Пиранделло Луиджи
Живая и мертвая

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    La morte e la viva.
    Перевод Е. Шестаковой.
    Текст издания: журнал "Современникъ", No 5, 1913.

   

Живая и мертвая.

Разсказъ Луиджи Пиранделло.

Съ итальянскаго.

   Тартана {Одномачтовое судно.} падрона Нино Mo названная имъ "Филиппой" въ честь его первой жены, входила въ маленькую гавань Порте Эмпедокле.
   Былъ одинъ изъ тѣхъ пылающихъ закатовъ, обычныхъ на Средиземномъ морѣ, когда все безграничное водное пространство переливается и трепещетъ въ океанѣ свѣта и красокъ; переливамъ на волнахъ отвѣчаетъ на берегу радужное сіяніе въ окнахъ пестрыхъ домиковъ, лѣпящихся по склону плоскогорія; яркимъ золотомъ горятъ вершины горъ, и единственный контрастъ этому празднику солнца составляетъ темная громада стариннаго замка, возвышающагося надъ моремъ. Въ то время, какъ тартана проходила между двумя грядами скалъ, защищающихъ собой маленькую Старую Гавань, матросы замѣтили, что вся пристань отъ замка до бѣлой башки маяка была густо усыпана народомъ, который громко кричалъ, яростно размахивая въ воздухѣ платками и беретами. Разумѣется, ни самому падрону Mo и никому изъ его людей и въ голову не пришло, чтобы эта суматоха могла относиться къ нимъ; самое простое было предположить, что народъ провожаетъ случайно зашедшую эскадру миноносокъ, устраивая овацію рѣдкимъ гостямъ -- и три гонга немедленно разсыпались, какъ бѣлки, по снастямъ, чтобы все лучше видѣть и слышать.
   Осторожный падронъ Нино приказалъ убрать паруса, и тартана еще медленно скользила впередъ по инерціи, едва разсѣкая перламутровыя воды въ ожиданіи судна, которое должно было взять ее на бурсиръ, и подвести къ пристани. Оно не заставило долго ждать себя. При сильныхъ взмахахъ веселъ оно быстро приближалось и съ нимъ вмѣстѣ флотилія шлюпокъ, чуть не тонувшихъ подъ тяжестью стоявшихъ и сидѣвшихъ въ нихъ людей; всѣ они ожесточенно жестикулировали, громко крича и безъ всякаго стѣсненія указывая пальцами на тартану.
   Какая могла быть причина такого необъяснимаго вниманія? Можетъ быть, тутъ получилось извѣстіе о крушеніи тартаны? И встревоженные матросы съ любопытствомъ перевѣшивались черезъ бортъ навстрѣчу быстро бѣгущимъ лодкамъ, стараясь уловить смыслъ того, что оттуда имъ кричали. Но ничего нельзя было разобрать, кромѣ названія тартаны "Филиппа! Филиппа!", повторяемаго на всѣ лады.
   Одинъ только падронъ Нино Mo, красный, какъ ракъ, приземистый и плотный, держался въ сторонѣ, вполнѣ безучастный ко всему происходящему, надвинувъ беретъ вплоть до самыхъ своихъ маленькихъ, косыхъ и налитыхъ кровью глазокъ, изъ которыхъ лѣвый онъ почти всегда держалъ закрытымъ. Только разъ онъ вынулъ изо рта трубку, сплюнулъ и, проведя изнанкой руки по рыжей щетинѣ усовъ и остроконечной, жиденькой бородкѣ, сказалъ угрюмо, спокойно и жестко:-- Подите вы! всѣ вы тутъ одурѣли!-- И, внезапно повернувшись къ юнгѣ, велѣлъ ему моментально слѣзть съ мачты и отправляться на корму и звонить къ "Angelus"-у.
   Падронъ Нино всю свою жизнь провелъ на морѣ, и это сдѣлало его грустнымъ и нелюдимымъ. Глубоко вѣруя въ безконечное могущество Божіе и безпрекословно подчиняясь Его волѣ, онъ въ то же время совершенно не выносилъ людей съ ихъ шумомъ и громкими голосами.
   При мѣрныхъ ударахъ корабельнаго колокола падронъ Нино набожно снялъ беретъ, обнаживъ свою голову съ остатками сѣдыхъ и рыжихъ волосъ, перекрестился, и только что собрался прочесть молитву, какъ всѣ матросы устремились отъ бортовъ прямо къ нему съ дикими лицами, неистовымъ хохотомъ и оглушительно крича:
   -- Дядя Ни! Дядя Ни! Филиппа! Филиппа! Ваша жена! Жива! Вернулась! Ваша жена Филиппа!
   Падронъ Нино не вѣрилъ своимъ ушамъ. Онъ поворачивался то къ тому, то къ другому и съ ужасомъ всматривался въ лица, стараясь уяснить себѣ, что онъ не сошелъ съ ума при этой новости. Лицо его исказилось и въ одну минуту выразило цѣлую гамму чувствъ, начиная отъ изумленія до недовѣрія, отъ злобы и горя и кончая радостью; и вдругъ, разсвирѣпѣвъ, точно защищаясь отъ насилія, бросился въ толпу, расталкивая ее, и, схвативъ перваго попавшагося, бѣшено встряхнулъ его, восклицая:-- Что такое? Что вы говорите?-- Потомъ онъ простеръ передъ собой руки для отдаленія какой-то невидимой и ужасной угрозы и кинулся на корму навстрѣчу лодкамъ, откуда его встрѣтили взрывомъ воплей и безпорядочнымъ маханіемъ рукъ, настойчиво приглашавшихъ его спуститься.
   Но падронъ Нино не смогъ вынести несшихся оттуда подтвержденій фатальной новости; онъ отшатнулся назадъ въ надеждѣ найти у своей команды хоть какую-нибудь поддержку и помощь.
   Какъ могла вернуться умершая Филиппа, когда и откуда?
   Языкъ отказался повиноваться падрону Нино; краснорѣчивымъ жестомъ онъ указалъ на канатъ, и когда тотъ былъ спущенъ въ буксирное судно, обхватилъ его обѣими руками и съ крикомъ:-- держите!-- прыгнулъ черезъ бортъ, скользнулъ на мускулахъ внизъ и обрушился въ самую середину гребцовъ, которые съ восторгомъ подхватили его. Судно немедленно отчалило, между тѣмъ какъ матросы на тартанѣ, обманутые въ своихъ ожиданіяхъ, бѣсновались, какъ демоны, и надрывались отъ крика, стараясь убѣдить какое-нибудь судно взять ихъ на буксиръ и доставить къ пристани. Но никто даже и не обернулся на эти призывы; всѣ гребли, выбивались изъ силъ, чтобы поспѣть за баркой, гдѣ въ это время несчастный падронъ Mo внималъ подробностямъ чудеснаго возвращенія своей воскресшей жены.
   Помните вы, какъ всѣ считали ее погибшей вмѣстѣ съ другими при кораблекрушеніи, когда она три года тому назадъ отправилась извѣстить свою умирающую мать? Ну такъ вотъ, оказалось, что она вовсе не утонула, бѣдняжка, а вмѣсто того цѣлыя сутки носилась по волнамъ, уцѣпившись за столъ, пока ее не подобралъ какой-то русскій пароходъ, шедшій въ Америку. Однако, она совершенно помѣшалась отъ ужаса, да, помѣшалась въ полномъ смыслѣ этого слова и два года восемь мѣсяцевъ провела въ сумасшедшемъ домѣ въ Нью-Іоркѣ. Теперь же она вполнѣ выздоровѣла, получила отъ консула билетъ и вотъ уже три дня, какъ вернулась въ родные края.
   Падронъ Нино, окончательно одурѣлый отъ этихъ извѣстій, градомъ сыпавшихся на него со всѣхъ сторонъ, только хлопалъ своими косыми, красными глазками; отъ времени до времени его лѣвое вѣко конвульсивно закрывалось, и все лицо подергивалось мелкими судорогами, точно его кололи булавками. Кто-то крикнулъ съ одной изъ лодокъ:-- А у дяди-то Нино теперь двѣ жены!-- и этотъ возгласъ, встрѣченный общимъ грубымъ хохотомъ, привелъ его въ себя; онъ съ злобнымъ презрѣніемъ взглянулъ на всѣхъ этихъ букашекъ, на этихъ земляныхъ червей, которые на его глазахъ превращались въ ничто всякій разъ, какъ онъ уходилъ на своей тартанѣ въ безконечный просторъ моря и неба. А теперь вотъ они всѣ высыпали ему навстрѣчу и толпятся здѣсь, и, рыча, бѣснуются на пристани, желая насладиться видомъ человѣка, который только для того ступаетъ на землю, чтобы найти тутъ двухъ женъ. Событіе настолько же смѣшное для нихъ, насколько серьезное и печальное для него. Вѣдь обѣ жены-то были между собой родными сестрами! Старшая, Филиппа, всегда замѣняла мать маленькой Розѣ, которую падронъ Нино, женившись, взялъ въ свой домъ въ качествѣ дочери. Съ исчезновеніемъ Филиппы, оставившей ему почти грудного малютку, онъ справедливо разсудилъ, что лучшей жены и матери ему не найти, и женился на Розѣ.
   Все шло, какъ по маслу, но явилась Филиппа и нашла Розу женой, да еще на четвертомъ мѣсяцѣ, а самъ падронъ Нино очутился между двумя женами, двумя сестрами, двумя матерями!
   Да, тутъ было чему по смѣяться!
   Да вонъ онѣ на берегу,-- вонъ Филиппа! И, дѣйствительно, жива! Машетъ ему рукой, какъ будто хочетъ ободрить его, а другой рукой поддерживаетъ Розу, дрожащую и рыдающую у нея на груди отъ стыда и горя посреди хохочущаго народа, который хлопаетъ въ ладоши, бѣшено крутитъ въ воздухѣ беретами и реветъ отъ восторга.
   При видѣ этого, падрону Нино показалось, что у него оборвалось сердце. Онъ весь трясся отъ злости и отъ души желалъ, чтобы барка затонула, избавивъ его отъ ненавистнаго зрѣлища.
   -- Еще лучше,-- мелькнула у него мысль,-- было бы заставить гребцовъ повернуть назадъ и умчаться на тартанѣ, какъ можно дальше и навсегда. Но увы! желѣзная необходимость влекла его впередъ, и бороться не было силъ... Тутъ падронъ Нино ясно услыхалъ, какъ что-то выстрѣлило у него въ головѣ, оглушивъ и ослѣпивъ его; и въ слѣдующій моментъ онъ очутился въ объятіяхъ жены своей Филиппы.
   Это была худая, костистая женщина, на цѣлую голову выше своего мужа, со смуглымъ энергичнымъ лицомъ и мужскими манерами, голосомъ и походкой. Послѣ должныхъ привѣтствій, она освободилась изъ объятій Mo и толкнула его къ Розѣ, очевидно, желая, чтобы онъ поздоровался съ ней. Но когда падронъ Нино увидалъ эти огромные, свѣтлые глаза на изнуренномъ, прозрачномъ личикѣ, источавшіе потоки слезъ, словно два водопада, и полные отчаянья и стыда, силы окончательно покинули его. Онъ быстро нагнулся и схватилъ на руки своего трехлѣтняго сынишку.
   -- Домой! Домой!-- вскричалъ онъ и зашагалъ прочь, и обѣ женщины поспѣшили за нимъ.
   Вся толпа бѣгомъ бросилась за ними, съ криками окруживъ ихъ со всѣхъ сторонъ. Мужественная Филиппа, обнявъ за плечи Розу, поддерживала и оберегала ее. Отъ времени до времени она наклонялась къ самому ея уху и громко увѣщевала ее:
   -- Да не плачь же, дурочка! Тебѣ вредно плакать! Да ну же, перестань, чего ты! Если Богъ такъ хочетъ, на то Его святая Воля. Все, все уладится, слышишь, малютка, все обойдется, и Богъ намъ поможетъ!
   Потомъ, оборачиваясь къ толпѣ, сыпавшей грубыми шутками и насмѣшками, она кричала то тому, то другому:
   -- Ничего, не волнуйтесь! Не будетъ ни скандала, ни зависти, ни ревности, а все, какъ Боту угодно. Всѣ мы Божьи дѣти!
   Когда, наконецъ, они добрались до дома, закатъ уже почти потухъ, и быстро надвигались сумерки. Часть толпы отстала отъ нихъ еще но дорогѣ и съ зажженными фонарями разсыпалась по потемнѣвшимъ уличкамъ, но многіе все-таки упорно провожали несчастную семью до самаго порога, и столпились всѣ передъ, дверью, любопытствуя увидѣть дальнѣйшее.
   Домикъ падрона Нино былъ одноэтажный и освѣщался только черезъ дверь. Собравшаяся толпа у входа затемняла и безъ того темное помѣщеніе, но и падронъ Нино и Роза были до такой: степени подавлены всѣмъ случившимся, что имъ и въ голову непришло разогнать зѣвакъ. Зато объ этомъ позаботилась Филиппа, Засвѣтивъ огонь на столѣ посреди комнаты, она вышла за порогъ, и, оглядѣвъ толпу,
   -- Какъ?-- крикнула она.-- Вамъ все еще не довольно, синьоры мои? Мало вы видѣли, мало смѣялись? Нѣтъ у васъ своего дома, что ли? Оставьте насъ самихъ подумать о нашихъ дѣлахъ!
   Толпа отхлынула отъ двери и, выкрикнувъ на прощаніе еще нѣсколько насмѣшекъ, разбрелась въ разныя стороны. Однако, нѣсколько особенно упорныхъ продолжали свои наблюденія, отойдя, впрочемъ, подальше въ темноту.
   Общее любопытство было возбуждено до крайности. Что теперь предпримутъ эти трое? Всѣмъ была прекрасно извѣстна строгая нравственность, доходящая до щепетильности, и богобоязненность падрона Нино Mo и обѣихъ сестеръ. Въ этотъ вечеръ, они дали тому ясное доказательство, оставивъ дверь открытой. Всю ночь, вплоть до разсвѣта, въ комнатѣ горѣла лампа, и полоса желтаго свѣта лилась въ окружающую темноту. Всякій, кто хотѣлъ, могъ видѣть все происходившее внутри. Отъ времени до времени кто-нибудь изъ любопытныхъ проходилъ мимо двери, искоса бросая быстрый взглядъ внутрь помѣщенья.
   Сначала видно было, какъ всѣ трое ужинали; потомъ обѣ женщины, стоя на колѣняхъ, читали молитву, а падронъ Нино внимательно слушалъ, сидя за столомъ, съ котораго уже оыло прибрано, и подперевъ голову кулакомъ. Потомъ молоденькая Роза, не раздѣваясь, присѣла въ ногахъ кровати въ глубинѣ комнаты, гдѣ спалъ мальчикъ первой жены, и прислонилась головой къ стѣнѣ съ закрытыми глазами и усталымъ видомъ; въ то же время падронъ Mo и Филиппа сидѣли за столомъ другъ противъ друга и мирно бесѣдовали вполголоса; наконецъ, они вышлиизъ дома и присѣли на порогѣ, продолжая свой тихій шопотъ, которому вторилъ равномѣрный плескъ моря. Яркія звѣзды сіяли на небѣ, и темный ночной воздухъ дрожалъ отъ полета невидимыхъ летучихъ мышей...
   Когда настало утро, падронъ Нино и Филиппа, не сказавъ никому ни слова, отправились вдвоемъ на поиски другого помѣщенія. Вскорѣ они наняли въ концѣ города, на улицѣ, ведущей къ кладбищу, маленькую, свѣтлую комнатку, выходившую прямо на море; перенесли туда кровать, столъ, два стула, и, когда пришелъ вечеръ, они проводили туда Розу съ ребенкомъ и молча вернулись въ свой домъ. Такое рѣшеніе вопроса вызвало во всемъ городѣ бурю соболѣзнованій бѣдной молоденькой женщинѣ. Ее безцеремонно принесли въ жертву и выгнали вонъ, подумайте, одну и въ такомъ положеніи! Если того требуетъ законъ, то это законы варварскіе и безчеловѣчные. Общественное мнѣніе было возмущено. Въ продолженіе многихъ дней всѣ кричали о несправедливости и приставали къ падрону Нино съ вопросами и разъясненіями всеобщаго осужденія его поступка.
   Но падронъ Нино, болѣе мрачный, чѣмъ когда бы то ни было, и по горло занятый нагрузкой тартаны для слѣдующаго плаванья, не оборачиваясь, не останавливаясь, нахлобучивъ свой беретъ на самые глаза, изъ которыхъ лѣвый былъ теперь всегда закрытъ, и съ трубкой въ зубахъ, обрывалъ каждаго на первомъ же словѣ:
   -- Отвяжитесь отъ меня! Это мое личное дѣло!
   Не большаго могли добиться отъ него и тѣ, кого онъ считалъ выше себя -- купцы, торговцы, чиновники и т. п. Съ этими онъ только удостоивалъ говорить менѣе кратко и энергично:
   -- Всякій поступаетъ по совѣсти, синьоръ,-- отвѣчалъ онъ.-- Это дѣло семейное и, кромѣ Господа Бога, не касается никого.
   Въ скоромъ времени падронъ Нино окончилъ всѣ приготовленія и ушелъ въ море на своей тартанѣ. Но даже и его матросы не получили ровно никакихъ объясненій.
   Послѣ отъѣзда падрона Mo, обѣ сестры переселились въ старый домъ и зажили спокойно и мирно, занимаясь хозяйствомъ и ребенкомъ. Сколько ни выпытывали ихъ сгоравшіе любопытствомъ сосѣди и сосѣдки, они не могли добиться раскрытія тайны. Сестры разводили руками, поднимали глаза къ небу и съ грустной улыбкой отвѣчали:
   -- Какъ будетъ угодно Богу, кумъ. На все Господня воля, кума.
   Когда наступилъ день возвращенія тартаны, обѣ женщины отправились на пристань, ведя за руку ребенка. На этотъ разъ любопытныхъ собралось уже значительно меньше. Ступивъ на земдто, падронъ Нино молча пожалъ той и другой руку, взялъ на руки сына и зашагалъ домой, какъ и въ первый разъ, въ сопровожденіи обѣихъ своихъ женъ. Только на этотъ разъ въ старомъ домѣ съ падрономъ Нино осталась Роза, а Филиппа со своимъ, мальчуганомъ спокойно отправилась въ маленькую комнатку на улицѣ, которая вела въ кладбищу. При этой неожиданной развязкѣ въ городѣ поднялся настоящій скандалъ. Всѣ, кто прежде жалѣлъ вторую жену, какъ невинную жертву, увидя теперь, что никакой жертвы не было, почувствовали себя оскорбленными такимъ простымъ рѣшеніемъ задачи. Сначала оно показалось, было, смѣшнымъ. Раздраженіе и возмущеніе явились послѣ и, главнымъ образомъ, потому, что всѣ въ душѣ признавали справедливость этого мудраго рѣшенія. Всѣ прекрасно чувствовали, что разъ тутъ не было ни обмана, ни вины, а обѣ женщины были законными женами своего мужа передъ Богомъ и людьми, то иначе и поступить было невозможно. Но больше всего бѣсило людей спокойствіе, доброе согласіе и покорность судьбѣ обѣихъ сестеръ и полное отсутствіе даже намека на ревность между ними. Хотя, опять таки, какія были основанія для ревности? Ни Филиппа ни Роза не были ровно ни въ чемъ виноваты; каждая была въ своемъ правѣ и любящей женой падрона Нино. Что же тутъ удивительнаго, что онѣ обѣ безъ зависти и злобы ухаживали за главой и работникомъ семьи, который всю свою жизнь проводить на морѣ и лишь на три дня въ мѣсяцъ возвращается домой?
   Всѣ эти разсужденія были вполнѣ правильны. Но именно потому, что они были такъ естественны и неоспоримы, они и возбуждали такое раздраженіе.
   На другой же день по своемъ прибытіи, падронъ Нино Mo былъ вызванъ къ судьѣ, чтобы выслушать проповѣдь о томъ, что двоеженство запрещено закономъ. Падронъ Нино предсталъ передъ судьей съ обычнымъ своимъ угрюмымъ и грубоватымъ видомъ. Выслушавъ до конца строгій выговоръ судьи, онъ спокойно заявилъ, что въ его случаѣ не было ровно никакого двоеженства, потому что его первая жена была вездѣ помѣчена умершей, и, слѣдовательно, въ глазахъ закона у него была только одна жена, а именно, вторая.
   -- Сверхъ человѣческаго, есть еще Божій законъ, синьоръ, и ему я всегда повиновался,-- заключилъ онъ, и судья ничего не нашелъ ему возразить.
   Черезъ пять мѣсяцевъ послѣ этого событія падронъ Нино пришелъ въ городское управленіе съ извѣстіемъ, что у него родился ребенокъ.
   -- Этотъ отъ живой,-- заявилъ онъ.
   Возраженій никакихъ не представилось, и ребенокъ Роза по всѣмъ правиламъ былъ записанъ и признанъ законнымъ.
   Но когда черезъ слѣдующіе пять мѣсяцевъ Нино снова явился и сообщилъ о рожденіи ребенка, пояснивъ, что "этотъ отъ покойницы" -- возникло крупное недоразумѣніе. Какъ поступить съ этимъ ребенкомъ, рожденнымъ отъ Филиппы, разъ она до сихъ поръ все еще считалась умершей? Что-нибудь одно: или незаконенъ первый, какъ отъ недѣйствительнаго брака, или второй -- середины быть не можетъ.
   Падронъ Нино въ величайшемъ смущеніи поднесъ руку къ затылку и, сбивъ свой беретъ на. самый носъ, началъ почесывать голову; потомъ онъ обратился къ чиновнику:
   -- Э--э... извините, синьоръ... А нельзя ли записать его, какъ законнаго отъ второй жены?
   Чиновникъ сдѣлалъ большіе глаза.
   -- Какъ отъ второй?-- оказалъ онъ. Это черезъ пять-то мѣсяцевъ?
   -- Правда, правда,-- согласился падронъ Mo.-- Но что жъ тутъ дѣлать?
   -- Что дѣлать!-- разсердился чиновникъ. Да я то почемъ знаю? Вы кто такой: султанъ паша, бей? Рѣшайте сами свои дѣла, вмѣсто того, чтобы являться сюда одурачивать меня вашей чепухой!
   Падронъ Нино отступилъ на шагъ назадъ и уперся обоими указательными пальцами себѣ въ грудь.
   -- Я?!-- воскликнулъ онъ. Я долженъ знать, что мнѣ дѣлать?! Синьоръ, если Богу такъ угодно...
   Услыхавъ про Бога, чиновникъ пришелъ въ неописанную ярость.
   -- Богъ... Богъ... Богъ!!-- заоралъ онъ.-- все Богъ! Одна умираетъ -- Богъ! Жива -- Богъ! Родится ребенокъ -- Богъ! У васъ двѣ жены -- Богъ! Да оставьте вы Бога въ покоѣ! Приходите, по крайней мѣрѣ, хоть черезъ каждые девять мѣсяцевъ, чтобы соблюсти приличіе, дьяволъ васъ всѣхъ побери! И тогда я всѣхъ васъ тутъ запишу законными, черти!
   Падронъ Нино совершенно спокойно выслушалъ этотъ взрывъ и серьезно сказалъ:
   -- Это не отъ меня зависитъ, дорогой мой синьоръ. Дѣлайте такъ, какъ находите лучшимъ. Я же только исполнилъ свой долгъ. Будьте здоровы!
   И съ тѣхъ поръ аккуратнѣйшимъ образомъ являлся черезъ каждые пять мѣсяцевъ "чтобы исполнить свой долгъ", твердо вѣруя, что такъ приказываетъ ему Богъ...

Перев. Е. Шестаковой.

"Современникъ", No 5, 1913

   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru