Потанин Григорий Николаевич
Два дня в буддийском монастыре Уньчжа-сюме

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

ДВА ДНЯ ВЪ БУДДІЙСКОМЪ МОНАСТЫРѢ УНЬЧЖА-СЮМЕ.

Религіозныя пляски въ долинѣ Жолтой рѣки.-- Дорога въ Уньчжа-сюме.-- Монастырь и его постройте".-- Лама -- художникъ и посѣщеніе его.-- Келія художника и его пріемная -- студія.-- Богиня Кванъ-инъ-пусы.-- Хуралъ и его исчезнувшіе небожители.-- Гурьтунъ и принадлежности его священнодѣйствія.-- Богъ Майдаръ и поклоненіе ему.

   Не знаю, въ какое время въ другихъ частяхъ ламайскаго міра совершаются по монастырямъ религіозныя пляски, или такъ называемые цамы, здѣсь же, т. е. въ долинѣ Жолтой рѣки, между Сипипомъ и Лапъ-чжеу, онѣ пріурочены къ началу года. Въ Сань-чуани, гдѣ мы теперь живемъ, первый дамъ, или по здѣшнему произношенію, чамъ, устройвается въ монастырѣ Уньчжа-сюме именно. 6-го числа первой луны; затѣмъ 8-го числа той же луны бываетъ чамъ въ небольшомъ сюме близь деревни Вань-чжа, а 15-го числа въ монастырѣ Кадигава, въ 15 ли къ с. отъ Сань-чуани. Многіе ламы ѣздятъ отсюда на чамъ въ монастырѣ Гумбумѣ, гдѣ онъ бываетъ 14-го числа 1-й луны, а вслѣдъ за нимъ 15 числа въ Гумбумѣ устройвается другое зрѣлище, именно выставляется на показъ колоссальный цвѣтокъ, вылѣпленный изъ козлинаго масла.
   6-го числа утромъ, около 8 часовъ, я отправился изъ дер. Ничжи въ Уньчжа-сюме, чтобы присутствовать на тамошнемъ чамѣ. Со мной пошелъ Савданъ-Джимба съ мѣшкомъ за плечами; онъ захватилъ съ собой 500 чоховъ, необходимыхъ, чтобы сдѣлать вкладъ въ монастырскую казну. Мы шли пѣшкомъ; сзади ѣхалъ Очиръ на лошади и везъ мою постель, такъ какъ я собирался двѣ ночи провести въ монастырѣ Уньчжѣ; таково было желаніе двухъ моихъ знакомыхъ ламъ, которые пригласили меня на чамъ.
   Уньчжа-сюме находится въ 10 ли къ востоку отъ деревни Ничжи, на одной съ нею сань-чуаньской котловинѣ. Насъ то и дѣло обгоняли богомольцы -- и пѣшеходы, и всадники. Широнгилки обыкновенно ѣхали на мулахъ, увѣшанныхъ бубенчиками. При каждой всадницѣ шелъ стременной, державшій мула подъ уздцы. Можно было предвидѣть, что народу на праздникъ соберется много. Когда я, совершивъ двѣ трети дороги, оглянулся назадъ, то увидѣлъ, что вся дорога отъ самой Ничжи была, выражаясь потопографски, вывѣшена человѣческими фигурами; одни шли въ одиночку, другіе группами; одни спускались въ овраги, которыми пересѣчена дорога, другіе вылазили изъ нихъ.
   Монастырь Уньчжа построенъ у крутой горы, скатъ которой обращенъ на югъ. Часть келій лѣпится въ полугорѣ, однѣ выше другихъ, часть расположена подъ горой, на ровной площадкѣ; на этой же площадкѣ внизу высится хуралъ, большое четыреугольное зданіе, немного съуживающееся вверху. Въ монастырѣ Уньчжа прежде было пять храмовъ и много монашескихъ келій, а также было довольно фруктовыхъ деревьевъ. Все это было разрушено мусульманами; на мѣстѣ келій теперь видны только безпорядочные бугры и ямы; изъ деревьевъ уцѣлѣлъ только одинъ большой вязъ. Теперь монастырь начинаетъ поправляться; новыя постройки возводятся въ симметріи; центральное мѣсто занято хураломъ; сзади него, около 40 футовъ выше на горѣ, построена небольшая кумирня китайской архитектуры; вправо и влѣво отъ нея, въ одномъ съ нею уровнѣ, видны постройки тибетской архитектуры, заново окрашенныя бѣлой и темнокоричневой краской; въ правой постройкѣ живетъ ширетуй-лама, т. е. настоятель монастыря, въ лѣвой тотъ лама, по приглашенію котораго мы явились на чамъ. Отъ этихъ келій тибетской архитектуры внизъ сбѣгаютъ другія кельи и двумя параллельными рядами окружаютъ внизу стоящій хуралъ. Впрочемъ, эту симметрію можно услѣдить только сверху, взобравшись къ кумирнѣ китайской архитектуры. Внизу же зритель путается въ лабиринтѣ развалинъ.
   Когда мы вступили на монастырскій дворъ, часть его впереди хурала была уже полна народа; подъ деревьями аллеи, проходящей передъ монастыремъ, было привязано до сорока осѣдланныхъ муловъ, привезшихъ женщинъ и болѣе состоятельныхъ посѣтителей. Въ толпѣ кипѣла торговля; продавали печенья, горячее кушанье и сласти. Такъ какъ чамъ долженъ былъ начаться только около полудня, то мы не остановились въ толпѣ, а прошли на верхъ, въ келью нашего знакомаго ламы Серена.
   Знакомство съ этимъ ламой завязалось у меня по слѣдующему случаю. Мнѣ хотѣлось имѣть изображеніе шаманскаго божества Цвуши; оказалось, что единственный художникъ, исполняющій эту картину, въ Сань-чуани былъ лама Серенъ. За 6 ланъ серебра Серенъ взялся написать для меня картину, и черезъ два мѣсяца она была доставлена ко мнѣ въ Ничжу. Такъ какъ лама былъ предувѣдомленъ, что эта картина будетъ отвезена въ Россію и выставлена на показъ въ столицѣ русскаго императора, то онъ не пожалѣлъ на нее ни яркихъ красокъ, ни золота; не только стремена у бога были сдѣланы изъ золота, художникъ сдѣлалъ богу и глаза золотые. Серенъ занимается живописью подъ руководствомъ своего старшаго брата Лозына. Этотъ послѣдній -- личность интересная, и я шелъ въ Увьчжу больше, чтобъ познакомиться съ нимъ, чѣмъ смотрѣть чамъ. Лозынъ старикъ 68 лѣтъ, т. е. былъ ровесникъ нашего Санданъ-Джимбы. Онъ прожилъ тринадцать лѣтъ въ монастырѣ Сера, близь Хлассы. Мнѣ говорили, что у него есть имъ самимъ нарисованный видъ Хлассы.
   Два брата живутъ, какъ я уже сказалъ, въ домѣ тибетской архитектуры влѣво отъ верхней кумирни. Жилище это состоитъ изъ двухъ небольшихъ двориковъ; въ переднемъ помѣщается конюшня и амбаръ для склада сѣна; второй дворикъ окружена" жилыми кельями, которыя расположены "покоемъ"; среднее колѣно "покоя" задомъ прислонено къ горѣ, а южный бокъ дворика не застроенъ фанзами; здѣсь возведена только каменная стѣнка по грудь человѣку, и прислонившись къ ней, можно видѣть всю сань-чуаньскую котловину и текущую по ней Жолтую рѣку, уходящую въ тѣснину на юго-востокъ, и горы, проходящія по ея южному берегу. Надъ крышами келій поднимается еще сажени на двѣ отвѣсно срѣзанная гора, а на ея вершинѣ проходитъ глиняная монастырская ограда. По срединѣ дворика небольшой цвѣтникъ, обложенный черепицей; изъ центра цвѣтника поднимается колонка съ вазой на вершинѣ для куреній богамъ.
   Оба дворика содержатся въ большой чистотѣ; фанзы или кельи украшены изящными окопными переплетами. Живопись доставляетъ двумъ братьямъ-ламамъ хорошій доходъ, заказовъ они всегда имѣютъ много и живутъ, какъ видно, въ большомъ довольствѣ.
   Западный флигель занятъ кухней, въ восточномъ помѣщается мастерская и крошечная спальня старика Лозына, средній или сѣверный флигель, обращенный входомъ на югъ, какъ всегда, парадный, служитъ пріемной. Въ этомъ флигелѣ изъ трехъ комнатъ средняя, служащая входною комнатой, въ то же время можетъ быть названа образною. Вся задняя стѣнка ея чуть не до потолка заставлена кіотами съ изображеніями боговъ. Большею частью, это были миніатюрныя изображенія; они имѣли самый разнообразный видъ: были тутъ рисунки на бумагѣ, глиняные барельефы и, наконецъ, глиняныя и бронзовыястатуетки; барельефныя и писанныя красками изображенія напоминали очень наши иконы, статуетки же въ своихъ кубическихъ стекляныхъ ящикахъ походили на птицъ въ клѣткахъ.
   Самыя двери, которыя вели со двора въ эту образную, были расписаны изображеніями богини Кванъ-ипъ-пусы. Такъ какъ въ ламайскомъ Олимпѣ это мое любимое божество, то я не могу удержаться, чтобы не описать этихъ картинъ. На лѣвой створкѣ дверей Кванъ-имъ-пуса представлена сидящею на берегу океана (пань-хай); у ея ногъ сидитъ Мечинъ-бакши; по волнамъ океана плыветъ черепаха съ кувшиномъ на спинѣ; она везетъ Квапъинъ-пусѣ арашанъ, т. е. напитокъ боговъ. Это уже второй кувшинъ; одинъ кувшинъ доставленъ ранѣе и стоитъ за спиной Кванъ-имъ-пусы. Богиня сидитъ подъ тѣнью неизбѣжнаго бамбука, по которому я сразу и узналъ ее. На правой сторонѣ Кванъ-инъ-пуса ѣдетъ на ослѣ; сзади ее провожаетъ опять тотъ же Мечинъ-бакши. Погоньщикъ ведетъ осла подъ уздцы. Всѣ фигуры, кромѣ Мечинъ-бакши, смотрятъ вверхъ на дерево, на вѣтвяхъ котораго подвѣшенъ младенецъ. Кванъ-инъ-пуса проситъ своихъ спутниковъ спасти несчастнаго младенца, но Мечинъ-бакши убѣждаетъ ее, что на благо живущихъ на землѣ этого не слѣдуетъ дѣлать, потому что подъ видомъ младенца народился врагъ человѣчества. Можно было бы сдѣлать нѣсколько замѣчаній противъ несообразностей, допущенныхъ художникомъ, какъ, напримѣръ, кувшинъ помѣщенъ не на срединѣ спины черепахи, а прикасается своимъ дномъ къ ея боку, голова у погонщика придавлена къ шеѣ чуть не теменемъ,-- если бы художники не имѣли права возразить, что требованія обыкновеннаго здраваго смысла къ нему не приложимы, такъ какъ онъ писалъ картину изъ міра чудесъ.
   Лама Серенъ, встрѣтившій насъ еще на монастырскомъ дворѣ, проводилъ насъ въ свою пріемную, размалеванную красками, увѣшанную картинами и устланную алашаньскими коврами. Большая жаровня въ видѣ круглаго мѣднаго таза нагрѣвала комнату. Здѣсь мы нашли другаго гостя, ламу Дорджи изъ монастыря Уши-Гонбо, пріѣхавшаго также на чамъ, но старика Лозына не было. Лама Серенъ сказалъ, что до окончанія чама Лозынъ не будетъ имѣть досуга прійдти къ намъ. Напившись чаю, мы отправились съ Санданъ-Джимбой осматривать хуралъ.
   Внутри этого большаго зданія мы далеко не нашли того, что можно было ожидать, судя по его размѣрамъ. У задней стѣны хурала вмѣсто саженныхъ фигуръ боговъ, покрытыхъ золотомъ, какъ обыкновенно бываетъ въ хуралахъ, мы нашли не болѣе трехъ фигуръ въ 1/2 аршина высоты. Напрасно мы заглядывали за занавѣсъ, висѣвшій позади боговъ. Тамъ было пусто. Санданъ-Джимба бродилъ по этой пустынѣ, восклицая: "Все прижгли мусульмане"!
   Лама, молча слѣдовавшій за нами, указалъ намъ на лѣстницу въ углу хурала, по которой народъ поднимался въ верхній этажъ. Отправились и мы туда. Однако, подняться по этой лѣстницѣ была задача. Едва вмѣщая въ себѣ двухъ человѣкъ рядомъ и не имѣя перилъ ни слѣва, ни справа, эта узкая лѣстница служила единственнымъ путемъ какъ для тѣхъ, которые поднимались въ верхній этажъ, такъ и для тѣхъ, которые спускались внизъ. Давка была невообразимая; ревность, съ которою посѣтители пробивали себѣ дорогу наверхъ, заставляла подозрѣвать вверху что-то интересное. Однако, и тамъ мы нашли пустые валы и ходы; и тамъ Санданъ-Диммбѣ пришлось восклицать: "Все прижгли мусульмане". Только въ южномъ боку верхняго этажа мы нашли группу предметовъ, привлекавшихъ поклонниковъ. Здѣсь были выставлены вещи гурьтуна. Гурьтуномъ называется особое лицо, которое участвуетъ въ чамѣ; онъ одѣвается въ особое платье, является въ концѣ чама, пляшетъ и, по разсказамъ, истязаетъ себя, всаживаетъ въ себя ножъ и т. п., что проходитъ для него также безъ вредныхъ послѣдствій, какъ и для сибирскихъ шамановъ. Тутъ были выставлены бубенъ гурьтуна, его желѣзный шлемъ съ водруженнымъ на макушкѣ желѣзнымъ стержнемъ въ поларшина высотой, красные флаги и, наконецъ, кіотъ съ божествомъ Тамджинъ, которому спеціально поклоняются гурьтуны. Богомольцы усердно клали земные поклоны передъ всѣми этими вещами и бросали деньги. Спустившись внизъ, мы вышли изъ хурала и пошли посмотрѣть въ кумирню, которая лѣнится въ полугорѣ. Внутри ея сидитъ со свѣшенными ногами саженная фигура бога Майдаръ, въ раззолоченномъ платьѣ; кумирня была полна поклонниками, преимущественно женщинами. Сѣдой лама присутствовалъ при поклоненіи и торопилъ публику выходить изъ кумирни, не застаиваясь внутри, чтобъ дать мѣсто новымъ посѣтителямъ. Женщины совершали поклоненіе, клали свою лепту на кучу монетъ, набросанныхъ предшествующими поклонниками, и выходили изъ кумирни съ круглымъ пятномъ пыли на лбу.
   Здѣсь мы встрѣтили своего знакомаго, монгола Пунцука. Пунцукъ -- ордосскій монголъ, пришедшій сюда изъ Ордоса навѣстить своего сына, который живетъ ламой въ здѣшнемъ монастырѣ. Пунцукъ прожилъ цѣлый годъ въ одной кельѣ съ своимъ сыномъ и теперь собирался возвратиться домой вмѣстѣ съ тѣми монголами, которыхъ мы привели сюда съ собой изъ Ордоса. Зимой Пунцукъ жилъ у меня по нѣскольку недѣль сряду, и мы были большіе пріятели. Сегодняшній день былъ торжествомъ для Пунцука, такъ какъ сынъ его долженъ былъ выступить въ числѣ пляшущихъ масокъ.

Г. Потанинъ.

(Продолженіе будетъ).

"Восточное Обозрѣніе", No 32, 1885

   

ДВА ДНЯ ВЪ БУДДІЙСКОМЪ МОНАСТЫРѢ УНЬЧЖА-СЮМЕ.

(Продолженіе).

Священнодѣйствующіе ламы и благоговѣйная публика.-- "Соръ" и музыкальная процессія съ нимъ.-- Утомительный антрактъ въ богослуженіи и увеселяющія маски. Гостепріимство монастыря. Появленіе масокъ и религіозныя пляски ихъ.-- Боги умерщвляютъ "человѣка изъ тѣста".-- Появленіе Гурьтуна и сожженіе "сора".-- Конецъ плясокъ и неутомимая маска.-- Чамы -- въ другихъ монастыряхъ Монголіи.-- Миляръ авани-чамъ.

   Когда мы вновь спустились къ хуралу, здѣсь происходило уже богослуженіе, служащее прелюдіей къ чаму. Ламы сидѣли въ два ряда, на длинныхъ коврахъ, разостланныхъ передъ крыльцомъ хурала. На крыльцѣ, на высокомъ стулѣ сидѣлъ, поджавъ подъ себя ноги, ширетуй-лама, дерзка въ одной рукѣ колокольчикъ, въ другой домбуръ. Двое изъ ламъ сидѣли въ остроконечныхъ колпакахъ, въ родѣ тѣхъ, какіе дѣлаютъ изъ бумаги наши дѣти; остальные въ высокихъ шапкахъ.
   Ламы читали нараспѣвъ молитвы, по временамъ заглушая свое бунчанье звономъ мѣдныхъ тарелокъ и звуками трубъ. Среди этого торжественнаго чтенія молитвы, иногда раздавался громкій крикъ продавца тягу текъ: "тангоръ! тангоръ!", проходившаго въ толпѣ зрителей позади ламъ.
   Зрители сидѣли на буграхъ, окружающихъ площадку передъ крыльцомъ хурала и на ступеняхъ самаго хурала. Мы съ Санданъ-Джимбой также помѣстились на одной изъ верхнихъ ступеней; у моихъ ногъ сидѣла старушка; ея набожное передвиганіе чотокъ безпрестанно прерывалъ одинъ грязный мальчишка, опираясь руками въ спину старушки; старушка то и дѣло должна была рукой дѣлать жестъ, какъ будто отгоняла назойливую муху. Впереди меня, загораживая видъ на ширетуй-ламу, стоялъ долговязый парень, ѣвшій жужубы и выплевывавшій косточки, нимало не заботясь о томъ, куда онѣ падаютъ: на головы простыхъ зрителей, сидящихъ на нижнихъ ступеняхъ крыльца, или на головы поющихъ ламъ.
   Кончивъ молитву, ламы поднялись съ своихъ мѣстъ и отправились вонъ изъ монастырской ограды; впереди ихъ понесли столикъ съ "соромъ". Соромъ называется фигура, которая спеціально приготовляется для чама. Она состоитъ изъ вылѣпленнаго человѣческаго черепа и стрѣлы, воткнутой въ него отвѣсно. На серединѣ стрѣлы продѣто сердце, окрашенное бѣлой краской. Отъ верхняго конца стрѣлы къ угламъ трехугольнаго подноса, на которомъ лежитъ черепъ, протянуты шнуры, увѣшанные флагами изъ разноцвѣтной бумаги, такъ что все сооруженіе напоминаетъ судно, стоящее на Невѣ въ праздничный день.
   Мы вслѣдъ за остальной публикой также двинулись за процессіей. Обогнавъ её, мы остановились около площадки, гдѣ предполагался чамъ. Процессія подъ звуки тарелокъ двигалась очень медленно, окруженная густой толпой; о ея движеніи можно было заключать только по знаменамъ, которыя несли впереди ея. Когда процессія придвинулась къ площадкѣ, толпа разступилась, и намъ стало видно передніе ряды ламъ, идущіе тотчасъ позади сора. Изъ толпы часто выдвигались два, три человѣка на дорогу, преимущественно женщины, и дѣлали земные поклоны навстрѣчу двигающейся процессіи. Между тѣмъ на площадкѣ разстилали для ламъ подстилки, ставили кресло или тронъ для ширетуй-ламы. Когда соръ поставили на серединѣ площадки противъ сѣдалища ширетуй-ламы и окружили его знаменами, ламы сложили свои музыкальные инструменты и удалились въ монастырь. Площадка, окруженная густой толпой зрителей, опустѣла; остались на ней только четыре маски, пришедшія съ процессіей, для сохраненія порядка. Двѣ изъ этихъ масокъ были десятилѣтніе мальчики; они были одѣты въ простое бѣлое платье; маски изображали мертвыя головы; другія двѣ маски были взрослые ламы; одинъ былъ одѣтъ мужчиной, другой, повидимому, женщиной; подъ послѣдней маской скрывался сынъ Пупцука. Эти маски время отъ времени бросались на толпу, которая съ крикомъ разбѣгалась; это, повидимому, дѣлалось не столько для дисциплины, сколько съ цѣлью развлечь толпу въ ожиданіи начала чама. Дѣйствительно ждать начало чама становилось скучно. Мое положеніе усугубилось тѣмъ еще, что нирва (т. е. окопомъ монастыря) вздумалъ выдѣлить меня изъ толпы. Онъ попросилъ меня слѣдовать за собой и указалъ мнѣ мѣсто на коврѣ во второмъ ряду; въ первомъ ряду должны были сѣсть ламы. На это я безпрекословно согласился, потому что новое мѣсто давало мнѣ возможность хорошо увидѣть чамъ. По вслѣдъ затѣмъ, какъ я усѣлся, передо мной очутился столикъ съ грушами, грецкими орѣхами и хлѣбомъ, а также чайникъ и чайныя чашки. Это почетное угощеніе со стороны монастыря тотчасъ же. всю толпу привлекло къ тому мѣсту, гдѣ я сидѣлъ. Чтобъ не обидѣть нирву, я долженъ былъ выпить одну чашку и дать такимъ образомъ маленькое представленіе мѣстному населенію, такъ какъ въ то время, какъ я пилъ, передо мной образовался плотный фронтъ зѣвакъ.
   Около часу мы просидѣли въ нетерпѣливомъ ожиданіи начала чама, щуря глаза отъ яркаго солнца, бившаго прямо въ глаза. Потомъ одинъ за однимъ стали приходить ламы и располагаться въ переднемъ ряду; ширетуй-лама занялъ свое мѣсто на высокомъ креслѣ.-- Я очутился сзади оркестра; впереди меня сидѣли два мальчика ламы, которые били въ бубны; влѣво отъ нихъ сидѣли старые ламы съ мѣдными тарелками, а вправо два трубача. Когда оркестръ составился, тарельщики подняли свои тарелки и тронули одну объ другую; раздался глухой звонъ; затѣмъ послѣдовалъ полный ударъ въ тарелки, второй, третій и т. д.
   "Маски идутъ"!-- подсказалъ мнѣ Пунцукъ, очутившійся возлѣ меня. Я взглянулъ въ сторону монастыря и увидѣлъ, что толпа въ этомъ мѣстѣ раздвигается и изъ нея показывается фигура въ маскѣ и въ шелковомъ платьѣ, медленно двигающаяся и важно жестикулирующая. На нѣкоторомъ разстояніи за нею показалась другая фигура, потомъ третья и т. д., всего одиннадцать фигуръ. Вошедши на арену, они образовали кругъ около сора. Маски сдѣланы вдвое шире противъ человѣческаго лица, отчего всѣ фигуры казались большеголовыми; точно передъ вами пляшетъ хороводъ изъ подсолнечниковъ. Одна маска имѣла форму птичьей или вороньей головы; она изображала бога Шарибо; другая имѣла поднятый кверху хоботъ, какъ у слона; нѣсколько масокъ было съ рогами; рогатая синяя маска изображала бога Чойджила. Остальныя маски имѣли видъ карри натурныхъ человѣческихъ лицъ; нѣкоторыя изъ нихъ какъ будто были сдѣланы иллюстраціями къ гоголевскимъ типамъ. Одѣты были танцующія фигуры въ превосходныя шелковыя платья. Сначала уродливыя маски какъ будто мѣшаютъ въ этихъ фигурахъ признать пляшущихъ боговъ, по постарайтесь забыть, что это ламы, и не смотрите на старые сапоги, которые остались на ихъ догахъ и мѣшаютъ вамъ сказать, что передъ вами боги "киваютъ своими золотыми пятками", какъ можно дольше и упорнѣе любуйтесь на ихъ серьезныя, размѣренныя движенія и на ихъ царскія одежды, и мало-по-малу съ вашимъ ощущеніемъ совершится преобразованіе въ родѣ того, какое совершается, когда долго смотришь въ стереоскопъ, и если не совсѣмъ, то въ значительной степени вы приблизитесь къ этой иллюзіи, которую, по всей вѣроятности, во время чама испытываетъ толпа вѣрующихъ буддистовъ.
   Пляска одиннадцати фигуръ раза три прерывалась, чтобъ дать мѣсто особымъ вставочнымъ представленіямъ. Разъ въ подобномъ антрактѣ плясали мальчики въ маскахъ въ видѣ мертвыхъ головъ; въ другой разъ дали представленіе другія двѣ маски, изображавшія мужчину и женщину; въ третій разъ въ серединѣ круга плясали Чойджилъ и Шарибо; въ это время на середину арены былъ вынесенъ подносъ съ сдѣланнымъ изъ тѣста человѣчкомъ. Пляска этихъ двухъ боговъ кончилась тѣмъ, что они разрубили этого человѣчка, такъ называемаго лянкай, на мелкія части и разбросали ихъ по аренѣ.
   Теперь чамъ близился къ концу.
   Въ толпѣ заговорили: "идетъ гурьтунъ"!.. Онъ не шелъ, а несся; тарелки гремѣли учащенно, трубы трубили во всю мочь. Влетѣвши въ кругъ, гурьтунъ завертѣлся около сора. Онъ былъ въ шелковомъ бѣломъ одѣяніи, опоясанномъ въ тальѣ; на головѣ его былъ желѣзный шлемъ; къ спинѣ было прикрѣплено до пяти красныхъ флаговъ; въ рукахъ у него были лукъ и стрѣлы. Сдѣлавъ два, три круга около сора, онъ подлетѣлъ къ ширетуй-ламѣ и опустилъ къ нему на колѣни свои вооруженныя лукомъ руки, а потомъ и голову; ширетуй-лама благословилъ его. Затѣмъ все собраніе ламъ двинулось вдоль по дорогѣ съ гурьтуномъ впереди; сдѣлавъ шаговъ сорокъ, ламы опять остановились. Здѣсь былъ сложенъ костеръ изъ травы, на которомъ предполагалось сжечь соръ. Ширетуй-лама прочиталъ сначала молитву; во время чтенія ея гурьтунъ сидѣлъ на стулѣ впереди ширетуй-ламы, лицомъ на востокъ; когда молитва кончилась, гурьтунъ вскочилъ, закружился и выпустилъ на востокъ три стрѣлы. Затѣмъ ширетуй-лама взялъ въ руки соръ и кинулъ его на костеръ; пока жгли костеръ, гурьтунъ еще три раза выстрѣлилъ, и затѣмъ быстро понесся въ монастырь. Народъ падалъ передъ нимъ на колѣни и творилъ земные поклоны.
   Когда соръ былъ сожженъ, ширетуй-лама съ оркестромъ изъ ламъ вернулся въ хуралъ; маски уже ждали его здѣсь, разсѣвшись, кто на ступеняхъ храма, кто просто на землѣ, не смотря на свои шелковыя ризы. Оркестръ помѣстился на крыльцѣ и вновь началась пляска, впродолженіе которой маски одна за другой медленно удалялись въ храмъ. Наконецъ, осталась на дворѣ передъ храмомъ всего одна маска. Долго этотъ богъ кружился передъ входомъ храма; вотъ онъ уже у самаго крыльца и вотъ, вотъ подниметъ ногу, чтобъ вступить на пижпюю ступень, какъ его будто вихремъ снова унесетъ на середину двора.
   Но, наконецъ, и этотъ неутомимый -- богъ вступилъ на ступени храма. Смотрѣть болѣе было нечего, и мы отправились въ келью нашихъ друзей Лодзына и Серена.
   Не всѣ чамы въ одномъ родѣ. Сапданъ-Джимба насчиталъ мнѣ до 5 родовъ чамовъ. Тотъ, который мы видѣли, кажется, самый обыкновенный и называется чамба. Кромѣ того, есть еще слѣдующіе чамы:
   Шяныкба: пляшущія фигуры имѣютъ шляпы съ широкими полями, сдѣланныя изъ картона и позолоченныя; на макушкѣ шляпы утвержденъ прорѣзной гребень съ "Эрдени" на верхушкѣ. Въ одной рукѣ фигура держитъ пурьву, т. е. шаръ, изъ котораго торчитъ наконечникъ стрѣлы; въ другой рукѣ человѣческій черепъ, по-монгольски хуни каблыкъ, потангутски тоба.
   Чокыръ: шапка состоитъ изъ пяти картонныхъ лопастей, представляющихъ изображенія боговъ. Такая шапка называется ырджанъ; въ лѣвой рукѣ пляшущаго колокольчикъ, въ правой очиръ. Пляшущіе во время пляски поютъ духовные стихи.
   Донкыръ: одѣяніе пляшущихъ въ родѣ кольчуги изъ верблюжьихъ костей; изъ костей нарѣзаны четыреугольники и кружки, которые покрыты рисунками; голова прикрыта мѣдной маской. Это очень дорогой чамъ; Савданъ-Джимба видѣлъ его только одинъ разъ въ своей жизни, именно въ Пекинѣ, гдѣ онъ былъ исполненъ по желанію Джаиджа-гегена. Прежде его совершали въ монастырѣ Чуйбзэнъ въ провинціи Амдо, который построенъ Джанджа-гегеномъ, но послѣ мусульманскаго возстанія монастырь обѣднѣлъ, и теперь донкыръ-чамъ здѣсь не исполняется.
   Наконецъ, есть еще миляръ-авани-чамъ. На сцену выходятъ боги Миляръ-ава, Чжу.чинба, два старика-охотника, два оленя и двѣ собаки. Старики называются потангутски ГомбуЛочжу и Серынъ-намджу, помонгольски Хара-обугюнъ и Чаганъ-обупонъ, т. е. "черный и бѣлый старикъ". Этотъ чамъ исполняется только въ монастырѣ Шячунъ, лежащемъ на берегу желтой рѣки, да въ одномъ монастырѣ въ Алашани. Пляшущіе во время пляски говорятъ рѣчи, въ Шячунѣ на тангутскомъ языкѣ, въ Алашани на монгольскомъ. Старики-охотники изображаются дикарями; они не знаютъ земледѣлія, питаются листьями крапивы (халгай) и не знаютъ наслажденія выше, какъ преслѣдованіе горныхъ и степныхъ животныхъ. Ногъ Миляръ-ава убѣждаетъ ихъ прекратить истребленіе невинныхъ животныхъ, поклониться богамъ, причаститься нему (т. е. книгѣ). У Серынъ-намджу сердце мягче и онъ склоняется на рѣчи бога; по Гомбу жестоковыйный; онъ не хочетъ и слышать о перемѣнѣ образа жизни. Тогда Серынъ-намджу придумываетъ хитрое средство, чтобъ увлечь своего товарища за собой на путь, проповѣдуемый богомъ. Онъ говоритъ своему другу: "Я здѣсь останусь и сдѣлаюсь ламой; ты же вернешься домой. Дома у меня осталась молодая и красивая жена. Если ты поклонишься богу, то я дамъ тебѣ письмо домой, чтобъ тебѣ отдали мою жену". Гомбу обрадовался и на томъ же кругу поклонился богу, но во время поклоненія онъ ощутилъ, что въ душѣ его совершилось что-то необыкновенное.
   -- "Какое великое и пріятное чувство"!-- воскликнулъ онъ, поднимаясь съ земли:-- "и я остаюсь здѣсь и становлюсь ламой"!

Г. Потанинъ.

(Окончаніе будетъ).

"Восточное Обозрѣніе", No 34, 1885

   

ДВА ДНЯ ВЪ БУДДІЙСКОМЪ МОНАСТЫРѢ УНЬЧЖА-СІОМЕ.

Свиданіе съ монгольскимъ художникомъ-ламой.-- Разсказы его о Востокѣ и любознательность къ Западу.-- Мастерская художника и пріемы восточной живописи.-- Китайскій самоваръ -- "ставь-на-столъ-котелъ". Монгольскій скульпторъ и произведенія его искусства.-- Легенда объ озерѣ Хуху-норъ.-- Возвращеніе въ Ничжу.

   Поздно, когда уже солнце сѣло и когда мы усидѣли два кувшина горячаго чаю, въ нашу среду явился старикъ Лодзыпъ. Эта сань-чуаньская знаменитость, первый мѣстный художникъ имѣлъ въ своей фигурѣ очень много смѣшнаго; онъ не могъ уже держаться прямо, и голова его была пригнута къ землѣ; ходилъ онъ торопливыми шагами; на головѣ его былъ помятый и запачканный колпакъ въ родѣ тѣхъ треуголокъ изъ бумаги, которыя дѣлаютъ наши дѣти. Эта остроконечная шапка съ двумя лопухами по бокамъ въ видѣ большихъ ослиныхъ ушей какъ будто надѣта была для того, чтобъ сдѣлать согбенную фигуру старика еще болѣе каррикатурною. Но все это, вѣроятно, замѣчается только человѣкомъ новымъ; въ глазахъ же мѣстныхъ жителей изчезаетъ за духовными качествами старика. Когда я собирался въ монастырь Уньчжу, мнѣ говорили: "У старика есть что посмотрѣть и есть что отъ него послушать". Писаніе иконъ, долгая жизнь въ окрестностяхъ Хлассы среди большихъ святынь и множество легендъ, которыя старикъ вычиталъ изъ книгъ, сдѣлали для него міръ боговъ такимъ извѣстнымъ, что онъ о богахъ разсказывалъ, какъ о своихъ хорошихъ знакомыхъ. Я видѣлъ, съ какимъ уваженіемъ смотрѣли на него женщины, когда онъ дѣлалъ имъ совѣты или читалъ наставленія, разсказывая, что такой-то богъ вотъ что говорилъ, а такой-то вотъ что. Въ памяти дѣтей, я полагаю, фигура горбатаго старика въ смѣхотворномъ колпакѣ должна оставлять неизгладимое впечатлѣніе.
   Старикъ былъ омотанъ краснымъ лоскутомъ, такъ называемымъ оркимджи, изъ-подъ котораго торчали голыя руки; подъ оркимджи онъ носилъ красную дерюжку, обязательную также для ламъ. Вечеромъ, когда становилось холодно, онъ накидывалъ сверху стеганый желтый халатъ. Въ такомъ халатѣ онъ явился въ нашу комнату. Усѣвшись въ уголъ, онъ еще разъ привѣтствовалъ меня по здѣшнему обычаю вопросами: "Хорошо ли мнѣ живется въ Сань-чуани и пришлась ли мнѣ понутру здѣшняя вода?" Вслѣдъ за нимъ слуга принесъ двѣ молитвенныя мельницы и поставилъ подлѣ него; Серенъ принесъ нѣсколько чашечекъ и блюдечекъ, пустыхъ или съ масломъ и тѣстомъ. Въ то же время прибѣжали двѣ маленькія собаченки, увѣшанныя бубенчиками, и начали искать убѣжища подъ стеганымъ халатомъ старика. "Очень любятъ тепленькое мѣстечко"!-- пояснилъ мнѣ Серенъ эту картину. Старикъ приподнялъ край халата; собаченки сначала разодрались, потому что каждая хотѣла только одна пользоваться гостепріимствомъ старика, и потомъ обѣ скрылись подъ халатомъ. Уложивъ собаченокъ, старикъ пустилъ въ ходъ обѣ мельницы и принялся стряпать б ал и нъ. Эта стряпня не помѣшала ему поддерживать живой разговоръ. Разсказывая о Хлассѣ и о богахъ, онъ въ то же время забрасывалъ меня разспросами объ удивительно хитромъ Западѣ. Онъ разспрашивалъ меня, какъ у насъ пишутъ картину, какъ заготовляютъ холстъ, какія у насъ краски, растительныя или минеральныя; какими средствами достигается, что въ стереоскопѣ фигуры кажутся не плоскими, а выпуклыми; правда ли, что на Западѣ при постройкѣ каменныхъ зданій кирпичи связываютъ желѣзомъ; правда ли, что на Западѣ есть такія мѣдныя коровы, которыхъ напрягаютъ въ телѣги и ѣздятъ на нихъ, наполняя полую ихъ внутренность время отъ времени углемъ и водой. Разспросивъ, на чемъ основанъ ходъ карманныхъ часовъ, онъ прибавилъ: "Хорошо бы эту пружинку примѣнить къ нашимъ молитвеннымъ мельницамъ. А то вотъ часто забываешь "за дѣломъ пустить ее въ ходъ". Расказывать старикъ очень любилъ; къ сожалѣнію, я плохо понималъ его широнгольскій языкъ, и его длинные разсказы пропали для меня даромъ. Къ тому же было поздно; долгое пребываніе на чистомъ воздухѣ и много ходьбы рано нагнали на меня сонъ, и я дремалъ подъ рѣчи старика, которыя лились неустаннымъ ручьемъ.
   Серенъ, замѣтивъ, что я дремлю, предложилъ мнѣ идти спать. Меня отвели въ особую комнату, служившую вмѣсто мастерской. Мастерская эта нисколько не была похожа на студіи нашихъ художниковъ; только два полотна, натянутыя на рамы и завѣшанныя, свидѣтельствовали, что это мастерская; ни палитры, ни кистей, ни красокъ не было видно. Впрочемъ, это все, можетъ быть, было прибрано по случаю праздника; время, въ которое мнѣ пришлось знакомиться съ жизнью мѣстнаго художника, выбрано было неудачно. Но, вѣроятно, и обыденная обстановка мастерской далеко не похожа на нашу. Напрасно я разсчитывалъ найдти у здѣшняго художника портфель эскизовъ и этюдовъ, заготовленныхъ вчернѣ композицій. Ничего подобнаго у Лодзыпа не было. Вѣроятно, у него есть ящикъ, наполненный образцами; получивъ заказъ, онъ вынимаетъ соотвѣтствующій образецъ и пишетъ картину, не отступая отъ образца. Въ этомъ-то ящикѣ, вѣроятно, хранится и видъ Хлассы, о которомъ мнѣ говорили и который мнѣ показалъ Серепъ. Увидѣвъ его, я усомнился, чтобъ это было произведеніе самого Лодзыпа; вѣроятно, это была копія, сдѣланная имъ съ картины, которая, можетъ быть, продается въ Хлассѣ. на ней изображена не только Хласса, но и монастыри Галдапъ, Вребутъ и Сера, которые находятся верстахъ въ 10--40 отъ Хлассы, внутри ущелій, и изъ Хлассы не видны. Видъ спятъ съ птичьяго полета, какъ обыкновенно рисуются и другіе буддійскіе монастыри, какъ, напримѣръ, Утай, Оми и пр. Стѣны въ кельяхъ Лодзыпа и Серена увѣшаны картинами, но это произведенія какихъ-то другихъ художниковъ. Одна стѣна занята видомъ Утая; другая картина представляетъ внутренность какого-то дома; художникъ хотѣлъ блеснуть знаніемъ перспективы, и карнизы и полки шкафовъ изобразилъ правильно, но съ книгами на полкахъ не совладалъ. Третья большая картина изображала видъ на берегу рѣки или озера; на берегу стоитъ загородный домъ, окруженный лѣсомъ. Эта картина -- подарокъ Серену, и есть произведеніе китайскаго художника, живущаго въ Сипинѣ. Я указалъ Серену на двѣ, три линіи, грѣшащія противъ перспективы, и сказалъ, что, если бы онѣ были проведены иначе, да если бы еще въ одномъ мѣстѣ положить тѣнь, то зданіе лучше бы выступило впередъ. Однако, мои замѣчанія не произвели пикакаго впечатлѣнія на художника. Вскорѣ онъ мнѣ показалъ, что яркость красокъ, по его мнѣнію, дороже въ живописи, чѣмъ близость къ природѣ. Онъ раскрылъ свое полотно и показалъ мнѣ недоконченное изображеніе бога Эрръ-лана. Хотя яркихъ красокъ на немъ было положено довольно, чтобы поразить любителей ихъ, однако, Серенъ жалѣлъ, что мнѣ приходится видѣть картину недоконченною, когда золото еще не наложено. На плечахъ бога сидѣло по дракону; ихъ предполагалось покрыть золотомъ. Сколько, блеску будетъ, когда картина будетъ докончена!
   Другой день я опять провелъ въ обществѣ ламъ. Утро началось чаепитіемъ, къ которому присоединили еще блюдо изъ свинины съ жужубами и рѣпой. Кушанье это подали въ посудинѣ, похожей на нашъ русскій самоваръ. Это была мѣдная миска съ крышкой, на трехъ ножкахъ; сквозь миску и ея крышку проходитъ труба, въ которой были наложены горячіе угли. Разница только въ томъ, что труба не цилиндрическая, а расширяется внизу, и потомъ нижній конецъ трубы не кончается вмѣстѣ съ дномъ миски, а продолжается немного ниже дна. Покитайски такая посуда называется "ставь-на-столъ-котелъ"; названіемъ этимъ хотятъ сказать, что кушанье изъ этого котла не выкладывается на блюдо, а котелъ является на столъ собственной персоной. Монголы зовутъ эту посуду: "горячій котелъ". Можетъ быть, монголы занесли её къ намъ вмѣстѣ съ китайскими счетами, а мы её передѣлали въ нашъ нынѣшній самоваръ.
   Послѣ чаю я посѣтилъ ту келью, въ которой живетъ Пунцуковъ сынъ, чтобъ имѣть понятіе о томъ, какъ живутъ бѣдные ламы. Въ небольшой кельѣ помѣщалось пять монаховъ; когда Пунцукъ возвращался въ монастырь изъ Ничжи, одинъ имъ монаховъ уступалъ ему свое мѣсто и уходилъ въ другое помѣщеніе. Одинъ изъ живущихъ тутъ ламъ -- тоже художникъ; онъ лѣпилъ изъ глины статуетки боговъ. Пунцуковъ сынъ числится его ученикомъ. Кромѣ Пупцукова сына, остальные жители этой кельи были люди старые, съ сѣдыми усами и бородами; они поразили меня тѣмъ, что въ ихъ лицахъ было мало монгольскаго. Одинъ изъ нихъ съ широкимъ закатистымъ лбомъ въ жанровой картинкѣ легко сошелъ бы за русскаго крестьянина, посѣдѣвшаго за пахотой. Другому его большіе сѣдые усы и отсутствіе бороды, вѣроятно, выдерганной согласно обычаю, придавали сходство съ нашими отставными солдатами; особенно, когда онъ во время чама бралъ въ губы рожокъ, чтобы трубить, мнѣ казалось, что я вижу передъ собой стараго кавалерійскаго трубача. Монахи старались меня угостить и развлечь; у нихъ нашлись къ чаю и грецкіе орѣхи, и хворостъ, печеный на постномъ маслѣ, но изъ произведеній искусства, которыя бы стоило показать, они не нашли ничего, кромѣ синяго шарика на шапку, который вылѣпилъ Пунцуковъ сынъ для своего отца, имѣющаго право носить такой шарикъ въ качествѣ тайджи. Мысль сдѣлать шарикъ изъ глины, пришедшую въ голову Пунцукову сыну, ламы, повидимому, находили столь остроумною, что нашли заслуживающимъ указать на нее иностранцу, я же съ своей стороны долженъ замѣтить, что это было единственное проявленіе монгольскаго творчества, которое мнѣ удалось видѣть.
   Остальную часть дня я провелъ въ бесѣдахъ съ старикомъ Лодзыномъ. Онъ мнѣ разсказалъ нѣсколько легендъ, изъ которыхъ одну, именно легенду объ озерѣ Хуху-норѣ, разскажу здѣсь. Легенду эту я слышалъ уже ранѣе отъ Сандапъ-Джимбы, но въ Лодзыновомъ разсказѣ есть нѣкоторыя дополненія; она не составляетъ новости для европейскихъ читателей, потому что была разсказана имъ еще Гюкомъ, который, вѣроятно, слышалъ ее отъ того же Сандапъ-Джимбы; потомъ ее повторили гг. Пржевальскій и Крейтперъ. Но всѣ эти разсказчики передали только половину легенды; въ полномъ же видѣ легенда объ озерѣ Xуху-норѣ имѣетъ слѣдующее содержаніе.
   У царя Танъ-вана (т. е. китайскаго императора династіи Танъ), царствовавшаго въ Чань-ани, была дочь Ногонъ-дариху. За эту царевну съѣхалосъ свататься пять царей; тибетскій царь Сронцзанъ-Гомбо самъ не поѣхалъ, а послалъ сватать царевну своего вельможу Ломбу-Гвардамбу. Царевна не знала, котораго изъ жениховъ предпочесть; видя ея нерѣшительность, царь, по совѣту одного изъ дворцовыхъ евнуховъ, объявилъ женихамъ, что онъ отдастъ свою дочь за того, кто продернетъ нитку въ камень "ою" (бирюза), который хранится въ его сокровищницѣ. Отверстіе или капалъ въ этомъ камнѣ ою проходилъ не прямо отъ одного края къ другому, а извивался змѣеобразно внутри камня. Послѣ того какъ всѣ пять жениховъ-царей безъ успѣха потрудились надъ продѣваніемъ нитки, камень ою былъ переданъ Ломбу-Гвардамбѣ. Тибетскій вельможа поймалъ паука, посадилъ его къ отверстію въ камнѣ и началъ на него дуть; паукъ влѣзъ въ каналъ въ камнѣ и вылѣзъ изъ другаго его конца, протащивъ за собою паутину. Танъ-вамъ подивился изобрѣтательности Ломбу-Гвардамбы и объявилъ ему, что онъ отдастъ ему свою дочь, если тотъ рѣшитъ еще одну задачу, если онъ съумѣетъ найдти Ногонъ-дариху среди двадцати ея подругъ, которыя всѣ, какъ двѣ капли воды, на нее похожи. Ломбу-Гвардамба задумался. При царевнѣ была служанка, жадная до серебра; она говоритъ Ломбу-Гвардамбѣ, что она сообщила бы ему секретъ, какъ отличить царевну отъ ея подругъ, но боится царя; у царя есть проницательные ворожеи, которые сейчасъ откроютъ, кто выдалъ тайну. Ломбу-Гвардамба говоритъ ей, что онъ придумалъ средство, какъ избѣжать этой бѣды. Онъ велѣлъ женщинѣ закопать въ землю корчагу, наполнить ее водой, а у краевъ ея положить три камня; затѣмъ надѣть на себя птичью шкуру; на ноги вмѣсто башмаковъ надѣть сошники, лицо прикрыть ситомъ, въ ротъ ваять мѣдную трубу, сѣсть въ корчагу и сообщить секретъ черезъ трубу. Женщина такъ и сдѣлала, сѣла въ воду и черезъ мѣдную трубу сказала Ломбу-Гвардамбѣ, что Ногонъ-дариху всегда ходитъ съ цвѣткомъ въ рукѣ; цвѣтокъ этотъ, однако, не видимъ для другихъ людей, но о его присутствіи можно заключить по тому, что вокругъ него вьется пчела. Когда Ломбу-Гвардамба, руководствуясь этимъ признакомъ, указалъ царевну, Танъ-ванъ собралъ своихъ ворожей и велѣлъ имъ вычитать въ ихъ книгахъ, кто открылъ секретъ тибетскому вельможѣ. Ворожеи развернули свои книги и прочли: секретъ выдала женщина съ мѣднымъ носомъ, съ тысячью глазъ и съ желѣзными ногами, сидящая посреди моря, лежащаго между трехъ каменныхъ горъ. Танъ-ванъ осердился. "Развѣ есть на свѣтѣ такіе люди! Ваши книги все врутъ"!-- сказалъ онъ и велѣлъ всѣ ворожейскія книги сжечь. Ногонъ-дариху была послѣ этого передана Ломбу-Гвардамбѣ и онъ повезъ ее въ Тибетъ. Дорогой у него явилось намѣреніе взять Ногонъ-дариху на своего сына, и онъ придумалъ къ тому средство. Онъ сказалъ царевнѣ, будто тибетскій царь, подобно своему народу, ѣстъ только мясо и сало и потому смердитъ; что если она не любитъ вопи, то должна закрывать свой носъ рукавомъ. По пріѣздѣ же въ Тибетъ, Ломбу-Гвардамба сказалъ царю, что китайская царевна, по обычаю своей страны, питалась преимущественно овощами, что червь, живущій въ овощахъ, попалъ ей въ носъ и источилъ его, и что царевна теперь безносая. Когда царевну представили царю, она прикрыла свой носъ рукавомъ, царь повѣрилъ Ломбу-Гвардамбѣ, что царевна безносая, и не принялъ ее во дворецъ. Но однажды, проходя по городу и осматривая новыя постройки, царь увидѣлъ царевну; застигнутая въ расплохъ, она не успѣла прикрыть свое лицо рукавомъ, и царь убѣдился, что она вовсе не безносая и что Ломбу-Гвардамба обманулъ его. Царь догадался, что Ломбу-Гвардамба сдѣлалъ это съ цѣлью выдать царевну за своего сына; онъ велѣлъ сначала ослѣпить его, заставивъ смотрѣть на отряженіе солнца въ зеркалѣ, а потомъ сослалъ его вмѣстѣ съ его сыномъ въ страну Амдо, въ мѣстность, гдѣ нынѣ находится озеро Хуху-норъ. Тогда этого озера еще не было, былъ только на его мѣстѣ колодецъ. Сталъ слѣпой Ламбу-Гвардамба жить въ ссылкѣ; сынъ его насъ скотъ и по утрамъ ходилъ къ колодцу за водой; взявши воды, онъ всякій разъ, по наставленію отца, закрывалъ отверстіе камнемъ, чтобъ вода не пошла черезъ верхъ и не залила долины.
   Между тѣмъ, царь Сронцзанъ-Гомбо задумалъ строить Менгуджу, т. е. монастырь, въ которомъ нынѣ живетъ Далай-лама. Три раза возводили стѣны, но всякій разъ онѣ падали. Не находилось мастера, который зналъ бы средство, какъ предотвратить паденіе стѣнъ. Тогда вспомнили, что былъ изобрѣтательный человѣкъ Ломбу-Гвардамба, но онъ сосланъ въ Амдо. Тогда два вельможи, переодѣвшись въ платье ламъ, отправились въ Амдо искать сосланнаго вельможу. Когда они пришли въ домъ Ломбу-Гвардамбы, слѣпой вельможа угостилъ ихъ чаемъ и спросилъ, что они за люди и куда ходили? Мнимые ламы отвѣчали, что они ламы изъ страны Амдо, ходили на поклоненіе въ Менгу-джу и теперь возвращаются домой. Развѣ Менгу-джу построено?-- спросилъ Ломбу-Гвардамба.-- Построено, -- отвѣчали ламы.-- Не можетъ этого быть!-- Мы поклонялись и видѣли Менгу-джу, -- говорятъ ламы.-- Вы неправду говорите!-- возразилъ Ломбу-Гвардамба.-- Мѣсто, гдѣ строится Менгу-джу, есть пупъ моря. Нужно знать средство чтобъ построить стѣны на этомъ мѣстѣ, а не зная этого средства, стѣнъ не построить, онѣ будутъ падать. Средство же заключается въ слѣдующемъ: нужно покропить мѣсто, гдѣ строится монастырь, молокомъ краснаго козла и потомъ возьгь глину и лѣсъ для построекъ на сивомъ быкѣ.-- Услышавъ эти рѣчи, ламы сейчасъ же собрались и уѣхали. Только послѣ ихъ отъѣзда слѣпой старикъ догадался, что это были переодѣтые развѣдчики, которые пріѣзжали съ цѣлью вывѣдать у него тайну. Когда сынъ пришелъ съ пастбища, онъ сказалъ ему: "Ко мнѣ приходили два ламы; поѣзжай скорѣе за ними слѣдомъ, догони и убей ихъ. Они увезли у меня мой умъ". Умъ потибетски олу, но въ то же время олу означаетъ и сѣдельную подпругу. Юноша догналъ ламъ, и говоритъ имъ: "Вы увезли у моего отца олу"! Ламы говорятъ: "Дѣйствительно мы нашли на дорогѣ старую подпругу и взяли ее; мы думали, что она брошена, какъ негодная; но если она нужна твоему отцу, то возьми ее"! Юноша взялъ подпругу и поѣхалъ домой, думая про себя: "Мой отецъ и старъ уже и слѣпъ, а все еще имѣетъ злое сердце; изъ-за такой негодной старой вещи онъ хотѣлъ, чтобъ я убилъ двухъ человѣкъ". Когда онъ вернулся домой, отецъ спросилъ его, убилъ ли онъ двухъ ламъ.-- "Нѣтъ, не убилъ!-- отвѣчалъ юноша:-- они люди хорошіе, взяли подпругу не воровски, и сейчасъ же отдали ее, какъ я къ нимъ подъѣхалъ". Тутъ Ломбу-Гвардамба увидѣлъ, что сынъ не понялъ его, и велѣлъ скорѣе заворачивать скотъ и гнать изъ долины. Вслѣдъ за скотомъ и самъ онъ долженъ-Былъ бѣжать въ другую страну. Тотчасъ же колодецъ, бывшій въ долинѣ, открылся, вода пошла черезъ край и наполнила долину; такимъ родомъ образовалось озеро Хухугоръ. Это вода, которая прежде стояла подъ Менгу-джу.
   Вывѣдавъ тайну отъ Ломбу-Гвардамбы, царь Сронцзанъ-Гомбо продолжалъ постройку Менгу-джу благополучно. Когда зданіе было окончено, совершено было молебствіе, причемъ былъ сказанъ брель (гимнѣ) въ честь краснаго козла, молокомъ котораго кропили почву подъ Менгу-джу. Сказать же гимнѣ въ честь сиваго быка забыли. Тогда быкъ пришелъ въ толпу веселившихся людей и сказалъ имъ: "Вы на мнѣ возили глину и лѣсъ и надѣлали на моей спинѣ раны, а съ боковъ моихъ стерли шерсть, теперь же забыли поблагодарить меня. За это я три раза возрожусь въ этомъ мірѣ и всякій разъ буду мстить за вашу неблагодарность". Одно изъ воплощеній души этого быка былъ тибетскій царь Ландарма, знаменитый гонитель буддизма.
   Переночевавъ еще одну ночь въ монастырѣ, надо было возвращаться въ Ничжу. Старикъ по утрамъ пьетъ чай, въ своей кельѣ, во время чтенія утреннихъ молитвъ, и въ общую чайную комнату не является, такъ что мнѣ для того, чтобы проститься съ нимъ, пришлось найдти къ нему іи" келью. Старикъ сидѣлъ въ кожаномъ халатѣ, обставленный столиками, на которыхъ чайная посуда и вороха печеній мѣшались съ молельными мельницами и листами тибетскихъ книгъ. Старикъ началъ вылѣзать изъ халата, какъ бы освобождаясь изъ оковъ, причемъ изъ его халата вывалились двѣ собаченки. Я, конечно, упрашивалъ его остаться на своемъ мѣстѣ, и онъ было опять опустился въ теплый халатъ, но когда я, спустившись по тропинкѣ на нижній дворъ монастыря, оглянулся, то увидѣлъ его въ одномъ оркимджи сидящимъ на бугоркѣ. Не знаю, затѣмъ ли онъ вышелъ, чтобы проводить меня, или зачѣмъ другимъ. Нравы ламъ допускаютъ и такое предположеніе, что онъ дѣлалъ два дѣла разомъ.

Г. Потанинъ.

"Восточное Обозрѣніе", No 36, 1885

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru