Позняков Николай Иванович
Критика и библиография

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Свечка, или как добрый мужик пересилил приказчика. Рассказ Льва Толстого.
    Три сказки. Льва Толстого.
    Первый винокур, или как чертенок краюшку заслужил. Комедия Льва Толстого.
    Осада Севастополя. Сокращено по "Рассказам о Севастопольской обороне", Льва Толстого.
    Четыре дня на поле сражения. Рассказ солдата с отрезанной ногой. В. М. Гаршина.
    Махмудкины дети. Рассказ В. И. Немировича-Данченко.
    Повесть о жадном мужике Ермиле. А. И. Эртеля.
    Марья-кружевница. Повесть О. Н. Хмелевой.
    Кривая доля. Рассказ В. И. Савихина.
    Вор. Повесть Я. Е. Гололобова.

КРИТИКА И БИБЛІОГРАФІЯ.

   Свѣчка, или какъ добрый мужикъ пересилилъ прикащика. Разсказъ Льва Толстаго. Изданіе "Посредника". М. 1886.
   Три сказки. Льва Толстаго. Изданіе "Посредника". М. 1886.
   Первый винокуръ, или какъ чертенокъ краюшку заслужилъ. Комедія Льва Толстаго. Изданіе "Посредника". М. 1886.
   Осада Севастополя. Сокращено по "Разсказамъ о Севастопольской оборонѣ", Льва Толстаго. Изданіе "Посредника". Спб 1886.
   Четыре дня на полѣ сраженія. Разсказъ солдата съ отрѣзанной ногой. В. М. Гаршина. Изданіе "Посредника". М. 1886.
   Махмудкины дѣти. Разсказъ В. И. Немировича-Данченко. Изданіе "Посредника". М. 1886.
   Повѣсть о жадномъ мужикѣ Ермилѣ. А. И. Эртеля. Изданіе "Посредника". М. 1886.
   Марья-кружевница. Повѣсть О. Н. Хмѣлевой. Изданіе "Посредника". М. 1886.
   Кривая доля. Разсказъ В. И. Савихина. Изданіе "Посредника". М. 1886.
   Воръ. Повѣсть Я. Е. Гололобова. Изданіе "Посредника". М. 1886.
   За послѣднее время издательская дѣятельность книжнаго склада "Посредникъ" совершенно измѣнила свой характеръ -- и при томъ измѣнила, по нашему искреннему мнѣнію, къ лучшему. По поводу первыхъ изданныхъ этимъ складомъ книжекъ, мы не разъ уже высказывали свое мнѣніе, что дѣятельность его тогда только встанетъ на надлежащую, цѣлесообразную почву, когда издатели отрѣшатся отъ распространенія разсказовъ въ мистическомъ характерѣ, какъ совершенно несоотвѣтствующаго истинному характеру русской народной поэзіи, отличающемуся главнымъ образомъ реализмомъ. Если читатели припомнятъ, всѣ почти предъидущіе разсказы ("Чѣмъ люди живы", "Христосъ въ гостяхъ у мужика", "Гдѣ любовь, тамъ и Богъ", и др.) носили именно такой характеръ: въ нихъ крайнее драматическое положеніе, послѣ котораго должна была наступать развязка разсказа, непремѣнно разрѣшалось вмѣшательствомъ сверхъестественной силы. По нашему мнѣнію, такой пріемъ авторовъ, просто, указываетъ на ихъ несостоятельность придти къ развязкѣ естественнымъ путемъ -- путемъ логическаго вывода, разрѣшающаго фабулу повѣсти. Не то-же-ли самое замѣчается во многихъ драматическихъ произведеніяхъ? Вспомните "Ревизора", "Тартюфа", "Недоросля", "Горькую судьбину". Когда обшее сцѣпленіе драматическихъ положеній доходитъ въ нихъ до своей кульминаціонной точки, когда автору необходимо, наконецъ, дать развязку,-- онъ (и мы, конечно, въ виду нижеслѣдующаго никому не ставимъ этого въ упрекъ) -- прибѣгаетъ къ помощи посторонней силы, къ вмѣшательству власти, которая сразу даетъ особый поворотъ пьесѣ, сразу кладетъ предѣлъ всему ея ходу. И въ драматическихъ произведеніяхъ это нисколько не странно и вполнѣ допускаемо: дѣло въ томъ, что если-бы авторы пытались приходить къ развязкѣ путемъ логическаго вывода изъ общаго сцѣпленія фактовъ и драматическихъ положеній, то имъ, можетъ быть, пришлось-бы писать трилогіи и квадрилогіи, цѣлые романы въ лицахъ, что, конечно, въ сценическомъ отношеніи было-бы немыслимо; поэтому, волей-неволей, надо мириться съ этими посторонними, притягиваемыми обстоятельствами, служащими пьесѣ развязкой,-- даже съ тѣмъ пріемомъ, къ которому часто прибѣгаютъ современные драматурги: чтобы сдѣлать развязку въ своихъ пьесахъ, они заставляютъ своихъ героевъ, совершенно неожиданно для зрителей умирать отъ аневризма... Это и эффектно, и для драматурговъ очень полезно: умеръ герой или арестовали его -- и пьесѣ конецъ, -- вотъ-молъ до чего дожилъ! смотрите, дивитесь и поучайтесь. Да, но такіе притянутые концы, такія развязки при помощи вмѣшательства, постороннихъ лицъ или обстоятельствъ -- проститбльны только въ драматическихъ произведеніяхъ, и то лишь въ виду вышеупомянутыхъ сценическихъ условій. Но повѣсть, разсказъ, романъ -- не драматическая пьеса, стѣсненная разными условіями: въ нихъ все должно быть развито послѣдовательно, правильно, логично, все должно быть объяснено, должно вытекать одно изъ другаго, какъ неизбѣжныя слѣдствія изъ извѣстныхъ причинъ; въ нихъ никакимъ постороннимъ вмѣшательстамъ не должно быть даваемо мѣсто, никакая сверхъественная сила или сверхъестественное явленіе не должны служить имъ развязкой, потому что они только служатъ доказательствомъ безсилія автора разрѣшить свое произведеніе естественнымъ, логическимъ путемъ. Вотъ почему, между прочимъ, имѣли мы основаніе ратовать противъ видѣній, явленій и вообще противъ всяческаго сверхъестественнаго элемента, которымъ были полны первые разсказы, изданные книжнымъ складомъ "Посредникъ".
   Къ великому нашему удовольствію, и,-- по глубокому нашему убѣжденію -- къ великой пользѣ читателей изъ народа, характеръ этотъ въ позднѣйшихъ книжечкахъ "Посредника" совершенно устраненъ: мы имѣемъ дѣло уже съ простыми, жизненными реальными разсказами. На этотъ разъ мы хотимъ сказать о тѣхъ, которые имѣютъ отношеніе къ русской жизни (кромѣ, впрочемъ, повѣсти "Бабья доля", о которой мы дадимъ отдѣльный отзывъ). Въ той группѣ книжекъ, заглавія которыхъ выписаны въ заголовкѣ настоящей рецензіи, безусловно слабыхъ, нѣтъ вовсе, хотя не во всѣхъ разсказахъ можно найти одинаковыя достоинства. Такъ, значительно слабѣе другихъ суть слѣдующія два: "Марья-кружевница" г-жи Хмѣлевой и "Кривая доля" г. Савихина. Первый изъ нихъ -- (не знаемъ, на сколько онъ исторически вѣренъ) -- біографическая повѣсть о первой русской кружевницѣ. Возбуждая въ читателѣ сочувствіе къ несчастной, даровитой крѣпостной дѣвушкѣ, онъ тѣмъ не менѣе рисуетъ крѣпостной бытъ такими красками, которыя указываютъ на незнаніе авторомъ этого быта. Второй разсказъ ("Кривая доля" г. Савихина) принадлежитъ человѣку несомнѣнно талантливому и знающему родную деревню съ ея бытомъ, но страдаетъ безсодержательностью: въ очеркѣ описанъ пьяница, которому авторъ, повидимому, симпатизируетъ, какъ человѣку, загубленному жизнью; но въ томъ-то и бѣда, что изъ разсказа болѣе явствуетъ, что не жизнь его загубила и сдѣлала пьяницею, а самъ онъ своимъ пьянствомъ загубилъ и себя, и свою семью, и всю свою жизнь.
   Нельзя назвать удачною и народную комедію "Первый винокуръ" гр. Л. Н Толстаго. Къ постановкѣ въ сельскомъ театрѣ оно положительно неудобно; въ пьесѣ 6 актовъ, съ разными декораціями, съ костюмами чертенятъ; есть акты, занимающіе въ книжкѣ всего по двѣ странички,-- слѣдовательно, могущіе занять въ исполненіи не болѣе двухъ минутъ времени. Конечно, нечего и говорить о томъ, что комедія написана замѣчательно выдержаннымъ народнымъ языкомъ; но вѣдь одного языка мало для удовлетворительности драматическаго произведенія: необходимо соблюденіе извѣстныхъ сценическихъ условій, безъ котораго ни одна пьеса не можетъ идти на сценѣ съ успѣхомъ и надлежащею пользою.
   Эта-же комедія изложена гр. Толстымъ въ видѣ сказкѣ (въ книжечкѣ "Три сказки" Льва Толстаго) -- и въ этомъ видѣ производитъ гораздо сильнѣйшее впечатлѣніе своимъ остроуміемъ, простотой и сжатостью. Въ той-же книжечкѣ находимъ прекрасную сказку: "Много-ли человѣку земли нужно". Въ ней какъ нельзя тоньше осмѣяна любовь къ стяжанію: мужику Пахому мало пока залось своей земли; онъ отправился въ Башкирію, гдѣ, какъ онъ слышалъ, земля дешева; тутъ съ него спросили тысячу рублей за любое пространство земли, которое онъ себѣ самъ отмѣритъ въ теченіи дня,-- начиная отъ восхода солнечнаго до заката, но подъ условіемъ, чтобы къ закату, онъ непремѣнно вернулся къ мѣсту назначенія; пожадничавъ, онъ сдѣлалъ такой большой кругъ, что къ закату еле вернулся къ холму, гдѣ его ждали башкирцы, но добѣжавъ до холма, упалъ въ изнеможеніи и испустилъ духъ: оказалось, что для того, чтобы похоронить его, потребовалось только три аршина. Столько, значитъ, ему и земли нужно было. Замѣчательно остроумная, вѣрная и глубокая мысль. Своею простотою она является настолько неожиданною для читателя, ожидающаго отъ разсказа какой-нибудь особенной развязки, что поневолѣ повергнешься, по прочтеніи сказки, въ самыя серьезныя размышленія о суетѣ всего людскаго. Сказка эта -- ничто иное, какъ чрезвычайно внушительное memento mori...
   Противъ стяжанія направлена еще "Повѣсть о жадномъ мужикѣ Ермилѣ" г. Эртеля. О ней мнѣ уже пришлось высказаться въ "Русскихъ Вѣдомостяхъ". Позволяю себѣ привести тотъ отзывъ, такъ какъ онъ явился плодомъ -- откровенно сказать -- моего искренняго восторга, возбужденнаго этимъ разсказомъ:
   "Насколько намъ извѣстно, это со стороны г. Эртеля первый опытъ беллетристики для народнаго чтенія и, по нашему мнѣнію, первый блинъ не вышелъ комомъ, а заставляетъ читателя желать, чтобы даровитый авторъ не остановился на немъ. Какъ знатокъ русской деревни, г. Эртель далъ правдивую и (чего въ прежнихъ изданіяхъ "Посредника" почти не замѣчалось) вполнѣ современную повѣсть изъ крестьянской жизни. Въ разсказѣ изображенъ мужикъ, ушедшій въ городъ на зароботки и прельстившійся легкою работою, доставшеюся ему, точно также, какъ и связаннымъ съ нею легкимъ заработкомъ. Начавъ служить честно, онъ мало-по-малу сталъ обдумывать планы болѣе широкой наживы и задался цѣлью разбогатѣть, во что бы то ни стало; сперва онъ сталъ обманывать купца, у котораго находился въ услуженіи,-- пользуясь его довѣріемъ, кралъ сколько было возможно, а потомъ рѣшился убить его и ограбить; выйдя сухимъ изъ воды, онъ вернулся въ деревню, женился тамъ на дочери кабатчика, а по смерти послѣдняго самъ сталъ держать кабакъ, снялъ по сосѣдству мельницу и весь ударился въ деньги,-- "того по міру пустилъ, другаго обсчиталъ, третьяго обвѣсилъ, четвертаго по судамъ затягалъ"; наживъ такимъ путемъ 50,000, онъ продалъ мельницу, ликвидировалъ всѣ свои дѣла въ деревнѣ и уѣхалъ въ городъ, гдѣ приписался въ купцы, а всѣ свои деньги положилъ въ частный банкъ изъ жадности къ большимъ процентамъ; тотъ банкъ лопнулъ, а оставшіяся у купца кое-какія крохи укралъ у него собственный его сынъ; купецъ обнищалъ и (что всего драматичнѣе въ разсказѣ) принужденъ былъ вернуться въ родную деревню,-- въ ту деревню, которой онъ во время своего процвѣтанія причинилъ столько бѣдствій и горя. И эта деревня не оттолкнула его отъ себя, не вышвырнула за околицу изъ злопамятства, даже тогда, когда онъ откровенно покаялся всѣмъ въ своемъ преступленіи, совершенномъ надъ хозяиномъ-купцомъ: въ ней онъ, терзаясь угрызеніями совѣсти, дожилъ свои послѣдніе дни.
   Если еще прибавить ко всему этому, что повѣсть г. Эртеля написана замѣчательно-народнымъ языкомъ, который доступенъ даже малому ребенку, то никому не покажется страннымъ или смѣлымъ наше предположеніе, что если-бы авторъ этотъ ничего не написалъ на своемъ вѣку, кромѣ "жаднаго мужика", то и одною этою повѣстью онъ составилъ-бы себѣ почетное имя въ нашей литературѣ: до такой степени хорошъ этотъ разсказъ, до такой степени онъ вѣренъ жизни и современенъ.
   Среди книжекъ "Посредника" находимъ три, рисующія картины войны, а именно: "Осада Севастополя" очерки гр. Толстаго, сокращенные по его извѣстнымъ "Разсказамъ о Севастопольской оборонѣ", "Махмуткины дѣти" -- разсказъ г. Немировича-Данченко, извѣстный нашимъ читателямъ по отзыву нашему о первомъ изданіи этого разсказа, помѣщенному у насъ въ журналѣ въ 1884 году, и одинъ изъ лучшихъ разсказовъ г. Гаршина "Четыре дня на полѣ сраженія". Изданіе этихъ трехъ книжекъ составляетъ явленіе весьма пріятное: раскрывая передъ читателемъ потрясающія своимъ ужаснымъ содержаніемъ картины войны, онѣ не могутъ не внушить отвращенія къ человѣкоубійству и не парализовать ложно-патріотическаго молодечества, отъ котораго, къ сожалѣнію, не свободенъ простой народъ: не умѣя еще ясно сознавать самого себя, онъ однако съ презрѣніемъ относится ко всему нерусскому,-- относится даже враждебно къ тому, къ чему съ почетомъ относятся культурные классы. Несомнѣнно, что этого нельзя отнести къ истинному патріотизму: такое отношеніе -- прямой продуктъ невѣжества, противъ чего необходимо бороться всѣми силами. А такія книжки, какъ три вышеупомянутыя,-- книжки, указывающія простолюдину, человѣчность во всякомъ человѣкѣ безъ различія національностей, -- такія книжки занимаютъ въ этой борьбѣ не послѣднее мѣсто
   Прекрасенъ еще разсказъ гр. Толстаго "Свѣчка": злаго прикащика не могли убѣдить никакіе доводы, никакія увѣщанія обращаться съ крестьянами человѣчно; онъ выгналъ крестьянъ на барщину, пахать поле, даже во второй день Пасхи, и какъ ни упрашивала его жена, не хотѣлъ освободить ихъ отъ работы; но что-же убѣдило и усовѣстило его? староста сообщилъ ему, что одинъ изъ мужиковъ, самый смирный, пашетъ и поетъ пасхальныя пѣсни, а передъ нимъ, къ сохѣ, прилѣплена горящая свѣчка,-- горитъ-себѣ и не потухаетъ; встревоженный этимъ сообщеніемъ прикащикъ спрашиваетъ старосту:
   -- А что онъ сказалъ?
   -- Да ничего не сказалъ. Только увидѣлъ меня, похристосовался и запѣлъ опять.
   -- Что-же? говорилъ ты съ нимъ?
   -- Я не говорилъ, а подошли тутъ мужики, стали ему смѣяться: вотъ, говорятъ, Михѣичъ въ вѣкъ грѣха не отмолитъ, что онъ на Святой пахалъ.
   -- Чтожъ онъ сказалъ?
   -- Да онъ только сказалъ: "на землѣ миръ, въ человѣцѣхъ благоволеніе". Опять взялся за соху, тронулъ лошадь и запѣлъ тонкимъ голосомъ, а свѣчка горитъ и не тухнетъ.
   Пересталъ смѣяться прикащикъ, поставилъ гитару, опустилъ голову и задумался.
   Посидѣлъ, посидѣлъ, прогналъ кухарку, старосту, и пошелъ за занавѣсъ, легъ на постель и сталъ вздыхать, сталъ стонать, ровно возъ съ снопами ѣдетъ. Пришла къ нему жена, стала его разговаривать; не далъ ей отвѣта. Только и сказалъ:
   -- Побѣдилъ онъ меня. Дошло теперь и до меня.
   И запилъ послѣ этого, и мѣста лишился, что было -- пропилъ, обнизился такъ, что у жены платки кралъ, въ кабакъ носилъ. Даже мужики жалѣли, похмѣлиться давали. И году не прожилъ послѣ того; отъ вина и померъ.
   Недурна еще повѣсть или -- вѣрнѣе сказать -- психологическій этюдъ г. Гололобова "Воръ". Мальчикъ не былъ воромъ, но его обвинили въ воровствѣ, и онъ, махнувъ рукой, сталъ потомъ самымъ отъявленнымъ воромъ.
   Отчетъ о книжкахъ "Посредника", содержаніе которыхъ заимствовано не изъ русской жизни, отлагаемъ до другаго раза.

H. П--я--ъ.

"Женское Образованіе", No 06--07,1886

 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru