Понсон-Дю-Террайль Пьер Алексис
Похождения червонного валета

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Понсон дю Террайль

Похождения червонного валета

I

   Это происходило на берегах Гаронны. В старом, полуразрушенном замке юный владелец поместья принимал гостей. Кругом все говорило о неповитой бедности, но гасконец хвастун по природе, и повсюду виднелись старания придать этой бедности лишь вид почтительно культивируемой старины.
   В теплый июльский вечер тысяча пятьсот семьдесят второго года в громадном зале старого замка собрались трое друзей, из которых старшему было не более тридцати лет, а младшему не было и девятнадцати. Последним был сам хозяин.
   Они сидели вокруг стола, покрытого старой, вытертой скатертью, и занимались игрой в карты. В качестве истинных гасконцев они положили около себя свои кошельки, вместо того чтобы высыпать их содержимое на стол. Около играющих виднелись две большие, пузатые, но -- увы! -- пустые бутылки.
   -- Однако, господа, -- воскликнул один из гостей, -- я хочу пить! Вина, дворецкий!
   К столу подошел крестьянин, наряженный в желтый казакин, и шепнул на ухо хозяину, что в погребе нет больше ни одной бутылки.
   -- Господа! -- сказал хозяин дома. -- Пандриль спрашивает, какого именно вина желаете вы?
   -- Ну вот еще! -- ответил другой гость. -- Да самого лучшего, разумеется!
   -- Да видите ли, в чем дело, -- ответил хозяин, не моргнув и глазом, -- вам очень хочется пить, но... Пандриль, друг мой, -- обратился он к крестьянину, довольно неуклюже разыгрывавшему роль дворецкого, -- вели оседлать сейчас же мою лучшую лошадь...
   -- Какую? -- наивно спросил Пандриль. -- Черную или белую?
   Владелец замка грозно и надменно посмотрел на недогадливого слугу.
   -- Дурак! -- ответил он. -- Ты должен знать, что Вельзевул черен как ночь! Ну-с, вели, значит, оседлать лучшую лошадь, то есть Вельзевула, и отправляйся на клосскую ферму. Скажи фермеру, что я приказал дать тебе бурдюк сенжакского вина, которое мой предок вывез из Испании... ну, того самого, которое еще ему подарил император Карл Пятый!
   Хозяин кинул на слугу такой многозначительный взгляд, что несчастный Пандриль выскочил стремглав из комнаты, не осмелившись заметить, что о знаменитом сенжакском вине он слыхал так же мало, как и об императоре Карле Пятом, и что клосска: ферма на самом деле представляет собою полуразрушенную и необитаемую хижину, стоящую среди клочка виноградников.
   Когда слуга ушел, хозяин продолжал:
   -- Дорогие друзья, наступили тяжелые времена для нас, дворян. У самих королей не осталось ни кола ни двора, а религиозные распри разорили самые знатные дома Франции и Наварры.
   -- Кому ты говоришь это, Гектор! -- воскликнул один из игроков.
   -- По счастью, у нас имеется то, что у нас не может отнять никто, а именно наше происхождение! -- отозвался третий, которого звали Лагир.
   -- Ты прав, клянусь прахом своих предков! -- ответил хозяин дома. -- И знаете что, друзья? Чтобы убить как-нибудь ожидание в течение того времени, которое понадобится Пандрилю для доставки сюда вина, не поговорим ли мы немного о наших генеалогиях? В наше время, когда развелось много всяких проходимцев и выскочек, истинным дворянам полезно восстановить памяти свое родословное древо!
   -- Вот это -- блестящая идея, черт возьми! -- воскликнул Лагир. -- Что же, начнем хоть с меня, господа! Ведь вы, конечно, знаете, времена заставили моих предков жить в качестве простых дворян, но на самом деле мы заслуживаем лучшей участи. Ведь меня зовут Лагир, и я происхожу от Валета червей!
   -- Как же! -- ответил хозяин дома. -- Лагир, спутник Жанны д'Арк, или Валет червей, был большим другом моего предка Гектора де Галяра, Валета бубен.
   -- Истинная правда! -- подтвердил потомок спутника Орлеанской девы.
   -- Ну, а я, господа, -- сказал третий, -- происхожу из более древнего рода, чем вы оба!
   -- Еще чего! -- сказал Гектор.
   -- Поди ты! -- буркнул Лагир.
   -- А вот судите сами. Меня зовут Ожье де Левис, и мои предки были в родстве с самой Богородицей. Первый из моих предков, о котором у нас имеются хоть какие-либо точные сведения, был шталмейстером царя Давида, а потом другом и поверенным царя Соломона, который дал ему прозвище Валета пик. А ну тебя к черту! -- крикнул Гектор де Галяр. -- Ты хватил через край, голубчик!
   -- Да нисколько! -- скромно ответил Ожье де Левис.
   -- Но ведь карты были изобретены всего только в царствование короля Карла Шестого.
   -- Извини, пожалуйста, -- невозмутимо ответил Ожье, -- карты изобрел Саул.
   -- Ты думаешь?
   -- Я знаю это! За тридцать девять лет и шесть месяцев до Рождества Христова карты вышли из употребления, и к ним вернулись лишь в царствование короля, о котором ты говорил.
   -- А, ну это другое дело! -- важно ответил Лагир. -- Значит, ты происходишь от Пикового валета?
   -- Как ты от Валета червей!
   В тот момент когда молодые люди обменивались последними фразами, дверь в зал раскрылась и в комнату вошел юный и красивый кавалер. Это был наш старый знакомый Амори де Ноэ. Он был в ботфортах, покрытых, как и платье, толстым слоем пыли.
   -- В таком случае, друг Ожье, -- сказал Ноэ, -- в сравнении со мной ты все же ничтожный дворянчик, а Гектор и Лагир просто и в счет не идут!
   -- От кого же ты происходишь, Амори? -- совершенно бесстрастно спросил Гектор.
   -- Но ты можешь сам видеть это из моего имени! -- ответил тот. -- Я происхожу от самого патриарха Ноя! Первый из моих предков -- Иафет -- царствовал на берегах Ганга. Один из его потомков, по имени Ланселот, сопровождал в походах Александра Макендонского, который дал ему прозвище Валет треф.
   -- Позволь, -- сказал Ожье де Левис, -- разве ты забыл, что в ту эпоху карты вышли из употребления?
   -- Вышли, но не в Македонии, где не переставали играть в карты! -- отпарировал потомок патриарха Ноя, а затем уселся и сказал: -- Ну, а теперь, господа, когда мы припомнили свои родословные, угостите-ка меня стаканчиком вина, потому что я умираю от жажды!
   -- Погоди немного, -- сказал Гектор, -- мой дворецкий отправился в погреб.
   -- А так как этот погреб находится довольно далеко отсюда, то ему пришлось сесть на лошадь, -- прибавил Лагир.
   Амори де Ноэ улыбнулся, взял графин с водой, налил себе стакан этого бесхитростного напитка и сказал со вздохом:
   -- Это ли не насмешка судьбы! Мой предок Ной первый извлек из виноградной лозы ее сладостный сок, а его потомку приходится довольствоваться простой водой, да еще проскакав двое суток без отдыха!
   -- Вот как? -- сказал Гектор. -- Откуда же ты?
   -- Из Парижа, и приехал специально, чтобы повидать вас, друзья мои!
   -- Да полно тебе!
   Ноэ сразу принял серьезный вид, и это отразилось также и из выражении лиц остальных.
   -- Господа, -- сказал Ноэ, -- я примчался из Парижа, где раздаются сдержанный ропот, мрачное потрескивание и похороный звон. Этот ропот -- ропот народа, не видящего перед собой светлого будущего. Это потрескивание -- потрескивание трона Валуа, медленно, но верно идущего к разрушению и развалу. Этот похоронный звон гудит о смерти трех принцев, из которых младшему двадцать лет, а старшему -- двадцать четыре, что не мешает им всем троим носить на своем челе печать близкой смерти!
   Трое гасконцев уже не смеялись. Они с серьезным интересом смотрели на оратора, ожидая продолжения. И Ноэ заговорил:
   -- Религиозные распри ускорили дело разрушения. Гугеноты обращают взоры к электору Палатинскому, католики призывают к себе на помощь лотарингских принцев и Испанию. Ни у кого нет патриотической сознательности!
   Последняя фраза вызвала взрыв негодования у слушателей.
   -- Клянусь вечным спасением, -- крикнул Ожье де Левис, -- в качестве родственника Богородицы я добрый католик, но я стану гугенотом, если испанцы перешагнут через Пиренеи!
   -- И я тоже, -- сказал Лагир.
   -- Черт возьми! -- сказал Гектор. -- Я гугенот, но лучше стану католиком, чем допущу этого тевтонского болвана электора вмешиваться в дела Франции!
   -- Да благословенно будет имя Божие! -- торжественно отозвался Ноэ. -- Я не ошибся в вас, и вы действительно те люди, которые мне нужны!
   -- Для чего?
   -- Выслушайте меня! Мы гасконцы, мы беарнцы, мы дети рыцарской страны, где когда-то носилась шпага самого Роланда! В наших горах нет золота, но зато воздух, которым мы дышим, закаляет сердца, делая их недоступными для страха. Нас только горсточка, но короли старой Франции старались привлечь эту горсточку в свою армию, говоря, что шпага беарнца стоит сотни пик, а рапира гасконца -- сотни аркебуз!
   -- Да в чем дело-то, куда ты клонишь? -- спросили хором молодые люди.
   -- Слушайте, только слушайте! -- Ноэ встал, его жесты и звук голоса стали еще торжественнее, еще многозначительнее. -- Это было около месяца тому назад. Ночью на балконе Лувра стояли двое людей, любуясь видом гигантского Парижа. Оба они были молоды, оба верили в свое будущее. Одетые в простые камзолы, они мечтали о парче. Положив руки на эфесы своих рапир, они мечтали о том, чтобы командовать целыми армиями. Один из них поднял взор к облачному ночному небу; в клочке потемневшей лазури горела одна звезда, и человек, внимательно и долго посмотрев на нее, перевел взор снова к Парижу, и его губы пробормотали: "Как знать? Быть может, когда-нибудь я все-таки буду королем Франции!" Этот человек -- сын наших гор; это юный принц, который не раз спал под открытым небом с голубым эфиром нашей страны вместо покрова и с камнем под головой вместо подушки. Это -- король нашей бедной страны, где властно и разгульно носится чистый ветер свободы! Этот человек -- шляпы долой, господа! -- этот человек Генрих Наваррский, ставший королем с тех пор, как королева Екатерина Медичи приказала отравить Жанну д'Альбрэ, его мать и нашу государыню!
   -- Да здравствует наваррский король! -- крикнули трое молодых людей.
   -- Да здравствует Генрих Наваррский, король Франции! -- ответил Амори де Ноэ. -- Да, господа, это он, наш обожаемый монарх! А другой молодой человек -- это я сам, господа! И вот тогда я вспомнил о вас и подумал: если четыре беарнца, четыре гасконца, храбрые, как Роланд, благородные, как король, обяжутся клятвой отдать не Наварру Франции, а Францию -- Наварре, то сам Бог не сможет помешать им в этом!
   Молодые люди вскочили со стульев и клятвенно подняли руки кверху. В этот момент дверь открылась, и в комнату вошел Пандриль.
   -- Ах, ваша честь! -- жалобно сказал он, обращаясь к хозяину. -- Какое несчастье! Я очень торопился и нечаянно проткнул бурдюк шпорой! Все вино и вылилось на дорогу!
   -- Господа! -- смеясь, сказал Гектор. -- Господь принял нашу клятву и дал нам знак большим чудом: он просветил ум Пандриля!

II

   В тот самый день и почти в тот самый час, когда гасконские дворянчики заключали между собой таинственный союз, за триста пятьдесят лье от замка Гектора де Галяра один юный рыцарь звонко пощелкивал шпорами по мостовой доброго старого города Нанси, резиденции герцогов Лотарингских. Он был закутан в широкий плащ, закрывавший часть лица, а широкополая шляпа была надвинута до самых глаз. Рыцарь торопливо проскользнул в боковую улочку, по которой спустился до берега Мерты, но здесь остановился в нерешительности, не зная, направо или налево ему идти.
   -- Чтоб черт побрал необстоятельность! -- буркнул он. По середине улочки горел фонарь. Рыцарь подошел к столбу, достал из-за пазухи маленький сверточек пергамента и при мерцающем огоньке фонаря прочел:
   "Если граф Эрих де Кревкер любит по-прежнему, он придет сегодня вечером к девяти часам на берег Мерты, выйдя через переулок Святого Павла".
   "Я вышел через эту улицу, спустился к берегу и все же не видел никого, -- сказал себе рыцарь. -- Как быть? Что же, я спущусь теперь к самой воде против улицы и буду там ждать. Но что нужно от меня и кто мог проникнуть в мою тайну? О да, я люблю по -- прежнему, но объект этой любви слишком далек, чтобы я мог хоть на что-нибудь надеяться".
   В этот момент послышался звук осторожных шагов, заставивший молодого человека насторожиться. Вскоре он увидел, что от улицы Святого Павла к реке спускается какая-то женская тень.
   -- Граф! -- сказала эта женщина, подходя к рыцарю.
   -- Что вам угодно от меня? -- спросил Кревкер, подумав тут же, что этот голос совершенно незнаком ему.
   -- Вы -- граф Эрих де Кревкер?
   -- Да.
   -- Получили ли вы какую-нибудь записку?
   -- Да.
   -- В таком случае вы ожидаете здесь меня!
   -- Вот как! -- сказал граф, стараясь разглядеть сквозь покрывало и густую вуаль, молода ли и хороша ли собой незнакомка.
   -- Граф, -- продолжала женщина, -- пойдемте ближе к реке, так как только на открытом месте можно быть гарантированным от шпионов!
   Граф последовал за таинственной незнакомкой к самой реке.
   Там она сказала:
   -- Ведь вы -- граф Эрих де Кревкер, потомок героя Кревкера, который был правой рукой герцога Бургундского, Карла Жестокого?
   -- Это был мой прапрадедушка.
   -- Вы молоды, красивы и храбры?
   -- Молод -- да, красив ли -- не знаю, храбр -- наверное.
   -- Вы -- один из богатейших синьоров Лотарингии?
   -- Так говорят, по крайней мере.
   -- И, несмотря на это, красавицы города Нанси и придворные нашего герцога уверяют, что нет рыцаря более печального и угрюмого, чем вы!
   -- Я болен!
   -- Да, вы поражены в сердце! -- Граф вздрогнул от неожиданности; незнакомка продолжала: -- Граф Эрих Кревкер, вы стали жертвой роковой и всепожирающей любви!
   -- Вы-то почему знаете это? -- нетерпеливо буркнул граф.
   -- Я знаю все! -- ответила женщина.
   -- Ну так назовите мне имя той, которую я люблю! -- с резким хохотом предложил Кревкер.
   Женщина подошла ближе, приложила свои губы к его уху и шепнула ему какое-то имя, что заставило графа вскрикнуть:
   -- Молчите!
   -- Нет, -- ответила незнакомка, -- я буду говорить, и вы выслушаете меня. Я расскажу вам вашу собственную историю.
   -- На что это вам нужно?
   -- Вы увидите сами!
   Те, которые владеют нашими тайнами, всегда имеют над нами большую власть. Так и граф Эрих покорно склонил голову и прошептал:
   -- Ну что же... Если вы непременно хотите...
   -- Граф Кревкер, -- сказала тогда незнакомка, -- однажды вечером вы были в старой церкви, колокольня которой видна на десять лье из окрестностей Нанси.
   -- Я вообще часто бываю в церкви!
   -- Это было вечером, когда церковь казалась совершенно пустой. Не было ни священников, ни молящихся, только Бог незримо витал в своем святилище. Вы опустились на колени, даже пали совсем ниц и, прижавшись пылающим лбом к холодному камню пола, шепнули: "О Господь всемогущий! Дай мне силы отказаться от этой роковой любви, которая снедает меня, к..." Тут вы произнесли некое имя, но, как ни тих был ваш шепот, он все же нашел отклик в сердце женщины, которая молилась коленопреклоненно за выступом вблизи от вас.
   -- Это были вы?
   -- Нет!
   -- Кто же?
   "Она! Она!" -- пробормотал граф, чувствуя, что от сильного волнения у него под шляпой волосы становятся дыбом. А незнакомка продолжала:
   -- С того момента, как она узнала, что вы любите ее, она подумала, что вы не откажетесь служить ей, когда ей встретится нужда в вас!
   -- О, -- пробормотал граф Эрих, -- пусть она потребует у меня всю кровь до последней капли!
   -- Как знать?!
   -- Пусть она заставит меня умереть за нее, лишь бы перед смертью я увидел ее улыбку, обращенную ко мне!
   -- Бедный! Как вы любите ее! -- сочувственно шепнула незнакомка. -- О, как вы любите ее, Боже мой!
   -- Но кто же вы, рассказывающая мне все это? -- спросил граф, выпрямляясь.
   -- Меня послала она! -- воскликнула незнакомка и, увидев, что при этих словах граф зашатался, словно его поразила молния, произнесла: -- Овладейте собой, граф!.. Смелее! Смелее!
   -- К чему?
   -- Она рассчитывает на вас!
   -- Я готов. Что нужно сделать?
   -- Следуйте за мной!
   Незнакомка пошла вдоль берега Мерты, сопровождаемая графом. Минут через десять они дошли до моста. Там женщина остановилась и сказала своему спутнику:
   -- Знаете ли вы Вертский лес?
   -- О, конечно! Он окружает Замок Дьявола, старые руины, о которых ходят слухи, будто они заколдованы.
   -- Вы суеверны?
   -- Нет.
   -- Может быть, вы боитесь призраков или домовых?
   -- Я христианин!
   -- И католик, разумеется?
   -- Да, я страстно ненавижу гугенотов.
   -- Отлично! Случалось ли вам бывать в Вертском лесу?
   -- Да, я не раз охотился там и знаю каждую тропинку.
   -- Значит, вам не нужно света, чтобы перейти через Долину Фей у подножия замка?
   -- Я сумею ориентироваться по камням и деревьям.
   -- В таком случае, граф, знайте следующее: сейчас на герцогском дворце бьет девять часов, а в полночь вы должны быть в развалинах старого замка.
   -- Я буду там. Что же я должен делать?
   -- Ждать!
   -- И это все, что вы приказываете мне от ее имени?
   -- Дальнейшие инструкции вы получите в развалинах.
   -- Хорошо! Я сейчас же прикажу оседлать лучшую лошадь и...
   -- Этого не нужно. Спуститесь под мост, и там вы найдете лодку. Через час вы спуститесь по течению реки к тому месту, где начинается Вертский лес. Вы войдете в кусты, которые называются "Раздвоенным лесом", и там найдете готовую оседланную лошадь. До свиданья!
   Сказав это, незнакомка знаком руки простилась с графом и быстро исчезла. Не раздумывая над странностью приключения, граф Эрих де Кревкер спустился под мост, вскочил в лодку, которую нашел там, обрубил кинжалом причал и одним взмахом весел выехал на середину реки. Мерта бежала очень быстро, но граф отлично управлялся с веслами и меньше чем через час уже был у того места, которое ему указала незнакомка. Граф выскочил на берег и собрался углубиться в кусты, когда на реке послышался плеск весел. Кревкер прислушался, но звук внезапно прекратился.
   -- Должно быть, я ошибся, -- сказал он и вошел в кусты, направляясь к полянке, где должна была быть лошадь, обещанная незнакомкой.
   Но по мере того как он шел, он слышал за собой звук чьих-то шагов, который сейчас же смолкал, как только граф останавливался и прислушивался, -- совсем так же, как это было только что с веслами.
   "Однако! -- подумал Кревкер. -- Уж не выслеживают ли меня?"
   Он положил руку на эфес шпаги и снова пошел вперед. Тут невдалеке послышалось ржанье лошади. Граф свернул в сторону, но звук преследовавших его шагов показал, что и неизвестный спутник тоже повернул в эту сторону. Только теперь таинственный преследователь ускорял шаги и нагонял графа. И в тот самый момент, когда граф увидал на полянке лошадь, его опередила какая-то тень, которая подскочила к лошади и схватила ее за поводья.
   -- Прочь, мужик! -- крикнул граф. -- Эта лошадь предназначена мне!
   -- Ступай прочь ты сам! -- ответил незнакомец. -- И прежде всего знай, что я дворянин!
   -- В таком случае позвольте мне заметить вам, что вы держите себя несколько странно для дворянина, стараясь овладеть чужой лошадью!
   -- Меня зовут сир д'Арнембург, и я клянусь своим незапятнанным, именем, что вы ошибаетесь!
   -- Извините, мессир Арнембург, но я приехал на лодке из Нанси специально для того, чтобы отыскать лошадь на этой полянке!
   -- А я специально явился из своего замка, чтобы найти лошадь на этой самой полянке!
   -- В таком случае, -- сказал граф, -- я не вижу иного способа разрешить вопрос, кроме...
   -- Кроме того, что я уже хотел предложить вам сам, -- ответил Арнембург, и молодые люди, скинув плащи, обнажили шпаги.

III

   Они уже скрестили оружие, как вдруг до них донесся звук ржанья. Но -- странное дело! -- этот звук шел слева, а лошадь, которую оспаривали молодые люди, находилась совсем близко и справа от них. Значит, была и вторая лошадь?
   Молодые люди опустили оружие и посмотрели друг на друга.
   -- Мы с ума сошли, -- сказал граф, -- ведь тут имеется по лошади для каждого из нас!
   -- Я тоже так думаю! -- сказал сир д'Арнембург. Лошадь заржала еще раз. Граф направился в ту сторону, откуда доносился звук, и действительно вернулся с лошадью.
   -- Ей-богу, мессир, -- сказал он, -- лошадей-то действительно две! Но только одна вороная, а другая белая. Какая же назначена для вас и какая для меня?
   -- Этого я уже не знаю.
   -- Да как же быть?
   -- Но пожалуйста, выбирайте! -- предложил Арнембург.
   -- О, после вас! -- любезно отклонил граф Кревкер.
   -- Да уверяю вас, что мне это совершенно безразлично! Лишь бы только лошадь довезла меня до Замка Дьявола, а там...
   -- Что такое? -- сказал граф. -- Куда?
   -- К Замку Дьявола, то есть к развалинам, которые так называются.
   -- Но ведь я тоже направляюсь туда!
   -- Да? -- вспыхнув переспросил Арнембург.
   -- Но ведь, насколько мне известно, развалины необитаемы, -- заметил граф.
   -- Они станут обитаемыми на эту ночь, раз меня ждут там, -- ответил Арнембург.
   -- Да ведь меня тоже ждут!
   -- Знаете что? Это начинает становиться чересчур странным! Вы приезжаете в лодке -- я тоже, вас ждет одна лошадь -- меня другая, вы едете в Замок Дьявола -- я тоже. Что все это значит?
   -- Очевидно лишь то, что мы едем с одинаковой целью!
   -- Но я не знаю, что это за цель!
   -- И я тоже!
   На минуту воцарилось молчание. Затем сир д'Арнембург заговорил снова:
   -- А все же я могу рассказать вам кое-что, что возбудит ваше любопытство!
   -- Пожалуйста, я слушаю вас!
   -- Я уже сказал вам свое имя. Прибавлю, что я родом люксембуржец и состою на службе у его светлости герцога Гиза, да продлит Господь его часы!
   -- Я тоже служу герцогу!
   -- В качестве капитана герцогских войск я стоял гарнизоном в городе Меце.
   -- И я тоже!
   -- Так вот там, в Меце, я почувствовал всепожирающую страсть к женщине, до которой мне было далеко как до луны!
   -- Это слово в слово то же самое, что случилось со мной!
   -- Я похоронил эту любовь в глубочайших недрах своего сердца, -- продолжал люксембуржец, -- как вдруг сегодня утром получаю записку: "Вы любите такую-то, и эта дама знает о Вашей любви".
   -- Простите, -- перебил его граф, -- как же могла эта дама узнать о вашей любви, раз эту любовь вы похоронили в "глубочайших недрах вашего сердца"?
   -- О, это произошло совершенно неожиданным образом. Несколько месяцев тому назад я был в церкви, где никого не было, как я, по крайней мере, думал. Там, упав ниц пред лицом Всемогущего, я...
   -- Там вы обратились к Богу с просьбой залечить ваше сердце от безумной роковой любви, а любимая вами дама в это время находилась за выступом вблизи вас?
   -- Вот-вот!
   -- И эта дама услыхала, как вы признавались Богу в своей любви к ней?
   -- Но позвольте! Кто мог сказать вам все это?
   -- Никто.
   -- Но тогда, как же...
   -- Ваша история -- точнейшее повторение моей собственной, -- сказал граф.
   -- Что такое? -- грозно крикнул люксембуржец.
   -- И я могу даже назвать вам имя любимой вами особы! -- невозмутимо продолжал Кревкер и, наклонясь к уху люксембуржца, прошептал ему что-то такое, от чего д'Арнембург подскочил словно ужаленный.
   Между тем граф, назвав Арнембургу таинственное имя, отступил с поклоном на шаг и сказал:
   -- Насколько я вижу, мы соперники!
   -- Я тоже так думаю!
   -- Следовательно, нам остается лишь прибегнуть к оружию!
   -- Но позвольте!..
   -- Мы должны биться насмерть!
   -- Погодите, сударь, -- холодно прервал графа д'Арнембург. -- Надеюсь, вы не заподозрите, что я способен испугаться чьей -- нибудь шпаги?
   -- Я этого не думаю во всяком случае!
   -- И все же я нахожу ваше предложение решить вопрос поединком совершенно неприемлемым. Этот способ не годится, не подобает для данного случая!
   -- Однако позвольте! Вы только что были готовы драться из-за лошади! Значит, вы находите, что женщина не стоит того?
   -- Ничего подобного. Я думаю, что раз женщина, из-за которой вы хотите драться, назначила нам здесь свидание, то у нее должны были быть для этого основательные причины. Очевидно, она решила, что любовь обязывает к преданности и что если мы действительно любим ее, то подумаем не о себе, а лишь о ней. Раз она зовет нас -- значит, она нуждается в нас, и не в одном только, а в обоих!
   -- Вы совершенно правы, -- : согласился граф. -- Мы должны спрятать шпаги в ножны и мирно ехать вместе к развалинам, где мы узнаем, что нас ожидает.
   -- Отлично! -- сказал люксембуржец. -- В таком случае благоволите выбрать лошадь.
   -- Я беру черную.
   -- Ладно, -- ответил Арнембург, садясь на белую.
   -- Знаете ли вы дорогу? -- спросил граф.
   -- Нет, -- ответил его спутник, -- но мне было сказано, что лошадь сама доставит меня куда нужно.
   -- Ну а я знаю дорогу и буду руководить нашим путем!
   -- Отлично! Вперед!
   Молодые люди дали шпоры лошадям, и граф Эрих повел своего спутника по узкой тропинке, которая шла к Долине Фей.
   Оба они ехали молчаливо, погруженные в свои мысли, и оба думали почти одно и то же: "Раз нас двое -- значит, ясно, что женщина, которую мы оба любим, сама не любит ни одного из нас. Но ей нужны наши шпаги, и вот она зовет нас к себе!"
   Но еще другая мысль скользнула у каждого из них: "А все же, как знать? Быть может, если бы я был один, то..."
   И оба они уже жалели, почему не решили вопроса смертным боем!
   Когда они подъезжали к Долине Фей, над которой высились развалины старого замка, до них донесся стук чьих-то копыт и чье-то энергичное немецкое проклятие.
   -- Это еще что? -- спросил граф Эрих.
   В этот момент взошла луна, и на освещенной ею долине вырисовалась фигура всадника, который, заметив наших путешественников, направился к ним.
   -- Скажите, господа, -- обратился он к ним, -- вы здешние?
   -- Да, -- ответил Кревкер.
   -- В таком случае не укажете ли вы мне, как проехать к Замку Дьявола?
   -- Как, -- воскликнули в один голос Кревкер и Арнембург, -- вы тоже едете туда?
   -- А разве и вы держите туда путь?
   -- Ну да! Нас ждут к двенадцати часам.
   -- Да ведь и меня тоже!
   -- Но если это так, -- сказал граф, -- то вы, наверное, не встретите никаких препятствий к тому, чтобы назвать нам свое имя?
   -- Меня зовут Конрад ван Саарбрюк, я вассал герцогов Лотарингских!
   -- А не можете ли вы сообщить нам, что заставило вас пуститься в этот путь?
   -- Я нашел у дверей своего замка странную записку, приколотую кинжалом.
   -- Ручаюсь, что записка начиналась словами: "Если Вы по -- прежнему любите...", -- сказал граф Эрих.
   -- Почему вы знаете? -- удивленно воскликнул Конрад.
   -- И что вы любите знатную даму, до которой вам далеко как до звезд! -- прибавил Арнембург.
   -- Но позвольте...
   -- И мы можем даже назвать вам ее имя!
   -- Ну, уж это...
   Граф наклонился к уху барона ван Саарбрюка и что-то шепнул ему.
   -- Но кто же мог сообщить вам мой секрет? -- изумленно спросил барон.
   -- Никто, -- ответили ему молодые люди. -- Дело в том, что мы тоже любим эту даму.
   Барон схватился за эфес шпаги. Арнембург рассмеялся.
   -- Полно! -- сказал он. -- Раз она призывает всех, кто любит ее, значит, она нуждается в них во всех!
   -- Вы правы, -- согласился Конрад.
   -- Значит, нам нет основания ссориться, а будем вместе продолжать наш путь. Позвольте и мне назвать себя: я -- Лев д'Арнембург.
   -- А я -- граф Эрих де Кревкер!
   -- Ручаюсь, -- продолжал Арнембург, -- что до получения этой записки вы не знали, что ей известно о вашей любви! Как же она узнала о ней?
   -- Однажды мне пришлось спасти ее на охоте от разъяренного кабана, и моя тайна вырвалась у меня.
   -- Откровенно говоря, мне это даже нравится, -- сказал Лев смеясь. -- Это, по крайней мере, вносит хоть некоторое разнообразие, а то нашу любовь она открыла одним и тем же образом.
   -- И должен сознаться, что вы оказались смелее меня! -- прибавил граф Эрих.
   -- Я всегда смел, когда выпью, -- флегматично ответил барон.
   -- А в тот день вы выпили?
   -- Да, но немного: бурдюк рейнвейна!
   -- Однако! -- пробормотали в ответ молодые люди. Разговаривая таким образом, молодые люди безостановочно взбирались по холму, на вершине которого высились развалины старого замка. Среди руин только одна башня уцелела более или менее. Эрих де Кревкер, который ехал впереди всех, первый очутился на пороге и сейчас же, обернувшись к своим спутникам, воскликнул:
   -- Черт возьми! А вот и четвертый, господа!

IV

   Действительно, в глубине громадной башни виднелся ярко горевший огонь очага, у которого примостился молодой человек лет двадцати пяти. Услыхав голос графа, он встал и положил руку на эфес шпаги. Но Эрих не обратил на это ни малейшего внимания и, не слезая с лошади, въехал прямо во внутренность башни.
   -- Кто вы такой? -- удивленно спросил его молодой человек.
   -- Меня зовут граф Эрих де Кревкер, -- ответил тот. Увидев, что за графом следуют еще двое, молодой человек окончательно изумился и вскрикнул:
   -- Да что вам нужно здесь, господа?
   -- Нам назначено здесь свидание в полночь.
   -- В полночь?
   -- Как и вам, должно быть?
   -- Да, вы правы!
   -- Я уже имел честь сообщить вам. -- сказал тогда граф, -- что меня зовут Эрих де Кревкер. -- Молодой человек поклонился. -- Вот этого господина зовут Лев д'Арнембург! -- Молодой человек снова поклонился. -- А вот этот господин -- барон Конрад ван Саарбрюк!
   Молодой человек отдал третий поклон и сказал:
   -- Господа, я бургундский дворянин, и меня зовут Гастон де Люкс.
   -- Батюшки! -- сказал граф. -- Ведь вы были пажом герцога Генриха Гиза?
   -- Еще пять лет тому назад я был им!
   -- И вас пригласили сюда на свидание к двенадцати часам таинственной запиской?
   -- Да, все это верно.
   -- В таком случае, -- заявил Эрих, -- тут дело не обошлось без любви!
   -- Да вам-то какое дело до этого! -- нетерпеливо ответил Гастон вздрогнув.
   Переговариваясь, прибывшие спешивались, по очереди привязывали лошадей к дереву, которое неизвестными путями пробилось сквозь развалины, и подсаживались затем к огню.
   -- Так вас интересует, какое нам дело до этого? -- насмешливо сказал Кревкер. -- Да видите ли, весьма возможно, что мы все отлично знаем ваш секрет!
   -- У меня имеется всего-навсего один секрет, он он затаен так глубоко в моем сердце, что лишь один Бог может знать его!
   -- Только Бог? Ну а она?
   -- Кто "она"? -- крикнул Гастон, подскакивая на обрубке дерева, служившем ему сиденьем.
   -- Она, то есть та женщина, которую вы любите так же, как любим ее и все мы!
   -- Этого не может быть! -- с отчаянием в голосе крикнул Гастон.
   -- В жизни часто случается невозможное, -- ответил граф, -- а в доказательство я, если хотите, могу назвать вам ее имя!
   -- Это совершенно излишне! -- сказал сзади них звучный, красивый женский голос, заставивший их вздрогнуть и сорваться с места.
   У порога остановилась женщина, сбросившая с головы капюшон и подставившая свое розовое, обрамленное золотистыми кудрями лицо красноватым отблескам горевшего костра. Она была сложена очень красиво и хрупко, но под этой хрупкостью чувствовалась стальная мощь души, заставляющая повиноваться самую грубую физическую силу. И действительно, молодые люди, которые испытали уже не одну опасность и много раз бестрепетно смотрели в лицо смерти, опустили теперь головы под ласковым, но твердым взором женщины.
   -- Граф де Кревкер, -- заговорила женщина, -- вам совершенно не к чему произносить без нужды мое имя, потому что я сама могу сказать вам его. Да, именно я -- та, которую вы все любите, и меня зовут Анна Лотарингская, герцогиня Монпансье! -- Она окинула сверкающим взглядом склоненные головы молодых людей и продолжала: -- Да, вот вы и все здесь, мои герои! Вот вы и здесь, четыре красавца, которым я невольно внушила страстную, пылкую любовь! Так здравствуйте, привет вам всем! Здравствуйте вы, граф Эрих де Кревкер, который однажды бросился с опасностью для жизни в волны Рейна, чтобы переплыть на противоположный берег и принести мне любимый цветок! Здравствуйте вы, сир Лев д'Арнембург, который однажды положил на месте немецкого рыцаря, осмелившегося затронуть честь моего дома! Здравствуй ты, Гастон де Люкс, прежний паж моего возлюбленного брата и товарищ моих детских игр! И вам привет, барон Конрад, которому я обязана своей жизнью! Привет вам всем, дорогие господа мои! О, я знаю, что все вы страстно любите меня, и, если бы мне пришлось выбирать между вами, я очутилась бы в страшном затруднении. Все вы одинаково красивы, храбры, благородны и честны! Я не принадлежу к числу тех принцесс, которые кичатся своими предками. Я знаю, что рыцари, подобные вам, стоят дороже, чем принцы крови, и, если бы я могла объединить вас всех вчетвером в одном человеке, я без колебаний вложила бы свою руку в его!
   Крик энтузиазма покрыл слова герцогини. Поблагодарив кивком головы за выраженные ей чувства, она продолжала:
   -- Но вас четверо, и я не могу любить вас всех страстной любовью. Зато я хочу любить вас любовью нежной сестры, чтобы превратить вас из злобных соперников в любящих братьев. Я хочу объединить вас одним знаменем, одной целью, одним служением великому делу!
   Все четверо с недоумением переглянулись.
   -- Господа, -- продолжала герцогиня, -- у Франции вместо настоящего короля на престоле сидит какая-то жалкая тень, лишь унижающая Францию и королевское величие. Я хочу дать Франции настоящего короля, и этим королем будет мой брат -- Генрих Гиз, а люди, которым я хочу поручить, доверить это гигантское дело, это вы, господа! -- При этих словах все четверо горделиво приосанились. Герцогиня закончила: -- В тот день, когда мой брат Генрих Гиз будет венчан на царство короной французских королей, вы кинете между собой жребий, и победитель станет мужем Анны Лотарингской, герцогини де Монпансье.
   Все четверо подняли руки и дрожащим голосом принесли, обращаясь к распятию, которое держала в руках Анна, нижеследующую клятву:
   -- Мы клянемся пожертвовать всей своей жизнью и пролить в случае надобности всю свою кровь до последней капли за Генриха Лотарингского, герцога Гиза, который должен стать королем Франции!
   -- Так за дело же, господа! -- воскликнула герцогиня, голубые глаза которой метали молнии.

V

   --Да что же это такое? -- сердито пробормотал Маликан, сидя теплым августовским утром на пороге своего кабачка. -- Что же это за порядки, позвольте вас спросить? Когда швейцарцы находятся на страже в Лувре, герцог Крильон приказывает запирать вес ворота и калитки, а раз все луврские ворота и калитки заперты, как же будут швейцарцы ходить к Маликану за стаканчиком-другим вина? А если они это не будут делать, то, позвольте вас спросить, чем же будет жить старик Маликан? Правда, я сделал из Миетты важную даму, но... но сам я все же завишу от своего ремесла! И как на грех даже и со стороны-то нет ни одного клиента!
   Сжалилась ли судьба на сетования старого беарнца, или, наоборот, она хотела показать ему, насколько преждевременны подобные сетования, только в этот момент по деревянному настилу прозвучали лошадиные копыта, и кабатчик увидел всадника, направлявшегося к его заведению. Этим всадником был юный Рауль, красавец паж Рауль, сумевший, как говорили в Лувре, серьезно затронуть непобедимое доселе сердечко красавицы, насмешницы и интриганки Нанси.
   Рауль возвращался из Гаскони. Женившись на Миетте, наш старый приятель Амори де Ноэ почему-то почувствовал непреодолимую потребность совершить вместе с молодой женой путешествие по Наварре и, отправившись туда, взял с собой и пажа Рауля. Зачем? Это оставалось в секрете между ним, Генрихом Наваррским и Нанси. Даже сам Маликан не был посвящен в это: он знал лишь, что Рауль сопровождал чету новобрачных в ее путешествии.
   -- Ба, месье Рауль! -- радостно воскликнул старый кабатчик, обрадованный тем, что может узнать что-нибудь о племяннице. -- Вы возвращаетесь из дальнего пути?
   -- Ну, ты это видишь по пыли, которая покрывает мою одежду! -- ответил юноша, соскакивая с лошади. -- Здравствуй, Маликан! Дай мне, пожалуйста, стакан вина!.Я просто умираю от жажды!
   -- Войдите, месье Рауль!
   Паж привязал лошадь к одному из железных колец, приделанных с этой целью у наружной стены, и вошел в кабачок.
   -- Вы из Наварры? -- спросил Маликан.
   -- Прямым путем!
   -- А Миетту вы видели?
   -- Я расстался с нею неделю тому назад.
   -- Как поживает господин де Ноэ?
   -- Пять дней тому назад, когда я покинул его, он чувствовал себя совсем хорошо.
   -- То есть как это? -- с негодованием сказал Маликан. -- Разве господин де Ноэ уже покинул свою жену?
   -- О, всего только на несколько дней!
   -- Уж не разлюбил ли он ее? -- продолжал спрашивать кабатчик, нахмурившись.
   Рауль искренне расхохотался, а затем сказал:
   -- Успокойся! Господин де Ноэ обожает свою жену не меньше прежнего, но ему было необходимо совершить какую-то поездку. Куда и зачем -- этого я не знаю, и будет лучше, если ты даже не станешь расспрашивать меня об этом. Зато я надеюсь, что ты посвятишь меня во все, что произошло в это время в Париже!
   Маликан взял Рауля за руку и подвел его к двери кабачка, после чего сказал, показывая на одно из окон верхнего этажа Лувра, в котором смутным пятном виднелась какая-то женская головка:
   -- Смотрите, если у вас зрение так же остро, как у старика Маликана, то вы узнаете в этой даме мадемуазель Нанси, ту самую, которая сумеет лучше меня, старика, посвятить вас во все происшедшее! Знаете ли, -- прибавил он, хитро подмигивая правым глазом, -- мы, мужчины, никогда не сравнимся в осведомленности с женщинами!
   Неизвестно, обладал ли Рауль таким же острым зрением, как Маликан, или любовь является лучшим биноклем, но он сейчас же узнал белокурую Нанси, и сердце у него забилось.
   -- Ты прав! -- сказал он, поспешно отвязывая лошадь. -- Нанси должна знать многое, чего не знаешь ты!
   Затем, попрощавшись с Маликаном, он вскочил в седло и галопом погнал лошадь к Лувру, у зарешеченных ворот которого постучал эфесом шпаги.
   Швейцарец-часовой открыл калитку и, узнав пажа, воскликнул:
   -- А, месье Рауль! Это хорошо, что вы приезжаете днем, а то с возвращением королевы Екатерины...
   -- Что такое? -- удивленно переспросил паж.
   -- А то, что с возвращением королевы Екатерины ночью никто не имеет права входить в Лувр.
   -- Как, разве королева Екатерина вернулась?
   -- Да, -- ответил швейцарец, пропуская пажа во двор. Рауль въехал в двор, бросил поводья первому попавшемуся солдату и стремглав понесся вверх по маленькой лестнице, которая вела в верхние этажи Лувра, то есть в помещения пажей и камеристок.
   На первой же площадке он встретил Нанси, которая, то краснея, то бледнея, ждала его. Она без всяких околичностей бросилась к нему на шею.
   -- Ах, милочка Рауль! Честное слово, я глубоко почувствовала твое отсутствие! -- воскликнула она, после чего взяла его за руку и потащила наверх. -- Скорее! Сегодня в Лувре танцевали, и все спят еще!
   -- А, так в Лувре танцевали?
   -- До утра!
   -- Черт возьми! -- пробормотал Рауль, который связывал это обстоятельство с возвращением королевы Екатерины.
   Нанси провела Рауля в свою комнату и толкнула его на табурет, тогда как сама уселась в большом кресле, где свернулась клубочком вроде хорошенькой кошечки.
   -- Бедный Рауль, в каком ты виде! -- сказала она, оглядывая запыленную одежду пажа.
   -- Господи! -- ответил Рауль. -- В дороге мне некогда было заниматься туалетом. Надеюсь, что вы простите меня!
   Нанси улыбнулась, показывая два ряда великолепных жемчужно -- белых зубов, после чего спросила:
   -- Ну-с, как мы путешествовали?
   -- Да, в общем, очень хорошо, только... было очень грустно!
   -- Неужели?
   -- Ну да! Ведь я все время думал о вас!
   -- Гм! -- сказала Нанси. -- Вот уже три недели, как я жду этого ответа! Иначе, разумеется, и быть не могло!
   -- Вы сами отлично знаете, что я вас очень люблю, Нанси! Камеристка королевы Маргариты слегка покраснела и не выказывала ни малейшего сопротивления, когда Рауль взял ее маленькую ручку и принялся страстно целовать ее.
   -- Да, вот что, Нанси, -- сказал паж, когда его чувства получили некоторый исход, -- неужели правда, что королева Екатерина вернулась? Ведь король торжественно заявил, что она будет сослана в Амбуаз, откуда не выйдет до самой его смерти?
   -- Да, он заявил это, но теперь уверен, что королева ему так нужна, что ему без нее не обойтись!
   -- Ну вот еще!
   -- В Амбуаз она и была сослана после свадьбы принцессы Маргариты, но из своего уединения не переставала следить за делами королевства. И вот однажды она открыла заговор гугенотов, о котором и сообщила королю.
   -- Заговор?
   -- Да. Во главе его стоял какой-то лимузенский дворянчик по имени де Кот-Гарди, которого и удалось арестовать по точным указаниям королевы.
   -- Это странно!
   -- Заговорщика пытали, но в Лувре усиленно говорили, что пытка была чистейшей комедией.
   -- Да зачем же?
   -- Постой! Этот господин под пыткой признался во всем, и его приговорили к смертной казни, которая должна была состояться вчера утром. Но когда пришли за осужденным, оказалось, что он таинственным образом убежал!
   -- Да где он был заключен?
   -- В Шатле.
   -- В Шатле? Откуда бежать нельзя? -- смеясь, спросил Рауль. -- А, теперь я понимай все!
   -- Кто же не понимает! -- ответила Нанси. -- Одним словом, это открытие заговора показало королю, до какой степени ему необходима королева-мать, и указ о ссылке был отменен!
   -- Ну, а Рене что?
   -- Рене по-прежнему в Шатле, и каждый день Крильон за обедом у короля повторяет: "Черт возьми, ваше величество! Парламент, по-моему, сделал большую ошибку, приговорив Рене к колесованию, так как приговор до сих пор не приводится в исполнение. Уж лучше бы парламент оправдал его: не так бы ему было зазорно!"
   -- А что отвечает король?
   -- Король испуганно смотрит в сторону и не решается взглянуть Крильону в глаза.
   -- А королева-мать?
   -- Она смотрит на Крильона уничтожающим взглядом, но тоже ничего не говорит!
   Нанси хотела рассказать своему приятелю о всех выдающихся событиях, происшедших в Париже и Лувре во время отсутствия Рауля, но в этот момент бумажка, привязанная к веревке, которая выходила из-под пола, пришла в движение и зашелестела: это было условленным знаком между наваррской королевой Маргаритой и ее камеристкой.
   -- Постой! -- сказала Нанси. -- Опять какие-то новости!
   -- Да неужели? -- воскликнул Рауль.

VI

   --Посиди здесь и подожди меня, -- сказала Раулю Нанси, дернув за веревку и этим показав Маргарите, что ее сигнал понят и услышан.
   -- А вы долго пробудете там? -- спросил паж.
   -- Не знаю.
   -- Но могу ли я уйти отсюда, если вы запоздаете?
   -- Нет.
   -- Почему?
   -- Да потому, что мне надо очень долго говорить с тобой, -- с капризной улыбкой ответила Нанси.
   -- Но пойми...
   -- И я должна ввести тебя в курс всех луврских событий, чтобы ты не совершил какой-нибудь ошибки. Понял?
   Сказав это, Нанси кинула Раулю дразнящую улыбку и скрылась, заперев влюбленного пажа на ключ, чтобы ему не пришло в голову бродить в ее отсутствие по Лувру. Затем она спустилась в помещение королевы Маргариты; к своему удивлению, она застала ее уже вставшей и притом одну: обыкновенно в этот час королева еще была в постели, и Генрих был около нее.
   -- Запри дверь за собой, крошка, и подойди ко мне! -- сказала Маргарита, бледность и волнение которой сразу бросились в глаза камеристке.
   -- В чем дело, ваше величество? -- спросила Нанси, исполнив приказание своей госпожи. -- Вы так бледны, так расстроены! И его величества здесь нет, хотя обыкновенно...
   -- Тссс! -- сказала Маргарита, прикладывая палец ко рту. -- Тише! Знаешь ли, король Карл послал за Генрихом!
   -- Вероятно, он хочет поговорить с ним об охоте?
   -- То-то и дело, что о религии! Пойми, крошка: король Карл всю прошлую ночь работал с королевой Екатериной!
   От этого сообщения у Нанси сбежал со щек весь румянец и глаза беспокойно забегали по сторонам.
   -- Знаешь ли, -- продолжала Маргарита, -- вчера за ужином, то есть после этой "работы", король Карл ни с того ни с сего вдруг заявил, что он желает, чтобы в его королевстве все исповедовали одну веру. Ну а сегодня он вдруг присылает Крильона за Cенрихом...
   При этом известии лицо Нанси просветлело.
   -- А, -- сказала она, -- значит, за его величеством приходил Крильон? Это меня успокаивает! Ведь если король задумает лишить своего покровительства наваррского короля, то первым делом его немилость коснется герцога Крильона, а потом уже всех остальных. Раз же Крильон по-прежнему находится при его величестве, значит, враждебная нам сторона еще не восторжествовала!
   -- Ты думаешь? -- спросила Маргарита.
   -- Ну конечно! Кто ежедневно твердит королю Карлу, что Рене надо казнить? Крильон! Кто готов пуститься на что угодно, лишь бы Рене не был казнен? Королева Екатерина! С чьей стороны может ждать беды король Генрих? Со стороны королевы Екатерины! Милость или немилость к Крильону служит верным признаком степени влияния королевы, а следовательно, и безопасности короля Генриха. Первым признаком того, что королева-мать овладеет прежней полнотой влияния и власти, явится освобождение Рене из тюрьмы. Но само собой разумеется, что одновременно с этим пострадает Крильон. Значит, раз сегодня Крильон еще на службе, то сегодня королю Генриху еще ничто не грозит!
   -- Сегодня? Ну а завтра? -- тревожно спросила Маргарита.
   -- Гм! -- ответила Нанси. -- Что касается завтрашнего дня, то после того, что произошло в Лувре, я ни за что не ручаюсь!
   -- А что же произошло? -- испуганно спросила Маргарита.
   -- На первый взгляд -- пустяки, но если смотреть в глубь вещей, то...
   -- Да что именно?
   -- Ее величество королева Екатерина приняла вчера вечером графа Эриха де Кревкера!
   -- Кревкера? -- переспросила Маргарита. -- Ну, и что же? Ведь это, кажется, стариннейший дворянский род в Лотарингии?
   -- Совершенно верно, -- подтвердила Нанси. -- Но вашему величеству должно быть хорошо известно, что я сама тоже родом оттуда и что этим-то и объясняется мое имя "Нанси". Таким образом, я хорошо знаю Эриха и могу себе представить, что означает его визит к королеве Екатерине. Надо сказать вашему величеству, что я еще девочкой часто встречала графа и убедилась, что он любит какую-то даму без надежды на взаимность...
   -- Ну да, -- перебила ее Маргарита, -- по крайней мере, этой любовью объясняют необычайную мрачность и задумчивость графа Эриха! Безнадежная любовь располагает к мрачности.
   -- Совершенно верно, -- согласилась Нанси, розовея от неизвестной причины, -- как любовь разделенная располагает к излишней жизнерадостности. Но подумайте сами, ваше величество, какая любовь может быть безнадежной в положении графа Эриха? Он молод, красив, богат. Трудно предположить, чтобы он не мог снискать любовь своей дамы. Однако он ни за кем не ухаживает, потому что иначе было бы известно, кто именно та непреклонная красавица, которая отказывается увенчать любовь Кревкера. А ведь заметьте, ваше величество, что о любви графа Эриха известно только то, что эта любовь существует, но больше ничего. Из этого всякий проницательный человек может заключить, что Кревкер сгорает страстью к какой-нибудь такой особе, которая недостижима для него по своему рангу.
   -- Допустим, что так. Что же из этого следует?
   -- Очень многое, если подумать над этим, ваше величество! Кревкеры -- знатнейший род в Лотарингии. Кто выше их? Только принцы крови. Только принцесса и может представлять собой объект недостижимых мечтаний графа Эриха!
   -- А, так ты думаешь, что граф де Кревкер влюблен в герцогиню Монпансье?
   -- Нет, ваше величество, -- ответила хитрая камеристка, -- я не думаю, а уверена в этом! Ну посудите сами. Граф Эрих был мрачен, задумчив и избегал с некоторых пор посещать двор своего принца. Вдруг я встречаю его здесь и вдобавок совершенно преобразившимся. Он сияет надеждой, его взор горит ожиданием счастья. Затем, что ему здесь делать? Если бы он явился по собственной воле, то ему нечего было бы скрывать свое посещение, однако, когда я остановила его на лестнице, он поспешил сказать мне: "Не говори никому, крошка, что ты видела меня здесь!" Значит, он явился не просителем, явился не за тем, чтобы исходатайствовать себе какое-нибудь придворное положение при французском дворе, а прибыл в качестве посла от герцога Гиза к королеве Екатерине. Но прежде он избегал двора Гизов. Прежде он был мрачен, а теперь вдруг сияет и берет на себя поручения от Гиза.
   -- Уж не хочешь ли ты сказать, что герцогиня подарила графа взаимностью?
   -- Ну вот еще! Герцогиня -- достаточно ловкая женщина, чтобы суметь ограничиться одними неясными обещаниями.. Но теперь примите во внимание, ваше величество, что при дворе герцога Гиза половина молодежи смертельно влюблена в герцогиню Анну. Что, если эта хитрая женщина обещает в далеком будущем свою любовь каждому из них в награду за услугу, которую они окажут ей теперь? Ведь у герцогини окажется тогда в распоряжении целый отряд храбрецов, готовых ради голубых глаз герцогини на все! Между тем ее всегдашней мечтой было видеть своего брата Генриха как можно ближе к престолу Франции, если только не на самом престоле. Преображение графа де Кревкера заставляет меня думать, что герцогиня уже начала свою кампанию, а тайный визит графа к королеве-матери внушает мысль, что Гизы хотят заручиться ее содействием, рассчитывая на гнев и возмущение властолюбивой женщины, влияние которой вдруг упало. Ну а как Гизы, так и ее величество одинаково ненавидят вашего супруга. Вот почему я и говорю, что теперь ни за что ручаться нельзя!
   Маргарита не успела ответить что-либо хорошенькому политику, как в дверь постучали и знакомый голос Генриха сказал:
   -- Это я!
   Маргарита сейчас же вскочила, подбежала к двери, впустила мужа и с боязливостью спросила: .
   -- Ну что?
   Юный король обнял жену и сказал:
   -- Успокойтесь, дорогая моя, пока еще мы не совсем рассорились с возлюбленным братом Карлом!
   -- Пока еще?.. -- в ужасе повторила Маргарита.
   -- Но это не заставит себя ждать! -- продолжал Генрих смеясь. -- Представьте себе, вчера королева Екатерина напрягла все усилия, чтобы король отправил нас в Наварру, и, как мне рассказывал Крильон, мой возлюбленный брат Карл был готов исполнить просьбу своей матушки; но она испортила все дело большой неловкостью: вздумала просить об освобождении Рене. Ну, король рассердился, и королева ушла ни с чем! Помимо того, вчера случилось еще много всякой всячины!
   -- А именно? -- спросила Маргарита.
   -- Сейчас узнаете, -- ответил Генрих усаживаясь.

VII

   Что же произошло у короля?
   Играя с Пибраком и Крильоном в ломбр, король, страдавший в последнее время припадками меланхолии, неожиданно шлепнул картами о стол и сказал:
   -- Знаете ли, господа, ведь в последнее время я положительно лишился сна!
   Королевские партнеры тоже положили свои карты на стол. Пибрак, как истинный дипломат, стал выжидать, чтобы король яснее выразил свою мысль, но Крильон, поддерживая свое реноме человека без страха, небрежно ответил:
   -- Ну что же, тут нет ничего удивительного, государь!
   -- Ах вот как! Вы так думаете? -- язвительно спросил король.
   -- Ну конечно! Теперь стоят очень жаркие ночи, и Лувр кишит комарами, укол которых очень болезнен!
   -- Друг мой Крильон, -- добродушно ответил король, -- ты все-таки изрядный болван!
   Крильон вспыхнул, его ноздри раздулись, но он, смеясь, сказал:
   -- Черт возьми, государь! Только вы один во всем мире и можете безнаказанно говорить со мной таким образом, потому что будь это...
   -- Ну-ну! Не сердись, мой честный Крильон! -- сказал Карл IX, -- я в очень плохом настроении, а в такие моменты готов ругать без всякого повода всех и каждого!
   -- Ну так и не будем говорить об этом, государь! -- сказал Крильон, удовлетворенный извинениями короля. -- Итак, ваше величество оказали мне честь сообщить, что вы в последнее время спите плохо и в этом, очевидно, виноваты не комары...
   Губы короля искривились страдальческой улыбкой.
   -- Ну нет! -- сказал он. -- Комары действительно немало мешают мне спать, но только бескрылые, настоящие комары, вроде герцога Гиза и его братцев!
   -- Ну что же, -- буркнул Крильон, -- это и на самом деле немаловажная причина!
   -- А кроме того, тут еще этот наваррский королишка...
   -- Наваррский король -- верный подданный вашего величества! -- напрямик отрезал Крильон.
   -- Но он глава гугенотов! -- крикнул Карл.
   -- Ну так что же из этого? Сам я католик, и если защищаю короля Генриха, то уже никак не в качестве сообщника. Да и когда лгал или обманывал герцог Крильон? Так вот, ваше величество, поверьте слову Крильона, что если Франции будет грозить враг, то сто тысяч вооруженных гугенотов явятся с предложением услуг своему законному повелителю, королю Франции!
   Слова Крильона произвели прекрасное впечатление на Карла IX, но не успел он углубить и укрепить это впечатление, как в дверь постучали.
   Осторожный Пибрак, конечно, смолчал и тут, но Крильон с обычной грубоватой прямотой выругался:
   -- Чтобы черт побрал ту надоеду, которая лезет сюда!
   Дверь открылась, и на пороге показалась "надоеда". Это была королева Екатерина. Она была разодета и так и сыпала во все стороны благожелательными улыбками.
   "Гм!" -- подумал Пибрак.
   "Черт!" -- внутренне выругался Крильон.
   Ведь оба они отлично знали, что хорошее настроение и улыбка Екатерины Медичи не предвещают ничего хорошего!
   -- Доброго вечера, ваше величество! -- сказал король, вставая. -- Уж не хотите ли вы принять участие в нашей игре?
   -- С большим удовольствием, -- сказала королева присаживаясь.
   Карты были розданы на четверых.
   -- Вы отлично делаете, ваше величество, что развлекаетесь теперь! -- сказала королева, взяв в унизанные кольцами пальцы сданные ей карты.
   -- А почему именно теперь, матушка?
   -- Потому что вскоре вам будет не до того!
   -- Что вы хотите сказать этим? -- спросил король, вздрогнув.
   Екатерина вздохнула.
   -- Увы, государь, мы живем в плохие времена! Король нетерпеливо бросил карты на стол, и его взор загорелся раздражением.
   -- Уж не собираетесь ли вы сообщить мне о новом заговоре? -- спросил он.
   Ответом ему был новый вздох королевы-матери. Крильон, который словно сделал своей жизненной задачей поддразнивание Екатерины, резко сказал:
   -- Ручаюсь, что ваше величество собирается опять говорить о гугенотах!
   Екатерина попыталась уничтожить дерзкого солдата молниеносным взглядом, но, когда она лишний раз убедилась, что ее взоры не способны поселить трепет в бесстрашной душе герцога, сказала:
   -- Да, пора уже вашему величеству знать всю неприкрашенную истину! Сир де Кот-Гарди бежал из тюрьмы.
   -- Но ведь мы это уже давно знаем, ваше величество, -- с обычной бесцеремонностью перебил ее Крильон.
   -- Да, но король еще не знает, что заговор сира де Кот-Гарди -- сравнительно пустяки.
   -- Господи! -- снова перебил ее Крильон. -- Что касается меня, то я никогда не придавал серьезного значения этой комедии!
   Екатерина прикусила язык; поборов мгновенное замешательство, она продолжала:
   -- В настоящий момент гугеноты разрабатывают новый заговор и волнуются более, чем обыкновенно!
   -- Неужели? -- заметил король.
   -- Но это так понятно, раз их глава -- король Наварры.
   -- Полно, ваше величество! -- с досадой сказал король. -- Согласитесь, что вы достаточно помучили меня, прежде чем я согласился сделать его своим зятем!
   Екатерина снова прикусила язык; волей-неволей ей пришлось сделать диверсию и зайти с другой стороны.
   -- Ах, ваше величество, -- сказала она, -- авось Господь откроет вам глаза в свое время, и авось это время не замедлит настать!
   -- Что вы хотите сказать этим?
   -- Существует несчастный слуга монархии, которого ненависть к гугенотам довела до эшафота, однако...
   Королеве сегодня не везло: она затронула снова такой вопрос, которого лучше было бы не касаться.
   Король вскочил с кресла и крикнул:
   -- Я знаю, о ком вы говорите! О Рене?
   -- Да, Государь!
   Король изо всей силы хлопнул по столу кулаком.
   -- Ну так скажу вам, что я слишком долго щадил его! Мне это надоело! Господин герцог, -- сказал он, обращаясь к Крильону, -- потрудитесь распорядиться, чтобы казнь была совершена завтра!
   -- В котором часу, государь? -- спросил Крильон торжествуя.
   -- В полдень!
   Королева хотела что-то сказать, но король остановил ее повелительным жестом:
   -- Ваше величество, -- сказал он, -- после того как вашего милого Рене колесуют, я с удовольствием выслушаю все ваши разоблачения гугенотских козней. А теперь до свиданья! Я хочу спать! -- И, боясь, чтобы королева-мать не стала приставать к нему дальше, король немедленно скрылся в спальню.
   Королева Екатерина ушла, бросив грозный взгляд на Крильона. Герцог беззаботно взял под руку Пибрака и пошел с ним к выходу.
   -- Ах, господин герцог! -- пробормотал осторожный Пибрак. -- Вы играете в опасную игру!
   -- Ну вот еще! -- ответил ему Крильон. -- Я просто поклялся, что отвезу Рене на Гревскую площадь, и стараюсь исполнить свою клятву. Кстати, необходимо сейчас же отдать распоряжение. Не хотите ли пройтись со мной к Кабошу?
   Пибрак с удовольствием избавился бы от этой прогулки, но не решился отказагь герцогу Крильону, и они отправились вместе.

VIII

   Королева-мать возвращалась к себе в состоянии неизъяснимого бешенства. Она уже так хорошо подстроила все, вернула себе расположение короля и большую часть прежнего влияния на дела, как вдруг все это полетело прахом: король назло ей ускорил казнь Рене и поручил это дело человеку, от которого нечего было ждать пощады. Правда, завтра еще едва ли успеют поспеть с этой казнью, и, по всей вероятности, она состоится не ранее как через два дня, так как различные формальности помешают расправиться с несчастным парфюмером в такой короткий срок. Конечно, с другой стороны, королевское слово стоит больше всяких формальностей... Но не все ли равно, что завтра, что через два дня? Королевское распоряжение дано, и, судя по тону, которым оно было отдано, мало надежды на его отмену.
   Мы уже не раз говорили, что Рене был единственным существом на свете, которого (если не считать второго сына королевы -- Генриха, ставшего королем Польским) любила Екатерина. Но такой страстный человек, как Екатерина Медичи, не умела делать ничего вполовину, и если уж она любила Рене, то любила его до самозабвения, до готовности принести ради него любые жертвы. Кроме того, в самом факте помилования или казни Рене для нее символизовалась степень ее влияния в государстве. Таким образом, нечего удивляться, если королева, пораженная в своих нежных чувствах и в своем самолюбии, готова была рвать и метать от того оборота, который приняло дело Флорентийца.
   В этих мрачных думах она возвращалась к себе, как вдруг у входа в ее апартаменты ее остановил паж.
   -- Ваше величество, -- сказал он, -- прибыл какой-то чужеземец, которому необходимо видеть ваше величество по весьма нужному делу. Я проводил его в комнату вашего величества.
   Екатерина была мало расположена видеть кого бы то ни было в данный момент, но неизвестный уже поджидал ее, и ей не оставалось ничего, как принять его.
   В своей комнате она застала красивого молодого человека, стоявшего около ее письменного стола.
   -- Кто вы? -- спросила она.
   -- Эрих де Кревкер, ваше величество!
   Екатерина слишком интересовалась лотарингскими делами, чтобы не знать имен видных представителей старинных родов этой области. :
   -- В таком случае, -- сказала она, -- я вижу пред собой посланника герцога Генриха Гиза? Граф Эрих поклонился в ответ.
   -- С некоторого времени наши лотарингские родственники выказывали нам пренебрежение! -- сказала она, силой воли заставляя себя забыть о мучившем ее деле Рене.
   -- Но мне кажется, что его высочество еще недавно был в Париже... незадолго до свадьбы ее величества королевы Наваррской! -- улыбаясь, ответил граф.
   Тон, которым он это сказал, и улыбка, которой он сопровождал свои слова, показали Екатерине, что она имеет дело с человеком, посвященным во все секреты герцога Гиза.
   -- Принц Генрих -- просто неблагодарный человек! -- сказала она.
   -- Он бесконечно предан вашему величеству! -- ответил граф.
   -- Но он стал избегать французского двора!
   -- Но к этому его вынудили враги, и, если бы принц остался долее при дворе, его убили бы!
   -- Я не знаю при всем французском дворе ни одного человека, кроме короля Наварры, который мог бы желать зла герцогу!
   -- Совершенно согласен с мнением вашего величества!
   -- Но если наваррский король ненавидит герцога Гиза, зато я очень люблю герцога и могла бы уравновесить зловредное влияние Генриха Наваррского!
   -- Герцог надеется на это, ваше величество!
   -- Значит, вы посланы им? Да? Вы имеете от него письмо?
   -- Нет, ваше величество, его высочество находит, что не надо пользоваться компрометирующими документами, раз можно обойтись и без них. К тому же просьба герцога очень несложна, и мне поручено передать ее на словах: его высочество просит ваше величество согласиться на свидание с ним!
   -- Если у вас нет письма, то, наверное, герцог дал вам какой -- нибудь знак, по которому я могу увериться, что вы явились действительно от него?
   -- Да, ваше величество, и этот знак -- вот!
   С этими словами граф Эрих показал королеве кольцо, которое Екатерина сразу узнала. Когда-то это кольцо принадлежало Маргарите, получившей его от отца. В минуту нежности она подарила это кольцо своему возлюбленному, Генриху Гизу. Раз оно очутилось теперь на пальце графа де Кревкера, значит, он действительно послан Гизом!
   -- Хорошо, я слушаю вас! -- сказала Екатерина.
   -- Ваше величество, -- сказал тогда граф, -- герцогу известно, что вы являетесь истинным столпом католицизма, имеющего верного слугу также и в моем государе. Делу католицизма в настоящее время многое угрожает, по крайней мере в самой Франции. Раз же и вы, ваше величество, как и герцог, оба одинаково прилежите сердцем и душой одному и тому же делу, то вам обоим было бы полезно свидеться, чтобы выработать совместный план действий!
   -- Ну, это, конечно, зависит от обстоятельств. Но я и сама готова верить, что при данном положении вещей нам полезно увидеться. Вернитесь в Нанси, граф, и скажите герцогу, что я готова тайно увидеться с ним.
   -- Его высочество не в Нанси. Он в Париже и ждет ответа от вашего величества!
   -- Но ведь вы только что сказали, что герцог опасается покушения на его жизнь со стороны наваррского короля?
   -- Что же, ваше величество, если вы не согласитесь на свидание с герцогом, то завтра утром он будет уже за пределами досягаемости!
   -- Ну что же, пусть он придет сюда!
   -- О нет, ваше величество! -- улыбаясь, ответил граф Эрих. -- Герцог дал обет не переступать порога Лувра до тех пор, пока не увидится с вашим величеством!
   -- В таком случае как же герцог рассчитывает повидаться со мной, если он не хочет прийти в Лувр сам? -- надменно спросила королева.
   -- Его высочество рассчитывает, что вы посетите его в том доме, где он нашел временный приют!
   -- Да вы с герцогом совсем с ума сошли, если думаете, что французская королева будет бегать по ночам по Парижу для свидания с каким-то герцогом Гизом! -- гневно крикнула Екатерина.
   -- Простите, ваше величество, -- холодно ответил граф, -- мне приходилось слышать, что французская королева не раз бегала ночью по Парижу, чтобы спасти жизнь дорогому ей человеку. Поэтому-то я и надеюсь, что раз вашему величеству будет обещано спасение этого близкого человека, то вы не откажетесь последовать за мной, но только в полном одиночестве, без сопровождения кого бы то ни было из придворных!
   -- Хорошо, -- сказала королева, -- я последую за вами! Потрудитесь вернуться тем же ходом, которым вы прошли сюда, а я выйду потайным. Мы встретимся с вами на набережной Сены у Лувра. Ступайте!
   Королева накинула на себя плащ с капюшоном и направилась потайным ходом к потерне. Граф Кревкер вышел по большой лестнице; там он встретился с Нанси и обменялся с нею несколькими фразами.
   В условленном месте он застал королеву. Взяв предложенную ей руку, она вместе со своим спутником направилась в город. Но не успели они сделать и пятидесяти шагов, как от угла одного из домов отделилась какая-то тень, и Екатерина увидела кавалера, закутанного в плащ и в шляпе, глубоко надвинутой на лоб. Этот человек подошел к ним и занял место по другую сторону королевы. Последняя невольно вздрогнула и теснее прижалась к графу.
   -- О, не беспокойтесь, ваше величество, -- сказал ей тогда Кревкер, -- это наш человек! Он, так же как и я, состоит на службе у герцога Гиза, его зовут сир Лев д'Арнембург!
   Они пошли дальше. Через несколько улиц от угла дома вновь отделилась тень, и к ним присоединился третий кавалер, одетый совершенно так же, как Кревкер и Арнембург.
   -- Не пугайтесь и этого, ваше величество, -- сказал тогда граф. -- Это тоже из наших, барон ван Саарбрюк к услугам вашего величества!
   -- Однако, господа! -- гневно воскликнула королева. -- Подобный эскорт был бы очень почетен, если бы не напоминал скорее шествия арестованного!
   -- Ваше величество, -- ответил граф, -- мы должны были гарантировать себя на всякий случай!
   Королева прикусила губу и промолчала. Они вошли теперь в глухой переулок, как вдруг из одного дома послышались какое-то рычание и стоны.
   -- Боже мой, что тут происходит?! -- в ужасе сказала королева.

IX

   Королева Екатерина прислушалась, и вдруг ей показалось, что голос, моливший о пощаде, знаком ей.
   -- Боже мой, -- сказала она, -- можно бы поклясться, что это голос Паолы!
   -- Паолы? -- удивленно переспросил граф Эрих.
   -- Да, это дочь Рене...
   -- Ах, так, так! Я уже слыхал об этой истории. Ее обесчестили уличные разбойники Парижа!
   -- Да, -- грустно ответила Екатерина, -- и я никак не могу найти ее!
   В этот момент крики и стоны усилились.
   -- Господа! -- робко сказала королева. -- Нельзя ли помочь несчастной, которую здесь мучают? Быть может, это действительно Паола!
   -- Если вашему величеству угодно, то для нас это сущие пустяки, -- ответил граф, дав знак своим товарищам.
   Барон Конрад подошел к окну и постучал эфесом шпаги в дверь. В доме послышалось какое-то движение, затем одно из окон открылось, и показавшаяся в нем отвратительная голова спросила:
   -- Ты это, что ли. Герцог Египетский?
   -- Болван! -- ответил ему Саарбрюк. -- С тобой говорит истинный дворянин, который проткнет тебя насквозь шпагой, если ты сейчас же не откроешь двери!
   -- Плевать мне на дворян! -- ответил оборванец, закрывая окно.
   Барон ван Саарбрюк флегматически навалился плечом на дверь, та затрещала и поддалась. Граф Эрих и Лев стали за ним, королева осталась в нескольких шагах на улице.
   Когда дверь распахнулась, странное зрелище представилось им. К столбу, подпиравшему покосившийся потолок, была привязана обнаженная женщина, окруженная четырьмя людьми. Трое из них -- оборванные мужчины -- сидели и пили вино. Это были Шмель, Одышка и Волчье Сердце. Четвертая -- растрепанная женщина в оборванной юбке и расстегнутом лифе -- узловатой веревкой хлестала привязанную к столбу женщину. Истязательницей была Фаринетта, истязуемой -- Паола. Ее лицо носило следы глубоких страданий, глаза были совершенно мутны, на губах выступала кровавая пена, и вся кожа была испещрена кровавыми рубцами.
   -- Это Паола! -- крикнула королева. Тогда граф обнажил шпагу, сделал несколько шагов вперед и крикнул:
   -- Эй вы, негодяи! Сейчас же отвязать эту женщину! Ну!
   -- Проваливай, молодчик! -- ответил ему пьяный голос Шмеля.
   Тогда граф и его товарищи выступили вперед. Товарищи мстительной Фаринетты тоже приняли оборонительную позицию. Одышка и Волчье Сердце обнажили ножи, Шмель вооружился большим каменным горшком. Но тут на авансцену выскочила Фаринетта и прикрикнула на негодяев:
   -- Погодите вы, скоты! Я и без вас столкуюсь с господами!
   -- Вот и хорошо! -- ответил граф Эрих. -- Девчонка очень зла, но красива, и мы выслушаем ее!
   -- Господа! -- обратилась к ним красивая хулиганка, как теперь назвали бы Фаринетту. -- Меня зову Фаринеттой, и я королева Двора Чудес. Как только истечет срок траура по моему первому супругу, Король Цыганский возьмет меня в жены. Вы должны были слышать имя моего первого мужа. Его звали Гаскариль, и он был повешен за вину негодяя-отравителя Рене. Эта женщина, которая снискала ваше сожаление, дочь Рене, и я должна выместить на ней безвинную кончину моего возлюбленного мужа. Это единственный способ достойно оплакать смерть достойного человека, и я надеюсь, господа, что теперь, когда вы узнали, в чем дело, вы не будете мешать мне и пойдете спокойно своей дорогой!
   -- Так! -- сказал граф Эрих. -- Ну-с, мы тебя выслушали! А теперь, милочка, отвяжи-ка эту девушку, накинь ей что-нибудь на плечи, и мы возьмем ее с собой!
   -- Да кто вы такие? -- с бешенством крикнула Фаринетта.
   -- Мы? -- ответил граф. -- Да мы друзья Рене! Вопль бешенства был ему ответом на эту фразу. Фаринетта с диким воем кинулась к Паоле; Шмель, Волчье Сердце и Одышка снова надвинулись на молодых людей.
   -- А, так вы хотите взять от меня Паолу? -- прохрипела Фаринетта. -- Ну, так вы получите ее только мертвой! -- И с этими словами она впилась пальцами в горло Паолы!
   Товарищи достойной Фаринетты выдвинули в виде прикрытия стол, но граф Эрих одним прыжком перескочил через эту баррикаду, и Фаринетта, получив сильный удар шпагой плашмя, была принуждена выпустить шею Паолы. В тот же момент Шмель пустил в Эриха горшком. Но горшок разбился о столб, не причинив графу ни малейшего вреда, и в тот же миг колосс грузно рухнул на землю, сраженный пистолетным выстрелом Арнембурга. Что представляли собой ножи Волчьего Сердца и Одышки против трех шпаг и пистолетов?! Мудрено ли, что бродяги тут же запросили пощады.
   -- Ну так вон отсюда, дурачье! -- крикнул им Эрих, и негодяи поспешили выбежать за дверь.
   Арнембург отвязал девушку и накинул на ее обнаженное тело свой плащ.
   -- Дитя мое, наконец-то я нашла тебя! -- сказала королева, подходя к Паоле.
   Девушка искоса взглянула на королеву и засмеялась каким-то странным смехом: истязания свели ее с ума.
   Через несколько минут королева-мать, трое лотарингских дворян и дочь Рене двинулись в путь. Они прошли еще сетью переулков, пока граф Эрих не остановился перед какой-то гостиницей. У ее запертых ворот он свистнул, и тогда калитка приоткрылась, и человек, просунувший голову через отверстие, спросил:
   -- Это вы?
   -- Да, это я! -- ответил граф.
   Калитка раскрылась, но ни единого луча света не блеснуло оттуда.
   -- Ваше величество, соблаговолите взять мою руку и разрешите проводить вас! -- сказал граф.
   -- Но к чему -- эти потемки? -- пугливо спросила королева.
   -- Никто не должен видеть лицо герцога, кроме вас и нас!
   Екатерина почувствовала, что ею одолевают дурные предчувствия, но ей было уже поздно отступать. Она взяла графа за руку и пошла за ним в этот дом, производивший впечатление настоящей западни.

Х

   В сопровождении графа Эриха Екатерина сделала шагов тридцать по какому-то мрачному коридору, и тут показался слабый просвет. Это была дверь. Эрих постучал в нее.
   -- Войдите, -- крикнул в ответ голос, который королева сейчас же узнала: это был голос Генриха Гиза.
   Герцог, сидевший верхом на скамейке, при появлении королевы почтительно вскочил и низко поклонился ей. Граф Эрих вышел, плотно прикрыв за собой дверь. Стараясь веселой улыбкой замаскировать охватившую ее жуть, Екатерина Медичи сказала:
   -- Согласитесь, многоуважаемый родственник, что вы обращаетесь со мною в достаточной мере свободно и без всякого стеснения!
   -- Простите меня, ваше величество, -- ответил герцог, придвигая королеве кресло, но сам оставаясь стоять, -- только осторожность диктовала мне этот образ действий, который при всяких других обстоятельствах был бы совершенно непростительным!
   -- Но чего же вам было опасаться с моей стороны, герцог? -- спросила Екатерина.
   -- Ну, ваше величество, если мы обратимся к прошлому, то... Словом, я подумал, что совершу большую ошибку, если доверю себя вашему величеству...
   -- Вы с ума сошли, герцог!
   -- И вот что я придумал: а что, если я похищу вас из Парижа?
   Королева в ужасе вскочила.
   -- Сделать это не так уж трудно, -- спокойно продолжал герцог Гиз. -- У Монмартрской заставы меня поджидают оседланные лошади, заставным караулом командует преданный мне душой и телом немецкий офицер, а меня сопровождают трое таких молодцев, которые стоят целого полка. Таким образом, доставить вас в Лотарингию было бы пустяковым делом, ну, а раз уж вы будете там, то мне будет много легче столковаться с вами о важных интересующих меня вопросах!
   Королева окинула герцога надменным взором и направилась к двери. Тогда герцог хлопнул в ладоши, дверь открылась, и Екатерина увидела, что на пороге стоят с обнаженными шпагами молодые люди, проводившие ее сюда.
   -- Это подлое предательство! -- в бешенстве крикнула королева.
   -- Полно, ваше величество, -- спокойно ответил герцог, -- это честная, открытая война. Но мы могли бы столковаться и здесь, без всякого насилия.
   -- Иначе говоря: вы хотите продать мне мою свободу?
   -- О нет, я просто хочу гарантировать свою собственную!
   -- Так говорите!
   Герцог подал знак, и дверь снова закрылась. Снова королева осталась наедине с Гизом.
   -- Государыня, -- начал он, -- наши интересы тесно связаны между собой. У нас один и тот же политический враг в лице партии гугенотов и один и тот же личный враг -- наваррский король.
   -- Это правда!
   -- Ну вот, и стоит нам столковаться сегодня, как участь наших врагов будет решена. Только я хотел бы знать заранее, что вы дадите тому, кто избавит вас от врагов.
   -- Но... я не знаю. Скажите сами!
   -- Вы, ваше величество, не захотели выдать за меня принцессу Маргариту. Конечно, вы сами видите теперь, какую ошибку вы сделали, так как наваррский король оказался вовсе не таким простачком, как вы думали!
   -- Ну да, -- перебила его Екатерина, -- я согласна, что ошиблась в этом браке, и уже раскаиваюсь, но это раскаяние пришло слишком поздно!
   -- Римский папа легко расторгнет брак с еретиком!
   -- Да, но Маргарита любит мужа, вот в чем беда! Эти слова заставили Гиза болезненно поморщиться.
   -- Ах, ваше величество! -- сказал он. -- Какие жестокие вещи говорите вы подчас!
   -- Простите меня, и перейдем к гугенотам, -- ответила ему королева.
   -- Хорошо, -- сказал герцог. -- Так вот, стоит вашему величеству захотеть, и во Франции меньше чем через месяц не останется ни одного гугенота!
   -- Ни одного? Даже считая самого наваррского короля?
   -- Даже и его!
   -- Что же, разве вы собираетесь окрестить его?
   -- Да, но не водой, а железом! Королева вздрогнула.
   -- Ваше величество, -- продолжал герцог, -- примите во внимание, что я в Париже больше дома, чем вы думаете!
   -- О, я знаю, -- с горечью возразила королева, -- я хорошо знаю, что Лотарингский дом умеет находить себе приверженцев во всех странах!
   -- У меня имеется тайная армия, сорганизованная в самом Париже. Достаточно одного знака, чтобы эта армия вдруг выросла словно из-под земли с криком: "Да здравствует месса! Долой проповедь!"
   -- Когда же вы дадите этот знак?
   -- Его дам не я, а вы сами, ваше величество!
   -- Но ведь вы вождь этой армии!
   -- Нет, ваше величество, официально этим вождем явитесь вы. Наши роли должны быть распределены. Я человек дела, я руки, но вы должны стать головой!
   Королева задумалась, не решаясь дать ответ.
   -- Поторопитесь, ваше величество! -- сурово сказал ей Гиз. -- Время не терпит, и я должен покинуть Париж до наступления дня. Если вы не дадите мне положительного согласия, то я буду принужден увезти вас в Лотарингию, чтобы там докончить наш разговор!
   -- Но, герцог... Ведь вы обещали мне спасти Рене.
   -- Я спасу его!
   Королева увидела, что раздумывать ей не о чем: у нее не было выбора.
   -- Ну что же, -- сказала она, -- раз интересы государства требуют этого, то я согласна!
   -- В таком случае остается только назначить день. Сегодня у нас четырнадцатое августа -- Что вы скажете, если мы назначим этот великий день на двадцать четвертое, день святого Варфоломея?
   -- Мне все равно, -- нерешительно ответила королева.
   Герцог принес и поставил перед королевой небольшой столик, на котором были заготовлены письменные принадлежности и пергамент, и произнес:
   -- В таком случае, ваше величество, соблаговолите написать под мою диктовку нижеследующее: "Герцог Гиз действовал в ночь двадцать четвертого августа по моему приказанию".
   -- Но позвольте, герцог, -- сказала Екатерина, -- ведь вы можете зайти слишком далеко и потом сослаться на мое приказание!
   -- Ну что же, если вы боитесь этого, вам остается только последовать за мной в Лотарингию и бросить Рене на потеху палачу, -- сказал герцог.
   Екатерина взяла перо.
   -- Что же делать, -- сказала она, -- приходится покоряться! Она написала требуемое, подписала и вручила пергамент герцогу Гизу.

XI

   В то время как Екатерина Медичи с герцогом Гизом решала участь гугенотов, герцог Крильон после разговора с Кабошем возвращался в Лувр в весьма задумчивом настроении духа.
   Его задумчивость объяснялась двумя обстоятельствами. Во -- первых, Кабош отказался верить, что Рене действительно будет казнен, и выразил твердую уверенность, что королева Екатерина выкинет какой-нибудь фокус для спасения своего фаворита. Во -- вторых, на обратном пути он наткнулся на растрепанную Фаринетту, которая с воплями рассказала ему, что три неизвестных ей дворянина, сопровождавшие замаскированную даму и назвавшиеся друзьями Рене, отбили у нее Паолу.
   Крильон сразу подумал, что этой дамой не мог быть никто, кроме королевы-матери. Но почему она отправилась ночью по улицам Парижа, да еще в самом глухом уголке города, в сопровождении каких-то друзей Рене? Явно было, что тут что-то затевалось, и это "что-то" надо было обязательно заранее предупредить и парализовать. Но как предупредить то, чего еще не знаешь?
   -- Утро вечера мудренее! -- решил Крильон и, повалившись одетым на свою постель, сейчас же разразился богатырским храпом.
   В этом отношении король был совершенно прав, когда говорил, что любой из его подданных наслаждается большими жизненными благами в смысле сна и аппетита, чем он, монарх. Действительно, в то время как Крильон издавал носом великолепнейшие рулады, король беспокойно метался на своем роскошном ложе. Хоть он и сказал, что хочет спать, но, улегшись, не мог сомкнуть глаз: слова матери произвели свое действие на его подозрительный ум. Правда, под самое утро он задремал, но ему приснился такой страшный сон, что он поспешил проснуться: ему приснилось, что сир де Кот-Гарди вместе с Генрихом Наваррским старается задушить его. С трудом вырвавшись из власти кошмара, король позвонил и приказал вбежавшему пажу позвать Крильона.
   -- Дорогой герцог, -- сказал он, когда тот явился, -- я решил покончить с гугенотами!
   Крильон удивленно раскрыл глаза и спросил:
   -- Разве ваше величество изволили еще раз видеться с королевой-матерью?
   -- Нет, -- мрачно ответил король, -- но дело не в ней. Дело в том, что гугеноты строят заговоры и наваррский король тоже!
   -- Ну, за этого-то я ручаюсь, ваше величество! -- ответил Крильон.
   -- А вот поди позови-ка мне его! -- приказал король. Генрих Наваррский в это время еще спал в супружеской кровати, однако Крильон поднял его и повел к Карлу IX. Король тем временем успел встать и пройти в кабинет. Уверенный тон Крильона произвел свое действие на ум этого неустойчивого монарха, и он принял Генриха гораздо ласковее, чем ожидал сам.
   -- Мой бедный Анри, -- обратился к нему король, -- нравится ли тебе жить в Лувре?
   -- Ну конечно, государь!
   -- Неужели же ты не скучаешь о своем королевстве и о своих подданных? А ведь мне рассказывали, что Нерак прелестное место. К тому же наступает время сбора винограда и оливок, сопровождаемого танцами и празднествами, а это так интересно, говорят!
   -- Но все, что вы говорите, может означать, что вы, ваше величество, хотите отделаться от меня! -- ответил Генрих с тонкой улыбкой.
   -- Полно, -- возразил король. -- Просто я подумал, что у тебя здесь могут быть неприятности и что Марго никогда не бывала в Наварре... Тебе следовало бы свозить ее туда!
   -- О, я не прочь бы, ваше величество, но...
   -- А, так ты хочешь поставить какие-то условия?
   -- Только одно, ваше величество: я хочу одновременно увезти с собой и жену, и ее приданое -- Таков обычай!
   Карл IX подскочил на месте и издал какой-то неопределенный звук.
   -- Ну да, -- улыбаясь, продолжал Генрих, -- мне обещали в приданое за Маргаритой город Кагор и сто тысяч экю. Я нуждаюсь в данный момент в деньгах, ну а Кагор округляет мои владения!
   Крильон наклонился к уху короля и шепнул:
   -- Человек, который способен требовать напрямик свои деньги, не может быть заговорщиком, ваше величество!
   Наступила минута общего молчаний. Наконец король заговорил:
   -- А, так ты хочешь вступить во владение приданым?
   -- Но мне кажется, что это вполне естественное желание, ваше величество, тем более что я нуждаюсь в деньгах. У меня имеются долги...
   -- Когда женишься, всегда имеешь долги, -- сентенциозно заметил король.
   -- Кроме того, -- продолжал Генрих, -- мне приходилось слышать от покойной матушки, что нам, наваррским королям, Кагор необходим так же, как воздух птицам или вода рыбам!
   -- Вот как? Ну, а если бы ты не женился на моей сестре?
   -- Тогда мне пришлось бы забрать Кагор с оружием в руках! -- ответил Генрих с хитрой улыбкой.
   Карл IX покатился со смеху, которому вторил Крильон. Давно уже прошли для Франции те времена, когда какой-нибудь суверенный королишка мог отобрать такую первоклассную крепость, как Кагор...
   -- А ведь наваррский король действительно способен сделать это, ваше величество! -- задыхаясь от смеха, сказал герцог Крильон.
   -- Ну, по счастью, в этом не представляется никакой надобности, -- продолжал Генрих, -- так как вы, ваше величество, отдадите мне Кагор добровольно.
   -- Ты думаешь? -- ответил Карл IX. -- Гм... Надо тебе сказать, что Кагор нужен мне самому!
   -- Да, но вы, ваше величество, обещали мне его, -- спокойно возразил Генрих, -- и я настолько верю монаршему слову, что готов терпеливо ждать здесь, пока вашему величеству будет благоугодно сдержать свое обещание.
   С этими словами Генрих простился и ушел.
   -- Ну-с, -- сказал тогда король, обращаясь к Крильону, -- что ты думаешь об этом, герцог?
   -- Я думаю, государь, что наваррскому королю придется долго прожить в Париже и что вы не будете в состоянии уговорить его отправиться восвояси, пока...
   -- Да что ты мелешь, Крильон! Где же мне, по-твоему, взять те сто тысяч экю, которые ему обещаны?
   Крильон не успел ответить, как вошел паж Готье.
   -- Ваше величество, -- сказал он, -- ее величество королева-мать просит ваше величество принять ее величество!
   -- Пусть войдет! -- приказал Карл.
   -- Ах, черт возьми, государь, -- сказал тогда Крильон, -- а я-то хотел без помехи сообщить вашему величеству кое-что относительно Рене!
   -- Не беспокойся, герцог, на этот раз я не уступлю! Екатерина вошла в комнату бледная и грустная. Она ласково поздоровалась с Крильоном, и последний подумал: "Черт возьми! Я предпочел бы взгляд, полный злобы! Когда королева настроена добродушно, значит, она уверена в победе!"
   -- Ваше величество, -- сказала королева, -- я очень счастлива, что мне удалось открыть ваши глаза на истинных врагов монархии и трона. Теперь же, когда я не нужна вам более, я пришла просить разрешения вернуться в замок Амбуаз.
   -- Что такое? -- удивился король, заподозривший, что за этим что-то должно крыться.
   -- Я имела смелость просить ваше величество выслать наваррского короля из Франции. Теперь я вижу, что была не права, и почтительнейше прошу ваше величество не чинить королю Генриху никаких неприятностей!
   -- Полно, ваше величество, -- сказал король, -- играйте-ка со мной лучше в открытую! Вы хотите добиться помилования Рене, не так ли?
   -- Нет, ваше величество, я отказываюсь долее защищать Рене. Мне пришлось случайно убедиться, что, в сущности говоря. я одна только и защищаю его, и я подумала, что, быть может. меня ослепляет личная привязанность. Монарх не может следовать голосу сердца вопреки желанию всего народа. Поэтому-то я и решила предоставить Рене его участи.
   -- Мне кажется, вы совершенно правы, действуя так, ваше величество, -- сказал король. -- Значит, решено: Генрих остается в Лувре, а Рене будет колесован!
   -- Вы единственный хозяин во Франции, ваше величество, -- покорно ответила Екатерина.
   -- Великолепно, -- сказал король, -- это дает мне экономию в сто тысяч экю плюс еще первоклассную крепость!
   Королева не поняла ничего в этом восклицании и хотела попросить объяснения, однако король продолжал:
   -- Вы же, государыня, останетесь возле меня, так как я нуждаюсь в ваших советах!
   "Я был прав! -- мрачно подумал Крильон. -- Королева что-то затеяла и рассчитывает на успех. Будет произведена отчаянная попытка спасти Рене. Ну, смотри, Крильон, держи ухо востро!"

XII

   Мы оставили пажа Рауля запертым в комнате Нанси. Сначала он терпеливо дожидался возвращения девушки, но потом ему стало скучно. От нечего делать он решил понаблюдать за королевой Екатериной и с этой целью вывернул знакомый ему квадратик паркета и лег на пол, чтобы приникнуть глазом к потайному отверстию.
   С первого взгляда ему показалось, что комната королевы Екатерины совершенно пуста, но, приглядевшись повнимательнее, он заметил, что в углу съежилась какая-то человеческая фигура. Это была полуобнаженная женщина с распущенными черными волосами и дико блуждающими глазами. Приглядевшись повнимательнее, Рауль узнал Паолу.
   -- Готов держать пари, что Нанси ничего не знает об этом! -- пробормотал он.
   Послышался треск отпираемого замка, и в комнату вошла Нанси.
   -- Вот любопытный! -- сказала она.
   -- Тише! -- остановил ее паж. Нанси засмеялась и сказала:
   -- Вот и видно, что ты вернулся из провинции! Иначе ты знал бы, что королева Екатерина переселилась в соседнюю комнату, так как ей было слишком жарко в этой летом!
   -- Очень возможно, а все-таки посмотрите-ка! -- ответил Рауль.
   Нанси опустилась на колени и посмотрела в отверстие. Хотя она и знала от Крильона, что прошлой ночью три неизвестных кавалера в сопровождении замаскированной дамы вырвали у бродяг дочь Рене Флорентийца, но ее поразила смелость королевы, решившейся припрятать девушку в самом Лувре. Тем не менее она затаила в себе удивление, взяла Рауля за руку, оттащила его от смотрового отверстия, закрыла последнее и важно сказала:
   -- Рауль, ты просто неопытный паж, маленький мальчишка, и никогда не будешь в курсе политики двора, пока за это дело не возьмется Нанси.
   -- Но я только и жду, чтобы вы просветили меня! -- ответил паж, глядя на девушку влюбленным взором.
   -- Ну-с, слушай! Я уже сказала тебе, что королева открыла несуществующий заговор, и это помогло ей вернуть прежнюю милость короля. Однако эта милость была недостаточна для спасения Рене, и вчера его величество приказал Крильону распорядиться казнью. Сегодня королева явилась к его величеству и заявила, что согласна на казнь своего фаворита. Теперь подумай: король приказывает, Крильон сгорает желанием исполнить приказание, королева-мать дает свое согласие. Значит, это приказание исполнено не будет и Рене не будет колесован! Ведь это так очевидно! Однако, когда я сообщила об этом наваррскому королю, он рассмеялся мне прямо в лицо. Вообще никто, решительно никто не хочет верить, что Рене будет спасен!
   -- Вы ошибаетесь, Нанси! -- сказал паж.
   -- Что такое? И ты?
   -- Вы ошибаетесь, что никто не верит вам: я держусь того же мнения, что и вы!
   -- Ах ты льстец! -- сказала Нанси розовея.
   -- Нет, я просто люблю вас! -- ответил паж, набираясь храбрости и обвивая гибкую талию девушки одной рукой, а другой взяв ее за руку.
   -- Однако! -- смеясь, сказала Нанси. -- Ты сделал большие успехи во время путешествия! Ты стал смелее, мой мальчик!
   -- Только потому, что люблю вас! -- повторил паж.
   -- Браво, браво! -- не переставая смеяться, воскликнула Нанси.
   Тогда паж крепко прижал к себе девушку и запечатлел на ее розовых щечках два сочных поцелуя. Он хотел повторить эту приятную операцию, но Нанси ловко вывернулась из его объятий, подбежала к двери, открыла ее и сказала:
   -- Эге! Вы становитесь чересчур предприимчивы, сударь! Ну-с, проваливайте!
   Ввиду того что Рауль совершенно не выказывал желания расставаться с Нанси на самом интересном месте их разговора, она взяла его за плечи и бесцеремонно вытолкала в коридор.
   Рауль отправился восвояси, думая то об очаровательной Нанси, то о Рене, которого, по мнению Нанси, непременно спасут. В этом отношении он был далеко не единственным человеком, думавшим о Рене: весь Лувр был занят мыслями о том, действительно ли королева допустит казнь своего любимца и как она решится пойти наперекор прямому желанию короля.
   А тот, о котором думало столько умов, мрачно сидел в подземелье неприступного Шатле. Нам уже приходилось говорить, что губернатор Шатле, сир де Фуррон, был, подобно Крильону, неподкупным служакой и непреклонным рабом долга, которого не удавалось запугать никакими угрозами, что еще более уменьшало шансы Рене на спасение. Тем не менее губернатор с нетерпением ожидал, когда его избавят от такого опасного и беспокойного узника. Нечего и говорить, что он с чувством громадного облегчения прочел нижеследующее письмо короля, врученное ему во время завтрака пажом короля.
   "Господин губернатор, -- написал Карл IX. -- Я назначил казнь Рене на завтрашний день. Ее величество королева-мать согласилась со мной, что эту казнь нельзя отсрочивать на более долгое время, и решила предоставить преступника его судьбе.
   Но, памятуя о душе несчастного грешника, она просила моего разрешения на передачу осужденному четок, освященных самим папой, в надежде, что эта реликвия поможет преступнику по -- христиански встретить искупление за содеянное. Посылаю Вам эти четки для передачи Рене и изъявляю Вам свое монаршее благоволение".
   Губернатор взял четки и, кончив завтракать, лично понес их осужденному.
   Рене содержался в одном из мрачнейших подземных отделений тюрьмы. Волосы фаворита королевы побелели, и с некоторого времени его члены день и ночь были охвачены нервной дрожью. Немудрено было и совсем лишиться разума в такой ужасающей обстановке. Рене знал, что его казнь решена, и мог каждый момент ожидать, что за ним придут; вот это-то ожидание действовало еще сильнее, чем любые физические мученья, и каждый раз, когда слышалось скрипение заржавленного замка камеры Рене, он впадал чуть не в обморочное состояние, думая: "Боже мой! Неужели пришли за мной?"
   И теперь приход губернатора поверг его в бесконечно мучительное состояние мрачного ожидания.
   -- Рене! -- обратился к нему сир де Фуррон. -- Я пришел объявить вам, что час вашей расплаты за грехи близок! Рене ничего не ответил, только его дрожь усилилась.
   -- Рене! -- повторил губернатор. -- Завтра в полдень вас поведут к собору Богородицы для публичного покаяния. Сама королева-мать отступилась от вас, но, желая придать вам бодрость, она посылает вам эти четки. Вот, возьмите!
   Рене схватил четки и с трудом подавил крик радости. В то же время он сразу перестал дрожать.
   Что же это были за четки, способные оказать такое магическое действие?
   В первый раз они вторглись в жизнь Рене тогда, когда он еще только начинал свою карьеру придворного парфюмера-отравителя королевы. Однажды к нему явился монах и принес ему четки с просьбой наполнить одно из зерен, имевшее потайное отверстие, ядовитым порошком. Монах не скрыл, для чего ему нужно это: существует особа, завещавшая весь свой громадный капитал монастырю, но зажившаяся на этом свете чересчур долго. Поэтому монастырский капитул и решил ускорить ее соединение с праведниками в раю. Для этой цели ей будут вручены эти четки, и если в тайное отверстие одного из зерен будет насыпан ядовитый порошок, то мало-помалу он войдет через поры в кровь особы и она незаметно умрет. Ввиду того что в награду за помощь монах дал Рене изрядную сумму авансом и такую же обещал после удачного результата, парфюмер не стал долго раздумывать и сейчас же исполнил просьбу. Монах ушел, а Рене весело взялся за приготовление требуемого яда. Как это иногда бывает, с момента появления четок в его руках парфюмеру решительно во всем повезло. Дня через два монах снова явился и получил свой заказ. И словно с четками ушло все счастье: наступила полоса неудач! Рене решил, что эти четки имеют какое-то мистическое влияние на его судьбу, и стал думать, как бы ему завладеть ими. Через некоторое время монах-отравитель явился снова к парфюмеру и заявил, что приготовленный им порошок оказался великолепным; поэтому он принес Рене обещанную половину суммы. "Вот что, ваше преподобие, -- сказал Рене Монаху. -- Лучше возьмите обратно свои деньги, но подарите мне эти четки, которые теперь, наверное, не нужны вам". "Ну, что же, -- ответил монах, -- если ты думаешь, что эти четки принесут тебе счастье, то владей ими!" -- И с этими словами монах ушел, не взяв, однако, принесенных денег. А через несколько дней четки были вручены парфюмеру при посредстве старика нищего. В то время в Париже гремела гадалка-цыганка, поражавшая точностью своих предсказаний. Рене обратился к ней, и вот что она сказала ему: "Орудие смерти для других станет источником спасения для тебя. Оно -- твой амулет! Но благотворная сила амулета будет действовать только до тех пор, пока он будет находиться в твоих руках или в руках человека, искренне преданного тебе!" Выслушав это предсказание, Рене отнес четки королеве-матери и доверил ей тайну полого зерна.
   Теперь, получив от губернатора эти четки, Рене сразу проникся уверенностью, что королева нашла средство спасти его и что в полом зерне должно находиться какое-нибудь указание. Едва оставшись один, он развернул известное ему зерно и достал оттуда свернутый в комочек обрывок пергамента. Развернув этот обрывок, Рене увидел там ряд цифр, условленных между ним и королевой для секретной переписки. Расшифровав эти знаки, Рене прочел:
   "Тебе объявят о близости казни, но не бойся ничего, я спасу тебя!"
   Рене окончательно успокоился и стал ждать. Всю ночь он ни на секунду не сомкнул глаз. Вероятно, освобождение состоится ночью, так как днем оно было бы гораздо затруднительнее. Но ночь проходила, забрезжили первые дневные лучи, а спасителей все не было.
   Рано утром к узнику пришел монах для исповеди. Рене воспрянул духом, надеясь, что под рясой монаха скрывается истинный спаситель, но оказалось, что монах был самым настоящим, ровно ничего не ведавшим черноризцем, не состоявшим ни в каких отношениях с королевой-матерью. Рене приуныл.
   Но вот в одиннадцать часов замок снова заскрипел, и в камеру вошли два человека в красных рубашках. При виде их Рене задрожал всем телом: он узнал помощников Господина Парижского -- палача Кабоша.
   -- Ну-с, -- сказал один из них, -- поднимайтесь, мессир, и благоволите следовать за нами!
   -- Куда? -- растерянно спросил осужденный.
   -- На веселую комедию, которая разыграется на Гревской площади и главным актером которой будете вы сами, мессир Рене! -- цинично ответил помощник палача.
   "Кончено! Королева не смогла ничего сделать!" -- подумал Рене и в полной прострации отдался во власти суровых рук палачей. Те потащили его из тюрьмы.

XIII

   Накануне того дня, когда Рене с таким трепетом ждал обещанной ему помощи, через заставу Святого Якова в Париж въехал юный всадник и направился по улице того же имени. Остановившись перед гостиницей, где когда-то проживал сир де Коарасс, всадник, спешившись, сказал выбежавшему к нему навстречу хозяину:
   -- Я голоден!
   -- Издалека ли изволили прибыть, ваша честь? -- спросил хозяин гостиницы Лестокад, взяв лошадь под уздцы.
   -- Из Гаскони.
   -- А в Париж, ваша честь, изволили прибыть для того...
   -- Чтобы узнать новость об одном из моих предков!
   -- О том самом, который любил карты? -- спросил гасконец, подмигивая с хитрым, знающим видом.
   -- Я Валет бубен!
   -- Так-так! -- ответил Лестокад. -- Вас ждут, мессир!
   -- А кто здесь?
   -- Валет пик, приехавший часа два тому назад.
   -- А Валет треф?
   -- Он проезжал здесь в полдень и предупредил меня о вашем прибытии.
   С этими словами Лестокад передал поводья конюху, а сам почтительно распахнул пред Валетом бубен дверь в зал гостиницы, где за столом восседал Ожье де Левис, с видом знатока потягивавший старое вино.
   Молодые люди сердечно пожали руки, затем Гектор де Галяр скинул с себя плащ, положил шпагу на скамейку и уселся против Ожье.
   -- Ты давно приехал? -- спросил Гектор.
   -- Часа два тому назад.
   -- Ты уже видел Ноэ?
   -- Нет еще, я жду его с минуты на минуту! В этот момент дверь снова открылась.
   -- Ага! -- заметил Гектор. -- Когда говорят о волке, он тут и есть!
   Действительно, это был Ноэ. Он встретил наших героев следующей фразой:
   -- Однако, господа, надо согласиться, что вы очень точны!
   -- Во всяком случае, за исключением нашего друга Лагира!
   -- Ну, если Лагир прибудет до наступления ночи, то он все же окажется аккуратнее всех нас, -- ответил Ноэ. -- Ведь вы ехали прямым путем, господа, а Лагиру пришлось ехать через Шартр, что составляет порядочный крюк!
   -- Так, -- сказал Гектор. -- А зачем понадобилось посылать его через Шартр?
   -- Главным образом, чтобы вы приехали в Париж поодиночке, не возбуждая ничьего внимания, -- ответил Ноэ. -- Ну-с, а теперь поговорим. Эй, Лестокад! У тебя в гостинице сейчас есть кто -- нибудь?
   -- Ровно никого, кроме вас!
   -- Ну так последи, чтобы нам не помешали. Пусть сюда никто не входит, кроме Червонного валета да еще одного господина... Впрочем, ты должен знать его в лицо: это герцог Крильон!
   -- Я знаю герцога!
   -- Ну и отлично. Ступай теперь!
   -- Как? -- в один голос воскликнули молодые люди по уходе Лестокада. -- Ты поджидаешь сюда Крильона?
   -- Да, господа, герцог предан королю Генриху Наваррскому душой и телом, а нам крайне нужны преданные люди. В последнее время дела в Лувре приняли несколько мрачное течение. Не буду пересказывать вам сейчас все, что произошло в последние дни, для этого у нас слишком мало времени. Ограничусь пока следующим. В данный момент речь идет не о том, чтобы обеспечить нашему королю французский трон, а чтобы сохранить ему хотя бы жизнь, которой угрожает опасность со всех сторон. Тем не менее король Генрих упорно не желает уехать из Лувра. Наш король -- гугенот, а в данный момент короля Карла стараются изо всех сил восстановить именно против гугенотов, и весьма возможно, что дело не обойдется без кровавой схватки, в которой постараются покончить главным образом с вожаком этой партии -- нашим повелителем, Генрихом Наваррским.
   -- Я католик, -- сказал Ожье де Левис, -- и религиозные споры совершенно не касаются меня, но я подданный наваррского короля, и как таковой готов пролить всю свою кровь за него!
   -- У короля Генриха, -- продолжал Ноэ, -- имеются два смертельных врага: королева-мать и герцог Гиз. Этого достаточно, чтобы постоянно была опасность нападения на него из-за угла, и, если мы не будем стоять на страже, это может кончиться печально для нашего повелителя!
   -- Ну, так мы будем стоять на страже!
   -- Это не так-то просто, друзья мои: ведь наш король -- рыцарь до чертиков, и стоит ему заметить, что его оберегают, как он постарается обратить в ничто все наши усилия. Вот поэтому-то нам предстоит трудная задача: быть постоянно около короля, оставаясь в то же время невидимыми!
   В дверь постучали: это вошел Крильон. Пытливо посмотрев на молодых людей, сидевших с Ноэ, герцог сказал:
   -- Черт возьми! Эти горбатые носы, черные волосы, загорелые лица и белые зубы кажутся мне добрым предзнаменованием! Здравствуйте, господа!
   -- Ваша светлость, -- сказал Амори де Ноэ, -- позвольте мне представить вам моих друзей -- Ожье де Левиса и Гектора де Галяра!
   -- Черт возьми! Вот это я называю добрыми старыми именами! Могу поручиться, что эти господа и являются нашими сообщниками в том деле, о котором мы говорили с вами сегодня.
   -- Да, эти и еще один, который прибудет позднее! Крильон занял предложенное ему место и заговорил:
   -- Господа, завтра должна состояться казнь опаснейшего преступника -- парфюмера-отравителя королевы-матери. Я уверен, что будет произведена попытка отбить его у палача, но если эта затея удастся, то многим грозит гибель, так как негодяи Рене способен отравить самого Бога и его святых. Правда, я сам буду эскортировать преступника с отрядом всадников, но на них плоха надежда: при первом же натиске они разбегутся во все стороны, так как кому же охота навлекать на себя гнев мстительной Екатерины Медичи! Ну, а один я не смогу сделать ничего. Вот почему мне нужны на завтрашний день несколько добрых молодцов, на которых можно положиться и которые не поддадутся страху перед королевой!
   -- Ну так что же, герцог, -- сказал Ноэ, -- не беспокойтесь. пожалуйста! Вы увидите, что мы не из тех, которые способны трусить, когда ими командует сам неустрашимый герцог Крильон!
   -- Браво! -- сказал герцог.
   В этот момент дверь открылась, и в комнату вошел Лагир.
   -- Ну-ну, господа! -- сказал он. -- Должен сказать вам, что мне было-таки трудненько попасть к назначенному часу, так как из-за этого пришлось бросить самую очаровательную женщину во всей Франции и Наварре!
   Все с любопытством посмотрели на статного Лагира.

XIV

   Вот что случилось с Лагиром.
   Рассчитывая часы пути Червонного валета, Ноэ не учел его беспокойной, страстной натуры, которая не позволяла юноше ехать спокойным, деловым шагом. С первого момента Лагир так погнал лошадь, что в Шартр прибыл накануне утром. Правда, его лошадь была в самом плачевном состоянии, но зато юноша за тридцать шесть часов до срока был всего в пятнадцати лье от Парижа. Он остановился в гостинице, пообедал и, выменяв с небольшой приплатой свою лошадь на свежую и крепкую, отправился на ней далее. Вечер еще не успел наступить, как он уже завидел шпили собора Богородицы и въезжал в Медон.
   На выезде из Медона он встретил конные носилки, видимо, следовавшие из Парижа. Кожаные занавески были отдернуты, и Лагир мог видеть, что внутри сидит какая-то женщина. Она, по обычаю путешественниц того времени, была замаскирована, но это не помешало Лагиру разглядеть, что волосы незнакомки отличались дивным золотым оттенком.
   "Черт возьми! -- подумал Лагир, бывший большим любителем приключений такого рода. -- Меня ждут в Париже только завтра, так почему бы мне не воспользоваться свободным временем по своему вкусу?"
   Подумав это, он без всякого колебания повернул лошадь обратно и поехал вслед за носилками. Путешественница бросила на всадника рассеянный взгляд, в котором сейчас же загорелся некоторый интерес.
   Лагир отлично сидел на лошади и был, кроме того, очень красивым, статным парнем, что у женщин считается немалой добродетелью. Этот взгляд ободрил его, и он ревностно пустился вслед за экипажем, что, впрочем, не представляло никакого труда, так как носилки двигались очень умеренным шагом.
   Прошло около часа. Замаскированная дама высунулась из окошка и, должно быть, отдала приказание, так как носилки остановились. Лагир, ехавший в десятке шагов, остановился тоже. Постояв минутку, носилки снова двинулись в путь. Дама опять высунулась из окна и могла снова убедиться, что юноша по -- прежнему следует за экипажем. Тогда носилки остановились снова; к Лагиру подъехал берейтор, эскортировавший носилки, и сказал:
   -- Дама, находящаяся в носилках, хотела бы переговорить с вами!
   Лагир дал лошади поводья и подъехал к экипажу, отвесив изысканный поклон.
   -- Не имела ли я удовольствия встретиться с вами на дороге из Медона в Париж? -- прелестным голосом сказала дама. Лагир поклонился в ответ. -- Значит, вы направлялись в Париж? Так не могу ли я узнать, что заставило вас так внезапно изменить направление?
   -- Но в Париже меня ждут только завтра, -- улыбаясь, ответил Лагир.
   -- Ну и?..
   -- Я заметил, что у вас удивительно красивые волосы!
   -- Благодарю за комплимент!
   -- И что ваши глаза блестят под маской слишком ярким блеском, чтобы не быть красивейшими глазами во всем свете! -- докончил Лагир.
   -- Иначе говоря, -- заметила замаскированная дама, -- вам пришла в голову фантазия следовать за мной?
   -- Вот именно, и я не намерен отказываться от такого удовольствия!
   -- Однако! -- сказала дама, улыбаясь и показывая из-под маски два ряда ослепительных зубов. -- Но ведь может оказаться, что я еду очень далеко!
   -- Ну так что за важность?
   -- На край света.
   -- Свет покажется мне слишком маленьким!
   -- Но вы даже не знаете, кто я!
   -- Мне достаточно догадки, что вы красивы!
   -- Однако вы дерзки на редкость! -- раздраженно заметила замаскированная дама.
   -- Простите, -- ответил Лагир, -- но мне двадцать два года, и я родом гасконец!
   -- А, так вы гасконец! Может быть, вдобавок и гугенот тоже?
   -- И не думал быть им!
   -- Тем лучше! Вы любите короля?
   -- Которого? -- наивно спросил Лагир. -- Французского или наваррского? Вашего или моего?
   -- В самом деле, я и забыла, что вы, как беарнец, подданный Наварры... Но я надеюсь, что вы не намереваетесь заводить эту шутку с проводами дальше?
   -- Клянусь вам, что я вовсе не шучу!
   -- Так вы собираетесь следовать за мной все время?
   -- Наступает ночь, мы въезжаем в густой лес, а ведь во Франции развелось слишком много бродяг и разбойников.
   -- Я не боюсь их!
   -- И все же вам придется примириться с тем, что я поеду за вами! Как знать, что может случиться! Незнакомка погрозила ему пальцем.
   -- Берегитесь! -- сказала она. -- Вы можете сильно ошибиться! А вдруг я уродлива?
   -- О, этого не может быть!
   -- А если я замужем?
   -- Ну так что же? Согласитесь, что ваш муж ведет себя так плохо, что его не следует принимать в расчет!
   -- Это почему?
   -- Но Господи! Раз ваш супруг допускает, чтобы вы ехали одна такой опасной дорогой, да еще ночью, то он заслуживает...
   -- Еще раз предупреждаю, что мне ехать очень далеко!
   -- Ну что же, значит, и мне придется ехать далеко!
   -- Так вы все еще настаиваете?
   -- Более, чем когда-либо!
   -- Ну, так хорошо же! Но...
   -- Пожалуйста, оставьте свои условия, я принимаю их заранее! -- сказал Лагир, видя, что незнакомка остановилась в нерешительности.
   -- Когда мы доедем до дверей моего дома, вы сейчас же повернете обратно!
   -- Не получив даже надежды увидеть вас когда-нибудь опять?
   Лагир произнес эти слова с таким чувством, что незнакомка внимательно поглядела на него и спросила:
   -- Храбры ли вы?
   -- Испытайте!
   -- А если я и в самом деле вздумаю подвергнуть испытанию вашу храбрость?
   -- Я жду этого!
   -- Ну так вот что, -- сказала незнакомка, -- Садитесь ко мне в носилки и отдайте свою лошадь берейтору. Мы поговорим.
   Лагир проворно соскочил на землю, отдал поводья берейтору и уселся рядом с замаскированной дамой, которая сейчас же заговорила:
   -- Быть может, я окажусь совсем другой, чем вы воображаете!
   -- У вас голос ангела!
   -- И дьявольская злоба на сердце! Существует на свете человек, которого я смертельно ненавижу, и мне нужен друг, способный отомстить за меня!
   -- Ну так позвольте мне стать этим другом, -- ответил Лагир с рыцарственностью своих двадцати двух лет.
   -- Берегитесь! Этот человек очень могуществен!
   -- Ну вот еще! -- беззаботно ответил гасконец. -- Я смеюсь над его могуществом! У меня добрая шпага, и стоит вам сказать мне его имя...
   -- О нет, не сейчас еще! -- ответила незнакомка. -- Сначала нам надо как следует познакомиться!
   Она принялась расспрашивать Лагира о его семье, о родине и о мотивах путешествия в Париж. Но Лагир ответил ей на последнее:
   -- Не спрашивайте меня об этом, это -- не моя тайна! Незнакомка осталась, видимо, очень недовольна этим ответом, но все же поспешила согласиться:
   -- Вы правы, надо всегда беречь чужую тайну! Тем временем носилки следовали извилистой лесной тропинкой, которая вдруг расширилась, и, несмотря на сгущавшуюся тьму, Лагир мог увидеть довольно обширную полянку, на которой блестела какая-то светлая точка. Приглядевшись, Лагир увидел, что этот свет исходил из щели ставен одного из окон белого дома, красовавшегося на полянке. Тогда незнакомка сказала Лагиру:
   -- Выходите!
   -- Вы прогоняете меня? -- с мольбой в голосе спросил Лагир.
   -- Пока еще нет! Ведь было бы безжалостно прогнать вас в такой поздний час!
   -- О, как вы добры! -- И Лагир осмелился поднести к своим губам маленькую руку незнакомки.
   Однако она высвободила свою руку и прибавила:
   -- Кроме того, я не гоню вас еще потому, что вы обещали мне...
   -- О, я буду вашим рыцарем и дам убить себя за вас!
   -- Но я должна принять некоторые меры предосторожности!
   -- А!
   -- Вы выйдете из носилок и усядетесь там в стороне, на пне.
   -- Ладно!
   -- Видите вы свет в том окне? Ну так сидите, не отрывая взора от этого света, пока он не погаснет. Тогда идите прямо в дверь.
   Лагир вышел из носилок и уселся на пне. Носилки двинулись дальше и скрылись среди деревьев.
   Лагир стал ждать. Прошло около часа, но огонь все еще горел. "Уж не стал ли я жертвой мистификации?" -- подумал наш герой.
   Вдруг он услышал стук копыт быстро мчащейся лошади, и вскоре со стороны дома показался всадник, который полным карьером промчался мимо него. В тот же момент огонь погас.
   -- Наконец-то! -- сказал Лагир. -- Ну что же, пусть все это имеет очень странный вид, но я пойду до конца!
   Он дошел до дома, поднялся на две ступеньки крыльца и толкнул дверь. Из потемок высунулась маленькая рука, которая взяла его за рукав, а в то же время гармоничный голос незнакомки прошептал:
   -- Идите и старайтесь не шуметь! Лагир был осторожен, поэтому свободную руку он положил на эфес шпаги.

XV

   Подчиняясь руководительству незнакомки, Лагир сделал добрый десяток шагов в совершеннейшей тьме. Наконец его спутница толкнула какую-то дверь и в лицо Лагиру брызнул яркий свет.
   Они вошли в небольшую комнату, сверкавшую роскошью и уютом убранства -- Посредине комнаты стоял стол, накрытый тонкой скатертью и уставленный серебряными блюдами со всевозможными деликатесами. Стены комнаты были завешаны тяжелой шелковой материей, повсюду виднелись произведения искусства и стояли жардиньерки с редкими цветами, источавшими чудесный аромат. Над столом висела итальянская лампа в виде алебастрового шара, распространявшая мягкий, чарующий свет, ласковыми отблесками ложившийся на художественно расписанный плафон.
   -- Где я? -- пробормотал Лагир. -- У принцессы или у феи?
   -- Быть может, у обеих сразу! -- сказала незнакомка, улыбаясь и не выпуская руки Лагира. Затем она подвела его к оттоманке, усадила рядом с собой и продолжала: -- Признайтесь, что вы не ожидали такого приема?
   -- Мне кажется, что я грежу! -- ответил Лагир.
   -- Вы совершили длинный путь, устали, проголодались, и я сочла христианским долгом покормить вас. О вашей лошади можете не беспокоиться: вы найдете ее сытой и отдохнувшей завтра утром.
   Последние два слова заставили нашего героя вздрогнуть. "Гм! -- подумал он. -- Это обещает мне кое-что!" Незнакомка, которая по -- прежнему оставалась в маске, пригласила Лагира снять плащ и отцепить шпагу. Затем она уселась за стол, указав ему место возле себя, и промолвила:
   -- Займемся подкреплением своих сил!
   -- Но позвольте, -- заметил Лагир, -- разве вы собираетесь кушать, не снимая маски?
   -- Конечно!
   -- Как это жестоко!
   -- Но зато предусмотрительно!
   -- Помилуйте, -- обиженно заметил Лагир, -- я дворянин!
   -- Но я и не сомневаюсь в вашей порядочности, -- ответила дама в маске. -- Дело лишь в том, что мое лицо принадлежит к числу тех, которые никто не должен видеть. Позднее, когда вы узнаете, чего я хочу от вас, вы поймете, что я не могу поступить иначе.
   -- Ну так приказывайте!
   -- Сначала выпьем! -- ответила она, наливая гостю кубок жгучего хереса.
   Если бы Лагир принадлежал к числу сильных мира сего, быть может, он остерегался бы выпить залпом налитый ему кубок. Но кому нужна была его жизнь? К тому же он чувствовал сильный голод и жажду. Поэтому он без всяких опасений ел за четверых и пил за десятерых, время от времени повторяя:
   -- Но скажите же мне, что вы прикажете мне сделать?
   -- Потом! -- каждый раз отвечала ему дама, наливая вина в быстро пустевший кубок.
   Лагир был молод и пылок, а херес грел сердце и кидался в голову, так что к концу ужина наш гасконец смелел все больше и больше -- Он то и дело подносил к своим губам розовую руку незнакомки, уговаривая ее снять маску.
   Он дошел в своих мольбах даже до того, что упал пред нею на колени и обвил сильной рукой тонкий стан дамы в маске. Но она, словно уж, сейчас же вывернулась из его объятий и пересела от него на противоположный край стола.
   -- Вы ребенок! -- сказала она ему. -- Я сейчас расскажу вам восточную сказку, которая покажет вам ваше безумие!
   -- А потом вы снимете маску?
   -- А вот увидите! Слушайте! -- И, откинувшись в кресле и поигрывая золотым кинжалом, незнакомка принялась рассказывать:
   -- Жил-был в Индии король по имени Намун, отличавшийся такой красотой, что в него безумно влюбилась одна из фей. День и ночь плакалась несчастная на суровый закон, который запрещал феям любить простых смертных; наконец король фей сжалился над ее страданиями и разрешил ей принимать каждую ночь в гости Намуна, но под непременным условием, чтобы она не показывала ему своего лица. Счастливой фее это условие вовсе не показалось тяжелым. Она выбрала красивую полянку, и тут по мановению ее волшебной палочки вырос богатый и уютный дворец. В тот же вечер Намун заблудился на охоте и был привлечен тайными чарами на лужайку, где красовался дворец феи. Он вошел во дворец, и тут его встретила хозяйка дома. Она была в маске, но белоснежные, словно точеные, руки и плечи, изящный бюст, распущенные белокурые волосы, белые зубы и блеск глаз, сверкавший сквозь маску, достаточно ясно свидетельствовали о ее красоте. Принц полюбил ее и каждый вечер стал навещать свою милую: маска не мешала им искренне любить друг друга. Но случилось так, что однажды принц захотел во что бы то ни стало увидеть лицо своей возлюбленной. Напрасно она молила его не делать этого: принц все же сорвал с нее маску. В тот же момент земля задрожала, стены заколебались, и Намун очутился в одиночестве под деревом на полянке, где уже не было ни дворца, ни феи!
   Окончив свой рассказ, незнакомка поглядела на Лагира.
   -- Ну что же, -- сказал гасконец, -- Намун похож любопытством на меня, но вы-то не фея.
   -- Как знать!
   -- И потому эта сказочка...
   -- Постойте, -- перебила его незнакомка, -- выслушайте сначала меня хорошенько! Вы здесь наедине со мной, вы любите меня, и я... я тоже люблю вас!
   У Лагира вырвался страстный крик радости.
   -- Вы обещали дать мне клятву, что по первому моему знаку убьете моего врага!
   -- Я готов дать эту клятву! Кто он?
   -- О, -- ответила она, -- еще не настал день назвать вам его имя. Но однажды -- быть может, это будет завтра, быть может, много позднее -- вы получите ящичек, в котором будет шпилька, похожая вот на эту, воткнутую в мои волосы. На шпильку будет надет кусочек пергамента, на котором вы прочтете имя того, кого вы должны будете убить. Ну что же, вы готовы дать клятву?
   -- Я уже даю вам ее! -- пылко воскликнул юноша, снова хватая незнакомку в свои объятья. -- Но только пощадите! Ведь вы не фея, вы можете показать мне свое лицо!
   -- Нет, я не фея, -- ответила незнакомка, -- и потому предлагаю вам на выбор: если вы хотите остаться здесь, я не сниму маски, если же вы потребуете, чтобы я сделала это, или если вы сами покуситесь сорвать с меня маску, то мне стоит только позвонить, как сюда прибегут мои слуги, которые выбросят вас вон из дома. Выбирайте!
   -- Я был бы сумасшедшим, если бы стал колебаться в выборе, -- ответил Лагир. -- Принц Намун был просто дураком!
   Он упал на колени перед незнакомкой и снова покрыл поцелуями ее руки. В этот момент лампа несколько раз вспыхнула и погасла, оставляя Лагира и незнакомку в полной тьме.
   Что произошло затем в эту таинственную ночь? Лагир сам не мог ясно припомнить это. Он помнил только, что после жарких ласк заснул тяжелым сном в объятьях замаскированной дамы.
   Он проспал часов двенадцать и проснулся... в лесу, под открытым небом! Вместо роскошного будуара его окружали деревья. вместо пышных волос незнакомки его изголовьем служил собственный плащ, а вблизи от него стояла лошадь, мирно пощипывая траву.
   -- Да что я, во сне это видел, что ли? -- крикнул Лагир. Он вскочил верхом на лошадь и понесся по тропинке, надеясь отыскать дом, послуживший ему таким сладким приютом в эту ночь. Но напрасно колесил он вправо и влево; казалось, что в Медонском лесу никогда не было никакого дома.
   -- Я начинаю верить в реальность истории принца Намуна! -- растерянно пробормотал Лагир, припоминая все, что случилось с ним.
   Вспомнив о встрече с замаскированной дамой, он не мог не вспомнить, куда и зачем он ехал, когда произошла эта встреча.
   -- Тысяча молний! -- крикнул он. -- Любовь заставила меня забыть о долге! Ведь меня ждут в Париже!
   И вместо того чтобы продолжать свои бесполезные поиски, Лагир стрелой понесся к Парижу, куда и прибыл в тот момент, когда Крильон сговаривался с его товарищами об охране Рене от попыток королевы-матери спасти своего любимца.

XVI

   Итак, казнь Рене была назначена на следующий день после прибытия в Париж четырех "валетов". В одиннадцать часов утра за Рене пришли палачи; они сняли с осужденного оковы и раздели его. По приговору парламента осужденный должен был идти на эшафот босым, в покаянной рубашке, с веревкой на шее и с шестифунтовой свечой в руках.
   У дверей своей камеры Рене застал двойную цепь солдат, среди которых ему бросилось в глаза знакомое лицо Ноэ. Направо от Ноэ стоял Ожье де Левис, против них -- Лагир и Гектор де Галяр. Рене понял, что означало это появление горбоносых, темноволосых, смуглых незнакомцев: это были гасконцы, а следовательно, друзья наваррского короля и враги его, Рене. Приходилось действительно оставить в стороне всякую надежду!
   Рене провели коридором в маленькую пустую комнату, где его уже поджидал Кабош с рубашкой и веревкой. Палач посадил трепещущего Рене на скамейку и приказал помощникам разуть осужденного, а сам стал надевать на него рубашку. В это же время он поспешно шепнул ему:
   -- Не теряйте духа! Вас спасут!
   -- Это невозможно, -- шепнул в ответ Рене, -- ты хочешь просто обмануть меня.
   -- Пусть меня Бог накажет, если я лгу, -- ответил Кабош. -- Но тише! Не выдавайте меня и себя! Вас спасут!
   Туалет осужденного был закончен. Помощники палача взяли Рене под мышки и повлекли его к выходу. Там уже дожидалась телега, на которой осужденному предстояло совершить свой последний жизненный путь. Телега была окружена конными швейцарцами под командой герцога Крильона.
   Кабош уселся на телегу и взял вожжи в руки. Помощники палача взвалили Рене на телегу; рядом с ним поместился монах, громко читавший отходную. Ноэ и три гасконца разместились справа и слева от телеги. Перед тем как двинуться в путь, Крильон подъехал к Ноэ и тихо сказал ему:
   -- Улицы полны народа. Я уверен, что будет произведена попытка освободить Рене. Конечно, мне очень хотелось бы, чтобы этот негодяй не ушел от мук, но во всяком случае...
   -- Во всяком случае я предпочту прострелить ему голову, чем дать возможность скрыться живым! -- договорил Ноэ.
   -- Это как раз то, о чем я хотел просить вас! -- сказал Крильон и занял свое место во главе отряда, а затем взмахнул шпагой, и процессия тронулась в путь.
   Как только телега двинулась, монах повернулся к Кабошу и слегка приподнял край своего капюшона. Впрочем, чтобы объяснить, почему это лицо произвело впечатление на Кабоша, мы должны вернуться к событиям, происшедшим несколько дней ранее. Читатель помнит, что Крильон после назначения королем дня казни отправился к Кабошу, чтобы лично приказать палачу заняться приготовлениями. Не прошло минуты после того, как Крильон ушел, как в дверь к палачу снова постучались.
   "Наверное, герцог забыл сказать мне что-нибудь!" -- подумал Кабош и пошел открыть дверь.
   Однако он был очень удивлен, когда перед ним оказался не герцог, а совершенно незнакомый ему человек.
   Незнакомец -- это был Гастон де Люкс, четвертый поклонник принцессы Анны Лотарингской -- сказал:
   -- Мне нужно поговорить с вами, господин Кабош. Закройте дверь и выслушайте меня. Вам придется казнить Рене Флорентийца? -- спросил он, когда палач исполнил его приказание.
   -- Да, послезавтра. Хотел сделать это завтра, но...
   -- Ведь сначала вы завезете его в собор? Да? Ну а каким путем направитесь вы от площади?
   -- Но, мне кажется, дорога только одна: через улицу Каттелери и мост...
   -- Вы сделаете большую ошибку, если направитесь этим путем. На вашем месте я поехал бы улицей Каландр.
   Кабош кинул на юношу удивленный взор; вместо ответа и пояснений тот достал из-под плаща объемистый кожаный мешочек и поставил его перед палачом.
   -- Но я все-таки не понимаю...
   -- Ну, если вам мало вот этих доказательств, -- Гастон хлопнул рукой по кожаному мешочку, который издал приятный для слуха металлический звон, -- тогда представьте себе, что на улице Каландр живет дама, которой хочется видеть кортеж. Это -- во -- первых. Во-вторых, имейте в виду, что у Рене осталось много друзей, которые могут засесть на улице Каттелери и пожелают пустить в вас несколько залпов из аркебуз или пистолетов. Нет уж, послушайтесь моего доброго совета и поезжайте улицей Каландр!
   Сказав это, незнакомец удалился.
   Кабош меланхолически посмотрел на мешочек с деньгами, а когда ознакомился с его содержимым, то вопрос о направлении кортежа был окончательно решен в желательном для щедрого незнакомца смысле.
   Теперь, когда монах приподнял край своего капюшона, Кабош сразу узнал своего ночного гостя. Но Рене никогда не видел юноши, а потому лицо монаха ничего не сказало ему. Тогда Гастон быстро распахнул и запахнул рясу, но Рене увидел, что из-за пояса этого странного монаха торчат эфес шпаги и рукоятки пары пистолетов. Теперь в нем блеснула некоторая надежда: значит, действительно королева приняла свои меры! Но он не стал расспрашивать монаха, так как это было бы опасно ввиду того чрезвычайного интереса к узнику, который выказывали четыре гасконца, окружавшие телегу.
   По всему протяжению пути следования телеги стояла густая толпа народа, из которой то и дело неслись проклятия отравителю и высказывалось убеждение, что с ним уже давно надо было покончить. Телега подъехала уже к собору, а все еще Рене повсюду видел одних только врагов!
   Крильон больше всего боялся, чтобы в соборе не устроили искусственной давки, во время которой было бы легко похитить осужденного. Но Ноэ с товарищами окружили осужденного и, стоя на коленях и подпевая покаянному псалму, не отрывали рук от эфесов шпаг и рукояток пистолетов. Однако им не пришлось пустить в дело оружие, так как и здесь не было сделано ни малейшей попытки освободить Рене.
   Когда после службы в соборе кортеж снова двинулся в путь, Крильон облегченно вздохнул.
   -- Ну слава тебе. Господи! -- сказал он. -- Самый худший конец пути пройден!
   Но он ошибался: самое главное было еще впереди.
   В то время как в соборе шла установленная служба, на соборную площадь выехали через улицу Каттелери два тяжелых воза сена; с ними, очевидно, что-то случилось, так что оба воза застряли и заперли выход. Благодаря этому у улицы собралась громадная толпа людей, рассчитывавших пройти впереди кортежа именно по этой улице.
   Крильон сразу почувствовал, что возы с сеном не случайно застряли там, а потому двинулся прямо на толпу, размахивая шпагой и громовым голосом крича: "Прочь! Прочь!"В то же время Кабош натянул вожжи и резко повернул в другую сторону, направляясь по улице Каландр.
   -- Что ты делаешь, негодяй? -- крикнул Ноэ.
   -- Я разрушаю планы спасителей Рене! -- ответил палач. -- Уж, наверное, за возами притаились молодцы, которые надеются отбить у нас нашу добычу, а мы тем временем проедем другим путем!
   Это рассуждение показалось Ноэ вполне убедительным, и он ответил:
   -- Ну так подхлестни лошадей и ступай живее! Улица Каландр была настолько узка, что в ней могли с большим трудом разъехаться лишь два всадника. Поэтому Ноэ и Ожье выехали вперед телеги, а Гектор и Лагир поместились сзади: по бокам не было места. Крильон был очень удивлен, когда увидел, что кортеж сворачивает. Но он решил, что Кабош следует лишь распоряжению Ноэ, и поспешил догнать телегу. Однако узкая улица была так запружена народом, что герцогу лишь с большим трудом удалось протиснуться до самых задних рядов конвоя.
   Вдруг посредине улицы лошади, везшие позорную колесницу, неожиданно наткнулись на какое-то незримое препятствие и рухнули наземь. В тот же момент из окна верхнего этажа того дома, у которого остановилась телега, упала веревка. Монах охватил одной рукой Рене за талию, а другой схватился за петлю веревки, и последняя стала быстро подниматься кверху.
   -- Проклятие! -- закричал Ноэ, который сейчас же выхватил пистолет и прицелился в поднимавшегося все выше Рене. -- Ну так, по крайней мере, ты не получишь его живым!

XVII

   Читатели, наверное, уже догадались, каким образом произошло это таинственное похищение. Дом, из окна которого была выброшена спасительная веревка, принадлежал некоему темному дельцу Бигорно и был приобретен за крупную сумму утром в день назначенной казни Эрихом де Кревкером по приказанию герцога Гиза. Сумма, которую вручили Бигорно, была настолько велика, что делец поспешил скрыться, сейчас же предоставив дом в распоряжение покупателя.
   Как только Бигорно скрылся, Кревкер высунулся в окно и свистнул. Сейчас же в дом вошли Арнембург и Саарбрюк, дожидавшиеся неподалеку условного сигнала. Тогда Кревкер запер за ними дверь, и они втроем отправились на розыски. Эти розыски показали, что дом был хорошо известен молодым людям со всеми своими тайниками и потайными ходами. Но именно потому, что герцог Гиз через преданных ему людей мог тщательно ознакомиться с расположением этого дома, именно потому, говорим мы, дом Бигорно и был куплен!
   Действительно, молодые люди сейчас же убедились, что сведения, сообщенные герцогу Гизу, совершенно точны. Пятая половица зала нижнего этажа оказалась подъемной, и за ней открылась каменная лестница, ведшая в погреб. Молодые люди спустились туда, вооружившись предварительно фонарем, и нашли, согласно указаниям, в левом углу пустую бочку. Они откатили эту бочку прочь, и за бочкой снова открылась дверь, которая вела к коридору, выходившему на берег Сены.
   Кревкер добрался до берега и там снова свистнул. Сейчас же из-под ближнего моста показалась рыбачья лодка, в которой сидел безобидный на вид рыбак. Последний подъехал к тайному выходу из дома Бигорно и бросил графу Эриху причал, с помощью которого лодку удержали на месте. Тогда рыбак откинул рогожу, прикрывавшую снасти, из-под которой достал толстую веревку и связку оружия.
   -- Хорошо! -- сказал Эрих, принимая пакеты. -- Смотри же, не отъезжай далеко и будь готов по первому сигналу подъехать сюда!
   Отдав все нужные распоряжения, молодые люди снова поднялись наверх и стали выжидать.
   Улица Каландр была очень пустынна вообще и особенно теперь, когда все зеваки направились на площадь смотреть на кортеж. Но вдруг у начала улицы послышался какой-то шум, и обитатели, поспешно высовывавшиеся из окон, с удивлением обнаруживали, что на этот раз почему-то кортеж направляется по их улице. Кортеж все близился и близился. Наконец произошло то, что мы уже рассказали в предыдущей главе: Кабош умело передернул вожжами так, что лошади свалились в указанном ему мнимым монахом месте, затем монах, или -- вернее -- Гастон де Люкс, охватил за пояс Рене и ухватился за петлю спущенной ему Арнембургом и Эрихом веревки, которую они затем быстро втянули наверх при помощи силача Конрада.
   Гастон с Рене были уже совсем близко от окна, но в этот момент в воздухе свистнула пуля, и на покаянной рубашке Рене проступило кровавое пятно. Однако поклонники герцогини Монпансье работали быстро и ловко, так что не успел Ноэ повторить выстрел, как монах с потерявшим сознание Рене скрылся в амбразуре окна.
   Парфюмера втащили в комнату, Гастон и Кревкер подняли его на плечи и быстро потащили вниз через обследованный потайной ход, а Арнембург и Конрад ван Саарбрюк вскинули мушкеты и выстрелили по Ноэ с товарищами, которые пытались высадить дверь.
   -- Молодцы! -- похвалил их Лев. -- Приятно иметь дело с достойными противниками!
   -- Ну, нам будет нетрудно продержаться добрый часок! -- заметил с обычной немецкой флегмой барон Конрад.
   -- А затем мы подожжем дом и сами скроемся! -- договорил Арнембург, снова прицеливаясь в осаждавших.

XVIII

   В то время как Арнембург и Саарбрюк стойко выдерживали осаду, Гастон и Эрих стащили бесчувственное тело Рене в погреб и оттуда вынесли его на берег Сены. По свисту Кревкера сейчас же подъехал лодочник -- это был на самом деле шталмейстер графа Эриха, -- который и помог взвалить Рене на лодку. Но тут между Гастоном и Эрихом поднялся спор.
   Хотя молодые люди отважно содействовали спасению Рене, но это вовсе не значило, что они делали это из симпатии к парфюмеру. Наоборот, все они чувствовали бесконечное отвращение к подлому отравителю и находили, что казнь вполне заслужена мм. Однако по политическим мотивам Рене надо было спасти, и, как истые солдаты, молодые люди не стали рассуждать. Но другое дело было решить, кому сопровождать его по реке и кому остаться в доме для задержки неприятеля. Остаться в доме и отстреливаться одному против сотен было геройским делом, приходившимся совершенно по сердцу нашим молодцам, но сопровождать Рене, вступать в тесное соприкосновение с отравителем... фи! Это никому не нравилось!
   Между Кревкером, Арнембургом и Саарбрюком вопрос был решен в самый последний момент перед похищением простой жеребьевкой, которая и указала оставаться в доме Льву и Конраду, а Эриху пришлось с брезгливостью подчиниться необходимости тащить Рене. Но о Гастоне они как-то совсем забыли, между тем лодка поднимала только троих, и с Рене и шталмейстером мог ехать лишь кто-нибудь один. Кто же мог ехать и кто остаться?
   Каждому хотелось остаться, и каждому не хотелось ехать. Молодые люди обменялись рядом аргументов, но аргументы Гастона оказались сильнее: монашеское платье, в которое был одет де Люкс, легко могло выдать его и открыть путь преследователям; кроме того, Эрих понимал кое-что во врачевании и мог быть полезнее раненому, чем Гастон.
   -- Ну что же делать! -- с глубоким вздохом сказал Кревкер. -- Оставайтесь, а я поеду!
   Гастон вернулся наверх, а Эрих сел в лодку; последняя повернула и поплыла вверх по течению, пользуясь попутным ветром. Под тенью широкого паруса Кревкер принялся исследовать рану Рене, не приходившего до сих пор в чувство.
   Он вскоре убедился, что, как ни страшна была эта рана, она отнюдь не представляла опасности для жизни Рене. Парфюмер был ранен в плечо повыше ключицы; это было очень мучительно, но и только.
   Кревкер зачерпнул воды, промыл рану, полил ее особым бальзамом, который всегда был при нем на случай ранения, и перевязал рану полосками, нарезанными кинжалом из рубашки Рене.
   Тем временем лодка продолжала подвигаться вперед, направляясь к видневшемуся впереди причудливому зданию, бывшему монастырем босоногих монахов-кармелитов. Тут лодка остановилась, и шталмейстер свистнул. Сейчас же дверь монастыря. выходившая к реке, раскрылась, и оттуда показалась группа монахов, предводительствуемая молодым аббатом.
   -- Ну что, удалось? -- спросил последний.
   -- Удалось, да не вполне, -- ответил шталмейстер, -- потому что Флорентинец смертельно ранен!
   -- Успокойтесь, батюшка, -- сказал тогда Кревкер, -- рана не опасна, он не умрет!
   Монахи сделали из весел и дощечек импровизированные носилки и на них бесчувственного Рене унесли в монастырь. Граф Эрих опять вскочил в лодку, лжерыбак свернул парус, и лодка быстро понеслась обратно по течению.
   Между тем Рене внесли в монастырь, а монахи принялись приводить его в чувство. Через четверть часа их старания увенчались успехом -- раненый открыл глаза. Очутившись так неожиданно в совершенно незнакомой ему обстановке, видя вокруг себя незнакомые ему лица, Рене в первый момент почувствовал сильный испуг, сейчас же отразившийся на его лице.
   -- Вы спасены! -- сказал ему аббат. -- Ваша рана совершенно не опасна, и не пройдет двух недель, как вы будете на ногах!
   -- Кто же спас меня? -- спросил Флорентинец.
   -- Друзья королевы!
   Эти слова успокоили Рене, и он стал припоминать все случившееся с ним. Но воспоминания не шли далее того момента, как вместе с лжемонахом он взвился на воздух. Однако аббат, знавший от Кревкера все детали похищения, рассказал парфюмеру, что было вслед за тем, как пуля Ноэ лишила его чувств. Затем аббат сказал:
   -- А теперь, господин Рене, не можете ли вы немного приподняться?
   -- Что вы хотите от меня? -- спросил Флорентинец.
   -- Чтобы вы написали несколько слов королеве!
   -- Хорошо, я попытаюсь, хотя и чувствую бесконечную слабость!
   Монахи принесли Рене кусок пергамента и перо, другие взяли его под мышки и осторожно посадили на кровать. Тогда Рене написал королеве: "Я спасен".
   -- Подпишите! -- сказал аббат. Рене кое-как вывел свою подпись.
   -- Ее величество через час получит эту записку! -- сказал аббат.
   -- Она, наверное, придет навестить меня! -- прошептал Рене. Аббат только таинственно улыбнулся в ответ. Действительно, не прошло и часа, как под окнами Лувра раздался призыв:
   -- Не забудьте вашими благотворениями монастырь босоногих кармелитов!
   Услыхав этот призыв, королева бросила монаху серебряную монету. Но монах все же не ушел и повторил свои слова еще два раза.
   Тогда королева поспешно направилась через потерну к берегу, и тут монах с низким поклоном передал ей кусок пергамента. Королева взглянула на написанные там слова, и в ее взгляде сейчас же отразилось торжество.
   -- Герцог сдержал свое слово! -- пробормотала она. -- Ну, так берегись же, Генрих Бурбонский, король Наварры! Ты будешь иметь дело с нами двоими, и тебе никогда не стать королем Франции!
   В то же время на улице Каландр шел жаркий бой. В первый момент, когда Рене вместе с монахом взвились в воздух, все до такой степени растерялись, что не приняли никаких мер, чтобы помешать похищению. Только один Ноэ выказал достаточное присутствие духа и успел выстрелить в Рене. Если бы остальные последовали его примеру, то, наверное, одна из пуль попала бы в монаха и ему пришлось бы выпустить из рук или веревку, или Рене. В обоих случаях осужденный не ушел бы от Крильона. Но хотя Рене и был ранен, все-таки Гастону удалось, как мы уже знаем, втащить его в окно. Увидев, что доверенный их охране человек ускользает от них, четыре гасконца издали бешеный вопль и бросились к дому. Обыкновенно в той же повозке, в которой ехал осужденный, везли орудия казни. Ноэ и Гектор кинулись к телеге, схватили один -- тяжелую железную полосу, а другой -- топор и ринулись к дому. В то же время Ожье де Левис и Лагир влезли на телегу. Ожье подставил свою спину, а Лагир вскочил на нее, пытаясь таким образом взобраться на окно, через которое исчезли монах и Рене. Но в то время как Лагир ухватился за подоконник, Арнембург изо всей силы ударил его прикладом по голове, и юноша тяжело рухнул на землю.
   В это время Крильону удалось растолкать густую толпу народа и пробраться к самой телеге.
   -- Тысяча чертей! -- гаркнул он. -- Я должен найти Рене живым или мертвым! Вперед, швейцарцы!
   Но швейцарцев было трудно собрать: толпа своим напором разъединила их и расстроила их ряды. Тогда, не раздумывая долго, Крильон решил повторить попытку Лагира.

XIX

   Крильон добрался до окна, но здесь его встретил Лев. Арнембург схватил свою аркебузу за дуло и нанес Крильону прикладом по голове такой же удар, который только что свалил с ног Лагира. Но был ли шишак герцога лучшей закалки, чем у Лагира, или просто голова Крильона была крепче, только герцог лишь пошатнулся и сейчас же вскочил в окно. Там перед ним со шпагами в руках очутились Арнембург, барон Конрад и Гастон де Люкс.
   -- Сдавайтесь, мессир! -- сказал Конрад. -- Трое против одного -- слишком неравная партия!
   -- Тише, мои львята, тише! -- ответил герцог. -- Должно быть, вы не знаете, что меня зовут Крильон!
   С этими словами герцог прижался к стене и принялся творить чудеса своей шпагой. В каких-нибудь пять минут Крильон нанес восемь ударов и получил три. Арнембург и Гастон получили раны в плечо и в руку, барон Конрад получил удар шпагой в шею. Но Крильон все же был один, к тому же Лев нанес ему глубокую рану в грудь. Кровь лилась по доспехам герцога, но он обращал очень мало внимания на это и продолжал отчаянно наступать на противников.
   -- Ага, господа! -- кричал он, с молниеносной быстротой вращая шпагой. -- Я покажу вам, что такое значит Крильон!
   Как ни храбры были поклонники герцогини Монпансье, они не могли устоять перед противником такой нечеловеческой силы, как Крильон. Волей-неволей им пришлось отступать, пока Крильон не прижал их к стене. Тут он смелым и сильным выпадом ринулся на Конрада. Если бы шпага герцога коснулась тела барона, то пронзила бы его насквозь -- так силен и стремителен был удар. Но Саарбрюк успел податься в сторону, и шпага Крильона разлетелась вдребезги, встретив твердую каменную стену.
   Крильон испустил крик бешенства: он был безоружен!
   По счастью, в этот момент в окно вскочило еще два человека: Ожье и Гектор, которые отказались от попытки взломать дверь и последовали примеру Крильона.
   -- Ко мне, господа! -- крикнул им герцог.
   Но тут поклонники герцогини Анны с быстротой молнии выполнили неожиданный маневр: они быстро выбежали за дверь и заперли ее на прочный засов изнутри. Затем они бросились бежать дальше, повсюду запирая за собой двери, пока не дошли до того зала, где имелся потайной ход в полу. Они спустились по потайной лестнице, тщательно прикрыв за собой люк, и через погреб вышли к реке.
   Это было самое время! Ноэ уже успел взломать дверь топором и бежал по главной лестнице с отрядом швейцарцев, Гектор и Ожье высадили ту дверь, которую противники заперли у них под самым носом. Но все это мало помогло розыскам: все комнаты были пусты и нигде не было видно ни малейшего следа беглецов!
   Все остановились в недоумении. Крильон, слабевший от потери крови, неустанно испускал проклятия, Ноэ усердно помогал ему в этом, божась, что попал в Рене и что кровь, показавшаяся на рубашке вслед за выстрелом, наверное помешала парфюмеру скрыться далеко. Но все же нигде не было видно ни малейших следов!
   -- Вот что, господа! -- сказал Крильон, -- очевидно, здесь имеются тайники, где и попрятались лисицы. Ну так мы их выкурим!
   Он приказал Ноэ расставить вокруг дома цепь швейцарцев, а сам схватил факел и кинул его в кровать служанки Бигорно. Занавески сейчас же запылали, и огонь быстро стал распространяться по комнате.
   Но тут герцог почувствовал, что силы оставляют его. Он упал, успев крикнуть:
   -- Ко мне!
   Его подхватили на руки и вынесли из дома, который вскоре был объят пламенем.
   В то же время Гектор отправился разыскивать тело Лагира, упавшего в самом начале атаки. Но все его поиски были безрезультатны: Лагир бесследно скрылся!
   Куда же он девался?
   Как раз против дома Бигорно был дом, принадлежавший одному из агентов герцога Гиза. Этот дом не был удобен для похищения, и потому приобрели дом Бигорно, но для наблюдения за всем происходящим первый подходил как нельзя лучше. В этот дом за час до похищения забралась герцогиня Монпансье вместе со своим шталмейстером -- тем самым, который сопровождал ее во время встречи с Лагиром. Поместившись у окна так, что ее не было видно, герцогиня Анна принялась наблюдать. Она видела, как граф Эрих вытурил из дома Бигорно и занял там с товарищами вооруженную позицию. Затем она видела кортеж осужденного и, к своему ужасу, узнала в числе конвоиров, а следовательно, в числе ближайших приверженцев партии наваррского короля, своего недавнего гостя -- "прекрасного принца Намуна" -- Лагира.
   "Так вот зачем он ехал в Париж! -- подумала она. -- Боюсь в таком случае, что ему будет трудненько сдержать свою клятву!"
   Затем она видела, как Рене взвился на воздух, как Ноэ выстрелил в него и как Лагир пытался со спины товарища взобраться в окно.
   Удар, полученный им от Арнембурга, и его падение вырвали у нее крик отчаяния.
   -- Боже мой! -- простонала она. -- Неужели он погиб? Но нет, это невозможно, и я спасу его!
   Она отдала приказание шталмейстеру, и, в то время как внимание всех зрителей было привлечено самим домом, шталмейстер незаметно поднял бесчувственного Лагира и внес его в дом.

XX

   Удар, нанесенный Арнембургом, причинил Лагиру довольно значительную рану и вызвал глубокий обморок. Когда он очнулся, то совершенно не мог отдать себе отчет в том, сколько времени был без сознания. Он стал припоминать, и вдруг в его памяти как живое встало лицо человека, нанесшего ему страшный удар.
   "Отлично! -- подумал Лагир. -- Я никогда не забуду этого лица и узнал бы его хоть через десять лет!"
   Затем он стал оглядываться по сторонам. Прежде всего его поразило, что постель, на которой он лежал, как-то странно и равномерно колебалась. В то же время из-за оконной занавески на него дул свежий ветер.
   "Да где же это я, черт возьми?" -- подумал Лагир. Он приподнялся, чтобы удобнее осмотреться, и убедился, что лежит в носилках. Тогда, пренебрегая своей слабостью, он выглянул в окно и осмотрелся по сторонам.
   Стояла полная ночь, но это была одна из тех осенних ночей, когда, несмотря на мрак, предметы получают какую-то особенную прозрачную рельефность. Лагир увидел, что носилки, в которых его везут, лежат на спинах двух мулов, что спереди и сзади едут вооруженные наездники, а около носилок с каждой стороны держится по пажу.
   "Однако! -- подумал Лагир. -- Меня везут словно принца!" Затем он тщательно освидетельствовал самого себя. Его голова была обложена перевязками. Ни шпаги, ни кинжала за поясом не оказалось. Последнее обстоятельство убедило нашего героя, что он находится не у друзей, так как тем не пришло бы в голову отобрать оружие.
   Но если он в плену, если он у врагов, зачем же тогда эти удобства, доказывающие заботливость? Да, в этом было много непонятного. Во всяком случае, раз он в плену, то должен попытаться бежать.
   Лагир высунулся в окно до половины, чтобы изловчиться и незаметно выпрыгнуть. Но в тот же момент к нему подъехал один из пажей.
   -- Здравствуйте, господин Лагир, -- приветливо сказал он. -- Как вы себя чувствуете?
   -- Но... кажется, ничего себе!
   -- Да, да, доктор, перевязывавший вашу рану, так и сказал, что вы, господин Лагир, скоро оправитесь!
   -- Послушайте, друг мой, -- несколько нетерпеливо заметил Червонный валет, -- раз уж вы знаете мое имя, то позволите, надеюсь, справиться сначала и о вашем тоже?
   -- Меня зовут Серафин!
   -- Хорошенькое имя! Ну-с, надеюсь, вы не откажетесь ответить мне еще на несколько вопросов?
   -- Я с удовольствием отвечу вам на все, что могу!
   -- Прежде всего: каким образом я очутился здесь?
   -- Некая госпожа увидела вас плавающим в луже крови и из сожаления подобрала вас.
   -- Так-с. Ну а кто эта госпожа?
   -- Это я не могу вам сказать!
   -- Ну а можете ли вы сказать мне, кто эти люди, конвоирующие меня?
   -- Два шталмейстера -- Жермен и Лоран -- и Антуан, паж, как и я.
   -- Ну-с, теперь скажите мне, что произошло на улице Каландр?
   -- Рене похитили неизвестные заговорщики.
   -- Это я знаю, но надеюсь, что герцогу Крильону удалось все -- таки отбить его у похитителей?
   -- Нет, Рене и его похитители бесследно скрылись. Когда дом сожгли, то обнаружили, что там был тайный выход к реке. Очевидно, что этим выходом и воспользовались заговорщики.
   -- Теперь скажите мне, что с моими товарищами?
   -- Они все ранены в схватке, но их раны неопасны. Тяжелее всех ранен герцог Крильон, но и тот отделается двумя-тремя неделями лежания в постели.
   В этот момент носилки, ехавшие по лесу, свернули в сторону, и Лагиру показалось, что он узнает это место: это была та самая тропинка, по которой он недавно ехал вместе с замаскированной дамой. Действительно, вскоре показалась полянка.
   -- Господин Лагир, -- сказал Серафин, -- к сожалению, я должен проститься с вами. Я с Антуаном возвращаюсь обратно.
   -- Ну что же, прощайте, друг мой! -- ответил ему Лагир.
   -- Прощайте или, надеюсь, до свиданья, господин Лагир!
   Оба пажа повернули обратно, и Лагир решил, что настал удобный момент для нового покушения бежать. Но пажей сменили шталмейстеры, которые заняли их места по бокам носилок. Таким образом, приходилось пока что отказаться от этого намерения.
   Прошло еще немного времени, и Лагир увидел перед собой знакомый ему беленький домик. Дверь этого дома открылась, и в лицо Лагиру брызнул яркий свет. Последний исходил от факела, который держала в руках замаскированная дама.
   Лагир сейчас же узнал ее и подумал: "Дама, которая держит пажей, шталмейстеров и тому подобное и вообще напускает такой шик, должна быть по крайней мере принцессой!"

XXI

   В то время как люди герцога Гиза приготавливались исполнить отданный им приказ спасти Рене от казни, в Лувре шли деятельные приготовления для присутствия при ней. Для большинства придворных это было просто забавным зрелищем, да и сам король видел в казни Рене лишь способ позлить королеву-мать. Но далеко не так относились к этому Генрих и Маргарита: для них казнь фаворита королевы была законным возмездием за отравление Жанны д'Альбрэ; для них присутствие при этой казни было священным долгом перед тенью безвинно убиенной!
   -- Наконец-то! -- с выражением мрачной радости сказал Генрих Наваррский, заслышав колокольный перезвон, возвещавший о начале покаянной службы для осужденного. -- Наконец-то!
   -- Если казнь убийцы и не может вернуть жизнь его жертве, то, по крайней мере, она смягчает скорбь оплакивающих эту жертву! -- сказала Маргарита, ласково взглянув на взволнованное лицо мужа.
   -- Но казнь еще не совершилась! -- пробормотала Нанси. оканчивавшая в это время туалет своей госпожи.
   -- Ну, -- сказала Маргарита, -- на этот раз Рене не ускользнет от нас!
   -- Как знать?
   -- Да ты просто с ума сошла! -- сказал Генрих. -- Да разве ты не видишь, что все уже готово и что...
   -- Это просто злопророчица какая-то! -- заметила и Маргарита.
   -- Да, да, ваше величество, -- ответила на это "злопророчица" Нанси, -- я все время остаюсь в положении Кассандры, пророчествованиям которой никто не хочет верить!
   Генрих пожал плечами, накинул плащ, пристегнул шпагу и сказал жене:
   -- Пойдем, однако, король ждет нас!
   Действительно, на луврском дворе все было готово, и король уже садился в свои носилки. Он предложил Маргарите сесть рядом с ним, а наваррский король поехал верхом. Пибрак с обнаженной шпагой в руке повел отряд дворцовых гренадеров, предназначенных для очистки пути королевскому кортежу.
   Последний вначале следовал вполне благополучно, но, подъезжая к Понт-о-шанж, был вынужден остановиться из-за массы народа, куда-то бежавшего и взволнованно о чем-то говорившего. То, что взволновало народ, сейчас же перекинулось на королевский кортеж и достигло слуха короля Карла. Этим волнующим известием было:
   -- Рене спасся бегством!
   При этом известии с королем сделался такой припадок ярости, что его пришлось отвезти домой. Он, что называется, рвал и метал. С пеной у рта он клялся, что Кабош будет повешен, что Рене все равно будет найден живым или мертвым и что королева -- мать, без участия которой, наверное, не обошлось похищение, сгниет в Венсенской тюрьме.
   Когда же взрыв бешенства прошел, то королем овладело состояние физического и нравственного оцепенения и он притаился в своих комнатах, не желая никого видеть.
   -- Да! -- сказал осторожный Пибрак. -- Если Крильон не убит в этой перепалке, то ему лучше всего будет не возвращаться в Лувр, так как теперь его кредит упал окончательно!
   Вообще во всех заинтересованных кругах царило прескверное настроение, и не лучше было оно в той комнате гостиницы Лестокада, где приютились Ожье и Гектор.
   У Ожье рука была на перевязи, и Гектор страдал от пули, засевшей в бедре. Помимо того, они были очень огорчены исходом дела на улице Каландр и исчезновением Лагира.
   -- Очевидно, он не умер; ведь иначе мы нашли бы его труп, -- сказал Ожье.
   -- Можно предположить только одно, -- задумчиво сказал Гектор, -- какая-нибудь добрая душа сжалилась над ним и приказала подобрать его тело.
   -- Но ведь это значит, что в его теле была искра жизни! -- заметил Ожье.
   В этот момент в комнату вошел Лестокад и сказал:
   -- Господа, пришла какая-то старуха; она желает видеть друзей господина Лагира!
   -- Ну так веди ее скорее! -- крикнули молодые люди. Женщина, пожелавшая видеть их, была так стара, что с трудом шла, опираясь на палку. Она объяснила, что ее остановил на улице какой-то господин, которого она не знает, дал ей пистоль и приказал разыскать в такой-то гостинице двух гасконских дворян, друзей господина Лагира. Этот господин велел ей передать высоким господам, чтобы они не беспокоились об участи Лагира, который находится в хороших руках, на пути к полному выздоровлению. Больше старуха ничего не знала. Но зато наши герои могли хоть успокоиться за жизнь товарища, и это настолько улучшило их настроение, что они почувствовали аппетит и приказали Лестокаду дать им поесть.
   -- Ну что же, -- сказал Гектор, когда стол был накрыт, -- раз с Лагиром ничего особенного не случилось, то скоро он будет с нами. Поэтому пока что мы смело можем выпить за его здоровье!
   -- Ну что же, выпьем, -- согласился Ожье. -- Правда, первый же день нашего пребывания в Париже завершился поражением, но мы еще возьмем реванш!
   -- Да, черт возьми, мы возьмем его! -- подтвердил на пороге чей-то голос: это был Ноэ, возвращавшийся из дворца, куда он ходил "нюхнуть политики", как он говорил, то есть поразведать тамошнее настроение.
   -- А, вот и ты! -- встретили его приятели. -- Ну, присаживайся и рассказывай!
   -- Я с плохими вестями, друзья, -- сказал Ноэ, усевшись. -- Король Карл хотел сегодня утром расправиться со всеми виновниками неудачи казни Рене, а теперь все переменилось. Он уже обедал вместе с королевой-матерью, а Кабош объяснил в свое оправдание, что поперек улицы была протянута веревка, о которую и запнулись лошади.
   -- Но это неправда!
   -- Я и сам знаю, что это неправда, однако король поверил этому! Но это еще не все. Уж не знаю, что произошло между королем и его достойной матушкой, но только его величество снова позвал к себе наваррского короля и предложил ему путешествие по Наварре.
   -- Ну, и что же? Король уедет?
   -- Нет, он хочет взять с собой приданое жены и ключи от Кагора.
   -- Что же, он прав!
   -- Нет, он неправ! Друзья мои! Назревают важные события, и жизнь нашего государя в большой опасности. Мы должны грудью встать за него, оградить его своими жизнями. Но это -- трудная задача: нас все же слишком мало!
   -- Ну что же, -- ответили Гектор и Ожье на эту тираду Ноэ, -- каждый из нас сделает что может, а там...

XXII

   Итак, мы расстались с Червонным валетом в тот момент, когда его ослепил свет факела, бывшего в руках замаскированной дамы.
   -- Ах! -- сказала она, протягивая Лагиру свою крошечную розовую ручку. -- Если бы вы знали, сколько я перестрадала! Ведь я случайно видела все! Но мы поговорим об этом потом!
   По приказанию герцогини оба шталмейстера подбежали к носилкам и помогли Лагиру выбраться. Очутившись на крыльце, он не пожелал иной помощи, кроме той, которую так охотно предлагала ему розовая рука замаскированной дамы.
   Когда они очутились в той самой комнате, где еще недавно Лагир пережил блаженные минуты, она сказала ему:
   -- Ах, как я измучилась! Вы не можете представить себе, что я испытала, когда увидела, как вас ударили... А ведь я твердо решила никогда более не встречаться с вами! -- И, отвечая на укоризненный вздох Лагира, вырвавшийся у него после этого признания, она сказала: -- Дорогое дитя мое, вы даже не представляете себе, какая пропасть разделяет нас!
   -- О, я знаю! -- с горечью ответил он. -- Ведь я вижу, что вы важная дама, а я бедный гасконский дворянчик.
   -- Вы молоды, храбры и красивы! -- сказала она. -- Да, именно поэтому я и не хотела видеть вас больше, так как чувствовала, что способна безумно полюбить вас. Но судьба решила иначе! Я хотела в последний раз повидать вас и для этого за дорогую цену сняла помещение на улице Каландр.
   -- Позвольте! -- перебил ее Лагир, у которого при этих словах блеснуло смутное подозрение. -- Но ведь кортеж совершенно не должен был пройти этой улицей!
   Замаскированная дама на краткий момент замялась, но сейчас же сказала:
   -- Господи, да ведь это помещение выходит окнами и на площадь, и на улицу. Сначала я смотрела из окон, выходивших на площадь, но, когда кортеж завернул на улицу Каландр, я перебежала к другим окнам... Но вы не можете себе представить, что я испытала, когда увидела, как вы падаете, сраженный ударом приклада.
   -- О, не беспокойтесь! -- перебил ее Лагир. -- Этот человек...
   -- Вы знаете его?
   -- Нет, но я постарался запомнить его лицо! Этот человек жизнью поплатится за нанесенный мне удар!
   Лагир не видел, какая загадочная улыбка скользнула по лицу замаскированной дамы в ответ на эту фразу.
   -- Вы не можете себе представить, -- продолжала она, -- что я испытала, когда увидела, как вы упали! Забыв всякую осторожность, я распорядилась, чтобы мои люди подобрали вас, и таким образом вы очутились здесь. По счастью, доктор сказал, что ваша рана неопасна.
   -- В самом деле, я не испытываю никаких страданий!
   -- И вам нужен только отдых в течение недели! "Так! -- сказал себе Лагир. -- Отсюда следует, что она будет любить меня целую неделю!"
   -- Эту неделю, -- продолжала замаскированная дама, -- вы проведете здесь, и я буду навещать вас каждый вечер!
   -- Как! -- воскликнул он. -- Разве вы не будете со мной все это время?
   -- Какой вы ребенок! -- ответила она, и так как он хотел протестовать, то, закрыв ему рот рукой, она продолжала: -- Замолчите и выслушайте меня! Вы останетесь здесь. Тут вы можете чувствовать себя как дома, но во имя тех чувств, которые высказала я вам, прошу дать мне слово, что вы не выйдете отсюда раньше недели!
   -- А вы будете навещать меня?
   -- Каждый вечер!
   -- Но...
   -- Я не могу дать вам другие объяснения!
   Герцогиня открыла одну из дверей и провела молодого человека в соседнюю комнату, оказавшуюся кокетливо убранной спальней.
   -- Вот ваша комната! -- сказала она.
   -- И я не должен выходить отсюда?
   -- Раньше недели -- нет!
   -- Но у меня остались друзья в Париже, которые будут беспокоиться!
   -- Они уже предупреждены, что вы находитесь в надежном месте!
   -- То есть в плену! -- с тонкой усмешкой заметил Лагир. -- Недаром же у меня отобрали шпагу и кинжал!
   -- Дитя! -- ответила герцогиня, видимо, ждавшая этого замечания. -- У вас отобрали оружие потому, что раны в голову очень часто вызывают приступы горячечного бешенства, когда больной может наделать беды!
   -- А, это другое дело, -- согласился Лагир.
   -- Я приставлю к вам одного из своих пажей, -- продолжала герцогиня. -- Доктор, делавший вам перевязку, дал ему все инструкции, так что он отлично выходит вас!
   -- Как, разве вы уже покидаете меня?
   -- Так нужно, но завтра мы увидимся!
   Чтобы избежать дальнейших расспросов, герцогиня позвонила, и в комнату через дверь, существования которой Лагир никогда не заподозрил бы, вошел прехорошенький паж, почтительно приветствовавший больного.
   -- До свидания! -- сказала герцогиня и быстро скрылась. Тогда Лагир обратился к пажу:
   -- Как вас зовут, милый?
   -- Амори, к вашим услугам, месье!
   -- Вы будете ухаживать за мной?
   -- Да, и вообще исполнять все желания вашей милости в пределах возможности. Таково предписание моей госпожи!
   -- Ну так мое первое желание: узнать имя вашей госпожи!
   -- Ваша милость смеется надо мной! -- ответил паж. -- Но шутки в сторону! Вам необходимо сейчас же улечься спать, так как доктор приказал дать вам немедленный отдых!
   -- Вы хотите уложить меня без ужина?
   -- Что же делать, но сегодня вы должны соблюсти диету!
   -- Ну что же, в сущности говоря, я даже и не голоден!
   -- И перед сном должны принять лекарство!
   -- Я приму все, что ты хочешь!
   С этими словами Лагир разделся и улегся в кровать, мягкие пуховики которой заманчиво обещали самый сладкий сон. Тогда Амори принес какой-то флакон и часть содержимого его отлил в бокал; поставив последний на столик у кровати, он сказал:
   -- Выпейте это!
   -- Сию минуту, милый, -- произнес Лагир. -- Я привык сначала помолиться, ложась в кровать, а для этого должен быть один!
   -- В таком случае покойной ночи, господин Лагир! Паж ушел.
   -- Черт возьми! -- сказал тогда гасконец. -- Два раза меня не заставят пить снотворное в одном и том же доме! Я должен узнать, что здесь происходит! -- И с этими словами он выплеснул содержимое бокала за кровать.

XXIII

   Отделавшись от снадобья, в котором он заподозрил снотворное средство, наш герой удобно расположился в кровати; но дверь снова растворилась, и в комнату вошел паж.
   -- Ну-с, -- сказал он, -- вы помолились? А лекарство приняли? Не нужен ли я вам?
   -- Нет, голубчик, ты мне не нужен, так как я, вероятно, сейчас же засну... В самом деле, что за странную микстуру подсунул ты мне? У меня сразу отяжелела голова, и веки слипаются сами собой... А в груди так горит, так горит!
   -- О, это пустяки, господин Лагир! Зато вы отлично выспитесь под действием этого лекарства и завтра будете совсем здоровы!
   "Так! -- подумал гасконец. -- Значит, я не ошибся!"
   -- Во всяком случае, -- продолжал паж, -- если вы проснетесь ночью и почувствуете себя плохо, то позвоните в звонок, который я поставил около вашего изголовья. Я сплю в соседней комнате и сейчас же прибегу к вам!
   -- Хорошо, спасибо вам, господин Амори, -- ответил Лагир, делая вид, будто бессилен бороться с одолевшей его сонливостью. -- Пожалуйста, потушите огонь!
   Паж взял факел и опорожненный бокал и ушел, оставляя Лагира в полной темноте. Наш герой принялся размышлять над происходящим, терпеливо дожидаясь, пока не приподнимется хоть краешек завесы.
   Прошло около часа. Дверь снова открылась, и в комнату вошел Амори с факелом в руках. Лагир сейчас же закрыл глаза и тихо захрапел. Паж подошел к кровати, посмотрел на больного и затем направился к противоположной двери. Приоткрыв ее, он сказал:
   -- Он спит!
   -- Отлично! А он все выпил? -- спросил голос, заставивший Лагира вздрогнуть: это был голос замаскированной дамы.
   Значит, она не уехала? Значит, ему действительно дали по ее приказанию снотворное питье? Но к чему же это нужно? Очевидно, что здесь должно произойти что-нибудь, что не должен был видеть он, Лагир!
   Послышалось легкое шуршанье шелкового платья. Лагир почувствовал, что незнакомка подошла к кровати и смотрит на него.
   "Эх! -- подумал он. -- Дорого бы я дал, чтобы иметь возможность приоткрыть глаза хоть на секунду, потому что готов держать любое пари -- моя незнакомка теперь без маски!"
   -- Ну что же, -- сказала она тем временем, -- раз он выпил весь бокал, то ему хватит по крайней мере на два часа такого сна, из которого его не разбудит даже главный колокол собора Парижской Богоматери! Воспользуйся этим временем и отвези письмо в Париж. У въезда на полянку ты увидишь Льва; он уже давно ждет там. Ты скажешь ему, что он может войти сюда. -- Послышался удаляющийся шелест платья, затем тот же голос сказал: -- Помни, Амори, что я прикажу запороть тебя до смерти, если ты скажешь хотя словечко о том, что случилось третьего дня и сегодня!
   -- Ваше высочество! -- ответил мальчик. -- Вы отлично знаете, что я готов умереть за вас!
   -- Благодарю на добром слове!
   Затем дверь закрылась с легким шумом. Лагир открыл глаза и увидел, что дверь, захлопнувшись, сейчас же подалась немного назад, так что образовалась узенькая щелочка. Заинтригованный всем слышанным, Лагир поспешил осторожно соскочить с кровати и приникнуть к щелочке.
   Он увидел перед собой изысканно обставленный будуар, где за столиком сидела белокурая незнакомка, писавшая что-то. Ее лицо было скрыто от наблюдателя, но Лагир видел, что она без маски, и решил терпеливо ждать, пока она не повернется к нему.
   Наконец незнакомка кончила писать и запечатала свернутое письмо, предварительно обвязав его шелковой ленточкой. Лагир напряг зрение, чтобы разглядеть герб печати, но за дальностью расстояния это ему не удалось.
   -- Ну вот, -- сказала незнакомка, подавая пажу письмо, -- отвези это герцогу!
   -- Его высочество по-прежнему у Ла-Шенея? -- спросил мальчик.
   -- Ну конечно! -- ответила незнакомка, поворачивая голову так, что свет факела упал на ее лицо.
   Лагир едва-едва удержался от крика восторга, едва-едва не выдал себя! Никогда еще не видывал он до сих пор такого очаровательного личика!
   Паж Амори ушел, а красавица снова уселась по-прежнему. Лагир продолжал терпеливо сторожить на своем наблюдательном посту. Он надеялся, что незнакомка еще раз обернется к нему и даст ему возможность получше рассмотреть свое лицо. Кроме того, Лагир слышал, что должен прийти какой-то таинственный Лев. И он стал ждать.
   Прошло минут десять. Дверь, через которую ушел Амори, снова открылась, и в комнату вошел какой-то мужчина. Его лицо было скрыто глубоко надвинутой шляпой и плащом, но по звучному голосу и легкому немецкому оттенку произношения Лагир понял, что это должен быть молодой человек, родом лотарингец или брабансонец.
   -- Наконец-то! -- с нетерпением сказала дама.
   -- Я ждал, пока вашему высочеству не заблагорассудится принять меня!
   -- Что нового привезли вы?
   -- Его высочество герцог приказал мне передать, что он нашел возможность еще раз увидеться с Маргаритой. Подробности герцог лично сообщит вашему высочеству!
   -- Но к чему это? Ведь Маргарита не любит его более, она любит своего мужа!
   -- Герцог знает это, но рассчитывает, что наваррский король... -- При этом имени Лагир почувствовал страшное сердцебиение. Какое отношение мог иметь наваррский король ко всей этой таинственной истории? -- ...что наваррский король, -- продолжал Арнембург, -- отличающийся страстью к любовным приключениям, заведет себе какую-нибудь связь, о чем можно будет сейчас же известить королеву, а тогда уж не так трудно будет добиться воскрешения ее любви к герцогу!
   -- Это отличная мысль; но на чем именно думает герцог поймать наваррского короля?
   -- Его высочество рассчитывает, что графиня Коризандра де Граммон...
   -- Ну вот еще! -- перебила его незнакомка. -- Охота поднимать такую старую историю! Нет, для этой цели я могла бы предложить кое-что получше! Приходилось ли вам слышать о некоей красавице ювелирше, крещеной еврейке, мужа которой убил Рене?
   -- Да, да! Об этом много говорили, и ходила молва, что наваррский король принимал далеко не платоническое участие в судьбе этой вдовы. Но где она теперь?
   -- В настоящий момент этого никто не знает, но отыскать красотку-еврейку будет все же нетрудно. Ну, да я сама возьмусь за это дело! Вот что: герцог проведет всю ночь у Ла-Шенея?
   -- Да, ваше высочество!
   -- Вот и отлично! Я поеду вместе с вами в Париж. Подите на конюшню и оседлайте там для меня лошадь -- одна еще есть там, а остальные в разгоне.
   -- Как, ваше высочество? Разве вы совершенно одна в этом доме?
   -- Совершенно.
   -- И вы не боитесь провести ночь в такой глуши?
   -- Мне нечего бояться! Однако не теряйте времени на праздные расспросы и ступайте займитесь моей лошадью. Через десять минут я выйду!
   Лев поклонился и, поворачиваясь к выходу, случайно попал лицом в полосу яркого света. Лагир чуть-чуть не упал от неожиданности: перед ним был один из похитителей Рене, и именно тот, который ударил его, Лагира, прикладом по голове!

XXIV

   Арнембург вышел из комнаты. Лагир с трудом успел добраться до кровати и принять там позу безмятежного спящего человека, как в спальню вошла красавица блондинка. Она подошла с факелом в руке к кровати и некоторое время смотрела на лицо Лагира, причем прошептала:
   -- Как он красив! Но вот что: можно ли оставить его одного? Э, Амори успеет вернуться, пока он проснется!
   Герцогиня Монпансье ушла. Прошло четверть часа, и Лагир услыхал стук лошадиных копыт по настилу. Он проскользнул тогда к окну и, осторожно отодвинув занавески, стал смотреть на залитую лунным светом полянку. Он увидел, как Арнембург вывел лошадь, как красавица блондинка легко вскочила в седло и как затем, вскочив в свою очередь на свою лошадь, Лев поехал вместе с дамой, углубляясь и исчезая в лесной дорожке.
   Тогда Лагир сказал себе:
   "Однако! Думал ли я когда-нибудь, что, оставив кровлю предков, сразу попаду в такие заманчивые приключения! Но раз они уже представились мне, то мне остается только с честью выпутаться из создавшегося положения. Первым делом надо подумать, как скрыться отсюда. Конечно, отчасти это будет нехорошо по отношению к моей красавице, которая любит меня и спасла мне жизнь, но она имеет ошибку заниматься политикой, которая, судя по всему, идет вразрез с политикой моего короля. Она принимала участие в похищении Рене -- это ясно. Затем, она плетет какие-то ковы вокруг Генриха Наваррского... В чем тут дело, это мне объяснит Ноэ, более опытный в делах такого рода. Мое же дело удрать отсюда. Впрочем, сначала осмотримся в доме -- быть может, мне удастся узнать, кто та очаровательная фея, которая вторично дает мне приют в своем доме!"
   Лагир высек огонь и зажег свечу, поставленную ему на столике предупредительным Амори. Затем он обошел все комнаты, но нигде не нашел ни малейших указаний на фамилию очаровательной блондинки. Его внимание привлек массивный железный шкаф, снабженный замком хитрой итальянской работы, но шкаф был слишком массивен, чтобы его можно было взломать, и слишком тяжел, чтобы унести с собой. Между тем Лагир прекрасно понимал, что если и имеются в этом доме важные документы и большие секреты, то они находятся именно в этом шкафу!
   После безрезультатного осмотра жилых комнат наш герой прошел в небольшой внутренний дворик, где помещалась конюшня. Последняя была пуста, но в углу ее была громадная охапка сена, в которой мог свободно спрятаться человек. Лагир сейчас же учел это обстоятельство. Ему совершенно не улыбалось странствование по образу пешего хождения, а другой лошади не было, и потому он решил забраться в эту охапку сена и обождать там прибытия пажа. Прошло около часа. Наконец послышался топот лошадиных копыт, затем в конюшню вошел паж, ведя на поводу лошадь. Он пустил лошадь, а сам ушел в дом за фонарем. Лагир сейчас же вскочил в седло, быстро осмотрев седельные кармашки. Убедившись, что там торчит пара пистолетов, он подумал: "Пара пистолетов стоит шпаги!" -- а затем дал лошади шпоры и стремглав выехал через оставшуюся открытой дверь конюшни на двор и лужайку.
   Было самое удобное время для бегства: луна зашла, но утренней зари еще не было.
   "Ну-ка, попробуй поймать меня теперь кто-нибудь!" -- подумал Лагир, несясь полным карьером.
   На следующее утро наш старый приятель Амори де Ноэ, имевший помещение в Лувре в качестве лица, состоявшего в распоряжении наваррского короля, был немало удивлен, увидев, что к нему в комнату входит Лагир.
   У последнего был ужасный вид. Растрепанное платье было покрыто пылью и грязью, голова по-прежнему обвязана окровавленными перевязками. Он тяжело опустился в кресло и пробормотал:
   -- Уф! Все это так необычайно, что одно время я думал, будто у меня кошмар!
   Переведя дух Червонный валет стал рассказывать свои диковинные приключения.
   Когда он кончил, Ноэ посмотрел на него и произнес:
   -- Ну-с, а теперь разберемся во всем этом. Ты говоришь, что твоя незнакомка -- голубоглазая блондинка, что у нее большой штат прислуги и пажей, титулующих ее "ваше высочество"?
   -- Да еще с какой почтительностью!
   -- Хорошо! Затем, она интересуется делами какого-то герцога, которого тоже зовут "высочеством"и который хочет снова повидать какую-то Маргариту?
   -- Я понял, что они имеют в виду нашу королеву!
   -- Хорошо! А больше ты ничего не понял? Нет? Ну, знаешь ли. друг мой, ты гораздо сильнее в генеалогии, чем в вопросах этикета. Неужели ты не знаешь, что существуют герцоги различного калибра? Одни делаются герцогами по избранию, по письменным патентам от короля. Другие обладают герцогством. Первых называют "господин герцог" или "ваша милость", "ваша светлость", а вторых -- "ваше высочество". Последняя порода герцогов состоит из государей. связанных узами родства с Французским королевским домом. В настоящее время я знаю только двух таких герцогов: Бурбонского и Гиза. Первый -- кардинал, которому нет никакого дела до королевы Маргариты. Второму двадцать пять лет; он красив, храбр. и втихомолку говорили, будто до брака наваррская королева...
   -- Слышал! Понимаю!
   -- Следовательно, твоя незнакомка могла писать только герцогу Гизу, и больше никому!
   -- Но кто же она сама в таком случае?
   -- Раз ее титулуют "ваше высочество", значит, она владельная принцесса. Ну, а я знаю только одну красивую, белокурую. голубоглазую принцессу: это сестра герцога Гиза, герцогиня Монпансье!
   -- Как! -- удивленно вскрикнул Лагир. -- Так я имею честь быть любимым...
   -- Болван! -- перебил его Ноэ, презрительно пожав плечами. -- Мне придется окончательно разочаровать тебя! Ты отважно последовал при встрече за герцогиней Анной; сначала твоя смелость удивила ее, затем ее заинтриговал твой гасконский акцент. Прими во, внимание, что ни королева Екатерина, ни Рене Флорентинец, ни сам герцог Гиз не питают все вместе взятые такой адской ненависти к нашему королю, как эта нежная, хрупкая, немного горбатая и прихрамывающая особа!
   -- Ну вот еще! Хромая и горбатая! Я бы заметил!
   -- Полно, ведь любовь слепа! Но слушай дальше! Узнав, что ты гасконец, она поняла, что ты едешь в Париж для службы наваррскому королю. Тогда она приласкала тебя, чтобы под гнетом своих сладких чар вырвать у тебя обещание. Это обещание -- убить того человека, которого она тебе укажет. Так знаешь ли ты, кто этот человек? Она не сказала тебе этого пока, но зато я скажу тебе это: ты дал клятву убить наваррского короля!
   -- Я просто идиот и подлец! -- бледнея, сказал Лагир.

XXV

   Между молодыми людьми воцарилось молчание, но его сейчас же прервал повторный вопль Лагира:
   -- Я просто подлый идиот!
   -- Полно! -- сказал ему Ноэ. -- Ты просто увлекся вследствие неопытности, молодости и пылкой южной крови!
   -- Но ведь я дал клятву, а так как не могу исполнить ее, то я заранее обесчещенный человек!
   -- Ну вот еще! Однажды герцог Крильон тоже дал неосторожную клятву, которую никак не мог выполнить. Тогда он нашел средство устроиться так, что и клятву ему не пришлось сдерживать, и обесчещенным он не стал.
   -- Как же он устроился? Послышался стук в дверь.
   -- Я потом скажу тебе это, а сейчас пройди вот в этот кабинетик и не шевелись! Это стучит король!
   Ноэ втолкнул Лагира в соседнюю комнату и затем открыл дверь, в которую раздался стук. Действительно, это был Генрих Наваррский.
   -- Ты все еще не расстаешься со своей мрачностью? -- сказал он, увидев грустное лицо Ноэ. -- Эх, друг мой! Прошло то время, когда мы с тобой только и делали, что соперничали в веселости. Я начинаю думать, что супружество дурно подействовало на твой характер!
   -- Нет, ваше величество, тут виной политика, в которую я ушел с головой ради блага моего государя!
   -- Как тебе не стыдно, Ноэ! -- с упреком сказал Генрих. -- С каких это пор ты и наедине начал звать меня "государем"и "величеством"? Разве я не по-прежнему твой добрый друг Анри?
   -- О, конечно, но...
   -- Полно, мой друг! То положение, которое занимаю в настоящее время я, слишком ничтожно для таких церемонных, громких титулов. Погоди лучше сначала! Вот когда настанут дни торжества и этот титул будет уже не одним только пустым звуком, тогда можешь титуловать меня как тебе угодно!
   -- Я боюсь, что мне придется слишком долго ждать этого, -- ответил Ноэ, -- ведь так часто не сбываются самые лучшие мечты!
   -- Как, ты начал сомневаться в моих силах?
   -- Ну вот еще! Просто я думаю, что королевская кожа не прочнее кожи простого смертного и шпага так же легко пронизывает ее, как и последнюю!
   -- Что ты хочешь сказать этим?
   -- То, что в данный момент вопросом о вашем устранении с лица земли заняты особенно серьезно!
   -- Полно! Ты вечно твердишь одно и то же. Но я не верю этому. Конечно, теперь, когда Рене снова удалось спастись...
   -- Я имею в виду вовсе не Рене!
   -- Я отлично знаю, что королева-мать...
   -- Королевы-матери следует опасаться, но дело не в ней!
   -- Как? Значит, ты опасаешься не Рене или Екатерины Медичи, а кого-то другого? Но кого же?
   -- Государь, -- ответил Ноэ, -- в настоящее время я боюсь гасконского дворянина, давшего в любовном угаре клятву убить вас!
   -- Да ты с ума сошел! -- ответил Генрих покатываясь со смеху.
   -- Не смейтесь, Анри, а лучше выслушайте! -- сказал Ноэ и в кратких словах передал наваррскому королю все случившееся с Лагиром.
   Генрих, спокойно выслушав его рассказ, пожал плечами, а затем спросил:
   -- Кто же эта язвительная пташка?
   -- Но я уже сказал вашему величеству: это хрупкая, красивая блондинка с голубыми глазами.
   -- Постой, ты скажи мне сначала: у меня было с нею что -- нибудь?
   -- Нет, здесь дело не в ревности.
   -- Так в чем же?
   -- Тут, главным образом, играют роль старые личные счеты, а кроме того, нежная преданность человеку, которому ваша смерть может пойти на пользу.
   -- Именно?
   -- Герцогу Гизу!
   -- Да полно тебе! Герцог спокойно сидит у себя в Нанси и даже не думает обо мне!
   -- Нет, ваше величество, герцог очень беспокойно сидит в Париже у Ла-Шенея, мнимого суконщика, а на самом деле банкира и агента лотарингских принцев!
   -- Вот если бы это знала королева-мать!
   -- Она отлично знает, так как Рене спасли приверженцы герцога Гиза. Ну, а что касается голубоглазой блондинки...
   -- Это, конечно, герцогиня Монпансье?
   -- Ну конечно.
   -- Ну а что это за неосторожный гасконец? Ноэ открыл дверь соседней комнаты и крикнул:
   -- Лагир!
   Лагир вошел и бросился к ногам Генриха.
   -- Так вот как! -- добродушно сказал наваррский король. -- Вы дали клятву убить меня?
   -- Нет, ваше высочество, я лишь дал клятву убить человека, которого мне укажут, а так как Ноэ доказал мне, что этим человеком можете быть только вы, ваше величество, то по данному моей красавицей знаку мне придется проткнуть ваше величество шпагой!
   -- Ну, -- заметил Генрих, -- в данный момент вам незачем торопиться. К чему вы будете платить долг до срока? Погодите, пока опять увидитесь с герцогиней! А потом, вообще будет недурно, если сначала вы придете ко мне посоветоваться. Знаете ли, мне приходят иногда в голову совсем недурные мысли! Кстати, расскажите-ка мне все это происшествие пообстоятельнее!
   Добродушие короля так успокоительно подействовало на Лагира, что он вскоре совершенно оправился и с истинным гасконским юмором передал королю подробности своих забавных приключений.
   -- Ну-с, -- сказал король, обращаясь к Ноэ. -- Что ты думаешь об этом, мой ворчун?
   -- Ваше величество, -- ответил Ноэ, -- я возвращаюсь к тому, что уже неоднократно повторял: король чувствует себя лучше всего только в своем государстве, а никак не в чужом!
   -- Полно, другой мой! -- ответил Генрих. -- Неужели ты до такой степени не веришь в предопределение? Нет, а вот я так твердо верю в свою звезду, а вследствие этого и в то, что никакие ухищрения всей этой низкой клики не смогут устранить меня! -- Он повернулся к выходу и, закрывая за собой дверь, сказал: -- Я в Париже, и останусь здесь, пока это будет возможно!
   Когда король ушел, Ноэ сказал:
   -- Ну что же, раз король не желает принимать никаких мер к ограждению своей безопасности, то этим должны заняться мы! Нашим первым шагом на этом пути должно быть следующее: раз герцог Гиз скрывается у Ла-Шенея, то надо узнать, что он там делает!
   -- Ну что же, узнаем! -- ответил Лагир.
   Вечером того же самого дня Лев д'Арнембург, выходивший из маленького домика на улице Ренар-Сен-Савер, где у него, очевидно, было какое-то таинственное дело, столкнулся нос с носом с каким-то дворянином, который приветствовал его:
   -- Здравствуйте, господин Лев!
   Арнембург был так поражен, что отступил на шаг и схватился за эфес шпаги.
   -- Как, вы меня знаете? -- спросил он.
   -- О да, -- вежливо, но с явной насмешкой ответил незнакомец, -- я имел честь дважды видеть вас. Во второй раз...
   -- Позвольте, вы начинаете с конца!
   -- Я имею для этого свои основания. Итак, во второй раз я видел вас в Медонском лесу, в маленьком белом домике, выстроенном на лесной полянке и обитаемом...
   -- Довольно! -- раздраженным голосом крикнул Арнембург. -- Вы знаете такие вещи, которые не доведут вас до добра!
   -- Полно! -- ответил Лагир (потому что это был, конечно, он). -- Сначала я расскажу вам, где я вас видел в первый раз.
   С этими словами он подошел к фонарю и показал Арнембургу свое лицо.
   -- Черт! -- пробормотал тот, узнав лицо гасконца, которого он благословил ударом приклада. -- Я готов был бы поклясться, что убил вас!
   -- Да нет же, -- ответил Лагир. -- Хозяйка белого дома приняла все меры к тому, чтобы выходить меня!
   От изумления Лев д'Арнембург вторично отступил на шаг. Можно было бы сказать, что его поразила молния, -- так он был растерян и удивлен.

XXVI

   Несколько оправившись от волнения, Арнембург сказал:
   -- Меня удивляет спокойствие, с которым вы нагло лжете!
   -- Полно! -- ответил Лагир. -- Согласитесь, что мы сошлись с вами не для обмена словами, а потому позвольте не отвечать вам в данный момент так, как вы того заслуживаете. Лучше соблаговолите выслушать те детали, которые я сообщу вам относительно белокурой особы, являющейся хозяйкой белого домика! Вчера ночью вы были там. Вы долго ждали на полянке, пока паж Амори не передал вам позволения войти в дом, а вскоре после того, как вы вошли туда, вы уже мчались обратно в сопровождении самой герцогини!
   -- Так вы, значит, просто шпион! -- крикнул Лев.
   -- Ну вот еще! Просто я иногда люблю подсмотреть в щелку, что делается в таком таинственном доме!
   -- И вы, дворянин, хвастаетесь тем, что тайком забрались в чужой дом?
   -- Тайком? Ну вот еще! Меня доставили туда с помпой, в носилках, с пажами и конюшими. Часть дороги я даже пролежал в обмороке, потому что, надо признаться, вы наградили меня здоровенным ударом!
   -- Кто же доставил вас туда?
   -- Слуги герцогини, по ее приказанию!
   -- Вы лжете! Почему ей пришло в голову...
   -- Почему? Но это очень просто! Накануне я имел счастье провести там с вечера до утра несколько восхитительных часов... Знаете ли, когда человек молод, хорошо сложен и не урод с лица, то понравиться женщине вовсе не такая уж хитрая история!
   -- Это слишком! -- крикнул Арнембург, задыхаясь от ревнивого бешенства. -- Вы лжец!
   Он обнажил шпагу, Лагир последовал его примеру и произнес:
   -- Ну что же, здесь так здесь! Фонарь светит премило, и я, по крайней мере, убью вас при полном освещении! Ну, а пока мы занимаемся фехтованием, не хотите ли, чтобы я для развлеченья рассказал вам о всех приятностях, испытанных мною в беленьком домике?
   Эта фраза вырвала у Арнембурга крик неизъяснимого бешенства.
   -- Ты лжешь! -- крикнул он, отчаянно наступая на Лагира. -- Ты лжешь! Негодяй! Негодяй!
   -- Ну конечно, -- ответил Лагир, искусно парируя бешеные удары люксембуржца, -- я понимаю, что вам трудно поверить в это! Недаром же герцогиня так заботливо приказывала пажу Амори не рассказывать о происшедшем между нами вам и вашим товарищам!
   -- Ты лжешь, негодяй!
   -- Ну еще бы! Конечно! Наша белокурая, стройная герцогиня способна втереть очки всем святым, а не то что такому влюбленному дураку, как вы!
   Арнембург с рычанием сделал страшный выпад, но Лагир, бывший настороже, успел отскочить в сторону и избежать страшного удара.
   -- Несчастная любовь плохо действует на вас! -- насмешливо заметил он.
   Новое рычание бешенства было ему ответом. В этот момент на противоположном углу улицы послышались шум и звук размеренных шагов.
   -- Черт возьми! -- сказал гасконец, -- это идет обход, который напомнит нам о существовании закона Карла IX, запретившего дуэли!
   -- Наплевать мне на законы и на самого короля! -- рявкнул люксембуржец, ослепленный дикой яростью.
   -- Ну что же, ваше дело! -- ответил Лагир. -- Я хотел предоставить вам хоть этот шанс к спасению, но раз вы не хотите... -- И он сделал выпад.
   Арнембург покачнулся, вскрикнул, выпустил из рук шпагу и схватился за стену, чтобы не упасть.
   -- Квиты! -- сказал Лагир пускаясь наутек.
   А тем временем, пока все это происходило на улице Ренар-Сен -- Савер, в нескольких шагах отсюда сидели в кабачке три поклонника герцогини Анны -- граф Эрих де Кревкер, Гастон де Люкс и барон Конрад ван Саарбрюк.
   Саарбрюк и Люкс играли в кости. Немцу не везло, он проигрывал ставку за ставкой.
   -- Черт побери!.. -- буркнул он, снова проигрывая. -- Ну уж и не везет же мне!
   -- Кто несчастлив в картах, тот счастлив в любви! -- ответил Люкс.
   Эта банальная поговорка заставила вздрогнуть графа Эриха.
   -- Что же, быть может, и так! -- язвительно сказал он. -- Ведь женщина -- существо изменчивое, и легко может случиться, что нашей богине придет в голову осчастливить кого-нибудь из нас еще до срока и вне поставленных условий. Так почему же этим счастливцем не быть Конраду?
   -- Если это случится, я сейчас же брошу службу у герцога! -- сказал Гастон де Люкс.
   -- Я тоже, -- ответил Конрад, -- если только... счастливцем действительно не окажусь я сам!
   -- А я все равно останусь служить ей, -- тихо сказал Эрих поникая головой.
   -- Дурачье! -- сказал с порога чей-то тихий, страдальческий голос.
   Все трое с удивлением обернулись и увидели Льва д'Арнембурга, который стоял на пороге бледный, залитый кровью.
   -- Ты ранен? -- крикнул Эрих.
   -- Да! -- ответил Лев. -- Шпага врага нанесла мне тяжелую рану, и я с чрезвычайным трудом дополз до вас! Поддержите меня, прикройте мне рану хоть ладонью, чтобы унять адское кровотечение. Если моя рана смертельна, то я еще успею рассказать вам все, что нужно, если же она не смертельна, то вы успеете наложить перевязку, но главное -- вы должны выслушать меня сначала! -- Друзья подхватили его, усадили на скамейку и зажали ему рану. -- Эх вы, дурачье! -- сказал тогда люксембуржец. -- О чем вы только что говорили? О том, что наша госпожа может до срока и без жребия выбрать себе кого-нибудь из нас? Ну, а подумали ли вы, что она может преспокойно забавляться с кем -- нибудь, не принадлежащим к нашему кружку, даже с нашим врагом?
   -- Да ты с ума сошел! У тебя бред! -- крикнули молодые люди.
   -- Я больше в уме, чем все вы, -- ответил Арнембург и рассказал все подробности своего столкновения с гасконцем, тем самым, который был в числе нападавших на дом Бигорно.
   -- Ага! -- прохрипел д'Арнембург. -- Сам ад посылает тебя к нам в этот момент! Друзья, схватите-ка его! Ну, а теперь расскажи нам, -- обратился он к пажу. -- Ведь ты был все эти дни в белом доме, что же там происходило и какой такой почетный гость был у нашей госпожи? Но помни, что мы добьемся истины, даже если бы пришлось для этого сжечь тебя в огне камина или четвертовать! О, друзья мои, перевяжите мою рану! Я хочу еще до смерти узнать истину!
   Эрих де Кревкер разорвал рубашку и кое-как наложил перевязку с тампоном на рану товарища. В то же время Гастон запер дверь, а Конрад схватил мальчика.
   Вначале Амори с честью сопротивлялся попыткам узнать от него что-либо. Но ведь, в конце концов, он был ребенком, да еще изнеженным, выхоленным, а обозленные рыцари не задумались разуть его и сунуть пятками поближе к огню. Подчиняясь действию адской боли, Амори рассказал все, что знал.

XXVII

   --Ты хорошо сделал, что рассказал нам все это, -- слабо пробормотал д'Арнембург, когда паж кончил.
   -- Ну да! -- плаксиво отозвался мальчик. -- А ее высочество запорет меня насмерть!
   -- Нет, -- утешил граф Эрих, -- я возьму тебя под свое покровительство! А теперь скажи, по какому поводу ты явился сюда?
   -- Я принес вам письмо!
   -- Мне? -- спросил граф Эрих. -- Ну так давай же его! Он поспешно вскрыл конверт. Внутри было только одно слово: "Приезжайте!" Эрих прочел его вслух.
   -- Ну что же, -- спросил его д'Арнембург, -- неужели ты последуешь этому любезному приглашению?
   -- Да, -- ответил Эрих, -- я последую ему! Я спрошу у герцогини, не слыхала ли она чего-нибудь новенького о господине Лагире!
   -- Ага! -- грубо захохотал Конрад. -- Это будет недурной местью!
   -- Где сейчас твоя госпожа? -- спросил паж Эрих.
   -- В Медоне.
   -- Значит, она вернулась туда? Одна она?
   -- Кроме камеристки Марион, там никого нет!
   -- Ну так хорошо же, я еду! -- сказал граф Эрих. В этот момент д'Арнембург с глухим шумом упал со скамьи на пол, окончательно обессиленный большой потерей крови.
   Гастон и Конрад бросились к нему, говоря:
   -- Если ты умрешь, мы отомстим за тебя!
   Тем временем граф Эрих несся к Медонскому лесу. Что же нужно было от него герцогине?
   Накануне, вернувшись домой, Анна Монпансье застала на пороге дома пажа Амори. Он плакал горькими слезами и сквозь всхлипывания рассказал ей, как обошел его Лагир, удрав на его же лошади.
   Это известие поразило герцогиню. Снотворное средство не могло не подействовать, если же Лагир не заснул, значит, он не принял его. Она поспешила пройти в комнату и осмотреть постель. Лужа на полу и мокрые концы балдахина открыли ей, что Лагир не выпил, а вылил поднесенное ему питье.
   Герцогиню охватила холодная дрожь. Если Лагир поступил так, значит, он заподозрил что-нибудь, если же он заподозрил, то, наверное, принял меры проверить свои подозрения. Значит, он видел ее лицо, знает, кто она такая, и предаст ее?
   Но тут же она горделиво подняла голову. Нет, таких женщин, как она, и таких ласк, какими осыпала она своего случайного дружка, не забывают! Лагир действительно полюбил ее и еще вернется, а тогда уж она справится с ним!
   Но напрасно ждала герцогиня весь день до вечера -- Лагир не возвращался. Тогда Анна послала Амори за графом Эрихом. Она решила открыть графу часть истины, то есть рассказать, что она задумала сделать из Лагира тайного шпиона и сообщника при наваррском короле, но он предал ее, и граф Эрих с товарищами должны убить его.
   Амори ускакал, а Анна уселась под окном и стала ждать. В скором времени она услыхала стук копыт.
   "Неужели же это едет граф Эрих? -- подумала она. -- Не может быть! Это было бы слишком скоро!"
   Но вот всадник выехал на полянку, и Анна узнала Лагира, который возвращался на лошади, взятой накануне у пажа Амори.
   Увидев его, герцогиня почувствовала глубокое сожаление, что она поторопилась вызвать Эриха.
   "Граф сейчас приедет... Боже мой, что же произойдет между этими двумя храбрецами?" -- подумала она и, поспешно надев на лицо бархатную маску, позвала камеристку.
   -- Сейчас подъехал синьор Лагир, -- сказала она, -- проведи его ко мне!
   Марион вышла навстречу Лагиру и сказала ему;
   -- Доброго вечера, господин Лагир! Остались ли вы довольны лошадью пажа Амори?
   -- Очень доволен, -- ответил гасконец, с удовольствием оглядывая стройную фигурку белокурой Марион. -- Между прочим, я совсем забыл заглянуть ей в зубы. Сколько ей лет?
   -- Ей семь лет, господин Лагир. Амори очень любит ее и был очень огорчен, думая, что ему не придется видеть ее больше!
   -- Фи, дитя мое! -- ответил Лагир. -- Ты принимаешь меня за конокрада, кажется?
   -- Нет, но вы странно взяли ее взаймы. Лагир подошел к камеристке поближе и, взяв ее за подбородок, сказал:
   -- А знаешь что, милочка? Ведь твои волосы не хуже волос твоей хозяйки, да и вообще ты такая...
   -- Да и вообще моя госпожа ждет вашу милость! -- ответила девушка, насмешливо приседая и указывая Лагиру рукой на дверь.
   -- Ну что же, пойдем к ней, -- сказал наш гасконец. Когда Лагир вошел в будуар, герцогиня сидела в турецком кресле, подобрав ноги и опираясь на целую гору подушек.
   -- А, вот и вы, мой прелестный беглец! -- насмешливо сказала она. -- Издалека ли вы?
   -- О нет!.. -- ответил Лагир, непринужденно кланяясь и нагибаясь, чтобы поцеловать белую руку герцогини. -- Я только ездил в Париж за шпагой и кинжалом!
   -- Разве вам это так было нужно? -- насмешливо спросила она.
   -- А кроме того, мне стало скучно. Ведь вы оставили меня совсем одного!
   -- Это правда, но...
   -- А главное, у меня остался неуплаченным один долг.
   -- Какой же?
   -- Я был должен удар шпаги некоему сиру Льву!
   -- Что это за сир Лев? -- с видом глубокого безразличия спросила Анна.
   -- А это тот самый господинчик, который благословил меня ударом приклада по голове в деле на улице Каландр!
   -- А, так это он?
   -- Он самый. Насколько я знаю, он состоит на службе герцога Гиза...
   Анна вздрогнула.
   -- И до безумия любит ваше высочество! -- договорил Лагир.
   Герцогиня вскочила и с криком отбежала в сторону:
   -- Что такое? Высочество?
   -- Разве я имею честь говорить не с ее высочеством герцогиней Монпансье? О, не бойтесь, ваше высочество! Я дворянин и умею быть благородным...
   -- Но позвольте...
   -- Когда нужно, я умею быть молчаливым. Тем не менее не скрою, мне пришлось сделать кое-какое сообщение этому сиру Льву, которого я видел в этой комнате через щель в дверях!
   -- Как? -- крикнула герцогиня. -- Ты осмелился, негодяй... -- Но она тут же сдержалась и заговорила сухим, повелительным голосом:
   -- Будем играть в открытую! Вы вылили питье за кровать и, вместо того чтобы спать, подглядывали?
   -- И, подслушивал, ваше высочество!
   -- Значит, вы проникли в мои секреты?
   -- Более или менее.
   -- И сюда вы явились затем, чтобы продать мне свое молчанье?
   -- Быть может...
   Герцогиня презрительно смерила Лагира надменным взглядом и затем сказала:
   -- Бедные гасконцы из всего извлекают деньги!
   -- О нет, ваше высочество, в данном случае дело обстоит не совсем так! Разрешите мне представить вашему усмотрению небольшое рассуждение.
   -- Говорите.
   -- О каком именно молчании идет у нас речь? О тех событиях, которые произошли в этом самом домике?
   -- Конечно!
   -- Ну так вот, ваше высочество, прошу вас: забудьте первая о том, что здесь произошло, тогда забуду и я обо всем!
   -- Что вы хотите сказать этим?
   -- Я хочу сказать, что в этом самом доме ваше высочество связали меня необдуманной клятвой. Освободите меня от нее, и я буду нем как рыба!
   -- Да, -- ответила Анна Лотарингская, -- но раз вы посвятили в это сира Льва...
   -- О, не беспокойтесь, в этот час сир Лев, наверное, умер!
   -- Вы убили одного из самых верных моих слуг, да еще чуть ли не хвастаетесь этим! А кроме того, если Лев еще не умер, то он мог сказать обо всем... другим...
   "Эге! -- сказал себе Лагир. -- Да тут, кажется, устроено целое сообщество пижонов, безнадежно влюбленных в красавицу герцогиню!"
   В этот момент послышался топот быстро скачущей лошади.
   -- Боже мой! -- в ужасе крикнула герцогиня. -- Это Эрих!
   -- Какой Эрих?
   -- Да это... друг Льва! Бегите, спасайтесь! Быть может, он уже знает все!
   -- Тем лучше для вас, герцогиня, потому что тогда вам ничего не будет стоить доказать ему, что гасконец Лагир сущий болван, которого легко мистифицировать! Разрешите мне действовать по -- своему, и все будет улажено!
   Это действительно был Эрих; он вошел в комнату -- бледный, готовый скрежетать зубами в муках невыразимого ревнивого бешенства.
   -- Здравствуйте, милый граф, -- с улыбкой сказала ему герцогиня. -- Вы очень быстро ехали, спешили? Ну, так присаживайтесь ко мне на диван!
   -- Я был очень удивлен, получив приглашение вашего высочества, -- сквозь зубы ответил Эрих. -- Я был уверен, что мои услуги не нужны больше!
   -- Господи, да как вы могли подумать это?
   -- Мне рассказывали, что у вас завелся новый слуга по имени Лагир.
   -- Вот как? Разве вам уже успели рассказать? Кто же?
   -- Лев.
   -- Разве Лев знает его?
   -- Вчера утром Лев свалил его ударом приклада по голове на улице Каландр, а сегодня вечером они дрались на дуэли, и Лев получил тяжелую рану.
   -- Как странно, что Лагир ничего не сказал мне об этом!
   -- Как? Разве вы видели его?
   -- Да, он здесь.
   -- Здесь?!
   С графом сделался такой припадок бешенства, что он, задыхаясь, схватился за шпагу.
   -- Да что с вами, граф? -- удивленно спросила его герцогиня.
   -- Ваше высочество! -- с трудом выговорил Кревкер. -- Я знаю, что я -- только вассал... Конечно, расстояние, отделяющее нас... Я все понимаю... Но... но в тот день, когда вы насильно вырвали из моего сердца тайну любви к вам, вы дали мне этим право ревновать вас!
   -- Ревновать?
   -- Да, потому что этот Лагир, этот гасконец, этот бродяга осмелился...
   -- Но договаривайте же до конца, граф!
   -- Ну... этот субъект осмелился уверять, будто три дня тому назад...
   -- Вы не решаетесь договорить до конца? Ну так я договорю за вас! Три дня тому назад я ехала к себе домой, и Лагир, ехавший в Париж, повстречался со мною. Хотя я и была замаскирована, но %, c понравились мои волосы, и он с истинно гасконской дерзостью увязался за мной... Ну, и... Я оставила его в доме!
   -- А, так вы сами признаетесь, сами признаетесь! -- со страданием крикнул Эрих.
   -- Этот бедный Лагир! -- с холодным сожалением продолжала герцогиня. -- Ведь он воображает, будто он любим, как никто! Бедняжка не знает, что ночью все кошки серы... Идите за мной, я покажу вам интересную картину!
   Она взяла графа Эриха и осторожно повела его в соседнюю комнату. Там она шепотом сказала ему, чтобы он прижался ухом к замочной скважине.
   Эрих прислушался, и до него донесся страстный шепот:
   -- Анна, дорогая моя Анна! Я боюсь, что у меня не хватит крови в жилах, чтобы достаточно пролить ее на службе тебе! Анна, моя жизнь, моя любовь! Я люблю тебя, обожаю!
   -- Теперь посмотрите! -- шепнула герцогиня. Эрих заглянул в скважину и увидел при неверном свете лампы Лагира, стоявшего на коленях пред белокурой женщиной, одетой и причесанной, как герцогиня, и тоже замаскированной. Это была камеристка Марион.
   Эрих вскрикнул и упал на колени с жалобным шепотом:
   -- Простите! О, простите!

XXVIII

   Герцогиня поторопилась отвести графа подальше от двери, как бы опасаясь, чтобы Лагир не услыхал их. Этот маневр еще более убедил Кревкера, насколько он виноват в своих подозрениях.
   -- Ах, герцогиня, герцогиня! -- бормотал он, чуть не рыдая. -- Найдете ли вы когда-нибудь возможность простить нас? Герцогиня провела его обратно в будуар и, заперев двери, сказала:
   -- Ну, а теперь поговорим! Дорогой мой граф! Знаете ли вы, что за народ гасконцы?
   -- Еще бы! Это хвастуны, фаты...
   -- Да, да, но зато они храбры!
   -- Ну вот еще!
   -- И очень верны и неизменны в преданности. Вот я и захотела сделать себе верного раба из этого Лагира. Нам необходимо иметь своего человека в свите наваррского короля, тогда мы всегда будем осведомлены. Но вдруг мне пришло в голову, что у вас с Лагиром могут быть свои счеты из-за схватки на улице Каландр. Вот я и послала Амори за вами, чтобы предупредить вас о Лагире. Я боялась, чтобы у вас не произошло столкновения... Но -- увы! -- я спохватилась слишком поздно! Боюсь теперь, как бы этим досадным столкновением не было испорчено все дело. И так тут разыгралась драма ревности... -- Граф Эрих опять рассыпался в извинениях. Герцогиня продолжала:
   -- Да, но вы ведь сказали мне, что Лев опасно ранен?
   -- Быть может, теперь он уже умер!
   -- Боже мой! Такой верный слуга! Но поезжайте же поскорее в Париж и возвращайтесь обратно сюда, чтобы сообщить мне, как его здоровье!
   Герцогиня была умелой комедианткой, а Кревкер -- слишком влюбленным человеком, чтобы не поверить ее искренности. Поэтому, смущенно пробормотав еще несколько извинений, он поспешил вскочить на лошадь и стрелой умчался к Парижу...
   Когда топот его лошади замер вдали, Анна отправилась в ту комнату, где Лагир сидел с Марион.
   -- Долой маску! -- сказала она камеристке. -- Ступай вон, комедия сыграна!
   Затем она знаком приказала Лагиру следовать за ней в будуар. Здесь он спросил ее:
   -- Так что же, герцогиня, комедия удалась?
   -- Вполне. Он поверил всему!
   -- Какие глупцы -- мужчины! -- пробормотал Лагир. -- Итак, ваше высочество, дело сделано, я сдержал свое обещание. Для сира Льва и его друзей я -- обмороченный дурак, а вы -- целомудреннейшая o из женщин!
   -- Да, вы сдержали свое обещание, но ведь я тоже сдержала свое, освободив вас от клятвы!
   -- Да, прошлым мы поквитались, ваше высочество, а будущее...
   Анна вспыхнула:
   -- Что такое? -- крикнула она. -- Уж не осмелитесь ли вы ставить мне новые условия за свое молчание в будущем?
   -- Фи! -- с негодованием ответил Лагир. -- Право же, я гораздо лучше, чем вы думаете обо мне! Поверьте, светлое воспоминание о вашем высочестве будет с признательностью сохраняться моим сердцем! -- Анна Лотарингская ответила ему лишь пренебрежительным жестом. Он продолжал: -- О, к чему между нами встала эта проклятая политика, которая невольно разъединила нас! Я был бы так счастлив служить вам, как обожаемому светлому ангелу, но это несовместимо с моим долгом подданного наваррского короля.
   -- Значит, вы очень любите своего государя? -- спросила Анна.
   -- Это мой долг.
   Герцогиня окинула его своим магическим взором и тихо сказала:
   -- А если бы я попросила вас избрать себе другого повелителя? Ах, вы вообразили себе, что я женщина без сердца, способная отдаваться лишь сухому политическому расчету... А ведь как знать! Быть может, я, несмотря ни на что, не буду в силах забыть проведенные с вами часы.
   Говоря это, Анна была хороша как никогда; быть может, и искренна она была в этот момент тоже как никогда.
   -- Герцогиня! -- задыхаясь, сказал Лагир. -- Во имя неба, заклинаю вас: не говорите со мной так!..
   Она продолжала взволнованным, нежным голосом, обдавая пылкого гасконца магнетизирующим, одурманивающим взглядом:
   -- Да и почему бы вам не служить мне? Разве я недостаточно молода и хороша для этого? И какие узы могут существовать между вами и наваррским королем, чтобы ради него вы чуть не предали меня, неблагодарный?
   -- Я родился его подданным.
   -- Ну так что же? -- Герцогиня вложила свою руку в руку Лагира, и тот жадно поднес ее к своим губам. -- Вы скажете еще, что у вас имеются родина и родное гнездо... Воображаю себе его! Это какая-нибудь хижина, сквозь крышу которой свободно проходят дождь и ветер и стены которой разваливаются от малейшего прикосновения! Дайте мне увезти вас в Лотарингию, и там я дам вам замок, настоящий замок, опоясанный лесами, пашнями и лугами!
   Слова герцогини вызвали неожиданный результат: напоминание о родине и родной кровле вырвало Лагира из состояния морального оцепенения, в которое его погружала обольстительная речь Анны. Он встал и со спокойной гордостью сказал:
   -- Ваше высочество! В тот день, когда мой король не будет больше нуждаться во мне, я встану на колени пред вашим высочеством и скажу: "Мне не нужно ни замков, ни лесов, ни пашен, ни лугов. Дайте мне лишь такую службу, где бы я мог с пользой пролить всю свою кровь за благо вашего высочества!"
   У герцогини вырвался скорбный возглас.
   -- Ну что же, -- грустно сказала она, -- уезжайте! Уезжайте и никогда более не возвращайтесь сюда! Но сначала дайте мне клятву, что для всего остального мира то, что произошло здесь будет лишь сном.
   -- Райским сном, герцогиня!
   Анна дала ему для поцелуя руку, он преклонил пред ней колено.
   -- Уезжайте! -- повторила она. -- Я вижу, нам суждено стать врагами!
   -- Прощайте, ваше высочество, -- со скорбно бьющимся сердцем ответил Лагир. -- Бог милосерд. Он, быть может, позволит чтобы наступил день, когда я получу возможность умереть за вас!
   С этими словами красавец гасконец ушел.
   -- Боже мой. Боже мой! -- простонала Анна Лотарингская. -- Четыре храбрых, красивых, благородных юноши любят меня до фанатизма, готовы в любой момент пролить за меня всю кровь, а мое сердце остается равнодушным к ним... Между тем когда этот искатель приключений ушел, мне показалось, будто вместе с ним у меня оторвалось что-то от сердца!
   Слеза молчаливой скорби жемчужиной выступила на глазах герцогини, повисла на пушистых ресницах и медленно скатилась по щеке.
   А Лагир тем временем с бешеной скоростью мчался в Париж. Прибыв туда, он направился прямо в Лувр, в комнаты Ноэ.
   -- Ну, что? -- спросил его Амори.
   -- Я дрался с Львом и положил его на месте!
   -- Он умер?
   -- Вроде этого!
   -- Славное дельце!
   -- Кроме того, я нашел средство уладить дело с клятвой.
   -- Каким образом?
   -- Это мой секрет, и, прошу тебя, не старайся проникнуть в него. Кроме того, помни: прошлое должно умереть навсегда -- такова цена моего освобождения от клятвы! Во всяком случае, с тебя достаточно знать, что отныне моя шпага всецело в распоряжении нашего короля!
   -- Браво!
   -- Только помни вот еще что: если ты задумаешь какую-нибудь скверную проделку против герцогини, то для выполнения ее выбирай себе других помощников, а не меня!
   Ноэ не успел ответить на эту фразу, как в дверь постучались, и сейчас же показалась хорошенькая головка пронырливой Нанси.
   -- Наваррский король должен сегодня же собраться в путь, или это, может, никогда не удастся ему! -- сказала она.
   -- Почему?
   -- Рене в Лувре! Ноэ нахмурился.
   -- Я согласен с тобой, милочка, -- сказал он, -- парижский воздух становится вреден для нас! Наступает время сбора винограда, и нам было бы лучше заняться осмотром бродильных чанов!
   -- Аминь! -- торжественно сказал Лагир.

XXIX

   Мы оставили Рене в монастыре на попечении монахов. После того как монастырский врач сделал ему перевязку и дал успокоительное питье, Рене сносно проспал ночь и на следующее утро проснулся в значительной степени бодрым.
   Аббат, придя навестить его утром, спросил:
   -- Ну, как вы себя чувствуете?
   -- Значительно лучше, -- ответил Рене.
   -- Могли ли бы вы встать с постели?
   -- Мне кажется -- да!
   По приказанию аббата монахи одели Рене. Ему дали поесть и угостили парой стаканов старого вина, от которого кровь быстрее забегала по жилам раненого. Когда Рене кончил есть, ему принесли монашеское платье.
   -- Это зачем? -- спросил он.
   -- Вы отправитесь в Париж!
   Рене поспешно надел монашеские одежды и глубоко надвинул на глаза капюшон. В те времена монашеская одежда служила лучшей защитой, так как сам начальник полиции не осмелился бы приподнять капюшон, даже если бы и имел достоверные основания предполагать, что под этим капюшоном скрывается голова присяжного разбойника. Поэтому Рене чувствовал себя сравнительно спокойно в этом одеянии.
   Когда с маскарадом было кончено, монахи вывели Флорентинца -- берег Сены и посадили в лодку; она быстро поплыла по течению. Путники остановились в самом центре, почти у Шатле, вид которого вызвал у Рене жуткую дрожь. Выйдя на берег, монахи повели Рене на улицу Ренар-Сен-Савер, а там сдали его с рук на руки Ла-Шенею, тайному агенту герцогов Лотарингских. Ла-Шеней с низкими поклонами провел Рене в большой зал. "Где я?" -- думал парфюмер, дико озираясь по сторонам. Вдруг одна из дверей открылась, и на пороге показался высокий мужчина.
   -- Ваше высочество! -- с удивлением вскрикнул Флорентинец.
   Это был в самом деле Генрих Гиз.
   -- Здравствуй, Рене! -- сказал он. -- Известно ли тебе, что это я спас тебя?
   -- Ах, ваше высочество! -- ответил Рене. -- Я должен был с самого начала знать, что больше никто не мог бы сделать это!
   -- Я был в долгу перед тобой и хотел погасить этот долг! -- сказал герцог. -- Кроме того, ты нужен мне!
   -- О, ваше высочество, я догадываюсь, что у нас одни и те же враги! -- сказал Флорентинец с мрачной ненавистью.
   -- Да, -- ответил Гиз, -- по-видимому, это так. Могу ли я рассчитывать на тебя?
   -- Вполне, ваше высочество!
   -- Ну так слушай! Я заключил союз с королевой Екатериной! Если ты присоединишься к нам, то мы втроем составим такую силу, которая раздавит наваррского короля. Но королева иной раз склонна к излишней медлительности. Я вернул тебе жизнь и вправе рассчитывать на твою помощь. Так помни же: в тех случаях, когда королева будет колебаться, ты должен толкать ее вперед!
   -- Положитесь на меня, ваше высочество!
   -- Да, я положусь на тебя, Рене, потому что тебе невыгодно будет предать меня! Люди, которые так отважно вырвали тебя из лап палача и теперь ворчат, что я заставил их сделать дурное дело, жестоко накажут тебя за первую же попытку изменить! Ты видел их в работе и должен знать, на что они способны! Ну, теперь ты предупрежден и можешь идти в Лувр. Королева ждет тебя. Помни же, я рассчитываю на тебя!
   Рене с низкими поклонами пошел к двери.
   Герцог, смотря ему вслед, пробормотал:
   -- Двадцать четыре без пятнадцати будет девять. Значит, у меня только девять дней, и нельзя терять время.
  

---------------------------------------

   Подготовка текста: AKAPO, 2005.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru