Весна въ 1855 году стала довольно ранняя; глубокіе снѣга, покрывавшіе землю въ продолженіе цѣлаго полугода, разстаяли въ мартѣ мѣсяцѣ, и въ полѣ зазеленѣлась молодая травка. Тепло!... Стряхиваемъ съ себя лѣнь и нѣгу зимовыхъ квартиръ и выходимъ подышать чистымъ воздухомъ. Кажется, и не вошелъ бы въ душную хату, о которой такъ отрадно мечталось тамъ, въ снѣгу зимняго бивуака.
Намъ скоро походъ.... боевой походъ!... Уже давно чистятся ружья, отпускаются полосы шашекъ, точатся тонкія лезвія пикъ, притупившіяся въ прошломъ году о турецкія кости. Что сулитъ будущее? задаешь себѣ невольно этотъ вопросъ,-- и мысли переносятся за свѣтлыя воды Арпачая.
6 мая, въ девять часовъ утра, весь полкъ тронулся. Первый переходъ былъ небольшой; ночевали по тѣмъ же самымъ деревнямъ, гдѣ зимовали другіе эскадроны. Одни только пикинеры перешли въ армянскій аулъ Шестопы, верстъ за двѣнадцать отъ черты зимовыхъ квартиръ. Аулъ этотъ имѣетъ всего дворовъ десять, расположенъ на берегу рѣчки Шестопянки, впадающей въ Арпачай, и кромѣ бѣдности жителей незамѣчателень ничѣмъ, хотя и лежитъ на самомъ пути изъ Ахалкалакъ и Ахалцыха въ Александраполь. На другой день проходили чрезъ него всѣ наши эскадроны.
8 мая полкъ собрался въ Тошинкѣ. Здѣсь жители тоже армяне, но зажиточные. Самый аулъ довольно значительный и расположенъ на мѣстности чрезвычайно живописной. Онъ выстроенъ на высокомъ холмѣ, откуда дорога идетъ крутымъ спускомъ на обширный лугъ, орошаемый водами Арначая. Дневка здѣсь ничѣмъ не отличалась отъ обыкновенныхъ дневокъ, предшествующихъ вступленію полка въ большой городъ. Впрочемъ, Александраполь вовсе не большой городъ; но въ немъ помѣщалась главная квартира дѣйствующаго корпуса.
На другой день, въ 7 часовъ утра, выпроводивъ впередъ свой обозъ, полкъ собрался подъ горою, на которой стоитъ аулъ; рѣчку перешли въ бродъ и потянулись по александрапольскому тракту.
Въ ожиданіи смотра командующаго дѣйствующимъ корпусомъ, полкъ принарядился: офицеры были въ эполетахъ, лядункахъ и шарфахъ -- въ Формѣ, давно уже не виданной нами на Кавказѣ. Офицерскія лошади были осѣдланы вальтрапами (у солдатъ ихъ не было). Издали еще зачернѣлась Александрапольская крѣпость. Чѣмъ ближе подходили мы, тѣмъ рѣзче и рѣзче отдѣлялись отъ общей массы высокіе бастіоны и крѣпостные верки, уставленные орудіями. Вотъ забѣлѣлся подъ крѣпостью и цѣлый городъ палатокъ, раскинутыхъ посреди зеленаго поля, разстилающагося отъ крѣпости до самаго Арпачая. Тамъ стояла наша пѣхота, собравшаяся ранѣе другихъ войскъ. Тверской полкъ былъ тоже въ сборѣ; не было насъ и Нижегородцевъ. Какъ и въ предшествующемъ пру, мы явились почти послѣдніе.
Всѣ войска, вступавшія въ Александраполь, были встрѣчаемы княземъ Васильемъ Осиповичемъ Бебутовымъ. Здоровый, бодрый и молодецкій видъ людей, обстрѣленныхъ въ кюрюкъ-даринскомъ сраженіи, утѣшалъ его; но полкамъ сводной драгунской бригады была объявлена особая благодарность въ приказѣ по дѣйствующему корпусу. Князь нашелъ, что зима совершенно изгладила у насъ слѣды труднаго похода въ Закавказскій край, труднаго еще болѣе потому, что полки сидѣли на изнѣженныхъ лошадяхъ, вовсе не подготовленныхъ въ мирное время ни къ бивуачнымъ стоянкамъ, то подъ роскошнымъ небомъ, при жарѣ, доходившей до сорока градусовъ, то поду дождемъ и бурей съ снѣгомъ, ни къ продолжительнымъ быстрымъ переходамъ, сопряженнымъ съ передовой службою, вси тяжесть которой легла тогда на линейцовъ и на драгунскіе полки.
Пройдя мимо города, мы расположились подъ Александрапольской крѣпостью. Стоить было хорошо, и только здоровье людей смущало насъ: въ тотъ же вперъ заболѣло пить человѣкъ, затѣмъ еще восемь; ихъ отправили въ александрапольскій госпиталь.
Съ самаго прихода подъ Александраполь, погода испортилась: дождь принимался идти два раза, а на другой день шелъ съ утра до поздняго вечера.
Мало по малу стала собираться и остальная кавалерія. Скоро пришелъ Нижегородскій драгунскій полкъ, за исключеніемъ перваго дивизіона, отправленнаго, по военнымъ обстоятельствамъ, на лезгинскую линію. Вслѣдъ за нимъ вступили 1-й и 2-й сборные линейные казачьи полки, прибывшіе на очередную смѣну, вмѣстѣ съ конною No 13-го батареею линейнаго казачьяго войска. Первымъ полкомъ назначенъ командовать флигель-адъютантъ подполковникъ Нижегородскаго драгунскаго полка князь Зейнъ-Витгенштейнъ-Берлембургъ; вторымъ -- полковникъ Камповъ, заслужившій громкую извѣстность въ обѣ предшествовавшія кампаніи.
Войска собрались; ожидали только прибытія изъ Тифлиса новаго главнокомандующаго, генералъ-адъютанта Муравьева, назначеннаго намѣстникомъ Кавказскаго края. 13 мая отдаленный гулъ долетѣть до нашего лагеря и вызвать всѣхъ изъ палатокъ. Мы стали прислушиваться. Скоро громкіе крики народа, торжественный колокольный звонъ и пушечные выстрѣлы съ крѣпости возвѣстили намъ пріѣздъ въ городъ царскаго намѣстника. Многіе замѣтили, что прибытіе главнокомандующаго къ арміи выпало на 13-е число, и сомнительно покачивали головами.
Однимъ изъ первыхъ желаній генералъ-адъютанта Муравьева было осмотрѣть кавалерію дѣйствующаго корпуса. Нижегородскій полкъ онъ видѣлъ на походѣ въ селеніи Делижанъ, и теперь очередь была за нашею вороною бригадою. Смотръ назначенъ 16 мая. Зрителей, по случаю прекрасной, тихой погоды и праздничнаго дня, собралось много; полки учились превосходно. Шумно и весело возвращались мы къ своимъ коновязямъ, какъ вдругъ налетѣла туча, зачастилъ дождикъ и хлынулъ ливень. Подобныя явленія здѣсь не рѣдкость.
Осмотрѣвъ кавалерію, генералъ-адъютантъ Муравьевъ пожелалъ видѣть всѣ войска, которыя, подъ личнымъ его начальствомъ, должны были перейдти границу. Смотръ былъ 26 мая, на обширномъ лугу противъ Александрапольской крѣпости. Войска представлялъ князь Бебутовъ, водившій ихъ въ огонь при Баяндурѣ, Башъ-Кадыкъ-Ларѣ и при Кюрюкъ-Дара. Въ послѣдній разъ мы видѣли старика передъ строемъ.
Главнокомандующій, понимая нравственную связь войска съ бывшимъ предводителемъ въ бояхъ, обнялъ князя и сказалъ: "Если въ нынѣшнемъ году мы одержимъ успѣхи, то ими я обязанъ буду вамъ и славѣ вашихъ прежнихъ кампаній."
Полки проходили церемоніальнымъ маршемъ. Генералъ Муравьевъ особенно благодарилъ вороную драгунскую бригаду.
На парадѣ главнокомандующій объявилъ походъ.
Здѣсь же войска простились съ княземъ Бебутовымъ, назначеннымъ, за отсутствіемъ намѣстника изъ Тифлиса, командовать всѣми войсками и отрядами отдѣльнаго кавказскаго корпуса, не вошедшими въ составъ главнаго александрапольскаго отряда {Отряды ахалцыхскій и ахалкалакскій приказомъ главнокомандующаго отдѣлены тоже отъ дѣйствующаго корпуса на кавказско-турецкой границѣ и подчинены князю Бебутову.}. Кто изъ насъ, участвовавшихъ въ этомъ походѣ, не помнитъ послѣднихъ задушевныхъ словъ князя Василія Осиповича: "Прощайте, храбрые товарищи!" говорилъ онъ въ своемъ приказѣ. "Я не скрою, что время командованія дѣйствующимъ корпусомъ врѣзалось въ моей памяти неизгладимыми чертами, и я навсегда сохраню убѣжденіе, что съ вами жить и умереть хорошо!" Князь проѣхалъ по рядамъ, благодарилъ всѣхъ отъ генерала до послѣдняго солдата, всѣмъ объявлялъ свое задушевное, искреннее спасибо.
"За тотъ геройскій духъ благодарю васъ -- заключилъ онъ -- съ которымъ вы никогда не считали непріятеля, но разили враговъ при каждой встрѣчѣ съ ними."
Онъ благодарилъ войско за геройскій духъ, а войско глубоко сознавало, что этимъ духомъ оно было обязано его командованію, его личнымъ качествамъ, такъ далекимъ отъ всего, что носило на себѣ печать педантизма и принужденія.
Не прошло и года, а сколько перемѣнъ въ нашемъ небольшомъ корпусѣ! Князь Бебутовъ сдалъ командованіе войсками. Князь Александръ Ивановичъ Барятинскій уѣхалъ въ Петербургъ. Не было Багговута {Въ 1839 году мы встрѣтились снова съ генераломъ Багговутомъ въ Варшавѣ, когда Государь Императоръ дѣлалъ смотръ Новороссійскому драгунскому пилку. Послѣ ученья, Его Величество, обратившись къ иностраннымъ принцамъ, напомнилъ имъ о закавказскомъ походѣ и сказалъ: "Вотъ полкъ, который при Кіорюкъ-Дара ходилъ въ атаку, а вотъ генералъ, который водилъ его..." Туть же передъ полкомъ Государь обнялъ нашего стараго, любимаго начальника кавказской кавалеріи, Багговута.}, умѣвшаго заслужить общую любовь не только кавалеріи, но и пѣхоты. Изъ старыхъ ветерановъ оставались только генералъ-лейтенантъ Бриммеръ, теперь командовавшій дѣйствующимъ корпусомъ, и графъ Ниродъ -- герой кюрюкъ-даринскаго сраженія. Особенное вниманіе было обращено тогда на начальника иррегулярной конницы, генералъ-маіора Бакланова, незадолго передъ тѣмъ прибывшаго изъ Чечни, гдѣ его имя пользовалось грозною извѣстностію.
Вотъ замѣчательный приказъ новаго главнокомандующаго, отданный по дѣйствующему корпусу:
"Принимая главное начальство надъ дѣйствующимъ корпусомъ, привѣтствую васъ, воины Кавказа! Болѣе полувѣка, съ гордостію и изумленіемъ, Россія внимаетъ подвигамъ вашимъ; вѣсть о нихъ давно, достигла и за предѣлы нашего обширнаго отечества.
"Уже двадцать-пять лѣтъ прошло съ той поры, когда я считалъ себя въ рядахъ вашихъ. Изъ бывшихъ боевыхъ сподвижниковъ и товарищей только немногихъ нахожу среди васъ. Ихъ смѣнило новое поколѣніе; но и въ немъ встрѣчаю прежній духъ геройства.
"Славныя преданія прошедшаго всегда будутъ передъ вами. Ихъ изучайте, имъ слѣдуйте. Среди васъ выросъ и прославился Котляревскій. Пусть имя его всегда будетъ въ памяти и сердцѣ вашемъ, какъ примѣръ всѣхъ военныхъ доблестей.
"Войнъ-христіянинъ, строгій къ себѣ, Котляревскій былъ строгъ и къ подчиненнымъ, уклоняющимся отъ исполненія своего дѣла. Онъ любилъ и оберегалъ солдата, самъ раздѣлялъ съ нимъ труды и лишенія, неразлучные съ военнымъ бытомъ. Онъ не пренебрегалъ строемъ; въ дисциплинѣ онъ видѣлъ залогъ нравственной силы, а потому и успѣха, и войско понимало и любило его. Съ именемъ Котляревскаго передало оно потомству имена Ахалкалакъ, Асландуза и Ленкорани, гдѣ съ малыми силами поражалъ онъ сильныхъ враговъ.
"Благоговѣя передъ правилами Котляревскаго, среди васъ, воины Кавказа, буду искать ему подобныхъ,-- и найду ихъ!
"Для Россіи настала година испытанія. Уже многія сотни тысячъ ратниковъ ополчаются на защиту роднаго края, воскрешая въ памяти народа безсмертное время войны отечественной. Станемъ же и мы, полные ревностію и готовностію, за святое дѣло. Вспомнимъ недавніе подвиги, еще свѣжіе въ памяти невѣрныхъ, и грянемъ всѣ дружно, съ единодушіемъ, съ теплою вѣрою въ правосудіе Божіе, на нечестиваго врага Россіи и православія.
"Командующаго дѣйствующимъ корпусомъ, князя Василія Осиповича Бебутова, достойнаго вождя побѣдителей Башъ-Кадыкъ-Лара и Кюрюкь-Дара, сослуживца молодыхъ лѣтъ моихъ, прошу принять выраженіе душевнаго моего уваженія къ подвигамъ его, охранявшимъ край. Въ Бозѣ почившій Императоръ уже гласно призналъ заслуги его; себя считаю только вправѣ всеподданнѣйше довести до свѣдѣнія всемилостивѣйшаго Государя о томъ отличномъ состояніи, въ коемъ я нашелъ войска, ввѣренныя начальству генералъ-лейтенанта князя Бебутова."
Вслѣдъ за этимъ приказомъ, главнокомандующій обратилъ вниманіе на кавказскую пѣхоту, гдѣ, по издавна заведенному порядку, офицеры въ походѣ и въ бою бывали верхомъ. Это было запрещено, какъ явное нарушеніе устава, какъ пренебреженіе строемъ. "Кавалерійскому офицеру нужно имѣть добрую лошадь -- сказалъ главнокомандующій по этому поводу {Приказъ главнокомандующаго по отдѣльному кавказскому корпусу.} -- а пѣхотному офицеру нужно быть во фронтѣ пѣшкомъ, состязаясь съ товарищами въ неутомимости на маршѣ." Мысль справедливая, слова нѣтъ; но и обычай важное дѣло. Въ кавалеріи офицерамъ не позволено было выѣзжать на азіатскихъ лошадяхъ: требовали, чтобы мы имѣли лошадей вороныхъ, русской породы. Но такъ какъ въ окрестности ихъ было достать невозможно, а резервы, находившіеся отъ насъ за двѣ тысячи верстъ, приводили лошадей недоѣзженныхъ, то многимъ офицерамъ пришлось выѣзжать на лошадяхъ, извѣстныхъ у насъ подъ названіемъ прикомандированныхъ {Это были лошади, набракованный за совершенною негодностію, но не проданныя, а державшіяся при эскадронѣ, въ военное время, на случаи замѣщенія внезапной убыли.}.
Лучше ли дралась правильно организованная теперь пѣхота, болѣе ли имѣла огня конница, когда офицеры ея пересѣли съ кабардинскихъ на прикомандированныхъ коней? Это вопросы, которыхъ здѣсь разбирать не станемъ.
Вмѣстѣ съ этими распоряженіями послѣдовало новое утвержденіе обоза, который былъ ограниченъ, до послѣдней возможности {Артельнаго обоза полагалось на каждый эскадронъ, батарею и роту по двѣ телѣги, а въ сотню по одной. Сверхъ того, законтрактовано у маркитантовъ на каждый драгунскій полкъ по четыре арбы, на пѣхотный по пяти, а на батарею по двѣ. Въ отрядномъ же вагенбургѣ велѣно заготовить 1,154 обывательскихъ арбъ и 1,000 черводарскихъ лошадей.
Офицерскій обозъ утвержденъ слѣдующій: полковому командиру одна повозка и сверхъ того два выока, дивизіоннымъ и баталіоннымъ командирамъ по одной повозкѣ, прочимъ штабъ-офицерамъ по два вьюка, а оберъ-офицерамъ, не исключая и эскадронныхъ командировъ, но одному. Желающимъ, по взаимному соглашенію между собою, позволялось, впрочемъ, вмѣсто трехъ вьюковъ, имѣть одну повозку. Большинство, разумѣется, воспользовалось этимъ позволеніемъ, и вьюковъ, по крайней мѣрѣ, въ нашемъ полку, было весьма немного. На каждую повозку выдавался особый билетъ отъ походнаго гевальдигера, и объявлено, что повозки, не имѣющія его, будутъ сожигаться, а лишнія лошади продаваться.}.
Между тѣмъ, въ лагерѣ кипѣла дѣятельность: приготовлялись переходить границу. Лошадей ковали на заднія ноги, въ полкахъ осматривали оружіе, принимали боевые патроны; магазины наполнялись сухарными запасами. Заготовленіе продовольствія болѣе всего озабочивало новаго главнокомандующаго, знавшаго на опытѣ, какъ часто это парализовало дѣйствія нашихъ войскъ въ прежнія кампаніи въ Азіи.
Наконецъ всѣ управились. Наступилъ день открытія военныхъ дѣйствій. Это было 24 мая. Выступала первая половина корпуса; другая, вмѣстѣ съ главнокомандующимъ, оставалась еще подъ Александраполемъ. Помню, что утро было прекрасное, тихое; яркая полоса, зажигавшаяся на востокѣ, обѣщала жаркій день. Въ пять часовъ утра мы сѣли на коней и тронулись къ Арпачаю; туда же тянулась пѣхота съ своею артиллеріей, ѣхали казаки и милиція. Много было торжественности въ этомъ медленномъ и безмолвномъ движеніи войска, одѣтаго въ походную форму, осѣненнаго распущенными знаменами {Штандарты драгунскихъ полковъ остались въ соборѣ Александрапольской крѣпости.}.
Пріѣхалъ начальникъ колонны, генералъ-маіоръ графъ Ниродъ; за нимъ корпусный командиръ и потомъ главнокомандующій. Отслужили напутственное молебствіе. Молились горячо, какъ молится человѣкъ, покидающій родину. Священникъ обошелъ ряды; знаменательно раздавались слова его молитвы: "побѣды на супротивныя даруя...."
По окончаніи молебствія, тронулись къ переправѣ. Кавалерія первая перешла въ бродъ и дружнымъ запѣтымъ "ура!" привѣтствовала турецкую землю, линейцы и милиція понеслись впередъ съ джигитовкою. Скоро впереди насъ загремѣла ружейная перестрѣлка. то были выстрѣлы радостные, потѣшные; а вотъ-вотъ, можетъ быть, загремятъ и выстрѣлы боевые.
Составъ первой половины дѣйствующаго корпуса былъ слѣдующій:
Пѣхота: Грузинскій гренадерскій Его Высочества Константина Николаевича полкъ -- три съ половиною баталіона {За исключеніемъ двухъ ротъ 4-го баталіона.}; Эриванскій лейбъ-карабинерный Его Величества -- четыре баталіона, кавказскихъ саперовъ -- одинъ баталіонъ, кавказскихъ стрѣлковъ -- одинъ баталіонъ.
Артиллерія: три батареи кавказской гренадерской артиллерійской бригады -- 24 орудія, конная легкая No 6 донская казачья батарея подполковника двухжоннаго -- 8 орудіи, конная легкая No 7 донская казачья батарея подполковника Долотина -- 8 орудій.
Кавалерія: новороссійскій драгунскій генералъ-фельдмаршала князя варшавскаго полкъ, подъ командой генералъ-маіора Ганутрова -- 10 эскадроновъ, Тверской драгунскій Его высочества Великаго князя Николая Николаевича полкъ, подъ командой генералъ-маіора Куколевскаго -- 10 эскадроновъ, 2-й сборный линейный казачій полкъ полковника Камкова -- 6 сотенъ, карапапахской милиціи -- 3 сотни.
Слѣдовательно, всего 9 1/2 баталіоновь пѣхоты, 20 эскадроновъ кавалеріи, 9 сотенъ казаковъ и милиціи и 40 орудій.
Особеннаго вниманія заслуживала милиція, составленная изъ карапапаховъ. Эта милиція рѣзко отличалась отъ милицій, которыя мы привыкли видѣть при нашемъ алексаидрапольскомъ отрядѣ. Каранапахи были чисто и красиво одѣты, отлично вооружены, сидѣли на лошадяхъ сытыхъ, бойкихъ, вполнѣ надежныхъ для разгонной передовой службы. Нашимъ татарамъ далеко до карапапаховъ; да и то сказать, откуда имъ и набраться такой воинственности? Карананахи -- пограничный народъ Турціи, безпокойный, вольный и притомъ наѣздники поголовно. Если въ мирное время случается имъ долго сидѣть въ бездѣйствіи, то они нападаютъ на сосѣдніе деревни армянъ или турокъ, съ которыми у нихъ старинная религіозная вражда {Турки -- магометане сунитскаго холка, карапапахи -- шіиты.}.
За Арпачаемъ мы быстро пошли впередъ. Оставивъ въ сторонѣ большую карсскую дорогу, но которой прошелъ князь Бебутовъ, мы стали подниматься вверхъ по теченію Арпачая, прошли мимо Тихимса, видѣли въ сторонѣ черный замокъ его, угрюмо возвышающійся надъ окрестною мѣстностію, и стали переправляться черезъ Кархалъ-Чай. Кавказская пѣхота, обутая въ длинные сапоги, шла за нами своимъ чуднымъ, свободнымъ шагомъ и не отставала отъ кавалеріи. Весело быть въ походѣ съ хорошею пѣхотою! День быль жаркій; солнце жгло наши головы, прикрытыя мѣдными касками: ни малѣйшаго вѣтерка, ни малѣйшей прохлады... Кругомъ трава и степь. Все разнообразіе заключалось въ небольшихъ ложбинкахъ и пригоркахъ, на которыхъ дѣйствіе солнечныхъ лучей было еще ощутительнѣе. Мы съ завистію смотрѣли на косматыя папахи пѣхоты. Потъ градомъ струился по загорѣлому лицу кавказскаго солдата; но солнце не прожигало насквозь его голову, и онъ шелъ быстро, бодро, какъ будто и въ самомъ дѣлѣ кавказецъ не знаетъ утомленія. И что за чудныя пѣсни пѣла пѣхота! Какіе могучіе голоса!...
Семнадцативерстный переходъ остался за нами. Мы подошли къ Карсъ-Чаю и, не переходя его, остановились около армянскаго селенія Перевали. Селеніе большое и, повидимому, не бѣдное, хотя старая килиса {Килиса -- армянская церковь.}, возвышающаяся надъ безкровельными домами, и сообщаетъ издали какой-то старческій видъ этому селенію. Жители, во все продолженіе войны, не покидали своихъ домовъ и тѣмъ много выиграли передъ своими земляками, уходившими въ болѣе отдаленныя, глухія мѣста. Собравшійся народъ съ любопытствомъ и нѣкоторымъ страхомъ глядѣлъ на насъ. Мы, конечно, распрашивали о непріятелѣ; но армяне могли сообщить только, что турецкая армія стягивается къ Карсу.
Оказалось, что мы знаемъ больше ихъ. О турецкой арміи тогда у насъ имѣли довольно подробныя свѣдѣнія. По слухамъ, числительность ея не превышала нашей, но полки были въ гораздо лучшемъ видѣ, чѣмъ въ кюрюкъ-даринскую кампанію. Муширомъ вмѣсто Измаила-Паши, дунайскаго героя, командовавшаго анатолійскою арміею въ промежуткахъ времени между кюрюкъ-даринскимъ сраженіемъ и открытіемъ военныхъ дѣйствій въ 1855 году, былъ назначенъ Вассифъ-Наша, какъ говорили, человѣкъ воинственный. При немъ состоялъ коммиссаръ англійской королевы, генералъ Уильямсъ, прибывшій въ Карсъ прошлой осенью для изслѣдованія на мѣстѣ причинъ проигранной битвы и безпорядковъ въ арміи. Уильямсъ круто принялся за дѣло, и его желѣзной волѣ былъ обязанъ Карсъ своими грозными укрѣпленіями, возведенными въ теченіе зимы 1854--1855 іода. Онъ прежде всего обратилъ вниманіе на то, что высоты, окружающія Карсъ, командуютъ городомъ: непріятелю нужно было только овладѣть этими слабо укрѣпленными пунктами, чтобы однимъ навѣснымъ огнемъ принудить гарнизонъ очистить крѣпость въ самое непродолжительное время. Этимъ искусно воспользовался фельдмаршалъ Паскевичъ, и здѣсь успѣхъ его открытаго нападенія. Урокъ прошедшаго не пропалъ даромъ для англійскихъ инженеровъ: они заключили высоты въ общую черту крѣпостныхъ укрѣпленій и выгоды командованія ихъ надъ городомъ обратили въ свою пользу. Главные валы Шараха, Чакмаха и Карадаха, прикрывъ собою карсскія стѣны, были установлены орудіями большаго калибра и могли выдержать самый отчаянный приступъ осаждающихъ.
Всѣ крѣпостныя работы и вооруженіе Карса были почти окончены со времени открытіи военныхъ дѣйствій; но впослѣдствіи мы узнали, что наше движеніе все-таки захватило врасплохъ турецкую армію: за недостаткомъ подводъ; нельзя было доставить ей огромныхъ запасовъ, приготовленныхъ старѣніемъ Уильямса на противоположномъ скатѣ Саганлука и даже въ ближайшихъ селеніяхъ. Пришлось ограничиться тѣмъ провіантомъ, который былъ сложенъ въ крѣпостныхъ магазинахъ.
Въ кампанію 1855 года роли обѣихъ армій перемѣняются: турки дѣйствуютъ оборонительно, мы наступаемъ. Предположено было овладѣть Карсомъ и, уничтоживъ здѣсь анатолійскую армію, занять Арзерумъ, остававшійся почти беззащитнымъ. Только незначительный отрядъ турецкихъ войскъ, подъ начальствомъ Вели-Паши, стоявшій на дорогѣ въ Персію, около Топрахъ-Кале, имѣлъ приказаніе, въ случаѣ нападенія русскихъ, отступить на арзерумскую дорогу къ Керпи-Кеву. Обѣ эти позиціи были сильно укрѣплены.
Съ нашей стороны, за Вели-Пашею наблюдалъ особый Эриванскій отрядъ генералъ-маіора Суслова.
Наступала ночь тихая, ясная. На безоблачномъ небѣ рѣзко отдѣлилась снѣговая вершина Алагеза, облитая синеватымъ свѣтомъ мѣсяца. Слышался только протяжный окликъ сторожевой цѣпи, разставленный вокругъ Перевалей, да глухой топотъ возвращающагося разъѣзда. Линейные казаки, посланные за Карсѣчай, спокойно доходили до Караяла и Огузловъ: ни одинъ непріятельскій всадникъ не подсматривалъ тогда за движеніемъ нашего отряда.
На другой день стали доноситься до насъ неясные звуки, сперва тихо, потомъ все громче и громче... Какъ не узнать было кавказскую пѣсню!... Все высыпало изъ лагеря, и скоро на горизонтѣ показалось облако пыли. Мало по малу обрисовывались пѣхотныя колонны, то поднимавшіяся, то спускавшіяся въ ложбины, и тогда видны были только штыки, тянувшіеся длинною, извилистою лентою.
Эта была первая колонна наша, перешедшая границу, подъ личнымъ начальствомъ корпуснаго командира, генералъ-лейтенанта Бриммера.
Артиллерія: три батареи 18 артиллерійской бригады -- 24 орудія, легкая конная No 13 батарея кавказскаго линейнаго казачьяго войска, войсковаго старшины Есакова -- 8 орудій, двѣ ракетныя команды.
Кавалерія: 2, 3, 4 и 5 дивизіоны Нижегородскаго драгунскаго наслѣднаго принца Виртембергскаго полка, подъ командою генералъ маіора князя Чавчавадзе -- 8 эскадроновъ, 1-й сборный линейный казачій полкъ флигель-адъютанта князя Витгенштейна -- 6 сотенъ, донской казачій полкъ полковника Михайлова -- 6 сотенъ, охотники, собранные изъ туземныхъ жителей, подъ командою гвардіи полковника Лорись-Меликова -- три сотни.
Всего 12 баталіоновъ пѣхоты, 8 эскадроновъ кавалеріи, 15 сотчнь казаковъ и милиціи, двѣ ракетныя команды и 32 орудія.
Вслѣдъ за этою колонною выѣхалъ изъ Александраполя и Главнокомандующій, генералъ-адъютантъ Муравьевъ.
Итакъ, корпусъ собрался. Въ первый разъ мы имѣли числительный перевѣсъ надъ непріятелемъ; но, въ то же время, стали носиться слухи о возможности высадки противу насъ союзниковъ. Вообще переходъ за границу сопровождался не совсѣмъ благопріятными обстоятельствами. Въ прошломъ году мы перешли ее вслѣдъ за торжественными выстрѣлами съ Александрапольской крѣпости, возвѣстившими намъ блистательную чолокскую побѣду генерала Андроникова; въ нынѣшнемъ мы узнали объ оставленіи крѣпости Новороссійска и Анапы. Вся передовая линія, стоившая въ свое время столько трудовъ и крови, была разрушена. Севастополь колебался. Мы рвались въ дѣло, чтобы паденіемъ Карса и взятіемъ Арзерума Перетянутъ судьбу крымской кампаніи на свою сторону.
Корпусъ ночевалъ въ Перевалахъ. Ночью намъ не дали заснутъ постоянное ржаніе и топотъ жеребцовъ нашей милиціи. Ея-то и всею налицо пока нѣсколько сотенъ: что же будетъ, когда придутъ мусульманскіе полки наши? А вѣдь придутъ на жеребцахъ. По невозможности уничтожитъ ихъ въ иррегулярной кавалеріи, Главнокомандующій отдалъ строжайшій приказъ о неимѣніи ихъ въ драгунскихъ полкахъ, впрочемъ, это вполнѣ было согласію и съ нашими кавалерійскими постановленіями. Съ жеребцами черезчуръ много хлопотъ, потому что ихъ нельзя ставить въ общія коновязи. Какое, напримѣръ, обширное мѣсто занимаетъ бивуакь мусульманскаго полка, гдѣ лошади ставятся на довольно значительное разстояніе другъ отъ друга! {Всѣ мусульмане нашихъ закавказскихъ провинцій, равно грузины и армяне, ѣздятъ на жеребцахь, вѣроятно, изъ желанія пощеголять ихъ форсомъ. Кавказскіе же горцы и линейные казаки употребляютъ подъ верхъ исключительно коней. Ѣзда на кобылахъ на всемъ Кавказѣ влечетъ за собою безконечныя насмѣшки. Помню, какъ одинъ старый линеецъ, долго смотрѣвшій на джигитовку нашего офицера, ловившаго съ сѣдла мышь, покачалъ сѣдою головой и сказалъ своимъ товарищамъ: "страшный джигитъ, да на кобылѣ ѣздитъ!"}
Передневавъ въ Перевалахъ, 27 мая, въ три часа утра, весь корпусъ тронулся впередъ. Утренняя прохлада пріятно освѣжала усталые члены. Войско шло, одѣтое запросто, по походному. Офицеры ѣхали безъ эполетъ и лядунокъ, въ длинныхъ сапогахъ, тогда еще ревностно преслѣдуемыхъ въ нашей арміи, а теперь введенныхъ въ нее окончательно. Шинели почти исчезли; ихъ замѣнили бурки, къ явному огорченію нашего полковаго командира, ненавидѣвшаго ихъ, Богъ вѣсть почему. Главнокомандующій уважилъ старинный обычаи носить одежду, введенную временамъ и опытомъ въ полки кавказскаго корпуса, и словеснымъ приказаніемъ разрѣшилъ офицерамъ отступленіе отъ установленной походной формы {Можетъ быть что нибудь лучше бурки въ походное время? Никакой вѣтеръ, никакой дождикъ не пробьетъ и не промочить ея; не только всадникъ, и конь прикрывается ею. Пересталъ дождикъ, встряхнулъ бурку, и опять она суха и легка, какъ будто и не испытала ненастья. И цѣна ея божеская, какъ говорятъ казаки: за хорошую бурку надо заплатить 5 рублей, а заплатишь 7, такъ и вся домашность тебѣ въ буркѣ. Въ шинели человѣкъ промокнетъ насквозь, везетъ еще на плечахъ полупудовую тяжесть, а на привалѣ просушиваетъ ее цѣлый день, да еще и высохнетъ ли она къ слѣдующему переходу? Неудобство важное для тѣхъ, кому шинель замѣняетъ постель и одѣяло.}.
Мы перешли Карсъ-Чай у самаго селенія, гораздо выше джемушлинской переправы, черезъ которую переходилъ князь Беоутовъ, и вышли прямо на селеніе Кюрюкъ-Дара, обогнули Караялъ и на знакомомъ кюрюкъ-даринскомъ полъ остановились на ночлегъ. День былъ ясный, точно такой же, какъ во время знаменитой битвы. Главнокомандующій ѣздилъ осматривать поле, его сопровождали участники боя, пояснявшіе главные моменты сраженія. Къ сожалѣнію, мы не имѣли времени сдѣлать того же, и даже не поклонились могиламъ нашихъ падшихъ товарищей. Впрочемъ, впечатлѣнія битвы были тогда еще такъ свѣжи, что, мнѣ кажется, мы безъ труда могли бы указать тѣ мѣста, гдѣ наши эскадроны ходили въ атаку, гдѣ гренадеры дружнымъ ударомъ разорвали надвое турецкую армію, гдѣ на лѣвомъ флангѣ кипѣло горячее кавалерійское дѣло...
А теперь? узнали ли бы мы теперь эту мѣстность? Я думаю, нѣтъ? Много протекло времени надъ этимъ полемъ, заросло оно свѣжею травою, плугъ земледѣльца сгладилъ всѣ слѣды минувшаго и заровнялъ могилы нашихъ сослуживцевъ, куда дѣвались бѣдные деревянные кресты, поставленные надъ ними. Повалилъ ли ихъ вѣтеръ, или уничтожило мусульманское изувѣрство?...
Войска ночевали на историческомъ іюлѣ, а на другой день раздѣлились на двѣ колонны, точно такимъ же порядкомъ, какъ при переходѣ черезъ границу. Графъ Ниродъ выступилъ на разсвѣтѣ, перерѣзалъ большую карсскую дорогу, идущую изъ Александраполя, и остановился около селенія Аджанъ-Кала, къ сѣверу отъ Карса, лежащаго на одной высотѣ съ нашими Гумрами. Это большое селеніе, раскинутое по берегу Карсъ-Мая, было оставлено жителями; однако, войскамъ не приказано было разбирать его.
Вечеромъ, на эту позицію (иные называютъ ее позиціей при селеніи Займъ, которое нѣсколько ниже Аджанъ-Кала), пришла и первая колонна, подъ начальствомъ генералъ-адъютанта Муравьева. Намъ объявили, что мы простоимъ здѣсь нѣсколько дней. Карсъ всего въ верстахъ, а о непріятелѣ никакихъ слуховъ. Странное затишье, какъ будто передъ грозою; но откуда же разразится гроза? Не со стороны ли баши-бузуковъ? До насъ дошли слухи, что несмѣтныя толпы ихъ прибыли изъ Арбистана. Это кичливые, дерзкіе Фанатики, если судить по разсказамъ окрестныхъ армянъ, успѣвшихъ уже побывать у нихъ въ передѣлкѣ.
Настала ночь. Приняты были должныя предосторожности отъ нечаяннаго нападенія баши-бузуковъ, которые, сдѣлавъ двадцати-четырехъ-верстный переходъ, могли упасть, какъ снѣгъ на голову. Но этотъ снѣгъ не упалъ, а на другой день, въ полдень, повалилъ сильнѣйшій градъ. Пѣхота попряталась въ свои палатки, кавалерія же была вызвана въ коновязи и все время держала лошадей въ поводу: иначе кони, напуганные грозою, сорвали бы коновязи, что, говорятъ, и случалось въ прежніе походы.
Передъ вечеромъ, въ подзорную трубу можно было различать показывавшіеся кое-гдѣ непріятельскіе разъѣзды. Турки какъ будто опомнились. Не затѣваютъ ли они чего пйбудь противъ насъ нынѣшнею ночью?
Ночь прошла, однако, опять спокойно; утромъ мы съ удивленіемъ замѣтили въ Нижегородскомъ полку опустѣвшія коновязи и узнали, что въ ночь часть нашей кавалеріи, съ генералъ-маіоромъ Баклановымъ, выступила на ардаганскую дорогу. Сперва мы предполагали, что производится рекогносцировка крѣпости Ардагана, о которой знали только то, что тамъ находятся какіе-то магазины анатолійской арміи. Всѣ съ нетерпѣніемъ ожидали возвращенія генерала Бакланова; но на другой день распространился слухъ, что Ардаганъ взятъ безъ боя. Никто не могъ объяснить, какимъ образомъ могла сдаться крѣпость одной кавалеріи?
Черезъ нѣсколько дней возвратились нижегородцы, и отъ нихъ мы узнали подробности этого летучаго движенія. Вмѣстѣ съ переходомъ дѣйствующаго корпуса за Аппачай, третья колонна, подъ командою начальника 13-й пѣхотной дивизіи, генералъ-лейтенанта Ковалевскаго, двинулась прямо изъ Ахалкалакъ къ Ардагану. Турки, видя нашу армію передъ Карсомъ, оставались совершенно спокойны съ той стороны. Гарнизонъ Ардагана былъ слабъ и притомъ состоялъ преимущественно изъ лазовъ и баши-бузуковъ. Внезапное появленіе нашей пѣхоты произвело общее смятеніе между войсками и жителями. Комендантъ, увидѣвъ себя отрѣзаннымъ отъ главныхъ силъ, поспѣшно очистилъ крѣпость и отошелъ по разнымъ дорогамъ, а жители вышли на встрѣчу нашимъ войскамъ и поднесли генералу Ковалевскому городскіе ключи. Крѣпость была занята безъ выстрѣла; но, не имѣя средствъ удержать ее за собою, Ковалевскій взорвалъ земляныя укрѣпленія и зажегъ турецкіе магазины.
Когда, по разсчету времени, колонна генерала Ковалевскаго должна была подходить къ Ардагану, изъ Аджанъ-Кала выступилъ летучій отрядъ Бакланова, имѣвшій двоякое назначеніе: прикрыть движеніе Ковалевскаго со стороны Карса и составить въ его отрядѣ, кавалерію, которой у него не было. Баклановъ ночью вышелъ изъ лагеря и, оставивъ въ сторонѣ большую ардаганскую дорогу, быстро двинулся прямо черезъ горы. Въ продолженіе всего пути непріятель нигдѣ не показывался; только являлись старшины окрестныхъ селеній съ поклономъ къ русскому генералу и съ просьбою о выдачѣ имъ охранныхъ листовъ, безъ которыхъ жители, оставаясь въ своихъ домахъ, опасались подвергнуться случайностямъ войны. Найдя Ардаганъ уже занятымъ, генералъ Баклановъ двинулся опять на присоединеніе къ дѣйствующему корпусу. Но пора сказать нѣсколько словъ о личности этого генерала, игравшаго важную роль въ кампанію 1855 года.
Баклановъ донской казакъ, но казакъ-артиллеристъ, и притомъ артиллеристъ образованный. Его слава началась въ Чечнѣ, когда онъ еще командовалъ донскимъ казачьимъ полкомъ, стоявшимъ, кажется, въ Куринскомъ укрѣпленіи. Донскіе казаки, какъ извѣстно, не пользуются особою славою у кавказскихъ наѣздниковъ. На это есть много причинъ, не всегда зависящихъ отъ казаковъ, и заслуга Бакланова въ томъ, что онъ понялъ эти причины. Его строгій характеръ, его неуклонное наблюденіе за всѣми чинами полка, отъ есаула, сотеннаго командира, до простаго урядника, его безпрестанные осмотры казацкаго оружія и лошадей скоро поставили полкъ на высокую степень боеваго образованія. Баклановскіе донцы нигдѣ не уступали линейцамъ, доказывая тѣмъ, что имъ нужны только начальники. Не жалѣя денегъ на лазутчиковъ, онъ имѣлъ много шпіоновъ и, зная, что замышляютъ чеченцы, всегда врасплохъ налеталъ на ихъ аулы и хутора. Чеченцы пріучились издали, по первому движенію, узнавать баклановскій полкъ и боялись его, какъ огня.
Все это обратило на него вниманіе начальства, и, когда полку пришлось возвращаться на Донъ, Баклановъ былъ оставленъ на Кавказѣ, гдѣ ему поручили какой-то чеченскій округъ.
Въ дѣлѣ на рѣкѣ Мичикѣ онъ уже командовалъ всею кавалеріей въ отрядѣ князя Барятинскаго, умѣвшаго оцѣнить еще тогда военныя дарованія Бакланова.
Ардаганское движеніе было первое его движеніе въ Азіатской Турціи. Все было ново до я него въ этомъ краю: и равнинная мѣстность, не похожая на мѣстность Чечни, и бытъ жителей, и регулярныя войска противниковъ. Старое были только нижегородцы, которыхъ Баклановъ видѣлъ прежде въ Чечнѣ и о боевомъ развитіи которыхъ всегда имѣлъ высокое мнѣніе. Въ этомъ походѣ онъ былъ чрезвычайно остороженъ, присматривался къ мѣстности, изучалъ малѣйшія подробности ея, характеръ мирнаго населенія, самъ ѣздилъ съ разъѣздами и по суткамъ не сходилъ съ коня. Его неутомимость поражала каждаго. Прибавьте къ этому высокій ростъ, исполинское тѣлосложеніе, необыкновенную силу, грозную, заросшую бакенбардами физіономію генерала: тогда будетъ понятно, почему имя Бакланова пользовалось такою популярностію {Мнѣ разсказывали весьма характеристическія анекдотъ о знакомствѣ Бакланова съ нижегородцами. Это было въ Чечнѣ, когда поиска, послѣ экспедиціи, распускались по споимъ штабъ-квартирамъ. Дивизіонъ нижегородцевъ выстроился, и, въ ожиданіи похода, люди держали лошадей въ поводу, а офицеры, собравшись передъ фронтомъ, закусывали, кажется, именно у генерала Бакланова, развивавшаго тогда мысль, до какой степени развитъ каждый его донецъ и до какой степени регулярный фронтъ убиваетъ самостоятельность каждой личности. Нижегородцы горячо протестовали. Составились пари. Генералъ Баклановъ, не поднимаясь съ мѣста, крикнулъ внезапно: "драгуны, садись!", но драгуны, видя своихъ офицеровъ спокойно закусывающими, поняли мистификацію, и, какъ будто по командѣ, сѣли на землю. Эта находчивость до того понравилась Бакланову, что онъ призналъ пари выиграннымъ и убѣдился въ смышлености кавказскаго драгуна.}. Про него разсказывали множество анекдотовъ. Самые ловкіе лазутчики, позволявшіе себѣ несправедливыя показанія передъ другими, смущались и съ разу говорили правду, когда замѣчали пристальный и суровый взглядъ Бакланова.
Выбѣгавшіе турки просили показать имъ того генерала, о которомъ у нихъ разсказываютъ чудеса, и, взглянувши на его наружность, вѣрили всему, что имъ говорили. Казаки распускали слухъ, что Баклановъ не разъ бывалъ въ самомъ Карсѣ.
Вслѣдъ за Баклановымъ прибылъ въ Аджанъ-Кала и Ковалевскій съ своею колонною. Главнокомандующій, выѣхавъ на встрѣчу, привѣтствовалъ его какъ побѣдителя, и былъ въ особенности доволенъ тѣмъ, что это дѣло не стоило ни капли крови. Пришедшій съ этимъ отрядомъ Рязанскій пѣхотный полкъ поступилъ въ составъ дѣйствующаго корпуса, а три баталіона Виленскаго егерскаго направлены въ Александраполь, окрестности котораго были совершенно очищены отъ нашихъ войскъ.
Составъ корпуса усилился не одними рязанцами: прибылъ еще на аджанъ-каласкую позицію 2-й конно-мусульманскій полкъ Наконецъ-то начинаетъ собираться наша милиція. Всадники молодцы, по крайней мѣрѣ глядятъ молодцами; но порядокъ въ полку мусульманскій! Главнокомандующій осмотрѣлъ его, и изъ пяти сотенъ двѣ оказались до того худоконными, что признано было невозможнымъ посылать ихъ въ разъѣзды и на аванпосты; а такъ какъ онѣ ни къ чему болѣе неспособны, то имъ сказали: "по домамъ, маршъ!" и отправили въ Александраполь. Три сотни были зачислены въ составъ дѣйствующаго корпуса.
Время уходило, а мы стояли въ бездѣйствіи; даже аванпосты, не тревожимые непріятелемъ, начали отправляться какъ-то вяло. Судьба позаботилась послать развлеченіе.
Ночью 30 мая поднялся шумъ. Онъ несся со стороны кавалерійскаго лагеря, гдѣ раздавались крики: къ конямъ! къ конямъ! Крики перешли въ пѣхоту, и все зашевелилось. Первое, что при шло въ голову каждому, это -- возможность нечаяннаго нападенія турецкой кавалеріи; однако дѣло объяснилось гораздо проще, и на бѣдныхъ турокъ оказался напрасный поклепъ: въ драгунскомъ полку лошади сорвали коновязи. Виновникомъ былъ деньщикъ одного нашего штабъ-офицера, запоздавшій гдѣ-то на фуражировкѣ. Онъ ѣхалъ на бѣлой лошади и велъ навьюченнаго осла, который, при приближеніи къ коновязи, вдругъ заревѣлъ; одна пугливая лошадь захрапѣла, шарахнулась, эскадронъ принялъ, и весь полкъ зашумѣлъ налѣво. Коновязи устояли; лишь нѣсколько лошадей, вырвавшись, поскакали по лагерю.
Между тѣмъ, отъ нашего полка приняли ближайшіе эскадроны творцовъ. Тамъ рванулся полкъ, и цѣлый дивизіонъ, сорвавъ коновязь, съ кольями понесся по лагерю, опрокидывая на пути все, что ему попадалось. Солдаты кричали, бѣгали и еще болѣе увеличивали суматоху. Къ утру едва переловили лошадей; но нѣсколько ихъ пропало. Не проскакали ли онѣ къ Карсу? Тамъ баши-бузуки переймутъ ихъ и будутъ потомъ хвастаться трофеями, взятыми при какомъ нибудь пораженіи русской кавалеріи; добродушные люди повѣрять имъ, какъ повѣрили въ прошломъ году, послѣ роспуска на зимовыя квартиры нашего корпуса, блестящей реляціи Зарифа-Мустафы-Паши, возвѣстившаго, что именно онъ прогналъ насъ въ Гумры.
Кавалерію на другой день пожурили, а лошадей на ночь велѣно спутывать. Это дѣльно! Со спутанною лошадью солдатъ спитъ покойнѣе; но хороши ли путы во время ночной тревоги?
Мы уже потеряли всякую надежду на свиданіе съ непріятелемъ; но 1 іюня вдругъ заговорили о какомъ-то движеніи впередъ. Все встрепенулось, когда узнали, что пойдемъ на рекогносцировку Карса, объ укрѣпленіяхъ котораго ходятъ такіе преувеличенные слухи. Впрочемъ, слухи доставляются лазутчиками-армянами, которымъ все представляется въ преувеличенномъ видѣ. Посмотримъ сами.
2 іюня небольшой отрядъ, подъ командою графа Нирода, перешелъ Карсъ-Чай и двинулся прямо по направленію къ крѣпости Скоро впереди зачернѣлась деревня Мицыри, раскинутая на высотахъ, съ которыхъ предполагалось сдѣлать рекогносцировку. Мы нашли эти высоты занятыя непріятелемъ.
Издали было видно, какъ толпа баши-бузуковъ скакала но отлогимъ скатамъ, а за деревнею мелькали флюгера пикъ уланскаго дивизіона, вѣроятно назначеннаго въ критическую минуту поддержать своихъ наѣздниковъ. Одного взгляда было довольно, чтобы убѣдиться, что это не тѣ баши-бузуки, съ которыми мы познакомились около Караяла. Они сами съ пренебреженіемъ отзывались о своихъ предшественникахъ и съ хвастливостію восточнаго народа (такъ, по крайней мѣрѣ, говорили намъ армяне) угрожали черкесовъ-казаковъ изрубить на кебабъ шайтану, а черныхъ буйволовъ, драгуновъ русскихъ, по десяти нанизывать на одну баши-бузукскую пику.
Подойдя на дальній картечный выстрѣлъ, графъ Ниродъ выдвинулъ впередъ пикинерные дивизіоны тверцовъ и новороссійцевъ. Медленно, но стройно продолжала наступленіе наша кавалерія; тихій вѣтерокъ едва колебалъ флюгера на пикахъ пикенеровъ и придавалъ оружію грозный видъ. Вѣроятно, этому обаянію поддались баши-бузуки, потому что, очистивъ равнину, стали подниматься на высоты. Тамъ они разсыпались въ разныя стороны, собирались кучками и видимо совѣщались между собою. Но, пока ихъ вниманіе привлекали драгуны, гроза разразилась съ, другой стороны.
Влѣво отъ насъ раздался пронзительный гикъ, хорошо знакомый тому, кто служилъ на Кавказѣ. Мы невольно оглянулись въ ту сторону и увидѣли линейцевъ, которые, скрытно пробравшись по дну балки, огибающей правый флангъ непріятельской позиціи, неслись теперь прямо на гору. Впереди скакалъ Камковъ, на своемъ сѣромъ кабардинцѣ, съ обнаженною шашкою. Въ одну минуту столкнулись они съ баши-бузуками, смѣшались съ ними, и вся толпа, повернувъ направо, скрылась за деревнею.
Драгуны безпрепятственно заняли высоты и нашли тамъ нѣсколько тѣлъ изрубленныхъ баши-бузуковь. Это были первыя жертвы кампаніи 1855 года. Честь перваго боя принадлежала графу Породу, начавшему своею блистательною атакою и кюрюкъ-даринское сраженіе. Говорятъ, что въ этомъ дѣлѣ турецкою кавалеріей командовали европейскіе ффицеры: одинъ -- англичанинъ, другой -- нѣмецъ. Какимъ образомъ глубокомысленный германецъ попалъ въ ряды легковѣрныхъ баши-бузуковъ, это такой фактъ, надъ которымъ невольно призадумаешься.
Линейные казаки не потеряли никого ни убитыми, ни ранеными. На другой день главнокомандующій, въ приказѣ по дѣйствующему корпусу, объявилъ особую благодарность графу Нироду "за распорядительность, оказанную при оттѣсненіи непріятеля отъ деревни Мицыри", а полковнику Каткову "за смѣлую атаку съ четырьмя сотнями превосходнаго числомъ непріятеля, поддерживаемаго еще своею регулярною кавалеріей". Два казака кубанской сотни съ перваго же дѣла заслужили георгіевскіе кресты.
4 іюня главнокомандующій лично предпринялъ рекогносцировку восточныхъ укрѣпленій Карса.
Войска выступили изъ лагеря рано и, спустившись съ высотъ, на которыхъ стоитъ деревня Мицыри, подошли къ крѣпости. Толпы баши-бузуковъ выходили въ поле; главнокомандующій приказалъ выдвинуть противу нихъ часть нашей кавалеріи съ донского батареею Двухженнаго. Пока тверцы выѣзжали, Катковъ не выдержалъ и, скомандовавъ въ шашки, кинулся на непріятеля. Съ Карадага грянулъ пушечный выстрѣлъ; орудіе за орудіемъ стали открывать огонь, и вся крѣпость потонула въ бѣлыхъ клубахъ дыма. Казаки, опрокинувшіе и уже рубившіе баши-бузуковъ, попали подъ крѣпостной огонь, были атакованы свѣжими силами турокъ, и, чтобы спасти ихъ, батарея Двухженнаго принуждена была стрѣлять картечью черезъ ихъ головы. Между тѣмъ, въ Карсѣ барабаны загремѣли тревогу, и мы видѣли, какъ бѣжали густыя массы пѣхоты, торопливо выстроивавшіяся вдоль карадагскаго вала. Корпусный командиръ, генералъ-лейтенантъ Бриммеръ, обратился съ просьбою къ главнокомандующему взять нѣсколько баталіоновъ и идти на штурмъ передовыхъ укрѣпленій. Весь успѣхъ предпріятія онъ бралъ на свою отвѣтственность.
Главнокомандующій хладнокровно выслушалъ предложеніе и, взглянувъ на карманные часы, отвѣчалъ: "уже три часа, ваше превосходительство! поздно затѣвать дѣло", и приказалъ начать отступленіе. Линейцы потеряли въ этомъ бою четырехъ человѣкъ убитыми и десять ранеными, въ томъ числѣ одного офицера. Потеря турокъ, по увѣренію лазутчиковъ, простиралась до ста-двадцати человѣкъ убитыми и ранеными, но это число кажется значительно преувеличеннымъ; достовѣрно только то, что въ рукахъ казаковъ осталось семь плѣнныхъ баши-бузуковъ и до двадцати лошадей.
Главнокомандующій, бывшій свидѣтелемъ опрометчивой, но удалой атаки, подъѣхалъ поблагодарить казаковъ и тутъ же въ каждую сотню назначилъ по одному знаку отличія военнаго ордена.
Итакъ, въ этомъ, какъ и въ прошломъ году первыя дѣла и первыя награды выпали опять на долю кавказскихъ линейцевъ.
Рекогносцировка убѣдила, кажется, генералъ-адъютанта Муравьева въ невозможности овладѣть Карадагомъ, потому что мѣстность праваго берега Карсъ-Чая неприступна; рѣшено было перейдти на южную сторону Карса, чтобы отнять у него сообщенія съ Арзерумомъ. Вслѣдъ за возвращеніемъ съ рекогносцировки, войскамъ велѣно готовиться къ движенію.
6 іюня мы оставили аджанъ-калакскую позицію и въ три часа утра двинулись почти паралельно теченію Карсъ-Чая на селеніе Музараджикъ. Переходъ былъ большой, въ 27 верстъ, и очень утомительный, потому что корпусъ шелъ въ боевыхъ линіяхъ, въ ежеминутной готовности отразить непріятеля, если бы онъ покусился атаковать во флангъ нашу армію. Вагенбургъ со всѣми тяжестями, и даже легкія повозки, не успѣвшія присоединиться къ главнымъ силамъ, направлены особою колонною, подь начальствомъ генералъ-маіора Фетисова, въ обходъ, на селеніе Кюрюкъ-Дара.
Мы шли вблизи Карса, и съ окрестныхъ возвышенностей ясно были видны не только передовыя укрѣпленія, но даже городскія строенія и зданія. Поровпявшись съ крѣпостью, вся кавалерія, подъ командою графа Народа, остановилась и, развернувъ боевой фронтъ, пропустила позади себя пѣхоту съ ея обозами.
Сперва турки принимали это движеніе за простую рекогносцировку; но когда войска спустились на равнину и стали огибать Карсъ съ южной стороны, въ городѣ все зашевелилось, и всѣ валы наполнились любопытными зрителями, недоумѣвавшими, что затѣваетъ русскій сардарь. Мы подошли къ разрушенному аулу Музараджику, лежащему всего верстахъ въ семи отъ Карса, и расположились бивуаками.
Едва разбили коновязи и поставили палатки, какъ хлынулъ ливень, мало по малу превратившійся въ мелкій, но частый дождикъ. Къ воздухѣ сдѣлалось сыро. Водяныя струйки заслонили отъ насъ Карсъ съ его грозными укрѣпленіями; но привольно въ палаткѣ, когда мелкою дробью барабанить дождь по натянутому полотну и самоваръ привѣтливо и кипитъ и шумитъ на походномъ столикѣ.
Музарадинкская позиція очень хороша. Мы стоимъ на высотахъ, спускающихся, впрочемъ, отлогимъ скатомъ къ сторонѣ непріятеля. Впереди насъ цѣлая дивизія пѣхоты со своей артиллеріей, прикрытая, въ свою очередь, казачьими пикетами. Однако, первую ночь мы придержали лошадей подъ сѣдлами и люди спали одѣтые. Намъ все мерещатся нечаянныя нападенія: у турокъ тамъ много иррегулярной кавалеріи. Однако, эта кавалерія не осмѣлилась даже напасть на нашъ арріергардъ, прибывшій на позицію уже поздно ночью. Онъ былъ задержанъ въ дорогѣ пѣхотнымъ обозомъ, повозки котораго поминутно ломались. Этотъ обозъ легко могъ достаться въ руки непріятеля, если бы баши-бузукамъ вздумалось напасть хотя бы на хвостъ арріергарда: они и выѣзжали изъ Карса, да, видно, казацкія папахи охладили ихъ рѣшимость.
Вслѣдъ за нами, на ту же позицію, прибыли изъ Александраполя двѣ сотни горской милиціи; ихъ привелъ капитанъ Кундуховъ. Молодецъ начальникъ и молодецкая у него милиція! Одна сотня кабардинцевъ, другая осетины. Кабардинцы большею частію уздени, считающіеся образцомъ моды для прочихъ племенъ Кавказа; въ нихъ благородная адигская кровь, и, кажется, мало ошибаются тѣ, которые признаютъ ихъ потомками поселившихся здѣсь рыцарей крестовыхъ походовъ.
О внутреннемъ устройствѣ кабардинскихъ обществъ я имѣлъ случай сказать въ предъидущей статьѣ {"Военный Сборникъ" 1860 г., No 1, "Воспоминанія о закавказскомъ походѣ 1853--1854 годовъ".}; объ осетинахъ же замѣчу, что они хоть и раздѣляются на нѣсколько племенъ, но въ сущности племена не различаются между собою ни нарѣчіемъ, ни нравами и обычаями, а носятъ свои названія по мѣсту жительства, отъ верховій рѣкъ или горныхъ ущелій. Осетія лежитъ на сѣверной покатости Кавказскаго хребта и простирается до военно-грузинской дороги во Владикавказскомъ округѣ. Часто случается слышать мнѣніе, что осетины не воинственны. Это несправедливо: они только миролюбивы, но въ ихъ характерѣ много отваги и благородства; притомъ они горды, вѣрны своему слову и клятвѣ и гостепріимны. Можно безъ преувеличенія сказать, что въ умственномъ отношеніи осетины несравненно болѣе развиты, нежели прочія кавказскія племена. Прибавлю, что всѣ осетины стройны, ловки и сильны; мужчины подбриваютъ немного бороды; типическія лица ихъ чрезвычайно красивы.
Всѣ эти общества, рѣзко раздѣляющіяся на двѣ, никогда не смѣшивающіяся касты, дворянъ и рабовъ, въ административномъ отношеніи управляются нашими приставами, подъ главнымъ вѣдѣніемъ начальника Владикавказскаго округа. Такъ, по крайней мѣрѣ, было до 1857 года.
Религію осетинъ опредѣлить трудно. Она представляетъ смѣсь христіянскаго ученія съ язычествомъ и магометанствомъ. Во время царицы Тамары они исповѣдывали христіанство; но когда туркамъ удалось распространить исламизмъ въ смежныхъ съ ними земляхъ закубанскихъ горцевъ, осетины не могли не поддаться этому вліянію, и хотя религія Магомета не пустила у нихъ глубокихъ корней, однако произвела броженіе, вслѣдствіе котораго было полнѣйшее равнодушіе къ той и другой вѣрѣ и возвращеніе народа къ смѣшаннымъ, неопредѣленнымъ вѣрованіямъ. Нынѣ ихъ принято считать мусульманами, хотя кавказскій мюридизмъ никогда не проникалъ къ осетинамъ. Не успѣли мы насмотрѣться на храбрыхъ горцевъ, какъ были заинтересованы новымъ зрѣлищемъ: вступала курдинская милиція, собранная изъ турецкихъ подданныхъ. Курды -- одинъ изъ воинственныхъ народовъ Малой Азіи. Диванъ ихъ считаетъ своими подданными только поточу, что они живутъ на землѣ, принадлежащей турецкому султану; но курды мало заботятся объ этомъ подданствѣ и составляютъ вольный, почти независимый народъ, весьма сомнительно преданный интересамъ турецкаго правительства. Воинственный характеръ этихъ наѣздниковъ подалъ дивану мысль формировать изъ нихъ кавалерію: курды взбунтовались, и дѣло кончилось тѣмъ, что они выставили только свою милицію. Милиція была хороша, однако не устояла противу нашихъ линейныхъ казаковъ и нижегородцевъ въ башъ-кадыкъ-ларскомъ сраженіи, и курды, огорченные своею неудачею, желая поддержать въ себѣ упадающій духъ, напали на обозы бѣжавшей анатолійской арміи и, порядкомъ пограбивъ ихъ. ушли въ свои горы.
Привлеченные на слѣдующій годъ щедрыми обѣщаніями мушира, они снова выставили свою милицію; но въ день кюрюкъ-дарі:нской битвы ихъ отправили подальше отъ обозовъ турецкой арміи, именно на джему шли иску ю переправу черезъ Карсъ-Чай. Здѣсь-то и велѣно было имъ насѣсть на наши обозы. если бы Аллаху угодно было благословить оружіе турецкаго мушира. Однако, на джемушлинскую переправу мы не пошли, а едва не очутились въ хаджи-валинскомъ лагерѣ. Бѣдные курды не видали нашего обоза и упустили анатолійскій.
Раздосадованные неудачею, нагло обманутые турецкимъ сардаромъ, они явились въ нашъ лагерь съ предложеніемъ своихъ услугъ. Ихъ приняли, потому что худой миръ лучше доброй ссоры.
Впрочемъ, кампанія 185й года не показала ихъ доблестей, потому что кончилась кюрюкъ-даринскою битвою. Курды, переходя съ позиціи на позицію вслѣдъ за дѣйствующимъ корпусомъ, прикочевали наконецъ къ Гумри и остались тамъ зимовать мирными гостями, тогда какъ Зарифь-Мустафа не разъ обѣщалъ имъ несмѣтныя богатства въ караванъ-сараяхъ.
Въ кампанію 1855 года, время показало, что и курдинская милиція ничѣмъ не лучше прочихъ милицій. Заговоривъ о ней, припоминаю оригинальную личность одного курда, командовавшаго сотнею въ летучемъ саганлугскомъ отрядѣ. Это былъ старикъ лѣтъ восьмидесяти, страстный любитель рому. Усидѣвъ бутылочку, онъ обыкновенно взбирался на своего сѣраго буцефала, бралъ въ руки курдинскій дротикъ и ѣхалъ прямо къ палаткѣ отряднаго начальника. "Полковникъ!" кричалъ онъ. И когда полковникъ выходилъ, курдинъ потрясалъ свою пику, и произносилъ только: "го-го-го!" что, по его мнѣнію, должно было выразить страшную угрозу непріятелю, и затѣмъ отправлялся спать.
Одинъ разъ разнесся слухъ, что въ Бардосѣ появилась непріятельская кавалерія въ числѣ до 1,500 человѣкъ.
Начальникъ отряда призываетъ стараго курда.
-- Ступай въ разъѣздъ съ своей сотней, говоритъ, и разузнай о непріятелѣ.
-- Дай мнѣ еще сотню линейцевь.
-- Не дамъ я тебѣ линейцевь: ступай одинъ, говоритъ начальникъ.
-- Одинъ не пойду.
-- Отчего не пойдешь?
-- Одному страшно.
-- Какъ же ты вышелъ воевать, когда тебѣ страшно?...
-- Нѣтъ, дай мнѣ и линейцевъ! отвѣчалъ онъ рѣшительно.
Линейцевъ ему не дали; а начальникъ отряда призываетъ къ себѣ командира одной линейской сотни.
-- Возьмите человѣкъ двадцать линейцевъ и ступайте къ Бардосу: тамъ, говорятъ, есть непріятель; только будьте осторожны: тамъ кавалерія.
-- Слушаю-съ!
-- А не страшно съ двадцатью казаками?
Есаулъ удивился и не вѣритъ своимъ ушамь.
-- Что прикажете? переспросилъ онъ.
-- Не страшно съ двадцатью казаками-то?
-- Проберемся! отвѣчалъ онъ спокойно.
Курду перевели этотъ отвѣтъ. Онъ отправился въ свою палатку, посовѣтовался съ бутылкою, возвратился и объявилъ, что идетъ одинъ.
Отправился и привезъ извѣстіе, что непріятеля никакого нѣтъ. Непріятеля-то дѣйствительно гамъ не было, однако несомнѣнно и то, что курдъ не доходилъ до Бардоса, а переночевалъ гдѣ нибудь на Саганлугѣ.
Всѣ эти достоинства курдовъ мы узнали впослѣдствіи, но помню, что курдинскій полкъ, принявшій названіе No 2 (первый находился въ Эриванскомъ отрядѣ генерала Суслова) представился тогда главнокомандующему въ самомъ блестящемъ видѣ. Не говоря уже о красотѣ кровныхъ жеребцовъ, стоило обратить вниманіе на самыхъ всадниковъ: все старики, но люди громаднаго роста, который казался еще громаднѣе отъ высокаго головнаго убора, украшеннаго перьями и золотомъ. Красныя куртки, вышитыя шелкомъ, и широчайшія шальвары, стариннаго восточнаго покроя, бросались въ глаза. Оружіе у курдовъ попадается отличнаго достоинства; въ особенности хорошо короткое, гибкое копье, которымъ, даже на полномъ карьерѣ, онъ владѣетъ искусно. Когда курдинь несется на своемъ жеребцѣ и крутитъ пику, увѣнчанную пучкомъ дорогихъ страусовыхъ перьевъ, высоко надъ головою, грозный видъ его можетъ произвести впечатлѣніе на противника. Это, кажется, испытали на первыхъ порахъ и наши линейцы; но камковскій ударь съ шашкою наголо показалъ, что курдъ не адигскій наѣздникъ, короткій знакомецъ нашего кубанскаго станичника...
Шествіе въ отрядѣ милиціи заключилось, на этотъ разъ, 1-мъ конно-мусульманскимъ полкомъ, набраннымъ изъ жителей Карабахской провинціи. Въ наружности полка много воинственнаго; главное -- добрые кони.
Да кому и неизвѣстна карабахская порода? Намъ случалось видѣть жеребцовъ, цѣнившихся въ нѣсколько тысячъ червонцевъ. Карабахцы съ честью служили въ послѣднюю войну Паскевича и получили знамя; но, при возвращеніи на родину, случилось съ ними обстоятельство, немного ихъ сконфузившее.
"Въ Дагестанѣ въ то время жилъ знаменитый разбойникъ Мулла-Нуръ {У насъ имя Муллы-Нура, благодаря черезчуръ большой услужливости Бестужева (Марлинскаго), перешло въ область фантазіи. Многіе убѣждены, что онъ существовалъ только въ воображеніи нашего поэта-писателя; но память о Мулла-Нурѣ живетъ въ Дагестанѣ до сихъ поръ.}. Много награбилъ онъ сокровищъ, нападая по дорогамъ на купцовъ и останавливая цѣлые караваны. Отъ всѣхъ Мулла-Нуръ отбиралъ только половину наличнаго имущества и раздавалъ его бѣдному народу, терпѣвшему тогда отъ повсемѣстнаго неурожая. Съ своею шайкою врывался онъ въ самыя селенія, окружалъ дома богатыхъ ростовщиковъ, отбиралъ отъ нихъ деньги и хлѣбъ и кормилъ населеніе цѣлаго края. Не было затворовъ для Муллы-Нура. Имя его скоро стало предметомъ легендъ и мистическихъ сказаній; про него ходили самые необыкновенные слухи. Люди недобрые и богатые трепетали его; бѣдные благословляли великодушнаго разбойника.
"Правительству нашему, занятому тогда войною съ Персіей, Турціей и волненіями между горцами, некогда было слѣдить за новыми безпорядками въ Дагестанѣ. Да Мулла-Нуръ и не боялся войска, потому что, опираясь на любовь простаго народа, находилъ всегда и вездѣ безопасное убѣжище. Провѣдавъ, что цѣлый полкъ карабахцевъ возвращается изъ Турціи съ богатою добычею, онъ сдѣлалъ засаду въ одномъ изъ самыхъ узкихъ и мрачныхъ ущелій, по которому безпечные карабахцы шли справа по одному, беззаботно распѣвая свои пѣсни. Вдругъ, будто изъ земли, выросъ незнакомый человѣкъ и загородилъ дорогу переднему всаднику.
Всадникъ далъ коню нагайку и хотѣлъ стоптать незнакомца; но стволы винтовокъ, высунувшіеся въ это время изъ-за камней, охладили его жаръ.
-- Положи часть твоей добычи на эту бурку и проѣзжай мимо! сказалъ строго незнакомецъ, не отвѣчая ему на вопросъ: "кто онъ?"
Между карабахцами, вовсе не расположенными къ подобному дѣлежу, поднялся ропотъ. Задніе напирали; между тѣмъ, передній всадникъ, весь находившійся подъ обаяніемъ суроваго взгляда незнакомца, не трогался съ мѣста. Многіе вынули изъ чехловъ винтовки.
-- Стой! рѣшительно воскликнулъ незнакомецъ.-- Я Мулла Нуръ!
Громко повторило горное эхо страшное имя дагестанскаго разбойника, и карабахцы попятились. Имъ показалось въ лицѣ его что-то сверхъестественное.
-- Пусть каждый изъ васъ положитъ часть своей добычи на мою бурку, и проѣзжайте мимо! сказалъ Мулла-Нуръ и посторонился.
Робко двинулся полкъ. Каждый всадникъ, подходя къ нему, развязывалъ саквы и высыпалъ на бурку свою долю. Мулла-Нуръ зорко слѣдилъ за всѣми -- до поздняго вечера тянулся полкъ -- и, когда проѣхалъ послѣдній всадникъ, скрылся.
Ошеломленные карабахцы опомнились только тогда, когда, выйдя на равнину, увидѣли, что ихъ 500 человѣкъ. Громкій ропотъ неудовольствія пробѣжалъ по рядамъ ихъ, и цѣлый полкъ кинулся въ ущелье; но Муллы-Нура уже не было."
Объ этомъ анекдотическомъ событіи я упомянулъ потому, что оно, какъ легенда, живетъ до сихъ поръ въ мѣстныхъ народныхъ преданіяхъ.
Но обратимся къ музараджикской позиціи.
Войска становятся не на походную ногу; замѣтна нѣкоторая осѣдлость, особенно въ главномъ штабѣ, гдѣ учреждена даже корпусная церковь, состоящая изъ большой зеленой палатки. Божественная служба отправляется ежедневно. Народу всегда много, потому что каждому отрадно молиться и внимать божественному слову подъ чужимъ небомъ.
Въ отрядѣ стали носиться слухи о блокированіи крѣпости. Линейные казаки и кабардинцы небольшими партіями, и цѣлыми сотнями, перебираются за Карсъ-Чай, рыскаютъ по обѣимъ сторонамъ арзерумской дороги, перехватывая курьеровъ и транспорты, пробирающіеся въ Карсъ съ жизненными припасами. Движеніе нашего корпуса, охватившаго Карсъ съ южной стороны, и истребленіе ардаганскихъ магазиновъ поставило крѣпость въ затруднительное положеніе. Дѣйствительно, занявъ арзерумскую дорогу, мы отрѣзали анатолійскую армію отъ ея главныхъ складовъ по ту сторону Саганлука; малые же транспорты рѣдко ускользаютъ отъ бдительности казачьихъ разъѣздовъ. Мы ходимъ по всей странѣ свободно.
8 іюня, утромъ, линейцы перехватили большой транспортъ въ окрестности самаго Карса, а передъ вечеромъ другой. Такъ какъ имъ приходилось возвращаться мимо крѣпости, то изъ лагеря выслали для ихъ прикрытія небольшой кавалерійскій отрядъ.
Въ обоихъ караванахъ оказалось 178 мѣшковъ рису, два тюка хлопчатой бумаги и небольшое стадо рогатаго скота. Главнокомандующій сдѣлалъ слѣдующее распоряженіе: весь рисъ и рогатый скотъ приказалъ раздѣлить поровну на всѣ войска, составляющія дѣйствующій отрядъ; лошадей и оружіе, взятое у турецкихъ черводаровъ {Черводары -- погонщики вьючныхъ лошадей.}, обратить въ собственность казаковъ, ихъ отбившихъ; все же остальное продать, а вырученныя деньги обратить въ харчевую сумму обоихъ линейныхъ полковъ.
Въ ту же ночь вышелъ изъ Мугараджика еще кавалерійскій отрядъ съ генералъ-маіоромъ Баклановымъ для поисковъ на другую сторону Карса. Онъ доходилъ до селенія Чубухлы. лежащаго почти у подножья Саганлугскаго хребта, и, истребивъ найденные тамъ значительные запасы ячменя и сухарей, возвратился въ лагерь.
Куртинскій полкъ дѣлалъ поиски свои за Саганлукомъ.
Наши милиціонеры одушевлены особенно воинственнымъ духомъ. Нѣсколько дней тому назадъ, небольшая партія ихъ выбрала темную ночь и. пробравшись милю сторожевыхъ пикетовъ турецкой кавалеріи, унесла изъ лагеря двѣ остроконечныя палатки. Говорятъ, что они просили даже позволенія пробраться въ Карсъ и взорвать пороховой погребъ. Имъ отказали. Не скрывалось ли въ этой просьбѣ какой нибудь задней мысли? Съ ними надо быть осторожнѣе; примѣръ ихъ полковника, Омаръ-Бека, перебѣжавшаго надняхъ въ Карсъ съ двѣнадцатью милиціонерами, невольно бросаетъ тѣнь подозрѣнія на его сослуживцевъ.
Курды тоже докучали главнокомандующему своими просьбами, хотя эти просьбы и не были такъ воинственны, какъ милиціонеровъ: они просили дозволенія пограбить богатыя селенія въ окрестностяхъ Арзерума. и хотя, просьба ихъ была чистосердечна и вовсе не таила въ себѣ никакой задней мысли, однако и имъ отказали. Курды, не подозрѣвавшіе, чтобы въ грабежѣ могло скрываться что нибудь нехорошее, остались недовольны резолюціей сардаря.
Этими мелкими сшибками, летучими движеніями и ограничивались всѣ наши движенія на мугардажикской позиціи. Противъ Карса не предпринимали ничего до 14 іюня, когда произведена была новая рекогносцировка южныхъ укрѣпленій. Отрядъ, въ составъ котораго вошелъ и Новороссійскій драгунскій полкъ, выступилъ подъ командою генералъ-маіора графа Нирода, видѣлъ опять баши-бузуковъ и на этотъ разъ послалъ имъ одно ядро изъ батареи Двухжоннаго.
Черезъ день послѣ рекогносцировки, весь корпусъ поднялся съ своего мѣста и, подвинувшись влѣво верстъ на десять, остановился у селенія Капы-Кія. Позиція эта. расположенная на высотахъ. командующихъ окрестною мѣстностію, была крѣпка и выгодна для обороны. Вѣроятно, мы не безъ цѣли перемѣнили открытую мугараджикскую позицію.
Дѣйствительно, вечеромъ заговорили о какомъ-то дальнемъ походѣ: но куда именно -- это пока держалось въ секретѣ. 16 іюня дѣйствующій корпусъ раздѣлился на двѣ половины: одна, подъ командою генералъ-лейтенанта князя Гагарина, осталась въ Каны-Кеѣ противъ Карса: другая, подъ личнымъ начальствомъ главнокомандующаго, двинулась за Саганлукскій хребетъ {Въ отрядѣ, выступившемъ за Саганлукъ, находились: пѣхота: 1 бригада 8 пѣхотной дивизіи, Лейбъ-Эриванскій Его Величества полкъ и Кавказскій стрѣлковый баталіонъ; артиллерія: Кавказская гренадерская бригада, двѣ ракетныя команды, донская No 7 и линейская казачья No 13 батарея; кавалерія: Новороссійскій драгунскій полкъ, два дивизіона нижегородцевъ; полки: Донской казачій No 4, лицейскихъ казаковъ подполковника князя Витгенштейна, Куртинскій, 1-й конно-мусульманскій, дивизіонъ горцевъ и сотня конныхъ охотниковъ.}.
Съ разсвѣтомъ выступилъ генералъ-маіоръ Баклановъ и пошелъ по тому же направленію съ 4-мъ и 5-мъ дивизіономъ Нижегородскаго полка и частью милиціи; въ одиннадцать часовъ утра тронулись за, нимъ и главныя силы.
На. переправѣ черезъ Карсъ-чай, въ какомъ-то армянскомъ селеніи, главнокомандующій смотрѣлъ войска. Мы, сдѣлавъ въ этотъ день значительный переходъ, въ другой разъ переправились черезъ Карсъ-чай и остановились на лѣвомъ берегу его бивуаками, вблизи бѣднаго селенія.
На другой день подошли къ Саганлуку. Ночью пѣхота снялась съ позиціи и. перевалившись черезъ хребетъ, потянулась на Бардосъ, гдѣ, по слухамъ, находилось главное интендантство турецкой арміи; съ разсвѣтомъ 19 іюня и кавалерія графа Нирода стала подниматься на горы. По всему подъему тянется неширокая, каменистая, но все-таки довольно удобная дорога даже для колеснаго обоза, идущая между густыми лѣсами. День былъ нестерпимо жаркій, потому всѣ были рады лѣсной прохладѣ и не слишкомъ-то торопились выбираться на открытыя поляны, спаленныя іюньскимъ солнцемъ. Но лѣсъ кончился; мы взобрались на послѣднюю крутизну и около остатковъ турецкаго лагеря остановились.
Здѣсь, при открытіи кампаніи, стоялъ небольшой турецкій отрядъ. Турки, по страсти своей окапываться, начали было возводить земляныя укрѣпленія, но, узнавъ о приближеніи нашихъ войскъ, отступили такъ быстро, что даже Баклановъ, съ передовымъ отрядомъ, не засталъ здѣсь ни одного солдата.
Вершина Саганлука обнажена отъ лѣса и еще покрыта во многихъ мѣстахъ снѣгомъ. Во всѣ стороны видъ превосходный: если посмотрѣть внизъ, то взоръ скользитъ только надъ верхушками деревъ дремучаго, безконечнаго лѣса; подъемъ кажется круче и труднѣе, нежели на самомъ дѣлѣ; впереди чернѣетъ узкое Еникейское ущелье, а по сторонамъ его глубокія долины, испещренныя пашнями. Особенно хорошъ отсюда Бардосъ, потонувшій въ роскошной зелени своихъ садовъ... Но не всегда усталый военный человѣкъ любуется картинами природы. Привыкаетъ онъ къ нимъ и смотритъ безъ энтузіазма, едва замѣчая красоты Божьяго міра, на которыхъ съ такимъ упоеніемъ остановился бы вдохновенный взглядъ поэта-художника.... Такъ, свыкнувшись и съ мыслью о смерти, онъ съ апатическимъ равнодушіемъ слышитъ жужжанье ядра, визгъ прыгающей картечи и съ притупленнымъ чувствомъ глядитъ на искаженныя лица товарищей-страдальцевъ, лежащихъ у его ногъ! Не до картинъ природы было и намъ, когда послѣ знойнаго іюньскаго дня насъ вдругъ охватило зимнимъ холодомъ. Солдаты топтались въ какой-то рыхлой массѣ, похожей на снѣгъ, и старались согрѣться движеніемъ, потому что сѣрая, поношенная шинель не защита отъ холода. Съ офицерами не было палатокъ; пришлось ложиться на мерзлой землѣ, и всѣ съ нетерпѣніемъ ожидали разсвѣта, чтобы выбраться изъ этой Сибири, какъ говорили солдаты. Удивительно, какъ турки стояли здѣсь, когда въ половинѣ іюня вода замерзаетъ въ манеркахъ. Стало свѣтать; мы спустились съ горъ и, пройдя узкимъ Еникейскимъ ущельемъ, остановились на отдыхъ около богатаго селенія того же названія. Здѣсь находились большіе запасные магазины карсской арміи; мы оставили ихъ пока нетронутыми и перешли въ селеніе Кара-Курганъ, гдѣ присоединились къ главной колоннѣ, пришедшей прямо сюда изъ Бардоса. Въ селеніи мы не застали никого: жители разбѣжались и увезли съ собою пчельники, составляющіе, какъ слышно, главнѣйшій ихъ промыселъ.
Драгуны и милиціонеры, которыхъ влекло любопытство посмотрѣть, что дѣлается въ селеніи, были встрѣчены такими огромными роями разсвирѣпѣвшихъ пчелъ, что принуждены были искать спасенія въ бѣгствѣ.
Помню, какъ мимо насъ проскакалъ одинъ милиціонеръ: его голова, шея, руки и лицо были буквально облѣплены пчелами. Несчастный кричалъ, отчаянно отмахивался, но ничего не могъ сдѣлать и нашелъ спасеніе только въ ближней рѣчкѣ, куда вскочилъ вмѣстѣ съ конемъ и раза три окунулся въ воду.
Въ Кара-Курганѣ мы тоже нашли большіе запасы муки, печенаго хлѣба и сухарей, ячменя, пшеницы и даже артиллерійскихъ снарядовъ. Передовой отрядъ Бакланова захватилъ нѣсколько аробъ съ рогатымъ скотомъ, прибывшихъ сюда передъ нами за провіянтомъ изъ Карса.
Эти запасы пришлись кстати, потому что семидневный провіантъ, находившійся у людей, разумѣется, израсходовался гораздо ранѣе, и солдаты уже голодали. По оплошности, даже у офицеровъ къ концу похода не оказалось ни одного сухари и ихъ покупали за большія деньги у болѣе запасливой пѣхоты. Немедленно были посланы особыя команды забирать изъ магазиновъ все, что попадется подъ руку, и тащить къ эскадроннымъ котламъ. Продуктовъ брали сколько хотѣли, или, точнѣе сказать, сколько каждый могъ унести на себѣ.
Эта экспедиція сохранилась въ солдатской пѣснѣ, сложенной нашими драгунами, побывавшими на Кавказѣ. Въ пѣснѣ есть куплетъ, характеризующій этотъ эпизодъ нашего саганлукскаго похода:
Тамъ мука, крупа, пшеница;
Да все это нипочемъ,
Да все это нипочемъ,
Безъ разсчету волочемъ.
И волокли, дѣйствительно, безъ разсчету: въ одинъ и тотъ же котелъ валилась крупа, пшеница, горохъ, перецъ и масло, чтобы не пропадало добро даромъ. Приправили все это безмѣрнымъ количествомъ муки, чтобы пища была погуще,, какъ выражались солдаты. Одинъ штабъ-офицеръ шутя замѣтилъ, что къ ней недостаетъ только меду, и тутъ же вызвались охотники добыть меду, защищаемаго цѣлою пчелиною арміей. Отправились и черезъ часъ возвратились съ огромными чашками отличнаго меду, но съ лицами и руками, до того искусанными и опухшими, что иныхъ нельзя было узнать. Медомъ окончательно заправили пищу, и образовалась каша, какой никто еще не видывалъ отъ своего рожденія. Свойства и вкуса ея положительно опредѣлить было невозможно; но солдаты ѣли,-- стало быть вкусно. До самаго разсвѣта сидѣли они за. своими котлами, похваливая кашицу, и въ особенности бѣлые турецкіе сухари, которые употреблялись въ видѣ десерта, на закуску.
На слѣдующій день, графъ Ниродъ ходилъ съ Новороссійскимъ драгунскимъ полкомъ въ Зевинъ, богатое мѣстечко, на большой арзерумской дорогѣ, верстахъ въ восьмидесяти отъ самаго города, замѣчательное своими живописными окрестностями. На противоположномъ берегу рѣчки, при которой стоитъ Зевинъ, возвышаются мрачныя развалины -- замокъ или крѣпость, не знаю: распросить было некого, да и некогда; мы только зажгли турецкіе магазины и вернулись въ Кара-Курганъ. Въ Кара-Курганѣ всѣхъ нашли въ большихъ хлопотахъ: отрядъ сейчасъ выступаетъ обратно; намъ дали только небольшой роздыхъ, и мы, вмѣстѣ со всѣми, выступили къ Саганлуку. вслѣдъ за нами запылали Кара-Курганъ и Ени-Кей. Ихъ зажгли потому, что не могли забрать всѣхъ запасовъ, приготовленныхъ турками. Жаль было смотрѣть на богатыя селенія, объятыя пламенемъ. Красное зарево стояло на вечернемъ небѣ; черные клубы дыма высокими, крутящимися столбами поднимались кверху и надъ нашими головами сгущались въ облака. Въ воздухѣ пахло гарью.
Подходя къ Саганлуку, у подножія котораго назначенъ былъ ночлегъ, неугомонные милиціонеры затѣяли джигитовку. Князь Андрониковъ выстроилъ своихъ мусульманъ въ лаву и пустилъ маршъ-маршемъ по камнямъ и рытвинамъ. Курды скакали поодиночкѣ, приводя въ изумленіе ловкостію и искусствомъ владѣть своими короткими копьями. Армяне же изобрѣли такой родъ джигитовки, какой намъ еще не приводилось видѣть на Кавказѣ: нѣсколько всадниковъ скакали другъ на. друга и бросали довольно увѣсистыми палками, стараясь попасть въ противника. Каждый, разумѣется, хлопоталъ о томъ, чтобы увернуться отъ удара. Мы были свидѣтелями, какъ два разскакавшіеся армянина стукнулись на карьерѣ такъ сильно другъ о друга, что оба вылетѣли изъ сѣделъ; другой- бѣднякъ, не успѣлъ увернуться отъ летящей палки, и его конъ получилъ такой ударъ по ногамъ, что. къ немалому удовольствію всего общества, раза три перевернулся на землѣ съ своимъ злополучнымъ всадникомъ. Армянина подняли, понесли, и джигитовка прекратилась.
На слѣдующій день мы перешли хребетъ и ночевали на противоположномъ склонѣ его. Мѣсто было превосходное: подъ нашими ногами протекала быстрая горная рѣчка, кругомъ шумѣли дремучіе лѣса. И вечеръ былъ упоительно хорошъ: ясный, тихій. Послѣдніе лучи потухавшаго солнца играли красноватымъ отблескомъ и на штыкахъ пѣхотныхъ ружей, составленныхъ въ длинные козлы, и на мѣдныхъ орудіяхъ артиллеріи. А тамъ, далеко, далеко внизу, въ зеленой чащѣ молода то кустарника, чернѣлись драгунскія коновязи, мелькали флюгера пикъ, а еще ниже рисовался живописно разбросанный бивуакъ милиціонеровъ.
Когда стемнѣло, по всему протяженію бивуачной линіи разложились чудовищные костры; красноватое зарево, вспыхнувъ. мгновенно разлилось по темно-синему небу и освѣтило темныя вершины лѣса. Въ разнообразныхъ положеніяхъ, поодиночкѣ и цѣлыми группами, лежали офицеры и солдаты около бивуачныхъ костровъ; разговоръ шелъ оживленный: войска только что узнали о блистательной побѣдѣ крымской арміи.
Главнокомандующій, передъ вечеромъ, получилъ депешу, извѣщавшую его объ отбитіи 6 іюня перваго севастопольскаго приступа. Имя Хрулева повторялось вездѣ. Говорили тогда, будто нашихъ убито всего 3,000, а союзниковъ только такое же число взято въ плѣнъ; общая же ихъ потеря простиралась будто бы до 12,000. Ночью былъ страшный холодъ. Когда мы проснулись. трава кругомъ была покрыта утреннимъ морозомъ, и наша быстрая рѣчка около своихъ береговъ подернулась тонкою корою льда. Но іюнь черезъ нѣсколько часовъ далъ себя почувствовать, лишь только мы вышли изъ лѣсу и спустились на равнины Карсъ-чая. Солнце жгло нестерпимо; драгуны млѣли и падали съ лошадей, да и трудно было выдержать головѣ: до раскаленной каски невозможно было дотронуться. Почему же однѣ драгунскія головы были обречены на за кое мученіе? Русская пѣхота не носила касокъ въ странѣ, гдѣ носятъ бѣлыя фуражки или папахи. Подъ папахою тепло, правда, но не трещитъ черепъ, не болитъ мозгъ {Надо замѣтить, что каски вообще плохо выдерживали невзгоды бивуачной жизни. Офицеры, у которыхъ онѣ были уничтожены временемъ, или нулями кюрюкъ-даринскаго сраженія, выписали новыя изъ Петербурга, а до полученія ихъ носили во фронтѣ солдатскія.}. Ухитрились было мы обшивать свои каски бѣлымъ холстомъ, какъ кавказцы обшиваютъ свои фуражки, и отбыли такъ 1854 годъ; но теперь вдругъ это показалось чѣмъ-то безобразнымъ и было запрещено. Вообще саганлукскій походъ навлекъ на наши головы много непріятностей; главнѣйшія изъ нихъ относились къ тому, что мы на переходахъ болѣе слушали пѣсенниковъ, чѣмъ толковали солдату о посадкѣ, о правилѣ держанія поводьевъ надъ лукою, о томъ еще, что въ конномъ строю каблукъ долженъ быть ниже носка, а въ пѣшемъ -- носокъ ниже каблука.
Нѣтъ! чаще и чаще вспоминается намъ теперь славное время кюрюкъ-даринскаго похода. Бывало, выѣдетъ Бебутовъ, и долго не умолкаютъ привѣтственные крики, переходя изъ баталіона въ баталіонъ, изъ эскадрона въ эскадронъ, изъ сотни въ сотню. И солдаты весело смотрятъ въ лицо своего добраго начальника... Тогда мы садились на лошадей съ удовольствіемъ, шли впередъ бодро и щеголяли удалью....
Наконецъ, утромъ 24 іюня, мы добрались до своего вагенбурга. Отрядъ князя Гагарина стоялъ спокойно; ни онъ противу турокъ, ни турки противъ него не предпринимали ничего. По приходѣ на позицію, мы были обрадованы новою вѣстію -- о побѣдѣ полковника князя Орбеліани на границѣ Ольтинскаго пашалыка съ ахалкалакскимъ участкомъ. Все дѣло вышло изъ того, что турки хотѣли пограбить наши пограничныя деревни; но князь Орбеліани самъ перешелъ границу и напалъ на турецкій отрядъ.
Въ это же время получено было извѣстіе изъ Эриванскаго отряда генерала Суслова, что Вели-Паша, встревоженный нашимъ движеніемъ за Саганлукъ, снялся съ позиціи при Топрахъ-Кале и отступилъ на большую арзерумскую дорогу къ Керпи-Кеву такъ быстро, что Сусловъ едва могъ настичь и разбить часть его кавалерійскаго аріергарда.
Недолго мы простояли въ Каны-Кеѣ. 30 іюня отрядъ передвинулся еще лѣвѣе къ самому берегу Карсъ-чая и расположился около селенія Тэкмэ. Жителей не было, а потому селеніе мгновенно растащили на дрова, въ которыхъ чувствовался большой недостатокъ.
Но прежде нежели говорить о дѣйствіяхъ противъ Карса съ этой позиціи, вернемся къ нашему саганлукскому походу. Когда, послѣ истребленія турецкихъ магазиновъ, отрядъ возвращался на плоскость, на западной покатости Саганлукскаго хребта остался особый летучій отрядъ, подъ командою полковника Нижегородскаго драгунскаго полка князя Дундукова-Корсакова. Этотъ отрядъ былъ составленъ изъ четвертаго дивизіона нижегородцевъ, двухъ сотенъ линейныхъ казаковъ, двухъ сотенъ кабардинцевъ, части армянской милиціи и около полусотни курдовъ.
О дѣйствіяхъ этого летучаго отряда, составившихъ особый эпизодъ въ нашей кампаніи, я хочу поговорить подробнѣе.
Отряду было поручено наблюдать за переходами черезъ Саганлукъ и удерживать въ покорности тамошнее населеніе. Порученіе это, возложенное на лицо, выбранное самимъ главнокомандующимъ, было столько же трудное, сколько и опасное, потому что отрядъ былъ гораздо ближе къ непріятелю, чѣмъ къ намъ, отдѣленнымъ отъ него лѣсистымъ Саганлукскимъ хребтомъ.
Князь Дундуковъ расположилъ отрядъ близъ хановъ, т. е. постоялыхъ дворовъ, сложенныхъ изъ камня и обнесенныхъ каменною стѣною. Мѣсто для бивуака было выбрано не только удобное, но и чрезвычайно живописное, вблизи горной рѣчки, на опушкѣ лѣса, который чѣмъ дальше, тѣмъ становился все гуще, гуще и образовывалъ дремучія, непроходимыя дебри. Первою заботою было добиться водворенія жителей по селамъ и поддержанія въ нихъ довѣрія къ нашему правительству. Нужно было употреблять и ласки, и угрозы, и награды, и наказанія. Кто слушался увѣщаній, тѣмъ выдавали охранные листы* кто упорствовалъ, у того отбивали скотъ и грозили разорить самыя селенія. Такими аргументами принуждали недовѣрчивыхъ жителей возвращаться и приниматься снова за оставленныя полевыя работы. Отрядъ держалъ еще постоянные разъѣзды по всѣмъ направленіямъ и былъ насторожѣ, потому что въ окрестностяхъ появлялся непріятель. Такъ 24 іюня, въ тотъ самый день, когда нашъ отрядъ подходилъ къ Каны-Кею, одна кабардинская сотня, отправившаяся въ разъѣздъ къ Бардосу, наткнулась на значительную толпу баши-бузуковъ, шедшую изъ Олѣтинскаго пашалыка къ Керпи-Кеву. Кабардинцы атаковали непріятеля, не справляясь о его числительности, и, послѣ рукопашной схватки, разсѣяли баши-бузуковъ, при чемъ съ нашей стороны смертельно раненъ одинъ кабардинецъ.
Слухи о такихъ отважныхъ дѣйствіяхъ небольшаго русскаго отряда скоро дошли до Вели-Паши, стоявшаго въ то время уже въ Керпи-Кевѣ. Онъ вознамѣрился принять серьезныя мѣры для уничтоженія этого отряда, а между тѣмъ и князь Дундуковъ рѣшился на чрезвычайно смѣлое и рискованное предпріятіе, полагаясь на мужество своей кавалеріи: положено было оставивъ настоящую позицію, пробраться въ окрестности самаго Керпи-Кева, чтобы нечаяннымъ появленіемъ тамъ произвести еще сильнѣйшее впечатлѣніе на умы жителей и, главное, сбить съ толку турецкаго военачальника.
Зарывъ въ ханахъ ячмень и всѣ припасы, находившіеся при отрядѣ, чтобы сохранить ихъ къ возвращенію, князь Дундуковъ налегкѣ выступилъ въ походъ. Пошли напрямикъ. Проводникъ-курдъ ѣхалъ впереди и велъ безъ дороги; отрядъ пробирался въ одинъ конь сквозь дремучія дебри вѣковыхъ сосенъ, то спускался къ пропасти, то карабкался по горнымъ тропинкамъ и скаламъ, однако шелъ быстро: его составляла одна кавказская кавалерія, привыкшая къ подобнымъ переходамъ.
Передъ вечеромъ, спустившись въ долину, мы перешли большую дорогу, ведущую изъ Карса въ Керпи-Кевъ, и снова стали подниматься на противоположныя горы. Тамъ, въ густомъ лѣсу, остановились на привалъ. Велѣно было соблюдать всевозможныя предосторожности, чтобы не подать о себѣ извѣстія жителямъ, скитавшимся еще по лѣсамъ и живущимъ въ селахъ, разбросанныхъ по горнымъ отлогостямъ Саганлука. Преждевременное открытіе нашего движенія могло имѣть непріятныя послѣдствія для отряда, застигнутаго посреди такой мѣстности.
Едва расположились на отдыхъ, какъ вдругъ въ лѣсу грянулъ ружейный выстрѣлъ, и тысячью раскатами повторило его горное эхо. Отрядъ бросился къ конямъ. Начались розыски; виновный сознался самъ. Это былъ нижегородскій драгунъ, увидѣвшій въ нѣсколькихъ саженяхъ отъ бивуака дрофу. Искушеніе для страстнаго охотника было такъ велико, что, забывъ все, онъ выстрѣлилъ, убилъ птицу и съ торжествующимъ лицомъ принесъ свою жертву прямо къ отрядному начальнику. Подобная наивность спасла его отъ наказанія. Однако, по выстрѣлу, жители легко могли напасть на слѣдъ нашего отряда и передать о немъ вѣсть въ турецкій лагерь; поэтому сѣли на коней и быстро пошли впередъ. Перевалившись черезъ вершину хребта, спустились къ урочищу Миледузе и, не доходя до него версты двѣ; остановились въ глубокой котловинѣ, окруженной со всѣхъ сторонъ голыми утесами. Отъ Миледузе стоило подняться на ближайшія возвышенности, и тогда можно было увидѣть парные ведеты, торчавшіе впереди турецкаго лагеря.
Поручивъ свой отрядъ полковнику Шульцу, князь Дундуковъ-Корсаковъ, въ сопровожденіи только линейнаго казачьяго конвоя, спустился еще ниже съ горъ и поѣхалъ въ самый городъ. Жители, узнавши, что въ двухъ верстахъ стоитъ русскій кавалерійскій отрядъ, пришли въ смятеніе. Распустивъ слухъ, что отрядъ простоитъ здѣсь долго, князь Дундуковъ вернулся изъ Миледузе и немедленно послалъ охотниковъ въ главный штабъ съ донесеніемъ о своемъ движеніи, подтвердивъ имъ ѣхать какъ можно осторожнѣе, чтобы гдѣ нибудь не наткнуться на баши-бузуковъ.
Между тѣмъ, люди наскоро сварили ужинѣ, поѣли, дождались ночи и, разложивъ большіе костры въ котловинѣ, чтобы ввести въ заблужденіе турецкіе разъѣзды и самихъ жителей, тихо поднялись опять на горы. Ночь была темная; продолжать движеніе безъ дороги, посреди страшныхъ обрывовъ, стало невозможно. Князь Дундуковъ рѣшился ночевать на вершинѣ горы. Люди, спѣшившись, держали лошадей въ поводу, и отрядъ былъ въ ежеминутной готовности къ бою.
Въ самую полночь раздался конскій топотъ, послышались крики и потомъ ружейные выстрѣлы. Взводъ драгунъ вскочилъ на коней и бросился въ ту сторону на развѣдки; въ темнотѣ онъ наткнулся на какихъ-то всадниковъ, которые стремительно повернули назадъ къ лѣсу. Драгуны увязались за ними. Весь отрядъ сѣлъ на коней, а, между тѣмъ, драгуны у самой опушки лѣса настигли бѣжавшаго непріятеля и съ удивленіемъ узнали въ мнимыхъ баши-бузукахъ тѣхъ самыхъ армянъ, которые еще изъ Миледузе отправились въ главную квартиру. Дѣло объяснилось слѣдующимъ образомъ: армяне въ лѣсу наткнулись на обывательское кочевье; жители напали на армянъ; армяне обратились въ бѣгство и столкнулись съ драгунскимъ взводомъ; злополучные охотники приняли его со страху за баши-бузуковъ и кинулись въ лѣсъ,-- тогда и драгуны, въ свою очередь, сочли ихъ за непріятеля. Несмотря на то, что все кончилось благополучно, положеніе нашего отряда было опасно: ложная тревога легко могла обратиться въ серьезный бой, если бы турки, привлеченные выстрѣлами, вздумали подняться на горы.
Съ разсвѣтомъ, курды, ходившіе въ разъѣздъ къ Зевину, прискакали съ извѣстіемъ, что открыты слѣды большой баши-бузукской партіи, прошедшей подъ горами, на которыхъ ночевалъ князь Дундуковъ. Дѣйствительно, внизу тянулся глубокій оврагъ, съ обрывистыми берегами, за которымъ громоздились горы, одѣтыя густымъ лѣсомъ. По дну этого-то узкаго ущелья и прошла партія баши-бузуковъ. Если бы турки послали по горамъ свои боковые разъѣзды, то открыли бы нашъ отрядъ; но турки этого не сдѣлали и были жестоко наказаны. Оставивъ на мѣстѣ дивизіонъ драгунъ и милицію, князь Дундуковъ, съ линейскими и кабардинскими сотнями, пошелъ по гребню горъ. Скоро онъ выбрался на открытую мѣстность, по срединѣ которой уныло торчало одно деревцо. Отсюда видѣнъ былъ весь бивуакъ баши-бузуковъ, раскинутый въ небольшой, вдавшейся въ горной хребетъ, котловинѣ. Кони были посѣдланы; но сами баши-бузуки, завернувшись въ свои широчайшіе бурнусы, спокойно почивали вокругъ потухающихъ костровъ. Лишь нѣсколько человѣкъ, вѣроятно часовые, а можетъ быть и просто страдавшіе безсонницей, занимались чисткою оружія или перебирали вещи въ своихъ походныхъ сумкахъ. О возможности нападенія никто изъ нихъ и не подозрѣвалъ, полагая русскихъ еще далеко впереди. Князь Дундуковъ сдѣлалъ распоряженіе для атаки. Оставивъ при себѣ одну сотню линейцевъ, онъ приказалъ другой сотнѣ и дивизіону черкесской милиціи спуститься въ долину и ударить прямо въ шашки на оплошнаго непріятеля. Съ горы можно было слѣдить за всѣмъ, что произойдетъ въ долинѣ. Тихо сотня за сотнею спускались съ обрывистой крутизны и потомъ въ карьеръ понеслись по оврагу. Первые повернули въ котловину линейцы и, выхвативъ винтовки, дали залпъ. Ошаломленные турки бросились къ лошадямъ, партія разсѣялась бы, если бы лихіе кабардинцы мгновенно не поправили ошибки линейцевъ. Въ то время, когда тѣ пріостановились для залпа, кабардинцы обогнали ихъ и съ шашками наголо разлетѣлись по всему бивуаку. Кровь полилась: рубили сонныхъ, рубили безоружныхъ, рубили защищавшихся; ни одинъ кабардинецъ не вынулъ изъ чехла своей винтовки, и только часть баши-бузуковъ, съ начальникомъ Черкесъ-бекомъ, успѣла вскочить на коней и разсыпалась по всѣмъ направленіямъ.
Одинъ турокъ скакалъ на бѣломъ арабскомъ жеребцѣ. За нимъ гналось нѣсколько кабардинцевъ; но напрасно стлались по землѣ добрые черкескіе кони: они не могли догнать его даже на ружейный выстрѣлъ. Всадникъ выскакивалъ уже изъ котловины, какъ вдругъ казаки перерѣзали ему дорогу; онъ проскользнулъ между ними и пустилъ коня во весь духъ прямо на гору, гдѣ скрытно стояла другая казацкая сотня. Добрый конь, почуявъ что-то недоброе, круто повернулъ въ сторону. Тогда князь Дундуковъ, давно обратившій вниманіе, на. эту необыкновенную лошадь, послалъ казаковъ съ приказаніемъ не стрѣлять, а захватить баши-бузука живымъ. Казаки, пробравшись ложбинами, вдругъ выскочили на него со всѣхъ сторонъ. Любо было глядѣть, какъ бѣлый конь вился между нашими всадниками, кидаясь то вправо, то влѣво, и наконецъ проскочилъ между двумя казаками, едва-едва не схватившими его за поводья. Въ это самое время одинъ линеецъ выстрѣлилъ въ догонку, и бѣлый конь вдругъ укоротилъ бѣгъ. Тогда только казаки догнали и взяли въ плѣнъ турецкаго наѣздника. Онъ оказался купцомъ, ѣздившимъ въ Мекку на поклоненіе гробу Магомета; тамъ онъ и купилъ эту чудную лошадь. Но, къ сожалѣнію, рана ея оказалась неизлеченною: пуля перебила заднюю ногу и глубоко засѣла въ кости.
Тѣмъ временемъ бой прекратился. Въ рукахъ кабардинцевъ осталось баши-бузукское знамя, пожалованное впослѣдствіи главнокомандующимъ черкесскимъ сотнямъ, на память славнаго боя. Сверхъ того намъ досталось множество оружія, осѣдланныхъ лошадей и до ста человѣкъ плѣнныхъ. На мѣстѣ сшибки лежало сорокъ тѣлъ; но потеря турокъ была гораздо значительнѣе, судя потому, что много труповъ находили потомъ жители въ кустахъ и оврагахъ, куда, вѣроятно, скрывались раненые.
Наша потеря была незначительная, легко объясняемая смѣлостію и неожиданностію удара. Кабардинцы потеряли до десяти человѣкъ ранеными, и сверхъ того убитъ извѣстный джигитъ ихъ Нахъ-Аргануковъ, командовавшій въ бою. кажется, осетинскою сотнею. Судьба свела его съ не менѣе знаменитымъ турецкимъ наѣздникомъ, который, будучи раненъ въ голову шашкою Нахъ-Арганукова, выстрѣлилъ изъ пистолета и положилъ на мѣстѣ; но въ этотъ самый моментъ тринадцатилѣтній племянникъ осетина, ловкій и проворный мальчикъ, кинувшись на помощь дядѣ, ударомъ кинжала отсѣкъ всю нижнюю половину лица своему противнику, который, залившись кровью, упалъ съ лошади.
Смерть храбраго осетина была отмщена. Сдѣлавъ небольшой привалъ на мѣстѣ побоища, летучій отрядъ пошелъ обратно къ Вардосу. Дорога была гористая, но довольно удобная и широкая. Впереди отряда вели плѣнныхъ, за ними кабардинцы везли своихъ раненыхъ и тѣло убитаго офицера. Нижегородскій дивизіонъ шелъ въ арьергардѣ. Проходя черезъ одно ущелье, драгуны замѣтили въ кустахъ что-то красное; подъѣхали поближе и увидѣли умирающаго баши-бузука. Это былъ тотъ самый высокій наѣздникъ, въ красномъ плащѣ, который убилъ храбраго Нахъ-Арганукова и въ свою очередь былъ смертельно раненъ его молодымъ племянникомъ. Несмотря на свои ужасныя раны, онъ имѣлъ еще довольно силы, чтобы отползти на такое дальнее разстояніе. Но приказанію полковника Шульца, драгуны его подняли и кое-какъ довезли до мѣста, гдѣ отрядъ расположился на отдыхъ.
Когда плѣнные узнали объ этомъ, непритворный ужасъ выразился на ихъ лицахъ; они не хотѣли вѣрить, чтобы нашлась рука, которая могла бы поразить страшнаго джигита. Имъ показывали тринадцатилѣтняго мальчика, но турки недовѣрчиво качали головами. Картина была трогательная: раненый башибузукъ лежалъ на своемъ красномъ плащѣ, и судорожное движеніе его изрубленнаго лица, покрытаго запекшеюся кровью, показывало невыносимое страданіе; глаза дико блуждали. Плѣнные на колѣняхъ окружали одръ умирающаго; поодаль стояли драгуны.
Князь Дундуковъ попросилъ доктора, бывшаго при отрядѣ, употребить всѣ средства, чтобы сохранить жизнь храброму человѣку. Врачъ поспѣшилъ исполнить желаніе князя, но, осмотрѣвъ раненаго, замѣтилъ, что ему нуженъ другой врачъ.
Докторъ наклонился къ больному, но едва взялъ его за руку, какъ турокъ вздрогнулъ, глаза его дико завертѣлись въ своихъ орбитахъ и черезъ мгновеніе сдѣлались неподвижны.
-- Эка ручища-то у нашего лекаря тяжелая какая! проговорилъ вдругъ голосъ изъ толпы, стоявшей поодаль.-- Вѣдьвонъ жилъ человѣкъ, а дотронулся доктуръ рукою -- и померъ.
Эта выходка разсмѣшила всѣхъ и отвлекла мысли отъ мрачной картины умирающаго.
Князь Дундуковъ приказалъ распорядиться его погребеніемъ. Вблизи росло одно дерево. Подъ его раскидистыми вѣтвями вырыли могилу и на краю ея положили два тѣла: одно, по кавказскому обычаю, завернутое въ бурку, другое -- прикрытое тѣмъ самымъ краснымъ плащемъ, который былъ на покойномъ во время боя. Мулла, состоявшій при кабардинскомъ дивизіонѣ, прочелъ надъ ними одну общую молитву, и тѣла противниковъ успокоились рядомъ.
Отрядъ сѣлъ на коней, но мулла продолжалъ еще молиться на могилѣ. Миръ вамъ, храбрые мусульмане! Честно каждый изъ васъ исполнилъ свои обязанности, утвержденныя вашимъ словомъ, вашею клятвою! Долго еще солдаты оглядывались на могилу, и долго еще виднѣлся имъ колѣнопреклоненный мулла.
Вечеромъ отрядъ подошелъ къ Вардосу. Жители съ ужасомъ услыхали объ истребленіи сильной партіи баши-бузуковъ, высланной, какъ они говорили, къ ханамъ съ цѣлію уничтожить тамъ нашъ отрядъ. Кровавая свалка 26 іюня подѣйствовала на умы народа, и спокойствіе въ краѣ водворилось повсемѣстное.
Отъ Бардоса снова отрядъ поднялся на горы и расположился на своей дать, какъ называлъ князь Дундуковъ стоянку около хановъ. Запасы ячменя и хлѣба, зарытые въ землю при движеніи къ Миледузе, оказались всѣ въ цѣлости и вполнѣ вознаградили за лишенія, перенесенныя во время партизанскаго набѣга.
Цѣль отряда -- водвореніе въ краѣ спокойствія -- была достигнута. Князь Дундуковъ-Корсаковъ получилъ приказаніе отъ главнокомандующаго сблизиться на время съ главными силами, стоявшими тогда, какъ мы видѣли, еще на каны-кейской позиціи. Летучій отрядъ спустился съ Саганлукскаго хребта и 28 іюня расположился около селенія Таганлы, перстахъ въ двадцати отъ Каны-Кея.
На другой день, оставивъ отрядъ на мѣстѣ, полковникъ князь Дундуковъ-Корсаковъ отправился, въ сопровожденіи кабардинскаго дивизіона, въ главный штабъ. Главнокомандующій былъ доволенъ его дѣйствіями и въ особенности благодарилъ горцевъ за ихъ молодецкую службу.
-- Передайте сердарю, что я мало пролилъ крови и ничего не сдѣлалъ, чтобы быть отличеннымъ отъ своихъ товарищей.
Мы перешли на позицію къ Тикмэ. Здѣсь князь Дундуковъ получилъ новое назначеніе -- командира Нижегородскаго драгунскаго полка, на мѣсто генералъ-маіора князя Навчавадзе. Летучій саганлукскій отрядъ поступилъ подъ начальство полковника Шульца, которому велѣно было собирать свѣдѣнія о непріятелѣ со стороны Арзерума.
Насталъ іюль. Въ первой половинѣ его наши войска не предпринимали ничего серьезнаго противу гарнизона, запершагося въ Карсѣ. Все вниманіе главнокомандующаго обращено было на пресѣченіе сообщеній крѣпости съ Арзерумомъ и сосѣдними санджаками {Санджакъ -- уѣздъ.} и на очищеніе дорогъ отъ мелкихъ разбойничьихъ шаекъ, скитавшихся въ предгоріяхъ Саганлука и возстановлявшихъ противу насъ мирное населеніе края. Съ этою цѣлію составлялись особые летучіе отряды, и первый изъ нихъ былъ порученъ генералъ-маіору Бакланову.
Это было вечеромъ 2 іюля.
Едва стемнѣло, какъ кто-то, подъѣхавъ къ коновязамъ Новороссійскаго другунскаго полка, громко сказалъ: "выводитъ!"Погода стояла скверная: нѣсколько дней сряду шелъ проливной дождь, и мы повели лошадей, буквально утопая въ грязи. Около передовой цѣпи собирался отрядъ, назначенный къ движенію. Скоро подошли изъ лагеря линейскій полкъ, съ своею конною батареею, карапапахи, курды и вновь сформированная греческая дружина изъ жителей Башкичетскаго уѣзда. Пріѣхалъ Баклановъ и, собравъ вокругъ себя офицеровъ, отдалъ приказаніе идти какъ можно осторожнѣе: ни курить, ни разговаривать- даже команды должны были произноситься шепотомъ. Вполночь мы сѣли на коней и справа по шести потянулись за генераломъ. Кругомъ лежала непроглядная мгла. Мы едва различали бѣлый крупъ лошади ѣхавшаго впереди проводника-татарина; но и этотъ предметъ скоро потонулъ въ окружающемъ мракѣ. Крупный дождикъ перешелъ въ ливень; громъ глухо прокатился надъ нашими головами; начиналась гроза; вѣтеръ ревѣлъ и стоналъ по всему полю. Молча и быстро двигался отрядъ; было что-то грозное въ этомъ торопливомъ движеніи, и испуганное воображеніе работало усиленію, преувеличивая опасность, которая и безъ того существовала. Батарея не поспѣвала за летучею конницею и на первыхъ же порахъ стала отставать. Каменистая мѣстность карсскихъ окрестностей задерживала ее на каждомъ шагу; орудія въ темнотѣ наѣзжали на камни, опрокидывались, драгуны привязывали къ нимъ сѣнокосные арканы и тянули ихъ на себѣ. Такимъ образомъ прошли мы почти у подножья западныхъ укрѣпленій Карса и, перейдя на его сѣверную сторону, остановились около селенія Топаджахъ, въ окрестности котораго турки обыкновенно посылали своихъ фуражировъ, считая это мѣсто совершенно безопаснымъ отъ нашего войска.
Отсюда генералъ Баклановъ пустилъ двѣ сигнальныя ракеты, долженствовавшія, вѣроятно, подать вѣсть, что мы прошли благополучно. Между тѣмъ, разсвѣло, и мы ясно увидѣли выступившій изъ крѣпостныхъ воротъ въ поле турецкій кавалерійскій полкъ на гнѣдыхъ лошадяхъ. Не знаю, видѣли ли насъ турецкіе уланы, но мы двинулись впередъ и скоро потеряли ихъ изъ виду. Дорога шла по берегу рѣчки. Одни говорили, что это Карсъ-чай; другіе утверждали, что онъ долженъ оставаться значительно вправо. Курды, не знаю почему, называли эту рѣку Бердыкомъ. На противоположномъ берегу ея, по равнинѣ, скакали баши-бузуки. Были ли они высланы изъ Карса наблюдать за нами, или это былъ просто вооруженный сбродъ, скитавшійся по сосѣднимъ горамъ? Не знаю; по генералъ строго запретилъ переходить рѣчку и завязывать съ ними перестрѣлку. Карапапахи, шедшіе позади отряда, не выдержали запрещенія, переправились-таки за Бердыкъ и напали на баши-бузуковъ, но весьма скоро повернули назадъ. Ясно, что башибузуки дали порядочную сдачу. Завидѣвъ неустойку, всѣ милиціонеры кинулись къ переправѣ; но грозный голосъ Бакланова заставилъ ихъ остановиться. Отрядъ двинулся дальше, не заботясь о карапапахахъ, предоставленныхъ въ наказаніе собственнымъ своимъ силамъ. А карапапахамъ пришлось плохо. Прижатые къ обрывистому берегу Бердыка, они не попали на переправу, должны были спѣшиться и залечь за камнями, съ прикладомъ у щеки. Это спасло ихъ. Неосторожные баши-бузуки были встрѣчены ружейнымъ залпомъ и, оставивъ на мѣстѣ нѣсколько человѣкъ убитыми, повернули назадъ, а наши удальцы, по добру, по здорову, перебрались скорѣе черезъ рѣчку и на рысяхъ догнали отрядъ. Генералъ Баклановъ не сказалъ имъ ни слова, считая ихъ достаточно наказанными за опрометчивость. Въ это время за Бердыкомъ показались двѣ арбы, торопливо уходившія къ Карсу. Нѣсколько милиціонеровъ переправились на ту сторону и захватили ихъ, вмѣстѣ съ накошеннымъ сѣномъ. Значитъ, фуражировка производилась неподалеку.
Мы пошли рысью и скоро замѣтили лощину, гдѣ копошилось много турокъ.
Баклановъ пустилъ впередъ всю иррегулярную кавалерію, а, между тѣмъ, драгунскій полкъ съ батареею, выдвинувшись на самую окраину возвышенности, такъ сказать, повисъ надъ головою непріятеля. Туркамъ отступать было некуда: застигнутые врасплохъ, они бѣжали по всѣмъ направленіямъ, и по всѣмъ направленіямъ преслѣдовала ихъ наша милиція. Это была скорѣе травля, нежели правильная битва. Несмотря на проливной дождь, кремневыя ружья карапапаховъ не давали осѣчекъ, по крайней мѣрѣ, перестрѣлка шла живо. Греки, въ своихъ бѣлыхъ балахонахъ, похожихъ на женскія юбки, не стрѣляли: они рубили саблями. Курды, оглашая воздухъ рѣзкими гиками, занимались больше скачкою, чѣмъ дѣломъ. Про линейцевъ говорить нечего: этотъ лихой народъ втѣсался въ самую густую толпу непріятеля и работалъ всѣмъ, что попадалось подъ руку... Убитыхъ было немного: турокъ сбивали съ лошадей и брали въ плѣнъ. Въ нашихъ рукахъ оказался одинъ турецкій пѣхотный капитанъ, юзбашъ (поручикъ) и человѣкъ пятнадцать баши-бузуковъ, захваченныхъ съ лошадьми. Остальные успѣхи разбѣжаться по окрестнымъ горамъ и, надо думать, не пойдутъ уже въ Карсъ, по крайней мѣрѣ добровольно, а увеличатъ собою число скитающихся.
Едва стало вечерѣть, мы снова сѣли на коней и прошли еще верстъ пятнадцать долиною рѣчки Инджа-су, впадающей въ Карсъ-чай... Когда же стемнѣло, насъ остановили посреди обширнаго луга. Недалеко торчала деревня Сусусъ {Эта деревня лежитъ между двумя большими дорогами въ Карсъ изъ Ардагана и Ольтинскаго пашалыка (губерніи).}. Мѣсто было небезопасное. Въ окрестныхъ горахъ укрывалась шайка извѣстнаго "качага", разбойника Ишимъ-Оглы. Этотъ Ишимъ-Оглы лицо замѣчательное. Онъ татаринъ нашихъ мусульманскихъ провинцій, гдѣ нѣсколько лѣтъ занимался грабежемъ почтъ по большимъ дорогамъ. Въ прошломъ году его едва не поймали; онъ бѣжалъ въ Турцію, собралъ тамъ новую шайку и зимою затѣялъ смѣлое нападеніе на пограничныя деревни духоборцевъ. Правда, зимовавшій тамъ Новороссійской полкъ помѣшалъ ему исполнить это намѣреніе, однако нѣсколько селеній, принадлежавшихъ преданнымъ намъ турецкимъ армянамъ, были сожжены и разграблены.
Теперь главною цѣлію его было произвести волненіе между мирными жителями. Дѣйствительно, многіе изъ нихъ бросали свои дома и охотно присоединялись къ его партіи. Вся сѣверо-западная часть Карсскаго пашалыка волновалась. Нужно было принять дѣятельныя мѣры, нашему отряду приказано было водворить спокойствіе и, если можно, уничтожить Ишимъ-Оглы.
Ночь наступила темная, холодная; дождь лилъ какъ изъ ведра, и низменная мѣстность нашего бивуака была затоплена водою. Мы устали, озябли, а, между тѣмъ, не велѣно было спать, и всю ночь отрядъ держалъ лошадей въ поводу. Солдаты достали откуда-то древесныхъ сучьевъ и дѣлали изъ нихъ настилку; но эти настилки то и дѣло втягивались болотистымъ грунтомъ, и мы вмѣстѣ съ ними опускались въ трясины; наконецъ, наскучивъ напрасными усиліями устроить себѣ сухое мѣстечко, мы прилегли въ грязь, завернувшись бурками.
Памятною осталась намъ эта ночь, послѣ шестидесятиверстнаго перехода!
Съ разствѣтомъ мы вошли въ горы, замыкающія карсскую равнину со стороны Ардагана. Здѣсь стоялъ Ишимъ-Оглы. Высланные впередъ сильные разъѣзды линейцевъ захватили нѣсколько вооруженныхъ людей, показавшихъ на допросѣ, что всѣ они принадлежатъ къ шайкѣ знаменитаго качага, но не могли, или не хотѣли объявить мѣста его главнаго притона. Мы проходили весь день и только съ наступленіемъ вечера отошли назадъ къ рѣчкѣ Инджа-су. Ночью опять не спали: говорили, что ожидаютъ какой-то сигнальной ракеты со стороны главнаго лагеря, и что по этому сигналу мы выступимъ.
По отряду носились темные слухи, что приближается время штурма; такъ не придется ли еще намъ дѣйствовать здѣсь, на пути отступленія анатолійской арміи?
Съ разсвѣтомъ, однакожь, не дождавшись никакой ракеты, мы вступили снова въ горы и пошли по направленію къ Ардагану. Разъѣзды наши, проникнувшіе въ самыя недоступныя ущелья, захватили еще нѣсколько бездомовниковъ и отбили скотъ у скитавшихся здѣсь жителей. На привалѣ въ отрядъ явились нѣсколько старшинъ окрестныхъ селеній, изъявившихъ желаніе поселиться на своихъ прежнихъ мѣстахъ. Старшины ручались за спокойствіе края и увѣряли, что Ишимъ-Оглы откочевалъ въ глубину горъ и все пространство между ардаганскою и ольтинскою дорогами теперь очищено отъ его вооруженнаго сброда. Ихъ обласкали, выдали охранные листы и даже уговаривали драться съ Ишимъ-Оглою.
Было поздно, когда отрядъ выступилъ изъ горъ на равнину. Темная ночь съ проливнымъ дождемъ застала насъ въ дорогѣ; едва добившись до какого-то селенія, мы рады-рады были позволенію слѣзть съ мокраго сѣдла. На этотъ разъ позволено было разложить огонь, но не иначе, какъ въ ямахъ, а для Бакланова поставили крошечную палатку. Пока мы копали землю, явились лазутчики. Вслѣдъ затѣмъ вышелъ генералъ, одѣтый по походному, и приказалъ мундштучить. Черезъ нѣсколько минутъ мы уже шли на полныхъ рысяхъ по направленію къ Карсу. Не велѣно было ни разговаривать, ни курить. Каменистая дорога была пересѣчена оврагами и промоинами, на которые поминутно натыкалась кавалерія; лошади скользили и падали. Линейская батарея пристала окончательно; ее тащили на рукахъ, и все-таки шли рысью. Въ полночь мы подошли къ Карсу такъ близко, что слышенъ былъ окликъ турецкихъ часовыхъ. Здѣсь мы спѣшились и, не размундштучивая, держали лошадей въ поводу.
За часъ до разсвѣта отдано приказаніе садиться. Мы рысью обогнули Шарахскія высоты и вышли на равнину противу южныхъ укрѣпленій. Свѣтало. Вдали маячили казацкіе аванпосты: недалеко было до дому.
Въ лагерѣ встрѣтилъ насъ главнокомандующій; онъ пропустилъ драгунъ церемоніальнымъ маршемъ, сперва въ конномъ строю, потомъ спѣшилъ. Послѣ девяностоверстнаго перехода въ одни сутки, послѣ четырехъ ночей, проведенныхъ безъ сна, мы едва добрались до своихъ палатокъ и спали весь день какъ убитые.
Странная участь выпала на долю нашего полка. Въ первомъ походѣ за Сагандукъ мы шли во все время подъ палящими лучами солнца, и ни одна капля дождя не освѣжила нашего лица; уста запекались, дыханіе останавливалось... Теперь же, когда мы шли напролетъ ночи, дремали съ поводомъ въ рукѣ, ни разу не проглянуло солнце. Насъ мочилъ дождь, билъ градъ, и мокрое платье высушивалъ рѣзкій и холодный вѣтеръ, а, между тѣмъ, въ отрядѣ Бакланова не было ни одного заболѣвшаго солдата.
Когда мы дѣлали привалъ уже въ виду нашихъ аванпостовъ, изъ Карса выѣхалъ арабъ, хорошо вооруженный и на. отличной лошади. Обласканный нами, онъ пустился разсказывать разныя разности. Изъ его словъ можно было заключить, что въ Карсѣ недостатокъ съѣстныхъ припасовъ, что артиллерійскимъ лошадямъ не даютъ ячменя, да и кавалерійскимъ отпускается онъ въ ограниченномъ количествѣ, что запасы сѣна быстро уничтожаются, а турки, напуганные движеніемъ летучаго отряда на свои сообщенія, не рѣшаются высылать туда фуражировъ; карсскія же окрестности, обстрѣливаемыя крѣпостною артиллеріей, берегутся ими до послѣдней крайности.
Тотъ же арабъ говорилъ, что сто человѣкъ составили заговоръ перебѣжать къ намъ. Нѣтъ сомнѣнія, что цифра сто была преувеличена, изъ желанія сказать намъ пріятную новость; но побѣги должны открыться, какъ только турки убѣдятся, что ихъ сообщенія въ нашихъ рукахъ.
Въ числѣ непріятныхъ новостей, мы узнали отъ араба, что въ прошлую ночь отправился изъ Карса въ Арзерумъ какой-то паша. Впослѣдствіи оказалось, что это былъ Измаилъ-Паша, посланный туда съ различными порученіями. Въ сопровожденіи только четырехъ конвойныхъ, онъ успѣлъ пробраться мимо нашихъ аванпостовъ.
На другой день по возвращеніи Бакланова, изъ лагеря выступилъ полковникъ Камковъ къ селенію Токамъ, какъ для наблюденія за безопасностію дорогъ въ Карсъ, отъ разбойничьихъ шаекъ, такъ и для того, чтобы не дать туркамъ возстановить свои сообщенія съ Ардаганомъ. Вернулся Камковъ черезъ день. Значительная часть иррегулярной кавалеріи, подъ командою неутомимаго, но тогда страдавшаго лихорадкою, Какланова, снова сдѣлала движеніе вокругъ крѣпости. Въ тотъ же день, 9 іюля, былъ отряженъ полковникъ Лорисъ-Мелиховъ для приведенія въ покорность санджаковъ Гвчеванскаго и Кагызманскаго, лежащихъ южнѣе Карса, и для водворенія тамъ нашего управленія. Лорисъ-Мелиховъ дошелъ до г. Кагызмана, а полковникъ князь Дундуковъ-Корсаковъ. съ полусотнею казаковъ и милиціонеровъ, отправился далѣе открывать сообщенія съ Эриванскимъ отрядомъ.
Эти поиски наводятъ рѣшительное отчаяніе на духъ карсскаго гарнизона; побѣги уже открылись. Въ числѣ перебѣжчиковъ находятся одинъ кавалерійскій офицеръ и двое нашихъ татаръ, измѣнившихъ вмѣстѣ съ Омаръ-бекомъ. Разсказы ихъ, впрочемъ, не представляютъ ничего новаго.
Гораздо интереснѣе новости съ другой стороны. Измаилъ-Паша, пробравшійся изъ Карса, явился черезъ Нелякъ въ Ольту и приступилъ къ немедленному заготовленію запаса ячменя; болѣе 300 вьюковъ было отправлено въ Карсъ. Но въ Гелѣ, узнавъ, что по этой самой дорогѣ долженъ проходить полковникъ Камковъ, транспортъ вернулся обратно, и у насті получено извѣстіе, что онъ, подъ прикрытіемъ 3,000 пѣхоты, долженъ подойдти къ Карсу только 14 числа, ночью. Поэтому Тверской драгунскій полкъ, съ донской No 6 батареей, выдвинутъ былъ въ селеніе Хопанлы, лежащее по направленію отъ предгорія Саганлука къ Чакманскимъ высотамъ; а 14 іюля графъ Диродъ, съ первыми тремя дивизіонами новороссійцевъ, линейными казаками и бригадою 18 пѣхотной дивизіи, выступилъ изъ лагеря въ Айналы навстрѣчу транспорту.
Ночью дошли до Хопанлъ. Оставивъ здѣсь пѣхоту, а взамѣнъ ея присоединивъ къ себѣ весь Тверской драгунскій полкъ съ четырьмя орудіями донской батареи, мы двинулись дальше и шли всю ночь то шагомъ, то рысью. Орудія насъ не задерживали; напротивъ, надо имѣть привычную конницу, чтобы слѣдовать за батареею Двухжоннаго: честь и хвала его молодцамъ-артиллеристамъ! Передъ разсвѣтомъ мы поднялись на горы, облегающія Карсъ съ сѣверо-западной стороны, и остановились въ Айналахъ.
Передъ вечеромъ отряженъ былъ полковникъ Камковъ съ двумя сотнями линейцевъ въ Гельскій санджакъ, для поисковъ по дорогамъ, ведущимъ въ Карсъ.
Пока казаки ходили, графъ Ниродъ получилъ извѣстіе, что въ Хопанлахъ его караулятъ. На другой день вечеромъ возвратился и Камковъ, сдѣлавъ, по точному исчисленію, до 150 верстъ въ одни сутки. Онъ не дошелъ до Ардагана всего 15 верстъ. Казаки привели съ собой до 20 человѣкъ плѣнныхъ и 12 лошадей, навьюченныхъ огромнымъ количествомъ различныхъ вещей, между которыми были и довольно цѣнныя. Выступивъ изъ отряда съ вечера, они шли всю ночь по горамъ, то пробираясь въ одинъ конъ, по узкимъ тропинкамъ, проложеннымъ надъ безднами, то спускаясь въ бездонные овраги и балки. Наконецъ, впереди мелькнувшіе огоньки заставили ихъ остановиться; посланные на развѣдки охотники дали знать, что огни разложены посреди разрушеннаго аула и что въ развалинахъ сидитъ множество вооруженныхъ людей. Вообразивъ натурально, что это одна изъ партій Ишимъ-Оглы, казаки мигомъ налетѣли на селеніе и, встрѣченные, къ несчастію, выстрѣломъ изъ ружья, принялись рубить непріятеля. Къ сожаленію, между убитыми нашли потомъ женщину и ребенка. Бой прекратился, когда передъ нами стояли одни безоружные, перевязанные плѣнники, и тогда только турки объявили, что они мирные жители, выбѣжавшіе изъ Карса съ своими семействами.
Въ Гельскомъ санджакѣ все было спокойно; потому графъ Ниродъ, 17 числа, возвратился въ лагерь.
Во второй половинѣ іюля, числительный составъ дѣйствующаго корпуса значительно усилился: прибыли 1 баталіонъ Виленскаго полка, резервный баталіонъ Грузинскаго гренадерскаго Его Высочества Константина Николаевича и два баталіона мингрельскихъ егерей; сверхъ того двѣ сотни грузинской дворянской дружины -- цвѣтъ и краса благородной Иверіи!-- и донской казачій No 35 полкъ. Правда, казачьи лошадки въ такомъ худомъ видѣ, что невольно беретъ сомнѣніе, повезутъ ли онѣ своихъ рослыхъ всадниковъ; но за то казаки -- съ духомъ!
Въ резервѣ остались 2; 3 и 4 баталіоны Виленскаго полка, расположенные въ окрестностяхъ Александраполя, откуда, по первому востребованію, они могли присоединиться къ блокадному корпусу. Военныя дѣйствія одною частію нашего корпуса опять переносятся за Саганлукскій хребетъ, другою -- въ окрестности Карса. Посмотримъ, какіе результаты пріобрѣтены нами на этихъ различныхъ пунктахъ.
По свѣдѣніямъ, доставленнымъ изъ летучаго отряда, расположеннаго близъ Саганлука, узнали, что въ Керпи-Кевѣ собираются войска, подъ начальствомъ Вели-Паши, для поданія помощи карсскому гарнизону. Вотъ перечень войска, состоявшаго въ половинѣ іюля мѣсяца, для этой цѣли въ распоряженіи турецкаго генерала {Почерпнуто изъ донесенія начальника саганлукскаго отряда, полковника Шульца.}. Регулярной кавалеріи: до 1,200 всадниковъ^ низами: изъ Ваязета нрибыло 3,000 человѣкъ, да и изъ Арзерума 1,000. Иррегулярная кавалерія: начальникъ башибузуковъ -- Вели-Магометъ-Паша, у него 2,000 конныхъ и пѣшихъ башигбузуковъ, собранныхъ изъ окрестностей Арзерума, и 150 человѣкъ лазовъ. Куртиновъ, подъ начальствомъ Муширъбека, 500 человѣкъ. Артиллеріи: изъ Ваязета прибыло 24 орудія, изъ Арзерума 7, и еще ожидалось 7 орудій, которыя были задержаны въ самомъ городѣ и прибыли нѣсколько позднѣе.