Пиго-Лебрен
Прекрасный паж, или Арестант Шпандау. Часть первая

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

ПРЕКРАСНЫЙ ПАЖЪ,
или
АРЕСТАНТЪ ШПАНДАУ;

СОЧ. ПИГО-ЛЕ-БРЮНЯ.

ПЕРЕВОДЪ СЪ ФРАНЦУЗСКАГО.

Въ четырехъ Частяхъ.

   

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

МОСКВА,
ВЪ ТИПОГРАФІИ А. ВОЕЙКОВА И КОМП.
1811.

Съ одобренія Цензурнаго Комитета, учрежденнаго для Округа Императорскаго Московскаго Университета.

   

ПРЕКРАСНЫЙ ПАЖЪ,
или
АРЕСТАНТЪ ШПАНДАУ.

   

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

ГЛАВА I.
БАРОНЫ ФЕЛЬСГЕЙМЪ. КАМПАНІИ, ПОДВИГИ И УДАЛЕНІЕ ФЕРДИНАНДА XV.

   За нѣсколько миль отъ Люнебурга въ Саксоніи, посреди лѣсовъ, горъ и стремнинъ, существовалъ еще, тому нѣсколько десятковъ лѣтъ, древній готическій замокъ, выстроенный по мнѣнію владѣтелей онаго, славнымъ Витикиндомъ, до нашествія Карла Великаго.
   Фердинандъ XIV, Баронъ Фельсгеймъ, произходя по прямой линіи отъ сего Витикинда, и будучи гораздо благороднѣе и надменнѣе нежели и самый Императоръ, обиталъ въ этомъ замкѣ, современномъ съ Карломъ Великимъ, и созерцалъ съ удовольствіемъ, всегда новымъ, развалившіяся башни, вой напоминали ему древность его породы.
   Единственный его сынъ Фердинандъ XV, былъ назначенъ съ самаго его рожденія для военнаго ремесла, какъ такого, которое одно приличествовало потомку Витикинда. Онъ рано узналъ, что родители его находились во всѣхъ благородныхъ Капитпулахъ ордена Тевтоническаго, и начальствовали арміями; на семъ-то пунктѣ по малой мѣрѣ ограничивалось его воспитаніе, а въ сущности ему не нужно было знать болѣе этого, чтобъ быть убитымъ,
   Баронъ Фельсгеймъ писалъ по очереди ко всѣмъ Властямъ въ Германіи, и просилъ у нихъ полку для Барона, своего сына. Никто не разсудилъ за благо ему отвѣтствовать, и Фердинандъ XV былъ весьма щастливъ получивъ наконецъ роту въ войскахъ Курфирста Бранденбургскаго, который не былъ еще тогда Королемъ Прускимъ.
   Наканунѣ отъѣзда Фердинандъ XIV потребовалъ Фердинанда XV въ закоптившуюся залу, украшенную портретами знаменитыхъ его предковъ. Всѣ портреты отъ Витиканда до Фердинанда XIV, находились въ оной, выключая однакожь Фердинанда VII, убитаго во цвѣтѣ лѣтъ при осадѣ Антіохіи рыцарями Крестовыхъ походовъ, въ 1098 году. Этотъ маленькой случай былъ причиною, что достопочтенное изображеніе Фердинанда VII не досталось его потомству, но Фердинандъ XIV замѣнилъ картину, которой недоставало, достославною надписью, состоявшею въ скверныхъ стихахъ, сочиненныхъ однимъ монахомъ изъ Франконіи.
   Посреди сихъ-то достопочтенныхъ предковъ Баронъ напомнилъ своему сыну о томъ, чѣмъ онъ обязанъ своей породѣ. "Предки твои бдятъ о тебѣ, сказалъ онъ ему гордо, и тѣни ихъ послѣдуютъ за тобою среди сраженій." Послѣ сей краткой, но уразительной рѣчи, Фердинандъ XV сталъ на колѣни. Онъ получилъ обниманіе; потомъ препоясали ему мечь и надѣли шпоры. Вечеръ проведенъ былъ въ чтеніи, сообразномъ съ обстоятельствами. Баронъ читалъ своему сыну дѣянія Роланда, Танкреда и Гордфруа де Буильёна. Онъ читалъ съ такимъ жаромъ и восторгомъ, что совсѣмъ непримѣтилъ, что Фердинандъ XV заснулъ съ первыхъ страницѣ.
   На разсвѣтѣ подвели ему лошадь, долженствовавшую служить въ сраженіяхъ, позади которой привязали чемоданъ, въ коемъ заключался малый его гардеробъ. Баронъ далъ ему двѣстѣ флориновъ и благословеніе, и молодой человѣкъ поѣхалъ, рѣшившись поддержать честь своей породы.
   Фердинандъ XV, которой умѣлъ пить, курить табакъ и играть; но въ прочемъ былъ чрезвычайно непослушенъ, не поладилъ съ Фридрихомъ Вильгельмомъ. Полковникъ его сказалъ ему, что ежели онъ не перемѣнитъ своего поведенія, то его выгонятъ изъ полку. Барону показалось весьма непріятнымъ, что поступали такъ съ потомкомъ Витикинда, и онъ совсѣмъ недумалъ объ исправленіи. Сдержали свое слово, и послали его искать щастія въ другомъ мѣстѣ. Онъ поклялся, что Фридрихъ Вильгельмъ былъ недостоинъ имѣть въ своей службѣ человѣка, такого какъ онъ, и поѣхалъ въ службу Курфирста Ганноверскаго.
   Въ службѣ Курфирста Ганноверскаго, Баронъ сохранилъ маленькія привычки, за которыя уволили его въ Бранденбургѣ, и посадили въ тюрьму: онъ поссорился съ тюремщикомъ и прибилъ его, послѣ чего посадили его въ башню. Новый его полковникъ принялъ на себя трудѣ притти туда и сдѣлалъ ему сильной выговоръ. Баронъ опорожнилъ уже нѣсколько покаловъ, и будучи разгоряченъ тѣмъ какъ съ нимъ поступали, схватилъ полковника за уши, толкнулъ на средину тюрьмы, и заперъ дверь, прибилъ во второй разъ тюремщика, отнялъ у него ключи, вышелъ изъ города, и возвратился пить, курить табакъ и браниться къ Фердинанду XIV, которой не понималъ, какъ могли быть недовольны столь совершеннымъ молодымъ человѣкомъ, каковъ былъ сынъ его.
   Фердинандъ XV, возвратясь въ замокъ своихъ предковъ, старался занять себя въ праздное время чѣмъ-нибудь полезнымъ. Онъ ловилъ дикихъ к"кзъ въ горахъ, а молодыхъ дѣвокъ въ полѣ, билъ подилазтныхъ его родителя, и напивался пьднъ каждой день.
   Баронъ отецъ, не смотря на излишнее свое снисхожденіе, вскорѣ наскучилъ присутствіемъ любезнаго своего сына, такъ какъ Фридрихъ Вильгельмъ и Курфирстъ Ганноверскій. Онъ просилъ и получилъ для него мѣсто въ Баварскихъ войскахъ, и при отъѣздѣ сказалъ ему что онъ не иначе желаетъ его видѣть какъ генераломъ. Онъ провелъ нѣсколько лѣтъ въ нижнихъ чинахъ, и во ожиданіи генеральства, пріѣзжалъ всякой годъ на зимнія квартиры въ замокъ; всякой годъ дѣлалъ новыя глупости, и всякой годъ Баронъ отецъ выгонялъ его, что однакожъ не препятствовало ему возвращаться въ слѣдующій годъ.
   Въ продолженіе зимы 1699 году, Фердинандъ XIV выдалъ замужъ одну изъ своихъ подвластныхъ, съ которою, какъ увѣряли, имѣлъ онъ тѣсную связь. Свадьба происходила въ замкѣ. Фердинандъ XV, которой почитаемъ былъ въ своихъ помѣстьяхъ маленькимъ Королемъ, требовалъ нѣкотораго извѣстнаго права. Будущій супругъ нашелъ требованіе это не у мѣста. Разгорячились. Баронъ отецъ, которой опасался, чтобъ сынъ его не учинилъ междоусобія, употребилъ власть свою. Сынъ его былъ не внимателенъ къ этому, и схватилъ новобрачную. Мужъ схватилъ ее въ свою очередь. Фердинандъ XV тащилъ ее съ одной стороны, а мужъ съ другой. Названный отецъ новобрачной, способствуетъ въ помощи своему зятю, а двое, или трое лакеевъ берутъ сторону молодаго Барона. Десять, или двѣнадцать сильныхъ Нѣмцовъ берутся защищать молодыхъ супруговъ; Фердинандъ XV, видя что онъ былъ не изъ сильнѣйшихъ, принужденъ былъ уступить мѣсто сраженія, и удалился въ бѣшенствѣ въ сосѣдственную комнату. Трое изъ женъ его подвластныхъ, приведенныя въ ужасъ шумомъ и безпорядкомъ, удалились въ оную. Фердинандъ XV заперся съ ними. Я не знаю, что произошло между ими въ то время, когда Фердинандъ XIV, старался успокоить своихъ подвластныхъ, говоря имъ съ тою благородною гордостію и добродушіемъ, которыя были ему свойственны, но спустя три мѣсяца послѣ того, сіи три женщины оказались беременными. Трое мужей утверждали, что они были въ томъ не виноваты, и въ одинъ вечерѣ, когда Баварской герой шелъ пьяной въ замокъ, три палки наколотили ему столь исправно знаменитыя его плеча, что онъ принужденъ былъ слечь въ постелю. Въ то же время Баронъ отецъ лежалъ въ постелѣ, но совсѣмъ по другой причинѣ. Онъ былъ боленъ семидесятые девятью годами, а такъ какъ отъ этой болѣзни не вылѣчиваются, то душа Фердинанда XIV и освободилась отъ увялой своей обертки, чтобъ соединиться съ душею.Великаго Витикинда.
   Фердинандъ XV, новый Баронъ Фельсгеймъ, зналъ, хотя былъ весьма незнающь, что мы всѣ смертные. Въ слѣдствіе того онъ зналъ также и то, что слезы не воскресили бы Фердинанда XIV, а изъ того и заключилъ весьма справедливо, что совершенно былобъ безполезно плакать объ немъ. И такъ онъ вступилъ, какъ слѣдовало, во владѣніе замка, которой, правда, имѣлъ нужду быть поправленъ, но которой, однакожъ былъ главнымъ мѣстомъ въ помѣстьѣ, приносившемъ шесть тысячъ флориновъ годоваго доходу. Онъ сдѣлалъ нѣкоторыя пособія своимъ подвластнымъ и примирился съ ними, обѣщая имъ на ухо, согласоваться единственно съ ними въ размноженіи человѣческаго рода въ Баронствѣ Фельсгейма.
   Съ величайшими недостатками, Баронъ былъ самой храброй человѣкѣ, и при первомъ возгорѣніи войны въ 1701 году, набралъ собственнымъ своимъ иждивеніемъ полкъ гусаръ на службу Императору. Подвластные его, коимъ онъ обѣщалъ разграбленіе Алзаса, Мессинской страны, Иль Де-Франса, Парижа и Версаліи, собрались въ кучу подъ его знаменами, и составили по малой мѣрѣ полроты. Остатокъ присоединился къ нему на пути въ сосѣдственныхъ кантонахъ.
   Баронъ, желая блеснуть чрезвычайными своими издержками, заложилъ, по обыкновенію военныхъ людей того времени, половину своихъ помѣстьевъ Іудеямъ Франкфорта на Одерѣ, и благодаря его преданности и попеченіямъ, полкъ Фельсгейма находился наконецъ въ состояніи выдержать благопристойно смотръ своего полковника.
   Этотъ смотръ долженствовалъ послѣдовать на дворѣ замка, гдѣ Баронъ производилъ въ чины. Нѣкоторые господчики изъ окрестностей были сдѣланы офицерами, лакеи его квартирмистрами, а псари трубачами. Полкъ пошелъ по подъемному мосту, которой подперли при этомъ дѣйствій, пспошелъ весело по дорогѣ въ Тридентскую страну, гдѣ находился Принцъ Евгеній, по переходѣ чрезъ Саксонію, Франконію, Швабію и Тироль. Правда, что это была не самая ближайшая дорога къ Версаліи; но по пословицѣ: всякая дорога ведетъ къ Риму.
   Господа гусары думали въ самомъ дѣлѣ, что они могли спокойно учинить путешествіе во Францію, разбилъ постъ Карни и вошелъ въ Кремону; но ихъ удаленіе, нѣсколько поспѣшное, изъ сего города, вразумило ихъ, что они не могли положиться ни въ чемъ на французовъ, и вмѣсто того, чтобъ итти грабить сокровища См. Дениса, они ограничили себя на сей разъ промѣнять черныя свои рубашки на бѣлыя, наложить поборъ на крестьянъ, и сдѣлать еще того и хуже съ ихъ женами; впрочемъ въ будущемъ они согласовались единственно съ Барономъ.
   Во всякомъ случаѣ Баронъ дрался, какъ отчаянной; но онъ умѣлъ только драться, и Принцъ Евгеній не могъ произвести его ни въ какой чинъ, хотя много любилъ храбрыхъ людей. Въ вознагражденіе того, онъ посылалъ его всюду, гдѣ Баронъ имѣлъ честь получать что нибудь; и такъ Баронъ, находясь при Гохштедскомъ сраженіи побилъ два полка кавалеріи и лишила ея глаза; но Принцъ Евгеній потрепалъ его по плечу, и Баронъ не думалъ о глазѣ.
   Онъ послѣдовалъ за Дармштадскими войсками при осадѣ Барцеллоны, и курилъ покойно трубку, между тѣмъ какъ гусары его колотили Герцогиню Попули, какъ вдругъ чудакъ другаго роду, Графъ Петерборугъ, пришелъ съ своими Англичанами колотить гусаровъ Фельсгейма; онъ пришелъ въ самую пору, ибо спустя пять минутъ, Герцогъ Попули, такъ какъ и весь Саксонскій полкъ, были бы совершенно разбиты.
   Изъ Барцеллоны Баронъ пошелъ къ арміи Принца Евгенія, и прибылъ туда наканунѣ Рамиліэскаго сраженія. Оно стоило ему только ста лошадей и шестидесяти гусаровъ; но сраженіе было выиграно, и Баронъ отнесся во второй разъ къ милымъ друзьямъ своимъ Іудеямъ Франкфортскимъ.
   Между тѣмъ какъ въ нижней Саксоніи набирали для Барона рекрутъ, онъ послѣдовалъ съ остатками своего полку за Принцомъ Евгеніемъ, которой спѣшилъ на помощь Турину. Принцъ велѣлъ ему напасть на французскіе ретраншаменты. Неистовой Баронъ сходитъ съ полкомъ своимъ съ лошадей, и пробивается одинъ изъ первыхъ въ ряды. Маренской полкъ держался еще, и одинъ гренадиръ, отдѣлясь отъ онаго далъ Барону ударъ тесакомъ, которой разрубилъ ему тѣло, мускулы и жилы лѣвой ноги. Онъ сталъ отъ того хромъ, но Принцъ Евгеній сказалъ ему, что онъ поступилъ такъ какъ Цесарь, и Баронъ утѣшился.
   Онъ провелъ зимнюю свою квартиру въ Баронствѣ, дополнилъ свой полкъ, и пришелъ носить фашины при осадѣ Лилля. На слѣдующій годъ онъ находился при Мальплакетскомъ сраженіи, и имѣлъ честь оставишь тамъ руку, которая была оторвана пушечнымъ ядромъ. На сей разъ Принцъ Евгеній и Мальборугъ удостоили чести обнять его, но это не показалось ему довольнымъ.
   Баронъ набиралъ три раза свой полкъ, и всегда собственнымъ своимъ иждивенімъ: и такъ, чтобы вознаградить его за потерю двухъ третей своего имѣнія, глаза, руки и ноги, обѣщали произвести его при первомъ случаѣ, а между тѣмъ не намѣревались совсѣмъ сдержать своего слова, по причинѣ его не способности.
   Занимаясь всегда только тѣмъ чтобъ пить; курить табакъ, браниться и драться, Баронъ сдѣлалъ еще двѣ компаніи. Но имъ ни мало не занимались, онъ подалъ просительное письмо, но на него не отвѣчали; жаловался, но его не слушали; бѣсился, но къ этому не оказывали вниманія, полкъ его былъ опять изрубленъ при Дененскомъ сраженіи, которое спасло Францію, и было причиною заключенія мира. Баронъ былъ уволенъ, онъ продалъ сто лошадей, у него оставшихся, съ ихъ приборомъ, и отослалъ своихъ гусаръ, которые просили у него пенсіи, и кои возвратились домой грабя по дорогамъ, что иногда случается, и можетъ еще случиться, въ мирное время.
   Между сержантами его полку, Баронъ отличилъ одного квартермистра, толстаго, низенькаго, крѣпкаго, храбраго, и которой пивъ много никогда не былъ пьянъ, превосходное качество для пьяницы, былъ весьма радъ, что могъ найти такого человѣка, на котораго могъ положиться во всякое время, что онъ уложитъ его въ постелю. Баронъ напивался предпочтительнѣе съ Брантомъ, и отвѣчалъ своимъ офицерамъ, кои позволяли себѣ иногда дѣлать нѣкоторыя замѣчанія относительно того, что долгъ полковника состоялъ въ томъ, чтобъ ободрять своихъ солдатъ. Будучи всегда твердъ въ своей привязанности, Баронъ предложилъ Бранту присоединиться къ его особѣ, и переѣхать въ замокъ Витикинда. Брантъ, за неимѣніемъ лучшаго, принялъ это предложеніе, и оба они отправились въ путь, вознамѣрясь проѣхать чрезъ Вѣну, гдѣ Баронъ долженъ былъ увидѣться съ Военнымъ Министромъ и испросить отъ него награду за продолжительную и важную его службу.
   По прибытіи нашихъ героевъ въ Вѣну, они совѣтовались о томъ, что должны были дѣлать, и Брантъ, которой имѣлъ всегда превосходныя мысли, присовѣтовалъ Барону подать прозьбу. Баронъ, которой зналъ, что Брантъ гораздо умнѣе его, поручилъ ему сочиненіе оной. Велѣли принести вина, трубокъ, ломоть ветчины, и Брантъ написалъ прямо къ блаженной памяти Императору Іосифу I му:
   "Я лишился въ вашей службѣ глаза, руки, ноги, и половины моего имѣнія. Генералы ваши трепали меня по плечу, дѣлали привѣтствія, и обнимали меня. Все это очень хорошо, но вознагражденіе за то еще гораздо лучше. Вы происходите отъ Цесарей, такъ какъ я происхожу отъ Витикинда, а между великими людьми должно помогать себѣ взаимно.
   "Имѣю честь быть во ожиданіи вашего отвѣта",
   "Вашъ покорнѣйшій слуга, Брантъ, за полковника Барона Фельсгейма, которой не можетъ подписать за неимѣніемъ правой руки."
   Баринъ нашелъ прозьбу исполненною ума и вѣжливости, и Брантъ, приведенный въ восхищеніе первымъ своимъ опышомъ, спѣшилъ доставить его по надписи. Часовой останавливаетъ его при первыхъ дверяхъ во дворецъ и спрашиваетъ, что ему надобно.-- "Я хочу говорить съ Императоромъ.-- Съ Императоромъ не говорятъ.-- Съ Императоромъ не говорятъ!-- Съ Императоромъ не говорятъ.-- Я написалъ къ нему...-- Къ Императору не пишутъ.-- И такъ чрезъ когожь... можно съ нимъ объясниться.-- При дверяхъ Императора не бранятся.-- Ты начинаешь бѣсить меня -- Также какъ и ты. `Пошелъ прочь я пока цѣлъ.-- А! ты смѣешь насмѣхаться надъ квартермистромъ Фельсгеймова полку." Брантъ беретъ часоваго за руки, поворачиваетъ на право, и входитъ на первой дворъ. Часовой кричитъ, караулъ выходитъ, Брантъ бѣжитъ, солдаты бѣгутъ за нимъ, и они прибѣгаютъ на второй дворъ, гдѣ второй караулъ преграждаетъ путь нашему квартирмистру, и останавливаетъ его. Брантъ держалъ прозьбу свою въ рукѣ, и кричалъ во все горло, что онъ хотѣлъ видѣть Императора. Его почитаютъ дуракомъ и начинаютъ смѣяться. Брантъ, которой не любитъ, чтобъ смѣялись надъ нимъ, кричитъ громче, и человѣкъ показывается у окошка. Брантъ, коего стѣсняли со всѣхъ сторонъ, и зажимали ротъ, подымаетъ наконецъ руку, и махаетъ своею прозьбою. Человѣкъ, стоявшій у окошка освѣдомляется о причинѣ этого шума. "Это безумной гусарѣ, Ваше Величество, отвѣчаетъ капитанъ, которой осмѣлился писать къ вамъ, и требуетъ, чтобы ему позволено было приближиться къ вашей освященной особѣ.... Посмотримъ что онъ написалъ ко мнѣ," возражаетъ Іосифѣ Ій -- и капитанѣ спѣшитъ подать ему Баронову прозьбу. Императоръ читаетъ ее, смѣется, и Брантъ, которой видѣлъ, что Императорѣ смѣялся, не сомнѣвался болѣе въ успѣхѣ. Онъ вышелъ изъ дворца весьма довольный поступками преемника Цесарей, и возвратился въ свой трактиръ ожидать отвѣта на свою прозьбу. Два дни протекло, и Песарь не отвѣчалъ. Баронъ, которой проводилъ свое время въ корчмахъ, за неимѣніемъ дѣлать лучшаго, научился кое-чему изъ придворныхъ обычаевъ, и зналъ, что въ такой-то часъ Императоръ находился въ такой-то галлереѣ, въ такой-то ходилъ слушать миссу, и что офицеры подходили къ нему безъ затрудненія. Въ слѣдствіе сихъ освѣдомленій, Баронъ просилъ Бранта написать ему вторую прозьбу, завить волосы, налакировать сапоги, и пошелъ самъ во дворецъ. Онъ встрѣтился въ самомъ дѣлѣ съ Его Величествомъ, которой; принялъ его прозьбу съ весьма благосклоннымъ видомъ.
   Два дни прошли опять, и Императоръ не отвѣчалъ Барону, которой не зная, какое надлежало принять ему намѣреніе, требовалъ совѣта у вѣрнаго своего Бранта. Сей послѣдній, которой не имѣлъ недостатка въ хорошихъ разсужденіяхъ, сказалъ: "Эти люди не любятъ давать, Г. Баронъ, но они любятъ по крайней мѣрѣ то, чтобъ имъ наводили скуку. Не оставляйте ни на минуту дворца, до тѣхъ поръ, пока Императоръ, оборачиваясь, чтобъ идти въ свою комнату, и находя васъ всегда на пути своемъ съ прозьбою въ рукѣ не окажетъ вамъ вниманія чтобъ только освободиться отъ васъ." Брантъ взялъ перо, и намаралъ до дюжины просительныхъ писемъ, совершенно подобныхъ первому, которое было столь хорошо сочинено, что не возможно было перемѣнить въ немъ ни одного слова. Баронъ положилъ ихъ въ карманъ, и пошелъ, ковыляя, осаждать Іосифа I го.
   По утру и ввечеру, за большимъ столомъ и за малымъ, при слушаніи миссы и во время прогулки, Императоръ видѣлъ криваго, безрукаго и хромоногаго; Баронъ не оставлялъ его ни на минуту, и не терялъ никогда случая отдать ему свою прозьбу. Однажды когда Императоръ обѣдалъ за малымъ столомъ, и былъ по обыкновенію очень веселъ, посмотрѣлъ онъ на Барона, и началъ смѣяться; Баронъ съ своей стороны посмотрѣлъ на него траги-комически, что заставило его еще болѣе смѣяться. Собѣсѣдники, сидѣвшіе съ Цесаремъ за столомъ, начали также смѣяться, хотя сами не знали чему; но когда Импеаторъ смѣялся, то и всѣ должны были смѣяться. Іосифѣ вынулъ изъ кармана восемь, или девять просительныхъ писемъ, и роздалъ ихъ своимъ придворнымъ. Много смѣялись надъ тѣмъ, которое было всѣхъ лучше; и одна молодая дама, которая казалось была въ милости у Его Величества, осмѣлилась представить ему Барона. Баронъ сказалъ ей запинаясь привѣтствіе, онъ сдѣлалъ даже привѣтствіе и самому Императору, въ слогѣ и съ видомъ, кои одному только ему были свойственны. Онъ имѣлъ щастіе позабавить много госпожъ и господъ находящихся за малымъ столомъ, которые всѣ приняли въ немъ большее участіе, выключая Военнаго Министра, которой насупилъ брови, будучи въ негодованіи на Барона за то, что онъ не отнесся прямо къ нему. Онъ тѣмъ не менѣе былъ обязанъ выдать ему на другой день пятьдесятъ тысячъ флориновъ, что исполнилъ съ кислымъ видомъ, котораго Баронъ совсѣмъ не примѣтилъ. Половина суммы положена была въ чемоданъ полковника, а другая въ чемоданъ квартермистра, и они поѣхали по дорогѣ въ Люнебургъ, откуда прибыли наконецъ и въ замокъ Фельсгеймъ.
   Первое попеченіе Барона было, поправить своды его погребовъ, и снабдить ихъ пивомъ и превосходнымъ виномъ. Онъ велѣлъ потомъ возобновить зубцы и башни, несомнѣнные знаки древняго его благородства; наконецъ занялся крышкою, которая столько обвѣтшала, что отъ дождя и снѣгу сгнили полы чердака и перваго этажа. Баронъ, умѣвшій соображаться съ обстоятельствами, помѣстился въ нижнемъ этажѣ.
   Послѣ сихъ первыхъ распоряженій, Фердинандъ XV, и его конюшій, не безпокоясь ни о чемъ, и не имѣя ни въ чемъ недостатка, предались любимому ихъ упражненію, и не ложились въ постелю цѣлые восемь дней, потому что Брантъ, которой тянулъ исправно любимое свое вино, напился такъ, что ему невозможно было положить Барона въ постелю по причинѣ весьма обыкновенной, что онъ не могъ уже владѣть и самимъ собою.
   Въ девятый день, Баронъ хотѣлъ возобновить, но Брантъ сказалъ ему столь умилительную рѣчь объ опасностяхъ пьянства и о пользѣ воздержанія, что Баронъ почувствовалъ себя тѣмъ пораженнымъ. Однакожъ во всякое время дьяволъ гораздо сильнѣе, нежели всѣ учители въ свѣтѣ, и едва Брантъ переставалъ говорить, какъ Баронъ принимался опять за бутылку.
   Брантъ зналъ, что надобно иногда жертвовать чѣмъ-либо, чтобъ не потерять всего, и началъ договариваться съ Барономъ. Они условились, чтобы не пить во весь день, какъ развѣ только для утоленія жажды, но что они могли напиваться вечеромъ и дабы избѣжать приключеній и прохлады ночью, положено было, чтобъ пододвинуть двѣ постели, между коими долженъ былъ находиться столъ, на которой поставятъ восемь пинтъ кружку, такъ чтобы они лежа на постелѣ, могли спокойно пить, не безпокоясь ни о чемъ.
   Когда Баронъ отдалялся отъ главнѣйшихъ пунктовъ условія, Брантъ напоминалъ ему о томъ, и началъ. никъ уступалъ добровольно своему подчиненному: столько то справедливо, что разсудокъ не теряетъ никогда своихъ правъ, какой бы языкъ не употребилъ онъ къ тому орудіемъ.
   Однажды ввечеру, когда сіи господа, лежа на аршинъ одинъ отъ другаго, пили по воински, разговаривая о великихъ и достопамятныхъ дѣлахъ, полагая себя изъ скромности наравнѣ съ Евгеніемъ и Мальборугомъ, Бранту вспало нѣчто на умъ: "Намъ очень хорошо здѣсь, сказалъ онъ Барону? Хорошо, мой другъ отвѣчалъ Фердинандъ XV, рыгая.-- Нѣтъ уже бивака...-- ничего кромѣ воды для питья...-- Заплесневелаго хлѣба...-- Бѣшенаго скота...-- Ни французовъ...-- Которые однакожь иногда. Да, потерявъ глазъ...-- Руку...-- Ногу....-- И это не такъ-то весело. За ваше здоровье, Полковникъ.-- За твое также, мой другѣ.-- Я вижу одно только маленькое неудобство, которое можетъ разстроить наши дѣла.-- А какое?-- Оно состоитъ въ томъ, что Іудеи Франкфортскіе, выгонятъ, ежели захотятъ, Барона Фельсгейма изъ его замка.... Я совсѣмъ и забылъ обѣ этихъ бездѣльникахъ, возражаетъ Фердинандъ XV. Ты поѣдешь завтра верьхомъ во Франкфортъ, соберешъ эту сволочь, приведешь ее сюда, а я приму ихъ въ той славной башнѣ, гдѣ Витикиндъ, съ тритцатью Саксонцами, засадилъ на три дни Карла Великаго со ста тысячами войска. Мѣсто это внушитъ имъ уваженіе, коего безъ сомнѣнія не можетъ внушить дряхлое мое тѣло.-- Я поѣду Полковникѣ.-- Естьли примутъ они нѣкоторыя условія.-- Мы имъ заплатимъ.-- Но ежели этого не будетъ...-- Мы ихъ перережемъ....-- Браво! квартермистръ, выпьемъ.-- Выпьемъ.-- "
   На другой день, на разсвѣтѣ, Брантъ садится на лошадь, скачетъ во Франкфортъ, и собираетъ кредиторовъ Барона; онъ сообщаетъ имъ о благодѣтельныхъ его намѣреніяхъ, назначаетъ день, въ которой будетъ ожидать ихъ его Полковникѣ, получаетъ честное слово, и возвращается въ замокъ.
   Точность браваго солдата при своемъ постѣ, любовника при первомъ свиданіи, и царедворца при дворѣ, не можетъ сравнена быть съ точностію жида, коему должно получить свои деньги. Іудеи Франкфортскіе приходятъ въ назначенной день, прежде нежели Баронъ могъ проспаться. Брантъ разбудилъ его, надѣлѣ на него синій бархатной халатъ, съ двойными полосками, которой шелъ отъ Фердинанда XIII, и которой Фердинандъ XIV надѣвалъ только при публичныхъ аудіенціяхъ; перевязалъ его саблю сверьхъ халата, положилъ за поясъ двуствольные пистолеты, провелъ усы, надѣлъ бѣлый чехолъ на копчакъ его изъ темной шерсти; и Баронъ, опершись Бранту на плечо, вышелъ величественно изъ своей спальни, прошелъ среди своихъ кредиторовъ, стоявшихъ въ рядъ въ передней, и пошелъ съ ними въ Витикиндову башню.
   Положивъ на источенной червями столъ обнаженную саблю и двуствольные пистолеты., Баронъ сѣлъ въ кленовыя свои кресла, потерѣ усы, и началѣ говорить сими словами. "Бездѣльники! я созвалъ васъ для того, чтобы отъ васъ освободиться." Іудеи дѣлаютъ низкой поклонѣ. "Я служилъ преемнику Цесарей, которой не болѣе стоитъ, какъ и преемникѣ Витикинда, но я служилъ ему. Я имѣлъ нужду въ деньгахъ, и платилъ вамъ за то, что вы хотѣли; теперь я хочу разплатиться, и повелѣвать въ мою очередь: согласны ли вы взять половину?" Іудеи возклицаютъ отъ удивленія. Брантъ посмотрѣлъ косо, и наложилъ на нихъ молчаніе. Баронъ повторяетъ свое предложеніе, кредиторы качаютъ головою съ отрицательнымъ видомъ, Фердинандъ клянется своими предками, что онъ велитъ бросить съ башенъ въ ровъ караульныхъ, ежели они осмѣлятся опустить подъемной мостъ въ замкѣ. Брантъ клянется Принцомъ Евгеніемъ, что онъ въ минуту поступитъ съ Іудеями Саксонскими такъ, какъ Арабскіе Іудеи поступали съ Амалекитами, ежели они не согласятся на предложеніе. Онъ вертѣлъ своею саблею надъ ихъ головами, но ни мало не привелъ ихъ въ ужасъ. Жидъ не боится ни чего, когда опасается потерять свои деньги.
   Между тѣмъ Баронъ морщился, бранился сквозь зубы, и находился въ чрезвычайномъ смущеніи, какъ вдругъ Брантъ, которой любилъ столько же тихія средства какъ и противныя онымъ, когда они вели къ одинаковой цѣли, вывелъ своего полковника, взялъ его пистолеты, и вышелъ задомъ угрожая разбить черепъ тому, кто бы осмѣлился сдѣлать хотя одинъ шагъ, и заперъ Іудеевъ въ башнѣ.
   Іудеи провели часть дня не ѣвши и не пивши, но однакожь ни мало не намѣреваясь уступить тому, чего отъ нихъ требовали. Вскорѣ естественная жажда, сравнялась съ алчностію къ золоту, и они попытались разломать рѣшетки, которыя Фердинандъ XV велѣлъ вдѣлать въ окошки. Неумолимый Брантъ, которой стоялъ на часахъ съ двуствольнымъ ружьемъ, воспротивился тому столько, что они принуждены были отказаться отъ этого, Іудеи просятъ пощады. "Согласны ли взять половину, отвѣчаетъ имъ квартермистръ?" Іудеи удалились, и начали опять толкать рѣшетку.
   День прошелъ, наступила ночь. Брантъ расклалъ огонь при подножіи башни, чтобъ не быть обмануту, и наблюдали, какъ съ одной, такъ и съ другой стороны.
   По утру Іудейскіе желудки почувствовали ужасное подергиваніе; и одинъ изъ нихъ потребовалъ переговоровъ. "Хотите ли половину," повторилъ непреклонной Брантъ. "Мы согласны взять двѣ трети," отвѣчаетъ переговорщикъ. Но Брантъ продолжалъ похаживать взадъ и впередъ, съ ружьемъ на плечѣ.
   Въ полдень, Іудеи не могли болѣе сопротивляться голоду, ими овладѣвшему, начали опять переговоры, и согласились, плача, на предложенныя условія. Возьмите же третью долю, и ежели вы не согласитесь теперь же, то не получите ничего." И Брантъ продолжалъ прогуливаться съ ружьемъ на плечѣ. "Г. гусаръ, дайте намъ" хоть половину, сказалъ Израильтянинъ, слабымъ голосомъ, въ четыре часа по полудни. "Вы не получите болѣе четвертой доли," отвѣчалъ Брантъ, продолжая прогуливаться съ ружьемъ на плечѣ. "И такъ дайте намъ хотя четвертую долю, возразилъ наконецъ Израильтянинъ."
   Тотчасъ Брантъ приноситъ бумаги и карманную чернильницу; онъ привязываетъ все это къ концу шеста, которой подаетъ плѣнникамъ, приказывая имъ дать квитанцію въ полученіи трехъ четвертей, что и было тотчасъ исполнено. Брантъ получилъ квитанцію посредствомъ шеста, и отнесъ ее къ Барону, потомъ взялъ кошелекъ съ Имперскими флоринами, вошелъ въ башню, заплатилъ четвертую часть, взялъ закладныя, и отворилъ Іудеямъ съ чрезвычайною учтивостію двери, которые удалились, посылая его къ ч...
   Въ отпразднованіе экономическаго способа, каковымъ Баронъ платилъ свои долги, Брантъ поставилъ на столъ окорокъ ветчины и стараго жаркаго пѣтуха, и условились, чтобы для сего толь необыкновеннаго случая начать пить съ пяти часовъ вечера, и лечь спать не прежде, какъ на другой день.
   Поправка въ замкѣ, и уплата, которую Баронъ принужденъ былъ сдѣлать, уменьшили жестоко его доходы. Онъ любилъ чистыя деньги, а также и Брантъ не ненавидѣлъ ихъ; впрочемъ, Баронъ долженъ былъ показать себя въ своихъ помѣстьяхъ, принимая и угощая Бароновъ, своихъ сосѣдей, а этого не можно было сдѣлать безъ денегъ: и такъ онъ рѣшился продать нѣсколько десятинъ лѣсу, отдѣленнаго отъ главнаго помѣстья. Онъ сожалѣлъ о томъ однакожъ, потому что этотъ лѣсъ изобиловалъ кабанами и волками во весь годъ, и бекасами въ нѣкоторое время года. Правда, Баронъ, будучи кривъ, хромъ и безрукъ, не могъ удобно заниматься этою охотою; но Баронъ, въ какомъ бы состояніи онъ ни былъ, всегда привязанъ къ своимъ правамъ. Сей послѣдній утѣшился въ томъ что полки и шкафы его не могли уже гнуться, получивъ шесть тысячъ флориновъ, которые заплатили ему чистыми деньгами, и которые онъ отдалъ Бранту, приказывая употреблять для славы и нуждъ своего Полковника.
   И такъ Брантъ присоединилъ къ должности казначея блистательные и многочисленные подвиги, которые онъ скопилъ въ головѣ своей. Какъ это былъ человѣкъ, имѣвшій превосходное сужденіе, то онѣ и усмотрѣлъ что во многомъ былъ недостатокъ, и такъ однажды ввечеру, когда онъ лежалъ подлѣ Барона, онъ совѣтовалъ ему, наливая въ двадцатой или тридцатой разъ, заняться средствами поставить свой домъ на такомъ положеніи, которое приличествовало имѣнію его и породѣ. Но Брантъ вскорѣ примѣтилъ, что тщетно разпространялся въ своихъ разсужденіяхъ. Помѣщикъ его былъ безгласенъ и бездыханенъ. Брантъ опорожнилъ самъ заключительной стаканъ, спряталъ носѣ подъ одѣяло, и захрапѣлъ. Желаю также и вамъ любезной читатель, покойной ночи, почиваете ли вы одни, и желаете уснуть; или самъ-другъ, и желаете бодрствовать.
   

ГЛАВА II.
БАРОНЪ ОТДѢЛЫВАЕТЪ СВОЙ ДОМЪ. ВЕЛИКІЙ ПРАЗДНИКЪ ВЪ ЗАМКѢ.

   "Баронъ, говоритъ Брантъ промнувшись. Я имѣю на этотъ разъ превосходныя мысли, которыя пропадутъ, ежели я не сообщу ихъ теперь же. Вчера ввечеру я былъ не столько пьянъ, какъ вы, и думалъ...-- О чемъ?-- Позвольте вспомнить... А! вотъ о чемъ. Вы имѣете четыре тысячи флориновъ годоваго доходу и превосходной замокъ, вы столько благородны какъ всѣ Германскія капитулы вмѣстѣ, и живете какъ ракъ.-- Какъ это?-- Выключая васъ, меня и нѣсколькихъ совъ, не видно никого въ замкѣ. Вамъ нужны придворные, которые бы васъ ласкали, и прихлебатели, которые бы объѣдали васъ; ибо мы двое не можемъ пропить четыре тысячи флориновъ. Я знаю великія ваши дѣянія наизусть; и такъ кому же будете вы впредь разсказывать о вашихъ подвигахъ какъ не сосѣдственному дворянству?-- Я уже думалъ об этомъ.-- И какъ же можете вы принять къ себѣ сосѣдственное дворянство, ежели у васъ не будетъ никого для прислугъ, вашъ ключникъ, поваръ, закупщикъ провизіи, камердинеръ, конюшій, смотритель за охотою и казначей. Это жалко Баронъ, это не имѣетъ ни виду, ни обороту, а человѣкъ такой какъ вы долженъ себя показывать.-- Твоя правда. Съ этого времени я дѣлаю тебя своимъ домоправителемъ. Выбери себѣ подчиненныхъ."
   Брантъ встаетъ и одѣвается, завтракаетъ и спѣшитъ въ деревню. Онъ беретъ съ собою старую пасторову домоправительницу, и поручаетъ ей должность кухарки, двухъ пастуховъ назначаетъ быть псарями, а изъ четырехъ собакъ составляетъ охоту. Школьной учитель умѣлъ пѣть, и онъ долженъ былъ сочинять для Барона музыку. Мѣстной викарій былъ наименованъ великимъ милостино собирателемъ, шесть мальчишекъ, посредственнаго понятія, долженствовали быть его пажами, а восьмеро бѣглыхъ солдатѣ тѣлохранителями.
   Столь великое число слугъ устрашило сначала Барона, но Брантъ ободрилъ его, положивъ передъ него списокъ прибыткамъ, назначеннымъ каждому. Кухаркѣ положено было вмѣсто жалованья закуски и бульенъ, на которыя должно было получать отъ нее двѣ жирныя свиньи для стола Г. Барона; псарямъ предоставлялся остатокъ дичины, нужной для замка; охота долженствовала быть содержана на щетъ сосѣдственныхъ стадъ; школьному учителю слѣдовало получать за каждой романсъ, которой онъ пропоетъ, естьли это будетъ потребно по полу-флорину; великой малостыно-собиратель, которой впрочемъ получалъ надлежащую порцію, довольствовался флориномъ и обѣдомъ всякое воскресеніе, за отправленіе миссы въ капеллѣ, замка и за надгробную рѣчь всѣмъ Баронамъ Фельсгеймамъ, съ Фердинанда I. до Фердинанда XV, которую онъ долженъ былъ сказывать включительно; пажамъ дано было новое платье, сдѣланное изъ старыхъ обоевъ Венгерскаго шитья, которыя Брантъ выкопалъ въ кладовой, далѣе, супъ и хлѣбъ, и то, что они могли унести при столѣ; тѣлохранители долженствовали быть одѣты по гусарски, въ старинныя платья, находившіяся въ замкѣ; имъ предоставлялось жить на щетъ того, кого они хотѣли, ведя себя честно, воруя и умѣя хоронить концы. Наконецъ Брантъ принялъ на себя привесть въ разсудокъ тѣхъ подвластныхъ Барона, коимъ бы не показались сіи разпоряженія. По предложеніи и принятіи сихъ условій, каждой вошелъ въ свою должность.
   Брантъ зналъ, что подчиненность есть душа военныхъ людей, и занялся средствами обезпечить правильность службы въ замкѣ. Посреди двора находилась старая голубятня, которую кухарка хотѣла опять занять, потому что была искусна особливо въ дѣланіи соусовъ съ голубями. Брантъ преобразовалъ голубятню въ караульню для пажей и тѣлохранителей. Позади замка находился обширной садъ, оставленной около пятнадцати лѣтъ: легко можно было привести его въ хорошее состояніе, и кухарка хотѣла насадить капусты, которая снабжала бы годовою пропорціею. Брантъ сдѣлалъ изъ онаго открытой манежъ, въ которомъ намѣревался давать уроки въ верьховой ѣздѣ пажамъ, и равнину, на которой хотѣлъ обучать правильно экзерциціямъ свою пѣхоту. Нѣкоторыя плодовитыя деревья стояли еще, не смотря на нерадѣніе Бароновъ Фельсгеймовъ и ихъ повѣренныхъ, Брантъ велѣлъ ихъ срубить, потому что они препятствовали развертыванію его колонны. Кухарка, которая хотѣла посадить тамъ что-либо для стола Г. Барона, позволила себѣ нѣкоторыя прекословія: Брантъ грозилъ посадить ее въ голубятню, и она замолчала.
   Какъ хорошая мысль ведетъ обыкновенно къ другой, то Брантъ и не остановился на одной только этой. Онъ рѣшился преобразовать замокъ въ крѣпость, не столько для того, чтобъ принесть тѣмъ удовольствіе Барону, какъ для того, чтобъ занять и удовольствовать справедливое свое тщеславіе, чѣмъ Принцъ Евгеній былъ бы несомнѣнно посрамленъ. По примѣру Римлянъ, которые умѣли занимать свои войска въ мирное время, онъ заставилъ тѣлохранителей и пажей очищать рвы отъ лягушекъ и тины, чѣмъ они засорены были около полувѣка, велѣлъ сдѣлать подъемной мостъ, которой съ того времени былъ всегда поднятъ, и два человѣка, по крайней мѣрѣ, долженствовали узнавать тѣхъ, которые приближались къ крѣпости. Одинъ изъ тѣлохранителей былъ поставленъ на валу, пажъ съ рожкомъ на башнѣ Витикинда; Брантъ собралъ восемь или девять карабиновъ, снялъ пушки съ лафетовъ, и съ помощію колесника въ замкѣ, поставилъ на платформѣ башни батарею, которая долженствовала имѣть большое дѣйствіе въ случаѣ-осады; наконецъ онъ пожаловалъ себя въ чинъ Генералъ Маіора; Баронъ же былъ наименованъ, по одобренію, Генералиссимусомъ, и въ продолженіи нѣкотораго времени все шло очень хорошо въ замкѣ.
   Между тѣмъ родъ жизни, провождаемый обыкновенно Барономъ, былъ способенъ только на то, чтобы ускорить разрушеніе дряхлаго и изнуреннаго тѣла, и боль, чувствуемая имъ въ ногѣ, значительно умножалась. Баронъ не съ такою уже нѣжностію принимался За милую свою бутылку, и въ одно утро ноги его отказались совершенно поддерживать достопочтенныя его развалины. Брантъ взялъ ногу, поворотилъ ее, потерѣ и заключилъ, что она была отнята параличемъ. Онъ потребовалъ въ другой разъ колесника, коего почтили титломъ Баронова каретника, и онъ поставилъ кленовыя кресла на четыре новыя и прочныя колѣса. Въ этомъ-то экипажѣ Фердинандъ XV, возимый, или толкаемый своими пажами, путешествовалъ изъ одной комнаты въ другую, посѣщалъ караулы, и смотрѣлъ свою гвардію.
   Когда домъ поставленъ былъ на такой почтенной ногѣ, и каждой вникнулъ въ важность и достоинство должности, и исполнялъ оную съ чрезвычайною точностію, Брантъ подумалъ, что время уже было показать предъ глазами удивленныхъ людей все великолѣпіе своего господина. Онъ написалъ, такъ какъ сказывалъ ему Баронъ, реэстръ тѣмъ, которыхъ можно было принять не унизивъ себя, и изъ онаго изключили всѣхъ тѣхъ, кои не могли неоспоримо доказать тридцати двухъ колѣнъ. Щастливое время, щастливая страна, когда щитаютъ человѣка знаменитымъ по его предкамъ, почитаемымъ, за ихъ добродѣтели, коихъ онъ не имѣетъ, и которыя безполезно пріобрѣтать, ибо титла все замѣняютъ.
   Реэстръ былъ кончанъ, разсмотрѣнъ, перетолкованъ и перемаранъ, пригласительные билеты сдѣланы, и четыре пажа были отправлены на Востокѣ, Западъ, Сѣверѣ и Югъ для разнесенія по адресамъ.
   Баронъ, которой вмѣстѣ былъ великодушенъ и бережливъ, назначилъ ловъ звѣрей въ своихъ помѣстьяхъ, и наказалъ своимъ подвластнымъ быть готовымъ выступить въ походъ подъ предводительствомъ его Генералѣ-Ма:ора. Въ назначенной день Брантъ вышелъ начальствуя всѣмъ своимъ войскомъ, изключая того, которое было необходимо нужно для охраненія въ замкѣ. Двадцать, или тридцать крестьянъ, вооруженные и такъ и сякъ, присоединились къ нему съ почтеніемъ, псари держали на сворахъ четырехъ собакъ Г. Барона; рожокъ затрубилъ, и всѣ торжественно пошли къ лѣсу, около полуторы мили въ окружности, въ которомъ и разсыпались.
   Идутъ, возвращаются, проходитъ около двухъ часовъ, не видятъ ничего, не надѣются найти ничего; Брантъ насупиваетъ брови и начинаетъ браниться сквозь зубы. Онъ слышитъ пронзительный вопль, оборачивается; это былъ пажъ Барона, котораго голодной волкъ схватилъ за ляжку и заставилъ дѣлать гримасы подобно бѣснующемуся. Неустрашимый Брантъ прибѣгаетъ съ тесакомъ въ рукѣ, и поражаетъ животное въ брюхо. Освободившись отъ своего непріятеля онъ разтегиваетъ исподнее платье нещастнаго пажа, и старается унять кровь. Одинъ крестьянинъ увѣдомляетъ его, что въ пятидесяти шагахъ отъ того мѣста находилось болото окруженное хворостникомъ. Брантъ садится на лошадь, кладетъ раненаго поперегъ лошади и, посреди густаго и сплетшагося терновника, достигаетъ наконецъ болота. Онъ разполагается уже начать перевязку, какъ вдругъ примѣчаетъ уши страшнаго кабака, коего тѣло скрывалось въ кустарникахъ. Брантъ схватываетъ изъ орчака пистолетъ, приближается къ чудовищу, производитъ выстрѣлъ, и ранитъ его слегка въ бокъ. Свирѣпый звѣрь идетъ на своего непріятеля, бросается, и ударомъ клыковъ, назначаемымъ имъ Бранту, раздираетъ брюхо лучшей изъ двухъ лошадей Барона, которая падаетъ подъ Генералъ-Маіоромъ. Сей послѣдній встаетъ поспѣшно, схватываетъ другой свой пистолетъ, и преслѣдуетъ вепря, которой скрывается въ хворостникѣ.
   Приведенный въ бѣшенство въ свою очередь, Брантъ хочетъ пустить свою охоту, онъ возбуждаетъ собакъ голосомъ и тѣлодвиженіемъ. Собаки, которыя видали только барановъ, не понимаютъ ничего, смотрятъ, и не подаются ни нашагъ впередъ. Брантъ схватываетъ каждую изъ нихъ за шиворотокъ, тащитъ и наводитъ на слѣдъ, но они останавливаются и все еще смотрятъ. Раздраженный ихъ робостію и глупостію, Брантъ бѣсится, бранится, и рубитъ ихъ саблею, и вотъ Г. Баронъ безъ псовой охоты, и доведенъ до того, что у него осталась одна лошадь.
   Брантъ, коего ничто не могло остановить, клянется всѣми клятвами вмѣстѣ, что вепрь будетъ на столѣ Г. Барона. Онъ собираетъ всѣхъ, и даетъ приказаніе къ генеральному нападенію. Трепещущіе поселяне неспособны повиноватся. Брантъ, коему совсѣмъ неизвѣстны были опасности, смотритъ на нихъ съ горькою и презрительною улыбкою, заряжаетъ опять свои пистолеты и идетъ въ кустарники, преслѣдуемый Гдами. тѣлохранителями. Иглы прокалываютъ его полусапожки, и раздираютъ клочками панталоны и ляжки. Онъ останавливается, топаетъ ногами и хочетъ подашься еще; боль превозмогаетъ его упорство; онъ отступаетъ въ первой разъ въ жизни; вепрь спасается, а Брантъ приходитъ въ отчаяніе.
   Бросаютъ горсть табаку на з... пажа, которой кричитъ, какъ бѣшеный, и на котораго Брантъ налагаетъ молчаніе ударами плашмя своей сабли; сдираютъ кожу съ мертвыхъ; пьютъ и намѣреваются тотчасъ вытти изъ этого злощастнаго лѣса.
   Посреди таковыхъ злоключеній Брантъ былъ занятъ только необходимостію замѣнить чѣмъ либо издержки на столъ, и выдумывалъ въ головѣ своей тысячу различныхъ плановъ, употчивать гостей, не умаляя своихъ доходовъ. Вышли уже изъ лѣсу, какъ вдругъ примѣтили на межѣ корову и теленка, коихъ нещастный крестьянинѣ кормилъ на щетъ своего помѣщика. Брантъ застрѣливаетъ теленка и кладетъ къ себѣ на плеча, а тѣлохранители поступаютъ съ коровою еще и того хуже; они разрубаютъ ее на четверо и уносятъ. Крестьнинъ жалуется, ропщетъ. Брантъ говоритъ ему прекрасную рѣчь о уваженіи къ собственностямъ, и доказываетъ ясно, что ежели корова и теленокъ кушали траву ихъ помѣщика, то они и должны быть взяты въ его пользу.
   Брантъ пересказалъ Барону о своей экспедиціи, которой посмотрѣлъ ужасно, и сталъ браниться какъ басурманъ. Брантъ показалъ ему свои раны, которые свидѣтельствовали о его мужествѣ, и сталъ браниться гораздо громче, нежели Баронъ. Какъ онъ имѣлъ надъ нимъ необыкновенную власть, то сей послѣдній и успокоился, и ярость его обратилась противъ вепря. Брантъ, которой имѣлъ на все способу, сказалъ ему что онъ зналъ вѣрное средство, доставить ему вепря изжареннымъ; оно состояло въ томъ, чтобы зажечь лѣсъ. Въ первой еще разъ Генералъ не былъ одинакаго мнѣнія съ своимъ Маіоромъ.
   Когда гнѣвъ Барона прошелъ, то занялись приготовленіями. Брантъ велѣлъ призвать кухарку. "Возьми сказалъ онъ ей, ляжку коровы, и положи ее въ котелъ, и это будетъ горячее, гвардейцы наши могутъ изрубить мяса для приправки. Изжарь двѣ ноги телятины, свари голову, и приготовь остальное въ рагу. Займи въ деревнѣ двѣнадцать дюжинъ яицъ, которые мы отдадимъ, когда будутъ у насъ куры, и сдѣлай изъ нихъ яишницу; всего этаго конечно еще недовольно, но прочее до меня касается!"
   Брантъ привязалъ бичевки къ удамъ, а уды къ палкамъ, кои натыкалъ въ навозѣ, которой выносили пажи изъ конюшни замка; онъ привязываетъ къ каждой удѣ по кусочку хлѣба, и ставитъ псаря съ мѣшкомъ подъ мышкой въ четырехъ шагахъ отъ навозной кучи: "По мѣрѣ, какъ курицы будутъ прицѣпляться, говоритъ онъ, ты отцѣпляй ихъ и клади въ твой мѣшокъ. Когда ты наловишъ шесть курицъ, то отвяжи уды и отнеси твою рыбу въ кухню. Я пойду посмотрю въ деревнѣ, не найду ли чего-либо понѣжнѣе для Графинь и Бароншъ."
   Едва Брантъ вышелъ изъ замка, какъ примѣтилъ кухарку въ спорѣ съ поселянами, которые не слушали ее и не хотѣли давать въ займы яицъ Гну. Барону. Онъ вошелъ въ одинъ домъ, сѣлъ на стулѣ и сказалъ хозяину, что такъ какъ онъ не хотѣлъ давать въ займы, то конечно согласится продать. Разсуждая такимъ образомъ Брантъ смотрѣлъ на стараго лебедя, Которой прохаживался величественно въ грязи, во ожиданіи пока небо низпошлетъ дождь. Чѣмъ болѣе желалъ онъ подцѣпить лебедя, тѣмъ болѣе старался обходиться ласковѣе съ крестьяниномъ, которой будучи плѣненъ его поступками, и надѣясь получить чистыя деньги, пошелъ наконецъ въ погребъ за лицами. Брантъ выходитъ поспѣшно надзоръ, схватываетъ лебедя за шею, задушаетъ его, и кладетъ въ передникъ удивленной кухарки. Крестьянинъ приноситъ яйца, Брантъ ведетъ его въ замокъ, потому что онъ не имѣлъ съ собою денегъ; онъ предлагаетъ ему завтракать, и крестьянинъ отвѣтствуетъ, что это была для него большая честь. Имъ подаютъ жареную на рашкерѣ часть говядины; прислуживаютъ, и Брантъ самъ наливаетъ ему пить. Крестьянинъ приведенный въ восхищеніе таковыми почестями, предается всѣмъ сердцемъ своей радости. "Теперь сочтемся, говоритъ ему Брантъ, когда онъ позавтракалъ, за двѣнадцать дюжинѣ яицъ... Сколько?-- Два флорина за все.-- " Ну, ты честной человѣкѣ, и я хочу быть противъ тебя такимъ же; одинъ флоринъ за твой завтракѣ, и неболѣе дуката за неоцѣнимую честь, что ты завтракалъ у Гна. Барона; отдай мнѣ лишнее и ступай." Крестьянинѣ ропщетъ, Брантъ настоитъ. Первой бѣсится, второй угрожаетъ, тѣлохранители приходятъ на шумѣ и крестьянинѣ трепещетъ. Брантъ увѣряетъ его, что онъ не способенъ употребить насилія, и что желаетъ раздѣлаться съ нимъ великодушно. Онъ соглашается, что они съ нимъ квиты, и крестьянинѣ уходитъ, обѣщаясь никогда не завтракать впредь у Барона.
   Въ день назначенный для пиршества, Брантъ встаетъ на разсвѣтѣ, бьетъ сборъ, осматриваетъ все ли чисто, и рѣшившись осыпать почестями новыхъ своихъ собесѣдниковъ, заряжаетъ двойнымъ зарядомъ всѣ пушки составлявшія батарею на Витикиндовой башнѣ; наконецъ онъ занимается единственно вещами относительно кухни. Онъ выбираетъ самую обширную и мало обвѣтшалую комнату, и велитъ въ ней поставить столъ. Въ замкѣ находился только одинъ столъ; четверо едва могли удобно сидѣть за нимъ, а ожидали около сорока особъ. Брантъ велитъ поставить бочки, которыя они опорожнили съ своимъ Генераломъ; онъ выходитъ на чердакѣ, отдѣляетъ отъ полу до двадцати досокъ; каретникъ Барона прибиваетъ ихъ къ доскамъ, и вотъ уже и готовъ столъ. Баронъ пріобыкшій терпѣть во всемъ недостатокъ въ арміи, не имѣлъ еще столоваго бѣлья: Брантъ беретѣ пару простынь, кухарка сшиваетъ ихъ на живую нитку -- и вотъ готова и скатерть; онъ разрѣзываетъ другую пару простынь на двадцать или на тридцать частей, и вотъ салфетки, но въ замкѣ не осталось уже простынь кромѣ тѣхъ, кои были на постели Гна Барона и его Маіора.
   Начинало уже быть холодно; Брантъ велѣлъ убить полъ кожами волка, лошади, собакъ, коровы и теленка -- и вотъ коверъ, достойный Персидскаго Шаха. Двѣнадцать креселъ или стульевъ, находилось только въ состояніи поддерживать на нихъ сидящаго; входятъ опять на чердакѣ, снимаютъ еще нѣсколько досокъ, и каретникъ дѣлаетъ изъ нихъ тотчасъ скамейки. Недоставало столовой посуды; тѣлохранители, съ ружьемъ на плечѣ потребовали всю столовую посуду изъ деревни, съ потвержденіемъ, чтобы владѣтели пришли на другой день за ихъ собственностями. Не было бутылокъ, приносятъ изъ погреба въ столовую боченокъ рейнвейну, ставятъ его, разкупориваютъ, и пажамъ дано было приказаніе наполнять горшки, по мѣрѣ какъ они станутъ опрастываться. Наконецъ Брантъ взялъ четыре тарелки, налилъ на нихъ масла, положилъ свѣтильни, и повѣсилъ въ четырехъ углахъ залы посредствомъ бичевокъ; въ этомъ состояло освѣщеніе. Бѣгая, дѣйствуя и приказывая, Брантъ клялся Гну Барону, что никогда не видано было въ нижней Саксоніи столь великолѣпнаго и знаменитаго праздника.
   Въ полдень тѣлохранитель, которой находился на часахъ, закричалъ кто-идетъ, такъ что задрожалъ подъемной мостъ. Дворянство изъ окружностей, отвѣчаетъ старая Баронша, съ большимъ ртомъ, съ длиннымъ носомъ, съ густыми бровями и съ морщиноватою кожею. Она несла обезьяну; лице ея было покрыто изобильно мушками и румянами, косынка ея была осыпана Испанскимъ табакомъ, а шиньёнъ подтянутъ даже до корня ея волосъ, чтобъ незасалить пунцовой гродетуровой робы, шитой золотомъ, которую она сдѣлала изъ краватнаго занавѣса покойнаго Курфирста Баварскаго, которой переходя изъ аукціона въ аукціонѣ, и отъ обойщика къ обойщику, дошелъ наконецъ до нее. Вскорѣ пажъ стоявшій на часахъ трубитъ въ рогъ; Г. Баронъ садится въ свои кресла; четыре пажа поднимаютъ владѣтеля ихъ на плеча и сходятъ со ступеней, которыя ведутъ на дворъ. Такимъ-то образомъ въ древнія времена носили на щитахъ знаменитыхъ владѣтелей и Генераловъ, и эта церемонія замѣняла ихъ качества, которыхъ они не имѣли; ибо, наконецъ, какъ говорятъ критики, всего имѣть не можно.
   Баронъ находится уже у подъемнаго мосту, пажи помѣщаются вокругъ его креселъ, и тѣлохранители его стоятъ въ рядѣ, и вскорѣ до дватцати старинныхъ каретъ, украшенныхъ гербами въѣзжаютъ на дворъ замка. При въѣздѣ ихъ, Брантъ салютуетъ ихъ тройнымъ залпомъ батареи съ башни, что найдено было весьма приличнымъ; они приняты были на крыльцѣ великимъ милостынособирателемъ, которой произноситъ имъ Латинскую рѣчь, изъ которой никто непонималъ ничего, да и онъ самъ не болѣе. Наконецъ входятъ въ обширныя сѣни, гдѣ находился каминъ осьми футовъ въ вышину и шести въ ширину. Брантъ разклалъ въ немъ инквизиціальной костеръ, коего обширной пламень, пригласилъ Саксонское дворянство сдѣлать новой кругъ, которой не былъ еще включенъ въ Германское постановленіе.
   Между тѣмъ какъ Гнъ. Баронъ привѣтствовалъ своихъ гостей столь хорошо, какъ только могъ, ревностный неутомимый Брантъ занимался другимъ. Въ запасномъ анбарѣ было только восемь пудъ сѣна, и два или три четверика овса, а пріѣхало около сорока лошадей. Брантъ, которой неподумалъ объ этомъ пунктѣ, былъ приведенъ на минуту въ замѣшательство, но неистощимое его воображеніе всегда помогало ему, онъ далъ волю кучерамъ кричать, и просишь сѣна, соломы и овса, и не удостоивая входить въ изъясненіе съ этою сволочью, отвѣчалъ только тѣмъ, что велѣлъ всыпать въ ясли тридцать четвериковъ ржи, коею Баронъ запасся для зимняго продовольствія. Кучера и лакеи изумляются; Брантъ говоритъ имъ съ важностію: "Въ замкѣ фельсгейма обыкновенно этимъ кормятъ лошадей."
   Подали кушанье, и пятьсотъ поколѣній въ четырехъ томахъ сѣли за оный. Г. Баронъ сидя въ своихъ креслахъ занималъ первое мѣсто. По правую руку подлѣ него сидѣла Баронша съ обезьяною, и по лѣвую дѣвица Гейдельбергъ, молодая, самая прекрасная, невинная и бѣднѣйшая изъ Саксонскихъ Бароншъ. Остатокъ помѣстился по древности его породы, безъ всякаго спора, кромѣ произшедшаго между двумя дамами, изъ коихъ одна утверждала что предокъ ея былъ Камергеръ Лофера, Короля Лотарингскаго, и слѣдовательно первенство ей принадлежало. Другая доказывала невозможность ея утвержденія потому, что протекло двадцать или тридцать поколѣній со времени Короля Лофера, которой жилъ въ 862 году, и что было весьма сомнительно, чтобы Король Лоферъ имѣлъ Камергеровъ, но она увѣряла, что ея прародительница была фрелиною Королевы Теутберги, супруги этого самаго Лофера. Противница ея недумала, чтобы она могла доказать это, но вотъ что привела она въ доказательство. Теутберга была разведена за любовную связь съ братомъ своего мужа. Король незналъ этаго, но моя прародительница знала это очень хорошо, ибо всякой вечеръ вводила она брата его въ комнаты Королевы. Ревнуя славѣ Короля, своего Государя, которой имѣлъ желаніе жениться на любовницѣ своей Вилрадѣ, она увѣдомила его объ этой непозволенной связи -- и Король, уполномоченный двумя совѣтами, развелся съ Королевою, которая не имѣла нужды въ такихъ обрядахъ, чтобъ сдѣлать то, что дѣлаютъ толь многія жены, не безпокоясь чтобъ мужья ихъ собирали совѣты.
   Рѣшено было единогласно, чтобы знаменитая отрасль фрейлины Королевы Теутберги, заняла мѣсто выше младшей ея въ титлахъ, которая покраснѣла, закусила губы, и рѣшилась однакожъ пить и ѣсть. Примѣру ея послѣдовала и достальная часть знаменитыхъ собесѣдниковъ, коихъ слѣпая и несправедливая природа покорила тѣмъ же нуждамъ, какъ и низкаго класса людей.
   Брантъ былъ хотя Генералъ-маіоръ въ замкѣ, однакожъ не будучи совершенно благороднымъ остерегался сѣсть за столъ. Имѣя рукава засученные по локти, и съ саблею въ рукѣ разрѣзывалъ онъ съ важностію часть говядины, почитаемую имъ за четверть быка, котораго господинѣ его велѣлъ привести изъ Вестфаліи; онъ подавалъ дамамъ съ весьма пріятнымъ видомъ куски старыхъ курицѣ, за которыхъ онъ поручался какъ за пулардъ Магдебургскихъ. Всякой принялся за Вестфальскую часть, и никто не могъ жевать ее; и самъ ч... съ адскими своими зубами не могъ бы также прожевать и самой мягкой части пулардъ Магдебургскихъ: онѣ были такъ жески какъ кираса Витикинда. Брантъ жаловался въ уразительныхъ выраженіяхъ на бездѣльство и невѣденіе подрядчиковъ Барона; онъ клялся, что онѣ ихъ перемѣнитъ и пригласилъ собесѣдниковъ вознаградить себя надъ головкою и переднею частію Глутштадскаго теленка, которой какъ онъ надѣялся былъ самой нѣжной. Онъ мигнулъ пажамъ, которые налили пить съ проворствомъ и пріятностію. Теленокѣ нашелся удобоснѣдаемымъ; пили много и никто не жаловался; Баронъ посмотрѣлъ на Бранта съ снизходительнымъ видомъ, и второй приборѣ заступилъ мѣсто перваго.
   Нѣкоторые Графы или Бароны, которые пили правда всякой день, но которые не Ѣли говядины, кромѣ какъ по Воскресеньямъ, шептали другъ другу на ухо, и казалось удивлялись какъ будто бы это совсѣмъ имъ неприличествовало. Нѣкоторыя щеголихи, (ибо онѣ вездѣ есть, даже въ Саксоніи) смотрѣли улыбаясь на Г. Барона, который находилъ все прекраснымъ, и благодарилъ сихъ дамѣ за знаки одобренія, которыя, какъ онѣ думалъ, получилъ отъ нихъ.
   Между тѣмъ, какъ сіе произходило, пажи поставили на столъ два блюда, составленные каждое изъ ноги жареной телятины. По бокамъ поставлены были четыре яишницы, изъ коихъ каждая состояла изъ тридцати шести яицъ, а по срединѣ находился лебедь въ рагу. Голова его и шея, со всѣми ихъ перьями возвышались величественно надъ верхней коркой; на шеѣ висѣлъ гербѣ Г. Барона, нарисованный на картонѣ рукою Бранта, а притомъ онъ былъ также вытиснутъ въ барелѣефахъ на всей окружности пирога.
   Всеобщій крикъ удивленія раздался во всѣхъ частяхъ стола, и Брантъ разполагается угостить этимъ удивительнымъ блюдомъ. Ударомъ сабли, отдѣляетъ онъ голову и шею лебедя, и подаетъ ихъ дѣвицѣ Гейдельбергъ; Баронъ улыбается, но прочія дамы краснѣютъ отъ негодованія. Брантъ продолжаетъ заниматься своимъ дѣломъ, разрѣзываетъ пирогъ вдоль и поперегъ; лебѣдь былъ раздѣленъ и положенъ на тарелки, но самъ ч... не удобнѣе бы могъ его ѣсть какъ и курицѣ, а яишницы, къ которымъ обратились, имѣли также неудобство; почти всѣ яйца были насижены, и кухарка, коей лѣта ослабили зрѣніе, того не примѣтила. И такъ принуждены были вознаградить себя въ томъ надъ телятиной; и такъ обѣдали одну только телятину; но чѣмъ не утѣшаются въ жизни? Рейнвейнъ былъ превосходной, пажи наполняли бокалы, собесѣдники ихъ осушали, и они опять наполнялись.
   Не смотря на нѣкоторыя неудовольствія, никогда никакой обѣдъ не былъ столько знаменитъ какъ этотъ; за онымъ ничего не было говорено какъ только о благородствѣ. Пары рейнвейна присоединясь къ парамъ произхожденія рода, и Бароны при концѣ стола, преобразились въ Сіятельства, а каждой изъ ихъ Сіятельствъ почиталъ себя произходящимъ покрайней мѣрѣ отъ Ромула, или отъ Короля Пріама, ежелибъ ихъ Сіятельства знали исторію.
   Антреметы не были еще извѣстны; Брантъ никогда не слыхивалъ объ этомъ; въ арміи не было десертовъ, а Брантъ провелъ всю жизнь свою въ лагеряхъ; и такъ небыло ни антреметовъ, ни десерту. Нѣкоторыя дамы, которыя бывали за столомъ вмѣстѣ съ Герцогомъ Мекельбургомъ и Морицомъ Лузасомъ, заговорили слегка объ антреметахъ и десертѣ. Баронъ посмотрѣлъ на Бранта, съ видомъ которой говорилъ: "О чемъ они хотятъ намъ сказать?" Брантъ мигнулъ, какъ бы отвѣчая: "Я знаю, что это такое." И тотчасъ принесли трубокъ, табаку и плевальницы, чтобъ неиспортить ковровъ, послѣ чего вошелъ школьной учитель съ почтительнымъ видомъ, и пропѣлъ козлинымъ голосомъ отъ семи до осьми романсовъ, сопровожденныхъ визгливымъ голосомъ дамъ. Благородныя ихъ супруги, коихъ желудки начинали уже отягчаться, присоединились также къ нимъ.
   Гжи. Баронши, коихъ ничего не удерживало за столомъ, даже самая фигура сноснаго человѣка, вставши и пошли въ ближнюю залу, которую Брантъ истопилъ яблоновыми и сливными деревьями, срубленными въ саду Барона.
   Г. Баронъ былъ всегда нѣсколько легкомысленъ. Впрочемъ онъ не имѣлъ ничего легкомысленнаго кромѣ воображенія, однакожь смотрѣлъ въ продолженіе всего стола на дѣвицу Гейдельбергъ, которой онъ причинилъ страхъ, ибо она была слишкомъ прекрасна и занимательна, чтобъ быть пожертвованною хромоногому мужу; но Боги и Брантъ повелѣли иначе. Баронъ двадцать разъ имѣлъ желаніе сдѣлать любезной его сосѣдкѣ учтивое привѣтствіе но когда онъ былъ сильно тронутъ, то не находилъ другихъ словѣ для объясненія, кромѣ ругательствъ, а ему не хотѣлось произносить ругательствѣ передъ дѣвицею Гейдельбергъ. Вставая изъ за стола, онъ старался подняться еще столько, чтобъ подать ей руку, но Бахусъ, заклявшійся непріятель Амуру, не позволилъ ему удержать равновѣсія. Онъ упалъ опять въ свои кресла, къ коимъ Брантъ привязалъ уже его своею перевязью, чтобъ воспрепятствовать покатиться подъ столъ,
   Дамы, не зная что сказать; ибо не можно говорить безпрестанно о благородствѣ, смертельно скучали, во ожиданіи пока благоугодно будетъ ихъ супругамъ отправиться. ДЬвица Гейдельбергъ столько же разсудительная какъ и прекрасная, старалась разсѣять ихъ, но не получила въ томъ успѣха. И такъ она рѣшилась заняться самой собою; дѣвушкѣ всегда пріятно думать о себѣ. Сердечныя мысли всегда занимательны.
   Брантъ занялся возстановленіемъ порядка въ кухнѣ. Двадцать оборванныхъ лакеевъ, и шесть служанокъ рвали куски. Тѣлохранители и пажи смѣшались съ челядинцами, и принимались поперемѣнно то за Вестфальскую часть, то за Магдебургскихъ пулардъ, лаская горничныхъ дѣвушекъ ихъ Сіятельствѣ. Сѣли на полу, за неимѣніемъ скамеекъ составили кругъ, посреди котораго были помѣщены остатки обѣда, а пажи нашли въ погребѣ шесть кружекъ по восьми пинтѣ каждую. "Пейте, пейте, сказалъ Брантѣ, напейтесь даже пьяны, но имѣйте уваженіе къ этимъ дамамъ, которыя кажется не занимаются вами." Между сими дамами находилась молодая Баварка, бывшая въ услуженіи дѣвицы Гейдельбергѣ. Это была смугляночка, живая, прелестная, полнинькая, которая нравилась всѣмъ, а особливо Бранту, удивленному, нашедъ себя чувствительнымъ. Одинъ плутъ изъ тѣлохранителей, которой былъ великій волокита, прижалъ ее крѣпко къ себѣ и просунулъ свою руку подъ ея шейный платокъ. Дѣвица Кретиля, разстроенная симъ, жаловалась на поступки тѣлохранителя. Прелести ея, жалобы, раждающаяся любовь, ревность, вино, водка, все сіе соединилось, чтобъ сдѣлать изъ Бранта необыкновеннаго человѣка. "Товарищъ, сказалъ онъ наглецу, которой хотѣлъ овладѣть прелестями дѣвицы Кретли; въ арміи все хорошо; находятъ дѣвку, схватываютъ ее сильною рукою; она противится; но наконецъ принуждена бываетъ отдаться; но это можно только въ непріятельской землѣ, а ч.... меня возьми, я хотя и Генералъ-Маіоръ, но не могу сдѣлать этого въ замкѣ." Солдатѣ отвѣчаетъ ему, что выключая службы, онъ не зналъ никакого начальства. Брантъ желая показать свою власть приказываетъ ему итти въ голубятню, а тѣлохранитель посылаетъ его къ ч....
   Внѣ себя отъ гнѣва, Брантъ приказываетъ его товарищамъ отвести его въ тюрьму. Товарищи его оборачиваются къ Бранту спиною, притворяются какъ бы глухими, пьютъ, и тѣлохранитель безъ всякаго почтенія къ своему начальнику и уваженія къ невинности, возобновляетъ свои оскорбленія. Булавки уступаютъ скорости нападенія, и косынка раздирается на части; Кретля имѣла только двѣ руки для защищенія, она вздыхаетъ, плачетъ, кричитъ. "Поелику ты не знаешъ начальства, сказалъ-Брантъ голосомъ подобнымъ грому, и испуская ужасныя ругательства, то ты долженъ узнать эту руку по наказанію, коему ты подвергаешься: бери свою саблю и слѣдуй за мною." Кретля утопаетъ въ слезахъ; она не хочетъ чтобы кровь была проливаема за нее, и вѣчно будетъ упрекать себя въ томъ, Брантъ не внемлетъ ничему, онъ дышетъ только мщеніемъ, и выходитъ; соперникъ его за нимъ послѣдуетъ.
   Сабли выдернуты; Брантъ отбиваетъ первой ударъ, и вторымъ обрубаетъ ухо у своего противника и дѣлаетъ ему рану на плечѣ. "Какъ твой противникъ я доволенъ, говоритъ онъ ему, но какъ твой начальникъ я не доволенъ. Перевяжи рану, и ступай въ голубятню." Упрямый солдатъ отказывается повиноваться, и въ первой разъ товарищи его осмѣливаются роптать. Отъ роптаній переходятъ они къ упрекамъ; наконецъ они готовы сдѣлать бунтъ. Брантъ, котораго ничто не можетъ устрашитъ, становится въ оборонительное положеніе и вызываетъ мятежниковъ. Второй солдатѣ начинаетъ съ нимъ поединокъ, и Брантъ нападаетъ на него съ яростію. Солдатъ стѣсненный, не имѣетъ времени отбивать удары, не знаетъ что дѣлать и отступаетъ: Брантъ спустилъ свой ударѣ; онъ упадаетъ прямо на носѣ солдата и повергаетъ оный къ ногамъ его. Брантъ, возгордившись двойною своею побѣдою, приказываетъ шестерымъ другимъ, приведеннымъ въ страхъ мужествомъ его и успѣхами, отвести двухъ бунтовщиковъ въ тюрьму. Колеблятся, но онъ становится въ оборонительное положеніе; повинуются, и онъ успокоивается. "Я хотѣлъ, я долженъ, сказалъ онъ имъ важно, содержать дисциплину; вы возвращаетесь къ своей должности, этого довольно. Я умѣю побѣждать и прощать. Ступайте и имѣйте впредь уваженіе къ моей власти."
   Брантъ слыхалъ о законахъ рыцарства: и такъ онъ положилъ къ ногамъ Кретли уши и носъ побѣжденныхъ. При видѣ этой людоѣдской дани, Кретля хочетъ бѣжать. Брантъ ее останавливаетъ: "красота, сказалъ онъ ей, принадлежить той, которая умѣетъ заслужить ее. Я не умѣю изъясняться въ любви; но умѣю любить, и докажу это. Вы мнѣ кажетесь, и я пріобрѣлъ васъ моею саблею. Я люблю васъ, полюбите меня, и дѣло кончано." Кретля не была плѣнена этою рѣчью; но женщина занимается всегда мужчиною, которой имѣлъ за нее поединокъ, и при томъ съ успѣхомъ. Она бросила взглядъ на Бранта, и значеніе его перешло изъ глазъ ея въ его сердце. Это былъ силачь, коему было не болѣе сорока лѣтъ; онъ имѣлъ широкія плеча, открытую грудь, вытянутые колѣнки, взоръ, усы и черные волосы. Дѣвушкѣ пріятны всегда такіе молодцы, они обѣщаютъ и измѣняютъ рѣдко въ словѣ. Послѣдствіе разсматриванія заставило Кретлю улыбнуться, и она подала Бранту бѣлинькую свою ручьку, и сказала бросивъ на него умильной взглядъ: посмотримъ! "Удостойте меня честію васъ обнять, сударыня." Возразилъ Браншъ наклонясь почтительно." Я за честь для себя поставлю, Гн. Маіоръ.-- "Мнѣ пріятно что вы это говорите сударыня." И онъ обнялъ ее съ уразительностію, въ чемъ Кретля поздравляла себя внутренно.
   "Вы не можете ѣѣхать сего дня ввечеру, сказалъ Брантъ, которой имѣлъ свои планы. "А почему, возразила Кретля, которая удивительно поняла то?-- "Съ вами нѣтъ слуги; Баронъ Гейдельбергъ спитъ безъ чувствъ, ни вы, ни госпожа ваша не можете править одноколкою, впрочемъ дороги не надежны. Что касается до другихъ; то пускай они дѣлаютъ что хотятъ; по крайней мѣрѣ Барону никто не возпрепятствуетъ проспаться." -- "Итакъ вы хотите Гн. Маіоръ, чтобъ мы провели здѣсь ночь?-- "И я обѣщаю вамъ, что вы проведете здѣсь превосходную ночь. У меня есть постеля для дѣвицы Гейдельбергъ, а вамъ доставлю я также одну, гдѣ вы будете почивать какъ курфирстрша. Что до Барона вашего Господина; то не прежде, какъ завтра поутру примѣтитъ онъ что спалъ на полу."
   Кретля, которой много уже нравился Генералъ-Маіоръ, охотно взя. ла на себя убѣдить свою госпожу, и это какъ и легко можно подумать, было изъ единаю желанія избавить ее отъ опасностей ѣхать ночью. Дѣвица Гейдельбергъ чувствовала чрезвычайную скуку въ замкѣ Фельсгейма; но это была молодая особа, исполненная чувствованій и тихости; она согласилась на доводы Кретли, и рѣшилась остаться.
   Барышни нетерпѣливо желавшія возвратиться домой, вошли опять въ столовую. Каждая искала и нашла своего Барона между его товарищами, скамейками, горшками и креслами, заставляла его относить въ свой экипажѣ, и садилась съ нимъ. Залпъ съ башни далъ знакъ къ отъѣзду. Рожокъ протрубилъ, подъемный мостѣ опустился, и двадцать экипажей поѣхали по выслушаніи рѣчи, которую Брантъ сдѣлалъ отъ имени Барона Фельсгейма, лишившагося чувствъ.
   Едва замокъ опустѣлъ, какъ Брантъ занялся своими удовольствіями. Онъ бѣжитъ въ спальню, разбиваетъ свою постелю, весьма близкую къ той, которую назначилъ онъ для дѣвицы Гейдельбергъ, и перетаскиваетъ ее въ отдаленной кабинетъ, коего дверь безъ замка и задвижки, оставляла Кретлю безъ защиты. Онъ возвращается къ дѣвицѣ Гейдельбергъ, проситъ ее итти въ свой покой, и извиняется въ томъ, что находится въ невозможности достать ей чистое бѣлье. Дѣвица Гейдельбергъ вмѣсто того, чтобъ терять время въ пустыхъ размышленіяхъ, вознамѣрилась лечь въ постелю во всѣмъ платьѣ, ввѣряя Барона, своего отца, бдительнымъ попеченіямъ Гна. Маіора.
   Сей послѣдній беретъ Кретлю за руку, отводитъ ее на край замка, показываетъ ей свою постелю, и говоритъ. "Я надѣюсь, что вы будете не таковы, какъ госпожа ваша и раздѣнетесь. Это моя постеля, и я ласкаюсь надеждою, что вы уснете на ней съ удовольствіемъ."
   Послѣ сей предуготовительной рѣчи, онъ возвращается въ столовую, беретъ Г. Гейдельберга и Фельсгейма подъ руки, и переноситъ ихъ въ ту комнату, въ которую удалились дамы, оставя столъ; онъ кладетъ ихъ на полу ногами къ камину; опрокидываетъ два стула, и дѣлаетъ изъ оныхъ каждому по изголовью потомъ идетъ осмотрѣть посты, запираетъ ворота, возвращается въ комнату, гдѣ находилась Кретля, и раздѣвается безъ околичностей.-- "Боже мой, что вы дѣлаете!-- Я раздѣваюсь.-- Вы осмѣливаетесь ложиться со мною въ одной комнатѣ.-- Я осмѣлюсь можетъ быть и болѣе.-- И я потерплю это.-- Я надѣюсь." Брантъ продолжаетъ раздѣваться, и потомъ ложится въ постелю. Что вы дѣлаете Г. Маіоръ?-- Ложусь спать....
   Кретля плакала, это обыкновенное правило. Брантъ утѣшалъ ее, и она плакала еще сильнѣе. Новыя утѣшенія со стороны Бранта, новыя слезы со стороны Кретли. Всю ночь утѣшенія уступали слезамъ, а слезы утѣшеніямъ. "Ч... возьми вскричалъ Брантъ на разсвѣтѣ, вы неутѣшны. И такъ плачьте сколько вамъ угодно, я не скажу болѣе ни словва." Кретля увѣрившись въ истинѣ словъ его, успокоилась, заснула, и Брантъ, которой сдѣлался учтивъ, пошелъ приготовить ей пивную похлебку, которая была нужна ей для подкрѣпленія.
   Вскорѣ Брантъ возвращается съ чашею въ рукѣ, и садится на постелѣ Кретли. "Ужасной гусаръ! говоритъ Кретля открывая томныя и заплаканныя глаза.... На, возьми, кушай, это подкрѣпитъ тебя.-- Это превосходно... Какъ онъ во всемъ искусенъ...-- Много чести.-- Сколь жалко оставить такого милаго человѣка!-- Для чего это?-- Но моя госпожа!-- Но наша любовь? А! а! мнѣ пришла мысль.-- Посмотримъ какая.-- Ты не захочешь разстаться съ своею госпожею.-- Конечно, ежели это будетъ отъ меня зависѣть.-- Она знаменитой породы? О! я отвѣчаю за то.-- Бѣдна?-- Очень.-- И такъ я постараюсь, чтобъ она вышла за Барона.-- Но она имѣетъ любовника.-- Богатаго?-- Столько же какъ и она сама.-- И такъ она выдетъ за Барона.-- Но ея любовникъ...-- Любовникъ не препятствуетъ вытти замужь.-- А! понимаю... По пословицѣ...-- Излишное обиліе не вредитъ."
   Кретля, сидя на краю своей постели, угощала себя завтракомъ, предложеннымъ ей Гмъ. Маіоромъ, а сей послѣдній, цѣлуя прекрасную маленькую ножку, надѣлѣ на нее синій чулокъ съ черными краями, обулъ ее въ сафьянныя зеленыя башмаки, и подалъ алое ратиновое платье. Онѣ заплетаетъ опять двѣ косички, кои составляли прекраснѣйшія волосы въ свѣтѣ, надѣваетъ опять двойную косынку, закалываемую тройными булавками, цѣлуетѣ въ послѣдній разъ свою милую, подаетъ ей руку, и отводитъ въ покой, гдѣ дѣвица Гейдельбергъ, Баронъ отецъ ея, и Генерассимусъ Фельсгеймѣ собрались уже. Бароны жаловались что головы ихъ были утомлены отъ излишества наканунѣ, а дѣвица Гейдельбергъ жаловалась, что умерла было со скуки; прощаніе было коротко, и оставили другъ друга съ чувствительнымъ удовольствіемъ.
   Сѣвѣ въ коляску, Баварка бросила на своего гусара значительной взглядѣ. Первой жаръ Бранта возпламенился, и онѣ рѣшился безвозвратно женить своего Генерала. Такимъ-то образомъ великія назначенія зависятъ иногда отъ причудовъ негодяя.
   

ГЛАВА III.
БАРОНЪ ЖЕНИТСЯ И ДѢЛАЕТЪ ЧУДЕСА.

   Мужественный Брантъ и чувствительная Кретля думали только о женидьбѣ Генералиссимуса; прекрасная Гейдельбергъ, со всѣмъ не помышляла о нещастіи, которое ей угрожало, а скромной Баронъ совсѣмъ неподозрѣвалъ, чтобъ его удостоили почитать еще на что-либо способнымъ.
   "Примѣтили ли вы, Генералъ, сказалъ ему Брантъ, доѣдая съ нимъ на единѣ остатки обѣда, молодую особу, которая сидѣла вчера за столомъ подлѣ васъ? Примѣтилъ ли я ее, отвѣчалъ Баронъ поглаживая усы и смѣясь подобно Сатиру -- это прекрасная дѣвушка.-- Красавица мой другъ, красавица.-- "Это... это... это... какъ бишь это, Генералъ."-- Саксонская Венера.-- Такъ точно, какъ вы знающи. -- Я въ томъ не сомнѣваюсь, или ч... меня возьми; но у меня есть старая запыленная картина, представляющая красавицу, которая цѣлуетъ молодаго человѣка, а дѣдъ мой сказывалъ моему отцу, что эта картина представляла Венеру и Адониса.-- Венера была здѣсь вчера, собственною своею особою, Генералъ.-- О, она гораздо лучше моей. Венера, находящаяся на чердакѣ, похожа на торговку: она толста, имѣетъ носъ запачканной табакомъ, а я не слыхалъ никогда, чтобъ Венера нюхала табакъ. Вчерашняя же Венера мила, жива, имѣетъ кожу блестящую какъ полоса моей сабли; волосы такъ какъ грива у моей лошади; круглыя брови, черные глаза, и нѣкоторыя округлости, которыя она старалась тщательно скрывать, но что мы знатоки, удобно угадываемъ. Все это можетъ вскружить голову и самому ч...-- Но нравится ли она вамъ, Баронъ".-- Что ты хочешь сказать?-- "Недостаетъ только Адониса для дѣвицы Гейдельбергъ,-- Это я и самъ думалъ.-- Попытайтесь сдѣлаться Адонисомъ, Генералъ.-- Ты насмѣхается надо мною,-- Нѣтъ, клянусь Мальборугомъ и Принцомъ Евгеніемъ!-- Но подумай, что у меня нѣтъ глаза, руки, ноги...-- У васъ есть еще все нужное чтобъ сдѣлаться супругомъ.-- Какъ, ты почитаешь еще меня способнымъ на что-либо.-- Вы шутите, Генералъ. Подумайте, что въ васъ однихъ заключается все потомство великаго Витикинда, что дѣянія ваши и подвиги должны быть также извѣстны какъ и дѣянія знаменитыхъ вашихъ предковъ, и чтобъ не быть прокляту, надобно, чтобъ вы женились непремѣнно на дѣвицѣ Гейдельбергъ.-- Но она не можетъ любить меня.-- Какая нужда, пускай она будетъ только нашею супругою.-- Но ежели...-- Что? ежели!..-- Ты не понимаешь меня?-- О! я очень понимаю, ежели... Ежели это случится, то вы сдѣлаете тоже, что и многія другіе, утѣшитесь?-- Я чувствую сколь пріятно женишься на дѣвицѣ Гейдельбергъ.-- Это отъ васъ зависитъ.-- Ты твердо увѣренъ, что я могу еще быть отцемъ.-- Точно такъ или ч... меня сожги.-- Ты меня убѣждаешь.-- Я поѣду въ Блекедъ, а оттуда въ помѣстье будущаго тестя, которое не приноситъ никакого дохода, но которое будетъ обѣтованною землею, ежели вступитъ во владѣніе его Баронъ Фельсгеймъ. Я представлю ему письма о предметѣ моего посольства, которыя я сочиню самъ, и для сей то причины, я теперь же хочу написать ихъ."
   "Гн. Баронъ, другъ мой и равной...
   "-- О! мой равной!-- Такъ точно, надобно ласкать отцу, чтобъ получить дочь -- Въ доброй часъ.-- Я продолжаю."
   "Вы имѣете прекрасную дочь, которая кажется мнѣ способною продолжить поколѣніе. Вы очень знаете, что потомство Бароновъ Фельсгеймовъ не должно никогда погаснуть. Я съ дѣвицею Гейдельбергъ надѣюсь возстановить оное."
   "Прекрасно, прерываетъ Фердинандъ XV, слогъ твой имѣетъ возвышенность и нѣжность.-- Не правда ли Генералъ? Разсмотримъ теперь условія, которыя мы предложимъ будущему тестю.-- Я не требую отъ него ничего.-- Я не надѣюсь, чтобы онъ далъ вамъ что-либо; но что вы дадите ему?-- Ничего, ч... меня возьми, ничего. Честь моего союза...-- Вы поправите его избенку.-- Хорошо.-- Онъ будетъ имѣть право застрѣлить въ вашихъ помѣстьяхъ каждой годъ четырехъ вепрей для запасу въ соль.-- Пускай такъ.-- Вы будете доставлять ему запасъ вина...-- Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ. Мнѣ не останется уже ни копѣйки изъ моихъ доходовъ. Требованія твои чрезвычайно.-- Но подумайте что у васъ есть одно только это средство, чтобъ скрыть тридцать лѣтъ, которые вы имѣете уже слишкомъ.-- Вино выключить, государь мой, вино выключить.-- Надобно, чтобы зять не имѣлъ недостатка что пить.-- Пускай зять пьетъ воду.-- О! это безчеловѣчно.-- Какая мнѣ до того нужда.-- У васъ нѣтъ дочери.-- И такъ пускай она останется при немъ.-- И такъ когда не будетъ Бароновъ Фельсгеймовъ, то не нужно и никакихъ предварительныхъ статей, которые вы теперь одобрили.-- Ч... дьяволъ, возразилъ Баронъ почесывая уши.-- Согласитесь Генералъ, только три бочки рейнвейну.-- Четверть бочки на годъ.-- Ахъ!... ахъ!...-- Четверть бочки, ничего болѣе, кромѣ какъ четверть бочки.-- Но я вамъ сказалъ...-- Молчи.-- Какъ...-- Подъ караулъ -- Ежели...-- Въ тюрьму!-- къ ч... же съ своимъ потомствомъ, сказалъ Брантъ ужаснымъ голосомъ, бросая по комнатѣ чернильницу, перья и бумаги. Я стараюсь всѣми силами пустить чрезъ васъ въ свѣтъ маленькаго Фельсгейма, а вы отказываете ему въ существованіи. Нѣсколькимъ бутылкамъ вина жертвуете вы своимъ сыномъ и надеждою будущаго поколѣнія! Посмотрите на маленькаго Баронета, какъ онъ ѣздитъ верьхомъ на вашей саблѣ, и въ вашей шляпѣ, которая лежитъ у него на плечахъ. Представьте какъ онъ хватается за вашу трубку, дергаетъ васъ за усы, колетъ булавками въ икры, кусаетъ свою маменьку, пьетъ не морщась водку, и бранится столь же славно какъ мы оба вмѣстѣ. Ежели эта картина васъ не трогаетъ, то вы безъ сомнѣнія камень, имѣете мраморное, мѣдное, стальное сердце; я отказываюсь отъ васъ, оставляю васъ и иду подъ знамена Принца Евгенія. Вы смягчаетесь... глаза ваши омочаются слезами...-- Хорошо я согласенъ дать три бочки вина.-- опять принимаюсь за перо."
   Запечатавъ письмо и осѣдлавъ лошадь, Брантъ столь скорый каковы мъ только можетъ быть Саксонской гусаръ, скачетъ по дорогѣ въ Блекедъ.
   Будучи нетерпѣливъ женить своего господина, и гораздо еще нетерпѣливѣе увидѣться съ милою своею Кретлею, неутомимой Брантъ понуждалъ свою скотину, и кололъ сильно шпорами съ давняго времени пріобыкшую къ покою клячу. Ослабѣвшія фибры и охладѣвшія нервы возъимѣли отъ колонья первую ихъ упругость. Четыре члена поражали глухо Саксонскую мостовую, и возвѣщали о себѣ издали скромному путешественнику, утомленному и завидующему участи гусаръ. уже Блекедскія колокольни показываются посреди густой атмосферы. При этомъ видѣ Брантъ чувствуетъ мужество свое усугубляющемся. Онъ колетъ снова, дергаетъ, и приводитъ въ бѣшенство четвероногую свою тварь; наконецъ пріѣзжаетъ къ заставѣ: день склонялся уже къ вечеру. "Кто идетъ!" кричитъ ему осиплымъ и козлинымъ голосомъ, оборванный солдатъ, слѣпой и увѣчный, котораго посадили подъ деревянной навѣсъ, и привязали къ плечу ружье безъ курка.-- Посланникъ, отвѣчаетъ Брантъ адскимъ голосомъ.-- "На караулъ, кричитъ инвалидѣ. Капралъ, ступай принять Г. Посланника." Тотчасъ восемь калекъ выходятъ изъ караульни ковыляя, одни на костыляхъ, а другіе на деревянныхъ ногахъ; барабанѣ бьетъ на караулъ, солдаты становятся въ рядъ, отдаютъ честь, и писарь является, чтобъ сопровождать Гна. Посланника къ Гну. Комменданту. Брантъ, взбѣшенный симъ медленіемъ, и утомленный толикими почестями, прорываетъ, ударивъ каблукомъ сапога барабанъ, выдергиваетъ у капрала, которой держалъ почтительно узду его лошади, руку, бывшую по щастію изъ ивовыхъ прутьевъ, поднимаетъ писаря за его перевязь, сажаетъ позади себя на чемоданѣ, и разполагается ѣхать. Лошадь его, раздавленная этою двойною тяжестію, падаетъ на мѣстѣ; писарь катится на двадцать шаговъ, а Посланникъ, коего ничто не удивляетъ, встаетъ и хочетъ продолжать путь свой пѣшкомъ; рогатку опустили, и пошли увѣдомить Г. Комменданта. Брантъ, которой имѣлъ на все средства, бросается въ ровъ, и думаетъ перейти его въ бродѣ, но увязаетъ въ грязи по самыя плеча, и произноситъ ужасныя ругательства. Онъ дѣйствуетъ, старается выкарабкаться, и увязаетъ еще болѣе, наконецъ онъ останавливается, чтобъ не задохнуться. Коммендантъ является въ сопровожденіи своего Плацъ-Маіора и спрашиваетъ, что сдѣлалось съ Г. Посланникомъ; ему показываютъ его пальцомъ, и тотчасъ двадцать человѣкъ отряжаются, чтобъ вытащить его изъ тины, въ которой онъ утопалъ. Въ минуту Бнекедскія праздношатающіеся, которые никогда не видывали Посланника по уши въ грязи, покрываютъ валъ и приносятъ доски и шесты. Бранту продѣваютъ между ногъ рычагъ, оный дѣйствуетъ вправо, влѣво, снизу верхъ, и сверху внизъ; Брантъ препоручаетъ уже Кретлю покровительству неба; онъ противится руками дѣйствію рычага, дѣлая страшныя кривлянья; наконецъ инструментѣ производитъ свое дѣйствіе: Посланникъ вытаскивается, но въ такомъ состояніи, которое дѣлаетъ его неудобопознаемымъ. Полусапожки его остаются въ тинѣ, платье его покрыто черною грязью, и безжалостныя піявки впились ему въ руки и въ лице. Брантъ выбиваетъ у себя зубъ, и подбиваетъ глаза, умерщвляя этихъ новаго рода непріятелей. При каждомъ ударѣ кулакомъ, которой онъ даетъ себѣ, Коммендантъ дѣлаетъ извиненія. Недоставало денегъ и рукъ, чтобъ вычистить ровъ, а совсѣмъ не предвидѣли, чтобы Г. Посланникъ, желая избавить себя отъ почестей, которыя хотѣли ему сдѣлать, выбралъ этотъ путь. Брантъ знавшій, что онъ погубилъ бы себя въ добромъ мнѣніи Кретли, ежелибъ показался предъ нею не очистивъ на себѣ грязь, позволяетъ спокойно посадить себя на носилки, коимъ предшествовалъ барабанъ, и сопровождается Плацъ-Маіоромъ, за коимъ слѣдовалъ отрядъ инвалидовъ. Наконецъ свита приходитъ къ маленькому готическому домику, которой называли Губернаторскимъ домомъ, отводятъ Г. Посланника въ спальню Гжи Коммендантши. Слуга раздѣваетъ его, и погружаетъ въ ванну съ водою, которая умягчала уже прелести госпожи; третъ его, достигаетъ наконецъ кожи, и приводитъ ее въ натуральное ея положеніе. Г. Коммендантъ идетъ въ свой гардеробъ. Онъ выноситъ на лѣвой рукѣ кружевную свою рубашку и праздничной мундиръ, на коемъ можно было еще отличить нѣкоторые остатки галуна; въ правой рукѣ держитъ онъ парикъ и шляпу, которая была нѣкогда обшита золотомъ. Окутываютъ Г. Посланника въ этотъ важной нарядъ, и отводятъ въ церемоніи въ большую залу Губернаторскаго дома. Гжа. Коммендантта и знатныя дамы собрались уже въ оную. Онѣ дѣлаютъ четыре шага впередъ, подходя къ Посланнику, и кланяются ему почтительно. Брантъ кланяется кое-какъ, обнимаетъ безъ околичностей тѣхъ, кои стоили того, чтобъ быть обнятыми, и оставляетъ другихъ, которыя не понимаютъ высокой мысли его политики. Предлагаютъ посланнику ломоть ветчины, крѣпкаго пива и травянки; онъ принимаетъ и кушаетъ все. Г. Коммендантъ, которой горитъ желаніемъ узнать какого рода Сіятельство имѣетъ онъ честь имѣть въ своемъ домѣ, дѣлаетъ нѣкоторыя посторонніе вопросы, на которые Брантъ не почитаетъ за благо отвѣтствовать, потому что употребляетъ лучше свое время. Гжа Коммендантша замѣчаетъ жеманясь, что неучтиво былобъ безпокоить Г. Посланника вопросами, прежде нежели онъ имѣлъ время оправиться. "Но я желаю узнать милая, возражаетъ Коммендантъ Гдѣ его Сіятельство оставилъ свою свиту; я почту за удовольствіе и обязанность пещись обо всемъ что ему нужно -- Въ Винсенскомъ лѣсу, гдѣ я заблудился, отвѣчаетъ Брантъ, и продолжаетъ пить и ѣсть исправнымъ образомъ. Любопытный Коммендантъ разинулъ ротъ, и новой вопросъ хочетъ сорваться съ языка его, какъ вдругъ раздаются флейта и барабанъ. Гжа. Коммендангаша беретъ Г. Посланника, который готовъ на все, и всѣ начинаютъ вальсъ. Коммендантша была приведена въ восхищеніе силою и живостію своего кавалера. Уже всѣ дамы перестали танцовать, но Брантъ и Коммендантша все еще вертѣлись. Бѣлилы, румяна и мушки летятъ со щекъ ея на шею; чепецъ ея въ безпорядкѣ, косынка развѣвается по волѣ воздуха, и позволяетъ примѣтить сорокалѣтнія прелести, заслуживающія однакожъ вниманіе. Брантъ, коего рычагъ разломалъ, а танцы разгорячили, пожираетъ взорами прелести своей дамы. Вниманіе, которое онъ къ ней оказываетъ, не позволяетъ ему примѣтить, что онъ сбился съ пути, Онъ бросается съ Коммендантшей въ дверь, которая отскакиваетъ, и вертящаяся чета вертится еще и во внутренности комнаты. Сила удара заставляетъ ключъ упасть; дверь толкнутая сильно, затворяется опять стремительно, и замокъ, которой былъ выпускной, запирается самъ собою. "Ваше Сіятельство, кричитъ Коммендантъ, ключь упалъ внутрь, постарайтесь найти его." Но Брантъ со всѣмъ не того искалъ. "Постарайся найти ключъ, милая, продолжалъ Коммендантъ. Для меня чрезвычайно непріятно, Ваше Сіятельство, что вы принимаете на себя такое безпокойство. Помоги милая, Г. Посланнику.-- Я нашла, мой другъ... я нашла.... И такъ отоприте дверь. Я отпираю... " и наконецъ, дверь отпирается къ великому удовольствію Комменданта, которой возобновилъ свои извиненія Г. Посланнику, между тѣмъ, какъ благосклонная его половина увѣряла на ухо двухъ или трехъ изъ своихъ пріятельницъ, что Его Сіятельство былъ человѣкъ съ отличными достоинствами.
   Собрали на столъ, и ужинъ былъ столько пышенъ, каковой только могъ сдѣлать дворянинѣ, управляющій мѣстечкомъ. Коммендантша, которая удѣляла учтивость относительно его Сіятельства, подаетъ ему руку и садится подлѣ него. Нога ея пожимаетъ тихонько ногу Посланника, которой также толкаетъ ея своею колѣнкою, между тѣмъ какъ Коммендантъ разрѣзывалъ кушанье. Дотолѣ Брантъ игралъ очень хорошо роль Посланника, имѣя гордый видъ, былъ остороженъ въ рѣчахъ. Онъ привелъ въ восхищеніе Коммендантшу, и Коммендантъ не имѣлъ ни малѣйшаго подозрѣнія. "И такъ, Ваше Сіятельство, сказалъ наконецъ сей послѣдній, коего нѣсколько стакановъ сдѣлали откровеннымъ и наблюдательнымъ, вы скажете мнѣ наконецъ, какого владѣтеля вы представляете. Безъ сомнѣнія Императора, возражаетъ Коммендантша. Совсѣмъ нѣтъ, отвѣчаетъ Брантъ съ скромною улыбкою, а только Голстинскаго Герцога. Безъ сомнѣнія весьма знаменитаго Принца, продолжаетъ Коммендантша. Такъ; это какъ сказывали Король Датскій, присовокупляетъ Коммендантъ. Такъ точно, отвѣчаетъ Посланникъ. Мнѣ пріятно видѣть, любезной другъ, что вы знаете Географію.-- А куда васъ послалъ его Величество.-- Къ Курфирсту Минстерскому.-- Но мнѣ кажется, что Минстеръ просто Епископство.-- Ваша правда, мой любезной, но его Величество объявилъ на Регенсбургкомъ сеймѣ, что онъ слышалъ, что Минстеръ былъ переименованъ въ Курфирство -- Ч... возьми, я совсѣмъ не зналъ этого. "О вы не можете всего знать, любезный Графъ, прерываетъ Коммендантша.-- А смѣю ли васъ спросить какой предметѣ нашего Посольства?-- Я ѣду просить дочь Курфирста въ замужство за сына Датскаго Короля.-- Но сынъ его Величества женатъ.-- Такъ точно, законной сынъ его; но здѣсь дѣло идетъ о побочномъ.-- Вы удивляете меня Г. Посланникъ. Архіепископъ Минстерской есть достойный Прелатъ, человѣкъ строгихъ правилъ."Да, теперь когда онъ имѣетъ семдесятъ лѣтъ отъ роду.-- Ему не болѣе сорока лѣтъ.-- Ему восемдесятъ лѣтъ по его дряхлости, но онъ невсегда былъ образцомъ своей церкви. Впрочемъ, Король Датской, Государь мой, хочетъ ввести Католическое богослуженіе въ первобытной его простотѣ.-- Но онъ Лютеранинъ.-- Онъ хочетъ учинить отрицаніе."
   Слушая враки Бранта, Коммендантъ смотрѣлъ на него удивленными взорами, и качалъ головою. Наконецъ онъ сталъ подозрѣвать, кто знаменитая особа, которую онъ принялъ, могъ быть не иной что, какъ безстыдной негодяй. Онъ вертѣлъ свою тарелку, скатывалъ конецъ своей салфетки, кусалъ ногти, и наконецъ впалъ въ глубокую задумчивость, изъ коей былъ вскорѣ выведенъ новою глупостію Г. Посланника. Онъ всталъ изъ за стола и вышелъ.
   Брантъ, приведенный въ возхищеніе тѣмъ, какъ онъ изъяснился, началъ опять забавляться Коммендантшею, которая улыбалась его глупостямъ; онъ пожималъ у ней руки, что ему позволяли дѣлать; давалъ ей украдкою нѣсколько поцѣлуевъ, которые заставляли Коммендантшу вспыхнуть; говорилъ ей въ полголоса весьма уразительныя и ясныя слова, которые были слышны отъ одного конца стола до другаго; наконецъ Брантъ совсѣмъ не предвидѣлъ бури, которая готова была упасть надъ его головою.
   Коммендантъ, который не былъ недовѣрчивъ, но не могъ отказать себѣ въ очевидности, пошелъ осмотрѣть экипажъ Г. Посланника, коего характеръ казался ему чрезвычайно загадочнымъ. Онъ находитъ въ своей конюшнѣ клячу, на которой было гусарское сѣдло, чепракъ изъ бараньей кожи, и пистолеты, оправленные мѣдью. Кухарка отмыла платье Его Сіятельства, и Коммендантъ видитъ, что оное было изъ толстаго синяго сукна, съ бѣлою нитяною вышивкою и квартермистерскимъ галуномъ на рукавахъ. Онъ находитъ въ старой кожаной сумкѣ три или четыре флорина, и письмо, неловко сложенное, и адресованное къ Барону Гейдельбергу, котораго онъ очень хорошо зналъ. Всѣ его сомнѣнія объяснились, и негодованіе было въ чрезвычайной степени. Онъ призываетъ сержанта, велитъ ему привести свой отрядъ и входитъ начальствуя его капральствомъ въ столовую. "Что думаете вы, милостивые государыни и государи, о плутѣ, которой получилъ почести, какихъ онъ былъ совсѣмъ недостоинъ, осмѣлившемся танцовать съ моею женою, и сѣсть за мой столъ? Я танцую со всѣми, отвѣчаетъ Брантъ, ни мало не смущаясь, и Гжа. сама согласится, что я совершенной танцовщикъ. Я много сомнѣвалась, говорила Коммендантша сквозь зубы, чтобы это былъ иной кто, какъ не побродяга: знатной человѣкѣ могъ ли бы явиться въ такомъ положеніи. Впрочемъ, мнѣ не въ чемъ упрекать себя. Ведите его въ тюрьму, продолжаетъ Коммендантъ. А какой храбрецъ надѣется отведеніи меня туда, возразилъ Брантъ ужаснымъ голосомъ? Это я, отвѣчаетъ сержантъ, столь же мужественный какъ и Брантъ, но не столько крѣпкой." Едва только произнесъ онъ слова сіи, какъ ударъ кулакомъ по уху, заставляетъ его растянуться на полу, "Прикладывайся, пали! кричитъ Коммендантъ." Брантъ хватаетъ столъ, на которомъ была еще посуда, противопоставляетъ оный какъ бы щитъ ружьямъ, кои на него нацѣливаютъ и идетъ впередъ, толкая и опрокидывая все, находящееся передъ нимъ. Поле сраженія было покрыто черепками блюдѣ, тарелокъ, бутылокъ, и зубами сержанта: непобѣдимый Брантъ не видитъ никого передъ собою, и выходитъ побѣдителемъ изъ Губернаторскаго дома. Старая мартышка, сморщившаяся и сухая, которую онъ немогъ примѣтить ввечеру? подаетъ Комменданту длинную тесьму, сдѣланную ею изъ салфетки; сей задѣваетъ тесьму за ногу Саксонскаго героя и дергаетъ ее изъ всѣхъ силъ; Брантъ чувствуетъ, что его хотятъ поймать въ сѣть, и ударомъ ноги освобождается отъ осаждающаго. "Тяните, тяните, кричатъ всѣ дамы вмѣстѣ, и храбрые Блекедскіе рыцари соединяются, хватаютъ салфетку, и дергаютъ до тѣхъ поръ, пока Брантъ, внѣ себя отъ бѣшенства, наконецъ упадаетъ. Двое бросаются на каждой изъ его членовъ, и едва могутъ удержать оные: судорожныя движенія поднимали съ полу восемь человѣкѣ, которые упадали опять, удивленные сверхъестественною силою побѣжденнаго. "Я его очень знаю," говорила сквозь зубы Коммендантша, вздыхая о будущемъ, которое изчезало предъ нею. Приносятъ поспѣшно цѣпь отъ вертела, скидаютъ съ нещастнаго Бранта блистательной нарядъ, которой онъ обезчестилъ, завертываютъ его въ скатерть, связываютъ крѣпко съ головы до ногъ, и этотъ живой мертвецѣ былъ погребенъ въ ужасной тюрьмѣ, сдѣланной подъ земляными укрѣпленіями. Ему развязываютъ руки; кладутъ подлѣ него мокрое его платье, кусокъ черстваго хлѣба съ кружкою воды, и удаляются, объявивъ ему, что онъ будетъ повѣшенъ на другой же день на заставѣ.
   Брантъ часто находился при такой крайности, помедлимъ нѣсколько. Сначала обманъ; потомъ, оскверненіе платья, которое не могло быть ни на комъ, кромѣ какъ на Графѣ, или Баронѣ; бокалъ, къ коему прикасались губы простолюдима; возмущеніе противъ стражи; ударъ ногою Комменданту; Коммендантша... Коммендантша... сколько титловъ, чтобъ быть повѣшеннымъ!
   Вскорѣ Брантъ развязалъ своя ноги и надѣлъ на себя мундиръ. Онъ идетъ, оборачивается, ощупываетъ руками; нѣтъ выходу. Онъ поднимаетъ голову; блѣдной и колеблющійся свѣтѣ луны, проницалъ чрезъ отдушину, сдѣланную на высотѣ свода; но сводъ былъ по крайней мѣрѣ на двѣ съ половиною сажени отъ полу; и такъ не было никакого средства къ побѣгу. "Ну, сказалъ Брантъ, "я ясно вижу, что буду повѣшенъ," и онъ наклоняетъ голову на грудь. "Ге, ч... возьми, возразилъ онъ по минутномъ размышленіи, для меня не худо умереть такимъ образомъ: это не болѣе какъ минутное дѣло, а минута скоро проходитъ." И такъ онъ завернулся въ свою скатерть, легъ подъ отдушиной, чтобъ дышать свободно, и -- заснулъ спокойно.
   Брантъ началѣ уже храпѣть, и потрясалъ своды своей тюрьмы; какъ вдругъ пробуждаетъ его нѣчто тяжелое, которое давитъ ему желудокъ. Онъ испускаетъ крикъ, хватается руками за грудь, и осязаетъ конецъ лѣстницы. "А! вы здѣсь уже, говоритъ Брантъ просыпаясь... По всему этому, поспѣшность есть наилучшее," и онъ всходитъ на лѣстницу задомъ? "Кой ч... , что это такое, продолжаетъ онъ, протирая глаза? Я все еще въ моей тюрьмѣ, одинъ, и касаюсь моей отдушины; во снѣ ли я это вижу, или на яву? Нѣтъ, не во снѣ, отвѣчаетъ ему неизвѣстной голосъ. Возьмите, выньте веревки и цѣпи, привяжите одинъ конецъ къ дереву, которое вы увидите на краю вала, спуститесь въ ровъ, которой обсыпался въ этомъ мѣстѣ, и да руководствуетъ вами небо!"
   Можно рѣшиться и спрыгнуть съ лѣстницы, но любовь къ самому себѣ, противится этому намѣренію: надежда возродилась въ сердце Бранта. И такъ онъ сходитъ, снабжаетъ себя всѣмъ нужнымъ для бѣгства, слѣдуетъ наставленіямъ, ему даннымъ, и вскорѣ находится внѣ жилища Блекедскаго; онъ идетъ около двухъ часовъ, будучи неизвѣстенъ о дорогѣ, по которой идетъ, и о той, которой долженъ держаться, наконецъ онъ останавливается подъ вѣтвистымъ вязомъ, и засыпаетъ во второй разѣ, обѣщая себѣ не быть впредь никогда Посланникомъ, и благословляя внутренно того, кто спасъ ему жизнь.
   Симъ обязанъ онъ былъ Гжѣ. Коммендантшѣ; чувствительная женщина можетъ ли рѣшиться допустить, чтобъ повѣсили человѣка, коему оказала она столько благосклонностей, и которой оправдалъ ихъ явнымъ образомъ. Сержантъ, которой имѣлъ разбитую челюсть, былъ отнесенъ въ гошпиталь; собесѣдники уѣхали; порядокъ былъ возстановленъ въ Губернаторскомъ домѣ, неумолимый и яростный Коммендантъ удалился въ свою комнату; нѣжная Коммендантша размышляла въ своей комнатѣ о пріятностяхъ этого вечера. Иногда гордость побѣждала природу, иногда же природа налагала молчаніе на гордость. Наконецъ природа превозмогла. Коммендантша, въ коротенькой юбочкѣ и въ туфелькахъ, идетъ разбудить стараго своего слугу, коего скромность она испытала; даетъ ему ясныя и точныя приказанія, и возвращается лечь въ постелю, гдѣ мы оставимъ ее заниматься мыслями объ опасности и заслугѣ Г. Посланника.
   Брантъ пробуждается, мокрой, избитой, разломанной, и полумертвой отъ холода. Наконецъ примѣчаетъ онъ, что на немъ не было ни шляпы, ни сапогъ, и что въ Блекедѣ, заарестовали его лошадь, пистолеты, флорины, и учтивое письмо къ Г. Гейдельбергу. Онъ встаетъ, бранясь столь сильно, какъ только позволяла то его слабость, и направляетъ путь свой, дрожа всѣми членами, къ дому, довольно скромной наружности, которой онъ видитъ въ отдаленіи. Послѣ столь злополучной ночи, Брантъ имѣлъ нужду подкрѣпить себя; но у него не было ни денегъ, ни сабли, и слѣдовательно не было также и средства заплатить за издержки, ни собрать съ деревни подать. Надлежало покориться бѣдственной своей участи, и онъ рѣшился промѣнять свое платье на блюдо салату, и продолжать путь свой въ жилетѣ и панталонахъ. Впрочемъ, онъ очень былъ увѣренъ, что Кретля любила его самаго, а не его платье, и что дѣйствительныя выгоды заставили бы ее вскорѣ забыть безполезныя украшенія.
   Размышляя, разговаривая и продолжая путь свой, Брантъ подошелъ къ дому. Въ нѣсколькихъ піагахъ отъ дороги, находился крестьянинъ въ балахонѣ, въ деревянныхъ башмакахъ, въ шерстяномъ колпакѣ, и со шпагою на боку. Онъ управлялъ плугомъ, Брантъ подходитъ, чтобъ получить нѣкоторыя освѣдомленія о положеніи замка Гейдельберга; сколь велико было его удивленіе! онъ узнаетъ самаго Барона, которой обработывалъ землю собственными своими благородными руками, и подъ симъ-то соотношеніемъ былъ почтеннѣйшій изъ Саксонскихъ дворянъ. "Какъ! это вы, Г. Баронъ.-- Какъ! это ты, мой милой Брантъ! но ты почти нагой!-- Я въ Блекедѣ надѣлалъ множество проказъ, подвергался опасности быть повѣшеннымъ, и долженъ посчитать себя весьма щастливымъ, что могъ уйти въ такомъ состояніи, какъ вы меня видите.-- Разскажи мнѣ объ этомъ, мой другъ.-- Да, когда я позавтракаю;" и Баронъ отпрягаетъ своихъ воловъ, понуждаетъ ихъ къ скорому шагу, и осыпаетъ учтивостями повѣреннаго Г. Фельсгейма. Кретля прибѣгаетъ, желая узнать, что привело такъ скоро Барона земледѣльца, и Брантъ бросается ей на шею, будучи оба равномѣрно въ восхищеніи, при взаимномъ свиданіи. Что касается до прекрасной Гейдельбергъ, она узнала о прибытіи Бранта съ совершеннымъ равнодушіемъ, и не вышла изъ своей комнаты.
   "Я приготовлю супъ изъ ветчины, Г. Маіоръ, сказала Кретля, соединяя въ улыбкѣ всѣ пріятности Баварки? Какой только можно сударыня, отвѣчаетъ Маіоръ, ибо я упадаю отъ усталости и безсилія."
   Брантъ, сидя спиною къ огню и желудкомъ къ столу, опорожнивъ чашку похлебки, въ которой стояла ложка, выпилъ два, или три стакана, потеръ усы и началъ свое повѣствованіе съ порядкомъ и уразительностію ему одному толь ко извѣстными. Кретля опершись на спинку его стула, протянувъ голову и разинувъ ротъ, не проронила ни одного слова; и такъ Брантъ для нѣкоторой причины пропустилъ о приключеніи своемъ съ Коммендантшею. Онъ сталъ разсказывать о таинственномъ своемъ выходѣ изъ тюрьмы, и наконецъ хотѣлъ увѣдомить Г. Гейдельберга о причинѣ его путешествія. Сидя передъ дверью, имѣя взоръ, устремленный на деревню, онъ старался, сколько возможно было, дать учтивый оборотъ предложенію, которое намѣревался сдѣлать.... "Ч.... меня возьми, вскричалъ онъ вдругъ, это моя лошадь." Брантъ хватаетъ старую винтовку, стоявшую у камина, выбѣгаетъ изъ дома, прицѣливается въ человѣка, которой осмѣлился ѣхать на его скотинѣ, и спускаетъ курокъ; по щастію ружье не было заряжено. Что вы дѣлаете? говоритъ ѣдущій верьхомъ, въ которомъ Брантъ узналъ стараго Коммендантскаго слугу. Я васъ вывелъ изъ тюрьмы, а вы хотѣли меня застрѣлить?-- Какъ мой другъ!это ты, которому я одолженъ всѣмъ.-- Такъ точно, но я исполнялъ только приказанія Гжи. Коммендантши.-- Ч.... возьми она думаетъ обо мнѣ! я никогда не забуду этой, услуги, и ежели когда-либо встрѣчусь съ нею, то окажу ей мою признательность." И Брантъ, которой умѣлъ соединять самыя противоположныя качества, высадилъ старца изъ сѣдла, сжалъ въ своихъ объятіяхъ, омочая лице его слезами, отнесъ въ домъ, поставилъ передъ него остатки завтрака, просилъ его хотя отвѣдать онаго, ласкалъ его, обнималъ, и наливалъ пить.
   Старой лакей вручилъ Г. Гейдельбергу письмо Барона Фельсгейма, пистолеты Бранта, и письмо отъ своего Господина, которой писалъ коротко къ своему другу, что онъ не сомнѣвается, чтобы мнимый посланникъ не былъ ему знакомъ, и что изъ уваженія къ нему, онъ за благо разсудилъ не дѣлать розысковъ. "Мнѣ кажется, сказалъ Брантъ въ негодованіи, что этотъ бездѣльникъ воображаетъ даровать мнѣ прощеніе! наглецъ... Бумаги! Кретля, я хочу писать, и -- добрымъ порядкомъ.

"Негодной Коммендантъ.

   "Ты упустилъ меня, а я имѣлъ причину убѣжать. Однакожъ ежели ты не негодяй и не подлецъ, то долженъ завтра по утру находиться на гласисѣ совсѣмъ твоимъ гарнизономъ. Я ожидаю тебя тамъ съ саблею въ рукѣ, буду драться съ однимъ послѣ другаго, и ежели не перебью васъ всѣхъ, то повѣшусь на зубцахъ вашей крѣпости."

"Я есмь съ почтеніемъ и преданностію вашъ непріятель, Брантъ.

   Кретля читала черезъ плечо Маіора. Она сдѣлала знакъ служителю, которой принялъ письмо, чтобы онъ не отдавалъ оное по адресу и оно послужило для разкуренія трубки при выходѣ его отъ Г., Гейдельберга. Сей послѣдній, между тѣмъ какъ Брантъ писалъ, читалъ посланіе Барона Фельсгейма, и размышлялъ о содержаніи онаго. "Другъ мой, сказалъ онъ Бранту, я чувствителенъ къ чести,-- оказываемой мнѣ Г. Барономъ Фельсгеймомъ...-- И къ предлагаемымъ вамъ выгодамъ? Поправка вашего замка, четыре вепря, и три бочки рейнвейну на годъ, это хорошо, не правда ли!-- Это прекрасно, я это очень чувствую.-- И такъ вы согласны?-- Я очень согласенъ, не дочь моя?... Она согласится...-- Я предоставляю это на ея волю, и не хочу приводить ее въ отчаяніе. Я разсуждаю, когда я не пьянъ, и ты самъ можешь теперь быть весьма разсудителенъ, чтобъ не согласиться въ одинаковомъ мнѣніи со мною.-- Но подумайте, Баронъ, что этотъ бракъ есть только обрядъ, чтобъ обезпечить ее въ имѣніи; ибо она не долго проживетъ съ своимъ супругомъ, и тогда можетъ она разполагать своимъ сердечкомъ, какъ за благо разсудитъ. Мнѣ кажется, что я говорю правду.-- Я сомнѣваюсь, чтобъ это убѣдило ее.-- Надобно посмотрѣть это, Баронъ. Подите, поговорите, настойте, рѣшите." Г. Гейдельбергъ не можетъ отказать на прозьбы Бранта. И такъ онъ идетъ къ своей дочери, убѣжденный напередъ въ безполезности своего поступка, и оставляетъ Кретлю на единѣ съ ея Генералъ Маіоромъ, восхищенныхъ взаимнымъ свиданіемъ, и весьма разположенныхъ употребить съ пользою свое время. Какъ между ими не произошло ничего, кромѣ простаго и натуральнаго, то я и щитаю за безполезное доносить о сихъ подробностяхъ. Займемся прекрасною Гейдельбергъ.
   Дѣвица эта, лишилась рано своей матери, и щастливое ея разположеніе замѣнило недостатокъ воспитанія. Сама собою пріобрѣла она многія любезныя дарованія; избранныя книги развернули умъ ея и образовали вкусъ; самое человѣколюбивое сердце напечатлѣло въ нѣжныхъ чертахъ ея тѣнь чувствительности, что дѣлало ихъ еще болѣе очаровательными. Добрая по характеру, добродѣтельная по вкусу, зная много, и не желая тѣмъ хвастаться, она привлекала похвалы всѣхъ, и нимало тѣмъ не тщеславилась. Отецъ ея, преданный своимъ трудамъ и удовольствіямъ стола, былъ весьма удивленъ услышавъ нѣкогда, что дочь его была совершенная дѣвушка. Онъ принималъ съ изумленнымъ видомъ дѣлаемыя ему поздравленія, и отвѣчалъ съ простодушіемъ, что все это могло быть, но что онъ не понималъ изъ этого ничего.
   Жалкое положеніе его имѣнія не позволяло ему видѣть свѣтъ: однакожъ въ нѣкоторые праздничные дни, онъ возилъ дочь свою въ Блекедъ, гдѣ они были всюду принимаемы. Достоинство одной заставляло снизходить къ посредственности другаго.
   Молодой Вернеръ вышелъ изъ пажей Короля Прусскаго съ чиномъ порутчика въ кирасирской полкъ. Не имѣя ничего, кромѣ своего жалованья; но очаровательный видъ, трогательную скромность, строгую нравственность, и желаніе изучаться и проницать: Вернеръ имѣлъ все то, что могло занять дѣвицу Гейдельбергъ.
   Онъ проводилъ зимнюю свою квартиру въ Блекедѣ, подлѣ своей матери, которая въ немъ одному полагала свое щастіе, и коей онъ погчогалъ изъ своего жалованья, Дѣвица Гейдельбергъ и онъ встрѣтились, почувствовали то, чего они стоили, полюбили другъ друга, открылись другъ другу, и любовь, которая часто бываетъ только порокъ, учинилась въ нихъ новою добродѣтелью.
   Эта занимательная чета ожидала только того, чтобъ Вернеръ получилъ роту, дабы соединиться. Время было еще очень отдалено; но они писали Другъ къ другу всякой день, видались иногда, и переносили настоящее живя въ будущемъ.
   Въ сихъ-то промежуткахъ времени Баронъ Фельсгеймъ предложилъ свою руку дѣвицѣ Гейдельбергъ. Не трудно предвидѣть какъ было принято это предложеніе. Она отвѣтствовала своему отцу почтительнымъ тономъ, но съ твердостію, которая не оставила ему никакой надежды. Брантъ, которой не сомнѣвался никогда въ самомъ себѣ, попросилъ позволенія съ нею видѣться; дѣвица Гейдельбергъ не опасалась силы его краснорѣчія, но она чувствовала нѣкоторое отвращеніе ко всему тому, что относилось до Барона Фельсгейма, и посланной его не былъ принятъ, Она заперлась въ своей комнатѣ, и написала къ любезному своему Вернеру. Письмо ея начиналось тѣми трогательными выраженіями, тѣми словами, столь пріятными и многостоющими, которыя умъ съ холодностію разточаетъ, и изъ коихъ пылающее сердце умѣетъ выводить столь великую пользу. По мѣрѣ какъ она писала, она ощущала сильное желаніе увѣдомить Вернера о пожертвованіи, которое для него сдѣлала, пожертвованіи, которое безъ сомнѣнія не стоило для нее ничего; куча золота въ глазахъ ея не равнялась съ чуствованіемъ; но не существуетъ любви совершенно безкорыстной, въ любви же нѣтъ вещи совершенно равнодушной, и не непріятно вмѣнить себѣ въ достоинство, въ глазахъ любимаго предмета, сущую бездѣлицу. И такъ она кончила письмо свое въ приписаніи, и какъ бы съ разсѣяніемъ мыслей:
   "Человѣкъ, которой не сотворенъ для того чтобъ нравиться, требуетъ руки моей. Онъ полагаетъ свое имѣніе къ ногамъ моимъ, но я уже слишкомъ богата, положите руку на ваше сердце, вотъ мое сокровище, надежда, жизнь."
   Садовникъ, которой носилъ всякой день плоды въ Блекедъ, былъ хранителемъ чувствованій прелестной Софіи и занимательнаго Вернера. Онъ получилъ письмо изъ прекрасныхъ рукъ; улыбка была платою за доставленіе онаго.
   Брантъ не понималъ, какъ могли отказываться отъ союза съ Барономъ Фельсгеймомъ, а особливо когда на него удостоили возложить переговоры. Пріобыкши находить послѣднія свои доказательства на концѣ всей сабли, онъ трепеталъ отъ гнѣва, помышляя, что въ семъ обстоятельствѣ не могъ съ благоприличіемъ вынуть ее изъ ноженъ. Онъ прогуливался и грызъ свою трубку, бранясь сквозь зубы. Представленія Г. Гейдельберга не были выслушаны; самыя ласки Кретли не производили сначала никакого дѣйствія; но нѣсколько ударовъ по щекѣ, два, или три умильные взгляда, и столько же поцѣлуевъ, возвратили его къ пріятнымъ чувствованіямъ, и онъ согласился наконецъ сѣсть за столъ и подкрѣпить себя. "Отказывать Барону Фельсгейму! повторялъ онъ при каждомъ стискиваніи зубовъ не хотѣть возстановить поколѣнія славнаго Витикинда!" И Кретля наливала пить, покалъ опорожнивался, и Кретля наливала снова, Баронъ же и Брантъ пили, и пили столько, что оставили свой разсудокъ на днѣ стакана. Они напились до безчувствія, гусаръ бранясь, а Баронъ оказывая кстати и не кстати почести въ своемъ домѣ. Одинъ былъ отнесенъ на свою постель, другой же заснулъ на стулѣ.
   Уже златовласый Фебъ скрылся въ воду, все покоилось въ прирдѣ, выключая ночныхъ птицъ, воровъ и любовниковъ: наконецъ была уже полночь, когда Бранту проснулся; убійственный часъ, въ которой, какъ увѣряютъ старую и глупцы, адскіе духи возпринимаютъ ихъ владычество, и разпространяютъ на насъ ихъ ядотворныя пары. Винные пары разсѣялись, и голова его была совершенно свѣжа. И такъ онъ встаетъ, и обдумываетъ въ продолженіе цѣлаго часа удивительную идею, которая едва ли когда-либо ознаменовывала Саксонскій умъ. Онъ идетъ, оправляетъ лампаду, которая горѣла подъ очажнымъ колпакомъ, и съ свирѣпымъ взглядомъ, съ всклоченными усами, и неизвѣстною поступью подходитъ медленно къ чердаку, на коемъ спала Кретля: безъ сомнѣнія усумнятся, что дверь на оной не была заперта. Онъ входитъ, садится на кровать, подноситъ лампаду, разсматриваетъ съ жадностію прелести Баварки, которую суровость Гжи. Гейдельбергъ похищала у него можетъ быть невозвратно, вздыхаетъ и говоритъ: "Ежели я отражусь отъ тебя когда-либо, то пускай ч.... меня возьметъ." Это возклицаніе, произнесенное хриплымъ голосомъ, движеніе, коимъ было оно сопровождено, и отъ чего переломилась одна изъ подточенныхъ червями кроватныхъ ножекъ, разбудила Кретлю, которая можетъ быть и не спала, и которая увлекла въ своемъ паденіи Бранта. "И ты оставляешь меня въ пользу твоей Госпожи, сказалъ онъ наконецъ изумленной Кретлѣ! Нѣтъ, поѣзжай со мною въ замокъ Фельсгеймъ, я назначу тебѣ важную должность, и ты будешь управлять тамъ самовластно моимъ Господиномъ и мною. Я не престану вамъ удивляться, отвѣчаетъ Кретля прерывающимся голосомъ; но я выросла вмѣстѣ съ Гжею. Гейдельбергъ; она осыпала меня своими милостями, коихъ я совсѣмъ не заслуживала, и не должна ли я пожертвовать любви дружествомъ и признательностію: нѣтъ болѣе для меня Бранта, ежели я разлучусь съ Бароншею. И такъ когда судьба опредѣлила такимъ образомъ", возразилъ Брантъ насупивъ брови, то я долженъ принесть Госпожу твою въ жертву нашей любви. Онъ беретъ лампу, и сходитъ тихо въ кухню. Кретля съ трепетомъ за нимъ послѣдуетъ, не сомнѣваясь, чтобы онъ не возымѣлъ какого-либо ужаснаго плана. "Я могъ бы, говоритъ онъ, похитить силою Гжу. Гейдельбергъ, отвести ея въ замокъ, запереть въ голубятню, и держать ее тамъ до тѣхъ поръ, пока бы она согласилась вытти за Барона; но я принятъ здѣсь въ качествѣ союзника, слѣдовательно долженъ знать права гостепріимства, и хочу употребить только честныя средства." Онъ кладетъ два пука соломы посреди кухни, а на нее сухихъ прутьевъ, служившихъ для разтопленія печи, и подкладываетъ огонь. "Великій Боже!... Великій Боже! вскричала Кретля, ты хочешь сжечь домъ.-- Конечно.-- Ты хочешь разорить мою Госпожу.-- Въ минуту не будетъ ни дома, ни скотины, ни земледѣльческихъ орудій. Бѣдность, отчаяніе, привязанность къ ея отцу, повергнутъ ея въ наши руки, и въ однѣ сутки я сдѣлаю ея обладательницею имѣнія, приносящаго шесть тысячъ флориновъ годоваго доходу: вотъ какъ я умѣю служить тѣмъ, коими занимаюсь." Было что отвѣчать на это; Кретля хотѣла возразить, но Брантъ, коего противорѣчіе раздражаетъ, налагаетъ на нее молчаніе однимъ взглядомъ, и раздуваетъ спокойно огонь. Въ то время когда пожаръ показывается, и сообщается съ житницею и конюшнею, онъ выводитъ свою лошадь, и привязываетъ ее во ста шагахъ, сажаетъ Кретлю въ старую Голландскую коляску и вывозитъ изъ замка; потомъ проходитъ среди пламени, входитъ на антресоли, завертываетъ въ одѣяло отца и дочь, почти задыхающихся, кладетъ ихъ на плечо, проходитъ во второй разъ черезъ пламя, коего дѣйствіе начинало быть ужасно; опаляетъ себѣ ноги, брови, волосы и усы, и полагаетъ свою ношу подлѣ Кретли.
   Софія и отецъ ея едва пришли въ себя, какъ домъ, довольно уже ветхой, упалъ съ ужаснымъ шумомъ. Пламя показалось сквозь крышку конюшни: не осталось болѣе ничего изъ имѣнія нещастна. то Барона, кромѣ его благородства и нѣсколькихъ десятинъ земли, которыя никуда негодились. Онъ плакалъ, отчаивался, и дочь его, забывъ собственное свое нещастіе, утѣшала его, обнимала, благодаря трогательно Бранта за спасеніе жизни ея отца, возвращалась къ сему послѣднему, обѣщалась посвятить ему всю свою жизнь и содержать его своими трудами. Брантъ, удивленный, безмолвный, чувствуетъ, что слеза омочаетъ его рѣсницы, онъ разкаевается въ ту же минуту, но взоры его встрѣчаются со взорами Кретли, и онъ приходитъ въ себя. Такимъ-то образомъ страсти развращаютъ и портятъ самые чувствительныя сердца, такимъ-то образомъ способствовали они созженію Трои, и можетъ быть многихъ другихъ городовъ, о которыхъ бы я сталъ съ вами говорить, ежели бы не угодно было порутчику Омару сжечь Александрійскую библіотеку.
   День начиналъ показываться; Брантъ почтительный въ досаду самому себѣ, едва осмѣлился сказать нѣсколько словъ дѣвицѣ Гейдельбергъ. Эта прелестная дѣвица, изнемогая подъ бременемъ своей горести, склонила голову на колѣна ея отца; она уступила силѣ природы, и сонъ овладѣлъ ею; отецъ ея, смотря на нее съ выраженіемъ нѣжнѣйшаго безпокойства, удерживалъ свое дыханіе, опасаясь, разбудивъ ее, возвратить къ чувствованію ея нещастія. Брантъ, не уважавшій ничего, уважалъ сонъ ея; онъ стоялъ въ отдаленіи и не почиталъ себя достойнымъ приближиться: это было успокоеніе невинности, прикрываемой щитомъ добродѣтели. Молодой человѣкъ, коего безпорядокъ дѣлалъ еще болѣе занимательнымъ, Вернеръ, покрытый пылью, обливаясь потомъ, приходитъ довершить эту сцену нещастныхъ. Онъ получилъ письмо, читалъ роковое приписаніе, едва далъ время осѣдлать свою лошадь, и поѣхалъ, полетѣлъ на крыльяхъ любви. Вернеръ пріѣзжаетъ, входитъ на дворъ, и не видитъ ничего, кромѣ горящихъ развалинъ скромнаго убѣжища красоты. Коляска обращаетъ его вниманіе, онъ подходитъ... Достойнѣйшая, любезнѣйшая изъ женщинъ спала, почти полунагая.... Онъ вскрикаетъ, проклинаетъ фортуну, которая разрушила въ минуту пріятнѣйшія его надежды. Брантъ слышитъ сіи упреки раздающимися во глубинѣ его сердца, онъ не смѣетъ поднять глазъ, обвиняетъ себя, унижается, и чувствуетъ себя достойнымъ справедливо проклятій Вернера. Это виновной, который хотѣлъ избѣгнуть угрызеній совѣсти, и коего угрызенія преслѣдуютъ, давятъ, раздираютъ.
   Голосѣ Вернера, этотъ, голосѣ, проницавшій сначала въ душу, извлекаетъ его любовницу изъ глубокаго забытія. Она оборачивается къ нему, смотритъ на него горестно, протягиваетъ ему руку, сжимаетъ его руку, и не оставляетъ ее. Увы! въ первой еще разѣ рука сія сжимаетъ руку любовника, столь справедливо обожаемаго. Вернеръ, приведенный въ восторгѣ, предается слѣпо прелести, которая его увлекаетъ; покровъ мечты скрываетъ отъ него его нещастіе. Время протекаетъ, и Вернеръ, облокотясь на коляску, держитъ еще эту руку, которую осмѣливается покрывать поцѣлуями, и которую не думаютъ отнимать у него. Г. Гейдельбергъ, смягченный, держалъ другую руку своей дочери, и прижималъ ее къ своему сердцу: никто не говорилъ ни слова, и между тѣмъ понимали другъ друга.
   Было давно уже утро и ни на что еще не рѣшились. Брантъ въ робости и смущеніи подходитъ, и произноситъ сначала, запинаясь, почти не внятныя слова. "Вы не можете оставаться здѣсь долѣе," сказалъ онъ наконецъ такъ, что могъ быть услышанъ. "Я хочу отвести васъ въ замокъ Фельсгеймъ." При семъ имяни дѣвица Гейдельбергъ отворотила голову съ выраженіемъ глубочайшей горести. "Я знаю теперь, возражаетъ Вернеръ, кто тотъ человѣкъ, которой предлагаетъ вамъ свою руку Онъ богатъ, а я не имѣю ничего: вы не должны колебаться."
   Нѣжная любовница оборачивается къ нему, обнимаетъ его, и покрываетъ лице его слезами.... "Я понимаю васъ, говоритъ Вернеръ. Сердце мое раздирается также какъ и ваше, но я васъ люблю для васъ самихъ, и никогда не отдалю отъ пути долга, ужасная бѣдность угрожаетъ нашему родителю: и такъ не много, а имъ надлежитъ вамъ заняться. Искусства, служащія къ украшенію, не употребительны въ нижней Саксоніи, и вы не можете наложить на себя какого бы ни было отнятія, въ коемъ бы я не сталъ упрекать себя: удалясь только отъ васъ, могу я доказать вамъ мою любовь и уваженіе. Бракъ есть союзъ, священной въ обществѣ, и бракъ, приличествующій по обстоятельствамъ, достоинъ уваженія всякаго человѣка, которой не имѣетъ привычки къ пороку." Силы Вернера изтощились, онъ ослабѣвалъ; онъ чувствуетъ это, вырывается изъ объятій своей любовницы, и удаляется поспѣшно.
   Брантова лошадь была запряжена въ коляску; сильной ударъ бичемъ приводитъ въ движеніе скромной экипажъ. Дѣвица Гейдельбергъ протягиваетъ руки къ колыбели своего дѣтства, о коемъ оставалось только одно воспоминаніе; она упадаетъ навзничь, коляска останавливается. "И такъ, ты хочешь, сказалъ отецъ ея съ глубокимъ вздохомъ, оставить меня жестокости моей участи! Поѣзжайше, говоритъ она Бранту, поѣзжайте. Все кончено, мнѣ должно пожертвовать собою. Ахъ! родитель мой, вы не знаете чего мнѣ это стоитъ, и не узнаете о томъ никогда...." Брантъ понуждалъ свою лошадь. Онъ чувствовалъ необходимость удалить дѣвицу Гейдельбергъ отъ тысячи предметовъ, кои могли ослабить ея мужество, и имѣть вліяніе на ея вознамѣреніе. Отъ времени до времени онъ оборачивался къ ней, и таково есть владычество добродѣтели, что великодушная сія дѣвица внушила въ него почтеніе уваженіе, которые никогда не измѣнились.
   Блекедъ показывается. Трудно было миновать этотъ городѣ, а Брантъ не хотѣлъ подвергать дѣвицу Гейдельбергъ злобнымъ взорамъ любопытствующихъ. Впрочемъ, онъ думалъ о свиданіи своемъ съ Коммендантомъ, и остановился на гласисѣ. Сошедъ на землю, онъ идетъ поднявъ носъ вверьхъ и не видя никого. "Кого вы ищете, Г. Брантъ, спросила у него Кретля.-- Бездѣльника, которой долженъ имѣть со мной поединокъ, и которой не хочетъ вытти.-- Ежелибъ я не опасалась вашего гнѣва, Г. Брантъ, то я бы призналась.-- Признайтесь, сударыня, малѣйшее изъ вашихъ признаній, должно всегда имѣть снисхожденіе.-- Письмо ваше не было отдано.-- Какъ это.-- Жизнь ваша для насъ весьма драгоцѣнна.... А честь и того болѣе, возражаетъ Брантъ подходя къ городскимъ стѣнамъ.-- "Г. Брантъ, Г. Брантъ, вы оставляете Госпожу мою въ такомъ состояніи, а вы одни можете оказать ей услугу.-- Иду, сударыня, иду, и не оставлю уже ея болѣе. Я раздѣлаюсь съ моимъ Коммендантомъ въ другой разъ." Брантъ хотѣлъ уже сѣсть на лошадь, какъ вдругъ является незнакомецъ; съ нимъ была большая связка: вѣроятно усумнятся отъ кого бы это. Любовь думаетъ обо всемъ, предвидитъ все; она обогащается своими пожертвованіями, Вернеръ изтощилъ слабыя свои средства, чтобъ снабдить необходимымъ нуждамъ. Это было простое, но прекрасное платье; бѣлье нѣсколько смятое, но ослѣпительной бѣлизны; полное платье для Барона, нѣсколько бутылокъ Малаги и холодныхъ паштетовъ, и два червонца въ маленькомъ кожаномъ мѣшкѣ, внизу коего находилась записка, содержащая только сіи слова: "Вотъ все то, что я могъ сдѣлать." Дѣвица Гейдельбергъ поцѣловала записку, и положила ее къ своему сердцу. Сколь драгоцѣнна была эта записка! Письма ей предшествовавшіе учинились добычею пламени.
   Кретля одѣла свою Госпожу; платье пристало къ ней удивительно; любовь снимала мѣрку для онаго. "Ахъ! я стану беречь его во всю мою жизнь, сказала дѣвица Гейдельбергъ.
   Кретля подала ей стаканъ вина и кусокъ курицы. "Мнѣ не нужно ничего, отвѣчала она.-- Но вы должны подумать о томъ, что отъ имени Г. Вернера предлагаю я вамъ это.-- И такъ подай..... Бѣдной Вернеръ, ты хочешь, чтобы я жила.... Я повинуюсь, я перенесу мою участь. И она отвѣдала нѣсколько.
   Въѣхали въ Блекедъ. Чувствительная Софія, отдернула нѣсколько занавѣски въ коляскѣ; она смотрѣла на всѣ окошки, зависть скрыла отъ нее Вернера, которой желалъ увидѣть ее въ то время какъ она доѣдетъ, и вскричалъ задушаемымъ голосомъ; "Прощай "навсегда."
   Брантъ, волнуемый совершенно противоположными чувствованіями, думалъ только о безчестіи, каковое онъ потерпѣлъ въ этомъ городѣ. Положивъ руку на саблю, и взведя курки своихъ пистолетовъ, онъ пѣлъ во все горло, слѣдующій куплетъ стараго Саксонскаго романса:
   
   На Марсовыхъ поляхъ я взросъ, среди побѣдъ,
   Питаемъ славою съ моихъ юнѣйшихъ лѣтъ;
   Герои храбрые! къ себѣ васъ ожидаю,
   Вздвъ въ руку я копье, наличникъ опускаю;
   Явитесь и оно дней вашихъ нить прерветъ,
   И лавры новые въ пути моемъ пожнетъ"
   
   Г. Маіоръ, разпѣвая, смотрѣлъ пристально на Кретлю, и казалось хотѣлъ ей сказать: Я вызываю моего Комменданта. Мнѣ кажется, что меня слышатъ во всѣхъ концахъ города, а этотъ бездѣльникъ глухъ. Кретля показывала видъ, которой какъ бы отвѣчалъ: Кто осмѣлится подраться съ тобою? самъ ч... развѣ. Коляска выѣхала изъ Блекеда, прежде нежели Брантъ, которой любилъ приключенія, могъ доставить себѣ и малѣйшій къ тому случай.
   Было по крайней мѣрѣ часъ, какъ потеряли изъ виду колокольни, и Софія все еще искала ихъ сквозь окошечка, находившагося въ заду коляски; Баронъ, любившій много Малагу, не щадилъ ее, и вскорѣ заснулъ. Кретля продолжала Брантовъ романсъ, а сей послѣдній билъ такту, хлопая своимъ бичемъ, (ибо не вездѣ находятся литавры, чтобъ заглушать слушателей), какъ вдругъ экипажъ въѣхалъ въ Винсенской лѣсъ.
   Сколь необходимая вещь, лѣсъ, для сочинителей романовъ. Сколько нуженъ онъ имъ, когда въ немъ находится ихъ героиня! какъ умножаются приключенія подъ ихъ плодотворнымъ перомъ. Вѣтры свистятъ, дубы вырываются съ корнемъ, относятся далеко, и увлекаютъ все на пути ихъ. Дождь льется ручьями, источники составляются, увеличиваются, поднимаютъ героиню, влекутъ его въ глубину пропасти, и она не разбиваетъ себѣ головы, потому что нужна для развязки. Она остается висящею на скалѣ, и безпорядокъ ея и блѣдность дѣлаютъ ее еще болѣе трогательною. Разбойникъ, встрѣтившійся съ нею влюбляется въ нее, схватываетъ ее, и относитъ въ свою пещеру, удобно могутъ понять, что, героиня есть самая добродѣтель, и что она отягчаетъ проклятіями разбойника, которой хочетъ принести ее на жертву скотской своей страсти, удобно также поймутъ и то, что въ ту минуту, когда онъ хочетъ совершить свое злодѣйство, любовникъ является весьма кстати, чтобъ разбить черепъ дерзновенному, угадаютъ также и то, что звукѣ огнестрѣльнаго оружія привлекаетъ сообщниковъ убитаго, которые схватываютъ убійцу, и заключаютъ въ самую ужасную пещеру, между тѣмъ какъ намѣреваются опредѣлить ему достойную казнь. Красавица приходитъ въ отчаяніе при стукѣ ужасныхъ дубовыхъ дверей, которые вертятся со скрыпомъ на своихъ ржавыхъ петляхъ. Она видитъ змѣй, упадающихъ со свода, и покрывающихъ охладѣвшіе члены ея любовника; видитъ жабъ, кои прыгаютъ ему на ногу, летучихъ мышей, которыя осыпаютъ его, и все это снабжаетъ ихъ предметомъ для пышнаго монолога. Съ своей стороны любовникъ, которой опасается относительна непорочности своей дамы, и которой не можетъ пережить своего безчестія, колотится тихонько головою объ дверь своей тюрьмы. Онъ разбилъ бы ее охотно, но онъ всѣмъ еще обязанъ той, которая получила клятву его въ вѣрности. Между тѣмъ съ него уже готовы содрать кожу, а даму его мыслей принесть на жертву ярости, или скотской страсти, какъ вдругъ слышенъ ужасный шумъ. Нѣкогда это былъ кузнецъ, производившій этотъ стукѣ, нынѣ же дьяволъ, ожидающій послѣднюю свою жертву, и которой предупреждаетъ ее, потому что нетерпѣливъ схватить свою добычу. Разбойники изчезаютъ, и уходятъ чрезъ замочныя щелочки, что производитъ непредвидѣнную, удивительную и въ особливости весьма вѣроподобную развязку. Печатной станокъ дѣйствуетъ, удивительное произведеніе умножается, а щеголихи, которыя его читаютъ имѣютъ нервные припадки, а драматическіе сочинители переворачиваютъ предметъ по своему мнѣнію. Здѣсь видятъ его въ пантомимѣ, далѣе изъ него дѣлаютъ трагедію въ прозѣ; а журналисты, которые видятъ все, вопіютъ противъ декорацій, и говорятъ худо о сочиненія.
   Что касается до насъ, то мы, не желая никого безпокоить, и еще иенѣе нашихъ читателей, просимъ простить намъ это разглагольствіе. Выдемъ изъ Винсенскаго лѣса, также какъ мы и вошли въ оной, насладимся пріятностями прекраснаго вечера, послушаемъ сельскаго пѣнія дровосѣка, которой возвращается весело съ вязанкой за плечьми и съ топоромъ въ рукѣ, улыбнемся на жену его и дѣтей, ожидающихъ его сидя на порогѣ, и кои узнаютъ его сквозь листья, бѣгутъ къ нему, освобождаютъ отъ ноши, и обнимаютъ по очереди. Послѣдуемъ за ними подъ ихъ сельскую крышу. Доброй отецъ садится въ большихъ креслахъ, старшій его сынъ снимаетъ съ него сапоги, дочь облокотившись на спинку его креселъ, отираетъ потъ съ его лба, жена его ставитъ на столъ похлебку, вокругъ коей помѣщается щастливое семейство. Ужинъ умѣренной, но онъ приправленъ любовію и веселостію. Дѣти удаляются въ уголъ, и засыпаютъ на свѣжей соломѣ. Мать съ робкимъ видомъ подходитъ въ свою очередь; ей то предоставилъ Францъ пріятнѣйшія ласки, ей одолженъ онъ щастіемъ, что онъ отецъ. Онъ ведетъ ее къ скромному своему ложу, лампа задувается, и супружеское цѣломудріе задергиваетъ занавѣсъ.
   Между тѣмъ возвратимся къ Барону Фельсгейму, коего мы забыли съ давняго времени, безъ уваженія къ его достоинству и отмѣннымъ качествамъ. Въ продолженіе отсутствія Бранта онъ жилъ весьма трезво, потому что его кухарка, которая оборачивала удивительно кострюлю, не могла такъ удобно поворачивать Барона, когда онъ находился въ несостояніи помогать, себѣ нѣсколько. Что касается до тѣлохранителей, то они были способны только на то, чтобъ вывихнуть совсѣмъ дряхлые члены; и такъ противъ воли надлежало пить умѣренно въ продолженіе сутокъ. Онъ надѣялся вознаградить себя въ полной мѣрѣ за продолжительное сіе воздержаніе съ вѣрнымъ своимъ Маіоромъ, но Маіоръ не пріѣзжалъ. Генералиссимусъ заставлялъ возишь себя изъ комнаты на крыльцо, а съ крыльца къ башнѣ; онъ смотрѣлъ, прислушивался; топотъ многихъ лошадей слышался постепенно; Баронъ слушалъ снова, онъ улыбался, и лошадь проѣзжая уносила съ собою надежды его и веселость. Послѣ обѣденное время проходило такимъ же образомъ, ночь наступала, и онъ, уставши бѣситься, браниться и курить трубку, и мучимъ ч... скою жаждою, принимался за милую свою бутылку. Въ одно изъ таковыхъ пріятныхъ занятій, вдругъ слышитъ онъ внятно, что подъемной мостъ дрожитъ подъ колесами. Онъ не ожидалъ, чтобъ кто нибудь пріѣхалъ къ нему въ экипажѣ, и продолжалъ праздновать съ милою своею фляжкою.
   Пажъ прерываетъ его въ сихъ важныхъ занятіяхъ, пришедъ доложить ему, что пріѣхалъ Г. Маіоръ, которой велъ съ собою Г. Гейдельберга и дочь его. Баронъ открываетъ лысую свою голову, кланяется съ самымъ пріятнымъ видомъ, каковой только онъ могъ принять на себя, и съ бутылкою въ рукѣ, дѣлаетъ дѣвицѣ Гейдельбергъ привѣтствіе, изъ коего не поняла она ничего, но на которое отвѣчала учтиво и съ обыкновенною своею пріятностію.
   Садятся, и смотрятъ другъ на друга не говоря ни слова, какъ это всегда случается, когда мало извѣстны другъ другу, когда не любятъ другъ друга, и когда въ замѣшательствъ съ одной, и въ неудовольствіи съ другой стороны. Дѣвица Гейдельбергъ находилась въ задумчивости, устремивъ глаза въ землю, и взглядывала иногда украдкою на Барона, коего лѣта, дряхлость и неловкость имѣли странную противоположность съ любезными качествами Вернера. Она сравнивала горестную участь, ей назначенную, съ прелестной будущностію, которая блеснула на минуту въ глазахъ ея, и изчезла невозвратно. Сердце ея стеснилось, слеза омочила ея вѣжды; она посмотрѣла на своего отца, и пришла опять въ себя, такъ что никто того непримѣтилъ.
   Баронъ слушалъ внимательно повѣствованіе Г. Гейдельберга, которой пересказывалъ ему самымъ плодовитымъ образомъ, какъ загорѣлось у него въ кухнѣ, потому что онъ не радѣлъ заставлять чистить трубу; Кретля, раздѣлявшая трудное положеніе своей Госпожи, пересказывала ей на ухо сказки, показывая видъ, что желала развеселить ее послѣ трудности дороги; Брантъ бѣгалъ по деревнѣ, суетился, покупалъ, или бралъ все то, что почиталъ нужнымъ для спокойствія и удовольствія дѣвицы Гейдельбергъ. Благодаря его неутомимому усердію, посредственной ужинъ и постеля были готовы къ полуночи. Онъ предвидѣлъ все, даже до малѣйшій бездѣлицы; иногда дѣвица Гейдельбергъ, у коей онъ стоялъ за стуломъ, оказывала нѣкоторой знакъ удовольствія, то онъ смотрѣлъ на Барона, смѣясь громко и потирая руки. Сей послѣдній смотрѣлъ пристально на любезную дѣвицу, но взоры его не означали ничего; Баронъ Гейдельбергъ ужиналъ во всемъ понятіи этого слова; Кретля спала подлѣ огня, а старательной Брантъ, наливалъ пить всѣмъ, выключая своего Господина, которой примѣтилъ наконецъ, что онъ не имѣлъ передъ собою ничего, кромѣ стакана воды. Онъ насупилъ брови, поднялъ усы, и протянулъ къ Бранту оставшуюся у него руку, вооруженную огромнымъ сосудомъ. "Въ васъ столько же ума какъ и въ робенкѣ, сказалъ ему Брантъ въ полголоса, не растеряйте и послѣдній." Баронъ посмотрѣлъ на него съ удивленнымъ видомъ. "Ну, развернитесь, продолжаетъ Брантъ, скажите смѣшное словцо, или что нибудь веселинькое: вы неподвижны и холодны, какъ сорока осьми фунтовая пушка, изъ которой не стрѣляли цѣлыя шесть недѣль." Баронъ, выведенный изъ оцѣпененія этою рѣчью, сказалъ прелестной своей сосѣдкѣ нѣсколько грубыхъ и обыкновенно употребляемыхъ словъ, которыя не значатъ ничего, ежели не способны сказать что-нибудь сносное, на что дѣвица Гейдельбергъ отвѣчала односложными словами, усиливаясь скрыть вздохи, которые у нее вырывались противъ воли, смотря на глупость человѣка, коего она принуждена была почитать. "Такъ-какъ не пьютъ, говоритъ Баронъ, то не чего дѣлать лучшаго, какъ.... Удалиться, прерываетъ дѣвица Гейдельбергъ." Всѣ были согласны въ этомъ мнѣніи, и по причинамъ весьма различнымъ. Баронъ надѣялся кончить свой ужинъ въ постелѣ; Г. Гейдельбергъ имѣлъ только нужду въ покоѣ: дочь его желала быть на единѣ съ Кретлею, ибо находятъ нѣкоторое облегченіе говорить о своихъ печаляхъ. Кретля и Брантъ имѣли также свои причины, въ слѣдствіе того Брантъ приготовилъ постели. Но по простому приглашенію дѣвицы Гейдельбергъ, онъ перенесъ ту, которую назначалъ для Кретли, безъ ропоту и сопротивленія; онъ даже находилъ нѣкоторое удовольствіе пожертвовать ей пріятностями этой ночи.
   И такъ, Брантъ легъ подлѣ своего Господина. Онъ нашелъ его, занимающагося бутылкою, и сдѣлалъ ему опять сильной выговорѣ. "Мнѣ кажется, сказалъ Баронъ, что ты хочешь меня взять въ свою опеку.-- Для васъ это очень нужно, не стыдно ли вамъ думать только о томъ, чтобъ напиться когда въ вашемъ домѣ находится дѣвица Гейдельбергъ? Знаете ли вы, что это сокровище, которое я вамъ привезъ?-- Сокровище, которое умалитъ ч.... ки мое имѣніе, ежели я васъ всѣхъ буду слушать. Отецъ не вбилъ ли себѣ въ голову, что я выстрою его домъ?-- Безъ сомнѣнія, вамъ должно его выстроить.-- А по какой причинѣ, государь мой?-- Потому что я сжегъ его.-- Прекрасно! и такъ ты думаешь, что я обязанъ платить за твои глупости?-- Я былъ вашъ уполномоченный, объ васъ не хотѣли и слышать, и такъ надлежало сжечь невѣстинъ домъ, чтобъ принудить ее перемѣститься сюда.-- Все это очень хорошо, но я не намѣренъ ничего строить.!-- И такъ тесть Барона Фельсгейма долженъ спать въ полѣ.-- Я дамъ ему старыя палатки, которыя лежатъ на чердакѣ, и онъ разобьетъ ихъ.-- Изъ нихъ надѣлали рубашекъ вашимъ пажамъ и тѣлохранителямъ.-- Итакъ онъ можетъ проводить ночь на диванѣ.-- Дѣвица Гейдельбергъ обожаетъ своего отца, сдѣлайте что-нибудь для нее, и она найдетъ васъ прекраснымъ какъ -- какъ ангела. Окажите нѣсколько великодушія.... Баронъ, оставьте Г. Гейдельберга при себѣ.-- И такъ безъ сомнѣнія я долженъ жениться на всей фамиліи, не правда ли?-- И такъ, хорошо я возьму за себя отца.-- Дьяволъ.-- Вы должны давать ему вина и ветчины, а я стану одѣвать его изъ своего жалованья, и всякое воскресенье онъ найдетъ у себя въ карманѣ на что погулять въ кофейномъ домѣ. Никто не скажетъ, чтобы отецъ дѣвицы Гейдельбергъ имѣлъ въ чемъ-либо недостатокъ, до тѣхъ поръ какъ Брантъ можетъ разполагать своими деньгами. Прощайте, Генералъ." Брантъ относитъ бутылку на край комнаты, онъ гаситъ стаканомъ свѣчу, и засыпаетъ не слушая своего Генерала, которой ворчалъ сквозь зубы, но внутренно чувствовалъ, что Брантъ говорилъ правду.
   Просыпаются рано съ свѣжими мыслями. "Любезной другъ, говоритъ Баронъ, я разсердилъ тебя вчера.-- Очень.-- Ты неистратишь ни копѣйки изъ твоего жалованья" -- Какъ вамъ угодно.-- "Вы не истратите ни копѣйки изъ вашего жалованья, государь мой.-- Предоставьте мнѣ доброе дѣло, это будетъ первое въ моей жизни.-- Ч.... возьми, и такъ не хотятъ меня слушать, когда я говорю. Я тебѣ сказалъ, что ты не истратишь ни копѣйки изъ твоего жалованья. Не прилично чтобы негодяй лакей захотѣлъ превосходить въ щедрости своего господина.-- Лакей! лакей! возражаетъ Брантъ съ краснорѣчіемъ чувствованія. Я былъ вашимъ товарищемъ, когда сражался подлѣ васъ, и закрывалъ васъ моимъ тѣломъ; я былъ вашимъ другомъ, съ того времени какъ вы сдѣлались дряхлы, будучи еще молодъ, я могъ бы подумать о своемъ щастіи, и однакожь я занялся одними только вами. Неблагодарность ваша убиваетъ меня.... Ты плачешь мой другъ!-- Слезы эти проливаемы мною въ первой еще разъ, и это слезы отчаянія. Я отдалъ бы жизнь мою, чтобъ только перевѣдаться съ вами.-- Не почишаеть ли ты меня трусомъ, неспособнымъ рѣшиться на то? Бери твои пистолеты и подай мои, разобьемъ себѣ головы какъ храбрые люди, или обними стараго твоего товарища. Ты видишь, что я умѣю признавать и поправлять свои обиды. Этого довольно, этого уже слишкомъ," сказалъ Брантъ, бросаясь въ его объятія; онъ прижалъ его къ своей груди, и слезы его смѣшались со слезами Барона. "Пошли за нотаріусомъ, возражаетъ сей послѣдній, пускай онъ напишетъ все, что нужно для Г. Гейдельберга, его дочери и для тебя: я подпишу все не читая."
   Брантъ не прежде успокоился, какъ тогда, когда было соглашенось въ пунктахъ къ величайшему удовольствію Барона. Это былъ пылкій человѣкъ, которой рѣшался не подумавъ, признавалъ свои ошибки уже по учиненіи оныхъ, и поставлялъ все свое щастіе, чтобъ поправить оныя.
   Оставалось только сдѣлать приданое. Дѣвица Гейдельбергъ прекрасная и безъ уборовъ, желала только сохранить, запереть и смотрѣть платье, полученное ею отъ Вернера: Брантъ, которой прилѣпился сильно къ ней, хотѣлъ, чтобъ она была одѣта сообразно своему достоинству и имѣнію Барона. И такъ онъ взялъ изъ своего кармана то, что у него оставалось отъ сокровища, и полагаясь совершенно на вкусъ Кретли, поѣхалъ вмѣстѣ съ нею въ Люнебургъ. Поѣздка продолжалась три дни, потому что занимались и другимъ чѣмъ, кромѣ приданаго. Неутомимой Брантъ примѣтилъ наконецъ, что срокъ кончился, и они возвратились въ замокъ.
   Сіи частыя свиданія имѣли послѣдствія, которыя легко угадать. Кретля не тщеславилась тѣмъ, и стянула талію, а Брантъ подражалъ ея скромности, не оказывая большаго вниманія къ этому маленькому приключенію. Это былъ одинъ изъ тѣхъ людей, кои имѣютъ щастливое разположеніе не заниматься тѣмъ, что послѣдуетъ завтра...
   Дѣвица Гейдельбергъ увидѣла, что наступалъ роковой день. Брантъ возвѣстилъ наступленіе онаго испаливъ весь оставшійся у него порохъ. Нетерпѣливый доказать свое знаніе, и уваженіе, какое онъ имѣлъ къ новобрачной, онъ разставляетъ пажей передъ уборною; тѣлохранители стоятъ подъ ружьемъ по лѣстницѣ; поселяне, имѣя на груди щиты гербовъ, раздѣленныхъ на четыре части, Фельсгейма и Гейдельберга, и поселянки въ праздничныхъ платьяхъ, держа сплетенныя лавры и мирты, занимаютъ дворъ; капелла же была украшена цвѣтами.
   Баронъ надѣлъ бѣлую рубашку и праздничное платье; усы его и остатокъ волосъ были бѣло напудрены. Желая дашь себѣ на минуту нѣкоторой видъ юности, онъ замѣнилъ свои кресла клюкою, обшитою гарнитуромъ. Ковыляя, пришелъ онъ въ комнату невѣсты, и подалъ ей руку. Надлежало пожертвовать собою, и она послѣдовала за нимъ къ олтарю.
   Священникъ начинаетъ обрядъ. Печальной Софіѣ подсказываютъ, что она должна отвѣчать. Что могла она видѣть и слышать? Это была невинная жертва, на которую занесенъ былъ роковой ножъ, отворачивающая голову, и позволяющая поразить себя.
   Священныя слова были произнесены. Дѣвица Гейдельбергъ не существуетъ уже болѣе; она умерла для Вернера: безмѣрное пространство отдѣляетъ ее отъ того, которой былъ для нее столько любезенъ. Она становится Гжею. Фельсгеймъ, и обращаясь къ своему супругу, говоритъ ему съ величественнымъ спокойствіемъ: "Я знаю важность обязанностей, которыя на себя налагаю; я исполню ихъ всѣ. Я въ томъ увѣренъ, сударыня, отвѣчаетъ учтиво Баронъ, и они идутъ въ комнаты.
   Баронъ, коего титло супруга сдѣлало нѣсколько смѣлымъ, и которой впрочемъ не имѣлъ недостатка въ нѣкоторомъ хорошемъ разположеніи, сказалъ наконецъ своей супругѣ нѣсколько порядочныхъ словъ. Она отвѣчала на то, съ пріятностію и уваженіемъ, которое женщина съ благородными чувствованіями должна имѣть всегда къ своему мужу, какой бы онъ ни былъ, и при каждомъ словѣ новобрачной, Баронъ находилъ себя болѣе развязнымъ, и изъяснялся съ большею удобностію. Онъ нашелъ даже тѣ щастливыя, и сильно ощущаемыя выраженія, которыя произвели улыбку на розовыхъ устахъ его супруги. Брантъ не могъ удержать тогда своей радости; онъ подошелъ къ ней, и сказалъ ей въ полголоса. "Вы сдѣлаете изъ него все, что вы хотите. Вы дарите жизнію и смертію при одномъ взглядѣ." Улыбка снизхожденія была цѣною привѣтствія.
   Баронъ поклялся своей супругѣ, что изъ уваженія и по любви къ ней, онъ не будетъ ничего пить въ этотъ день, и что всего удивительнѣе, сдержалъ свое слово. Чѣмъ скорѣе приближалась ночь, тѣмъ болѣе онъ смотрѣлъ на прекрасную свою Бароншу; а чѣмъ болѣе смотрѣлъ на нее, тѣмъ менѣе думалъ о томъ, чтобъ пить; Баронша же, которая не отдавала себѣ отчета въ томъ, что она думала, но которая впрочемъ не могла сомнѣваться, чтобъ Баронъ, не смотря на его дряхлость, могъ довольствоваться только простымъ титломъ супруга, увидѣла не безъ нѣкотораго содроганія, что онъ всталъ изъ застола, и пошелъ съ Брантомъ.
   Новобрачная, по обыкновенію, была отведена своимъ отцомъ, которой не имѣлъ привычки напиваться одинъ, и былъ противъ воли столько же воздерженъ, какъ и зять его. Послѣ употребляемаго привѣтствія, пожелали новобрачнымъ доброй ночи, и удалились.
   Было давно уже утро, когда новобрачныя проснулись. Завтракали подлѣ постели Барона; онъ былъ слабъ, и не хотѣлъ ни за что приняться. Гжа. Фельсгеймъ имѣла томный видъ, столь трогательной въ молодой супругѣ; Г. Гейдельбергъ былъ скроменъ и молчаливъ. Брантъ, поднявъ носъ и вытянулъ колѣнки, ходилъ взадъ и впередъ. Кретля, облокотившись на спинку креселъ ея Госпожи, дѣлала нескромныя поздравленія, которыя суровой взглядѣ, брошенный на нее, заставилъ ее вскорѣ прекратить.
   Завтракъ вскорѣ кончился и всѣ вышли, выключая Бранта, которой приступилъ къ туалету Барона. Сколь велико было удивленіе одного и другаго. Новобрачный былъ безъ движенія, онъ имѣлъ только употребленія языка. Брантъ оборачиваетъ его, третъ, трясетъ; безполезныя усилія, съ нимъ послѣдовалъ параличъ. "Какое нещастіе! сказалъ Баронъ, послѣ всего со мною случившагося мнѣ надлежалобъ быть безсмертнымъ! Генералъ, отвѣчалъ Маіоръ, удерживая свои слезы, мы рождены умереть: смерть для всѣхъ неизбѣжна; но пріятно умереть на лаврахъ." Брантъ вышелъ, чтобъ увѣдомить Госпожу о горестномъ положеніи ея супруга. На дорогѣ встрѣчается онъ съ Кретлею, беретѣ ее за руку, поднимаетъ глаза къ небу, и даетъ свободное теченіе слезамъ своимъ.
   

ГЛАВА IV.
БАРОНЪ УМИРАЕТЪ; ЕГО ПОГРЕБАЮТЪ; БАРОНЕТЪ ЗАСТУПАЕТЪ ЕГО МѢСТО.

   Предчувствія Бранта были весьма основательны. Горячка отъ изтощенія присоединилась вскорѣ къ параличу. Привилигированные губители человѣческаго рода были призваны, и единогласно объявили, что Баронша долженствовала приготовиться къ вѣчной разлукѣ. Безъ сомнѣнія она была далека отъ того, чтобъ имѣть любовь къ своему супругу, однакожь первое ея чувствованіе было совершенно посвящено благоприличію. Баронъ имѣлъ существенные недостатки, которые она не могла скрыть отъ себя; но онъ былъ ея благодѣтель. Правда, что за него вышли по принужденію. Но ему одолжены были всѣмъ.... всѣмъ, даже надеждою принадлежать нѣкогда.... Не смѣли, произнести его имяни, но обожаемое его изображеніе показывалось вдали, украшенное еще прелестями надежды.
   Гжа. Фельсгеймъ преодолѣвала сіи пріятныя движенія, коихъ жаръ, ужасалъ ее иногда. Пораженная святостію должностей, которыя на себя наложила, она хотѣла исполнить ихъ со всею точностію. Находясь безотлучно при Баронѣ, она имѣла о немъ попеченія, и оказывала ему то трогательное уваженіе, которое хотя и не походитъ на любовь, но однакожъ весьма пріятно. Руки ея приготовляли лѣкарства и подавали ихъ больному, и въ сіи минуты, въ которыя природа чувствуетъ приближеніе бѣдственнаго разлученія, гдѣ все, даже самая надежда, погасаетъ въ сердцѣ человѣка, Гжа. Фельсгеймъ употребляла то пріятное краснорѣчіе, тѣ утѣшенія, которыя хотя и не убѣждаютъ, но кои всегда пріятно слушать. Супругѣ ея слушалъ ее, и не отвѣчалъ ни слова. Онъ смотрѣлъ на нее съ горестнымъ видомъ, коимъ выражалось: она жалѣетъ обо мнѣ, что можетъ она болѣе этого.
   Брантъ, которой провелъ около тридцати лѣтъ съ Барономъ, и раздѣлялъ съ нимъ опасности, подвиги и слабости, Брантъ, которой былъ рожденъ съ превосходнымъ сердцемъ, но предоставленъ единымъ внушеніямъ природы, унылый, блѣдный и внѣ себя, бѣгалъ по всѣмъ комнатамъ въ замкѣ, и всюду, гдѣ только находился одинъ, проливалъ неизсякаемые източники слезъ. Грудь его вздымалась, рыданія задушали его, и ежели онѣ слышалъ какой шумъ, то убѣгалъ, дабы въ другомъ мѣстѣ излить печаль свою. Онъ почелъ бы себя обезчещеннымъ, ежелибъ имѣлъ свидѣтелей. Храброй человѣкѣ! ты умѣешь только сражаться, побѣждать, и не знаешь, что чувствительность есть драгоцѣннѣйшій даръ изъ всѣхъ даровъ природы.
   Недѣля протекла, и больной увядалъ съ минуты на минуту. Гжа. Фельсгеймъ и Кретля находились при немъ безотлучно въ день, Брантъ заступалъ ихъ мѣсто ночью. Однажды онъ приходитъ въ обыкновенной часъ; Баронша не намѣрена была удалиться, и хочетъ отослать Бранта. "Я неоставлю его такъ какъ и вы, сказалъ онъ, я жилъ съ нимъ, и желаю быть при его смерти." Онъ стоитъ неподвижно съ сложенными крестѣ на крестъ руками, и обративъ взоръ на Барона, которой съ трудомъ разкрываетъ глаза, и говоритъ едва внятнымъ голосомъ: "Другъ мой, обними меня въ послѣдній разъ." Брантъ упадаетъ подлѣ смертной постели, онъ схватываетъ руку, лишенную чувствованія, и покрываетъ ее поцѣлуями; рука, которую онъ жметъ, не отвѣтствуетъ уже на то его рукѣ: онъ встаетъ, губы его прилѣпляются къ губамъ Барона. Казалось, что онъ хотѣлъ оживить его своимъ дыханіемъ, и сообщишь ему новую жизнь.
   "Довольно говоритъ ему Г. Фельсгеймъ, вели подойти моей супругѣ." Баронша, отъ природы чувствительная, сидя въ большихъ креслахъ, смотрѣла и слушала столько, сколько собственное движеніе могло ей то позволить. Брантъ равняется съ нею въ сердце Барона, и она ни мало тѣмъ не обижается: она была супругою одну только ночь, а Брантъ былъ человѣкъ, которой находился съ нимъ во всю его жизнь. Она встаетъ, подходитъ. "Я употребилъ во зло ваше нещастіе говоритъ супругъ ея, и вынудилъ вашу руку, простите ли вы мнѣ это?" Слезы были единымъ отвѣтомъ. "Я имѣю, по крайней мѣрѣ то утѣшеніе, что могу обезпечить васъ въ имѣніи. Ежели вы сдѣлаетесь матерью, то скажите нѣкогда вашему дитяти, что у него былъ отецъ, конторой не имѣлъ щастія прижать его въ своихъ объятіяхъ. Внушите ему ваши добродѣтели, ваши любезныя качества... Я оставляю васъ попеченіямъ Бранта; вознаградите его за меня... Простите... я... я..." Смерть поразила его.
   Г. Гейдельбергъ и Кретля удалили Гжу. Фельсгеймъ отъ сихъ бездушныхъ остатковъ. Брантъ смо. тришъ на трупѣ не сводя глазъ онъ поднимаетъ голову, цѣлуетъ ее и говоритъ съ нею; часы протекаютъ, и его не могутъ отвлечь отъ этого. Священникъ приходитъ; онъ хочетъ положить Фердинанда XV въ гробницу его предковъ. Брантъ вынимаетъ саблю, отдѣляетъ верхнюю губу, и поднимая ее вверьхъ, говоритъ: "Вотъ тѣ усы, коихъ единой видъ заставлялъ трепетать нашихъ непріятелей; вотъ тѣ усы побѣдителя при Гокштедѣ, Рамиліесѣ и Мальплакетѣ; усы эти неразлучны со мною." Онъ цѣлуетъ ихъ почтительно, кладетъ къ сердцу, и выходитъ медленными шагами, склонивъ голову на грудь, и въ глубокомъ молчаніи.
   Брантъ забылъ о великолѣпіи, коимъ онъ единственно занимался при подобныхъ церемоніяхъ; выносъ былъ обыкновенной, но гробъ былъ орошенъ слезами дружества; чистой и истинной долгъ, которой малые получаютъ, замѣняемый нынѣ пустою пышностію, по которой можно только судить о богатствѣ наслѣдниковъ.
   Спустя три дни, послѣ того какъ Гжа. Фельсгеймъ отдала послѣдній долгъ своему супругу, Кретля приходитъ ей сказать, что пришелъ одинъ знакомой ей человѣкъ: это былъ садовникъ, вѣрный хранитель тайнѣ ея сердца. Онъ держалъ письмо, которое подалъ съ робкимъ видомъ, и которое приняли еще съ большимъ замѣшательствомъ. Очень знали чѣмъ обязаны были благоприличію, но могли ли не слушать своего сердца? Письмо было благопристойно и сообразно съ обстоятельствами. Въ немъ не находилось слова любовь, но все дышало чувствованіемъ, упоеніемъ; Гжа. Фельсгеймъ не знала должна ли она ободрять то, или охуждать. "Но его уже нѣтъ болѣе, сказала она по минутномъ размышленіи. Я обязана воздать долгъ его праху, но не обязана ли чѣмъ-либо и тому....?" И такъ она написала въ свою очередь. Желая быть осторожною, она умѣла быть только нѣжною.
   Легко могутъ подумать, что садовникъ не удовольствовался этимъ первымъ посольствомъ, и не усумнятся ни мало, что его не отсылали безъ отвѣта. Щастливое искуство, которое обманываетъ въ скукѣ отсутствія, для чего имя изобрѣтателя твоего не достигло до насъ? Признательность и любовь воздвигли бы ему олтари.
   Гжа. Фельсгеймъ вознамѣрилась наконецъ привести въ порядокъ свои дѣла. Брантъ могъ одинъ руководствовать ею въ этомъ хаосѣ. Не наблюдалось ни экономіи, ни порядка; годовой запасъ былъ издержанъ преждевременно; замокъ, въ коемъ не находилось ни мебелей, ни прочихъ принадлежностей, развалился; солдаты и пажи были совершенно безполезны для помѣщика и отяготительны для поселянъ. И такъ Гжа. Фельсгеймъ размыслила, что надлежало сначала преобразовать воинственный видъ ея дома. Брантъ противился тому чрезвычайнно, но Баронша сказала ему съ толь прелестнымъ видомъ, что для нее весьма пріятно будетъ, ежели онъ отпуститъ гарнизонѣ, что онъ согласился. И такъ бездѣльники эти были отпущены, получивъ каждой свое платье и десять флориновъ, а число обитателей въ замкѣ ограничилось старою кухаркою и Кретлею, которая продолжала служить Бароншѣ и Бранту, коего Баронша сдѣлала своимъ управителемъ.
   Призвали архитектора изъ Люнебурга. По прилѣжномъ осмотрѣніи всѣхъ частей замка, признано, что благодаря нерадѣнію владѣтелей его отъ Витикинда и до Фердинанда XV, надлежало пожертвовать на поправку его пятью, или шестью годами дохода. Архитекторъ уничтожилъ сомнѣніе предложивъ сломать замокъ. Предложеніе устрашило сначала, но архитекторъ присовокупилъ, что употребивъ камень, желѣзо и прочіе матеріалы, онъ берется выстроить пріятной, здоровой и покойной домъ: то что не годилось никуда, послужило бы для того, чтобъ засыпать рвы. Дворъ долженствовалъ быть передѣланъ въ разнообразной цвѣтникъ изъ кущь лилей, боярышника и дикаго ясмина, коихъ пахучая зелень составляла бы пріятную тѣнь. Площадь для экзерциціи долженствовала быть приведенною въ первобытное ея состояніе, разтѣнія и плодовитыя деревья дѣлалибъ смѣющійся видѣ и приносили пользу. Г. Гейдельбергъ, опытный и трудолюбивый, долженъ былъ заняться изключительно земледѣліемъ, Брантъ поливаніемъ, а Кретля дѣланіемъ букетовъ для Баронши.
   По принятіи этого намѣренія, планъ дома былъ начертанъ и утвержденъ, постороннія вещи устроены, и занялись только исполненіемъ онаго. Надлежало, чтобъ Гжа. Фельсгеймъ выбрала для себя жилище, по крайней мѣрѣ на годъ. Она казалось, находилась въ затрудненіи въ выборѣ, но между тѣмъ удерживалась только объявить о томъ, которой она сдѣлала. Ей наименовали Люнебургъ, Баттесенъ, Гарборгъ; въ Люнебургѣ требовалось многихъ издер.жекъ; Гарборгъ былъ нездоровъ, а Баттесенъ скученъ! Кретля, кусая губы, произнесла Блекедъ; Блекедъ приличествовалъ по всѣмъ соотношеніямъ. Городъ былъ веселъ, содержаніе въ немъ не дорого, жители ласковы; притомъ же Г. Гейдельбергъ имѣлъ знакомства; для него весьма желательнобъ было увидѣться съ своими знакомыми, впрочемъ ласкались сдѣлать нѣчто. Онъ вспомнилъ сцену, которую Брантъ имѣлъ съ Коммендантомъ, и о непріятныхъ, и даже пагубныхъ послѣдствіяхъ, которыя отчаянной этотъ могъ вывесть изъ этого. Брантъ уже надвинулъ на глаза колпакъ, и клалъ руку на саблю. Гжа. Фельсгеймъ оборотилась къ нему, и сказала съ восхитительною улыбкою: "Батюшка проситъ васъ не имѣть никакой ссоры съ Комендантомъ, и даже оказывать ему уваженіе. Обѣщайте это мнѣ, любезной Брантъ, или вы лишите его удовольствія обнять своихъ друзей." Любезной Брантъ повторилъ гусаръ, которому льстила пріятность этихъ словъ, и коего пріятная улыбка обезоружила. Онъ обѣщалъ, онъ поклялся прелестями Баронши, и поѣхали въ Блекедъ.
   Первой трауръ прошелъ, и опасались еще предаться пріятнымъ мыслямъ, которыя не умѣли отдалять, но кои имѣли жестокость преодолѣвать. Между тѣмъ, приближаясь къ этому городу, колыбели нѣжнѣйшихъ привязанностей, отличали крышки различныхъ домовъ, гдѣ видались и разговаривали, и тѣ, въ кои пойдутъ видѣться и разговаривать. Впрочемъ легко могли дѣлать и принимать посѣщенія. Безъ сомнѣнія не старались бы искать другъ друга; на могли легко встрѣчаться у Графини, или у Баронши. Безъ сомнѣнія не стали бы говорить ни о чемъ, кромѣ какъ о постороннихъ вещахъ; но могли весьма удобно понимать себя, даже говоря и на иностранномъ языкѣ! И потомъ, платье, къ коему прикасаются по случаю; нога, которая встрѣчаетъ другую; цвѣтокъ, которой нюхаютъ и роняютъ; забытая перчатка; взоръ быстрый, какъ молнія, которой мысль, болѣе еще скорая, объемлетъ, понимаетъ и цѣнитъ; сколько обожаемые сіи вздоры походятъ на щастіе надобно истинно любить, чтобъ чувствовать всю ихъ цѣну. Щастливъ, весьма щастливъ читатель, ежели ты позналъ ихъ при началѣ утра твоей жизни
   Въѣхавъ въ городѣ, кровь потекла съ большею быстротою, сердце забилось съ большею силою, удовольствіе видно было во всѣхъ чертахъ, Дышали тѣмъ же самымъ воздухомъ, обитали въ той же самой окружности; сколько поѣздка эта была различна отъ первой.
   Такъ какъ въ Блекедѣ не имѣли дома, то и надлежало остановишься въ гостинницѣ. Ихъ находилось два, въ коихъ останавливались люди нѣкотораго рода, подъ названіемъ: Чернаго Орла и Великаго Монарха. Противъ гостинницы Чернаго Орла жила мать однаго офицера.... Въ гостинницѣ Великаго Монарха было также хорошо, но предпочли гостинницу Чернаго Орла.
   Въ ней оставалось только два отдѣленія комнатъ, кои отдавались. Одно весьма прекрасное на дворъ, а другое маленькое, и довольно бѣдно убранное, на улицу; заняли сіе послѣднее: вдова девятнадцати лѣтъ, желающая привести въ порядокъ дѣла свои, должна имѣть бережливые виды.
   Прибытіе Гжи. Фельсгеймъ было вскорѣ извѣстно въ Блекедѣ. На другой же день къ ней пришли истинные друзья, коимъ весьма пріятно было видѣться съ нею, и любопытные, кои горѣли нетерпѣніемъ увидѣть, какъ къ ней присталъ трауръ. Она приняла однихъ со всѣми знаками дружества, а другихъ съ тою холодностію обращенія, которая какъ бы давала знать: Ежели бы я менѣе была свѣдуща въ обращеніи, то попросила бы васъ не безпокоиться, и оставаться дома. Человѣкъ, коего ожидали, коего могли желать, не являлся еще. Дверь отворялась сто разъ, сто разъ оборачивалась къ этой двери, сто разъ бросали взглядъ, на того, кто входилъ, столько любезной, каковой только могъ быть. Чтобы вы не говорили, сударыни, но тотъ только человѣкъ истинно занимателенъ для васъ, котораго вы ожидаете.
   Гжа. Вернеръ показалась наконецъ въ сопровожденіи своего сына. Гжа. Фельсгеймъ побѣжала къ ней на встрѣчу и обняла ее... она обняла ее!... Но ее ли она обнимала?
   Вернеръ поклонился низко, и ему отвѣчали на то важнымъ поклономъ. Не было сказано ни одного слова; два взгляда, о которыхъ я говорилъ теперь, были брошены вмѣстѣ, и обманули хитрое вниманіе наблюдателей. Хладнокровные люди не умѣютъ ничемъ пользоваться.
   Предложили заняться чемъ-либо. Г. Гейделбергъ велѣлъ принести карты и тотчасъ же всѣ занялись, выключая однако Гжи. Фельсгеймъ, которая почувствовала вдругъ сильную головную боль, и Г. Вернера, которой не любилъ играть никогда въ карты. И такъ находились на единъ посреди многочисленнаго собранія; наконецъ могли говорить не будучи наблюдаемы: выгода была единственнымъ всѣхъ предметомъ.
   Почитая себя разлученными невозвратно, и вдругъ соединенные однимъ изъ тѣхъ ударовъ, которыхъ невозможно предвидѣть; находясь въ состояніи говорить все то о чемъ думали, и мыслить по своему сердцу, какая минута для Вернера! Вознаградить любезнаго человѣка въ обидахъ фортуны, способствовать его повышенію, посвятить ему свои чувствованія, бытіе, жизнь, какая будущность для Гжи. Фельсгеймъ! "Вы возвращайте мнѣ мою Софію, вы опять возвратите мнѣ мои права, сказалъ ей Вернеръ, вотъ безцѣнныя благодѣянія, которыя меня трогаютъ, возхищаютъ: оставимъ имѣніе, оно не значитъ ничего для насъ.-- Другъ мой, забылъ или ты эту записку? Вотъ она; "она всегда была со мною. Читай: "Вотъ все то, что я могъ сдѣлать. Я сдѣлаю также все то, что только могу. Я сохранила еще два червонца; я приняла ихъ безъ затрудненія, и должна возвратить съ процентами. Любовь облагороживаетъ все, и не должны краснѣть принимая, когда не опасаются предложить." Что отвѣчать на это? Вернеръ взялъ руку Гжи. Фельсгеймъ, которую она отняла тихо, сказавъ въ полголоса: "Время еще не пришло; я васъ обожаю но не нанесу оскорбленія своему супругу." Вернеръ сѣлъ подлѣ игорнаго стола, а Гжа. Фельсгеймъ на другомъ краю залы, и не стараясь угадывать то,-- и думать о томъ, они очутилась одинъ подлѣ другаго. Гжа. Фельсгеймъ завела приличной разговоръ съ одною дамою, которая была не безъ достоинствъ. Вернеръ вошелъ въ долю, и съ разсѣянностію, которая очень велика, когда бываютъ заняты, они не оставляли другъ друга ни на минуту во весь вечеръ.
   Съ нѣкотораго времени Гжа. Фельсгеймъ примѣтила біенія, которыя заставляли ее предчувствовать новое состояніе. Частые припадки и извѣстныя примѣты рѣшили наконецъ ея сомнѣнія. Она ощущала сначала то природное чувствованіе, трогательную смѣсь тоски и нѣжности, которое привязываетъ мать къ невинному предмету, коего она еще не видала, но коего существованіе поражаетъ ее, и приготовляетъ къ горестямъ и удовольствіямъ материнской нѣжности. Сердце ея обратилось тотчасъ къ Вернеру. Она имѣла къ нему все уваженіе, и ощущала нѣкоторое безпокойство. Ежели онъ откажетъ въ дружествѣ и состраданіи къ дитяти его любовницы; ежели это дитя будетъ напоминать ему другаго.... Между тѣмъ надлежало непремѣнно его увѣдомить; тайна эта переставала быть уже тайною. Всякой вечеръ видала она Вернера, всякое утро намѣревалась ввѣрить ему свое состояніе; при появленіи его она хотѣла говорить, и слова замирали на устахъ ея. Вернеръ, безпокоясь самъ относительно частыхъ припадковъ съ Гжею. Фельсгеймъ, тревожимый нѣкоторымъ родомъ принужденія, которое она не умѣла скрывать, Вернеръ понуждалъ, просилъ и исторгъ это столь сомнительное признаніе. Смотрѣли на него пристально говоря съ нимъ, старались проникнуть въ его мнѣніе, ожидали тѣлодвиженія, взора, слова; Вернеръ былъ неподвиженъ и холоденъ. Онъ старался не мыслить о прошедшемъ, и это признаніе напоминало ему всю горесть онаго. "Вы не отвѣчаете ничего, сказала ему наконецъ Гжа. Фельсгеймъ.-- Вы знаете, что я васъ обожаю...-- Но дитя мое.-- Я возвращаюсь къ разборчивости, къ справедливости, къ самому себѣ: дитя ваше будетъ моимъ собственнымъ; клянусь вамъ въ томъ честію. Я усыновлю его, буду ему отцемъ.-- Будь.... Ахъ! будь отцемъ его. Ты будешь имъ, не правда ли, мой другъ?" Руки ихъ сплетаются, и Софія прижимаетъ ихъ къ своей груди. "Вотъ я васъ соединила, сказала она. Оно не понимаетъ тебя, но я получила твою клятву."
   Легко можно подумать, что любовь Вернера и Гжи. Фельсгеймъ вскорѣ возродилась снова. Чѣмъ бы заниматься въ маленькомъ городкѣ, ежели бы не мѣшались въ дѣла своего сосѣда? О чемъ стали бы говорить, ежелибъ возбранено было злословіе? Кто сталъ бы жаловаться на то? впрочемъ всякой имѣетъ собственыя свои средства къ разсѣянію, и всякой употребляетъ ихъ въ свою очередь? Гжа. Фельсгеймъ противополагала злобѣ свою добродѣтель, и всѣ, кои приближались къ ней, не выходили изъ границѣ уваженія. Между тѣмъ ей вскорѣ наскучила большая часть тѣхъ, кои принимаемы были только по благоприличію. Ихъ смутнической характеръ совсѣмъ не согласовался съ ея характеромъ. Она удалилась нечувствительно отъ общества. Гжа. Вернеръ и сынъ ея не оставляли ее ни на минуту. Писали другъ къ другу, когда не видались: это было все тоже, что и быть вмѣстѣ.
   Кретля, которой приближался еще скорѣе срокъ ея беременности, была также въ замѣшательствѣ, но по причинамъ весьма различнымъ. Ея кругловатая талія, сопротивлялась усиліямъ двойной шнуровки; одинъ взглядѣ могъ бы увѣдомить обо всемъ Бароншу, а отъ такой женщины какова она не возможно было надѣяться снизхожденія. Въ такомъ случаѣ Кретля потеряла бы превосходное мѣсто, и принужденабъ была шататься. Правда, что она могла положиться на сердце Бранта, но кошелекъ его истощился бы столь же правильно въ корчмѣ, когда бы онъ не могъ быть полезенъ въ замкѣ: и такъ не было бы ни издержекъ, ни содержанія для Кретли. Бѣдная дѣвка плакала, когда думала обо всемъ этомъ, однакожъ слезы ея ме приносили ей никакой пользы.
   Ежели бы по крайней мѣрѣ она могла изъясниться, посовѣтоваться съ Брантомъ, то безъ сомнѣнія нашла бы какое-нибудь возможное средство; но видалась не иначе, какъ только украдкою. Баронша не выходила изъ своей комнаты; Кретля была всегда съ нею, когда она находилась одна, и получала положительное приказаніе оставаться, когда приходилъ Вернеръ. Намѣренія ихъ были весьма чисты, чтобъ опасаться свидѣтелей, и они не имѣли предубѣжденія почитать ихъ безполезными. Маленькая комната съ каминомъ примыкалась къ комнатѣ Гжи. Фельсгеймъ. Въ ней находилась постеля Кретли, но въ эту комнату не было другаго ходу, кромѣ какъ черезъ комнату Баронши, и такъ не возможно было имѣть никакихъ сношеній ночью: все приводило въ отчаяніе.
   Брантъ, коему разлука эта не нравилась, выдумалъ самое простое средство замѣнить этотъ недостатокъ. Онъ встрѣтился въ корчмѣ съ сержантомъ, коему разбилъ челюсть, и они заключили мирѣ съ стаканами въ рукѣ: такимъ-то образомъ кончатся ссоры между военными людьми. Онъ поручилъ ему отнести записку къ Коммендантшѣ; передралъ ихъ три или четыре, и наконецъ рѣшился послать сію послѣднюю, которая показалась ему самою вѣжливою.

"Милостивая Государыня и нѣжная любовница!

   "Вы спасли мнѣ жизнь и такъ я принадлежу вамъ совершенно. Разполагайте моимъ сердцемъ, которое я вамъ предлагаю, вы найдете любовника, которой не можетъ измѣнить вамъ никогда.

"Съ почтительною любовію, преданный вамъ всѣмъ сердцемъ
"Брантъ."

   Онъ не увѣдомилъ друга своего сержанта о содержаніи; письма; ибо тщеславился иногда скромностію. Любовная; записка была отнесена прямо по надписи, и отдана въ присутствіи тридцати особъ. Это былъ день собранія у Комменданта. Гжа. Коммендантша краснѣла и блѣднѣла читая ее, и потомъ разорвала оную на тысячу кусковъ. "Это отъ того безумца, сказала она своему мужу, управителя Гжи. Фельсгеймъ, которой проситъ меня помирить его съ вами. Наглецъ, какъ осмѣлился онъ писать ко мнѣ!-- Перестань, перестань, миленькая, этотъ человѣкъ не знаетъ обращенія, но онъ чувствуетъ, что оскорбилъ меня, и раскаевается въ томъ; онъ проситъ вашего посредничества, я не вижу тутъ ничего худаго. Я принимаю его извиненія; правда, что онъ дѣлаетъ ихъ нѣсколько поздно, но наконецъ я забываю все, и онъ можетъ положиться на мое покровительство."
   Сержантъ, приведенный въ возхищеніе успѣхомъ своего посольства, дѣлаетъ низкой поклонъ, возвращается въ корчму, беретъ друга своего Бранта за руку, и тащитъ его за собою, обнадеживая, что онъ будетъ хорошо принятъ. Брантъ спотыкался идя по мостовой, смѣясь подъ носъ, и полагаясь твердо получить отъ этого пользу. Вотъ онъ введенъ уже и въ залу собранія, и не знаетъ что подумать. Всѣ обращаютъ на него изумленные взоры, и удивленіе его усугубляется, когда Коммендантъ повторяетъ ему по малой мѣрѣ то, что онъ сказалъ сержанту. Коммендантша, которая видитъ его замѣшательство, и опасается ошибки, начинаетъ говорить, и хвалитъ почтительной слогъ его записки. Она досадуетъ, что разодрала ее, ибо она показалась бы весьма пріятною ея мужу. Все это было бы весьма ясно для другаго, но Брантъ, былъ совсѣмъ неспособенъ къ маленькимъ хитростямъ, весьма обыкновеннымъ нѣкотораго сорта женщинамъ. Около двадцати разъ посылалъ онъ къ ч.... Комменданта, Коммендантшу и достопочтенное засѣданіе; но онъ обѣщалъ Гжѣ. Фельсгеймъ быть умѣреннымъ, и уважалъ ее столько, что не могъ нарушить своего обѣщанія.
   Оборачиваются къ нему спиною и ни мало имъ ни занимаются. И такъ онъ не знаетъ подойти ли ему, или отступить, долженъ ли онъ отвѣчать, или хранить молчаніе. Другъ его дергаетъ его за платье, а по этому онъ и могъ судить, что лучшее состояло въ томъ, чтобъ удалиться. "Какое ч... ское письмо, ты отдалъ?-- безъ сомнѣнія твое.-- Мое! что ты за галиматью мелешь?-- Что называешь ты галиматьею?-- Мнѣ не сказали ни слова относительно того, что я писалъ.-- Посмотримъ, что ты писалъ? Ну это любовная записка, когда ты хочешь. Но смотрижь, никому ни слова.-- Какъ! ты осмѣлился писать любовную записку къ Коммендантшѣ!-- А для чего же и не такъ?-- И она приняла это съ признательностію.-- Я угадываю теперь ея намѣреніе.-- А какъ ты думаешь.-- Она любитъ тебя.-- И конечно такъ.-- И говорила пустяки своему мужу, чтобъ обмануть его.-- Такъ точно, мой другъ, такъ точно.-- Понимаю, понимаю."
   Въ самомъ дѣлѣ, Брантъ и сержантъ лишь только вошли въ корчму, какъ показался старой слуга заплатилъ за издержки. Гжа. Коммендантша вспомнила послѣднія слова учтиваго посланія: она была любопытна увидѣться съ любовникомъ, которой не могъ измѣнить никогда. Между тѣмъ низкое произхожденіе Бранта возобновило ея безпокойство, а она была весьма разборчива. Какъ согласовать благородство свое и удовольствіе. И такъ она сдѣлала слѣдующія размышленія, безъ сомнѣнія весьма удовлетворительныя. "Ежелибъ я вышла за-мужь за та"кого человѣка, то обезчестила бы себя невозвратно, но простолюдимъ есть существо, не заслуживающее вниманія, а любовная бездѣлка не есть еще невѣрность." Эти превосходныя разсужденія рѣшили ее, и старой лазутчикъ былъ отправленъ. Брантъ велѣлъ принести блюдо салату, кусокъ сыру, дюжину бутылокъ пива, и ужинали по пріятельски, говоря о дождѣ и о хорошей погодѣ: сержантъ мѣшалъ объясниться старому слугѣ. Наконецъ забили въ барабанъ; инвалидъ былъ дежурной, и такъ надлежало удалиться. "Пойдемъ, сказалъ обязательной слуга, васъ ожидаютъ. Я готовъ, отвѣчаетъ гусаръ, впередъ! маршъ, маршъ!" Приходятъ въ Губернаторскій домъ и на сей разъ Брантъ не былъ введенъ въ залу собранія: его оставили безъ свѣчи въ комнатѣ Гжи. Коммендантши, и заперли за нимъ дверь. Брантъ дѣлаетъ на цыпочкахъ два, или три шага, чтобъ узнать мѣстное положеніе. Сначала сталкивается онъ съ нѣкоторою купальнею, или ванною, которая напоминаетъ ему первое его путешествіе въ Блекедъ; потомъ зацѣпляется ногою за туалетъ, коему надлежало быть опрокинуту на полъ, наконецъ встрѣчаетъ постелю, которую искалъ, раздѣвается, ложится и засыпаетъ, безъ околичностей, во ожиданіи пока благоугодно будетъ его принцессѣ притти и разбудить его,
   Коммендантъ ужиналъ въ городѣ. Жена его почла за благоразумное дождаться его, и лечь въ постелю не прежде, какъ тогда, когда онъ ляжетъ. Онъ безъ сомнѣнія былъ пьянъ, по похвальной своей привычкѣ, и заснулъ бы глубокимъ сномъ, а чрезъ то не были бы подвержены разсѣяніямъ; но дѣла разположились совсѣмъ другимъ образомъ. Коммендантша ужинала за маленькимъ столомъ, обременила себѣ желудокъ, и заснула, имѣя сердце исполненное пріятнѣйшими мечтаніями, а носъ набитый Испанскимъ табакомъ. Она не слыхала какъ отворились ворота, и Коммендантъ, которой съ давняго времени не имѣлъ ничего общаго съ своею женою, пошелъ прямо въ ея комнату, бывъ совершенно трезвъ, потому что ужиналъ, сидя подлѣ одной дамы гораздо болѣе занимательной, нежели его бутылка. Скинувъ парикъ и надѣвъ черной бархатной колпакъ и халатъ, онъ вспомнилъ о любезной своей сосѣдкѣ, воображеніе его разгорячилось, нѣкоторая мысль, возбужденная сильно воображеніемъ, обратила его въ пользу его супруги, и онъ безъ околичностей легъ на постелю дражайшей своей половины.
   "Спишь ли ты, милая? сказалъ Коммендантъ нѣжнымъ голосомъ." Милая не отвѣчаетъ ничего. Онъ хочетъ потрепать по щекѣ, и встрѣчаетъ усы, жесткіе какъ щетина. "Какой это ч... поправьтесь милая, поправьтесь и желая положить ее хорошенько, рука его встрѣчается еще съ чѣмъ то. Это разбудило Бранта, которой даетъ Комменданту поцѣлуй, обнимаетъ его, и встрѣчаетъ противное тому, что онъ ожидалъ. Удивленіе и оцѣпененіе какъ съ одной стороны такъ и съ другой! Двое поборниковъ, сидятъ каждой на своемъ мѣстѣ не трогаясь ни однимъ членомъ. Они ожидали другъ друга, опасались и удерживали дыханіе. Коммендантъ, говорилъ самъ съ собою: "Это любовникъ, я хочу наказать его. Брантъ думалъ: "Это можетъ быть мужъ, я заставлю его молчать; вдругъ оба и въ одно время схватываютъ они себя за волосы, и испускаютъ ч... скіе крики. Брантъ узнаетъ голосъ владѣтеля дома. Онъ хватаетъ его за воротъ, принуждаетъ выпустить свою добычу, поднимаетъ его, бросаетъ въ ванну, набрасываетъ на нее матрацы, беретъ свое платье, и идетъ по лѣстницѣ.
   Коммендантша, которую шумъ этотъ разбудилъ, прибѣгаетъ со свѣчею къ рукѣ; она встрѣчается съ нагимъ человѣкомъ, у котораго на головѣ былъ нѣкоторой родъ чалмы, сдѣланной изъ его панталонъ, кои мотались по воздуху и представляли по перемѣнно круглые рога. Коммендантша думаетъ видѣть самаго дьявола, которой пришелъ наказать ее за ея невоздержность; она упадаетъ безъ чувствъ на ступеняхъ лѣстницы. Брантъ перескакиваетъ черезъ нее, отворяетъ дверь на улицу, пробѣгаетъ еще три, или четыре улицы, останавливается на паперти, одѣвается поспѣшно, и входитъ тихо въ гостинницу.
   Нещастный Коммендантъ барахтался въ ваннѣ. Старался ли онъ поднять голову изъ воды? матрацы не позволяли ему даже дышать: ему предоставленъ былъ только выборъ, какъ задохнуться. По щастію сильное движеніе опрокидываетъ ванну. Вода льется, матрацы плывутъ по полу, и Коммендантъ находитъ себя на свѣжемъ воздухѣ. Спустя минуту онъ приходитъ въ себя, встаетъ, кличетъ слугу, которой слышалъ весь этотъ шумъ и притворился для нѣкоторой причины спящимъ. Коммендантъ идетъ за оружіемъ, онъ находитъ свою милую, приходящую въ чувства, и болѣе мертвую, нежели живую. "Какъ это вы, сударыня 3 сказалъ онъ, изъясните мнѣ, что все это значитъ?-- Домовой, мой милой, домовой.-- Это не домовой, сударыня, а человѣкъ.-- И такъ это воръ?-- "Вы смѣетесь надо мною. Я нашелъ его на вашей постелѣ, спящаго глубокимъ сномъ.-- Вы видите, что этотъ наглецъ, хотѣлъ схватить меня.-- Нѣтъ, сударыня, не можно спать на женской постелѣ безъ совершеннаго согласія съ нею.-- Ахъ! мой другъ, за кого вы меня почитаете, меня, которая во все время была образцомъ нѣжности и вѣрности. Ежелибъ я согласилась съ этимъ человѣкомъ, то дверь моя не былабъ заперта? не спала ли я въ то время когда бы пріѣхали и вошли въ вашу комнату. Могла ли бы я васъ оставить не увѣрясь, что вы почиваете? увы! я уснула сама, ожидая васъ въ столовой. Я видѣла васъ во снѣ, такого, нѣжнаго, услужливаго, какъ во время первой нашей любви. Мнѣ... васъ обманывать! мнѣ!... Вы могли это подумать!... вы могли это сказать!... Никогда не забуду я этой обиды."
   Съ самаго начала разговора, Коммендантша дѣлала неимовѣрныя усилія, чтобъ плакать; ибо ничто не могло быть убѣдительнѣе этого. Наконецъ слезы потекли. Онѣ тотчасъ были приправлены, вздыманіемъ груди, рыданіями, криками, тѣлодвиженіями, бѣшенствомъ и тѣми маленькими украшеніями, кодами женщины умѣютъ столько пользоваться, когда имѣютъ дѣло съ дураками. Сей, приведенный въ жалость, призналъ свою несправедливость, и просилъ прощенія: этого-то только и ожидали. Тогда-то обиженная добродѣтель начала говорить; укоряла, упрекала и угрожала. Коммендантъ сталъ на колѣни, обнялъ колѣна своей милой, и омочилъ ихъ слезами. Милая сжалилась наконецъ, она подала руку въ знакъ примиренія, и сказала самымъ важнымъ тономъ, каковой только могла принять на себя "Впредь никогда не подозрѣвайте такую жену какъ я, государь мой."
   Брантъ заперся въ маленькой свой кабинетъ, находившійся подъ крышкою гостинницы. Онъ ходилъ взадъ и впередъ, размышляя о приключеніяхъ этой ночи, кои казались ему неизъяснимыми. Онъ жалѣлъ о Коммендантшѣ, которою хотя былъ и не очень плѣненъ, и которая хотя была и не очень любезна; но была женщина, Брантъ любилъ много женщинъ, и встрѣчалъ мало такихъ, кои не показались бы ему достойными его вниманія.
   Онъ упрекалъ себя однакожь въ томъ, что хотѣлъ измѣнить милой своей Кретлѣ, которую любилъ истинно, и которая стоила двадцати Коммендантшь, хотя и не имѣлъ средствъ видѣться съ нею. Онъ зналъ, что не трудно было обмануть Гжу. Фельсгеймъ, не имѣвшую никакого подозрѣнія; но можно ли было рѣшиться обмануть Гжу. Фельсгеймъ.
   Между тѣмъ надежды его въ этотъ вечеръ и возвращеніе нѣжности къ Кретлѣ, все оживляло, возпламеняло Бранта; разсудокъ его помрачился, разборчивость и уваженіе къ Бароншѣ истребились, и преодолѣвъ сію преграду, ничто не могло остановить его. Затрудненіе состояло въ томъ, какъ пройти. Пройти черезъ комнату Баронши было бы глупо и опасно.... И такъ какъ же это сдѣлать?
   Между тѣмъ какъ Брантъ выдумывалъ въ головѣ своей тысячу неудобоисполнительныхъ плановъ, часы пробили два часа. Оставалось еще четыре часа ночи, а въ четыре часа, человѣкѣ такой какъ Брантъ сдѣлаетъ много дѣла. Онъ открываетъ окошко. Съ помощію луннаго сіянія, разсматриваетъ всѣ части гостинницы, и мѣряетъ глазами высоту окошекъ, какъ вдругъ приходитъ ему въ голову превосходная мысль, и онъ тотчасъ намѣревается ею воспользоваться.
   Брантъ сходитъ на дворъ, отвязываетъ веревку отъ колодца, и входитъ опять въ свой кабинетѣ. Онъ раздѣвается, дѣлаетъ на веревкѣ узлы въ нѣкоторомъ разстояніи одинъ отъ другаго, обвертываетъ ее вокругъ себя, вылѣзаетъ чрезъ слуховое окно, и идетъ твердымъ и вѣрнымъ шагомъ до камина Кретли. Желѣзная рѣшетка связывала части онаго вверьху, и къ ней то привязываетъ Брантъ свою веревку. Онъ опускаетъ ее тихонько въ дирубу, и разполагается сойти, надѣясь возвратиться этимъ же самымъ путемъ до возхожденія солнца.
   Сколь намѣренія человѣка неизвѣстны! До какой степени, покой его, щастіе и жизнь подчинены обстоятельствамъ, или провидѣнію. Брантъ не зналъ приключенія, случившагося въ комнатѣ Кретли, и которое разстроило ужасно его планы.
   Въ полночь Баварка почувствовала нѣкоторые болѣзненные припадки, которые не были сомнительны. Вскорѣ они сдѣлались чаще, сильнѣе, и въ часъ стали нестерпимы. Кретля боялась, чтобъ не испустить крикъ; она кусала одѣяло; ожидала, надѣялась скораго разрѣшенія, и ласкалась еще болѣе того надеждою скрыть это отъ своей Госпожи. Гжа. Фельсгеймъ была разбужена нѣсколькими воплями, отъ коихъ Кретля не могла удержаться. Она прислушивается, безпокоится, надѣваетъ платье, и входитъ въ комнату Кретли. Бѣдная дѣвка протягиваетъ къ ней руки, и признается, плача, въ винѣ своей и пагубныхъ ея послѣдствіяхъ. Гжа. Фельсгеймъ имѣла ту любезную снизходительность къ проступкамъ, которая имѣетъ иногда видъ слабости. Кретля страшилась ея гнѣва; она ожидала по крайней мѣрѣ упрековъ: Гжа. Фельсгеймъ чувствовала, что не время было дѣлать оные, и что надлежало слушать единое человѣчество. И такъ она утѣшала Кретлю и оказывала ей попеченія; она не рѣшилась даже позвать кого-либо. "Ты разкаиваешся, сказала она ей, я должна соболѣзновать о тебѣ; ты не имѣешь ничего, кромѣ хорошаго о себѣ мнѣнія, и я должна сохранить его." Она приняла робенка, завернула его въ пеленки, приготовленныя для собственнаго своего дитяти, и сѣла подлѣ постели новородившей.
   Гжа. Фельсгеймъ не могла удовольствоваться безплодными утѣшеніями. Она думала о средствахъ скрыть робенка, отдать его въ вѣрныя руки, и бдѣть о его существованіи, какъ вдругъ глухой шумъ послышался въ каминѣ. Она оказала къ оному только легкое вниманіе, чего могла она опасаться? Брантъ, перехватывая узлы, достигалъ половины камина. При каждомъ узлѣ разсудокъ его терялся, пылкость желанія представляла ему Кретлю еще прекраснѣе: нѣсколько узловъ, и Брантъ находилсябъ въ объятіяхъ своей любовницы. Новая мечта, которая не должна была исполниться. Веревка старая и сгнившая уступаетъ обременявшей ее тягости, и вдругъ перерывается. Брантъ упадаетъ на очагъ, покрытый сажею ссадивъ лице, локти и колѣнки. Онъ видитъ свѣтъ, удивляется, примѣчаетъ Гжу. Фельсгеймъ и останавливается. Голова медузы не произвелабъ большаго ужаса; Брантъ окаменѣлъ. Человѣкѣ, которой шелъ съ неустрашимостію противъ огня, и встрѣчалъ смерть съ спокойнымъ и неизмѣняемымъ челомъ, человѣкѣ этотъ дрожитъ предъ робкою и невинною женщиною. Колѣна его подгибаются, онъ стоитъ неподвижно съ сложенными руками и съ наклоненною головою. О добродѣтель! сколь могущественна власть твоя!
   Молодыя дѣвушки! вы, которыя читаете скрытно эту книгу безъ сомнѣнія не для того, чтобъ искать въ ней нравственности, разтопчите ногами тернъ и возвышайтесь подобно розѣ; блескъ ея и свѣжесть да напоминаютъ вамъ то, что вы есть, и то, что вы можете быть еще. Обманчивая рука удовольствія полагаетъ повязку на глаза ваши; но презрѣніе и оставленіе идутъ по слѣдамъ его, а бѣдность ожидаетъ васъ, сидя на вашей гробницѣ.
   Гжа. Фельсгеймъ не могла возпротивиться движенію ужаса. Она посмотрѣла на Кретлю, коея видъ вмѣстѣ ободрилъ ее и увѣдомилъ обо всемъ. Взоръ ея обратился на виновнаго, которой столъ предъ нею, и котораго она узнала тотчасъ. Она принимаетъ на себя то внушающее почтеніе достоинство, коему ничто не могло сопротивляться, и относясь къ Бранту говоритъ: Ты обольстилъ эту нещастную, и долженъ сдѣлаться супругомъ и отцемъ, или завтра же вытти изъ моего дома. Я оставляю тебѣ ночь на размышленіе, удались.-- Я сдѣлаю все, что вамъ угодно, Баронша. Я люблю Кретлю всѣмъ сердцемъ. Гжа. Фельсгеймъ пошла въ свою комнату, а Брантъ взялъ робенка изъ рукъ его матери. Онъ прижималъ его въ своихъ объятіяхъ, смотрѣлъ на него, цѣловалъ, отдавалъ матери, я бралъ опять, чтобъ цѣловать снова, Онъ подносилъ его къ свѣчѣ, искалъ и думалъ увидѣть въ немъ собственныя свои черты, смѣялся и плакалъ вмѣстѣ. "Такъ, я отецъ твой, вскричалъ онъ вдругъ, и посвящаю тебя Принцу Евгенію. На, Кретля, дай ему свою бутылку, выздоравливай скорѣе, и ты будешь Гжею. Брантъ, ибо природа, сердце мое и Госпожа твоя этого требуютъ. Онъ прошелъ тихо, черезъ комнату Баронши, которая притворилась, что не слышитъ ничего; сошелъ на дворъ, обмылъ себя въ водопоѣ, и легъ въ постелю.
   Щастливой оборотѣ, которой приняло это приключеніе, способствовалъ много къ выздоровленію Гжи. Брантъ. Въ шестый день она могла ходить. Входѣ въ ея комнату былъ пресѣченъ; Гжа. Фельсгеймъ оставила это отдѣленіе, она принимала въ другой пoловинѣ своихъ комнатъ, и весьма удивилась, увидя въ одно утро свадьбу и крестины. Насмѣшники смѣялись этому. Брантъ, съ бѣлыми перчатками въ рукѣ и съ большимъ пукеиомъ цвѣтовъ на боку, повелъ свою невѣсту съ неизмѣняемою важностію.-- Онъ смотрѣлъ на всѣхъ и говорилъ: "Естьли у васъ такія же милыя жоны какъ она?" Кретля потупила глаза и улыбалась.
   Новобрачныя возвратились въ гостинницу съ видомъ удовольствія, которой не избѣгъ отъ Гжи. Фельсгеймъ, и по оному предугадывала она много для будущаго. Въ самомъ дѣлѣ, Брантъ, хотя и не сдѣлался ловкимъ и учтивымъ, но потерялъ грубость своихъ поступковъ; онъ напивался уже не такъ часто, а дрался только тогда, когда выводили его изъ терпѣнія. Правда, что Кретля способствовала нѣсколько этому исправленію. Качество жены давало ей права дѣлать возраженія, но она была очень хитра, чтобъ употребить это. Гжа. Фельсгеймъ брала на себя дѣлать выговоръ, когда Брантъ настроилъ какихъ-либо проказъ, и разсудокъ былъ столь любезенъ въ устахъ ея, а Брантъ былъ столь искренно къ ней привязанъ, что онъ слушалъ ее съ покорностію, обѣщалъ ей исправиться, и держалъ свое слово столько сколько могъ.
   Весна призывала офицеровъ къ ихъ отдѣленіямъ войскъ: Вернеръ, будучи вѣренъ своей должности также какъ и своей любовницѣ, разполагался ѣхать. Экипажъ его былъ сообразенъ съ его имѣніемъ, и это ни мало его не унижало; блескъ его состоялъ въ дружествѣ его товарищей и уваженіи начальниковъ. Легко могутъ судить о томъ, чего стоило отсутствіе для сихъ любящихъ сердецъ. Они чувствовали, всю горесть онаго. Веселость и тѣ пріятныя изліянія любви, кои составляютъ прелесть оной, миновались. Держали руки, смотрѣли другъ на друга, вздыхали и не говорили ни слова; опасаясь взаимно огорчить себя.
   Наканунѣ отъѣзда, стройной слуга, одѣтый въ Вернерову ливрею, подвелъ ему двѣ Голландскія лошади въ богатомъ уборѣ. На одной изъ нихъ находился чемоданѣ, въ коемъ лежали два полные мундира, хорошее бѣлье и кошелекъ съ тысячью флориновъ. Вотъ все то, что я могла сдѣлать, писала Гжа. Фельсгеймъ. Вернеръ прибѣгаетъ, и падаетъ къ ногамъ ея. Признательность и любовь соединились, и показали себя въ новыхъ прелестяхъ. "Надлежитъ разлучиться на нѣкоторое время, сказала Гжа. Фельсгеймъ; и день, въ которой вы возвратитесь, будетъ днемъ общаго нашего благополучія. Да укрѣпляетъ и утѣшаетъ насъ эта надежда. Вспоминайте иногда обо мнѣ.-- Ахъ! безпрестанно!-- Вы найдете женщинъ болѣе любезныхъ...-- Не возможно.-- Но никакая не будетъ любить васъ столько какъ я...-- И не можетъ быть любима такъ какъ вы.-- Вы будете писать ко мнѣ...-- Всякой день.-- Я стану отвѣчать.-- Заклинаю васъ въ томъ.-- Въ продолженіи вашего отсутствія перо мое опишетъ прелести чувствованія; оно будетъ изображатся въ каждой строкѣ, въ каждомъ словѣ. Ты увидишь открытымъ, это сердце, коего каждое біеніе соотвѣтствуетъ твоему... Что говорю я, ты, ты увлекаешь его, оно всюду съ тобою." Вернеръ держалъ ея руки, онъ покрывалъ ихъ поцѣлуями; Софія подставила ему щеку, это былъ первой поцѣлуй любви. Дѣйствіе онаго было ужасно. Огонь разлился по всѣмъ жиламъ Вернера, разсудокъ его помрачился, рука заблудилась; взглядѣ Гжи. Фельсгеймъ привелъ его въ себя. "Ежелибъ ты былъ менѣе для меня любезенъ, сказала она, то я все бы тебѣ позволила, но я разрушу твое благополучіе, потерявъ твое уваженіе. Я наложу на тебя лишенія, кои я раздѣлю съ тобою. Разборчивость твоя заставляетъ тебя перенести оныя, и я вознагражу тебя нѣкогда. Окончимъ разговорѣ, которой сдѣлался было опасенъ. Поѣзжай, честь твоя и Софья да будутъ всегда съ тобою."
   Вернеръ поѣхалъ. Изображеніе Гжи. Фельсгеймъ послѣдовало за нимъ въ Кенигсбергѣ. Посреди удовольствій большаго города, онъ находился одинъ съ своей любовію. Всѣ минуты, свободныя отъ должности, посвящалъ, онъ на то, чтобъ писать письма. Онъ читалъ и перечитывалъ письма, имъ получаемыя, и думалъ, что читаетъ ихъ все еще въ первой разѣ. Любезныя женщины изъ Кенигсберга издѣвались иногда надъ его равнодушіемъ; это было тожь, что сказать ему: будь щастливъ. Щастіе его находилось въ Блекедѣ; онъ не желалъ и не могъ имѣть никакого, кромѣ этого.
   Гжа. Фельсгеймъ дѣлала съ своей стороны все то, что онъ дѣлалъ для нее. Мать Вернера не оставляла ее ни на минуту, и разговорѣ никогда не прерывался: оный былъ только объ немъ. Повторяли безпрестанно однѣ и тѣ же самыя вещи, и повторяли ихъ всегда съ новымъ удовольствіемъ. Въ такомъ-часу онъ находился на лошади; въ такомъ-то сходилъ съ нее, утомленный, покрытый пылью, и не имѣлъ времени отереть своего лба! За нимъ послѣдовали мысленно къ письменному его столику, на смотръ, въ гостинницу, и рѣдко обманывались.
   Пріятные предвѣстники удовольствія, которые можетъ быть превыше самаго удовольствія; вы, коихъ быстро прогоняютъ, и кои долженствовалибъ продолжаться цѣлые годы, для чего человѣкѣ не понимаетъ истинныхъ выгодъ? Для чего желаетъ онъ того, что рсзр'/шаешъ самое трогательное мечтаніе. Сколь пріятно надѣяться сколько имѣютъ прелестей малыя благосклонности! и сколь ужасна пустота, послѣдующая за наслажденіемъ.
   Ободрись читатель, любовники мои есть не обыкновенные любовники. Гжа. Фельсгеймъ и Вернеръ почерпнули бы въ самомъ наслажденіи новую пищу для любви* Одно только пресыщеніе пагубно; а чистые сердца не знаютъ его.
   Молодые люди! вы кои упреждаете природу, употребляете во зло ея благодѣянія, и приготовляете себѣ преждевременную и болѣзненную старость, я говорю языкомъ совершенно для васъ чуждымъ. Вамъ извѣстны только развратныя женщины, и вы судите обо всѣхъ, по тѣмъ, кои отдали себя на поруганіе. Есть такія, кои краснѣютъ при единомъ на васъ взглядѣ, и читаютъ ваше развращеніе на увялыхъ щекахъ вашихъ.
   Наконецъ настала та минута, съ которую слѣпая натура разрушаетъ границы, кои она противоположила себѣ. Гжа. Фельсгеймъ раздѣлила свою привязанность между Вернеромъ и невиннымъ созданіемъ, коему принужденіе дало бытіе. Оба были ей равномѣрно любезны, и оба любимы до обожанія. Сердце, чувствительной женщины подобно огню, оно разпространяется и умножается съ предметами его нѣжности; это неизсякаемой источникъ.
   Гжа. Вернеръ слегла въ постелю. Кретля оказывала ей тѣ же попеченія, каковыя получила отъ нее сама. Брантъ, внимательный, безпокоящійся, ожидалъ въ передней комнатѣ. Слышенъ слабый крикѣ; Баронъ Фельсгеймъ возраждается, И вдова его забываетъ свои скорби.
   Новорожденый былъ окрещенъ Гномѣ. Гейдельбергомъ и Гжею. Вернеръ. Его назвали Фердинандомѣ, изъ уваженія къ памяти его отца: къ оному присоединили имя Карла; это было имя Вернера. Спустя два часа послѣ родовъ, Гжа. Фельсгеймъ захотѣла написать что-нибудь къ нему. Маленькой Карлъ лежалъ у нее на колѣняхъ; она взяла перо и начертала дрожащею рукою сіи слова: "Другъ мой, ты отецъ; вспомни твои клятвы."
   День этотъ былъ днемъ празднества. Гжа. Фельсгеймъ была очень весела, отецъ ея казался моложе десятью годами, Гжа. Вернеръ раздѣляла ихъ невинную радость; Брантъ и Кретля вмѣшивались въ разговоръ, и увеселяли ее своими выдумками. Всѣ тѣснились вокругъ постели, и Гжа. Фельсгеймъ принимала съ равнымъ удовольствіемъ знаки ихъ нѣжности, ужинали за однимъ столомъ, знатность была забыта, и въ удовольствіи получали то, что теряли въ пустыхъ мечтаніяхъ,

Конецъ первой Части.

   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru