Петровский Мемнон Петрович
Поэзия славян

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Женитьба короля Шишмана
    Воевода Дойчин
    Марковица
    Исповедь Марка-Кралевича
    Обитель Врачарвица
    Женитьба короля Матиаса
    Ансельм
    Преступник
    Сирота Ерица
    Разлука
    Любовь
    Очи
    Грусть по милом

ПОЭЗІЯ СЛАВЯНЪ

СБОРНИКЪ
ЛУЧШИХЪ ПОЭТИЧЕСКИХЪ ПРОИЗВЕДЕНІЙ
СЛАВЯНСКИХЪ НАРОДОВЪ

ВЪ ПЕРЕВОДАХЪ РУССКИХЪ ПИСАТЕЛЕЙ

ИЗДАВШІЙ ПОДЪ РЕДАКЦІЕЮ
НИК. ВАС. ГЕРБЕЛЯ

САНКТПЕТЕРБУРГЪ

1871

  
   Женитьба короля Шишмана
   Воевода Дойчинъ
   Марковица
   Исповѣдь Марка-Кралевича
   Обитель Врачарвица
   Женитьба короля Матіаса
   Ансельмъ
   Преступникъ
   Сирота Ерица
   Разлука
   Любовь
   Очи
   Грусть по миломъ
  
  
             ЖЕНИТЬБА КОРОЛЯ ШИШМАНА.
  
             Сговорилъ себѣ невѣсту Шишманъ,
             Сговорилъ у короля Латина,
             Да бѣда имѣть съ Латиномъ дѣло:
             Отдавалъ онъ дочъ свою съ условьемъ;
             Говорилъ онъ Шишману: "послушай,
             Не бери внучатъ съ собой на свадьбу;
             Всѣ они безпутные ребята:
             Съ ними ты вернешься безъ невѣсты;
             Вѣдь они до ссоры больно падки
             И въ вину охочи черезъ мѣру,
             Да притомъ рубаки удалые!"
             -- "Не возьму съ собой внучатъ на свадьбу,
             Только мнѣ красавицу отдай ты."
             По рукамъ ударили. Приходитъ
             Время звать уже гостей на свадьбу --
             И со всей земли съѣзжались гости.
             Всѣхъ сзывалъ въ себѣ на свадьбу Шишманъ,
             Лишь внучатъ своихъ не пригласилъ онъ.
             Взяло зло ихъ. Матери старушкѣ
             Говорятъ обиженные внуки:
             "Почему насъ дѣдъ на свадьбу не звалъ?
             Мы ему подарки поднесли бы:
             Я ему на свадьбу подарилъ бы
             Триста мѣръ пшеницы; винограду
             Средній братъ привезъ бы триста вьюковъ;
             Младшій братъ овецъ три сотни далъ бы.*
             -- "Ахъ мои любезные вы дѣти!
             Дамъ я вамъ такой совѣтъ: ступайте
             Вы на свадьбу дѣда и безъ зова:
             Если васъ на свадьбу не позвали --
             Виноватъ Латинъ въ томъ, а не Шишманъ.
             Вѣдь Латинъ на шишманову свадьбу
             Только съ тѣмъ условьемъ согласился,
             Чтобы васъ на свадьбу Шишманъ не бралъ,
             Чтобы могъ онъ дѣда опозорить!"
             -- "Ты скажи, родимая, намъ прямо,
             Кто изъ насъ троихъ всѣхъ удалѣе,
             Тотъ идетъ пускай на свадьбу дѣда."
             И въ отвѣтъ старушка имъ сказала:
             "Ахъ, мои любезные вы дѣти!
             Изъ троихъ всѣхъ удалѣе Мирчо.
             Разъ къ нему пошла я въ лѣсъ зеленый --
             Я ему обѣдъ туда носила --
             И застала, что онъ спалъ подъ елью,
             И когда въ себя вдыхалъ онъ воздухъ,
             Всѣ къ нему склонялися деревья,
             А какъ только воздухъ выдыхалъ онъ,
             Снова лѣсъ зеленый выпрямлялся.
             Знать, изъ всѣхъ васъ удалѣе Мирчо."
             -- "Такъ теперь, родная, посовѣтуй:
             Какъ бы намъ сейчасъ же вызвать Мирчо?"
             -- "Ахъ, мои любезные вы дѣти!
             Вы сейчасъ письмо ему пишите,
             Съ соколомъ письмо ему пошлите,
             А въ письмѣ пишите: "милый Мирчо,
             Приходи домой скорѣе: Мирчо,
             Наша мать больнёхонька и Богъ-вѣсть,
             Возвратясь, въ живыхъ ее найдешь ли!"
             Братья Мирчѣ тотчасъ отписали:
             "Милый брать, скорѣе возвращайся:
             Наша мать больнёхонька и Богъ-вѣсть,
             Возвратясь, въ живыхъ ее найдешь ли!"
             Вотъ письмо написано -- и въ Мирчѣ
             Полетѣлъ съ нимъ быстрокрылый соколъ,
             Полетѣлъ онъ въ лѣсъ зеленый къ Мирчѣ
             И принесъ ему письмо отъ братьевъ.
             Прочиталъ письмо отъ братьевъ Мирчо,
             Прочиталъ и залился слезами,
             И погналъ домой своихъ овечекъ,
             Девять стадъ овечекъ мягкорунныхъ.
             Не успѣлъ домой вернуться соколъ,
             Мирно былъ ужь со стадами дома.
             Входитъ онъ въ родимую свѣтёлку,
             Входитъ онъ и видитъ мать старушку.
             "Богъ судья тебѣ, моя родная!
             Для чего, скажи, дурныя вѣсти
             Въ лѣсъ во мнѣ прислала ты? Вѣдь стадо
             Я погналъ домой не сосчитавши!"
             -- "Ахъ сынокъ, сыночекъ милый Мирно!
             Я пошлю тебя на свадьбу къ дѣду;
             Но чтобъ онъ не зналъ, что ты на свадьбѣ!"
             И вскочилъ меньшой изъ братьевъ, Мирно,
             Чтобъ приказъ родительскій исполнить:
             Осѣдлалъ тотчасъ коня лихого,
             Взялъ съ собой свою пастушью гулю,
             Поскакалъ на дѣдушкину свадьбу,
             Хоть его на свадьбу и не звали.
             Онъ засталъ во всемъ убранствѣ сватовъ,
             И гостей, и шумный пиръ на славу:
             Ѣшь и пей, чего душа желаетъ.
             И никто не встрѣтилъ даже Мирчу.
             Мирно сѣлъ съ дѣтьми, подальше въ уголъ.
             А король, женихъ печальный, бродитъ,
             Бродитъ по покояхъ и горюетъ,
             Что не смѣлъ позвать внучатъ на свадьбу.
             Всѣ пошли потомъ на пиръ въ Латину;
             Пьютъ, ѣдятъ тамъ три дни и три ночи.
             Наконецъ король Латинъ сказалъ имъ:
             "Нѣтъ еще большого чуда, гости,
             Въ томъ что вы не прочь поѣсть и выпить!
             Кто изъ васъ поудалѣе будетъ,
             Тотъ сейчасъ съумѣетъ сдѣлать чудо:
             Кто изъ васъ юнакъ и сынъ юнака,
             Тотъ пускай стрѣлой прострѣлитъ перстень,
             И тому достанется невѣста."
             Гости всѣ сначала подивились,
             А потомъ смутились, замолчали.
             Шишманъ самъ ломаетъ руки въ горѣ,
             По щекамъ его струятся слёзы.
             И сказалъ ему пастухъ какой-то:
             "Что съ тобой? что ты горюешь, Шишманъ?"
             -- "Какъ же мнѣ не горевать, любезный?
             Какъ же мнѣ не горевать, не плакать?
             Отъ меня Латинъ желаетъ чуда;
             Безъ того не отдаетъ невѣсты.
             Если бъ я позвалъ внучатъ на свадьбу,
             То меня Латинъ не осрамилъ бы!"
             И сказалъ ему пастухъ съ усмѣшкой:
             "Полно! ты объ этомъ не заботься:
             Отъ такой бѣды уйти не трудно!"
             Вотъ кольцо поставили для цѣли
             И пастухъ попалъ въ него стрѣлою.
             Какъ тогда обрадовался Шишманъ!
             Но затѣмъ сказалъ Латинъ: "кто можетъ
             Распознать изъ трехъ созрѣвшихъ яблокъ
             Сколько лѣтъ которому? кто можетъ?"
             Гости снова крѣпко подивились,
             А потомъ смутились, замолчали.
             А пастухъ сказалъ на то Латину:
             "Ну такъ что жь? вели подать намъ яблокъ,
             Да вели подать съ водою чашу."
             Принесли и яблоки и воду;
             Взялъ пастухъ тѣ яблоки и въ воду
             Ихъ пустилъ, и первое изъ яблокъ
             На водѣ держалось, не тонуло.
             "Третій годъ какъ снято!" онъ промолвилъ.
             О другомъ изъ яблокъ, затонувшемъ,
             Но до дна сосуда не дошедшемъ,
             Онъ сказалъ: "оно изъ прошлогоднихъ!"
             А о томъ, которое упало
             Прямо внизъ, на донышко сосуда,
             Онъ сказалъ: "вотъ -- нынѣшняго сбору!"
             И затѣмъ Латинъ сказалъ: "велю я
             Трехъ дѣвицъ -- и въ одинакихъ платьяхъ --
             Привести: узнай изъ нихъ невѣсту."
             Вотъ пришли три дѣвушки-красотки,
             И лицомъ и всѣмъ другъ съ другомъ схожи --
             И совсѣмъ смутился старый Шишманъ.
             Но пастухъ приблизился къ дѣвицамъ,
             Бросилъ горсть червонцевъ и подумалъ:
             "Не возьметъ себѣ невѣста денегъ,
             Ихъ возьмутъ другія двѣ дѣвицы!"
             Двѣ изъ трехъ червонцы собирали,
             А одна не тронулася съ мѣста --
             И пастухъ сказалъ при этомъ: "Шишманъ!
             Вотъ бери теперь свою невѣсту,
             Поѣзжай теперь домой съ гостями!"
             И себѣ схватилъ пастухъ дѣвицу
             И, позвавъ гостей къ себѣ на свадьбу,
             Поскакалъ онъ къ Шншману. Съ почетомъ
             Принятъ былъ пастухъ въ палатахъ царскихъ.
             "Не пастухъ я -- я твой внучекъ, Шишмавъ!
             Всѣхъ зову теперь къ себѣ на свадьбу:
             И себѣ я раздобылъ невѣсту."
             И домой къ себѣ пріѣхалъ Мирчо.
             Повстрѣчала мать его старушка,
             И всплеснула бѣдная руками,
             Увидавъ съ невѣстой сына Мирчо,
             И съ укоромъ такъ ему сказала:
             "Богъ судья тебѣ, несчастный Мирчо!
             Для чего ты опозорилъ дѣда,
             Для чего ты взялъ его невѣсту?"
             -- "Ахъ, моя родимая -- и дѣду
             И себѣ привезъ я по невѣстѣ!"
             И тотчасъ веселье началося;
             Брачный пиръ три мѣсяца тянулся.
                                                               М. Петровскій.
  
  
             ВОЕВОДА ДОЙЧИНЪ.
  
             Боленъ Дойчинъ воевода;
             Цѣлыхъ девять лѣтъ лежитъ онъ
             На постели на высокой.
             Вотъ жена къ нему подходитъ,
             Говоритъ ему: "хозяинъ!
             Ты все боленъ, все въ постели,
             А къ тебѣ арапъ шлётъ съ вѣстъю:
             Почему къ нему не ѣдешь?"
             -- "Что жь, красавица-хозяйка,
             Пусть такая вѣсть приходитъ,
             Только ходишь ли ты вѣрно
             За конемъ моимъ ретивымъ --
             Въ той ли холѣ онъ какъ прежде,
             Пьётъ ли свѣтлое вино онъ,
             Ѣстъ ли бѣлую пшеницу
             И играетъ ли на волѣ,
             Какъ бывало подо мною,
             Какъ съ арапами я бился?
             Выводи ко ты скорѣе
             Къ воротамъ коня лихого:
             Дай взглянуть на вороного."
             Вотъ копя она выводитъ
             Къ воротамъ -- и вспрянулъ Дойчинъ,
             Вспрянулъ онъ съ одра болѣзни.
             И заржалъ тутъ вонь ретивый,
             И, заржавши громко, молвилъ:
             "Эй! вставай скорѣе Дойчинъ,
             Дойчинъ, мой больной хозяинъ!
             Я услышалъ прошлой ночью,
             Что арапъ къ тебѣ шлётъ съ вѣстью --
             Почему къ нему не ѣдешь?"
             И сказалъ хозяйкѣ Дойчинъ:
             "Ты, красавица-хозяйка,
             Отведи коня лихого
             Къ кузнецу и побратиму:
             Пусть коня мнѣ подкуетъ онъ,
             Пусть поставитъ онъ подковы
             Вѣсомъ въ девять окъ -- не меньше;
             Пусть прибьётъ онъ ихъ гвоздями --
             Девять-соть гвоздей поставятъ,
             Все -- за триста карагрошей,
             Въ долгъ, на слово лишь юнака."
             Вотъ коня беретъ хозяйка
             И дорогой мимо лавокъ
             Прямо въ кузницу проводитъ.
             Конь лихой бѣжитъ, играетъ,
             Словно юрьевскій ягнёнокъ;
             А народъ въ толпу собрался,
             Собрался -- переглянулся
             И гадаетъ: "не погибъ ли,
             Ужъ не умеръ ли нашъ Дойчинъ,
             Что жена коня проводитъ?
             Ужь его не продаетъ ли?
             Кто коня лихого купитъ
             И жену возьметъ въ придачу?"
             А она коня приводитъ
             Прямо въ кузницу съ словами:
             "Много лѣтъ тебѣ здоровья
             Ненавистный мужъ желаетъ!
             Подковать коня онъ проситъ,
             Въ девять окъ пригнать подковы
             И прибить ихъ всѣ гвоздями --
             Девять-сотъ гвоздей поставить,
             Все -- за триста карагрошей,
             Въ долгъ, на слово лишь юнака."
             Посмотрѣлъ кузнецъ ей въ очи,
             Посмотрѣлъ и такъ промолвилъ:
             "Что мнѣ триста карагрошей!
             Подкую коня, пожалуй,
             За твою красу, что девять
             Лѣтъ нетронутой осталась,
             На которую ни вѣтеръ
             Вѣкъ не вѣялъ и ни солнце
             Не смотрѣло, не сжигало."
             И назадъ она вернулась,
             Заливался слезами,
             Словно травка подъ росою.
             И спросилъ хозяйку Дойчинъ:
             "Что красавица-хозяйка,
             Ненаглядная малютка,
             Что ты ронишь часты слёзы
             Изъ очей своихъ, изъ чорныхъ
             На свои на бѣлы щёки,
             Словно pоcy на цвѣточки?
             Что же конь мой не подкованъ?"
             А хозяйка отвѣчаетъ:
             "Твой кузнецъ коня берется
             Подковать; за это проситъ
             Онъ красу мою, что девять
             Лѣтъ нетронутой осталась,
             На которую ни вѣтеръ
             Вѣкъ не вѣялъ и ни солнце
             Не смотрѣло, не сжигало."
             Заскрипѣлъ зубами Дойчинъ,
             Заметался на постели
             И женѣ своей промолвилъ:
             "Что жь, красавица-хозяйка,
             Пусть копя онъ не куетъ мнѣ!
             Ты введи коня сейчасъ же
             Въ стойло, въ темную конюшню;
             Осѣдлай сѣдломъ стариннымъ:
             Не забудь -- подпругъ всѣхъ девять;
             Булаву мою достань ты,
             Небольшую -- въ девять окъ лишь,
             Вынь и саблю небольшую,
             Небольшую -- въ девять пядей,
             Что была зарыта въ землю,
             Не заржавѣла лежавши;
             Позади сѣдла привѣсь ихъ,
             И потомъ коня подай мнѣ.
             Вотъ коня она сѣдлаетъ
             И привѣшиваетъ саблю,
             Саблю, вмѣстѣ съ булавою,
             И въ хозяину выводитъ.
             На коня садится Дойчинъ,
             А хозяйка держитъ стремя.
             Держитъ стремя -- заклинаетъ,
             Говоря коню лихому:
             "Дай-то Богъ, чтобъ конь ретивый
             Далеко занесъ Дойчина
             И принесъ ко мнѣ арапа."
             Вотъ вступилъ могучій Дойчинъ
             Въ позолоченное стремя
             И сказалъ своей хозяйкѣ:
             "Ну, красавица-хозяйка,
             Полотно дай мнѣ льняное,
             То, что девять лѣтъ бѣлилось,
             То, что выткано на станѣ
             Изъ чемшира, и хранилось
             Въ сундукѣ, что изъ чемшира.
             Полотномъ тѣмъ бѣлымъ нужно
             Обвязать мнѣ всѣ суставы,
             Всѣ суставы -- что болѣли
             Девять лѣтъ, что пролежали
             На постелѣ на высокой,
             Пролежали -- онѣмѣли:
             Чтобъ отъ вѣтра не озябли,
             Чтобъ на солнце не сгорѣли."
             Полотно несетъ хозяйка;
             Дойчинъ имъ обвилъ суставы
             И сказалъ женѣ любимой:
             "Съ Богомъ, люба, оставайся!"
             -- "Съ Богомъ, милый мой хозяинъ!
             А тебѣ, мой конь, скажу я:
             Не играй подъ господиномъ:
             Пусть убьютъ его на свалкѣ,
             А во мнѣ арапъ пріѣдетъ!"
             Вотъ и въ путь поѣхалъ Дойчинъ.
             Отправляясь въ путь-дорогу,
             Булаву свою металъ онъ,
             Булаву металъ -- и видитъ --
             Не играетъ вонь ретивый.
             И спросилъ его хозяинъ:
             "Добрый братъ мой и товарищъ!
             Что ты, вонь мой, не играешь,
             Какъ игралъ ты подо-мною,
             Какъ съ арапами я бился?
             Ужъ моя жена ходила ль
             За тобой, давала ль корму,
             И виномъ поила ль свѣтлымъ?"
             -- "Дойчинъ, мой больной хозяинъ!
             Каждый день меня хозяйка
             Щеткой чистила въ конюшнѣ
             И виномъ поила свѣтлымъ
             Вволю, сколько мнѣ пилося,
             И пшеницею кормила,
             А сама тебя бранила,
             Проклинала -- говорила:
             "Дай-то Богъ, чтобъ вонь ретивый
             Далеко занесъ Дойчина
             И принесъ во мнѣ арапа."
             И сказалъ на это Дойчинъ:
             "Вѣрный вонь мой, братъ мой милый!
             Не отецъ она, не мать мнѣ,
             И не ею былъ я вскормленъ:
             Не боюсь ея проклятій.
             Разъиграйся, вонь мой вѣрный,
             Разъиграйся подо-мною,
             Какъ игралъ въ былую пору,
             Какъ съ арапами я бился!"
             Громко вонь заржалъ на это,
             И скакнулъ на девять ростовъ
             Человѣческихъ. А Дойчинъ,
             Изловчившись, распрямившись
             На золоченныхъ стременахъ,
             Молодецки громко гикнулъ,
             Булаву метать онъ началъ,
             И, взметнувши, отъѣзжалъ онъ
             На девять часовъ дороги
             И, вернувшися на мѣсто,
             Булаву ловилъ рукою.
             И арапъ, увидѣвъ это,
             На коня на вороного
             Сѣдъ, на Дойница понесся.
             Дойчинъ -- въ тылъ; арапъ помчался
             Догонять его; настигнулъ,
             Булавою размахнулся,
             Размахнулся, чтобъ ударить;
             Но конь Дойчина нагнулся --
             И надъ Дойчиномъ стрѣлою
             Булава промчалась мимо.
             Тутъ, коня оборотивши,
             Дойчинъ бросился къ арапу
             И, наѣхавъ, громко гикнулъ,
             Булавой его ударилъ,
             И съ коня свалилъ ударомъ;
             Вынулъ саблю небольшую,
             Небольшую -- въ девять пядей,
             Снесъ онъ голову арапу
             И въ сѣдлу ее привѣсилъ.
             Не держалась голова та
             Безъ другого перевѣса --
             И назадъ вернулся Дойчинъ,
             И, пріѣхавъ къ побратиму
             Кузнецу, промолвилъ грозно:
             "Не тебѣ ли поручилъ я
             Подковать коня, поставить
             Вѣсомъ въ девять окъ подковы,
             Девять сотъ гвоздей потратить,
             Все -- за триста карагрошей,
             Въ долгъ, на слово лишь юнака?
             Ты же брался сдѣлать это
             За красу моей хозяйки!"
             Тутъ съ коня онъ потянулся,
             Сорвалъ голову рукою
             Съ плечь злодѣя-побратима
             И къ сѣдлу, съ другого бока,
             Прикрѣпилъ для перевѣса.
             Послѣ этого вернулся
             Онъ домой къ своей хозяйкѣ,
             И, казнивъ ее, поѣхалъ
             Въ земли чуждыя валаховъ.
                                                     М. Петровскій.
  
  
                       МАРКОВИЦА.
  
             Возсѣдаетъ Марко во свѣтёлкѣ,
             Смотритъ вдаль на пыльную дорогу,
             Говоритъ женѣ своей любимой:
             "Слушай, глянь-ка, милая, въ окошко:
             Что за пыль такая поднялася,
             Понеслась, летитъ большой дорогой?"
             -- "Ничего, любезный мой хозяинъ!
             Можетъ-быть, тебѣ такъ показалось?"
             Чуть они словами обмѣнялись,
             У воротъ ужь кто-то постучался.
             И сказалъ ей Марко-Королевичъ:
             "Посмотри, кто просится въ ворота."
             Вотъ жена отправилась къ воротамъ;
             У воротъ увидѣла арапа.
             "Здѣсь, скажи, красавица-молодка,
             Проживаетъ Марко-Королевичъ?
             Слышалъ я, что молодецъ онъ выпить,
             Что въ питьѣ идти на споръ готовъ онъ;
             А въ питьѣ я съ нимъ готовъ поспорить.
             Я хочу съ нимъ объ закладъ побиться:
             Я въ закладъ даю коня лихого,
             А въ придачу точеную саблю.
             Саблей той убить меня онъ вправѣ,
             Если онъ въ питьѣ меня осилитъ.
             Если жь я въ питьѣ его осилю,
             То возьму жену его молодку."
             Побѣжала къ Марку Марковица,
             Прибѣжала въ мужнину свѣтёлку,
             Говоритъ ему: "Ступай, хозяинъ,
             Самъ взгляни, кто въ ворота стучится.
             Къ намъ арапъ пріѣхалъ черномазый;
             Объ закладъ съ тобой онъ хочетъ биться:
             Если ты въ питьѣ его осилишь,
             Онъ отдастъ тебѣ коня лихого
             И въ придачу точеную саблю:
             Ты волёнъ тогда убить арапа;
             Перепьётъ тебя арапъ проклятый --
             Ты ему жену свою уступишь!"
             -- "Отвори ему, жена, ворота,
             Пусть войдетъ сюда арапъ проклятый."
             И жена ворота отворила,
             И, коня поставивши въ конюшню,
             Прибѣжала въ мужнину свѣтёлку.
             Стали пить вино арапъ и Марко;
             Пьютъ три дня, три ночи безъ просыпу;
             Оба пьютъ и оба не напьются.
             Наконецъ ужь Марку надоѣло
             Все сидѣть да пить вино съ арапомъ,
             И сказалъ тогда арапу Марко:
             "Слушай ты, пріятель черномазый,
             Я пойду немножко прогуляться!"
             Только разъ дворомъ прошолся Марко,
             Ужь бѣжитъ опять въ свою свѣтлицу
             И къ вину огнистому садится.
             Въ разъ ушатъ вина онъ выпиваетъ --
             Семьдесятъ въ немъ окъ вина вмѣщалось.
             Богъ судья проклятому арапу!
             Подмѣшалъ въ вино онъ чемерицы;
             Отъ нея ко сну тянуло Марка;
             Марко лёгъ, чтобъ отдохнуть немножко
             И не могъ ужь скоро пробудиться.
             Богъ судья проклятому арапу!
             Говоритъ онъ Марковицѣ: "Слушай,
             Скинь свое, надѣнь чужое платье.
             Если ты желаешь быть моею,
             То тебѣ со мной не худо будетъ,
             А ужь мнѣ съ тобой -- не надо лучше!"
             Говоритъ арапу Марковица:
             "Въ добрый часъ, согласна. Слава Богу,
             Ты меня отъ пьяницы избавишь.
             Подожди немного, соберу я
             Все бѣльё, да мужнино оружье."
             Богъ судья проклятому арапу!
             Онъ не ждетъ молодку Марковицу --
             Молодцомъ вскочилъ и побѣжалъ онъ,
             Побѣжалъ онъ въ Маркову конюшню,
             Своего коня изъ стойла вывелъ,
             И коня у Марка то-же взялъ онъ;
             На него онъ взбросилъ Марковицу --
             И какъ вѣтеръ понеслися полемъ.
             Вотъ они приблизились къ Солунѣ,
             И сказала тихо Марковица:
             "Ахъ, аранъ мой милый, золотой мой!
             Здѣсь вѣдь есть у Марка побратимы:
             Вѣдь они меня сейчасъ узнаютъ
             И убьютъ тебя въ одну минуту.
             Скинь сейчасъ ты толковое платье,
             Скинешь ты, а я его надѣну,
             Покажусь имъ страшнымъ делибашей,
             А тебя я выдамъ за злодѣя,
             Много душъ сгубившаго безвинно,
             Много зла надѣлавшаго людямъ,
             И что я веду тебя къ Царьграду."
             Вотъ вошли они въ корчму въ Солунѣ
             И, войдя, вскричала Марковица:
             "Гей, сюда, солунскіе граждане!
             Здѣсь со мной разбойникъ, душегубецъ;
             Онъ успѣлъ пролить не мало крови,
             Причинилъ не мало горя людямъ.
             Я теперь веду его къ султану.
             Если вы дотронетесь хоть пальцемъ
             До него -- не будетъ вамъ пощады!"
             Только ночь нависла надъ Солунемъ,
             Поднялась тихонько Марковица,
             Поднялась и голову арапу
             Съ течь снесла его же острой саблей;'
             А едва забрезжилося утро,
             Закричалъ ужасный делибаша:
             "Гей, сюда, солунскіе граждане!
             Подавай разбойника арапа!
             Кто изъ васъ злодѣя обезглавилъ?
             Разъузнать сейчасъ же это дѣло;
             А не то въ живыхъ вамъ не остаться."
             И въ отвѣтъ солунскіе граждане
             Говорятъ: "Не можемъ мы дознаться,
             Кто убилъ разбойника арапа.
             Требуй все, чего ни пожелаешь --
             Все дадимъ, чтобъ только откупиться."
             -- "Если такъ, то всякаго добра мнѣ
             Дать сейчасъ двѣнадцать полныхъ вьюковъ
             Съ мулами и ихъ проводниками.
             Такъ и быть, тогда я васъ прощаю!"
             Дали ей солунскіе граждане,
             Дали все чего она желала.
             Повернувъ домой съ своей добычей,
             До луговъ добравшись подъ Солунемъ,
             Вдругъ она встрѣчаетъ мужа Марка.
             Говорить ей Марко-Королевичъ:
             "Гей, постой, могучій делибаша!
             Если ты прошолъ моря и земли,
             То скажи -- о чемъ тебя спрошу я!"
             И въ отвѣтъ промолвилъ делибаша:
             "Ты скажи мнѣ, Марко-Королевичъ,
             Что съ тобой такое приключилось?"
             -- "Не встрѣчалъ ты гдѣ-нибудь арапа
             На пути съ красавицей-молодкой?"
             -- "Много я земель проѣхалъ, Марко;
             На пути-дорогѣ отъ Стамбула,
             Заходя въ корчму на ночевую --
             То была тридцатая ночевка --
             Встрѣтилъ я какого-то арапа;
             Везъ съ собой онъ сербскую красотку,
             И на взглядъ, какъ-будто, Марковицу.
             Да за чѣмъ ты ищешь Марковицу?
             Развѣ ты въ землѣ своей не властенъ?
             Развѣ ты другой жены не сыщешь?
             Вѣдь жена твоя давно искала
             И нашла себѣ другого мужа.
             Знаешь что: вернись со мною, Марко,
             Присмотри за вьюками моими,
             Помоги погонщикамъ при мулахъ,
             Помоги развьючить и навьючить!"
             Повернувъ, путемъ-дорогой ѣдутъ
             И подъ часъ она торопитъ Марка,
             Бьётъ его порой тройчаткой плетью,
             Бьётъ она, торопитъ, наступаетъ
             Иногда на пятки мужу Марку,
             Такъ что кровь изъ пятъ его сочилась.
             Вотъ они добрались до Пирока,
             Подошли уже къ селу Плетвару
             Испросилъ тутъ грозный делибаша:
             "Знаешь, что тебя спрошу я, Марко!
             Еслибъ ты увидѣлъ Марковицу,
             Могъ ли бъ ты узнать ее?" И Марко
             Отвѣчалъ на это делибашѣ:
             "Знаешь что, могучій делибаша,
             Не сердись ты на отвѣтъ правдивый:
             Только ты къ землѣ опустишь очи,
             То какъ разъ похожъ на Марковицу,
             Если жь ты на небо смотришь, вѣрь мнѣ --
             Никого страшнѣй тебя не зналъ я."
             Лишь они подъѣхали къ Плетвару,
             Какъ съ коня спрыгнула Марковица
             И, спрыгнувъ, сказала мужу Марку:
             Что, узналъ ты, Марко, Марковицу?"
             Богъ проститъ тебя за всѣ побои
             И за плеть проклятую -- тройчатку!"
             Вотъ пошли они въ свою свѣтлицу,
             Все добро изъ вьюковъ выбирали,
             Все добро, добытое въ Солунѣ.
                                                               М. Петровскій.
  
  
             ИСПОВѢДЬ МАРКА-КРАЛЕВИЧА.
  
             Занемогъ -- и не на шутку -- Марко:
             Пролежалъ онъ на одрѣ три года
             И ничто ему не помогало.
             И ему старушка мать сказала:
             "Милый сынъ, мой ненаглядный Марко!
             Не Господь послалъ тебѣ страданье --
             Боленъ ты, мой сынъ, отъ прегрѣшеній.
             Позову поповъ я, милый Марко:
             Имъ въ грѣхахъ покайся, сынъ мой милый,
             Не тая предъ ними прегрѣшеній."
             Позвала она поповъ къ больному,
             И пришло ихъ девятеро къ Марку,
             И входя они ему сказали:
             "Во грѣхахъ своихъ покайся, Марко!"
             И сказалъ ихъ Марко-Королевичъ:
             "Ахъ, отцы духовные, не мало
             На душѣ моей грѣховъ тяжолыхъ!
             Погубилъ я много душъ невинныхъ;
             Но еще есть грѣхъ, и самый тяжкій:
             Какъ я былъ еще въ Землѣ Арапской,
             Бились мы съ арапами удачно;
             Да случись какая-то старуха:
             Подала она лихой совѣтъ имъ.
             По ея проклятому совѣту
             Изъ ножонъ они достали сабли
             И по всей землѣ ихъ раскидали --
             И тогда мы безъ коней остались:
             Всѣ они порѣзали копыта;
             И живьёмъ насъ побрали арапы,
             А побравъ, въ темницы побросали,
             Изъ темницъ на казнь лишь выводили.
             Девять лѣтъ я просидѣлъ въ темницѣ;
             Взаперти не зналъ бы я, не вѣдалъ,
             Какъ живутъ на вольномъ свѣтѣ люди,
             Ни зимы, ни лѣта я не зналъ бы...
             У царя арапскаго въ то время
             Дочь была любимая, дѣвица.
             И всегда, какъ наступало лѣто,
             Приносила мнѣ цвѣтовъ царевна,
             Говоря: "возьми себѣ ихъ, Марко,
             Въ знакъ того, что лѣто наступило."
             А когда зима смѣняла осень,
             Приносила снѣгу мнѣ царевна,
             Говоря: "возьми комочекъ снѣгу
             Въ знакъ того, что ужь зима настала"
             Думалъ я: что сдѣлать, чтобы выйдти
             Изъ моей темницы ненавистной?
             Обманулъ я дѣвушку арапку.
             "Если бъ ты -- я говорю арапкѣ --
             Если бъ ты меня освободила,
             На тебѣ бы я тогда женился."
             Поддалась словамъ моимъ арапка:
             Изъ тюрьмы пустила на свободу.
             Дождалась она поры удобной,
             Какъ отецъ ея былъ на охотѣ;
             Трехъ лихихъ коней взяла арапка,
             Трехъ коней навьючила казною.
             На коня къ себѣ я взялъ арапку;
             Понеслись мы съ ней Прилѣпскимъ полемъ.
             Встали мы у чистаго колодца,
             Чтобы тамъ хлебнуть воды студёной.
             Я взглянулъ въ то время на арапку,
             А у ней лицо черно какъ уголь,
             Зубы лишь бѣлѣли при улыбкѣ.
             Стало мнѣ и тяжко и противно...
             Саблей снесъ я голову арапкѣ.
             Баюсь я въ великомъ прегрѣшеньи.
             И зачѣмъ я погубилъ арапку,
             Для чего ее домой я нё взялъ,
             Не привезъ ее къ своей старушкѣ?
             Какъ сестра, она со мной хила бы,
             И грѣха я на душу бы не взялъ!
             Взаперти въ своей сырой темницѣ
             Я не зналъ что день, что ночь, не зналъ бы
             Ни зимы, ни лѣта безъ арапки;
             И она меня освободила;
             А за-то я смертью отплатилъ ей.
             Вотъ грѣхи мои, отцы святые!"
             Поднялись священники соборнѣ
             И читать Евангеліе стали,
             Стали пѣть молитвы покаянья
             И три дня, три ночи цѣлыхъ пѣли.
             И сошолъ -- спустился сонъ на Марка;
             А когда отъ сна онъ пробудился,
             Могъ присѣсть ужь на одрѣ болѣзни.
             Съ той поры все оправлялся Марко
             Съ каждымъ днемъ до дня выздоровленья.
                                                                         М. Петровскій.
  
                       ОБИТЕЛЬ ВРАЧАРВИЦА.
  
             Жили были двое добрыхъ братьевъ,
             Жили дружно, истинно по-братски;
             Сговорились вмѣстѣ пожениться,
             Сговорились -- оба поженились.
             А при нихъ жила сестра родная.
             Какъ сестру свою они любили!
             Ей они построили свѣтлицу;
             Въ той свѣтлицѣ нѣжили сестрицу.
             Чтобъ съ сестрой не разставаться, братья
             Не хотятъ ее и замужъ выдать.
             Думали-гадали злыя снохи,
             Какъ бы имъ управиться съ золовкой,
             Какъ бы братьевъ развести съ сестрою.
             У одной снохи былъ сынъ -- ребенокъ.
             Вотъ и сговорились тайно снохи:
             "Только братья выйдутъ на охоту,
             Мы отворимъ сестрину свѣтлицу,
             Мы найдемъ у ней въ карманѣ ножикъ,
             Имъ зарѣжемъ своего младенца:
             Разведемъ мужей съ золовкой нашей."
             И на чемъ сошлись и порѣшили
             Злыя снохи, то и совершили.
             Вышли братья какъ-то на охоту;
             Жоны ихъ тотчасъ пошли въ свѣтлицу,
             Взяли у золовки фряжскій ножикъ,
             Имъ дитя зарѣзали въ свѣтлицѣ;
             Обагривши дѣтской кровью ножикъ,
             Положили ножъ въ карманъ золовкѣ
             И свѣтлицу снова затворили;
             А золовка такъ и не проснулась.
             Занялась заря, настало утро --
             И съ охоты братья воротились,
             А ихъ жоны причитаютъ, воютъ.
             Услыхали братья эти вопли,
             Обратились въ жонамъ: "Ахъ, молодки!
             Что такое съ вами приключилось?
             Отчего вы распустили косы?
             Али нѣтъ въ живыхъ золовки вашей?"
             -- "Ахъ, мужья, одинъ Господь судья вамъ,
             Вамъ судья, да и сестрицѣ вашей!
             За любовь въ сестрѣ Онъ васъ накажетъ."
             -- "Что у васъ надѣлала сестрица?"
             Испугались, онѣмѣли братья,
             Какъ сказали имъ молодки-жоны,
             Что сестра убила ихъ малютку.
             И сказали братья: "быть не можетъ,
             Чтобъ сестра такъ поступила съ нами,
             Чтобъ убила нашего малютку."
             А собаки-жоны говорятъ имъ:
             "Ахъ, мужья, не вѣрите вы? взгляньте,
             Отворите сестрину свѣтлицу,
             Посмотрите на свою сестрицу!"
             Идутъ братья въ сестрину свѣтлицу,
             Потихоньку отворяютъ двери
             И къ сестрѣ своей любимой входятъ,
             Но ее не будятъ сразу: тихо,
             Кротко будятъ милую сестрицу.
             Вотъ она проснулась, испугалась,
             Говоритъ своимъ любимымъ братьямъ:
             "Ахъ, мои любезные, скажите,
             Что за плачь такой у васъ, родные?"
             -- "Ахъ, сестра, что сдѣлала ты съ нами!
             За любовь за родственную нашу,
             Ты убила нашего малютку."
             Испугалась ихъ сестра, смутилась,
             Съ перепугу заклиналась Богомъ,
             Заклиналась, говорила братьямъ:
             "Ахъ, мои родимые, что съ вами?
             Что такое вы мнѣ говорите?"
             -- "Ну, сестра, ужь если ты невинна,
             Такъ достань ты намъ свой фряжскій ножикъ,
             Фряжскій ножикъ кровью омочённый...
             Такъ умри жь и ты насильной смертью!"
             Вотъ они сестру на дворъ выводятъ;
             Тамъ она взмолилась милымъ братьямъ:
             "Ахъ, мои родные, погодите,
             Во дворѣ не проливайте крови;
             Со двора меня вы уведите,
             Отведите дальше, въ лѣсъ зеленый,
             На поляну, гдѣ ростетъ дятловникъ,
             Тамъ, гдѣ видно дерево сухое,
             Тамъ, гдѣ видѣнъ высохшій источникъ."
             Все о чемъ сестра просила братьевъ,
             Все они исполнили: въ зеленый
             Лѣсъ свели ее, нашли поляну,
             На которой всюду росъ дятловникъ,
             Отыскали высохшій источникъ,
             Отыскали дерево сухое.
             Тамъ сестра сказала братьямъ: "братья!
             Если я у васъ дитя убила --
             Никогда источникъ не пробьётся,
             Дерево сухое не прозябнетъ
             И дятловникъ на всегда заглохнетъ;
             Если жь я невинна передъ Богомъ,
             То сейчасъ источникъ оживится,
             Дерево сухое отродится,
             Гдѣ дятловникъ -- тамъ обитель будетъ."
             Не успѣла все она промолвить,
             Какъ предъ ними дерево прозябло,
             Закипѣлъ источникъ вновь водою,
             На полянѣ вознеслась обитель.
             Тутъ сестра сказала братьямъ: "братья!
             Всѣ, кто чѣмъ теперь ни заболѣетъ,
             Пусть идутъ сюда за исцѣленьемъ;
             Если жь ваши жоны заболѣютъ,
             Девять лѣтъ имъ пролежать въ постеляхъ,
             Протереть имъ столько же постелей,
             Не найти имъ больше исцѣленья;
             А придутъ сюда въ моимъ останкамъ --
             Передъ ними храмъ святой замкнется
             И вода въ источникѣ изсякнетъ,
             И домой вы повернете съ ними,
             Понесете ихъ въ болѣзни пущей,
             Бросите ихъ на пути-дорогѣ;
             Воронья повыклюютъ имъ очи,
             Разнесутъ ихъ тѣло злые волки
             И костямъ ихъ больше не собраться.
             А младенецъ вашъ со мною будетъ.
             Ну, теперь меня убейте, братья:
             За любовь за родственную вашу
             Смерть моя отпустится вамъ, братья."
             И сестру свою убили братья.
             Тамъ, гдѣ кровь страдалицы точилась --
             Очутилась церковь; тамъ, гдѣ пала
             Голова ея -- алтарь явился;
             Тамъ, гдѣ пали слёзы неповинной --
             Вдругъ пробился ключъ воды цѣлебной.
             Появился тамъ младенецъ мальчикъ --
             Въ ангела младенецъ превратился --
             Каждый день служилъ онъ литургію;
             Немощные притекали къ храму,
             Притекали къ храму -- исцѣлялись.
             Воротясь домой, застали братья
             Злобныхъ жонъ своихъ уже больными;
             Девять лѣтъ болѣли злыя жоны,
             Пролегали столько же постелей --
             И ничто болѣзнь не облегчало.
             Услыхавши какъ-то стороною,
             Будто гдѣ-то проявилась церковь
             Съ чудною врачующею силой,
             Исцѣлявшей тяжкіе недуги --
             Говорятъ болѣющія жоны,
             Говорятъ мужьямъ своимъ: "пронесся
             Слухъ, что будто проявилась церковь
             Съ чудною врачующею силой
             И съ ключемъ воды живой, цѣлебной;
             Будто въ церкви той младенецъ-мальчикъ
             Ехедневно служитъ литургію;
             Будто въ церковь всѣ идутъ больными,
             А домой здоровыми приходятъ.
             Если бъ насъ снесли вы въ этой церкви?"
             Взяли братья жонъ своихъ болящихъ,
             Понесли ихъ въ церкви въ лѣсъ зеленый:
             Тамъ нашли Врачарницу обитель,
             Отыскали ключъ воды цѣлебной,
             Услыхали пѣніе младенца;
             Но едва приблизилися въ церкви,
             Какъ предъ ними затворилась церковь,
             Тотчасъ смолкло пѣніе младенца
             И изсякъ потокъ воды цѣлебной.
             Только тутъ и вспомнилося братьямъ,
             Что сестра предъ смертью имъ сказала.
             И домой поворотили братья;
             Шли они неровною дорогой,
             Бросили лукавыхъ жонъ дорогой
             И сказали: "вотъ вамъ наказанье!
             Вы у насъ сестру сгубили -- пусть же
             Упадетъ на васъ ея проклятье!"
             И у жонъ ихъ вороны и галки
             У живыхъ выклевывали очи;
             Ихъ тѣла растаскивали волки,
             А душа въ тѣлахъ еще держалась.
             Снова братья на коней вскочили,
             Снова въ церкви въ лѣсъ поворотили;
             Передъ прахомъ сестринымъ склонившись,
             Говорили ей: "прости сестрица!"
             И сестра простила грѣшныхъ братьевъ:
             Отворилась передъ ними церковь;
             Снова въ церкви пѣлась литургія.
             Оба брата иноками стали
             И остались навсегда при церкви.
             И стоитъ та церковь и понынѣ
             Въ радость всѣмъ радѣющимъ святынѣ.
                                                                                   М. Петровскій.
  
  
             ЖЕНИТЬБА КОРОЛЯ МАТІАСА.
  
             Матьясъ удалый женится
             На молодой Аленчицѣ,
             Красавицѣ невиданной,
             На королевнѣ угорской.
             Не долго съ ней онъ тѣшится,
             Не долго -- три денька всего:
             Ужь въ первый день спускается
             Къ Матьясу птица вѣщая,
             Щебечетъ вѣсть печальную:
             "Сбери войска поспѣшнѣе,
             Иди къ границамъ Угорскимъ."
             Въ отвѣтъ Матьясъ промолвилъ ей:
             "Нельзя въ походъ мнѣ двинуться:
             Не отдохнули воины,
             И лошади не кованы,
             И сабли не наточены
             И ружья не заряжены."
             Насталъ второй по свадьбѣ день --
             И снова птица вѣщая
             Въ походъ зоветъ по прежнему;
             Матьясъ отвѣтилъ то же ей.
             Когда спустилась въ третій разъ
             Къ Матьясу птица вѣщая --
             Матьясъ готовъ въ походъ идти.
             Зоветъ король Аленчицу,
             Свою супругу милую,
             И говоритъ Аленчицѣ:
             "Въ походъ я долженъ двинуться,
             Въ походъ къ границамъ Угріи.
             Тебѣ придется, милая,
             Немного покручиниться!
             Считай почаще золото,
             Посматривай на крѣпости;
             Но не гуляй ты по саду,
             Чтобъ не попасться турчину!"
             Матьясъ коня любимаго
             Беретъ, летитъ изъ города,
             Летитъ къ границамъ Угорскимъ.
             Матьяса ждали воины,
             Шатеръ ему устроили:
             Онъ прибылъ -- и раздалися
             Далеко крики радости,
             И турки ихъ услышали.
             Матьясъ въ турецкомъ лагерѣ
             Съ булатной саблей носится:
             Махнетъ булатной саблею --
             И девяти головушекъ
             Враги недосчитаются.
             И снова по поднебесью
             Летаетъ птица вѣщая:
             Вокругъ шатра проносится
             Три раза -- и на яблоко;
             На золотое яблоко
             Шатра она спускается,
             Щебечетъ вѣсть печальную:
             "Сѣдлай коня удалого!
             Ты о другихъ заботишься;
             Чужіе страны мѣряя,
             Забылъ свою сторонушку;
             А тамъ твоя Аленчица
             Въ турецкій плѣнъ попалася:
             Разъ турки къ вамъ пріѣхали,
             Аленчицу похитили."
             Матьясъ отвѣтилъ вѣстницѣ:
             "Чѣмъ вѣсть свою докажешь ты?
             Нельзя меня испытывать,
             Шутя: винтовкой мѣткою
             Я правды допитаюся!"
             -- "Зачѣмъ тебя испытывать!
             Возьми меня въ заложницы."
             Легко, какъ птичка вольная
             Съ земли на вѣтку протаетъ,
             Матьясъ взлетѣлъ на борзаго --
             И вотъ понесся по полю,
             Быстрѣе, легче облачка,
             Въ свой замокъ крѣпкій, каменной,
             Въ свои палаты свѣтлое.
             А всѣ его домашніе
             Спѣшатъ на встрѣчу съ воплями,
             Со вздохами, съ рыданіемъ.
             Матьясъ сказалъ горюющимъ:
             "Не бойтеся: воротится
             Въ вамъ королева въ скорости."
             Онъ туркомъ одѣвается:
             Беретъ онъ саблю свѣтлую,
             На саблѣ лента алая,
             Подъ платьемъ крестъ онъ вѣшаетъ,
             Беретъ коня удалаго.
             Несется конь. Подковами
             Взбиваетъ пыль песчаную
             И сыплетъ искры яркія;
             Черезъ границы Угріи
             Летитъ далеко въ Турцію.
             Среди далекой Турціи
             Ростутъ три липы старыя:
             Подъ первой вони ставятся
             И къ пляскѣ турки рядятся;
             А подъ второю липою
             Торгуютъ бѣдной раею;
             Подъ третьей -- пляшутъ весело.
             Матьясъ, сидѣвшій съ турками,
             Спросилъ пашу турецкаго:
             "Почемъ во раю цѣните?"
             Паша турецкій весело
             Отвѣтилъ: "цѣны разныя:
             Есть рая по червонному,
             Есть рая и по талеру;
             А для того и задаромъ,
             Кто можетъ съ нами мѣриться
             Съ успѣхомъ въ молодечествѣ!"
             Полѣзъ въ карманъ за золотомъ
             Король Матьясъ, и, вынувши
             Червонецъ, по столу пустилъ;
             Червонецъ цѣлыхъ три раза
             Обходитъ столъ и падаетъ
             Передъ пашой. Увидѣвши
             Червонецъ этотъ, съ радостью
             Паша замѣтилъ: "золото
             Чекана всѣмъ извѣстнаго
             Матьяса, враля Угріи."
             Матьясъ на это холодно
             Пашѣ отвѣтилъ: "истина!
             Я самъ его, голубчика,
             Убилъ и добылъ золото!"
             И, знакъ подавши музыкѣ,
             Идетъ онъ выбрать дѣвушку.
             И вобралъ онъ Аленчицу,
             Аленчицу любимую;
             Другъ другу руки подали
             И въ пляску вмигъ пустилися.
             И кажетъ онъ ей перстень свой;
             Она въ отвѣтъ: "желанный мой!
             Давно я дожидалася
             Тебя, ждала -- боялася.
             Мнѣ льстили всѣ невѣрное...
             Теперь пусть гладятъ бороды."
             Матьясъ отвѣтилъ: "не о чемъ
             Теперь, мой другъ, кручиниться!
             Когда еще мы сдѣлаемъ
             Кружокъ и поравняемся
             Съ конемъ моимъ, въ мгновеніе
             Я взброшу на сѣдло тебя;
             Поскачемъ мы, но помни же:
             Какъ только вправо буду я
             Крошить невѣрныхъ саблею,
             Такъ то на лѣво склонишься."
             Опять плясать пускаются,
             И только поровнялися
             Съ конемъ своимъ, въ мгновеніе
             Къ коню они бросаются
             И къ Савѣ мчатся молніей.
             И турки, осмотрѣвшися,
             Толпой за ними гонятся;
             Паша турецкій бороду
             Поглаживаетъ съ шутками:
             "Мнѣ то-же доводилося
             Въ плѣну у нихъ посиживать!
             За это снимемъ голову
             Матьясу, а Аленчица
             На долю мнѣ достанется."
             Матьясъ на обѣ стороны
             Сѣчетъ невѣрныхъ саблею,
             И также въ обѣ стороны
             Супруга уклоняется.
             Мелькаетъ сабля молніей --
             И какъ снопы за жницею
             Ложатся слѣдомъ по полю,
             Рядами разстилается
             Трава, косцомъ скошонная --
             Такъ за Матьясомъ падаютъ
             Рядами турки мертвые.
             И, доскакавъ до кузницы,
             Онъ кузнецу приказывалъ:
             "Послушай! ты вѣдь славишься
             Турецкой ковко А лошади:
             Раскуй коня немедленно,
             И перекуй на изворотъ --
             Передній шинъ назадъ поставь!"
             Кузнецъ коня матьясова
             Перековалъ наизворотъ.
             Матьясъ рукою лѣвою
             За ковку платитъ, правою
             Онъ сноситъ турку голову
             И гонитъ въ Саву быструю
             Коня лихого, вѣрнаго.
             Прыгнувши въ Саву быструю,
             Заржалъ ретивый, знаючи --
             Что онъ несетъ въ отечество
             Матьяса и Аленчицу;
             И ихъ чрезъ Саву быструю
             Онъ вынесъ прямо въ Угрію.
                                                               М. Петровскій.
  
  
                       АНСЕЛЬМЪ.
  
             Въ свой садъ пошла она гулять --
             Душистыхъ, алыхъ розъ нарвать,
             Букетъ для милаго связать.
  
             И сорвала она: цвѣтовъ
             Душистой розы, ноготокъ
             И розмариновый листовъ.
  
             Букетъ въ рукахъ ея дрожитъ:
             Слезами скорби онъ омытъ
             И чорной лентой перевитъ.
  
             "Ансельмъ! въ живыхъ ты, или нѣтъ,
             Услышь далекій мой привѣтъ!
             Спѣши: готовъ тебѣ букетъ!"
  
             Часы одиннадцать ужь бьютъ --
             И другъ желанный тутъ, какъ тутъ,
             Стучится въ прежній свой пріютъ.
  
             "Въ живыхъ ли, другъ мой, или нѣтъ,
             Спѣшу въ тебѣ на твой привѣтъ --
             Принять обѣщанный букетъ!"
  
             Она въ свой домъ его ввела,
             Руками крѣпко обвила
             И въ поцалуѣ замерла.
  
             Спѣша собраться какъ-нибудь,
             Она спѣшитъ въ далекій путь,
             Чтобъ послѣ съ милымъ отдохнуть.
  
             И конь съ влюбленною четой
             Летитъ пернатою стрѣлой,
             Взмѣтая къ небу прахъ густой.
  
             И вотъ съ возлюбленной своей
             Ансельмъ несется средь полей --
             И говоритъ тихонько ей:
  
             "Послушай, мой безцѣнный другъ!
             Тебѣ въ пути грозитъ испугъ:
             Сейчасъ на мысль мнѣ вспало вдругъ --
  
             "Что часто въ здѣшней сторонѣ,
             При свѣтѣ звѣздъ и при лунѣ,
             Мертвецъ блуждаетъ на конѣ!"
  
             -- "Чего бояться, милый мой?
             Я ѣду смѣло -- я съ тобой...
             Да снидетъ къ мертвому покой!
  
             "При свѣтѣ мѣсяца и звѣздъ
             Короче дальній переѣздъ,
             Среди пустынныхъ этихъ мѣстъ."
  
             Конь мчится -- пламя и краса...
             Мелькаютъ долы и лѣса;
             Въ звѣздахъ сіяютъ небеса.
  
             И снова молвитъ онъ: "мой другъ!
             Тебѣ въ пути грозитъ испугъ:
             Сейчасъ на мысль мнѣ вспало вдругъ --
  
             "Что часто въ здѣшней сторонѣ,
             При свѣтѣ звѣздъ и при лунѣ,
             Мертвецъ блуждаетъ на конѣ!"
  
             -- "Чего бояться, милый мой?
             Я ѣду смѣло -- я съ тобой...
             Да снидетъ къ мертвому покой!
  
             "При свѣтѣ мѣсяца и звѣздъ
             Короче дальній переѣздъ,
             Среди пустынныхъ этихъ мѣстъ."
  
             Конь мчится -- пламя и краса...
             Мелькаютъ доли и лѣса;
             Въ звѣздахъ сіяютъ небеса.
  
             И въ третій разъ онъ молвитъ: "другъ!
             Тебѣ въ пути грозитъ испугъ:
             Сейчасъ на мысль мнѣ вспало вдругъ --
  
             "Что часто въ здѣшней сторонѣ,
             При свѣтѣ звѣздъ и при лунѣ,
             Мертвецъ блуждаетъ на конѣ!"
  
             -- "Чего бояться, милый мой?
             Я ѣду смѣло -- я съ тобой...
             Да снидетъ къ мертвому новой!
  
             "При свѣтѣ мѣсяца и звѣздъ
             Короче дальній переѣздъ,
             Среди пустынныхъ этихъ мѣстъ."
  
             Конь мчится -- пламя и краса...
             Мелькаютъ долы и лѣса,
             Въ звѣздахъ сіяютъ небеса.
  
             Въ подножью чорнаго креста
             Примчалась юная чета...
             Кругомъ кладбище -- пустота...
  
             Могила вскрылась подъ холмомъ:
             Ансельмъ вошолъ въ свой тѣсный домъ
             И вновь улёгся въ домѣ томъ.
  
             Она въ могилѣ подползла,
             Ее слезами полила,
             Припала къ ней -- и умерла.
                                                                         М. Петровскій.
  
  
  
                       ПРЕСТУПНИКЪ.
  
             Въ ночь осеннюю, глубокую
             Взяли бѣднаго меня,
             И, связавши крѣпко на крѣпко,
             Посадили на коня.
  
             До тюрьмы по полю чистому
             Мчался вонь какъ только могъ;
             Тамъ былъ сброшенъ я пандурами
             И посаженъ подъ замокъ.
  
             Въ подземельѣ томъ губительномъ
             Было царство вѣчной тьмы:
             Да избавитъ Богъ преступника
             Отъ неволи и тюрьмы?
  
             Солнце, мѣсяцъ, звѣзды яркія,
             Хоть бы разъ на васъ взглянуть?
             И на Божій свѣтъ я выглянулъ,
             Отправляясь въ дальній путь:
  
             Снова по полю далекому
             Волокли меня -- везли,
             Съ колесницы сняли траурной,
             На подмостки привели.
  
             Тамъ толпы народа празднаго
             Собралися посмотрѣть
             На преступника несчастнаго,
             На позоръ его и смерть.
  
             Вотъ примѣръ вамъ, други, нёдруги!
             Не живите, братцы, такъ:
             Не живите въ спорѣ съ совѣстью,
             Такъ-какъ прожилъ я бѣднякъ!
  
             Вотъ священникъ кончилъ исповѣдь
             И палачъ передо мной...
             Хочешь, нѣтъ ли -- а приходится
             Познакомиться съ петлёй...
  
             Лишь сороки бѣлобокія
             Станутъ вкругъ меня летать,
             Кудри длинные, измятые
             Будутъ холить и чесать.
  
             Пусть слетятся злые вороны,
             А не ангелы съ небесъ,
             И растащатъ тѣло грѣшное,
             Унесутъ въ дремучій лѣсъ!
  
             Пусть растащатъ тѣло грѣшное,
             Только, Господи, подай
             Миръ душѣ безсмертной въ вѣчности
             И прими въ свой свѣтлый рай!
                                                                         М. Петровскій.
  
  
             СИРОТКА ЕРИЦА.
  
             "Встань, вставай же, Ерица!
             Что воловъ не гонишь ты
             Со двора на пастбище!"
             -- "Подожди ты, матушка,
             Нѣтъ еще заутрени,
             Не пропѣлъ пѣтухъ еще!"
             -- "Встань, вставай же Ерица!
             Что воловъ не гонишь ты
             Со двора на пастбище!"
             Тотчасъ встала Ерица --
             И воловъ гнала она
             Со двора на пастбище.
             "Здѣсь, волы, паситеся!
             Забѣгу я къ матери
             На кладбище тихое...
             Отворись, сыра земля
             На могилѣ матери:
             Все тебѣ я выскажу,
             Свое горе выплачу!"
             И могила вскрылася;
             Ерица заплакала,
             Говорила матери:
             "Матушка родимая!
             Мнѣ досталась мачиха
             Злая, нелюбимая:
             Не звонятъ къ заутрени,
             Не поётъ пѣтухъ еще,
             Будитъ меня мачиха
             Гнать воловъ на пастбище;
             При тебѣ лежала я
             На постелѣ прибраной
             До восхода солнышка.
             Матушка родимая!
             Мнѣ досталась мачиха
             Злая, нелюбимая:
             Хлѣбъ печетъ -- зола одна,
             Посолитъ -- пескомъ однимъ,
             Рѣжетъ хлѣбъ жалѣючи
             Ломотками тонкими --
             Все сквозь нихъ виднѣется --
             Да и то съ упреками.
             Ты кормила хлѣбушкомъ
             Бѣлымъ, не жалѣючи,
             Хлѣбъ тотъ масломъ мазала,
             Подавала съ радостью.
             Матушка родимая!
             Мнѣ досталась мачиха
             Злая, нелюбимая:
             Станетъ ли расчесывать
             Косу мою длинную --
             Растеребитъ до крови;
             Ты любила, матушка,
             Косу мнѣ расчесывать
             Тихо, гладко, съ ласкою.
             Матушка родимая!
             Мнѣ досталась мачиха
             Злая, нелюбимая:
             И постель не стелетъ мнѣ,
             Не взобьётъ, какъ слѣдуетъ;
             Не подушку мягкую --
             Тёрнъ кладетъ мнѣ въ головы,
             Одѣяло жосткое
             Все пескомъ посыпано;
             Ты взбивала, матушка,
             Каждый день постель мою.
             Матушка родимая,
             Я ужь не вернусь домой!"
             Говоритъ покойница
             Изъ могилы Ерицѣ:
             "Перебейся, Ерица!
             Уповай на Господа!"
             -- "Матушка родимая!
             Не пойду я въ мачихѣ:
             Я съ тобой остануся,
             Лягу въ землю чорную!"
             Опускалась Ерица
             На могилу матери,
             Опускаясь, молвила:
             "Лучше мать покойница,
             Чѣмъ живая мачиха!"
             Только это молвила
             И съ душой разсталася.
                                                     М. Петровскій.
  
  
  
                       РАЗЛУКА.
  
             Въ чистомъ полѣ, подъ ракитой,
                       Борзый конь играетъ,
             А подъ ней моя милая
                       Слёзы проливаетъ:
  
             -- Ты куда, мой милый, ѣдешь?
                       Нѣтъ туда и слѣду...
             Но куда бъ ты не пустился --
                       Я съ тобой поѣду.
  
             "Я худа, далеко ѣду --
                       Въ гори голубыя,
             Чтобъ забить мнѣ на чужбинѣ '
                       Рани сердца злыя.
  
             "Я туда, далеко ѣду --
                       Вдоль рѣки широкой,
             Чтобы больше не видаться
                       Съ дѣвой черноокой.
  
             "Далеко по бѣлу свѣту
                       Я скитаться стану,
             Чтобъ въ любви не вѣдать больше
                       Горькаго обману."
                                                               М. Петровскій.
  
  
                       ЛЮБОВЬ.
  
             Что поётъ тамъ эта пташка,
             Что въ кустахъ сидитъ одна:
             Будто дѣвушка, влюбившись,
             Вдругъ становится блѣдна.
             Ну, вѣдь, право, эта пташка
             Все неправду говоритъ:
             Посмотрите, какъ румянецъ
             На щекахъ моихъ горитъ!
                                                               М. Петровскій.
  
  
                       ОЧИ.
  
             -- У тебя, краса-дѣвица,
             Очи такъ полны огня,
             Что невольно я страшуся --
             Не обманешь ли меня?
  
             "Если бъ даже въ сто разъ ярче
             Эти искрились глаза,
             Не пугайся: не обманетъ,
             Милый другъ, твоя краса.
  
             "Ты не бойся понапрасно
             Чорныхъ, огненныхъ очей,
             А скорѣе берегися
             Тихихъ, вкрадчивыхъ рѣчей."
                                                               М. Петровскій.
  
  
                       ГРУСТЬ ПО МИЛОМЪ.
  
             Не разсѣлася ты, скала моя,
             Когда съ миленькимъ разставалась я.
  
             Если нѣтъ ужъ мнѣ больше радости,
             Брошу вольный свѣтъ я безъ жалости.
  
             И за что, судьба, такъ караешь ты,
             Все, что дорого, отнимаешь ты?
  
             Хоть бы смерклося, хоть свѣтало бы --
             Только дней моихъ убывало бы!
  
             Соловей ты мой, пой въ частомъ лѣсу!
             Разгони тоску, что въ душѣ несу.
  
             Камнемъ на сердцѣ всѣ лишенія;
             Нѣтъ ужъ въ мірѣ мнѣ утѣшенія.
  
             И немилаго жарко встрѣчу я --
             Отцу, матери не перечу я.
  
             И съ немилымъ я, видно, стану жить,
             А по миленькомъ горевать-тужить.
                                                               М. Петровскій.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru