Плавт
О Плавте, его творениях, и о том в каком состоянии была Комедия у Римлян

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

О Плавтѣ, его твореніяхъ, и о томъ въ какомъ состояніи была Комедія у Римлянъ (*).

   (*) Изъ превосходнаго, знаменитымъ Милленемъ издаваемаго журнала Magazin Encyclopédique, которой съ нѣкотораго времени выходитъ подъ другимъ названіемъ, а именно; Les Annales Encyclopédiques; впрочемъ планъ его и важность содержанія остаются все тѣже. Статья о Плавтѣ, въ сокращеніи здѣсь предлагаемая, написана по поводу новаго перевода на Французскій языкъ сего древняго комика. Рдръ.
   
   Для многихъ, безъ сомнѣнія, покажется страннымъ, что Плавтъ, одинъ изъ славвѣйшихъ писателей древности, достойный вниманія потомства, еще до сихъ поръ столь мало извѣщенъ, не смотря на заслуги, которыя, даютъ имени его все право на уваженіе людей просвѣщенныхъ и на то чтобы искусное перо, посредствомъ перевода всѣхъ твореній Поета, познакомило свѣтъ съ безсмертными его красотами. Не онъ ли служилъ образцемъ для неподражаемаго Мольера, для забавнаго Реньяра и для нѣкоторыхъ другихъ лучшихъ драмматическихъ поетовъ Франціи? Не его ли комедіямъ подражая, многими произведеніями обогатили отечественную словесность Драйденъ, Поеты Италіи, Испаніи и Германіи?
   Извѣстно, что Комедія въ началѣ своемъ была не иное что какъ чуждое всякаго искусства зрѣлище, и что въ семъ жалкомъ видѣ оставалась она даже послѣ Ѳесписа и Есхила. Потомъ начали мало помалу приводить ее въ надлежащіе предѣлы и дѣйствію давать приличное пространство. Несмотря на то, Комедія въ сіе отдаленное время неимѣла быстрыхъ успѣховъ; ибо она все еще состояла въ одномъ только постыдномъ и смѣшномъ злоупотребленіи, которое не долженствовало и не могло бытъ долго терпимо въ обществѣ. Зрѣлища отличались тогда необузданнымъ своевольствомъ, которое тѣмъ болѣе заслуживало надзоръ со стороны законовъ, что на театрѣ во всей наготѣ своей выставляемы были пороки начальствующихъ мужей и отличнѣйшихъ гражданъ, безъ всякаго уваженія къ сану и лицу каждаго. Дерзость сія въ послѣдствіи времени преступила всѣ правила благоразумія. Начали выводить на сцену правителей народныхъ. Дѣлая весьма похожія на нихъ театральны маски, заимствуя басню для драмы изъ подлинныхъ происшествій ихъ жизни, называя ихъ безъ всякаго опасенія по именамъ и позволяя актерамъ поддѣлываться подъ ихъ поступь и тѣлодвиженія. Такова была древняя комедія. Къ сему времени относятся слѣдующіе извѣстнѣйшіе поеты: Кратесъ, ученикъ философа Филемона, Евполисъ, Кратинусъ, Аристофанъ (по многимъ своимъ комедіямъ), Ферекратъ, Аѳинскій Поетъ, служившій въ войскѣ Александра Великаго, и Ѳеопомпъ.
   
   Eupolis, atque Cratinus, Aristophanesque poetae.
   Horat lib. I, Satyr. IV, v. 1.
   
   Когда правительство взяло строгія мѣры для обузданія своевольства драмматичеcкихъ писателей и запретило выводимыя на сцену лица объявлять "подъ собственными ихъ именами; то комики давали симъ лицамъ вымышленныя названія, но все изображали ихъ съ такою точностію, что по копіи не льзя было неузнать оригинала. Ето новое отличіе послужило поводомъ дать театральному искусству сего времени особенное наименованіе средней комедіи.
   Аристофанъ въ послѣднихъ своихъ піесахъ, Мнезимахъ, Еликратъ и нѣкоторыя другіе поеты преимущественно отличались въ семъ родѣ комическихъ сочиненій. Злоупотребленія писателей, позволявшихъ себѣ многія излишества, снова дали правительству поводъ запретить имъ не только выставлять на позоръ извѣстныя лица подъ настоящими ихъ именами, но даже поддѣлываться подъ ихъ внѣшній видъ и поступки. Съ етаго времени Комедія сдѣлалась подражаніемъ разныхъ случаевъ и дѣйствій вообще жизни человѣческой; оттуда начало новой комедіи y Грековъ.
   Менандръ, Филемонъ, Аполлодоръ Аѳинскій, современникъ Менандра, Дифилъ, Деліофилъ возвели ее на ту высокую степень совершенства, какой она никогда недостигала ни у Римлянъ, ни даже y новѣйшихъ народовъ. Въ Греціи, равно какъ и въ Римѣ, Комедія началась отъ грубыхъ игрищъ, которыя сопровождались пляскою и смѣшными соблазнительными кривляньями {Г-жа Дасье, въ предисловіи къ своему переводу Плавта.}. Таковы на примѣръ, были стихи Фесценинскіе и стихи Сатурнинскіе, послужившіе къ составленію первыхъ сценическихъ игрищь, представленныхъ въ Римѣ 392 года отъ построенія города, и въ началѣ сто пятой Олипіады. Весьма достойно замѣчанія, что сіи слишкомъ неблагопристойные стихи сочинены по случаю одного празднества въ честь боговъ.
   Какъ ямбы у Грековъ появились послѣ первыхъ опытовъ драмматической Поезіи; такъ точно сатиры у Римлянъ слѣдовали за стихами Фесценинскими {Стихи сіи были изобрѣтены въ Фэсценіи, Етрурійскомъ городѣ, называемомъ нынѣ Галесомъ. Plin. III. 5 -- Aeneid. VII, 695 -- Horat, Epist, 2. L. i, v. 145.}. Сатира была родъ небольшой поемы, которая сочинялась по своимъ особеннымъ правиламъ; ее однакожъ недолжно смѣшивать ни съ сатирическими стихотвореніями Грековъ, ни съ сатирою временъ Луцилія, Горація, Персія и Ювенала.
   Горацій въ первомъ своемъ Посланіи второй Книги говоритъ, что Римляне весьма поздно получили вкусъ къ изящному, и не прежде какъ по окончаніи войнъ Пуническихъ стали прилѣжно читать Греческія сочиненія.
   Въ 514 году отъ построенія Рима и въ первомъ году 155 Олимпіады, слѣдственно въ началѣ первой Пунической войны, Ливій Андроникъ представилъ въ Римѣ драму, сочиненную имъ на образецъ Греческихъ. Изъ сего однакожъ не должно выводить слѣдствій, будто искусство драмматическое въ Италіи неимѣло почти такого же первобытнаго состоянія, въ какомъ находилось оно нѣкогда въ Греціи, хотя справедливо и то, что здѣсь Комедія существовала и шла быстрыми шагами къ своему совершенству цѣлыми столѣтіями прежде того времени, когда Римляне отказались отъ низкихъ своихъ и площадныхъ зрѣлищь. Мы скажемъ только, что творенія Греческихъ поетовъ дали бытіе, собственно такъ называемой, Комедіи у Римлянъ.
   Невій, служившій въ первую Пуническую войну и описавшій въ стихахъ происшествія оной, въ 519 году отъ основанія Рима сочинилъ, подражая Грекамъ, первую свою Комедію. Тридцать лѣтъ спустя послѣ него, жилъ Ениій, писавшій сатиры, комедіи и трагедіи, которыхъ всѣхъ дошли до насъ одни только отрывки. Довольно сказать въ похвалу сего писателя, что самъ Сципіонъ Африканскій удостоилъ его своей дружбы. Между тѣмъ откровенной Горацій представляетъ намъ его усерднымъ чтителемъ Бахуса.
   
   Ennius ipse pater nunquam, nisi potus, ad arma
                       Prosiliit dicenda....
   
   За Енніемъ слѣдовали, или даже были его современниками, Лициній, Тегула, Цециліи, трагикъ Пакувій и Люцій Акцій, котораго недолжно смѣшивать съ Плавтомъ. Нѣкоторые дошедшіе до насъ отрывки изъ ихъ драматическихъ сочиненій не достаточны для того, чтобы мы могли съ точностію опредѣлить достоинство ихъ писателей. Впрочемъ законодатель Латинскаго Парнасса во 3 книгѣ своихъ Посланій не весьма выгодно отзывается объ ихъ произведеніяхъ.
   И такъ Римляне могутъ считать собственно двухъ авторовъ, которымъ ихъ театральное искусство обязано своимъ происхожденіемъ. Римъ, завоевавши часть Азіи, обогатился сокровищами побѣжденныхъ народовъ. Отсюда начинается исполинское могущество; отсюда же и тѣ изящныя искусства, которыя въ послѣдствіи времени благоуспѣшно процвѣтали въ его нѣдрахъ {Graecia capta ferum victorem cepit et artes
   Intulit atgresti Latio. Horat.}. Около сей-то счастливой для Римлянъ епохи Плавтъ и Теренцій представляли первыя драмматическія свои произведенія. Нужно при семъ замѣтить, что въ двадцатилѣтній промежутокъ времени, которой считаютъ отъ послѣдней комедіи Плавта до первой Теренція, произошли великія перемѣны во вкусѣ и во нравахъ завоевателей свѣта. Я буду имѣть еще случай сказать нѣсколько словъ о томъ, что литтераторы, сравнивавшіе сихъ двухъ Латинскихъ комиковъ, недовольно обращали вниманіе свое на упомянутыя мною перемѣны, и слѣдственно не такъ судили, можетъ быть, о твореніяхъ Плавта, какъ бы требовала того справедливость.
   Искусство театральное было еще въ младенчествѣ у Римлянъ, когда Плавтъ заступилъ мѣсто Ениія. Горацій увѣряетъ, что Латинскій нашъ комикъ любилъ слѣдовать по стопамъ Епихарма, не изъ одной своей привязааности къ баснямъ сего поета Сициліи, которыя онъ перевелъ на языкъ отечественный, но потому что, подражая ему, успѣлъ возвести Комедію у Римлянъ на отличнѣйшую степень совершенства, и что Епихармъ имѣлъ счастливый даръ писать съ легкостію необыкновенною.
   Маркъ Акцій, проименованный Плавтомъ, родился въ Сарцинѣ, одномъ изъ городовъ Омбріи, который новѣйшіе географы называютъ древнимъ городомъ Романіи, лежащимъ на границахъ Тосканскихъ владѣній, при подошвѣ горъ Аппенинскихъ, въ 54 милахъ (lieu) отъ Рима. Нѣкоторые говорятъ, что Поета нашего назвали Плавтомъ по причинѣ весьма большихъ его ногъ; другіе напротивъ утверждаютъ, будто такое прозвище было общимъ и употребительнымъ между жителями Омбріи. Для насъ важно одно то, что Плавтъ издалъ сочиненія свои въ концѣ второй Пунической войны, и умеръ въ Римѣ почти на 40 году своего возраста, въ 568 году Римскаго лѣтосчисленія и за 184 года до Р. X., при Консулахъ Публіѣ Клавдіѣ и Люціѣ Порціѣ Лициніѣ. Теренцій имѣлъ въ ето время неболѣе девяти лѣтъ отъ роду. Дарованія Плавта доставили ему разныя выгоды, и онъ составилъ себѣ блистательную фортуну: такъ, по крайней мѣрѣ, свидѣтельствуютъ о немъ Варронъ и Авлъ Геллій. Первый увѣряетъ сверхъ того, что Поетъ нашъ расточилъ все свое имущество на театральные костюмы и декораціи, и впалъ послѣ того въ крайнюю бѣдность. Другіе говорятъ, что надежда на значительный выигрышъ заставила Марка Акція пуститься въ торговые обороты; но что, по ошибочнымъ расчетамъ, пожертвовалъ онъ пустой мечтѣ всѣмъ своимъ имѣніемъ и пришелъ въ убожество. Неожиданная перемѣна счастія заставила его возвратиться въ Римъ, гдѣ онъ принужденъ былъ, для насущнаго хлѣба, вертѣть жернова y одного булочника, что самое подало поводъ многимъ комментаторамъ дать ему названіе Азинія. Впрочемъ ученые біографы сомнѣваются въ достовѣрности сего случая. въ жизни Плавma. Въ самомъ дѣлѣ, люди, по склонности своей къ чудесному, всегда охотно примѣшиваютъ къ жизни знаменитыхъ особъ по нѣскольку событій необыкновенныхъ и странныхъ. Несмотря на то, свидѣтельство Варрона, кажетея, болѣе всѣхъ заслуживаетъ вѣроятіе. Кому неизвѣстно, что Невій сочинилъ многія піесы свои въ темницѣ?
   Допустивъ справедливость мнѣнія комментаторовъ, должно признаться, что несчастія не души Плавта и неослабили его генія, всегда обильнаго, всегда изобрѣтательнаго. Напротивъ того кажется, что новое состояніе, въ которое судьба привела нашего писателя, доставило ему случай познакомиться болѣе съ характерами людей, и Плавтъ, воспользовавшись онымъ, старался, какъ видно, собирать все, что только собственнымъ опытомъ дозналъ при отправленіи торговаго ремесла своего; онъ открылъ всѣ хитрости и обманы людей одинакаго съ нимъ званія, и кто незнаетъ, какъ счастливо употреблялъ онъ въ своихъ сочиненіяхъ коммерческіе термины, которые столько были ему извѣстны.
   О числѣ комедій Плавтовыхъ древніе критики думали различно. Иные считаютъ двадцать одну, другіе двадцать пять; а нѣкоторые приписываютъ ему даже сто, и сто тридцать. По крайней мѣрѣ изъ прилагаемыхъ обыкновенно къ изданіямъ Плавта разсужденій, въ которыхъ многими доводами постараются удостовѣрить насъ въ подлинномъ количествѣ его произведеній, кажется, ясно можно видѣть, что Поетъ писалъ и такія комедіи, которыя до васъ недошли. Вся ошибка, если можно только подозрѣвать въ ней критиковъ, должна состоять въ томъ, что они смѣшиваютъ комедіи Плавта съ драмматическими сочиненіями многихъ другихъ писателей, и въ особенности съ комедіями Плавція, также Акуція, котораго одно имя, по причинѣ большаго сходства съ именемъ Поета Сарцинскаго, ввело нѣкоторыхъ въ заблужденіе.
   Сей вопросъ, равно какъ и множество другихъ, относящихся къ произведеніямъ древности. До сихъ поръ не рѣшенъ еще удовлетворительнымъ образомъ.
   Варронъ, котораго Цицеронъ почитаетъ ученѣйшимъ изъ всѣхъ Римскихъ писателей, признаетъ за настоящія Плавтовы двадцать только дошедшихъ до насъ комедій; онѣ, вѣроятно, по сей причинѣ и названы Варроновыми. Во всѣхъ изданіяхъ сіи двадцать піесъ расположены по алфавитному порядку, кромѣ Бакхидъ, которыя были представлены послѣ Епидика. Передъ каждой комедіей положено содержаніе въ акростихахъ, сочиненныхъ, какъ думаютъ, извѣстнымъ Присціаномъ Грамматикомъ, но которыхъ безъ всякаго сомнѣі.ія нельзя приписывать Латинскому Комику. Авторъ оныхъ, заключивъ себя въ тѣсныхъ предѣлахъ акростиха, немогъ въ столъ немногихъ словахъ доказать надлежащимъ образомъ истинный планъ и ходъ комедій Плавта; оттуда происходитъ, что большая часть сихъ содержаній весьма темны, a иногда даже и совсѣмъ непонятны.
   Плавтъ былъ всегда въ великой славѣ у древнихъ. Квинтліанъ въ X книгѣ своихъ Ораторскихъ Наставлевій извѣщаетъ насъ, что Варронъ, раздѣляя чувствованіа Люція Елія Стилона Преконина, своего учителя, говаривалъ: если бы Музы захотѣли объясняться человѣческими звуками, то онѣ, конечно, выбрали бы для сего языкъ Плавта, какъ самый богатый и изящный, Варронъ отдавалъ ему предъ другими Латинскими комиками преимущество въ изящности выраженія, точно также какъ въ особенности хвалилъ онъ Цецилія за искусство его излагать предметъ свой, и Теренція за отличный даръ живо изображать характеры. Цицеронъ, краса и слава Римскаго витійства, равнымъ образомъ весьма уважалъ Марка Акція, и ето самое заставляетъ думать, что многія въ семъ писателѣ мѣста, которыя кажутся намъ противными благопристойности, небыли почитаемы такими у Римлянъ, или, по крайней мѣрѣ, что его выраженія незаключали въ себѣ столь неприятнаго смысла, какой онѣ неминуемо должны имѣть на языкахъ нашего времени, гдѣ двузнаменательности остаются всегда непозволенными и предосудительными, хотябы онѣ выражены были самымъ остроумнымъ и тонкимъ образомъ. Не касаясь чести господъ комментаторовъ, смѣло можно сказать, что большая часть изъ нихъ, замѣтивши неумѣстныя остроты и слишкомъ вольные обороты въ какомъ-либо авторѣ, и стараясь нѣкоторыя невразумительныя слова его истолковать во своему понятію и смиренномудрому образу мыслей, часто обвиняютъ его въ такихъ намѣреніяхъ, которыхъ, можетъ быть, онъ совсѣмъ неимѣлъ. Сколь многія превосходныя сочиненія выправлены, передѣланы, испорчены потому только, что, къ несчастію ихъ, были худо понятны, или худо истолкованы! Безъ сомнѣнія, никто не возметъ на себя смѣшной обязанности защищать въ древнихъ авторахъ то, что дѣйствительно противно благопристойности, и о чемъ всѣ просвѣщенные, отличающіеся добронравіемъ и здравымъ вкусомъ, люди судятъ съ одинакою строгостію; но весьма нетрудно доказать, какъ я въ этомъ совершенно увѣренъ, что строгость сія не можетъ простираться на всѣ безъ исключенія мѣста, которыя угодно опорочивать комментаторамъ.
   Читатели простятъ мнѣ сіе отступленіе; оно основано частію на сужденіи самаго Цицерона, помѣщенномъ въ одномъ изъ его сочиненій, которое въ ваше время почитается превосходнѣйшимъ памятникомъ, какой только можно посвятить нравственности.
   "Естъ два рода шутокъ;" говоритъ онъ въ первой своей книгѣ О должностяхъ: "однѣ бываютъ низкія, наглыя, предосудительныя, неблагопрмстойныя; другія прелестныя, тонкія, остроумныя, забавныя, и сей послѣдній родъ исключительно принадлежитъ не только нашему соотечественнику Плавту и древнимъ Греческимъ комикамъ, но онъ украшаетъ также сочиненія и Сократическихъ писателей." --
   Здѣсь Цицеронъ говоритъ не объ одномъ соблюденіи чистоты Латинскаго языка, но хвалитъ вмѣстѣ образъ выраженія благородный, нѣжный, приятный, плѣняющій Аттическою солью. Несмотря на то, отзывы Горація, имѣющія очень малое сходство со мнѣніемъ Цицерона, подали филологамъ поводъ ко многимъ спорамъ.
   "Наши предки" говоритъ Горацій въ своей Піитикѣ (стихъ 5270) "хвалили стихи и удивлялись остроумнымъ шуткамъ Плавта, по простотѣ своей, нескажу по глупости; по крайней мѣрѣ ето справедливо, если я и вы въ самомъ дѣлѣ умѣемъ отличить благородную шутку отъ площадной, и если умѣемъ размѣрить стихи по слуху и по пальцамъ {At nostri proavi Plautinos et numeros et
   Laudauere sales: nimium patienter utrumque,
   Ne dicanx stulte, mirati; si modo ego, et vos
   Scimus inurbanum lepido seponere dicto,
   Legitimum que sonum digitis callemus, et aure.}."
   Строгое сужденіе Горація не столько относится къ цѣлому ходу и слогу комедій Плавтовыхъ, сколько падаетъ на несоблюденіе правилъ, бывшихъ, безъ сомнѣнія, въ его время уже извѣстными, но которыхъ нужду тогда менѣе чувствовали, нежели въ достопамятный, въ золотой вѣкъ словесности, Цицеронъ отдаетъ вообще справедливость истинному достоинству Плавта, какъ писателя образцоваго по чистотѣ языка Латинскаго, по уму изобрѣтательному, по веселому и игривому тону; онъ неостанавливается надъ тѣми недостатками, которые справедливо замѣтилъ творецъ Піитики, обязаяный предостеречь отъ нихъ своего читателя. Предлагая правила искусства, законодатель Латинскаго Парнасса долженъ былъ непремѣнно указать на погрѣшности, вооружиться противъ грубыхъ и смѣшныхъ шутокъ, охуждать ихъ употребленіе и изгонятъ слишкомъ неумѣренныя вольности. Онъ говорилъ къ Пизонамъ, которыхъ здравому вкусу отдавалъ самъ справедливость; говорилъ въ такое время, когда процвѣтали самые изящные, разборчивые писатели, и слѣдственно не могъ снисходительнѣе отзываться о твореніяхъ Плавта. Можно полагать, что еслибъ комическій Поетъ нашъ былъ современникомъ людей, прославившихъ собою вѣкъ Августовъ; то, вѣроятно, или совсѣмъ незаслужилъ бы упрековъ отъ Горація, или же подавъ къ нимъ поводъ, конечно, призналъ бы основательность его сужденія и ревностное, приложилъ бы стараніе довести свои сочиненія до совершенства, a особливо соблюсти больше правильности въ стихахъ своихъ.
   Римскій Витія имѣлъ, безъ сомнѣнія, вкусъ весьма разборчивый; безсмертныя красоты его сочиненій не позволяютъ думать, чтобъ онъ судилъ о достоинствѣ Плавта подобно толпѣ простолюдиновъ, и изъ одной благосклонности удивлялся бы всему, что ни сказалъ Поетъ комическій. Цыцеронъ, знавшій столь хорошо цѣну и прелесть благозвучія въ рѣчи, кажется по тому только противнаго мнѣнія съ Гораціемъ, что оба эти философа смотрѣли на Плавта съ различныхъ сторонъ. Маркъ Туллій разсматриваетъ его въ цѣломъ составѣ и говоритъ объ немъ съ чувствомъ того уваженія, какое внушаетъ къ себѣ великой писатель. Но великій писатель всегда ли свободенъ отъ ошибокъ? Моглиль укрыться ошибки сіи отъ просвѣщеннаго взора славнаго Ритора и краснорѣчивѣйшаго Витіи? Одинъ ли Горацій имѣлъ столько ума и проницательности, что могъ усмотрѣть ихъ, или онъ видѣлъ въ Авторѣ нашемъ однѣ только погрѣшности, нѣтъ никакой причины думать такимъ образомъ; ибо въ другомъ мѣстѣ тотъ же Горацій воздаетъ должныя похвалы Плавту. Стихотворецъ, какъ бы почувствовалъ, подобно Цицерону, всю цѣну сего генія, и въ полной увѣренности, что онъ рожденъ въ своемъ родѣ образцовымъ, благоразумно замѣчаетъ въ его твореніяхъ тѣ неправильности, которыя вредятъ ихъ совершенству.
   Не желая замѣчаній сихъ выдавать за точныя, никакому сомнѣнію неподверженныя истины, и весьма близокъ къ той мысли что если бы критики, разсматривавшіе мнѣнія Горація и Цицерона о Плавтѣ, были менѣе поспѣшны въ своихъ заключеніяхъ, то одни изъ нихъ побоялись бы нелѣпостію сужденія оскорбить память любимца Меценатова, а другіе гораздо съ большею скромностію стали бы защищать правое дѣло творца Латинской Комедіи.
   Всѣ знаменитые художники, въ какомъ бы то ни было родѣ изящныхъ искусствъ, имѣютъ каждой свои собственныя отличительныя черты, имѣютъ родъ, характеръ, который имъ принадлежитъ исключительно. Ученыя знатоки въ искусствахъ, сдѣлавшіе изъ нихъ особенную для себя науку, съ вѣрностію умѣютъ отличить произведенія одного. Художника отъ произведеній другаго, и никогда почти не ошибаются. Какое бы сходство ни имѣла копія съ оригиналомъ, никогда несмѣшиваютъ они обоихъ; умѣютъ даже въ первой отличить то, что чужою рукою прибавлено, или убавлено. Такимъ образомъ Сервій отличалъ при первомъ чтеніи стихи Плавта отъ тѣхъ, которые ему непринадлежали, изъ того слѣдуетъ, что сія разность въ стихахъ, бывшая столь чувствительною для нѣжнаго уха Сервіева, не отъ чего другаго могла произойти, какъ отъ легкости и плавности, которыя Критикъ замѣтилъ въ слогѣ Латинскаго Поета, и которыхъ не находилъ онъ въ стихахъ ложно приписываемыхъ послѣднему.
   Волькацій Седигитъ и Авлъ Геллій отдавали пальму драматическому Поету: первый назначалъ ему второе мѣсто между Римскими комиками; другой признавалъ его за самаго изящнаго изъ всѣхъ писателей, обогатившихъ произведеніями своими языкъ Лашинскій.
   Макробій почиталъ Плавта и Цицерона самыми краснорѣчивыми Писателями. Такое сравненіе двухъ великихъ мужей имѣетъ свое основаніе, хотя оно и кажется не совсѣмъ точнымъ. Св. Іеронимъ изящество и тонкое остроуміе Плавта уподоблялъ языку Музъ; онъ удивлялся его слогу и, какъ самъ признается въ своихъ Письмахъ (Еріstola ad Eustochium de custodia virginitatis), ощущалъ какую-то отраду, читая его творенія. Великій Учитель не почиталъ за неприличное древняго Поета изъяснять дѣтямъ, ввѣреннымъ ему для образованія, и даже совѣтовалъ имъ прилѣжно читать комедіи Плавта. Новѣйшіе критики, несмотря на большую строгость въ своихъ сужденіяхъ, отдаютъ вмѣстѣ съ древними должную справедливость таланту Римскаго Комика, котораго такъ счастливо превзошелъ во многомъ несравненный Мольеръ, подражая обильнымъ красотамъ своего подлинника.
   При всемъ томъ критики нашего вѣка, раздѣляя восхищеніе съ современниками Плавта, не скрыли, подобно имъ, и недостатковъ сего великаго Поета.
   "Весъ свѣтъ" говоритъ Мармонтель "единодушно признаетъ достоинство Плавтовыхъ твореній. Вездѣ въ немъ дѣйствіе, движеніе, огонь; быстрый, обильный, изобрѣтательный геній его никогда не заставляетъ томиться зрителей; завязки его хорошо держатся, и во всемъ соотвѣтствуютъ качеству лицъ дѣйствующихъ; обстоятельства всегда разнообразны, онъ вездѣ болѣе дѣйствуетъ нежели говоритъ. Плавта причисляютъ къ писателямъ Комедіи новой; древняя никогда не могла быть занимательною для строгой важности Римлянъ." --
   Мармонтелъ также съ отличною похвалою отзывается о нашемъ Поетѣ, когда говоритъ о неистощимомъ изобиліи его творческаго генія. Но сей же самый критикъ порицаетъ Плавта за то, что онъ слишкомъ много прилѣплялся ко вкусу черни, что ненаблюдалъ мѣры въ шуткахъ низкихъ и просто о народныхъ. Впрочемъ Мармонтель въ намѣреніяхъ своихъ, повидимому, не соображается ни съ Гораціемъ, ни съ Цицерономъ.
   "Плавтъ" говоритъ онъ, "Заслуживаетъ нѣсколько болѣе снисходительности. Правда, онъ чаще старался угождать простому народу, нежели нравиться вкусу благовоспитанныхъ гражданъ; но въ его время драматическая поезія начинала только появляться въ Римѣ. Чернь, привыкшая слышать на театрѣ, грубыя остроты и неблагопристойныя шутки, составлявшія сущность древнихъ сатиръ, ета чернь, говорю, была ли способна чувствовать красоты другаго рода, если бы Плавтъ и захотѣлъ забавлять ее ими? Чтобъ имѣть успѣхъ, надлежало сообразоваться съ господствующимъ вкусомъ."
   Признаюсь, я никакъ не думаю, чтобы такой способъ оправданія можно принять за совершенно справедливый. И въ прежнія времена были конечно люди здравомыслящіе, любители изящнаго; притомъ же было бы смѣшно давать волю толпѣ простолюдиновъ управлять дѣйствіями генія. Не емули одному, напротивъ, предоставлено судьбою вести и даже увлекать за собою націю? Творенія Плавта имѣли бы равный успѣхъ и въ такомъ случаѣ, когда бы Поетъ съ меньшею точностію подражалъ тѣмъ писателямъ, которыхъ комедіи перелагалъ онъ на свой языкъ отечественный.
   Онъ снискалъ бы себѣ безсмертную славу, если бы, подобно Мольеру, трудился болѣ. Для вѣковъ грядущихъ, нежели для своего времени, хотя и то правда, что обстоятельства, въ которыхъ находились оба Поета, были весьма несходны между собою.

(Окончаніе въ слѣд. книж.)

-----

   О Плавте, его творениях, и о том, в каком состоянии была комедия у римлян / [Из Милленем изд. журн. Mag. encycl., который выходит теперь под загл.: Les Annales encycl.]; [Сокр. пер. -У.] // Вестн. Европы. -- 1817. -- Ч.96, N 22. -- C.104-124.
   
   

О Плавтѣ, его твореніяхъ, и о томъ въ какомъ состояніи была Комедія у Римлянъ.

(Окончаніе.)

   Теперь остается назвать Плавтовы Комедіи, которыхъ обыкновенно считаютъ двадцать, и изъ которыхъ многія переведены почти на всѣ языки Европейскіе.
   I. Amphitruo, Амфитріоиъ, стоитъ первою во всѣхъ изданіяхъ.
   II. Asinaria есть не что иное какъ переводъ Греческой Комедіи Демофила, подъ названіемъ: Ὄναγος.
   III. Aulularia, Скупой, отъ Латинскаго слова: Aula или Olla, горшокъ, въ которымъ старикъ Евкліонъ скрылъ свое богатство. Мольерово подражаніе сей комедіи превосходно, и безъ сомнѣнія всегда будетъ почитаться образцовымъ произведеніемъ.
   IV. Captivi, Плѣнные, комедія, которую самъ Авторъ уважалъ болѣе прочихъ своихъ произведеній.
   V. Curculio, такъ названная по имени главнаго лица. Самымъ разительнымъ мѣстомъ въ сей піесѣ подражалъ Реньяръ и другіе Французскіе и Англійскіе комики.
   VI. Casina или Жребій, переводъ Греческой комедіи Дифила, или Демофила, y котораго она извѣстна подъ названіемъ Χληρουμενοι, то есть метатели жеребья. Она весьма славилась у древнихъ и въ первое представленіе была принята съ отличною похвалою,
   VII. Cisteilaria. По моему мнѣнію, ета комедія Плавтова есть изъ всѣхъ самая слабая, хотя не льзя сказать, чтобы въ ней не было никакихъ красотъ и занимательности. Названіе взято отъ Латинскаго Слова Cistella, ящичекъ. Въ самомъ дѣлѣ, потерянной и опять найденной ящичекъ составляетъ всю почти сущность драмы;
   VlII. Epidicus, такъ названная по имени слуги, хитраго и проворнаго плута, главнаго лица въ комедіи. Самъ Авторъ признавалъ Епидика за лучшее изъ всѣхъ своихъ сочиненій, и многіе критики почитаютъ его мастерскимъ произведеніемъ Плавта. Перифанъ есть богатый знатнаго рода и весьма легковѣрный старикъ, котораго Епидикъ дурачитъ своими плутнями. Роль ростовщика чрезвычайно забавна.
   IX. Bacchides, Бакхиды. Ета комедія даетъ понятіе о Римскихъ прелестницахъ. Названіе свое подучила она отъ двухъ сестеръ, рожденныхъ во время празднества въ честь Бахуса. Плавтъ подражалъ въ ней Греческому писателю Филемону.
   X. Mosullaria или Привиденія. Ета піеса дѣйствительно заслуживаетъ ту лестную похвалу, съ какою многіе объ ней отзываются. Реньяръ большею частію лучшихъ мѣстъ въ Неожиданномъ превращеніи одолженъ комику Лашинскому.
   XI. Menechmi, Менехмы. Плавтъ взялъ у Менандра идею и главное содержаніе сей остроумной комедіи. Реньяръ присвоилъ ее французскому театру, и его подражаніе во многомъ превосходитъ подлинникъ. Но въ живости воображенія и въ обиліи мыслей Плавтъ никакъ неуступаетъ Французскому автору.
   XII. Miles gioriosus, Хвастливой воинъ. Роль Пиргополиника со всею точностію изображаетъ характеръ хвастливаго храбреца и вмѣстѣ глупо довольнаго собою человѣка пріятной наружности. Воинъ увѣряетъ, что онъ не находилъ ни одной суровой женщины, и что побѣды надъ женскими сердцами, равно какъ и ратные подвиги, для него -- пирушка. Ета комедія служитъ новымъ доказательствомъ изобрѣтательности ума Плавтова и его глубокаго знанія сердца человѣческаго.
   XIII. Mercator, Купецъ, переводъ Греческой комедіи Филемона. Неизвѣстная рука осмѣлилась прибавить къ сему творенію Плавта множество стиховъ, которые" очень легко можно отличить отъ стиховъ Поета Сарцинскаго. Прибавка сія помѣщена послѣ пятой сцены четвертаго акта. Мольеръ воспользовался нѣкоторыми мѣстами изъ сей комедіи.
   XIV. Pseudolus или Обманщикъ есть собственное изобрѣтеніе Плавта, которой, по свидѣтельству Цицерона, самъ отдавалъ сей комедіи преимущество предъ многими другими. Quam gaudebat bello suo Ponico Naevius, quam Truculento Phiuоus, quam Pseudolo {Cicer. Cato Maj, Cap. 14.}! восклицаетъ Ораторъ Римскій, и древніе были съ нимъ одного мнѣнія. Въ ней очень много разнообразія. Новѣйшіе драматисты неупустили подражать баснѣ сей піесы.
   XV. Poenulus или Карѳагенецъ. Ета комедія извѣстна также подъ названіемъ Patricus и Phagon. По предисловію можно догадываться, что она переведена съ Греческаго. Донынѣ служитъ она предметомъ любопытныхъ филологическихъ изысканій. Многіе ученые открыли въ ней остатки Финикійскаго языка. Poenulus, появившійся во вторую Пуническую войну, натурально обратилъ на себя вниманіе Римлянъ и принесъ имъ удовольствія несравненно болѣе всякаго другаго драматическаго сочиненія. Плавтъ изображаетъ здѣсь нравы, языкъ и смѣшныя замашки Карѳагенцовъ. Комедія сія не можетъ быть равно занимательна въ наше время; но критики справедливо почитаютъ ее драгоцѣннымъ остаткомъ древности.
   XVI. Persa, Персъ. Ето названіе подало поводъ въ республикѣ литераторовъ къ жаркимъ спорамъ, которые предоставляю рѣшить ученымъ. Характеры Сагарістіона, безстыднаго обжоры Сатуріона и Дордала изобрѣтены счастливо и выражены со всѣмъ совершенствомъ.
   XVII. Rudens или Счастливое кораблекрушеніе, есть подражаніе Греческому автору Дифилу, и принадлежитъ къ числу лучшихъ комедій Плавта.
   XVIII. Stichus (по имени слуги Стиха) представляетъ разительный примѣръ супружеской вѣрности. Въ сей комедіи Плавтъ менѣе слѣдовалъ правиламъ искусства нежели въ прочихъ.
   XIX. Trinummus или Сокровище, отличается своею занимательностію. Рѣдкая честность Мегаронида также достойна замѣчанія.
   XX. Truculentus или Простакъ, одна изъ тѣхъ Комедій, которыя особенно нравились Плавту. Фронезія есть самая ловкая, самая опасная и самая хитрая кокетка. Надобно признаться, что и служанка весьма хорошо помогаетъ госпожѣ своей водить за носъ трехъ ея любовниковъ; Динарха, Страбакса и Стратофана.
   Чтобы надлежащимъ образомъ судить о Плавте, чтобы сдѣлать между имъ и Мольеромъ безпристрастное сравненіе, надобно перенестись въ то отдаленное время, когда искусство драматическое едва только начинало получать правильную форму, и когда оно, безъ сомнѣнія, было еще весьма далеко отъ той степени совершенства, до которой достигло въ послѣдствіи времени.
   Плавтъ, какъ я сказалъ выше, процвѣталъ въ концѣ второй войны Пунической. Въ это время народъ Римскій пользовался всею своею властію. Нападая на его странности, на его смѣшную сторону, надлежало имѣть должное уваженіе къ стариннымъ его привычкамъ, угождать самому вкусу его по сатирамъ, къ симъ глупымъ поемамъ, которыя слѣдовали непосредственно за стихами Фесценинскими, и были не что иное, какъ первые, самые грубые опыты драматическихъ представленіи.
   Нѣтъ никакого сомнѣнія, что нашъ Авторъ умѣлъ отличать все низкое и неблагопристойное въ семъ родѣ; но почитая за необходимое нравиться толпѣ народной, и еще болѣе желая, можетъ быть, ускорить успѣхи искусства, нашелся принужденнымъ; нѣкоторымъ онаго правилами жертвовать тѣмъ обстоятельствамъ, которыми, жившій спустя нѣсколько лѣтъ позже, счастливый Теренцій не имѣлъ нужды стѣснять себя, ибо въ его время сила и власть народа перешли уже частію въ руки Патриціевъ, и въ Римѣ совершилась уже столь благоприятная искусствамъ перемѣна во нравахъ общества, Плавтъ весьма близокъ къ древней Комедіи; онъ былъ такъ остороженъ, что не только не нападалъ открытымъ образомъ на предразсудки народа, но даже самыхъ его погрѣшностей неописывалъ иначе, какъ выводя на сцену Грековъ, вмѣшивая безъ всякой нужды зрителей въ театральное дѣйствіе, удаляясь такою несообразностію отъ главной цѣли и жертвуя правилами искусства желанію или необходимости нравиться. Теренцій, избѣжавши благоразумно такихъ погрѣшностей, отъ которыхъ, безъ всякаго сомнѣнія, предостереженъ былъ здравымъ вкусомъ публики и своихъ покровителей, оспоривалъ пальму у учителя и совмѣстника своего съ большимъ успѣхомъ, и большинство голосовъ склонилъ на свою сторону. Но сіе, призванное съ давняго времени, неравенство между Плавтомъ и Теренціемъ дѣлается гораздо ощутительнѣе между Плавтомъ и Мольеромъ. Будемъ однакожъ чистосердечны. Критики слишкомъ строго произнесли приговоръ въ дѣлѣ, касающемся до славы двухъ знаменитыхъ Писателей. Сообразилилъ онъ всѣ тѣ обстоятельства, которыя могли способствовать рѣшенію вопроса съ больше. точностію и справедливостію? Чувствовалиль, въ какомъ положеніи находился Плавтъ, и слѣдственно, въ какомъ отношеніи, сравнивая съ Теренціемъ или Мольеромъ, можно, старшаго Латинскаго Комика ставить ниже сихъ двухъ его соперниковъ, и особливо ниже послѣдняго?
   Думалиль строгіе судіи Плавта о томъ затрудненіи бъ выборѣ дѣйствующихъ лицъ, которое встрѣчалъ Авторъ нашъ со стороны законовъ, запрещавшихъ въ Аѳинахъ и въ Римѣ выводить на сцену женщинъ свободнаго состоянія? Греческія и Римскія жены вели жизнь весьма уединенную: онѣ рѣдко оставляли свои комнаты, никуда невыходили однѣ и мало участвовали въ похвалахъ публики. Изъ сего видно, что выборъ комическаго Автора ни на кого другаго не могъ чаще всего падать какъ на явныхъ прелестницъ или на господъ ихъ, которые и сами были поведенія подозрительнаго. Но въ семъ случаѣ Поетъ, изображая нравы, не былъ ли обязанъ говорить такимъ языкомъ, коего вольностію зрители вѣка его безъ сомнѣнія менѣе нежели мы оскорблялись, и который можетъ быть ненравился вкусу и тонкому чувству самаго Сочинителя?
   Никакъ не должно терять этого изъ виду, что Плавтъ есть учитель и Теренція и Мольера. Для лучшаго сравненія Поета Латинскаго съ знаменитымъ Французскимъ Комикомъ я намѣренъ поставить каждаго изъ нихъ на своемъ собственномъ мѣстѣ.
   Басни всѣхъ почти комедій Плавтовыхъ взяты съ Греческаго. Но комедіи его не сутъ простые переводы, ниже холодныя и сухія подражанія; онъ вездѣ разливаетъ въ нихъ прелестное разнообразіе; въ рукахъ его занятая матерія перемѣняетъ форму и, можно сказать, самое существо свое. Кто вздумаетъ сомнѣваться, что искусство драматическое вообще обязано ему своими успѣхами, и что онъ лучше всѣхъ предшественниковъ своихъ зналъ тайну, забавляя научатъ зрителей. Бросимъ взглядъ на нѣкоторыя его комедіи. Въ Плѣнникахъ Тиндаръ представляетъ собою примѣръ мужества, a Филократъ образецъ признательности. Въ Trinummus Калликлъ и Мегаровидъ заставляютъ любить и уважать прямодушіе; Лизителъ и Фильтонъ поступками своими возвышаютъ цѣну благонравія. Въ Stichus Панегирисъ и Пинацій служатъ образцами супружеской вѣрности. Въ комедіяхъ Bacchilides, Asinaria и Mercator. Поетъ подвергаетъ осмѣянію стариковъ, забывающихъ стыдъ и предающихся страстямъ въ такія лѣта, въ которыя опытность и благоразуміе долженствовали бы защитить ихъ отъ всякихъ предосудительныхъ поступковъ и заблужденій. Представляя непростительныя слабости стариковъ, Авторъ неупускаетъ случая открывать глазамъ зрителя уловки, хитрости и обманы зазорныхъ прелестницъ, низость души и ненасытность застольныхъ приятелей, вѣроломство и развращенность слугъ, жадность ростовщиковъ, дурачества и безконечныя шалости moлодыхъ людей. Невидѣнъ ли истинный характеръ ложныхъ храбрецовъ въ Хвастливомъ воинѣ! Амфитріонъ, Скупой, Менехмы неслужилиль образцами для обоихъ нашихъ славнѣйшихъ Комиковъ? И ежели послѣднія въ прекрасныхъ, даже превосходящихъ самый оригиналъ, подражаніяхъ своимъ удержали красоты Поета Латинскаго, то не ясно ли ето доказываетъ, что они воздали тѣмъ справедливую похвалу безсмертному его таланту?
   Плавтъ воспользовался знаніями и талантами своихъ предшественниковъ; однакожъ не превзошелъ ли объ ихъ, не заставилъ ли нетолько своихъ современниковъ и самаго Теренція, но даже людей ученѣйшихъ, которыхъ сужденіе отлично уважалось въ Римѣ и между нами признается еще за неоспоримую истину, не заставилъ ли почитать себя творцемъ Комедіи? Если мы станемъ судить объ нашемъ Авторѣ, входя во всѣ подробности, тогда онъ безъ всякаго сомнѣнія много потеряетъ въ нашемъ мнѣніи. Но обратимъ вниманіе на одно только его искусство изображать нравы, осмѣивать дурачества, представлять характеры, давать надлежащій ходъ дѣйствію, одушевлять его живымъ и прелестнымъ слогомъ, свободно вести его до самой развязки, владѣть совершенно языкомъ своимъ даже при затѣйливости воображенія, нетерять изъ виду отношеній между авторомъ и зрителями, употреблять всѣ сіи средства къ исправленію людей, искусно показывать имъ сокровище самой чистой нравственности и философіи, возжигать въ сердцахъ согражданъ священное чувство патріотизма и питать въ нихъ національный Духъ посредствомъ удачныхъ сужденій, посредствомъ похвалъ, лестныхъ для ихъ самолюбія -- обратимъ, говорю, вниманіе на все ето, и мы должны будемъ признать истинное достоинство Плавта, не смотря на встрѣчающіяся въ немъ грубыя, простонародныя выраженія и на небрежность, за которыя Горацій справедливо его порицаетъ. При томъ же, не слишкомъ ли строго судимъ мы о большей части выраженій въ семъ Писателѣ, которыя намъ ненравятся, и если нѣкоторыя мѣста въ Плавте кажутся намъ слабыми, то можемъ ли мы вообще утверждать, что онѣ не имѣли въ себѣ никакой остроты, никакой тонкости и для самыхъ Римлянъ? Правда, замысловатости въ Мольерѣ нравятся намъ болѣе, хотя и онѣ начинаютъ уже старѣться. Но вѣкъ Лудовика XIV такъ близокъ къ нашему времени, и напротивъ того вѣкъ Плавтовъ столько далекъ, что сравненіе между сими двумя Писателями всегда обращается въ невыгодную сторону для Сарцинскаго Поета. Плавтъ, какъ весьма справедливо замѣчаетъ Кальгава, бралъ предметы свои только изъ мѣщанскаго быту; Мольеръ представлялъ весь Парижъ и дворъ. Вотъ по чему контрасты болѣе разительны, болѣе разнообразны въ семъ послѣднемъ, нежели въ Поавте, который былъ всегда стѣсненъ въ выборѣ предметовъ, и вѣроятно въ выборѣ самаго рода происшествій, а особливо комическихъ завязокъ, гдѣ изобрѣтательности его встрѣчались большія препятства:
   Самые необыкновенные умы рѣдко могутъ поддерживать себя, если благоприятныя обстоятельства или покровительство людей знаменитыхъ не будутъ содѣйствовать раскрытію ихъ дарованій, или даже если не дадутъ имъ способовъ почувствовать свои силы. Великій талантъ, осужденный дѣйствовать въ тѣсномъ кругѣ, всегда почти остается неизвѣстнымъ: ему нужно поприще обширное, нужны случаи, гдѣ бы могъ онъ блистать всею яркостію лучей своихъ.
   Плавтъ вовсе неимѣлъ сихъ выгодъ. Рожденный въ бѣдности, и едва ли еще не въ рабствѣ, будучи принужденъ заниматься ремеслами, часто обманываемый въ своихъ надеждахъ, удаленный отъ сообщества и бесѣды людей, отъ которыхъ могъ бы онъ занять для образованія своего разума и таланта, оставленный, такъ сказать, своему собственному генію. Поетъ нашъ сдѣлалъ гораздо менѣе, нежели сколько могъ бы сдѣлать. Важное также обстоятельство, полагавшее преграду его успѣхамъ, была невозможность выводить на сцену другія лица, кромѣ взятыхъ изъ среды народа чужеземнаго, такъ что комедіи его, какъ говоритъ тотъ же Кальгава, совсѣмъ не принадлежатъ Римлянамъ и неизображаютъ ихъ характера. Въ сочиненіяхъ же драматическихъ Мольера ясно видны нравы и духъ его соотечественниковъ. Въ заключеніе сего сравненія обоихъ Комиковъ скажемъ, что Мольеръ находился въ обстоятельствахъ гораздо счастливѣйшихъ, которыми сей неподражаемый Поетъ умѣлъ и пользоваться лучше всякаго другаго. При выборѣ своихъ образцовъ и особливо тѣхъ, кои представляла ему древность, какихъ погрѣшностей могъ онъ избѣжать, слѣдуя по стопамъ своего учителя, или удаляясь отъ него съ благоразуміемъ! Мольеръ, рожденный занимать первое мѣсто на поприщѣ театральномъ, могъ бы счастливо дѣйствовать и собственными силами, могъ бы конечно имѣть единственнымъ руководителемъ свой геній, обильный и неисчерпаемый; но когда такой человѣкъ, какъ Мольеръ, заимствуетъ у великихъ писателей все, что ни имѣютъ они совершеннаго, то до какой же степени долженъ онъ и превзойти ихъ въ своемъ искусствѣ?
   Прибавимъ: жить въ епоху столь же достославную, какъ царствованіе самаго Августа, въ епоху, которая можетъ назваться вѣкомъ чудесъ, изящныхъ искусствъ, словесности и великихъ мужей, и притомъ жить при Дворѣ самомъ блестящемъ; образоваться въ школѣ великихъ людей, пользоваться ихъ дружбою и совѣтами, научаться отъ ихъ бесѣды всему, что здравый вкусъ можетъ внушить прекраснаго и совершеннаго; занимать такое мѣсто, съ котораго можно обозрѣвать всѣ роды смешнаго, замѣчать игру и движеніе страстей во всѣхъ состояніяхъ народа; вотъ тѣ великія выгоды, которыми человѣкъ, готовящійся писать для сцены, и равнаго ума съ Мольеромъ, долженъ также искусно пользоваться, какъ пользовался ими Поетъ Французскій. Чего не могло сверхъ того произвести покровительство, которымъ удостоили Мольера Конти, Лудовикъ XIII и въ особенности Лудовикъ ХІУ, осыпавшій его своими благодѣяніями и недоставлявшій себѣ въ стыдъ брать участіе въ славѣ знаменитаго Комика Франціи?
   Не почитаю за нужное продолжать далѣе мое сравненіе двухъ Писателей, которымъ искусство комическое, можно сказать, одолжено всѣмъ бытіемъ своимъ и блескомъ.

(Съ фрацузск. -- У.)

-----

   О Плавте, его творениях, и о том в каком состоянии была комедия у римлян: (Окончание) / (С французск. -У.) // Вестн. Европы. -- 1817. -- Ч.96, N 23/24. -- С.179-193.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru