъ вырыть новый колодезь или выложить фундаментъ, не откопавъ какіе-нибудь распадающіеся остатки-искусства варваровъ. Но на это обращаютъ тамъ мало вниманія; если они не разбиваются въ куски сразу, то употребляются въ дѣло на постройку выводимой стѣны или новаго зданія. Два знаменитыхъ барельефа, временъ послѣдняго Монтезумы и его отца, изсѣченные въ массивной скаль, въ прелестныхъ рощахъ Чапольтепека, были въ прошломъ столѣтіи уничтожены но повелѣнію правительства! Памятники варваровъ щадятся народами образованными такъ же мало, какъ памятники народовъ образованныхъ варварами.

Замѣчательнѣйшее изъ найденныхъ доселѣ изваяній -- календарный камень, о которомъ мы упоминали въ предъидущей главѣ. Это глыба темнаго порфира, которая по разсчету должна была вѣсить первоначально около пятидесяти тоннъ {Около 3000 пудовъ.}. Ее перевезли изъ горъ, находящихся за озеромъ Чалько, черезъ большое разстояніе, по гористой странѣ, пересѣкаемой множествомъ рѣкъ, ручьевъ и каналовъ. Во время переправы черезъ мостъ въ столицу, балки его не выдержали и огромная масса рухнула въ воду, откуда со извлекли съ величайшимъ трудомъ. Одна уже дальняя доставка такого куска порфира, при всѣхъ препятствіяхъ и безъ рабочаго скота, котораго не было у Ацтековъ, доказываетъ сметливость въ механикѣ и обнаруживаетъ познанія, поуступавшія свѣдѣніямъ ихъ въ астрономіи, потребнымъ для начертанія фигуръ и надписей на этомъ самомъ камнѣ.

Древніе Мехиканцы употребляли для домашняго обихода глиняную посуду, которой многочисленные образцы сохранились до нашего времени. Они дѣлали также кубки и чаши изъ лакированнаго или раскрашеннаго дерева; чаши эти были непроницаемы для сырости и ярко разрисованы. Краски составляли изъ растительныхъ и минеральныхъ веществъ. Въ числѣ ихъ былъ великолѣпный малиновый цвѣтъ, добываемый изъ кошенили, новѣйшій соперникъ древнему пурпуру Тира. Кошениль привезли въ Европу изъ Мехики, гдѣ это интересное маленькое насѣкомое воспитывали съ большою заботливостью на плантаціяхъ кактуса, которыя въ-послѣдствіи были заброшены. Такимъ образомъ, Ацтеки могли окрашивать свои ткани въ самые яркіе цвѣта, ткани эти были изъ хлопчатой бумаги, разведенной въ большомъ изобиліи въ теплыхъ краяхъ страны, и дѣлались всѣхъ степеней тонкости. Они обладали также искусствомъ примѣшивать въ бумажныя ткани тонкую шерсть кроликовъ и другихъ звѣрковъ, такъ-что изъ этого выходилъ родъ сукна, чрезвычайно мягкаго, теплаго, красиваго и совершенно оригинальнаго: оно украшалось часто богато-вышитыми изображеніями птицъ, цвѣтовъ, или разными фантастическими узорами.

Но больше всего отличались Мехиканцы своими любимыми издѣліями изъ перьевъ. Имъ они умѣли придавать весь эффектъ превосходнѣйшей мозаики. Роскошныя перья тропическихъ птицъ, въ особенности изъ породы попугаевъ, давали имъ самые разнообразные цвѣта; нѣжный пухъ крошечныхъ колибри, носившихся роями по медоноснымъ цвѣтамъ Мехико, доставлялъ имъ воздушные золотистые отливы, придававшіе необыкновенную красоту произведеніямъ этого рода. Перья, наклеенныя на тонкія бумажныя матеріи, украшали одежды богатыхъ, драпировки ихъ покоевъ и покровы въ храмахъ. Ни одно изъ американскихъ издѣлій не возбуждало въ Европѣ такого удивленія, какъ многочисленные образцы этихъ работъ, высылавшіеся туда завоевателями. Нельзя не жалѣть, что такое прелестное искусство совершенно упало.

Въ Мехикѣ не было лавокъ, но мануфактурныя и земледѣльческія произведенія привозились для продажи на большіе рынки главныхъ городовъ государства. Каждый пятый день бывали тамъ ярмарки, куда стекалось изъ всѣхъ окрестностей множество народа для покупки и продажи. Для каждаго рода товаровъ отводились отдѣльныя мѣста. Торговля шла честно, спокойно, въ порядкѣ, подъ надзоромъ особенныхъ чиновниковъ, нарочно для этого назначенныхъ; отчасти она была мѣновая, отчасти производилась на монету, которой цѣнность была установлена правительствомъ. Деньгами были прозрачные стволы перьевъ, наполненныхъ въ извѣстную мѣру золотымъ порошкомъ, кусочки олова, вырѣзанные въ видѣ Т, и мѣшки какао, съ опредѣленнымъ числомъ зеренъ. "Блаженныя деньги!" восклицаетъ Петръ Мартиръ; "обладатель ихъ не можетъ сдѣлаться скрягою, ибо ихъ нельзя ни долго копить, ни зарывать въ землю."

Въ Мехикѣ не было такого замѣчательнаго различія кастъ или сословій, какое существовало въ древнемъ Египтѣ и существуетъ еще теперь у многихъ азіатскихъ народовъ. Впрочемъ, чаще всего сынъ наслѣдовалъ званію и промыслу отца. Разнородныя ремесла раздѣлялись наподобіе цеховъ и изъ нихъ каждому отводили въ городахъ особые кварталы; цехи избирали себѣ главъ, имѣли свои покровительствующія божества, свои праздники, и тому подобное. Торговля и ремесла пользовались у Ацтековъ величайшимъ уваженіемъ.

"Сынъ мой", говорилъ одинъ престарѣлый вельможа своему наслѣднику: "учись или земледѣлію или выдѣлкѣ перьевъ, или какому побудь другому честному промыслу. Такъ дѣлали твои предки. Иначе, какъ бы они могли запастись имуществомъ для себя и своихъ семействъ? Никто еще не слыхивалъ, чтобъ одна знатность рода могла прокормить человѣка". Мудрыя правила, которыя должны были казаться нѣсколько странными испанскому hidalyo!

Но особенно почетнымъ было купеческое званіе. Оно составляло таку іо важную и оригинальную черту въ общественномъ хозяйствѣ Ацтековъ, что заслуживало бы со стороны историковъ больше вниманія, чѣмъ они удостоили его. Ацтекскій купецъ былъ нѣчто въ родѣ странствующаго торговца, путешествовавшаго съ своими товарами до отдаленнѣйшихъ предѣловъ Анагуака и, за границы его. Онъ возилъ съ собою роскошныя ткани, украшенія изъ драгоцѣнныхъ металловъ и камней, невольниковъ и другіе дорогіе товары. Невольниковъ покупали недалеко отъ столицы, на большомъ рынкѣ въ Ацкапотцалько, гдѣ были учреждены регулярныя ярмарки для продажи этихъ несчастныхъ. Владѣльцы приводили ихъ туда, одѣтыхъ какъ-можно-наряднѣе и выученныхъ нѣтъ, плясать и выказывать весь запасъ своихъ личныхъ способностей и знаній, чтобъ казаться приманчивѣе въ глазахъ покупщиковъ. Торгъ невольниками считался у Ацтековъ почетнымъ промысломъ.

Съ этимъ богатымъ запасомъ купецъ посѣщалъ разныя страны, имѣя всегда цѣнные подарки отъ своего государя къ-чужеземнымъ правителямъ, и обыкновенно получая подарки отъ пикъ, вмѣстѣ съ дозволеніемъ торговать. Если ему въ этомъ отказывали, или еслибъ ему вздумали оказать несправедливость или притѣсненіе, онъ всегда былъ въ готовности къ отпору. Купецъ совершалъ свои странствія съ многочисленными сотоварищами и сильною дружиной спутниковъ нисшаго разряда, которые переносили его товары. Обыкновенный грузъ каждаго изъ нихъ былъ отъ пятидесяти до шестидесяти фунтовъ. Весь караванъ трогался въ путь хорошо вооружившись и былъ такъ приготовленъ къ внезапнымъ непріязненнымъ дѣйствіямъ, что въ случаѣ нужды могъ успѣшно обороняться до прибытія подкрѣпленія изъ дома. Однажды, отрядъ такихъ воинственныхъ торговцевъ выдержалъ четырехмѣсячвую осаду въ городѣ Айотлэнѣ и наконецъ отбилъ непріятеля. Правительство мехиканское, впрочемъ, всегда охотно воевало подъ этимъ предлогомъ, находя его весьма благопріятнымъ для распространенія своего могущества. Купцамъ дозволялось также собирать войска паевой счетъ, и тогда начальство надъ ними поручалось имъ-самимъ. Государи имѣли обыкновеніе употреблять купцовъ въ родѣ политическихъ агентовъ, для собиранія свѣдѣній о состояніи посѣщаемыхъ ими странъ, и о расположеніи къ нимъ ихъ жителей.

Такимъ-образомъ, кругъ дѣйствія мехиканскихъ купцовъ распространялся далеко за предѣлы смиренной торговли и они стояли на высокой степени въ общемъ уваженіи. Имъ дозволялось имѣть свои отличительные гербовые знаки и девизы. Многіе изъ нихъ составляли то, что испанскіе писатели называли совѣтомъ финансовъ, какъ было по-крайней-мѣрѣ въ Тецкуко. Государи всегда съ ними совѣтовались и постоянно держали нѣкоторыхъ при своей особѣ, называя ихъ въ разговорѣ дядями, что нѣсколько напоминаетъ титулъ primo или кузена, которымъ испанскіе короли привѣтствуютъ своихъ грандовъ. Купцамъ дозволялось имѣть свои гражданскіе и уголовные суды, съ правомъ произносить и приводить въ исполненіе даже смертные приговоры. Словомъ, они составляли въ государствъ отдѣльную общину; а такъ-какъ торговля доставляла имъ большія богатства, то они пользовались многими изъ самыхъ существенныхъ выгодъ наслѣдственной аристократіи.

Этотъ фактъ, что торговля вела къ высокой политической значительности у полуобразованнаго народа, гдѣ обыкновенно званія воина и жреца были единственно почетными, составляетъ оригинальную черту исторіи Мехиканцевъ. Оно замѣтно противоположно общепринятымъ идеямъ большинства образованныхъ государствъ стараго свѣта, гдѣ думаютъ, что знатность рода унижается мспѣе праздною жизнью и суетными удовольствіями, чѣмъ дѣятельными занятіями, ведущими равно къ благоденствію государства и частныхъ людей. Если просвѣщеніе искореняетъ много предразсудковъ, то нельзя не допустить, что оно и порождаетъ ихъ много.

Чтобъ составить себѣ лучшее понятіе о настоящей образованности Мехиканцевъ, постараемся проникнуть въ ихъ частную жизнь и посмотримъ на взаимныя отношенія обоихъ половъ. Къ-счастію, мы имѣемъ къ этому возможность. Тутъ мы увидимъ, что тотъ же кровожадный Ацтекъ часто обнаруживаетъ всю чувствительность, къ какой только способенъ человѣкъ образованный: онъ утѣшаетъ друзей своихъ въ горести; поздравляетъ ихъ съ житейскими радостями, какъ, на-примѣръ, по случаю свадьбы, рожденія или крестинъ ребенка, и тогда посѣщенія его всегда сопровождаются подарками дорогихъ нарядовъ или украшеніи, или за-просто приношеніями цвѣтовъ, выражающихъ точно также его участіе и сочувствіе. Визиты того времени, хотя и были опредѣлены со всею церемонною подробностью восточной вѣжливости, однакожь всегда имѣли характеръ радушія и сердечнаго уваженія.

Воспитаніе дѣтей, особенно въ публичныхъ школахъ, было чрезмѣрно строго, какъ мы уже упоминали. Но, прійдя въ возрастъ, ацтекская дѣвушка находила у своихъ родителей самое нѣжное обращеніе, въ которомъ, по-видимому, не было и тѣни недовѣрчивости или суровости. Дочь, готовившуюся вступить въ свѣтъ, родители убѣждали сохранять простоту въ пріемахъ и разговорахъ, опрятность въ нарядѣ. Ей внушали скромность, какъ первое украшеніе женщины, и увѣщевали быть покорною и преданною своему будущему мужу. Наставленія эти дѣлались всегда съ кротостью и съ самыми нѣжными эпитетами, показывавшими всю полноту родительской любви.

Многоженство было у Мехиканцевъ допущено, но оно, вѣроятно, существовало только у богатыхъ. Обязательства супружескаго обѣта, который произносился всегда при торжественномъ религіозномъ обрядѣ, были вполнѣ признаваемы обѣими сторонами. Испанцы описывали Мехиканокъ "хорошенькими", чего нельзя сказать о нынѣшнихъ соотечественницахъ ихъ, хотя у нихъ то же серьёзное и даже грустное выраженіе, которое было и прежде. длинные черные волосы, сверхъ которыхъ онѣ набрасывали покрывала изъ тонкихъ волоконъ питы, переплетались обыкновенно цвѣтами, а у богатыхъ нитками, унизанными дорогими каменьями или жемчугомъ изъ Калифорнскаго-Залива. Мужья обходились, по-видимому, весьма-деликатно съ своими женами; онѣ проводили время или въ безпечномъ спокойствіи или занимаясь женскими рукодѣльями, а дѣвушки въ праздное время твердили старинныя преданія и баллады.,

Женщины принимали одинаковое участіе съ мужчинами въ общественныхъ праздникахъ и увеселеніяхъ, которые часто бывали очень-пышны, какъ по числу гостей, такъ и по цѣнности самаго угощенія. Въ такихъ случаяхъ, многочисленная прислуга обоего пола старалась предупреждать желанія гостей; залы были наполнены благоуханіемъ куреній, а дворы и входы усыпаны лучшими цвѣтами, которые раздавались также въ изобиліи гостямъ, когда они входили. Бумажныя салфетки и чаши съ водою предлагались каждому изъ гостей, когда они садились за столъ, ибо церемонія омовенія передъ обѣдомъ и послѣ обѣда свято соблюдалась у Ацтековъ. Послѣ угощенія подавали, обществу табакъ съ примѣсью разныхъ ароматовъ въ трубкахъ, или въ видѣ сигаръ, въ черепаховыхъ или серебряныхъ трубочкахъ. Ацтеки, вдыхая въ себя табачный дымъ, зажимали ноздри пальцами и часто глотали его. До насъ не дошло, курили ли тогда женщины, садившіяся за столомъ всегда отдѣльно отъ мужчинъ, такъ, какъ онѣ курятъ въ самыхъ лучшихъ кругахъ мехиканскаго общества въ наше время. Любопытно также, что Ацтеки нюхали сушеный табачный листъ, мелко нетолченый.

Угощеніе состояло изъ множества питательныхъ кушаньевъ, въ особенности изъ дичи; въ числѣ ихъ, самую замѣчательную роль играла индѣйка, которой происхожденіе ошибочно предполагаютъ на Востокѣ. За существенными блюдами подавались овощи и плоды всѣхъ очаровательныхъ родовъ, какіе только есть на сѣверо американскомъ материкѣ. Мясныя кушанья Приправлялись обыкновенно самыми изъисканными соусами, до которыхъ Мехиканцы были большіе охотники; кромѣ того, они услаждали свой вкусъ конфектами и пирожными изъ маисовой муки и сахара, добываемаго изъ стеблей того же растенія. Иногда прибавлялось къ угощенію еще одно блюдо, омерзительное, въ особенности, когда пиршество имѣло религіозный характеръ: приносили въ жертву невольника, и мясо его, приправленное съ величайшею изъисканностію, составляло первое украшеніе пира. Людоѣдство, облеченное эпикурейскою наукой, дѣлается еще отвратительнѣе.

Теплота кушаньевъ поддерживалась нагрѣвальными блюдами. Столы убирались серебряными, а иногда и золотыми вазами самой тонкой работы. Кубки и ложки были изъ тѣхъ же дорогихъ матеріаловъ, а также и черепаховые. Любимымъ напиткомъ былъ шоколатль, приправленный ванилью и разными пряностями. Ацтеки умьли приготовлять пѣну его особеннымъ образомъ, такъ-что она твердѣла и ее можно было ѣсть холодную. Перебродившій сокъ магуэля, съ разными сладкими и кислыми примѣсями, доставлялъ множество родовъ пріятныхъ напитковъ разной степени крѣпости. Ими подчивали обыкновенно пожилыхъ гостей.

По окончаніи обѣда, молодые люди вставали изъ-за стола и кончали празднество пѣніемъ и плясками. Они плясали граціозно, подъ звуки разныхъ инструментовъ, аккомпанируя себѣ пѣснями пріятнаго, хотя нѣсколько грустнаго характера. Пожилые гости продолжали, между-тѣмъ, сидѣть за столомъ, потягивая пульке и бесѣдуя о старинѣ, пока развеселяющія свойства любимаго напитка не примиряли ихъ съ настоящимъ временемъ. Эта часть общества нерѣдко подгуливала весьма-изрядно, и что странно, имъ это извинялось, тогда-какъ молодыхъ людей наказывали за пьянство чрезвычайно-строго. Угощеніе заключалось щедрою раздачей присутствующимъ богатыхъ нарядовъ и украшеніи; гости расходились за полночь, при чемъ "нѣкоторые хвалили пиръ, а другіе осуждали дурной вкусъ или мотовство хозяина", говоритъ одинъ старинный испанскій писатель: точь-въ-точь какъ и у насъ". Люди вездѣ и всегда люди, по всему земному шару.

Въ этой замѣчательной картинѣ нравовъ, которую я выписалъ съ подробностью изъ ближайшихъ къ завоеванію хроникъ, мы не находимъ ни малѣйшаго сходства между Мехиканцами и другими индійскими племенами сѣверо-американскаго материка. Тутъ есть еще нѣсколько похожаго на азіатскую роскошь и чувственность; но въ Азіи женщины, не допускаемыя въ свободныя общественныя сношенія съ мунь чинами, почти вездѣ ревниво спрятаны въ стѣнахъ гаремовъ. Европейская образованность, назначившая прекрасному полу настоящее мѣсто его въ обществѣ, удалена еще болѣе отъ многихъ звѣрскихъ обычаевъ Ацтековъ, которыхъ существованіе почти непостижимо при несомнѣнной степени умственныхъ успѣховъ Мехиканцевъ во многихъ отношеніяхъ. Обычаи эти можно объяснить только какъ результата" религіознаго ослѣпленія, которое затмѣваетъ разумъ и развращаетъ чувства до того, что человѣкъ пріучается смотрѣть спокойно на вещи, наиболѣе противныя человѣческой природѣ. Обычаи и мнѣнія, основанные на религіи, не должно брать какъ окончательныя доказательства образованности народа.

Характеръ Ацтековъ былъ совершенно-оригиналенъ и единственъ въ своемъ родѣ. Онъ состоялъ изъ несообразностей, по-видимому, неудобо-соединяемыхъ, и совокуплялъ въ себѣ рѣзкія особенности разныхъ народовъ, находящихся не только не на одной степени просвѣщенія, по, напротивъ того, отдаленныхъ одинъ отъ другаго какъ крайности варварства и утонченности нравовъ. Подобіемъ ему можетъ быть только удивительный климатъ Мехики, способный производить на пространствѣ нѣсколькихъ квадратныхъ лигъ все безконечное разнообразіе растительности, принадлежащей мерзлымъ странамъ сѣвера, умѣренному поясу Европы и знойнымъ небесамъ Аравіи и Индостана!

VI.
Тицкуки.-- Ихъ золотой вѣкъ. Мудрыя государи.-- Упадокъ ихъ монархіи.

Читатель пріобрѣтетъ весьма-неполное понятіе о просвѣщеніи Анагуака, если не будетъ имѣть свѣдѣній объ Акольгуанахъ или Тецкукахъ, какъ ихъ вообще называютъ -- народѣ, принадлежащемъ къ одному великому семейству съ Ацтеками, съ которыми они соперничали въ могуществѣ и которыхъ превзошли въ умственномъ образованіи и общественной утонченности.

Къ-счастію, мы имѣемъ для этого богатые матеріалы въ сказаніяхъ Фернандо де-Альва Ихтлихочитля, потомка по прямой линіи царственнаго дома Тецкуко, жившаго въ вѣкъ завоеванія. При возможности имѣть лучшія свѣдѣнія, онъ былъ исполненъ дарованій и трудолюбія; хотя въ разсказѣ его и промелькиваетъ желаніе воскресить увядшую славу древняго низверженнаго дома, однакожь, всѣ отдаютъ полную справедливость его добросовѣстности и правдивости. На него полагаются съ увѣренностью и испанскіе писатели, которымъ были доступны его рукописи. Я ограничусь главными чертами двухъ царствованій, обнимающихъ золотой вѣкъ Тецкуко, не покушаясь взвѣшивать вѣроятность подробностей, которыя предоставляю на судъ читателя.

Акольгуапы, какъ мы уже видѣли, пришли въ долину около исхода двѣнадцатаго столѣтія, и выстроили свою столицу Тецкуко на восточныхъ берегахъ озера, насупротивъ Мехики. Отъ этого пункта они распространялись постепенно по всей сѣверной части Анагуака, пока путь ихъ не былъ остановленъ вторженіемъ одноплеменнаго народа, Тепанековъ, которые взяли ихъ столицу послѣ отчаянной борьбы, убили ихъ государя и покорили окончательно все государство. Это было въ 1418 году. Молодой принцъ Незагуальконотль, наслѣдникъ короны, которому было тогда пятнадцать лѣтъ, видѣлъ своими глазами, какъ непріятели умертвили его отца, потому-что самъ онъ скрывался въ вѣтвяхъ дерева, отѣнявшаго сцену убійства. Исторія его исполнена самыхъ необычайныхъ и романическихъ приключеній, подвиговъ рыцарской отваги и чудныхъ избавленій отъ неизбѣжныхъ опасностей.

Немного спустя послѣ бѣгства съ поля, обагреннаго кровью его отца, молодой тецкукскій принцъ попался въ руки непріятелей, внесенъ ими съ торжествомъ въ свою столицу и брошенъ въ подземелье. Ему удалось, однако, убѣжать при содѣйствіи губернатора крѣпости, стариннаго слуги его семейства, который занялъ мѣсто царственнаго бѣглеца и заплатилъ за то жизнью. Наконецъ, принцу позволили, по ходатайству царствовавшей въ Мехикѣ фамиліи, съ которою онъ былъ въ родствѣ, удалиться сначала въ эту столицу, а потомъ въ свою собственную, гдѣ онъ нашелъ убѣжище во дворцѣ своихъ предковъ. Тамъ прожилъ онъ спокойно восемь лѣтъ, занимаясь науками подъ руководствомъ стараго учителя, которому было ввѣрено его дѣтство и который преподавалъ ему разные предметы, касающіеся государственнаго управленія.

Въ концѣ этого періода, умеръ тепанекскій похититель престола, оставя послѣ себя сына, Махтлу, человѣка кровожаднаго и подозрительнаго. Незагуалькойотль поспѣшилъ явиться къ нему съ изъявленіемъ покорности, но тиранъ не принялъ приношенія цвѣтовъ, которые онъ положилъ къ его ногамъ и обернулся къ нему спиною въ присутствія всѣхъ вельможъ и военачальниковъ. Одинъ изъ нихъ, расположенный къ юному принцу, посовѣтовалъ ему позаботиться о своей безопасности и бѣжать изъ дворца, гдѣ его непремѣнно лишатъ жизни. Въ-слѣдствіе этого предостереженія, онъ оставилъ, не теряя времени, негостепріимный дворъ, и возвратился въ Тецкуко. Махтла, однако, рѣшился избавиться отъ него во что бы ни стало. Онъ смотрѣлъ завистливыми глазами на развивающіеся таланты своего соперника и на привязанность къ нему прежнихъ подданныхъ, которую пріобрѣтали ему привлекательныя качества и достоинства. Махтла задумалъ умертвить тецкукскаго принца при одномъ вечернемъ угощеніи: по планъ его разстроился бдительностью наставника Незагуалькойотля, который съумѣлъ обмануть убійцъ и замѣнить своего ученика другою жертвой. Тогда озлобленный тиранъ сбросилъ съ себя личину и послалъ въ Тецкуко сильный отрядъ воиновъ съ повелѣніемъ ворваться во дворецъ, схватить Незагуалькойотля и умертвить его на мѣстѣ. Принцъ, узнавшій объ этомъ умыслѣ чрезъ своего недремлющаго наставника, вмѣсто того, чтобъ бѣжать, какъ ему совѣтовали, рѣшился дождаться убійцъ. Они нашли его играющимъ въ мячь на дворцовомъ дворѣ; онъ принялъ ихъ съ большою любезностью и пригласилъ войдти во дворецъ и освѣжиться послѣ путешествія. Пока они были заняты такимъ образомъ, онъ перешелъ въ сосѣдній покой, не возбудивъ ничьего подозрѣнія, такъ-какъ убійцы могли его видѣть въ отворенныя двери. Въ проходѣ стояла горящая курильница и слуги принца подбросили на нее столько благоуханій, что густой дыни, скрылъ его движенія отъ тепанекскихъ воиновъ и далъ ему возможность уйдти потаеннымъ ходомъ, имѣвшимъ сообщеніе съ просторною глиняною трубою, служившею прежде для проведенія воды во внутрь дворца. Въ этой трубѣ онъ оставался до ночи и тогда, воспользовавшись темнотою, выбрался за городъ и нашелъ убѣжище въ хижинѣ одного изъ васалловъ своего отца.

Тепанекскій монархъ, взбѣшенный постоянными неудачами, снарядилъ немедленную погоню и назначилъ цѣпу за голову царственнаго бѣглеца: кто бы его ни захватилъ, живаго или мертваго, получалъ въ награду руку знатной дѣвицы и обширное помѣстье, все равно, какого бы званія ни былъ поимщикъ. Отряды вооруженныхъ людей были разосланы по всѣмъ направленіямъ; однажды, во время поисковъ, толпа воиновъ вошла въ хижину, гдѣ принцъ укрывался. Ему удалось, однако, спрятаться подъ грудою волоконъ магуэя, приготовленнаго для выдѣлки холста. Такъ-какъ въ этомъ мѣстѣ нельзя было оставаться долго въ безопасности, мезагуалькойотль убѣжалъ въ гористый и покрытый лѣсами участокъ, находившійся между границами его собственныхъ владѣній и Тласкалой.

Тамъ онъ велъ тяжкую, скитальческую жизнь, подверженный лишеніямъ, непогодамъ, скрываясь въ густой чащѣ и въ пещерахъ, и выходя украдкою только но ночамъ для утоленія голода и жажды; во все это время онъ былъ въ безпрестанной тревогѣ, потому-что преслѣдователи рыскали вокругъ него безъ отдыха. Разъ онъ нашелъ убѣжище среди небольшаго отряда воиновъ, оказавшихся дружественными и спрятавшихъ его въ большой барабанъ, вокругъ котораго они принялись плясать. Въ другомъ случаѣ, онъ только-что успѣлъ перейдти черезъ хребетъ одного холма, какъ, враги его начали подниматься съ противоположной стороны; тутъ онъ встрѣтилъ дѣвушку, собиравшую чіанъ -- мехиканское растеніе, сѣмя котораго употреблялось въ составѣ разныхъ туземныхъ напитковъ. Принцъ убѣдилъ ее, чтобъ она его спрятала подъ нарѣзанными стеблями чіана. Когда подошли съищики и спросили дѣвушку, не видала ли она бѣглеца, та хладнокровію отвѣчала, что видѣла и указала имъ на тропинку, по которой онъ будто бы пошелъ. Не взирая на обѣщанныя богатыя награды, Незагуальконотль, по-видимому, былъ безопасенъ отъ измѣны -- такъ велика была общая преданность къ нему самому и его дому. "Согласишься ли ты выдать принца, еслибъ онъ тебѣ попался?" спросилъ онъ однажды у молодаго поселянина, который не зналъ его въ лицо.-- Нѣтъ.-- "Какъ, ни за руку благородной красавицы съ богатымъ приданымъ?" Поселянинъ только засмѣялся и покачалъ головою отрицательно. Много разъ случалось его вѣрнымъ приверженцамъ терпѣть пытки и даже лишаться жизни, но ни одинъ не соглашался на предательство.

Какъ ни радовали его сердце такія доказательства преданности, однакожь, положеніе молодаго принца въ этихъ горныхъ пустыняхъ дѣлалось съ каждымъ днемъ бѣдственнѣе. Собственныя страданія его были мучительнѣе при видѣ страданій вѣрнымъ приверженцевъ, рѣшившихся сопутствовать ему въ скитальчествѣ. "Оставьте меня моей судьбѣ!" говорилъ онъ имъ: "зачѣмъ вы себя губите для человѣка, котораго несчастіе рѣшилось преслѣдовать?" Большая часть тецкукскихъ вельможъ, думая о своихъ выгодахъ, присоединились на время къ тепанекскому похитителю; но нѣкоторые остались вѣрны своему принцу, предпочитая измѣнѣ изгнаніе и самую смерть.

Между-тѣмъ, друзья Незагуальконотля дѣятельно трудились для него вдали отъ мѣстъ, гдѣ онъ скитался. Угнетенія Махтлы и расширеніе его власти произвели общую тревогу въ окрестныхъ государствахъ, помнившихъ кроткое правленіе тецкукскихъ государей. Составился тайный союзъ, начертавшій планъ дѣйствіи, и въ день, назначенный для всеобщаго возстанія, Незагуальконотль увидѣлъ себя предводителемъ войска, равносильнаго тепанекской арміи. Противники сошлись на полѣ сраженія и Тепанеки были разбиты на голову; побѣдоносный принцъ, принимая вездѣ радостныя изъявленія преданности своихъ подданныхъ, вошелъ въ столицу не какъ блуждающій изгнанникъ, по какъ законный преемникъ престола своихъ предковъ.

Вскорѣ послѣ этого, онъ соединился съ Мехиканцами, давно уже недовольными самовластіемъ Махтлы. Войска союзниковъ, послѣ цѣлаго ряда кровавыхъ битвъ съ тепанекскимъ похитителемъ, разбили его напослѣдокъ окончательно подъ самыми стѣнами его столицы. Махтла бѣжалъ въ купальни, но былъ оттуда вытащенъ и принесенъ въ жертву богамъ, со всѣми звѣрскими церемоніями Ацтековъ; столица его Ацкапотцалько была срыта до земли, и опустошенное мѣсто ея превратилось въ главный невольничій рынокъ народовъ Анагуака.

За этими событіями послѣдовалъ между тремя державами: Тецкукой, Мехикой и Тлакопаномъ, замѣчательный союзъ, о кокоромъ мы уже упомянули въ одной изъ предъидущихъ главъ. Историки разногласятъ между собою касательно точныхъ условій этого союза, потому-что писатели двухъ первыхъ государствъ присвоиваютъ своимъ соотечественникамъ первенство голоса въ общихъ совѣщаніяхъ. Всѣ, однако, соглашаются, что Тлакопанъ,-- государство расположенное на берегахъ озера, какъ и остальныя оба -- играло второстепенную роль. Извѣстно съ достовѣрностью, что во всѣхъ военныхъ или мирныхъ дѣйствіяхъ, каждая изъ трехъ Союзницъ участвовала въ совѣтахъ остальныхъ, по предпринимала отдѣльно ничего, и дѣйствовала съ ненарушимымъ единодушіемъ до самаго вторженія Испанцевъ.

Первою мѣрой Незагуалькойотля было объявленіе всепрощенія. Правило его было: "Государь можетъ наказывать, по мщеніе недостойно его". Въ настоящемъ случаѣ, онъ не хотѣлъ даже наказывать и не только простилъ возстававшихъ противъ него вельможъ, но даже далъ нѣкоторымъ изъ наиболѣе виновныхъ почетныя и довѣренныя мѣста. Такое поведеніе было, конечно, основано на умной политикѣ, тѣмъ болѣе, что эти вельможи пристали къ похитителю скорѣе изъ страха, чѣмъ изъ нелюбви къ нему самому; но все-таки есть поступки, основанные на политикѣ, къ которымъ способны только характеры великодушные.

Возстановленный монархъ озаботился послѣ этого о благоустройствѣ всего, что пострадало отъ безпорядочнаго тиранства Тепанековъ, и оживилъ, или, скорѣе, вновь образовалъ разныя отрасли государственнаго управленія. Онъ составилъ краткій, по понятный сводъ законовъ, который показался до того удовлетворительнымъ, судя по требованіямъ того времени, что его немедленно ввели у себя обѣ союзницы, Мехико и Тлакопанъ. Законы эти были, можно сказать, написаны кровью, и, конечно, должны были доставить своему творцу скорѣе прозваніе Дракона, чѣмъ "Солона Анагуака", какъ его величаютъ нѣкоторые писатели. Человѣколюбіе, безъ-сомнѣнія, есть одинъ изъ лучшихъ плодовъ образованности. Одно только распространяющееся просвѣщеніе можетъ научить законодателя сбереженію человѣческихъ страданій, даже въ-отношеніи къ преступникамъ, и заставить опредѣлить мѣру наказаній не столько съ цѣлью наказать за свершенныя вины, сколько для предупрежденія будущихъ проступковъ.

Незагуальконотль раздѣлилъ бремя правленія на нѣсколько отраслей: военный совѣтъ, финансовый совѣтъ, совѣтъ правосудія, и нѣсколько другихъ второстепенныхъ. Совѣтѣ правосудія былъ важнѣйшимъ мѣстомъ; ему предоставлялась верховная власть рѣшать всѣ гражданскія и уголовныя дѣла, и принимать апелляціи на нисшія областныя судилища, которыя обязывались доносить ему подробно обо всѣхъ своихъ дѣйствіяхъ. Во всѣхъ этихъ присутствіяхъ допускалось извѣстному числу гражданъ засѣдать вмѣстѣ съ вельможами и спеціальными сановниками. Кромѣ этого, было еще собраніе, въ родѣ государственнаго совѣта, который содѣйствовалъ монарху въ отправленіи дѣлъ и давалъ ему совѣты въ важныхъ случаяхъ: это собраніе состояло изъ первыхъ вельможъ. Четырнадцати членамъ его назначались постоянныя мѣста за царскомъ столомъ.

Наконецъ, былъ еще особенный трибуналъ, называвшійся "Совѣтомъ Музыки", котораго цѣлью было поощреніе наукъ и искусствъ. Всѣ сочиненія по части астрономіи, исторіи, хронологіи или какой бы то ни было науки, представлялись на его судъ и публиковались не иначе, какъ съ его одобренія. Эта ценсорская власть была не бездѣлицей, по-крайней-мѣрѣ, относительно отдѣла исторіи, въ которой умышленное искаженіе истины считалось уголовнымъ преступленіемъ по кровавому уставу Незагуальконотля. Впрочемъ, тецкукскіе писатели были, вѣроятно, достаточно сметливы, чтобъ не подпасть подъ такое опасное обвиненіе, и, конечно, умѣли выпутываться изъ бѣды, прикрываясь туманнымъ и загадочнымъ перетолкованіемъ іероглифовъ. Собраніе это, составленное изъ ученѣйшихъ людей въ цѣломъ государствѣ, не разбирая ихъ званія или сословія, имѣло главный надзоръ за всѣми произведеніями искусствъ или утонченныхъ ремеслъ. Оно опредѣляло достоинство профессоровъ по разнымъ отраслямъ знанія, судило о томъ, какъ они преподавали науки своимъ ученикамъ -- за дурное обученіе которыхъ преподаватели наказывались весьма-строго,-- и учреждало экзамены воспитанникамъ разныхъ училищъ. Короче, "Совѣтъ Музыки" былъ главнымъ блюстителемъ воспитанія во всемъ государствѣ. Въ опредѣленные дни, авторы читали передъ его собраніемъ свои историческія сочиненія или поэмы, касавшіяся предметовъ нравственныхъ или народныхъ преданій. Для трехъ вѣнчанныхъ главъ союзныхъ государствъ были тамъ приготовлены особыя мѣста и они засѣдали вмѣстѣ съ учеными, разсуждали объ относительныхъ достоинствахъ умственныхъ произведеній и присуживали награды достойнѣйшимъ изъ совмѣстниковъ.

Таковы чудныя сказанія, дошедшія до насъ объ этомъ учрежденіи, существованіе котораго, конечно, было бы трудно подозрѣвать у коренныхъ обитателей Америки. Оно даетъ еще болѣе высокое понятіе объ образованности народа, чѣмъ величественные архитектурные остатки, покрывающіе и теперь многія части материка. Архитектура, до нѣкоторой степени, принадлежитъ къ числу удовлетвореній чувственнымъ потребностямъ человѣка: она больше дѣйствуетъ на зрѣніе и доставляетъ лучшій способъ блеснуть варварскимъ великолѣпіемъ, на которое тратится большая часть доходовъ полу-просвѣщенныхъ народовъ. Самые пышные и огромные образцы архитектуры были воздвигнуты этими средствами и ее можно считать одною изъ первыхъ ступеней великой лѣстницы образованности. По учрежденіе, о которомъ мы сейчасъ говорили, доказываетъ гораздо-высшіе умственные успѣхи: это литературная роскошь, обнаруживающая существованіе изящнаго вкуса, который полагался необходимымъ для удовлетворенія потребности въ умственныхъ наслажденіяхъ.

Вліяніе этой академіи было очевидно на состояніе столицы, которая сдѣлалась главнымъ разсадникомъ не только учености, доступной тогдашней степени просвѣщенія, но и разныхъ полезныхъ и изящныхъ искусствъ. Историки, ораторы и поэты ея славились во всей странѣ; архивы, помѣщенные во дворцѣ тецкукскихъ государей, были наполнены сказаніями о временахъ давно-протекшихъ; языкъ, болѣе обработанный, чѣмъ мехиканскій, былъ чистѣйшимъ изъ всѣхъ парѣчіи Нагуатлака и на немъ писались, долгое время послѣ завоеванія, лучшія произведенія туземцевъ. Тецкуко -- это Аѳины западнаго міра.

Между знаменитѣйшими бардами былъ самъ императоръ, которому тецкукскіе писатели даютъ этотъ титулъ, какъ главѣ тройственнаго союза государствъ Анагуака. Извѣстно, что онъ являлся въ качествѣ писателя перед ъ тою самою академіей, въ которой такъ часто засѣдалъ какъ судья и критикъ. Многія изъ его одъ дошли до позднихъ поколѣній и, можетъ-быть, уцѣлѣли еще и теперь въ какомъ-нибудь пыльномъ архивѣ мехиканскихъ документовъ въ Испаніи. Историкъ Ихтлихочитль оставилъ намъ испанскій переводъ одной изъ поэмъ своего царственнаго предка. Произведенія эти напоминаютъ роскошные плоды испанско-арабской поэзіи, въ которой пламенное воображеніе умѣряется кроткою и морализирующею меланхоліей. Хотя изложеніе ихъ достаточно цвѣтисто, однакожъ они не наполнены иперболическими и сладострастными прикрасами, которыми вообще испещрена поэзія Востока. Въ нихъ главная мысль вращается около непрочности и суетности человѣческаго счастія: мысль весьма-естественная монарху, испытавшему самыя странныя превратности судьбы. Въ сѣтованіяхъ тецкукскаго барда видна, однако, примѣсь эпикурейской философіи, которая ищетъ отрады отъ опасеній будущаго въ наслажденіяхъ настоящимъ. "Гони отъ себя печали и заботы", говоритъ онъ: "если удовольствіе имѣетъ свои предѣлы, то и самая горестная жизнь имѣетъ впереди конецъ. Сплетай вѣнки цвѣточные и пой пѣсни во славу всемогущаго Бога, потому-что слава этого міра увядаетъ скоро. Радуйся зеленой свѣжести твоей весны: настанетъ день, когда ты тщетно будешь вздыхать о радостяхъ невозвратныхъ; когда скипетръ выпадетъ изъ твоихъ рукъ, -- слуги будутъ скитаться въ горести по дворамъ твоего дворца, сыновья твои и сыновья твоихъ вельможъ будутъ пить изъ чаши печали, и все величіе твоихъ торжествъ и побѣдъ будетъ существовать только въ одномъ воспоминаніи. По память твоего правосудія не исчезнетъ у народовъ и сдѣланное тобою добро останется навсегда въ почтеніи. Блага этой жизни, слава и богатства ея, даются намъ только на срокъ; сущность ихъ только обманчивая тѣнь, и все, что есть сегодня, можетъ измѣниться завтра. Такъ лучше собирай прелестнѣйшіе цвѣты, какіе только растутъ въ твоихъ садахъ; обвивай ими свою голову и хватай на лету радости настоящаго, прежде, чѣмъ онѣ исчезнутъ навсегда".

Часы тецкукскаго монарха не проходили, однако, въ одной только праздной бесѣдѣ съ музами, или въ болѣе серьёзныхъ философическихъ созерцаніяхъ, какъ въ послѣдніе годы его жизни. Въ свѣжей юности и ранней возмужалости своей, онъ ежегодно предводительствовалъ союзными войсками въ экспедиціяхъ, которыхъ слѣдствіемъ было расширеніе предѣловъ и могущества имперіи; въ мирное время, онъ заботился о полезныхъ искусствахъ, которыя всегда были вѣрнѣйшими источниками народнаго благосостоянія. Больше всего поощрялъ онъ земледѣліе: едва-ли можно было найдти въ его владѣніяхъ мѣсто достаточно-безплодное, или крутизну достаточно-неприступную, которыя не признали бы надъ собою могущества трудолюбія. Земля была покрыта дѣятельнымъ народонаселеніемъ; города и богатыя селенія красовались на мѣстахъ, въ-послѣдствіи превратившихся въ пустыни, или скудно-оживленныхъ жалкими деревушками.

Изъ способовъ, усугубленныхъ такимъ образомъ завоеваніемъ и внутреннимъ хозяйствомъ, государь извлекалъ средства на содержаніе многочисленнаго двора и для расходовъ на постройки, служившія для удобства жителей и украшенія столицы. Онъ наполнилъ столицу величественными зданіями для помѣщенія вельможъ, которыми любилъ окружать себя. Онъ воздвигъ великолѣпную громаду строеній, удобныхъ для его собственной резиденціи и для помѣщенія разныхъ государственныхъ присутственныхъ мѣстъ; она простиралась по направленію отъ востока къ западу на 3700 футъ, а отъ сѣвера къ югу на 2780 футъ; ее окружала ограда, сложенная изъ нежженыхъ кирпичей, укрѣпленныхъ цементомъ, вышиною въ шесть футъ для одной половины круга, и въ пятнадцать для другой. Внутри этой ограды заключались два двора; внѣшній служилъ главною рыночною площадью столицы, чѣмъ былъ долгое время и послѣ завоеванія, и чѣмъ продолжаетъ быть, можетъ-статься, и теперь. Внутренній дворъ окружался залами совѣта и судебными палатами. Тамъ же находились помѣщенія для иностранныхъ посланниковъ и обширный залъ, съ выходившими въ него покоями, для ученыхъ и поэтовъ, предававшихся въ этомъ убѣжищѣ своимъ занятіямъ и сходившихся для бесѣды между собою подъ его мраморными портиками. Въ этомъ же отдѣлѣ хранились государственные архивы, которымъ было несравненно лучше подъ владычествомъ первобытной династіи, чѣмъ въ-послѣдствіи, при ихъ европейскихъ преемникахъ.

Смежно съ этимъ дворамъ были расположены покои государя, включая и гаремъ его, снабженный красавицами не хуже чѣмъ у любаго султана на Востокѣ. Стѣны его жилища были покрыты алебастровою накипью и роскошно раскрашенною штукатуркой, или обвѣшены блестящими драпировками изъ перяныхъ матерій. Длинные ряды арокъ и запутанные лабиринты кустарниковъ вели въ сады, гдѣ купальни и искрящіеся фонтаны отѣнялись высокими клумбами кедровъ и кипарисовъ. Пруды были снабжены рыбою, а въ птичникахъ красовались всевозможныя тропическія птицы, блестѣвшія перьями самыхъ яркихъ цвѣтовъ. Многіе звѣри и птицы, которыхъ нельзя было достать живьемъ, имѣли свои подобія изъ золота или серебра, сдѣланныя такъ искусно, что знаменитый натуралистъ Филиппа II, Герпандецъ, бралъ ихъ за образцы для своего сочиненія о природѣ Новой-Испаніи.

Для государей Мехико и Тлаконана были приготовлены истинно-царскія помѣщенія, на случай пріѣзда ихъ въ Тецкуко. Вся масса этихъ зданій заключала въ себѣ до трехъ-сотъ покоевъ, изъ которыхъ многіе имѣли футъ по полутораста въ квадратѣ. О высотѣ ихъ историкъ не упоминаетъ. Вѣроятно, что она была не велика, хотя обширность занимаемаго ими пространства заставляетъ предполагать достаточный просторъ. Внутреннее расположеніе было, безъ-сомнѣнія, сооружено изъ легкихъ матеріаловъ, въ особенности изъ разнороднаго драгоцѣннаго дерева, которымъ страна эта изобилуетъ въ невѣроятной степени, и которое, когда бываетъ отполировано, замѣчательно по удивительному разнообразію и красотѣ своихъ цвѣтовъ. Остатки камня и штукатурки доказываютъ, что ихъ не жалѣли для этихъ построекъ: остатки эти такъ массивны, что служили неистощимыми каменоломнями для церквей и строеній всякаго рода, воздвигнутыхъ Испанцами на мѣстѣ древней столицы Тецкуко.

До насъ не дошло, сколько времени было употреблено на сооруженіе этого дворца; преданіе гласитъ, однако, будто бы надъ нимъ трудилось двѣсти тысячь работниковъ! Какъ бы то ни было, достовѣрно, что тецкукскіе монархи, подобно государямъ Востока или древняго Египта, могли распоряжаться несчетными массами людей и обращали иногда цѣлое народонаселеніе завоеваннаго города, неисключая и женщинъ, на публичныя работы. Исполинскіе памятники архитектуры, которымъ удивляется свѣтъ, никакъ не могли быть воздвигнуты руками людей свободныхъ.

Въ смежности съ дворомъ были строенія для дѣтей государя, которыхъ, при многочисленности его женъ, набиралось не менѣе шестидесяти сыновей и пятидесяти дочерей. Здѣсь ихъ учили всему, что требовалось для высокаго званія ихъ, и, между прочимъ, предметамъ, которые едва ли входятъ въ составъ воспитанія царственнаго юношества но другую сторону Атлантики, какъ, на-примѣръ, искусству обрабатывать металлы и драгоцѣнные камни, и перяной мозаикѣ. Разъ въ каждые четыре мѣсяца, все семейство государя, не выключая самыхъ молодыхъ его членовъ, весь придворный штатъ и вся прислуга, собирались въ большомъ залѣ дворца слушать поученія оратора, вѣроятно, всегда изъ сословія жрецовъ. Государи и дѣти ихъ одѣвались при такихъ случаяхъ въ одежду изъ некена, самой грубой ткани, какая только была извѣстна въ странѣ. Проповѣдникъ распространялся о нравственныхъ обязанностяхъ человѣка и о почтеніи къ богамъ, особенно важномъ въ людяхъ высокаго сапа, которыхъ примѣръ долженъ дѣйствовать больше всего на массу народа. Иногда онъ приправлялъ свою рѣчь рѣзкимъ увѣщаніемъ слушателямъ, если кто изъ нихъ былъ виновенъ въ какомъ-нибудь особенномъ проступкѣ. Самъ государь не избавлялся отъ такихъ душеспасительныхъ совѣтовъ и ораторъ напоминалъ ему смѣло о священной обязанности оказывать на дѣлѣ почтеніе къ своимъ собственнымъ законамъ. Государь не только не гнѣвался на подобную вольность, но принималъ уроки такого рода съ покорностью, и все собраніе, какъ насъ увѣряютъ хроники, не разъ проливало слезы умиленія и раскаянія. Эти любопытные обычаи напоминаютъ нѣчто подобное въ азіатскомъ и египетскомъ деспотизмѣ, гдѣ монархъ сбрасывалъ съ себя по временамъ свое величіе и позволялъ напоминать себѣ, что и онъ не болѣе, какъ смертный. Подданныхъ утѣшала въ такихъ случаяхъ мысль, что ихъ ставятъ, хотя только на мгновеніе, на одинъ уровень съ ихъ государями; для послѣднихъ, отдѣленныхъ на слишкомъ-неизмѣримое разстояніе отъ народа, ничего не значило, что власть ихъ могла сколько-нибудь пострадать отъ подобной фамильярности. Должно полагать, что государи менѣе самовластные врядъ ли бы подчинились такимъ подвигамъ всенароднаго смиренія.

Любовь Незагуальконотля къ великолѣпію обнаруживалась въ его многочисленныхъ загородныхъ дворцахъ, украшенныхъ всѣмъ, что только можетъ сдѣлать восхитительнымъ сельское жилище. Любимая резиденція его была въ Тецкотцинко, на коническомъ холмѣ, лигахъ въ двухъ отъ столицы. Холмъ этотъ былъ выложенъ террассами или висячими садами входъ на верхъ состоялъ изъ пятисотъ двадцати ступеней, изъ которыхъ многія были изсѣчены въ самой массѣ порфира. Въ саду, на самой вершинѣ, былъ резервуаръ съ водою, проведенною туда изъ-за нѣсколькихъ миль посредствомъ водопровода, сооруженнаго на громадныхъ каменныхъ подпорахъ и тянувшагося черезъ холмы, долины и овраги. Посреди этого бассейна была скала, съ высѣченными на ней іероглифами, изображавшими число лѣтъ царствованія Незагуалькойотля и описывавшими важнѣйшія его дѣянія. На уровнѣ пониже этого были три другіе резервуара, въ которыхъ стояло по мраморной женской фигурѣ, олицетворявшей одно изъ государствъ тройственнаго союза. Былъ еще бассейнъ, въ центрѣ котораго красовался высѣченный изъ самой скалы крылатый левъ, держащій въ зубахъ портретъ государя. Изображенія его дѣлали изъ золота, дерева, перяной мозаики и камня; послѣднее единственно ему нравилось.

Изъ этихъ вмѣстительныхъ бассейновъ вода расходилась многочисленными каналами по садамъ, или ниспадала черезъ скалы каскадами, разливая освѣжительную росу на посаженные внизу цвѣты и ароматическія растенія. Въ чащѣ этихъ благоуханій были мраморные павильйоны и портики, а въ основной массѣ порфира были изсѣчены купальни, которыя и теперь показываются подъ названіемъ "Купаленъ Монтезумы", какъ ихъ окрестили невѣжественные мѣстные жители. Въ нихъ посѣтитель спускается по ступенямъ, вырубленнымъ въ скалѣ и отполированнымъ какъ зеркала. Около подошвы холма, среди клумбъ кедровъ, которыхъ исполинскія вѣтви освѣжали зелень прохладною тѣнью въ самую жаркую пору года, красовалась царственная вилла, съ легкими арками и воздушными залами, наполненными благовоннымъ дыханіемъ садовъ. Сюда часто удалялся Незагуалькойотль, сбросивъ съ себя бремя государственныхъ заботъ; здѣсь освѣжалъ онъ утомленный духъ обществомъ любимыхъ женъ, съ которыми отдыхалъ въ полуденный зной подъ живительною тѣнью этого рая; здѣсь, по вечерамъ, наслаждаясь пріятною прохладой, онъ присоединялся къ ихъ веселому кругу и пляскамъ. Здѣсь онъ угощалъ своихъ царственныхъ собратовъ Мехики и Тлакопана, или охотился въ лѣсахъ, раскидывавшихся на нѣсколько миль вокругъ виллы и красовавшихся во всемъ своемъ первобытномъ величіи. Сюда же удалялся онъ въ послѣдніе годы своей жизни, когда лѣта умѣрили честолюбіе и охладили жаръ крови, и предавался въ уединеніи философіи и размышленію.

Удивительныя преданія о чудесахъ тецкукской архитектуры подтверждаются больше всего развалинами, покрывающими и теперь холмъ Тецкотципко, или до половины погребенными въ землѣ подъ его поверхностью. Онѣ возбуждаютъ теперь мало любопытства въ странѣ, гдѣ истинная исторія ихъ давно уже забыта; одни только путешественники, влекомые туда любознательностью, размышляютъ о ихъ вѣроятномъ происхожденіи, и, натыкаясь на огромные обломки тесанаго и покрытаго изваяніями порфира или гранита, относятъ ихъ къ первобытнымъ племенамъ, раскинувшимъ по странѣ колоссальныя постройки задолго до прихода Акольгуаповъ и Ацтековъ.

Тецкукскіе государи обыкновенно содержали несметное множество наложницъ, но имѣли одну только законную жену, дѣти которой наслѣдовали престолъ. Незагуальконотль оставался холостымъ до поздняго періода своей жизни. Въ молодости онъ испыталъ несчастіе въ любви: принцесса, втайнѣ воспитанная для того, чтобъ раздѣлить съ нимъ тропъ, отдала руку свою другому. Оскорбленный монархъ обратился съ жалобою къ трибуналу, котораго суду подлежали дѣла этого рода. Обвиненная чета доказала невѣдѣніе свое о предназначеніи принцессы и судъ оправдалъ ее; такая самостоятельность суда дѣлаетъ равную честь судьямъ, осмѣлившимся произнести приговоръ, и Государю, который ему подчинился. Но этой исторіи горестно противоположна слѣдующая:

Незагуалькойотль скрывалъ свою печаль въ уединеніи прекрасной виллы Тецкотципко, или старался разсѣяться путешествіемъ. Въ одинъ изъ своихъ переѣздовъ, онъ былъ угощенъ съ самымъ радушнымъ гостепріимствомъ могущественнымъ васалломъ, старымъ владѣльцемъ Тепечпана, который изъ усердія велѣлъ своей невѣстѣ, дѣвицѣ знатнаго происхожденія, прислуживать государю за столомъ. Она была изъ царской крови Мехики и въ близкомъ родствѣ съ тецкукскимъ монархомъ. Послѣдній, надѣленный отъ природы влюбчивымъ темпераментомъ знойнаго климата, былъ восхищенъ красотою и невинными прелестями юной Гебы, и страстно влюбился въ нее. Въ то время, онъ не сказалъ объ этомъ никому, но, возвратясь домой, рѣшился пріобрѣсти себѣ красавицу во что бы ни стало, жертвуя даже собственною честью и обрекши на гибель единственное препятствіе къ своему блаженству.

Въ-слѣдствіе этого, онъ послалъ владѣльцу Тепечпана повелѣніе принять начальство надъ экспедиціею, готовившеюся напасть на республику Тласкала. Въ то же время онъ поручилъ двумъ тецкукскимъ военачальникамъ стараться держаться ближе къ старому вождю и увлечь его въ самый пылъ сѣчи, гдѣ бы его легко могли убить. Онъ увѣрилъ ихъ, что дѣлаетъ это для наказанія старика заодно важное преступленіе, по желаетъ доставить ему благородную смерть изъ уваженія къ его прежнимъ заслугамъ.

Ветеранъ, жившій долгое время спокойно въ своихъ помѣстьяхъ, увидѣлъ себя съ изумленіемъ внезапно призваннымъ на войну, тогда-какъ для этого нашлось бы много людей гораздо-моложе и способнѣе его. Подозрѣвая причину, онъ предсказалъ свою горестную участь друзьямъ на прощальномъ пиршествѣ. Предчувствіе старика оправдалось слишкомъ-скоро: черезъ нѣсколько недѣль, невѣста его была свободна.

Незагуалькойотль считалъ неблагоразумнымъ открыть принцессѣ любовь свою публично тотчасъ же послѣ смерти своей жертвы. Онъ вступилъ съ нею въ сношенія черезъ одну родственницу и выразилъ глубочайше участіе въ ея горестной утратѣ; вмѣстѣ съ тѣмъ, онъ предложилъ ей лучшее утѣшеніе, какое только было въ его власти, то-есть, свою руку и сердце. Прежній обожатель юной красавицы былъ слишкомъ-старъ, чтобъ она могла долго оставаться безутѣшною; она не знала ничего о гнусномъ замыслѣ на его жизнь, и черезъ нѣкоторое время была готова сдѣлаться супругою своего государя.

Незагуалькойотль, желая дать этому болѣе натуральный видъ и отвратить всякое подозрѣніе, устроилъ такимъ образомъ, чтобы принцесса пріѣхала въ Тецкотципко какъ-будто для присутствія при какой-нибудь публичной церемоніи. Самъ онъ стоялъ на балконѣ и когда она показалась, спросилъ, притворись пораженнымъ въ первый разъ ея красотою: "Кто это прелестное молодое созданіе?" На отвѣтъ придворныхъ, сказавшихъ ему имя и званіе красавицы, онъ велѣлъ пригласить ее во дворецъ, чтобъ воздать должныя почести ея сану. За свиданіемъ этимъ послѣдовало вскорѣ всенародное объявленіе о желаніи его вступить въ бракъ и потомъ, послѣ краткаго промежутка времени, отпраздновалась свадьба съ величайшею пышностью въ присутствіи всего двора и государей Мехнки и Тлакопапа.

Исторія эта передана весьма-подробно сыномъ и внукомъ Незагуалькойотля, у которыхъ заимствовалъ ее Ихтлихочитль. Оба они осуждаютъ этотъ поступокъ, какъ самый постыдный въ жизни ихъ великаго предка. Дѣйствительно, онъ такъ безчестенъ, что можетъ оставить несмываемое пятно на самомъ высокомъ характерѣ.

Незагуалькойотль строго исполнялъ свои жестокіе законы, хотя по природѣ былъ склоненъ умѣрять правосудіе милосердіемъ. Разсказываютъ много анекдотовъ о заботливости его на-счетъ благосостоянія своихъ подданныхъ, и о стараніяхъ отъискивать и награждать людей достойныхъ, какого бы смиреннаго званія они ни были. Онъ имѣлъ обыкновеніе, подобно знаменитому халифу Арунъ-аль-Рашиду, прогуливаться переодѣтымъ среди народа, вмѣшиваться въ разговоры своихъ подданныхъ и убѣждаться собственными глазами въ ихъ положеніи.

Въ одну изъ такихъ прогулокъ, имѣя при себѣ одного только приближеннаго, онъ встрѣтился съ мальчикомъ, собиравшимъ въ полѣ прутья и палки для топлива, и спросилъ его: "почему онъ не Идетъ въ сосѣдній лѣсъ, гдѣ найдетъ этого добра въ волю". Мальчикъ отвѣчалъ, что это лѣсъ государя, который велитъ казнить его смертью, если узнаетъ о такомъ похищеніи {Королевскіе лѣса въ Тецкуко были очень обширны и охранялись законами столько же строгими, какъ въ Англіи, во времена владычества норманскихъ тирановъ.}. "А что за человѣкъ твой государь?" спросилъ монархъ, желая узнать, какъ подобныя запрещенія принимаются народомъ.-- Очень-жестокій, отвѣчалъ мальчикъ: -- онъ отказываемъ людямъ въ томъ, что имъ даетъ Богъ.-- Незагуалькойотль посовѣтовалъ ему не смотрѣть на такіе самовластные законы и идти за валежникомъ въ лѣсъ, увѣряя, что никто не узнаетъ объ этомъ; но мальчикъ упорно отказывался, называя переодѣтаго государя измѣнникомъ, который хочетъ втянуть его въ бѣду.

Возвратясь во дворецъ, Незагуалькойотль велѣлъ привести къ себѣ мальчика и его родителей. Они приняли эту вѣсть съ изумленіемъ. Мальчикъ, войдя въ царскій покой, узналъ сразу человѣка, съ которымъ говорилъ такъ безцеремонно, и совершенно растерялся отъ страха. Добродушный монархъ успокоилъ его, поблагодарилъ за урокъ, похвалилъ за уваженіе къ законамъ и изъявилъ свое благоволеніе родителямъ за хорошее воспитаніе ихъ сына. Потомъ онъ отпустилъ всѣхъ ихъ съ щедрыми подарками и въ-послѣдствіи уменьшилъ значительно строгость лѣсныхъ законовъ, дозволивъ народу собирать валежникъ, лишь бы только оставались неприкосновенными деревья, на корнѣ стоящія.

Разсказываютъ о немъ другое приключеніе съ однимъ бѣднымъ дровосѣкомъ и его женою, которые принесли на рынокъ для продажи свои жалкія вязанки дровъ. Мужъ горько жаловался на судьбу и на трудность пріобрѣтать себѣ дневное пропитаніе; онъ говорилъ, между-прочимъ, что хозяинъ дворца, передъ которымъ они стояли, ведетъ праздную жизнь и наслаждается всевозможною роскошью, употребляя для своихъ удовольствій несчетныя сокровища, которыя достаются ему безъ малѣйшей работы.

Онъ продолжалъ тужить, пока его не остановила жена, напомнивъ, что его могутъ подслушать. Дѣйствительно, рѣчи его услышалъ самъ Незагуалькойотль, который стоялъ у завѣшеннаго окна, выходившаго на рынокъ, и смотрѣлъ, по своему обыкновенію, на хлопотливыя толпы народа. Онъ немедленно велѣлъ представить къ себѣ недовольную чету, которая явилась съ трепетомъ, чувствуя свою вину. Государь спросилъ ихъ строгимъ тономъ, что они говорили. Они сказали всю правду и онъ посовѣтовалъ имъ не забывать, что если онъ распоряжается несчетными сокровищами, то имѣетъ нужду въ еще большихъ; что, далеко отъ наслажденій праздною жизнью, онъ удрученъ всѣмъ бременемъ государственнаго управленія; наконецъ, онъ заключилъ увѣщаніемъ, чтобъ они на будущее время были осторожнѣе, такъ-какъ "есть уши и у стѣнъ". Потомъ онъ велѣлъ принести разныхъ матерій и множество какао (ходячей монеты государства) и отпустилъ ихъ. "Ступайте", сказалъ онъ: "съ бездѣлицей, которую вы теперь получили, вы будете богаты; тогда-какъ я, при всѣхъ моихъ сокровищахъ, все остаюсь бѣднымъ".

Незагуалькойотль не имѣлъ страсти копить сокровища. Онъ издерживалъ свои доходы потому-что былъ щедръ и не жалѣлъ награждать ими бѣдныхъ, по достойныхъ подданныхъ. Въ особенности заботился онъ объ изувѣченныхъ воинахъ и вообще о тѣхъ, кто пострадалъ или потерпѣлъ убытокъ на службѣ государству; въ случаѣ ихъ смерти, онъ назначалъ хорошія пенсіи ихъ семействамъ. Открытаго нищенства онъ никогда не позволялъ и наказывалъ за него съ примѣрною строгостью.

Трудно повѣрить, чтобъ человѣкъ съ такимъ яснымъ умомъ и такими дарованіями предавался вздорнымъ суевѣріямъ своимъ соотечественниковъ и былъ убѣжденъ въ святости кровавыхъ религіозныхъ обрядовъ, заимствованныхъ ими у Ацтековъ. Въ сущности, по своему человѣколюбивому праву онъ имѣлъ отвращеніе отъ этихъ омерзительныхъ церемоній и старался всѣми усиліями обратить народъ свой въ болѣе-кроткой и чистой вѣрѣ древнихъ Тольтековъ. Одно обстоятельство произвело временную перемѣну въ его поведеніи.

Онъ былъ уже нѣсколько лѣтъ женатъ на принцессѣ, которой руку пріобрѣлъ такимъ незаконнымъ путемъ, но не имѣлъ дѣтей. Жрецы представляли ему, что это происходитъ отъ непочтенія его къ богамъ, которыхъ гнѣвъ должно умилостивить человѣческими жертвами. Незагуалькойотль неохотно согласился на требованія жрецовъ и алтари снова обагрились кровью умерщвленныхъ плѣнниковъ. Но все было тщетно и онъ воскликнулъ съ негодованіемъ: "эти каменные и деревянные истуканы не могутъ ни слышать, ни чувствовать, слѣдовательно, тѣмъ болѣе они не могли создать небо, землю и человѣка, властителя ея: все это должно быть сотворено Богомъ невидимымъ, всесильнымъ, Творцомъ вселенной! Отъ него одного долженъ я ждать отрады и утѣшенія".

Тогда онъ удалился въ свой сельскій дворецъ Тецкотципко, гдѣ прожилъ сорокъ дней, постясь и молясь въ опредѣленные часы, и не принося другихъ жертвъ, кромѣ цвѣтовъ и куреній отъ благовонныхъ смолъ и травъ. По истеченіи этого времени, говоритъ преданіе, онъ былъ утѣшенъ видѣніемъ, что мольбы его услышаны. Какъ бы то ни было, желаніе его исполнилось и въ добавокъ онъ получилъ радостную вѣсть о побѣдѣ, одержанной его войсками тамъ, гдѣ они передъ тѣмъ испытали постыдный уронъ.

Подкрѣпленный въ своихъ прежнихъ религіозныхъ убѣжденіяхъ, онъ сталъ объявлять свою вѣру открыто и приложилъ еще больше старанія къ отвращенію народа отъ его унизительнаго изувѣрства и къ направленію понятій своихъ подданныхъ къ болѣе-возвышенному и болѣе духовному постиженію божества. Онъ соорудилъ храмъ обычной пирамидальной формы, съ башнею на верху въ девять ярусовъ, представлявшихъ девять небесъ; надъ десятымъ ярусомъ возвышалась черная крыша съ позолоченными звѣздами снаружи, внутри выложенная драгоцѣнными металлами и камнями. Храмъ этотъ былъ посвященъ "Непостижимому Богу, причинѣ причинъ". Судя по эмблемамъ на башнѣ и по характеру его стиховъ, какъ мы увидимъ, должно заключить, что къ благоговѣнію его передъ Верховнымъ Владыкою примѣшивалось также поклоненіе небеснымъ свѣтиламъ, существовавшее у Тольтековъ. Разные музыкальные инструменты были помѣщены наверху башни и звукъ ихъ, съ аккомпаньеманомъ ударовъ въ звонкій металлъ, призывалъ народъ къ молитвѣ въ положенное время. Въ зданіе это не допускалось никакихъ истукановъ, такъ-какъ оно было посвящено "Богу незримому", и народу было особенно запрещено осквернять алтари его человѣческой кровью или какими бы ни было жертвами, кромѣ благоуханія цвѣтовъ и ароматическихъ растеній.

Послѣдніе годы жизни своей, Незагуалькойотль проводилъ больше всего въ прелестномъ уединеніи Тецкотципко, гдѣ предавался астрономическимъ и вѣроятно также астрологическимъ занятіямъ, и размышленіямъ о своемъ безсмертномъ назначеніи;-- чувства эти выражались пѣснями, или скорѣе гимнами, исполненными высокихъ поэтическихъ идей. Извлеченіе изъ одного гимна дастъ лучшее понятіе объ этихъ религіозныхъ умозрѣніяхъ. Кроткая задумчивость стиховъ его, которые мы приводили прежде, переходитъ здѣсь въ грустную и даже мрачную меланхолію; огорченный духъ пѣвца-монарха не ищетъ ужё отрады въ проблескахъ молодаго и жаждущаго наслажденій темперамента, по переносится въ міръ замогильный.

"Все существующее на землѣ имѣетъ свой конецъ, и среди радостнаго пути суетности и блеска сила земнаго ослабѣваетъ и оно погружается въ прахъ. Весь круглый свѣтъ не что иное, какъ кладбище; нѣтъ ничего, живущаго на его поверхности, что бы не скрылось и не погреблось со временемъ подъ нею. Ручьи, рѣки и потоки движутся впередъ къ своему назначенію. ни одинъ не возвращается назадъ къ своему прелестному источнику. Они струятся впередъ, спѣша скрыться въ глубокомъ лонѣ океана. То, что было вчера, уже не существуетъ сегодня; того, что есть сегодня, можетъ-статься, не будетъ уже завтра. Кладбище наполнено отвратительнымъ прахомъ тѣлъ, оживленныхъ нѣкогда душами живыми, которыя возсѣдали на тропахъ, предсѣдательствовали въ совѣтахъ, водили войска, покоряли области, требовали себѣ поклоненія, были надменны въ тщеславномъ величіи, пышности, власти.

"По суеты эти прошли, подобно страшному дыму, выходящему изъ жерла Попокатепетля, оставя по себѣ память только на страницѣ лѣтописца.

"Великіе, мудрецы, доблестные, красавицы -- увы! гдѣ вы всѣ теперь? Всѣ смѣшались съ землею; то, что сталось съ ними, будетъ и съ нами, и съ тѣми, которые прійдутъ послѣ насъ. Но ободримся, знаменитые вельможи и военачальники, истинные друзья и вѣрные подданные -- станемъ помышлять о томъ небѣ, гдѣ все вѣчно, куда порокъ не можетъ достигнуть. Ужасы могилы только колыбель солнца, а мрачныя тѣни смерти -- блестящіе огни звѣздъ." Мистическое направленіе послѣдней фразы напоминаетъ, по-видимому, вѣрованіе въ солнечные чертоги, такъ ярко противоположное мрачнымъ чертамъ ацтекской миѳологіи.

Наконецъ, около 1470 года, Незагуалькойотль, покрытый славою, но уже преклонныхъ лѣтъ, почувствовалъ приближеніе своей кончины; почти полвѣка протекло со времени восшествія его на тсцкукскій престолъ. Онъ принялъ государство, разстроенное раздорами, и народъ, униженный подъ игомъ чужеземнаго тирана. Онъ сбросилъ это иго, одушевилъ народъ новою жизнью, возстановилъ древніе законы и расширилъ далеко предѣлы могущества Тецкуко; видѣлъ, какъ государство процвѣло торговлею и земледѣліемъ, усилилось при мудромъ его управленіи и съ каждымъ днемъ подвигалось далѣе и далѣе на пути порядка и образованности. Долгая и достославная жизнь его начала угасать, и онъ ожидалъ смерти такъ же бодро и спокойно, какъ переносилъ бѣдствія юности и труды и блескъ зрѣлаго возраста.

Незадолго до кончины, онъ собралъ вокругъ себя тѣхъ изъ своихъ дѣтей, на которыхъ возлагалъ больше надежды, довѣренныхъ совѣтниковъ, пословъ Мехики и Тлакопана, и маленькаго сына, наслѣдника короны, единственное дитя, родившееся отъ его супруги. Ребенку было тогда восемь лѣтъ, но все обнаруживало въ немъ надежду на самыя блестящія способности.

Нѣжно обнявъ сына, умирающій монархъ накинулъ на него царскую одежду. Потомъ онъ далъ аудіенцію посламъ и, когда они удалились, велѣлъ мальчику пересказать предметъ разговора съ ними, и далъ ему наставленія, сообразныя съ юными понятіями ребенка; въ-послѣдствіи, наставленія эти, напечатлѣнныя въ его памяти, должны были въ теченіе долгаго времени руководитъ его на поприщѣ государственнаго управленія. Незагуалькойотль убѣждалъ сына не пренебрегать поклоненіемъ "непостижимому Богу", изъявляя сожалѣніе, что самъ онъ не удостоился постигнуть Его, и надѣялся, что со временемъ всѣ народы будутъ Его знать и въ Него вѣровать.

Потомъ онъ обратился къ одному изъ своихъ сыновей, на котораго возлагалъ больше всего надежды, и назначилъ его опекуномъ сына и регентомъ государства. "Съ этого часа", сказалъ онъ ему: "ты займешь мое мѣсто и будешь отцомъ этому ребенку: научай его жить какъ должно и пусть онъ твоими совѣтами управляетъ государствомъ. Будь его путеводителемъ, пока онъ не достигнетъ возраста, когда будетъ въ Состояніи дѣйствовать самъ собою". Тогда, обратясь къ своимъ остальнымъ дѣтямъ, онъ увѣщевалъ ихъ жить въ дружбѣ и согласіи между собою, и быть покорными своему государю, который хотя и ребенокъ, по обнаруживаетъ разумъ не по лѣтамъ. "Будьте, вѣрны ему и онъ поддержитъ ваши права и достоинства."

Чувствуя, что смерть уже близка, Незагуалькойотль воскликнулъ: "Не оплакивайте меня праздными сѣтованіями, по пойте пѣснь радости и покажите духъ бодрый. Пусть покоренные мною народы не думаютъ, что вы упали духомъ, но пусть знаютъ, что каждый изъ васъ достаточно могучъ для удержанія ихъ въ повиновеніи!" Велика душа тецкукскаго монарха не измѣнила себѣ даже въ предсмертныхъ мученіяхъ, хотя сердце его и растрогалось при послѣднемъ прощаніи съ дѣтьми и друзьями, надъ которыми онъ нѣжно плакалъ. Когда всѣ вышли, онъ приказалъ дворцовымъ чиновникамъ не впускать къ себѣ никого больше и вскорѣ испустилъ духъ на семьдесятъ второмъ году отъ рода, и сорокъ третьемъ году своего царствованія.

Такъ умеръ величайшій, и, еслибъ можно было смыть съ его жизни одно позорное пятно, добродѣтельнѣйшій изъ государей, когда-либо возсѣдавшихъ на индійскомъ тропѣ. Характеръ Незагуалькойотля начертанъ довольно безпристрастно его родственникомъ, тецкукскимъ лѣтописцемъ Ихтлихочитлемъ: "Онъ былъ мудръ, доблестенъ, щедръ; разсматривая величіе его души, глубокомысленную политику, великость предпріятій, выполненныхъ успѣшно, и отважный духъ, нельзя но признать, что онъ далеко превзошелъ всѣхъ другихъ государей и полководцевъ новаго свѣта. Онъ имѣлъ мало личныхъ слабостей и строго наказывалъ ихъ въ другихъ, предпочиталъ общее благо своимъ собственнымъ удовольствіемъ, былъ отъ природы милосердъ и часто покупалъ разныя вещи за двойную цѣну у людей бѣдныхъ и честныхъ, затѣмъ, чтобъ дарить ихъ въ-послѣдствіи больнымъ и немощенымъ. Въ неурожайныя времена онъ былъ особенно заботливъ О своихъ подданныхъ, облегчалъ налоги, прощалъ недоимки и снабжалъ нуждающихся изъ царскихъ житницъ. Онъ не имѣлъ вѣры въ идолопоклонство своего государства, понималъ какъ-нельзя-лучше нравственныя обязательства человѣка я стремился больше всего просвѣтить свой разумъ постиженіемъ истиннаго Бога. Онъ вѣрилъ только въ Бога единаго, Творца неба и земли, которымъ мы живемъ и который никогда не открывался намъ въ образѣ человѣка или какомъ бы ни было другомъ видѣ, Съ которымъ души добродѣтельныхъ будутъ жить послѣ смерти, тогда-какъ злые будутъ страдать мученіями невыразимыми. Онъ обращался къ Всевышнему, говоря: "тотъ, черезъ "кого мы живемъ, кто заключаетъ въ себѣ все!" Онъ признавалъ солнце своимъ отцомъ, а землю матерью; училъ дѣтей своихъ не полагаться на идоловъ, а только показывать къ нимъ наружное почтеніе, изъ уваженія къ общественнымъ понятіямъ. Если ему не удалось совершенно уничтожить человѣческія жертвоприношенія -- обычая, взятаго у Ацтековъ -- то онъ, по-крайней-мѣрѣ, ограничилъ его тѣмъ, что въ жертву приносили однихъ рабовъ и плѣнниковъ".

Я занялъ столько мѣста, описывая этого великаго государя, что о сынѣ его и наслѣдникѣ, Незагуальпилли, долженъ сказать немного. Принимая въ разсчетъ тѣсные предѣлы этого сочиненія, я счелъ за лучшее представить полный видъ только одной эпохи, самой занимательной въ лѣтописяхъ Тецкуко, чѣмъ распространять свои изъисканія по болѣе обширному, по за то и болѣе безплодному полю. Незагуальпилли, однако, былъ человѣкъ замѣчательный, и царствованіе его заключаетъ въ себѣ много событій, о которыхъ, къ-сожалѣнію, я нахожусь вынужденнымъ умолчать.

Во многихъ отношеніяхъ, вкусъ его походилъ на отцовскій и, подобно родителю, онъ любилъ роскошь въ образѣ жизни и великолѣпіе въ постройкахъ. Нравственность его была, однако, строже, чѣмъ у отца; а въ исполненіи правосудія онъ былъ неумолимъ до жестокости. Объ этомъ дошло до насъ нѣсколько замѣчательныхъ анекдотовъ, изъ которыхъ мы приведемъ одинъ, касающійся его старшаго сына, наслѣдника престола и принца, подававшаго самыя блестящія надежды. Молодой человѣкъ завелъ поэтическую корреспонденцію съ одною изъ наложницъ своего отца, госпожею Тулы, какъ ее называли, женщиной незнатнаго происхожденія, по съ необычайными дарованіями. Она легко писала стихи и могла разсуждать о гораздо-болѣе важныхъ дѣлахъ съ государемъ и министрами. Она жила отдѣльно, окруженная роскошью и великолѣпіемъ, и пріобрѣла красотою и умомъ большое вліяніе на своего царственнаго любовника. Съ этою-то любовницей молодой принцъ велъ переписку въ стихахъ -- неизвѣстно, любовнаго содержанія или нѣтъ. Какъ бы, то ни было, преступленіе было найдено уголовнымъ и его передали на судъ законному трибуналу, который приговорилъ несчастнаго юношу къ смерти. Государь, закаливъ сердце противъ родительскихъ чувствъ и не внимая ни чьимъ мольбамъ, дозволилъ исполнить приговоръ. Въ этомъ случаѣ, можно еще подозрѣвать вліяніе на его умъ другихъ болѣе низкихъ страстей; но это былъ не единственный случай, въ которомъ Незагуальпилли обнаружилъ неумолимое правосудіе къ самымъ близкимъ людямъ. Онъ имѣлъ суровую добродѣтель древняго Римлянина, но безъ тѣхъ кроткихъ качествъ, которыя дѣлаютъ добродѣтель привлекательною. Когда смертный приговоръ исполнился надъ его сыномъ, онъ заперся на нѣсколько недѣль во дворцѣ и велѣлъ завалить всѣ двери и окна покоевъ, которые занималъ сынъ, чтобъ впредь никто въ нихъ не жилъ.

Незагуальпилли походилъ на отца по своей страсти къ астрономическимъ занятіямъ. Говорятъ, будто-бы въ одномъ изъ его дворцовъ была даже устроена обсерваторія. Въ молодости своей, онъ имѣлъ сильную наклонность къ войнѣ, но, съ лѣтами, предался болѣе спокойному образу жп^ни и главными наслажденіями его были занятія любимою наукой или сладостныя удовольствія уединенныхъ садовъ Тёцкотципко. Такой родъ жизни быль вовсе не по тогдашнимъ бурнымъ временамъ и неугомонному характеру его мехиканскаго соперника. Монтезумы. Отдаленныя отъ столицы области сбросили съ себя подданство; въ войскѣ дисциплина упала и неудовольствіе появилось въ рядахъ; хитрый Монтезума, отчасти силою, отчасти коварствомъ недостойнымъ государя, успѣлъ лишить своего союзника нѣкоторыхъ изъ его драгоцѣннѣйшихъ владѣній. Тогда-то онъ взялъ на себя роль главы союза и облекся титуломъ императора, бывшимъ доселѣ принадлежностью тецкукскихъ государей. Таково преданіе, сохранившееся въ лѣтописяхъ историковъ этого народа; этимъ они объясняютъ первенство ацтекскаго монарха, по могуществу и пространству владѣній, во время прибытія въ Мехику испанскихъ завоевателей.

Неудачи эти лежали тяжкимъ бременемъ на душѣ Незагуальпилли, увеличившемся отъ мрачныхъ признаковъ близкаго бѣдствія, угрожавшаго всей странѣ. Онъ удалился въ свое уединеніе и предавался втайнѣ горестнымъ мыслямъ. Здоровье его быстро разстраивалось, и въ 1515 году, пятидесяти-двухъ лѣтъ отъ роду, онъ умеръ: къ-счастію, своевременная смерть избавила его отъ горести видѣть, какъ сбывались его собственныя предчувствія, какъ погибло его государство и какъ угасли навсегда индійскія династіи.

Изъ этого краткаго очерка тецкукской монархіи очевидно преимущество ея, въ-отношеніи къ образованію, надъ всѣмъ остальнымъ Анагуакомъ. Мехиканцы обнаружили, конечно, не меньшіе успѣхи въ механическихъ искусствахъ и даже въ математическихъ наукахъ, но за то въ законодательствѣ, въ наукѣ государственнаго. управленія, въ религіозныхъ умозрѣніяхъ, въ поэзіи, краснорѣчіи, и вообще во всемъ, гдѣ требовался изящный вкусъ, утонченность идей и отработанность языка, они признавали себя ниже Тецкуковъ, заимствовали отъ нихъ все это и приводили ихъ литературныя произведенія, какъ образцы изящнаго на своемъ языкѣ. Лучшія исторіи, лучшія поэмы, лучшіе законы, чистѣйшій языкъ -- принадлежали Тецкукамъ. Ацтеки соперничали съ ними въ наружномъ блескѣ, роскошномъ образѣ жизни и даже великолѣпіи своихъ зданіи; они выказывали пышность и тщеславную роскошь истинно-азіатскія:-- по все это было только развитіемъ матеріальнаго, а не умственнаго начала. Они не имѣли утонченности нравовъ -- существенной принадлежности успѣховъ просвѣщенія, которому непреодолимой преградою была кровавая миѳологія, набрасывавшая свое губительное вліяніе на самый воздухъ, которымъ они дышали.

Превосходство Тецкуковъ основывалось, безъ-сомнѣнія, на благодѣтельномъ вліяніи правленія двухъ государей, которыхъ царствованіе мы пытались очертить. Ничто не способствуетъ столько усовершенствованію состоянія человѣка, какъ самодержавная власть государя надъ недостаточно-образованнымъ народомъ. Имѣя въ рукахъ всѣ современные способы улучшенія, онъ легко можетъ распространять ихъ по всему своему народу съ высоты, на которой находится самъ. Онъ можетъ быть обильнымъ водохранилищемъ на вершинѣ горы, куда собирается небесная роса, и разливать добро оплодотворяющими ручьями по нисшимъ скатамъ, но долинамъ, и облекать въ красоту самыя безнадежно-дикія мѣста. Таковы были Незагуалькойотль и его знаменитый преемникъ, которыхъ просвѣщенное управленіе, занявшее почти цѣлое столѣтіе, произвело самыя благодѣтельныя перемѣны въ состояніи ихъ государства. Достойно вниманія, что мы, обитатели того же материка {Авторъ этой исторіи Сѣверо-Американецъ.}, знаемъ лучше исторію какого-нибудь варвара-короля стараго или новаго свѣтѣ, чѣмъ исторію этихъ истинно-великихъ людей, которыхъ имена принадлежатъ къ самому славному періоду общественной жизни индійскихъ племенъ Америки.

Трудно опредѣлить настоящую степень просвѣщенія Тецкуковъ при недостаточности источниковъ: конечно, ее нельзя измѣрять по европейскимъ понятіямъ объ этомъ предметѣ. Въ нѣкоторыхъ искусствахъ и паукахъ, они были только при самомъ началѣ поприща; но они начали какъ должно и уже обнаружили усовершенствованіе въ чувствахъ и нравахъ, и способность къ принятію истиннаго образованія, которое повело бы ихъ далеко. Къ-несчастію, они стали быстро подпадать подъ иго воинственныхъ Ацтековъ, которые отблагодарили своихъ болѣе-образованныхъ сосѣдей тѣмъ, что передали имъ свое кровожадное суевѣріе, которое не преминуло бы погубить зачатки, подававшіе самыя лучшія надежды, и превратить въ прахъ и пепелъ самые плоды.

КНИГА II.

ОТКРЫТІЕ МЕХИКИ.

I.
Испанія въ царствованіе Карла V.-- Успѣхи открытій.-- Колоніальная политика.-- Завоеваніе Кубы.-- Экспедиціи въ Юкатанъ.
1516 -- 1518.

Въ началъ шестнадцатаго вѣка, Испанія занимала, можетъ-быть, самое замѣтное мѣсто между европейскими государствами. Многочисленныя королевства, на которыя она такъ долго была раздѣлена, слились и укрѣпились въ одну прочную монархію. Мусульманская луна, царствовавшая въ ней почти восемь столѣтіи, уже не показывалась въ ея предѣлахъ. Народъ пользовался преимуществомъ представительной политической системы; нація могла похвалиться конституціонною свободой въ такой же степени, какъ и въ любой христіанской странъ того времени. Подъ вліяніемъ мудрыхъ законовъ и благоразумной администраціи, домашнее спокойствіе было упрочено, общественный кредитъ установленъ, торговля, мануфактурная промышленость и даже изящныя искусства начали процвѣтать, тогда-какъ умственное образованіе вызвало первые зачатки литературы, которой суждено было созрѣть въ такихъ богатыхъ плодахъ къ концу столѣтія. Сила оружія завѣряла Испаніи безопасность отъ внѣшнихъ враговъ. Владычество ея распространилось внезапно важными пріобрѣтеніями въ Европѣ и Африкѣ, тогда-какъ открывшійся за океаномъ новый свѣтъ вливалъ въ ея сокровищницы нeсметныя богатства и открылъ неограниченное поле благородной предпріимчивости.

Таково было состояніе королевства въ концѣ долгаго и славнаго царствованія Фердинанда и Изабеллы, когда, 20 япваря 151G года, скипетръ перешелъ въ руки дочери ихъ, Іоанны, или скорѣе внука, Карла V, который одинъ управлялъ государствомъ въ-продолженіе долгой и полоумной жизни своей несчастной матери. Въ-течсніе двухъ лѣтъ послѣ смерти Фердинанда, регентомъ королевства, за отсутствіемъ Карла V", былъ кардиналъ Хименесъ, человѣкъ безстрашный, съ необыкновенными дарованіями и способный на великія предпріятія, но надменный и равнодушный къ средствамъ исполненія своихъ, плановъ. Вотъ почему администрація Хименеса, не взирая на правоту его намѣреній, была неблагопріятна конституціонному правленію, по совершенному пренебреженію внѣшнихъ формъ. Не смотря на то, при всѣхъ своихъ недостаткахъ, Хименесъ былъ Испанецъ, и главною цѣлью всѣхъ его помышленій было благо отечества.

Не то настало съ пріѣздомъ Карла, который, послѣ долгаго отсутствія, возвратился чужеземцемъ въ страну своихъ отцовъ, въ ноябрѣ 1517 года. Его привычки, наклонности, даже языкъ, были чужеземныя, потому-что онъ съ трудомъ выражался по-испански. Онъ мало зналъ свое отечество, характеръ своего народа и его внутреннихъ постановленій и обычаевъ. По-видимому, онъ заботился обо всемъ этомъ еще меньше, а природная скрытность не допускала свободныхъ разговоровъ, которые могли бы до нѣкоторой степени противодѣйствовать недостаткамъ и заблужденіямъ воспитанія. Короче сказать, онъ былъ чужеземецъ во всемъ и отдался вполнѣ на волю своихъ фламандскихъ совѣтниковъ, съ покорностью, которая никакъ по предвѣщала его будущаго величія.

Молодой монархъ прибылъ въ Кастилію окруженный цѣлымъ роемъ придворныхъ трутней, которые расположились какъ саранча на самыхъ выгодныхъ и почетныхъ мѣстахъ королевства. Одинъ фламандецъ былъ сдѣланъ великимъ канцлеромъ Кастиліи; другой занялъ мѣсто толедскаго архіепископа. Они пытались даже втереться въ кругъ кортесовъ, посредствомъ вмѣшательства въ ихъ совѣщанія; но тѣ не покорились такимъ вторженіямъ и выражали свое негодованіе, какъ представители испанскаго народа.

Поведеніе Карла, до такой степени различное отъ того, къ какому Испанцы привыкли подъ благодѣтельнымъ управленіемъ Фердинанда и Изабеллы, отвратили отъ него всѣ сердца; когда поняли его характеръ, то, вмѣсто единодушныхъ изъявленій преданности, которыми обыкновенно привѣтствуютъ восшествіе на престолъ новаго и юнаго государя, его вездѣ встрѣчали негодованіемъ и сопротивленіемъ. Въ Кастиліи, а потомъ въ Арагоніи, Каталоніи и Валенсіи, кортесы медлили поднести ему титулъ "короля" при жизни матери; когда она наконецъ согласилась на это и присоединила имя его къ своему имени въ государственныхъ актахъ, то кортесы весьма-неохотно дали требуемыя имъ суммы, за употребленіемъ которыхъ слѣдили съ бдительностью, оставлявшею мало надежды алчности Фламандцевъ. Въ такихъ случаяхъ, языкъ законодательнаго собранія, хотя почтительный и умѣренный, дышалъ независимою рѣшимостью, которой, вѣроятно, нѣтъ. примѣра въ парламентскихъ преданіяхъ какого-либо другаго народа того времени. Немудрено, что Карлъ получилъ съ самаго начала отвращеніе къ этимъ народнымъ собраніямъ: неудовольствіе, скоплявшееся постепенно втайнѣ, вырвалось наконецъ наружу и разразилось несчастною войною de lascomunidades, которая потрясла государство до самаго основанія и заключилась уничтоженіемъ общинныхъ правъ.

То же заразительное чужеземное вліяніе, хотя и не столько чувствительное, было испытано въ колоніальномъ управленіи. Въ предъидущемъ царствованіи, оно было непосредственно поручено двумъ великимъ трибуналамъ: совѣту Индій и Casa de Contratacion, или индійской директоріи, въ Севилли. Они были обязаны содѣйствовать успѣхамъ открытій, наблюдать за младенчествующими колоніями и обсуживать споры, которые тамъ зараждались. Но разрѣшенія, дарованныя частнымъ искателямъ приключеній, сдѣлали для открытій больше, чѣмъ покровительство короны и ея сановниковъ. Долговременный миръ, которымъ Испанія наслаждалась съ рѣдкими промежутками войнъ въ самомъ началѣ шестнадцатаго столѣтія, благопріятствовалъ этому какъ-нельзя-болѣе: безпокойный caballero, не находившій пищи своей предпріимчивости на поляхъ Европы или Африки, обращался съ жадностью на блестящее поприще, открытое ему за морями.

Трудно нашимъ современникамъ, съ самаго дѣтства уже знакомымъ съ отдаленнѣйшими частями земнаго шара, вообразить себѣ чувства людей, жившихъ въ шестнадцатомъ столѣтіи. Страшная таинственность, такъ долго облекавшая своимъ покровомъ неизмѣримыя пустыни океана, была разсѣяна. Онъ уже не былъ обставленъ неопредѣленными призраками ужаса, какъ въ то время, когда Коломбъ смѣло пускался по его мрачнымъ и невѣдомымъ водамъ. Новый и великолѣпный міръ былъ открытъ; но точное мѣсто его, протяженіе, исторія, былъ ли онъ островомъ или материкомъ,-- обо всемъ этомъ имѣли тогда самыя смутныя понятія. Многіе по невѣдѣнію слѣдовали слѣпо заблужденію, въ которое великій адмиралъ былъ вовлеченъ своими учеными разсчетами, -- что новооткрытыя страны составляли часть Азіи; мореходецъ, направляя свою каравеллу среди Багамскихъ-Острововъ или черезъ Караибское-Море, воображалъ, что вдыхаетъ въ себя роскошные ароматы Острововъ-Пряныхъ-Кореньевъ Индійскаго-Океана. Такимъ-образомъ, всякое новое открытіе, истолкованное этимъ укоренившимся предубѣжденіемъ, только подтверждало ошибочныя понятія, или, по-крайней-мѣрь, наполняло умъ новыми недоразумѣніями.

Новое поприще предпріимчивости, открытое такимъ образомъ безпокойнымъ характерамъ, имѣло все обаяніе отчаянной игры, въ которой искатель приключеній ставилъ на карту всѣ свои надежды на счастіе, славу, и даже самую жизнь. Не часто случалось выигрывать богатый призъ, къ которому стремилась алчность; но за то удѣломъ его была слава, едва-ли менѣе драгоцѣнная рыцарскому духу: если ему удавалось дожить до возвращенія на родину, у него были чудные разсказы объ опасностяхъ, встрѣчавшихся на каждомъ шагу среди дикихъ народовъ, о знойномъ климатъ и великолѣпной природѣ, которой дивное плодородіе производитъ растительность, такъ далеко превосходящую все, чѣмъ можетъ похвалиться его собственная благословенная родина. Подобные разсказы разжигали сильнѣе воображеніе, настроенное любовью къ чудесному отъ чтенія рыцарскихъ романовъ, любимаго занятія Испанцевъ того времени. Такъ дѣйствовали заодно поэтическій вымыселъ и еще болѣе поэтическая существенность, и душа Испанца была воспламенена до степени восторженности, которая дѣлала его способнымъ переносить страшныя испытанія, встрѣчающіяся на пути открывателя. Дѣйствительно, жизнь caballero тѣхъ дней была романсомъ въ дѣйствіи. Повѣсть приключеній въ новомъ свѣтѣ составляетъ одну изъ замѣчательнѣйшихъ страницъ исторіи человѣка.

Подъ вліяніемъ этого рыцарскаго духа предпріимчивости, открытія распространились въ началъ царствованія Карла V отъ Гондурасскаго-Залива, вдоль изгибистыхъ береговъ Даріэна и материка Южной-Америки, до Ріо-де-ла-Платы. Громадная преграда Панамскаго-Перешейка была пройдена и Тихій-Океанъ открытъ Васко Нуньесомъ де-Бальбоа, знаменитѣйшимъ послѣ Коломна изъ доблестныхъ "рыцарей океана". Багамскіе и Караибскіе-Острова были извѣданы, такъ же какъ полуостровъ Флорида на сѣверномъ материкѣ. Къ этому послѣднему пункту прибылъ Себастіанъ Каботъ, спускаясь вдоль берега изъ Лабрадора въ 1497 году. Такимъ-образомъ, передъ 1518 годомъ, періодомъ, съ котораго начинается наша исторія, восточные берега обоихъ великихъ материковъ были уже извѣстны почти по всему своему протяженію. Прибрежья обширнаго Мехиканскаго-Залива, вдающіяся далеко во внутрь, были, однако, еще скрыты отъ взоровъ мореплавателей, вмѣстѣ съ богатыми царствами, которыя находились за ними. Теперь настало время и для этого открытія.

Дѣло колонизаціи не отставало отъ открытій. На многихъ изъ острововъ, въ разныхъ частяхъ твердой земли и въ Даріэнь, были уже устроены поселенія, управлявшіяся губернаторами, облеченными величіемъ и властію вице-королей. Земли тамъ были розданы колонистамъ, которые разводили на нихъ естественныя произведенія почвы, хотя и обращали больше вниманія на сахарный тростникъ, пересаженный туда съ Канарскихъ-Острововъ. Сахаръ, прекрасныя красильныя растенія тѣхъ странъ и драгоцѣнные металлы составляли почти исключительныя статьи вывоза въ эпоху младенчества колоній, когда еще не знали теперешнихъ главныхъ предметовъ вест-индской торговли, которые составляютъ ея первое богатство. Даже драгоцѣнные металлы, собираемые съ трудомъ изъ немногихъ скудныхъ источниковъ, давали бы въ то время незначительные барыши, еслибъ они не разработывались безмезднымъ трудомъ туземцевъ.

Безчеловѣчная система repartimientos, или раздачи завоевателямъ туземцевъ какъ невольниковъ, была запрещена Изабеллою. Хотя въ-послѣдствіи правительство и разрѣшило эту систему снова, однако съ большими ограниченіями. Но нельзя допустить зло въ-половину -- дозволить несправедливость и вообразить себѣ возможность опредѣлить ей мѣру. Краснорѣчивыя представленія доминиканцевъ -- посвятившихъ себя благому дѣлу обращенія въ христіанство жителей новаго свѣта съ такою же ревностію, какую обнаруживали въ преслѣдованіи европейскихъ еретиковъ, но больше всего, представленія Лас-Казаса побудили регента королевства, кардинала Хименеса, послать уполномоченную коммиссію для изслѣдованія и уничтоженія злоупотребленій, о которыхъ ему доносили со всѣхъ сторонъ. Коммиссія эта имѣла также власть разбирать поведеніе гражданскихъ чиновниковъ и преобразовать внутреннюю администрацію колоній: она состояла изъ трехъ монаховъ ордена св. Іеронима и знаменитаго законовѣдца, все людей ученыхъ и неоспоримо благочестивыхъ.

Они вели свои изслѣдованія съ совершеннымъ безстрастіемъ; по послѣ долгихъ совѣщаній пришли къ заключенію, наиболѣе неблагопріятному требованіямъ Лас-Казаса, настаивавшаго на предоставленіе туземцамъ полной свободы. Они основывали заключеніе свое на томъ, что туземцы не захотятъ работать добровольно, а безъ этой принудительной работы они никогда не прійдутъ въ соприкосновеніе съ бѣлыми, и, слѣдственно, никогда не будутъ обращены въ христіанство. Что бы мы ни думали объ этомъ аргументѣ, онъ былъ, конечно, основанъ на искреннемъ убѣжденіи всѣхъ членовъ коммиссіи, которыхъ поведеніе во все время слѣдствія не подавало ни малѣйшаго повода къ сомнѣнію въ ихъ безкорыстіи. Они сопровождали свое рѣшеніе многими благонамѣренными оговорками въ пользу туземцевъ, но все было напрасно: несчастные дикари, привыкшіе къ жизни спокойной и праздной, поникали подъ гнетомъ своихъ побѣдителей и вымирали съ большею быстротою, чѣмъ коренные жители Сѣверной-Америки, на которыхъ дѣйствовали другія губительныя причины. Нѣтъ нужды распространяться подробнѣе объ этомъ предметѣ, которымъ я занялся для того только, чтобъ дать читателю идею объ общей политикѣ и положеніи дѣлъ новаго свѣта въ періодъ, когда начинается это повѣствованіе.

Вторымъ изъ открытыхъ Испанцами острововъ былъ Куба; но на немъ при жизни Коломба не дѣлали попытокъ колонизаціи, самъ онъ, пройдя вдоль всего южнаго берега этого острова, умеръ съ убѣжденіемъ, что островъ составляетъ часть материка. Наконецъ, въ 1511, Діего, сынъ и преемникъ великаго "адмирала" {Коломба называли при его жизни просто el Almirante, адмираломъ.}, имѣвшій резиденцію въ Испаньйолѣ, нашелъ, что золотые рудники этого острова уже истощились, а потому предложилъ правительству занять сосѣдній островъ Кубу или Фернандину, какъ его окрестили въ честь испанскаго монарха. Онъ приготовилъ для завоеванія небольшую военную силу, надъ которой начальство поручилъ дону Діего Веласкесу, человѣку -- по описанію одного современника -- "опытному въ военномъ дѣлѣ, такъ-какъ онъ прослужилъ семнадцать лѣтъ въ европейскихъ войнахъ, честному, знаменитому по рожденію и репутаціи, жадному къ славѣ, а еще больше къ деньгамъ". Портретъ этотъ былъ набросанъ не совершенно безпристрастною рукою.

Веласкесъ, или, скорѣе, помощникъ его Нарвазсъ, взявшійся пройдти по всему острову, не встрѣтилъ почти никакого сопротивленія со стороны жителей, принадлежавшихъ къ одному семейству съ мирными обитателями Испаньйолы. Завоеваніе Кубы, при милосердомъ посредничествѣ Лас-Казаса, "покровители Индійцевъ", свершилось безъ большаго кровопролитія. Одинъ только туземный вождь, по имени Гатуэй, бѣжавшій изъ Сан-Домпиго, чтобъ избавиться отъ угнетеній Испанцевъ, сдѣлалъ отчаянное сопротивленіе, за что Веласкесъ присудилъ сжечь его живаго. Этотъ самый вождь далъ достопамятный отвѣтъ, который былъ краснорѣчивѣе цѣлыхъ томовъ укоровъ. Когда его, привязаннаго къ костру, убѣждали принять христіанскую вѣру, и тѣмъ открыть душь своей доступъ на небеса, онъ спросилъ, будутъ ли тамъ бѣлые. Получивъ утвердительный отвѣтъ, онъ воскликнулъ: "Такъ я не хочу быть христіаниномъ, чтобъ не попасть туда, гдѣ долженъ встрѣтить такихъ жестокихъ людей!"

Послѣ завоеванія Кубы, Веласкесъ, назначенный губернаторомъ, принялъ дѣятельныя мѣры для устройства благосостоянія острова. Онъ основалъ нѣсколько колоній, которымъ далъ имена, сохранившіяся у тамошнихъ городовъ и теперь, и сдѣлалъ Сан-Яго, на юговосточной оконечности, резиденціею правительства. Онъ привлекъ туда переселенцевъ щедрою раздачею земель и невольниковъ, поощрялъ ихъ къ обработыванію земли, и обратилъ особенное вниманіе на сахарный тростникъ, который сдѣлался въ-послѣдствіи предметомъ такой выгодной торговли. Больше всего онъ занялся разработкою золотыхъ рудниковъ, которые обѣщали доставить на Кубѣ гораздо прибыльнѣйшіе результаты, чѣмъ на Испаньйолѣ. Дѣла управленія не мѣшали ему, однако, смотрѣть жадными глазами на открытія, шедшія быстрыми шагами на материкѣ, и онъ жаждалъ случая предпринять одну изъ такихъ золотыхъ экспедицій. Случай къ этому вскорѣ представился.

Герпандесъ де-Кордова, одинъ изъ поселившихся на Кубѣ гидальговъ, отправился съ тремя судами на одинъ изъ сосѣднихъ Багамскихъ Острововъ за индійскими невольниками (8-го февраля 1517). Онъ встрѣтилъ сильныя бури, сбившія его далеко съ настоящаго пути, и черезъ три недѣли увидѣлъ себя у неизвѣстнаго берега. Выйдя на него и спросивъ у жителей имя страны, онъ услышалъ отъ нихъ отвѣтъ: "Тектетанъ", что значитъ: "я тебя не понимаю". Но Испанцы, воображая это слово названіемъ страны, легко передѣлали его въ Юкатанъ. Нѣкоторые писатели выводятъ другую этимологію этого имени; но такія ошибки бывали очень-часто у первыхъ открывателей и повели къ ошибочному наименованію многихъ страпъ американскаго материка, которое осталось за ними и теперь.

Кордова вышелъ на сѣверо-восточной оконечности полуострова, у мыса Катота. Онъ удивился обширности и прочнымъ матеріаламъ зданій, сооруженныхъ изъ камня и извести, и совершенно непохожихъ на легкія жилища островитянъ, составленныя изъ тростника и прутьевъ. Его поразила также хорошая обработка земли, тонкая ткань одежды туземцевъ и отдѣлка ихъ золотыхъ украшеній. Все здѣсь обнаруживало образованность гораздо выше той, какую случалось видѣть гдѣ-либо въ новомъ свѣтѣ; а воинственный духъ жителей ясно показывалъ, что они принадлежали къ совершенно другому племени. Вѣроятно, что до нихъ дошли уже слухи объ Испанцахъ, ибо они безпрестанно спрашивали: не съ востока ли они пришли; вообще, всюду, гдѣ только Испанцы покушались пристать, ихъ встрѣчали смертельною враждою. Самъ Кордова получилъ ранъ двѣнадцать въ одну изъ стычекъ съ туземцами и одинъ только изъ всѣхъ окружавшихъ его остался совершенно невредимымъ. Наконецъ, пройдя по полуострову вдоль берега до Камнича, онъ возвратился въ Кубу, куда прибылъ послѣ нѣсколькихъ мѣсяцевъ отсутствія, претерпѣвъ всѣ бѣдствія, какія только доставались въ удѣлъ этимъ рыцарямъ океана, и какія могъ пережить только самый доблестный духъ. Кжъ бы то ни было, въ экспедиціи этой погибла ровно половина людей, которыхъ при началѣ отправилось сто-десять человѣкъ; самъ храбрый предводитель умеръ вскорѣ послѣ возвращенія на Кубу. Привезенныя имъ извѣстія о новооткрытой странѣ, а что еще больше, затѣйливо отдѣланныя золотыя "вещи, убѣдили Веласкеса въ важности этого открытія, и онъ сталъ готовиться въ новую экспедицію со всевозможною поспѣшностью.

Веласкесъ снарядилъ для посылки въ новооткрытыя земли небольшую эскадру изъ четырехъ судовъ, и отдалъ ее подъ начальство своего племянника Хуана де-Грихальвы, на честность, благоразуміе и преданность котораго онъ полагался вполнѣ. Экспедиція снялась съ якоря изъ Сан-Яго-де-Кубы 1-го мая 1518 и взяла курсъ, которымъ шелъ Кордова; по ее снесло нѣсколько къ югу и первый усмотрѣнный ею островъ былъ Козумель. Отсюда Грихальва вскорѣ перешелъ къ материку и поплылъ вдоль берега, приставая къ тѣмъ же мѣстамъ, куда заходилъ его предшественникъ. Подобно ему, и онъ былъ пораженъ доказательствами высшей степени просвѣщенія, особенно въ архитектурѣ: это немудрено, таръ-какъ оба они видѣли мѣста, гдѣ находятся тѣ необыкновенныя развалины, которыя недавно еще возбудили столько любопытства и догадокъ. Его удивили также огромные каменные кресты, очевидно предметы поклоненія, которые попадались ему въ разныхъ мѣстахъ. Обстоятельства эти напомнили ему родину и онъ далъ полуострову имя "Новой-Испапіи", которое въ-послѣдствіи было присвоено гораздо обширнѣйшему пространству земли.

Гдѣ Грихальва ни приставалъ, его встрѣчалъ всюду тотъ же непріязненный пріемъ, какъ и Кордову, хотя онъ страдалъ отъ того меньше, будучи лучше приготовленъ. Въ Ріо де-Табаско, или Ріо-Грихальва, какъ ее назвали въ честь его, онъ имѣлъ дружественное свиданіе съ однимъ вождемъ, который далъ ему множество золотыхъ бляхъ, обдѣланныхъ въ родѣ латъ. Когда онъ шелъ вдоль изгибовъ Мехиканскаго-Залива, одинъ изъ его капитановъ, Педро де-Альварадо, прославившійся въ-послѣдствіи при завоеваніи Мехики, входилъ въ рѣку, которую назвалъ своимъ именемъ. Въ сосѣднемъ потокѣ, названномъ Ріо де-Бандерасъ, "Рѣкою Знаменъ", но множеству видѣнныхъ тамъ Испанцами у жителей знаменъ, Грихальва встрѣтился въ первый разъ съ Мехиканцами.

Управлявшій этою областью кацикъ получилъ извѣстіе о приближеніи Европейцевъ и о ихъ необыкновенной наружности. Онъ пламенно желалъ собрать какъ-можно-больше свѣдѣній о цѣли такого посѣщенія, чтобъ передать ихъ своему повелителю, ацтекскому монарху. Обѣ стороны сошлись дружелюбно на берегу, куда Грихальва вышелъ со всѣмъ своимъ войскомъ, желая произвести приличное впечатлѣніе на умъ варварскаго вождя. Свиданіе продолжалось нѣсколько часовъ, въ-продолженіе которыхъ они были принуждены объясняться знаками, такъ-какъ не могли понимать языка другъ друга. Испанцы обмѣнялись однако съ туземцами подарками, и съ удовольствіемъ получили за нѣсколько пустыхъ бездѣлушекъ множество драгоцѣнныхъ каменьевъ, золотыхъ украшеній и сосудовъ самой фантастической формы и самой затѣйливой работы.

Грихальва разсудилъ, что этимъ прибыльнымъ мѣновымъ торгомъ -- успѣшнымъ свыше самыхъ пламенныхъ его надеждъ, -- онъ достигъ главной цѣли экспедиціи, а потому отказалъ на-отрѣзъ тѣмъ изъ своихъ послѣдователей, которые убѣждали его основать тамъ колонію, что дѣйствительно, было бы весьма-трудно въ такой многолюдной и могущественной странъ, какою эта казалась. Онъ и самъ былъ къ тому нѣсколько склоненъ, но считалъ такой шагъ противнымъ даннымъ ему инструкціямъ, по которымъ долженъ былъ ограничиться только торгомъ съ туземцами. Въ-слѣдствіе этого, онъ отправилъ Альварадо на одной изъ каравеллъ въ Кубу, съ сокровищами и извѣстіями о великомъ государствъ внутри земли, а самъ пошелъ далѣе вдоль берега.

Онъ останавливался у Сан-Хуанъ-де-Улуа и у Острова Жертвоприношеній, названнаго имъ такъ по кровавымъ останкамъ человѣческихъ жертвъ, найденнымъ въ одномъ изъ храмовъ. Потомъ онъ продолжалъ идти до области Нануко, откуда воротился назадъ, найдя труднымъ обогнуть одинъ бурливый мысъ, и наконецъ, послѣ почти шестимѣсячнаго отсутствія, прибылъ благополучно въ Кубу. Грихальвѣ принадлежитъ слава перваго мореплавателя, ступившаго на берегъ Мехики и открывшаго сношенія съ Ацтеками.

Достигнувъ острова Кубы, онъ узналъ съ удивленіемъ, что другая, гораздо-сильнѣйшая экспедиція готовится въ открытыя имъ страны; вмѣстѣ съ тѣмъ получилъ онъ повелѣніе губернатора, написанное въ довольно-грубыхъ выраженіяхъ, явиться немедленно въ Сан-Яго, гдѣ Веласкесъ принялъ его не только холодно, но даже съ упреками за упущеніе такого удобнаго случая основать колонію въ странѣ, которую онъ посѣтилъ. Веласкесъ принадлежалъ къ числу тѣхъ придирчивыхъ людей, которые всегда готовы, когда только дѣла идутъ не совершенно по ихъ мыслямъ, свалить на другихъ отвѣтственность за неудачу, въ которой виновны сами. Одинъ старинный писатель называетъ его человѣкомъ вздорнымъ, легковѣрнымъ, неблагодарнымъ и подозрительнымъ. Въ настоящемъ случаи, онъ вполнѣ заслужилъ эти эпитеты: Грихальва, отъ природы скромный и незаносчивый, дѣйствовалъ по инструкціямъ своего начальника, даннымъ ему передъ отплытіемъ, вопреки внушеніямъ собственнаго разсудка и убѣдительнымъ просьбамъ подчиненныхъ. Поведеніе его было скорѣе достойно похвалы, нежели нареканія.

Когда Альварадо возвратился въ Кубу со своимъ золотымъ грузомъ и собранными отъ жителей извѣстіями о богатомъ мехиканскомъ государствѣ, сердце губернатора исполнилось восторгомъ при мысли, что такъ легко могутъ сбыться мечты его о богатствѣ и славѣ. Досадуя на долгое отсутствіе Грихальвы, онъ послалъ за нимъ судно, подъ начальствомъ Олида, кавалера, игравшаго въ-послѣдствіи важную роль во время завоеванія. Наконецъ, онъ рѣшился снарядить другую экспедицію, у которой бы достало силы на покореніе той страны.

Прежде всего, Веласкесъ испросилъ на это разрѣшеніе коммиссіи св. Іеронима, находившейся въ Сан-Доминго. Потомъ онъ отправилъ своего духовника въ Испанію, съ королевскою долей добытаго въ Мехикѣ золота, и съ подробнымъ отчетомъ обо всемъ видѣнномъ въ тѣхъ краяхъ. Онъ выставлялъ свои многочисленныя заслуги и просилъ у двора полномочія завоевать и колонизировать новооткрытыя земли. Въ ожиданіи отвѣта, онъ занялся нужными приготовленіями, а прежде всего сталь оттискивать человѣка, который могъ бы раздѣлить съ нимъ первоначальныя издержки на снаряженіе экспедиціи и былъ бы способенъ предводительствовать ею. Послѣ значительныхъ затрудненій и отлагательствъ, онъ нашелъ такого сотоварища въ лицѣ Гернанда Кортеса -- человѣка, болѣе чѣмъ кто-нибудь способнаго для исполненія этого великаго предпріятія; но за то человѣка, которому Веласкесъ долженъ былъ меньше всего довѣрять, еслибъ могъ предвидѣть будущія событія.

II.
Гернандо Кортесъ.-- Иго молодость.-- Онъ отправляется въ новый свѣтъ. -- Жизнь его на Куб23;.-- Неудовольствія съ Веласкесомъ.-- Экспедиція довѣряется Кортесу.
1518.

Гернандо Кортесъ родился въ Мсдсллинѣ, городѣ, находящемся на юго-восточномъ углу Эстремадуры, въ 1485 году. Онъ происходилъ отъ старинной и почтенной фамиліи, которую историки, изъ угожденія къ національному тщеславію, возводятъ до ломбардскихъ королей: но словамъ ихъ, потомки этихъ государей перешли черезъ Пиренеи и поселились въ Арагоніи во времена готской монархіи. Эту царственную генеалогію отъискали однако не прежде, какъ когда Кортесь уже пріобрѣлъ себѣ имя, которое могло покрыть блескомъ самое аристократическое происхожденіе. Отецъ его, Мартинъ Кортесъ де-Монрой, былъ капитанъ пѣхоты, человѣкъ Небогатый, по съ незапятнанною честью; онъ и жена его, донья Каталина Пизарро Альтамирано, пользовались, по-видимому, общимъ уваженіемъ за свои превосходныя качества.

Въ дѣтствѣ, Кортесъ былъ, какъ говорятъ, слабаго сложенія; но по мѣрѣ того, какъ выросталъ, онъ дѣлался крѣпче и крѣпче. Четырнадцати лѣтъ его послали въ Саламанку, потому-что отецъ его, основывавшій большія надежды на быстрыхъ способностяхъ мальчика, предполагалъ воспитать его для законовѣдѣнія и разсчитывалъ, что онъ на этомъ поприщѣ выиграетъ больше, чѣмъ на какомъ-либо другомъ. Сынъ, однако, не оправдывалъ такихъ ожиданій: онъ обнаруживалъ мало пристрастія къ книгамъ и, прогулявъ два года въ училищѣ, возвратился домой къ большому огорченію родителей. Время, впрочемъ, пропало несовершенно попусту: онъ набрался кое-какой латыни, научился хорошо писать прозою, и даже стихами "нѣкотораго достоинства", какъ замѣчаетъ одинъ старинный лѣтописецъ, "принимая въ разсчетъ, что ихъ сочинялъ Кортесъ". Дома онъ жилъ въ бездѣйствіи, какъ малый слишкомъ своевольный, а между-тѣмъ еще не избравшій себѣ цѣли въ жизни. Неугомонный характеръ его обнаруживался въ безпрестанныхъ шалостяхъ и своенравныхъ выходкахъ, вовсе несообразныхъ съ степеннымъ образомъ жизни его родителей. Онъ показывалъ особенную склонность къ военному ремеслу, или скорѣе къ приключеніямъ, которыми въ тѣ времена военная жизнь была преисполнена. Когда ему минуло семнадцать лѣтъ, онъ объявилъ родителямъ, что желаетъ опредѣлиться подъ знамена "великаго полководца", Гонзальва Кордуанскаго, а они, разсчитывая, вѣроятно, что жизнь, исполненная трудовъ и лишеній за границею, будетъ для него полезнѣе праздности дома, изъявили свое согласіе.

Юный гидальго, однако, все еще колебался, идти ли ему искать счастья подъ начальствомъ этого побѣдоноснаго вождя, или отправиться въ новый свѣтъ, гдѣ предстояла возможность пріобрѣсти столько же золота, сколько славы, и гдѣ самыя опасности имѣли романическую таинственность, невыразимо плѣнительную для молодаго воображенія. Вообще, пылкіе умы того времени, въ особенности въ той части Испаніи, гдѣ жилъ Кортесъ, по сосѣдству Кадикса и Севиллы, центровъ мореходной предпріимчивости, увлекались больше къ невѣдомымъ краямъ за океаномъ. Онъ рѣшился на послѣднее, къ чему вскорѣ представился удобный случай, такъ-какъ снаряжалась блестящая экспедиція подъ начальствомъ дона Николаса де-Овандо, преемника Колумба. Неудача разрушила, однако, замыслы Кортеса.

Въ одну ночь, когда онъ взбирался на высокую старую стѣну, долженствовавшую привести его въ спальню дамы, съ которою онъ имѣлъ интригу, камни не удержались, обрушились, и онъ упалъ на землю и былъ осыпанъ обломками, нанесшими ему довольно важные ушибы. Обстоятельство это продержало его въ постели значительный промежутокъ времени, въ-теченіе котораго флотъ Ованды ушелъ въ море.

Фернандо Кортесъ прожилъ дома еще два года, воспользовавшись, повидимому, очень-мало полученнымъ имъ урокомъ. Наконецъ, ему представился случай отправиться на небольшой эскадрѣ, готовившейся идти къ вест-индскимъ островамъ. Ему было девятнадцать лѣтъ, когда онъ простился съ родными берегами въ 1504 году, -- въ томъ самомъ году, когда Испанія лишилась мудрой королевы Изабеллы.

Судномъ, на которомъ шелъ Кортесъ, командовалъ нѣкто Алонзо Кинтеро. Эскадра зашла, по обыкновенію всѣхъ тогдашнихъ экспедицій, на Канарскіе Острова, и пока другія суда нагружали провизію и запасались всѣмъ нужнымъ, Кинтеро снялся съ рейда ночью, украдкой, желая достигнуть Испаньйолы прежде товарищей и тамъ выгоднѣе продать свои товары. Онъ встрѣтилъ, однако, сильную бурю, которая лишила его мачтъ, причинила большія поврежденія и принудила возвратиться для починки въ портъ. Спутники его согласились подождать недостойнаго товарища, и, черезъ нѣсколько времени, всѣ вмѣстѣ опять вступили подъ паруса. Но неисправимый Кинтеро, когда они были уже по близости желанныхъ острововъ, воспользовался опять темнотою ночи, и отдѣлился отъ эскадры съ тѣмъ же намѣреніемъ, что и прежде. Къ несчастію его, онъ былъ встрѣченъ жестокими бурями и противными вѣтрами, которые сбили его съ пути и онъ совершенно потерялъ свое счисленіе. Много дней сряду его судно бросало какъ щепку, и всѣ бывшіе на немъ ожидали гибели, негодуя на причину ихъ бѣдствія. Наконецъ, въ одно утро, они были обрадованы видомъ бѣлаго голубя, который сѣлъ отдохнуть на вершинѣ мачты. Біографы Кортеса говорятъ объ этомъ какъ о чудѣ; но, къ-счастію, это было не чудо, а весьма-естественное явленіе, доказывавшее неоспоримую близость берега. Когда голубь поднялся снова, Кинтеро направилъ путь въ сторону его полета и вскорѣ достигъ острова Испаньйолы, гдѣ нашелъ товарищей, прибывшихъ прежде его и успѣвшихъ продать свои грузы.

Выйдя на берегъ, Кортесъ немедленно пошелъ въ домъ губернатора, съ которымъ былъ лично знакомъ въ Испаніи. Овандо не было дома: онъ находился въ экспедиціи во внутрь острова; по молодаго человѣка принялъ очень-ласково секретарь, увѣрявшій, что ему непремѣнно дадутъ выгодный участокъ земли, на которомъ можетъ поселиться и зажить бариномъ. "Но я пришелъ добыть золота", отвѣчалъ Кортесъ: -- "а не рыться въ землѣ, какъ мужикъ!"

Когда губернаторъ воротился, Кортесъ согласился отказаться отъ своихъ великолѣпныхъ замысловъ, по-крайней-мьрѣ, на время, такъ-какъ Овандо доказалъ ему, что скорѣе можно осуществить свои мечты медленными, но вѣрными выгодами земледѣлія, имѣя даромъ землю и работниковъ, чѣмъ пустившись искать приключеній, которыхъ результаты такъ сомнительны. Въ-слѣдствіе этого, Кортесу была отведена земля съ reparlimiento Индійцевъ, и его назначили нотаріусомъ города или селенія Асуа. Серьёзныя занятія не мѣшали ему, однако, предаваться увлеченіямъ своей влюбчивой натуры -- принадлежности климата его отечества, -- и это было причиною частыхъ дуэлей, изъ которыхъ, не смотря на свое искусство владѣть мечомъ, онъ вынесъ много рубцовъ, оставшихся на его тѣлѣ до могилы. По временамъ, ему удавалось вырываться изъ однообразной колеи своей колонистской жизни и участвовать въ военныхъ экспедиціяхъ, которыя посылались подъ начальствомъ Діэго Веласкеса, помощника Овандо, для усмиренія бунтовавшихъ туземцевъ. Въ этой школѣ молодой авантюристъ получилъ первые уроки дикой тактики индійской войны, свыкся съ трудами и опасностями, а также со сценами жестокаго безчеловѣчія, которыя, увы! слишкомъ-часто пятнали невинною кровью блестящіе гербы кастильскаго рыцарства въ новомъ свѣтѣ. Болѣзнь, случившаяся теперь весьма-кстати, но допустила его отправиться въ злополучную экспедицію Никуэсы, которая оставила послѣ себя преданіе о бѣдствіяхъ, рѣдко встрѣчавшихся даже въ лѣтописяхъ испанскихъ открытій. Провидѣніе хранило Кортеса для другой цѣли.

Въ 1511 году, когда Веласкесъ предпринялъ завоеваніе Кубы, Кортесъ охотно оставилъ мирную жизнь плантатора для тревогъ и опасностей новаго поприща, и принялъ участіе въ экспедиціи. Во все продолженіе военныхъ дѣйствій, онъ обнаруживалъ храбрость и неутомимую дѣятельность, которыя пріобрѣли ему одобреніе начальника, а веселый правъ, открытое обращеніе и живое остроуміе сдѣлали его любимцемъ солдатъ. "У него не видно было великихъ качествъ, которыя оказались въ-послѣдствіи", говоритъ одинъ современникъ. Очень-вѣроятно, что качества эти не были извѣстны даже ему самому, а для постороннихъ людей его безпечность и шутливыя возраженія должны были казаться несовмѣстными съ чѣмъ-нибудь серьёзнымъ или глубокимъ:-- такъ настоящую глубину моря нельзя узнать, когда солнечные лучи играютъ на его поверхности.

Послѣ покоренія Кубы, Кортесъ былъ, по-видимому, въ большой милости у Веласкеса, назначеннаго губернаторомъ острова. По словамъ Лас-Казаса, онъ попалъ въ число секретарей своего бывшаго начальника. Прежняя страсть къ волокитству, которому много способствовала пріятная наружность, надѣлала ему въ молодости еще много хлопотъ. Въ числѣ поселившихся на Кубѣ, было одно семейство, Хуареса, изъ Гранады, въ Старой-Испаніи. Оно состояло изъ брата и четырехъ сестеръ, замѣчательныхъ по своей красотѣ. Влюбчивое сердце молодаго воина не устояло противъ прелестей одной изъ нихъ, Каталины. Неизвѣстно, какъ далеко заходила дружба между ними, но, по-видимому, онъ далъ обѣщаніе жениться на своей возлюбленной, -- обѣщаніе, котораго не спѣшилъ исполнить, когда настало къ тому время, можетъ-быть, и потому-что тогда разсудокъ взялъ уже верхъ надъ опрометчивымъ увлеченіемъ сердца. Онъ не сдавался на всѣ убѣжденія семейства красавицы, подкрѣпляемыя губернаторомъ, который, съ своей стороны, особенно интересовался другою изъ сестеръ красавицъ, я, какъ говорятъ, не могъ жаловаться на ея невнимательность.

Оскорбленіе ли отъ Веласкеса, или какая-нибудь другая причина раздора затлѣлась въ груди Кортеса, только онъ вдругъ охладѣлъ къ своему покровителю и присталъ къ партіи недовольныхъ, достаточно-многочисленной на островѣ. Они имѣли обыкновеніе собираться въ его домѣ и толковать о причинахъ своего неудовольствія, которыя основывались преимущественно на томъ, будто-бы заслуги ихъ вознаграждаются худо несправедливымъ распредѣленіемъ земель и должностей. Можно вообразить, легко ли было правителю этихъ колоній, какъ бы уменъ и разсудителенъ онъ ни былъ, угодить всѣмъ безконечнымъ требованіямъ неугомонныхъ спекуляторовъ и авантюристовъ, которые налетали какъ голодная саранча на новооткрытыя страны!

Недовольные рѣшились принести свои жалобы выселимъ властямъ Испаньйолы, отъ которыхъ Веласкесъ зависѣлъ. Путешествіе было сопряжено съ опасностью, такъ-какъ приходилось переѣхать на открытой лодкѣ черезъ рукавъ моря, шириною въ восьмнадцать лигъ; выборъ ихъ палъ на Кортеса, котораго безстрашіе было извѣстно всѣмъ, и который казался способнѣйшимъ изъ всѣхъ для такого предпріятія. Заговоръ этотъ сдѣлался, однако, гласнымъ, и губернаторъ узналъ о немъ прежде отплытія посла, котораго немедленно вслѣдъ схватить, заковать въ желѣза и держать въ заточеніи подъ"строгимъ надзоромъ. Говорятъ даже, что онъ хотѣлъ просто повѣсить его, по былъ остановленъ просьбами друзей Кортеса. Фактъ этотъ не подлежитъ большому сомнѣнію, ибо губернаторы отдаленныхъ колоній, имѣя въ своихъ рукахъ все состояніе подчиненныхъ; управляли у себя болѣе деспотически, чѣмъ самые государи въ метрополіи. Они были большею частью изъ знатныхъ фамилій и пользовались личною довѣренностью; разстояніе отъ отечества избавляло ихъ поведеніе отъ пытливаго надзора, и если злоупотребленія и открывались, у нихъ всегда были протекція или способы задарить кого нужно, чтобъ избавить себя отъ наказанія. Испанская колоніяльная исторія первыхъ временъ послѣ открытія новаго свьта, сохранила множество разительныхъ образцовъ необычайнаго злоупотребленія власти со стороны этихъ миніатюрныхъ государей; горестная участь Васкеса Нуньеса де-Бальбоа, знаменитаго открывателя Тихаго-Океана, хотя и замѣтнѣйшій изъ подобныхъ примѣровъ, но никакъ не единственный; онъ доказываетъ, что самыя блестящія заслуги вознаграждались тамъ нерѣдко преслѣдованіями и позорною смертью.

Губернаторъ Кубы, однако, хотя и былъ человѣкъ своенравный и мнительный, не отличался, повидимому, особенною злопамятностью или жестокостію. Въ теперешнемъ случаѣ, скорѣе можно обвинить неосновательныя притязанія его подчиненныхъ, нежели его собственное поведеніе.

Кортесъ оставался недолго въ темницъ. Ему удалось отогнуть одинъ болтъ своихъ оковъ и потомъ, высвободивъ члены, открыть кандалами окно на столько, что можно было черезъ него вылѣзть. Тюрьма его была во второмъ этажъ; однако, онъ спустился на мостовую благополучно и незамѣченный никѣмъ направился со всевозможною поспѣшностью въ ближайшую церковь, гдѣ требовалъ привилегіи священнаго убѣжища.

Веласкесъ, хотя и былъ взбѣшенъ его побѣгомъ, не смѣлъ однако схватить своего плѣнника силою; онъ разставилъ только вокругъ церкви часовыхъ съ повелѣніемъ овладѣть бѣглецомъ, если онъ забудется и выйдетъ изъ предѣловъ святилища. Это случилось дѣйствительно черезъ нѣсколько дней: когда Кортесъ стоялъ безпечно за стѣнами зданія, на него бросился сзади алгвазилъ и скрутилъ ему руки, а подоспѣвшіе на площадь товарищи связали его окончательно. Человѣкъ этотъ, котораго звали Хуаномъ Эскудеро, былъ въ-послѣдствіи повѣшенъ Кортесомъ въ Новой-Испаніи за какое-то преступленіе.

Несчастнаго плѣнника заковали снова въ желѣза и перевезли на каравеллу, которая должна была отплыть на другой день въ Испаньйолу, гдѣ его предполагалось судить. Но счастіе помогло ему еще разъ: съ большомъ трудомъ и значительною болью успѣлъ онъ вытащить ноги свои изъ колецъ, въ которыя онѣ были заклепаны, вылѣзъ осторожно на палубу и, скрытый темнотою ночи, спустился потихоньку въ привязанную къ судну шлюпку, на которой отвалилъ отъ борта безъ малѣйшаго шума и началъ грести къ берегу. Тутъ его встрѣтило сильное теченіе и опасный бурунъ. Онъ не рѣшился пуститься въ него съ лодкою, но, будучи отличнымъ пловцомъ, смѣло бросился въ воду. Теченіе было сильное, но рука человѣка, боровшагося со смертью, была еще сильнѣе; пробившись съ волнами до изнеможенія, онъ добрался до берега и опять укрылся въ томъ самомъ святилищѣ, которое спасло его въ первый разъ. Легкость, съ которою Кортесъ успѣлъ убѣжать во второй разъ, можетъ заставить усомниться въ вѣрности его стражей: очень-вѣроятно, что они смотрѣли на него какъ на жертву угнетенія и были подъ вліяніемъ тѣхъ обворожительныхъ пріемовъ, которые пріобрѣтали ему друзей во всякомъ обществѣ, куда бы его судьба ни забросила.

По нѣкоторымъ необъясненнымъ современниками причинамъ, можетъ-быть, изъ политики -- Кортесъ пересталъ теперь отказываться отъ женитьбы на Каталинѣ Хуаресъ, и пріобрѣлъ этимъ себѣ доброе расположеніе ея семейства. Вскорѣ потомъ и губернаторъ смягчился, и согласился примириться со своимъ несчастнымъ врагомъ. Разсказываютъ странныя вещи касательно этого происшествія: говорятъ, будто-бы гордый Кортесъ отказывался принять предложенный Веласкесомъ миръ и что онъ, въ одинъ вечеръ выйдя изъ святилища, предсталъ предъ губернаторомъ внезапно въ походной палаткѣ, когда тотъ былъ въ нѣкоторомъ разстояніи отъ столицы, въ военной экспедиціи. Губернаторъ, испуганный неожиданнымъ ночнымъ появленіемъ своего врага, вооруженнаго съ головы до ногъ, растерялся и спросилъ со страхомъ, что это значитъ. Кортесъ требовалъ полнаго объясненія прежнихъ поступковъ. Послѣ краткаго, но жаркаго спора, свиданіе кончилось дружественно, враги обнялись, и когда явился гонецъ съ извѣстіемъ о побѣгѣ Кортеса, онъ нашелъ уже его въ ставкѣ губернатора, спящимъ на одной кровати съ нимъ 1 Анекдотъ этотъ повторяютъ съ увѣренностію многіе біографы Кортеса. Трудно, однако, повѣрить, чтобъ человѣкъ надменный и раздражительный, каковъ Веласкесъ, списшелъ до необыкновенной короткости съ подчиненнымъ, неизмѣримо нисшимъ его по положенію въ колоніи и, въ добавокъ, еще недавно бывшимъ съ нимъ въ смертельной враждѣ; съ другой стороны, врядъ ли бы и самъ Кортесъ рискнулъ такъ безразсудно и пошелъ въ логовище льва, которому стоило только поднять палецъ, чтобъ отправить его на висѣлицу, не опасаясь для себя никакихъ послѣдствій, все равно, какъ-будто дѣло шло не больше, какъ о казни индійскаго невольника.

Но какимъ бы путемъ Кортесъ ни дошелъ до примиренія съ губернаторомъ, оно было несомнѣнно. Кортесъ, хотя и не возведенный снова въ званіе секретаря, получилъ щедрое reparlimiento Индійцевъ и обширный участокъ земли по сосѣдству Сан-Яго, въ которомъ вскорѣ былъ сдѣланъ алькальдомъ. Онъ сталъ жить почти исключительно въ своемъ имѣніи, посвятивъ себя земледѣлію съ большимъ усердіемъ, чѣмъ прежде. На плантаціи своей онъ развелъ разные роды скота, изъ которыхъ многіе были введены имъ на Кубу; онъ разработывалъ также доставшіеся на его долю рудники, которые, какъ я уже замѣтилъ выше, были здѣсь прибыльнѣе, чѣмъ на Испаньйолѣ. Словомъ, черезъ нѣсколько лѣтъ трудолюбивой жизни, Кортесъ имѣлъ уже около двухъ или трехъ тысячь castellanos, что тогда было важною суммой для человѣка въ его положеніи.-- "Богъ, который одинъ знаетъ, сколькихъ жизней Индійцевъ стоило это богатство", восклицаетъ Лас-Казасъ: "прійметъ это въ разсчетъ!" Жизнь Кортеса протекала спокойно среди этихъ мирныхъ занятій и въ обществѣ прекрасной жены, которая, не смотря на незначительность своего происхожденія, была, повидимому, пѣжною и вѣрною супругой. Въ то время, онъ часто говаривалъ, какъ замѣчаетъ добрый епископъ Лас-Казасъ, "что живетъ съ нею такъ счастливо, какъ-будто бы она была дочерью герцогини". Судьба доставила ему въ-послѣдствіи возможность возвысить ее и окружить такимъ блескомъ, къ какому она никогда не считала себя предназначенною.

Таково было положеніе дѣлъ, когда Альварадо возвратился съ извѣстіями объ открытіяхъ Грихальвы и о великолѣпныхъ барышахъ торга съ жителями. Новости эти мгновенно разнеслись по всему острову: всѣ видѣли въ нихъ предвѣстіе гораздо сильнѣйшихъ результатовъ, до которыхъ никогда не доходили въ колоніяхъ. Губернаторъ, какъ уже было упомянуто, рѣшился слѣдовать по стезѣ этихъ открытій съ болѣе значительною силою, и сталъ искать около себя человѣка, съ которымъ бы можно было раздѣлить расходы снаряженія и который бы былъ въ состояніи начальствовать экспедиціею.

Многіе гидальги предлагали себя губернатору, но онъ, или находя ихъ недостаточно способными, или думая, что они въ состояніи зазнаться передъ нимъ послѣ, отказывалъ имъ одному за другимъ. Въ Сан-Яго было два человѣка, къ которымъ онъ имѣлъ большую довѣренность: Амадоръ де-Ларесъ, cantador, или королевскій казначей, и собственный секретарь губернатора, Андресъ де-Дуэро. Кортесъ былъ въ тѣсной дружбѣ съ ними обоими и воспользовался ею, чтобъ они отрекомендовали губернатору его, какъ самаго лучшаго предводителя экспедиціи. Говорятъ даже, будто-бы онъ подкрѣпилъ свои доводы обѣщаніемъ щедрой доли изъ будущихъ барышей. Какъ бы то ни было, оба они настаивали у губернатора за Кортеса со всѣмъ краснорѣчіемъ, къ какому только были способны: они доказывали, что самъ губернаторъ видѣлъ на дѣлѣ храбрость и способности предлагаемаго ими кандидата; что Кортесъ пріобрѣлъ состояніе, которое дозволитъ ему содѣйствовать существенно при снаряженіи экспедиціи; что общее расположеніе къ нему жителей острова привлечетъ множество охотниковъ подъ его знамена; наконецъ, что всѣ прошедшія неудовольствія давно уже забыты, а довѣренность, которою губернаторъ почтитъ его теперь, упрочитъ Вѣрность и благодарность Кортеса. Веласкесъ послушался доводовъ своихъ совѣтниковъ, послалъ за Кортесомъ и объявилъ ему намѣреніе свое сдѣлать его капитан-генераломъ армады.

Теперь Кортесъ достигъ цѣли своихъ желаній -- цѣли, къ-которой душа его стремилась съ-тѣхъ-поръ, какъ онъ ступилъ на землю новаго свѣта. Онъ больше не будетъ осужденъ на жизнь копотливаго труженика, который бьется въ потѣ лица для жалкихъ денегъ; онъ не будетъ запертъ въ тѣсныхъ предѣлахъ ничтожнаго острова: ему предстоитъ новое и широкое поприще независимаго дѣйствія; взорамъ его открывается перспектива безграничная, которая удовлетворитъ не только самымъ алчнымъ порывамъ корысти, по гораздо-болѣе возвышеннымъ и безпокойнымъ влеченіямъ его предпріимчиваго ума и человѣколюбивой души. Онъ вполнѣ постигалъ всю важность новыхъ открытій и видѣлъ въ нихъ несомнѣнный признакъ существованія большаго государства на отдаленномъ западѣ, -- государства, о которомъ отъ времени до времени доходили на островъ смутные и неясные намеки, и о которомъ говорили съ достоверностью всѣ, кому только удавалось достигать материка. То была та самая страна, о которой разсказывали "великому адмиралу", когда онъ былъ въ Гондурасскомъ-Заливѣ въ 1502 г., и до которой онъ бы дошелъ, еслибъ направился къ сѣверу, а не къ югу, для отъисканія воображаемаго пролива. По собственному горькому выраженію Коломба, "онъ только отперъ ворота, чтобъ въ нихъ могли входить другіе". Настало, наконецъ, время войдти въ эти ворота, и молодой искатель приключеній, волшебному копью котораго суждено было разрушить чары, скрывавшія такъ долго эти таинственные края, былъ готовъ на отважное предпріятіе.

Съ этого часа, все существо Кортеса перемѣнилось. Мысли его, покинувъ пустые проблески веселости, сосредоточились вполнѣ на великомъ предметѣ, которому онъ себя посвятилъ. Упругость духа его обнаруживалась въ поощреніи и ободреніи товарищей въ многотрудныхъ обязанностяхъ, и онъ возвысился до восторженнаго энтузіазма, къ которому никто даже изъ очень-короткихъ знакомыхъ не считалъ его никогда способнымъ. Онъ немедленно употребилъ всѣ свои деньги на снаряженіе экспедиціи; заложилъ все свое имущество, и, кромѣ того, занялъ денегъ у нѣкоторыхъ жившихъ на островѣ богатыхъ купцовъ, которые согласились ссудить его, взявъ обязательство въ уплатѣ долга и надѣясь быть вознагражденными съ избыткомъ успѣхомъ экспедиціи; когда истощился его собственный кредитъ, онъ пустилъ въ дѣло кредитъ своихъ друзей.

Добытые такимъ образомъ капиталы онъ употребилъ на покупку судовъ, провизіи, военныхъ припасовъ, на снаряженіе сподвижниковъ, которые были не въ состояніи приготовиться къ походу собственными средствами; кромѣ того, онъ привлекалъ подъ свои знамена щедрыми обѣщаніями богатой доли изъ предстоящей добычи.

Все закипѣло и засуетилось въ маленькомъ городкѣ Сан-Яго. Одни хлопотали около судовъ, исправляли ихъ и готовили къ походу; другіе занимались заготовкою морскихъ припасовъ; третьи превращали въ деньги свои плантаціи -- всякій старался такъ или иначе содѣйствовать успѣху предпріятія. Шесть судовъ, изъ нихъ нѣкоторыя большаго размѣра, были уже добыты; триста охотниковъ записались у Кортеса въ-теченіи нѣсколькихъ дней, горя жаждою попытать счастья подъ знаменами отважнаго и любимаго вождя.

Не совершенно извѣстно, много ли самъ губернаторъ содѣйствовалъ издержкамъ снаряженія. Если вѣрить друзьямъ Кортеса, почти вся тяжесть ихъ лежала на немъ одномъ, и даже губернаторъ продавалъ ему многіе изъ своихъ собственныхъ припасовъ съ непомѣрными барышами. По видимому, однако, невѣроятно, чтобъ Веласкесъ, имѣя въ распоряженіи столько средствъ, свалилъ всѣ расходы на своего подчиненнаго; съ другой стороны невѣроятно, чтобъ Кортесъ былъ въ состояніи взять на себя всѣ издержки, превышавшія, какъ говорятъ, двадцать тысячь золотыхъ червонцевъ. Нельзя, однако, отвергнуть и того, что человѣкъ честолюбивый, какъ Кортесъ, которому предстояла вся слава предпріятія, не могъ заботиться о деньгахъ столько,сколько его начальникъ, который, оставаясь въ бездѣйствіи дома и не имѣя въ виду лавровъ, долженъ былъ, естественнымъ образомъ, считать единственнымъ своимъ вознагражденіемъ денежныя выгоды. Вопросъ этотъ произвелъ нѣсколько лѣтъ спустя ожесточенный процессъ между обѣими сторонами, но мы не станемъ утомлять имъ читателя.

Должно отдать справедливость Веласкесу въ томъ, что инструкціи, данныя имъ Кортесу, какъ вести экспедицію, не могутъ быть обвинены въ мелочномъ и корыстолюбивомъ духѣ. Первымъ предметомъ путешествія было отъисканіе Грихальвы; послѣ этого оба начальника должны были продолжать экспедицію вмѣстѣ. Кордова, возвратясь изъ перваго посѣщенія Юкатана, привезъ извѣстіе, что по слухамъ шестеро христіанъ томятся въ плѣну во внутренности страны: ихъ предполагали принадлежавшими къ несчастной экспедиціи Никуэсы и Веласкесъ приказалъ отъискать и освободить ихъ непромыто, если будетъ возможно. Но главнымъ предметомъ экспедиціи была мѣновая торговля съ туземцами, причемъ особенно предписывалось не дѣлать имъ зла, не обижать ихъ, но обращаться съ ними со всевозможною кротостью и человѣколюбіемъ. Кортесъ долженъ былъ помнить прежде всего, что первымъ желаніемъ испанскаго монарха было обращеніе въ христіанство Индійцевъ. Онъ долженъ былъ внушить дикарямъ мысль о величіи и добродѣтеляхъ своего царственнаго повелителя, пригласить ихъ "покориться ему и выразить свое вѣрноподданство приличными приношеніями золота, жемчуга и драгоцѣнныхъ камней, которыя бы доказали ихъ собственное усердіе и доставили имъ милости его величества". Онъ долженъ былъ сдѣлать тщательную опись берега и промѣрять глубину его заливовъ и входовъ, для пользы будущихъ мореплавателей. Ему предписывалось ознакомиться съ естественными произведеніями земли, характеромъ населяющихъ ее различныхъ племенъ, съ ихъ общественными уставами и успѣхами просвѣщенія: подробные отчеты обо всемъ этомъ онъ долженъ былъ прислать домой, вмѣстѣ съ вещами, которыя пріобрѣтетъ торгомъ съ жителями. Наконецъ, онъ долженъ былъ приложить самое тщательное стараніе не упускать ничего, что можетъ клониться въ пользу служенія Богу и королю.

Таково было общее содержаніе данныхъ Кортесу инструкціи и нельзя не допустить, что въ нихъ видна заботливость не только о торговыхъ выгодахъ, но и о пользѣ наукъ и человѣчества. Страннымъ можетъ показаться, если вспомнимъ неудовольствіе Веласкеса на Грихальву за упущеніе колонизаціи открытыхъ странъ, что здѣсь не было дано на этотъ счетъ никакихъ наставленіи. Но губернаторъ не получилъ еще изъ Испаніи позволенія уполномочивать этимъ правомъ своихъ агентовъ: разрѣшеніе монаховъ св. Іеронима на Испаньйолѣ касалось только права торговать съ туземцами; вмѣстѣ съ тѣмъ, коммиссія признала власть Кортеса какъ капитан-генерала экспедиціи.

III.
Подозрѣнія Веласкеса.-- Кортесъ вступаетъ подъ паруса.-- Снабженіе флота.-- Самъ онъ и его характеръ.-- Гавана -- мѣсто свиданія.-- Сила экспедиціи.
1519.

Важность, которую пріобрѣлъ Кортесъ своимъ новымъ положеніемъ, а, можетъ-быть, и нѣсколько болѣе величавые пріемы его, начали тревожить мнительное и склонное къ подозрѣнію воображеніе Веласкеса; онъ сталъ опасаться, что агентъ его, освободившись однажды изъ-подъ надзора, вздумаетъ отбросить всякую зависимость отъ своего прежняго начальника. Пустой случай усилилъ безпокойства губернатора: шутъ его, полу-дуракъ, полу-острякъ, тогдашняя необходимая принадлежность хозяйства всѣхъ важныхъ людей, закричалъ однажды утромъ своему господину, когда тотъ шелъ вмѣстѣ съ Кортесомъ къ гавани: "Берегись, хозяинъ Веласкесъ, не то намъ съ тобою прійдется охотиться за этимъ капитаномъ!" -- Слышите, что говоритъ этотъ плутъ? воскликнулъ губернаторъ своему спутнику. "Не смотрите на него", возразилъ Кортесъ, "онъ дерзкій озорникъ и его стоитъ хорошенько высѣчь". Слова эти засѣли, однако, глубоко въ умѣ Веласкеса, какъ обыкновенно бываетъ съ мѣткими шутками.

Около его превосходительства были, разумѣется, люди, которые не замедлили раздуть тлѣвшую въ немъ недовѣрчивость въ пожирающее пламя. Эти достойные господа, въ томъ числѣ и нѣкоторые родственники Веласкеса, чувствуя себя униженными внезапнымъ возвышеніемъ Кортеса, напомнили губернатору о недавней ссоръ и о невѣроятности, чтобъ подобнаго рода обиды могли когда-нибудь забыться. Такими внушеніями и ловкимъ перетолковываніемъ поступковъ Кортеса, они разгорячили Веласкеса до того, что онъ рѣшился ввѣрить начальство надъ экспедиціею другому.

Онъ сообщилъ это намѣреніе вѣрнымъ совѣтникамъ своимъ, Ларесу и Дуэро, а они немедленно пересказали его Кортесу, хотя, говоритъ Лас-Казасъ, "человѣку и въ-половину меньше проницательному, обстоятельство это было бы яснѣе дня по одной только перемѣнѣ обращенія съ нимъ губернатора". Чиновники эти совѣтовали своему союзнику торопиться сколько возможно, если онъ хочетъ удержать начальство въ своихъ рукахъ, и приготовить флотъ со всею поспѣшностью къ выходу въ море. Кортесъ показалъ въ этомъ случаѣ ту же быструю рѣшимость, которая въ послѣдствіи столько разъ выручала его изъ бѣды.

Ни люди, ни суда его не были еще готовы; запасы были въ весьма-недостаточномъ количествѣ: -- и но смотря на все это, онъ рѣшился сняться съ якоря въ ту же ночь. Онъ обошелъ своихъ сподвижниковъ, сообщилъ имъ свое намѣреніе, вѣроятно, и причину его, и въ полночь, когда весь городъ спалъ крѣпкимъ сномъ, всѣ потихоньку перебрались на суда, маленькая эскадра подняла якорь и спустилась по теченію къ выходу изъ залива. Прежде всего, однако, Кортесъ зашелъ къ купцу, который снабжалъ городъ мясомъ, и забралъ у него весь запасъ, какой только нашелся; купецъ жаловался, что жители должны будутъ завтра голодать, но Кортесъ оставилъ ему въ уплату дорогую массивную золотую цѣпь, которую обыкновенно носилъ на шеѣ, и ушелъ.

Велико было изумленіе добрыхъ гражданъ Сан-Яго, когда они увидѣли на разсвѣтѣ, что флотъ, такъ дурно приготовленный къ походу, какъ всѣмъ имъ было извѣстно, направляется въ море. Вѣсть эта но замедлила достигнуть до слуха губернатора, который вскочилъ съ постели, одѣлся наскоро, сѣлъ на копя и поскакалъ вдоль набережной со своею свитой. Лишь-только Кортесъ разсмотрѣлъ эту кавалькаду, онъ сѣлъ на вооруженную шлюбку и подъѣхалъ къ берегу на разстояніе звука голоса.-- "Вотъ, какъ вы отъ меня уходите!" закричалъ ему Веласкесъ: "нечего сказать, учтивая манера прощаться!" -- "Извините", отвѣчалъ Кортесъ: "время не терпитъ, и есть вещи, которыя должно дѣлать прежде, чѣмъ о нихъ можно даже подумать. Ваше превосходительство имѣете какія-нибудь приказанія?" Но огорченное превосходительство не имѣло для него никакихъ приказаній; Кортесъ, сдѣлавъ ему вѣжливый прощальный знакъ рукою, возвратился на свое судно, и маленькій флотъ вступилъ подъ паруса, направясь къ порту Маника, находившемуся въ пятнадцати лигахъ оттуда (18-го ноября 1518). Веласкесъ поѣхалъ домой съ полнымъ убѣжденіемъ, ч что сдѣлалъ двѣ непростительныя ошибки: первую, назначивъ Кортеса начальникомъ экспедиціи, и вторую, покусившись лишить его этого начальства. Если правда, что, довѣрившись кому-нибудь въ-половину, не должно надвиться на его дружбу, то еще справедливѣе, что, отнявъ эту полудовѣренность, можно быть вполнѣ убѣжденнымъ въ пріобрѣтеніи себѣ врага.

Скрытный уходъ Кортеса навлекъ на себя строгія осужденія нѣкоторыхъ писателей, и въ особенности Лае Казаса. Многое, однако, можно сказать въ оправданіе такого поступка: Кортесъ былъ назначенъ начальникомъ экспедиціи по собственному добровольному выбору губернатора и утвержденъ въ этомъ званіи высшими властями Испаньйолы; онъ употребилъ на это предпріятіе все свое имущество и кромѣ того вошелъ въ неоплатные долги: теперь его хотятъ лишить начальствованія, безъ всякаго даже благовиднаго предлога къ этому. Такое событіе было бы для него неминуемою гибелью, не говоря уже о друзьяхъ его, у которыхъ онъ занялъ такъ много денегъ, и сподвижникахъ, положившихъ на это предпріятіе все, что у нихъ было, въ убѣжденіи, что экспедиціею будетъ начальствовать онъ. Немного найдется людей, которые бы въ такихъ обстоятельствахъ смиренно согласились пожертвовать всѣми своими надеждами пустому и самовластному капризу. Больше всего можно было ожидать отъ Кортеса, что онъ сочтетъ себя обязаннымъ позаботиться о выгодахъ своего начальника при исполненіи этого предпріятія: послѣдствія покажутъ, до какой степени Кортесъ чувствовалъ силу такого обязательства.

Изъ порта Макака, гдѣ Кортесъ забралъ столько запасовъ, сколько могъ найдти на королевскихъ фермахъ, -- что назвалъ "займомъ у короля", -- пошелъ онъ въ Тринидадъ, болѣе значительный городъ на южномъ берегу Кубы. Тутъ онъ вышелъ на берегъ, распустилъ знамя передъ своею главною квартирой и объявилъ прокламацію, которою приглашалъ жителей присоединиться къ экспедиціи, обѣщая имъ въ-послѣдствіи богатыя вознагражденія, Волонтеры являлись къ нему ежедневно, и въ числѣ ихъ больше ста человѣкъ изъ спутниковъ Грихальвы, которые только-что воротились изъ своего путешествія и охотно готовы были продолжать открытія подъ начальствомъ предпріимчиваго вождя. Слава Кортеса привлекла къ нему также многихъ гидальговъ хорошихъ фамилій, пользовавшихся въ колоніяхъ большимъ уваженіемъ; нѣкоторые изъ нихъ были вмѣстѣ съ Грихальвой въ открытыхъ имъ мѣстахъ и принесли съ собою много полезныхъ для настоящей экспедиціи свѣдѣній. Въ числѣ этихъ дворянъ можно упомянуть о Педро де-Альварадо и его братьяхъ, Кристовалѣ де-Олидѣ, Алонзо де-Авила, Хуанѣ Веласкесѣ де-Леонъ, близкомъ родственникѣ губернатора, Алонзо Гернандасѣ де-Пуэрто-Карреро и Гонзало де-Сандовалѣ,-- всѣ они играли весьма-важную роль при завоеваніи. Присутствіе ихъ въ войскѣ Кортеса было особенно важно потому, что придавало предпріятію наружную значительность; по этому, когда они вступили въ качествѣ сподвижниковъ въ маленькій лагерь искателей приключеній, тѣ привѣтствовали ихъ музыкой и радостными залпами артиллеріи.

Кортесъ, между-тѣмъ, дѣятельно закупалъ военные снаряды и провизію. Узнавъ, что купеческое судно, нагруженное хлѣбомъ и другими припасами для рудниковъ, показалось недалеко отъ берега, онъ послалъ одну изъ каравеллъ захватить его и привести въ портъ. Заплативъ хозяину росписками за грузъ и судно, онъ даже убѣдилъ этого человѣка, котораго имя было Седеньйо, и который былъ богатъ, присоединиться къ экспедиціи. Онъ отправилъ также одного изъ своихъ офицеровъ, Діэго де-Ордаса, искать другаго судна, о которомъ до него дошли слухи, съ приказаніемъ захватить его, какъ и первое, и присоединиться къ флоту у мыса Сан-Антоніо, на западномъ берегу острова. Этомъ онъ достигъ еще и другой цѣли -- избавился отъ Ордаса, который принадлежалъ къ числу домашнихъ губернатора и былъ непріятнымъ шпіономъ дѣйствій экспедиціи.

Пока Коргёсъ былъ занять такимъ-образомъ, начальникъ Тринидада получилъ отъ Веласкеса письма, которыя приказывали ему схватить и задержать Кортеса, какъ отрѣшеннаго отъ командованія флотомъ, начальство надъ которымъ уже поручено другому. Чиновникъ этотъ сообщилъ свои инструкціи главнымъ лицамъ экспедиціи, которыя посовѣтовали ему удержаться отъ исполненія ихъ, такъ-какъ это поведетъ неминуемо къ возмущенію между солдатами и можетъ кончиться тѣмъ, что они сожгутъ весь городъ до тла. Вердуго счелъ благоразумнымъ послѣдовать этому совѣту.

Кортесъ, желая усилить свое войско новыми подкрѣпленіями, послалъ Альварадо сухимъ путемъ въ Гавану съ небольшимъ отрядомъ, а самъ пошелъ къ западной оконечности острова съ эскадрою, чтобъ тамъ соединиться съ нимъ. Въ этомъ портѣ онъ снова развернулъ свое знамя и провозгласилъ ту же прокламацію, что и въ Тринидадѣ. Онъ велѣлъ свезти на берегъ всѣ пушки, луки и легкое оружіе, чтобъ осмотрѣть все это и привести въ должный порядокъ. Такъ-какъ по сосѣдству было собрано большое количество хлопчатой бумаги, онъ велѣлъ подстегать ею куртки своихъ солдатъ, чтобъ ихъ не могли пробивать стрѣлы Индійцевъ, отъ которыхъ Испанцы много страдали въ экспедиціяхъ Кордовы и Грихальвы. Кортесъ раздѣлилъ людей своихъ на одиннадцать ротъ, которыя отдалъ подъ начальство опытныхъ воиновъ. Хотя многіе изъ сопутствовавшихъ ему гидальговъ были личными друзьями и даже близкими родственниками Веласкеса, онъ оказывалъ всѣмъ имъ одинакую и самую полную довѣренность.

Главное знамя его было черное бархатное, расшитое золотомъ, съ краснымъ крестомъ, окруженнымъ бѣлыми и голубыми лучами и съ латинскою надписью внизу: "Друзья, послѣдуемъ за крестомъ -- вѣра въ это знаменіе доставитъ намъ побѣду!" Теперь онъ сталъ допускать больше роскоши въ своей одеждѣ и образѣ жизни, увеличилъ число слугъ и сталъ держать себя съ важностью, приличною человѣку, занимающему высокое мѣсто. Такой парадный родъ жизни онъ поддерживалъ до конца жизни.

Кортесу было въ то время тридцать три или тридцать четыре года. Ростомъ онъ былъ выше средняго; лицомъ блѣденъ; большіе черные глаза придавали наружности его степенность, которой трудно было ожидать отъ человѣка его веселаго характера. Онъ былъ сухощавъ до поздней поры жизни; но грудь у него была высока, плечи широки, члены мускулисты и стройны. Станъ его представлялъ соединеніе ловкости съ силою, отъ-чего онъ былъ отличнымъ наѣздникомъ, мастерски владѣлъ оружіемъ и отличался во всѣхъ рыцарскихъ гимнастическихъ упражненіяхъ. Въ пищѣ онъ былъ умѣренъ и мало заботился о своемъ столь; пилъ мало, и казался совершенно-равнодушнымъ къ трудамъ и лишеніямъ. Въ одеждѣ онъ не пренебрегалъ впечатлѣніемъ, производимымъ наружностью, и старался выказать свою стройность; костюмъ его не бросался въ глаза, не отличался блескомъ и пестротою, по былъ богатъ. Онъ носилъ мало украшеніи, всегда одни и тѣ же, но всегда драгоцѣнныя. Обращеніе его, открытое и воинственное, скрывало самый холодный и разсчетливый умъ. Къ самому веселому расположенію духа у него примѣшивалось всегда выраженіе непоколебимой рѣшимости, которое заставляло всѣхъ, кто къ нему приближался, чувствовать, что они должны повиноваться, и которое внушало нѣчто въ родъ страха самымъ близкимъ и преданнымъ изъ его сподвижниковъ. Такое совокупленіе качествъ, въ которомъ увлеченіе умѣрялось почтеніемъ передъ нравственною властью, должно было лучше всего дѣйствовать на преданность суровыхъ и неугомонныхъ искателей приключеній, среди которыхъ бросила его судьба.

Характеръ Кортеса, повидимому, измѣнился съ перемѣною обстоятельствъ, или, лучше сказать, новое положеніе, въ которое онъ былъ поставленъ, вызвало наружу качества, уснувшія въ его груди. Есть твердыя натуры, которыя требуютъ разгара сильной дѣятельности, чтобъ развернуться во всей своей энергіи: есть растенія, которыя достигаютъ полнаго возраста и даютъ плоды только въ пламенной атмосферѣ тропиковъ, оставаясь нечувствительными передъ кроткимъ вліяніемъ умѣреннаго климата.-- Таковъ портретъ, по описанію современниковъ, этого замѣчательнаго человѣка, котораго провидѣніе избрало орудіемъ сѣять грозу и ужасъ между варварскими монархами западнаго міра, и -- низвергнуть царства ихъ во прахъ.

Прежде, чѣмъ кончились всѣ приготовленія къ экспедиціи въ Гаванѣ, правитель ея, дои-Псдро Барба, получилъ отъ Веласкеса приказаніе схватить Кортеса и задержать его флотъ; другое письмо, изъ того же источника, было вручено самому Кортесу, и убѣждало его отложить дальнѣйшее путешествіе до личнаго свиданія съ губернаторомъ, который очень желаетъ переговорить съ нимъ. "Никогда еще", восклицаетъ Лас-Казасъ: -- "не видалъ я такого жалкаго недоразумѣнія, какъ въ этомъ письмѣ Діего Веласкеса:-- "онъ воображалъ, что человѣкъ, который такъ недавно нанесъ ему самую смертельную обиду, станетъ откладывать уходъ свой по его просьбѣ!" Дѣйствительно, письмо Веласкеса походило на желаніе остановить полетъ стрѣлы, уже пущенной изъ лука.

Капитанъ-генералъ, въ-продолженіе краткаго пребыванія своего въ Гаванѣ, пріобрѣлъ себѣ вполнѣ доброжелательство Барбы. Если бъ этотъ сановникъ даже чувствовалъ наклонность исполнить волю губернатора, то у него не стало бы на это силы, имѣя противъ себя цѣлое войско рѣшительныхъ авантюристовъ, раздраженныхъ такимъ малодушнымъ преслѣдованіемъ своего начальника. "Всѣ они, офицеры и солдаты," говоритъ правдивый лѣтописецъ, участвовавшій въ экспедиціи: "охотно готовы были положить за него свою жизнь". А потому Барба удовольствовался объясненіемъ Веласкесу невозможности такой попытки, увѣряя, вмѣстѣ съ тѣмъ, что самъ онъ вполнѣ убѣжденъ въ вѣрности Кортеса; а тотъ присовокупилъ, со своей стороны, "въ пріятныхъ выраженіяхъ, которыя зналъ употреблять гдѣ нужно", чтобъ его превосходительство положился на его преданность и былъ увѣренъ, что завтра утромъ, съ помощію Божіею, онъ снимется съ якоря.

Дѣйствительно, 10 февраля 1519 года, маленькая эскадра вступила подъ паруса и направилась къ мысу Сан-Антоніо, назначенному для свиданія. Когда всѣ собрались, оказалось, что судовъ было одиннадцать: то, на которомъ находился самъ Кортесъ, во сто тоннъ, три другихъ отъ семидесяти до восьмидесяти тоннъ каждое, а остальныя -- каравеллы и безпалубныя бригантины. Главнымъ лоцманомъ былъ назначенъ Антоніо де-Аламиносъ, ветеранъ-морякъ, ходившій лоцманомъ у Колумба въ послѣднемъ его путешествіи, и сопровождавшій Кордову и Грихальву въ экспедиціяхъ на Юкатанъ.

Приставъ къ мысу и сдѣлавъ смотръ своему войску, Кортесъ увидѣлъ, что оно состоитъ изо ста десяти моряковъ, пятисотъ пятидесяти трехъ солдатъ, включая тридцать два самопальщика и тринадцать пищальниковъ, кромѣ двухсотъ Индійцевъ, съ острова и нѣсколькихъ туземныхъ женщинъ для, черныхъ работъ. У него было десять большихъ пушекъ, четыре легкія орудія, называвшіяся фальконетами, и хорошій запасъ пороха и снарядовъ. Кромѣ-того, Кортесъ имѣлъ шестнадцать лошадей, добытыхъ очень-нелегко: перевозъ ихъ черезъ океанъ на легкихъ судахъ былъ такъ затруднителенъ, что животныя эти стоили на островахъ неимовѣрно-дорого и были тамъ чрезвычайно-рѣдки. Но Кортесъ понималъ всю важность кавалеріи, какъ бы малочисленна она ни была, зналъ пользу ея въ открытомъ полѣ, и страхъ, которымъ она поражаетъ дикарей. Съ такими жалкими средствами предпринялъ онъ завоеваніе, отъ котораго отказалась бы даже его твердая душа, еслибъ онъ могъ предвидѣть хоть половину трудностей, ожидавшихъ его впереди!

Предъ отправленіемъ въ дальнѣйшій походъ, онъ обратился къ своимъ воинамъ съ краткою, по одушевленною рѣчью. Онъ объявилъ имъ, что они начинаютъ благородное предпріятіе, которое прославитъ имена ихъ въ роды родовъ; что онъ ведетъ ихъ въ страны, гораздо-обширнѣе и богаче всѣхъ, когда-либо посѣщенныхъ Европейцами. "Я готовлю вамъ великолѣпную награду", продолжалъ ораторъ: -- "но ее можно пріобрѣсти только безпрестанными, упорными трудами. Великія дѣйствія совершались только великими усиліями, и слава никогда еще не была удѣломъ лѣнтяевъ. Если я работалъ неутомимо и положилъ на это предпріятіе все, что у меня было, то единственно изъ любви къ славѣ -- благороднѣйшей наградѣ человѣка. Но если кто-нибудь изъ васъ предпочитаетъ славѣ богатства, будьте мнѣ только вѣрны, и я сдѣлаю васъ обладателями сокровищъ, какія и во снѣ не грезились нашимъ соотечественникамъ! Васъ мало числомъ, но вы сильны духомъ; если онъ не поколеблется, будьте увѣрены, что Всевышній, никогда не покидавшій Испанцевъ въ бояхъ съ невѣрными, защититъ васъ, хотя бы васъ окружали тучи враговъ; ваше дѣло -- дѣло правое и вы идете сражаться подъ знаменемъ креста. Идемъ же впередъ съ бодростью и увѣренностью, и мы довершимъ со славою дѣло, начатое при такихъ благопріятныхъ предзнаменованіяхъ!"

Суровое краснорѣчіе генерала, задѣвшее всѣ чувствительныя струны честолюбія, корысти и фанатизма, произвело неописанный восторгъ въ груди воинственныхъ слушателей. Они привѣтствовали его громкими восклицаніями и горѣли жаждою устремиться впередъ подъ начальствомъ вождя, который долженъ былъ вести ихъ не столько къ битвамъ и опасностямъ, сколько къ торжествамъ.

Кортесъ съ удовольствіемъ увидѣлъ, что собственный его энтузіазмъ раздѣляется такъ единодушно всѣми сподвижниками. Отслужили торжественный молебенъ, по обычаю всѣхъ испанскихъ мореплавателей, отправлявшихся въ путешествія для открытій. Флотъ поручили непосредственному покровительству св. Петра, избраннаго патрона Кортеса. Онъ снялся съ якоря 18 февраля 1519 года и направилъ путь къ берегу Юкатана.

IV.
Переходъ въ Козумель.-- Обращеніе туземцевъ въ христіанство.-- Херонимо де-Агиларъ.-- Прибытіе войска въ Табаско.-- Битва съ туземцами.-- Введеніе христіанства.
1519.

Суда получили приказаніе держаться другъ къ другу какъ-можно-ближе и слѣдовать движеніямъ la capitana, или адмиральскаго корабля, на кормѣ котораго ночью горѣлъ фонарь. Но погода, сначала благопріятная, перемѣнилась послѣ ихъ отплытія, и вскорѣ заревѣла одна изъ тѣхъ бурь, которыя въ это время года такъ обыкновенны въ Вест-Индіи. Суда раскидало на большое пространство, нѣкоторыя получили большія поврежденія и всѣ снесло гораздо южнѣе предположенной цѣли плаванія.

Кортесъ, державшійся позади и помогавшій одному, особенно поврежденному судну, достигъ острова Козумёля послѣ всѣхъ. Приставъ къ берегу, онъ узналъ, что одинъ изъ его капитановъ, Педро де-Альварадо, успѣлъ уже въ-продолженіе кратковременнаго пребыванія своего на островѣ забраться въ храмы туземцевъ, обобрать попавшіяся ему тамъ немногія золотыя украшенія и напугать простодушныхъ жителей, которые, въ страхѣ отъ такихъ насильственныхъ поступковъ, убѣжали искать себѣ спасенія во внутрь острова. Кортесъ, разгнѣванный до крайности такимъ неблагоразумнымъ поведеніемъ, совершенно противоположнымъ его политикѣ, сдѣлалъ Альварадо строгій выговоръ передъ всѣмъ войскомъ; потомъ онъ вслѣдъ привести къ себѣ двухъ Индійцевъ, которыхъ подчиненный его захватилъ въ плѣнъ, и объяснилъ имъ миролюбивую цѣль своего прибытія. Послѣднее было сдѣлано черезъ переводчика Мельчорехо, урожденца Юкатана, вывезеннаго оттуда Грихальвою и научившагося кой-какъ по-испански во время пребыванія своего на Кубѣ. Кортесъ отпустилъ плѣнниковъ съ подарками и пригласилъ туземцевъ возвратиться въ свои жилища, не опасаясь никакихъ дальнѣйшихъ обидъ. человѣколюбивая политика эта удалась вполнѣ: успокоенные бѣглецы не замедлили возвратиться; начались дружественныя сношенія между ними и Испанцами; испанскія бездѣлушки и ножи пошли въ обмѣнъ на золотыя украшенія туземцевъ -- при чемъ каждая сторона была убѣждена (съ равномѣрною основательностью, сказалъ бы философъ), что перехитрила другую.

Первою заботою Кортеса было собрать свѣдѣнія о злополучныхъ христіанахъ, которые, по слухамъ, все еще томились въ плѣну на сосѣднемъ материкѣ. Нѣкоторые изъ находившихся на островѣ тамошнихъ торговцевъ подтвердили эти извѣстія и придали имъ такую вѣроятность, что Кортесъ послалъ Діего дс-Ордаса съ двумя бригантинами къ противоположному берегу Юкатана, съ приказаніемъ пробыть тамъ восемь дней; съ нимъ были отправлены нѣсколько Индійцевъ, взявшихся доставить къ плѣнникамъ письмо, которое извѣщало ихъ о прибытіи соотечественниковъ въ Козу мель и вмѣстѣ съ тѣмъ о богатомъ выкупъ. Между-тѣмъ, генералъ рѣшился осмотрѣть островъ во всей подробности, съ цѣлью узнать его, а больше для того, чтобъ дать пищу безпокойнымъ умамъ своихъ сподвижниковъ.

Островъ былъ бѣденъ и мало населенъ; но вездѣ видимы были признаки образованности выше той, какую Испанцамъ до-сихъ-поръ случалось встрѣчать на вест-индскихъ островахъ. Нѣкоторые изъ домовъ жителей были довольно велики и многіе выстроены изъ камня и извести. Испанцевъ особенно поражали храмы, съ башнями въ нѣсколько ярусовъ, сооруженными изъ тѣхъ же прочныхъ матеріаловъ.

Во дворѣ одного изъ этихъ храмовъ, Кортесъ былъ изумленъ видомъ креста, сложеннаго также изъ камней и извести, вышиною около десяти пядей: то была эмблема бога дождя. Присутствіе креста на этомъ мѣстѣ внушило самыя несообразныя догадки не только безграмотнымъ солдатамъ шестнадцатаго столѣтія, но и въ-послѣдствіи европейскимъ ученымъ, ломавшимъ себѣ головы надъ вопросомъ, какія племена ввели въ тѣ мѣста священный символъ христіанства. Мы увидимъ, основательно ли они дѣлали свои заключенія; а между-тѣмъ, нельзя не считать любопытнымъ фактомъ того обстоятельства, что крестъ былъ предметомъ религіознаго почитанія во многихъ странахъ стараго и новаго свѣта, въ которыя никогда не проникала благодать христіанской вѣры.

Кортесъ рѣшился употребить всѣ усилія, чтобъ отвлечь туземцевъ отъ ихъ грубаго язычества и замѣнить его истинною вѣрою. Для достиженія этой цѣли, онъ былъ готовъ прибѣгнуть къ силѣ, еслибъ не подѣйствовали болѣе кроткія мѣры. Нѣтъ предмета, о которомъ бы испанское правительство заботилось столько, какъ объ обращеніи Индійцевъ: оно было постояннымъ пунктомъ въ его инструкціяхъ и давало видъ крестовыхъ походовъ всѣмъ военнымъ экспедиціямъ, отправлявшимся въ западное полушаріе. Каждый caballero, принимавшій въ нихъ участіе, вполнѣ раздѣлялъ эти рыцарскія и благочестивыя чувства. Никто не сомнѣвался въ благодатной дѣйствительности этихъ обращеній, какъ бы они круто ни происходили и какими бы средствами до нихъ ни достигали. Когда убѣжденія краснорѣчія оказывались слишкомъ-слабыми, мечъ считался самымъ лучшимъ аргументомъ. Если сѣмя мухаммеданства, посѣяннаго рукою насилія, не пропало, а разрослось такъ далеко и обильно, то какихъ же плодовъ нельзя было ожидать отъ распространенія, во что бы ни стало, единой и истинной вѣры! Испанскій воинъ чувствовалъ въ себѣ высокое призваніе поборника святаго креста. Какъ бы несправедливыми и беззаконными ни казались вамъ эти войны, но для него онѣ были священными бранями, ибо онъ поднималъ оружіе на невѣрныхъ. Не заботиться о душѣ своего ослѣпленнаго мракомъ непріятеля -- значило подвергать гибели свою собственную духовную жизнь. Обращеніе на путь истины одной души должно было загладить множество грѣховъ. Они заботились не о нравственности прозелитовъ, но о вѣрѣ ихъ, которую понимали въ самомъ ограниченномъ смыслѣ. Кто уперъ христіаниномъ, какъ бы безнравственно онъ ни жилъ, умиралъ въ Господѣ. Таково было религіозное убѣжденіе кастильскаго рыцаря тѣхъ временъ -- убѣжденіе, которымъ его пропитывали проповѣди въ церквахъ, поученія въ отечественныхъ монастыряхъ и училищахъ, монахи и миссіонеры за границею.

Никто не увлекался эгими понятіями съ большимъ жаромъ, какъ самъ Гернанъ Кортесъ. Онъ былъ истиннымъ зеркаломъ своего вѣка и отражалъ въ себѣ всѣ его разнообразныя особенности, созерцательную набожность и практическую необузданность, но съ энергіею, свойственною ему одному. Его приводили въ священное негодованіе языческіе обряды жителей Козумеля, хотя, по-видимому, жертвенники ихъ идоловъ не обагрялись человѣческою кровью. Кортесъ старался убѣдить ихъ отказаться отъ идолопоклонства и принять вѣру истинную, въ чемъ ему содѣйствовали съ величайшимъ усердіемъ лиценціатъ Хуанъ Діасъ и отецъ Бартоломе де-Ольмедо, духовныя особы, сопровождавшія экспедицію; послѣдній представлялъ собою рѣдкій примѣръ -- рѣдкій во всѣ времена -- соединенія пламенной ревности съ милосердіемъ: поступки его доказывали вполнѣ благодатную истину его поученій. Онъ оставался при войскѣ въ-продолженіе всего завоеванія и часто останавливалъ своимъ кроткимъ и человѣколюбивымъ посредничествомъ жестокости побѣдителей и не разъ спасалъ отъ ихъ меча злополучныхъ туземцевъ.

Оба эти миссіонера старались долго, но безуспѣшно, убѣдить жителей Козумеля отказаться отъ своего нечестія, и дозволить разрушить идолы, въ которыхъ христіане узнавали подобія сатаны. Простодушные Индійцы, исполненные негодованія отъ такихъ святотатственныхъ предложеній, восклицали въ отвѣтъ, что это боги, которые ниспосылаютъ имъ солнечный свѣтъ и бури, и которые накажутъ громомъ небеснымъ тѣхъ, кто осмѣлится поднять на нихъ дерзновенную руку.

Кортесъ былъ, по-видимому, вообще не очень склоненъ къ полемикѣ; какъ бы то ни было, только въ этомъ случаѣ онъ предпочелъ словеснымъ доказательствамъ дѣйствіе, какъ средство, которое лучше всего убѣдитъ Индійцевъ въ безсиліи ихъ боговъ. Въ-слѣдствіе чего онъ приказалъ безъ дальнихъ околичностей свалить идоловъ съ крыльца главнаго храма, не обращай вниманія на стоны и плачь жителей; потомъ, на мѣстѣ ихъ, воздвигъ наскоро алтарь, надъ которымъ поставилъ образъ св. Дѣвы и божественнаго Младенца, а отецъ Ольмедо совершилъ вмѣстѣ съ своимъ преподобнымъ сотоварищемъ торжественное богослуженіе, въ первый разъ внутри стѣнъ храма Новой-Исцавіи. Терпѣливые проповѣдники слова Божія попытались еще разъ озарить умы слѣпотствующихъ островитянъ свѣтомъ истины и вразумить имъ таинства католической вѣры. Хотя отвлеченныя поученія ихъ передавались весьма сомнительно переводчикомъ, который не понималъ ихъ и самъ, однако они, наконецъ, восторжествовали: слушатели, напуганные, можетъ-быть, грознымъ видомъ пришельцевъ, а можетъ-быть и убѣжденные въ безсиліи боговъ, которые не могли защитить своихъ собственныхъ храмовъ, согласились принять христіанство.

Пока Кортесъ заботился такимъ-образомъ о торжествѣ креста, получилъ онъ донесеніе, что Ордасъ возвратился изъ Юкатана безъ всякихъ извѣстій о плѣнныхъ Испанцахъ. Какъ сильно это ни огорчало его, однако онъ рѣшился не откладывать долѣе отплытія изъ Козумеля. Флотъ былъ хорошо снабженъ провизіей", доставленною дружелюбными жителями, и Кортесъ, посадивъ на суда войско, оставилъ эти гостепріимные берега въ началѣ марта. Эскадра не успѣла еще отойдти на большое разстояніе, какъ открывшаяся у одного изъ судовъ течь принудила ее воротиться въ прежній портъ; задержка эта сопровождалась важными послѣдствіями, въ которыхъ какой-то современный писатель видитъ "великую тайну и чудо".

Вскорѣ послѣ прихода въ портъ, Испанцы увидѣли челнокъ съ нѣсколькими Индійцами, направлявшійся къ острову отъ сосѣднихъ береговъ Юкатана. Достигнувъ Козумеля, одинъ изъ нихъ спросилъ ломанымъ испанскимъ языкомъ, "между христіанами ли онъ?" Получивъ утвердительный отвѣтъ, онъ бросился на кольни и вознесъ теплыя мольбы небесамъ за свое избавленіе. Онъ былъ однимъ изъ несчастныхъ плѣнниковъ, которыхъ судьба такъ сильно интересовала Кортеса; имя его было Херонимо де-Агиларъ; онъ родился въ Эсихь, въ Старой-Испаніи, воспитывался для духовнаго званія, а потомъ поселился въ числѣ другихъ колонистовъ въ Даріенѣ, и на пути оттуда въ Испань: йолу, восемь лѣтъ тому назадъ, претерпѣлъ крушеніе у береговъ Юкатана. Агиларъ спасся на шлюпкѣ съ нѣсколькими товарищами, изъ которыхъ нѣкоторые умерли отъ голода и болѣзней, не добравшись еще до берега; а остальные, кромѣ его, были принесены въ жертву людоѣдами-жителями полуострова, до котораго они достигли съ радостью послѣ столькихъ страданій. Самъ онъ избавился отъ этой участи, убѣжавъ во внутрь страны, гдѣ попалъ въ руки могущественнаго кацика, который хотя пощадилъ его жизнь, но сначала обращался съ нимъ весьма-сурово. Терпѣливость плѣнника и странное его смиреніе тронули наконецъ кацика, который сталъ уговаривать Агилара, чтобъ онъ выбралъ себѣ жену изъ его народа и поселился съ ними; но тотъ, помня свои духовные обѣты, отказывался съ непреклоннымъ упорствомъ. Такое постоянство возбудило недовѣрчивость кацика, и онъ вздумалъ испытать добродѣтель плѣнника разными искушеніями; но и это не имѣло успѣха. Воздержаніе -- добродѣтель слишкомъ-рѣдкая и трудная, возбуждающая удивленіе дикарей, а потому кацикъ довѣрилъ Агилару свое хозяйство и присмотръ за своими многочисленными женами: плѣнникъ былъ столько же разсудителенъ, сколько цѣломудръ; совѣты его оказались весьма благоразумными, и съ нимъ стали совѣщаться во всѣхъ важныхъ дѣлахъ. Короче, Агиларъ сдѣлался у Индійцевъ великимъ человѣкомъ.

Вотъ почему кацикъ пронялъ съ большимъ огорченіемъ предложеніе пришедшихъ Испанцевъ о выдачѣ Агилара; его могли склонить только великолѣпныя сокровища присланныхъ для выкупа стеклянныхъ бусъ, стеклянныхъ бубенчиковъ и тому подобныхъ драгоцѣнностей; онъ задерживалъ, однако, Агилара безпрестанными отлагательствами, и наконецъ, когда тотъ достигъ прибережья, бригантины Ордаса уже ушли, повинуясь своимъ инструкціямъ, такъ-что ему врядъ ли бы пришлось увидѣться съ земляками, еслибъ неожиданный случаи не заставилъ эскадру воротиться въ Козумель.

Представъ предъ Кортесомъ, бѣднякъ привѣтствовалъ его по обычаю Индійцевъ, коснувшись земли рукою и потомъ приложивъ ее къ головѣ. Главнокомандующій поднялъ его, обнялъ очень-ласково и накинулъ на него свой плащъ, такъ-какъ Агиларъ былъ почти неодѣтъ. Долго не могъ онъ отстать отъ привычекъ свободной жизни лѣсовъ, и пріучить себя къ искусственнымъ потребностямъ европейскаго костюма и просвѣщенія. Продолжительное пребываніе Агилара въ тѣхъ странахъ освоило его съ майанскими нарѣчіями Юкатана, и когда онъ мало-по-малу сдѣлался снова Испанцемъ, то сталъ существенно полезенъ экспедиціи въ качествѣ переводчика. Кортесъ понялъ эту выгоду съ самаго начала, но не могъ оцѣнить всей пользы, которую пріобрѣлъ въ-послѣдствіи отъ его присутствія въ войскѣ.

Когда исправленія судовъ кончились, испанскій начальникъ простился еще разъ съ радушными жителями Козумеля и вступилъ подъ паруса 4 марта. Держась какъ-можно-ближе къ берегу Юкатана, онъ обогнулъ мысъ Каточе (Catoche) и пронесся съ попутнымъ вѣтромъ вдоль широкаго залива Кампичи, поросшаго превосходными красильными растеніями, которыя въ-послѣдствіи сдѣлались такимъ важнымъ предметомъ тамошней торговли. Кортесъ миновалъ Потончалъ, гдѣ Кордова испыталъ непріязненный пріемъ туземцевъ, и вскорѣ достигъ устья Rio de Tabasco или Rio Grijalva, гдѣ этотъ мореплаватель производилъ такой выгодный торгъ. Помня главный предметъ своего путешествія -- посѣщеніе земель Ацтековъ -- онъ желалъ, однако, ознакомиться съ мѣстными способами этой страны и рѣшился подняться вверхъ по рѣкѣ къ расположенному на берегахъ ея большому городу.

Вода была такъ мелка, отъ наносныхъ песковъ въ устьѣ рѣки, что Кортесъ нашелся, вынужденнымъ оставить эскадру на якорь у входа и пуститься по рѣкъ на шлюпкахъ, взявъ съ собою только часть людей. Берега были покрыты густою чащей мангровыхъ деревьевъ; выходившіе изъ воды и переплетшіеся между собою корни ихъ составляли непроницаемую сѣть, за которою являлись темныя фигуры жителей, слѣдившихъ за пришельцами съ угрожающими взглядами и жестами. Кортесъ, удивленный такими враждебными признаками, совершенно противными его ожиданіямъ, продолжалъ осторожно подниматься противъ теченія. Достигнувъ открытаго мѣста, на которомъ собралась многочисленная толпа туземцевъ, онъ спросилъ черезъ переводчика позволенія пристать, объясняя въ то же время свои дружелюбныя намѣренія. Но Индійцы, размахивая оружіемъ, отвѣчали ему только знаками гнѣва и угрозы. Кортесъ, огорченный такимъ пріемомъ, счелъ за лучшее не спѣшить и удалился на ночь къ одному сосѣднему острову, на который высадилъ свое войско, намѣреваясь выйдти на материкъ въ слѣдующее утро.

Когда разсвѣло, Испанцы увидѣли, что на берегу собралось гораздо больше Индійцевъ, чѣмъ наканунѣ, и что челноки ихъ, рыскавшіе вдоль берега, были наполнены вооруженными воинами. Кортесъ сталъ готовиться къ атакѣ. Онъ высадилъ сначала Алонзо де-Авилу съ отрядомъ изъ ста человѣкъ на мысокъ нѣсколько ниже острова, откуда, какъ ему было извѣстно, шла дорога, но расчищенной пальмовой рощѣ, къ городу Табаско. Онъ приказалъ ему идти прямо туда, а самъ съ остальными людьми рѣшился атаковать непріятеля съ Фронта.

Посадивъ на шлюпки всѣхъ оставшихся при немъ Испанцевъ, онъ переправился черезъ рѣку въ виду несметнаго множества Индійцевъ. Передъ началомъ военныхъ дѣйствій, "желая поступать по справедливости и по инструкціямъ королевскаго совѣта", онъ велѣлъ переводчику провозгласить прокламацію: "что требуетъ только свободнаго пропуска своимъ людямъ, для возобновленія дружескихъ связей, существовавшихъ прежде между его соотечественниками и туземцами. Онъ увѣрялъ ихъ, что если они доведутъ его до кровопролитія, то весь грѣхъ падетъ на нихъ; что всякое сопротивленіе будетъ безполезно, такъ-какъ онъ рѣшился во что бы то ни стало расположиться на ночь въ городѣ Табаско. На прокламацію эту, провозглашенную громко и записанную должнымъ образомъ нотаріусомъ экспедиціи, Индійцы, понявшіе, можетъ-быть, одно слово изъ десяти, отвѣтствовали военнымъ крикомъ и тучею стрѣлъ.

Кортесъ, исполнивъ всѣ требованія королевскаго совѣта и сваливъ съ себя всю отвѣтственность, повелъ свои шлюпки прямо на челнока Индійцевъ. Они яростно схватились другъ съ другомъ и вскорѣ обѣ стороны были выше пояса въ водѣ. Борьба была непродолжительна, но отчаянна; Европейцы одержали верхъ и отбросили непріятеля до краевъ берега. Здѣсь, однако, индійскіе воины были усилены новымъ подкрѣпленіемъ и вновь, осыпали Испанцевъ градомъ стрѣлъ, копій и пылающихъ головней. Скатъ береговъ рѣки былъ мягокъ и скользокъ, почему солдаты отстаивались на немъ съ трудомъ. Кортесъ потерялъ въ тинѣ башмакъ, но продолжалъ сражаться босой, подвергаясь большой опасности, тѣмъ болѣе, что Индіицы, узнавшіе въ немъ предводителя, кричали другъ другу: "Бей вождя!"

Наконецъ Испанцы выбрались на берегъ, выстроились на-скоро и открыли меткую стрѣльбу изъ пищалей и самопаловъ. Непріятель, пораженный громомъ и племенемъ огнестрѣльнаго оружія, о которомъ не имѣлъ понятія, отшатнулся назадъ и отступилъ за устроенный поперегъ дороги завалъ; по Испанцы по дали ему опомниться: они стремительно бросились впередъ, овладѣли заваломъ и погнали передъ собою Индійцевъ до самаго города, гдѣ непріятель снова нашелъ себѣ защиту за палисадами.

Въ это время, явился съ противоположной стороны Авила. Атакованные имъ неожиданно непріятели перестали обороняться и оставили христіанамъ городъ, изъ котораго вывели еще прежде свои семейства и увезли все имущество. Кой-какіе запасы провизіи достались въ руки побѣдителей, но мало золота -- "обстоятельство", говоритъ Лас-Казасъ, "которое не доставило имъ особеннаго удовольствія". Городъ былъ, по-видимому, очень-многолюденъ; большая часть домовъ была изъ глины, по лучшіе изъ камня и извести, -- еще доказательство, что здѣшніе жители были столько же выше островитянъ въ образованности, сколько и въ воинскихъ доблестяхъ, о которыхъ Свидѣтельствовало упорное сопротивленіе.

Занявъ такимъ-образомъ городъ, Кортесъ принялъ его во владѣніе кастильской короны по установленной формѣ. Онъ сдѣлалъ мечомъ три зарубки на большомъ деревѣ ceiba, посреди площади, и провозгласилъ громко, что беретъ во владѣніе городъ во имя я въ пользу католическихъ государей, и будетъ отстаивать его мечомъ и щитомъ противъ всякаго, кто дерзнетъ оспаривать это право. То же самое объявили съ гордостью его сподвижники и все это было записано и засвидѣтельствовано нотаріусомъ. Такова была обычная, простая, во рыцарская форма, которою испанскіе Caballeros объявляли права своихъ государей на завоеванныя земли новаго свѣта. Безъ-сомнѣнія, этого было достаточно для устраненія притязаній другихъ европейскихъ государей.

Генералъ расположился на ночь во дворъ главнаго храма, разставилъ вездѣ часовыхъ и принялъ всѣ предосторожности противъ внезапнаго нападенія, котораго могъ ожидать не безъ основательности. Подозрительная тишина царствовала въ городѣ и по сосѣдству; Кортесу донесли, что переводчикъ Мельчорёхо убѣжалъ, повѣсивъ на сукъ свое испанское платье: это обстоятельство обезпокоило начальника экспедиціи, такъ-какъ бѣглецъ могъ не только увѣдомить своихъ соотечественниковъ о малочисленности Испанцевъ, но вмѣстѣ съ тѣмъ и разсѣять заблужденія Индійцевъ о сверх-естественной природѣ бѣлыхъ.

На слѣдующее утро, не видя около себя признаковъ непріятеля, Кортесъ послалъ, для рекогносцировки два отряда, одинъ подъ начальствомъ Альварадо, а другой подъ начальствомъ Франциско де-Лухо. Не успѣлъ послѣдній изъ нихъ отойдти на разстояніе лиги, какъ его атаковали Индійцы съ такою стремительностью, что онъ нашелся вынужденнымъ укрыться въ одномъ большомъ каменномъ зданіи, гдѣ былъ сильно осажденъ непріятелемъ. Къ счастію его, громкіе вопли нападающихъ, которые, по обычаю всѣхъ дикихъ воиновъ, старались ужаснуть Испанцевъ свирѣпыми криками, достигли до слуха Альварадо и его воиновъ: они немедленно бросились на выручку товарищей и помогли имъ пробиться сквозь массы непріятеля. Обѣ партіи отступали къ городу, сильно преслѣдуемыя Индійцами, но тутъ Кортесъ вышелъ самъ на помощь и принудилъ Табасковъ удалиться.

Въ этой стычкѣ, Испанцы захватили нѣсколько плѣнныхъ, отъ которыхъ Кортесъ узналъ, что всѣ его опасенія оправдались. Вся страна подняла оружіе; многія тысячи воиновъ собрались изъ сосѣднихъ областей, и общее нападеніе было назначено на другой день. На вопросъ генерала, почему его принимаютъ совершенно иначе, чѣмъ приняли его предшественника Грихальву, плѣнные отвѣчали, что "тогдашнее поведеніе Табасковъ возбудило величайшее негодованіе между всѣми другими индійскими народами, которые обвинили ихъ въ измѣнѣ и трусости; въ-слѣдствіе чего Табаски поклялись, въ случаѣ вторична? то появленія бѣлыхъ, дать имъ такой же отпоръ, какимъ ихъ встрѣтили остальные".

Кортесъ могъ не безъ причины сожалѣть о томъ, что отвлекся отъ настоящей цѣли экспедиціи и запутался въ сомнительной войнѣ, отъ которой не могъ ожидать выгодныхъ результатовъ; по раскаиваться было уже поздно -- шагъ сдѣланъ и надобно идти впередъ. Отступленіе лишило бы воиновъ его бодрости въ самомъ началѣ предпріятія; оно потрясло бы вѣру ихъ въ предводителя и утвердило самонадѣянность непріятелей; вѣсть о торжествѣ Индійцевъ предшествовала бы ему на дальнѣйшемъ пути и приготовила въ будущемъ только новыя препятствія и неудачи. Кортесъ не задумался нисколько на-счетъ того, что ему дѣлать: -- онъ собралъ своихъ офицеровъ и объявилъ имъ, что завтра утромъ намѣренъ дать сраженіе.

Отославъ на суда раненныхъ и велѣвъ остальному войску присоединиться къ нему, онъ привезъ съ судовъ шесть большихъ пушекъ и всѣхъ лошадей. Животныя эти окоченѣли отъ долгаго заточенія на судахъ; но нѣсколькихъ часовъ было достаточно для возвращенія имъ прежней силы и бодрости. Кортесъ поручилъ артиллерію -- если ее можно было удостоить такого громкаго названія -- солдату по имени Меса, пріобрѣвшему въ итальянскихъ войнахъ нѣкоторую опытность въ инженерномъ и артиллерійскомъ дѣлѣ. Пѣхота была отдана подъ начальство Діего де-Ордаса, а кавалеріею Кортесъ рѣшился предводительствовать самъ: она состояла изъ самыхъ доблестныхъ гидальговъ его маленькаго войска, изъ числа которыхъ можно назвать Альварадо, Веласкеса де-Леона, Авилу, Пуэрто Карреро, Олида, Монтехо. Сдѣлавъ всѣ нужныя распоряженія и опредѣливъ планъ битвы, онъ удалился отдохнуть, но не спать. Духъ его былъ, какъ легко можно вообразить, въ лихорадочномъ безпокойствѣ на-счетъ завтрашняго утра, которое могло рѣшить участь всей экспедиціи; онъ нѣсколько разъ въ-продолженіе ночи обошелъ всѣ аванпосты и осматривалъ часовыхъ, -- какъ обыкновенно дѣлывалъ и въ-послѣдствіи, когда ожидалъ рѣшительнаго дѣйствія -- чтобъ удостовѣриться въ бдительности каждаго на своемъ мѣстѣ.

При первомъ мерцаніи разсвѣта, Кортесъ собралъ свое войско и объявилъ ему, что рѣшился атаковать непріятеля, а не ждать его нападенія, сидя взаперти въ городѣ. Онъ очень-хорошо понималъ, что духъ бодрится дѣйствіемъ и что нападающій получаетъ отъ самаго движенія впередъ увѣренность въ себя, которой не чувствуетъ тотъ, кто терпѣливо, а, можетъ-быть, и боязливо ожидаетъ приступа. Индійцы были расположены на ровномъ мѣстѣ, въ нѣсколькихъ миляхъ отъ города, которое называлось равниною Сеутла. Кортесъ вслѣдъ Ордасу идти съ пѣхотою и артиллеріей прямо на непріятеля и аттаковать его съ фронта, самъ уже онъ съ конницею сдѣлаетъ обходъ и ударитъ на него во флангъ или съ тыла.

Когда всѣ нужныя распоряженія были сдѣланы, маленькое войско отслушало обѣдню и выступило изъ деревянныхъ стѣнъ Табаско. Это было 25 марта, въ праздникъ Богородицы -- день, достопамятный въ лѣтописяхъ Новой-Испаніи. Окрестныя мѣста около города были испещрены полями, засѣянными маисомъ, а въ болѣе низменныхъ мѣстахъ, плантаціями какао, доставлявшаго жителямъ любимый напитокъ, а можетъ-быть, служившаго ходячею монетой, какъ въ Мехикь. Плантаціи эти, требовавшія постоянной сырости, орошались посредствомъ многочисленныхъ каналовъ и резервуаровъ, такъ-что пробираться черезъ нихъ было очень-трудно и утомительно. Къ счастію Испанцевъ, мѣста эти пересѣкались узкою дорожкой или гатью, по конторой можно было тащить пушки.

Войска отошли отъ города болѣе лиги по дорогѣ утомительной, но не видѣли слѣдовъ непріятеля. Погода была знойная, и немногіе изъ Испанцевъ были обременены тяжелыми панцырями, общеупотребительными въ тѣ времена въ Европѣ. Легкія куртки ихъ, толсто подбитыя хлопчатою бумагой, доставляли достаточную защиту противъ стрѣлъ Индійцевъ и допускали свободу движеній, необходимую въ войнѣ этого рода.

Наконецъ, они у видѣли обширныя равнины Сеутлы и разсмотрѣли на горизонтѣ несчетныя толпы непріятелей, которые показали нѣкоторую сметливость въ выборѣ своей позиціи. Когда усталые Испанцы медленно приблизились къ нимъ, увязая за каждомъ шагу въ болотахъ, Табаски огласили воздухъ пронзительными бранными воплями и пустили тьму стрѣлъ, каменьевъ и другихъ метательныхъ снарядовъ, которые застучали какъ градъ на шлемахъ и щитахъ. Многіе изъ Испанцевъ были тяжело ранены прежде, чѣмъ успѣли ступить на твердый грунтъ, гдѣ они, однако, вскорѣ выстроились и открыли по непріятелю убійственный огонь изъ пушекъ и пищалей; густыя колонны Индійцевъ были удобною цѣлью ядрамъ и пулямъ, которыя наносили имъ страшный вредъ. Каждый залпъ губилъ тьмы людей, но смѣлые дикари не упадали духомъ, поднимали пыль, бросали вверхъ листья, чтобъ скрыть свои потери, и, при громъ своихъ военныхъ инструментовъ, отвѣчали Испанцамъ новыми тучами стрѣлъ и каменьевъ.

Они напирали за Испанцевъ и когда тѣ отбивали ихъ съ урономъ, оборачивались на нихъ снова, и, катясь впередъ какъ волны Океана, готовились, по видимому, задавить числомъ своимъ горсть нападающихъ. Сжатые такимъ образомъ, Испанцы едва имѣли достаточно простора для необходимыхъ эволюцій и для дѣйствія съ успѣхомъ артиллеріею.

Сраженіе длилось уже болѣе часа и тѣснимые со всѣхъ сторонъ Испанцы ждали съ безпокойствомъ прибытія конницы, вѣроятно, задержанной непредвидѣнными преградами; она одна могла ихъ выручить. Въ такомъ критическомъ положеніи замѣтили они, что болѣе отдаленныя отъ нихъ колонны Индійцевъ начинаютъ колебаться, волнуются, и безпорядокъ быстро распространяется по всей массъ непріятеля. Вскорѣ потомъ слухъ христіанъ былъ обрадованъ внезапными криками: "San Yago y san Pedro!" и они разглядѣли свѣтлые шлемы и мечи кастильскихъ рыцарей, которые врубились въ густыя массы непріятеля, разили направо и налѣво, и разсыпали вокругъ себя смерть и отчаяніе. Восторженнымъ взорамъ католическихъ воиновъ казалось, что самъ святой патронъ Испаніи, на Сѣромъ боевомъ конѣ, ведетъ имъ помощь, стаптывая трупы падшихъ невѣрныхъ!

Прибытіе Кортеса на поле битвы было значительно задержано неровностью почвы. Когда онъ подскакалъ, Индійцы до того были увлечены пыломъ дѣйствія, что даже не замѣтили его приближенія. Олъ велѣлъ своимъ направить копья прямо въ лица пвпріятелей, которые, ужаснувшись этого страшнаго явленія -- они воображали коня и всадника однимъ животнымъ, потому-что не видали никогда лошадей -- были поражены внезапнымъ паническимъ страхомъ. Ордасъ воспользовался имъ, повелъ своихъ на дружный натискъ, и несчастные Индійцы побѣжали, бросая оружіе и оставя всякую мысль о дальнѣйшемъ сопротивленіи.

Кортесъ былъ слишкомъ доволенъ побѣдою, чтобъ думать добивать непріятеля и обагрять мечи своихъ въ крови беззащитныхъ бѣглецовъ. Онъ собрала" свое войско въ пальмовой рощицѣ, примыкавшей къ полю битвы, и тамъ, подъ широкими листьями этихъ деревьевъ, Испанцы отслужили благодарственный молебенъ Всевышнему. Поле битвы сдѣлалось мѣстомъ новаго города, названнаго въ честь того достопамятнаго дня Santa Maria de la Vittoria, и остававшагося долгое время областнымъ городомъ. Число сражавшихся или павшихъ Индійцевъ не извѣстно съ достовѣрностью. Нѣтъ ничего сомнительнѣе численныхъ опредѣленій дикарей, которыя не выигрываютъ нисколько, когда доходятъ до насъ, какъ въ настоящемъ случаѣ, изъ сказаній непріятелей. Большая часть лѣтописцевъ утверждаетъ, однако, что силы Индійцевъ состояли изъ пяти дружинъ, въ восемь тысячь человѣкъ каждая. Насчетъ убитыхъ разноголосица неимовѣрная: число ихъ доходитъ отъ одной до тридцати тысячь! Принявъ въ разсчетъ обыкновенную страсть къ преувеличеніямъ, можно остановиться на числахъ, ближайшихъ къ меньшему изъ этихъ двухъ крайнихъ предѣловъ. Потеря христіанъ была незначительна и не превосходила -- если вѣрить ихъ сказаніямъ, въ которыхъ истинное число должно быть значительно уменьшено по тѣмъ же причинамъ -- двухъ убитыхъ и ста раненныхъ! Можно понять чувства побѣдителей; они говорили: "само небо было на нашей сторонѣ, иначе нашихъ силъ никогда бы не достало на одолѣніе такого несчетнаго множества враговъ!"

Въ битвѣ этой было взято нѣсколько плѣнниковъ, и въ томъ числѣ два вождя. Кортесъ далъ имъ свободу и велѣлъ имъ сказать соотечественникамъ, что "онъ готовъ простить прошлое, если они тотчасъ же изъявятъ свою покорность; если же нѣтъ, то онъ пронесется по всей странѣ и предастъ мечу все живущее, мужчинъ, женщинъ и дѣтей!" Напутствуемые такою страшною угрозой, освобожденные плѣнники отправились къ своимъ.

Но Табаски потеряли охоту въ дальнѣйшимъ военнымъ дѣйствіямъ. На другой же день пришла въ испанскій лагерь депутація изъ второстепенныхъ вождей, въ черныхъ бумажныхъ одеждахъ, означавшихъ униженность, и смиренно умоляла Кортеса о позволеніи похоронить своихъ павшихъ воиновъ. Генералъ согласился на это, увѣряя пословъ въ своемъ дружелюбномъ расположеніи, но вмѣстѣ съ тѣмъ объявилъ, что онъ ожидаетъ къ себѣ главныхъ кациковъ и не намѣренъ вступать въ переговоры ни съ кѣмъ другимъ. Вскорѣ явились и эти, въ сопровожденіи многочисленной свиты васалловъ, которые съ робкимъ любопытствомъ слѣдовали за ними въ христіанскій лагерь. Въ числѣ умилостивительныхъ приношеній было двадцать прекрасныхъ невольницъ, которыя, судя по характеру одной изъ нихъ, оказались въ-послѣдствіи несравненно важнѣе, чѣмъ могли предвидѣть Испанцы или Табаски. Вскорѣ возстановилось спокойствіе, а за нимъ послѣдовали дружескія сношенія и обмѣнъ испанскихъ бездѣлушекъ на простыя произведенія страны, какъ то: на съѣстные припасы, хлопчатую бумагу и кой-какія золотыя украшенія незначительной цѣнности. Когда Индійцевъ спрашивали, откуда добывается этотъ металлъ, они указывали на западъ и отвѣчали: "Кульгуа, Мехико". Испанцы поняли, что имъ медлить въ этихъ мѣстахъ больше не для чего; а между-тѣмъ, недалеко отъ нихъ, находился нѣкогда богатый и многолюдный городъ, древній Паленке, котораго величіе, вѣроятно, тогда уже миновалось, и котораго имя было, можетъ-быть, уже забыто окрестными народами.

Передъ уходомъ своимъ изъ Табаско, испанскій начальникъ не упустилъ озаботиться объ одной изъ важныхъ цѣлей экспедиціи -- объ обращеніи Индійцевъ. Онъ сначала объявилъ кацикамъ, что посланъ къ нимъ могущественнымъ государемъ, который царствуетъ по ту сторону водъ, и которому теперь они подвластны и должны быть вѣрны. Потомъ онъ велѣлъ преподобнымъ отцамъ Ольмедо и Діасу просвѣтить ихъ умы, сколько будетъ возможно, касательно великихъ истинъ откровенія, и убѣдить Индійцевъ замѣнить истинною вѣрой ихъ поганое язычество. Табаски, которыхъ понятливость возрасла, безъ-сомнѣнія, отъ недавно полученнаго жестокаго урока, оспоривали слабо оба эти предложенія. Слѣдующій день былъ вербное воскресенье и Кортесъ рѣшился отпраздновать обращеніе Индійцевъ пышною церковною церемоніей, которая должна была произвести неизгладимое впечатлѣніе на умы дикарей.

Изо всего войска составилась торжественная процессія, впереди которой шло духовенство; каждый солдатъ держалъ въ рукъ пальмовую вѣтвь. Тысячи Индійцевъ обоего пола слѣдовали за Испанцами съ любопытнымъ изумленіемъ. Процессія тянулась черезъ цвѣтущія саванны, прилегавшія къ селенію, въ главный храмъ, гдѣ на мѣстѣ низверженнаго языческаго божества былъ воздвигнутъ алтарь и красовался образъ Дѣвы и Спасителя. Отецъ Ольмедо отслужилъ обѣдню и всякій, кто умѣлъ, присоединилъ голосъ свой къ торжественному церковному пѣнію. Туземцы слушали съ глубокимъ молчаніемъ, и если вѣрить свидѣтельству лѣтописца, находившагося при этомъ, были растроганы до слезъ: сердца ихъ были проникнуты благоговѣйнымъ трепетомъ къ Богу тѣхъ грозныхъ существъ, которыя, по-видимому, держали въ рукахъ своихъ громы и молніи.

Римско-католическое богослуженіе, безспорно, имѣетъ надъ протестантскимъ рѣшительныя преимущества, въ-особенности относительно пріобрѣтенія прозелитовъ. Ослѣпительный наружный блескъ службы и трогательное обращеніе къ чувствительности молящихся, дѣйствуютъ на воображеніе простаго дѣтища природы гораздо могущественнѣе, чѣмъ холодныя отвлеченности протестантизма, которыя, обращаясь къ разуму, требуютъ для удобопонятности извѣстной степени умственнаго образованія. Почтеніе къ изображеніямъ божества облегчаетъ это еще больше. Правда, изображенія эти употребляются не больше, какъ въ качествѣ напоминательныхъ символовъ, а не какъ предметы обожанія, но дикарь не можетъ постигнуть такихъ утонченныхъ различій и видитъ только обряды поклоненія, сходные съ его собственными, почему чувства его не требуютъ большаго усилія, чтобъ перейдти отъ однихъ къ другимъ. Отъ него хотятъ только, чтобъ онъ поклонялся изображенію Дѣвы или Спасителя, вмѣсто изображенія Кветцалькоатля, благодѣтельнаго божества, являвшагося между людьми; или чтобъ онъ перешелъ отъ креста, передъ которымъ благоговѣлъ, какъ передъ эмблемою бога дождя, къ такому же точно кресту, символу спасенія человѣчества.

Когда кончились религіозныя торжества, Кортесъ приготовился возвратиться на свои суда, довольный впечатлѣніемъ, произведеннымъ на новообращенныхъ, и завоеваніями, свершенными въ пользу Кастиліи и христіанства. Солдаты простились съ своими индійскими друзьями, размѣстились по шлюпкамъ, держа въ рукахъ пальмовыя вѣтви, спустились внизъ по рѣкѣ и снова сѣли на суда, стоявшія на якорѣ въ устьѣ. Тогда дулъ попутный вѣтеръ и маленькая эскадра, выступивъ подъ паруса, направилась къ золотоноснымъ берегамъ Мехики.

V.
Плаваніе вдоль берега.-- Донья Марина.-- Испанцы въ мехиканской землѣ.-- Свиданія ихъ съ Ацтеками.
1519.

Эскадра шла такъ близко къ берегу, что можно было разглядѣть ходившихъ по немъ жителей. Изгибы его мелькали мимо проносившихся испанскихъ судовъ, и солдаты, сопутствовавшіе Грихальвѣ, показывали своимъ товарищамъ замѣчательные пункты. Вотъ Rio de Alvarado, названная по имени отважнаго гидальго, который присутствовалъ и въ этой экспедиціи; вотъ Rio de Banderas, гдѣ Грихальва торговалъ такъ выгодно съ Мехиканцами; а вотъ и de los Sacrificios, гдѣ Испанцы увидѣли въ первый разъ слѣды человѣческихъ жертвоприношеній. Пуэрто-Карреро, слушая эти разсказы, повторилъ слова старинной баллады о Монтесиносѣ:

Cala Francia, Montesinos,

Cata Paris la ciudad,

Cata las aguas de Duero,

Do van à dar en la mar.... (*)

(*) Вотъ Франція, Монтесиносъ; вотъ городъ Парижъ, а вотъ и воды Дуэро, который катится-себѣ въ море.

"Но я бы вамъ совѣтовалъ", прибавилъ онъ, обратясь къ Кортесу: "искать только богатыхъ земель и найдти лучшій способъ управлять ими." -- "Не опасайтесь", возразилъ его начальникъ: "если счастіе поможетъ мнѣ, какъ оно помогало Орланду, то. имѣя товарищами такихъ храбрыхъ рыцарей, какъ вы, я надѣюсь, что не осрамлюсь."

Эскадра пришла къ Сан-Хуану-де-Улуа, острову, названному такъ Грихальвою. Погода была ясная и пріятная; толпы туземцевъ собрались на берегу материка и глядѣли съ изумленіемъ на невиданный феноменъ -- суда Испанцевъ, скользившія подъ малыми парусами по гладкой поверхности водъ. Это было вечеромъ, въ страстной четвергъ. Вѣтерокъ дулъ отъ берега и Кортесъ, которому поправилось это мѣсто, рѣшился стать на якорь подъ вѣтромъ острова, разсчитывая, что онъ защититъ его отъ сѣверныхъ вѣтровъ, которые дуютъ здѣсь съ такою губительною силой зимою и даже иногда поздно весною.

Не успѣли суда бросить якоря, какъ отъ берега материка отвалила легкая пирога, наполненная туземцами, и направилась прямо къ судну главнокомандующаго, которое отличалось отъ прочихъ развѣвавшимея на мачтѣ кастильскомъ штандартомъ. Индійцы вышли на палубу съ беззаботною довѣрчивостью, внушенною имъ разсказами объ Испанцахъ тѣхъ изъ ихъ соотечественниковъ, которые торговали съ Грихальною. Они привезли съ собою въ подарокъ пришельцамъ цвѣтовъ, плодовъ и маленькія золотыя украшенія, которыя съ удовольствіемъ промѣняли на обычныя бездѣлушки. Кортесъ убѣдился съ огорченіемъ въ невозможности разговаривать со своими гостями, потому-что переводчикъ его, Агиларъ, не зналъ ихъ языка, а манапскій, съ которымъ онъ былъ очень-хорошо знакомъ, не имѣлъ почти никакого сходства съ ацтекскимъ. Индійцы замѣнили этотъ недостатокъ по возможности необыкновенною живостью и выразительностью жестовъ и знаковъ, -- іероглифовъ рѣчи, -- но испанскій главнокомандующій попалъ вполнѣ, какихъ затрудненіи ему должно было ожидать отъ недостатка лучшаго способа объясненія. Тогда увѣдомили его, что одна изъ невольницъ, подаренныхъ табаскскими кациками, была природная Мехиканка и знала языкъ пріѣхавшихъ гостей. Имя ея -- которымъ ее окрестили Испанцы -- было Марина. Такъ-какъ ей предстояло имѣть величайшее вліяніе на описываемыя мною событія, я считаю необходимымъ познакомить читателя съ ея исторіею и характеромъ.

Она родилась въ Наиналлѣ, въ области Коатцакуалько, около юговосточныхъ предѣловъ мехиканской имперіи. Отецъ ея, богатый и могущественный кацикъ, умеръ, когда она была еще очень-молода; мать ея вышла снова замужъ, и, имѣя отъ втораго брака сына, рѣшилась передать ему наслѣдство, доставшееся законнымъ образомъ Маринѣ. Чтобъ исполнить этотъ гнусный замыселъ, она распустила слухъ, будто дочь ея умерла, и потихоньку сбыла се съ рукъ какимъ-то странствующимъ торговцамъ изъ Хикалланко. Вмѣстѣ съ тѣмъ она воспользовалась смертью ребенка одной изъ своихъ невольницъ, замѣнила его трупомъ тѣло своей дочери и совершила похороны малютки съ большою пышностью. Подробности эти разсказываетъ честный старый солдатъ Берналь Діасъ, который зналъ мать и былъ свидѣтелемъ великодушія, оказаннаго ей въ-послѣдствіи Мариною. Торговцы продали дѣвочку табаскскому кацику, отъ котораго она перешла, какъ мы видѣли, къ Испанцамъ.

Марина не забыла своего роднаго языка, и выражалась на немъ, какъ говоритъ преданіе, очень-изящно. Пребываніе въ Табаско ознакомило ее съ нарѣчіями той страны такъ, что она могла свободно разговаривать съ Агиларомъ, который переводилъ слова ея на кастильскій языкъ. Такимъ-образомъ, Кортесу открылся вѣрный, хотя и косвенный способъ объясненія съ Ацтеками, что, въ-послѣдствіи, оказалось необыкновенно-важнымъ для успѣха его предпріятій. Не много времени нужно было Маринѣ на изученіе кастильскаго языка на столько, чтобъ замѣнить собою всякаго другаго переводчика; она тѣмъ болѣе охотно училась этому языку, что онъ для нея былъ и языкомъ любви.

Кортесъ, понявшій сразу всю пользу, какую она могла принести, сдѣлалъ ее сначала своимъ переводчикомъ, потомъ секретаремъ, а наконецъ, покоренный ея прелестями, своею возлюбленной. Она имѣла отъ него сына, дона Мартина Кортеса, который былъ comendador военнаго ордена св. Іакова, и замѣчателенъ не столько по своему происхожденію, сколько по перенесеннымъ имъ незаслуженнымъ преслѣдованіямъ.

Марина была въ то время въ веснѣ жизни. Говорятъ, что она была необыкновенно привлекательна -- hermosa сото diosa, "прекрасна какъ богиня", по сказанію Камарго -- и ея открытое, выразительное лицо обнаруживало благородство характера. Она оставалась всегда неизмѣнно-вѣрною своимъ новымъ соотечественникамъ, а знаніе языка и обычаевъ Мехиканцевъ, и часто ихъ замысловъ, давало ей возможность спасать Испанцевъ не разъ изъ самыхъ затруднительныхъ и гибельныхъ положеній. Она имѣла свои заблужденія, какъ мы видѣли, по ихъ должно скорѣе приписать недостаткамъ воспитанія и вліянію человѣка, на котораго она въ невинности сердца смотрѣла съ простодушною довѣренностью, какъ на путеводителя своей жизни. Всѣ современники утверждаютъ единогласно, что она была преисполнена превосходныхъ качествъ и оказала Испанцамъ важнѣйшія услуги, за которыя память ея осталась для нихъ драгоцѣнною; а имя Малинче -- подъ которымъ она до-сихъ-поръ извѣстна въ Мехикѣ -- произносилось всегда съ благодарностью покоренными племенами Анагуака, къ несчастіямъ которыхъ она показывала всегда самое искреннее сочувствіе.

При помощи своихъ двухъ сметливыхъ переводчиковъ, Кортесъ вступилъ въ разговоръ съ пріѣхавшими къ нему посѣтителями. Онъ узналъ, что они Мехиканцы, или, лучше сказать, подданные великой мехиканской имперіи, областью которой сдѣлалось недавно ихъ отечество. Государство это было подъ скиптромъ могущественнаго монарха Монтезумы, или, какъ его называютъ Европейцы, Монтезумы, который жилъ на равнинахъ среди горъ внутри страны, въ разстояніи около семидесяти лигъ отъ моря; а этою прибрежною областью управлялъ одинъ изъ его вельможъ, по имени Теухтлиле, жившій въ восьми лигахъ отъ берега. Кортесъ, съ своей стороны, увѣрилъ ихъ въ дружелюбной цѣли своего прихода, сообщилъ имъ желаніе свое увидѣться съ ацтекскимъ губернаторомъ, и отпустилъ ихъ съ щедрыми подарками, увѣрившись напередъ изъ ихъ разсказовъ, что внутри земли много золота, подобнаго тому, изъ котораго были сдѣланы ихъ украшенія.

Кортесъ, довольный своими посѣтителями и хорошими вѣстями о ихъ отечествѣ, рѣшился расположиться тутъ на время. На слѣдующее утро, 21-го апрѣля, въ страстную пятницу, онъ вышелъ на берегъ со всѣми своими сподвижниками, на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ теперь находится городъ Вера-Крусъ. Не думалъ тогда будущій завоеватель, что пустынный берегъ, на который онъ ступилъ первый разъ, сдѣлается со временемъ мѣстоположеніемъ цвѣтущаго города, великаго складочнаго мѣста европейской и восточной торговли, дѣятельной коммерческой столицы Новой Испаніи.

То была пустая и гладкая равнина, за исключеніемъ мѣстъ, на которыхъ постоянно-дующіе сѣверные вѣтры скопили песчаные холмы; на холмахъ этихъ Кортесъ немедленно расположилъ свою артиллерію, чтобъ владычествовать надъ всею окрестною страною. Потомъ онъ велѣлъ воинамъ вырубить росшіе по близости деревца и кустарники и устроить себѣ убѣжище противъ непогодъ; въ этомъ ему содѣйствовали Индійцы, по-видимому, получившіе отъ своего начальника приказаніе помогать Испанцамъ. Такимъ-образомъ, общими силами воткнули они въ землю колья, накрыли ихъ вѣтками, цыновками и бумажными коврами, принесенными добродушными туземцами, и въ два дня устроили себя защиту отъ солнечныхъ лучей, нестерпимо раскаливавшихъ песокъ. Лагерь былъ окруженъ тинистыми болотами, отъ которыхъ испаренія, усиленныя палящимъ зноемъ, производили разительную malaria, въ-послѣдствіи несравненно болѣе пагубную для Европейцевъ, чѣмъ всѣ ураганы прибрежья. Желчныя горячки, теперь самый страшный бичъ tiеrra caliеntе, были мало извѣстны до эпохи завоеванія. Сѣмена этого смертоноснаго яда были, по-видимому, посѣяны рукою просвѣщенія: достаточно устроить только городъ или собрать въ одно мѣсто хлопотливое европейское населеніе, чтобъ вызвать всю злобу пагубной отравы, носившейся до того времени безвредно въ воздухѣ.

Пока Испанцы трудились надъ устройствомъ своего лагеря, изъ окрестныхъ мѣстъ, довольно многолюдныхъ, стеклись туземцы, влекомые естественнымъ любопытствомъ посмотрѣть на чудныхъ пришельцевъ. Они принесли съ собою въ изобиліи плодовъ, овощей, цвѣтовъ, разной дичи кушаньевъ, состряпанныхъ но обычаю страны, а также много золотыхъ вещицъ и другихъ украшеніи. Индійцы подарили Испанцамъ многое изъ принесеннаго, остальное промѣнивали на разныя бездѣлушки, такъ-что лагерь Кортеса, оживленный пестрою толпою людей обоего пола и всѣхъ возрастовъ, казался веселою ярмаркой. Отъ нѣкоторыхъ изъ нихъ Кортесъ узналъ, что губернаторъ намѣренъ посѣтить его на другой день.

Это было въ свѣтлое воскресенье. Теухтлиле явился до полдня въ сопровожденіи многочисленной свиты и былъ встрѣченъ Кортесомъ, который ввелъ его съ большою торжественностью въ свою палатку, гдѣ были собраны главные изъ его сподвижниковъ. Ацтекскій вельможа отвѣчалъ на привѣтствія съ церемонною вѣжливостью. Когда отецъ Ольмедо отслужилъ обѣдню, при которой присутствовали съ приличною чинностью Теухтлиле и его свита; подали завтракъ, за которымъ генералъ подчинялъ своего гостя испанскими винами и конфектами. Наконецъ, привели переводчиковъ и завязался разговоръ между обѣими сторонами.

Первые вопросы Теухтлиле были объ отечествѣ туземцевъ и о цѣли ихъ прибытія. Кортесъ отвѣчалъ ему, что "онъ подданный могущественнаго государя, за морями, который управляетъ неизмѣримымъ государствомъ и имѣетъ въ числѣ своихъ васалловъ многихъ другихъ государей; что, узнавъ о величіи мехиканскаго императора, государь его пожелалъ вступить съ нимъ въ дружескія сношенія, почему отправилъ его посломъ къ Монтезумь, съ подаркомъ въ знакъ своей пріязни и грамматою, которую онъ долженъ вручить ему лично". Въ заключеніе онъ спросилъ у Теухтлиле, когда ему можно предстать передъ лицо великаго Монтезумы.

На это ацтекскій вельможа отвѣчалъ съ нѣкоторою надменностью: "Какъ это возможно, что ты, находясь здѣсь только два дня, уже требуешь счастія видѣть императора?" Но потомъ прибавилъ съ большею вѣжливостью, что "удивляется извѣстію о государѣ, столь же могущественномъ, какъ Монтезума; но если это правда, то онъ увѣренъ, что его повелитель почтетъ за удовольствіе имѣть съ нимъ сношеніе". Онъ присовокупилъ, что пошлетъ гонцовъ съ подаркомъ испанскаго вождя въ столицу, и сообщитъ Кортесу волю Монтезумы, какъ только ее узнаетъ.

Тогда Теухтлиле велѣлъ своимъ невольникамъ принести подарокъ, назначенный испанскому генералу. Онъ состоялъ изъ десяти тюковъ тонкихъ бумажныхъ матеріи, нѣсколькихъ плащей, затѣйливо сдѣланныхъ изъ перьевъ, которыхъ яркіе и нѣжные отливы могли спорить съ самою прекрасною живописью, и плетеную корзинку, наполненную дорогими золотыми украшеніями -- все это съ цѣлью внушить Испанцамъ высокое понятіе о богатствѣ и искусствѣ Мехиканцевъ.

Кортесъ принялъ эти подарки съ приличными знаками благодарности и велѣлъ одному изъ своихъ слугъ показать гостю вещи, привезенныя для Монтезумы. То были: кресла съ затѣйливою рѣзьбою, великолѣпно раскрашенною, алая суконная шапка съ золотымъ медальйономъ, на которомъ было изображеніе св. Георгія и дракона, и множество ожерельевъ, браслетовъ и тому подобныхъ украшеній изъ стекла, которое въ странѣ, гдѣ о немъ не имѣли понятія, могло быть сочтено за драгоцѣнный матеріалъ, чѣмъ оно, вѣроятно, и показалось несвѣдущему Мехиканцу. Теухтлиле замѣтилъ въ лагерь на одномъ солдатѣ блестящій позолоченный шлемъ, который напомнилъ ему шлемъ на головѣ бога Кветцалькоатля въ Мехикѣ; онъ изъявилъ желаніе показать его Монтезумѣ. Пришествіе Испанцевъ, какъ читатель вскорѣ увидитъ, соотвѣтствовало нѣсколько легендамъ Ацтековъ объ этомъ божествѣ. Кортесъ изъявилъ согласіе на посылку этого шлема къ императору и вмѣстѣ съ тѣмъ выразилъ надежду, что его возвратятъ наполненнымъ золотымъ носкомъ, потому что онъ желаетъ сравнить мехиканскій золотой песокъ со своимъ отечественнымъ золотомъ! Потомъ онъ увѣдомили губернатора -- какъ разсказываетъ его духовникъ, -- "что Испанцы имѣютъ сердечный недугъ, который можетъ быть вылеченъ однимъ только золотомъ!" "Короче", замѣчаетъ Лас-Казасъ, "онъ показалъ губернатору весьма-ясно, что ему нужно какъ-можно-больше золота."

Пока происходили эти переговоры, Кортесъ замѣтилъ, что одинъ изъ свиты Теухтлиле трудится съ особеннымъ усердіемъ надъ какою-то работой съ карандашомъ въ рукѣ, какъ-будто стараясь изобразить какой-то предметъ. Взглянувъ на его работу, онъ увидѣлъ, что это изображеніе на полотнѣ Испанцевъ, ихъ костюмовъ, оружія, и, короче, всѣхъ новыхъ и занимательныхъ для Ацтековъ вещей, которымъ рисовальщикъ давалъ настоящую фигуру и цвѣтъ. То была знаменитая картинопись Ацтековъ; Теухтлиле сообщилъ Кортесу, что рисовальщикъ снималъ всѣ эти предметы для представленія Монтезумѣ, который, такимъ-образомъ, получитъ о нихъ гораздо живѣйшее понятіе, чѣмъ изъ описанія на словахъ. Идея эта понравилась испанскому генералу и онъ, желая произвести еще больше эффекта, велѣлъ кавалеріи выѣхать на взморье, гдѣ на мокромъ пескѣ лошади могли ступать твердо. Смѣлыя и быстрыя движенія всадниковъ, продѣлавшихъ всѣ военныя эволюціи; легкость, съ какою они управляли горячившимися подъ ними сердитыми животными; блескъ оружія и рьзкіо звуки воинской трубы -- все это поражало зрителей изумленіемъ; по когда раздались громы пушекъ, изъ которыхъ Кортесъ велѣлъ выпалить залпомъ, когда Ацтеки увидѣли клубы дыма и пламени, извергавшіеся изъ этихъ страшныхъ жерлъ; когда они услышали визгъ ядеръ и жужжаніе ихъ между деревьями сосѣдняго лѣса, у которыхъ онѣ раздробляли въ щепки сучья и стебли,-- тогда Ацтеками овладѣло просто отчаяніе, отъ котораго не былъ избавленъ и самъ Теухтлиле.

Ничто не ускользнуло отъ живописцевъ, которые нанесли на холстъ все до малѣйшихъ подробностей, не забывъ и судовъ чужеземцевъ -- "водяныхъ домовъ", какъ они ихъ называли -- которыхъ темные кузовы и бѣлоснѣжные паруса отражались на гладкой водѣ залива. Все было изображено съ вѣрностью, которая въ свою очередь возбудила удивленіе Испанцевъ, никакъ не надѣявшихся найдти такое совершенство искусства, а потому, безъ сомнѣнія, значительно преувеличившихъ его достоинство.

Наконецъ, Теухтлиле удалился съ своею свитою изъ испанскаго лагеря съ такою же церемоніею, какъ и пришелъ туда, оставивъ народу приказаніе доставлять чужеземцамъ провизію и все нужное до прибытія изъ столицы новыхъ распоряженій.

VI.
Монтезума.-- Состояніе его имперіи.-- Странныя предзнаменованія.-- Посольство и подарки.-- Испанскій лагерь.
1519.

Мы оставимъ теперь на время Испанцевъ, расположившихся лагеремъ въ tierra caliente и перенесемся въ отдаленную столицу Мехики, гдѣ прибытіе къ берегу чудныхъ пришельцевъ произвело значительное впечатлѣніе. На ацтекскомъ тропѣ возсѣдалъ въ то время Монтезума-Второй, племянникъ покойнаго монарха и внукъ его предшественника. Онъ былъ избранъ на царство въ 1502 году, предпочтительно передъ своими братьями, за высокія достоинства, обнаруженныя имъ въ качествѣ воина и жреца -- совокупленіе этихъ двухъ обязанностей встрѣчалось иногда у мехиканскихъ кандидатовъ, какъ бывало въ старину, только гораздо чаще и у египетскихъ. Въ ранней молодости онъ принималъ дѣятельное участіе въ войнахъ имперіи, хотя въ-послѣдствіи посвятилъ себя почти исключительно служенію храма, при чемъ исполнялъ въ точности всѣ тягостные церемоніалы ацтекскихъ религіозныхъ обрядовъ. Въ наружности своей, онъ сохранялъ постоянно степенную важность, говорилъ мало, но обдуманно, и вообще держалъ себя такъ, что внушалъ всѣмъ идею о выспренней святости {Имя его было прилично качествамъ: Монтезума, какъ говоритъ Лас-Казасъ, значитъ "печальный или строгій человѣкъ".}.

Когда пришли объявить ему объ избраніи на царство, то его нашли выметающимъ ступени, великаго храма народнаго бога войны. Онъ принялъ пословъ съ приличнымъ смиреніемъ и увѣрялъ ихъ въ своей неспособности къ такой многотрудной обязанности. Обычная въ такихъ случаяхъ рѣчь была произнесена его родственникомъ Незагуальнилли, мудрымъ тецкукскимъ государемъ. Къ-счастію, она сохранилась и можетъ служить образчикомъ индійскаго краснорѣчія; въ заключеніе ея, ораторъ восклицаетъ: "Кто можетъ усомниться въ томъ, что царство ацтекское достигло высшей степени величія, когда Всевышній вручилъ его тому, чье присутствіе внушаетъ благоговѣніе каждому приближающемуся? Радуйся, счастливый народъ! Ты имѣешь государя, который будетъ тебѣ всегда твердою опорою: отцомъ въ бѣдствіи, больше чѣмъ братомъ по нѣжности и участію; государя, котораго высокая душа пренебрегаетъ всѣми развращенными наслажденіями чувственности и пагубнымъ бездѣйствіемъ праздности. А ты, знаменитый юноша, уповай, что Творецъ, возложившій на тебя такое тяжкое бремя, дастъ тебѣ силу нести его; что Онъ, столь щедрый во времена прошедшія, осыплетъ главу твою новыми обильными благословеніями и поддержитъ тебя на царственномъ сѣдалищѣ многіе долгіе и достославные годы!" Этимъ золотымъ предсказаніямъ, растрогавшимъ царственнаго слушателя до слезъ, не было суждено сбыться.

Въ началѣ своего царствованія, Монтезума обнаружилъ всю энергію и предпріимчивость, которыхъ отъ него ожидали. Первый походъ его, противъ возмутившейся по сосѣдству области, былъ увѣнчанъ блестящимъ успѣхомъ; онъ торжественно возвратился въ столицу съ толпою плѣнниковъ, предназначенныхъ на кровавую жертву празднества его коронаціи, которое свершилось съ необычайною пышностью. Игры и религіозныя церемоніи не прерывались нѣсколько дней сряду и въ числѣ стекшихся отвсюду зрителей было нѣсколько знатныхъ Тласкаланцевъ, заклятыхъ и наслѣдственныхъ враговъ Мехико. Они, надѣясь сохранить свое инкогнито, явились переодѣтыми, по были узнаны и о нихъ донесли государю, который ограничился тѣмъ, что велѣлъ ихъ угостить съ почетомъ и дать имъ хорошія мѣста, откуда бы они лучше могли видѣть всѣ игры и торжества. Нельзя не назвать этого поступка великодушнымъ, если вспомнить ненависть, такъ долго одушевлявшую оба народа.

Въ первые годы своего правленія, Монтезума былъ занятъ безпрестанными войнами и часто предводительствовалъ войсками самъ. Ацтекскія знамена развѣвались въ отдаленнѣйшихъ странахъ, прилегающихъ къ Мехиканскому-Заливу, и даже въ Никарагуѣ и Гондурасѣ. Экспедиціи ихъ были почти всегда успѣшны и границы имперіи расширились больше, чѣмъ когда-либо въ предшествовавшія времена.

Между-тѣмъ, новый монархъ не оставлялъ также безъ вниманія внутренняго управленія государства. Онъ сдѣлалъ нѣкоторыя важныя преобразованія въ организаціи судилищъ; тщательно наблюдалъ за исполненіемъ законовъ, и поддерживалъ ихъ съ неумолимою строгостью. Монтезума имѣлъ также привычку бродить переряженнымъ по улицамъ столицы, чтобъ узнавать лично злоупотребленія; говорятъ даже, что онъ иногда испытывалъ правдивость судей, искушалъ ихъ богатыми подкупами, и потомъ требовалъ на безпощадную расправу тѣхъ, кто соглашался покривить совѣстью.

Онъ щедро награждалъ всѣхъ, кто ему служилъ; не жалилъ издержекъ на полезныя построено; сооружалъ и украшалъ храмы; провелъ въ столицу воду посредствомъ новаго канала, и учредилъ родъ инвалиднаго дома для изувѣченныхъ воиновъ, въ городѣ Кольгуаканѣ.

Подобныя дѣянія, достойныя великаго государя, затемнялись однако другими, совершенно противоположнаго свойства. Смиреніе, которое онъ старался выказывать до своего возвышенія, замѣнилось нестерпимымъ высокомѣріемъ. Въ увеселительныхъ дворцахъ, домашнемъ хозяйствѣ и образѣ жизни, онъ окружалъ себя пышностью, неизвѣстною его предшественникамъ. Онъ отдѣлилъ себя отъ общественной жизни, а когда показывался въ публикѣ, то требовалъ самаго рабскаго подобострастія; во дворцѣ допускалъ къ своей особѣ, даже для самыхъ низкихъ прислугъ, только людей высокаго званія. Онъ отставилъ нѣсколькихъ плебеевъ, большею частію заслуженныхъ бѣдныхъ воиновъ, отъ мѣстъ, которыя они занимали при лицѣ его предшественника, считая ихъ недостойными быть при царственной особѣ. Всѣ убѣжденія старѣйшихъ и мудрѣйшихъ его совѣтниковъ, возстававшихъ противъ такого неблагоразумнаго поведенія, остались тщетными.

Отталкивая отъ себя сердца подданныхъ такою надменностью, Монтезума возбудилъ ихъ ненависть тяжкими налогами, которыхъ требовали непомѣрныя издержки двора. Тяжесть ихъ падала въ особенности на завоеванные города. Такія угнетенія вели къ частымъ возстаніямъ и послѣдніе годы его царствованія представляютъ рядъ непрерывныхъ военныхъ экспедиціи, въ которыхъ всѣ силы одной половины имперіи занимались постоянно подавленіемъ мятежей, безпрестанно вспыхивавшихъ въ другой. Къ-несчастію, вновь пріобрѣтенныя области не сливались съ древнею монархіею и не составляли съ нею частей одного цѣлаго: выгоды и потребности ихъ были противоположны; отъ этого имперія, по мѣрѣ расширенія границъ, дѣлалась все слабѣе и слабѣе. Она походила на пространное и несоразмѣрно-выстроенное зданіе, котораго непрочныя составныя части, не связываемыя силою сцѣпленія и тронувшись уже отъ своей собственной тяжести, готовы рухнуть при первомъ порывѣ бури.

Въ 1516 году умеръ тецкукскій государь Незагуальпилли, въ которомъ Монтезума лишился самаго мудраго совѣтника. Наслѣдство престола оспоривалось двумя его сыновьями, Какамой и Ихтлихочитлемъ; притязанія перваго поддерживалъ Монтезума. Послѣдній, младшій изъ принцевъ, юноша честолюбивый и предпріимчивый, обратился къ патріотическимъ чувствамъ своего народа и доказывалъ ему, что братъ его слишкомъ преданъ пользамъ Мехики, чтобы быть вѣрнымъ своему отечеству. Загорѣлась междоусобная война, кончившаяся мировою, по которой половина государства, вмѣстѣ съ столицей, досталась Какамѣ, а сѣверная часть его честолюбивому сопернику. Съ этой поры Ихтлихочигль сдѣлался смертельнымъ врагомъ Монтезумы.

Еще страшнѣйшимъ непріятелемъ его была маленькая республика Тласкала, находившаяся по срединѣ между мехиканскою долиною и морскимъ берегомъ. Она поддерживала свою независимость болѣе двухсотъ лѣтъ противъ соединенныхъ усилій тройственнаго союза Анагуака; способы ея были не истощены, образованность за одной степени съ великими соперницами, а воинскія доблести гражданъ заслужили себѣ славу, которой не могъ оспорить ни одинъ изъ сосѣднихъ народовъ.

Таково было положеніе ацтекской монархіи въ эпоху прибытія Кортеса: народъ былъ недоволенъ надменностью своего государя; области и отдаленные города были выведены изъ терпѣнія непомѣрными налогами; по сосѣдству, могущественные враги ожидали только удобнаго случая напасть съ успѣхомъ на грознаго соперника. Но все-таки государство было еще сильно внутренними способами, волею своего монарха и долговременнымъ привычнымъ уваженіемъ къ его власти, или, короче, страхомъ его имени, храбростью и дисциплиною войскъ, посѣдѣвшихъ на дѣйствительной службѣ и хорошо свыкшихся съ тактикою индійской войны. Настало время, когда эта младенчествующая тактика и грубое оружіе варваровъ должны были столкнуться съ военнымъ искусствомъ и огнестрѣльнымъ оружіемъ образованнѣйшаго изъ тогдашнихъ народовъ земнаго шара.

Въ послѣдніе годы своего царствованія, Монтезума рѣдко участвовалъ въ военныхъ походахъ, предоставлялъ ихъ своимъ военачальникамъ, а самъ занимался преимущественно духовными обязанностями. Ни при одномъ государѣ не пользовались жрецы большими привилегіями и большимъ уваженіемъ. Религіозныя торжества праздновались съ пышностью, которой до-тѣхъ-поръ не было примѣра. Къ оракуламъ прибѣгали въ самыхъ пустыхъ случаяхъ; а кровожадныя божества умилостивлялись несметнымъ множествомъ жертвъ, приводимыхъ толпами изъ завоеванныхъ или усмиренныхъ областей. Религія, или, правильнѣе сказать, изувѣрство Монтезумы было главною причиной его бѣдствій.

Я упомянулъ въ одной изъ предъидущихъ главъ о народныхъ преданіяхъ насчетъ Кветцалькоатля, бога воздуха, котораго представляли съ бѣлымъ лицомъ и развѣвающеюся бородою; образъ, начертанный этимъ преданіемъ, совершенно несходенъ съ физіономіею Индійцевъ; говорятъ, что этотъ богъ, исполнивъ дѣло благости между Ацтеками, поплылъ по Атлантическому-Оксану къ таинственнымъ берегамъ Тлапаллана. Отправляясь, онъ обѣщалъ возвратиться въ грядущія времена вмѣстѣ со своимъ потомствомъ, и вступить снова во владѣніе своимъ государствомъ. Этого дня ожидали Ацтеки со страхомъ или надеждою, смотря по обстоятельствамъ, по съ полнымъ убѣжденіемъ, во всемъ Анагуакѣ, что оно случится. Даже послѣ завоеванія, Индійцы долго не могли оставить этого убѣжденія, которое лелѣяли такъ же, какъ въ свое время Португальцы, ожидавшіе воцаренія короля Себастіана, или Евреи, ожидающіе и до-сихъ-поръ пришествія мессіи.

Во времена Монтезумы, господствовала, повидимому, общая увѣренность, что близокъ періодъ возвращенія благодѣтельнаго божества и исполненія всѣхъ его обѣщаніи; она, какъ говорить, усилилась отъ разныхъ сверхъестественныхъ случаевъ, о которыхъ разсказываютъ съ большею или меньшею подробностью всѣ старинные историки. Въ 1510 году, большое озеро Тецкуко, безъ бури, землетрясенія или какой-либо видимой причины, вдругъ сильно заволновалось, выступило изъ береговъ, разлилось по улицамъ Мехики, и смыло многія зданія. Въ 1511 году, загорѣлась одна изъ башенокъ главнаго храма, также безъ видимой причины, и продолжала пылать, не взирая на всѣ усилія погасить пожаръ. Въ слѣдующіе годы, видѣли три кометы, а незадолго до прибытія Испанцевъ, показалось на востокѣ странное сіяніе, которое разостлалось широко по основанію своему на горизонтѣ, и возвышалось въ пирамидальной формѣ до самаго зенита. Оно походило на обширный огненный потокъ, выбрасывавшій искры, или, какъ выражается одинъ старинный писатель, "онъ казался густо усыпаннымъ звѣздами". Въ то же время въ воздухѣ носились тихіе жалобные звуки и зловѣщія стѣнанія, которые какъ-будто предрекали странное, таинственное бѣдствіе! Ацтекскій монархъ, испуганный этими небесными явленіями, рѣшился спросить мнѣнія Незагуальпилли, глубоко изучившаго науку астрологіи; но царственный мудрецъ набросилъ на его душу еще мрачнѣйшее облако, прочитавъ въ этихъ чудесахъ знаки скорой гибели имперіи.

Таковы сохранившіяся въ сказаніяхъ лѣтописцевъ странныя повѣсти, въ которыхъ, пожалуй, можно отъискать проблески истины. Прошло около тридцати лѣтъ со времени открытія острововъ Колумбомъ, и больше двадцати съ-тѣхъ-поръ, какъ онъ посѣтилъ въ первый разъ материкъ Америки. Слухи, болѣе или менѣе смутные, о чудномъ появленіи бѣлыхъ людей, которые держатъ въ своихъ рукахъ громъ и молнію, что во многихъ отношеніяхъ сходно съ легендами о Кветцалькоатлѣ, должны были, весьма-естественно, распространиться между всѣми индійскими племенами; они, безъ сомнѣнія, дошли до Мехико задолго до прихода Испанцевъ къ американскимъ берегамъ, наполнили умы ожиданіемъ чего-то необыкновеннаго, неразлучнаго съ возвращеніемъ великаго божества, которое воцарится снова на своей землѣ.

При такомъ напряженномъ состояніи воображенія, чудеса въ порядкѣ вещей. Или, вѣрнѣе, обстоятельства, не слишкомъ необыкновенныя сами-по-себѣ, по разсматриваемыя сквозь призму страха, легко превращаются въ чудеса: вотъ почему случайный разливъ озера, появленіе кометы и пожаръ зданія были истолкованы народнымъ суевѣріемъ какъ особенныя предостереженія свыше. Такъ бываетъ передъ великими политическими переворотами, которые потрясаютъ человѣческія общества до самаго основанія: людямъ чудится, какъ-будто атмосфера потрясена тихимъ пророческимъ ропотомъ, которымъ природа -- въ нравственномъ, такъ же какъ и въ физическомъ мірѣ--возвѣщаетъ приближеніе гибельнаго урагана.

Когда въ столицѣ получили въ прошломъ году извѣстіе о приходѣ Грихальвы къ берегамъ, сердце Монтезумы наполнилось отчаяніемъ; онъ чувствовалъ, что бѣда, тяготѣвшая такъ долго надъ его династіей, должна обрушиться и лишить ее скипетра навсегда. Хотя отплытіе Испанцевъ успокоило его до нѣкоторой степени, однако онъ велѣлъ разставить часовыхъ на всѣхъ высотахъ, и когда Испанцы возвратились съ Кортесомъ, онъ первый, вѣроятно, былъ увѣдомленъ объ этомъ нерадостномъ событіи. По его повелѣнію, губернаторъ области сдѣлалъ пришельцамъ такой гостепріимный пріемъ. Іероглифическое донесеніе о чудныхъ иноземцахъ, дошедшее до столицы, оживило всѣ прежніе страхи Монтезумы; онъ немедленно собралъ главныхъ своихъ совѣтниковъ, включая государей Тецкуко и Тлакопана, и предложилъ Этотъ затруднительный вопросъ на ихъ разсмотрѣніе.

По-видимому, мнѣнія собранія были значительно разногласны: одни утверждали, что должно противиться чужеземцамъ силою или хитростью; другіе думали, что если это существа сверхъестественныя, то ни сила, ни хитрость не помогутъ, а если они, какъ сами увѣряютъ, дѣйствительно послы неизвѣстнаго государя, то политика такого рода будетъ несправедлива и безчестна. Что они не принадлежатъ къ породѣ Кветцалькоатля,-- это вывели изъ враждебныхъ дѣйствій Испанцевъ противъ религіи, по-видимому, вѣсть о поступкахъ въ Табаско уже достигла столицы. Въ числѣ лицъ, совѣтовавшихъ принять Испанцевъ Съ ласкою и почетомъ, былъ -- Какала, тецкукскій государь.

Но Монгезума, основываясь больше на своихъ собственныхъ неопредѣленныхъ опасеніяхъ, предпочелъ держаться средины, -- политики, какъ всегда бываетъ, самой неблагоразумной тамъ, гдѣ нужна твердость. Онъ рѣшился отправить къ пришельцамъ посольство съ великолѣпнымъ подаркомъ, который внушилъ бы имъ высокую идею о величіи его и ресурсахъ, а вмѣстѣ съ тѣмъ запретить имъ приближаться къ столицѣ. Подобная мѣра могла только обнаружить его богатство и слабость.

Пока ацтекскій дворъ былъ такимъ образомъ взволнованъ прибытіемъ Испанцевъ, они проводили время въ tierra caliente и страдали отъ нестерпимыхъ жаровъ и удушливой атмосферы песчаной пустыни, за которой былъ расположенъ лагерь. Внимательность дружелюбныхъ жителей доставляла имъ всевозможныя облегченія: они, по приказанію своего губернатора, устроили изъ вѣтвей и цыновокъ больше тысячи шалашей, въ которыхъ поселились по близости лагеря, и готовили безвозмездно разныя кушанья для Кортеса и его офицеровъ, тогда какъ солдаты добывали себѣ въ обмѣнъ за привезенныя ими для торга бездѣлушки все, что было нужно для ихъ продовольствія. Такимъ-образомъ, лагерь былъ достаточно снабженъ мясомъ и рыбою, приготовленными съ разными вкусными приправами, хлѣбными лепешками, бананами, ананасами и разными тропическими питательными овощами, о которыхъ Испанцы не имѣли даже понятія до тѣхъ поръ. Кромѣ того, солдаты промыслили себѣ кусочки золота незначительной цѣпы; но послѣднее не нравилось приверженцамъ Веласкеса, которые считали это нарушеніемъ его правъ. Кортесъ, однако, считалъ неблагоразумнымъ мѣшать въ этомъ своимъ сподвижникамъ.

Но прошествіи семи или восьми дней, мехиканское посольство снова явилось въ лагерь. Такая скорость можетъ показаться невѣроятною, если принять въ разсчетъ, что городъ Мехика находится отъ берега почти на семьдесятъ логъ; но должно вспомнить, что извѣстія передавались на этомъ разстояніи посредствомъ правильно-устроенныхъ почтъ въ однѣ сутки; а четырехъ или пяти дней было достаточно для прибытія къ берегу пословъ, такъ-какъ Мехиканцы имѣли вообще привычку къ долгимъ и быстрымъ путешествіямъ. Какъ бы то ни было, всѣ лѣтописцы говорятъ, что послы явились въ лагерь именно послѣ этого промежутка времени послѣ отправленія ко двору іероглифическихъ депешей губернатора.

Посольство, состоявшее изъ двухъ ацтекскихъ вельможъ, пришло въ сопровожденіи губернатора Теухтлиле и ста невольниковъ, несшихъ царственные подарки Монтезумы. Одинъ изъ пословъ былъ избранъ единственно по причинѣ сходства своего съ испанскимъ генераломъ, что увидѣли на рисункѣ, изображавшемъ лагерь. Доказательствомъ вѣрности рисунка можетъ служить то, что солдаты узнали сходство, и всегда называли этого вельможу не иначе, какъ "мехиканскимъ Кортесомъ".

Войдя въ палатку генерала, послы привѣтствовали его и испанскихъ офицеровъ знаками почтенія, обычными при свиданіяхъ съ высокими особами: они коснулись земли обѣими руками и потомъ приложили ихъ къ головѣ; въ это время воздухъ наполнился густыми облаками благоуханіи, изъ принесенныхъ слугами курильницъ. Потомъ раскинули нѣсколько затѣйливо-сплетенныхъ цыновокъ (pétales) и на нихъ невольники разложили всѣ разнородные подарки Монтезумы. Тутъ были щиты, шлемы, кирасы, съ набитыми на нихъ бляхами и украшеніями изъ чистаго золота, ожерелья и браслеты изъ того же металла, сандаліи, опахала, panaches или султаны и нашлемники изъ разноцвѣтныхъ перьевъ, перевитые золотыми и серебряными шнурками, и осыпанные жемчугомъ и драгоцѣнными каменьями; изображенія птицъ и звѣрей, изваянныя и отлитыя изъ золота и серебра, самой изящной отдѣлки, занавѣсы, покрывала и одежды изъ бумажной пряжи, тонкой, какъ шелкъ, самыхъ яркихъ цвѣтовъ, и протканной сдѣланными изъ перьевъ узорами, которые по нѣжности отработки рисунковъ могли соперничать съ живописью. Въ добавокъ къ этому было больше тридцати кипъ бумажныхъ суконъ. Въ числѣ вещей былъ также посланный въ столицу испанскій шлемъ; его возвратили наполненнымъ до краевъ золотымъ пескомъ. Но больше всего возбудили удивленіе Испанцевъ два круглыя блюда, золотое и серебряное, "величиною съ каретное колесо"; золотое, съ изображеніемъ солнца, окруженнаго фигурами растеній и звѣрей, означавшихъ, вѣроятно, іероглифы годовъ ацтекскаго столѣтія, имѣло тридцать пядей въ окружности и цѣнилось въ двадцать тысячъ pesos de oro {Тогдашній peso de oro стоилъ около двухъ съ половиною фунтовъ стерлинговъ или около шестнадцати рублей серебромъ.} или золотыхъ унцій. Серебряное блюдо, такой же величины, вѣсило пятьдесятъ марокъ.

Испанцы не могли скрыть своего восторга при видѣ сокровищъ, такъ много превосходившихъ все, что имъ представляли самыя заносчивыя ихъ мечты. Какъ ни были богаты матеріалы, но ихъ превышала -- по свидѣтельству тѣхъ, кто въ-послѣдствіи видѣлъ эти вещи въ Севилль, и могъ разсматривать хладнокровно -- красота и великолѣпіе отдѣлки.

Когда Кортесъ и его офицеры осмотрѣли подарки, посланники передали съ вѣжливостью отвѣтъ Монтезумы. "Государю ихъ", говорили они "очень пріятно быть въ сношеніяхъ съ такимъ могущественнымъ монархомъ, какъ испанскій король, къ которому онъ чувствуетъ самое глубокое уваженіе. Онъ сожалѣетъ только, что долженъ отказаться отъ личнаго свиданія съ Испанцами; разстояніе до столицы слишкомъ-велико, путешествіе сопряжено съ величайшими трудностями и опасностями отъ сильныхъ враговъ, почему предпринять его невозможно. А потому самое лучшее, что могутъ сдѣлать чужеземцы, -- возвратиться въ свое отечество со знаками его дружескаго расположенія".

Кортесъ, хотя сильно огорченный рѣшительнымъ отказомъ Монтезумы принять его, скрылъ свое неудовольствіе какъ могъ и выразилъ въ отборныхъ словахъ, что онъ глубоко чувствуетъ милость и щедроты мехиканскаго императора: "Это заставляетъ меня желать еще пламеннѣе личнаго свиданія съ нимъ. Мнѣ будетъ рѣшительно невозможно явиться передъ моимъ государемъ, не исполнивъ великой цѣли путешествія; а для человѣка, который переплылъ Океанъ въ двѣ тысячи лигъ разстоянія, труды и опасности краткаго перехода по сухому пути совершенно ничтожны". Онъ просилъ пословъ еще разъ передать Монтезумѣ его прошеніе вмѣстѣ съ небольшимъ дополнительнымъ знакомъ его почтительности.

Подарокъ этотъ состоялъ изъ нѣсколькихъ топкихъ голландскихъ рубашекъ, кубка флорентійской работы, позолоченнаго и довольно-затѣйливо украшеннаго финифтью, и нѣсколькихъ бездѣлушекъ незначительной цѣны -- все это было жалко и ничтожно въ-сравненіи съ солиднымъ великолѣпіемъ императорскаго подарка. Такъ думали, можетъ-быть, и ацтекскіе посланники; по-крайней-мѣрь, они не обнаружили большой готовности взять на себя доставленіе подарка или прошеніе испанскаго генерала. Оставляя лагерь, они сказали Кортесу, что считаютъ желаніе его совершенно неудобоисполнимымъ.

Великолѣпное сокровище, ослѣплявшее глаза Испанцевъ, возбуждало въ нихъ различныя ощущенія, смотря по характеру и наклонностямъ каждаго. Въ однихъ, оно зажгло пламенное желаніе отважиться и завоевать страну, наполненную такими несметными богатствами; другіе видѣли въ этомъ доказательство могущества слишкомъ-грознаго, чтобъ можно было дерзнуть бороться съ нимъ при настоящихъ незначительныхъ силахъ. А потому они считали благоразумнѣйшимъ возвратиться и донести о своихъ дѣйствіяхъ губернатору Кубы, гдѣ можно будетъ сдѣлать приготовленія, соразмѣрныя такому обширному предпріятію. Очень-понятно, что ощущалъ геройскій духъ Кортеса; трудности скорѣе подстрекали его къ исполненію смѣлыхъ замысловъ, чѣмъ заставляли отказываться отъ нихъ. Но онъ весьма-благоразумно молчалъ -- по-крайней-мѣрѣ, при другихъ, и желалъ, чтобъ такой важный шагъ былъ сдѣланъ въ-слѣдствіе единодушнаго желанія всего войска, а не по одному только его личному побужденію.

Между-тѣмъ, Испанцы значительно страдали отъ неудобствъ своего положенія среди палящихъ песковъ и злокачественныхъ испареній сосѣднихъ болотъ и ядовитыхъ насѣкомыхъ этихъ знойныхъ странъ, которыя не давали имъ покоя ни днемъ, ни ночью. Тридцать человѣкъ уже заболѣли и умерли -- потеря весьма-ощутительная въ такой маленькой дружинь. Къ довершенію неудовольствій, холодность мехиканскихъ вельможъ перешла и къ нисшему разряду туземцевъ: доставка продовольствія въ лагерь не только значительно уменьшилась, по жители требовали уже за свои припасы непомѣрныя цѣны. Положеніе судовъ, стоявшихъ на якорѣ на открытомъ рейдѣ, было также невыгодно: они могли сдѣлаться беззащитными жертвами перваго norte, который прореветъ вдоль береговъ Мехиканскаго-Залива.

Обстоятельства эти заставили генерала послать два судна, подъ начальствомъ Франсиско де-Монтехо и опытнаго лоцмана Аламиноса, для осмотра береговъ къ сѣверу, для отъисканія безопаснѣйшаго порта для эскадры, и удобнѣйшаго мѣста для лагеря.

По прошествіи десяти дней, возвратились мехиканскіе послы. Они вошли въ испанскій лагерь такъ же церемонно, какъ и въ первый разъ, и привезли съ собою добавочный подарокъ изъ богатыхъ матерій и металлическихъ украшеній, которыя хотя и уступали въ цѣнности первымъ, однако _z стоили не менѣе трехъ золотыхъ унцій. Кромѣ того, тутъ были четыре дорогихъ камня значительной величины, похожіе на изумруды и названные туземцами чалькуйтами, изъ которыхъ каждый, какъ послы увѣряли Испанцевъ, стоилъ больше ноши золота -- камни эти посылались въ знакъ особеннаго уваженія Монтезумы къ испанскому королю. Къ-несчастію, они не имѣли въ Европѣ никакой цѣнности.

Отвѣтъ Монтезумы былъ въ сущности тотъ же, что и прежде. Онъ положительно воспрещалъ Испанцамъ приближеніе къ столицѣ и выражалъ увѣренность, что они, получивъ то, чего наиболѣе желали, возвратятся безъ дальнѣйшаго безполезнаго отлагательства во свояси. Кортесъ выслушалъ этотъ непріятный отвѣтъ учтиво, хотя нѣсколько холодно, и воскликнулъ, обратясь къ своимъ: "Дѣйствительно, это государь богатый и могущественный, однако мы когда-нибудь пріидемъ къ нему въ гости въ его столицу!"

Пока длились эти переговоры, заблаговѣстили къ вечернѣ. При звонѣ колокола, всѣ солдаты бросились на колѣни и произнесли обычную молитву, обратясь къ огромному деревянному кресту, водруженному въ пескахъ. Видя, что Ацтеки смотрятъ на это съ любопытнымъ изумленіемъ, Кортесъ счелъ такую минуту благопріятною для внушенія имъ того, что онъ считалъ первоклассною цѣлью экспедиціи. Отецъ Ольмедо объяснилъ посламъ, какъ только могъ кратче и яснѣе, великія основныя правила христіанизма, коснувшись вмѣстѣ съ тѣмъ чистилища, страстей Господнихъ и воскресенія, и заключилъ увѣреніемъ, что они имѣютъ непреклонное намѣреніе искоренить языческіе обряды индійскихъ народовъ и замѣнить ихъ поклоненіемъ единому, истинному Богу. Потомъ онъ вручилъ имъ маленькій образокъ св. Дѣвы и Младенца, требуя, чтобъ они поклонялись ему въ своихъ храмахъ вмѣсто идоловъ ихъ кровожадныхъ божествъ. Неизвѣстно, много ли поняли ацтекскіе вельможи изъ таинствъ вѣры, переданныхъ имъ черезъ посредство двойнаго толкованія Агилара и Марины, или какъ они постигли различіе между своими изображеніями божествъ и римско-католическими только, по-видимому, сѣмя пало на безплодную почву. Когда кончилось поученіе добраго монаха, Ацтеки удалились съ видомъ скрытной недовѣрчивости, нисколько непохожей на дружественную любезность, которую они обнаружили при первомъ свиданіи съ Испанцами. Въ ту же ночь всѣ окружавшіе лагерь шалаши были покинуты поселившимися тамъ туземцами, и Испанцы увидѣли себя безъ продовольствія, среди совершенной пустыни. Поступокъ этотъ имѣлъ такой подозрительный видъ, что Кортесъ сталъ опасаться нападенія и принялъ нужныя предосторожности.

Наконецъ, вся армія была обрадована появленіемъ Монтехо, который возвратился послѣ двѣнадцатидневнаго отсутствія. Онъ прошелъ по заливу до Пануко, гдѣ встрѣтилъ, стараясь обогнуть одинъ мысъ, такія страшныя бури, что его отнесло назадъ и едва не залило. Въ-продолженіе всего своего крейсерства, онъ нашелъ одинъ только портъ, довольно сносно защищенный отъ сѣверныхъ вѣтровъ. Къ-счастію, окрестная страна, орошенная ручейками и рѣчками чистой воды, представляла удобное мѣсто для лагеря, и туда, послѣ краткаго разсужденія, рѣшено было отправиться.

VII.
Смуты въ лагерѣ.-- Планъ колоніи.-- Ловкость Кортеса.-- Походъ въ Семпоаллу.-- Поступки съ туземцами.-- Основаніе Вера-Круса.
1519.

Нѣтъ положенія, которое бы подвергало терпѣливость и дисциплину воина большими испытаніямъ, чѣмъ праздная жизнь въ лагерѣ, гдѣ мысли и сосредоточиваясь на дѣйствіи и отважныхъ предпріятіяхъ, останавливаются на немъ самомъ и на неизбѣжныхъ лишеніяхъ и опасностяхъ его состоянія. Въ теперешнемъ случаѣ, это было замѣтнѣе, чѣмъ когда-нибудь: въ дополненіе къ непріятностямъ отъ скуднаго продовольствія, испанскіе солдаты страдали отъ нестерпимыхъ жаровъ, цѣлыхъ роевъ ядовитыхъ насѣкомыхъ и другихъ докучливостей знойнаго климата тропиковъ. Кромѣ того, они далеко не имѣли характера регулярнаго войска, пріученнаго повиноваться полководцу, къ которому издавна чувствуютъ почтеніе и покорность. То были искатели приключеній, пустившіеся на дерзкое предпріятіе, въ которомъ каждый считалъ себя равнымъ участникомъ, и смотрѣвшіе на своего начальника -- случайнаго и временнаго -- какъ на человѣка немногимъ выше ихъ-самихъ.

Солдаты роптали больше и больше, но мѣрь продолженія пребыванія своего въ этой чуждой странѣ. Неудовольствіе ихъ увеличилось, когда они узнали намѣреніе генерала перейдти въ портъ, открытый Франсискомъ де-Монтехо.-- "Пора воротиться", говорили они: "и донести обо всемъ губернатору Кубы, а не медлить на этихъ голыхъ берегахъ, пока на насъ рухнутъ всѣ силы мехиканской имперіи!" Кортесъ уклонялся, какъ могъ, отъ ихъ настойчивыхъ требованіи и увѣрялъ, что еще не отъ чего приходить въ отчаяніе: "До-сихъ-поръ все шло какъ-нельзя-лучше, а теперь, когда мы займемъ болѣе удобную позицію, нѣтъ сомнѣнія, что легче будетъ продолжать торгъ съ жителями, который будетъ намъ такъ выгоденъ."

Пока это происходило, въ лагерь пришло пятеро Индійцевъ, которыхъ немедленно ввели въ палатку генерала. Одеждою и наружностью они вовсе не походили на Мехиканцевъ: они носили въ ушахъ и ноздряхъ золотыя кольца съ блестящими синими каменьями, а на нижней губѣ золотой листъ затѣйливаго узора. Марина не понимала ихъ рѣчей, но когда она заговорила съ ними по-ацтекски, оказалось, что двое могли объясняться на этомъ языкѣ. Они сказали, что пришли изъ Семноаллы, главнаго города Тотонековъ, могущественнаго народа, который пришелъ на плоскую возвышенность много столѣтій тому назадъ, долго спускался по восточному ея скату и расположился наконецъ въ хребтахъ горъ и на обширныхъ равнинахъ, тянущихся вдоль мехиканскаго залива къ сѣверу. Земля ихъ была недавно завоевана Ацтеками, которыхъ угнетенія сдѣлались для нихъ нестерпимыми. Они сообщили Кортесу много разныхъ подробностей и присовокупили, что слава объ Испанцахъ достигла до ихъ государя, который послалъ пригласить чудныхъ иноземцевъ въ свою столицу.

Генералъ слушалъ ихъ съ жадностью: ему не были извѣстны предложенныя читателю подробности о внутреннемъ состояніи мехиканской имперіи, которую онъ воображалъ не иначе, какъ сильною и крѣпко связанною въ своихъ составныхъ частяхъ. Теперь умъ его озарился лучомъ важной истины и понялъ сразу, какимъ могучимъ союзникомъ можетъ ему служить духъ раздора, царствующій внутри этой варварской монархіи. Онъ принялъ предложеніе Тотонаковъ весьма-благосклонно и, освѣдомившись, по-возможности, о ихъ состояніи и способахъ, отпустилъ пословъ съ подарками, обѣщая въ скоромъ времени посѣтить ихъ столицу.

Между-тѣмъ, личные друзья его, въ числѣ которыхъ можно назвать Алонзо Гернандеса Пуэрто-Карреро, Кристовала де-Олида, Алонзо деАвилу, Педро де-Альварадо и его братьевъ, старались съ величайшимъ усердіемъ убѣдить войска содѣйствовать честолюбивымъ замысламъ Кортеса, на которые онъ не имѣлъ разрѣшенія Веласкеса.-- "Воротиться теперь", говорили они: "значило бы отказаться отъ предпріятія въ самомъ началъ его исполненія, которое, при такомъ начальникѣ, поведетъ неминуемо къ славѣ и несметнымъ богатствамъ. Воротиться въ Кубу, значитъ передать только жадности губернатора небольшіе барыши, пріобрѣтенные съ такими трудами и опасностями. Намъ остается одно: убѣдить генерала, чтобъ онъ устроилъ въ здѣшнемъ краю колонію, которая будетъ управляться сама собою, къ выгодѣ каждаго изъ своихъ членовъ. Правда, Кортесъ не уполномоченъ на это Веласкесомъ, но пользы государей, о которыхъ должно заботиться прежде всего, требуютъ этого непремѣнно."

Подобныя совѣщанія, хотя и происходили по ночамъ, но могли однакожъ сохраниться въ такой тайнѣ, чтобъ о нихъ не узнали друзья Веласкеса, которые возстали противъ нихъ и называли ихъ противозаконными и вѣроломными. Они обвиняла генерала въ подущеніи солдатъ, и громко требовали, чтобъ онъ принялъ скорѣйшія мѣры къ возвращенію войскъ въ Кубу, иначе они отправятся сами, со всѣми тѣми, кто остался вѣренъ губернатору."

Кортесъ, не оскорбляясь нисколько такими высокомѣрными требованіями, отвѣчалъ съ кротостью, "что онъ вовсе не имѣетъ желанія выходить изъ предѣловъ данныхъ ему инструкцій. Самъ онъ, дѣйствительно, предпочелъ бы остаться здѣсь и продолжать выгодныя сношенія съ туземцами; но если войско думаетъ иначе, то онъ вполнѣ готовъ сообразоваться съ его желаніемъ и сдѣлаетъ немедленно нужныя распоряженія къ отплытію..." Наслѣдующее утро былъ объявленъ приказъ войску, готовиться сѣсть за суда и возвратиться на Кубу.

Приказъ генерала произвелъ въ лагерь большое волненіе. Многіе, даже изъ тѣхъ, которые съ шумомъ требовали этого, стали раскаиваться въ своей поспѣшности, какъ обыкновенно прихотливые люди, когда они видятъ слишкомъ-легкое исполненіе своего желанія. Приверженцы Кортеса толпились вокругъ его палатки съ громкими криками, что генералъ обманулъ ихъ, и требовали отмѣны отданнаго имъ приказа.-- "Мы пришли сюда въ надеждѣ основать колонію, если состояніе страны дозволитъ, а теперь выходитъ, что на это нѣтъ разрѣшенія губернатора! Но развѣ эти земли принадлежатъ Веласкесу? Онѣ открыты въ пользу государей {Подъ словомъ государей Испанцы разумѣли Карла V и его полоумную мать, королеву Іоанну, которой имя упоминалось, до самой ея смерти, во всѣхъ государственныхъ актахъ.}, а потому необходимо основать здѣсь колонію для наблюденія за ихъ выгодами и не тратить времени на жалкій мѣновой торгъ, или, что еще хуже, идти, при теперешнемъ положеніи дѣлъ, въ Кубу. Если вы на это согласны", заключили они съ угрозою: "то мы протестуемъ и обвиняемъ васъ, какъ измѣнинка государямъ!"

Кортесъ принялъ это со смущеннымъ видомъ человѣка, вовсе не приготовленнаго къ подобному требованію; онъ скромно попросилъ срока на размышленіе, и обѣщалъ дать отвѣтъ на другой день. На слѣдующее утро, онъ собралъ все войско и произнесъ ему краткую рѣчь. "Нѣтъ человѣка", говорилъ онъ: "преданнаго больше меня благу государей и славь испанскаго имени. Я не только истратилъ все, что имѣлъ, но даже вошелъ въ тяжкіе долги, устроивая и снабжая эту экспедицію, въ надеждѣ вознаградить свои расходы продолженіемъ торга съ Мехиканцами. Но если солдаты предпочитаютъ дѣйствовать иначе, я охотно отлагаю свои выгоды для пользы государства." -- Онъ заключилъ изъявленіемъ готовности принять всѣ нужныя мѣры для основанія колоніи во имл испанскихъ государей, и для назначенія магистрата, который бы управлялъ ею.

Въ алькальды Кортесъ избралъ Пуэрто-Карреро и Монтехо; первый былъ самымъ надежнымъ его другомъ, а послѣдній стойкимъ приверженцемъ Веласкеса, почему выборъ и палъ именно на него, -- такая политика удалась вполнѣ; наконецъ, рехидоры, алгвазилъ, казначей и другіе чиновники были назначены изъ его личныхъ друзей и приверженцевъ. Всѣхъ ихъ заставили присягнуть по узаконенной формѣ, и новый городъ получилъ названіе: Villa Rica de Vera Cruz, "Богатый Городъ Испанскаго Креста"; имя это сочли особенно-приличнымъ, потому-что оно выражало собою соединеніе духовныхъ и мірскихъ выгодъ, которымъ посвящалось оружіе испанскихъ авантюристовъ въ новомъ свѣтѣ. Такимъ-образомъ, одинъ почеркъ пера превратилъ военный лагерь въ гражданскую общину; весь организмъ города и даже имя были готовы, прежде чѣмъ успѣли рѣшить, на какомъ мѣстѣ ему красоваться.

Новый магистратъ не замедлилъ, собраться. Кортесъ явился передъ нимъ съ шапкою въ рукѣ, положилъ на столъ предписаніе Веласкеса и чинно сложилъ съ себя званіе капитан-генерала, "котораго теперь уже нѣтъ", сказалъ онъ: "такъ-какъ власть губернатора замѣнилась магистратомъ Villa Rica de Vera Cruz". Потомъ, отвѣсивъ низкій поклонъ, вышелъ.

Совѣтъ, проведя приличный промежутокъ времени въ совѣщаніяхъ, снова потребовалъ присутствія Кортеса. "Нѣтъ никого", говорили они: "кому бы, по зрѣломъ размышленіи, можно было ввѣрить пользы общины, въ мирѣ и въ войнѣ, съ такою увѣренностью, какъ ему; почему онъ возводится единогласно, во имя ихъ католическихъ высочествъ {До Карла V испанскіе короли титуловались высочествомъ; онъ же, сдѣлавшись императоромъ, принялъ титулъ "величества".}, въ санъ капитан-генерала и главнаго судьи колоніи." Потомъ ему разрѣшили получать, въ его собственную пользу, одну пятую долю всего золота и серебра, которое онъ въ-послѣдствіи пріобрѣтетъ торгомъ или завоеваніемъ отъ туземцевъ. Облеченный такимъ-образомъ верховною военною и гражданскою властью, Кортесъ не замедлилъ употребить ее въ дѣйствіе, къ чему вскорѣ представился случай. Описанные нами перевороты послѣдовали одинъ за другимъ такъ быстро, что партія губернатора была, по-видимому, застигнута въ-расплохъ и не успѣла составить никакого плана оппозиціи. Когда послѣдняя мѣра была принята, они вдругъ разразились самымъ громкимъ и бурнымъ ропотомъ негодованія, и называли всѣ эти дѣйствія систематическимъ заговоромъ противъ Веласкеса; это повело къ жаркимъ возраженіямъ со стороны приверженцевъ Кортеса, и отъ словъ дѣло дошло почти до драки. Нѣкоторые изъ главныхъ рыцарей, въ числѣ ихъ Веласкесъ де-Леонъ, родственникъ губернатора, Эскобаръ, его пажъ, и Діэго де-Ордасъ, такъ дѣятельно подстрекали эти крамолы, что Кортесъ рѣшился прекратить ихъ смѣлымъ ударомъ: -- онъ приказалъ заковать ихъ всѣхъ въ желѣза и отправить, на суда. Потомъ, раздѣливъ бунтующихъ солдатъ, онъ отрядилъ многихъ изъ нихъ въ число сильной партіи, посланной подъ начальствомъ Альварадо для фуражировки по окрестностямъ и для снабженія провизіею лагеря.

Въ отсутствіе ихъ, Кортесъ употребилъ въ дѣло всѣ аргументы, какіе только могли убѣдить корысть и честолюбіе, чтобъ склонить на свою сторону строптивыхъ. Обѣщанія и даже золото, какъ говорятъ, сыпались щедрою рукою, пока, наконецъ, умы непокорныхъ не дошли до болѣе яснаго уразумѣнія дѣля. Когда возвратились фуражиры съ хорошимъ запасомъ зелени и живности, и гласъ желудка -- этой великой лабораторія смутъ, какъ въ воинскихъ станахъ, такъ и въ столицахъ -- былъ усмиренъ, бодрость возвратилась вмѣстѣ съ изобиліемъ, и враждебныя партіи обнялись, какъ соратники, посвятившіе себя одному великому предпріятію. Даже арестованные на судахъ высокомѣрные гидальги не могли долго выстоять противъ общаго потока примиренія и присоединялись одинъ за другимъ къ новому правленію. Въ этомъ достойно вниманія то обстоятельство, что такое насильственное обращеніе не было только пустымъ и наружнымъ: съ этой поры, многіе изъ наиболѣе строптивыхъ противниковъ Кортеса сдѣлались самыми постоянными и надежными его друзьями.

Такова была ловкость этого необыкновеннаго человѣка и вліяніе, которое онъ пріобрѣлъ въ-теченіе нѣсколькихъ мѣсяцевъ надъ буйными умами своихъ неугомонныхъ сподвижниковъ! Искуснымъ превращеніемъ воинскаго стана въ гражданскую общину, устроилъ онъ себѣ новое и болѣе вѣрное основаніе для дальнѣйшихъ операцій: теперь могъ онъ смѣло идти впередъ, не опасаясь препятствій со стороны высшихъ начальниковъ, кто бы они ни были, и признавая надъ собою власть одной только короны. Устроивъ это, онъ уже не подлежалъ обвиненію въ самовольствѣ или въ ослушаніи противъ данныхъ ему инструкцій, потому-что сложилъ съ себя значительную долю отвѣтственности на тѣхъ, кто привелъ его въ необходимость дѣйствовать. Кромѣ-того, этимъ шагомъ онъ связалъ неразрывно участь своихъ сподвижниковъ съ своею собственною: рѣшившись идти съ нимъ, они уже помогли отстать въ счастіи или въ несчастій, каковы бы ни были послѣдствія; кругъ его дѣйствій пересталъ ограничиваться предѣлами жалкаго торга, и онъ, увѣренный въ содѣйствіи сподвижниковъ, могъ смѣло замышлять и открывать имъ таившіеся въ груди его отважные планы на завоеваніе могущественнаго государства.

Возстановивъ такимъ-образомъ доброе согласіе, Кортесъ отправилъ свою тяжелую артиллерію на суда и велѣлъ имъ идти вдоль берега къ Сѣверу, до Чіагуитсалы, города, около котораго находился портъ, предназначенный для новой колоніи; самъ же рѣшился на пути туда берегомъ посѣтить Семпоаллу. Дорога шла за нѣсколько миль черезъ пустынныя равнины по окрестностямъ теперешняго Вера-Круса. Въ этой песчаной степи, взоры Испанцевъ не встрѣчали никакихъ признаковъ растительности; по-временамъ только, ихъ останавливала мелькавшая синева Атлантическаго Океана и отдаленное зрѣлище величаваго пика Оризабы, который высился, увѣнчанный вѣчнымъ снѣгомъ, надъ своими исполинскими братіями-Андами. По-мѣрѣ-того, какъ Испанцы подавались впередъ, страна принимала болѣе цвѣтущій и роскошный видъ. Съ трудомъ переправившись, на плотахъ и найденныхъ на отмеляхъ взломанныхъ челнокахъ, черезъ одну изъ рѣкъ, вѣроятно впадающихъ въ Rio de la Antigua, они очутились среди мѣстоположеній совершенно другаго рода: передъ ними разстилались обширныя равнины, покрытыя роскошнымъ ковромъ прелестной зелени, и тѣни рощицъ кокосовыхъ и другихъ широколиственныхъ пальмъ, среди высокихъ и стройныхъ стеблей которыхъ бродили олени и дикія животныя, до той поры не видѣнныя Испанцами. Нѣсколько всадниковъ пустилось охотиться за оленями; но они только ранили нѣкоторыхъ, не успѣвъ, однако, убить ни одного. Они видѣли также фазановъ и другихъ птицъ; въ числѣ ихъ дикихъ индѣекъ,-- гордость американскихъ лѣсовъ -- которыя показались Испанцамъ особеннымъ родомъ павлиновъ.

На пути своемъ, Испанцы прошли черезъ нѣсколько покинутыхъ селеній, въ которыхъ были индійскіе храмы; въ нихъ нашли они курильницы, разныя священныя принадлежности и картинописные манускрипты на бумагъ изъ волоконъ agave, заключавшіе въ себѣ, вѣроятно, описанія религіозныхъ обрядовъ туземцевъ. Они увидѣли также отвратительное зрѣлище, съ которымъ въ-послѣдствіи освоились -- изуродованные трупы жертвъ, умерщвленныхъ на богомерзкихъ алтаряхъ кровожадныхъ божествъ страны. Испанцы отворачивались съ негодованіемъ отъ этихъ противныхъ сценъ, такъ несвойственныхъ окружавшимъ ихъ очаровательнымъ красотамъ природы.

Они шли вдоль береговъ рѣки къ ея источнику, гдѣ были встрѣчены двѣнадцатью Индійцами, высланными кацикомъ Семпоаллы, чтобъ указать имъ дорогу въ его столицу. Ночь они провели на бивакахъ, на открытомъ лугу, гдѣ были въ изобиліи снабжены всѣмъ необходимымъ своими новыми друзьями, а на слѣдующее утро оставили за собою рѣку, и, направясь къ сѣверу, достигли обширнаго пространства, покрытаго роскошными равнинами и живописными лѣсами, красовавшимися во всемъ блескѣ тропической растительности. Вѣтви величавыхъ деревьевъ были украшены фестонами вьющагося виноградника съ темнокрасными гроздами, разнородными павиликами и другими ползучими растеніями, блестѣвшими самыми яркими и чудными цвѣтами. Кусты колючаго алоя, перемѣшанные съ розовыми кустами и душистою жимолостью, составляли мѣстами почти непроницаемую чащу. Среди этой густоты благовонныхъ кустарниковъ и деревьевъ, порхало множество птицъ изъ породы попугаевъ и носились рои бабочекъ, которыхъ яркая пестрота, нигдѣ не блестящая столько, какъ въ tierra caliente, соперничала въ краскахъ съ произведеніями растительнаго царства; другія птицы, одаренныя сладкозвучными голосами -- какъ, на-примѣръ, багровый кардиналъ и чудный американскій дроздъ, котораго напѣвы заключаютъ въ себѣ цѣлую музыку лѣса -- оглашали воздухъ очаровательною мелодіей. Суровыя сердца завоевателей были вообще не очень чувствительны къ дивнымъ красотамъ природы; по волшебныя прелести окрестной страны вызывали изъ ихъ груди выраженія безграничнаго восторга, и они, проходя черезъ этотъ "земной рай", какъ его называли, съ любовью сравнивали его съ прекраснѣйшими мѣстами своей прекрасной родины.

Приближаясь къ индійской столицѣ, они увидѣли заботливо-содержимые сады и огороды, тянувшіеся по обѣимъ сторонамъ дороги. Тутъ ихъ встрѣтили толпы туземцевъ обоего пола, которыхъ число возрастало съ каждымъ ихъ шагомъ. Мужчины и женщины, съ букетами и гирляндами въ рукахъ, вмѣшивались безбоязненно въ ряды солдатъ; они украсили цвѣтами шею боеваго коня Кортеса, и надѣли на его шлемъ розовый вѣнокъ. Вообще, народъ этотъ очень любилъ цвѣты и разводилъ ихъ съ большимъ стараніемъ и искусствомъ, въ чемъ много содѣйствовалъ теплый и влажный климатъ, возбуждавшій почву къ произращенію всякаго рода растительности. Тотъ же утонченный вкусъ господствовалъ, какъ мы увидимъ, и между воинственными Ацтеками, и пережилъ униженіе народа въ лицѣ ихъ нынѣшнихъ потомковъ.

Многія женщины, судя по богатой одеждѣ и многочисленной свить, принадлежали къ высшему классу, на нихъ были платья изъ тонкихъ бумажныхъ тканей, съ затѣйливыми узорами; платья эти доходили отъ шеи -- у пасшаго класса отъ пояса -- до икръ. Мужчины носили родъ плаща изъ того же матеріала, à la Morisca, по-мавритански накинутый черезъ плечи, и шарфы или кушаки на поясѣ. У обоихъ половъ были видны украшенія изъ золота и драгоцѣнныхъ камней, а въ ушахъ и носу продѣты кольца изъ того же металла.

Передъ самымъ входомъ въ городъ, нѣсколько испанскихъ всадниковъ, выѣхавшихъ впередъ, возвратились съ изумительнымъ извѣстіемъ: "что они заглянули въ ворота и увидѣли тамъ домы, выложенные снаружи полированнымъ серебромъ!" Серебро это оказалось блестящимъ стюкомъ, которымъ были покрыты главныя зданія -- обстоятельство, весьма-позабавившее солдатъ на счетъ ихъ легковѣрныхъ товарищей. Такая готовность вѣрить чудесному можетъ служить доказательствомъ восторженнаго воображенія Испанцевъ, которые видѣли золото и серебро во всемъ, что ихъ окружало. Первоклассныя строенія были сооружены изъ камня и извести, или изъ сушеныхъ на солнцѣ кирпичей; а бѣднѣйшія были глиняныя мазанки. Всѣ были покрыты пальмовыми листьями; хотя крыши эти казались слишкомъ легкими для такихъ зданій, но листья были переплетены между собою такъ искусно, что доставляли надежную защиту отъ непогодъ.

Городъ имѣлъ, какъ говорили, отъ двадцати до тридцати тысячь жителей, исчисленіе весьма-умѣренное и довольно правдоподобное. Молча и тихо шли Испанцы но узкимъ и многолюднымъ улицамъ Семпоаллы, внушая туземцамъ столько же удивленія, сколько они ощущали сами при видѣ порядка и образованности, такъ далеко превосходившихъ все, что имъ встрѣчалось въ новомъ свѣтѣ. Кацикъ вышелъ къ нимъ на встрѣчу на порогъ своего дома. То былъ человѣкъ высокій и дородный; онъ приблизился, опираясь на двоихъ приближенныхъ и принялъ Кортеса и его сподвижниковъ съ величайшею ласкою. Послѣ краткаго обмѣна учтивостей, онъ предложилъ Испанцамъ сосѣдній храмъ, на широкій дворъ котораго выходило множество покоевъ, могшихъ служить солдатамъ превосходнымъ помѣщеніемъ.

Тутъ Испанцы были вдоволь снабжены съѣстными припасами, разными мясными кушаньями, приготовленными по обычаю страны, и лепешками, испеченными изъ маисовой муки. Генералъ получилъ отъ кацика довольно цѣнный подарокъ, состоявшій изъ золотыхъ украшеній и тонкихъ бумажныхъ тканей. Не смотря на такой дружественный пріемъ, Кортесъ не ослаблялъ своей обычной бдительности и не упустилъ изъ вида ни одной военной предосторожности. Но дорогѣ въ Семпоаллу, онъ шелъ всегда въ боевомъ порядкѣ, готовый отразить всякое внезапное нападеніе. Здѣсь онъ разставилъ часовыхъ съ такою же заботливостью, помѣстилъ артиллерію на самомъ выгодномъ мѣстѣ для защиты входа, и запретилъ солдатамъ, подъ опасеніемъ смертной казни, отлучаться безъ приказанія изъ лагеря.

На слѣдующее утро, Кортесъ, въ-сопровожденіи пятидесяти человѣкъ, отправился съ визитомъ къ владѣтелю Семпоаллы, въ собственную его резиденцію -- обширное каменное зданіе, воздвигнутое на крутой земляной насыпи, на которую всходили по ряду каменныхъ ступеней. Построеніемъ своимъ оно могло походить на древнія зданія, находимыя и до-сихъ-поръ въ центральной Америкѣ. Кортесъ, оставя солдатъ во дворѣ, вошелъ въ чертоги съ однимъ изъ гидальговъ и прекрасною переводчицей, доньей Мариной. Завязался продолжительный разговоръ, изъ котораго испанскій генералъ почерпнулъ много свѣдѣній касательно внутренняго состоянія страны. Сначала, Кортесъ объявилъ кацику, что онъ подданный великаго государя, живущаго за морями; что онъ пришелъ къ ацтекскимъ берегамъ для уничтоженія господствующей тамъ безчеловѣчной вѣры и для наученія людей познанію истиннаго Бога. Кацикъ отвѣчалъ, что ихъ боги, которые ниспосылаютъ свѣтъ и дождь, по его мнѣнію, достаточно хороши; что и онъ данникъ могущественнаго государя, котораго столица находится на берегахъ озера, далеко отсюда, среди горъ -- государя жестокаго, немилосердаго въ своихъ требованіяхъ, который, въ случаѣ непокорности или какой бы то ни было вины, навѣрно отомститъ безпощадно, -- уведетъ юношей и дѣвъ на закланіе своимъ божествамъ. Кортесъ объявилъ, что онъ никакъ не допуститъ до такого звѣрства, потому-что посланъ своимъ государемъ для "искорененія зла и наказанія притѣснителей", и если Тотонаки будутъ ему вѣрны, то онъ поможетъ имъ свергнуть ненавистное иго Ацтековъ.

Кацикъ присовокупилъ, что на землѣ Тотопаковъ можно насчитать около тридцати городовъ и деревень, которые могутъ выставить сто тысячь воиновъ -- число слишкомъ преувеличенное. Есть также другія области имперіи, говорилъ онъ, гдѣ правленіе Ацтековъ столько же тягостно, какъ здѣсь; что между имъ и столицею находится воинственная республика Тласкала, которая всегда сохраняла свою независимость отъ Мехики. Слава Испанцевъ предшествовала имъ, и кацику была хорошо извѣстна страшная побѣда ихъ при Табаско; но все-таки онъ смотрѣлъ со страхомъ и сомнѣніемъ на разрывъ съ "великимъ Монтезумой", какъ онъ всегда его называлъ, котораго войска, при малѣйшемъ поводѣ, низринутся со своихъ горъ отъ запада, пронесутся какъ вихрь по равнинамъ, и увлекутъ въ рабство и на закланіе несчастныхъ жителей.

Кортесъ пытался успокоить его и увѣрилъ, что одинъ Испанецъ сильнѣе цѣлаго войска Ацтековъ; вмѣстѣ съ этимъ онъ спросилъ, на содѣйствіе какихъ народовъ ему можно будетъ разсчитывать, интересуясь этимъ не столько для себя, сколько для нихъ, такъ-какъ ему желательно было знать, кто ему другъ и кто врагъ, и кого щадить въ истребительной войнѣ, которую онъ намѣревается начать. Ободривъ удивленнаго кацика такою ловкою похвальбой, онъ простился съ нимъ дружески, увѣривъ, что скоро опять съ нимъ увидится для совѣщанія о планъ будущихъ дѣйствій, по что напередъ съѣздить теперь осмотрѣть свои корабли въ близкій оттуда портъ и устроитъ тамъ постоянную колонію.

Пріобрѣтенныя Кортесомъ свѣдѣнія доставили ему большое удовольствіе; они утвердили прежнія его намѣренія и доказали, что внутренность государства была въ несравненно болѣе разстроенномъ состояніи, чѣмъ онъ сначала предполагалъ. Если тогда онъ не отказывался отъ нападенія на ацтекскую имперію какъ странствующій рыцарь, то чего ему бояться теперь, когда онъ убѣдился, что можно безъ труда поднять одну половину народа на другую? Въ пылу энтузіазма, восторженный духъ его перелеталъ черезъ всѣ преграды; онъ сообщилъ свои чувства приближеннымъ къ Нему гидальгамъ, и они, прежде, чѣмъ мечъ былъ извлеченъ изъ ноженъ, уже воображали, что знамена Испаніи развѣваются съ торжествомъ на башняхъ столицы Монтезумы! Но много кровавыхъ битвъ, опасностей, трудовъ и лишеніи ожидали Испанцевъ прежде, чѣмъ они достигли своей великолѣпной цѣли.

Простившись на другой день съ гостепріимнымъ Индійцемъ, Испанцы отправились къ Чіагуитцлану, находившемуся отъ Семпоаллы лигахъ въ четырехъ, гдѣ былъ открытый Франсискомъ де-Монтехо портъ, гдѣ суда ихъ спокойно стояли на якорѣ. Кацикъ послалъ съ Испанцами четыреста человѣкъ носильщиковъ, tamenes, изъ которыхъ каждый легко несъ ношу въ пятьдесятъ фунтовъ вѣсомъ на разстояніе отъ пяти до шести лигъ въ сутки. Они были во всеобщемъ употребленіи по всей мехиканской имперіи и оказались чрезвычайно полезными Испанцамъ, освободивъ солдатъ отъ утомительнаго труда таскать багажъ. Войско завоевателей проходило по такимъ же прекраснымъ и роскошнымъ мѣстамъ, какъ и тѣ, черезъ которыя пролегалъ ихъ путь въ Семпоаллу; на слѣдующее утро рано, они пришли къ индійскому городу, расположенному какъ крѣпость на высокомъ и крутомъ утесѣ, владычествовавшемъ надъ заливомъ. Большая часть жителей разбѣжалась; осталось только пятнадцать человѣкъ почетнѣйшихъ, которые приняли гостей съ ласкою и предложили имъ по обыкновенію въ знакъ привѣта цвѣты и благовонія. Наконецъ, и остальные жители пришли въ себя отъ страха и мало-по-малу воротились. Разговаривая со старѣйшинами, Испанцы увидѣли почтеннаго кацика Семпоаллы, прибывшаго туда на носилкахъ. Онъ съ жаромъ принялъ участіе въ совѣщаніяхъ и Кортесъ получилъ новыя доказательства истины слышаннаго имъ о чувствахъ и ресурсахъ тотонакскаго народа.

Среди этой бесѣды, они были прерваны внезапнымъ волненіемъ между народомъ, и вскорѣ показались на главной площади, гдѣ они стояли, пять человѣкъ, которые по важной осанкѣ, особенной и гораздо-богатѣйшій одеждѣ, не принадлежали, повидимому, къ одному племени съ обитателями города. Темные, лоснящіеся волосы ихъ были собраны въ пучокъ на маковкѣ; въ рукахъ у нихъ были большіе букеты цвѣтовъ, а за ними слѣдовали многочисленные слуги, изъ которыхъ одни несли жезлы со снурками, а другіе опахала, которыми отгоняли мошекъ и насѣкомыхъ отъ своихъ вельможныхъ господъ. Проходя черезъ площадь, эти сановники бросили на Испанцевъ надменный взглядъ и едва удостоили отвѣтомъ ихъ привѣтствіе. Къ нимъ немедленно подошли тотонакскіе старшины съ большимъ смущеніемъ и повидимому стараясь всячески умилостивить ихъ.

Удивленный генералъ спросилъ у Марины, что бы это значило, и та увѣдомила его, что то были ацтекскіе вельможи, уполномоченные Монтезумой собирать дань. Вскорѣ воротились тотонакскіе старшины съ отчаяніемъ на лицѣ и подтвердили слова Марины; они сообщили, что Ацтеки весьма-недовольны ласковымъ пріемомъ, который сдѣланъ Испанцамъ безъ позволенія императора, и требуютъ въ наказаніе за это двадцать молодыхъ мужчинъ и дѣвушекъ на жертву своимъ богамъ. Такая дерзость разгнѣвала Кортеса до крайности, и онъ потребовалъ, чтобъ Тотонаки не только отказались исполнить наглую волю сановниковъ Монтезумы, но схватили бы ихъ самихъ и бросили въ темницу. Старшины колебались, но онъ требовалъ такъ настойчиво и повелительно, что они наконецъ рѣшились повиноваться и ацтекскіе вельможи были схвачены, связаны по рукамъ и по ногамъ, и помѣщены подъ стражу.

Въ ночь, испанскій генералъ доставилъ двумъ изъ нихъ возможность убѣжать и велѣлъ привести ихъ къ себѣ. Онъ изъявилъ имъ сожалѣніе о насильственномъ поступкѣ съ ними Тотонаковъ и сказалъ, что облегчитъ имъ средства къ побѣгу, а завтра озаботится объ освобожденіи ихъ товарищей. Онъ просилъ ихъ увѣдомить объ этомъ Монтезуму, съ увѣреніями, что Испанцы питаютъ къ нему глубокое почтеніе, не взирая на его невеликодушіе, которое обрекло ихъ на гибель въ чуждой странѣ отъ недостатка продовольствія. Потомъ онъ отправилъ мехиканскихъ вельможъ въ портъ, откуда ихъ доставили водою на другую часть берега, для сохраненія отъ бѣшенства Тотонаковъ. Эти были сильно раздражены побѣгомъ двухъ плѣнниковъ и уже хотѣли принести на жертву остальныхъ, еслибъ за нихъ не вступился испанскій главнокомандующій, изъявившій величайшій ужасъ при такомъ предложеніи и приказавшій отослать Ацтековъ на свои суда и содержать ихъ тамъ подъ присмотромъ. Вскорѣ потомъ, имъ позволили присоединиться къ своимъ товарищамъ. Такое хитрое распоряженіе, образчикъ изворотливой политики Кортеса, произвело на Монтезуму, какъ мы въ-послѣдствіи увидимъ, весь эффектъ, какого онъ ожидалъ. Конечно, его нельзя похвалить, если разбирать дѣло въ истинномъ духѣ рыцарства; однако оно не имѣло недостатка въ панегиристахъ между испанскими историками!

По приказанію Кортеса, тотчасъ же разослали гонцовъ во всѣ тотонакскіе города, для увѣдомленія о происшедшемъ и для отмѣны дальнѣйшей дани Монтезумѣ. Но въ гонцахъ не было нужды: испуганные слуги ацтекскихъ вельможъ разбѣжались по всѣмъ направленіямъ, съ извѣстіями, которыя разнеслись съ невѣроятною быстротою по всей странѣ, о неслыханно-дерзкомъ оскорбленіи, нанесенномъ величію Мехики. Удивленные Индійцы, одушевясь надеждою возвратить свою древнюю независимость, стекались толпами въ Чіагуитцланъ, чтобы посмотрѣть на грозныхъ чужеземцевъ и посовѣтоваться съ ними. Болѣе робкіе, боясь накликать на себя все могущество Монтезумы, совѣтовали снарядить къ нему посольство и смягчить его гнѣвъ своевременными уступками. Но ловкая политика Кортеса завлекла ихъ слишкомъ-далеко и имъ не возможно было надѣяться на какое-либо снисхожденіе со стороны разгнѣваннаго монарха, а потому, послѣ нѣкоторой нерѣшимости, они согласились отдаться подъ покровительство Испанцевъ и отважиться на смѣлый ударъ для пріобрѣтенія утраченной свободы. Вожди Тотонаковъ присягнули на вѣрность испанскимъ государямъ, что должнымъ образомъ занесъ въ протоколъ Годой, королевскій нотаріусъ. Кортесъ, довольный пріобрѣтеніемъ столькихъ васалловъ для короны, отправился въ скоромъ времени въ назначенный портъ, обѣщавъ посѣтить снова Семпоаллу, гдѣ дѣло его было отчасти кончено.

Мѣстность, избранная для новаго города, была не болѣе, какъ въ полу-лигѣ разстоянія, на обширной и плодородной равнинѣ; портъ могъ служитъ довольно сноснымъ убѣжищемъ для судовъ. Кортесу нужно было немного времени для опредѣленія окружности городской стѣны и мѣстъ для форта, провіантскихъ магазиновъ, ратуши, церкви и другихъ публичныхъ зданій. Дружелюбные Индійцы помогали съ жаромъ своимъ новымъ союзникамъ и натаскали имъ вдоволь камня, извести, глины, лѣса и сушеныхъ на солнцѣ кирпичей. Всѣ принялись усердно за работу. Генералъ трудился вмѣстѣ съ послѣднимъ солдатомъ и поощрялъ всѣхъ словомъ и примѣромъ. Въ нѣсколько недѣль, дѣло было сдѣлано и воздвигся городъ, хотя и не совершенно достойный своего пышнаго имени, но соотвѣтствовавшій большей части потребностей своего назначенія. Онъ могъ служить хорошимъ опорнымъ пунктомъ для дальнѣйшихъ операцій, убѣжищемъ для больныхъ и раненныхъ, а также для самой арміи, въ случаѣ, еслибъ она претерпѣла пораженіе; магазиномъ для разныхъ припасовъ или вещей, которыя могли бы прибыть изъ отечества или отсылаться туда; портомъ для судовъ, и, наконецъ, достаточно крѣпкою позиціей для владычества надъ окрестною страною.

То была первая колонія -- плодовитая прародительница такого множества другихъ -- въ Новой-Испаніи. Простодушные туземцы привѣтствовали ее съ удовольствіемъ, надѣясь на спокойствіе и безопасность подъ ея охранительною сѣнью. Увы! они не могли читать въ будущемъ, иначе нашли бы мало причинъ радоваться этому предтечѣ переворота, болѣе грознаго, чѣмъ все, что имъ предсказывали ихъ барды и пророки. То былъ не благодѣтельный Кветцалькоатль, возвратившійся къ своему народу, съ миромъ, свободой и просвѣщеніемъ. Правда, оковы ихъ будутъ разбиты; за обиды ихъ будетъ страшно отмщено гордымъ Ацтекамъ, но все это сдѣлаетъ могучая рука, которая низвергнетъ въ прахъ и притѣснителей и угнетенныхъ. Свѣта" просвѣщенія озаритъ ихъ страну; по то будетъ свѣтъ пожирающаго пламени, передъ которымъ падутъ и исчезнутъ ихъ обычаи, ихъ варварская слава, ихъ народное существованіе, даже самое имя! Приговора" былъ уже произнесенъ, лишь-только нога бѣлаго человѣка ступила на ихъ почву.

VIII.
Еще ацтекское посольство.-- Низверженій идоловъ.-- Депеши посылаются въ Испанію.-- Заговоръ въ лагерѣ.-- Истребленіе флота.
1519.

Пока всѣ занимались устройствомъ новой колоніи, Испанцы были однажды значительно изумлены появленіемъ посольства изъ Мехики. Вѣсть о заключеніи въ тюрьму сановниковъ Монтезумы разнеслась быстро но всему государству, и когда достигла столицы, то всѣхъ изумило до крайности неслыханное дерзновеніе чудныхъ пришельцевъ. Въ Монтезумѣ всѣ другія чувства -- даже чувства страха -- были поглощены негодованіемъ, и онъ обнаружила" всю свою обычную энергію въ немедленныхъ приготовленіяхъ для наказанія мятежныхъ васалловъ и страшнаго мщенія за оскорбленное величіе его короны. Но когда освобожденные Кортесомъ ацтекскіе вельможи прибыли въ Мехико и донесли объ учтивомъ обхожденіи съ ними испанскаго генерала, гнѣвъ Монтезумы смягчился, и суевѣрные страхи, овладѣвшіе имъ снова, навели его опять на прежнюю робкую и миролюбивую политику. Въ-слѣдствіе чего, онъ отправилъ къ Испанцамъ посольство -- двухъ юныхъ своихъ племянниковъ и четверыхъ изъ старѣйшихъ придворныхъ сановниковъ и снабдилъ ихъ, со своею всегдашнею щедростью, истинно-царскимъ подаркомъ, состоявшимъ изъ золота, богатыхъ бумажныхъ тканей и превосходныхъ узорчатыхъ перяныхъ плащей. Послы, представъ Кортесу, вручили ему подарки и вмѣстѣ съ тѣмъ изъявили признательность своего повелителя за старанія его объ освобожденіи схваченныхъ Тотонаками ацтекскихъ вельможъ. Монтезума съ огорченіемъ удивлялся, между прочимъ, покровительству, которое Испанцы оказываютъ его мятежнымъ васалламъ. Онъ увѣренъ, что они тѣ самые чужеземцы, которыхъ пришествіе такъ давно предсказывали оракулы, и которые должны быть одного происхожденія съ нимъ. Изъ уваженія къ Испанцамъ, онъ готовъ пощадить Тотонаковъ, пока у нихъ гостятъ чужестранцы, но время мщенія прійдетъ своимъ чередомъ.

Кортесъ, угощая пословъ, старался выказать открытое гостепріимство и обнаружить передъ ними свои ресурсы, чтобы доставить имъ развлеченіе и напечатлѣть въ памяти ихъ свое могущество. Онъ отпустилъ ихъ съ бездѣльными подарками и съ порученіемъ выразить Монтезумѣ его почтительность и сказать, что онъ надѣется имѣть честь представиться ему лично въ столицѣ, гдѣ уничтожатся всякія недоразумѣнія.

Тотонаки едва вѣрили себѣ, узнавъ о подробностяхъ этого свиданія. Не взирая на присутствіе Испанцевъ, они ожидали съ боязнью послѣдствій своего опрометчиваго поступка съ ацтекскими сборщиками; удивленіе ихъ возвысилось до благоговѣнія передъ чудными пришельцами, которые на такомъ разстояніи могли имѣть таинственное вліяніе на грознаго Монтезуму.

Вскорѣ послѣ этого, кацикъ Семпоаллы просилъ Испанцевъ помочь ему въ ссорѣ съ однимъ сосѣднимъ городомъ. Кортесъ, какъ добрый союзникъ, пошелъ туда съ частію своихъ воиновъ. На этомъ переходѣ, одинъ простой солдатъ, по имени Морла, отнялъ у какого-то туземца пару домашнихъ птицъ. Кортесъ, разгнѣванный такимъ явнымъ нарушеніемъ своихъ приказаній, и понимая важность хорошаго мнѣнія своихъ союзниковъ о честности Испанцевъ, велѣлъ повѣсить виновнаго немедленно, подлѣ дороги; къ-счастію, при этомъ случился Педро де-Альварадо, будущій завоеватель Квичё, рѣшившійся обрѣзать веревку, пока въ тѣлѣ казненнаго еще не совершенно угасла жизнь. Вѣроятно, онъ разсчитывалъ, что для примѣра было сдѣлано достаточно, и что пожертвованіе безъ нужды жизнью одного Испанца было бы слишкомъ ощутительно въ ихъ маленькомъ войскѣ. Анекдотъ этотъ достоинъ вниманія, какъ доказательство строгой дисциплины, въ которой Кортесъ держала, своихъ солдатъ, и вмѣстѣ съ тѣмъ вольности, какую позволяли себѣ его главные помощники, считавшіе его почти равнымъ себѣ -- такимъ же какъ они искателемъ приключеній. Такое чувство товарищества ввело между ними духъ неповиновенія, который дѣлалъ положеніе Кортеса, какъ начальника, груднымъ и щекотливымъ.

Достигнувъ враждебнаго кацику города, находившагося въ нѣсколькихъ лигахъ отъ прибережья, союзники были приняты дружески и Кортесъ съ удовольствіемъ примирилъ между собою спорившіяся отрасли тотонакскаго семейства безъ малѣйшаго кровопролитія. Послѣ этого, онъ воротился въ Семпоаллу, гдѣ народъ привѣтствовалъ его съ восторгомъ, потому-что былъ убѣжденъ теперь столько же въ его правосудіи и умѣренности, сколько и въ воинскихъ доблестяхъ. Въ знакъ благодарности, кацикъ привелъ къ генералу восемь прекрасныхъ Индіанокъ, богато одѣтыхъ, увѣшанныхъ золотыми ожерельями, браслетами и другими украшеніями, и сопровождаемыхъ множествомъ прислуживавшихъ имъ невольницъ. То были дочери главныхъ тотонакскихъ вождей и кацикъ предлагалъ ихъ въ жены испанскимъ военачальникамъ. Кортесъ принялъ красавицъ очень-ласково, но сказалъ кацику, что онѣ сначала должны быть окрещены, такъ-какъ сыны истинной церкви не могутъ имѣть никакихъ связей съ язычницами; при этомъ случаѣ, онъ объявилъ, что великая цѣль его экспедиціи -- отклоненіе туземцевъ отъ ихъ языческаго нечестія, и убѣждалъ тотонакскаго владѣтеля ниспровергнуть идоловъ и замѣнить ихъ символами истинной вѣры.

Тотъ отвѣчалъ на это по-прежнему, что боги его достаточно хороши, и всѣ доводы генерала, подкрѣпленные краснорѣчіемъ отца Ольмеды, остались безуспѣшными. При такомъ многобожіи, кацикъ имѣлъ понятіе о Существѣ Верховномъ и безконечномъ, Творцѣ вселенной; но омраченный умъ его не могъ постичь, какъ такое Существо могло снизойдти до принятія образа человѣческаго, со всѣми тѣлесными слабостями, и сдѣлаться на землѣ добровольною жертвой преслѣдованія со стороны тѣхъ, кого произвело на свѣтъ Его дыханіе. Онъ объявилъ Испанцамъ напрямикъ, что будетъ сопротивляться всякому оскорбленію, которое вздумаютъ сдѣлать его богамъ, и убѣжденъ, что и сами боги отомстятъ за неуваженіе къ нимъ немедленнымъ истребленіемъ враговъ своего величія.

Но ревность христіанъ воспламенилась слишкомъ-горячо, и ее не могли остановить увѣщанія или угрозы. Въ-продолженіе пребыванія своего въ этой землѣ, имъ не разъ случалось видѣть варварскіе обряды туземцевъ, кровавыя жертвоприношенія и отвратительные пиры людоѣдовъ. Душа ихъ болѣла отъ такихъ гнусныхъ зрѣлищъ и они единогласно рѣшились содѣйствовать генералу, когда тотъ объявилъ, что "небо никогда не улыбнется ихъ предпріятію, если они впредь допустятъ такіе ужасы; самъ же онъ, съ своей стороны, рѣшился низвергнуть индійскихъ идоловъ немедленно, сейчасъ же, хотя бы это стоило ему жизни". Отлагать святое дѣло -- грѣхъ. Въ энтузіазмѣ своемъ, Испанцы пренебрегли совѣтами политики и даже простаго благоразумія.

Почти не дождавшись приказаній своего главнокомандующаго, Испанцы направились къ одному изъ главныхъ теокалли или храмовъ, воздвигнутыхъ на, высокомъ пирамидальномъ фундаментѣ, съ крутымъ каменныхъ всходомъ посерединѣ. Кацикъ, угадавшій ихъ намѣреніе, немедленно созвалъ къ оружію своихъ; индійскіе воины стеклись со всѣхъ сторонъ, рѣзко вскрикивая и громя оружіемъ: жрецы въ темныхъ бумажныхъ одеждахъ, съ распущенными волосами, слипшимися отъ крови и разметанными въ дикомъ безпорядкѣ, бросились въ толпы и убѣждали ихъ съ бѣшеными жестами защитить отъ насилія боговъ! Вмѣсто прежняго дружества, между недавними союзниками настала общая шумная суматоха, раздались военные крики и угрозы.

Кортесъ принялъ по своему обыкновенію мѣры быстрыя и рѣшительныя. Онъ велѣлъ солдатамъ схватить кацика и нѣкоторыхъ главныхъ жрецовъ, и приказалъ имъ усмирить народъ; въ противномъ случаѣ, говорилъ онъ кацикамъ и жрецамъ, всѣ они заплатятъ жизнью, если хоть одна стрѣла будетъ пущена въ Испанцевъ. Марина, въ то же время, доказывала имъ безразсудство сопротивленія и напомнила кацику, что если онъ теперь разссорится съ Испанцами, то останется безъ защиты противъ страшнаго мщенія Монтезумы. Доводы эти подѣйствовали на тотонакскаго владѣтеля и онъ, закрывъ лицо обѣими руками, сказалъ, что боги сами покараютъ святотцевъ за ихъ дерзновеніе.

Христіане не задумались воспользоваться безмолвнымъ согласіемъ кацика. Пятьдесятъ солдатъ бросились по знаку генерала на главный всходъ храма, взошли на самый верхъ зданія, гдѣ стѣны почернѣли отъ человѣческой крови, сдернули съ подножій огромныхъ деревянныхъ истукановъ и притащили ихъ къ закраинѣ террасы. Фантастическія формы и лица идоловъ, имѣвшія символическое значеніе, о которомъ Испанцы не заботились нисколько, казались въ ихъ глазахъ безобразнымъ подобіемъ сатаны; они ринули эти исполинскія чудовища внизъ, но уступамъ пирамиды, среди восклицаній торжествующихъ товарищей и стоновъ и сѣтованій туземцевъ; потомъ они довершили священный подвигъ тѣмъ, что сожгли ихъ всенародно.

Результатъ былъ тотъ же, что въ Козумелѣ. Тотонаки, видя безсиліе боговъ, не защитившихъ своихъ храмовъ и даже не наказавшихъ своихъ оскорбителей, потеряли къ нимъ всякое уваженіе, особенно сравнивая ихъ съ могуществомъ грозныхъ и таинственныхъ чужестранцевъ. По приказанію Кортеса, съ пола и стѣнъ теокалли тотчасъ же смыли богомерзкую нечистоту; индійскіе работники покрыли ихъ свѣжимъ слоемъ штукатурки, а на мѣстѣ идоловъ былъ воздвигнутъ алтарь съ высокимъ крестомъ, увѣшаннымъ цвѣточными гирляндами и розовыми вѣнками. Составилась процессія, въ которой нѣкоторые изъ главныхъ жрецовъ, замѣнивъ свои темныя мантіи бѣлыми одеждами, шли съ зажженными свѣчами въ рукахъ; образъ Богоматери, вполовину закрытый украшавшими его цвѣтами, былъ взнесешь наверхъ и поставленъ на алтарь; процессія поднялась по крутому всходу, и отецъ Ольмедо отслужилъ торжественную обѣдню. Благолѣпіе церемоніи и пламенное краснорѣчіе добраго проповѣдника Слова Божія растрогали разнородныхъ его слушателей, и всѣ, Индійцы и Испанцы, если вѣрить лѣтописцу, проливали слезы умиленія и восторга.

Старый солдатъ, Хуанъ де-Торресъ, израненный и разслабленный тѣлесными недугами, согласился остаться стражемъ святилища и научать Индійцевъ новой вѣрѣ. Послѣ этого, Кортесъ, обнявъ своихъ тотонакскихъ союзниковъ -- теперь братьевъ по религіи и оружію -- отправился не теряя времени въ Вилла-Рику, гдѣ ему нужно было сдѣлать кой-какія распоряженія передъ походомъ на столицу.

Онъ узналъ съ удивленіемъ, что въ его отсутствіе пришло въ портъ небольшое испанское судно съ двѣнадцатью солдатами и двумя лошадьми, подъ командою нѣкоего Сауседо, рыцаря Океана, который шелъ искать приключеній по слѣдамъ Кортеса. Не взирая на малочисленность, эта маленькая дружина была для него полезнымъ подкрѣпленіемъ. Испанцы узнали отъ прибывшихъ соотечественниковъ, что Веласкесъ, губернаторъ Кубы, получилъ недавно отъ правительства разрѣшеніе основать колонію въ новооткрытыхъ странахъ.

Теперь Кортесъ рѣшился исполнить замыселъ, который занималъ его долгое время. Онъ зна.гь очень-хорошо, что всѣ акты магистрата новой колоніи, такъ же, какъ и его собственная верховная власть, ничтожны безъ одобренія короны; зналъ также, что сильная протекція, которую Веласкесъ имѣлъ при дворѣ, будетъ употреблена на его гибель, лишь-только губернаторъ узнаетъ объ отступничествѣ своего прежняго подчиненнаго. А потому Кортесъ вознамѣрился предупредить его и послать въ Испанію судно съ депешами, адресованными на имя самого императора, съ подробнымъ описаніемъ сдѣланныхъ вновь открытій, и прошеніемъ утвердить его дѣйствія и разрѣшить на дальнѣйшіе подвиги. Чтобы завѣрить благорасположеніе государя, Кортесъ счелъ необходимымъ отправить къ нему подарокъ, который бы внушилъ ему высокое мнѣніе о важности оказанныхъ коронѣ услугъ; опредѣленная закономъ пятая доля казалась недостаточною. Кортесъ посовѣтовался со своими приближенными и уговорилъ ихъ отказаться отъ слѣдующей имъ части сокровищъ; а тѣ, со своей стороны, обратились съ такимъ же увѣщаніемъ къ солдатамъ, представили имъ необходимость такого пожертвованія, и говорили, что это убѣдительное желаніе генерала, который подаетъ первый примѣръ, отдавая свою собственную пятую долю, равную королевской. Каждому солдату приходилось уступить немногое, но все вмѣстѣ могло составить подарокъ, достойный такого великаго государя; пожертвованіемъ этимъ, они могутъ надѣяться завѣрить себѣ милостивое снисхожденіе за прошлое, и благосклонность монарха на будущее время -- пожертвованіе будетъ только временное и вознаградится съ избыткомъ спокойнымъ обладаніемъ великолѣпныхъ сокровищъ, которыя ожидаютъ ихъ въ Мехикѣ. Тотчасъ же пустили между солдатами бумагу, на которой приглашали записаться тѣхъ, кто согласенъ уступить свою часть, и объявили, что несогласные на это получатъ сполна все, что имъ слѣдуетъ. Ни одинъ не отказался подписаться -- таково было могущество, пріобрѣтенное Кортесомъ надъ этими алчными умами: они по его слову отдали безпрекословно даже самыя сокровища, которыхъ пріобрѣтеніе было главною цѣлью ихъ отчаяннаго предпріятія {Carta de Vera-Cruz заключаетъ въ себѣ полную вѣдомость вещей, пріобрѣтенныхъ Кортесомъ отъ Монтезумы; вотъ нѣкоторыя изъ нихъ:

Два ожерелья изъ золота и драгоцѣнныхъ камней.

Сто унцій золотаго песку, изъ котораго его высочество могъ видѣть, въ какомъ состояніи золото добывается въ той странѣ.

Двѣ птицы, изъ зеленыхъ перьевъ, съ ногами, клювомъ и глазами изъ чистаго золота; въ одной статьѣ съ ними -- золотыя животныя, похожія на улитокъ.

Большая крокодилова голова изъ массивнаго золота.

Птица съ зелеными перьями, съ золотыми клювомъ, ногами и глазами.

Двѣ птицы, сдѣланныя изъ нитокъ и перьевъ; стволы перьевъ хвоста и крыльевъ, а также ноги, глаза и клювы, изъ золота; птицы поставлены на двухъ выложенныхъ золотомъ прутьяхъ, воткнутыхъ въ украшенные золотыми и перяными узорами шары, бѣлый и желтый, съ семью кистями изъ перьевъ для украшенія каждаго.

Большое серебряное колесо, вѣсомъ въ сорокъ марокъ и нѣсколько меньшихъ колесъ изъ того же металла.

Ящикъ, покрытый вышитыми на кожѣ перовыми узорами, съ большою золотою бляхой, вѣсомъ въ семьдесятъ унцій, посерединѣ.

Два куска протканной перьями бумажной матеріи; кромѣ того одинъ разноцвѣтный, и еще одинъ съ черными и бѣлыми фигурами.

Большое золотое колесо, съ изображеніями фигуръ странныхъ звѣрей и вырѣзанными пучками листьевъ, вѣсомъ въ 3800 унцій.

Опахало изъ разноцвѣтныхъ перьевъ, съ тридцатью семью выложенными золотомъ прутьями.

Пять опахалъ изъ разноцвѣтныхъ перьевъ, у четырехъ изъ нихъ по десяти, у остальныхъ по тринадцати выложенныхъ золотомъ прутьевъ.

Шестнадцать щитовъ изъ дорогихъ каменьевъ, съ разноцвѣтными перьями, которыми украшены ихъ края.

Два куска бумажной матеріи, съ богатыми бѣлыми и черными узорами.

Шесть ящиковъ, покрытыхъ накладнымъ золотомъ, съ чѣмъ-то похожимъ на митру въ серединѣ.}!

Кортесъ отправилъ этотъ подарокъ при письмѣ къ императору, въ которомъ отдалъ полный отчетъ обо всемъ, что съ нимъ случилось съ самаго отплытія изъ Кубы: о своихъ открытіяхъ, битвахъ и торгѣ съ туземцами; объ обращеніи ихъ въ христіанство; о своихъ опасностяхъ и страданіяхъ; сообщилъ много подробностей о посѣщенныхъ имъ странахъ, и все, что онъ могъ развѣдать касательно мехиканской монархіи и ея государя. Онъ описывалъ затрудненія свои съ губернаторомъ Кубы: поступки войска относительно колонизаціи, и упрашивалъ императора утвердить ихъ дѣйствія и его власть, выражая притомъ полную увѣренность, что при содѣйствіи такихъ храбрыхъ сподвижниковъ, онъ покоритъ подъ владычество кастильской короны это индійское государство.

То было знаменитое первое, письмо, какъ его называютъ, котораго до-сихъ-поръ никто не могъ отъискать ни въ одной библіотекѣ, ни въ одномъ архивѣ Европы. Существованіе его подтверждается неоспоримо ссылками на него самого Кортеса въ послѣдующихъ письмахъ и сказаніями современниковъ. Общій смыслъ его переданъ Гомарой, духовникомъ Кортеса. Важность этого документа, безъ-сомнѣнія, значительно преувеличена и, вѣроятно, если до него когда-нибудь доберутся, онъ немного интереснаго прибавить къ содержанію письма изъ Вера-Круса, которое служитъ основаніемъ этой части нашего разсказа. Источники свѣдѣній Кортеса не могли быть полнѣе тѣхъ, которыми пользовались авторы послѣдняго документа. Онъ былъ даже менѣе удовлетворителенъ и правдивъ въ своихъ донесеніяхъ, если правда (въ чемъ обвиняетъ его по-паслышкѣ Берналь Діасъ, не видавшій самаго письма), что онъ не сказалъ ни слова объ открытіяхъ Кордовы и Грихальвы.

Магистратъ Вилла-Рики, въ своемъ посланіи, имѣлъ главнымъ предметомъ то же, что Кортесъ; оно заключалось рѣзкимъ описаніемъ дурнаго управленія Веласкеса, котораго алчность, любостяжаніе и заботливость о своихъ только личныхъ выгодахъ, безъ соблюденія пользы государей и своихъ подчиненныхъ -- были выставлены въ самомъ яркомъ свѣтѣ. Магистратъ умолялъ государя не дозволять Веласкесу мѣшаться въ управленіе покой колоніи, которая отъ этого непремѣнно погибнетъ; но предоставить это Гернанду Кортесу, какъ способнѣйшему, по своимъ достоинствамъ и опытности, привести предпріятіе къ достославному окончанію.

Съ письмомъ этимъ отправилось другое, отъ имени воиновъ-гражданъ Вилла-Рики, которые, изъявляя государямъ свою вѣрноподданническую преданность, упрашивали признать справедливыми ихъ дѣйствія и, главное, утвердить Кортеса въ званіи ихъ генерала.

Избраніе агентовъ для доставленія депешей было дѣломъ особенно-важнымъ, такъ-какъ отъ него зависѣла будущая участь колоніи и ея правителя. Кортесъ поручилъ это двумъ гидальгамъ, на которыхъ могъ вполнѣ положиться: Франсиско де-Монтохо, прежнему приверженцу Веласкеса, и Алонзо Гернандесу де-Пуэрто-Карреро; послѣдній былъ близкимъ родственникомъ графу Меделлину, почему надѣялись, что знатная родня доставитъ ему при дворѣ болѣе благопріятный пріемъ.

Вмѣстѣ съ сокровищемъ, которое, по видимому, подтверждало фразу изъ письма магистрата, "что земля эта столько же обильна золотомъ, сколько и та страна, изъ которой царь Соломонъ добывалъ этотъ драгоцѣнный металлъ для своего храма",-- было, послано нѣсколькихъ индійскихъ іероглифическихъ манускриптовъ, начертанныхъ на бумажной ткани и на мехиканской agave. Непонятныя письмена, говоритъ одинъ лѣтописецъ, возбудили мало любопытства въ завоевателяхъ: хотя для философа, который бы увидѣлъ въ нихъ доказательства умственнаго образованія этого народа, они были несравненно занимательнѣе подарковъ, свидѣтельствовавшихъ только о совершенствѣ механическаго искусства. Къ подарку присоединили четырехъ индійскихъ невольниковъ, для образчика жителей тѣхъ странъ; -- Ихъ освободили изъ клѣтокъ, въ которыхъ они содержались, въ ожиданіи времени жертвоприношенія. Для путешествія выбрали лучшее изъ судовъ, съ пятнадцатью матросами, и поручили его управленію Аламиноса, который долженъ быть пройдти Багамскимъ-Проливомъ къ сѣверу отъ Кубы или Фернандины, какъ ее тогда называли, и не останавливаться ни подъ какимъ видомъ ни у этого острова, ни въ какомъ бы ни было мѣстѣ въ тѣхъ моряхъ. Съ этими инструкціями, 26 іюля, поплыло доброе судно въ Европу, нагруженное сокровищами и сопровождаемое усердными желаніями благополучнаго пути отъ всѣхъ жителей Вилла-Рика де-Вера-Круса.

Послѣ быстраго перехода, посланные увидѣли Кубу, и, не взирая на приказанія Кортеса, бросили якорь передъ Маріеномъ, находящимся на сѣверной оконечности острова. Это было сдѣлано для Монтехо, который непремѣнно желалъ посѣтить свою плантацію, находившуюся по близости. Въ этомъ портѣ, одинъ матросъ урвался на берегъ и, пройдя почти черезъ весь островъ въ столицу Сан-Яго, распустилъ вездѣ извѣстія объ экспедиціи, которыя достигли, наконецъ, слуха Веласкеса. То была первая вѣсть, полученная здѣсь о войскѣ и флотѣ Кортеса съ самаго дня отправленія. Когда губернаторъ слушалъ разсказъ матроса, въ душѣ его кипѣла смѣсь любопытства, удивленія и бѣшенства. Въ первомъ порывѣ гнѣва, онъ излилъ цѣлый потокъ проклятій и упрековъ на своего секретаря и казначея, друзей Кортеса, рекомендовавшихъ его въ начальники экспедиціи. Облегчивъ себя нѣсколько такимъ-образомъ, онъ немедленно послалъ въ Маріонъ два судна, лучшихъ на ходу, съ приказаніемъ захватить бунтовщиковъ, а въ случаѣ отплытія, гнаться за ними и поймать ихъ во что бы то ни стало.

Но прежде, чѣмъ суда успѣли прійдти въ портъ, птичка уже улетѣла и неслась по волнамъ Атлантическаго-Океана. Уязвленный заживое этою новою неудачей, Веласкесъ обратился съ горькими жалобами къ правительству, въ Европу, и посредствомъ монаха-ордена св. Іеронима, въ Гиспаньйолу, требуя правосудія. Іеронимисты доставили ему мало удовлетворенія, а потому онъ рѣшился произвести расправу самъ, и принялся снаряжать другую экспедицію, которая бы раздавила его непокорнаго подчиненнаго. Веласкесъ трудился неутомимо, посѣтилъ всѣ части острова и употребилъ всѣ средства для скорѣйшаго исполненія своего намѣренія. Приготовленія эти дѣлались въ большихъ размѣрахъ, а потому требовали, по-необходимости, многихъ мѣсяцевъ времени.

Между-тѣмъ, гонцы Кортеса все плыли и плыли благополучно впередъ; зайдя ненадолго на одинъ изъ Азорскихъ-Острововъ, они прибыли наконецъ, въ октябрѣ мѣсяцѣ, въ родной портъ Сан-Лукаръ. Такой переходи можетъ показаться слишкомъ долгимъ при теперешнемъ состояніи мореплаванія, но въ тѣ времена онъ считался весьма-счастливымъ. Я отлагаю до одной изъ слѣдующихъ главъ разсказъ о томъ, что случилось съ агентами Кортеса по прибытіи ихъ въ Испанію, какъ ихъ приняли при дворѣ, и какое впечатлѣніе произвели гамъ привезенные ими извѣстія и подарки.

Вскорѣ послѣ отплытія ихъ изъ Вилла-Рики, случилось тамъ весьма-непріятное происшествіе. Нѣсколько человѣкъ, и въ главѣ ихъ священникъ Хуанъ-Діасъ, недовольные почему-то правленіемъ Кортеса, а, можетъ-быть, и не слишкомъ желавшіе отважиться на предстоявшую имъ опасную экспедицію, задумали захватить одно изъ судовъ, отправиться какъ-можно-скорѣе въ Кубу и донести обо всемъ губернатору. Заговоръ этотъ хранился въ такой тайнѣ, что сообщники успѣли перевезти на судно провизію, воду и все нужное для путешествія, не возбудивъ ничьего подозрѣнія; наконецъ, умыселъ ихъ былъ обнаруженъ въ самую ночь, назначенную для отплытія, однимъ изъ нихъ же, почувствовавшимъ раскаяніе. Генералъ велѣлъ немедленно схватить виновныхъ и назначилъ надъ ними судъ, который, разумѣется, доказалъ неоспоримо ихъ преступленіе. Двое изъ главныхъ зачинщиковъ были приговорены къ смерти; третьему, лоцману, присудили отрубить ноги, а многихъ изъ остальныхъ высѣчь плетьми. Священникъ, вѣроятно, виновнѣйшій изъ всѣхъ, уцѣлѣлъ, пользуясь привилегіями духовнаго званія. Одинъ изъ обреченныхъ на висѣлицу былъ тотъ самый альгвазилъ Эскудеро, который, какъ читатель, можетъ-быть, помнить, такъ ловко схватилъ Кортеса у церкви, служившей ему убѣжищемъ въ СапЯго на Кубѣ. Подписывая смертные приговоры, генералъ воскликнулъ: "Какъ бы я желалъ не умѣть писать!" Подобное восклицаніе было не въ первый разъ произнесено въ подобныхъ обстоятельствахъ.

Когда дѣла въ Вилла-Рикѣ были устроены, Кортесъ послалъ Педро де-Альварадо, съ значительною частью войска, впередъ, въ Семпоаллу, гдѣ вскорѣ присоединился къ нему с.амъ съ остальною частію. Недавній заговоръ въ войскѣ произвелъ, по-видимому, глубокое впечатлѣніе на умъ Кортеса и доказалъ ему, что въ лагерѣ есть еще души робкія, на которыхъ нельзя вполнѣ положиться и которыя могутъ распространить сѣмена неудовольствія между своими товарищами; что болѣе рѣшительные, при первой неудачѣ или первомъ поводѣ къ ропоту, могутъ овладѣть судами и оставить начатое предпріятіе, которое было даже слишкомъ обширно, сопряжено съ слишкомъ-большими опасностями и не могло исполниться при уменьшенномъ числѣ войска. Опытъ доказалъ, что этого всегда слѣдовало ожидать, пока есть подъ рукою средства къ отступленію. Вѣрнѣйшимъ способомъ достигнуть цѣли, было -- отрѣзать эти средства, что навело его на смѣлую мысль истребить флотъ безъ вѣдому солдатъ.

Прибывъ въ Семпоаллу, онъ сообщилъ это намѣреніе нѣсколькимъ изъ своихъ надежнѣйшихъ приверженцевъ, которые съ жаромъ его одобрили. Черезъ нихъ, ему удалось убѣдить золотыми аргументами лоцмановъ, чтобъ они донесли ему о состояніи флота такъ, какъ онъ этого желалъ. Они увѣдомили его, что суда въ высшей степени ослабѣли въ своихъ связяхъ отъ претерпѣнныхъ ими жестокихъ бурь, а что еще хуже, подводныя части ихъ были проѣдены червями, отъ-чего большая часть негодна на дальнѣйшую службу, а нѣкоторыя едва держатся на водѣ.

Кортесъ получилъ это извѣстіе съ удивленіемъ: "онъ ловко умѣлъ притворяться", замѣчаетъ Лас-Казасъ, который не питалъ къ генералу особеннаго благорасположенія, "когда этого требовали его выгоды".-- "Если такъ", воскликнулъ Кортесъ, "мы должны исполнить свою обязанность! Да будетъ воля Божія!" Тогда онъ велѣлъ разснастить пять судовъ, которыхъ состояніе было найдено худшимъ; свезти съ нихъ на берегъ такелажъ, паруса, желѣзо и все, что можно, а самыя суда пустить на дно. Потомъ сдѣлали строгій осмотръ остальнымъ, и четыре изъ нихъ, по донесенію въ родѣ перваго, претерпѣли ту же участь. Осталось одно только небольшое судно!

Когда извѣстіе объ этомъ дошло до Семпоаллы, оно повергло все войско въ неописанное отчаяніе. Они увидѣли себя разомъ отрѣзанными отъ друзей, семействъ, родины! Самыя твердыя души поколебались при мысли, что они покинуты безвозвратно на враждебномъ берегу -- горсть людей противъ всѣхъ силъ могущественной державы. Когда пришло извѣстіе объ истребленіи первыхъ пяти судовъ, они согласились съ этимъ, какъ съ необходимою мѣрой, зная злокачественную дѣятельность червей въ тропическихъ моряхъ; по когда за тѣмъ послѣдовало уничтоженіе остальныхъ четырехъ судовъ, подозрѣніе въ истинѣ сверкнуло въ умахъ и они почувствовали измѣну. Ропотъ, сначала глухой, усиливался больше-и-больше, и сталь угрожать открытымъ возмущеніемъ.-- "Генералъ", говорили они "повелъ насъ сюда на убой, какъ стадо животныхъ!" Дѣло приняло самый бурный, оборотъ и Кортесъ никогда не былъ въ большей опасности какъ теперь.

Присутствіе духа не покинуло его. Онъ собралъ вокругъ себя всѣхъ, и, говоря болѣе тономъ убѣжденія, нежели власти, увѣрялъ ихъ, что суда были дѣйствительно найдены по осмотрѣ совершенно негодными; а если онъ приказалъ истребить ихъ, то вся потеря была на его сторонѣ, такъ-какъ суда эти были его собственностью -- въ нихъ заключалось все, что онъ имѣлъ. Съ другой же стороны, говорилъ онъ, войско имѣетъ отъ этой мѣры явную выгоду, потому-что къ нему присоединилось сто человѣкъ способныхъ людей, которые до того времени оставались на судахъ безъ всякой пользы. Но еслибы даже флотъ и былъ оставленъ въ цѣлости, то и тогда отъ него ничего не выиграетъ теперешняя экспедиція: если она удастся, онъ не будетъ нуженъ, если же нѣтъ, то они будутъ слишкомъ-далеко внутри земли, и не воспользуются имъ. Онъ уговаривалъ ихъ обратить свои мысли въ другую сторону. Разсчитывать такимъ-образомъ случайности и средства къ отступленію недостойно храбрыхъ. Они приложили руку къ дѣлу: значитъ, оглядываться назадъ, идучи впередъ, будетъ гибелью. Имъ остается только по прежнему быть увѣренными въ себѣ и въ своемъ генералѣ, и успѣхъ не можетъ быть сомнителенъ "Что касается до меня", заключилъ онъ, "моя участь рѣшена. Я останусь здѣсь, пока при мнѣ будетъ хоть одинъ товарищъ. Если есть трусы и малодушные, которые боятся опасностей нашего славнаго предпріятія -- пусть они съ Богомъ возвращаются домой. Одно изъ судовъ оставлено. Пусть они возьмутъ его и отправляются на Кубу. Тамъ они могутъ разсказать, какъ они покинули своего начальника и своихъ товарищей, и ждать терпѣливо, пока мы воротимся, нагруженные добычею ацтекскаго государства!"

Ловкій ораторъ задѣлъ за чувствительную струпу своихъ сподвижниковъ. По-мѣрѣ-того, какъ онъ говорилъ, досада ихъ Мало-по-молу замирала. Потускнѣвшія видѣнія будущихъ богатствъ и славы, оживленныя его краснорѣчіемъ, снова озарили ихъ воображенія. Когда прошелъ первый порывъ неудовольствія, они устыдились своей недовѣрчивости. Энтузіазмъ къ предводителю загорѣлся снова; они почувствовали, что только подъ его знаменами могутъ надѣяться на успѣхъ и побѣду, и выразили внутренній переворотъ своихъ чувствъ восторженными криками:

"Въ Мехику! въ Мехику!"

Истребленіе Флота есть, можетъ-быть, замѣчательнѣйшій подвигъ въ жизни этого замѣчательнаго человѣка. Конечно, исторія представляетъ примѣры подобныхъ случаевъ въ крайности, нѣсколько подобной теперешней; но никогда вѣроятность успѣха не была такъ слаба, никогда пораженіе не было бы болѣе бѣдственнымъ. Въ случаѣ неудачи, поступокъ его могъ показаться дѣломъ сумасшествія, а между-тѣмъ, онъ былъ слѣдствіемъ хладнокровнаго соображенія. Онъ поставилъ на карту все свое состояніе, славу, жизнь, и безстрашно ожидалъ рѣшенія судьбы. Для него не было середины: ему оставалось только успѣть или погибнуть. Принятая имъ мѣра значительно умножила вѣроятность успѣха. Но выполнить ее передъ глазами буйной, взбѣшенной и отчаянной толпы солдатъ -- на это требовалась рѣшимость, какой въ исторіи мало примѣровъ.

КНИГА III.

ПОХОДЪ НА МЕХИКУ.

I.
Происшествія въ Семпоаллѣ.-- Испанцы поднимаются на плоскую возвышенность.-- Живописные виды.-- Сношенія съ туземцами.-- Посольство въ Тласкалу.
1519.

Въ Семпоаллѣ Кортесъ получилъ письмо отъ Эскаланте, оставленнаго начальникомъ въ Вилла Рикѣ, въ которомъ тотъ увѣдомлялъ его, что три подозрительныхъ судна крейсируютъ около береговъ и не обращаютъ никакого вниманія за его сигналы. Это значительно встревожило генерала, который опасался найдти въ нихъ эскадру, посланную губернаторомъ Кубы для помѣхи въ его дѣлахъ. Онъ немедленно отправился въ Вилла-Рику, взявъ съ собою нѣсколькихъ всадниковъ, и приказавъ слѣдовать за собою "небольшому отряду легкой пѣхоты; остатокъ арміи онъ поручилъ Альварадо и Гонзало де-Сандовалю, молодому гидальго, который началъ обнаруживать блестящія достоинства, доставившія ему въ-послѣдствіи почетное мѣсто между завоевателями Мехики.

Эскаланте уговаривалъ генерала отдохнуть по пріѣздѣ въ городъ и предоставить ему отъискать пришельцевъ; но тотъ отвѣчалъ на это народною пословицей: "Cabra coja no tonga siesta" {"Раненная серпа не знаетъ сіэсты".} и, не останавливаясь нисколько, направился мили на четыре далье къ скверу, гдѣ, какъ ему сказали, должны были стоять на якорѣ пришедшія суда. На пути онъ встрѣтилъ трехъ Испанцевъ, только-что съѣхавшихъ на берегъ, которые за вопросъ: откуда они пришли, отвѣчали, что принадлежатъ къ эскадрѣ, снаряженной Франсискомъ де-Гарай, губернаторомъ Ямайки. Сановникъ этотъ посѣтилъ въ прошломъ году берегъ Флориды и получилъ изъ Испаніи, гдѣ имѣлъ кой-какую протекцію при дворѣ, разрѣшеніе управлять странами, которыя онъ откроетъ по сосѣдству. Встрѣченные Кортесомъ люди были нотаріусъ и два свидѣтеля, посланные на берегъ для предостереженія Испанцевъ, чтобъ они посамовольничали на земляхъ, которыя Гарай могъ считать своими. Вѣроятно, ни губернаторъ Ямайки, ни его подчиненные не знали сами съ точностью границъ географическаго положенія этихъ земель.

Кортесъ понялъ съ разу, что тутъ ему опасаться нечего. Онъ былъ бы однако очень радъ, еслибъ могъ переманить въ свою экспедицію экипажъ пришедшихъ судовъ. Нотаріуса и свидѣтелей онъ уговорилъ безъ большаго труда, по когда подошелъ къ судамъ, то находившіеся на нихъ люди, недовѣряя доброму согласію между Кортесомъ и своими товарищами, отказались послать на берегъ шлюпку. Въ такомъ затруднительномъ положеніи, Кортесъ прибѣгнулъ къ хитрости.

Онъ велѣлъ троимъ изъ своихъ обмѣняться костюмами съ пришельцами и выстроилъ свой маленькой отрядъ въ виду судовъ, притворяясь, будто намѣренъ воротиться въ городъ; ночью же воротился къ тому же мѣсту, засѣлъ въ засаду и вслѣдъ переодѣтымъ сподвижникамъ подойдти къ берегу на разсвѣтѣ, когда ихъ можно будетъ разсмотрѣть, но не узнать въ лицо, и дѣлать судамъ знаки. Продѣлка эта удалась. Съ эскадры отвалила шлюпка, наполненная вооруженными людьми и четверо изъ нихъ выскочили на берегъ, но вскорѣ увидали обманъ, когда Кортесъ бросился на нихъ изъ своей засады и взялъ въ плѣнъ. Остававшіеся на шлюпкѣ товарищи ихъ испугались и погребли изо всѣхъ силъ къ судамъ, которыя тотчасъ же снялись съ якоря, бросивъ захваченныхъ на произволъ судьбы. Такъ кончилось все дѣло и Кортесъ возвратился въ Семпоаллу съ подкрѣпленіемъ нѣсколькихъ дюжихъ людей, а главное, успокоенный за счетъ того, что никто ему не мѣшаетъ.

Онъ началъ поспѣшно готовиться къ выступленію изъ тотонакской столицы. Силы, съ которыми онъ рѣшился предпринять походъ, состояли изъ четырехъ сотъ пѣхотинцевъ, пятнадцати всадниковъ и семи орудій. Кацикъ Семпоаллы снабдилъ его тысячью тремя стами индійскихъ воиновъ и тысячью тамановъ или носильщиковъ, -- тащить пушки и нести багажъ; да кромѣ того онъ взялъ съ собою сорокъ человѣкъ изъ главныхъ жителей, которые оставались при немъ заложниками, вожатыми, и помогали ему своими совѣтами между чуждыми народами, среди которыхъ ему приходилось быть. Они, дѣйствительно, были ему существенно полезны вовсе продолженіе похода.

Остальныхъ Испанцевъ оставилъ онъ для содержанія гарнизона въ Вилла-Рикѣ, поручивъ начальство надъ городомъ алгвазилу Хуану де-Эскаланте, человѣку вполнѣ ему преданному. Выборъ этотъ былъ благоразуменъ, потому-что необходимо было имѣть тутъ ффицера, который, въ случаѣ нужды, противостоялъ бы непріязненнымъ вмѣшательствамъ въ дѣла Кортеса со стороны европейскихъ соперниковъ, и вмѣстѣ съ тѣмъ умѣлъ бы поддержать доброе согласіе съ туземцами. Кортесъ совѣтовалъ тотонакскимъ старѣйшинамъ обращаться въ своихъ затрудненіяхъ къ Эскаланте, увѣряя ихъ въ дружествѣ и постоянномъ покровительствѣ Испанцевъ, если они только останутся вѣрными своему новому государю и своей покой религіи.

Предъ выступленіемъ въ походъ, генералъ обратился съ краткою рѣчью къ своимъ сподвижникамъ. Онъ сказалъ имъ, что теперь они приступаютъ настоящимъ образомъ къ исполненію предпріятія, которое было великимъ предметомъ ихъ желаній, и что божественный Спаситель доставитъ имъ побѣды въ битвахъ съ врагами Его святаго имени. Убѣжденіе это, прибавилъ онъ, должно быть нашею опорой, такъ какъ всякая другая помощь отъ насъ отрѣзана; надѣйтесь на провидѣніе и на твердость вашихъ храбрыхъ сердецъ. Въ-заключеніе сравнилъ онъ ихъ подвиги съ дѣяніями древнихъ Римлянъ,-- "говорилъ словами медоваго краснорѣчія, которыхъ я и повторить не съумѣю", разсказываетъ намъ слышавшій ихъ простодушный воинъ лѣтописецъ Берналь-Діасъ. Кортесъ, дѣйствительно, обладалъ въ высшей степени тѣмъ краснорѣчіемъ, которое проникаетъ солдатъ до глубины души: они сочувствовали ему вполнѣ, а онъ раздѣлялъ ихъ романическую страсть къ славѣ и къ отважнымъ приключеніямъ.-- "Готовы повиноваться тебѣ!" кричали они единогласно: "судьба наша, наше счастье и гибель, неразлучны съ тобою!" Послѣ этого, простясь со своими гостепріимными индійскими друзьями, маленькая армія, воспламененная высокими замыслами и надеждами, начала походъ на Мехику.

Это было 16 августа 1519. Въ первый день пути, дорога пролегала черезъ tierra caliente, прекрасную землю, гдѣ они такъ долго пробыли -- страну ванили, какао, кошенили (апельсины и сахарный тростникъ были тамъ разведены въ-послѣдствіи) и другихъ природныхъ произведеній Мехики, сдѣлавшихся роскошью въ Европѣ, страну, гдѣ цвѣты и плоды замѣняютъ другъ друга въ непрерывной послѣдовательности въ-теченіе круглаго года; гдѣ вѣтры пропитаны ароматами, которыхъ сильное благоуханіе производитъ даже болѣзненныя ощущенія на нервы человѣка; гдѣ рощи наполнены разноцвѣтными птицами и насѣкомыми, золотистые отливы которыхъ блестятъ какъ алмазы на тропическомъ солнцѣ. Таковы волшебныя прелести, поражающія чувства пришельца въ этой дивной странѣ. Но природа не забыла и здѣсь своихъ вѣчныхъ законовъ вознагражденія: то же палящее солнце, которое даетъ жизнь этимъ чудесамъ царствъ растительнаго и животнаго, производитъ злокачественную malaria'а, со всѣми принадлежащими къ ней желчными недугами, неизвѣстными подъ холодными небесами сѣвера. Время года, въ которое тутъ были Испанцы -- лѣтніе, дождливые мѣсяцы -- было то самое, когда страшное vomito свирѣпствуютъ тутъ съ жесточайшею яростью, когда европейскіи странникъ едва осмѣливается ступить на эту землю, а еще болѣе промедлить тутъ одинъ день. Въ хроникахъ завоеванія, мы не находимъ, однако, никакихъ сказаній о болѣзняхъ или сильной смертности: фактъ этотъ доказываетъ теорію тѣхъ, которые предполагаютъ, что желтая горячка явилась въ здѣшнихъ мѣстахъ гораздо послѣ занятія ихъ бѣлыми, или по-крайней-мѣрѣ то, что если она и существовала, то въ весьма смягченномъ видѣ.

Пройдя нѣсколько лигъ по дорогамъ, сдѣлавшимся почти непроходимыми отъ лѣтнихъ дождей, войска завоевателей начали постепенно подниматься по отлогому всходу,-- который гораздо отложе на восточной, чѣмъ на западной сторонѣ Кордильеровъ -- ведущему къ плоской возвышенности Мехики. Къ исходу втораго дня, они достигли Халапы, мѣста, удерживающаго до-сихъ-поръ свое древнее ацтекское названіе, сообщенное и разведенному въ окрестностяхъ медицинскому растенію, извѣстному теперь во всемъ свѣтѣ {Canvolvulus jalapae.}. Городъ этотъ расположенъ на срединѣ длиннаго всхода, на высотѣ, гдѣ испаренія океана, идучи къ западу, поддерживаютъ своею влажностью роскошную зелень въ теченіе круглаго года. Хотя эти морскіе туманы нѣсколько заражаютъ воздухъ, однако климатъ здѣшній вообще пріятенъ и здоровъ. Богатый житель низменныхъ странъ удаляется сюда въ лѣтніе жары; а путешественникъ привѣтствуетъ съ восторгомъ дубовыя рощи, возвѣщающія ему, что онъ уже выше смертоноснаго вліянія vomito. Въ этомъ очаровательномъ мѣстѣ, Испанцы наслаждались величественными зрѣлищами природы. Спереди у нихъ былъ крутой всходъ -- начинающійся отсюда гораздо круче, на который имъ предстояло взбираться; вправо высились горы Sierra Madre, опоясанныя темными сосновыми лѣсами, и длинные ряды тѣнистыхъ холмовъ, которые тянулись вдаль; къ югу, какъ блестящая противоположность, стоялъ огромный пикъ Оризиба, въ одинокомъ величіи, одѣтый вѣчнымъ снѣгомъ, какъ исполинскій призракъ Андовъ. За собою, подъ ногами, они видѣли все великолѣпіе tierra caliente, ея прелесть и разнообразіе луговъ, ручейковъ, цвѣтущихъ лѣсовъ, разбросанныхъ по этому пространству веселыхъ индійскихъ деревень; а за всѣмъ этимъ виднѣлась по закраинѣ горизонта свѣтлая черта, говорившая завоевателямъ, что тамъ океанъ, за которымъ ихъ отечество и родные.-- Многимъ было суждено не видать ихъ никогда!

Поднимаясь извилинами вверхъ, среди видовъ, столь же отличныхъ отъ прежнихъ, какъ температура ихъ отъ жара tierra caliente, армія проходила по селеніямъ, имѣвшимъ по нѣскольку сотъ жителей, и на четвертые сутки достигла "крѣпкаго города", какъ его называетъ Кортесъ, стоявшаго на утесистомъ возвышеніи -- того самаго, который, какъ полагаютъ, извѣстенъ теперь подъ своимъ мехиканскимъ названіемъ Паулинко. Здѣсь ихъ радушно приняли жители, друзья Тотонаковъ. Кортесъ попытался сообщить имъ истины христіанства черезъ отца Ольмедо, котораго они выслушали ласково, и позволили водрузить на площади крестъ для будущаго поклоненія туземцевъ. Дѣйствительно, путь арміи обозначался этими символами спасенія, воздвигнутыми во всѣхъ мѣстахъ, гдѣ это допускалось радушіемъ Индійцевъ; знаки эти имѣли тогда совершенно-другое значеніе въ этихъ уединенныхъ пустыняхъ.

Отсюда, войска вскорѣ вошли въ грозное ущелье, "Проходъ Епископа", какъ его теперь называютъ, гдѣ горсть защитниковъ можетъ удержать безъ труда цѣлую армію. Вскорѣ Испанцы испытали самую неблагопріятную перемѣну климата: холодные горные вѣтры съ дождемъ, а потомъ, по мѣрѣ подъема ихъ выше, съ градомъ и изморозью, проникали ихъ одежду и прохватывали до костей. Испанцы, прикрытые кирасами и одѣтые въ толсто подбитыя хлопчатою бумагою куртки, могли еще переносить холодъ и сырость, хотя долгое пребываніе въ знойномъ климатѣ и сдѣлало ихъ весьма чувствительными къ такой внезапной перемѣнѣ температуры; по бѣдные Индійцы, уроженцы tierra caliente, одѣтые слишкомъ-легко, поникали отъ суровости погоды и многіе изъ нихъ умерли на дорогѣ.

Видъ страны былъ такой же дикій и печальный, какъ климатъ. Путь войска извивался по подошвѣ огромнаго Соfre de Perote, одного изъ высочайшихъ волкановъ Новой-Испаніи, который обязанъ своимъ кастильскимъ и мехиканскимъ названіемъ наружному виду вершины, похожей на сундукъ {Ацтекское названіе этого волкана -- Наухкампатепетль; отъ наухкампа, "нѣчто четвероугольное", и тепетль, "гора". Гумбольдтъ, бывшій на самой вершинѣ, опредѣлилъ высоту его въ 13,414 футъ надъ поверхностью океана.}, въ наши дни, на верху его не замѣтно признаковъ кратера, хотя у подошвы видно множество слѣдовъ сильнаго волканическаго дѣйствія: огромныя пространства, покрытыя лавою, почернѣлыми скорями и золою, свидѣтельствуютъ о страшныхъ потрясеніяхъ земли; а гніющіе въ трещинахъ кусты и пни огромныхъ деревьевъ доказываютъ древность этихъ переворотовъ. Пробираясь съ трудомъ по такимъ унылымъ мѣстамъ, Испанцы часто шли по закраинамъ пропастей, на глубинѣ которыхъ, тысячи на три футъ внизъ, взоръ ихъ могъ разглядывать другой климатъ и блестящее разнообразіе тропической растительности.

Трое сутокъ спустя послѣ этого утомительнаго странствованія, усталая армія прошла черезъ другое ущелье Sierra del Agua, и вскорѣ очутилась въ открытой плодородной странѣ, въ прекрасномъ климатѣ, принадлежащемъ умѣреннымъ широтамъ Южной-Европы. Она была въ это время на высотѣ около семи тысячь футъ надъ поверхностью океана, тамъ, гдѣ большое пространство плоской возвышенности разстилается на цѣлыя сотни миль по хребтамъ Кордильеровъ. Земля обнаруживала здѣсь признаки тщательной обработки, по большая часть ея произведеній была чужда Испанцамъ. Поля и живые заборы разныхъ породъ кактуса, высокій organum и плантаціи алоя съ роскошными гроздями желтыхъ цвѣтовъ на стройныхъ стебляхъ,-- растенія, доставлявшаго Ацтекамъ одежду о питье -- виднѣлись всюду. Растенія жаркаго и умѣреннаго пояса земли исчезали одно за другимъ, по мѣрѣ всхода Испанцевъ за эту высокую плоскость. Гладкіе темнозеленые листы банановъ, этой главной такъ же какъ и дешевѣйшей пищи въ низменныхъ странахъ, давно уже не были видны въ окрестныхъ ландшафтахъ; одинъ только маисъ, съ питательными золотистыми верхушками, важнѣйшее произведеніе какъ высшихъ, такъ и нисшихъ уступовъ, красовался во всей гордости.

Войска вдругъ пришли къ мѣстамъ, похожимъ на окрестности многолюднаго города; когда они въ него вступили, городъ показался ямъ лучше даже Семпоаллы по величинѣ и прочности своихъ зданій, сложенныхъ изъ камня и извести, обширныхъ и довольно-высокихъ. Испанцы насчитали тутъ тринадцать теокалли, а въ предмѣстіи видѣли хранилище, гдѣ по словамъ Берналя Діаса было разложено въ правильныхъ кучкахъ сто тысячь череповъ человѣческихъ жертвъ! Онъ увѣряетъ, что считалъ ихъ самъ. Какъ бы мы ни смотрѣли на точность цифръ, все-таки несомнѣнно, что число было ужасное. Испанцамъ было суждено освоиваться болѣе и болѣе съ этимъ омерзительнымъ зрѣлищемъ по-мѣрѣ-того, какъ они приближались къ ацтекской столицѣ.

Владѣтель города управлялъ двадцатью тысячами васалловъ. Онъ былъ данникомъ Монтезумы и въ городѣ содержался сильный мехиканскій гарнизонъ. Вѣроятно, владѣтель былъ предувѣдомленъ о приближеніи Испанцевъ и сомнѣвался въ удовольствіи, которое оно принесетъ его государю; какъ бы то ни было, онъ принялъ ихъ весьма-холодно, что имъ вовсе не понравилось послѣ чрезмѣрныхъ трудовъ и страданій послѣднихъ дней перехода. На вопросъ Кортеса, подданный ли онъ Монтезумы, онъ отвѣчалъ съ истиннымъ или притворнымъ удивленіемъ: -- "А развѣ есть на свѣтѣ люди, которые не васаллы Монтезумы?" Генералъ отвѣчалъ ему довольно-рѣзко, что онъ не принадлежитъ къ числу такихъ людей; потомъ, объявивъ ему, откуда и зачѣмъ идетъ, сказалъ, что служитъ монарху, который имѣетъ васаллами государей столь же могущественныхъ, какъ самъ ацтекскій повелитель.

Кацикъ, въ свою очередь, постарался не уступить Испанцамъ въ пышномъ разсказѣ о величіи и богатствахъ индійскаго императора. Онъ сказалъ своему посѣтителю, что Монтезума можетъ насчитать въ числѣ своихъ данниковъ тридцать, которые выставятъ по сту тысячь воиновъ каждый! что доходы его несчетны, такъ-какъ всякій подданный, какъ бы онъ ни былъ бѣденъ, долженъ платить что-нибудь; что доходы эти издерживаются на великолѣпіе его двора, на войско, которое постоянно въ полѣ, и на сильные гарнизоны, расположенные во всѣхъ большихъ городахъ имперіи; что болѣе двадцати тысячь жертвъ, добываемыхъ въ войнахъ, умерщвляется ежегодно на алтаряхъ его боговъ! Столица его, по словамъ кацика, выстроена на озерѣ, находящемся въ центрѣ обширной долины, а на озерѣ владычествуютъ корабли Монтезумы, и къ столицѣ нѣтъ другаго пути, какъ по гатямъ, длиною но нѣскольку миль каждая, соединеннымъ въ составныхъ частяхъ своихъ деревянными мостами, которые можно поднимать, и такимъ образомъ прекращать всякое сообщеніе между столицею и окрестностями. Кацикъ насказалъ Кортесу много чудесъ въ отвѣтъ на его вопросы, и, какъ читатель легко себѣ вообразитъ, прикрашивалъ истину блестящимъ колоритомъ поэзіи. Правду ли говорилъ лукавый или легковѣрный кацикъ, этого Испанцы не могли рѣшить; но слышанныя ими подробности были не весьма успокоительнаго характера и могли бы поколебать душу такихъ же храбрецовъ, какъ и они. Но въ настоящемъ случаѣ результатъ былъ далеко не тотъ. "Слышанныя нами слова", говоритъ старый воинъ-лѣтописецъ, на сказанія котораго мы такъ часто ссылаемся, "какъ ни поражали насъ изумленіемъ, но внушали намъ -- таково уже свойство Испанца,-- только болѣе-сильное желаніе попробовать своего счастія въ Мехикѣ, какимъ бы отчаяннымъ ни казалось такое предпріятіе".

Въ дальнѣйшей бесѣдѣ съ кацикомъ, Кортесъ спросилъ, много ли въ его владѣніяхъ золота, и нельзя ли взять нѣсколько для образца, на показъ своему государю. Но тотъ отказался, боясь навлечь на себя неудовольствіе Монтезумы. "Еслибъ онъ приказалъ, то все мое золото, я самъ и все мое имущество будетъ въ вашемъ распоряженіи", прибавилъ онъ. Генералъ не настаивалъ дольше на этомъ пунктѣ.

Любопытство туземцевъ было естественнымъ образомъ возбуждено странною одеждой, оружіемъ, лошадьми и собаками Испанцевъ. Марина, отвѣчая на ихъ разспросы, воспользовалась случаемъ разсказать о доблестяхъ своихъ новыхъ соотечественниковъ, и распространилась о ихъ подвигахъ и побѣдахъ и о необыкновенныхъ знакахъ уваженія, которые они получили отъ Монтезумы. Послѣднее произвело желанное дѣйствіе: вскорѣ потомъ, кацикъ подарилъ генералу, въ знакъ своего благорасположенія, нѣсколько затѣйливо-сдѣланныхъ золотыхъ вещицъ, прислалъ къ нему своихъ невольницъ, для приготовленія хлѣба войскамъ, и распорядился о доставленіи имъ способовъ отдохнуть и подкрѣпиться, что теперь было для нихъ важнѣе всего золота Мехико.

Испанскій генералъ, по своему обыкновенію, не пренебрегъ случаемъ внушить кацику великія истины откровенія, и выставить ему всю гнусность индійскаго язычества. Тотъ слушалъ его съ вѣжливымъ, по холоднымъ равнодушіемъ; Кортесъ, замѣтивъ это, вдругъ обратился къ своимъ солдатамъ съ восклицаніемъ, что теперь время водрузить тутъ крестъ! Они съ жадностью приготовились содѣйствовать его благочестивому намѣренію, и, вѣроятно, произошло бы то же, что въ Семпоаллѣ, только съ другими послѣдствіями, еслибъ не вступился благоразумный отецъ Ольмедо и не пріостановилъ порыва пламеннаго рвенія къ вѣръ Христовой. Онъ представлялъ, что водрузить крестъ между туземцами, въ теперешнемъ состояніи ихъ невѣдѣнія и маловѣрія, значило бы предоставить поруганію это священное знаменіе, по выступленіи Испанцевъ отсюда. Единственное средство для успѣшнаго введенія истинной вѣры,-- терпѣливое выжиданіе поры, когда можно будетъ внушить имъ уразумѣніе истины. Хладнокровная разсудительность добраго духовнаго отца восторжествовала наконецъ надъ пыломъ увлеченія воинственныхъ энтузіастовъ.

Великое счастіе для Кортеса, что Ольмедо не принадлежалъ къ числу тѣхъ фанатиковъ, которые въ подобныхъ случаяхъ не преминули бы раздуть въ немъ пламя религіозной восторженности и подстрекнуть пылкій духъ на безразсудные поступки, гибельные для предпріятія тѣмъ болѣе, что въ его глазахъ всѣ мірскія слѣдствія были ничтожны въ сравненіи съ великимъ дѣломъ обращенія. Для достиженія этой цѣли, неразборчивый умъ воина, привыкшаго къ суровой военной дисциплинѣ, не задумался бы употребить силу въ случаѣ недѣйствительности болѣе кроткихъ мѣръ. Ольмедо былъ изъ числа тѣхъ благодѣтельныхъ миссіонеровъ, которымъ римско-католическая церковь представляетъ много образцовъ; они полагаются болѣе на духовное оружіе, внушаютъ ученія любви и милосердія, способныя лучше всего другаго тронуть чувствительность, и пріобрѣтаютъ участіе суровыхъ слушателей. Таково должно быть истинное оружіе церкви, таково -- оружіе, употреблявшееся и въ первые вѣка христіанства; отъ этого мирное вліяніе его распространилось на отдаленнѣйшія страны земнаго шара. Не такъ дѣйствовали вообще завоеватели Америки; они предпочитали мусульманскіе способы убѣжденія первыхъ вѣковъ побѣдоноснаго исламизма, и шли съ мечомъ въ одной рукѣ и съ библіею въ другой. Они требовали отъ побѣжденныхъ духовной и мірской покорности, мало заботясь объ искренности насильнаго убѣжденія обращенныхъ и много -- о соблюденіи наружныхъ обрядовъ, установленныхъ церковью. Посѣянныя такимъ образомъ сѣмена пропали бы давнымъ-давно, еслибъ въ-послѣдствіи не явились другіе миссіонеры, которые поселились между Индійцами и жили съ ними какъ съ братіями, стараясь долгимъ и терпѣливымъ воздѣлываніемъ умовъ ихъ приготовить сердца къ принятію истины и развитію ея зачатковъ.

Испанскій генералъ пробылъ въ этомъ городѣ отъ четырехъ до пяти дней, для подкрѣпленія своего голоднаго и усталаго войска; нынѣшніе Индійцы показываютъ и теперь -- по крайней-мѣрѣ, они дѣлали это въ концѣ прошлаго столѣтія -- на древній кипарисъ, подъ тѣнью вѣтвей котораго была привязана лошадь del conquistador, "завоевателя", какъ Кортеса величаютъ par excellence. Дорога войску шла по широкой зеленой долинѣ, орошенной благороднымъ потокомъ -- обстоятельство, которое встрѣчается не часто въ изсякшей плоской возвышенности Новой-Испаніи; почва была покрыта лѣсами, которые въ наши дни попадаются въ тѣхъ мѣстахъ рѣже воды. Завоеватели, воцарившись тамъ, вскорѣ истребили великолѣпные лѣса, которые во времена Ацтековъ могли соперничать по разнообразію и красотѣ съ нашими лѣсами въ южныхъ и западныхъ штатахъ {Авторъ -- Сѣверо-Американепъ. Прим. пер.}.

Вдоль рѣки, по обоимъ ея берегамъ, тянулся лиги на три или на четыре непрерывный рядъ индійскихъ жилищъ, "которыя почти касались одно другаго", изъ чего слѣдуетъ заключить, что въ то время населеніе было тамъ несравненно многолюднѣе теперешняго. На дикомъ и неровномъ возвышеніи находился городъ, заключавшій въ себѣ пять или шесть тысячь жителей, съ крѣпостью со стѣнами и рвами, "совершенно похожею на европейскія крѣпости". Пришедшія къ нему войска снова расположились на отдыхъ и были тутъ гостепріимно встрѣчены.

Теперь Кортесу надобно было рѣшить планъ своихъ будущихъ операціи. Въ послѣднемъ мѣстѣ роздыха, жители совѣтовали ему направить путь къ древнему городу Чолупѣ, миролюбивые обыватели котораго, подданные Монтезумы, предпочтительно занимались разными механическими искусствами и по всей вѣроятности приняли бы ихъ хорошо. Но семпоалльскіе союзники совѣтовали имъ не полагаться за жителей Чолулы, "народъ лживый и вѣроломный", а идти въ Тласкалу, храбрую маленькую республику, которая такъ долго сохраняла свою независимость противъ всѣхъ усиліи мехиканскаго оружія; народъ ея столько же правдивъ, сколько мужественъ и честенъ въ своихъ поступкахъ; онъ всегда былъ въ дружбѣ съ Тотонаками, почему и теперь слѣдовало ожидать отъ него дружественнаго расположенія.

Аргументы индійскихъ союзниковъ убѣдили испанскаго генерала и онъ рѣшился ввѣриться доброжелательству Тласкаланцевъ; для этого онъ составилъ посольство изъ четверыхъ главныхъ Семноалланцевъ и отправилъ съ ними въ Тласкалу воинственный подарокъ -- малиновую суконную шапку, мечъ и самострѣлъ, такъ-какъ оружіе это вообще возбуждало удивленіе туземцевъ. Онъ приложилъ къ подаркамъ письмо, въ которомъ просилъ позволенія пройдти съ своимъ войскомъ черезъ республику, заслуживающую удивленія по доблестямъ Тласкаланцевъ, сопротивлявшихся столько времени Ацтекамъ, которыхъ гордое государство онъ намѣренъ смирить. Посланіе это, написанное на добромъ кастильскомъ языкѣ, не могло быть весьма понятнымъ для Тласкаланцевъ, но Кортесъ объяснилъ его значеніе посламъ; онъ разсчитывалъ притомъ, что таинственныя начертанія его поразятъ жителей и внушатъ имъ высокое мнѣніе объ умственныхъ достоинствахъ Испанцевъ, а вмѣстѣ съ тѣмъ могутъ служить вмѣсто іероглифическихъ вѣрительныхъ грамматъ, которыми обыкновенно снабжали туземныхъ пословъ.

Испанцы пробыли въ этомъ гостепріимномъ городъ трое сутокъ послѣ ухода пословъ, и снова выступили въ походъ. Хотя они находились въ дружественной странѣ, по шли какъ по земли непріятельской: конница и легкія войска въ авангардѣ, а тяжело-вооруженные и артиллерія въ аррьергардъ, всегда въ боевомъ порядкѣ. Они никогда не снимали латъ, ни днемъ, ни ночью, и ложились спать, держа оружіе на-готовь. Такая неусыпная бдительность была, можетъ-быть, утомительнѣе тѣлесной усталости; но они знали свое превосходство въ открытомъ полѣ и чувствовали, что единственно опасное нападеніе со стороны Индійцевъ можетъ быть только тогда, когда ихъ застигнутъ въ-расплохъ. "Насъ мало противъ множества враговъ, храбрые товарищи", говаривалъ имъ Кортесъ: "держитесь же всегда въ такомъ положеніи, какъ-будто вы не только готовитесь къ битвѣ, но уже дѣйствительно начинаете ее!"

Избранный Испанцами путь былъ тотъ самый, который теперь ведетъ въ Тласкалу; но не тотъ, которымъ обыкновенно слѣдуютъ въ столицу изъ Вера-Круса, что составляетъ значительный обходъ къ югу, къ Пуэбль, по сосѣдству древней Чолулы. Нѣсколько разъ переправлялись они въ бродъ черезъ потокъ, который катится по этой прекрасной равнинѣ, и останавливались по нѣскольку дней на дорогѣ, въ надеждѣ получать отвѣтъ отъ индійской республики. Неожиданная задержка пословъ была необъяснима генералу и производила въ немъ нѣкоторое безпокойство.

Подвигаясь далѣе впередъ по странѣ болѣе суровой, Испанцы были вдругъ остановлены замѣчательнымъ укрѣпленіемъ. То была каменная стѣна, вышиною въ девять футовъ, толщиною въ двадцать, съ парапетомъ въ полтора фута ширины, устроеннымъ на вершинѣ для обороны защитниковъ; она имѣла только одинъ входъ, въ центрѣ, состоявшій изъ двухъ полукружныхъ линій стѣны, закрывавшихъ одна другую такъ, что образовывался проходъ шириною въ десять шаговъ, находившійся совершенно подъ господствомъ внутренней стѣны. Укрѣпленіе это, простиравшееся больше чѣмъ на двѣ лиги, упиралось каждою оконечностію въ крутыя, утесистыя скалы. Оно было воздвигнуто изъ огромныхъ камней, правильно вытесанныхъ и наложенныхъ одинъ на другой безо всякаго цемента. Существующіе досель остатки, въ числѣ которыхъ есть камни во всю толщину стѣны, могутъ вполнѣ свидѣтельствовать о ея прочности и массивности.

Странная постройка эта обозначала границы Тласкалы; цѣлью ея, какъ туземцы говорили Испанцамъ, было поставить преграду противъ мехиканскаго вторженія. Завоеватели остановились въ изумленіи передъ этимъ циклопическимъ памятникомъ, который весьма естественно наводилъ ихъ на раздумье о силахъ и ресурсахъ воздвигшаго народа; вмѣстѣ съ тѣмъ оно произвело безпокойство на счетъ вѣроятнаго результата посольства ихъ въ Тласкалу, а, слѣдственно, и пріема, который тамъ ожидалъ ихъ самихъ. Но Испанцы были слишкомъ пылки и подобныя непріятныя догадки не долго мучили ихъ умы. Кортесъ, выѣхавъ передъ своею конницей съ восклицаніемъ: "впередъ, друзья! святой крестъ наше знамя, подъ которымъ мы должны побѣдить", повелъ свое маленькое войско въ незащищенный проходъ. Черезъ нѣсколько минутъ, Испанцы ступали уже по землѣ свободной республики Тласкалы.

II. Республика Тласкала.-- Ея учрежденія.-- Старинная исторія.-- Споры въ сенатѣ.-- Отчаянныя битвы.
1519.

Прежде, чѣмъ мы послѣдуемъ за Испанцами въ Тласкалу, нелишнимъ будетъ сдѣлать очеркъ характера и узаконеніи народа, во многихъ отношеніяхъ замѣчательнѣйшаго во всемъ Анагуакѣ. Тласкаланцы принадлежали къ одному великому народному семейству съ Ацтеками. Они пришли на плоскую возвышенность въ одно время со-своими соплеменниками, около исхода двѣнадцатаго столѣтія, и поселились на западныхъ берегахъ Тецкукскаго-Озера. Тутъ они прожили многіе годы въ занятіяхъ, свойственныхъ народу смѣлому и только отчасти просвѣщенному. Неизвѣстно, по какой причинѣ, можетъ-быть, по своему бурливому нраву, они навлекли на себя ненависть сосѣдей, которые составили противъ нихъ союзъ и напали на нихъ; по сосѣди были разбиты на голову въ кровавомъ бою, происшедшемъ на равнинахъ Понаухтлана.

Найдя не по вкусу жизнь среди народовъ, такъ дурно къ нимъ расположенныхъ, побѣдители рѣшились переселиться. Они раздѣлились на двѣ части, изъ которыхъ одна, большая половина, направясь къ югу мимо великаго волкана Мехики, обошла древній городъ Чолулу и расположилась окончательно на мѣстахъ, защищенныхъ хребтомъ Sierra de Tlascala. Теплыя и плодородныя равнины, окруженныя этимъ суровымъ горнымъ братствомъ, обѣщали изобильные способы существованія народу трудолюбивому, а утесистыя возвышенія представляли выгодныя позиціи для городовъ.

По прошествіи нѣкотораго времени, состояніе этого народа подверглось важной перемѣнѣ. Монархія раздѣлилась сначала на два, а потомъ на четыре отдѣльныхъ владѣнія, которыя соединились между собою родомъ федеральнаго союза, вѣроятно, не совершенно точно опредѣленнаго. Каждое владѣніе имѣло однако своего верховаго правителя, независимаго у себя, и пользовавшагося сотовариществеппою властью съ остальными, когда дѣла касались всей республики: тогда всѣ правительственные вопросы, въ особенности на-счетъ мира или войны, рѣшались въ сенатѣ или въ совѣтѣ, составленномъ изъ четырехъ правителей и подчиненныхъ имъ вельможъ.

Нисшіе сановники были въ феодальной зависимости нѣкотораго рода отъ верховнаго, каждый въ своемъ участкѣ; они обязаны были снабжать его столъ, содержать въ мирное время придворный штатъ и служить въ военное, за что пользовались защитою и покровительствомъ. Тѣ же взаимныя обязательства существовали между частными владѣльцами нихъ васаллами, между которыми раздѣлялись земли каждаго округа. Такимъ-образомъ, была устроена въ республикѣ система, которая хотя и не отличалась утонченностью разграниченій феодализма въ старомъ свѣтѣ, однако имѣла главныя черты его характера въ личныхъ отношеніяхъ владѣній и васалловъ, въ обязательствѣ воинской службы съ одной стороны, и покровительства съ другой. Эта форма правленія, совершенно отличная отъ системы правленія окружающихъ народовъ, существовала до самаго прихода Испанцевъ. Конечно, нельзя не считать доказательствомъ значительной степени образованности того, что такія многосложныя учрежденія держались столько времени, ненарушенными насиліемъ или духомъ партій со стороны котораго-нибудь изъ федеративныхъ владѣтелей, и были достаточны для огражденія правъ частныхъ людей, равно какъ и для защиты всей конфедераціи противъ внѣшнихъ враговъ.

Нисшее сословіе народа не пользовалось, однако, никакими преимуществами передъ равнымъ себѣ классомъ подданныхъ въ монархіяхъ; званіе ихъ тщательно опредѣлялось костюмомъ н воспрещеніемъ пользоваться наружными знаками отличія аристократіи.

Народъ, по преимуществу земледѣльческій, воздавалъ первыя почести, какъ большая часть суровыхъ, къ-несчастію, также и образованныхъ народовъ, воинскимъ доблестямъ. Въ Тласкалѣ были учреждены общественныя игры, гдѣ призы предназначались тѣмъ, кто отличался въ атлетическихъ упражненіяхъ, которыя подготовляли къ перенесенію военныхъ трудовъ. Побѣдоносные полководцы имѣли тріумфальные входы въ города, куда вводили длинною процессіей плѣнниковъ и вносили торжественно отбитую у непріятеля добычу; подвиги ихъ прославлялись и сохранялись въ народныхъ пѣсняхъ, а изображенія ихъ, сдѣланныя изъ дерева или камня, красовались въ храмахъ. Все это было въ воинственномъ духъ республиканскаго Рима.

У Тласкаланцевъ былъ учрежденъ родъ рыцарскаго достоинства , подобно тому, какъ и у Ацтековъ. Ожидавшій почестей этого варварскаго рыцарства стерегъ свое оружіе и постился во храмѣ дней пятьдесятъ или шестьдесятъ, а потомъ выслушивалъ важную рѣчь, въ которой излагались обязанности новаго званія. Затѣмъ слѣдовали разные оригинальные обряды, когда ему возвращалось оружіе, когда его водили въ торжественной процессіи но главнымъ улицамъ; посвященіе оканчивалось пиршествами и публичными увеселеніями. Новый рыцарь отличался съ той поры знакомъ своего званія п пользовался нѣкоторыми особенными привилегіями. Достойно вниманія то, что этою честью тамъ не отличали исключительно за военныя достоинства: ею награждали также общественныя заслуги другаго рода, какъ, на-примѣръ, мудрость въ совѣтѣ, или сметливость и успѣхъ въ торговлѣ, которая пользовалась у Тласкаланцевъ такимъ же высокимъ уваженіемъ, какъ у другихъ знаменитыхъ народовъ Анагуака.

Умѣренный климатъ плоской возвышенности доставлялъ всѣ способы для отдаленнаго торга. Плодородіе почвы обозначалось самымъ названіемъ страны: Тласкала значитъ "земля хлѣба". Ея обширныя равнины, до самыхъ скатовъ скалистыхъ горъ, волновались желтыми полями маиса и полезнаго магуэйя, растенія, которое, какъ, мы уже видѣли, доставляло матеріалы для многоразличныхъ важныхъ издѣлій. Съ ними, равно какъ съ произведеніями земледѣльческими, купецъ спускался въ низменныя страны по скатамъ Кордильеровъ, странствовалъ по знойной tierra caliente и возвращался домой съ предметами роскоши, въ которыхъ природа отказывала климату его отечества.

Разныя ремесла шли впередъ по мѣръ увеличенія народнаго богатства и благоденствія; механическія искусства эти были, по-видимому, на той же степени, какъ и у другихъ народовъ Анагуака. Тласкаланскій языкъ, по словамъ національнаго историка, простой, какъ языкъ горныхъ жителей, былъ грубъ въ сравненіи съ обработаннымъ тецкукскимъ и даже съ народнымъ ацтекскимъ нарѣчіемъ, а потому не столько былъ способенъ для изящной словесности. Однако, Тласкаланцы не отставали отъ своихъ единоплеменниковъ въ наукахъ Календарь ихъ имѣлъ то же основаніе, что и у послѣднихъ; религія, архитектура, многіе законы и общественные обычаи были тѣ же,-- доказательство общаго источника всему этому. Божествомъ-покровителемъ ихъ былъ тотъ же свирѣпый богъ войны, какъ и у Ацтековъ, хотя онъ и назывался другимъ именемъ; храмы ихъ были также обагрены кровью умерщвленныхъ жертвъ, а столы пиршествъ трещали подъ такими же угощеніями людоѣдовъ.

Хотя Тласкаланцы и не старались распространять свои владѣнія завоеваніями, однако благоденствіе ихъ возбудило нѣкогда зависть сосѣдей, и особенно въ богатомъ и многолюдномъ городѣ Чолулѣ. Это повело къ частымъ распрямъ и битвамъ, въ которыхъ перевѣсъ оставался почти всегда на сторонѣ республиканцевъ. Въ-послѣдствіи, явились у нихъ гораздо опаснѣйшіе враги -- Ацтеки, которымъ не нравилась независимость Тласкалы, въ то время, когда всѣ окружающіе народы признали надъ собою, одинъ за другимъ, ихъ вліяніе или владычество. Честолюбивый Ахайякатль потребовалъ отъ Тласкаланцевъ той же дани и того же повиновенія, которыми онъ пользовался отъ всѣхъ другихъ сосѣднихъ народовъ; въ случаѣ отказа, онъ объявилъ, что Ацтеки сроютъ до основанія ихъ города и поступятъ съ ихъ землею, какъ съ непріятельскою.

"На это высокомѣрное требованіе маленькая республика отвѣчала съ гордостью: "Ни мы, ни предки наши не платили дани и не повиновались никогда никакому чужеземному государю; никогда этого и не будетъ. Если враги вторгнутся въ нашу землю, мы съумѣемъ защитить ее; мы и теперь прольемъ кровь свою за свободу такъ же охотно, какъ ее проливали наши предки въ-старину, когда разбивали Ацтековъ на равнинахъ Понаухтлана!

Такой рѣшительный отвѣтъ накликалъ на нихъ силы грозной монархія. Произошло генеральное сраженіе, въ которомъ побѣдителями остались суровые республиканцы. Съ этой поры, непріязненныя дѣйствія между обоими народами продолжались съ большею или меньшею дѣятельностью, но всегда съ самою безпощадною свирѣпостью. Каждый плѣнникъ немилосердо приносился въ жертву богамъ. Дѣтей воспитывали отъ самой колыбели въ духѣ смертельной ненависти къ Мехиканцамъ; даже въ краткіе промежутки перемирій не произошло ни одного брака между людьми этихъ двухъ странъ, тогда-какъ союзы такого рода связывали между собою общественными узами большую часть единоплеменныхъ народовъ Анагуака.

Въ борьбѣ этой Тласкаланцамъ много помогали Отоміи, дикое и воинственное племя, жившее первоначально къ сѣверу отъ мехиканской долины. Часть ихъ была допущена на поселеніе въ республикѣ и люди эти вскорѣ усилили собою ея войска. Храбрость ихъ и преданность новому отечеству пріобрѣли имъ довѣріе Тласкаланцевъ, которые поручили имъ защиту пограничныхъ мѣстъ. Горныя преграды, которыми окружена Тласкала, доставили ей много природныхъ крѣпкихъ позиціи; по съ восточной стороны она была открыта вторженію непріятелей, и тутъ-то, на равнинѣ, шириною миль въ шесть, Тласкаланцы воздвигли грозную стѣну, до такой степени изумившую Испанцевъ, и посадили въ нее гарнизонъ изъ Отоміевъ.

По восшествіи своемъ на престолъ, Монтезума возобновилъ въ гораздо большихъ размѣрахъ усилія покорить Тласкалу. Его побѣдоносное оружіе спускалось по скатамъ Андовъ въ отдаленныя области Никарагву и Вера-Пасъ; надменный духъ его не могъ снести сопротивленія ничтожнаго клочка земли, простиравшагося въ длину на пятнадцать лигъ а въ ширину не больше какъ на десять. Монтезума послалъ противъ республики сильную армію, подъ предводительствомъ своего любимаго сына; но армія была разбита и сынъ погибъ въ бою. Разгнѣванный и огорченный монархъ приступилъ къ еще грознѣйшимъ приготовленіямъ. Онъ соединилъ войска пограничныхъ городовъ съ войскомъ имперіи, и послалъ эти страшныя полчища въ обреченныя за гибель долины Тласкалы. Но смѣлые горцы удалились въ природныя твердыни своей земли, и оттуда, хладнокровно дождавшись благопріятнаго случая, ринулись какъ горный потокъ на нападающихъ и отбили ихъ назадъ съ ужаснымъ кровопролитіемъ.

Не смотря на свои побѣды, Тласкаланцы были сильно стѣснены долговременными непріязненными дѣйствіями съ врагомъ, такъ далеко превосходившимъ ихъ въ числѣ и ресурсахъ. Войска Ацтековъ расположились между Тласкалой и берегомъ, отрѣзавъ всякое сообщеніе съ низменными странами и заставляя такимъ образомъ жителей продовольствоваться одними только произведеніями ихъ собственной почвы и мануфактуръ. Больше полустолѣтія Тласкаланцы не имѣли ни соли, ни хлопчатой бумаги, ни какао. Лишенія этого рода до такой степени подѣйствовали на ихъ вкусъ, что они снова пріучились къ употребленію соли не ранѣе, какъ черезъ нѣсколько поколѣній послѣ завоеванія. Въ-продолженіе краткихъ интерваловъ между войнами, говорятъ, ацтекскіе вельможи, какъ настоящіе рыцари, посылали къ тласкаланскимъ вождямъ въ подарокъ эти припасы, въ знакъ уваженія; но народъ, какъ увѣряетъ индійскій лѣтописецъ, не подозрѣвалъ этого и подобныя сношенія не вели ни къ чему далѣе, не производили никакого вреда благу республики, "которая сохраняла ненарушимо свои обычаи, доброе правленіе и поклоненіе своимъ богамъ".

Таково было состояніе Тласкалы въ эпоху прибытія туда Испанцевъ. Существованіе республики могло казаться довольно ненадежнымъ подъ тѣнью страшной державы, нависшей какъ снѣжная лавина надъ ея главою, но она была все еще сильна своими внутренними способами, а еще сильнѣе непреклоннымъ духомъ народа; она пользовалась во всемъ Анагуакѣ репутаціею честности и умѣренности въ мирѣ, доблести на воинѣ; ея благородная любовь къ независимости заслужила ей уваженіе даже со стороны враговъ. При такихъ свойствахъ народнаго характера и до такой степени изощренной смертельной ненависти къ Мехикѣ, очевидно, что союзъ съ Тласкалой былъ бы чрезвычайно-полезенъ Испанцамъ въ ихъ теперешнемъ предпріятіи. Но онъ достался имъ не легко.

Тласкаланцы знали о приближеніи и побѣдоносномъ пути христіанъ, вѣсть о которыхъ распространилась по всей плоской возвышенности; по они, по-видимому, не ожидали прихода чужеземцевъ въ своя границы. Теперь ихъ значительно озадачило посольство, требовавшее пропуска испанскаго войска черезъ ихъ землю. Великій совѣтъ собрался, но въ мнѣніяхъ членовъ было большое разногласіе. Нѣкоторые, припоминая преданія народнаго суевѣрія, полагали, что Испанцы тѣ самые бѣлые бородатые люди, о которыхъ предсказывали ихъ пророки и оракулы; во всякомъ случаѣ, они враги Мехики, и, слѣдственно, могутъ помогать имъ въ борьбѣ съ грозной монархіей. Другіе утверждали, что туземцы не могутъ имѣть ничего общаго съ предвѣщанными пришельцами: путь ихъ по странѣ обозначенъ низверженными изображеніями индійскихъ боговъ и посрамленными храмами. Почему Тласкаланцы могутъ звать, что они враги Монтезумы? Они принимали его посольства, брали его подарки, и теперь идутъ къ его столицѣ вмѣстѣ съ его васаллами.

Послѣднія размышленія родились въ умѣ престарѣлаго Хикотенкатля, одного изъ четырехъ верховныхъ правителей республики. Онъ былъ почти слѣпъ, прожилъ, какъ говорятъ, далеко за столѣтіе. Сынъ его, запальчивый молодой человѣкъ одного имени съ отцомъ, начальствовалъ сильнымъ ополченіемъ тласкаланскихъ и отомійскихъ воиновъ на восточной границѣ. Старикъ совѣтовалъ напасть съ этимъ войскомъ на Испанцевъ: если оно побѣдитъ, то чужеземцы будутъ въ ихъ рукахъ; если его разобьютъ, то сенатъ можетъ отречься отъ такого дѣйствія, приписавъ его самовольству полководца, а не намѣреніямъ республики. Лукавый совѣтъ вождя поправился слушателямъ; хотя, конечно, въ немъ не было ничего рыцарскаго, и онъ не отличался прямотою, которою славились Тласкаланцы; но у Индійцевъ сила и хитрость, храбрость и обманъ допускались въ войнѣ равномѣрно, какъ и у варваровъ древняго Рима.-- Семпоалльскихъ пословъ рѣшено было задержать подъ предлогомъ, будто-бы желали ихъ присутствія при одномъ религіозномъ жертвоприношеніи.

Между-тѣмъ, Кортесъ пришелъ съ своею храброю дружиной къ каменной оградѣ восточной границы Тласкалы. По той или другой причинѣ, только тамъ въ это время не было отомійскаго гарнизона и Испанцы вступили въ проходъ, не встрѣтивъ сопротивленія. Кортесъ поѣхалъ съ кавалеріею впередъ для рекогносцировки, приказавъ пѣхотѣ слѣдовать форсированнымъ маршемъ. Проѣхавъ лиги три или четыре, онъ увидѣлъ небольшой отрядъ Индійцевъ, вооруженныхъ мечами и щитами по обычаю страны. Они обратились отъ него въ бѣгство. Онъ дѣлалъ имъ знаки, чтобъ остановить ихъ, но, видя, что они только прибавляютъ шагу, далъ шпоры коню, чему послѣдовали и остальные всадники, и вскорѣ догналъ бѣгущихъ. Индійцы, убѣдившись въ невозможности уйдти, остановились, и, вмѣсто всегдашняго страха туземцевъ при видѣ вооруженныхъ всадниковъ, напали на нихъ съ яростью. Испанцы, однако, были имъ не по силамъ и вѣроятно изрубили бы ихъ безъ труда, еслибъ въ это время не показалось въ виду войско Индійцевъ, состоявшее изъ нѣсколькихъ тысячь человѣкъ и поспѣшавшее на выручку своихъ.

Увидя ихъ, Кортесъ велѣлъ немедленно одному изъ своихъ скакать назадъ и ускорить маршъ пѣхоты. Индійцы, пустивъ свои метательные снаряды, атаковали съ бѣшеною запальчивостью маленькую дружину Испанцевъ. Они старались вырывать копья изъ рукъ всадниковъ и стаскивать ихъ съ лошадей. Имъ удалось сдернуть на землю одного Испанца, который вскорѣ умеръ отъ ранъ, и убить двухъ лошадей, которымъ, если вѣрить лѣтописцу, перерубили шеи съ одного удара добраго меча! Въ повѣствованіяхъ объ этихъ походахъ бываетъ иногда одинъ только шагъ -- и то небольшой -- отъ исторіи къ поэзіи. Потеря лошадей, которыхъ вообще было такъ немного и которыя были такъ важны но своему нравственному эффекту, сильно огорчила Кортеса, которому легче было бы лишиться лучшаго всадника изъ своей кавалеріи.

Борьба была упорная и походила на баснословныя битвы испанскихъ балладъ, въ которыхъ горсть рыцарей сражается съ цѣлыми легіонами враговъ. Копья христіанъ производили и здѣсь ужасныя опустошенія; но имъ было бы нужно очарованное копье Астольфа, повергавшее однимъ прикосновеніемъ миріады, чтобъ одержать верхъ въ такомъ неровномъ бою. Вотъ почему они очень обрадовались, когда увидѣли быстро приближавшихся за помощь товарищей.

Лишь-только пѣхота достигла поля битвы, она, выстроившись наскоро, дала такой залпъ изъ пищалей и самострѣловъ, что непріятель дрогнулъ. Оглушенные скорѣе, чѣмъ испуганные громомъ выстрѣловъ огнестрѣльнаго оружія, раздавшимся здѣсь въ первый разъ, Индійцы прекратили битву, отступили въ порядкѣ и оставили Испанцамъ открытую дорогу. Послѣдніе, слишкомъ довольные устраненіемъ этого препятствія, не думали о преслѣдованіи ретирующагося непріятеля и продолжали идти впередъ.

Путь ихъ пролегалъ черезъ страну, усѣянную индійскими хижинами, среди цвѣтущихъ полей маиса и магуэйя, свидѣтельствовавшихъ о трудолюбіи и благосостояніи жителей. Тутъ ихъ встрѣтили два тласкаланскихъ посла, пришедшіе въ сопровожденіи двухъ Семпоалланцевъ. Депутаты эти, представясь генералу, извинялись въ нападеніи на его войска, увѣряя, что оно было сдѣлано самовольно и что въ столицѣ онъ будетъ принятъ со всевозможнымъ радушіемъ. Кортесъ выслушалъ ихъ благосклонно и притворялся, что вѣритъ имъ гораздо-больше, чѣмъ онъ повѣрилъ имъ въ сущности.

Становилось поздно и Испанцы прибавили шагу, желая добраться до ночи къ какому-нибудь болѣе удобному для ночлега мѣсту. Они нашли его на берегахъ рѣки, лѣниво катившейся по равнинѣ; тамъ было нѣсколько покинутыхъ лачугъ, которыя солдаты перешарили въ надеждѣ добыть себѣ чего-нибудь съѣстнаго. Они нашли только нѣсколько смирныхъ животныхъ, похожихъ на собакъ, которыхъ немедленно убили, состряпали, и потомъ, приправя этотъ нелакомый ужинъ плодами туны, или индійской дикой смоковницы, росшей по сосѣдству, усмирили кое-какъ громкіе вопли своихъ голодныхъ желудковъ. Кортесъ принялъ на ночь всевозможныя предосторожности: отряды по сту человѣкъ каждый смѣняли другъ друга на часахъ, по нападенія не, было. Ночныя атаки не входили въ систему индійскаго образа войны.

На разсвѣтѣ слѣдующаго дня, 2-го сентября, войска были снова на йогахъ и подъ оружіемъ. Кромѣ Испанцевъ, Кортесъ имѣлъ съ собою до трехъ тысячь индійскихъ вспомогательныхъ воиновъ, которыхъ старался набирать въ пройденныхъ имъ дружественныхъ мѣстахъ; на послѣднемъ роздыхѣ къ нему присоединилось триста человѣкъ. Выслушавъ литургію, войско тронулось далѣе. Оно шло въ сжатомъ боевомъ порядкѣ; генералъ совѣтовалъ своимъ, передъ выступленіемъ, не отставать и не выходить изъ рядовъ, такъ-какъ отсталые будутъ непремѣнно отрѣзаны бодрствующимъ и неусыпно стерегущимъ ихъ непріятелемъ. Конные ѣхали по трое въ рядъ, чтобъ удобнѣе поддерживать другъ друга. Кортесъ училъ ихъ держаться всегда вмѣстѣ, въ самомъ жаркомъ пылу битвы, и никогда не атаковывать поодиначкѣ; онъ показывалъ имъ также, какъ лучше держать копья, чтобъ ихъ не могли вырвать изъ рукъ Индійцы, безпрестанно покушавшіеся на это въ послѣдней битвѣ. Во той же причинѣ онъ приказывалъ имъ не размахивать копьями, а держать ихъ твердо и неподвижно, направляя прямо въ лица непріятелей.

Не успѣло войско отойдти далеко, какъ его встрѣтили два остававшіеся въ Тласкалѣ Семпоалланца; они донесли генералу съ испуганными лицами, что были измѣннически схвачены и заключены въ темницу, что ихъ хотѣли принести въ жертву богамъ на приближающемся празднествѣ Тласкаланцевъ; но что имъ удалось убѣжать ночью съ большимъ трудомъ. Они принесли также непріятную вѣсть, что огромныя силы собираются противъ дальнѣйшаго похода Испанцевъ.

Вскорѣ потомъ, завоеватели увидѣли сборище Индійцевъ, человѣкъ около тысячи, по-видимому, хорошо вооруженныхъ и размахивавшихъ оружіемъ въ знакъ браннаго вызова. Кортесъ, приблизясь на разстояніе звука голоса, велѣлъ переводчикамъ провозгласить, что онъ не имѣетъ враждебныхъ намѣреній, а желаетъ только пройдти черезъ ихъ страну, въ которую вступилъ какъ другъ. Объявленіе это было должнымъ образомъ внесено въ книгу королевскимъ нотаріусомъ Годоемъ, для того, чтобъ Испанцы не остались виноватыми въ случаѣ кровопролитія. Эта мирная прокламація была принята по обыкновенію градомъ стрѣлъ, камней и легкихъ копіи, которыя застучали по желѣзнымъ бронямъ Испанцевъ и добрались до кожи нѣкоторыхъ изъ нихъ. Взбѣшенные болью, они потребовали, чтобъ генералъ повелъ ихъ въ атаку, и онъ огласилъ воздухъ военнымъ крикомъ: "Сант-Яго, на нихъ!"

Индійцы держались нѣсколько времени съ мужествомъ, но вскорѣ начало отступать съ поспѣшностью, однако въ порядкѣ. Разгорячившіеся Испанцы преслѣдовали съ большимъ жаромъ, чѣмъ благоразуміемъ, и допустили лукавому непріятелю завлечь себя въ тѣсное ущелье, пересѣченное ручьемъ, гдѣ неровность почвы не дозволяла дѣйствовать артиллеріи и мѣшала движеніямъ конницы. Продолжая напирать впередъ и обогнувъ одинъ крутой заворотъ, они вдругъ увидѣли передъ собою многочисленное войско, которое заслоняло тѣснину, и занимало раскидывавшіяся за нею поля. Удивленнымъ глазамъ Кортеса оно показалось состоящимъ тысячь изо ста человѣкъ; ни одно преданіе не опредѣляетъ его меньше, какъ въ тридцать тысячь.

Индійцы представляли пестрое собраніе шлемовъ, оружія и разноцвѣтныхъ перьевъ, ярко блиставшихъ на утреннемъ солнцѣ и перемѣшивавшихся со знаменами, изъ которыхъ замѣтнѣе всѣхъ было украшенное изображеніемъ цапли на скалѣ. То былъ извѣстный гербъ дома Титкала, который, вмѣстѣ съ бѣлыми и желтыми полосами на тѣлахъ людей и такими же цвѣтами на ихъ перяныхъ панцыряхъ, показывалъ, что это были воины Хикотенкатля.

Увидя Испанцевъ, Тласкаланцы испустило такой страшный военный крикъ или скорѣе визгъ, который пронзалъ слухъ своею рѣзкостью и который, вмѣстѣ съ печальнымъ громомъ индійскихъ барабановъ, слышныхъ дальше чѣмъ на полу-лигу разстоянія, поразилъ бы ужасомъ самыя храбрыя сердца. Грозная масса эта двигалась за христіанъ, какъ-будто готовясь задавить ихъ своимъ числомъ. Но отважная дружина, въ сомкнутомъ строю и прикрытая крѣпкими латами, приняла натискъ не дрогнувъ; безпорядочныя тьмы непріятелями, бѣснуясь и шумно толпясь вокругъ Испанцевъ, подавались назадъ, по-видимому, для того, чтобъ съ новыми и усугубленными силами снова устремиться впередъ.

Кортесъ, бывшій по своему обыкновенію всегда впереди, тщетно порывался пробиться съ конницей сквозь чащу непріятеля и открыть проходъ пѣхотѣ. Люди его, конные и пѣшіе, держались въ боевомъ порядкѣ непоколебимо, не представляя врагамъ ни одного беззащитнаго пункта. Часть Тласкаланцевъ, уговорившись между собою, вдругъ напала на солдата, по имени Морана, одного изъ лучшихъ ѣздоковъ; они успѣли стащить его съ лошади, которую убили несчетными ударами. Пѣшіе Испанцы устремились съ отчаяннымъ усиліемъ на выручку товарища изъ рукъ непріятеля и на избавленіе его отъ ужасной участи плѣнника; закипѣла яростная борьба надъ распростертымъ трупомъ лошади; десять Испанцевъ было ранено прежде, чѣмъ имъ удалось вырвать у нападающихъ несчастнаго кавалериста, который былъ, однако, до того израненъ, что умеръ на другой день. Индійцы унесли съ торжествомъ мертваго коня и разослали разрубленные остатки его въ видѣ трофея по городамъ Тласкалы. Обстоятельство это смутило испанскаго генерала: оно отняло у животныхъ сверхъестественную силу, которою ихъ обыкновенно облекало суевѣрное воображеніе туземцевъ. Для сохраненія такого нравственнаго Эффекта, Кортесъ приказалъ потихоньку зарыть въ землю убитыхъ наканунѣ двухъ коней.

Наконецъ, непріятель, тѣснимый всадниками и стаптываемый копытами лошадей, началъ мало-по-малу отступать. Во все время этой жаркой сѣчи, индійскіе союзники оказались весьма полезными Испанцамъ: они бросались въ воду и барахтались съ непріятелями съ отчаяніемъ людей, "которыхъ однимъ спасеніемъ была безнадежность на спасеніе". "Я вижу впереди одну только смерть!" кричалъ Маринѣ одинъ изъ семпоалльскихъ вождей: "намъ ни за что не пройдти здѣсь живыми." "Христіанскій Богъ съ нами", отвѣчала ему неустрашимая женщина. "Онъ проведетъ насъ."

Среди шума битвы слышался голосъ Кортеса, ободрявшій солдатъ: "Если мы не побѣдимъ теперь", восклицалъ онъ, "крестъ Христа никогда не водрузится въ этой землѣ! Впередъ, товарищи! Развѣ были когда-нибудь примѣры, чтобъ Кастильцы оборачивались спиною къ врагамъ?" Одушевленные словами и геройскимъ примѣромъ вождя, солдаты съ отчаянными усиліями пробили себѣ наконецъ путь сквозь темныя колонны непріятеля и выбрались изъ ущелья на открытую равнину.

Тутъ, зная свое превосходство, они съ раза почувствовали прежнюю самоувѣренность. Конница вскорѣ очистила пространство для маневровъ артиллеріи; густыя тучи противниковъ представляли выстрѣламъ вѣрную цѣль; громъ орудій, изрыгавшихъ потоки огня и клубы сѣрнистаго дыма, страшное опустошеніе въ рядахъ и страннымъ образомъ изувѣченныя тѣла убитыхъ -- все это привело варваровъ въ ужасъ и отчаяніе. У нихъ не было оружія, которое могло бы бороться противъ этихъ гибельныхъ жерлъ; ихъ собственные жалкіе метательные снаряды, пущенные невѣрною рукою, упадали по-видимому безвредно на заколдованныя головы христіанъ. Смущеніе ихъ увеличивалось отъ желанія уносить съ поля битвы мертвыхъ и раненныхъ, что было въ обычаѣ у народовъ Анагуака, но неминуемо подвергало ихъ теперь еще большимъ потерямъ.

Восьмеро главныхъ индійскихъ вождей пало. Хикотенкатль, видя себя не въ силахъ держаться противъ Испанцевъ въ открытомъ полѣ, велѣлъ отступать. Тласкаланское войско, далеко не похожее на пораженныхъ паническимъ страхомъ варваровъ, оставило поприще въ порядкѣ хорошо устроенной арміи. Кортесъ теперь, какъ и наканунѣ, былъ слишкомъ доволенъ своимъ настоящимъ преимуществомъ, и не думалъ о преслѣдованіи. Время было за часъ до солнечнаго заката и онъ заботился только о томъ, какъ бы занять до ночи выгодную позицію, гдѣ можно освѣжить раненныхъ и расположиться на бивакахъ.

Подобравъ раненныхъ, онъ тронулся впередъ не теряя времени, и передъ сумерками достигъ скалистой возвышенности Тцомпачтенетль, или "холма Тцомпачъ". Онъ былъ увѣнчалъ родомъ башни или храма, котораго развалины и теперь видны. Первое попеченіе генерала было о раненныхъ людяхъ и лошадяхъ. Къ-счастію, Испанцы нашли обильные запасы провизіи въ сосѣднихъ хижинахъ, и тѣ, по-крайней-мѣрѣ, которые не слишкомъ пострадали отъ оружія Индійцевъ, отпраздновали побѣду пиршествомъ и радостью.

Число убитыхъ и раненныхъ съ обѣихъ сторонъ весьма загадочно. Индійцы должны были потерпѣть сильный уронъ, но обычай уносить съ поля битвы мертвыхъ дѣлаетъ исчисленіе невозможнымъ. Главный уронъ Испанцевъ состоялъ, по-видимому, во множествѣ раненныхъ. Первою цѣлью воиновъ Анагуака въ битвахъ было добываніе плѣнниковъ, которые украшали ихъ тріумфы и доставляли жертвы богамъ. Христіане были очень-часто обязаны своимъ спасеніемъ такому звѣрскому суевѣрію. Если вѣрить словамъ завоевателей, то потери ихъ въ сраженіяхъ были всегда незначительны; но тому, кто читалъ старинныя испанскія хроники о войнахъ ихъ съ невѣрными, все равно, Арабами или Американцами, не слишкомъ можно полагаться на ихъ численныя опредѣленія.

Происшествія этого дня доставили Кортесу много печальныхъ предметовъ для размышленія. Нигдѣ не встрѣчалъ онъ такого стойкаго отпора; нигдѣ въ Анагуакѣ не встрѣчался онъ съ туземными воинами, до такой степени грозными по своему оружію, дисциплинѣ и доблестямъ. Далеко не обнаруживая суевѣрнаго страха прочихъ Индійцевъ при видѣ Испанцевъ и ихъ вооруженія, Тласкаланцы смѣло боролись съ ними и уступили только неизбѣжному превосходству военнаго искусства бѣлыхъ. К4къ важенъ былъ бы для него союзъ такого народа въ борьбѣ съ ихъ единоплеменниками -- Ацтеками! Но какъ привлечь ихъ на свою сторону? До-сихъ-поръ, они гордо отвергали всѣ его дружественныя предложенія; по-видимому, каждый шагъ Испанцевъ по этой многолюдной странѣ будетъ оспариваться съ такимъ же свирѣпствомъ. Воины его, а въ особенности Индійцы, праздновали дневныя событія бражничаньемъ и плясками, пѣснями веселья и криками торжества. Кортесъ поощрялъ ихъ, зная, какъ важна бодрость духа въ солдатахъ; но наконецъ возгласы ликованья замерли мало-по-малу, и въ тишинѣ ночной много Тревожныхъ мыслей толпилось въ умѣ генерала, когда маленькая армія его спала крѣпкимъ сномъ въ лагерь, расположенномъ вокругъ индійскаго холма.

III.
Рѣшительная побѣда.-- Индійскій совѣтъ.-- Переговоры съ непріятелемъ.-- Тласкалаyскій герой.
1519.

Во весь слѣдующій день, Испанцы отдыхали безпрепятственно и собирались съ силами послѣ усталости и жаркой битвы вчерашняго дня. Имъ было довольно занятія: они должны были чистить оружіе, дополнять уменьшенный запасъ стрѣлъ и приводить въ готовность все, за случай дальнѣйшихъ военныхъ дѣйствіи, еслибъ данный непріятелю жестокій урокъ оказался недостаточнымъ и не отбилъ у него охоты воевать съ ними. На второй день отдыха, Кортесъ, не получая отъ Тласкаланцевъ никакихъ просьбъ о мирѣ и покорности, рѣшился отправить въ ихъ станъ посольство съ предложеніемъ прекращенія военныхъ дѣйствій и увѣреніемъ, что онъ желаетъ посѣтить ихъ столицу какъ другъ. Онъ избралъ для этого двухъ главныхъ вождей, взятыхъ въ плѣнъ въ послѣдней битвъ.

Между-тѣмъ, не желая оставить людей своихъ въ опасномъ бездѣйствіи, которое непріятель могъ перетолковать какъ слѣдствіе робости и истощенія силъ, онъ взялъ съ собою конницу и легкія войска, способныя для этого дѣла, и отправился на фуражировку по сосѣдству. То была гористая страна, образуемая отраслью Тласкаланскаго-Хребта, съ зеленѣющимися скатами и долинами, покрытыми полями маиса и плантаціями магуэйя и съ многолюдными городами и деревнями на высотахъ. Въ одномъ изъ нихъ, какъ онъ разсказываетъ, оказалось три тысячи жилищъ. Въ нѣкоторыхъ мѣстахъ его встрѣчали рѣшительнымъ сопротивленіемъ, за которое онъ наказывалъ огнемъ и мечомъ. Послѣ успѣшной фуражировки, онъ возвратился къ своимъ, съ хорошимъ запасомъ провизіи и пригналъ съ собою нѣсколько сотъ индійскихъ плѣнниковъ. Въ лагерь, однако, онъ обращался съ ними кротко и старался вразумить ихъ, что онъ вовсе не желалъ прибѣгать къ такимъ насиліямъ, но вынужденъ къ нимъ неблагоразумными поступками ихъ же соотечественниковъ. Такимъ-образомъ, онъ надѣялся внушить народу убѣжденіе въ его силѣ и вмѣстѣ съ тѣмъ въ дружественныхъ намѣреніяхъ, если они будутъ вести себя дружелюбно.

Въ лагерѣ своемъ, онъ нашелъ пословъ, возвратившихся уже изъ стана Тласкаланцевъ. Они встрѣтили Хикотенкатля лигахъ въ двухъ оттуда, гдѣ онъ былъ расположенъ съ многочисленнымъ войскомъ. Кацикъ далъ имъ аудіенцію публично и велѣлъ воротиться съ такимъ отвѣтомъ: "Испанцы могутъ идти въ Тласкалу когда вздумаютъ; но когда прійдутъ туда, то мясо ихъ будетъ отрѣзано отъ костей для жертвы богамъ! Если же они останутся на мѣстѣ, то я завтра посѣщу ихъ". Послы прибавили, что у него подъ начальствомъ сила несметная, состоящая изъ пяти дружинъ, а въ каждой дружинѣ не менѣе десяти тысячь человѣкъ. То былъ цвѣтъ тласкаланскихъ и отомійскихъ воиновъ, собранный подъ знамена своихъ вождей по приказанію сената, который рѣшился попробовать счастія въ правильномъ сраженіи и однимъ ударомъ истребить вторгвшихся въ республику чужеземцевъ.

Этотъ смѣлый вызовъ поразилъ непріятнымъ образомъ Испанцевъ, неприготовленныхъ къ такому неодолимому упорству непріятеля, представившаго имъ уже много доказательствъ своей неустрашимости и отваги. Имъ предстояло встрѣтить, въ теперешнемъ ослабленномъ состояніи, еще болѣе грозное ополченіе враговъ. Война, но страшной участи, которая готовилась побѣжденнымъ, имѣла самый мрачный видъ и тяжко подавляла духъ завоевателей. "Мы боялись смерти", говоритъ безстрашный Берналь Діасъ со своимъ всегдашнимъ простодушіемъ, "потому-что мы были люди." Едва ли нашелся во всемъ войскѣ человѣкъ, который бы не исповѣдался отцу Ольмедо, во всю ночь раздававшему отпущеніе грѣховъ во имя святой церкви. Подкрѣпленные божественными таинствами религіи, католическіе воины спокойно ложились спать, приготовленные ко всякой участи, какая бы ихъ ни ожидала подъ знаменемъ креста.

Такъ-какъ битва была неизбѣжна, то Кортесъ рѣшился выступить и сойдтись съ непріятелемъ въ открытомъ полѣ. Это показывало самоувѣренность, которая должна была устрашить Тласкаланцевъ и воодушевить его собственныхъ людей; онъ разсчитывалъ, что энтузіазмъ ихъ могъ до нѣкоторой степени простыть, еслибъ имъ пришлось выжидать нападенія противниковъ, сидя въ бездѣйствіи за окопами. Ярко взошло солнце на слѣдующее утро, 5 сентября 1519, дня, знаменитаго въ исторіи испанскихъ завоеваній. Генералъ сдѣлалъ смотръ своему войску и сказалъ солдатамъ нѣсколько словъ въ ободреніе и для совѣта. Пѣхоту онъ увѣщевалъ полагаться больше на остріе, чѣмъ на лезвее меча, и стараться пронзать непріятельское тѣло; конницѣ -- пускаться въ аттаку не во весь опоръ, направивъ копья прямо въ глаза Индійцевъ; артиллеріи, пищальникамъ и самопольщикамъ -- поддерживать другъ друга, однимъ заряжать въ то время, какъ другіе будутъ палить, и такимъ-образомъ не прекращать огня ни на минуту во все продолженіе дѣла; а главное, держаться въ сомкнутомъ и неразрывномъ строю, такъ-какъ отъ одного этого зависитъ все ихъ спасеніе.

Не успѣли Испанцы отойдти на четверть лиги, какъ показалось тласкаланское войско, котораго густыя полчища занимали обширную луговую равнину, около шести квадратныхъ миль.. По наружности, число, о которомъ доносили Кортесу, не было преувеличено. Ничто не могло быть живописнѣе этихъ индійскихъ батальйоновъ, съ пестро-раскрашенными нагими тѣлами простыхъ воиновъ, фантастическими шлемами вождей, блестѣвшими золотомъ и до рогами каменьями, и яркими перяными одеждами, въ которыя они нарядились. Несчетныя копья и стрѣлы съ остріями изъ прозрачнаго ицтли или обожженной мѣди, сверкали на солнцѣ какъ фосфорическія блестки на поверхности взволнованнаго моря; надъ арьергардомъ могучаго ополченія виднѣлись знамена, на которыхъ красовались гербы главныхъ тласкаланскихъ и отомійскихъ вождей. Среди послѣднихъ замѣтнѣе всего было знамя съ бѣлою цаплей на скаль, дома Хикотэнкатля, а еще важнѣе золотой орелъ съ распущенными крыльями, подобный древне-римскому signum, богато украшенный изумрудами и серебряною рѣзьбою -- великій штандартъ республики Тласкалы.

Вся одежда простыхъ воиновъ состояла въ поясѣ, обхватывавшемъ бедра; но тѣло было расписано красками отличительныхъ цвѣтовъ вождей, подъ знаменами которыхъ они сражались. Перяныя мантіи воиновъ высшаго разряда представляли на томъ же основаніи подобранные цвѣта, такъ точно, какъ у горныхъ Шотландцевъ цвѣтъ тартаны обозначаетъ кланъ, къ которому каждый принадлежитъ. Кацики и первоклассные вожди носили туники на ватѣ толщиною въ два дюйма, которыя плотно облегали тѣло и защищали также плечи и бедра; поверхъ ихъ, богатые Индійцы носили еще тонкія золотыя или серебряныя брони, а на ногахъ были кожаные сапоги или сандаліи. Но великолѣпнѣйшею частью ихъ костюма -- мантія изъ plumaje или перьевъ, съ затѣйливыми узорами, нѣсколько похожая на пышныя верхнія одежды, которыя рыцари среднихъ вѣковъ носили поверхъ латъ. Надъ этимъ живописнымъ и граціознымъ костюмомъ виднѣлся фантастическій головной уборъ изъ дерева или кожи, представлявшій обыкновенно голову какого нибудь дикаго звѣря, съ страшными рядами зубовъ. Этотъ шлемъ закрывалъ голову воина и производилъ самый уродливый и странный эффектъ; верхушка его украшалась великолѣпнымъ султаномъ изъ разноцвѣтныхъ тропическихъ перьевъ, которыхъ форма и цвѣта означали званіе и фамилію воина. Въ дополненіе къ оборонительному вооруженію, у нихъ были щиты, у иныхъ -- деревянные и обтянутые кожей, но больше составленные изъ легкой рамы, переплетенной камышемъ и подбитой хлопчатою бумагой; были еще щиты, на которыхъ хлопчатая бумага покрывалась эластическимъ веществомъ, такъ что они дѣлались солидными. Щиты эти покрывались пышными украшеніями, смотря по вкусу и состоянію хозяина, а по закраинѣ висѣла великолѣпная бахрама изъ перьевъ.

Оружіемъ Индійцевъ были пращи, луки и стрѣлы, копья и дротики. Они были отличными стрѣлками и могли пускать разомъ по двѣ или даже по три стрѣлы; но искуснѣе всего мегали они дротики, изъ которыхъ одинъ родъ, съ веревкою, чтобъ бросающій могъ снова употребить его въ дѣло, былъ особенно страшенъ Испанцамъ. Острія, всѣхъ этихъ оружій были изъ кости, или минерала ицтли (обсидіана), твердаго прозрачнаго вещества, о которомъ мы уже говорили, способнаго заостряться какъ бритва, хотя и легко тупившагося. Копья и стрѣлы имѣли также мѣдные концы. Вмѣсто меча, они употребляли палицу, длиною фута въ три съ половиною, въ которую вдѣлывались на равныхъ разстояніяхъ поперегъ длины острыя лезвія ицтли,-- оружіе это было страшно въ ихъ рукахъ: одинъ очевидецъ увѣряетъ, что онъ видѣлъ разъ, какъ лошадь была убита палицей съ одного удара.

Таково было вооруженіе тласкаланскаго воина и вообще всего народнаго семейства Анагуака. Щиты и брони изъ хлопчатой бумаги были такъ удобны, что сами Испанцы переняли ихъ въ-послѣдствіи, находя, что они защищаютъ тѣло не хуже желѣзныхъ латъ, но гораздо легче и удобнѣе ихъ. То и другое было достаточною обороной противъ стрѣлы или удара дротика, хотя и не могло устоять противъ огнестрѣльнаго оружія. Но какая броня въ состояніи ему противиться? Можно сказать безъ преувеличенія, что по удобству, красотѣ и крѣпости, оружіе индійскаго воина не уступало оружію образованнымъ народовъ древности.

Увидя Кастильцевъ, Тласкаланцы подняли бранный вопль, который совершенно заглушалъ дикую музыку на раковинахъ, атабалахъ и трубахъ, выражавшую увѣренность въ скорой побѣдѣ надъ жалкими силами бѣлыхъ; когда Испанцы приблизились на разстояніе выстрѣла, Индійцы пустили въ нихъ тучу стрѣлъ, копіи и камней, затмившую на мгновеніе солнце и усыпавшую землю грудами метательныхъ снарядовъ варваровъ. Твердо и медленно подвигалась маленькая дружина Испанцевъ подъ этимъ смертоноснымъ ливнемъ, пока не подошла на столько, что огонь ея имѣлъ полную дѣйствительность. Тогда Кортесъ остановилъ своихъ; Испанцы выстроились и открыли вдоль всей линіи общій, метко-направленный огонь. Каждый выстрѣлъ несъ несомнѣнную смерть; ряды Индійцевъ валились такъ быстро, что товарищи ихъ изъ арьергарда не успѣвали убирать тѣлъ; ядра, проносясь черезъ густыя толпы, разбрасывая оторванные обломки оружія и изувѣченные члены воиновъ, сыпали гибель и отчаяніе. Дикари окаменѣли отъ изумленія; наконецъ, приведенные въ ярость нестерпимымъ опустошеніемъ въ своихъ полчищахъ, они вдругъ огласили воздухъ пронзительнымъ визгомъ и ринулись съ запальчивостью на христіанъ.

Они двигались какъ лавина или какъ горный потокъ, отъ котораго дрожитъ земля, и который рушитъ на пути своемъ все. Маленькая дружина бѣлыхъ встрѣтила бодро эти подавляющія массы. Но никакая сила не могла тутъ устоять: Испанцы дрогнули, поколебались, были увлечены напоромъ и ряды ихъ разстроились. Напрасно кричалъ имъ генералъ сомкнуться и выстроиться снова. Голосъ его терялся отъ шума сѣчи и дикихъ воплей нападающихъ. Было мгновеніе, когда казалось, что все погибло для Испанцевъ и участь ихъ рѣшена!

Но въ Груди ихъ было нѣчто, говорившее громче голоса генерала: -- отчаяніе; оно придало каждому сверхъ естественную душевную и тѣлесную силу. Нагота не защищала Индійцевъ отъ острія толедской стали; работая неутомимо добрыми мечами, испанская пѣхота успѣла наконецъ пріостановить стремленіе человѣческаго потока. Тяжелая артиллерія громила между-тѣмъ во флангъ нападающихъ, который потрясся отъ чугунной бури и пришелъ въ смятеніе. Самая многочисленность дикарей увеличивала ихъ разстройство. Въ это время, конница, подъ личнымъ предводительствомъ Кортеса, пустилась въ атаку и отбросила назадъ шумную толпу, которая стала отступать въ большемъ безпорядкѣ и съ большею торопливостью, чѣмъ шла впередъ.

Нѣсколько разъ пытались Тласкаланцы возобновить натискъ, но все съ меньшимъ и меньшимъ одушевленіемъ, и съ большимъ урономъ. Они были слишкомъ-несвѣдущи въ военномъ искусствѣ, и не съумѣли воспользоваться своимъ страшнымъ численнымъ превосходствомъ. Правда, дикари были раздѣлены на дружины, изъ которыхъ каждая служила подъ знаменемъ своего частнаго вождя; но они не знали регулярнаго строя, и двигались массами, толкаясь и громоздясь другъ на друга. Они не умѣли сосредоточивать силы на какомъ-нибудь данномъ пунктѣ, или выдерживать напоръ нападенія, употребляя отряды на смѣну другъ друга послѣдовательно. Изо всей громады только немногіе могли участвовать въ битвѣ съ непріятелемъ, несравненно слабѣйшимъ въ числѣ. Остатокъ войска, остававшійся въ бездѣйствіи въ тылу, и хуже, чѣмъ безполезный, только шумно нажималъ на передовыхъ, мѣшалъ имъ двигаться и при малѣйшей неудачѣ, заражался паническимъ страхомъ и повергалъ все войско въ неисправимую суматоху. Короче сказать, все это весьма походило за битвы древнихъ Грековъ съ Персами.

Огромное численное превосходство Индійцевъ могло бы все-таки, при страшной потеръ въ людяхъ, утомить до безсилія Испанцевъ, уже ослабѣвшихъ отъ ранъ и усталости продолжительной битвы. Но, къ счастію завоевателей, въ непріятельскомъ станѣ возникъ раздоръ. Одинъ изъ тласкаланскихъ вождей, начальствовавшій большою массою воиновъ, оскорбился заносчивостью Хикотенкатля, который обвинилъ его въ неискусствѣ и трусости во время предшествовавшей битвы. Обиженный кацикъ вызвалъ своего соперника на поединокъ, и хотя этотъ поединокъ не состоялся, однакожь, оскорбленный вождь, пылая ненавистью, рѣшился отомстить теперь же и увелъ съ поля битвы свою часть войска, доходившую до десяти тысячь человѣкъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ, онъ уговорилъ другаго изъ главныхъ вождей послѣдовать его примѣру.

Ослабленный такимъ-образомъ почти на цѣлую половину своихъ первоначальныхъ силъ, и потерпѣвъ страшный уронъ въ числѣ убитыхъ и районныхъ, Хикотепкатль не могъ уже долѣе держаться противъ Испанцевъ. Оспоривая у нихъ поле битвы въ-теченіе четырехъ часовъ съ удивительнымъ мужествомъ, онъ, наконецъ, былъ вынужденъ отступить и предоставить его христіанамъ. Испанцы были слишкомъ утомлены и изранены и потому не могли преслѣдовать его; Кортесъ, довольный рѣшительною побѣдой, возвратился съ торжествомъ въ свою позицію, на холмъ Тцомначь.

Со стороны Испанцевъ было весьма немного убитыхъ, не взирая на ужасное опустошеніе въ войскахъ непріятеля; Кортесъ вслѣдъ похоронить ихъ въ самомъ тайномъ мѣстѣ, желая скрыть не только число своихъ убитыхъ, но и самый фактъ, что бѣлые смертны. Весьма-многіе изъ Испанцевъ, однако, и всѣ лошади были ранены. Положеніе завоевателей было тѣмъ тягостнѣе, что у нихъ не доставало многихъ самыхъ нужныхъ припасовъ, какъ, на-примѣръ, масла и соли, которой, какъ я уже сказалъ, невозможно было достать по всей Тласкаль. Одежда ихъ, приспособленная къ болѣе-благодатному климату, не годилась для суроваго воздуха горъ, а стрѣлы и дротики, по насмѣшливому замѣчанію Берналя Діаса, "служили незавидною защитой противъ непогодъ".

Но все-таки они имѣли много причинъ радоваться происшествіямъ того дня, и много поводовъ къ увѣренности въ своихъ силахъ и ресурсахъ. Не потому, чтобъ результатъ битвы научилъ ихъ презирать индійскихъ враговъ -- одинъ на одинъ и съ равнымъ оружіемъ, Индіецъ могъ бороться съ Испанцемъ, -- во послѣдняя побѣда утвердила безпрекословно превосходство военной пауки и дисциплины надъ физическою храбростью и числомъ враговъ. То было повтореніе древнихъ битвъ между Европейцами и Азіатцами; по горсть Грековъ, разбивавшая полчища Ксеркса и Дарія, не имѣла надъ своими противниками того явнаго преимущества, которое въ теперешнихъ воинахъ огнестрѣльное оружіе давало Испанцамъ. Употребленіе его доставляло превосходство, которое даже трудно оцѣпить; превосходство, которое въ спорѣ между двумя одинаково просвѣщенными народами, которые имѣли всѣ другія отношенія такія же, какія были между Испанцами и Тласкаланцами, повело бы, вѣроятно, къ такимъ же результатамъ. Ко всему этому, не должно упускать изъ вида дѣйствія конницы. Народы Анагуака не имѣли большихъ домашнихъ животныхъ и не знали никакого рабочаго скота. Воображеніе ихъ было поражено ужасомъ при чудномъ видѣ, какъ конь и всадникъ повинуются одному внушенію и кажутся одушевленными однимъ духомъ и одною волей; они терялись, когда видѣли страшное животное, съ "одѣтою въ громъ" шеей, которое стаптывало въ прахъ ихъ дружины, и весьма-натурально смотрѣли на него съ таинственнымъ страхомъ, внушаемымъ существомъ сверхъестественнымъ. Немного нужно размышленія о множествѣ физическихъ и нравственныхъ преимуществъ Испанцевъ надъ ихъ противниками, чтобъ объяснить себѣ результатъ послѣдняго боя, не унижая нисколько храбрости и воинскихъ способностей Индійцевъ.

Кортесъ, полагая это время благопріятнымъ, рѣшился отправить къ Тласкаланцамъ еще посольство, съ требованіями въ родѣ прежнихъ. Но сенатъ былъ еще, повидимому, недовольно уничиженъ, хотя послѣднее пораженіе и произвело всеобщее уныніе. Махихкатцинъ. одинъ изъ четырехъ предсѣдателей республики, настаивалъ на своихъ прежнихъ аргументахъ въ пользу предложеннаго бѣлыми союза: -- войска Тласкалы были уже достаточно разбиты, и не надѣялись на успѣшный отпоръ Испанцамъ. Кромѣ того, онъ указывалъ на великодушіе ловкаго завоевателя съ плѣнными -- вовсе неестественное въ Анагуаки -- какъ на дополнительный поводъ къ союзу съ чужеземцами, которые умѣютъ быть друзьями такъ же, какъ и врагами.

По Махихкагцина одолѣла военная партія, ненависть которой скорѣе изощрилась, чѣмъ усмирилась недавними пораженіями. Вражда ихъ поджигалась младшимъ Хикотенкатлемъ, который пламенно желалъ возстановить свою славу и смыть позоръ, запятнавшій въ первый разъ оружіе республики.

Въ такомъ недоумѣніи, сенатъ обратился къ жрецамъ, которыхъ авторитетъ часто рѣшалъ несогласія въ индійскихъ совѣщаніяхъ. У нихъ, простодушно спросили, дѣйствительно ли бѣлые -- существа сверхъестественныя, или обыкновенные люди съ плотью и кровью. Посовѣтовавшись между собою, жрецы дали странный отвѣтъ, что Испанцы, хотя и не боги, но дѣти солнца и получаютъ главную силу свою отъ этого свѣтила; а потому, когда лучи его не будутъ ихъ освѣщать, то и сила ихъ исчезнетъ: въ-слѣдствіе чего опи присовѣтовали ночное нападеніе, отъ котораго скорѣе всего можно было ожидать успѣха. Въ этомъ ребяческомъ отвѣтѣ было, конечно, больше лукавства, чѣмъ легковѣрія; можетъ-статься, что его даже внушилъ самъ Хикотенкатль, или кацики его партіи, желавшіе примирить народъ съ мѣрою, противною укоренившемуся обычаю, или, даже вѣрнѣе, общему закону всего Анагуака. Было ли это мнѣніе плодомъ хитрости или суевѣрія, во оно восторжествовало; сенатъ республики уполномочилъ своего полководца попытать счастья въ ночной атакѣ на лагерь христіанъ и вручилъ ему десять тысячъ воиновъ.

Дѣло велось такъ скрытно, что Испанцы не провѣдали о немъ ничего; но генералъ ихъ былъ не изъ числа тѣхъ, кого можно застигнуть въ-расплохъ днемъ или ночью; да въ добавокъ, къ счастію завоевателей, ясная ночь освѣщалась осенними лучами полной луны. Вдругъ одинъ изъ ведетовъ увидѣлъ на значительномъ разстояніи многочисленную массу Индійцевъ, приближавшуюся къ лагерю, и тотчасъ же поднялъ тревогу.

Испанцы, какъ я уже говорилъ, спали всегда съ оружіемъ подъ бокомъ, а лошади, совершенно осѣдланныя, стояли разнузданными и привязанными къ пикетамъ. Въ пять минутъ, весь лагерь былъ подъ оружіемъ. Тогда увидѣли темныя колонны Индійцевъ, осторожно приближавшіяся по равнинѣ; только головы воиновъ поднимались надъ высокимъ маисомъ, которымъ были засѣяны промежуточныя поля. Кортесъ рѣшился не ждать атаки въ своихъ окопахъ, но выступить и устремиться на непріятеля, когда онъ подойдетъ къ подошвѣ холма.

Тихо и украдкою приближались Тласкаланцы; христіанскій лагерь, притаившійся въ глубокомъ молчаніи, казался погруженнымъ въ крѣпкій сонъ. Но только-что Индійцы начали взбираться на покатость холма, какъ вдругъ раздался грозный военный крикъ Испанцевъ; за нимъ появилась мгновенно вся армія, скрывавшаяся за окопами, и ринулась внизъ подъ гору. Размахивавшіе оружіемъ бѣлые воины казались смущенному воображенію Тласкаланцевъ носящимися въ воздухѣ призраками или демонами, тѣмъ болѣе, что невѣрный свѣтъ луны умножалъ ихъ число и превращалъ коней и всадниковъ въ исполненія, чудовищныя тѣни.

Едва дождавшись натиска христіанъ, пораженные паническимъ страхомъ варвары бросили слабый залпъ стрѣлъ, и не дѣлая дальнѣйшаго сопротивленія, побѣжали шумно и торопливо по равнинѣ. Конница безъ труда настигла бѣглецовъ, стаптывала и рубила ихъ безпощадно, пока Кортесъ, утомленный рѣзнею беззащитныхъ, но отозвалъ своихъ людей, которые оставили поле, усыпанное кровавыми трофеями побѣды.

На другой день, испанскій главнокомандующій, слѣдуя обычной политикѣ своей послѣ каждаго рѣшительнаго удара, отправилъ новое посольство въ столицу республики. Послы получили инструкцію черезъ прелестную переводчицу, Марину. Эта замѣчательная женщина возбуждала общее удивленіе постоянствомъ и бодростью, съ которыми она переносила всѣ лишенія походной жизни. Далеко не обнаруживая природной слабости и робости своего пола, она не пугалась никакихъ тяжкихъ испытаніи и даже часто возбуждала къ новой энергіи унывающихъ солдатъ; участіе ея, когда бы ни представился случаи, всегда старалось облегчить страданія единоплеменниковъ.

Чрезъ нее Кортесъ сообщилъ посламъ свои требованія и условія. Онъ дѣлалъ тѣ же предложенія дружбы и союза, что и прежде, обѣщая забыть все прошлое; но если ему откажутъ теперь, говорилъ онъ; то онъ войдетъ въ столицу республики какъ завоеватель, сроетъ до земли каждый домъ и предастъ мечу безъ разбора и пощады каждаго жителя! Отпуская пословъ, онъ приказалъ имъ предстать сенату съ символическими подарками: письмомъ въ одной рукѣ и съ стрѣлою въ другой.

Послы Кортеса были почтительно выслушаны верховнымъ совѣтомъ Тласкалы, погруженнымъ въ глубокое уныніе. Неудача ночной аттаки погасила въ груди ихъ послѣднюю искру надежды. Войска ихъ уже нѣсколько разъ были разбиты, изъ открытомъ полѣ, и въ тайной засадъ. Храбрость и хитрость, всѣ ихъ средства, оказались равно безсильными противъ врага, котораго рука никогда не утомлялась, котораго взоръ никогда не смыкался. Имъ осталась одна покорность, и они отправили къ Испанцамъ четырехъ главныхъ кациковъ, которымъ поручили увѣрить въ безпрепятственномъ пропускѣ черезъ земли республики и въ дружелюбномъ пріемъ въ столицѣ. Союзъ, столько разъ предлагаемый Испанцами, былъ наконецъ принятъ, со многими неловкими извиненіями за прошлое; посламъ дали приказаніе зайдти по пути въ тласкаланскій лагерь, для увѣдомленія Хикотенкатля о рѣшеніи сената. Вмѣстѣ съ тѣмъ, они должны были требовать отъ него прекращенія дальнѣйшихъ непріязненныхъ дѣйствій и доставленія бѣлымъ людямъ изобильнаго продовольствія во всемъ необходимомъ.

Но тласкаланскіе депутаты, прибывъ къ своему полководцу, не нашли въ немъ готовности слѣдовать этимъ инструкціямъ. Частыя битвы съ Испанцами, а, можетъ-быть, и природный доблестный духъ дѣлали его недоступнымъ суевѣрнымъ страхамъ простодушныхъ дикарей и онъ смотрѣлъ на грозныхъ чужеземцевъ не какъ на существа сверхъестественныя, но какъ на людей такихъ же смертныхъ, какъ онъ самъ. Вражда воина превратилась въ немъ въ чувство личной смертельной ненависти къ пришельцамъ, горсть которыхъ поражала его столько разъ; умѣего кппѣлъ замыслами мщенія и возстановленія своей помраченной славы. Онъ отказался распустить войско, все еще грозное, которымъ предводительствовалъ, а также отъ доставки съѣстныхъ припасовъ непріятелю: кромѣ того, онъ уговорилъ пословъ остаться въ его станѣ и повременить посѣщеніемъ Испанцевъ, которые, поэтому, не могли знать о благопріятныхъ для нихъ распоряженіяхъ тласкаланскаго сената.

Кастильскіе писатели осуждаютъ поведеніе Хикотенкатля, называя его свирѣпымъ и кровожаднымъ варваромъ, что весьма естественно; но люди, которыхъ сужденіе независимо отъ національнаго пристрастія, выведутъ совершенно другое заключеніе. Они будутъ смотрѣть съ удивленіемъ на этотъ высокій, непоколебимый духъ, который устоялъ въ одинокомъ величіи среди окружавшихъ его развалинъ; они постигнутъ ясновидящую сметливость человѣка, котораго умъ проникъ сквозь покровъ предлагаемой Испанцами своекорыстной дружбы, предвѣщавшей отечеству его бѣдствія порабощенія; поймутъ благородный патріотизмъ, стремившійся къ спасенію родины во что бы ни стало, и къ вдохновленію въ сердца народа, среди собиравшихся пагубныхъ тучъ, своего собственнаго неустрашимаго духа, которымъ онъ хотѣлъ одушевить ихъ на послѣднюю борьбу за угрожаемую пришельцами независимость.

IV.
Ропотъ въ станѣ завоевателей.-- Тласкаланскіе шпіоны.-- Мигъ съ республикою.-- Посольство отъ Монтезумы.
1519.

Желая поддержать ужасъ кастильскаго имени и не дать непріятелю опомниться, Кортесъ, въ день отправленія своего посольства въ Тласкалу, пустился въ объѣздъ по окрестной странѣ, взявъ съ собой небольшой отрядъ конницы и легкой пѣхоты. Самъ онъ былъ тогда до такой степени разслабленъ лихорадкою и леченіемъ, что едва могъ держаться въ сѣдлѣ. Мѣстность была дикая; рѣзкіе вѣтры, налетавшіе съ морозныхъ вершинъ горъ, прохватывали насквозь легкую одежду христіанъ и знобили людей и лошадей. Четыре или пять изъ этихъ животныхъ выбились изъ силъ и генералъ, опасаясь потерять ихъ, отослалъ назадъ въ лагерь. Солдаты, принявъ это. за зловѣщій знакъ, упрашивали Кортеса воротиться, но онъ отвѣчалъ: "Мы сражаемся подъ знаменемъ креста; Богъ сильнѣе природы!" -- и продолжалъ свой походъ.

Путь Испанцевъ пролегалъ по мѣстоположенію, испещренному дидими утесистыми горами и воздѣланными полями, со множествомъ городовъ и селъ, изъ которыхъ многіе были пограничными крѣпостями, занятыми Отоміями. Слѣдуя правилу древнихъ Римлянъ, Кортесъ щадилъ покорившагося врага, по страшно каралъ тѣхъ, кто осмѣливался сопротивляться; а такъ-какъ сопротивленіе бывало слишкомъ-часто, то путь его обозначался пепломъ и кровью. Послѣ кратковременнаго отсутствія, онъ благополучно возвратился въ станъ, обремененный добычею успѣшной фуражировки, которая принесла бы ему больше чести, еслибъ не сопровождалась такими жестокостями. Берналь Діасъ приписываетъ ихъ больше всего звѣрству индійскихъ союзниковъ, которыхъ въ пылу побѣды нельзя было ничѣмъ остановить. Но кто бы тутъ ни былъ виноватъ, это, по-видимому, нисколько не тревожило генерала, который объявляетъ въ письмѣ своемъ къ императору Карлу V: "Когда мы сражались подъ знаменемъ креста, за истинную вѣру и для службы вашего величества, то небо увѣнчало наше оружіе "полнымъ успѣхомъ; хотя невѣрныхъ было убито несметное множество, "однакожь Кастильцы потерпѣли очень-мало". Испанскіе завоеватели, судя по ихъ сказаніямъ, считали себя воинами церкви, сражающимися за великое дѣло христіанства, и не упоминали ни о какихъ мірскихъ побужденіяхъ, таившихся въ ихъ груди; въ такомъ же религіозномъ свѣтѣ смотритъ на нихъ и большая часть національныхъ историковъ послѣдующихъ временъ.

Возвратясь въ свой лагерь, Кортесъ нашелъ новую причину къ безпокойству: возникъ ропотъ между его неугомонными сподвижниками. Терпѣніе ихъ истощилось отъ безпрестанныхъ опасностей и трудовъ, которымъ, по-видимому, нельзя было ждать конца. Побѣды, доставшіяся имъ послѣ такихъ неимовѣрныхъ усилій, не подвинули ихъ ни на волосъ впередъ. "Идея достигнуть Мехики" говоритъ старый воинъ-лѣтописецъ: "обратилась въ шутку во всемъ войскѣ"; а безконечная перспектива враждебныхъ столкновеній съ ожесточеннымъ и свирѣпымъ народомъ, среди котораго ихъ бросила судьба, повергала ихъ въ глубокое уныніе.

Въ числѣ недовольныхъ было много бурливыхъ и заносчивыхъ крикуновъ, какими изобилуетъ любой лагерь -- они, подобно пустымъ пузырямъ, непремѣнно поднимаются на поверхность въ смутныя поры. То были большею частію приверженцы старинной партіи Веласкеса, которые имѣли земли на Кубѣ, куда мысли ихъ направлялись часто по-мѣрѣ-того, какъ они удалялись отъ берега. Теперь они приступили къ генералу, не какъ строптивые мятежники -- помня урокъ на Кубѣ -- но съ намѣреніемъ откровенно переговорить съ нимъ, какъ съ товарищемъ-авантюристомъ въ одномъ общемъ дѣлѣ. Фамильярный тонъ ихъ обнаруживалъ, на какой ногѣ равенства члены экспедиціи были между собою.

Страданія ихъ -- они начали съ этого -- были нестерпимы. Каждый получилъ по одной ранѣ, а большая часть по двѣ и по три. Слишкомъ пятьдесятъ человѣкъ погибло такъ или иначе въ этомъ походѣ, послѣ выхода изъ Вера-Круса. Нѣтъ на свѣтѣ вьючнаго животнаго, котораго жизнь была бы несноснѣе той, какую они ведутъ, потому-что тѣ хоть отдыхаютъ ночью, а имъ нѣтъ покоя ни днемъ, ни ночью, отъ безпрестанныхъ битвъ и утомительной бдительности. Что же касается до завоеванія Мехики, то одна эта мысль была чистымъ сумасшествіемъ. Если они встрѣтили такой отпоръ со стороны крошечной республики Тласкалы, то чего жь должно ожидать отъ великой и могущественной Мехиканской Имперіи? Теперь на нѣсколько времени настало прекращеніе военныхъ дѣйствій, а потому лучше всего воспользоваться имъ и воротиться въ Вера-Крусъ. Правда, флотъ истребленъ, -- и этимъ поступкомъ, которому по опрометчивости не найдется ничего подобнаго даже въ преданіяхъ Римлянъ, генералъ взялъ на свою совѣсть отвѣтственность за участь всего войска; -- но все же тамъ осталось одно судно, которое можно послать въ Кубу за подкрѣпленіемъ и продовольствіемъ; а когда прибудетъ то и другое, то можно приступить къ дальнѣйшимъ дѣйствіямъ съ болѣе основательною надеждою на успѣхъ.

Кортесъ выслушалъ эту странную рѣчь съ ненарушимымъ спокойствіемъ. Онъ зналъ своихъ товарищей, а потому, вмѣсто упрековъ или крутыхъ мѣрь, отвѣчалъ имъ съ такою же воинскою откровенностью, съ какою говорили они.

Онъ допустилъ, что въ ихъ словахъ много правды. Страданія Испанцевъ были велики, даже болѣе страданій героевъ древней Греціи или древняго Рима, какъ о нихъ сохранились преданія. Но за то и слава Испанцевъ затмитъ на столько же славу тѣхъ и другихъ. Онъ самъ быль часто преисполненъ удивленія, видя, какъ его маленькая дружина бывала окружена тьмами варваровъ, и чувствовалъ, что одни только Испанцы могутъ торжествовать надъ такими страшными препонами. Да и у Кастильцевъ не достало бы на это силы, еслибъ надъ ними не бодрствовала рука Всемогущаго, на помощь которой они могутъ смѣло надѣяться и впредь: развѣ они сражаются не за Его дѣло? Правда, они боролись съ неимовѣрными опасностями и трудностями; но вѣдь они пошли сюда не въ надеждѣ наслаждаться праздностью и пустыми удовольствіями. Слава, какъ онъ говорилъ имъ еще въ самомъ началѣ похода, можетъ быть пріобрѣтена только трудомъ и опасностями. Они могутъ засвидѣтельствовать, что самъ онъ никогда не отказывался отъ своей доли того и другаго. "Это была истина" прибавляетъ честный лѣтописецъ, слышавшій весь этотъ разговоръ: "которой никто не могъ опровергнуть". Но, продолжалъ Кортесъ, если они встрѣчали препятствія, то одолѣли всѣ; даже теперь они пользуются плодами своихъ побѣдъ въ изобиліи, которымъ наслаждается лагерь, и они могутъ быть убѣждены, что Тласкаланцы, усмиренные безпрестанными пораженіями, скоро будутъ умолять о мирѣ, на какихъ бы условіяхъ его ни даровали. Идти назадъ нѣтъ никакой возможности: противъ нихъ возстанутъ самые камни, и Тласкаланцы будутъ гнать ихъ съ торжествомъ вплоть до моря. А какъ будутъ восхищаться Мехиканцы жалкими послѣдствіями ихъ хвастливой самоувѣренности! Прежніе друзья сдѣлаются врагами, и Тотонаки, чтобъ отвратить мщеніе Ацтековъ, противъ котораго Испанцы будутъ не въ силахъ защитить ихъ, присоединятся къ остальнымъ непріятелямъ. Вотъ почему надобно идти впередъ во что бы то ни стало, и вотъ почему онъ совѣтуетъ имъ усмирить свои малодушныя побужденія и, вмѣсто того, чтобъ оглядываться на Кубу, обратить глаза на Мехику, великую цѣль ихъ предпріятія.

Пока происходила эта чудная бесѣда, много другихъ Солдатъ столпилось на томъ же мѣстѣ. Недовольные, ободренные присутствіемъ товарищей, такъ же какъ и кротостью генерала, отвѣчали, что они еще далеко не убѣждены, что другая побѣда, такая же какъ послѣдняя, будетъ ихъ неминуемою гибелью, что они идутъ въ Мехику только на убой, и тому подобное. Наконецъ, Кортесъ вышелъ изъ терпѣнія и прекратилъ споръ, стихомъ одной старинной пѣсни, который гласилъ, что лучше умереть съ честью, чѣмъ жить въ срамѣ; этому чувству отозвалась большая часть слушателей, которые, не смотря на свой частный, бурливый ропотъ, вовсе не имѣли намѣренія отказаться отъ экспедиціи, а еще больше покинуть своего вождя, къ которому всѣ были страстно привязаны. Недовольные, смущенные этимъ выговоромъ, разбрелись но своимъ палаткамъ, бормоча въ-полголоса проклятія на генерала, задумавшаго это сумасбродное предпріятіе, на Индійцевъ, которые его вели, и на своихъ собственныхъ соотечественниковъ, которые его поддерживали.

Таковы были трудности, съ которыми приходилось бороться Кортесу: лукавый и свирѣпый непріятель; непостоянный и часто нездоровый климатъ; его собственная болѣзнь, усиленная безпокойствомъ на-счетъ того, какъ будетъ принята государемъ вѣсть о его дѣйствіяхъ; и наконецъ,-- также важное обстоятельство -- безпрестанныя неудовольствія среди его собственныхъ сподвижниковъ, единодушіе и постоянство которыхъ было основаніемъ всѣхъ его надеждъ, великимъ рычагомъ, долженствовавшимъ ниспровергнуть владычество Монтезумы.

На слѣдующее утро послѣ описанныхъ нами происшествій, испанскій станъ былъ изумленъ появленіемъ небольшаго числа Тласкаланцевъ, украшенныхъ бѣлыми знаками, выражавшими миролюбивую цѣль. Они принесли съ собою множество съѣстныхъ припасовъ и нѣсколько бездѣлушекъ, что все, какъ они говорили, было прислано тласкаланскимъ полководцемъ, уставшимъ отъ войны и желавшимъ перемирія съ Испанцами. Онъ вскорѣ явится въ лагерь самъ, для личныхъ переговоромъ съ вождемъ чужеземцевъ. Извѣстіе это было всѣми принято съ радостью и послы встрѣтили самый дружелюбный пріемъ.

Прошелъ день или два. Часть Тласкаланцевъ оставила испанскій станъ, а прочіе, человѣкъ около пятидесяти, остались въ немъ и возбудили недовѣрчивость въ Маринѣ. Она сообщила Кортесу свое подозрѣніе, что они шпіоны. Въ-слѣдствіе чего онъ приказалъ схватить нѣсколькихъ, допрашивалъ ихъ по одиначкѣ и убѣдился, что они были дѣйствительно посланы Хикотенкатлемъ для разузнанія состоянія христіанскаго лагеря, на который онъ намѣревался сдѣлать нападеніе. Удостовѣрившись въ истинѣ этого обстоятельства, Кортесъ рѣшился показать надъ виновными такой примѣръ, который отбилъ бы у непріятеля охоту къ повторенію подобныхъ попытокъ. Онъ велѣлъ отрубить у нихъ руки и отослалъ ихъ въ такомъ положеніи назадъ, приказавъ передать Тласкаланцамъ: "что они могутъ прійдти когда хотятъ, днемъ или ночью, и всегда найдутъ Испанцевъ готовыми встрѣтить ихъ".

Печальный видъ изувѣченныхъ товарищей исполнилъ Индійцевъ ужасомъ и отчаяніемъ. Гордый духъ вождя ихъ поникъ и онъ потерялъ всю свою прежнюю самоувѣренность. Войско его, пораженное суевѣрнымъ страхомъ, лишилось бодрости и отказывалось служить противъ враговъ, которые читаютъ въ ихъ умахъ и угадываютъ ихъ замыслы прежде, чѣмъ они успѣютъ созрѣть.

Наказаніе, которымъ Кортесъ покаралъ шпіоновъ, можетъ поразить читателя своимъ звѣрствомъ. Но должно помнить, что жертвами его были шпіоны; а шпіоны, по законамъ волны, просвѣщенныхъ ли народовъ или варваровъ, подвергаются смертной казни. Отсѣченіе же членовъ считалось болѣе кроткимъ наказаніемъ, опредѣляемымъ за преступленія нисшаго разбора. Если мы пугаемся жестокости приговора Кортеса, то надобно вспомнить, что такіе примѣры были въ тѣ времена весьма-обыкновенны; не далѣе, какъ у насъ {Т. е. въ Соединенныхъ-Штатахъ Сѣверной-Америки.} тѣлесныя наказанія или клейменіе раскаленнымъ желѣзомъ, существовало въ началѣ нынѣшняго столѣтія, и отрѣзаніе ушей въ прошломъ. Высшее просвѣщеніе не допускаетъ подобныя наказанія, какъ вредныя сами-по-себѣ и унизительныя для человѣчества; но въ шестнадцатомъ столѣтіи они входили въ уголовные законы образованнѣйшихъ націи Европы. Нельзя требовать отъ кого бы то ни было, а еще менѣе отъ человѣка, воспитаннаго для желѣзнаго ремесла войны, чтобъ онъ былъ впереди своего времени въ-отношеніи утонченности чувствъ и человѣколюбивыхъ идей. Мы можемъ довольствоваться даже тѣмъ, если онъ, въ неблагопріятныхъ для филантропіи обстоятельствахъ, не остается ниже идей своего вѣка.

Когда всякое помышленіе о дальнѣйшемъ отпорѣ было покинуто, четыремъ посламъ республики позволили продолжать путь къ христіанамъ. За ними вскорѣ послѣдовалъ самъ Хикотепкатль, въ сопровожденіи многочисленной военной свиты. По мѣрѣ приближенія ихъ къ испанскому лагерю, послѣднихъ легко можно было узнать по бѣлымъ и желтымъ цвѣтамъ одежды, отличительной принадлежности дома Титкала. Все войско завоевателей радовалось этому несомнѣнному доказательству прекращенія военныхъ дѣйствій, и Кортесу стоило нѣкотораго труда остановить порывы восторга своихъ сподвижниковъ и заставить ихъ казаться равнодушными, какъ слѣдовало въ присутствіи врага.

Испанцы глядѣли съ любопытствомъ на доблестнаго вождя, который такъ долго и упорно имъ противился, и который приближался теперь съ твердымъ и безстрашнымъ видомъ, скорѣе какъ человѣкъ вызывающій на бой, чѣмъ умоляющій о мирѣ. Онъ былъ нѣсколько выше средняго роста, широкоплечъ и мускулистъ, что обнаруживало большую силу и ловкость. Голова у него была большая, а морщины на лицѣ обозначали скорѣе безпрестанную суровую службу, чѣмъ лѣта, такъ-какъ ему было не больше тридцати-пяти. Подойдя къ Кортесу, онъ сдѣлалъ обычное привѣтствіе, коснувшись рукою земли и потомъ приложивъ ее къ головѣ; невольники, принесшіе курильницы, наполняли въ это время воздухъ благоуханіями.

Далекій отъ малодушнаго желанія свалить вину на сенатъ, онъ принялъ на одного себя всю отвѣтственность за войну и говорилъ, что онъ считалъ бѣлыхъ людей врагами, такъ-какъ они пришли въ Тласкалу съ васаллами и союзниками Монтезумы. Онъ любилъ свою родину и желалъ защитить независимость, которую она сохранила послѣ столькихъ кровавыхъ войнъ съ Ацтеками. Онъ разбитъ. Можетъ-быть, они тѣ самые чужеземцы, которые по древнему преданію должны прійдти съ востока и принять во владѣніе эти страны. Онъ надѣется, что они воспользуются побѣдою съ умѣренностью и не затопчутъ въ прахъ свободу республики. Онъ пришелъ теперь отъ имени своего народа и предлагаетъ Испанцамъ покорность и увѣреніе, что они найдутъ его соотечественниковъ столько же вѣрными въ мирѣ, какъ они были тверды на войнѣ.

Кортесъ не могъ не удивляться высокому духу вождя варваровъ, который не поникалъ подъ бременемъ несчастій. Храбрый умѣетъ почтить храбрость другаго; онъ принялъ однако строгій видъ, выговаривая Хикотенкатлю за его долгое упорство. Еслибъ онъ повѣрилъ слову Испанцевъ и принялъ предложенную ему дружбу, то избавилъ бы народъ свой отъ большихъ бѣдствій, которыя навлекъ на него своимъ упрямствомъ; но прошедшаго, продолжалъ генералъ, нельзя воротить, а потому онъ готовъ забыть все и принять Тласкаланцевъ въ подданство своему государю. Если они будутъ вѣрны, то найдутъ въ немъ твердую опору; если лживы, то онъ покараетъ ихъ тѣмъ самымъ мщеніемъ, которымъ хотѣлъ разразиться надъ ихъ столицей, еслибъ они не поспѣшили изъявить свою покорность. Угроза эта показалась вѣщею вождю, къ которому обращалась.

Кацикъ приказалъ своимъ невольникамъ принести бездѣльные подарки изъ золота и ткани изъ перьевъ, предназначенные предводителю чужеземцевъ. "Они малоцѣнны" сказалъ онъ съ улыбкою: "но Тласкаланцы бѣдны; у нихъ мало золота и нѣтъ ни хлопчатой бумаги, ни соли. Ацтекскій императоръ оставилъ намъ только свободу и оружіе. Предлагаю это только какъ знакъ нашей доброжелательности". "Такимъ я его и принимаю" отвѣчалъ Кортесъ: "а такъ-какъ подарки эти отъ Тласкаланцевъ, то я цѣню ихъ выше всего, что бы то ни было, изъ другихъ рукъ, будь это хоть наполненный золотомъ домъ". Въ отвѣтѣ испанскаго генерала было столько же великодушія, сколько политики: съ помощію доброжелательства Тласкаланцевъ ему предстояло добраться до золота Мехики.

Такъ кончилась кровавая война съ свирѣпою республикой. Еслибъ Тласкала продержалась хоть немного дольше, то война кончилась бы гибелью завоевателей, истощенныхъ ранами, бдѣніемъ, усталостью и сѣменами раздора и несогласія среди ихъ самихъ. Какъ бы то ни было, они вышли изъ этой страшной борьбы съ незапятнанною славой. Непріятелю они казались неуязвимыми, одаренными заколдованною жизнью, противъ которой безсильны случайности военнаго счастія и человѣческое оружіе. Не мудрено, что и сами завоеватели имѣли о себѣ подобныя мысли, и что послѣдній изъ ихъ воиновъ считалъ себя предметомъ особеннаго заступничества Провидѣнія, которое хранило его въ пылу битвы и сберегало для высокой цѣли.

Пока Тласкаланцы были еще въ лагерѣ Кортеса, ему возвѣстили о прибытіи посольства отъ Монтезумы. Слухи о подвигахъ Испанцевъ разнеслись быстро по всей плоской возвышенности. Самъ императоръ слѣдилъ за каждымъ ихъ шагомъ, когда они поднимались по крутизнамъ Кордильеровъ и двигались впередъ по широкимъ равнинамъ ихъ высотъ. Онъ видѣлъ съ удовольствіемъ, какъ они направились къ Тласкалѣ, въ надеждѣ, что найдутъ Себѣ тамъ могилу, если они люди смертные; но велико было его огорченіе, когда одинъ гонецъ послѣ другаго приносилъ ему извѣстія о побѣдахъ, когда онъ узнавалъ, что самые грозные воины Анагуака были разсыпаны какъ беззащитныя стада мечами этой горсти непостижимыхъ чужеземцевъ.

Суевѣрные страхи овладѣли имъ снова со всею прежнею силой. Онъ видѣлъ въ Испанцахъ "людей судьбы", которые должны были овладѣть его скипетромъ. Мучимый боязнью и неизвѣстностью, онъ отправилъ въ христіанскій лагерь новое посольство, состоявшее изъ пяти первыхъ вельможъ его двора, въ сопровожденіи двухсотъ невольниковъ. Они принесли съ собою подарокъ, котораго цѣнность была опредѣлена отчасти страхомъ, отчасти врожденною щедростью ацтекскаго монарха: три тысячи унцій золота, въ зернахъ или разнаго рода затѣйливо отдѣланныхъ вещахъ, съ нѣсколькими сотнями узорчатыхъ бумажныхъ плащей и множествомъ живописнаго издѣлія изъ перьевъ. Положивъ все это къ ногамъ Кортеса, послы сказали, что пришли поздравить его отъ имени своего повелителя съ новыми побѣдами "бѣлыхъ людей". Императоръ изъявлялъ только сожалѣніе, что не можетъ принять ихъ въ своей столицѣ, многочисленное населеніе которой такъ бурливо, что можетъ подвергнуть опасности жизнь Испанцевъ. Одного только намека на желаніе императора было бы достаточно для отдаленнѣйшихъ отъ него индійскихъ народовъ, но въ глазахъ Испанцевъ онъ имѣлъ мало вѣса. Тогда послы, видя всѣ старанія свои безплодными, прибѣгли къ другому средству: они предложили отъ имени своего повелителя дань кастильскому государю, съ тѣмъ только, чтобъ Испанцы отказались отъ своего желанія посѣтить столицу Монтезумы. Эта ошибка была еще опаснѣе первой: это значило показать въ одной рукѣ богатый призъ, а въ другой безсиліе защитить его. И между-тѣмъ, изобрѣтателемъ такой малодушной политики, несчастною жертвою суевѣрія, былъ монархъ, прославившійся среди индійскихъ народовъ своею неустрашимостью и предпріимчивостью -- гроза всего Анагаука!

Кортесъ, выставляя повелѣнія своего государя какъ причину, но которой онъ не можетъ исполнить желаній Монтезумы, выразилъ глубочайшее почтеніе къ ацтекскому государю, и объявилъ, что если онъ теперь не имѣетъ средствъ отблагодарить ацтекскаго монарха, то надѣется отплатить ему въ будущемъ добрыми дѣлами!

Мехиканскіе послы не очень радовались, найдя войну уже оконченою и миръ утвержденнымъ между ихъ смертельными врагами и Испанцами. Взаимная ненависть Мехиканцевъ и Тласкаланцевъ была такъ сильна, что ни тѣ, ни другіе не могли удерживать ее даже въ присутствіи испанскаго генерала, который видѣлъ съ удовольствіемъ вражду, подрывавшую могущество индійскаго монарха, а потому долженствовавшую служить вѣрнѣйшимъ источникомъ его собственныхъ успѣховъ.

Двое изъ ацтекскаго посольства возвратились въ Мехику, для увѣдомленія своего государя о состояніи дѣлъ въ испанскомъ станѣ, а прочіе остались при Кортесѣ, который желалъ, чтобъ они видѣли собственными глазами, какое почтеніе ему оказываютъ Тласкаланцы. Между прочимъ, онъ не спѣшилъ посѣтить столицу своихъ новыхъ союзниковъ, не потому, чтобъ повѣрилъ Мехиканцамъ, старавшимся увѣрить его въ ихъ вѣроломствѣ, по ему хотѣлось подвергнуть ихъ болѣе продолжительному испытанію, а вмѣстѣ съ тѣмъ возстановить хорошенько свое здоровье. Въ это время, гонцы приходили къ нему ежедневно изъ города, съ просьбами скорѣе тронуться въ путь, и наконецъ явились за тѣмъ же въ испанскій лагерь нѣкоторые изъ престарѣлыхъ правителей республики, въ сопровожденіи многочисленной свиты и пяти сотъ тамановъ или носильщиковъ, для перевозки пушекъ и доставленія въ городъ багажа бѣлыхъ. Дальнѣйшее отлагательство было невозможно: отслуживъ благодарственный молебенъ Всемогущему, увѣнчавшему побѣднымъ торжествомъ оружіе Испанцевъ, они тронулись изъ мѣстъ, гдѣ станъ ихъ былъ раскинутъ около трехъ недѣль, на холмѣ Тцомпаче. Крѣпкая башня или теокаяли, воздвигнутая на его вершинѣ, была ими названа "Башнею Побѣды"; немногіе камни, уцѣлѣвшіе отъ ея развалинъ, показываютъ путешественнику мѣсто, достопамятное въ исторіи по храбрости и твердости испанскихъ завоевателей.

V.
Испанцы входятъ въ Тласкалу.-- Описаніе столицы республики.-- Попытки къ обращенію жителей въ христіанство.-- Ацтекское посольство.-- Испанцевъ приглашаютъ въ Чолулу.
1519.

Городъ Тласкала, столица республики того же имени, находился лигахъ въ шести отъ мѣста испанскаго стана. Путь завоевателей пролегалъ по гористой мѣстности, гдѣ каждый клочокъ пахатной земли свидѣтельствовалъ о тщательномъ земледѣліи. Черезъ глубокую barranca или пропасть, они перешли по каменному мосту, который стоитъ и теперь, и, если вѣрить преданію, былъ сооруженъ нарочно для испанскаго войска. По дорогѣ они прошли черезъ нѣсколько значительныхъ городовъ, гдѣ ихъ встрѣчало радушное гостепріимство Индійцевъ. Подвигаясь впередъ, они видѣли на каждомъ шагу признаки близости многолюднаго города. Толпы народа высыпали для пріема и привѣта чудныхъ гостей; мужчины и женщины, въ живописныхъ одеждахъ, подносили Испанцамъ розовые букеты и гирлянды, или привязывали ихъ къ шеямъ и сбруѣ лошадей, точно такъ же какъ въ Семпоаллѣ. Жрецы, въ бѣлыхъ мантіяхъ, съ длинными заплетенными въ косы волосами, вмѣшивались въ толпы и окружали пришельцевъ облаками дыма изъ своихъ курильницъ. Такимъ образомъ вошли Испанцы въ ворота древней столицы Тласкалы. То было 23 сентября 1519 -- и день этотъ празднуется даже въ наше время теперешними жителями деревни Сан-Сальвадора.

Народа столпилось столько, что городская полиція едва могла очищать мѣсто для прохода войска завоевателей; azoteas или плоскія крыши строеній, были усѣяны зрителями, жаждавшими взглянуть на дивныхъ пришельцевъ. Домы были увѣшаны цвѣточными гирляндами и Фестонами; арки изъ зеленыхъ вѣтвей, съ вплетенными въ нихъ розами и другими цвѣтами, были перекинуты черезъ улицы. Все населеніе города предавалось радости; воздухъ оглашался пѣснями и восклицаніями, перемѣшанными съ дикими звуками музыки индійскихъ инструментовъ, которая могла бы возбудить подозрѣніе въ Испанцахъ, еслибъ Марина не увѣрила ихъ въ ея дружелюбномъ значеніи, и еслибъ веселыя лица жителей не подтверждали истину ея словъ.

Такъ двигалась эта пестрая и разнородная процессія вдоль главныхъ улицъ къ жилищу Хикотенкатля, престарѣлаго отца тласкаланскаго полководца и одного изъ четырехъ главныхъ правителей республики. Кортесъ сошелъ съ коня и обнялъ старца, почти слѣпаго, который удовлетворилъ своему любопытству какъ могъ, ощупавъ рукою станъ и лицо испанскаго генерала. Потомъ онъ повелъ гостей въ обширную залу своего дворца, гдѣ былъ приготовленъ пиръ для войска чужеземцевъ. Вечеромъ ихъ отвели въ назначенное для нихъ помѣщеніе, въ зданія и на открытую площадь одного изъ главныхъ теокалли или храмовъ; мехиканскимъ посламъ, по требованью Кортеса, отвели покои подлѣ его собственныхъ, чего онъ желалъ, чтобъ лучше наблюдать за ихъ безопасностью въ центрѣ смертельныхъ враговъ.

Тласкала былъ одинъ изъ важнѣйшихъ и многолюднѣйшихъ городовъ плоской возвышенности. Въ письмѣ своемъ къ императору Карлу V, Кортесъсравниваетъ его съ Гранадою, утверждая, что городъ больше, укрѣпленнѣе и населеннѣе мавританской столицы, и также хорошо отстроенъ. Не взирая, однако, на увѣренія весьма достойнаго писателя прошлаго столѣтія, что остатки Тласкалы оправдываютъ такое показаніе, трудно повѣрить, чтобъ зданія индійскаго города могли соперничать съ памятниками восточнаго великолѣпія, легкія и воздушныя формы котораго пережили теченіе вѣковъ и возбуждаютъ удивленіе всякаго путешественника, хотя нѣсколько одареннаго изящнымъ вкусомъ. Дѣло въ томъ, что Кортесъ, подобно Коломбу, смотрѣлъ на предметы сквозь призму своего собственнаго восторженнаго воображенія, и придавалъ имъ размѣры и цвѣтъ, превосходившіе то, что оказывалось въ, дѣйствительности. Весьма-естественно человѣку, сдѣлавшему такія рѣдкія открытія, преувеличивать ихъ безсознательно въ своихъ собственныхъ глазахъ и въ глазахъ другихъ.

Домы, большею частію, были построены изъ глины и земли; лучшіе изъ камня, или высушенныхъ на солнцѣ кирпичей. Жилища эти не имѣли ни дверей, ни оконъ, но отверстія для первыхъ были завѣшены циновками, обахрамленными кусочками мѣди или чѣмъ-нибудь подобнымъ, что издавало бренчащій звукъ и могло предупредить хозяина о приходѣ посѣтителя. Улицы были узки и темны. Народонаселеніе было, безъ сомнѣнія, значительное, если вѣрить Кортесу, что въ опредѣленные дни на рынокъ стекалось до тридцати тысячь человѣкъ. Сходбища эти были въ родѣ ярмарокъ и происходили въ каждый пятый день, какъ во всѣхъ большихъ городахъ того края; туда стекались жители окрестныхъ селеній, приносившіе на продажу всякаго рода домашнія и мануфактурныя произведенія, какія имъ только были знакомы. Въ особенности они славились глиняными издѣліями, неуступавшими лучшимъ въ Европѣ. Доказательствомъ образованности привычекъ Тласкаланцевъ было то, что Испанцы нашли тамъ цирюльни и паровыя бани съ горячею водою -- бани были въ большомъ употребленіи у жителей: а еще лучшее, доказательство ихъ просвѣщенія представляетъ бдительный надзоръ полиціи, которая предупреждала и уничтожала всякіе безпорядки между народомъ.

Городъ раздѣлялся на четыре квартала, которые можно было считать четырьмя особенными городами, такъ-какъ они были выстроены въ разныя времена и отдѣлялись другъ отъ друга высокими каменными стѣнами, обозначавшими предѣлы каждаго. Каждымъ изъ этихъ кварталовъ управлялъ одинъ изъ четырехъ главныхъ правителей республики, который помѣщался въ обширномъ зданіи и былъ окруженъ своими непосредственными васаллами. Странное устройство и тѣмъ болѣе странное, что оно завѣряло общественный порядокъ и спокойствіе! Древняя столица, черезъ одну изъ частей которой протекалъ быстрый потокъ Загуаль, раскидывалась по вершинамъ и скатамъ холмовъ, у подошвы которыхъ собраны теперь жалкіе остатки нѣкогда цвѣтущаго народонаселенія. Далеко къ югозападу тянулись горы крутой Сіерра де-Тласкала и видѣлся громадный Maлинче, увѣнчанный обычною серебряною діадемой высочайшихъ Андовъ; скаты его были покрыты темною зеленью елей, исполинскихъ яворовъ и древнихъ дубовъ, которыхъ стебли поднимались футовъ на сорокъ или пятьдесятъ до начала вѣтвей. Облака, мчавшіяся съ отдаленнаго Атлантическаго Океана, собирались на страшныхъ пикахъ хребта, сгущались въ потоки и разливались по окрестнымъ городу равнинамъ, превращая ихъ въ эту пору года въ болота. Грозы, болѣе частыя и болѣе ужасныя, чѣмъ гдѣ-нибудь на плоской возвышенности, спускались но скатамъ горъ и потрясали до основанія легкія строенія города. Но хотя холодные порывы горныхъ вѣтровъ дѣлали климатъ суровымъ и рѣзко отличали его отъ ровной и благодатной температуры нагрѣтыхъ солнцемъ низменныхъ странъ, однакожъ онъ былъ благопріятнѣе развитію физической и нравственной энергіи человѣка. Бодрые духомъ и крѣпкіе тѣломъ земледѣльцы вырастали въ горныхъ ущельяхъ, равно способные обработывагь землю въ мирѣ и защищать ее войнѣ. Житель Тласкалы не походилъ на избалованное дитя природы, которая надѣляетъ любимцевъ своихъ слишкомъ-щедрыми дарами, и избавляетъ ихъ отъ малѣйшей дѣятельности: онъ добывалъ свои насущный хлѣбъ -- правда, изъ земли не неблагодарной -- въ потѣ лица. Онъ велъ жизнь умѣренную и трудовую. Отрѣзанный отъ торговыхъ сношеній долгими войнами съ Ацтеками, онъ по необходимости обратился къ земледѣлію, занятію, наиболѣе способствующему чистотѣ нравовъ и тѣлесной силѣ. Честная грудь его дышала патріотизмомъ, или мѣстною привязанностью къ почвѣ, естественнымъ плодомъ ея прилежнаго воздѣлыванія; духъ его возвышался гордымъ сознаніемъ независимости, -- природнаго права горцевъ. Таково было племя, съ которымъ Кортесъ заключилъ теперь союзъ для выполненія своего великаго предпріятія.

Испанцы посвятили нѣсколько дней торжествамъ, которыми угощало ихъ щедрое гостепріимство четырехъ правителей республики, поочередно въ каждомъ кварталѣ города. Не смотря на такій доказательства дружелюбія, генералъ не отступалъ ни на минуту отъ правилъ своей всегдашней бдительности или строгой лагерной дисциплины; онъ тщательно заботился о спокойствіи гражданъ, запретивъ своимъ солдатамъ, подъ опасеніемъ строгихъ наказаній, отлучаться безъ именнаго позволенія изъ отведенныхъ имъ квартиръ. Строгость заведенныхъ имъ порядковъ возбуждала не разъ ропотъ его собственныхъ офицеровъ, осуждавшихъ ее, какъ излишнюю предосторожность: Тласкаланцы же нѣсколько обижались ею, какъ неосновательною и оскорбительною недовѣрчивостью къ ихъ правдивости. Но когда Кортесъ объяснилъ это, какъ потребность утвержденной военной системы, тласкаланскіе вельможи изъявили ему свое удивленіе и честолюбивый молодой полководецъ республики рѣшился устроить тоже самое, если будетъ возможно, въ рядахъ своего собственнаго войска.

Убѣдившись въ искренности своихъ новыхъ союзниковъ, испанскій генералъ рѣшился приступить къ исполненію одной изъ главныхъ цѣлей своего предпріятія -- къ обращенію Тласкаланцевъ въ христіанство. По совѣту благоразумнаго отца Ольмеда, всегда сопротивлявшагося опрометчивымъ мѣрамъ, онъ откладывалъ это до удобнаго случая, который вскорѣ представился, когда правители республики предложили упрочить союзъ съ Испанцами, отдавъ своихъ дочерей въ жены Кортесу и его офицерамъ. Онъ сказалъ имъ, что это невозможно, пока онѣ будутъ коснѣть во мракѣ язычества. Тогда, при помощи добраго монаха, онъ объяснилъ, какъ могъ, ученіе истинной вѣры, показалъ имъ образъ Пресвятой Дѣвы и младенца Спасителя, и сказалъ, что это Богъ, поклоненіе которому спасетъ ихъ души, и что ихъ лживые идолы поведутъ только къ вѣчной пагубѣ и нескончаемымъ страданіямъ въ будущей жизни.

Нѣтъ нужды повторять читателю этихъ поученій, которыя, вѣроятно, заключали въ себѣ догматы, вѣры. Хотя Кортесу и не удалось убѣдить своихъ слушателей, однако они внимали словамъ его съ благоговѣйнымъ страхомъ. Когда онъ кончилъ, они отвѣчали, что, конечно, Богъ Христіанъ долженъ быть Богъ великій и добрый, а потому они готовы дать ему мѣсто между божествами Тласкалы. Система многобожія Индійцевъ, подобно системѣ древнихъ Грековъ, была довольно-тягучаго и не притязательнаго свойства, такъ-что охотно принимала къ себѣ божества всякой другой религіи, не дѣлая надъ собою никакого усилія. Но каждый народъ, продолжали Тласкаланцы, долженъ имѣть своихъ настоящихъ боговъ-хранителей, а потому, для старости лѣтъ, они не могутъ отречься отъ службы богамъ, которые оберегали ихъ юность: это навлечетъ на нихъ мщеніе боговъ, а также мщеніе народа, который привязанъ къ своей вѣрѣ столько же, сколько къ своей свободѣ, и готовъ защищать то и другое до послѣдней капли крови!

Очевидно, что дальнѣйшая настойчивость была бы теперь безполезна. Но пламенное усердіе Кортеса, разгорѣвшись еще сильнѣе отъ сопротивленія, поднялось такъ высоко, что онъ уже не видѣлъ препятствій и вѣроятно не отказался бы отъ вѣнца мученическаго, еслибъ этого потребовало такое благое дѣло. Но, къ-счастію, по-крайней-мѣрѣ для его мірскихъ успѣховъ, вѣнецъ этотъ не былъ ему предназначенъ.

Добрый монахъ, видя, какой оборотъ принимаютъ дѣла, остановилъ во время своего духовнаго сына. Онъ сказалъ, что не желаетъ видѣть повторенія сценъ, происшедшихъ въ Семпоаллѣ, и убѣжденъ въ безполезности и непрочности насильственныхъ обращеній въ истинную вѣру: то, что вырастаетъ въ одинъ часъ, можетъ и умереть въ одинъ часъ. Къ чему ниспровергать алтарь, когда идолъ его остается воцареннымъ въ сердцѣ! или разрушать идола для того только, чтобъ онъ замѣнился другимъ? Лучше ждать съ терпѣніемъ дѣйствія времени и поученій, которыя смягчатъ сердце и приготовятъ къ принятію истины разумъ, а безъ этого нѣтъ надежды на прочное и здравое убѣжденіе. Эти основательныя доказательства были подкрѣплены представленіями Альварадо, Веласкеса де-Леона и другихъ лицъ, наиболѣе пользовавшихся довѣренностью Кортеса. Наконецъ, отклоненный отъ своего первоначальнаго намѣренія, воинъ-полемикъ согласился отказаться на время отъ попытокъ на обращеніе и удержаться отъ повторенія сценъ, которыя, судя по характеру Тласкаланцевъ, могли здѣсь кончиться иначе, чѣмъ въ Семпоаллѣ или на Козумелѣ.

Въ продолженіе нашего повѣствованія, мы уже не разъ имѣли случай замѣтить благодѣтельныя слѣдствія посредничества отца Ольмеда. Едва-ли это будетъ преувеличеніе, если скажемъ, что благоразуміе его въ дѣлахъ духовныхъ способствовало успѣху экспедиціи такъ-же существенно, какъ храбрость и сметливость Кортеса въ мірскихъ. Ольмедо былъ истиннымъ ученикомъ школы добраго Ласъ-Казаса и сердце его не было объято тѣмъ свирѣпымъ Фанатизмомъ, который ожесточаетъ и закаливаетъ все, къ чему касается: оно согрѣвалось теплотою истиннаго христіанскаго милосердія. Онъ отправился въ новый свѣтъ миссіонеромъ къ язычникамъ и готовъ былъ жертвовать всѣмъ, кромѣ блага бѣдныхъ слѣпотствующихъ, которымъ посвятилъ свою жизнь. Если онъ послѣдовалъ за знаменами завоевателя, то съ единственною цѣлью смягчать ужасы войны обращать торжество креста къ благу туземцевъ, трудясь надъ исцѣленіемъ ихъ душъ. Онъ представлялъ собою необыкновенный примѣръ, какого, конечно, нельзя было ожидать отъ испанскаго монаха XVI столѣтія, религіознаго рвенія, ограничиваемаго разсудкомъ, пламеннаго усердія, умѣреннаго кроткимъ духомъ терпимости.

Но хотя Кортесъ и отказался на этотъ разъ отъ обращенія Тласкаланцевъ, однако, онъ заставилъ ихъ, разбить цѣпи несчастныхъ, предназначенныхъ на жертвоприношеніе богамъ; такой человѣколюбивый поступокъ имѣлъ, къ-сожалѣнію, только кратковременное дѣйствіе, такъ-какъ по уходѣ его освобожденныя жертвы были замѣнены новыми.

Онъ потребовали также, чтобъ Испанцамъ не мѣшали совершать богослуженіе. На одномъ изъ большихъ дворовъ или скверовъ быль воздвигнутъ огромный крестъ и тамъ ежедневно служили обѣдню въ присутствіи всего войска и несчетной толпы туземцевъ, которые, если и не понимали значенія обрядовъ, за то возчувствовали столько назидательнаго что научились уважать религію своихъ завоевателей. Непосредственное вмѣшательство свыше подѣйствовало однако на Тласкаланцевъ сильнѣе, чѣмъ лучшая проповѣдь воина или священника. Едва успѣли Испанцы выйдти изъ города, это говорятъ самые достойные авторитеты, -- спустилось тонкое и прозрачное облако, которое какъ свѣтлый столбъ окружило лучезарнымъ блескомъ крестъ и продолжало издавать кроткій небесный свѣтъ, въ-теченіе всей почіі, возвѣщая такимъ образомъ святой характеръ символа, озареннаго славою Божества!

Рѣшившись допустить правила религіозной терпимости, испанскій генералъ согласился прицдть дочерей кациковъ. Пять или шесть прекраснѣйшихъ Индіанокъ были назначены такому же числу главныхъ Сподвижниковъ Кортеса, когда святое крещеніе смыло съ красавицъ пятно язычества, онѣ получили но обыкновенію кастильскія имена, въ замѣну своей отечественной варварской номенклатуры. Въ числѣ ихъ, донья Луиза, какъ ее назвали при крещеніи, дочь Хикотенкатля, была принцессою самаго высокаго рода въ Тласкалѣ. Отдана отцомъ она была двоимъ Альварадо, и потомство ея породнилось въ-послѣдствіи съ знатнѣйшими фамиліями Кастиліи. Открытыя и веселыя манеры Альварадо сдѣлали его любимцемъ Тласкаланцевъ; а благородная и прекрасная наружность, бѣлизна лица и свѣтлый цвѣтъ волосъ, доставили ему имя Тонатіу, "Солнца". Индійцы вообще любили давать Испанцамъ какія-нибудь характеристическія прозванія. Такъ-какъ Кортесъ являлся вездѣ съ Мариной или Малинге, какъ ее называли туземцы, то они отличали его пменемъ Малинтцина, или господина Мараны. Этими эпитетами, данными имъ первоначально въ Тласкалѣ, Коргесъ и Альварадо отличались въ-послѣдствіи всегда между индійскими народами.

Пока всё это происходило, явилось другое посольство отъ мехиканскаго императора, пришедшее по обыкновенію съ драгоцѣннымъ приношеніемъ золота, богато изукрашенныхъ бумажныхъ тканей и издѣлій изъ перьевъ. Слова пословъ обнаруживали робость и малодушіе монарха, если не служили личиною болѣе хитрой политики. Теперь онъ самъ приглашала" Испанцевъ въ свою столицу, увѣряя въ искреннемъ и дружелюбивомъ пріемѣ. Онъ убѣждалъ ихъ не входить ни въ какія связи съ низкими варварами-Тласкаланцами, и уговаривалъ направиться къ Мехикѣ черезъ дружественный города, Чолулу, гдѣ, но его повелѣнію, все приготовлено для пріема бѣлыхъ чужеземцевъ.

Тласкаланцы смотрѣли съ глубокимъ сожалѣніемъ на предполагаемое Кортесомъ посѣщеніе Мехики. Слова ихъ вполнѣ подтверждали все, что онъ прежде слыхалъ о могуществѣ и честолюбіи Монтсьумы. Войска его, говорили они, размѣщены по всему Протяженію материка: столица его сильно укрѣплена, и, по своему положенію на островѣ, можетъ-быть легко отрѣзана отъ всякаго сообщенія съ окрестною страною, такъ-что Испанцы, попавъ разъ въ эту западню, отдадутъ себя вполнѣ на его произволъ. Политика Монтезумы, продолжали Тласкаланцы, столько же лжива, сколько властолюбіе его безгранично. "Не вѣрь его ласковыми" словамъ", говорили они: "ни его учтивостямъ ни подаркамъ: слова его пусты, а дружба вѣроломна". На замѣчаніе Кортеса, что онъ надѣется примирить ихъ съ императоромъ, они отвѣчали, что это невозможно: какъ бы сладки ни были его рѣчи, онъ будетъ ненавидѣть ихъ въ душѣ.

Съ такимъ же жаромъ противились они намѣренію генерала идти черезъ Чолулу, жители которой робкіе въ открытомъ нолѣ, тѣмъ болѣе опасны по своему лукавству и вѣроломству: они -- орудія Монтезумы и непремѣнно исполнятъ его волю. Вмѣстѣ съ этою недовѣрчивостью, Тласкаланцы обнаруживали суевѣрный страхъ, внушаемый этимъ древнимъ городомъ, религіознымъ центромъ Анагуака. Здѣсь богъ Кветцалькоатль имѣлъ первобытную резиденцію и свое владычество; храмъ его былъ славенъ но всей землѣ и жрецы его хвастались, чему и вѣрили, произвести по произволу изъ фонтановь храма наводненіе, которое поглотитъ въ своихъ волнахъ враговъ ихъ вѣры. Тласкаланцы напомнили также Кортесу, что въ то время, какъ другія отдаленныя мѣста присылали къ нему въ Тласкалу изъявленія своего доброжелательства и предложенія подданства его государю, Чолула, будучи только въ шести лигахъ, не сдѣлала ни того, ни другаго. Послѣдній аргументъ поразила" генерала больше всѣхъ остальныхъ и онъ немедленно отправилъ въ Чолулу требованіе изъявленія безусловной покорности.

Въ числѣ посольствъ, приходившихъ съ разныхъ сторонъ къ испанскому генералу, пока онъ оставался въ Тласкалѣ, было и отъ ИхтлильхОчитля, сына великаго Незагуальпилли и безуспѣшнаго искателя тецкукской короны, которую, какъ мы уже говорили выше, онъ оспоривалъ у своего старшаго брата. Хотя притязанія его и были отвергнуты, однако онъ получилъ въ удѣлъ часть государства, которымъ управлялъ въ духѣ смертельной ненависти къ брату и къ поддерживавшему его Монтезумѣ. Теперь онъ предлагалъ услуги свои Кортесу, требуя за вознагражденіе содѣйствія его домогательству престола своихъ предковъ. Ловкій генералъ послалъ честолюбивому молодому принцу отвѣтъ, который поощрялъ его надежды и вмѣстѣ съ тѣмъ привязывалъ къ дѣлу Испанцевъ. Цѣлью Кортеса было присоединеніе къ себѣ всѣхъ недовольныхъ правленіемъ Монтезумы, какихъ и ему бы не удавалось найдти.

Немного прошло времени прежде, чѣмъ явились изъ Чолулы депутаты, съ изъявленіями доброжелательства и приглашеніемъ Испанцевъ въ священный городъ. Посланцы эти были низкаго разбора, далеко ниже обыкновеннаго званія посланниковъ. На это обстоятельство указали Кортесу Тласкаланцы, и онъ принялъ его, какъ новый признакъ неуваженія; въ-слѣдствіе чего онъ отправилъ другое требованіе, объявляя, что если они не пришлютъ къ нему депутаціи изъ своихъ первыхъ сановниковъ, то онъ поступитъ съ жителями города какъ съ мятежниками своего государя, законнаго властелина этихъ царствъ! Угроза подѣйствовала: Чолуланцы не чувствовали, по-крайней мѣрѣ на это время, охоты оспоривать великолѣпныя притязаніи завоевателя. Въ станъ Кортеса пришло другое посольство, состоявшее изъ главныхъ Вельможъ, которые повторили Испанцамъ приглашеніе посѣтить ихъ столицу и старались извинить позднее появленіе свое опасеніями на Счетъ своей личной безопасности въ столицѣ враждебной республики. Предлогъ былъ благовидный и Кортесъ согласился съ ними.

Теперь Тласкаланцы противились больше, чѣмъ когда-нибудь, предположенному Испанцами посѣщенію. Сильное ацтекское войско, какъ они провѣдали, собрано въ сосѣдствѣ Чолулы, и народъ дѣятельно приводитъ городъ въ оборонительное положеніе. Они подозрѣвали какую-нибудь вѣроломную хитрость Монтезумы, жаждавшаго гибели Испанцевъ.

Вѣсти эти тревожили умъ Кортеса, но помогли отклонить отъ принятаго однажды намѣренія. Онъ чувствовалъ естественное любопытство видѣть почтенный городъ, прославленный въ исторіи народовъ Анагуака. Кромѣ того, онъ зашелъ слишкомъ-далеко и не могъ отступить, не подавъ повода подозрѣвать себя въ робости и недостаткѣ увѣренности въ своихъ силахъ, что должно было произвести дурное впечатлѣніе на его враговъ, союзниковъ и собственное войско. Послѣ краткаго совѣщанія со своими приближенными, онъ рѣшился направиться къ Чолулѣ.

Прошло уже три недѣли со времени водворенія Испанцевъ въ гостепріимныхъ стѣнахъ Тласкалы, и около шести съ-тѣхъ-поръ, какъ они вступили на землю республики. Они были встрѣчены на порогѣ ея какъ непріятели, съ самою рѣшительною враждою. Теперь они разстаются съ тѣмъ же самымъ народомъ, какъ съ друзьями и союзниками,-- друзьями надежными, которые должны были стоять за пикъ неизмѣнно во все продолженіе ихъ труднаго предпріятія. Поэтому, результатъ помѣщенія ихъ въ Тласкалу былъ важнѣйшимъ шагомъ впередъ, такъ-какъ отъ содѣйствія этихъ храбрыхъ и воинственныхъ республиканцевъ зависѣлъ въ сильнѣйшей степени успѣхъ экспедиціи.

VI.
Чолула.-- Великій храмъ.-- Походъ на Чолулу.-- Пріемъ Испанцевъ.-- Открытіе заговора.
1519.

Древній городъ Чолула, столица республики этого имени, лежитъ почти въ шести лигахъ на югъ отъ Тласкалы и около двадцати на востокъ, или скорѣе на юго-востокъ, отъ Мехики. По словамъ Кортеса, онъ содержалъ въ своихъ стѣнахъ двадцать тысячь домовъ и столько же въ окрестностяхъ; хотя нынѣ его населеніе не составляетъ и шестнадцати тысячь душъ. Каково бы ни было настоящее число его жителей, во время завоеванія это былъ, безспорно, одинъ изъ самыхъ многолюдныхъ и самыхъ цвѣтущихъ городовъ Новой-Испаніи.

Онъ былъ основанъ въ отдаленной древности первобытными племенами, распространившимися по этой землѣ до Ацтековъ. До насъ дошло немного свѣдѣніи о формѣ его правленія, которое, какъ кажется, было учреждено на образецъ республиканскаго, наподобіе тласкаланскаго. Оно такъ хорошо соотвѣтствовало своей цѣли, что государство удержало свою независимость до весьма-поздняго періода времени, когда оно было, если не доведено Ацтеками до васальства, то по-крайней-мѣрѣ дошло до того подъ ихъ вліяніемъ, что наслаждалось уже не многими преимуществами отдѣльнаго политическаго существованія. Связь Чолульцевъ съ Мехикою вводила ихъ въ частое столкновеніе съ сосѣдями и родней -- Тласкаланцами. Но хотя Чолульцы и далеко превосходили этихъ Послѣднихъ въ утонченности и разнообразныхъ искусствахъ гражданственности, однакожь въ войнѣ они вовсе, не были ровней со смѣлыми горцами, Швейцарцами Анагуака, Чолульская столица была великимъ торжищемъ плоской возвышенности. Жители славились разными механическими искусствами, особливо обработкою металловъ, рукодѣліемъ тканей изъ хлопчатой бумаги и алоя (agave), и въ деликатномъ производствѣ особаго рода глиняной посуды, соперничествовавшей, какъ говорятъ, въ красотѣ съ флорентійскою. Но такое прилежаніе образованной и мирной общины къ искусствамъ, естественнымъ образомъ, не располагало къ войнѣ и дѣлало ее неспособною къ состязанію съ тѣми, у кого война была величайшимъ дѣломъ жизни. Чолульцевъ обвппяли въ изнѣженности; они отличались -- упрекъ ихъ соперниковъ -- не столько своей храбростью, сколько хитростью.

Но столица, до того замѣчательная по своей утонченности и великой древности, была еще достопочтеннѣе по религіознымъ преданіямъ, которыми облекалась ея исторія. Здѣсь останавливался богъ Кветцалькоатль при своемъ переходѣ къ берегу; здѣсь провелъ онъ двадцать лѣтъ въ обученіи обитателей -- Тольтековъ искусствамъ гражданственности. Онъ познакомилъ ихъ съ лучшими формами правленія и съ болѣе духовной религіей, въ которой единственныя жертвы были плоды и цвѣты, свойственные времени года. Не легко опредѣлить, чему онъ училъ, потому-что его уроки сильно перемѣшались съ безнравственными догматами его собственныхъ жрецовъ и мистическими комментаріями миссіонеровъ. Вѣроятно, это было одно изъ этихъ рѣдкихъ и даровитыхъ существъ, которыя разсѣвали мракъ вѣка свѣтомъ своего собственнаго генія, которыя обоготворяются благодарнымъ потомствомъ и помѣщаются въ число небесныхъ свѣтилъ.

Въ честь этого-то благосклоннаго божества была воздвигнута та изумительная насыпь, на которую и доселѣ путешественникъ заглядывается въ удивленіи, какъ на самое колоссальное сооруженіе въ Новой-Испапіи, соперничествующее въ размѣрахъ и нѣсколько схожее въ формѣ съ пирамидными строеніями древняго Египта. Время ея воздвиженія неизвѣстно, потому-что она была найдена тутъ, когда Ацтеки пришли на плоскую возвышенность. Она имѣла форму, общую мехиканскимъ теокалли -- форму усѣченной пирамиды, расположенной своими четырьмя боками на четыре главныя страны свѣта, и раздѣленной на такое же число уступовъ. Но ея первобытная очертанія уже сглажены дѣйствіемъ времени и стихій, а роскошная растительность кустарниковъ и дикихъ цвѣтовъ, распространившихся по ея поверхности, придаетъ ей видъ одного изъ тѣхъ симметрическимъ возвышеній, которыя накиданы скорѣе прихотью природы, чѣмъ искусствомъ человѣка. Въ-самомъ-дѣлѣ, еще сомнительно, не естественный ли холмъ ея нутро? И по-видимому, не невѣроятно, что оно искусственный составъ изъ камня и земли, которыми, какъ достовѣрно извѣстно, только обложены всѣ стороны его.

Отвѣсная высота пирамиды -- сто-семьдесятъ-семь футовъ. Ея основаніе -- тысяча четыреста двадцать три фута въ длину, вдвое длиннѣе, чѣмъ основаніе большей пирамиды Хеопса. Нѣкоторую идею о ея размѣрахъ можетъ подать то обстоятельство, что ея основаніе, которое квадратно, покрываетъ около сорока четырехъ акровъ, а площадка на ея усѣченной вершинѣ обнимаетъ болѣе одного. Это напоминаетъ намъ о тѣхъ колоссальныхъ памятникахъ кирпичной работы, какіе еще видны въ развалинахъ на берегахъ Евфрата, и, въ гораздо-большей сохранности, на берегахъ Нила. Гумбольдтъ сравниваетъ объемъ мехиканскаго теокалли съ грудою кирпича, покрывающею квадратъ, въ четыре раза шире Вандомской-Площади и вдвое выше Лувра.

На вершинѣ стоялъ великолѣпный храмъ, въ которомъ находилось изображеніе мистическаго божества, "бога воздуха", съ темнымъ лицомъ, непохожимъ на тотъ прекрасный цвѣтъ лица, какой у него былъ на землѣ, съ митрой на головѣ, поверхъ которой развѣвались огненныя перья, съ блистательнымъ золотымъ ожерельемъ на шеѣ, съ серьгами изъ мозаической бирюзы въ ушахъ, со скипетромъ, осыпаннымъ драгоцѣнными каменьями въ одной рукѣ, и съ хитро-росписапнымъ щитомъ, эмблеммой его управленія вѣтрами, въ другой. Святость мѣста, почтеннаго маститымъ преданіемъ, и великолѣпіе храма и службъ, содѣлывали его предметомъ почтенія по всей странѣ, и изъ отдаленнѣйшихъ концевъ Анагуака приходили пилигримы воздавать поклоненіе предъ алтаремъ Кветцалькоатля. Число ихъ было такъ велико, что придавало пестрому населенію города видъ нищенства; и Кортесъ, пораженный новизною, разсказываетъ намъ, что онъ видѣлъ толпы нищихъ, какія можно найдти только въ просвѣщенныхъ столицахъ Европы.

Чолула была сходбищемъ не однихъ только неимущихъ ханжей. Многія изъ сродственныхъ племенъ имѣли въ городѣ свои собственные храмы, точно такъ же, какъ нѣкоторые христіанскіе народы имѣютъ въ Римѣ, и каждый храмъ былъ снабженъ своими собственными, особыми священнослужителями, для служенія божеству, которому онъ былъ посвященъ. Ни въ одномъ городѣ не было видано такого стеченія жрецовъ, такого множества ходовъ, такой пышности торжествъ, жертвоприношеній и религіозныхъ празднествъ. Короче, Чолула была тѣмъ же, чѣмъ у мухаммеданъ -- Мекка, или у христіанъ -- Іерусалимъ; это былъ святой городъ Анагуака.

Между-тѣмъ, религіозные обряды совершались не чисто въ томъ духѣ, какой былъ первоначально предписанъ ея покровительнымъ божествомъ. Его алтари такъ же, какъ и алтари многочисленныхъ ацтекскихъ боговъ, были осквернены человѣческою кровью; и, какъ говорятъ, на икъ кровожадныхъ жертвенникахъ ежегодно приносилось по шести тысячь жертвъ. Великое множество этихъ жертвенниковъ можетъ быть выведено изъ показанія Кортеса, насчитавшаго въ городѣ четыреста башенъ; а ни одинъ храмъ не имѣлъ болѣе двухъ, многіе только по одной. Выше всѣхъ остальныхъ возносилась большая "пирамида Чолулы", съ своими неугасаемыми огнями, раскидывавшими лучезарный блескъ во всѣ стороны по столицѣ и возвѣщавшими народамъ, что тутъ таинственное богослуженіе -- увы! испорченное жестокосердіемъ и суевѣрствомъ!-- добраго божества.,

Ни что не могло быть величественнѣе вида съ площади на усѣченной вершинѣ пирамиды. На сѣверъ простиралась эта смѣлая ограда изъ порфирныхъ скалъ, которую природа воздвигла вокругъ долины Мехики, съ громадными Попокатепетлемъ и Изтаксигуатлемъ, стоящими подобно двумъ колоссальнымъ часовымъ на охранѣ входа въ эту очарованную область. Далеко-далеко на югъ виднѣлась коническая голова Оризавы, уходящая высоко въ облака; а ближе -- голая, хотя и прекрасно сформованная Сьерра де-Малинче, бросающая свои широкія тѣни на равнины Тласкалы. Изъ этихъ горъ три -- волканы, выше высочайшаго горнаго пика въ Европѣ, закутанные въ снѣга, которые никогда не таютъ подъ знойнымъ солнцемъ тропиковъ. У ногъ зрителя лежитъ священный городъ Чолула, съ своими свѣтлыми башнями и шпицами, сверкающими на солнцѣ, покоясь среди садовъ и зеленѣющихъ рощъ, которыми тогда густо были усѣяны обработанныя окрестности столицы. Таково было великолѣпное зрѣлище, которое встрѣтило взоры завоевателей, и еще можетъ встрѣтить, съ легкой перемѣной, взоры новѣйшаго путешественника, когда съ площадки большой пирамиды его глаза странствуютъ по прекраснѣйшей части дивной плоской возвышенности Пуэблы.

Но пора возвратиться къ Тласкаланцамъ. Въ назначенное утро, испанская армія пустилась въ походъ на Мехику чрезъ Чолулу. За нею слѣдовали толпы жителей, исполненныхъ удивленія къ неустрашимости людей, которые, въ столь маломъ числѣ, отваживались нападать на великаго Монтезуму въ его столицѣ. Еще безчисленное множество воиновъ вызывалось дѣлить опасности экспедиціи; но Кортесъ, оказывая имъ свою благодарность за ихъ добрую волю, выбралъ только шесть тысячь волонтеровъ съ собою въ походъ. Онъ не хотѣлъ обременять себя неповоротливою силою, которая могла бы затруднять его движенія; и, вѣроятно, не хлопоталъ о томъ, чтобъ предать себя во власть союзниковъ, которыхъ привязанность была еще слишкомъ-недавняя, и потому не могла доставить достаточнаго ручательства въ ихъ вѣрности.

Перешедъ нѣсколько крутыхъ и холмистыхъ пространствъ земли, армія вступила въ широкую равнину, которая простирается на цѣлыя мили вокругъ Чолулы. На возвышеніи, болѣе шести тысячь футъ надъ поверхностью моря, Испанцы увидѣли богатыя произведенія различныхъ климатовъ, растущія бокъ-б-бокъ, поля высокаго маиса, сочное алоэ, пиллы или ацтекскій перецъ, и обширныя плантаціи кактуса, на которомъ кормится блестящая кошениль. Ни пяди земли, которая бы не была обработана; и почва -- вещь необыкновенная на возвышенности -- была орошаема многочисленными потоками и каналами, и хорошо отѣнена лѣсами, которые исчезли отъ жестокаго топора Испанцевъ. Къ вечеру, они достигли небольшаго ручья, на берегахъ котораго Кортесъ рѣшился расположиться станомъ на ночь, не желая нарушать спокойствіе города вводомъ въ него столь огромной силы въ неумѣстную пору.

Тутъ къ нему нашло вскорѣ множество чолульскихъ кациковъ и ихъ спутниковъ, прибывшихъ посмотрѣть и привѣтствовать чужестранцевъ. Однакожь, когда они увидѣли въ станѣ своихъ тласкаланскихъ враговъ, они обнаружили знаки неудовольствія и дали понять, что ихъ присутствіе въ городѣ можетъ произвести безпорядокъ. Доводъ показался Кортесу основательнымъ, и онъ сообразно съ этимъ приказалъ своимъ союзникамъ оставаться на настоящихъ мѣстахъ и соединиться съ нимъ, когда онъ пойдетъ изъ города на Мехику.

На слѣдующее утро, предводительствуя войскомъ, онъ имѣлъ входъ въ Чолулу, въ сопровожденіи однихъ Семпоаланцевъ, да горстью Тласкалаццевъ для присмотра за багажемъ. Его союзники при разставаньи сообщили ему множество предостереженій относительно народа, который онъ намѣревался посѣтить, увѣряя, что презираютъ его, какъ народъ торгашей, употребляющій опасное оружіе вѣроломства и хитрости. Когда войска стали подходить къ городу, дорога уже была обставлена толпами народа обоего пола и всякаги возраста; старики, дрожащіе отъ дряхлости, женщины съ дѣтьми на рукахъ, все жаждало взглянуть на иностранцевъ, которыхъ особы, оружіе и лошади были предметомъ напряженнаго любопытства для глазъ, никогда еще не встрѣчавшихъ ихъ доселѣ въ битвѣ. Испанцы, въ свою очередь, были исполнены удивленія при видѣ Чолульцевъ, гораздо-превосходившихъ, по одеждѣ и по наружности, тѣ народы, какіе они до-сихъ-поръ видали. Они особенно были поражены нарядомъ высшихъ сословій, одѣтыхъ въ шитые плащи, похожіе своей тканью и покроемъ на красивые алѣборносы или мавританскія епанчи. Жители обнаруживали тотъ же самый деликатный вкусъ къ цвѣтамъ, что и прочія племена плоской возвышенности, любившія украшать свои особы; они бросали въ солдатъ гирлянды и пучки цвѣтовъ. Безчисленное множество жрецовъ виднѣлось въ толпѣ; они раскачивали своими благовонными кадильницами въ то время, какъ музыка различнаго рода инструментовъ наигрывала посѣтителямъ свое веселое "добро пожаловать", и придавала всей сценѣ оттѣнокъ радости, восхищенія; очаровательности. Если все это не имѣло вида торжественнаго шествія, какъ въ Тласкалѣ, гдѣ мелодія инструментовъ заглушались кликами толпы; зато оно доставляло спокойную увѣренность въ гостепріимствѣ и дружественныхъ чувствахъ, что было не менѣе пріятно.

Испанцы также были поражены чистотою города, шириною и большою правильностью улицъ, которыя, казалось, были расположены по установленному плану, прочностью домовъ и числомъ и величиною пирамидныхъ храмовъ. На дворѣ одного изъ этихъ послѣднихъ и въ окружающихъ его строеніяхъ они расположились на постой.

Вскорѣ ихъ посѣтили главнѣйшіе вельможи города, которые, казалось, были-озабочены желаніемъ снабдить ихъ всѣмъ необходимымъ. Ихъ столъ былъ полонъ до изобилія, и, короче сказать, предъ ними расточались всѣ тѣ угожденія, какими предполагалось разсѣять ихъ опасенія и заставить отнести недовѣрчивость своихъ тласкаланскихъ друзей къ предразсудку и старой народной враждѣ.

Въ нѣсколько дней, сцена измѣнилась. Отъ Монтезумы прибыли послы, которые, послѣ краткаго и непріятнаго намёка Кортесу, что его Приближеніе надѣлало много безпокойства ихъ повелителю; совѣщались отдѣльно съ мехиканскими послами, находившимися еще въ кастильскомъ станѣ, и отправились; взявъ одного изъ послѣднихъ съ собою. Съ этого времени, обращеніе съ ними хозяевъ-Чолульцевъ подверглось видимой перемѣнѣ. Они уже не навѣдывались въ станъ, какъ прежде, и когда ихъ приглашали; Извинялись подъ предлогомъ болѣзни; Доставка припасовъ стала ограниченнѣе, на томъ основаніи, что будто бы у самихъ Чолульцевъ не доставало маиса. Эти признаки отчужденія; независимо отъ временнаго затрудненія, произвели въ душѣ Кортеса серьёзную тревогу на-счетъ будущаго. Его опасенія становились не легче отъ донесеній Семпоаланцевъ, которые говорили ему, что, бродя вокругъ города, они видѣли, какъ многія улицы были перегорожены завалами, азотеи, какъ плоскія кровли домовъ были завалены огромными каменьями и другими метательными снарядами, какъ-бы заготовленными къ приступу: а въ нѣкоторыхъ мѣстахъ они находили ямы, прикрытыя сверху сучьями, и внутри -- воткнутые торчмя колья, какъ-бы для воспрепятствованія движеніямъ конницы. Нѣсколько Тласкаланцевъ, прибывшихъ Также изъ своего стана, извѣстили полководца, что въ отдаленномъ концѣ Города была принесена великая жертва, большею частью изъ дѣтей, для умилостивленія боговъ, повидимому, къ какому-нибудь замышленному предпріятію. Они присовокупили, что видѣли большія толпы гражданъ, оставляющихъ городъ съ женами и дѣтьми; какъ-бы для удаленія ихъ въ безопасное мѣсто. Эти новости подтвердили самыя дурныя опасенія Кортеса, который нисколько не сомнѣвался, что тутъ приводится въ движеніе какой-нибудь враждебный замыселъ. Еслибъ въ немъ оставались ещё какія-либо сомнѣнія, открытіе, сдѣланное Мариной, добрымѣ ангеломъ экспедиціи, обратило бы эти сомнѣнія въ достовѣрности.

Пріятное обращеніе молодой Индіанки расположило къ ней жену одного изъ кациковъ, которая нѣсколько разъ побуждала Марину навѣстить ея домъ, давая смутно понять, что такимъ образомъ она избѣгнетъ участи, которая ожидаетъ Испанцевъ. Переводчица, видя всю важность полученія заразъ дальнѣйшихъ свѣдѣній, показала видъ, что ей нравится предложеніе, и въ то же время притворилась, будто весьма-недовольна бѣлыми людьми, которые ее удерживаютъ въ плѣну. Такимъ-образомъ, доведя легковѣрную Чолуленку до того, что та оставила свои предосторожности, Марина постепенно вкрадывалась въ ея довѣренность и дошла до того, что выманила у нея полный отчетъ о заговорѣ.

Заговоръ, по ея словамъ, возъимѣлъ свое начало у ацтекскаго императора, который подослалъ къ великимъ кацикамъ, а въ числѣ прочихъ и ея мужу, богатые подкупы, чтобъ завѣряться на-счетъ ихъ въ своихъ видахъ. Испанцамъ готовилось нападеніе, когда они пойдутъ изъ столицы и будутъ выбираться изъ улицъ, въ которыхъ было наставлено множество препятствіи, чтобъ привести въ безпорядокъ конницу. Двадцати-тысячное войско Мехиканцевъ уже было расположено, станомъ не въ дальнемъ разстояніи отъ города, чтобъ подкрѣпить Чочульцевъ въ ихъ нападеніи. Заговорщики ожидали въ полной увѣренности, что Испанцы, затрудненные такимъ образомъ въ своихъ движеніяхъ, падутъ легкой добычей подъ значительною силою своего врага. Достаточное число плѣнниковъ предполагалось оставить на украшеніе чолульскихъ жертвоприношеній; остальныхъ отвести въ оковахъ въ столицу Монтезумы.

Пока происходилъ этотъ разговоръ, Марина занималась откладываніемъ въ сторону такихъ цѣнныхъ вещей и платьевъ, какія располагала взять съ собою вечеромъ, когда ей будетъ можно убѣжать незамѣченной изъ испанскаго стана въ домъ къ своей чулульской пріятельницѣ, пособлявшей ей въ этой операціи. Оставивъ свою посѣтительницу въ такомъ занятіи, Марина нашла удобныи случай отлучиться на нѣсколько минутъ и, пришедъ въ комнату полководца, сообщила ему свои открытія. Онъ тотчасъ же приказалъ схватить жену кацика, которая, при допросѣ, вполнѣ подтвердила показаніе индійской любовницы.

Свѣдѣнія, добытыя такимъ образомъ Кортесомъ, привели его въ величайшую тревогу. Онъ былъ славно заманенъ въ западню. Драться или бѣжать казалось одинаково трудно. Онъ находился во вражескомъ городѣ, гдѣ каждый домъ могъ быть обращенъ въ крѣпость и гдѣ на пути было надѣлано столько препятствій, что для маневровъ его артиллеріи и конницы не было почти никакой возможности. Въ довершеніе всего, сверхъ коварныхъ Чолульцевъ, ему еще надлежало бороться, при всѣхъ этихъ невзгодахъ, со страшными воинами Мехики. Онъ былъ подобенъ путнику, который въ потьмахъ сбился съ пути среди пропастей, гдѣ на всякомъ шагу Могъ разбиться въ дребезги, и гдѣ отступать и идти впередъ -- значитъ подвергаться одинакой опасности.

Онъ желалъ добыть еще дальнѣйшаго подтвержденія и подробностей заговора. Въ-слѣдствіе этого, онъ попросилъ двухъ жрецовъ, находившихся по сосѣдству, изъ которыхъ одинъ имѣлъ большое вліяніе въ городѣ, посѣтить его станъ. Привѣтливымъ обращеніемъ и щедрыми подарками, полученными имъ самимъ отъ Монтезумы, -- обращая такимъ образомъ противъ дарителя его собственныя даянія,-- онъ выманилъ у нихъ полное подтвержденіе прежнихъ донесеній. Императоръ, со времени прибытія Испанцевъ, находился въ состояніи жалкаго сомнѣнія. Первыя его повелѣнія Чолульцамъ были -- принять иностранцевъ дружелюбно. Недавно онъ снова посовѣтовался съ своими прорицалищами и получилъ въ отвѣтъ, что Чолула будетъ могилой его враговъ, потому-что боги не преминутъ его поддержать, когда онъ будетъ мстить за святотатство, нанесенное святому городу. Ацтеки были такъ увѣрены въ успѣхѣ, что въ городѣ уже было припасено множество кандаловъ, или жердей съ ремнями, служащихъ для этой цѣли,-- вязать плѣнниковъ.

Кортесъ, чувствуя теперь себя полнымъ обладателемъ фактовъ, отпустилъ жрецовъ съ наказами, едва-ли нужными, о сохраненіи тайны. Онъ сказалъ имъ, что его намѣреніе оставить городъ на слѣдующее утро, и требовалѣ, чтобъ они уговорили нѣкоторыхъ изъ главнѣйшихъ кациковъ дать ему свиданіе въ станѣ. Послѣ этого, онъ созвалъ на совѣтъ своихъ офицеровъ, хотя, какъ кажется, уже рѣшившись напередъ, что ему должно было дѣлать.

Члены совѣта, смотря по характеру, были различнымъ образомъ поражены этимъ громовымъ извѣстіемъ. Робчайшіе, обезкураженные перспективой препонъ, которыя, казалось, умножались по мѣрѣ того, какъ они подходили ближе къ мехиканской столицѣ, были того мнѣнія, что имъ слѣдовало воротиться и искать убѣжища въ дружественномъ городѣ Тласкалы. Другіе, болѣе настойчивые, но благоразумные, совѣтовали взять болѣе на сѣверъ путь, первоначально рекомендованный ихъ союзниками. Большая часть поддерживала полководца, который все оставался при мнѣніи, что имъ нѣтъ инаго выбора, какъ идти впередъ. Отступить значило бы погибнуть. Полумѣры едва-ли были лучше, и могли произвести только робость, которая уронитъ ихъ въ глазахъ и друзей и враговъ. Настоящая ихъ политика говорила имъ, что нужно полагаться на самихъ себя, что должно нанести такой ударъ, который бы могъ устрашить враговъ и показать имъ, что Испанцевъ такъ же невозможно провести хитростью, какъ и сокрушить тяжестью числа и храбростью въ открытомъ полѣ.

Когда кацики, убѣжденные жрецами, явились къ Кортесу, онъ удовольствовался ласковымъ упрекомъ въ недостаткѣ гостепріимства, и увѣрилъ ихъ, что Испанцы не будутъ долѣе бременемъ для ихъ города, ибо онъ, Кортесъ, располагаетъ его оставить рано слѣдующимъ утромъ. Онъ требовалъ отъ нихъ, впрочемъ, чтобъ они снабдили его подкрѣпленіемъ въ двѣ тысячи человѣкъ, для перевоза его артиллеріи и багажа. Старшины, по нѣкоторомъ совѣщаніи, согласились на требованіе, извѣстной степени благопріятствовать ихъ собственнымъ намѣреніямъ.

По уходѣ ихъ, полководецъ потребовалъ къ себѣ ацтекскихъ пословъ, Онъ въ короткихъ словахъ познакомилъ ихъ съ тѣмъ, что открылъ измѣнническій заговоръ къ уничтоженію его арміи, котораго замыселъ, говорилъ онъ, приписывается ихъ государю, Монтезумѣ. Онъ присовокупилъ, что ему весьма-больно слышать, что императоръ запутанъ въ столь постыдной затѣѣ и что Испанцы должны теперь идти врагами противъ государя, котораго они надѣялись посѣтить какъ друга.

Послы съ жаромъ увѣряли, что ничего не знаютъ о заговорѣ и убѣждены, что и самъ Монтезума невиненъ въ преступленіи, которое они вполнѣ сваливаютъ на Чолульцевъ. Ясно, что политика Кортеса побуждала его оставаться въ хорошихъ отношеніяхъ съ индійскимъ монархомъ; пользоваться какъ-можно-дольше его расположеніе и употребить въ дѣло свою воображаемую безопасность, чтобъ прикрыть свои будущія дѣйствія. Поэтому, онъ притворился, будто даетъ вѣру словамъ посланниковъ, и объявилъ, что не хочетъ думать, чтобъ монархъ, оказавшій Испанцамъ такъ много дружескихъ услугъ, захотѣлъ нынѣ повершить все это дѣломъ такой безпримѣрной низости. Открытіе, присовокупилъ онъ, ихъ двойной двуличности усугубило его досаду на Чолульцевъ, надъ которыми онъ намѣренъ разразиться такимъ мщеніемъ, которое можетъ послужить полнымъ возмездіемъ за обиды, нанесенныя ими Монтезумѣ и Испанцамъ. За тѣмъ онъ отпустилъ пословъ, озаботившись, невзирая на это наружное довѣріе, назначить надъ ними строгій надзоръ, чтобъ предупредить ихъ сообщеніе съ городскими жителями.

Эта ночь была ночью глубокой тоски для арміи. Почва, на которой она стояла, казалось, колебалась подъ ногами, и каждое мгновеніе могло быть минутою, назначенною къ ея истребленію. Бдительный вождь взялъ всѣ возможныя предосторожности къ спасенію, увеличивъ число часовыхъ и установивъ пушки такимъ образомъ, чтобъ онѣ могли защищать подходы къ стану. Его глаза, этому весьма можно повѣрить, въ-теченіе ночи не смыкались. Каждый Испанецъ лежалъ въ своемъ оружіи, и каждый конь стоялъ осѣдланъ и взнузданъ, въ готовности къ немедленному дѣйствію. Но Индійцы не замышляли никакого нападенія, и тишина не была нарушена ни чѣмъ, кромѣ случайныхъ звуковъ, какіе слышатся въ многолюдномъ городѣ, даже и тогда, когда онъ погруженъ въ глубокій сонъ, да хриповатымъ крикомъ жрецовъ, провозглашавшихъ съ башенокъ теокалли, въ свои трубы, часы ночи.

VII.
Страшное кровопролитіе.-- Возстановленіе спокойствія.-- Размышленія о кровопролитіи.-- Дальнѣйшія происшествія.-- Посланникъ отъ Монтезумы.
1519.

Съ первымъ лучомъ разсвѣта, Кортесъ уже носился верхомъ, управляя движеніемъ своего небольшаго войска. Главныя свои силы онъ выстроилъ на большомъ четвероугольникѣ или дворѣ, окруженномъ отчасти, какъ уже было упомянуто и прежде, строеніями, а частью -- высокою стѣною. Тутъ было трое воротъ для входа; къ каждымъ изъ нихъ онъ приставилъ но сильному караулу. Остатокъ своихъ войскъ, съ большими пушками, онъ размѣстилъ внѣ ограды, такимъ образомъ, чтобъ ему можно было повелѣвать подходами и обезпечить находящихся внутри отъ всякой помѣхи въ ихъ кровавой работѣ. За ночь до срока были посланы повелѣнія къ тласкаланскимъ вождямъ, чтобъ, они были на готовѣ идти по условленному знаку въ городъ и соединиться съ Испанцами.

Едва были кончены распоряженія, явились чолульскіе кацики, ведя за собою толпу вспомогательныхъ воиновъ, тамановъ, еще въ большемъ количествѣ, чѣмъ было прошено. Они были введены вдругъ въ четвероугольникъ, находившійся, какъ мы видѣли, во власти испанской пѣхоты, выстроившейся вокругъ стѣнъ. Тутъ Кортесъ отвелъ нѣкоторыхъ изъ кациковъ въ сторону. Принявъ суровый видъ, онъ напрямикъ сталъ ихъ обвинять ш. заговорѣ, и въ крупныхъ выраженіяхъ показалъ имъ, что коротко знакомъ со всѣми подробностями. Онъ посѣтилъ, говорилъ онъ, ихъ городъ по приглашенію ихъ императора; пришелъ какъ друга., уважалъ жителей и ихъ собственность, и въ избѣжаніе всякаго повода къ подозрѣнію, оставила, большую часть своихъ сила, внѣ стѣнъ. Они приняли его съ наружнымъ видомъ ласки и гостепріимства; полагаясь на это, онъ была, заманенъ въ западню, и нашелъ, что вся эта ласка была только личина для прикрытія самаго чернаго вѣроломства.

Чолульцы были поражены, какъ громомъ, этимъ обвиненіемъ. Ими овладѣло какое-то неопредѣленное благоговѣніе, когда они глядѣли во всѣ глаза на таинственныхъ иностранцевъ, и чувствовали себя въ присутствіи существъ, которыя, казалось, имѣли власть читать мысли, едва образовавшіяся у нихъ въ душѣ. Передъ такими судьями нечего было дѣлать ни съ криводушіемъ, ни съ запирательствомъ. Они признались во всемъ и старались извинить себя, слагая вину на Монтезуму. Кортесъ, при этомъ, принявъ видъ высочайшаго негодованія, сталъ ихъ увѣрять, что отговорки ни къ чему не послужатъ, еслибъ бфли даже на чемъ-нибудь и основаны, такъ какъ онѣ не составляетъ оправданія, и потому онъ тотчасъ же, за ихъ измѣну, покажетъ Надъ ними такой примѣръ, что слухъ объ этомъ прогремитъ во всѣ концы обширнаго Анагуака.

Тутъ роковой знакъ, выстрѣлъ изъ пищали, былъ поданъ. Въ одно мгновеніе всѣ мушкеты и стрѣлометы были наведены на несчастныхъ Чолульцевъ, находившихся посреди двора, и страшный залпъ посыпался на нихъ градомъ. Они стояли, столпившись на срединѣ въ кучу, какъ стадо ланей, и были захвачены въ-расплохъ, потому-что не слыхали предшествовавшаго разговора съ старшинами. Они едва оказывали какое-либо сопротивленіе Испанцамъ, которые, вслѣдъ за залпомъ изъ своихъ метательныхъ орудій, бросились на нихъ съ мечами, и какъ полуголыя тѣла туземцевъ не представляли никакой защиты, Испанцы рубили ихъ такъ же легко, какъ жнецы во время жатвы косятъ спѣлый хлѣбъ. Нѣкоторые старались перелѣзть черезъ стѣны, по только доставляли вѣрнѣйшую мету пищальникамъ и стрѣлкамъ. Иные бросались въ ворота, но были принимаемы на длинныя пики солдатами, которые ихъ охраняли. Нѣсколькимъ удалось, лучше прочихъ, спастись тѣмъ, что они прятались въ кучи убитыхъ, которыми скоро была завалена земля.

Между-тѣмъ, пока происходило это смертоубійство, соотечественники побитыхъ Индійцевъ, сбѣжавшіеся на шумъ побоища, бѣшено нападали на Испанцевъ извнѣ. Но Кортесъ уставилъ баттарею своихъ тяжелыхъ орудій на такомъ мѣстѣ, которое повелѣвало входами, и сметалъ ряды нападающихъ, едва они успѣвали броситься. Въ промежутки между выстрѣлами, -- а эти промежутки, при несовершенномъ въ тѣ времена состояніи пауки, были гораздо-продолжительнѣе, чѣмъ теперь, -- онъ отбивалъ напоръ, пуская въ средину толпы конницу. Кони, пушки, оружіе Испанцевъ, все это было ново Чолульцамъ. Не смотря на новизну ужаснаго зрѣлища, на трескъ огнестрѣльнаго оружія, смѣшивавшійся съ оглушительнымъ громомъ артиллеріи, когда ея удары раздавались среди строеній, отчаянные Индійцы рвались толпою заступать мѣсто своихъ падшихъ товарищей.

Пока происходила эта лютая борьба, Тласкаланцы, услышавъ условленный сигналъ, двинулись скорымъ шагомъ въ городъ. Они обвязали себѣ голову, по повелѣнію Кортеса, гирляндами осоки, чтобъ ихъ вѣрнѣе можно было отличить отъ Чолульцевъ. Подоспѣвъ въ самый разгаръ схватки, они кинулись сзади на беззащитныхъ горожанъ, которыхъ, съ одной стороны, топтала кастильская конница, а съ другой давили мстительные враги. Не имѣя силъ долѣе держаться, они подались. Нѣкоторые стали искать убѣжища въ ближайшихъ строеніяхъ; по эти строенія были отчасти деревянныя, и потому поспѣшно предавались огню. Другіе бѣжали въ храмы. Одна значительная куча, со множествомъ жнецовъ впереди, заняла большой теокалли. Въ народѣ, какъ уже было упомянуто, существовало преданіе, что, по разрушеніи части стѣнъ, Богъ пошлетъ наводненіе для потопленія своихъ враговъ. Суевѣрные Чолульцы съ великимъ трудомъ успѣли выворотить изъ стѣнъ зданія нѣсколько камней. Но отъ этого поднялась не вода, а пыль. Ложный богъ покинулъ ихъ въ минуту крайности. Въ отчаяніи, они кинулись въ деревянныя башенки, вѣнчавшія храмъ, и стали сыпать на Испанцевъ камни, дротики и пылающія стрѣлы, пока тѣ взбирались по большой лѣстницѣ, которая въ числѣ ста двадцати ступеней шла по фасу пирамиды вверхъ. Но огненный ливень падалъ безвредно на стальные шишаки христіанъ, которые воспользовались только горящими древками, и подожгли деревянную крѣпостцу, быстро загорѣвшуюся. Гарнизонъ все еще держался, и хотя ему была, говорятъ, предложена пощада, однакожъ, ею воспользовался только одинъ Чолулецъ. Остальные бросались стремглавъ съ парапета и гибли бѣдственно въ пламени.

Въ эту минуту, въ прекрасномъ городѣ, который такъ недавно покоился въ безопасности и мирѣ, все было смятеніе и гвалтъ. Стоны умирающихъ, неистовыя мольбы о пощадѣ побѣжденныхъ, смѣшивались съ громкими кликами битвы Испанцевъ, которые топтали конями врага, и съ пронзительнымъ свистомъ Тласкаланцевъ, дававшихъ полную волю своей долго лелѣянной ненависти къ стариннымъ соперникамъ. Сумятица увеличивалась еще болѣе отъ безпрерывныхъ перекатовъ ружейнаго огня и отъ треска падающихъ бревенъ, за которымъ слѣдовали огромныя вспышки пламени, затмѣвавшія румяный свѣтъ утра; и все это вмѣстѣ составляло отвратительную смѣсь видовъ и звуковъ, которые превращали святой городъ въ пандемоніумъ. Когда сопротивленіе упало, побѣдители вломились въ дома и святилища, расхищая все, что ни содержалось въ нихъ цѣннаго, посуду, драгоцѣнности, одѣянія и съѣстные припасы. Простые Тласкалаццы жаждали послѣднихъ двухъ болѣе, чѣмъ первыхъ, и такимъ образомъ облегчили дѣлежъ добычи, къ великому удовольствію своихъ христіанскихъ союзниковъ. Достойно замѣчанія, что среди этого всеобщаго своевольства, повелѣнія Кортеса были до того уважаемы, что ни женщинамъ, ни дѣтямъ не было сдѣлано никакого насилія, хотя послѣднія, точно такъ же, какъ и толпы мужчинъ, забирались въ плѣнъ Тласкаланцами, чтобы потомъ обратить ихъ въ рабство. Эти сцены насилія продолжались нѣсколько часовъ, покуда Кортесъ, движимый просьбами нѣкоторыхъ чолульскихъ вождей, уцѣлѣвшихъ отъ побоища, подкрѣпленными со стороны мехиканскихъ посланниковъ мольбами, согласился, безъ вниманія, какъ онъ говорилъ, къ послѣднимъ, къ представителямъ Монтезумы, ударить солдатамъ отбой и положить конецъ, сколько онъ могъ, дальнѣйшимъ оскорбленіямъ. Двое изъ кациковъ были также отпущены къ своимъ соотечественникамъ съ увѣреніями въ прощеніи и покровительствѣ всѣмъ, кто обратится къ послушанію.

Эти мѣры возъимѣли свое дѣйствіе. Соединенными усиліями Кортеса и кациковъ смятеніе съ великимъ трудомъ было утишено. Нападавшіе, Испанцы и Индійцы, собрались подъ свои обоюдныя знамена, а Чолульцы, положившись на увѣренія своихъ вождей, постепенно возвратились въ дома.

Первымъ дѣломъ Кортеса было склонить тласкаланскихъ вождей освободить своихъ плѣнныхъ. Таково было ихъ уваженіе къ испанскому повелителю, что они согласились на это, хотя и не безъ ропота, довольствуясь, какъ только могли, богатой добычей, захваченной у Чолульцевъ и состоявшей изъ разныхъ роскошей, уже давно неизвѣстныхъ въ Тласкдлѣ. Второю его заботою было очистить городъ отъ отвратительныхъ нечистотъ, особливо отъ мертвыхъ тѣлъ, которыя лежали грудами, тлѣли на улицахъ и на большомъ четвероугольникѣ. Полководецъ, въ своемъ письмѣ къ Карлу V, допускаетъ три тысячи убитыхъ; большая часть повѣствованій говоритъ, что было шесть тысячь, а нѣкоторые увеличиваютъ еще болѣе. Такъ-какъ старѣйшій и главный кацикъ былъ въ числѣ убитыхъ, то Кортесъ содѣйствовалъ Чолульцамъ въ постановленіи на его мѣсто преемника. Потомки главнаго чолульскаго кацика, согласно съ показаніемъ Бустаменте, живутъ нынѣ въ Пуэблѣ. Этими мирными мѣрами довѣріе было постепенно возстановлено. Обнадеженные обитатели окрестностей стали приходить толпами въ столицу, къ замѣщенію уменьшеннаго народонаселенія. Рынки были опять открыты и обычныя занятія благоустроенной, промышленной общины возобновились по прежнему. Только длинныя груды черныхъ, тлѣющихъ развалинъ обличали ураганъ, который такъ недавно пронесся по городу, и стѣны, окружавшія сцену избіенія на большомъ четверогугольникѣ, стоявшія болѣе пятидесяти лѣтъ послѣ событія, разсказывали печальную повѣсть о чолульскомъ побоищѣ.

Это событіе оставило темное пятно на памяти завоевателей. И нынѣ мы не можемъ взглянуть, безъ содроганія, на участь прекрасной и цвѣтущей столицы, захваченной такимъ образомъ въ домашнемъ быту и преданной неистовствамъ грубыхъ и безпощадныхъ солдатъ. Но, чтобъ судить о дѣлѣ, какъ слѣдуетъ, мы должны перенестись въ тотъ вѣкъ, когда оно случилось. Затрудненіе, встрѣчающее насъ въ самомъ началѣ, состоитъ въ томъ, какое найдти оправданіе самому праву завоеванія? Но надлежитъ припомнить, что въ этотъ періодъ времени, и еще гораздо-позже, на религіозную невѣрность -- нужды нѣтъ, на чемъ бы ни основанную, на невѣжествѣ или на воспитаніи, наслѣдственную ли или пріобрѣтенную, еретическую или языческую -- смотрѣли, какъ на грѣхъ, который долженствовалъ быть наказанъ огнемъ и мечемъ въ этомъ мірѣ. Это ученіе было основаніемъ инквизиціи и тѣхъ иныхъ видовъ религіозныхъ гоненій, какими запятнаны лѣтописи, въ то или другое время. Землевладѣніе язычниковъ, гдѣ бы оно ни было найдено, почиталось безспорнымъ достояніемъ церкви; за неимѣніемъ законнаго владѣльца, его требовалъ и имъ овладѣвалъ святѣйшій престолъ, и, какъ уже собственность послѣдняго, оно передавалось главою церкви какому бы то ни было свѣтскому владѣтелю, Такъ, Александръ VI пожаловалъ огромную часть западнаго полушарія Испанцамъ, а восточнаго Португальцамъ.

Съ жалуемымъ такимъ образомъ правомъ завоеванія, доставалась и обязанность, на которой оно, можно сказать, было основано -- выручать народы, сидящіе во тмѣ, изъ вѣчной гибели. Эта обязанность признавалась лучшими и храбрѣйшими, человѣкомъ рясы, вѣропроповѣдникомъ и воиномъ въ крестовомъ походѣ. Сколько бы она ни опошлялась мірскими побужденіями и не смѣшивалась съ свѣтскими видами честолюбія и корыстолюбія, она все-таки дѣйствовала на умъ христіанскаго завоевателя. Мы видѣли, до какой степени она преобладала надъ всѣми разсчетами личной выгоды въ груди Кортеса. И потому, уступка папы, основанная на указанномъ долгѣ обращенія, и усиливающая его собою, была принятымъ, а въ понятіи того вѣка и здравымъ основаніемъ праву завоеванія.

Правда, это право не могло быть истолковано въ такомъ смыслѣ, будто бы оно давало власть на какое-либо ненужное дѣйствіе насилія къ туземцамъ. Настоящій походъ, до того періода его исторіи, до котораго мы теперь достигло, вѣроятно, былъ менѣе запятнанъ такими дѣйствіями, чѣмъ почти всякое подобное предпріятіе испанскихъ открывателей въ новомъ свѣтѣ. Въ-продолженіе всего похода, Кортесъ запрещалъ всякія безпричинныя обиды жителямъ, всякія оскорбленія личности или собственности, и наказывалъ виновниковъ съ примѣрною строгостью. Онъ былъ вѣренъ своимъ друзьямъ и, можетъ-быть, за единственнымъ исключеніемъ, не безпощаденъ къ врагамъ. По политикѣ ли или по принципу онъ такъ дѣйствовалъ, во всякомъ случаѣ это должно быть отнесено къ его чести; хотя, подобно всѣмъ проницательнымъ умамъ, онъ могъ чувствовать, что принципы и политика идутъ рядомъ.

Онъ вступилъ въ Чолулу, какъ другъ, по приглашенію индійскаго императора, который имѣлъ дѣйствительное, если не признаваемое, вліяніе падь государствомъ. Онъ былъ принятъ какъ другъ, со всѣми знаками благоволенія; но потомъ, безъ всякаго оскорбленія ни съ его стороны, ни со стороны его спутниковъ, онъ открылъ, что имъ предстоятъ быть жертвой злоумышленнаго заговора,-- что они стоятъ надъ подкопомъ, который можетъ быть взорванъ всякую минуту, и погребсти ихъ всѣхъ въ своихъ развалинахъ. Его спасеніе, какъ онъ вѣрно усматривалъ, не оставляло на выборъ ничего, кромѣ предупрежденія удара своихъ враговъ. За всѣмъ тѣмъ, кто станетъ сомнѣваться, что наказаніе, такимъ-образомъ наложенное, было чрезмѣрно,-- что та же самая цѣль могла быть достигнута направленіемъ удара на виновныхъ старшинъ, а не на чернь, которая только повиновалась повелѣніямъ своихъ начальниковъ. Но гдѣ видано, чтобъ страхъ, былъ разборчивъ въ своихъ отправленіяхъ? или чтобъ страсти свирѣпыхъ солдатъ, воспламененныя сознанными обидами, могли быть соразмѣряемы въ минуту взрыва?

Мы будемъ, можетъ-статься, безпристрастнѣе въ своемъ приговорѣ къ поведенію завоевателей, если сравнимъ его съ поведеніемъ нашихъ собственныхъ современниковъ, въ сколько-нибудь подобныхъ обстоятельствахъ. Жестокости въ Чолулѣ были не такъ гнусны, какъ кровопролитія, совершенныя надъ потомками этихъ самыхъ Испанцевъ, въ послѣднюю войну на полуостровѣ, самыми образованными народами нашего времени: Британцами, на-примѣръ, въ Бадахосѣ, -- Французами -- въ Тарагони, и въ сотнѣ другихъ мѣстъ. Безотчетная рѣзня, истребленіе собственности и, пуще всего, тѣ оскорбленія хуже смерти, отъ которыхъ женская часть населенія была защищена въ Чолуль, представляютъ роспись неистовствъ, столько же черныхъ, какъ и тѣ, какія взводятся на Испанцевъ, съ однимъ исключеніемъ, что новѣйшимъ жестокостямъ, можно сказать, нѣтъ никакого оправданія, кромѣ храбраго и патріотическаго сопротивленія туземцевъ. Разсматривая эти событія, которыя, по своей обычности, производятъ небольшое впечатлѣніе на наши чувства, мы должны сдѣлаться снисходительнѣе въ своихъ сужденіяхъ о прошедшемъ, такъ-какъ эти событія показываютъ, что человѣкъ, въ состояніи раздраженія, дикій ли онъ или образованной,-- значительно одинъ и тотъ же во всѣ вѣки. Онъ можетъ научить насъ, это одинъ изъ самыхъ лучшихъ уроковъ исторіи, -- что таковы неизбѣжныя бѣдствія войны даже и у самыхъ образованныхъ народовъ. Крайняя заботливость въ избѣжаніи этихъ золъ есть въ итогѣ сильнѣйшая очевидность, -- сильнѣе той, какую представляютъ успѣхи наукъ и искусствъ,-- нашему хваленому прогрессу въ гражданственности.

Мое намѣреніе далеко не защита жестокихъ поступковъ старинныхъ завоевателей. Пусть эти поступки тяготѣютъ надъ ихъ главами. То была желѣзная порода, которая рисковала въ своемъ дѣлѣ и жизнью и состояніемъ, и такъ-какъ завоеватели мало заботились на-счетъ своихъ собственныхъ опасностей и страданій, имъ не изъ чего было расточать сочувствіе къ своимъ несчастнымъ врагамъ. Но, чтобъ судить ихъ, какъ слѣдуетъ, мы не должны ихъ судить подъ вліяніемъ нащего собственнаго вѣка. Мы должны перенестись сами въ ихъ вѣка, и стать на ту точку зрѣнія, какую представляла гражданственность ихъ времени. Только такимъ-образомъ мы можемъ достигнуть до безпристрастной критики въ обозрѣніи минувшихъ поколѣній. Мы должны распространить на нихъ ту же самую справедливость, какой мы будемъ имѣть случай требовать отъ потомства, когда оно, при свѣтѣ высшей гражданственности, будетъ разсматривать темныя или двусмысленныя мѣста въ нашей собственной исторіи, которыя едва-ли останавливаютъ на себѣ взоръ современниковъ.

Но какъ бы ни разбирали этотъ поступокъ въ видахъ нравственныхъ, это неоспоримо было дѣйствіе политики. Народы Анагуака взирали съ удивленіемъ, смѣшаннымъ съ благоговѣніемъ, на небольшой отрядъ христіанскихъ воиновъ, неуклонно подающійся впередъ по плоской возвышенности, на встрѣчу всѣмъ препонамъ, опрокидывая армію за арміей, съ такою же, по-видимому, легкостью, какъ добрый корабль разбрасываетъ своимъ носомъ сердитыя волны, или, лучше, какъ лава, которая, катясь изъ своего волкана, бѣжитъ все впередъ, неостанавливаясь ни отъ какихъ препонъ, ни отъ скалъ, ни отъ деревьевъ, ни отъ зданіи, унося ихъ съ собою или низвергая и истребляя ихъ въ своемъ огненномъ пути. Храбрость Испанцевъ -- этихъ "бѣлыхъ боровъ", какъ ихъ часто называла -- производила то, что ихъ считали непобѣдимыми. Но не прежде, какъ по прибытіи ихъ въ Чолулу, туземцы узнали, какъ ужасно было ихъ мщеніе, -- и стали трепетать!

Никто такъ не трепеталъ, какъ ацтекскій императоръ на своемъ престолѣ среди горъ. Онъ читалъ въ этихъ событіяхъ темные признаки, чертимые перстомъ рока. Онъ чувствовалъ, что его имперія исчезаетъ, какъ утренній туманъ. Онъ очень могъ это чувствовать. Нѣкоторые изъ самыхъ важныхъ городовъ въ сосѣдствѣ Чолулы, устрашенные судьбою этой столицы, отправляли уже своихъ посланниковъ въ кастильскій станъ, предлагая свою покорность и умилостивляя иностранцевъ богатыми дарами, золотомъ и рабами. Монтезума, всполошенный этими знаками отпаденія; опять прибѣгъ къ совѣту своихъ немощныхъ божествъ; но хотя алтари и курились свѣжими гекатомбами человѣческихъ жертвъ, онъ не получилъ въ отвѣтъ ничего отраднаго. Поэтому, онъ рѣшился отправить къ Испанцамъ другое посольство, отрекаясь отъ всякаго участія въ чолульскомъ заговорѣ.

Между-тѣмъ, Кортесъ проводилъ время въ этой столицѣ. Онъ полагалъ, что впечатлѣніе, произведенное минувшими сценами и настоящимъ возстановленіемъ спокойствія, доставляло самый чудесный, удобный случай къ благому дѣлу обращенія. Въ-слѣдствіе этого онъ понуждалъ гражданъ принять крестъ и оставить ложныхъ хранителей, которые ихъ покинули въ крайности. Но преданія вѣковъ покоились на святомъ городѣ, распространяя вокругъ сіяніе славы его, какъ вокругъ "святилища боговъ" религіозной столицы Анагуака. Надѣяться на обращеніе значило ожидать слишкомъ-многаго, ожидать, чтобъ народъ добровольно отказался отъ своего преимущества и низшелъ на уровень обыкновенной общины. Однакожь, Кортесъ не пересталъ бы настаивать на своемъ, хотя это было и не по вкусу жителямъ, еслибъ не возобновленное посредничество мудраго Ольмедо, который убѣдилъ его отложить дѣло до покоренія всей страны.

Однакожь, испанскій полководецъ имѣлъ удовольствіе растворить клѣтки, въ которыхъ содержались жертвы для закланія и выпустить трепещущихъ узниковъ на свободу и жизнь. Онъ также наложилъ руку на большой теокалли, и посвятилъ ту часть зданія, которая была каменной и избѣгла бѣшенства пламени, цѣлямъ христіанской церкви и распятіе изъ камня и извести, гигантскихъ размѣровъ, простирая свои руки надъ городомъ, провозглашало, что народонаселеніе, находившееся внизу, состояло подъ покровительствомъ креста. На этомъ самомъ мѣстѣ нынѣ стоитъ храмъ, осѣняемый темными кипарисами невѣдомой древности, и посвященный Богородицѣ de los Remedies. Надъ нимъ господствуетъ образъ Пресвятой Дѣвы, какъ говорятъ, оставленный самимъ завоевателемъ, и индійскій духовникъ, потомокъ древнихъ Чолульцевъ, совершаетъ мирную службу римско-католическаго исповѣданія на томъ мѣстѣ, гдѣ его предки торжествовали кровожадные обряды мистическаго Кветцалькоатля.

Пока происходили эти событія, прибыли изъ Мехики посланники. Они, какъ водится, были обременены богатыми дарами, состоявшими изъ посуды, золотыхъ украшеній и между-прочимъ, изъ искусственныхъ птицъ, сдѣланныхъ въ подражаніе индійскимъ пѣтухамъ, съ перьями изъ того же драгоцѣннаго металла. Къ этому присовокуплялось полторы тысячи хлопчато-бумажныхъ одеждъ деликатной работы. Императоръ даже выражалъ свое сожалѣніе о чолульской катастрофѣ, оправдывался отъ всякаго участія въ заговорѣ, который, онъ говорилъ, нанесъ заслуженное возмездіе на головы своихъ виновниковъ, и объяснялъ существованіе въ сосѣдствѣ ацтекской силы необходимостью подавленія тамъ нѣкоторыхъ безпорядковъ.

Нельзя смотрѣть на это малодушное поведеніе Монтезумы безъ смѣшанныхъ чувствъ жалости и презрѣнія. Не легко согласить его мнимую невинность въ заговорѣ со многими сопряженными съ нимъ обстоятельствами. Но, какъ всегда, такъ и тутъ, надо припомнить, что его исторія можетъ быть собрана только изъ испанскихъ писателей и такихъ туземцевъ, которые процвѣтали послѣ завоеванія, когда страна сдѣлалась испанской колоніей. Ни одно ацтекское повѣствованіе первобытныхъ временъ не пережило въ формѣ, способной къ истолкованію. Суровая участь этого злополучнаго монарха виною тому, что онъ долженъ быть обязанъ чертами своего портрета кисти своихъ враговъ.

Болѣе двухъ недѣль протекло съ-тѣхъ-поръ, какъ Испанцы вступили въ Чолулу; теперь Кортесъ рѣшился, не теряя времени, продолжать снова свой походъ къ столицѣ. Его суровая вымостка до такой степени запугала Чолульцевъ, что онъ чувствовалъ себя уже внѣ опасности, оставляя за собою дѣятельнаго врага, который могъ ему быть вреденъ въ случаѣ отступленія. Онъ имѣлъ удовольствіе, до своего ухода, исцѣлить, по-крайней-мѣрѣ, по наружнымъ признакамъ -- вражду, которая такъ долго существовала между святымъ городомъ и Тласкалой, и которая въ-теченіе переворота, измѣнившаго такъ скоро, судьбы страны, никогда уже не растравлялась.

Тутъ онъ получилъ, съ нѣкоторымъ безпокойствомъ, просьбу отъ своихъ семпоалланскихъ союзниковъ о дозволеніи имъ удалиться изъ похода и возвратиться въ свои дома. Они слишкомъ-рѣзко навлекли на себя ожесточеніе ацтекскаго императора своими оскорбленіями его сборщикамъ и своимъ содѣйствіемъ Испанцамъ, и потому боялись идти въ его столицу. Напрасно Кортесъ старался ихъ разувѣрить обѣщаніями своего покровительства. Ихъ обычная недовѣрчивость и страхъ "великаго Монтезумы" были непреодолимы. Полководецъ узналъ объ ихъ рѣшимости съ сожалѣніемъ, потому-что они были безпредѣльно полезны дѣлу своею прочною вѣрностью и мужествомъ. Все это было причиной, что ему труднѣе было сопротивляться ихъ разсудительному требованію. И потому, щедро вознаградивъ ихъ за службу богатымъ гардеробомъ и сокровищами императора, онъ отпустилъ своихъ вѣрныхъ союзниковъ, прежде своего собственнаго выступленія изъ Чолулы. Онъ воспользовался ихъ возвращеніемъ домой, и отправилъ письма къ Хуану де-Эскаланте, своему помощнику въ Вера-Крусѣ, увѣдомляя его объ успѣшномъ ходѣ экспедиціи. Онъ повелѣвалъ этому Офицеру усилить укрѣпленія мѣста такъ, чтобъ какъ-можно-лучше выдержать какое бы то ни было враждебное вмѣшательство Кубы, событіе, въ-отношеніи къ которому Кортесъ былъ всегда на сторожъ,-- и подавить возстаніе туземцевъ. Онъ особенно поручалъ его покровительству Тотонаковъ, какъ союзниковъ, которые за вѣрность къ Испанцамъ были подвергнуты но малому мщенію Ацтековъ.

VIII.
Продолженіе по хода.-- Всходъ на Большой Волканъ.-- Мехиканская долина.-- Впечатлѣніе, произведенное ею на Испанцевъ.-- Поведеніе Монтезумы.-- Спускъ Испанцевъ въ долину.

Въ Чолулѣ все было вновь приведено въ порядокъ, и потому союзное войско Испанцевъ и Тласкаланцевъ выступило въ бодромъ духъ изъ города и снова пустилось въ походъ на Мехику. Путь лежалъ чрезъ прекрасныя саванны и роскошныя плантаціи, которыя простирались на цѣлыя лиги во всѣ стороны. На походѣ войско встрѣчали по временамъ посольства изъ сосѣдственныхъ городовъ, нетерпѣливо желавшихъ снискать покровительство бѣлыхъ людей и умилостивить ихъ дарами, особливо золотомъ, къ которому ихъ аппетитъ вообще былъ извѣстенъ по всей странѣ.

Нѣкоторые изъ этихъ городовъ были союзниками Тласкаланцевъ и всѣ обнаруживали большое неудовольствіе на притѣснительное правленіе Монтезумы. Туземцы предостерегали Испанцевъ не вдаваться въ его власть, не вступать въ его столицу, и указывали какъ на очевидно-враждебное расположеніе на то, что онъ велѣлъ запереть туда прямую дорогу, на тотъ конецъ, чтобъ иностранцы были вынуждены избрать другую, которая по своимъ узкимъ проходамъ и крѣпкимъ мѣстностямъ дастъ ему способы захватить ихъ въ весьма-невыгодномъ положеніи.

Извѣщеніе не было брошено Кортесомъ даромъ; онъ прилежно наблюдалъ за движеніями, мехиканскихъ посланниковъ и удвоилъ свои собственныя предосторожности относительно нечаяннаго нападенія. Веселый и дѣятельный, онъ былъ всегда тамъ, гдѣ его присутствіе было необходимо, то въ авангардѣ, то въ аррьергардѣ, ободряя слабыхъ, подстрекая вялыхъ, и стараясь возжигать въ груди другихъ тотъ же самый духъ мужества, какой пылалъ въ немъ самомъ. Ночью онъ никогда не забывалъ рундовъ, для надзора, чтобъ каждый былъ на своемъ мѣстѣ. Въ одномъ случаѣ, его бдительность чуть-чуть не сдѣлалась для него роковою. Онъ подошелъ такъ близко къ одному часовому, что тотъ, не въ состояніи будучи различить въ темнотѣ его особу, поднялъ на него самострѣлъ; но по счастію, восклицаніе полководца, сказавшаго ночной отзывъ, остановило движеніе, которое въ противномъ случаѣ привело бы походъ къ окончанію и отсрочило еще на нѣкоторое время судьбу имперіи Монтезумы.

Войско дошло, наконецъ, до мѣста, упоминаемаго дружелюбными Индійцами, гдѣ дорога расходилась на двое; и точно, одна ея вѣтвь, какъ они предсказывали, была завалена огромными срубленными деревьями и большими камнями, которые были накиданы поперегъ. Кортесъ спросилъ у мехиканскихъ пословъ, что это значитъ. Они сказали, что это было сдѣлано по повелѣнію императора, въ предупрежденіе того, чтобъ Испанцы не взяли пути, который, на нѣкоторомъ разстояніи, почти непроходимъ для конницы. Однакожь, они признались, что это была самая прямая дорога, и Кортесъ, объявивъ, что этого было довольно, чтобъ рѣшить его въ ея пользу, такъ какъ Испанцы ставятъ ни во что всѣ препоны, приказалъ расчистить завалъ. Нѣкоторыя деревья, какъ намъ разсказываетъ Берналь Діасъ, можно было видѣть спустя много лѣтъ по сторонамъ дороги. Этотъ случай оставилъ въ умѣ полководца немного сомнѣнія на-счетъ замышляемой измѣны Мехиканцевъ. Но онъ былъ слишкомъ-хорошій политикъ и не обнаружилъ своихъ подозрѣній.

Испанцы оставляли тутъ луговую страну, такъ-какъ дорога вилась вверхъ по сьеррѣ, которая раздѣляетъ двѣ великія плоскія возвышенности -- мехиканскую и пуэблскую. Воздухъ, пока они поднимались, становился острѣе и пронзительнѣе, и вѣтры, обдувавшіе оледѣнѣлые бока горъ, заставляли солдатъ дрожать подъ толстыми бумажными бронями и приводили въ окоченѣніе и людей и лошадей.

Они проходили между двухъ горъ, высочайшихъ на сѣверо-американскомъ материкѣ, Попокатепетля, "Курящійся Холмъ", и Ицтаксигуатля или "Бѣлая женщина", имя, внушенное, безъ-сомнѣнія, блестящей снѣжной одеждой, простертой по ея широкой и изломанной поверхности. Ребяческое суевѣріе Индійцевъ взирало на эти знаменитыя горы, какъ на боговъ, и на Ицтаксигуатль, какъ на жену своего грознѣйшаго сосѣда. Преданіе описывало сѣверный волканъ, какъ жилище отшедшихъ душъ злыхъ правителей, которыхъ огненныя муки въ темничныхъ обителяхъ производятъ тѣ страшныя завыванія и содроганія, какія бываютъ во времена изверженія. Это была классическая баснь древности. Эти суевѣрныя легенды облекла гору мистическимъ ужасомъ, который заставлялъ туземцевъ трепетать при покушеніи взойдти на нее, что, въ-самомъ-дѣлѣ, было, по естественнымъ причинамъ, дѣломъ невѣроятной трудности.

Большой Волканъ, какъ былъ названъ Попокатепетль, поднимается до огромной высоты 17,852 футовъ надъ уровнемъ моря; болѣе 2,000 футовъ выше "монарха-горъ" (Монблана), высочайшаго возвышенія въ Европѣ. Въ-теченіе нынѣшняго столѣтія онъ рѣдко представлялъ признаки своего волканическаго происхожденія, и "Курящійся-Холмъ" почти потерялъ свое притязаніе на это названіе. Но во время завоеванія онъ часто бывалъ въ дѣйствіи, и свирѣпствовалъ съ необыкновенною яростью, когда Испанцы находились въ Тласкалѣ) зловѣщее предзнаменованіе, какъ полагали, для туземцевъ Анагуака. Его вершина, округленная осадками послѣдовательныхъ изверженій въ правильный конусъ, имѣла обычный видъ волканическихъ горъ, когда тому не препятствовали провалы внутрь кратера. Возносясь къ небесамъ, съ своимъ серебрянымъ покровомъ изъ вѣчно-нетающаго снѣга, онъ былъ виденъ во всѣ стороны на широкихъ равнинахъ Мехики и Пуеблы, какъ первый предметъ, который утреннее солнце привѣтствовало своимъ восходомъ, какъ послѣдній, на которомъ видѣли его вечерніе лучи, разливающіе сіяніе славы надъ его головою; конусъ представлялъ разительную противоположность съ разоренною пустынею песка и лавы тотчасъ же подъ нимъ, и съ густою бахрамою погребальныхъ сосенъ, хоронившихъ его основаніе.

Мистическіе ужасы, висѣвшіе надъ этимъ мѣстомъ, и дикая любовь къ приключеніямъ были причиною, что нѣкоторые изъ Испанцевъ пожелали попытаться взойдти на гору его; по объявленію туземцевъ, ни одинъ человѣкъ не могъ совершить этого, если хотѣлъ остаться въ живыхъ. Кортесъ ободрялъ ихъ на предпріятіе, желая показать Индійцамъ, что нѣтъ подвига, который бы былъ выше безстрашной смѣлости его послѣдователей. Въ-слѣдствіе этого, одинъ изъ его капитановъ, Діэго Ордасъ, съ девятью Испанцами и многими Тласкаланцами, ободренными ихъ примѣромъ, предпринялъ восхожденіе. Оно было сопряжено съ большею трудностью, чѣмъ предполагалось.

Нижняя часть была одѣта частымъ лѣсомъ, поросшимъ столь густо, что въ нѣкоторыхъ мѣстахъ едва можно было сквозь него проникнуть. Однакожь, по мѣрѣ того, какъ они подавались вйередъ, онъ росъ рѣже, умаляясь постепенно въ разбросанную, недорослую растительность, пока, наконецъ, на высотѣ нѣсколько болѣе тринадцати тысячь футовъ, не исчезалъ совершенно. Индійцы, которые до-сихъ-поръ не отставали, устрашенные странными подземными звуками волкана, бывшаго въ это самое время въ разгарѣ, оставили ихъ тутъ. Путь выходилъ на черную поверхность стекловиднаго волканическаго песка и лавы, которой обломки, остановившіеся, въ ея кипучемъ ходѣ, въ тысячѣ фантастическихъ видовъ, противополагали постоянныя затрудненія ихъ движенію впередъ. Среди этихъ препонъ, поднимался огромный утесъ Pico del Fraile, замѣчательный предметъ снизу, въ отвѣсную высоту на полтораста футовъ; онъ принуждалъ ихъ сдѣлать обширный обходъ. Вскорѣ они дошли до предѣловъ вѣчнаго снѣга, гдѣ имъ представились новыя трудности, такъ-какъ вѣроломный ледъ не давалъ твердой опоры ногѣ, а неосторожный шагъ могъ низвергнуть ихъ въ ледяныя пропасти, которыя зіяли вокругъ. Къ увеличенію ихъ бѣдствія, дыханіе въ этихъ воздушныхъ областяхъ становилось до того затруднительно, что каждое усиліе сопровождалось острыми болями въ головѣ и во всемъ тѣлѣ. Они все еще шли впередъ, пока, подошедъ ближе къ кратеру, не встрѣтили непреодолимой преграды:-- его пылающая утроба стала изрыгать такія громады дыма, искръ и пепла, стремя ихъ внизъ по бокамъ горы, что чуть не задушила и не ослѣпила ихъ. Снести этого не могли уже ихъ смѣлые составы, и они, хотя неохотно, принуждены были оставить покушеніе взойдти на конусъ. Они принесли съ собой оттуда нѣсколько огромныхъ льдинъ -- любопытное зрѣлище въ тропическихъ странахъ, -- какъ трофей своего подвига, который поразилъ умы туземцевъ чудомъ, доказавъ, что Испанцамъ самыя грозныя и таинственныя опасности были только препровожденіемъ времени. Предпріятіе въ высочайшей степени характеризуетъ смѣлый духъ гидальга тѣхъ дней, рыцаря, который, будучи недоволенъ опасностями, какія предстояли ему на пути, казалось, бѣгалъ за ними изъ чисто донкихотовской любви къ приключеніямъ. Донесеніе объ этомъ дѣлѣ было представлено императору Карлу Пятому, и фамиліи Ордаса было дозволено ознаменовать этотъ подвигъ помѣщеніемъ въ свой гербъ огнедышащей горы.

Полководецъ не удовольствовался результатомъ этой попытки. Спустя два года, онъ отправилъ на гору другую партію, подъ начальствомъ Франсиско Монтаньйо, всадника испытанной рѣшимости. Цѣль этого восхожденія состояла въ томъ, чтобъ добыть Сѣры для составленія пороха для арміи. Гора въ это время была спокойна, и экспедиція была совершена съ возможнымъ успѣхомъ. Испанцы, въ числѣ пяти человѣкъ, взобрались за самый край кратера, который представлялъ въ своемъ жерлѣ неправильный эллипсъ, болѣе лиги въ окружности. Его глубина могла быть отъ восьмисотъ до тысячи футовъ. На днѣ угрюмо мерцало темное пламя, испуская сѣрные пары, которые, охлаждаясь по мѣрь подъема, осаждались по бокамъ впадины. Партія бросила жребій, кому спуститься въ корзинѣ въ эту отвратительную бездну. Жребій палъ на самого Монтаньйо и онъ былъ опущенъ своими товарищами до глубины четырехъ-сотъ футовъ! Это было повторено нѣсколько разъ, пока отважный гидальго не набралъ достаточнаго количества сѣры для потребностей арміи. Это смѣлое предпріятіе возбудило въ свое время всеобщее удивленіе. Кортесъ заключаетъ свое донесеніе объ этомъ къ императору справедливымъ сужденіемъ, что, сообразивъ все, не столько предстояло бы неудобствъ привезти себѣ порохъ изъ Испаніи.

Но пора намъ возвратиться отъ своего отступленія, которое, можетъ-статься, извинятъ, какъ фактъ, объясняющій замѣчательнымъ образомъ тотъ химерическій духъ предпріимчивости, который пылалъ въ груди испанскаго всадника въ шестнадцатомъ столѣтіи; онъ не уступалъ рыцарству, живущему въ романсахъ этой страны.

Войско продолжало свой путь чрезъ извилистыя ущелья сьерры. Дорога была почти та же самая, которою въ настоящее время ѣздятъ гонцы изъ столицы въ Пуэблу, на Мекамску. Это былъ; не тотъ путь, котораго обыкновенно держатся путешественники изъ Вера-Круса, слѣдующіе болѣе окольнымъ путемъ вокругъ сѣверной подошвы Ицтаксигуатля, не столь утомительнымъ въ сравненіи съ первымъ, хотя и уступающимъ ему въ живописности мѣстоположеній и романтическихъ видовъ. Холодные вѣтры, которые тутъ дули по сторонамъ горъ, принесли съ собой бурю со стрѣльчатой изморозью и снѣгомъ, отъ котораго христіане терпѣли еще больше, чѣмъ Тласкаланцы, воспитанные съ дѣтства среди дикихъ пустынь собственныхъ родныхъ горъ. Уже наступила ночь, и ихъ страданія могли бы сдѣлаться несносными; но по счастію они нашли убѣжище въ удобныхъ каменныхъ зданіяхъ, которыя мехиканское правительство разставило на опредѣленныхъ промежуткахъ по дорогамъ для удобства путешественниковъ и своихъ собствевныхъ гопцевъ. Ово и не грезило, что предуготовило защиту для своихъ враговъ.

Войска, освѣженныя ночнымъ отдыхомъ, успѣли рано утромъ на слѣдующій день достигнуть гребня сьерры Агуалко, который простирается, какъ завѣса, между двумя большими горами, съ сѣвера на югъ. Тутъ ихъ походъ сталъ уже сравнительно легче, и они шли впередъ скорымъ шагомъ, такъ-какъ уже чувствовали, что ступаютъ по землѣ Монтезумы.

Они прошли недалеко впередъ, и, огибая одинъ уголъ сьерры, внезапно наткнулись на видъ, который болѣе чѣмъ вознаградилъ муки предшествовавшаго дня. То былъ видъ Мехиканской-Долины или Теночтитлана, какъ обыкновеннѣе называли ее туземцы. Она простиралась предъ ними, съ своимъ живописными видами воды, лѣса и обработанныхъ равнинъ, съ своими блестящими городами и тѣнистыми холмами, какъ веселая и пышная панорама. Въ чрезвычайно разрѣженной атмосферѣ этихъ верхнихъ странъ, даже и отдаленные предметы получаютъ яркость колорита и различимость очертаній, что, кажется, уничтожаетъ разстояніе. Разстилаясь далеко впередъ подъ ногами, виднѣлись благородные дубовые, смоковничные и кедровые лѣса, а за ними -- желтыя поля маиса и высокаго магуэя, перемѣшанныя съ огородами и цвѣтущими садами; цвѣты, по большому на нихъ запросу для религіозныхъ празднествъ, изобиловали въ этой многолюдной долинѣ, даже еще болѣе, чѣмъ въ другихъ частяхъ Анагуака. Посреди этого великаго водоема, были видны озера, занимавшія тогда гораздо огромнѣйшую часть поверхности, чѣмъ теперь; ихъ берега были густо населены городами и деревнями, и въ самой срединѣ -- какъ-бы индійская императрица въ своемъ жемчужномъ вѣнцѣ -- покоился на лонѣ водъ прекрасный городъ Мехика, съ своими бѣлыми башнями и пирамидными храмами,-- далеко-славная "Венеція Ацтековъ". Выше всего воздымался царственный холмъ Чапольтепекъ, мѣстопребываніе мехиканскихъ монарховъ, увѣнчанный тою самою рощею гигантскихъ кипарисовъ, которая нынѣ бросаетъ свои широкія тѣни по землѣ. Въ отдаленіи, за голубыми водами озера, и почти закрытое промежуточными листьями, виднѣлось блестящее пятнышко, это была -- соперничествующая столица Тецкуко,-- и еще далѣе темный поясъ порфира, обнимающій вокругъ долину, подобно богатой оправѣ, которую природа предназначила прекраснѣйшей изъ своихъ драгоцѣнностей.

Таковъ былъ дивный видъ, открывшійся взорамъ завоевателей. И даже нынѣ, когда надъ этой сценой совершилась столь грустная перемѣна, когда величественные лѣса срублены и почва, не защищаемая отъ знойныхъ лучей тропическаго солнца, во многихъ мѣстахъ уже предана безплодію; когда воды удалились, оставивъ по себѣ широкіе и страшилищные края, выложенные бѣлѣющею солью, потому-что города и деревни на ихъ берегахъ распались въ развалины; даже и нынѣ, когда запустѣніе гнѣздится надъ ландшафтомъ, красоты, какими обозначила его природа, такъ неизгладимы, что ни одинъ, даже самый холодный путешественникъ, не можетъ глядѣть на нихъ съ иными чувствами, кромѣ удивленія и восхищенія.

Каковы же, если такъ, были ощущенія Испанцевъ, когда, послѣ всѣхъ трудовъ, подъятыхъ ими за проложеніе себѣ пути въ верхніе предѣлы атмосферы, облачная скинія раздѣлилась предъ ихъ глазами, и они увидѣли эти дивныя сцены во всемъ первоначальномъ великолѣпіи и красотѣ! Это было зрѣлище необозримое, и странники, въ горячемъ порывѣ своихъ чувствъ, воскликнули: "Вотъ обѣтованная земля!"

Но за этимъ чувствомъ удивленія вскорѣ послѣдовали другія, совсѣмъ инаго свойства, потому-что они видѣли во всемъ этомъ ясные признаки гражданственности и власти, далеко превосходящей все, что они доселѣ встрѣчали. Тѣ, которые были поробче, обезкураженные перспективой, устрашились неровнаго спора и требовали, какъ уже дѣлывали въ нѣкоторыхъ случаяхъ и прежде, чтобъ ихъ вели назадъ въ Вера-Крусъ. Но не таково было дѣйствіе, произведенное на пылкій духъ полководца. Его любостяжаніе разгоралось при видѣ ослѣпительной добычи, развернутой у ногъ; и если онъ чувствовалъ въ душѣ естественное безпокойство предъ страшнымъ перевѣсомъ враждебныхъ силъ, его самоувѣренность возобновлялась, когда онъ вглядывался въ ряды своихъ ветерановъ, которыхъ лица, измятыя непогодами и избитое вооруженіе говорили о выигранныхъ битвахъ и сломленныхъ препятствіяхъ; когда онъ вглядывался въ смѣлыхъ варваровъ, которые съ алчностью, возбужденною видомъ страны своихъ враговъ, казались на горахъ орлами, готовыми ринуться на свою добычу. Доводами, упросами и угрозами онъ старался возстановить колеблющуюся бодрость солдатъ, убѣждая ихъ не помышлять объ отступленіи теперь, когда они уже достигли цѣли, которой такъ домогались, и когда золотыя ворота были уже отворены для ихъ пріема. Въ этихъ усиліяхъ, ему весьма помогали храбрые рыцари, которымъ честь была такъ же дорога, какъ и состояніе; наконецъ, самые вялые духомъ увлеклись въ нѣкоторой степени энтузіазмомъ своихъ предводителей, я полководецъ имѣлъ удовольствіе видѣть, какъ его колеблющіяся колонны опять тронулись своимъ обычнымъ скорымъ шагомъ въ походъ внизъ по склонамъ сьерры.

Съ каждымъ шагомъ ихъ движенія впередъ, лѣса становились рѣже, клочки обработанной земли чаще, и въ зеленыхъ и уютныхъ уголкахъ виднѣлись деревеньки, которыхъ жители, выходя на встрѣчу, оказывали войскамъ благосклонный пріемъ. Повсюду они слышали жалобы на Монтезуму, особливо на безчувственность, съ какою онъ уволилъ у поселянъ молодыхъ людей въ рекруты для своихъ армій, а дѣвушекъ въ свой гаремъ. Эти признаки неудовольствія, принятые Кортесомъ къ свѣдѣнію, доставили ему не малую пріятность. Онъ видѣлъ, что "горный", какъ его называли, "престолъ" Монтезумы стоялъ, въ-самомъ-дѣлѣ, надъ волканомъ, въ которомъ дѣятельно работали внутри стихіи; онъ, казалось, всякій частъ могъ сдѣлаться свидѣтелемъ взрыва. Онъ ободрялъ нерасположенныхъ туземцевъ положиться на его покровительство, такъ-какъ онъ пришелъ для расправы за сдѣланныя имъ несправедливости. Сверхъ-того, онъ воспользовался случаемъ благопріятнаго расположенія ихъ къ себѣ и забросилъ въ нихъ столько лучей духовнаго просвѣщенія, сколько могло дозволить время и поученіе отца Ольмедо.

Онъ подвигался впередъ легкими переходами, нѣсколько задерживаемый толпою любопытныхъ жителей, Собиравшихся по большимъ дорогамъ, чтобъ посмотрѣть на иностранцевъ. Онъ останавливался на каждомъ замѣчательномъ или важномъ мѣстѣ, и на пути былъ встрѣченъ еще посольствомъ изъ столицы. Оно состояло изъ многихъ ацтекскихъ вельможъ, обремененныхъ, какъ водится, богатыми дарами золота и одеждъ, подбитыхъ мѣхами и перьями. Посланіе императора заключалось въ тѣхъ же самыхъ умилостивительныхъ выраженіяхъ, какъ и прежде. Онъ снизошелъ даже до того, что подкупалъ Испанцевъ къ возвращенію, суля, въ такомъ случаѣ, четыре ноши золота полководцу и по ношѣ на каждаго капитана,-- ноша мехиканскаго шамана составляла около пятидесяти фунтовъ, или восьмисотъ унцій,-- съ ежегодною данью ихъ государю, на

Но человѣка, котораго не могъ устрашить враждебный строй армій, нельзя было отвратить отъ намѣренія женскими просьбами. Онъ принялъ посольство съ своей обычной вѣжливостью, объявляя, какъ и прежде, что онъ не въ состояніи будетъ дать отвѣтъ своему собственному государю, если теперь воротится, не посѣтивъ императора въ столицѣ. Гораздо-легче будетъ устроить дѣла ври личномъ свиданіи, чѣмъ посредствомъ дальнихъ переговоровъ. Испанцы пришли въ мирномъ расположеніи духа. Монтезума найдетъ ихъ такими; но если ихъ присутствіе станетъ для него отяготительно, имъ будетъ легко его избавить отъ этого.

Между-тѣмъ, ацтекскій монархъ былъ добычей самыхъ черныхъ опасеній. Предполагалось, что упомянутое выше посольство встрѣтитъ Испанцевъ прежде, нежели они переберутся черезъ горы. Когда онъ узналъ, что это совершено и что страшные чужеземцы уже переходятъ долину, самый порогъ его столицы, въ его груди угасла послѣдняя искра надежды. Подобно человѣку, который внезапно очутился на самомъ краю какой-нибудь темной и зіяющей пропасти, онъ былъ до того проведенъ въ замѣшательство, что не въ силахъ былъ собраться съ мыслями, или даже понять свое положеніе. Онъ былъ жертвой безусловнаго рока, противъ котораго не помогаетъ никакая предусмотрительность или предосторожность. Эти странныя существа, которыя такимъ образомъ наводнили его берега, вдругъ упали съ какой нибудь дальней планеты: такъ они были отличны отъ всего, что онъ когда-либо видывалъ, и по наружности, и по нравамъ; такъ превосходили -- хоть ихъ всего была горсть числомъ -- союзные народы Анагуака въ силѣ и наукѣ, и во всѣхъ грозныхъ принадлежностяхъ войны! Они были уже въ долинѣ. Громадная горная защита, которую такъ благосклонно обстановила вокругъ столицы природа для ея обороны, была уже перейдена. Золотыя видѣнія безопасности и покоя, которымъ онъ такъ долго предавался, верховная власть, дошедшая къ нему отъ предковъ, его обширныя императорскія владѣнія -- все пройдетъ. Это ему казалось какимъ-то страшнымъ сномъ, отъ котораго ему приходилось теперь пробудиться, увы! къ еще болѣе страшной дѣйствительности...

Въ припадкѣ отчаянія онъ затворился въ своемъ дворцѣ, отказался отъ пищи, и искалъ облегченія въ молитвѣ и жертвоприношеніи. Но прорицалища были нѣмы. Тогда онъ схватился за болѣе-разумное средство, и созвалъ совѣтъ изъ своихъ главныхъ и старѣйшихъ вельможъ. Тутъ было то же самое раздѣленіе мнѣній, какое преобладало и прежде. Какама, молодой король Тецкуко, племянникъ Монтезумы, совѣтовалъ ему принять Испанцевъ вѣжливо, какъ пословъ иностраннаго государя, чѣмъ они и сами себя величали. Куитлагуа, воинственный братъ Монтезумы, убѣждалъ его немедленно созвать войска и выгнать пришлецовъ изъ столицы, или умереть обороняя ее. Но монарху было трудно собраться съ духомъ на эту окончательную борьбу. Съ опущеннымъ взоромъ и унылымъ выраженіемъ лица онъ воскликнулъ: "О, къ чему тутъ сопротивленіе, когда боги объявили себя противъ насъ! Но я всего болѣе сокрушаюсь за тѣхъ, кто старъ и дряхлъ, за женщинъ и дѣтей, слишкомъ слабыхъ сражаться или бѣжать. Что до меня и до храбрыхъ людей вокругъ меня, мы должны обнажить свою грудь на бурю и встрѣтить ее, когда сможемъ!" Таковы печальные и симпатическіе звуки, которыми, какъ говорятъ, ацтекскій императоръ выразилъ горечь своей скорби. Онъ бы разъигралъ славнѣйшую роль, еслибъ привелъ свою столицу въ оборонительное положеніе и приготовился, какъ послѣдній изъ Палеологовъ, погребсти себя подъ развалинами ея.

Онъ тотчасъ же приготовился отправить къ Испанцамъ послѣднее посольство съ своимъ племянникомъ, тецкукскимъ владѣтелемъ, для приглашенія ихъ въ Мехику.

Христіанская армія, между-тѣмъ, достигла ужь до Амакисмекана, хорошо-выстроеннаго города со многими тысячами жителей. Испанцы были благосклонно приняты кацикомъ, помѣщены въ просторныя, удобныя каменныя зданія и, при выступленіи изъ города, одарены, въ числѣ вещей, золотомъ до суммы трехъ тысячь caslellanos. Простоявъ здѣсь дня два, они спустились, среди цвѣтущихъ плантацій маиса и магуэя, изъ которыхъ послѣднія могутъ быть назвали ацтекскими виноградниками, къ озеру Чалко. Первымъ мѣстомъ ихъ отдыха былъ Ахотцинко, городъ значительной величины, котораго большая часть стояла тогда на сваяхъ надъ водою. Это былъ первый образчикъ для Испанцевъ, подобной морской архитектуры. Каналы, пересѣкавшіе городъ вмѣсто улицъ, представляли одушевленную сцену отъ множества лодокъ, скользившихъ туда и сюда, съ грузомъ съѣстныхъ припасовъ и другихъ предметовъ продовольствія жителей. Испанцы были особенно поражены стилемъ и удобною постройкою домовъ, выведенныхъ наиболѣе изъ камня, и общимъ видомъ довольства и даже изящества, какой здѣсь преобладалъ.

Кортесъ, хотя былъ принятъ съ величайшими знаками гостепріимства, однакожь, нашелъ нѣкоторый поводъ къ недовѣрчивости въ стремленіи, какое обнаруживалъ народъ, видѣть и приближаться къ Испанцамъ. Нѣкоторые, недовольствуясь тѣмъ, что глазѣли на нихъ по дорогамъ, пробирались украдкой даже въ ихъ квартиры, и 15 или 20 несчастныхъ Индійцевъ были застрѣлены часовыми, какъ шпіоны. Но, кажется, сколько мы можемъ судить о такомъ отдаленномъ времени, къ подобному подозрѣнію не было дѣйствительной причины. Не скрываемая недовѣрчивость двора и предостереженія, какія Кортесъ подучилъ отъ своихъ союзниковъ, побудивъ, весьма-естественно, полководца быть на сторожѣ, кажется, сообщили, во-крайней-мѣрь, въ настоящемъ случаѣ, чрезмѣрную чуткость его опасливости.

Рано утромъ на слѣдующій день, когда армія готовилась оставить это мѣсто, прибылъ гонецъ съ просьбою къ полководцу отложить свое выступленіе до прибытія тецкукскаго короля, который шелъ къ нему на встрѣчу. Это было не задолго до его появленія. Его несли въ паланкинѣ или качалкѣ, богато украшенной золотыми бляхами и драгоцѣнными каменьями, со столбиками вычурной работы, поддерживающими балдахинъ изъ зеленыхъ перьевъ, любимаго цвѣта ацтекскихъ государей. Его сопровождала многочисленная свита вельможъ и нисшихъ служителей. Очутившись въ присутствіи Кортеса, владѣтель Тецкуко вышелъ изъ паланкина; пока онъ выступалъ, покорные чиновники мели предъ нимъ землю. Съ вида онъ былъ молодой человѣкъ, около двадцатипяти лѣтъ отъ роду, съ пріятной наружностью, прямой и величавый въ своихъ пріемахъ. Онъ сдѣлалъ мехиканскій поклонъ, какимъ обыкновенно привѣтствуютъ особь высокаго сана, касаясь правой рукой до земли и поднимая ее къ головѣ. Когда онъ всталъ, Кортесъ его обнялъ; тутъ молодой князь извѣстилъ его, что прибылъ, какъ представитель Монтезумы, просить Испанцевъ пожаловать въ его столицу. Затѣмъ онъ поднесъ въ даръ полководцу три жемчужины необыкновенной величины и блеска. Кортесъ, въ возвратъ, набросилъ на шею Какимъ цѣпь изъ граненаго хрусталя, которая тамъ, гдѣ хрусталь былъ такъ же рѣдокъ, какъ и алмазы, можно допустить, имѣла цѣнность столь же дѣйствительную, какъ и послѣдніе. Послѣ такого размѣна вѣжливостей и самыхъ дружескихъ и почтительныхъ увѣреній со стороны Кортеса, индійскій князь удалился, произведя за Испанцевъ, сильное впечатлѣніе превосходствомъ своей осанки и обращенія надо всѣмъ, что только они видѣли доселѣ въ странѣ.

Начавъ свой путь, армія слѣдовала но южнымъ берегамъ озера Чалко, осѣненннымъ въ то время благородными рощами и огородами, которые сверкали осенними плодами невѣдомыхъ названіи, во богатыхъ и искусительныхъ красокъ. Чаще всего она проходила чрезъ обработанныя поля, колыхавшіяся желтою жатвою и орошаемыя каналами, проведенными изъ сосѣдняго озера. Все показывало заботливое и экономическое земледѣліе, существенно необходимое для поддержки сплошнаго народонаселенія.

Оставивъ землю, Испанцы пошли по большой плотинѣ или гати, которая тянется мили на четыре или на пять въ длину и раздѣляетъ озеро Чалко отъ Хочикалко за западѣ. Она была шириною, въ самой узкой части, въ копье, а въ нѣкоторыхъ мѣстахъ такъ просторна, что можно было ѣхать восьми вершникамъ въ рядъ. Это была прочная постройка изъ камня и извести, бѣжавшая прямо поперегъ озера, она поразила Испанцевъ, какъ одно изъ самыхъ замѣчательныхъ сооруженій, какія они видѣли въ этой странѣ.

Проходя эту насыпь, они любовались веселымъ зрѣлищемъ, какое представляли имъ толпы Индійцевъ, сновавшихъ взадъ и впередъ въ своихъ легкихъ пирогахъ, жаждавшихъ взглянуть на иностранцевъ, или развозившихъ произведенія страны по сосѣднимъ городамъ. Они были изумлены видомъ чинампъ (chinampas), или пловучихъ садовъ, этихъ странствующихъ острововъ зелени, -- къ которымъ мы еще будемъ имѣть случаи возвратиться въ-послѣдствіи,-- усѣянныхъ цвѣтами и произрастеніями и движущихся по водамъ подобно плотамъ. Во всѣ стороны по берегу, а иногда и далеко на озеръ, имъ были видны городки и деревеньки, которые, будучи полу-укрыты листьями и бѣлѣя группами у береговъ, представлялись вдали какъ-бы кучами дикихъ лебедей, спокойно плавающихъ поверхъ водъ.-- Столь новая и чуждая сцена исполнила ихъ грубыя сердца изумленіемъ. Это казалось очарованіемъ, и они не могли ни съ чѣмъ сравнить этого, кромѣ волшебныхъ картинъ въ "Амадисъ Гаульскомъ" (Amadis de Gaula). Сказать по правдъ, немногія картины въ этой или во всякой другой рыцарской легендъ могли превзойдти дѣйствительность ихъ собственнаго опыта.-- Жизнь искателя приключеній въ новомъ свѣтѣ была романъ, приведенный въ дѣйствіе. Поэтому, что жь за чудо, если Испанецъ тѣхъ дней, напитывая свое воображеніе дома грёзами очарованія и ихъ осуществленіемъ за моремъ, развернулъ дон-кихотовскій энтузіазмъ, романтическую восторженность характера, непостижимую холоднымъ нравамъ другихъ страпъ.

На пол-дорогѣ чрезъ озеро, армія остановилась въ городъ Куитлагуакъ, мѣстъ, умѣренномъ по объему, но отличавшемся красотою своихъ зданій, самыхъ изящныхъ, по словамъ Кортеса, какія только онъ видѣлъ до того въ странѣ. Подкрѣпивъ въ этомъ мѣстъ нѣсколько свои силы, Испанцы продолжали свой путь по плотинѣ. Хотя она въ этой сѣверной половинѣ была и шире, однакожь, войска много затруднялись въ пути отъ толпы Индійцевъ, которые, не довольствуясь тѣмъ, что глазѣли на нихъ съ яликовъ, вскарабкивались на гать и устанавливались по объ стороны дороги. Полководецъ, опасаясь, чтобъ его ряды не пришли въ безпорядокъ, и чтобъ слишкомъ-большая короткость не могла уменьшить въ туземцахъ спасительнаго страха, былъ вынужденъ прибѣгнуть не только къ приказу, но и къ угрозамъ очистить проходъ. Тутъ, по-мѣрѣ-того, какъ подавались впередъ, онъ находилъ значительную перемѣну въ чувствахъ народа въ-отношеніи къ правительству. Онъ слышалъ только о пышности и великолѣпіи, но ни слова объ угнетеніяхъ Монтезумы. Казалось, почтеніе ко двору было сильнѣе всего въ его непосредственномъ сосѣдствѣ.

Съ гати армія спустилась на ту узкую полосу земли, которая отдѣляетъ воды Чалки отъ Тецкукскаго-Озера, и которая въ тѣ дни, на многія мили пространства, теперь обнаженнаго, была покрыта водою. Переходя чрезъ этотъ полуостровъ, Испанцы вошли въ царское мѣстопребываніе Ицтапалапанъ, содержавшее въ себѣ, по словамъ Кортеса, двѣнадцать или пятнадцать тысячъ домовъ. Имъ управлялъ братъ императора, Куитлагуа, который, для большей почести полководцу, пригласилъ вельможъ нѣкоторыхъ сосѣднихъ городовъ, подобно ему, изъ царскаго дома Мехико, присутствовать на свиданіи. Оно происходило съ большой церемоніей, и, послѣ обычныхъ даровъ золотомъ и тонкими тканями, Испанцамъ поставили въ одной изъ большихъ залъ дворца полдникъ. Превосходство архитектуры и здѣсь возбудило удивленіе полководца, который, въ жару своего энтузіазма, не поколебался сказать, что нѣкоторыя изъ зданій равняются лучшимъ постройкамъ Испаніи. Они были каменныя; потолки въ просторныхъ покояхъ -- изъ пахучаго кедроваго дерева; а стѣны -- обиты тонкими хлопчато-бумажными тканями, окрашенными въ яркіе цвѣта.

Но гордостью Ицтапалапана, на который его владѣлецъ щедро расточалъ свои попеченія и доходы, были знаменитые сады. Они покрывали необъятное пространство земли; были расположены правильными четвероугольниками; дорожки, которыя ихъ пересѣкали, были обставлены рѣшетками, поддерживающими стлавшіяся по нимъ растенія и ароматные кустарники, обременявшіе воздухъ своими благовоніями. Сады были снабжены фруктовыми деревьями, доставленными изъ дальнихъ мѣстъ, и яркимъ семействомъ цвѣтовъ, принадлежащихъ къ мехиканской флорѣ, разставленныхъ научно и роскошно растущихъ въ ровной температурѣ плоской возвышенности. Естественная сухость атмосферы уравнивалась посредствомъ водопроводовъ и каналовъ, которые разносили воду по всѣмъ концамъ пространства.

Въ одномъ отдѣленіи находился птичникъ, наполненный многочисленными родами птицъ, замѣчательныхъ въ этой странѣ и яркостью перьевъ, и звонкостію нѣнія. Сады пересѣкались каналомъ, имѣвшимъ сообщеніе съ озеромъ Тецкуко; онъ имѣлъ достаточную величину для входа лодокъ изъ озера. Но самымъ многотруднымъ сооруженіемъ былъ огромный каменный водоемъ, наполненный на значительную высоту водою и хорошо снабженный различными родами рыбы. Это водохранилище имѣло въ окружности тысячу шесть-сотъ шаговъ и было окаймлено гульбищемъ, тоже изъ камня, довольно просторнымъ для прохода четыремъ человѣкамъ въ рядъ. По бокамъ шли затѣйливыя изваянія, и рядъ ступеней велъ къ водѣ, которая питала упомянутые выше водопроводы или, собираясь въ фонтаны распространяла всегдашнюю влажность.

Таковы свѣдѣнія, переданныя объ этихъ знаменитыхъ садахъ въ тотъ періодъ времени, когда подобные сады были неизвѣстны въ Европѣ; -- самый ранній примѣръ сада растеній въ Европѣ, говорятъ, былъ въ Падуѣ, въ 1445 году (Carli, Lettres Aniérfcainës, tom. I. let. 21). Мы весьма могли бы сомнѣваться въ существованіи годовъ въ полу-образованной землѣ, еслибъ это не было дѣломъ такой извѣстности въ свое время и столь яснаго свидѣтельства со стороны завоевателей. Но не прошло и одного поколѣнія послѣ завоеванія, какъ надъ этими прекрасными сценами совершилась грустная перемѣна. Самый городъ былъ брошенъ, и берега озера усыпаны обломками зданій, которыя нѣкогда составляли его украшеніе и славу. Сады раздѣлили участь города. Отступившія воды унесли съ собою средства къ пропитанію, обративъ цвѣтущія равнины въ грязное и гадкое болото, логовище отвратительныхъ пресмыкающихся; и водяная птица строитъ себѣ гнѣздо въ томъ мѣстѣ, которое нѣкогда называлось царскими дворцами!

Въ городѣ Ицтапалапанѣ Кортесъ остановился на ночь. Можемъ себѣ вообразить, какая вереница идей должна была толпиться въ умѣ завоевателя, когда, окруженный этими очевидными признаками гражданственности, онъ готовился, съ горстью своихъ спутниковъ, войдти въ столицу монарха, который, какъ онъ имѣлъ обильныя причины думать, взиралъ на него съ недовѣрчивостью и отвращеніемъ. Эта столица была уже только въ нѣсколькихъ миляхъ разстоянія, явственно видная изъ Ицтапалапана. И когда длинные ряды ея сверкающихъ зданій, озаряемыхъ лучами вечерняго солнца, трепетали въ темноголубыхъ водахъ озера, она казалась скорѣе созданіемъ волшебницъ, чѣмъ произведеніемъ смертныхъ рукъ. Въ этотъ-то очарованный городъ Кортесъ готовился вступить на слѣдующее утро.

IX.
Окрестности Мехики.-- Свиданіе съ Монтезумой.-- Еходъ въ столицу.-- Гостепріимный пріемъ.-- Посѣщеніе императора.

Съ первыми слабыми лучами разсвѣта, испанскій полководецъ былъ уже на ногахъ, собирая своихъ спутниковъ. Они сходились съ біющимся серццемъ подъ свои знамена; труба разсыпала свои возбудительные звуки по водѣ и по лѣсу; звуки эти замирали только въ отдаленномъ эхо горъ. Священные огни на алтаряхъ безчисленныхъ теокалли, смутно видные сквозь сѣдые туманы утра, обозначали мѣстоположеніе столицы, пока храмъ, башня и дворецъ не открылись вполнѣ въ великолѣпномъ сіяніи, которое солнце, взошедъ надъ восточнымъ краемъ горизонта, разлило на прекрасную долину. Это было восьмое ноября 1519, -- день, замѣчательный въ исторіи: въ этотъ день, Европейцы впервые ступили ногой въ столицу западнаго свѣта.

Кортесъ, съ своимъ небольшимъ отрядомъ конницы, составлялъ родъ передовой стражи арміи. Потомъ шла испанская пѣхота, которая, во время лѣтняго похода, пріобрѣла дисциплину и загорѣлый видъ ветерановъ. Багажъ занималъ средину, а тылъ замыкался темными рядами тласкаланскихъ воиновъ. Все число войска должно было составлять безъ малаго семь тысячь, изъ которыхъ менѣе четырехъ-сотъ было Испанцевъ.

Нѣкоторое разстояніе армія шла узкимъ перешейкомъ, который раздѣляетъ тецкукскія воды отъ чалкскихъ, и потомъ вступила на большую плотину, которая, за исключеніемъ одного заворота у начала, тянется совершенно прямою чертой чрезъ соляныя волны Тецкуко къ воротамъ столицы. Это была та самая гать, или, лучше, основаніе той гати, которая еще составляетъ большую южную подъѣзжую дорогу къ Мехикѣ. Испанцы болѣе чѣмъ когда-либо имѣли случай удивляться механическимъ познаніямъ Ацтековъ въ геометрической точности, съ какою было исполнено сооруженіе, и прочности его постройки. Оно было составлено изъ огромныхъ камней, хорошо связанныхъ цементомъ, и столь широко на всемъ своемъ протяженіи, что по немъ можно было ѣхать десятерымъ вершникамъ въ рядъ.

Проходя по плотинѣ, они видѣли многіе обширные города, стоящіе на сваяхъ и простирающіеся далеко по водѣ, -- родъ архитектуры, который весьма нравился Ацтекамъ и былъ избранъ ими въ подражаніе архитектурѣ главнаго города. Дѣловое народонаселеніе получало хорошія средства къ существованію отъ промысла солью, которую оно добывало изъ водъ великаго озера. Налогъ на торгъ этимъ предметомъ составлялъ значительный источникъ доходовъ для казны.

Повсюду завоеватели встрѣчали очевидные признаки многолюднаго и благоденствующаго населенія, превосходящаго все, что они досель видѣли. Храмы и главнѣйшія зданія городовъ были покрыты твердой бѣлой штукатуркой, которая блестѣла подобно финифти въ горизонтальныхъ лучахъ утра. Берегъ большаго водовмѣстилища былъ еще гуще осыпанъ городами и деревнями, чѣмъ берегъ Чалко. Вода затмѣвалась роями челноковъ, наполненныхъ Индійцами, которые вскарабкивались съ обѣихъ сторонъ за гать и глазѣли съ любопытнымъ удивленіемъ на иностранцевъ. Испанцы и тутъ любовались на эти волшебные острова цвѣтовъ, иногда осѣненные значительной величины деревьями, подымающіеся и опускающіеся при легкомъ колебаніи волнъ. На разстояніи полу-лиги отъ столицы, они встрѣтили крѣпкій веркъ или каменную куртину, которая шла поперегъ плотины. Она была двѣнадцати футъ въ высоту и укрѣплена на оконечностяхъ башнями, посрединѣ ея были зубчатыя ворота (gate-way, chemin de barrière), которыя открывали войскамъ проходъ. Это называлось Холокскимъ-Укрѣпленіемъ, и сдѣлалось достопамятнымъ въ послѣдующія времена, какъ мѣсто, которое занималъ Кортесъ въ знаменитой осадѣ Мехико.

Тутъ они были встрѣчены нѣсколькими сотнями ацтекскихъ вождей, вышедшихъ возвѣстить о приближеніи Монтезумы, и поздравивъ Испанцевъ, пригласить въ его столицу. Они были одѣты въ фантастическій, торжественный національный нарядъ, съ махтлатлемъ, или хлопчатобумажнымъ поясомъ и широкимъ плащомъ изъ того же самаго вещества, или изъ блестящаго перянаго шитья, красиво-развѣвающимся на плечахъ. На шеяхъ и рукахъ у нихъ красовались ожерелья и запястья изъ бирюзовой мозаики, съ которою затѣйливо смѣшивалась нѣжная оперка; ихъ уши, нижнія губы и кое-у кого носъ, были украшены серьгами изъ драгоцѣнныхъ каменьевъ или полумѣсяцами изъ лучшаго золота. Такъ-какъ каждый кацикъ совершалъ предъ полководцемъ обычное форменное народное привѣтствіе порознь, то эта скучная церемонія пріостановила походъ болѣе чѣмъ на часъ. Послѣ этого, армія уже не встрѣчала ни какихъ дальнѣйшихъ остановокъ, пока не подошла къ мосту близь городскихъ воротъ; Деревянный мостъ этотъ, замѣщенный потомъ каменнымъ, былъ переброшенъ чрезъ отверстіе плотины, доставлявшее исходъ водамъ, когда ихъ возмущали вѣтры или когда они вздувались отъ внезапнаго прилива въ дождливую пору. Это былъ подъемный мостъ, и Испанцы, переходя его, чувствовали, до какой степени они отдаются на произволъ Монтезумы, который, отрѣзывая имъ такимъ-образомъ сообщеніе съ страною, могъ держать ихъ плѣнниками въ своей столицѣ.

Среди этихъ непріятныхъ размышленіи, они увидѣли блестящую свиту императора, выходящую изъ большой улицы, которая проходила тогда, какъ проходитъ и теперь, чрезъ самое сердце города. Предъ ними, посреди толпы индійскихъ вельможъ, предшествуемыхъ тремя государственными сановниками, несшими золотые жезлы, показался царскій паланкинъ, горящій полированнымъ золотомъ. Его несли на плечахъ вельможи; а балдахинъ яркаго перянаго издѣлія, усѣянный драгоцѣнностями и украшенный серебряною бахромою, поддерживали надъ нимъ четыре ассистента того же сана. Они были босы и шли медленнымъ, мѣрнымъ шагомъ, опустивъ глаза въ землю. Когда шествіе приблизилось на приличное разстояніе, оно остановилось, и Монтезума слѣзъ съ своей качалки и пошелъ впередъ, опираясь на руки владѣльцевъ Тецкуко и Ицтапалапана, племянника и брага, которые оба, какъ мы видѣли, уже были знакомы съ Испанцами. Между-тѣмъ, какъ монархъ выступалъ изъ балдахина, услужливая свита устилала землю хлопчато-бумажными тканями. Его подданные, высшаго и нисшаго званія, стоявшіе въ рядъ по обѣимъ сторонамъ гати, когда онъ проходилъ мимо, склонялись впередъ, устремивъ глаза въ землю; а нѣкоторые высшаго разряда простирались предъ нимъ ницъ. Такова была дань почтенія, приносимая индійскому монарху.

На Монтезумѣ былъ поясъ и просторный четвероугольный народный плащъ, тильматли. Плащъ былъ сдѣланъ изъ самой тонкой хлопчато-бумажной ткани, съ вышитыми концами, собранными въ узелъ вокругъ шеи. Его ноги защищались сандаліями съ золотыми подошвами; а кожаные ремни, которыми онѣ были привязаны къ лодыжкамъ, украшались изящной работой изъ того же металла. И плащъ, и сандаліи были усѣяны жемчугомъ и драгоцѣнными каменьями, въ числѣ которыхъ были видны изумруды и чальчивипгль -- зеленый камень, цѣнившійся у Ацтековъ выше всего. На головѣ у него не было инаго украшенія, кромѣ султана (panache) изъ перьевъ царскаго зеленаго цвѣта; султанъ ниспадалъ ему на спину, -- отличительный знакъ скорѣе военнаго, чѣмъ царственнаго сана.

Въ это время ему было около сорока лѣтъ отъ роду. Собой онъ былъ высокъ и тонокъ, но не дурно сложенъ. Волоса у него, черные и прямые, была не очень-длинны; носить короткіе почиталось непристойнымъ для особъ высшаго званія. Борода у него была рѣдкая; цвѣтъ лица нѣсколько блѣднѣе того, который часто встрѣчается въ его смуглой, или, лучше сказать, мѣдно-цвѣтной породѣ. Его черты, хотя и важныя въ своемъ выраженіи, не представляли того вида меланхоліи, сказать правду, унынія, какимъ харатеризуется его портретъ, и какой онѣ могли принять позже. Онъ выступалъ съ достоинствомъ, и вся его осанка, умѣряемая выраженіемъ благосклонности, какой бы нельзя было предполагать, судя по слухамъ, ходившимъ о его характерѣ, была достойна великаго государя.-- Таковъ портретъ знаменитаго индійскаго императора, оставленный намъ послѣ этого перваго свиданія съ бѣлыми людьми.

Когда онъ приблизился, армія остановилась. Кортесъ, спѣшившись, бросилъ поводья пажу, и, поддерживаемый нѣсколькими изъ главнѣйшихъ рыцарей, выступилъ къ нему на встрѣчу. Свиданіе долженствовало имѣть необыкновенный интересъ для обѣихъ сторонъ. Въ Монтезумѣ Кортесъ видѣлъ властителя обширныхъ царствъ, которыя онъ прошелъ; его великолѣпіе и власть трудно было бы выразить за какомъ бы то ни было языкѣ. Въ Испанцѣ, съ другой стороны, ацтекскій государь разсматривалъ то странное существо, котораго исторія, казалось, была столь таинственно сопряжена съ его собственной; существо, предсказанное прорицалищами; тотъ, котораго подвиги провозглашали чѣмъ-то выше человѣка. Но каковы бы ни были чувства монарха, онъ до такой степени умѣлъ ихъ въ себѣ подавить, что принялъ гостя съ царскою вѣжливостью и изъявилъ свое удовольствіе, что видитъ его лично въ своей столицѣ. Кортесъ отвѣчалъ выраженіями самаго глубокаго почтенія и признательности за существенныя доказательства, какія императоръ представилъ Испанцамъ въ своей щедрости. Затѣмъ онъ повѣсилъ на шею Монтезумѣ блестящую цѣпь изъ цвѣтнаго хрусталя; за тѣмъ онъ сдѣлалъ движеніе, какъ бы въ намѣреніи его обнять, но былъ удержанъ двумя ацтекскими вельможами, оскорбившимися оскверненіемъ, какое грозило священной особѣ ихъ владыки. Размѣнявшись такимъ-образомъ вѣжливостями, Монтезума назначилъ своего брата проводить Испанцевъ къ мѣсту ихъ пребыванія въ столицѣ и, вошедъ опять въ качалку, скрылся, среди простертой ницъ толпы, точно такимъ же образомъ, какъ и прибылъ. Испанцы быстро послѣдовали за нимъ, и съ распущенными знаменами и музыкою вскорѣ вступили въ южную часть Теночтитлана.

Тутъ, опять, имъ представился новый поводъ къ удивленію; то было -- величіе города и превосходный стиль его архитектуры. Жилища бѣднѣйшаго разряда были, правда, по-большей-части изъ тростника и глины. Но большая въѣзжая улица, по которой они теперь шли, была уставлена домами знати, ободренной императоромъ къ избранію себѣ мѣстопребыванія въ столицѣ. Они были выстроены изъ краснаго ноздреватаго камня, добытаго изъ окрестныхъ каменоломенъ, и хотя рѣдко доходили въ высоту до двухъ ярусовъ, часто, однакожь, покрывали собою обширное пространство земли. Плоскія кровли азотеи защищались каменными брустверами, такъ-что каждый домъ былъ вмѣстѣ и крѣпость. Иногда 0ти кровли походили на цвѣтники, такъ густо онѣ были уставлены цвѣтами; но чаще цвѣты воспитывались въ широкихъ уступистыхъ садахъ, расположенныхъ между строеній. Повременамъ представалъ на пути большой четыреугольникъ или торговая площадь, окруженная каменными и штукатурными портиками; или воздвигался громадный пирамидальный храмъ, увѣнчанный остроконечными святилищами и алтарями, на которыхъ курились неугасимые огни. Большая улица, выходящая на южную часть, въ противность большей части прочихъ, была просторна и тянулась на нѣсколько миль почти по прямой чертѣ, какъ упомянуто выше, чрезъ центръ города. Зритель, стоящій на одномъ ея концѣ, устремляя свой взоръ въ глубокую даль цѣлой перспективы храмовъ, уступовъ и садовъ, могъ ясно различать другой видъ, съ отдаленными голубыми горами, которыя, въ прозрачной атмосферѣ плоской возвышенности, казалось, почти соприкасались съ зданіями.

Но болѣе всего произвели впечатлѣніе на Испанцевъ толпы народа, который роился по улицамъ и на каналахъ, тѣснясь въ каждой двери и въ каждомъ окнѣ, и усѣявшія кровли строеній. "Я хорошо помню это зрѣлище", восклицаетъ Берналь Діасъ: "и теперь, спустя такъ много лѣтъ, оно представляется мнѣ ясно, какъ-будто оно было только вчера". Но каковы должны быть ощущенія самихъ Ацтековъ, когда они смотрѣли на этотъ зловѣщій народъ! Когда они слышали, впервые, стукъ хорошо-цементованной мостовой подъ желѣзнымъ топотомъ лошадей, странныхъ животныхъ, которыхъ отъ страха облекли въ такіе сверхъестественные ужасы; когда они глядѣли на дѣтей востока, обнаруживающихъ свѣтлымъ цвѣтомъ лица свое небесное происхожденіе; видѣли блестящіе мечи и шлемы изъ стали, металла, имъ невѣдомаго, сверкающаго на солнцѣ подобно метеорамъ; когда они слышали звуки неземной музыки, по-крайней-мѣрѣ такіе, какихъ никогда не пробуждали ихъ грубые инструменты! Но всякое душевное движеніе исчезало въ чувствѣ смертельной злобы, когда они смотрѣли на своихъ ненавистныхъ враговъ, Тласкаланцевъ, ступающихъ недовѣрчиво по улицамъ и бросающихъ, глэзѣя по сторонамъ, взоры лютости и изумленія, какъ какіе-нибудь дикіе лѣсные звѣри, которые случайно забрели изъ своихъ родимыхъ логовищъ въ убѣжища гражданственности.

Слѣдуя, по просторной улицѣ, войска не разъ переходили мосты, наброшенные черезъ каналы, по которымъ, предъ ихъ глазами, быстро скользили индійскія лодки съ небольшими грузами плодовъ и овощей для теночтитланскихъ рынковъ. Наконецъ, они остановились предъ широкою площадью близь центра города, гдѣ находилось огромное пирамидальное зданіе, посвященное богу войны, покровителю Ацтековъ, второе по величинѣ, такъ же, какъ я по святости, послѣ чолульскаго храма, покрывавшее то самое пространство земли, какое нынѣ занимаетъ отчасти большой мехиканскій соборъ.

Обращенный фасадомъ къ западнымъ воротамъ храмовой ограды, стоялъ низкій рядъ каменныхъ строеній, занимающихъ обширное пространство земли; это былъ дворецъ Ахаякатля, отца Монтезумы, построенный лѣтъ за пятьдесятъ этимъ монархомъ. Онъ былъ отданъ подъ постой Испанцамъ. Самъ императоръ находился на дворъ, гдѣ хотѣлъ сдѣлать имъ пріемъ. Приблизившись къ Кортесу, онъ взялъ изъ сосуда съ цвѣтами у одного изъ рабовъ тяжелое ожерелье, изъ скорлупы одного вида раковъ, весьма цѣнимой Индійцами, оправленной въ золото и соединенной тяжелыми звѣньями изъ того же металла. На этой цѣпи висѣло восемь украшеній, также изъ золота, сдѣланныхъ на подобіе той же раковины, каждое длиною въ пядень; работа была нѣжна, потому-что ацтекскіе золотыхъ-дѣлъ-мастера, по признанію знатоковъ, оказывали въ своемъ ремеслѣ искусство не ниже своихъ европейскихъ собратій. Монтезума, повѣсивъ роскошное ожерелье на шею полководцу, сказалъ: "этотъ дворецъ принадлежитъ вамъ, малинче (эпитетъ, какой онъ всегда обращалъ къ Кортесу) и вашимъ братьямъ. Отдохните послѣ трудовъ -- это вамъ весьма-нужно, а чрезъ нѣсколько времени я опять васъ навѣщу". Съ этими словами онъ удалился со своей свитой, обнаруживъ въ этомъ дѣйствіи утонченную внимательность, какой нельзя было ожидать отъ варвара.

Первою заботою Кортеса было осмотрѣть свои квартиры. Строеніе, хотя и помѣстительное, было низко и состояло изъ одного яруса, за исключеніемъ, правда, средины, гдѣ возвщшался дополнительный этажъ. Покои были большаго размѣра и, по свидѣтельству самихъ завоевателей, удобны къ помѣщенію цѣлой арміи! Суровые горцы Тласкалы были, вѣроятно, не очень привередливы, и легко могли найдти себѣ убѣжище во внѣшнихъ пристройкахъ, или подъ временными навѣсами на пространныхъ дворахъ. Лучшіе покои были обвѣшены яркими хлопчато-бумажными обоями, полы покрыты цыновками или рогожами. Тутъ были также низкіе стулья, выдѣланные изъ цѣльныхъ штукъ дерева, со тщательной рѣзьбой, и въ большей части покоевъ постели, сдѣланныя изъ пальмовыхъ листьевъ, сотканныхъ въ плотныя цыновки, съ одѣялами для ногъ, и иногда хлопчато-бумажными балдахинами. Эти цыновки были единственныя постели, какія только употреблялись туземцами и высшаго и нисшаго разряда.

Послѣ быстраго обзора этого гигантскаго зданія, полководецъ распредѣлилъ свои войска по квартирамъ и принялъ бдительныя предосторожности къ безопасности, какъ-будто предчувствовалъ осаду, вмѣсто дружественнаго угощенія.-- Мѣсто было огорожено каменною стѣною значительной толщины, съ башнями или тяжелыми контр-форсами въ промежуткахъ, доставлявшими надежныя средства къ оборонѣ. Онъ установилъ свою пушку такъ, что могъ господствовать надъ подходами, разставилъ по укрѣпленіямъ часовыхъ и, словомъ сказать, усилилъ во всѣхъ отношеніяхъ до такой степени военную дисциплину, до какой только она соблюдалась въ походѣ. Онъ очень-хорошо зналъ, какъ было важно его небольшому войску, по-крайней-мѣрѣ въ настоящемъ, расположить въ свою пользу добрую волю гражданъ; и, во избѣжаніе всякой возможности столкновенія, онъ запретилъ, подъ смертною казнью, солдатамъ оставлять квартиры безъ приказанія. Взявъ всѣ эти предосторожности, онъ дозволилъ своимъ людямъ принять участіе въ щедромъ полдникѣ, который былъ для нихъ приготовленъ.

Они такъ долго находились въ этой странѣ, что могли уже примириться, если не лакомиться, особенной кухней Ацтековъ. Аппетитъ солдата не часто бываетъ разборчивъ, и въ настоящемъ случаѣ нельзя сомнѣваться, чтобъ Испанцы не воздали полной справедливости вкуснымъ произведеніямъ царской поварни. Въ-продолженіе стола, имъ прислуживало множество мехиканскихъ рабовъ, разставленныхъ по дворцу, которые старались изо всѣхъ силъ исполнить приказанія иностранцевъ, Когда кончился обѣдъ и гости совершили свою сізсту, важную для Испанцевъ не менѣе самой пищи, опять было возвѣщено прибытіе императора.

Монтезуму сопровождали не многіе изъ главнѣйшихъ вельможъ. Онъ былъ принятъ Кортесомъ съ большимъ уваженіемъ; и когда обѣ стороны заняли свои мѣста, между ними, при посредствѣ доньи Марины, началась бесѣда; всадники и ацтекскіе старшины стояли вокругъ въ почтительномъ безмолвіи.

Монтезума много разспрашивалъ о странѣ Испанцевъ, объ ихъ государѣ, объ образѣ его правленія, и особенно объ ихъ собственныхъ побудительныхъ причинахъ къ посѣщенію Анагуака. Кортесъ объяснялъ эти причины желаніемъ видѣть столь отмѣннаго монарха и объявить ему истинную вѣру, исповѣдываемую христіанами. Съ рѣдкою скромностью, онъ удовольствовался тѣмъ, что выговорилъ этотъ намекъ, предоставляя ему пока созрѣть въ умѣ императора до будущаго совѣщанія. Послѣдній спросилъ, не его ли соотечественники были тѣ бѣлые люди, которые въ прошломъ году высаживались на восточные берега имперіи. Онъ показалъ, что имѣетъ точныя свѣдѣнія о дѣйствіяхъ Испанцевъ съ ихъ прибытія въ Табаско по настоящее время, о чемъ извѣстія правильно передавались посредствомъ іероглифной живописи. Онъ любопытствовалъ также относительно сана своихъ посѣтителей въ ихъ странѣ, развѣдывая, не были ли они родней государю. Кортесъ отвѣчалъ, что они были родня другъ другу и подданные великаго монарха, у котораго они всѣ были на особомъ счету. Передъ своимъ уходомъ, Монтезума освѣдомился объ именахъ главнѣйшихъ всадниковъ и о мѣстѣ, какое они занимали въ арміи.

Въ заключеніе свиданія, ацтекскій государь велѣлъ своимъ приближеннымъ принести подарки, заготовленные для гостей. Они состояли изъ хлопчато бумажныхъ одеждъ въ такомъ количествѣ, что ихъ, говорятъ, достало по полному прибору на каждаго человѣка, со включеніемъ и союзниковъ. Онъ не преминулъ присовокупить къ этому и обычную придачу золотыхъ цѣпей и другихъ украшеній, которыя раздавалъ щедрой рукой Испанцамъ. За тѣмъ онъ удалился съ тою же самою церемоніею, съ какою вошелъ, оставивъ въ каждомъ глубокое впечатлѣніе своею щедростью и любезностью, столь непохожею на то, чего они готовы были по разсказамъ ожидать, и что они почитали теперь за выдумку враговъ.

Въ этотъ вечеръ Испанцы праздновали свое прибытіе въ мехиканскую столицу общимъ залпомъ артиллеріи. Громъ оружій, отдававшійся въ строеніяхъ и потрясшій ихъ до основанія, смрадъ сѣрныхъ паровъ, которые взвивались клубами надъ стѣнами стана, напоминая жителямъ о взрывахъ большаго волкана, исполнили сердца суевѣрныхъ Ацтековъ ужасомъ. Этотъ залпъ возвѣстилъ имъ, что ихъ городъ заключалъ въ своихъ нѣдрахъ тѣ грозныя существа, которыхъ стезя была обозначена опустошеніемъ, и которыя могли вызывать громовые удары на истребленіе своихъ враговъ! Это, безъ-сомнѣнія, была политика Кортеса, желавшаго усилить такое суевѣрное чувство сколько возможно болѣе и поразить туземцевъ съ перваго же приступа спасительнымъ страхомъ сверхъестественной власти Испанцевъ.

На слѣдующее утро, полководецъ потребовалъ дозволенія возвратить визитъ императору и, явиться къ нему во дворецъ. Позволеніе было даровано со всею готовностью, и Монтезума выслалъ своихъ чиновниковъ проводить Испанцевъ въ его присутствіе. Кортесъ одѣлся въ самый богатый свой нарядъ и оставилъ квартиру, въ сопровожденіи Альварадо, Сандоваля, Веласкэса и Ордаса, вмѣстѣ съ пятью или шестью воинами обыкновенной свиты.

Царское жилище находилось не въ дальнемъ разстояніи. Оно стояло на томъ мѣстѣ, на юго-западъ отъ собора, которое въ-послѣдствіи покрыла отчасти casa del Estado, дворецъ герцоговъ монтелеонскихъ, потомковъ Кортеса. Это была обширная, неправильная громада низкихъ каменныхъ зданій, подобная той, которую занимали Испанцы. Въ самомъ-дѣлѣ, она была такъ огромна, какъ увѣряетъ насъ одинъ изъ завоевателей, не разъ ее посѣщавшій нарочно, что онъ всегда уставалъ, странствуя изъ покоя въ покой, и ни разу не имѣя силъ осмотрѣть ее всю. Она была выстроена изъ краснаго скважистаго мѣстнаго камня, тетцонтли, и украшена мраморомъ; на фасадѣ, надъ главнымъ входомъ, былъ изваянъ гербъ или девизъ Монтезумы: орелъ, несущій въ своихъ когтяхъ мехиканскую дикую кошку.

На дворахъ, чрезъ которые проходили Испанцы, били фонтаны хрустальной воды, проведенной изъ обширнаго водохранилища на отдаленномъ холмѣ Чапольтепека и снабжающіе въ свою очередь болѣе ста купаленъ внутри дворца. Толпы ацтекскихъ вельможь шлялись взадъ и впередъ по этимъ четвероугольникамъ и по внѣшнимъ сѣнямъ, убивая кое-какъ свое время на дворцовой службѣ. Покои были необъятной величины, хотя и не высоки; потолки изъ различныхъ родовъ благовоннаго дерева, съ затѣйливой рѣзьбою; полы покрыты цыновками изъ пальмовыхъ листьевъ. Стѣны были увѣшаны хлопчато-бумажною тканью, богато-выкрашенною, шкурами дикихъ звѣрей, или роскошными обоями изъ перянаго издѣлія, выработанными на подобіе птицъ, насѣкомыхъ и цвѣтовъ, съ тѣмъ тонкимъ искусствомъ и яркимъ блескомъ красокъ, какіе можно сравнить съ фламандскими обоями. Облака ѳиміама клубились вверхъ изъ кадильницъ и разливали по покоямъ упоительныя благоуханія. Испанцы могли вообразить себя въ предѣлахъ какого-нибудь восточнаго гарема, а не въ чертогахъ дикаго варварскаго вождя въ западномъ мірѣ, гдѣ они находились теперь.

Достигнувъ пріемнаго чертога, мехиканскіе чиновники сняли съ себя сандаліи и покрыли свой яркій нарядъ плащомъ изъ некэна, грубой ткани, сдѣланной изъ волоконъ магуэя, какіе носятъ только бѣднѣйшія сословія. Этотъ актъ уничиженія былъ налагаемъ на всѣхъ, кто только приближался къ государю, исключая членовъ его собственнаго семейства. Такимъ-образомъ, босикомъ, съ опущенными глазами и форменнымъ повиновеніемъ, они ввели Испанцевъ въ царское присутствіе.

Они застали Монтезуму сидящимъ въ дальнѣйшемъ концѣ обширнаго зала и окруженнымъ нѣсколькими изъ любимыхъ вождей. Онъ принялъ ихъ благосклонно, и весьма скоро Кортесъ, безъ дальнихъ церемоній, вошелъ въ предметъ, который занималъ самое высшее мѣсто въ его мысляхъ. Ему вполнѣ было извѣстно, какую важность составляло пріобрѣтеніе въ число христіанъ царя, котораго примѣръ могъ имѣть такое вліяніе на обращеніе народа. Поэтому, полководецъ приготовился развернуть весь запасъ своихъ богословскихъ званій, какими только онъ могъ распоряжаться; истолкованіе передавалось серебристыми звуками Марины, столь же неотлучной отъ него въ такихъ случаяхъ, какъ его тѣнь.

Онъ изложилъ сколько могъ яснѣе идеи, относительно святыхъ таинствъ Троицы, Воплощенія и Искупленія. Послѣ этого онъ дошелъ до происхожденія вещей, сотворенія міра, первой четы, рая и паденія человѣка. Онъ увѣрялъ Монтезуму, что идолы, которымъ онъ поклонялся, не что иное, какъ Сатана въ различныхъ видахъ. Достаточнымъ къ тому доводомъ были кровавыя жертвы, какихъ они требовали, и какимъ онъ противопоставлялъ чистый и простой обрядъ христіанскаго служенія. Онъ говорилъ, что служеніе этимъ идоламъ повергнетъ царя въ гибель, и что христіане пришли въ его землю исторгнуть его душу и души его народа изъ пламени вѣчнаго огня, открывъ имъ чистѣйшую вѣру. И Кортесъ ревностно его умолялъ не пренебрегать случаемъ, но обезпечить себѣ спасеніе объятіемъ креста, великаго знака человѣческаго искупленія.

Краснорѣчіе проповѣдника расточалось вотще на нечувствительное сердце царственнаго слушателя. Безъ-сомнѣнія, это краснорѣчіе теряло нѣсколько своей силы, проходя сквозь несовершенное толкованіе столь недавняго новокрещенца, какова была индійская дѣвушка. Но ученіе само-по-себѣ было такъ сокровенно, что не могло быть постигнуто сразу грубымъ смысломъ варвара. Онъ съ колыбели былъ напоенъ суевѣріями своей страны. Онъ былъ воспитанъ съ строгихъ правилахъ своей религіи; самъ былъ жрецомъ до своего избранія на престолъ; а теперь былъ главою и религіи, и государства. Невѣроятно, чтобы такой человѣкъ могъ скоро поддаться доводамъ, или убѣжденію, даже изъ устъ и опытнѣйшаго полемика, чѣмъ испанскій полководецъ. Какъ онъ могъ отречься отъ вѣры, которая была переплетена съ дражайшими чувствами его сердца и съ самыми стихіями его существа?-- Какъ онъ могъ измѣнить тѣмъ богамъ, которые возвели его на степень такого благоденствія и почестей; и которыхъ жертвенники были ввѣрены его особенному храненію?

Между-тѣмъ, онъ слушалъ съ безмолвнымъ вниманіемъ, пока полководецъ не заключилъ своего поученія. Тутъ онъ отвѣчалъ, что Испанцы заводили такую рѣчь вездѣ, гдѣ они ни были, -- онъ это знаетъ. Онъ не сомнѣвается, что ихъ Богъ, какъ они говорятъ, доброе существо. Но и его боги были къ нему благи. Впрочемъ, все, что его посѣтитель говорилъ ему о созданіи міра, сходно съ тѣмъ, чему его учили вѣрить. Толковать объ этомъ долѣе не стоить труда. Его предки, сказалъ онъ, были не первобытные владѣтели этой земли. Они заняли ее только нѣсколько вѣковъ тому назадъ, и были приведены сюда великимъ существомъ, которое, давъ имъ законы и управлявъ нѣсколько времени народомъ, удалилось въ страны, гдѣ восходитъ солнце. При своемъ уходѣ объявило, что оно само или его потомки опять ихъ навѣстятъ и воспріимутъ его власть. Чудныя дѣла Испанцевъ, ихъ свѣтлый цвѣтъ лица и страна свѣта, откуда они прибыли, все показываетъ, что они его потомки. Если Монтезума сопротивлялся ихъ приходу въ столицу, то потому-что до него доходили слухи объ ихъ жестокостяхъ, -- что они насылали молнію на истребленіе народа, или растаптывали его подъ суровыми ногами свирѣпыхъ животцыхъ, на которыхъ они ѣздятъ. Теперь онъ убѣдился, что все это пустыя сказки; что Испанцы доброжелательны и великодушны по своей природѣ; они смертные, правда, иной породы, чѣмъ Ацтеки, мудрѣе и храбрѣе ихъ, -- но за то онъ ихъ и чтитъ.

"Вамъ тоже", присовокупилъ онъ съ улыбкой: "можетъ-быть, говорили, что я богъ и обитаю въ золотыхъ и серебряныхъ дворцахъ. Но вы видите, что это ложь. Мои дома, хоть и обширны, такіе же каменные и деревянные, какъ и у другихъ; а что до моего тѣла", сказалъ онъ, обцажая свою смуглую руку: "вы видите, что оно такое же мясо да кость, какъ и ваше. Правда, у меня большая имперія, наслѣдованная отъ моихъ предковъ, земли, и золото, и серебро. Но вашъ государь, который за моремъ, я знаю, справедливѣйшій владыка изъ всѣхъ. Я правлю его именемъ. Вы, малинникъ, его посолъ; вы и ваши братья будете дѣлить со мною эти вещи. Отдохните же отъ вашихъ трудовъ. Вы здѣсь въ своихъ собственныхъ жилищахъ, и вамъ будетъ доставлено все, что только нужно для вашего существованія. Я буду смотрѣть, чтобъ ваши желаніе исполнялись точно такъ же, какъ и мои собственныя". Когда монархъ окончивалъ эти слова, нѣсколько естественныхъ слезинокъ оросило его глаза, потому-что образъ древней независимости, можетъ-быть, пронесся въ его умѣ.

Кортесъ, подкрѣпляя идею, что его государь есть великое существо, обозначенное Монтезумою, старался успокоить монарха увѣреніемъ, что властитель этотъ вовсе не имѣетъ желанія вмѣшиваться въ его власть иначе, какъ изъ чистыхъ видовъ къ его же благополучію, чтобъ произвесть обращеніе и его народа въ христіанство. Прежде, чѣмъ отпустилъ своихъ посѣтителей, императоръ, по обычаю, посовѣтовался съ своимъ щедрымъ духомъ, одаривъ ихъ богатыми тканями и золотыми вещицами, такъ, что бѣднѣйшій солдатъ, говоритъ Берналь Діасъ, одинъ изъ компаніи, получилъ на свою долю по-крайней-мѣрѣ по два тяжелыя ожерелья изъ драгоцѣннаго металла. желѣзныя сердца Испанцевъ были тронуты душевнымъ волненіемъ, какое обнаружилъ Монтезуна, такъ же, какъ и его царскимъ духомъ щедрости. Проходя мимо его, рыцари, со шляпой въ рукѣ, отдали ему самый глубокій поклонъ, и "по дорогъ домой", продолжаетъ тотъ же самый лѣтописецъ, "мы не могли говорить другъ съ другомъ ни о чемъ, кромѣ благосклоннаго привѣтствія и вѣжливости индійскаго монарха, и почтенія, какое мы къ нему почувствовали".

Размышленія важнѣйшаго рода должны были толпиться въ умѣ полководца, когда онъ видѣлъ вокругъ себя очевидные признаки гражданственности, и, слѣдовательно, могущества, къ какимъ не могли его приготовить даже и преувеличенные разсказы туземцевъ -- невѣроятные по самой своей видимой преувеличенности. Въ пышности и церемоніалѣ двора онъ усматривалъ ту утонченную систему подчиненности и глубокаго почтенія къ монарху, какая характеризуетъ полу-образованныя имперіи Азіи. Въ наружномъ видѣ столицы, ея вальяжной, но щеголеватой архитектурѣ, ея роскошныхъ общественныхъ удобствахъ, ея торговой дѣятельности, онъ узнавалъ доказательства умственнаго успѣха, механическаго искусства и обширныхъ средствъ древней и зажиточной общины; толпы, жужжащія по улицамъ свидѣтельствовали о существованіи народонаселенія, способнаго обращать эти средства, какъ-нельзя-лучше, въ свою пользу.

Въ Ацтекѣ онъ видѣлъ существо, непохожее ни на республиканца-Тласкаланца, ни на женоподобнаго Чолульца: видѣлъ существо, соединяющее въ себѣ храбрость одного съ образованностью другаго. Онъ былъ въ самомъ сердцѣ большой столицы, которая казалась,-- съ своими плотинами и подъемными мостами, -- обширнымъ укрѣпленіемъ, гдѣ каждый домъ легко могъ быть обращенъ въ замокъ. Ея положеніе на островѣ удаляло ее отъ материка, съ которымъ, по одному мановенію государя, всякое сообщеніе могло быть отрѣзано и цѣлое воинственное населеніе вдругъ опрокинуто на него и на горсть его послѣдователей. Что могло сдѣлать все превосходство науки противъ такихъ преимуществъ?

Что до ниспроверженія монтезумовой власти, теперь, когда Кортесъ видѣлъ его въ столицѣ, оно должно было казаться гораздо сомнительнѣйшимъ предпріятіемъ, чѣмъ когда-либо. Признанія, какое сдѣлалъ ацтекскій владѣтель, если можно такъ выразиться, феодальной власти надъ собою испанскаго государя, нельзя было принимать слишкомъ-буквально. Какова бы ни была наружная почтительность, которую онъ былъ расположенъ оказывать послѣднему, подъ вліяніемъ теперешняго -- можетъ-быть, временнаго -- ослѣпленія, однакожъ нельзя, было предполагать, что онъ легко покинетъ свою настоящую власть и владѣнія, или что его народъ на это согласится. Въ самомъ-дѣлѣ, его щекотливыя опасенія относительно этого самаго предмета, при прибытіи Испанцевъ, представляли достаточное доказательство той цѣпкости, съ какою онъ держался за свое властительство. Правда, что у Кортеса былъ сильный рычагъ, для будущихъ дѣйствій -- это суевѣрное почтеніе, которое чувствовали къ нему и государь, и народъ. Его политика, несомнѣнно, состояла въ томъ, чтобъ поддерживать неослабно это чувство, чѣмъ только возможно, и въ томъ, и въ другомъ. Но прежде, нежели остановиться на какомъ-либо планѣ дѣйствій, необходимо было лично познакомиться съ топографіей и мѣстными выгодами столицы, характеромъ ея народонаселенія и дѣйствительными свойствами и количествомъ ея средствъ. Въ этихъ видахъ, онъ и спросилъ позволенія императора посѣтить главнѣйшія общественныя зданія.

КНИГА IV.
ПРЕБЫВАНІЕ ВЪ МЕХИКѢ.

I.
Тецкукское озеро.-- Описаніе столицы.-- Дворцы и музеи.-- Дворцовое хозяйство.-- Образъ жизни Монтезумы.
1519.

Древній городъ Мехика покрывалъ то самое пространство земли, которое нынѣ занимаетъ новая столица. Большія плотины исходили почти изъ тѣхъ же самыхъ точекъ, какъ и теперь; улицы простирались по тѣмъ же направленіямъ, съ сѣвера на югъ и съ востока на западъ. Соборная церковь на plaza mayor занимаетъ то самое мѣсто, гдѣ находился храмъ ацтекскаго бога войны; и четыре главные квартала города до-сихъ-поръ извѣстны между Индійцами подъ старинными ихъ именами. Если бы, однакожь, Ацтекъ временъ Монтезумы могъ увидѣть новую столицу, возставшую съ такимъ великолѣпіемъ, подобно Фениксу, изъ пепла стараго города, онъ, конечно, не узналъ бы ея мѣстности, такъ-какъ и своего древняго Теноктитлана. Послѣдній былъ окруженъ солеными водами озера Тецкуко, протекавшими по широкимъ каналамъ вдоль всѣхъ частей города; между-тѣмъ, какъ центральный пунктъ нынѣшней Мехики, расположенной на возвышенной и сухой части материка, находится отъ озера на разстояніи почти цѣлой лиги. Это мнимое измѣненіе положенія города произошло отъ уменьшенія водъ озера, чему причиной быстрое дѣйствіе испаренія въ этихъ возвышенныхъ странахъ. Уменьшеніе водъ было замѣтно и до завоеванія, а съ того времени ускорилось еще отъ искусственныхъ причинъ.

Средній уровень тецкукскаго озера, въ наше время, четырьмя футами ниже поверхности большой площади въ Мехикѣ, и гораздо ниже уровня прочихъ большихъ бассейновъ, находящихся въ долинѣ. Въ прежнія времена, воды этихъ бассейновъ, переполнявшись отъ продолжительныхъ и сильныхъ дождей, изливались въ Тецкукское Озеро, которое прорывало плотины и затопляло улицы и зданія въ низменныхъ частяхъ столицы. Отъ этого большой бѣды не было, ибо дома строились на высокихъ сваяхъ, подъ которыми могли проходить лодки; когда улицы превращались въ каналы, то сообщеніе производилось обыкновенно водою. Но наводненія дѣлались гораздо-опаснѣе по-мѣрѣ-того, какъ каналы, заваленные мусоромъ развалившагося индійскаго города, уступили мѣсто улицамъ изъ утрамбованной земли, и основаніе столицы было мало-по-малу отторгнуто отъ водяной стихіи. Для отстраненія этого грознаго зла, въ началѣ семьнадцатаго столѣтія открытъ былъ знаменитый обводный каналъ хухутокскій, построеніе котораго стоило огромныхъ издержекъ, и тѣмъ, наконецъ, Мехика, подвергавшаяся безпрестаннымъ наводненіямъ, совершенно отъ нихъ избавилась. Но въ этомъ случаѣ, какъ бываетъ и во многихъ другихъ, прекрасное пострадало отъ введенія полезнаго. Цвѣтущіе города и села, орошаемые прежде водами, удалились нынѣ отъ нихъ на нѣсколько миль далѣе во внутренность, а блестящая растительность, испещрявшая нѣкогда берега озера и густыя дубовыя, кедровыя и вязовыя рощи, осѣнявшія его лоно, уступили мѣсто безплодной полосѣ земли, получившей видъ еще грустнѣйшій отъ соляныхъ частицъ, покрывающихъ ея поверхность.

Chinampas, архипелагъ плавающихъ острововъ, о которыхъ мы упоминали въ послѣдней главъ, исчезъ почти-совершенно. Это явленіе происходило отъ-того, что массы земли, отдѣлившіяся отъ береговъ, были связаны волокнистыми корнями, которыми онѣ всюду были проникнуты. Первобытные Ацтеки, бѣдные землею, воспользовались этимъ намёкомъ природы. Они устраивали плоты изъ тростника, камыша и другихъ волокнистыхъ матеріаловъ, которые, будучи прочно переплетены между собою, составляли надежное основаніе, покрываемое ими иломъ, извлекаемымъ со дна озера. Мало-по-малу, образовались острова, длиною отъ двухъ до трехъ-сотъ футовъ, глубиною отъ трехъ до четырехъ, съ богатою плодотворною почвою, на которой разсчетливый Индіецъ воздѣлывалъ овощи и цвѣты для теноктитланскихъ рынковъ. Нѣкоторыя изъ этихъ chinampas были такъ прочны, что могли поддерживать небольшія деревья и выдерживали тяжесть шалаша, служившаго жилищемъ тому, кто имѣлъ надзоръ за пловучимъ островомъ. Упираясь длиннымъ шестомъ въ берегъ или дно озера, можно было измѣнять положеніе этихъ маленькихъ владѣній, плавающихъ по озеру со своимъ богатымъ грузомъ овощныхъ запасовъ, подобно какому-нибудь волшебному острову.

Древнихъ плотинъ было три: ицтапалапанская, по которой Испанцы вошли въ городъ, была направлена къ нему съ юга. Тепехакакская, на сѣверѣ, была продолженіемъ главной улицы, и служила, такъ-сказать, дальнѣйшимъ развитіемъ первой большой плотины. Наконецъ, тлакопанская соединяла городъ-островъ съ материкомъ на западѣ. Эта послѣдняя плотина, памятная по бѣдственному отступленію Испанцевъ, имѣла около двухъ миль въ длину. Всѣ онѣ были построены весьма-прочно, изъ камня и извести, защищены подъёмными мостами, и имѣли ширину достаточную для того, чтобъ десять или двѣнадцать всадниковъ могли проѣхать по ней рядомъ.

Грубые основатели Теноктитлана строили бренныя жилища свои изъ тростника и камыша на группѣ островковъ въ западной части озера. Въ-послѣдствіи, хижины эти уступили мѣсто болѣе-прочнымъ зданіямъ. Жители нашли по сосѣдству легкій, хрупкій, ноздреватый камень краснаго цвѣта, изъ породы миндальныхъ (amygdaloid), lelzontli, который обдѣлывали безъ большаго труда и употребляли на строеніе зданій, если не весьма красивыхъ, то по-крайней-мѣрѣ прочныхъ. Въ Мехикѣ, какъ я и прежде говорилъ, проживали главные князья, которыхъ государь, по разнымъ политическимъ причинамъ, поощрялъ, или, лучше сказать, принуждалъ проводить большую часть года въ столицѣ. Въ Мехикѣ также имѣли свое временное пребываніе правители тецкукскій и тлакопанскій, принимавшіе участіе, хотя, можетъ-быть, только почетное, въ управленіе имперіею. Жилища какъ этихъ сановниковъ, такъ и знатнѣйшихъ изъ вельможъ, отличались степенью грубаго великолѣпія, соотвѣтствующаго важности ихъ обитателей. Зданія эти были низки и обыкновенно одноэтажныя, но за то они занимали обширное пространство земли и были расположены около двора въ квадратъ; ихъ окружали портики, изукрашенные порфиромъ и яшмою, которые изобиловали въ окрестностяхъ, а въ центрѣ двора нерѣдко находился фонтанъ прозрачной воды, распространявшій по воздуху пріятную прохладу. Простой народъ обиталъ въ жилищахъ, выстроенныхъ также на каменномъ фундаментѣ, возвышенномъ на нѣсколько футъ надъ землею; на это основаніе клались ряды сыраго кирпича, сверхъ которыхъ настилались поперечныя деревянныя балки. Улицы по-большои-части были узки и некрасивы. Нѣкоторыя, однакожь, были широки и весьма-длинны. Главная улица, ведущая отъ большой южной плотины, прорѣзывала городъ по прямой линіи во всю его длину, представляя глазу великолѣпное зрѣлище, въ которомъ длинные ряды низенькихъ каменныхъ зданій были по временамъ прерываемы садами, устроенными на террасахъ, представлявшихъ все великолѣпіе ацтекскаго садоводства.

Главныя улицы, пересѣкаемыя многочисленными каналами, были покрыты твердымъ цементомъ. Вдоль нѣкоторыхъ каналовъ вела прочная дорога, служившая въ одно и то же время тропинкою для пѣшеходовъ и пристанью для выгрузки судовъ. Небольшія зданія, выстроенныя въ нѣкоторомъ разстояніи одно отъ другаго, служили станціями для таможенныхъ чиновниковъ, собиравшихъ пошлины съ различныхъ предметовъ торговли. Чрезъ каналы было переброшено множество мостовъ, между которыми были и подъемные; посредствомъ ихъ можно было при надобности отрѣзать сообщеніе между различными частями города.

Всѣ описанія древней столицы напоминаютъ намъ тѣ надводные города стараго свѣта, которыхъ мѣстность была избираема изъ подобныхъ же видовъ -- ради экономіи и удобства обороны; а всего болѣе Венецію, если мы можемъ позволить себѣ сравнивать грубую архитектуру американскаго Индійца съ мраморными дворцами и храмами -- нынѣ, увы, уже лишенными ихъ прежняго великолѣпія! по нѣкогда вѣнчавшими гордую царицу Адріатики. Сосѣдніе города вскорѣ послѣдовали примѣру метрополіи. Вмѣсто того, чтобъ строить основанія своихъ зданій на материкѣ, они стали выдаваться далеко въ озеро, мелкія воды котораго не превышали четырехъ футъ въ глубину. При этомъ открылся легкій способъ сообщенія, и поверхность этого внутренняго "моря", какъ выражается Кортесъ, покрылась тысячами челноковъ (que en lengua dc las Islas llaman cdnoas), дѣятельно занятыхъ Перевозкою между этими маленькими обществами. Можно легко себѣ вообразить веселый и живописный видъ озера въ тѣ времена, когда оно было усѣяно роскошными городами и цвѣтущими островками, стоящими будто-бы на якорѣ на зеркальной поверхности его!

Дошедшія до насъ показанія о народонаселеніи Теноктитлана противорѣчатъ одно другому. Никто изъ современныхъ писателей, однакожь, не показываетъ менѣе шестидесяти тысячь домовъ, что, по обыкновеннымъ способамъ вычисленія, даетъ намъ триста тысячь жителей. Если же каждое жилище содержало, какъ утверждаютъ многіе, нѣсколько семействъ, то число жителей было несравненно больше. Вычисленія подобнаго рода бываютъ всегда весьма-ненадежны для необразованныхъ обществъ, живущихъ безъ порядка и заботы, и неимѣющихъ установленной системы для опредѣленія числа народонаселенія. По свидѣтельству самихъ завоевателей, пространство города имѣло почти три лиги въ окружности; обширность площади главнаго рынка, длинные ряды зданіи, развалины, существующія до-сихъ-поръ въ предмѣстіяхъ и простирающихся на разстояніе нѣсколькихъ миль отъ новаго города; притомъ слава метрополіи, гремѣвшая по всему Анагуаку, заключавшему множество большихъ и населенныхъ городовъ; наконецъ, самая бережливость жителей и остроумные способы, придуманные ими для извлеченія пищи изъ самыхъ странныхъ источниковъ -- все это, говорю я, доказываетъ, что древняя столица далеко превосходила многолюдствомъ новый городъ.

Полиція имѣла бдительный надзоръ за порядкомъ и чистотою въ столицѣ. Говорятъ, будто-бы тысяча человѣкъ были заняты ежедневно выметаніемъ и поливкою улицъ, такъ-что -- выражаясь словами одного стараго Испанца -- "прогуливаясь по нимъ, нельзя было замарать ногъ". Вода въ городѣ, омываемомъ со всѣхъ сторонъ солеными озерами, была чрезвычайно осолодкова. Обильный запасъ свѣжей воды доставлялся въ городъ, однакожь, съ горы Капольтепека, "Гора Стрекозы" чрезъ глиняную трубу, которая была проведена по плотинѣ, устроенной для этой цѣли. Чтобъ, въ случаѣ починокъ, не подвергаться недостатку въ предметѣ столь необходимомъ, трубы были положены въ два ряда; толщина ихъ была въ человѣческое туловище. Проходя въ самый центръ столицы, онъ наполняли Фонтаны и цистерны главныхъ домовъ. Въ тѣхъ мѣстахъ, гдѣ водопроводъ, посредствомъ мостовъ, былъ проведенъ чрезъ каналы, сдѣланы были въ немъ отверстія для снабженія водою челноковъ, развозившихъ ее по всѣмъ частямъ города.

Монтезума старался развить въ своихъ вельможахъ вкусъ къ архитектурному великолѣпію, и съ своей стороны много содѣйствовалъ къ украшенію столицы. Въ его царствованіе, огромный камень, вѣсившій, вѣроятно, въ первобытномъ состояніи, не менѣе пятидесяти тоннъ, былъ привезенъ изъ весьма-отдаленной каменоломни въ столицу, гдѣ онъ и по-сю пору остается однимъ изъ любопытнѣйшихъ памятниковъ ацтекскаго зодчества. Если мы пріймемъ въ соображеніе, какихъ трудовъ стоило, не имѣя желѣзныхъ орудій, высѣчь эту огромную массу изъ ея твердаго базальтоваго ложа и потомъ перетащить такую даль сухимъ путемъ и водою, безъ помощи животныхъ, то не можемъ не удивляться механическому генію и предпріимчивости народа, исполнившаго такой огромный трудъ.

Не довольствуясь обширнымъ дворцомъ, гдѣ обиталъ его отецъ, Монтезума выстроила, другой, еще обширнѣйшій. Новый дворецъ занималъ, какъ мы и прежде говорили, мѣсто, бывшее подъ частными домами на одной сторонѣ главной площади. Это зданіе, или, лучше сказать, громада зданій, покрывала пространство земли столь огромное, что, по увѣренію одного изъ завоевателей, на его плоской крышѣ тридцать рыцарей могли бы разомъ состязаться въ турнирѣ. Я уже говорилъ о его внутренней причудливой отдѣлкѣ, о потолкахъ, изукрашенныхъ кедровыми и другими благовонными деревьями, о безчисленныхъ обширныхъ покояхъ, о которыхъ Кортесъ, въ восторженности своей, преувеличивая ихъ великолѣпіе, говорилъ, "что они превосходили все видѣнное имъ въ Испаніи.

Подлѣ главнаго зданія находились другія строенія, имѣвшія различныя назначенія. Въ одномъ изъ нихъ помѣщалась оружейная палата, наполненная оружіемъ и воинскими одеждами Ацтековъ, содержимыми въ отличнѣйшемъ порядкѣ и въ готовности къ употребленію, когда бы въ нихъ ни встрѣтилась нужда. Императоръ самъ владѣлъ макуагуитлемъ, или индійскимъ мечомъ, съ удивительною ловкостію и присутствовалъ съ особеннымъ удовольствіемъ при атлетическихъ упражненіяхъ и мнимыхъ сраженіяхъ, представляемыхъ предъ нимъ молодыми дворянами. Другое строеніе служило ригою, а иныя анбарами, гдѣ хранились разные жизненные припасы и одежды, доставляемые въ столицу отъ тѣхъ областей, на которыхъ возложена была обязанность заботиться о содержаніи придворнаго хозяйства.

Тутъ были также зданія, имѣвшія особенное назначеніе. Одно изъ нихъ было огромный птичникъ, наполненный прелестнѣйшими птицами, привозимыми со всѣхъ концовъ имперіи. Здѣсь можно было видѣть и краснаго кардинала, золотаго фазана и безконечныя породы попугаевъ всѣхъ возможныхъ радужныхъ цвѣтовъ (между которыми господствовалъ царскій зеленый цвѣтъ), и крошечное чудо природы, колибри. При этомъ птичникѣ находилось триста человѣкъ прислуги, которымъ извѣстны были различные роды пищи, потребной для своихъ крылатыхъ питомцевъ, стоющей иногда значительныя суммы. Во время линянія птицъ, они были обязаны собирать прекрасныя разноцвѣтныя перья ихъ, употребляемыя въ ацтекской живописи вмѣсто красокъ.

Различныя породы хищныхъ коршуновъ, огромные орлы, которыхъ родина были снѣжныя вершины Андскихъ-Горъ, и многія другія плотоядныя птицы, помѣщались въ отдѣльномъ строеніи. На пишу этимъ свирѣпымъ пернатымъ отпускалось ежедневно не менѣе пятисотъ индѣекъ, мясо которыхъ въ Мехикѣ было дешевле всякаго другаго мяса.

Подлѣ этого птичника находился звѣринецъ, наполненный дикими звѣрями, промышляемыми въ нагорныхъ лѣсахъ, и даже отдаленныхъ болотахъ tierra caliente. Сходство, которое различныя породы этихъ животныхъ представляли съ породами, извѣстными въ старомъ свѣтѣ, но съ которыми ни одна изъ нихъ, вѣроятно, не имѣла тождества, было причиною безпрестанныхъ ошибокъ въ номенклатурѣ не только Иснапцевъ, по и болѣе ученыхъ естествоиспытателей новѣйшихъ временъ. При этомъ же звѣринцѣ находилось множество пресмыкающихся и змѣй, замѣчательныхъ своею величиною и ядовитостію; въ числѣ послѣднихъ Испанцы удивлялись быстрому маленькому животному, "имѣвшему въ хвостѣ кастаньетки", -- почитавшемуся ужасомъ американскихъ степей. Змѣи содержались въ длинныхъ клѣткахъ, устланныхъ пухомъ или перьями, или въ корытахъ, наполненныхъ иломъ и водою. Хищные звѣри и птицы помѣщались въ просторныхъ клѣткахъ. Различныя породы были отдѣлены одна отъ другой, и отъ зрителей крѣпкою рѣшеткою, свободно пропускающею свѣтъ и свѣжій воздухъ. Все заведеніе находилось подъ надзоромъ многочисленной прислуги, которая обязана была ознакомливаться съ привычками и заботиться о чистотѣ и благосостояніи своихъ плѣнныхъ. Съ какимъ бы глубокимъ участіемъ взиралъ просвѣщенный натуралистъ того вѣка, на-примѣръ, Овіедо, или Мартиръ, на это великолѣпное собраніе, въ которомъ всѣ различныя невѣдомыя породы, обитающія въ безвѣстныхъ пустыняхъ запада, представлялись глазамъ при одномъ взглядѣ! Съ какимъ бы восхищеніемъ занялись они изученіемъ отличительныхъ свойствъ этихъ животныхъ, сравнительно съ тѣми, которые были извѣстны въ обитаемомъ ими полушаріи, достигая мало-по-малу понятія о тѣхъ общихъ законахъ, по которымъ дѣйствуетъ природа во всѣхъ своихъ чудесахъ! Грубые товарищи Кортеса не вдавались въ такія утонченныя разъисканія. Они смотрѣли на эти зрѣлища съ чувствомъ безотчетнаго любопытства, смѣшаннаго со страхомъ) и, прислушиваясь къ дикимъ крикамъ хищныхъ животныхъ и къ шипѣнію змѣй, воображали, что попали въ преисподнюю.

Не могу здѣсь оставить безъ вниманія странное собраніе чудовищъ человѣческаго рода, карликовъ и другихъ несчастныхъ уродовъ. Ацтеки взирали на подобныя произведенія причудницы-природы, какъ на необходимыя принадлежности царскаго величія. Увѣряютъ даже, будто бы безжалостные родители, иногда, желая пристроить своихъ дѣтей, употребляли искусственныя средства, чтобъ сдѣлать ихъ достойными помѣщенія въ придворномъ музеумѣ.

Вокругъ этихъ зданій раскинуты были обширные сады, благовонныхъ кустарниковъ и цвѣтовъ, а въ особенности лекарственныхъ растеній. Никакая страна не производитъ послѣднихъ въ большемъ изобиліи, чѣмъ Новая Испанія; цѣлительныя свойства ихъ были вполнѣ извѣстны Ацтекамъ, изучавшимъ врачебную ботанику какъ науку. Посреди этого лабиринта благоухающихъ рощъ были устроены фонтаны, чистыя воды которыхъ били вверхъ блестящими струями, и, разсыпаясь, освѣжали распускающіеся цвѣты. Берега десяти большихъ искусственныхъ прудовъ, наполненныхъ рыбою, служили убѣжищемъ различныхъ породъ земноводныхъ птицъ; нѣкоторые изъ прудовъ наливались соленою водою для удовлетворенія потребности тѣхъ птицъ, которыя по природной своей склонности предпочитали ее прѣсной, -- до такой степени простиралась заботливость и наблюдательность ходившихъ за птицами! Края прудовъ были вымощены мраморными плитами разныхъ цвѣтовъ, а воды ихъ осѣняли легкіе, красивые павильйоны, подъ благодѣтельнымъ навѣсомъ которыхъ Монтезума отдыхалъ во время удушливыхъ лѣтнихъ жаровъ, наслаждаясь благоуханіемъ, навѣваемымъ съ прилежащихъ садовъ.

Но окрестности дворца ацтекскаго монарха, находившагося на царской горѣ Капольтепекъ, гдѣ хранился священный прахъ его отцовъ, были несравненно роскошнѣе. Гора эта лежала на западъ отъ столицы, я подошва ея въ то время, о которомъ мы говоримъ, была омываема водами Тецкуко. Теперь, на надменной вершинъ ея стоитъ великолѣпный, но покинутый замокъ, выстроенный въ концѣ семьнадцатаго столѣтія юнымъ вице-королемъ Галвецомъ. Изъ оконъ этого зданія представляется взору такой видъ, прелестнѣе котораго нѣтъ ничего во всей Мехикѣ. Здѣсь не видно тѣхъ бѣлыхъ, безплодныхъ пятенъ, которыя наводятъ грусть въ другихъ мѣстахъ; напротивъ, здѣсь представляется обширное, непрерывное пространство, покрытое лугами и обработанными полями, гдѣ волнуются богатыя нивы европейскаго хлѣба. Сады Монтезумы окружало подошву горы на пространство нѣсколькихъ миль. Двѣ статуи, высѣченныя барельефомъ изъ порфира, и изображавшія Монтезуму и его отца, сохранялись еще въ цѣлости до половины прошедшаго столѣтія, вмѣстѣ съ огромной величины кипарисными деревьями, имѣвшими болѣе пятидесяти футъ въ окружности и пережившими нѣсколько вѣковъ со временъ завоеванія. Тамъ, гдѣ были сады, теперь находится почти непроходимая пустыня, поросшая дикимъ кустарникомъ; тѣнистые, свѣтлозеленые листы мирта представляются взору рядомъ съ красными ягодами и нѣжными листьями перцоваго дерева. Трудно вообразить себѣ мѣсто, видъ котораго располагалъ бы душу болѣе къ думѣ о минувшемъ; гдѣ путешественникъ, сидя подъ тѣнью величественныхъ кипарисовъ, обросшихъ вѣковымъ мхомъ, могъ бы удобнѣе размышлять о горькой судьбѣ, постигшей индійскія племена, и монарха, нѣкогда весело пировавшаго съ своимъ дворомъ подъ сѣнью этихъ самыхъ деревьевъ.

Придворное хозяйство Монтезумы отличалось тѣмъ же грубымъ великолѣпіемъ, какъ и все прочее. У него было женъ не менѣе, чѣмъ у какого-нибудь восточнаго султана. Онѣ жили въ своихъ собственныхъ покояхъ, и, судя по ихъ понятіямъ, пользовались всѣми необходимыми удобствами. Время свое проводили онѣ въ обыкновенныхъ женскихъ работахъ, какъ-то: тканьѣ и вышиваньѣ; во однимъ изъ любимѣйшихъ занятій ихъ было изготовленіе разныхъ красивыхъ издѣлій изъ разноцвѣтныхъ перьевъ, доставляемыхъ къ нимъ изъ царскихъ птичниковъ. Онѣ вели себя весьма-скромно, подъ надзоромъ извѣстныхъ пожилыхъ женщинъ, исполнявшихъ, въ отношеніи къ нимъ, почтенную обязанность дуэннъ, точно такъ, какъ дѣлалось въ священныхъ домахъ, состоявшихъ при теокалли. Во дворцѣ были устроены многочисленныя ванны, и Монтезума самъ, своими частыми омовеніями, подавалъ примѣръ опрятности. Онъ купался по-крайней-мѣрѣ одинъ разъ въ день, а одежду перемѣнялъ, говорятъ, до четырехъ разъ въ сутки. Одну и ту же одежду болѣе одного раза никогда не надѣвалъ, а снявъ, дарилъ ее своимъ слугамъ.

Кромѣ множества женщинъ, въ великолѣпныхъ чертогахъ дворца толпились дворяне, которыхъ обязанность состояла въ томъ, чтобъ неотлучно находиться при особѣ монарха и служить ему тѣлохранителями. Въ прежнія времена, допускалось людямъ простаго происхожденія, въ награду за особенное достоинство, занимать нѣкоторыя должности при дворѣ. Но гордый Монтезума не хотѣлъ, чтобъ ему прислуживали люди не дворянскаго рода. Въ числѣ его приближенныхъ нерѣдко находились сыновья главныхъ князей, остававшіеся заложниками на время отсутствія отцовъ.

Императоръ ѣлъ всегда одинъ. Полъ большой залы, устланный коврами, покрывался сотнями блюдъ. Иногда Монтезума самъ, а чаще его домоправитель, указывалъ прислугѣ на блюда, предпочитаемыя монархомъ, которыя и имѣли всегда въ готовности къ царскому столу. Кромѣ блюдъ изъ домашнихъ животныхъ, подавалась дичь изъ отдаленныхъ лѣсовъ, и рыба, игравшая за день предъ тѣмъ, можетъ-быть, въ Мехиканскомъ Заливѣ! Всѣ эти предметы изготовлялись въ разнообразныхъ видахъ, потому-что, какъ мы имѣли уже случаи замѣтить, ацтекскіе артисты имѣли глубокія познанія въ таинствахъ повареннаго искусства.

Благородные слуги подавали императору блюда, и потомъ уступали свои мѣста дѣвушкамъ, избраннымъ за красоту и ловкость въ царскія прислужницы. Во время трапезы, особа монарха скрывалась отъ взоровъ толпы за богато-вызолоченными ширмами рѣзнаго дерева. Онъ сидѣлъ на подушкѣ, и обѣдъ подавался на низенькомъ столѣ, покрываемомъ тонкою бумажною скатертью, въ драгоцѣнной посудѣ, приготовляемой въ Чолулѣ. Монтезума имѣлъ золотой сервизъ, употреблявшійся только въ торжественныя праздничныя пиршества. Правда, что даже и при его огромныхъ доходахъ, едва-ли можно было употреблять подобные сервизы при обыкновенныхъ случаяхъ, потому-что обѣденная посуда два раза сряду къ столу не подавалась, а становилась собственностью слугъ. Зала освѣщалась посредствомъ факеловъ, сдѣланныхъ изъ какого-то смолистаго дерева, издававшихъ пріятный запахъ, и, вѣроятно, не мало дыма. При обѣдѣ присутствовали человѣкъ шесть изъ его старшихъ совѣтниковъ, которые, стоя въ почтительномъ разстояніи, отвѣчали на его вопросы, и бывали иногда угощаемы блюдами съ царскаго стола.

Вслѣдъ за первыми, питательными блюдами, подавались разныя сласти и пирожное, изготовленіемъ которыхъ славились ацтекскіе повара. Въ составъ ихъ входили преимущественно маисовая мука, яицы и алойный сахаръ. Во время обѣда, у другаго конца комнаты, двѣ дѣвушки занимались приготовленіемъ вафлей и булокъ, подавая ихъ отъ времени до времени на столъ. Питье императора состояло исключительно изъ чоколатля, напитка изъ шеколада, съ примѣсью ванили и другихъ пряностей, взбиваемаго въ пѣну до густоты меда, такъ-что онъ постепенно таялъ во рту. Этотъ напитокъ, если его можно такъ назвать, подавался въ золотыхъ кубкахъ, съ золотыми же, или черепаховыми ложками богатой отдѣлки. Надо полагать, что императоръ былъ страстный любитель этого напитка, потому-что собственно для него одного приготовляли ежедневно до пятидесяти кувшиновъ. На домашнихъ его полагалось двѣ тысячи кувшиновъ.

Общій порядокъ стола, кажется, имѣлъ мало разницы отъ европейскаго. Но ни одинъ изъ европейскихъ государей не могъ похвалитьед такимъ дессертомъ, какой украшалъ трапезу ацтекскаго императора: этотъ дессертъ собирался изъ самыхъ разнообразныхъ климатовъ, и состоялъ изъ свѣжихъ продуктовъ его собственнаго умѣреннаго края и изъ нѣжныхъ тропическихъ плодовъ, срываемыхъ за день въ зеленыхъ рощахъ tierra caliente и пересылаемыхъ въ столицу съ быстротою паровъ, посредствомъ курьеровъ.

Утоливъ свой голодъ, императоръ умывался въ серебряной чашѣ, подаваемой прислужницами, что дѣлалъ онъ и до начатія стола; ибо Ацтеки въ то время не уступили бы ни одному изъ нынѣшнихъ восточныхъ народовъ въ частыхъ своихъ омовеніяхъ. Потомъ подавались трубки, изъ богато-вызолоченнаго, лакированнаго дерева, изъ которыхъ онъ, то ртомъ, то чрезъ ноздри, вдыхалъ испаренія какой-то упоительной травы, "называемой тобассо", смѣшанной съ жидкою амброю. И между-тѣмъ, какъ императоръ услаждался куреніемъ, его развлекали своими представленіями фигляры и скоморохи, которыхъ при дворъ была цѣлая труппа. Ни одинъ народъ, даже ни Китайцы, ни Индустанцы, не превосходилъ Ацтековъ подвигами ловкости и проворства.

Иногда императоръ забавлялся съ своимъ шутомъ; ибо индійскій монархъ имѣлъ также своихъ шутовъ. Онъ даже говорилъ, что ихъ разговоръ былъ поучительнѣе разговора мудрыхъ людей, потому-что они не боялись говорить истину. По-временамъ, онъ любовался граціозною пляскою или слушалъ музыку,-- если можно назвать музыкою грубые звуки мехиканскихъ инструментовъ, -- сопровождаемую мѣрнымъ, торжественнымъ припѣвомъ, въ которомъ восхвалялось геройскія дѣянія великихъ ацтекскихъ воиновъ, или его предковъ.

Насытившись этими увеселеніями, онъ ложился спать, ибо сіэсту онъ соблюдалъ такъ же строго, какъ любой Испанецъ. Проснувшись, онъ принималъ пословъ иностранныхъ державъ или подвластныхъ ему городовъ, или кациковъ, пришедшихъ къ нему съ просьбами. Эти лица бывали ему представляемы молодыми дворянами, находившимися при его особѣ, и будь они самаго знатнаго происхожденія, но не царской крови, они должны были въ униженіи предстать предъ нимъ съ босыми ногами и потуня голову, нося сверхъ богатой своей одежды грубую мантію изъ некэна. Съ просителями императоръ говорилъ вообще немного, и объявлялъ имъ свое рѣшеніе чрезъ секретарей; они оставляли его присутствіе съ тѣми же знаками глубочайшаго благоговѣнія, съ какими являлись, и, не обращаясь къ нему спиною, выходили задомъ. Кортесъ не даромъ говоритъ, что ни при одномъ дворъ, даже при дворъ турецкаго султана, не соблюдался церемоніалъ столь пышный и строгій!

Кромѣ толпы домашнихъ, о которой мы упомянули, царское хозяйство дополнялось еще цѣлыми полками ремесленниковъ, занимавшихся безпрестанно постройкою или починкою разныхъ зданій, и ювелировъ и людей, искусныхъ въ разработкѣ металловъ, которые находили легкій сбытъ своимъ издѣліямъ между черноокими красавицами гарема. Царскихъ скомороховъ и фигляровъ было также значительное число, а придворные плясуны занимали цѣлый кварталъ города, назначенный исключительно для нихъ.

Содержаніе такого множества народа требовало значительныхъ издержекъ, влекущихъ за собою разсчеты довольно запутанные и даже затруднительные. Они велись, однакожь, съ удивительною точностію, приходъ и расходъ записывался извѣстнымъ картиннымъ письмомъ. Ариѳметическіе знаки были нѣсколько сложнѣе и изъисканнѣе тѣхъ, которые употреблялись для повѣствовательныхъ потребностей, и во дворцѣ находилась особая комната, наполненная іероглифическими счетными книгами, содержавшими въ себѣ полный обзоръ дворцовой экономіи. Всѣмъ этимъ завидывалъ казначей, занимавшій нѣкоторымъ образомъ должность домоправителя и распоряжавшій всею хозяйственною частію. Эта отвѣтственная обязанность лежала, при прибытіи Испанцевъ, на одномъ вѣрномъ кацикъ, именемъ Тапіа.

Въ такомъ-то видѣ завоеватели и ихъ непосредственные преемники, которымъ были доступны всѣ источники для собранія подобныхъ свѣдѣній, представляютъ намъ домашній бытъ и образъ жизни Монтезумы. Можетъ-быть, картина эта написана слишкомъ-яркими красками, по это извинительно, если пріймемъ въ соображеніе ту склонность къ преувеличенію, которая свойственна людямъ, видѣвшимъ въ первый разъ зрѣлище, столь поразительное для воображенія,-- столь новое и неожиданное. Я предпочелъ представить читателю ихъ описаніе во всѣхъ его подробностяхъ, хотя онѣ могутъ показаться и неумѣстными и излишними, потому собственно, что оно составляетъ картину нравовъ, превосходившихъ почти до невѣроятія нравы прочихъ первобытныхъ племенъ Сѣверо-американскаго материка, по высокой степени образованности, которою они отличались. Въ-самомъ-дѣлѣ, однакожь, неумѣстными ихъ считать нельзя, если подумаемъ о томъ, что въ этихъ подробностяхъ частной жизни народа мы имѣемъ средства для опредѣленія степени его образованности гораздо вѣрнѣйшія тѣхъ, которыя мы можемъ извлечь изъ самыхъ точныхъ описаній его политическаго быта.

Разсматривая частную жизнь Ацтековъ, невольно вспоминаешь просвѣщеніе Востока; не то высшее умственное просвѣщеніе, которымъ ознаменовали себя Аравитяне и Персы, но то полу-просвѣщеніе, которымъ отличались, на-примѣръ, татарскія племена, у которыхъ искусство и даже наука сдѣлали успѣхи довольно-значительные, въ приложеніи ихъ къ вещественнымъ нуждамъ и къ чувственнымъ наслажденіямъ, но оставались въ пренебреженіи во всемъ, что касалось до высшихъ, болѣе благородныхъ выгодъ человѣчества. Одною изъ отличительныхъ чертъ, характеризующихъ необразованные народы, бываетъ ребяческая склонность къ пышности и великолѣпію; они принимаютъ наружный блескъ за существенность, суету за могущество, и окружаютъ себя пустыми и обременительными обрядами, придающими, по ихъ мнѣнію, болѣе величества.

Но все это можно бы еще считать просвѣщеніемъ въ сравненіи съ грубостью нравовъ прежнихъ Ацтековъ. Такую перемѣну, безъ сомнѣнія, надо приписать къ личному вліянію Монтезумы, въ которомъ, даже въ молодыхъ лѣтахъ, грубыя привычки воина умѣрялись кроткими нравами человѣка религіознаго. Въ-послѣдствіи, онъ еще болѣе удалился отъ воинскихъ занятій, и обхожденіе его отзывалось просвѣщеніемъ, съ нѣкоторою примѣсью изнѣженности, которой не было замѣтно въ воинственныхъ его предшественникахъ.

Въ его царствованіе, также, самое состояніе имперіи помогало подобной перемѣнѣ. По раздробленіи тецкукскаго государства, послѣ смерти великаго Нецагуальпилли, ацтекская монархія осталась безъ соперника; и она вскорѣ распространила свою исполинскую власть до отдаленнѣйшихъ предѣловъ Анагуака. Честолюбивое сердце Монтезумы возгордилось вновь пріобрѣтенными богатствами и властію, и онъ выказалъ внутреннее чувство собственнаго достоинства, присвоивъ себѣ степень великолѣпія, до того времени невиданную. Онъ окружилъ себя таинственностію, которой не знали его предшественники; удалялся отъ взора простолюдиновъ, и ввелъ при своемъ дворѣ этикетъ самый пышный и строгій. Онъ показывался народу только въ праздничныхъ, торжественныхъ случаяхъ, на-примѣръ, когда отправлялся въ великій храмъ, участвовать въ религіозныхъ обрядахъ. Своимъ обращеніемъ онъ заглушалъ самолюбіе своихъ сильнѣйшихъ васалловъ, въ особенности тѣхъ изъ нихъ, которые, имѣя свое пребываніе вдали отъ столицы, чувствовали себя почти независимыми отъ его власти. Налогами, которыми онъ обременялъ народъ, расточая ихъ потомъ на неумѣренные расходы по дворцовому хозяйству, онъ разсѣялъ всюду сѣмена неудовольствія; а имперія, казалось, была на высшей степени благоденствія и славы, тогда какъ, въ сущности, дѣла ея были разстроены до послѣдней крайности.

II.
Рынокъ въ Мехики.-- Великій Храмъ.-- Внутреннія святилища.-- Квартиры Испанцевъ.
1519.

Четыре дни прошли съ того времени, какъ Испанцы вступили въ Мехику. Какіе бы замыслы ни толпились въ душъ ихъ предводителя, но онъ чувствовалъ, что ему невозможно было рѣшиться на какой-нибудь планъ дѣйствія, покуда подробно не разсмотритъ столицу и не увѣрится, по собственному наблюденію, какими средствами онъ можетъ располагать. Въ-слѣдствіе этого, какъ было сказано въ концѣ предъидущей книги, онъ послалъ просить у Монтезумы разрѣшенія посѣтить великій теокалли и нѣкоторыя другія мѣста въ столицѣ.

Монархъ изъявилъ свое согласіе на его просьбу. Онъ даже рѣшился идти лично въ великій храмъ, чтобъ тамъ принять своихъ гостей,-- и, можетъ-быть, для того, чтобъ оградить святыню отъ оскверненія. Какъ мы уже имѣли случаи замѣтить, ему былъ извѣстенъ образъ дѣйствія Испанцевъ въ подобныхъ случаяхъ во время ихъ похода. Собравъ свой небольшой отрядъ конницы и почти всю пѣхоту, Кортесъ выступилъ вслѣдъ за кациками, посланными отъ Монтезумы въ званіи проводниковъ. Они предложили ему провести его сперва къ большому рынку Тлателолько, въ западной части города.

Дорогою, Испанцы, какъ и при входѣ въ столицу, были поражены наружностью жителей, далеко превосходившихъ обитателей окрестныхъ странъ изящностію и богатствомъ своихъ одѣяній. Tilmalli, или плащъ, накидываемый на плечи, дѣлался изъ бумажной ткани, болѣе или менѣе тонкой, смотря по состоянію носившаго, а широкій кушакъ, которымъ опоясывались, былъ часто богато вышитъ красивыми фигурами и украшался густою бахрамою. Погода становилась теперь прохладнѣе, и Испанцы встрѣчали людей, одѣтыхъ въ плащи изъ мѣха, или изъ извѣстныхъ богатыхъ перяныхъ издѣлій, соединявшихъ въ себѣ двѣ выгоды: теплоту и красивость. Изъ шерсти кроликовъ и другихъ животныхъ, Мехиканцы также выпрядали тончайшую нить, выдѣлывая изъ нея нѣжную ткань, которая не линяла по окрашиваніи.

Здѣсь, какъ и въ прочихъ мѣстахъ, чрезъ которыя они проходили, женщины, казалось, пользовались тою же свободою, какъ и мужчины. Онѣ носили нѣсколько юбокъ различной длины, украшенныхъ красивыми бахрамами, а сверху надѣвали иногда свободное широкое платье, опускавшееся до лодыжекъ. Ходили безъ покрывалъ, которыя, въ нѣкоторыхъ другихъ частяхъ Анагуака, употреблялись изъ алойной нити, или изъ вышеупомянутой тонкой шерстяной ткани. Ацтекскія жены ходили съ открытыми лицами, съ распущенными по плечамъ роскошными волосами, черными какъ крыло ворона, и черты ихъ, несмотря на смуглый, даже коричневый цвѣтъ и на печальное выраженіе, характеризующее національную физіономію, были большею частію пріятны и привлекательны.

Приблизившись къ tianguez, или большому рынку, Испанцы удивились множеству народа, стремящагося туда; но они еще болѣе изумились, когда, вступавъ на площадь, увидѣли несметныя толпы, которыя уже тамъ собрались, и обозрѣли размѣры ограды, величиною въ три раза больше знаменитой площади саламанкской. Тутъ были купцы со всѣхъ странъ, привезшіе съ собою произведенія и издѣлія, свойственныя ихъ почвѣ; мастера золотыхъ дѣлъ изъ Ацкопазалько; горшечники изъ Чолула, живописцы изъ Тецкуко, каменотёсы изъ Тенахокапа, охотники изъ Хилотепека, рыболовы изъ Куитлагуака, овощники изъ теплыхъ странъ, торговцы изъ Каугтитлана съ цыновками и стульями, и садовники съ цвѣтами изъ Хочимилько; всѣ суетились, расхваливали, продавали и покупали товары.

Рынокъ былъ окруженъ широкою галереею, подъ сводами которой каждый товаръ имѣлъ свое опредѣленное мѣсто. Въ числѣ прочихъ предметовъ, Испанцы замѣтили множество бумажныхъ издѣлій, какъ то: одеждъ, шпалеръ, занавѣсъ, одѣялъ и тому подобнаго, и огромныя кучи тюковъ сырой бумаги. Ярко выкрашенныя и топкія ткани напомнили Кортесу alcayceria, или рынокъ шелковыхъ товаровъ въ Гренадѣ. Въ мѣстѣ, назначенномъ для мастеровъ золотыхъ дѣлъ, покупатель находилъ разные предметы роскоши изъ благородныхъ металловъ, и любопытныя игрушки, подобныя тѣмъ, о которыхъ мы уже говорили въ другомъ мѣстѣ, сдѣланныя въ подражаніе птицъ и рыбъ, съ чешуями и перьями поперемѣнно золотыми и серебряными, и у которыхъ головки и туловища были подвижныя. Эти бездѣлушки украшались иногда драгоцѣнными каменьями, и вся отдѣлка ихъ доказывала ребяческое искусство и терпѣніе, подобное безполезному трудолюбію китайскихъ ремесленниковъ.

Въ сосѣдней части рынка была выставлена на показъ глиняная посуда, отъ самой грубой до нѣжнѣйшей; тщательной отдѣлки деревянныя рѣзныя вазы, какъ лакированныя, такъ и золоченыя, страннаго, а иногда красиваго вида. Здѣсь продавались топоры, сдѣланные изъ мѣди съ нѣкоторою примѣсью олова, которые, при неимѣніи желѣза, довольно удовлетворительно соотвѣтствовали требуемой цѣли, какъ Испанцы въ-послѣдствіи узнали. Здѣсь воинъ могъ получить всѣ необходимыя принадлежности для своего ремесла. Шлемы, сдѣланные въ видѣ головъ разныхъ дикихъ звѣрей, съ оскаленными клыками и съ шерстію, стоящею дыбомъ, окрашенною яркимъ цвѣтомъ кошениля; escaupil, или стеганый кафтанъ изъ бумажной матеріи, богатыя перяныя кольчуги и оружіе всякаго рода: копья, стрѣлы съ мѣдными остріями, и широкій maguahcatl, мехиканскій мечъ, острый клинокъ котораго дѣлался изъ итцтли. Тутъ были также бритвы и зеркала, сдѣланныя изъ того же твердаго, блестящаго ископаемаго, замѣнявшаго сталь у Ацтековъ. На площади были выстроены шалаша для цирюльниковъ, употреблявшихъ эти самыя братвы для бритья бородъ. Ибо Мехиканцы, вопреки общепринятымъ ложнымъ понятіямъ о жителяхъ новаго свѣта, имѣли бороды, хотя и не густыя. Другія лавки или шалаши были заняты аптекарями, продававшими москотильные товары, коренья и разныя врачебныя снадобья. Въ иныхъ мѣстахъ были выставлены бѣлыя книги, для іероглифическаго картиннаго письма, сложенныя на подобіе вѣеровъ и сдѣланныя изъ хлопчатой бумаги или изъ кожъ, а всего чаще изъ волоконъ алоэ, ацтекскаго папируса.

Въ иныхъ мѣстахъ, подъ аркадами, они видѣли звѣриныя шкуры сырыя и выдѣланныя, и различныя кожаныя вещи для домашняго употребленія. Тутъ продавались животныя и дикія и ручныя, а подлѣ нихъ стояла иногда толпа невольниковъ, съ ошейниками, означавшими, что и они продавались,-- зрѣлище, свойственное, къ-несчастію, не однимъ мехиканскимъ рынкамъ, хотя тамъ злополучная участь ихъ увеличивалась еще сознаніемъ того, что ихъ униженное существованіе можетъ во всякое время быть, принесено, по страшному приговору, въ жертву ацтекскимъ богамъ.

Тяжелые строительные матеріалы, какъ то известь, камень, лѣсъ, считались слишкомъ громоздкими и не складывались на площади; они потому лежали въ сосѣднихъ улицахъ, за набережныхъ каналовъ. Обременительно было бы исчислять всѣ различные предметы роскоши или необходимости, собранные со всѣхъ концовъ на этотъ обширный базаръ. Не могу, однакожь, не сказать нѣсколько словъ о выставкѣ съѣстныхъ припасовъ, составлявшей одну изъ замѣчательнѣйшихъ чертъ рынка; мясо всѣхъ родовъ, домашнія птицы, дичь изъ сосѣднихъ горъ, рыба изъ озеръ и рѣкъ, въ величайшемъ изобиліи прелестные плоды этихъ умѣренныхъ странъ, зелень, овощи и маисъ. Тамъ и сямъ привлекательный запахъ отъ разныхъ вкусныхъ яствъ искушали проходящихъ; тутъ были пирожное, хлѣбъ изъ кукурузы, пряники и разныя сласти. Подлѣ нихъ продавались разные прохладительные и горячіе напитки, пѣнистый, ароматный chocolatl, распространяющій по воздуху прелестный ванильный запахъ, и упоительный pulque, перебродившій сокъ алоэ. Всѣ эти предметы и каждая лавка въ галереѣ были украшены, или, лучше сказать, завалены цвѣтами, во вкусѣ, подобномъ тому, который и нынѣ господствуетъ на рынкахъ Новой-Мехики, но въ размѣрахъ несравненно большихъ. Цвѣты родятся какъ-будто произвольно въ-этомъ роскошномъ климатъ, гдѣ земля, безъ помощи рукъ человѣка, всегда готова скрыть свою наготу модъ этой богатой и разнообразною одеждою природы.

Я избавлю читателя отъ повторенія всѣхъ подробностей, исчисляемыхъ изумленными Испанцами, занимательныхъ по тому собственно, что онѣ доказываютъ механическое искусство и образованныя нужды, приличныя скорѣе просвѣщенному обществу, чѣмъ полудикому народу. Это было просвѣщеніе вещественное, которое ни тому, ни другому не свойственно. Очевидно, что Ацтеки достигли средняго состоянія, столько же возвышеннаго надъ состояніемъ грубыхъ племенъ новаго свѣта, сколько оно было ниже образованія просвѣщенныхъ обществъ стараго.

О числѣ народа, собиравшагося за рынкѣ, писатели отзываются несогласно. Испанцы часто посѣщали это мѣсто, и ни одинъ изъ нихъ не насчитывалъ менѣе сорока тысячъ человѣкъ! Иные же гораздо больше. Не полагаясь слѣпо на исчисленія завоевателей, знаемъ за достовѣрное, что во время базарнаго дня, случавшагося чрезъ каждые пять дней, столица кипѣла пестрою толпою, стекавшеюся въ нее со всѣхъ сторонъ, не только изъ окрестностей, по изъ мѣстъ, отдаленныхъ на нѣсколько лигъ; народъ толпился на большихъ дорогахъ, и озеро покрывалось челноками, наполненными торговцами, которые отправлялись на великій рынокъ. Этотъ рынокъ походилъ на срочныя европейскія ярмарки среднихъ вѣковъ, когда по трудности сообщенія онѣ служили великими центральными рынками для торговыхъ сношеній и производили на общество вліяніе самое важное и благодѣтельное.

Торговля происходила здѣсь частію мѣновая, но частію посредствомъ ходячей монеты, состоявшей изъ кусочковъ олова, заклейменнныхъ знакомъ, похожимъ на Т, изъ мѣшковъ какао, цѣнность которыхъ устанавливалась сообразно ихъ величинѣ, и наконецъ, изъ перьевъ, наполненныхъ золотымъ пескомъ. Замѣчательно, что Мехиканцы не имѣли понятія о вѣсахъ, а въ торговыхъ своихъ дѣлахъ опредѣляли количество счетомъ и мѣрою.

Въ этомъ огромномъ сборищѣ царствовалъ совершенный порядокъ. По площади безпрерывно ходили чиновники, обязанные предупреждать споры, собирать подати, налагаемыя на различные предметы торговли, наблюдать, чтобъ никто не употреблялъ подложныхъ мѣръ и вообще не обманывалъ покупателей. Провинившихся они немедленно приводили въ судъ, расположенный на рынкѣ же, гдѣ засѣдали двѣнадцать судей, распоряжавшихъ самою полною, самою безотчетною властію. Строгость, съ которою они во многихъ случаяхъ преслѣдовали виновныхъ, доказываетъ, что они занимали должность немаловажную.

Весьма-естественно, что мехиканскій рынокъ былъ предметомъ, возбудившимъ не только любопытство, но и удивленіе Испанцевъ. Здѣсь они видѣли, какъ-бы сосредоточенные въ одинъ фокусъ, всѣ лучи просвѣщенія, раздѣленнаго по странѣ. Взгляду ихъ представлялись всѣ различныя доказательства мехиканскаго искусства, хозяйственной промышлености и многочисленныхъ и разнообразныхъ средствъ, которыми распоряжали туземцы. Видъ рынка заставилъ ихъ заключить высокое мнѣніе о важности этихъ средствъ, а также о торговой дѣятельности и объ общественной подчиненности, связавшихъ всѣ сословія народа; и удивленіе ихъ выразилось вполнѣ въ подробныхъ, энергическихъ описаніяхъ.

Съ этого шумнаго зрѣлища, Испанцы направили свои шаги къ великому teocalli, лежавшему по сосѣдству отъ ихъ квартиръ. Я уже объяснялъ читателю, что это зданіе, вмѣстѣ съ строеніями, принадлежавшими къ нему, покрывало все то обширное пространство земли, которое теперь занято соборомъ, частію рынка и нѣкоторыми изъ прилегающихъ къ нимъ улицъ. Мѣсто это имѣло то же самое назначеніе, вѣроятно, съ самаго основанія города. Настоящее зданіе, однакожь, было построено Агуитзотлемъ, ознаменовавшимъ освященіе его, въ 1486 году, тѣмъ кровавымъ жертвоприношеніемъ, о которомъ въ лѣтописяхъ сохранились такія неимовѣрныя преданія.

Оно стояло посреди обширной площади, окруженной каменною стѣною, вышиною около шести футъ, украшенною съ наружи барельефами, изображавшими змѣй, отъ-чего она и получила названіе coatepantli, или "стѣны змѣй".-- Змѣя была обыкновенный символъ въ священныхъ изваяніяхъ Анагуака, такъ какъ и Египта. Стѣна была четыреугольная, съ огромными зубчатыми воротами, выходившими на четыре главныя улицы города. Надъ каждыми воротами находился родъ арсенала, наполненнаго оружіемъ и воинскими снарядами; и если вѣрить разсказамъ завоевателей, то по сосѣдству находились казармы, въ которыхъ помѣщались десять тысячь человѣкъ воиновъ, служившихъ въ родѣ военной полиціи города и представлявшихъ императору вѣрную опору на случай возмущенія или мятежа.

Teocalli состоялъ изъ крѣпкаго пирамидальнаго зданія, построеннаго изъ земли и булыжника, и выложеннаго тесанымъ камнемъ той самой легкой ноздреватой породы, которая, вѣроятно, употреблялась на постройку городскихъ зданій. Есть причина думать, что онъ былъ квадратный и что бока его были обращены на четыре главные компасные румбы. Онъ состоялъ изъ пяти этажей, расположенныхъ уступами, такъ-что каждый изъ нихъ былъ меньше размѣрами противъ того, надъ которымъ онъ былъ надстроенъ; таковъ былъ обыкновенный видъ ацтекскихъ teocalli, имѣвшихъ очевидное сходство съ нѣкоторыми изъ первобытныхъ пирамидальныхъ строеній стараго свѣта. Всходъ на него былъ по наружной лѣстницѣ, ведущей на узкую террасу или площадку, служившую основаніемъ второму этажу; и оттуда вторая лѣстница вела на подобную же площадку у основанія третьяго. По причинѣ этого устройства, посѣтитель не иначе могъ достичь вершины, какъ обойдя кругомъ всего зданія четыре раза. Это обстоятельство придавало много величественнаго религіознымъ обрядамъ, когда въ торжественномъ шествіи, жрецы, при звукахъ дикой музыки, шли мѣрными шагами кругомъ громадныхъ сторонъ пирамиды, подымаясь выше и выше къ вершинѣ, въ виду несметныхъ жителей.

О размѣрахъ храма нельзя сказать ничего вѣрнаго. Завоеватели судили по глазомѣру, и рѣдко принимали на себя трудъ измѣрить что-либо съ точностію. Онъ занималъ пространство, вѣроятно, не менѣе трехъ-сотъ квадратныхъ футъ въ основаніи, а такъ-какъ Испанцы сосчитали сто-четырнадцать ступеней, то онъ имѣлъ, вѣроятно, не менѣе ста футъ въ вышину..

По прибытіи на мѣсто, Кортесъ нашелъ предъ teocalli двухъ жрецовъ и нѣсколько кациковъ, которымъ было повелѣно отъ Монтезумы избавить гостя отъ труда всходить на вершину, и поднять его туда на плечахъ, такъ, какъ поднимали всегда императора. Но генералъ отказался отъ этой почести и предпочелъ взойдти самъ впереди своихъ людей. Достигнувъ вершины, увидѣли, что она образуетъ обширную площадь, вымощенную широкими плоскими камнями. Первый предметъ, попавшійся имъ въ глаза, былъ большой яшмовый камень, особенный видъ котораго доказывалъ, что на немъ раскладывались тѣла несчастныхъ, назначаемыхъ въ жертву. Выпуклая его поверхность, подымая грудь ихъ, способствовала жрецу къ удобнѣйшему исполненію своей адской обязанности -- вынимать сердце. У противнаго конца площадки были двѣ башни или святилища, состоявшія изъ трехъ этажей; нижній изъ камня, а два верхнихъ изъ рѣзнаго дерева. Въ нижнемъ отдѣленіи находились истуканы боговъ; верхніе покои заключали въ себѣ утварь, употребляемую при священныхъ обрядахъ, и прахъ нѣкоторыхъ изъ ацтескихъ принцевъ, пожелавшихъ быть схороненными въ этомъ воздушномъ склепѣ. Предъ каждымъ святилищемъ стоялъ олтарь, и на немъ горѣлъ тотъ вѣчный огонь, погашеніе котораго предвѣщало имперіи столько же бѣдствій, сколько въ древнемъ Римѣ угрожало погашеніе огня, хранимаго весталками. Здѣсь также сохраняли огромный цилиндрическій барабанъ, сдѣланный изъ змѣиныхъ кожъ, въ который ударяли только въ важныхъ случаяхъ, при чемъ онъ издавалъ унылый звукъ, слышимый на разстояніи нѣсколькихъ миль, звукъ, неоднократно возвѣщавшій горе и бѣдствія Испанцамъ въ позднѣйшія времена.

Монтезума, въ сопровожденіи верховнаго жреца, выступилъ на встрѣчу къ Кортесу, когда тотъ взошелъ на площадку. "Ты усталъ, малинче", сказалъ онъ ему, "взбираясь на нашъ великій храмъ". Но Кортесъ съ благоразумнымъ хвастовствомъ увѣрялъ, что "Испанцы никогда не уставали!" Взявъ его за руку, императоръ сталъ ему указывать на примѣчательнѣйшіе предметы, расположенные по сосѣдству. Храмъ, на которомъ они стояли, возвышаясь надъ всѣми прочими зданіями столицы, представлялъ точку зрѣнія самую возвышенную и центральную. Внизу передъ нимъ лежалъ городъ какъ на ладони, прорѣзанный улицами и каналами, пересѣкавшимися подъ прямыми углами; плоскія крыши пестрѣли цвѣтами. Каждая часть его, казалось, кипѣла дѣятельностію и движеніемъ; по каналамъ неслись безчисленные челноки, на улицахъ толпился народъ въ красныхъ живописныхъ одеждахъ; съ рынка, только-что ими оставленнаго, до нихъ достигалъ неясный говоръ многихъ звуковъ и голосовъ. Отсюда они могли видѣть симметрическое расположеніе города, главныя улицы котораго, казалось, исходили отъ четырехъ ворогъ coatepanli, и соединялись съ большими дорогами, составлявшими главные входы къ столицѣ. Они замѣтили это правильное и красивое расположеніе во многихъ изъ второстепенныхъ городовъ, гдѣ большія дороги направлялись къ великому teocalli, или собору, какъ-бы въ общій Фокусъ. Они замѣтили также, что столица была не что иное, какъ островъ, омываемый со всѣхъ сторонъ соляными волнами Тецкука. Вдали виднѣлись свѣтлыя пресныя воды Чалко, а за ними широкое пространство, покрываемое полями и волновавшимися лѣсами; кое-гдѣ надъ вершинами деревъ высились, или увѣнчивали вершины отдаленныхъ горъ, блестящія стѣны храмовъ. Этотъ видъ простирался непрерывною линіею до самой подошвы кругообразной цѣпи горъ, снѣжные хребты которыхъ горѣли огнемъ подъ утренними лучами солнца; между-тѣмъ, какъ пары, клубившіеся длинными черными кольцами надъ сѣдою вершиною Понокатепетля, вѣщали о присутствіи истребительной стихіи въ нѣдрахъ прелестной долины.

Исполненный восхищенія при видѣ такого величественнаго, торжественнаго зрѣлища, Кортесъ, обратился къ императору, владыкѣ этого цвѣтущаго края, и въ пламенныхъ словахъ выразилъ свои чувства. Мысли его, однакожь, вскорѣ приняли другое направленіе; обратясь къ отцу Ольмеду, стоявшему возлѣ него, онъ замѣтили, ему, что площадка представляла самое приличное мѣсто для христіанскаго креста, лишь бы только Монтезума позволилъ воздвигнуть его тутъ. Но осторожный духовникъ, съ благоразуміемъ, которое, въ подобныхъ случаяхъ, казалось, совершенно покидало Кортеса, напомнилъ ему, что просьба такого рода была бы чрезычайно неумѣстна при теперешнихъ обстоятельствахъ, потому-что индійскій монархъ не изъявилъ покуда никакого расположенія въ пользу христіанства.

Кортесъ попросилъ потомъ у Монтезумы позволенія войдти въ святилища и посмотрѣть его боговъ, на что императоръ, послѣ краткаго совѣщанія съ жрецами, согласился, и ввелъ Испанцевъ въ зданіе. Они очутились въ обширномъ покоѣ, котораго выштукагуренныя стѣны были украшены барельефами, изображавшими, быть-можетъ, мехиканскій календарь, или религіозные обряды. У одного конца залы находилось углубленіе съ рѣзною крышею изъ богато-вызолоченнаго дерева. Въ этомъ святилищѣ, предъ алтаремъ, стоялъ исполинскаго роста истуканъ, изображавшій ацтекское божество-хранителя, Гуитцилопочли, или бога войны. Страшно-искаженныя черты его лица имѣли символическое значеніе. Въ правой рукѣ онъ держалъ лукъ, а въ лѣвой пукъ золотыхъ стрѣлъ, которыя, по мистическому преданію, находились въ тѣсной связи съ побѣдами народа. Вокругъ его поясницы обвивалась огромная змѣя изъ жемчуга и драгоцѣнныхъ камней, и вся его особа была унизана такими же богатыми камнями. Лѣвая нога была покрыта нѣжными перьями колибри, и, что довольно странно, -- эта птица давала свое имя страшному божеству. Самое поразительное изъ всѣхъ украшеній состояло изъ цѣпи золотыхъ и серебряныхъ сердецъ, расположенныхъ поперемѣнно, и висѣвшей кругомъ шеи, какъ эмблема того жертвоприношенія, которое было ему наиболѣе пріятно. Несомнѣннымъ свидѣтельствомъ этого служили три дымившіяся и почти еще трепетавшія человѣческія сердца, которыя лежали предъ нимъ на алтарѣ, какъ-будто только-что вырванныя изъ жертвъ.

Сосѣднее святилище было посвящено божеству болѣй кроткому, именно Тецкатлипока, первому, по воздаваемымъ почестямъ, послѣ того незримаго Существа, которому не ставили истукановъ и не воздвигало храмовъ. Тецкатлипока создалъ вселенную и заботился о ней неусыпно. Онъ изображался въ видѣ юноши, и истуканъ его, изъ полированнаго чернаго камня, былъ богато убранъ золотыми украшеніями; между прочими его эмблемами замѣчательнѣйшей) былъ золотой щитъ, въ зеркальной поверхности котораго онъ видѣлъ всѣ дѣла людей. Этому божеству, однакожь, отдавались иногда почести, неуступавшія въ жестокости тѣмъ кровавымъ жертвамъ, которыя приносили его плотоядному брату; ибо на его алтарѣ, въ золотомъ блюдцѣ, лежали три окровавленныя сердца.

Стѣны обоихъ святилищъ были запятнаны человѣческою кровью. "Зловоніе здѣсь", восклицаетъ Діасъ, "было нестерпимѣе, чѣмъ въ бойняхъ Кастиліи!". И жрецы, мелькавшіе безпрестанно мимо въ окровавленныхъ ризахъ темнаго цвѣта, съ лицами, исполненными неистовства, казались Испанцамъ служителями ада!

Они съ радостью вырвались изъ этой нечистой храмины на свѣжій воздухъ, и Кортесъ, обратившись къ Монтезумѣ, сказалъ съ улыбкою: "Мнѣ непонятно, что такой великій и мудрый государь, каковъ ты, можетъ вѣровать въ подобныхъ нечистыхъ духовъ, каковы эти истуканы, представители діавола! Если бы ты только позволилъ намъ воздвигнуть здѣсь знаменіе истиннаго креста и въ святилища поставить образа Пресвятой Дѣвы и ея Сына, ты бы скоро увидѣлъ, какъ предъ ними затмится блескъ твоихъ лжебоговъ!"

Монтезума до крайности оскорбился этими словами. "Эти боги", отвѣчалъ онъ, "водя Ацтековъ къ побѣдамъ съ того самаго времени, какъ этотъ народъ существуетъ, -- эти боги даруютъ намъ, въ свое время, жатву и плоды земные. Если бы я могъ думать, что ты ихъ такъ дерзко оскорбишь, я бы тебя не впустилъ въ ихъ присутствіе".

Выразивъ свое сожалѣніе о томъ, что оскорбилъ императора, Кортесъ простился съ нимъ. Монтезума остался въ храмѣ, говоря, что ему должно, если возможно, очиститься отъ преступленія, въ которомъ онъ виновенъ тѣмъ, что допустилъ иноземцамъ ругаться надъ святынею.

Спустившись во дворъ, Испанцы внимательно осмотрѣли всѣ прочія зданія, находящіяся внутри ограды. Площадь была вымощена гладкими каменьями, до того выполированными, что лошади съ трудомъ могли устоять на ногахъ. Тутъ было нѣсколько другихъ гораздо меньшихъ теокалли, выстроенныхъ на подобіе главнаго и посвященныхъ различнымъ ацтекскимъ божествамъ. На ихъ вершинахъ находились неугасаемые огни, которые, вмѣстѣ съ огнями, горѣвшими на другихъ храмахъ въ прочихъ частяхъ столицы, освѣщали улицы яркимъ блескомъ въ ночное время.

Между прочими теокалли, внутри ограды, былъ одинъ, посвященный Кветцалькоатлю, круглаго вида, со входомъ на подобіе драконовой пасти, наполненной острыми, окрававленными клыками. Когда Испанцы взглянули украдкою въ горло этому страшному чудовищу, они увидѣли тамъ собраніе орудій, служившихъ при жертвоприношеніяхъ, и другія мерзости, свидѣтельствовавшія о страшныхъ дѣлахъ. Смѣлыя сердца ихъ содрогнулись при этомъ зрѣлищѣ и они дали этому мѣсту довольно приличное названіе "Ада".

Кстати здѣсь упомянуть еще объ одномъ строеніи, вполнѣ объяснявшемъ звѣрскіе обряды ихъ вѣры. Оно состояло изъ пирамидальнаго холма или кургана, на широкой вершинѣ котораго находилась сложная постройка изъ лѣса, а на ней огромное множество человѣческихъ череповъ, принадлежавшихъ несчастнымъ, по-большой-части военно-плѣннымъ, погибшимъ на проклятомъ жертвенникѣ. Одинъ изъ воиновъ Кортеса сосчиталъ число этихъ страшныхъ трофеевъ, и увѣрялъ, будто ихъ было до ста-тридцати-шести тысячь! Число едва-ли, вѣроятное, если бы старый свѣтъ не представлялъ образцовъ подобнаго же рода въ пирамидальныхъ Голгоѳахъ, ознаменовавшихъ торжества Тамерлана.

Внутри ограды находились длинные ряды строеній, назначаемыхъ для жилья жрецамъ и другимъ лицамъ, занимавшимся исполненіемъ священныхъ обрядовъ. Число ихъ простиралось, говорятъ, до нѣсколькихъ тысячь. Здѣсь также помѣщались главныя заведенія для воспитанія юношества обоего пола, принадлежавшаго преимущественно къ высшимъ и богатѣйшимъ сословіямъ. Дѣвушекъ обучали, какъ и въ древнемъ Египтѣ, пожилыя женщины, исполнявшія въ храмахъ обязанности жрицъ. Испанцы увѣряютъ, что эти заведенія славились чистотою нравовъ учащихся, и строгимъ надзоромъ за ними воспитателей. Главное занятіе воспитанниковъ состояло, какъ бываетъ вообще въ языческихъ монашескихъ заведеніяхъ, въ строгомъ исполненіи обременительныхъ религіозныхъ обрядовъ. Наставники передавали мальчикамъ всѣ тѣ скудныя познанія, которыми они владѣли сами, а дѣвушекъ посвящали въ таинства вышиванья и тканья для украшенія храмовъ. Достигнувъ извѣстнаго возраста, иные изъ нихъ вступали въ свѣтъ и обращались къ тѣмъ обязанностямъ и занятіямъ, которыя были приличнѣе ихъ званію; иныя же оставались постоянно при храмахъ.

Площадь была усѣяна разнообразными зданіями. Тутъ были магазины, наполненные обильными хлѣбными произведеніями храмовыхъ земель и приношеніями правовѣрныхъ. Одно большое зданіе назначалось для помѣщенія важныхъ странниковъ, приходившихъ на поклоненіе къ великому теокалли. Ограду украшали сады, осѣняли вѣковыя деревья и прохлаждали Фонтаны и цистерны, снабжаемыя водою изъ обильныхъ потоковъ Чапольтепека. Такимъ-образомъ, это небольшое общество имѣло у себя все нужное для своего содержанія и для храмослуженія.

Это мѣсто само-по-себѣ составляло малый міръ, -- столицу внутри столицы, и занимало, по словамъ Кортеса, пространство земли, на которомъ могли бы помѣститься пятьсотъ домовъ. Въ этомъ ограниченномъ пространствѣ оно являло крайнюю степень варварства, нѣсколько умѣряемаго какою-то образованностію, свойственною однимъ только Ацтекамъ. Грубые завоеватели замѣтили лишь первое. Въ странныхъ, символическихъ чертахъ боговъ, они признавали точное изображеніе сатаны; а въ обрядахъ и пустомъ церемоніалѣ, въ скромномъ поведеніи воспитывавшихся и въ неусыпномъ попеченіи о нихъ наставниковъ, они видѣли, сѣти которыми онъ обольщаетъ своихъ несчастныхъ жертвъ. Не прошло и полстолѣтія послѣ этого времени, какъ потомки этихъ самыхъ Испанцевъ открыли въ таинствахъ ацтекскаго богослуженія черты, правда, искаженныя и затмившіяся, еврейскаго и христіанскаго откровеній. Такъ противоположны были заключенія, выведенныя грубымъ воиномъ и ученымъ. Философъ, чуждый суевѣрія, не безъ причины станетъ удивляться этимъ двумъ страннымъ мнѣніямъ.

Зрѣлище индійскихъ мерзостей пробудило, кажется, въ сердцахъ Испанцевъ живѣйшее чувство къ ихъ собственной вѣрѣ; потому-что, за другой день, они испросили у Монтезумы позволенія обратить одну изъ залъ ихъ жилища въ часовню, чтобы въ ней исправлять обряды своей церкви. Монархъ, въ груди котораго чувства негодованія были, кажется, не долговѣчны, охотно склонился на ихъ просьбу, и прислалъ имъ на помощь нѣсколько человѣкъ своихъ ремесленниковъ.

Во время работы, нѣкоторые изъ Испанцевъ замѣтили дверь, какъ-бы недавно задѣланною. Носился всюду слухъ, будто-бы въ этомъ древнемъ дворцѣ Монтезума до-сихъ-поръ хранитъ сокровища своего отца, Аяхакатля. Испанцы, знавшіе объ этомъ обстоятельствѣ, не сочли постыднымъ сбить штукатуру для удовлетворенія своего любопытства; какъ они ожидали, подъ нею скрывалась дверь. Проломивъ дверь, они убѣдились въ истинѣ слышаннаго ими. Они увидѣли большую залу, наполненную богатыми и прекрасными матеріями, разными любопытными предметами искусства, золотомъ и серебромъ; рудою въ слиткахъ, и множествомъ драгоцѣнныхъ камней. Это было собственная казна Монтезумы, -- приношенія, можетъ-быть, отъ подвластныхъ ему городовъ", и принадлежала нѣкогда его отцу. "Я былъ тогда молодымъ человѣкомъ," говоритъ Діасъ, которому, въ числѣ другихъ, удалось обозрѣть эти сокровищѣ, "и мнѣ показалось, будтобы всѣ богатства вселенной находились въ той комнатѣ". Несмотря на восторгъ Испанцевъ при открытіи этого сокровища: они, кажется, не чувствовали себя еще въ правѣ присвоить ихъ себѣ. И Кортесъ, приказавъ снова задѣлать дверь, велѣлъ своимъ людямъ молчать объ этомъ обстоятельствѣ, не; желая, чтобы до ушей Монтезумы дошла молва объ открытіи, сдѣланномъ его гостями.

Въ три дня часовня была окончательно готова, и христіане были счастливы тѣмъ, что могутъ теперь поклоняться Богу во храмѣ, принадлежащемъ имъ самимъ, и находящемся подъ покровительствомъ святаго креста и Пречистой Дѣвы. Отцы Ольвіедо и Діасъ отслужили молебенъ въ присутствіи всей арміи, выслушавшей ее съ примѣрнымъ благовѣніемъ, къ чему они были движимы, во-первыхъ, чувствомъ приличія, во-вторыхъ, желаніемъ произвести своимъ поведеніемъ благодѣтельное впечатлѣніе на умы грубыхъ язычниковъ, посреди которыхъ они находились.

III.
Безпокойство Кортеса. Монтезума лишенъ свободы. Какъ съ нимъ поступаютъ Испанцы. Они казнятъ его сановниковъ. Монтезума въ оковахъ. Размышленія.
1519.

Испанцы уже прожили теперь недѣлю въ Мехикѣ. Въ-теченіи этого времени, обращеніе императора съ ними было самое дружеское. Въ душѣ своей, однакожь, Кортесъ былъ не спокоенъ. Онъ чувствовалъ, что благосклонное расположеніе императора можетъ измѣниться отъ тысячи непредвидѣнныхъ причинъ. Содержаніе такого множества людей можетъ весьма-естественно показаться ему слишкомъ обременительнымъ для его казны. Жители столицы могутъ быть недовольны пребываніемъ такого значительнаго вооруженнаго отряда въ ихъ стѣнахъ. Неудовольствія могутъ возникнуть между воинами и гражданами. Да и едва было возможно, безъ дѣятельнаго занятія, удержать въ повиновеніи рать столь грубую и буйную, каковы были Испанцы. Онъ еще болѣе опасался на счетъ Тласкаланцевъ, племени и безъ того свирѣпаго, а теперь находящагося въ ежедневныхъ сношеніяхъ съ народомъ, который его ненавидѣлъ и презиралъ. Между союзниками уже носились слухи, основательные либо нѣтъ, будто бы Мехиканцы ропщутъ и грозятъ поднять мосты.

Къ-тому же, еслибы даже квартира Испанцевъ осталась неприкосновенною, то все же они не были бы ближе къ достиженію главной цѣли своего предпріятія. Все же Кортесъ не овладѣлъ еще столицею, безъ чего онъ не могъ надѣяться совершить предполагаемое имъ покореніе здѣшняго края; и, не сегодня, такъ завтра, онъ могъ получить извѣстія о томъ, что испанская корона, или, чего онъ еще болѣе опасался, губернаторъ острова Кубы прислалъ противъ него войско, превосходящее его отрядъ силами, для исторженія изъ его рукъ завоеванія, имъ не окончательно совершеннаго. Встревоженный этими размышленіями, онъ рѣшился освободить себя отъ всѣхъ затрудненій однимъ смѣлымъ ударомъ. Но, предварительно, онъ представилъ обстоятельства своего положенія на судъ совѣта, составленнаго изъ тѣхъ офицеровъ, на вѣрность которыхъ онъ наиболѣе полагался, желая сложить на нихъ часть отвѣтственности, и полагая, вѣроятно, что они пріймутъ еще живѣйшее участіе въ исполненіи его намѣреній, видя въ нихъ послѣдствія своихъ собственныхъ соображеній.

Генералъ въ короткихъ словахъ изложилъ обстоятельства своего затруднительнаго положенія. Мнѣнія совѣта были раздѣлены. Всѣ признавали необходимость немедленнаго принятія рѣшительныхъ мѣръ. Одна сторона совѣтовала удалиться тайно изъ столицы, и уйдти за большія плотины, пока еще жители не препятствуютъ ихъ отступленію. Другая предлагала сдѣлать тоже, но съ согласія императора, осыпавшаго ихъ столькими знаками своего благосклоннаго расположенія. Но обѣ эти мѣры казались одинаково неблагоразумными. Отступленіе ихъ, совершенное при такихъ обстоятельствахъ и съ такою поспѣшностію, походило бы уже слишкомъ на бѣгство. Оно показалось бы слѣдствіемъ неувѣренности въ собственныхъ своихъ силахъ; а все, что съ ихъ стороны могло казаться робостью, послужило бы къ ободренію Мехиканцевъ, и навлекло бы на нихъ презрѣніе союзниковъ, которые, вѣроятно, пріймутъ тогда участіе въ общемъ ропотѣ противъ нихъ.

Что касалось до Монтезумы, то могли ли они положиться на принца, бывшаго еще недавно ихъ непріятелемъ, и который, если онъ теперь измѣнился въ своемъ обращеніи съ ними, то, вѣроятно, былъ побуждаемъ къ тому страхомъ, а не истиннымъ расположеніемъ къ нимъ?

Еслибы даже имъ удалось достичь морскаго берега, то положеніе ихъ все же будетъ незавидно. Это значило бы уже прямо сознаться предъ свѣтомъ, что всѣ ихъ высокомѣрныя предположенія были однимъ пустымъ хвастовствомъ. Только при удачномъ окончаніи своего предпріятія могли они надѣяться на благосклонность своего государя, и на прощеніе за своевольные поступки. Они, собственно, только открыли Мехику; отступать теперь значило уступить другому завоеваніе, а вмѣстѣ съ тѣмъ и плоды завоеванія.-- Короче сказать, оставаться на мѣстѣ или отступать казалось одинаково опаснымъ.

При этомъ недоумѣніи, въ душѣ Кортеса возродилась такая мысль, которая могла только прійдти на умъ человѣку самому отважному, при обстоятельствахъ самыхъ отчаянныхъ. Она заключилась въ слѣдующемъ: идти во дворецъ, и, ласковыми убѣжденіями, а въ случаѣ нужды и вооруженною рукою, склонить Монтезуму перейдти въ испанскія квартиры, -- во всякомъ же случаѣ, завладѣть его особою. Имѣя подобный залогъ въ своихъ рукахъ, Испанцамъ нечего будетъ опасаться нападенія со стороны Мехиканцевъ, которые, конечно, не захотятъ насильственными мѣрами подвергнуть своего государя опасности. Если же Монтезума добровольно согласится прійдти въ ихъ квартиры, то подданные его не будутъ имѣть предлога къ начатію непріязненныхъ дѣйствій; а покуда императоръ останется у Испанцевъ, имъ будетъ легко предоставляя ему всѣ наружные признаки власти, управлять государствомъ подъ его именемъ, доколѣ ими не будутъ приняты всѣ мѣры для своего обезопасенія и для успѣха своего предпріятія.

Кортесъ вскорѣ придумалъ благовидный поводъ для оправданія оскорбленія, которое онъ готовился нанести гостепріимному монарху; люди обыкновенно ищутъ за самые наглые свои поступки завѣсы благопристойности. Вотъ, въ чемъ заключался предлогъ, найденный завоевателемъ: при своемъ отправленіи къ столицѣ, онъ оставилъ въ Вера-Круцѣ гарнизонъ изъ ста пятидесяти человѣкъ, подъ начальствомъ надежнаго Офицера, называвшагося Хуанъ де-Эскаланте. Спустя короткое время послѣ отбытія Кортеса, Эскаланте получилъ отъ индійскаго князька Каупопока, управлявшаго страною, лежавшею къ сѣверу отъ испанской колоніи, извѣщеніе о томъ, что онъ желаетъ имѣть съ нимъ личное свиданіе, при которомъ вступитъ въ подданство испанской короны. Онъ просилъ прислать къ нему четырехъ бѣлыхъ для защиты его противъ нѣкоторыхъ непріязненныхъ племенъ, чрезъ владѣнія которыхъ ему слѣдовало проходить. Эта просьба не возбудила подозрѣнія въ Эскаланте; люди были отправлены, и по прибытіи ихъ двое умерщвлены коварнымъ Ацтекомъ. Остальнымъ двумъ удалось возвратиться въ гарнизонъ.

Жаждая мщенія заставила Эскаланте идти противъ кацика съ пятидесятью человѣками своихъ, и нѣсколькими тысячами индійскихъ союзниковъ. Произошло упорное сраженіе. Союзники обратились въ бѣгство. Горсть Испанцевъ съ твердостію выдержала нападеніе Мехиканцевъ, и съ помощію своего огнестрѣльнаго оружія и покровительства Пресвятой Дѣвы успѣли одержать побѣду надъ врагомъ. Торжество обошлось имъ недешево: легло семь или восемь человѣкъ христіянъ, въ числѣ которыхъ былъ и храбрый Эскаланте, умершій отъ своихъ ранъ вскорѣ по возвращеніи въ крѣпость. По увѣренію Индійцевъ, взятыхъ въ плѣнъ въ этомъ сраженіи, всему дѣлу былъ причиною Монтезума.

Индійцамъ достался въ плѣнъ одинъ изъ Испанцевъ; онъ скоро погибъ отъ своихъ ранъ, и они, отрѣзавъ ему голову, послали ее къ ацтекскому императору. Мохнатая голова была необыкновенной величины, и Монтезума, разсматривая грозныя черты, искаженныя мучительною смертію, казалось, читалъ въ нихъ предсказаніе о близкой гибели своего дома. Содрогнувшись, онъ отвернулся отъ страшнаго зрѣлища и приказалъ вынести голову изъ столицы, не принося ея на жертву богамъ.

Хотя Кортесъ еще въ Чолулѣ получилъ извѣстіе объ этомъ несчастій, однако онъ скрылъ его, или, по-крайней-мѣрѣ, повѣрилъ немногимъ изъ своихъ надежнѣйшихъ офицеровъ, боясь, чтобы оно не произвело дурнаго дѣйствія на умы отряда.

Люди, призванные Кортесомъ въ совѣтъ, не уступали своему начальнику въ отвагѣ. Смѣлый, рыцарскій духъ ихъ, казалось, искалъ опасности. Если между ними и находились немногіе; менѣе предпріимчивые, то ихъ возраженія были отстранены большинствомъ голосовъ первыхъ, разсудившихъ, вѣроятно, что для излеченія отчаянной болѣзни нужны отчаянныя средства.

Во всю ту ночь слышали, какъ Кортесъ ходилъ взадъ и впередъ по своей комнатѣ, подобно человѣку, удрученному тяжкою мыслью, или взволнованному сильнымъ душевнымъ безпокойствомъ. Можетъ-быть, онъ обдумывалъ, какъ бы лучше привести въ исполненіе свое смѣлое предположеніе. На другое утро, воины по обыкновенію слушали молебенъ, и отецъ Ольмедо благословилъ ихъ на опасное предпріятіе.

Попросивъ аудіенцію, которую Монтезума охотно согласился дать, генералъ сдѣлалъ необходимыя распоряженія для успѣха предпріятія. Главная часть его войска выстроилась за дворѣ, а по дорогамъ, ведшимъ ко дворцу, онъ разставилъ значительный отрядъ, чтобы народъ не попытался освободить своего монарха. Сверхъ-того, онъ отдалъ приказаніе, чтобъ во время переговора съ Монтезумою двадцать пять или тридцать человѣкъ пришли во дворецъ, будто бы невзначай, по три и по четыре вмѣстѣ. Онъ избралъ себѣ въ товарищи пять человѣкъ, на отвагу и хладнокровіе которыхъ могъ положиться; имена этихъ людей, знаменитыхъ въ лѣтописяхъ завоеванія, были, Педро де-Альварадо, Гонзало де-Сандоваль, Франциско де-Лухо, Веласкезъ де-Леонъ, и Алонзо де-Авила. Всѣ они, такъ-какъ и простые воины, были одѣты съ головы до ногъ въ латахъ, обстоятельство слишкомъ-обыкновенное и не возбудившее подозрѣнія Мехиканцевъ.

Императоръ принялъ ихъ весьма-ласково, и вступилъ, посредствомъ своихъ переводчиковъ, въ шутливый разговоръ съ Испанцами, выказывая, между-тамъ, свою природную щедрость подарками золотыхъ вещей и драгоцѣнныхъ камней. Онъ сдѣлалъ генералу особенную честь, предложивъ ему одну изъ своихъ дочерей въ жены, честь, отъ которой Кортесъ почтительно уклонился подъ тѣмъ предлогомъ, что у него въ Кубѣ была уже одна жена, и что по его вѣрѣ многоженство воспрещалось.

Замѣтивъ, что достаточное число воиновъ собралось, Кортесъ вдругъ оставилъ шутливый тонъ, и, принявъ суровый видъ, разсказалъ Монтезумѣ объ измѣнническихъ поступкахъ, приписываемыхъ ему въ tierra caliente. Императоръ, выслушавъ его съ удивленіемъ, не призналъ справедливости обвиненія, выдуманнаго, говорилъ онъ, кѣмъ-нибудь изъ его враговъ. Кортесъ увѣрялъ, что онъ вполнѣ увѣренъ въ истинѣ словъ, но, для лучшаго доказательства его невинности, предлагалъ послать за Каупопокою и соучастниками, и допросивъ, поступить съ ними по справедливости. Монтезума не сдѣлалъ никакого возраженія, и, снявъ съ руки царскій перстень, съ изображеніемъ бога войны, вручилъ его одному изъ своихъ вельможъ, повѣлѣвъ показать его ацтекскому правителю, и потребовать его немедленнаго прибытія въ столицу, въ сопровожденіи всѣхъ тѣхъ, которые были сопричастны убійству Испанцевъ. Въ случаѣ неповиновенія съ его стороны, Монтезума предоставлялъ сановнику право требовать помощи отъ сосѣднихъ городовъ.

Когда посланный отправился, Кортесъ сталъ увѣрять императора, что готовность, съ которою онъ согласился на просьбу, убѣждаетъ его въ ложности обвиненія. Надо, однакожь, чтобъ и государь его раздѣлялъ это мнѣніе. Къ этому ничто не можетъ такъ способствовать, какъ переѣздъ Монтезумы во дворецъ, занимаемый Испанцами, впредь до прибытія Каупопоки, когда дѣло можетъ быть вполнѣ изслѣдовано. Подобнымъ снисхожденіемъ онъ докажетъ личное расположеніе къ Испанцамъ, вовсе несовмѣстное съ подлымъ поступкомъ, приписываемымъ ему, и совершенно освободится отъ всякаго подозрѣнія.

Монтезума выслушалъ это предложеніе и слабые доводы, которыми Кортесъ смягчалъ его, съ выраженіемъ глубочайшаго удивленія. Онъ поблѣднѣлъ какъ смерть; но вдругъ лицо его заалѣло отъ негодованія, и съ гордостью оскорбленнаго величества, онъ воскликнулъ: "слыхано ли когда, чтобъ великій монархъ, подобный мнѣ, добровольно покинулъ свой собственный дворецъ, и отдался въ плѣнъ чужеземцамъ!"

Кортесъ увѣрялъ его, что онъ пойдетъ съ ними не въ качествѣ плѣнника; что отъ Испанцевъ онъ испытаетъ самое почтительное обхожденіе; будетъ окруженъ своими домашними, и по прежнему будетъ имѣть сношенія съ своимъ народомъ. Однимъ словомъ, что измѣнится только мѣсто его жилища, онъ перейдетъ изъ одного дворца въ другой,-- обстоятельство, случающееся съ нимъ безпрестанно. Но все было тщетно. "Еслибъ я самъ могъ рѣшиться на подобное униженіе", говорилъ онъ: "то мои подданные никогда на это не согласятся!" Въ отвѣтъ на дальнѣйшія неотступныя требованія Кортеса, онъ предлагалъ отдать Испанцамъ по одному изъ своихъ сыновей и одну дочь, въ видѣ заложниковъ, чтобъ только избавиться отъ подобнаго посрамленія.

Два часа прошли въ безплодныхъ переговорахъ, когда, наконецъ, пылкій Веласкезъ де-Леонъ, вышедъ изъ терпѣнія и чувствуя, что покушеніе, если и не самый поступокъ, долженъ погубить ихъ всѣхъ, вскричалъ: "что тратить слова на этого варвара! Теперь колебаться поздно. Схватимъ его, и если онъ станетъ сопротивляться, вонзимъ ему паши мечи въ сердце!" Свирѣпый голосъ и грозныя тѣлодвиженія, которыми сопровождалась эта рѣчь, устрашили монарха, и онъ спросилъ у Марины, что говорилъ сердитый Испанецъ. Переводчица со всевозможною кротостью передала ему значеніе этихъ словъ, умоляя его "сопровождать бѣлыхъ на ихъ квартиры, гдѣ съ нимъ будетъ поступлено почтительно и человѣколюбиво, между-тѣмъ, какъ отказомъ онъ навлечетъ на себя насиліе, а можетъ-быть и смерть." Марина, вѣроятно, высказывала своему государю свое собственное мнѣніе, и никто не имѣлъ большей причины знать истину, какъ она.

Это послѣднее воззваніе поколебало рѣшимость Монтезумы. Напрасно несчастный монархъ оглядывался, ища за чьемъ-нибудь лицѣ выраженія состраданія. Глядя на грозныя лица и на воинственный видъ Испанцевъ, онъ чувствовалъ, что часъ его насталъ, и съ голосомъ, дрожащимъ отъ душевнаго волненія, онъ объявилъ свое согласіе сопровождать чужеземцевъ, -- покинуть свой дворецъ, куда онъ не долженъ возвращаться болѣе. Будь въ немъ духъ перваго Монтезумы, онъ бы созвалъ тѣлохранителей и пролилъ бы свою кровь на порогѣ дворца скорѣе, чѣмъ согласился бы покинуть его опозореннымъ плѣнникомъ. Но мужество его оставило и онъ покорился обстоятельствамъ. Онъ чувствовалъ себя орудіемъ неумолимой судьбы!

Лишь-только Монтезума изъявилъ свое согласіе, Кортесъ приказалъ подать царскія носилки. Дворяне, носившіе и сопровождавшіе ихъ, едва могли повѣрить своимъ ушамъ, когда услышали о намѣреніи своего повелителя.-- Вся гордость Монтезумы теперь явилась къ нему на помощь, и отправляясь, противъ желанія, онъ предпочелъ придать своему плѣну видъ добровольнаго согласія. Когда царскій поѣздъ, съ поникшими головами и унылыми лицами, явился на улицѣ, сопровождаемый Испанцами, народъ сталъ собираться толпами, и между нимъ пошелъ говоръ, будто бы императора увозятъ силою въ квартиры бѣлыхъ. Произошелъ бы непремѣнно безпорядокъ, если бы не вступился самъ Монтезума, который, повелѣвъ народу разойдтись, увѣрилъ его, что онъ отправляется добровольно въ гости къ своимъ пріятелямъ; этимъ онъ исполнилъ мѣру своего собственнаго уничиженія и лишилъ своихъ подданныхъ единственнаго предлога къ возстанію. По прибытіи на испанскія квартиры, онъ выслалъ своихъ вельможъ къ народу съ такими же увѣреніями, и снова повелѣлъ разойдтись но домамъ.

Испанцы приняли его со всѣми наружными знаками глубочайшаго почтенія и предоставили ему избрать для своего жилья тѣ покои, которые ему наиболѣе поправятся. Комнаты были немедленно убраны тонкими бумажными шпалерами, перяными издѣліями и всѣми причудами индійскаго обойнаго искуства. Съ нимъ находились всѣ тѣ домашніе, которыхъ ему было угодно имѣть при своей особь, его жены и пажи, и въ убранствѣ стола соблюдалась обыкновенная роскошь и пышность. Здѣсь, какъ и въ своемъ дворцѣ, онъ давалъ аудіенціи подданнымъ, нынѣ допускаемымъ къ нему, правда, не въ большомъ числѣ, подъ предлогомъ соблюденія большаго порядка и благопристойности. Сами Испанцы изъявляли ему нижайшее уваженіе. Никто изъ нихъ, даже генералъ самъ, не входилъ въ его присутствіе не скинувъ шлема и не отдавъ ему почести, приличной сану; и ни одинъ не позволялъ себѣ садиться при немъ, не получивъ предварительно отъ него приглашенія на это.

При всемъ этомъ притворномъ почтеніи со стороны Испанцевъ, одно обстоятельство слишкомъ-ясно доказывало народу, что ихъ монархъ былъ дѣйствительно въ неволи. Какъ у передняго, такъ и у задняго выхода дворца стояла всегда стража, состоявшая изъ шестидесяти человѣкъ на каждомъ посту. По двадцати человѣкъ изъ этого числа занимали караулъ днемъ и ночью, сохраняя самый бдительный надзоръ. Другой отрядъ, подъ начальствомъ Веласкеза де-Леонъ, стоялъ въ царской пріемной. За малѣйшее отступленіе отъ обязанности или нерадѣніе, Кортесъ взъискивалъ съ часовыхъ съ примѣрною строгостію. Онъ чувствовалъ, что, впрочемъ, чувствовали и всѣ его подчиненные, что съ бѣгствомъ императора они всѣ должны погибнуть. Эта безпрерывная бдительность, однакожь, изнуряла ихъ до крайности. "Лучше бы погибнуть этому псу Монтезумѣ", вскричалъ однажды одинъ изъ воиновъ, "чѣмъ намъ тратить свои послѣднія силы въ подобныхъ трудахъ". Эти слова были произнесены въ присутствіи Монтезумы, понявшаго отчасти ихъ значеніе, и провинившійся былъ строго наказанъ но приказанію генерала. Подобные примѣры неуваженія къ особѣ монарха были, впрочемъ, весьма-рѣдки, тѣмъ болѣе, что Монтезума, находя удовольствіе, будто бы, въ бесѣдѣ своихъ тюремщиковъ, и никогда не пропуская безъ награды малѣйшей услуги или вниманія, оказываемой ему хоть бы послѣднимъ изъ воиновъ, внушилъ Испанцамъ любезностію своего обхожденія, самую сильную привязанность, какую они только могли чувствовать къ язычнику.

Дѣла оставались въ подобномъ положеніи до прибытія въ столицу Каупопока, въ сопровожденіи сына и пятнадцати ацтекскихъ князей. Онъ совершилъ весь путь на носилкахъ, какъ и было прилично его знатному сану. Являясь въ присутствіе Монтезумы, онъ накинулъ сверхъ своей одежды грубую мантію изъ некэна, и исполнилъ обыкновенные унизительные обряды поклоненія. Этотъ призракъ царственной власти былъ еще поразительнѣе въ сравненіи съ настоящимъ положеніемъ дѣйствовавшихъ лицъ.

Ацтекскій правитель испыталъ самый холодный пріемъ отъ своего владыки, предоставившаго дѣло (да и могъ ли онъ поступить иначе?) на разсмотрѣніе Кортеса, который, вѣроятно, разобралъ его довольно пристрастно. На вопросъ генерала: былъ ли кацикъ подданнымъ Монтезумы, тотъ отвѣчалъ: "А какого другаго государя могъ бы я быть подданнымъ?" желая этими словами выразить, что Монтезума управлялъ вселенною. Онъ не отрекался отъ участія, принятаго имъ въ дѣлѣ, и не сталъ искать защиты отъ власти своего государя, покуда смертный приговоръ не былъ произнесенъ надъ нимъ и надъ его соучастниками; тогда только они всѣ сознались, что Дѣйствовали по приказанію Монтезумы. Ихъ приговорили быть заживо сожженными на площади предъ дворцомъ. Костры были сложены изъ кучъ стрѣлъ, дротиковъ и другихъ оружій, взятыхъ съ дозволенія императора изъ арсеналовъ, окружавшихъ большой тэокалли, гдѣ они сохранялись для вооруженія защитниковъ законной власти, на случаи народнаго возстанія или мятежа. Кортесъ принялъ эту благоразумную предосторожность съ тою цѣлію, чтобъ отнять у жителей столицы готовое средство къ нанесенію ему вреда, въ случаѣ непріязненныхъ дѣйствій съ ихъ стороны.

Между-тѣмъ, онъ готовился нанести Монтезумѣ послѣднее оскорбленіе. Въ то время, когда совершались приготовленія для исполненія казни, онъ вошелъ въ покои императора, сопровождаемый воиномъ, несшимъ въ рукахъ оковы. Принявъ грозный видъ, онъ сталъ обвинять монарха въ томъ, что онъ именно былъ виновникъ насилія, нанесеннаго Испанцамъ, чему было доказательствомъ признаніе исполнителей его приказаніи. Подобное преступленіе, которымъ они, его подданные, заслужили смертную казнь, не могло быть прощено даже ему безъ нѣкотораго наказанія. Сказавъ это, онъ приказалъ воину надѣть оковы на ноги Монтезумѣ, и, хладнокровно дождавшись исполненія своего приказанія, отвернулся и вышелъ изъ комнаты.

Молча вынесъ Монтезума это послѣднее оскорбленіе, подобно человѣку, пораженному тяжкимъ ударомъ, лишившимъ его всѣхъ силъ. Онъ даже не оказалъ сопротивленія. Но хотя онъ не говорилъ ни слова, глухія стѣнанія, вырывавшіяся по временамъ изъ груди его, свидѣтельствовали о душевной тоскѣ. Приближенные, залившись слезами, старались его утѣшить. Взявъ съ нѣжностію его ноги на руки, они пытались всѣми возможными средствами облегчать страданія, причиняемыя давленіемъ оковъ. Но они не могли принести ему облегченія отъ душевныхъ страданіи. Онъ теперь вполнѣ постигъ, что пересталъ царствовать.

Между-тѣмъ, на дворѣ совершалась страшная казнь. Всѣ испанскія войска стояли подъ оружіемъ, для предупрежденія всякаго сопротивленія со стороны Мехиканцевъ. Народъ молча и съ удивленіемъ взиралъ на исполненіе приговора, произнесеннаго^ какъ онъ полагалъ, Монтезумою. Самыя приготовленія къ казни мало его удивляли, ибо онъ уже давно привыкъ къ подобнымъ зрѣлищамъ, сопровождаемымъ еще ужаснѣйшими обстоятельствами, при совершеніи адскихъ обрядовъ жертвоприношенія. Ацтекскій князь и его товарищи, связанные по рукамъ и по ногамъ на пылающихъ кострахъ, покорились ужасной судьбѣ безъ малѣйшей жалобы или ропота. Индійскіе воины славятся и понынѣ мужественнымъ терпѣніемъ; и у Ацтековъ, какъ и у всѣхъ прочихъ племенъ сѣверо американскаго материка, первою добродѣтелью считалось торжество храбраго духа надъ муками и ужасами смерти.

По окончаніи этой печальной трагедіи, Кортесъ снова вошелъ въ покои Монтезумы, и, преклонивъ колѣни, собственноручно сиплъ съ него оковы, выразивъ въ то же время, какъ больно ему было подвергнуть императора подобному наказанію. Это послѣднее оскорбленіе совершенно убило въ Монтезумѣ послѣднюю искру духа; и мопархъ, котораго одинъ грозный взглядъ за недѣлю предъ тѣмъ привелъ бы въ трепетъ цѣлые народы до отдаленнѣйшихъ границъ Анагуака, унизился до такой степени малодушія, что благодарилъ своего избавителя за дарованную свободу, какъ за великій и незаслуженный даръ.

Вскорѣ, испанскій генералъ, считая своего царскаго плѣнника достаточно уничтоженнымъ, выразилъ ему свое согласіе за то, чтобъ онъ возвратился, если желаетъ, въ свои дворецъ. Монтезума отклонился отъ этого предложенія, увѣряя, говорятъ, будто-бы его вельможи неоднократно предлагали ему поднять оружіе противъ Испанцевъ; отмстить за оскорбленія, которыя послѣдніе ему нанесли; и что, будь онъ опять посреди ихъ, ему будетъ трудно удержать ихъ отъ исполненія ихъ замысла, или спасти столицу отъ анархіи и кровопролитія. Эготь предлогъ дѣлалъ честь его сердцу, если только онъ дѣйствительно имѣлъ это побужденіе. Можетъ-быть, онъ не считалъ своей особы безопасною посреди тѣхъ надменныхъ и свирѣпыхъ правителей, бывшихъ свидѣтелями уничиженія ихъ владыки и презрѣвшихъ его за малодушіе, дотолѣ невиданное ни въ одномъ изъ ацтекскихъ государей. Говорятъ также, будто-бы, когда Марина передала ему позволеніе Кортеса, то другой переводчикъ, Агиларъ, далъ ему понять, что испанскіе офицеры не допустятъ никогда, чтобъ онъ воспользовался этимъ позволеніемъ.

По какимъ бы то ни было причинамъ, но достовѣрно то, что онъ отказался отъ предложенія, и генералъ, въ порывѣ мнимаго или искренняго восторга, обнялъ его, увѣряя, "что любитъ его какъ брата, и что каждый изъ Испанцевъ будетъ отнынѣ ревностно преданъ его выгодамъ изъ благодарное! за ту заботливость, которую онъ оказываетъ о ихъ благосостояніи!" "Сладкія рѣчи", говоритъ умный старикъ-лѣтописецъ, присутствовавшій при этомъ: "которыхъ Монтезума умѣлъ понимать настоящую цѣну".

Событія, описываемыя въ настоящей главѣ, принадлежатъ къ числу любопытнѣйшихъ въ исторіи народовъ. Что незначительный отрядъ людей, каковъ былъ испанскій, отважился войдти во дворецъ могущественнаго монарха, схватить его въ присутствіи васалловъ, и привести плѣнникомъ въ свои квартиры; что эти люди въ его же глазахъ предали постыдной смерти важныхъ сановниковъ, за исполненіе приказаній, отъ него же полученныхъ, увѣнчавъ все заключеніемъ монарха, какъ какого-нибудь преступника, въ оковы; что они подвергли всѣмъ этимъ оскорбленіямъ не дряхлаго старика, покинутаго счастіемъ, а гордаго монарха, находившагося въ то время на высшей степени могущества, въ самомъ сердцѣ его столицы, окруженнаго тысячами, десятками тысячь, трепетавшими при одномъ взглядѣ его и готовыми пролить свою кровь до послѣдней капли для его защиты; что все это исполнила горсть бѣдныхъ пришлецовъ,-- это кажется, слишкомъ невѣроятнымъ, слишкомъ баснословнымъ, даже для романа! Мы, однакожь, разсказывали читателю одну только истину. Но мы не согласны съ мнѣніемъ современниковъ, отзывавшихся съ похвалою объ однихъ поступкахъ Испанцевъ, и не можемъ признать основательности доводовъ, какими они стараются оправдать похищеніе особы мирнаго монарха тѣми самыми лицами, которыя были ямъ же облагодѣтельствованы и которыя пользовались въ полной мѣрѣ его милостями.

Многія изъ этихъ затрудненій исчезнутъ, если станемъ разсматривать дѣло съ другой точки, и войдя въ положеніе завоевателей, допустимъ справедливость завоеванія. Если считать это завоеваніе долгомъ Испанцевъ, то можно считать позволительными я всѣ возможныя средства, принимавшіяся ими для достиженія своей цѣли. Въ подобномъ случаѣ, необходимость и справедливость становятся словами однозначащими. И въ томъ нѣтъ сомнѣнія, что похищеніе особы монарха было необходимымъ условіемъ для того, чтобъ Испанцы могли удержать имперію за собою.

Казнь ацтекскаго правителя впутаетъ опять другія размышленія. Если онъ Дѣйствительно былъ виновенъ въ измѣнническомъ поступкѣ, приписываемомъ ему Кортесомъ, а Монтезума не признавалъ его, тогда, конечно, правитель заслуживалъ смертную казнь, къ которой генералъ, основываясь на правахъ народовъ, имѣлъ полное право проговорить его. Нѣсколько-труднѣе понять, почему Кортесъ включилъ въ этотъ приговоръ такое множество лицъ, изъ которыхъ многія, а быть можетъ и всѣ, исполняли только приказаніе своего начальника. Тѣ же изъ моихъ читателей, которымъ знакомо уголовное уложеніе, существовавшее въ шестнадцатомъ вѣкѣ у самыхъ просвѣщенныхъ народовъ, не станутъ удивляться жестокости казни.

Если же правитель былъ достоинъ смерти, то на какомъ основаніи могъ Кортесъ подвергнуть Монтезуму подобному оскорбленію? Если первый былъ виновенъ, то уже, конечно, послѣдній былъ невиненъ. Но если кацикъ исполнялъ только приказанія своего государя, то отвѣтственность падала на лицо, отдававшее эти приказанія. Во всякомъ случаѣ, они не могли оба быть виновными.

Напрасно было бы, въ разсужденіи объ этомъ дѣлѣ, основываться на какихъ бы то ни было отвлеченныхъ правилахъ справедливости или несправедливости, или полагать, что завоеватели обременяли себя въ этомъ случаѣ размышленіями о позволительности или непозволительности своего поступка. Ихъ понятія о несправедливости или справедливости, въ-отношеніи къ туземцамъ, были самаго простаго рода. Презирая ихъ, какъ отверженное племя, не имѣвшее понятія объ истинномъ Богѣ, они, сообразно понятіямъ вѣка, считали своимъ долгомъ побѣждать и обращать ихъ въ христіанскую вѣру. Нѣтъ сомнѣнія, что мѣры, принимаемыя ими, значительно споспѣшествовали къ первымъ успѣхамъ завоеванія. Казнію кациковъ они навели страхъ не только на столицу, но и на всю страну. Этимъ они дали народу почувствовать, что особа всякаго Испанца неприкосновенна! Сдѣлавъ Монтезуму презрительнымъ въ глазахъ подданныхъ и въ его собственныхъ, Кортесъ лишилъ его опоры въ народѣ, и принудилъ искать защиты у иноземцевъ. Мѣра хитрая, политическая, на которую рѣшились бы немногіе люди, имѣвшіе хоть искру человѣческаго чувства.

Достаточнымъ основаніемъ для сужденія о нравственныхъ понятіяхъ самихъ дѣйствующихъ лицъ могутъ служить размышленія объ описываемыхъ мною происшествіяхъ Берналя Діаса, размышленія, написанныя спустя лѣтъ пятьдесятъ по прошествіи этихъ событій, когда пылъ молодости писавшаго уже прошелъ, и когда умъ его хладнокровно размышлялъ о минувшемъ, и не былъ болѣе омраченъ тѣми страстями и предразсудками, которыя отуманиваютъ настоящее. "Теперь, какъ я постарѣлъ" говоритъ старый воинъ: "я часто утѣшаю свою память воспоминаніями о геройскихъ дѣлахъ прежнихъ лѣтъ, происходившихъ какъ-будто вчера. Размышляю о похищеніи индійскаго монарха, о заключеніи его въ оковы, о казни его сановниковъ; и всѣ эти событія, кажется, снова происходятъ предо мною. Думая о нашихъ подвигахъ, болѣе и болѣе убѣждаюсь въ томъ, что не мы сами исполняли ихъ, а что нами руководило Провидѣніе Всевышняго. Много, много тутъ пищи для размышленія!" Справедливо разсуждалъ старый лѣтописецъ: въ этомъ много пищи даже для размышленія не совсѣмъ непріятнаго, если пріймемъ въ соображеніе успѣхи, сдѣланные нашимъ девятнадцатымъ столѣтіемъ предъ шестнадцатымъ, по-крайней-мѣрѣ по части нравственной философіи. Не должно ли это самое обстоятельство заставить насъ быть осторожными въ нашихъ сужденіяхъ, и не мѣрять дѣлъ временъ минувшихъ по понятіямъ нашего вѣка?

IV.
Поведеніе Монтезумы.-- Его жизнь въ испанскихъ квартирахъ.-- Предполагаемое возстаніе.-- Взятіе подъ стражу тецкукскаго князя.-- Дальнѣйшія мѣры, принимаемыя Кортесомъ.
1520.

Колонія, основанная Испанцами въ Ла-Вилла Рика де-Вера-Крусѣ, имѣла для нихъ чрезвычайно важное значеніе, какъ приморскій городъ, изъ котораго должны были производиться всѣ ихъ сношенія съ Испаніею, какъ крѣпость, къ которой они могли отступить въ случаѣ несчастія, и которая служила опорною точкою для всѣхъ ихъ дѣйствій. Для нихъ, слѣдовательно, было весьма-важно, чтобъ управленіе этою колоніею было поручено въ надежныя руки.

Для занятія мѣста губернатора этой колоніи, упразднившагося по смерти Эскаланте, Кортесъ послалъ офицера, именемъ Алонзо де-Градо. Де-Градо пользовался славою человѣка весьма-способнаго, болѣе по гражданской, нежели по военной части, и всѣ полагали, что онъ съумѣ;етъ сохранить мирныя отношенія съ туземцами лучше, чѣмъ человѣкъ болѣе воинственнаго духа. Въ этомъ случаѣ, Кортесъ сдѣлалъ дурной выборъ, что съ нимъ рѣдко случалось. Вскорѣ онъ получалъ такія извѣстія о безпорядкахъ, причиняемыхъ лихоимствомъ и небреженіемъ новаго губернатора, что рѣшился смѣнить его.

Въ-слѣдствіе этого, онъ поручилъ управленіе колоніею Гонзало де-Сандовалю, молодому человѣку, отличавшемуся, въ-теченіе всего похода, необыкновеннымъ мужествомъ, сметливостію и скромностію; терпѣливостію, съ которою онъ переносилъ всякія лишенія, и любезностію своего обращенія снискалъ любовь всѣхъ, какъ подчиненныхъ, такъ и товарищей. Сандоваль немедленно отправился для занятія своей должности. На этотъ разъ, выборъ Кортеса палъ на человѣка, достойнаго довѣренности.

Не смотря на то вліяніе, которымъ Испанцы пользовались, посредствомъ своего царственнаго плѣнника, Кортесъ чувствовалъ иногда невольное безпокойство при мысли, что Индійцы могутъ во всякое время отрѣзать его отъ сообщенія съ окрестною страною и задержать плѣнникомъ въ столицѣ. Для предупрежденія этой опасности, онъ предложилъ выстроить два судна, величины достаточной для того, чтобъ на нихъ можно было перевезти его войска чрезъ озеро, и тѣмъ сдѣлаться независимымъ отъ плотинъ. Мысль видѣть эти удивительные "водяные дома", о которыхъ онъ слыхалъ такъ много, поправилась Монтезумѣ, и онъ охотно позволилъ Испанцамъ вырубить нужный для этого предмета лѣсъ изъ царскихъ лѣсовъ. Исполненіе дѣля было поручено Мартыну Лопесу, искусному кораблестроителю. Сандовалю же было дано приказаніе доставить съ приморскаго берега достаточное количество такелажа, парусовъ, желѣза и другихъ необходимыхъ матеріаловъ, благоразумно сбереженныхъ ори истребленіи Флота.

Ацтекскій императоръ, между-тѣмъ, проводилъ свое время въ испанскихъ квартирахъ въ тѣхъ же почти занятіяхъ, какъ въ своемъ собственномъ дворцѣ. Его тюремщики, понимая хорошо важность своего плѣнника, употребляли все стараніе, чтобъ сдѣлать его положеніе сноснымъ, и, сколько можно было, незамѣтнымъ для него. Но и золотыя оковы кому бываютъ милы! Послѣ легкаго завтрака Монтезумы, состоявшаго обыкновенно изъ плодовъ или овощей, Кортесъ, или кто-нибудь изъ его офицеровъ, входилъ обыкновенно къ нему за приказаніями. Потомъ онъ нѣсколько времени занимался дѣлами; давалъ аудіенціи тѣмъ своимъ подданнымъ, которые приходили къ нему съ просьбами, или по исковымъ дѣламъ. Дѣло каждаго изъ просителей излагалось іероглифами на святкахъ и было представляемо на разсмотрѣніе нѣсколькихъ совѣтниковъ или судей, помогавшихъ ему при такихъ случаяхъ своими совѣтами. Къ этимъ аудіенціямъ допускались послы отъ иностранныхъ державъ или отъ его собственныхъ отдаленныхъ провинцій и городовъ, и Испанцы тщательно наблюдали за тѣмъ, чтобъ плѣнный государь былъ окружаемъ такимъ же чиннымъ и строгимъ этикетомъ, какъ и въ то время, когда онъ распоряжалъ всею своею властію.

Отправивъ дѣла, Монтезума любилъ глядѣть на ученье кастильскихъ войскъ. Онъ и самъ былъ прежде воиномъ и въ счастливѣйшіе годы предводительствовалъ арміями. Естественно, что онъ смотрѣлъ съ участіемъ на удивительное зрѣлище европейской тактики и дисциплины. Иногда же онъ предлагалъ Кортесу или его офицерамъ поиграть съ нимъ въ какую-нибудь изъ народныхъ игръ. Одна изъ любимѣйшихъ называлась тотологи, и игралась золотыми шарами, кидаемыми въ щитъ, или цѣль, изъ того же металла. Монтезума обыкновенно ставилъ какую-нибудь драгоцѣнную вещь на игру, драгоцѣнные каменья, или золотые слитки. Онъ сносилъ проигрышъ съ равнодушіемъ; да и то надо сказать, что для него проиграть или выиграть значило почти одно и то же, потому-что онъ обыкновенно дарилъ выигрышъ своей прислугѣ. Онъ былъ прещедраго характера. Враги же его обвиняли въ скупости. Но если онъ и любилъ собирать богатства, то это вѣрно не съ иною цѣлію, какъ для того, чтобъ охъ раздаривать.

При каждомъ Испанцѣ находилось нѣсколько человѣкъ Мехиканцевъ и Мехиканокъ, имѣвшихъ попеченіе о приготовленіи пищи и вообще о хозяйствѣ. Разсчитывая, что содержаніе такой многочисленной прислуги обременительно для царской казны, Кортесъ велѣлъ всѣхъ распустить, оставивъ на каждаго воина по одному человѣку. Узнавъ объ этомъ, Монтезума стадъ шутливо выговаривать генералу за его бережливость, которая, говорилъ онъ, была неприлична царскому хозяйству, и, отмѣнивъ приказаніе Кортеса, велѣлъ отвести прислугѣ особенныя квартиры и удвоить жалованье.

Одинъ изъ воиновъ похитилъ нѣкоторыя золотыя вещи изъ покоя, гдѣ хранились сокровища, открытыя снова послѣ прибытія Монтезумы въ испанскія квартиры. Кортесъ хотѣлъ было наказать его за этотъ поступокъ, но простилъ, по ходатайству Монтезумы, сказавшаго; "дарю твоимъ единоземцамъ золото и прочіе предметы, лишь бы они пощадили то, что принадлежитъ богамъ". Нѣкоторые изъ воиновъ, истолковавшіе его слова по своему, унесли къ себѣ на квартиры нѣсколько сотъ возовъ тонкихъ бумажныхъ издѣлій. Когда объ этомъ донесли Монтезумѣ, онъ отвѣчалъ: "то, что я кому-нибудь подарилъ, не беру назадъ никогда".

При такомъ равнодушіи къ сохраненію своихъ сокровищъ, онъ горячо принималъ къ сердцу малѣйшую личную обиду. Когда, однажды, простой рядовой оскорбилъ его грубою рѣчью, у монарха на глазахъ навернулись слезы; тутъ-то онъ именно почувствовалъ, въ какомъ жалкомъ и безсильномъ положеніи онъ находился. Когда довели этотъ случай до свѣдѣнія Кортеса, тотъ пришелъ въ такое негодованіе, что приказалъ повѣсить провинившагося; но по просьбѣ Монтезумы смягчилъ этотъ строгій приговоръ и рядовой былъ только высѣченъ. Генералъ не хотѣлъ допустить, чтобъ кто-нибудь, кромѣ его самого, могъ обращаться сурово съ плѣнникомъ. Просили Монтезуму, чтобъ онъ исходатайствовалъ дальнѣйшее смягченіе наказанія. Но онъ отказался, говоря, "что если бы кто-нибудь изъ его подданныхъ нанесъ подобное оскорбленіе малинчу, то и онъ бы взъискалъ съ него подобнымъ же образомъ".

Подобные примѣры неуваженія случались весьма-рѣдко. Любезностію своего обращенія, а еще болѣе щедростію своею, тѣмъ качествомъ, которое простолюдиномъ ставится выше всѣхъ прочихъ добродѣтелой, онъ совершенно овладѣлъ сердцами Испанцевъ. Надменность, которою онъ отличался во время своего счастія, теперь вовсе его покинула. Казалось, плѣнъ произвелъ на его духъ большую перемѣну.

Индійскій монархъ зналъ каждаго Испанца по имени и называлъ каждаго не иначе, какъ по чину. Къ нѣкоторымъ онъ оказывалъ чрезвычайное расположеніе. Онъ выпросилъ у генерала любимаго пажа, именемъ Ортегилла, который, находясь неотлучно при его особѣ, вскорѣ достаточно выучился мехиканскому языку и былъ полезенъ своимъ соотечественникамъ. Монтезума также очень любилъ бесѣдовать съ Веласкэсомъ де-Леономъ, капитаномъ его тѣлохранителей, и съ Педро де Альварадо, называемымъ Ацтеками "Солнцемъ", за его свѣтлые волосы и радостное выраженіе лица, -- выраженіе, которое, впрочемъ, бывало иногда предшественникомъ страшныхъ бурь, какъ обстоятельства въ-послѣдствіи доказали.

Не смотря на всѣ тѣ развлеченія, которыми Испанцы старались облегчать плѣнъ, Монтезума отъ-времени-до-времена бросалъ задумчивый взоръ за стѣны своей тюрьмы, на тѣ мѣста, гдѣ онъ нѣкогда занимался дѣлами или предавался удовольствіямъ. Онъ выразилъ желаніе помолиться богамъ въ томъ великомъ храмѣ, котораго онъ въ прежнія времена былъ такимъ ревностнымъ посѣтителемъ. Это желаніе встревожило Кортеса; но оно было столь естественно, что онъ не могъ сдѣлать никакого возраженія, не нарушивъ приличій, которыя желалъ соблюдать. Чтобъ обезпечить себя, однакожь, на счетъ возвращенія Монтезумы, онъ отпустилъ его подъ прикрытіемъ конвоя, состоявшаго изъ полутораста человѣкъ, подъ начальствомъ тѣхъ же отважныхъ офицеровъ, которые участвовали при взятіи Монтезумы въ плѣнъ. Онъ объявилъ ему также, что за всякое покушеніе бѣжать онъ поплатится жизнію на мѣстѣ же. И такъ, индійскій монархъ подъ стражею посѣтилъ teocalli, гдѣ его приняли съ обыкновенными обрядами, и, помолившись, возвратился опять на свою квартиру.

Можно легко себѣ вообразить, что Испанцы не пропустили случая, представленнаго имъ пребываніемъ Монтезумы посреди ихъ, и ревностно старались внушать ему нѣкоторыя понятія о христіанскомъ ученіи. Тщетно отцы Діасъ и Ольмедо расточали весь свой запасъ логики и убѣжденій, въ надеждъ поколебать его вѣру. Правда, онъ оказывалъ примѣрное вниманіе, обѣщавшее лучшія послѣдствія. Во разговоръ съ его стороны всегда оканчивался признаніемъ, что "Богъ христіанъ великъ, но что онъ все же предпочитаетъ своихъ собственныхъ боговъ". Говорятъ, однакожь, будто-бы она исторгли отъ него обѣщаніе болѣе не принимать участія въ человѣческихъ жертвоприношеніяхъ. Но подобныя жертвоприношенія происходили ежедневно въ великихъ столичныхъ храмахъ; и народъ былъ такъ слѣпо привязанъ къ своимъ кровавымъ мерзостямъ, что Испанцы покуда полагала опаснымъ открыто вмѣшиваться въ эти дѣла.

Монтезума оказывалъ также желаніе забавляться охотою, которой онъ въ прежніе годы былъ страстный любитель. Для этой цѣли у него были назначены огромные лѣса, лежавшіе но ту сторону озера. Такъ-какъ испанскія бригантины были теперь готовы, то Кортесъ предложилъ ему перевезти его со всею свитою чрезъ озеро. Суда были прочной постройки и довольно значительной величины. Большая бригантина была вооружена четырьмя фалконетами или небольшими орудіями. Надъ палубою раскидывалась красивая цвѣтная палатка, а съ мачты гордо развѣвался кастильскій флагъ. Въ восторгѣ отъ мысли быть свидѣтелемъ мореходнаго искусства бѣлыхъ, Монтезума силъ на это судно, въ сопровожденіи многочисленной свиты ацтекскихъ вельможъ и значительной испанской стражи. Двигаемое легкимъ вѣтромъ, судно вскорѣ оставило позади стаи легкихъ челноковъ, покрывавшихъ поверхность озера. Глазамъ удивленныхъ Индійцевъ оно казалось живымъ существомъ, презирающимъ содѣйствіе человѣка и несомымъ на снѣжныхъ парусахъ, какъ на крыльяхъ вѣтра; громы, раздававшіеся изъ пушекъ и нарушавшіе въ первый разъ тишину этого "внутренняго мира", доказывали, что прекрасное привидѣніе было одѣто ужасомъ.

Царская охота изобиловала дичью, которую императоръ или убивалъ стрѣлами, или приказывалъ многочисленной прислугѣ загонять въ сѣти. Наслаждаясь этими лѣсными забавами, и гуляя на просторѣ но своимъ обширными помѣстьямъ, казалось, Монтезума снова вкушалъ всѣ прелести свободы. Это была, однакожь, только тѣнь свободы, совмѣстная, впрочемъ, той тѣни царской власти, которою онъ распоряжалъ дома, въ своихъ квартирахъ. Гдѣ бы онъ ни находился, дома ли или въ народъ, Испанцы слѣдили подозрительно за каждымъ его поступкомъ.

Но хотя онъ самъ безъ усилія покорился своей безславной участи, были однакожь люди, которые испытывали чувства совершенно другаго рода. Къ числу послѣднихъ принадлежалъ его племянникъ Какама, владыка тецкукскій, молодой человѣкъ лѣтъ не болѣе двадцати-пяти, за высокія свои личныя достоинства, а въ особенности за неустрашимость своего характера пользовавшійся всеобщимъ уваженіемъ. Этотъ Какама -- тотъ самый принцъ, который былъ посланъ отъ Монтезумы привѣтствовать Испанцевъ по прибытіи ихъ въ долину; и когда, впервые, стали въ совѣтѣ разсуждать о томъ, какой пріемъ сдѣлать иноземцамъ, онъ посовѣтовалъ принять ихъ съ тѣми почестями, которыя подобало отдавать посламъ иностраннаго принца. Если же, говорилъ онъ, окажется въ-послѣдствіи, что они самозванцы, то тогда уже можно будетъ поднять оружіе на нихъ.-- Пора, казалось ему, теперь настала.

Въ одной изъ предъидущихъ главъ этого сочиненія, я ознакомилъ читателя съ древнею исторіею акольгуанской или тецкукской монархіи, бывшей нѣкогда гордою соперницею ацтекской имперіи но власти своей, и значительно превосходившей ее по просвѣщенію. Въ царствованіе послѣдняго ея государя, Незагуэльпилли, она весьма уменьшилась въ пространствѣ своемъ, благодаря, говорятъ, коварству Монтезумы, возбуждавшему духъ раздора и неповиновенія въ его подданныхъ. По смерти тецкукскаго принца, между старшомъ сыномъ его, Какамою, и честолюбивымъ меньшомъ братомъ послѣдняго, Ихтлильхочитлемъ, возникъ споръ о наслѣдствъ престола, слѣдствіемъ котораго была кровопролитная война, окончившаяся тѣмъ, что за послѣднимъ остались горныя области къ сѣверу отъ столицы, а прочія владѣнія достались Какамѣ.-- Утративъ такую значительную часть отцовскаго наслѣдіи, столица его имѣла еще такое значеніе сама-по-себѣ, что тецкукскій владыка все еще занималъ важную степень между мелкими владѣтелями долины. Вовремя завоеванія, этотъ городъ, по словамъ Кортеса, заключалъ въ себѣ до ста-пятидесяти тысячь жителей. Онъ былъ украшенъ великолѣпными зданіями, не уступавшими даже мехиканскимъ, и развалины, встрѣчающіяся и понынѣ на томъ мѣстѣ, гдѣ онъ нѣкогда процвѣталъ, доказываютъ, что онъ былъ въ свое время достойнымъ обиталищемъ царей.

Юный тецкукскій владыка взиралъ съ негодованіемъ и съ не малымъ презрѣніемъ на уничиженное положеніе дяди. Попытавшись возбудить въ немъ духъ мужественной дѣятельности, онъ сталъ думать о заключеніи союза съ нѣкоторыми изъ сосѣдственныхъ кациковъ, съ тою цѣлію, чтобы освободить своего родственника, и свергнуть ненавистное иго иноземцевъ. Онъ имѣлъ свиданіе съ владѣтелемъ Ицтаналапана, братомъ Монтезумы, съ владѣтелемъ тлакопанскимъ, и нѣкоторыми другими изъ значительнѣйшихъ кациковъ, и всѣ до одного изъявили готовность содѣйствовать его видамъ. Тогда онъ старался привлечь на свою сторону ацтекскихъ вельможъ, но оказавшихъ, впрочемъ, охоты вступить въ какія-либо условія съ нимъ, не получивъ предварительно разрѣшенія на то отъ императора. Нѣтъ сомнѣнія, что они питали къ своему монарху чувства безпредѣльнаго благоговѣнія, и можно полагать, что они были побуждены къ подобному рѣшенію въ-слѣдствіе подозрѣнія на счетъ личныхъ видовъ Какамы. Одно то достовѣрно, что какими бы причинами ни были они побуждаемы, по этимъ отказомъ они лишили себя самаго удобнаго случая для возвращенія независимости императору я самимъ себѣ.

При всей таинственности, съ которою велись эти переговоры, они дошли, однако, до свѣдѣнія Кортеса, и онъ, съ свойственною ему рѣшимостью, готовился уже идти на Тецкуко, чтобы уничтожить замыслы Кациковъ. Монтезума отклонилъ его отъ этого намѣренія, представивъ ему, что Какама былъ человѣкъ храбрый и рѣшительный, распоряжалъ значительнымъ войскомъ, и что дѣло не обойдется безъ отчаниной борьбы. По этимъ соображеніямъ, Кортесъ согласился вступить въ переговоры съ кацикомъ, и сначала обратился къ нему съ тономъ дружественнаго упрека. Отвѣтъ Какамы заключался въ самыхъ надменныхъ выраженіяхъ. Кортесъ возразилъ угрозами, ссылаясь на верховную власть своего государя, кастильскаго императора. На это Какама отвѣчалъ, что "не признаетъ подобной власти; что не знаетъ ничего ни объ испанскомъ государѣ, ни о подданныхъ его, да и ничего не хочетъ знать о нихъ". Монтезума, обратившійся къ Какимъ въ предложеніемъ прибыть въ Мехику и поручить ему уладить несогласія между имъ и Испанцами, съ которыми, по его увѣренію, онъ жилъ какъ съ пріятелями, -- не имѣлъ также успѣха. Не такъ легко было обмануть молодаго правителя тецкукскаго. Онъ понималъ положеніе дяди, и отвѣчалъ, "что явится къ нему въ столицу не иначе, какъ съ тѣмъ, чтобъ освободить ее вмѣстѣ съ императоромъ и богами отъ неволи. Онъ и явится непремѣнно, но держа руку не за пазухою, а у меча, -- а изгонитъ ненавистныхъ иноземцевъ, нанесшихъ его отечеству столько безчестія."

Раздраженный надменнымъ отвѣтомъ Какамы, Кортесъ снова сталъ собираться идти на него, но Монтезума вызвался устроить дѣло посредствомъ хитрости. Многіе изъ тецкукекяхъ вельможъ, говорилъ онъ, были уже шнъ подкуплены; чрезъ нихъ можно легко будетъ завладѣть особою Какамы, и тогда заговоръ долженъ разстроиться самъ собою, безъ кровопролитія.

Эти измѣнники склонили Какаму присутствовать при совѣщаніи, пасавшемся предполагаемыхъ имъ военныхъ дѣйствій, въ виллѣ, построенной у самаго берега Тсцкукекаго-Озера, невдалекѣ отъ его столицы. Подобно большей части главныхъ зданій, эта вилла была такъ устроена, что подъ всю могли проходить челноки. Во время самаго совѣщанія, заговорщики схватили Какаму, увлекли на судно, находившееся въ готовности дли этой цѣли, и отправили въ Мехиву. Великодушный владѣтель явился предъ Монтезумою съ свойственною ему гордою и смѣлою осанкою. Онъ горько упрекалъ дядю за вѣроломный поступокъ и за малодушіе, недостойное прежняго его характера и знаменитаго рода. Императоръ обратилъ его къ Кортесу, не слишкомъ высоко ставившему принцевъ индійской царской крови; -- имъ Какама былъ заключенъ въ оковы.

Въ то время, въ Мехикѣ находился одинъ изъ братьевъ Какамы, юноша моложе его нѣсколькими годами. По наущенію Кортеса, Монтезума утверждалъ, будто-бы его племянникъ потерялъ право на царствованіе, объявилъ его лишеннымъ престола, и провозгласилъ на его мѣсто Куикуицку. Ацтекскимъ государямъ всегда предоставлялось право распоряжаться по ихъ произволу во всѣхъ дѣлахъ, касавшихся до наслѣдства престола. Но въ этомъ случаѣ Монтезума непростительно употребилъ во зло это право. Тецкукцы, однако, повиновались его приказаніямъ съ рабскою покорностію, доказывавшею или то, что они ни во что не ставили свое вѣрноподданство, или, еще вѣроятнѣе, то, что они до крайности боялись Испанцевъ, и, при вступленіи новаго государя въ столицу, привѣтствовали его съ изъявленіями живѣйшей радости.

Кортесу хотѣлось еще овладѣть особами тѣхъ вельможъ, которые участвовали въ союзѣ съ Какамою. Это было и не очень-трудно. За стѣнами собственнаго дворца власть Монтезумы была всюду неограничена. По его повелѣнію, кацики были схвачены въ самыхъ столицахъ ихъ и привезены въ оковахъ въ Мехику, гдѣ Кортесъ содержалъ ихъ, вмѣстѣ съ ихъ предводителемъ, подъ строгимъ карауломъ.

Теперь онъ восторжествовалъ надъ всѣми своими врагами, затоптавъ въ грязь гордость индійскихъ владѣтелей. Важнѣе всего было, что великій глава ацтекской имперіи находился у него въ рукахъ и служилъ ему орудіемъ для достиженія его цѣлей. Онъ сперва воспользовался этою властію, чтобы ознакомиться съ средствами имперіи. Онъ отправилъ нѣсколько отрядовъ Испанцевъ, съ проводницами изъ туземцевъ, для осмотра тѣхъ странъ, откуда добывалось золото. Этотъ драгоцѣнный металлъ собирался, по-большей-части, со дна рѣкъ, въ разстояніи нѣсколькихъ сотъ миль отъ столицы.

Онъ хотѣлъ узнать также, не существуетъ ли, на берегу Атлантическаго-Океана, какая-нибудь удобная естественная гавань для судовъ, остававшихся на вера-крусскомъ рейдѣ, совершенно беззащитныхъ отъ бурь, бушевавшихъ по этимъ морямъ въ извѣстныя времена года. Монтезума показалъ ему карту, на которой берега Мехиканскаго-Залива были обозначены довольно-точно. Тщательно осмотрѣвъ ее, Кортесъ назначилъ коммиссію, состоявшую изъ десяти человѣкъ Испанцевъ, между которыми были знавшіе лоцманское искусство, и нѣсколькихъ Ацтековъ. Коы миссія отправилась въ Вера-Крусъ, и сдѣлала тщательную опись берегу, лежащему къ югу отъ колоніи, лигъ на шестьдесятъ, до самой великой рѣки Коаца-куалько, представлявшему лучшее, даже единственное мѣсто для безопасной и удобной гавани. Избрали мѣсто для сооруженія крѣпостцы, и генералъ послалъ отрядъ, подъ предводительствомъ Веласкэса де-Леона, основать тамъ колонію.

Императоръ пожаловалъ его значительнымъ участкомъ земли въ плодоносной провинціи Оахака, гдѣ онъ предполагалъ насадить для короны плантацію. Онъ снабдилъ это мѣсто различными породами домашнихъ животныхъ, свойственныхъ здѣшнему краю, и такими сѣменами и растеніями, которыя подавали большую надежду на выгодный сбытъ за моремъ. Плантація пришла вскорѣ въ такое превосходное состояніе, что стоила, какъ онъ увѣрялъ своего государя, Карла V, двадцать тысячь унцій золота.

V.
Монтезума присягаетъ на вѣрность Испаніи.-- Царскія сокровища.-- Дѣлежъ ихъ.-- Христіанское богослуженіе въ теокалли.-- Неудовольствія Ацтековъ.
1520.

Утвердивъ свою власть на прочномъ основаніи, Кортесъ сталъ теперь думать о томъ, какъ исторгнуть у Монтезумы формальное признаніе верховной власти испанскаго императора. Индійскій монархъ и при первомъ свиданіи изъявлялъ готовность согласиться на это требованіе, и потому немедленно рѣшился созвать своихъ главныхъ кациковъ для присутствованія при присягѣ. Когда они собрались, онъ обратился къ нимъ съ рѣчью, въ которой въ немногихъ словахъ изложилъ предметъ собранія. Всѣмъ имъ, говорилъ онъ, было извѣстно древнее преданіе, гласившее, будто-бы великое существо, нѣкогда управлявшее ихъ страною, покидая ее, объявило, что оно когда-то возвратится и снова восприметъ свою власть. Это время теперь наступило. Бѣлые прибыли изъ той страны, лежащей за океаномъ, гдѣ всходитъ солнце и гдѣ охъ благое божество избрало свое пребываніе. Они присланы отъ него принять покорность его бывшаго народа. Что касалось до него, то онъ готовъ признать его власть. "Вы", продолжалъ Монтезума: "были мнѣ вѣрными васаллами въ-теченіи многихъ лѣтъ, проведенныхъ мною на тронъ моихъ отцовъ. Ожидаю теперь, чтобъ вы оказали мнѣ послѣдній долгъ повиновенія, прознавъ надъ собою власть великаго царя, живущаго за водами, которому будете платить дань, какъ доселѣ платили мнѣ." При заключенія этой рѣчи, голосъ его сдѣлался едва внятенъ отъ душевнаго волненія, и слезы полились градомъ по щекамъ.

Вельможи его, изъ которыхъ многіе, прибывъ издалека, не знали о перемѣнахъ, происшедшихъ въ столицѣ, были поражены удивленіемъ при этихъ словахъ и при видѣ добровольнаго уничиженія государя, предъ которымъ они до-сихъ-поръ благоговѣли, какъ предъ всемогущимъ владыкою анзгуакскимъ. Они были тѣмъ болѣе тронуты его горемъ. Его воля, говорили они, всегда была для нихъ закономъ. Она и теперь будетъ тѣмъ же; и если онъ считалъ государя иноземцевъ древнимъ царемъ ихъ отечества, то и они были готовы признать его таковымъ. Тогда они съ приличнымъ торжествомъ присягнули на вѣрноподданство, и королевскій нотаріусъ составилъ подробную записку всему происшествію, за подписью присутствовавшихъ при немъ Испанцевъ, для отправленія въ Испанію. Было нѣчто невыразимо трогательное въ этомъ обрядѣ, по которому монархъ независимый, повинуясь скорѣе голосу совѣсти, нежели чувству страха, отрекался отъ своихъ наслѣдственныхъ правъ въ пользу неизвѣстной и таинственной власти. Оно тронуло даже тѣхъ самыхъ суровыхъ людей, которые такъ безсовѣстно воспользовались довѣрчивою простотою туземцевъ; "и" говоритъ одинъ старый лѣтописецъ, "хотя все дѣло казалось имъ въ порядкѣ вещей, но между Испанцами не было ни одного человѣка, который могъ бы глядѣть безъ слезъ на это зрѣлище!

Слухъ объ этихъ странныхъ происшествіяхъ вскорѣ распространился по столицѣ и по всему краю. Люди видѣли въ нихъ перстъ самого Провидѣнія. Древнее преданіе о Кветцалькоатлѣ было извѣстно всѣмъ, и хотя оно до сего времени только тлѣло въ памяти народа, по теперь вдругъ возобновилось со многими преувеличеніями. Стали утверждать, будто-бы часть преданія состоитъ въ томъ, что съ Монтезумою долженъ пресѣчься древній царственный родъ Ацтековъ, и самое имя его, означавшее въ буквальномъ смыслѣ "печальный", или "гнѣвный владыка", показалось многимъ предзнаменованіемъ его злой участи.

Пріобревъ такого значительнаго васалла для кастильской короны, Кортесъ замѣтилъ ему, что Ацтекамъ нельзя представить лучшаго доказательства своей привязанности къ его государю, какъ задобривъ такимъ приношеніемъ, которое убѣдило бы его въ преданности новыхъ васалловъ. Монтезума отправилъ тотчасъ своихъ сборщиковъ въ сопровожденіи нѣсколькихъ человѣкъ Испанцевъ въ главные города и области, для принятія податей именемъ кастильскаго государя. Они возвратились чрезъ нѣсколько недѣль и привезли съ собою значительное количество золотой и серебряной посуды, богатыхъ матеріи и тѣхъ предметовъ вообще, которыми обыкновенно платилась подать.

Съ своей стороны, Монтезума представилъ сокровище Аханкатля, упомянутаго мною прежде, хотя часть этихъ богатствъ была уже роздана Испанцамъ. Это сокровище было плодомъ долголѣтней тщательной бережливости, -- а можетъ-быть, оно и было добыто принцемъ, который и не думалъ объ окончательномъ его употребленіи. Когда все собранное было принесено на квартиры, то изъ одного золота составились три большія кучи. Золото было частію въ самородныхъ зернахъ, частію въ слиткахъ, по большее количество было въ видѣ посуды и разнаго рода украшеній и любопытныхъ бездѣлушекъ, какъ-то, изображеній птицъ, насѣкомыхъ и цвѣтовъ, отдѣланныхъ съ необыкновенною точностію и нѣжностію. Тутъ была также бездна ожерельевъ, браслетовъ, жезловъ, вѣеровъ и другихъ украшеній, въ которыхъ золотая и перяная работа были богато усыпаны жемчугомъ и драгоцѣнными каменьями. Многіе изъ этихъ предметовъ удивляли превосходною отдѣлкою еще болѣе, чѣмъ цѣнностію матеріаловъ, которая, между-тѣмъ, превосходила все, что самые богатые европейскіе монархи имѣли у себя,-- если можно вѣрить донесенію Кортеса своему государю, долженствовавшему въ скоромъ времени имѣть случай судить объ истинѣ этихъ словъ, и съ которымъ шутить было опасно.

Какъ ни великолѣпны были эти дары, но Монтезума изъявилъ свое сожалѣніе, что сокровище не значительнѣе. Но оно уменьшилось, говорилъ онъ, прежними подарками бѣлымъ. "Возьми все, малинче", прибавилъ онъ: "и да будетъ упомянуто въ вашихъ лѣтописяхъ, что Монтезума принесъ это въ даръ твоему государю".

Съ жадностію глядѣли Испанцы на несметные богатства, сдѣлавшіяся теперь ихъ собственностію, которыя далеко превосходили все доселѣ виданное въ новомъ свѣтѣ, и не уступали даже тому, что ихъ пламенныя воображенія ожидали найти въ этомъ Эль-Дорадо. Быть-можетъ, они были нѣсколько пристыжены противоположностію, представляемою ихъ собственнымъ корыстолюбіемъ и великолѣпною щедростію лидійскаго царя. По-крайнѣй-мѣрѣ, когда они въ самыхъ почтительныхъ выраженіяхъ изливали предъ нимъ всю полноту своей благодарности, казалось, они признавали его превосходство надъ собою. Они, впрочемъ, безъ всякихъ угрызеній совѣсти присвоили себѣ подарокъ его, изъ котораго самая малая часть должна была вступить въ государственную казну; они шумно требовали немедленнаго дѣлежа добычи, что генералъ хотѣлъ отложить впредь до доставленія дани изъ отдаленнѣйшихъ провинцій. Послали за мастерами золотыхъ дѣлъ, изъ Ацканозалько, съ тѣмъ, чтобъ они разобрали на части большія, грубѣйшей работы украшенія, оставляя въ прежнемъ видѣ тѣ, которыя были замѣчательны по нѣжности отдѣлки. На этотъ трудъ употреблено три дня, и, по окончаніи его, кучи золота были отлиты брусками, и зачеканены королевскимъ гербомъ.

При дѣлежѣ сокровища встрѣтилось затрудненіе отъ неимѣнія вѣсовъ, употребленіе которыхъ, какъ я прежде замѣтилъ, было неизвѣстно Ацтекамъ. Испанцы. однако, вскорѣ замѣнили этотъ недостатокъ Вѣсами и гирями собственнаго своего издѣліи, Вѣроятно не слишкомъ точными. Помощью ихъ они опредѣлили цѣнность королевской пятой доли, въ 32,400 пезосъ-де-оро. По увѣренію Діаса, она была почти въ-четверо больше этой суммы. Но нельзя полагать, чтобы при ихъ желаніи умилостивить императора, они рѣшились воспользоваться даже самою малою частію того, что слѣдовало казнѣ; притомъ же, такъ-какъ Кортесъ отвѣчалъ за сумму, названную въ его письмѣ, то врядъ-ли онъ отважился бы доставить меньше. Итакъ, можно принять его показаніе за достовѣрное.

Все сокровище, слѣдовательно, простиралось до 162,000 пезосъ-де-оро, не включая галантерейныхъ вещей и дорогихъ украшеній, оцѣненныхъ Кортесомъ въ пять-сотъ тысячь червонцевъ. Тутъ было еще пятьсотъ марокъ серебра, по-большой-части въ видѣ серебряной посуды, чашекъ и другихъ предметовъ роскоши. Незначительность этого количества серебра сравнительно съ количествомъ золота составляетъ странную противоположность относительныхъ пропорціи этихъ металловъ съ того времени, какъ Европейцы заняли край. Вся цѣнность сокровища, если возьмемъ въ соображеніе измѣненіе, происшедшее въ цѣнности золота съ начала шестнадцатаго столѣтія, составляла на нынѣшнія деньги около шести мильйоновъ трехъ-сотъ тысячь доллеровъ, или одного мильйона четырехъ-сотъ семнадцати тысячь фунтовъ стерлинговъ сумма, достаточно значительная для-того, чтобъ доказать несправедливость общепринятаго мнѣнія, будто-бы завоеватели не нашли вовсе, или нашли очень-мало богатствъ въ Мехикѣ. Конечно, она была мала сравнительно съ тѣми сокровищами, которыя достались завоевателямъ Перу; однакожь, немногіе европейскіе монархи того времени имѣли такія сокровища въ своей казнѣ.

Раздѣлъ сокровища быль дѣломъ довольно затруднительнымъ. Если бы его раздѣлили поровну, то на брата досталось бы по три тысячи фунтовъ стерлинговъ слишкомъ; добыча великолѣпная! Но казнѣ слѣдовала одна пятая. Такая же часть принадлежала генералу, по условію его съ испанскимъ правительствомъ. Сверхъ-того, ему и губернатору Кубы была назначена значительная сумма, въ видѣ вознагражденія за убытки, понесенные ими при снаряженіи экспедиціи и при потерь флота. Оставалось еще удѣлить часть для вера-крусскаго гарнизона. Главные Офицеры всѣ получили большія суммы. Коннымъ воинамъ, пищальникамъ и стрѣльцамъ было выдано двойное жалованье. Такъ, что когда дошло до очереди простыхъ воиновъ, то на каждаго оставалось не болѣе какъ по сту пезосъ-де-оро; сумма столь незначительная въ сравненіи съ тѣмъ, чего ожидали, что многіе изъ нихъ отказались отъ нея.

Теперь между людьми поднялся громкій ропотъ. "Для того ли," говорили: "мы покинули наши домы и семейства, жизнь свою подвергли опасности, сносили голодъ и усталость, чтобъ за всѣ труды, понесенные нами, получить такую ничтожную награду! Лучше бы намъ оставаться въ Кубѣ и удовольствоваться выгодами безопасной и легкой торговли. Отказавшись въ Вера-Крусѣ отъ нашей часто золота, мы были убѣждены, что въ Мехикѣ получимъ полное удовлетвореніе за это пожертвованіе. Мы, дѣйствительно, и нашли ожидаемыя богатства; но едва намъ удалось взглянуть на нихъ, и вотъ уже тѣ самые люди, которые дали намъ такое торжественное обѣщаніе, исторгаютъ охъ изъ самыхъ рукъ нашихъ!" Недовольные стали даже обвинять своихъ начальниковъ въ томъ, будто-бы они, еще до раздачи сокровища, присвоили себѣ многія богатѣйшія украшенія, обвиненіе, которому, нѣкоторымъ образомъ, послужила подтвержденіемъ ссора, возникшая между королевскимъ казначеемъ Мехіа и Веласкэсомъ де-Леономъ, родственникомъ губернатора и любимцемъ Кортеса. Казначей обвинялъ этого офицера въ похищеніи нѣкоторыхъ драгоцѣнныхъ вещей еще до приложенія къ нимъ королевскаго штемпеля. Дѣло дошло сперва до бранныхъ словъ, а потомъ и до драки. Оба противники владѣли искусно шпагою; они нанесли другъ другу нѣсколько ранъ, и поединокъ кончился бы, вѣроятно, смертію одного изъ нихъ, если бы Кортесъ не вступился, посадивъ обоихъ подъ арестъ.

Потомъ онъ употребилъ всю свою власть и всѣ убѣжденія своего краснорѣчія, чтобъ укротить страсти людей. Дѣло было щекотливое. Ему было больно, говорилъ онъ, видѣть, что они до того забываютъ свой долгъ, какъ вѣрные слуги императора и какъ крестоносцы, и спорятъ подобно разбойникамъ надъ своею добычею. Онъ ихъ увѣрялъ, что раздѣлъ былъ произведенъ на самыхъ справедливыхъ и безпристрастныхъ началахъ. Что касалось до его части, то онъ получилъ не болѣе того, что ему слѣдовало по условію его съ правительствомъ. Если же, однакожь, они считаютъ ее слишкомъ значительною, то онъ готовъ отступиться отъ своихъ справедливыхъ требованій и удовольствоваться такою же частію, какую получилъ послѣдній изъ нихъ. Богатства, какъ они всякому ни милы, не составляли главной цѣли его честолюбія. Если же они въ этомъ не раздѣляютъ его мнѣнія, то пусть не забываютъ, какъ незначительно настоящее сокровище въ сравненіи съ тѣмъ, которое ожидаетъ ихъ; не въ ихъ ли рукахъ весь край съ богатыми рудниками? Съ своей стороны, они не должны своими раздорами подавать случай непріятелю напасть на нихъ врасплохъ и истребить ихъ. Такими сладкими рѣчами, которыхъ всегда имѣлъ достаточный запасъ для подобныхъ случаевъ, успѣлъ онъ на этотъ разъ утишить бурю; между тѣмъ, какъ для укрощенія неудовольствій солдатъ упрямыхъ и несговорчивыхъ, онъ, наединѣ съ ними, принималъ мѣры болѣе убѣдительныя, -- дѣлалъ имъ ловко и кстати подарки. И хотя между ними находились нѣкоторые характера болѣе настойчиваго и хранили это дѣло въ памяти до будущаго случая, но войска вскорѣ возвратились къ своему обычному повиновенію. Этотъ щекотливый случай былъ одинъ изъ тѣхъ, когда Кортесу понадобилось употребить всю свою ловкость и личное вліяніе. Но въ подобныхъ обстоятельствахъ онъ всегда поступалъ хладнокровно, съ рѣшимостію, и никогда не ронялъ своего достоинства. Въ Веракрусѣ онъ уговорилъ своихъ подчиненныхъ пожертвовать тѣмъ, что тогда казалось порукою за будущія выгоды. Здѣсь, онъ убѣдилъ ихъ отречься отъ этихъ самыхъ выгодъ. Это значило вырывать добычу изъ самой пасти льва.

Для многихъ воиновъ ничего не значило, велика или мала была ихъ часть добычи. Испанцы по-большой-части страстно преданы игрѣ, и внезапное появленіе у нихъ богатствъ доставило имъ и средства и поводъ къ удовлетворенію этой наклонности. Тотчасъ явились карты, сдѣланны и изъ старыхъ барабанныхъ шкуръ, я, спустя нѣсколько дней, большая часть призовыхъ денегъ, пріобрѣтенныхъ такими трудами и страданіями, перешла изъ однѣхъ рукъ въ другія, и многіе остались къ концу кампаніи такими же бѣдняками, какими начали ее. Иные, правда, болѣе благоразумные, послѣдовали примѣру своихъ офицеровъ, обратившихъ, помощію придворныхъ ювелировъ, свое золото въ цѣпочки, столовые сервизы и другіе удобопереносимые предметы.

Казалось, Кортесъ достигъ теперь главной цѣли экспедиціи. Индійскій монархъ призналъ себя васалломъ испанской короны. Власть его и сокровища находилась въ полномъ распоряженіи генерала. Казалось, завоеваніе Мехики было совершено, и совершено безъ боя. Но на-самомъ-дили для этого не доставало еще многаго. Одинъ великій шагъ еще оставалось сдѣлать, -- обратить туземцевъ въ христіанскую вару, -- въ чемъ Испанцы до-сихъ-поръ не имѣли почти никакого успѣха. Напрасно отецъ Ольмедо истощалъ всѣ свои убѣжденія, вспомоществуемыя вкрадчивымъ краснорѣчіемъ генерала, ни Монтезума, ни его подданные не оказывали ни малѣйшаго желанія отречься отъ вѣры своихъ отцовъ. Напротивъ того, они но прежнему исполняли кровавые обряды вьры и всѣ торжества жертвоприношеній въ самыхъ глазахъ Испанцевъ.

Уже не въ состодніи долѣе терпѣть эти мерзости, Кортесъ, сопровождаемый многими офицерами, посѣтилъ Монтезуму. Онъ представилъ императору, какъ христіане недовольны тѣмъ, что должны исполнять обряды своей вѣры будто-бы украдкою, за узкими стѣнами гарнизона. Они желали бы далеко распространить ея лучи, и дать народу возможность пользоваться благодѣяніями христіанства. Для этой цѣли они просили отдать въ ихъ распоряженіе большой теокалли, какъ самое удобное мѣсто для отправленія богослуженія. въ виду всей столицы.

Монтезума выслушалъ это предложеніе съ очевиднымъ смущеніемъ. Во всѣхъ своихъ несчастіяхъ, онъ искалъ себѣ утѣшенія въ собственной вѣрѣ, и повинуясь ей, именно оказывалъ такое уваженіе Испанцамъ, какъ таинственнымъ пришлецамъ, пришествіе которыхъ предсказано было оракулами, "Зачѣмъ же", говорилъ онъ, "малинче, зачѣмъ хочешь ты довести дѣла до такой крайности, которая неминуемо навлечетъ на насъ месть боговъ и возмутитъ народъ, потому-что онъ не вынесетъ подобнаго оскверненія храмовъ?"

Видя сильное душевное волненіе Монтезумы, Кортесъ подалъ своимъ офицерамъ знакъ, чтобъ они удалились. Оставшись наединѣ съ толмачами, онъ обѣщалъ императору употребить все свое вліяніе на то, чтобъ умѣрить ревность своихъ подчиненныхъ и убѣдить ихъ удовольствоваться однимъ изъ святилищъ теокалли, говоря, что если имъ и этого не уступятъ, то они сочтутъ себя въ правѣ взять его силою, и опрокинутъ истуканы лжебоговъ въ виду всей столицы. "Мы", прибавлялъ онъ, "не страшимся за свою жизнь, потому-что, хотя число наше незначительно, но нами руководитъ десница истиннаго Бога". Монтезума, сильно встревоженный, сказалъ ему, что посовѣтуется съ жрецами.

Совѣщаніе это окончилось въ пользу Испанцевъ, получившихъ позволеніе занять одно изъ святилищъ для отправленія въ немъ своего богослуженія. Это извѣстіе распространило величайшую радость по всему войску. Теперь они могли посреди бѣлаго дня возглашать свою вѣру въ лицѣ всего народа. Они воспользовались позволеніемъ -- безъ потери времени. Святилище очистили отъ осквернявшихъ его мерзостей, и воздвигнули въ немъ алтарь съ распятіемъ и образомъ Богородицы. Вмѣсто золота и каменьевъ, украшавшихъ сосѣдній языческій храмъ, стѣны его покрылись свѣжими вѣнками цвѣтовъ; старый солдатъ назначенъ былъ для надзора и для охраненія часовни отъ оскверненія.

По окончаніи этихъ распоряженій, все войско двинулось торжественнымъ шествіемъ вверхъ по извивавшемуся всходу на пирамиду. Вступивъ въ святилище, оно съ благоговѣніемъ слушало литургію, отправлявшуюся отцами Ольмедо и Діасомъ. И когда торжественные звуки молебна стали возвышаться къ небесамъ, Кортесъ и его воины, преклонивъ колѣни, съ слезами радости благодарили Всевышняго за это великое торжество креста.

Дивно было зрѣлище этихъ грубыхъ воиновъ, приносящихъ свои молитвы истинному Богу въ этомъ нагорномъ храмъ, въ самомъ сердцѣ язычества, на томъ именно мѣстѣ, которое посвящено было его осквернительнымъ таинствамъ. Испанецъ и Ацтекъ другъ возлѣ друга преклоняли колѣни, и умилительные звуки христіанскихъ гимновъ, выражавшихъ любовь и милосердіе, смѣшивались съ дикимъ пѣніемъ индійскаго жреца славу анагуакскаго бога войны! Неестественный союзъ, который не могъ долго существовать.

Ничто не можетъ быть для народа чувствительнѣе оскорбленія, нанесеннаго его вѣрѣ. Съ нею находятся въ тѣсной связи его правила, понятія, внушаемыя ему въ лѣтахъ дѣтства, выросшія съ нимъ и сдѣлавшіяся частію его существованія, понятія, на которыхъ основываются всѣ его надежды и въ этомъ мірѣ, и за гробомъ. Всякое насильственное дѣйствіе противъ религіозныхъ чувствъ трогаетъ всѣхъ въ одинаковой мѣрѣ, отъ стараго до малаго, отъ богача до неимущаго, отъ вельможи до простолюдина. Болѣе всего оно трогаетъ жрецовъ, личное вліяніе которыхъ зависитъ отъ ученія, проповѣдываемаго ими; жрецы, въ полуобразованныхъ обществахъ, пользуются обыкновенно неограниченною властію. Такъ бывало съ браминами въ Индустанъ, съ магами въ Персіи, съ жрецами въ древнемъ Египтѣ и Мехикѣ.

До-сихъ-поръ, народъ терпѣливо сносилъ всѣ обиды и оскорбленія, наносимыя ему Испанцами. Онъ видѣлъ своего государя, постыдно плѣненнаго въ его собственномъ дворцѣ; видѣлъ министровъ, казненныхъ при его глазахъ; -- сокровища разграбленными; видѣлъ его самого лишеннаго, нѣкоторымъ образомъ, царской власти. Видѣлъ и терпѣливо, безропотно сносилъ. Но занятіе храмовъ задѣло его за живое, и жрецы не замедлила воспользоваться этанъ обстоятельствомъ.

Это измѣненіе въ добромъ расположеніи Ацтековъ къ Испанцамъ стало впервые замѣтно въ обращеніи самого Монтезумы. Прежняя обычная его веселость уступила мѣсто угрюмому и задумчивому выраженію, и онъ очевидно избѣгалъ общества Испанцевъ, къ которому прежде оказывалъ такое явное пристрастіе. Замѣчала также, что его совѣщанія съ вельможами, а въ особенности съ жрецами, становились день-ого-дня болѣе часты, и что, противъ своего обыкновенія, онъ теперь не позволялъ своему маленькому пажу, Ортегилли, уже довольно хорошо изучившему языкъ Ацтековъ, находиться при этихъ собраніяхъ. Эти обстоятельства возбудили въ Испанцахъ самыя непріятныя опасенія.

Спустя нѣсколько дней, Кортесъ былъ приглашенъ, или, лучше сказать, призванъ въ присутствіе императора. Генералъ отправился къ нему съ чувствомъ безпокойства и недовѣрчивости, взявъ съ собою Олида, начальника тѣлохранителей, и двухъ или трехъ другихъ надежныхъ офицеровъ. Монтезума принялъ ихъ съ холодною вѣжливостію, и обратясь къ генералу, замѣтилъ ему, что его предсказанія сбылись. Бога его отечества оскорбились оскверненіемъ храмовъ. Они угрожали жрецамъ покинуть столицу, въ томъ случаѣ, если святотатственные иноземцы не будутъ изгнаны, идя даже принесены въ жертву на алтаряхъ, въ возмездіе за преступленія. Монархъ увѣрялъ христіанъ, что онъ сообщалъ имъ это, имѣя въ виду ихъ безопасность; "если вы сами дорожите ею", говорилъ онъ въ заключеніе, "то немедленно покиньте нашъ край. Стоитъ мнѣ только поднять палецъ, и весь ацтекскій народъ пойдетъ войною на васъ". Не было причины сомнѣваться въ искренности Монтезумы, потому-что, не смотря на всѣ бѣдствія, которымъ онъ подвергался въ-слѣдствіе сношеній съ бѣлыми, онъ все же взиралъ на нихъ какъ на племя, поставленное Провидѣніемъ несравненно выше его народа и чувствовалъ ко многимъ изъ нихъ привязанность, проистекавшую, вѣроятно, отъ личнаго вниманія и уваженія, которыя они оказывали ему. Кортесъ слишкомъ-хорошо умѣлъ владѣть собою, и не далъ императору замѣтить, сколько онъ былъ пораженъ этимъ извѣстіемъ. Онъ отвѣчалъ съ удивительнымъ хладнокровіемъ, что не имѣя, къ-coжалѣнію, судовъ, на которыхъ бы отправиться, онъ не можетъ очистить столицу съ требуемою поспѣшностію. Если бъ не это одно препятствіе, онъ бы отправился тотчасъ же. Онъ сожалѣлъ также о другой мѣрѣ, которую будетъ вынужденъ принять: если отправится при подобныхъ обстоятельствахъ, прійдется ему взять съ собою императора.

Эта послѣдняя мысль очевидно смутила Монтезуму. Онъ спросилъ, сколько потребуется времени для построенія судовъ и окончательно согласился для этой цѣля отправить къ морскому берегу достаточное число ремесленниковъ, отдавъ ихъ въ распоряженіе Испанцевъ; между-тѣмъ, онъ обѣщалъ употребить все свое вліяніе для удержанія народа въ предѣлахъ, съ тѣмъ уговоромъ, чтобъ бѣлые очистили страну, какъ скоро будутъ снабжены нужными къ тому средствами. Онъ сдержалъ свое слово. Значительное число ацтекскихъ ремесленниковъ отправилось, вмѣстѣ съ самыми искуснѣйшими изъ кастильскихъ кораблестроителей, изъ столицы въ Вера-Крусъ, и прибывъ туда, принялись рубить лѣсъ и строить достаточное число судовъ для отвоза Испанцевъ въ отечество. Дѣло шло, по-видимому, успѣшно. Но тѣ, говорятъ, которымъ порученъ былъ надзоръ за работами, имѣли отъ генерала тайныя приказанія замедлять по возможности ходъ дѣла, въ надеждѣ на полученіе изъ Европы такого подкрѣпленія, которое дастъ ему возможность удержаться на мѣстѣ.

Все измѣнилось теперь въ кастильскихъ квартирахъ. Безопасность и спокойствіе духа, которыми незадолго наслаждались войска, уступили мѣсто мрачному предчувствію близкой опасности, незримой, правда, для глаза, но тѣмъ не менѣе тягостной для духа, подобной тѣмъ едва-замѣтнымъ точкамъ, появляющимся иногда надъ горизонтомъ моря подъ тропиками, въ которыхъ неопытный видитъ только лѣтнія облака, а старый мореходецъ предвѣстниковъ урагана. Для предупрежденія опасности были приняты всѣ средства, внушенныя благоразуміемъ.. Воинъ ложился спать на свою цыновку неснимая даже латъ; ѣлъ, пилъ и спалъ при оружіи. Конь его днемъ и ночью стоялъ взнузданный. Орудія были тщательно направлены на главныя улицы. Число часовыхъ было удвоено, и каждый воинъ, какого бы чина онъ ни былъ, назначался въ свою очередь въ караулъ. Гарнизонъ находился въ осадномъ состояніи. Таково было непріятное положеніе войскъ, когда, въ началѣ мая мѣсяца 1520 года, спустя шесть мѣсяцевъ послѣ ихъ прибытія въ столицу, съ берега пришли извѣстія, причинившія Кортесу больше безпокойства, чѣмъ даже угрожавшее возстаніе Ацтековъ.

VI.
Участь посланныхъ Кортеса.-- Дѣйствія при кастильскомъ дворѣ.-- Приготовленія Веласкеза.-- Нарваесъ выходитъ на берегъ въ Мехикѣ.-- Благоразумныя мѣры, принятыя Кортесомъ.-- Онъ оставляетъ столицу.
1520.

Прежде, чѣмъ приступимъ къ объясненію того, въ чемъ именно состояли извѣстія, о которыхъ я упомянулъ въ предъидущей главѣ, необходимо будетъ бросить взглядъ на нѣкоторыя дѣла, происшедшія раньше. Корабль, на которомъ, какъ читатель, можетъ-быть, вспомнитъ, сидѣли Пуэртокарреро и Монтеко, посланные изъ Вера-Круса съ депешами, присталъ къ берегу, противно приказаніямъ, у сѣверной стороны острова Кубы, я распространивъ извѣстія о новыхъ открытіяхъ, продолжалъ свое плаваніе безпрепятственно къ испанскимъ берегамъ, и прибылъ въ небольшой портъ Сан-Люкаръ въ началъ октября 1519 года. Прибытіе этого судна и извѣстія, привезенныя имъ, произвели сильное впечатленіе на умы, впечатлѣніе, едва-уступавшее тому, которое произвело первоначальное открытіе Коломба. Теперь-то, казалось, оправдываются всѣ великолѣпныя мечты о богатствахъ новаго свѣта.

Въ это время, къ-несчастію, въ Севиллѣ находился человѣкъ, именемъ Бонито Мартинъ, домашній духовникъ Веласкэса, губернатора Кубы. Лашь-только узналъ онъ о прибытія посланныхъ и подробности ихъ разсказа, тогда же падалъ въ Казу де Контратасіоня (палата завѣдывающая индійскими дѣлами) доносъ, въ которомъ обвинялъ всѣхъ находящихся на кораблѣ не только въ мятежѣ и неповиновеніи властямъ острова Кубы, но и измѣнѣ испанской коронѣ. Въ-слѣдствіе этого извѣта, королевскіе чиновники наложили арестъ на судно, запретивъ находящимся на немъ свозить съ него на берегъ свое собственное имущество, или вообще что бы то ни было. Посланнымъ отказали въ необходимыхъ деньгахъ на уплату путевыхъ издержекъ и задержали значительную сумму, отправленную Кортесомъ къ отцу своему дону Мартину. Находясь въ этомъ затруднительномъ положеніи, имъ больше ничего не оставалось дѣлить, какъ явиться, не теряя времени, предъ императоромъ, и предъявивъ письма, порученныя отъ колоніи, требовать правосудія на оскорбившихъ ихъ. Они сперва отъискали Мартина Кортеса, жившаго тогда въ Меделлянѣ, и съ нимъ отправились ко двору.

Это происходило во время перваго пребыванія Карла V въ Испаніи, въ-продолженіе котораго, сколь ни было оно коротко, онъ успѣлъ оттолкнуть отъ себя любовь подданныхъ. Онъ тогда только-что получилъ извѣстіе объ избраніи его въ германскіе императоры. Съ этого времени, все его вниманіе обратилось на тотъ край, и онъ остался еще нѣсколько времени на полуостровѣ единственно для того только, чтобъ собрать такія средства, которыя дали бы ему возможность предстать съ приличномъ блескомъ на великомъ театрѣ Европы. Каждое его дѣйствіе слишкомъ ясно доказывало, что онъ дешево цѣнитъ вѣнецъ отцовъ сравнительно съ тою имперскою властію, которая для его соотечественниковъ и для его потомковъ не могла имѣть никакого значенія. Участіе, принятое имъ, было чисто личное.

Вопреки давнишнему обычаю, онъ созвалъ кастильскихъ кортесовъ въ Компостелло, городъ, расположенный далеко къ сѣверу и не представлявшій другой выгоды для этого собранія, какъ только то, что онъ лежалъ по близости порта, изъ котораго Карлъ долженъ былъ отплыть. На пути своемъ туда, онъ остановился за нѣсколько времени въ Тордесилласѣ, Мѣстопребываніи его несчастной родительницы, Іоанны "сумасшедшей". Здѣсь предстали предъ нимъ посланные изъ Вера-Круса, въ мартѣ мѣсяцѣ 1520 года. Привезенныя ими сокровища прибыли ко двору почти въ то же время, и возбудили безпредѣльное удивленіе. Доходы, дотолѣ получаемые изъ новаго свѣта, происходили по-большей-части отъ сбыта произведеній растительнаго царства, составляющія вообще вѣрные, но медленные источники богатства. Золота же привозилось самое малое количество, да и то или въ природномъ состояніи, или въ видъ украшеніи весьма грубо отдѣланныхъ. Придворные глядѣли съ изумленіемъ на массы благороднаго металла и на нѣжную отдѣлку различныхъ предметовъ, въ особенности разноцвѣтныхъ перяныхъ издѣлій. И, слушая извѣстія, письменныя я изустныя, о великой ацтекской имперіи, они убѣждались въ томъ, что кастильскіе корабли открыли наконецъ золотыя Индіи, которыя до того времени, казалось, безпрестанно отъ нихъ отступали.

Монархъ былъ въ благосклонномъ расположеніи духа, и сомнѣнія нѣтъ, что онъ согласился бы на просьбу посланныхъ и подтвердилъ неправильные поступки завоевателей, еслибъ не сопротивленіе лица, занимавшаго главное мѣсто въ управленіи индійскими дѣлами. Я говорю о Хуанѣ Родригезъ де-Фонсека, бывшемъ деканѣ севильскомъ, а нынѣ епископѣ бургосскомъ. Онъ былъ человѣкъ знатнаго рода и распоряжалъ дѣлами колоній съ самаго открытія новаго свѣта. По учрежденіи королевскаго индійскаго совѣта при Фернандѣ Католикъ, онъ былъ назначенъ предсѣдателемъ и занималъ этотъ постъ съ того самаго времени. Долгое пребываніе его на мѣстѣ столь трудномъ и важномъ, можетъ служатъ доказательствомъ того, что онъ имѣлъ необыкновенныя дѣловыя способности. Въ томъ вѣкѣ духовныя особы весьма-часто занимали важныя должности не только по части гражданскаго, но и военнаго управленія. Фонсека, кажется, былъ человѣкъ дѣятельный и способный, имѣвшій притомъ несравненно болѣе склонности къ дѣламъ мірскимъ, нежели къ духовнымъ. Въ его характерѣ было мало религіознаго; самая ничтожная вещь его оскорбляла и онъ рѣдко прощалъ обиду. Ненависть къ врагамъ онъ лелѣялъ какъ составную часть собственнаго его характера, и, къ-несчастію, занимая такой важный постъ, онъ имѣлъ случай удовлетворить это чувство ко вреду многихъ славныхъ мужей его времена. Негодовавъ на Коломба за какую-то дѣйствительную или воображаемую обиду, онъ постоянно препятствовалъ исполненію предположеній этого великаго мореплавателя. Онъ оказалъ то же самое непріязненное чувство къ Діэго, сыну адмирала, наслѣднику его славы; и теперь, и отнынѣ впредь показывалъ подобное же нерасположеніе къ завоевателю Мехики. Непосредственная причина тому были личныя отношенія Фонсеки къ Веласкесу, съ которымъ одна изъ близкихъ его родственницъ была обручена.

Движимый представленіями этого прелата, Карлъ, вмѣсто того, чтобъ дать благосклонный отвѣтъ посланнымъ, отложилъ рѣшеніе дѣла до пріѣзда его въ Корунну, мѣсто, откуда онъ долженъ былъ отплыть въ Германію. Но здѣсь онъ былъ озабоченъ безпокойствами, возникшими въ-слѣдствіе его неблагоразумнаго поведенія и приготовленіями къ отъѣзду. Рѣшеніе колоніальныхъ дѣлъ, давно-отлагаемыхъ, было назначено до послѣдней не дѣло его пребыванія въ Испаніи. Но на собственныя дѣла "молодой адмиралъ" убилъ такую значительную часть этой послѣдней недѣли, что на дѣло Кортеса не оставалось нисколько времени; и императоръ успѣлъ только отдать приказанія совѣту въ Севиллѣ о выдачѣ посланнымъ такой части принадлежавшихъ имъ денегъ, какая была необходима для уплаты издержекъ путешествія. Нетерпѣливый монархъ распростился съ взволнованнымъ отечествомъ 16 мая 1520 года, не сдѣлавъ даже попытки къ прекращенію спора между его воевавшими васаллами въ новомъ свѣтѣ, -- не приложивъ даже съ своей стороны ни малѣйшаго старанія для содѣйствія успѣху великаго предпріятія, долженствовавшаго ввести его во владѣніе цѣлою имперіею. Какая разительная противоположность съ благоразумною политикою его знаменитыхъ предшественниковъ, Фердинанда и Изабеллы!

Губернаторъ острова Кубы, между-тѣмъ, не дожидаясь помощи изъ отечества, сталъ придумывать мѣры, какъ собственными силами управиться съ Кортесомъ. Мы уже видѣли въ предъидущей главѣ, какъ глубоко онъ былъ тронутъ извѣстіями о дѣйствіяхъ завоевателя, и о сокровищахъ, отправленныхъ имъ на кораблѣ въ Испанію. Негодованіе, досада и алчность къ богатствамъ, проскользнувшимъ, такъ-сказать, мимо его глазъ, поперемѣнно волновало его душу. Онъ не могъ простить себѣ за то, что ввѣрилъ дѣло въ такія руки. На той самой недѣли, когда Кортесъ отправился отъ него для принятія начальства надъ флотомъ, Карлъ-Пятый подписалъ капитуляцію, по силѣ которой Веласкэсъ былъ возведенъ въ званіе аделантадо, и первоначальная власть его получила значительное приращеніе. Губернаторъ рѣшился, не теряя времени, отправить къ ацтекскому берегу отрядъ, довольно-сильный для того, чтобъ онъ могъ всѣхъ и всюду заставить признать вновь-дарованную ему класть и примѣрно наказать взбунтовавшагося подчиненнаго. Онъ началъ приготовленія къ походу въ октябрѣ мѣсяцѣ и предположилъ-было сначала принять начальство надъ экспедиціею лично. Но чрезмѣрная тучность, дѣлавшая его неспособнымъ къ перенесенію трудностей походной жизни, или, какъ онъ самъ увѣрялъ, любовь его къ индійскимъ подданнымъ, постигнутымъ въ то время жестокою эпидемическою болѣзнію, отъ которой они умирали тысячами, побудила его ввѣрить начальство другому.

Выборъ его палъ на одного кастильскаго гидальга, именемъ Панфило де-Нарваэса, помогавшаго ему при осадѣ Кубы, гдѣ онъ ознаменовалъ свое имя такими безчеловѣчными поступками, которыми первые испанскіе завоеватели такъ часто омрачали славу своего оружія. Съ того времени онъ занималъ разныя важныя должности, и былъ однимъ изъ первыхъ любимцевъ Веласкеса. Онъ былъ безъ всякаго сомнѣнія человѣкъ свѣдущій въ военномъ искусствѣ, но до крайности небрежный и слабый въ обращеніи съ подчиненными. Храбрость его была признана всѣми, но съ нею соединялась въ его характерѣ какая-то надменность, или, лучше сказать, чрезмѣрная самонадѣянность, побуждавшая его ставить ни во что совѣты и внушенія людей болѣе опытныхъ. Въ немъ было замѣтно совершенное отсутствіе того благоразумія и разсчетливой предусмотрительности, которыя необходимы тому, кто желалъ достойно состязаться съ такимъ соперникомъ, каковъ былъ Кортесъ.

Губернаторъ и его помощникъ неусыпно заботились о томъ, чтобы набрать достаточно сильное войско. Они посѣщали всѣ значительные города острова, вооружая суда, заготовляя военные и съѣстные припасы, и приманивая подъ свои знамена волонтеровъ щедрыми обѣщаніями. Самая дѣйствительная приманка была, однакожь, надежда на богатыя сокровища, ожидавшія ихъ въ Мехикѣ. До того были всѣ убѣждены въ основательности этой надежды, что люди всѣхъ сословіи и возрастовъ наперерывъ вступали въ экспедицію; казалось, всѣ бѣлые безъ изъятія покинутъ остривъ во владѣніе первобытныхъ жителей.

Молва объ этихъ происшествіяхъ вскорѣ распространилась по прочимъ островамъ, и обратила на себя вниманіе королевской аудіенціи въ Сан-Домниго, распоряжавшей въ то время верховною властію по судебнымъ дѣламъ колоній, и пользовавшейся, притомъ, такимъ вліяніемъ на гражданскія дѣля", которымъ даже, какъ жаловался "адмиралъ", стѣснялись его собственныя права. Аудіенція съ безпокойствомъ взирала на предполагаемую экспедицію Веласкеса, какъ на дѣло долженствовавшее имѣть вредныя послѣдствія для выгодъ короны, худо ли, хорошо ли оно окончится для враждовавшихъ. Движимые этими размышленіями члены избрали изъ среди своего круга лиценціата Аиллона, человѣка благоразумнаго и рѣшительнаго, и отправили его въ Кубу, снабдивъ наставленіями, и поручивъ ему остановить, буде возможно, дѣйствія Веласкеса.

Но прибытіи туда, онъ засталъ губернатора на западной части острова, дѣятельно занимавшагося снаряженіемъ флота. Лиценціатъ объяснилъ ему цѣль своего порученія и мнѣнія королевской аудіенціи о предполагаемой экспедиціи. На завоеваніе могущественнаго государства, каковымъ была Мехика, потребны всѣ силы Испанцевъ, и если теперь одна половина этихъ силъ будетъ обращена противъ другой, то произойдетъ для всѣхъ неминуемая гибель. Долгомъ губернатора, какъ вѣрнаго слуги отечества, было, -- забывъ всѣ личные раздоры съ Кортесомъ, послать ему всѣ необходимыя подкрѣпленія и тѣмъ споспѣшествовать къ удачному окончанію великаго дѣла. Конечно, онъ имѣлъ полное право обнародовать вновь-дарованную ему власть и требовать повиновенія. Въ случаѣ же отказа, онъ обязанъ предоставить рѣшеніе спора на благоусмотрѣніе судебныхъ мѣстъ, обративъ его собственныя средства на новыя открытія по другимъ направленіямъ и не подвергая все дѣло гибели чрезъ враждебныя дѣйствія противъ его соперника.

Это благоразумное и умѣренное увѣщаніе пришлось губернатору вовсе не но вкусу. Онъ увѣрялъ, будто-бы не имѣетъ никакого намѣренія начать непріязненныя дѣйствія противъ Кортеса и хочетъ только утвердить свою законную власть надъ странами, открытыми подъ его же покровительствомъ. Въ то же время, онъ отвергалъ право Аиллона или королевской аудіенціи вмѣшиваться въ это дѣло. Нарваэсъ же оказалъ еще болѣе упрямства, и такъ-какъ флотъ былъ уже готовъ, то онъ объявилъ о своемъ намѣреніи вступить чрезъ нѣсколько часомъ подъ паруса. При такомъ положеніи дѣлъ, лиценціатъ, видя невозможность остановить экспедицію, рѣшился отправиться съ нею лично, въ надеждѣ на то, что присутствіемъ своимъ онъ можетъ воспрепятствовать открытому разрыву между соперниками.

Эскадра состояла изъ восьмнадцати судовъ, большихъ и малыхъ. На ней находилось девять сотъ человѣкъ, въ числѣ которыхъ было восемьдесятъ человѣкъ конницы, восемьдесять пищальниковъ, полтораста стрѣльцовъ, множество тяжелыхъ орудій и значительное количество съѣстныхъ и военныхъ припасовъ. Вмѣстѣ съ экспедиціею отправилось также до тысячи человѣкъ Индійцевъ, изъ жителей острова, состоявшихъ при ней, вѣроятно въ качествѣ слугъ. Индійскія моря не видали до того времени такой великолѣпной армады, далеко превосходившей все, что дотолѣ было построено въ западномъ свѣтѣ.

Нарваэсъ оставилъ Кубу въ началѣ марта 1520 года. Онъ держалъ тѣмъ же курсомъ, по которому плавалъ Кортесъ, и спустившись вдоль берега Юкатана, считавшагося тогда "островомъ", сталъ на якорь 23-го апрѣля, послѣ жестокой бури, въ которую совершенно погибли нѣкоторыя изъ его мелкихъ судовъ, у Сан-Хуанъ де-Улуа. У этого самаго мѣста Кортесъ также съѣхалъ на берегъ въ первый разъ, на песчаную степь, гдѣ нынѣ стоитъ городъ Вера-Крусъ.

Здѣсь Нарваэсъ нашелъ одного Испанца, отправленнаго генераломъ изъ Мехики, дли осмотра страны съ тою цѣлію, чтобы собрать свѣдѣнія о ея средствахъ, а въ особенности о минеральныхъ ея богатствахъ. Этотъ человѣкъ пріѣхалъ на флотъ, а отъ него Испанцы узнали подробности обо всемъ случившемся со времени отплытія изъ Вера-Круса посланныхъ, -- о походѣ, предпринятомъ во внутреннія страны, о кровопролитныхъ сраженіяхъ съ Тласкэлапцами, о занятія Испанцами Мехики, о богатыхъ сокровищахъ, найденныхъ тамъ и о завладѣніи особою Монтезумы, въ-слѣдствіе чего, говорилъ въ заключеніе воинъ, "Кортесъ управляетъ всею странною какъ царь, такъ~что Испанцу можно пройдтя безоружнымъ съ одного края имперій до другаго, не встрѣтивъ ни обиды, ни оскорбленія". Испанцы слушали этотъ чудесный разсказъ въ безмолвномъ удивленіи, и негодованіе Нарваэса на Кортеса увеличилось еще болѣе, когда онъ понялъ наконецъ всю цѣну добычи, похищенной такимъ образомъ у его начальника.

Онъ теперь открыто объявилъ всѣмъ о своемъ намѣреніи идти противъ Кортеса и наказать его за неповиновеніе. Эта хвастовская угроза была сказана такъ громко, что туземцы, пришедшіе толпами къ лагерю, разбитому уже у берега, ясно поняли, что новые пришельцы не были друзьями первыхъ, а ихъ врагами. Нарваэсъ рѣшился также, -- хоть и вопреки совѣтамъ Испанца, приведшаго примѣръ Кортеса, -- основать колонію на этомъ голомъ мѣстѣ и принялъ необходимыя мѣры для учрежденія гражданскихъ властей. Воинъ увѣдомилъ его о существованіи по близости колонія въ Вилла-Рикѣ, подъ начальствомъ Сандоваля, состоявшей изъ незначительнаго числа инвалидовъ, готовыхъ сдаться, какъ ему говорили, при первомъ требованіи Нарваэса. Онъ, однакожь, рѣшился овладѣть мѣстомъ, если возможно, безъ непріязненныхъ дѣйствій, и съ этою цѣлію отправилъ туда мирныхъ пословъ, поручивъ имъ обнародовать его права и потребовать покорности отъ гарнизона.

Всѣ эти мѣры не мало оскорбили Аяллопа, предвидѣвшаго, что онѣ послужатъ поводомъ къ неминуемому разрыву съ Кортесомъ. Но всѣ его угрозы довести правительству о поступкахъ Нарваэса остались тщетными. Нарваэсъ, выведенный изъ себя постояннымъ сопротивленіемъ и ѣдкими упреками, рѣшался освободиться отъ присутствія человѣка, наблюдавшаго такъ строго за всѣми его движеніями. Но его приказанію лиценціатъ былъ схваченъ и отправленъ обратно въ Кубу. Аиллонъ съумѣлъ, однакожь, убѣдить капитана перемѣнить назначеніе корабля и отвезти его въ Сан-Доминго; по прибытіи его туда онъ написалъ формальное донесеніе о своихъ дѣйствіяхъ, изложивъ яркими красками вѣроломные поступки губернатора и его намѣстника, и отправилъ чрезъ королевскую аудіенцію въ Испанію.

Сандоваль, между-тѣмъ, слѣдилъ внимательно за движеніями Нарваэса. Со времени перваго его появленія на берегу, этотъ бдительный офицеръ, подозрѣвая цѣль экспедиціи, не спускалъ съ него глазъ. Лишь-только начальникъ Вилла-Рики узналъ о прибытіи испанскаго флота, то, отправивъ немногихъ находившихся при гарнизонѣ инвалидовъ въ безопасное мѣсто, сталъ проводить укрѣпленія въ возможно-лучшее оборонительное положеніе и приготовился защищать мѣсто до послѣдней крайности. Его люди поклялись не выдавать его, и для того, чтобы дѣйствительнѣе укрѣпить мужество нерѣшительныхъ, онъ приказалъ воздвигнуть на видномъ мѣстѣ висѣлицу! Твердость его людей не подверглась этому испытанію.

Единственными лицами, осадившими городъ, была священникъ, нотаріусъ и четверо другихъ Испанцевъ, назначенныхъ Нарваэсомъ въ посольство, о которомъ я говорилъ выше. Духовникъ назывался Гуевара. Пришелъ въ присутствіе Сандоваля, онъ сталъ держать ему формальную рѣчь, исчисляя торжественно въ ней заслуги и права Веласкэса, назвалъ Кортеса и его приверженцевъ мятежниками, и потребовалъ наконецъ отъ Сандоваля, какъ отъ вѣрноподаннаго, признать надъ собою власть Веласкеса.

Сандоваль пришелъ въ совершенное негодованіе при нескромной выходкѣ Гуевары противъ его сподвижника, и увѣрилъ преподобнаго посла, что одному лишь уваженію къ его духовному сану онъ обязанъ тѣмъ, что спасся отъ заслуженнаго наказанія. Гуевара съ своей стороны также разгнѣвался и приказалъ нотаріусу прочесть прокламацію. Но Сандоваль тутъ вступился, обѣщавъ нотаріусу, что если онъ только попытается исполнить это приказаніе, не представивъ ему предварительно полномочія отъ правительства, то онъ велитъ его порядкомъ высѣчь на мѣстѣ же. При этой угрозѣ, Гуевара совершенно вышелъ изъ себя, и, топнувъ ногою о землю, снова повторилъ свои приказанія тономъ еще болѣе повелительнымъ. Сандоваль не любилъ тратить слова по пустому. Онъ только замѣтилъ, что они могутъ, коли хотятъ, прочитать прокламацію самому генералу въ Мехикѣ. Въ тоже время онъ вслѣдъ своимъ людямъ привести нѣсколько человѣкъ дюжихъ та маковъ или индійскихъ носильщиковъ, и на спины ихъ привязалъ несчастнаго священника и его товарищей, какъ какіе-нибудь тюки съ товарами. Весь этотъ караванъ выступилъ тотчасъ же въ путь къ столицѣ, полъ охраненіемъ двадцати человѣкъ вооруженныхъ Испанцевъ. Они шли день и ночь, останавливаясь для того только, чтобы получить свѣжихъ носильщиковъ; проходя чрезъ многолюдные города, лѣса и цвѣтущія поля, исчезавшіе такъ же скоро, какъ скоро они появлялась, Испанцы, изумленные нудностію зрѣлища и новою для нихъ системою перевозки, едва понимали во снѣ ли, или на яву все это происходило. Путешествуя такимъ образомъ, они къ концу четвертаго дня достигли Тецкукскаго Озера, въ виду ацтекской столицы.

Жители были уже увѣдомлены о прибытіи новаго отряда бѣлыхъ людей къ берегамъ. Извѣстія объ этомъ были сообщены Монтезумѣ немедленно по высадкѣ ихъ, и говорятъ (но это невѣроятно), будто онъ скрывалъ эти свѣдѣнія отъ Кортеса въ-теченіи нѣсколькихъ дней. Наконецъ, пригласивъ его на личное свиданіе, онъ сказалъ ему, что теперь не существуетъ болѣе преградъ къ его возвращенію въ отечество, потому-что флотъ былъ уже готовъ и дожидался только его. На всѣ вопросы изумленнаго генерала, Монтезума указалъ на іероглифическую карту, присланную ему съ берега, на которой были изображены съ величайшею точностію корабли, сама Испанцы и все ихъ одѣяніе. Подавивъ выраженіе своихъ внутреннихъ чувствъ, Кортесъ принялъ радостный видъ, и воскликнулъ: "Да будетъ благословенъ Спаситель за всѣ его щедроты!" По возвращеній на квартиры, войска приняли извѣстіе съ громкими кликами, стрѣльбою изъ орудій, и другими знаками радости. Они привѣтствовали вновь прибывшихъ какъ подкрѣпленіе, присланное имъ на помощь изъ Испаніи. Не то думалъ ихъ начальникъ. Съ самаго начала, онъ подозрѣвалъ, что они были присланы отъ его врага, губернатора Кубы. Онъ сообщилъ своя подозрѣніи офицерамъ, отъ которыхъ, мало-по-малу, они перешли къ воинамъ. Торжественныя изъявленія тотчасъ прекратились, и радость ихъ уступила мѣсто самымъ страшнымъ опасеніямъ при мысли о правдоподобіи этой догадки и о силѣ непріятельскаго отряда. Твердость не покидала ихъ однакожь, и они поклялись не измѣнить своему знамени, и во что бы то ни стало оставаться вѣрными своему начальнику. Это былъ одинъ изъ тѣхъ случаевъ, которые доказываютъ, какъ безпредѣльно было вліяніе Кортеса на умы этихъ грубыхъ искателей счастія. Всѣ сомнѣнія ихъ вскорѣ были разсѣяны прибытіемъ плѣяниковъ изъ Вилла-Раки.

Одинъ изъ числа охраннаго отряда, оставивъ прочихъ въ предмѣстьяхъ, пришелъ въ столицу, и вручилъ генералу отъ Сандоваля письмо, въ которомъ тотъ увѣдомлялъ его обо всѣхъ подробностяхъ случившагося. Кортесъ тотчасъ послалъ людей на встрѣчу къ плѣннымъ, приказалъ ихъ освободить, и дать имъ лошадей для въѣзда въ столицу" -- способъ перевозки нѣсколько приличнѣйшій, чѣмъ дюжія плеча тамановъ. По прибытіи въ столицу, онъ принялъ ихъ съ отличною вѣжливостью, извинялся въ грубыхъ поступкахъ его офицеровъ, и, казалось, старался всѣми возможными ласками смягчить ихъ негодованіе. Онъ доказалъ имъ свое расположеніе еще болѣе своими щедрыми подарками, и произвелъ, мало-по-малу, такую перемѣну въ ихъ чувствахъ къ нему, что изъ враговъ они стали его друзьями и передали ему многія важныя подробности, касавшіяся не только намѣреніи ихъ начальства, но и самаго духа, господствовавшаго между его людьми. и Воины", говорили они: "вообще вовсе не желали разрыва съ Кортесомъ, и охотно стали бы дѣйствовать съ нимъ заодно, если бы не ненависть къ нему Нарваэса. Ихъ единственною цѣлію было пріобрѣтеніе богатства, а не удовлетвореніе мести. Личной же привязанности они весьма-мало чувствовали къ Нарваэсу, котораго надменное обращеніе и скупой характеръ уже давно лишили его расположенія подчиненныхъ. Генералъ не замедлилъ воспользоваться этими намеками.

Онъ написалъ къ своему сопернику письмо, въ которомъ самыми ласковыми словами убѣждалъ его не разглашать ихъ личной вражды всему свѣту, чтобы тѣмъ не возбудить въ туземцахъ духа неповиновенія, могущаго лишить ихъ всѣхъ плодовъ прежнихъ его успѣховъ. Насильственный разрывъ между ними не можетъ не имѣть вредныхъ послѣдствій даже для самого побѣдителя, и можетъ повести къ погибели обоихъ. Дѣйствуя согласно, только могутъ ожидать успѣха. Онъ былъ готовъ привѣтствовать Нарваэса какъ уважаемаго сподвижника, раздѣлить съ нимъ плоды завоеванія, а если тотъ имѣетъ королевское полномочіе, призвать его своимъ начальникомъ. Кортесъ зналъ очень-хорошо, что у Нарваэса такого полномочія никогда не бывало.

Вскорѣ послѣ отбытія Гуевары и его товарищей, генералъ рѣшился отправить отъ себя особеннаго посла. Для исполненія этой щекотливой обязанности, онъ назначилъ отца Ольмедо, показывавшаго въ-теченіе всего похода здравый разсудокъ и способности къ дѣламъ, не всегда встрѣчавшіяся въ лицахъ духовнаго сапа. Кортесъ поручилъ ему другое письмо къ Нарваэсу, подобнаго содержанія съ предъидущимъ. Кортесъ написалъ также къ лиценціату Аиллову, объ отправленіи котораго онъ не зналъ, и къ Андресу де-Дуеро, бывшему секретарю Веласкеса, его личному пріятелю, прибывшему теперь съ испанскимъ флотомъ. Ольмедо получилъ отъ него наставленіе поговорить съ этими лицами наединѣ, а также съ главными офицерами и воинами, я склонить ихъ по мѣрѣ возможности на сторону Кортеса. Для того, чтобъ его убѣжденія имѣли болѣе Вѣса, его снабдили щедрымъ запасомъ золота.

Между-тѣмъ, Нарваэсъ, отказавшись отъ прежняго своего намѣренія, основать колонію на морскомъ берегу, отправился оттуда въ Семпоаллу, гдѣ и учредилъ свои квартиры. Онъ уже былъ тамъ, когда Гуевара, возвратившись, вручилъ ему письмо Кортеса.

Нарваэсъ прочиталъ письмо съ презрительнымъ выраженіемъ лица; но когда посланный сталъ говорить о средствахъ и объ отважномъ характерѣ его соперника, совѣтуя ему принять предложенный союзъ, то черты его приняли видъ грознаго негодованія. Отчетъ Гуевары произвелъ совершенно противное дѣйствіе на войска, внимательно слушавшія его разсказъ о Кортесъ, о простодушномъ и щедромъ его характерѣ, который они невольно сравнивали съ характеромъ ихъ начальника, о богатствахъ, изобиловавшихъ въ его лагерѣ, гдѣ послѣдній воинъ могъ ставить золото на игру горстями, гдѣ всѣ жили въ довольствѣ, и гдѣ жизнь воина казалась длиннымъ праздникомъ. Гуевара видѣлъ одну только свѣтлую сторону картины.

Дѣйствіе, произведенное этими разсказами, было подтверждено присутствіемъ Ольмедо. Духовникъ представилъ порученныя ему посланіе Нарваэсу, пробѣжавшему ихъ съ чувствомъ негодованіе, излившимся въ самыхъ ругательныхъ выраженіяхъ противъ соперника; одинъ изъ его капитановъ, по имени Сальватьерра, громогласно объявилъ о своемъ намѣреніи отрѣзать бунтовщику уши и изжарить ихъ себѣ на завтракъ! Доблестный монахъ не пугался, однакожь, такихъ ребяческихъ выходокъ, и вскорѣ вступилъ въ сношенія со многими изъ офицеровъ и воиновъ, которыхъ онъ успѣлъ безъ большаго труда склонить на сторону Кортеса. Своимъ вкрадчивымъ краснорѣчіемъ и щедрыми дарами онъ мало-по-малу открылъ себѣ путь къ ихъ сердцамъ, и такимъ-образомъ, при самыхъ глазахъ Нарваэса, составилась партія, расположенная въ пользу Кортеса болѣе, нежели въ его собственную. Такія интриги не могли долго оставаться тайною, и Нарваэсъ непремѣнно арестовалъ бы Ольмедо, если бы не вступился за него Дуеро. Онъ положилъ конецъ всѣмъ этимъ кознямъ, отправивъ Ольмедо назадъ къ Кортесу. Но сѣмена были брошены и они не замедлили принести свой плодъ.

Нарваэсъ здѣсь похвасталъ, какъ и при высадкѣ войскъ на берегъ, о намѣреніи своемъ идти противъ Кортеса и схватить его, какъ мятежника. Семпоаланцы съ удивленіемъ узнали, что ихъ новые гости, даромъ что соотечественники первыхъ пришельцовъ, были, однакожь, ихъ врагами. Нарваэсъ объявилъ также о своемъ намѣреніи освободить Монтезуму и возвратить ему прежнюю власть. Говорятъ, будто-бы онъ получилъ богатый подарокъ отъ ацтекскаго императора, вступившаго въ сношенія съ нимъ. Весьма-вѣроятно, что Монтезума, считая его другомъ Кортеса, поступилъ въ этомъ случаѣ съ свойственною ему щедростію. Но чтобъ онъ вступилъ въ тайныя сношенія ко вреду выгодъ Кортеса, это уже слишкомъ-несообразно со всѣмъ его поведеніемъ и но можетъ быть безусловно принято за истину.

Всѣ эти дѣйствія не ушли отъ бдительнаго взора Сандоваля, собравшаго подробныя свѣдѣнія о нихъ частію отъ дезертировъ, бѣжавшихъ въ Вилла-Рику, частію же чрезъ своихъ лазутчиковъ, посѣщавшихъ непріятельскій лагерь въ индійской одеждѣ. Онъ отправилъ подробныя свѣдѣнія обо всемъ къ Кортесу, увѣдомилъ его о возраставшемъ неудовольствіи Индійцевъ, и убѣждалъ принять дѣятельныя мѣры къ защитѣ Вилла-Рики, если не желаетъ видѣть городъ въ рукахъ непріятеля. Кортесъ понялъ, что теперь наступала пора дѣйствовать.

Выборъ образа дѣйствія затруднялъ его, однакожь. Оставаться въ Мехикь и ожидать тамъ нападенія соперника, значило бы дать тому случая собрать вокругъ себя всѣ силы имперіи, включая жителей самой столицы, готовыхъ, безъ малѣйшаго сомнѣнія, служить подъ знаменами вождя, обѣщавшаго освободить ихъ государя. Въ этомъ случаѣ, перевѣсъ былъ совершенно на сторонѣ Нарваэса.

Если онъ самъ выступить противъ Нарваэса, то ему прійдется покинуть столицу и императора, плоды всѣхъ его трудовъ и успѣховъ, или же, оставивъ въ столицѣ гарнизонъ для содержанія въ страхъ жителей, онъ долженъ будетъ обезсилить свое войско, и безъ того слабое въ-сравненіи съ отрядомъ противника. Онъ рѣшился, однакожь, дѣйствовать сообразно этому послѣднему предположенію, не смотря на всѣ его неудобства. Онъ надѣялся, можетъ-быть, менѣе на успѣхъ своего оружія въ случаѣ непріятельскаго столкновенія съ соперникомъ, чѣмъ на личное вліяніе и на прежнія интриги, для достиженія миролюбиваго окончанія спора. Во всякомъ случаѣ, онъ былъ готовъ покориться своей судьбѣ.

Въ послѣдней главѣ было упоминаемо объ отправленія Веласкеса де-Леона съ отрядомъ, состоявшимъ изъ ста-пятидесяти человѣкъ, для основанія колоніи на какой-либо изъ большихъ рѣкъ, вливавшихся въ Мехиканскій-Заливъ. Узнавъ о прибытіи Нарваэса, Кортесъ немедленно отправилъ къ своему офицеру посланнаго съ тѣмъ, чтобъ увѣдомить его объ этомъ происшествіи и прекратить дальнѣйшія дѣйствія. По Веласкесъ былъ уже извѣщенъ объ этомъ самимъ Нарваэсомъ, написавшимъ къ нему тотчасъ по выходѣ своемъ на берегъ письмо, въ которомъ убѣждалъ именемъ его родственника, губернатора Кубы, покинуть службу Кортеса и перейдти подъ его знамена. Веласкесъ, однакожь, давно схоронилъ всѣ чувства прежней ненависти къ генералу, которому онъ былъ теперь искренно преданъ, испытавъ отъ него во все время похода знаки особеннаго расположенія. Кортесъ рано постигъ, какъ для него было важно привязать этого офицера къ своей особѣ. Не дождавшись приказаніи, Веласкесъ покинулъ свою экспедицію и уже выступилъ въ обратный походъ къ столицѣ, когда получилъ отъ генерала приказаніе ждать его въ Чолулѣ.

Кортесъ посылалъ также въ отдаленную провинцію Синантлу, лежавшую отъ Чолулы далеко на юго-западъ, за подкрѣпленіемъ изъ этихъ тысячь человѣкъ тамошнихъ жителей. То было храброе племя, ненавидѣвшее Мехиканцевъ, и предложившее ему свое содѣйствіе послѣ его прибытія въ столицу. Они употребляли на войнѣ длинныя копья, длиннѣе даже тѣхъ, которыми Испанцы я Германцы вооружали свою конницу. Кортесъ приказалъ изготовить для себя триста копій по этому образцу, велѣлъ сдѣлать острія не изъ ицтли, а изъ мѣди. Онъ предполагалъ употребить это страшное оружіе для урона непріятельской конницы.

На время своего отсутствія, онъ поручилъ начальство надъ гарнизономъ своему искреннему личному пріятелю, Педру де-Альварадо,-- Таніати Мехиканцевъ, человѣку, одаренному качествами, внушавшими къ нему почтеніе и храбраго, по нѣсколько надменнаго духа,-- внушивъ ему необходимость величайшей умѣренности и скромности. Онъ долженъ былъ имѣть неусыпный надзоръ за Монтезумою, ибо на владѣніи особою монарха основывалась вся власть ихъ. Онъ долженъ былъ отдавать ему то почтеніе, которое слѣдовало его высокому сану и требовалось благоразуміемъ. Онъ долженъ былъ оказывать постоянное уваженіе къ обычаямъ и предразсудкамъ народа, не теряя никогда изъ вида того, что хотя небольшаго отряда будетъ весьма достаточно для устрашенія его въ спокойное время, но если онъ однажды возстанетъ, то сотретъ Испанцевъ съ лица земли.

Отъ Монтезумы онъ вынудилъ обѣщаніе, что тотъ сохранитъ къ его намѣстнику тѣ же самыя дружественныя отношенія, какъ и къ нему. Этимъ, говорилъ Кортесъ, онъ угодитъ испанскому монарху. Если же ацтекскій императоръ поступитъ иначе и станетъ содѣйствовать какому-нибудь непріязненному движенію со стороны его подданныхъ, то онъ же самъ будетъ, по-необходимости, первою жертвою.

Императоръ увѣрялъ въ постоянствѣ своего дружескаго расположенія къ нему. Послѣднія происшествія приводили его, однакожь, въ недоумѣніе. Тѣ ли Испанцы, которые находились ныньче при его дворѣ, или тѣ, которые недавно прибыли къ берегамъ, были истинными представителями ихъ государя? Кортесъ, до того времени умолчавшій объ этомъ предметѣ, сказалъ ему теперь, что послѣдніе были дѣйствительно его соотечественники, но измѣнили своему монарху. Потому-то онъ считалъ себя обязаннымъ, какъ это ни было ему прискорбно, идти противъ нихъ; наказавъ же ихъ за измѣну, онъ, до отправленія своего въ отечество, возвратится съ торжествомъ въ столицу. Монтезума предлагалъ дать ему пять тысячь ацтекскихъ воиновъ въ подкрѣпленіе; но генералъ отклонилъ это пособіе, не желая, чтобъ его дѣйствія были связаны присутствіемъ такого значительнаго числа сомнительныхъ, если даже и не враждебно къ нему расположенныхъ союзниковъ.

Въ гарнизонѣ, подъ начальствомъ Альварадо, онъ оставилъ сто-сорокъ человѣкъ, или цѣлыхъ двѣ трети всего своего отряда. При нихъ остались тяжелыя орудія, большая частъ конницы и почти всѣ пищальники. Съ собою же онъ взялъ всего семьдесятъ человѣкъ, изъ числа, впрочемъ, самыхъ отважнѣйшихъ его сподвижниковъ, -- людей искренно ему преданныхъ. Они были легко вооружены и несли съ собою какъ можно меньше багажа. Весь успѣхъ зависѣлъ отъ быстроты ихъ движенія.

Монтезума, въ царскихъ своихъ носилкахъ, несомыхъ на плечахъ вельможъ, сопровождаемый всею испанскою пѣхотою, сопутствовалъ генерала до большой дороги. Тамъ, обнявшись, они простились другъ съ другомъ со всѣми наружными признаками обоюдной личной привязанности. Это происходило около средины мая 1520 года, спустя шесть Мѣсяцевъ по вступленіи Испанцевъ въ Мехику. Въ-теченіи этого времени, они управляли страною съ неограниченною властію. Теперь же она покидали столицу въ боевомъ порядкѣ, съ тѣмъ, чтобъ идти не противъ Индійцевъ, а противъ своихъ собственныхъ соотечественниковъ. Здѣсь начинался для нихъ длинный радъ несчастій, смѣшанныхъ, правда, съ нѣкоторыми удачами, долженствовавшій преслѣдовать ихъ долго, до совершеннаго окончанія завоеванія.

VII.
Кортесъ спускается съ Столовой-Земли.-- Вступаетъ въ переговоры съ Hарваэсомъ.-- Приготовляется напасть на него.-- Квартира Нарваэса.-- Ночное нападеніе.-- Разбитіе Нарваэса.
1520.

Пройдя по южной плотинѣ, по которой они вступили въ столицу, небольшой отрядъ Испанцевъ началъ своя походъ чрезъ прелестную долину. Перешелъ чрезъ горную ограду, которою природа вотще окружила ее, они прошли между громадными волканами, теперь уже давно погруженными въ бездѣйствіе, какъ невѣрные стражи, заснувшіе на своихъ постахъ; пробрались чрезъ тѣ трудныя ущелія, гдѣ они прежде испытали непогоду столь суровую и бурную и, вышелъ на другую сторону, спустились по западному склону, который прилегаетъ къ обширному пространству плодоноснаго и возвышеннаго чолульскаго края.

Мало они обращали вниманія на тѣ предметы, которые попадались имъ во время ихъ быстраго похода, мало заботились о теплѣ или холодѣ. Душевное безпокойство сдѣлало ихъ совершенно равнодушными къ внѣшнимъ непріятностямъ; и, къ-счастію, имъ было нечего опасаться со стороны туземцевъ, противъ нападеній которыхъ одно имя Испанца составляло защиту, надежнѣйшую чѣмъ всякое оборонительное оружіе.

Въ Чолулѣ, Кортесъ, къ невыразимому своему удовольствію, нашелъ Веласкеса де-Леона, ожидавшаго его тамъ со ста-двадцатью воинами, ввѣренными его начальству для составленія колонія. Этотъ преданный офицеръ уже нѣсколько времени ждалъ прибытія Кортеса. Окажись онъ только ненадежнымъ, и тогда погибли бы всѣ надежды Кортеса на удачу его предпріятія. Мысль о сопротивленіи, съ такою горстью людей, была химерою. Но теперь число его небольшаго отряда утроилось, а съ этимъ обстоятельствомъ и самый духъ ихъ ободрился.

Радостно обнявъ своихъ сослуживцевъ, съ которыми чувство великой и общей опасности связало ихъ еще ближе прежняго, войска соединились въ одинъ отрядъ и пошли быстрыми шагами по улицамъ священнаго города, заваленнаго мрачными грудами развалинъ, свидѣтельствовавшими о ихъ опустошительномъ пребываніи здѣсь въ предшествовавшую осень. Они направили свой путь по большой дорогѣ, ведшей въ Тласкалу, и, въ разстояніи немногихъ лигъ отъ этой столицы, встрѣтили отца Ольмеда и его товарищей, возвращающихся изъ лагеря Нарваэса, куда, какъ я уже говорилъ, были отправлены въ качествѣ пословъ. Духовникъ несъ письмо отъ Нарваэса, въ которомъ онъ, какъ капитан-генералъ надъ всею страною, приглашалъ Кортеса и его товарищей покориться его власти, грозя смертною казнію въ случаѣ отказа или медленнаго исполненія его требованій. Ольмедо сообщилъ генералу много любопытныхъ свѣдѣній о состоянія непріятельскаго лагеря. О Нарваэсѣ онъ отозвался какъ о человѣкѣ, имѣющемъ самое выспренное понятіе о своей власти и личномъ значеніи, и пренебрегающемъ всѣми предосторожностями противъ врага, котораго онъ презираетъ. Его окружала толпа надутыхъ, тщеславныхъ офицеровъ, льстившихъ его самолюбію, и честной отецъ, который живо чувствовалъ смѣшное, сталъ передразнивать ихъ хвастливые рѣчи, къ немалому удовольствію Кортеса и его подчиненныхъ. Многіе изъ воиновъ Нарваэса, говорилъ онъ, не чувствовали большаго расположенія къ своему начальнику, и вовсе не желали разрыва съ своими соотечественниками; этому состоянію духа въ непріятельскомъ войскѣ значительно споспѣшествовало сказанное имъ о Кортесѣ, его убѣжденія и обѣщанія, и щедрая раздача золота, которымъ онъ былъ снабженъ при отправленіи. Въ добавленіе къ этимъ подробностямъ, Кортесъ получилъ отъ него многія важныя свѣдѣнія касательно положенія войска Нарваэса и плана дѣйствій его вообще.

Въ Тласкалѣ, Испанцы встрѣтили пріемъ самый искренній и гостепріимный. Неизвѣстно, былъ ли онъ сопутствуемъ изъ Мехики кѣмъ-нибудь изъ его тласкаланскихъ союзниковъ. Если было такъ, то они дальше своего роднаго города не ходили. Кортесъ попросилъ подкрѣпленія изъ шести сотъ свѣжихъ воиновъ, для подачи ему помощи въ нынѣшней экспедиціи. Просьба его была немедленно исполнена; но армія не отошла еще на большое разстояніе отъ города, когда индійскіе союзники одинъ за другимъ стали покидать свои знамена и возвращаться домой. Въ настоящемъ случаѣ, они не имѣли въ виду удовлетворенія какой-нибудь личной ненависти, какъ прежде, когда они шли на Мехиканцевъ. Можетъ-быть, также, что хотя они безстрашно состязались съ храбрѣйшими изъ индійскихъ племенъ, но, испытавъ однажды надъ собою гибельныя послѣдствія мужества бѣлыхъ, они не желали съ ними помѣряться силами вторично. Какъ бы то ни было, но они дезертивовали въ такомъ числѣ, что Кортесъ, не долго думая, отпустилъ остальныхъ, сказавъ великодушно, "что онъ охотнѣе разстается съ ними теперь, чѣмъ тогда, когда будетъ имѣть нужду въ ихъ помощи".

Войска вступило вскорѣ въ тотъ пустынный край, лежащій по близости Пероте, который покрытъ всюду слѣдами волканическихъ изверженій и представляетъ столь разительную противоположность съ цвѣтущимъ видомъ окрестныхъ странъ. Спустя короткое время, ихъ обрадованному взору представился Сандоваль, шедшій къ ввмъ на встрѣчу съ шестидесятые человѣками изъ вера-круцскаго гарнизона, включительно съ нѣсколькими дезертирами, перебѣжавшими къ нему изъ непріятельскаго лагеря. Это было весьма важное подкрѣпленіе, не только по числу людей, но и по славѣ ихъ начальника, бывшаго во всѣхъ отношеніяхъ однимъ изъ способнѣйшихъ капитановъ испанской службы. Для избѣжанія встрѣчи съ непріятелемъ, онъ былъ принужденъ сдѣлать обходъ, и проложивъ себѣ путь чрезъ дремучіе лѣса и дикія горныя ущелья, достигъ цѣлъ и невредимъ, къ-счастію, мѣста, гдѣ назначенъ былъ сборъ, и вступилъ снова подъ знамя своего начальника.

Здѣсь же Кортесъ нашелъ Тобиллоса, Испанца, посланнаго имъ въ Чинантли для заказа копій. Они были сдѣланы совершенно сходно съ образцомъ, даннымъ отъ Кортеса, о двухъ мѣдныхъ остріяхъ, и необыкновенной длины. Тобиллосъ выучилъ употребленію этого оружія, страшное дѣйствіе котораго, въ особенности противъ конницы, было вполнѣ доказано, въ концѣ предшествовавшаго столѣтія, швейцарскими батальйонами въ ихъ сшибкахъ съ бургундскою конницею, считавшеюся тогда первою въ Европѣ.

Кортесъ сдѣлалъ теперь смотръ своей арміи, -- если арміею можно назвать такое жалкое число людей, -- и нашелъ, что она состояла изъ двухъ-сотъ-шестидесяти-шести человѣкъ, изъ числа которыхъ только пятеро имѣли лошадей. Немногіе имѣли ружья или арбалеты. Латъ почти ни на комъ не было. Воины, по-большой-части, были одѣты въ набитыхъ клѣтчатою бумагою стеганыхъ фуфайкахъ, употребляемыхъ туземцами и называемыхъ эскопилы, достоинство которыхъ состояло въ необыкновенной ихъ легкости; но эскопилъ, отражавшій ударъ индійскихъ стрѣлъ, не могъ служить защитою противъ дѣйствія огнестрѣльнаго оружія. Многія изъ этихъ бумажныхъ кольчугъ представляли самый жалкій видъ, свидѣтельствовавшій о тяжелой службѣ и о тяжкихъ ударахъ, полученныхъ носившими ихъ. Врядъ ли не каждый изъ нихъ съ радостію отдалъ бы лучшее свое богатство,-- дорогія золотыя цѣпи, тщеславно развѣшанныя сверхъ изношенныхъ кафтановъ -- за стальной шлемъ или за кирасу въ замѣнъ своихъ собственныхъ взбитыхъ латъ.

Подъ ихъ грубою одеждою, однакожь, бились храбрыя, неустрашимыя сердца. Не они ли были герои, доселѣ непобѣдимые, одержавшіе столько кровавыхъ побѣдъ надъ непріятелемъ, несравненно превосходившемъ ихъ числомъ? Они хорошо понимали страну и туземцевъ; знали совершенно характеръ своего начальника, подъ надзоромъ котораго изучали свое ремесло до того, что всякое ихъ движеніе было исполненіемъ какого-нибудь его приказанія. Казалось, весь отрядъ имѣлъ одну только душу,-- такъ согласны были всѣ помышленія и движенія воиновъ. Всѣ эти причины умножали силы небольшаго отряда до невѣроятной степени; и, что было всего важнѣе, послѣдній воинъ ясно видѣлъ и понималъ это.

Войско стало теперь продолжать путь чрезъ Столовую Землю; достигнувъ западнаго склона, трудности похода облегчились, когда они начали спускаться къ широкимъ равнинамъ tierra caliente, разстилавшимся подъ ними подобно безграничному зеленѣвшему океану. Въ разстояніи около пятнадцати лигъ отъ Семпоаллы, гдѣ, какъ я уже замѣтилъ, Нарваэсъ основалъ своя квартиры, они встрѣтили другое посольство отъ него, состоявшее изъ священника Гуевары, Андреса де-Дуэро и двухъ-трехъ другихъ. Чрезъ ходатайство Дуэро, искренно-преданнаго ему друга, Кортесъ первоначально получилъ свое полномочіе отъ Веласкеса. Они привѣтствовали другъ друга радостными объятіями, и секретарь не прежде объявилъ о настоящей цѣли своего прихода, какъ поговоривъ долгое время съ Кортесомъ о предметахъ, лично до нихъ касавшихся.

Онъ имѣлъ къ генералу письмо отъ Нарваэса, содержанія нѣсколько различнаго отъ предшествовавшаго. Нарваэсъ по прежнему, правда, требовалъ, чтобъ Кортесъ подчинился его власти, по предлагалъ ему свои суда для отвоза изъ здѣшняго края всѣхъ, кто того пожелаетъ, съ ихъ сокровищами и имуществомъ, безъ малѣйшаго притѣсненія или осмотра. Умѣренныя духъ этихъ условій можно было приписать одному только вліянію Дуэро. Секретарь всячески убѣждалъ Кортеса согласиться на нихъ, какъ на выгоднѣйшія, какія только можно было ожидать, и какъ на единственное средство спастись отъ неминуемой гибели. "Потому", говорилъ онъ, "какая бы ни была храбрость твоихъ людей, но могутъ ли они и подумать даже о состязаніи съ отрядомъ превосходящимъ ихъ по многочисленности и вооруженію?" Но Кортеса не такъ легко было отклонить отъ исполненія намѣренія, на которое онъ однажды рѣшился. "Если", возразилъ онъ, "Нарваэсъ имѣетъ полномочіе отъ правительства, то я готовъ немедленно покориться ему. Но онъ не представляетъ никакихъ доказательствъ. Нарваэсъ не что иное, какъ орудіе моего соперника Веласкеса. Что же до меня касается, то я вѣрный слуга моего государя; для него я и завоевалъ здѣшній край, и, будь увѣренъ, что я и мои храбрые товарищи не пощадимъ послѣднюю каплю крови для защиты ихъ правъ. Если мы падемъ, то умремъ со славою, свято исполнивъ долгъ вашъ."

Другъ его могъ бы не безъ причины удивляться, какимъ образомъ права Кортеса проистекали не изъ одного источника съ правами Нарваэса, и, если они оба зависѣли отъ одного начальника, губернатора Кубы, то почему бы тотъ сановникъ не могъ, въ случаѣ неудовольствія, отрѣшить своего офицера отъ должности и назначить на его мѣсто другаго. Въ пользу Кортеса, при этомъ случаѣ, послужила та юридическая уловка, если можно выражаться такъ, посредствомъ которой права его, сданныя имъ вера-крусскимъ гражданскимъ властямъ, имъ же самимъ учрежденнымъ, были возвращены ему самою коровою, чрезъ ихъ посредство. Хитростію подобнаго рода можно было ослѣпить развѣ тѣхъ, которые сами того желали. Къ этому числу принадлежала большая часть войска. Она, казалось, внушала имъ болѣе увѣренности, точно такъ, какъ лоскутъ выкрашенный парусины, употребляемой иногда для подражанія настоящаго каменнаго бруствера, можетъ не только внушить страхъ непріятелю, но и придать родъ искусственнаго мужества скрытымъ за нимъ защитникамъ.

Когда Кортесъ, еще въ Кубѣ, принималъ начальство надъ экспедиціею, то между имъ и Дуэро состоялся уговоръ, по которому послѣдній долженъ былъ получить значительную долю добычи. Увѣряютъ, будто-бы, при нынѣшней ихъ встрѣчѣ, Кортесъ утвердилъ этотъ уговоръ, и тѣмъ убѣдилъ Дуэро, что для собственной его пользы нужна погибель Нарваэса. Это обстоятельство было чрезвычайно-важно, при личномъ вліяніе секретаря. Изъ этого достовѣрнаго источника генералъ узналъ многія подробности, касавшіяся намѣреній Нарваэса, не дошедшіе до свѣдѣнія Ольмедо. Прощаясь съ послами, Кортесъ поручилъ имъ, для передачи его сопернику, письмо, одного и того же содержанія съ тѣмъ, которое онъ самъ получилъ отъ него. Кортесъ прибѣгнулъ къ этой хитрости, съ тою цѣлію, чтобъ усыпить бдительность Нарваэса, видѣвшаго въ ней одно желаніе отсрочить борьбу, если не избѣгнуть ея вовсе. Генералъ въ своемъ письмѣ требовалъ, чтобъ соперникъ его, вмѣстѣ съ своими подчиненными, немедленно явился къ нему, и призналъ его законнымъ представителемъ государя. Иначе онъ найдется вынужденнымъ поступить съ ними, какъ съ мятежниками, непризнающими правъ короны! Вручивъ имъ это посланіе, написанное столько же для своего собственнаго войска, сколько и для непріятеля, Кортесъ отпустилъ пословъ. Они возвратились къ себѣ и распустили между своими славу о ласковомъ обхожденіи и о неограниченной щедрости генерала, дѣйствія которой, надо замѣтить, они въ полной мѣръ испытали надъ собою, распространяясь о богатствахъ его подчиненныхъ, тщеславно выставлявшихъ, сверхъ своей жалкой одежды, драгоцѣнныя каменья, золотыя украшенія, ожерелья и тяжелыя цѣпочки, обвитыя въ нѣсколько оборотовъ кругомъ шеи и тѣла; богатая добыча, происходившая изъ сокровищницы Монтезумы.

Путь войска пролегалъ теперь чрезъ плоскія равнины terra caliente, надъ которыми природа расточила, кажется, всѣ свои щедроты; въ то время, онѣ были покрыты еще гуще нынѣшняго величественными Лѣсами, въ которыхъ, подлѣ легкаго бамбука или банана, выросшихъ въ-теченіи одного Лѣта, воздымалось вѣковые хлопчатники, свидѣтельствовавшіе объ удивительномъ плодородіи почвы; безчисленныя ползучія растенія, которыми обвиты были исполинскія вѣтви огромныхъ деревъ, развѣвались надъ ихъ головами, наполняя воздухъ благоуханіемъ. Но на всѣ эти чудеса природы Испанцы не обращали вниманія. Ихъ умы были заняты одною, единственною мыслію.

Когда они выбрались наконецъ на обширный открытый лугъ, путь ихъ былъ пресѣченъ рѣкою, или, лучше сказать, потокомъ, называемымъ "рѣкою челноковъ", вовсе не быстрымъ въ обыкновенныя времена, во раздувшимся теперь отъ чрезмѣрныхъ дождей. Въ тотъ день шелъ сильный дождь, хотя солнце, пробиваясь по временамъ, жгло ихъ нестерпимо своими лучами, представляя примѣръ тѣхъ быстрыхъ переходовъ отъ жара къ сырости, которые такъ много способствуютъ развитію растительности подъ тропиками, гдѣ природа, безъ помощи рукъ человѣка, учредила вѣчный, безграничный парникъ.

Отъ рѣки до лагеря Нарваэса было около одной лиги разстоянія. Прежде, чѣмъ отъискано было мѣсто, гдѣ можно перейдти въ бродъ, Кортесъ позволилъ своимъ людямъ лечь на землю для подкрѣпленія истощенныхъ силъ. День уже вечерѣлъ, и восходившая луна, пробираясь сквозь мрачныя облака, являла по временамъ слабый свѣтъ. Очевидно было, что буря еще не истощила всего своего свирѣпства. Но это ни мало не безпокоило Кортеса, рѣшившагося напасть на непріятеля въ ту же самую ночь; во мглѣ и тревогъ бурной ночи его движенія будутъ лучше скрыты.

Не открывай еще своихъ намѣреній, онъ обратился къ войску, съ одною изъ тѣхъ энергическихъ, одушевленныхъ рѣчей, къ которымъ онъ прибѣгалъ въ важныхъ случаяхъ, какъ-бы для того, чтобъ узнавать самыя тайныя ихъ помышленія, и внушать колебавшимся часть своего собственнаго геройскаго духа. Онъ изложилъ въ краткихъ словахъ важнѣйшія событія похода, опасности, надъ которыми они восторжествовали, побѣды, одержанныя ими надъ многочисленнымъ врагомъ, богатую добычу, увѣнчавшую ихъ труды. И всего этого они должны теперь лишиться, не въ пользу людей основывающихъ свои права на законномъ полномочіи, данномъ имъ отъ короны, а въ пользу искателей счастія, которыхъ единственныя права состояли въ превосходствѣ силъ. Имѣя причины ожидать благодарность отъ своего государя и отечества за важныя ихъ услуги, они должны будутъ лишиться этой надежды; самыя услуги ихъ будутъ поставлены въ преступленіе, имена ихъ, какъ измѣнниковъ, будутъ преданы позору. Но часъ мести теперь насталъ. Господь не покинетъ воиновъ креста. Тѣхъ, кого Онъ сохранилъ невредимо посреди толикихъ грозныхъ опасностей, не оставитъ Онъ и теперь Своею защитою. Да, и если имъ суждено быть побѣжденными, то не лучше ли умереть смертію храбрыхъ на ратномъ полѣ, чѣмъ, покинутымъ славою и счастіемъ, погибнуть постыдно на висѣлицѣ? Онъ сильно упиралъ на послѣднее обстоятельство, зная, что между ними не было ни одного, котораго бы не тронуло оно до глубины сердца.

Войско отвѣчало ему радостными криками, а Веласкесъ де-Леонъ и де-Лухо увѣряли своего начальника отъ имени всѣхъ, что въ случаѣ неудачи не они будутъ виноваты, а онъ самъ. Съ нимъ, и за него они пойдутъ чрезъ огонь и волу. Генералъ оставался вполнѣ доволенъ расположеніемъ духа войска, и почувствовалъ, что трудность состояла не въ томъ, какъ бы возбудить въ нихъ мужество, а въ томъ, чтобъ дать ему должное направленіе. Одно обстоятельство достойно замѣчанія. Онъ вовсе не упомянулъ о неудовольствіяхъ, существовавшихъ, какъ ему было извѣстно, въ непріятельскомъ лагерѣ. Въ настоящей крайности онъ хотѣлъ, чтобъ его воины надѣялись единственно на свои собственныя силы.

Онъ объявилъ о своемъ намѣреніи напасть на врага въ ту же самую ночь, когда онъ будетъ объятъ сномъ, и мракъ, покрывъ ихъ собственныя движенія, сдѣлаетъ ихъ малочисленность менѣе замѣтною. Войско, хотя оно было изнурено голодомъ и трудностями далекаго пути, приняло это предложеніе съ радостными восклицаніями. Въ ихъ положеніи, неизвѣстность предстоявшей участи была самымъ страшнымъ зломъ. Потомъ онъ распредѣлилъ обязанности своихъ капитановъ. Гонзало де-Сандовалю назначено было заботиться и взятіи въ плѣнъ Нарваэса. Ему, какъ первому альгвазилу, приказано было схватить этого офицера, какъ измѣнника долгу присяги своему государю, и, въ случаѣ сопротивленія, убить его на мѣстѣ. Ему въ помощь дано было шестьдесятъ человѣкъ отборныхъ людей, при которыхъ находилось нѣсколько изъ лучшихъ офицеровъ Кортеса, двое -- Альварадо де-Авила и Ордазъ. Начальство надъ значительнѣйшимъ отрядомъ войска генералъ поручилъ Христоваль де-Олиду, или какъ говорятъ Нѣкоторые, Пизарру, одному изъ членовъ того семейства, которое въ-послѣдствіи времена прославило свое имя завоеваніемъ Перу. Ему велѣно было завладѣть артиллеріею и содѣйствовать наступленію Сандоваля, отражая тѣхъ непріятелей, которые вздумаютъ сопротивляться послѣднему. Про себѣ Кортесъ оставилъ всего двадцать человѣкъ, для дѣйствія сообразно обстоятельствамъ. Лозунгъ заключался въ словахъ Святой Духъ, въ честь праздника Святыя Троицы, дня, въ который все это происходило. Сдѣлавъ всѣ свои распоряженія, стали приготовляться къ переправѣ чрезъ рѣку.

Въ-теченіи этого времени, столь дѣятельно проведеннаго Кортесомъ, Нарваэсъ оставался въ Сенпоаллъ, гдѣ проводилъ свои дни въ нѣгѣ и пустыхъ забавахъ. Изъ этого празднаго состоянія онъ былъ пробужденъ, послѣ возвращенія Дуэро, увѣщаніями стараго кацика семпоалланскаго. "Не будь же такъ безпеченъ", восклицалъ старикъ: "неуже-ли ты полагаешь, что малинчъ слѣдуетъ твоему примѣру? Повѣрь мнѣ, онъ знаетъ всѣ обстоятельства твоего положенія, и нападетъ на тебя, когда ты о немъ и не будешь думать".

Встревоженный этими словами и склоняясь на убѣжденія друзей, Нарваэсъ, наконецъ, въ тотъ самый день, когда Кортесъ достигъ Рѣки Челноковъ, выступилъ противъ него со всѣмъ своимъ войскомъ. Прибывъ туда, однакожь, Нарваэсъ не нашелъ никакихъ признаковъ присутствія непріятеля. Дождь, выпадавшій потоками, промочилъ воиновъ до костей. Нѣсколько изнѣженные долгимъ и роскошнымъ пребываніемъ въ Семпоаллѣ, они зароптали на непріятность положенія. "Что нужды было оставаться тамъ на драку со стихіями? Врага и слѣдовъ не было, и нѣтъ никакой причины ожидать его приближенія въ такую бурную погоду. Гораздо бы умнѣе возвратиться въ Семпоаллу, а по утру они всѣ будутъ свѣжи и готовы къ дѣйствію на случай появленія Кортеса".

Нарваэсъ послушался этихъ совѣтниковъ, или, лучше сказать, своихъ собственныхъ желаній. Предъ отступленіемъ своимъ онъ принялъ мѣры противъ внезапнаго нападенія, поставивъ въ небольшомъ разстояніи отъ рѣки двухъ-трехъ часовыхъ, для подачи вѣсти о приближеніи Кортеса. Онъ отрядилъ также сорокъ человѣкъ конницы по другому направленію, по которому, по его соображеніямъ, непріятель станетъ, можетъ-быть, приближаться къ Семпоаллѣ. Принявъ всѣ эти предосторожности, онъ, до наступленія ночи, возвратился въ свои квартиры.

Онъ тамъ занялъ главный теокалли, каменное строеніе, воздвигнутое на обыкновенномъ каменномъ основаніи; входъ на него былъ по крутой лѣстницѣ, занимавшей одинъ изъ боковъ пирамиды. Въ святилищѣ, устроенномъ на верху, онъ помѣстился съ сильнымъ отрядомъ пищальниковъ и стрѣльцовъ. Два другихъ теокалли, находившіеся на той же площади, были заняты значительными отрядами пѣхоты. Артиллерію, состоявшую изъ семнадцати или восмьнадцати небольшихъ орудіи, онъ помѣстилъ внизу на площади, защитивъ ее оставшеюся при немъ конницею. Распредѣливъ свои войска такимъ образомъ, онъ возвратился на свою квартиру и вскорѣ улегся спать съ такимъ же равнодушіемъ, какъ-будто врагъ его находился за Атлантическимъ Океаномъ, а не на противномъ берегу сосѣдняго ручья.

Изъ этого ручья отъ накопленія водъ образовался теперь разъяренный потокъ. Съ трудомъ можно было отъискать удобное мѣсто, гдѣ бы перейдти чрезъ него въ бродъ. Камни, покрытые слизью, обрушивались безпрестанно подъ ногами. Мракъ и яростные порывы бури увеличивала трудность переправы. Помощію своихъ длинныхъ копій, однакожь, Испанцы кое-какъ, за исключеніемъ двухъ, унесенныхъ быстротою теченія, всѣ благополучно достигли противоположнаго берега, гдѣ имъ пришлось бороться съ трудностями дороги, весьма плохой во всякое время, а нынѣ почти непроходимой отъ глубокой грязи и отъ густаго кустарника, которымъ она обросла.

Здѣсь они увидѣли крестъ, воздвигнутый ими самими при прежнемъ ихъ походѣ во внутреннія страны. Они привѣтствовали его какъ доброе предзнаменованіе, и Кортесъ, преклонивъ колѣно предъ символомъ страданій Спасителя, покаялся въ своихъ грѣхахъ и объявилъ своею главною цѣлію распространеніе католической вѣры. Войско послѣдовало его примѣру, и всѣ, исповѣдавшись, получили разрѣшеніе отъ отца Ольмедо, призвавшаго благословленіе неба на воиновъ, посвятившихъ свое оружіе прославленію креста. Вставъ и обнявъ другъ Друга, какъ сподвижниковъ на благое дѣло, они почувствовали себя подкрѣпленными и освѣженными. Обстоятельство это любопытно, и вполнѣ характеризуетъ духъ того времени,-- въ которомъ война и вѣра находились между собою въ такой тѣсной связи. Къ дорогѣ прилегала небольшая роща, и Кортесъ, вмѣстѣ съ немногими другими, имѣвшими лошадей, слѣзши съ своихъ коней, привязалъ животныхъ къ деревьямъ, чтобы нѣсколько укрыть ихъ отъ бури. Тутъ же они оставили свой багажъ и такія вещи, которыя могли помѣшать свободѣ ихъ движеніи. Генералъ потомъ далъ окончательное наставленіе войску. "Все", говорилъ онъ, "зависитъ отъ вашего повиновенія начальникамъ. Оставайся каждый на своемъ мѣстѣ, пусть ни одинъ изъ васъ не выйдетъ изъ рядовъ, какъ бы велико ни было его желаніе отличиться. Отъ тишины, быстроты движеній, а всего болѣе отъ повиновенія вашего зависитъ весь успѣха" нашего предпріятія".

Въ глубокомъ молчаніи, безъ барабаннаго бою, безъ трубнаго звука, стали они пробираться, едва слышными шагами, къ непріятельскому лагерю, но вдругъ нашли на часовыхъ, поставленныхъ Нарваэсомъ для того, чтобъ извѣстить его о ихъ приближеніи. Подходъ былъ сдѣланъ такъ осторожно, что они застали часовыхъ на постахъ, и одинъ изъ нихъ успѣлъ спастись, да и то съ большимъ трудомъ. Другаго представили Кортесу. Всѣ возможныя старанія были приложены для того, чтобъ исторгнуть у этого человѣка какія-нибудь свѣдѣнія о настоящемъ положеніи Нарваэса. Но на всѣ вопросы онъ отвѣчалъ молчаніемъ, и спартанская твердость его осталась непоколебима тогда даже, когда, погрозивъ висѣлицею, накинули ему на шею петлю. Къ счастію Кортеса, въ предположеніяхъ Нарваэса не происходило никакого измѣненія послѣ извѣстій, полученныхъ генераломъ отъ Дуэро.

Другой часовой, успѣвшій уйдти, прибѣжалъ въ лагерь съ извѣстіемъ о приближеніи непріятеля. Но лѣнивые товарищи его, сонъ которыхъ онъ прервалъ, не повѣрили его словамъ. "У страха глаза велики", говорили они, "и ты вѣрно принялъ шумъ бури и шелестъ листьевъ за шаги непріятельскаго войска. Кортесъ и люди его находятся далеко еще по ту сторону рѣки, да и врядъ-ли отважатся на переправу чрезъ нее въ такую ночь". Самъ Нарваэсъ раздѣлялъ ихъ ослѣпленіе, и бѣдный часовой, безъ пользы угрожая наказаніемъ за невѣріе, отправился со стыдомъ на свою квартиру.

Будучи увѣренъ, что часовой распространитъ тревогу по всему непріятельскому лагерю, Кортесъ велѣлъ войску ускорить шаги. Приблизившись, онъ увидѣлъ свѣтъ на одной изъ высокихъ башенъ города. "Тутъ расположены квартиры Нарваэса", сказалъ онъ Сандовалю, "и этотъ свѣтъ послужитъ тебѣ маякомъ". Вошедъ въ предмѣстіе, Испанцы удивилась, не видя никакого движенія или признаковъ тревоги. Ни малѣйшаго звука не было слышно, исключая мѣрнаго шума ихъ шаговъ, почти заглушаемыхъ ревомъ бури. Все же они не могли пробираться такъ тихо, чтобы не возбудить никакого вниманія въ улицахъ столь многолюднаго города. Извѣстія о ихъ прибытіи скоро дошли до непріятеля, и въ одинъ мигъ все пришло въ смятеніе и безпорядокъ. Затрубили тревогу. Драгуны вскочили на коней, артиллеристы бросились къ орудіямъ. Нарваэсъ торопливо надѣлъ свои латы, созвалъ вокругъ себя своихъ людей и отдалъ приказанія, чтобы находившіеся въ сосѣднихъ теокалли присоединилось къ нимъ на площади. Всѣ эти распоряженія онъ дѣлалъ съ примѣрнымъ хладнокровіемъ, потому-что, хотя у него не доставало осторожности, онъ былъ человѣкъ храбрый и не терялъ никогда присутствія духа.

Все это происходило въ-теченіи нѣсколькихъ минутъ. Но Испанцы въ это время у соѣли достигнуть аллеи, ведшей къ лагерю. Кортесъ вслѣдъ своимъ держаться вдоль стѣнъ строеній, для того, чтобы можно было направить орудія. Едва явились они предъ оградою площади, какъ артиллерія Нарваэса открыла по нимъ жестокій огонь. Къ-счастію, орудія были такъ высоко наведены, что ядра пролетѣла надъ ихъ головами, убивъ всего троихъ изъ нихъ. Они не дали непріятелю времени снова зарядить пушки: Кортесъ громогласно произнесъ лозунгъ, принятый къ руководство на эту ночь: "Espiritu Santo! Espiritu Santo! впередъ!" и Олидъ съ своимъ отрядомъ мигомъ бросились на артиллеристовъ, стали колоть и сбивать ихъ съ ногъ своими копьями, и овладѣли ихъ орудіями. Другой отрядъ вступилъ въ бой съ конницею, и отвлекъ ея вниманіе отъ Сандоваля, который съ своею горстію удальцовъ бросился вверхъ по главной лѣстницѣ храма. Ихъ приняли градомъ стрѣлъ и пуль, не причинившихъ, при торопливости прицѣла и мракѣ ночи, почти никакого вреда Въ одинъ мигъ осаждающіе очутились на площадкѣ, и вступили въ рукопашный бой съ непріятелемъ. Нарваэсъ дрался храбро на самомъ опасномъ мѣстѣ, ободряя своихъ людей. Знаменоносецъ его, проколотый насквозь ударомъ копья, палъ мертвый у ногъ его, самъ онъ получилъ нѣсколько ранъ, потому-что его короткій мечъ былъ плохою защитою противъ длинныхъ пикъ нападавшихъ. Наконецъ, онъ былъ пораженъ ударомъ копья, выколовшимъ ему лѣвый глазъ. "Santa Maria!" воскликнулъ несчастный, "я убитъ!" Извѣстіе распространилось съ быстротою молніи между воинами Кортеса, закричавшими "побѣда!"

Не въ состояніи обороняться болѣе, чуть не сумашедшій отъ нестерпимой боли, причиняемой раною, Нарваэсъ былъ унесенъ въ святилище. Осаждающіе долгое время не могли ворваться, такъ упорно защищали входъ. Наконецъ одинъ изъ воиновъ, доставъ откуда-то факелъ, или головню, бросилъ ее на соломенную крышу; она вспыхнула, а находившіеся подъ нею были изгнаны изъ своего убѣжища дымомъ и нестерпимымъ жаромъ. Одинъ изъ воиновъ Кортеса, именемъ Фарфанъ, сцѣпился съ раненнымъ начальникомъ и низвергнулъ его на землю; его тотчасъ увлекли внизъ по лѣстницѣ и сковали. Воины, видя судьбу своего вождя, перестали сопротивляться.

Въ-теченіи этого времени, Кортесъ и отрядъ подъ начальствомъ Олида сражались съ конницею, которую они и разбили, послѣ нѣкоторыхъ тщетныхъ попытокъ со стороны врага пробиться сквозь тѣсные ряды пикъ; при чемъ многіе изъ нихъ были опрокинуты съ коней, а иные убиты. Тогда генералъ приготовился идти на приступъ къ другимъ шеокалли, пригласивъ напередъ защитниковъ сдаться. Они отказались, и онъ, приказавъ подвезти тяжелыя орудія, навелъ ихъ на непріятеля, обративъ такимъ образомъ ихъ же собственную артиллерію противъ нихъ. Сдѣлавъ это грозное движеніе, онъ снова обратился къ гарнизонамъ съ самыми щедрыми предложеніями, обѣщая имъ прощеніе за прошедшее и полное участіе во всѣхъ выгодахъ завоеванія. Одинъ изъ гарнизоновъ находился подъ начальствомъ Сальватьеры, того самаго офицера, который грозилъ, что отрѣжетъ уши Кортесу. Узнавъ о судьбѣ, постигнувшей генерала, онъ внезапно былъ пораженъ жестокою болѣзнію, лишившею его всякой возможности дѣйствовать. Гарнизонъ, выдержавъ одинъ залпъ орудій, сдался на капитуляцію. Говорятъ, будто-бы Кортесъ, при этомъ случаѣ, получилъ совершенно неожиданную помощь. Въ воздухѣ вдругъ появилось множество большихъ жуковъ, испускающихъ отъ себя яркій фосфорическій свѣтъ, довольно сильный для того, чтобы можно было при немъ читать. Эти блуждающіе огни, во мракѣ ночи, показались разгоряченному воображенію осажденныхъ цѣлымъ войскомъ, вооруженнымъ ружьями, съ зажженными фитилями. Передаемъ разсказъ очевидца. Но поспѣшность, съ которою непріятель сдался, можетъ быть отнесена, съ неменьшею достовѣрностію, трусости начальника, и неудовольствію, вкравшемуся между воинами, втайнѣ желавшими служить подъ знаменами Кортеса.

Отрядъ конницы, поставленный, какъ я говорилъ, Нарваэсомъ на одну изъ дорогъ, ведшихъ къ Семпоаллѣ, для пресѣченія пути его сопернику, узнавъ о происшедшемъ, не замедлилъ покориться побѣдителю. Каждый воинъ побѣжденной арміи долженъ былъ въ знакъ покорности сдать свое оружіе на руки альгвазиламъ и присягнуть на вѣрность Кортесу, какъ верховному судьѣ и капитан-генералу надъ провинціею.

О числѣ убитыхъ мы имѣемъ различныя показанія. Всего вѣроятнѣе, что на сторонѣ побѣжденныхъ пало не болѣе двѣнадцати человѣкъ, на сторонѣ же побѣдителей половина того числа. Незначительность этихъ чиселъ объясняется недолгимъ продолженіемъ сраженія, и нечеткимъ прицѣломъ метательныхъ снарядовъ въ темнотѣ. Число раненныхъ было гораздо значительнѣе.

Дѣло было совершенно выиграно. Достаточно было нѣсколькихъ часовъ для того, чтобъ извлечь Кортеса изъ состоянія скитавшагося бѣглеца, начальствовавшаго горстію бѣдныхъ искателей счастія и сдѣлать его независимымъ вождемъ, имѣющимъ въ своемъ распоряженіи войско довольно сильное не только для утвержденія настоящихъ завоеваній, но и для проложенія пути ему къ еще высшимъ почестямъ. Между -- тѣмъ, какъ воздухъ наполнялся восклицаніями войска, побѣдоносный генералъ, принялъ осанку, соотвѣтственную перемѣнѣ обстоятельствъ, сѣлъ въ богато-отдѣланныя кресла, и надѣвъ на плечи вышитую мантію, сталъ принимать одного за другимъ офицеровъ и воиновъ, приходившихъ къ нему съ поздравленіями. Рядовымъ было милостиво дозволено подходить къ его рука. Офицеровъ онъ удостоивалъ ласковыми или вѣжливыми словами; а когда явились Дуэро, казначеи Бершудезъ и нѣкоторые изъ старинныхъ пріятелей, принадлежавшихъ къ побѣжденному войску,-- онъ встрѣтилъ ихъ дружескими объятіями.

Къ нему привели скованныхъ Нарваэса, Сальватіерру, и двухъ или трехъ другихъ непріятельскихъ офицеровъ. Это было мгновеніе глубочайшаго уничиженія для бывшаго офицера,-- мгновеніе, въ которое боль тѣлесная, какъ велика она ни была, должна была уступить душевному страданію. "Сеньйоръ Кортесъ" сказалъ побѣжденный воинъ: "ты можешь благодарите судьбу за побѣду, доставшуюся тебѣ такъ легко, и въ-слѣдствіе которой я сталъ твоимъ плѣнникомъ".-- "Я за многое долженъ быть благодаренъ", отвѣчалъ генералъ", "но что касается до побѣды, одержанной надъ тобою, то я ее считаю малѣйшимъ изъ подвиговъ, совершенныхъ мною съ-тѣхъ-поръ, какъ нахожусь въ здѣшней странѣ!" Онъ приказалъ осмотрѣть раны плѣнныхъ, и отправилъ ихъ подъ надзоромъ сильнаго отряда въ Вера-Крусъ.

Не смотря на гордую смиренность отвѣта, Кортесъ не могъ не смотрѣть на побѣду свою надъ Нарваэсомъ, какъ на одинъ изъ самыхъ блистательныхъ подвиговъ. Съ нѣсколькими десятками людей, дурно одѣтыхъ, изнуренныхъ дурною пищею и трудными походами, вооруженныхъ плохо и не имѣвшихъ даже необходимыхъ воинскихъ припасовъ, онъ, въ ихъ же квартирахъ, напалъ на непріятеля, втрое превосходившаго его числомъ, снабженнаго конницею и артиллеріею, отлично вооруженнаго и распоряжавшаго всѣми возможными военными припасами, разбилъ его, и всѣхъ до одного человѣка взялъ въ плѣнъ! Правда, числа сражавшихся были незначительны съ обѣихъ сторонъ. Во отношенія не измѣняются отъ подобнаго обстоятельства: и относительныя силы враждовавшихъ дѣлаютъ такую рѣшительную побѣду однимъ изъ замѣчательнѣйшихъ событій въ лѣтописяхъ военнаго искусства.

Многіе изъ тѣхъ случаевъ, отъ которыхъ зависѣла удача предпріятія, совершенно не зависѣли отъ распоряженіи Кортеса. Многое можно приписать случайному стеченію благопріятныхъ обстоятельствъ. Если бы, на-примѣръ, Веласкесъ де-Леонъ измѣнилъ ему, то экспедиціи погибла бы неизбѣжно. Если бы тогда, въ ночь нападенія, погода была хорошая, то непріятель получилъ бы заблаговременно извѣстіе о его приближеніи, и при готовился бы его встрѣтить. Но отъ подобныхъ случайностей зависитъ болѣе "ли менѣе удача каждаго предпріятія. Искусенъ тотъ генералъ, который умѣлъ воспользоваться ими, побѣждаетъ самую судьбу и заставляетъ стихіи сражаться за него.

Если, какъ на дѣлѣ и оказалось, Веласкесъ де-Леонъ былъ тотъ самый офицеръ, которому слѣдовало поручить начальство" то честь этого выбора уже, конечно, принадлежитъ генералу. Его проницательность умѣла отличить Веласкеса между подчиненными, его ловкость превратила этого опаснаго врага въ друга, и въ друга преданнаго, который, когда ударилъ роковой часъ, предпочелъ раздѣлить груды и опасности отчаянной судьбы Кортеса, чѣмъ служить подъ знаменами своего родственника, губернатора Кубы, какъ ни могущественъ былъ послѣдній. Этой ловкости Кортесъ былъ обязанъ своимъ вліяніемъ на воиновъ, -- вліяніемъ столь прочно и тѣсно привязавшимъ ихъ къ начальнику, что ни одинъ, даже въ самый отчаянный періодъ его судьбы, и не подумалъ о томъ, чтобъ покинуть его знамена. Если приписать успѣхъ приступа мрачной и бурной погодѣ, покрывшей его дѣйствія, то ему принадлежитъ та честь, что онъ былъ въ состояніи воспользоваться ею. Предпріятіе его было задумано и приведено въ исполненіе въ самый короткій промежутокъ времени. Не смотря на удивительныя трудности похода, онъ въ нѣсколько дней спустился изъ столицы къ морскому берегу. Его пришествіе походило на горный потокъ, наводнившій непріятельскій лагерь, и уносившій съ собою все въ своемъ быстромъ стремленіи. Этою быстротою въ движеніяхъ -- слѣдствіемъ здраваго ума и твердой воли, отличались во всѣ времена стратегическія дѣйствія знаменитѣйшихъ полководцевъ, и ею ознаменованы самые блистательные подвиги ихъ. Нѣтъ сомнѣнія, что въ настоящемъ случаѣ она значительно содѣйствовала успѣху.

Мы, однакожь, смотрѣли бы на дѣла съ слишкомъ-ограниченной точки зрѣнія, если бы стали утверждать, что сраженіе, рѣшившее участь Нарваэса, происходило единственно въ Семпоаллѣ. Оно было начато уже въ Мехикѣ. Руководствуясь тѣмъ чуднымъ вліяніемъ, дѣйствія котораго испытывали всѣ имѣвшіе съ нимъ хоть малѣйшее сношеніе, Кортесъ обращалъ въ личныхъ пріятелей даже самыхъ повѣренныхъ Нарваэса. Разсказы Гуевары и его товарищей, интриги отца Ольмеды, и золото генерала, всѣ содѣйствовали къ тому, чтобъ поколебать вѣрность непріятельскаго войска, и сраженіе было вполовину уже выиграно до нанесенія перваго удара. Оружіемъ было не одно желѣзо; тутъ дѣйствовало столько же и золотое. Кортесъ такъ хорошо понималъ это, что главною цѣлію его было захватить въ плѣнъ Нарваэса; онъ былъ увѣренъ, что въ такомъ случаѣ войско послѣдняго, чувствуя весьма-мало привязанности къ особѣ своего начальника, и расположенное въ его собственную пользу, не замедлитъ вступить подъ его знамена. Онъ и не ошибся. Правду говорилъ Нарваэсъ, когда, спустя нѣсколько лѣтъ послѣ итого событія, онъ замѣчалъ, что "его побѣдили собственныя войска, а не силы соперника, люди его были подкуплены и измѣнили ему". Этимъ однимъ и можно объяснить ихъ краткое и недѣйствительное сопротивленіе.

VIII. Положеніе дѣлъ въ столицѣ. Возвращеніе Кортеса. Всеобщія изъявленія непріязненнаго чувства къ Испанцамъ. Альварадо убиваетъ множество безоружныхъ жителей. Возстаніе Ацтековъ.
1520.

Буря, свирѣпствовавшая такъ жестоко въ-теченіе всей ночи, стихла къ утру, и надъ полемъ сраженія возсіяло ясное, безоблачное солнце. Когда стало свѣтлѣть, и неравенство двухъ недавно враждовавшихъ войскъ стало замѣтно, -- воины Нарваэса не могли скрыть своей досады, я между ними послышался ропотъ неудовольствія, когда они стали сравнивать свое число и превосходное вооруженіе съ исхудавшими лицами и грубою одеждою горсти враговъ, ихъ побѣдившихъ! Генералъ не безъ удовольствія увидѣлъ прибытіе на поле своихъ смуглыхъ союзниковъ изъ Чинантлы, въ числѣ двухъ тысячь человѣкъ; они были всѣ народъ рослый и здоровый, и приближаясь въ какомъ-то нестройномъ порядкѣ, если можно выразиться такъ, несли красивыя перяныя знамена, и вооруженные длинными копьями, съ остріями изъ итцтли и мѣди, которыя блистали при лучахъ утренняго солнца, они представляли видъ довольно-воинственный. Они опоздали на сраженіе, правда, но Кортесъ былъ доволенъ, что могъ показать своимъ новымъ приверженцамъ, какими средствами онъ распоряжаетъ въ здѣшней сторонѣ. Не имѣя болѣе надобности въ помощи индійскихъ союзниковъ, онъ отпустилъ ихъ послѣ ласковаго пріема домой, наградивъ щедро по своему обыкновенію.

Потомъ онъ употребилъ все свое стараніе къ укрощенію неудовольствія, возникшаго въ побѣжденномъ войскѣ. Онъ обратился къ нимъ съ самыми сладкими, самыми вкрадчивыми рѣчами, не скупясь, притомъ, и на обѣщанія. Онъ не ограничился, впрочемъ, одними словами. Многіе лишились оружія, кто потерялъ багажъ свой, кто лошадь, отнятые и присвоенные себѣ побѣдителями. Ихъ лошади въ особенности весьма нравились послѣднимъ, изъ которыхъ многіе, наскучивъ длинными походами, дотолѣ сдѣланными пѣшкомъ, снабдили себя удобнымъ средствомъ къ облегченію своихъ трудовъ, какъ они полагали, на остальную часть кампаніи. Теперь генералъ приказалъ отдать все законнымъ владѣльцамъ. "Мы теперь", говорилъ онъ: "всѣ товарища, и не должны обижать другъ друга". Этого мало; онъ еще роздалъ воинамъ Нарваэса множество золота и драгоцѣнностей, собранныхъ отъ сосѣдственныхъ племенъ, или найденныхъ въ квартирахъ своего соперника.

Эти мѣры, какъ ни благоразумны онѣ были въ-отношеніи къ новымъ приверженцамъ, показались, однакожь, крайне-оскорбительными для прежнихъ сподвижниковъ. "Начальникъ нашъ", восклицали они: "промѣнялъ друзей на враговъ. Кто же, коли не мы, стояли за него въ то время, когда онъ бѣдствовалъ, а какая намъ за то награда? однѣ раны да толчки! а добычею-то пользуются наши же непріятели!" Раздосадованные воины поручили отцу Ольмедо и Алонзо де-Авилѣ представить Кортесу свои неудовольствія. Послы исполни ли свое дѣло безъ всякихъ околичностей. Кортесъ былъ въ величайшемъ недоумѣніи. Путь его казался усѣяннымъ затрудненіями всякаго рода. Казалось, и самая побѣда не должна принести ему пользы!

Онъ старался смягчить ихъ досаду разсужденіями о необходимости такого поведенія. "Наши новые товарищи", говорилъ онъ: "опасны по числу своему; до того, даже, что не они въ нашей власти, а мы сами въ охъ рукахъ. Для собственной нашей безопасности, они должны сдѣлаться не только сообщниками, но и друзьями нашими. Подай мы имъ малѣйшій поводъ къ неудовольствію, и намъ прійдется сразиться съ ними еще разъ; будь они только между собою согласны, побѣда, можетъ-быть, не такъ легко намъ достанется. Я думаю", прибавлялъ онъ: "о вашихъ выгодахъ столько же, сколько о своихъ собственныхъ. Все, что имѣю, принадлежитъ вамъ. Чего же вы еще хотите, и зачѣмъ ропщете, когда предъ нами вся страна, со всѣми ея богатствами? При теперешнихъ нашихъ силахъ, мы должны безспорно завладѣть ею!"

Но Кортесъ не положился единственно на убѣжденія для возстановленія спокойствія. Онъ зналъ, что оно несовмѣстно съ бездѣйствіемъ, и потому тотчасъ же сдѣлалъ распоряженія для раздѣленія войскъ съ тою цѣлію, чтобъ употребить часть на дальнія экспедиціи. Онъ набралъ отрядъ изъ двухъ-сотъ человѣкъ, и поручилъ начальство надъ ними Діэго де-Ордасу, приказавъ ему устроить колонію, которую и до того имѣлъ въ виду, на Коатцакуалько. Онъ отправилъ такой же отрядъ подъ начальствомъ Веласкеса де-Леонъ, для покоренія провинціи Папуко, расположенной на три градуса къ сѣверу, на берегу Мехиканскаго Залива. Въ каждомъ отрядъ находилось по двадцати человѣкъ изъ его ветерановъ.

Двѣсти человѣкъ отправилъ онъ въ Вера-Крусъ, приказавъ имъ снять съ судовъ Нарваэса и перенести на берегъ желѣзо, такелажъ и всѣ удобо-переносимыя вещи, и разрушить корабли совершенно. Онъ назначилъ Офицера, именемъ Каваллеро, суперинтендентомъ флота, давъ ему наставленія, не случай прохода въ портъ какихъ-либо другихъ судовъ, разрушить ихъ такимъ же образомъ и задержать офицеровъ въ плѣну на берегу.

Но между-тѣмъ, такимъ образомъ замышляй новыя побѣды и новыя открытія, получилъ онъ изъ Мехико такія изумительныя извѣстія, которыя принудили его сосредоточить всѣ силы и способности на одинъ пунктъ. Въ столицѣ свирѣпствовалъ мятежъ. Послѣ счастливаго окончанія борьбы съ соперникомъ, Кортесъ отправилъ въ Мехику гонца съ извѣстіями объ этомъ обстоятельствѣ. Менье, чѣмъ двѣ недѣли послѣ его отправленія, тотъ же самый курьеръ возвратился съ письмами отъ Альварадо, заключавшими страшное извѣстіе о возстаніи Мехиканцевъ, сдѣлавшихъ уже сильное нападеніе на испанскія квартиры. "Непріятели", прибавлялъ онъ, "сожгли бригантины. выстроенныя Кортесомъ для того, чтобъ имѣть средства къ отступленію въ случаѣ истребленія мостовъ. Они попытались проломиться сквозь укрѣпленія, успѣли отчасти подкопать ихъ, и осыпали гарнизонъ градомъ метательныхъ снарядовъ, убившихъ многихъ о ранившихъ значительное число." Въ концѣ письма Альварадо умолялъ своего начальника поспѣшить къ нимъ на помощь, если хочетъ спасти ихъ отъ погибели, или удержаться въ столицѣ.

Эти вѣсти были тяжкимъ ударомъ для генерала, ударомъ, казалось, тѣмъ болѣе чувствительнымъ, что онѣ поражали его въ минуту торжества, когда онъ считалъ всѣхъ враговъ уничтоженными. Медлить было нечего. Лишиться столицы, прекраснѣйшаго города но всемъ западномъ свѣтѣ, значило лишиться всей страны, считавшей столицу своею главою. Онъ открылъ все положеніе дѣла своимъ воинамъ, вызывая всѣхъ тѣхъ послѣдовать за нимъ, которые хотятъ спасти своихъ соотечественниковъ. Всѣ изъявили готовность сопутствовать ему, оказывая, говоритъ Діасъ, ревность, которую бы немногіе изъ нихъ по чувствовали, еслибъ предвидѣли будущность, ожидавшую ихъ.

Кортесъ сталъ теперь приготовляться къ немедленному отправленію. Онъ отмѣнилъ приказанія, данныя прежде Веласкесу и Орласу и велѣлъ имъ присоединиться къ нему съ ихъ отрядами въ Тла скалѣ. Онъ вызвалъ обратно изъ Вера-Круса войска, находившіяся тамъ, оставивъ гарнизонъ, составленный изъ ста человѣкъ, подъ начальствомъ одного Родриго Рангре, будучи не въ состояніи обойдтись безъ содѣйствія Сандоваля при тогдашнихъ обстоятельствахъ. Больныхъ и раненныхъ онъ оставилъ въ Семпоаллѣ, подъ защитою небольшаго отряда, приказавъ слѣдовать за нимъ какъ скоро оправятся отъ своихъ недуговъ. Окончивъ эти распоряженія, онъ отправился изъ Семпоаллы, гостепріимный кацикъ которой проводилъ его на разстояніе нѣсколькихъ миль отъ столицы и снабдилъ щедро на дорогу съѣстными припасами. Тотонакскій начальникъ былъ одаренъ, кажется, любезною способностью ладить съ тѣмъ, въ чьихъ рукахъ находилась власть.

Въ-теченіе первой части похода, не случилось ничего достойнаго примѣчанія. Войска всюду встрѣчали дружескій пріемъ отъ поселянъ, снабжавшихъ ихъ охотно всѣмъ необходимымъ. Немного недоходя Тласкалы, путь пролегалъ чрезъ скудно-населенную страну, гдѣ войско потерпѣло значительно отъ недостатка въ съѣстныхъ припасахъ, а еще болѣе отъ неимѣнія воды. Страданія ихъ возрасли до ужасной Степени, тѣмъ болѣе, что на поспѣшномъ ихъ походѣ жгучіе лучи полуденнаго солнца падали прямо на ихъ головы. Многіе пришли въ отчаяніе и, бросившись на землю, были оставлены товарищами. Послѣднія силы у нихъ отнялись и они съ равнодушіемъ ожидали приближенія смерти.

Въ этой крайности, Кортесъ, отправивъ впередъ небольшой отрядъ конницы, для заготовленія припасовъ въ Тласкалѣ, немедленно послѣдовалъ за нимъ лично. По прибытіи туда, онъ нашелъ обильный запасъ всего нужнаго, заготовленный гостепріимными жителями. Онъ послалъ часть своему изнуренному войску; разсѣянныхъ собрали мало-по-малу, и войско, съ обновленными силами и ободреннымъ духомъ, вступило въ столицу республики.

Здѣсь они не узнали почти ничего новаго на счетъ происшествій, случившихся въ Мехикѣ, приписываемыхъ народною молвою тайному вліянію и интригамъ Монтезумы. Кортесу была отведена удобная квартира у Махикки, одного изъ четырехъ начальниковъ республики. Ему охотно дали подкрѣпленіе изъ двухъ тысячь человѣкъ. Они не скупились на пособія, когда дѣло шло о война съ ихъ стариннымъ врагомъ, Ацтекомъ.

По прибытіи двухъ капитановъ съ отрядами, генералъ сдѣлалъ смотръ войску, число котораго простиралось теперь до тысячи человѣкъ пѣхоты и ста всадниковъ, кромѣ тласкалапскихъ союзниковъ. Между пѣхотинцами на ходилось почти сто пищальниковъ, и такое же число стрѣльцовъ; люди же, прибывшіе съ Нарваэсовъ, были превосходно вооружены, хотя, впрочемъ, уступали ветеранамъ въ качествъ, превосходящемъ всякое вооруженіе, въ военной дисциплинѣ, и въ знаніи той именно службы, на которую будутъ обращаемы.

Покинувъ эти гостепріимныя квартиры, войска взяли путь болѣе сѣверный, считая это направленіе ближе того, по которому въ первый разъ вступило въ долину. Эта дорога вела въ Тсцкуко. Имъ пришлось, однакожь, по прежнему перелѣзать черезъ ту же самую крутую цѣпь Кордильерскихъ-Горъ. достигающую наибольшаго своего возвышенія у двухъ громадныхъ волкановъ, около подошвы которыхъ они прежде шествовали. Скаты сьерры были покрыты темными сосновыми, кипарисными и кедровыми лѣсами; въ промежуткахъ между ними взоръ проникалъ тамъ-о-сямъ въ безконечныя долины, глубины которыхъ, лежавшія подъ знойнымъ климатомъ тропиковъ, терялись подъ яркою, густою зеленью мощной растительности. Съ вершины хребта, глазу представлялось обширное пространство, недавно проходимое ими, далеко до самыхъ зеленыхъ равнинъ чолульскихъ. Къ западу, они обозрѣвали мехиканскую долину, но не съ той точки зрѣнія, съ которой глядѣли прежде: -- она все представляла то же очаровательное зрѣлище; какъ и прежде, озера трепетали подъ лучами солнца, на ихъ водахъ плавали тѣ же веселые города и виллы, золоченые теокалли горѣли огнемъ, плодоносные скаты долины и мрачныя порфировыя горы простирались далеко въ туманную даль, до самаго край небосклона. У ногъ ихъ лежала столица Тецкуко, скромно скрывавшаяся въ густыхъ кипарисовыхъ рощахъ, какъ противоположность своей болѣе честолюбивой соперницѣ, расположенной по-ту-сторону озера, которая, казалось, гордилась обнажай пылъ величіемъ своихъ прелестей, чувствуя себя царицею долины.

Спустившись въ многолюдныя равнины, они нашли у жителей уже не тотъ пріемъ, которымъ привѣтствовали ихъ при первомъ посѣщеніи. Любопытныя толпы поселянъ уже не выходили къ нимъ и не предлагала своего простодушнаго гостепріимства. Имъ не отказывали въ простыхъ припасахъ, но неласковый видъ хозяина слишкомъ-ясно доказывалъ, что онъ жертвуетъ своимъ добромъ не отъ чистаго сердца. Этотъ видъ нерасположенія сдѣлался еще болѣе замѣтнымъ, когда войска стали вступать въ предмѣстія древней столицы Акольгуанцевъ, Никто не выходилъ привѣтствовать ихъ, и казалось народонаселеніе вовсе исчезло, такъ много жителей отправилось за театръ военныхъ дѣйствій въ Мехику. Этотъ холодный пріемъ чувствительно оскорбилъ кортесовыхъ ветерановъ, похваставшихъ предъ новыми товарищами о томъ впечатлѣніи, которое ихъ присутствіе произведетъ на жителей. Кацикъ, назначенный къ этой должности, какъ я и прежде говорилъ, по вліянію Кортеса, былъ также въ отсутствіи. Всѣ эти обстоятельства показались генералу дурнымъ предзнаменованіемъ и возбудили въ его умѣ непріятныя опасенія на-счетъ судьбы гарипзопа, оставленнаго имъ въ Мохикѣ.

Вскорѣ всѣ его сомнѣнія были разсѣяны прибытіемъ на челнокѣ посланца изъ столицы, откуда онъ успѣлъ уйдти, благодаря безпечности, а быть-можетъ и потворству непріятеля. Онъ привезъ депеши отъ Альварадо, доносившаго своему начальнику о томъ, что Мехиканцы уже двѣ недѣли тому назадъ прекратили наступательныя дѣйствія, и теперь обложили укрѣпленія. Гарнизонъ много пострадалъ, но Альварадо изъявлялъ свою увѣренность въ томъ, что осада будетъ свята, и что спокойствіе водворится снова, какъ скоро появятся его соотечественники. Отъ Монтезумы также прибылъ нарочный съ тою же вѣстію. Императоръ въ то же время отрекался отъ всякаго участія въ непріязненныхъ дѣйствіяхъ, происшедшихъ, говорилъ онъ, не только безъ его согласія, по и вопреки его желаніямъ и повелѣнію.

Давъ своему изнуренному войску время для отдыха, испанскій генералъ сталъ продолжать путь свой по южному берегу озера, чрезъ ту же самую плотину, по которой онъ и прежде вступилъ въ столицу. Это было 21 іюля 1520 года, въ праздникъ святаго Іоанна Крестителя, но какая противоположность между зрѣлищемъ, встрѣтившимъ его теперь, и тѣмъ, которое представилось его глазамъ при прежнемъ его вступленіи! Дороги не были у сѣяны толпами людей, озеръ не покрывали стаи лодокъ, наполненныхъ любопытными зрителями. Кое-гдѣ, въ дали, изрѣдка показывался челнокъ, украдкою, подобно шпіону, наблюдавшій за ихъ движеніями и быстро исчезавшій, какъ-скоро замѣчалъ, что обратилъ на себя вниманіе. Зрѣлище было покрыто мертвою тишиною,-- тишиною, говорившею сердцу болѣе-внятно, чѣмъ самыя громкія восклицанія народа.

Въ мрачномъ раздумьѣ ѣхалъ Кортесъ впереди своихъ воиновъ; и дѣйствительно, въ этой перемѣнѣ обстоятельствъ было довольно пищи для печальныхъ размышленій. Какъ-бы для того, чтобъ отогнать свою тоску, онъ приказалъ затрубить въ рога, и чистые, пронзительные звуки, перелетовъ чрезъ ясныя воды озера, извѣстили жителей обложенной крѣпости о приближеніи ихъ избавителей. Они отвѣчали радостнымъ залпомъ изъ всѣхъ орудій, ободрившимъ на время войска, если можно такъ судить но ускоренному шагу ихъ, когда, перешелъ чрезъ большіе подъемные мосты, они очутились еще разъ въ стѣнахъ царственной столицы.

Все, что они видѣли здѣсь, послужило къ увеличенію ихъ безпокойства. Въ нѣкоторыхъ мѣстахъ они замѣтили, что меньшіе мосты были сняты, и оои поняли, какъ легко будетъ жителямъ отрѣзать ихъ отступленіе, теперь, когда бригантины истреблены. Нѣкогда шумное и дѣятельное народонаселеніе какъ-бы таинственно исчезло. И Испанцы, пробираясь по безлюднымъ улицамъ, не слышали никакого звука, кромѣ глухаго, печальнаго гула, вторившаго стуку копытъ ихъ коней о мостовую, падавшаго какъ грустное предсказаніе на ихъ сердца. Не съ веселыми чувствами приближались они къ большимъ воротамъ дворца Ахаякатля. Ворота растворилось, и Кортесъ, устремившись съ своими ветеранами въ крѣпость, былъ принятъ въ объятія сослуживцевъ; обѣ стороны позабыли на мигъ настоящее въ занимательномъ разсказъ о прошедшемъ.

Первые вопросы генерала касалось причины возмущенія. Отвѣты были несогласны между собою. Нѣкоторые прописывали его желанію Мехиканцевъ избавить своего государя отъ плѣна; другіе же, замыслу, имѣвшему цѣлію истребленіе гарнизона, ослабленнаго отсутствіемъ Кортеса и прочихъ соотечественниковъ. Всѣ, однакожь, единогласно относило начало возстанія къ безчеловѣчному поведенію Альварадо. Ацтеки имѣли обыкновеніе каждый годъ въ маѣ мѣсяцѣ праздновать день своего бога войны. Это торжество называлось "воскуреніе Гуитзильпочлю", и праздновалось съ жертвоприношеніями, религіозными пѣснями и плясками, въ которыхъ участвовало почти все дворянство, потому-что при этомъ торжествѣ обряды ацтекскаго богослуженія исполнялись во всемъ ихъ великолѣпіи. Такъ-какъ оно происходило въ оградѣ теокалли, вблизи самыхъ испанскихъ квартиръ, и такъ-какъ часть храма была отведена христіанамъ для устроенія въ ней часовни, то кацики просили Альварадо о позволеніи праздновать въ немъ свои обряды. Говорятъ также, будто бы они просили, чтобъ Монтезума присутствовалъ при нихъ. Альварадо, согласно наставленіямъ Кортеса, отвергнулъ Эту послѣднюю просьбу, но согласился на первую, съ тѣмъ условіемъ, чтобъ не было принесено въ жертву людей, и чтобъ Ацтеки не имѣла при себѣ оружія. Въ-слѣдствіе этого, они собрались въ назначенный день, въ числѣ шести-сотъ человѣкъ по-крайней-мѣрѣ. Они были одѣты въ великолѣпнѣйшемъ праздничномъ платьѣ, въ прекрасныхъ перяныхъ епанчахъ, осыпанныхъ драгоцѣнными каменьями; на шеѣ, на рукахъ и на ногахъ, они носили золотыя ожерелья и браслеты. Между ними господствовала страсть къ грубому великолѣпію, свойственная полу-образованнымъ народамъ, и въ случаяхъ, подобныхъ настоящему, они любили выказывать богатство и разнообразіе своихъ уборовъ.

Альварадо и воины его присутствовали какъ зрители, нѣкоторые держась будто невзначай около воротъ, другіе примѣшиваясь къ толпѣ. Всѣ они были вооружены; обстоятельство, впрочемъ, не возбудившее, по обыкновенности своей, никакого вниманія. Ацтеки вскорѣ совершенно предались упоительнымъ движеніямъ своей пляски, сопровождаемой религіознымъ пѣніемъ и дикою, грубою музыкою. Они была этимъ заняты, какъ вдругъ Альварадо и его люди, по условленному сигналу, бросились съ обнаженными шпагами на свои жертвы. Не имѣя никакого оборонительнаго оружія, они падали безъ сопротивленія подъ ударами убійцъ, которые, какъ говоритъ одинъ современный, писатель,-- при исполненіи своего кроваваго дѣла, казались лишенными всякой искры состраданія или жалости. Нѣкоторые побѣжали-было къ воротамъ, но тутъ были заколоты длинными копьями воиновъ. Иныхъ, попытавшихся перелѣзть чрезъ "Стѣну-Змѣй". постигла та же участь; нѣкоторые были изрублены, другіе застрѣлены свирѣпыми воинами. Мостовая, говоритъ одинъ писатель, была затоплена кровью, какъ бываетъ во время проливнаго дождя. ни одинъ Ацтекъ изъ всего этого веселаго общества не остался въ живыхъ! Это происшествіе было повтореніе страшнаго кровопролитія, совершившагося въ Чолулѣ, съ тѣмъ только позорнымъ прибавленіемъ, что Испанцы, не удовольствовавшись убіеніемъ своихъ жертвъ, стащили съ мертвыхъ тѣлъ драгоцѣнныя украшенія! Въ этотъ печальный день, палъ цвѣтъ ацтекскаго дворянства. Всѣ знатнѣйшія семейства были повержены въ уныніе и горе. И долго-долго, послѣ окончательнаго завоеванія страны, воспоминаніе о трагическихъ обстоятельствахъ этого случая сохранялось въ памяти народа, воспѣвавшаго ихъ подъ заунывные звуки своихъ національныхъ пѣсней.

Этотъ злодѣйскій поступокъ объясняютъ различнымъ образомъ; но немногіе историки соглашаются принять объясненія самого Альварадо, получившаго, будто-бы, чрезъ своихъ лазутчиковъ, -- между которыми были и Мехиканцы, -- вѣсти о возстаніи, замышляемомъ Индійцами. Предположено было привести это намѣреніе въ исполненіе въ самый день праздника, когда кацики соберутся вмѣстѣ и могутъ легко склонить народъ на свою сторону. Узнавъ объ этомъ, Альварадо запретилъ имъ носить оружіе при торжествъ. Притворно согласившись на его требованіе, они спрятали свое оружіе по сосѣднимъ арсеналамъ, откуда могли удобно взять его обратно. Своимъ нападеніемъ на нихъ, онъ предупредилъ ударъ, который они готовились нанести Испанцамъ, и былъ твердо убѣжденъ въ томъ, что Ацтеки впредь не осмѣлятся покуситься на подобное предпріятіе.

Таково объясненіе Альварадо. Но если оно справедливо, то почему же онъ не показалъ оружія, такимъ образомъ спрятаннаго? Почему же онъ не позаботился оправдать свое поведеніе въ глазахъ Мекикапцевъ вообще обнародованіемъ измѣны дворянъ, какъ сдѣлалъ въ Чолулѣ Кортесъ? Все объясненіе его походить на плохое оправданіе, придуманное послѣ совершенія поступка, для прикрытія злодѣйства.

Нѣкоторые современники приписываютъ убійство совершенно другой причинѣ, а именно корыстолюбію завоевателей, которое, говорятъ, доказывается тѣмъ, что они ограбили трупы своихъ жертвъ. Берналь Діасъ, который, если и не былъ свидѣтелемъ всего происшествія, то былъ по-крайней-мирѣ въ короткихъ сношеніяхъ съ очевидцами, защищаетъ ихъ противъ такого позорнаго обвиненія. По его мнѣнію, Алварадо нанесъ Ацтекамъ этотъ ударъ съ тою цѣлію, чтобы устрашить ихъ отъ всякаго мятежнаго движенія. Но старый лѣтописецъ не говоритъ намъ, имѣлъ ли Альварадо какую-либо причину ожидать возстанія съ ихъ стороны предъ тѣмъ, какъ онъ рѣшился на свой жестокій поступокъ.

Сообразивъ всѣ обстоятельства, кажется едва вѣроятнымъ, чтобы Испанцы были побуждены къ совершенію такого гнуснаго Дѣла, сопряженнаго съ такою опасностію для нихъ же самихъ, однимъ желаніемъ завладѣть украшеніями, носимыми жителями на своихъ особахъ. Мысль о грабежъ пришла, вѣроятно, на умъ воинамъ послѣ, ори видѣ добычи, лежавшей предъ ихъ глазами. Вѣроятно также и то, что до Альварадо дошли слухи о предполагаемомъ возстаніи дворянъ -- слухи, распущенные, можетъ-быть, Тласкаланцами, ихъ злѣйшими врагами, и потому собственно недостойные вниманія. Онъ думалъ разстроить ихъ замыселъ, слѣдуя примѣру, поданному его начальникамъ въ Чолулѣ. Но онъ сдѣлалъ оплошность въ томъ, что не во всемъ подражалъ этому примѣру, и не принялъ предосторожности на будущее время противъ возстанія черни. Можно прибавить еще, что онъ жестоко ошибся въ своихъ разсчетахъ, сравнивая отважнаго Ацтека съ женоподобнымъ Чолульцемъ.

Едва совершилось кровопролитіе, какъ вѣсти о немъ распространились съ быстротою молніи по всей столицѣ. Люди едва вѣрили своимъ ушамъ. Все, что они до этихъ поръ сносили: оскверненіе храмовъ, плѣненіе монарха, оскорбленія, нанесенныя его особѣ, -- все казалось ничѣмъ въ сравненіи съ этимъ послѣднимъ поступкомъ Испанцевъ, Всѣ давно-подавляемыя чувства вражды и ненависти сосредоточились теперь въ неистовую жажду мести; всѣ прежнія суевѣрныя опасенія ихъ -- въ чувство неутолимой ненависти. Не нужно было никакаго содѣйствія со стороны жрецовъ,-- хотя они не оставались праздными, для возведенія страстей народа до степени неистовой свирѣпости. Вся столица вооружилась до послѣдняго человѣка, и на разсвѣтѣ слѣдующаго дня, когда Испанцы еще едва успѣли укрѣпиться за стѣнами крѣпости, на нихъ напали съ отчаянною яростію. Нѣкоторые изъ нападавшихъ попытались пролѣзть чрезъ стѣны; другіе же успѣли мѣстами подкопать и зажечь укрѣпленія. Сомнительно, удалось ли бы имъ взять мѣсто приступомъ, или нѣтъ. Но по просьбѣ гарнизона, Монтезума вступился, и взошелъ на стѣны, обратился къ народу съ рѣчью, въ которой, для укрощенія его ярости, представлялъ ему на видъ опасность, угрожавшую отъ того его собственной особѣ. Изъ уваженія къ волѣ монарха, Ацтеки прекратили свои усилія для взятія крѣпости штурмомъ, и, измѣнивъ ходъ своихъ дѣйствій въ правильную блокаду, обложили крѣпость укрѣпленіями, чтобъ воспрепятствовать выходу Испанцевъ. Съ тою цѣлію, чтобы пресѣчь доставленіе жизненныхъ припасовъ къ непріятелю, оно прекратили тіангэцъ или рынокъ, и, спокойно засѣвъ за свои укрѣпленія, стали ждать, съ чувствомъ мрачнаго отчаянія, того часа, когда жертвы ихъ, изнуренныя голодомъ, должны будутъ отдаться имъ въ руки.

Осажденные, между-тѣмъ, находились въ самомъ отчаянномъ положеніи. Правда, они имѣли еще достаточное количество провизіи; но они ужасно страдали отъ недостатка въ свѣжей водѣ. Въ этой крайности, они открыли, говорятъ, ключъ, съ прекрасною прѣсною водою, внутри самой ограды. Такіе ключи были извѣстны и въ другихъ частяхъ города, по подобное открытіе показалось имъ при тогдашнихъ обстоятельствахъ чудомъ, совершеннымъ провидѣніемъ для ихъ спасенія. Они много пострадали отъ своихъ сшибокъ съ непріятелемъ. Погибло семь человѣкъ Испанцевъ, множество Тласкялапценъ, и не было ни одного, который бы не получилъ нѣсколько ранъ. Въ этомъ положеніи, далеко отъ своихъ единоземцевъ, безъ малѣйшей надежды на посторонюю помощь, казалось, имъ предстояло погибнуть отъ изнурительнаго голода, или же смертію еще ужаснѣйшею, -- быть пронесенными въ жертву на алтаряхъ врага-язычника. Прибытіе товарищей избавило ихъ отъ этихъ мрачныхъ опасеній.

Кортесъ хладнокровно выслушалъ объясненія Альварадо, хотя, надо думать, задолго до окончанія его, онъ вполнѣ постигъ, какъ безразсудно онъ поступилъ, избравъ такого человѣка на этотъ важный постъ. Но Кортесу въ этомъ случаѣ было трудно не ошибиться. Альварадо былъ знатнаго происхожденія, храбръ, отважный офицеръ, и къ тому же его личный, преданный пріятель. Одаренный отличными способностями, онъ былъ дѣятеленъ и твердъ въ исполненіи своихъ предпріятій, между-тѣмъ, какъ Мехиканцы, называвшіе его тоначько, любило его за откровенный, веселый нравъ. Подъ прекрасною наружностію будущаго завоевателя Гуатемалы скрывалось сердце корыстолюбивое и жестокое. Онъ былъ вовсе лишенъ того благоразумія, необходимаго въ щекотливомъ положеніи, въ которое былъ поставленъ судьбою; оно одно принесло бы больше пользы, чѣмъ самыя блестящія качества.

Чело Кортеса омрачилось, когда Альварадо отвѣтилъ на всѣ его вопросы, и онъ сказалъ своему намѣстнику: "Ты поступилъ скверно. Ты измѣнилъ своему долгу. Поведеніе твое похоже на поведеніе сьумашедшаго!" И, поворотившись къ нему спиною, оставилъ его съ явнымъ негодованіемъ.

Теперь, однакожь, было не время ссориться съ человѣкомъ, стиль любимымъ всѣми, и во многихъ отношеніяхъ столь необходимымъ для него, какимъ былъ Альварадо, а еще меньше наказывать его, какъ онъ того заслуживалъ. Испанцы походили на пловцовъ, застигнутыхъ жестокою бурею, которыхъ ладья можетъ быть спасена отъ погибели единственно искусствомъ кормчаго и единодушнымъ содѣйствіемъ экипажа. Раздоры въ такое время бываютъ всегда гибельны. Правда, Кортесъ сильно надѣялся на свои теперешнія средства. Войско его состояло изъ тысячи двухъ сотъ пятидесяти Испанцевъ и восьми тысячъ индійскихъ воиновъ, преимущественно изъ Тласкаланцевъ. Между-тѣмъ, хотя онъ надѣялся, что былъ въ состояніи устрашить всѣхъ, кто вздумалъ бы сопротивляться ему, однакожь трудность продовольствовать такое множество народа крайне безпокоила его. Недовольный самимъ собою, негодуя на своего офицера и не предвидя конца непріятностямъ, въ которыя его ввергло безразсудство Альварадо, онъ сдѣлался раздражителенъ и сталъ предаваться вспыльчивости, вовсе ему не свойственной; потому-что, хотя отъ природы онъ былъ пылкаго права, но обыкновенно и по привычкѣ обуздывалъ свои страсти.

Въ тотъ день, когда Кортесъ прибылъ, Монтезума самъ вышелъ къ нему на встрѣчу. По генералъ, подозрѣвая, кажется, искренность его привязанности, принялъ его такъ холодно, что индійскій монархъ отправился во свояси въ досадѣ и уныніи. Такъ-какъ мехиканскій народъ не изъявлялъ никакихъ признаковъ покорности и не доставлялъ запасовъ для войска, то генералъ не переставалъ гнѣваться на Монтезума. Въ-слѣдствіе этого, когда Монтезума прислалъ нѣкоторыхъ дворянъ, пригласить Кортеса на свиданіе, послѣдній, обратившись къ своимъ офицерамъ, воскликнулъ презрительно, "о чемъ же мнѣ толковать съ этимъ человѣкомъ, который допускаетъ насъ умирать въ своихъ глазахъ отъ голодной смерти?"

Его капиталы, между которыми находились Олидъ, де-Авила и Веласкесъ де-Леонъ, старались укротить его гнѣвъ, напомнивъ ему въ самыхъ почтительныхъ выраженіяхъ, что если бы не Монтезума, весь гарнизонъ могъ бы давно быть вырѣзанъ непріятелемъ. Это увѣщаніе еще пуще раздражало. "Да развѣ Монтезума", спросилъ онъ," не выдалъ насъ въ своихъ сношеніяхъ съ Нарваэсомъ? А теперь онъ позволяетъ народу закрывать рынки, оставляя насъ умирать съ голоду!" Обратившись потомъ просто къ Мехиканцамъ. онъ сказалъ, ступайте и скажите вашимъ, чтобы открыли рынки, не то мы ихъ заставимъ открыть! Кацики вышли вонъ, горя желаніемъ мести, и, передавая слова Кортеса императору, ни мало не смягчили ихъ обиднаго смысла.

Вскорѣ послѣ этого, Кортесъ, по просьбѣ, говорятъ, Монтезумы, освободилъ его брата Куитлагуа, владыку ицтапалананскаго, схваченнаго по подозрѣнію въ содѣйствіи предполагаемому возстанію кацика гецкукскаго. Полагали, что онъ можетъ оказать большія услуги при теперешнихъ обстоятельствахъ, и надѣялись, что его вліяніе укротитъ волненіе народа и дастъ лучшее направленіе его духу. Но онъ болѣе не возвращался въ крѣпость. Онъ былъ смѣлый, честолюбивый принцъ, и оскорбленія, нанесенныя ему Испанцами, нанесли неизлечимую рану его гордому духу. Онъ былъ законный наслѣдникъ Престола, который, по ацтекскимъ обычаямъ, весьма-часто переходилъ въ боковую линію. Народъ привѣтствовалъ его какъ представителя своего государя, и избралъ для заступленія мѣста Монтезумы на время его плѣна. Кунтлагуа охотно принялъ на себя эту опасную, по лестную обязанность. Будучи опытнымъ воиномъ, онъ принялся тотчасъ за преобразованіе безпорядочныхъ наборовъ и за устройство наивыгоднѣйшимъ образомъ плана дѣйствій. Труды его вскорѣ принесли свои плоды.

Кортесъ, между-тѣмъ, такъ мяло сомнѣвался въ возможности легко устрашить жителей, что выразился въ этомъ смыслѣ въ письмѣ, отправленномъ имъ къ-веракрусскому гарнизону, для извѣщенія его о безопасномъ прибытіи въ столицу. Но едва прошло полчаса послѣ отправленія нарочнаго, онъ возвратился, чуть дыша отъ страха и покрытый ранами. Вся столица, говорилъ онъ, вооружилась! Мосты были подняты, и врагъ скоро грянетъ на нихъ! Онъ говорилъ правду. Скоро послышался глухой ропотъ, походившій на ревъ отдаленныхъ волнъ. Звукъ становился громче и громче, и наконецъ съ бруствера, окружавшаго ограду, они увидѣли большія дороги, ведшія ко дворцу, покрытыя мрачными толпами воиновъ, стремившихся какъ разъяренное море къ крѣпости. Въ то же время, какъ бы по мановенію руки чародѣя, террасы и азотеи, или плоскія крыши окрестныхъ домовъ, одѣлись несметными стаями вооруженныхъ людей! Это было зрѣлище, способное поразить ужасомъ и самое мужественное сердце. Но та грозная буря, которой оно было предвѣстникомъ, и которая не переставала висѣть надъ головами Испанцевъ во все время ихъ пребыванія въ столицѣ, будетъ описана мною въ особой книгѣ.

КНИГА V.

ИЗГНАНІЕ ИЗЪ МЕХИКИ.

I.
Отчаянный приступъ къ квартирамъ.-- Ожесточеніе Мехиканцевъ.-- Вылазка Испанцевъ.-- Монтезума является предъ народомъ.-- Опасно-раненый.
1520.

Дворецъ Ахаякатль, въ которомъ помѣщались Испанцы, былъ, какъ читателямъ уже извѣстно, обширное неправильное каменное зданіе, въ одинъ этажъ, съ надстройкою только посрединѣ другаго яруса, состоявшаго изъ рядя комнатъ, возвышавшихся подобно башнямъ надъ главнымъ корпусомъ. Кругомъ его была обширная площадь, обведенная невысокою каменною стѣною, защищаемою башнями или больверками, построенными въ приличномъ разстояніи одинъ отъ другаго; она придавали ей нѣкоторую прочность, разумѣется, не въ смыслѣ европейскомъ, но достаточную для сопротивленія сильнымъ стѣнобитнымъ орудіямъ Индійцевъ. Въ брустверѣ были сдѣланы тамъ-и-сямъ амбразуры для артиллеріи, состоявшей изъ тринадцати пушекъ, и небольшія отверстія дли стрѣлковъ изъ пищалей. Испанское войско удобно помѣщалось въ большомъ зданіи; но многочисленный вспомогательный корпусъ Тласкаланцевъ не имѣлъ другаго убѣжища, кромѣ сараевъ или шалашей, нескоро для о той цѣли построенныхъ на обширномъ дворѣ. Большая часть изъ нихъ, вѣроятно, жили безъ неудобствъ подъ открытымъ небомъ, ибо климатъ здѣсь былъ гораздо сноснѣе того, съ которымъ они свыклись въ своей гористой родинъ. Заключенное такимъ образомъ въ небольшой и тѣсный кружокъ, все войско могло быть собрано въ одну минуту; притомъ, такъ-какъ испанскій начальникъ старался поддерживать строжайшую дисциплину и бдительность въ своемъ войскѣ, то едва-ли было возможно напасть на него нечаянно. Въ-слѣдствіе этого, стоило только подать знакъ къ оружію звукомъ трубы -- при извѣстіи о приближеніи непріятеля -- и каждый солдатъ былъ бы на своемъ мѣстѣ, конные на коняхъ, артиллеристы у пушекъ, а стрѣлки и пищальники въ готовности дать осаждающимъ сильный отпоръ.

И потъ идутъ они, отрадами или нестройными толпами, на которые раздѣлялось ихъ войско, и двигаются каждый въ своей сомкнутой колоннъ, подъ распущенными красивыми знаменами, и при сильномъ блескѣ шлемовъ, луковъ и копій, колеблющихся во время шествія ихъ нестройнымъ маршемъ. Подойдя къ оградѣ, Ацтеки испустили пронзительный крикъ, или, лучше сказать, тотъ оглушительный свистъ, который употребляютъ въ сраженіи племена Анагуака, и который далеко превосходитъ звуки раковиннаго рожка, атабала (atabal) и еще одного изъ ихъ грубыхъ инструментовъ военной музыки. За тѣмъ по обыкновенію слѣдовала туча метательныхъ копій, камней и стрѣлъ, густо подобно дождю -- падавшихъ на осаждаемыхъ; подобные же залпы ниспадали съ покрытыхъ толпами народа окрестныхъ террасъ.

Испанцы выжидали, пока передняя колонна подойдетъ на разстояніе, выгодное для ихъ орудій, и когда дружный валпъ изъ артиллерійскихъ орудій и пищалей очиститъ ряды осаждающихъ и пожнетъ ихъ сотнями. Мехиканцы были коротко знакомы съ этими ужасными орудіями, когда изъ нихъ стрѣляли въ торжественный праздникъ, но до-сихъ-поръ никогда еще не были свидѣтелями ихъ убійственнаго могущества. На минуту они остановились въ изумленіями съ неистовыми взглядами колебались подъ жестокимъ огнемъ; но вскорѣ, построившись снова, дерзкіе варвары вторично испустили ужасный крикъ, и бросилась впередъ чрезъ распростертые трупы своихъ товарищей. Второй и третій залпъ остановили стремленіе и привели ихъ въ безпорядокъ; но вскорѣ они снова двинулись впередъ, бросая туча стрѣлъ. Между-тѣмъ, товарищи ихъ, взобравшись на крыши домовъ, спокойно избирали для себя цѣль между сражавшимися на дворѣ. Мехиканцы были особенно искусны въ метаніи; камни, бросаемые ими съ возвышенной позиціи на головы непріятелей, достигали назначенной цѣли лучше, нежели стрѣлы. Правда, они отпрядывали отъ панцырей всадниковъ; но нѣкоторые воины, въ особенности ветераны Кортеса и многіе изъ ихъ союзныхъ Индійцевъ, имѣли весьма слабую защиту, и много страдали при этой каменной грозѣ.

Ацтеки, между-тѣмъ, подошли уже весьма-близко къ стѣнѣ разстроенными рядами и цѣлыя шеренги ихъ исчезли отъ непрерывнаго огня христіанъ. Но не смотра на жестокую пушечную пальбу, они все еще подавались впередъ и пытались взойдти на брустверъ, который, по своей малой высотѣ, но представлялъ никакой трудности. Но едва лишь головы ихъ показывались надъ валомъ, ихъ убивали меткіе испанскіе стрѣлки, или повергали на землю уларомъ тласкалавскаго накагуитля. Ничто не могло устрашить ихъ: тотчасъ другіе занимали мѣста павшихъ, и старались взойдти на валъ по трупамъ умирающихъ своихъ товарищей, или втыкая копья ихъ въ щели стѣны. Но всѣ покушенія ихъ оставались тщетными.

Пораженные въ этомъ мѣстѣ, они пытались сдѣлать брешь въ брустверѣ, удара а въ него тяжелыми кольями. Укрѣпленіе не было построено по правиламъ науки; одна часть не господствовала надъ другою и не защищала ея. Осаждавшіе, слѣдовательно, могли дѣйствовать безопасно, исключая небольшаго сопротивленія со стороны гарнизона, котораго пушки не могли быть поставлены въ положеніе, удобное для дѣйствія, и который самъ не могъ нигдѣ взойдти на укрѣпленіе для обороны, не подвергаясь тучѣ копій, пущенныхъ изъ всей осаждавшей арміи. Однакожь брустверъ оказался крѣпокъ, и выдержалъ всѣ усилія осаждавшихъ. Въ отчаяніи, они рѣшались зажечь христіанскія квартиры, бросивъ въ нихъ зажженыя стрѣлы сквозь амбразуры, до которыхъ нужно было взлѣзать. Главное зданіе было каменное; по временныя укрѣпленія индійскихъ союзниковъ, и другія части внѣшнихъ укрѣпленій были деревянныя. Многія изъ нихъ загорѣлись, и пламя быстро распространилось отъ легкихъ горючихъ матеріаловъ. Этого несчастія осажденные вовсе не предвидѣли, и едва имѣли достаточно воды для собственнаго употребленія. Они старались утушать пламя землею, но безуспѣшно. Къ счастію еще ихъ, что главное зданіе могло противиться разрушительной стихіи. Пожаръ свирѣпствовалъ въ нѣкоторыхъ внѣшнихъ укрѣпленіяхъ, смежныхъ съ брустверомъ, съ такою жестокостію, что не иначе можно было унять его, какъ разрушивъ часть самой стѣны и открывъ такимъ образомъ опасную брешь. По приказанію генерала, брешь эта тотчасъ была защищена баттареею изъ тяжелыхъ орудій и линіею пищальниковъ, поддерживавшихъ непрерывную стрѣльбу сквозь проломъ.

Битва кипѣла еще съ обѣихъ сторонъ. Стѣны вокругъ дворца извергали безпрестанно дымъ и пламя. Стонъ раненныхъ и умирающихъ мѣшался съ страшными криками сражавшихся, громомъ артиллеріи, бряканьемъ ружей и шипящими звуками индійскихъ метательныхъ копіи. Такова была битва Европейца съ Американцемъ... Битва человѣка образованнаго съ дикаремъ; битва научнаго искусства одного съ грубыми орудіями и природной воинственностію другаго. И когда древнія стѣны Тенохтитлана пали подъ громомъ артиллеріи, -- это было знакомъ, что бѣлые люда-разрушителя вступили въ кругъ своихъ владѣній.

Наконецъ, наступила ночь, подъ мирнымъ покровомъ своимъ успокоила побоище. Ацтеки рѣдко сражались ночью. Но она мало доставила покоя Испанцамъ, ожидавшимъ ежеминутно приступа; -- они усердно занимались починкою проломовъ въ своемъ укрѣпленіи и исправленіемъ поврежденнаго оружія. Осаждавшій непріятель отдыхалъ всю ночь съ оружіемъ въ рукахъ, давая знать по временамъ о своемъ присутствіи или камнемъ, или дротикомъ черезъ стѣну, или призывнымъ крикомъ одного изъ отважныхъ воиновъ, между-тѣмъ, какъ всѣ другіе голоса исчезали невнятнымъ шопотомъ въ пространствѣ воздуха надъ многолюдными сборищемъ.

Ожесточеніе Мехиканцевъ было повидимому такое обстоятельство, котораго Кортесъ вовсе не ожидалъ. Его прежняя опытность, безпрерывный рядъ побѣдъ съ гораздо меньшими силами подъ личнымъ начальствомъ, невольно, кажется, заставили его такъ худо цѣнить воинскія способности, а, можетъ-быть, и мужество Индійцевъ. Кажущаяся простота, съ которою Мехиканцы подчинялись грозной власти своихъ начальниковъ, заставила слишкомъ-слабо судить о ихъ храбрости. Онъ не могъ не думать, что настоящій приступъ есть не что иное, какъ кратковременное возмущеніе народа, которое само-собою рушится. Онъ предположилъ, на слѣдующій день, сдѣлать вылазку, и такъ жестоко наказать своего противника, чтобъ онъ тотчасъ опомнился и узналъ обладателя столицы.

Передъ разсвѣтомъ, Испанцы стояли уже съ оружіемъ въ рукахъ, во прежде еще непріятель увѣдомилъ ихъ тучею стрѣлъ о своей готовности къ бою. Туманное утро открыло, что осаждающая армія почти вовсе не уменьшилась, наполнивъ большія колонны своя новыми воинами гуще, чѣмъ прежде. Вмѣсто робкой, нестройной толпы, она имѣли нѣчто подобное регулярному войску, раздѣленному на батальйоны, каждый съ особымъ знаменемъ, на которомъ изображались военныя контрибуціи съ главныхъ городовъ и округовъ въ долинѣ. Выше и виднѣе другихъ былъ древній штандартъ Мехико: съ извѣстнымъ изображеніемъ орла, вышитаго на богатой мантіи изъ перьевъ. Тамъ-и сямъ виднѣлись между рядами жрецы, воодушевлявшіе воиновъ своими неистовыми кривляньями къ отмщенію за оскорбленіе боговъ.

Большая часть изъ непріятельскихъ воиновъ имѣли мало одежды, кромѣ махтлатля, или повязки на бедрахъ. Оружіе у нихъ, было различное: у однихъ были длинныя пики съ наконечниками изъ мѣди или изъ кремня, или просто заостренныя и закаленныя на огнѣ; у другихъ, толстыя палки; у иныхъ копья съ двумя или тремя зубцами и привязанными къ нимъ веревками, посредствомъ которыхъ они выдергиваются изъ тѣла раненнаго. Это было одно изъ страшнѣйшихъ орудій для Испанцевъ. Знатнѣйшіе изъ воиновъ были вооружены ужаснымъ макагуатлемъ, съ его острыми и ломкими клинками изъ обсидіана. Посреди пестрыхъ рядовъ воиновъ были такія особы, которыхъ пышная одежда и важный видъ означали высокое военное достоинство. Грудь охъ была защищена металлическими бляхами, чрезъ которыя былъ перекинутъ красивый камзолъ изъ перьевъ. Она носили каски, похожія на голову нѣкоторыхъ дикихъ и хищныхъ животныхъ, съ торчащими, въ родъ султана, волосами, или съ длинными, гибкими, разноцвѣтными перьями. Немногіе были украшены красною повязкою вокругъ головы, съ бумажными кистями, означавшими число побѣдъ, ими одержанныхъ, и ихъ достоинство между воинами. Пестрота толпы происходила отъ-того, что жрецы, воины и граждане составляли ее.

Прежде, чѣмъ солнце освѣтило лучами своими кастильскія квартиры, непріятель былъ уже въ движеніи, видимо приготовляясь къ новому приступу. Начальникъ Испанцевъ рѣшился предупредить ихъ смѣлою вылазкою, къ которой онъ сдѣлалъ уже нужныя приготовленія. Одновременный залпъ изъ пушекъ и ружей далеко распространилъ гибель и смерть въ рядахъ непріятельскихъ, и прежде, чѣмъ они имѣли время оправиться отъ смущенія, ворота была разрушены, и Кортесъ, выйдя изъ крѣпости впереди своей кавалеріи, подкрѣпляемой многочисленною пѣхотою и многими тысячами Тласкаланцевъ, пустился въ полный галопъ на непріятеля. Внезапность атаки лишила ихъ возможности къ сильному сопротивленію. И кто дерзалъ на это, былъ смятъ подъ ногами лошадей, изрубленъ въ куски широкими мечами, или приколотъ копьями всадниковъ. Пѣхота произвела также въ свою очередь сальный натискъ, и въ началѣ замѣшательство было общее.

Ацтеки спѣшили укрыться за баррикадами, сдѣланными изъ толстыхъ бревенъ и земли, и расположенными поперегъ главной улицы, по которой ихъ преслѣдовали. Устроившись на другой сторонѣ, они остановились и пустили въ Испанцевъ тучу стрѣлъ, сопровождаемую въ то же время градомъ метательныхъ копій съ домовыхъ террасъ; они удержали натискъ и привели ихъ въ нѣкоторый безпорядокъ.

Кортесъ, остановленный такимъ образомъ, выставилъ нѣсколько тяжелыхъ орудіи впередъ, и разгромивъ ими баррикады, очистилъ путь для войска. Но моментъ, требовавшійся для быстраго натиска, былъ упущенъ. Непріятель имѣлъ время устроиться и готовъ былъ встрѣтить противника съ равною силою. Испанцы были аттакованы съ фланга новыми батальйонами, стекавшимися изъ сосѣднихъ улицъ и переулковъ. Каналы были покрыты лодками, наполненными воинами, которые ужасными своими копьями искали малѣйшей щели или слабаго Мѣста въ панциряхъ, и терзали беззащитныя тѣла Тласкаланцевъ. Продолжительною и сильною пальбою Испанцы обратили наконецъ Индійцевъ въ бѣгство; хотя многіе, въ отчаяніи, доказывавшемъ, что они любили болѣе мщеніе, нежели жизнь -- старались затруднить движенія лошадей, опутывая ихъ ноги, или, что было успѣшнѣе, выбивая всадниковъ изъ сѣделъ. И горе несчастному, съ которымъ такъ поступали: его или убивали роковымъ макагуатлемъ, или увлекали въ лодкѣ на кровавый жертвенникъ!

Ни наибольшій вредъ наносили Испанцамъ метательные снаряды съ азотей, состоявшіе часто изъ большихъ камней, бросаемыхъ съ такою силою, что и самый дебелый всадникъ не могъ усидѣть въ сѣдлѣ. Раздраженный до высшей, степени такою стрѣльбою, отъ которой даже щиты не представляли достаточной защиты, Кортесъ велѣлъ поджигать домы. Это было не трудно, не смотря на то, что домы большею частію были каменные; -- они были наполнены цыновками, издѣліями изъ камыша и другими удобосгараемыми матеріалами, и скоро всѣ были объяты пламенемъ. Ни такъ-какъ домы отдѣлялись одинъ отъ другаго каналами и подъемными мостами, то пожаръ вообще распространялся медленно. По этому, хотя Испанцы дѣлали неимовѣрныя усилія, но къ счастію города, успѣхъ ихъ въ дѣлѣ разрушенія былъ незначителенъ. Испанцы не ослабляли своего рвенія до-тѣхъ-поръ, пока не выжгли нѣсколько сотенъ доменъ; такимъ-образомъ бѣдствіе пожара, въ которомъ погибли несчастные жителя вмѣстѣ съ своими защитниками, присоединилось къ другимъ ужасамъ сцены.

День клонился уже къ вечеру. Испанцы вездѣ были побѣдителями. Но непріятель, хотя отбитый на всѣхъ мѣстахъ, удержалъ за собою поле сраженія. Пораженный кавалеріею, онъ снова сбирался позади временныхъ укрѣпленій, устроенныхъ чрезъ нѣкоторые интервалы поперегъ улицъ, и выходя оттуда возобновлялъ битву съ прежнимъ мужествомъ, пока орудія Испанцевъ, разрушивъ баррикады, не очистили пути для движенія кавалеріи. Такимъ-образомъ, сраженіе продолжалось то аттакою, то отступленіемъ, въ которомъ обѣ стороны понесли большую потерю, хотя уронъ со стороны Индійцевъ былъ, конечно, въ десятеро значительнѣе, нежели потеря Испанцевъ. Но для Ацтековъ что значило потерять сотою людей? Меньше, чѣмъ потеря одного человѣка для ихъ противниковъ. И въ-самомъ-дѣлѣ, между-тѣмъ, какъ ряды Испанцевъ рѣдѣли, мехиканское войско, подкрѣпляемое безпрестанно свѣжими силами, приходившими изъ сосѣднихъ улицъ, не представляло, несмотря на всѣ потери, никакого уменьшенія. Наконецъ, насытившись пролитіемъ крови и изнуренные усталостію и голодомъ, Испанцы, по приказанію своего начальника, начали отступать.

На обратномъ пути своемъ къ квартирамъ, Кортесъ у видѣлъ въ сосѣдней улицъ друга своего, секретаря Дуэро, сбитаго съ коня и въ жаркой схваткѣ съ отрядомъ Мехиканцевъ, отъ котораго онъ отчаянно защищался синимъ кинжаломъ. Кортесъ, вспыхнувъ при видѣ этой сцены, гикнулъ, и, устремившись въ средину непріятеля, мгновенно разсѣялъ его; потомъ, выручивъ коня своего друга, помогъ ему сѣсть на него, и оба всадника пустилось въ толпу непріятеля, прорвались чрезъ нее и соединились съ главнымъ корпусомъ своей арміи. Такъ подвиги великодушной храбрости были нерѣдки въ этихъ сшибкахъ, требовавшихъ несравненно болѣе личной отваги, нежели борьба съ врагами, просвѣщенными военною наукою. Рыцарскому поведенію генерала въ полной мѣрѣ подражали сподвижники его". Сандоваль де-Леонъ, Олидъ, Альварадо, Ордасъ и другіе храбрые его товарищи, пріобрѣтшіе, передъ глазами вождя, славу, доставившую имъ тѣ независимыя начальства, которыя въ-послѣдствіи подчинили имъ провинціи и цѣлыя государства.

Безстрашные Ацтеки гнались за арьергардомъ отступавшаго непріятеля, безпокоя его на каждомъ шагу стрѣлами и камнями; и когда Испанцы вступили опять въ свою крайность, индійское войско расположилось лагеремъ вокругъ нея, обнаруживая ту же смѣлую рѣшимость, какъ и въ предъидущій вечеръ. Вѣрные своему старинному обычаю проводить ночь въ бездѣйствіи, они прерывали, однакожь, по временамъ безмолвіе бранными криками и угрозами, достигавшими до слуха осажденныхь. "Боги, наконецъ, предали васъ въ наши руки" говорили они: "Гуитцилопотчли долго вопіялъ о своихъ жертвахъ. Жертвенные камни готовы; ножи наточены; дикіе звѣри во дворцѣ ревутъ, алкая труповъ вашихъ; и хлѣвы" прибавляли они, насмѣхаясь надъ худощавостью Тласкаланцевь: "ожидаютъ лукавыхъ сыновъ Анагуака, для откормленія ихъ къ празднеству". Эти страшныя угрозы, печально отзывавшіяся въ ушахъ осажденныхъ, слишкомъ-хорошо понимавшихъ ихъ смыслъ, смѣшивались съ грустными жалобами о своемъ царѣ, освобожденія котораго они требовали отъ Испанцевъ.

Кортесъ сильно страдалъ отъ тяжелой раны въ рукъ, полученной имъ въ послѣднемъ дѣйствія. Но душевныя страданія его были, кажется, еще сильнѣе, когда онъ размышлялъ о мрачной своей будущности. Онъ обманулся въ характерѣ Мехиканцевъ. Ихъ долгое терпѣніе оскорбленій, нанесенныхъ имъ Испанцами, было совершенно противно ихъ природному духу, который, какъ вся ихъ исторія доказываетъ, былъ упрямѣе и жостче, чѣмъ у многихъ другихъ анагуакскихъ племенъ. Устранивъ то принужденіе, которое, ради покорности монарху, болѣе чѣмъ изъ страха, они долго возлагали на своя склонности, -- они дали полную свободу своимъ необузданнымъ страстямъ. Испанцы встрѣтили въ Тласкалѣ открытаго врага, которому не нанесли никакого оскорбленія. Вражда Тласкаланцевъ была слѣдствіемъ какого-то неопредѣленнаго страха, а она сражались для отвращенія отъ своего отечества какого-то неизвѣстнаго бѣдствія. Но Ацтекъ, доселѣ гордый властелинъ земли, былъ раздраженъ обидою и наконецъ достигъ той степени самоотверженія, при которой жизнь ничтожна въ сравненіи съ мщеніемъ. Вооружась такимъ образомъ силою отчаянія, дикарь становится почти равенъ просвѣщенному человѣку; и цѣлая нація, проникнутая общимъ чувствомъ, поглощающимъ всѣ эгоистическія разсужденія о личныхъ выгодахъ и безопасности, -- каковы бы ни были ея средства,-- похожа на землетрясеніе и на ураганъ, ужаснѣйшія изъ всѣхъ силъ природы.

Разсужденія этого рода, быть-можетъ, представлялись воображенію Кортеса, когда онъ думалъ о собственномъ своемъ безсиліи умѣрять ярость Мехиканцевъ, и рѣшился, не смотря на свое надменное обхождеіне съ Монтезумою, употребить его власть для укрощенія мятежа, власть столь успѣшно Дѣйствовавшую въ пользу Альварадо при началѣ возстанія. Онъ еще болѣе утвердился въ этомъ намѣреніи на слѣдующее утро, когда осаждающіе, удвоивъ свои усилія, получили успѣхъ въ штурмованіи одной части укрѣпленій и открыли себѣ входъ въ ограду. Правда, что при этомъ они было встрѣчены съ такимъ рѣшительнымъ мужествомъ, что ни одинъ изъ входившихъ не оставался въ живыхъ; но за то и стремительность приступа была такова, что въ-теченіи нѣсколькихъ минутъ казалось, что непріятель возьметъ мѣсто штурмомъ.

Кортесъ послалъ къ ацтекскому царю просить его о посредничествѣ между своими подданными и Испанцами, Но Монтезума не былъ расположенъ за него ходатайствовать. Онъ оставался въ своей квартирѣ съ самаго возвращенія генерала. Выведенныя изъ терпѣнія нанесенными ему обидами, онъ имѣлъ еще другую причину къ неудовольствію, найдя въ числѣ союзниковъ тихъ, которые были отъявленными врагами его націи. Изъ жилища своего, онъ смотрѣлъ на трагическія сцены въ своей столицѣ и видѣлъ другаго, гордаго преемника своего трона, занимавшаго его мѣсто во главѣ своихъ воиновъ и ведущаго войну въ его государствѣ {Это былъ братъ Монтезумы -- Кумтлагуакъ.}. Опечаленный своимъ положеніемъ, въ досадѣ на тѣхъ, которые его до того унизили, онъ холодно отвѣчалъ: "Что мнѣ дѣлать съ малинчиномъ? Я не хочу слышать о немъ. Хочу только умереть. До какого состоянія моя готовность служить ему довела меня!" Упрашиваемый въ послѣдствіи Олидомъ, а потомъ Ольмедою, онъ прибавилъ: "Безполезно! Они не повѣрятъ ни мнѣ, ни лживымъ словамъ ни обѣщаніямъ малинчина. Вы никогда не выйдете изъ этихъ стѣнъ живыми". Увѣренный, однакожь, что Испанцы охотно бы ушли, еслибъ дорога имъ не была преграждена непріятелемъ, онъ -- вѣроятно, болѣе изъ желанія пощадить кровь своихъ подданныхъ, нежели христіанъ -- наконецъ согласился вступить въ переговоры съ своимъ народомъ.

Чтобъ придать болѣе важности своему появленію, онъ надѣлъ на себя императорскую одежду. Его тильматли, мантія изъ бѣлой и голубой матеріи, развѣвавшаяся на его плечахъ, была застегнута драгоцѣнною пряжкою изъ зеленаго чальчивитля. Такой же драгоцѣнный камень, и изумруды необычайной величины, вставленные въ золотую оправу, роскошно украшали другія части его одежды. На ногахъ у него были золотыя сандаліи, а на головѣ копилли, или мехиканская діадема, походившая на папскую тіару. Облачившись такимъ образомъ, и окруженный испанскою гвардіею и многими благородными Ацтеками, несшими золотой жезлъ -- символъ царской власти, монархъ Индійцевъ спустился изъ центральной башни дворца. Присутствіе его тотчасъ сдѣлалось извѣстнымъ но всему стану, и когда царская свита проходила вдоль зубчатыхъ стѣнъ, сцена, какъ-будто магическимъ дѣйствіемъ, мгновенно измѣнилась. Звукъ инструментовъ, неистовые крики осаждавшихъ замолкли, и мертвая тишина водворилась во всемъ станѣ, за нѣсколько минутъ волнуемомъ дикимъ военнымъ шумомъ! Одни пали ницъ, другіе преклонили колѣни, и всѣ вообще обратились съ жаднымъ вниманіемъ къ монарху, которому они обыкли поклоняться, и на лицо котораго не смѣли взирать, какъ на невыносимое величіе божества. Монтезума видѣлъ свое торжество; и пока онъ стоялъ вредъ благоговѣвшимъ народомъ, ему казалось, что онъ возвратилъ всю прежнюю свою власть и довѣренность, и чувствовалъ, что онъ еще царь. Тихимъ голосомъ, удобно слышимымъ въ безмолвствовавшемъ станѣ, онъ произнесъ, какъ увѣряютъ кастильскіе писатели, слѣдующее:

"Зачѣмъ вижу я здѣсь народъ мой съ оружіемъ въ рукахъ противъ дворца отцовъ моихъ? Вы думаете, можетъ-быть, что царь вашъ въ плѣну и хотите освободить его? Если бы оно было такъ, то вы дѣйствовали бы справедливо. Но вы обманываетесь. Я не плѣнникъ. Иностранцы мои гости. Я остаюсь съ ними по желанію и могу оставить изъ когда захочу. Не для того ли вы пришли сюда, чтобъ прогнать ихъ изъ города? Это не нужно. Они отправятся по своей собственной волѣ, если вы очистите имъ дорогу. Итакъ, возвратитесь въ свои домы. Положите оружіе. Окажите мнѣ ваше повиновеніе, на которое я имѣю право. Бѣлые люди возвратятся въ свою землю и тогда снова все будетъ спокойно въ стѣнахъ Тенохтитлана".

Когда Монтезума объявилъ себя другомъ ненавистныхъ иностранцевъ, въ толпѣ послышался ропотъ, -- ропотъ презрѣнія къ малодушному, до такой степени нечувствительному къ обидамъ и оскорбленіямъ, за которыя народъ поднялъ оружіе! Гнѣвъ ихъ обнаружился въ высшей степени, разрушилъ всѣ узы почтительности, и, принявъ другое, новое направленіе, обрушился надъ главою несчастнаго Монтезумы, такъ далеко неподобнаго споимъ воинственнымъ предкамъ. "Недостойный Ацтекъ!" говорили они: "женщина! трусъ! Бѣлые люди сдѣлали изъ тебя женщину, способную только прясть да ткать!" За этими язвительными колкостями вскорѣ послѣдовали еще болѣе враждебныя изъявленія. Говорятъ, будто-бы одинъ изъ военачальниковъ высокаго званія, натянулъ лукъ или замахнулся дротикомъ съ угрожающимъ видомъ на Монтезуму -- и вдругъ туча камней и стрѣлъ разсыпалась на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ стояла царская свита. Испанцы, назначенные для защиты Монтезумы, видя почтительное поведеніе народа во время его рѣчи, не ожидали такого нападенія. Теперь они поспѣшно подставили щиты свои, но было поздно: Монтезума былъ раненъ тремя метательными снарядами, изъ которыхъ одинъ былъ камень, упавшій съ такою силою ему на голову близь виска, чти повергъ его безъ чувствъ на землю. Мехиканцы, испугавшись своего святотатственнаго поступка, почувствовали внезапное раскаяніе, и испустивъ ужасный крикъ, разсѣялись въ паническомъ страхѣ по всѣмъ направленіямъ. Послѣ этого ни одинъ изъ многочисленнаго полчища не остался на большой площади передъ дворцомъ!

Между-тѣмъ, несчастный Монтезума былъ перенесенъ спутниками въ свои покои. Опамятовавшись отъ безчувствія, причиненнаго ему ударомъ, онъ постигъ всю бѣдственность своего положенія. Онъ испыталъ всю горечь уничиженія. Ему не для чего было болѣе жить. Напрасно Кортесъ и офицеры старалась облегчить его душевныя страданія и внушить ему лучшія мысли. Онъ ни на что не отвѣчалъ ни слова. Рана его, хотя опасная, могла, еще, при искусномъ леченіи, не быть смертельною. Но Монтезума отказывался отъ всѣхъ лекарствъ, прописываемыхъ ему. Онъ срывалъ перевязку, какъ-скоро ему ее прикладывали, сохраняя притомъ совершенное молчаніе. Онъ сидѣлъ съ потупленными очами, размышляя о своемъ утраченномъ счастіи, о прежнемъ величіи и настоящемъ униженіи. Онъ пережилъ свою славу. Но искра прежняго духа, казалось, разгоралась въ душѣ его, и стало явно, что онъ не намѣренъ уже переживать своего безчестія. Отъ этого печальнаго зрѣлища испанскій генералъ и его свита скоро были отозваны новыми опасностями, угрожавшими гарнизону.

II. Штурмъ большаго храма.-- Мужество Ацтековъ.-- Бѣдствія гарнизона.-- Упорныя битвы въ городъ.-- Смерть Монтезумы.
1520.

Насупротивъ испанскихъ квартиръ, въ разстояніи нѣсколькихъ саженей, стоялъ большой теокалли Гуицилопотчли. Этотъ пирамидальный холмъ, увѣнчанный на верху жертвенниками и возвышавшійся около ста-пятидесяти футъ, представлялъ такую позицію, которая вполнѣ повелѣвала дворцомъ ахаякатлемъ, занимаемымъ христіанами. Отрядъ Мехиканцевъ, состоявшій изъ пяти или шести сотъ человѣкъ, въ числѣ которыхъ много было дворянъ и воиновъ изъ знатныхъ фамилій, овладѣвъ теокалли, производилъ такую сильную стрѣльбу изъ луковъ въ гарнизонъ, что ни одинъ воинъ изъ этого гарнизона не смѣлъ ни на минуту оставить свой щитъ, не подвергаясь явной опасности; между-тѣмъ, какъ Мехиканцы подъ прикрытіемъ храма были въ совершенной безопасности отъ огня осажденныхъ. Необходимо было вытѣспить непріятеля изъ теокалли, если Испанцы хотѣли еще оставаться въ своихъ квартирахъ.

Кортесъ поручилъ это дѣло своему каммергеру Эскобару, назначивъ подъ команду его сто человѣкъ, съ приказаніемъ взять приступомъ теокалли и занять святилище. Эскобаръ трижды былъ отражаемъ и, послѣ отчаянныхъ усилій, долженъ былъ возвратиться съ значительною потерею, не исполнивъ своего порученія.

Кортесъ, видѣвшій необходимость овладѣть мѣстностію, рѣшился самъ вести на приступъ своихъ воиновъ. Онъ страдалъ тогда отъ раны въ лѣвой рукѣ, которою въ это время не могъ дѣйствовать; но онъ привязалъ, однакожь, къ ней свой щитъ, и выступалъ впереди трехъсотъ лучшихъ всадниковъ и нѣсколькихъ тысячь вспомогательнаго войска.

На дворѣ храма онъ нашелъ многочисленный отрядъ Индійцевъ, приготовившійся защищать входъ. Онъ быстро аттаковалъ ихъ, по плоскіе гладкіе камни мостовой были такъ скользки, что лошади по могли устоятъ и многія падали. Поспѣшно сойдя съ копей, Испанцы отправили ихъ къ своимъ квартирамъ, и возобновивъ приступъ, безъ большаго труда разсѣяли индійскихъ воиновъ и очистили себѣ про ходъ къ теокалли. Зданіе это, какъ читатель можетъ себѣ припомнить, -- обширная пирамида, около трехъсотъ футовъ въ основаніи. Всходъ на нее по каменной лѣстницѣ, находящейся на внѣшней сторонѣ, у одного изъ угловъ зданія, велъ на платформу или террасу, которая проходила вокругъ зданія, до другой подобной лѣстницы, прямо соотвѣтствующей первой, и которая, подобно ей, вела также къ новой платформъ. Такъ-какъ тамъ было пять отдѣленій теокалли, то необходимо было проидти вокругъ всего ихъ протяженія четыре раза, или около мили, чтобъ достигнуть вершины, которая представляла открытую площадь, съ двумя жертвенниками, посвященныыи ацтекскомъ божествамъ.

Кортесъ, очистивъ путь для приступа, избѣжалъ на нижнюю лѣстницу, сопровождаемый Альварадо, Сандовалемъ, Ордасомъ и другими храбрыми рыцарями изъ его небольшой дружины, оставивъ нѣсколько пищальниковъ и сильный корпусъ союзныхъ Индійцевъ, для удержанія непріятеля при подошвѣ пирамиды. На первой платформъ, также на многихъ верхнихъ галереяхъ и вершинъ разставлены были ацтекскіе воины для защищенія прохода. Они бросали ни изъ множество стрѣлъ и копій, вмѣстѣ съ тяжелыми камнями, бревнами и горящими головнями, которые, катясь вдоль лѣстницы, опрокидывали всходящихъ Испанцевъ, и производили опустошеніе въ ихъ рядахъ. Болѣе счастливые, укрывшіеся или перескочившіе чрезъ эти баррикады, достигли первой террасы, гдѣ, бросившись на непріятеля, они принудили его, послѣ кратковременнаго сопротивленія, отступить. Осаждающіе, подкрѣплепные снизу огнемъ мушкетеровъ, тѣснили непріятеля, который доведенъ былъ наконецъ до того въ своей открытой позиціи, что радъ былъ укрыться на широкой вершинъ теокалли.

Кортесъ и его товарищи сошлись съ арьергардомъ непріятельскимъ, и обѣ стороны вступили въ отчаянный бой на воздушномъ полѣ сраженія. въ виду всего города и войскъ, стоявшихъ на дворъ, которыя, какъ-бы по общему согласію, прекратила на время битву и въ безмолвномъ ожиданіи смотрѣли, чѣмъ кончится дѣло на верху. Площадь на вершинъ теокалли, хотя была нѣсколько меньше основанія, но представляла достаточное поле сраженія для помѣщенія тысячи человѣкъ. Она была вымощена широкими плоскими камнями. На поверхности ея находился только огромный жертвенный камень и два каменныхъ храма, высотою въ 40 футовъ, на другомъ концѣ площади. Одинъ изъ этихъ храмовъ былъ посвященъ кресту. Другой былъ занятъ еще мехиканскимъ богомъ войны. Христіане и Ацтеки сражались каждый за свою религію подъ тѣнью соотвѣтствующихъ имъ храмовъ; между-тѣмъ, индійскіе жрецы, бѣгая то въ ту, то въ другую сторону, съ растрепанными волосами, казалось, крутилось въ воздухъ, подобно демонамъ, радующимся кровопролитію!

Объ стороны дрались съ отчаяннымъ ожесточеніемъ, не имѣя никакой другой надежды въ виду, кромѣ побѣды. Пощады не просили и не давали, а бѣжать было невозможно. Края площадки не были обведены ни перилами, ни стѣною, и потому каждый неосторожный шагъ могъ быть пагубенъ; часто сражавшіеся, борясь съ предсмертными муками, скатывались съ этой площади въ пропасть. Говорятъ, что самъ Кортесъ едва не подвергся этой участи. Дна воина сальныхъ, мускулистыхъ, схватились-было за него и быстро потащили къ краю пирамиды. Догадавшись о ихъ намѣреніи, Кортесъ рвался изо всѣхъ силъ, и прежде, чѣмъ они могли исполнить свое дѣло, онъ у спѣлъ вырваться изъ ихъ рукъ, и схвативъ одного изъ враговъ, сбросилъ его съ пирамиды собственною рукою! Событіе само-по-себѣ не невѣроятное, ибо Кортесъ былъ необыкновенно проворенъ и силенъ; объ этомъ было говорено, но не въ современныхъ исторіяхъ.

Сраженіе продолжалось съ одинаковою жестокостію три часа. Число непріятелей было вдвое больше числа христіанъ, и казалось, что сраженіе будетъ выиграно числомъ и матеріальною силою, а не превосходствомъ искусства. Но вышло противное. Непроницаемые панцыри Испанцевъ, ихъ мечи необыкновенной крѣпости, и искусство владѣть ими, давали имъ выгоды, далеко превосходившія неравенство физической силы и числа. Употреблено было все, къ чему мужество и отчаяніе можетъ сдѣлать способнымъ человѣка, но сопротивленіе становилось слабѣе-и-слабъе. Одинъ послѣ другаго всѣ пали за мѣстѣ сраженія, и только два или три жреца остались въ живыхъ и съ торжествомъ были взяты въ плѣнъ побѣдителями. Всѣ другіе остались на покрытой кровью площадкѣ или были сброшены внизъ. Здѣсь потеря Испанцевъ была немаловажна и простиралась до сорока-пяти человѣкъ; почти всѣ оставшіеся въ живыхъ были болѣе или менѣе ранены въ отчаянной битвъ.

Побѣдоносные воины бросились потомъ къ свитилищамъ. Нижній этажъ былъ у лихъ каменный, а два верхніе деревянные. Проникнувъ во внутренность, они, къ неудовольствію своему, не нашли тамъ ни образа Богоматери, ни креста. Но въ другомъ зданіи, они еще видѣли отвратительную фигуру Гуитцилопочтли, кадильницу съ теплыми еще сердцами и стѣны, дымящіяся кровью,-- Вѣроятно, ихъ одноземцевъ! Съ криками торжества христіане вытащили грубое чудовище изъ его ниши, и бросила его, въ присутствіи ужасомъ пораженныхъ Ацтековъ, внизъ по лѣстницѣ теокалли. Ненавистное зданіе предали огню. Пламя быстро достигло до легкихъ башень, распространяя зловѣщій свѣтъ на городъ, озеро и долину -- до отдаленнѣйшей хижины въ горахъ. Это былъ погребальный костеръ язычества, предвозвѣстившій паденіе кровавой религіи, которая такъ долго, подобно мрачному облаку, тяготѣла надъ прекрасными землями Анагуака!

Исполнивъ это доброе дѣло, Испанцы спустились по витому спуску теокалли, свободными и веселыми шагами, какъ-бы увѣренные, что благословеніе неба покоилось на ихъ оружіи. Они прошли мимо мрачныхъ рядовъ индійскихъ воиновъ на дворъ, слишкомъ устрашенныхъ ужаснымъ зрѣлищемъ, котораго они были свидѣтелями, и безопасно достигли своихъ квартиръ. Въ эту самую ночь, они сдѣлали вылазку на объятый сномъ городъ а выжгли тамъ до трехъ сотъ домовъ. Ужасъ пожаровъ произвелъ тѣмъ большее смятеніе, что это случилось въ то самое время, когда Ацтеки, въ-слѣдствіе принятой ими системы войны, наименѣе была къ ней готовы.

Въ той надеждъ, что духъ туземцевъ будетъ нѣсколько смущенъ послѣ бывшаго пораженія, Кортесъ рѣшился, по обычной своей политикѣ, теперь же предложить имъ мирныя условія. Для этого онъ пригласилъ непріятеля для переговора, и когда главные начальника, въ сопровожденіи своихъ подчиненныхъ, собрались на большой площади, то Кортесъ, взойдя на башню, занимаемую прежде Монтезумою, подалъ знакъ, что хочетъ говорить. Марина заняла по обыкновенію мѣсто подлѣ него, какъ переводчица. Толпа съ безмолвнымъ любопытствомъ устремила взоры свои на индійскую дѣвушку, которой вліяніе на Испанцевъ было хорошо имъ извѣстно, и которой связь съ генераломъ, въ особенности, подала поводъ Ацтекамъ назвать его мехиканскимъ именемъ ея, Maлинче (Malinche). Кортесъ, говоря тихимъ, музыкальнымъ голосомъ своей подруги, сказалъ своимъ слушателямъ, что они должны отнынѣ быть убѣждены въ безполезности сопротивленія Испанцамъ, ибо они видѣли, что боги ихъ попраны въ прахъ, алтари разрушены, домы сожжены и воины падаютъ повсемѣстно. "Все это" продолжалъ онъ: "навлекли вы на себя сами вашею непокорностію. Но ради любви къ вамъ вашего государя, съ которымъ вы такъ недостойно поступили, я охотно готовъ остановить кару мою, если положите оружіе и снова возвратитесь къ покорности. Если же", прибавилъ онъ: "вы не хотите этого, то я превращу городъ вашъ въ кучу развалинъ, и ни одной души не оставлю въ живыхъ, чтобъ оплакать его участь!"

Но испанскій полководецъ еще не понялъ характера Ацтековъ, если думалъ устрашить ихъ угрозами. Ихъ, спокойныхъ по наружности, и не легко раздражаемыхъ, было трудно укротить, если они были доведены до ожесточенія; такъ въ настоящее время они были раздражены до крайности и никакія убѣжденія не въ-состояніи были бы укротить ихъ гнѣва. Быть-можетъ, впрочемъ, Кортесъ не такъ много ошибался въ характерѣ пароля. Онъ чувствовала., можетъ-быть, что повелительный тонъ былъ единственное средство, которое могло быть дѣйствительнымъ въ настоящемъ случаѣ, и что тономъ болѣе кроткимъ и ласковымъ онъ навѣрное не достигъ бы своей цѣли.

Правда, отвѣчали Ацтеки, что онъ разрушилъ ихъ храмы, низвергнулъ ихъ боговъ и погубила, много соотечественниковъ. Многіе еще, безъ сомнѣнія, падутъ подъ страшными мечами его воиновъ. Но они будутъ довольны, если на каждую тысячу Мехкканцевъ, пролившихъ кровь свою, еще удастся имъ погубить хоть одного бѣлаго! "Взгляните", продолжали они: "на наши террасы и улицы! онѣ всѣ наполнены воинами такъ далеко, какъ только зрѣніе позволяетъ видѣть. Число нашихъ воиновъ едва уменьшилось отъ нашихъ потерь; напротивъ, васъ убываетъ съ каждымъ часомъ. Вы погибнете отъ голода и болѣзни. Запасы и вода у васъ истощены, и вы скоро попадете въ наши руки. Мосты сломаны и вамъ уйдти невозможно! Тогда слишкомъ-мало будетъ васъ на утоленіе жажды мщенія нашихъ боговъ!" Кончивъ, они пустили черезъ стѣну кучу стрѣлъ, принудившихъ Испанцевъ сойдти внизъ и укрыться въ своихъ укрѣпленіяхъ.

Свирѣпый и непримиримый духъ Ацтековъ наводилъ страхъ на осажденныхъ. Все, что они сдѣлали и перенесли, ихъ битвы днемъ, бдѣніе ночью, опасности, которыя одолѣли, и даже побѣды, ими одержанныя, не принесли никакой пользы. Слишкомъ очевидно было, что прошла та пора, когда они могли еще воспользоваться древними суевѣріями туземцевъ, которые теперь, подобно дикому звѣрю, разорвавъ свои оковы, казалось, гордились и радовались въ полномъ сознаніи своей силы. Объявленіе о разрушеніи мостовъ, какъ погребальный звонъ колокола, поразило слухъ христіанъ. Все ими слышанное была совершенная правда, и они смотрѣли другъ на друга со страхомъ и трепетомъ.

Произошло между ними то самое, что случается иногда съ мореходцами, терпящими кораблекрушеніе. Повиновеніе нарушилось при страшномъ чувствѣ опасности. Духъ мятежа обнаружился, особенно между недавно набранными войсками изъ арміи Нарваэса. Они пришли не изъ честолюбія въ эту страну, по привлеченные только необыкновенными слухами о ея богатствѣ, и твердо надѣялись возвратиться, чрезъ нѣсколько мѣсяцевъ, съ карманами, полными золотомъ ацтекскаго монарха. Но какъ обманулись она въ своихъ ожиданіяхъ! Съ перваго часа прибытія своего, они испытывали только безпокойства и несчастія, лишенія всякаго рода, безпримѣрныя страданія, и они видѣли въ грядущемъ участь свою гораздо ужаснѣйшею. Горько сожалѣли они о томъ часѣ, когда покинули освѣщенныя солнцемъ поля Кубы и отправились въ эти страны, и изъ глубины души проклинали себя за то, что послушалось призваніи Веласкеса, и еще болѣе за то, что вступили подъ знамена Кортеса!

Теперь они требовали съ шумною наглостію, чтобъ ихъ немедленно вывели изъ города, отказываясь служить болѣе для защиты такого мѣста, гдѣ они были заперты подобно овцамъ, ожидающимъ только, когда ихъ потащутъ на убой. Но при всемъ этомъ они встрѣтили молчаливый упрекъ въ болѣе порядочномъ и строгомъ поведеніи ветерановъ Кортеса. Эти послѣдніе раздѣляли съ своимъ генераломъ дни счастія, и не хотѣли оставить его въ дни бѣдствія. Въ-самомъ-дѣлѣ, ясно видно было, что одна возможность къ спасенію, въ настоя темъ случаѣ, оставалась въ повиновеніи" единодушно, и что эта возможность много уменьшится при другомъ какомъ-либо предводительствѣ.

Окруженный непріятелемъ извнѣ и борясь съ внутреннимъ, еще опаснѣйшимъ врагомъ, предводитель этотъ остался вѣренъ самому себѣ. Обстоятельства столь страшныя, которыя поработили бы обыкновенную душу, только возбуждали его къ рѣшительному дѣйствію. Онъ соединялъ въ себѣ (что бываетъ весьма-рѣдко) необыкновенное хладнокровіе и постоянство въ достиженіи предположенной цѣли съ характеромъ предпріимчивымъ, который, по справедливости, можно назвать романтическимъ. Присутствіе духа не оставило его и въ настоящемъ случаѣ. Онъ спокойно смотрѣлъ на свое положеніе, я взвѣшивалъ трудности, его окружавшія, прежде, чѣмъ рѣшался на что-либо. Независимо отъ опасности отступленія въ виду бдительнаго и озлобленнаго непріятеля, ему предстояло огорченіе сдать городъ, которымъ онъ такъ долго управлялъ самовластно; оста нить сокровища, собранныя имъ и его товарищами, и отказаться отъ самыхъ средствъ, которыми онъ надѣялся пріобрѣсти милость своего государя и заслужить прощеніе за всѣ его своевольные поступки. Все это, какъ ему было извѣстно, зависѣло отъ успѣха. Бѣжать значило лишиться плодовъ завоеванія. Какой былъ бы это конецъ предпріятію, такъ счастливо начатому! Какой уронъ для всѣхъ его блестящихъ надеждъ! Какое торжество доставило бы это его недоброжелателямъ! Губернаторъ Кубы вполнѣ, чувствовалъ бы себя отомщеннымъ!

Но если такія уничижительныя мысли терзали его душу, то оставаться на мѣстѣ, при его бѣдственномъ положенія, казалось еще хуже. Войско ежедневно уменьшалось въ силѣ и числѣ, запасы истощились до того, что небольшая порція хлѣба, при чрезвычайномъ утомленіи, составляла все ихъ дневное продовольствіе; бреши въ ихъ слабыхъ укрѣпленіяхъ становились съ каждымъ днемъ шире и порохъ, наконецъ, почти весь истощился. Очевидно, что невозможно было долго удерживаться на мѣстѣ и только люди съ желѣзными силами души о тѣла, каковы были Испанцы, могли выдерживать такъ долго борьбу съ непріятелемъ. Главное затрудненіе состояло въ избраніи времени и порядка, удобнѣйшихъ для выхода изъ города. Лучшій путь, казалось, былъ тлаконайскій. Хотя плотина была самая опасная часть дороги, но она простиралась только на двѣ мили въ длину и но пей скорѣе, чѣмъ но другимъ путямъ, могли бѣгущіе выбраться на материкъ. Передъ самымъ отправленіемъ, однакожь, Кортесъ рѣшился сдѣлать вылазку въ предполагаемомъ направленіи, въ намѣреніи осмотрѣть мѣстность, и бъ то же самое время, дѣйствуя наступательно, отвлечь вниманіе непріятеля отъ настоящей его цѣли.

За нѣсколько дней предъ тѣмъ, работники Кортеса занимались устройствомъ военной машины его собственнаго изобрѣтенія. Она названа была манта, и основывалась на началахъ боеваго щита (mantelet), употреблявшагося въ среднихъ вѣкахъ. Но манта была гораздо сложнѣе, и состояла изъ башни, сдѣланной изъ легкихъ брусьевъ, съ двумя отдѣленіями внутри, расположенными одно надъ другимъ. Тамъ помѣщались мушкетеры, стрѣлявшіе сквозь боковыя отверстіи. Главная цѣль этого изобрѣтенія состояла въ предохраненіи людей отъ разныхъ метательныхъ снарядовъ, пускаемыхъ съ террасъ. Устроены были три такія машины, двигавшіяся на колесахъ, посредствомъ крѣпкихъ веревокъ, за которыя союзные Тласкаланцы влекли ихъ по улицамъ.

Мехиканцы съ удивленіемъ смотрѣли на эти военныя орудія, и когда движущіяся крѣпости приближались, извергая дымъ и пламя изъ своей внутренности, -- непріятель, будучи не въ состояніи нанести вредъ скрывавшемуся въ нихъ врагу, въ страхѣ отступалъ назадъ. По приближенія манты къ стѣнамъ домовъ. Испанцамъ было удобно стрѣлять въ находившихся на азотеяхъ Индійцевъ, причинявшихъ имъ столько безпокойства, и когда не прекращались непріязненныя дѣйствія, то накидывали съ вершины манты на крыши домовъ лѣстницы или легкіе мостки, по которымъ Испанцы всходили на террасы и вступали съ противниками въ рукопашный бой. Къ высокимъ зданіямъ они, однакожь, во могли приближаться, ибо Индійцы бросали съ нихъ такіе тяжелые камни и бревна, что они проламывали настилку, покрывавшую машины, или, ударяя въ бока ихъ, потрясали слабое зданіе ихъ до основанія, и грозили всѣмъ, тамъ находившимся, гибелью. Правда, успѣхъ этихъ машинъ дѣлался даже сомнителенъ, когда встрѣтившійся на пути каналъ полагалъ конецъ ихъ дальнѣйшему движенію.

Испанцы убѣдились, наконецъ, въ томъ, въ чемъ ихъ увѣрялъ непріятель. Мостъ, построенный чрезъ каналъ, былъ дѣйствительно уничтоженъ, и хотя вообще каналы, пересѣкавшіе городъ, была не широки и не глубоки, однакожь уничтоженіе мостовъ не только остановило движеніе машинъ, по привело въ недоумѣніе и самую кавалерію. Рѣшившись оставить манты, Кортесъ приказалъ заваливать каналъ камнями, бревнами и другимъ хламомъ отъ разоренныхъ зданій, и сдѣлать новый проходъ для армія. Пока эта работа продолжалась, ацтекскіе пращники или камнеметатели и стрѣлка изъ луковъ вели страшную перестрѣлку, съ другой стороны канала, на христіанъ, беззащитныхъ по самому роду икъ занятій. Когда работа была кончена и открыта безопасная переправа, испанскіе всадники быстро поскакали на непріятеля, который, не будучи въ-состояніи отразить натискъ броненосной колонны, поспѣшно отступилъ къ другому каналу, представлявшему на время вѣрную защиту.

Подобныхъ каналовъ, пересѣкавшихъ главную тлакопанскую улицу, было не менѣе семи, и при каждомъ изъ нихъ то же самое повторялось: Мехиканцы представляли то же мужественное сопротивленіе и причинили потерю своимъ упорнымъ противникамъ. Эти операціи заняли два дня, и наконецъ, послѣ неимовѣрныхъ трудовъ, испанскій генералъ нашелъ весь путь совершенно возстановленнымъ и поставилъ при главныхъ мостахъ сильные отряды пѣхоты. Загнавъ такимъ-образомъ непріятеля до самаго конца улицы, гдѣ она соединялась съ плотиною, Кортесъ былъ извѣщенъ, что Мехиканцы, упавшіе духомъ отъ своихъ неудачъ, желаютъ вступить въ переговоры касательно мирныхъ условій, и что ихъ начальники ожидаютъ его съ этою цѣлію въ крѣпости. Обрадованный этимъ извѣстіемъ, онъ тотчасъ поскакалъ назадъ къ своимъ квартирамъ, сопровождаемый Альварадою, Сандовалемъ и шестидесятые всадниками.

Мехиканцы требовали отъ него освобожденія двухъ жрецовъ, плѣненныхъ имъ въ храмъ, которые и могутъ передать имъ его собственныя условія и служить повѣренными въ переговорахъ. Они дѣйствительно были посланы съ необходимыми наставленіями къ ихъ соотечественникамъ. Но назадъ уже не возвращались. Все это была одна продѣлка непріятеля, заботившагося единственно о доставленіи свободы своимъ религіознымъ вождямъ; одинъ изъ нихъ былъ ихъ теотейктли, или верховный жрецъ, котораго присутствіе считалось необходимымъ для предполагаемаго новаго коронованія.

Кортесъ, между-тѣмъ, полагаясь на скорое заключеніе мира, закусывать съ своими офицерами, послѣ дневныхъ тревогъ, какъ вдругъ получилъ извѣстіе, что непріятель снова взялся за оружіе, и съ Сбившимъ ожесточеніемъ, чѣмъ когда-либо; что онъ опрокинулъ отряды, состоявшіе въ вѣдѣніи Альварадо, у трехъ мостовъ, и дѣятельно занимался разрушеніемъ этихъ мостовъ. Пораженный стыдомъ, что съ такою легкостію вдался въ обманъ вѣроломному непріятелю, а можетъ-быть и своимъ собственнымъ надеждамъ, Кортесъ быстро бросался на сѣдло и, въ сопровожденія своихъ храбрыхъ товарищей, пустился но весь опоръ на мѣсто дѣйствія. Мехиканцы отступи ли предъ стремительнымъ нападеніемъ Испанцевъ, овладѣвшихъ снопа мостами, и Кортесъ съ своею кавалеріею проѣхалъ вдоль всего протяженія главной улицы, гоня передъ собою непріятеля, какъ робкое стадо оленей. Но прежде, чѣмъ успѣлъ онъ достигнуть прежняго мѣста, онъ нашелъ, что неутомимый непріятель, собравшись изъ сосѣднихъ переулковъ и улицъ, снова напалъ на его пѣхоту, изнемогшую отъ усталости и бывшую не въ состояній удержать своей Позиціи при одномъ изъ главныхъ мостовъ. Новые рои воиновъ устремлялись туда со всѣхъ сторонъ, поражая небольшой отрядъ христіанъ множествомъ камней, копій и стрѣлъ, шумѣвшихъ подобно граду на ихъ панцыряхъ и на панцыряхъ ихъ лошадей Многія изъ метательныхъ орудій отпрядывали безвредно отъ отличнаго стальнаго вооруженія, или отъ толсто-подстеганой ваты, но иногда удачно проникали въ щели панцыря и повергали всадника на землю.

Свалка становилась около моста значительнѣе. Нѣкоторые изъ конныхъ были столкнуты въ каналій о кони ихъ дико бросались изъ стороны въ сторону. Самъ Кортесъ, при этомъ случаѣ, сдѣлалъ болѣе, чѣмъ кто-либо, для прикрытія отступленія своихъ товарищей. Пока мостъ еще починивался, Кортесъ смѣло ворвался въ средину варваровъ, побивая ихъ при каждомъ поворотѣ своего коня, воодушевляя своихъ воиновъ и распространяя ужасъ въ рядахъ своихъ противниковъ, извѣстнымъ для нихъ своимъ военнымъ крикомъ. Никогда не выказывалъ онъ такой смѣлости и никогда такъ свободно не подвергалъ себя опасности, соревнуя, какъ говоритъ одинъ старый писатель, геройскимъ подвигамъ римскаго Коклеса. Такимъ-образомъ, онъ удержалъ натискъ осаждавшихъ и самъ послѣдній перешелъ мостъ, при чемъ одно изъ бревенъ провалилось и онъ принужденъ былъ перескочить черезъ проломъ, шириною въ шесть футъ, осыпаемый тучею метательныхъ снарядовъ, пока не достигъ безопаснаго маета. Между -- тѣмъ, пронесся слухъ въ войскѣ, будто генералъ убитъ. Вскорѣ молва эта разнеслась и въ городѣ, къ великой радости Мехиканцевъ, и достигла крѣпости, гдѣ осажденные впали въ глубочайшее уныніе. Къ-счастію, это была ложь. Кортесъ дѣйствительно получилъ двѣ тяжелыя контузіи въ колѣно, но остался живъ. Никогда, однакожь, не бывалъ онъ въ такой крайней опасности. Избавленіе его и всѣхъ его сподвижниковъ считались чудомъ; не одинъ замѣчательный историкъ приписываетъ сохраненіе Испанцевъ бдительной заботливости ихъ хранителя, апостола Іакова, котораго въ этомъ отчаянномъ сраженіи видѣли на бѣломъ конѣ впереди христіанскаго воинства, съ пламеннымъ мечомъ; между "тѣмъ, видѣли и дѣву въ бѣломъ одѣяніи, которую приняли за Богоматерь. Она была также ясно видна возлѣ него, и бросала прахъ въ глаза невѣрныхъ! фактъ этотъ подтвержденъ Испанцами и Мехиканцами: послѣдними -- по обращеніи ихъ въ христіанство. Конечно, ни въ одномъ случаѣ Испанцы не имѣли такой нужды въ защитѣ своего святаго хранителя!

Наступленіе ночи разсѣяло толпы Индійцевъ, которые скрылись съ поля ботвы подобно птицамъ, предчувствующимъ непогоду, оставивъ проходъ, такъ жестоко оспариваемый, во власти Испанцевъ. Не съ радостнымъ чувствомъ завоевателей возвращались послѣдніе въ свою цитадель, а медленными шагами и съ печальнымъ видомъ, съ притупленнымъ оружіемъ, избитыми щитами, ослабѣвшіе отъ потери криви, отъ голода и утомленія. Въ это время они получили извѣстіе о новомъ несчастій -- о смерти Монтезумы.

Индійскій монархъ быстро приближался къ своему концу съ-тѣхъ-поръ, какъ былъ раненъ на башнѣ, изнемогая, однакожь, столько же отъ душевныхъ, сколько и отъ тѣлесныхъ страданій. Онъ оставался въ томъ же состояніи нечувствительности ко всему, о которомъ я упомянулъ и прежде; едва разговаривая съ своими приближенными, онъ былъ глухъ для утѣшеній, отвергалъ всѣ медицинскія пособія и даже самую и ищу. Видя приближающійся конецъ, Нѣкоторые изъ офицеровъ, находившихся въ крѣпости, лично привязанные къ нему за его добродушное обхожденіе, старались спасти душу умирающаго государя отъ плачевной участи тѣхъ, которые погибаютъ во мракѣ невѣрія. Въслѣдствіе этого, они явилось къ нему съ отцомъ Ольмедо и въ самыхъ убѣдительныхъ словахъ упрашивали открыть глаза на заблужденія своей вѣры и согласиться на крещеніе. Но Монтезума, не смотря на все, что было говорено нѣкоторыми писателями -- никогда не усумнялся въ своей наслѣдственной вѣрѣ и не думалъ сдѣлаться отступникомъ; ибо тотъ вполнѣ заслуживаетъ это имя, кто отрекается отъ своей религіи безъ убѣжденія въ ея ложности. Въ-самомъ-дѣлѣ, слѣпому вѣрованію Монтезумы въ свои оракулы Испанцы были обязаны за его чрезмѣрную преданность къ нимъ. Что жь касается до бѣдствій его государства, то онъ, можетъ-быть, считалъ ихъ ниспосланными богами въ наказаніе за гостепріимство, оказанное тѣмъ, которые осквернили и разрушили храмы ихъ.

Когда отецъ Ольмедо, преклонивъ колѣни у его ложа, съ поднятымъ крестомъ, убѣдительно просилъ его облобызать знаменіе человѣческаго искупленія, онъ хладнокровно сказалъ пастору: "Мнѣ только нѣсколько минутъ остается жить; и въ эти минуты я не хочу оставить вѣры моихъ праотцевъ". Одно, кажется, сильно тяготило душу Монтезумы: это судьба дѣтей его, особенно трехъ дочерей, прижитыхъ имъ отъ двухъ женъ своихъ; потому-что тамъ существовалъ извѣстный обычаи супружества, различавшій законную жену отъ наложницы. Пригласивъ къ постелѣ своей Кортеса, онъ убѣдительно просилъ его принять подъ свое покровительство этихъ дѣтей, какъ "драгоцѣннѣйшія сокровища, какія только онъ могъ оставить ему". Онъ просилъ его также объ исходатайствованіи у испанскаго императора вниманія къ оставленнымъ сиротамъ, чтобъ онѣ не были покинуты, и чтобъ имъ оставлена была часть ихъ законнаго наслѣдства. "Я увѣренъ, что твой государь это сдѣлаетъ", прибавилъ онъ наконецъ, "по-крайней-мѣрѣ хоть за дружескія услуги, оказанныя мною Испанцамъ, и за любовь мою къ нимъ, -- доведшую меня до настоящаго положенія! Но я имъ прощаю все". Таковы были слова, сказанныя самому Кортесу умирающимъ монархомъ. Спустя немного послѣ этого, 30 іюня 1520 года, онъ скончался въ объятіяхъ нѣсколькихъ дворянъ своихъ, оставшихся ему вѣрными и преданными. "Такъ", восклицаетъ одинъ туземный историкъ, Тласкаданецъ и его непріятель, "такъ умеръ несчастный Монтезума, управлявшій своимъ государствомъ съ такою мудростію и славою и пользовавшійся нѣкогда такою степенью уваженія, какою некогда не пользовался ни одинъ, не только изъ его предшественниковъ, но и изъ всѣхъ прочихъ владыкъ, когда-либо царствовавшихъ въ нашемъ западномъ свѣтѣ. Имъ, можно сказать, кончилась царственная линія Ацтековъ, и слава имперіи, достигшей подъ его правленіемъ высшей степени благоденствія". "Извѣстіе о его смерти", говорить старый кастильскій лѣтописецъ Діасъ, "было принято съ истиннымъ прискорбіемъ каждымъ кавалеромъ и воиномъ въ арміи, имѣвшими доступъ къ его особѣ; ибо мы всѣ любили его, какъ отца,-- и не мудренно, онъ былъ такъ добръ". Это простое, во выразительное свидѣтельство его добродѣтели въ такое время, есть само-по-себѣ лучшее опроверженіе подозрѣнія на счетъ вѣрности его въ-отношеніи къ христіанамъ.

Не легко вѣрными красками описать характеръ Монтезумы, представляемый намъ въ двухъ видахъ, весьма различныхъ и противорѣчащихъ. По свѣдѣніямъ, собраннымъ о немъ Испанцами но прибытіи въ страну, онъ вообще изображался смѣлымъ и воинственнымъ, неразборчивымъ въ средствахъ для достиженія своихъ честолюбивыхъ цѣлей, вѣроломнымъ, ненадежнымъ союзникомъ, жестокимъ, грознымъ врагомъ, надменнымъ въ обращеніи до того, что даже собственный его народъ трепеталъ предъ нимъ. Сами же они нашли его, напротивъ, ее только ласковымъ и обходительнымъ, но даже готовымъ пренебречь въ угоду имъ всѣми выгодами своего высокаго сана и поставить себя въ уровень съ пришельцами; пополняя ихъ малѣйшія желанія, какъ законы -- въ своемъ обращеніи съ ними онъ оказывалъ добродушіе, доходившее даже до нѣжности, а оставался постоянно въ дружбѣ съ ними, когда весь его народъ поднялъ оружіе противъ нихъ. Какъ ни противорѣчаще эти два описанія его характера, по какъ то, такъ и другое были вѣрны. Это объясняется только чрезвычайными обстоятельствами его положенія.

При восшествіи на престолъ, Монтезумѣ едва было двадцать три года отъ роду. Будучи молодъ и честолюбивъ, для расширенія предѣловъ своей имперіи, онъ велъ безпрестанныя войны, и, говорятъ, самъ участвовалъ въ девяти кровопролитныхъ сраженіяхъ; его много превозносили за геройскіе подвиги и причислили къ высшему военному обществу въ Мехикѣ, въ которое немногіе даже изъ государей были принимаемы, Въ-послѣдствіи, изъ предпочелъ интриги насилію, какъ болѣе сообразныя съ его характеромъ и жреческимъ воспитаніемъ. И не совсѣмъ приличными средствами завладѣлъ большою полосою земли своего царственнаго родственника государя сегкукскаго; строгій въ правосудіи, онъ сдѣлалъ важныя преобразованія въ судопроизводствѣ. Онъ ввелъ совершенно новый порядокъ въ дворцовое хозяйство, учредивъ при немъ новыя должности и введя расточительное великолѣпіе и обряды дворцоваго этикета, неизвѣстные его грубымъ предшественникамъ. Короче сказать, онъ былъ весьма внимателенъ ко всему тому, что касалось наружности о торжественности царской. Сохраняя всегда величественную осанку, приличную его высокому сану, онъ дорожилъ своимъ достоинствомъ, и можно сказать -- былъ такой же "представитель величества" между грубыми владыками новаго свѣта, какимъ былъ Лудовикъ XIV въ-отношеніи къ образованнымъ государямъ просвѣщенной Европы.

Монтезума принялъ Испанцевъ какъ существа, предназначенныя оракулами. Безпокойство и страхъ, заставлявшіе его уклоняться отъ принятія посѣщенія иноземцевъ, основывались на тѣхъ же самыхъ чувствахъ, которыя побудили его такъ слѣпо покориться имъ при ихъ приближеніи. Онъ чувствовалъ надъ собою вліяніе превосходства ихъ генія, и отдалъ имъ въ руки безъ сопротивленія все, чтоотъ него потребовали: свои сокровища, власть и даже самого-себя. Для нихъ отказался онъ отъ обычныхъ своихъ занятій, удовольствій и привычекъ. Онъ, можно сказать, отказался отъ своей природы, и, какъ подчиненные его утверждали, перемѣнилъ полъ свой, и сдѣлался женщиною. Если мы не можемъ не признать малодушія ацтекскаго монарха, то по крайней-мѣрѣ не можемъ строго осуждать его, потому-что самое это малодушіе происходило отъ его суевѣрія, а суевѣріе въ дикарѣ замѣняетъ религіозныя правила образованнаго человѣка.

Нельзя безъ крайняго сожалѣнія глядѣть на судьбу Монтезумы,-- видя его при такихъ обстоятельствахъ, которыя онъ былъ не въ силахъ отвращать или преодолѣвать, видя его -- подобно какому-нибудь величественному дереву, украшавшему его индійскіе лѣса -- гордо высившагося роскошными вѣтвями своими, и вдругъ, въ лучшемъ цвѣтѣ, пораженнаго стрѣлами молній, и павшаго первою жертвой грозы, которая разразилась надъ его родными холмами! Когда мудрый государь тецкукскій поздравлялъ своего родственника при коронаціи, то сказалъ: "Счастлива имперія, находящаяся нынѣ на высшей степени своего благоденствія, ибо скипетръ врученъ тому, о которомъ само провидѣніе "заботится, и народы будутъ уважать его!" Но, увы! тотъ, къ кому обращено было это блистательное воззваніе, дожилъ до тоги, когда имперію его опустошили; видѣлъ чуждыхъ пришельцевъ, упавшихъ какъ-будто съ облаковъ; сдѣлался плѣнниковъ во дворцѣ отцовъ своихъ, товарищемъ враговъ боговъ своихъ и народа; и долженъ былъ, наконецъ, умереть одинокимъ изгнанникомъ въ жилищѣ иноземцевъ, въ самомъ сердцѣ своей столицы! Онъ былъ жалкою жертвою судьбы -- судьбы мрачной и неотразимой, подобной той, о которой мы читаемъ въ миѳическихъ преданіяхъ древности!

Монтезума умеръ около сорока-одного года отъ роду, и царствовалъ только восемь лѣтъ. Его наружность и характеръ были уже описаны, Оставивъ многочисленное потомство отъ разныхъ женъ своихъ, изъ которыхъ многія, послѣ завоеванія, потеряли свою значительность и впали въ неизвѣстность, смѣшавшись съ массою индійскаго населенія; двое дѣтей его -- сынъ и дочь, принявшіе христіанскую вѣру, сдѣлались родоначальниками благородныхъ фамилій въ Испаніи. Правительство, желая оказать свою благодарность за обширныя владѣнія, перешедшія подъ его власть отъ ихъ предковъ, даровало имъ обширныя помѣстья и важныя наслѣдственныя права; въ-послѣдствій, графы Монтезума и Тула вошло въ родственныя связи съ лучшими кастильскими фамиліями, означая своими именами и титулами знаменитое происхожденіе отъ старинной царской династіи Мехико.

Смерть Монтезумы была несчастіемъ для Испанцевъ. Пока онъ былъ живъ, они имѣли драгоцѣннаго заложника въ своихъ рукахъ, котораго, въ случаѣ крайности, могли употребить въ свою пользу. Теперь послѣднее звѣно, соединявшее ихъ съ туземцами, лопнуло. Но независимо отъ чувствъ, касавшихся ихъ личной выгоды, Кортесъ и его офицеры были очень опечалены смертію Монтезумы, ибо питало личное къ нему уваженіе; и стоя предъ охладѣвшимъ трупомъ несчастнаго монарха, они, быть-можетъ, чувствовали невольныя угрызенія совѣсти, когда имъ пришло на мысль его прежнее блестящее состояніе и настоящее, до котораго довела его дружба съ ними.

Испанскій начальникъ оказалъ его памяти всѣ знаки почестей. Тѣло его, одѣтое въ царскую одежду, было положено на носилки и отнесено на плечахъ его приближенныхъ дворянъ въ городъ къ народу. Какія почести были возданы праху его, неизвѣстно. Жалобный вопль, ясно слышавшійся въ западныхъ частяхъ столицы, былъ принятъ Испанцами за плачь погребальной процессіи, сопровождавшей тѣло усопшаго въ мѣсто покоя между своими предками, подъ царственную тѣнь Чапольтепека. Другіе утверждаютъ, что тѣло монарха было отнесено на кладбище города Копалко, и тамъ сожжено съ обычными торжественностями и знаками глубокой печали. Какъ бы то ни было, но Мехиканцы, занятые смутами, вѣроятно, не долго занимались своимъ монархомъ, не принимавшимъ никакого участія въ ихъ послѣднихъ движеніяхъ. Неудивительно также, что и самая память о его гробницъ исчезла въ ужасныхъ переворотахъ, потрясшихъ въ-послѣдствіи столицу, и истребившихъ всѣ народные памятники на ея поверхности.

III. Военный совѣтъ.-- Испанцы оставляютъ городъ.-- Nohe Tristi, или "Печальная ночь".-- Жестокое кровопролитіе.-- Ночные биваки.-- Исчисленіе потерь Испанцевъ.
1520.

Между Испанцами не было другихъ разговоровъ, какъ о средствахъ къ выходу изъ города. Трудно было избрать время и путь для этого. Испанскій начальникъ созвалъ на совѣтъ своихъ офицеровъ, для совѣщаній объ этомъ предметѣ. По его мнѣнію, лучше было отступить на Тласкалу и въ этой столицѣ рѣшиться уже, смотря по обстоятельствамъ, на дальнѣйшія операціи. По нѣкоторомъ разсужденіи, они согласилась вы Идти изъ города по тлакопанской дорогѣ. Правда, что эта дорога значительно удаляла ихъ отъ того пути, которымъ они пришли въ столицу. Но ее избрали въ томъ предположеніи, что она менѣе другихъ была защищаема; притомъ же, будучи короче другихъ выходовъ, она скорѣе поставляла войско въ безопасность на материкѣ.

Относительно часа отправленія, были различныя мнѣнія. День, предполагали нѣкоторые, былъ выгоднѣе, ибо онъ доставлялъ возможность обозрѣвать опасность во всемъ ея объемѣ и принимать мѣры къ ея отвращенію. Темнота же могла гораздо болѣе затруднить ихъ собственныя движенія, нежели движенія непріятеля, знакомаго съ мѣстностію. Тысячи препятствій могли встрѣтиться ночью, которыя воспрепятствовали бы имъ дѣйствовать дружно, или согласно съ волею начальника. Но, съ другой стороны, утверждали, что ночь представляла многія явныя выгоды, ибо непріятель рѣдко продолжалъ свои военныя дѣйствія далѣе вечера. При послѣдней схваткѣ съ Мехиканцами, Испанцы обманула всѣ ихъ предположенія, и потому невѣроятнымъ казалось, чтобъ они могли предугадать намѣреніе бѣлыхъ выступать такъ поспѣшно изъ столицы. При быстротѣ и осторожности, они дѣйствительно могли пройдти избранную дорогу, по оставленіи города, прежде, чѣмъ замѣтятъ отступленіе ихъ, и совершивъ этотъ опасный переходъ, остальное уже не будетъ для нихъ страшнымъ.

Эти предположенія были подкрѣплены, говорятъ, совѣтами одного воина, по имени Ботелло, занимавшагося таинственною наукой гадательной астрологіи. Онъ пріобрѣлъ довѣріе войска нѣкоторыми своими предсказаніями, оправдавшимися на дѣлѣ; этотъ человѣкъ совѣтовалъ своимъ соотечественникамъ во всякомъ случаѣ оставить квартиры ночью, какъ наиболѣе благопріятнымъ къ тому временемъ, хотя бы ему пришлось самому погибнуть тогда. Послѣдствія доказали, что астрологъ зналъ лучше свою судьбу, нежели будущность другихъ.

Быть-можетъ, что предсказанія Ботелло имѣли нѣкоторые вліяніе на рѣшимость Кортеса. Суевѣріе было главною отличительною чертою тогдашняго времени, и испанскій генералъ, какъ мы уже видѣли, былъ вполнѣ зараженъ имъ. Смутныя времена, по-большой-части, располагаютъ душу къ воспріятію чудеснаго. Весьма-вѣроятно, впрочемъ, что Кортесъ принялъ мнѣніе астролога, согласное съ его собственнымъ, для того болѣе, чтобы сильнѣе дѣйствовать на своихъ подчиненныхъ, и внушить имъ большую довѣренность къ себѣ. Во всякомъ случаѣ, было рѣшено оставить городъ въ ту же самую ночь.

Главною заботою генерала было безопасное перевезеніе сокровищъ. Многіе изъ простыхъ воиновъ превратили свою часть добычи, какъ мы уже видѣли, въ золотыя цѣпи, ошейники или другія украшенія, которые удобно могли носить на себѣ. Королевская же пятая доли и большая часть богатой добычи, доставшейся Кортесу и главнымъ его офицерамъ, была превращена въ полосы и слитки, и сложена въ одну изъ крѣпкихъ комнатъ дворца. Кортесъ сдалъ долю, принадлежавшую казнѣ, королевскимъ офицерамъ, назначивъ имъ одну изъ сильнѣйшихъ лошадей, и стражу изъ кастильскихъ воиновъ, для перевоза ея.-- Однакожь, весьма-много сокровищъ, принадлежавшихъ казнѣ и нѣкоторымъ лицамъ, была по необходимости оставлена, за недостаткомъ приличныхъ средствъ къ перевозкѣ.

Золото лежало въ блестящихъ кучахъ на полу, возбуждая корыстолюбіе воиновъ. "Возьмите, сколько хотите" сказалъ имъ Кортесъ. "Пусть оно лучше вамъ достанется, нежели этимъ мехиканскимъ собакамъ. Но будьте осторожны и не перегружайте ими себя. Тотъ безопаснѣе путешествуетъ въ темную ночь, кто имѣетъ не много при себѣ." Болѣе осторожные воины послушалось его совѣтовъ, и забрали небольшія вещи, хотя, можетъ-быть, и весьма многоцѣнныя. Но войска Нарваэса,-- алкая сокровищъ, о которыхъ они такъ много наслышалась, но которыхъ не видали никогда еще въ такомъ количествъ предъ собою -- не оказали такой же умѣренности. Тутъ имъ казалось, будто самые рудники Мехики раскрывались передъ ними, и они, бросившись на обманчивую добычу, жадно хватали драгоцѣнности и до того нагрузились, что не только обложили имя себя гдѣ было можно, но даже набили ими мѣшки, ящики и все, что только было подъ рукою.

Вскорѣ Кортесъ устроилъ порядокъ марша. Авангардъ, состоявшій изъ двухъсотъ пѣшихъ Испанцевъ, находился подъ командою храбраго Гоизало де-Сандоваля, при которомъ находились Діэго де-Ордасъ, Франциско де-Лухо и около двадцати человѣкъ другихъ офицеровъ. Арьергардъ, состоявшій изъ главныхъ силъ пѣхоты, былъ порученъ Педро де-Алварадо и Веласкесу де-Леону. Самъ генералъ принялъ команду надъ центромъ, въ которомъ находились транспорты, нѣсколько тяжелыхъ орудій, изъ которыхъ большая часть, однакожь, оставлена въ арьергардѣ, и плѣнные. Эти послѣдніе были, сынъ и двѣ дочери Монтезумы, Какама, низложенный владѣтель Тецкука, и многіе другіе благородные Ацтеки, которыхъ Кортесъ удержалъ, какъ важныхъ аманатовъ, на случай будущихъ переговоровъ съ непріятелемъ. Тласкаланцы были распредѣлены поравну въ каждыя три дивизіи; Кортесъ имѣлъ подъ непосредственнымъ своимъ начальствомъ сотню отборныхъ удальцовъ, изъ своихъ ветерановъ, наиболѣе привязанныхъ къ нему, которые съ Кристоваль де-Олядомъ, Франциско де-Морла, Алонзо де-Авила, и двумя или тремя другими офицерами, составляли избранную дружину для дѣйствія тамъ, гдѣ потребуютъ обстоятельства.

Генералъ уже надзиралъ за постройкою переноснаго моста, для наведенія чрезъ каналы, прорѣзывавшіе путь. Онъ поручилъ этотъ мостъ офицеру, по имени Магарино, съ 40 воинами, присягнувшими защищать переправу до послѣдней крайности. Мостъ должно было, по переходѣ всего войска, убирать и переносить на слѣдующее мѣсто переправы. Подобныхъ мѣстъ въ плотинѣ было три, и счастливо было бы войско, сели бы Кортесъ заготовилъ такое же число мостовъ. Но трудъ для этого требовался большой, а время было дорого.

Въ полночь войска было подъ оружіемъ и готовы къ походу. Отецъ Олмедо, совершая молебствіе, молился о покровительствѣ всемогущаго Бога отъ страшныхъ опасностей ночи. Ворота были отворены, и 1-го іюля 1520 года, Испанцы въ послѣдній разъ вышли изъ древней крѣпости, ознаменованной столь многими бѣдствіями, перенесенными съ такимъ непоколебимымъ мужествомъ.

Ночь была облачная, и мелкій дождь, падавшій безпрерывно, увеличивалъ еще болѣе ея темноту. Большая площадь предъ дворцомъ была совершенно пуста, какъ и прежде, со времени паденія Монтезумы. Твердымъ шагомъ, но безъ малѣйшаго шума, Испанцы шло вдоль большой тлакопанской улицы, которая такъ недавно еще кипѣли битвою. Все погружено было въ безмолвіе, и только тамъ-и-сямъ одинокіе трупы, случайно ими замѣчаемые, или мрачныя кучи убитыхъ напоминали имъ о прошедшемъ и указывали на тѣ мѣста, гдѣ битва была въ разгарѣ. Когда они проходили переулки и аллеи, вводившія ихъ въ главныя улицы, или смотрѣли внизъ на канавы, которыхъ гладкая поверхность отражала какой-то мрачный блескъ въ ночной темнотѣ, они воображали, что видятъ тѣни своихъ непріятелей, стерегущихъ ихъ въ засадѣ, я готовыхъ ринуться на нихъ. Но это было только воображеніе; городъ наслаждался невозмутимымъ сномъ, не смотря на безконечное эхо лошадинаго топота и шумнаго поѣзда артиллеріи и обозовъ.-- Наконецъ, выбравшись на болѣе свѣтлое пространство за темнымъ рядомъ зданій, авангардъ увидѣлъ, что онъ достигъ внѣшней плотины. Они могли бы здѣсь поздравить себя съ избавленіемъ отъ гибельной аттаки въ самомъ городѣ,-- и съ надеждою на скорую безопасность на противоположномъ берегу. Но Мехиканцы не всѣ погружены были въ сонъ.

Когда Испанцы подошла къ тому мѣсту, гдѣ улица упиралась въ плотину, и готовились навести мостъ свой чрезъ незащищенный проломъ, который они только-что увидали, нѣсколько Индійцевъ, стоявшихъ тутъ на стражѣ, подняли тревогу, побѣжали по улицамъ, пробуждая криками своихъ согражданъ. Жрецы, стоя ночью на стражѣ на вершинахъ своихъ теокалли, тотчасъ по полученіи извѣстія затрубили въ рога, и огромный барабанъ въ опустошенномъ храмъ бога войны загудѣлъ торжественными звуками, потрясавшими всѣ концы столицы. Испанцы видѣли, что терять времени нечего. Мостъ былъ скоро наведенъ. Сандоваль первый рѣшился испытать его прочность, за нимъ слѣдовалъ его небольшой отрядъ кавалеріи, пахота и союзные Тласкаланцы, составлявшіе первую дивизію войска. Потомъ ѣхалъ Кортесъ съ своимъ эскадрономъ, багажомъ, аммуниціею и частію артиллеріи. Но прежде, чѣмъ они успѣли совершить переправу, послышался шумъ, будто-бы ропотъ собиравшейся толпы, похожій на шелестъ деревъ въ дремучемъ лѣсу, колеблемомъ вѣтромъ. Онъ становился постепенно слышнѣе и слышнѣе; между-тѣмъ, на мрачной поверхности озера были слышны всплески, какъ-бы отъ множества веселъ. Вскорѣ прилетѣло нѣсколько камней и стрѣлъ, брошенныхъ на удачу въ торопливо переходившее черезъ мостъ войско. Съ каждою минутою они падало чаще и съ большею силою и наконецъ сгустились въ страшную тучу града; воздухъ оглашался воплями и воинскими криками множества ополченныхъ, которыми, казалось, разомъ покрылись весь берегъ и озеро!

Испанцы съ твердостію шли сквозь этотъ градъ стрѣлъ, хотя варвары, приставая на лодкахъ своихъ со стороны плотины, взлѣзали на нее и приводила ихъ ряды въ смятеніе; но христіане думали только о своемъ бѣгствѣ, уклоняясь отъ всякаго сраженіе: они дрались только исключая развѣ для самосохраненія. Всадники, шпоря своихъ коней, отбивало нападавшихъ, и ѣздили но ихъ распростертымъ трупамъ; между-томъ, пѣхота гнала ихъ въ безпорядкѣ опять внизъ по крутизнѣ плотины ударами своихъ увѣсистыхъ мечей.

Но для перехода нѣсколькихъ тысячь человѣкъ, шедшихъ фронтомъ. Вѣроятно, но болѣе пятнадцати или двадцати человѣкъ, необходимо требовалось много времени, и передовыя линіи достигли уже втораго пролома въ плотинѣ, прежде, чѣмъ арьергардъ успѣлъ перейдти первый. Здѣсь они остановились, и не имѣя никакихъ средствъ для переправы, претерпѣвали все время безпрерывную стрѣльбу со стороны непріятеля, покрывавшаго все пространство водъ около этого мѣста цѣлыми роями. Сильно поражаемый авангардъ безпрестанно посылалъ гонцевъ къ арьергарду, требуя переносный мостъ. Наконецъ, остатки арміи перешли черезъ первый проломъ, и Магаринъ съ своими дюжими сподвижниками старался спять тяжелыя стропила моста. Но они глубоко вдавились въ плотину. Напрасны были всѣ ихъ усилія. Тяжесть столькихъ людей и лошадей, и сверхъ-того тяжелой артиллеріи, такъ твердо вдавили лѣса въ землю между камнями, что не было никакой возможности освободить ихъ. Работая долго подъ градомъ стрѣлъ, копій и камней, они принуждены были, наконецъ, оставить свои покушенія, когда многіе изъ нихъ уже были убиты, а остальные районы.

Слухъ объ этой неудачѣ скоро распространился во всемъ войскѣ; тогда поднялся крикъ отчаянія, заглушившій на время весь шумъ битвы. Всѣ средства къ отступленію была отрѣзаны и едва оставалась надежда на спасеніе. Единственная надежда состояла теперь въ тѣхъ отчаянныхъ средствахъ, какія кто могъ придумать для себя. Порядокъ и дисциплина нарушились. Большая опасность породила въ каждомъ большой эгоизмъ. Всякій думалъ только о своей собственной жизни. Тѣснясь впередъ, каждый сминалъ слабаго и раненнаго, не разбирая ни врага, ни друга. Передовыя линіи, нажимаемыя арьергардомъ, столпились на краю залива. Сандоваль, Ордасъ и другіе офицеры бросились въ воду. Нѣкоторымъ удалось спастись вплавь на своихъ коняхъ. Другіе потонули, а тѣхъ, которые достигали другаго берега, -- опрокидывали при выходѣ и они скатывались съ лошадьми своими въ озеро. Пѣшіе двигались въ безпорядкѣ, падая одинъ на друіаго, безпрестанно поражаемые копьями, или страшными булавами Ацтековъ; между-тѣмъ, какъ многія жертвы полумертвыми были втаскиваемы въ ихъ лодки, для сбереженія къ позднѣйшей, во ужаснѣйшей смерти.

Битва страшно свирѣпствовала вдоль всей плотины, которой темная масса представляла меткую цѣль для непріятельскихъ стрѣлъ; они часто убивали своихъ въ слѣпомъ ожесточеніи битвы. Ближайшіе къ плотинѣ, причаливая къ ней съ силою, которая разбивала въ дребезги ихъ челноки, выскакивали на берегъ, схватывались съ христіанами и вмѣстѣ съ ними скатывались съ плотины. Но Ацтекъ падалъ среди друзей своихъ, между-тѣмъ, какъ противника его увлекали съ торжествомъ на жертвенникъ. Борьба была продолжительная и кровопролитная. Мехиканцевъ узнавали по бѣлому цвѣту бумажныхъ туникъ, которыя, впрочемъ, трудно было замѣтить въ темнотѣ. Надъ сражаюещимися гудѣлъ дикій и пронзительный шумъ, съ которымъ смѣшивались ужасные крики мщенія, стоны умирающихъ, взывавшихъ къ святымъ и Пресвятой Дѣвѣ, и вопли женщинъ, какъ туземныхъ, такъ и испанскихъ, сопровождавшихъ христіанскій лагерь. Изъ нихъ одна, по имени Марія де-Эстрада, особенно замѣчательна мужествомъ, оказаннымъ ею въ битвѣ, въ которой она участвовала съ мечомъ и щитомъ въ рукѣ, какъ храбрѣйшій воинъ.

Проломъ въ плотинѣ, между-тѣмъ, былъ заваленъ обломками, вагонами, тяжелыми пушками, тюками богатыхъ матерій, сундуками, полными золота, и трупами человѣческими и лошадиными, и такимъ-образомъ образовался мало-по-малу проходъ, чрезъ который арьергардъ и перешелъ на другую сторону. Разсказываютъ, что Кортесъ, найдя мѣсто, удобное для перехода въ бродъ, на которомъ вода достигала только до его сѣдла, старался остановить безпорядокъ, и повелъ безопасною дорогою своихъ послѣдователей на другую сторону. Но голосъ его терялся въ ликомъ кронѣ; наконецъ, несясь по теченію, онъ пробился впередъ къ авангарду съ немногими преданными ему Гидальгами. Здѣсь любимый пажъ его Хуань де-Салазаръ палъ мертвый въ глазахъ его; здѣсь встрѣтилъ онъ Сандоваля съ своими товарищами, остававшихся у третьяго и послѣдняго пролома, и старавшихся ободрить своихъ подчиненныхъ къ новому переходу. Но рѣшимость ихъ колебалась. Проломъ былъ широкъ и глубокъ, хотя проходъ не былъ такъ сильно занятъ, какъ предъидущій. Офицеры опять показали промѣръ, пустившись вплавь. Конные и пѣшіе слѣдовали за ними, кто какъ могъ, одни плыли, другіе въ изнеможеніи хватались за гривы и хвосты утомившихся лошадей. Тотъ безопаснѣе шелъ впередъ, какъ предсказывалъ генералъ, кто быль на-легкѣ; и много было несчастныхъ, которыхъ влекло ко дну роковое золото, столь ими обожаемое: они были погребены съ нимъ въ соленыхъ волнахъ озера. Кортесъ, съ храбрыми своими товарищами, Олидомъ, Мордою, Сандовалемъ и немногими другими, ѣхалъ впереди, веля за собою остатокъ спасшихся отъ пагубной плотины. Шумъ битвы затихалъ ужё вдали; какъ вдругъ получаютъ они извѣстіе, что арьергардъ ихъ Совершенно погибнетъ безъ скорой помощи. Отчаяніе поразило всѣхъ; но великодушныя сердца испанскихъ рыцарей не долго разсчитывали, когда дѣло шло о спасеніи своихъ отъ гибели. Поворотивъ коней, они поскакали назадъ къ мѣсту битвы, пробились чрезъ толпу, переплыли каналъ, и врубились въ непріятеля на противоположномъ берегу.

Сѣдой разсвѣтъ просыпался надъ водами, и обнажалъ ужасную сцену, скрывавшуюся въ ночномъ мракъ. Темныя толпы сражающихся вдоль плотины, отбивались отъ превосходящаго числомъ непріятеля, между-тѣмъ, какъ самая плотина, на которой они стояли, казалось, трепетала и шаталась изъ-стороны-въ-сторону, какъ во время землетрясенія; поверхность озера чернѣлась на необозримое пространство лодками, полными воиновъ, которыхъ копья и пики сверкали при свѣтѣ восходящаго солнца.

Всадники нашли Альварадо безъ лошади, защищавшагося съ горстью своихъ товарищей противъ многочисленной толпы непріятеля. Его отличная лошадь, выносившая его изъ многихъ жестокихъ битвъ, пала подъ нимъ. Самъ онъ былъ раненъ во многихъ мѣстахъ, и тщетно старался привести въ порядокъ свою разстроенную колонну, загнанную на край плотины свирѣпымъ натискомъ непріятеля, овладѣвшаго всею заднею частію плотины, куда безпрестанно являлись изъ города новые воины. Артиллерія въ началѣ битвы дѣйствовала успѣшно, и желѣзный дождь, разсыпаясь вдоль плотины, сотнями пожиналъ аттакующихъ; но ничто не могло остановить ихъ стремительности. Передовые ряды, тѣснимые задними, были, наконецъ, придвинуты къ самымъ пушкамъ, я, бросившись на нихъ подобно сильному потоку, опрокинули людей и пушки. Быстрый натискъ прибывшихъ испанскихъ офицеровъ остановилъ на время непріятеля, и далъ время ихъ соотечественникамъ сомкнуть свои ряды. Но они вскорѣ были смяты новымъ натискомъ. Кортесъ и его товарища снова принуждены были броситься въ озеро; спаслись не всѣ. Альварадо стоялъ на краю пролома, недоумѣвая, на что рѣшиться. Безъ лошади бросившись въ воду въ виду непріятельскихъ лодокъ, окружавшихъ проломъ, едва-ли можно было надѣяться на спасеніе. Но ему одна секунда оставалась для размышленія. Онъ былъ крѣпкаго сложенія, и отчаяніе придало ему необыкновенную силу. Воткнувъ свою длинную пику въ запруженное дно пролома, онъ со всею силою ринулся впередъ и однимъ скачкомъ этимъ перелетѣлъ чрезъ широкую пропасть пролома! Ацтеки и Тласкаланцы остолбенѣли отъ удивленія при видѣ такого невѣроятнаго подвига, и говорили: "Дѣйствительно, этотъ человѣкъ -- сынъ солнца!" О ширинѣ пролома намъ неизвѣстно; но онъ былъ, однакожь, такъ великъ, что храбрый капитанъ Діасъ, который хорошо помнилъ это мѣсто, говоритъ, что скачокъ былъ невозможенъ для человѣка. Другіе современники не сомнѣваются въ этомъ происшествіи. Нѣтъ сомнѣнія, что таково было народное повѣрье въ то время; память объ этомъ подвигѣ сохранилась до нашего времени между жителями столицы, и названіе Salto de Alvarado, "Скачекъ Альварады", данное тому мѣсту, осталось памятникомъ подвига, который не уступалъ подвигамъ греческихъ баснословныхъ полубоговъ.

Кортесъ и его товарищи ѣхали впередъ къ фронту, гдѣ войска, на свободѣ и въ безпорядкѣ, удалялись отъ роковой плотины. Только немногіе изъ непріятелей преслѣдовали ихъ арьергардъ, или безпокоили его, по временамъ стрѣлами, бросаемыми съ озера. Вниманіе Ацтековъ было привлечено богатою добычею, покрывавшею поле сраженія; счастье Испанцевъ, что непріятель не преслѣдовалъ ихъ съ тою свирѣпостію, съ какою онъ сражался, ибо тогда они были бы всѣ до одного перерѣзаны. Ихъ мало безпокоили, и потому имъ можно было пробираться чрезъ сосѣднія деревни, или, такъ-сказать, предмѣстія Попотлы.

Испанскій начальникъ сошелъ тамъ съ утомленной лошади, и, сѣвъ на ступеняхъ крыльца индійскаго храма, грустно смотрѣлъ на ряды своихъ воиновъ, проходившихъ мимо его. Какое зрѣлище представляли они! Конные, большею частію безъ лошадей, мѣшались съ пѣхотинцами, съ трудомъ передвигавшими свои ноги отъ усталости; сквозь ихъ избитые панцыри и оборванную одежду, забрызганную солевыми отеками, виднѣлись вспухшія мѣста отъ ударовъ и ужасныя раны; свѣтлое оружіе ихъ было запачкало, плюмажи и знамена потеряны; багажъ, артиллерія, однимъ словомъ, все, что составляетъ красу и торжество воинскаго дѣля, потеряно навсегда. Кортесъ, смотря въ задумчивости на уменьшившіеся и безпорядочные ряды войска, тщетно искалъ многихъ знакомыхъ ему лицъ, и не находилъ многихъ драгоцѣнныхъ своихъ товарищей, которые рука-объ-руку прошли съ нимъ всѣ опасности завоеванія. Хотя онъ привыкъ подавлять свои чувства, или, наконецъ, скрывать ихъ, однакожъ зрѣлище это было слишкомъ для него поразительно. Онъ закрылъ руками лицо, и слезы, катившіяся изъ-подъ нихъ, ясно выражали его душевную тоску.

Онъ утѣшился, однакожь, немного при видѣ тѣхъ офицеровъ, на которыхъ возлагалъ большую часть надеждъ своихъ. Альварадо, Сандоваль, Олидъ, Ордасъ, Авила были живы. Онъ невыразимо обрадовался также, узнавъ о спасеніи индійской переводчицы своей -- Марины, столь любезной ему я необходимой для войска. Она была поручена, съ дочерью тласкаланскаго начальника, нѣсколькимъ Тласкалавцамъ, и по счастію попала въ авангардъ, въ которомъ вѣрный конвоя безопасно провелъ ее чрезъ всѣ ночныя опасности. Агвиларъ, другой переводчикъ, также спасся. Не съ меньшимъ удовольствіемъ узналъ Кортесъ о спасеніи корабельнаго мастера Мартина Лопеса. Заботливость генерала о судьбѣ этого человѣка, столько необходимаго, какъ то доказано опытомъ, для успѣха его послѣдующихъ операцій, показала, что, посреди всѣхъ своихъ несчастій, неусыпный умъ его смотрѣлъ въ будущее и надѣлъ часъ мести.

Между-тѣмъ, шедшая колонна достигла сосѣдняго тлаколанскаго города Такубы, бывшаго нѣкогда столицею независимаго княжества, и остановилась тамъ на большой улицѣ, какъ-будто заблудилась и не знала куда идти, подобно стаду робкихъ оленей, которые, убѣгая отъ охотниковъ и слыша лай собакъ и звукъ роговъ, дико озирались, ища пещеры или кустарника, куда бы могли укрыться. Кортесъ проворно сѣлъ на лошадь и поѣхалъ къ фронту, предчувствуя опасность оставаться въ многолюдномъ мѣстѣ, гдѣ жители могли сильно безпокоить войска съ азотей съ небольшимъ проломъ для себя, онъ поспѣшно вывелъ войска свои въ открытое поле, и занялся устройствомъ своихъ батальйоновъ.

Тутъ, въ небольшомъ разстояніи на-лѣво, начиналась высокость, примыкавшая къ цѣпи горъ, закрывавшихъ къ западу долину. Высота эта называлась Отонкальпоко, а иногда Монтезума, на вершинѣ находился индійскій теокалли, съ обширными внѣшними каменными зданіями, занимавшими большое пространство, и своею крѣпкою позиціею, которая командовала сосѣднею равниною, представляла надежное убѣжище изнуренному войску. Но упавшіе духомъ и ошеломленные послѣднимъ пораженіемъ, воины, казалось, были еще неспособны для дальнѣйшихъ трудовъ; а мѣсто было занято отрядомъ вооруженныхъ Индійцевъ. Кортесъ видѣлъ необходимость выгнать ихъ, если хотѣлъ спасти остатки своего войска отъ совершенной гибели. Случай показалъ, что его вліяніе надъ ними было сильнѣе всѣхъ несчастныхъ обстоятельствъ. Ободривъ своихъ воиновъ, и подкрѣпляемый своими храбрыми офицерами, онъ умѣлъ вдохнуть въ самаго послѣдняго изъ нихъ частицу своей неустрашимости, и въ виду непріятеля повелъ ихъ на высоту. Но непріятель оказывалъ слабое сопротивленіе, и, послѣ немногихъ незначительныхъ залповъ стрѣлъ и копій, мало наносившихъ вреда, уступилъ поле сраженія осаждающимъ.

На вершина горы находилось строеніе значительной величины, представлявшее просторное помѣщеніе для уменьшившагося числа Испанцевъ. Они нашла тамъ нѣсколько съѣстныхъ припасовъ, и болѣе значительные запасы, говорятъ, были имъ принесены, въ-теченіи дня, изъ дружественныхъ сосѣднихъ селеній. На дворахъ было также нѣсколько топлива, назначеннаго для употребленія при храмъ. Они тотчасъ развели огни для просушенія своей мокрой одежды, и прилежно занялись перевязкою одинъ другому ранъ, засохшихъ и чрезвычайно разболѣвшихся отъ непокрытія ихъ и долгихъ усилій. Поправившись такимъ образомъ, усталые воины улеглись на полу и на дворѣ отдыхать -- и скоро нашли временное забвеніе, въ чемъ природа рѣдко отказываетъ даже во время величайшихъ страданій.

Но тамъ было, однакожь, одно блюстительное око, которое не скоро сомкнуло вѣжды. И какія безпокойныя мысли толпились въ душѣ начальника, при обозрѣніи бѣднаго остатка его сподвижниковъ, валявшихся въ такомъ безпорядкѣ на этихъ жалкихъ бивакахъ! И вотъ всё, что пережило блестящую армію, вступившую за нѣсколько недѣль въ столицу Мехики! Куда Дѣвались теперь мечты о завоеваніи и имперіи? И что такое былъ онъ самъ? Не болѣе, какъ несчастный искатель счастія, на котораго насмѣшка могла указать какъ на безумца! Куда бы онъ ни обратился, всюду горизонтъ былъ равно мраченъ для него;-- едва одна свѣтлая точка ободряла его. Ему предстояло еще трудное путешествіе по опаснымъ и неизвѣстнымъ тропинкамъ, съ проводниками, въ преданности которыхъ онъ не могъ быть увѣренъ. И могъ ли онъ надѣяться на дружескій пріемъ въ Тласкалѣ, мѣстѣ его назначенія, въ странѣ прежнихъ враговъ своихъ, куда нѣкогда самъ, какъ непріятель, а теперь, какъ другъ, вносилъ отчаяніе въ каждую семью цѣлаго народа?

Но это душевное безпокойство и мрачныя мысли, которые привели бы въ отчаяніе всякаго другаго, не Могли измѣнить твердости Кортеса; они даже служили къ увеличенію въ немъ энергіи и возвышенію духа, подобно какъ бури природы очищаютъ и освѣжаютъ атмосферу. Онъ смотрѣлъ на минувшее бѣдствіе безъ унынія; но довѣрчивый къ своимъ средствамъ, онъ сквозь тьму провидѣлъ свѣтъ, чего другіе не могли видѣть. Даже между сокрушенными остатками, его окружавшими, походившими, жалкимъ видомъ и странною одеждою, на шайку изнуренныхъ голодомъ бандитовъ,-- онъ находилъ средства къ возстановленію измѣнившаго ему счастія. Въ самое время бѣгства и всеобщаго отчаянія, нѣтъ сомнѣнія, что геройскій умъ его разсуждалъ уже о планъ дѣйствіи, который онъ въ-послѣдствіи преслѣдовалъ съ такою неустрашимою твердостью.

Потеря, понесенная Испанцами въ эту роковую ночь, подобно какъ и при всякомъ другомъ случаѣ, описанномъ въ исторіи завоеванія, показана вообще весьма-невѣрно. Если вѣрить собственному письму Кортеса, то она не превосходила ста пятидесяти Испанцевъ и двухъ тысячь Индійцевъ. Но бюллетени генерала, отдающіе полную справедливость трудностямъ, которыя должно было преодолѣть, и важности результатовъ, менѣе заслуживаютъ довѣрія въ-отношеніи къ показаніямъ его о средствахъ и о потеряхъ его. Тоанъ Кано, одинъ изъ его офицеровъ, насчитываетъ число убитыхъ до тысячи ста семидесяти Испанцевъ и до восьми тысячь Индійцевъ. Но это ужь превосходитъ, кажется, все количество людей, составлявшихъ его армію. Вѣроятнѣе, можетъ-быть, исчисленіе Гимары, духовника Кортеса, который имѣлъ свободный доступъ не только къ бумагамъ Кортеса, но и къ другимъ достовѣрнымъ источникамъ свѣдѣній. По показанію его, число христіанъ, убитыхъ и пропавшихъ безъ вѣсти, простиралось до четырехъ сотъ пятидесяти человѣкъ, а туземцевъ до четырехъ тысячь, это число, вмѣстѣ съ потерею, понесенною въ битвахъ предъидущей недѣли, составляетъ: первыхъ, нѣсколько болѣе трети, а послѣднихъ, одной четверти, или даже пятой части всего войска, вошедшаго въ столицу. Сильнѣйшее нападеніе было сдѣлано на арьергардъ, изъ котораго немногіе остались въ живыхъ. Онъ былъ преимущественно составленъ изъ воиновъ Нарваэса, которые пали жертвою своей алчности. Сорокъ-шесть всадниковъ погибло, что, съ предъидущими потерями, уменьшило число этого отряда войска до двадцати-трехъ человѣкъ. Большая часть сокровищъ, багажа, кортесовы бумаги, въ томъ числѣ его отчеты, и небольшой дневникъ занятій со времени оставленія Кубы, -- который для потомства былъ бы дороже самаго золота -- погибъ въ волнахъ озера. Аммуниція, прекрасная легкая артиллерія, съ которою Кортесъ вошелъ въ городъ -- все погибло безвозвратно. Даже ни одного ружья не осталось въ войскѣ, ибо копны побросали ихъ, стараясь освободиться отъ всего, что могло замедлить ихъ бѣгство въ ту ужасную ночь. Короче сказать, изъ военныхъ снарядовъ не осталось ничего, кромѣ мечей, жалкихъ лошадей и немногихъ поврежденныхъ арбалетовъ.

Плѣнные, въ томъ числѣ, какъ выше уже сказано, дѣти Монтезумы и кацикъ тецкукскій, всѣ погибли отъ рукъ своихъ невѣжественныхъ соотечественниковъ, во время ослѣпленной ярости аттаки. Изъ замѣчательныхъ Испанцевъ находится на томъ же кровавомъ спискѣ, имя Франциско де-Морла, павшаго возлѣ Кортеса, при возвращеніи съ нимъ на выручку арьергарда. Но важнѣйшая потеря состояла въ Хуанѣ Веласкесъ де-Леонѣ, который вмѣстѣ съ Альварадою командовалъ арьергардомъ, занимавшимъ во всю ночь самый опасный постъ; онъ палъ храбро защищая его, при началѣ отступленія. Онъ былъ превосходный офицеръ, обладавшій многими рыцарскими качествами, хотя немного надменный въ своемъ обращеніи, потому-что принадлежалъ къ одному изъ знатнѣйшихъ семействъ во всей Испаніи. Близкій родственникъ губернатора Кубы, онъ сначала смотрѣлъ холодно на притязанія Кортеса; но, по убѣжденію ли, что послѣдній былъ обиженъ, или по уваженію къ его личнымъ достоинствамъ, Веласкесъ искренно привязался къ выгодамъ своего вождя. Генералъ платилъ ему полною своею довѣренностью, назначивъ его, какъ мы видѣли, отдѣльнымъ и независимымъ начальникомъ, котораго малѣйшее дурное распоряженіе, или ошибка, могла подвергнуть гибели всю экспедицію. Но Веласкесъ доказалъ, что онъ былъ достоинъ довѣренности Кортеса; и генерала не поразила бы такъ горестно ни чья смерть, развѣ, можетъ-быть, смерть Сандоваля или Альварадо. Таковы были бѣдственныя послѣдствія этой ужасной переправы чрезъ плотины, предъ которыми всѣ прочія неудачи, когда-либо помрачавшія славу испанскаго оружіи въ новомъ свѣтѣ, были незначительны; въ память этихъ несчастій та ночь, въ которую они случились, названа въ народныхъ лѣтописяхъ "горестная или печальная ночь".

IV.
Отступленіе Испанцевъ. Бѣдствія войска. Пирамиды въ Тестигуаканѣ. Битва при Отумбѣ.
1520.

Въ-теченіи цѣлаго дня, послѣдовавшаго за отступленіемъ Испанцевъ, Мехиканцы оставались, по-большей-части, спокойны въ своей столицъ, гдѣ находила достаточное занятіе въ очищеніи улицъ и плотинъ отъ груды мертвыхъ тѣлъ, которыя, оставаясь тамъ, могли произвести заразу. Можетъ-быть, они и отдавали послѣднія почести останкамъ своихъ погибшихъ воиновъ, торжествуя похоронные обряды приношеніемъ въ жертву несчастныхъ плѣнныхъ, которые, размышляя о своей судьбѣ, имѣло справедливую причину завидовать участи товарищей, положившихъ своя кости на бранномъ полѣ. При крайности, въ которой находились Испанцы, этотъ кратковременный отдыхъ, данный имъ непріятелемъ, былъ величайшимъ счастіемъ. Но Кортесъ зналъ, что ему не должно полагаться на его продолжительность, и, чувствуя, какъ важно было для него предупредить неусыпнаго врага, онъ приказалъ войскамь бытъ готовыми выступить въ выходъ къ полуночи. Для того, чтобъ лучше обмануть врага, не тушили огней, и въ назначенный часъ небольшая армія выступила, не сопровождаемая ни трубнымъ звукомъ, на барабаннымъ боемъ, изъ воротъ теокалли, въ гостепріимныхъ стѣнахъ котораго они нашли такое спасательное убѣжище. На томъ мѣстѣ ныньче находится христіанская церковь во имя Пречистой Дѣвы, извѣстной подъ названіемъ Nuestra Senora de los Remedios;, и ея чудотворный образъ -- тотъ самый, говорятъ, который былъ привезенъ изъ Испаніи подчиненными Кортеса -- по-сихъ-поръ распространяетъ свое благодѣтельное вліяніе на сосѣднюю столицу; и путешественникъ, останавливающійся подъ сводами святилища, невольно вспоминаетъ, что стоитъ на мѣстѣ, которое послужило убѣжищемъ для завоевателей въ мрачный часъ неудачи.

Кортесъ сдѣлалъ такія распоряженія, что больные и раненные занимали центръ отряда; ихъ носили таманы, или на плечахъ или на носилкахъ; тѣ изъ нихъ, которые были въ состоянія усидѣть верхомъ, садились позади всадниковъ. Здоровые были поставлены спереди, сзади, и покрывали фланги, доставляя, такимъ образомъ, всевозможную безопасность инвалидамъ.

Отступавшая армія продолжала свой путь безпрепятственно подъ покровомъ мрака. Но когда утро наступило, они увидѣли отряды туземцевъ, движущіеся но горамъ, или въ отдаленіи позади ихъ, подобно тучъ саранчи. Они не принадлежали къ числу жителей столицы, а собрались сюда изъ окрестныхъ странъ, куда уже проникла вѣсть о пораженіи бѣлыхъ. Чара, дотолѣ сопряженная съ именемъ Испанца, теперь миновала. Грозные 7ейли (имя, которымъ, говоритъ Діасъ, туземцы называли Кастильцевъ, означавшее, по его увѣренію, боги, или божественныя существа) уже перестали быть непобѣдимыми.

Испанцы, путеводимые Тласкаланцами, направили путь свой на сѣверъ, чрезъ Каугтитланъ, и вокругъ озера Тзомпанко (Зумпанго), замедляя такимъ образомъ свой походъ, но держась въ отдаленія отъ столицы. Въ тѣхъ мѣстахъ, гдѣ ихъ дорога пролегала между горами, Индійцы съ высотъ скатывали на нихъ внизъ огромные камни, и пускали тучи стрѣлъ и дротиковъ. Нѣкоторые даже отважились спуститься на раввину и напасть на фланги колонны. Но они были скоро отражены конницею, и принуждены искать убѣжища въ горахъ, гдѣ неровности почвы дѣлали погоню невозможною. Испанцы, впрочемъ, о погонѣ мало заботились, имѣя въ виду скорѣе свое собственное спасеніе, чѣмъ преслѣдованіе бѣгущаго непріятеля.

Такимъ-образомъ, они подавались впередъ медленно, останавливаясь по временамъ, чтобъ отогнать неотвязчиваго врага, до крайности безпокоившаго ихъ. Войска обыкновенно останавливались на ночлегѣ въ какомъ-нибудь городѣ или деревнѣ, откуда жителя, звавшіе о ихъ приближеніи, уносили заранѣе всѣ съѣстные припасы. Испанцы вскорѣ дошли до крайности отъ недостатка въ жизненныхъ потребностяхъ. Главную пищу ихъ составлялъ плодъ дикаго вишневаго дерева, росшаго въ лѣсахъ или около дороги. Счастливцами почитали тѣхъ, которымъ удавалось отъискать нѣсколько колосьевъ хлѣба, оставленныхъ на полѣ при собираніи жатвы. Всего чаще они находили одни стебельки; и ими-то, и другою подобною нездоровою пищею, они утолили голодъ, пожиравшій ихъ. Если случалось имъ убить лошадь, тогда они просто бражничали; и Кортесъ самъ разсказываетъ о томъ, какъ онъ, вмѣстѣ со многими другими, пировалъ такимъ образомъ надъ остатками убитой лошади, пожравъ все до самой шкуры животнаго.

Несчастные воины, изнуренные голодомъ и усталостію, часто падали замертво на дорогѣ. Другіе, не будучи въ состояніи слѣдовать за товарищами, отставали отъ войска и попадали въ руки непріятеля, бродившаго вслѣдъ за арміею какъ стая хищныхъ коршуновъ, алкавшихъ крови умиравшихъ и умершихъ. Тѣ опять, которые, желая найдти пищу, расходились слишкомъ-далеко, испытывали ту же участь. Множество подобныхъ случаевъ, наконецъ, знаніе горькой судьбы, ожидавшей всѣхъ взятыхъ въ плѣнъ Индійцами, заставили Кортеса ввести строгую дисциплину и поддерживать ее мѣрами строгости, дотолѣ неизвѣстной между его подчиненными, хотя, во многихъ случаяхъ, и самая строгость оставалась недѣйствительною, до того доходило равнодушіе ихъ къ опасностямъ, при нестерпимой тягости тогдашнихъ бѣдствій.

При такихъ продолжительныхъ несчастіяхъ, воины перестали даже дорожить тѣми самыми предметами, для пріобрѣтенія которыхъ они прежде были готовы подвергать свою жизнь опасности. Многіе, сберегшіе свои золотыя сокровища чрезъ всѣ опасности гибельной "печальной ночи", теперь бросали ихъ какъ несносное бремя на пути; грубый индійскій поселянинъ подымалъ съ изумленной радостію блестящіе остатки добычи, похищенной изъ столицы.

Во все время этихъ бѣдственныхъ дней, Кортесъ оказывалъ свойственное ему хладнокровіе и твердость. Онъ не щадилъ своей особы, и находился всегда впереди при опасностяхъ. Въ одной схваткѣ съ непріятелемъ онъ получилъ въ голову жестокую рану, чрезвычайно безпокоившую его въ-послѣдствіи. Онъ ѣлъ то же, что и послѣдній воинъ, и старался своими увѣщаніями и твердостію поддерживать мужество тѣхъ, которые упадали духомъ, увѣряя, что всѣ страданія ихъ прекратятся вскорѣ прибытіемъ ихъ въ "хлѣбную землю" (значеніе слова Тласкала; страна названа такъ по множеству маиса, произраставшаго тамъ). Его вѣрные офицеры оказывали ему ревностное содѣйствіе, и должно сознаться въ томъ, что рядовые, а въ особенности его собственные ветераны, показывали въ полной мѣрѣ ту твердость и то постоянство въ перенесеніи трудовъ и опасностей, которыми издавна прославилась ихъ нація, -- оправдывая благородное хвастовство одного стариннаго лѣтописца, говорившаго, "что не было народа въ мірѣ болѣе способнаго къ перенесенію голода, чѣмъ Испанцы, и что никого онъ такъ жестоко не испытывалъ, какъ воиновъ Кортеса". Такое же мужество оказывали Тласкаланцы, воспитанные въ суровой школѣ, гдѣ они свыклись съ трудностями и лишеніями. Хотя, ожесточенные голодомъ, они иногда бросались на-земь, взывая къ своимъ богамъ, чтобъ не покидали ихъ, но какъ воины, они исполняла свой долгъ, и не только не изъявляли холодности къ Испанцамъ, какъ къ виновникамъ всѣхъ ихъ бѣдствій, а, напротивъ, казалось, будто еще евльнье къ нимъ привязались по чувству общаго несчастій.

На утро седьмаго дня, армія достигла горной стѣны, которая высится надъ равнинами-Отомпанъ, или, какъ онѣ обыкновенно называются, Отумба, отъ имени индійскаго города, -- ныньче же деревни, -- расположенной на нихъ. Разстояніе отъ этого мѣста до столицы немного больше девяти лигъ. Но Исизицы, въ своемъ околичномъ походѣ вокругъ озеръ, прошли болѣе тридцати лигъ. Они шли такъ медленно, чти употребили на это болѣе недѣли времена, изъ котораго двѣ ночи провело на однѣхъ и тѣхъ же квартирахъ, не въ силахъ будучи продолжать путь отъ изнуренія. Они, слѣдовательно, достигли равнинъ, простиравшихся далеко къ тласкаланскимъ владѣніямъ, не раньше 7-го іюля; здѣсь предъ ними открылись почтенныя пирамиды теотигуаканскія, два замѣчательнѣйшіе памятника древняго американскаго просвѣщенія, ныньче еще существующіе къ сѣверу отъ перешейка. Въ-теченіи всего предшествовавшаго дня, они видѣли многочисленные непріятельскіе отряды, носившіеся какъ грозныя тучи надъ высотами, махавшіе своимъ оружіемъ, и кричавшіе имъ съ выраженіемъ самой злобной ненависта: "поспѣшайте, очутитесь скоро тамъ, откуда не уйдете живыми!" -- слова, таинственный смыслъ которыхъ они должны были вполнѣ постигнуть на слѣдующее утро.

За исключеніемъ чолульскаго храма, памятники Сан-Хуана-де-Теотигуаканъ -- вѣроятно, самые первобытные остатки древности во всей мехиканской странѣ. Они существовали, говорятъ преданія Ацтековъ, еще до прибытія ихъ въ этотъ край, когда Теотигуаканъ, обиталище боговъ, ныньче плохая деревенька, былъ цвѣтущею столицею, соперницею великой тольтекской столицы, Тулы. Двѣ главныя пирамиды были посвящены солнцу, Тоначію, и лунѣ, Мецли. Первая, значительно превосходящая вторую по величинѣ, оказалась, по новѣйшимъ измѣреніямъ, длиною въ шестьсотъ восемьдесятъ-два фута при основаніи, вышиною въ сто-восемьдесятъ футовъ и, слѣдовательно, не уступаетъ по огромности своей нѣкоторымъ изъ величайшихъ египетскихъ пирамидъ. Они были раздѣлены на четыре этажа, изъ которыхъ три до-сихъ-поръ замѣтны, между-тѣмъ, какъ слѣды промежуточныхъ ступеней почти вовсе изгладились. Сокрушительная рука времени не пощадила ихъ, и коварная растительность тропиковъ, скрывающая подъ прекрасною цвѣтною одеждою тѣ опустошенія, которыя она причиняетъ, до того измѣнила первобытный видъ этихъ памятниковъ, разрушивъ матеріалы, служившіе для ихъ сооруженія, что не легко теперь съ перваго взгляда различить ихъ пирамидальной постройки. Эти громады такъ похожи на сѣверо-американскіе курганы, что нѣкоторые принимаютъ ихъ за естественныя возвышенности, приведенныя въ правильный видъ рукою человѣка, украсившаго ихъ храмами и террасами, которыхъ развалины до-сихъ-поръ покрываюсь ихъ покатости. Другіе, между-тѣмъ, не видя никакихъ подобныхъ имъ возвышенностей на той обширной равнинѣ, посреди которой они стоятъ, заключаютъ, съ большею достоверностію, что единственно искусству обязаны онѣ своимъ существованіемъ.

Внутренность ихъ состоитъ изъ смѣси глины съ булыжникомъ, обложенной легкомъ ноздреватымъ камнемъ тецонтли, изобилующимъ въ сосѣднихъ каменоломняхъ. Поверхность этого камня покрывалась толстымъ слоемъ штукатурки, имѣющей сходство, по своему красному цвѣту, съ штукатурою, найденною въ развалинахъ Паленкэ. Если повѣримъ преданію, то въ пирамидахъ должна находиться пустота, но до-сихъ-поръ всѣ попытки для открытія отверстія въ той, которая была посвящена солнцу, остались тщетными. Въ меньшомъ курганѣ открыто отверстіе на южной сторонъ, въ разстояніи двухъ третей высоты отъ основанія. Оно состоитъ изъ узкой галереи, пропивающей въ пирамиду на нѣсколько ярдовъ и оканчивающейся двумя ямами или колодцами, изъ которыхъ большая имѣетъ около пятнадцати футовъ въ глубину. Бока его обдѣланы необожженнымъ кирпичомъ; по никакихъ признаковъ не осталось, изъ которыхъ можно было бы вывести заключеніе о его назначеніи. Быть-можетъ, въ немъ покоился прахъ какого-нибудь могущественнаго вождя, какъ и въ одинокомъ покоѣ, открытомъ въ большой египетской пирамидъ. Нѣтъ ни малѣйшаго сомнѣнія, что эти памятники были построены съ религіозною цѣлію; и сообразуясь съ обычаями древности на восточномъ материкъ, можно заключить, что они служили въ одно и то же время храмами и гробницами.

Говорятъ, на вершинѣ меньшой пирамиды замѣтны слѣды перваго назначенія, состоящіе въ остаткахъ каменныхъ стѣнъ, явно принадлежавшихъ къ зданію значительной величины и прочной постройки. На площадкѣ пирамиды "солнца" нѣтъ развалинъ. За то путешественникъ, принимающій на себя трудъ подняться на ея голую вершину, будетъ вполнѣ вознагражденъ за свою усталость видомъ того величественнаго зрѣлища, который откроется предъ нимъ; къ юговостоку лежатъ тласкаланскія горы, окруженныя зеленѣющими плантаціями и богатыми хлѣбными полями, а посреди ихъ деревенька, бывшая нѣкогда гордою столицею республики. Нѣсколько южнѣе, глазъ обозрѣваетъ прекрасныя равнины, окружающія городъ Пуэбла-де-лосъ-Ангелесъ, основанный первыми Испанцами, и до-сихъ-поръ соперничествующій, по великолѣпію своихъ церквей, съ первыми столицами Европы; а далеко на западъ онъ уводить мехиканскую долину, какъ-бы развернутую карту, съ ея уменьшившимися озерами и величественною столицею, воздымающеюся съ увеличеннымъ блескомъ изъ своихъ развалинъ, и окруженную, какъ и во время Монтезумы, темнымъ поясомъ мрачныхъ горъ.

Вершина этого большаго кургана увѣнчана была, говорятъ, храмомъ, въ которомъ находилась колоссальная статуя главнаго божества, солнца, вырѣзанная изъ одного цѣльнаго камня и поставленная лицомъ на востокъ. Грудь статуи была украшена блестящимъ золотымъ и серебрянымъ щитомъ, отражавшимъ первые лучи восходящаго солнца. Одинъ археологъ, въ началѣ прошедшаго столѣтія, говоритъ, будто бы онъ видѣлъ нѣкоторые изъ обломковъ этого истукана, находившагося, говорятъ, еще на своемъ мѣстѣ при вторженіи Испанцевъ; но онъ былъ уничтоженъ неутомимымъ епископомъ Зумаррага, котораго безжалостная рука болѣе содѣйствовала къ разрушенію ацтекскихъ памятниковъ, чѣмъ даже само всесокрушающее время.

Вокругъ главныхъ пирамидъ расположены въ великомъ множествѣ меньшіе курганы, рѣдко превышающіе тридцать футовъ въ вышину. Преданіе говоритъ, что они были посвящены звѣздамъ, и служили гробницами великихъ людей ацтекскаго народа. Они распредѣлены правильно по обѣимъ сторонамъ улицъ, оканчивающихся у боковъ главныхъ пирамидъ, обращенныхъ къ четыремъ странамъ свѣта. Поле, на которомъ они стоятъ, называлось Микоатль, или "Путь Умершихъ". Земледѣлецъ, вспахивая землю на этомъ мѣстѣ, до-сихъ-поръ находитъ стрѣлы и мечи изъ обсидіана, свидѣтельствующіе о воинственномъ духѣ первобытныхъ обитателей.

Какія мысли должны волновать умъ путешественника, когда онъ блуждаетъ по этимъ развалинамъ минувшаго; когда онъ попираетъ прахъ древнихъ поколѣній, воздвигнувшихъ эти исполинскіе памятники, при видѣ которыхъ настоящее исчезаетъ и бездны прошедшаго разверзаются предъ взоромъ воображенія! Но кто были народы, соорудившіе ихъ? Не миѳическіе ли Ольмеки, которыхъ исторія теряется, подобно исторія титановъ, въ туманахъ баснословія? или, какъ обыкновенно полагаютъ, мирные, трудолюбивые Тольтеки, извѣстные намъ но преданіямъ едва-ли болѣе достовѣрнымъ? Что сталось съ племенами, воздвигнувшими ихъ? Остались ли они здѣсь, смѣшавшись съ грозными Ацтеками, ихъ преемниками? Или не откочевали ли они далѣе на югъ, гдѣ представлялось болѣе обширное поле для развитія ихъ просвѣщенія, что можно заключить изъ величественнаго характера архитектурныхъ остатковъ въ отдаленныхъ странахъ Средней-Америки и Юкатана? Все это остается неразгаданною тайною, покрытою отъ времени непроницаемымъ покровомъ, котораго не подыметъ рука смертнаго. Существовалъ народъ могущественный, многочисленный, достигшій высокой степени просвѣщенія, чему служатъ свидѣтельствомъ памятники еще оставшіеся,-- и нѣтъ его,-- онъ погибъ, не оставивъ даже по себѣ имени!

Подобныя размышленія, впрочемъ, не приходили, кажется, на умъ завоевателямъ, не оставившимъ намъ ни единой строчка объ этихъ почтенныхъ сооруженіяхъ, хотя они проходили въ самомъ близкомъ разстояніи, даже, можетъ-быть, шли подъ ихъ тѣнію. При своихъ тогдашнихъ страданіяхъ, имъ было некогда думать о минувшемъ. Да и то надо сказать, что новое, гибельное положеніе, въ которомъ они находилась на этомъ именно мѣстѣ, должно было изгнать изъ ихъ умовъ всякое помышленіе, кромѣ мысли о самосохраненіи.

Между-тѣмъ, какъ армія подымалась на горныя крутизны, окружающія Отомпанскую-Долину, ведеты прибѣжали съ вѣстію, что на другой сторонѣ значительный отрядъ, расположившись лагеремъ, ожидаетъ, по-видимому, ихъ приближенія. Они вскорѣ убѣдились въ истинѣ этого извѣстія, когда, обогнувъ вершину сьерры, увидѣли внизу несметное воинство, наполнявшее всю глубину долины, которой бѣлыя бумажныя кольчуги воиновъ придавали видъ долины, покрытой снѣгомъ. Оно состояло изъ войскъ, собранныхъ по повелѣнію преемника Монтезумы, Куятлагуяка, изъ окрестнаго края, въ особенности же изъ населенныхъ владѣній тецкукскихъ, и сосредоточенныхъ на этомъ пунктѣ для того, чтобъ оспорить проходъ у Испанцевъ. Каждый значительный военачальникъ находился здѣсь въ этотъ день, со всѣми служившими подъ его знаменами, гордо выказывая все грубое богатство своего воинскаго великолѣпія. Такъ далеко, какъ только взоръ могъ достигать, виднѣлись щиты и развѣвавшіяся знамена, фантастическіе шлемы, лѣса блестящихъ копьевъ, яркая перяная кольчуга вождя, и грубая бумажная броня его подчиненнаго, всѣ перемѣшанные въ дикомъ безпорядкѣ и колебавшіеся подобно волнамъ морскимъ предъ наступленіемъ бури. Это было зрѣлище, которое могло поразить ужасомъ и храбрѣйшихъ христіанъ, ласкавшихъ себя, за минуту предъ симъ, надеждою на скорое достиженіе того дружественнаго края, гдѣ долженъ былъ окончиться ихъ утомительной походъ. Даже Кортесъ самъ, сравнивая несметныя силы, находившіяся предъ его глазами, съ собственными малочисленными отрядами, изнуренными болѣзнями, голодомъ и усталостію, почувствовалъ невольное убѣжденіе въ томъ, что послѣдній часъ его наступалъ.

Но отчаяніе было чувство, чуждое его твердому духу, и онъ почерпнулъ новыя силы изъ самой крайности своего положенія. Медлить было нечего, потоку-что ему не оставалось даже и выбора дѣйствій. Спастись было невозможно. Онъ не могъ отступить назадъ на столицу, изъ которой былъ изгнавъ. Ему оставалось идти впередъ, -- прорѣзать себѣ дорогу чрезъ непріятельскіе ряды, или погибнуть. Онъ поспѣшно приготовился къ бою. Онъ выстроивъ свое войско такимъ образомъ, чтобъ оно представляло непріятелю самый широкій фронтъ, какой только возможно было сдѣлать, защитивъ его съ обоихъ фланговъ своимъ небольшимъ отрядомъ конницы, состоявшимъ всего изъ двадцати человѣкъ. Въ-теченіи послѣднихъ двухъ дней, къ-счастію, онъ не позволялъ инвалидамъ садиться позади всадниковъ, желая сберечь лошадей, которыя дѣйствительно находились теперь въ довольно-бодромъ, свѣжемъ состояніи; да и все войско, отдохнувшее двѣ ночи со днемъ на одномъ и томъ же мѣстѣ, нѣсколько оправилось отъ своей усталости. Этимъ, однакожь, замедленіемъ они дали непріятелю время собраться въ такомъ несметномъ количествѣ для оспориванія у нихъ прохода.

Кортесъ приказалъ коннымъ не разставаться съ своими копьями, а направлять ихъ прямо въ лицо непріятелю. Пѣхотѣ вслѣдъ не рубить, а колоть своими мечами. Наконецъ, и тѣ и другіе должны были стараться убивать начальниковъ, ибо генералу хорошо было извѣстно, какъ много зависитъ дѣло отъ жизни вождя, при войнахъ полудикихъ народовъ, незнакомыхъ съ дисциплиною, и неохотно повинующихся незнакомому повелителю.

Потомъ онъ держалъ рѣчь войску, стараясь по обыкновенію своему предъ начатіемъ сраженія вдохнуть въ него духъ мужественной отваги. Онъ напомнилъ имъ о побѣдахъ, одержанныхъ ими надъ врагомъ почти такимъ же многочисленнымъ, какъ и въ настоящемъ случаѣ, чѣмъ, говорилъ онъ, они доказали преимущество искусства и дисциплины предъ превосходствомъ силъ. Да и что значила многочисленность врага тамъ, гдѣ за никъ сражался Всевышній! И онъ увѣрялъ ихъ, что Тотъ, чья десница сохранила ихъ невредимо посреди толикихъ опасностей, не допуститъ и теперь, чтобъ они и Его благое дѣло погибли отъ руки невѣрнаго. Рѣчь его была кратка, потому-что онъ читалъ на ихъ лицахъ твердую рѣшимость, не требовавшую понужденія. Обстоятельства ихъ положенія говорили сердцу каждаго воина голосомъ убѣдительнымъ, предъ которымъ все краснорѣчіе въ мірѣ было бы тогда ничтожно; они внушали имъ то чувство отчаянія, которое дѣлаетъ слабаго сильнымъ и изъ труса создаетъ храбраго. Предавъ себя защитѣ Бога, Пресвятой Дѣвы и святаго Іакова, они пошли прямо на непріятеля.

Торжественна была минута, -- когда эта горсть неустрашимыхъ, съ лицами, исполненными мужества, свойственнымъ ей твердымъ шагомъ, стала спускаться на равнину, гдѣ она будетъ поглощена, такъ сказать, въ безпредѣльномъ океанѣ враговъ. Послѣдніе бросились яростно къ нимъ на встрѣчу, оглашая горы своими воплями и криками, и пуская въ нихъ такія тучи камней и стрѣлъ, что на мигъ и свѣтъ солнца отъ нихъ затмился. Но когда сшиблись передніе ряды обоихъ войскъ, тогда преимущество христіанъ стало ощутительно, и непріятель, отступивъ предъ натискомъ конницы, пришелъ въ безпорядокъ отъ напора за него сзади собственныхъ его войскъ. Пѣхота Испанцевъ повторила ударъ, нанесенный конницею, открывъ себѣ широкую дорогу въ рядахъ непріятеля, который, отступая со всѣхъ сторонъ, казалось, былъ готовъ дать свободный проходъ своимъ противникамъ. Но Индійцы, сомкнувшись снова, бросились съ возраставшимъ свирѣпствомъ на христіанъ, окруживъ со всѣхъ сторонъ маленькое войско, которое, будто-бы ощетинившись длинными мечами и копьями, стояло,-- говоря словами одного современника, твердо, какъ островокъ, о который разъяренная волна, ударяясь съ громомъ, разбивается, истративъ свою силу въ безполезныхъ набѣгахъ. Начался отчаянный рукопашный бой. Союзники, казалось, вдругъ проникнулись сверхъестественною силою. Тласкаланецъ сражался почти въ виду горъ своей родины; Испанецъ же хотѣлъ избѣгнуть страшной участи плѣнника. Богатырски дралась конница бъ этотъ день; врѣзываясь небольшими взводами изъ четырехъ или пяти человѣкъ глубоки въ непріятельскіе ряды, давя и попирая падавшихъ подъ копытами своихъ лошадей, она, этими кратковременными успѣхами, вселяла мужество и твердость въ сердца пѣхотинцевъ. Между прочими, молодой капитанъ Сандоваль особенно ознаменовалъ себя отважною храбростію. Сидя на ретивомъ конѣ, управляемомъ имъ съ удивительною ловкостію, онъ наскакивалъ за непріятеля въ то время, когда всего менѣе ожидали его нападенія, поражалъ и опрокидывалъ храбрѣйшихъ воиновъ, и наслаждался опасностію, какъ-бы находясь въ свойственной ему стихіи.

Но всѣ эти геройскіе подвиги Испанцевъ послужили только къ тому, что завлекали ихъ далѣе и далѣе въ массу непріятеля; а прорубить себѣ дорогу сквозь его густые, безконечные батальйоны было для пахъ такъ же легко, какъ прорѣзать мечами проходъ чрезъ горы. Убито было много Тласкаланцевъ и нѣсколько Испанцевъ, -- всѣ получили раны 6олѣе или менѣе жестокія. Самъ Кортесъ былъ равенъ вторично въ голову, и его лошадь была до того изрублена, что онъ былъ принужденъ слѣзть съ нея и взять изъ-подъ багажа другую, -- рослое, сильное животное, служившее ему превосходно во весь этотъ кровавый день. Сраженіе длилось уже нѣсколько часовъ. Солнце горѣло высоко на небѣ, распространяя по равнинѣ нестерпимый зной. Христіане, изнуренные своими прежними страданіями и изнемогая отъ потери крови, стали ослабѣвать отъ отчаянныхъ усилій. Врагъ же, безпрестанно подкрѣпляемый свѣжими войсками съ арьергарда, былъ еще совершенно бодръ, и, замѣтивъ свое преимущество, произвелъ сольный натискъ на Испанцевъ. Конница, пятясь назадъ нѣсколько, смяла пѣхоту; а послѣдняя, тщетно ища себѣ прохода между смуглыми толпами непріятеля, теперь окружавшаго ее со всѣхъ сторонъ, пришла въ нѣкоторое смятеніе. Казалось, судьба этого дня будетъ рѣшена въ пользу язычниковъ; христіанамъ же ничего болѣе не останется, какъ только мужественно ожидать смерти и пасть съ оружіемъ въ рукахъ.

Въ эту роковую минуту, Кортесъ, котораго безпокойный взоръ обозрѣвалъ поле, ища какого-нибудь средства для отвращенія неминуемой гибели, вставъ на стремена, замѣтилъ вдалекѣ, посреди толпы, вождя, въ которомъ по одеждѣ и по окружавшей его свитѣ узналъ начальника языческихъ войскъ. На немъ былъ великолѣпный перяный кафтанъ, а надъ его головою развѣвался пукъ прекраснѣйшихъ перьевъ, пышно обдѣланный въ золото и драгоцѣнныя каменья. Надъ перьями возвышался короткій жезлъ, привязанный къ спинѣ, между плечами, къ которому была придѣлана золотая сѣть, служившая знаменемъ,-- странный, но обычный символъ власти ацтекскихъ военачальниковъ. Этотъ кацикъ, имя котораго было Сигуака, лежалъ на носилкахъ, окруженный охраннымъ отрядомъ молодыхъ воиновъ, принадлежавшихъ, какъ то доказывало богатство и пышность ихъ одѣяній, къ цвѣту индійскаго дворянства.

Орлиный взоръ Кортеса засіялъ торжествомъ, когда онъ замѣтилъ эту особу. Быстро обратившись къ находящимся близь него офицерамъ, между которыми были Сандоваль, Олидъ, Альварадо и Авила, онъ имъ указалъ на вождя, воскликнувъ: "Вотъ ваша цѣль! За мною, не выдавайте!" Потомъ, пришпоривъ свою усталую лошадь, онъ ринулся стремглавъ съ воинственнымъ воплемъ въ самую густоту толпы. Непріятели, изумленные, проведенные въ ужасъ неожиданностью его яростнаго наѣзда, или уступали ему дорогу, или были проколоты насквозь его копьемъ, или задавлены подъ тяжестью его коня. Всадники слѣдовали за нимъ, не отставая. Они неслись впередъ, поражая непріятеля будто бы громовымъ ударомъ, усѣявая свой путь мертвыми и раненными, преодолѣвая всѣ препятствія. Чрезъ нѣсколько минутъ они очутились лицомъ-къ-лицу съ индійскимъ начальникомъ, и Кортесъ, опрокинувъ тѣлохранителей, бросился на него какъ разъяренный левъ, и ранивъ насквозь копьемъ, повергъ его на-земь. Молодой оевцеръ, Хуанъ де-Саламанка, находившійся во все время возлѣ своего начальника, слѣзъ поспѣшно съ копя и убилъ раненнаго вождя. Потомъ, сорвавъ съ него знамя, онъ вручилъ его Кортесу, какъ трофей, которымъ онъ одинъ былъ достоинъ владѣть. Все это было дѣло одной минуты. Охранный отрядъ, устрашенный внезапностью нападенія, оказалъ мало сопротивленія, и обратившись въ бѣгство, сообщилъ свой испугъ товарищамъ. Вѣсть о потерѣ Индійцевъ распространилась быстро по всему полю. Язычники, пораженные страхомъ, думали только о бѣгствѣ. Боязнь ослѣпила ихъ; многочисленность только увеличила безпорядокъ. Они давили и мяли своихъ, принимая ихъ за непріятеля, нападавшаго, на нихъ съ тылу.

Испанцы и Тласкаланцы не замедлили воспользоваться этою чудною перемѣною въ состояніи ихъ дѣлъ. Усталость, раны, голодъ, жажда, всё было позабыто, всё исчезло предъ желаніемъ мести; и они преслѣдовали бѣгущаго врага, поражая его на каждомъ шагу, отплачивая ему съ лихвою за всѣ страданія, перенесенныя ими въ гибельныхъ мехиканскихъ болотахъ. Погоня продолжалась долго, пока, наконецъ, на полѣ уже не осталось ни одного живаго непріятеля, и союзники, насытившись кровопролитіемъ, возвратились, чтобъ собрать добычу, оставленную побѣжденными. Они нашли тутъ много богатства, потому-что поле было устлано трупами вождей, противъ которыхъ Испанцы, согласно наставленіямъ, даннымъ имъ отъ генерала, преимущественно направили свои удары, а ихъ одежды отличались всѣмъ тѣмъ грубымъ великолѣпіемъ, которымъ тщеславился индійскій воинъ. Когда воины вознаградили себя такимъ образомъ за прошедшія потери, Кортесъ собралъ ихъ снова подъ знамена, и поблагодаривъ Всевышняго въ краткой молитвѣ за чудесное избавленіе отъ погибели, сталъ продолжать путь свой чрезъ долину, нынѣ совершенно опустѣвшую. Солнце склонялось ужо къ западу, но они успѣли еще до наступленія сумерекъ достичь лидійскаго храма, расположеннаго на высотѣ, и представлявшаго безопасное и удобное мѣсто для ночлега.

Такова была знаменитая битва отольпанская,-- или отумбская, какъ ее обыкновенно называютъ Испанцы, испортившіе названіе мѣсто, при которомъ она происходила 8-го іюля 1520 года. Кастильскіе писатели говорятъ, будто-бы изъ всего числа индійскаго воинства, простиравшагося, по ихъ словамъ, до двухъсотъ тысячь человѣкъ, пало въ этотъ день до двадцати тысячь,-- число, впрочемъ, не выходившее изъ предѣловъ вѣроятія, если мы пріймемъ на вѣру первое показаніе. Составить себѣ точное понятіе о числахъ такого безпорядочнаго полчища дикарей, почти такъ же трудно, какъ сосчитать песчинки на берегу моря, или количество листьевъ, разсѣянныхъ осеннею непогодою. Эта побѣда была, однакожь, одною изъ замѣчательнѣйшихъ, когда-либо одержанныхъ въ новомъ свѣтѣ, не по одному численному неравенству противниковъ, но еще и ею различнымъ положеніямъ, въ которыхъ они находились. Индійское войско было исполнено бодрости и въ полной силѣ, между-тѣмъ, какъ христіане были изнурены голодомъ, болѣзнями и долгими страданіями; не имѣли ни пушекъ, ни другихъ огнестрѣльныхъ орудій, и утратила даже всю прежнюю побѣдоносную славу, -- славу, дотолѣ такъ часто поражавшую ужасомъ ихъ дикаго врага. Но въ замѣнъ всего этого, они имѣли на своей сторонѣ дисциплину, отчаянную рѣшимость и слѣпую вѣру въ непобѣдимость ихъ начальника. Торжество ихъ надъ такими превосходившими силами подаетъ намъ поводъ вывести такое же заключеніе, какое вы водитъ изъ побѣдъ, одерживаемыхъ Европейцами надъ полуобразованными ордами азіатскими.

На и въ этомъ случаѣ нельзя отнести все безусловно къ превосходству дисциплины или тактики Испанцевъ. Ибо битва была бы проиграна безвозвратно, еслибъ не счастливое обстоятельство смерти индійскаго генерала. И хотя выборъ жертвы можетъ показаться слѣдствіемъ разсчета, но и то очевидно, что она была брошена на путь Испанцевъ по стеченію счастливыхъ обстоятельствъ. Этотъ случай одинъ изъ многихъ примѣровъ, доказывающихъ, какое вліяніе имѣетъ судьба на удачу военныхъ дѣйствій. Кортесомъ руководила его счастливая звѣзда. Не будь этого, и ни одинъ Испанецъ изъ всѣхъ находившихся при кровавомъ дѣлѣ отумбскомъ не пережилъ бы того дня;-- и историку не пришлось бы передавать эти свѣдѣнія потомству.

V. Прибытіе въ Тласкалу. Дружественный пріемѣ. Неудовольствія въ войскѣ. Измѣненіе въ расположеніи Тласкаланцев къ Испанцамъ. Посольство изъ Мехики.
1520.

На другой день рано утромъ, войска покинули свой лагерь. Непріятель, кажется, и не думалъ о томъ, чтобъ соединить свои разсѣянныя силы. Испанцы увидѣли, впрочемъ, цѣлыя стаи наѣздниковъ, которые держались на почтительномъ разстояніи, хотя, въ-теченіи утра, они нѣсколько разъ отваживались приблизиться, привѣтствуя войско тучами стрѣлъ.

На высокомъ холмѣ они открыли ключъ, -- находка не часто встрѣчающаяся въ этихъ безплодныхъ странахъ. Христіане, въ-послѣдствіи часто и съ благодарностію вспоминали о томъ наслажденіи, съ какимъ они утолили свою жажду его обильными студеными водами. Недалеко отсюда они усмотрѣли грубое строеніе, служившее охранною стѣною и границею тласкаланскихъ владѣній отъ сосѣдственныхъ земель. При этомъ видѣ, союзники испустили радостный, торжественный крикъ, въ которомъ Испанцы приняли сердечное участіе, чувствуя, что скоро вступятъ въ мирный, гостепріимный край.

Но эти чувства скоро уступили мѣсто мыслямъ не столь веселымъ, ибо по мѣрѣ того, какъ они приближались къ тласкаланскимъ владѣніямъ, сердца ихъ были терзаемы самыми безпокойными ожиданіями на-счетъ пріема, который имъ сдѣлаетъ народъ, испытавшій столько горя и столько бѣдствій за свои сношенія съ ними, и который, будь онъ только расположенъ къ тому, можетъ такъ легко воспользоваться ихъ теперешнимъ бѣдственнымъ положеніемъ. "Мысли, подобныя этимъ", говоритъ Кортесъ, "тяготѣя надъ моею душею, причиняли мнѣ нисколько не меньше безпокойства, чѣмъ то раздумье, которое, бывало, занимало меня предъ вступленіемъ въ бой съ Ацтеками, По обыкновенію своему, однакожь, онъ показывалъ всѣмъ веселый видъ, и убѣждалъ своихъ воиновъ въ томъ, что могутъ положиться за союзниковъ, вполнѣ заслужившихъ довѣренность своимъ прежнимъ поведеніемъ. Онъ, впрочемъ, совѣтывалъ имъ, при нынѣшнемъ слабомъ ихъ состояніи, быть крайне осторожными, чтобъ ни чѣмъ не подать своимъ воинственнымъ союзникамъ повода къ неудовольствію. "Будьте вы только осторожны", прибавилъ безстрашный начальникъ, "и ручаюсь вамъ, что паши смѣлыя сердца и здоровыя руки вынесутъ насъ изъ бѣды цѣлыхъ и невредимыхъ!" Въ этихъ безпокойныхъ думахъ, христіанское войско, простившись съ землею Ацтека, перешло чрезъ границу и еще разъ вступило во владѣнія республики.

Они остановились сперва въ городѣ Хоехотлипанъ, въ которомъ народонаселенія двѣнадцать или пятнадцать тысячь. Они встрѣтило радушный пріемъ отъ жителей, вышедшихъ къ нимъ на встрѣчу и расточившихъ на нихъ свое незатѣйливое гостепріимство. Если повѣрить, однакожь, разсказу нѣкоторыхъ Испанцевъ, то это гостепріимство было не совсѣмъ безкорыстно, и они ожидали въ награду за него часть добычи, взятой въ послѣднемъ сраженіи. Здѣсь усталыя войска отдыхали два или три дня, пока извѣстіе о ихъ прибытіи подошло до столицы, находившейся отсюда на разстояніи четырехъ или пяти лигъ. Старый вождь, Махихка, оказавшій такое дружеское расположеніе въ немъ при первомъ посѣщеніи, и молодой воинъ, Хикотенкатль, начальствовавшій, какъ было упомянуто, войсками Тласкаланцевъ въ кровавыхъ битвахъ съ Испанцами, пришли оба съ многочисленнымъ собраніемъ гражданъ, привѣтствовать иноземцевъ, искавшихъ убѣжища въ Тласкалѣ. Махихка, дружески обнявъ Кортеса, изъявилъ ему живѣйшее соболѣзнованіе о его несчастіяхъ. Что бѣлые такъ долго могли устоять противъ соединенныхъ силъ Ацтековъ, было уже достаточное доказательство ихъ чудной отваги. "Мы дѣйствуемъ за одно съ вами", говорилъ тласкаланскій владыка, "цѣль наша одна,-- отмстить врагу за общую намъ обиду; и, будь увѣренъ, мы будемъ преданными, нелицемѣрными друзьями, готовыми стоять за васъ во что бы то ни стало до послѣдней капли крови".

Это сердечное изъявленіе преданности и участія со стороны человѣка, распоряжавшаго такъ самовластно дѣлами республики, какою не пользовался никто другой, совершенно разсѣяло сомнѣнія, остававшіяся въ душъ Кортеса. Онъ охотно склонился на его приглашеніе и собрался продолжать походъ свой до столицы, гдѣ онъ зналъ, что найдетъ всевозможныя удобства для помѣщенія и продовольствія войска. Больные и раненные были положены на носилки, которыя несли на плечахъ добродушные жители и когда войска стали приближаться къ столицѣ, то народъ высыпалъ цѣлыми стаями къ нимъ на встрѣчу, оглашая воздухъ разными криками и дикими звуками грубой индійской музыки. Посреди общаго торжества, однакожь, слышались иногда плачь и рыданіе, когда какой-нибудь несчастный родственникъ или пріятель, внимательно разсмотрѣвъ малочисленные теперь рады своихъ соотечественниковъ, въ надеждъ встрѣтить взглядъ роднаго или милаго сердцу, отворачивался въ отчаяніи прочь, изъявляя свою печаль звуками, доходившими до сердца каждаго испанскаго воина. Сопровождаемые этими смѣшанными звуками радости и грусти, -- нераздѣльныхъ спутницъ жизни человѣческой,-- изнуренныя колонны Кортеса вступили наконецъ въ республиканскую столицу.

Для генерала и для его свиты была отведена квартира въ незатѣйливомъ, -- но обширномъ дворцѣ Махихки. Войско расположилось на квартирахъ по той области, которою управлялъ владыка тласкаланскій. Они оставались здѣсь въ-продолженіи нѣсколькихъ недѣль, пока наконецъ, благодаря попеченіямъ радушныхъ гражданъ, приложившихъ къ излеченію ихъ ранъ тѣ скромныя врачебныя свѣдѣнія, которыми они владѣли, воины не оправились отъ слабости, причиненной ихъ долгими и неслыханными страданіями.-- Кортесъ самъ пострадалъ чуть-ли не болѣе всѣхъ прочихъ. Онъ лишился употребленія двухъ пальцевъ за лѣвой рукѣ и получилъ также два поврежденія на головѣ, изъ которыхъ одно, сильно раздраженное трудностями, перенесенными имъ въ-послѣдствіи и душевнымъ волненіемъ, представляло весьма опасный видъ. Пришлось вынуть часть головной кости. Послѣдовала горячка, и въ-теченіи многихъ дней герой, встрѣчавшій лицомъ-къ-лицу опасность и смерть въ самыхъ страшныхъ видахъ, лежалъ на мучительномъ одрѣ, лишенный послѣднихъ силъ. Его здоровое сложеніе вынесло его изъ этой болѣзни, и онъ пришелъ, наконецъ, въ состояніе возобновить свою обычную дѣятельность.-- Испанцы съ благоразумною щедростію изъявили свою признательность за оказанное имъ гостепріимство, подѣлившись съ своими хозяевами добычею, взятою при ихъ послѣдней побѣдѣ, и Кортесъ не мало порадовалъ сердце Махихки, подаривъ ему воинскій трофей, отнятый имъ у индійскаго начальника.

Но между-тѣмъ, какъ Испанцы, заботливостію своихъ союзниковъ излечившись отъ тѣлесныхъ и душевныхъ недуговъ, начинали слова чувствовать ту самоувѣренность и то спокойствіе духа, которыхъ были на время лишены своими жестокими неудачами,-- они получали отъ времена до времени свѣдѣнія, доказывавшія, что ихъ несчастій не ограничивались бѣдственными происшествія мы, случившимися въ мехиканской столицѣ. Выходя изъ Мехики на встрѣчу Нарваэсу, Кортесъ везъ съ собою большое количество золота, о оставилъ на сохраненіе въ Тласкалѣ, увеличивъ его значительною суммою, собранною отчасти несчастнымъ Веласкесомъ до-Леонъ, отчасти происходившею изъ другихъ источниковъ. При безпокойномъ положеніи дѣлъ въ столицѣ, генералъ, возвращаясь туда, почелъ за лучшее оставить сокровище еще на нѣкоторое время въ Тласкалѣ, поручивъ надзоръ за нимъ отряду больныхъ воиновъ, которому приказано было присоединиться къ нему въ Мехикѣ немедленно по выздоровленіи. Послѣ того прибылъ изъ Вера-Круса другой отрядъ, состоявшій изъ пяти всадниковъ и сорока человѣкъ пѣхоты, и взявъ подъ свою защиту сокровище и инвалидовъ, принялъ на себя трудъ довести ихъ до столицы подъ своимъ прикрытіемъ. Кортесъ теперь узналъ, что они были всѣ перехвачены на пути и перерѣзаны. Сокровище перешло въ руки побѣдителей. Двѣнадцать другихъ воиновъ, шедшихъ по тому же направленію, были умерщвлены въ сосѣдственной провинціи Тенеака; кромѣ того безпрестанно получались вѣсти о томъ, что какой-нибудь несчастный Кастилецъ, понадѣявшись на уваженіе, доселѣ оказываемое его соотечественникамъ, и не зная о бѣдственныхъ событіяхъ въ столицѣ, палъ жертвою ярости непріятеля.

Эти горестныя извѣстія наполнили душу Кортеса мрачными опасеніями о судьбѣ вилла-рикскаго поселенія, -- отъ благоденствія котораго зависѣла его послѣднія надежды. Онъ тотчасъ же отправилъ туда вѣрнаго человѣка, и къ неописанной радости своей получилъ чрезъ того же посланнаго письмо отъ начальствовавшаго гарнизономъ, въ которомъ тотъ увѣдомилъ его о безопасности колоніи, и о дружественныхъ отношеніяхъ къ ней сосѣдственныхъ Тотонаковъ. Лучшимъ залогомъ вѣрности послѣднихъ къ Испанцамъ было то, что они слишкомъ-жестоко оскорбили Мехиканцевъ и слѣдовательно не могли надѣяться на прощеніе.

При мрачномъ видѣ внѣшнихъ дѣлъ, Кортесъ долженъ былъ еще терпѣть едва-ли меньшія безпокойства отъ неудовольствій, возникшихъ между его сподвижниками. Многіе изъ нихъ вообразили-было себѣ, что послѣднія страшныя ихъ неудачи положатъ конецъ экспедиціи; или, по-крайней-мѣрѣ, отложатъ дальнѣйшее исполненіе дѣла до благопріятнѣйшаго времени. Но тѣ, которые такъ разсуждали, плохо знали Кортеса. Лежа даже на своемъ болѣзненномъ одрѣ, онъ не переставалъ придумывать новыя средства для возстановленія своей чести и для утвержденія снова своей власти надъ имперіею, потерянною скорѣе по опрометчивости другаго, нежели по его собственной винѣ. По мѣрѣ того, какъ онъ сталъ выздоравливать, все это обнаружилось новыми постановленіями, составленными имъ для войска, а также и тѣмъ, что онъ послалъ въ Вера-Крусъ съ требованіемъ новыхъ подкрѣпленій.

Эти мѣры сильно безпокоила недовольныхъ воиновъ, большая часть которыхъ, принадлежа къ числу бывшихъ подчиненныхъ Нарваеса, пострадала сильнѣе прочихъ отъ послѣдствій войны. Многіе изъ нихъ владѣли недвижимымъ имуществомъ на островахъ и приняли участіе въ этой экспедиціи въ надеждѣ умножить свои богатства. Но въ Мехикѣ они не пріобрѣли ни золота, ни славы. Нынѣшняя служба ихъ была имъ вовсе не по нраву; и тѣ немногіе, говоря сравнительно, которые оставались въ живыхъ, тосковали по богатымъ рудникамъ и веселымъ фермамъ своимъ на Кубѣ, горько проклиная день, въ который покинули ихъ.

Видя, что генералъ мало обращалъ вниманія на ихъ ропотъ, они приготовили формальную жалобу, представивъ ему, какъ безразсудно, при настоящемъ бѣдственномъ положеніи, безъ оружія, безъ припасовъ и почти безъ людей, предпринимать враждебныя дѣйствія противъ непріятеля, значительно превосходившаго его силами и тогда, когда онъ распоряжалъ средствами гораздо обширнѣйшими, нежели теперь. Объ этомъ могъ думать одинъ только съумашедшій. Подобное покушеніе доведетъ ихъ всѣхъ до жертвеннаго камня. Оставалось только возвратиться въ Вера-Крусъ. Всякая потеря времени могла быть пагубна. Гарнизонъ этой крѣпости, при теперешнихъ недостаточныхъ силахъ своихъ, будетъ, можетъ статься, не въ состояніи отразить непріятеля въ случаѣ нападенія; а съ его погибелью исчезнетъ и послѣдняя надежда ихъ. Добравшись до Вера-Круса, ими могутъ довольно безопасно расположиться тамъ впредь до прибытія ожядаемыхъ подкрѣпленій; между-тѣмъ, въ случаѣ какой-нибудь неудачи, имъ будетъ легче у идти отъ преслѣдованія. Наконецъ, они настоятельно требовали, чтобы имъ позволено было немедленно возвратиться къ вилла-рикской гавани. Эта просьба, или, лучше сказать, это настоятельное требованіе было подписано всѣми недовольными, скрѣплено королевскимъ нотаріусомъ, и потомъ поднесено Кортесу.

Генералъ находился въ затруднительномъ положеніи. Обстоятельство, тронувшее его болѣе всего прочаго, было то, что почти въ началѣ списка онъ нашелъ имя секретаря Дуэро, друга, которому онъ преимущественно былъ обязавъ за свое назначеніе въ начальники экспедиціи. Онъ былъ, однакожь, твердъ и непоколебимъ въ своемъ намѣренія, и въ то самое время, когда, казалось, всѣ внѣшнія средства покидали его, когда даже личные пріятели измѣняли ему, онъ все-таки оставался вѣренъ самому себѣ. Онъ зналъ, что отступить на Вера-Крусъ значило бы отказаться отъ предпріятія. Тамъ уже войско легко найдетъ предлогъ, да и средства покинуть его и разбрестись по островамъ. Погибнуть всѣ его честолюбивые замыслы. Великолѣпная добыча, уже разъ ушедшая изъ рукъ его, пропадетъ навсегда. Имя его будетъ опозорено.

Въ знаменитомъ своемъ письмѣ къ Карлу V, онъ говоритъ, что, размышляя объ этомъ положеніи, онъ признавалъ справедливость пословицы "Богъ владѣетъ смѣлымъ". Испанцы были воины Креста; и надѣясь на благость и за безпредѣльное милосердіе Бога, онъ не могъ полагать, чтобы Провидѣніе допустило ихъ и его святое дѣло погибнуть отъ рукъ язычника. Онъ, слѣдовательно, рѣшился не спускаться къ морскому берегу, а возвратиться назадъ, во что бы то ни стало, и напасть на врага въ самой его столицѣ".

Отвѣтъ его на просьбу недовольныхъ подчиненныхъ заключался въ подобныхъ же твердыхъ и смѣлыхъ выраженіяхъ. Онъ призвалъ къ себѣ на помощь всѣ тѣ убѣжденія, которыя могли тронуть ихъ гордость или рыцарскую честь, ссылаясь на древнюю кастильскую доблесть, которая некогда до-тѣхъ-поръ не колебалась предъ лицомъ врага, умоляя ихъ не омрачать славы великихъ подвиговъ, сдѣлавшихъ ихъ имена извѣстными всему европейскому міру, не оставлять другимъ, болѣе смѣлымъ и отважнымъ, на довершеніе предпріятіе, уже вполовину оконченное. Сообразно ли будетъ, спрашивалъ онъ, съ вашими понятіями о чести, покинуть союзниковъ, вами же вовлеченныхъ въ войну, и оставить ихъ, беззащитныхъ на мщеніе Ацтековъ? Отступить, хоть бы на одинъ шагъ къ Вилля-Рикѣ, значило бы обнаружить свое безсиліе, значило бы привести въ уныніе друзей и придать еще больше смѣлости врагу. Онъ умолялъ ихъ возвратить ему то довѣріе, которымъ доселѣ удостоивали его, представляя имъ на размышленіе, что если они недавно и испытали нѣкоторыя неудачи, то до того времени онъ выполнялъ еще болѣе, нежели онъ обѣщалъ, или они сами ожидали. Теперь легко будетъ возвратить всѣ потери, -- стоитъ только вооружиться терпѣніемъ, и остаться въ этой дружественной странѣ до-тѣхъ-поръ, покуда подкрѣпленія, ожидавшія только его приглашенія, прибудутъ и дадутъ имъ возможность дѣйствовать наступательно. Если, однакожь, между ними находились люди, нечувствительные къ тѣмъ побужденіямъ, которыя трогаютъ душу храбраго, люди, предпочитающіе нѣгу и праздность домашней жизни славь такого великаго подвига, то онъ имъ не помѣха. Пусть идутъ-себѣ съ Богомъ. Пусть покинутъ своего генерала при послѣдней крайности. Преданность къ нему немногихъ, по смѣлыхъ духомъ, для него во сто кратъ дороже, чѣмъ ненадежное содѣйствіе цѣлой арміи робкихъ или неискреннихъ подчиненныхъ.

Партія недовольныхъ состояла, какъ я уже замѣтилъ, почти исключительно изъ бывшихъ войскъ Нарваэса, когда собственные ветераны генерала услышало это воззваніе, вся кровь ихъ закипѣла отъ негодованія при мысли, что они покинутъ его и оставятъ предпріятіе при такихъ обстоятельствахъ. Они поклялись стоять за него до послѣдней капли крови, и недовольные, принужденные молчать, если и не была убѣждены этимъ великодушнымъ порывомъ благороднаго духа товарищей, согласились однако не покидать еще своихъ знаменъ, съ тѣмъ условіемъ, что если представится имъ болѣе удобный случай къ отступленію, то Кортесъ не станетъ препятствовать исполненію ихъ желанія.

Едва успѣлъ Кортесъ восторжествовать надъ этимъ затрудненіемъ, какъ вдругъ появилось новое, угрожавшее ему еще большею опасностію, и происходившее отъ неудовольствіи, возникавшихъ между его воинами и индійскими союзниками. Но смотря на дружественныя изъявленія Мехихки и его непосредственныхъ приверженцевъ, въ народѣ нѣкоторые, глядѣли недоброжелательнымъ окомъ на своихъ гостей, какъ на виновниковъ всѣхъ бѣдствій, испытанныхъ ими въ послѣднее время; и они спрашивали съ усмѣшкою: не-уже-ли имъ прійдется, въ довершеніе всего, нести бремя присутствія и прокормленія иноземцевъ? Эти выходки, такъ явно доказывавшія неудовольствіе, не могли оставаться тайною для Испанцевъ, которымъ онъ причинили не мало безпокойства. Правда, онѣ преимущественно исходили отъ лицъ, по пользовавшихся большимъ вліяніемъ, потому-что четыре главные правителя республики были, кажется, совершенно преданы выгодамъ Кортеса. Одно обстоятельство, однакожь, придавало недовольнымъ нѣкоторую степень важности: имъ благопріятствовалъ воинственный Хикотенкатль, въ груди котораго все еще тлѣли остатки той непримиримой вражды, выказанной имъ столь мужественно на полѣ битвы; и искры этого свирѣпаго духа вырывались у него безпрестанно при ежедневныхъ короткихъ сношеніяхъ, въ которыхъ онъ теперь находился, совершенно противъ воли, съ своими старинными врагами.

Кортесъ съ безпокойствомъ смотрѣлъ на эти возраставшія чувства взаимнаго недоброжелательства, и, предвидя въ нихъ непреодолимую преграду къ успѣху будущихъ дѣйствій, употребилъ, для возстановленія въ умахъ воиновъ прежняго довѣрія къ Тласкаланцамъ, всѣ доводы, которые только могъ ему внушить его геній. Онъ напомнилъ имъ о всѣхъ важныхъ услугахъ, принесенныхъ народомъ вообще. Они имѣли достаточный залогъ въ вѣрности Тласкаланцевъ въ древней ненависти послѣднихъ къ Ацтекамъ,-- ненависти, теперь еще болѣе ожесточившейся въ-слѣдствіе бѣдствій, недавно понесенныхъ ими. И онъ въ особенности представлялъ имъ на видъ то обстоятельство, что еслибъ Тласкаланцы имѣли какія-нибудь дурныя намѣренія въ-отношеніи къ Испанцамъ, то воспользовались бы, безъ малѣйшаго сомнѣнія, ихъ бывшимъ бѣдственнымъ положеніемъ, а не стали бы откладывать исполненія своихъ вражескихъ замысловъ до того времени, когда послѣдніе оправятся отъ своихъ недуговъ и войдутъ въ прежнія силы и бодрость.

Между-тѣмъ, какъ Кортесъ довольно неуспѣшно старался усыпить безпокойство и опасенія своихъ подчиненныхъ, случилось происшествіе, которое привело дѣло къ счастливому окончанію и опредѣлило на точномъ основаніи обоюдныя отношенія Испанцевъ съ Тласкаланцами. Не безполезно будетъ здѣсь упомянуть о нѣкоторыхъ событіяхъ, происшедшихъ въ Мехикѣ послѣ изгнанія Испанцевъ.

По смерти Монтезумы, наслѣдникомъ его избранъ былъ братъ его, Куитлагуакъ, владыка ицтапалапанскій, государь дѣятельный, опытный въ воинскомъ дѣлѣ, и по твердости характера, казалось, вполнѣ способный поддержать шаткія дѣла монархіи. Онъ былъ человѣкъ съ возвышеннымъ, и даже образованнымъ вкусомъ, судя по его прекраснымъ садамъ, наполненнымъ рѣдкими растеніями, которымъ Испанцы такъ дивились въ Ицтапалапанѣ. Онъ ненавидѣлъ бѣлыхъ, и, надо полагать, не пропустилъ случай, при своей коронаціи, принести нѣсколькихъ испанскихъ воиновъ въ жертву богамъ. По освобожденіи изъ испанскихъ квартиръ, гдѣ былъ задержанъ Кортесомъ, онъ сталъ душою патріотическихъ движеній народа. Онъ-то и начальствовалъ въ нападеніяхъ, сдѣланныхъ на иноземцевъ, какъ на улицахъ столицы, такъ и въ "печальную ночь"; и по его же внушенію было собрано то сильное войско, которое съ такимъ ожесточеніемъ оспоривало у Испанцевъ проходъ чрезъ долину Отумба.

Послѣ изгнанія Испанцевъ изъ столицы, онъ дѣятельно занялся исправленіемъ поврежденій, нанесенныхъ ей, -- починкою зданій и мостовъ, и приведеніемъ ея въ наилучшее оборонительное состояніе. Онъ старался также объ улучшеніи дисциплины и воруженіи войскъ; ввелъ между ними употребленіе длиннаго копья, и изобрѣлъ, для дѣйствія противъ конницы, страшное оружіе, составленное изъ шпажныхъ клинковъ, отнятыхъ у Испанцевъ, привязанныхъ къ длиннымъ шестамъ. Онъ сдѣлалъ воззваніе ко всѣмъ своимъ васалламъ, требуя отъ лихъ, чтобъ они были въ готовности, въ случаѣ надобности, идти на помощь къ столицѣ, а для того, чтобъ лучше привязать ихъ къ себѣ, освободилъ отъ платежа части податей, обыкновенно налагаемыхъ на нихъ. Но ему теперь предстояло испытать всю ненадежность правленія, основаннаго не на любви, а на страхѣ. Тѣ васаллы, которые обитали въ странахъ, прилежащихъ къ долинѣ, остались ему вѣрны; по другіе оставались въ нерѣшимости, какъ имъ поступить; тѣ, наконецъ, которые находились въ отдаленнѣйшихъ провинціяхъ, вовсе отложились отъ своего повелителя, считая настоящее время удобнѣйшимъ для сверженія ига, такъ долго тяготѣвшаго надъ ними.

При этихъ обстоятельствахъ, правительство отправило посольство къ своимъ стариннымъ врагамъ, Тласкаланцамъ. Оно состояло изъ шести ацтекскихъ дворянъ, несшихъ въ подарокъ бумажныя матеріи, соль и нѣкоторые другіе предметы, довольно-рѣдко виданные въ республикѣ въ послѣдніе годы. Правители республики, удивленные такимъ неслыханнымъ снисхожденіемъ со стороны своего стариннаго непріятеля, созвали совѣтъ или сенатъ, въ которомъ засѣдали главные начальники, для приличнаго принятія посланниковъ.

Ацтеки изложили предъ этимъ собраніемъ цѣль своего прибытія. Они предлагали Тласкаланцамъ предать забвенію всѣ прошедшія враждебныя чувства, и вступить съ ними въ союзъ. Всѣ народы Анагуака станутъ за одно защищать свое отечество противъ бѣлыхъ. Тласкаланцы неминуемо навлекутъ на себя гнѣвъ боговъ, если станутъ дольше оказывать гостепріимство иноземцамъ, осквернившимъ и истребившимъ ихъ храмы. Если они надѣятся на дружбу и на содѣйствіе своихъ гостей, то пусть вспомнятъ судьбу Мехики, столь радушно принявшей этихъ же гостей въ свои стѣны, которыя они, въ благодарность, наполнили опустошеніемъ и горемъ. Они умоляли ради ихъ привязанности къ вѣрѣ отцовъ, не допустить бѣлыхъ,-- нынѣ, къ тому же, въ самомъ безсильномъ состояніи,-- уйдти изъ рукъ ихъ, и принести ихъ немедленно въ жертву богамъ, которыхъ храмы они осквернили. На этихъ условіяхъ, они предлагали имъ свой союзъ, обѣщая возстановить прежнія дружественныя торговыя сношенія, чрезъ что республика снова будетъ пользоваться тѣми удобствами и тѣми предметами роскоши, которыхъ она такое долгое время была лишена.

Предложенія посланниковъ произвели различныя дѣйствія на слушателей. Хикотенкатль желалъ Припять ихъ безусловно. Не лучше ли было бы для нихъ, говорилъ онъ, соединиться съ своими соотечественниками,-- съ людьми, говорящими однимъ языкомъ, исповѣдующими одну вѣру съ ппми, чѣмъ Припять сторону жестокихъ иноземцевъ, которые, какъ они ни толкуй о религіи, поклонялись одному только золоту. Это мнѣніе раздѣлено было всѣми младшими военачальниками, воспламенившимися огнемъ его восторженнаго краснорѣчія. Но старшіе, а въ особенности слѣпой старикъ, отецъ Хикотенкатля, одинъ изъ четырехъ правителей республики, были, кажется, всею душею преданы выгодамъ Испанцевъ; изъ нихъ одинъ, а именно Махихка, былъ даже ихъ вѣрный другъ;-- а потому они сильно возстали противъ предлагаемаго союза съ Ацтеками. Ацтеки, говорили они, были все тѣ же,-- на устахъ медъ, а въ сердцахъ злоба. Они теперь предлагали свою дружбу. Но они были движимы къ этому страхомъ, и когда причина этого страха будетъ отстранена, они снова обратится къ своей первобытной враждѣ. Кто же, какъ не эти лукавые враги, въ-теченіе такого долгаго времени лишали республику тѣхъ самыхъ необходимыхъ потребностей, нынѣ столь щедро ими предлагаемыхъ? И теперь они взываютъ къ нимъ, чтобъ они принесли въ жертву богамъ бѣлыхъ -- тѣхъ самыхъ воиновъ, которые, сражаясь за нихъ же, за Тласкаланцевъ. Прибѣгли къ ихъ гостепріимству. Боги гнушаются вѣроломствомъ. Да я къ тому же, не были ли ихъ гости тѣ самыя существа, прибытіе которыхъ постоянно предрекали оракулы? Воспользуемся этимъ, заключилъ онъ, соединимся и станемъ дѣйствовать за одно съ ними, покуда не обратимъ въ ничтожество нашего надменнаго врага.

Эта рѣчь вызвала вспыльчивый отвѣтъ отъ Хикотенкатля, но наконецъ гнѣвъ старшаго вождя восторжествовалъ надъ его терпѣніемъ, и онъ, замѣнивъ силою безполезныя убѣжденія, вытолкну ль своего молодаго противника изъ совѣта. Поступокъ, столь противный обычному приличію индійскихъ преній, удивилъ все собраніе. Онъ не навлекъ, однакожь, ни малѣйшаго порицанія на Махихку, и совершенно прекратилъ всякое сопротивленіе. Даже самые опрометчивые приверженцы Хикотенкатля постыдились поддержать человѣка, навлекшаго на себя столь презрительное изъявленіе неудовольствія отъ правителя, котораго всѣ почитали. Собственный отецъ охуждалъ его; и патріотическій молодой военачальникъ, одаренный вѣрнѣйшимъ взглядомъ на будущность, чѣмъ его соотечественники, былъ оставленъ теперь безъ опоры въ совѣтѣ, какъ и прежде на бранномъ полѣ. Предлагаемый союзъ съ Мехиканцами былъ единогласно отвергнутъ, и посланники, боясь, что и самая священная обязанность не защитить ихъ, можетъ-быть, отъ оскорбленія, ушли тайно изъ столицы.

Слѣдствія этого совѣщанія были какъ-нельзя-важнѣе для Испанцевъ, которые, при настоящемъ своемъ слабомъ состояніи, должны были погибнуть, вѣроятно, всѣ отъ рукъ Тласкаланцевъ, если бы послѣдніе напали на нихъ врасплохъ. Во всякомъ случаѣ, если бы состоялся союзъ между Ацтеками и Тласколанцами, то судьба экспедиціи была бы рѣшена, потому-что, при скудости своихъ собственныхъ средствъ, Кортесъ могъ надѣяться на окончательный успѣхъ только тогда, когда употребитъ въ свою пользу взаимную ненависть враждовавшихъ между собою индійскихъ племенъ.

VI.
Война съ сосѣдними племенами.-- Удачи Испанцевъ.-- Смерть Махихка.-- Прибытіи подкрѣпленій.-- Торжественное возвращеніше въ Тласкалу.
1520.

Успокоенный слѣдствіями совѣщаній тласкаланскаго сената, Кортесъ рѣшился теперь приступить къ дѣятельнымъ мѣрамъ, какъ къ лучшему средству для истребленія мятежнаго, недовольнаго духа, вкрадывавшагося въ его войска въ-слѣдствіе праздной жизни. Онъ предполагалъ вести ихъ сперва противъ нѣкоторыхъ сосѣднихъ іглемепъ, осмѣлившихся поступить непріязненно съ Испанцами, которые, понадѣявшись на ихъ дружественное расположеніе, проходили чрезъ ихъ владѣнія. Къ числу этихъ племенъ принадлежали Тепеакцы, народъ, воевавшій часто съ Тласкаланцами, и недавно еще, какъ было сказано въ одной изъ предъидущихъ главъ, убившій двѣнадцать человѣкъ Испанцевъ, отправлявшихся въ столицу. Союзники охотно приняли участіе въ экспедиціи, которая, къ тому же, могла послужить къ возстановленію достоинства испанскаго имени, упавшаго значительно во мнѣніи туземцевъ отъ послѣднихъ неудачъ.

Тепеакцы были могущественное племя, одного происхожденія съ Ацтеками, владычество Которыхъ они признавали. Устрашенные кровопролитными побѣдами, одержанными надъ ихъ сосѣдями, Тласкаланцами, они, при первомъ появленіи Испанцевъ въ ихъ края, отдались подъ ихъ покровительство. По послѣ возмущеній, происшедшихъ въ столицѣ, они снова покорились ацтекскому престолу. Столица ихъ, нынѣ бѣдная деревенька, была при завоевателяхъ цвѣтущимъ городомъ, расположеннымъ посреди тѣхъ плодородныхъ равнинъ, которыя простираются къ подошвѣ горы Оризабы. Кромѣ столицы, эта провинція заключала въ себѣ многіе другіе значительные города, населенные народомъ смѣлымъ и воинственнымъ.

Такъ-какъ эти Индійцы однажды признали себя подданными кастильской короны, то Кортесъ и его офицеры взирали на ихъ нынѣшнее поведеніе какъ на мятежъ, и положили въ военномъ совѣтѣ, что участвовавшіе въ убійствѣ Испанцевъ заслуживаютъ по всей справедливости быть обращенными въ состояніе невольничества. Не принявъ еще, впрочемъ, никакихъ мѣръ противъ нихъ, генералъ отправилъ къ нимъ посланниковъ требовать покорности. Онъ предлагалъ имъ полное прощеніе за прошедшее, но грозилъ жестокимъ возмездіемъ въ случаѣ отказа. На это предложеніе, Индійцы, подпавшіе теперь оружіе, отвѣчали съ величайшимъ презрѣніемъ, вызывай Испанцевъ на бой съ ними; потому, говорили они, что имѣютъ нужду въ жертвахъ для приношенія своимъ богамъ.

Нимало немедля, Кортесъ выступилъ противъ пикъ съ своимъ небольшимъ войскомъ Испанцевъ, подкрѣпленнымъ значительнымъ отрядомъ Тласкаланцевъ, предводителемъ котораго былъ младшій Хикотенкатль, желавшій, казалось, позабыть свою прежнюю ненависть и поучиться военному искусству у вождя, столь часто разбивавшаго его въ полѣ.

Тепеакцы встрѣтили непріятеля на своей границѣ. Послѣдовала кровавая битва, во время которой испанская конница, заѣхавъ въ поле, обросшее высокимъ маисомъ, пришла въ нѣкоторое смятеніе. Окончательно, однакожь, они восторжествовали, и Тепеакцы, храбро выдержавшіе ихъ натискъ, были разбиты послѣ большаго кровопролитія. Второе сраженіе, происшедшее чрезъ нѣсколько дней послѣ перваго, имѣло подобныя же рѣшительныя послѣдствія, и побѣдоносные Испанцы, съ своими союзниками, продолжали путь въ столицу Тепеака, въ которую и вступили съ торжествомъ. Они не встрѣтили дальнѣйшаго сопротивленія со стороны непріятеля, и вся провинція немедленно покорилась имъ, во избѣжаніе дальнѣйшихъ бѣдствій. Кортесъ, однакожь, наложилъ предполагаемое наказаніе на мѣста, замѣшанныя въ убійствѣ. Жители были заклеймены горячимъ желѣзомъ, какъ невольники; пятая доля изъ нихъ удержана для короны, а остальные розданы его людямъ и союзникамъ. Испанцы уже давно были знакомы съ системою раздѣловъ, употребляемою на островахъ; но этотъ былъ первый примѣръ рабства въ Новой-Испаніи. По мнѣнію генерала и его сподвижниковъ, важность преступленія Тепеакцевъ вполнѣ оправдывала этотъ жестокій приговоръ, который, однакожь, не былъ утвержденъ короною, воевавшею безпрестанно противъ ненасытнаго, корыстолюбиваго духа поселенца, какъ видно изъ лѣтописей колоніальнаго управленія.

Удовольствовавшись этою местію, Кортесъ основалъ свои квартиры въ Тепеакѣ, которая, будучи расположена въ плодородномъ краю, представляла ему всѣ средства къ содержанію войска; между-тѣмъ, но сосѣдству ея съ мехиканскою границею, она была выгодною опорною точкою для будущихъ дѣйствій.

Узнавъ о дурномъ успѣхѣ переговоровъ съ Тласкаланцами, ацтекское правительство дѣятельно занялось укрѣпленіемъ той части своей границы, которая прилегала къ тласкаланскимъ владѣніямъ, усилило гарнизоны, обыкновенно содержимые тамъ, и послало но тому же направленію значительные отряды, съ приказаніемъ занять всѣ сильныя пограничныя позиціи. Эти войска поступали съ свойственною имъ дерзостію и хищничествомъ, и до крайности вооружили противъ себя жителей.

Въ числѣ мѣстъ, такимъ образомъ укрѣпленныхъ Ацтеками, былъ Каукечолланъ, городъ, заключавшій въ себѣ, по увѣренію историковъ, тридцать тысячь жителей, и расположенный въ разстояніи пяти лигъ или болѣе къ юго-западу отъ испанскихъ квартиръ. Этотъ городъ стоялъ у самаго края глубокой долины, упираясь въ хребетъ крутыхъ возвышенностей, или, лучше сказать, горъ; какъ съ боковъ его протекали двѣ рѣки, берега которыхъ были чрезвычайно высоки и круты. Единственная дорога, по которой можно было подойдти къ городу, была защищена каменною стѣною, вышиною слишкомъ въ двадцать "путъ и необыкновенной Толщины. Это мѣсто, такъ сильно защищенное природой и искусствомъ, ацтекскій императоръ укрѣпилъ гарнизономъ, состоявшимъ изъ нѣсколькихъ тысячь человѣкъ: а высоты, повелѣвавшія городомъ, были заняты войскомъ гораздо болѣе значительнымъ.

Кацикъ это то сильнаго мѣста, желая свергнуть иго Мехиканцевъ, прислалъ къ Кортесу приглашеніе идти къ нему на помощь, и обѣщалъ содѣйствіе согражданъ въ случаѣ нападенія на ацтекскія квартиры. Генералъ съ радостію согласился на это предложеніе, и отрядилъ Христоваля де-Олиду съ двумя стами Испанцевъ и сильнымъ тласкаланскимъ войскомъ для подкрѣпленія дружественнаго кацика Къ Олиду, на пути, присоединились многіе волонтеры изъ индійскаго города и изъ сосѣдней столицы Чолулы,-- всѣ ревностно предлагая свои услуги. Многочисленность и усердіе этихъ новыхъ союзниковъ возбудили подозрѣніе Олида, усиленное страхомъ воиновъ Нарваэса, воображеніе которыхъ находилось еще, кажется, подъ вліяніемъ ужасовъ "печальной ночи", такъ-что дружественная готовность новыхъ союзниковъ показалась имъ доказательствомъ измѣнническихъ сношеній ихъ съ Ацтеками. Заразившись этою недовѣрчивостію, Олидъ пошелъ на Чолуну, схватилъ тамъ подозрѣваемыхъ вождей, оказавшихъ такое услужливое усердіе, и отправилъ подъ прикрытіемъ сильнаго отряды къ Кортесу.

По тщательномъ разсмотрѣніи дѣла, генералъ остался убѣжденнымъ въ невинности подозрѣваемыхъ. Выразивъ свое глубокое сожалѣніе о нанесенномъ имъ оскорбленіи, онъ постарался исправить ошибку своего подчиненнаго богатыми подарками; и, видя теперь опасность довѣрять такія важныя дѣла въ чужія руки, принялъ начальство надъ остальнымъ своимъ войскомъ, и присоединился къ своему офицеру въ Модулѣ.

Онъ принялъ мѣры съ кацикомъ того города, противъ котораго шелъ, чтобъ, немедленно по появленіи Испанцевъ, жители напали на гарнизонъ. Все удалось по его предположенію. Лишь-только показались христіанскіе батальйоны на равнинѣ предъ городомъ, какъ граждане бросились съ неимовѣрною яростію на гарнизонъ. Послѣдній, покинувъ защиту внѣшнихъ укрѣпленій, отступилъ въ свои квартиры, расположенныя въ главномъ теокалли, гдѣ и вступилъ въ жестокій бой съ своими противниками. Кортесъ, между-тѣмъ, подоспѣвшій со своимъ маленькимъ отрядомъ конницы, принялъ начальство надъ нападавшими. Ацтеки защищались съ крайнимъ ожесточеніемъ. Но на помощь къ нападавшимъ безпрестанно прибывали свѣжія войска, укрѣпленія были взяты приступомъ, и весь гарнизонъ безъ изъятія преданъ мечу.

Между-тѣмъ, мехиканскія войска, занимавшія сосѣднія высоты, спустились внизъ на помощь къ своимъ соотечественникамъ, находившимся въ городѣ, и выстроились въ боевой порядокъ въ предмѣстіяхъ, гдѣ ихъ встрѣтили Тласкаланцы. "Ихъ было" говоритъ Кортесъ о непріятелѣ; "по-крайней-мѣрѣ тридцать тысячь -- великолѣпное зрѣлище представляли эти воины, покрытые золотомъ, драгоцѣнными "каменьями и разноцвѣтными перяными одеждами!" Обѣ арміи бились съ отчаяннымъ мужествомъ, и побѣда долго оставалась сомнительною. Подожгли предмѣстья, и, посреди пламени, Кортесъ, напавъ съ своими эскадронами на непріятеля, смялъ его ряды и принудилъ отступить въ безпорядкѣ въ узкое ущеліе горы, съ которой онъ незадолго спускался. Проходъ былъ крутъ и усѣянъ неровностями. Испанцы и Тласкаланцы близко преслѣдовали бѣгущихъ, а легкія войска, перелѣзшія чрезъ высокую стѣну, отдѣлявшую городъ отъ долины, напали на непріятеля съ фланговъ. Погода въ этотъ день была необыкновенно знойная, и обѣ стороны были такъ изнурены своими усиліями, что одни, говоритъ лѣтописецъ, съ трудомъ могли преслѣдовать бѣгущихъ, а другіе едва могли бѣжать отъ погони. Какъ ни устали союзники, однакожь они не затруднялись убивать врага, попадавшагося имъ въ руки. Мехиканцы были разбиты съ ужаснѣйшимъ урономъ. Ихъ индійскіе враги не давали имъ ни малѣйшей пощады, и отплатили за всѣ старые долги свои съ лихвою, Нѣкоторые искали убѣжища въ горныхъ высотахъ. Но неутомимый врагъ преслѣдовалъ ихъ и туда, пока на голой вершинѣ хребта онъ не достигъ до мехиканскаго лагеря, покрывавшаго обширное пространство. Разная утварь, богатыя одежды и предметы роскоши были разбросаны въ безпорядкѣ кругомъ и множество невольниковъ, находившихся при нихъ, свидѣтельствовало о, той полуобразованной пышности, съ которою выступали въ походъ мехиканскіе вельможи. Побѣдители, разсѣявшись по опустошенному лагерю, стали нагружать себя богатою добычею; наконецъ, приближеніе" ночи заставило ихъ спуститься и они возвратились въ городъ.

Вслѣдъ за этимъ, Кортесъ нанесъ Мехиканцамъ еще ударъ, напавъ на сильно-укрѣпленный Итзоканъ, защищаемый значительнымъ гарнизономъ и расположенный въ глубинахъ зеленой долины, орошаемой искусственными каналами, и процвѣтавшей во всемъ плодородіи и изобиліи, которыми отличалась эта богатая страна Столовой-Земли. Мѣсто, не смотря на мужественную защиту, было взято приступомъ; Ацтеки были прогнаны черезъ рѣку, которая протекала возлѣ нижней части города, и хотя въ своемъ бѣгствѣ, съ умысломъ или нечаянно, сломали легкіе мосты, по Испанцы, кто въ бродъ, кто вплавь, переправились чрезъ рѣку, и гнались за и ими съ остервененіемъ голодныхъ волковъ, почуявшихъ добычу. Здѣсь также они нашли великія богатства, и индійскіе союзники стали прибывать тысячами къ знаменамъ вождя, водившаго ихъ къ вѣрной побѣдѣ и къ грабежу.

Вскорѣ послѣ этого, Кортесъ возвратился въ свои главныя квартиры въ Тепеакѣ, и оттуда отправлялъ своихъ офицеровъ въ разныя экспедиціи, имѣвшія почти всегда желаемый успѣхъ. Сандоваль ходилъ противъ сильнаго непріятельскаго войска, расположившагося между лагеремъ и Вера-Крусомъ, разбилъ его въ двухъ рѣшительныхъ сраженіяхъ, и такимъ образомъ снова водворилъ сообщеніе съ этимъ портомъ.

Слѣдствіемъ всѣхъ этихъ дѣйствій было покореніе того населеннаго и плодороднаго края, который лежитъ между большимъ волканомъ на западѣ, и обширною подошвою могущественной Оризабы на востокѣ. Многія мѣста, также расположенныя въ сосѣдней провинціи Михтекапанѣ, признала владычество Испанцевъ, а другія, въ отдаленномъ краю Оахака, прислали требовать ихъ покровительства. Поведеніемъ своимъ въ-отношеніи къ союзникамъ, Кортесъ заслужилъ себѣ между индійскими племенами славу человѣка безкорыстнаго и справедливаго. Города, расположенные по сосѣдству, обращались къ нему какъ къ посреднику, для рѣшенія своихъ взаимныхъ распрей, и во многихъ случаяхъ, гдѣ шли споры о наслѣдствѣ престола, отдавали дѣло на его судъ. Своимъ благоразуміемъ и умѣренностію онъ незамѣтно пріобрѣлъ вліяніе надъ ихъ совѣтами, которымъ никогда не пользовался свирѣпый Ацтекъ. Его власть распространялась далѣе и далѣе съ каждыми. днемъ; и въ самомъ сердцѣ имперіи стала образовываться новая имперія, обѣщавшая уничтожить перевѣсъ исполинской власти, доселѣ тяготѣвшей надъ всею страною.

Чувствуя себя теперь довольно сильнымъ, Кортесъ рѣшился провести въ исполненіе свое предположеніе о покореніи вновь столицы, -- мысль, которая не покидала его съ того самаго часа, какъ онъ былъ изъ нея изгнанъ. Онъ прежде слишкомъ-низко ставилъ средства могущественной ацтекской имперіи. Теперь онъ горестнымъ опытомъ убѣдился, что для покоренія ея, безъ весьма значительной помощи со стороны самихъ Индійцевъ, будетъ недостаточно не только его собственныхъ войскъ, но и всѣхъ тѣхъ, которыя онъ можетъ надѣяться набрать. Къ тому же, для содержаніи многочисленнаго войска, потребуются такіе значительные запасы, которые трудно будетъ заготовлять благовременно, въ-продолженіе долгой осады, безъ дружественнаго содѣйствія туземцевъ. Ныньче же онъ могъ смѣло разсчитывать на помощь Тласкаланцевъ и другихъ индійскихъ племенъ, горѣвшихъ желаніемъ служить подъ его знаменами. Сношенія съ ними ознакомили его съ ихъ народнымъ характеромъ и образомъ войны; между-тѣмъ, туземцы, сражавшіеся подъ его начальствомъ, хотя и не пріобрѣли большихъ свѣдѣній по части испанской тактики, однакожь. выучились по-крайней-мѣрѣ дѣйствовать за одно съ бѣлыми, и повиноваться ему слѣпо, какъ своему предводителю. Одно, это обстоятельство было уже значительнымъ усовершенствованіемъ такихъ дикихъ, необузданныхъ войскъ, и весьма увеличивало ихъ дѣйствительную силу.

Опытность ему доказывала, что, въ случаѣ будущей борьбы съ столицею, нельзя будетъ надѣяться на однѣ плотины, а надо будетъ, для достиженія желаемаго успѣха, завладѣть и озеромъ. Онъ, слѣдовательно, предположилъ выстроить нѣсколько судовъ, подобныхъ тѣмъ, которыя были построены подъ его надзоромъ при Монтезумѣ, и истреблены въ-послѣдствіи жителями. При немъ, къ-счастію, все еще находился Мартинъ Лопесъ, искусный кораблестроитель, спасшійся, какъ мы уже видѣли, отъ кровопролитій "печальной ночи". Кортесъ теперь отправилъ его въ Тласкалу, съ приказаніями о постройкѣ тринадцати бригантинъ, которыя, разобравъ на части, можно было бы перенести на плечахъ индійскихъ работниковъ къ озеру Тецкуко, и тамъ спустить на воду. Паруса, такелажъ и желѣзо приказалъ онъ принести изъ Вера-Круса, гдѣ они хранились съ того времени, какъ были сняты съ разгруженныхъ судовъ. Смѣла была эта мысль Кортеса, выстроить флотъ, который надо было еще перенести чрезъ лѣса и горы, прежде, чѣмъ спустить его на тѣ воды, гдѣ ему предназначено плавать! Мысль, впрочемъ, соотвѣтствовала отважному духу Кортеса, и, при помощи преданныхъ тласкалянскихъ союзниковъ, онъ не сомнѣвался, что будетъ въ состояніи привести ее въ исполненіе.

Въ это самое время, генералъ, къ своему крайнему прискорбію, узналъ о смерти своего вѣрнаго друга Махихки, стараго правителя тласкаланскаго, оказавшаго ему столько услугъ во время его несчастій. Онъ палъ жертвою оспы, той страшной эпидеміи, которая свирѣпствовала тогда во всей странѣ, какъ свирѣпствуетъ пламя по высохшимъ лугамъ, поражая одинаково и вельможу и поселянина, и прибавляя еще новое бѣдствіе къ длинному списку золъ, навлеченныхъ на Индійцевъ ихъ сношеніями съ бѣлыми. Говорятъ, будто-бы болѣзнь была привезена въ эту страну однимъ негромъ, прибывшимъ на флотѣ Нарваэса. Она появилась сначала въ Семпоаллѣ. Несчастные жители, незнакомые съ лучшимъ способомъ леченія этого отвратительнаго недуга, думали облегчить свои страданія, купаясь по обыкновенію въ холодной водѣ, но это средство только ожесточало болѣзнь. Отъ Семпоаллы она распространилась быстро по окрестному краю, и проникла чрезъ Тласкалу до самой ацтекской столицы, гдѣ одною изъ первыхъ ея жертвъ былъ Кмитлагуакъ, преемникъ Монтезумы. Оттуда она пробралась къ берегамъ Тихаго-Океана, обозначивъ путь свой трупами туземцевъ, погибавшихъ кучами, говоря выразительными словами одного современника, подобно скоту отъ повальной болѣзни. Она, кажется, не поражала Испанцевъ, изъ которыхъ многіе, вѣроятно, уже имѣли ее, и были, по-крайней-мѣрѣ, знакомы съ лучшимъ способомъ леченія.

Войска сожалѣли искренно о смерти Махихки; въ немъ они потеряли преданнаго и полезнаго союзника. При самой кончинѣ своей, онъ поручилъ ихъ своему сыну и наслѣднику, говоря ему о нихъ, какъ о тѣхъ великихъ существахъ, пришествіе которыхъ было издревле предсказываемо оракулами. Онъ изъявилъ желаніе умереть въ лонѣ христіанской церкви. Лишь только Кортесъ узналъ о его состояніи, то отправилъ къ нему въ Тласкалу отца Ольмедо. По прибытіи туда, монахъ нашелъ, что Махихка уже велѣлъ водрузить у своего болѣзненнаго одра распятіе, какъ предметъ своего обожанія.

Истолковавъ ему истины христіанскаго откропспія, онъ окрестилъ умиравшаго вождя, и Испанцы утѣшали себя мыслію, что душа ихъ благодѣтеля спасена отъ вѣчныхъ мукъ, угрожавшихъ несчастному язычнику, погибавшему въ своемъ невѣріи.

Послѣ всѣхъ недавнихъ блестящихъ успѣховъ, большая часть недовольныхъ примирилась, кажется, съ мыслію о продолженіи войны. Между ними, однакожь, находились еще, какъ, напримѣръ, секретарь Дуоро, казначей Бермудесъ, и другіе, занимавшіе важныя должности, или же богатые дворяне, которые думали съ отвращеніемъ о новой кампаніи, и теперь шумно приступили къ Кортесу съ прежнимъ своимъ требованіемъ о свободномъ пропускѣ ихъ въ Кубу, на что онъ, довольствуясь содѣйствіемъ тѣхъ, которые сами желали оставаться при немъ, не сдѣлалъ никакихъ возраженій. Изъявивъ свое согласіе, онъ принялъ всѣ необходимыя мѣры для того, чтобъ облегчить ихъ отправленіе и доставить имъ всевозможныя удобства. Онъ приказалъ отдать въ ихъ распоряженіе лучшее изъ всѣхъ судовъ, тогда находившихся въ Вера-Крусѣ, снабдивъ его съѣстными припасами и всѣмъ нужнымъ для плаванія, и послалъ Альварадо къ берегу, чтобъ надзирать за исправнымъ исполненіемъ его приказаній. При прощальномъ свиданіи съ ними, онъ изъявилъ имъ въ самыхъ ласковыхъ выраженіяхъ то неизмѣнное участіе, которое, говорилъ, принимаетъ въ ихъ благосостояніи. Но, какъ послѣдствія доказали, тѣ, которые могли покинуть его при нынѣшнихъ обстоятельствахъ, принимали мало участія въ сто судьбѣ, и чрезъ короткое время послѣ этихъ происшествій, мы встрѣчаемъ Дуеро въ Испаніи, гдѣ, въ присутствіи самого императора, онъ поддерживаетъ сторону Веласкеса ко вреду своего бывшаго друга и начальника.

За потерю этихъ немногихъ людей, Кортесъ былъ вполнѣ вознагражденъ прибытіемъ другихъ, попавшихся къ нему въ руки по самому счастливому стеченію обстоятельствъ. Первые изъ нихъ прибыли на небольшомъ суднѣ, посланномъ изъ Кубы губернаторомъ Веласкесомъ съ запасами для вера-крусской колоніи. Онъ не зналъ ни о происшествіяхъ, случившихся въ здѣшней странѣ, мы о несчастіяхъ, постигшихъ его офицера. На этомъ суднѣ находились, говорятъ, депеши отъ Фонсеки, епископа боргосскаго, содержавшія въ себѣ наставленіе Нарваэсу объ отправленіи Кортеса, если онъ еще не отправленъ, въ Испанію, для преданія его суду. Согласно приказаній генерала, веракрусскій алькадъ допустилъ съѣхать на берегъ капитана, полагавшаго, что страна все еще находится подъ властію Нарваэса. Онъ убѣдился въ своей ошибкѣ, лишь только ступилъ йогою на берегъ, потому-что его и всѣхъ его людей схватили немедленно. Судномъ овладѣли; а капитана съ экипажемъ склонили безъ большаго труда присоединиться къ своимъ соотечественникамъ въ Тласкалѣ.

Подобная же участь постигла и другое судно, посланное Веласкесомъ, и находившіеся на немъ также согласились принять участіе въ экспедиціи подъ начальствомъ Кортеса.

Около того же времени, Гарай, губернаторъ Ямайки, снарядилъ три судна и посадилъ на нихъ вооруженный отрядъ, для основанія колоніи на рѣкѣ Пану ко, вливающейся въ заливъ на нѣсколько градусовъ къ сѣверу отъ Вилла-Рика. Этимъ поступкомъ Гарай нарушалъ права Кортеса, который уже завелъ дружественныя сношенія съ обитателями того края. Экипажи тѣхъ кораблей встрѣтили такой жаркій отпоръ отъ туземцевъ при высадкѣ на берегъ, и потеряли столько людей, что рады были убраться снова на свои суда, изъ которыхъ одно пошло ко дну во время бури, настигшей его вскорѣ послѣ того. Другія два прибыли въ вера-крусскій портъ, чтобъ дать понравиться людямъ, изнуреннымъ до крайности голодомъ и болѣзнями. Здѣсь они были приняты съ величайшимъ радушіемъ, всѣ нужды ихъ удовлетворены, вылечены раны; и, убѣжденные щедрыми обѣщаніями Кортеса, они рѣшились покинуть бѣдственную службу своего начальника и вступить подъ его побѣдоносныя знамена. Подкрѣпленія, полученныя изъ этихъ источниковъ, простирались до ста-и яти десяти человѣкъ, отлично вооруженныхъ, и имѣвшихъ при себѣ двадцать лошадей. Такому-то странному стеченію обстоятельствъ Кортесъ обязанъ былъ тѣмъ, что въ его распоряженіи вдругъ очутились тѣ подкрѣпленія и тѣ запасы, въ которыхъ онъ всего болѣе нуждался, подкрѣпленія, исторгнутыя, къ тому же, изъ рукъ его праговъ, при готовившихъ ихъ съ большими пожертвованіями на погибель тому самому человѣку, которому имъ предопредѣлено было принести величайшую пользу.

Но тѣмъ еще не кончилось его счастіе. Въ Кубу заходило судно съ Канарскихъ-Острововъ, нагруженное оружіемъ и военными запасами дли искателей счастія въ Новомъ-Свѣтѣ. Капитанъ услышалъ тамъ о новѣйшихъ открытіяхъ въ Мехикѣ, и заключивъ, что та страна представляетъ ему самый выгодный рынокъ для сбыта груза, направилъ курсъ свой въ Вера-Крусъ. Онъ и не ошибся. По приказанію генерала, алькадъ купилъ и грузъ и судно; а экипажъ, воспламенившись духомъ предпріимчивости, вступилъ въ службу Кортеса. Казалось, въ его имени было какое то волшебство, увлекавшее всѣхъ, услышавшихъ его, подъ знамена завоевателя.

Окончивъ теперь всѣ свои приготовленія къ начатію новыхъ дѣйствій, казалось, не за чѣмъ было ему медлить отправленіемъ въ Тласкалу. Граждане Тснеаки просили его оставить въ ихъ городѣ гарнизонъ, для защиты ихъ отъ мести Ацтековъ. Кортесъ склонился на ихъ просьбу, и, считая это мѣсто выгоднымъ пунктомъ, по центральному его положенію, для наблюденія за завоеваніями, а слѣдовательно и для сохраненія ихъ, рѣшился основать тамъ полоніи). Для этой цѣли онъ избралъ изъ своихъ воиновъ шестьдесятъ человѣкъ, большая часть которыхъ была неспособна, но причинѣ ранъ и болѣзней, къ перенесенію трудовъ походной жизни. Изъ числа ихъ онъ назначилъ алькадовъ, регидоровъ и другихъ чиновниковъ гражданскаго управленія. Мѣсту онъ далъ названіе Сегура де ла Фронтера, или Защита Границы. Въ-послѣдствіи, императоръ Карлъ V даровалъ этому поселенію важныя права, ставившія его наряду съ столичными городами; и во времена завоеванія оно пользовалось нѣкоторою значительностію. Но важность его вскорѣ исчезла; даже его кастильское имя постепенно уступило мѣсто древнему названію, и маленькая деревенька Тепеака осталась теперь представительницею нѣкогда процвѣтавшей индійской столицы, и второй, по важности своей, колоніи въ Meхикѣ...

Находясь въ Сегурѣ, Кортесъ написалъ къ императору то знаменитое письмо,-- второе по порядку, -- которое мы такъ часто приводили на предшествующихъ страницахъ. Въ немъ онъ продолжаетъ разсказъ о своихъ дѣйствіяхъ со времени отправленія его изъ Вера-Круса, изображая въ краткихъ словахъ всѣ событія, случившіяся по готъ періодъ, о которомъ мы теперь разсказываемъ. На послѣдней страницѣ, генералъ, указавъ на невыгодныя обстоятельства, противъ которыхъ онъ долженъ бороться, говоритъ, съ свойственнымъ ему мужественнымъ духомъ, что опасность и трудности ставитъ онъ ни во что сравнительно съ достиженіемъ цѣли, и онъ увѣренъ въ томъ, что Испанцы въ короткое время войдутъ въ свое прежнее положеніе и вознаградятъ себя за всѣ свои потери.

Онъ говорятъ о сходствѣ, замѣчаемомъ имъ, по многимъ чертамъ и произведеніямъ, между Мехикою и своимъ отечествомъ, и просить о позволеніи дать ей впредь названіе "Новой Испаніи Океанскаго Моря", la Nueva Espana, del Mar Océano, Наконецъ, онъ проситъ о немедленномъ отправленіи въ Новый Свѣтъ коми песій для разсмотрѣнія его поведенія и для повѣренія истины его показаній.

Это письмо, напечатанное въ Севиллѣ чрезъ годъ послѣ его полученія, было съ тѣхъ поръ неоднократно перепечатано и переведено на иностранные языки. Оно произвело значительное впечатлѣніе при дворѣ и между любителями наукъ вообще. Прежнія открытія въ Новомъ Свѣтѣ не оправдывали ожиданій, возникшихъ послѣ разрѣшенія великой задачи о его существованіи. Они только ознакомили міръ съ грубыми племенами, которыя, какъ они ни были кротки и миролюбивы въ своихъ нравахъ, находились, однакожь, въ состояніи первобытнаго варварства. Теперь же. появилось достовѣрное описаніе великаго, могущественнаго и многочисленнаго народа, управляемаго общественными законами, свѣдущаго въ искусствахъ просвѣщенной жизни, обитавшаго страну, которая изобиловала драгоцѣнными ископаемыми, и безпредѣльнымъ разнообразіемъ растительныхъ произведеній, владѣвшаго, однимъ словомъ, баснословными богатствами, оправдывавшими даже, казалось, и тѣ золотыя мечты, которыми съ такою любовью, по, въ его время, такъ тщетно льстилъ свое воображеніе великій человѣкъ, открывшій новый міръ. Не даромъ ученый того вѣка торжествовалъ при открытія всѣхъ этихъ чудесъ, такъ долго и тщетно ожидаемыхъ міромъ.

Вмѣстѣ съ этимъ письмомъ къ императору было отправлено и другое, подписанное почти всѣми подчиненными Кортеса. Въ немъ были изложены препятствія, полагаемыя на пути экспедиціи Веласкесомъ и Нарваэсомъ, и вредъ, происшедшій отъ нихъ для выгодъ короны. За тѣмъ послѣдовало исчисленіе заслугъ Кортеса, сопровождаемое просьбою къ императору объ утвержденіи его во власти, и о воспрещеніи всѣмъ и каждому вмѣшиваться въ распоряженія человѣка, который, по личному своему характеру, по короткому его знакомству съ страною и съ народомъ, сто обитавшимъ, и по привязанности къ нему его подчиненныхъ, былъ способнѣе всякаго другаго въ мірѣ къ довершенію завоеванія этого края.

Одно обстоятельство не мало увеличивало недоумѣнія Кортеса, а именно, совершенная неизвѣстность, въ которой онъ находился о томъ, какими глазами взирали въ Испаніи на его поступки. Онъ даже не зналъ, получило ли тамошнее правительство его депеши, отправленныя изъ Вера-Круса въ предшествовавшемъ году. Мехика была точно такъ же удалена отъ всякихъ сношеній съ образованнымъ міромъ, какъ будто она находилась при антиподахъ. Въ ея порты при ходили немногія суда, а изъ нихъ не выпускалъ онъ ни одного. Губернаторъ острова Кубы, лежавшаго на разстояніе нѣсколькихъ дней плаванія отъ вора-крусской гавани, не зналъ и до-сихъ-поръ, какъ мы уже видѣли, о судьбѣ своей экспедиціи. При прибытіи къ этимъ берегамъ каждаго новаго судна или флота, въ душѣ Кортеса могло весьма естественно проявиться сомнѣніе, помощь ли везутъ къ нему, или полномочіе отъ императора для отстраненія его отъ начальства надъ экспедиціею? Смѣлый духъ склонялъ его лелѣять первое изъ этихъ двухъ предположеній; хотя послѣднее было несравненно вѣроятнѣе, если принять въ разсужденіе короткія сношеніи, существовавшія между его врагомъ, губернаторомъ, и епископомъ Фонсекою, человѣкомъ высоко цѣнившимъ свою власть, и, въ качествѣ предсѣдателя коммиссіи для разсмотрѣнія индійскихъ дѣлъ, распоряжавшимъ безотчетно всѣмъ, что касалось до новаго свѣта. Выгоды Кортеса, слѣдовательно, требовали дѣйствовать не теряя времени, и ускорить свои приготовленія, если не желаетъ видѣть другаго увѣнчаннымъ тѣми лаврами, которые и теперь находились почти въ его рукахъ. Посчастливься ему при вести въ покорность ацтекскую столицу, и тогда онъ можетъ быть увѣренъ въ своей безопасности; и какъ бы правительство ни взирало теперь на своевольство его поступковъ, по такая заслуга изгладитъ навсегда изъ памяти его всѣ прежнія вины генерала, которому она даетъ право на признательность не только короны, но и отечества.

Генералъ писалъ также въ королевскую аудіенцію въ Сан-Домингѣ, надѣясь склонить членовъ въ свою пользу. Онъ также отправилъ къ тому острову четыре корабля, для закупки оружія и воинскихъ запасовъ; и желая произвести сколь возможно сильнѣйшее впечатлѣніе на умы находившихся тамъ искателей счастія, задѣвъ ихъ за слабую струпу, корыстолюбіе, послалъ съ тѣми судами образцы всѣхъ различныхъ богатыхъ издѣлій и драгоцѣнныхъ металловъ мехиканскихъ. Онъ имѣлъ достаточныя средства для пріобрѣтенія этихъ важныхъ запасовъ въ богатой добычѣ, отнятой у врага въ послѣднихъ битвахъ, и въ золотѣ, спасенномъ, какъ уже было замѣчено, Испанцами во время жестокихъ бѣдствій.

Было уже около средины декабря, когда Кортесъ, окончивъ всѣ свои приготовленія, отправился на возвратный путь въ Тласкалу, расположенную въ разстояніи десяти или двѣнадцати миль. Онъ ѣхалъ впереди войска, по дорогѣ, ведшей въ Чолулу. Какая противоположность между теперешнимъ его положеніемъ и тѣмъ, въ которомъ онъ оставилъ республиканскую столицу пять мѣсяцу въ прежде! Походъ его былъ не походъ, а торжественное шествіе;-- ряды его войска пестрѣли многочисленными знаменами и воинскими знаками, отнятыми у непріятеля; за ними тянулись длинные ряды плѣнныхъ, и обозы, нагруженные богатыми плодами побѣды, собранными на бранномъ полѣ. При проходѣ арміи чрезъ города и села, жители высыпали цѣлыми роями къ нимъ на встрѣчу, когда они стали приближаться къ Тласкалѣ, то все народонаселеніе, мужья, жены, дѣти, всѣ вышли къ нимъ, привѣтствуя ихъ пѣснями, пляскою и музыкою. Чрезъ улицы, которыми они проходили, переброшены были арки, украшенныя цвѣтами, и какой-то тласкаланскій ораторъ обратился къ генералу съ рѣчью, въ которой, послѣ нѣкоторыхъ высокопарныхъ похвалъ его подвигамъ и доблести, провозгласилъ его "мстителемъ за обиды, нанесенныя народу". Кортесъ и главные офицеры являлись посреди этого торжества въ глубокомъ трауерѣ въ честь ихъ умершаго друга Махихки, и этимъ знакомъ уваженія къ памяти любимаго правителя произвели на народъ впечатлѣніе несравненно сильнѣе того, которое онъ почувствовалъ при видѣ всѣхъ ихъ гордыхъ воинскихъ трофеевъ.

Генералъ почелъ первымъ долгомъ утвердить сына своего умершаго друга въ наслѣдіи, которое у него оспаривалъ незаконнорожденный брать. Этому сыну Махихки было всего двѣнадцать лѣтъ отъ роду, и Кортесъ безъ большаго труда склонилъ его принять христіанскую вѣру, по примѣру его покойнаго отца. Въ-и о слѣдствіи, онъ сдѣлалъ его рыцаремъ, и это былъ, вѣроятно, первый примѣръ, что американскій Индіецъ былъ возведенъ въ рыцарское достоинство. Старшій Хикотенкатль также согласился принять христіанство, и примѣръ правителей произвелъ ощутимое дѣйствіе на умъ народа, приготовляя его постепенно къ принятію истины. По внушенію ли Ольмедо, или отъ-того, что онъ былъ занятъ въ это время собственными своими важными дѣлами, Кортесъ теперь не слишкомъ горячо старался о распространеніи вѣры, а мудро предоставилъ времени доброе сѣмя, брошенное въ тайнѣ.

Въ-тсчсніе короткаго пребываніи въ Тласкалѣ, испанскій вождь неутомимо занимался приготовленіями къ предстоявшему походу. Онъ старался дать Тласкаланцамъ нѣкоторыя понятія о европейской дисциплинѣ; приказалъ сдѣлать новыя оружія и исправить старыя. Помощію сѣры, добытой нѣкоторыми смѣльчаками изъ дымившагося жерла горы Попокатепетля, умудрились сдѣлать порохъ. Постройка бригантинъ шла удачно впередъ подъ руководствомъ Лопеса, вспомоществуемаго Тласкаланцами. Строительные матеріалы вырубали въ лѣсу, а смолу, неизвѣстную дотолѣ Индійцамъ, добывали изъ сосновыхъ лѣсовъ, покрывавшихъ сосѣднюю Сьерру-де-Малинче. Такелажъ и прочія принадлежности доставлялись изъ Вилла-Рики индійскими таманами, и къ Рождеству дѣла устроились такъ, что Кортесу не было больше надобности откладывать выступленіе въ походъ противъ Мехики.

VII.
Гуатемозинъ провозглашенъ императоромъ Ацтековъ.-- Приготовленія къ походу.-- Воинскій уставъ.-- Испанцы переходятъ чрезъ сьерру.-- Вступаютъ въ Тецкуко.-- Ихтмильхочитль.
1520.

Между-тѣмъ, какъ совершались событія, о которыхъ было говорено въ прошедшей главѣ, въ ацтекской монархіи происходила важная перемѣна. Кунтлагуакъ, братъ и преемникъ Монтезумы, внезапно скончался отъ оспы, послѣ кратковременнаго четырехъ-мѣсячнаго царствованія, -- кратковременнаго, но славнаго урономъ Испанцевъ и изгнаніемъ ихъ изъ Meхики. По смерти воинственнаго принца, избиратели были созваны, по обыкновенію, для назначенія ему преемника. При тогдашнемъ мрачномъ видѣ, въ которомъ представлялась будущность ихъ отечества, они не могли не чувствовать всей важности и отвѣтственности своихъ обязанностей. Теотейктли, или верховный жрецъ, молилъ Всевышнее существо ниспослать свое благословленіе на ихъ совѣщанія. Молитва его сохранилась до нашего времени. Она была послѣдняя въ Анагуакѣ при подобномъ случаѣ.

Выборъ палъ на Куаутемотзина, или, по испорченному испанскому произношенію, Гуатемозина, племянника двухъ послѣднихъ монарховъ, женатаго на своей прекрасной двоюродной сестрѣ Текуичпо, дочери Монтезумы. "Ему было не болѣе двадцати пяти лѣтъ отъ роду; наружность его, для Индійца, была прекрасна", говоритъ одинъ, который имѣлъ часто случай видѣть его; "онъ былъ храбръ, и до того грозенъ, что подданные трепетали при одномъ его взглядѣ". Опасности, угрожавшія монархіи, не устрашили его, и, предвидя бурю, собиравшуюся надъ его головою, онъ приготовился встрѣтить ее съ твердостію. Несмотря на свою молодость, онъ былъ опытенъ въ воинскомъ дѣлѣ, и отличилъ себя предъ всѣми своими соотечественниками во время кровавыхъ сраженій, происходившихъ въ столицѣ. Къ Испанцамъ онъ питалъ какую-то религіозную ненависть, подобную той, которую, говорятъ, Аннибадъ клялся вѣчно питать въ Римлянамъ.

Узнавъ чрезъ своихъ лазутчиковъ о движеніяхъ Испанцевъ и о намѣреніи ихъ осадить столицу, Гуатемозинъ сталъ приготовляться къ ихъ принятію.-- Онъ началъ тѣмъ, что выслали изъ столицы всѣхъ безполезныхъ гражданъ, и призвалъ къ себѣ на помощь своихъ вассаловъ. Онъ привелъ въ исполненіе предположенія своего предшественника объ укрѣпленіи города, дѣлалъ частые смотры войскамъ, возбуждалъ ихъ къ соревнованію ни градами, раздаваемыми тѣмъ, которые своимъ проворствомъ и ловкостію отличались предъ прочими. Онъ говорилъ своимъ воинамъ рѣчи, клонившіяся къ тому, чтобы внушить имъ духъ отчаяннаго сопротивленія. Онъ отдалъ повелѣніе по всей имперіи, чтобы его васаллы нападали на бѣлыхъ, гдѣ бы они имъ ни попадались, и положилъ цѣпу за голову каждаго убитаго, и за особу каждаго живаго Испанца, котораго приведутъ къ нему въ Мехику. Для Испанцевъ Теперь стало обыкновеннымъ событіемъ находить въ храмахъ покоряемыхъ ими городовъ оружіе, и одежду, принадлежавшую ихъ несчастнымъ соотечественникамъ, взятымъ въ плѣнъ и отправленнымъ на жертву въ столицу.-- Таковъ былъ юный монархъ, занявшій шаткій престолъ Ацтековъ; достойный, по своему смѣлому, великодушному характеру, владѣть скипетромъ и въ то время, когда отечество его находилось на высшей степени благоденствія и славы, и готовый теперь, со всею преданностію государя патріота, жертвовать собою для спасенія родины, а въ случаѣ неудачи мужественно погибнуть съ нею.

Возвратимся къ Испанцамъ, которыхъ мы оставили въ Тласкалѣ, занятыхъ приготовленіями къ походу противъ Мехики. Начальникъ ихъ, къ немалому своему удовольствію, видѣлъ теперь своихъ людей, довольно хорошо вооруженны мы; не всѣхъ въ одинаковой степени, конечно, потому -- что подкрѣпленія поступали къ нему въ разныя времена и изъ различныхъ мѣстъ; но, взявъ все въ соображеніе, его теперешнее войско далеко превосходило то, съ которымъ онъ началъ завоеваніе. Оно состояло безъ малаго изъ шести сотъ человѣкъ, въ числѣ которыхъ находилось сорокъ всадниковъ и восемьдесятъ мушкетеровъ. Остальные были вооружены мечами, щитами и чинантійскими копьями съ мѣдными остріями. У него было девять пушекъ средняго калибра, и небольшое количество пороха.

Войска выстроились въ походномъ порядкѣ, и Кортесъ, проѣзжая верхомъ мимо рядовъ, увѣщевалъ воиновъ, по обыкновенію своему при подобныхъ случаяхъ, оставаться вѣрными самимъ себѣ и своему предпріятію.-- Они идутъ, говорилъ онъ, противъ людей, нѣкогда признававшихь себя подданными испанскаго государя; противъ язычниковъ, враговъ христіанской вѣры. Они будутъ сражаться за вѣру и отечество; будутъ сражаться и за себя, для возвращенія себѣ славнаго имени, помраченнаго многими неудачами, для отмщенія врагу за оскорбленія, имъ самимъ нанесенныя, и за погибель любезныхъ товарищей, павшихъ на бранномъ полѣ или ни проклятомъ алтарѣ язычника. Никогда ни одна война не представляла болѣе сильныхъ побужденій для воина, ибо она обѣщала богатства и славу въ здѣшней жизни, и вѣчное блаженство въ будущей.

Такъ-то умѣлъ этотъ искусный вождь дѣйствовать на самыя сокровенныя чувства своихъ грубыхъ слушателей, и воодушевлять самыхъ равнодушныхъ, приводя въ движеніе всѣ ихъ понятія о чести, о вѣрѣ, и о любви къ отечеству. Они отвѣчали единодушными восклицаніями, изъявляли свою готовность умереть за вѣру, и поклялись побѣдить, или оставить свои кости въ волнахъ Тецкуко, тамъ, гдѣ погибли ихъ товарищи.

Послѣ этого, войско союзниковъ прошло въ боевомъ строѣ мимо генерала. Писатели отзываются различно о числѣ людей, его составлявшихъ; по увѣренію нѣкоторыхъ, оно состояло изъ ста десяти тысячъ воиновъ; другіе же говорятъ, будто-бы ихъ было до ста пятидесяти тысячь! Такое явное преувеличеніе, и, притомъ же, разногласіе этихъ показаній, доказываешь, какъ мало можно полагаться на которое либо изъ и ихъ. Нѣтъ сомнѣнія, однакожь, что сотники были тутъ въ значительномъ количествѣ, состоявшемъ изъ цвѣта воиновъ тласкаланскихъ, чолульскихъ, тенеакскихъ, и всѣхъ сосѣдственныхъ владѣній, признавшихь владычество испанской короны.

Они были вооружены, по индійскому обыкновенію, луками и стрѣлами, стеклообразнымъ макуагуитлемъ, и длинною пикою,-- страшнымъ оружіемъ, употребленіе котораго генералъ ввелъ, какъ мы уже говорили, между своими воинами, Они были раздѣлены на баталіоны, имѣвшіе каждый свое собственное знамя, съ изображеніемъ эмблемы или герба, присвоеннаго тому племени, къ которому они принадлежали. Впереди всѣхъ шли четыре народные вождя, изъ которыхъ трое, уже преклонныхъ лѣтъ, носили на своихъ Особахъ знаки отличія, свидѣтельствовавшіе о многихъ славныхъ воинскихъ подвигахъ. Съ головъ кациковъ развевались султаны изъ разноцвѣтныхъ перьевъ, украшенныхъ изумрудами и другими драгоцѣнными каменьями; сверхъ стеганаго бумажнаго кафтана, они носили красивый перяной плащъ, на ногахъ имѣли сандаліи, изукрашенныя золотомъ. За ними шли четыре молодыхъ пажа, несшіе ихъ оружіе, а четверо другихъ несли знамена, на которыхъ были изображены гербы четырехъ главныхъ частей республики. Не смотря на суровый и умѣренный образъ жизни Тласкаланцевъ, они соблюдали чрезвычайную пышность и великолѣпіе въ своихъ воинскихъ нарядахъ. Проходя мимо Кортеса, они привѣтствовали его, махая своими знаменами, и оглашая воздухъ дикими звуками боевой музыки. Генералъ, снявъ съ головы шлемъ, отвѣчалъ на эта привѣтствія вѣжливымъ поклономъ. Тласкаланскіе воины, а въ особенности ихъ начальникъ, младшій Хикотенкатль, тщательно подражали своимъ европейскимъ учителямъ, не только въ тактикѣ, но также и въ самыхъ мелочныхъ тонкостяхъ военнаго этикета.

При помощи Марины, Кортесъ сказалъ рѣчь своимъ индійскимъ союзникамъ. Онъ напомнилъ имъ, что идетъ сражаться за нихъ противъ ихъ стариннаго врага. Онъ требовалъ отъ Тласкаланцевъ той помощи, которую прилично было ожидать отъ ихъ славной республики. Тѣмъ же, которые останутся дома, онъ поручалъ заботиться объ окончаніи построенія бригантинъ, столь необходимыхъ для успѣха предпріятія, и окончательно просилъ, чтобы тотъ, который не рѣшается оставаться подъ его знаменемъ до окончательнаго покоренія столицы, не выступалъ бы съ нимъ теперь въ походъ. Индійцы отвѣчало на эту рѣчь свирѣпыми криками, или лучше сказать, воплями, доказывавшими, какъ они жаждали мстить врагу за многократныя оскорбленія, которыя Онъ имъ нанесъ, и съ какимъ радостнымъ остервененіемъ они ожидали часа его близкой погибели.

Передъ выступленіемъ въ походъ, Кортесъ обнародовалъ сводъ военныхъ постановленій, или правилъ для арміи; они слишкомъ замѣчательны и потому нельзя пропустить ихъ безъ вниманія. Во вступленіи сказано, что во всѣхъ учрежденіяхъ, какъ божественныхъ, такъ и человѣческихъ, -- если послѣднія имѣютъ малѣйшее достоинство,-- порядокъ есть важнѣйшій законъ. Изъ древнихъ лѣтописей видимъ, что знаменитѣйшіе полководцы прошедшихъ временъ обязаны за свои успѣхи не только собственной своей добродѣтели и храбрости, но еще и мудрости своихъ постановленій. Учрежденіе такого свода законовъ становилось необходимостію при тогдашнемъ положеніи Испанцевъ, окруженныхъ безчисленными врагами, весьма искусными въ воинскомъ дѣлѣ. Далѣе, Кортесъ напоминаетъ войску, что обращеніе на путь истины язычниковъ есть дѣло самое пріятное Всевышнему,-- дѣло, которое не останется безъ Его покровительства, и на которое каждый воинъ долженъ взирать какъ на главную цѣлъ экспедиціи,-- цѣль, безъ которой война, предпринимаемая ими теперь, была бы очевидно несправедливая, а всякое завоеваніе не что иное, какъ грабительство.

Генералъ торжественно утверждаетъ, что главное побужденіе, склонившее его къ этому предпріятію, состоитъ въ желаніи, во-первыхъ, отвратить Индійцевъ отъ ихъ мрачнаго язычества и внушить имъ понятія о чистѣйшей вѣрѣ; во-вторыхъ, возвратить императору, его государю, тѣ владѣнія, которыя принадлежатъ ему но нраву.

Потомъ слѣдуетъ законъ, возбраняющій всякую хулу противъ Бога или его святыхъ; преступленіе, случающееся между католиками гораздо-чаще, нежели между народами, исповѣдующими протестантское вѣроисповѣданіе, и происходящее, можетъ-быть, менѣе отъ различія вѣръ, чѣмъ отъ различія физическихъ нравовъ, -- ибо знойное солнце юга, подъ которымъ господствуетъ католицизмъ, сильно возбуждаетъ чувства и доводитъ ихъ до изліянія самаго бѣшеннаго, изступленнаго.

Другой законъ установленъ противъ игры, которой Испанцы были во всѣ времена страстно привержены. Кортесъ, принявъ въ соображеніе сильную народную наклонность къ этому пороку, дозволилъ игру при нѣкоторыхъ обстоятельствахъ; по запретилъ вовсе употребленіе игральныхъ костей. За этимъ слѣдуютъ другіе законы противъ ссоръ и поединковъ, противъ оскорбительныхъ выраженій какъ личныхъ, такъ и тѣхъ, которыми иногда выражалась ненависть другъ къ другу и соперничество обществъ, составлявшихъ армію; правила для введенія лучшей дисциплины между войсками, какъ въ лагерѣ, такъ и въ полѣ. Между прочими есть одно, запрещающее каждому капитану, подъ опасеніемъ смертной казни, нападать безъ приказаніи на непріятеля; злоупотребленіе, случавшееся весьма часто и влекшее за собою самыя гибельныя послѣдствія; -- это правило служить лучшимъ доказательствомъ того необузданнаго, духа и того недостатка воинской дисциплины, которые господствовали между храбрыми офицерами, служившими подъ знаменами Кортеса.

Въ послѣднемъ постановленіи возбраняется каждому, офицеру и рядовому, присвоивать себѣ какую либо часть добычи, взятой отъ непріятеля; состоитъ ли эта добыча въ золотѣ, серебрѣ, драгоцѣнныхъ каменьяхъ, перяныхъ издѣліяхъ, матеріяхъ, невольникахъ, или въ какомъ бы то ни было другомъ товарѣ или предметѣ вообще, не взирая притомъ на мѣсто и средство ея пріобрѣтенія, въ городѣ или въ полѣ, и повелѣваетъ ему доставить ее немедленно къ генералу, или же къ офицеру, назначенному для принятія добычи. За всякое нарушеніе этого закона виновный наказывался смертію и конфискаціею имущества. Строгость этого закона доказываетъ, что несмотря на вліяніе духовныхъ побужденій надъ умомъ конвистадора, и выгоды міра сего были для него не совсѣмъ безъ занимательности.

Эти постановленія не оставались долго безъ приведенія въ дѣйствіе. Вскорѣ послѣ ихъ обнародованія, испанскій генералъ повѣсилъ, ради примѣра, двухъ своихъ рабовъ, расхитившихъ имущество нѣкоторыхъ жителей. Одинъ изъ воиновъ былъ приговоренъ къ той же казни за подобное преступленіе, но въ этомъ случаѣ Кортесъ позволилъ исполнителямъ приговора снять виновнаго съ висѣлицы прежде, чѣмъ послѣдовала смерть. Завоеватель вполнѣ понималъ духъ своихъ грубыхъ, необузданныхъ сподвижниковъ, для управленія которыхъ требовалась желѣзная рука. При обыкновенныхъ случаяхъ, однакожь, онъ не гонялся за наружными изъявленіями уваженія къ его власти. Короткія сношенія, имѣвшія мѣсто между ними, и бывшія неизбѣжнымъ слѣдствіемъ ихъ необыкновеннаго положенія, трудовъ, опасностей, переносимыхъ вмѣстѣ, и личнаго участія, принимаемаго всѣми въ экспедиціи, повлекли за собою вольность въ обращеніи офицеровъ и рядовыхъ между собою, вовсе несовмѣстную съ воинскою дисциплиною. Обхожденіе самого генерала, откровенное и ласковое, казалось, благопріятствовало этой вольности, объ укрощеніи которой генералъ, вообще, не очень заботился, считая такую попытку слишкомъ затруднительною, а можетъ-быть и не совсѣмъ благоразумною, ибо эта самая свобода служила нѣкоторымъ образомъ разсѣяніемъ для пылкаго духа его необузданнаго воинства. Но границы его терпѣнія были ясно и точно опредѣлены, и за малѣйшее покушеніе переступить ихъ, или нарушить учрежденныя постановленія, взъискивалось съ виновнаго немедленно и съ примѣрною строгостію. Такимъ образомъ, умѣряя строгость снисходительностію, скрывая желѣзную волю подъ откровеннымъ обращеніемъ воина,-- Кортесъ пріобрѣлъ надъ своими смѣлыми, беззаботными сподвижниками необходимое для него вліяніе.

Генералъ подписалъ постановленія двадцать втораго декабря;-- двадцать шестаго они были обнародованы всему войску. Спустя два дня послѣ этого, армія уже выступила въ походъ, и Кортесъ, впереди батальйоновъ, съ музыкою и съ распущенными знаменами выступалъ изъ воротъ республиканской столицы, столъ великодушно принявшей его во время бѣдствія, и теперь во второй разъ снабдившей его средствами къ окончательному довершенію великаго предпріятія. Жители столицы, мужья, жены, дѣти, шли долгое время вслѣдъ за арьергардомъ, прощаясь съ своими и умоляя боговъ увѣнчать ихъ оружіе побѣдою.

Несмотря на многочисленность союзнаго войска, испанскій генералъ позволилъ только небольшой части сопровождать его. Онъ предполагалъ основать свои главныя квартиры гдѣ-нибудь около Тецкукскаго Озера, откуда ему легко будетъ наносить вредъ ацтекской столицѣ, опустошая окрестность страны, отрѣзывая припасы, и такимъ образомъ блокируя самый городъ.

Онъ намѣревался отложить нападеніе на столицу впредь до прибытія бригантинъ, которыя значительно облегчатъ его дѣйствія. Между-тѣмъ, онъ не хотѣлъ окружить себя многочисленными толпами безполезныхъ людей, о прокормленіи которыхъ надо было заботиться, а предпочелъ оставить ихъ въ Тласкалѣ, откуда они могутъ доставить къ нему въ лагерь бригантины, по окончательной постройкѣ ихъ, и тогда уже быть ему полезными при дальнѣйшихъ его дѣйствіяхъ.

Кортесу представлялись три дороги, по которымъ онъ могъ проникнуть въ долину. Онъ предпочелъ изъ нихъ труднѣйшую, чрезъ крутую цѣпь горъ, раздѣляющую восточную равнину отъ западной, -- путь, наполненный препятствіями всякаго рода, дѣлавшими его едва проходимымъ для войска. Онъ благоразумно разсудилъ, что, идя по этому направленію, онъ пострадаешь менѣе отъ нападеній непріятеля, который врядъ ли станетъ ожидать его съ этой стороны, и, слѣдовательно, будешь имѣть за этими мѣстами менѣе бдительный надзоръ.

Въ-теченіи перваго дня, войска прошли пять или шесть миль. Кортесъ самъ ѣхалъ впереди, принявъ лично начальство надъ небольшимъ отрядомъ конницы. Они остановились у деревни Тетцмеллоканъ, близь подошвы горъ, пересѣкающихъ этотъ край, и примыкающихъ южною частію своею къ величественной Ицтаксигуатль, или "Бѣлой женщинѣ", -- покрытой вѣковыми снѣгами. Въ этой деревнѣ они встрѣтили дружескій пріемъ, и на другой день утромъ стали взбираться на сьерру.

Дорога была чрезвычайно крута и утесиста. Поверхность земли, изрытой зимппми потоками, покрывалъ густой, переплетшійся кустарникъ; артиллеріи не было почти возможности пробираться тутъ: огромныя вѣтви деревъ, простиравшіяся горизонтально поперегъ дороги, дѣлали ее одинаково трудною для конницы. По-мѣрѣ-того, какъ они стали подыматься выше, холодъ значительно усиливался. Испанцамъ, привыкшимъ въ послѣднее время къ теплому или по-крайней-мѣрѣ умѣренному климату, показался онъ невыносимымъ; хотя чрезвычайный грудъ, съ которымъ они пролагали себѣ путь вверхъ, представлялъ имъ наилучшую защиту противъ вреднаго вліянія стужи. Въ этихъ возвышенныхъ странахъ, имъ не встрѣчалось Никакихъ признаковъ растительности, за исключеніемъ темныхъ сосновыхъ лѣсовъ, покрывавшихъ скаты горъ; да и эти, наконецъ, мало-по-малу, понижаясь, становились мелкимъ кустарникомъ. Усталые воины уже къ ночи достигли голой вершины сьерры, гдѣ, расположившись биваками, немедленно развели огни, около которыхъ согрѣли свои замерзшіе члены, и приготовили себѣ ужинъ.

Къ разсвѣту, войска пришли снова въ движеніе. Отслужили обѣдню и стали спускаться внизъ, Дорога въ этотъ день оказалась еще труднѣе вчерашняго; ибо въ добавокъ къ естественнымъ препятствіямъ, они нашли путь, усѣянный бревнами и цѣлыми деревьями, очевидно, нарочно срубленными туземцами. Кортесъ далъ приказанія одному изъ легкихъ отрядовъ очистить эти препятствія, и вскорѣ армія могла продолжать свой походъ; но къ прежнимъ затрудненіямъ прибавилось теперь опасеніе, не засѣлъ ли гдѣ непріятель, для того, чтобъ напасть на нихъ врасплохъ, когда они войдутъ въ ущелія. Осторожно подвигались они впередъ, напрягая зрѣніе и стараясь проникать взорами въ густой мракъ лѣсовъ, гдѣ, быть-можетъ, скрывается ихъ коварный непріятель. Но они не видали никакого живаго существа, за исключеніемъ однихъ дикихъ обитателей лѣсовъ и стай хищныхъ коршуновъ, свойственныхъ этому краю, которые, какъ-бы чуя кровавый поръ, парили надъ войскомъ во все время его пребыванія въ горахъ.

Когда они стали спускаться, Испанцы замѣтили ощутительную перемѣну въ состояніи атмосферы. Съ нею вмѣстѣ и самый характеръ растительности измѣнился, и угрюмая сосна, бывшая недавно еще ихъ единственнымъ товарищемъ, уступила мѣсто величественному дубу, вязу, а далѣе внизу красивому перцовому дереву, котораго яркія красныя ягоды смѣшивались съ темною зеленью лѣса; еще ниже разноцвѣтныя ползучія растенія раскидывали свои пестрые цвѣты по вѣтвямъ и, казалось, говорили о климатѣ еще болѣе умѣренномъ и роскошномъ.

Наконецъ, войска вышли на открытую равнину, съ которой глазъ, не останавливаемый ни лѣсомъ, ни горною вершиною, могъ свободно обозрѣвать безпредѣльное пространство Мехиканской-Долины, лежавшей предъ ними, обливаемой золотыми лучами солнца, и какъ-будто спящей въ объятіяхъ исполинскихъ горъ, которыми она была окружена какъ стражею геніевъ хранителей. Это величественное зрѣлище, новое для многихъ зрителей, наполнило ихъ восторгомъ. Даже ветераны Кортеса были поражены удивленіемъ, хотя къ этому чувству вскорѣ присоединилось горькое воспоминаніе о страданіяхъ, постигнувшихъ ихъ въ этихъ прекрасныхъ, но гибельныхъ мѣстахъ, "Это воспоминаніе", говоритъ въ своихъ письмахъ неустрашимый завоеватель, "заставило насъ почувствовать, что насъ ожидаетъ побѣда или смерть; и съ этою рѣшительною мыслію мы пошли впередъ легкимъ шагомъ, какъ-бы отправляясь на веселое пиршество.

Въ нѣкоторомъ разстояніи отсюда, Испанцы замѣтили на вершинахъ горъ сигнальные огни, доказывавшіе, что туземцы знали о ихъ приближеніи, и собирали свои силы для сопротивленія дальнѣйшему ихъ шествію. Генералъ сдѣлалъ воззваніе къ своимъ людямъ, умоляя ихъ не помрачить своего славнаго имени; идти въ порядкѣ, сомкнутыми рядами, и повиноваться слѣпо приказаніямъ своихъ Офицеровъ. На каждомъ поворотѣ между горами они ожидали непріятельскихъ войскъ, расположенныхъ въ боевомъ строю, готовыхъ оспоривать у нихъ проходъ. Такъ-какъ они не встрѣтили ни малѣйшаго препятствія, проходя чрезъ ущелія, то, приближаясь къ открытымъ равнинамъ, были въ полной увѣренности, что тамъ найдутъ огромное воинство, съ которымъ имъ прійдется повторить всѣ ужасы отумбскаго сраженія. Но хотя отъ-времени-до-времени они и видѣли на возвышенностяхъ тучи смуглыхъ воиновъ, какъ-будто-бы надзиравшихъ за ихъ движеніями, но не встрѣтили никакого сопротивленія, покуда не добрались до барранки, или глубокаго оврага, по которому протекала небольшая рѣка; на ней былъ мостъ, отчасти разрушенный. На противоположномъ берегу расположенъ былъ главный отрядъ Индійцевъ, находившійся тамъ, казалось, для того, чтобы не давать имъ прохода;, но потому ли, что не надѣялись на свою многочисленность, или что ихъ устрашала твердая поступь Испанцевъ, они не наносили никакого вреда и отступили въ безпорядкѣ, выдержавъ нѣсколько нападеній конницы. Армія продолжала путь послѣ этого безпрепятственно до небольшаго города, называемаго Коатенекъ, гдѣ она остановилась на ночлегъ. Кортесъ, предъ отправленіемъ своимъ на собственныя квартиры, обошелъ весь лагерь въ сопровожденіи немногихъ преданныхъ ему приближенныхъ, чтобъ удостовѣриться, все ли въ безопасности и порядкѣ. Онъ, кажется, былъ одаренъ глазомъ, который никогда не дремалъ, тѣломъ, нечувствительнымъ къ усталости. Его поддерживалъ внутренній непобѣдимый духъ.

Да и не даромъ вѣки его не смыкались сномъ во всю ночь: его терзало безпокойство и сомнѣніе. Онъ находился теперь въ разстояніи не болѣе трекъ лигъ отъ Тецкука, знаменитаго столичнаго города Акольгуанцевъ. Тутъ-то онъ намѣревался, если найдетъ возможность, основать свои главныя квартиры. Въ многочисленныхъ жилищахъ этого города армія могла найдти удобное помѣщеніе. Легкая дорога, посредствомъ которой Тецкуко сообщалось съ Тласкалою, представляла ему возможность во всякое время получать припасы изъ этого дружественнаго края, и безопасно перевезти бригантины, которыя, по окончательной постройкѣ, должны быть спущены на воды Тецкукскаго-Озера. Но онъ не безъ причины сомнѣвался, какой пріемъ ожидаетъ его въ столицѣ, гдѣ, послѣ изгнанія Испанцевъ изъ Мехики, произошелъ замѣчательный переворотъ, о которомъ необходимо здѣсь дать нѣкоторый отчетъ читателю.

Я уже говорилъ, что кацикъ, управлявшій столицею именемъ Какама, былъ лишенъ своей власти Кортесомъ во время пребыванія послѣдняго въ ацтекской метрополіи, въ-слѣдствіе замышляемаго имъ возстанія противъ Испанцевъ. Вмѣсто его провозглашенъ былъ младшій брать его, Канкуитцка. Низложенный правитель находился въ числѣ плѣнныхъ, уведенныхъ Кортесомъ, и, вмѣстѣ съ прочими, погибъ во время страшнаго перехода чрезъ плотину, въ "печальную ночь". Послѣ бѣгства Испанцевъ, братъ его, боясь, вѣроятно, оставаться съ своими васаллами, преданными всею душою Ацтекамъ, послѣдовалъ примѣру своихъ друзей, и былъ столь счастливъ, что безопасно достигъ Тласкалы.

Между-тѣмъ, другой сынъ Незахуальпилла, именемъ Коаноко, объявилъ притязанія на престолъ, принадлежавшій ему по законному праву, послѣ смерти старшаго брата. Такъ-какъ онъ отъ души раздѣлялъ ненависть своихъ соотечественниковъ и Ацтековъ къ бѣлымъ, то мехиканскій императоръ призналъ его требованія справедливыми. Вскорѣ послѣ его восшествія, новому правителю тецкукскому представился случай доказать самымъ дѣйствительнымъ образомъ свою преданность царственному покровителю.

Отрядъ, состоявшій изъ сорока-пяти человѣкъ Испанцевъ, не знавшихъ еще о бѣдственныхъ событіяхъ, случившихся въ Мехикѣ, перевозилъ туда значительное количество золота въ то самое время, когда соотечественники ихъ искали убѣжища въ Тласкалѣ. На переходѣ чрезъ тецкукскія владѣнія, на нихъ напали Индійцы по приказанію Коанака; большая часть изъ нихъ погибла на мѣстѣ, а остальныя были отправлены на жертву въ Мехику. Оружіе и одежда этихъ несчастныхъ были развѣшены, какъ трофеи, по храмамъ, а кожи, содранныя съ труповъ убитыхъ, послужили къ украшенію языческихъ алтарей, какъ приношеніе самое пріятное разгнѣваннымъ богамъ.

Спустя нѣсколько мѣсяцевъ послѣ этого событія, изгнанный правитель, Канкуитцка, соскучивъ своимъ пребываніемъ въ Тласкалѣ, и желая пріобрѣсть себѣ прежнюю власть свою, возвратился втайнѣ въ Тецкуко, надѣясь, вѣроятно, наидти тамъ приверженцевъ, готовыхъ содѣйствовать успѣху его намѣренія. Если онъ питалъ подобныя надежды, то обманывался жестоко; ибо лишь только вступилъ ночью въ столицу, какъ былъ измѣннически преданъ своему брату, который, по совѣту Гуатимозина, приказалъ казнить его какъ измѣнника отечеству. Таково было положеніе дѣлъ въ Тецкукѣ, когда Кортесъ во второй разъ приблизился къ воротамъ этого города. Завоеватель, слѣдовательно, имѣлъ справедливую причину не только сомнѣваться въ томъ, какой пріемъ ожидаетъ его, но и опасаться, что жители не дадутъ ему даже войдти въ городъ безъ упорнаго боя.

Эти опасеніи разсѣялись на другой день утромъ, когда, прежде еще, чѣмъ войска успѣли етать подъ оружіе, въ лагерь прибыло посольство отъ тецкукскаго правителя. Оно состояло изъ нѣсколькихъ дворянъ, по-большой-части извѣстныхъ товарищамъ Кортеса. Въ знакъ пріязни къ Испанцамъ, они несли золотое знамя и представили Кортесу довольно незначительный подарокъ. Именемъ кацика, они умоляли генерала пощадить его владѣнія, приглашали его основать свои квартиры у нихъ въ столицѣ, и обѣщали по прибытіи его туда признать себя подданными испанскаго государя.

Выслушавъ эти предложенія, Кортесъ, скрывъ удовольствіе, которое онъ внутренно чувствовалъ, грозно спросилъ у посланныхъ отчета о томъ, что сталось съ убитыми Испанцами и настоятельна требовалъ въ то же время немедленнаго возвращенія похищенной добычи. Лидійскіе дворяне, въ извиненіе себѣ, слагали всю вину на ацтекскаго императора, по приказанію котораго, говорили они, убійство было совершено, и въ рукахъ котораго теперь находится сокровище. Они просили Кортеса не входить въ столицу въ этотъ самый день, а провести ночь въ предмѣстіяхъ, чтобъ дать государю достаточное время приготовиться къ принятію его приличнымъ образомъ. Генералъ, однакожь, не внялъ этому внушенію, и, ускоривъ свой походъ, вступилъ въ полдень 31 декабря 1520 года въ древнія стѣны Тецкуко, "Мѣста Покоя", какъ назывался не безъ основательной причины этотъ городъ.

Теперь, какъ и при первомъ его посѣщеніи, его поразило безмолвіе и безлюдность, царствовавшія въ улицахъ этой великолѣпной столицы. Его повели къ дворцу Незагуапилли, въ которомъ ему были отведены квартиры. Этотъ дворецъ состоялъ изъ собранія низенькихъ, неправильно выстроенныхъ домовъ, покрывавшихъ, подобно царской резиденціи, занимаемой войсками въ Мехикѣ, обширное пространство земли. Въ этомъ дворцѣ, говоритъ Кортесъ, достаточно было мѣста для помѣщенія не только всѣхъ Испанцевъ, но и войска вдвое болѣе многочисленнаго, еслибъ на то встрѣтилась надобность. По прибытіи гвоемъ онъ отдалъ строгое приказаніе, чтобъ лица и имущество гражданъ были неприкосновенны, и чтобъ ни одинъ Испанецъ не оставлялъ своей квартиры, подъ опасеніемъ смертной казни.

Не смотря на это повелѣніе, однакожь, индійскіе союзники Кортеса произвели нѣкоторыя опустошенія; такъ, по-крайней-мѣрѣ, говоритъ тецкукскій лѣтописецъ, увѣряющій, будто-бы Тласкалаяцы, вскорѣ послѣ вступленія въ городъ, сожгли одинъ изъ царскихъ дворцовъ. Въ немъ хранилась народныя лѣтописи; и этотъ пожаръ, какимъ бы образомъ онъ ни произошелъ, можетъ почитаться несчастнымъ событіемъ для археолога, который, можетъ-быть, открылъ бы вт іероглифическихъ письменахъ, хранившихся въ немъ, какія-нибудь свѣдѣнія о переселеніяхъ таинственныхъ племенъ, "первые населявшихъ анагуакскую страну.

Обезпокоенный пустотою города и тѣмъ, что никто изъ главныхъ обитателей не выходилъ къ нему на встрѣчу, Кортесъ приказалъ нѣкоторымъ изъ своихъ взойдти на сосѣдній теокалли и осмотрѣть городъ. Они вскорѣ возвратились и извѣстили его, что жители покидаютъ столицу толпами, съ своими семействами и имуществомъ, и отправляются, кто въ челнокахъ чрезъ озеро, кто пѣшкомъ къ горамъ. Тутъ-то генералъ понялъ, къ чему клонилась просьба кацика провести ночь въ предмѣстіяхъ,-- къ тому, чтобъ выиграть время для своего бѣгства изъ столицы. Онъ тотчасъ же отправилъ нѣсколько отрядовъ для занятія главныхъ улицъ, приказавъ имъ обращать назадъ бѣгущихъ и овладѣть особою кацика, если онъ находится между ними. Но уже было поздно. Коанако давно былъ на пути чрезъ озеро въ Мехику.

Кортесъ рѣшился воспользоваться этимъ событіемъ и возвести на престолъ другаго правителя, болѣе преданнаго его выгодамъ. Онъ созвалъ совѣтъ изъ немногихъ значительныхъ лицъ, остававшихся еще въ столицѣ, и по ихъ внушенію и, повидимому, по ихъ выбору, провозгласилъ кацикомъ одного изъ братьевъ послѣдняго правителя, котораго они объявили низложеннымъ. Этотъ принцъ согласился принять христіанскую вѣру и былъ въ-послѣдствіи добровольнымъ орудіемъ въ рукахъ Испанцевъ. Онъ недолго прожилъ послѣ этого событія; преемникомъ его былъ другой членъ царскаго лома, Ихтлилхочитль, который, въ качествѣ генерала войскъ, еще и при жизни его ворочалъ дѣлами всего государства. Такъ-какъ это лицо принимало дѣятельное участіе во всѣхъ дѣйствіяхъ Испанцевъ, и значительно споспѣшествовало ихъ успѣху, то здѣсь будетъ прилично сообщить читателю нѣкоторыя свѣдѣнія о молодости и вообще о прежней жизни его, о которой сохранились дивныя преданія, не уступающія по баснословности своей тѣмъ чудесамъ, которыя мы читаемъ о миѳологическихъ герояхъ древности.

Онъ былъ сынъ отъ втораго брака великаго Незагуальпилли. Нѣкоторыя страшныя явленія, случившіяся при его рожденіи, и мрачный аспектъ планетъ, побудили астрономовъ, вычислявшихъ его гороскопъ, дать совѣтъ государю, его отцу, лишить ребенка жизни, потому, они говорили, что если онъ достигаетъ мужескаго возраста, ему предопредѣлено соединиться съ врагами отечества и разстроить древніе законы и вѣру. Но старый монархъ отвѣчалъ, говоритъ лѣтописецъ, что теперь настало время, когда сыны Кветцалькоатля прійдутъ съ востока и овладѣютъ страною; и, если угодно было Всевышнему избрать этого ребенка для содѣйствія имъ по этому дѣлу, то да исполнится Его воля."

По мѣрѣ того, какъ мальчикъ приближался къ мужескому возрасту, въ немъ проявились не только удивительныя умственныя способности, по вмѣстѣ съ тѣмъ и вредныя наклонности, предвѣщавшія бурную и мрачную будущность. Ему было около двѣнадцати лѣтъ отъ роду, когда онъ вздумалъ составить маленькое войско изъ дѣтей одного съ нимъ возраста, или нѣсколько старше, съ которыми упражнялся въ воинскихъ занятіяхъ, производилъ мнимыя сраженія, и, нападая иногда на мирныхъ гражданъ, приводилъ въ безпорядокъ и смятеніе городъ и весь дворецъ. Нѣкоторые старинные совѣтника его отца, видя въ этихъ поступкахъ подтвержденіе предсказаннаго при его рожденіи, стали повторять совѣты, данные тогда астрологами,-- лишить принца жизни, если монархъ не желаетъ, чтобъ государство впало, рано или поздно, въ совершенную анархію. Когда это непріязненное внушеніе передали юному принцу, то онъ пришелъ въ такое остервененіе, что, собравъ толпу своихъ молодыхъ сорванцовъ, ворвался въ домы провинившихся совѣтниковъ, увлекъ ихъ на площадь, и тамъ казнилъ посредствомъ гаррота,-- обыкновеннаго способа, по которому исполнялись смертные приговоры въ Тецкукѣ.

Его схватили и привели къ отцу. Когда его стали допрашивать о странныхъ поступкахъ, то онъ хладнокровно отвѣчалъ, "что имѣлъ полное право дѣйствовать такимъ образомъ. Виновные министры заслужили эту участь тѣмъ, что старались лишить его расположенія отца за то единственно, что онъ оказывалъ слишкомъ сильную привязанность къ военному дѣлу,-- самому благородному ремеслу въ государствѣ и приличнѣйшему занятію для члена царской крови. Что жь касается до ихъ смерти, то не назначали ли они ему подобной участи? Эти доводы, говоритъ лѣтописецъ, показались мудрому Незагуальпилли чрезвычайно убѣдительными, и такъ-какъ въ поступкѣ молодаго воина онъ не видѣлъ ничего низкаго или подлаго, а просто порывъ отважнаго духа, могущаго повести въ-послѣдствіи къ великимъ дѣламъ, то и удовольствовался тѣмъ, что сдѣлалъ ему строгій выговоръ. Произвелъ ли этотъ выговоръ какое-нибудь вліяніе на послѣдующее поведеніе принца, намъ неизвѣстно. Говорятъ, однакожь, что, достигнувъ болѣе зрѣлаго возраста, онъ принималъ дѣятельное участіе въ войнахъ отечества, и будучи не старше семнадцати лѣтъ отъ роду, уже заслужилъ себѣ знаки, которыми отличали храбрыхъ и побѣдоносныхъ вождей.

Послѣ смерти отца, онъ оспаривалъ престолъ у брата своего Какамы. Государству угрожала междоусобная во избѣжаніе которой Какама уступилъ ему часть своихъ владѣній, расположенную въ горахъ. При появленіи Испанцевъ, молодой вождь, -- ему было тогда всего двадцать лѣтъ отъ роду -- движимый, вѣроятно, своею ненавистію къ Монтезумѣ, оказавшему пособіе брату, принялъ ихъ, какъ мы уже видѣли, со всѣми изъявленіями дружескаго расположенія. Привязанность его къ нимъ обнаружилась тогда только въ полной силѣ, когда онъ сдѣлался обладателемъ тецкукскаго престола. Съ того часа онъ сталъ преданнымъ другомъ христіанъ, поддерживая ихъ своимъ личнымъ вліяніемъ, и расточая для ихъ выгодъ всѣ средства государства, не имѣвшія, правда, того значенія, какое имѣли при жизни его отца, по все еще значительныя; однимъ словомъ, Испанцы въ немъ нашли драгоцѣннаго союзника, и кастильскіе лѣтописцы съ признательностію упоминаютъ о важныхъ услугахъ, оказанныхъ имъ. Исторія должна воздавать ему ту печальную дань славы, которую онъ, по всей справедливости, заслужилъ, -- заслужилъ тѣмъ, что споспѣшествовалъ, болѣе чѣмъ кто либо изъ тогдашнихъ анагуакскихъ правителей, къ утвержденію власти грознаго Европейца надъ несчастнымъ своимъ отечествомъ.

КНИГА IV.
ОСАДА И СДАЧА МЕХИКИ.

I.
Распоряженія въ Тецкуко.-- Разграбленіе Ицтапалапана.-- Испанцы одерживаютъ верхъ.-- Перевозка бригантинъ.
1521.

Едва-ли могъ Кортесъ избрать главною квартирою своей арміи мѣсто, представлявшее болѣе выгодъ, чѣмъ городъ Тецкуко, въ которомъ находилось удобное помѣщеніе для многочисленнаго войска, и гдѣ всѣ жизненныя потребности удовлетворялись съ легкостію, свойственною великому и населенному городу. Къ тому же, въ Тецкуко было множество поденщиковъ и людей, искусныхъ во всѣхъ тѣхъ ремеслахъ, которыя могли понадобиться для войска. Владѣнія города граничили съ тласкаланскими, и представляли большія удобства для сообщенія съ союзниками Испанцевъ, а близкое сосѣдство съ Мехикою давало генералу средства безъ большаго затрудненія наблюдать за всѣми движеніями въ столицѣ. Словомъ сказать, Тецкуко былъ превосходною опорною точкою для будущихъ дѣйствій генерала, тѣмъ болѣе, что онъ былъ расположенъ въ самомъ центрѣ долины.

Первою заботою Кортеса было укрѣпить не только назначенный ему дворецъ, но и самыя квартиры войскъ, такъ, чтобы можно было ихъ защитить въ случаѣ внезапнаго нападенія Мехиканцевъ или самихъ Тецкукцевъ. Избравъ себѣ новаго правителя, большая часть жителей, убѣжденная въ томъ, что они сами и ихъ имущество останутся неприкосновенными, возвратились въ свои дома. Испанскій генералъ, однакожь, не совсѣмъ довѣрялъ этимъ наружнымъ признакамъ покорности, зная, что многіе изъ нихъ принимали живѣйшее участіе въ дѣлахъ Ацтековъ, съ которыми были связаны брачными и другими узами. Юный монархъ, правда, казалось, былъ ему преданъ душою, и Кортесъ, желая упрочить свое вліяніе надъ нимъ, окружилъ его Испанцами, которыхъ обязанность состояла, по-видимому, въ обученіи его языку и вѣрѣ пришельцевъ, а которые, въ-самомъ-дѣлѣ, имѣли приказанія наблюдать за его поведеніемъ, и за тѣмъ, чтобъ онъ не имѣлъ сношеній съ врагами Испанцевъ.

Тецкуко находилось на разстояніи около полу-лиги отъ озера, съ которымъ нужно было открыть сообщеніе для того, чтобы спустить на его, воды бригантины, какъ только успѣютъ ихъ построить въ столицѣ. Предполагалось вырыть для этой цѣли капалъ, отъ садовъ Незахуавкоіотля -- называемыхъ такъ отъ имени стараго монарха, устроившаго ихъ -- до края озера. Для этого Кортесъ приказалъ углубить небольшой ручей или рѣчку, текущую по этому направленію, и къ исполненію этого важнаго труда приступили тотчасъ восемь тысячь индійскихъ поденьщиковъ, подъ надзоромъ юнаго Ихтлильхочитля.

Между-тѣмъ, многіе изъ сосѣднихъ городовъ присылали къ Кортесу повѣренныхъ, изъявляя желаніе сдѣлаться васаллами его государя, и вступить подъ его покровительство. Испанскій полководецъ отвѣчалъ на эти предложенія требованіемъ, чтобъ они предавали въ его власть каждаго Мехиканца, который вступитъ въ ихъ владѣнія. Въ-слѣдствіе этого, нѣкоторые благородные Ацтеки, посланные для переговоровъ въ эти города, были ему выданы. Кортесъ воспользовался случаемъ и отправилъ плѣнныхъ къ императору, ихъ государю, съ посланіемъ, въ которомъ онъ изъявлялъ свое сожалѣніе о необходимости непріятельскихъ дѣйствій. Тѣхъ, говорилъ онъ, которые наиболѣе нанесли ему вреда, уже не было въ живыхъ. Онъ былъ готовъ позабыть о прошедшемъ, и убѣждалъ Мехиканцевъ покориться ему заблаговременно, и тѣмъ спасти свою столицу отъ ужасовъ осады. Кортесъ не ожидалъ, чтобы это воззваніе произвело скорое дѣйствіе. Но онъ думалъ, что оно западетъ, можетъ-быть, въ умы Мехиканцевъ, и что если между ними есть люди, расположенные вступить съ нимъ въ переговоры, то оно послужитъ къ ихъ ободренію, доказавъ его готовность содѣйствовать ихъ намѣреніямъ. Въ то время, однакожь, въ столицѣ господствовало одно мнѣніе: все народонаселеніе, казалось, было одушевлено духомъ сопротивленія и было готово дѣйствовать какъ одинъ человѣкъ.

Я уже говорилъ прежде, что Кортесъ предполагалъ начать дѣйствія по вступленіи въ долину покореніемъ сперва второстепенныхъ городовъ, намѣреваясь уже потомъ обратить свое оружіе противъ столицы, которая тогда осталась бы безъ опоры и безъ защиты отъ яростной бури, подобно вѣковому дереву, лишившемуся мало-по-малу всѣхъ своихъ корней. Онъ избралъ первымъ пунктомъ для нападенія древній городъ Ицтапалапанъ, содержавшій въ себѣ, по его собственному показанію, до пятидесяти тысячь жителей, и расположенный въ разстояніи около шести лигъ, на узкой полосѣ земли, отдѣляющей воды соленаго озера отъ водъ прѣснаго. Этотъ городъ былъ собственностію послѣдняго мехиканскаго государя; и читатель, можетъ-быть, вспомнитъ, что здѣсь онъ угощалъ бѣлыхъ, удивляя ихъ зрѣлищемъ своихъ великолѣпныхъ садовъ, въ ночь, предшествовавшую ихъ вступленію въ столицу. Къ этому монарху Испанцы питали чувства не слишкомъ пріязненныя, потому-что онъ распоряжалъ дѣйствіями въ "печальную ночь". Правда, его теперь не было въ живыхъ; но жители города отъ души раздѣляли его ненависть къ чужестранцамъ, и принадлежали нынѣ къ числу самыхъ вѣрныхъ подданныхъ мехиканскаго престола.

Спустя недѣлю по прибытіи на новыя квартиры, Кортесъ, предоставивъ Сандовалю начальство надъ гарнизономъ, пошелъ противъ этого индійскаго города съ войскомъ, состоявшимъ изъ двухъ сотъ человѣкъ испанской пѣхоты, восьмнадцати всадниковъ, и отъ трехъ до четырехъ тысячь Тласкаланцевъ. Путь пролегалъ вдоль восточнаго берега озера, усѣяннаго множествомъ красивыхъ городовъ и веселыхъ селъ, и осѣненнаго нависшими кипарисными и кедровыми рощами, сквозь которыя по временамъ представлялось взору широкое пространство, на которомъ гордо красовалась Царица Долины, возвышающаяся торжественно надъ водами озера, какъ-бы чувствуя свое превосходство надъ прекрасными городами, ее окружавшими. Далѣе виднѣлась мрачная линія дороги, соединяющей Мехику съ материкомъ, внушавшая Испанцамъ много горькихъ воспоминаній.

Они ускорили шаги, и, лиги за двѣ недоходя мѣста назначенія, увидѣли сильный отрядъ Ацтековъ, расположенный въ боевомъ порядкѣ. Кортесъ тотчасъ приказалъ начать сраженіе. Варвары оказали свою обыкновенную храбрость, но послѣ упорнаго сопротивленія принуждены были уступить хладнокровному мужеству Испанцевъ и изступленной свирѣпости Тласкаланцевъ, которыхъ, казалось, и одинъ видъ Ацтека воспламенялъ почти до съумашествія. Непріятель отступалъ въ безпорядкѣ, преслѣдуемый Испанцами. Недоходя Ицтапалапана на разстояніи около полу-лиги, Испанцы замѣтили нѣсколько челновъ, наполненныхъ Индійцами, которые, казалось, работали на плотинѣ, служившей для удержанія въ предѣлахъ водъ соленаго озера. Разгоряченные побѣдою и увлекшись погонею, они обратили мало вниманія на это обстоятельство, и вмѣстѣ съ бѣгущимъ непріятелемъ ввалились въ городъ.

Нѣкоторые изъ домовъ выстроены были на сухой почвѣ, другіе же надъ водою на сваяхъ. Первые были покинуты жителями, переправившимися большею частію чрезъ озера на челнахъ и оставившими, въ торопяхъ, свое имущество дома. Тласкаланцы ринулись тотчасъ на опустѣвшія жилья и нагрузились добычею, между-тѣмъ, какъ непріятель, выбравшись по-добру-по-здорову изъ этой части города, искалъ убѣжища въ надворныхъ строеніяхъ, или между камышемъ, которымъ изобиловало мелкое дно. Въ этихъ строеніяхъ находилось также множество городскихъ жителей съ женами и дѣтьми, скрывшихся сюда за неимѣніемъ возможности удалиться отъ опасности.

Поддерживаемый Испанцами и тѣми изъ союзниковъ, которыхъ онъ могъ еще заставить себѣ повиноваться, Кортесъ напалъ на непріятеля въ этомъ послѣднемъ убѣжищѣ. Обѣ стороны дрались въ водѣ по поясъ. Произошла борьба отчаянная; Ацтеки бились съ изступленіемъ, подобнымъ свирѣпости тигра, загнаннаго охотниками; по храбрость ихъ осталась тщетною: они были разбиты на всѣхъ пунктахъ. Граждане и воины испытали одну и ту же участь -- всѣ были преданы мечу безъ различія пола и возраста. Кортесъ покусился-было остановить кровопролитіе. Но легче было сманить голоднаго волка съ хищнаго пира надъ трупомъ, который онъ растерзалъ, чѣмъ отвлечь отъ мѣста Тласкаланца, восторжествовавшаго надъ ненавистнымъ врагомъ. Въ этой битвѣ, по собственнымъ словамъ побѣдителя, погибло болѣе шести тысячь человѣкъ, считая женъ и дѣтей.

Между-тѣмъ, наступила ночь; но мракъ былъ нѣсколько разсѣяенъ свѣтомъ горящихъ ломовъ, подожженныхъ войскомъ въ разныхъ частяхъ города. Правда, они были расположены отдѣльно, и потому пожаръ не могъ сдѣлаться общимъ, но и эти разведенные огни бросали по своему сосѣдству сильный багровый свѣтъ, придававшій зрѣлищу еще больше ужаса. Сопротивленіе теперь совершенно прекратилось, воины предались грабежу, и вскорѣ въ домахъ не осталось никакой движимости, которая бы имѣла хотя малѣйшую цѣнность.

Запятые разграбленіемъ, внезапно услышали ропотъ, похожій на глухой плескъ волнъ, и вскорѣ между Индійцами поднялся крикъ, что плотины прорвались. Тутъ-то понялъ Кортесъ, чѣмъ были заняты люди, которыхъ они видѣли въ челнахъ около плотины, служившей оградою для водъ озера Тецкуко. Отчаянные Индійцы прорыли эту плотину, и воды озера, прорвавшіяся чрезъ отверстіе, теперь наполняли всю окрестную низменную страну. Крайне обезпокоенный, генералъ созвалъ свое войско и поспѣшно очистилъ городъ. Останься мы, говоритъ онъ, еще часа три, и не спаслась бы ни одна живая душа. Шатаясь подъ тяжестію награбленной добычи, люди съ трудомъ пробирались въ бродъ чрезъ воду, которая часъ-отъ-часу возвышалась.-- Путь ихъ былъ сначала освѣщаемъ блескомъ пылающихъ домовъ. Но по-мѣрѣ-того, какъ они отдалялись отъ пожара, свѣтъ блѣднѣлъ, и они невѣрными шагами бродили по колѣно, а иногда и по самый поясъ, въ водѣ. Съ неимовѣрнымъ трудомъ добрались они до пролома, сдѣланнаго Индійцами въ плотинѣ; здѣсь глубина была еще значительнѣе, и струя вырывалась съ такою стремительностію, что люди насилу могли держаться на ногахъ. Испанцы всѣ переправились благополучно; по многіе изъ Индійцевъ, неумѣвшіе плавать, были снесены теченіемъ. Добыча пропала вся. Порохъ былъ совершенно испорченъ; оружіе и одежда воиновъ были проникнуты насквозь соленою водою, и усталые члены, онѣмѣвшіе отъ дѣйствія холоднаго ночнаго вѣтра, почти отказывались служить. Съ разсвѣтомъ они увидѣли озеро, покрытое стаями челноковъ, наполненныхъ Индійцами, предвидѣвшими ихъ несчастіе и теперь привѣтствовавшими ихъ тучами камней, стрѣлъ и другихъ смертоносныхъ метательныхъ орудій. Отряды легкихъ войскъ, державшіеся въ отдаленіи отъ нихъ, безпокоили фланги арміи такимъ же образомъ. Испанцы не имѣли охоты вступить въ бой съ непріятелемъ. Единственное ихъ желаніе было добраться до своихъ уютныхъ квартиръ въ Тецкуко, куда они и прибыли того же дня, упавъ духомъ и изнуренные усталостію, въ такомъ жалкомъ состояніи душевномъ и тѣлесномъ, въ какомъ еще не находились послѣ самаго труднаго похода и упорнаго сраженія.

Кортеса жестоко огорчило окончаніе этой экспедиціи, столь мало соотвѣтствовавшее прекрасному началу. Численная потеря его, правда, была незначительна; но это дѣло убѣдило его въ томъ, какъ много долженъ онъ опасаться народа, готоваго, съ твердостію духа и рѣшимостію, достойными древнихъ Голландцевъ, предоставить скорѣе всю свою страну опустошительному дѣйствію волнъ, чѣмъ покориться врагу. Впрочемъ, нечего было хвастать и непріятелю; ибо, независимо отъ числа убитыхъ съ его стороны, былъ разграбленъ, и отчасти даже разрушенъ, одинъ изъ самыхъ цвѣтущихъ городовъ, тотъ городъ, который, по великолѣпію своихъ общественныхъ зданій, свидѣтельствовалъ болѣе всѣхъ прочихъ объ успѣхахъ Ацтековъ въ просвѣщеніи. Такова отрада войны!

Кортесова экспедиція принесла пользу испанскому дѣлу, не смотря на всѣ бѣдствія, ознаменовавшія ее. Участь Ицтапалапана поразила всю долину ужасомъ. Послѣдствія ея вскорѣ сдѣлались очевидными, и къ генералу со всѣхъ сторонъ стали являться отъ различныхъ мѣстъ послы, съ предложеніями признать власть Испанцевъ. Вліяніе ея было замѣтно и за горами. Въ числѣ прочихъ, жители Отумбы, того города, близь котораго Испанцы одержали свою знаменитую побѣду, изъявили желаніе вступить въ подданство короны и просили покровительства могучихъ иноземцевъ. Они, какъ водилось, старались извинять себя въ участіи, принятомъ ими въ послѣднихъ непріязненныхъ дѣйствіяхъ, слагая всю вину на Ацтековъ.

Изъ всѣхъ мѣстъ, искавшихъ такимъ-образомъ ихъ покровительства, важнѣйшимъ былъ Чалко, древній городъ, расположенный у западной оконечности озера того же имени, населенный племенемъ сродни Ацтекамъ, и бывшій нѣкогда ихъ опаснымъ соперникомъ. Мехиканскій императоръ, не довѣряя ихъ преданности, помѣстилъ у нихъ значительный гарнизонъ, для удержанія въ предѣлахъ повиновенія. Правители города теперь втайнѣ сдѣлали посольство къ Кортесу, предлагая вступить подъ его покровительство, съ тѣмъ, чтобъ онъ имъ помогъ изгнать гарнизонъ.

Испанскій генералъ не колебался и немедленно отправилъ для этой цѣли отрядъ подъ начальствомъ Сандоваля. На дорогъ, арьер-гардъ его, состоявшій изъ Тласкаланцевъ, имѣлъ схватку съ нѣкоторыми изъ легкихъ мехиканскихъ войскъ, и потерпѣлъ довольно значительную потерю, которую Сандоваль вполнѣ вымостилъ на непріятелѣ въ упорномъ сраженіи, происшедшемъ въ небольшомъ разстояніи отъ Чалко, между его войскомъ и главнымъ непріятельскимъ отрядомъ. Войска встрѣтились на равнинъ, покрытой полями, зеленѣвшими маисомъ и магуэемъ. Чрезъ эту самую равнину и понынѣ идетъ дорога, ведущая изъ Чалко въ Тецкуко. Сандоваль самъ, впереди своей конницы, ударилъ на непріятеля, и привелъ его въ безпорядокъ, отъ котораго, впрочемъ, онъ тотчасъ оправился и выстроившись снова, возобновилъ бой еще съ большимъ мужествомъ. Вторая его попытка увѣнчалась лучшимъ успѣхомъ, а опрокинувъ однимъ отчаяннымъ натискомъ непріятеля, храброму вождю удалось, послѣ жестокой, но безполезной борьбы со стороны Мехиканцевъ, прогнать ихъ въ совершенномъ безпорядкѣ съ ноля. Побѣдоносная армія продолжала свой путь до Чалко, уже оставленнаго мехиканскимъ гарнизономъ, и была встрѣчена съ торжествомъ собравшимися гражданами, которые осыпали ее изъявленіями своей благодарности за освобожденіе ихъ отъ тягостнаго ига Мехиканцевъ. Принявъ всѣ возможныя мѣры для обезпеченія мѣста отъ непріятельскаго нападенія, Сандоваль возвратился въ Тецкуко, сопровождаемый двумя молодыми правителями города, сыновьями покойнаго кацика.

Кортесъ принялъ ихъ весьма-ласково; они увѣдомили его, что отецъ ихъ, скончавшійся не задолго предъ тѣмъ въ глубокой старости, до самой минуты его кончины жалѣлъ о томъ, что не дожилъ до свиданія съ Малинчемъ. Онъ вѣрилъ, что бѣлые были тѣ самыя существа, пришествіе которыхъ съ востока, для овладѣнія страною, было предсказано оракулами, и повелѣлъ своимъ дѣтямъ, если иноземцы возвратятся въ долину, отдаться подъ ихъ покровительство и быть ихъ вѣрными и преданными союзниками. Молодые кацики теперь изъявляли свою готовность поступить согласно съ волею ихъ отца, но такъ какъ они этимъ навлекутъ на себя месть Ацтековъ, то просили генерала дать имъ достаточное войско для защиты города отъ нападеній врага.

Многіе другіе города, желавшіе свергнуть мехиканское иго, не подвергнувъ себя опасности, обратились къ Кортесу съ подобнымъ же предложеніемъ. Но онъ не былъ въ состояніи исполнить ихъ просьбы. Онъ чувствовалъ теперь болве чѣмъ когда либо прежде, какъ-мало средства его соотвѣтствовали предпріятію. "Смѣю увѣрить ваше величество," писалъ онъ къ императору, что посреди всѣхъ моихъ заботъ и трудовъ, меня всего болѣе безпокоитъ мысль о томъ, что не могу быть полезенъ нашимъ пріятелямъ Индійцамъ, преданнымъ васалламъ вашего величества". Войска его было не только недостаточно для этой цѣли, но оно едва доставало для собственной защиты. За малѣйшимъ его движеніемъ надзиралъ неусыпный врагъ, который не замедлилъ бы воспользоваться случаемъ, если бы онъ ослабилъ свои силы, раздробивъ ихъ на мелкіе отряды и употребляя ихъ на отдаленныя службы.-- До-сихъ-поръ, онъ дѣйствовалъ только на одни сосѣдніе пункты, откуда войска, нанесши рѣшительный, внезапный ударь, могли тотчасъ возвратиться на квартиры. Тамъ же соблюдалась чрезвычайная бдительность, и Испанцы жили въ ежеминутномъ ожиданіи нападенія, какъ-будто лагерь ихъ находился подъ самыми стѣнами Мехики.

При двухъ случаяхъ генералъ вступалъ въ бой съ непріятелемъ въ самыхъ окрестностяхъ Тецкука. Однажды, Ацтеки переправились на тысячи челнокахъ чрезъ озеро, чтобъ собрать почти уже созрѣвшій маисъ, росшій на берегахъ. Считая необходимымъ завладѣть этою богатою жатвою, Кортесъ выступилъ противъ нихъ, побѣдилъ, и, прогнавъ непріятеля во свояси, наполнилъ тецкукскія житницы отнятою добычею. Въ другой разъ, сильный отрядъ Мехиканцевъ укрѣпился въ нѣкоторыхъ изъ сосѣдственныхъ и союзныхъ имъ городовъ. Кортесъ опять пошелъ противъ нихъ, принудилъ очистить города, которые онъ привелъ въ покорность, разбивъ Мехиканцевъ въ нѣсколькихъ стычкахъ. Но на эти предпріятія были необходимы всѣ его средства, а о томъ, чтобы помогать союзникамъ, нельзя было и думать. При такихъ затруднительныхъ обстоятельствахъ, его творческій геній внушилъ ему способъ для удовлетворенія этой потребности, не смотря на недостаточность средствъ.

Нѣкоторые изъ союзныхъ городовъ, расположенныхъ внѣ долины, замѣтивъ на горахъ многочисленные ситальные огни, заключили, что Мехиканцы собираются въ великой силѣ, и что Испанцамъ прійдется плохо на новыхъ квартирахъ. Они послали въ Тецкуко гонцовъ для передачи своихъ опасеній генералу, и снова предложили ему тѣ подкрѣпленія, которыя онъ отвергалъ, когда выступалъ въ походъ. Изъявивъ должную признательность за предложенное пособіе, отъ котораго, впрочемъ, онъ отказался, какъ-бы считая его излишнимъ, Кортесъ указалъ имъ какимъ-образомъ ихъ силы могутъ быть употреблены съ пользою для обороны Чалко и другихъ мѣстъ, просившихъ его защиты. Но его индійскіе союзники находились въ лютой враждѣ съ тѣми городами, жители которыхъ, сражавшись безпрестанно подъ ацтекскимъ знаменемъ, имѣли частыя непріязненныя столкновенія съ племенами, обитавшими по ту сторону горъ.

Кортесъ усердно позаботился о примиреніи ихъ между собою. Онъ сказалъ враждовавшимъ, что вступилъ теперь въ новыя отношенія, что и имъ бы должно схоронить память объ оскорбленіяхъ, взаимно другъ другу нанесенныхъ. Они были теперь васаллами одного государя, сообщниками по предпріятію, имѣвшему цѣлію уничиженіе грознаго врага, столь долгое время попиравшаго ихъ подъ ногами. По одиначкѣ они ничего не сдѣлаютъ, а, дѣйствуя соединенными силами, могутъ оказать другъ другу величайшую пользу, и удержать дерзкаго непріятеля въ предѣлахъ, пока не прійдутъ къ нимъ на помощь Испанцы. Эти убѣжденія увѣнчались желаннымъ успѣхомъ, и хитрый генералъ, къ неописанной своей радости, склонилъ воинственныя племена, до-тѣхъ-поръ ненавидѣвшія другъ друга, позабыть свое древнее соперничество, и, отказавшись отъ желанія мести, столь драгоцѣнной не просвѣщенному человѣку, обняться, какъ друзья и товарищи по общему дѣлу. Этой мудрой политикѣ испанскій начальникъ столько же былъ обязанъ своимъ успѣхомъ, сколько даже силѣ своего оружія.

Такимъ образомъ, основанія мехиканской имперіи часъ-отъ-часу обрушивались, по-мѣрѣ-того, какъ значительные васаллы, владѣнія которыхъ окружали столицу, и на которыхъ она всего болѣе полагалась, стали отлагаться отъ своей покорности. Народъ, собственно называемый ацтекскомъ, составляла, незначительною долю народонаселенія Долины, состоявшаго, по-большой-части, изъ племенъ связанныхъ между собою родственными узами, принадлежавшихъ къ одному и тому же великому семейству Нагуатлаковъ, и прибывшихъ въ этотъ край почти въ одно и то же время. Между ними господствовало взаимное соперничество, и они одно за другимъ покорились воинственному Мехиканцу, содержавшему ихъ въ повиновеніи, часто силою оружія, а еще чаще дѣйствіемъ одного страха. Страхъ былъ основнымъ началомъ, на которомъ покоилось все зданіе монархіи, составленное изъ частей столь разнообразныхъ и враждебныхъ, и этотъ страхъ теперь быстро исчезалъ подъ вліяніемъ силы, еще могущественнѣйшей чѣмъ ацтекская. Не въ первый разъ, правда, угнетенныя племена пытались возвратить себѣ прежнюю свою независимость. Но всѣ ихъ попытки оканчивались неудачею, по недостатку единодушія. Повелительному генію Кортеса предопредѣлено было разсѣять ихъ древнія наслѣдственныя вражды, и, соединивъ ихъ разсѣянныя силы, вдохнуть въ нихъ ревностное желаніе содѣйствовать одной общей цѣли.

Ободренный этимъ состояніемъ дѣлъ, испанскій генералъ счелъ нынѣшнее время выгоднѣйшимъ для успѣшнаго веденія переговоровъ съ столицею. Онъ воспользовался присутствіемъ нѣкоторыхъ благородныхъ Мехиканцевъ, взятыхъ въ плѣнъ Сандовалемъ при послѣднемъ сраженіи, чтобъ посредствомъ ихъ сдѣлать новое предложеніе, одного и того же содержанія съ прежнимъ. Оно оканчивалось обѣщаніемъ, что если столица снова признаетъ надъ собою власть испанской короны, то Гуатимозинъ будетъ утвержденъ императоромъ, и личность и имущество его подданныхъ останутся неприкосновенными. Это предложеніе осталось безъ всякаго отвѣта. Юный императоръ Ацтековъ не уступалъ самому Кортесу въ твердости духа и въ неустрашимости. На него обрушились всѣ слѣдствія пагубной системы правленія, завѣщанной ему предками. Онъ видѣлъ приближавшееся разрѣшеніе имперіи, и искалъ спасенія отъ гибели силою собственныхъ своихъ средствъ и энергіи. Онъ удержалъ нѣкоторыхъ своихъ васалловъ въ предѣлахъ повиновенія тѣмъ, что отправилъ къ нимъ гарнизоны изъ столицы. Другихъ привязалъ къ себѣ, освободивъ отъ платежа дани, или значительно уменьшивъ налоги, вносимые ими прежде въ казну, или, наконецъ, пожаловавъ ихъ въ важныя, почетныя государственныя должности. Въ то же время, онъ показалъ свою непримиримую ненависть къ христіанамъ, приказавъ каждаго, взятаго въ плѣнъ за рубежъ его владѣній, доставить немедленно въ столицу, для принесенія въ жертву; при этомъ исполнялись всѣ варварскіе обряды, свойственные ацтекскому богослуженію.

Между-тѣмъ, вовремя этихъ событій, Кортесъ получилъ радостное извѣстіе о томъ, что бригантины окончательно построены и могутъ быть доставлены въ Тецкуко. Для этой службы онъ послалъ въ Тласкалу испанскій отрядъ, состоявшій изъ двухъ сотъ человѣкъ пѣхоты и пятнадцати всадниковъ, подъ начальствомъ Сандоваля. Этотъ офицеръ съ каждымъ днемъ болѣе и болѣе заслуживалъ довѣріе и уваженіе генерала и всей арміи. Хотя онъ былъ одинъ изъ младшихъ сподвижниковъ Кортеса, однако хладнокровіе и зрѣлый умъ дѣлали его способнымъ къ исполненію самыхъ щекотливыхъ и трудныхъ предпріятій. Были другіе, напримѣрь, Олидъ и Альварадо, не менѣе его способные, по своему отважному духу, на самые блестящіе подвиги. Но храбрость Альварадо доходила часто до дерзости, иногда даже до изступленія; за Олида, между-тѣмъ, человѣка мрачнаго и подозрительнаго права, нельзя было вполнѣ полагаться. Сандоваль былъ уроженецъ Меделлина, родины самого Кортеса. Онъ былъ отъ души преданъ своему начальнику, довѣріе котораго заслужилъ многими доблестными и благородными поступками. Онъ не любилъ тратить словъ по-пустому, а старался доказывать свое достоинство дѣлами. Войска любили его откровенное, мужественное обращеніе, производившее вліяніе даже на непріятелей. Къ-несчастію, онъ погибъ въ цвѣтѣ лѣтъ; иначе, при своихъ способностяхъ и знаніи военнаго дѣла, онъ заслужилъ бы себѣ славное имя, и сталъ бы наряду съ величайшими вождями своего народа.

Дорога Сандоваля пролегала мимо Зольтепека, небольшаго города, ознаменовавшаго себя убійствомъ тѣхъ сорока-пяти Испанцевъ, о которыхъ было говорено прежде. Ему дано было повелѣніе отъискать, если возможно, виновныхъ, и наказать ихъ за участіе въ этомъ зло дѣяніи.

По прибытіи своемъ на мѣсто, Испанцы нашли, что жители, заранѣе увѣдомленные о ихъ приближеніи, всѣ покинули свои жилища. Въ опустѣвшихъ храмахъ они открыли достаточные слѣды жалкой участи своихъ товарищей; ибо, кромѣ ихъ оружія, одежды и лошадиныхъ шкуръ, отъискали головы нѣсколькихъ воиновъ, сохраненныя помощію какого-то особаго снадобья, и развѣшенныя по стѣнамъ, какъ трофеи побѣды. Въ одномъ изъ сосѣднихъ зданій, они нашли слѣдующую надпись, написанную углемъ на стѣнахъ, на кастильскомъ нарѣчій: "Въ этомъ мѣстѣ былъ заключенъ злополучный Хуанъ Хусте, со многими сподвижниками изъ своего отряда". Этотъ гидальго былъ одинъ изъ бывшихъ приверженцевъ Нарваэса, и прибылъ въ этотъ край въ надеждъ пріобрѣсти огромныя богатства, вмѣсто которыхъ нашелъ безславную и мучительную смерть. Глядя на мрачную скрижаль, на глазахъ у воиновъ навернулись слезы, и сердца ихъ были исполнены негодованія и жажды мщенія при мысли о страшной участи, постигнувшей плѣнныхъ. Жителей, къ-счастію, въ городѣ не было. Нѣкоторые, попавшіеся имъ въ плѣнъ, въ-послѣдствіи были заклеймены какъ невольники. Но, по жалости, или по презрѣнію, которое чувствовалъ къ нимъ, испанскій начальникъ пощадилъ большую часть народонаселенія, просившаго у завоевателей помилованія самымъ уничиженнымъ образомъ, и слагавшаго всю вину преступленія на Ацтековъ.

Онъ сталъ теперь продолжать путь въ Тласкалу; по едва успѣлъ переступить чрезъ границы республики, и уже взоръ его былъ обрадованъ появленіемъ на горахъ знаменъ охраннаго отряда, несшаго бригантины по ущеліямъ. Это зрѣлище доставило ему не малое удовольствіе, тѣмъ 6олѣе, что онъ разсчитывалъ быть нѣсколько дней еще задержаннымъ въ Тласкалѣ окончательными приготовленіями къ походу.

Судовъ было тринадцать, различной величины. Они были выстроены подъ руководствомъ искуснаго и опытнаго кораблестроителя, Мартина Лопеса, при помощи трехъ или четырехъ человѣкъ испанскихъ плотниковъ и дружественныхъ туземцевъ, изъ которыхъ нѣкоторые показали значительную степень понятливости. По окончательной постройкѣ, бригантины спустили для испытанія на воды Загуанана. Потомъ разобрали ихъ на части, и такъ-какъ Лопесъ желалъ отправить ихъ безіі малѣйшаго замедленія, то различныя части ихъ, тимберсы, якори, желѣзныя скрѣпы, паруса и такелажъ навьючили на плечи шамановъ, и подъ прикрытіемъ значительнаго охраннаго войска отправили въ путь къ Тецкуко. Сандоваль, находя такой многочисленный отрядъ излишнимъ, отпустилъ часть индійскихъ союзниковъ.

Оставивъ двадцать тысячь человѣкъ, онъ раздѣлилъ ихъ на два отряда для защиты шамановъ, находившихся въ центрѣ. Собственное свое небольшое испанское войско онъ распредѣлилъ такимъ же образомъ. Тласкаланцы, состоявшіе при авангардѣ, находились подъ начальствомъ вождя, именемъ Чичемекатль. Въ-послѣдствіи, Сандоваль по какой-то причинѣ измѣнилъ порядокъ марша, и перевелъ это отдѣленіе въ арьергардъ, на который всего скорѣе станетъ нападать непріятель. Но узнавъ, что испанскій начальникъ будетъ шествовать возлѣ него, онъ снова оскорбился, не желая, вѣроятно, дѣлиться славою съ Кѣмъ-нибудь другимъ.

Удрученные своею тяжкою ношею, войска съ трудомъ и медленно пробирались чрезъ крутыя возвышенности и узкія горныя ущелія, представляя, вѣроятно, много слабыхъ пунктовъ, на которые непріятель могъ бы сдѣлать выгодное нападеніе. Но небольшіе отряды, появлявшіеся по временамъ около фланговъ и арьергарда, держались въ почтительномъ отдаленіи, боясь вступить въ бой съ такимъ грознымъ врагомъ. На четвертый день, воинственный караванъ прибылъ безопасно к!" стѣнамъ Тецкуко.

Приближеніе ихъ наполнило радостью сердце Кортеса и его воиновъ, видѣвшихъ въ этомъ событіи предвѣстника скораго окончанія войны. Генералъ вышелъ къ нимъ на встрѣчу, сопровождаемый своими офицерами; всѣ были въ богатыхъ одеждахъ. Охранное войско занимало на походѣ пространство въ двѣ лиги, и шло такъ медленно, что послѣдніе ряды вошли въ городъ спустя шесть часовъ послѣ его прибытій къ воротамъ. Въ одеждахъ тласкаланскихъ вождей господствовала обычная пышность, и воинство вообще, состоявшее изъ цвѣта тласкаланской молодежи, представляло великолѣпнѣйшее зрѣлище. При дикихъ звукахъ своей національной музыки, они вступили въ улицы столицы, оглашая воздухъ криками "Кастилія и Тласкала, да здравствуетъ нашъ государь и императоръ!"

"Чудное было предпріятіе", восклицаетъ въ своихъ письмахъ завоеватель, "предпріятіе такого рода, о какомъ немногіе слыхали, и какое врядъ-ли кто видалъ: перенесены на плечахъ людей тринадцать военнымъ судовъ на разстояніи почти двадцати лигъ, перенесены черезъ горы!" Подвигъ въ-самомъ-дѣлѣ былъ исполинскій; такихъ примѣровъ встрѣчается немного въ исторіи древнихъ или новыхъ временъ. Для замышленія и удачнаго выполненія такого дѣла нужны были именно геній и неустрашимый духъ Кортеса. Предвидѣлъ ли онъ, когда, приказавъ истребить флотъ, на которомъ прибылъ къ берегамъ этой страны -- съ свойственною ему предусмотрительностію, велѣлъ сберечь желѣзныя скрѣпы и такелажъ, предвидѣлъ ли онъ, на какую важную цѣль они были предназначены, и что отъ ихъ сохраненія, можно сказать, зависѣло успѣшное окончаніе его великаго предпріятія.

Онъ привѣтствовалъ своихъ индійскихъ союзниковъ съ сердечною ласковостію, изъявляя свою признательность за ихъ услуги тѣми почестями и тѣмъ вниманіемъ, которыми онъ умѣлъ наиболѣе польстить ихъ честолюбивому духу. "Мы пришли", восклицали смѣлые воины, "чтобъ сражаться подъ твоими знаменами, чтобъ погубить нашего общаго врага, или умереть съ тобою вмѣстѣ"; и, съ свойственною имъ нетерпѣливостію, требовали, чтобъ онъ повелъ ихъ тотчасъ же противъ непріятеля. "Потерпите", отвѣчалъ по-просту генералъ, "отдохните напередъ, а тамъ будетъ работа рукамъ вашимъ."

II. Кортесъ рекогносцируетъ столицу.-- Занятіе Такубы.-- Стычки съ непріятелемъ.-- Экспедиція Сандоваля.-- Прибытіе подкрѣпленій.
1521.

Спустя три или четыре дня, испанскій генералъ доставилъ Тласкаланцамъ давно желанный случай излить пылъ своей ненависти къ врагу. Онъ уже нѣсколько времени замышлялъ предпринять экспедицію для рекогносцировки столицы и ея окрестностей, намѣреваясь, мимоходомъ, наказать нѣкоторыя мѣста, пославшія къ нему оскорбительные вызовы на бой, и вообще отличавшіяся дѣятельностію своихъ враждебныхъ поступковъ. Не довѣряя Тецкукамъ, подозрѣваемымъ имъ въ сношеніяхъ съ Непріятелемъ, онъ открылся въ своемъ намѣреніи немногимъ только изъ главныхъ своихъ офицеровъ.

Онъ оставилъ Тецкуко въ началъ весны, имѣя подъ своимъ начальствомъ триста пятьдесятъ Испанцевъ, и соединенныя силы союзниковъ. Онъ взялъ съ собою Альварадо и Олида, поручивъ начальство надъ гарнизономъ Сандовалю. Кортесу была извѣстна неспособность первыхъ двухъ офицеровъ къ исполненію столь щекотливой обязанности, по происшествіямъ, случившимся во время краткаго, по бѣдственнаго его правленія въ Мехикѣ.

Но всѣ его предосторожности были недостаточны для того, чтобъ скрыть свои намѣренія отъ неусыпнаго врага, бдительно надзиравшаго за всѣми его движеніями, предугадывавшаго, казалось, его самыя сокровенныя мысли и готоваго препятствовать ихъ исполненію. Немного лигъ отойдя отъ столицы, дорога его была пресѣчена значительнымъ отрядомъ Мехиканцевъ, расположенныхъ въ боевомъ порядкѣ. Произошла жестокая схватка, кончившаяся тѣмъ, что непріятель былъ прогнанъ съ поля, оставивъ христіанамъ свободную дорогу. Они направили свой путь кругомъ, на сѣверъ, и первое мѣсто, на которое они напали, былъ Халтоканъ, городъ, расположенный на островъ, у сѣверной оконечности озера того же имени, извѣстнаго теперь подъ названіемъ Сан-Кристоваль. Городъ былъ совершенно окруженъ водою и сообщался съ материкомъ посредствомъ плотинъ, точно такъ же, какъ и мехиканская столица. Кортесъ, ѣхавшій впереди своей конницы вдоль плотины, былъ наконецъ остановленъ широкимъ отверстіемъ, чрезъ которое воды текли съ такою яростію, что не было возможности ни конницѣ, ни пѣхотѣ переправиться на другую сторону. Поверхность озера была покрыта челноками, наполненными ацтекскими воинами, которые, предвидя движеніе Испанцевъ, прибыли на помощь къ городу. Они теперь стали пускать въ осаждавшихъ тучи камней и стрѣлъ; сами же находились въ довольно безопасномъ положеніи, бывъ защищены отъ стрѣльбы непріятеля легкими щитами, которыми, для этой цѣли, вооружили свои челноки.

Градъ стрѣлъ и камней мехиканскихъ наносилъ немалый вредъ Испанцамъ и ихъ союзникамъ: тѣснясь на узкой плотинѣ, не имѣя возможности идти впередъ, они стали приходить въ безпорядокъ, въ то время, когда Кортесъ отдалъ приказаніе начать отступленіе. Вслѣдъ за этимъ, посыпались на нихъ новыя бури метательныхъ орудій, сопровождаемыя бранными выраженіями и яростными криками презрѣнія. Боевой крикъ Ацтека, какъ сознается самъ завоеватель, былъ страшный звукъ для слуха Испанцевъ. При этихъ обстоятельствахъ, генералъ, къ-счастію, узналъ отъ дезертира, перебѣжавшаго къ нему отъ непріятеля, о существованіи мелкаго мѣста, гдѣ войска его могутъ переправиться черезъ озеро и проникнуть въ городъ. Онъ немедленно отрядилъ для этой службы большую часть пѣхоты, а самъ, съ остальными и съ конницею остался у входа, для прикрытія нападенія и для того, чтобъ препятствовать непріятелю безпокоить арьергардъ.

Подъ руководствомъ индійскаго проводника, воины безъ большаго затрудненія переправились вбродъ чрезъ озеро; въ нѣкоторыхъ мѣстахъ, однакожь, вода доходила имъ выше пояса. На пути они были обезпокоены метательными орудіями, пускаемыми въ нихъ непріятелемъ; но, достигнувъ берега, они съ лихвою отплатили ему за понесенныя потери, предавъ мечу всѣхъ, которые оказывали малѣйшее сопротивленіе. Большая часть непріятеля, а съ нимъ и граждане, искали спасенія на челнокамъ. Городъ былъ преданъ грабежу. Войска нашли въ немъ множество женщинъ, покинутыхъ жителями на произволъ побѣдителей, которые, забравъ значительное количество бумажныхъ матерій, золота и съѣстныхъ припасовъ, подожгли опустѣвшій городъ и возвратились съ торжествомъ къ своимъ товарищамъ.

Продолжая свой околичный путь, Кортесъ послѣдовательно останавливался предъ тремя другими городами, жители которыхъ покинули ихъ въ ожиданіи его прибытія. Главное изъ этихъ трехъ мѣстъ, Ацкапозалько, было нѣкогда столицею независимаго государства. Въ немъ теперь находился главный невольничій рынокъ Ацтековъ, куда они приводили своихъ несчастныхъ плѣнныхъ для продажи. Здѣсь также имѣли свое пребываніе ювелиры, и отсюда Испанцы получили мастеровъ золотыхъ дѣлъ, расплавившихъ богатыя сокровища, полученныя отъ Монтезумы. Но они нашли самое незначительное количество драгоцѣнныхъ металловъ, потому-что жители позаботились заранѣе о безопасности своего имущества, и унесли не только золото и серебро, но и все прочее, имѣвшее хотя малѣйшую цѣнность. Испанцы, однакожь, пощадили строенія въ уваженіе того, что не встрѣтили сопротивленія.

Войска, во все время этого похода, ночевали подъ открытымъ небомъ, соблюдая самый неусыпный караулъ, ибо весь край былъ подъ оружіемъ, на вершинѣ каждой возвышенности горѣли сигнальные огни, а въ отдаленіи, по временамъ, показывались темныя массы непріятельскихъ отрядовъ. Испанцы проходили теперь по самому богатому краю Анагуака. Горы и долины пестрѣли селами и городами, окрестности которыхъ, искусно воздѣланныя и процвѣтавшія богатою растительностію, свидѣтельствовали о многочисленности и трудолюбіи жителей. Въ самомъ центрѣ этого блестящаго круга, стояла индійская метрополія, увѣнчанная великолѣпными пирамидами и храмами, отвлекавшими взоръ воина отъ всѣхъ другихъ предметовъ въ пути его вокругъ береговъ озера. Ему былъ памятенъ каждый вершокъ земли, по которой шло войско, памятенъ, какъ зрѣлища дѣтства, по памятенъ не мирными воспоминаніями, а событіями, написанными на его сердцѣ кровавыми буквами. Справа возвышалась гора Монтезумы, увѣнчанная храмомъ, подъ кровъ котораго собрались жалкіе остатки войска въ день, послѣдовавшій за бѣгствомъ изъ столицы. Передъ ними лежалъ городъ Такуба, по мрачнымъ улицамъ котораго бѣжали они въ страхѣ и отчаяніи; а отъ него на востокъ простиралась печальная плотина.

Генералъ намѣревался идти прямо на Такубу и основать свои квартиры въ этомъ древнемъ городѣ. Подъ стѣнами онъ нашелъ значительное непріятельское войско, расположенное лагеремъ и готовое оспоривать у него дорогу. Не дожидаясь нападенія, онъ во всю скачь бросился на нихъ съ своею конницею. Пищальники и стрѣльцы открыли жестокую стрѣльбу по непріятельскимъ флангамъ, а пѣхота, вооруженная мечами и копьями съ мѣдными остріями и поддержанная индійскими батальйонами, повторила натискъ конницы съ такою быстротою, что непріятель вскорѣ обратился въ бѣгство. Испанцы обыкновенно открывали сраженіе нападеніемъ конницы. Но если бы искусство Ацтековъ соотвѣтствовало ихъ мужеству, они могли *бы, если не всегда, то, по-крайней-мѣрѣ, часто, дѣйствуя своими длинными копьями, выиграть сраженіе; ибо этимъ самымъ страшнымъ оружіемъ швейцарскіе горцы, за нѣсколько лѣтъ только до этого періода нашего разсказа, разбили и совершенно опрокинули знаменитую ordonnance КарлаСмѣлаго, считавшуюся въ то время первою конницею въ свѣтѣ. Но Индійцы не знали всей дѣйствительности противъ этихъ копій кавалеріи. Да къ-тому же, самое явленіе боеваго копя съ его всадникомъ производило на ихъ воображеніе какое-то страшное, таинственное впечатлѣніе, содѣйствовавшее ихъ урону столько же, можетъ-быть, сколько дѣйствительная сила самой конницы. Не встрѣтивъ дальнѣйшаго сопротивленія, Кортесъ повелъ свои войска въ предмѣстія Такубы, древняго Тлаконана, гдѣ и расположился на ночь.

На слѣдующій день, утромъ, онъ нашелъ неутомимыхъ Ацтековъ опять подъ оружіемъ и ожидавшихъ его на открытомъ полѣ передъ городомъ. Онъ выступилъ противъ нихъ: завязался жаркій бой, и Испанцы, послѣ короткаго, но упорнаго сраженія, одержали верхъ надъ врагомъ и разбили его совершенно. Онъ бѣжалъ къ городу, но былъ прогнанъ чрезъ улицы разъяреннымъ побѣдителемъ, и принужденъ, вмѣстѣ съ жителями, очистить мѣсто. Тогда начался грабежъ, и индійскіе союзники, не довольствуясь тѣмъ, что захватили себѣ все, что только можно было вынести изъ домовъ, подожгли ихъ, и въ короткое время четверть города -- гдѣ находились бѣднѣйшія жилища, построенныя, вѣроятно, изъ легкихъ, удобосгараемыхъ веществъ, сдѣлалась добычею пламени. Кортесъ и его воины употребили всѣ старанія для прекращенія пожара, но Тласкаланцы были свирѣпое племя, съ которымъ во всякое время сладить было трудно; а когда ихъ страсти были въ разгарѣ, тогда никто, даже генералъ самъ, не былъ въ состояніи удержать ихъ въ предѣлахъ. Они были страшные союзники, и, по недостатку дисциплины между ними, столько же страшны иногда для пріятелей, сколько для самаго врага.

Кортесъ предполагалъ оставаться на своихъ теперешнихъ квартирахъ еще нѣсколько дней, и избралъ на это время своимъ пребываніемъ древній дворецъ тлакопанскихъ правителей. Этотъ дворецъ, подобно большей части царскихъ резиденцій въ этомъ краю, состоялъ изъ длиннаго ряда низенькихъ зданій, представлявшихъ удобное помѣщеніе для войска. Во все время бытности его здѣсь, дня но проходило безъ того, чтобъ армія не сражалась съ непріятелемъ по-крайней-мѣрѣ одинъ разъ. Эти сшибки почти всегда оканчивались въ пользу Испанцевъ, хотя не всегда безъ потери со стороны ихъ и союзниковъ. Одна схватка чуть-было не имѣла пагубныхъ послѣдствій для нихъ.

Увлекшись погонею, испанскій генералъ, въ забывчивости, вышелъ съ находившимся при немъ отрядомъ на плотину, -- ту самую, на которой никогда едва не погибла вся его армія. Онъ преслѣдовалъ бѣгущаго врага по ту сторону ближайшаго моста, нынѣ исправленнаго послѣ бѣдственнаго дѣла въ печальную ночь. Достигнувъ этого мѣста, Ацтеки, обратившись внезапно назадъ, кинулись на него съ быстротою молніи, и въ то же время онъ замѣтилъ позади ихъ сильное подкрѣпленіе, только-что выступившее на поле, и готовое поддержать своихъ соотечественниковъ. Вдругъ, какъ-бы по дѣйствію волшебства, воды озера покрылись стаями челноковъ, прежде незамѣченныхъ Испанцами въ ярости погони за врагомъ. На нихъ теперь посыпался градъ камней и стрѣлъ, какъ съ плотинъ, такъ и съ озера, но они остались непоколебимы посреди бури, и Кортесъ, замѣтивъ свою ошибку, когда уже было поздно, далъ приказаніе начать отступленіе. Войска его стали отступать медленно и съ удивительнымъ хладнокровіемъ, представляя непріятелю твердый, стройный фронтъ. Мехиканцы приступили къ аттакѣ съ обыкновенными своими восклицаніями, оглашая берега боевыми криками, и нанося Испанцамъ удары длинными копьями и шестами, къ которымъ привязаны были мечи, отнятые у христіанъ. Знаменосецъ Кортеса, офицеръ, но имени Воланте, изверженный на земь однимъ изъ этихъ орудій, и упавъ въ озеро, былъ вытащенъ Мехиканцами на челнокъ. Онъ былъ человѣкъ необыкновенно крѣпкаго сложенія, и когда непріятель увлекалъ его, онъ успѣлъ вырваться изъ рукъ, и, схвативъ знамя одною рукою, выскочилъ однимъ отчаяннымъ прыжкомъ изъ челнока назадъ на плотину. Наконецъ, послѣ упорнаго боя, въ которомъ многіе Испанцы были ранены, а изъ союзниковъ многіе убиты, войска успѣли добраться до материка, гдѣ Кортесъ съ сердцемъ, исполненнымъ признательности за спасеніе отъ такой угрожавшей опасности, преклонилъ колѣно и благодарилъ Всевышнаго теплой молитвою. Это событіе послужило ему полезнымъ урокомъ, хотя, кажется, послѣ ицталапанскаго дѣла, ему бы слѣдовало уже знать кое-что о хитрой тактикѣ непріятели.

Одною изъ главныхъ цѣлей Кортеса, при началѣ этой экспедиціи, было свиданіе, если возможно, съ ацтекскимъ императоромъ, или съ кѣмъ-нибудь изъ большихъ особъ, состоявшихъ при его дворѣ, съ намѣреніемъ испытать, нельзя ли найдти какое-нибудь средство для окончанія Дѣла миролюбиво, не прибѣгая къ враждебнымъ дѣйствіямъ. Однажды ему представился случай для такого рода переговора, когда войска его встрѣтились лицомъ-къ-лицу съ непріятелемъ, но не могли вступить въ бой, потому-что между ними находился сломанный мостъ. Кортесъ, выѣхавъ впередъ своего отряда, знаками изъявилъ свои дружественныя намѣренія и свое желаніе вступить въ переговоры съ Ацтеками. Они уважили его сигналъ. Помощію своего переводчика, онъ просилъ, если между ними находится какой-нибудь значительный вождь, то пусть выступитъ впередъ для переговора съ нимъ. Мехиканцы отвѣчали съ усмѣшкою, что они всѣ были вождями, и что, если онъ хочетъ сообщить имъ что-нибудь, то пусть говоритъ открыто. Такъ-какъ генералъ не отвѣчалъ имъ на это, то они спросили его, почему онъ не посѣщаетъ болѣе столицы, прибавивъ язвительно, "не отъ-того ли, что, быть-можетъ, Maлинчинъ не надѣется найдти тамъ теперь другаго Монтезумы, столь же преданнаго его волѣ, какъ первый". Нѣкоторые привѣтствовали Тласкаланцевъ именемъ женщинъ, которыя, говорили они, никогда не осмѣлились бы приблизиться къ столицѣ, еслибъ не защита бѣлыхъ.

Ненависть этихъ двухъ народовъ но ограничивалась такими безвредными, хотя горькими, шутками, но выказывалась ежедневно вызовами, которыми главные вожди приглашали другъ друга на смертный бой. Вслѣдъ за этимъ происходили поединки, а иногда и сраженія, въ которыхъ на каждой сторонѣ дрались по нѣскольку человѣкъ, ради славы ихъ отечества. Для воиновъ отводилось поле по особымъ правиламъ, и въ этихъ битвахъ, оканчивавшихся смертію иногда части, а иногда и всѣхъ соперниковъ, они показывали мужество -- достойное двухъ смѣлѣйшихъ племенъ Апагуака-и искусство владѣть оружіемъ, возбуждавшее удивленіе Испанцевъ.

Кортесъ теперь находился въ Такубѣ уже шесть дней. Ему не для чего было оставаться долѣе, потому-что главная цѣль его экспедиціи была достигнута. Онъ успѣлъ покорить многія изъ тѣхъ мѣстъ, которыя особенно отличались дѣятельностію своей вражды, и возстановить славу кастильскаго оружія, помраченную прежними неудачами въ этой части долины. Онъ ознакомился также съ состояніемъ столицы, которая оказалась въ лучшемъ оборонительномъ положеніи, чѣмъ онъ предполагалъ. Всѣ опустошснія предшествовавшаго года, казалось, были исправлены, и даже его опытному взору трудно было открыть слѣды, оставленные сокрушительною рукою воины. Ацтекскія войска носились по долинѣ цѣлыми роями, казались хорошо вооруженными, и оказывали непобѣдимое мужество, какъ-будто они были готовы сопротивляться до послѣдней крайности. Правда, они были побѣждаемы при каждой встрѣчъ. Въ открытомъ полѣ, они не могли состязаться съ Испанцами, конницу которыхъ они не могли настичь, и которыхъ огнестрѣльное оружіе легко пробивало насквозь бумажные доспѣхи, составлявшіе защиту индійскаго воина. Но въ длинныхъ улицахъ и узкихъ переулкахъ столицы, гдѣ каждое жилое строеніе было крѣпостію, Испанцы, какъ уже доказано было на опытѣ, лишались много своего превосходства. Генералъ видѣлъ, что съ мехиканскимъ императоромъ, надѣявшимся на силу своихъ приготовленій, нельзя будетъ заключить никакихъ мирныхъ условій. Онъ видѣлъ также, что съ его собственной стороны нужны самыя тщательныя приготовленія -- однимъ словомъ, что онъ долженъ привести въ движеніе всѣ свои средства прежде, чѣмъ отважится напасть на льва въ самой его берлогѣ.

Испанцы возвратились тѣмъ же путемъ, по которому пришли. Жители, принявшіе ихъ отступленіе за бѣгство, льнули къ арьергарду, величаясь, хвастая и привѣтствуя войска тучами стрѣлъ, нанесшихъ нѣсколько вреда имъ. Чтобъ освободиться отъ этой непріятности, Кортесъ прибѣгнулъ къ хитрости. Раздѣливъ конницу на два или три небольшихъ отряда, онъ велѣлъ имъ скрыться въ густомъ кустарникѣ, росшемъ по обоимъ краямъ дороги. Остальная часть арміи продолжала свой путь. Мехиканцы шли вслѣдъ, не подозрѣвая засады, когда конница, внезапно выскочивъ изъ своего тайника, привела непріетельскіе Фланги въ смятеніе, а пѣхота, вдругъ обратившись назадъ, начала быстрое нападеніе, довершившее ихъ уронъ. Мехиканцы, пораженные ужасомъ, бѣжали, не оказавъ ни малѣйшаго сопротивленія, чрезъ широкое, ровное поле$ конница, между-тѣмъ, наскакивая на бѣгущихъ, пронзала ихъ копьями, и гналась за ними на пространствѣ нѣсколькихъ верстъ. Послѣ этого, непріятель не безпокоилъ болѣе войска.

Прибывъ въ Тецкуко, они встрѣтили самый радостный пріемъ отъ товарищей, не получившихъ свѣдѣній о нихъ въ-теченіи цѣлыхъ двухъ недѣль, протекшихъ послѣ ихъ отправленія. Тласкаланцы, немедленно по возвращеніи своемъ, просили у генерала отпуска для того, чтобъ доставить на родину богатую добычу, собранную во время похода. На эту просьбу, какъ ни была она не по-нутру ему, онъ не могъ не согласиться.

Не прошло болѣе трехъ дней послѣ прибытія войскъ на квартиры, какъ изъ Чалко явилось посольство, просившее вторично Испанцевъ о защитѣ противъ Мехиканцевъ, угрожавшихъ имъ нападеніемъ изъ многихъ окрестныхъ мѣстъ. Но воины были до того изнурены безпрестанною бдительностію, трудными походами, сраженіями и ранами, что Кортесъ желалъ дать имъ отдыхъ прежде, чѣмъ предприметъ новую экспедицію. Въ отвѣтъ на требованіе Чалкановъ, онъ отправилъ свои письма къ дружественнымъ городамъ, повелѣвая имъ идти на помощь къ своему союзнику. Нельзя полагать, чтобъ они поняли смыслъ его депешей. Но бумага, исписанная таинственными для нихъ знаками, служила имъ доказательствомъ законности порученія того, который былъ съ нею посланъ.

Хотя эти приказанія генерала были исполняемы съ неукоризненною точностію, однако Чалканы, находясь въ весьма-опасномъ положеніи, опять обратились къ нему съ просьбою, чтобъ Испанцы сами пришли къ нимъ на помощь. Кортесъ болѣе не сталъ колебаться, потому-что ему была извѣстна вся важность этого города, не только въ-отношеніи къ той пользѣ, которую онъ ожидалъ отъ его содѣйствія, но и въ-отношеніи къ самому положенію его, на одной изъ большихъ дорогъ, ведшихъ въ Тласкалу и въ Вера-Крусъ, сообщеніе съ которыми не терпѣло ни малѣйшаго прекращенія. Безъ дальнѣйшей потери времени, слѣдовательно, онъ отправилъ для защиты этого города отрядъ, состоявшій изъ трехъ-сотъ человѣкъ испанской пѣхоты и двадцати всадниковъ, подъ начальствомъ Сандоваля.

Этотъ дѣятельный офицеръ вскорѣ явился предъ Чалко, и, подкрѣпленный войсками какъ этого, такъ и союзныхъ городовъ, направилъ свои первыя дѣйствія противъ Гауктепека, довольно-значительнаго мѣста, расположеннаго въ разстояніи двухъ лигъ или болѣе къ югу отъ Чалко между горами. Въ немъ находился сильный мехиканскій гарнизонъ, выжидавшій благопріятнаго случая, чтобъ сдѣлать нападеніе на Чалко. Испанцы нашли непріятеля выстроившагося въ боевомъ порядкѣ на нѣкоторомъ разстояніи отъ города и готоваго принять ихъ. Мѣсто было неровное и заросшее мелкимъ кустарникомъ, словомъ, самое неудобное для движеній конницы, которая вскорѣ пришла въ безпорядокъ, и Сандоваль, видя, что она мѣшаетъ его собственнымъ движеніямъ, велѣлъ ей отступить. На ея мѣсто онъ поставилъ своихъ пищальниковъ и стрѣльцовъ, открывшихъ тотчасъ жестокую стрѣльбу въ густыя колонны Индійцевъ. Остальная пѣхота, съ мечомъ и копьемъ, напала на Фланги непріятеля, который, смущенный быстротою натиска и потерпѣвъ значительную потерю, отступилъ въ безпорядкѣ, оставивъ поле сраженія за Испанцами.

Побѣдители расположились провести тутъ ночь подъ открытымъ небомъ. Но, въ то время, какъ они были заняты приготовленіемъ своего ужина, вдругъ слухъ ихъ былъ пораженъ крикомъ: "къ оружію, къ оружію! Врагъ идетъ!" Всадникъ въ одинъ мигъ вскочилъ въ сѣдло, пѣхотинецъ схватился за пищаль или за добрый толедскій мечъ, и битва возобновилась съ яростію, превышавшею прежнюю. Мехиканцы получили подкрѣпленіе изъ города. Но вторая попытка ихъ не была удачнѣе первой, и побѣдоносные Испанцы, прогнавъ, врага, вступили въ городъ, уже покинутый жителями, и овладѣли имъ.

Сандоваль основалъ свои квартиры въ жилищѣ чалканскаго правителя, окруженномъ садами, которые но великолѣпію соперничали съ ицтапалапанскими, а по величинѣ далеко ихъ превосходили. Говорятъ, будто-бы они имѣли болѣе двухъ лигъ въ окружности, и содержали въ себѣ бесѣдки и многочисленные пруды, наполненные рыбою различныхъ родовъ; и они были украшены деревьями, кустами и растеніями, какъ туземными, такъ и иностранными, избранными, нѣкоторые за ихъ красоту и благовоніе, другіе за ихъ врачебныя свойства. Они находились въ прекрасномъ порядкѣ, и во всемъ заведеніи была замѣтна высокая степень вкуса и знанія по части садоводства, которую трудно было-бы въ то время найдти въ болѣе образованныхъ обществахъ европейскихъ. Таково свидѣтельство не однихъ только грубыхъ завоевателей, но и людей ученыхъ, посѣтившихъ эти прекрасныя хранилища во время ихъ блеска.

Сандоваль остановился на два дня въ этомъ пріятномъ мѣстѣ, для подкрѣпленія своего войска, и оттуда отправился противъ Якапичтлы, расположенной на разстояніи около шести миль къ востоку. Это былъ городъ, или лучше сказать крѣпость, на скалистой возвышенности, почти неприступной по крутости своей. Въ крѣпости сидѣлъ мехиканскій гарнизонъ, и когда осаждающіе стали взлѣзать на высоты, то непріятель пустилъ въ нихъ огромные обломки скалъ, которые, скатываясь съ громомъ внизъ по сторонамъ пропасти, распространяли на пути своемъ гибель и опустошеніе. Индійскіе союзники въ ужасѣ отступили отъ дальнѣйшихъ покушеній. Но Сандоваль, негодуя, что Испанцы могли считать какой нибудь подвигъ невозможнымъ, приказалъ всадникамъ слѣзть съ коней, и объявивъ, что "возьметъ мѣсто штурмомъ, или погибнетъ подъ его стѣнами", повелъ свое войско впередъ при крикѣ "Сант-Іаго". Съ возобновленнымъ мужествомъ, они теперь бросились вслѣдъ за своимъ неустрашимымъ вождемъ, подъ градомъ стрѣлъ, смѣшанныхъ съ огромными массами камня, которыя, разбиваясь на осколки, низвергали осаждающихъ на-земь, и производили страшное опустошеніе въ ихъ рядахъ. Сандоваль, получцвшій рану наканунѣ, былъ жестоко оконтуженъ въ голову, а многіе изъ храбрыхъ его товарищей легли у самыхъ ногъ его. Испанцы, однакожь, не отставали и лѣзли вверхъ, удерживаясь за кустарникъ или за выдавшіяся скалы; казалось, будто они подавались впередъ силою воли столько же, сколько крѣпостію тѣла своего.

Послѣ неимовѣрныхъ усилій, они достигли вершины, и очутились лицомъ-къ-лицу съ изумленнымъ врагомъ. На одинъ мигъ они остановились, чтобъ перевести духъ, потомъ яростно кинулись на гарнизонъ. Борьба была непродолжительна, но отчаянна. Большая часть Ацтековъ была предана мечу, нѣкоторые были брошены стремглавъ чрезъ зубчатыя стѣны, а другіе, спустившись внизъ по пропасти, были убиты на берегахъ небольшаго ручья, омывавшаго ея подошву. Воды этой струи были до того пресыщены кровію, что побѣдители цѣлый часъ ждали, пока можно было утолить ими свою жажду.

Достигнувъ теперь цѣли своей экспедиціи покореніемъ крѣпостей, причинившихъ столь много безпокойства Чалкаламъ, Сандоваль возвратился съ торжествомъ въ Тецкуко. Между-тѣмъ, ацтекскій императоръ, котораго неусыпный взоръ наблюдалъ за всѣмъ происходившимъ, узнавъ объ отсутствіи такого множества воиновъ изъ Чалко, сталъ думать о томъ, какъ бы снова овладѣть этимъ городомъ. Для этой цѣли, онъ отправилъ чрезъ озеро флотилію съ многочисленнымъ войскомъ, подъ начальствомъ нѣкоторыхъ изъ храбрѣйшихъ вождей. Къ-счастію, отлучившіеся Чалканы достигли города до прибытія непріятеля; однакожь, хотя ихъ поддерживали индійскіе союзники, многочисленность вражьихъ силъ до того ихъ устрашила, что они опять послали къ Испанцамъ, прося помощи отъ нихъ.

Посланные прибыли въ одно время съ Сандовалемъ и его арміею. Кортесъ пришелъ въ недоумѣніе отъ этихъ противорѣчій. Подозрѣвая своего, офицера въ оплошности, и недовольный тѣмъ, что онъ возвратился не совершенно окончивъ дѣло, генералъ отправилъ его немедленно назадъ съ тѣми войсками, которыя были еще въ довольно-добромъ состояніи. Сандоваль былъ жестоко оскорбленъ этимъ распоряженіемъ, но не сталъ себя оправдывать, и, молча повинуясь приказанію своего начальника, повелъ свой отрядъ быстро назадъ на индійскій городъ.

До его прибытія туда, произошло между Мехиканцами и союзниками сраженіе, въ которомъ послѣдніе, ободренные своими послѣдними удачами, одержали рѣшительную побѣду. Они взяли въ плѣнъ множество благородныхъ Ацтековъ, и сдали ихъ на руки Сандовалю, для отправленія въ Тецкуко. По прибытіи туда, испанскій офицеръ, уязвленный недостойнымъ поступкомъ своего начальника, отправился на свои квартиры не явившись къ нему.

Во время его отсутствія, Кортесъ, по тщательномъ изслѣдованіи дѣла, убѣдился въ опрометчивости своего поведенія, и въ несправедливости, которой подвергнулъ своего подчиненнаго. Во всей арміи не было другаго человѣка, достоинства котораго цѣнилъ бы онъ такъ высоко, и ни къ одному онъ не чувствовалъ такой сильной личной привязанности. По возвращеніи Сандоваля, слѣдовательно, Кортесъ немедленно послалъ просить его къ себѣ; и тамъ, съ откровенностію воина, объявивъ ему всѣ обстоятельства, совершенно успокоилъ раздраженный духъ благороднаго офицера,-- дѣло, впрочемъ, не слишкомъ затруднительное, ибо послѣдній былъ слишкомъ великодушнаго характера, и питалъ слишкомъ ревностную преданность къ своему начальнику и къ предпріятію, въ которомъ оба равно участвовали, слѣдовательно, мелочное чувство -- памятозлобіе, не могло долго существовать въ его сердцѣ.

Во время этихъ происшествій, работы на каналѣ приближались быстро къ своему окончанію, и чрезъ двѣ недѣли бригантины должны были изготовиться. Между-тѣмъ, требовался неутомимый надзоръ для того, чтобъ онѣ не были истреблены непріятелемъ, сдѣлавшимъ уже три неудачныя покушенія сжечь ихъ на стапеляхъ. Тѣ предосторожности, которыя Кортесъ счелъ за нужное принять противъ самихъ Тецкукцевъ, не мало увеличивали его затрудненія.

Около этого времени, къ нему отъ различныхъ индійскихъ областей, изъ которыхъ нѣкоторыя были расположены на отдаленныхъ берегахъ Мехиканскаго-Залива, прибыли посольства, съ предложеніями вступить въ подданство испанской короны, и съ требованіями покровительства. Этимъ онъ отчасти былъ обязанъ доброжелательству къ нему Ихтлильхочитля, занявшаго теперь тецкукскій престолъ, въ слѣдствіе смерти своего брата. Важность его нынѣшняго сана значительно увеличила вѣсъ и вліяніе его на страну, и онъ воспользовался этимъ обстоятельствомъ для того, чтобъ подчинить туземцевъ власти Испанцевъ.

Въ это же время, генералъ получилъ радостное извѣстіе о прибытіи къ вилла-рикскому порту трехъ судовъ, съ двумя стами людей, хорошо вооруженныхъ, и семьюдесятью или восьмьюдесятью лошадьми. Это подкрѣпленіе подоспѣло въ самую пору. Неизвѣстно, откуда оно было послано; весьма-вѣроятно, изъ Испаньйолы. Кортесъ дѣйствительно просилъ помощи у этого острова, правительство котораго, имѣвшее вліяніе на дѣла колоніи вообще, показывало во многихъ случаяхъ доброжелательство къ нему, считая его, можетъ-быть, при тогдашнихъ обстоятельствахъ способнѣе всякаго другаго для совершенія завоеванія этого края.

Новые его сподвижники не замедлили явиться къ нему въ Тецкуко, сообщеніе котораго съ портомъ было теперь открыто и безопасно. Въ числѣ ихъ находились многіе знатные дворяне, и, между-прочимъ, Хуліанъ де-Альдерсте, королевскій казначей, прибывшій для надзора за выгодами короны

Съ ними прибылъ также доминиканскій монахъ, привезшій съ собою множество папскихъ буллъ, предлагавшихъ индульгенцію тѣмъ, которые участвовали въ войнѣ противъ невѣрныхъ. Воины не замедлили вооружиться защитою церкви, и почтенный отецъ, выручивъ порядочный барышъ съ продажи своихъ индульгенцій, имѣлъ удовольствіе, по прошествіи нѣсколькихъ мѣсяцевъ, отправиться домой съ богатымъ грузомъ индійскаго золота.

III.
Вторая экспедиція для рекогносцировки.-- Сраженія на сьеррѣ.-- Взятіе Куернаваки.-- Битвы при Хочимилькѣ.-- Чудесное спасеніе Кортеса.-- Онъ вступаетъ въ Такубу.
1521.

Не смотря на пособіе, данное жителямъ Чалко, въ скоромъ времени изъ того города снова прибыли послы въ Тецкуко. Они имѣло при себѣ іероглифическую карту, на которой были изображены многія укрѣпленныя мѣста, лежавшія по сосѣдству, гдѣ находились ацтекскіе гарнизоны, угрожавшіе имъ опасностью. Кортесъ теперь рѣшился взять это дѣло въ собственное распоряженіе, и очистить окрестный край отъ непріятеля такъ, чтобъ обезпечить, если возможно, Чалко отъ ихъ нападеній. Онъ не ограничилъ себя этою одною цѣлью, но предполагалъ, до своего возвращенія, обойдти вокругъ большихъ озеръ, и осмотрѣть страны, лежавшія отъ нихъ къ югу, какъ осмотрѣлъ прежде западные края. Во время своего похода, онъ намѣревался направить свое оружіе противъ нѣкоторыхъ укрѣпленныхъ мѣстъ, отъ которыхъ Meхиканцы могли ожидать помощи во время осады. Бригантины не могли быть готовы къ спуску раньше двухъ или трехъ недѣль; слѣдовательно, если экспедиція не принесетъ никакой особенной выгоды, то, по-крайней-мѣрь, она могла быть полезна тѣмъ, что дастъ занятіе праздному войску, буйный духъ котораго легко можетъ довести его до мятежа при однообразіи лагерной жизни.

Онъ избралъ для этой экспедиціи тридцать всадниковъ и триста человѣкъ испанской пѣхоты, съ значительнымъ отрядомъ тласкаланскихъ и тецкукскихъ воиновъ. Остальной гарнизонъ онъ предоставилъ начальству вѣрнаго Сандоваля, поручивъ ему и дружественному правителю столицы надзоръ за постройкою бригантинъ, и защиту ихъ отъ нападеніи Ацтековъ.

Онъ выступилъ въ походъ 5 апрѣля и прибылъ на слѣдующій день въ Чалко, гдѣ былъ встрѣченъ многими союзными вождями. Чрезъ вѣрныхъ своихъ переводчиковъ, доньи Марины и Агвилара, онъ объяснилъ имъ цѣль нынѣшней экспедиціи; объявилъ о своемъ измѣреніи въ скорости блокировать Мехику, и требовалъ, чтобъ они содѣйствовали ему всѣми силами, находившимися въ ихъ распоряженіи. Они охотно согласились на все, и вскорѣ убѣдили его въ искренности своего дружескаго расположенія многочисленностью войскъ, присоединившихся къ нему на пути, превосходившихъ числомъ, говоритъ одинъ изъ его сослуживцевъ, всѣ прежнія ополченія, когда-либо состоявшія подъ его начальствомъ.

Направивъ путь свой на югъ, войска, оставивъ Чалко, вступили въ ущелья дикой сьерры, которая, своими острыми вершинами, служитъ охранною оградою для прелестной долины, и въ скалистыхъ объятіяхъ своихъ скрываетъ безчисленныя плодоносныя, зеленыя пастбища. Проходя чрезъ ея глубокіе овраги, Испанцы иногда огибали подошву какого-нибудь огромнаго утеса, или скалистой возвышенности, на которыхъ жители построили свои города такимъ же образомъ, какъ дѣлали въ Феодальные вѣка европейскіе народы; положеніе, хотя и живописное, по доказывающее само-собою, что избраніемъ его руководствуетъ чувство опасности, отсутствіе которой въ нашихъ болѣе счастливыхъ краяхъ вполнѣ вознаграждаетъ насъ за недостатокъ этой поразительной черты, украшающей горныя страны.

Обитатели этихъ воздушныхъ жилищъ, пользуясь своимъ удобнымъ положеніемъ, стали пускать въ войска, проходившія по узкимъ ущельямъ сьерры, цѣлыя тучи стрѣлъ и камней. Хотя эти безпрестанныя непріязненныя дѣйствія безпокоили до крайности Кортеса, однакожь, онъ продолжалъ свой путь, пока не обогнулъ подошву утеса, на которомъ находился замокъ, занимаемый значительнымъ индійскимъ гарнизономъ; здѣсь неотвязчивость непріятеля дошла до того, что онъ почувствовалъ необходимость наказать его за дерзость, чтобъ не потерять во мнѣніи союзниковъ, способныхъ приписать такое долгое терпѣніе недостатку силы. Остановившись, слѣдовательно, въ долинѣ, онъ отрядилъ небольшое число легкихъ войскъ для взятія высотъ приступомъ, а самъ остался внизу съ главнымъ корпусомъ арміи для того, чтобъ непріятель не засталъ его врасплохъ.

Нижняя часть этой скалистой возвышенности была до того крута, что воины, карабкаясь какъ могли, руками и колѣнями, едва-едва перелѣзли чрезъ нее. Но когда они достигли мѣста, гдѣ гарнизонъ видѣлъ всѣ ихъ движенія, то на нихъ сверху полетѣли огромныя массы камней, которыя, прыгая вдоль покатости, и раздробившись на части, давили передовыхъ, раздирая ихъ члены страшнымъ образомъ. Они, однако, все продолжали идти впередъ, то пользуясь защитою, представленною имъ ложемъ, вырытымъ зимнимъ потокомъ, то находя себѣ временное убѣжище позади какого-нибудь выдававшагося утеса, или отдѣльно стоявшаго дерева, выросшаго въ щеляхъ по каменистой поверхности горы. Все было тщетно. Лишь только выходили они опять на просторъ, каменная буря снова начинала громить ихъ съ такою яростью, противъ которой стальные шлемы и латы нисколько ихъ не защищали. Всѣ были болѣе или менѣе изранены. Восьмеро легли за-мертво на мѣстѣ,-- потеря жестокая при малочисленности отряда, -- и начальникъ его, храбрый Корраль, увидѣлъ свое знамя разорваннымъ на клочки въ своихъ же рукахъ. Убѣдившись, наконецъ, въ неисполнимости попытки, по-крайней-мѣрѣ, безъ значительной потери, Кортесъ приказалъ отступить. Уже было пора, потому-что большой непріятельскій отрядъ шелъ чрезъ долину съ тѣмъ, чтобъ напасть на него.

Не дождавшись его приближенія, но сомкнувъ ряды пѣхоты, и пришпоривъ своего коня, онъ смѣло бросился на него съ конницею. Индійцы не въ силахъ были выдержать яростнаго натиска, смѣшались, и стали отступать. Отступленіе сдѣлалось вскорѣ бѣгствомъ, и разгоряченные всадники пустились на нихъ во всю скачь, давя и топча ихъ подъ копытами коней, и пронзая насквозь пиками, гнались за ними на пространствѣ нѣсколькихъ миль, и жестоко отмстили имъ за свою давишнюю неудачу. Проворный непріятель успѣлъ, наконецъ, спастись въ неприступныя ущелья сьерры, куда Испанцы не стали уже болѣе преслѣдовать его. Погода была знойная, и люди и лошади терпѣли ужасно отъ недостатка въ водѣ. До наступленія вечера, они достигли мѣста, осѣненнаго рощею дикихъ тутовыхъ деревьевъ, гдѣ нашли нѣсколько почти высохшихъ ключей, и ими, хоть немного, утолили свою жажду.

Близь этого мѣста подымалась другая скалистая вершина сьерры, занятая гарнизономъ, еще сильнѣе того, съ которымъ они сражались въ началѣ этого дня. Въ небольшомъ разстояніи отъ нея находилась еще выше такая же крѣпостца, гораздо меньше первой. Въ ней расположился отрядъ воиновъ; они вмѣстѣ съ находившимися на сосѣднемъ утесѣ, вскорѣ стали изъявлять свою вражду, пуская внизъ на войска градъ стрѣлъ и камней. Жаждая отмстить непріятелю за утреннюю неудачу, Кортесъ приказалъ сдѣлать нападеніе на большую, и, какъ казалось, болѣе приступную возвышенность. Но войска хотя дважды мужественно ходили на приступъ, были однакожь отражены съ значительною потерею. Скалистыя покатости горы, обтесанныя и сглаженныя искусственнымъ образомъ, представляли осаждавшимъ неимовѣрныя трудности. Вечеръ наступалъ, и Кортесъ отступилъ къ тутовой рощѣ, гдѣ расположился ночевать, до-крайности раздосадованный своею двукратною неудачею.

Индійскія войска, занимавшія сосѣднюю возвышенность, перешли ночью къ своимъ товарищамъ на помощь во время схватки, которая, какъ они предвидѣли, произойдетъ на другое утро. Лишь-только испанскій генералъ, съ разсвѣтомъ, узналъ объ этомъ движеніи, онъ, съ обычною своею расторопностію, воспользовался имъ. Онъ послалъ отрядъ мушкетеровъ и стрѣльцовъ для занятія высоты, покинутой Индійцами, предполагая немедленно по исполненіи этого вести свои войска на приступъ къ другой крѣпости. Чрезъ короткое время, кастильское знамя развѣвалось на скалистой вершинѣ, и генералъ тотчасъ повелъ свое войско на приступъ. Гарнизонъ встрѣтилъ ихъ съ мужественною рѣшимостію, но Испанцы, засѣвшіе въ крѣпостцу на сосѣдней возвышенности, стали производить по немъ такой меткій огонь, что непріятель въ самое короткое время изъявилъ готовность сдаться.

Вступивъ въ крѣпость, Испанцы увидѣли, что вдоль вершины сьерры простиралась довольно обширная равнина, занятая не только воинами, но женами и семействами ихъ, со всѣми пожитками.-- Побѣдители пощадили имущество и самихъ побѣжденныхъ, что произвело выгодное для Испанцевъ вліяніе на индійскій гарнизонъ, оказавшій такое упорное сопротивленіе утромъ предшествовавшаго дня, потому-что и онъ вскорѣ добровольно покорился Испанцамъ.

Послѣ двухдневнаго отдыха въ этой уединенной странѣ, армія продолжала свой путь по юго-западному направленію къ Гуахтеноку, тому самому городу, который сдался Сапдовалю. Здѣшній кацикъ принялъ ихъ самымъ дружественнымъ образомъ, и угостилъ въ своихъ великолѣпныхъ садахъ, которые Кортесъ и его офицеры, видѣвшіе ихъ въ первый разъ, сравнивали съ первыми садами Кастиліи. Идя далѣе но дикимъ горнымъ ущеліямъ, армія проходила чрезъ Хаугтепекъ и многіе другіе города, жители которыхъ покидали ихъ при появленіи арміи. Такъ какъ они, однакожь, преслѣдовали Испанцевъ, безпокоя ихъ частыми нападеніями на арьергардъ и на фланги, то послѣдніе, въ отмщеніе за вредъ, наносимый ими, поджигало опустѣвшіе города.

Такимъ-образомъ, обозначая пусть свой пожарами и опустошеніемъ, они стали спускаться по крутому склону Кордильерскихъ-Горъ. Дорога пролегала чрезъ край, поверхность котораго, покрытая лавою и металлическими выгарками, свидѣтельствовала о волканическомъ свойствѣ страны; только мѣстами, безплодность почвы разнообразилась цвѣтущими зелеными пятнами, а иногда и обширными пространствами, покрытыми обильною растительностію. Казалось, этими необыкновенными усиліями природа хотѣла вознаградить за безплодіе, на которое она осудила этотъ край. Въ девятый день послѣ начатія похода, войска явились предъ сильнымъ городомъ Каугнагуакомъ, въ-по слѣдствіи названномъ Испанцами Куернавака. Эта древняя столица Тлагуиковъ превосходила всѣ окрестные города богатствомъ и многочисленностію народонаселенія. Она платила дань Ацтекамъ, которые содержали гарнизонъ въ ея стѣнахъ. Городъ былъ довольно странно расположенъ на выдающемся пространствѣ земли, окруженномъ глубокими оврагами, за исключеніемъ одной стороны, прилегавшей къ богатой и хорошо обработанной странѣ. Ибо хотя мѣсто было возвышено на пять или на шесть тысячь футовъ надъ уровнемъ моря, но было обращено на югъ, а съ Сѣвера защищено хребтомъ, такъ что, по теплотѣ и умѣренности климата, оно могло равняться со многими гораздо нисшими странами.

За этимъ городомъ, предѣломъ странствованій къ югу, дальнѣйшій путь Испанцевъ былъ прегражденъ однимъ изъ тѣхъ глубокихъ овраговъ, о которыхъ было упомянуто выше, походившихъ на страшныя разсѣлины, нерѣдко встрѣчающіяся на мехиканскихъ Андахъ -- произведенія, вѣроятно, какого-нибудь ужаснаго переворота, случившагося въ первобытные вѣка. Скалистые, отвѣсные бока оврага были лишены всякихъ признаковъ растительности; на нихъ не было замѣтно даже кактуса, или другихъ крѣпкихъ растеній, которыми природа въ этихъ плодоносныхъ странахъ такъ прекрасно скрываетъ свое безобразіе. Дно пропасти, однакожь, представляло разительную противоположность этой наготѣ: оно, въ буквальномъ смыслѣ, заглохло богатою, самородною растительностію; ибо огромныя скалистыя стѣны, другими словами, бока этихъ овраговъ, защищая ихъ отъ холодныхъ вѣтровъ, дующихъ съ Кордильерскихъ-Горъ, отражаютъ отвѣсные лучи солнца, и порождаютъ въ этой оградѣ почти удушливый зной, дѣйствіе котораго на почву производитъ плодовитость, подобную той, которою отличается tierra caliente. Пользуясь этими природными, такъ-сказать, теплицами,-- жители городовъ, расположенныхъ на краяхъ этихъ пропастей, могутъ безъ труда получать всѣ тѣ овощныя растенія, которыми изобилуетъ знойная почва низменныхъ странъ.

По дну оврага пробѣгала небольшая струя, вытекавшая изъ каменистыхъ нѣдръ сьерры; содержа воздухъ въ безпрестанно-влажномъ состояніи, она способствовала къ избыточному плодородію долины. Чрезъ этотъ ручей, который въ извѣстныя времена года становился быстрымъ, глубокимъ потокомъ, были выстроены нѣсколько по-ниже города, два моста на такомъ мѣстѣ, гдѣ бока оврага, нѣсколько отклонившись отъ своего отвѣснаго направленія, представляли болѣе удобную переправу. Мосты были оба сломаны въ-ожиданіи приближенія Испанцевъ, которые достигли теперь края пропасти, лежавшей между ними и городомъ. Ширина ея, какъ мы ужо замѣтили, была незначительна, и армія, стоявшая на ея рубежѣ, была подвержена стрѣльбѣ всего гарнизона, за который огонь Испанцевъ не производилъ, между-тѣмъ, почти никакого дѣйствія, потому-что осажденные были прикрыты своими укрѣпленіями.

Наскучивъ своимъ положеніемъ генералъ послалъ внизъ по теченію ручья небольшой отрядъ для отъисканія переправы. Но хотя бока оврага становились менѣе круты по-мѣрѣ-того какъ они удалялись отъ истока струй, однакожь, они не могли открыть средства къ переходу чрезъ нее, пока, наконецъ, неожиданно не открылся путь, по которому, вѣроятно, никто до нихъ не отваживался проходить.

Съ утесовъ, расположенныхъ на противоположныхъ краяхъ оврага, возвышались два огромныя дерева, и, наклонившись другъ къ другу, переплелись вѣтьвями и составили собою родъ моста. Одному изъ Тласкаланцевъ пришло въ голову, что чрезъ этотъ висячій путь можно будетъ, безъ большаго труда, переправиться за противоположный край. Попытка смѣлаго горца увѣнчалась полнымъ успѣхомъ, и вслѣдъ за нимъ переправились многіе изъ его соотечественниковъ, привыкшихъ на горахъ своей родины къ подвигамъ проворства и отваги. Испанцы послѣдовали ихъ примѣру. Не безопасна была попытка для воина, вооруженнаго съ ногъ до головы, пробираться по этому воздушному пути, раскачиваемому на обѣ стороны вѣтромъ, гдѣ голова легко могла вскружиться, и гдѣ малѣйшее ложное движеніе руки или ноги могло ниспровергнуть его въ пропасть. Трое изъ воиновъ оступились и упали; остальные двадцать или тридцать Испанцевъ, и значительное число Тласкаланцевъ, безопасно достигши другаго края; выстроившись тамъ поспѣшно, они пошли немедленно къ городу. Непріятель, занятый своею борьбою съ Кастильцами на противоположной сторонѣ оврага, былъ пораженъ изумленіемъ при ихъ появленіи;-- едва ли бы, могъ онъ болѣе удивиться, если бы въ его глазахъ врагъ упалъ съ облаковъ на поле битвы.

Онъ оказалъ однакожь, мужественное сопротивленіе, но къ-счастію Испанцамъ удалось исправить одинъ изъ сломанныхъ мостовъ, такъ что конница и пѣхота могли переправиться, хотя и медленно, чрезъ рѣчку. Конница, подъ начальствомъ Олида и Андрея де-Тапіа, тотчасъ поскакала на помощь къ своимъ. Вслѣдъ за нею подоспѣлъ и Кортесъ, съ остальными батальйонами, и непріятель, разбитый, наконецъ, на всѣхъ пунктахъ, былъ принужденъ очистить городъ и искать убѣжища въ горахъ. Зданія въ одной части города были вскорѣ объяты пламенемъ. Городъ былъ преданъ разграбленію, и вполнѣ вознаградилъ побѣдителей за всѣ труды и опасности, понесенныя ими, ибо въ немъ держалась одна изъ богатѣйшихъ ярмарокъ всего края. Устрашенные кацики, возвратившись вскорѣ въ городъ, явились предъ Кортесомъ и, укротивъ его негодованіе тѣмъ, что сложили, по обыкновенію, всю вину на Мехиканцевъ, просили помилованія. Удовольствовавшись этими знаками покорности, онъ приказалъ прекратить непріязненныя дѣйствія противъ жителей.

Достигнувъ такимъ образомъ главной цѣли своей экспедиціи чрезъ горы, испанскій начальникъ направилъ путь свой на Сѣверъ, намѣреваясь переправиться чрезъ грозную преграду, отдѣлявшую его отъ долины. Крутой, трудный всходъ былъ загроможденъ обломками скалъ и отдѣльными камнями, дѣлавшими его почти непроходимымъ. Скалы и вершины горъ чернѣли густыми лѣсами сосенъ и малорослыхъ буковыхъ деревъ, которыя бросали печальную, мрачную тѣнь на окрестныя мѣста, сдѣлавшіяся, въ нынѣшнее время, любимымъ притономъ разбойничьихъ шаекъ.

Погода была знойная, и войска страдали жестоко отъ жажды, потому-что каменистая почва была почти лишена воды. Многіе воины лишились чувствъ на пути, и нѣкоторые изъ индійскихъ союзниковъ погибли отъ изнеможенія. Дорога, которою они шли, пролегала, вѣроятно, чрезъ восточное плечо горы, называемое Крусъ дель-Маркесъ, или Крестъ Маркиза, отъ огромнаго каменнаго креста, воздвигнутаго тамъ для обозначенія границъ владѣній, дарованныхъ Кортесу короною, какъ маркизу Долины. Вообще, большая часть пути, пройденнаго въ послѣднее время войсками, пролегала чрезъ богатыя помѣстья, дарованныя впослѣдствіи завоевателю.

Съ этихъ высотъ, Испанцы обозрѣвали зрѣлище, превосходившее все видѣнное ими дотолѣ въ Мехиканской-Долинѣ; оно имѣло, вѣроятно, болѣе прелестей въ ихъ глазахъ по сравненію съ тѣми дикими мѣстами, по которымъ они недавно еще проходили. Они находились теперь въ наипріятнѣйшей и наиболѣе населенной части Долины, ибо города и села группировались одинъ возлѣ другаго на берегахъ прѣснаго озера. Съ какой точки они ни глядѣли, прекрасная страна представляла тотъ же видъ естественной красоты, то же тщательное воздѣлываніе; всюду виднѣлись цвѣтущія дачи, а посреди всего красивое озеро, котораго темная, гладкая поверхность казалась зеркаломъ, вдѣланнымъ самою природою въ огромную порфировую оправу.

Генералъ намѣревался напасть сперва на Хочимилько, или "Поле Цвѣтовъ", такъ-называемое отъ многочисленныхъ пловучихъ садовъ, стоявшихъ какъ-будто на якорѣ, на сосѣднихъ водахъ. Этотъ городъ былъ одинъ изъ могущественнѣйшихъ и богатѣйшихъ во всей Долинѣ; онъ же былъ и преданный васаллъ ацтекской короны. Подобно мехиканской столицѣ, онъ былъ выстроенъ отчасти на водахъ озера, съ которымъ сообщался посредствомъ небольшихъ плотинъ. Городъ состоялъ изъ ломовъ, построенныхъ точно такъ же, какъ и дома всѣхъ значительныхъ мѣстъ этого края,-- большею частію изъ хижинъ и шалашей, сдѣланныхъ изъ легкаго бамбука и глины; дома эти были перемѣшаны съ гордыми теокалли и каменными зданіями, принадлежавшими болѣе зажиточнымъ гражданамъ.

Подходя къ городу, Испанцы встрѣтили легкіе непріятельскіе отряды, которые, выстрѣливъ въ нихъ по одному разу, стали быстро отступать по направленію Хочимилька. Кортесъ изъ этого заключилъ, что они собрались тамъ въ великомъ множествѣ и готовятся оказать упорное сопротивленіе. Онъ и не ошибся.

Перешедши вдоль главной плотины, онъ встрѣтилъ, на дальнѣйшемъ концѣ ея значительный отрядъ воиновъ, которые, расположившись по ту сторону моста, разломаннаго ими, готовились оспаривать у него проходъ. Они укрѣпились за временнымъ палиссадомъ, защищавшимъ ихъ отъ пальбы Испанцевъ. Но глубина была незначительна, и всадники и пѣхота, бросившись смѣло въ воду, перебрались, кто вплавь, кто вбродъ, до самыхъ стѣнъ города, несмотря на жестокую стрѣльбу непріятеля. Здѣсь они сцѣпились съ врагомъ, и, послѣ жаркаго рукопашнаго боя, прогнали его къ городу; нѣкоторые изъ Индійцевъ бѣжали въ чистое поле, куда ихъ преслѣдовала конница. Пѣхота горячо погналась за главнымъ отрядомъ, не оказывавшимъ уже больше сопротивленія, а Кортесъ, съ нѣкоторыми изъ своихъ приближенныхъ, высвободившись изъ тѣсноты, остался у городскихъ воротъ. Онъ не долго находился тамъ, когда на него напалъ свѣжій отрядъ Индійцевъ, высыпавшихъ вдругъ изъ сосѣдней плотины. Генералъ, съ свойственною ему неустрашимостію, кинулся на нихъ, въ надеждѣ остановить ихъ дальнѣйшее шествіе. Но приближенные, по малочисленности своей, не могли его поддержать, и онъ былъ совершенно подавленъ толпою нападавшихъ. Лошадь его оступилась и упала, и Кортесъ, получившій жестокій ударъ въ голову, прежде, чѣмъ успѣлъ подняться на ноги, былъ схваченъ Индійцами и увлеченъ ими съ торжествомъ. Въ этотъ роковый мигъ, одинъ Тласкаланецъ, замѣтивъ опасность, въ которой находился генералъ, бросился какъ дикій звѣрь въ средину непріятельской толпы, и пытался вырвать его изъ рукъ ихъ. Двое слугъ генерала также бросились спасать его, и, благодаря усиліямъ ихъ и храбраго Тласкаланца, Кортесъ успѣлъ встать на ноги и освободиться изъ рукъ непріятеля. Вскочить въ сѣдло и схватиться за оружіе -- было для него дѣломъ одного мгновенія. Тутъ подоспѣли другіе изъ его отряда, и прочіе Испанцы, которые погнались-было за бѣгущими, но услышавъ стукъ оружія, возвратились, и послѣ отчаяннаго боя вытѣснили врага изъ города. Бѣгство его, однакожь, было отрѣзано конницею, возвращавшеюся съ поля; попавшись, такимъ образомъ, между двумя испанскими колоннами, Индійцы были разбиты на голову и искали своего спасенія въ волнахъ озера.

До-этихъ-поръ, Кортесъ еще не подвергался такой большой опасности. Жизнь его была во власти враговъ, и онъ непремѣнно сдѣлался бы ихъ жертвою, еслибъ не желаніе ихъ взять его въ плѣнъ. Той же самой причинъ можно приписывать частое избавленіе Испанцевъ въ этихъ битвахъ. Говорятъ, будто-бы онъ, на другой день отъискивалъ смѣлаго Тласкаланца, избавившаго его отъ плѣна, и, не найдя его нигдѣ, приписалъ свое спасеніе святому Петру. Неудивительно, что въ чудесномъ его избавленіи отъ страшной участи плѣнника,-- участи, которую, вѣроятно, онъ испыталъ бы въ самомъ жестокомъ видѣ, -- онъ видѣлъ непосредственную защиту своего добраго генія. Надо имѣть смѣлое сердце, чтобъ добровольно подвергать себя такой опасности! Но ей подвергали себя, между тѣмъ, всѣ его сподвижники,-- а они не имѣли въ виду той блестящей награды, которая ожидала его.

Періодъ, нами разсматриваемый, принадлежалъ еще къ рыцарскому вѣку -- тому безпокойному, дѣятельному вѣку, о которомъ мы, въ наши положительныя, практическія времена, съ трудомъ можемъ составить себѣ понятіе. Испанецъ, съ его тонкими понятіями о чести, высокимъ романическимъ духомъ, и надменнымъ, пустымъ самохвальствомъ, былъ истиннымъ представителемъ того вѣка. Европейцы тогда вообще не успѣли еще привыкнуть проводить жизнь въ литературныхъ трудахъ, или въ торговыхъ занятіяхъ, или въ терпѣливыхъ и постоянныхъ заботахъ о воздѣлываніи почвы. Эти мирныя занятія были предоставлены смиренному обитателю монастыря, скромному гражданину, и несчастному, угнетенному рабу. Званіе воина было единственно-достойное благородной крови,-- единственною стезею, которую гордое дворянство могло избрать съ честію. Новый свѣтъ, съ его чудными, таинственными опасностями, представлялъ обширное поприще для предпріимчивости и отваги -- и Испанецъ вступилъ въ него со всею восторженностію своего рыцарскаго духа.

На это поле вступали въ свою очередь и другія націи, но онѣ были побуждаемы совершенно-другими чувствами. Франція отправила туда своихъ миссіонеровъ, которые избрали себѣ жилища посреди язычниковъ и, стараясь ревностно о спасеніи душъ ихъ отъ вѣчныхъ мукъ ада, нерѣдко стяжали себѣ мученическій вѣнецъ, -- а иногда, казалось, даже искали его. Голландцы также имѣли здѣсь свою миссію, основанную, впрочемъ, изъ корыстолюбивыхъ видовъ, и нашли, въ выгодной торговлѣ съ туземцами полное вознагражденіе за всѣ труды и страданія, переносимые ими. Между-тѣмъ, наши отцы {Авторъ -- Сѣверо-Американецъ.}, пуритане, съ истиннымъ духомъ Англо-Саксонца, покинувъ свою милую родину за моремъ, поселились въ мрачной пустынѣ, чтобъ въ новомъ отечествѣ насладиться плодами гражданской и религіозной независимости. Но Испанецъ привезъ съ собою въ новый свѣтъ истинный духъ странствующаго рыцарства, искавшаго приключеній, не взирая ни на какую опасность. Вооруженный своимъ добрымъ мечомъ и копьемъ, онъ былъ всегда готовъ жертвовать жизнію для вѣры; и когда онъ кидался на врага, поднявъ древній кастильскій военный крикъ: "Сант-Яго", то воображалъ, что сражается подъ знаменемъ самого воина-апостола, и считалъ себя въ состояніи одною своею рукою побѣдить сотни невѣрныхъ! Блескъ рыцарскаго вѣка догаралъ, и послѣдніе, умирающіе лучи его еще нѣсколько времени освѣщали горизонтъ Испаніи, какъ-будто нехотя покидая любимую ими страну.

Кортесъ съ своимъ войскомъ возвратился еще засвѣтло въ городъ. Первымъ дѣломъ генерала было подняться на сосѣднюю теокалли, и обозрѣть окрестную страну. Тутъ ему представилось зрѣлище, которое обезпокоило бы человѣка съ самымъ твердымъ духомъ. Поверхность соленаго озера была покрыта несметнымъ множествомъ челноковъ, а плотина на разстояніи многихъ миль пестрѣла индійскими отрядами, шедшими, казалось, прямо къ лагерю христіанъ. И въ-самомъ-дѣлѣ, лишь-только Гватимозинъ узналъ о прибытіи въ Хочимилько бѣлыхъ, онъ сталъ собирать сильное войско для помощи этому городу. Это войско находилось теперь на пути, а такъ-какъ столица была отъ города на разстояніи не болѣе четырехъ лигъ, то и надо было ожидать его прибытія до наступленія ночи.

Кортесъ принялъ дѣятельныя мѣры для защиты своихъ квартиръ. Вдоль пристани, гдѣ, по его разсчетамъ, Ацтеки должны были сойдти на берегъ, онъ поставилъ отрядъ копейщиковъ. Онъ удвоилъ число часовыхъ, и самъ, съ главными своими офицерами, ходилъ дозоромъ безпрестанно въ-теченіи ночи. Въ добавокъ къ другимъ причинамъ, побудившимъ его къ такой бдительности, оказался недостатокъ въ стрѣлахъ, и стрѣльцы были дѣятельно заняты изготовленіемъ стержней для мѣдныхъ остріевъ, которыхъ значительный запасъ находился при арміи. Никто въ лагерѣ не смыкалъ очей въ эту ночь.

Она прошла, однакожь, безъ нападенія со стороны непріятеля. Хотя погода стояла не бурная, но небо было чрезвычайно-мрачно. Испанскіе часовые не могли различать предметовъ, но въ небольшомъ разстояніи отъ берега, они слышали за водѣ шумъ многочисленныхъ веселъ. Между-тѣмъ, находившіеся на челнокахъ не покушались выходить на берегъ, подозрѣвая, а, можетъ-быть, и извѣщенные о приготовленіяхъ, сдѣланныхъ для ихъ принятія. Къ разсвѣту, они уже были подъ оружіемъ, и не ожидавъ движенія Испанцевъ, ввалились въ городъ и напали на квартиры христіанъ.

Испанцы, выстроившись на площади, окружавшей одинъ изъ храмовъ, находились въ невыгодномъ положеніи; ибо узкіе переулки и улицы, изъ которыхъ многіе были покрыты гладкимъ, скользкимъ цементомъ, препятствовали правильнымъ движеніямъ конницы. Но Кортесъ поспѣшно выстроилъ своихъ мушкетеровъ и стрѣльцовъ, и открылъ такую жестокую стрѣльбу по непріятельскимъ рядамъ, что они стали колебаться, а наконецъ и отступать. Пѣхота длинными копьями довершила ударъ; а конница, напавъ на всемъ скаку на Ацтековъ, бѣжавшихъ изъ города, гналась за ними на пространствѣ нѣсколькихъ миль.

На нѣкоторомъ разстояніи, однакожь, Индійцы, встрѣтивъ сильное подкрѣпленіе, посланное къ нимъ на помощь, и, собравъ свои разсѣянныя силы, сами напали. Конница, въ свою очередь, опустивъ поводья, пустилась назадъ въ городъ. Отъѣхавъ недалеко, она увидѣла главный отрядъ арміи, шедшій къ нимъ на помощь. Подкрѣпленная такимъ образомъ, она снова начала атаку, и враждебныя ополченія сошлись. Столкновеніе ихъ походило на трескъ землетрясенія. Нѣкоторое время судьба битвы казалась сомнительною; могучая толпа колебалась то въ ту, то въ другую сторону отъ волненія жестокаго боя; къ небу поднимался страшный шумъ, въ которомъ смѣшивался свирѣпый вопль дикаря и боевой крикъ христіанина,-- звукъ дотолѣ неслыханный на этихъ уединенныхъ берегахъ. Но наконецъ кастильская храбрость, или, лучше-сказать, кастильское оружіе и дисциплина одержали верхъ. Врагъ сталъ колебаться, и, пятясь шагъ-за-шагомъ назадъ -- отступать. Отступленіе сдѣлалось вскорѣ бѣгствомъ, и Испанцы, погнавшись за непріятелемъ, прогнали его съ поля съ такимъ страшнымъ кровопролитіемъ, что онъ уже и не покушался болѣе возобновлять бой.

Городъ остался теперь въ полномъ распоряженіи побѣдителей. Въ немъ они нашли богатый запасъ индійскихъ матерій, бумаги, золота, перяныхъ издѣлій и другихъ предметовъ, служившихъ какъ для роскоши, такъ и для домашняго обихода. Словомъ сказать -- воинамъ досталась знатная добыча. Между-тѣмъ, какъ они грабили городъ, небольшой отрядъ непріятеля вышелъ на берегъ изъ челноковъ и, напавъ на нѣкоторыхъ отсталыхъ воиновъ, нагруженныхъ товарами, взялъ четверыхъ въ плѣнъ. Этотъ случай произвелъ на войска такое дѣйствіе, какого не производила на нихъ смерть сорока человѣкъ на полѣ битвы. Весьма-рѣдко Испанецъ попадался живой въ руки Ацтекамъ. Въ настоящемъ случаѣ, врагъ напалъ врасплохъ на несчастныхъ плѣнныхъ. Они были увлечены въ столицу, и вскорѣ послѣ принесены въ жертву. Послѣ этого, жестокій юноша -- правитель Ацтековъ повелѣлъ отрѣзать имъ руки и ноги, и отправить по городамъ, съ увѣреніемъ, что подобная же участь постигнетъ всѣхъ враговъ Мехики!

Отъ плѣнниковъ, взятыхъ въ этомъ сраженіи, Кортесъ узналъ, что войска, посланныя Гватимозинымъ, составляли только небольшую часть его ополченій; что его политика состояла въ томъ, чтобъ посылать одинъ отрядъ за другимъ, въ той надеждѣ, что Испанцы, хотя-бы они и оставались побѣдителями въ каждой отдѣльной битвѣ, истощатся наконецъ, и такимъ-образомъ, погибнутъ такъ-сказать, въ-слѣдствіе своихъ собственныхъ побѣдъ.

Воины уже совершенно разграбили городъ, и Кортесъ не захотѣлъ ждать вторичнаго нападенія непріятеля въ теперешнихъ своихъ квартирахъ. На четвертый день послѣ прибытія, по-утру, онъ собралъ свои войска на полѣ, лежавшемъ по-близости города. Многіе изъ нихъ явились на смотръ, согнувшись подъ тяжестію добычи. Генералъ замѣтилъ это съ явнымъ безпокойствомъ. Имъ предстоялъ, говорилъ онъ, походъ, чрезъ населенный край, котораго жители были всѣ вооружены для прегражденія имъ дороги. Для большей безопасности, имъ бы не слѣдовало отягощать себя, а, напротивъ, всячески стараться облегчать свои движенія. Видъ такихъ значительныхъ сокровищъ послужитъ только къ возбужденію въ непріятелѣ, сильнѣйшей охоты нападать на нихъ, привлечетъ его со всѣхъ сторонъ, подобно стаѣ голодныхъ коршуновъ, почуявшихъ добычу. Но все его краснорѣчіе не подѣйствовало; и войска на-прямикъ объявило ему, что не откажутся отъ плодовъ своихъ побѣдъ, и съумѣютъ оружіемъ защитить то, что имъ-же и пріобрѣли.

Видя въ нихъ такую рѣшимость, генералъ не захотѣлъ противиться ихъ желанію. Онъ помѣстилъ багажъ въ средину, назначивъ нѣсколькихъ человѣкъ конницы для надзора за нимъ; остальную конницу распредѣлилъ по авангарду и аррьергарду, и для укрѣпленія послѣдняго поста, какъ наиболѣе подверженнаго атакѣ, поставилъ своихъ пищальниковъ и стрѣльцовъ. Окончивъ эти распоряженія, онъ выступилъ въ походъ; но напередъ поджегъ удобосгараемыя строенія города, въ отмщеніе за сопротивленіе, встрѣченное имъ въ немъ. Свѣтъ пожара виденъ былъ высоко на небѣ, и распространялъ свое грозное зарево далеко по водамъ, говоря туземцамъ, обитавшимъ на ихъ берегахъ, что роковые иноземцы, пришествіе которыхъ столь давно было предсказано оракулами, спустились какъ пожирающее пламя на ихъ края.

Отъ времени-до-времени, небольшіе отряды непріятеля показывались издалека, не отваживаясь, впрочемъ, нападать на армію, которая, до полудня, достигла Кохогуакана, большаго города, расположеннаго въ-разстояніи около двухъ лигъ отъ Кочимилька. Не было почти возможности пройдти такое разстояніе по этой населенной части долины, не встрѣтивъ на пути какого-нибудь значительнаго города, бывшаго нѣкогда, во многихъ случаяхъ, столицею независимаго государства. Жители этихъ городовъ, принадлежа къ разнымъ племенамъ и говоря нарѣчіями нѣсколько между собою различными, были изъ одного и того же самаго великаго семейства народовъ, которое переселилось сюда изъ ацтланскаго края, лежащаго далеко къ сѣверо-западу. Расположившись около береговъ своего горнаго-моря, эти мелкія общества продолжали, даже послѣ присоединенія ихъ къ ацтекской монархіи, питать другъ къ другу духъ соперничества, породившій въ нихъ соревнованіе, которое -- какъ было въ феодальныхъ вѣкахъ съ городами на берегахъ Средиземнаго-Моря -- ускорило развитіе ихъ умственныхъ способностей, и довело Мехиканскую-Долину до степени просвѣщенія несравненно выше той, которой въ то же время достигли остальныя страны Анагуака.

Городъ, въ который теперь прибыли войска, былъ покинутъ жителями, и Кортесъ въ немъ остановился на двое сутокъ для подкрѣпленія войска и для поданія врачебныхъ пособій раненнымъ. Онъ воспользовался этимъ временемъ для обозрѣнія окрестностей, и, взявъ съ собою сильный отрядъ, спустился къ плотинѣ, ведшей отъ Кохогуакана къ большой ицтапалапанской дорогѣ. У пункта Холокъ, гдѣ эти пути пересѣкались, онъ нашелъ сильную ограду или укрѣпленіе, позади котораго сидѣло-значительное мехиканское войско. Стрѣльба непріятеля причинила нѣсколько вреда Испанцамъ, когда они подошли поближе къ нему. Но христіане, не обративъ вниманія на это безпокойство, пошли храбро впередъ, штурмовали укрѣпленія, и послѣ упорной борьбы вытѣснили врага изъ занимаемой имъ позиціи. Потомъ Кортесъ прошелъ на нѣкоторое разстояніе по большой ицтапалапанской дорогѣ; по усмотрѣвъ на противномъ концѣ ея большой непріятельскій отрядъ, и не желая вступить въ безполезный бой, тѣмъ-6олѣе, что воинскіе запасы его были почти истощены, отступилъ и возвратился на свои квартиры.

На слѣдующій день, армія паправила свой путь къ Такубѣ, расположенной отъ Кохогуакана на разстояніи нѣсколькихъ миль. На дорогѣ она испытала много безпокойства отъ небольшихъ отдѣльныхъ непріятельскихъ отрядовъ которые, раздражась видомъ добычи, уносимой Испанцами, производили безпрестанныя нападенія на Фланги и аррьергардъ. Кортесъ вздумалъ-было, для отомщенія имъ, прибѣгнуть, какъ и при прежней своей экспедиціи, къ хитрости, часто употребляемой Ацтеками; но на этотъ разъ онъ встрѣтилъ неудачу; ибо, погнавшись слишкомъ-горячо за отступавшимъ врагомъ, онъ попалъ, вмѣстѣ съ своею конницею, въ засаду, которую они въ свою очередь для него приготовили. Онъ еще не вполнѣ постигъ ихъ хитрую тактику. Всадники на одинъ мигъ очутились въ самой срединѣ толпы коварныхъ враговъ, и были отрѣзаны отъ остальной арміи. Но, давъ шпоры своимъ сильнымъ конямъ, и напавъ сомкнутою колонною на непріятеля, они успѣли пробить себѣ дорогу чрезъ индійскіе ряды, и спаслись всѣ, за исключеніемъ двухъ, доставшихся въ плѣнъ непріятелю. Эти два человѣка были собственные слуги генерала, люди вѣрные и преданные ему, которые находились при немъ съ самаго начала кампаніи. Кортесъ былъ глубоко тронутъ ихъ потерею, тѣмъ болѣе, что ихъ ожидала жестокая участь. Когда небольшой отрядъ присоединился къ арміи, ожидавшей его съ немалымъ безпокойствомъ подъ стѣнами Такубы, воины удивлялись печальному виду начальника, слишкомъ-ясно доказывавшему его душевное волненіе.

Солнце было еще высоко на небѣ, когда они входили въ древнюю столицу Тепанековъ. Первою заботою Кортеса было подняться на главную теокалли и обозрѣть окрестности. Ему представилось чудное зрѣлище: предъ нимъ лежала, на разстояніи лиги съ небольшимъ, столица, съ прекрасными предмѣстіями. Кортеса сопровождали казначей, Альдерете, и нѣкоторые другіе офицеры изъ недавно вступившихъ подъ его знамя. Зрѣлище было для нихъ еще новое; и, глядя на величественный городъ и на широкое озеро, покрытое челноками и судами, изъ которыхъ Нѣкоторыя были нагружены или товарами, или плодами и овощами, назначенными для рынковъ Теночтитлана, а другіе наполнены воинами, они невольно удивлялись избытку жизни и дѣятельности, представлявшимся ихъ взору, и объявили, что одна лишь рука провидѣнія могла провести ихъ соотечественниковъ безопасно чрезъ самое сердце этой могущественной имперіи.

Изо всей любовавшейся толпы, у одного Кортеса лицо было печально; чело наморщилось, и частые вздохи, вырывавшіеся изъ груди его, свидѣтельствовали о мрачныхъ мысляхъ, которыми онъ занятъ. "Успокойся", сказалъ ему одинъ изъ офицеровъ, подошедши къ своему начальнику, и, желая утѣшить его по своему въ его недавней потеръ: "но принимай этого случая такъ близко къ сердцу; такова судьба войны!" Отвѣтъ генерала вполнѣ выразилъ его думу. "Ты мнѣ свидѣтель" сказалъ онъ, "сколько разъ старался я убѣдить эту столицу покориться добровольно. Сердце мое исполнено горечи при мысли о трудахъ и опасностяхъ, которыя я и мои храбрые сподвижники должны перевести прежде, чѣмъ овладѣемъ ею. Но время настало и намъ надо приняться за дѣло".

Нѣтъ ни малѣйшаго сомнѣнія, что Кортесъ и всѣ его сподвижники, считали себя крестоносцами, воевавшими за торжество вѣры, и обязанными, независимо отъ личныхъ побужденій^ содѣйствовать всѣми силами къ воздвиженію креста на окровавленныхъ башняхъ языческой метрополіи. Но невозможно, чтобъ, глядя на это прекрасное зрѣлище, въ немъ не пробудилось мысли о наступавшей бурѣ и соболѣзнованія о томъ, что распускавшіеся цвѣты просвѣщенія, которые всюду представлялись его взору, должны будутъ скоро поблекнуть подъ истребительнымъ дыханіемъ войны. Уныніе и печаль великаго завоевателя объ опустошеніи, которое онъ самъ готовился нанести этой несчастной странѣ, были поразительнымъ зрѣлищемъ и произвели, кажется, глубокое впечатлѣніе на его воиновъ, непривыкшихъ къ такой чувствительности съ его стороны.-- Память объ этой горестной минутѣ въ жизни Кортеса дошла до насъ въ одномъ изъ тѣхъ романсовъ или національныхъ балладъ, которыми кастильскій пѣвецъ, въ-старину, прославлялъ любимыхъ героевъ своего отечества, и которыя, занимая средину между преданіемъ и лѣтописью, не уступаютъ по нетлѣнности своей даже самой лѣтописи.

Такуба былъ тотъ самый пунктъ, котораго Кортесъ достигъ при первой своей экспедиціи около сѣверной стороны долины. Онъ теперь, слѣдовательно, обошелъ совершенно крутомъ большаго озера; обозрѣлъ всѣ подступы къ столицѣ, и собственными глазами осмотрѣлъ приготовленія, сдѣланныя врагомъ для своей защиты. Ему не было надобности оставаться долго въ Такубѣ, гдѣ близость къ Мехикѣ подвергала его нападеніямъ всего воинственнаго народонаселенія столицы.

На другой день рано по-утру, онъ снова выступилъ въ походъ, слѣдуя по тому-же самому пути, по которому шелъ при первой своей экспедиціи, къ сѣверу отъ меньшихъ озеръ. Онъ встрѣтилъ меньше безпокойства со стороны непріятеля, чѣмъ въ предшествовавшіе дни; и этимъ обстоятельствомъ онъ былъ, вѣроятно, обязанъ чрезвычайно бурному состоянію погоды. Воины, въ одеждахъ, напоенныхъ сыростію, пробирались съ величайшимъ трудомъ по грязнымъ дорогамъ наводненнымъ потоками Одинъ разъ, говоритъ ихъ военный лѣтописецъ, офицеры не позаботились, ночью, обойдти лагерь дозоромъ и часовые даже не стояли на часахъ, понадѣявшись на то, что ихъ защититъ ярость бури. Казалось бы, впрочемъ, участь Нарваэса должна была послужить имъ урокомъ, что не должно надѣяться на стихіи.

Въ Акольманѣ, въ акольгуавскихъ владѣніяхъ, они были встрѣчены Сандовалемъ, вмѣстѣ съ дружественнымъ кацикомъ тецкукскимъ и многими благородными Испанцами, которые недавно прибыли съ острововъ. Они приняли своихъ соотечественниковъ съ сердечною радостію, и сообщили имъ свѣдѣнія объ окончаніи канала, и о томъ, что бригантины, уже совершенно вооруженныя, были готовы къ спуску на воды озера. Казалось, слѣдовательно, не было больше никакой причины откладывать начатыя военныя дѣйствія противъ Мехики.-- Получивъ эти пріятныя вѣсти, Кортесъ въ послѣдній разъ вступилъ, съ своими побѣдоносными легіонами, въ акольгуанскую столицу, совершивъ путь свой вокругъ долины ровно въ три недѣли.

IV.
Враги Кортеса.-- Спускъ бригантинъ.-- Смотръ войскамъ.-- Казнь Хикотенкатля.-- Походъ арміи.-- Начало осады.
1521.

Въ то самое время, когда Кортесъ былъ занятъ рекогносцировкою долины для осады столицы, въ Кастиліи составилась противъ него партія, домогавшаяся уничтоженія его власти и совершеннаго разрушенія всѣхъ его плановъ завоеванія. Слава блистательныхъ подвиговъ распространилась не только по всѣмъ островамъ, но и въ Испаніи и многихъ другихъ странахъ Европы, гдѣ непобѣдимая энергія человѣка, столь долгое время выдержавшаго, при самыхъ скудныхъ средствахъ, борьбу съ могущественною индійскою имперіею, возбуждала всеобщее удивленіе. Отсутствіе испанскаго монарха изъ своихъ владѣній и безпокойное состояніе, въ которомъ они находились, одни могутъ объяснить небрежное равнодушіе, оказанное правительствомъ къ успѣху этого великаго предпріятія. Тѣмъ же причинамъ, вѣроятно, надо приписать и то, что жалобы Веласкэса и Нарваэса, поддерживаемыхъ, замѣтимъ, такимъ сильнымъ покровителемъ, каковъ былъ епископъ Фонсека, предсѣдатель индійскаго совѣта, были оставлены безъ вниманія. Бразды правленія находились въ рукахъ Адріана Утрехтскаго, наставника Карла, сдѣлавшагося въ-послѣдствіи папою,-- человѣка ученаго и проницательнаго, но медлительнаго, робкаго до крайности, и вовсе неспособнаго къ принятію рѣшительныхъ мѣръ, которыми отличалось смѣлое правленіе его предшественника, кардинала Хименеса.

Въ-теченіи весны 1521 года, однакожь, индійскій совѣтъ утвердилъ множество постановленій, имѣвшихъ цѣлію введеніе важныхъ измѣненій въ дѣла Новой-Испаніи. Повелѣно было королевской аудіенціи въ Испаньйолѣ, прекративъ дѣйствія суда, наряженнаго надъ Нарваэсомъ, за поступки его противъ коммиссіонера Аиллона, освободить несчастнаго военачальника, содержавшагося тогда въ Вера-Крусѣ, и опредѣлено послать въ Мехику полномочнаго посредника для разсмотрѣнія дѣлъ и поступковъ Кортеса, и для поддержанія власти губернатора острова Кубы. При дворѣ находились нѣкоторыя лица, взиравшія съ неудовольствіемъ на эти распоряженія, какъ на недостойное возмездіе за услуги, оказанныя Кортесомъ, и считавшія настоящее время, притомъ, самымъ неблагопріятнымъ для принятія мѣръ, которыя могли привести генерала въ отчаяніе, а можетъ-быть и довести его до крайности. Но надменный нравъ епископа бургосскаго не допускалъ возраженій, и постановленія получивъ одобреніе регентства, были подписаны 11-го апрѣля 1521 года. Нѣкто Тапіа, одинъ изъ членовъ сан-домингской аудіенціи, былъ избранъ коммиссіонеромъ, и получилъ приказаніе отправиться въ ВераКрусъ. Къ-счастію, случились обстоятельства, отсрочившія на время исполненіе этихъ намѣреній совѣта и давшія Кортесу возможность безпрепятственно продолжать начатыя имъ завоеванія.

Но хотя, въ-слѣдствіе этихъ препятствій, онъ еще не лишился своей власти, однакожь надъ его головою собиралась другая, ближайшая туча, угрожавшая опасностію не только власти, но и самой жизни его. Составился заговоръ самый опасный и злодѣйскій, котораго зачинщикомъ былъ простой воинъ, именемъ Антоніо Виллафана, уроженецъ Старой-Кастиліи, о которомъ ничего не извѣстно, кромѣ участія, принятаго имъ въ этомъ черномъ дѣлѣ. Онъ принадлежалъ къ бывшему войску Нарваэса, тому гнѣзду неблагонамѣренныхъ, которые, оставшись при арміи, изъявляли свое неудовольствіе при малѣйшемъ поводѣ, и были готовы къ возстанію во всякое время. Они добровольно остались въ службѣ, послѣ отказа ихъ товарищей въ Тласкалѣ; но къ этому они были побуждены тѣми же самыми корыстолюбивыми надеждами, которыя прежде заманили ихъ въ экспедицію,-- и эти надежды были еще разъ обмануты. Въ нихъ не было нисколько того рыцарскаго духа, которымъ отличались старые товарищи Кортеса, и безплодный вѣнецъ побѣды казался имъ жалкимъ вознагражденіемъ за всѣ ихъ труды и страданія.

Къ этимъ людямъ присоединились другіе, имѣвшіе личныя причины досадовать на генерала, и еще нѣкоторые, глядѣвшіе сомнительнымъ окомъ на успѣхъ войны. Страшная участь ихъ соотечественниковъ, попавшихъ въ руки къ непріятелю, наполняла ихъ ужасомъ. Они взирали на себя какъ на жертвы химерическаго духа предводителя, который, при такихъ скудныхъ средствахъ, доводилъ до послѣдней крайности врага столь свирѣпаго и опаснаго, и они съ какимъ-то страхомъ думали, что имъ прійдется преслѣдовать непріятеля въ его же собственныхъ убѣжищахъ, гдѣ отчаяніе придастъ ему во сто кратъ болѣе мужества.

Эти люди охотно покинули бы экспедицію и возвратились въ Кубу; но какимъ образомъ исполнить это? Вся дорога отъ самаго города вплоть до морскаго берега находилась въ распоряженіи Кортеса, безъ дозволенія котораго ни одно судно не могло выйдти изъ гаваней. Если бы даже они его убили, то нашлось бы, между его главными Офицерами, множество другихъ, готовыхъ заступить его мѣсто и отмстить за смерть своего начальника. Надо было, слѣдовательно, включить и офицеровъ въ число приговоренныхъ къ погибели, и потому они предположили вмѣстѣ съ Кортесомъ умертвить Сандоваля, Олида, Альварадо и двухъ или трехъ изъ наиболѣе-преданныхъ ему офицеровъ. Совершивъ это злодѣяніе, заговорщики должны были поднять крикъ свободы; тогда къ нимъ, какъ они полагали, немедленно пристанетъ если не большая часть арміи, то, по-крайней-мѣрѣ, число людей, достаточное для того, чтобы поставить на своемъ. Они предполагали по смерти Кортеса предложить начальство Франциску Вердугу, зятю Веласкэса, человѣку, впрочемъ, съ высокими и благородными понятіями о чести и непричастному ихъ заговору. Но они нисколько не сомнѣвались, что онъ согласится принять начальство, а это обстоятельство доставитъ имъ покровительство губернатора Кубы, который, впрочемъ, по собственной своей ненависти къ Кортесу, и безъ того будетъ расположенъ смотрѣть снисходительнымъ окомъ на ихъ дѣйствія.

Дерзость заговорщиковъ дошла до того, что они даже назначили и подчиненныхъ офицеровъ: вмѣсто Сандоваля, альгвазила-майора, вмѣсто Олида, генерал-квартирмейстера и нѣкоторыхъ другихъ. Для приведенія въ исполненіе заговора, они избрали то время, когда Кортесъ возвратится съ своей экспедиціи. Предположено было подать ему, во время стола, пакетъ, привезенный будто-бы изъ Кастиліи кѣмъ-то вновь прибывшимъ оттуда, и когда онъ будетъ занятъ распечатываніемъ писемъ, то на него и на его офицеровъ напасть и заколоть ихъ кинжалами. Таковъ былъ злодѣйскій замыселъ этихъ преступныхъ людей, искавшихъ погибели Кортеса и всей экспедиціи.

Но наканунѣ того-самаго дня, въ который предположено было совершить преступленіе, одинъ изъ заговорщиковъ, чувствуя упреки совѣсти, пошелъ къ генералу на квартиру, и изъявилъ желаніе поговорить съ нимъ наединѣ. Онъ бросился къ ногамъ своего начальника и открылъ ему заговоръ во всѣхъ его подробностяхъ, прибавивъ, что у Виллафаны найдутъ списокъ именъ сообщниковъ его. Кортесъ, пораженный этимъ открытіемъ, не замедлилъ имъ воспользоваться. Онъ послалъ за Сандовалемъ, Альварадо и нѣкоторыми другими офицерами изъ числа поименованныхъ заговорщикомъ, и, сообщивъ имъ все дѣло, тутъ же отправился съ ними и съ четырьмя альгвазилями на квартиру Виллафаны.

Они нашли его въ совѣщаніи съ нѣкоторыми изъ пріятелей, которыхъ тотчасъ же схватили и посадили подъ арестъ. Виллафана, смущенный этимъ неожиданнымъ появленіемъ начальника, едва успѣлъ вырвать изъ-за пазухи бумагу, содержавшую имена заговорщиковъ и попытался-было проглотить ее. Но Кортесъ схватилъ его за руку и овладѣлъ бумагою. Окинувъ быстрымъ взоромъ роковой списокъ, Кортесъ изумился, найдя въ немъ имена нѣкоторыхъ, заслужившихъ себѣ лестное имя въ войнѣ. Изорвавъ бумагу на мелкія части, онъ приказалъ арестовать Виллафану. Злодѣя предали немедленно военному суду, предсѣдателемъ котораго былъ самъ Кортесъ. Нѣтъ никакого сомнѣнія, что Виллафана дѣйствительно былъ виновенъ. Судъ приговорилъ его къ смертной казни, и, давъ ему время для очищенія совѣсти исповѣдью и для полученія послѣднихъ утѣшеній религіи, исполнилъ приговоръ, повѣсивъ его изъ окна собственной его квартиры.

Это зрѣлище поразило удивленіемъ тѣхъ, которымъ дѣло не было извѣстно; остальные же заговорщики, видя, что злоумышленіе ихъ открыто, ужаснулись, ожидая и себѣ подобной участи. Но они ошиблись: Кортесъ не сталъ дальше изслѣдовать дѣла. Нѣсколько подумавъ, онъ убѣдился, что этимъ онъ подвергнетъ себя самымъ непріятнымъ, даже гибельнымъ послѣдствіямъ. И хотя лица, принявшія участіе въ столь черномъ дѣлѣ, заслуживали смертной казни, однакожь, при теперешней малочисленности войска, онъ не могъ жертвовать даже и этими преступниками. Онъ рѣшился, слѣдовательно, удовольствоваться казнію зачинщика.

Онъ собралъ свои войска, и, объяснивъ имъ, въ чемъ состоитъ преступленіе, за которое пострадалъ Виллафана, сказалъ, что преступникъ не выдалъ именъ своихъ сообщниковъ и что его преступная тайна покоится съ нимъ въ могилѣ. Послѣ этого, онъ изъявилъ свое сожалѣніе о томъ, что между ними находились люди, способные къ исполненію такого гнуснаго дѣла, прибавивъ, что, съ своей стороны, не можетъ припомнить, чтобы когда-либо оскорбилъ или обидѣлъ кого-нибудь изъ нихъ; но если, говорилъ онъ, кто изъ нихъ считаетъ себя обиженнымъ, то пусть откровенно объявитъ свои претензіи, потому-что онъ готовъ употребить всѣ свои силы для удовлетворенія всякаго справедливаго требованія. Но между его слушателями не съискалось такого смѣльчака, который бы въ такое время отважился приступить къ нему съ жалобою; а всѣхъ менѣе рѣшились бы на такой поступокъ заговорщики, слишкомъ-счастливые тѣмъ, что, какъ они полагали, спаслись отъ подозрѣнія; они не хотѣли теперь изъявлять никакого неудовольствія. Дѣло, слѣдовательно, и кончилось безъ дальнѣйшихъ послѣдствіи.

Поведеніе Кортеса при этихъ щекотливыхъ обстоятельствахъ доказываетъ чрезвычайное хладнокровіе и великое знаніе человѣческаго сердца. Если бы онъ далъ замѣтить виновнымъ, что онъ открылъ, или, даже, что подозрѣвалъ ихъ участіе въ заговорѣ, они остались бы навсегда его врагами. Кортесъ былъ окруженъ въ собственномъ своемъ лагерь врагами несравненно опаснѣйшими, чѣмъ тѣ, которыхъ онъ имѣлъ въ ацтекскомъ станѣ.

Съ своей же стороны, преступные воины перенесли слишкомъ-много страха, и не хотѣли снова подвергать свою жизнь подобной опасности. Напротивъ, они старались всячески отклонить отъ себя подозрѣніе изъявленіями преданности и неукоризненнымъ исполненіемъ обязанностей. Кортесъ же заботился о сохраненіи, въ своихъ сношеніяхъ съ ними, прежняго, обычнаго ему обращенія, стараясь, съ одной стороны, не показывать вида недовѣрчивости, а съ другой,-- и это чуть ли не труднѣе еще,-- избѣгать той изъисканной вѣжливости, такъ ясно доказывающей тому, къ кому она относится, что его подозрѣваютъ. Для всего этого требовалось не мало искусства. Не надо, однакожь, думать, что онъ забывалъ о прошедшемъ. Правда, онъ уничтожилъ списокъ, содержавшій имена заговорщиковъ; по тому, который разъ узналъ имена людей, искавшихъ его смерти, не нужно никакого списка для освѣженія памяти. Кортесъ наблюдалъ за всѣми ихъ движеніями, и уже впредь не давалъ никому изъ нихъ такого порученія, гдѣ бы онъ могъ ему вредить.

Это покушеніе на жизнь начальника произвело сильное впечатлѣніе на армію, которая вообще любила въ немъ его блестящія качества и высокія военныя достоинства. Его подчиненные горѣли желаніемъ изъявить, сколько они гнушались этимъ подлымъ поступкомъ, и чувствовали необходимость къ принятію надежныхъ мѣръ для безопасности того, съ жизнью котораго была сопряжена не только ихъ собственная судьба, но и судьба всего предпріятія. Рѣшено было, слѣдовательно, назначить къ нему охранную стражу, подъ начальствомъ вѣрнаго офицера, именемъ Антоніо де-Кинонесъ. Итакъ, во все остальное время кампаніи, при особь генерала находились безотлучно эти тѣлохранители, защищая его столько же отъ измѣны со стороны своихъ, сколько отъ оружія непріятеля.

Въ концѣ послѣдней главы мы сказали, что Испанцы, возвратившись на свои квартиры, нашли бригантины совершенно оконченными постройкою, вооруженными и готовыми для дѣла. Каналъ, надъ устройствомъ котораго цѣлыхъ два мѣсяца трудились восемь тысячь человѣкъ, былъ готовъ также.

Устройство этого канала потребовало огромныхъ трудовъ, ибо онъ простирался на пол-лиги въ длину, имѣлъ ширины двѣнадцать футовъ и столько же глубины. Берега были укрѣплены сваями, а кое-гдѣ и камнями. Въ нѣкоторомъ разстояніи другъ отъ друга, устроены были плотины и шлюзы, и часть отверстія была просѣчена чрезъ твердую скалу. Этимъ путемъ можно было теперь безопасно спустить бригантины на озеро.

Кортесъ рѣшился отпраздновать это счастливое событіе съ приличною торжественностію. 28 апрѣля всѣ войска вступили подъ оружіе, и все народонаселеніе Тецкуко собралось посмотрѣть церемонію. Послѣ обѣдни, вся армія, а вмѣстѣ съ нею и генералъ, исповѣдовалась причащалась. Отецъ Ольмедо молилъ Всевышняго о ниспосланіи благословенія на этотъ маленькій флотъ, первый -- достойный этого названія -- когда-либо спущенный на американскія воды. Сигналъ былъ поданъ пушечнымъ выстрѣломъ, и суда, спустившись одно за другимъ внизъ по каналу, достигли озера въ исправномъ порядкѣ; и когда они вышли на его широкую поверхность, ври звукахъ музыки и съ королевско-кастильскимъ штандартомъ, гордо развѣвавшимся на мачтахъ, то изъ безчисленной толпы зрителей поднялся оглушительный крикъ удивленія и восторга, смѣшавшійся съ ревомъ артиллеріи и пальбою мушкетеровъ за судахъ и на берегу! Это было новое зрѣлище для простодушныхъ туземцевъ; и они глядѣли съ изумленіемъ на прекрасныя суда, которыя, порхая какъ морскія птицы на своихъ снѣжныхъ крилахъ, легко пересѣкали волны, какъ-бы радуясь, что наконецъ попали въ свою стихію. Мужественныя сердца завоевателей были наполнены чувствомъ живѣйшаго восторга, и, видя явное благоволеніе неба надъ ихъ предпріятіемъ, они единогласно запѣли величественныя слова Тебя Бога хвалимъ. Но во всей несметной толпѣ никто не взиралъ на это зрѣлище съ такимъ участіемъ, какъ самъ Кортесъ. Ибо ему оно казалось, нѣкоторымъ образомъ, созданіемъ его собственныхъ рукъ; и грудь его радостно возвышалась при мысли, что онъ теперь владѣетъ силою, посредствомъ которой можетъ повелѣвать озеромъ и поколебать гордыя башни Теночтитлана.

Вслѣдъ за этимъ, генералъ сдѣлалъ смотръ своимъ войскамъ на большой площади столицы. Оказалось, что они состояли изъ восьмидесятисеми человѣкъ конницы и восьми-сотъ-восемнадцати пѣхоты, въ числѣ которыхъ находилось сто-восьмнадцать пищальниковъ и стрѣльцовъ. У него было три большихъ полевыхъ орудія и пятнадцать легкихъ Фальконетовъ изъ мѣди. Тяжелая артиллерія была перевезена преданными Тласкаланцами изъ Вера-Круса въ Тецкуко за нѣсколько времени предъ тѣмъ. Онъ имѣлъ значительный запасъ ядеръ и пуль, около двадцатипяти пудовъ пороха, и пятьдесятъ тысячь стрѣлъ съ мѣдными остріями, сдѣланныхъ по образцу, данному ему туземцами. По многочисленности своей и хорошему вооруженію, артиллерія теперь находилась въ несравненно-лучшемъ состояніи, чѣмъ когда-либо со времени бѣгства изъ Мехики. Выгодныя послѣдствія прибытія отряда съ острововъ были явно ощутимы. Однимъ словомъ, взявъ въ соображеніе Флртъ, Кортесъ никогда еще не находился въ такомъ выгодномъ военномъ положеніи. Онъ назначилъ триста человѣкъ на суда, которыхъ было тринадцать, или, лучше сказать, двѣнадцать, потому-что, по испытаніи, одно изъ меньшихъ оказалось слишкомъ неходкимъ для своего назначенія. Для управленія судами требовалась половина этого числа людей. Довольно трудно было находить людей для этого занятія, которое нравилось немногимъ. Поэтому Кортесъ выбиралъ, или, просто, вербовалъ на эту службу уроженцевъ Палоса, Могера, и другихъ приморскихъ городовъ, не смотря на представленія многихъ изъ нихъ, что они, какъ гидальги, должны быть изъяты отъ такой низкой обязанности. По одному тяжелому оружію находилось на каждомъ суднѣ, которое было поручено надежному офицеру, получившему отъ Кортеса наставленіе для управленія маленькимъ флотомъ, начальство надъ которымъ онъ хотѣлъ принять самъ лично.

Онъ уже послалъ къ своимъ индійскимъ союзникамъ, съ увѣдомленіемъ о своемъ намѣреніи немедленно приступить къ осадѣ Мехики, и требовалъ, чтобъ они прислали ему обѣщанныя подкрѣпленія не позже, какъ по истеченіи десяти дней. Онъ повелѣлъ Тласкаланцамъ присоединиться къ нему въ Тецкуко; другіе же должны были собраться въ Чалко, на удобнѣйшемъ центрѣ для военныхъ дѣйствій противъ южной части Долины. Тласкаланцы прибыли раньше назначеннаго срока, подъ предводительствомъ младшаго Хикотенкатля и Чичемекатля, того самаго храбраго воина, который начальствовалъ охраннымъ войскомъ при переноскѣ бригантинъ въ Тецкуко. Они прибыли, какъ, говоритъ Кортесъ, въ числѣ пятидесяти тысячь человѣкъ, и шествіе ихъ представляло величественное зрѣлище. Они вступили въ столицу подъ своимъ національнымъ знаменемъ, на которомъ изображенъ былъ орелъ съ распущенными крыльями, гербъ республики. Одежда ихъ отличалась великолѣпіемъ, свойственнымъ индійскому воину. Они шли твердымъ, мужественнымъ шагомъ, какъ-будто на бой, оглашая улицы дружественнымъ крикомъ: "Кастилія, Тласкала".

Замѣчанія, сдѣланныя Кортесомъ во время рекогносцировки, рѣшили его начать осаду, распредѣливъ войско на три отдѣльные лагеря, -- по одному у оконечности каждой изъ главныхъ дорогъ. Этотъ порядокъ давалъ имъ возможность двинуться на столицу вмѣстѣ, и отрѣзать ее отъ сообщенія съ окрестною страною, а, слѣдовательно, лишить ее припасовъ. Первымъ пунктомъ избрана была Такуба, замыкавшая роковую плотину, бывшую позорищемъ бѣдствій печальной ночи. Сюда назначенъ былъ Педро де-Альварадо, съ войскомъ, состоявшимъ, по увѣренію Кортеса, изъ тридцати всадниковъ, ста-шестидесяти-восьми человѣкъ испанской пѣхоты, и двадцати-пяти тысячь Тласкаланцевъ. Христовалю де-Олиду было поручено начальство надъ второго арміею, неуступавшею первой многочисленностію; она должна была занять позицію въ Кохогуаканѣ, томъ самомъ городѣ, который, какъ читатель, можетъ-быть, и вспомнитъ, перерѣзывалъ короткую дорогу, соединявшуюся съ дорогою, ведшею въ Ицтапалапанъ. Третье отдѣленіе, равныхъ силъ съ предъидущими, но которое должно было заимствовать свои индійскія подкрѣпленія изъ войскъ, собравшихся въ Чалько, было поручено Гонзалю де-Сандовалю, съ приказаніемъ идти на Ицтапалапанъ, и довершить истребленіе этого города, начатое Кортесомъ вскорѣ послѣ его вступленія въ Долину. Это мѣсто было слишкомъ-важно по вреду, который оно могло нанести, ибо оно было расположено позади самаго арьергарда, слѣдовательно, его нельзя было оставить въ цѣлости. Генералъ намѣревался поддержать нападеніе бригантинами, послѣ чего Сандоваль долженъ былъ дѣйствовать сообразно съ обстоятельствами.

Изъяснивъ офицерамъ планъ своихъ будущихъ дѣйствій, завоеватель собралъ свои войска и обратился къ нимъ съ одною изъ тѣхъ краткихъ, энергическихъ рѣчей, которыми, въ важныхъ случаяхъ, онъ расшевеливалъ сердца своихъ подчиненныхъ. "Я сдѣлалъ", говорилъ онъ, "послѣдній рѣшительный шагъ; я привелъ васъ къ цѣли всѣхъ вашихъ желаній. Чрезъ нѣсколько дней, вы будете у воротъ Мехики,-- той столицы, изъ которой были изгнаны съ такимъ позоромъ. Но теперь нами руководитъ десница самого Провидѣнія. Сомнѣвается ли кто изъ васъ въ истинѣ моихъ словъ? Пусть тотъ сравнитъ наше нынѣшнее положеніе съ тѣмъ, въ которомъ мы находились, тому назадъ не болѣе года, когда, разбитые и упавшіе духомъ, искали убѣжища въ стѣнахъ Тласкалы -- даже съ тѣмъ положеніемъ, въ которомъ были, когда, нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ, основали наши квартиры въ Тецкуко. Съ того времени, наши силы почти удвоились. Мы сражаемся за вѣру, за нашу честь, за богатства, за месть. Я васъ привелъ лицом-ъкъ-лицу съ врагомъ вашимъ. Отъ васъ зависитъ остальное".

Воины отвѣчали на рѣчь смѣлаго вождя громогласными криками восторга. Они единодушно объявили, что всѣ готовы положить свой животъ за такого начальника, и требовали, чтобъ ихъ вели на непріятеля. Кортесъ приказалъ потомъ снова прочитать имъ постановленія для арміи, обнародованныя въ Тласкалѣ, увѣряя ихъ, что по нимъ будетъ во всякомъ случаѣ поступлено въ строжайшемъ смыслѣ.

Индійскимъ войскамъ велѣно было выступить въ походъ однимъ днемъ раньше Испанцевъ, и ждать своихъ союзниковъ на границахъ тецкукскихъ владѣній. Скоро послѣ ихъ отбытія, случилось событіе, предвѣщавшее мало добра для будущности. Въ лагерѣ при Тецкуко произошла, ссора между испанскимъ воиномъ и тласкаланскимъ князькомъ, въ которой послѣдній былъ опасно раненъ. Его отправили назадъ въ Тласкалу и замяли дѣло, для того, чтобъ оно не дошло до слуха генерала, который, какъ извѣстно было его подчиненнымъ, не пропустилъ бы его безъ строгаго наказанія. Хикотенкатль былъ близкій родственникъ обиженнаго, и при первомъ отдыхѣ арміи, онъ, вмѣстѣ со многими изъ своихъ приверженцевъ, покинулъ свое знамя и отправился назадъ въ Тласкалу. Нѣкоторые приписывали этотъ побѣгъ другимъ причинамъ. Достовѣрно то, что онъ съ самаго начала взиралъ недоброжелательнымъ окомъ на экспедицію, и предсказывалъ ей неудачное окончаніе. Онъ вступилъ въ нее противъ своего желанія, ибо въ душѣ ненавидѣлъ Испанцевъ.

Товарищъ его по начальству, Чичемекатль, немедленно далъ знать объ этомъ испанскому генералу, находившемуся еще въ тецкукскомъ лагерѣ. Кортесъ зналъ, какія вредныя послѣдствія могутъ произойдти отъ такого примѣра, въ особенности при тогдашнихъ обстоятельствахъ, и послалъ въ погоню за бѣглецомъ отрядъ тласкаланскихъ и тецкукскихъ Индійцевъ, съ наставленіемъ убѣдить его, если возможно, возвратиться къ своей обязанности. Они догнали его на пути и стали увѣщевать, сравнивая его поведеніе съ поведеніемъ соотечественниковъ его вообще, и въ особенности отца его, бывшаго всегда преданнымъ другомъ бѣлыхъ. "Тѣмъ хуже", отвѣчалъ вождь: "еслибъ они послушались моего совѣта, никогда но сдѣлались бы игралищемъ коварныхъ иноземцевъ". Видя, что на ихъ увѣщанія онъ отвѣчалъ одними презрительными насмѣшками, или гнѣвными выраженіями, посланные возвратились, не достигнувъ своей цѣли.

Кортесъ теперь видѣлъ, какія ему надо принять мѣры. "Хикотенкатль", говорилъ онъ, "былъ всегда врагомъ Испанцевъ, сначала въ полѣ, а послѣ въ совѣтѣ, то открыто, то втайнѣ, -- по всегда неумолимымъ врагомъ. Не для чего было терять время въ переговорахъ съ коварнымъ Индійцемъ". Онъ тотчасъ отправилъ небольшой отрядъ конницы съ альгвазилемъ, арестовать вождя, гдѣ бы онъ имъ ни встрѣтился, хоть бы даже на улицахъ Тласкалы, и привести назадъ въ Тецкуко. Въ то же время, онъ извѣстилъ тласкаланскій сенатъ о поступкѣ Хикотенкатля, прибавивъ, что у Испанцевъ бѣгство наказывается смертію.

Посланные исполнили приказанія Кортеса съ величайшею точностію. Они арестовали Хикотенкатля, -- неизвѣстно, въ самой ли Тласкалѣ, или въ ея окрестностяхъ, -- и привели плѣнникомъ въ Тецкуко, гдѣ для его принятія приготовлена была высокая висѣлица, воздвигнутая на большой площади. Его немедленно повели на мѣсто казни; приговоръ и причина, за которую долженъ онъ былъ страдать, были объявлены народу, и несчастный кацикъ искупилъ свой проступокъ подлою смертію преступника. Богатства его, состоявшія изъ обширныхъ помѣстій, невольниковъ и золота, были конфискованы въ пользу кастильской короны.

Такимъ-образомъ погибъ во цвѣтѣ лѣтъ Хикотепкатль, -- одинъ изъ храбрѣйшихъ воиновъ, когда-либо начальствовавшихъ индійскою арміею. Онъ первый изъ индійскихъ вождей удачно сопротивлялся оружію завоевателей; и если бы жители Апагуака вообще были воодушевлены такимъ же духомъ, какъ онъ, то, вѣроятно, Кортесъ никогда не вступилъ бы въ столицу Монтезумы. Одаренный проницательнымъ умомъ, онъ предвидѣлъ, что Европеецъ былъ врагъ несравненно опаснѣйшій для его отечества, чѣмъ Ацтекъ. Но однажды согласившись сражаться подъ знаменемъ бѣлыхъ, онъ не имѣлъ права покидать его, и этимъ поступкомъ своимъ заслужилъ смерть, -- наказаніе, опредѣленное за этотъ родъ преступленія законами какъ просвѣщенныхъ, такъ и дикихъ народовъ. Говорятъ даже, будто-бы тласкаланскій сенатъ самъ содѣйствовалъ къ его арестованію, увѣдомивъ предварительно Кортеса, что по ихъ законамъ подобныя преступленія также наказываются смертію. Нужно, впрочемъ, дивиться смѣлости завоевателя -- казнить такимъ-образомъ вождя посреди его же народа. Ибо онъ былъ могущественный вождь, и наслѣдникъ одного изъ четырехъ владѣній, составлявшихъ республику. Онъ пользовался любовью всѣхъ своихъ соотечественниковъ, а въ особенности молодежи, обожавшей его за рыцарскую доблесть; и при смерти его народъ оспаривалъ другъ у друга куски его одежды, которые въ-послѣдствіи хранились у нихъ, какъ священная память. Казнь, однакожь, произошла безъ сопротивленія, и послѣ нея не было ни малѣйшаго возмущенія. Онъ былъ единственный Тласкцланецъ, когда-либо измѣнившій Испанцамъ.

Согласно съ планомъ дѣйствій, избраннымъ Кортесомъ, Сандоваль, съ своимъ отрядомъ, долженъ былъ направить путь свой на югъ, а Альварадо и Олидъ обогнуть озеро съ Сѣвера. Оба послѣдніе офицера, овладѣвъ первоначально Такубою, должны были идти дальше на Чапольтепекъ, и истребить тамъ водопроводъ, снабжавшій Мехику водою. Мая 10-го они выступили въ походъ; по въ Алькоманѣ, гдѣ остановились на ночлегъ, возникъ между воинами ввѣренныхъ имъ отрядовъ споръ о квартирахъ, имъ отведенныхъ. Ссора эта кончилась дракою, и начальники, принявъ участіе въ непріязненныхъ чувствахъ своихъ подчиненныхъ, вызвали другъ друга на бои. Слухъ объ этомъ происшествіи дошелъ вскорѣ до Кортеса, и онъ тотчасъ послалъ ко вспыльчивымъ вождямъ, умоляя ихъ, ради общаго блага и привязанности къ нему, бросить свои раздоры, которые должны кончиться ихъ погибелью и погибелью всей экспедиціи. Увѣщанія его подѣйствовали на нихъ на столько, по-крайней-мѣрѣ, что они, по-видимому, примирились другъ съ другомъ. Но не въ характерѣ Олида было забывать, а еще того менѣе прощать обиду; и Альварадо, хотя былъ и откровененъ, однакожь нетерпѣливъ и вспыльчивъ, и также не скоро забывалъ оскорбленіе. Послѣ этого случая, они никогда не были друзьями.

Испанцы не встрѣтили сопротивленія на пути. Главные города были всѣ покинуты жителями, ушедшими въ Мехику для подкрѣпленія тамошняго гарнизона, или спасавшимися въ горахъ съ своими семействами, Такубу они также нашли совершенно-опустѣвшею, и войска снова заняли свои прежнія квартиры въ этой великолѣпной столицѣ Тепанековъ.

Первымъ дѣломъ ихъ было истребить трубы, посредствомъ которыхъ вода съ горы Чапольтепека была проведена въ водоемы и фонтаны, украшавшіе дворы и площади столицы. Водопроводъ, построенный на прочной, хотя узкой плотинѣ, частію изъ кирпичей и цемента, проходилъ чрезъ рукавъ озера, и все сооруженіе служило пріятнымъ памятникомъ мехиканскаго просвѣщенія. Индійцы, чувствуя всю важность этого пункта, поставили тутъ для его защиты значительный отрядъ. Произошло сраженіе, въ которомъ обѣ стороны понесли большую потерю, но Испанцы остались побѣдителями. Разрушили часть водопровода, и во все время осады столица уже болѣе не пользовалась водою изъ этого источника.

На другой день, соединенныя войска спустились на роковую плотину, чтобъ овладѣть, если возможно, ближайшимъ мостомъ. Они нашли плотину покрытую толпами воиновъ, столь же несметныхъ, какъ и въ гибельную ночь своего бѣгства; поверхность озера пестрѣла безчисленными челноками. Безстрашные христіане пытались-было идти впередъ подъ бурею метательныхъ орудій, бросаемыхъ въ нихъ съ озера и съ берега, но успѣхи ихъ были очень медленны. Поперегъ плотины были устроены баррикады, до того мѣшавшія движеніямъ конницы, что она стала почти безполезною. Борта индійскихъ лодокъ были закрѣплены щитами, которые защищали сидѣвшихъ за ними отъ стрѣльбы мушкетеровъ и стрѣльцовъ; и когда копейщики напирали нѣсколько сильно на воиновъ, находившихся на плотинѣ, то они кидались неустрашимо въ воду, какъ въ свою природную стихію, и, вышедъ снова на скаты плотины, производили жестокую и гибельную стрѣльбу по христіанскому войску. Послѣ долгой и упорной борьбы, Испанцы принуждены была отступить къ своимъ квартирамъ со срамомъ, и, включая союзниковъ -- потерпѣвъ отъ непріятеля почти столько же вреда, сколько нанесли ему сами. Раздосадованный этою неудачею, Олидъ приписалъ ее безумной опрометчивости своего товарища, и отступилъ на другой день по утру съ своимъ войскомъ къ Кохогуакану, назначенному ему пункту.

Лагери, отдѣленные другъ отъ друга разстояніемъ всего двухъ лигъ, сообщались между собою весьма-легко и удобно. Они скоро нашли себѣ обильное занятіе, рыская по окрестностямъ за съѣстными припасами, или отражая дѣятельные набѣги непріятеля; они наказывали его за дерзость тѣмъ, что захватывали на пути тѣ запасы, которые доставлялись къ нему. Но они сами находились въ ненадежномъ положеніи, и съ нетерпѣніемъ ждали прибытія бригантинъ подъ начальствомъ Кортеса. Олидъ вступилъ въ свои квартиры въ Кохогуаканѣ въ послѣднихъ дняхъ мая, и съ этого времени можно считать начало осады Мехики.

V.
Развитіе индійской флотиліи.-- Испанцы занимаютъ плотины.-- Отчаянные приступы.-- Поджигаютъ дворцы.-- Твердость духа осажденныхъ. Казармы для войскъ.

Какъ скоро Кортесъ получилъ извѣстіе о томъ, что оба офицера прибыли на назначенные посты, то приказалъ Сандовалю идти на Ицтапалапанъ. Путь его пролегалъ большею-частію по мѣстамъ, обитаемымъ дружественными племенами; и въ Чалкѣ къ небольшому отряду Испанцевъ присоединилось могучее индійское ополченіе, ожидавшее тамъ его прибытія. Послѣ этого, онъ продолжалъ свой путь, не встрѣтивъ сопротивленія, пока не достигъ непріязненнаго города, подъ стѣнами котораго нашелъ сильный отрядъ, готовый принять его. Произошла битва, и жители, послѣ упорнаго сопротивленія, принуждены были отступить и искать убѣжища либо на водѣ, либо въ той части города, которая была построена надъ озеромъ. Испанцы немедленно заняли прочія части.

Между-тѣмъ, Кортесъ, намѣреваясь поддержать съ озерной стороны нападеніе своего подчиненнаго, велѣлъ флотиліи вступить подъ паруса. Приблизившись къ южному берегу озера, онъ прошелъ подъ тѣнью отдѣльной высокой скалы, извѣстной съ того времени подъ названіемъ "Скалы Маркиза". На ней находился индійскій отрядъ, привѣтствовавшій флотъ, когда онъ проходилъ мимо его, тучами стрѣлъ и камней. Кортесъ, рѣшившись наказать эту дерзость и освободить озеро отъ такого безпокойнаго непріятеля, вышелъ тотчасъ на берегъ со ста-пятидесятью воинами. Самъ, впереди всѣхъ, онъ бросился на приступъ, и взобравшись по крутизнѣ на вершину скалы, предалъ весь гарнизонъ мечу. Тутъ онъ нашелъ также множество женъ и дѣтей, которыхъ пощадилъ.

На вершинѣ скалы находился пылающій костеръ, служившій сигналомъ для извѣщенія жителей столицы, что испанскій флотъ снялся съ якоря. Прежде, чѣмъ Кортесъ успѣлъ возвратиться на свою бригантину, непріятельскіе челноки и пироги вышли изъ мехиканскихъ гаваней и всюду покрывали поверхность озера. Ихъ было нѣсколько сотъ; всѣ онѣ были наполнены воинами, и подвигались быстро по гладкому лону водъ помощію своихъ веселъ.

Кортесъ, взиравшій, какъ говоритъ самъ, за свой флотъ, какъ на "ключь этой войны", чувствовалъ, какъ было важно для него нанести непріятелю рѣшительный ударъ при первой встрѣчѣ. Можно, слѣдовательно, представить себѣ его досаду, когда, при появленіи ихъ, паруса вдругъ перестали дѣйствовать отъ недостатка вѣтра. Онъ хладнокровно ожидалъ приближенія индійской эскадры, которая, однакожь, переставъ грести, остановилась въ безопасномъ разстояніи, какъ-бы боясь встрѣчи съ этими чудовищами, появившимися впервые теперь на ихъ водахъ. Въ это самое мгновеніе, легкій береговой вѣтерокъ сталъ рябить поверхность озера; мало-по-малу, онъ засвѣжѣлъ, и Кортесъ, воспользовавшись этою благодѣтельною помощью, ниспосланною самимъ провидѣніемъ, развернулъ свою боевую линію и подъ всѣми парусами пустился прямо на непріятеля.

Едва только утлыя ладьи Индійцевъ подвергались удару своихъ грозныхъ противниковъ, онѣ или опрокидывались и тонули, или получали такія поврежденія, что наполнялись водою и, нѣсколько медленнѣе, также опускались на дно. Волны были покрыты обломками разбитыхъ челноковъ и людьми, тщетно умолявшими своихъ товарищей принять ихъ на свои суда, и безъ того слишкомъ тяжело нагруженныя. Испанскій флотъ прорѣзывалъ себѣ путь чрезъ толпу лодокъ, производилъ жестокую пальбу на право и на лѣво, довершая этимъ разбитіе Ацтековъ. Послѣдніе не пытались сопротивляться, и, сдѣлавъ наудачу нѣсколько выстрѣловъ, не причинившихъ Испанцамъ вреда, пустились что было мочи грести назадъ въ тѣ гавани, изъ которыхъ такъ недавно еще вышли. Но страшный противникъ ихъ столько же превосходилъ ихъ быстротою, сколько и силою, и, несшись на крилахъ вѣтра, онъ направлялъ свой бѣгъ то въ ту, то въ другую сторону, распространяя повсюду смерть и страхъ, и оглашая берега громомъ своихъ орудій. Весьма немногія суда изъ этой многочисленной индійской флотиліи успѣли достичь порта, и, проскользнувъ по каналамъ, нашли убѣжище въ центрѣ города, куда бригантины, сидѣвшія слишкомъ-глубоко въ водѣ, не могли преслѣдовать ихъ. Эта побѣда, превосходившая, по рѣшительности своей, самыя блестящія надежды Кортеса, доказала преимущество Испанцевъ, оставшихся съ того времени неоспоримыми повелителями ацтекскаго моря.

День вечерѣлъ, когда эскадра, спустившись вдоль большой южной плотины, стала на якорь противъ того мѣста, гдѣ кохогуаканская вѣтвь соединяется съ главною плотиною, называемою Холокъ. Дорога у этого пункта была нѣсколько шире обыкновеннаго, и на ней были сооружены двѣ каменныя башни, окруженныя каменными же стѣнами, образуя такимъ образомъ довольно сильную позицію, занимаемую въ это самое время отрядомъ Ацтековъ. Ихъ было немного, и Кортесъ, вышедъ на берегъ, успѣлъ безъ большаго труда прогнать непріятеля и овладѣть укрѣпленіями.

Первоначальное намѣреніе генерала было, кажется, соединеніе съ Олидомъ въ Кохогуаканѣ. Но если это и было, то теперь онъ перемѣнилъ свое намѣреніе, и благоразумно избралъ это мѣсто, какъ выгоднѣйшую позицію для своего лагеря. Оно было расположено въ разстояніи всего пол-лиги отъ столицы, и, владѣя главною южною дорогою, имѣло еще прямое сообщеніе съ кохогуаканскимъ гарнизономъ, чрезъ который онъ могъ получать припасы изъ окрестнаго края. Здѣсь, слѣдовательно, онъ рѣшился основать свою главную квартиру. Онъ тотчасъ велѣлъ перенести тяжелое орудіе съ бригантинъ на плотину, и послалъ къ Олиду приказаніе присоединиться къ нему съ половиною своего войска; Сандовалю же велѣно было покинуть свои квартиры и идти на Кохогуаканъ, откуда отрядить изъ своей пѣхоты къ лагерю Кортеса пятьдесятъ отборныхъ людей. Сдѣлавъ эти распоряженія, генералъ дѣятельно занялся укрѣпленіемъ и приведеніемъ въ наилучшее оборонительное положеніе своей позиціи въ Холокѣ.

Въ-теченіи первыхъ пяти или шести дней послѣ занятія этой позиціи, Испанцевъ безпрестанно безпокоилъ непріятель, желавшій теперь, когда уже было поздно, воспрепятствовать ихъ укрѣпленіямъ такъ близко возлѣ столицы. Вопреки своему обыкновенному образу войны, Индійцы производили нападенія не только днемъ, но и ночью. По озеру ходили стаи челноковъ, которые, боясь бригантинъ, держались на почтительномъ разстояніи отъ нихъ, но все же подходили довольно близко, въ особенности при наступленіи мрака, и бросали въ христіанскій лагерь тучи стрѣлъ, падавшихъ такъ густо, что подъ ними не видно было поверхности земли; къ тому же, онѣ препятствовали свободнымъ движеніямъ воиновъ. Другіе Индійцы бѣжали вдоль западнаго ската плотины, который не былъ защищенъ испанскимъ флотомъ, и стрѣляли по Испанцамъ такъ метко и удачно, что осаждающіе были принуждены прорыть въ плотинѣ временной проломъ, довольно широкій, по которому можно было провести двѣ меньшихъ бригантины, и такимъ образомъ сдѣлаться полными повелителями внутренняго бассейна. Все же смѣлые язычники, идя вдоль плотины, отважились подходить на разстояніи полета стрѣлы къ христіанскимъ укрѣпленіямъ, испуская такіе Страшные вопли и военные крики, что можно было думать, говоритъ Кортесъ, "будто небо и земля столкнулись". Но они были жестоко наказаны за эту дерзость, ибо баттареи, защищавшія входы въ лагерь, открыли опустошительный огонь, который разсѣялъ нападающихъ и прогналъ ихъ въ безпорядкѣ до квартиръ.

Христіане теперь занимали двѣ главныя дороги, ведшія къ столицѣ, именно тѣ, которыя направлялись къ югу и къ западу. Оставалась еще третья, большая плотина тепехакакская, съ сѣвера; она соединялась съ главною улицею, проходившею по прямой линіи чрезъ самый центръ столицы, и потому ее можно было считать продолженіемъ ицтапалапанской плотины. Эта сѣверная дорога представляла осажденнымъ возможность спасаться бѣгствомъ, и они пользовались ею теперь для того, чтобъ поддерживать свои сношенія съ окрестнымъ краемъ и снабжать себя съѣстными припасами. Альварадо, замѣтивъ это съ своего поста въ Такубѣ, извѣстилъ о томъ генерала, и послѣдній приказалъ Сандовалю занять позицію на этой дорогѣ. Сандоваль, хотя страдалъ еще отъ раны, полученной въ одной изъ послѣднихъ стычекъ, поспѣшилъ исполнить приказанія своего начальника; и такимъ образомъ прекративъ послѣднія сообщенія столицы съ окрестною страною, довершилъ блокаду.

Но Кортесъ не довольствовался терпѣливымъ выжиданіемъ послѣдствій медленной блокады, которая могла истощить терпѣніе союзниковъ, и, вмѣстѣ съ тѣмъ, собственныя его средства. Онъ рѣшился поддержать ее такими дѣятельными нападеніями на городъ, которыя еще болѣе увеличили бы бѣдственное положеніе осажденныхъ и ускорили часъ сдачи. По этой причинѣ, онъ приказалъ начальствовавшимъ прочими двумя мѣстами произвести въ одно и то же время аттаку на тѣ части столицы, которыя были расположены близь ихъ лагерей.

Въ назначенный день, войска его находились подъ ору наемъ до разсвѣта. Отслужили обѣдню, по обыкновенію, и индійскіе союзники, слушая величественную службу съ важнымъ вниманіемъ, взирали съ непритворнымъ удивленіемъ на набожность христіанъ, на которыхъ, въ простотѣ своей, они смотрѣли почти какъ на божества. Испанская пѣхота, подъ личнымъ начальствомъ Кортеса, составляла авангардъ. Генерала сопровождало много офицеровъ, которые, какъ и онъ самъ, спѣшились. Они недалеко прошли по плотинѣ, какъ вдругъ были остановлены однимъ открытымъ проломомъ, чрезъ который некогда проходили посредствомъ моста. На противоположной сторонѣ выстроенъ былъ изъ камней и извести прочный брустверъ, позади котораго находился сильный отрядъ Ацтековъ, бросавшихъ въ Испанцевъ густую тучу стрѣлъ. Тщетно послѣдніе пытались вытѣснить ихъ изъ этой позиціи, производя по нимъ жаркую стрѣльбу изъ арбалетовъ и мушкетоновъ: они оставались невредимыми позади своего укрѣпленія.

Наконецъ, Кортесъ приказалъ двумъ бригантинамъ, которыя во все это время находились подлѣ плотины, по одной съ каждой стороны, для содѣйствія арміи, стать такимъ-образомъ, чтобъ имъ можно было производить пальбу вдоль позиціи, занимаемой непріятелемъ. Попавшись между двухъ жестокихъ огней, Индійцы принуждены были отступить. Находившіеся на судахъ воины, выскочивъ на берегъ, бросились какъ серны вверхъ по бокамъ плотины. Къ нимъ вскорѣ присоединились ихъ товарищи, подъ начальствомъ Кортеса, которые, кинувшись въ воду, переплыли чрезъ проломъ, и съ ними погнались за врагомъ. Мехиканцы, однакожь, отступали въ довольно стройномъ порядкѣ, пока, достигнувъ другаго отверстія въ плотинѣ, чрезъ которое прежде проходили посредствомъ моста, ныньче также разломаннаго, не переплыли чрезъ отверстіе и по нашли себѣ убѣжища за каменнымъ брустверомъ, устроеннымъ подобно предъидущему. Тамъ они были подкрѣплены свѣжими отрядами своихъ соотечественниковъ.

Они удерживались здѣсь до-тѣхъ-поръ, пока бригантины не стали снова громить ихъ изъ своихъ орудій; тогда они опять отступили. Испанцы такимъ-образомъ овладѣли одинъ за другимъ всѣми проломами, и, при каждой новой удачѣ, экипажи судовъ оглашали воздухъ криками торжества; имъ вторили товарищи и союзники ихъ, находившіеся на плотинѣ, и гулъ этихъ радостныхъ восклицаній раздавался до самыхъ границъ долины.

Кортесъ достигъ теперь до конца большой дороги, того мѣста, гдѣ она сообщалась съ предмѣстіями. Онъ остановился здѣсь, чтобъ дать время присоединиться къ нему арьергарду, трудившемуся надъ проломами, которые онъ заваливалъ для того, чтобъ конница и артиллерія могли удобнѣе проходить, и чтобъ армія не встрѣтила препятствій въ случаѣ отступленія. Эта важная обязанность была поручена союзникамъ, которые, при исполненіи ея, разрушали брустверы, стоявшіе на краяхъ проломовъ, и ими наполняли отверстія, а когда этого было недостаточно,-- ибо вода вокругъ южной плотины была глубока, -- то заваливали ихъ большими камнями и мусоромъ, взятыми съ самой плотины.

Испанцы теперь вступили въ ту же самую улицу, по которой шли, когда въ первый разъ посѣтили столицу, Она пересѣкала городъ съ сѣвера на югъ, по прямому направленію, и была необыкновенной ширины. Въ отдаленіи Испанцы видѣли темныя толпы непріятельскихъ воиновъ, собиравшихся для подкрѣпленія своихъ соотечественниковъ, которые готовились сопротивляться дальнѣйшему ихъ шествію. По обѣимъ сторонамъ улицы расположены были многочисленныя зданія; плоскія кровли ихъ пестрѣли воинами, которые привѣтствовали армію, проходившую мимо ихъ, бурею метательныхъ орудій, отскакивавшихъ, конечно, отъ желѣзной кольчуги офицера, не нанося ему вреда, но оставлявшихъ памятные знаки на тѣлѣ простаго воина, защищаемомъ простою бумажною матеріею, уже и безъ того покрытою страшными слѣдами прежнихъ битвъ, желая избавиться на будущее время отъ этихъ бомбардировокъ, Кортесъ приказалъ индійскимъ піонерамъ срыть главныя строенія до основанія на своемъ пути; и исполненіемъ этого разрушенія, такъ какъ и заваливапшемъ плотинныхъ проломовъ, они оказали ему неоцѣнимую услугу.

Испанцы, между-тѣмъ, подавались медленно, но твердо впередъ, поражая непріятеля жестокимъ огнемъ изъ мушкетоновъ; хотя онъ отступалъ предъ ними, однакожь оборачивался по временамъ назадъ, и бросалъ въ своихъ преслѣдователей тучи стрѣлъ и дротиковъ. Они продолжали такимъ-образомъ идти вдоль главной улицы, пока не были остановлены широкимъ рвомъ или каналомъ, чрезъ который нѣкогда проходилъ мостъ, и отъ котораго теперь оставалось только нѣсколько досокъ. Индійцы перешли по нимъ чрезъ ровъ, и сломали ихъ тотчасъ; въ тотъ же мигъ, изъ-за каменныхъ брустверовъ, защищавшихъ противоположную сторону капала, показались блестящія острія многочисленныхъ кольевъ. Кортесъ теперь уже не могъ воспользоваться помощію бригантинъ, которыя, за мелководіемъ, должны были остановиться, не достигнувъ предмѣстій. Онъ выставилъ впередъ своихъ мушкетеровъ, и они, защищаемые щитами своихъ товарищей, открыли огонь по непріятелю. Но пули отскакивали отъ каменнаго бруствера, не сдѣлавъ никакого вреда, между-тѣмъ, какъ нападающіе представляли слишкомъ меткую цѣль для своихъ противниковъ.

Генералъ приказалъ потомъ подвезти тяжелыя орудія, и, открывъ жаркую канонаду, вскорѣ сдѣлалъ въ укрѣпленіяхъ проломъ, сквозь который мушкетеры и стрѣльцы стали стрѣлять въ непріятеля такъ удачно, что Индійцы, послѣ двухъ-часоваго упорнаго сопротивленія, должны были отступить въ безпорядкѣ. Христіане, видя это, бросились въ мелкія воды, взлѣзли на противоположный берегъ рва, не встрѣтивъ дальнѣйшаго сопротивленія, и прогнали врага вдоль улицы къ площади, гдѣ колоссальная громада священной пирамиды возвышалась высоко надъ прочими зданіями столицы.

Это мѣсто было слишкомъ знакомо Испанцамъ. На одной сторонѣ стоялъ дворецъ Ахаякатля, ихъ бывшія квартиры, зрѣлище великихъ страданій для многихъ изъ нихъ. Насупротивъ стоялъ рядъ низенькихъ, неправильныхъ строеній, обитаемыхъ нѣкогда несчастнымъ Монтевумою; къ третьей сторонѣ площади примыкала Коатепантли, или Стѣна Змѣй, которая окружала великій храмъ, съ его маленькимъ городомъ священныхъ зданій. Испанцы остановились при входѣ на площадь, какъ-будто удрученные тяжкими, горькими воспоминаніями, представлявшимися ихъ воображенію. Но ихъ безстрашный вождь, раздосадованный медлительностію, громогласно повелѣлъ имъ идти впередъ, не давъ времени Ацтекамъ оправиться отъ своего смятенія; и, схвативъ одною рукою щитъ, а другою взмахнувъ мечомъ, тутъ же повелъ ихъ противъ врага съ воинственнымъ крикомъ "Сант-Яго."

Мехиканцы, испуганные появленіемъ ненавистнаго врага, пробравшагося снова, вопреки всѣмъ усиліямъ ихъ, въ самое сердце города, не стали сопротивляться, но отступили, или, лучше сказать, бѣжали въ священную ограду храма, гдѣ многочисленныя строенія, покрывавшія обширную площадь, представляли имъ выгодныя оборонительныя позиціи. На терассахъ, огибавшихъ величественные бока пирамиды, показывались тамъ-и-сямъ жрецы, облаченные въ своихъ обыкновенныхъ дикихъ и кровью обрызганныхъ одеждахъ. Идя медленнымъ шагомъ, они пѣли хвалебные гимны своему богу, и поощряли воиновъ, находящихся внизу, къ мужественной защитѣ, для спасенія алтарей его отъ оскверненія.

Испанцы теперь ворвались чрезъ открытыя ворота на площадь, и небольшой отрядъ бросился вверхъ по винтообразнымъ лѣстницамъ на вершину. Тамъ не нашли они и признаковъ креста, ни малѣйшаго символа той чистой вѣры, которой они нѣкогда ее посвятили. Новый истуканъ, изображавшій ацтекскаго бога войны, заступалъ мѣсто того, который былъ истребленъ христіанами, и возвышалъ свою безобразную, страшную голову въ томъ самомъ нишѣ, который былъ прежде занятъ его предшественникомъ. Испанцы сорвали съ него золотую личину и прочія драгоцѣнности, его украшавшія, и, бросивъ несчастныхъ жрецовъ стремглавъ внизъ по бокамъ пирамиды, поспѣшили на помощь къ товарищамъ, сражавшимся на площади. Пора было.

Ацтеки, выведенные изъ себя этимъ поступкомъ, совершеннымъ въ самыхъ глазахъ ихъ, и воодушевившись мужествомъ при видѣ мѣста, гдѣ они сражались въ самомъ присутствіи своихъ боговъ, подняли дикій крикъ ужаса и мстительнаго неистовства, и, выстроившись въ нѣчто похожее на строй, бросились какъ одинъ человѣкъ на Испанцевъ. Послѣдніе, остановившіеся у входа, сдѣлали усиліе, не смотря на это внезапное нападеніе, удержать свою позицію у воротъ. Но тщетно; стремительный напоръ нападающихъ мигомъ вытѣснилъ ихъ на площадь, гдѣ на нихъ напали другіе отряды Индійцевъ, толпившихся сюда изъ сосѣднихъ улицъ. Разбитые и потерявъ присутствіе духа, войска даже не пытались снова выстроиться, но, перешедъ чрезъ площадь, и оставивъ въ рукахъ непріятеля орудія, поставленныя тамъ, отступили поспѣшно внизъ по большой ицтаналапанской улицѣ. Здѣсь они вскорѣ смѣшались съ союзниками, которые загораживали дорогу; тѣ, заразившись паническимъ страхомъ Испанцевъ, еще болѣе увеличили безпорядокъ. Глаза бѣгущихъ, ослѣпленные градомъ метательныхъ орудій, бросаемыхъ на нихъ съ крышъ сосѣднихъ домовъ, едва были въ состояніи отличать друга отъ недруга. Напрасно Кортесъ силился остановить стремленіе побѣга и привести въ порядокъ разстроенныя войска. Голосъ его былъ заглушенъ дикою тревогою, и самъ онъ былъ увлеченъ яростію теченія.

Казалось, все погибло, когда вдругъ послышались въ одной изъ сосѣднихъ улицъ звуки, подобные отдаленному стуку конскихъ копытъ, быстро скакавшихъ по каменной мостовой. Шумъ становился яснѣе и яснѣе, и вскорѣ на площадь выѣхалъ отрядъ конницы. Хотя ихъ была только небольшая горсть, но они бросились смѣло въ самую средину непріятельской толпы. Мы уже неоднократно имѣли случай упоминать о томъ суевѣрномъ страхѣ, съ которымъ Индійцы взирали на коня съ его всадникомъ. И хотя долгое пребываніе конницы въ столицѣ нѣсколько ознакомило жителей съ этимъ явленіемъ, но такой значительный промежутокъ времени прошелъ съ того времени, какъ они въ послѣдній разъ видѣли конныхъ Испанцевъ, что всѣ ихъ прежніе таинственные страхи возвратились вдругъ съ новою силою; и когда это страшное явленіе напало на нихъ съ фланга, то, пораженные паническимъ страхомъ, они пришли въ смятеніе. Безпорядокъ распространился вскорѣ по всѣмъ переднимъ рядамъ, и Кортесъ, замѣтивъ свою выгоду, обратился назадъ съ быстротою молніи, и, поддерживаемый теперь своими подчиненными, успѣлъ прогнать непріятеля обратно въ ограду съ довольно значительною потерею.

Наступали сумерки, и потому онъ не старался воспользоваться своимъ перевѣсомъ. Приказавъ трубить отбой, онъ повелъ свои войска въ стройномъ порядкѣ, взявъ съ собою артиллерію, которая была оставлена прежде на большой площади. Первые отступили союзники, а вслѣдъ, за ними и испанская пѣхота; конница защищала арьергардъ, такъ-что тотъ порядокъ марша, котораго они держались при вступленіи, былъ совершенно измѣненъ. Ацтеки льнули къ заднимъ рядамъ отступающей арміи, и хотя нѣсколько разъ бывали прогнаны назадъ конницею, не переставали, однакожь, преслѣдовать врага, пуская въ него неудачныя тучи стрѣлъ и наполняя воздухъ дикими криками и воплями, подобно стаду голодныхъ волковъ, лишавшихся своей добычи. Уже было поздно, когда армія достигла своихъ квартиръ въ Холокѣ.

Альварадо и Сандоваль значительно содѣйствовали успѣху этого нападенія Кортеса на столицу, хотя ни тотъ, ни другой не проникнулъ въ предмѣстія; быть-можетъ, ихъ задержали трудности пути, которыя для Альварадо были несравненно значительнѣе, чѣмъ для Кортеса, потому-что та плотина, по которой онъ долженъ былъ проходить, была пересѣчена гораздо большимъ числомъ проломовъ. Недостатокъ въ бригантинахъ былъ также неблагопріятнымъ обстоятельствомъ для него; но Кортесъ, убѣдившись въ пользѣ ихъ содѣйствія, отправилъ половину своего небольшаго флота на помощь къ своимъ Офицерамъ. Безъ ихъ содѣйствія, однакожь, генералъ не провелъ бы свое войско такъ далеко, и, можетъ-быть, даже вовсе не успѣлъ бы вступить въ городъ. Удача этого нападенія поразила ужасомъ не только Мехиканцевъ, но и ихъ васалловъ, видѣвшихъ теперь, что всѣ ихъ грозныя приготовленія къ оборонѣ ничего почти не значили противъ бѣлаго, который въ такомъ скоромъ времени проложилъ себѣ путь, не смотря на всѣ ихъ предосторожности, къ самому сердцу столицы. Въ-слѣдствіе этого, многіе изъ сосѣднихъ городовъ и мѣстъ выказали намѣреніе отложиться отъ ацтекской короны и стали просить покровительства Испанцевъ. Къ числу ихъ принадлежала область Хочимилько, испытавшая уже такъ жестоко надъ собою дѣйствіе оружія завоевателей, и нѣкоторыя изъ племенъ отомійскаго народа, грубаго, но мужественнаго, который обиталъ на западныхъ границахъ Долины. Ихъ содѣйствіе было для Испанцевъ неоцѣнимымъ благодѣяніемъ, не столько потому-что Доставило имъ новыя подкрѣпленія, сколько отъ-того, что избавило армію отъ безпрестанныхъ набѣговъ этихъ воинственныхъ варваровъ на передовые посты.

Самое важное пособіе, полученное Испанцами около этого времени, было изъ Тецкуко, котораго правитель, Ихтлилькочитль, собравъ всѣ силы своихъ войскъ, простиравшіяся, говоритъ Кортесъ, до пятидесяти тысячь человѣкъ, самъ лично привелъ ихъ въ христіанскій лагерь. По приказаніямъ генерала, они были распредѣлены по тремъ отдѣленіямъ осаждающихъ.

Получивъ это подкрѣпленіе, Кортесъ приготовился сдѣлать вторичное нападеніе на столицу, не давъ ей времени оправиться отъ перваго. Онъ отдалъ приказанія своимъ помощникамъ, занимавшимъ другія плотины, выступить въ походъ въ одно время съ нимъ, и содѣйствовать ему по прежнему при аттакѣ. Все произошло точно въ томъ же порядкѣ, какъ и при первомъ нападеніи: пѣхота составляла авангардъ, вслѣдъ за нею шли союзники и конница. Но къ крайней досадѣ Испанцевъ, они нашли двѣ трети проломовъ въ первобытномъ непроходимомъ состояніи: неутомимый врагъ очистилъ ихъ отъ камней и мусора, которыми они были завалены. Пришлось снова подвозить пушки, бригантины снова должны были подходить къ скатамъ плотины, и непріятель былъ вытѣсняемъ и прогоняемъ съ поста на постъ такимъ же точно образомъ, какъ и при прежней аттакѣ. Однимъ словомъ, пришлось все дѣло начать съизнова. Былъ уже часъ по полудни, когда армія вступила въ предмѣстья.

Здѣсь они уже не встрѣчали прежнихъ препятствій; ибо, какъ уже было сказано, тѣ строенія, съ крышъ которыхъ Ацтеки такъ страшно громили ихъ при первомъ вступленіи, были срыты до основанія. Все же они только шагъ-за-шагомъ пробивали себѣ путь, сражаясь лицомъ-къ-лицу съ мехиканскою милиціею, которая оспоривала у нихъ дорогу съ тѣмъ же мужественнымъ духомъ, какъ и прежде. Кортесъ, который охотно пощадилъ бы жителей, еслибъ только они согласились принять его условія, съ горестію замѣтилъ ихъ отчаянную рѣшимость сражаться до послѣдней капли крови, не давая и не требуя пощады. Тутъ ему пришло на мысль, что лучшимъ средствомъ, можетъ-быть, для произведенія сильнаго впечатлѣнія на ихъ умы, было бы истребленіе тотчасъ же нѣкоторыхъ изъ главныхъ зданій, на которыя они привыкли смотрѣть, какъ на украшеніе города и на святыню.

Онъ вывелъ войска свои на большую площадь, и тамъ избралъ первою жертвою древній дворецъ Ахаякатля, гдѣ онъ самъ прежде расположилъ свои квартиры. Наружныя стѣны этого длиннаго ряда низенькихъ зданій были всѣ сложены изъ камня, но внутренность, башни и кровли состояли изъ дерева. Испанцы, у которыхъ воспоминанія объ этомъ дворцѣ были самаго мрачнаго рода, бросились исполнять дѣло разрушенія съ удовольствіемъ. Зажженные факелы и головни полетѣли по всѣмъ направленіямъ; нижнія части зданія были скоро объяты пламенемъ, которое, пробѣжавъ по удобосгараемымъ шпалерамъ и по деревяннымъ частямъ внутренности, быстро распространилось по второму этажу. Здѣсь пожирающая стихія гуляла на свободѣ, и прежде, чѣмъ она стала замѣтна извнѣ, отъ нея поднялся, изъ всякой щели и отверстія, густой столбъ дыма, нависшій надъ столицею какъ гробовой покровъ. Дымъ былъ вскорѣ разсѣянъ яркою вспышкою пламени, которое обняло всѣ верхнія части этого обширнаго зданія, пока, наконецъ, не лопнули подпоры, и весь длинный рядъ великолѣпныхъ покоевъ не провалился посреди облаковъ пыли и пепла съ ужаснѣйшимъ трескомъ, который на одинъ мигъ остановилъ опустошителей -- Испанцевъ.

Это было только на одинъ мигъ, однако. На другой сторонѣ площади, рядомъ съ жилищемъ Монтезумы, находилось нѣсколько строеній, въ которыхъ, какъ читателю уже извѣстно, содержались разные звѣри. Одно изъ этихъ строеній было теперь назначено къ истребленію,-- птичникъ, наполненный образцами всѣхъ разноцвѣтныхъ породъ птицъ, которыми изобиловали обширные лѣса Мехики. Этотъ домъ былъ легкой и красивой постройки, въ индійскомъ вкусѣ, и если разсматривать его въ-отношеніи къ его назначенію, онъ служилъ несомнѣннымъ доказательствомъ утонченнаго вкуса и образованнаго ума въ непросвѣщенномъ монархѣ. Легкіе, удобосгараемые матеріалы, изъ которыхъ онъ былъ построенъ (бамбуковый тростникъ и дерево) представляли разительную противоположность съ тяжелыми каменными зданіями, окружавшими его, и Испанцы тотчасъ воспользовались тѣми удобствами, которыя онъ представлялъ для достиженія ихъ цѣли. Едва зажженные факелы коснулись стѣнъ -- и это легкое, воздушное строеніе было уже объято пламенемъ, распространившимъ свой зловѣщій блескъ далеко за городъ и озеро. Его пернатые обитатели погибли по-большей-части въ огнѣ, а большія и сильнѣйшія породы, вырвавшись изъ-за горѣвшей рѣшетчатой стѣны птичника, поднялись высоко на воздухъ, и полетѣли съ пронзительными криками чрезъ несчастный городъ въ свои родные лѣса, за горы.

Ацтеки съ невыразимымъ ужасомъ и негодованіемъ глядѣли на это истребленіе почтеннаго жилища монарховъ и памятника ихъ роскоши и величія. Они остервенились почти до бѣшенства, когда увидѣли, что ихъ ненавистные враги, Тласкаланцы, принимаютъ участіе въ дѣлѣ разрушенія, и что имъ содѣйствуютъ Тецкуки, прежніе союзники Ацтековъ, съ которыми часто они породнялись. Они излили свое бѣшенство въ горькихъ проклятіяхъ, предметомъ которыхъ, въ особенности, былъ молодой тецкукскій правитель, Ихтлилькочитль, находившійся во весь этотъ день возлѣ Кортеса, и раздѣлявшій съ нимъ всѣ опасности. Воины съ крышъ домовъ осыпали его, когда онъ проходилъ мимо ихъ, самыми позорными именами, называя его гнуснымъ предателемъ, измѣнившимъ отечеству и собственному семейству своему,-- упреки, впрочемъ, довольно справедливые, въ чемъ сознается и родственникъ его, передавшій намъ это обстоятельство. Однакожь, онъ обращалъ мало вниманія на ихъ брань, и шелъ впередъ съ твердою рѣшимостію человѣка, преданнаго тѣмъ, чью сторону онъ самъ избралъ; вступивъ, вмѣстѣ съ Испанцами, на большую площадь, онъ бросился на главнаго начальника ацтекскихъ войскъ, вырвалъ у него изъ рукъ копье, отнятое у одного, изъ христіанъ, и нанесъ ему ударъ своею булавою, или мукуагуитлемъ, отъ котораго онъ повалился мертвый на-земь.

Совершивъ дѣло истребленія, испанскій начальникъ приказалъ начать отступленіе, отправивъ впередъ индійскихъ союзниковъ, загораживавшихъ ему дорогу. Мехиканцы, доведенные до послѣдней крайности своими потерями, рвались въ порывахъ дикаго бѣшенства къ арьергарду, и хотя нѣсколько разъ были прогнаны назадъ конницею, однакожь все возвращались, и бросаясь подъ самое брюхо лошадей, пытались срывать съ сѣдла сѣдоковъ, жертвуя такимъ-образомъ жизнію для-того, чтобъ нанести хоть одинъ ударъ врагу. Къ-счастію, большая часть ихъ милиціи сражалась съ осаждающими въ противоположныхъ частяхъ города; но, не смотря на свою малочисленность, они такъ мужественно преслѣдовали Испанцевъ подъ начальствомъ Кортеса, что немногіе изъ послѣднихъ достигли въ эту ночь лагеря, не получивъ памятныхъ слѣдовъ отчаянной битвы.

На слѣдующій день, да и въ-теченіи нѣсколькихъ дней сряду, генералъ повторялъ свои нападенія, заботясь такъ же мало объ отдохновеніи, какъ-будто онъ и его войска были желѣзные. Однажды онъ вышелъ на большую дорогу, которая вела въ Такубу, и взялъ съ бою три моста; желая, если возможно, открыть сообщеніе съ Альварадо, занимавшимъ постъ на смежной съ этою дорогою плотинѣ. Но Альварадо еще не проникнулъ въ предмѣстія, встрѣтивъ слишкомъ-много препятствій на дорогѣ; къ-тому же, быть-можетъ, и подчиненные его не исполняли его приказаній съ тѣмъ горячимъ усердіемъ, которымъ отличались движенія ихъ, когда ими начальствовалъ самъ Кортесъ.

При каждомъ изъ этихъ нападеній, оказывалось, что, благодаря стараніямъ неутомимыхъ Мехиканцевъ, проломы были болѣе или менѣе въ ихъ первобытномъ состояніи, и что матеріалы, которыми Испанцы съ такимъ трудомъ ихъ завалили, были снова тщательно вынуты изъ нихъ. Можетъ показаться страннымъ, что Кортесъ не принималъ никакихъ мѣръ предосторожности, чтобъ воспрепятствовать безпрестанному повторенію дѣйствія, причинявшаго ему столько хлопотъ и которое столько замедляло его движенія. Онъ упоминаетъ объ этомъ обстоятельствѣ въ своемъ письмѣ къ императору, въ которомъ говоритъ, что для этого ему было нужно основать свои квартиры въ самомъ городѣ, гдѣ онъ не только былъ бы окруженъ врагами, по лишился бы возможности поддерживать свои сношенія съ окрестностями; или же, для защиты проломовъ въ ночное время, надо было отряжать къ нимъ довольно значительную стражу изъ Испанцевъ, -- объ индійскихъ его союзникахъ и говорить было нечего, -- и что эта обязанность была бы уже свыше силъ людей, которые исполняли въ-теченіи цѣлаго дня такую тяжкую службу.

Альварадо, впрочемъ, и прибѣгнулъ къ послѣднему средству; онъ отправлялъ каждую ночь караулъ, состоявшій изъ сорока воиновъ, для защиты плотины, лежавшей ближе къ непріятелю. Этотъ караулъ былъ смѣняемъ по истеченіи нѣсколькихъ часовъ другимъ, подобнымъ же, который въ свою очередь уступалъ свое мѣсто третьему, между-тѣмъ, какъ первые два караула ночевали на своемъ посту, такъ-что, въ случаѣ тревоги, на самомъ мѣстѣ находился отрядъ изъ ста-двадцати воиновъ, готовыхъ отражать нападеніе непріятеля. Иногда даже весь отрядъ приходилъ на мѣсто разомъ и, опираясь на свое оружіе, ночевалъ тутъ подъ открытымъ небомъ, въ ожиданіи аттаки.

Но жизнь среди этихъ непрестанныхъ тяжкихъ трудовъ и заботъ была убійственна, даже для людей, одаренныхъ такимъ желѣзнымъ здоровьемъ, какъ Испанцы. "Въ-теченіи всей безконечной ночи", восклицаетъ Діасъ, служившій въ отдѣленіи у Альварадо, "мы стояли, несчастные, на часахъ, не смотря ни на дождь, ни на холодъ. Стоимъ, бывало, когда отъ изнуренія едва держимся на ногахъ, и когда всѣ члены болятъ отъ ранъ, полученныхъ наканунѣ." Это происходило въ дождливое время года, которое въ этихъ странахъ продолжается съ Іюля мѣсяца по самый сентябрь, и когда поверхность дорогъ, наводненная бурями и изрытая безпрестаннымъ движеніемъ по ней многочисленныхъ отрядовъ, превращается въ совершенное болото, по которому армія едва съ величайшимъ трудомъ можетъ пробираться.

Войска, служившія подъ личнымъ начальствомъ Кортеса, находились едва-ли въ лучшемъ положеніи. Весьма-немногіе изъ нихъ находили убѣжище въ башняхъ, которыми обложены были холокскія укрѣпленія. Большая часть была принуждена жить на открытомъ воздухѣ, подвергаясь всей суровости непогоды. Лагерныя постановленія требовали, чтобъ всякій воинъ спалъ на своемъ оружіи, исключая случая, когда раны его этому препятствовали; и ихъ безпокойный сонъ былъ часто прерываемъ полуночнымъ призывомъ къ бою, ибо Гватемозинъ, вопреки обычаю своихъ соотечественниковъ, часто нападалъ на непріятеля ночью. "Однимъ словомъ", восклицаетъ старый воинъ, слова котораго мы приводили выше, "въ-теченіи этихъ трехъ мѣсяцевъ, проведенныхъ нами подъ стѣнами столицы, мы сражались безпрестанно, и днемъ и ночью; и еслибъ я сталъ разсказывать обо всемъ, что мы перенесли и что сдѣлали, то истощилъ бы терпѣніе читателя, и онъ могъ бы даже подумать, что читаетъ повѣствованіе о невѣроятныхъ подвигахъ какого-нибудь странствующаго рыцаря."

Ацтекскій императоръ руководствовался въ своихъ дѣйствіяхъ какимъ-то систематическимъ планомъ, доказывавшимъ, что онъ не вовсе несвѣдущъ по части военнаго искусства. Онъ нерѣдко нападалъ въ одно и то же время на всѣ три отдѣленія Испанцевъ, расположившихся на плотинахъ, и на гарнизоны у оконечностей ихъ. Для исполненія этого, онъ требовалъ къ себѣ на помощь не только всю свою столичную милицію, но и войска всѣхъ значительныхъ окрестныхъ городовъ, которыя всѣ выступали вмѣстѣ, повинуясь извѣстному имъ сигнальному пламени, или звуку огромнаго барабана, въ который били жрецы на вершинѣ храма. Замѣчательно, что одно изъ этихъ общихъ нападеній произошло, случайно или умышленно, наканунѣ праздника святаго Іоанна Крестителя, ровно чрезъ годъ послѣ втораго вступленія Испанцевъ въ мехиканскую столицу.

Эти безпрестанныя непріязненныя дѣйствія до крайности истощали силы мехиканскихъ войскъ, по юный ихъ монархъ находилъ средства къ облегченію трудовъ но-очередною смѣною однихъ отрядовъ другими. Это было, замѣтно по различію одеждъ и воинскихъ знаковъ индійскихъ батальйоновъ, которые появлялись на нолѣ и потомъ смѣнялись другими. Ночью, въ ацтекскомъ станѣ соблюдалась бдительная стража,-- необыкновенная предосторожность между народами, обитавшими на плоской возвышенности. Передовые посты непріятельскихъ армій располагались въ виду другъ друга. Мехиканцы обыкновенно избирали для этой цѣли мѣсто, лежавшее по близости какого-нибудь широкаго пролома, обозначая свою позицію большимъ огнемъ, разводимомъ впереди ея. Часы для смѣны карауловъ объявлялись помощію пронзительнаго ацтекскаго свиста; тогда Испанцы могли видѣть движеніе отрядовъ позади пламени, которое набрасывало красный блескъ на коричневыя тѣла воиновъ.

Между-тѣмъ, какъ Гватимозинъ дѣйствовалъ такъ неутомимо на сухомъ пути, онъ не оставался празднымъ и на водѣ. Онъ былъ слишкомъ-остороженъ, правду, для того, чтобъ снова рискнуть на открытое сраженіе съ испанскимъ флотомъ; но онъ прибѣгнулъ къ хитрости, болѣе сообразной съ индійскимъ образомъ войны. Онъ поставилъ въ засаду между высокимъ тростникомъ, опушавшимъ южные берега, множество лодокъ, и приказалъ въ то же время набить сваями окрестныя отмели. По окончаніи этихъ приготовленіи, изъ засады вышло нѣсколько пирогъ или большихъ лодокъ и стало грести около того мѣста, гдѣ бригантины стояли ошвартовившись. Два меньшихъ судна, полагая, что индійскія лодки везутъ припасы для осажденныхъ, погнались за ними, какъ и предвидѣлъ непріятель. Ацтекскіе чолны искали убѣжища въ рустомъ тростникѣ, гдѣ ихъ товарищи лежали въ засадѣ. Испанцы, попытавшись преслѣдовать ихъ, вскорѣ нашли на подводныя сваи. Ихъ тотчасъ окружила цѣлая стая индійскихъ челноковъ, большая часть экипажей была ранена, многіе, включая обоихъ командировъ, лишились жизни, и одна изъ бригантинъ,-- безполезная добыча,-- попала въ руки побѣдителей. Въ числѣ убитыхъ находился Педро Барба, капитанъ стрѣльцовъ, храбрый офицеръ, особенно-отличившійся во время завоеванія. Этотъ бѣдственный случай крайне огорчилъ Кортеса, и послужилъ ему полезнымъ урокомъ, который онъ не забывалъ во все остальное время воины.

Итакъ, борьба происходила на сушѣ и на водѣ,-- на плотинахъ, на озерѣ, и въ столицѣ. Кто бы ей ни измѣнялъ, но столица ацтекской имперіи оставалась вѣрна сама себѣ, и, помня свою древнюю славу, всюду представляла врагу безстрашный видъ, съ какой бы стороны онъ ни направилъ своихъ нападеній. Подобно тому, какъ въ тѣлѣ, когда оконечности уже поражены смертію -- жизненныя силы собираются къ сердцу и, кажется, бьются въ немъ еще сильнѣе прежняго.

Можетъ-быть, покажется удивительнымъ, какими средствами могъ Гватимозинъ снабдить припасами тѣ значительныя толпы людей, которыми теперь столица была населена; тѣмъ болѣе, что всѣ сухопутныя сообщенія находились въ рукахъ осаждающей арміи. Но независимо отъ запасовъ, заготовленныхъ для этой цѣли до начатія осады, и отъ отвратительной пищи, доставляемой ежедневно съ алтарей, въ городъ безпрестанно привозили запасы изъ окрестнаго края чрезъ озеро. Это происходило въ-теченіи нѣкотораго времени такъ таинственно, что Испанцы почти и не подозрѣвали того; да и тогда даже, когда бригантины, по приказанію Кортеса, стали крейсировать день и ночь, и очищать поверхность озера отъ лодокъ, занимавшихся этимъ промысломъ, весьма-многія изъ нихъ успѣвали еще обманывать бдительность крейсеровъ, и привозили свой грузъ безопасно въ портъ. Недостатокъ въ жизненныхъ потребностяхъ тогда только сталъ дѣлаться чувствительнымъ, когда главные окрестные города отложились отъ своей покорности и, слѣдовательно, пресѣклись самые источники. Подобныя измѣны дѣлались чаще по-мѣрѣ-того, какъ жители убѣждались въ томъ, что столица, безсильная въ собственной оборонѣ, можетъ еще меньше защищать ихъ: и главные васаллы ацтекской метрополіи отпадали отъ нея одинъ за другимъ, точно такъ, какъ дерево, приближаясь къ разрушенію, разстается съ своими листами при первомъ дуновеніи бури.

Города, вступившіе теперь подъ покровительство генерала, снабдили лагерь неимовѣрнымъ множествомъ войска; Кортесъ говорить, будто они ему послали до ста пятидесяти тысячь воиновъ; число, которое могло бы только послужить къ помѣхѣ его движеніямъ по длиннымъ плотинамъ. Въ тѣ времена, Долина, пестрѣвшая городами и селами, кипѣла народонаселеніемъ, въ которомъ каждый былъ воиномъ;-- населеніе это несравненно превосходило многочисленностію народонаселеніе нынѣшняго времени. Эти подкрѣпленія были распредѣлены по тремъ гарнизонамъ, занимавшимъ оконечности плотинъ, и многіе изъ нихъ находили себѣ дѣятельное занятіе въ томъ, что, рыская по окрестностямъ, промышляли съѣстные припасы для войска, а еще болѣе въ томъ, что производили нападенія на тѣ мѣста, которыя еще оставались враждебными Испанцамъ.

Кортесъ употреблялъ ихъ еще на построеніе казармъ для своихъ войскъ, жестоко-пострадавшихъ отъ безпрестанныхъ дождей, которые, какъ они замѣтили, падали въ это время года сильнѣе ночью. Съ зданій, разрушенныхъ въ столицѣ осаждающими, доставили на бригантинахъ къ плотинѣ значительное количество камня и строеваго лѣса, и изъ этихъ матеріаловъ выстроили, по обѣимъ сторонамъ холокскихъ укрѣпленій, по ряду хижинъ, послужившихъ арміи вмѣсто казармъ. Изъ этого обстоятельства можно составить себѣ нѣкоторое понятіе о томъ, какъ широка была плотина у этого мѣста; къ-тому же, надо замѣтить, что хотя казармы были устроены вдоль обѣихъ сторонъ ея въ два ряда, параллельно другъ другу, по все еще оставалось достаточно мѣста для прохода войска между ними.

Этимъ распоряженіемъ устроены удобныя помѣщенія для испанскихъ войскъ и для индійскихъ прислужниковъ, число которыхъ простиралось до двухъ тысячь человѣкъ. Главный корпусъ союзниковъ, вмѣстѣ съ небольшимъ отрядомъ конницы и пѣхоты, занялъ квартиры у сосѣдняго кохогуаканскаго поста и послужилъ къ защитѣ тыла лагеря и къ поддержанію сообщеній съ окрестною страною. При другихъ двухъ отдѣленіяхъ арміи, подъ начальствомъ Альварадо и Сандоваля, сдѣланы были подобныя же распоряженія, хотя помѣщенія, приготовленныя на занимаемыхъ ими плотинахъ для защиты войскъ отъ непогоды, были устроены ре столь прочно, какъ тѣ, въ которыхъ находили убѣжище кортесовы войска.

Испанскій лагерь снабжался съѣстными припасами изъ дружественныхъ городовъ, расположенныхъ по сосѣдству, и въ-особенности изъ Тецкуко. Эти припасы состояли изъ рыбы, плодовъ, свойственныхъ краю, преимущественно же изъ особеннаго рода фиги, росшей на тунѣ (cactus opuntia) и вишенъ, которыхъ въ это время было множество. Но главную ихъ пищу составляли тортиллы, (tortilla), или лепешки, сдѣланныя изъ индійскаго пшена, употребляемыя до-сихъпоръ въ Мехикѣ, для приготовленія которыхъ были учреждены, въ гарнизонныхъ городахъ, пекарни подъ надзоромъ туземцевъ. Союзники, какъ кажется слишкомъ вѣроятнымъ, разнообразили свою скудную пищу отъ-времени-до-времени отвратительнымъ пиромъ, при которомъ утоляли свой голодъ человѣческимъ мясомъ. Поле битвы представляло имъ, къ-несчастію, слишкомъ-частые и удобные случаи для удовлетворенія этой звѣрской наклонности, и какъ она ни была отвратительна въ глазахъ Кортеса, но онъ въ то время не въ состояніи былъ препятствовать этимъ ужасамъ.

Такимъ-образомъ, буря, собиравшаяся такъ долго надъ ацтекскою столицею, разразилась наконецъ во всей своей ярости. Ея несчастные жители видѣли себя окруженными со всѣхъ сторонъ легіонами неумолимаго врага, блестящіе ряды котораго простирались далѣе предѣловъ зрѣнія. Они видѣли себя покинутыми, въ часъ бѣдствія, союзниками и васаллами; видѣли, какъ свирѣпый иноземецъ проникалъ въ ихъ сокровенныя мѣста, оскверняя ихъ храмы, разграбляя дворцы, разрушая прелестный городъ днемъ, поджигая предмѣстья ночью, и, наконецъ, укрѣпляясь въ каменныхъ зданіяхъ подъ самыми ихъ стѣнами, какъ-будто располагая тогда только покинуть столицу, когда уже не останется камня на камнѣ отъ всего ея великолѣпія. Все это видѣли они, по духомъ не упадали; и хотя голодъ и чума уже начинали изнурять ихъ, они все еще показывали врагу тотъ же самый рѣшительный и твердый видъ. Кортесъ, который охотно пощадилъ бы и городъ и жителей, взиралъ съ изумленіемъ на эту твердость. Неоднократно, посредствомъ плѣнниковъ своихъ, которыхъ онъ, для этой цѣли, освобождалъ, онъ изъявлялъ имъ свою готовность согласиться на выгодныя для нихъ условія, лишь бы они только сдались. День-за-день онъ ласкалъ себя надеждою, что его предложенія будутъ приняты. Но время уходило, и онъ все обманывался въ своихъ ожиданіяхъ. Ему оставалось еще узнать всю силу памятозлобія Ацтековъ, и убѣдиться въ томъ, что каковы бы ни были ужасы ихъ настоящаго положенія и ихъ опасенія за будущность, по ненависть, которую они питали къ бѣлымъ, перевѣшивала все; въ сравненіи съ нею, всѣ возможныя страданія казались имъ бездѣлицами.

VI.
Общее нападеніе на столицу.-- Пораженіе испанцевъ-- Ихъ бѣдственное положеніе.-- Приношенія въ жертву плѣнныхъ.-- Измѣна союзниковъ.-- Твердость войскъ.
1521.

Медленно, но вѣрно, пробирался теперь голодъ въ самое сердце обложеннаго города. Казалось несомнѣннымъ, что при такой строгой блокадъ, жители будутъ наконецъ принуждены сдаться, хотя бы даже осаждавшіе и не подняли на нихъ оружія. Но для этого требовалось время; а Испанцы, не смотря на свое природное постоянство я терпѣливость, стали скучать трудностями службы, едва-ли меиве тѣхъ, которыя переносили сами осажденные. Въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ, даже положеніе ихъ было хуже положенія послѣднихъ, потому-что они были подвержены дѣйствію холодныхъ дождей, шедшихъ почти безпрерывно, и часто промёчивавшихъ ихъ до самыхъ костей. Словомъ, они находились въ положеніи самомъ мрачномъ, самомъ бѣдственномъ.

При этихъ рбстоятельствахъ, между ними нашлось много, охотно желавшихъ положить конецъ своимъ страданіямъ и попытаться взять городъ однимъ рѣшительнымъ приступомъ. Иные считали лучше овладѣть большимъ рынкомъ Тлателолько, который, будучи расположенъ въ Сѣверо-западной части столицы, могъ доставить имъ возможность имѣть сообщеніе съ лагерями Альварадо и Сандоваля. Эдо мѣсто, окруженное обширными портиками, представляло удобное помѣщеніе для многочисленной арміи, и, основавшись однажды въ столицѣ, Испанцы были бы въ состояніи повторить свой ударъ съ большимъ успѣхомъ, чѣмъ дѣйствуя издалека.

Многіе офицеры раздѣляли это мнѣніе, и съ жаромъ представляли его Кортесу. Между ними въ особенности отличался своею настойчивостію Альдерете, королевскій казначей, человѣкъ всѣми уважаемый, не только за санъ, но и за способности и ревность, оказанныя на службѣ. Изъ уваженія къ ихъ желаніямъ, Кортесъ созвалъ военный совѣтъ" "представилъ ему дѣло на разсмотрѣніе. Большинство офицсровъ,-- все люди съ рыцарскимъ духомъ, -- было готово рѣшиться на какое угодно отчаянное предпріятіе, лишь бы съ нимъ была сопряжена какая-нибудь перемѣна: до того имъ надоѣла нынѣшняя утомительная, бѣдственная жизнь ихъ. Они съ горячностію поддерживали сторону Альдерете$ и Кортесъ, считая, вѣроятно, болѣе благоразумнымъ согласиться на предложеніе, хотя, по его мнѣнію, и не совсѣмъ выгодное, чѣмъ приневоливать своихъ подчиненныхъ покориться его мнѣнію противъ ихъ убѣжденія, склонился наконецъ на эти представленія.

Онъ назначилъ день для приступа, который должно было начать въ одно время двумя отдѣленіями, подъ начальствомъ Альварадо и самого главнокомандовавшаго. Сандовалю велѣно было снять большую часть

Отд. II. Завоеваніе Мехики. 117

своихъ войскъ съ сѣверной плотины, и отрядить семьдесятъ человѣкъ отборныхъ воиновъ на помощь къ Кортесу.

Въ назначенное утро, обѣ арміи, отслушавъ обѣдни, выступили вдоль занимаемыхъ ими плотинъ противъ столицы. Они были поддержаны бригантинами и многочисленною Флотиліею индійскихъ лодокъ,-- которыя должны были пробить себѣ путь вверхъ по каналамъ,-- и несметными толпами союзниковъ, которые послужили подъ конецъ только къ тому, что увеличили общее смятеніе. Пройдя предмѣстья, имъ представились три дороги, оканчивавшіяся у площади Тлателолько. Главную изъ трехъ можно бы скорѣе назвать плотиною, чѣмъ улицею, потому-что она была гораздо ниже остальныхъ двухъ, и по бокамъ ея были вырыты глубокіе каналы. Кортесъ раздѣлилъ свое войско на три отряда. Начальство надъ однимъ изъ нихъ онъ поручилъ Альдсреге, съ приказаніемъ занять главную улицу. Второй онъ ввѣрилъ Андресу де-Тапіа и Корче де-Альварадо; первый изъ этихъ офицеровъ былъ человѣкъ храбрый и способный, а послѣдній, младшій братъ дона Педро, отличался рыцарскимъ духомъ, свойственнымъ этому безстрашному семейству. Имъ онъ велѣлъ проникнуть въ городъ чрезъ одну изъ параллельныхъ улицъ, а самъ, съ третьимъ отрядомъ, долженъ стараться занять другую улицу. Небольшой резервный отрядъ конницы расположился, съ двумя или тремя полевыми орудіями, противъ Такубской-Улицы, которая была назначена мѣстомъ свиданія для всѣхъ отдѣленій вообще.,

Кортесъ далъ своимъ капитанамъ самое строгое наставленіе не дѣлать ни шага впередъ, не обезпечивъ себя средствами къ отступленію; другими словами, онъ велѣлъ заваливать тщательно рвы и проломы, которые встрѣтятся на пути вдоль плотины. Альварадо, при нападеніи, сдѣланномъ имъ на столицу за нѣсколько дней назадъ тому, пренебрегъ этою предосторожностію, и отъ этой безпечности произошли такія гибельныя послѣдствія для его арміи, что Кортесъ поѣхалъ самъ на квартиры къ нему, и хотѣлъ публично сдѣлать провинившемуся офицеру строгій выговоръ за его ослушаніе. По прибытіи его, однакожь, въ лагерь, онъ нашелъ, что Альварадо велъ себя при этомъ дѣлѣ блестящимъ образомъ, и потому, забывъ свое негодованіе, онъ далъ ему -- вмѣсто заслуженнаго выговора -- нѣсколько дружескихъ совѣтовъ.

По окончаніи этихъ распоряженій, всѣ три отдѣленія начали свой путь по назначеннымъ имъ улицамъ въ одно и то же время. Кортесъ шелъ впереди своей пѣхоты. Мехиканцы отступали передъ нимъ, оказывая мало сопротивленія. Испанцы шли впередъ бодро, и брали баррикады одну за другою, тщательно засыпая проломы, чтобъ обезпечить себѣ обратную дорогу. Челноки поддерживали аттаку, двигаясь вдоль каналовъ и сцѣпляясь съ непріятельскими лодками; между-тѣмъ, проворные Тласкаланцы перелѣзали чрезъ террасы, и, пробираясь по крышамъ смежныхъ домовъ, бросали защитниковъ внизъ на улицы. Врагъ, какъ-бы пораженный удивленіемъ, казался не въ состояніи выдержать ярость нападенія, и побѣдоносные христіане, ободряемые криками торжества, извѣщавшими ихъ объ успѣхахъ ихъ товарищей въ сосѣднихъ улицахъ, усугубляли свои усилія, чтобъ первымъ достичь назначенной цѣли.

Встрѣчая такъ мало сопротивленія, генералъ сталъ подозрѣвать, не слишкомъ ли онъ быстро идетъ впередъ, и не кроется ли подъ этимъ какая-нибудь хитрость. Непріятель, можетъ-быть, хотѣлъ завлечь его въ средину города, чтобъ окружить или напасть на него съ тылу. Онъ опасался также, чтобъ, не смотря на его строгія приказанія, его пылкіе Офицеры, увлекшись погонею, не пренебрегли предосторожностію заваливать проломы. Въ-слѣдствіе этихъ размышленіи, онъ остановилъ свои войска, и приготовлялся отражать всякое хитрое движеніе своего противника. Между-тѣмъ, Альдерете уже присылалъ къ нему нѣсколько разъ съ извѣстіемъ, что онъ почти достигъ рывка. Это извѣстіе только увеличило опасенія генерала, боявшагося, чтобъ при такихъ быстрыхъ успѣхахъ онъ не забылъ обезпечить себѣ обратный путь. Кортесъ рѣшился повѣрить все своими собственными глазами, и, взявъ съ собою небольшой отрядъ, пошелъ тотчасъ осматривать дорогу, по которой отправился казначеи.

Прошедъ недалеко вдоль большой улицы или плотины, онъ былъ остановленъ отверстіемъ, наполненнымъ водою, шириною въ десять или двѣнадцать шаговъ, и по-крайней-мѣрѣ въ двѣ сажени глубины отсутствіемъ, которое составляло сообщеніе между каналами, протекавшими по обѣимъ сторонамъ плотины. Видны были слѣды слабой попытки завалить проломъ мусоромъ съ плотины; но трудъ этотъ былъ такъ безпечно исполненъ, что ни къ чему не служилъ. Нѣсколько бревенъ и большихъ камней, лежавшихъ тамъ-и-сямъ, доказывали, что работа была покинута почти тотчасъ послѣ начатія. Опасенія его достигли крайней степени, когда онъ замѣтилъ, что бока плотины около этого мѣста были подровнены заступами и, очевидно, очень еще недавно. Все это подавало ему поводъ подозрѣвать какую-нибудь хитрость со стороны коварнаго врага; и онъ почти убѣдился въ томъ, что его пылкій офицеръ бросился очертя голову въ западню, заранѣе приготовленную для него. Встревоженный до крайности, онъ принялся исправлять бѣду какъ-можно-скорѣе, приказавъ своимъ войскамъ завалить зіявшую пропасть.

Едва успѣли они приняться за дѣло, какъ вдругъ хриплый, отдаленный гулъ боя былъ заглушенъ ужаснымъ звукомъ изъ смѣшанныхъ воплей и воинскихъ криковъ, отъ которыхъ, казалось, самый сводъ небесный долженъ былъ обрушиться. Вслѣдъ за этимъ, послышался стремительный шумъ, какъ бы отъ шествія несметной толпы народа, доказывавшій, что натискъ сраженія измѣнилъ свое прежнее направленіе, и приближался теперь къ тому мѣсту, гдѣ находился Кортесъ съ горстью безстрашныхъ.

Его опасенія оказались справедливыми. Альдерете погнался за отступавшими Ацтеками съ горячностію, увеличивавшеюся съ каждымъ шагомъ, который онъ дѣлалъ впередъ. Онъ взялъ, безъ большаго труда, баррикады, защищавшія проломъ, и понесся дальше, приказавъ завалить отверстіе. Но у пылкихъ подчиненныхъ разъигралась кровь отъ погони, и ни одинъ изъ нихъ не хотѣлъ заняться такимъ низкимъ Дѣломъ, какимъ имъ казалось засыпка рва. Каждый могъ безъ труда пожинать лавры въ бою, а потому они понеслись всѣ вслѣдъ за своимъ начальникомъ, ободряя другъ друга, и хвастая, что они первые достигнутъ площади Тлателолько. Такимъ-образомъ, они дали себя завлечь въ самое сердце города когда, вдругъ, рогъ Гватимозина -- священный символъ, слышимый только во времена необыкновенной опасности -- издалъ, съ вершины сосѣдняго холма, длинный, пронзительный звукъ. Въ одинъ мигъ бѣгущіе Ацтеки, какъ-бы доведенные до бѣшенства, обратились назадъ и бросились на преслѣдовавшихъ. Въ то же время, изъ сосѣднихъ улицъ и переулковъ показались несметныя толпы воиновъ, и ринулись яростно на фланги осаждавшихъ, наполняя воздухъ тѣми свирѣпыми, неземными криками, которые поразили слухъ Кортеса и заглушили на одно мгновеніе дикіе звуки, вылетавшіе изъ другихъ частей столицы.

Армія, застигнутая въ-расплохъ, поколебалась отъ ярости нападенія, и пришла въ совершенный безпорядокъ. Други и недруги, бѣлые и Индійцы, смѣшались вмѣстѣ въ одну безпорядочную толпу; копья, мечи и булавы разсѣкали воздухъ всюду. Удары падали безъ цѣли. Осаждавшіе, ища спасенія, давили и топтали другъ друга. Ослѣпленные тучами метательныхъ орудій, которыя валились на нихъ съ крышъ, они шли впередъ, шатаясь, едва понимая куда идутъ, или падали, поражаемые незримыми руками. И вотъ нестройная толпа несется впередъ, подобно стремительному потоку, протекающему по крутому горному ложу, и валитъ въ страшномъ безпорядкѣ прямо къ открытому пролому, на противоположной сторонѣ котораго стоялъ Кортесъ и его сподвижники, пораженные ужасомъ при видѣ неминуемой гибели. Передовые рады вскорѣ кинулись въ волны, потопляя другъ друга; иные тщетно силились переплыть къ товарищамъ; другіе съ большимъ успѣхомъ, перелѣзали чрезъ груды тѣлъ погибшихъ. Многіе изъ нихъ падали назадъ въ воду, когда пытались вскарабкаться вверхъ по скользкимъ бокамъ плотины, или были увлекаемы находившимися въ челнокахъ воинами, увеличивавшими ужасы этого гибельнаго пораженія свѣжею бурею стрѣлъ и дротиковъ, бросаемыхъ въ бѣгущаго непріятеля.

Между-тѣмъ, Кортесъ и его безстрашные товарищи стояли твердо на противоположной сторонѣ пролома. "Я рѣшился" говоритъ онъ: "скорѣе умереть, чѣмъ покинуть своихъ бѣдныхъ сослуживцевъ при такой крайности!" Съ распростертыми руками онъ старался спасти кого могъ отъ смерти въ волнахъ и отъ плѣна, ужаснѣйшаго самой смерти. Тщетно старался онъ привести въ порядокъ устрашенныхъ бѣглецовъ, и возвратить имъ сколько-нибудь присутствія духа. Ацтеки слишкомъ-хорошо были знакомы съ его особою, и теперешнее положеніе дѣлало его меткою цѣлію ихъ оружія. Дротики, камни, стрѣлы, падали около него какъ градъ, но отскакивали безвредно отъ стальнаго шлема и доспѣховъ. Наконецъ, между врагомъ поднялся крикъ: "Малинчинъ! малинчинъ!", и шестеро изъ нихъ, дюжіе, сильные воины, бросившись разомъ на него, сдѣлали отчаянное усиліе утащить его къ себѣ на лодку. Онъ получилъ во время борьбы жестокую рану въ ногу, которая на время лишила его возможности дѣйствовать ею. Казалось, ему не было спасенія; но преданный ему товарищъ, Христоваль де-Олеа, замѣтивъ опасность генерала, бросился на Ацтековъ, и отрубилъ однимъ ударомъ руку одному изъ нихъ, пронзивъ мечомъ другаго насквозь. Тутъ подоспѣлъ къ нему на помощь одинъ изъ его товарищей, именемъ Лерма, и тласкаланскій князекъ, который, сражаясь надъ распростертымъ тѣломъ Кортеса, убилъ еще троихъ. Храбрый Олеа заплатилъ дорого за свое самоотверженіе: онъ палъ подлѣ самого генерала смертельно раненный.

Вскорѣ распространился между воинами слухъ, будто-бы ихъ начальникъ взятъ въ плѣнъ; и Кинонесъ, капитанъ тѣлохранителей, бросившись со многими другими выручать его, успѣлъ освободить Кортеса изъ рукъ враговъ, которые боролись съ нимъ въ водѣ, и, поднявъ его на руки, вынесли опять на плотину. Одинъ изъ его пажей, между-тѣмъ, пробирался сквозь толпы, ведя за собою лошадь генерала. Но юноша получилъ въ горло дротикомъ рану, которая воспрепятствовала ему исполнить намѣреніе. Другой изъ его приближенныхъ, именно каммергеръ его Гусманъ, имѣлъ больше успѣха; но между-тѣмъ, какъ онъ держалъ лошадь за узду и Кортесу помогали сѣсть въ сѣдло, Ацтеки схватили и этого преданнаго слугу и увлекли съ быстротою мысли на своихъ челнокахъ. Генералъ все еще оставался и не могъ рѣшиться покинуть мѣсто, покуда его присутствіе могло принести какую-нибудь пользу. Но преданный Кинонесъ, взявъ лошадь за узду, поворотилъ ее прочь отъ плотины, воскликнувъ въ то же время, что "жизнь начальника была слишкомъ важна для арміи, и ее нельзя такъ расточать".

Не легкое дѣло было пробираться сквозь толпы. Поверхность плотины, изрытая ногами людей и лошадей, была покрыта грязью по колѣни, а въ нѣкоторыхъ мѣстахъ до того разбита, что вода изъ каналовъ покрывала ее. Толпа въ безумныхъ усиліяхъ спастись изъ своего опаснаго положенія, колебалась во всѣ стороны, подобно пьяному. Боковое давленіе безпрестанно сталкивало тѣхъ, которые находились на флангахъ, внизъ по скользкимъ бокамъ плотины, и они падали въ плѣнъ къ непріятелю, который увлекалъ ихъ на свои челноки съ криками торжества, доказывавшими, съ какою дикою радостію они привѣтствовали каждую новую жертву. Лошади двухъ офицеровъ, ѣхавшихъ верхомъ возлѣ генерала, оступились и покатились вмѣстѣ съ сѣдоками внизъ по плотинѣ. Индійцы взяли одного въ плѣнъ и убили его лошадь. Другому посчастливилось спастись. Храбрый знаменоносецъ, Корралъ, подвертулся той же опасности. Онъ поскользнулся и упалъ въ каналъ, и непріятель уже считалъ его вѣрною добычею, по онъ успѣлъ опять выбраться на плотину, и даже спасти изорванное кастильское знамя. Лишившись трофея, владѣніе которымъ значило у анагуакскаго народа почти то же, что плѣнъ самбго главнокомандующаго, язычники пришли въ неописанное бѣшенство, и выразили свою досаду ужаснымъ крикомъ ярости.

Кортесу удалось, наконецъ, выбраться на твердую землю, и достичь площади у начала Такубской-Улицы, Здѣсь онъ произвелъ по непріятелю жаркую пальбу изъ тяжелыхъ орудій, привелъ свои разбитыя войска въ кой-какой порядокъ, и, напавъ на врага съ небольшимъ отрядомъ конницы, которая, не принимая участія въ дѣлѣ, была еще свѣжа, прогналъ его назадъ. Потомъ онъ велѣлъ двумъ другимъ отдѣленіямъ начать отступленіе. Разсѣянныя войска опять соединились, и генералъ, отправивъ своихъ индійскихъ союзниковъ впередъ, остался съ избраннымъ отрядомъ конницы въ арьергардѣ, для прикрытія отступленія арміи, которое совершилось безъ особенной потери.

Андресъ де-Такія былъ отправленъ на западную плотину для увѣдомленія Альварадо и Сандоваля о неудачи предпріятія. Тѣ два офицера, между-тѣмъ, проникли далеко въ городъ. Ободряемые торжественными криками своихъ соотечественниковъ въ сосѣднихъ улицахъ, они подавались впередъ съ необыкновенною быстротою, чтобъ не быть послѣдними у славной цѣли. Они уже почти достигли рынка, лежавшаго ближе къ ихъ квартирамъ, чѣмъ къ квартирамъ генерала, когда услышали звуки страшнаго рога Монтезумы, за которыми послѣдовали неземные крики и вопли язычниковъ, до такой степени изумившіе Кортеса, и наконецъ шумъ удалявшагося сраженія, затихавшаго въ отдаленіи. Капитаны теперь поняли оба, что участь дня рѣшается, вѣрно, не въ пользу ихъ соотечественниковъ. Они вскорѣ убѣдились въ справедливости своего предположенія, когда побѣдоносные Ацтеки, возвратившись съ погони за Кортесомъ, присоединили свои силы къ тѣмъ, которыя уже сражались съ Сандовалемъ и Альварадо, и напали на нихъ съ удвоенною яростію. Въ то же время они стали катать по земдѣ двѣ или три изъ окровавленныхъ головъ Испанцевъ, крича имя "малинчинъ". Пораженное ужасомъ при этомъ зрѣлищѣ, хотя и мало вѣря словамъ непріятеля, капитаны тотчасъ приказали отступить. Да, впрочемъ, уже не въ ихъ власти было устоять противъ яростныхъ нападеній осажденныхъ, кидавшихся на нихъ толпа за толпою съ такимъ ожесточеніемъ," о которомъ", говоритъ одинъ изъ очевидцевъ, "хотя оно и теперь какъ-будто повторяется предъ моими глазами, я не могу дать читателю и самаго слабаго понятія. Одинъ Богъ могъ спасти насъ отъ ужасовъ того гибельнаго дня!" Свирѣпые язычники преслѣдовали Испанцевъ до самыхъ укрѣпленій. Но здѣсь они были приняты, во-первыхъ, перекрестнымъ огнемъ бригантинъ, который, прострѣлявъ палисады, насажденные тутъ для затрудненія ихъ движенія, дѣйствовалъ вдоль всей плотины, а потомъ стрѣльбою изъ небольшой батареи, построенной впереди лагеря, которая, подъ управленіемъ искуснаго инженера, именемъ Медрано, громила ихъ по всей длинѣ ущелія. Поражаемыя, такимъ-образомъ, спереди и съ фланговъ, разбитыя ацтекскія колонны принуждены были отступить и искать убѣжища подъ городскими укрѣпленіями.

Въ лагерѣ царствовало всеобщее безпокойство о судьбѣ Кортеса, ибо Тапіу нѣсколько разъ задерживали на пути летучіе отряды непріятеля, поставленные тутъ Гватимозинымъ для прекращенія сообщеній между лагерями. Онъ пріѣхалъ наконецъ покрытый кровью, которая струилась изъ нѣсколькихъ ранъ. Извѣстія, привезенныя имъ, успокоили Испанцевъ на счетъ безопасности генерала, хотя, въ другихъ отношеніяхъ, они не слишкомъ уменьшили ихъ опасенія.

Сандоваль въ особенности желалъ удостовѣриться въ настоящемъ положеніи дѣлъ и узнать, каковы были дальнѣйшія намѣренія Кортеса. Не смотря на страданія, причиняемыя ему тремя ранами, полученными въ битвѣ того дня, онъ рѣшился лично посѣтить квартиры главно- командовавшаго. Былъ полдень,-- потому-что дѣятельныя событія утра заняли только нѣсколько часовъ времени,-- когда Сандоваль снова сѣлъ на добраго коня, на силу и быстроту котораго могъ положиться. Это было благородное животное, хорошо извѣстное во всемъ войскѣ и достойное своего храбраго сѣдока, котораго вынесло безопасно изъ всѣхъ утомительныхъ походовъ и кровопролитныхъ битвъ завоеванія. На пути онъ встрѣтилъ ведеты Гватимозина, которые погнались за нимъ, пуская въ него тучи стрѣлъ, не нашедшихъ, къ-счастію, слабой точки ни въ его доспѣхахъ, ни въ бронѣ его коня.

По прибытіи своемъ въ лагерь, онъ нашелъ войска совершенно-изнуренными и упавшими духомъ отъ утренняго бѣдствія. Они имѣли къ тому достаточную причину. Кромѣ убитыхъ и значительнаго числа раненныхъ, шестьдесятъ-два человѣка Испанцевъ, вмѣстѣ со множествомъ союзниковъ, достались за-живо въ руки непріятелю,-- непріятелю, славившемуся тѣмъ, что никогда не щадилъ плѣнниковъ. Въ довершеніе всѣхъ бѣдъ, они лишились еще двухъ полевыхъ орудій и семи лошадей. Эта потеря, столь незначительная по нашимъ европейскимъ понятіямъ о военныхъ дѣйствіяхъ, была весьма-чувствительна для нихъ, ибо лошадей и артиллеріи, самыхъ дѣйствительнѣйшихъ военныхъ орудій противъ язычниковъ, нельзя было достать безъ большихъ издержекъ и трудностей.

Замѣтили, что Кортесъ во весь этотъ ужасный день оказывалъ обычную ему храбрость и хладнокровіе. Однажды только онъ поколебался, когда Мехиканцы бросили къ его ногамъ головы нѣсколькихъ Испанцевъ, воскликнувъ въ то же время: "Сандоваль", "Тоначію", извѣстный эпитетъ Альварадо. При видъ этихъ окровавленныхъ трофеевъ, онъ поблѣднѣлъ какъ смерть, но, мигомъ принявъ прежнюю твердость, сталъ ободрять своихъ печальныхъ сподвижниковъ. Онъ теперь встрѣтилъ своего офицера съ спокойнымъ лицомъ; но сквозь это наружное хладнокровіе пробивалась тѣнь грусти, доказывавшей, какъ близко къ сердцу принималъ онъ бѣдствія "печальнаго моста" (puente cuidàda), какъ онъ горестно называлъ роковой проломъ.

На подробные вопросы офицера о причинѣ несчастія, онъ отвѣчалъ: "это мнѣ возмездіе за мои грѣхи, сынъ мой Сандоваль"; этимъ ласковымъ именемъ Кортесъ часто называлъ своего преданнаго и всѣхъ болѣе имъ любимаго офицера. Потомъ онъ объяснилъ ему настоящую причину несчастія, происшедшаго, какъ мы уже видѣли, отъ небреженія казначея. За этимъ послѣдовалъ дальнѣйшій разговоръ, въ которомъ генералъ объявилъ ему о своемъ намѣреніи не предпринимать наступательныхъ непріязненныхъ дѣйствій въ-теченіи нѣсколькихъ дней. "Тебѣ", продолжалъ онъ, "прійдется заступить мое мѣсто, потому что я теперь изувѣченъ и не въ-состояніи покуда исполнять своихъ обязанностей. Наблюдай за безопасностію лагерей и обращай особенное вниманіе на Альварадо. Мнѣ его храбрость вполнѣ извѣстна; но крайне опасаюсь, чтобъ эти мехиканскіе псы не напали на него когда-нибудь въ-расплохъ". Эти немногія слова выражали мнѣніе генерала о его двухъ помощникахъ; они были оба одинаково храбры и безстрашны; но одинъ соединялъ съ этими качествами ту предусмотрительность, которая такъ необходима для успѣха опасныхъ предпріятій, и которой вовсе не доставало въ характерѣ втораго. Будущему завоевателю Гватемалы предстояло, какъ водится, извлекать опытность изъ горькихъ плодовъ собственныхъ своихъ ошибокъ. Подъ руководствомъ Кортеса онъ сталъ воиномъ.-- Генералъ, окончивъ наставленія, дружески обнялъ своего помощника и отпустилъ его на квартиры.

Далеко было за полдень, когда онъ прибылъ туда; но солнце горѣло еще надъ западными горами, разбрасывая свои лучи по долинѣ и освѣщая старые башни и храмы Теночтитлана золотымъ блескомъ, мало согласовавшимся съ мрачными зрѣлищами кровопролитія, въ которое столица была недавно погружена. Тишина вечера, однакожь, была вдругъ нарушена странными звуками большаго барабана во храмѣ бога войны,-- звуками, напоминавшими Испанцамъ печальную ночь со всѣми ужасами, ее сопровождавшими, ибо только тогда они слышали ихъ. Это означало, что во храмъ нечестиваго совершается какой-нибудь торжественный обрядъ, и воины, удивленные унылыми звуками, которые были слышны за нѣсколько лигъ чрезъ Долину, обратили свои глаза къ тому мѣсту, откуда они происходили. Тамъ они увидѣли длинное шествіе, которое тянулось вверхъ по огромнымъ бокамъ пирамиды; ибо лагерь Альварадо былъ разбитъ въ разстояніи меньше одной мили отъ столицы, и предметы были видны въ большомъ отдаленіи сквозь прозрачную атмосферу.

Когда длинный рядъ жрецовъ и воиновъ достигъ плоской вершины храма, Испанцы увидѣли между ними множество людей обнаженныхъ по поясъ, въ числѣ которыхъ, по бѣлизнѣ тѣлъ, узнали нѣкоторыхъ своихъ соотечественниковъ. Это были несчастные, назначенные въ жертву. Головы ихъ были пышно убраны перяными вѣнцами, а въ рукахъ ихъ были вѣеры. Ихъ гнали впередъ ударами, и принуждали принимать участіе въ пляскѣ, которая совершалась въ честь ацтекскаго бога войны. Съ несчастныхъ плѣнныхъ сорвали потомъ печальное убранство и положили одного за другимъ на большой камень жертвоприношенія. На его выпуклой поверхности, грудь ихъ высоко поднималась и жрецъ могъ удобно исполнить свое адское намѣреніе. Тогда онъ сильнымъ ударомъ своего остраго ножа изъ ицтли, разрѣзывалъ имъ ребры, и засунувъ руку въ рану, вырывалъ изъ тѣла сердце, горячее и дымившееся, и клалъ его на золотой жертвенникъ передъ идоломъ. Трупъ убитой жертвы бросали потомъ внизъ по крутой лѣстницѣ пирамиды, устроенной, какъ мы уже говорили, подъ однимъ и тѣмъ же угломъ къ зданію; и искаженные останки были собираемы находившимися внизу служителями, которые изготовляли изъ нихъ ту отвратительную трапезу, которою всегда оканчивалось это мерзкое дѣло.

Легко себѣ представить, съ какимъ чувствомъ изумленные Испанцы глядѣли на это страшное зрѣлище, происходившее въ небольшомъ разстояніи отъ нихъ; они могли почти различать лица своихъ злополучныхъ друзей, видѣли, какъ они бились и мучились въ предсмертныхъ страданіяхъ, слышали, или воображали, что слышатъ ихъ крики отчаянія! Но они не въ состояніи были оказать имъ ни малѣйшей помощи, какъ-будто между ними зіяла пропасть. Ноги дрожали подъ ними, когда они размышляли, что и ихъ, можетъ-быть, ожидаетъ та же участь; и храбрѣйшіе изъ нихъ, тѣ, которые до-сихъ-поръ отправлялись на бои съ такимъ же равнодушіемъ и веселіемъ, съ какимъ шли на веселый пиръ, не могли, послѣ этого страшнаго событія, встрѣчаться съ лютымъ врагомъ, не испытавъ непріятнаго чувства, весьма-похожаго на страхъ.

Не такое дѣйствіе произвело это зрѣлище на мехиканскія войска, расположенныя у конца плотины. Подобно коршунамъ, приведеннымъ въ остервенѣніе, почуявъ вдалекѣ падаль, они подняли пронзительный крикъ, и громогласно восклицая, что "такова будетъ участь всѣхъ враговъ ацтекскаго народа", пустились, какъ горный потокъ, вдоль плотины. Но Испанцы были готовы встрѣтить ихъ; и прежде, чѣмъ дикая толпа успѣла переступить чрезъ ихъ линіи, они открыли такой убійственный огонь изъ своей батареи тяжелыхъ орудій, поддерживая его пальбою мушкетеровъ и стрѣльцовъ, что нападавшіе принуждены были отступить къ прежней позиціи медленно, но съ страшною потерею.

Слѣдующіе пять дней прошли въ бездѣйствіи, за исключеніемъ нѣсколькихъ вылазокъ, которыя Испанцы были вынуждены сдѣлать для отраженія нападеній, производимыхъ, отъ-времени-до-времени, столичною милиціею. Мехиканцы, между-тѣмъ, возгордившись своею удачею, предались торжественнымъ изъявленіямъ радости: пѣли, плясали, и пировали надо, растерзанными останками несчастныхъ жертвъ. Гватимозинъ разослалъ по окрестностямъ нѣсколько головъ Испанцевъ и лошадей, взывая къ своимъ стариннымъ васалламъ покинуть знамя бѣлыхъ, если не хотятъ раздѣлять участи враговъ Мехико. Жрецы теперь ободряли юнаго монарха и увѣряли народъ, что грозный Гуитзилопочтли, ихъ оскорбленное божество, укрощенный жертвами, принесенными на его алтаряхъ, снова прійметъ Ацтековъ подъ свое покровительство, и предастъ въ руки ихъ враговъ прежде истеченія восьми дней.

Это утѣшительное пророчество, которому Мехиканцы безусловно вѣрили, теперь безпрестанно поражало слухъ осаждавшей арміи. Какія бы оно ни возбудило чувства презрѣнія въ Испанцахъ, но на ихъ союзниковъ оно произвело совершенно иное дѣйствіе. Послѣднимъ уже начинала надоѣдать служба, исполненная такихъ опасностей и страданій, и продолжавшаяся далеко за обыкновенный срокъ индійскихъ военныхъ дѣйствій. Они не полагались на Испанцевъ по-прежнему.

Опытность убѣдила ихъ, что бѣлые не непобѣдимы и не безсмертны, и послѣднія неудачи заставляли ихъ даже сомнѣваться, въ состояніи ли будутъ христіане овладѣть ацтекскою метрополіею. Имъ приходили на умъ зловѣщія слова Хикотенкатля, сказавшаго, "что изъ такой святотатственной войны не выйдетъ добра для анагуакскаго народа". Они почувствовали, что подняли руки противъ боговъ своего отечества. Предсказаніе оракула тяготѣло надъ ихъ сердцами. Они не сомнѣвались въ скоромъ исполненіи его, и, думая только какъ-бы отвратить ударъ отъ себя, рѣшились заблаговременно отказаться отъ всякаго участія въ дѣлѣ.

Они воспользовались дружественнымъ покровомъ ночи для того, чтобъ тайкомъ покинуть свои квартиры. Такимъ образомъ, отрядъ за отрядомъ вышли, направивъ путь свой домой. Тѣ, которые принадлежали къ большимъ городамъ долины и недавно признали власть Испанцевъ, теперь первые отреклись отъ своего повиновенія. Ихъ примѣру послѣдовали старшіе союзники, милиція чолульская, тепенкская, тецкукская, и даже вѣрные Тласкаланцы. Нѣкоторые, правда, составляли исключеніе при общей измѣнѣ, и въ числѣ послѣднихъ находился Ихтлильхочитль, молодой правитель тецкукскій, и Чичемекатль, храбрый тласкаланскій вождь; они, съ нѣкоторыми изъ приближенныхъ, остались вѣрны тому знамени, подъ которое вступили. Но число ихъ было самое незначительное. Испанцы со страхомъ видѣли, какъ это мощное ополченіе, на содѣйствіе котораго они основывали такія надежды, безмолвно исчезало подъ дыханіемъ суевѣрія. Кортесъ одинъ сохранялъ спокойный видъ. Онъ говорилъ съ презрѣніемъ о пророчествъ, какъ о выдумкѣ жрецовъ, и отправилъ нарочныхъ вслѣдъ за бѣглецами, умоляя ихъ отсрочить свое отступленіе, или, по-крайней-мѣръ, обождать на пути, покуда, по прошествіи предсказываемаго срока, не убѣдятся сами въ лживости пророковъ.

Надо сознаться, что дѣла Испанцевъ въ это время представляли самый мрачный видъ. Покинутые своими союзниками, истративъ почти весь порохъ, лишенные припасовъ, доставляемыхъ прежде въ такомъ изобиліи изъ окрестныхъ мѣстъ, изнуренные безпрестанными трудами, страдая до единаго отъ ранъ, имѣя позади себя недружественную страну, а впереди смертельнаго врага, они могли поколебаться въ своей твердости и ихъ можно бы извинить. Днемъ они были вдоволь заняты тѣмъ, что рыскали ища припасовъ, или тѣмъ, что защищали позицію, занимаемую ими на плотинахъ, противъ нападеній врага, котораго теперь ободряли удача и обѣщанія жрецовъ; ночью, сонъ ихъ былъ прерываемъ печальнымъ боемъ барабана, звуки котораго, гудѣвшіе далеко за водами озера, извѣщали ихъ о мучительной смерти своихъ несчастныхъ товарищей. Ночь за ночью взводили вверхъ по лѣстницѣ храма новыя жертвы къ алтарю; и между-тѣмъ, какъ столица горѣла тысячью костровъ, зажженныхъ на плоскихъ крышахъ жилыхъ строеній, горестное зрѣлище, походившее посреди пламеннаго блеска на забавы злыхъ духовъ преисподней, было ясно видимо изъ лагеря. Одинъ изъ послѣднихъ пострадалъ Гусманъ, несчастный каммергеръ Кортеса, пробывшій въ заключеніи восмьнадцать дней прежде, чѣмъ надъ нимъ совершилась страшная казнь.

Но посреди всѣхъ этихъ горькихъ испытаній, Испанцы оставались спокойны. Еслибъ они поколебались, они могли бы заимствовать твердость отъ собственныхъ своихъ женъ, оставшихся съ ними при лагерѣ, и показавшихъ въ этомъ случаѣ героизмъ, котораго исторія сохранила намъ нѣсколько примѣровъ. Одна изъ нихъ, защищаемая доспѣхами своего мужа, часто стояла за него на часахъ, когда онъ былъ изнуренъ усталостію. Другая, надѣвъ стеганый бумажный кафтанъ одного изъ воиновъ, и вооружившись мечомъ и копьемъ, привела, при одномъ случаѣ, своихъ отступавшихъ соотечественниковъ въ порядокъ, и повела ихъ снова на непріятеля. Кортесъ хотѣлъ-было уговорить этихъ амазонокъ остаться въ Тласкалѣ, но на убѣжденія его онѣ гордо возразили, "что обязанность кастильскихъ женъ не покидать своихъ мужей въ опасности, а раздѣлять ее съ ними и умереть возлѣ нихъ, если окажется нужнымъ". И онѣ достойно исполнили свою обязанность.

При всѣхъ бѣдствіяхъ и безчисленныхъ опасностяхъ, которыя ихъ окружали, Испанцы ни на часъ не отклонялись отъ своей цѣли. Они поддерживали блокаду съ неумолимою строгостію. Лагери ихъ все еще занимали единственныя дороги, ведшія въ столицу; и батареи, производя, при каждомъ новомъ нападеніи Ацтековъ, убійственную пальбу вдоль длинныхъ дефилей, истребляли сотни нападавшихъ. Бригантины ихъ все еще крейсировали по озеру, отрѣзывая сообщенія съ берегомъ. Правда, потеря гребной флотиліи союзниковъ доставила непріятелю возможность изрѣдка получать припасы чрезъ озеро. Но количество этихъ припасовъ было самое незначительное, и большое народонаселеніе столицы уже начинало погибать подъ убійственными ударами внутренняго врага, который былъ ужаснѣе находившагося у воротъ, въ то самое время, когда оно праздновало свою случайную удачу и спокойно ожидало исполненія лживыхъ обѣщаній своихъ жрецовъ.

VII.
Успѣхи Испанцевъ.-- Безплодныя предложенія, сдѣланныя Гватимозину.-- Зданія, срытыя до основанія.-- Страшный голодъ.-- Войска овладѣваютъ рынкомъ.-- Таранъ.
1531.

Такимъ-образомъ, протекли восемь сутокъ, назначенныхъ оракуломъ, и солнце, освѣтившее девятый день, увидѣло прекрасную столицу, все еще окруженную со всѣхъ сторонъ неумолимымъ врагомъ. Назначая такой короткій срокъ для исполненія предсказанія, ацтекскіе жрецы сдѣлали важную ошибку,-- ошибку, впрочемъ, свойственную лжепророкамъ вообще, ищущимъ разительнаго впечатлѣнія на своихъ послѣдователей.

Тецкукскіе и тласкаланскіе вожди послали теперь увѣдомленіе въ свои войска о неудачѣ пророчества, и призывали ихъ назадъ въ христіанскій лагерь. Тласкаланцы, остановившіеся на пути, возвратились, стыдясь своего легковѣрія. Старинныя чувства ненависти къ Ацтекамъ возрасли въ нихъ до степени самаго лютаго ожесточенія въ-слѣдствіе этого обмана. Многіе изъ другихъ союзниковъ послѣдовали ихъ примѣру, съ легкомысліемъ, свойственнымъ народу, котораго убѣжденія не плодъ размышленія, а суевѣрія. Въ короткое время испанскій генералъ имѣлъ подъ своимъ начальствомъ союзную армію, которая была хотя и не такъ многочисленна, какъ прежде, однакожь болѣе нежели достаточна для всѣхъ нуждъ его. Онъ принялъ ихъ съ благоразумнымъ добродушіемъ, и напомнилъ имъ, что покинувъ, такимъ-образомъ, своего начальника, они сдѣлали великое преступленіе, которое онъ, впрочемъ, былъ готовъ позабыть въ уваженіе къ прежнимъ ихъ заслугамъ. Они, конечно, должны понять, что Испанцы могутъ обойдтись безъ ихъ содѣйствія, потому-что во время ихъ отсутствія осада производилась съ дѣятельностію, ни чуть не уступавшею прежней. Но онъ желалъ, чтобъ тѣ, которые раздѣляли съ нимъ опасности воины, участвовали также въ его торжествѣ, и присутствовали при паденіи врага, что, какъ онъ обѣщалъ имъ съ увѣренностію болѣе основательною, чѣмъ предсказаніе жрецовъ, не замедлитъ случиться.

Но угрозы и интриги Гватимозина не остались безъ дѣйствія въ отдаленныхъ провинціяхъ. Предъ возвращеніемъ союзниковъ, къ Кортесу явилось посольство изъ Куернаваки, расположенной на десять или двѣнадцать лигъ разстоянія отъ лагеря, а вслѣдъ затѣмъ и другое отъ нѣкоторыхъ дружественныхъ отомійскихъ городовъ. Посланники умоляли его о защитѣ этихъ мѣстъ отъ опасныхъ сосѣдей, грозившихъ имъ нападеніемъ, какъ на союзниковъ Испанцевъ. Но при тогдашнемъ положеніи Испанцы не могли никому оказывать помощи, въ которой, какъ можно замѣтить, сами имѣли нужду. Большая часть офицеровъ была, слѣдовательно, того мнѣнія, что исполнить эту просьбу значило бы еще болѣе ослабить уменшившіяся силы, и потому, думали они, благоразуміе требовало отказать просителямъ на отрѣзъ. Но Кортесъ зналъ, какъ важно для нихъ, чтобъ туземцы не знали его слабости. "Чѣмъ мы слабѣе", говорилъ онъ, "тѣмъ усерднѣе должны стараться скрывать наше настоящее положеніе отъ всѣхъ, прикрывъ его наружными признаками силы".

Онъ немедленно отправилъ Тапіу по одному направленію, съ отрядомъ, состоявшимъ изъ ста человѣкъ, а Сандоваля по другому, съ войскомъ нѣсколько болѣе значительнымъ, приказавъ обоимъ возвратиться, во всякомъ случаѣ, послѣ десяти-дневнаго срока. Эти офицеры исполнили свое порученіе быстро и удачно. Каждый изъ нихъ встрѣтилъ своего противника, и, одержавъ надъ нимъ рѣшительную побѣду, опустошилъ вражескія владѣнія и возвратился до истеченія предписаннаго срока. Вслѣдъ за ними явились отъ побѣжденныхъ городовъ послы, просившіе дружбы Испанцевъ, и дѣло кончилось пріобрѣтеніемъ новыхъ союзниковъ, и, что было еще важнѣе, убѣжденіемъ, со стороны прежнихъ въ томъ, что Испанцы имѣли не только способы, но и охоту защищать ихъ.

Слѣпая богиня, которая обыкновенно расточаетъ немилости и щедроты свои, стала теперь осыпать Испанцевъ знаками своего расположенія. Въ это самое время въ вера-крусскій портъ пришелъ корабль, нагруженный порохомъ и военными припасами. Онъ принадлежалъ къ флоту, отправленному къ берегамъ Флориды славнымъ стариннымъ рыцаремъ Понсомъ де-Леонъ. Портовое начальство тотчасъ овладѣло грузомъ, и отправило немедленно въ лагерь, куда онъ прибылъ въ самую необходимую пору, ибо Испанцы съ нѣкотораго времени чувствовали въ особенности большую нужду въ порохѣ. Это счастливое обстоятельство придало Кортесу новыя силы, и онъ рѣшился теперь снова приступить къ дѣятельнымъ мѣрамъ, намѣреваясь, впрочемъ, вести свои дѣйствія совершенно по новому плану.

При прежнихъ размышленіяхъ по этому предмету, генералу представлялись, какъ мы уже видѣли, два способа для достиженія своей цѣли. Первый состоялъ въ томъ, чтобы укрѣпиться въ центрѣ столицы, а оттуда производить непріязненныя дѣйствія; второй былъ тотъ самый, которымъ онъ досолѣ руководствовался. Какъ тотъ, такъ и другой представляли важныя неудобства, которыя онъ надѣялся отвратить, употребивъ новый образъ дѣйствій, заключавшійся въ томъ, чтобы не дѣлать ни шага впередъ, не обезпечивъ безопасности арміи, за случай не только отступленія, но и нападеній, могущихъ быть предпринятыми впредь. Онъ намѣревался заваливать каждый проломъ въ плотинѣ, каждый каналъ, пересѣкавшій улицы, такъ прочно, чтобъ Ацтеки болѣе не могли разрушать работы ихъ. Зданія столицы представляли ему обильный запасъ матеріаловъ для исполненія этого предположенія, и армія получила приказаніе срывать до основанія, на своемъ пути, всѣ строенія, какъ общественныя, такъ и частныя, не щадя ни одного! Кортесъ велѣлъ не оставлять въ цѣлости ни одного жилища, ни хижины, ни храма, ни дворца; всѣ безъ разбора были присуждены къ истребленію, пока, говоря словами завоевателя, "вода не станетъ сухимъ путемъ", и пока конница и артиллерія не будутъ дѣйствовать по гладкому, открытому полю.

Кортесу было весьма-трудно рѣшиться на эти ужасныя мѣры. Онъ имѣлъ искреннее желаніе спасти столицу, "прекраснѣйшую въ мірѣ", какъ онъ самъ объ ней выражался, и которая составляла славнѣйшій трофей его завоеванія. Но опытность доказала ему, что пощадить такой городъ, въ которомъ каждый домъ былъ крѣпостью, и каждая улица прорѣзана каналами, а вмѣстѣ съ тѣмъ и овладѣть имъ, были двѣ вещи совершенно несовмѣстимыя. Нельзя было надѣяться заключить мирныя условія съ Ацтеками, которые, не смотря на все перенесенное ими и на всѣ страданія, ожидавшія ихъ, казалось, нисколько не утратили своего стариннаго надменнаго, неукротимаго духа.

Узнавъ о намѣреніяхъ генерала, индійскіе союзники изъявили самую непритворную, безпредѣльную радость, и на его требованія о помощи отвѣчали присылкою въ лагерь тысячи піонеровъ, вооруженныхъ коами или индійскими мотыками, и оказывавшихъ самую ревностную охоту содѣйствовать дѣлу истребленія. Въ короткое время проломы въ главныхъ плотинахъ были такъ прочно завалены, что непріятель не покушался даже открывать ихъ снова. Кортесъ самъ подалъ примѣръ усердія, помогая собственными руками переносить камни и лѣсъ. Всѣ строенія въ предмѣстіяхъ были срыты до самаго основанія, каналы завалены мусоромъ, и вокругъ города очистилось обширное пространство для дѣйствій конницы, которая разъѣзжала по немъ свободно и безпрепятственно. Мехиканцы по могли равнодушно глядѣть на эти приготовленія для опустошенія ихъ столицы, и для лишенія ихъ средствъ къ защитѣ противъ нападеній врага. Они дѣлэли безпрестанныя усилія, чтобъ остановить успѣхи работниковъ; но послѣдніе, подъ прикрытіемъ своей артиллеріи, производившей непрерывную пальбу, безостановочно продолжали заниматься дѣломъ разрушенія.

Мгновенный блескъ счастія, недавно ободрившій Мехиканцевъ, исчезъ опять, и мрачный туманъ, разсѣявшись за одинъ мигъ, еще грознѣе опустился на злополучную столицу. Голодъ со всѣми его ужасами приближался быстрыми шагами. Припасы, заготовленные для осады, были истощены; пища, доставляемая осажденнымъ отъ-времени-до-времени человѣческими жертвами, или запасы, привозимые иногда на рѣдкомъ челнокѣ съ окрестныхъ береговъ, были слишкомъ незначительны для удовлетворенія нуждъ всѣхъ жителей. Нѣкоторые извлекали скудное пропитаніе изъ слизистаго вещества, собираемаго въ небольшомъ количествѣ съ поверхности озера и каналовъ. Иные утоляли свой голодъ крысами, ящерицами и другими подобными гадами, не покинувшими еще голодавшаго города, котораго часъ, казалось, уже насталъ. Но страницы исторіи исполнены примѣровъ, доказывающихъ, что нѣтъ предѣловъ тѣмъ страданіямъ, которыя въ-состояніи вынести бѣдное человѣчество, одушевляемое ненавистію и отчаяніемъ.

Въ это время, когда мечъ уже висѣлъ надъ столицею, испанскій начальникъ, желая сдѣлать еще одно усиліе для ея спасенія, убѣдилъ трехъ ацтекскихъ дворянъ, взятыхъ въ плѣнъ въ одномъ изъ послѣднихъ сраженій, отправиться къ Гватимозину съ порученіемъ отъ него. Они согласились, но неохотно, на, его желаніе, боясь послѣдствій для самихъ себя. Кортесъ говорилъ императору, что Ацтеки сдѣлали для защиты своего отечества все, чего можно было ожидать отъ храбрыхъ. Имъ не оставалось ни малѣйшей надежды за спасеніе. Припасы ихъ были истощены; сообщенія отрѣзаны; ихъ васаллы измѣнили имъ; ихъ боги даже покинули ихъ. Они одни, а противъ нихъ вооружились всѣ народы Анагуака. Единственная надежда оставалась на немедленную сдачу города. Онъ умолялъ юнаго монарха сжалиться надъ судьбою своихъ храбрыхъ подданныхъ, погибавшихъ ежедневно въ его глазахъ, и надъ прекраснымъ городомъ, котораго величественныя зданія быстро превращались въ груды мусора. "Возвратись", говорилъ онъ въ заключеніи, "къ повиновенію, нѣкогда предложенному тобою кастильскому государю. Я готовъ позабыть все прошедшее. Личность, имущество, -- однимъ словомъ, всѣ права Ацтековъ останутся неприкосновенными. Самъ ты будешь утвержденъ въ своей власти, и Испанія снова прійметъ твою столицу подъ свое покровительство."

Глаза у юнаго монарха засверкали, и смуглыя щеки закраснѣлись отъ гнѣва, когда онъ услышалъ эти унизительныя предложенія. Но хотя въ груди его кипѣли пламенныя страсти индійскаго племени, однакожь онъ имѣлъ всѣ добрыя качества "великодушнаго рыцаря", говоритъ одинъ изъ его враговъ, знавшій его коротко. Онъ не сдѣлалъ никакого вреда посланнымъ; но когда первый порывъ его негодованія миновалъ, онъ сталъ обдумывать дѣло хладнокровно, и созвалъ совѣтъ изъ мудрецовъ и воиновъ для подробнаго обсужденія его. Нѣкоторые были того мнѣнія, что надо принять предложеніе Кортеса, видя въ немъ единственное средство къ спасенію. Но жрецы смотрѣли на дѣло съ другой точки зрѣнія. Они знали, что торжество христіанства будетъ сигналомъ паденія ихъ сословія. "Хорошо жить въ мирѣ", говорили они, "но только не съ бѣлыми!" Они напомнили Гватимозину участь его дяди Монтезумы, и о томъ возмездіи, которое онъ получилъ за все свое гостепріимство; они напомнили о взятіи подъ стражу и заключеніи въ оковы Какамы, тецкукскаго кацика; объ умерщвленіи дворянства Альварадою; о ненасытномъ корыстолюбіи иноземцевъ, истощившихъ всѣ сокровища государства; объ оскверненіи ихъ храмовъ; о безчисленныхъ обидахъ и оскорбленіяхъ, наносимыхъ ими народу и народной вѣрѣ. "Не лучше ли", говорили они_л "надѣяться на обѣщанія собственныхъ боговъ, такъ долго пекшихся о благосостояніи народа. Не лучше ли, если уже такъ надо, пожертвовать жизнью для защиты отечества, чѣмъ влачить несчастное существованіе въ рабствѣ и страданіяхъ посреди коварныхъ чужеземцевъ?"

Краснорѣчіе жрецовъ, такъ искусно приведшихъ ему на память оскорбленія, нанесенныя нѣжно-любимому имъ народу, возбудило неописанное негодованіе въ пламенной душѣ Гватимозина. "Когда такъ", сказалъ онъ отрывисто: "то станемъ теперь заботиться только о томъ какъ бы облегчить нужды народа. Впредь да не дерзнетъ никто говорить мнѣ о сдачѣ города. Намъ осталось только умереть смертію, приличною воинамъ."

Испанцы два дня ждали отвѣта на посольство. И наконецъ, Мехиканцы дали имъ отвѣтъ, сдѣлавъ общую вылазку изъ всѣхъ воротъ столицы. Несметныя толпы, подобно рѣкѣ, вышедшей изъ своихъ береговъ, понеслись волна за волною до самыхъ укрѣпленій осаждавшихъ, угрожая имъ гибелью одною своею многочисленностію! Къ-счастію, фланги послѣднихъ были защищены самою позиціею, занимаемою ими за плотинахъ, и, при малой ширинѣ дефилеи, ихъ небольшая батарея тяжелыхъ орудій производила ужасныя опустошенія въ рядахъ непріятеля. Испанцы производили вдоль всѣхъ плотинъ, занимаемыхъ ими, безпрерывную пальбу, смрадный дымъ отъ которой, клубясь тяжелыми тучами надъ поверхностію водъ, окружилъ индійскую столицу мрачною завѣсою, скрывшею ее отъ окрестной страны. Въ то же время, бригантины громили фланги колоннъ, которыя, сдѣлавъ нѣсколько тщетныхъ усилій удержать свое мѣсто, пустились вскорѣ назадъ въ дикомъ безпорядкѣ, и ихъ вопли безсильной ярости слились наконецъ съ печальнымъ ропотомъ столицы.

Кортесъ теперь строго соблюдалъ планъ, предначертанный имъ для опустошенія столицы. День-за-днемъ арміи входили въ тѣ части города, въ которыхъ имъ было назначено дѣйствовать; Сандоваль, надо полагать, направлялъ свои нападенія противъ сѣверо-восточной части. Успѣхи ихъ были медленны, потому-что зданія, построенныя изъ ноздреватаго тетзонтли, хотя, по-большой-части, были невысоки, однакожь занимали обширныя пространства и имѣли весьма толстыя стѣны, а каналамъ, казалось, и счета не было. За то силы ихъ день-ото-дня увеличивались прибытіемъ въ лагерь многочисленныхъ отрядовъ союзниковъ изъ окрестнаго края, которые содѣйствовали имъ въ дѣлѣ опустошенія съ усердіемъ, доказывавшимъ, какъ они желали свергнуть ненавистное иго Ацтековъ. Послѣдніе приходили въ безсильное изступленіе, взирая на безжалостное истребленіе своихъ великолѣпныхъ зданій, храмовъ, всего, что они съ-дѣтства привыкли считать священнымъ; видя каналы, вырытые съ такимъ трудомъ, и, какъ имъ казалось, искусствомъ, заваленные мусоромъ; однимъ-словомъ, видя прекрасную столицу превращаемую въ груду развалинъ, но которымъ дерзкій врагъ теперь торжественно разъѣзжалъ. Они осыпали индійскихъ союзниковъ жестокими упреками. "Продолжайте", говорили они язвительно: "чѣмъ болѣе вы станете разрушать, тѣмъ больше прійдется вамъ выстроивать въ-послѣдствіи. Когда мы одолѣемъ, станете работать для васъ; а когда ваши бѣлые пріятели побѣдятъ, то заставятъ васъ строить для нихъ". Послѣдствія оправдали это предсказаніе.

Въ бѣшенствѣ они кидались слѣпо на отрядъ, прикрывавшій дѣйствія индійскихъ піонеровъ. Но они были каждый разъ прогоняемы назадъ стремительнымъ натискомъ конницы, или пронзаемы длинными чинантлійскими копьями, оказывавшими неоцѣненныя услуги осаждавшимъ при этихъ дѣйствіяхъ. При наступленіи вечера, когда Испанцы снимали свои войска, при чемъ они всегда напередъ отправляли съ поля несметныя полчища своихъ союзниковъ, Мехиканцы обыкновенно собирали всѣ свои силы для послѣдняго грознаго нападенія. Тогда каждый переулокъ, каждый закоулокъ изливалъ свой отрядъ, и всѣ, соединясь въ одну огромную массу, пускались по гладкому пространству, очищенному врагомъ, какъ горные потоки, сливавшіеся въ одну широкую рѣку, и нападали яростно за фланги и арьергардъ христіанъ. Въ этихъ случаяхъ, они, въ свою очередь, наносили значительный вредъ осаждавшимъ, покуда, наконецъ, засада, которую Кортесъ устроилъ противъ нихъ между строеніями, смежными съ великимъ храмомъ, не нанесла имъ такого вреда, послѣ котораго они въ-послѣдствіи принуждены были дѣйствовать съ большею осторожностію.

Частые поединки, случавшіеся въ это время между воинами противныхъ армій, придавали войнѣ какой-то рыцарскій характеръ. Индійцы, въ особенности, вызывали другъ друга на бой безпрестанно; и эти поединки происходили обыкновенно на плоскихъ кровляхъ домовъ, которыхъ ровная, обширная поверхность представляла удобное поле для сражавшихся. Однажды, одинъ дюжій Мехиканецъ, вооруженный мечемъ и щитомъ, отнятымъ у христіанъ, вызывалъ враговъ на смертный бой. Молодой пажъ Кортеса, именемъ Нунезъ, выпросилъ у своего начальника позволеніе принять хвастливый вызовъ Ацтека, и, вскочивъ на азотею, успѣлъ, послѣ жестокой борьбы, обезоружить своего противника, непривыкшаго къ употребленію испанскаго меча, и, пронзивъ его насквозь, овладѣлъ его оружіемъ, которое торжественно принесъ къ ногамъ генерала.

Отдѣленіе Кортеса теперь проложило себѣ дорогу къ большой Такубской-Улиць, открывавшей ему сообщеніе съ лагеремъ Альварадо. По близости ея стоялъ дворецъ Гватимозина, обширное каменное зданіе, вполнѣ заслуживавшее названіе крѣпости. Оно было давно покинуто своимъ царственнымъ владѣльцемъ, но въ немъ находился сильный гарнизонъ Ацтековъ, оказавшихъ короткое, во упорное сопротивленіе, которое, впрочемъ, осталось тщетнымъ противъ нападеній осаждавшихъ. Оно вскорѣ было объято пламенемъ, и стѣны его стали грудою развалинъ и пепла, подобно другимъ величественнымъ зданіямъ столицы, которыми нѣкогда такъ гордились и величались Ацтеки. "Истребленіе ихъ", говоритъ Кортесъ: "представляло жалкое зрѣлище, но оно было необходимо для нашихъ дѣйствій: мы но могли поступать иначе."

Нѣсколько недѣль протекло въ этихъ занятіяхъ, такъ-что послѣдніе дни іюля мѣсяца уже наступали. Въ-теченіе всего времени, Испанцы поддерживали блокаду съ неумолимою строгостію, и несчастные жители терпѣли крайній голодъ. Отъ-времени-до-времени христіане заставали нѣкоторыхъ жителей въ самыхъ окрестностяхъ своего лагеря, куда они заходили въ надеждѣ найдти себѣ пищу. Кортесъ приказывалъ поступать съ ними человѣколюбиво, полагая, что этимъ онъ побудитъ и другихъ послѣдовать ихъ примѣру, и произведетъ, можетъ-быть, на жителей вообще благопріятное впечатлѣніе, которое облегчить путь къ заключенію мирныхъ условій. Но не много нашлось между ними охотниковъ оставить столицу,-- они предпочитали скорѣе раздѣлять бѣдственную участь своихъ соотечественниковъ, чѣмъ полагаться на милость безжалостнаго врага.

Отъ этихъ бродягъ, однакожь, Испанцы узнали ужасныя подробности о страданіяхъ жителей, тѣснившихся въ уменьшенной столицѣ. Всѣ обыкновенныя средства къ пропитанію уже давно изсякли, и они теперь поддерживали жизнь какъ и чѣмъ кто могъ: посредствомъ кореньевъ, вырываемыхъ изъ земли, обгладывая кору деревъ, питаясь травою,-- однимъ-словомъ, всѣмъ, какъ бы ни было оно отвратительно, чѣмъ только можно было наполнить голодный желудокъ. Единственное ихъ питье составляла соленоватая вода, которою почва была пропитана изъ соленаго озера. Народонаселеніе постепенно уменьшалось отъ этой нездоровой пищи и отъ болѣзней, неизбѣжныхъ спутницъ ея. Люди заболѣвали и умирали ежедневно въ мучительныхъ страданіяхъ, производимыхъ голодомъ, да и тѣ, которые еще оставались въ живыхъ, блѣдные и исхудавшіе, казалось, ожидали только, чтобъ ихъ часъ насталъ.

Испанцы вскорѣ убѣдились въ истинѣ этого разсказа, когда, проникнувъ далѣе въ центръ города, вступили въ тлателолькскую часть, теперь занимаемую осажденными. Тутъ они нашли поверхность земли изрытую по всѣмъ направленіямъ голодными жителями, искавшими подъ нею кореньевъ и травъ, деревья, лишенныя своихъ зеленыхъ вѣтвей, листьевъ и коры. Толпы тощихъ Индійцевъ показывались издалека, бродя какъ привидѣнія посреди развалинъ своихъ жилищъ, нѣкогда столь счастливыхъ. Трупы умершихъ лежали непогребенными по улицамъ и дворамъ, или заваливали каналы,-- вѣрный знакъ, что Ацтеки находились въ послѣдней крайности, ибо исполненіе похоронныхъ обрядовъ считалось у нихъ непремѣнною, торжественною обязанностію, которую, въ первую половину осады, они свято соблюдали. Въ-послѣдствіи, они все еще заботились о скрытіи тѣлъ умершихъ отъ глазъ народа, внося останки во внутренность домовъ. Но число труповъ и ихъ собственныя страданія, увеличились теперь до такой ужасной степени, что они, наконецъ, стали ко всему равнодушны, и оставляли своихъ друзей и родственниковъ лежавшихъ и гнившихъ на томъ мѣстѣ, гдѣ они испустили послѣдній вздохъ!

Зрѣлище еще ужаснѣйшее представилось глазамъ осаждавшихъ, когда они вошли въ жилища; на полахъ валялись несчастные обитатели, нѣкоторые въ предсмертныхъ мукахъ, другіе уже полуистлѣвшіе; мужья, жены, дѣти, лежа вмѣстѣ, кучами, вдыхали ядовитый воздухъ; матери обнимали своихъ грудныхъ малютокъ, умиравшихъ съ голода въ ихъ глазахъ, между-тѣмъ, какъ онѣ не могли дать имъ той пищи, которую имъ природа назначила; воины, изувѣченные ранами, страшно истерзанные, тщетно пытались отползти, когда входилъ непріятель. Но, находясь даже въ этомъ жалкомъ состояніи, они презирали пощаду, и подобно раненнымъ тиграмъ глядѣли на врага съ мрачнымъ свирѣпствомъ отчаянія. Испанскій начальникъ отдалъ строжайшія приказанія щадить этихъ несчастныхъ калѣкъ. Но индійскіе союзники были не такъ разборчивы. Для нихъ, Ацтекъ, при какихъ бы то ни было обстоятельствахъ, былъ ненавистный, смертельный врагъ; и они съ ужасными криками торжества разрушали пылавшія строенія надъ головами своихъ несчастныхъ жертвъ, сожигая живыхъ и умиравшихъ на одномъ похоронномъ кострѣ.

Но всѣ жестокія страданія, переносимыя Ацтеками, нисколько не склоняли ихъ къ покорности. Между ними находились еще многіе, которые, пользуясь необыкновенно-крѣпкимъ тѣлосложеніемъ, или находясь въ болѣе-благопріятныхъ обстоятельствахъ, чѣмъ прочіе, и теперь показывали свою прежнюю твердость умственную и тѣлесную, и до конца выдерживали свой смѣлый, неустрашимый видъ. Они съ презрѣніемъ отвергали всѣ предложенія Кортеса, объявляя, что готовы скорѣе умереть, чѣмъ сдаться, и прибавляя, съ выраженіемъ горькой усмѣшки, что осаждавшіе ошибутся, по-крайней-мѣрѣ, въ своихъ надеждахъ на счетъ сокровищъ, ибо они зарыты въ такомъ мѣстѣ, гдѣ имъ никогда не отъискать ихъ!

Жены, говорятъ, раздѣляли этотъ отчаянный -- скорѣе можно бы сказать, геройскій -- духъ. Онѣ неутомимо ходили за больными и перевязывали имъ раны; онѣ помогали воинамъ на полѣ битвы, снабжая ихъ камнями и стрѣлами, приготовляли имъ пращи и луки, и, короче сказать, оказывали ту же храбрость и постоянство, которыми въ наше время ознаменовали себя великодушныя сарагосскія дѣвы, а въ старину карѳагенскія жены.

Кортесъ вступилъ теперь на одну изъ большихъ дорогъ, ведшихъ къ тлателолькскому рынку, къ которому Альварадо также направлялъ свои движенія. Одинъ каналъ только пересѣкалъ ему путь, по онъ былъ значительной ширины и храбро защищаемъ мехиканскими стрѣльцами. Въ это время, когда армія находилась, однажды вечеромъ, въ своихъ укрѣпленіяхъ, воины были удивлены необыкновеннымъ свѣтомъ, внезапно показавшимся надъ огромнымъ храмомъ, который, находясь въ сѣверной части города, былъ, слѣдовательно, болѣе отдаленъ отъ ихъ позиціи, чѣмъ отъ лагерей ихъ товарищей. Этотъ храмъ, посвященный грозному богу войны, уступалъ по величинѣ своей одной только пирамидѣ на большой площади, и Испанцы неоднократно видали, какъ врагъ водилъ по немъ ихъ несчастныхъ соотечественниковъ, назначенныхъ на жертву. Они теперь полагали, что Мехиканцы заняты исполненіемъ своихъ адскихъ обрядовъ;, но пламя, поднимавшееся выше и выше, доказало имъ, что горятъ самыя святилища. Воины, собравшіеся на это зрѣлище, испустили крикъ восторга, увѣряя другъ друга, что зданіемъ овладѣли ихъ товарищи подъ начальствомъ Альварадо.

Они не ошиблись. Этотъ храбрый офицеръ, позиція котораго, на западной плотинѣ, находилась близь тлатслолькской части города, исполнилъ приказаніе своего начальника въ буквальномъ смыслѣ, срывъ до основанія всѣ строенія, находившіяся на его пути, и заваливъ рвы ихъ развалинами. Наконецъ, онъ достигъ большаго храма, расположеннаго но близости рынка. Онъ приказалъ отряду, подъ начальствомъ офицера, именемъ Гутіерре де-Бадахосъ, взять приступомъ мѣсто, защищаемое толпою непріятельскихъ воиновъ, между которыми было множество жрецовъ, еще болѣе свирѣпыхъ и отчаянныхъ. Гарнизонъ, бросившись внизъ по лѣстницамъ, напалъ на осаждавшихъ съ такою яростію, что они должны были отступить въ безпорядкѣ и съ довольно-значительною потерею. Альварадо отправилъ на помощь къ нимъ другой отрядъ, на который, когда онъ сталъ подыматься вверхъ по галереямъ храма, напала съ тылу другая толпа Ацтековъ. Подвергнувшись, такимъ-образомъ, снизу и сверху натиску двухъ враговъ, положеніе Испанцевъ было истинно опасное. Съ оружіемъ въ рукахъ они кинулись отчаянно на всходившихъ Мехиканцевъ, и прогнали ихъ внизъ на площадь, гдѣ Альварадо принялъ ихъ такимъ убійственнымъ огнемъ изъ мушкетовъ, что они вскорѣ пришли въ смятеніе и принуждены были отступить. Освободившись отъ этого безпокойства съ тыла, Испанцы снова бросились на приступъ. Они прогнали непріятеля вверхъ по лѣстницамъ пирамиды, и, достигнувъ ея широкой вершины, вступили съ нимъ въ отчаянный бой, въ такую борьбу, которая можетъ произойдти только тогда, когда объ стороны знаютъ, что за неудачу они поплатятся жизнію. Битва кончилась, по обыкновенію, разбитіемъ Ацтековъ, которые были преданы мечу на самомъ мѣстѣ, еще влажномъ отъ крови жертвъ, или брошены стремглавъ внизъ по бокамъ пирамиды.

На вершинѣ пирамиды, усѣянной различными символами языческой Вѣры Ипдійцевъ, находилось два высокія святилища, въ которыхъ, предъ безобразными истуканами, были разставлены головы нѣсколькихъ христіанскихъ плѣнниковъ, погибшихъ на ихъ алтаряхъ. Не смотря на длинные, мохнатые волосы и бороды, которыми онѣ были покрыты, Испанцы узнали въ нихъ черты своихъ товарищей, попавшихъ въ руки непріятелю. Слезы полились изъ глазъ ихъ, когда они глядѣли на это печальное зрѣлище, и думали о страшной участи, постигшей ихъ соотечественниковъ. Они съ благочестивою заботливостію убрали горестные останки, и послѣ завоеванія похоронили въ освященную землю, на томъ мѣстѣ, гдѣ въ-послѣдствіи была воздвигнута церковь мучениковъ.

Окончательно они подожгли святилище для того, чтобъ мѣсто не могло быть оскверняемо болѣе этими гнусными обрядами. Сначала, пламя поползло медленно вверхъ по возвышеннымъ зданіямъ, выстроеннымъ изъ камня и дерева, пока, наконецъ, оно не запылало яркимъ блескомъ, распространившимъ свѣтъ свой по самымъ отдаленнымъ частямъ Долины. Этотъ-то свѣтъ и увидѣли воины Кортеса, и онъ послужилъ для друга и для недруга сигнальнымъ огнемъ, возвѣстившимъ объ успѣхахъ христіанскаго оружія.

Одушевленные этимъ зрѣлищемъ, главнокомандовавшій и его отрядъ, при вступленіи своемъ на другой день въ городъ, сдѣлали почти сверхъестественныя усилія, чтобъ присоединиться къ своимъ товарищамъ подъ начальствомъ Альварадо. Слѣдовало еще переправиться чрезъ широкій каналъ, о которомъ мы упомянули выше, какъ о единственномъ препятствіи, заграждавшемъ теперь путь Кортеса. На противоположномъ берегу стояло изнуренное ацтекское воинство, готовое оспоривать переходъ у Испанцевъ. Блѣдные, исхудавшіе отъ долговременнаго голода, Мехиканцы походили на тѣ мрачныя тѣни, которыя бродятъ -- какъ говорятъ намъ древніе поэты -- по берегамъ рѣки ада. Они осыпали бурею метательныхъ орудій индійскихъ работниковъ, заваливавшихъ широкое ложе развалинами сосѣднихъ зданій. Но послѣдніе продолжали свое дѣло, не смотря на тучи стрѣлъ, падавшихъ вокругъ нихъ, и новыя толпы заступали мѣста убитыхъ. И когда, наконецъ, работа была окончена, конница пустилась во всю прыть по неровному полю на непріятеля; конницу поддерживали ряды копейщиковъ, предъ непобѣдимою фалангою которыхъ врагъ разсѣялся въ одно мгновеніе.

Испанцы теперь достигли той части города, въ которой находилось отдѣленіе Альварадо. Спустя короткое время, этотъ офицеръ, сопровождаемый многими своими подчиненными, подъѣхалъ къ ихъ рядамъ, и дружески обнялъ своихъ соотечественниковъ и сподвижниковъ, съ которыми видѣлся въ первый разъ послѣ начатія осады. Они были теперь вблизи рынка, куда Кортесъ поѣхалъ, взявъ съ собою нѣкоторыхъ своихъ офицеровъ. Рынокъ былъ окруженъ оградою, и покрывалъ, какъ уже извѣстно читателю, обширное пространство земли. Измѣренія его соотвѣтствовало тѣмъ огромнымъ толпамъ народа, которыя стекались сюда изо всѣхъ частей Долины въ цвѣтущія времена ацтекской монархіи. Вокругъ него расположены были портики и шалаши, въ которыхъ помѣщались ремесленники и купцы, выставлявшіе тутъ свои издѣлія и товары. На плоскихъ кровляхъ окрестныхъ домовъ тѣснились толпы мужчинъ и женщинъ, взиравшихъ въ безмолвномъ ужасѣ на всадниковъ, одѣтыхъ въ стальную броню, которые теперь оскверняли эти мѣста своимъ присутствіемъ въ первый разъ по ихъ изгнаніи изъ столицы. Зрители, большею частію, безоружные граждане, казалось, были поражены удивленіемъ; они не оказали, по-крайней-мѣрѣ, никакого сопротивленія, и генералъ, осмотрѣвъ мѣстность, поѣхалъ безпрепятственно назадъ къ арміи.

По прибытіи туда, онъ взошелъ на вершину храма, гдѣ теперь торжественно развѣвалось побѣдоносное знамя Кастиліи.-- Пробираясь по дымившимся развалинамъ святилищъ, завоеватель спокойно обозрѣвалъ зрѣлище опустошенія, представлявшееся внизу его глазамъ. Дворцы, храмы, рынки, гдѣ нѣкогда кипѣла торговля и промышленость, каналы, покрытые богатыми грузами, доставляемыми изъ окрестныхъ странъ, величественные сады и рощи, все великолѣпіе царственнаго города, столицы западнаго міра, исчезло навсегда, и мѣсто его заступила безплодная пустыня! Какое сравненіе съ тѣмъ зрѣлищемъ, которымъ любовались его глаза, за годъ предъ тѣмъ, когда, сопровождаемый Монтезумою, онъ глядѣлъ на тѣ же мѣста съ высоты сосѣдняго храма! Семь восьмыхъ всего города лежало въ развалинахъ, за исключеніемъ кое-гдѣ какого-нибудь колоссальнаго храма, на разрушеніе котораго потребовалось бы слишкомъ-много времени. Остальная восьмая часть, включая сюда и тлателолькскій округъ, было все, что теперь оставалось Ацтекамъ, и населеніе города, -- все-еще значительное, не смотря на всѣ потери, -- тѣснилось на пространствѣ, едва представлявшемъ удобное помѣщеніе для третьей доли его. Этотъ округъ находился между большою Сѣверною и западною плотиною, на томъ самомъ мѣстѣ, которое теперь занимаетъ Барріо де-Сант-Яго и его окрестности; этотъ округъ былъ послѣ завоеванія любимымъ мѣстомъ жительства Индійцевъ, хотя нынѣ тутъ находятся немногія бѣдныя хижины, составляющія какъ-бы предмѣстіе города. По временамъ, однакожь, еще встрѣчаются здѣсь слабые слѣды прежняго благоденствія столицы, и любопытный антикварій, а иногда и земледѣлецъ, вспахивая землю, находитъ либо блестящій обломокъ обсидіана, или заржавленное остріе копья, или стрѣлы, или другое какое-нибудь воинское оружіе, доказывающее, что на этомъ мѣстѣ отступавшіе Ацтеки выдержали послѣдній жестокій бой за независимость своего отечества.

На слѣдующій день, Кортесъ вступилъ во второй разъ съ своими батальйонами въ большой тіангезъ. Но на этотъ разъ Мехиканцы была лучше приготовлены встрѣтить его. Многочисленное войско ожидало его на обширной площади. Послѣдовала отчаянная, но непродолжительная схватка. Силы Ацтековъ не соотвѣтствовала ахъ мужественному духу, и они разсѣялись предъ убійственнымъ огнемъ мушкетеровъ, оставивъ ограду въ полной власти Испанцевъ.

Послѣдніе немедленно подожгли нѣкоторые небольшіе храмы, находившіеся внутри рынка, а еще вѣроятнѣе на его рубежѣ. Когда пламя стало распространяться, то Ацтеки, пораженные ужасомъ, съ жалкими воплями и плачемъ выразили свое горе объ истребленіи боговъ, на покровительство которыхъ они все еще слѣпо надѣялись.

Генералъ теперь рѣшился принять мѣру, мысль о которой была ему внушена однимъ воиномъ, именемъ Сотело, служившимъ нѣкогда подъ начальствомъ великаго полководца {Гонзальва-Кордуанскаго.} въ итальянскихъ войнахъ, гдѣ, по его словамъ, онъ пріобрѣлъ нѣкоторыя познанія въ инженерномъ искусствѣ, сколько оно было извѣстно въ тогдашнія времена. Онъ предложилъ свои услуги для устроенія тарана или машины, помощію которой можно было бросать камни значительной величины, и которая съ пользою могла замѣнить осадную артиллерію при разрушеніи городскихъ зданій. Генералъ согласился на предложеніе, соотвѣтствовавшее его потребностямъ, тѣмъ охотнѣе, что порохъ и ядра уже начинала истощаться, не смотря на щедрые запасы, доставляемые въ лагерь отъ времени до времени. Достали строеваго лѣса и камней, и множество работниковъ занялись, подъ руководствомъ мнимаго инженера, сооруженіемъ тяжелой машины, которую воздвигли посреди площади, на прочной каменной платформѣ, вышиною въ семь или восемь футъ и имѣвшей въ основаніи тридцать квадратныхъ шаговъ. Она была построена ацтекскими монархами, и на ней индійскіе фигляры и скоморохи показывали свое дивное искусство предъ народомъ, страстно любившимъ подобныя представленія.

Сооруженіе машины длилось нѣсколько дней. Непріязненныя дѣйствія были прекращены на это время, а за безопасностію ремесленниковъ наблюдалъ сильный отрядъ пѣхоты. Таранъ былъ наконецъ готовъ, и осажденные, которые съ плоскихъ кровель сосѣднихъ домовъ взирали съ нѣмымъ отчаяніемъ на успѣхи таинственной машины, долженствовавшей разрушить ихъ послѣднее убѣжище, теперь со страхомъ ожидали перваго опыта ея способностей. На нее положили камень огромной величины. Машину привели въ движеніе, и скалистый обломокъ вылетѣлъ съ ужасною силою изъ тарана. Но вмѣсто того, чтобъ направить свой полетъ къ ацтекскимъ зданіямъ, онъ поднялся перпендикулярно, высоко на воздухъ, и упавъ внизъ на несчастную машину, разбилъ ее въ дребезги! Ацтеки избавились отъ своихъ опасеній, и воины вдоволь нахохотались надъ этимъ глупымъ случаемъ, не щадя при томъ и своего начальника, раздосадованнаго до-крайности неудачею, которою онъ былъ обязанъ собственному своему легковѣрію.

VIII.
Ужасныя страданія осажденныхъ.-- Мужественный духъ Гватимозина.-- Убійственныя нападенія.-- Взятіе въ плѣнъ Гватимозина.-- Выводъ испанскихъ войскъ изъ столицы.-- Окончаніе осады.-Размышленія.
1521.

Не было никакой необходимости въ искусственныхъ средствахъ для ускоренія гибели Ацтековъ. Она приближалась вѣрными шагами, и зависѣла отъ причинъ, не подлежавшихъ вліянію человѣческой воли. Ацтеки, такъ сказать, были заточены въ своихъ тѣсныхъ, душныхъ квартирахъ; всѣ терпѣли общее бѣдствіе, безъ различія пола, возраста или сословія; тутъ былъ и дворянинъ, и простолюдинъ, и рабъ; мужья, жены, дѣти; кто въ домахъ, кто въ шалашахъ,-- надо помнить, что осажденные находились теперь не въ лучшей части города,-- кто подъ открытымъ небомъ, кто на челнокахъ или на улицахъ, подвергаясь ночью холоднымъ дождямъ, а днемъ палящему зною солнца. Одинъ старый лѣтописецъ увѣряетъ, что двѣ знатныя ацтекскія дамы провели три дня и три ночи въ водѣ по самую шею, между тростникомъ, питаясь во все это время одною горстію маиса. Обыкновенныя средства къ пропитанію уже давно истощилось. Жители бродили всюду, ища чѣмъ бы утолить свой жестокій голодъ; питались вещами самыми отвратительными, самыми нездоровыми: ѣли насѣкомыхъ и червей, отъискиваемыхъ на берегахъ; ѣли соленыя травы и мохъ, собираемый со дна озера. По временамъ они бросали страстные взгляды на отдаленныя зеленѣвшія горы, которыя многіе изъ нихъ покинули для того, чтобъ раздѣлить участь своихъ единоземцевъ въ столицѣ.

Въ похвалу ихъ, испанскіе писатели говорятъ, что при этой крайности они не нарушили законовъ природы и не прибѣгнули къ ужасному средству питаться мясомъ себѣ подобныхъ. Но индійскіе лѣтописцы, къ-несчастію, опровергаютъ это показаніе, увѣряя, будто-бы даже матери съ отчаянія пожирали своихъ грудныхъ дѣтей, которыхъ не въ состояніи были кормить. Много такихъ случаевъ встрѣчается въ исторіи, и здѣсь можно повѣрить истинѣ этого показанія, тѣмъ болѣе правдоподобнаго, что всѣ нѣжныя чувства должны были притупиться у Ацтековъ отъ ежедневной привычки видѣть звѣрскіе обряды своего народнаго суевѣрія.

Но этихъ средствъ было недостаточно, и сотни несчастныхъ умирали ежедневно отъ мучительной голодной смерти. Нѣкоторые вползали въ дома, гдѣ въ безмолвіи испускали послѣднее дыханіе. Другіе падали за-мертво на улицахъ. Гдѣ кто умиралъ, тамъ тѣло и оставалось. Некому было хоронить ихъ. Свыкшись съ этимъ зрѣлищемъ, люди стали къ нему равнодушны, и глядѣли на гибель своихъ согражданъ въ нѣмомъ отчаяніи, ожидая своей очереди. Не слышно было ни жалобъ, ни плача, но всюду царствовало глубокое, невыразимое уныніе.

Въ прочихъ частяхъ города, улицы были усѣяны трупами; здѣсь же они лежали просто кучами. "Ихъ было такое множество", говоритъ Берналь Діасъ, "что мы съ трудомъ пробирались между ними". А Кортесъ выразился еще сильнѣе: "шагу нельзя было сдѣлать, чтобъ не наступить на трупъ Индійца!" живые и умершіе лежали кучами вмѣстѣ, другъ на другѣ. Первые ложились спать на мертвыхъ тѣлахъ своихъ друзей. Смерть господствовала всюду, и столица превратилась въ обширное, смрадное поле костей. Груды труповъ, подверженныхъ дѣйствію то дождя, то палящаго зноя, испускали отъ себя ядовитыя испаренія, до того заразившія воздухъ, что Испанцы, посѣтивъ на краткое время эту часть города, всѣ до одного были больны. Эти испаренія породили наконецъ заразу, отъ которой гибло народа больше, чѣмъ отъ самаго голода.

Такое стеченіе ужасовъ разстроивало человѣческое воображеніе. Они прибѣгали ко всѣмъ суевѣрнымъ обрядамъ, предписываемымъ вѣрою, для того, чтобъ прекратить дѣйствія чумы. Они взывали къ своимъ жрецамъ, чтобъ тѣ умолили боговъ пощадить ихъ. Но оракулы оставались нѣмы, или давали самые мрачные отвѣты. Ихъ божества покинули Ацтековъ, оставивъ за собою признаки своего гнѣвя, предвѣщавшіе еще ужаснѣйшія бѣдствія. По окончаніи осады, многіе увѣряли, будто въ числѣ прочихъ чудесъ они видѣли багровую струю свѣта, направлявшуюся съ сѣвера къ Тепехакаку съ стремительнымъ шумомъ, подобнымъ вихрю, промчавшуюся вокругъ тлателолькской части города, испуская огненныя искры и исчезнувшую въ центрѣ озера! При разстроенномъ состояніи нервъ осажденныхъ, ихъ воображеніемъ овладѣлъ какой-то таинственный страхъ. Чудеса случались ежедневно, и самыя обыкновенныя явленія природы казались имъ чудесами. Изумленный бѣдствіями, разсудокъ ихъ помрачился, и они сдѣлались игралищемъ самыхъ дикихъ, суевѣрныхъ мыслей.

Посреди этихъ страшныхъ зрѣлищъ, молодой императоръ Ацтековъ оставался твердъ и мужественъ. Его прекрасная столица лежала въ развалинахъ предъ его глазами; дворяне и вѣрные подданные гибли вокругъ него, владѣнія были отторгнуты отъ него, такъ, что ему теперь едва оставалось довольно мѣста на чемъ стоять, но онъ отвергалъ всякое предложеніе о сдачѣ, и оказывалъ тотъ же мужественный духъ, какъ и при началѣ осады. Когда Кортесъ, въ надеждѣ, что крайность осажденныхъ склонитъ ихъ вступить съ нимъ въ переговоры, убѣдилъ одного благороднаго плѣннаго отправиться къ Гватимозину съ предложеніями отъ него, то Свирѣпый юноша-монархъ, какъ увѣряетъ генералъ, немедленно приказалъ принести посланнаго въ жертву. Надо помнить, впрочемъ, что это разсказываетъ Испанецъ.

Кортесъ, который прекратилъ-было непріязненныя дѣйствія на нѣсколько дней, въ тщетной надеждѣ, что бѣдствія Мехиканцевъ склонятъ ихъ, наконецъ, къ сдачѣ города, рѣшился теперь принудить ихъ къ покорности и сдѣлать на нихъ общее нападеніе. Положеніе, въ которомъ находились они, заточенные въ узкой части города, благопріятствовало его предпріятію. Онъ приказалъ Альварадо быть въ готовности, и вслѣдъ Сандовалю, которому уже порученъ былъ не только надзоръ за его плотиною, но и начальство надъ флотомъ, лежавшимъ насупротивъ тлателолькской части города,-- поддержать аттаку пальбою изъ тяжелыхъ орудіи по домамъ, находившимся около берега. Потомъ онъ повелъ свои войска въ городъ, или, лучше сказать, чрезъ ужасную пустыню, ныньче окружающую городъ.

Вступивъ въ предѣлы индійскихъ квартиръ, онъ былъ встрѣченъ нѣсколькими вождями, которые, простирая къ нему свои исхудавшія руки, восклицали: "вы -- дѣти солнца. Но солнце совершаетъ свой путь быстро. Зачѣмъ же вы такъ медлите? Что не положите вы конца нашимъ бѣдствіямъ? Лучше убейте насъ тотчасъ, дабы мы могли отправиться къ богу нашему, Гуитчильпочтли, ожидающему насъ на небесамъ; онъ вознаградитъ насъ за всѣ наши страданія!"

Тронутый этимъ жалобнымъ воззваніемъ, Кортесъ отвѣчалъ, что желаетъ не смерти ихъ, а покорности. "Отчего", говорилъ онъ, "вашъ государь отказывается переговоровъ со мною, когда я въ одинъ часъ могу истребить его со всѣмъ народомъ?" Потомъ онъ сталъ убѣждать ихъ склонить Гватимозина на личное свиданіе съ нимъ, увѣряя, что монархъ не подвергнется никакой опасности, и что особа его останется неприкосновенною.

Послѣ нѣкотораго убѣжденія, дворяне согласились передать его предложеніе Гватимозину, и юный монархъ принялъ его въ такомъ духѣ, который доказывалъ -- если только справедливо то, что мы прежде о немъ разсказывали -- что продолжительныя несчастія нѣсколько поколебали, наконецъ, его твердость. Онъ согласился на предлагаемое свиданіе, съ тѣмъ, однакожь, чтобъ оно совершилось не въ тотъ самый, а на другой день, на большой тлателолькской площади. Довольный этимъ, Кортесъ немедленно очистилъ городъ, и возвратился къ своей позиціи на плотинѣ.

На другой день утромъ, онъ явился къ назначенному мѣсту, поставивъ туда предварительно Альварадо съ сильнымъ отрядомъ пѣхоты, для предохраненія себя отъ измѣны. Каменная платформа на срединѣ площади была покрыта цыновками и коврами, и Кортесъ вслѣдъ приготовить пиръ для подкрѣпленія силъ голодавшаго монарха и его дворянъ. Сдѣлавъ эти распоряженія, онъ ожидалъ часа свиданія.

Но Гватимозинъ подъ предлогомъ болѣзни не явился самъ, а послалъ вмѣсто себя тѣхъ самыхъ дворянъ, которые сообщили ему приглашеніе генерала. Кортесъ, не смотря на свою внутреннюю досаду, принялъ посланныхъ ласково, надѣясь еще чрезъ нихъ войдти въ сношенія съ самимъ императоромъ. Онъ убѣдилъ ихъ, безъ большаго труда, принять участіе въ приготовленномъ для нихъ пирѣ, и они бросились на яства съ жадностію, доказывавшею, какому строгому воздержанію они были долгое время подвержены. Потомъ онъ отпустилъ ихъ, снабдивъ довольно значительнымъ запасомъ пищи для императора, котораго опять просилъ согласиться на свиданіе, съ тою цѣлію, чтобъ мирно окончить взаимныя несогласія.

Послѣ короткаго времени, посланные возвратились, неся съ собою незначительный подарокъ, состоявшій изъ тонкихъ бумажныхъ издѣлій, отъ Гватимозина, который все еще отказывался отъ свиданія съ Кортесомъ. Раздосадованный до крайности, испанскій генералъ не захотѣлъ, однакожь, отказаться, отъ своихъ надеждъ. "Онъ, конечно, прійдетъ", сказалъ онъ посланнымъ, "когда увидитъ, что я позволяю вамъ приходить и уходить безвредно, вамъ, бывшимъ, какъ и онъ, моими неумолимыми врагами во все время войны. Ему нечего опасаться меня". Онъ простился съ ними, въ ожиданіи отвѣта отъ нихъ наслѣдующій день.

На утро другаго дня, ацтекскіе вожди пришли въ христіанскія квартиры, и увѣдомили Кортеса, что Гватимозинъ выйдетъ къ нему на рыночную площадь въ полдень. Генералъ явился туда въ назначенный часъ; по безъ успѣха. Ни монархъ, ни его министры не приходили. Очевидно, Гватимозинъ не вѣрилъ обѣщаніямъ своего врага. Воспоминаніе о Монтезумѣ смущало его, можетъ-быть. Послѣ трехъ часовъ ожиданія, терпѣніе генерала истощилось, и онъ, узнавъ, что Мехиканцы приготовляются къ упорной защитѣ, тотчасъ сдѣлалъ распоряженія для начатія приступа.

Онъ оставилъ союзниковъ за стѣнами, впредь до надобности въ ихъ содѣйствіи, а теперь, окончивъ свои распоряженія, приказалъ имъ присоединиться къ нему; и, поддерживаемый отдѣленіемъ Альварадо, вступилъ безъ замедленія въ непріятельскія квартиры. Они были готовы встрѣтить его. Ихъ сильнѣйшіе воины составляли авангардъ, прикрывая собою слабыхъ и болѣе изнуренныхъ товарищей, Въ рядахъ ихъ показывались по временамъ и женщины, а на плоскихъ кровляхъ толпились женщины и дѣти, съ лицами, исхудавшими отъ голода и впалыми глазами; они бросали на осаждавшихъ взоры, выражавшіе ненависть и непримиримую злобу.

Между-тѣмъ, какъ Испанцы приближались, Мехиканцы, издавъ яростный крикъ, встрѣтили ихъ, по своему обыкновенію, тучами стрѣлъ, а женщины и мальчики, находившіеся на террасахъ, осыпали ихъ камнями и дротиками. Но всѣ эти метательныя орудія, бросаемыя слабыми руками, не наносили почти никакого вреда; и когда, наконецъ, противныя войска схватились, то упадокъ силъ Ацтековъ сдѣлался еще ощутительнѣе. Удары ихъ падали слабо и безъ цѣли, хотя, правда, Нѣкоторые изъ нихъ, или сложенія болѣе крѣпкаго, или найдя новыя силы въ самомъ отчаяніи, дрались съ остервененіемъ до конца.

Мушкетеры начали теперь жестокую стрѣльбу. Бригантины, съ противоположной стороны, громили врага безпрерывными залпами. Осажденные, окруженные со всѣхъ сторонъ, потерпѣли ужаснѣйшее пораженіе. Земля была покрыта кучами убитыхъ, такъ что разъяренные противники должны были перелѣзать чрезъ эти кровавые курганы, чтобъ поражать другъ друга. Почва была пресыщена кровью, которая сбѣгала съ нея какъ вода; вода въ каналахъ сдѣлалась багроваго цвѣта. Всюду царствовалъ страшный шумъ и безпорядокъ. Ужасные вопли язычниковъ, брань и проклятія Испанцевъ, стоны раненныхъ, крики женъ и дѣтей, тяжелые удары завоевателей, предсмертныя муки ихъ жертвъ, гулъ артиллеріи, свистъ безчисленныхъ стрѣлъ, трескъ пылавшихъ строеніи, которыя, обрушиваясь, задавляли сотни людей, ослѣпительныя облака пыли и сѣрнистаго дыма, покрывавшія все своею мрачною завѣсою,-- составляли зрѣлище, которое наполняло ужасомъ даже воиновъ Кортеса, хотя ихъ сердца давно закалились въ битвахъ и свыклись съ кровопролитіемъ и насиліемъ. "Жалобные крики женщинъ и дѣтей, въ особенности", говоритъ генералъ, "раздирали душу. Онъ приказалъ щадить не только ихъ, по и всѣхъ, которые просили пощады. Это приказаніе было обращено въ особенности къ союзникамъ, между которыми онъ помѣстилъ надежныхъ людей, для удержанія ихъ ярости въ предѣлахъ. Но онъ привелъ въ движеніе страшное орудіе, дѣйствіями котораго самъ былъ не въ состояніи управлять. Кто можетъ укротить ярость урагана, или обуздать страсти ожесточенной орды дикарей? "Никогда", восклицаетъ онъ, "не приводилось мнѣ видѣть такого безжалостнаго племени, или существъ, облеченныхъ въ человѣческій образъ, до такой степени недоступныхъ всѣмъ человѣческимъ чувствамъ". Казалось, будто для нихъ не существовало различія пола или возраста, и будто въ этотъ часъ мести они старались отплатить врагу за всѣ оскорбленія, нанесенныя имъ въ-теченіе цѣлаго столѣтія. Наконецъ, когда они насытились кровопролитіемъ, Кортесъ приказалъ войскамъ начать отступленіе. Да и пора было, если, какъ говоритъ онъ самъ, при этомъ нападеніи погибло сорокъ тысячь народа! Но участь ихъ была завидная въ сравненіи съ участію тѣхъ, которые еще оставались въ живыхъ.

Во всю эту длинную ночь, въ квартирахъ Ацтековъ не было замѣтно ни малѣйшаго движенія. Не видно было нигдѣ огонька, не слышно никакого звука, только по временамъ долетало тихое стенаніе какого-нибудь несчастнаго раненнаго или умиравшаго, который боролся со смертію. Все было тихо и мрачно какъ въ могилѣ. Казалось, послѣднее пораженіе совершенно лишило ихъ послѣдняго луча надежды; они предались нѣмому отчаянію и походили на людей, ожидавшихъ въ безмолвіи удара палача. Но, не смотря на все это, они не оказывали расположенія покориться. Каждое новое оскорбленіе западало глубоко въ ихъ сердца и усугубляло ту непримиримую ненависть, которую они прежде чувствовали къ своему неумолимому врагу. Они лишились всего -- богатства, друзей, родныхъ, домовъ, подъ сѣнію которыхъ родились. Имъ нё для чего было жить, и они болѣе не дорожили жизнію.

Совсѣмъ другое зрѣлище представлялъ христіанскій лагерь, гдѣ все кипѣло дѣятельностію; воины, обрадованные своими успѣхами, приготовлялись къ приступу, который долженъ былъ произойдти на слѣдующее утро. Плотины были покрыты пылавшими кострами, палатки и казармы освѣщены, звуки музыки и веселія, раздававшіеся по поверхности водъ, свидѣтельствовали о восторгѣ воиновъ при мысли, что они скоро окончатъ свою утомительную кампанію.

На слѣдующее утро, испанскій генералъ опять собралъ свои войска, рѣшившись повторить ударъ, нанесенный наканунѣ, прежде, чѣмъ непріятель успѣетъ отъ него оправиться, и положить, такимъ-образомъ, рѣшительный конецъ войнѣ. Онъ условился съ Альварадо занять тлателолькскій рынокъ вмѣстѣ и начать приступъ въ одно время. Сандовалю велѣно было занять сѣверную плотину, и, съ помощію флота, наблюдать за движеніями индійскаго императора и воспрепятствовать ему спастись на материкъ, что, какъ было извѣстно Кортесу, онъ замышлялъ. Дозволить ему привести это намѣреніе въ исполненіе значило сохранить въ окрестностяхъ опаснѣйшаго врага, который могъ во всякое время возбудить весь край къ возстанію противъ Испанцевъ. Онъ приказалъ, однакожь, Сандовалю не наносить вреда царской особѣ, и не стрѣлять по непріятелю вовсе, развѣ собственная безопасность его къ тому принудитъ.

13-го августа 1521 года, въ праздникъ св. Ипполита -- избраннаго въпослѣдствіи, по этому обстоятельству, хранителемъ Новой-Мехики -- Кортесъ повелъ свои войска въ послѣдній разъ чрезъ мрачную пустыню, окружавшую индійскую столицу. Вступивъ въ ацтекскіе предѣлы, онъ остановился, желая еще дать несчастнымъ жителямъ возможность къ спасенію, прежде, чѣмъ нанесетъ имъ послѣдній роковой ударъ. Онъ имѣлъ свиданіе съ нѣкоторыми изъ главныхъ вождей, и старался вразумить ихъ на-счетъ неблагоразумнаго поведенія императора. "Неуже-ли", сказалъ генералъ: "захочетъ онъ видѣть погибель всѣхъ васъ, когда однимъ словомъ можетъ васъ спасти". Потомъ онъ просилъ ихъ убѣдить Гватимозина согласиться на свиданіе съ нимъ, повторяя прежнія увѣренія касательно личной безопасности монарха.

Посланные исполнили его порученіе, и вскорѣ возвратились, съ сигуакоатлемъ, весьма важнымъ и уважаемымъ сановникомъ у Ацтековъ. Послѣдній, съ видомъ, выражавшимъ "грусть и досаду, объявилъ испанскому начальнику, что Гватимозинъ готовъ умереть посреди своего народа, но не соглашается на свиданіе съ нимъ; прибавивъ, съ видомъ печальной рѣшимости: "тебѣ остается поступить какъ угодно".-- Такъ ступай же, отвѣчалъ грозный завоеватель: -- и приготовь своихъ соотечественниковъ къ смерти. Ихъ послѣдній часъ насталъ....

Онъ все еще откладывалъ нападеніе на нѣсколько часовъ. Но войска стали оказывать явные знаки нетерпѣнія, и неудовольствіе ихъ достигло вскорѣ высшей степени, когда слухъ распространился, будто Гватимозинъ и его вельможи готовятся спастись съ своимъ имуществомъ на пирогахъ и челнокахъ, стоявшихъ у береговъ озера. Убѣдившись въ томъ, что дальнѣйшая медлительность будетъ не только безполезна, но и неблагоразумна, Кортесъ сдѣлалъ окончательныя распоряженія къ приступу и самъ занялъ позицію на плоской кровлѣ, возвышавшейся надъ полемъ дѣйствій.

Когда Испанцы достигли того мѣста, гдѣ находился непріятель, то нашли тамъ нестройную массу людей, состоявшую изъ лицъ обоего пола и всѣхъ возрастовъ. Тутъ было такое множество народа, что крайніе едва могли удерживать свое мѣсто на плотинѣ, чуть не падая въ воду при каждомъ колебаніи толпы. Нѣкоторые взлѣзали на террасы, другіе, съ трудомъ держась на ногахъ, прослонялись къ стѣнамъ сосѣднихъ зданій. Ихъ оборванныя, неопрятныя одежды придавали наружности какую-то дикость, которая еще болѣе увеличивала свирѣпое выраженіе ихъ лицъ, носившихъ на себѣ отпечатокъ отчаянія и непримиримой ненависти. Когда Испанцы подошли къ нимъ на разстояніе выстрѣла, то Ацтеки пустили въ нихъ безполезную тучу стрѣлъ, оказывая до. конца ту же мужественную твердость духа, которою отличались въ свое лучшее время, хотя теперь они утратили свою прежнюю силу. Роковой сигналъ къ начатію общаго нападенія былъ поданъ однимъ мушкетнымъ выстрѣломъ; за нимъ послѣдовали залпы изъ тяжелой артиллеріи, смѣшанные съ адскими криками союзниковъ, бросавшихся на свои жертвы. Тогда произошло повтореніе ужасовъ предшествовавшаго дня. Нѣкоторые изъ несчастныхъ Ацтековъ кинулись въ воду, и были спасены находящимися на челнокахъ. Другіе утонули въ каналахъ. Число послѣднихъ было такъ значительно, что изъ труповъ ихъ составили мостъ, чрезъ который непріятель переправлялся на противоположный берегъ. Нѣкоторые опять, и въ-особенности женщины, молили о пощадѣ, въ чемъ Испанцы, какъ говоритъ лѣтописецъ, никому изъ нихъ не отказывали, между-тѣмъ, какъ союзники, не смотря на просьбы и на приказанія Кортеса, убивали всѣхъ безъ малѣйшей жалости.

Бойня еще продолжалась, когда Испанцы замѣтили, что многіе Ацтеки оставляютъ берега на лодкахъ и пытаются спастись чрезъ озеро. Бригантины безпрерывно пересѣкали имъ путь, поражая ихъ убійственными залпами изъ тяжелыхъ орудій. Битва свирѣпствовала съ одинаковою яростію и на сухомъ пути и на озерѣ. Большая часть индійскихъ судовъ была разбита и опрокинута. Нѣкоторыя, однакожь, подъ прикрытіемъ дыма, который разстилался густымъ, мрачнымъ туманомъ по поверхности водъ, успѣли выбраться изъ суматохи и быстро приближались къ проіивоположному берегу.

Сандоваль отдалъ строгое приказаніе своимъ капитанамъ имѣть бдительный надзоръ за всякимъ судномъ, на которомъ, можетъ-быть, скрывается Гватимозинъ. Въ это самое время замѣтили три или четыре изъ большихъ пирогъ, переправлявшихся быстро чрезъ озеро. Одинъ изъ кагіитановъ, именемъ Гарей Гольгуинъ, командовавшій самымъ ходкимъ судномъ изо всего Флота, тотчасъ пустился за ними въ погоню. Вѣтеръ былъ попутный, и онъ каждую минуту приближался къ непріятельскимъ судамъ. Гребцы дѣлали отчаянныя усилія, чтобъ уйдти отъ него, но все было тщетно, и послѣ короткой погони Гольгуинъ настигъ одну изъ пирогъ, на которой, судя по ея наружному виду, или руководствуясь извѣстіями, полученными имъ, онъ полагалъ найдти индійскаго императора. Капитанъ велѣлъ стрѣльцамъ навести свои арбалеты на это судно, но прежде, чѣмъ они успѣли выстрѣлить, поднялся между Ацтеками крикъ, что государь ихъ тутъ. Въ то же время изъ среди изъ всталъ молодой воинъ, вооруженный щитомъ и макуагуитлемъ, какъ-бы для-того, чтобъ отразить непріятеля. Но когда испанскій капитанъ приказалъ своимъ людямъ не стрѣлять, то и онъ бросилъ свое оружіе, и воскликнулъ: "я Гватимозинъ; ведите меня къ малинчину, я его плѣнникъ; пощадите мою жену и приближенныхъ".

Гольгуинъ увѣрилъ, что его желанія будутъ исполнены, и помогъ ему взойдти на бригантину съ женою и приближенными. Ихъ было двадцать человѣкъ, въ числѣ которыхъ находились Коапока, низверженный владыка тецкукскій, кацикъ тлакопанскій и другіе кацики и сановники. Когда плѣнники усѣлись за палубѣ судна, то Гольгупнъ просилъ ацтекскаго принца приказать своимъ людямъ, находившимся на другихъ челнокахъ, сдаться, и тѣмъ положить конецъ сраженію. Но онъ отвѣчалъ съ унылымъ видомъ: "этого не нужно, они не станутъ драться болѣе, когда увидятъ, что государь ихъ взятъ". Онъ говорилъ правду. Извѣстіе о взятіи въ плѣнъ Гватимозина распространилось быстро по всему Флоту, и достигло вскорѣ берега, гдѣ Мехиканцы еще сражались съ своими врагами. Сопротивленіе ихъ тотчасъ прекратилось и находившіеся на озерѣ немедленно послѣдовали за бригантиною, везшею плѣннаго монарха къ берегу. Казалось, будто они поддерживали такъ долго битву для того только, чтобъ отвлечь вниманіе непріятеля и скрыть отступленіе своего государя.

Сандоваль, между-тѣмъ, узнавъ о взятіи Гватимозина въ плѣнъ, приблизился къ Гольгуину на своей бригантинѣ, и потребовалъ, чтобы тотъ сдалъ ему на руки плѣннаго монарха. Но Гольгупнъ не соглашался уступить своей добычи. Между ними возникъ споръ, ибо каждый изъ нихъ желалъ присвоить себѣ славу этого подвига, а съ тѣмъ вмѣстѣ, можетъ-быть, право изобразить его за своемъ гербѣ. Споръ продолжался такъ долго, что достигъ наконецъ до Кортеса, который, находясь въ это время на азотсѣ, узналъ, къ немалому своему удовольствію, о взятіи Гватимозина. Онъ послалъ тотчасъ сказать ссорившимся Офицерамъ, чтобъ они представили плѣннаго къ нему, и что онъ тогда разберетъ ихъ споръ. Въ то же время онъ приказалъ имъ оказывать монарху должное почтеніе. Потомъ онъ сдѣлалъ приготовленія къ свиданію: велѣлъ устлать террасу краснымъ сукномъ и цыновками, и покрыть столъ яствами, въ которыхъ такъ долго нуждались несчастные Ацтеки. Его прекрасная любовница, донна Марина, присутствовала здѣсь и служила ему переводчицею. Она не покидала его посреди всѣхъ мрачныхъ зрѣлищъ завоеванія, и теперь находилась тутъ и видѣла его торжественное окончаніе.

Гватимозинъ явился предъ завоевателемъ, сопровождаемый охраннымъ отрядомъ пѣхоты. Онъ взошелъ на азотею твердыми, спокойными шагами. Его легко было отличить отъ приближенныхъ, хотя въ его полныхъ, черныхъ глазахъ уже не горѣлъ прежній огонь, и черты носили на себѣ выраженіе страдальческаго терпѣнія, которое мало соотвѣтствовало пылкому, горячему духу молодаго монарха. Голова его была необыкновенной величины, члены хорошо сложены, а цвѣтъ лица болѣе смуглъ, чѣмъ у его народа вообще. Въ его наружности было замѣтно что-то чрезвычайно кроткое и привлекательное.

Кортесъ встрѣтилъ его съ важною и изъисканною вѣжливостію. Особа завоевателя была, вѣроятно, знакома ацтекскому монарху, ибо онъ самъ первый прервалъ молчаніе, сказавъ: "я сдѣлалъ все, что отъ меня зависѣло, для защиты моего народа. Судьба обрекла меня на эту участь. Поступай со мною, малинчинъ, какъ тебѣ будетъ угодно". Потомъ, взявшись за рукоять кинжала, который генералъ носилъ за поясомъ, онъ прибавилъ съ горечью: "Убей меня этимъ кинжаломъ, и тѣмъ избавь отъ ненавистной жизни". Гордая осанка молодаго язычника, показывавшаго въ своемъ бѣдственномъ положеніи духъ, достойный древняго Римлянина, поразила Кортеса удивленіемъ. "Не безпокойся", отвѣчалъ онъ, "ты не подвергнешься ни малѣйшему оскорбленію. Ты защищалъ свою столицу какъ храбрый воинъ. Испанцы умѣютъ уважать мужество даже въ непріятелѣ". Потомъ онъ спросилъ его, гдѣ осталась императрица, его супруга, и узнавъ, что она находится еще на бригантинѣ, подъ защитою испанской стражи, велѣлъ проводить ее на мѣсто свиданія.

Она была младшая дочь Монтезумы, и едва достигла зрѣлаго возраста. При вступленіи на престолъ ея двоюроднаго брата -- Гватимозина, она сдѣлалась его законною женою. Современники прославляютъ ея прелести, и имя прекрасной принцессы, Текуично, до-сихъ-поръ не позабыто Испанцами, ибо отъ нея, по второму браку, происходятъ нѣкоторыя изъ знатнѣйшихъ семействъ Испаніи. Она встрѣтила ласковый пріемъ у Кортеса, оказавшаго ей всѣ тѣ знаки глубокаго уваженія, которые приличествовали ея высокому сану. Происхожденіе ея возбудило въ немъ, безъ-сомнѣнія, особенное участіе къ ней, и онъ, глядя на дочь несчастнаго Монтезумы, почувствовалъ, можетъ-быть, укоръ совѣсти. Онъ Пригласилъ своихъ царственныхъ плѣнниковъ подкрѣпить свои силы пищею, въ которой они такъ нуждались. Между-тѣмъ, генералъ сдѣлалъ распоряженія для наступавшей ночи, приказавъ Сандовалю отвести плѣнныхъ въ Кохогуаканъ, куда онъ самъ располагалъ отправиться вслѣдъ за ними. Олиду и Альварадо онъ велѣлъ отступить съ войсками къ прежнимъ квартирамъ. Имъ не было возможности оставаться въ столицѣ, гдѣ воздухъ былъ зараженъ ядовитыми испареніями отъ непохороненныхъ труповъ.-- Для наблюденія за порядкомъ въ опустошенныхъ предмѣстіяхъ, оставленъ былъ небольшой отрядъ пѣхоты.-- Гватимозинъ сдался около вечеренъ, и съ того времени можно считать окончаніе осады.-- Наступилъ мрачный и дождливый вечеръ прежде, чѣмъ осаждавшее войско успѣло очистить столицу.

Въ эту ночь, надъ мехиканскою долиною разразилась одна изъ тѣхъ страшныхъ бурь, которыя случаются только подъ тропиками. Испанцамъ рѣдко приводилось видѣть подобный ураганъ. Длинные раскаты грома, отражаясь отъ скалистаго амфитеатра горъ, ревѣли надъ водяною пустынею и потрясали до самаго основанія храмы и дряхлыя строенія теночтитланскія, -- тѣ немногія зданія, которыя пережили опустошительную осаду, Молнія, казалось, раздирала небесный сводъ на двое, освѣтивъ на одно мгновеніе окрестности своимъ яркимъ блескомъ и снова все покрывъ мглою. Самыя стихіи, казалось, оплакивали бѣдственную участь опустошенной столицы.

Спустя день послѣ сдачи столицы, Гватимозинъ просилъ Кортеса дозволить Мехиканцамъ оставить городъ и выйдти безпрепятственно на открытое поле. Кортесъ охотно согласился на это, тѣмъ больше, что иначе ему не было возможности очистить столицу отъ труповъ, которые непремѣнно произвели бы заразу. Онъ, въ-слѣдствіе этого, отдалъ по всему войску строжайшее приказаніе, чтобъ никто, ни изъ Испанцевъ, ни изъ союзниковъ, не осмѣливался дѣлать ни малѣйшнаго насилія Ацтекамъ, или, вообще, препятствовать ихъ выходу; число всѣхъ пережившихъ эту губительную осаду, простиралось, согласно различнымъ показаніямъ современныхъ писателей, отъ тридцати до семидесяти тысячь человѣкъ, кромѣ женъ и дѣтей. Достовѣрно то, что выходъ ихъ изъ столицы по различнымъ плотинамъ продолжался трое сутокъ. Они представляли печальное зрѣлище: мужья и жены, родители съ дѣтьми, больные, раненые шли едва волоча ноги отъ слабости и опираясь другъ на друга, полунагіе, едва прикрытые неопрятнымъ рубищемъ, сквозь которое проглядывали ужасныя раны, или недавно полученныя, или уже загноившіяся отъ недостатка врачебныхъ пособій; они заражали собою воздухъ. На ихъ исхудавшихъ членахъ и изнуренныхъ голодомъ лицахъ была написана вся исторія осады, и когда нестройные ряды достигли противоположнаго берега, то замѣтили, что они отъ-времени-до-времени останавливались, какъ-бы для того, чтобъ бросить прощальный взглядъ на мѣста, недавно еще увѣнчанныя величественнымъ городомъ, нѣкогда ихъ пріятнымъ обиталищемъ, памятнымъ для нихъ такими славными воспоминаніями.

По отбытіи жителей, генералъ немедлено принялъ мѣры для очищенія воздуха посредствомъ огней, горѣвшихъ днемъ и ночью, въ особенности въ тласкаланской части; собрали также кучи мертвыхъ тѣлъ, которыя тлѣли на улицахъ, и предали землѣ. Нѣтъ никакой возможности составить себѣ точное понятіе о числѣ погибшихъ во время осады. Показанія современниковъ объ этомъ предметѣ чрезвычайно разногласны: кто говоритъ, что убито сто-двадцать тысячъ, -- и это самое меньшее число, кто двѣсти-сорокъ тысячь.-- На сторонѣ Испанцевъ погибло сравнительно немного, во союзники понесли значительную потерю, если справедливо, какъ утверждаетъ тецкускій лѣтописецъ, будто-бы однихъ его соотечественниковъ погибло до тридцати тысячь человѣкъ. Нѣтъ сомнѣнія, что въ столицѣ погибло огромное множество народа, потому-что, кромѣ ея собственнаго народонаселенія, она была наполнена жителями сосѣднихъ городовъ, которые, не надѣясь на свои собственный силы для отраженія непріятеля, искали защиты въ ея стѣнахъ.

Добыча, найденная въ столицѣ, то-есть, золото и драгоцѣнные каменья, единственная добыча., имѣвшая какую-нибудь цѣнность въ глазахъ Испанцевъ, совершенно обманула ихъ ожиданія. По показанію генерала, она едва составляла сто-тридцать тысячь золотыхъ Кастелланосъ, включая тутъ и часть короля, которая далеко превосходила законную пятую долю, если возьмемъ въ соображеніе множество предметовъ, богато и искусно-отдѣланныхъ, добровольно уступленныхъ арміею въ его пользу.-- Но Ацтеки владѣли гораздо богатѣйшими сокровищами, еслибъ даже они сохранили только то, что отняли у Испанцевъ въ ту знаменитую ночь, когда послѣдніе бѣжали изъ столицы. Они, вѣроятно, отправили часть своего богатства вонъ изъ города; издержали, можетъ-быть, часть на приготовленія къ защитѣ, а еще большую долю закопали въ землю, или погрузили въ воды озера. Ихъ угрозы были не пустыя рѣчи. Они имѣли, по-крайней-мѣрѣ, удовольствіе обмануть корыстолюбивыя надежды врага.

Не имѣя болѣе нужды въ присутствіи индійскихъ союзниковъ, Кортесъ собралъ вождей различныхъ отрядовъ, въ лестныхъ выраженіяхъ похвалилъ ихъ доблесть, и, раздавъ имъ богатые подарки, съ увѣреніемъ, что императоръ, его государь, еще щедрѣе наградитъ ихъ за ихъ преданность, распустилъ по домамъ. Они унесли съ собою значительную добычу, награбленную ими въ мехиканскихъ домахъ, Состоявшую, впрочемъ, изъ такого рода предметовъ, которые не возбуждали корыстолюбія Испанцевъ, и возвратились съ торжествомъ -- недальновиднымъ торжествомъ! радуясь успѣху экспедиціи и паденію ацтекской династіи.

Съ своей же стороны, Испанцы также не мало радовались этому блистательному окончанію долгаго и труднаго похода. Правда, они не совсѣмъ были довольны незначительною добычею, найденною ими въ завоеванномъ городѣ. Но воинъ обыкновенно бываетъ слишкомъ занятъ настоящимъ, чтобъ много заботиться о будущемъ; и хотя, въ-послѣдствіи, ихъ неудовольствіе приняло видъ болѣе грозный и мятежный, однакожь теперь они думали единственно о своемъ торжествѣ, и предались шумному удовольствію. Кортесъ ознаменовалъ событіе пиромъ, на который приглашены были всѣ его офицеры. Долго и шумно они бражничали, и радость ихъ породила такія излишества, что они навлекли на себя негодованіе отца Ольмедо, который замѣтилъ имъ, что не такъ бы имъ должно благодарить Всевышняго за всѣ милости, оказанныя имъ. Кортесъ призналъ всю справедливость этого выговора, но просилъ его быть снисходительнымъ къ воинамъ, неумѣвшимъ обуздать себя въ часъ побѣды. Назначено было за слѣдующій день ознаменовать свой успѣхъ болѣе приличнымъ образомъ.

Вся армія тогда составила крестный ходъ, впереди котораго шелъ отецъ Ольмедо. Изодранное, запятнанное знамя Кастиліи, развѣвавшееся на столькихъ поляхъ битвы, осѣняло теперь мирный строй воиновъ, шедшихъ медленнымъ шагомъ, и повторявшихъ съ благоговѣніемъ слова божественной литургіи. Потомъ духовникъ произнесъ рѣчь, въ которой въ краткихъ словахъ представилъ воинству, какую великую причину оно имѣло благодарить провидѣніе за чудесное избавленіе отъ всѣхъ Опасностей, встрѣчавшихся имъ на ихъ долгомъ и гибельномъ пути; и, распространившись о той отвѣтственности, которая теперь лежитъ на нихъ, умолялъ не злоупотреблять права завоеванія, но поступать человѣколюбиво съ несчастными Индійцами. Потомъ главнокомандовавшій и главные офицеры приняли причастіе, и служба окончилась благодарственною молитвою Господу, давшему имъ силу и средства пронести знамя креста съ торжествомъ чрезъ эту языческую имперію.

Такимъ-образомъ пала знаменитая столица Ацтековъ послѣ осады, продолжавшейся почти три мѣсяца, въ-теченіе которыхъ осажденные вынесли неимовѣрныя страданія и оказали такую твердость и мужество, какихъ нигдѣ не встрѣчаемъ въ исторіи народовъ. Напомнимъ, что во все продолженіе блокады они съ презрѣніемъ отвергали всѣ предложенія врага на счетъ сдачи города, и до единаго предпочли смерть безславію. Прошло болѣе трехъ столѣтіи, какъ Ацтеки, бѣдное, незначительное племя, перекочевали съ отдаленнаго сѣверо-востока на Столовую-Землю, гдѣ, какъ говоритъ преданіе, они выстроили свои первыя убогія хижины на мѣстѣ, предназначенномъ оракуломъ. Сначала, они ограничивались завоеваніемъ окрестной страны, но, овладѣвъ мало-по-малу всею Долиною, перешли черезъ горы, поработили все обширное пространство Столовой-Земли, и распространили свои завоеванія до Мехиканскаго-Залива и до отдаленныхъ предѣловъ Средней-Америки. Ихъ бѣдная столица, между-тѣмъ, превратилась въ цвѣтущій городъ, наполненный зданіями, памятниками искусства и многочисленнымъ народонаселеніемъ, и стала, наконецъ, первою между столицами Западнаго-Міра. При этихъ обстоятельствахъ, съ отдаленнаго востока явилось другое племя, пришествіе котораго было также предсказано оракуломъ, и, прибывъ на Столовую-Землю, напало на нихъ въ то самое время, когда они достигли верха своего благоденствія и славы, и навсегда вычеркнуло ихъ имя изъ списка народовъ! Ихъ исторія походитъ болѣе на басню, чѣмъ на исторію! она кажется романомъ! волшебною сказкою, скорѣе, нежели описаніемъ истинныхъ событій!

Но мы не можемъ сожалѣть о паденіи имперіи, которая такъ мало содѣйствовала къ счастію своихъ подданныхъ, или вообще къ истиннымъ выгодамъ человѣчества. Не смотря на блескъ, брошенный на послѣдніе дни ея существованія славною защитою столицы, кроткимъ, щедрымъ правленіемъ Монтезумы, неустрашимымъ героизмомъ Гватимозина, Ацтеки были въ полномъ смыслѣ племенемъ свирѣпымъ и звѣрскимъ, и если даже станемъ глядѣть на него съ самой выгодной точки зрѣнія, то увидимъ въ немъ мало того, что возбуждаетъ наше сочувствіе или уваженіе. Что касается до просвѣщенія Ацтековъ, то оно принадлежало собственно не имъ, а перешло къ нимъ, можетъ-быть, и въ несовершенномъ видѣ, отъ племени, владѣвшаго страною до ихъ прибытія. Оно было, въ-отношеніи къ Ацтекамъ, то же, что плодоносная вѣтвь, привитая къ безплодному стеблю, и не могло принести добраго плода. Они правили своими обширными владѣніями не скипетромъ, а мечомъ. Для улучшенія состоянія или вообще для усовершенствованія своихъ васалловъ, они ничего не дѣлали. Эти васаллы были рабы, обязанные служить ихъ удовольствіямъ; они держали ихъ въ вѣчномъ страхѣ, и обременяли, въ мирное время, тяжкиминалогами, а въ военное конскрипціею. Они не предоставляли побѣжденнымъ даже правъ гражданства, и не старались соединять ихъ въ одинъ великій народъ, на общихъ правахъ и выгодахъ. Они глядѣли на нихъ, какъ на чужестранцевъ, даже на тѣхъ изъ нихъ, которые, обитая въ Долинѣ, жили подъ самыми стѣнами столицы. Ацтекская метрополія, сердце, такъ-сказать, всей имперіи, не имѣла ни одного побужденія, ни одного чувства общаго съ остальными составными частями монархіи. Она была какъ-бы чужая въ своей собственной странѣ.

Не только Ацтеки не содѣйствовали къ улучшенію состоянія своихъ васалловъ, но, нравственно говоря, они сдѣлали многое для униженія ихъ. Можетъ ли споспѣшествовать успѣхамъ просвѣщенія такой народъ, у котораго господствуетъ обычай приносить людей въ жертву, и который, къ тому же, преданъ людоѣдству? Станетъ ли онъ помышлять о выгодахъ человѣчества, когда въ его глазахъ человѣкъ почти то же, что и звѣрь? Вліяніе Ацтековъ ввело ихъ мрачное суевѣріе въ земли, дотоль невѣдавшія о немъ, или гдѣ, по-крайней-мѣрѣ, оно не имѣло, до того времени, прочнаго основанія. Примѣръ столицы былъ заразителенъ. По-мѣръ-того, какъ послѣдняя богатѣла, и религіозные обряды стали соблюдаться съ болѣе ужаснымъ великолѣпіемъ; точно такъ, какъ пышность гладіаторскихъ представленій у Римлянъ увеличилась съ возраставшимъ великолѣпіемъ столицы. Люди ознакомились съ зрѣлищами ужаса и съ самыми гнусными мерзостями. Жены и дѣти, весь народъ свыкся съ ними и присутствовалъ при нихъ. Сердца людей сдѣлались жестоки, нравы стали свирѣпы, слабый свѣтъ просвѣщенія, пришедшаго къ Ацтекамъ отъ племени болѣе кроткаго, становился блѣднѣе, и тысячи несчастныхъ жертвъ ежегодно откармливались въ клѣткахъ, чтобъ потомъ погибнуть на алтаряхъ и быть пожранными на страшныхъ пирахъ! Вся страна превратилась въ человѣческую бойню! Имперія Ацтековъ пала не преждевременно.

Не станемъ теперь разсуждать о томъ, могли ли всѣ эти неслыханные ужасы служить достаточнымъ поводомъ Испанцамъ для предпринятія завоеванія страны; объ этомъ было уже говорено въ одной изъ нашихъ прежнихъ главъ. Есть другой вопросъ, имѣющій въ нашихъ глазахъ значеніе болѣе важное, а именно: соблюдали ли Испанцы права человѣчества во время завоеванія, допуская, что само завоеваніе было основано на справедливости.-- И здѣсь мы не можемъ не сознаться, что хотя свирѣпые нравы и обычаи того вѣка могутъ нѣсколько послужить къ извиненію завоевателей, но успѣхи ихъ оружія омрачены многими происшествіями, оставившими неизгладимое пятно на испанскомъ имени; происшествіями, притомъ, которыхъ нельзя извинить никакими предлогами необходимости, или самосохраненія.

Какого бы мы ни были мнѣнія о завоеваніи, глядя на него съ нравственной точки зрѣнія, но какъ воинскій подвигъ оно внушаетъ вамъ величайшее удивленіе. Горсть искателей счастія, плохо-вооруженныхъ, могла прибыть къ берегамъ могущественной имперіи, населенной храбрымъ, воинственнымъ племенемъ, и, вопреки неоднократнымъ запрещеніямъ монарха тои имперіи, проложить себѣ путь въ самый центръ ея! Они могли исполнить все это, не имѣя никакого знакомства ни съ языкомъ, ни съ самимъ краемъ, не руководствуясь ни картою, ни компасомъ, не имѣя вовсе понятія о тѣхъ трудностяхъ, которыя имъ предстояло преодолѣвать!-- Хотя они были почти уничтожены при первой своей схваткѣ съ жителями, однакожъ они все еще продолжали путь свои къ столицѣ, и, достигнувъ ея, нисколько не колеблясь, бросились, въ самую середину своихъ непріятелей; они овладѣли особою монарха, предъ самыми глазами его подданныхъ, и, наконецъ, изгнанные съ ужаснымъ урономъ изъ столицы, могли собрать свои разметанныя силы, и, руководствуясь самымъ благоразумнымъ, а вмѣстѣ съ тѣмъ и самымъ отважнымъ планомъ дѣйствій, успѣли овладѣть столицею въ-слѣдствіе-того и всею страною!-- И все это могла исполнить горсть искателей приключеній! Это фактъ почти чудесный, почти сверхъестественный, единственный, въ своемъ родѣ, въ исторіи міра.

КНИГА VII И ПОСЛѢДНЯЯ.
ПОДВИГИ, СОВЕРШЕННЫЕ КОРТЕСОМЪ ВЪ ПОСЛѢДНІЕ ГОДЫ ЕГО ЖИЗНИ.

I.
Испанцы предаютъ пыткѣ Гватимозина.-- Вся страна покоряется Kортесу.-- Столицу воздвигаютъ вновь.-- Кортесъ отправляетъ повѣренныхъ въ Кастилію.-- Жалобы на Кортеса.-- Правительство утверждаетъ его власть.
1521--1522.

Взятіемъ столицы оканчивается исторія завоеванія Мехики. Но исторія завоеванія такъ близко связана съ исторіею жизни великаго человѣка, совершившаго его, что самый разсказъ казался бы неоконченнымъ, еслибъ онъ не былъ доведенъ до конца жизни Кортеса. Писатели, доселѣ занимавшіеся этимъ предметомъ, описывали этотъ періодъ жизни завоевателя весьма-поверхностно, и потому я воспользуюсь тѣми достоверными свѣдѣніями, которыя находятся у меня въ рукахъ, и дамъ моимъ читателямъ краткій обзоръ блистательныхъ, но не всегда счастливыхъ событій, ознаменовавшихъ послѣдніе годы жизни героя.

Первый порывъ восторга арміи вскорѣ прошелъ, и мѣсто его заступили совершенно иныя чувства, когда воины увидѣли, какую незначительную добычу они собрали въ завоеванномъ городѣ. Это жалкое возмездіе за всѣ труды и опасности возбудило всеобщее неудовольствіе, и нѣкоторые воины Нарваэса были до того огорчены, что отказались даже отъ назначенныхъ имъ паевъ. Иные роптали вслухъ противъ генерала, а другіе противъ Гватимозина, который, говорили они, могъ бы открыть, еслибъ захотѣлъ, то мѣсто, гдѣ скрывались сокровища. Бѣлыя стѣны казармъ покрылись эпиграммами и пасквилями противъ Кортеса, котораго обвиняли въ томъ, что будто-бы "онъ присвоилъ себѣ одну пятую долю добычи, какъ главнокомандующій, а другую какъ король". Гватимозинъ не открывалъ, гдѣ находилось сокровище, или, лучше сказать, отзывался незнаніемъ, и воины стали громко требовать, чтобъ онъ былъ преданъ пыткѣ. Но Кортесъ не могъ рѣшиться на такой насильственный поступокъ, противный обѣщанію покровительства, недавно еще сдѣланному имъ индійскому монарху; и онъ отвергалъ требованіе войска, пока, наконецъ, воины, по внушенію, говорятъ, королевскаго казначея, Альдерете, не стали обвинять генерала въ тайной связи съ Гватимозинымъ, и въ намѣреніи присвоить себѣ часть добычи, слѣдующей испанскому королю и имъ-самимъ. Эти незаслуженные упреки вывели Кортеса изъ терпѣнія, и въ недобрый часъ онъ предалъ ацтекскаго принца въ руки враговъ, дозволивъ имъ поступить съ нимъ по своему произволу.

Но тѣлесныя страданія не могли устрашить героя, смотрѣвшаго спокойно на смерть въ самыхъ ужасныхъ видахъ ея. Когда кацикъ такубскій, котораго съ нимъ вмѣстѣ предали пыткѣ, стоналъ отъ страданій, Гватимозинъ съ видомъ холоднаго упрека воскликнулъ: "не думаешь ли ты, можетъ-быть, что я наслаждаюсь въ своей ваннѣ". Наконецъ, Кортесъ, устыдившись низости своего поступка, спасъ Гватимозина изъ рукъ мучителей, пока еще было время; но уже было поздно спасать ему свою собственную честь, на которой это постыдное событіе оставило неизгладимое пятно.

Пытка извлекла изъ Гватимозина одно только признаніе: что много золота брошено въ воду. Но хотя самые искусные водолазы объискивали тинистое дно озера подъ личнымъ надзоромъ Кортеса, однакожь они нашли тамъ весьма-немного драгоцѣнностей. Ихъ труды увѣнчались лучшимъ успѣхомъ при объискѣ пруда, находившагося въ садахъ Гватимозина, гдѣ они открыли огромное солнце значительной толщины, сдѣланное изъ чистаго золота. Такубскій кацикъ сознался, что близь одной изъ его дачъ было зарыто въ землю богатое сокровище. Но когда Испанцы привезли его къ указанному мѣсту, онъ сказалъ, "что его побудила къ такому ложному показанію надежда умереть на пути!" Обманувшись въ своихъ надеждахъ, воины, съ непостоянствомъ, свойственнымъ необузданной черни, измѣнили свой тонъ, и стали открыто упрекать генерала въ жестокости къ его плѣннику. Онъ и заслуживалъ этотъ упрекъ, но не отъ нихъ.

Извѣстіе о паденіи Мехики разнеслось съ быстротою вихря по всей а Столовой-Землѣ", и внизъ по широкимъ скатамъ Кордильеровъ. Отъ отдаленныхъ индійскихъ племенъ прибылъ не одинъ посланникъ, съ цѣлію удостовѣриться въ истинѣ этого изумительнаго извѣстія, и посмотрѣть собственными глазами на развалины ненавистнаго ему города. Между ними находились послы отъ мечоаканскаго государства, могущественной и независимой страны, населенной однимъ изъ нагуатлакскихъ племенъ, и лежавшей между Мехиканскою-Долиною и ТихимъОкеаномъ. Вслѣдъ за посольствомъ явился въ скоромъ времени и самъ государь этого края. Онъ прибылъ съ большою пышностію въ кастильскія квартиры, и былъ встрѣченъ Кортесомъ съ соотвѣтственнымъ великолѣпіемъ. Завоеватель удивилъ его блистательными движеніями конницы и громами артиллеріи, и повезъ на одной изъ бригантинъ вокругъ падшаго города. Взирая на развалины дворцовъ и храмовъ, нѣкогда украшавшихъ грозную столицу Анагуака, индійскій монархъ былъ пораженъ безмолвнымъ страхомъ, и съ покорностію сталъ просить покровительства непобѣдимыхъ существъ, произведшихъ такое страшное опустошеніе. Примѣру его послѣдовали посланники изъ отдаленныхъ странъ, съ которыми Испанцы до того времени не имѣли никакихъ сношеній. Кортесъ, видя, какъ быстро распространяются предѣлы его владѣній, воспользовался дружественнымъ расположеніемъ Индійцевъ, и собралъ отъ нихъ свѣдѣнія о произведеніяхъ и силахъ ихъ государствъ.

Два небольшихъ отряда были отправлены въ дружественное мечоаканское государство, и проникли чрезъ него до береговъ ЮжнагоОкеана. До нихъ, ни одинъ Европеецъ не доходилъ такъ далеко къ Сѣверу отъ экватора. Испанцы торжественно вошли въ его волны, воздвигли крестъ на песчаномъ прибрежьѣ и овладѣли моремъ именемъ ихъ католическихъ величествъ. На возвратномъ пути, они посѣтили нѣкоторыя изъ богатыхъ странъ, лежащихъ къ сѣверу, прославившихся въ-послѣдствіи своими ископаемыми сокровищами, и возвратились съ образцами золота и калифорнійскаго жемчуга, и съ извѣстіемъ о томъ, что открыли Великій-Океанъ. Воображеніе Кортеса разгорѣлось и сердце его наполнилось восторгомъ при мысли о великолѣпныхъ послѣдствіяхъ, могущихъ произойдти отъ этихъ открытій. "Всего болѣе", говоритъ онъ въ своемъ письмѣ къ императору, "меня радуетъ извѣстіе объ открытіе Великаго-Океана. Ибо по немъ, какъ намъ разсказываютъ космографы и ученые люди, знающіе болѣе всѣхъ насъ объ Индіяхъ, разсѣяны тѣ богатые острова, которые изобилуютъ золотомъ, пряностями и благородными каменьями". Онъ немедленно сталъ отъискивать удобное мѣсто для учрежденія колоніи на берегахъ Тихаго-Океана, и сдѣлалъ распоряженія о построеніи четырехъ судовъ для изслѣдованія таинствъ тѣхъ неизвѣстныхъ морей. Это было началомъ его славныхъ предпріятій, имѣвшихъ цѣлію открытія въ Калифорнійскомъ-Заливѣ.

Хотя большая часть анагуакскаго края, устрашенная успѣхами Испанцевъ, признала власть побѣдителей, однакожь нѣкоторыя племена, въ-особенности тѣ, которыя обитали на южныхъ скатахъ Кордильеровъ, не изъявляли никакого желанія покориться имъ. Кортесъ тотчасъ выслалъ противъ нихъ сильные отряды, подъ начальствомъ Сандоваля и Альварадо, приказавъ этимъ офицерамъ привести непріятеля въ повиновеніе, и учредить колоніи въ побѣжденныхъ провинціяхъ. Привлекательное описаніе, которое Альварадо, охотникъ до золота, далъ Кортесу объ ископаемыхъ богатствахъ Оахаки, побудило послѣдняго избрать этотъ край себѣ во владѣніе.

Главнокомандовавшій, съ небольшимъ отрядомъ Испанцевъ, теперь ежедневно подкрѣпляемымъ свѣжими войсками, прибывавшими съ острововъ, все еще занималъ кохогуаканскія квартиры, которыхъ онъ не покидалъ съ самаго конца осады. Кортесъ долго не рѣшался, въ которой части Долины основать новую столицу, долженствовавшую заступить мѣсто древняго Теночтитлана. Положеніе послѣдняго, окруженнаго водою, и подверженнаго безпрестаннымъ наводненіямъ, представляло нѣкоторыя очевидныя неудобства. Новую метрополію, однако, необходимо было построить не иначе, какъ на возвышенной "Столовой-Землѣ", составлявшей центръ Долины, и генералъ, наконецъ, рѣшился удержать положеніе старинной столицы, къ чему, говоритъ онъ, побудила "ея минувшая слава и память" -- весьма незавидная, надо замѣстить -- "которая сохранялась о ней между народами"; и онъ сдѣлалъ приготовленія для постройки вновь столицы въ такихъ великолѣпныхъ размѣрахъ, которые, какъ онъ самъ говорилъ, "сдѣлали бы ее снова царицею окрестныхъ провинцій, точно такъ, какъ она была и прежде".

Этотъ огромный трудъ должно было исполнить индійское народонаселеніе, собранное со всѣхъ концовъ Долины, и включавшее въ себѣ самихъ Мехиканцевъ, изъ которыхъ многіе не могли еще рѣшиться покинуть окрестностей своихъ старинныхъ жилищъ. Сначала, они обнаружили большую неохоту, и даже признаки непріязненнаго чувства, когда ихъ побѣдители стали требовать отъ нихъ исполненія труда, столь унизительнаго для нихъ. Но Кортесъ съумѣлъ склонить на свою сторону нѣкоторыхъ изъ главныхъ военачальниковъ, и, благодаря ихъ вліянію, соотечественники приступили къ дѣлу подъ ихъ надзоромъ. Глубокія рощи Долины и лѣса сосѣднихъ горъ изобиловали кедровымъ, кипариснымъ и другими прочными деревьями для внутреннихъ частей строеній, а каменоломни, изъ которыхъ добывали тецонтли, и развалины древнихъ зданій, представляли имъ богатый запасъ камня. Такъ-какъ Ацтеки не имѣли никакого домашняго животнаго для перевозки тяжестей, то, весьма-естественно, потребовалось для работы огромное число рукъ. Кортесъ вербовалъ для этой службы всѣхъ, кого только могъ. Мѣста недавно опустѣвшія теперь кипѣли роями Индійцевъ различныхъ племенъ и Европейцами, послѣдніе надзирали, первые трудились. Пророчество Ацтековъ сбылось. И перестройка поспѣвала съ быстротою, съ которою совершается сооруженіе любимой столицы какого-нибудь азіатскаго властелина, сосредоточившаго на этотъ одинъ предметъ народонаселеніе цѣлой имперіи.

Но, не смотря на блистательные успѣхи оружія, положеніе Кортеса внушало ему сильное безпокойство. Онъ не получалъ до-сихъ-поръ изъ дома ни одного слова, -- ни слова одобренія, ни хулы. Въ какомъ духѣ взирало правительство или нація на его своевольные поступки -- оставалось еще для него тайною. Онъ теперь приготовилъ другое письмо къ императору, третье по порядку изъ его изданныхъ писемъ, написанное тѣмъ простымъ, энергическимъ слогомъ, по которому его комментаріи,-- и они вполнѣ заслуживаютъ это названіе,-- могутъ стать на ряду съ комментаріями Цезаря. Оно было написано въ Кохогуакань, 15 мая 1522 года, и содержало въ себѣ подробное описаніе всѣхъ событій, ознаменовавшихъ окончательную осаду столицы, сопровождаемое, по обыкновенію писавшаго, многими благоразумными размышленіями на счетъ средствъ и свойства страны. Вмѣстѣ съ этимъ письмомъ, онъ предполагалъ отправить королевскую пятую долю мехиканской добычи, и богатое собраніе издѣлій, состоявшихъ, по-большой-части, изъ золота и драгоцѣнныхъ камней въ самыхъ рѣдкихъ и фантастическихъ видахъ. Между прочими каменьями находился изумрудъ, пирамидальнаго вида, такой необыкновенной величины, что основаніе его покрывало ладонь! Къ этому собранію рѣдкихъ и драгоцѣнныхъ вещей онъ присоединилъ образцы многихъ естественныхъ произведеній, а также и животныхъ, свойственныхъ этому краю.

Армія также написала письмо для отправленія вмѣстѣ съ письмомъ Кортеса, въ которомъ находилось подробное изложеніе важныхъ и многочисленныхъ услугъ, оказанныхъ генераломъ правительству, вмѣстѣ съ просьбою къ императору объ одобреніи его поступковъ и объ утвержденіи его власти. Это важное посланіе было поручено двумъ любимѣйшимъ офицерамъ генерала, Киньйонесу и Авилѣ, и ими было исполнено неудачно. Посланные пришли къ Азорскимъ-Островамъ, гдѣ Киньйонесъ погибъ въ ссорѣ, а Авила, продолжая путь далѣе, былъ взятъ въ плѣнъ Французскимъ арматорскимъ судномъ, и драгоцѣнная добыча, отнятая у Ацтековъ, обогатила казну его христіаннѣйшаго величества. Францискъ I взиралъ съ завистію, извинительною, впрочемъ, на сокровища, извлекаемыя его царственнымъ соперникомъ изъ своихъ колоніальныхъ владѣній, и выразилъ свое неудовольствіе брюзгливымъ желаніемъ "видѣть ту статью въ духовномъ завѣщаніи Адама, по которой его братья короли кастильскій и португальскій раздѣлили между собою Новый-Свѣтъ". Авила нашелъ средство переслать порученныя ему письма черезъ частныя руки въ Испанію, куда они прибыли невредимо.

Между-тѣмъ, дѣла въ Испаніи принимали неблагопріятный оборотъ для Кортеса. Можетъ показаться страннымъ, что кастильское правительство обращало такъ мало вниманія на блистательные подвиги завоевателя Мехики. Но Испанія въ то время находилась въ ужасномъ разстройствѣ. Императоръ былѣвъ Германіи и притомъ слишкомъ занятъ дѣлами имперіи, и потому не занимался своимъ собственнымъ королевствомъ. Бразды правленія были въ рукахъ Адріана, наставника Карла, ччеловѣка болѣе способнаго по набожности и по ученымъ привычкамъ къ предсѣдательству въ обществъ монаховъ, чѣмъ къ занятію, одного за другимъ, самыхъ важныхъ постовъ въ христіанскомъ мірѣ -- во-первыхъ, регента Кастилій, а потомъ главы христіанской церкви. Но медлительный и нерѣшительный Адріанъ не оставлялъ бы такъ долго безъ вниманія важныхъ заслугъ Кортеса, еслибъ не враждебное вліяніе Веласкэса, губернатора острова Кубы, подкрѣпляемое! недоброжелательствомъ къ завоевателю епископа бургосскаго, Фонсеки, перваго лица по управленію испанскими колоніальными дѣлами. Высокій санъ этой духовной особы давалъ ему первенство во всѣхъ дѣлахъ, относившихся до Индій, я онъ воспользовался своимъ вліяніемъ съ самаго начала, какъ мы уже видѣли, ко вреду Кортеса. Онъ теперь съумѣлъ выманить у регента повелѣніе съ цѣлію погубить завоевателя, въ то самое мгновеніе, когда его великое предпріятіе увѣнчалось успѣхомъ. Этотъ документъ начинается подробнымъ изложеніемъ всѣхъ проступковъ Кортеса противъ Веласкэса; за нимъ слѣдовало назначеніе коммиссіонера, уполномоченнаго посѣтить страну, разсмотрѣть поведеніе генерала, лишить его власти, и даже арестовать его и наложить секвестръ на его имущество, впредь до окончательнаго рѣшенія кастильскаго двора. Повелѣніе было подписано Адріаномъ въ Бургосѣ, 11 апрѣля 1521 года, и скрѣплено Фонсекою.

Щекотливую обязанность схватить особу Кортеса и судить его на самомъ поприщѣ его открытій и въ срединѣ его собственнаго лагеря возложили на Кристоваля де-Тапіа, веедора, или смотрителя сан-домингскихъ золотоплавильней. Онъ былъ человѣкъ слабаго, нерѣшительнаго характера, такъ же мало способный состязаться съ Кортесомъ по гражданскимъ дѣламъ, сколько оказался Нарваэсъ по военнымъ.

Коммиссіонеръ, облеченный своею мимолетною властію, прибылъ въ Вплла-Рику въ декабрѣ. Но гражданскія власти встрѣтила его холодно. Въ его вѣрительныхъ грамматахъ открыла какую-то важную описку или погрѣшность. Кромѣ того, возражали, что порученіе его было основано на ложныхъ донесеніяхъ, сдѣланныхъ правительству и, не смотря на ласковое и вѣжливое письмо, полученное имъ отъ Кортеса, въ которомъ послѣдній поздравлялъ его съ прибытіемъ какъ стараго пріятеля, веедоръ вскорѣ убѣдился, что ему не дадутъ ни проникнуть во внутренность страны, ни вмѣшиваться въ тамошнія дѣла. Онъ былъ падокъ до денегъ, и Кортесъ, зная слабую сторону своего "стараго пріятеля", предложилъ ему царскую цѣну за его лошадей, невольниковъ и экипажъ. Мечты неудачнаго честолюбія уступили мало-по-малу корыстолюбивымъ желаніямъ, и разобиженный коммиссіонеръ согласился сѣсть на судно и отправиться въ Кубу, если и не увѣнчанный славою, то по-крайней-мѣрѣ нагруженный вдоволь золотомъ и снабженный новыми поводами къ обвиненію Кортеса въ злоупотребленіи власти, имъ самимъ себѣ присвоенной.

Оставшись такимъ-образомъ въ безспорномъ владѣніи прежней власти, испанскій начальникъ сталъ дѣятельно продолжать предпринятыя имъ мѣры для утвержденія своихъ завоеваній. Нанучесы, воинственный народъ, обитавшій на берегахъ Пануки, рѣки, вливающейся въ Атлантическій-Океанъ, подняли оружіе противъ Испанцевъ. Кортесъ пошелъ противъ нихъ со значительнымъ отрядомъ, разбилъ въ двухъ сраженіяхъ, и послѣ труднаго похода привелъ это воинственное племя въ покорность.

Въ-послѣдствіи онъ наказалъ ихъ за мятежъ еще съ большею строгостью. Они возстали противъ Испанцевъ, умертвили пятьсотъ человѣкъ своихъ притѣснителей, и грозили истребить сосѣднее поселеніе Сан-Эстевана. Кортесъ приказалъ Сандовалю наказать мятежниковъ, и этотъ офицеръ, послѣ неимовѣрно-труднаго похода, совершенно разбилъ язычниковъ, взялъ въ плѣнъ четыреста человѣкъ военачальниковъ, и, предавъ мнимому суду, приговорилъ всѣхъ повѣсить или посадить на колъ. "Этими средствами", говоритъ Кортесъ: "упрочена безопасность Испанцевъ, и провинція опять пришла въ спокойствіе и порядокъ". Онъ пропустилъ въ письмѣ о неблагородномъ своемъ поступкѣ съ Гватимозинымъ. Но откровенность и наивность, такъ-сказать, съ которыми онъ подробно извѣщаемъ императора объ этихъ событіяхъ, доказываютъ, что онъ смотрѣлъ на этотъ поступокъ какъ на справедливое возмездіе за мятежъ, и отнюдь не считалъ его предосудительнымъ.

Между-тѣмъ, великій вопросъ, относившійся до Кортеса и до колоніи, былъ окончательно разрѣшенъ. Генералъ не могъ бы устоять противъ коварныхъ, неумолимыхъ нападеній своихъ враговъ, еслибы не твердое сопротивленіе нѣкоторыхъ сильныхъ друзей, ревностно преданныхъ его выгодамъ. Къ числу ихъ принадлежали, между-прочими, его отецъ, донъ Мартинъ Кортесъ, человѣкъ дѣятельный и благоразумный, и герцогъ де-Бехаръ, могущественный вельможа, принявшій почти съ самаго начала горячее участіе въ дѣлахъ Кортеса. Ихъ представленія убѣдили, наконецъ, робкаго регента въ томъ, что мѣры, принимаемыя Фонсекою, были вредны для выгодъ Кортеса, и ему было воспрещено впредь вмѣшиваться въ какія бы то ни было дѣла, касавшіяся Кортеса.

Разгнѣванный прелатъ еще не успѣлъ позабыть этого оскорбленія, когда оба коммиссіонера, Тапіа и Нарваэсъ, пробыли въ Кастилію. Послѣ сдачи столицы, Кортесъ призывалъ послѣдняго въ Кохогуаканъ, гдѣ его раболѣпное поведеніе составляло разительную противоположность съ тою надменною осанкою, которою онъ хотѣлъ отличить себя при своемъ первомъ прибытіи въ эту страну. Ставъ предъ Кортесомъ, онъ преклонилъ колѣно и поцѣловалъ бы ему руку, еслибъ тотъ не поднялъ его. Кортесъ во все время пребыванія Нарваэса въ его квартирахъ, оказывалъ ему всѣ знаки уваженія. Вскорѣ послѣ, генералъ дозволилъ своему несчастному сопернику возвратиться въ Испанію, гдѣ, какъ и надо было ожидать, онъ выказалъ себя злѣйшимъ, неумолимѣйшимъ врагомъ завоевателя.

Эти два человѣка, поддерживаемые недовольнымъ прелатомъ, стали теперь обвинять Кортеса со всею злобою, которую могли имъ внушать оскорбленное самолюбіе и жажда мщенія. Адріана уже не было въ Испаніи: онъ возсѣдалъ на престолъ св. Петра; но Карлъ-Пятый, послѣ долгаго отсутствія, возвратился въ свои владѣнія въ іюлѣ 1522 года. Къ императору приступили со всѣхъ сторонъ, кто съ жалобами на Кортеса, кто съ оправданіями, пока, наконецъ, молодой монархъ не пришелъ въ совершенное недоумѣніе, и видя невозможность рѣшить споръ, не предоставилъ всего дѣла на разсмотрѣніе комитеса, назначеннаго для этой именно цѣли. Комитетъ былъ составленъ отчасти изъ членовъ тайнаго совѣта, а частію изъ членовъ правленія индійскихъ дѣлъ, имѣлъ предсѣдателемъ великаго канцлера неаполитанскаго, и, говоря вообще, отличался въ высшей степени честностію и мудростію своихъ членовъ.

Это ученое собраніе выслушало обѣ стороны терпѣливо и внимательно. Враги Кортеса обвиняли его въ томъ, что, овладѣвъ вооруженною рукою флотомъ, порученнымъ ему Веласкэсомъ и снаряженнымъ на собственномъ иждивеніи губернатора, онъ, наконецъ, истребилъ его; что послѣ этого присвоилъ себѣ независимую власть, и тѣмъ, слѣдовательно, нарушилъ права короны; поступилъ самымъ беззаконнымъ образомъ съ Нарваэсомъ и Тапіею, присланными правительствомъ лишить его власти. Къ этимъ важнымъ пунктамъ прибавили еще обвиненіе въ жестокихъ поступкахъ съ жителями, и въ-особенности съ Гватимозинымъ; въ присвоеніи себѣ части царскихъ сокровищъ, и въ доставленіи въ Испанію только доли того, что слѣдовало коронѣ; въ расточеніи доходовъ побѣжденныхъ странъ на безполезныя, дорогія предпріятія, и въ-особенности на воздвиженіе вновь столицы въ размѣрахъ дотолѣ невиданныхъ; въ томъ, однимъ словомъ, что онъ держался системы насилія и грабительства, вовсе пренебрегая выгодами правительства, и имѣя въ виду одну свою пользу.

Въ отвѣтъ на эти важныя обвиненія, друзья Кортеса представили доказательства въ томъ, что онъ изъ своихъ собственныхъ средствъ заплатилъ двѣ трети всѣхъ издержекъ экспедиціи. Веласкэсъ былъ уполномоченъ завести только торговыя сношенія съ туземцами, а не учредить колонію, чего, между-тѣмъ, выгоды короны требовали. Армія, слѣдовательно, поневолѣ присвоила себѣ эту власть; по, сдѣлавъ это, она увѣдомила императора о своихъ дѣйствіяхъ, и просила его одобренія. Разрывъ съ Нарваэсомъ надо было приписать собственной винѣ этого офицера, ибо Кортесъ готовился встрѣтить его по-дружески, еслибъ насильственныя мѣры его соперника, угрожавшія погубить всю экспедицію, не принудили его поступить иначе. Поступки его съ Тапіею оправдывались на основаніи тѣхъ самыхъ возраженій, съ которыми коммиссіонера встрѣтили семпоалланскія гражданскія власти. Въ насиліи, нанесенномъ Гватимозину, виновенъ былъ королевскій казначей, Альдерете, побудившій войска требовать, чтобъ несчастный монархъ Ацтековъ былъ подверженъ пыткѣ. Доказано было, что Кортесъ не только не присвоилъ себѣ ничего изъ пятой доли, слѣдовавшей коронѣ, но. что онъ доставилъ ей гораздо больше, чѣмъ ей по закону приходилось. Если же генералъ издержалъ доходы побѣжденныхъ странъ на дорогія предпріятія и на общественныя работы, то онъ имѣлъ въ виду пользу тѣхъ странъ, и что для достиженія всѣхъ своихъ великихъ цѣлей, онъ самъ вошелъ въ значительные долги. Наконецъ, они не отвергали, что, руководствуясь тѣмъ же самымъ духомъ, онъ теперь перестроивалъ Мехику въ такихъ размѣрахъ, которые были бы приличны для столицы обширной, богатой имперіи.

Они въ-особенности обратили вниманіе суда на сопротивленіе, встрѣченное Кортесомъ съ самаго начала вступленія его на это поприще, со стороны Губернатора Кубы, и еще болѣе отъ епископа бургосскаго и показали, что послѣдній, вмѣсто того, чтобы снабдить его тѣми пособіями, которыя онъ въ правѣ былъ ожидать, употребилъ все свое вліяніе на то, чтобъ армія генерала не была подкрѣпляема свѣжими войсками, останавливалъ запасы, которые къ нему отправляли изъ Испаніи, секвестровалъ имущество, доставляемое имъ отъ-времени-до-времени въ отечество и ложно приписывалъ губернатору Кубы тѣ суммы, которыя Кортесъ пересылалъ коронѣ. Короче сказать, препятствія, встрѣчаемыя Кортесомъ на своемъ пути, были такъ многочисленны и такого рода, что онъ неоднократно говорилъ: "труднѣе бороться съ соотечественниками, чѣмъ съ Ацтеками". Окончательно они представили на видъ суда блистательныя послѣдствія его экспедиціи, спрашивая: не-уже-ли совѣтъ рѣшится обезчестить человѣка, который, вопреки всѣмъ этимъ препятствіямъ, безъ всякихъ почти средствъ, кромѣ тѣхъ, которыя онъ находилъ въ себѣ-самомъ, завоевалъ для Кастиліи такую имперію, какою не владѣла ни одна изъ другихъ европейскихъ державъ!

Совѣтъ не устоялъ противъ этого послѣдняго воззванія. Несмотря на всю неправильность поступковъ Кортеса, никто не могъ отвергать величія ихъ послѣдствій. Во всемъ испанскомъ народѣ не съискалось бы человѣка, нечувствительнаго къ подобнымъ заслугамъ, или не готоваго изъявить свое негодованіе въ томъ случаѣ, еслибъ онѣ встрѣтили неблагодарное возмездіе. Въ совѣтѣ засѣдали, между-прочими, три фламандца, но всѣ члены остались одного мнѣнія. Рѣшено было единогласно, чтобъ ни Веласкэсу, ни Фонсекѣ не вмѣшиваться болѣе въ дѣла Новой-Испаніи. На непріятности перваго съ Кортесомъ положено было смотрѣть, какъ на частный споръ, который долженъ быть разрѣшенъ обыкновеннымъ судебнымъ порядкомъ. Все, сдѣланное Кортесомъ, было утверждено вполнѣ. Онъ самъ былъ наименованъ губернаторомъ, капитан-генераломъ и верховнымъ судьею Новой-Испаніи, и ему дарована власть опредѣлять во всѣ должности, какъ гражданскія, такъ и военныя, кого ему заблагоразсудится, и высылать изъ земель, ввѣренныхъ его управленію, всѣхъ тѣхъ, пребываніе которыхъ покажется ему несообразнымъ съ выгодами короны. Этотъ приговоръ совѣта былъ утвержденъ Карломъ-Пятымъ, и документъ, даровавшій Кортесу такую обширную власть, подписанъ императоромъ въ Валладолидѣ, 15-го октября 1522 года. Губернатору Новой-Испаніи было назначено значительное содержаніе для-того, чтобъ онъ могъ поддержать свое званіе съ надлежащимъ достоинствомъ. Главныхъ офицеровъ наградили почестями и болѣе-существенными выгодами; а войска получили нѣкоторыя особенныя льготы, лестныя для самолюбія воина, вмѣстѣ съ обѣщаніемъ раздать имъ значительные участки земли. Въ довершеніе всего, императоръ собственноручно написалъ къ арміи письмо, въ которомъ онъ въ самыхъ лестныхъ выраженіяхъ признавалъ услуги, оказанныя ею отечеству.

Съ этого времени прекратилось вліяніе Фонсеки на правленіе индійскихъ дѣлъ. Онъ не долго пережилъ свою досаду, ибо скончался въ-теченіи слѣдующаго года. Никто во всей Испаніи не имѣлъ столько возможности споспѣшествовать къ благосостоянію своего отечества, сколько епископъ бургосскій. Въ-теченіе слишкомъ тридцати лѣтъ, начиная съ того самаго времени, когда Колумбъ только еще замышлялъ свое великое открытіе, верховное вліяніе надъ колоніальными дѣлами находилось въ его рукахъ; и отъ него, слѣдовательно, зависѣло, болѣе нежели отъ кого-либо, поощреніе духа предпріимчивости и содѣйствіе къ успѣшному развитію юныхъ колоній. Но его пагубное вліяніе всюду тяготѣло надъ ними. Онъ взиралъ недоброжелательнымъ окомъ на знаменитѣйшихъ испанскихъ мореплавателей-открывателеи, и искалъ только случая, какъ бы удобнѣе преградить имъ дорогу. Такъ поступалъ онъ въ-отношеніи къ Колумбу, такъ же и въ-отношеніи къ Кортесу. Руководствуйся онъ благоразумною, щедрою политикою, и онъ поставилъ бы свое имя на ряду съ величайшими изъ свѣтилъ своего вѣка. Но онъ избралъ противную дорогу, и тѣмъ придалъ имъ еще больше блеска, сравнительно съ его собственнымъ мрачнымъ, злобнымъ, правомъ. Событія его жизни служатъ намъ доказательствомъ того всемогущаго вліянія, которымъ пользовалось въ Кастиліи духовенство въ шестнадцатомъ столѣтіи, когда оно могло возвысить человѣка на такую важную степень, къ занятію которой онъ былъ неспособенъ, и удержать его на ней даже тогда, когда онъ доказалъ свою неспособность.

Посланные, везшіе полномочіе Кортесу въ Мехику, заходили по пути въ Кубу, гдѣ его обнародовали при трубныхъ звукахъ. Это былъ смертный ударъ надеждамъ Веласкэса. Приведенный въ отчаяніе своими неудачами, разорившись на исполненіе предпріятій, плоды которыхъ достались другимъ, онъ все-еще ласкалъ себя надеждою на то, что окончательно восторжествуетъ хотя поздно, но отмститъ своему ненавистному врагу. Но эта надежда теперь исчезла. При медлительномъ, трудномъ ходѣ судопроизводства въ Кастиліи, нечего было ожидать отъ правосудія. Лишенный своего состоянія, обезчещенный предъ народомъ, надменный духъ губернатора совершенно упалъ. Ничто его болѣе не утѣшало. Онъ впалъ въ мрачное уныніе, и чрезъ нѣсколько мѣсяцевъ умеръ, какъ говорятъ, съ горя.

Современники вообще изображаютъ характеръ Веласкэса самыми непріятными красками. Но Лас-Казасъ,-- а лучшаго и правдивѣйшаго авторитета быть не можетъ, -- говоритъ съ любовью о немъ. Лас-Казасъ, впрочемъ, зналъ его въ молодыхъ лѣтахъ, когда миссіонеръ впервые прибылъ въ Кубу. Губернаторъ принялъ его ласково, и даже оказалъ ему довѣріе; и весьма-естественно, что снисходительность человѣка знатнаго и сильнаго должна была произвести пріятное впечатлѣніе на чувства бѣднаго духовника. По-большой-части, его описываютъ какъ человѣка надменнаго и вспыльчиваго, съ высокими понятіями о себѣ и о своей власти, и до крайности корыстолюбиваго. Онъ поссорился безъ видимой причины съ Грихальвою, предшественникомъ Кортеса. Разрывъ между нимъ и Кортесомъ, происшедшій прежде выхода изъ гавани послѣдняго, не имѣлъ также никакого основанія. Онъ вѣчно имѣлъ въ виду предположенія самыя несбыточныя. Онъ хотѣлъ, чтобъ другіе за него сражались, а лавры доставались ему; чтобъ другіе дѣлали открытія, а онъ пользовался плодами ихъ. Одинъ только слабоумный человѣкъ могъ согласиться на его условія, по человѣкъ слабаго ума никогда бы не могъ исполнить его предположеній. Назначивъ Кортеса главою мехиканской экспедиціи, онъ поставилъ себя въ ложное положеніе на всю остальную жизнь свою. Усилія его выйдти изъ этого положенія послужили только къ тому, чтобъ больше запутать его. Назначеніе Кортеса было едва-ли большею ошибкою, чѣмъ назначеніе въ-послѣдствіи Нарваэса и Тапіи. Жизнь Веласкэса была не что иное, какъ длинный рядъ ошибокъ.

Вѣсти о томъ, что Кортесъ, по именному повелѣнію императора, утвержденъ въ своей власти надъ Новою-Испаніею, возбудили тамъ всеобщій восторгъ. Армія радовалась тому, что получила, наконецъ, не только амнистію за свои своевольныя дѣйствія, но и благодарность монарха за свою службу. Назначеніе Кортеса главнокомандующимъ успокоивало его на-счетъ прошедшаго, и открывало ему славное поприще для будущихъ предпріятій. Воины поздравляли другъ друга съ обширною властію, дарованною ихъ вождю, и, сосчитывая свои раны и заслуги, предавались золотымъ мечтамъ, и ласкали себя самыми пустыми, самыми неосновательными надеждами. Мудрено ли, что ихъ ожиданія не сбылись.

II.
Новая Мехика.-- Населеніе страны.-- Состояніе туземцевъ.-- Христіанскіе миссіонеры.-- Воздѣлываніе почвы.-- Путешествія и открытія.
1522--1524.

Менѣе нежели въ четыре года послѣ истребленія Мехики, на ея развалинахъ возстала новая столица, уступавшая древнему городу по величинѣ, но превосходившая его по великолѣпію и силѣ. Она занимала совершенно туже самую мѣстность, такъ что плацъ-майоръ, или большая площадь, находилась тамъ, гдѣ стоялъ нѣкогда огромный теокалли и дворецъ Монтезумы; главныя улицы по-прежнему всходили отъ этой центральной точки и, пересѣкая городъ во всю его длину, оканчивались у главныхъ плотинъ. Въ характерѣ архитектуры, впрочемъ, произошли большій перемѣны. Улицы были шире, многіе изъ каналовъ были завалены, и зданія построены по плану, болѣе сообразному съ европейскимъ вкусомъ, и съ потребностями европейскаго народонаселенія.

Тамъ, гдѣ нѣкогда стоялъ храмъ ацтекскаго бога войны, возвышался величественный соборъ св. Франциска; и, какъ-бы для довершенія торжества креста, основанія его состояли изъ разбитыхъ истукановъ ацтекскихъ боговъ. Въ одномъ углу площади, на томъ мѣстѣ, гдѣ находился птичникъ, теперь стоялъ францисканскій монастырь, великолѣпное зданіе, воздвигнутое спустя недолгое время послѣ завоеванія бѣльцомъ, Педро де-Ганте, побочнымъ сыномъ, говорятъ, Карла-Пятаго. Въ противоположномъ углу той же площади, Кортесъ выстроилъ себѣ, изъ тесанаго камня, дворецъ, на внутренность котораго употреблено было, увѣряютъ, семь тысячь кедровыхъ бревенъ. Правительство избрало его въ-послѣдствіи резиденціею вице-королей; а потомкамъ завоевателя, герцогамъ Монтелеоне, предоставило право воздвигнуть себѣ новое жилище, въ другой части площади, на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ, по зловѣщей игрѣ случая, стоялъ прежде дворецъ Монтезумы.

Дома, занимаемые Испанцами, были выстроены изъ камня, и соединяли вмѣстѣ красоту и прочность;, каждый домъ составлялъ небольшую крѣпость. Жилища Индійцевъ были по-большой-части не столь прочной постройки. Они были разсѣяны по старинному тлателальскому округу, гдѣ Ацтеки выдержали послѣднее, убійственное нападеніе своихъ побѣдителей. Обширный соборъ и тридцать меньшихъ церквей, воздвигнутыхъ въ этомъ округѣ, свидѣтельствовали о попеченіяхъ Испанцевъ относительно духовнаго благосостоянія туземцевъ. Добрый отецъ Ольмедо провелъ послѣдніе годы своей жизни, удрученныя тяжкими болѣзнями, въ заботахъ о своей индійской паствѣ и въ надзорѣ за больницами, которыми въ скоромъ времени новая столица была украшена.

Для большей безопасности Испанцевъ, Кортесъ построилъ сильную крѣпость на мѣстѣ, извѣстномъ въ-послѣдствіи подъ названіемъ Матадеро. При ней находилась корабельная верфъ, и бригантины, служившія при осадѣ Мехики, хранились тамъ долгое время, какъ воспоминанія о завоеваніи. По окончаніи крѣпости, генералъ, благодаря недоброжелательству Фонсеки, встрѣтилъ недостатокъ въ артиллеріи и воинскихъ запасахъ для ея обороны. Онъ замѣнилъ первый недостатокъ тѣмъ, что велѣлъ отлить пушки на своихъ собственныхъ заводахъ, изъ мѣди, которою эта страна изобиловала, и олова, добываемаго изъ рудниковъ Таско. Такимъ-образомъ, воспользовавшись, сверхъ-того, орудіями бригантинъ, ему удалось вооружить стѣны семидесятью тяжелыми орудіями. Каменныя ядра, весьма-употребительныя въ томъ вѣкѣ, можно было сдѣлать легко; по, когда дѣло дошло до пороха, то хотя страна изобиловала селитрою, однакожь приходилось для добыванія сѣры совершать опасное путешествіе въ самыя нѣдра волкана. Таковы были средства, всюду открываемыя Кортесомъ; ими замѣнялъ онъ всѣ свои недостатки и торжествовалъ надъ всѣми препятствіями, которыми злоба враговъ усѣявала путь его.

Слѣдующая забота генерала была о населеніи столицы жителями. Онъ привлекалъ туда Испанцевъ, даруя имъ дома и участки земли, а Индійцамъ дозволялъ жить въ городъ по-прежнему, подъ начальствомъ своихъ собственныхъ вождей, и съ сохраненіемъ своихъ правъ. Благодаря этимъ благоразумнымъ мѣрамъ, чрезъ нѣсколько лѣтъ, въ испанской части города, расположенной по сосѣдству большой площади, находилось уже двѣ тысячи семействъ, а индійскій округъ Тлателолько заключалъ въ себѣ не менѣе тридцати тысячь. Различныя ремесла и торговля воспріяли свою старинную дѣятельность; каналы снова покрылись судами; два обширныхъ рынка въ двухъ упомянутыхъ частяхъ города опять наполнились всѣми возможными произведеніями и издѣліями окрестнаго края; а въ столицѣ роилось многочисленное, трудолюбивое народонаселеніе, въ которомъ бѣлый и Индіецъ, завоеватель и побѣжденный, смѣшивались вмѣстѣ въ мирномъ, живописномъ безпорядкѣ. Спустя менѣе чѣмъ двадцать лѣтъ послѣ завоеванія, одинъ миссіонеръ, посѣтившій столицу, утверждалъ, будто "во всей Европѣ не было ни одного города, который, по красотѣ и богатству, могъ бы сравниться съ Мехикою".

Глядя на столицу въ наше время, можно подумать, что она занимаетъ вовсе не то мѣсто, гдѣ воздвигли ее завоеватели; ибо воды уже не протекаютъ вдоль ея улицъ и не омываютъ обширной окружности ея стѣнъ. Но воды отступили въ уменьшившійся бассейнъ Тецкуко; плотины, нѣкогда пересѣкавшія глубины озера, теперь ничѣмъ не отличаются отъ другихъ дорогъ, ведущихъ къ столицѣ. Столица, между-тѣмъ, хотя украшенная заботами многихъ послѣдовательныхъ вицекоролей, осталась существенно тою же, какою была при завоевателяхъ; и прочное величіе тѣхъ немногихъ первоначальныхъ зданій, которыя до-сихъ-поръ уцѣлѣли, и великолѣпные размѣры и правильное устройство города вообще, свидѣтельствуютъ о дальновидной политикѣ основателя, думавшаго не только о настоящемъ, но заботившагося также и о потребностяхъ будущихъ поколѣній.

Кортесъ обращалъ вниманіе не на одну столицу. Онъ позаботился объ учрежденіи колоній во всѣхъ тѣхъ мѣстахъ, которыя представляли выгодное положеніе. Онъ основалъ Закатулу, на берегахъ Тихаго-Океана, Колиманъ въ мечоаканскихъ владѣніяхъ, Сан-Эстебанъ на атлантическомъ берегу, вѣроятно, не вдалекѣ отъ мѣстоположенія Тампики, Меделлонъ (названный такъ въ честь его родины) по сосѣдству нынѣшняго Вера-Круса, и гавань близь рѣки Антигуа, отъ которой она заимствовала свое названіе. Она была назначена для замѣны вилларикскаго порта, который, какъ уже опытность доказала, не представлялъ никакой защиты судамъ отъ вѣтровъ, дувшихъ съ Мехиканскаго-Залива. Антигуа, расположенная въ глубинѣ заливца, была гаванью несравненно безопаснѣйшею. Кортесъ учредилъ тамъ торговую контору, соединилъ колонію со столицею посредствомъ большой дороги, и предсказывалъ своему новому городу самую блестящую будущность. Но онъ ошибался. По какой-то не весьма ясной причинѣ, торговый портъ переведенъ былъ, въ концѣ шестнадцатаго столѣтія, въ нынѣшній Вера-Крусъ, который хотя и не отличается никакими особенными удобствами въ топографическомъ или климатическомъ отношеніи, остался, однакожь, до настоящаго времени главною торговою столицею Новой-Испаніи.

Для поощренія тѣхъ, которые рѣшались поселяться въ новыя колоніи, Кортесъ даровалъ имъ обширные участка земли и особенныя гражданскія права. Самое большое затрудненіе встрѣтилъ онъ въ томъ, какъ побудить женщинъ жить въ здѣшнемъ краю, -- а безъ пикъ, онъ чувствовалъ, что колоніи, подобно дереву безъ корней, должны скоро погибнуть. Движимый этою мыслію, онъ издалъ довольно-любопытное постановленіе, состоявшее въ томъ, чтобъ каждый поселенецъ, если онъ женатъ, привезъ свою жену до истеченія восьмнадцати-мѣсячнаго срока; въ противномъ случаѣ, онъ терялъ право владѣть дарованною ему землею. Если же онъ, по бѣдности, не могъ самъ исполнить этого, то правительство ему помогало. Тому же самому взъисканію подвергались, по другому закону, всѣ холостые, которые до истеченія того же срока не вступали въ законный бракъ! Генералъ, кажется, смотрѣлъ на безбрачіе, какъ на слишкомъ-дорогую роскошь для молодаго государства.

Въ числѣ тѣхъ, которые прибыли въ Новую-Испанію съ острововъ, находилась и его супруга, донья Каталина Гуаресъ. Діасъ увѣряетъ, что ея прибытіе не принесло ему особеннаго удовольствіи. Можетъ-быть, это показаніе справедливо; ибо онъ, кажется, женился на ней нѣсколько противъ воли; низкое же происхожденіе ея и связи были нѣкоторымъ-образомъ преградою къ его будущему повышенію. Однакожь, они жили счастливо вмѣстѣ въ-теченіе многихъ лѣтъ, по свидѣтельству правдиваго Лас-Казаса; и что бы генералъ ни чувствовалъ, однакожь, онъ былъ слишкомъ великодушенъ, или слишкомъ благоразуменъ, и потому не обнаруживалъ своихъ чувствъ предъ свѣтомъ. Сандоваль проводилъ донью Каталину съ самаго мѣста, гдѣ она вышла на берегъ, въ столицу, гдѣ она встрѣтила отъ своего мужа самый нѣжный пріемъ, и гдѣ ее приняли со всѣми знаками уваженія, которое приличествовало ея возвышенному сану. Но климатъ Столовой-Земли былъ ей вреденъ, и она скончалась спустя три мѣсяца послѣ своего прибытія. Событіе, столь благопріятное для выгодъ Кортеса, подало поводъ, какъ мы въ-послѣдствіи увидимъ, къ самой злобной, но, вмѣстѣ съ тѣмъ, и къ самой неосновательной клеветѣ.

При распредѣленіи земли между завоевателями, Кортесъ руководствовался вредною системою репартиміентосо, бывшею тогда въ общемъ употребленіи у его соотечественниковъ. Въ письмѣ къ императору, онъ говоритъ, что, взявъ въ разсужденіе отличныя способности Индійцевъ въ Новой-Испаніи, ему сначала показалось вопіющею несправедливостію осудить ихъ на рабство, какъ то дѣлалось на островахъ. Но, по дальнѣйшемъ испытаніи, онъ удостовѣрился, что Испанцы до того были изнурены и разорены, что имъ нельзя было и надѣяться удержаться въ этомъ краю иначе, какъ принудивъ туземцевъ работать для себя, и по этой причинъ онъ, наконецъ, склонился на ихъ неоднократныя просьбы, вопреки убѣжденіямъ своей собственной совѣсти. Таковъ былъ плохой предлогъ, которымъ въ подобныхъ случаяхъ вооружилась его соотечественника для оправданія этой ужасной несправедливости. Правительство, однакожь, въ своихъ наставленіяхъ генералу, не одобрило его поступокъ и уничтожило репартиміентосо. Но все было тщетно. Нужды, или, лучше сказать, корыстолюбіе колонистовъ, всегда бывали преградами къ исполненію королевскихъ постановленій. Взглядъ на колоніальное законодательство Испаніи показываетъ, безпрестанно-повторяющимися законами противъ рабства, какая непрерывная борьба происходила между короною и колонистами, и какъ безсильна была первая принудить послѣднихъ къ исполненію мѣръ, противорѣчившихъ ихъ выгодамъ, или, по-крайней-мѣрѣ, ихъ корыстолюбивымъ видамъ. Новая-Испанія не представляетъ исключеній изъ общаго правила.

Въ благодарность за отличныя заслуги, Тласкаланцы, по рекомендаціи Кортеса, были изъяты отъ общаго приговора къ рабству. Должно замѣтить, что генералъ, до раздачи репартиміентосъ, сдѣлалъ многія человѣколюбивыя постановленія для ограниченія власти владѣльца и для утвержденія за туземцами тѣхъ правъ, которыя были сколько-нибудь сообразны съ состояніемъ рабства. На эти ограниченія, правда, рѣдко обращали вниманіе; и въ рудникахъ, въ-особенности, положеніе бѣднаго Индійца было часто самое плачевное. Однакожь, индійское народонаселеніе, живя въ своихъ собственныхъ деревняхъ, подъ надзоромъ своихъ же правителей, до-сихъ-поръ доказываетъ своею многочисленностію, хотя значительно уменьшившеюся противъ первобытной, какъ далеко ихъ положеніе, превосходило положеніе несчастныхъ собратовъ въ прочихъ частяхъ обширныхъ колоніальныхъ владѣній. Испаніи вообще. Это положеніе мало-по-малу улучшалось, подъ вліяніемъ болѣе-возвышенныхъ нравственныхъ началъ и высшихъ понятій о государственномъ управленіи, пока, наконецъ, потомки древнихъ владѣтелей земли не получили равныхъ правъ,-- по-крайней-мѣрѣ по имени -- съ дѣтьми ихъ завоевателей.

Какое бы пренебреженіе Кортесъ ни оказывалъ къ политическимъ правамъ туземцевъ, но о духовномъ ихъ благосостояніи онъ имѣлъ самое похвальное попеченіе. Онъ просилъ императора выслать къ нему духовенства; не епископовъ, и не привыкшихъ къ спокойствію прелатовъ, слишкомъ часто расточавшихъ имущество церкви на роскошную жизнь, но набожныхъ людей, членовъ религіозныхъ обществъ, которыхъ образъ жизни соотвѣтствовалъ проповѣдываемому ими ученію. Такія лица одни, прибавляетъ онъ, и это замѣчаніе его достойно вниманія,-- могутъ пріобрѣсть какое-нибудь духовное вліяніе на жителей, привыкшихъ видѣть, какъ малѣйшее отступленіе отъ правилъ нравственности въ ихъ собственныхъ жрецахъ наказывается со всею строгостію законовъ. Въ-слѣдствіе этихъ внушеній, двѣнадцать человѣкъ францисканскихъ монаховъ отправлено въ Новую-Испанію, куда они прибыли въ началъ 1524 года. То были люди самой чистой, самой неукоризненной жизни, преисполненные монастырской учености, люди, считавшіе всѣ личныя пожертвованія ничтожными для достиженія той благой цѣли, на которую они себя посвятили.

Духовныхъ отцовъ приняли со всеобщими изъявленіями радости. Жители городовъ, чрезъ которые они проходили, выходили къ нимъ на встрѣчу толпами; туземцы, несшіе зажженыя восковыя свѣчи, составляли торжественныя шествія, воздухъ оглашался колокольнымъ звономъ въ честь ихъ прибытія. По всей дорогѣ, ведшей къ столицѣ, были приготовлены дома, гдѣ они могли отдыхать и подкрѣплять себя пищею; и когда они вошли въ Мехику, то были встрѣчены блистательною кавалькадою, состоявшею изъ главныхъ гражданъ и офицеровъ. Въ числѣ прочихъ былъ и Кортесъ, который, сойдя съ коня и преклонивъ одно колѣно, поцѣловалъ ризу отца Мартина де-Валенсія, главнаго изъ членовъ братства. Туземцы, исполненные удивленія при видѣ уничиженія вице-короля предъ людьми, которыхъ босыя ноги и оборванныя одежды придавали имъ видъ нищихъ, взирали на нихъ съ того времени какъ на существа высшаго рода. Тласкаланскій лѣтописецъ не скрывалъ того удивленія, которымъ поразила его эта поучительная снисходительность Кортеса, и называетъ ее "однимъ изъ самыхъ геройскихъ подвиговъ его жизни!"

Миссіонеры приступили, не теряя времени, къ своему святому дѣлу. Проповѣди передавались туземцамъ сначала чрезъ переводчиковъ, пока миссіонеры не пріобрѣли достаточныхъ свѣдѣній въ языкѣ. Они открыли школы и основали гимназіи, въ которыхъ индійское юношество обучалось не только христіанскому ученію, по и свѣтскимъ наукамъ. Вскорѣ новокрещенецъ сталъ соперничать ревностію съ своимъ учителемъ. По истеченіи немногихъ лѣтъ, во всей странѣ не оставалось уже и слѣда первобытныхъ языческихъ храмовъ: всѣ были истреблены. Та же участь постигла уродливые истуканы, и, къ-несчастію, іероглифическія рукописи. Какъ миссіонеръ, такъ и обращенный, много содѣйствовали къ замѣнѣ этихъ потерь тѣми полными, подробными извѣстіями объ ацтекскихъ учрежденіяхъ, собранными изъ самыхъ достовѣрныхъ источниковъ, которыя они намъ оставили.

Дѣла проповѣдниковъ увѣнчались замѣчательнымъ успѣхомъ между различными племенами великаго нагуатлакскаго семейства. По истеченіи около двадцати лѣтъ послѣ перваго прибытія миссіонеровъ, одинъ изъ среды ихъ утверждалъ, что въ лоно христіанской церкви принято девять мильйоновъ новокрещенцевъ! число, превосходившее, вѣроятно, все народонаселеніе этого края. Ацтекское богослуженіе отличалось своимъ сложнымъ церемоніаломъ, и какъ-бы приготовило своихъ поклонниковъ къ пышности и великолѣпію римскаго обряда. Конечно, Ацтеки едва-ли могли понять догматы своей новой вѣры, а еще того менѣе постичь духъ ея. Но если философъ улыбнется при мысли, что обращеніе язычника было, при подобныхъ обстоятельствахъ, скорѣе наружное, чѣмъ существенное, то филантропъ станетъ утѣшать себя размышленіемъ, какъ много должны были выиграть человѣколюбіе и добрая нравственность отъ замѣненія звѣрскихъ мерзостей Ацтековъ христіанскими обрядами.

Завоеватели поселились въ тѣхъ частяхъ здѣшняго края, которыя наиболѣе соотвѣтствовали наклонностямъ каждаго изъ нихъ. Многіе заняли юго-восточные скаты Кордильеровъ къ богатой Оахакской-Долинѣ. Еще большее число разсѣялось по широкому пространству Столовой Земли, напоминавшей имъ, по ея возвышенному положенію, плоскую возвышенность ихъ собственной Кастиліи. Здѣсь также они находились въ сосѣдствѣ тѣхъ неистощимыхъ рудниковъ, которые въ-послѣдствіи разлили свой серебристый потокъ по Европѣ. Ископаемыя богатства здѣшняго края сдѣлались вполнѣ извѣстными и стали приносить пользу воздѣлывателю гораздо-позже этого періода; но нѣкоторые рудники, именно въ Закатекасѣ, Гуанахатѣ и Таско, -- изъ которыхъ послѣдній былъ уже извѣстенъ во время Монтезумы, -- стали разработываться спустя одно поколѣніе послѣ завоеванія.

Но наилучшее богатство первыхъ поселенцевъ состояло въ растительныхъ произведеніяхъ почвы, природныхъ и вывезенныхъ изъ-за моря мудрыми попеченіями Кортеса. Онъ просилъ правительство, чтобы всякое судно, отправлявшееся въ Новую-Испанію, привозило туда извѣстное количество сѣменъ и растеній. Участки, расположенные на Столовой-Землѣ, раздавались не иначе, какъ съ тѣмъ условіемъ, чтобъ владѣлецъ посадилъ на своемъ участкѣ опредѣленное число виноградныхъ лозъ. Далѣе,онъ постановилъ, чтобы никто не считался вѣчнымъ владѣльцемъ своей земли, не проживъ на ней восемь лѣтъ. Онъ зналъ, что одно постоянное жительство могло возбудить ту любовь къ землѣ, которая есть вѣрнѣйшій залогъ ея дѣятельной разработки; и что лучшія плантаціи на островахъ обязаны своимъ упадкомъ противоположной системѣ. Его различныя постановленія, изъ которыхъ иныя пришлись не совсѣмъ по вкусу колонистамъ, увеличили богатства края введеніемъ важнѣйшихъ европейскихъ сѣменъ и овощныхъ растеній, произраставшихъ удивительно удачно подъ разнообразнымъ климатомъ Новой-Испаніи. Сахарный тростникъ былъ привезенъ изъ сосѣднихъ острововъ, посаженъ на низменныхъ мѣстахъ, и вмѣстѣ съ индиго, хлопчатою бумагою и кошенилемъ составилъ предметъ торговли несравненно выгоднѣйшій для колоніи, чѣмъ ея драгоцѣнные металлы. Подъ солнцемъ тропиковъ, персиковое, миндальное, апельсинное, масличное деревья, и виноградная лоза, дотолѣ тамъ неизвѣстная, процвѣли въ садахъ Столовой-Земли, выше тѣхъ мѣстъ, гдѣ вдвое облака ходятъ надъ нами въ лѣтнее время. Чистосердечные колонисты изъявляли неописанную радость при ввозѣ новаго европейскаго плода или овощнаго растенія. Первые плоды чужеземнаго растенія служили поводомъ къ торжественному празднеству, и гости поздравляли другъ друга какъ-бы съ прибытіемъ стараго, любимаго пріятеля, напоминавшаго и о прошедшемъ, и о милой, незабвенной родинѣ.

Заботясь такимъ-образомъ о внутреннемъ устройствѣ страны, Кортесъ не терялъ изъ виду своихъ великихъ предположеній относительно новыхъ открытій и новыхъ завоеваній. Въ предъидущей главѣ мы упомянули о томъ, что онъ снаряжалъ въ Закатулѣ небольшой флотъ для обозрѣнія береговъ Тихаго-Океана. Этотъ флотъ, почти уже готовый, сгорѣлъ на корабельной верфи. Это было важное несчастіе, ибо приходилось перевозить большую часть матеріаловъ чрезъ весь край изъ Вилла-Рики. Кортесъ, однакожь, съ свойственною ему поспѣшностію, принялъ мѣры для замѣна этой потери. Онъ писалъ императору, что другая эскадра будетъ вскорѣ выстроена въ томъ же портѣ, и "онъ не сомнѣвается, что пріобрѣтетъ для его величества болѣе земель и государствъ, чѣмъ соотечественники его когда-либо себѣ воображали!" Это великолѣпное самохвальство есть не что иное, какъ выраженіе мнѣнія, общаго всѣмъ Испанцамъ того времени, взиравшихъ на Тихій-Океанъ какъ на знаменитое Индійское-Море, усѣянное золотыми островами, и изобиловавшее богатыми сокровищами Востока.

Главная цѣль этой эскадры была открытіе пролива, который соединялъ Атлантическій-Океанъ съ Тихимъ. Другая эскадра, состоявшая изъ пяти судовъ, была снаряжена въ Мехиканскомъ-Заливѣ, для отплытія къ берегамъ Флориды, съ тою же цѣлію открытія пролива. Ибо Кортесъ надѣялся -- мы, въ нынѣшнее время, можемъ находить его заблужденіе смѣшнымъ -- что по тому направленію существовалъ проливъ, посредствомъ котораго мореплаватели могли проникнуть въ воды, пересѣченныя послѣ кораблями Магеллана.

Открытіе пролива было великою цѣлію, къ которой въ тѣ дни направлялись всѣ почти мореходныя предпріятія со временъ Колумба. Это было въ шестнадцатомъ столѣтіи то же, что въ нашъ вѣкъ открытіе сѣверо-западнаго прохода; несбыточная мечта, которой предавались знаменитѣйшіе мореплаватели. Путешествія Кабо на сѣверъ, а послѣ него Магеллана на югъ, дали міру понятіе объ огромномъ протяженіи американскаго материка. Близкое сосѣдство другъ къ другу, въ нѣкоторыхъ мѣстахъ, двухъ великихъ океановъ, которые омывали его берега, было опредѣлено открытіями Бальбоа и Кортеса. Европейскіе ученые не хотѣли вѣрить, чтобъ природа, во вредъ пользамъ человѣчества, положила по всему протяженію великаго материка преграду къ сообщенію между сосѣдними водами. Переписка ученыхъ людей, наставленія двора, письма Кортеса, подобно письмамъ Колумба, безпрестанно касаются этого любимаго предмета. "Ваше величество можетъ быть увѣреннымъ" пишетъ онъ: "что я, зная, какъ вы принимаете къ сердцу открытіе этого великаго, таинственнаго пролива, пренебрегу всѣми собственными выгодами и предпріятіями моими, изъ которыхъ иныя въ высшей степени для меня важны, лишь бы заняться этимъ великимъ предметомъ."

Отчасти для этой самой цѣли, генералъ снарядилъ значительный флотъ и поручилъ начальство надъ нимъ Кристовалю де-Олиду, тому храброму офицеру, который, какъ извѣстно читателю, начальствовалъ однимъ изъ большихъ отдѣленій осаждавшей арміи. Ему было приказано идти къ Гондурасу, и основать колонію на его сѣверномъ берегу. Олидъ долженъ былъ потомъ отправить часть своей эскадры въ крейсерство вдоль южнаго берега залива, къ Даріенскому-Перешейку, для отъисканія таинственнаго пролива. Увѣряли, будто-бы здѣшняя страна была наполнена золотомъ до того, что "рыболовы употребляли сѣти съ золотыми гирями". Жизнь испанскихъ искателей счастія была рядомъ великолѣпныхъ воздушныхъ замковъ. Одно заблужденіе замѣнялось другимъ, подобно мыльнымъ пузырямъ, которыми забавляется ребенокъ, столько же блестящими, прекрасными и столько же пустыми. Они жили въ волшебномъ мірѣ.

Въ добавокъ къ этимъ мореходнымъ экспедиціямъ, Кортесъ снарядилъ еще сильную сухопутную экспедицію. Начальство надъ нею было поручено Альварадо, который съ значительнымъ войскомъ Испанцевъ и Индійцевъ долженъ былъ спуститься вдоль южнаго ската Кордильеровъ и проникнуть въ страны, лежавшія за богатою долиною оахакской. Походъ этого смѣлаго и хищнаго вождя окончился важнымъ завоеваніемъ -- Гуатемалы. Генералъ требовалъ, чтобъ его капитаны доставляли ему подробныя описанія странъ, посѣщаемыхъ ими, ихъ естественныхъ произведеній и средствъ вообще, Въ-слѣдствіе этого приказанія, они сообщили ему много драгоцѣнныхъ и любопытныхъ свѣдѣній. Въ наставленіяхъ начальникамъ этихъ экспедицій, онъ приказывалъ обращаться человѣколюбиво съ туземцами, и внушалъ имъ политику, которую можно назвать человѣколюбивою, по-крайней-мѣрѣ, если система завоеванія можетъ сообразоваться съ правилами человѣколюбія. Къ-несчастію, характеры его офицеровъ часто уничтожали всю пользу этихъ постановленій.

Продолжая неутомимо заниматься своимъ великимъ предпріятіемъ, Кортесъ, спустя всего три года послѣ -завоеванія, подчинилъ владычеству Кастиліи страну, занимавшую, по его словамъ, слишкомъ четыреста лигъ на протяженіи вдоль атлантическаго берега, и болѣй пятисотъ по Тихому Океану; и, за исключеніемъ нѣкоторыхъ маловажныхъ внутреннихъ провинцій, привелъ все это огромное пространство земли въ совершенно-спокойное состояніе. Для достиженія этой цѣли, онъ не щадилъ казенныхъ доходовъ, состоявшихъ изъ дани, въ родѣ той, которую ветерану туземцы платили своимъ государямъ; и, кромѣ того, онъ вошелъ самъ въ значительные долги, объ уплатѣ которыхъ сдѣлалъ представленіе правительству. Слава его имени, и блистательныя описанія завоеванныхъ странъ привлекали въ Новую-Испанію толпы искателей счастія, и изъ среды ихъ генералъ набиралъ себѣ надежныхъ людей для исполненія своихъ различныхъ предпріятій.

Тотъ, кто пожелаетъ составить себѣ вѣрное понятіе объ этомъ замѣчательномъ человѣкѣ, не долженъ довольствоваться одною исторіею завоеванія. Правда, военные подвиги поставили его наряду съ величайшими полководцами того вѣка. Но послѣ завоеванія, его характеръ представляется намъ съ точки зрѣнія совершенно другой, нежели до того времени, и во многихъ отношеніяхъ болѣе благородной. Ибо мы видимъ его обдумывающимъ систему правленія для разноплеменныхъ и враждебныхъ народовъ, теперь впервые соединенныхъ подъ одно общее правительство; изглаживающимъ бѣдственные слѣды войны; употребляющимъ все свое стараніе для открытія сокровенныхъ средствъ страны, съ тою цѣлію, чтобъ довести ее до высшей степени совершенства. Описаніе подобныхъ предметовъ можетъ показаться сухимъ послѣ разсказа о подвигамъ смѣлыхъ и разнообразныхъ, какъ подвиги, приписываемые рыцарямъ баснословныхъ временъ. Но изъ этого-то описанія только можемъ мы составить себѣ точное понятіе о проницательномъ и всеобъемлющемъ геніи Кортеса.

III. Измѣна Олида.-- Ужасный походъ въ Гондурасъ.-- Казнь Гватимозина.-- Донна Марина.-- Прибытіе въ Гондурасъ.
1524--1526.

Въ послѣдней главѣ мы видѣли, что Христоваль де-Олидъ былъ отправленъ въ Гондурасъ для основанія тамъ колоніи. Назначеніе его въ эту экспедицію имѣло послѣдствія никѣмъ непредвидѣнныя. Ослѣпленный мимолетною властію, порученною ему, Олидъ, достигнувъ мѣста назначенія, рѣшился отложиться отъ своего начальника. Онъ льстилъ себя надеждою, что на такомъ разстояніи отъ Мехики, онъ можетъ поступить совершенно безнаказанно. Онъ ошибся въ Кортеса, когда думалъ, что разстояніе, какое бы то ни было, могло скрыть мятежника отъ его справедливой мести.

Извѣстіе объ измѣнѣ Олида не скоро дошло до генерала. Но лишь-только узналъ онъ объ этомъ событіи, какъ отправилъ въ Гондурасъ надежнаго офицера, родственника своего, Франциска де-Лас-Казасъ, съ приказаніемъ арестовать провинившагося капитана. Де-Лас-Казасъ претерпѣлъ крушеніе въ виду самаго берега, и попался въ руки Олида, но успѣлъ окончательно взволновать поселеніе, овладѣлъ особою Олида и казнилъ несчастнаго преступника на рыночной площади въ Нако.

Изъ всѣхъ этихъ обстоятельствъ, Кортесъ узналъ только то, что относилось до крушенія судна, на которомъ отправился де-Лас-Казасъ. Онъ видѣлъ, какія вредныя послѣдствія должны произойдти отъ примѣра Олида, въ-особеннности, если его измѣна будетъ пропущена безъ наказанія. Онъ рѣшился взять дѣло въ свои руки, и вести экспедицію въ Гондурасъ лично. Дѣйствуя такимъ-образомъ, онъ могъ удостовѣриться собственнымъ опытомъ въ истинныхъ средствахъ страны, считавшейся весьма богатою произведеніями царства ископаемаго и отъискать, можетъ-быть, точку сообщенія двухъ великихъ океановъ, которая такъ долго обманывала всѣ надежды и усилія испанскихъ открывателей. Его еще сильно побуждало къ этому предпріятію то непріятное положеніе, въ которомъ онъ находился въ послѣднее время въ столицѣ. Изъ Испаніи недавно прибыло много новыхъ чиновниковъ съ тою, будто-бы, цѣлію, чтобъ управлять колоніальными доходами. Но на-самомъ-дѣлѣ, они служили просто шпіонами, наблюдали за поведеніемъ генерала, причиняли ему множество мелочныхъ безпокойствъ, и доставляли ко двору самыя ложныя извѣстія на-счетъ его намѣреній и поступковъ. Короче сказать, Кортесъ, сдѣлавшись теперь генерал-губернаторомъ, не пользовался и половиной той власти, которою онъ владѣлъ, когда не имѣлъ никакого законнаго уполномочія.

При немъ находилось испанскихъ войскъ не болѣе, надо полагать, ста человѣкъ конницы и сорока или пятидесяти пѣхотинцевъ, индійскихъ союзниковъ было до трехъ тысячь человѣкъ. Въ числѣ ихъ былъ Гватимозинъ и такубскій кацикъ, вмѣстѣ съ нѣкоторыми другими знатными людьми, вліяніе которыхъ надъ умами соотечественниковъ могло сдѣлать ихъ слишкомъ опаснымъ орудіемъ, еслибъ они остались въ Мехикь. Собственная свита генерала состояла изъ нѣсколькихъ пажей, молодыхъ людей изъ хорошихъ фамилій,-- въ числѣ ихъ былъ Монтехо, прославившійся въ-послѣдствіи завоеваніемъ Юкатана,-- ключника и дворецкаго; нѣсколькихъ музыкантовъ, скомороховъ и шутовъ,-- однимъ словомъ, была скорѣе достойна изнѣженнаго восточнаго сатрапа, чѣмъ отважнаго испанскаго воина. Что Кортесъ не заслуживалъ упрека въ изнѣженности, достаточно доказано, впрочемъ, тѣмъ ужаснымъ походомъ, который онъ, въ этомъ случаѣ, совершилъ.

Кортесъ выступилъ въ похожъ 12-го октября 1524 года. На пути внизъ по скатамъ Кордильеровъ, онъ встрѣтилъ многихъ изъ своихъ старинныхъ сподвижниковъ, радостно привѣтствовавшихъ своего начальника. Нѣкоторые изъ нихъ оставили свои имѣнія и присоединились къ экспедиціи. Онъ остановился въ провинціи Гуатзакуалько до-тѣхъ-поръ, пока не получилъ отъ жителей Табаско свѣдѣній, необходимыхъ для продолженія пути. Они снабдили его картою, изображавшею главныя мѣста, посѣщаемыя индійскими купцами въ ихъ странствованіяхъ по этому дикому краю. Помощію этой карты, компаса, и тѣхъ путеводителей, которыхъ отъ-времени-до-времени ему могло удасться найдти по дорогѣ, онъ предполагалъ перейдти черезъ широкую, ровную полосу земли, составляющую подошву Юкатана, и простирающуюся отъ рѣки Гуатзакуалько до вершины Гондурасскаго-Залива. "Сообщаю вашему величеству", говорилъ онъ въ началѣ своего знаменитаго письма къ императору, "по моему обыкновенію, подробное описаніе замѣчательнѣйшихъ событій моего путешествія, изъ которыхъ каждое могло бы составить предметъ отдѣльнаго разсказа". Кортесъ говорилъ безъ преувеличенія.

Первая часть пути пролегала по низменной, болотистой равнинѣ, пересѣкаемой множествомъ небольшихъ водъ, которыя составляютъ истоки Рго де-Табаско и другихъ рѣкъ, изливающихся къ сѣверу въ Мехиканскій Заливъ. Чрезъ меньшіе изъ ручейковъ они переправлялись въ-бродъ или на челнокахъ, держа за поводья своихъ лошадей, которыя переплывали вслѣдъ за ними. Переправу чрезъ болѣе значительныя рѣки совершали на пловучихъ мостахъ. Можно составить себѣ понятіе о трудностяхъ Этого рода, побѣжденныхъ Испанцами, когда извѣстно, что на пространствѣ меньше ста миль имъ пришлось соорудить не менѣе пятидесяти мостовъ! Одинъ изъ нихъ имѣлъ слишкомъ девять сотъ шаговъ въ длину. Въ-добавокъ къ этимъ безпокойствамъ, генералъ встрѣчалъ большое затрудненіе въ пропитаніи войска, ибо туземцы нерѣдко поджигали деревни при ихъ приближеніи, оставляя изнуреннымъ усталостію путешественникамъ однѣ кучи дымившихся развалинъ.

Безполезно было бы наполнять наши страницы именами тѣхъ индійскихъ городовъ, которые лежали на пути арміи, -- именами теперь, можетъ-быть, забытыми, и притомъ никогда не помѣщаемыми на картахъ этого края. Первое значительное мѣсто, достигнутое ими, былъ Изтапанъ, пріятно расположенный посреди плодоноснаго края, на берегахъ рѣки, изливавшейся въ Ріо-де-Табаско. Такова была крайность, до которой Испанцы были доведены, въ-теченіе нѣсколькихъ недѣль, голодомъ и усталостію, что видъ деревни въ этихъ угрюмыхъ пустыняхъ былъ привѣтствуемъ его подчиненными, говоритъ Кортесъ, "съ крикомъ восторга, который раздался по окрестнымъ лѣсамъ!" Войско находилось теперь въ небольшомъ разстояніи отъ древняго города Паленке, сдѣлавшагося въ наше время предметомъ толикихъ умозрѣній. Въ деревнѣ Лас-Трес-Крузесъ, говорятъ, до-сихъ-поръ еще стоятъ три креста, поставленныхъ завоевателями на своемъ пути чрезъ нее. Но о древней столицѣ и помина нѣтъ въ донесеніяхъ Кортеса. Была ли она тогда жилищемъ многолюднаго, цвѣтущаго общества, подобнаго тому, которое, судя по обширности и великолѣпію ея остатковъ, нѣкогда въ ней обитало? Или кучею праха и развалинъ, покрытыхъ густою, дикою растительностію, и скрытыхъ такимъ-образомъ отъ взоровъ окрестныхъ жителей? Если первое предположеніе справедливо, то молчаніе Кортеса совершенно непонятно.

Оставивъ Изтапанъ, Испанцы вступили въ край, почва котораго представляла тотъ же низменный, болотистый видъ, покрытый лѣсами кедровыхъ и бразильскихъ деревъ, казавшихся безконечными. Кое-гдѣ виднѣлись немногія обработанныя поля. Нависшіе, густые листья бросали такую мрачную тѣнь, что воины, по словамъ Кортеса, ощупью отъискивали себѣ дорогу. Въ-довершеніе всѣхъ бѣдъ, путеводители покинули ихъ 5 и когда они взлѣзали на вершины высочайшихъ деревъ, то глазамъ ихъ представлялись тѣ же самые дремучіе, безконечные лѣса. На компасъ и на карту только они могли надѣяться, и съ помощію ихъ выйдти изъ этого мрачнаго лабиринта; и Кортесъ съ своими офицерами, между которыми находился и преданный Сандоваль, разложивъ свою карту на землѣ, съ безпокойствомъ сталъ дѣлить разныя предположенія о томъ, какой-бы имъ путь избрать. Между-тѣмъ, ихъ скудные запасы истощались и они утоляли свой голодъ кореньями, вырытыми изъ земли, или орѣхами и ягодами, которые находили въ лѣсахъ. Многіе изъ нихъ заболѣвали, а Индійцы толпами падали на пути и умирали съ голоду.

Когда, наконецъ, войска выбралось изъ этихъ угрюмыхъ лѣсовъ, то дорога ихъ была пересѣчена глубокою рѣкою, шириною несравненно больше всѣхъ тѣхъ, чрезъ которыя они до-сихъ-поръ переправлялись. Воины пришли въ отчаяніе и стали громко роптать на своего вождя, погружавшаго ихъ глубже и глубже въ безграничную пустыню, гдѣ прійдется имъ оставить свои кости. Напрасно Кортесъ ободрялъ ихъ устроить пловучій мостъ, на которомъ они могли бы переправиться на противолежащій берегъ. Работа, казалось имъ, требовала огромныхъ трудовъ, несообразныхъ съ ихъ истощенными силами.-- Онъ обратился къ индійскимъ союзникамъ и имѣлъ у нихъ больше успѣха; тогда, наконецъ, его собственные воины, пристыженные безропотнымъ послушаніемъ послѣднихъ, приступили къ дѣлу съ такою доброю волею и такимъ усердіемъ, что хотя сами насилу держались на ногахъ отъ изнуренія, однакожь окончили мостъ чрезъ четыре дня. Этимъ однимъ средствомъ, правда, могли они надѣяться на избавленіе отъ своего гибельнаго положенія. Мостъ состоялъ изъ шестидесяти тысячь бревенъ, толщиною каждое въ туловище человѣка и длиною въ добрыхъ шестьдесятъ футъ. Когда примемъ въ соображеніе, что весь этотъ лѣсъ пришлось вырубить и заготовить прежде, чѣмъ могли приступить къ дѣлу, то по неволѣ должны сознаться, что подвигъ этотъ былъ достоинъ испанскаго имени. Плотно соединенныя бревна составляли прочную постройку, которую ничто, говоритъ Кортесъ, кромѣ огня, не могло разрушить. Она возбуждала удивленіе туземцевъ, приходившихъ издалека посмотрѣть на нее; и "Кортесовъ-Мостъ" въ-теченіе многихъ лѣтъ оставался памятникомъ мужественной твердости и постоянства испанскаго вождя.

Переправясь на противоположный берегъ, армія должна была бороться съ новыми трудностями. Тинистая почва была до-того пресыщена водою, что лошади грязли въ ней по самыя подпруги, и, погружаясь иногда въ такія мѣста, чуть не утопали въ грязи. Ихъ спасали съ величайшимъ трудомъ, покрывая поверхность трясины вѣтвями деревъ, пока, наконецъ, не достигли такимъ-образомъ ручья, который, извиваясь вдоль всего пространства болота, представилъ изнуреннымъ животнымъ средства выбраться изъ нея вплавь. Когда Испанцы выпутались изъ этихъ опасныхъ мѣстъ, они увидѣли передъ собою обширную, возвышенную страну, усѣянную цвѣтущими полями, покрытыми обильною жатвою маиса, аги, или перца, свойственнаго этому краю, и юки. Они находились теперь въ сосѣдствѣ столицы плодоносной провинціи Акуланъ. Это было въ началѣ великаго поста 1525 года, періода, ознаменованнаго событіемъ, подробности котораго я заимствую изъ собственнаго разсказа Кортеса.

Въ этомъ мѣстѣ одинъ изъ индійскихъ новокрещенцевъ увѣдомилъ генерала, что Гватимозинъ, кацикъ такубскій, и нѣкоторые изъ главныхъ индійскихъ дворянъ, составили заговоръ, имѣвшій цѣлію умерщвленіе Испанцевъ. Мехиканцы были намѣрены воспользоваться тѣмъ мгновеніемъ, когда армія будетъ пробираться чрезъ какое-нибудь ущеліе, или чрезъ страшное болото, подобное тому, изъ котораго она только-что спаслась, и, напавъ на нихъ въ расплохъ, легко преодолѣть ихъ, благодаря превосходству своихъ силъ. Перерѣзавъ войска, Индійцы могли продолжать путь въ Гондурасъ (такъ было положено) и истребить тамошнія колоніи. Ихъ успѣхъ поведетъ, предполагали они, къ возстанію въ столицѣ и вообще во всемъ краю, которое кончится истребленіемъ всѣхъ Испанцевъ, послѣ чего они овладѣютъ судами, стоящими въ гаваняхъ, чтобъ нельзя было перевезти свѣдѣній объ этихъ происшествіяхъ чрезъ воды.

Лишь-только Кортесъ узналъ всѣ подробности этого страшнаго заговора, тотчасъ онъ арестовалъ Гватимозина и главныхъ ацтекскихъ дворянъ, составлявшихъ его свиту. Послѣдніе признались въ существованіи злоумышленія, но утверждали, будто оно было составлено Гватимозинымъ, и что они отказались принять участіе въ немъ. Гватимозинъ и такубскій кацикъ не признавали и не отвергали истины обвиненія, но сохраняли упорное молчаніе.-- Таково показаніе Кортеса. Берналь Діасъ, который находился при этой экспедиціи, увѣряетъ, однакожь, насъ, что какъ Гватимозинъ, такъ и такубскій кацикъ объявляли себя невинными. Правда, они говорили, что часто толковали между собою о страданіяхъ, тогда переносимыхъ ими, и сказали, можетъ-быть, что сами предпочли бы умереть, чѣмъ видѣть ежедневно погибель своихъ бѣдныхъ подданныхъ. Они сознались также въ томъ, что нѣкоторые изъ Ацтековъ подумали-было о возстаніи противъ Испанцевъ; но Гватимозинъ съ самаго начала не одобрялъ этого умысла, а безъ его вѣдома и согласія они и не могли привести въ исполненіе подобнаго предпріятія.-- Всѣ эти увѣренія не помогли, злополучнымъ кацикамъ, и Кортесъ, убѣдившись, или притворившись, будто-бы убѣдился въ ихъ преступности, приказалъ казнить ихъ на мѣстѣ.

Подъ висѣлицею Гватимозинъ показалъ твердость духа, достойную болѣе счастливыхъ дней. "Я предчувствовалъ, что дойдетъ до этого", говорилъ онъ, "когда ввѣрился твоимъ коварнымъ обѣщаніямъ, малинчинъ, я зналъ, что ты готовилъ мнѣ эту участь; зачѣмъ я самъ себя не лишилъ жизни, когда ты вступилъ въ мою столицу! За что казнишь ты меня такъ несправедливо? Ты за это отвѣтишь предъ Богомъ!" Такубскій кацикъ до конца утверждалъ, что онъ невиненъ, но объявилъ, что не желаетъ лучшей участи, какъ умереть возлѣ Гватимозива. Несчастные кацики, съ однимъ или двумя дворянами (число неизвѣстно достовѣрно) были тогда повѣшены на огромныхъ вѣтьвяхъ сеибскаго дерева, осѣнявшаго дорогу.

Такъ погибъ злополучный Гватимозинъ, послѣдній изъ правителей Ацтековъ, если не назовемъ его лучше "послѣднимъ изъ Ацтековъ", ибо съ этого времени остатки народа, упавшаго духомъ и лишеннаго правителя, поддались почти безъ сопротивленія подъ грозное иго своихъ притѣснителей. Между именами языческихъ принцевъ немного такихъ, которыя заслужили высшее мѣсто на скрижаляхъ славы, чѣмъ Гватимозинъ. Онъ былъ молодъ и событія его политической жизни были непродолжительны, но они были исполнены славы. Онъ былъ избранъ на престолъ въ страшный предсмертный часъ монархіи, когда соединенные народы Анагуака и свирѣпый Европеецъ ломились въ ворота столицы. На немъ лежала ужасная отвѣтственность; но поведеніе Гватимозина вполнѣ оправдало выборъ соотечественниковъ. Кто не воздастъ дань удивленія тому неустрашимому духу, который могъ продлить защиту столицы до-тѣхъ-поръ, пока еще камень оставался на камнѣ? Читая описаніе этихъ происшествіи, мы невольно увлекаемся болѣе въ пользу грубаго вождя, воевавшаго такимъ-образомъ за свободу своего отечества, чѣмъ его просвѣщеннаго и счастливаго соперника.

Разсматривая обстоятельства смерти Гватимозина, нельзя придавать много вѣса существованію заговора, въ которомъ его обвиняли. Что Индійцы -- раздраженные оскорбленіями, прежде имъ нанесенными, и страданіями, которыя теперь претерпѣвали -- говорили иногда о мщеніи: вовсе неудивительно. Но отнюдь невѣроятно, чтобъ Гватимозинъ самъ составилъ такой химерическій заговоръ, или даже одобрилъ умыселъ подобнаго рода. Объясненіе индійскаго правителя, переданное намъ Діасомъ, заслуживаетъ по-крайней-мѣрѣ столько же довѣрія, сколько показаніе ацтекскаго предателя. Недостатокъ въ свидѣтельствахъ и пространство времени, протекшаго съ-тѣхъ-поръ, лишаютъ насъ возможности въ нынѣшнее время рѣшить этотъ вопросъ. Вѣрнѣе всего, если станемъ основывать наши сужденія на мнѣніи очевидцевъ происшествія. Это мнѣніе заключается все въ словахъ стараго лѣтописца, столь часто нами приводимаго: "Казнь Гватимозина", говоритъ Діасъ, "было дѣло самое несправедливое; мы всѣ были этого мнѣнія".

Самое вѣроятное объясненіе дѣла заключается, кажется, въ томъ, что Гватимозинъ былъ безпокойный и, можно даже сказать, опасный плѣнникъ. Вотъ на что намекаетъ самъ Кортесъ въ своемъ письмѣ къ императору. Падшій мехиканскій монархъ, благодаря превосходству ума, и прежнему высокому сану, сохранилъ надъ своими соотечественниками такое вліяніе, помощію котораго онъ могъ однимъ словомъ возбудить ихъ къ открытому бунту.-- Ненависть ихъ къ своимъ побѣдителямъ не выказывалась наружу, но не менѣе того существовала съ прежнею силою. Въ-теченіе первыхъ годовъ послѣ завоеванія, Испанцы жили въ безпрестанномъ страхѣ, ожидая ежеминутно, что Ацтеки возстанутъ. Это очевидно изъ многихъ документовъ того времени. Это самое опасеніе было причиною того, что Кортесъ рѣшился обременить себя надзоромъ за своимъ царственнымъ плѣнникомъ, даже и во время этой пагубной экспедиціи. Онъ такъ мало ему довѣрялъ, что, находясь еще въ Мехикѣ, не выѣзжалъ верхомъ и не прогуливался далеко, говоритъ Гомара, безъ Гватимозина.

Люди, жившіе въ такихъ отношеніяхъ другъ къ другу, могли только быть предметами обоюдной недовѣрчивости и ненависти. Бѣдственное положеніе Испанцевъ въ этотъ походъ, которое болѣе чѣмъ когда-либо подвергало ихъ опасности отъ внезапнаго нападенія со стороны ихъ коварныхъ индійскихъ васалловъ, увеличило подозрѣнія Кортеса. Предубѣжденный, такимъ-образомъ, не въ пользу Гватимозина, онъ охотно повѣрилъ первому обвиненію, принесенному противъ него. Ему довольно было обвиненія -- доказательствъ онъ и не искалъ; а вслѣдъ за обвиненіемъ онъ произнесъ приговоръ. Однимъ ударомъ онъ хотѣлъ навсегда освободить и себя и правительство отъ опаснаго врага -- опаснаго тѣмъ болѣе, что онъ былъ врагъ скрытный.-- Если бы Кортесъ подумалъ о своей славѣ, о своемъ добромъ имени, онъ никогда бы не попустилъ ни малѣйшаго вреда Гватимозину. "Ему бы слѣдовало лелѣять его", выражаясь простыми словами защитника его, Гомары, "подобно золоту въ салфеткѣ, какъ наилучшій трофей его побѣдъ".

Какія-бы ни были истинныя побужденія его въ этомъ дѣлѣ, но оно оставило, кажется, мрачное впечатлѣніе на его душѣ, которое долгое время не изглаживалось. Онъ сталъ унылъ и вспыльчивъ, и съ трудомъ могъ засыпать по ночамъ. Прохаживаясь, однажды, по одному изъ верхнихъ покоевъ теокалли, гдѣ онъ основалъ свои квартиры, онъ оступился въ темнотѣ, и полетѣлъ стремглавъ внизъ съ высоты около двѣнадцати футовъ, получивъ при этомъ случаѣ жестокую контузію въ голову. Это событіе вскорѣ дошло до свѣдѣнія войска, хотя онъ всѣми силами старался скрыть его отъ нихъ, говоритъ болтливый Діасъ.

Спустя короткое время послѣ печальной казни Гватимозина, изнуренная армія вступила въ главный городъ великой акуланской провинціи, обитаемой богатымъ коммерческимъ народомъ, который производилъ выгодную торговлю съ отдаленнѣйшими странами Средней-Америки. Кортесъ въ короткихъ словахъ говоритъ о красотѣ и удобномъ устройствѣ зданій, и о гостепріимной встрѣчѣ жителей.

Подкрѣпивъ свои силы на этихъ спокойныхъ квартирахъ, Испанцы оставили столицу Акольгуана, имени которой нѣтъ ни на одной картѣ, и продолжали свой путь по направленію озера, нынѣ называемаго Петенскимъ. Оно тогда принадлежало переселившемуся племени воинственнаго народа Маіа, столица котораго была расположена на островѣ, посреди озера. "Дома и высокіе храмы ея блистали какъ жаръ на солнцѣ", говоритъ Берналь Діасъ, "такъ что ее можно было видѣть на разстояніи двухъ лигъ. Эти зданія, построенныя однимъ изъ юкатанскихъ племенъ, отличались, вѣроятно, тою же странною архитектурою, которая видна на развалинахъ существующихъ понынѣ на томъ замѣчательномъ полуостровѣ. Но каковы бы ни были ихъ архитектурныя достоинства, завоеватели о нихъ едва упоминаютъ.

Обитатели острова оказали дружественное расположеніе и переимчивость, вовсе не похожую на воинственные правы ихъ юкатанскихъ одноплеменниковъ. Они охотно слушали испанскихъ миссіонеровъ, находившихся при экспедиціи, когда послѣдніе, посредствомъ Марины, стали истолковывать имъ истины христіанскаго ученія. Индійская переводчица участвовала во всемъ этомъ долгомъ походѣ, послѣднемъ, въ которомъ она находилась вмѣстѣ съ Кортесомъ. Такъ-какъ при этомъ случаѣ она въ послѣдній разъ является на нашихъ страницахъ, я также разскажу, предъ прощаніемъ съ нею, одно любопытное происшествіе, случившееся съ нею, когда армія проходила чрезъ провинцію Гуатзакуалько. Читатель, вѣроятно, помнитъ, что здѣсь была родина Марины, и что ея безчестная мать продала, еще ребенкомъ, иностраннымъ торговцамъ, чтобъ ея наслѣдство досталось меньшему брату. Кортесъ остановился въ этомъ мѣстѣ на нѣсколько дней, для совѣщанія съ сосѣдними кациками о нѣкоторыхъ предметахъ, касавшихся управленія и вѣры. Между прочими, къ этому совѣщанію призваны были и мать Марины съ ея сыномъ. Едва они успѣли явиться, какъ всѣ присутствовавшіе были поражены сходствомъ матери съ дочерью. Онѣ тотчасъ узнали другъ друга, хотя не встрѣчались съ того времени, какъ продала ее мать. Послѣдняя, до-крайности испугавшаяся, вообразила, что ее заманили въ западню для наказаніе за безчеловѣчное поведеніе. Но Марина тотчасъ бросилась къ ней, и старалась уничтожить ея опасенія, увѣряя, что ей не сдѣлаютъ никакого вреда, и, обратившись къ свидѣтелямъ, сказала: "я увѣрена, что мать не знала, что дѣлаетъ, когда продавала меня торговцамъ, и я прощаю ее". Потомъ, нѣжно обнявъ свою жестокую родительницу, она подарила ей всѣ драгоцѣнныя вещи и украшенія, которыя имѣла при себѣ, какъ-бы для того, чтобы снова пріобрѣсть ея любовь. Марина присовокупила, что "она чувствуетъ себя несравненно счастливѣе съ-тѣхъ-поръ, какъ узнала истины христіанской вѣры, и отреклась отъ кровавыхъ обрядовъ Ацтековъ".

Во время гондурасской экспедиціи, Кортесъ выдалъ Марину замужъ за кастильскаго рыцаря, дона Хуана Хамарилло. Ей были дарованы помѣстья въ ея родной провинціи, гдѣ, вѣроятно, она провела остатокъ своихъ дней. Съ этого времени, имя Мароны исчезаетъ со страницъ исторіи. Но Испанцы до-сихъ-поръ вспоминаютъ о ней съ чувствомъ глубокой признательности за важную помощь, оказанную имъ, помощь, которой, отчасти, они обязаны завоеваніемъ; туземцы же чтятъ ея память за состраданіе къ ихъ несчастіямъ. Кроткія добродѣтели "Малинчи" -- ея ацтекское названіе, -- воспѣты во многихъ индійскихъ народныхъ пѣсняхъ. Увѣряютъ даже, будто душа ея до-сихъ-поръ еще хранитъ столицу, которую она помогла Испанцамъ взять; и робкаго поселянина иногда приводитъ въ трепетъ появленіе индійской принцессы, мелькающей въ рощахъ и пещерахъ Царской-Горы -- Чапольтепека, въ тихій часъ вечернихъ сумерекъ.

Отъ завоевателя Марина имѣла одного сына, дона Мартина Кортеса. Онъ достигъ высокихъ почестей, и сдѣлался комендадоромъ ордена Сант-Яго. Въ-послѣдствіи, онъ впалъ въ подозрѣніе за какіе-то умыслы противъ правительства, и ни отличныя заслуги его родителей, ни собственныя его достоинства не могли защитить его отъ жестокаго преслѣдованія. Въ 1568 году, къ стыду его соотечественниковъ будь сказано, сынъ Гернандо Кортеса былъ преданъ пыткѣ въ той самой столицѣ, которую его отецъ покорилъ кастильской коронѣ!

Но возвратимся къ нашему предмету. Жители Петенскихъ-Острововъ внимательно слушали проповѣди францисканскихъ монаховъ, согласились немедленно на истребленіе своихъ истукановъ, и на развалинахъ ихъ воздвигли крестъ. Одно грустное обстоятельство показало всю Цѣну этихъ поспѣшныхъ обращеній. При отбытіи своемъ, Кортесъ оставилъ у этого дружественнаго народа одну изъ своихъ лошадей, получившую поврежденіе въ ногѣ. Индійцы чувствовали къ этому животному какое-то благоговѣніе, какъ къ существу, находившемуся нѣкоторымъ образомъ въ связи съ таинственною властію бѣлыхъ. Когда ихъ посѣтители отправились, они стали подносить лошади цвѣты, и, говорятъ, приготовляли для нея разныя вкусныя яства изъ куръ и цыплятъ -- словомъ, кормили ее какъ своихъ больныхъ. При этой странной діэтѣ бѣдное животное зачахло и, наконецъ, околѣло. Устрашенные Индійцы воздвигнули изображеніе его изъ камня, и стали поклоняться ему, какъ божеству. Въ 1618 году, когда два францисканскихъ монаха прибыли въ этотъ край, въ то время почти столь же мало извѣстный Испанцамъ, сколько при Кортесѣ, для проповѣдыванія евангелія, одинъ изъ примѣчательнѣйшихъ предметовъ, поразившихъ ихъ взоры, была эта статуя копя, которому Индійцы поклонялись, какъ богу грома и молніи!

Утомительно было бы читателю, еслибъ я сталъ разсказывать обо всѣхъ трудностяхъ и опасностяхъ, переносимыхъ Испанцами въ-продолженіе остальнаго пути. Это значило бы только повторять событія предъидущаго разсказа; имъ встрѣтились тѣ же самыя препятствія, тѣ же самыя крайности голода и изнуренія, трудности, отъ которыхъ духъ страдаетъ болѣе чѣмъ отъ сраженій съ непріятелемъ, ибо послѣднія, если они и опаснѣе, бываютъ также и болѣе живительны. Легче состязаться съ человѣкомъ, чѣмъ съ природою.-- Но не могу пропустить, чтобы не упомянуть о переходѣ чрезъ Сьеру де-лосъ-Педерналесъ, "Гору Кремней", чрезъ которую они шли цѣлыхъ двѣнадцать дней, хотя она занимала всего двадцать четыре мили протяженія! Острые камни совершенно изрѣзали ноги лошадей, многія изъ нихъ полетѣли внизъ по пропастямъ и оврагамъ, такъ что когда они достигли противоположной стороны, у нихъ уже не было шестидесяти-восьми этихъ полезныхъ животныхъ, а остальныя были большею частію совершенно испорчены!

Теперь наступило дождливое время года, и потоки воды, падавшіе день и ночь, промачивали войско до костей, и до крайности увеличивали ихъ бѣдствія. Рѣки, наполнившіяся болѣе обыкновеннаго, лѣнились, шумѣли въ своихъ берегахъ и текли съ такою стремительностію, которая не позволяла Испанцамъ и помышлять о построеніи мостовъ; только съ величайшимъ трудомъ и опасностію, перебрасывая пни огромныхъ деревъ со скалы на скалу, которыми эти рѣки были усѣяны, могли они перебираться на противоположные берега.

Утомленныя войска приблизились, наконецъ, къ Гольфо-Дольсе, у вершины Гондурасскаго-Залива. Путь ихъ пролегалъ, вѣроятно, недалеко отъ мѣстности знаменитаго города Копана. Но Испанцы прошли его молча. Да и нельзя удивляться, что въ этотъ періодъ своего пути они не обратили вниманія на городъ въ пустынѣ, хотя бы онъ былъ такъ же славенъ, какъ древняя Пальмира, ибо они теперь пришли почти къ испанскимъ колоніямъ, предмету своего долгаго и утомительнаго путешествія.

Они теперь приближались къ Нито, или Сав-Хиль де-Буена-Виста, испанскому поселенію на Гольфо-Дольсе. Кортесъ шелъ впередъ осторожно, готовясь напасть на городъ въ-расплохъ. До-сихъ-поръ онъ продолжалъ путь свой съ постоянствомъ сѣверо-американскаго Индійца, который, пробираясь по болотамъ, горамъ, и самымъ непроходимымъ лѣсамъ, руководимый жаждою мщенія, движется прямо впередъ къ своей цѣли, и, достигнувъ ее, кидается немедленно на свою жертву. Кортесъ не успѣлъ еще начать нападеніе, когда, късчастію, лазутчики его встрѣтили нѣкоторыхъ изъ обитателей поселенія., отъ которыхъ узнали о смерти Олида и о водвореніи его собственной власти. Кортесъ, слѣдовательно, вступилъ въ городъ какъ пріятель, и былъ радостно привѣтствованъ своими соотечественниками, до-крайности удивленными, говоритъ Діасъ, "присутствіемъ между ними генерала столь знаменитаго по всѣмъ этимъ странамъ".

Колонія въ это время страдала жестоко отъ голода и дошла вскорѣ до такой крайности, что войска, вѣроятно, положили бы свои кости на томъ самомъ мѣстѣ, на которомъ они надѣялись отдохнуть отъ своихъ тяжкихъ трудовъ, если бы на ихъ счастіе не прибыло судно съ припасами изъ Кубы. Кортесъ, съ постоянствомъ, свойственнымъ ему, обозрѣлъ всю окрестную страну, и въ-теченіе цѣлаго мѣсяца осматривалъ мрачныя, болотистыя мѣста, наполнявшія воздухъ вредными испареніями, порождавшими желчныя горячки и кипѣвшія роями ядовитыхъ насѣкомыхъ, не дававшихъ покою ни днемъ, ни ночью. Наконецъ, онъ сѣлъ, съ частію своихъ войскъ, на двѣ бригантины, и, зайдя въ нѣкоторые изъ портовъ залива, сталъ на якорь противъ Трухилло, главнаго испанскаго поселенія на томъ берегу. Бурунъ былъ такъ высокъ, что ему трудно было выйдти на берегъ; но жители, обрадованные его прибытіемъ, бросились въ мелкую воду и вынесли генерала на рукахъ на берегъ.

Давъ войскамъ подкрѣпить свои силы и ободриться духомъ, неутомимый начальникъ сталъ собираться въ новую экспедицію, имѣвшую цѣлію обозрѣть и покорить обширную провинцію Никарагуа. Недаромъ удивляемся предпріимчивому духу этого человѣка, который, не страшась ужасныхъ страданій своего послѣдняго похода, теперь опять готовился въ другую экспедицію, не менѣе прежней опасную. Намъ трудно, въ нашъ положительный, благоразумный вѣкъ, составить себѣ точное понятіе о характерѣ кастильскаго рыцаря шестнадцатаго столѣтія, подобный характеръ не легко найдти у другаго народа даже въ то время, или когда бы то ни было, развѣ только въ рыцарскихъ повѣстяхъ, которыя, какъ онѣ ни кажутся дико и неправдоподобны, изображаютъ иногда возможные характеры, хотя описываютъ по-большей-части невозможныя событія. Испанскій искатель счастія находилъ себѣ достаточное вознагражденіе за всѣ свои труды и страданія въ тѣхъ сильныхъ впечатлѣніяхъ, которыя онъ испытывалъ при обозрѣніи странныхъ, незнакомыхъ ему предметовъ и мѣстъ. Казалось, будто само провидѣніе опредѣлило существованіе такого поколѣнія людей въ одно время съ открытіемъ новаго свѣта, для того, чтобъ они открыли и покорили страны, завоеваніе которыхъ было сопряжено съ опасностями и трудностями, достаточными устрашить и отклонить отъ такого предпріятія людей обыкновенныхъ. Но Кортесъ, хотя исполненный этого духа, имѣлъ въ виду цѣли благороднѣе тѣхъ, къ которымъ стремятся завоеватели вообще. Экспедиціи какъ въ Никарагуа, такъ и въ Гондурасъ были обѣ предпринимаемы съ тѣмъ намѣреніемъ, чтобъ узнать средства страны вообще, и сверхъ всего, для отъисканія сообщенія между двумя большими океанами, омывающими ея берега. Если такого сообщенія не существовало, то, по-крайней-мѣрь, онъ въ этомъ удостовѣрился, что, по его мнѣнію, было едва-ли менѣе важно.

Генералъ желалъ еще увеличить колоніальныя владѣнія Кастиліи. Завоеваніе Мехико было въ его глазахъ только началомъ цѣлаго ряда завоеваній. Для воина, совершившаго такой подвигъ, ничто не казалось невозможнымъ, да и едва-ли бы онъ встрѣтилъ когда-нибудь неудачу, будь онъ только приличнымъ образомъ поддержанъ правительствомъ. Не имѣя слишкомъ живаго воображенія, можно себѣ легко представить завоевателя Мехики, покоряющаго одну за другою всѣ провинціи обширнаго полуострова -- Никарагуа, Коста-Рику, Даріэнъ, и водружающаго наконецъ свое знамя на берегахъ Панамскаго-Залива; и пока оно тамъ развѣвается вѣтрами, прилетающими съ золотаго юга, съ земли перуанскихъ государей, можно себѣ представить его собирающимъ такія свѣденія объ этой землѣ, которыя побудятъ его нести свое оружіе далѣе, и предупредить, быть-можетъ, блистательные подвиги Пизарро!

Но изъ этихъ честолюбивыхъ мечтаній Кортесъ былъ внезапно пробужденъ извѣстіями, убѣдившими его, что отсутствіе изъ Мехики уже слишкомъ-долго длится и что ему должно вернуться немедленно, если онъ хочетъ спасти столицу и всю страну.

IV.
Безпорядки въ Мехикѣ.-- Возвращеніе Кортеса.-- Недовѣріе къ нему двора.-- Кортесъ возвращается въ Испанію.-- Смерть Сандоваля.-- Блистательный пріемъ Кортеса.-- Почести, оказанныя ему.
1526--1530.

Извѣстія, о которыхъ мы упомянули въ предъидущей главъ, достигли до свѣдѣнія Кортеса посредствомъ письма къ нему отъ лиценціата Зуаза, одного изъ чиновниковъ, которымъ генералъ поручилъ управленіе страною на время его отсутствія. Оно содержало въ себѣ подробное описаніе буйныхъ происшествій, случившихся въ столицѣ. Лишь-только Кортесъ отправился, то между членами временнаго правительства возникли раздоры. Безпорядокъ день-это-дня увеличивался. Наконецъ были получены извѣстія, будто Кортесъ со всею своею арміею погибъ въ болотахъ у Чіапа. Члены правительства съ жадностію повѣрили этому слуху. Они забрали верховную власть къ себѣ въ руки, объявили о смерти генерала, учредили въ честь его похоронныя церемоніи, завладѣли его имуществомъ, гдѣ только могли его найдти, благочестиво опредѣляя часть на молебствія для спасенія души мнимо-умершаго; остальное было употреблено на уплату такъ-называемыхъ ими казенныхъ его долговъ. Точно такимъ-же-образомъ поступили они съ имуществомъ другихъ лицъ, находившихся при экспедиціи. Не довольствуясь учиненіемъ этихъ безчинствъ, они стали притѣснять Испанцевъ, жившихъ въ столицѣ, пока, наконецъ, францисканскіе миссіонеры не оставили города въ досадѣ и печали, а индійское народонаселеніе не подверглось такому страшному угнетенію, которое подало поводъ опасаться единодушнаго возстанія. Зуазо, сообщая эти свѣдѣнія Кортесу, умолялъ его возвратиться. Онъ былъ умѣренный человѣкъ, и сопротивлялся притѣснительнымъ мѣрамъ-своихъ товарищей, за что они наградили его изгнаніемъ.

Генералъ, встревоженный до-крайности этими извѣстіями, увидѣлъ, что ему остается только отказаться отъ надежды на дальнѣйшія завоеванія и возвратиться немедленно, если хочетъ сохранить имперію, имъ покоренную. Въ-слѣдствіе этого, сдѣлавъ необходимыя распоряженія для выгоднѣйшаго управленія гондурасскихъ колоній, онъ отправился моремъ въ Мехику, съ небольшимъ числомъ подчиненныхъ.

Не долго спустя послѣ выхода въ открытое море, судно его было настигнуто такою жестокою бурею, что Кортесъ былъ принужденъ возвратиться въ портъ для исправленія поврежденій. При вторичной попыткѣ, онъ встрѣтилъ подобную же неудачу, и Кортесъ, почувствовавъ, что его счастливая звѣзда покидаетъ его, принялъ это несчастіе за увѣдомленіе небесъ о томъ, что ему не должно уже больше возвращаться въ Мехику. Онъ удовольствовался, слѣдовательно, тѣмъ, что отправилъ къ своимъ друзьямъ вѣрнаго человѣка для извѣщенія ихъ о безопасности его. Послѣ этого онъ приказалъ крестные ходы и молебствія, съ тою цѣлію, чтобъ узнать волю и умилостивить гнѣвъ Всевышняго. Его страданія произвели очевидное дѣйствіе на состояніе его здоровья и онъ впалъ въ изнурительную лихорадку. Вмѣстѣ съ этимъ онъ поникъ духомъ и предался мрачному унынію. Берналь Діасъ, говоря о немъ въ это время, выражается такъ: "Онъ сдѣлался блѣденъ, исхудалъ до крайности, и мысль о приближавшейся кончинѣ до того овладѣла его умомъ, что онъ досталъ себѣ облаченіе францисканскаго монаха", ибо тогда господствовалъ обычай хоронить усопшихъ въ одеждѣ какого-нибудь монашескаго ордена.

Изъ этого жалкаго состоянія Кортесъ былъ извлеченъ прибытіемъ новыхъ извѣстій изъ Мехики, требовавшихъ его немедленнаго присутствія, и благоразумными увѣщаніями его друга Сапдоваля, возвратившагося недавно, подобно ему самому, изъ экспедиціи во внутреннія страны. Онъ убѣдилъ генерала снова попытать счастія на морѣ. 28-го апрѣля 1526 года Кортесъ, съ немногими изъ своихъ приближенныхъ, сѣлъ на бригантину, и простился съ гибельными гондурасскими берегами. Онъ приближался къ берегу Новой Испаніи, когда крѣпкій вѣтеръ согналъ его съ пути, и заставилъ искать убѣжища у острова Кубы. Пробывъ тамъ нѣсколько времени для подкрѣпленія своихъ изнуренныхъ силъ, онъ вступилъ подъ паруса 16-го мая, и чрезъ восемь дней вышелъ на берегъ близь Сан-Хуанъ-де-Улуа, откуда пошелъ пѣшкомъ въ Меделлинъ, находившійся отъ послѣдняго мѣста на разстояніи около пяти лигъ.

Болѣзни до того измѣнили черты Кортеса, что его насилу узнавали. Но лишь-только разнесся слухъ о возвращеніи генерала, жители стали собираться къ нему на встрѣчу изо всѣхъ окрестныхъ мѣстъ. Извѣстія о его прибытіи распространились всюду, съ быстротою вѣтра, и путь его въ столицу походилъ на торжественное шествіе. И бѣлые, и туземцы, жившіе за восемьдесятъ лигъ, приходили взглянуть только на него, и поздравляли другъ друга съ присутствіемъ единственнаго человѣка, который могъ спасти страну отъ анархіи. Его появленіе походило на воскресеніе умершаго -- такъ дѣятельно были распушены слухи о смерти его, и такъ мало подозрѣвали истину ихъ.

Во всѣхъ большихъ городахъ, въ которыхъ останавливался, онъ встрѣчалъ великолѣпный пріемъ. Черезъ дороги устроивали тріумфальныя арки, улицы усыпали цвѣтами. Переночевавъ въ Тецкуко, онъ вступилъ съ большою пышностію въ столицу. Гражданскія власти вышли къ нему съ привѣтствіемъ, и блистательная кавалькада вооруженныхъ гражданъ составила его охранную стражу; озеро покрылось судами Индійцевъ, одѣтыхъ въ праздничныя платья, какъ въ день его перваго прибытія. На улицахъ раздавались звуки музыки и веселія. Шествіе отправилось прямо въ монастырь св. Франциска, гдѣ совершено было благодарственное молебствіе по случаю безопаснаго возвращенія генерала, который поѣхалъ оттуда въ свой великолѣпный дворецъ.-- Кортесъ возвратился въ Мехику въ іюнѣ мѣсяцѣ 1526 года; спустя почти два года послѣ того, какъ онъ отправился въ трудную гондурасскую экспедицію, не принесшую никакой особенной пользы, но ознаменованную страданіями почти столько же жестокими, какъ само завоеваніе Мехики.

Кортесъ не употреблялъ во зло своего теперешняго преимущества. Онъ подалъ, правда, жалобы на своихъ враговъ; но, сдѣлавъ это, онъ больше ими и не сталъ заниматься. Этимъ образомъ дѣйствій онъ навлекъ на себя обвиненіе въ слабости, и такъ-какъ онъ заслужилъ этотъ упрекъ своимъ собственнымъ великодушіемъ, то едва-ли онъ отъ него потеряетъ въ глазахъ потомства.

Ему не суждено было долго наслаждаться своимъ торжествомъ. Въ іюлѣ мѣсяцѣ, онъ получилъ извѣстія о прибытіи къ берегамъ Новой-Испаніи коммиссара, присланнаго отъ мадритскаго двора для смѣны его на время съ намѣстничества. Кастильская корона, по мѣрѣ того, какъ расширялись предѣлы ея колоніальныхъ владѣній, становилась менѣе и менѣе способною къ управленію ими. Поэтому она была принуждена даровать своимъ вице-королямъ обширную власть; а такъ-какъ подозрительность бываетъ неразлучною спутницею слабости, то кастильское правитёльство бывало всегда готово слушать доносы и клевету на этихъ могущественныхъ васалловъ. Въ такихъ случаяхъ, правительство высылало коммиссара, или гуезъ де резиденсіа, уполномоченнаго разсмотрѣть поведеніе обвиняемаго, смѣнить его на время съ должности, и, послѣ судебнаго разъисканія, утвердить снова въ прежней власти, или вовсе.лишить его намѣстничества, смотря по рѣшенію суда. Непріятели Кортеса уже давно старались лишить его довѣрія двора, и возбудить въ душъ императора подозрѣнія на счетъ его вѣрности. Послѣ назначенія его вице-королемъ, они удвоили свою злостную дѣятельность, и распространяли про него самую гнусную клевету. Они обвиняли его въ томъ, будто-бы онъ присвоивалъ себѣ золото, принадлежавшее коронѣ, и утаивалъ сокровища Монтезумы. Говорили, что онъ дѣлалъ ложныя донесенія о провинціяхъ, имъ завоеванныхъ, съ тою цѣлію, чтобъ воспользоваться частію законныхъ доходовъ казны. Увѣряли, будто онъ опредѣлялъ на всѣ важныя мѣста своихъ клевретовъ и пріобрѣлъ неограниченное вліяніе надъ умами не только Испанцевъ, но и туземныхъ жителей, которые всѣ были преданы его волѣ. Онъ издержалъ большія суммы на то, чтобъ укрѣпить столицу и свой собственный дворецъ, и наконецъ, говорили, очевидно было изъ размѣровъ его предположеній и приготовленій, что онъ имѣетъ въ виду отказаться отъ вѣрности императору и основать въ Новой-Испаніи независимое государство.

Чрезвычайно-встревоженное этими грозными обвиненіями, правительство, будучи само не въ состояніи судить о ихъ справедливости, назначило для изслѣдованія дѣла полномочнаго коммиссара. Для исполненія этой щекотливой обязанности избранъ былъ Луисъ Понсе де-Леонъ, человѣкъ знатнаго рода, и, не смотря на свою молодость, извѣстный своимъ зрѣлымъ умомъ, умѣренностію и справедливостію. Выборъ такого судьи доказывалъ, что корона намѣрена поступить справедливо въ-отношеніи къ Кортесу.

Въ то же время императоръ написалъ къ генералу собственноручное письмо, въ которомъ, увѣдомивъ его о принятіи этихъ мѣръ, просилъ приписать ихъ не къ недовѣрію на счетъ его преданности и честности, а къ желанію дать ему случай очистить свою славу передъ свѣтомъ.

Понсе де-Леонъ прибылъ въ Мехику въ іюлѣ 1526 года. Онъ встрѣтилъ самый почтительный пріемъ отъ Кортеса и отъ гражданскихъ властей, и первое свиданіе этихъ двухъ лицъ прошло въ такомъ ласковомъ, дружескомъ разговорѣ, который предвѣщалъ, что изслѣдованія будутъ произведены со всею возможною справедливостію. Къ-несчастію, смерть коммиссара, случившаяся спустя нѣсколько недѣль послѣ пріѣзда, положила конецъ этимъ прекраснымъ надеждамъ, и послужила новымъ обвинительнымъ пунктомъ противъ Кортеса. Коммиссаръ палъ жертвою злокачественной горячки, отъ которой погибло множество прибывшихъ на томъ же кораблѣ.

На своемъ смертномъ одрѣ, Понсе де-Леонъ передалъ свою власть хилому старику, пережившему его только нѣсколькими мѣсяцами, и поручившему бразды правленія какому-то Эстрадѣ или Страдѣ, бывшему королевскимъ казначеемъ. Этотъ человѣкъ, прибывшій изъ Испаніи вмѣстѣ съ другими чиновниками, которымъ порученъ былъ надзоръ за казенными доходами, питалъ къ Кортесу личную ненависть. Испанцы, жившіе въ столицѣ, хотѣли-было уговорить генерала требовать себѣ равную власть съ Эстрадою, неимѣвшимъ, по ихъ мнѣнію, никакого законнаго права на званіе коммиссара. Но Кортесъ съ удивительною скромностію отказался отъ всякаго состязанія по этому дѣлу, и рѣшился ждать изъявленія воли своего государя. Къ сильному его огорченію, назначеніе Эстрады было утверждено, и этотъ чиновникъ вскорѣ сталъ Дѣлать своему сопернику всѣ тѣ мелочныя оскорбленія, посредствомъ которыхъ низкій человѣкъ, неожиданно получившій большую власть, старается показать свое превосходство надъ благороднымъ врагомъ. Всѣ представленія Кортеса онъ оставлялъ безъ вниманія; оскорблялъ и обижалъ его друзей и приверженцевъ. Одинъ изъ слугъ Сандоваля былъ приговоренъ, за какой-то незначительный проступокъ, къ лишенію руки, и когда генералъ сталъ изъявлять свое неудовольствіе при видѣ такихъ насильственныхъ поступковъ, ему приказали выѣхать изъ столицы! Это оскорбленіе, нанесенное Кортесу, вывело Испанцевъ изъ терпѣнія, и они хотѣли-было оружіемъ защищать его; но онъ не хотѣлъ и слышать о сопротивленіи, и, замѣтивъ только, "что уже изгоняютъ изъ столицы тѣхъ, которые пріобрѣли ее цѣною своей крови", удалился въ свою любимую виллу въ Косогуаканѣ, въ разстояніи нѣсколькихъ миль отъ Мехики, и тамъ сталъ ожидать, чѣмъ кончатся эти странные поступки.

Между-тѣмъ, подозрѣнія мадритскаго двора, взлелѣянныя ядовитымъ дыханіемъ клеветы, возросли до неимовѣрной степени. Посторонній наблюдатель могъ бы, въ то время, подумать, что генералъ устраивалъ всеобщее возстаніе по всѣмъ колоніямъ, и замышлялъ ни болѣе ни менѣе, какъ завоеваніе своего отечества. Между-тѣмъ, пришли извѣстія о скоромъ прибытіи корабля изъ Новой-Испаніи; тогда, по всѣмъ портамъ королевства, и даже Португалліи, были разосланы приказанія наложить арестъ на грузъ; это, кажется, было сдѣлано въ томъ предположеніи, что на немъ находятся сокровища, доставляемыя генераломъ своему семейству, но принадлежащія казнъ; въ то же время запрещено было печатать его письма, содержавшія подробныя описанія всѣхъ его дѣйствій и открытій. Къ-счастію, три письма, составлявшія важнѣйшую часть переписки завоевателя, были уже изданы въ свѣтъ стараніями неутомимыхъ севилльскихъ типографщиковъ.

Убѣдившись, сверхъ-того, въ неспособности казначея Эстрады къ исполненію щекотливыхъ обязанностей, на него возлагаемыхъ, дворъ передалъ теперь всѣ дѣла по изслѣдованію въ руки коммиссіи, удостоенной важнаго названія Королевской Аудіенціи Новой-Испаніи. Эта коммиссія была уполномочена изслѣдовать обвиненія, тяготѣвшія надъ Кортесомъ, и имѣла отъ двора приказанія выслать его, предварительно, въ Кастилію, руководствуясь при этомъ мирными средствами, а, въ случаѣ нужды, мѣрами насилія. Опасаясь, однакожь, чтобы воинственный васаллъ не пренебрегъ властію этого судилища, правительство прибѣгнуло къ хитрости для достиженія своей цѣли. Повельно было предсѣдателю индійскаго совѣта написать къ генералу письмо, съ тою цѣлію, чтобъ доказать ему, какъ необходимо было его присутствіе въ Испаніи для опроверженія обвиненій его непріятелей; въ то же время предсѣдатель предлагалъ Кортесу свое содѣйствіе по этому предмету. Далѣе императоръ написалъ письмо въ аудіенцію, содержавшее въ себѣ его повелѣніе о возвращеніи Кортеса въ Испанію, ибо правительство, говорилъ онъ, желало посовѣтоваться съ нимъ о дѣлахъ, касавшихся Индіи, и удостоить его наградою за всѣ его блистательныя заслуги. Это письмо велѣно было показать Кортесу.

Но совершенно излишне было приводить въ движеніе такія сложныя орудія для достиженія того, на что Кортесъ самъ уже твердо рѣшился. Вспоминая съ гордостію о своей неизмѣнной вѣрности, и о благодѣяніяхъ, оказанныхъ имъ отечеству, онъ до глубины сердца чувствовалъ всю низость оскорбленій, которыми его награждали за заслуги, тѣмъ больше, что они были наносимы ему на самомъ томъ мѣстѣ, которое было поприщемъ его блистательнѣйшихъ подвиговъ. Онъ рѣшился не оставаться долѣе тамъ, гдѣ его подвергали такимъ оскорбленіямъ, но отправиться немедленно въ Испанію, предстать предъ своего государя, и, смѣло объявивъ свою невинность, требовать наказанія своихъ злодѣевъ и справедливаго возмездія за свои полезныя услуги. Письмо свое къ императору -- въ которомъ онъ описываетъ свою трудную экспедицію въ Гондурасъ, низлагаетъ подробно свои великолѣпныя предположенія касательно тѣхъ открытій, которыя онъ надѣялся сдѣлать на ЮжномъОкеапѣ, а также въ которомъ онъ оправдываетъ себя отъ обвиненій въ излишней расточительности, онъ оканчиваетъ слѣдующимъ гордымъ, но трогательнымъ увѣреніемъ, "что со временемъ, онъ надѣется, его величество признаетъ его достоинства) но если, къ-несчастію, этому не бывать, то міръ, по-крайней-мѣрѣ, будетъ убѣжденъ въ его неизмѣнной преданности престолу, и самъ онъ будетъ утѣшаться мыслію, что исполнилъ свой долгъ) лучшаго наслѣдства онъ не желаетъ своимъ дѣтямъ".

Когда намѣреніе Кортеса сдѣлалось извѣстнымъ, оно произвело всеобщее впѣчатлѣніе по всей странѣ. Даже Эстрада смягчился; онъ понялъ, что поступилъ опрометчиво, и что не слѣдовало доводить великодушнаго соперника до этой крайности. Онъ прибѣгнулъ къ переговорамъ, и посредствомъ епископа тласкаланскаго изъявилъ желаніе войдти въ пріязненныя сношенія съ Кортесомъ. Генералъ принялъ эти предложенія вѣжливо, но они нисколько не потрясли его намѣренія. Сдѣлавъ, слѣдовательно, необходимыя распоряженія въ Мехикѣ, онъ покинулъ Долину, и отправился немедленно къ берегу. Еслибъ онъ дѣйствительно питалъ преступные честолюбивые замыслы, приписываемые ему врагами, то подвергся бы на пути не малому искушенію, ибо получалъ со всѣхъ сторонъ предложенія помощи отъ людей, желавшихъ, чтобъ онъ снова принялъ на себя бразды правленія и объявилъ себя независимымъ отъ кастильской короны. Но всѣ эти измѣнническія предложенія онъ отвергъ съ тѣмъ презрѣніемъ, котораго они заслуживали.

По прибытіи въ Вилла-Рику, онъ былъ пораженъ горестнымъ извѣстіемъ о смерти своего отца, дона Мартина Кортеса, котораго надѣялся скоро обнять послѣ долгой разлуки. Отдавъ послѣдній долгъ уваженія памяти нѣжно-любимому родителю, онъ сталъ приготовляться къ немедленному отплытію. Два лучшихъ судна, находившихся при портѣ, были вооружены и снабжены всѣмъ нужнымъ для такого далекаго плаванія. Его сопровождали преданный ему другъ Сандоваль, Тапіа, и нѣкоторые другіе офицеры изъ числа наиболѣе привязанныхъ къ его особѣ. Онъ взялъ также съ собою нѣсколькихъ ацтекскихъ и тласкаланскихъ вождей, между которыми находились по одному изъ сыновей Монтезумы и Махихки, дружественнаго стараго правителя Тласкалы, изъявившихъ желаніе сопутствовать генералу въ Кастилію. Онъ повезъ въ отечество обширное собраніе растеній и ископаемыхъ, какъ образцы естественныхъ произведеній страны; множество дикихъ звѣрей и птицъ съ радужными перьями; разныя тонкія издѣлія, между которыми въ-особенности отличались великолѣпныя перяныя одежды и плащи, и толпу скомороховъ, плясуновъ и шутовъ, чрезвычайно удивлявшихъ Европейцевъ необыкновенною ловкостію своихъ представленій. Наконецъ, Кортесъ имѣлъ съ собою великолѣпное сокровище изъ драгоцѣнныхъ камней и золота; между прочими камнями находились изумруды необыкновенной величины и блеска, а цѣнность золота простиралась до двухъ сотъ Тысячь пезосъ де ороно; серебра было до тысячи-пяти-сотъ маркъ, "Короче сказать", говоритъ Геррера, "онъ прибылъ со всею пышностію великаго вельможи".

Послѣ короткаго и благополучнаго плаванія, Кортесъ еще разъ увидѣлъ свои родные берега, и, пробравшись чрезъ салтейскій боръ, вошелъ въ Палосскій Портъ въ маѣ 1528 года. Въ этотъ же портъ прибылъ Колумбъ тридцать пять лѣтъ передъ" тѣмъ, на возвратномъ пути своемъ въ Испанію, послѣ открытія западнаго свѣта. Кортеса не ожидали тѣ общественныя привѣтствія и тотъ восторгъ, съ которыми встрѣтили великаго мореплавателя 5 да и то надо сказать, жители не были предувѣдомлены о его прибытіи. Изъ Палоса онъ отправился въ монастырь Ла-Рабида, тотъ самый, въ гостепріимныхъ стѣнахъ котораго отдыхалъ и Колумбъ. Въ связи съ его кратковременнымъ пребываніемъ въ Палосѣ историки упоминаютъ объ одномъ любопытномъ обстоятельствѣ. Въ Палосѣ тогда находился Франциско Пизарро, завоеватель Перу, прибывшій въ Испанію съ тою цѣлію, чтобъ испросить пособіе дли своего великаго предпріятія. Онъ тогда начиналъ только свое блистательное поприще, между-тѣмъ, какъ Кортесъ, можно сказать, оканчивалъ свое. Онъ былъ старый знакомый, и, говорятъ, даже родственникъ генерала, котораго мать была урожденная Пизарро. Встрѣча этихъ двухъ необыкновенныхъ людей, завоевателей сѣвера и юга новаго свѣта, при первомъ ихъ выходѣ на родные берега, послѣ долгаго отстутствія, ознаменованнаго столь дивными происшествіями, встрѣча, случившаяся, притомъ, на мѣстѣ, освященномъ нѣкогда присутствіемъ Колумба, имѣетъ въ себѣ нѣчто поражающее воображеніе. Она и обратила на себя вниманіе одного изъ знаменитѣйшихъ поэтовъ нашего времени (смотри окончаніе поэмы "Путешествіе Колумба", сочиненіе извѣстнаго поэта, банкира Роджерза), описавшаго это свиданіе въ истинномъ духѣ того вѣка.

Между-тѣмъ, какъ Кортесъ, изнуренный трудностями своего плаванія, отдыхалъ въ Ла-Рабидѣ, совершилось событіе, которое повергло его въ глубокую печаль и набросило мрачную тѣнь на его прибытіе. То была смерть Гонзало де-Сандоваля, его вѣрнаго друга, столь долго раздѣлявшаго всѣ его труды и опасности. Онъ занемогъ въ бѣдномъ трактирѣ въ Палосѣ, вскорѣ послѣ своего прибытія; и по быстротѣ, съ которою его болѣзнь развилась, было очевидно, что его здоровье, потрясенное, вѣроятно, неимовѣрными трудами, перенесенными имъ въ послѣдніе годы, не въ-состояніи бороться съ нею. Немедленно послали за Кортесомъ, успѣвшимъ оказать умиравшему только послѣднее утѣшеніе дружбы. Сандоваль встрѣтилъ свою приближавшуюся кончину съ твердостію, и, устроивъ свои мірскія и духовныя дѣля, испустилъ послѣдній вздохъ въ объятіяхъ своего начальника.

Сандоваль умеръ въ цвѣтѣ лѣтъ: ему только-что минулъ тридцать второй годъ. Онъ былъ, во всѣхъ отношеніяхъ, первымъ между великими капитанами, образовавшимися подъ надзоромъ Кортеса. Онъ происходилъ изъ хорошей фамиліи, и родился въ Меделлинѣ, родинѣ генерала, къ которому онъ питалъ самую горячую личную привязанность. Кортесъ скоро открылъ его необыкновенныя достоинства и выбиралъ молодаго офицера для исполненія самыхъ трудныхъ обязанностей. Его поведеніе при этихъ случаяхъ вполнѣ оправдывало основательность выбора. Онъ былъ всеобщій любимецъ между войскомъ; ибо хотя онъ строго соблюдалъ дисциплину, но заботился также о облагосостояніи воина, между-тѣмъ, какъ о себѣ онъ никогда не думалъ. Онъ не былъ зараженъ корыстолюбіемъ, свойственнымъ кастильскимъ офицерамъ; казалось, единственное честолюбіе его состояло въ томъ, чтобы ревностно исполнять всѣ свои служебныя обязанности. Выраженіе лица его было откровенное и мужественное; русые волосы вились кудрями около головы; онъ былъ крѣпкаго и здороваго сложенія. Онъ нѣсколько картавилъ, отъ-чего голосъ его казался не совсѣмъ явственнымъ. И то правда, онъ былъ не слишкомъ словоохотливъ; но если онъ былъ медленъ на слова, за то дѣйствовалъ скоро и энергически. Онъ былъ одаренъ именно тѣми качествами, которыя были необходимы для успѣха по опасному роду жизни, избранному имъ. Онъ исполнилъ свое дѣло и, избѣгнувъ смерти, ожидавшей его на каждомъ шагу пройденнаго имъ пути, прибылъ на родину, какъ бы для того именно, чтобъ встрѣтить ее тамъ.

Францисканскіе монахи предали его тѣло землѣ со всѣми торжественными обрядами римскаго церемоніала. Его товарищи, столь часто раздѣлявшіе съ нимъ опасности и труды воинскаго быта, послѣдовали за нимъ до могилы. Бренные останки его покоятся на кладбищѣ монастыря Ла-Рабида, окруженнаго сосновымъ лѣсомъ, который стоялъ, и до-сихъ-поръ, можетъ-быть, стоитъ, на крутой возвышенности, надъ пустынею водъ, недавно переплытыхъ предпріимчивымъ воиномъ.

Вскорѣ послѣ этого печальнаго событія, Кортесъ со своею свитою началъ путь во внутренность Испаніи. Генералъ прожилъ нѣсколько дней въ замкѣ герцога Медины Сидоніа, могущественнѣйшаго изъ андалузскихъ вельможъ, оказавшаго ему самый радушный пріемъ, и подарившаго ему, при его отъѣздѣ, нѣсколько прекраснѣйшихъ арабскихъ лошадей. Отсюда Кортесъ направилъ свой путь къ Гвадалупѣ, гдѣ провелъ девять дней въ молитвѣ, поминая усопшаго друга.

Предъ своимъ отбытіемъ изъ Ла-Рабиды, онъ увѣдомилъ дворъ о своемъ пріѣздѣ въ отечество. Это извѣстіе произвело тамъ неимовѣрное впечатлѣніе, тѣмъ болѣе, что оно было вовсе несообразно съ слухами о его измѣнническихъ поступкахъ. Его прибытіе произвело мгновенную перемѣну во мнѣніи. Теперь не оставалось ни малѣйшаго повода къ подозрѣнію, и такъ-какъ сомнѣнія, столь долго тяготѣвшія надъ умомъ императора, совершенно исчезли, то онъ, казалось, думалъ только о томъ, какъ бы лучше изъявить свою признательность за великія услуги, оказанныя ему нѣкогда-страшнымъ васалломъ. Нарочные были отправлены изъ Мадрита въ города, лежавшіе по пути, съ приказаніями приготовить для Кортеса приличныя квартиры, и были приняты мѣры, чтобъ сдѣлать ему въ столицѣ блистательный пріемъ.

Кортесъ, между-тѣмъ, познакомился въ Гвадалупѣ со многими важными лицами, и, въ числѣ прочихъ, съ семействомъ комендадора леонскаго, вельможи, пользовавшагося большим!" вліяніемъ при дворѣ. Разговоръ генерала, украшаемый разсказами о приключеніяхъ его скитальческой жизни, и его обхожденіе, въ которомъ важный тонъ человѣка, привыкшаго повелѣвать, былъ умѣряемъ свободною, откровенною простотою воина, произвели самое выгодное впечатлѣніе на его новыхъ друзей; и ихъ письма ко двору, гдѣ его еще не знали, увеличили то участіе, которое уже принимали въ этомъ замѣчательномъ человѣкѣ. Слухъ о его прибытіи теперь распространился повсюду; и когда онъ продолжалъ путь, то большія дороги представляли зрѣлище, невиданное со временъ Колумба. Кортесъ вообще не пышно одѣвался, хотя любилъ выказывать великолѣпіе многочисленностію и пышностію своей прислуги. Его свита была теперь увеличина присутствіемъ индійскихъ вождей, которыхъ богатыя, многоцвѣтныя одежды придавали зрѣлищу особенную блистательность и новизну. Но любопытство было обращено всего болѣе на особу Кортеса. Дома и улицы большихъ городовъ и селъ были наполнены зрителями, жаждавшими взглянуть на героя, завоевавшаго, одною своею рукою, такъ-сказать, имперію для Кастиліи, и который, выражаясь словами стараго историка, "явился со всею пышностію и славою, свойственными не великому васаллу, а независимому монарху".

Когда онъ приблизился къ Толедо, городу, въ тогдашнее время соперничествовавшему съ Мадритомъ, толпа становилась все многочисленнѣе, пока онъ наконецъ не увидѣлъ герцога де-Бехара, графа де-Агвиляра, и другихъ искреннихъ друзей, которые вмѣстѣ съ большимъ собраніемъ главнѣйшихъ вельможъ и дворянъ того города выѣхали къ нему на встрѣчу и проводили его до квартиръ, приготовленныхъ для него заранѣе. Настала минута торжества для Кортеса, и такой неожиданный, лестный пріемъ доставилъ ему несравненно болѣе удовольствія, нежели блистательный въѣздъ его, за нѣсколько лѣтъ предъ тѣмъ, въ столицу Мехики.

На другой день, императоръ далъ ему аудіенцію, и Кортесъ, преклонивъ колѣно и поцаловавъ руку монарха, подалъ ему записку, содержавшую въ себѣ подробное изложеніе всѣхъ его заслугъ, и наградъ, полученныхъ имъ. Императоръ милостиво поднялъ его, и вступилъ съ нимъ въ длинный разговоръ касательно странъ, завоеванныхъ имъ. Карлу понравились отвѣты генерала, и его сметливый умъ находилъ живое удовольствіе въ разсматриваніи любопытныхъ образцовъ ипдіискаго искусства, которые его васаллъ вывезъ съ собою изъ Новой-Испаніи. Въ послѣдовавшихъ разговорахъ императоръ неоднократно спрашивалъ совѣта генерала относительво средствъ для наилучшаго управленія колоніями, и, по его внушенію, ввелъ нѣкоторыя важныя постановленія, клонившіяся въ особенности къ улучшенію состоянія туземныхъ жителей и къ распространенію торговли и промышлености.

Монархъ воспользовался теперь удобнымъ случаямъ, чтобъ показать свое довѣріе Кортесу. При всѣхъ торжественныхъ случаяхъ, Кортесъ являлся возлѣ него; и однажды, когда генералъ былъ боленъ горячкою, Карлъ посѣтилъ его лично, и оставался нѣсколько времени въ комнатѣ больнаго. Такой необыкновенный знакъ снисходительности былъ чѣмъ-то неслыханнымъ до того времени при надменномъ дворѣ кастильскомъ; и тогдашніе историки разсказываютъ о немъ съ чистосердечнымъ восторгомъ, считая его полнымъ и достаточнымъ возмездіемъ за всѣ страданія и услуги Кортеса.

Кортесъ теперь совершенно восторжествовалъ надъ своими врагами., Придворные, съ тѣмъ тонкимъ чутьемъ, которымъ отличаются эти люди, подражали примѣру монарха; даже зависть молчала, видя всеобщее уваженіе, оказываемое человѣку, бывшему еще такъ недавно цѣлію ядовитыхъ стрѣлъ клеветы. Кортесъ, не имѣвшій титула, не имѣвшій другаго имени, кромѣ того, который онъ себѣ создалъ самъ, сталъ какъ бы однимъ шагомъ на ряду съ первыми вельможами Кастиліи.

Положеніе его еще болѣе утвердилось въ теченіе слѣдующаго года, когда государь удостоилъ его болѣе существенныхъ почестей. 6 іюля 1529 года, императоръ наименовалъ его маркизомъ Оахакской-Долины, и съ того времени титулъ "маркиза", употребляемый безъ означенія имени лица, былъ присвоиваемъ исключительно Кортесу, точно такъ, какъ Колумба называли не иначе, какъ просто "адмиралъ".

Въ іюнѣ же мѣсяцѣ того же года, императоръ даровалъ Кортесу обширное пространство земли въ плодоносной оахакской провинціи, вмѣстѣ съ большими владѣніями въ мехиканской столицѣ и другихъ мѣстахъ Долины. Истинно царскія имѣнія, доставшіяся такимъ-образомъ завоевателю, заключали въ себѣ болѣе двадцати большихъ городовъ и селъ, и двадцать-три тысячи васалловъ. Лестныя выраженія, въ которыхъ заключалась дарственная граммата, придавали этому великолѣпному подарку еще большую цѣну. Этотъ докумёнтъ начинается подробнымъ изложеніемъ "добрыхъ услугъ, оказанныхъ Кортесомъ но время завоеванія, и великихъ пользъ, изъ нихъ проистекшихъ, какъ для увеличенія кастильской имперіи, такъ и для распространенія святой католической вѣры"; этотъ документъ "признаетъ страданія, перенесенныя имъ для достиженія этой славной цѣли, и вѣрность и послушаніе, съ которыми, какъ подобаетъ преданному и доброму васаллу, онъ всегда служилъ коронѣ". Граммата оканчивается объявленіемъ, что императоръ удостоиваетъ его этою наградою, потому-что "обязанность царей почитать и награждать тѣхъ, которые служатъ имъ вѣрно и честно, чтобы память о ихъ великихъ дѣлахъ сохранялась въ отдаленнѣйшемъ потомствѣ, и побуждала другихъ къ исполненію подобныхъ славныхъ подвиговъ". Эта дань справедливой похвалы, отданная государемъ его неизмѣнной вѣрности, была чрезвычайно лестна Кортесу; -- въ какой мѣрѣ лестна, то пойметъ каждая благородная душа, подвергавшаяся несправедливому подозрѣнію. Собственныя слова генерала, сказанныя имъ въ-послѣдствіи, доказали., какъ глубоко она его тронула.

Этимъ, однакожь, и ограничилась признательность императора. Ни просьбы Кортеса, ни убѣжденія герцога де-Бехара и другихъ сильныхъ друзей завоевателя не могли склонить монарха возстановить его въ управленіи Мехикою. Страна эта, находившаяся теперь въ совершенномъ спокойствіи, не имѣла болѣе нужды въ его повелительномъ геніи; и Карлъ не хотѣлъ снова возвести своего предпріимчиваго васалла на такую степень, которая могла опять возбудить тлѣвшую искру зависти и подозрѣнія. Политика правительства того времени состояла въ томъ, чтобъ употреблять одно сословіе своихъ подданныхъ для совершенія завоеваній, а другое для управленія завоеванныхъ странъ. Для послѣдней цѣли, она избирала людей, въ которыхъ огонь честолюбія умѣрялся холоднымъ разсудкомъ, или вліяніемъ болѣе зрѣлыхъ лѣтъ. Самому Колумбу даже, не взирая на условія первоначальной "капитуляціи", заключенной имъ съ короною, не было дозволено управленіе колоніями, а еще менѣе правительство допустила бы, чтобъ этою властію овладѣлъ человѣкъ, одаренный такимъ честолюбивымъ духомъ, какъ Кортесъ.

Но хотя императоръ отказывался поручить ему гражданское управленіе колоніи, однакожь, онъ возвратилъ ему военную власть. Царская граммата, подписанная также въ іюлѣ 1529 года, назначала маркиза Долины капитан-генераломъ Новой-Испаніи и береговъ Южнаго Океана. Онъ былъ уполномоченъ дѣлать открытія въ ІОжномъ-Океанѣ, съ правомъ управлять тѣми странами, въ которыхъ самъ долженъ учредить колоніи; по другой же грамматѣ, подписанной нѣсколько позже, онъ утверждался владѣтелемъ двѣнадцатой доли всѣхъ земель, которыя ему удастся открыть. Правительство не хотѣло лишиться службы такого даровитаго вождя. Во оно благоразумно старалось отвлечь его отъ поприща прежнихъ торжественныхъ подвиговъ, и открыть предъ нимъ новый путь къ славѣ, который бы побудилъ его къ дальнѣйшему распространенію границъ кастильскихъ владѣній.

"Озолоченный такимъ-образомъ солнечными лучами царской милости, соперникъ", говоря словами одного стараго лѣтописца: "Александра-Великаго по славѣ своихъ подвиговъ, равный Крассу по слуху о своихъ богатствахъ", одаренный въ высшей степени способностію очаровывать всѣхъ, и лицомъ, которое хотя и показывало слѣды воинскихъ трудовъ, однакожь не утратило всей пріятности молодыхъ лѣтъ.

Кортесъ былъ теперь такой человѣкъ, съ которымъ желали породниться первые кастильскіе дома. Вскорѣ онъ сталъ искать руки одной изъ дочерей того знаменитаго дома, который такъ постоянно поддерживалъ его въ мрачный часъ, когда, казалось, счастіе его покидало. Онъ не встрѣтилъ отказа. Невѣста его называлась донья Хуана де-Зунига, дочь втораго графа де-Агвилара, и племянница герцога де-Бехара. Она была гораздо-моложе Кортеса, прекрасна, и, какъ оказалось въ-послѣдствіи, мужественнаго духа. Одинъ изъ подарковъ, сдѣланныхъ имъ своей юной невѣстѣ, возбудилъ удивленіе и зависть всѣхъ придворныхъ дамъ. Этотъ подарокъ состоялъ изъ пяти изумрудовъ дивной величины и необыкновеннаго блеска. Эти драгоцѣнные камни были обдѣланы Ацтеками въ видѣ рыбъ, цвѣтовъ и другихъ предметовъ, съ изяществомъ, придавшимъ имъ еще большую цѣнность. Они принадлежали, вѣроятно, къ сокровищу злополучнаго Монтезумы, и, какъ вещи удобопереносимыя, были легко спасены изъ общаго бѣдствія печальной ночи. Супруга Карла V, говорятъ -- но это, можетъ-статься, просто придворная сплетня -- хотѣла сдѣлаться владѣтельницею нѣкоторыхъ изъ этихъ великолѣпныхъ бездѣлушекъ; и преимущество, оказанное Кортесомъ въ пользу своей юной невѣсты, породило въ душѣ императрицы непріязненное чувство, имѣвшее невыгодное вліяніе на будущность маркиза.

Поздно лѣтомъ 1529 года, Карлъ V отправился изъ своихъ испанскихъ владѣній въ Италію. Кортесъ ему сопутствовалъ, вѣроятно, до мѣста отплытія; и въ столицѣ Аррагопіи мы опять находимъ его, возбуждающаго, какъ разсказываетъ испанскій историкъ, то же самое участіе и удивленіе въ народѣ, съ какими встрѣтили его въ Кастиліи. По его возвращеніи туда, онъ уже не имѣлъ причины оставаться долѣе въ отечествѣ. Праздная, роскошная жизнь, которую онъ велъ въ-теченіе послѣдняго года, жизнь столь несообразная притомъ съ его дѣятельными привычками, ему совершенно наскучила. Онъ рѣшился, слѣдовательно, возвратиться въ Мехику, гдѣ обширныя имѣнія требовали его присутствія, и гдѣ теперь открывалось предъ нимъ обширное поле для новыхъ славныхъ подвиговъ.

V.
Кортесъ возвращается въ Мехику.-- Удаляется въ свои помѣстья.-- Его морскія путешествія для открытія новыхъ земель.-- Окончателъное возвращеніе его въ Кастилію.-- Холодный пріемъ.-- Смерть Кортеса.-- Его характеръ.
1530--1547.

Въ началѣ весны 1530 года, Кортесъ отплылъ въ Новую-Испанію. Ему сопутствовали маркиза -- его супруга, престарѣлая мать, которая была такъ счастлива, что дожила до возвышенія своего сына, и великолѣпная свита пажей и прислуги, составлявшая въ то время необходимую принадлежность дома каждаго сильнаго вельможи. Какая противоположность тому бѣдственному положенію, въ которомъ онъ находился, когда двадцать-шесть лѣтъ предъ тѣмъ, онъ, бѣдный искатель счастія, покинулъ родные берега!

Первое мѣсто назначенія его была Испаньйола, гдѣ онъ долженъ былъ ожидать извѣстія объ учрежденіи новаго правленія, которому предположено было поручить мехиканскія дѣла. Въ предъидущей главѣ было сказано, что управленіе этою страною было предоставлено собранію, называемому Королевскою Аудіенціею, и имѣвшему первою обязанностію изслѣдовать обвиненія, принесенныя на Кортеса. Предсѣдателемъ этого собранія назначенъ былъ его открытый врагъ, Нунезъ де-Гузманъ, произведшій эти изслѣдованія со всею злобою личной ненависти. Понынѣ еще существуетъ любопытный документъ, подъ названіемъ Пескиза Секрета, или "Тайнаго Изслѣдованія", заключающій въ себѣ полное описаніе всего судопроизводства по дѣлу Кортеса. Этотъ документъ былъ приготовленъ секретаремъ аудіенціи, подписанъ всѣми членами, и содержалъ въ себѣ не менѣе ста страницъ въ листъ. Въ немъ находятся имя и показаніе каждаго изъ свидѣтелей, и все это вмѣстѣ взятое составляетъ такую массу гнусныхъ, отвратительныхъ подробностей, разсмотрѣніе которыхъ было бы прилично развѣ какому-нибудь мелкому гражданскому судебному мѣсту, а не Королевской Аудіенціи.

Обвинительныхъ пунктовъ всего восемь: кромѣ другихъ преступленій, Кортеса обвиняли въ умыслѣ отказаться отъ подданства; въ умерщвленіи двухъ коммиссаровъ, посланныхъ для смѣны его съ намѣстничества; въ убійствѣ жены, Каталины Гуарезъ; въ лихоимствѣ и въ развратномъ поведеніи -- короче сказать, въ поступкахъ, неимѣвшихъ никакой связи съ его поведеніемъ, разсматриваемымъ въ общественномъ отношеніи. Показанія свидѣтелей неясны и часто противорѣчатъ другъ другу; сами свидѣтели -- большею частію люди неизвѣстные, а тѣ немногія важныя лица, имена которыхъ находятся между ними, принадлежатъ къ числу его отъявленныхъ непріятелей. Если возьмемъ въ соображеніе то, что изслѣдованія происходили въ отсутствіе Кортеса, предъ собраніемъ, къ тому же, члены котораго были личные его враги, что къ нему не было доставлено никакого увѣдомленія объ обвинительныхъ пунктахъ, и что онъ, слѣдовательно, не имѣлъ даже случая доказать ихъ несправедливость, то каждому изъ насъ будетъ очевидно, что "Тайное Изслѣдованіе" нынѣ, когда протекло слишкомъ три столѣтія послѣ его составленія, не заслуживаетъ ни малѣйшаго довѣрія законныхъ документовъ. Когда мы къ этому прибавивъ, что испанское правительство оставило его совершенно безъ всякаго вниманія, то раздается въ умѣ каждаго мысль, что это просто памятникъ злобы враговъ генерала. Любопытство археолога извлекло его изъ мрака, которому оно столь долго и столь достойно было предано въ индійскихъ архивахъ въ Севильѣ; но оно не можетъ принести историку никакой пользѣ? развѣ только-что покажетъ, какъ и въ шестнадцатомъ столѣтіи великое имя подвергало своего владѣтеля клеветѣ, столь же неосновательной и злобной, какъ и во всякій другой періодъ.

Своевольныя мѣры Аудіенціи и притѣсненія Гузмана, въ особенности противъ Индійцевъ, возбудили въ колоніи всеобщее негодованіе и чуть-было не довели жителей до открытаго возстанія. Правительство поняло, наконецъ, необходимость смѣнить администрацію столь беззаботную и безнравственную. Но медленныя распоряженія кастильскаго двора задержаніи Кортеса еще два мѣсяца на островѣ прежде, нежели до него дошли свѣдѣнія о назначеніи покой Аудіенціи для управленія Мехикою. Предсѣдателемъ ея избранъ былъ теперь епископъ сан-домингскій, прелатъ, котораго извѣстная мудрость и добродѣтель служили надежными залогами хорошаго успѣха администраціи. Послѣ этого Кортесъ сталъ продолжать свое путешествіе и прибылъ въ Вплла-Рику 15 іюля 1530 года.

Пробывъ нѣсколько времени въ окрестностяхъ и испытавъ нѣкоторыя мелочныя непріятности отъ Аудіенціи, онъ отправился въ Тласкалу и тамъ обнародовалъ граммату, назначавшую его капитан-генераломъ Новой-Испаніи и Южнаго-Океана. По указу, данному императрицею во время отсутствія ея супруга, Кортесу было запрещено подходить къ мехиканской столицѣ ближе десяти лигъ, пока старая Аудіенція оставалась еще въ ней. Императрица опасалась, чтобъ между ними не произошло столкновенія. Кортесъ, однакожь, поселился на противоположномъ берегу озера, въ Тецкуко.

Лишь-только обитатели столицы узнали о его пріѣздѣ, толпы Испанцевъ и туземныхъ жителей переправились черезъ озеро, чтобъ засвидѣтельствовать свое уваженіе старому начальнику, предложить ему свои услуги, и принести ему свои жалобы на притѣснительныя мѣры, принимаемыя противъ нихъ Аудіенціею. Казалось, будто все народонаселеніе столицы перебирается въ этотъ сосѣдственный городъ, гдѣ маркизъ жилъ со всѣмъ великолѣпіемъ, свойственнымъ независимому монарху. Члены Аудіенціи, раздосадованные оскорбительною противоположностію, представляемою ихъ малочисленнымъ дворомъ, наложили тяжкія взъисканія на тѣхъ туземцевъ, которыхъ найдутъ въ Тецкуко; и, притворившись, будто считаютъ себя въ опасности, стали дѣлать приготовленія къ защитѣ столицы. Но эти воинственныя движенія были прекращены пріѣздомъ новой Аудіенціи. Хотя Гузманъ съумѣлъ удержать за собою начальство надъ одною изъ сѣверныхъ провинцій, однакожь онъ своею жестокостію и лихоимствомъ заслужилъ себѣ такую славу, какой не достигалъ никто ни прежде его, ни послѣ.

Теперь, казалось, все обѣщало Кортесу спокойную, безмятежную жизнь. Новыя власти осыпали его знаками уваженія и совѣтовались съ нимъ обо всѣхъ важныхъ правительственныхъ дѣлахъ. Это состояніе дѣлъ, къ-несчастію, было непродолжительно; и между Аудіенціею и маркизомъ возникли недоумѣнія касательно числа васалловъ, дарованныхъ ему короною^ исчисленіе, казалось ему, было сдѣлано на началахъ, вредныхъ его выгодамъ, и несовмѣстныхъ съ духомъ дарственной грамматы. Онъ еще болѣе оскорбился, открывъ, что Аудіенція была уполномочена распоряжаться, наравнѣ съ нимъ самимъ, военными дѣлами. Это обстоятельство подавало иногда поводъ къ мѣрамъ съ ея стороны, которыя гордый духъ Кортеса, столь долго привыкшаго къ независимому управленію, едва въ состояніи былъ перенести. Потерпѣвъ нѣсколько времени въ безмолвіи, онъ наконецъ покинулъ въ досадѣ столицу, въ которую болѣе не возвращался, и поселился въ своемъ городѣ Куернавакѣ.

Это было то самое мѣсто, которое онъ отнялъ у Ацтековъ еще до осады Мехики. Оно было расположено на южномъ скатъ Кордильерскихъ-Горъ и возвышалось надъ обширнымъ пространствомъ земли, составлявшимъ самую лучшую и цвѣтущую часть его собственныхъ владѣній. Онъ выстроилъ себѣ тутъ великолѣпный дворецъ, и съ того времени избралъ этотъ городъ своимъ любимымъ мѣстопребываніемъ. Отсюда онъ могъ удобно надзирать за своими обширными помѣстьями, и теперь занялся приведеніемъ ихъ въ наилучшее устройство. Онъ вывезъ сюда изъ Кубы сахарный тростникъ, принявшійся безподобно на богатой почвъ сосѣдственныхъ низменныхъ земель. Онъ ввезъ значительное количество мериносовъ и рогатаго скота, нашедшихъ обильныя пастбища въ окрестностяхъ Тегуантепека. Онъ развелъ многочисленныя рощи тутовыхъ деревъ, представлявшихъ обильную пищу для шелковичнаго червя. Онъ старался о распространеніи воздѣлыванія льна и пеньки, и своимъ благоразумнымъ, но предпріимчивымъ способомъ землепашества доказалъ, чт.о почва была способна для драгоцѣнныхъ растеній, дотолѣ неизвѣстныхъ въ этой странъ; и онъ извлекалъ наибольшую выгоду изъ этихъ произведеній, сооруженіемъ сахарныхъ мельницъ и другихъ строеній для воздѣлыванія сыраго матеріала. Такимъобразомъ, онъ положилъ для своего семейства основаніе богатства столь же прочнаго, если не столь быстраго, какъ то, которое извлекалось изъ рудниковъ. Но онъ не пренебрегалъ и этимъ источникомъ доходовъ, и добывалъ золото изъ Тегуантепекскаго-Края, и серебро изъ Закатекаса. Количество руды, получаемой изъ этихъ рудниковъ, было въ то время не столь обильно, какъ оно оказалось въ-послѣдствіи. За то и издержки на разработку были несравненно меньше въ первое время, когда металлъ лежалъ гораздо ближе къ поверхности.

Но его безпокойный, предпріимчивый духъ не долго довольствовался этимъ безмятежнымъ образомъ жизни; и онъ сталъ искать себѣ развлеченія въ обозрѣніи, сообразно съ позволеніемъ, дарованнымъ ему короною., таинствъ Великаго-Южнаго-Океапа. Въ 1527 году, за два года до возвращенія своего въ Испанію, онъ отправилъ небольшую эскадру къ Молуккскимъ-Островамъ. Эта экспедиція имѣла нѣкоторыя важныя послѣдствія; по такъ-какъ они не касаются собственно до Кортеса, то описаніе этого предпріятія найдетъ приличнѣйшее мѣсто въ морскихъ лѣтописяхъ Испаніи, гдѣ оно дѣйствительно помѣщено тою даровитою рукою, которая такъ много сдѣлала для отечества по этой части исторіи.

Кортесъ собирался уже отправить для того же назначенія другую эскадру, состоявшую изъ четырехъ судовъ, какъ путешествіе его въ Испанію разстроило всѣ предположенія. Его маленькій флотъ сгнилъ между-тѣмъ на стапеляхъ, благодаря недоброжелательству къ нему Аудіенціи, удалившей отъ работъ ремесленниковъ, занимавшихся постройкою. Кортесъ теперь снарядилъ двѣ эскадры, въ 1532 и 1533 годахъ, и отправилъ ихъ для открытіи къ сѣверо-западу. Эти двѣ экспедиціи не имѣли желаемаго успѣха, хотя послѣдняя изъ нихъ достигла полуострова Калифорніи, и вышла на берегъ южной его оконечности, у Санта-Круса, того самаго мѣста, вѣроятно, гдѣ нынѣ находится портъ Ла-11асъ. Одно изъ судовъ, выброшенное на берегъ Новой-Галиціи, было захвачено Гузманомъ, стариннымъ врагомъ Кортеса, управлявшимъ тою областію, который, ограбивъ команду, задержалъ судно какъ законный призъ. Выведенный изъ терпѣнія этимъ наглымъ поступкомъ, Кортесъ требовалъ правосудія отъ Королевской Аудіенціи, и такъ-какъ это собраніе было слишкомъ безсильно, для приведенія въ исполненіе своего рѣшенія, сдѣланнаго въ его пользу, то онѣ взялъ за себя обязанность наказать виновнаго.

Онъ сдѣлалъ быстрый, но трудный походъ на Чіаметлу, поприще грабительства, совершеннаго Гузманомъ; и такъ-какъ послѣдній страшился выйдти на встрѣчу къ оскорбленному врагу, то Кортесъ снова овладѣлъ своимъ судномъ, но безъ груза. Вскорѣ къ нему присоединилась маленькая эскадра, снаряженная имъ въ его собственномъ портѣ Тегуантепекѣ -- гавани, которая въ шестнадцатомъ столѣтіи могла сдѣлаться тѣмъ же, чѣмъ былъ въ-послѣдствіи акалпулкскій портъ. Эти суда были снабжены всѣмъ нужнымъ для основанія колоніи во вновь-открытой странѣ и везли четыреста человѣкъ Испанцевъ, и триста негритянскихъ невольниковъ, собранныхъ Кортесомъ для этой цѣли. Съ этимъ намѣреніемъ онъ переплылъ чрезъ Заливъ, Адріатику, западнаго міра -- какъ его называетъ одинъ старинный писатель.

Но предѣлы не дозволяютъ намъ входить въ подробности этой бѣдственной экспедиціи, неимѣвшей никакихъ важныхъ послѣдствій, ни для науки, ни для снарядившаго ее. Скажемъ только, что во время ея, Кортесъ и его войска были доведены голодомъ до послѣдней крайности; что онъ снова переправился чрезъ Заливъ, былъ игралищемъ ужасныхъ бурь, и, не имѣя лоцмана, былъ брошенъ на скалы, гдѣ его дряхлое судно едва-было не разбилось въ дребезги, и, откуда, претерпѣвъ стеченіе опасностей и бѣдствій не менѣе грозныхъ, какъ и тѣ, которыя онъ когда-либо испытывалъ на сухомъ пути, онъ успѣлъ, благодаря своей непоколебимой твердости и силѣ воли, привести разбитое судно назадъ въ тотъ самый портъ Санта-Крусъ, изъ котораго отправился.

Между-тѣмъ, какъ все это происходило, новая королевская Аудіенція, исполнивъ въ точности данное ей порученіе, была смѣнена вице-королемъ, назначеннымъ въ первый разъ въ Новую-Испанію. Кортесъ, хотя онъ и пользовался властію не менѣе обширною, назывался только губернаторомъ. Вице-королевствомъ началась система, которой въ-послѣдствіи держалось правительство; система эта состояла въ томъ, что колоніальное управленіе поручалось такому лицу, котораго высокій санъ и личныя достоинства дѣлали приличнѣйшимъ представителемъ королевской особы. Подозрительность двора не дозволяла подданному, облеченному столь обширною властію, оставаться при одной и той же должности довольно долго; а потому онъ не могъ сдѣлаться опасенъ своими честолюбивыми замыслами, и его по истеченіи нѣсколькихъ лѣтъ обыкновенно смѣняли или переврдили въ какую-либо другую провинцію обширной колоніальной имперіи. Вице-королемъ въ Мехику назначенъ былъ теперь донъ-Антоніо де-Мендоза, человѣкъ благоразумный и умѣренный, членъ того знаменитаго дома, который обогатилъ послѣднее царствованіе многими знаменитыми людьми, прославившимися на духовномъ, военномъ и литературномъ поприщахъ.

Долгое отсутствіе Кортеса ввергло его супругу въ глубочайшее уныніе. По пріѣздѣ вице-короля, она написала къ нему немедленно, умѣляя его узнать, если возможно, объ участи мужа, и еслибъ его отъискали, то убѣдить его возвратиться. Въ-слѣдствіе ея просьбы, вицекороль отправилъ два корабля, съ приказаніемъ отъискать Кортеса; но исполнили ль они это порученіе или нѣтъ прежде его отплытія изъ Санта-Круса, намъ неизвѣстно. Вѣрно то, что онъ возвратился здравъ и невредимъ послѣ своего долгаго отсутствія, въ Акапулко, и вслѣдъ за нимъ скоро прибыли жалкіе остатки его несчастной колоніи.

Неустрашенный этими частыми неудачами, горя желаніемъ совершить какое-нибудь открытіе, достойное своего имени, Кортесъ снарядилъ еще три судна, и поручилъ ихъ начальству офицера, именемъ Уллоа. Эта экспедиція, отправившаяся въ іюлѣ 1539 года, была увѣнчана болѣе важными послѣдствіями. Уллоа проникъ до самой вершины залива; потомъ, возвратившись около берега полуострова, обогнулъ его южную оконечность, и поднялся вдоль западнаго берега до двадцать-восьмаго или двадцать-девятаго градуса сѣверной широты. Послѣ этого, отправивъ одно изъ судовъ домой, смѣлый мореплаватель продолжалъ свой путь къ скверу и пропалъ безъ вѣсти.

Такимъ-образомъ кончились мореходныя предпріятія Кортеса, достаточно бѣдственныя въ денежномъ отношеніи, ибо они стоили ему триста тысячь золотыхъ кастелланосъ, а доходу не принесли ни полушки. Онъ былъ даже вынужденъ занимать деньги, и заложить драгоцѣнныя вещи, принадлежавшія женѣ, чтобъ покрыть издержки послѣдней экспедиціи, и вошелъ такимъ-образомъ въ долги, которые, будучи увеличены огромными расходами его великолѣпнаго дома, остались незаплаченными до конца его жизни. Но хотя его благородныя усилій не увѣнчались успѣхомъ въ экономическомъ отношеніи, они во-время принесли немаловажную пользу наукѣ. Въ-теченіе этихъ экспедицій, и тѣхъ, которыя были предпринимаемы Кортесомъ прежде его отправленія въ Испанію, берега Тихаго-Океана были обозрѣны отъ Панамскаго-Залива до рѣки Колорадо. Его суда плавали вдоль береговъ великаго Полуострова Калифорніи до самаго острова Седросъ, или Серросъ, по нынѣшнему испорченному произношенію этого названія. Это обширное пространство, почитавшееся нѣкогда архипелагомъ, оказалось теперь частію материка, и общій его очеркъ, какъ видно по картамъ того времени, былъ почти такъ же хорошо извѣстенъ, какъ и теперь. Наконецъ, мореходецъ обозрѣлъ всѣ бухты Калифорнійскаго-Залива, или Кортесова-Моря, какъ справедливѣе называютъ его Испанцы, въ честь великаго человѣка, открывшаго его, и убѣдился въ томъ, что этотъ неизвѣстный, океанъ не имѣлъ сообщенія къ сѣверу съ ТихимъОкеаномъ, но былъ окованъ объятіями могучаго материка. Такія открытія могли бы составить славу и удовлетворить честолюбіе обыкновеннаго человѣка; но они исчезаютъ предъ блескомъ прежнихъ подвиговъ Кортеса.

Не смотря на бѣдственное положеніе денежныхъ дѣлъ маркиза, онъ все еще дѣлалъ новыя усилія для расширенія предѣловъ своихъ открытій, и собирался снарядить новую эскадру изъ пяти судовъ, намѣреваясь поручись ее начальству одного изъ своихъ побочныхъ сыновей, дона Луиса. Но вице-король Мендоза, воображеніе котораго было разстроено разсказами одного странствовавшаго монаха объ Эль-Дорадо, существовавшемъ будто-бы къ Сѣверу, требовалъ для себя исключительнаго права производить открытія по тому направленію. Кортесъ возсталъ противъ этого наглаго злоупотребленія власти. Между ними возникли другія причины къ раздору, и наконецъ маркизъ, выведенный изъ терпѣнія безпрестанными преградами и препятствіями, которыя онъ встрѣчалъ въ исполненіи своихъ предположеній, обратился въ Кастилію съ требованіемъ правосудія. Въ-послѣдствіи онъ рѣшился отправиться туда лично, чтобъ поддержать свои права и исходатайствовать себѣ, если возможно, вознагражденіе за издержки, понесенныя для снаряженія своихъ морскихъ экспедицій, а также и за расхищеніе его имущества королевскою Аудіенціею во время его отсутствія изъ Мехики, и наконецъ, чтобъ выхлопотать себѣ перечисленіе своихъ васалловъ на началахъ болѣе сообразныхъ съ духомъ дарственной грамматы. Имѣя въ виду эти цѣли, онъ простился съ своимъ семействомъ, и, взявъ съ собою своего старшаго сына и наслѣдника, дона Мартина, имѣвшаго тогда только восемь лѣтъ отъ роду, отплылъ изъ Медики въ 1540 году, и послѣ благополучнаго плаванія снова достигъ береговъ своего отечества.

Императора не было тогда въ Испаніи. Но Кортесъ встрѣтилъ достойный пріемъ въ столицѣ, гдѣ удобное помѣщеніе было отведено для него и для его свиты. Когда онъ предсталъ предъ королевскимъ индійскимъ совѣтомъ, чтобъ представить свои требованія, это собраніе оказало ему необыкновенное уваженіе. Предсѣдатель самъ вышелъ къ нему на встрѣчу въ пріемную комнату, и его посадили вмѣстѣ съ членами совѣта. Но дѣло ограничилось этими пустыми знаками вѣжливости. Правосудіе, медленность котораго въ Испаніи вошла въ пословицу между народомъ, не ускоряло своихъ шаговъ въ угожденіе Кортесу; и по истеченіи года онъ увидѣлъ себя столь же далекимъ отъ достиженія своей цѣли, какъ и въ первую недѣлю послѣ прибытія въ столицу.

Въ слѣдующемъ 1541 году, мы находимъ маркиза Долины служащимъ волонтеромъ въ знаменитой экспедиціи, предпринятой противъ Алжира. Возвратившись въ свои владѣнія, Карлъ V осадилъ это гнѣздо разбойниковъ, Кортесъ сопутствовалъ войскамъ, посланнымъ, на встрѣчу къ императору, и сидѣлъ на кораблѣ кастильскаго адмирала. Но яростная буря разсѣяла флотъ, и адмиральскій корабль былъ выброшенъ на берегъ. Кортесъ и его сынъ спаслись вплавь; но первый въ общемъ смятеніи потерялъ то безцѣнное собраніе драгоцѣнныхъ камней, о которомъ мы упомянули въ предъидущей главѣ; "потеря", говоритъ одинъ старинный писатель, "до того невозвратимая, что бѣдствія этой экспедиціи пали тяжелѣе на Кортеса, чѣмъ на кого-либо во всемъ государствѣ, исключая развѣ императора."

Безполезно входить въ подробности этой бѣдственной осады, въ которой храбрость мусульманъ и ярость стихій одержали верхъ надъ союзными силами христіанъ. Созванъ былъ военный совѣтъ, положившій оставить предпріятіе и возвратиться въ Кастилію. Это рѣшеніе возбудило негодованіе Кортеса, предложившаго принудить мѣсто къ сдачѣ, при помощи одного сухопутнаго войска; и онъ изъявилъ въ то же время сожалѣніе о томъ, что при немъ тогда не находилось хотя горсти тѣхъ храбрыхъ ветерановъ, которые служили съ нимъ при завоеваніи Мехики. Но его предложенія были приняты какъ несбыточныя предположенія восторженнаго мечтателя. Онъ не былъ приглашенъ въ военный совѣтъ. Это обстоятельство было явнымъ оскорбленіемъ для него; во придворные, наскучивъ этой утомительной службою, чувствовали сильное желаніе возвратиться въ Испанію, и потому боялись подвергнуться сопротивленію человѣка, котораго не устрашали ни труды, ни опасности, ни препятствія, и который никогда не отступалъ не достигнувъ своей цѣли.

По прибытіи въ Кастилію, Кортесъ немедленно представилъ свое дѣло императору. Монархъ принялъ его съ холодною вѣжливостію, въ которой мало было замѣтно искренности. Положеніе Кортеса значительно измѣнилось съ того времени, какъ онъ въ послѣдній разъ посѣтилъ отечество. Болве десяти лѣтъ прошло съ тѣхъ-поръ, и онъ теперь находился въ такомъ пожиломъ возрастѣ, въ которомъ уже нельзя ожидать отъ человѣка великихъ подвиговъ. Къ-тому же, и собственныя его предпріятія окончивались въ послѣднее время чрезвычайно неудачно. О прежнихъ его блистательныхъ успѣхахъ разсуждали теперь съ тѣмъ пренебреженіемъ, съ которымъ обыкновенно разсматриваютъ минувшіе подвиги человѣка, покинутаго счастіемъ. Они были уже помрачены великолѣпными дѣлами Пизарро въ Перу, обогатившими Испанію потокомъ золота, составлявшимъ разительную противоположность съ тѣми тощими, такъ-сказать, струями, которыя медленно вливались въ казну изъ серебряныхъ рудниковъ Мехики. Кортесъ узналъ, что благодарность Карла V относилась гораздо болѣе къ будущему, чѣмъ къ прошедшему. Онъ находился въ положеніи докучливаго заимодавца, котораго справедливыя требованія слишкомъ-велики, чтобъ ихъ можно было удовлетворить, или даже допустить. Онъ убѣдился, подобно Коломбу, что и самыя заслуги человѣка могутъ быть поставлены ему въ проступокъ.

Въ февралѣ мѣсяцѣ 1544 года, онъ написалъ къ Карлу V письмо,-- послѣднее письмо его къ этому монарху,-- прося его обратить вниманіе на его дѣло. Во вступленіи, онъ съ благородною гордостію упоминаетъ объ услугахъ, оказанныхъ имъ коронѣ. "Онъ было-ласкалъ себя надеждою, что труды его молодости будутъ ему порукою за спокойную жизнь подъ старость. Въ-теченіе сорока лѣтъ онъ мало спалъ, дурно ѣлъ, и не разставался съ оружіемъ. Онъ нещадно подвергалъ себя величайшимъ опасностямъ, и растратилъ свое имущество на обозрѣніе далекихъ, неизвѣстныхъ странъ, имѣя въ виду распространеніе славы своего государя, и покореніе для него многихъ великихъ и могучихъ народовъ. Все это онъ исполнилъ, не только безъ всякаго пособія со стороны правительства, но вопреки всѣмъ преградамъ, поставленнымъ ему на пути соперниками и врагами, жаждавшими его крови. Онъ теперь старъ, удрученъ болѣзнями и окруженъ долгами. Лучше бы ему никогда и не знать о великодушныхъ намѣреніяхъ императора, выраженныхъ въ дарственныхъ грамматахъ; тогда бы онъ занялся исключительно улучшеніемъ своихъ имѣній, и не "былъ бы принужденъ тягаться съ коронными офицерами, противъ которыхъ защищаться труднѣе, нежели покорять землю непріятеля". Окончательно, онъ умоляетъ императора повелѣть индійскому совѣту и другимъ судебнымъ мѣстамъ, занимавшимся изслѣдованіемъ его дѣла, сдѣлать по немъ какое-нибудь рѣшеніе; ибо неприлично ему, старику, таскаться съ мѣста на мѣсто, подобно бродягѣ, а слѣдовало бы "скорѣе провести остатки своихъ дней дома, и искать своего небеснаго спасенія, заниматься своими духовными дѣлами, а не заботами о тлѣнномъ имуществѣ".

Это воззваніе Кортеса къ Карлу V, имѣющее въ себѣ что-то трогательное, если возьмемъ въ соображеніе надменный духъ писавшаго, нисколько не ускорило рѣшенія дѣля. Онъ все еще оставался при дворѣ; недѣли, мѣсяцы протекали, а онъ все ждалъ, ласкаемый тщетными надеждами истца, вкушая всю ту душевную горечь, которая бываетъ слѣдствіемъ обманутыхъ надеждъ. Наконецъ, проведши еще три года въ этихъ безполезныхъ и унизительныхъ занятіяхъ, онъ рѣшился покинуть свое неблагодарное отечество и возвратиться въ Мехику.

Едва онъ успѣлъ доѣхать до Севильи, въ сопровожденіи сына, какъ у него появилось сильное разстройство пищеваренія, причиненное, вѣроятно, раздраженіемъ и безпокойствомъ духа. Эта болѣзнь обратилась въ диссентерію. Силы его стали замѣтно упадать отъ этого недуга, и было очевидно, что часъ его кончины приближался. Онъ приготовился къ смерти и привелъ въ порядокъ свои земныя дѣла. Завѣщаніе его было написано за нѣсколько времени до этого; онъ теперь назначилъ своихъ душеприкащиковъ. Завѣщаніе это составляетъ весьма длинный, и, въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ, весьма замѣчательный документъ.

Главная часть его имущества была завѣщана, какъ заповѣдное имѣніе, сыну, дону Мартину, имѣвшему тогда отъ роду пятнадцать лѣтъ. Въ своемъ завѣщаніи, Кортесъ назначаетъ совершеннолѣтіе сына въ двадцать-пять лѣтъ; но съ двадцати лѣтъ опекуны должны были выдавать ему полные годовые доходы, чтобъ онъ могъ жить сообразно своему сану. Въ бумагѣ, приложенной къ завѣщанію, Кортесъ показываетъ имена всѣхъ агентовъ, которымъ онъ поручилъ управленіе своими обширными имѣніями, разсѣянными по многимъ провинціямъ, и проситъ своихъ душеприкащиковъ утвердить эти назначенія, ибо тѣ агенты были избраны имъ сообразно со способностями, которыя ему были хорошо извѣстны. Ничто лучше этого не можетъ показать, какой тщательный надзоръ онъ имѣлъ надъ управленіемъ своихъ далеко-разсѣянныхъ помѣстій, не упуская, между-тѣмъ, изъ вида и важныхъ служебныхъ обязанностей.

Онъ щедро надѣляетъ другихъ своихъ дѣтей, и опредѣляетъ значительныя суммы для раздачи многимъ изъ своихъ старыхъ слугъ и приближенныхъ. Онъ завѣщаетъ также большія суммы на богоугодныя заведенія, назначая доходы съ имѣній въ мехиканской столицѣ на учрежденіе и на вѣчное содержаніе трехъ общественныхъ заведеній, госпиталя въ столицѣ, который долженъ быть посвященъ имени Пресвятыя Дѣвы, семинаріи въ Кохогуаканѣ, для воспитанія миссіонеровъ, имѣвшихъ цѣлію проповѣдывать Евангеліе туземцамъ, и женскаго монастыря въ томъ же городѣ. Онъ приказываетъ отвезти его тѣло для погребенія въ часовню этого монастыря, расположеннаго въ его любимомъ городѣ, въ какой бы части свѣта онъ ни скончался.

Объявивъ, что онъ употребилъ все возможное стараніе для узнанія точнаго количества дани, платимой прежде его индійскими васаллами своему собственному монарху, онъ поставляетъ своему наслѣднику въ непремѣнный долгъ сдѣлать имъ полное вознагражденіе, еслибъ оказалось въ-послѣдствіи, что онъ съ нихъ взималъ болѣе того, что слѣдуетъ. Далѣе, онъ изъявляетъ сомнѣніе, справедливо ли требовать личной услуги отъ туземцевъ; повелѣваетъ произвести строгое изслѣдованіе для опредѣленія свойства и цѣнности услугъ, получаемыхъ имъ, и приказываетъ, чтобъ, во всякомъ случаѣ, его васаллы были за нихъ вознаграждены. Наконецъ, онъ дѣлаетъ слѣдующее замѣчаніе: "Давно уже возникъ вопросъ, сообразно ли съ правилами христіанства невольничество Индійцевъ. Такъ-какъ этотъ вопросъ еще не разрѣшенъ, то поставляю въ обязанность сыну моему, Мартину, и его наслѣдникамъ, не щадить своихъ трудовъ, чтобъ добиться истины по этому предмету, какъ по дѣлу, касающемуся близко до совѣсти каждаго изъ нихъ, не менѣе какъ и до моей собственной".

Такое безпокойство совѣсти, котораго едва-ли можно было ожидать отъ Кортеса, не существовало вовсе для Испанцевъ позднѣйшаго поколѣнія. Состояніе общественнаго мнѣнія относительно важнаго для Америки вопроса о невольничествѣ, въ шестнадцатомъ столѣтіи, при самомъ введеніи этой системы, имѣетъ нѣкоторое сходство съ мнѣніемъ, существующимъ въ наше время, когда, можно надѣяться, невольничество приближается къ своему паденію. Лас-Казасъ и доминиканцы того вѣка, громившіе эту систему съ каѳедры съ такимъ краснорѣчивымъ ожесточеніемъ, основывали свои доводы на общихъ началахъ справедливости. Большая масса владѣльцевъ мало заботилась о справедливости системы, довольствуясь тѣмъ, что она приносила пользу имъ. Другіе, болѣе разсудительные и добросовѣстные, признавали зло, но оправдывали его подъ предлогомъ необходимости, въ томъ предположеніи, что бѣлые, по своей физической организаціи, были неспособны къ воздѣлыванію почвы подъ такимъ жаркимъ небомъ. Въ одномъ важномъ отношеніи, состояніе невольниковъ въ Америкѣ въ шестнадцатомъ столѣтіи представляло существенную разницу отъ состоянія ихъ въ наше время. Въ первый періодъ, сѣмена зла, недавно посѣяннаго, могли быть искоренены безъ большаго труда, сравнительно говоря. Но въ наше время они пустили свои корни такъ глубоко въ общественную систему {Авторъ -- Сѣверо-Американецъ.}, что до нихъ нельзя почти и прикасаться, не потряся этой системы до самаго основанія. Легко понять, что человѣкъ, допускающій всю несправедливость этого учрежденія, и зло, которое оно наноситъ человѣчеству, находился при всемъ томъ въ нерѣшимости, какія ему принять мѣры къ ея искорененію. Леченіе иногда губитъ больнаго хуже самой болѣзни. Никто, впрочемъ, не станетъ сомнѣваться въ томъ, что надежныя мѣры къ достиженію этой благой цѣли будутъ со временемъ приняты.

Своими душеприкащиками и опекунами своихъ дѣтей Кортесъ назначаетъ герцога Медина-Сидонія, маркиза Асторга, и графа Агвилара. Душеприкащиками своими въ Мехикѣ, онъ опредѣляетъ маркизу, свою жену, архіепископа толедскаго и двухъ другихъ прелатовъ. Завѣщаніе засвидѣтельствовано въ Севильѣ, октября 11-го, 1547 года.

По-мѣрѣ-того, какъ онъ становился слабѣе, толпы людей приходили навѣщать его; безпокоимый этими посѣщеніями, которымъ былъ по необходимости подверженъ въ Севильѣ, удалился онъ въ сосѣдственное село Кастиллека де-ла-Куеста вмѣстѣ съ своимъ сыномъ, ухаживавшимъ за умиравшимъ родителемъ съ истинно-сыновнею любовью. Кортесъ, кажется, смотрѣлъ на приближеніе своей кончины съ такою твердостію духа, которую не всегда показываютъ люди, встрѣчавшіе равнодушно смерть на полѣ брани. Наконецъ, исповѣдывавшись въ своихъ грѣхахъ, и причастившись святыхъ тайнъ, онъ скончался, 2-го декабря 1547 года, на шестьдесятъ-третьемъ году своей жизни.

Жители окрестныхъ мѣстъ желали изъявить возможное уваженіе къ памяти Кортеса. При торжественныхъ похоронныхъ обрядахъ, съ которыми тѣло его было предано землѣ, присутствовало все дворянство Андалузіи и важнѣйшіе изъ севильскихъ гражданъ, провожавшіе усопшаго до самаго мѣста погребенія, до фамильнаго склепа герцоговъ Медина-Сидонія, въ часовнѣ монастыря Сан-Изидоро, въ городѣ Севильѣ. Въ 1562 году, тѣло его, по приказанію сына, дона Мартина, было перевезено въ Новую-Испанію, и похоронено, не въ Кохогуаканѣ, однакожь, какъ онъ велѣлъ въ своемъ духовномъ завѣщаніи, а въ монастырѣ св. Франциска, въ Тецкуко, гдѣ покоился прахъ одной изъ его дочерей, и матери его, доньи Каталины Пизаро. Въ 1629 году, прахъ Кортеса былъ снова перемѣщенъ, а послѣ смерти дона Педро, четвертаго Маркиза Долины, мехиканскія власти рѣшили похоронить его въ церкви св. Франциска, въ столицѣ. Церемоніалъ былъ совершенъ со всею пышностію, приличною такому торжественному случаю. Составлено было шествіе изъ военныхъ и духовныхъ особъ, впереди котораго шелъ архіепископъ Мехики. Его сопровождали всѣ знатнѣйшіе сановники, какъ, гражданскаго, такъ и духовнаго управленія, различныя общества съ ихъ знаменами, всѣ духовныя братства, и члены Аудіенціи. Гробъ, заключавшій въ себѣ прахъ Кортеса, былъ обитъ чернымъ бархатомъ, и его несли королевскіе судьи. У каждой стороны находилось по человѣку, одѣтому съ головы до ногъ въ латы, который несъ, съ правой стороны, знамя бѣлаго цвѣта съ кастильскимъ гербомъ, вышитымъ золотомъ, а съ лѣвой -- черное бархатное знамя съ гербомъ Кортеса. Позади гроба шелъ вице-король, съ многочисленнымъ отрядомъ испанскихъ дворянъ, послѣ которыхъ слѣдовалъ батальйонъ пѣхоты, вооруженной копьями и мушкетами, со знаменами, влекомыми но землѣ. Это торжественное шествіе шло медленно впередъ, при печальныхъ звукахъ похороннаго марша, пока не достигло столицы; тогда ворота растворились для принятія бренныхъ останковъ героя, совершившаго тамъ, столѣтіе тому назадъ, такіе мужественные подвиги.

Но и здѣсь не суждено было его костямъ покоиться долгое время: въ 1794 году, онѣ были перевезены въ Госпиталь Іисуса Назаретскаго. Это было самое приличное мѣсто для нихъ, ибо этотъ госпиталь былъ тотъ самый, который Кортесъ основалъ подъ названіемъ "Госпиталя Пресвятыя Дѣвы", и которымъ, благодаря судьбѣ, не слишкомъ-часто постигающей учрежденія подобнаго рода, управляли до самыхъ нашихъ временъ въ томъ благотворительномъ духѣ, въ которомъ отъ основанъ. Бренные останки воина, хранимые нынѣ въ хрустальномъ гробѣ, укрѣпленномъ серебряными досками и скобами, были положены въ госпитальную церковь, и надъ ними былъ воздвигнутъ незатѣйливый памятникъ, съ изображеніемъ фамильнаго герба. На верху памятника находится бронзовый бюстъ завоевателя, работы Тольсы, ваятеля, достойнаго самаго блистательнаго періода искусства.

Этимъ, къ стыду Мехики, нашъ разсказъ не кончается. Въ 1823 году чернь столицы, движимая патріотическою ревностію, вздумала ознаменовать эпоху національной своей независимости и своей ненависти къ "стариннымъ Испанцамъ", и, для лучшаго достиженія своей великодушной цѣли, готовилась-было разломать гробъ, содержавшій въ себѣ прахъ Кортеса, и разметать этотъ прахъ по вѣтру! Гражданскія власти не хотѣли вмѣшиваться въ это дѣло; но приверженцы знаменитаго дома, говорятъ, вошли ночью въ склепъ, и тайкомъ унесши оттуда бренные останки героя, предупредили исполненіе этого святотатственнаго дѣла, которое, еслибъ оно совершилось, оставило бы на гербѣ прекрасной столицы неизгладимое пятно. Сорокъ лѣтъ тому назадъ, Гумбольдтъ замѣчалъ, что "можно пройдти вдоль всей Испанской-Америки, отъ Буэнос-Айреса до Монтерея, не встрѣтивъ за всемъ этомъ пространствѣ ни одного народнаго памятника, воздвигнутаго общественною благодарностію въ честь Христофора Колумба, или Гернанда Кортеса". Нашему просвѣщенному вѣку суждено было рѣшиться на умыселъ нарушить покой усопшихъ, и нанести послѣднее оскорбленіе ихъ праху! Люди, между-тѣмъ, замыслившіе это гнусное дѣло, были не потомки Монтезумы, мстившіе за обиды, нанесенныя ихъ отцамъ, и искавшіе возврата себѣ своего законнаго наслѣдія. Они, были потомки старыхъ завоевателей, и ихъ единоземцы, и права ихъ на владѣніе страны зависѣли именно отъ этого самаго завоеванія.

Кортесъ не имѣлъ дѣтеи отъ перваго брака. Отъ втораго онъ оставилъ четверыхъ: одного сына, дона Мартина, -- наслѣдника его почестей и притѣсненій еще болѣе жестокихъ, чѣмъ тѣ, которыя претерпѣлъ отецъ, и трехъ дочерей, составившихъ блистательные брачные союзы. Онъ оставилъ также нѣсколько побочныхъ дѣтей, о которыхъ въ-особенности упоминаетъ онъ въ своемъ духовномъ завѣщаніи, назначая имъ приличное содержаніе. Изъ нихъ двое, дон-Мартинъ, сынъ Марины, и донъ Луисъ Кортесъ, заслужили себѣ значительную извѣстность, и были пожалованы командорами ордена св. Яго.

Мужская линія Маркизовъ Долины пресѣклась съ четвертымъ поколѣніемъ. Титулъ и владѣнія поступили въ женскую линію, и перешли потомъ посредствомъ брака въ домъ Терра-Нова, потомковъ "Великаго-Капитана", Гонзальва Кордовавскаго. Они достались въ-послѣдствіи èeмейсгву герцога Монтелеоне, неаполитанскаго вельможи. Настоящій владѣлецъ этихъ княжескихъ почестей и обширныхъ помѣстій, какъ въ древнемъ, такъ и въ новонъ свѣтѣ, живетъ въ Сициліи, и можетъ гордиться своимъ происхожденіемъ -- такимъ, какимъ похвастаютъ немногіе князья -отъ двухъ знаменитѣйшихъ вождей шестнадцатаго столѣтія, отъ "Великаго-Капитана", и отъ "Завоевателя Мехики".

Личная исторія Кортеса описана такъ подробно въ предъидущемъ разсказѣ, что намъ остается-только упомянуть о болѣе поразительныхъ чертахъ его характера. Прибавлю здѣсь то, что исторія завоеванія, какъ я гдѣ-то замѣтилъ, есть не что иное, какъ жизнеописаніе самого Кортеса, бывшаго, если можно выразиться такъ, не только душою, по и тѣломъ всего предпріятія, Вездѣ онъ присутствовалъ лично, въ опаснѣйшемъ мѣстѣ во время битвы, или при строеніи укрѣпленій, съ мечомъ или съ мушкетомъ въ рукахъ, то ведя впередъ своихъ воиновъ, то управляя своимъ маленькимъ флотомъ. Переговоры, интриги, переписку, все велъ онъ самъ, и, подобно Кесарю, онъ писалъ свои комментаріи въ самомъ пылу тѣхъ дѣятельныхъ зрѣлищъ, которыя онъ въ нихъ описываетъ. Его характеръ обозначенъ чертами самыми противоположными, обнимающими качества, но-видимому, несовмѣстимыя. Онъ былъ корыстолюбивъ, но щедръ; храбръ до безразсудства, но предусмотрителенъ и разсчетливъ въ своихъ предначертаніяхъ, великодушенъ, но до-крайности хитеръ; ласковъ и привѣтливъ въ своемъ обхожденіи, но неумолимо строгъ; съ довольно слабыми понятіями о нравственности, но (что часто встрѣчается) жестокій ханжа.-- Господствующая черта его характера была твердость въ исполненіи своихъ намѣреній -- твердость, которую не могли поколебать ни опасности, ни неудачи, ни препятствія.

Онъ былъ, въ буквальномъ смыслѣ этого слова, странствующій рыцарь. Изъ всѣхъ искателей счастія, которыхъ въ шестнадцатомъ столѣтіи Испанія выслала на путь открытій и завоеваній, ни одинъ не былъ исполненъ такого духа романической предпріимчивости, какъ Гернандо Кортесъ. Казалось, опасности и трудности не только не устрашали его, но имѣли въ его глазахъ какую-то особенную прелесть. Онѣ были даже необходимы для него, ибо заставляли его чувствовать полную увѣренность въ своихъ силахъ. Онъ боролся съ ними съ самаго начала своего поприща, и, если можно мнѣ выразиться такъ, предпочиталъ браться за всякое дѣло съ труднѣйшей его стороны. Съ того самаго мгновенія, когда онъ вышелъ впервые на мехиканскій берегъ, въ немъ родилась мысль о завоеваніи этой страны. Видъ ея высокаго просвѣщенія нисколько не отклонилъ его отъ этого намѣренія, отъ котораго онъ не подумалъ даже отказаться и тогда, когда на него напалъ Нарваэсъ съ силами несравненно превосходившими его собственныя. Изгнанный съ жестокою потерею изъ столицы, онъ все еще не переставалъ лелѣять свою любимую мысль. Съ какимъ блистательнымъ успѣхомъ онъ привелъ ее въ исполненіе, мы ужъ видѣли. Послѣ немногихъ лѣтъ отдыха, послѣдовавшихъ за завоеваніемъ, его предпріимчивый духъ побудилъ его совершить значительный, мрачный походъ чрезъ чіанскія болота; и послѣ другаго краткаго промежутка времени, искать новаго счастія, на бурномъ Кафорлійскомъ-Заливѣ. Убѣдившись, наконецъ, что нѣтъ другаго материка, который бы можно было покорить, онъ сдѣлалъ императору предложеніе снарядить на свой счетъ флотъ, съ которымъ могъ-бы отправиться къ Молуккскимъ-Островамъ, и завоевать ихъ для кастильской короны!

Этотъ духъ странствующаго рыцарства, который прорывается во всѣхъ его поступкахъ, могъ бы побудить инаго изъ насъ къ невыгодному мнѣнію о его достоинствахъ, небольше какъ счастливаго удальца. Но это значило бы быть къ нему весьма несправедливымъ, ибо Кортесъ, безъ малѣйшаго сомнѣнія, былъ великій генералъ, если можно такъ называть человѣка, достигающаго великихъ цѣлей помощію тѣхъ только средствъ, которыя онъ себѣ создаетъ силою своего собственнаго генія. Не найдется, кажется, въ исторіи другаго примѣра, чтобы такое огромное предпріятіе было приведено къ успѣшному окончанію такими, повидимому, незначительными средствами. Можно смѣло сказать о Кортесѣ, что онъ совершилъ завоеваніе одною силою своего собственнаго генія. Если онъ обязанъ своимъ успѣхомъ содѣйствію индійскихъ племенъ, то не себѣ ли самому онъ одолженъ этимъ содѣйствіемъ? Онъ удержалъ руку, готовившуюся нанести ему смертельный ударъ, и заставилъ ее сражаться за его же дѣло. Онъ разбилъ Тласкаланцевъ, и обратилъ ихъ въ преданныхъ союзниковъ; онъ побѣдилъ воиновъ Нарваэса, и ими же удвоилъ число своего собственнаго войска. Когда собственные его воины ему измѣняли, онъ оставался вѣренъ самому себѣ. Мало-по-малу, онъ снова собиралъ ихъ подъ свое знамя, и принуждалъ дѣйствовать согласно съ его волею, пока они не стали какъ-бы однимъ тѣломъ и одною душою. Онъ соединилъ подъ свое начальство самое разнообразное собраніе сорванцовъ, когда-либо сражавшихся подъ однимъ знаменемъ:-- искателей счастія изъ Кубы, и съ острововъ, жаждавшихъ золота; гидальговъ, покинунувшихъ отечество въ надеждѣ пріобрѣсти славное имя; разорившихся дворянъ, надѣявшихся поправить свое состояніе въ Новомъ-Свѣтѣ; бродягъ, спасавшихся отъ правосудія; жадныхъ, алчныхъ приверженцевъ Нарваэса, и своихъ собственныхъ беззаботныхъ ветерановъ -- людей неимѣвшихъ ни роду ни племени, ни кола, ни двора, зараженныхъ духомъ мятежа и взаимной ненависти; дикихъ племенъ туземцевъ со всѣхъ краевъ страны, бывшихъ съ самой колыбели заклятыми врагами и встрѣчавшихся дотолѣ для того только," чтобы губить и рѣзать другъ друга и добывать себѣ жертвы для своихъ гнусныхъ религіозныхъ обрядовъ;-- людей, однимъ словомъ, различныхъ племенъ, говорившихъ разными языками, и неимѣвшихъ между собою ни одной общей связи, или выгоды. Такое-то разнообразное сборище онъ соединилъ въ одинъ лагерь, заставилъ повиноваться безпрекословно своей волѣ, жить въ мірѣ между собою, дышать, такъ-сказать, однимъ духомъ, дѣйствовать сообразно одному общему началу! Въ этой удивительной власти, которую онъ пріобрѣталъ надъ несогласными массами, собранными такимъ-образомъ подъ его знамя, мы узнаемъ геній великаго военачальника, не менѣе какъ въ искусствѣ, которымъ отличались его военныя дѣйствія.

Его вліяніе на умы воиновъ было естественнымъ слѣдствіемъ той увѣренности, которую они чувствовали къ его военнымъ дарованіямъ. Но это вліяніе можетъ отчасти быть приписано и любезности его обхожденія -- тому счастливому соединенію начальнической власти съ духомъ товарищества, которое дѣлало его достойнымъ вождемъ толпы безпокойныхъ искателей счастія. Совсѣмъ не то, еслибъ онъ окружилъ себя тою важною неприступностію, которая прилична только начальствующему регулярными войсками. Онъ и его воины были участники въ одномъ общемъ предпріятіи, и послѣдніе находились съ нимъ, такъ-сказать, на степени совершеннаго равенства, ибо онъ не имѣлъ надъ ними никакой законной власти. Допуская между собою и своими воинами обхожденіе самое вольное; самое дружеское, онъ умѣлъ, однакожь, держать ихъ въ строжайшемъ повиновеніи, и не оставлялъ безъ наказанія ни малѣйшаго отступленія отъ дисциплины. Когда, наконецъ, на него посыпались милости и почести, то, хотя онъ сталъ жить съ большею пышностію, однакожь все еще обращался такъ же ласково и коротко съ своими ветеранами. "Онъ любилъ"., говоритъ Діасъ, "чтобы мы называли его просто "Кортесъ"; это имя нравилось ему лучше всякаго титула, -- да и не безъ причины", продолжаетъ восторженный старый воинъ, "ибо имя Кортеса столь же знаменито въ наше время, сколько было имя Цезаря у Римлянъ, и Аннибала у Карѳагенянъ".-- Эту дружескую привязанность къ стариннымъ своимъ товарищамъ онъ сохранилъ до послѣдняго дня своей жизни, и ознаменовалъ ее тѣмъ, что завѣщалъ сумму денегъ на поминовеніе душъ тѣхъ, которые сражались съ нимъ въ мехиканскихъ кампаніяхъ.

Кортесъ не былъ обыкновеннымъ завоевателемъ. Онъ имѣлъ въ виду не одно удовлетвореніе своего славолюбія. Если онъ потребилъ древнюю столицу Ацтековъ, за то онъ и выстроилъ на ея развалинахъ другую, великолѣпнѣйшую столицу. Если онъ опустошилъ землю и искоренилъ тогда-существовавшія учрежденія, то онъ же и употребилъ короткій періодъ своей администраціи на обдумываніе средствъ ко введенію высшей образованности, и на улучшеніе вообще состоянія всего края. Во всѣхъ своихъ экспедиціяхъ онъ тщательно изучалъ средства страны, ея общественное устройство, ея физическія свойства. Своимъ капитанамъ онъ всегда давалъ наставленія имѣть въ виду эти предметы. Если онъ, подобно большей части испанскихъ искателей счастія въ Новомъ-Свѣтѣ, былъ жаденъ до золота, то это было не изъ корыстолюбія, и не изъ желанія расточать его на содержаніе великолѣпнаго двора, а для того, чтобъ имѣть средства на совершеніе своихъ славныхъ открытій. Этому могутъ служить доказательствомъ его дорогія экспедиціи въ Калифорнійскій-Заливъ. Въ своихъ предпріятіяхъ онъ имѣлъ въ виду не однѣ свои личныя выгоды, какъ видно изъ различныхъ экспедицій, которыя онъ снаряжалъ для открытія сообщенія между Атлантическимъ и Тихимъ-Океаномъ. Посреди всѣхъ своихъ честолюбивыхъ замысловъ, онъ не терялъ изъ виду пользы науки, и это обстоятельство можно отнести къ природному превосходству его ума, и отчасти, безъ-сомнѣнія, къ вліянію его первоначальнаго образованія. Нельзя, конечно, предполагать, чтобъ человѣкъ съ его пылкимъ, живымъ правомъ могъ извлечь для, себя большую пользу изъ своего -университетскаго воспитанія; но оно обогатило его умъ такими познаніями, которыя довольно рѣдко доставались въ удѣлъ людямъ его сословія въ тотъ періодъ, и которыя значительно содѣйствовали къ тому, чтобъ дать ему ясный, обширный взглядъ на вещи. Его знаменитыя "Письма" написаны слогомъ простымъ, но краснорѣчивымъ, подавшимъ поводъ, какъ я уже и прежде имѣлъ случай замѣтить, сравнить ихъ съ военнымъ разсказомъ Цезаря. Трудно съискать въ хроникахъ того періода описанія болѣе сжатаго, а вмѣстѣ съ тѣмъ подробнаго, не только всѣхъ событій его кампаній, по и обстоятельствъ наиболѣе достойныхъ вниманія, касавшихся характера завоеванныхъ странъ.

Кортесъ не былъ жестокъ; по-крайней-мѣрѣ, онъ былъ не жестокъ сравнительно съ большею частію занимавшихся тѣмъ же желѣзнымъ ремесломъ. Путь завоевателя по необходимости обозначенъ кровавыми слѣдами. Правда, онъ былъ не слишкомъ совѣстливъ въ исполненіи своихъ предначертаній. Онъ уничтожалъ всѣ препятствія, преграждавшія ему дорогу, и его слава омрачена нѣкоторыми поступками, которые едва-ли станутъ оправдывать самые смѣлые его защитники. Но онъ не былъ безполезно-жестокъ. Онъ ниногда не допускалъ, чтобъ малѣйшее оскорбленіе было нанесено безоружнымъ врагамъ. Скажутъ, пожалуй, что это обстоятельство не даетъ ему права на похвалу, но на это мы возражаемъ, что его соотечественники вообще не такъ поступали при своихъ завоеваніяхъ; не бездѣлица же быть впереди своего вѣка. Прибавимъ, что онъ требовалъ безпрекословнаго повиновенія своимъ приказаніямъ, отдаваемымъ для защиты личности и имущества побѣжденныхъ. Послѣ завоеванія, онъ разрѣшилъ систему репартиміентосъ; но то же самое сдѣлалъ и Колумбъ. Онъ старался умѣрить эту систему введеніемъ самыхъ человѣколюбивыхъ законовъ, и безпрестанно придумывалъ важныя перемѣны, имѣвшія цѣлію улучшеніе состоянія туземцевъ. Наилучшимъ комментаріемъ его поведенія въ этомъ отношеніи можетъ послужить то уваженіе, которое ему оказывали Индійцы, и та увѣренность, съ которою они искали его покровительства противъ притѣсненіи, постигавшихъ ихъ въ-послѣдствіи.

Въ частной жизни онъ владѣлъ тою счастливою способностью привязывать навсегда и безпредѣльно къ своей особѣ всѣхъ, съ которыми находился въ близкихъ сношеніяхъ. Вліяніе этой привязанности прорывается на каждой страницѣ сочиненія Берналя Діаса, написаннаго, замѣтимъ, съ тою цѣлью, чтобъ доказать превосходство правъ воиновъ надъ правами ихъ генерала. Кортесъ, кажется, велъ счастливую жизнь съ своею первою женою, въ скромномъ жилищѣ на островѣ Кубѣ, и смотрѣлъ на вторую, какъ видно изъ выраженій, встрѣчающихся въ его завѣщаніи, съ довѣрчивостью и любовью. Нельзя, между-тѣмъ, оправдать его отъ обвиненія въ тѣхъ безнравственныхъ любовныхъ связяхъ, которыя слишкомъ-часто встрѣчаемъ въ характерѣ военныхъ людей, того времени. Изъ частыхъ тяжебъ можно также, кажется, заключить, что онъ былъ раздражительнаго и сварливаго нрава. Но можно многое простить человѣку, привыкшему слишкомъ-долго повелѣвать; онъ не могъ терпѣливо сносить обиды и оскорбленія, наносимыя ему мелочными душами, неспособными постигать все величіе его предпріятій. "Онъ думалъ", говоритъ одинъ знаменитый писатель: "что заставилъ молчать своихъ враговъ блескомъ новаго поприща, на которое вступилъ. Онъ не размыслилъ, что ихъ враждѣ былъ обязанъ именно великолѣпію и быстротѣ своихъ успѣховъ". За свои усилія онъ былъ вознагражденъ порицаніемъ всѣхъ его намѣреніи; злословіе обвиняло его въ расточеніи казеннаго имущества, и въ умыслѣ основать для себя независимое государство. Но, признавая всю справедливость жалобъ на Кортеса, однакожь, когда пріймемъ въ-разсужденіе плачевный тонъ его переписки и его безпрерывныя тяжбы, то поневолѣ станемъ подозрѣвать, что его надменный духъ слишкомъ-живо чувствовалъ мелочныя обиды, и побуждалъ его. слишкомъ-часто искать удовлетворенія за оскорбленія, не стоившія вниманія.

Остается замѣтить еще одну черту въ характерѣ этого замѣчательнаго человѣка: я говорю о его ханжествѣ, недостаткѣ того вѣка, ибо иначе нельзя его назвать. Когда мы видимъ руку, обагренную кровью несчастнаго туземца, руку, поднимаемую для испрошенія благословенія неба на то дѣло, за которое она сражается, то мы чувствуемъ нѣчто похожее на отвращеніе, и сомнѣваемся въ искренности движенія. Но это несправедливо. При этомъ намъ бы должно обратиться мысленно назадъ въ тотъ вѣкъ, въ истинный вѣкъ крестовыхъ походовъ; ибо каждый изъ испанскихъ воиновъ, сколь бы ни были низки и корыстолюбивы ихъ частные виды, считалъ себя воиномъ креста. Многіе изъ нихъ были готовы положить свою жизнь для его защиты. Тотъ, кто читалъ переписку Кортеса, или, еще лучше, кто разсматривалъ всѣ обстоятельства его жизни, едва-ли станетъ сомнѣваться въ томъ, что онъ первый былъ готовъ жертвовать жизнію ради вѣры. Онъ неоднократно подвергалъ опасности свою жизнь, свои надежды и успѣхъ всего предпріятія, тою преждевременною и неблагоразумною опрометчивостью, съ которою онъ старался принудить туземцевъ принять христіанство. Болѣе-благоразумнымъ умамъ нашего времени, просвѣщеннымъ чистыми лучами христіанства, покажется труднымъ согласить грубыя отступленія отъ нравственности съ такою преданностью дѣлу вѣры. Но это дѣйствительно было такъ...

Въ началѣ этой исторіи, я описалъ лично Кортеса. Не худо будетъ окончить этотъ обзоръ характера описаніемъ его обычаевъ и личныхъ привычекъ, завѣщаннымъ намъ Берналемъ Діасомъ, старымъ лѣтописцемъ, сопровождавшимъ насъ съ самаго начала нашего разсказа. Никто лучше его не можетъ помочь намъ окончить его; никто короче его не зналъ начальника; и если отъявленная цѣль его сочиненія послужила ему иногда поводомъ къ невыгоднымъ отзывамъ о Кортесѣ, то, съ другой стороны, онъ былъ лично страстно преданъ герою, и принималъ живѣйшее участіе въ славѣ его.

"По своей наружности и осанкѣ", говоритъ Діасъ: "по своему разговору, одеждѣ, короче сказать, по всему, онъ походилъ на знатнаго вельможу. Онъ одѣвался по модѣ своего времени; онъ не носилъ ни шелку, ни бархата, а одѣвался просто и удивительно опрятно; также не жаловалъ онъ тяжелыхъ золотыхъ цѣпочекъ, а носилъ тоненькую, удивительной отдѣлки, отъ которой висѣлъ драгоцѣнный камень съ вырѣзаннымъ изображеніемъ Пресвятыя Дѣвы и Ея Сына, и надписью на латинскомъ языкѣ. На одномъ изъ пальцевъ онъ носилъ великолѣпный алмазный перстень; и съ его шапки, которая, во вкусѣ того времени, была сшита изъ бархата, висѣла медаль съ надписью, смысла которой не припомню. Онъ содержалъ при себѣ, какъ слѣдовало человѣку такого важнаго сана, множество слугъ, и къ его столу подавалась великолѣпнѣйшая золотая и серебряная посуда. Онъ обѣдалъ въ полдень, примемъ выпивалъ около полубутылки вина, разведеннаго водою. Онъ ужиналъ съ аппетитомъ, хотя былъ не разборчивъ насчетъ кушанья и не гонялся за рѣдкими или вкусными яствами, кромѣ тѣхъ случаевъ, когда обстоятельства заставляли его обращать вниманіе на эти вещи.

"Онъ зналъ латинскій языкъ и былъ сдѣланъ, говорили мнѣ, баккалавромъ правъ; и когда онъ разговаривалъ съ учеными людьми, обращавшимися къ нему на латинскомъ языкѣ, то отвѣчалъ имъ также по-латини. Онъ былъ также довольно-изряднымъ поэтомъ; разговоръ его былъ пріятенъ и краснорѣчивъ. Всѣ духовныя обязанности онъ исполнялъ съ похвальною точностью и раздавалъ большія милостыни бѣднымъ.

"Когда клялся, то говорилъ: "клянусь моею совѣстью"; а когда сердился на кого, то приговаривалъ: "нелегкій тебя унеси". Къ подчиненнымъ онъ былъ весьма-терпѣливъ, хотя они иногда бывали дерзки и даже грубы. Когда крѣпко разсердится, бывало, всѣ жилы въ горлѣ и на лбу натянутся; но онъ не ругалъ ни офицеровъ, ни воиновъ.

"Онъ любилъ карты и кости, и игралъ всегда съ добродушіемъ, разговаривая въ шутливомъ тонѣ. Онъ былъ ласковъ къ своимъ подчиненнымъ, въ-особенности къ тѣмъ, которые прибыли вмѣстѣ съ нимъ съ острова Кубы. Во время своихъ кампаній, онъ обращалъ строгое вниманіе на дисциплину, ночью ходилъ самъ, дозоромъ, и смотрѣлъ, чтобъ часовые исполняли свои обязанности. Онъ входилъ безъ чиновъ въ квартиры своихъ воиновъ и бранилъ тѣхъ, которыхъ находилъ безоружными, говоря: "плоха та овца, которая не можетъ носить собственной шерсти". Онъ сдѣлалъ привычку, во время гондурасской экспедиціи, спать послѣ обѣда, и чувствовалъ себя нездоровымъ, если пропускать этотъ сонъ; и какъ бы погода ни была знойна или бурна, онъ приказывалъ подостлать свой плащъ или коверъ подъ дерево и спалъ въ-теченіе нѣкотораго времени богатырскимъ сномъ. Онъ былъ чрезвычайно-откровеннаго и щедраго права, за исключеніемъ послѣднихъ немногихъ лѣтъ жизни, когда стали обвинять его въ скупости. Но надо принять въ-разсужденіе и то, что онъ употреблялъ свои доходы на исполненіе великихъ, дорогихъ предпріятій, и что, послѣ завоеванія, ни одно изъ нихъ, ни гондурасская его экспедиція, ни путешествія его въ Калифорнію, не увѣнчались успѣхомъ. Ему, можетъ-быть, суждено было получить свою награду въ лучшемъ мірѣ; и я въ этомъ твердо убѣжденъ; ибо онъ былъ добрый офицеръ, ревностный поклонникъ Пресвятыя Дѣвы, апостола святаго Петра и всѣхъ другихъ святыхъ."

Таковъ портретъ, завѣщанный намъ тою вѣрною рукою, которая болѣе всякаго другаго была способна написать его -- портретъ Гернандо Кортеса, завоевателя Мехики.

"Отечественныя Записки", NoNo 1--9, 1848

Оставить комментарий Прескотт Уильям (перевод: Без указания переводчика) (yes@lib.ru) Год: 1843 Обновлено: 08/09/2019. 1641k. Статистика. Книга очерков: Проза, Переводы, История Сочинения	Скачать FB2 Ваша оценка:
Аннотация: History of the Conquest of Mexico. Текст издания: журнал "Отечественныя Записки", NoNo 1-9, 1848.

Прескотт Уильям Завоевание Мексики

ЗАВОЕВАНІЕ МЕХИКИ.

ВСТУПЛЕНІЕ.Взглядъ на общественное устройство ацтековъ.

I.Древняя Мехика.-- Климатъ и произведенія.-- Первобытныя племена. Имперія Ацтековъ.

II.Наслѣдство престола.-- Аристократія Ацтековъ.-- Судопроизводство.-- Законы и подати.-- Воинскія постановленія.

III.Мехиканская миѳологія.-- Духовенство.-- Храмы.-- Человѣческія жертвы.

IV.Мехиканскіе іероглифы.-- Рукописи.-- Ариѳметика.-- Хронологія.-- Астрономія.

V.Земледѣліе Ацтековъ.-- Мехиканскія искусства.-- Купцы.-- Домашніе обычаи.

VI.Тицкуки.-- Ихъ золотой вѣкъ. Мудрыя государи.-- Упадокъ ихъ монархіи.

КНИГА II.

ОТКРЫТІЕ МЕХИКИ.

I.Испанія въ царствованіе Карла V.-- Успѣхи открытій.-- Колоніальная политика.-- Завоеваніе Кубы.-- Экспедиціи въ Юкатанъ.1516 -- 1518.

II.Гернандо Кортесъ.-- Иго молодость.-- Онъ отправляется въ новый свѣтъ. -- Жизнь его на Куб 23;.-- Неудовольствія съ Веласкесомъ.-- Экспедиція довѣряется Кортесу.1518.

III.Подозрѣнія Веласкеса.-- Кортесъ вступаетъ подъ паруса.-- Снабженіе флота.-- Самъ онъ и его характеръ.-- Гавана -- мѣсто свиданія.-- Сила экспедиціи.1519.

IV.Переходъ въ Козумель.-- Обращеніе туземцевъ въ христіанство.-- Херонимо де-Агиларъ.-- Прибытіе войска въ Табаско.-- Битва съ туземцами.-- Введеніе христіанства.1519.

V.Плаваніе вдоль берега.-- Донья Марина.-- Испанцы въ мехиканской землѣ.-- Свиданія ихъ съ Ацтеками.1519.

VI.Монтезума.-- Состояніе его имперіи.-- Странныя предзнаменованія.-- Посольство и подарки.-- Испанскій лагерь.1519.

VII.Смуты въ лагерѣ.-- Планъ колоніи.-- Ловкость Кортеса.-- Походъ въ Семпоаллу.-- Поступки съ туземцами.-- Основаніе Вера-Круса.1519.

VIII.Еще ацтекское посольство.-- Низверженій идоловъ.-- Депеши посылаются въ Испанію.-- Заговоръ въ лагерѣ.-- Истребленіе флота.1519.

КНИГА III.

ПОХОДЪ НА МЕХИКУ.

I.Происшествія въ Семпоаллѣ.-- Испанцы поднимаются на плоскую возвышенность.-- Живописные виды.-- Сношенія съ туземцами.-- Посольство въ Тласкалу.1519.

II.

Республика Тласкала.-- Ея учрежденія.-- Старинная исторія.-- Споры въ сенатѣ.-- Отчаянныя битвы.1519.

III.Рѣшительная побѣда.-- Индійскій совѣтъ.-- Переговоры съ непріятелемъ.-- Тласкалаyскій герой.1519.

IV.Ропотъ въ станѣ завоевателей.-- Тласкаланскіе шпіоны.-- Мигъ съ республикою.-- Посольство отъ Монтезумы.1519.

VI.Чолула.-- Великій храмъ.-- Походъ на Чолулу.-- Пріемъ Испанцевъ.-- Открытіе заговора.1519.

VII.Страшное кровопролитіе.-- Возстановленіе спокойствія.-- Размышленія о кровопролитіи.-- Дальнѣйшія происшествія.-- Посланникъ отъ Монтезумы.1519.

IX.Окрестности Мехики.-- Свиданіе съ Монтезумой.-- Еходъ въ столицу.-- Гостепріимный пріемъ.-- Посѣщеніе императора.

КНИГА IV.ПРЕБЫВАНІЕ ВЪ МЕХИКѢ.

I.Тецкукское озеро.-- Описаніе столицы.-- Дворцы и музеи.-- Дворцовое хозяйство.-- Образъ жизни Монтезумы.1519.

II.Рынокъ въ Мехики.-- Великій Храмъ.-- Внутреннія святилища.-- Квартиры Испанцевъ.1519.

III.Безпокойство Кортеса. Монтезума лишенъ свободы. Какъ съ нимъ поступаютъ Испанцы. Они казнятъ его сановниковъ. Монтезума въ оковахъ. Размышленія.1519.

V.Монтезума присягаетъ на вѣрность Испаніи.-- Царскія сокровища.-- Дѣлежъ ихъ.-- Христіанское богослуженіе въ теокалли.-- Неудовольствія Ацтековъ.1520.

VIII.

КНИГА V.

ИЗГНАНІЕ ИЗЪ МЕХИКИ.

I.Отчаянный приступъ къ квартирамъ.-- Ожесточеніе Мехиканцевъ.-- Вылазка Испанцевъ.-- Монтезума является предъ народомъ.-- Опасно-раненый.1520.

II.

Штурмъ большаго храма.-- Мужество Ацтековъ.-- Бѣдствія гарнизона.-- Упорныя битвы въ городъ.-- Смерть Монтезумы.1520.

III.

Военный совѣтъ.-- Испанцы оставляютъ городъ.-- Nohe Tristi, или "Печальная ночь".-- Жестокое кровопролитіе.-- Ночные биваки.-- Исчисленіе потерь Испанцевъ.1520.

IV.Отступленіе Испанцевъ. Бѣдствія войска. Пирамиды въ Тестигуаканѣ. Битва при Отумбѣ.1520.

V.

Прибытіе въ Тласкалу. Дружественный пріемѣ. Неудовольствія въ войскѣ. Измѣненіе въ расположеніи Тласкаланцев къ Испанцамъ. Посольство изъ Мехики.1520.

VI.Война съ сосѣдними племенами.-- Удачи Испанцевъ.-- Смерть Махихка.-- Прибытіи подкрѣпленій.-- Торжественное возвращеніше въ Тласкалу.1520.

КНИГА IV.ОСАДА И СДАЧА МЕХИКИ.

I.Распоряженія въ Тецкуко.-- Разграбленіе Ицтапалапана.-- Испанцы одерживаютъ верхъ.-- Перевозка бригантинъ.1521.

II.

Кортесъ рекогносцируетъ столицу.-- Занятіе Такубы.-- Стычки съ непріятелемъ.-- Экспедиція Сандоваля.-- Прибытіе подкрѣпленій.1521.

III.Вторая экспедиція для рекогносцировки.-- Сраженія на сьеррѣ.-- Взятіе Куернаваки.-- Битвы при Хочимилькѣ.-- Чудесное спасеніе Кортеса.-- Онъ вступаетъ въ Такубу.1521.

IV.Враги Кортеса.-- Спускъ бригантинъ.-- Смотръ войскамъ.-- Казнь Хикотенкатля.-- Походъ арміи.-- Начало осады.1521.

V.Развитіе индійской флотиліи.-- Испанцы занимаютъ плотины.-- Отчаянные приступы.-- Поджигаютъ дворцы.-- Твердость духа осажденныхъ. Казармы для войскъ.

VI.Общее нападеніе на столицу.-- Пораженіе испанцевъ-- Ихъ бѣдственное положеніе.-- Приношенія въ жертву плѣнныхъ.-- Измѣна союзниковъ.-- Твердость войскъ.1521.

VII.Успѣхи Испанцевъ.-- Безплодныя предложенія, сдѣланныя Гватимозину.-- Зданія, срытыя до основанія.-- Страшный голодъ.-- Войска овладѣваютъ рынкомъ.-- Таранъ.1531.

КНИГА VII И ПОСЛѢДНЯЯ.ПОДВИГИ, СОВЕРШЕННЫЕ КОРТЕСОМЪ ВЪ ПОСЛѢДНІЕ ГОДЫ ЕГО ЖИЗНИ.

II.Новая Мехика.-- Населеніе страны.-- Состояніе туземцевъ.-- Христіанскіе миссіонеры.-- Воздѣлываніе почвы.-- Путешествія и открытія.1522--1524.