Понсон-Дю-Террайль Пьер Алексис
Красотка-еврейка

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    "La Juive du Château-Trompette".(?)

Понсон дю Террайль

Красотка-еврейка

I

   Однажды вечером в июле 1572 года два всадника неслись по дороге, соединяющей города По и Нерак. Это были два очень молодых человека, и пушок над их верхней губой говорил о том, что им едва ли идет двадцатый год. Один из них был брюнет, другой -- блондин. Первый носил волосы коротко остриженными, у второго на плечи ниспадал целый каскад белокурых кудрей. Ночь была ясной и темной, одной из тех, какие бывают на юге. Звезды ярко сверкали на темно-синем небе, оставляя землю в глубоком мраке. Слегка повернувшись в седле и склоняясь друг к другу, всадники вполголоса разговаривали.
   -- Ноэ, милый друг мой, -- сказал брюнет, -- согласись, что в такую теплую, ясную ночь очаровательно нестись по пустынной, молчаливой дороге!
   -- А знаете ли, Анри, -- смеясь ответил блондин, -- это особенно хорошо тогда, когда покидаешь Нерак с наступлением глубокой ночи, чтобы направиться к хорошенькому замку, в котором имеется одно окно, открывающееся для вас с полуночи!
   -- Да тише же ты, болтун!
   -- Э, полно! -- продолжал блондин. -- Пусть я лишусь чести зваться Амори и пусть мой отец, сир де Ноэ, будет объявлен человеком дурного происхождения, если вы уже целый час не сгораете желанием, чтобы я произнес имя Коризандры, графини де Граммон!
   -- Ноэ, Ноэ! -- пробормотал брюнет. -- Ты самый отвратительный доверенный на свете! Ты беззаботно кидаешься именами, которые может подхватить придорожное эхо, а ведь надо же знать, какой тонкий слух у ревнивых мужей!
   -- А вот тот пункт, к которому именно и хотел прийти я! -- сказал блондин.
   -- То есть как, чудак? Ты хотел бы...
   -- Я хотел бы, чтобы вы согласились, что вы чересчур отважны, Анри!
   -- Ну вот еще!
   -- Два раза нам повезло: один раз вы притаились за занавесом, когда граф неожиданно зашел к жене, а в другой раз вы провели ночь на ветвях ивы...
   -- Ну что же, это было летом, и я на славу выспался!
   -- Да, но вы должны знать, что граф, который так же уродлив, как ревнив, прикажет убить вас из-за угла, если у него не хватит решимости всадить вам кинжал в сердце своей рукой!
   -- Милый Ноэ, -- сказал брюнет, -- разве тебе не приходилось читать сказки моей бабки, Маргариты Наваррской?
   -- Конечно да. Ну и что?
   -- Там имеется одна сказка, в которую вложена интересная мысль о любви. "Любовь, -- говорит Маргарита Наваррская, -- это очаровательная страна, пока туда приходится добираться трудной, крутой, полной препятствий и капканов дорогой. Но в тот день, когда туда удается проложить отличную прямую дорогу, она превращается в несимпатичную местность, лишенную притягательной силы".
   -- Вот уж, признаться, я не совсем понимаю это, -- наивно сказал Амори де Ноэ.
   -- А я сейчас разъясню тебе это, -- сказал брюнет, пришпоривая коня. -- Моя бабка пользовалась риторическими фигурами, чтобы сказать следующее: трудная, крутая дорога -- это, видишь ли, ревнивый муж, окно, открывающееся только в полночь, кинжал наемных убийц, поджидающих нас в темном углу, ночь, проведенная верхом на ветви ивы. Ну а хорошо наезженная, большая дорога -- это отсутствие всего перечисленного мною: это возлюбленная, которую навещаешь среди бела дня, спокойно оставляя лошадь у дверей, возлюбленная, которая без всякого страха называет тебя своим милым и охотно отдает то, что гораздо приятнее украсть!
   -- А вы, значит, не любите наезженных дорог?
   -- Я? -- презрительно сказал брюнет. -- Да если когда-нибудь черт возьмет этого Граммона и Коризандра широко распахнет предо мной двери своего дома, я велю сказать ей, что не люблю таких помещений, в которые нет надобности проникать через окно, и боюсь навещать свою возлюбленную среди бела дня, так как рискую обнаружить у нее морщину на лбу, а то так и целое бельмо на глазу!
   -- Аминь! -- пробормотал Амори.
   -- Кстати, знаешь ли ты, что сегодня мы в последний раз отправляемся в Бомануар?
   -- Разве вы не любите больше Коризандры?
   -- Да нет... но завтра мы уезжаем отсюда!
   -- Уезжаем? -- с удивлением переспросил Ноэ. -- Но куда?
   -- Это я скажу тебе на обратном пути от Коризандры... В этот момент лошади сами круто свернули с дороги и направились по боковой тропинке. Видно было, что они уже привыкли к этому пути и знали все его повороты. Действительно, через несколько минут они самостоятельно съехали с тропинки в густой кустарник и остановились там. Брюнет соскочил на землю, отдал повод своему спутнику, затем закутался в плащ, надвинул шляпу глубоко на глаза, проверил, легко ли вынимается из ножен кинжал, подвешенный к поясу, после чего быстро и легко пустился бежать среди молодой поросли.
   Через четверть часа он дошел до стен замка. Впрочем, это был скорее деревенский дом, чем замок, так как лишь массивная, дубовая, окованная железом дверь и пара громадных пиренейских собак составляли всю охрану его обитателей, несмотря на то что в те времена были часты гражданские войны и политические смуты.
   Брюнет осторожно обошел замок, пока не добрался до деревьев, росших около башенки. Здесь он приложил два пальца к губам и издал протяжный свист, после чего повалился на землю, стараясь, чтобы его не было видно среди густой травы. При этом его взор не отрывался от окон башенки, которые были темны, как и все остальные в этом доме.
   Вдруг в одном из окон первого этажа башенки блеснул свет, но сейчас же потух. Молодой человек подошел к башенке. Окно, в котором до этого блеснул свет, открылось, к ногам молодого человека упала шелковая лестница, и он принялся взбираться по ней с ловкостью кошки.
   Когда он поравнялся с открытым окном, оттуда протянулись две белоснежные руки и ласково втянули его в комнату, после чего лестница была вновь убрана обратно и окно закрылось.
   -- Ах, милый Анри, -- пролепетал свежий голос, которому вложенная в него любовь придавала несравненную гармонию. -- Ах, Анри, как поздно явились вы сегодня!
   Товарищ Амори де Ноэ очутился в очаровательном гнездышке, именовавшемся молельней, но служившем в те времена будуаром. Алебастровая лампа излучала таинственный свет, освещая итальянские картины, флорентийскую бронзу, огромный восточный ковер и дубовую мебель двойной резьбы. В одно из этих дубовых кресел и села фея этого жилища, предусмотрительно убрав шелковую лестницу и закрыв окно. Молодой человек встал около нее на колени и взял ее руки в свои.
   Это была женщина лет двадцати четырех, белокурая, словно мадонна Рафаэля, и белая, словно лилия, -- северный цветок, пересаженный под пламенное южное небо, голубоглазый демон с иронической, насмешливой улыбкой нежных уст. Эту женщину звали Диана-Коризандра д'Андуэн, графиня де Граммон.
   -- Диана, дорогая моя Диана, -- прошептал юноша, целуя белые надушенные руки графини. -- Почему вы так сурово сдвигаете свои милые брови и так укоризненно смотрите на меня?
   -- Но подумай сам, Анри, -- улыбаясь, ответила она, -- ведь теперь уже почти два часа!
   -- Это -- правда, любовь моя. Ноэ попадет от меня за это: он вечно заставляет меня дожидаться его.
   -- Ты вовсе не думаешь, Анри, о том, что теперь у нас июль месяц, когда в три часа делается уже совершенно светло, -- продолжала молодая женщина, сопровождая свои слова нежным взглядом. -- Ну подумай только, возлюбленный мой, ведь я погибну, если тебя встретят на заре в окрестностях Бомануара!.. Он убьет меня! -- шепотом прибавила она. -- Да и тебя он тоже не пощадит. Ведь если у него явится хоть малейшее подозрение, он не задумается убить тебя, хотя бы ты был тысячу раз принцем!
   -- Ты забываешь, Диана, что нам покровительствует божок всех влюбленных, -- с улыбкой ответил Анри и продолжал, как бы подчиняясь внезапному приливу грусти: -- Бедная Диана! Так ты не знаешь, что я пришел проститься с тобой по крайней мере на целый месяц?
   -- Проститься? Да ты с ума сошел, Анри!
   -- Увы, нет, дорогой друг мой, я уезжаю. Мать желает, чтобы я отправился в Париж ко французскому двору...
   -- О, не езди туда, Анри, не езди! -- с ужасом воскликнула графиня. -- Ведь ты -- гугенот, мой дорогой принц, и с тобой там случится что-нибудь дурное!
   -- Глупенькая! -- ответил Генрих Наваррский. -- Не бойтесь, ведь я еду в Париж инкогнито. Зачем -- этого я не знаю. Завтра королева-мать вручит мне запечатанное письмо с инструкциями, но вскрыть его я имею право лишь в Париже!
   -- Все это крайне странно, -- с задумчивым видом сказала графиня. -- Не может быть сомнений, что тут имеется какая-то политическая цель, которой мы и не подозреваем.
   -- Диана, красавица моя! -- сказал принц. -- Разрешите мне зажать вам рот поцелуем! Ведь в нашем распоряжении имеется всего какой-нибудь час, и жаль было бы потратить его на тщетные догадки!
   -- Ты прав! -- сказала она, обвивая его руками. Час быстро пролетел; вскоре на горизонте появилась беловатая полоса рассвета, и Генрих Наваррский, подобно Ромео, расстающемуся с Джульеттой, сказал:
   -- Боже мой! Диана! Вот и день... Она снова обвила его руками, заставила в сотый раз повторить клятвы вечной любви и потом сказала:
   -- Слушай-ка, дорогой, ведь ты еще никогда не бывал в Париже?
   -- Как же! Восьмилетним мальчиком...
   -- Ну, это все равно как если бы ты и вовсе не был там! Париж полон соблазнами и всяческими ловушками, и тебе необходимо иметь там верного, преданного друга. Для этого я дам тебе письмо к горожанину, с женой которого мы воспитывались вместе на моей родине. Видишь ли, дорогой мой, маленькие люди часто бывают нужнее и полезнее, чем большие, а этот горожанин предан мне всей душой и пойдет за тебя на смерть, если будет знать, что я люблю тебя. А если ты порастрясешь свой кошелек, то он даст тебе и денег, но не под ростовщические проценты, а только из желания оказать услугу.
   -- Значит, он очень богат?
   -- Очень. Это -- ювелир по имени Лорьо.
   -- Ну так что же, -- ответил Генрих, -- дай мне это письмо, и я отправлюсь к Лорьо, хотя бы лишь из желания поговорить с ним о тебе!
   -- Ты когда едешь, Анри?
   -- Завтра с заходом солнца.
   -- Вот и отлично, до этого времени я доставлю тебе рекомендательное письмо. А теперь до свидания, голубчик, становится совсем светло! Графиня осторожно выглянуло в окно, чтобы убедиться, что поблизости никого нет, а затем основательно привязала лестницу. Генрих Наваррский обменялся с нею последним поцелуем и быстро скрылся за окном.

II

   Через неделю юный Генрих Наваррский в сопровождении Амори де Ноэ был уже на пути в Париж, снабженный инструкциями своей матери, Жанны д'Альбрэ, и письмом прекрасной Коризандры к подруге ее детства, жене ювелира. В тот момент, когда наших героев застает этот рассказ, наступала ночь. Всадники ехали с самого утра, рассчитывая добраться до Блуа, где они хотели заночевать. По их расчетам, уже давно должны были показаться кресты блуарского собора, но они ехали и ехали, а все еще не было никаких признаков близости города. Между тем в воздухе чувствовалась гроза и небо было загромождено тяжелыми, черными тучами, которые неминуемо должны были в самом непродолжительном времени просыпаться злейшим ливнем.
   -- Да ну же, Анри, -- сказал Ноэ, -- подгоните свою лошадь. Нас сейчас застигнет гроза. Да и какая гроза еще! Моя лошадь уже дрожит подо мной!
   -- Ну вот еще! -- возразил принц. -- Ты достаточно хороший наездник, друг Ноэ, и сумеешь справиться с нею!
   -- Да, но я не люблю промокать...
   -- Летний дождь только освежает. К тому же наши лошади изнурены и... Сильный удар грома, заставивший лошадь принца взвиться на дыбы, прервал его речь. В то же время крупные капли дождя забарабанили по дороге.
   -- Да ведь дело-то в том, -- сказал Ноэ, -- что, сколько я ни смотрю вперед, я все не вижу ни крыши, ни трубы...
   -- Зато я вижу какого-то человека, который едет верхом.
   -- Его вижу и я, да ведь человек не то, что дом: под ним не укроешься от дождя и бури!
   -- Зато человек может указать, где здесь поблизости имеется кров! -- ответил принц, сейчас же обращаясь к проезжавшему с соответствующими расспросами.
   Увы, в ответах, которые дал встреченный крестьянин, было мало утешительного. Блуа находилось от этого места по крайней мере в пяти лье, никакой деревушки поблизости не было, ближайшая гостиница была в двух лье.
   -- Бедный Ноэ! -- с комическим сожалением воскликнул принц. -- Уж придется тебе промокнуть!
   -- А если все дело только в том, чтобы укрыться от дождя, -- сказал крестьянин, -- то в нескольких минутах езды отсюда имеется на берегу Луары большая пещера, в который вы отлично поместитесь с лошадьми!
   Принц кинул крестьянину монету и дал лошади шпоры. Действительно, в последних проблесках вечера они вскоре увидали зиявшее тьмой отверстие большого грота. Сильная молния дала им возможность сориентироваться еще лучше. Ноэ первым въехал в пещеру, не слезая с лошади, и принц последовал его примеру. Почти сейчас же вслед за этим гроза разразилась со страшной силой. Удары грома и вспышки молний следовали друг за другом почти без перерыва, освещая блуарскую долину и будя спящее эхо. Всадники привязали лошадей в дальнем углу пещеры, а сами уселись на кучу сухих листьев, очевидно собранную прежними гостями пещеры.
   -- Да! -- сказал Ноэ. -- Этот грот кажется мне прекраснее всех парадных комнат Нерака. Согласитесь, Анри, если бы мы располагали здесь добрым куском дичи и бутылью белого вина, то могли бы просто смеяться над грозой!
   -- О, я хотел бы лишь держать в своих руках белую ручку Коризандры! -- со вздохом ответил принц.
   Ноэ насмешливо свистнул, отказываясь разделять любовную тоску принца. Вдруг странные звуки, донесшиеся сквозь вой и грохот бури, заставили молодых людей оторваться от своих дум и броситься к самому краю пещеры. И как раз в то время, когда они подбежали к выходу, сильная молния, сейчас же сменившаяся непрерывным рядом других, осветила им такую картину: по дороге неслась всадница, погонявшая свою лошадь ударами хлыста, а за нею летел догонявший ее мужчина, с заметным итальянским акцентом кричавший ей:
   -- Ну на этот раз ты не уйдешь от меня, красавица! Молодые люди услыхали крик отчаяния, и в тот же момент всадница обернулась, вытянула руку и выстрелила в нагонявшего ее мужчину из пистолета. Лошадь последнего поднялась на дыбы и сейчас же рухнула на землю, увлекая за собой и всадника. Преследуемая женщина прихлестнула свою лошадь и быстро скрылась во мраке. Все это произошло так быстро, так неожиданно, что принц и его спутник не успели так или иначе вмешаться. Но когда они увидели, что всадник здравым и невредимым встал из-под трупа убитой под ним лошади, Ноэ не мог удержаться от громкого смеха.
   Незнакомец обернулся на этот смех и при новой вспышке молнии увидал пещеру, молодых людей, стоящих у ее входа, и двух лошадей, привязанных в углу.
   -- Клянусь мадонной! -- крикнул он. -- Лошади! Это неожиданная удача! -- И, не обращая внимания на насмешливый смех молодых людей, он подошел к ним и окинул их пытливым взглядом опытного человека.
   Принц и его спутник были одеты более чем просто. По камзолам из грубого сукна, фетровым шляпам без перьев и грубым кожаным сапогам их можно было принять за бедных дворянчиков, едущих в Париж на поиски счастья. Поэтому незнакомец поспешил принять покровительственный вид и надменно сказал:
   -- А! У вас имеются лошади, плуты вы этакие!
   -- О да, -- не менее надменно ответил принц, -- в этом отношении мы счастливее вас!
   -- Вот что, -- продолжал незнакомец, -- я во что бы то ни стало должен догнать эту женщину...
   -- Это будет трудновато, -- в тон ответил принц.
   -- Разве ваши лошади недостаточно хороши?
   -- О, вполне достаточно! Только мы прибережем их для самих себя! Наглая улыбка скользнула по дерзкому желтовато-оливковому лицу незнакомца, и он произнес:
   -- Ну, когда вы узнаете, кто я такой, вы не откажетесь продать мне одну из своих лошадей!
   -- Ба! Да уж не французский ли вы король? -- насмешливо спросил Ноэ.
   -- Нет, но я гораздо выше короля!
   -- Выше короля? -- рассмеялся Генрих. -- В таком случае вы должны быть римским папой, только он выше короля!
   -- Я не папа, но зато я фаворит королевы Екатерины Медичи!
   -- Ну это-то будет чуть-чуть поменьше короля! -- ответил принц, которого забавляла надменность незнакомца.
   -- Вот что, милые мои провинциалы, -- теряя терпение, заявил незнакомец. -- У меня слишком мало времени, чтобы терять его на праздные разговоры. Выбирайте -- или вы продадите мне одну из лошадей, за которую я заплачу вам столько, сколько вы пожелаете, или вы наживете во мне такого врага, который в самом непродолжительном времени отправит вас на виселицу! -- Генрих и Ноэ ответили громким пренебрежительным смехом.
   Незнакомец обнажил шпагу и продолжал: -- Или вам придется поиграть со мной вот этой игрушкой, господа!
   -- Батюшки! -- ответил принц. -- Это дело мне очень подходит! Я уже давно не фехтовал и буду рад поразмяться.
   -- Простите, Анри, -- сказал Ноэ, -- начать с этим господином должен я!
   -- Нет, я, -- ответил принц.
   -- Да ну же, поскорее! -- нетерпеливо окрикнул незнакомец молодых людей. -- Не спорьте, пожалуйста, хватит на вас обоих, мои задорные петушки! Меня зовут Рене Флорентинец, и должен предупредить вас, что я большой мастер шпаги!
   -- Ну, и я неплохой ученик, -- ответил Генрих. Флорентинец не лгал, когда назвал себя мастером шпаги, и с первых же моментов сын Жанны д'Альбрэ убедился в этом. Но на стороне Генриха была юная эластичность и подвижность тела, отчаянная храбрость и редкое присутствие духа. Кроме того, отец Генриха, король Антуан Бурбонский, научил его всевозможным итальянским штучкам, и попытки Рене поймать принца на миланские или флорентийские финты сразу потерпели крушение. Рене хотел вызвать своего противника на нападение, в котором легче уловить слабую сторону, но Генрих достаточно знал свои силы и упорно держался оборонительной тактики.
   Фаворит королевы Екатерины начинал терять терпение -- ведь каждая минута промедления все увеличивала расстояние между ним и женщиной, которую он так страстно хотел догнать, а потому, чтобы покончить со своим противником, он решился на знаменитую глиссаду. Но Генрих знал от отца, что итальянские мастера шпаги всегда прибегают к этому резкому выпаду, стремительность которого зачастую парализует все попытки противника парировать удар, а потому был настороже, и, в то время как шпага Флорентийца прямой молнией сверкнула в воздухе, он успел отклониться в сторону. Шпага Рене встретила пустое пространство, а в это время принц изо всех сил ударил его рукояткой шпаги по голове, прибавив:
   -- А вот и мой ответ на глиссаду! Ответ недурен, не правда ли? Итальянец глухо простонал и тяжело рухнул на землю. Ноэ бросился к нему.
   -- Не беспокойся, милый мой, -- сказал принц, в то время как Ноэ положил сраженному свою руку на сердце, чтобы уловить, бьется ли оно. -- Он жив, потому что удар этого рода не убивает, а только оглушает. Он просто в обмороке и через какой-нибудь час придет в себя.
   -- Анри, -- сказал Ноэ, -- вы слышали его имя? Ведь это Рене Флорентинец, парфюмер королевы-матери, злодей, смерть которого была бы только угодна Богу!
   -- Если это так, то я жалею, что не убил его!
   -- Ну, время еще не потеряно...
   -- Что такое? -- спросил принц.
   -- Достаточно ткнуть его шпагой... Это могу сделать я, если вы брезгуете...
   -- Ноэ, Ноэ! Прикончить лежачего?!
   -- Змею всегда надо приканчивать, раз ее встретишь.
   -- Возможно! Но змея, на которую наступаешь ногой, может ужалить в пятку, а человек в обмороке даже и этого не может!
   -- Анри, Анри, -- сказал юный Амори де Ноэ, -- у меня есть предчувствие, что этот человек сыграет страшную роль в вашей жизни, если вы не убьете его! Поверьте, когда-нибудь вы пожалеете, что не ткнули его шпагой в сердце!
   -- Ты с ума сошел, Ноэ!
   -- Нет, ваше высочество, нет! Словно завеса отдернулась предо мною, и я как бы читаю в будущем!
   -- В этом-то и заключается твоя ошибка! Гораздо лучше читать в прошлом, чем в будущем!
   -- Но почему?
   -- А потому, что в прошлом ты прочел бы, что меня зовут Генрихом Бурбонским, что я прямой потомок Людовика Святого и что я не из тех людей, которые добьют сами или позволят добить в своем присутствии беззащитного человека!
   -- Вы правы, -- ответил Ноэ, поникнув головой. -- Как досадно, что вы не уступили мне первой очереди драться с этим проклятым итальянцем!.. Уж я-то убил бы его!
   -- Однако гроза проходит, -- заметил Генрих. -- Едем, голубчик Ноэ! Голод страшно терзает меня!
   Они вывели лошадей и помчались, оставив при дороге бесчувственного Рене.
   -- Мне очень хотелось бы знать, -- задумчиво сказал Генрих, -- кто была та женщина, которую преследовал этот негодяй. Она так ловко выбила его пистолетным выстрелом из седла! Но красива ли она? Молода ли? Вот что интригует меня!
   -- Анри, -- смеясь, ответил Ноэ, -- я хотел бы иметь под рукой гонца, которого можно было бы отправить в Наварру, чтобы передать прекрасной Коризандре, что принц Генрих...
   -- Да тише ты, несчастный! -- остановил его Генрих, и они молча помчались дальше.

III

   Под вечер следующего дня юный наваррский принц и его спутник отдыхали в жалкой бедной гостинице "Свидание волхвов", расположенной между Блуа и Божанси. Хозяин гостиницы потрошил у дверей довольно тощего гуся, хозяйка расставляла стол, служанка разводила огонь, а работник чистил скребницей лошадей наших героев, которые сами уселись верхом на большом бревне перед домом, беззастенчиво повернувшись спиной друг к другу. Амори читал какую-то книгу, Генрих Наваррский мечтал о чем-то.
   -- Черт возьми! -- сказал он наконец, поворачиваясь к своему товарищу. -- Какая у тебя жажда чтения, милый мой! А что именно ты читаешь, Амори?
   -- Последнюю книгу аббата Брантома "Жизнь дам, славных любовными делами". Надо же как-нибудь убить время, тем более что ваше высочество с самого утра не снизошли в разговоре со мной даже и до трех слов. Вот и надо было обойтись как-нибудь своими средствами!
   -- Независимость твоего характера мне очень нравится, но...
   -- Но ваше высочество решили снизойти до разговора со мной?
   -- Как самый обыкновенный смертный! Видишь ли, милый мой, меня крайне интригует одно обстоятельство. Ты знаешь, что Коризандра дала мне письмо к своей подруге детства?
   -- Знаю. Ну и что же?
   -- А то, что я был бы очень не прочь узнать, что заключается в этом письме!
   -- К сожалению, оно перевязано хорошенькой шелковой тесемочкой, которая припечатана голубым воском, и было бы очень неделикатно вскрыть его!
   -- Ну вот еще! Раз оно написано женщиной, которая тебя любит и... Да и не в том, наконец, дело! Сам бы я не решился взломать печать, но... увы! -- Генрих тяжело вздохнул, -- со мной случилось несчастье: сегодня утром я неосторожно оставил письма матери и Коризандры на солнце, было очень жарко, и... воск растаял и стек... Вот смотри!
   -- Солнце могло растопить воск, -- возразил Ноэ, -- но развязать узел?..
   -- Да, но...
   -- О, я заранее знаю, что вы хотите сказать, Анри. Узел можно потом и завязать опять! Если бы вопрос шел о письме вашей матушки, тогда другое дело, потому что тут только разница во времени: ее величество предписала вскрыть ее письмо по прибытии в Париж, а вы вскроете его немного раньше, только и всего. Но письмо графини де Граммон...
   -- Раз ты находишь, что это было бы дурно... Генрих не закончил фразы, так как его внимание отвлек шум, послышавшийся с молчаливой и пустынной дороги. Действительно, к гостинице "Свидание волхвов" подъезжала группа из двух всадников и одной всадницы. Впереди ехал жирный старик, одетый в камзол коричневого сукна, в шляпе без пера и вооруженный аркебузой, подвязанной к его седлу. Все это явно указывало, что он не был дворянином. Сзади него ехал слуга с двумя большими чемоданами. Женщина, замыкавшая кортеж верхом на прелестной белой лошади, тоже была одета не по-дворянски, но казалась такой хорошенькой, несмотря на маску (в те времена женщины по большей части путешествовали в масках), была так изящна и тонка, так ловко сидела в седле, что можно было заподозрить в ней знатную даму, путешествовавшую инкогнито.
   -- Эй, хозяин! -- крикнул горожанин, подъезжая к гостинице. Трактирщик лениво поднял голову и безразличным тоном спросил:
   -- Что вам угодно?
   -- Вот это мне нравится! -- крикнул горожанин, соскакивая на землю. -- Что мне угодно? Мне угодно поужинать и переночевать здесь. Вместо ответа трактирщик красноречиво перевел взгляд на Генриха и Ноэ, как бы желая сказать этим, что, раз у него остановились знатные проезжие, он не очень-то дорожит какими-то там мещанишками.
   -- Эй, хозяин! -- заметил ему Генрих. -- Да ты никак отказываешься от лишней клиентуры?
   -- Уж простите, ваша милость, -- ответил смущенный хозяин, -- но я не рассчитывал, что будет сразу такая масса проезжих, а...-- И вместо окончания фразы трактирщик поднял на воздух своего гуся.
   -- Понимаю! -- сказал Генрих. -- Этот гусь предназначен нам, и у тебя больше ничего нет. Ну так не велика беда! Мы поделимся гусем с этим господином! -- И, повернувшись к незнакомцу, принц приветливо сказал: -- Приглашаю вас, любезный, отужинать с нами!
   Горожанин поклонился чуть не до земли и пробормотал несколько благодарственных слов. В это время и трактирщик быстро сменил небрежность на самую угодливую услужливость. Он подскочил к молодой женщине, помог ей сойти с седла и крикнул работнику:
   -- Живо, Нику! Сейчас же расседлать лошадей и дать им через четверть часа двойную порцию овса!
   -- Ваша милость! -- залепетал тем временем горожанин, подходя ближе к принцу. -- Я тронут вашей любезностью и вижу, что имею дело с представителем истинной аристократии! Какой-нибудь выскочка, дворянин с вчерашнего дня, нарочно постарался бы съесть гуся целиком!
   -- Господи, да о чем тут и говорить? -- весело ответил Генрих. -- Мы съедим гуся вместе и польем его лучшим вином, какое найдется у нашего хозяина! -- О, что касается вина, то у меня с собой мех такого сорта, что...
   Но принц не слушал, как горожанин восхвалял достоинства захваченного в дорогу винного запаса. Словно зачарованный, смотрел он на незнакомку, которая, сняв маску, оказалась еще гораздо красивее, чем можно было ожидать по ее фигуре. Ей было лет двадцать пять. Лилейная белизна кожи счастливо оттеняла иссиня-черные волосы, пунцовые губы и голубые, немного печальные глаза. Когда она проходила мимо Генриха, последний так стремительно соскочил с бревна, так почтительно поклонился ей, что Ноэ не мог сдержать усмешки.
   "Ого! -- подумал он. -- Еще сегодня утром принц уверял меня, что его неразговорчивость объясняется думами о Коризандре, ну а теперь... как знать?"
   Тем временем горожанин приказал отвести им комнату, подошел к молодой даме, подал ей руку и увел в дом. Генрих мечтательно смотрел им вслед.
   -- Однако! -- сказал Ноэ. -- Что вы скажете об этой мещаночке, Анри?
   -- Она очаровательна, голубчик Ноэ!
   -- Не хуже Коризандры?
   -- Ну вот! -- недовольно ответил принц, скандализованный подобным сравнением. -- Я засмотрелся на нее просто потому. что мне пришла в голову странная мысль: не та ли это женщина. которую прошлой ночью преследовал Рене?
   -- Возможно, но ведь та была на черной лошади, а эта -- на белой...
   -- Велика важность! Лошадь можно переменить... Но что-то в ее манерах, движениях говорит мне, что это она! Однако... Эй, ты там, поваришка! -- крикнул он трактирщику. -- Скоро ты покончишь со своей стряпней? Я голоден!
   -- Анри, Анри, -- лукаво шепнул Ноэ, -- готов держать пари, что вам не хочется ни есть, ни пить, а просто не терпится повидать поскорее вашу незнакомку!
   -- Да замолчи ты, глупый человек!
   -- И я нисколько не буду удивлен, если вы... "втюритесь" в нее, как говорит Брантом.
   -- Я люблю Коризандру! -- пылко возразил принц.
   -- О, я верю, -- ответил Ноэ с насмешливой улыбкой, -- но в путешествии отсутствующая возлюбленная точно так же теряет свои права, как муж, уехавший на войну или на охоту!
   -- Ноэ, ты богохульствуешь! Ты отрицаешь любовь!
   -- Ничего подобного! Просто я философ, имеющий свои принципы!
   -- А в чем заключаются эти твои принципы?
   -- В том, что нет никакого греха снять ризу с иконы св. Петра, если хочешь надеть ризу на икону св. Павла!
   -- Не понимаю!
   -- Я говорю, подобно вашей бабке Маргарите Наваррской, языком притч. Риза -- любовь, икона -- женщина, которую обожаешь. И если риза всегда со мной, а в путешествии мне вместо св. Петра встретился св. Павел, то...
   -- Милый мой Ноэ, ты просто развращенный вольнодумец! Я отвергаю такие нечестивые принципы!
   -- Посмотрим, посмотрим! -- насмешливо сказал Ноэ.
   В этот момент в дверях появился хозяин; он почтительно доложил, что гусь шипит на вертеле, и попросил своих гостей в ожидании соблаговолить отдать честь матлоту из угря, тушеной турской свинине и остатку кабаньего окорока, не пренебрегая парой запыленных бутылок старого вина.
   Как раз тут появился и горожанин с молодой женщиной. Генрих любезно подскочил к последней, подал ей руку и усадил на почетное место справа от себя. Уселись за еду. Горожанин держал себя очень хорошо: он не говорил лишнего, хотя и не отмалчивался, был почтителен без низкопоклонства и угодливости, любезен без навязчивости. Молодая женщина, к которой он обращался на "вы", называя ее Саррой, тоже держалась прелестно: она очень мило отвечала на любезности и галантные шутки принца и его спутника, но при этом ее лицо становилось печальным.
   Принц старался рядом ловких расспросов разузнать, кто такие его собеседники. Что старика звали Самуилом, это Генрих узнал из обращения к нему Сарры, но от каких-либо разъяснений Сарра и Самуил решительно уклонялись, ограничившись замечанием, что едут из Тура в Париж. Как только ужин кончился, Сарра ушла к себе в комнату, а Самуил отправился в соседнее помещение, где ему приготовили постель.
   -- Пойдем подышим свежим ночным воздухом! -- сказал принц, увлекая Ноэ на улицу.
   -- Уж не собираетесь ли вы поговорить со мной о Коризандре?
   -- Ты все смеешься! -- ответил Генрих.
   -- Ничуть не смеюсь. Просто мои предсказания сбываются, и вы уже "втюрились" в хорошенькую мещаночку.
   -- Ошибаешься! Меня просто интригует: кем она приходится этому горожанину? Дочерью, женой? И она ли именно та женщина, которую вчера преследовал Рене!
   -- Ну, все это не так-то легко узнать!
   -- Если это его дочь...
   -- Что тогда? -- спросил Ноэ принца.
   -- В таком случае у него очень хорошая дочь, только и всего. Но если это -- его жена... о, тогда...
   -- Ах, бедная Коризандра! -- рассмеялся Ноэ.
   -- У тебя отвратительная манера издеваться! -- воскликнул Генрих, кусая губы. -- Так я же докажу тебе, что ты ошибаешься, и уйду спать!
   Придя к себе в комнату и приказав подать лампу, Генрих не раздеваясь уселся на кровать и глубоко задумался, но не о Коризандре, а о прелестной незнакомке.
   -- Кажется, Ноэ прав! -- пробормотал он. -- Я готов забыть Коризандру... Нет, я вижу только одно средство оживить в своей душе ее образ -- это вскрыть и прочесть ее письмо, адресованное к подруге детства!

IV

   Генрих Наваррский развязал узел шелковой тесемки, развернул письмо Коризандры, подвинул лампу и прочел:
   "Дорогая моя Сарра!"
   Это имя заставило его вздрогнуть.
   "Сарра! -- подумал он. -- Но ведь так же зовут прелестную незнакомку? Но нет, Коризандра вскользь упомянула, что ее подруга никогда не уезжает из Парижа, так что я наверное застану ее там. Следовательно, это -- просто совпадение!"
   Успокоив свои сомнения этим размышлением, он продолжал читать:
   "Это письмо вручит тебе молодой дворянин мужественного вида и красивой наружности. Этого дворянина, который впервые отправляется в Париж, зовут Генрих Бурбонский, принц Наваррский. Но тебе он представится просто под именем Анри, и ты не должна и вида подавать, что знаешь о нем что-нибудь большее, так как по воле своей матери, королевы Жанны д'Альбрэ, он должен жить в Париже инкогнито. Мой юный принц храбр, смел, остроумен, порядочен, но... ему только двадцать лет! Понимаешь? Нет? Ну так я должна сделать тебе признание: я люблю его, и он любит (или воображает, что любит) меня. Он расстался со мной с самыми священными клятвами вечной любви... Но что такое клятвы двадцатилетнего ребенка? Их уносит первый встречный ветер..."
   "Ба, да уж не предвидела ли Коризандра, что я встречу такую прелесть между Блуа и Божанси?" -- подумал Генрих, прерывая чтение, а затем продолжал:
   "А я очень ревнива, милая Сарра, и сердце сжимается у меня при мысли, что там, в Париже, другая полонит его сердце! Вот поэтому-то я и обращаюсь к тебе, милочка Сарра, поручая тебе своего Анри. Вот что мне пришло в голову. Хотя мы и не видались с тобой пять лет, с тех пор как ты вышла замуж за Лорьо, но я уверена, что ты по-прежнему красива, если только не стала еще лучше. Наверное, большая толпа воздыхателей бродит с наступлением вечера около твоего дома. Ну так пусть же вместе с Анри одним воздыхателем станет больше! Если Анри увидит тебя, он сейчас же влюбится в тебя. Но ты так же красива, как и добродетельна, а к тому же крепко любишь меня. Поэтому ты будешь просто кокетничать с ним, разжигая его страсть, откладывая решительный шаг со дня на день. В пылу увлечения Анри не станет обращать внимания на других женщин и таким образом уцелеет для меня вплоть до своего возвращения домой, где я заставлю его поплатиться за попытки изменить мне! Вот та просьба, которую я имею к тебе, дорогая моя Сарра! До свидания! Вспомни наше милое детство в замке моего отца и продолжай по-прежнему любить меня! Я вкладываю в это письмо еще записочку к твоему старому мужу, который, надеюсь, в случае необходимости предоставит свой кошелек к услугам моего Анри. Еще раз всего хорошего. Твоя Коризандра".
   -- Черт возьми! -- воскликнул Генрих Наваррский, окончив чтение письма. -- Да ведь эта Коризандра просто чудовище! Какое вероломство! Войдите! -- крикнул он, услыхав, что в дверь стучатся. -- А, вот и ты! -- сказал принц, увидев Ноэ.
   -- Господи! -- почтительно ответил юный насмешник. -- Надеюсь, что Коризандра не поссорила нас и что...
   -- Коризандра -- предательница! -- перебил Генрих. -- Читай! -- прибавил он, протягивая письмо Ноэ.
   Последний взял письмо в руки и принялся читать его у лампы. Ни звука, ни восклицания не вырвалось у него как во время чтения, так и по окончании письма.
   -- Ну, что ты скажешь? -- спросил принц.
   -- Скажу, что графиня очень ловкая женщина, -- спокойно ответил Ноэ.
   -- И что бы ты сделал на моем месте?
   -- Прежде всего я опять бы завязал тесемку письма!
   -- Ну а потом?
   -- Приехав в Париж, я снес бы письмо по адресу, притворился бы влюбленным в красотку-еврейку и сделал бы ее своей возлюбленной. Таким образом я наказал бы обеих подруг, затеявших такое предательство!
   -- Все это хорошо, -- возразил принц, -- но на это нужно время, а мы ведь не знаем, сколько времени нам предстоит жить в Париже и куда мы должны будем отправиться оттуда.
   -- Но ведь у вас имеется с собой письмо, в котором написаны все инструкции ее величества?
   -- Это письмо должно быть вскрыто только в Париже!
   -- А письмо графини вообще не должно быть вскрыто -- вами по крайней мере? -- заметил Ноэ.
   -- Ты прав! -- сказал принц. -- Так давай же познакомимся здесь с содержанием матушкиного письма!
   Они вскрыли пакет, достали письмо и прочли следующее:
   "Дорогой мой сын! Я не хотела заранее открыть Вам цель Вашего путешествия из боязни, чтобы роковая любовь, привязывающая Вас к графине де Граммон -- женщине, красота которой не равняется ее нравственности, -- не помешала бы Вам подчиниться моей воле. Но я надеюсь, что по приезде в Париж Вы образумитесь и вспомните об обязанностях будущего короля по отношению к своему народу! В то время как Вы ухаживали за Коризандрой, король Карл IX, наш кузен, вел со мной переговоры относительно Вашего брака с его сестрой Маргаритой де Франс. Вот по поводу этого-то брака я и посылаю Вас в Париж. Но я боюсь мести и интриг королевы Екатерины, а между тем Вам следует сначала лично убедиться, подходит ли Вам в жены принцесса Маргарита. С этой целью по приезде в Париж Вы отправитесь в Лувр и добьетесь возможности переговорить с господином де Пибраком, капитаном лейб-гвардии его величества короля Карла IX. Вы покажете Пибраку кольцо, полученное Вами от меня, и Пибрак сейчас же будет к Вашим услугам. Он представит Вас ко двору в качестве беарнского дворянина, и Вы получите возможность присмотреться к принцессе Маргарите, а так как она очень красива, то Вы скоро забудете об этой интриганке Коризандре. В заключение прибавлю еще, что Вы должны всецело полагаться на Пибрака, которому я дала свои инструкции. Берегитесь также дать заподозрить в себе что-либо иное, кроме бедного беарнского дворянина, мошна которого не отличается толщиной!"
   -- Ну-с, Ноэ, что ты думаешь об этом? -- спросил Генрих, немало удивленный прочитанным.
   -- Я думаю, -- ответил Ноэ, -- что ее величество совершенно права, желая женить вас, но... я не думаю, чтобы принцесса Маргарита была как раз той женой, которую вам нужно!
   -- Но почему же? Разве она некрасива?
   -- Наоборот, говорят, что она красива на редкость.
   -- Так она зла, быть может?
   -- Наоборот, она чересчур добра, так добра, что никому ни в чем не может отказать, и говорят...
   -- Говорят?
   -- Ну, мало ли что говорят! -- резко оборвал Ноэ. -- То, что говорят, меня мало касается. Главное то, что она католичка, а вы гугенот, и мало добра, когда жена отправляется на мессу, а муж -- на проповедь!
   -- Все это правда, Ноэ! -- задумчиво ответил принц.
   -- Но с другой стороны, -- продолжал Амори, -- ваша матушка слишком искусна в политических вопросах, чтобы не учесть заранее тех возражений, которые мы только что сделали. Следовательно, у нее имеются достаточные основания желать этого брака, и на вашем месте я без дальнейших размышлений последовал бы всем предписаниям ее величества, а пока, не думая ни о принцессе Маргарите, ни о графине Коризандре, улегся бы спать!
   Сказав это, Ноэ тут же улегся в постель, и не прошло и четверти часа, как он спал глубоким сном.
   Принц потушил лампу, но спать не мог: его продолжал мучить вопрос -- жена или дочь этого старика прекрасная Сарра.
   Среди этих размышлений он услышал какой-то шум на улице. Похоже было, что к гостинице подбирается большой конный отряд. Подчиняясь охватившему его любопытству, Генрих встал и прижался лицом к вырезу в ставне. Действительно, он увидал отряд всадников, спешившихся около гостиницы. Один из них подошел к дверям и постучался; хозяин открыл ему, и посетитель исчез в дверях.
   В то же время Генрих Наваррский увидал на полу у своей кровати луч света и явственно расслышал голос трактирщика. Так как комната принца находилась как раз над кухней, то Генрих понял, что хозяин зажег лампу, чтобы встретить таинственного посетителя. Тогда Генрих осторожно лег на пол и заглянул в щель, через которую проходил свет. Он увидел, что трактирщик вполголоса говорил с человеком, которою принц сейчас же узнал. Это был Рене Флорентинец. "Ого! -- подумал принц, -- кажется, я сделаю лучше, если разбужу Ноэ! Весьма возможно, что скоро придется пустить в ход оружие!"

V

   Принц подошел к кровати Ноэ и тронул его за плечо.
   -- Кто тут? -- спросил Ноэ, вскакивая с постели.
   -- Тише! Это -- я, -- шепнул Генрих. -- Встань без шума и иди со мной! Не совсем еще проснувшись и не совсем понимая, в чем дело, Ноэ тем не менее повиновался. Когда же Генрих знаком предложил ему заглянуть в щелку, он увидал, что парфюмер королевы Екатерины Медичи Рене Флорентинец сидит в кухне на скамейке, а перед ним с лампой в руках стоит трактирщик.
   -- Вы не знаете меня? -- спросил итальянец.
   -- Нет, ваша милость.
   -- Но вам приходилось слыхать о королеве Екатерине Медичи?
   -- Ах, Господи Иисусе Христе! -- вскрикнул трактирщик, кланяясь с выражением величайшего почтения.
   -- Читать умеете? Да? -- продолжал итальянец. -- Так прочтите вот это! -- И с этими словами Рене развернул перед глазами трактирщика кусок пергамента, на котором было написано: "Предписывается давать предъявителю сего свободный пропуск повсюду и в случае необходимости оказывать ему полное содействие. Екатерина". -- Теперь отвечай мне! -- продолжал Рене. -- Остановился у тебя сегодня кто-нибудь?
   -- Да, у меня пять постояльцев, ваша честь.
   -- А среди них нет ли молодой красивой женщины, путешествующей с двумя мужчинами?
   -- Да, ваша честь, с горожанином и слугой.
   -- А еще кто стоит у тебя?
   -- Два молодых дворянина, как видно, приехавших издалека.
   -- Ах так! -- воскликнул Рене, и его глаза загорелись угрозой. -- Ну-ка опиши мне, каковы они собою? Трактирщик дал соответствующее описание.
   -- Это они! -- сказал тогда Рене. -- Где они спят?
   -- В первом этаже.
   -- А дама?
   -- В комнате рядом.
   -- Она одна там?
   -- Да, но толстый горожанин спит в соседней комнате.
   -- А слуги?
   -- В конюшне с конюхом.
   -- Отлично! -- сказал Рене. -- А теперь скажи мне еще следующее: очень ли дорожишь ты своей шкурой? Если да и если тебе не очень-то по нутру висеть на одном из ближайших к дому деревьев, то рекомендую тебе разбудить жену и детей, если этот товар у тебя водится, и увести их куда-нибудь подальше от дома. Ночь прекрасна, и вам не грозит простуда, даже если вы доспите на свежем воздухе!
   -- Но помилуйте, ваша честь, ведь вы прогоняете меня из моего собственного дома! -- испуганно пролепетал трактирщик.
   -- Отнюдь нет! Я просто предлагаю тебе временно покинуть его, а с восходом солнца ты можешь снова вернуться сюда. Ты кажешься мне добрым парнем, и я прикажу моим людям не поджигать твоей гостиницы!
   -- Но что же вы сами будете делать здесь?
   -- А это уж мое дело. Только на прощанье дам тебе добрый совет: если по возвращении домой ты найдешь четыре трупа, то сейчас же вырой яму в саду и закопай их туда.
   -- Но... полиция...
   -- Полиция ровно ничего не узнает, а если узнает, то шепни ей мое имя. Меня зовут Рене Флорентинец!
   Должно быть, это имя было хорошо знакомо трактирщику, так как на его лице сейчас же отразился сильный испуг.
   Между тем фаворит королевы-матери встал и прибавил:
   -- А теперь поторапливайся и улепетывай без оглядки! Сказав это, он повернулся и направился к дверям, чтобы выйти к ожидавшему его конному отряду. Но не успел он взяться за ручку двери, как на лестнице показался человек с аркебузой в руках, направленной прямо на Рене. Последний от неожиданности выпустил из рук дверную скобу, а человек с аркебузой -- это был Генрих Наваррский -- сделал три шага по направлению к Рене и сказал:
   -- Если ты сделаешь хоть одно движение, я убью тебя, как собаку!
   У Рене Флорентинца были шпага и кинжал, но у него не было огнестрельного оружия, а он уже достаточно знал теперь своего противника, чтобы не сомневаться в способности того сделать так, как он говорил.
   Не опуская дула аркебузы, принц сказал:
   -- Ноэ, друг мой, подойди к этому господину!
   -- Ну-с, что надо сделать с этим парфюмером? -- насмешливо спросил Ноэ, исполняя приказание принца.
   -- Прежде всего отобрать у него шпагу!
   -- Ладно! -- ответил Ноэ и продолжал, обращаясь к парфюмеру: -- Надо признаться, что для фаворита королевы Екатерины вы не очень-то ловки! Вот уже во второй раз вы попадаетесь в наши руки, словно мышь в мышеловку. Ну-ка отдайте мне добровольно свою шпагу!
   Рене бешеным жестом отказался последовать приказанию Ноэ.
   -- Ноэ, отойди в сторону, я стреляю! -- крикнул принц. Флорентинец побелел от злости, но скрестил руки. Ноэ отстегнул его шпагу, затем кинжал, после чего, по требованию принца, приступил к форменному обыску парфюмера. Он об наружил толстый кошелек и кусок исписанного пергамента. Увидев все это, принц сказал:
   -- Эй, трактирщик, возьми себе этот кошелек! Барин забыл заплатить тебе за право убить нас и похитить барыню. Да бери же болван! -- нетерпеливо крикнул он, видя нерешительность трактирщика. -- Очень возможно, что этому господину вскоре ровно ничего не понадобится. Да принеси нам хорошую веревку!
   Трактирщик принес веревку, на которой сушили белье.
   Тогда принц обратился к Рене:
   -- Мы не собираемся убивать вас, если только вы не сделаете попытки крикнуть. Поэтому дайте спокойно связать вас. Но при первом же крике я прострелю вам голову и отправлю торговать своими маслами и косметиками к самому сатане!
   По знаку принца Ноэ и трактирщик навалились на Рене и быстро скрутили его по рукам и ногам, а затем засунули ему в рот платок.
   -- А теперь, -- сказал принц трактирщику, -- ты отнесешь его в погреб и оставишь полежать там некоторое время, ну хоть до завтрашнего вечера, например.
   В те времена ход в погреб шел прямо из кухни. Аркебуза принца творила чудеса, и, посматривая на дуло страшного оружия, трактирщик живо взвалил на себя парфюмера и поволок его в погреб.
   -- Все это очень хорошо, но... вооруженные люди все еще стоят при дороге. Когда они заметят, что их вождя долго нет, они взломают двери, и нам двоим не удастся долго продержаться против них.
   -- Мне пришла в голову мысль, -- сказал Ноэ. -- В то время как вы отправитесь будить горожанина и даму...
   -- Даму -- да, но горожанина? Он-то на что? -- заметил принц.
   -- Ах, Анри, -- укоризненно сказал Ноэ, -- вы караете Рене и сами хотите подражать ему?
   -- Ну да ладно, ладно! -- ответил принц, закусив губы. -- Я разбужу горожанина и его даму. Ну а дальше что?
   -- В гостинице два выхода: один на дорогу, другой на задний двор и сад. Я рассмотрел все это еще днем. Мы отлично можем сесть на лошадей на заднем дворе и отправиться тропинкой, которая выведет нас на дорогу, но вдали от опасного места.
   -- Ну а вооруженные люди перед гостиницей?
   -- Это уж предоставьте мне, я с ними справлюсь, -- холодно отозвался Ноэ. -- Ступайте будить горожанина и его даму! Генрих ушел. В это самое время и трактирщик показался из подвала.
   -- Друг мой, -- сказал ему Ноэ, -- на улице стоят человек тридцать вооруженных всадников. Через час они начнут беспокоиться, почему их начальник не возвращается, и, заподозрив что-нибудь худое, подожгут гостиницу, а тебя с семьей повесят на ближних ивах!
   -- Боже мой! Да я погибший человек! -- пролепетал испуганный трактирщик. -- Нет, ты не погибнешь, если сделаешь то, что я скажу тебе. Ты подойдешь к всадникам и скажешь им: "Вы ждете здесь господина Рене Флорентийца?" Они скажут, что да. "Ну так вот в чем дело, -- подмигивая, скажешь ты. -- В эту ночь в вашей помощи надобности не будет. Дама вняла мольбам вашего барина, и он приказывает вам ждать его в Орлеане. А вот эти тридцать пистолей он посылает вам на выпивку".
   Сказав это, Ноэ опорожнил кошелек, вынутый у итальянца при обыске, отсчитал тридцать пистолей, положил их обратно в кошелек и сказал:
   -- Если ты передашь им деньги в кошельке их барина, то им и в голову не придет никаких сомнений. Но помни: если ты замыслишь предательство, то я подожгу твой дом и прострелю голову твоей жене!
   Тем временем Генрих поднялся в первый этаж и принялся стучаться в комнату молодой женщины.
   -- Кто тут? -- дрожащим голосом спросила она.
   -- Отворите, речь идет о вашей жизни! -- ответил принц. Молодая женщина открыла дверь и показалась полуодетой на пороге. В то же время дверь соседней комнаты открылась и появилась фигура перепуганного горожанина.
   -- Что еще обрушивается на меня? -- воскликнула женщина.
   -- Не преследовал ли вас прошлой ночью кто-нибудь по дороге из Тура в Блуа? -- спросил Генрих.
   -- Да! -- бледнея, ответила Сарра.
   -- Ну так этот человек все еще продолжает вас преследовать; дом окружен его людьми, и, не заметь мы этого, вы погибли бы. Теперь одевайтесь поскорее, не теряйте ни минуты. Я сейчас выведу лошадей, и мы скроемся задами.
   Действительно, через четверть часа горожанин, молодая женщина и их слуга садились на лошадей, чтобы отправиться в путь. Горожанин рассыпался в выражениях благодарности и клялся, что никогда не забудет услуги, оказанной ему молодыми людьми. Но когда Генрих предложил ему проводить его до ближайшего города, горожанин ничего не ответил и поспешил уехать.
   -- Так-с, -- пробормотал принц, -- теперь я знаю: это -- ее муж!
   -- Который очень ревнив! -- добавил Ноэ.

VI

   Через три дня после этого приключения Генрих Наваррский и его спутник проходили по мосту Святого Михаила в Париже. Подобно всем парижским мостам того времени, мост Святого Михаила был сплошь усеян лавочками, вывески которых заманчиво говорили о всяких прелестях. Но одна из этих вывесок обратила особенное внимание наших путешественников. Она гла сила: "Рене, прозванный Флорентийцем, тосканский дворянин и парфюмер ее величества королевы Екатерины Медичи".
   -- Как вы думаете, Анри, -- сказал Ноэ, -- не заглянуть ли нам в эту лавочку? О, не делайте таких удивленных глаз! Во-первых, интересно узнать, вернулся ли итальянец из своего неудачного путешествия, а во-вторых, о мазях и притираниях Рене говорят столько чудес, что я охотно оставлю у него на прилавке золотую монетку!
   В лавке, куда они вошли, их встретил юноша лет шестнадцати очень странного вида. Он поражал какой-то бесцветностью, хрупкостью, таинственной грустью.
   -- Чем могу служить вашей чести? -- вежливо спросил он.
   -- Мы хотим купить кое-что, а кстати и поздороваться с мессиром Рене, -- ответил Ноэ.
   -- А, так вы его знаете? -- вздрогнув, спросил приказчик.
   -- Господи, да мы его лучшие друзья! -- ответил Генрих.
   -- К сожалению, мессира нет дома.
   -- Он, верно, в Лувре?
   -- Нет, мессир Рене отправился в деловую поездку.
   -- А когда его ждут?
   -- Да мы его ждем уже третий день, и синьорина Паола, его дочь, уже начинает сильно беспокоиться.
   Не успел приказчик договорить последнюю фразу, как дверь в глубине лавки открылась и на пороге показалась сама синьорина Паола, дочь Рене Флорентийца.
   Это была жгучая красавица, мимо которой нельзя было пройти, не заметив ее. Но ее красота, если и могла увлечь, все-таки производила неприятное, мрачное впечатление: уж слишком много дикой энергии, решительности, вызова было во всей ее фигуре, а лицо, сильно напоминавшее лицо Рене, говорило о жестокости и необузданности. В манерах Паолы тоже было много надменности и честолюбия. Да, честолюбие было не последней чертой в характере прекрасной Паолы. С детства она мечтала о том, что благодаря влиятельному положению отца будет в состоянии сделать хорошую партию и играть выдающуюся роль при дворе. Но по непонятному ей капризу Рене и слышать не хотел о каких-либо брачных проектах и всеми силами изолировал дочь от возможных встреч и разговоров с придворными щеголями. Девушка скучала, томилась, но воля отца была непреклонной, и в присутствии самого Рене Паола никогда не смела переступить порог лавочки, если там был какой-нибудь покупатель. Отсутствие отца придало ей смелости -- вот почему она вышла к нашим героям. Впечатление, произведенное Паолой и Ноэ друг на друга, было обоюдно выгодным. Ноэ подумал, что девушка красива на редкость, а Паола решила, что Ноэ удивительно шикарный кавалер. Поэтому она слегка покраснела, когда Ноэ учтиво обратился к ней со следующими словами:
   -- Красавица, примите привет от провинциальных дворян, которые впервые попали в Париж и с первых шагов встречают в вашем лице такого ангела небесного!
   -- По вашим манерам не скажешь, что вы из провинции, -- ответила Паола, вспыхнув от удовольствия. -- Но если вы в первый раз приехали в Париж, то откуда вы знаете моего отца, как вы только что упомянули?
   -- Мы познакомились с ним на дороге между Блуа и Орлеаном, -- ответил Ноэ.
   Юный Амори не привык терять время даром, а потому тут же принялся ковать железо, пока оно горячо, и, в то время как Генрих выбирал духи и притирания, успел шепнуть девушке, что она рождена не для лавочки, а для придворного блеска, что ее красота могла бы соблазнить даже святого, и многое другое в том же изысканном роде.
   Он долго пролюбезничал бы с красавицей итальянкой, если бы Генрих не окрикнул его:
   -- Ну, Ноэ, я купил все, что нужно. Пойдем?
   -- Прекрасная! -- сказал Ноэ. -- Соблаговолите передать вашему батюшке мой нижайший привет!
   -- С удовольствием, мессир, -- ответила девушка. -- А могу ли я узнать ваше имя?
   -- Ноэ, беарнский дворянин! Буду очень благодарен вам, если вы передадите мой привет своему батюшке, хотя...-- тут Амори де Ноэ бросил на девушку убийственный взгляд, -- хотя я с удовольствием зашел бы сам, если бы знал, когда буду иметь возможность застать его!
   -- Отец бывает дома каждый вечер. Приходите, как только будет дан сигнал к тушению огня, и вы непременно застанете его.
   Ноэ откланялся, взял под руку своего царственного друга, кинул последний взгляд на прекрасную флорентийку и вышел из лавки,говоря Генриху:
   -- Пойдемте в Лувр. Господин Пибрак, наверное, будет удивлен нашим посещением!
   Когда молодые люди ушли, Паола повернулась, чтобы скрыться в комнаты. Но приказчик удержал ее, сказав:
   -- Синьорина, вы опять нарушили приказ батюшки!
   -- Тебе-то какое дело, Годольфин! -- надменно ответила она.
   -- Мне дано приказание следить за вами...
   -- А, так ты разыгрываешь подле меня низкую роль шпиона? -- крикнула Паола. -- Ты доносишь ему о каждом моем слове и поступке?
   При виде разгневанного лица Паолы Годольфин, побледневший еще больше, упал пред ней на колени и с рыданием крикнул, простирая к ней руки:
   -- О, прости меня, Паола! Прости меня!
   -- Ты грязный урод, безродный проходимец, подлый лакеишка...-- продолжала неистовствовать Паола.
   При последнем ее слове Годольфин встал с колен и твердо перебил ее, сказав:
   -- Я не лакей, Паола, я служащий!
   -- Ты лакей, потому что мой отец подобрал тебя черт знает где и взял к себе в услужение. Но это неважно!.. Помни одно: если ты не откажешься от мысли шпионить за мной, я подыщу себе какого-нибудь дворянина, который переломает тебе кости так, что впору будет сделать из тебя паштет для собак короля Карла! -- И, окинув Годольфина надменным взглядом, Паола вышла из комнаты. Юноша упал головой на прилавок и с бешенством прошептал:
   -- О, я ненавижу и люблю ее!.. Я хотел бы убить ее и... отдал бы жизнь за один ее поцелуй!

VII

   Тем временем Генрих Наваррский и Ноэ сошли с моста и направились по правому берегу Сены.
   -- Так что же? -- спросил Генрих. -- Пойдем мы в Лувр?
   -- Мне кажется, что это будет очень разумно, -- ответил Ноэ, -- тем более что...
   -- Но ты забываешь, что у меня имеется письмо от Коризан-дры к госпоже Лорьо! -- нетерпеливо перебил его принц.
   -- Те-те-те! -- насмешливо протянул Ноэ. -- А я-то думал, что Коризандра предательница и что ваше величество изволит питать к ней настолько неприязненные чувства...
   -- Я не люблю больше Коризандры, -- ответил Генрих, -- я отомщу ей за ее предательство по твоему же совету, дружище!
   -- То есть совратив с пути истинного ее приятельницу ювелиршу? Ну а вернувшись обратно домой, вы смиренно отправитесь к графине и будете клясться ей...
   -- Постой, милый мой! -- перебил его принц. -- Да ты, кажется, собираешься читать мне мораль? Ну так и я могу просить тебя -- о каких это важных делах ты шептался с дочерью чудовища Ренье?
   -- О том, что она очень красива. Да, Анри, она очень красива, и я с удовольствием стану другом ее сердца!
   -- Да ведь это очень опасно, Ноэ!
   -- Но вы же сами говорили, что любовь без опасностей пресна! Благоразумие покинуло тебя, Ноэ, -- укоризненно ответил Генрих. -- Еще недавно ты упрекал меня в неблагоразумии, а теперь сам сам...
   -- Да ведь я-то -- совсем другое дело! Я ведь -- не принц, приехавший в Париж, чтобы...
   -- Тише ты! -- остановил его Генрих. -- Ну-с, куда мы пойдем?
   -- В Лувр, если вам угодно!
   -- Ну, так мне угодно отправиться сначала на Медвежью улицу, где живет госпожа Лорьо! -- решительно заявил принц.
   Через некоторое время они пришли на Медвежью улицу. Счастье благоприятствовало им: первый человек, к которому они обратились с вопросом, где здесь лавка Лорьо, оказался приказчиком ювелира, Вильгельмом Верконсином, и предупредительно вызвался проводить их, особенно когда узнал, что у незнакомцев имеется письмо от графини де Граммон, подруги детства его хозяйки.
   Дом, в котором жили Лорьо, был одноэтажным особнячком. Стены отличались солидной толщиной, окна были заграждены толстыми железными решетками, окованная железом дубовая дверь постоянно оставалась запертой, и, прежде чем впустить гостя, его оглядывали через маленькое оконце. На стук Верконсина в оконце появилось лицо старого еврея.
   -- Это я, дедушка Нов, -- сказал Вильгельм Верконсин, -- со мной двое господ, которые желают видеть барыню.
   -- Барина нет дома! -- буркнул еврей, подозрительно осматривая наших героев.
   -- Дорогой господин Иов, -- нежно сказал Генрих, -- нам не нужно вашего барина, так как мы пришли не за деньгами и не собираемся ни занимать, ни закладывать. У нас письмо к госпоже Лорьо от графини Коризандры де Граммон!
   -- А, это другое дело! -- ответил Иов и сейчас же принялся отодвигать бесчисленные засовы и откидывать крючки.
   Наконец дверь открылась, и молодые люди вошли в мрачную, темную прихожую. Перед ними была винтовая лестница, ведшая наверх, налево была дверь в мастерскую.
   Тщательно заперев входную дверь, старик Иов обратился к молодым людям с униженными поклонами:
   -- Не соблаговолит ли ваша честь вручить мне письмо графини де Граммон? Я очень извиняюсь, -- поспешно сказал он, заметив нетерпеливое движение Генриха, -- но госпожа Лорьо никогда никого не принимает без доклада!
   Генрих отдал ему письмо, и старик ушел.
   -- Неужели Лорьо так боится за свои сокровища? -- спросил Ноэ.
   -- О нет, -- ответил юный Верконсин, -- он не держит дома больших сумм. Просто он ревнив!
   В этот момент старый Иов вернулся и с новыми униженными поклонами пригласил молодых людей следовать за ним. Они прошли через мастерскую и остановились на пороге комнаты, убранной с чисто восточной роскошью. Можно было подумать, что это не салон ничтожной мещаночки, а будуар какой-нибудь принцессы.
   На венецианской кушетке лежала женщина, перечитывавшая письмо Коризандры. При входе принца она подняла голову, и Генрих увидел пред собой ту самую женщину, которую он и Ноэ еще недавно вырвали из рук Рене Флорентийца.
   -- Так это вы... вы? -- удивленно сказал принц. -- Подумать только, что всего два дня тому назад я, не зная этого, сидел за одним столом с подругой Коризандры!
   -- А я, могла ли я думать, -- сильно покраснев, ответила молодая женщина, -- что моим спасителем был принц...
   -- Осторожнее! -- остановил ее Генрих. -- В Париже меня зовут просто сир де Коарасс!
   Обменявшись первыми приветствиями, Генрих уселся подле прекрасной Сарры, тогда как Ноэ сел в стороне от них. Лорьо заговорила опять:
   -- Я уже давно не видела милой Коризандры, по крайней мере года четыре. Ее отец был моим благодетелем и заменил мне отца. Я выросла под его кровлей, и Коризандра звала меня своей сестрой...
   -- В таком случае вы должны любить ее так же сильно, как она любит вас, -- заметил Ноэ, вкладывая в эти простые слова особый смысл, ускользнувший от Сарры, но не от принца, которого они заставили вспомнить предательское письмо графини.
   А ювелирша продолжала:
   -- Мой муж, Самуил Лорьо, -- сын еврея-выкреста, выросшего во владениях сира Андуэна, отца графини. В трудный момент старик Лорьо предоставил все свое состояние в пользование сира Андуэна. Последний выдал меня замуж за его сына.
   -- Вы кажетесь счастливейшей и наиболее любимой женщиной на свете! -- сказал принц, которого мало интересовала генеалогия господ Лорьо. В ответ на фразу принца Сарра с видимым трудом подавила тяжелый вздох и ничего не сказала.
   "Отлично! -- подумал Ноэ. -- Письмо Коризандры уже произвело свое действие: красотка вытащила первые орудия на окопы и собирается вести атаку на сердце принца в качестве жертвы грубого, ревнивого мужа".
   -- Коризандра, -- продолжал принц, который не догадывался о скептических соображениях своего друга, -- очень любит господина Лорьо.
   -- Да, -- ответила Сарра, -- мой муж всегда внушал графине большое доверие! -- И, сказав это, она еще раз глубоко вздохнула.
   Воцарилась короткое молчание, во время которого Сарра бросила беспокойный взгляд на песочные часы.
   "Гм!.. -- подумал Ноэ. -- Выходит так, будто наш визит оказался очень несвоевременным! Нет, решительно у этой женщины имеется любовник, и она ожидает его прихода!" -- мысленно воскликнул он, уловив новый взгляд хозяйки, брошенный на часы.
   Принц не замечал, насколько Сарра Лорьо казалась встревоженной и обеспокоенной. Он продолжал говорить о Коризандре, о счастливой случайности, позволившей ему прийти на помощь Сарре в трудную минуту. Но с каждой минутой хозяйка становилась все молчаливее и все упорнее смотрела на часы. Ноэ решил прийти ей на помощь.
   -- Послушайте-ка, Анри, -- сказал он, -- не забудьте, что с наступлением вечера очень трудно пробраться в Лувр, а часы бегут! -- И с этими словами он решительно встал.
   Теперь уж принц глубоко вздохнул и взглянул на Сарру; последняя поспешила сказать ему:
   -- Завтра мой муж будет у вас с визитом!
   -- Отлично! -- рассмеялся принц. -- Но мне-то будет позволено еще раз наведаться к вам?
   -- Ах, ваше высочество! -- сказала ювелирша тоном, в котором упрек смешивался с явной насмешкой. -- Вы забыли Коризандру, которая так любит вас!
   -- Нет, -- ответил принц, покраснев и потупясь. Он хотел взять Сарру за руку, но молодая женщина быстро схватила молоточек из черного дерева и ударила им по серебряному колокольчику, стоявшему на столе около нее. На звон явился старый Нов, хозяйка знаком приказала ему проводить гостей.

VIII

   Молодые люди молчаливо направились по Медвежьей улице и, свернув на улицу Святого Дионисия, дошли до Сены, по правому берегу которой и направились к Лувру.
   -- Пибрак видел меня ребенком, -- задумчиво сказал Генрих, -- готов держать пари, что он сразу узнает меня!
   -- Это очень возможно, -- ответил Ноэ, -- но надо постараться, чтобы он отнюдь не узнал вас с первого взгляда. Ведь у него может вырваться какое-нибудь неосторожное слово, которое сразу обнаружит ваше инкогнито.
   -- Ты прав! -- согласился принц.
   -- А поэтому будет лучше, -- продолжал Ноэ, -- если я отправлюсь в Лувр один. Я повидаю Пибрака и предупрежу его.
   -- Отлично, -- сказал принц. -- Ну а я в таком случае подожду тебя здесь! -- И он указал на кабачок, вывеска которого гласила: "Свидание беарнцев".
   В этом кабачке было пусто, только два ландскнехта играли в кости за грязным, засаленным столом. Когда принц вошел, его встретила на пороге хорошенькая девушка лет двадцати в беарнском чепчике. Она спросила:
   -- Чем прикажете служить вам, благородный господин? Юный принц знал, как сладко звучит родной язык в ушах тех, кто живет вдали от родины. Поэтому он ответил по-беарнски:
   -- Чем угодно, прелестное дитя мое!
   Девушка вздрогнула, покраснела от удовольствия и крикнула:
   -- Эй, дядя, земляк!
   На этот крик из глубины зала выбежал маленький человек лет пятидесяти. Протягивая руку принцу, он спросил:
   -- Вы беарнец?
   -- Да, хозяин. Я из По.
   -- Черт возьми! -- крикнул трактирщик. -- Здесь, в Париже, все земляки -- братья мне! По рукам! ЭЙ, Миетта! -- обратился он к девушке в красной юбке, продолжая говорить на родном языке. -- Принеси-ка нам бутылочку того доброго кларета, который стоит там в углу... Знаешь?
   -- Еще бы! -- смеясь, ответила девушка. -- Того самого, которого не полагается ландскнехтам!
   -- Так же, как и швейцарцам, французам и прочей нечисти, -- добавил трактирщик, подводя принца к столику и без церемоний усаживаясь против него. -- Простите меня, -- продолжал он, -- я отлично вижу, что вы -- дворянин, тогда как я простой кабатчик. Но в нашей стране дворяне не кичливы, не так ли?
   -- И все порядочные люди одного происхождения! -- ответил принц, крепко пожимая руку трактирщика.
   -- Странное дело, -- сказал последний, в то время как Миетта расставляла на столе оловянные кружки и запыленную бутылку с длинным горлышком, -- чем больше я смотрю на вас... Надо вам сказать, что в молодости я пас стада в Пиренеях поблизости от Коарасса и нередко встречал красивого дворянина... Ну а другого такого пойди-ка сыщи!.. Это было лет двадцать тому назад, но я мог бы подумать, что это вы сами и были, если бы...
   -- А кто же был этот дворянин? -- спросил Генрих, который при первых словах трактирщика вздрогнул, а теперь улыбался, овладев собой.
   -- О, это был большой барин...-- При этих словах кабатчик случайно взглянул на правую руку принца и сейчас же встал, почтительно снимая свой берет. -- Хотя ваша честь и одета в камзол грубого сукна, словно мелкопоместный дворянин, -- продолжал он, -- но... это ничего не значит!
   Принц беспокойно оглянулся на ландскнехтов, которые продолжали спокойно играть в кости.
   Кабатчик, очевидно, понял этот взгляд, потому что сейчас же надел свой берет и снова уселся на место.
   -- У этого барина было на пальце кольцо, -- продолжал он на беарнском наречии. -- Однажды в дождь он укрылся в нашей хижине. Вот он и показал это кольцо мне и моему отцу, сказав:
   "Друзья мои, посмотрите на это кольцо. Я сниму его, только умирая, и тогда отдам сыну. Пусть же всякий житель Гаскони и Наварры признает его по этому кольцу!" -- Того барина звали Антуан Бурбонский, ну а так как я запомнил кольцо и вижу его вот на этом самом пальце...
   -- Молчи, несчастный! -- шепнул принц. -- Ты узнал меня, это хорошо, но... молчи!
   В это время ландскнехты кончили играть и, расплатившись, тяжело вышли из кабачка.
   Трактирщик встал и сказал, отвешивая почтительный поклон:
   -- Ваше высочество, такой принц, как вы, не наденет камзола из грубого сукна и не заберется запросто в простой кабачок без соображений политического свойства. Но будьте спокойны! Я не пророню ни словечка о том, что признал ваше высочество, и это так же верно, как то, что меня зовут Маликаном, и как я дам колесовать себя за члена вашего дома!
   -- Да сядь же, -- сказал ему принц. -- Ведь мой отец разрешал тебе сидеть в своем присутствии. Так вот, присядь и давай поговорим. Ты можешь дать мне кое-- какие сведения. Приходилось тебе видеть короля?
   -- Ну еще бы! Ведь Лувр-то совсем близко от моего заведения, только по другую сторону!
   -- Каков король собою?
   -- Король-то? Коли говорить откровенно, странный он государь! Всегда нелюдимый вид... Вечно он болен, взволнован... Говорят, что сам-то он очень добрый, но вот... королева-мать доводит его до жестокости и бешенства...
   -- Ну, а... его сестра?
   -- Принцесса Маргарита? Вот что, ваше высочество: вы уж позвольте мне говорить с вами так же открыто, как приходилось, бывало, с вашим покойным батюшкой! Позволите? Да? Так вот, иной раз мне приходят в голову странные мысли. Вижу я, например, что ваше высочество соблюдает инкогнито, и вспоминаю, как наш земляк, капитан Пибрак, рассказывал вот в этом самом зале другому военному, что в Лувре поговаривают насчет брака Маргариты Валуа и Генриха Наваррского!
   -- А, так насчет этого говорили?
   -- Только вчера еще, ваше высочество! Ну так вот мне и пришло в голову, чго, по обычаям нашей страны, моему принцу захотелось сначала повидать принцессу Маргариту в неподготовленном виде, прежде чем начать ухаживать за ней!
   -- Что же, эта мысль не лишена остроумия! -- заметил принц улыбаясь. -- У нас говорят, что не следует покупать поросенка в мешке, и если принцесса некрасива...
   -- Вот уж нет, она хороша, как ангел!
   -- В таком случае мать была совершенно права, если пожелала видеть ее моей женой!
   -- Вот уж нет, должен я сказать и тут!
   -- Это почему?
   -- Да видите ли, ваше высочество, ваш покойный батюшка любил говорить, что лучше быть угольщиком и жить в своей хижине, чем одеваться в шелка и бархат, но искать приюта под чужой кровлей!
   -- Это золотые слова, Маликан.
   -- Конечно, наваррский король повелевает таким маленьким государством, что французский король в сравнении с ним является важным барином. Поэтому французская принцесса крови должна казаться лакомым кусочком для наваррского короля, но...
   -- Да договаривай же до конца, нелепый человек!
   -- Но и принцессы крови иной раз подвержены той же участи, что и простые горожанки, а именно: о них слишком много говорят!
   -- Эй, эй, друг мой! -- недовольно сказал Генрих, сердито сдвигая брови. -- Начинаешь ты издалека, да кончаешь уж очень близко!
   -- Простите великодушно, ваше высочество, но ваш покойный батюшка всегда позволял нам говорить с ним совершенно откровенно.
   -- Ну так говори, черт возьми!
   -- Так вот, если вашему высочеству придется когда-нибудь побывать в Нанси...
   -- У моего кузена Генриха де Франс?
   -- Вот именно. Так герцог Генрих сможет порассказать вам много всякой всячины о принцессе Маргарите!
   -- Маликан, -- сказал Генрих, -- ты верный слуга, и возможно, что твои советы и предостережения очень полезны. Но в данный момент я должен повиноваться желанию матери... Тише! -- перебил он сам себя, увидев входившего Ноэ.
   Маликан сделал вид, будто не замечает, что вошедший ищет принца. Он крикнул Миетту, приказав ей прислужить новому посетителю, а сам ушел за стойку.
   -- Чем могу служить вам? -- спросила Миетта.
   -- Ровно ничем, красавица, -- ответил Ноэ. Миетта скорчила гримаску и убежала. Ноэ подошел к принцу и сказал ему:
   -- Пибрак ждет вас!
   -- Вот как? -- ответил принц. -- Как же ты разыскал его?
   -- Да очень просто. Я отправился в Лувр с самым независимым видом. Часовой остановил меня, но я сослался на то, что хочу видеть капитана Пибрака. Только я назвал его имя, как из кордегардии вышел какой-то мужчина, подошел ко мне и сказал: "Это вы ищете меня? Я вас не знаю, но, судя по произношению, вы должны быть гасконским дворянином, ищущим моей протекции". С этими словами он утащил меня к себе в комнату, где я вручил ему письмо от королевы, вашей матушки. Вид знакомого наваррского герба на печати страшно взволновал Пибрака. Узнав, что вы здесь неподалеку, он приказал мне сейчас же сходить за вами и дал в провожатые пажа, который ждет нас луврских ворот. На прощанье Пибрак шепнул мне: "Попросите принца поторопиться, потому что я, вероятно, буду иметь возможность показать ему принцессу Маргариту!"
   Последняя фраза заставила Генриха вздрогнуть. Он сейчас же встал и, крикнув Маликану: "Покойной ночи, земляк!", взял под руку Ноэ и вышел с ним из кабачка. Впрочем он не преминул воспользоваться случаем, чтобы ущепнуть Миетту за подбородок, сказав ей подходящий комплимент.
   У ворот Лувра Ноэ поджидал прехорошенький паж. Он казался переодетой девушкой -- такой был белый и розовый.
   -- Как вас зовут, милочка? -- спросил его принц.
   -- Рауль, к вашим услугам, месье! -- с изящным поклоном ответил мальчик.
   Они прошли по целому ряду галереи, коридоров и зал, переполненных солдатами и придворными. Генрих внутренне улыбался, вспоминая простоту нравов наваррского двора.
   Наконец перед одной из дверей паж остановился и заявил:
   -- Здесь частная квартира господина Пибрака! "Гм!.. -- подумал принц. -- Старый сир де Пибрак живет в такой лачуге, в которой его сын, вероятно, не захочет держать своих лошадей. Но то в Наварре, а то в Лувре..."
   Паж открыл дверь и приподнял портьеру, пропуская принца. Генрих вошел в комнату.

IX

   Капитану де Пибраку было около сорока пяти лет. Это был высокий худощавый человек с орлиным носом и маленькими глазами. Он был родом из Гаскони, и его детство прошло под полуразвалившейся крышей убогой хижины отца. Когда Пибраку настал двадцатый год, отец дал ему старую лошадь, заржавевшую шпагу, кошель с пятьюдесятью пистолями и сказал:
   -- Если у дворянина нет предков, то он сам должен стать своим предком!
   Пибрак сразу оценил глубокомысленность этого совета и постарался выдвинуться своими средствами. Еще на родине он отличался выдающимися охотничьими способностями. При дворе французского короля Франциска II охота была в особенном фаворе, и молодой Пибрак сделал все, чтобы заставить говорить о себе. Наконец эти разговоры дошли до слуха короля, он приказал взять гасконца на следующую охоту, и там Пибраку сразу представился блестящий случай отличиться: собаки короля потеряли след зайца и беспомощно кружились на месте. Тогда Пибрак поймал след, довел всю компанию до старою дуплистого дуба, засунул руку в отверстие дупла и вытащил зайца за хвост.
   -- Клянусь честью, -- воскликнул король, -- это незаменимый субъект! Я хочу, чтобы он был при мне.
   Пибрак был определен в личную гвардию короля и быстро начал подниматься по лестнице отличий. Умер Франциск II, ему наследовал Карл IX, который был еще более страстным охотником, чем старший брат, и очень любил поговорить с Пибраком об охоте. Однажды, когда Карл IX выражал свое восхищение интересным охотничьим эпизодом, рассказанным ему Пибраком, последний сказал:
   -- Эх, ваше величество, -- если бы я был капитаном вашей гвардии, тогда я по долгу службы был бы постоянно около вас и мог бы рассказать вам много интересного.
   -- Черт возьми! -- ответил король. -- Ваши сказки становятся слишком дорогими для меня!
   -- Полно, ваше величество, -- невозмутимо возразил Пибрак, -- разве для короля может быть дорогим то, что действительно хорошо?
   Король рассмеялся, и Пибрак стал капитаном гвардии. Так совершилась быстрая карьера этого незначительного беарнского дворянчика, которому наваррская королева Жанна Д'Альбрэ поручила теперь своего сына и его спутника.
   При входе принца Пибрак с трудом подавил возглас изумления, вызванного разительным сходством Генриха с его покойным отцом. Но тут был паж, а потому Пибрак ограничился любезным приветствием.
   -- Добро пожаловать, дорогие земляки!
   Паж, отпущенный знаком руки Пибрака, ушел. Тогда капитан сразу переменил обращение.
   -- Ваше высочество изволили прибыть как нельзя более вовремя, -- почтительно сказал он.
   -- В самом деле? -- отозвался принц.
   -- И если вам угодно, я покажу вам сейчас принцессу так, что она будет не в состоянии видеть вас. Но вам, мой юный друг, -- обратился он к Ноэ, -- придется подождать нас здесь!
   -- Жаль! Я тоже с удовольствием взглянул бы на принцессу!
   -- ответил Ноэ.
   -- Это невозможно, потому что там, куда я поведу его высочество, двоим сразу не поместиться. Ну-с, пожалуйте сюда, -- продолжал он, подводя принца к громадному шкафу, наполненному книгами и рукописями. -- Это моя охотничья библиотека.
   -- Уж не собираетесь ли вы показать мне принцессу в обнаженном виде? -- улыбнулся Генрих.
   -- Сейчас увидите, ваше высочество! -- ответил Пибрак, открывая дверцу шкафа и раздвигая рукой несколько томов. В образовавшуюся щель он просунул руку, нащупал какую-то пружину, нажал ее, и книжные полки сразу развернулись в противоположную сторону, обнаруживая замаскированный ими проход.
   -- Однако! -- воскликнул принц.
   -- Это еще одно из самых маленьких луврских чудес, -- ответил Пибрак. -- Впрочем, если бы королева Екатерина обнаружила, что мне известен этот проход, ей самой еще неизвестный, она давно приказала бы своему верному дружку Рене отправить меня на тот свет!
   -- Как же вам удалось обнаружить этот тайник?
   -- Совершенно случайно. Потом-то я вспомнил, что в этой комнате спал когда-- то король Генрих Второй, а в комнате принцессы Маргариты жила Диана де Пуатье. Через этот тайник она по ночам навещала короля, о чем королева Екатерина, разумеется, ничего не должна была знать. Но обнаружить этот тайник было еще мало: надо было узнать, в какую часть комнаты принцессы он ведет и как его можно будет использовать. Я ухватился за первый удобный случай, чтобы проникнуть в комнату принцессы и тщательно осмотреть ее. Мне удалось обнаружить, что в резном распятии, помещенном у одной из стен, имеется небольшое отверстие. Исследовав затем тайник, я обнаружил отверстие и там. Оказалось, что тайник приходился как раз позади распятия. Отлично! Я расширил при удобном случае это отверстие и убедился, что через него можно свободно наблюдать за всем, что происходит в комнате принцессы. Конечно, я сейчас же приладил туда пробку, и теперь время от времени я прихожу и вынимаю ее, когда мне это бывает нужно.
   -- А, так это бывает нужно вам? -- с тонкой улыбкой спросил принц.
   -- Еще бы! Королева часто приходит к принцессе и рассказывает ей о своих планах и делах. Однажды я услышал, как Екатерина выражала твердое намерение подсыпать мне в пищу какого-нибудь снадобья от Рене. Она сердилась на меня за то, что я похвалил двух собак, подаренных королю принцем Конде, злейшим врагом королевы. А король так любит охоту, что подаривший ему хороших собак сразу становится его лучшим другом. Что было делать? На следующий день я перед охотой силком заставил обеих собак надышаться серой, отчего они сразу потеряли нюх. Король обозлился, тут же прострелил головы обеим собакам и резко попросил принца Конде избавить его на будущее время от таких подарков. Дружба с Конде тут же кончилась, зато королева Екатерина стала обращаться со мной как с лучшим другом! Как видите, ваше высочество, это отверстие в распятии -- преполезная штука. Ну да вы сами сейчас убедитесь в этом! -- С этими словами Пибрак взял принца под руку и повел его по темному коридору, шепнув:-- Только, Бога ради, не делайте шума! Помните -- стены в Лувре обладают большим резонансом. Принцесса в этот момент занимается своим туалетом, вы увидите ее в полном блеске ее божественной красоты.
   Затем Пибрак осторожно вытащил пробку -- при этом блеснул маленький луч света -- и сказал принцу:
   -- Смотрите!
   Генрих прижался глазом к отверстию и замер, ослепленный представившимся ему зрелищем. Маргарита Валуа сидела лицом к принцу перед большим зеркалом полированной стали. Две хорошенькие камеристки причесывали ее. Генрих слышал много рассказов о красоте Маргариты, но то, что он увидел, значительно превосходило все его ожидания. Принцесса показалась ему такой красивой, что в нем одновременно вспыхнуло два желания: одно -- стать лицом к лицу с герцогом Генрихом Гизом, имея в руках шпагу, а в зубах кинжал; другое -- свернуть шею этому болтуну Маликану, который делал столь компрометирующие намеки на отношения Генриха Гиза с этой дивной красавицей.
   Появление нового лица в комнате принцессы отвлекло Генриха от созерцания красоты Маргариты. Этим новым лицом была женщина, которая казалась олицетворением страсти, энергии и властолюбия. То была сама Екатерина Медичи, пред которой, трепеща, склонялась вся Франция, Видно было, что королева находилась в сквернейшем настроении. Она кисло сказала дочери:
   -- Хорошо быть такой молодой и красивой, как вы, милочка! По крайней мере, можно не думать с утра до вечера ни о чем, кроме туалетов!
   -- Когда я стану королевой, -- с очаровательной улыбкой ответила Маргарита, -- тогда я буду вмешиваться в политические дела, а пока...
   -- Ты скоро станешь королевой, дочь моя!
   Принцесса вздрогнула, улыбка сразу сбежала с ее лица.
   -- Но это еще не решено, надеюсь! -- сказала она.
   -- Это решено, -- возразила мать. -- Так хочет политика! Принцесса сильно побледнела и взволнованно сказала:
   -- Значит, мне придется выйти замуж за принца Наваррского? Да ведь это какой-то мужлан, недотепа, пастух, от которого разит чесноком и луком!
   -- Дурочка! -- шепнул Генрих.
   -- Значит, придется жить в Нераке, -- продолжала Маргарита, -- в старом, развалившемся замке, где дует изо всех дверей и крыша протекает?
   -- На те деньги, которые принц получит в виде твоего приданого от короля, -- холодно возразила королева, -- он будет в состоянии заново перестроить замок!
   -- Жить в Нераке, среди неотесанного мужичья, слушающего проповеди! -- продолжала отчаиваться принцесса.
   -- Тебе построят там хорошенькую католическую церковь! -- возразила королева.
   -- А главное, я уверена, что этот наваррский остолоп совершенно не понравится мне!
   -- Ну, не скажи, милая! Если он похож на своего отца, то он очень правится тебе! "Черт возьми! -- подумал Генрих. -- Не хуже же я Генриха Гиза?"
   -- Я получила письмо от королевы Наваррской, -- продолжала Екатерина. -- Она пишет, что через пягь-шесть недель приедет в Париж с сыном... -- Ваше величество! -- сказала Маргарита. -- Я подчинюсь политической необходимости, раз мой брак с принцем Наварским кажется вам таковой. Ноя буду очень благодарна, если до той поры вы небудете говорить со мной ни о наварской королеве, ни о ее сыне, одевающемся, вероятно, в мужицкий камзол грубого сукна!
   "Не беспокойся, милочка! -- подумал Генрих. -- Я разоденусь в шелка, а тогда... посмотрим!"
   Дверь открылась, и вошел паж. Это был Рауль, который перед тем провел наших героев к Пибраку.
   -- Что тебе, крошка? -- спросила его королева.
   -- Ваше величество, -- сказал Рауль, -- мессир Рене хочет видеть ваше величество.
   Угрюмое лицо королевы сразу просветлело.
   -- Так он приехал? -- радостно сказала она. -- Веди его сюда, Рауль!
   Паж приподнял портьеру, и вошел Флорентинец. Рене был в ужасном виде: запыленный, истерзанный, весь какой-то помятый.
   -- О Господи! -- вскрикнула королева Екатерина. -- Что с тобой, Рене? Откуда ты?
   -- Из тюрьмы, ваше величество!
   -- Из тюрьмы?
   -- Да, ваше величество, трудно поверить, что в сорока лье от Парижа два провинциальных дворянина и кабатчик осмеливаются напасть на человека, находящегося под вашим покровительством, осмеливаются свалить его на пол, обыскать, связать по рукам и ногам и бросить в погреб, где он чуть-чуть не умер от голода и жажды!
   -- Эти господа, вероятно, не знали твоего имени!
   -- Я назвал им себя, грозил вашим царственным гневом, но они ответили мне презрительным смехом и ударами.
   -- Ты можешь быть спокоен, Рене, -- сказала королева, глаза которой вспыхнули пламенем злобы и ненависти. -- Ты будешь отомщен, а эти господа повешены!
   Принц не был трусом, но при этом обещании почувствовал, что волосы слегка шевелятся у него на голове.

Х

   Пибрак не мог даже подумать, что дворянами, о которых говорил Рене, были его гости. Но разговор королевы с Рене все же произвел на него удручающее впечатление, и он поспешил увести принца обратно в комнату. Увидев их, Ноэ выразил желание полюбоваться в свою очередь на принцессу Маргариту. Пибрак объяснил ему, как надо пройти, и рекомендовал соблюдать величайшую осторожность, а Генрих, смеясь, крикнул вдогонку:
   -- Смотри повнимательнее, потому что ты увидишь там кое-кого, кто вызовет у тебя не очень-то приятные ощущения. Пибрак взглядом попросил принца объяснить эти непонятные ему слова. Тогда Генрих сказал:
   -- В то время как Ноэ будет любоваться принцессой, я расскажу вам приключение, случившееся с нами три дня тому назад между Блуа и Орлеаном. Дело в том, что этими провинциальными дворянами о которых рассказывал королеве Рене, были я и Ноэ!
   Пибрак даже подскочил от ужаса и изумления.
   -- Как, ваше высочество? Это были вы?
   -- Мы самые!
   -- Господи, да ведь вы пропали теперь! Ведь лучше восстановить против себя электора палатинского, императора германского, английского и испанского королей -- всех вместе, чем одного только Рене Флорентийца!
   -- Полно! -- небрежно ответил принц. -- Королева Екатерина не обладает достаточной полнотой власти, чтобы повесить наваррского принца. А кроме того, она все же призадумается, прежде чем решится отправить на тот свет будущего супруга ее дочери!
   -- Все это верно, -- упавшим голосом возразил Пибрак, -- но только ровно ничего не доказывает...
   Их разговор был прерван появлением Ноэ, который сказал:
   -- Черт! Я видел принцессу Маргариту, но видел также весьма гнусную фигуру, и вы были совершенно правы, Анри, когда сказали, что эта фигура вызовет во мне не очень-то приятные ощущения!
   -- Что вы наделали, господа! -- продолжал Пибрак. -- Ведь, имея своим врагом Рене, надо быть готовым ко всему! Если Рене встретит вас, он прикажет вас арестовать, а тогда вам волей-неволей придется раскрыть свое инкогнито!
   -- Черт! Об этом-то я и не подумал! Так что же вы посоветуете мне, господин Пибрак?
   -- Я посоветую вам надеть плащ, отправиться поскорее в гостиницу, где вы остановились, приказать оседлать лошадей и мчаться вон из Парижа!
   -- Значит, вы советуете мне вернуться в Наварру?
   -- Да, ваше высочество!
   Генрих молчал, задумчиво опустив голову. Вдруг он встал, подошел к окну, распахнул его и сказал, показывая рукой на небо:
   -- Господин Пибрак! Вы второй беарнец, который говорит мне сегодня, что для меня было бы лучше отказаться от тех планов, ради которых я приехал сюда. Но взгляните вот на эту звезду! Я верю, что это моя звезда!
   -- Она всегда появляется на юго-западе, со стороны Наварры, ваше высочество!
   -- Да, с Наварры взойдет она на горизонте и засияет над Парижем! -- Пибрак и Ноэ удивленно взглянули на принца, не понимая, что хотел сказать он этой фразой. А принц продолжал: -- В моей душе слышится таинственный голос, который твердит мне: "Ты должен жениться на Маргарите Валуа не потому, что она прекрасна, не потому, что ты полюбишь ее или будешь любим ею, а потому, что благодаря этому браку великие события осуществятся, несмотря на все препятствия!" Говоря это, Генрих гордо вскинул голову, и вся его фигура дышала таким царственным величием, что Пибрак и Ноэ были очарованы.
   Воцарилось молчание. Первым его нарушил Пибрак.
   -- Ваше высочество, -- произнес он, -- мне нечего сказать на ваши слова. Я не знаю, какая судьба ждет вас, но читаю в ваших глазах, что вы будете великим государем. Вы говорите, что это ваша звезда так ярко горит на небе? В таком случае смотрите на нее, следуйте ей, не слушайте ничьих советов, кроме нее, потому что люди, верящие в свою звезду, -- сильные, большие люди!
   Опять наступило глубокое молчание. Видя, что Пибрак о чем-то глубоко задумался, принц спросил его:
   -- О чем вы думаете?
   -- Я стараюсь найти способ обезвредить Рене, -- ответил капитан королевской гвардии. -- Разумеется, укус змеи не всегда смертелен, но все же причиняет сильную боль. Раз вы не хотите раскрыть свое инкогнито, надо найти способ обуздать Рене.
   -- Но каким же образом? -- спросил Генрих.
   -- Подлых трусов можно обуздать страхом, -- ответил Пибрак. -- Рене -- фаворит королевы Екатерины, но если бы вы оказались под покровительством короля...
   -- Господи! -- улыбнулся Ноэ. -- Это было бы лучше всего! Но как может случиться, что король ни с того ни с сего возьмет под свое покровительство людей, которых не знает?
   -- Ну, вы должны знать, что у нас на родине счастливые мысли водятся в большем изобилии, чем деньги!
   -- Это правда, господин Пибрак!
   -- Вот мне и пришла в голову счастливая мысль. Сейчас вы вернетесь к себе в гостиницу, а через час к вам явится Рауль и доставит парадные придворные костюмы. Сегодня вечером в Лувре чествуют испанского посланника. Бал затянется на всю ночь. Знакома ли вашему высочеству карточная игра, называемая "ломбр"?
   -- Еще бы! Его высочество считается первоклассным игроком!
   -- ответил Ноэ.
   -- Тогда все обстоит благополучно. Подробности я сообщу вам вечером. А теперь возвращайтесь к себе домой и ждите.
   Принц и Ноэ закутались в плащи, и Пибрак провел их по маленькой лесенке к потерне, выходившей к реке. Отойдя на порядочное расстояние от Лувра, Ноэ сказал:
   -- Да, Анри, ваша женитьба на принцессе Маргарите грозит большими осложнениями. Почему вы все настаиваете на этом браке?
   -- Да ведь принцы не женятся, подобно простым людям, только для того, чтобы иметь свой дом и семью! Мне приходится считаться с политикой, Ноэ!
   -- Политика -- незрелый плод, Анри. Яблоко любви слаще!
   -- Но я и не отказываюсь от этого фрукта!
   -- А, так вы все еще думаете о красотке-еврейке?
   -- Еще бы! А кроме того, мне приходит в голову смешная мысль: хорошо бы влюбить в себя принцессу Маргариту, которая уверяет, будто я -- неотесанный мужлан.
   Они проходили как раз по мосту Святого Михаила.
   -- Ба! -- сказал Ноэ. -- Ночь очень темна, а этот бандит Рене, должно быть, все еще в Лувре. Надо заглянуть к нему в лавочку и повидать прекрасную Паолу!
   -- Но послушай, Ноэ, -- сказал принц, -- ты, видно, очень хочешь, чтобы нас повесили? После того как ты запер проклятого итальянца в погребе, ты еще хочешь обольстить его дочь?
   -- Обязательно, и именно для того, чтобы не быть повешенным, -- ответил Ноэ и, не обращая внимания на принца, подошел к лавочке парфюмера.
   Мост был погружен во мрак, но лавочка внутри была ярко освещена. Прекрасная Паола сидела за конторкой, перед ней стоял Годольфин в пальто и со шляпой в руках.
   -- Отойдем в сторону, он сейчас выходит! -- шепнул принцу Ноэ.
   Действительно, вскоре Годольфин показался на пороге лавочки и сказал дочери Рене:
   -- Вы сейчас же запрете магазин, Паола!
   -- Хорошо, -- ответила девушка.
   -- Я скоро вернусь -- только возьму от портного парадный камзол мессира Рене!
   -- Пожалуйста, не торопитесь, -- насмешливо ответила девушка, -- я не скучаю без вас, красавец Годольфин!
   Молодой человек глубоко вздохнул и поспешно ушел. Выждав, пока шум его шагов затих, Ноэ сказал:
   -- Вот что, Анри, давайте заключим союз.
   -- Идет!
   -- Я помогу вам в ваших шашнях с красоткой-еврейкой! А вы оставите меня сейчас наедине с хорошенькой парфюмершей. Идите в гостиницу, я скоро приду туда!
   -- Но послушайте, несчастный, -- сказал принц, -- ведь Рене может вернуться с минуты на минуту!
   -- Э, велика важность! -- ответил Ноэ. -- Под мостом течет Сена, в которой можно всегда спастись вплавь!
   Паола приотворила дверь лавочки, чтобы подышать свежим воздухом, но, увидев, что к ней идет какой-то мужчина, отскочила назад. Этим и воспользовался Ноэ и смело вошел в оставшуюся незакрытой дверь. Теперь Паола узнала красивого дворянина, ссылавшегося утром на свое знакомство с ее отцом, и покраснела.
   -- Простите меня, сударыня, -- сказал он, -- я пришел слишком поздно, но я провинциал и плохо знаком со столичными обычаями... Брррр! Не находите ли вы, что сегодня стало холодно? -- И с этими словами Ноэ затворил за собой дверь.
   -- Однако, месье...-- начала девушка.
   Простите меня, -- перебил ее Ноэ, -- но я забыл здесь кое-что и пришел просить, чтобы вы отдали мне забытое!
   -- Но что же вы забыли? -- растерянно спросила девушка, глядя, как он запирает дверь на засов.
   -- Свое сердце! -- ответил Иоэ.
   -- Однако...-- снова начала было Паола, пытаясь взять строгий тон. Но Ноэ, не смущаясь, продолжал:
   -- Быть может, мне еще не скоро придется снова застать вас наедине, а потому я непременно теперь же должен сказать вам, что люблю вас! О, как вы прекрасны!
   -- Боже мой, -- смущенно бормотала Паола, не зная, что ей делать. -- Отец может прийти с минуты на минуту... Этого еще недоставало! -- с тревогой крикнула она, видя, что Ноэ опускается пред нею на колени. -- Ведь на окнах нет ставен, могут увидеть... Так идите хоть сюда! -- с отчаянием сказала она, увлекая Ноэ в маленькую комнатку, смежную с лавочкой и обставленную с большой роскошью. -- Знаете ли вы, сударь, -- продолжала она, стараясь суровым тоном замаскировать ту радость, которая против воли вспыхнула у нее на сердце при виде того, как Ноэ снова опустился пред нею на колени и нежно обвил се стан, -- знаете ли вы, что ваше поведение переходит все границы?
   -- Я люблю вас! -- ответил Ноэ, взяв ее руку.
   -- Но бегите же прочь, безрассудный! -- сказала она, не отнимая, однако, своей руки у Ноэ.
   Последний не успел ответить ей что-либо, как в дверь лавочки сильно постучали и чей-то голос крикнул:
   -- Паола! Годольфин!
   -- Боже мой! Отец! -- растерянно шепнула Паола. -- Если он застанет вас здесь, он убьет вас!
   Она взволнованно оглядывалась по сторонам, разыскивая какую-нибудь норку, в которую можно было бы спрятать смелого влюбленного. Наконец, когда с улицы вновь послышался отчаянный стук, она втолкнула Ноэ в свою уборную и побежала открывать дверь, шепнув:
   -- Не шевелитесь, иначе вы погибли!

XI

   Если бы Рене не был сам так расстроен, он непременно заметил бы, как бледна и взволнована его дочь. Но теперь он только сердито буркнул:
   -- Что ты, спала, что ли? Не можешь поторопиться...
   -- Я не спала, -- ответила девушка, -- просто я боялась, потому что Годольфина нет дома.
   -- А куда провалился этот бродяга, нищий?
   -- Он пошел к портному за вашим парадным платьем.
   Рене бросил на прилавок плащ и шляпу и, пройдя в комнату дочери, сердито уселся там в кресло. Паола с бьющимся сердцем подвинула свое кресло к двери уборной.
   -- Черт знает что такое, -- сказал Рене, угрюмо осматривая дочь. -- Ты разодета, словно принцесса. Неужели надо разодеваться в пух и прах, чтобы торговать духами?
   -- Что же мне, нищенкой одеваться, что ли? -- недовольно возразила Паола.
   -- Не нищенкой, но согласно твоему положению!
   -- Кажется, я -- ваша дочь!
   -- А что я такое? Жалкий торговец парфюмерией.
   -- Полно, отец! Разве я не знаю, что вы очень богаты, так богаты, что давно могли бы бросить все это и зажить барином в собственном дворце. К тому же вы дворянин. И я совершенно не понимаю, что мешает вам жить согласно своему званию, придворному положению и состоянию, что мешает вам выдать меня замуж за знатного дворянина!
   -- Проклятие! -- крикнул Рене. -- Да ты хочешь, видно, убить своего отца, несчастная?
   Паола с недоумением взглянула на отца, слова которого казались ей совершенно непонятными. Рене сейчас же переменил тон и продолжал:
   -- Прости меня, милая девочка! Я кажусь тебе тираном-отцом, который жертвует счастьем своей дочери по непонятному капризу... А между тем Бог свидетель, что я страстно желал бы видеть тебя женой знатного дворянина, важной дамой, утопающей в довольстве и холе. Ведь ты прекрасна, Паола; кроме тебя, я никого не люблю на свете, и все-таки твое замужество невозможно!
   -- Но почему?
   -- Потому что в тот день, когда ты выйдешь замуж за дворянина, я умру! -- Флорентинец привлек к себе дочь, посадил ее к себе на колени и спросил: -- Веришь ли ты во влияние созвездий, в предсказания гадалок, в волхвование, осуществляемое путем наговоров и волшебных снадобий?
   -- Разумеется нет, -- улыбаясь, ответила Паола. -- Ведь я христианка!
   -- Я тоже христианин, -- сказал Рене, -- а все же верю в это... В юности я был уличным мальчишкой и зарабатывал свой хлеб разными мелкими поручениями. Спать мне приходилось где попало, прямо под открытым небом. И вот однажды мне пришлось столкнуться со старой цыганкой, которая в благодарность за какую-- то мелкую услугу предсказала мне мою судьбу. Она сказала мне, что я буду обладать огромным состоянием, что я буду одновременно и купцом, и знатным барином, что масса людей будет трепетать предо мной. Но у меня будет дочь, и вот в тот момент, когда эта дочь выйдет замуж за дворянина, а я прекращу свою торговлю, я погибну трагической смертью. Теперь ты понимаешь, почему я не могу бросить торговлю и позволить тебе выйти замуж. Предсказание цыганки до сих пор оправдалось во всем, значит, оно оправдается и в этой части!
   -- Боже мой. Боже мой! -- с отчаянием сказала Паола.
   -- Будет хныкать! -- крикнул парфюмер, ставший снова грубым и резким. -- Ступай, молись и ложись спать! Сказав это, Рене отправился по лестнице наверх.
   Паола подбежала к двери уборной и хотела выпустить Ноэ, но в это время с улицы опять постучали. Это был Годольфин, вернувшийся с платьем Рене. Паола надеялась, что Годольфин поднимется наверх и отнесет платье хозяину, но Рене сам спустился вниз, надел новый камзол, пристегнул шпагу, взял шляпу и плащ и сказал Годольфину:
   -- Закрой ставни и ложись! На колокольне бьет уже десять часов!
   Он ушел, а Годольфин пунктуально выполнил его приказание. Паола убежала к себе, заперла дверь своей комнаты на засов, опустила тяжелую портьеру и поспешила выпустить Ноэ из его тесного убежища.
   -- Уф! -- сказал молодой человек переводя дух. -- Как там душно! Однако, кажется, судьба не хочет, чтобы я так скоро расстался с вами!
   -- Боже мой, а завтра вернется отец... быть может, он придет еще сегодня ночью... Боже мой. Боже мой!
   -- Не беспокойтесь, -- сказал Ноэ, -- я выскочу из окна!
   -- Но вы расшибетесь насмерть!
   -- А не найдется ли у вас веревки?
   -- Ну конечно найдется! -- с восторгом сказала Паола. -- Там в лаборатории...-- И быстро, словно вспугнутая козочка, она взбежала по лестнице и вернулась с веревкой.
   -- Веревка не очень толста, но кажется мне достаточно прочной, -- сказал Ноэ. Паола открыла окно. Молодой человек привязал веревку за болт ставней и произнес:
   -- А теперь, когда все готово для моею бегства, давайте поговорим!
   -- Да нет же, -- испуганно ответила она, -- умоляю вас, спасайтесь скорее! Я боюсь... Разве вы не слышали, что говорил отец? Он страшно суеверен.
   -- Ну что же, -- ответил Ноэ, обнимая и целуя девушку. -- Будем любить друг друга втайне, и вы увидите, что ваш батюшка не почувствует себя хуже от этого!
   -- Но послушайте, месье...
   -- Ах так! -- капризным тоном перебил ее Ноэ. -- Ну, так я вам вот что скажу, сударыня: если вы не дадите мне слова, что мы снова увидимся, я выброшусь из окна и разобью себе голову о перила моста!
   -- Да вы с ума сошли! Это безумие!
   -- Пусть безумие, но я сделаю так, как говорю: даю вам честное слово!
   -- Но я не хочу...
   -- Так вы позволите мне завтра навестить вас?
   -- Но вы окончательно сходите с ума! Ведь Годольфин будет в лавке!
   -- Господи, раз я могу выйти через окно, то могу и войти тем же путем! Слушайте: завтра я принесу с собой шелковую лестницу. Когда я буду проезжать в лодке под мостом, вы кинете мне веревку, я привяжу к ее концу лестницу, вы втянете ее наверх, привяжете к окну, и я поднимусь к вам так же просто, словно по луврской парадной лестнице! Ну, согласны вы? Так вы еще колеблетесь? Ну, так я считаю до трех. Если вы за это время не дадите мне своего согласия, я приведу в исполнение угрозу! Раз... два...
   -- Остановитесь! -- с ужасом крикнула Паола. -- До завтра! Ноэ обнял молодую девушку, приник к ней долгим поцелуем, затем вскочил на окно, взялся за веревку и быстро спустился вниз. Достигнув конца веревки, он смело бросился в воду, на несколько секунд скрылся из глаз, затем снова вынырнул и спокойно поплыл к берегу.
   -- Бррр! -- пробормотал он, вылезая на сушу и отряхиваясь. -- Вода не очень-- то тепла! И, сказав это, он бегом направился к гостинице, где его с нетерпением поджидал Генрих Наваррский.
   Принц начинал уже беспокоиться, не случилось ли с Ноэ какого-нибудь несчастья, но в этот момент Амори появился в дверях. Сначала принц даже вскрикнул от радости, а затем не мог удержаться от смеха при виде приятеля, покрытого грязью и тиной.
   -- Откуда ты? Что с тобой случилось? -- спросил он.
   -- Я купался в Сене. Вода холодна... бррр!
   -- Он тебя бросил в воду?
   -- Ну уж нет, черт возьми! Я сам избрал этот путь... Впрочем, разрешите мне сначала переодеться, а потом я расскажу вам все.
   Ноэ ушел к себе в комнату переодеваться. Его переодевание заключалось в том, что он сбросил с себя мокрое платье и белье и закутался в одеяло. В этом живописном наряде он вернулся к своему царственному другу, который ждал его уже за накрытым к обеду столом. За едой он рассказал принцу все, что с ним случилось и что ему пришлось подслушать из своего убежища.
   -- Черт возьми! -- сказал Генрих. -- Не знаю, какое средство изобрел Пибрак для нашей безопасности, но если Рене действительно так суеверен, то я, кажется, и сам сумею предохранить нас от укуса этой ядовитой гадины!
   -- А именно?
   -- Я еще не выяснил себе этого вполне; потом расскажу. В этот момент в дверь постучали.
   -- Должно быть, это Рауль, -- сказал Генрих. -- Войдите! Но это был не Рауль, а тот самый юный приказчик, который утром проводил их к дому красотки-еврейки. При виде его Генрих почувствовал сильное сердцебиение.
   Приказчик низко поклонился, подал принцу письмо, поклонился еще раз и ушел.
   -- Однако! -- сказал Ноэ. -- Неужели интрижка вашего высочества окажется такой же удачной, как и моя? Генрих вскрыл письмо и прочел вслух:
   -- "Ваше высочество! Человек, который передаст Вам это письмо, предан мне душой и телом, я же настолько рассчитываю на Вашу порядочность, что верю, что это письмо будет сожжено сейчас же после прочтения. Понадобился очень сильный побудительный мотив, чтобы я решилась написать Вам это письмо в такой момент, когда муж может войти ко мне в комнату каждую минуту. Ваше высочество! Графиня де Граммон, поручая Вам письмо ко мне, не знала, какую жалкую жизнь я веду. Мой муж страшно ревнив, несправедлив ко мне, вечно мрачен и резок. Я живу узницей в собственном доме и окружена шпионами, подстерегающими каждый мой шаг. Я даже лишена возможности принимать у себя своих подруг! Вы спасли нас три дня тому назад от опасности худшей, чем смерть. И что же? Когда мы расстались, муж осыпал меня упреками, оскорблениями, ревнивыми подозрениями. Он уже ревновал меня к Вам! Небо было милостиво ко мне и направило Вас ко мне в дом в тот момент, когда мужа не было. Старый Иов постарался описать Вас и Вашего спутника как мог лучше, но муж не узнал Вас по этому описанию. Это еще большое счастье для меня, и я прошу Вас не появляться более на Медвежьей улице -- это необходимо для моего спокойствия. Тем не менее мне необходимо сообщить Вам один секрет. Где и как могу я сделать это? Пока еще я не могу сказать Вам этого, но позвольте мне надеяться, что, если я назначу Вам место встречи, будь то днем или ночью, Вы явитесь в указанное место. Остаюсь покорной слугой Вашего высочества! Сарра".
   -- Что ты думаешь об этом письме? -- спросил принц, окончив чтение.
   -- Да думаю, что письмо Коризандры уже оказало свое действие.
   -- Ну вот еще! Неужели ты можешь думать это?
   -- Я уверен, что Самуил Лорьо вовсе не ревнив, а его жена ловкая особа, которая уже начала потихоньку опутывать наваррского принца тонкой паутиной!
   Генрих собирался ответить приятелю что-то очень резкое, но в этот момент в дверь снова постучали.
   На этот раз явился Рауль, Юный паж вошел в сопровождении дворцового лакея, несшего большой, тщательно увязанный пакет. Лакей положил свою ношу на стул и удалился по знаку пажа. Тогда паж сказал:
   -- Одевайтесь, господа! Господин Пибрак ждет вас! Генрих и Ноэ оделись в мгновение ока, и Рауль, который при первой встрече не без скептицизма окинул взором их грубый провинциальный наряд, теперь должен был согласиться в душе, что знакомые господина Пибрака умеют справляться со всеми тонкостями модного платья и что придворный туалет во всей роскоши шелка, бархата и дорогих кружев далеко не чужд им. Когда они были готовы, паж сказал:
   -- Пожалуйте, господа, у меня здесь экипаж. Они уселись. Рауль громко скомандовал: "В Лувр!" -- и это произвело громадное впечатление на хозяина гостиницы, присутствовавшего при отбытии своих постояльцев. Через четверть часа они остановились у ворот королевского дворца.

XII

   Проводив Генриха и Ноэ до выхода из потерны, Пибрак вернулся к себе и потом прошел в королевский кабинет.
   Карл IX сидел с ногами в кресле, погруженный в чтение трактата о дрессировке ловчих птиц. Услышав шум шагов Пибрака, он поднял голову и сказал:
   -- А, это вы, мой капитан?
   -- Это я, ваше величество! -- ответил Пибрак с низким поклоном, -- Но ваше величество, кажется, заняты, так я спешу удалиться...
   -- Наоборот, останься, Пибрак! -- сказал король. -- Нет ли у тебя чего-нибудь новенького?
   Карл IX принадлежал к числу тех государей, которые изнывают от скуки и вечно жаждут хоть какого-нибудь развлечения. Поэтому он решительно ко всем обращался с этим вопросом, и положительный ответ приводил его в восторг.
   -- Пожалуй, есть, ваше величество! -- ответил Пибрак. При этом ответе лицо короля сразу просветлело, и его взгляд засверкал любопытством.
   -- Ну? Да неужели? -- крикнул он, радостно потирая руки, -- Присаживайся сюда, дружище Пибрак, и рассказывай!
   Пибрак уселся на табурет, указанный ему королем. Таинственная улыбка на его лице еще более разожгла любопытство короля.
   -- Насколько я знаю, -- сказал Пибрак, -- ваше величество не очень-то любит Рене?
   -- Клянусь Богом, -- воскликнул король, -- Рене -- самый отъявленный негодяй, какого только можно представить себе. Я уже давно вздернул бы его на виселицу, если бы он не состоял под покровительством королевы-матери, ну а она так дорожит им, что, повесь я его, она была бы способна поджечь Лувр! Ты хотел рассказать мне что-нибудь о нем, Пибрак? Да? Черт возьми, уж не умер ли проклятый итальянец? Вот было бы славно! Я избавился бы от него и сам был бы тут ни при чем!
   -- Умереть-то он не умер, ваше величество, но с ним случилось довольно неприятное приключение!
   -- Ба! А что именно?
   -- Ему дали порядочную взбучку.
   -- Кто же именно? Какие-нибудь уличные безобразники?
   -- Нет, ваше величество, это было в провинциальной гостинице. Парфюмер хотел похитить красивую женщину, а два проезжих провинциальных дворянина избили Рене и заперли ею в погреб. Как он выбрался оттуда, я не знаю; знаю только, что сегодня он вернулся в самом отвратительном настроении!
   -- Однако, -- сказал король, принимаясь громко хохотать, -- эти господа отличаются незаурядной храбростью!
   -- Они гасконцы, ваше величество!
   -- И я с удовольствием посмотрел бы на них, -- продолжал король.
   -- Господи, а я-то хотел просить ваше величество разрешения представить их вам. Одного из них зовут де Ноэ, другого -- сир де Коарасс. Последний -- очень красивый парень и, вероятно, явился результатом супружеской неверности покойного короля Антуана Бурбонского. Между прочим, сир де Коарасс -- отличный игрок в ломбр...
   -- Черт возьми! -- воскликнул король. -- Да ведь все, окружающие меня, прямо-таки сапожники в этой игре! Даже сам принц Конде ни черта не понимает в ломбре, и, кроме тебя и меня, нет настоящих игроков! Непременно приведи ко мне этих гасконцев; сегодня же приведи, а то весь этот бальный шум только утомляет меня!
   -- О, в таком случае я могу обещать вашему величеству интересную партию! К тому же ваше величество получит возможность доставить проклятому Рене несколько весьма неприятных минут!
   -- Это каким же образом?
   -- А вот как! Ведь ваше величество имеет привычку очень поздно показываться на балу. Вы занимаетесь своей игрой, в полночь двери кабинета распахиваются, и приглашенные могут видеть ваше величество за карточным столом... Ну-с, если Рене увидит, что за столом вашего величества сидят те самые дворяне, которых он хотел бы растерзать на клочки, то...
   -- Понимаю, дружище, понимаю! -- весело перебил его король. -- Так и будет! Отлично!.. Подать обед! -- приказал он камергеру, появившемуся на его звонок. -- Не хочешь ли пообедать со мной вместе, Пибрак?
   -- Ваше величество, вы просто переполняете чашу своих милостей... Но не разрешите ли вы мне удалиться на минуточку?
   -- Ступай, но приходи поскорее!
   Пибрак разыскал Рауля, приказал ему отправиться с платьем к Генриху Наваррскому и Ноэ, а сам поскорее вернулся к королю. Все шло как по писаному, и это еще более утончило обычное остроумие Пибрака. Он всегда был великолепным рассказчиком, обладавшим весьма большим запасом всевозможных историй, а теперь просто превзошел сам себя.
   Король непрерывно смеялся, и не раз даже слезы выступали у него на глазах от сильного смеха.
   -- Однако что это за шум? -- спросил вдруг король.
   -- Должно быть, прибыл испанский посол, ваше величество! Да вот и музыка!.. Бал начинается...
   -- Да, да, дружище Пибрак, -- сказал король, -- моя матушка действует так, как если бы меня вообще не было на свете. Без тебя мне и пообедать-то пришлось бы совершенно одному. Ну да ладно! Пошли мне моих пажей, я оденусь, а как придут твои молодчики, так веди их сюда!
   Пибрак ушел к себе и стал ждать молодых людей. Было одиннадцать часов, когда Рауль провел Генриха и Ноэ боковым ходом в помещение Пибрака.
   -- Рауль, милочка, -- сказал Пибрак пажу, -- ты окажешь мне огромную услугу, если повертишься в зале и сейчас же скажешь мне, как только на балу появится Рене. Я буду у короля.
   -- С удовольствием! -- ответил паж, сейчас же удаляясь из комнаты.
   Затем Пибрак тщательно оглядел молодых людей с ног до головы и, выразив свое удовольствие видом принца, повел их в кабинет короля. На пороге комнаты стоял часовой-швейцарец. Часовой стукнул два раз о нол концом своей алебарды, на этот шум прибежал камергер, и Пибрак сказал ему:
   -- Доложите его величеству, что пришел Пибрак с двумя родственниками!
   Король сидел в кресле и читал свой трактат о ловчих птицах. Но при появлении молодых людей он отбросил книгу в сторону и с любопытством посмотрел на них. Карл IX питал большую слабость к рослым, красивым, хорошо сложенным людям, и Генрих сразу почувствовал, что понравился королю.
   -- Добро пожаловать, господа! -- сказал Карл IX, легким кивком головы отвечая на придворные реверансы молодых людей. -- Однако вы, кажется, порядочные скандалисты, господа! Что это вы наделали?
   Генрих поднял удивленный взор на Пибрака, но по ободряющей улыбке капитана понял, что королю уже известна их авантюра с Рене и что Карл IX не сердится на них. Поэтому он смело ответил:
   -- Флорентинец лишь получил тот урок, которого заслуживал, ваше величество!
   -- Но этот урок может дорого обойтись вам, господа!
   -- Ну вот еще! -- ответил Генрих, догадавшийся, что хотел сказать этим король. Мы просто не будем покупать у него духи, ваше величество, только и всего!
   Король разразился громким смехом, довольный, что его сразу поняли, а затем сказал:
   -- Присаживайтесь, господа! Здесь я не король. Мы с Пибраком -- старые друзья, ну а ею друзья -- и мои тоже. Как вас зовут? -- спросил он, внимательно посмотрев на Генриха.
   -- Анри де Коарасс, ваше величество!
   Король слегка подмигнул Пибраку, как бы желая сказать, что догадка капитана о незаконном происхождении молодого дворянина весьма правдоподобна, а затем сказал:
   -- Вы прибыли в Париж в поисках счастья?
   -- Вашему величеству, должно быть, известно, что в наших горах водится много камешков и мало денег, -- ответил Генрих.
   -- Ну, деньги становятся редкими повсюду, -- возразил король. -- Моя матушка, королева Екатерина, уверяет, что я самый бедный дворянин во Франции.
   -- О, если бы ваше величество позволили мне разделить вашу бедность! -- с тонкой улыбкой сказал Генрих.
   -- Гасконцы обладают большим запасом остроумия! -- сказал король с довольной улыбкой.
   -- И малым запасом денег! -- сказал Пибрак.
   -- Ну, десяток-другой пистолей у вас, наверное, найдется, -- улыбаясь, сказал Карл IX. -- Предупреждаю вас, сегодня я собираюсь играть крупно! Эй, кто там есть! Готье! Поставь-ка нам стол и принеси карты!
   Когда стол был расставлен, король уселся, достал из кармана кошелек, бросил его на стол и сказал:
   -- Месье де Коарасс, я избираю вас своим партнером.
   -- Я безмерно польщен этой честью, ваше величество, -- ответил Генрих, усаживаясь справа от короля.
   Пибрак сел против короля и пригласил Ноэ занять оставшееся место. Склонившись к уху последнего, Пибрак шепнул:
   -- Мы должны постараться проиграть во что бы то ми стало! Если король выиграет, он всю ночь будет в великолепном расположении духа и Рене будет усмирен!
   -- Сними, Пибрак, -- сказал король, заранее предвкушая удовольствие от любимой игры. Пибрак снял, и игра началась.

XIII

   Незадолго перед тем, как король уселся в своем кабинете за игру, его сестра Маргарита Валуа заканчивала свой бальный туалет при помощи прелестной камеристки, белокурой, словно мадонна, и остроумной, словно чертенок. Одевая свою госпожу, Нанси (так звали камеристку) непрерывно болтала. Но на этот раз шутки и злые выпады девушки насчет видных придворных персонажей не были в состоянии рассеять грусть юной принцессы, Что же было такое с Маргаритой? Какой неисполненный каприз, какая неприятность могли омрачить ее очаровательное личико? Разве не была она красивейшей из красавиц, разве сам пресыщенный нечестивец Дон Жуан не избрал бы ее своим идеалом? Но напрасно старалась Нанси -- ничто не могло вызвать улыбку на лице принцессы, ничто не могло пробудить се из ее грустной апатии. Наконец смелая камеристка решила произнести имя, которое сразу произвело свое действие.
   -- Если бы герцог Гиз был здесь, -- сказала она, -- он нашел бы, что ваше высочество еще красивее, чем всегда.
   -- Да молчи ты, Нанси! -- испуганно шепнула Маргарита.
   -- Ну вот! -- сказала Нанси. -- Разве запрещено упоминать имя герцога?
   -- Да говорю тебе: молчи! -- окончательно перепугалась принцесса. -- В Лувре и у стен имеются уши!
   -- Но королева-мать уже на балу, так как посланник приехал, а раз королевы нет, то можно смело говорить о герцоге!
   -- Герцог уехал, -- вздыхая сказала Маргарита. -- Он в Нанси.
   -- Но оттуда только три дня пути!
   -- Увы, герцог не вернется...
   -- Вот еще!
   -- Да разве ты не знаешь, что в Лувре жизнь герцога не была в безопасности? Однажды, когда герцог уходил от меня, к нему в тайном коридоре подошел какой-- то замаскированный незнакомец и прямо сказал ему, что я предназначена в жены Генриху Наваррскому и что наша взаимная любовь с герцогом служит слишком большой помехой, чтобы его, герцога, не устранили с пути. Когда же герцог выразил сомнение, чтобы принц Наваррский был способен на убийство из-за угла, замаскированный незнакомец решительно заявил, что убийцы будут подосланы не принцем Наваррским, а другим человеком; но имя последнего незнакомец отказался назвать, заявив, что "бывают имена, которые приносят несчастье уже тем, что их произносят вслух"! Герцог не хотел уезжать, ему это казалось позорной трусостью, но я до тех пор умоляла его скрыться, пока он не согласился. Я говорила ему, что он слишком дорог мне, что нравы Лувра известны достаточно хорошо и что в предупреждении незнакомца слишком много правдоподобного. Вот герцог и уехал! -- Принцесса помолчала и затем продолжала с выражением невыразимой горечи: -- И вот у меня душа разрывается от боли, а я должна идти на бал... должна улыбаться, танцевать, казаться счастливой...
   -- И все из-за этого отвратительного принца Наваррского! -- сказала Нанси, топая ножкой.
   -- Я ненавижу его, еще не зная, -- сказала Маргарита.
   -- Но я не понимаю одного, -- продолжала Нанси. -- Разве герцог Гиз не богаче и не могущественнее этого наваррского королишки? Так почему же ее величество непременно хочет выдать вас не за него, а за наваррского принца?
   -- Ты ничего не понимаешь в политике, Нанси, -- пробормотала Маргарита. -- Именно потому, что герцог Гиз влиятельнее, богаче и могущественнее наваррского короля, именно потому, что я вдобавок люблю первого, меня хотят выдать замуж за второго. Король дрожит при одной мысли, что Валуа останутся бездетными, что они умрут насильственной смертью. И если, как думает король, моей рукой герцога Гиза приблизят к трону еще на шаг, то он способен отравить всех Валуа, чтобы занять трон самому. Наваррский принц по родственным связям ближе к трону, но его считают слишком ничтожным и безобидным. К тому же...
   Маргарите пришлось прекратить свои разъяснения, так как в дверь постучали. Это был Рене, но уже не в таком несчастном виде, как несколько часов тому назад. Теперь он был одет в богатый костюм важного барина.
   -- Ваше высочество! -- сказал он. -- Ее величество королева Екатерина послала меня просить ваше высочество пожаловать на бал, где появление вашего высочества ожидается с живейшим нетерпением. Ведь уже одиннадцать часов!
   -- Поторопись, Нанси! -- сказала принцесса.
   -- Готово! -- ответила камеристка, втыкая последние золотые шпильки в красивую прическу принцессы.
   -- Ну-с, Рене, -- сказала принцесса, натягивая перчатки, -- ваша злоба улеглась?
   -- Немного, ваше высочество.
   -- И эти дворяне...
   -- Будут повешены, как только я найду их! Принцесса была уже совершенно готова.
   -- Вы разодеты, словно принц, Рене, -- сказал она. -- У вас вид настоящего дворянина, -- со злой насмешкой продолжала она, подчеркивая слово "настоящего". -- Я хочу оказать вам честь: я принимаю вашу руку для следования в бальный зал. Что же мой платок, Нанси?
   Нанси принесла расшитый кружевной платок. Принцесса взглянула на вышитый в углу его герб и вздрогнула.
   -- Ваше высочество, -- сказал Рене, -- вам было бы лучше не брать этого платка. На нем герб Лотарингского дома, а королева-мать относится очень враждебно к нему с тех пор, как герцог Гиз скрылся, не откланявшись ей. Королева и без того сумрачна, так что...
   Маргарита надменно окинула парфюмера с ног до головы.
   -- Герцог Гиз дал мне этот платок, и я очень дорожу им!
   Тон, которым были сказаны эти слова, был таков, что Рене оставалось только замолчать. Маргарита положила свою руку на запястье Рене, и выскочка Флорентинец вошел в бальные залы, ведя за руку французскую принцессу крови. Испанский посол, человек уже немолодой, но истинный рыцарь, сейчас же подошел к Маргарите, презрительно посмотрел на Рене и предложил принцессе руку. Рене отправился на поиски королевы-матери. В этот момент он встретился с пытливым взглядом пажа Рауля, и последний сейчас же скрылся из зала.
   Придворные с нетерпением ожидали появления короля, но Карл IX медлил. Уже не раз королева-мать спрашивала:
   -- Почему король не показывается?
   -- Король обедал с господином Пибраком, а теперь играет в ломбр, -- ответили ей.
   -- Но ведь в эту игру нельзя играть вдвоем? Кто же еще играет с ними?
   -- Два дворянина, которых привел месье Пибрак.
   -- Их имена?
   -- Не знаю!
   -- Этот гасконец, -- пробормотала королева, когда ей в десятый раз дали тот же ответ, -- этот Пибрак пользуется у короля большими привилегиями. По счастью, он не опасен, так как не мешается в политику!
   Наконец прозвучали три удара алебарды, которыми обычно извещали о появлении короля. Двери кабинета раскрылись, и присутствующие, сейчас же устремившие свои взоры к этому кабинету, увидали, что король сидит за карточным столом.
   -- Поди же посмотри, Рене, кто эти господа, с которыми играет король! -- сказала королева-мать своему фавориту.
   Флорентинец подошел к карточному столу и остановился в полном недоумении, узнав партнера короля, которому Карл как раз говорил в это время:
   -- Мы выиграли, господин де Коарасс! Вы играете восхитительно, и я желаю иметь вас постоянным партнером.
   Генрих поднял голову, увидал бледное, угрожающее лицо Рене и с улыбкой поклонился ему.
   -- Ба! -- насмешливо сказал король, -- да ты знаком с этими господами, Рене?
   Рене поклонился и пробормотал что-то непонятное. По улыбке короля он понял, что Карл IX уже знал все случившееся с ним и радовался этому случившемуся. Рене перевел взгляд на Пибрака, но тот сидел с таким невинным видом, что парфюмер подумал: "Болван Пибрак ровно ничего не знает! -- Затем он прибавил: -- Так вот как, господа? Вы укрылись под защиту короля? Думаете ускользнуть от моей мести? Напрасно! Я подожду... я буду терпелив и все-таки погублю вас!"
   Тем временем король встал, сделал три шага вперед и принял приветствие испанского посла, который как раз подводил принцессу Маргариту к ее месту после танца.
   -- Здравствуй, Марго, -- сказал король, -- как поживаешь?
   -- Благодарю вас, ваше величество, очень хорошо.
   -- Ты все еще по-прежнему любишь танцевать?
   -- О да, ваше величество!
   -- В таком случае потанцуй с мессиром Анри де Коарассом. Это гасконский дворянин; я очень люблю его и представляю тебе... Подойдите, господин де Коарасс!
   Генрих подошел и поклонился Маргарите.
   При взгляде на него принцесса испытала какое-то странное ощущение: она сразу поняла, что этот человек должен сыграть большую роль в ее жизни.
   -- Я обещала следующий танец господину де Парадальяну, -- сказала она Генриху, -- а потом настанет ваш черед. Тогда подойдите ко мне!
   Рене между тем отошел к королеве Екатерине.
   -- Ну-с, -- сказала она, -- кто эти господа?
   -- Это гасконцы, родственники Пибрака, -- ответил Флорентинец. -- Одного из них, который сидел по правую руку короля, зовут Коарасс, а другого Ноэ.
   -- Какое странное имя "Коарасс"! -- сказала королева. -- Ну а фамилию Ноэ я хорошо знаю: это старинный дворянский род в Беарне. Поди же поговори с ними; надо узнать, зачем они приехали в Париж.
   Рене направился к Генриху. Заметив это, последний пошел к нему навстречу. Флорентинец с лицемерной улыбкой приветствовал его и спросил:
   -- Наверное, вы не ожидали встретить меня во дворце, господин де Коарасс?
   -- Признаться, не ожидал, -- ответил принц. -- Я думал, что вы все еще сидите в погребе, и был бы очень рад узнать, как это вам удалось скрыться оттуда!
   -- 0,это случилось совсем просто, -- ответил Рене. -- Несчастный трактирщик, связавший меня из страха перед вашей аркебузой, подождал, пока вы скроетесь, и сейчас же бросился в погреб, чтобы освободить меня и на коленях вымолить себе прощение!
   -- Ручаюсь, что вы простили ему! -- насмешливо сказал принц.
   -- Конечно простил, -- ответил Рене. -- Разве он действовал по своей воле?
   -- Ну а меня вы тоже готовы простить?
   -- Разве нуждается в моем прощении человек, который так хорош с королем! -- возразил Рене.
   -- О, признаюсь, для меня дружба короля очень ценна, -- ответил принц, -- но... но, когда имеешь врагом такого человека, как вы, мессир Рене, вернее всего искать средств защиты в самом себе, и это средство найдено мною!
   -- Ей-богу, дорогой сир де Коарасс, -- насмешливо сказал парфюмер, -- мне было бы интересно узнать это средство!
   -- А вот пойдемте в ту амбразурку, -- ответил Генрих, -- там мы можем поговорить без помехи! Вы всё еще советуетесь со звездами? -- спросил он, когда они укрылись в назначенном месте, -- Вас удивляет мой вопрос? Но дело-то в том, что я ехал специально в Париж, чтобы поговорить с вами о некромантии, и вдруг это несчастное приключение поставило нас во враждебную позицию друг к другу. Я много занимался оккультными науками!
   -- Вы шутите, -- сказал Флорентинец.
   -- Да вовсе нет. Я готов даже дать вам доказательство своих знаний в этой области. Вы не единственный кудесник во Франции, мессир Рене, я тоже кое-что смыслю в этом! Ведь я родился у подножия Пиренейских гор и был воспитан старым испанским пастухом, и он-то посвятил меня в тайны чтения будущего. Да вот дайте мне свою руку, и я прочту всю вашу жизнь как по книге.
   -- Пожалуйста! -- сказал Рене, протягивая правую руку. Генрих взял эту руку, подумал некоторое время и сказал с видом непоколебимой уверенности:
   -- Вы боитесь смерти!
   -- Ну, смерти более или менее боятся все, -- ответил парфюмер, вздрогнув против воли.
   -- Да, но вас этот страх грызет и сжигает, потому что женщина предсказала вам, что вы погибнете из-за другой женщины.
   Рене отскочил на шаг, с недоумением посмотрел на принца и спросил:
   -- Откуда вы знаете это?
   -- Еще несколько минут тому назад я не знал этого, -- ответил принц, снова взяв Рене за руку и принимаясь разглядывать ее с самым важным видом, -- но ваша рука посвятила меня в тайны вашего прошлого. И будущее тоже отражено на ней. Предсказание готово сбыться. Впрочем, цыганки редко ошибаются, а это предсказание было сделано вам лет тридцать тому назад в одном из городов Италии цыганкой.
   -- Кто же та женщина, из-за которой я должен буду погибнуть? -- спросил Рене.
   -- Это ваша дочь!
   Рене был окончательно смущен. Ни одному человеку на свете не доверял он до сих пор этой тайны, и даже Паола узнала ее какой-нибудь час тому назад. Откуда же мог узнать все этот чужеземец?
   А Генрих продолжал:
   -- Да, предсказание совершенно верно, но вот эта поперечная линия говорит мне, что существует мужчина, влияние которого может парализовать зловещее влияние женщины.
   -- Кто же этот мужчина?
   Генрих еще ниже склонился к руке парфюмера и сказал с видом крайнего изумления:
   -- Вот странное дело! Представьте себе, этот человек -- я!

XIV

   Рене Флорентинец был суеверен, как и большинство его современников. В ту эпоху изучение тайных наук было особенно в ходу, и безвестному человеку было легче всего пробраться в люди именно этим путем. Сам Рене не отличался познаниями в магии и оккультизме. Сначала он прикидывался кудесником только потому, что это было выгодно, но в конце концов он и сам поверил своему гаданию. Но именно в силу малой осведомленности в тайных науках он был способен проникнуться священным трепетом перед человеком, который, подобно принцу Генриху, так разительно отдергивал завесы судьбы.
   -- Ну-с, -- сказал принц, любуясь впечатлением, которое, видимо, произвело его гадание на парфюмера, -- разве я сказал вам не чистую правду?
   -- В том, что касается моего прошлого, да, но что касается будущего, то... я не знаю...
   -- Ну, уж это ваше дело, -- продолжал Генрих, -- во всяком случае, меня это мало беспокоит. Если я способен парализовать зловещее влияние женщины на вашу судьбу, то мое влияние действительно только до той поры, пока я жив. А это наводит меня на некоторые размышления. Я видел взгляд, который вы бросили на меня, увидев меня играющим с королем, и понял, что вы мой смертельный враг, поклявшийся добиться моей гибели... Да ну же, признайтесь, что это так! Будьте откровенны хоть раз в жизни!
   -- Что же, не скрою: я ненавижу вас, -- ответил Флорентинец. -- Я ненавижу вас за то, что вы унизили меня, и я поклялся рано или поздно отомстить за себя.
   -- Это ваше право, -- беззаботно ответил принц. -- Только меня-то ваши мстительные планы мало трогают, потому что я не умру неотмщенным: ведь ваша смерть последует сейчас же вслед за моей. Ну а что она будет много трагичнее и ужаснее моей, это уже само собой разумеется. Однако оркестр приступает к новому танцу! Я вынужден покинуть вас, так как должен танцевать с принцессой Маргаритой.
   Принц кивнул головой парфюмеру и с поклоном подошел к принцессе. Маргарита встала, подала ему руку, и они вступили в число танцующих пар. Танцевали они оба просто на удивление, и мало-помалу танцующие останавливались, чтобы полюбоваться красивой парочкой, так что вскоре Генрих и Маргарита оказались единственными танцорами. Танцуя, они обменялись нижеследующими фразами.
   -- Давно ли вы в Париже, месье? -- спросила принцесса.
   -- Со вчерашнего дня, ваше высочество.
   -- А надолго ли?
   -- Я приехал искать счастья, ваше высочество!
   -- Но, кажется, вы начали очень удачно!
   -- До такой степени удачно, принцесса, что по временам сомневаюсь, не сплю ли я!
   -- Ну, иногда и сны осуществляются...
   -- Но бывают и неосуществимые! -- ответил Генрих, бросая на Маргариту нежный взгляд, досказавший остальное.
   "Однако этот гасконец смел! -- подумала она. -- Но он прелестен..." Танец кончился. Генрих медленно вел принцессу к ее месту. Она сказала:
   -- Я очень люблю ваших земляков, месье!
   -- Вы слишком добры, принцесса!
   -- У них мало денег, зато много ума и находчивости!
   -- Ресурсы не из важных, принцесса!
   -- Для трактирщиков -- может быть, но для государей... Однако не находите ли вы, что здесь очень жарко? Пойдемте в кабинет короля, там меньше народа, и мы можем поговорить.
   Под градом завистливых взглядов придворных, находивших, чю для мелкого дворянина слишком непростительное счастье стать с первой минуты фаворитом короля и кавалером принцессы, Генрих проводил свою даму в кабинет. Маргарита усадила его там подле себя и сказала:
   -- Простите меня, господин де Коарасс, но я любопытна, как простая мещанка. Мне хотелось бы узнать от вас кое-что.
   -- Я весь к услугам вашего высочества, -- ответил Генрих.
   -- Ведь вы, кажется, беарнец? Откуда именно? Из По? О, в таком случае вы можете дать мне ценные сведения. Ведь вы, вероятно, слышали, что поднят вопрос о моем замужестве с принцем Наваррским?
   По удивлению, отразившемуся на лице принца, можно было подумать, что он в первый раз услыхал об этом. Он посмотрел на Маргариту с такой смелостью, которая ей далеко не понравилась, и сказал:
   -- Неужели моя бедная родина достойна счастья иметь такую юную, прекрасную королеву?
   -- Вы просто льстец, господин де Коарасс, -- улыбаясь, ответила принцесса.
   -- О нет! Я просто не умею держать язык на привязи, когда мое сердце потрясено! -- ответил Генрих.
   Нет женщины, которая способна оставаться равнодушной к восхищению, вызываемому ею. Маргарита не была исключением.
   -- Господин де Коарасс, -- сказала она, чувствуя, что смелый гасконец окончательно завоевывает ее симпатии, -- я хотела бы иметь от вас сведения о неракском дворе.
   -- Там очень скучают, принцесса!
   -- Ну что же, это совсем как в Лувре! А принц?
   -- Мне очень неприятно говорить это, но не могу скрыть от вашего высочества, что принц Генрих просто неотесанный мужлан!
   -- Неужели предчувствие не обмануло меня? -- вздрогнув, сказала Маргарита.
   -- Он проводит все свое время на охоте, в обществе людей низкого звания, с погонщиками и пастухами.
   -- А как он обыкновенно одевается?
   -- Да так же, как мелкий дворянин из горного захолустья. Обыкновенно на нем надеты камзол грубого сукна и смазные сапоги.
   -- Какой ужас! -- воскликнула Маргарита.
   -- Белье на нем всегда мятое и поношенное, борода нечесаная, всклокоченная...
   -- Умен ли он?
   -- В уме ему нельзя отказать, но это грубый, мужицкий ум!
   -- Бывали ли у него интрижки?
   -- Самого низкого разбора: с камеристками, служанками, женами пастухов...
   -- Но мне рассказывали что-то о графине де Граммон!
   -- О, принцесса, это просто смехотворная история. Если угодно, я расскажу вам ее!
   Принц хотел уже приступить к рассказу, но в этот момент Маргарита увидела, что королева Екатерина подходит к дверям кабинета, и с оттенком испуга сказала:
   -- Мать! Оставим историю графини де Граммон до более удобного времени, а теперь я должна покинуть вас: мать в дурном расположении духа...
   Маргарита встала и пошла навстречу матери. Но по дороге она обернулась и бросила Генриху такой взгляд, который заставил усиленно забиться его сердце.
   "Однако! -- подумал принц. -- Уж не завоевал ли я сердца принцессы своими рассказами о себе самом? Вот было бы забавным обманывать с женщиной самого себя!"
   Когда принцесса отошла от принца, Ноэ поспешил подойти к Генриху и спросил:
   -- Ну, как дела?
   -- Я нарисовал принцессе портрет ее будущего супруга. Портрет вышел настолько удачным, что если она и прежде была в душе против этого брака, то теперь пришла в полное отчаяние и совершенно безутешна!
   -- Вы просто смеетесь надо мной, Анри! -- сказал Ноэ.
   -- Да нисколько! Вот послушай! -- И Генрих передал приятелю весь свой разговор с Маргаритой.
   -- Это очень рискованная проделка, Анри! -- сказал тот.
   -- Вот еще!
   -- Ну подумайте сами: теперь принцесса пустит в ход все усилия, чтобы избавиться от предстоящего брака!
   -- У меня, видишь ли, явилась смешная мысль: мне хочется обмануть принца Наваррского!
   -- Ничего не понимаю! -- сказал Ноэ.
   -- А это так просто! Принц Наваррский в Нераке, сир де Коарасс в Париже. У сира де Коарасса удачная внешность, которая произвела отличное впечатление на принцессу, тем более что гасконец попал в счастливый момент: герцог Гиз уехал и принцесса ищет развлечений. Сир де Коарасс начинает ухаживать за принцессой и, для того чтобы быть ей приятным, изо всех сил злословит о ее будущем супруге!
   -- Оригинальная тактика!
   -- И она произведет свое действие!
   -- Значит, вы, ваше высочество, хотите во что бы то ни стало влюбить в себя принцессу Маргариту?
   -- Разумеется!
   -- Ну а... Сарра?
   -- О, не беспокойся, дружок! -- смеясь, ответил Генрих. -- Сын моего отца такой человек, что сумеет одновременно вести интрижки на два фронта! Однако уже четыре часа! Не отправиться ли нам спать?
   -- Вполне согласен! Кстати, что сказал вам Рене?
   -- Об этом потом! Ба, да вот он и сам! Что скажете, мессир рене? -- обратился он к парфюмеру, который шел к нему с самой предупредительной улыбкой. -- Не хотите ли, чтобы я опять погадал вам?
   -- Если позволите, да! Мне хотелось бы знать, сколько времени я проживу еще, если все же решусь избавиться от вас?
   -- В будущем написано, что я умру на неделю раньше вас, -- ответил принц, серьезно разглядывая руку парфюмера. -- Мне двадцать лет, я обладаю крепким здоровьем, и если не случится ничего особенного, то я могу прожить до глубокой старости. Покойной ночи!
   У выходных дверей он встретил Рауля, который остановил их.
   -- Мы идем спать, покойной ночи, месье Рауль! -- сказал Ноэ.
   -- Простите, -- ответил паж, -- у меня имеется поручение к господину де Коарассу!
   -- Вот как? -- удивленно спросил Генрих. -- В чем же дело?
   -- Вас желает видеть мадемуазель Нанси!
   -- А кто эта мадемуазель Нанси?
   -- Очень хорошенькая девушка! -- с глубоким вздохом сказал паж.
   -- А кроме того?
   -- Камеристка принцессы Маргариты. Принц вздрогнул и быстро обернулся назад, окидывая взглядом зал: принцессы уже там не было!
   -- Ну что же, -- сказал он, -- где же эта мадемуазель Нанси?
   -- Идите за мной, -- сказал паж и повел молодых людей не по большой лестнице, а по коридору налево.
   Шагах в тридцати они встретили Нанси, закутавшуюся в плащ.
   -- Вы господин де Коарасс? -- спросила она принца.
   -- Черт возьми, хорошенькая девушка! -- пробормотал Генрих достаточно громко, чтобы камеристка могла слышать.
   -- Месье, -- сказала Нанси, -- каждый сам знает, чего он стоит, и комплиментов никто не ищет. Это вы господин де Коарасс?
   -- Я, прелестное дитя!
   -- Ну так отойдем в сторону, так как я должна передать вам два слова.
   Генрих поклоном выразил согласие. Нанси взяла его под руку и отвела на несколько шагов в сторону, после чего сказала:
   -- Принцесса Маргарита поручила мне напомнить вам, что вы еще должны рассказать ей историю Генриха Наваррского и графини де Граммон!
   -- Я готов хоть сейчас рассказать эту историю, -- ответил Генрих. -- Но где я могу встретиться с ее высочеством?
   -- Однако! -- сказала Нанси покатываясь со смеху. -- Вы сильно торопитесь, мой красавчик! Это будет не сегодня, а завтра. Около девяти часов вечера гуляйте по набережной и ждите. А пока покойной ночи! -- И Нанси удалилась.
   Рауль и Ноэ подошли теперь к Генриху. Паж сказал:
   -- Мне тоже нужно сказать вам два слова по секрету!
   -- Ба! А от кого, милочка?
   -- От самого себя!
   -- Отлично! -- ответил принц, заметивший, что голос пажа слегка дрожит. -- Возьмите меня под руку, дружок, и проводите меня немного!
   Рауль взял Генриха под руку, Ноэ пошел сзади них. Когда они вышли через потерну на берег Сены, Рауль сказал:
   -- Господин де Коарасс, вы нашли Нанси хорошенькой?
   -- Очаровательной! Рауль протяжно вздохнул.
   -- Ах, понимаю, что вы хотите сказать мне! Вы любите Нанси и...
   -- Да, я ревную ее к вам! -- откровенно произнес паж.
   -- Не ревнуйте! -- сказал принц. -- Раз я знаю, что вы любите ее, я уже не буду любить ее!
   -- О, спасибо, месье! -- радостно воскликнул паж.
   -- Ну а теперь поговорим, -- продолжал Генрих. -- Вы любите Нанси; но любит ли она вас?
   -- Не знаю, -- грустно ответил паж. -- Бывают дни, когда мне кажется, что да, и бывают такие, когда я совершенно отчаиваюсь!
   -- Я видел ее всего несколько секунд, но уже составил себе ясное представление об этой юной особе, друг мой: Нанси -- кокетка; она любит посмеяться, но у нее, должно быть, золотое сердце!
   -- И... вы... думаете...
   -- Вот что, милый Рауль: вы прелестный парень, но не знаете женщин! Имеете вы ко мне доверие? Да? Ну так я услужу вам, и не пройдет и двух недель, как я вам скажу в точности, любит ли вас Нанси или нет.
   -- Благодарю вас, господин де Коарасс! -- сказал обрадованный паж, прощаясь с Генрихом.
   Затем он повернул обратно, а Генрих взял под руку Ноэ и отправился с ним дальше. Проходя мимо лавочек, окружавших Лувр, они увидали, что одна из дверей открыта и оттуда виднеется свет. На пороге стоял какой-то мужчина, чистивший свой камзол.
   -- Гляди-ка! -- сказал принц. -- Да это наш земляк Маликан открывает свой кабачок, а мы только собираемся ложиться спать! Покойной ночи, Маликан!
   Беарнец узнал их и радостно воскликнул:
   -- Само небо посылает вас! Войдите скорее ко мне, я должен сообщить вам нечто важное!
   Принц и Ноэ согласились. Он впустил молодых людей в зал, который в этот ранний час был еще совершенно пуст, тщательно запер дверь и сказал:
   -- Только недавно еще я говорил о герцоге Гизе, а теперь у меня есть кое-что новенькое. Ночью прибыл всадник от герцога и сказал мне: "Спрячь меня, потому что в Лувре меня знают. Но постарайся передать сегодня вечером или завтра утром эту записку девице Нанси, камеристке принцессы Маргариты".
   -- Ну и что ты сделал с запиской?
   -- А вот она! -- ответил Маликан, доставая из кармана записку и подавая ее принцу.
   -- Черт возьми! Она запечатана! -- сказал Генрих.
   -- Так что же из этого? -- отозвался Ноэ. -- Раз принцесса Маргарита должна стать вашей супругой, то вы имеете право знать, что ей пишут!
   -- Пожалуй, ты прав! -- ответил Генрих и без дальних размышлений вскрыл записку.

XV

   Письмо, которое привез посланный от герцога Гиза, было без подписи и заключало только нижеследующее: Земляк девицы Нанси спешит уведомить ее, что он не престает думать о ней и постарается повидаться с нею в ближайшие дни".
   Генрих перечел письмо вдоль и поперек и сказал:
   -- Тут имеется какой-то тайный смысл. Но какой? Ноэ подошел и тоже взглянул на письмо. Случайно оно оказалось как раз перед пламенем свечки, и Ноэ заметил, что между написанными строками слабо виднеются какие-то черточки.
   -- Эге! -- сказал он. -- Так вот в чем дело! С этим словами он взял письмо из рук принца и поднес его к камину, в котором горел яркий огонь.
   -- Что ты делаешь? -- крикнул принц.
   -- Не беспокойтесь, я не сожгу письма! -- ответил Ноэ. -- Я только проверяю свои подозрения!
   Он стал нагревать письмо на пламени камина, и вскоре прежние строки стали бледнеть и пропадать, а вместо них между прежними строками проступили новые.
   -- Что это? -- с удивлением спросил принц.
   -- Это доказательство, что герцог пользуется симпатическими чернилами, только и всего! -- ответил Ноэ. -- Вот, пожалуйте, Анри, читайте теперь! Генри снова взял записку в руки и прочел:
   "Дорогая моя! Вы потребовали моего отъезда, и я уехал. Но жизнь вдали от вас кажется мне невыносимой долее: я испытываю адские муки... Одно только слово от вас, и я вернусь в Париж. Нак коленях молю, чтобы Вы сказали это слово! Я жду его и надеюсь. Генрих".
   -- Ну что же, -- сказал принц, -- раз герцога Гиза зовут тоже Генрихом, то принцессе будет очень легко привыкнуть ко мне. Она даже не заметит перемены! -- Он хотел бросить письмо в огонь, но вместо этого сложил его и спрятал в карман, а затем обратился к Маликану: -- Как ты собирался передать это письмо?
   -- Это было бы нетрудно: я посылаю иногда провизию и вино в кордегардию швейцарцев, а там часто вертится молодой паж Рауль, который в большой дружбе с Нанси... Но что мне сказать, когда посланный проснется?
   -- Тебе нечего ждать, пока он проснется. Ты пойдешь и сам разбудишь его, сказав: "Записка отправлена по адресу. Ведено передать земляку девицы Нанси, что его ждут не ранее как через десять дней. Дело идет о чьей-то жизни, так что он, посланный, должен сейчас же уехать!"
   Маликан поднялся наверх и вскоре спустился обратно.
   -- Сделано! -- сказал он. -- Он сейчас едет.
   -- До свидания, Маликан, -- сказал принц, пожимая руку беарнцу, -- спасибо тебе! -- И он ушел с Ноэ домой.
   Было уже совершенно светло, когда они подходили к своей гостинице. У дверей на скамейке сидел человек, вид которого заставил принца удивленно остановиться. Ведь в последние двадцать четыре часа он уже в третий раз встречал Вильгельма Верконсина, приказчика ювелира Лорьо!
   -- Что вы делаете здесь? -- спросил он.
   -- Поджидаю вас, сударь.
   -- Так! Вы опять с письмом?
   -- Нет, сударь, я пришел просить вас последовать за мной!
   -- Куда?
   -- Этого я не могу сказать вам, сударь!
   -- Гм! -- буркнул принц. -- Что-то уж слишком таинственно!.. Ну да что поделаешь! Подожди меня, Ноэ, я, вероятно, скоро буду обратно! Идем, милый мой! -- обратился он к Вильгельму.
   Ноэ не раздеваясь бросился на постель и проспал до полудня. Когда он проснулся, принца все еще не было. Ноэ приказал подать себе поесть, но беспокойство лишало его аппетита.
   Шло время, а Генриха все еще не было. Беспокойство Ноэ все возрастало. Вот уж и вечер наступил. Легкий стук в дверь вывел Ноэ из его тревожной задумчивости.
   -- Войдите! -- крикнул он.
   Это опять-таки был Вильгельм Верконсин; он с самым беззаботным видом достал из кармана письмо и подал его Ноэ. В письме было написано: "Не беспокойся обо мне, дорогой друг, я должен быть узником вплоть до наступления ночи, а так как у меня есть еще дело в Лувре, то не знаю, когда мы с тобой увидимся. Поэтому можешь располагать собой, как хочешь. Генрих".
   -- Узник? -- удивленно спросил Ноэ. -- Не можешь ли ты объяснить мне, как это случилось? Да ты не бойся, -- прибавил он, заметив смущение приказчика, -- у меня с ним нет никаких секретов друг от друга! Вот присаживайся и рассказывай!
   -- Подробности я все-таки не могу вам рассказать, -- ответил Вильгельм усаживаясь. -- Скажу только следующее: дом моего хозяина имеет два выхода. С одним вы уже знакомы -- это явный выход. Но есть еще тайный, который ведет в лавку суконщика. Всем известно, что Лорьо богаче самого короля. Но известно также, что суконщик беднее церковной мыши. А на самом деле этот суконщик просто агент Лорьо. В тюках с сукном, которые прибывают в лавку или отправляются из нее, зашиты золотые слитки и драгоценные камни. Таким образом, у себя в доме Лорьо не держит драгоценностей больше чем на пару тысяч экю, но никто не может догадаться, где именно скрыты все его богатства...
   -- Но я спрашивал не о богатствах Лорьо, до которых мне нет никакого дела, а о том, каким образом мой друг стал узником?
   -- А вот как. Суконщик не живет в этом доме, а является открывать свою лавку в семь часов утра. Я отвел вашего друга через лавку в то время, когда суконщика еще не было там, а теперь...
   -- Теперь приходится ждать, когда он уйдет к себе домой?
   -- Вот-вот!
   -- Понимаю! Ну а все-таки где же мой друг?
   -- Ну уж этого, простите, я вам сказать не могу!
   "Ну, что же, -- подумал Ноэ, когда Верконсин ушел, отвесив глубокий поклон, -- Анри сам расскажет мне детали своего приключения. А теперь, раз беспокоиться нечего, можно пообедать да и заняться собственными любовными делишками!"
   Ноэ пообедал с аппетитом и отправился к мосту Святого Михаила. Было так темно, что в трех шагах ничего нельзя было разглядеть. Ноэ воспользовался этой темнотой для того, чтобы пройти мимо лавочки Рене и заглянуть туда. В магазине не было ни Рене, ни Паолы. Зато Ноэ заметил Годольфина, который готовил себе постель. Заглянув сбоку, он убедился, что окно комнаты Паолы освещено.
   -- Она ждет меня! Поторопимся! -- сказал он и торопливо сбежал к реке, где на причале стояли лодки.
   Воспользовавшись одной из них, Ноэ подъехал к тому пролету, который, как он высчитал еще накануне, приходился как раз под окном Паолы. Он тщательно привязал лодку и пополз по балке к тому месту, где, по его расчетам, должна была приходиться веревка. Действительно, она была там. Ноэ достал из кармана тоненькую шелковую лестницу и дернул за веревку. Сейчас же лестница с веревкой стала подниматься вверх. Ноэ выждал несколько минут, а затем, подергав за лестницу и убедившись, что она привязана, стал быстро подниматься.

XVI

   Вернемся теперь несколько назад, к Генриху Наваррскому, который рано утром ушел к дому Лорьо с Вильгельмом Верконсином.
   Сначала принц думал, что Вильгельм ведет его на Медвежью улицу, но ее они миновали и направились по улице Святого Диониса. Тут Вильгельм остановился перед запертой еще лавочкой торговца сукнами, отпер дверь имевшимся при нем ключом, ввел принца в лавочку и снова запер дверь на ключ за собой. Казалось, вся лавка состояла лишь из одной только комнаты, но Вильгельм подошел к лежавшим в углу трем тюкам сукна, сдвинул их в сторону, и под ними оказался трап; через него-то Верконсин и повел Генриха, предусмотрительно взяв его за руку, так как в проходе была страшная тьма.
   Им пришлось идти довольно запутанными ходами, и Генрих не раз задавался вопросом, уж не попал ли он в западню, расставленную ревнивым мужем? Но его страхи были напрасны, и когда они наконец из тьмы вышли к свету, то принц с удивлением заметил, что находится в мастерской Самуила Лорьо.
   Теперь Вильгельм рассказал принцу все то, что читатели уже знают из предыдущей главы; только он пояснил еще вдобавок, что о существовании тайного хода должны знать лишь четыре лица: сам Лорьо, старый Иов, суконщик и он, Вильгельм, и что Самуил не догадывается о посвящении в эту тайну также и Сарры. Объясняя все это шепотом и прерывая свои объяснения мольбами быть как можно осторожнее и не шуметь, Вильгельм довел принца до комнаты Сарры, в которой принц видел молодую женщину в первое свое посещение дома Лорьо. Как и тогда, Сарра сидела на диване, но теперь она не улыбалась, не покраснела при виде Генриха, а грустно сказала, отвечая на его поклон:
   -- Присядьте, ваше высочество! Только говорите как можно тише, умоляю вас!
   Принц сел и взял Сарру за руку, чтобы поцеловать. Но Сарра сейчас же отдернула руку и продолжала:
   -- Мое поведение должно показаться вам по крайней мере странным, и я была бы очень смущена своей смелостью, если бы не находила опоры в чистой совести честной женщины. Кроме того, я так одинока, так беззащитна! Однажды вы уже спасли меня от страшного несчастья, и вот я подумала, что, быть может вы и теперь поможете мне!
   -- О, разумеется! -- горячо отозвался принц.
   -- Графиня де Граммон и не подозревает, как несчастно сложилась моя жизнь! Она, наверное, говорила вам о моем муже и описала его как лучшего из людей? Да? Ну, так я скажу вам, что Самуил Лорьо подлый убийца!
   -- Что вы говорите! -- удивленно воскликнул принц.
   -- Правду, только правду, ваше высочество! -- ответила красотка-еврейка. -- Но я должна рассказать вам всю свою историю, и тогда вы поймете меня!
   -- Я слушаю вас!
   -- Самуил Лорьо, -- начала рассказывать молодая женщина, -- был давнишним слугой сира д'Андуэна, отца Коризандры. Мне было пятнадцать лет, когда я впервые увидела того, кому суждено было стать моим мужем. Он пленился мною, а я, кроме отвращения, ничего не чувствовала к нему. И немудрено: во-первых, Лорьо был немолод, уродлив и страшно жаден, во-вторых, мое сердце было уже отдано всецело конюшему сира. Мы старались держать нашу любовь в страшной тайне, так как по непонятному ослеплению Гонтран (как звали моего милого) боялся, что сир д'Андуэн не отдаст меня за него. Ведь Гонтрану было только восемнадцать лет, а его отец, мелкопоместный, но очень гордый дворянин, отдавая его к д'Андуэну, сказал, что сын останется у него до двадцати лет, когда может получить полную свободу действий. Гонтран боялся, что мой благодетель не возьмет на себя такого важного вопроса, напишет его отцу, а тот , наверное откажет сыну в разрешении вступить в брак с такой незначительной особой, как я. Разумеется, мы ошибались. Если бы мы пали в ноги сиру д'Андуэну, он, наверное, благословил бы нас, так как был очень добр и любил меня и Гонтрана. Но, как я уже говорила, мы не решались на признание, а между тем наши отношения зашли слишком далеко, и приблизился час, когда последствия нашего увлечения уже нельзя было бы скрыть... И вот однажды Гонтран ушел на охоту да и не вернулся обратно. Отправились искать его и наконец нашли с размозженной головой. Он по неосторожности упал с отвесного холма на камни -- так, по крайней мере, объяснили себе происшедшее. Вы можете представить себе глубину моего отчаяния. Меня ждал позор. Вот в такую-то минуту ко мне и пришел Самуил Лорьо. Он с первых слов сообщил мне, что знает все, что он сам очень любил Гонтрана и потрясен его смертью и хотел бы сделать доброе дело в память его. Таким добрым делом будет предложение мне руки и имени Лорьо. У него все равно нет ни одной близкой души, а тут у него сразу появится семья, так как мой сын станет его сыном. Слова этого человека показались мне якорем спасения. Конечно, я поспешила согласиться, мой благодетель тоже не отказал в своем согласии, и через полтора месяца я стала женой Самуила Лорьо. Никто не знал о моей ошибке, а когда настало время родов, Лорьо сумел обставить все так хорошо, что ребенок родился в полной тайне. Кроме старого Иова и верного Вильгельма никто даже не был посвящен во все происшедшее! Одно только с первой же минуты рождения ребенка отравило мне счасгье материнства. Доктор заявил, будто я слишком слаба для тою, чтобы самой кормить ребенка, и муж сказал, что отвезет мальчика к кормилице. Больше я и не видала ребенка, и все попытки добиться от мужа сведений относительно моего мальчика не приводили ни к чему. Однажды ночью -- о, никогда не забуду я этих страшных минут! -- Самуил вернулся с какого-то банкета совершенно пьяным. Надеясь, что вино развяжет ему язык, я ласково спросила его, где мой ребенок. "...Ваш ребенок? -- с бешенством-переспросил он. -- Вы хотите знать, где ваш ребенок? Ну так это я не могу сказать вам!" "Но почему?" -- спросила я. "Потому что не знаю, в аду ли он или в раю..." "Как? Он умер?" -- крикнула я. "Да, я убил его, как убил и его отца! -- ответил он мне со злобным смехом и продолжал: -- Ведь я любил и люблю тебя, Сарра, я поклялся, что ты будешь принадлежать мне".
   -- Негодяй! -- крикнул принц.
   Сарра помолчала некоторое время, так как рыдания душили ее, и Генрих не решался обратиться к ней с банальными утешениями, которые раздражают гораздо больше, чем успокаивают.
   -- Простите меня, принц, что я рассказала вам эту ужасную историю, -- сказала наконец еврейка, несколько успокоившись, -- однако во все время, в течение которого я связана с этим отвратительным чудовищем, я еще никому, кроме вас, не рассказывала этого. Но вам я верю, верю, что вы -- мой друг...
   -- И буду им всю жизнь! -- пылко сказал Генрих. -- Приказывайте, я весь к вашим услугам!
   -- Но я и сама не знаю, что делать! Ведь это чудовище -- мой муж и повелитель, я принадлежу ему, хотя бы только по имени, и законы на его стороне... Однако я еще не закончила, принц, и вы должны знать все!
   -- Я слушаю вас!
   -- В первый раз вы увидели меня при свете молнии, когда я спасалась от преследования Рене Флорентинца.
   -- А, так вы знали его?
   -- Я узнала его имя перед самым приключением, свидетелем которого вы были. Случилось все это так. Муж каждый год два раза ездит в Тюренн с двойной целью: продает ювелирные изделия и собирает доходы с некоторых поместий, данных мне в приданое сиром д'Андуэном. Конечно, я всегда должна ездить с ним, так как Самуил слишком ревнив, чтобы оставить меня в Париже на такое долгое время. Когда мы в последний раз отправлялись в путь, на мосту Святого Михаила случилось маленькое приключение, которое повело к большим последствиям. Надо вам сказать,что муж требовал, чтобы на мне всегда была маска во время этих поездок. Ну вот, моя лошадь испугалась чего-то на мосту и взвилась на дыбы. Пока я справлялась с нею, маска развязалась и упала. Какой-то элегантно одетый мужчина стоявший на пороге одной из лавочек, подбежал, чтобы подать мне упавшую маску, и заглянул в лицо, "Что за красавица!" воскликнул он. Муж ничего не слыхал: он ехал впереди, а незначительное приключение заняло слишком мало времени. Я снова надела маску, знаком руки поблагодарила любезного кавалера и отправилась дальше. Через две недели после этого мы выезжали из Тура, чтобы направиться обратно в Париж; в этот момент нам повстречался всадник, въезжавший в город. Это был услужливый кавалер, поднявший мне маску на мосту Святого Михаила. Проезжая мимо меня, он поклонился мне, но так осторожно, что муж ровно ничего не заметил. А часа через два нас догнал какой-то человек, бешено мчавшийся вслед за нами. Он назвался служкой сомюрского епископа и сказал, что епископ, узнав о пребывании в Type такого искусного ювелира, как Самуил Лорьо, хочет во что бы то ни стало поручить ему исправление утвари домовой церкви епископского дворца; заказ большой, очень выгодный, но нужно, чтобы Самуил Лорьо сам пожаловал в Сомюр. Самуил, не подозревая никакой ловушки, сейчас же согласился и приказал мне ехать со слугой дальше до Блуа, где я должна была остановиться в гостинице "Белый единорог". Он выбрал эту гостиницу потому, что она была за городскими укреплениями и я не рисковала встретить там галантных молодых людей, а этого только и боялся ревнивец. Я отправилась дальше. Не прошло и получаса, как издали послышался топот копыт быстро мчавшейся лошади. Я оглянулась и увидала все того же услужливого кавалера, которого видела дважды -- на мосту Святого Михаила и при выезде из Тура...
   Дойдя до этого момента своего рассказа, красавица на минуту остановилась.

XVII

   Генрих Наваррский очень заинтересовался рассказом красотки-еврейки и с видимым нетерпением ждал продолжения.
   Наконец Сарра заговорила:
   -- Догнав меня, этот всадник сдержал лошадь, поклонился мне и даже заговорил со мной. "Прекрасная амазонка, -- сказал он, -- хотя вы и в маске, но я отлично знаю вас. Вы -- та самая женщина, у которой упала маска на мосту Святого Михаила и которой я поклонился сегодня при въезде в Тур. Вы поразительно красивы, и с того момента, как я увидел вас, мое бедное сердце не знает покоя!" -- "Мессир, -- ответила ему я, невольно краснея, -- я честная женщина и не привыкла к такому тону!" -- "Полно! -- ответил он. -- Ведь вы еще не знаете, кто я такой! Я очень могущественный человек, и не одна придворная красавица была бы счастлива обратить на себя мое внимание! Но все они обратились для меня в ничто с того момента, как я услыхал, как народ говорил на мосту: "Вот и Самуил Лорьо отправляется с красавицей женой в Тур": когда же я вслед за этим увидел ваше лицо, обнаженное упавшей маской, я сейчас же решил последовать за вами в Тур!" Пока он говорил все это, я с ужасом заметила, что тьма все сгущается и тяжелые грозовые тучи всползают на небо. Дорога была совершенно пустынна, помощи было трудно ждать... А всадник продолжал: "Но вы не будете так жестоки ко мне, когда узнаете, с кем имеете дело. Меня зовут -- Рене Флорентинец, и я твердо решился..." Услыхав это ненавистное для всей Франции имя, я пришла окончательно в ужас, тем более что нахал уже наклонился ко мне и протягивал руку, чтобы обнять меня за талию. Не дав ему договорить, я обернулась к слуге, ехавшему в двух шагах позади нас, и отчаянно крикнула: "Ко мне! Ко мне!" Слуга пришпорил коня и бросился ко мне на подмогу. Тогда Рене обернулся, спокойно нацелился в него из пистолета и спустил курок. Я увидела, как слуга рухнул с лошадью прямо на дорогу. В ужасе я дала шпоры лошади, и они понесла меня вперед полным карьером. Сначала я немного опередила Рене, но его лошадь была свежее моей, которая начала понемногу сдавать. Видя, что мне грозит неминуемая беда, я вспомнила, что в седле у меня имеется заряженный пистолет. Я дождалась вспышки молнии и выстрелила в лошадь Рене. Лошадь упала, увлекая за собой всадника. Тогда я принялась бешено нахлестывать своего коня, и он домчал меня до гостиницы "Белый единорог". Через несколько часов приехал муж. Оказалось, что он был жертвой умышленной мистификации-епископ был уже целый месяц в Анжере и не мог вызывать его к себе. А вскоре пришел и лакей: оказалось, что пуля Рене убила лишь лошадь и бедняга отделался только сильным сотрясением от падения. На другой день мы продолжали наш путь... Остальное вы знаете.
   Генрих внимательно выслушал рассказ Сарры и, когда она закончила, с чувством сказал:
   -- Вы обращаетесь ко мне как к покровителю и заступнику, и я докажу вам, что вы сделали это не напрасно. Клянусь Богом, я вырву вас -- вырву даже бегством, если понадобится, -- из тирании этого негодяя Лорьо!
   -- Бежать? -- сказала она. -- Но куда? Как?
   -- Не беспокойтесь, -- ответил Генрих, -- я сумею спрятать вас в таком надежном убежище, где вас никто не найдет.
   Только около девяти часов вечера принцу удалось скрыться из дома ювелира. Разумеется, он прямо отправился к набережной около Лувра, где ему предстояло встретиться с Нанси.
   Шел мелкий дождь, было очень темно.
   "Однако! -- думал принц, направляясь к месту свидания.-Как ни велики лучистые глазки прелестной Нанси, они все же не будут в состоянии достаточно осветить ее задорное личико, чтобы я мог узнать его в этой туманной мгле! Э-ге-- ге! -- продолжал он, -- а что это белеет вот там? Ведь это может быть платьем красавицы Нанси!"
   Генрих дал женщине, накинувшей плащ поверх светлого платья, поравняться с собой и кашлянул. Женщина прошла мимо, но сейчас же повернула обратно и, вновь поравнявшись с ним, тоже кашлянула. Кашлянул и Генрих. Тогда женщина спросила слегка насмешливым голосом:
   -- Сколько времени, месье?
   -- Девять часов, мадемуазель.
   -- Отлично! Кажется, я узнаю ваш голос!
   -- Так же, как и я ваш!
   -- Ведь вы сир де Коарасс?
   -- А вы -- прелестная Нанси?
   -- Тише! -- шепнула Нанси и, взяв принца за руку, повела его, говоря: -- Надеюсь, вы умеете ходить в темноте и не носите таких ботфортов, как принц Наваррский, от которых, как говорят, трещат все лестницы и полы в неракском дворце?
   -- Ну, принц -- просто увалень! -- с тонкой усмешкой ответил Генрих. Нанси провела его к потерне. У последней дежурил часовой-швейцарец, но он был, должно быть, предупрежден, так как сделал вид, будто не замечает проходящих.
   "Эге! -- подумал принц. -- Можно подумать, что мой двоюродный братец герцог Гиз частенько хаживал этой дорогой!"
   Нанси осторожно вела Генриха полутемными коридорами, пока они не дошли до двери, из которой вырвался сноп света, когда камеристка распахнула ее. Теперь принц очутился в той самой комнате, которую накануне рассматривал через потайное смотровое отверстие Пибрака.

XVIII

   В то время как Генрих Наваррский входил в комнату Маргариты Валуа, Ноэ быстро поднимался по шелковой лестнице в комнату Паолы. Мост был высок, лестница тонка и длинна, и это путешествие было небезопасным. Но у Ноэ были твердая рука и храбрость влюбленных, да кроме того, ночь была так темна... Свет, который он видел прежде из окна Паолы, теперь погас, и Ноэ, поднимая голову, видел только темное отверстие, из которого спускалась его гибкая лестница. Когда же он добрался до конца, две атласные голые руки обняли его и нежно притянули к подоконнику.
   "Ба! -- подумал он. -- Это выходит совсем как у Анри с Коризандрой!"
   Сделав этот вывод, он вскарабкался на подоконник и бесшумно соскочил на пол комнаты, в которой царила полная тьма. Но прелестные руки по-прежнему держали его, ароматное дыхание обвевало его лицо, и все тело девушки так плотно прильнуло к нему, что Ноэ казалось, будто он слышит порывистое биение ее сердца. Не говоря ни слова, она увлекла его к оттоманке, стоявшей в конце комнаты, заставила присесть, а сама вернулась к окну, чтобы втянуть лестницу. Сделав это, она подошла к Ноэ и шепнула:
   -- Ах, Боже мой, как я боялась! Я очень крепко привязала лестницу и все же придерживала ее рукой!
   -- Милая Паола...
   -- А когда я видела, что вы качаетесь в воздухе, мне показалось вдруг, что лестница лопнет, и у меня закружилась голова.
   -- Какая вы глупенькая!
   Так как в комнате было совершенно темно, то Ноэ обнял и поцеловал девушку. Но Паола мягко вывернулась, встала, тщательно опустила толстую портьеру, драпировавшую дверь в лавочку, и принялась добывать огонь.
   -- Что вы делаете? -- спросил Ноэ.
   -- Зажигаю лампу.
   -- Зачем?
   -- Но... чтобы было видно...
   -- Дорогая моя! У слов нет цвета! Так к чему огонь?
   -- Ну хорошо, -- сказала Паола, -- но вы должны обещать, что будете вести себя хорошо.
   -- Да я и так...
   -- И не будете... меня... Целовать...
   -- Но я люблю вас!
   -- Это ровно ничего не значит.
   -- Господи! -- сказал Ноэ. -- А я, наоборот, всегда думал, что это значит очень многое!
   -- В таком случае я зажгу огонь!
   -- Не надо! Я буду умником!
   -- Ну то-то же!
   -- И все-таки я очень люблю вас!
   -- Если бы я не верила этому, разве вы были бы здесь?
   -- Ну а вы?
   Паола вздохнула, помолчала и затем сказала:
   -- Знаете ли вы, что мне уже за двадцать?
   -- Но этого не может быть! -- возразил Ноэ, который отлично знал законы галантного Обращения. -- Вас обманули, вам не может быть более шестнадцати!
   -- И не думаете ли вы, льстец, что я должна быть очень несчастной?
   -- Но отчего же, собственно?
   -- Да оттого, что отец не хочет выдавать меня замуж! "Черт возьми! -- подумав Ноэ. -- Красавица-то, видно, особа серьезная! Ей говорят о любви, а она о браке!" Между тем Паола продолжала:
   -- Известно ли вам, что мой отец страшно богат и, если бы он захотел, мог бы дать мне княжеское приданое?
   "Вот был бы отличный случай, -- подумал Ноэ, -- подновить немного позолоту на моем старом гербе! Но, к сожалению. у меня имеются известные предрассудки относительно неравных браков".
   -- Приданое? -- уже громко ответил он. -- Полно вам, дорогая! Вы слишком красивы, чтобы вам понадобилось приданое для замужества!
   "Он любит меня!" -- подумала Паола и спросила вслух:
   -- Вы в самом деле думаете так?
   -- Господи, думаю ли я так! -- ответил Ноэ. -- Но ведь... Однако судьба помешала его дальнейшим уверениям: в соседней комнате, то есть в самой лавочке, послышался шум, заставивший его насторожиться. Паола сейчас же встала и прижалась ухом к двери.
   -- Это пустяки, -- сказала она. -- Годольфин видит сны...
   -- Что такое? Он видит сны "вслух"?
   -- Да, он спит и расхаживает по комнате. Годольфин лунатик, -- ответила Паола.
   -- Лунатик? Что это значит?
   -- Лунатиками называют людей, которые обладают способностью ходить и разговаривать во сне, совершенно не сознавая этого. При этом у некоторых развивается особая способность видеть скрытое от всех других глаз. Так, например, три года тому назад Годольфин открыл отцу во сне, что гугеноты образовали заговор против королевы-матери. Отец передал это королеве, вожаков арестовали, и следствие подтвердило справедливость того, что пригрезилось лунатику Годольфину. Только отец не сказал королеве, каким образом он узнал о существовании заговора, а объяснил это астрологическими выкладками. Вообще отец нередко открывает с поразительной верностью разные секреты, отыскивает спрятанные или украденные вещи и т. п. Обыкновенно он уверяет, будто прочел ответ в звездах, но на самом деле все это он узнает из ночных разговоров Годольфина.
   -- И он никогда не ошибается?
   -- Нет, бывает, что и ошибается, хотя по большей части его предсказания сбываются.
   -- Где же откопал Рене это странное существо? Паола вздрогнула и медлила с ответом. Новый шум, послышавшийся в лавочке, избавил ее от необходимости ответить на этот вопрос Ноэ.
   -- Это мой отец! -- сказала она.
   -- Мне опять нужно спрятаться в уборной?
   -- О нет, в такой поздний час отец никогда не заходит ко мне в комнату. Он и домой-то приходит очень редко в это время, так как обыкновенно ночует в Лувре. Его позднее посещение объясняется желанием выведать что-либо у Годольфина... Давайте послушаем, это интересно!
   Паола указала Ноэ на маленькую щелочку, через которую можно было видеть и слышать все, что делалось в лавочке. Ноэ приник к этой щелочке и увидал, что Рене высекал огонь, чтобы зажечь лампу. Затем он запер дверь, задвинул все засовы и обернулся к Годольфину. Юноша гулял в одной рубашке по комнате и говорил что-то с большой горячностью. Рене подошел к нему, осторожно положил обе руки на его плечи и заставил сесть на ®дну из скамеек. Затем он положил руку на лоб Годольфина и сказал:
   -- Продолжай спать, приказываю тебе!
   -- Я сплю! -- покорно ответил Годольфин.
   -- Годольфин, я люблю женщину!
   -- Я знаю это... я вижу ее...
   -- Где она?
   -- Она едет по мосту, -- сказал Годольфин, который нередко смешивал прошлое с настоящим и будущим, что и бывало причиной ошибок Рене.
   -- Следуй за ней!
   -- Она перестает плакать... Входит толстый старик... Он выходит от нее... Идет по улице, спускается к реке.
   -- Это муж?
   -- Да, это муж!
   -- Что будет завтра с этим человеком?
   -- Я вижу, как он направляется к реке... идет по мосту...
   -- По какому?
   -- По тому, на котором находимся сейчас мы!
   -- Куда он идет?
   -- Не знаю... не вижу!
   -- Ладно! Возвратись к жене. Что с ней будет через три дня?
   -- Я вижу вооруженных людей... Они силой проникли в дом... Кровь! -- с отчаянием выговорил Годольфин и поник головой, словно сломленный непосильным напряжением.
   Тогда Рене взял его на руки, отнес на кровать и задумчиво сказал:
   -- Годольфин угадал, что я задумал! Мой проект удастся, и я буду обладать красоткой-еврейкой! Однако надо возвращаться в Лувр, королева ждет меня!
   Рене потушил лампу, завернулся плотнее в плащ и вышел из лавочки.
   -- Не правда ли, все это очень странно? -- шепнула Паола.
   -- Да-да, действительно "странно", -- ответил Ноэ. -- Это самое подходящее слово в данном случае!
   Услышанное спугнуло его влюбленное настроение, и он скоро ушел, спустившись по лестнице на облюбованную мостовую перекладину. При этом он думал:
   "Хорошо было бы повидать как можно скорее Генриха! Мне кажется, что его евреечка подвергается серьезной опасности!"

XIX

   Незадолго перед тем, как Генрих Наваррский вошел в комнату Маргариты, принцесса сидела наедине с Нанси. Она была грустна, задумчива и, видимо, терзалась жесточайшей меланхолией. Нанси, посматривая на нее, думала: "Бедная принцесса, ей так необходима любовь, что она способна изобрести себе дружка, если он не найдется!"
   Маргарита резко тряхнула головой и сказала:
   -- А знаешь ли, Нанси, он уже давно уехал, между тем от него нет ни малейшей весточки!
   -- Мужчины забывчивы, -- ответила камеристка, -- и на вашем месте, принцесса, я заплатила бы той же монетой.
   -- Бедная Нанси, -- грустно сказала Маргарита, -- вот и видно, что ты никогда не любила!
   -- Как знать, -- слегка краснея, ответила Нанси.
   -- Что такое? -- полушутливо сказала Маргарита, всматриваясь в лицо своей камеристки. -- Ты любишь и ничего не говоришь мне? Так у вас завелись секреты?
   -- Ах, Господи, -- еще более краснея, ответила Нанси, -- но разве я сама знаю? Ведь любовь подходит незаметно... Сначала смеешься, шутишь, а потом настает момент, когда шутки замирают на устах...
   -- А ну-ка, скажи, милочка! Кажется, я угадала? Существует такой хорошенький паж, у которого темные волосы, черные глаза, красные губы и который становится пунцовым при встрече с тобой...
   -- Я знаю, ваше высочество, что Рауль любит меня, но могу ли я сказать то же самое и о себе?..
   -- Ну, если это так, -- с капризным, решительным видом ответила камеристка, -- если это так, то обещаю вашему высочеству, что Рауль не скоро разлюбит меня!
   -- Кокетка!
   -- Я знаю для того отличное средство, и если бы вы, ваше высочество, применили это средство к герцогу Гизу, то...
   -- Тише! Лучше скажи, какое это средство?
   -- Это средство любить, не говоря об этом и не выказывая этого. Чем хуже обращаются с милым дружком, тем сильнее любит он... Но -- увы! -- когда зло совершено, его уже не поправишь!
   -- Знаешь, что я тебе скажу, Нанси, -- заметила принцесса, -- для девушки семнадцати лет ты удивительно опытна!
   -- О нет, ваше высочество, опыта мне еще не хватает, но я чутьем угадываю!
   -- И ты чутьем угадала, что зло, о котором ты говоришь, непоправимо?
   -- Нет, простите, ваше высочество, я говорю это не .в том смысле. Впрочем, если вы разрешите мне прибегнуть к метафоре, то я сумею лучше развить свою мысль.
   -- Ладно! Выкладывай свою метафору!
   -- Представьте себе, ваше высочество, что я приношу вам к завтраку целое блюдо остендских устриц. Вы знаете, что это очаровательное лакомство, но только, вскрывая раковину, надо стараться не проткнуть маленькой сумочки, наполненной горьким, как желчь, соком.
   -- Постой, да куда ты клонишь?
   -- Разрешите продолжать, ваше высочество. Так вот, представьте себе, что, неудачно вскрыв первую раковину, вы берете в рот ее содержимое и тут же делаете гримасу отвращения. Может ли это послужить уважительной причиной для отказа попробовать вторую устрицу?
   -- Разумеется нет!
   -- Ну так вот, я сравниваю с этой первой устрицей мужчину, которому его милая слишком открыто выказала свою любовь. Такой устрицей был для вашего высочества тот самый человек, имя которого вы запрещаете мне упоминать. Но разве это мешает приступить к следующей раковине?
   -- Милая Нанси, -- ответила принцесса, -- вы дерзки!
   -- Боже мой, я в отчаянии, если рассердила ваше высочество, но мне показалось, что... этот беарнский дворянин...-- при этих словах Маргарита заметно покраснела, -- очень мил и остроумен!
   -- Ты с ума сошла, Нанси!
   -- И ваше высочество, наверное, не забыли, что в девять часов я должна привести его сюда, так как вашему высочеству угодно узнать кое-какие подробности относительно жизни при неракском дворе!
   -- Ну что же, -- ответила Маргарита, -- я раздумала; я нахожу его слишком смелым.
   -- Но, ваше высочество, разве вы предпочли бы, чтобы он оказался таким же неуклюжим, как и наваррский принц?
   -- Конечно нет, но...
   -- Да ведь я уже назначила ему место и час свиданья!
   -- Так и ступай туда за свой собственный счет!
   -- О нет! А Рауль-то как же?
   -- Ну, так не ходи совсем!
   -- Ах, ваше высочество, -- соболезнующим тоном сказала Нанси, -- подумать только! Так мистифицировать молодого человека, заставлять его ждать понапрасну...
   -- В сущности говоря, -- сказала после недолгого молчания Маргарита, поколебленная доводами ловкой камеристки, -- я действительно хотела бы разузнать подробности о жизни в Нераке... Ну что же, ступай, пожалуй, за ним!
   "Мне кажется, что моя притча об устрицах несколько подвинула дела юного гасконца!" -- думала Нанси, поспешно отправляясь на свидание с пришлем Генрихом.
   Оставшись одна, Маргарита поправила прическу, пониже опустила абажур лампы и снова уселась в кресло у стола. Поэтому, когда Генрих вошел в комнату, она казалась глубоко погруженной в чтение.
   -- Ах, простите, месье, -- сказала Маргарита, когда Генрих в нерешительности остановился в двух шагах от нее, -- я так зачиталась, что даже не заметила, как вы вошли! Присядьте сюда, около меня. Простите, что я взяла на себя смелость пригласить вас сюда, но мне хотелось бы иметь от вас самые точные сведения о наваррском дворе. Кроме того, мне показалось, что вы обладаете очень тонким умом и будете интересным собеседником!
   -- О, мне кажется, что во Франции много умных людей! -- ответил Генрих, низко кланяясь принцессе.
   -- Ошибаетесь! Я знаю только двоих: Пибрака и аббата Брантома, автора "Жизнеописания славных любовными делами дам".
   -- Он бывает у вашего высочества?
   -- Да, прежде я принимала его очень часто и находила большое удовольствие в его разговорах, но... он так стар и уродлив...
   -- А вы, принцесса, чувствуете большое отвращение к старости и уродству?
   -- Далеко нет, если только человек сам сознает это и держит себя в нужных границах... А этот урод... Знаете ли, однажды он пришел ко мне и прочел мне главу из своей книги, где говорится о существовавшем при дворе Франциска Первого обычае посылать пару шелковых чулок даме своего сердца.
   -- Как же, помню! Там говорится далее, что, когда дама носила семь -- десять дней эти чулки, кавалер посылал за ними и сам носил их в свою очередь.
   -- Вот именно. Однажды Брантом дошел до такого экстаза, что упал к моим ногам, а на следующий день мне подают маленький ящик редкого дерева, и в этом ящике я нахожу... пару шелковых чулок!
   -- Однако аббат Брантом более чем смел! -- с хорошо разыгранным негодованием сказал Генрих.
   Говоря это, он впился в принцессу таким взглядом, который был не настолько почтителен, насколько можно было ждать от мелкого беарнского дворянина. Принцесса снова покраснела, но не мешала молодому человеку любоваться собой. А Генрих тут же ухватился за удобную тему.
   -- Конечно, -- продолжал он, -- Брантом вел себя настоящим нахалом, но его поступок можно объяснить охватившим его безумием, и согласитесь, если ваша божественная красота способна вскружить голову такому старому, опытному человеку, как он...
   -- Господин де Коарасс, вы ужасный льстец!
   -- Простите меня, принцесса, но я просто откровенный провинциал!
   -- Надеюсь, по крайней мере, что вы не пришлете мне завтра чулок по примеру Брантома!
   -- Счастье хоть изредка видеть ваше высочество является для меня венцом всех моих грез, принцесса! -- нежно ответил Генрих.
   Маргарита нашла, что сир де Коарасс слишком горячо приступает к делу, и сочла нужным переменить тему.
   -- Знаете ли вы, господин де Коарасс, -- сказала она, -- что король сразу полюбил вас?
   -- Его величество превознес меня свыше меры!
   -- Вы родственник Пибрака?
   -- Да, ваше высочество.
   -- Он очень умен.
   -- О, без сомнения! -- ответил Генрих и тут же решил вновь вернуть разговор к первоначальной теме, от которой, видимо, увиливала Маргарита. -- Кстати, разве мессир де Брантом не извинился перед вами?
   -- Нет, чтобы излечиться от своего безумия, он удалился в свое аббатство.
   -- Бедный человек!
   -- Как, да вы жалеете его? -- спросила Маргарита.
   -- Да как же мне не жалеть его, принцесса, если я понимаю, как он должен был страдать! -- ответил Генрих.
   На этот раз намек отличался излишней прозрачностью.
   -- Вы отличаетесь настоящей гасконской смелостью! -- заметила Маргарита.
   -- Бога ради, простите, принцесса, но я так смущен.... Генрих так тонко разыграл сконфуженного, что Маргарита была тронута смущением беарнца.
   -- Сколько вам лет? -- спросила она.
   -- Двадцать.
   -- В таком случае я прощаю вас! -- сказала она, протягивая ему руку.
   Генрих взял эту руку, осмелился поднести ее к губам и сделал движение, собираясь опуститься на колени перед Маргаритой, но в этот момент в дверь постучали.
   -- Кто там? -- испуганно спросила принцесса.
   -- Ваше высочество, -- ответил юный голос, -- королева-мать послала меня за вами!
   -- Хорошо, милый Рауль, -- Ответила Маргарита, узнав пажа по голосу, -- скажи королеве, что я собиралась лечь спать, но я оденусь и приду. -- Затем она подбежала к маленькой боковой двери и тихо крикнула: -- Нанси!
   Не прошло и двух секунд, как в коридоре послышалось шуршание шелкового платья Нанси, и камеристка вошла в комнату.
   -- Как видите, -- сказала принцесса Генриху, -- я принуждена расстаться с вами!
   -- Увы! -- вздохнул Генрих.
   -- А я-то так хотела узнать от вас все подробности относительно неракского двора!
   -- Но я всегда к услугам вашего высочества!
   -- Ну что же, приходите завтра опять!.. -- И с этими словами Маргарита дала принцу руку для поцелуя и приказала Нанси проводить его.
   Через несколько минут Генрих уже проходил мимо кабачка Маликана. Рассеянно заглянув туда, он увидал какого-то человека, спокойно гревшегося у камина. Это был Ноэ.
   -- А, это вы, Анри? -- сказал последний. -- А я только потому и зашел сюда, что рассчитывал встретиться с вами!
   -- Ты так расстроен? -- шепотом спросил Генрих приятеля. -- Уж не пришлось ли тебе добираться сюда вплавь прямым сообщением от моста Святого Михаила?
   -- Нет, -- ответил Ноэ, -- я обеспокоен за вас!
   -- За меня? Это почему?
   -- Ах черт, а ведь я совершенно забыл о ней! Странное дело: у Сарры я забываю о существовании принцессы Маргариты, у Маргариты -- о существовании красотки-еврейки!
   -- Так! Как видно, память у вас находится в добром согласии с сердцем!
   -- Но принцесса так красива!
   -- Ах, так вы ее любите?
   -- Это я пока еще не могу сказать.
   -- Так, значит, вы любите ювелиршу?
   -- Не знаю, ничего не знаю! Она тоже удивительно красива и к тому же так несчастна! Ведь этот Лорьо, которого мы считали таким честным и порядочным, на самом деле просто негодяй, разбойник, убийца!
   -- Вот как? -- сказал Ноэ. -- А я-то собирался спасти его от большой опасности! Да, мне кажется, что его немножко прирежут. Ну, теперь я не стану мешаться в это дело, но его жену непременно надо будет спасти!
   -- Да что ты говоришь? -- взволнованно спросил принц. -- Они оба подвергаются опасности? Расскажи мне скорее, в чем дело!

XX

   В то время как Генрих Наваррский был еще у принцессы Маргариты, Рене шел в Лувр, объятый думами, навеянными на него откровениями Годольфина. Он имел право свободного доступа к королеве во всякое время. Екатерина не могла и дня прожить без своего парфюмера, и Флорентинец знал больше государственных тайн, чем сам король. Когда он вошел в комнату королевы, она как раз дочитывала объемистое письмо младшего сына, герцога Анжуйского, который писал ей из Анжера о бунтовщическом движении среди гугенотов.
   -- Ну, погоди только! -- со злобой пробормотала она, -- я заставлю короля, несмотря на всю его слабость, издать хорошенький указ против этих поклонников проповеди! А, это ты, Рене? -- сказала она, увидев парфюмера. -- Ты очень кстати!
   -- Я нужен вашему величеству?
   -- Да. Ты напишешь под мою диктовку письмо герцогу Анжуйскому. Я должна, наконец, покончить с гугенотами!
   -- Совершенно согласен с вашим величеством!
   -- Герцог пишет мне, что гугеноты опять начинают затевать что-то. Но что мне ответить ему? Посоветуй, Рене!
   -- Я прочел в звездах, что гугеноты погубят монархию! -- важно сказал он. -- Конечно, это еще не окончательно, -- стал он сбиваться с тона, заметив, как побледнела Екатерина, -- это зависит от того, поставят ли их на свое место... Словом, я не знаю, но совершенно ясно, что опасность есть и монархию будет защищать женщина...
   -- И... эта женщина?
   -- Это вы, ваше величество!
   -- А восторжествует она?
   -- О да, но лишь ценой потоков крови!
   -- Кровь! -- сказала Екатерина, с суеверным почтением прислушиваясь к изречениям Рене. -- Да, кровь должна будет пролиться, и опять меня будут винить в жестокости, кровожадности, нетерпимости. А между тем, видит Бог, в моем сердце нет и следа фанатической нетерпимости к иноверцам. Я, дочь герцогов Медичи, воспитанная лучшими профессорами Флоренции, могу ли быть настолько умственно ограниченной, чтобы преследовать людей лишь за то, что они предпочитают проповедь мессе? Но дело в том, что за религиозными убеждениями у гугенотов скрываются мятежные политические надежды. Они восстают против пышности и великолепия трона и его ближайших помощников, готовы разграбить монастыри, -- словом, хотят ниспровергнуть весь тот порядок вещей, на котором уже столько лет зиждется величие Франции... Гугеноты -- враги монархии и трона, а потому должны погибнуть!.. Однако писать, Рене, писать! -- спохватилась она. Екатерина продиктовала парфюмеру письмо герцогу Анжуйскому. В этом письме она ссылалась на болезнь короля, которая мешает в данный момент предпринять что-либо решительное, но, по ее мнению, у герцога как губернатора Анжера достаточно власти, чтобы сажать в тюрьмы и вешать всех тех, кто будет уличен в антимонархической деятельности. Поэтому она усиленно рекомендовала сыну суровую непреклонность и строжайшие меры.
   -- Ваше величество, -- сказал Рене, поднося королеве письмо для подписи, -- вы предписываете спасительную строгость по отношению к провинциальным гугенотам. Ну а парижские?
   -- До них дело дойдет потом, -- ответила королева.
   -- Да я вот почему говорю, -- настаивал Рене. -- Есть тут один субъект, у которого много денег. Это страшный лицемер; он притворяется, будто ходит к обедне, а на самом деле поддерживает своими деньгами еретиков.
   -- Ну что же! -- ответила Екатерина. -- Когда я буду сводить счеты с парижскими гугенотами, напомни мне его имя!
   -- Но было бы желательно, чтобы с ним было покончено ранее... Мало ли что может случиться? Пьяный рейтар...
   -- Ты что-то слишком одушевлен мыслью послужить монархии, друг мой Рене! -- перебила его королева, устремляя на него пытливый взгляд. -- Этот человек -- враг тебе, или же он богат, и ты хочешь ограбить его! Нет, милый мой, я уже достаточно прощала тебе, не могу же я дать тебе отравить или зарезать все население королевства!
   -- Ваше величество, -- с важным видом ответил Рене, -- я прочел в звездах, что смерть этого человека послужит на благо монархии!
   -- Рене, Рене, -- пробормотала королева, -- между нами существует столько страшных тайн, что мне не приходится торговаться с тобой из-за жизни одного человека. Делай что хочешь, я даже не желаю знать имя этой новой жертвы... Но берегись! Настанет день, когда король проснется в дурном расположении, и вот как ты сейчас требуешь от меня человеческой жизни, так от него могут потребовать твоей! Ну, а теперь ступай и пошли мне моих фрейлин! Рене ушел с видом тигра, уносящего свою жертву. Королева подарила ему жизнь Самуила Лорьо!
   Вместо того чтобы вернуться в свои комнаты, которые Рене занимал в верхнем этаже Лувра, он вышел во двор и направился в кордегардию ландскнехтов. Большинство уже спали. Один еще сидел и грелся у очага. Завидев Рене, он сейчас же встал и вышел к нему.
   -- Ведь ты стар и жирен, Теобальд, -- сказал Рене. -- В твоем возрасте следует бояться апоплексии, и ты делаешь большую ошибку, что так греешься. Лучше пойдем со мной, прогуляемся по набережной!
   -- Да ведь сегодня холодно! -- сказал Теобальд.
   -- Холод только полезен тебе.
   -- А моему кошельку он тоже будет полезен?
   -- Может быть.
   Рене взял ландскнехта под руку и увлек его к набережной. Там он сказал солдату:
   -- Друг мой Теобальд, ты старый друг, и мы с тобой уже не раз...
   -- Да-да, не раз, -- ворчливо перебил Теобальд, -- я-то служил вам не раз, а что вы платили за это? Пятьдесят пистолей за убийство дворянина! Да ведь это курам на смех!
   -- Теперь тяжелые времена, -- ответил Рене. -- А потом, в данном случае речь идет не о дворянине, а о самом обыкновенном горожанине!
   -- Так он, верно, богат?
   -- Это совершенно неизвестно.
   -- Да ведь и то сказать: полиция не дремлет, и будь то дворянин или горожанин...
   -- Не бойся, дружок, королева подарила его мне!
   -- Ну, если королева вмешивается в такие дела, значит, горожанин должен чего-нибудь стоить!
   -- Дело не в нем, а в его жене, которую я люблю!
   -- Что? -- изумленно спросил Теобальд. -- Да разве вы вообще этим занимаетесь? Разве вы можете кого-нибудь любить?
   -- Это в первый раз...
   -- Но вы могли бы взять жену, не убивая мужа!
   -- Не могу, потому что хочу жениться на ней!
   -- Вот как? -- вскрикнул Теобальд. -- Ну, теперь я вижу, что вы стараетесь втереть мне очки! Этот горожанин, должно быть, очень богат, если вы хотите жениться на его вдове!
   -- Ну вот что! -- кусая губы, сказал Рене. -- Поведем дело без дальних разговоров. Я даю тебе сто пистолей!
   -- Отлично! Прибавьте еще пятьдесят, и дело сделано!
   -- Идет!
   -- Ну а где мне найти этого несчастного?
   -- Не беспокойся, я сам помогу тебе справиться с этим делом. Будь завтра в девять часов вечера на мосту Святого Михаила!
   -- Ладно, буду! Покойной ночи!
   -- Быть может, я делаю ошибку, -- бормотал Рене, направляясь к себе в лавочку. -- Ведь Годольфин достаточно ясно сказал, что все это должно произойти через три дня, а я собираюсь поторопиться... Нет, лучше всего еще раз выспросить его!
   И тот самый момент, когда он уже собирался вступить на мост, он услыхал сзади себя шум чьих-то шагов, настойчиво преследовавших его по пятам.
   -- Кто там? -- крикнул он, оборачиваясь назад. Ответом ему был сначала взрыв громкого хохота, потом знакомый насмешливый голос сказал:
   -- Ба, да ведь это наш друг Рене!
   С этими словами незнакомцы подошли к парфюмеру, и Рене с некоторым трепетом увидел, что это были сир де Коарасс и Ноэ.
   -- Нет, вам положительно не везет, -- сказал Генрих. -- Нас двое, а вы один... К тому же мы в очень пустынном месте. Сена вздулась и быстро мчит свои темные воды...
   Рене положил руку на рукоятку шпаги.
   -- А моему другу сиру де Коарассу, -- продолжал в свою очередь Ноэ, -- чрезвычайно хочется ткнуть вас шпаюй и бросить в воду!
   -- Ко мне! На помощь! -- закричал Рене, обнажая шпагу. Генрих продолжал смеяться, а затем сказал:
   -- Полно! Я предпочитаю не убивать вас, а поупражняться в искусстве предсказания будущего!
   -- Простите мне это первое движение самозащиты, господа. -- ответил Рене. -- Я понимаю, что такие люди, как вы, не занимаются убийством из-за угла.
   -- Ну еще бы! -- отозвался Ноэ.
   -- А потом, -- продолжал Генрих, -- я рассчитываю оказать вам столько услуг, что вы кончите тем, что полюбите меня. Так вот, если хотите, я опять погадаю вам, только спрячьте сначала свою шпагу в ножны! Однако здесь ужасно темно! Пойдемте к самому мосту, там у фонаря можно будет разглядеть получше линии руки.
   Они подошли к фонарю.
   Здесь Генрих принялся с важным видом рассматривать протянутую руку парфюмера и сказал:
   -- Господин Рене, у нас в голове имеется некий замысел, посредством которого вы собираетесь одновременно удовлетворить две страстишки: к понравившейся вам женщине и к ее богатству!
   Рене вздрогнул и с трудом подавил крик.
   -- Как? -- сказал он. -- Так вы и это... знаете?
   -- Господи, как же мне не знать, если у будущего нет тайн от меня! -- ответил Генрих. -- Только вот что еще: по-моему, вам следует немного подождать с исполнением своего замысла!
   -- Сколько же времени мне надо ждать? -- спросил Рене.
   -- Три дня! -- ответил Генрих.
   -- Да что вы -- сам дьявол в образе человеческом, что ли? -- крикнул Рене, бледнея как смерть.
   -- Как знать! -- ответил Генрих.
   И молодым людям пришлось видеть, как гроза всей Франции, страшный Рене, дрожал, словно испуганный ребенок.

XXI

   Читатель легко догадается, что наши герои встретили Рене по выходе из кабачка Маликана, где Ноэ подробно рассказал обо всех тех чудесах, которые ему пришлось видеть и слышать у Рене Флорентийца. Генрих слушал его, чувствуя, как его пробирает пот.
   -- Хотя бы мне пришлось убить для этого Рене, но ему не удастся похитить Сарру! -- пылко произнес он, когда Ноэ окончил свой подробный рассказ.
   -- Да, но возможно, что он не один возьмется за это дело и нам придется иметь дело по крайней мере с дюжиной вооруженных людей, -- заметил Ноэ.
   -- Ну так мы и будем иметь с ними дело! -- пламенно крикнул рыцарски настроенный принц.
   -- Ну, мы могли бы придумать что-нибудь получше, -- смеясь, возразил Ноэ. -- Скажите, Анри, вы не очень заботитесь о спасении этого субъекта?
   -- Лорьо? Да разумеется нет! Пусть этот негодяй понесет заслуженное наказание!
   -- Ну так давайте похитим красотку-еврейку!
   -- Отличная мысль! -- смеясь, подтвердил Генрих. -- Но где мы припрячем ее?
   -- Это, конечно, труднее, чем похитить, ну да там увидим... Принц подошел к стойке, за которой мирно дремал Маликан, и разбудил его.
   -- Ты нам нужен! -- сказал он. -- Ну-ка, Ноэ, расскажи Маликану все, что ты только что говорил мне! Ноэ передал суть дела кабатчику. Тогда принц добавил:
   -- Так вот видишь, Маликан, красавицу надо непременно укрыть где-нибудь!
   -- Легко сказать! -- отозвался Маликан, почесывая за ухом. -- Париж, конечно, велик, но у Рене Флорентийца сто глаз я столько же ушей, как у великанов доброго старого времени... Вот разве что! Скажите, она брюнетка или блондинка?
   -- У нее темные волосы.
   -- А ростом как?
   -- Да не больше Миетты.
   -- А нет ли у нее пушка над верхней губой, как это часто бывает у жгучих брюнеток восточного типа?
   -- Да, есть! -- ответил принц.
   -- Ну так мне пришла в голову блестящая мысль! У меня на родине имеется племянник пятнадцати лет, которого я уже давно жду сюда, в Париж. Давайте оденем вашу дамочку беарнским пареньком, и пусть меня черт возьмет, если Рене явится сюда искать пропавшую красотку!
   -- Это великолепная мысль, Маликан, -- сказал принц. -- Но теперь возникает второе затруднение: как похитим красотку-еврейку? Ведь ее надо уведомить, а как это сделаешь, раз старый Лорьо бережет ее вроде мифического дракона?
   -- А не могла ли бы помочь вам в этом Миетта? -- спросил Маликан. -- Пусть она, например, явится в своем беарнском наряде и скажет, что приехала в Париж искать место и что де Граммон направила ее к госпоже Лорьо?
   -- Маликан, -- ответил принц, -- ты умнейший человек на свете! Маликан поклонился.
   -- Но этот чудак способен поторопиться и не выждать трех дней! -- сказал Ноэ и, заметив, как вздрогнул Генрих при этих словах, мысленно прибавил: "Ай-- ай! Да вы, кажется, здорово врезались в красотку-еврейку, мой принц!"
   -- Вот что, Маликан, -- сказал Генрих, -- завтра же пошли Миетту к нам в гостиницу на улице Святого Иакова.
   -- Ладно, она придет, ваше высочество!
   -- Покойной ночи и спасибо, Маликан!
   Молодые люди вышли из кабачка и вскоре догнали Рене. Близ моста между ними произошел разговор, описанный в предыдущей главе, и, как уже знает читатель, принц щегольнул перед растерявшимся парфюмером таким проникновением в его сокровенные тайны, что Рене дрожал от ужаса.
   Заметив это, принц громко расхохотался и сказал:
   -- Вот видите, дорогой месье Рене, вам не приходится таить против меня злобу за шутку, сыгранную с вами в гостинице, и за несколько часов ареста в погребе. Вы нуждаетесь во мне гораздо больше, чем я в вас!
   -- Я должен признаться, что вы действительно обладаете необычайным ясновидением! -- ответил Рене.
   -- Значит, вы мне верите и подождете три дня?
   -- Подожду.
   -- Не хотите ли вы узнать еще что-либо? Давайте руку! Однако, несмотря на то что тучи стали совершенно закрывать звезды, я замечаю что-то зловещее, собирающееся около вас!
   -- Что же это именно?
   -- Вследствие того что тучи скрывают звезды, я не могу сказать вам достаточно определенно. Я вижу только, что что-то угрожает вашему сверхъестественному могуществу, а следовательно, и влиянию на королеву-мать... Впрочем, более подробно я могу открыть вам все это лишь завтра... Вы будете завтра около двенадцати часов дня в Лувре?
   -- Буду!
   -- Ну так я увижусь с вами там!
   -- Хорошо! -- И с этим парфюмер повернул обратно к Лувру: ему уже не к чему было советоваться с Годольфином об интересовавшем его вопросе.

XXII

   Когда парфюмер скрылся во мраке, Генрих и Ноэ не могли удержаться от смеха.
   -- Надеюсь, теперь нам нечего бояться его! -- сказал принц.
   -- Теперь нет, -- ответил Ноэ, -- но в тот день, когда он увидит, что стал жертвой мистификации, когда он, например, обнаружит мою интрижку с Паолой, он станет беспощаднее тигра! Кстати, не объясните ли вы мне, что вы предполагали, когда говорили, что его могуществу что-то угрожает?
   -- А ты веришь в это могущество?
   -- Господи, да ведь я говорил вам, что Годольфин...
   -- Хорошо, хорошо! Оставим Годольфина в покое. Но веришь ли ты, что Рене умеет читать в звездах?
   -- Ну,это, конечно, нет!
   -- Значит, если убрать подальше Годольфина...
   -- Это было бы прекрасно. Но Паола?
   -- А почему бы нам не прихватить и ее?
   -- Да потому, что эта крошка забрала себе в голову мысль о браке!
   -- А, ну это совсем другое дело! Никогда не надо похищать женщин, которые носятся с мыслью о браке! Это слишком опасно... Но от Годольфина надо непременно избавиться, потому что если он действительно обладает даром ясновидения, то куда бы мы ни спрятали Сарру, он все равно откроет ее убежище Рене! Ну Да утро вечера мудренее; мы еще подумаем, как справиться с этим делом. А теперь, благо мы уже подошли к нашей гостинице, стучись скорее.
   Не успели наши герои улечься в постель, как уже заснули богатырским сном. Но их очень рано разбудил чей-то стук в дверь.
   -- Кто там? -- спросил принц.
   -- Землячка пришла навестить земляков! -- ответил из-за Двери свежий, веселый голос.
   -- Это Миетта! -- сказал Ноэ.
   Он и принц поскорее оделись и открыли дверь хорошенькой племяннице Маликана.
   -- Знаешь ли, крошка, -- сказал ей Ноэ, -- ты на диво хороша!
   -- Если бы вы были человеком моего круга, месье, -- краснея, ответила Миетта, -- тогда ваши слова доставили бы мне удовольствие, а так вам даже и не след говорить мне это!
   -- Ну конечно, -- важно заметил Генрих, -- если бы ты был простым горожанином и мог бы предложить Миетте руку и сердце...
   -- Дядя рассказал мне все, что я должна буду сделать, -- перебила его Миетта, которой хотелось избежать продолжения обсуждения этой рискованной темы. -- Я отправлюсь к госпоже Лорьо, скажу, что наша землячка, графиня де Граммон, направила меня к ней и что я была бы рада, если бы она взяла меня на службу к себе. Ну а дальше что?
   -- Дальше вот что! Возьми это колечко, -- Генрих снял с пальца кольцо с шифром Коризандры, которое еще накануне привлекло внимание Сарры, -- и покажи его госпоже Лорьо. Если она будет не одна в то время, когда ты придешь, то она поймет что ты пришла от моего имени. Когда же ты останешься с нею наедине, скажи: "Сударыня, друг Коризандры, человек, который заботится о вас, умоляет вас всецело довериться мне и сделать все, что я скажу вам!"
   -- Хорошо! -- сказала Миетта.
   -- Если же она будет колебаться, то прибавь: "Вы подвергаетесь опасности, и вас хотят спасти от Рене!"
   -- Хорошо, ну а когда я скажу ей все это, тогда что?
   -- Тогда ты скажешь, что отправишься за своими вещами и подождешь нас около полудня у твоего дяди.
   Миетта взяла кольцо, поклонилась молодым людям и выпорхнула из комнаты.
   -- Красивая девушка! -- пробормотал Ноэ. -- Право, она даже лучше Паолы.
   -- Возможно, но все же очень хорошо, что Паола немножко вскружила тебе голову! Если бы этого не случилось, мы не знали бы всего того, что знаем теперь... Ну, а теперь пойдем завтракать, милый мой, да и в Лувр. Пибрак ждет нас до двенадцати!
   Принц и Ноэ оделись в нарядные платья, плотно позат-ракали и отправились в Лувр. Во дворе Лувра к ним направили молодой паж. Это был темнокудрый Рауль, сумевший найти дорогу к сердцу красавицы Нанси.

XXIII

   Рауль встретил Генриха улыбкой.
   -- Я вас ждал, господин де Коарасс, -- сказал он, -- у меня имеется для вас письмо от... Нанси!
   Рауль покраснел, произнося это имя.
   -- Давайте сюда это письмо, месье Рауль, -- сказал Генрих-протягивая руку, и сейчас же вскрыл его.
   "Господин де Коарасс, -- гласило письмо, -- я не могу быть вечером на условленном месте, потому что особа, которая ждет вашего рассказа, не будет иметь возможности принять Вас. Но завтра в тот же час ждите меня. Похоже на то, что Вы вели себя молодцом: о Вас говорят, и я поймала уже не один вздох!"
   -- Вот что, голубчик, -- обратился Генрих к пажу, -- я настоящий провинциал и могу заблудиться в Лувре. Так не проводишь ли ты нас?
   -- А куда вы хотите пройти?
   -- К Пибраку.
   -- Отлично, так я проведу вас боковой лестницей! Пибрак встретил принца с выражением почтения и преданности.
   -- Полно, кузен! -- смеясь, сказал ему Генрих. -- Освобождаю вас от всех этих китайских церемоний! Я просто зашел к вам с дружеским визитом, только и всего. А мне даже и сказать вам нечего!
   -- Неужели? -- явно насмешливым тоном спросил Пибрак.
   -- Но зато у вас, наверное, найдется что порассказать, про короля например?
   -- Вы очень нравитесь королю. Он вчера говорил мне это на охоте и прибавил, что вы произвели очень хорошее впечатление на принцессу.
   -- Не может быть! -- воскликнул Генрих с таким наивным видом, что Пибрак не мог удержаться от смеха.
   -- У вашего высочества плохая память! -- сказал он.
   -- То есть? -- спросил принц.
   Вместо ответа Пибрак указал рукой на книжный шкаф.
   -- Ну? -- нетерпеливо спросил Генрих.
   -- Но вы, ваше высочество, очевидно, забыли, каким образом и где видели в первый раз принцессу!
   -- Ах, черт возьми, -- воскликнул принц, -- а я и забыл! Готов держать пари, что вчера часов в девять-десять вы опять смотрели в дырочку! Ну знаете ли, если вы не дадите мне обещание уважать мои часы, мне придется попросить у вас ключ от книжного шкафа!
   -- Но соблаговолите только сообщить мне свои часы, и я буду сообразовываться с ними! -- ответил капитан гвардии.
   -- Ну так вот! Завтра... от девяти часов... А теперь, раз вы настолько в курсе всей этой истории, не соблаговолите ли вы сказать мне, что предполагает принцесса делать сегодня?
   -- Не знаю, ваше высочество!
   -- Странно! -- ответил Генрих, пожимая плечами. -- А ведь вы, кажется, отлично знаете все, что происходит при дворе!
   -- Да что же, собственно, я знаю? -- сказал Пибрак. -- Что я знал, то и сказал вам. Может быть, вам интересны подробности моего разговора с королем? Так вот они! Король, который отлично знает свою сестрицу, сказал мне: "Знаете ли, Пибрак, этот Коарасс окончательно вскружил голову Марго". "Неужели, ваше высочество?" -- наивно спросил я. "Ба! -- ответил король. -- я, во всяком случае, скорее предпочитаю этого паренька, который мне очень нравится, чем кузена де Гиза, которого я терпеть не могу. Тем хуже для другого кузена, принца Наваррского!"
   -- Благодарю! -- улыбаясь, сказал Генрих.
   -- Зато, -- продолжал Пибрак, -- если король уже любит вас, ваше высочество, то королева очень скоро возненавидит!
   -- Она-то за что?
   -- Во-первых, за то, что вас любит король, а она всегда ненавидит тех, кого король любит. Во-вторых, королева поставила теперь своей задачей беречь принцессу пуще глаза для ее будущего супруга, принца Наваррского, ну а вы в ее глазах еще долго будете ничтожным сиром де Коарассом!
   -- Это правда. Что же делать?
   -- Быть острожнее! Кстати, совсем забыл! Король поручил мне пригласить вас завтра на охоту!
   -- Великолепно. Будем!
   Молодые люди поговорили еще немного с Пибраком и ушли от него, как только луврский колокол стал отбивать двенадцать ударов.
   -- У меня назначено свидание с Рене, -- сказал Генрих, -- но я думаю, что, прежде чем идти к нему, надо зайти к Маликану: может быть, Миетта уже вернулась!
   Действительно, Миетта поджидала их на пороге кабачка.
   -- Ну-с, крошка? -- спросил Генрих.
   -- Дело сделано, -- ответила девушка. -- Она увидала кольцо, покраснела, и я сразу поняла, что она любит вас! -- У Генриха сильно-сильно забилось сердце. -- Но в это время в комнату вошел какой-то толстый старик со злым лицом, -- продолжала Миетта. -- Это был сам Лорьо, и барыня сказала мне: "Раз вы пришли от Коризандры, дитя мое, то добро пожаловать, я охотно беру вас к себе на службу!" Как только Лорьо услыхал эту фразу, он сейчас же ушел, ворча себе что-- то под нос. Оставшись со мной наедине, Сарра сказала: "Я сделаю все, чего захочет друг Коризандры!" Ну, а теперь что я должна делать? -- спросила Миетта принца.
   -- Подожди, ты это сейчас же узнаешь, -- ответил Генрих. Он оставил Ноэ в кабачке в обществе Маликана и хорошенькой Миетты, а сам вернулся в Лувр. Он как раз спрашивал у часового, как пройти в помещение Рене, когда во дворе показался сам парфюмер.
   -- А, вы здесь, мессир, -- сказал Генрих, -- а я как раз справлялся, как пройти к вам!
   -- Я спустился во двор, чтобы подождать вас, -- ответил Рене со слабой улыбкой. -- Но если вы хотите подняться ко мне...
   -- Да нет, к чему же? Во дворе никого нет... Так вот, как вы помните, мы расстались с вами сегодня в очень дурную погоду. Небо было совершенно закрыто тучами, и звезд не было видно. Но около трех часов утра небо прояснилось, и я мог с большей точностью заняться вашей судьбой. И должен сказать вам, что звезды сообщили мне очень странные вещи!
   -- Неужели? -- ответил Рене, пытаясь улыбнуться.
   -- Дело в том, что вчера я ошибся. Из-за тумана и туч я не мог руководствоваться расположением звезд для сличения их с линиями руки. Теперь звезды сообщили мне, что вы должны не откладывать свой проект на три дня, а привести его в исполнение как можно скорее. В особенности удобен для этого сегодняшний день. Ведь сегодня суббота и третье число. Число три -- самое каббалистическое из всех нечетных, а суббота -- день шабаша!
   -- Ну что же, -- ответил Рене, -- сегодня так сегодня... Но вы говорили мне о том, что что-то угрожает моему могуществу.
   -- Сейчас я не могу сообщить вам подробности, -- ответил принц, -- но завтра я к вашим услугам! До свидания, месье Рене!
   Когда принц вышел из ворот, Рене, оставшийся н'а том же месте, словно оглушенный, пробормотал:
   -- Сколько лет уже я смеюсь над легковерными парижанами, заставляя их верить, будто в звездах можно что-нибудь прочитать. Я сам не верил этому д пользовался откровениями лунатика Годольфина... И вдруг является человек, который доказывает мне, что звезды действительно могут открывать нам тайны будущего!
   Весь день Рене был задумчив и встревожен. Около девяти часов вечера он вернулся к себе в магазин. Его встретила Паола, но он лишь рассеянно поцеловал ее в лоб.
   -- Покойной ночи, отец, -- сказала девушка. -- У меня страшная головная боль, и я попытаюсь заснуть.
   -- Покойной ночи! -- ответил Рене, которому было не до дочери и ее боли.
   Когда Паола ушла, Флорентинец сказал Годольфину:
   -- Годольфин, ступай и погуляй часок по набережной. Сюда придут люди, которых ты не должен видеть. Можешь запереть лавку, у меня с собой второй ключ. Когда на Сен-Жермен-д'0ксерруа пробьет десять часов, возвращайся домой спать!
   Годольфин покорно закрыл ставни, надел шляпу, плащ и вышел, захватив с собой ключ от двери. Это был далеко не обыкновенный ключ: выкованный в Милане, он обладал большим количеством хитроумных нарезок, бороздок и фестонов, благодаря чему к замку двери совершенно невозможно было подобрать другой ключ. Ключ, бывший у Рене, представлял собою точную копию первого. Через несколько минут после ухода Годольфина в дверь лавки постучали. Это был Теобальд, которого Рене узнал лишь по его фигуре, так как ландскнехт явился в маске.
   -- Ну-с, ты готов? -- спросил его Рене. -- В таком случае за дело!
   -- Простите, -- ответил тот, -- нам надо сначала урегулировать счеты. Вы обещали мне полтораста пистолей, не правда ли? "У, так я решил теперь, что этого мало. Вы дадите мне двести, и притом половину сейчас на руки!
   У Рене не было времени, чтобы вступать теперь в торг. Он достал кошелек и отсчитал Теобальду требуемую сумму. Затем он надел маску, выпустил Теобальда и вышел вслед за ним. Прихлопнув дверь, он подергал за ручку, чтобы убедиться, захлопнулся ли замок и в безопасности ли спящая Паола. Затем он взял ландскнехта под руку и пошел с ним по мосту к левому берегу Сены.
   А в это время Годольфин, дрожа от холода, прогуливался по правому берегу реки. Наконец пробило десять часов. Он направился домой. У самой лавочки перед ним внезапно выросли из тьмы две фигуры. Кто-то схватил его за горло, другой приставил ему к сердцу кинжал, говоря:
   -- Одно слово, одно движение -- и ты будешь убит! Годольфин хотел оказать сопротивление, но ему сунули в рот платок, связали руки и ноги. Затем один из напавших взвалил его к себе на плечи, тогда как другой сказал:
   -- Поспешим! Нельзя терять ни минуты! А теперь посмотрим, как будет мессир Рене читать в звездах тайны будущего!

XXIV

   У Самуила Лорьо ужинали в половине восьмого, и ровно в восемь часов с едой было кончено. По знаку, данному хозяином, мастера и подмастерья встали, поклонились и ушли в сопровождении двоих слуг, так как во всем доме, кроме самого Лорьо и Сарры, на ночь оставались лишь старая служанка и Иов; Вильгельм Верконсин спал в лавке суконщика. Впрочем, на этот раз в доме прибавилось еще одно новое лицо, оставшееся ночевать. Это была новая горничная Миетта, которую Сарра категорически отказалась отпустить. Когда мастера и рабочие ушли, Лорьо приказал служанке идти спать. Не дожидаясь такого же приказания, Сарра сама встала и ушла с Миеттой к себе. Лорьо проводил ее до дверей ее комнаты и запер снаружи на засов. Старый ревнивец не только превратил дом в крепость, но и внутри этой крепости бедная Сарра жила настоящей узницей.
   Затем Лорьо при помощи Нова и Верконсина перетаскал в лавку суконщика свертки с золотыми и серебряными слитками и драгоценными камнями и, сделав это, сказал:
   -- Сегодня я вернусь поздно. Я непременно хочу покончить сегодня же с покупкой жемчуга. Навертывается очень выгодное дельце!
   Иов старательно запер за хозяином дверь, потом постлал себе в коридоре тюфячок и сейчас, же заснул.
   Когда по всему дому стал разноситься его сочный храп, потайная дверь из погреба открылась и показался Вильгельм Верконсин. Он на цыпочках направился к коридору, бесшумно открыл дверь в мастерскую, подошел к дверям комнаты Сарры, отодвинул задвижку и осторожно стукнул два раза в дверь. Последняя сейчас же открылась, пропуская сначала Миетту, а за ней хорошенького мальчика в беарнском колпаке, в котором довольно трудно было узнать красавицу Сарру.
   Вильгельм взял их за руки, и вскоре все трое исчезли в тайнике. Сарра была спасена!
   А сам Лорьо шел тем временем, ничего не подозревая, улицам спящего Парижа. Он перешел через мост Святого Михаила и направился к Шапельской площади. Но не успел он дойти до нее, как его остановили два замаскированных незнакомца.
   Лорьо достал из-за пазухи пистолет и щелкнул курком. Однако этот звук совершенно не испугал незнакомцев; они лишь весело рассмеялись.
   -- Ну-ну, месье Лорьо, -- сказал один из них, -- вы должны были бы уже по платью видеть, что имеете дело с дворянами, а не с какими-нибудь ночными грабителями!
   -- Как, вы знаете меня? -- удивился ювелир.
   -- Ну конечно, и вы должны быть очень благодарны Провидению, что случайно встретили нас сегодня, а то завтра могло быть уже слишком поздно!
   -- Да в чем дело, господа? -- растерянно спросил Лорьо. -- Не соблаговолите ли сообщить мне, с кем я имею честь...
   -- Нет, дело, о котором мы хотим поговорить, слишком важно, -- ответил незнакомец, -- мы и так рискуем головой ради вас, а если назовем еще свои имена... Вы послушайте только: помните ли вы, что недавно между Туром и Блуа какой-то всадник преследовал вашу жену? Ей удалось спастись от него, но этот всадник твердо решил не выпускать своей жертвы.
   -- Его имя? -- прохрипел Лорьо.
   -- Это имя таково, что его можно сообщить только шепотом на ухо. Наклонитесь ко мне! -- сказал незнакомец.
   Лорьо наклонился к незнакомцу. Тот обхватил его за шею, как бы желая притянуть поближе, но в этот момент другой замаскированный со всего размаха всадил ему кинжал между лопаток. Лорьо со стоном рухнул на землю.
   -- Вот это был мастерский удар, друг Теобальд! -- сказал Рене. -- Болван убит на месте! Обыщи его! Если найдешь деньги, можешь взять их себе, а мне отдай только ключ от дома, который должен быть при старом дураке!
   Ландскнехт обыскал Лорьо, сунул себе в карман кошелек, а Рене подал ключ.
   -- Ну а теперь,-сказал парфюмер, -- сволоки-ка мне эту падаль в воду!
   Ландскнехт охватил труп своими сильными руками, поднял и швырнул в Сену. Затем они отправились назад, прошли по мосту Святого Михаила, площади Шатле и по улице Святого Диониса направились к Медвежьей улице. Ключом, взятым у убитого Лорьо, Рене отпер дверь, и они вошли. В этот момент из коридора послышался старческий голос, спросивший:
   -- Это вы, хозяин?
   Вслед за этим окриком в дверях показалась фигура старого Иова, который пытался высечь из огнива огонь. Увидев двух замаскированных незнакомцев, он поднял крик, но в этот момент Теобальд бросился на старика и одним ударом положил его на месте, а затем сказал своему спутнику:
   -- Можете идти! У меня верная рука. Старик мертв!
   Затем он ощупью нашел огниво и зажег свечу, стоявшую около постели убитого Иова.
   С этой свечой они прошли в дом, причем Рене успел снять с пояса Иова маленький ключик, о значении которого парфюмер сейчас же догадался. Они пошли по комнатам, но везде их встречали пустота и молчание. В глубине мастерской они заметили полуоткрытую дверь. Рене устремился туда и сразу догадался, что это должна была быть комната Сарры. Он кинулся к кровати, откинул полог и... отскочил с криком изумления и бешенства: кровать была не только совершенно пуста, но даже не смята!
   В бешенстве Рене принялся носиться по всему дому. На шум выбежала старая Марта, но и с ней Теобальд покончил одним ударом. Однако Сарры нигде не было!
   Когда первый приступ бешенства прошел, он подумал: "Ну что же, красотка-- еврейка временно потеряна для меня, но зато сокровища ее мужа на месте!" В углу мастерской стоял большой стальной шкаф с маленькой замочной скважиной. Рене примерил ключ, взятый им с трупа Иова, -- ключ как раз подходил к скважине.
   Теобальд тоже подошел к шкафу и с блестящими глазами ждал, когда Рене откроет дверцу. Этот взгляд навел парфюмера на размышления.
   "Придется делиться!" -- подумал он и сказал вслух:
   -- Ну-ка, попробуй отпереть ты, Теобальд. У меня силы не хватает!
   Ландскнехт подошел к шкафу и взялся за ключ. В тот же момент Рене взмахнул кинжалом и ударил Теобальда между плеч, как недавно ландскнехт ударил Самуила Лорьо.
   Теобальд вскрикнул и упал на пол.
   -- У меня тоже верная рука, -- хихикнул Рене, -- благодаря этому я сэкономил более трехсот пистолей!
   Он оттолкнул труп и сам взялся за ключ. Замок щелкнул, но едва дверь медленно повернулась на петлях, как Флорентинец вскрикнул и отскочил в ужасе.
   Шкаф был совершенно пуст!

XXV

   Рене долго простоял с открытым ртом перед денежным шкафом, в котором не было ничего, кроме двух мешочков и серебром.
   "Но если Лорьо не прятал здесь своих сокровищ, -- он, -- то где же он прятал их? А может быть, она ограбила и сбежала?"
   Однако ему пришлось сейчас же отказаться от этого положения. Ключ был на теле старого Иова, а если бы последний был соучастником Сарры, он тоже скрылся бы вместе с нею.
   Значит, этого нельзя было предположить, и, вероятно, у ювелира был какой-- нибудь тайник, где хранилось все его добро. Но где этот тайник? Объятый жаждой золота Рене принялся неистово искать тайник. Он переставил всю мебель, не заботясь даже, что шум может привлечь любопытство полиции или соседей. Он простучал и исследовал весь пол и стены, но нигде не было и следа какого-нибудь замаскированного хранилища. Вдруг свеча в его руках погасла, и из щели закрытых ставен блеснул дневной луч. Тогда только Рене опомнился и поспешил поскорее скрыться из дома. Отворив дверь, он осторожно выглянул на улицу и, убедившись, что она по-- прежнему пустынна, бросился бежать, даже не позаботясь закрыть дверь. До моста Святого Михаила он дошел без всяких инцидентов и, только подойдя к дверям своей лавочки, вдруг вспомнил, что ключ вместе с кинжалом остался на стуле в комнате Сарры. Он бросил их тогда в бешенстве, о чем во время поисков тайника совершенно забыл, да так и убежал...
   Что же делать теперь? Вернуться обратно? Но становилось все светлее, и если его застанут там, в доме, то это будет уже совсем неопровержимой уликой! "Ну да ничего, -- решил он, -- Годольфин откроет мне!"
   Он постучал, но никто не отпирал. Это удивило Рене, потому что обыкновенно Годольфин спал очень чутко.
   Флорентинец постучал еще -- ответом ему было молчание. А тут еще опять стал накрапывать дождь...
   В бешенстве Рене принялся барабанить в дверь что было силы. Тогда в первом этаже открылось окно, и показалась прелестная головка Паолы.
   -- Это вы, папа? -- спросила она.
   -- Я, -- ответил Рене. -- Это животное Годольфин спит сегодня как зарезанный.
   -- Разве ключ не у вас?
   -- Я оставил его в Лувре!
   -- Подождите, я сейчас открою.
   Паола накинула на себя платье и спустилась в лавочку, и Рене с улицы услышал, как она удивленно вскрикнула.
   -- Что ты кричишь? -- спросил он, когда девушка впустила его в лавку.
   -- Папа, да ведь Годольфина нет! -- ответила Паола, показывая на то место, где Годольфин обыкновенно стлал свой матрац.
   Очевидно, приказчик так и не возвращался с той поры, как Рене отправил его прогуляться!
   Парфюмер в ужасе бросился на скамейку и пробормотал:
   -- Годольфин исчез! Боже мой, но ведь если я не найду его, что же станет с моим влиянием и положением?
   И ему пришло в голову туманное предсказание гасконского дворянина...

---------------------------------------

   Подготовка текста: AKAPO, 2005.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru