Петровская Нина Ивановна
Бродяга

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Нина Петровская

БРОДЯГА

  
   Мое счастье было кратко. Я принял его как чудесный неожиданный дар, и оно покинуло меня, еще юное, живое, навсегда озарив мои дни.
   С этой женщиной, о которой я говорю, мы встречались в продолжение двух лет.
   Иногда я видел ее мужа -- всегда мрачного молчаливого человека. Иногда слышал какие-то странные рассказы о их жизни, но, встречаясь, не замечал ее глаз, быстро забывал лицо и никогда не предчувствовал пашей любви.
   Началось это на каком-то ужине в ресторане, куда мы оба попали случайно.
   За столом оказались рядом. Почему? Я никого не просил об этом.
   Долго не замечали друг друга.
   Потом говорили о чем-то пустом, обоим ненужном, и она скучала.
   Вокруг было шумно, но не весело. Пели цыгане. Ночь проходила незначительно, плоско, подобная многим, о которых так легко забываешь наутро.
   Но я замечал: особая грусть в какой-то час всегда опускается над рестораном.
   Может быть, это только утомление, ядовитый звон отравленной крови, которая хочет под утро покоя, а может быть, что-то иное, всегда сторожащее за сознаньем, говорит людям: вы хотели забыть... но я здесь. Я всегда с вами, я все вижу!.. Не знаю, что это, - но этот час отмечаю всегда.
   Тогда усталая певица с слишком подведенными глазами непременно поет какой-нибудь надрывающий избитый романс.
   Тогда женщины со странной дрожью в пальцах отвечают на ваше пожатье, и в глазах их вспыхивает Печально-нежный растроганный блеск.
   Они шепчут вам ночные лживые слова, над которыми вы безжалостно смеетесь наутро.
   Но здесь, под безвкусно яркой люстрой, на мягких захватанных диванах готовы дать самое безумное обещание.
   У той, что сидела рядом, было неподвижно спокойное лицо. В первый раз я заметил ее глаза. Так смотрят маньяки -- упорно, долго, в одну точку.
   -- О чем вы думаете? -- спросил я с любопытством. Она взглянула и улыбнулась -- грустно, красиво.
   -- Я думаю о любви, -- ответила она просто. -- Всегда о любви. Смотрю в глаза, угадываю темные тайны душ, слушаю мелодии голосов и все спрашиваю -- не здесь ли?
   -- Кто? -- спросил я, не понимая.
   -- Любовь.
   Тогда я засмеялся и сказал:
   -- Посмотрите так и на меня. Может быть, здесь?
   Она посмотрела. Внимательно, вдумчиво, строго, точно не слыша шутки, и ответила:
   -- Может быть. Трудно угадать, кого уже отметила любовь.
   Из-за стола вставали. Электричество погасло. Принесли свечи. Красные стены кабинета потускнели. На столе апельсинные корки и недопитые стаканы. У женщин смятые прически, под глазами синие тени.
   Поздно. Но отчего мне так не хочется прощаться?
   -- Мы вместе? -- спросил я несмело.
   -- Да.
   И вот на рассвете по синим оснеженным аллеям мы ехали вместе. Она мне казалась прекрасной. Я держал ее руки и восторженно смотрел в лицо.
   -- Может быть, здесь?.. -- спрашивал, сжимая ее пальцы.
   -- Может быть, -- отвечала она просто. И лицо у нее было чуть-чуть грустное, чистое и покорное, как у монахини.
   Я проводил ее до подъезда. Звонили к заутрени. Улицы были пусты и белы. Холодная утренняя грусть сжимала сердце.
   -- Придете? -- спросил я робко.
   И голосом ясным, торжественно простым, от которого рассеялось последнее впечатление случайности этой ночи, она сказала:
   -- Приду.
   Так это началось.
   Она пришла вечером, на другой день. Все было так просто. Светила луна. Перекладины рам черными крестами лежали на полу. Все та же моя комната, каждый уголок которой я знаю наизусть. Но в нее уже вошло что-то новое, тревожное. Тайна чужой неизвестной души.
   -- Кто вы? Откуда вы? Почему я не знаю о вас ничего?
   И она ответила:
   -- Не нужно спрашивать. Все внешнее обычно до тоски, и оно, как всегда, ложь. А правду я уже сказала. Я бродяга, скитаюсь по душам и все жду встречи с той любовью, что вижу только во сне.
   -- Какая же она, эта любовь? -- спросил я, и у меня дрожали губы. Она наклонилась. Близко. Я видел странные, сосредоточенно блестящие глаза. Такого выражения я не видал уже после ни у кого, никогда, всю жизнь.
   -- Моя любовь то, что называют "безумием". Это бездонная радость и вечное страдание. Когда она придет, как огненный вихрь, она сметет все то, что называется "жизнью". В ней утонет все маленькое, расчетливое, трусливое, чем губим мы дни. Тогда самый ничтожный станет богом и поймет навсегда великое незнакомое слово "беспредельность".
   Я встал перед пей на колени и ответил:
   -- Та любовь, о которой ты говоришь, -- чудо, и я чувствую -- оно уже коснулось моей души. Вот я перед тобой. Возьми меня, веди, учи.
   Ее глаза широко раскрылись и загорелись, как огромные, черные камни. Губы изогнулись в истомленно жадной улыбке, точно хотела она выпить, как острое душистое вино, всю мою душу, весь трепет первой мучительной страсти.
   Такая была наша первая ночь.
   Я не знал ее жизни.
   На рассвете провожал до подъезда. Грубо хлопала дверь. Замирали шаги, и я оставался один. Помню, еще подолгу стоял под фонарем. Изумленный, выхваченный из обычного строя чувств. Точно хотелось проснуться, но не мог.
   Она приходила. Я запирал двери и тушил огни. Исчезала комната. Становился далеким и чуждым весь мир.
   -- Тот ли я, кого ты ждала? Та ли это любовь? -- спрашивал я с тоской. -- Видишь, я весь твой. Без тебя нет ни жизни, ни чувств, ни желаний.
   С белых подушек смотрели неподвижные, жадные глаза, и в темной комнате, далекой миру, звучали безумные, странные речи:
   -- Так, так нужно. Говори, не умолкай. Ты чувствуешь, как в твою душу вонзается что-то острое, режущее, как нож? Ты хочешь умереть? Вот здесь, сейчас, рядом со мной?
   И смеялась тихо и жутко:
   -- О, милый, милый, милый!..
   Так прошло много дней. В них утонуло прошлое и закрылось туманом будущее. Может быть, это длилось бы бесконечно. Может быть...
   Но я не сумел... Захотелось чего-то прочного, на долгие дни. Душа не выдержала остро-блаженных мук, и я сказал ей однажды:
   -- Останься со мной навсегда, будь моей женой.
   Как в первую ночь, мы сидели на диване, не расплетая рук, а перекладины рам крестами лежали на светлом полу.
   Я сказал, и стало страшно тихо. И мне показалось, что кто-то прошел по коридору и встал у дверей.
   И вдруг разорвалась пелена жуткой тишины. Я услышал множество звуков, которых при ней не замечал никогда.
   За окном скрипели полозья саней. Из умывальника с ритмическим стуком падали редкие капли. За книжным шкафом, шурша обоями, скреблась мышь.
   Она освободила руки и отодвинулась. В светлой полосе фонаря я увидел ее лицо, и оно было такое, как в первый вечер -- чуть-чуть грустное, строгое, покорное, как у монахини.
   -- Теперь я уйду, -- сказала она спокойно. -- Этого не может случиться никогда. Мы оба узнали многое. Предстоит идти еще дальше, еще выше. Ты поймешь это после, без меня.
   -- Будь моей женой, -- повторил я тупо, с отчаянием, не слушая ее слов. -- Разве возможно нам расстаться? Твоя любовь беспощадна, как палач.
   Она прикоснулась к моим волосам, и в той же полосе фонаря я увидел ее улыбку, грустную, светлую, и глаза, полные слез.
   -- Разве я жена? -- сказала она. -- Ну, посмотри -- разве я жена! Как только ты произнес это слово, я опять увидала себя на длинной пустынной дороге. Смотри. -- Ее глаза расширились. -- Смотри вдаль.
   Вот мы больше не встречаемся в этой комнате, а живем где-то вместе, и я твоя жена.
   У нас несколько больших комнат и общая спальня. Ночью, привыкшие друг к другу, мы раздеваемся равнодушно и бесстыдно.
   Медленно, день за днем, словно неизлечимая болезнь, жизнь входит в те неотвратимые сцепленья, что люди называют "обычными нормами". Ты опять много работаешь. У тебя в кабинете висит мой портрет. На него ты смотришь чаще, чем на меня, потому что у тебя так много, много работы.
   У нас родится первый ребенок. И жизнь меняется просто, без боли. Мы сказали все слова о любви. Спели ее единственную песнь, и нам говорят: "Вот теперь начинается настоящее".
   Большие печальные глаза прошлого смотрят откуда-то издалека с горестным укором. От этого взгляда спится иногда эта комната, голубые окна и черные кресты на полу. Но редко. После спокойных ласк мы спим крепко. Проходит еще год. Может быть, у нас второй ребенок. Я полнею. Говорят, что это красиво, и за мной ухаживают твои приятели. У меня есть любовник.
   Ты очень любишь детей, но вечером избегаешь быть дома. Ночью я встречаюсь с твоим виноватым взглядом и делаю вид, что сплю.
   Иногда еще мы ласкаем друг друга привычно знакомыми ласками, но никогда уже не повторяем слов, что звучали в этой комнате.
   Проходит еще год, а может быть, пять -- уже не все ли равно! Что сделали мы с любовью? -- спрошу я тебя однажды и увижу в твоих глазах тупую покорную тоску. -- Тебе больно? Ты плачешь? -- Она коснулась моих век грустно-волнующим прикосновением. -- Так нужно. Так суждено всем, полюбившим Любовь...
   Я встал на колени. Помню ее серое мягкое платье и свежий холод спокойных рук.
   И, как ученик, узнавший большую сокровенную тайну, благоговейно и восторженно поцеловал ее ноги в маленьких черных туфлях.
   На другой день я уехал далеко. Мы расстались навсегда.
   Но теперь она не одна идет своей вечной дорогой. Мы далеки, но вместе. Мы вдвоем чутко слушаем вечно призывающий голос Любви.
   И когда в поздний час одинокого томления чьи-то большие тоскующие глаза с тихой мукой заглядывают мне в лицо, я покорно приближаюсь к Любви и говорю, как она...
   -- Может быть, здесь.
  
   Источник текста: Серебряного века силуэт...
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru