Петровская Нина Ивановна
Весной

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:


Нина Петровская

Весной

   Тоска по той, что ушла из моей жиз­ни навсегда, каждый год возвращается вместе с весной.
   Весна всегда приходит в январе. Говорят, что она начинается в марте, но это неправда. Уже после нового года в слишком алых закатах проступает её воскресающий лик. В прозрачных сумерках длинного, тонко-звенящего январского дня я чую её нежную поступь и говорю: слышите  --  весна!
   Не верят, смеются как над безумным. Улицы в снегу и холодно -- какая весна!
   Пусть! Я дышу ею с января, они позже -- не все ли равно.
   Эта весна третья без неё, а душа все печальна и верна. По-прежнему висит её портрет, только я плотно закрыл его бе­лой кисеей.
   Точно из гроба, смутно выступает вы­сокий лоб, потемнели и впали глаза. Плечи, платье, нежная шея слились, их не различает взгляд.
   Не нужно смотреть, довольно вспоминать. Мое горе смирилось и стихло за годы.
   Но весной какой-то странный обман овладевает душой. Знаю, что не увижу, но жду. Приношу цветы, --  тоненькие му­чительно пахнущие нарциссы, спускаю зеленые шторы, по утрам не выхожу из до­ма,  --  жду. К вечеру розовые отблески прощального солнца тихо догорают в небе. Над головой оно высокое, бледно-зеленое, как хрусталь, а горизонт в крови. Улицы такие широкие, словно раздвинулись чтобы дать дорогу весне. На снегу воздушно-синие тени близкого вечера.
   В этот час колокола поют нежны­ми серебряными голосами, в этот час под темными сводами церквей зажигают высокие желтея свечи, а в голубеющие четыреугольники высоких окон вдумчи­во и грустно смотрит весна.
   Хожу и жду ее. Разве невозможна встреча? Так просто. Вот в толпе мель­кнет её тонкая неловкая фигурка. Чер­ная шапочка слегка сдвинута на затылок, нежный очерк бледного лица. В синих глазах весенняя ясная даль.
   И кажется, что плывет она выше земли, такая далекая грубой улице, где звенят конки, кричат извозчики и из хлопаю­щих дверей булочных пахнет свежим хлебом.
   Я забылся, я странно вышел из круга точных впечатлений. Она впереди идет навстречу.
   Черная шапочка, тонкая фигурка. Ты! --  вдруг безумно дрогнет сердце.
   Проходит близко. У этой розовые ще­ки, черные глаза и рядом ребенок. В толпе я не заметил ребенка.
   Встречаемся. Проходит молча, чужая. Не знает, что один миг была чьей-то прекрасной мечтой.
   Еще одна. Опять острый толчок в груди и грустный смех на губах.
   Иду. В холодном мраке издрогло сердце. Улицы вновь тесны. Кое-где блес­нули фонари, снег морозно горит.
   Кто сказал, что весна? Просто зимний вечер и час обеда. Вхожу в ресто­ран. Режущий свет электрических ламп больно ударяет в глаза. Стонет румын­ский оркестр. Эстраду украсили камелиями, а их не бывает весной.
   В руках длинный листочек меню. Все так просто.
   Но ведь третья весна без неё. Сегодня вспомнил, что за три года не целовал ни одной женщины, и рассмеялся.
   Опять были сумерки. Колокола звонили, небо гасло, тени близкой ночи ложились на снегу. Вспомнил её глаза, губы --  детские розовые губы с приподнятыми угол­ками вспомнились так ясно.
   Вышел на улицу. Опять верил. Хоте­лось идти с закрытыми глазами, чтобы где-то на повороте неизвестного пере­улка, около незнакомого дома, открыть их и сказать: ты!
  

II.

   -- Не узнаете меня? Мы встречаемся целую неделю каждый вечер, и вы ни разу не поклонились мне.
   Вежливо извиняюсь, жму маленькую руку в белой перчатке. Остановились под фонарем. Тень падает ей на глаза. Какие они? Черные, синие, серые -- не знаю.
   Вообще я ничего не знаю о ней. Ка­жется, ее зовут Ольгой. Где-то встреча­лись, и я никогда не сказал с ней ни слова. Тень закрывает её глаза, освеще­ны только губы и подбородок.
   Грустно изогнутые розовые губы с тонкими уголками,  --  я никогда не заме­чал их.
   Смотрю на них, улыбаясь, и говорю:
   -- Вы знаете, я три года не целовал ни одной женщины.
   -- Правда? -- спрашивает она серьезно.
   -- Правда, -- отвечаю я грустно.
   Идем рядом.
   -- Весной хочется умереть, -- говорит она. Самое жестокое и горькое вспоми­нается весной -- вы замечали?
   Молчу.
   -- Какая тоска! -- говорит она, стиски­вая зубы. -- Нужно жить, чтобы от каждого мига где-то расцветали цветы. А вот мы с вами каждый вечер выходим на улицу и ждем чего-то. Может быть, нас много, но мы редко узнаем друг друга. Ходим и ждем. Чего ждем?
   Останавливаемся у какого-то подъезда.
   -- Зайдите, -- говорит она, отворяя дверь.
   Поднимаемся по лестнице. Электриче­ство ярко, -- не смотрю ей в лицо.
   В незнакомой комнате темно, только из окон печальный пепельный свет. Садимся рядом, близко. Беру её руки. Они нисколько не напоминают тех, о которых я тоскую три года, но от теплых пальцев струится такая нежность, такая нежность...
   -- Нужна ласка, ласка, -- говорит она, прижимаясь к моему лицу.
   Не твоя ко мне, не моя к тебе. Не знаю чья -- все равно. Ласка и нежность, как дар нашей неведомой судьбы.
   Если она не будет приходить, нас злобно стиснут стены, задушат улицы, нас убьет одиночество, и нашего крика не услышит никто...
   Говорит, а тонкие волосы, лаская мой лоб, договаривают что-то печальное и важное, чего не смеют сказать слова.
   Пепельный свет тонким дымом окутал близко склоненное лицо. Что-то пронзительно-грустное, как надорванная струна, звенит в незнакомой комнате.
   Немо, беззвучно, томительно длинными поцелуями мы рассказываем друг другу трагедии наших одиноких дней.
   Мягкие волосы незнакомой женщины, прикасаясь к лицу, поют печальные мелодии.
   -- Должно быть, поздно.
   Я понял. Благодарю, -- говорю я, прощаясь. От ее пальцев струится такая нежность.
   Электрическая лампочка на лестнице вспыхивает в последний раз. Улицы тихи и белы. Зимняя северная ночь сурово смотрит в глаза.
    

----------------------------------------------------------

   Первая публикация: "Новь", 2 марта, 1907 г.
   Исходник здесь: Фонарь. Иллюстрированный художественно-литературный журнал.
  
  
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru