Lib.ru/Классика: Петефи Шандор. Стихотворения

СТАРЫЙ КОРЧМАРЬ.

(Изъ Петефи.)

Здѣсь, откуда долго не доѣдешь

До гористой мѣстности полями,--

Здѣсь нашелъ я миръ души и счастье,

Проводя спокойно дня за днями.

Служитъ мнѣ жильемъ корчма деревни,

Тишина въ ней царствуетъ святая,

Добръ корчмарь, покрытый сѣдинами...

Осѣни, Господь, благословляя,

Старика обѣими руками!

Я живу и пью и ѣмъ здѣсь даромъ

И ухода лучшаго не знаю;

Я не жду другихъ, садясь за ужипъ,--

Ждутъ меня, когда я запоздаю...

Жаль одно: старикъ съ женой все сноритъ,

Но за то онъ первый, утихая,

Къ ней идетъ я съ мирными рѣчами...

Осѣни, Господь, благословляя,

Старика обѣими руками!..

О быломъ порою мы толкуемъ;

Зналъ и онъ иную жизнь когда-то;

Было все: рогатый скотъ и кони,

Садъ и пашня и большая хата...

Но богатство взяли злые люди,

Домъ снесла съ земли волна рѣчная...

Злая бѣдность встала за плечами...

Осѣни, Господь, благословляя,

Старика обѣими руками.

Вечеръ жизни онъ переживаетъ,

И покой вамъ нуженъ въ это время,

А ему теперь-то и досталось

Выносить нужды и горя бремя.

Рано встать и поздно лечь онъ долженъ,

Чтобъ работать, праздниковъ не зная...

На него гляжу я со слезами...

Осѣни, Господь, благословляя,

Старика обѣими руками!..

Ободряю я его надеждой,

Но, качая скорбно головою,

Говоритъ онъ: "Полегчаетъ скоро,

Я стою въ гробу одной ногою".

Корчмаря въ слезахъ я обнимаю,

Такъ какъ эта личность дорогая

Мой отецъ, покрытый сѣдинами...

Осѣни, Господь, благословляя,

Старика обѣими руками.

А. Ш.

"Дѣло", No 3, 1872

ПРЕКРАСНА НОЧЬ!..

(Изъ Петёфи.)

Прекрасна ночь!..

Съ небесной вышины мерцаютъ надъ землей

И сотни блѣдныхъ звѣздъ, и мѣсяцъ золотой.

Прекрасна ночь!..

Заискрилась роса на бархатѣ полей,

Въ густыхъ кустахъ поетъ волшебникъ соловей.

Прекрасна ночь!..

Къ возлюбленной спѣшитъ любовникъ молодой,

Разбойникъ въ этотъ часъ выходитъ на разбой...

Прекрасна ночь!..

А. Ш.

"Дѣло", No 3, 1872

РОДИНА.

(Изъ Петёфи).

Отчизна-мать,

Ты мнѣ припомнилась опять!

Въ тебѣ я вынесъ много муки,

Но и теперь, во дни разлуки,

На зло враждующей судьбѣ,

Мнѣ сладко вспомнить о тебѣ.

Я не папистъ, но у тебя

Постился очень строго я.

И хорошо, что даровали

Мнѣ боги зубы не изъ стали,

Не то, бездѣйствуя въ тѣ дни,

Совсѣмъ заржавѣли-бъ они!...

Одну изъ зимъ я помню живо:

Давно сидѣлъ я безъ топлива

И приходилось на полу

Мнѣ спать въ нетопленномъ углу.

Стуча отъ холода зубами,

Какъ цыганенокъ подъ сѣтями,

Я могъ-бы повторить вопросъ:

"Тамъ, на дворѣ, кажись, морозъ?"

И то недурно, какъ бывало

Кровь въ этихъ пальцахъ застывала,

Когда писать я начиналъ...

Но я разсудка не терялъ:

Я въ руки трубку бралъ скорѣе,

Я жалъ къ ней пальцы поплошнѣе,

И такъ-то грѣлъ я ихъ неразъ,

Пока зима не пронеслась...

И въ эти дни имѣлъ одно я утѣшенье,

Что я уже знавалъ и большія мученья...

А. Ш.

"Дѣло", No 5, 1872

СТИХОТВОРЕНІЯ АЛЕКСАНДРА ПЕТЕФИ.

КРАСИВЫЕ ГЕРОИ.

Блестящимъ метромъ, риѳмой звонкой

Свой стихъ и я бы украшалъ,

Чтобы прилично могъ являться

Онъ на паркетѣ свѣтскихъ залъ.

Но стихъ -- не франтикъ вѣчно праздный,

Безсмѣнно проводящій дни

Въ перчаткахъ узкихъ, въ фракахъ модныхъ,

Среди пировъ и болтовни.

Поэтъ молчитъ, когда не слышно

Кругомъ ни ружей, ни мечей,--

По бой начнется -- стихъ могучій

Гремитъ подъ залпы батареи.

И я, мой вѣкъ, въ борьбѣ кровавой

Стою въ рядахъ твоихъ бойцовъ --

Я бьюся пѣснями -- солдатомъ

Выходитъ каждый изъ стиховъ.

Бойцы невзрачны, но -- герои,

Они летятъ безъ страха въ бои

И слава ихъ въ живой отвагѣ,

А не въ одеждѣ щегольской.

Не знаю я, переживу тѣ-ли

Меня любимцы-сыновья,--

Они падутъ, быть можетъ, въ битвѣ...

Да будетъ такъ,-- не дрогну я.

Священной все-лье будетъ книга,

Гдѣ ляжетъ рядъ моихъ идей --

Могила воиновъ, погибшихъ

За волю родины своей.

ВЕНГЕРЕЦЪ Я!

Венгерецъ я! Въ пространствѣ безпредѣльномъ

Моя страна, всѣхъ странъ другихъ милѣй;

Она средь нихъ живетъ міркомъ отдѣльнымъ

И всѣхъ красотъ не перечислить въ ней.

Глядятъ ея нагорныя вершины

На блескъ морей, сверкающихъ вдали,

И кажется, что гладь ея равнины,

Безбрежная, ведетъ на край земли.

Венгерецъ я! Вездѣ здѣсь слышны скрипки,

Серьезность лицъ встрѣчаешь здѣсь у всѣхъ:

У насъ легко срываются улыбки,

Но изрѣдка звучитъ нашъ шумный смѣхъ.

Когда лице веселость мнѣ румянитъ,--

Блаженства слезъ не сдерживаю я;

Но я смѣюсь, когда бѣда нагрянетъ,--

Чтобъ кто-нибудь не пожалѣлъ меня.

Венгерецъ я! Временъ минувшихъ море

Великое я вижу предъ собой,

Какъ сотни скалъ, на всемъ его просторѣ

Твои дѣла встаютъ, народъ-герой.

Была пора -- Европа венгровъ знала,

Играли роль великую они,

Не разъ земля предъ ними трепетала,

Какъ мрака дочь, предъ молніей въ тѣ дни,

Венгерецъ я! Но что венгерецъ нынѣ?

Великихъ дней измученная тѣнь;

Она встаетъ изъ тьмы ночной въ пустынѣ

И прячется, завидѣвъ новый день.

Не слышно насъ. Венгерской жизни звуки

Куда нибудь едва-ли долетятъ,

И нашихъ же родимыхъ братьевъ руки

Шьютъ траурный, позорный нашъ нарядъ!

ВЕНГЕРСКІЕ ЮНОШИ.

Цвѣтущимъ деревамъ плоды даетъ природа...

Венгерцы-юноши, вы такъ-лье цвѣтъ народа,

Но горе тѣмъ садамъ,

Которымъ Богъ послалъ на вѣчное мученье

Подобный пустоцвѣтъ, какъ ваше поколѣнье,

Ниспосланное намъ!

Душа моя паритъ со словомъ укоризны

На западъ и востокъ -- во всѣхъ концахъ отчизны

Все крѣпко спитъ въ потьмахъ.

О, если-бъ я владѣлъ могучими громами!

Какъ страшно, юноши, я грянулъ-бы надъ вами,

Повергнувъ васъ во прахъ!

На уваженье вы не заслужили права,

Наслѣдники отцовъ, богатыхъ яркой славой,

Подобные червямъ.

И если-бъ на бѣду лишь въ васъ была опора

У бѣдной родины -- вы не дали-бъ отпора

Ея тупымъ врагамъ.

Къ вамъ въ слабыя сердца, какъ въ горницы трактира,

Тѣснится тьма гостей, тѣснится ради пира,

Поднявъ веселый шумъ.

Позорно изгнана ихъ наглою гурьбою

Любовь къ отечеству, несущая съ собою

Такъ много скорбныхъ думъ.

Едва-ль у васъ въ груди есть уголокъ единый,

Гдѣ прилѣпилась-бы, какъ тонкой паутиной,

Любовь къ родной странѣ.

Но и отсюда прочь ничтожные разсчеты

Заставятъ васъ смести ее, какъ нечистоты,

Приставшія къ стѣнѣ.

Какъ малодушны вы! Вамъ дорогъ блескъ лукавый

Тщеславья мелкаго и нашей старой славы

Вы топчете вѣнцы.

Какъ малодушны вы! Вамъ солнце замѣнили

Ничтожнымъ ночникомъ и вы довольны были,

Безумцы и глупцы!

Любовь къ отечеству! О, гдѣ-же кисть такая,

Которая могла-бъ изобразить, святая,

Величіе твое,

Чтобъ, очарованный твоимъ изображеньемъ,

Считалъ тебя мой братъ съ живымъ благоговѣньемъ

За божество свое!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

БРОДЯГА.

Пустъ карманъ и въ брюхѣ пусто,--

Такъ на свѣтѣ все идетъ.

Пустота въ моемъ карманѣ,

Значитъ, пустъ и мой животъ.

Ѣлъ въ послѣдній разъ вчера я,

Правда, ѣлъ немного я...

Но о чемъ тужить? Другіе

Много ѣли за меня.

Завтра будетъ день -- поѣмъ я,

Если что нибудь найду,

А сегодня наслажуся

И надеждой на ѣду.

Пустъ карманъ мой -- это правда,

Но за то полны глаза,--

Слезъ полны, изъ нихъ морозомъ

Выжимается слеза.

И прекрасно, что морозитъ,

Это значитъ: не плошай,

Есть шинокъ тутъ недалеко,

Поскорѣй къ нему шагай.

Гей ты, бурый! Гей ты, сѣрый!

Гей вы, ноженьки мои!

Вотъ-то кони удалые --

Безъ овса живутъ они!

Сѣрый съ бурымъ -- это значитъ:

Панталоны двухъ цвѣтовъ.

Я недавно смастерилъ ихъ

Изъ поношенныхъ штановъ.

У меня одежды новой

Прежде тоже былъ запасъ...

Чтобъ она не истрепалась,

Продалъ я ее сейчасъ.

А чтобъ денежки разбойникъ

Не ограбилъ у меня,

Шинкарю свое богатство

До полушки отдалъ я.

Вотъ карманъ. Пускай разбойникъ

Хоть копейку сыщетъ тамъ,--

За находку сто дукатовъ

Я съ охотою отдамъ.

Но разбойникъ, видно, труситъ,

Только вихрь грозитъ борьбой,--

Не дури напрасно, милый,

Я управлюсь и съ тобой!

Шутка шуткой, а погода

Нестерпима, какъ на грѣхъ:

Видно, въ заговоръ вступили

Дождь и холодъ, вихрь и снѣгъ.

Слава Богу, что иду я

По дорогѣ босикомъ,

А не то пришлось-бы черпать

Грязь и воду сапогомъ.

Буря, словно издѣваясь,

Свищетъ въ уши и реветъ!

Пусть смѣется! И надъ нею

Посмѣюсь я въ свой чередъ.

Богъ когда нибудь навѣрно

Наградитъ меня домкомъ,

Очагомъ съ огнемъ веселымъ,

Доброй женкой и сынкомъ.

Пусть тогда насмѣшникъ-вѣтеръ

Къ намъ летитъ со всѣхъ сторонъ,--

Засмѣюсь надъ нимъ я шумно,

Чтобъ со злости лопнулъ онъ.

МОГИЛА БРОДЯГИ.

Словно звѣрь, почуявъ близость смерти,

Старый нищій еле тащитъ ноги

Въ степь родную, чтобъ остатокъ жизни

Здѣсь сложить вблизи степной дороги.

Бѣдняки сошлись къ нему и тутъ-же

Въ ямѣ трупъ остывшій закопали,

А надъ ней, какъ памятникъ могильный,

Къ длинной палкѣ посохъ привязали.

Ни лѣска, ни кустика не видно,

Только этотъ памятникъ мелькаетъ

И природа-мать его цвѣтами

И травой съ любовью украшаетъ.

Что за участь! Всю-то жизнь въ заплатахъ

Онъ провелъ бродягой одиноко,

А теперь коверъ его могилы

Сталъ прекраснѣй всѣхъ ковровъ Востока.

Впрочемъ, что-жь? Ему всего важнѣе,

Что теперь дождался онъ покоя...

И никто не знаетъ, какъ тревожно

И какъ бурно мчалась жизнь героя.

Та рука, которая подъ старость

Этотъ посохъ жалкій чуть держала,--

Въ молодые годы съ юной силой

Мечъ войны сверкающій сжимала.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Умеръ онъ! Покрылось все забвеньемъ --

Жизнь бродяги, подвиги героя...

Степь безмолвна. Въ ямѣ, подъ землею

Не смутитъ ничто его покоя.

Лишь порой здѣсь сядетъ птица съ пѣсней --

Пѣснь полна задора и отваги...

Но о чемъ-же пѣть ей надъ могилой,

Надъ могилой съ посохомъ бродяги?

ОСЕННЯЯ НОЧЬ.

Посмотри... Да, впрочемъ, ты сдва-ли

Что нибудь разсмотришь въ этой мглѣ,--

Ночь и тучи всюду разостлали

Свой покровъ могильный по землѣ.

Вѣтеръ -- духъ, отверженный землею

И съ небесъ низвергнутый -- снуетъ

Между ними и, воюя съ тьмою,

Безпріютный, стонетъ и реветъ.

Хорошо намъ въ горенкѣ уютной,

Передъ печкой, милая, вдвоемъ

Мы сидимъ и пламя поминутно

Обдаетъ насъ свѣтомъ и тепломъ.

А иные бѣдняки блуждаютъ

Въ этой тьмѣ на улицахъ пустыхъ,

Волоса имъ вѣтеръ развѣваетъ,

Проносясь со свистомъ мимо нихъ.

Изъ окна на нихъ порою взглянетъ

Огонекъ съ привѣтомъ... Но бѣднякъ

Поспѣшаетъ дальше... Кто-же станетъ

Въ домъ пускать полуночныхъ бродягъ?

А кто знаетъ: чѣмъ-бы послѣ стали

И чѣмъ были многіе изъ нихъ?

Что искать примѣровъ намъ? Не я-ли

Такъ блуждалъ среди дорогъ глухихъ?

Ослабѣвъ, усталыми ногами,

Весь покрытый грязью, я шагалъ,

Между тѣмъ мой духъ подъ небесами,

Какъ орелъ, безтрепетно виталъ.

Я бродилъ въ мечтаньяхъ: что отчизнѣ

Я отдамъ, какъ кладъ, въ предсмертный часъ?

А, быть можетъ, въ годы этой жизни

Я сочтенъ воришкой былъ не разъ...

ТРИ СЫНА.

Грустно съ старшимъ сыномъ сталъ отецъ прощаться --

Сынъ коня сѣдлаетъ, хочетъ въ путь умчаться:

"Отпусти коня ты въ наши степи снова,

Не бросай на вѣки здѣсь отца сѣдого!"

Сынъ ему отвѣтилъ: "Я за славой ѣду,

На войнѣ хочу я одержать побѣду."

На коня вскочилъ онъ съ свистомъ беззаботнымъ

И изъ виду скрылся вѣтромъ перелетнымъ.

Конь домой вернулся,-- но сѣдло пустое

Онъ принесъ къ воротамъ, съ ржаньемъ землю роя.

Гдѣ-же всадникъ? Палъ онъ и при дикомъ крикѣ

Голову бѣдняги поднялъ врагъ на пикѣ.

Грустно съ среднимъ сыномъ сталъ отецъ прощаться --

Сынъ коня сѣдлаетъ, хочетъ въ путь умчаться:

"Отпусти коня ты въ наши степи снова,

Не бросай на вѣки здѣсь отца сѣдого."

Сынъ ему отвѣтилъ: "справлюсь я съ судьбою

И сокровищъ много привезу съ собою."

На коня вскочилъ онъ съ свистомъ беззаботнымъ

И изъ виду скрылся вѣтромъ перелетнымъ.

Конь домой вернулся, но сѣдло пустое

Онъ принесъ къ воротамъ, съ ржаньемъ землю роя.

Гдѣ-же всадникъ? Всадникъ грабилъ безъ смущенья,

Такъ, что даже власти вышли изъ терпѣнья.

Пировалъ онъ буйно въ кабакѣ съ друзьями,

Здѣсь и былъ онъ схваченъ, скованъ кандалами.

Годъ въ сырой коморкѣ молодца томили,

А потомъ, повѣсивъ, на полѣ сушили.

Грустно съ третьимъ сыномъ сталъ отецъ прощаться:--

"Скоро-ль ты, какъ братья, станешь въ путь сбираться?

Почести и деньги ждутъ тебя, родного;

Брось-же ты на вѣки здѣсь отца сѣдого."

Сынъ ему отвѣтилъ: "Остаюсь я дома,

Чуждо мнѣ тщеславье, жадность не знакома.

Все мое желанье: жить въ селѣ родимомъ

И въ могилѣ рядомъ лечь съ отцомъ любимымъ."

Свой обѣтъ сдержалъ онъ. Ни богачъ, ни воинъ

Не былъ онъ, но былъ онъ счастливъ и покоенъ,

Легъ съ отцомъ въ могилу и надъ ихъ гробами

Холмъ травы зеленой запестрѣлъ цвѣтами.

ПѢСНЯ ВОЛКОВЪ.

Реветъ и воетъ вѣтеръ,

Угрюмъ небесный сводъ,

То снѣгъ валитъ клочками,

То частый дождь идетъ.

Кругомъ все степь глухая

И въ день не сыщешь тутъ

Ни кустика, въ которомъ

Нашелся-бы пріютъ.

Морозъ, да голодуха,

Подобно двумъ врагамъ,

Идутъ, безъ сожалѣнья,

За нами по пятамъ.

Ружье -- нашъ третій недругъ

И онъ страшнѣй ихъ всѣхъ:

Не разъ ужь нашей кровью

Смочился бѣлый снѣгъ.

Мы дрогнемъ, голодаемъ,

Намъ мясо рвутъ свинцомъ,

Мы нищіе,-- но все-же

На волѣ мы живемъ!

ПАВЕЛЪ ПАТО.

Словно за моремъ когда-то

Жилъ изгнанникъ царскій сынъ,--

Проживаетъ Павелъ Пато

Въ родовомъ селѣ одинъ.

"Съ молодой женой бываетъ

Веселѣй тернистый путь"...

Павелъ Пато замѣчаетъ:

"Все уладимъ какъ-нибудь".

Домъ сталъ ветхимъ, какъ руина,

Облупилась вся стѣна,

Вѣтромъ крыши половина

Съ давнихъ поръ унесена.

"Починить-бы! Начинаетъ

Отовсюду вѣтеръ дуть"...

Павелъ Пато замѣчаетъ;

"Все уладимъ какъ-нибудь".

Садъ пустѣетъ, только нивы

Изукрасились кругомъ

Темполистною крапивой,

Да широкимъ лопухомъ.

"Что-же плугъ вашъ отдыхаетъ

Батраковъ-бы припугнуть!"

Павелъ Пато замѣчаетъ:

"Все уладимъ какъ-нибудь!"

И штаны и ментикъ стали

Словно кружево сквозить

И одну нужду едва-ли

Можно въ этомъ обвинить.

"Въ кладовой сукно сгниваетъ,--

Вамъ къ портному-бъ заглянуть"...

Павелъ Пато замѣчаетъ:

"Все уладимъ какъ-нибудь!"

Такъ-то въ вѣчномъ прозябаньи

Жизнь проходитъ у него:

Онъ имѣетъ достоянье,

Не имѣя ничего.

Впрочемъ -- это каждый знаетъ --

Неповиненъ онъ ничуть

Тамъ, гдѣ каждый повторяетъ:

"Все уладимъ какъ-нибудь!"

А. Михайловъ.

"Дѣло", No 8, 1872

ЗИМНІЙ ВЕЧЕРЪ.

(Изъ Петёфи.)

Радуга на небѣ не блеститъ надъ нами,

Не пестрѣетъ поле яркими цвѣтами,

Соловьи умолкли, не шумитъ ручей,

Дни весны умчались съ роскошью своей.

Лишь порою память вызоветъ уныло

Блѣдныя ихъ тѣни изъ нѣмой могилы,

Но кругомъ все пусто, снѣгъ покрылъ поля,

Нищенски печально выглядитъ земля.

Да, съ старухой нищей сходства въ ней не мало:

Изъ лохмотьевъ бѣлыхъ сшито покрывало,

Ледъ стянулъ прорѣхи, но изъ-подъ заплатъ

Высохшіе члены иногда сквозятъ,--

Такъ стоитъ и дрогнетъ нищая въ морозы,

Яркой нищетою вызывая слезы...

Нѣтъ, въ такую пору счастливъ только тотъ,

Кто имѣетъ уголъ, кто въ семьѣ живетъ.

Всѣхъ земныхъ сокровищъ и нужнѣй, и выше

Полное согласье подъ родною крышей!

Сколько счастья въ зиму въ тепломъ уголкѣ,

Въ ласковой и дружно сплоченной семьѣ.

Превратится въ замокъ каждая лачуга,--

Лишь-бы трескомъ въ печкѣ заглушалась вьюга,

Каждой ласки слово здѣсь не пропадетъ,--

Въ эту пору къ сердцу путь оно найдетъ.

Въ вечерахъ-же скрыта главная отрада;

Чтобъ понять ихъ прелесть, пережить ихъ надо!

Самъ хозяинъ дома за столомъ большимъ,--

Кумъ или пріятель возсѣдаетъ съ нимъ;

Вьется дымъ ихъ трубокъ. Кружки вѣковыя

Налиты венгерскимъ. Рѣчи огневыя

Льются безконечно, какъ струя вина.

Счета нѣтъ бутылкамъ, нѣтъ въ бутылкахъ дна.

Да къ тому-жь хозяйка, вѣрная призванью,

Смотритъ, какъ-бы гостю оказать вниманье,

Какъ-бы не осталась кружка безъ вина...

Мудростью хозяйской запаслась она,

Дорожитъ, какъ глазомъ, старой честью дома;

Лѣнь ей неизвѣстна, скупость незнакома;

Ходитъ, угощаетъ -- просьбамъ счету нѣтъ:

"Кумъ, прошу отвѣдать! Кушайте, сосѣдъ!"

Въ благодарность гости пьютъ, и уставая

И пустыя трубки снова набивая.

И подобно дыму мысля ихъ летятъ,

Воскресаетъ снова дней минувшихъ рядъ,

Старыя событья, старыя дѣянья

И живутъ, и дышатъ въ ихъ воспоминаньи,

Прошлое такъ длинно,-- что-жь впередъ смотрѣть,

Если имъ придется скоро умереть?

Юноша красавецъ съ дѣвушкою скромно

Къ столику усѣлись въ уголокъ укромный.

Что имъ до разсказовъ? Что имъ старина?

Жизнь не за плечами,-- впереди она.

Мысли ихъ витаютъ въ будущемъ туманомъ,

Солнце тамъ восходитъ на небѣ румяномъ.

Ихъ уста смѣются -- имъ не нужно словъ...

И какое слово выразитъ любовь?

А въ углу за печкой дѣти-малолѣтки

Развозились шумно, какъ цыплята въ клѣткѣ,

Карточную крѣпость строятъ на доскахъ,

Строятъ и сейчасъ-же превращаютъ въ прахъ...

Жизнь ихъ въ настоящемъ: нѣтъ у нихъ угрюмой

Памяти о прошломъ, о грядущемъ думы.

Такъ подъ этой кровлей видишь связь людей

Прошлыхъ, настоящихъ и грядущихъ дней.

Рядомъ кухня. Съ пѣсней тамъ идетъ работа --

То муку служанка сѣетъ сквозь рѣшета.

Съ улицы колодца слышенъ скрипъ глухой --

То лошадокъ кучеръ свелъ на водопой.

Гдѣ-то пиръ,-- цыгане музыку заводятъ,

Звуки контрбаса издали доходятъ

И различныхъ тоновъ гулъ неясный полнъ

Прелести и мира, словно ропотъ волнъ.

Снѣгъ валитъ. Но черной кажется дорога,

Въ непроглядномъ мракѣ смотритъ ночь такъ строго,

Люди очень рѣдко покидаютъ домъ,

Если-жь кто сберется въ гости съ фонаремъ --

Мимо оконъ быстро звѣздочкой живою

Огонекъ заблещетъ и сольется съ тьмою,--

А сидящихъ дома мучаетъ вопросъ:

Кто рѣшился выйдти со двора въ морозъ?

А. Ш.

ГРУСТНАЯ НОЧЬ.

(Изъ Петёфи.)

И ночь и мракъ. Я тщетно жажду сна.

Заботой грудь по прежнему полна.

Я думаю, что станется со мною,

Что станется съ родимой стороной,

И бѣдный умъ, несладившій съ судьбою,

Томитъ любовь къ отчизнѣ дорогой.

Бѣднякъ поэтъ, таковъ всегда твой рокъ:

Подъ грохотъ волнъ несется твой челнокъ

И если ты случайно сладишь съ ними,

То и тогда приставшаго къ землѣ

Смутитъ вопросъ: что сдѣлалось съ другими --

Съ плывущими на старомъ кораблѣ?

О мой отецъ, на горькій плодъ наукъ

Заставилъ ты смѣнить мой старый плугъ,--

И, лживую, плѣнительную фею

Узнавъ изъ книгъ, я такъ-же въ свой чередъ,

Какъ всѣ, до звѣздъ вознесся вслѣдъ за нею,

Чтобъ вновь упасть съ заоблачныхъ высотъ.

Отъ книги свѣтъ страшнѣй лучей дневныхъ:

Тускнетъ взоръ при яркомъ блескѣ ихъ,--

При свѣтѣ-жь книгъ ты видишь все яснѣе,

Далекое считаетъ близкимъ глазъ,--

А намъ всегда дороже и милѣе

Все, что вдали находится отъ насъ.

Зачѣмъ-же я учился столько лѣтъ?

Въ простой избѣ, гдѣ я увидѣлъ свѣтъ,

Въ часы ночей угрюмыхъ, безконечныхъ,

Безсонницей не мучился-бы я

И въ тишинѣ напѣвы сновъ безпечныхъ,

Какъ пѣсни птицъ, баюкали-бъ меня.

Ходилъ-бы я за плутомъ по полямъ

Иль, какъ пастухъ, бродилъ-бы по степямъ:

Онъ въ сторонѣ отъ дремлющаго стада

Прилегъ въ траву подъ тѣнь кустовъ густыхъ

И звукъ рожка считаетъ онъ отрадой,

А не пустой забавой для другихъ.

Въ воскресный день смѣнивши свой нарядъ,

Встрѣчаетъ онъ подруги нѣжный взглядъ:

Она добра, свѣжа, трудолюбива,

Она, какъ май, несетъ ему привѣтъ,

Объятія и ласки,-- и, счастливый,

Онъ думаетъ, что счастливъ цѣлый свѣтъ!

А. Ш.

"Дѣло", No 7, 1872

СТИХОТВОРЕНІЯ АЛЕКСАНДРА ПЕТЕФИ.

ПОСЛѢДНІЕ ДРУЗЬЯ.

Друзья ушли и ты меня

Бросаешь, молодость моя.

Тебя, конечно, никому.

Не замѣнить:

Теперь мнѣ вовсе одному

Придется жить.

Боюсь, у дѣвушки въ крови

Я не зажгу огни любви

Иль силъ не хватить на любовь

Во мнѣ самомъ,

Хоть предо мной глаза ихъ вновь

Блеснутъ огнемъ.

Боюсь, что такъ-же отъ меня

Уйдетъ и ненависть моя.

Я не испорчусь, можетъ быть,--

Да что мнѣ въ томъ?

Ужель безъ честной злобы жить,

Мирясь со зломъ?

Нѣтъ! Пусть со всѣмъ разстанусь я,

Но ты, живая страсть моя,

Бушуй по прежнему въ крови

И озаряй

Огнемъ вражды, огнемъ любви

Родимый край!

РАВНОДУШІЕ.

"Спокойно выноси и радость и печали!"

Такъ мудрецы совѣтуютъ глупцамъ.

Не слѣдую я пошлой ихъ морали,--

Я отдаюсь порой веселью и слезамъ,

Но одинаково сносить ихъ не умѣю.

Моя душа не будетъ той рѣкой,

Которая съ холодностью тупой

Спокойно вдаль несетъ волной своею

И розовый листокъ,

Ребенкомъ сорванный на праздникѣ природы,

И высохшій сучокъ,

Заброшенный въ потокъ

Порывами осенней непогоды.

ПЕРЕМѢНА.

Теперь не то, что было прежде,

Смѣняетъ жизнь одно другимъ:

"Вчера" и "нынче" -- это братья,

Но не узнать другъ друга имъ.

Когда-то каждаго собрата

Съ открытымъ сердцемъ я встрѣчалъ,

Безъ всякой просьбы первыхъ встрѣчныхъ

Я щедро дружбой награждалъ.

Теперь на жаркія моленья

Не отзовется эта грудь,--

Я лгу спокойно приходящимъ:

"Въ ней сердца нѣтъ! Счастливый путь!"

Когда-то я пылалъ любовью

И та любовь была чиста,

Казалась женщина, какъ ангелъ,

Мнѣ непорочна и свята.

Такъ думалъ я... Теперь я вижу

Въ ней злого демона скорѣй

И, разлучаясь съ ней, не плачу,--

Найду другихъ на смѣну ей!

Любовь къ отчизнѣ жгла мнѣ душу,

То было солнце на землѣ,--

Теперь-же это мѣсяцъ блѣдный,

Свѣтящій холодно во мглѣ.

Среди обидъ ничтожныхъ благомъ

Тогда казалась смерть уму,--

Теперь, гонимый цѣлымъ свѣтомъ,

Хочу я жить на зло ему.

Какъ мягкій, гибкій воскъ въ то время

Подъ слабымъ пальцемъ гнулся я,--

Теперь я мраморъ -- вражьи пули

Въ враговъ отпрянутъ отъ меня.

ЖИВОЙ МЕРТВЕЦЪ.

Приходъ весеннихъ дней

Не веселитъ меня,

На первый зимній снѣгъ

Смотрю спокойно я.

Осеннихъ вечеровъ

Туманной полутьмой

Закрались въ сердце мнѣ

Холодность и покой.

Мнѣ не нужна толпа

Друзей или враговъ,

Во мнѣ молчитъ вражда,

Во мнѣ молчитъ любовь.

Мнѣ чужды всѣ друзья,

Всѣ скорби чужды мнѣ,--

Желаю только я

Забыться въ тихомъ снѣ.

Желаю я теперь,

Желаю всей душой

Digitized by L"ooQle

Заснуть скорѣй, скорѣй

Глубоко подъ землей.

НА ПЕРЕКРЕСТКѢ.

Я сталъ на перекресткѣ

У двухъ большихъ дорогъ,--

Одна ведетъ на западъ,

Другая на востокъ.

Куда-бы ни пошелъ я --

Вездѣ судьба одна:

Ты, жизнь, повсюду будешь.

И мукъ и слезъ полна.

Но я узнать желалъ-бы,

Гдѣ скрылась смерть моя:

Пошелъ-бы къ ней на встрѣчу

Прямой дорогой я.

ШИНОКЪ.

И внутри и извнѣ жалокъ, какъ лачуга

Этотъ домъ убогій.

Голода и жажды утолить не можетъ

Въ немъ бѣднякъ съ дороги.

Здѣсь ѣды не встрѣтишь, на вино-же взглянешь

Мимолетнымъ взглядомъ,

Проклиная Ноя, взявшаго въ ковчегъ свой

Бочки съ виноградомъ.

Столъ довольно длинный -- вѣстникъ запустѣнья

Занялъ полкоморки;

Близокъ онъ къ паденью, покачнулись на бокъ

Всѣ его подпорки.

За столомъ скамейка. Не гостей веселыхъ

Тягостное бремя

Выгнуло бѣднягу. Нѣтъ, надъ ней всесильнымъ

Оказалось время.

Съ давнихъ поръ хозяйкой постланное ложе

Въ уголъ пріютилось,

Но ни въ комъ желанья спать на немъ ни разу

Вѣрно не явилось.

Печь осѣла на бокъ, словно выражая

Страшную усталость;

Трещины и складки бороздятъ чело ей,

Говоря про старость.

Старъ шинкарь угрюмый. Нѣтъ въ немъ къ разговорамъ

Никакой охоты;

Кажется, и ротъ-то данъ ему природой

Только для зѣвоты.

Мрачно смотритъ старый. Гдѣ-жь его родные?

Въ дни былые тоже

Могъ онъ похвалиться молодой женою,

Стройной и пригожей.

Да, но злую шутку время съ ней съиграло,

Взявъ отъ человѣка

Все, что въ немъ прекрасно,-- а вѣдь ей едва-ли

Минуло полвѣка!

Волоса, какъ сѣно, высохли, поблекли,

Всклочены съ просонья

И подъ ними видно не лицо, а просто

Пугало воронье.

И она не любитъ говорить и только

Разсуждаетъ съ жаромъ,

Что повсюду графства принесли съ собою

Гибель всѣмъ бетьярамъ.

"Да, когда бетьяры свѣтомъ управляли,

Зашибешь, бывало,

Кое-что, хоть малость, а теперь и вовсе

Выгоды не стало!"

Такъ-то въ этомъ домѣ у людей несчастныхъ

Жизнь идетъ убого,

Впрочемъ, и снаружи встрѣтится, пожалуй,

Радости немного.

Жалкое оконце только вполовину

Стекла сохранило

И мѣста пустыя грязная бумага

Плотно залѣпила.

Я еще ребенкомъ бѣгалъ въ рубашонкѣ --

Осенью то было,

Какъ со стѣнъ дождями больше чѣмъ двѣ трети

Штукатурки смыло.

Да и та, которой время не коснулось,

Грязно-желтой стала,

Треснула и кто-то тутъ-же нацарапалъ

Отравныхъ словъ не мало.

Шестъ съ зеленой вѣткой -- вывѣска надъ домомъ,

Вѣтеръ полуночный

Треплетъ и качаетъ бѣдную нещадно,

Висѣльника точно.

Шинкарю остался это всей скотины

Волкодавъ маститый,--

Спитъ онъ днемъ у дома,-- ни вреда, ни пользы

Отъ него не жди ты.

И подобна дому вся его окрестность:

Тянутся далеко

Холмы за холмами -- безъ конца разсыпанъ

Ихъ песокъ глубокій.

На нагихъ пригоркахъ бузина восходитъ

Жидкими кустами,

Покрываясь лѣтомъ, словно негодуя,

Черными плодами.

Изъ селеній дальнихъ благовѣстъ церковный

Здѣсь лишь замираетъ,

Птица отсталая, тутъ присѣвъ, быстрѣе

Дальше улетаетъ.

Кажется, и солнце здѣсь не такъ, какъ всюду,

Свѣтитъ надъ холмами,

Глядя съ сожалѣньемъ на пустынный домикъ

Блѣдными лучами.

Въ ста шагахъ отъ дома холмикъ, гдѣ не встрѣтишь

И слѣда людского;

Тугъ на голомъ мѣстѣ высится угрюмо

Статуя святого.

Кто-то ей на плечи прицѣпилъ свой ранецъ,

Порванный и грязный,

Точно говоря ей:.уходи ты съ богомъ,

Чѣмъ стоять здѣсь празно!"

ДРУЗЬЯМЪ.

И вы ушли, друзья мои былые!

Счастливый путь! Отъ сердца моего

Отпали вы, какъ листья золотые

Отъ дерева родного своего.

Пройдетъ пора осенней непогоды,

Утихнетъ вихрь, унесшій васъ съ собой,

Придетъ весна и дерево природа

Покроетъ вновь роскошною листвой...

Но листъ вдали отъ дерева родного,

Поблекнувшій, не оживится снова...

ТОСКА.

Ребенокъ плачетъ въ колыбели,

Надъ бѣднымъ мать поетъ --

И снова съ ясною улыбкой

Подъ пѣсню онъ уснетъ.

Тебѣ, дитя моихъ страданій,

Тебѣ, тоска моя,

За пѣсней пѣсню я слагаю,

Чтобъ усыпить тебя.

ВЪ ПАМЯТНУЮ КНИЖКУ.

Конечно, въ библіи сказанье

О кружкѣ ты читалъ не разъ,

Гдѣ масла вѣчно появлялся

Неисчерпаемый запасъ.

Та кружка съ масломъ -- жизнь людская

И жалокъ каждый изъ людей,

Кто по разсчетливости глупой

Не смѣетъ прикасаться къ ней.

Мудрецъ напитокъ этотъ сладкій

Свободно черпаетъ до дна --

И что беречь ему? Онъ знаетъ,

Что кружка будетъ вновь полна.

А. Михайловъ.

"Дѣло", No 10, 1872

СТИХОТВОРЕНІЯ АЛЕКСАНДРА ПЕТЕФИ.

СЪ ЧУЖБИНЫ.

Надъ рѣкой широкой домъ стоитъ убогой;

Для меня прошло въ немъ дней счастливыхъ много.

Стоитъ мнѣ въ тотъ домикъ унестись мечтами

И глаза заблещутъ жгучими слезами.

Еслибъ въ немъ провелъ я все существованье!

Но людей все гонятъ соколы-желанья,

И мои желанья крылья распустили-

Съ матерью, съ отчизной сына разлучили.

Крѣпко мать цѣлуя, я въ часы прощанья

Облегчить не могъ ей жгучаго страданья

И въ слезахъ обильныхъ бѣдная едва-ли

Выплачетъ въ разлукѣ всѣ свои печали.

Какъ, рукой дрожащей обвивая шею,

Мать меня молила жить, какъ прежде, съ нею!

Если-бы въ тѣ годы жизнь я видѣлъ ясно --

Были-бъ эти просьбы вѣрно не напрасны.

Но надежды наши яркими лучами

Вѣчно озаряютъ будущность предъ нами;

Только тотъ, кто вступитъ въ этотъ садъ вблшебный,

Понимаетъ поздно весь обманъ плачевный.

Нужно-ль говорить мнѣ, какъ передо мною

Искрилась надежда яркою звѣздою,

Какъ я шелъ по свѣту, какъ среди дороги

Сотни иглъ и терній мнѣ врѣзались въ ноги?

....Земляки уходятъ въ милую сторонку,

Завернутъ навѣрно къ матери въ избенку...

Обо мнѣ ей, братцы, вѣсточку снесите,

Если по дорогѣ домъ мой посѣтите.

Мать пускай не плачетъ обо мнѣ напрасно,

Такъ какъ на чужбинѣ я живу прекрасно...

Если ей разскажутъ, какъ мнѣ здѣсь живется --

У бѣдняжки сердце съ горя надорвется...

МОЕМУ МЛАДШЕМУ БРАТУ СТЕФАНУ.

Ну, какъ живется вамъ, мой Стефель? Хоть порою

Не вспоминаете-ль о братѣ вы съ тоскою?

Хоть послѣ ужина, когда вы въ тишинѣ

Проводите часы въ сердечной болтовнѣ,

Когда угрюмо ночь глядитъ въ окошко ваше,--

Не говорите-ль вы: "что дѣлаетъ нашъ Саша?"

Какъ обстоятъ дѣла? Я знаю, какъ всегда,

Васъ неотвязчиво преслѣдуетъ нужда.

И день и ночь у васъ тяжелая работа,

А жизнь все требуетъ лишеній и разсчета.

Бѣдняга нашъ отецъ! И онъ-бы благъ достигъ,

Но къ людямъ черезчуръ довѣрчивъ былъ старикъ.

Онъ честенъ и правдивъ и думаетъ, что въ свѣтѣ

Для всѣхъ святынею должны быть чувства эти.

За то и награжденъ былъ щедро онъ потомъ,

Утративъ все сполна, что куплено трудомъ.

Да, всѣ плоды труда и пота дорогіе

Украли у него безсовѣстно другіе.

О, если-бы ко мнѣ былъ милосерднѣй Богъ

И пособить отцу хоть чѣмъ нибудь я-бъ могъ!

Какъ счастливъ былъ-бы я, когда-бъ мои заботы

Избавили его подъ старость отъ работы!

Вотъ что гнететъ меня, вотъ что живой тоской

На вѣки омрачитъ сердечный мой покой.

Ты поддержи отца; ты сдѣлай все, что можно;

Какъ добрый сынъ, ему опорой будь надеждой;

Часть бремени сложи, мой Стефель, на себя,--

Сложи съ усталыхъ плечъ... Самъ Богъ спасетъ тебя!

А наша мать съ душой незлобивой своею!

Люби ее, мой братъ, благоговѣй предъ нею!

Чѣмъ мать была для насъ? но какъ-же передать

Все то, чего вполнѣ не въ силахъ мы понять?

Да, мы ее тогда оцѣнимъ хоть немного,

Когда она найдетъ покой себѣ у Бога...

Короткое письмо я долженъ кончить, братъ.

Настроиться хотѣлъ я на веселый ладъ,

Но мрачный оборотъ и колоритъ угрюмый

Невольно приняли нахлынувшія думы

И вздумай я еще ихъ нити натянуть --

Отъ накипѣвшихъ слезъ надорвалась-бы грудь...

Въ другой разъ напишу не кратко, не уныло...

Да сохранитъ тебя Господь, мой Стефель милый!

ПРОШЛОЕ.

Свернулъ я свой шатеръ и въ міръ направилъ путь.

Надежда смутная мнѣ волновала грудь:

"Впередъ! На поиски! Скорѣй!" она твердила,

Но что я тамъ найду она не говорила,

Не подсказала мнѣ: куда и какъ идти,

И только слышалъ я одно: "иди! иди!"

То голосъ сердца былъ и я повиновался,

Съ родимымъ очагомъ покорно я разстался,

Какъ разстаемся мы, проснувшись, съ сладкимъ сномъ.

Про сына ничего не знали мать съ отцомъ

И долго плакали въ тревогѣ и печали.

Но добрые друзья -- сосѣди все узнали

И съ утѣшеньями явились къ старикамъ:

"Объ вашемъ Зандорѣ не стоитъ плакать вамъ!

Подобный человѣкъ, непомнящій о Богѣ,

Не стоитъ вашихъ слезъ, не стоитъ онъ тревоги.

Онъ будетъ жить, какъ жилъ, до самаго конца,

Да, можетъ быть, еще повѣсятъ молодца.

Ужъ мы не первый годъ на свѣтѣ доживаемъ,

А не сводилъ Господь съ подобнымъ негодяемъ!"

Такъ стариковъ друзья старались утѣшать,--

Склонялася тогда измученная мать

Къ подушкѣ головой и, бѣдная, въ кручинѣ

Рыдала о своемъ погибшемъ, миломъ сынѣ...

Не плакалъ мой отецъ -- онъ плакать не привыкъ,

Но на проклятья щедръ добрѣйшій мой старикъ.

Приправивъ рѣчь свою отборными словами,

Онъ шумно изливалъ свой гнѣвъ передъ друзьями:

"Какъ? Наложить пятно на честную семью!

Что вѣшать молодца!-- Я самъ его убью!.."

До слуха моего достигло это слово

И на порогъ отца не приходилъ я снова,

Я ясно сознавалъ, что онъ отъ словъ своихъ

Не отступалъ еще не на единый мигъ...

Какъ часто я желалъ опять услышать рѣчи

Добрѣйшихъ стариковъ! Но я бѣжалъ ихъ встрѣчи,

Покуда поиски не кончились вполнѣ...

Что я нашелъ? о томъ шумятъ во всей странѣ...

Конечно, не былъ я тогда отцомъ застрѣленъ,

Когда вошелъ я въ домъ -- восторгъ былъ безпредѣленъ,

Отецъ былъ радъ до слезъ: едва-ль когда-нибудь

Такою радостью дрожала эта грудь!

И вѣрьте, въ этотъ день онъ не твердилъ съ укоромъ,

Что имя честное покрыто мной позоромъ...

Ну, а друзья?-- Пришли съ привѣтствіями къ намъ:

.Не правы-ль мы, сосѣдъ? Не мы-ль твердили вамъ:

Не плачьтесь на сынка, судьба людей привратна --

И Зандоръ молодцомъ вернется къ вамъ обратно!"

ПРИЗЫВЪ.

На мою лачугу величаво

Смотрятъ окна замка твоего.

Горе мнѣ, любимая. Подняться

Не могу никакъ я до него.

Но преграды нѣтъ для нашей встрѣчи,

Опустись съ высотъ его скорѣй;

Солнца лучъ на землю сходитъ съ неба

И въ долину съ горъ бѣжитъ ручей.

Да, какъ лучъ на землю сходитъ съ неба,

Какъ въ долину съ горъ бѣжитъ потокъ,

Такъ изъ замка прямо мнѣ въ объятья

Прилети, мой ясный голубокъ.

Не въ горахъ, а здѣсь, со мной, въ долинѣ

Будетъ счастьемъ жизнь твоя полна;

На вершинахъ воздухъ холоднѣе,

На поляхъ прекраснѣе весна.

Приходи! Роскошными цвѣтами

Подаритъ тебя весна-любовь,

Тѣ цвѣты не то, что дѣти мая,--

Увяданья нѣтъ для тѣхъ цвѣтовъ!

На поляхъ губительнымъ дыханьемъ

Дней осеннихъ дышутъ холода,--

Но любовь, любовь моя -- теплица,

Гдѣ не вѣетъ осень никогда.

Будешь ты царицей въ ней! Сходи-же!

Пусть и малъ и тѣсенъ этотъ домъ,

Но для насъ двоихъ въ немъ станетъ мѣста,

Какъ для пары птицъ въ гнѣздѣ родномъ.

Всѣ богатства, роскошь и наряды

Сбрось съ себя, голубка, и спѣши!

Что намъ въ блескѣ этихъ украшеній,

Помрачавшихъ блескъ твоей души.

СМЕРТЬ.

Опять летитъ гонецъ давно забытой муки,

Съ другого свѣта онъ является ко мнѣ.

Онъ говоритъ: "скорѣй готовъ себя къ разлукѣ,

Навравъ теперь свой путь къ могильной глубинѣ."

Остатки старыхъ силъ, какъ войско въ пораженьи,

Бѣгутъ трусливо прочь. Я слабъ и одинокъ.

Предъ смертью кровь моя, быть можетъ, на мгновенье

Въ послѣдній разъ къ груди прихлынула со щекъ.

Зачѣмъ-же медлишь, смерть! Зачѣмъ, не убивая,

Терзаетъ грудь мою мучительный недугъ?

Боишься-ли меня коснуться ты, святая?

Иль хочешь испугать? Мнѣ не знакомъ испугъ!

Кто шелъ на жизнь, какъ я, безъ страха и смущенья,

Тотъ вѣрно никогда не дрогнетъ предъ тобой!

Жизнь -- мимолетный миръ и долгое сраженье,

Смерть -- это вѣчный миръ за краткою борьбой.

Я знаю, мой конецъ сердца людей встревожитъ:

Рядъ пѣсенъ до сихъ поръ лелѣетъ эта грудь;

То сѣмена -- изъ нихъ разросся-бъ лѣсъ, быть можетъ,

Усталыхъ путниковъ онъ звалъ-бы отдохнуть.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Но если умереть мнѣ суждено такъ рано,--

Приди хоть ты, весна, любимая, скорѣй,

Пусть предо мной блеснетъ твой лучъ румяной,

Пусть наслажуся я еще зарей твоей.

Приди ко мнѣ, приди, любимая, святая,

Свой благодатный югъ покинь скорѣй для насъ!

Вся жизнь моя была мрачна, какъ ночь глухая,

Но я хочу, чтобъ былъ свѣтлѣй мой смертный часъ!

Приди, волшебница! Разсѣй цвѣты предъ нами!

Земля теперь кругомъ уныла и пуста,--

Но ты за эту жизнь, столь бѣдную цвѣтами,

Разсыплешь ихъ вѣнки у моего креста...

ЮНКЕРЪ ПИНТИ.

Доволенъ я судьбой своею,

Да, чортъ возьми, доволенъ я!

Я награжденъ такъ щедро ею,

Что больше требовать нельзя.

Вотъ, напримѣръ, еще недавно

Самъ Пнити посѣтилъ мой домъ --

Нашъ Пинти -- гость всегда исправный,

Герой-попоекъ самый главный,

Извѣстный на сто верстъ кругомъ.

Нашъ Пнити не богатъ казною

И, предкамъ слѣдуя во всемъ,

Онъ друженъ меньше, чѣмъ съ луною,

Съ набитымъ туго кошелькомъ.

Но не повѣсился безславно,

Не тужитъ ровно ни о чемъ

Нашъ Пинти -- гость всегда исправный,

Герой попоекъ самый главный,

Извѣстный на сто верстъ кругомъ.

Онъ дома не привыкъ къ обѣду,

Но -- кто-бъ повѣрить могъ?-- онъ сытъ;

Онъ тотчасъ шествуетъ къ сосѣду,

Когда почуетъ аппетитъ.

Здѣсь съѣстъ, тамъ выпьетъ,-- ну, и славно!

Обзавелся уже брюшкомъ

Нашъ Пинти -- гость всегда исправный,

Герой попоекъ самый главный,

Извѣстный на сто верстъ кругомъ.

Но гдѣ онъ платье покупаетъ?

Оригинально онъ одѣтъ:

То балъ, то пиръ -- онъ собираетъ

У всѣхъ друзей свой туалетъ.

Отдать имъ платье -- вотъ забавно!

И самъ пощеголяетъ въ немъ

Нашъ Пинти -- гость всегда исправный,

Герой попоекъ самый главный,

Извѣстный на сто верстъ кругомъ.

Его жилище -- это тайна,

Хоть вѣчно другу своему

Онъ домъ свой хвалитъ чрезвычайно --

И вѣрятъ на слово ему.

Но льнетъ къ трактирамъ очень явно,

Совсѣмъ забывъ свой чудный домъ,

Нашъ Пинти -- гость всегда исправный,

Герой попоекъ самый главный,

Извѣстный на сто верстъ кругомъ.

Портретъ написанъ мной безъ лести

И юнкеръ Пинти жизнью всей

Принесъ, конечно, много чести

Себѣ и родинѣ своей.

Кричите-жъ громче:, въ жизни славной

Да встрѣтишь ты успѣхъ во всемъ,

Нашъ Пинти -- гость всегда исправный,

Герой попоекъ самый главный,

Извѣстный на сто верстъ кругомъ!"

ШУТЪ.

Поря вамъ всѣмъ узнать меня вполнѣ,

Понять, что я подъ маской щеголяю,--

Теперь подъ ней несносно стало мнѣ

И я ее торжественно срываю.

Веселостью дышалъ мой каждый стихъ,

Но изъ души-ль тѣ пѣсни исходили?

Пусть громкій смѣхъ звучалъ нерѣдко въ нихъ --

Онъ былъ цвѣткомъ, разцвѣтшимъ на могилѣ.

Цвѣтокъ разцвѣлъ роскошно надъ землей,

А рой червей и трупъ лежатъ подъ нею,--

Такъ за стихи шутливые порой

Я прятался отъ васъ съ тоской своею.

Пришла пора: съ подмостковъ сходитъ шутъ,

Онъ публику смѣшить не въ состояньи,

За сценою изъ глазъ его текутъ

Потоки слезъ отъ жгучаго страданья!

О, злая мысль! Блеснула ты на мигъ

Въ моей душѣ подъ гнетомъ страшной жизни.

Ко мнѣ, мой смѣхъ! Пусть не единый стихъ

Не бередитъ печалью ранъ живыхъ

И безъ того измученной отчизны.

А. Михайловъ.

"Дѣло", No 9, 1872

СТИХОТВОРЕНІЯ АЛЕКСАНДРА ПЕТЕФИ.

СВѢТЪ.

Сумрачны шахты,

Все-же въ нихъ лампа мерцаетъ;

Сумрачны ночи,

Но имъ ниспосланы звѣзды.

Вдвое мрачнѣе ихъ грудь человѣка,

Нѣтъ въ ней ни лампы, ни звѣздъ;

Только одинъ огонекъ въ ней трепещетъ,

Въ прахъ превратиться готовый.

Жалкій разсудокъ! Не ты-ли

Свѣточемъ нашимъ себя называешь?

Что-жъ, проведи насъ впередъ хоть на шагъ!

Я не желаю сорвать покрывало

Съ прочихъ міровъ;

Я не желаю разгадывать тайны

Жизни загробной.

Я не спрошу у тебя: чѣмъ я буду?

Только отвѣть ты мнѣ: что я такое

И для чего я живу?

Только отвѣть мнѣ: родится-ль

Самъ для себя человѣкъ, ₄

Міръ воплощая отдѣльный?

Или онъ просто звѣно

Въ цѣпи гигантской

И "человѣчествомъ" названной нами?

Должно-ли жить намъ для личнаго счастья?

Должно-ли плакать

Съ плачущимъ міромъ?

Тысячи смертныхъ успѣли

Высосать кровь изъ собратовъ

Для достиженія собственныхъ выгодъ --

И не постигла ихъ кара.

Тысячи смертныхъ старались

Собственной кровью купить

Ближнихъ спасенье --

И не далось имъ награды.

Что-жъ! Не награда важна

Тѣмъ, кто отважно

Жертвуетъ жизнью.

Нѣтъ! Онъ желаетъ полезнымъ

Быть для собрата.

Что-жъ онъ полезенъ иль нѣтъ?

Вотъ въ чемъ вопросовъ вопросъ,

Выше онъ стараго "быть иль не быть".

Точно-ль настанетъ то время,

Противъ котораго борятся злые

И за которое добрые бьются,--

Время всеобщаго счастья?

Счастье всеобщее -- въ чемъ-же оно?

Развѣ не всѣ мы различно

Счастье свое понимаемъ?

Или покуда изъ насъ ни единый

Счастья прямого не зналъ?

Можетъ быть, счастіе наше --

Тысячи тысячъ людскихъ интересовъ --

Есть только слабый, единственный лучъ

Новаго солнца. Оно

Не поднялося на нашъ горизонтъ,

Но въ грядущемъ

Пышно засвѣтитъ на небѣ.

Если-бы это свершилось!

Если бъ у міра была эта цѣль!

Если-бы онъ неустанно

Дальше стремился, покуда

Къ ней не дошелъ-бы вполнѣ!

Но, если мы, какъ деревья,

Вѣчно должны разцвѣтать

Только затѣмъ, чтобъ увянуть;

Если мы такъ-же, какъ волны.

Бурно встаемъ, чтобъ сравняться опять;

Если, какъ камень, подброшенный кверху,

Падать мы снова должны;

Если, какъ путникъ, забравшись на скалы,

Можемъ мы только

Тихо спускаться съ вершины?

Что, если вѣчно прійдется идти

Въ гору и подъ гору, взадъ и впередъ?

Ужаса полная мысль!

Только знакомый съ тобою

Знаетъ, какъ кровь леденѣетъ,

Только ему и понятенъ

Истинный холодъ...

Да, передъ этою мыслью

Было-бы грѣющимъ, теплымъ лучомъ

Тѣло змѣи,

Если-бъ она заползла къ намъ на грудь,

Холодъ въ крови разлила-бы,

Горло сдавила-бъ и въ горлѣ

Сжала-бъ на вѣки дыханье.

УЗНИКЪ.

"За тебя боролся я, отчизна,

А враги томятъ меня въ цѣпяхъ;

Свѣтъ, къ тебѣ я вѣчно страстно рвался,

А теперь, какъ кротъ, сижу въ потьмахъ.

Скоро-ль грянетъ часъ освобожденья,

Часъ желанный,-- и дождусь-ли я,

Что опять повѣетъ свѣжій воздухъ

И займется яркая заря?"

Такъ, живымъ заброшенный въ могилу --

Въ склепъ тюремный, думаетъ порой

Бѣдный узникъ, а года несутся

Безконечной, длинной чередой.

Иль, быть можетъ, только дни, не годы

Пронеслись въ тюрьмѣ для бѣдняка;

Чудеса тюрьма творить умѣетъ --

Здѣсь часы походятъ на вѣка.

Нѣтъ, не дни -- года уже промчались

Съ той поры, какъ онъ покинулъ свѣтъ,

И отъ нихъ, мучительныхъ и долгихъ,

На челѣ его остался слѣдъ.

И давно ужь голову больную

Онъ разбилъ-бы звѣньями оковъ,

Но надежда -- спусница несчастныхъ --

Опускала руку вновь и вновь.

Да, надежда снова быть свободнымъ!

Пусть пол-жизни въ этой тьмѣ пройдетъ,

Но за то другую половину

Онъ на волѣ сладко проведетъ.

И онъ ждалъ. Разбить свой черепъ бѣдный,

Все покончить разомъ -- силы нѣтъ.

Онъ все ждалъ, а между тѣмъ летѣла

Вереница этихъ праздныхъ лѣтъ.

Наконецъ, промчалась эта стая

Безпощадныхъ вороновъ,-- къ нему

Бѣлый голубь залетаетъ съ вѣстью,

Что оставитъ завтра онъ тюрьму.

Чу! гремитъ въ дверяхъ замокъ тюремный...

Упадаютъ цѣпи съ рукъ и съ ногъ...

Онъ кричитъ, онъ падаетъ... на вѣки...

Пережить онъ счастія не могъ.

ВЪ ДЕРЕВНѢ.

Здѣсь вечеромъ равняюсь я съ царями,

Когда лицо мнѣ золотитъ закатъ,

И подъ его прощальными лучами

Становится пурпурнымъ мой нарядъ.

Смотрю я въ даль съ душевною отрадой,

Ставъ подъ навѣсъ убогаго крыльца:

Звеня, домой въ пыли плетется-стадо

И небесамъ лазурнымъ нѣтъ конца.

Забывъ себя, любуюсь я картиной,

Забывъ себя, ловлю я каждый звукъ,

А предо мной безбрежною равниной

Степная гладь раскинулась вокругъ.

Вотъ деревцо мелькаетъ предо мною,

Какъ на морѣ зеленый островокъ

И узкою и длинной полосою

Тѣнь отъ него ложится на востокъ.

Какъ раненный, исходитъ солнце кровью

И, какъ бойца сраженнаго весь свѣтъ

Напутствуетъ и славой, и любовью,

Такъ сотни звѣздъ идутъ за нимъ во слѣдъ.

Какъ тихо все, какъ полно сладкой муки!

Кругомъ разлитъ бѣлесоватый свѣтъ,

И, кажется, священной арфы звуки

Изъ глубины небесной шлютъ привѣтъ.

Уносится гусей тяжелыхъ стая

Куда-то въ даль съ ближайшаго пруда,

Такъ и тебя покинулъ, грудь больная,

Рой дикихъ сновъ о славѣ навсегда.

Столичный шумъ, надменные разсчеты

На будущность умолкли въ тишинѣ,

И счастливъ я, незнающій заботы,--

Да, счастливъ я, забытый здѣсь вполнѣ!

Пускай съ людьми прославленными рядомъ

Не встану я. Мнѣ нужно здѣсь одно:

Съ клочка полей, изъ сада съ виноградомъ

И бѣлый хлѣбъ, и красное вино.

Чтобъ бѣлая рука жены румяной

Пшеничный хлѣбъ съ сверкающимъ виномъ

Несла на столъ, когда свой трудъ желанный

Окончу я и возвращусь въ свой домъ.

Когда-жъ мы съ ней вполнѣ утратимъ силу

И смерть смежитъ намъ старые глаза,--

Пусть канетъ намъ на общую могилу

Изъ глазъ внучатъ сердечная слеза...

А. Михайловъ.

"Дѣло", No 11, 1872

СТИХОТВОРЕНІЯ АЛЕКСАНДРА ПЕТЕФИ.

КАНУНЪ НОВАГО ГОДА.

Сегодня общій день разсчетовъ

Для всѣхъ хозяевъ настаетъ;

Они приходамъ и расходамъ

За прошлый годъ выводятъ счетъ;

Въ своихъ итогахъ отмѣчаютъ,

Что прожилось, что проживешь,

И съ лицъ стираютъ капли пота,

Которымъ купленъ каждый грошъ.

У насъ-же, къ счастію, подруга,

Былъ въ деньгахъ вѣчно недочетъ,

За то мы рукъ не загрязнили

И съ нашихъ лицъ не льется потъ.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

II.

Прошедшій годъ встрѣчалъ я

Одинъ въ углу своемъ,

А нынче, слава Богу,

Сидимъ мы здѣсь вдвоемъ.

Дѣла, пожалуй, дальше

Пойдутъ такимъ путемъ:

Чрезъ годъ втроемъ мы будемъ,

А тамъ и вчетверомъ.

III.

Но шутки прочь передъ лицомъ больного!

Годъ умираетъ передъ нами,--

Нашъ добрый другъ къ намъ не вернется снова

И свѣтлыми не подаритъ насъ днями.

Ему въ вѣнецъ въ послѣднія мгновенья

Вплетаемъ мы свои благословенья.

Соединилъ онъ вмѣстѣ руки наши

На вѣкъ -- на радость и печали

И нашу жизнь онъ сдѣлалъ вдвое краше,

Пославъ намъ все, о чемъ мы не мечтали...

Ему въ вѣнецъ въ послѣднія мгновенья

Вплетаемъ мы свои благословенья.

И если скорбь, какъ радости, бывало,

Въ сердца вливалъ онъ тоже,

То счастія она не отравляла,

А дѣлала его вдвойнѣ дороже.

Ему въ вѣнецъ въ послѣднія мгновенья

Вплетаемъ мы свои благословенья.

Еще одинъ недолгій мигъ остался --

И смолкнетъ сердце передъ нами,

Потухнетъ взоръ, который любовался,

Какъ счастья день насъ озарилъ лучами...

Ему въ вѣнецъ въ послѣднія мгновенья

Вплетаемъ мы свои благословенья.

IV.

Кончина года -- мигъ великій!

Невольно лучшій изъ людей

Въ подобной мигъ спѣшитъ замкнуться

Отъ всякихъ дрязгъ въ душѣ своей.

Прощаетъ онъ не только другу,

Но и врагу прощаетъ онъ...

О, чудный подвигъ! Неужели

Тебя свершить я принужденъ?

ОДИНОЧЕСТВО.

Ничтожному цвѣтку, простой былинкѣ

Свѣтило дня отрадный шлетъ привѣтъ,

Но у тебя, любовь -- свѣтило жизни --

Ни одного луча для сердца нѣтъ.

Ко мнѣ никто не приходилъ съ любовью,

Я не слыхалъ, чтобъ въ мірѣ кто нибудь

Промолвилъ мнѣ: "приди ко мнѣ въ объятья

И этотъ свѣтъ холодный позабудь!"

Мнѣ не сказалъ никто: "ты такъ измученъ,

Я поддержу тебя своей рукой!"

Никто не смылъ съ чела слѣдовъ кровавыхъ,

Оставленныхъ тяжелою борьбой.

Я одинокъ... На высохшую вѣтку

Не прилетитъ веселыхъ птицъ семья...

Но мрачныя, назойливыя думы,

Какъ вороны, преслѣдуютъ меня.

А молодость уходитъ... Всѣдъ за нею

Уходить жизнь!.. Забытый я стою

И чувствую: въ объятіяхъ холодныхъ

Смерть леденитъ живую кровь мою.

Когда-жъ я въ нихъ совсѣмъ окоченѣю,

На бѣдный трупъ не канетъ теплыхъ слезъ

И насыпи могильной не украситъ

Никто, никто кустами свѣжихъ розъ...

Забытый холмъ отмѣтится, быть можетъ,

Полугнилымъ, некрашеннымъ крестомъ

И сорною травой, не возбуждая

Ни грустныхъ думъ, ни тайныхъ слезъ ни въ комъ

И только ты, почная вьюга, станешь

Рыдать надъ нимъ: ты мнѣ была сродни,

Мнѣ откликомъ сестры всегда казались

Тревожныя рыданія твои.

ВО ТЬМѢ.

Дни зрѣлости -- тревожной жизни лѣто --

Идутъ къ концу и молодость -- весна

Всѣ чудные цвѣты взяла съ собою,

Рой чудныхъ сновъ взяла съ собой она.

Умолкло съ ней и жаворонка, пѣнье,

Въ часъ утренній будившее меня...

Сгустилась тьма и въ ней, мой ангелъ чистый,

Льетъ кроткій свѣтъ одна любовь твоя.

Румяный лучъ уже не свѣтитъ въ небѣ,

Смолкаютъ птицъ безпечныхъ голоса,

Въ пустомъ гнѣздѣ заснищетъ скоро буря

И зашумятъ встревоженно лѣса...

И въ снахъ моихъ не листьевъ сладкій шелестъ,

А вой грозы проносится, шумя...

Сгустилась тьма и въ ней, мой ангелъ чистый,

Льетъ кроткій свѣтъ одна любовь твоя.

Какъ на поляхъ росы блестящей капли,

Какъ сотни звѣздъ, сіявшихъ въ тьмѣ ночной,

Всѣ радости дѣйствительность сгубила

Суровою, нещадною рукой.

Дневныхъ заботъ удушливыя тучи

Безжалостно гнетутъ теперь меня...

Сгустилась тьма и въ ней, мой ангелъ чистый,

Льетъ кроткій свѣтъ одна любовь твоя

Съ уступовъ скалъ чрезъ сказочныя страны

Бѣжитъ, звеня, потокъ воды живой,--

То славы ключъ: онъ опьянялъ когда-то

Меня своей живительной струей.

Онъ не изсякъ, но пусть бѣгутъ другіе

Къ его водамъ, ненужнымъ для меня...

Сгустилась тьма и въ ней, мой ангелъ чистый,

Льетъ кроткій свѣтъ одна любовь твоя,

Когда порой я скорбь свою забуду

И Венгрія на память мнѣ придетъ,--

Я вижу въ ней испорченное племя,

Къ паденію стремящійся народъ.

Я съ злобою хватаю мечъ... Но тщетно!

О родинѣ рыдаю только я...

Сгустилась тьма и въ ней, мой ангелъ чистый,

Льетъ кроткій свѣтъ одна любовь твоя.

Люби меня любовью безпредѣльной,

Такъ пламенно, какъ я тебя люблю,

И перелей изъ дѣвственнаго сердца

Тепло и свѣтъ въ больную грудь мою.

Свѣти мнѣ днемъ, свѣти во мракѣ ночи,

Въ тебѣ весь міръ остался для меня...

Сгустилась тьма и въ ней, мой ангелъ чистый,

Льетъ кроткій свѣтъ одна любовь твоя.

СЕЛЬСКІЙ УЧИТЕЛЬ.

Среди дурныхъ учителей

Процентъ хорошихъ малъ;

Изъ сотни скверныхъ одного

Прекраснаго я зналъ.

О немъ я память сохранилъ

И, точно какъ живой,

Онъ и теперь киваетъ мнѣ

Плѣшивой головой.

Совсѣмъ плѣшивымъ былъ добрякъ,

Но я невиненъ въ томъ,--

Онъ былъ старикъ, давно отцвѣлъ

И жилъ холостякомъ.

Поблекли всѣ его цвѣты

И лишь одну изъ розъ

Онъ сохранилъ,-- то былъ его

Большой багровый носъ.

Та роза дѣлалась пышнѣй

И ярче съ каждымъ днемъ,

За то и онъ не забывалъ

Полить ее виномъ.

И былъ таковъ законъ судьбы

Что могъ цвѣсти цвѣтокъ,

Когда кропилъ его росой

Ближайшій погребокъ.

Подъ нимъ длиннѣйшіе усы

Крутились и вились:

Одинъ топорщился наверхъ,

Другой спускался внизъ.

Изъ подъ усовъ виднѣлся ротъ

И трубка съ табакомъ;

Какъ уполовникъ въ котелкѣ,

Всегда торчала въ немъ.

Его венгерка -- красота

Давно минувшихъ лѣтъ:

Первоначальный цвѣтъ ея --

Былъ неизвѣстный цвѣтъ.

На ней затѣйливый узоръ

Былъ выведенъ снуркомъ,

И даже молніи стрѣла

Запуталась бы въ немъ.

Чрезмѣрно узкія штаны

Носились чудакомъ,

Но на одной ногѣ онѣ

Болталися мѣшкомъ.

Хоть и помучился я съ нимъ,

Но многое постигъ,

Все потому, что былъ всегда

Чертовски добръ старикъ.

Ему подобнаго никто,

Конечно, не найдетъ:

Лежали книги подъ столомъ

У насъ изъ года въ годъ.

Когда незная ничего,--

Стоялъ я столбъ-столбомъ,

Онъ говорилъ мнѣ: "не бѣда,

Узнаешь все потомъ!"

За то и самъ я за добро

Умѣлъ добромъ платить

И несъ ему въ подарокъ все,

Что успѣвалъ добыть.

Взявъ ветчину и колбасы

Въ его-же кладовой,

Я несъ ихъ въ даръ ему -- и онъ

Ихъ истреблялъ со мной.

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ ЕЛКА.

Зачѣмъ ты вновь мой уголъ озарила?

Ты видишь-ли лицо мое уныло?

Ты видишь-ли, я плачу въ тишинѣ?

Прочь, праздника семейнаго картина!

Прочь! Озаряй жилище семьянина!--

Я одинокъ, я одинокъ вполнѣ...

Бросаетъ въ дрожь отъ этого сознанья.

И, какъ на зло, опять воспоминанья

Мой бѣдный умъ нещадно леденятъ.

Не такъ я жилъ! Сверкали счастьемъ очи,

Когда со мной въ рождественскія ночи

Справляли пиръ отецъ, и мать, и братъ

Въ кругу семьи не знали мы ненастья

И страшныхъ бурь,-- и будничное счастье

Досталось вамъ за кротость и любовь

Мы ближняго безхитростно любили,

У насъ бѣднякъ и путникъ находили

Участіе, насущный хлѣбъ и кровъ.

Наградою за все явилось горе:

Нахлынула нужда на насъ, какъ море,

И пристань-смерть ждала насъ впереди.

Я вынесъ бы нужды тяжелой бремя,

Когда бы я, какъ и въ былое время,

Могъ отдохнуть среди родной семьи.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Да, наша жизнь, любимые, сурова!

Мы тщетно ждемъ, когда мы сядемъ снова

Всѣ вчетверомъ у нашего стола...

Но я гоню надежду добровольно:

Она сладка, я вѣрилъ ей невольно,

И каждый разъ коварная лгала!

Простился я, семейный міръ, съ тобою:

Мой приговоръ давно рѣшенъ судьбою

И радостей напрасно проситъ грудь.

Я не блещу спокойною планетой,

Но бурно мчусь, какъ грозная комета,

Вдали отъ всѣхъ въ свой безотрадный путь.

ПОСЛѢДНІЙ ЧЕЛОВѢКЪ.

Что это: небо-ль, склепъ-ли черный?

Да, это склепъ -- и въ немъ стоитъ

Земного шара гробъ просторный.

Тамъ въ вышинѣ надъ нимъ блеститъ

Не дня роскошное свѣтило,

А свѣтъ лампады гробовой

Трепещетъ слабо и уныло

Въ борьбѣ съ царящей темнотой.

Никто молчанья не тревожитъ

И только слышно, какъ въ потьмахъ

Червякъ могильный тихо гложетъ

Тѣла, остывшія въ гробахъ.

Давно смежились эти взоры,

Когда-то полные огнемъ,--

Зловѣщимъ пламенемъ раздора,

Любви привѣтливымъ лучомъ.

Какъ въ окна изъ домовъ паденья

Глядятъ развратницы, изъ нихъ

Смотрѣли гордое презрѣнье,

Коварство, зависть, униженье

И сотни подлостей людскихъ.

Но взоры сомкнуты. Остыли

Сердца людей -- остылъ тотъ адъ,

Гдѣ сотни демоновъ царили,

Гдѣ пламенѣлъ пороковъ ядъ.

Костеръ потухъ и сталъ золою...

Всему, всему конецъ одинъ:

Спитъ другъ съ продажною душою,

Уснулъ предатель-гражданинъ,

Заснули дѣти преступленья

И смолкли раньше, чѣмъ они,

Тревожной совѣсти мученья,--

О ней людскія поколѣнья

Но слухамъ знали въ наши дни...

Смерть побѣдила эти силы,

Сковала взоры и сердца

И только я среди могилы

Въ тяжелыхъ думахъ жду конца.

Что-жь медлишь, смерть? Иль въ самомъ дѣлѣ

Борьбы со мной боишься ты?

Нѣтъ! Безвозвратно отлетѣли

О битвахъ смѣлыя мечты.

Прошли отважныя стремленья

Бороться съ міромъ и судьбой.

Теперь я сдамся безъ сраженья:

Ты -- урагана дуновенье,

Я -- слабый звукъ передъ тобой!

ВЫБОРЪ СМЕРТИ.

Если Богъ промолвитъ мнѣ, какъ сыну:

"Я тебѣ позволю самому

Выбрать смерть, какую пожелаешь" --

Я съ мольбою обращусь къ нему:

Чтобъ осенній день былъ тихъ и ясенъ,

Чтобъ подъ солнцемъ желтый листъ блестѣлъ

И чтобъ пѣснь прощальную надъ лѣсомъ

Предъ отлетомъ жаворонокъ пѣлъ.

Чтобы также точно, какъ природа,

Въ день осенній тихо я угасъ,

Чтобъ впервые смерти приближенье

Я замѣтилъ въ свой послѣдній часъ.

Чтобъ, какъ птица, пѣснью лебединой

Огласилъ я воздухъ въ этотъ мигъ,

Чтобъ волшебный звукъ дошелъ до неба,

Чтобъ въ сердца людскія онъ проникъ.

Чтобъ во слѣдъ за смолкнувшею пѣсней

Поцѣлуй закрылъ уста мои --

Поцѣлуй твой, добрая подруга,

Достоянье лучшее земли.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

А. Михайловъ.

"Дѣло", No 2, 1873

Оставить комментарий Петефи Шандор (bmn@lib.ru) Год: 1872 Обновлено: 05/12/2025. 192k. Статистика. Стихотворение: Поэзия, Переводы Стихотворения	Скачать FB2 Ваша оценка:
Аннотация: Старый корчмарь Прекрасна ночь!.. Родина Красивые герои Венгерец я! Венгерские юноши Бродяга Могила бродяги Осенняя ночь Три сына Песня волков Павел Пато Зимний вечер Грустная ночь Последние друзья Равнодушие Перемен аЖивой мертвец На перекрестке Шинок Друзьям Тоска В памятную книжку С чужбины Моему младшему брату Стефану Прошлое Призыв Смерть Юнкер Пинти Шут Свет Узник В деревне Канун Нового года Одиночество Во тьме Сельский учитель Рождественская елка Последний человек Выбор смерти Перевод А. К. Шеллера-Михайлова.

Петефи Шандор Стихотворения

СТАРЫЙ КОРЧМАРЬ.

ПРЕКРАСНА НОЧЬ!..

РОДИНА.

СТИХОТВОРЕНІЯ АЛЕКСАНДРА ПЕТЕФИ.

КРАСИВЫЕ ГЕРОИ.

ВЕНГЕРЕЦЪ Я!

ВЕНГЕРСКІЕ ЮНОШИ.

БРОДЯГА.

МОГИЛА БРОДЯГИ.

ОСЕННЯЯ НОЧЬ.

ТРИ СЫНА.

ПѢСНЯ ВОЛКОВЪ.

ПАВЕЛЪ ПАТО.

ЗИМНІЙ ВЕЧЕРЪ.

ГРУСТНАЯ НОЧЬ.

СТИХОТВОРЕНІЯ АЛЕКСАНДРА ПЕТЕФИ.

ПОСЛѢДНІЕ ДРУЗЬЯ.

РАВНОДУШІЕ.

ПЕРЕМѢНА.

ЖИВОЙ МЕРТВЕЦЪ.

НА ПЕРЕКРЕСТКѢ.

ШИНОКЪ.

ДРУЗЬЯМЪ.

ТОСКА.

ВЪ ПАМЯТНУЮ КНИЖКУ.

СТИХОТВОРЕНІЯ АЛЕКСАНДРА ПЕТЕФИ.

СЪ ЧУЖБИНЫ.

МОЕМУ МЛАДШЕМУ БРАТУ СТЕФАНУ.

ПРОШЛОЕ.

ПРИЗЫВЪ.

СМЕРТЬ.

ЮНКЕРЪ ПИНТИ.

ШУТЪ.

СТИХОТВОРЕНІЯ АЛЕКСАНДРА ПЕТЕФИ.

СВѢТЪ.

УЗНИКЪ.

ВЪ ДЕРЕВНѢ.

СТИХОТВОРЕНІЯ АЛЕКСАНДРА ПЕТЕФИ.

КАНУНЪ НОВАГО ГОДА.

ОДИНОЧЕСТВО.

ВО ТЬМѢ.

СЕЛЬСКІЙ УЧИТЕЛЬ.

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ ЕЛКА.

ПОСЛѢДНІЙ ЧЕЛОВѢКЪ.

ВЫБОРЪ СМЕРТИ.

Петефи Шандор
Стихотворения