Our life is twofold: Sleep has its own world, A boundary between thethings misnamed Death and existence. Byron.1
1 Наша жизнь двойственна: сон имеет свой мир. Грань между явлениями, которые неправильно называются смертью и жизнью. Байрон (англ.). -- Ред.
ПОСВЯЩЕНИЕ
Вам этой мысли приношенье,
Моей поэзии привет,
Вам этот труд уединенья,
Рабыни шума и сует.
Вас всех, не встреченных Цецилий,
Мой грустный вздох назвал в тиши,
Вас всех, Психей, лишенных крылий.
Немых сестер моей души!
Дай бог и вам, семье безвестной,
Средь грешной лжи хоть сон святой,
В неволе жизни этой тесной
Хоть взрыв мгновенный жизни той.
Сентября 1846
1
-- А богаты?
-- Кажется; имение порядочное, живут довольно хорошо, кроме обыкновенных суббот, дают несколько балов в течение зимы; он сам ни во что не входит, всем располагает жена; c'est une femme de tête. {Женщина с головой (франц.).-- Ред.}
-- A дочь какова?
-- Ничего нет особенного! Довольно хороша собой и, говорят, не глупа; да кто же теперь глуп? Впрочем, я с ней никогда ни о чем не рассуждал, кроме погоды и балов, но у ней, должно быть, недаром примесь отцовской, немецкой крови. Я всех этих немок и полунемок терпеть не могу.
-- Партия хорошая?
-- Нет! есть меньшой брат.
-- А что ж у них делают по субботам?
-- Да так, разговаривают; общество немногочисленное; вот увидишь.
-- Ох! уж эти мне разговоры! не уйдешь от них.
Карета остановилась у подъезда большого дома на Тверском бульваре.
-- Мы приехали,-- сказал один из двух молодых людей, которые в ней сидели, и оба вышли и вбежали на чугунную лестницу; в передней взглядом убедились, что все изделье немецкого портного сидит на них как следует, вошли, поклонились хозяйке и оглянулись.
В нарядном салоне было человек с тридцать. Иные говорили между собой вполголоса, другие прислушивались, другие прохаживались, но на всех как будто бы тяготела какая-то обязанность, по-видимому довольно трудная, и им всем, казалось, было немного скучно забавляться. Громких голосов и споров не было, так же как и сигарок; это был салон совершенно comme il faut, {Порядочный (франц.). -- Ред.} даже и дамы не курили.
Недалеко от дверей сидела хозяйка на одной безымянной мебели, какими теперь наполняются наши комнаты; в другом углу стоял чайный стол; в его соседстве шептало между собой несколько премилых девушек; немного подальше, возле больших бронзовых часов, на которых только что пробила половина одиннадцатого,-- очень заметная, грациозная женщина, утопая, так сказать, в огромных бархатных креслах, занималась тремя молодыми людьми, усевшимися около нее; они о ком-то говорили.
-- Он нынче утром умер,-- сказал один из них.
-- Не о чем жалеть,-- отвечала, с чрезвычайно милым взглядом, его прекрасная соседка.
-- Однако,-- промолвил другой юноша, улыбаясь,-- он был хотя уже не так молод, но очень хорош собой, и хотя зол, но умен.
-- Он просто был несносен,-- сказала дама,-- и красота его мне никогда не правилась: в ней было что-то сердитое.
-- Кто умер? -- спросила тихонько стройная, черноволосая, бледная девушка лет осьмнадцати, подходя к чайному столу и наклоняясь к одной из окружающих его барышень: -- Кто умер, Ольга?
-- Не знаю,-- отвечала Ольга.
Черноволосая девушка села за стол и стала разливать чай.
Грациозная дама в бархатных креслах продолжала между тем свой искусственный тройной tête-à-tête. {Разговор наедине (франц.). -- Ред.} Судя по словам этого разговора, он был довольно вял, общеместен, но судя по физиономии, улыбке и взглядам разговаривающих,-- он был чрезвычайно оживлен и замысловат.
-- Это кто, Cécile? -- шепнула Ольга молодой девушке, разливающей чай.
Цецилия взглянула.
-- Тот, что входит с Ильичевым? Я его имя забыла; он в первый раз приезжает к нам в дом; кажется, поэт.
Ольга надула спесиво губки и повернула головку на другую сторону. Явилось еще двое мужчин; один из них подвел другого к хозяйке дома, Вере Владимировне фон Линденборн, и представил. Она его приветствовала очень любезно:
-- Я истинно рада, что мне наконец удалось с вами познакомиться; надеюсь, что вы когда-нибудь нам доставите наслаждение услышать ваши сочинения.
Вера Владимировна была не только женщина высокообразованная, которая принимала поэтов и артистов, но еще и женщина деликатная: она не хотела с первого раза воспользоваться талантом своего посетителя.
В противоположном углу салона видный мужчина, с проседью, едва заметной при свечах, с некоторой искусственной небрежностью в одежде, с притязаниями на глубокомысленность и проницательность, подошел к одному молодому щеголю, который, прислонясь к окну, рисовался с искренне-удовлетворенным видом на спадавшей до паркета тяжелой занавеси вишневого цвета, и, выставляя очень удачно свой жилет новейшего парижского покроя, свою эксцентрическую прическу и свои непорочные перчатки, не думал иметь каких-нибудь других притязаний.
-- Посмотрите на группу возле чайного стола,-- сказал ему подошедший. -- Хотите, я вам расскажу, что там происходит? Софья Стренецкая размышляет, где бы ей найти великодушного жениха, который бы выручил все семейство от неминуемой беды и внес бы за них долг в Опекунский совет; Ольга Валицкая не в духе, потому что не приехал князь Виктор; княжна Алина напрасно смеется так усердно: победоносный улан не отходит сегодня от ее двоюродной сестрицы, а эта употребляет его средством взбесить одного присутствующего господина. Не забавно ли?
-- Вы ужасный человек! -- отвечал с уважением молодой щеголь, крутя свои усики.
Ужасный человек улыбнулся снисходительно. В кругу созрелых дам беседа была невиннее.
-- Скоро ли вы переселяетесь в парк? -- спросила Веру Владимировну сидевшая с ней рядом высокая, важная дама, которая до этих пор наблюдала строгое молчание.
-- Недели через две, в начале июня,-- отвечала та,-- кажется, погода установилась. Вы тоже там будете?
-- Да, я очень люблю парк; там по крайней мере можно провести лето в хорошем обществе; не так, как у себя в деревне, где приходится знаться бог весть с какими соседями.
-- Я совершенно с вами согласна,-- сказала другая нарядная дама лет сорока, которая употребляла куафюры с розами и короткие рукава каким-то противоядием против вреда, причиненного злыми годами. -- Я чрезвычайно рада, что избегла Рязанской губернии; муж непременно хотел везти меня туда на лето, но, благодаря свадьбе моего брата, я вместо Рязани попаду в Петербург, что гораздо получше. Мне уж и здесь, в Москве, становится немного душно.
-- Вы противница Москвы,-- заметила Вера Владимировна.
-- Почему же? я только несколько разделяю мнение Наполеона и думаю, что, за исключением двух-трех салонов вроде этого, Москва -- большая деревня; а я, признаюсь, не обожаю деревни.
Между тем разливанье чая кончилось, и Цецилия вышла с молодыми девушками на широкий балкон. Там сияла всеми своими созвездиями великолепная майская ночь. Недавно позеленевшие липы перед балконом шумелн так тихо, так созвучно-печально, так таинственно, как будто бы они стояли не на Тверском бульваре, а в свободном просторе девственной пустыни. Цецилия оперлась на чугунную решетку и задумалась бог весть о чем.
Ее приятельницы смеялись между собой; одна, очень живая блондинка, прислоняясь спиною к решетке, глядела лорнетом в салон и полушепотом делала свои замечания. Ей нельзя было не насмехаться над знакомыми, потому что она слыла очень остроумной.
-- Я думаю,-- сказала она,-- что это голубое платье скоро получит пряжку, так оно долго служит.
Девушки почти захохотали.
-- Не правда ли,-- спросила одна из них,-- что моему брату мундир очень к лицу?
-- Совсем нет,-- возразила блондинка,-- мужчина в мундире должен быть смуглый и черноволосый, как например Чацкий. Согласись, Cécile, что Чацкий очень хорош собой.
-- По-моему, нет,-- отвечала Цецилия,-- у него черты слишком резки. Я в мужчине люблю наружность скромную, и даже некоторую женскую застенчивость.
-- Где же Дмитрий Ивачинский? -- спросила ее вдруг блондинка.
-- Он уехал к отцу в деревню,-- сказала Цецилия голосом, по которому можно было угадать, что она краснела.
-- Когда же он воротится? -- продолжала та с замысловатой улыбкой.
-- Почем я знаю? -- и Цецилия повернулась и вошла опять в салон.
Там уже некоторые маменьки искали дочерен, чтобы ехать домой. К Цецилии подошла Вера Владимировна.
-- Тебе пора спать, Cécile,-- сказала она,-- ты знаешь, что по приказанию доктора ты должна ложиться рано; а теперь уже скоро двенадцать часов. Поди, мои друг, тебя извинят. -- Она ее перекрестила, и Цецилия вышла, прошла длинный ряд покоев, светлых и полутемных, повернула в чуть освещенный коридор и вошла в свою комнату.
Тут все было мирно и безмолвно; в смежном кабинете спала уже часа с два крепким сном старая ее англичанка.
Известно, что девушке высшего круга без англичанки быть нельзя. У нас в обществе по-английски не говорят, английские романы барышни наши обыкновенно читают в переводе французском, а Шекспир и Байрон для них вовсе неприкосновенны; но если ваша шестилетняя дочь говорит иначе как по-английски, то она дурно воспитана. Из этого часто следует, что мать, не так хорошо воспитанная, как ее дочка, не может с ней изъясняться; но это неудобство маловажное: ребенку английская нянька нужнее матери.
Цецилия позвала горничную и стала раздеваться медленно и задумчиво; она думала, что, по всей вероятности, проведет наступающее лето самым приятным образом, что в парке будет очень весело, что скоро воротится Дмитрий Ивачинский, и что они будут вместе гулять, и танцевать, и ездить верхом, А между тем сквозь эту веселую мысль проглядывала беспрестанно, совсем некстати, мысль странная и неизъяснимая, чувство тягостное и неотступноо, как будто бы ей должно было разгадать какую-то загадку, найти какое-то слово, вспомнить какое-то имя, которое ей не давалось... Наконец она легла, горничная вышла со свечкой, и все смолкло; в уютной, беззвучной комнате мерцала только лампадка перед иконою спасителя.
Часы на маленькой колонне между окон пробили средь тишины одним звонким ударом половину первого. Взор Цецилии блуждал лениво по спальне; мирный образ в блестящем окладе то виднелся, то пропадал перед глазами; смыкала их уже дремота... но все вопрос в душе не засыпал... как это было?.. кто?.. и где?..
Вот -- засиял звездами свод небесный...
Слетел туман... повеял аромат...
Покой ли то воздушный и чудесный?
Роскошный ли и светлолунный сад?..
Как внятен ей фонтана плач бессонный!
Как ей предел неведомый знаком!
К ней с ласкою склоняясь благовонной,
Блестят цветы стыдливые кругом.
Покоится луна в глуби эфира,
Как ясный перл в безбрежности .морской;
Звучит в листах, как шепчущая лира,
И носится вдали ответ глухой.
И все миров полночные сиянья,
И вздохи все, скользя сквозь тишину,
И все весны душистые дыханья
В гармонию сливаются одну.
Каким таинственным сознаньем
Душа младая смущена?
Неотразимым ожиданьем
Кого предчувствует она?
Над кем склонились сикоморы?
Что в той тени блестит светло? --
Законодательные взоры,
Победоносное чело.
В ней помнит мысль о небывалом,
Невстреченного узнает:
Он отражен в ней дум зерцалом,
Как блеск звезды зерцалом вод.
Стоит он, полон строгой мочи,
Стоит недвижный и немой;
Он ей глядит очами в очи,
Глядит он в душу ей душой.
Какой вины, какой ошибки
Упрек нахмурил эту бровь?
На этом лике без улыбки
Какая грустная любовь!
Что ж деве в грудь легло так больно,
Как неизбежный приговор?..
Она идет -- идет невольно
Через немеющий простор,
Туда, где властный и унылый
Тот взгляд сияет как призыв,--
И стала пред безвестной силой,
Главу покорную склонив.
И с уст его упало слово,
Печальней пенья дальных струй;
И будто бы чела младого
Коснулся тихий поцелуй.
2
В воскресенье утром Цецилия стояла перед своим зеркалом и спешила одеться, потому что уже пробило десять часов; к ней вошла горничная.
-- Маменька приказали узнать, скоро ли вы будете готовы-с?
-- Скажи, что я сейчас иду.
-- Маменька приказали вам доложить, чтобы изволили одеться голучше и надеть белую шляпку. Они после обедни хотят ехать с визитами-с.
-- Хорошо.
Она надела белую шляпку и пошла к матери. Через несколько минут обе сидели в нарядной коляске, и огромный лакей, захлопывая дверцы, закричал громогласно:
-- В Шереметьевскую!
Помолясь набожно, Вера Владимировна отправилась с Цецилией, во-первых, к старой тетке, где надлежало просидеть с час, из уважения к летам и имению старухи бездетной. Там все было еще по-старинному: грязная передняя, болонки, лакеи в нанковых сертуках и горничные босые; все одно к одному, все в удивительно гармонической связи, внешнее и внутреннее, тело и душа. Урочный час кое-как прошел, мать и дочь сели наконец опять в свою коляску и понеслись далее, в другую сторону, в другой век, в другой мир, где были уже передние с коврами, важные швейцары и прислуга в перчатках. С топографическими познаниями дам, они прокатились вдоль и поперек по Москве -- с Мясницкой на Арбат, с Арбата на Петровку -- и напоследок вошли в кабинет Валицкой, матери любимой подруги Цецилии Ольги Алексеевны.
Валицкая, женщина очень богатая, женщина чрезвычайно строгая во всех своих мнениях и суждениях, вполне заслуживала уважение светского общества, для которого нет ни будущего, ни прошедшего. Она ревностно платила свой долг добродетели и нравственности, тем более что принялась за это несколько поздно, нимало не думав о подобной плате в течение лучшей половины своей жизни, но потом, убедясь в ее необходимости, она -- надо ей отдать эту справедливость -- с неимоверным усердием старалась внести вышеупомянутый долг со всеми накопившимися процентами.
Вероятно, нет никого довольно неопытного, чтобы удивиться тому, что Вера Владимировна, несмотря на свою всегдашнюю непорочность и на свои неумолимые правила, была в дружеских сношениях с Валицкой. Кому приходит на ум заботиться о том, какова была прошедшая молодость женщины, которая давно ведет жизнь самую пристойную и сверх того принимает лучшее общество, дает прекрасные балы и всегда готова оказать услугу своим друзьям? Строгий свет иногда так добродушен: смотря по обстоятельствам -- он глядит с таким христианским чувством снисхождения на людей сильных, на женщин знатных и богатых! И притом, в аристократическом, образованном мире все угловатое так оглажено, все резкое так притуплено, на каждое уродливое и гнусное дело есть такие пристойные слова и названия, все так умно устроено для большего удобства, что всякий срам среди этих превосходных условий катится как по маслу, без затруднения и шума. Если бы какой-нибудь неуч упомянул в любом салоне о некоторых прежних приключениях Валицкой, он бы никого не нашел, кто б про них ведал, и получил бы в ответ, что это, верно, клевета, выдуманная насчет умной и милой женщины, которая в своей молодости была разве только, может быть, несколько ветрена. Вообще в собраниях светских не любят говорить о каком-нибудь разврате, вероятно, по той же причине, по которой в старинные времена не любили упоминать о черте, опасаясь его присутствия.
Итак, Валицкая среди этого цивилизированного общества была, как выражались на его иноземном языке, parfaitement bien posée. {Чрезвычайно строгой (франц.). -- Ред.}Вера Владимировна же находила еще свои особенные выгоды в этом знакомстве. Тон салона Валицкой удовлетворял вполне ее желаниям; она знала, что нигде не отыщет круга более строгого и осторожного, что нигде Цецилия не могла быть безопаснее, что тут ей нельзя было услышать ни единого легкомысленного слова или намека. И опыт доказывал, до какой степени,-- полагаясь на истину французской пословицы, что в доме повешенного не говорят о веревке,-- Вера Владимировна была права, потому что у Натальи Афанасьевны Валицкой в этом смысле не упоминалось даже о ниточке.
Узнав о приезде Цецилии, Ольга Валицкая сошла поспешно в кабинет матери. Обе молодые девушки, расставшись накануне вечером, обнялись, как после годовой разлуки, сели на диванчик в углу, несколько минут пошептали вместе и потом опять вскочили.
-- Maman,-- сказала Ольга,-- мы пойдем в мою комнату.-- И она с Цецилией скользнула из дверей.
Вера Владимировна поглядела им вслед:
-- Как Ольга похорошела! -- заметила она.
-- Cécile вдвое лучше,-- отвечала Валицкая,-- но надо пристально наблюдать за ее здоровьем, оно все еще несколько расстроено. Вы очень хорошо делаете, что не везете ее нынче на бал к княгине Анне Сергевне.
-- Да, это благоразумнее; и я не поеду, хотя меня вчера княгиня очень просила. Какая милая и достойная женщина!
-- Редко добрая мать,-- сказала Валицкая.
-- И счастливая мать,-- прибавила Вера Владимировна: -- князь Виктор замечательный молодой человек.
Лицо Валицкой сделалось важнее, и она возразила, потупя девственно взор:
-- К сожалению, нельзя вполне одобрить его поведение.
-- Конечно,-- отвечала Вера Владимировна голосом, созвучным с нравственной интонацией Валицкой,-- но не должно судить и слишком строго: где же найти молодого человека, который бы более или менее не заслуживал подобного упрека? Потом года берут свое, и добродетельная жена может совершенно исправить легкомысленного мужа.
Валицкая бросила сбоку на свою приятельницу мгновенный взгляд, который значил: ага! -- и едва заметно закусила губы.
-- Я сама думала не ехать на этот бал,-- сказала она,-- но Ольга меня упросила; ей чрезвычайно хочется видеть молодых, для которых он дается. Она такой ребенок! танцует и забавляется, как десятилетняя. Я этим, впрочем, очень довольна. Вы знаете, что я совершенно разделяю ваши правила насчет воспитания, и должно признаться, что вы их приложили как нельзя успешнее. Cécile лучшее доказательство их справедливости.
Вера Владимировна с весьма самодовольной скромностью стала играть своим лорнетом.
-- Да, я могу признаться, что мои старания не пропали: Cécile совершенно то, что я хотела из нее сделать. Ей всякая мечтательность вовсе чужда, я умела дать большой перевес ее разуму, и она никогда не будет заниматься пустыми бреднями; но, конечно, я с нее, так сказать, не спускала глаз.
-- Первая обязанность матери,-- заметила Валицкая,-- мы должны всегда уметь читать в душе нашей дочери, чтобы предугадать всякое вредное впечатление и сберечь ее во всей детской невинности.
Между тем как маменьки так рассуждали в кабинете, их дочери разговаривали совсем иначе в Ольгиной комнате. Там сидела тоже пожилая англичанка, но все ее внимание было обращено на какое-то бесконечное одеяло, которое она вязала с незапамятных времен; притом же она, как обыкновенно все наши англичанки, едва ли понимала более двадцати русских слов, и потому Ольга, усевшись возле подруги, тотчас завела русский разговор.
-- Так тебя не везут нынче вечером на бал к княгине?
-- Нет, maman говорит, что я слишком устану, что мне должно беречься.
-- Ты точно нынче очень бледна; что с тобою?
-- Голова болит; я дурно спала. Представь, Ольга, я видела во сне того, про которого вчера у нас говорили, что он утром умер.
-- Бог с тобой! да кто же это вчера утром умер?
-- Сама не знаю; помнишь, говорили за чаем про кого-то.
-- Ты вечно во сне видишь пустяки и разные ужасы. Ах, как жаль, что ты не едешь на бал! он дается для молодых и, говорят, будет прекрасный. На молодой будет наряд, выписанный из Парижа. А хочешь видеть мое платье?
Не дождавшись ответа, Ольга позвонила.
-- Маша! покажи мое платье.
Горничная принесла прелестное воздушное платье, с талией, грациозно убранною чудесными лентами, с двойною юбкою, одна накинутая на другую, как розовый туман; платье восхитительное! Цецилия занялась им и вполне оценила его достоинство.
-- Кто сшил? Madame André?
-- Да, насилу согласилась; у ней заказано одиннадцать платьев к нынешнему вечеру; я до смерти боялась, что не успеет. Как досадно, что ты не едешь! -- Я уже почти на все танцы ангажирована; мазурку обещала князю Виктору.
-- Что же князь Виктор,-- спросила Цецилия вполголоса,-- едет в Петербург?
Ольга потупила глаза и отвечала еще тише:
-- Не знаю; может быть, поедет.
-- То есть как тебе будет угодно?
-- Нет, душенька,-- шепнула Ольга, пожимая руку своей наперсницы,-- нет еще; бог знает, что будет. Только, ради Христа, не говори никому. Maman мне строго запретила проронить слово об этом, н особливо с тобой: ты знаешь, она воображает, что тебе самой хочется идти за князя Виктора. Она не знает, что ты думаешь о другом.
Цецилия улыбнулась, и через несколько минут горничная Маша вошла с докладом:
Обе подруги сбежали вниз. Вера Владимировна уже стояла с Валицкой в зале, готовая отправиться домой; пожилые приятельницы пожали друг другу руку, молодые обнялись раза с три и наконец решились расстаться.
На лестнице своего дома Вера Владимировна встретила племянника:
-- Здравствуй, Sergel куда ты?
-- Я от вас, ma tante; {Тетушка (франц.). -- Ред.} заезжал узнать о вашем здоровье, а теперь спешу к Ильичеву; мы с ним обедаем у Шевалье.
-- Так я тебя не хочу задерживать; до свиданья, мой друг.
Она взошла несколько ступенек и опять остановилась:
-- A propos, Serge, {Кстати, Серж (франц.). -- Ред.} послушай!
-- Что угодно, ma tante?
-- Ведь ты, кажется, знаешь этого молодого человека,-- как его? которого мне Ильичев вчера представил: литератор?
-- Знаю, ma tante.
-- Так сделай милость, привези мне его в будущую субботу, с тем чтоб он кое-что прочел; вчерашний вечер был как-то неудачен, и эта суббота будет последняя, так надо ее чем-нибудь наполнить. Настоящая епитимья!
-- Очень хорошо, ma tante, я вам литератора доставлю.
-- Да пожалуйста, не забудь.
-- Помилуйте!
Племянник сбежал вниз; тетушка вошла к себе.
Почти все знакомые Веры Владимировны были в этот день на упомянутом бале, так что она провела вечер у себя очень тихо. Съехались, однако, у нее две старые дамы и одна немолодая; они с хозяйкой дома взялись вчетвером за преферанс -- лучшее препровождение времени в подобных случаях. Муж Веры Владимировны (упоминая о нем, его обыкновенно называли мужем Веры Владимировны, и он сам раз, как незнакомец спросил его, с кем он имеет честь говорить, представился ему под этим названием), муж Веры Владимировны был, как всегда, в клубе,
У Цецилии голова к вечеру очень разболелась; она, разливши чай, попросила позволения идти ложиться спать.
-- Изволь, мой друг,-- сказала мать,-- но не послать ли за доктором?
-- Нет, maman, это ничего; я завтра буду здорова.
Она поцеловала руку матери, пошла к себе и легла. Необыкновенное утомление, вероятно последствие утренних разъездов, овладело ею; было тяжело на сердце, неизвестно почему; она долго лежала без сна, с закрытыми глазами. Более и более усталость тяготела над ней; мысли затихали, сон налетал; она забыла все; а сквозь это забвение в глубине души таилось и яснело какое-то невнятное воспоминание. Туманным покрывалом ее как кто-то обложил, и словно она спускалась тихо-тихо-тихо -- и вдруг по членам пробежала дрожь:
Как будто бы пришлось свершиться чуду...
"Да, как вчера,-- ты здесь!.. ты вновь со мной!" --