Въ душный лѣтній вечеръ, къ перевозу Оки, Л. уѣзда К. губерніи, подъѣхала тяжелая и большая коляска съ поднятымъ верхомъ. Были сумерки, а сизая туча, быстро растущая, еще болѣе усиливала темноту, такъ что едва можно было разглядѣть телѣгу, ожидавшую, вѣроятно, тоже перевоза; въ ней лежалъ сѣдокъ, а ямщикъ сидѣлъ на облучкѣ.
-- Ахъ они черти! соскочивъ съ козелъ, воскликнулъ кучеръ и отвѣчалъ потомъ барину:-- вѣдь они, Дмитрій Алексѣичъ, все поближе къ кабаку сидятъ; окаянные, разбойники!
-- Не ночевать же мнѣ здѣсь! кричи ихъ! раздражительно перебилъ баринъ своего кучера.
-- Мы уже позвали, дощаникъ будетъ, замѣтилъ сѣдокъ изъ телѣги.
-- Подъ самымъ носомъ ушелъ, прибавилъ ямщикъ: -- какъ бы знать, такъ не надо было такъ скакать.
Баринъ, сидѣвшій въ коляскѣ, успокоился, но его кучеръ продолжалъ бранить перевозчиковъ и безъ всякой причины пырялъ ногами лошадей; потомъ отправился на плотъ утолять жажду; за нимъ послѣдовалъ ямщикъ въ надеждѣ поболтать и поразузнать: кто такіе и зачѣмъ ѣдутъ, но кучеръ такъ былъ грубъ, что вмѣсто пріязненной бесѣды чуть не завелъ брань. Кучеръ, на вопросъ ямщика, куда и откуда ѣдутъ? отвѣчалъ коротко: -- въ вотчину; изъ своей вотчины; а оскорбленный ямщикъ на его вопросъ: кого везешь и куда? отвѣчалъ въ томъ же родѣ: -- сѣдока; къ перевозу взялся доставить.
И они разошлись. Кругомъ царствовала тишина, въ природѣ казалось все замерло, рѣка словно пріостановила свое теченіе и лоснилась въ темнотѣ, походя на гигантскаго змѣя, осторожно ползущаго по песку. Вся даль погружена была въ непроницаемый мракъ, было душно, гроза ощутительно близилась.
Вдругъ торопливо блеснула молнія и освѣтила темно-сизое небо; низко пронесся вѣтерокъ въ зловѣщей, удушающей тишинѣ; гдѣ-то далеко, далеко послышались раскаты грома, но вскорѣ эти раскаты стали явственнѣе и превратились въ сильные удары, за ними послѣдовалъ порывъ вѣтра; песокъ закрутился, вода заплескалась о берега и зашумѣлъ лѣсъ съ противоположнаго берега. Сдѣлалось такъ темно, что телѣга, коляска, лошади и люди совершенно потонули во мракѣ, только повременамъ молнія ярко освѣщала ихъ, разсѣкая чорныя тучи бѣловатымъ пламенемъ; золотыя стрѣлы, скользя быстро по небу, какъ ступени исполинской лѣстницы, падали за лѣсомъ другаго берега. Раскатистое и рычащее грохотаніе сопровождалось отрывистыми, короткими ударами необыкновенной силы. Вѣтеръ рыскалъ по пустому пространству низменнаго берега, о которой суетливо плескалась вода. Буря поднялась не шутя. Рѣзкія, тяжелыя дождевыя капли, подобно свинцу, застучали въ кузовъ коляски.
-- Да, если подъемъ размоетъ, наплачешься съ коляской! замѣтилъ ямщикъ.
-- Небось твоихъ пузатыхъ крысъ взять въ подмогу? съ презрѣніемъ спросилъ кучеръ и хотѣлъ продолжать свои насмѣшки, но вдругъ сосвистомъ и шумомъ полилъ дождь, падавшій не каплями, а сплошными нитями, которыя при блескѣ молніи походили на стальную рѣшетку, вонзавшуюся въ землю. Послѣ получаса страшной бури, дождь еще щедро лилъ на истощенную засухой землю, но удары грома стали смягчаться, молнія игривѣе и быстрѣе перебѣгала по небу, по которому мчались разорванныя грозныя тучи.
Прибытіе дощаника замедлилось отъ грозы; измокшій кучеръ встрѣтилъ перевозчиковъ бранью, которая неумолкала пока уставляли коляску на дощаникъ, стучавшій о плотъ, какъ нетерпѣливый конь въ ожиданіи всадника.
Промокшій господинъ вышелъ изъ телѣги, помѣстился на носу огромной лодки и замѣтно нетерпѣливо ожидалъ отплытія дощаника; онъ даже прикрикнулъ на перевозчиковъ и тѣмъ прекратилъ перебранку ихъ съ кучеромъ, который успокоился не скоро и въ пылу гнѣва чего-чего не желалъ дощанику: чтобъ онъ сгинулъ, чтобъ его къ чертямъ занесло: какъ будто онъ самъ не находился на немъ.
Но всему есть конецъ и кучеръ стихъ, вѣроятно, убаюканный мѣрнымъ колыханіемъ дощаника. Молнія перешла въ зарницу, грому не было слышно, вѣтеръ былъ полонъ дождевой влаги, грѣбцы лѣниво стучали веслами, рулевой еще лѣнивѣе поскрипывалъ огромнымъ весломъ, всѣ какъ бы дремали, даже звонкое стучаніе копытъ о доски не нарушало тихаго плаванія. Одинъ только господинъ, сидѣвшій на носу, разсматривалъ небо, походившее на мраморное отъ разноцвѣтныхъ и разнообразныхъ формъ облаковъ, торопливо несшихся словно въ перегонку другъ за другомъ, заигрывавшихъ съ луной и заслонявшихъ ей просторъ на небѣ, мѣшая таинственнымъ своимъ блескомъ освѣщать медленно движущіеся берега, и отражаться трепетно въ едва замѣтныхъ изгибахъ волны. Отъ неба господинъ этотъ переходилъ къ водѣ: склонивъ голову, онъ всматривался, какъ вода, прорѣзанная ходомъ лодки, спѣшила уничтожить ея слѣдъ, сливаясь быстро въ минутное углубленіе на ровной ея поверхности...
Дощаникъ причалилъ, но размытый дождемъ подъемъ былъ такъ крутъ, что лошади, измученныя дневнымъ жаромъ и безтолковымъ битьемъ и дерганьемъ кучера, не могли ввезти тяжелую коляску въ гору. Спавшій все время баринъ проснулся, бранилъ кучера, но и это не помогало, тогда онъ выйдя изъ терпѣнія выскочилъ изъ коляски въ грязь и пошелъ въ гору, по примѣру господина, сидѣвшаго на носу лодки. Они взбирались медленно по крутой и скользкой горѣ въ небольшомъ разстояніи одинъ отъ другаго. Луна выглянула изъ-за тучъ и освѣтила верхушку горы, а на ней небольшую избу, казалось, висѣвшую на воздухѣ: каждую весну глыбы земли, размываемыя дождемъ, отваливались вокругъ и близка была уже очередь избушки рухнуться въ рѣку. То былъ кабакъ, дверь его была растворена настежь. Проснувшійся цаловальникъ, освѣтивъ огаркомъ грязную избу съ спиртнымъ запахомъ и попорченными закусками, тупо глядѣлъ на высокихъ посѣтителей и наконецъ радостно произнесъ: -- Ахъ, Петръ Григоричъ! И онъ низко поклонился измокшему господину, который отвѣчалъ ласково на его поклонъ.
Но пора мнѣ познакомить читателя моего хотя съ наружностью путешественниковъ, которые въ это время осторожно разглядывали другъ друга. Начнемъ съ Петра Григорьича, какъ назвалъ цаловальникъ одного изъ нихъ. Петръ Григорьичъ былъ молодой человѣкъ лѣтъ двадцати семи, сложенія прочнаго и небольшаго роста, такъ что ширина его плечъ была даже несоразмѣрна. Лицо его было очень обыкновенно съ добродушнымъ и полнымъ жизни выраженіемъ, бѣлокурые волосы, алыя губы и бѣлые зубы придавали ему что-то юношеское и наивное. Дождь вымочилъ до нитки его скромный туалетъ.
Спутникъ же его, хотя не имѣлъ римскаго носа, орлинаго взгляда и роскошныхъ кудрей, но все таки былъ не дуренъ: онъ былъ -- высокаго роста, строенъ, имѣлъ черные волосы, въ которыхъ проглядывала сѣдина, густую черную бороду, выразительные и проницательные каріе глаза. Манеры его, несмотря на развязность, имѣли мягкость, туалетъ на немъ былъ скромный, но модный.
Немного нужно было имѣть опытности, чтобъ разгадать положеніе ихъ въ обществѣ. Петръ Григорьичъ не ошибся въ своихъ предположеніяхъ на счетъ Дмитрія Алексѣича, что онъ долженъ быть достаточный помѣщикъ и житель столицы; Дмитрій Алексѣичъ также въ свою очередь не ошибся, причисливъ Петра Григорьича къ числу новичковъ въ деревенской жизни.
Въ ожиданіи чая путешественники разговорились и оказалось, что Петръ Григорьичъ докторъ помѣщицы, живущей въ семи верстахъ, а Дмитрій Алексѣичъ помѣщикъ, ѣдущій посѣтить вновь доставшееся ему по наслѣдству небольшое имѣніе въ тридцати верстахъ. Помѣщикъ съ отвращеніемъ глядѣлъ вокругъ себя и увѣрялъ доктора, что онъ задыхается въ этой вони и грязи.
-- Вотъ придетъ хозяинъ, я знаю его хорошо и попрошу, чтобъ онъ насъ пустилъ къ себѣ на половину, сказалъ докторъ.
Въ эту минуту въ избу вошелъ высокаго росту мужикь, съ широкими плечами, на которыя какъ тыква была положена огромная голова съ курчавыми, рыжими волосами, расплывшееся красное лицо окаймляла огненная борода, едва прорѣзанные блестящіе глазки имѣли недоброе и свирѣпое выраженіе. Полинялая красная рубашка, перетянутая узенькимъ поясомъ, такія же полинялыя синія панталоны и башмаки на босую ногу, составляли его нарядъ.
На почтительные его поклоны, докторъ отвѣчалъ такъ:
-- Здравствуй, Прокопъ! что хозяйка?
-- Да что, батюшка Петръ Григорьичъ, ваше снадобье ей не помогло.
-- Смотри, Прокопъ, ты опять не вздумалъ ли ее проучивать? вѣдь ты шутя хватишь такъ, что духъ вонъ. Эдакъ ни какія лекарства ей не помогутъ, съ горячностью сказалъ докторъ, котораго Прокопъ угрюмо выслушалъ, поглядывая внизъ, и проворчалъ какъ бы про себя:
-- Развѣ я неволенъ бабѣ взыскъ сдѣлать?
-- Ну хорошо! послѣ объ этомъ, замѣтилъ спокойнѣе докторъ. Ты вотъ дай намъ чаю и пусти къ себѣ, здѣсь грязно.
-- Милости просимъ; вѣдь, Петръ Григорьичъ, не про господъ евто мѣсто, а для таковскихъ, презрительно отвѣчалъ Прокопъ и, шаркая своими башмаками, повелъ гостей черезъ сѣни на другую половину избы, которая казалась поразительно-опрятна послѣ кабака. Меблировка была мѣщанская: кровать огромная съ ситцевымъ пологомъ, съ большими кованными желѣзомъ сундуками, съ шкапомъ со стеклами, за которыми на полкахъ стояли чашки и чайники; самовары, вычищенные, стояли въ углу, заваленномъ головами сахара и кулечками. Большая кивота съ дорогими ризами на образахъ и двѣ теплящіяся лампады передъ ними. На сундукѣ у громадной печки лежала женщина, прикрытая плисовымъ истертымъ тулупомъ, и возлѣ ней дѣтская головка, которая быстро спряталась.
Хозяинъ усадилъ своихъ гостей къ столу у кивоты, крикнулъ въ сѣни, подавать живѣе самоваръ, и сталъ собирать чашки къ чаю.
-- Ну, что твой парнишка? спросилъ докторъ хозяина, который отвѣчалъ сердито:
-- Что ему дѣлается!
-- Прошла шишка-то на головѣ?
-- Прошла!
-- Что ты его не везешь въ школу, меньше было бъ у васъ ссоръ.
-- Да на что?
-- Какъ на что, пусть учится.
-- Я его обучу самъ! сказалъ онъ, грозно посматривая на сундукъ, гдѣ лежала женщина.
-- Выучился бы грамотѣ, все бы лучше было, продолжалъ докторъ.
Прокопъ замѣтно разгорячился и смотря на сундукъ сказалъ:
-- Дѣла хочеть! нѣтъ, она только его портитъ, а ея ехидная старуха вездѣ жалится, что я сына хочу и жену извести, вотъ онѣ какія!
-- Ну полно! какая тебѣ прибыль въ этомъ, вѣдь у тебя третья жена и дѣтей всего только двое отъ трехъ женъ, замѣтилъ докторъ, какъ бы желая успокоить хозяина, лицо котораго было очень мрачно.
-- Да вотъ вы, Петръ Григорьичъ, такъ разумѣете, а мало ли злодѣевъ есть, какъ разъ заварятъ кашу. Вѣдь сами знаете, хочу добра сыну, ну чему онъ около бабъ научится? У Семена парнишка и моложе моего, а посмотрѣли бы, какой онъ проворный. Залучить ли обозчиковъ, такъ лучше не надо, какъ шмель повиснетъ на поводу лошади и ну причитывать, что авесъ-то шастаной у его отца и чай-то китайской, а харчи такіе, что языкъ проглотишь. Ну, зачѣмъ бы я билъ такого?
И Прокопъ вышелъ въ сѣни.
Неуспѣли путешественники перекинуться нѣсколькими словами на счетъ хозяина, какъ въ избу втащилась сгорбленная старуха въ синемъ, короткомъ, истасканномъ сарафанѣ, въ грязной, изодранной душегрѣйкѣ, съ платокомъ на головѣ, изъ-подъ котораго выглядывало желтое, худое, сморщенное лицо, глаза у нее глубоко впали, а вѣки такъ стянулись, что едва виднѣлись глаза. Старуха съ усиліемъ бухнулась въ ноги доктору и жалобно завопила:
-- Батюшка.... кормилецъ -- золото мое, помоги вѣдь я чего -- чего не испила, чего -- чего не дѣлала, и на богомолье-то ходила, и у божьяго человѣчка кстати была. Нѣтъ, говоритъ, не слажу, всѣ двѣнадцать въ тебѣ баушка сидятъ. Вотъ какъ извели, злодѣйки!
И старуха захныкала.
Путешественники не вдругъ поняли старуху, потому что они вообразили, что мать пришла просить о дочери. Докторъ сказалъ:
-- Что ты городишь, лучше бы присматривала за дочерью.
-- Что ее за болѣсть, родной, извѣстно отъ руки, полежитъ да и встанетъ, а вотъ меня-то излечи, вѣдь загубили злодѣйки.
-- Полно старуха, у меня отъ глазу нѣтъ лекарствъ, сказалъ докторъ.
Старуха встрепенулась и озираясь кругомъ тихо и выразительно отвѣчала:
-- Въ кускѣ хлѣба, родной! въ кускѣ хлѣба! И все за то, что я ихъ шашни разводила. Вѣдь жену хочетъ онъ извести, чтобъ полюбовницу взять въ домъ, она его приворожила, къ храмовому празднику сарафанъ и серги подарилъ. И срамота-то какая у ней въ кельи: солянки варятъ, скрипотмя! доченька-то Прокопа бѣгаетъ къ ней, да вмѣстѣ и бражничаютъ...
-- Что, баушка, опять снадобья просишь у господъ? втаскивая огромный самоваръ въ избу и страшно топая босыми ногами, сказала толстая высокая баба По сходству лица можно было легко догадаться, что это дочь Прокопа.
Поставивъ самоваръ на столъ, она поклонилась гостямъ и заваривая чай сказала старухѣ язвительно:
-- Вотъ какъ, мой красавецъ, я вѣдь прежде всѣмъ хозяйствомъ правила, это ненравилось злодѣйкѣ-то, таскать полюбовникамъ-то нечего, теперь раздолье. Къ храмовому празднику, я брагу варила и больно умаялась, и сѣла за вороты, любо что вѣтеркомъ овѣваетъ, а эта душегубка и идетъ домой и краюха въ рукѣ: На, говоритъ, попробуй какіе хлѣбы печетъ Марья-то, а у тебя, то перешли, до недошли. Я и съѣла, да еще пошла да студенымъ кваскомъ запила. А въ ночь меня и схватило, то въ бокъ, то въ поясницу, такъ и колетъ, ни вздохнуть, ни шевельнуться... Три недѣли какъ пластъ лежала на печи, вотъ съ тѣхъ поръ спины не разогну, и все подъ сердце подкатывается, словно младенецъ, спаси Господи!
И старуха перекрестилась пугливо.
-- Ты ошибаешься, порчи въ тебѣ нѣтъ, простудилась да и старость, прервалъ ее докторъ; но обиженная старуха вскрикнула:
-- И, и, и, ни, ни, кормилецъ! что мои за года,-- всего шестой десятокъ въ Николу
-- Врешь, баушка, на седьмой перевалило, неожиданно перебилъ ее Прокопъ, появясь въ дверяхъ.
Докторъ, желая вѣроятно отвлечь Прокопа отъ старухи, подошелъ къ больной его женѣ и сталъ ее разсматривать, но больная ничего не говорила, только указывала на грудь. Прокопъ внимательно слѣдилъ за женой и грубо крикнулъ на нее.
-- Что перстомъ-то тычешь, скажи толкомъ. Ишь, будто голосу нѣтъ!
Больная вдругъ приподнялась быстро и прошептала:
-- Скажу, все скажу, злодѣй! но силы ее оставили и она со стономъ упала на подушку; мальчикъ, скрывавшійся подъ тулупомъ, вскрикнулъ, и бросился къ матери.
Нѣсколько секундъ продолжалась тишина. Дмитрій Алексѣичъ смотрѣлъ на Прокопа, блѣднаго и дико уставившаго свои калмыцкіе глаза на жену и сына, а докторъ стоялъ въ какой-то нерѣшительности.
Позвали кучера, уже нѣсколько обогрѣвшагося въ кабакѣ; онъ покойно объявилъ своему барину, что продолжать путешествіе невозможно, потому что оказалось множество препятствій.
Баринъ былъ въ отчаяніи, бранилъ кучера и обращаясь къ доктору говорилъ:
-- Ночевать! да гдѣ? тутъ трагедія, тамъ грязь и духота.
-- Поѣдемте ко мнѣ, кучеръ пріѣдетъ тихонько въ деревню и тамъ все исправятъ къ тому времени, какъ вы встанете.
Это приглашеніе было сдѣлано докторомъ такъ добродушно, что помѣщикъ поблагодарилъ и охотно принялъ его.
Въ дорогѣ знакомство заводится просто. Усѣвшись въ тарантасъ, путешественники очень скоро узнали все нужное другъ о другѣ для перваго знакомства. Докторъ жилъ у вдовы Денисовой, богатой и образованной женщины, только что вернувшейся къ себѣ въ деревню изъ-за границы, гдѣ она прожила нѣсколько лѣтъ. Фамилія его была -- Шабазинъ. Фамилія помѣщика была Бѣгичевъ, онъ ѣхалъ по сосѣдству отъ имѣнія Денисовой въ свое имѣніе и располагалъ тамъ провести все лѣто. Двѣ или три фразы, сказанныя Бѣгичевымъ о крестьянахъ, расположили доктора къ гостю. Докторъ очень обрадовался встрѣчѣ съ человѣкомъ, который согласовался съ его понятіями объ этомъ важномъ предметѣ. Помѣщикъ съ своей стороны тоже былъ доволенъ этимъ случайнымъ знакомствомъ въ глуши съ молодымъ человѣкомъ, развитымъ и полнымъ жажды знанія и жизни. Можно, значитъ, будетъ хоть иногда отвести душу въ бесѣдѣ съ нимъ, думалъ Бѣгичевъ, пробуя со всѣхъ сторонъ молодаго человѣка. Но Бѣгичеву еще пріятнѣе было узнать, что г-жа Денисова, будущая его сосѣдка, живетъ съ европейскимъ комфортомъ, а не такъ, какъ русская барыня помѣщица. Едва они свернули въ лѣсъ дорога сдѣлалась отличная и докторъ пояснилъ, что этотъ лѣсъ, превращенъ въ паркъ. По мѣрѣ приближенія къ усадьбѣ, въ темнотѣ засвѣтились фонари, горѣвшіе у въѣзда на дворъ, окруженный желѣзной рѣшоткой. Деревянный домъ былъ небольшой, но красивой архитектуры, съ флигелями, а подъѣздъ обтянутъ нарусиной. Два лакея выскочили принять доктора и его гостя; пройдя черезъ переднюю съ дубовой мебелью, каминомъ и съ карсельской лампой, они вошли въ корридоръ и поднялись по деревянной лѣстницѣ во второй этажъ. Всюду была чисто, удобно и свѣтло. Докторъ помѣщался въ двухъ комнатахъ, меблированныхъ просто, но съ большимъ удобствомъ. Проворная прислуга привела быстро въ порядокъ туалетъ пріѣзжихъ. Докторъ былъ позванъ внизъ къ хозяйкѣ, а гость остался одинъ на верху и внимательно разглядѣлъ даже всѣ мелочи въ комнатахъ. Первая комната имѣла назначеніе кабинета: тутъ былъ письменный столъ, шкапъ съ книгами, мягкіе диваны. Мебель была обита зеленымъ сафьяномъ, занавѣсы мериносовыя. Спальная была вся ситцовая, съ кроватью на французской манеръ, съ занавѣсками и вальками, туалетный столикъ и прочее. Гостю показалось, что онъ въ французскомъ зажиточномъ замкѣ, а ужь никакъ не въ глуши русской деревни.
Докторъ вернулся къ своему гостю и объявилъ ему, что хозяйка дома очень желаетъ познакомиться съ своимъ будущимъ сосѣдомъ и приглашаетъ его кушать чай внизъ. Бѣгичевъ охотно согласился представиться такой рѣдкой помѣщицѣ. Проходя переднюю, Бѣгичевъ пристальнѣе осмотрѣлъ ее и обратилъ особенное вниманіе на парадную лѣстницу, ведущую во второй этажъ, убранную цвѣтами и устланную англійскимъ отличнымъ ковромъ. Высокій лакей въ гороховыхъ штиблетахъ и въ красномъ жилетѣ эффектно раскрылъ дверь въ залъ.
Эта комната была большая; бѣлыя съ голубыми занавѣски, мебель сѣренькаго дерева, простенькая, но удивительно легко сдѣланная; на большомъ, кругломъ столѣ посрединѣ лежали иностранные журналы и газеты, лампа съ зеленымъ зонтикомъ висѣла надъ столомъ. Лакей, идущій впереди гостя, раздвинулъ осторожно пунцовыя тяжелыя портьеры и переступивъ порогъ, произнесъ: г. Бѣгичевъ!
Гость вошелъ въ большую малиновую комнату съ лѣпнымъ карнизомъ и потолкомъ. Стѣны ея были увѣшаны картинами, преимущественно пейзажами, въ богатыхъ рѣзныхъ рамахъ. Зелень, мраморныя бюсты, рояль, множество изящной мебели, все было расположено эффектно и вмѣстѣ съ тѣмъ каждый уголокъ былъ уютенъ. Матовый свѣтъ огромной лампы, висѣвшей посреди потолка, бросалъ на все таинственную тѣнь, а горящій каминъ и опущенныя бархатныя, малиновыя занавѣски у оконъ заставляли забывать о лѣтнемъ времени года.
Въ одномъ изъ угловъ этой роскошной комнаты сидѣла бѣлокурая женщина, невысокая и худенькая, вся въ бѣломъ, съ кружевнымъ вуалемъ на головѣ; ея маленькое личико было отѣнено взбитыми и прозрачными буклями, которыя скорѣе походили на дымъ, чѣмъ на волосы. При появленіи гостя, она привстала немного съ своего кресла и сказала по французски привѣтствіе, прося гостя сѣсть; потомъ, обратясь къ господину, лежавшему на кушеткѣ, возлѣ которой она сидѣла, сказала:
-- Мсьё Поль!
Лежащій приподнялся, открылъ глаза, какъ бы пробужденный отъ дремоты.
Мсьё Дроздовъ слегка поклонился гостю, Бѣгичевъ молча ему отвѣтилъ тѣмъ же. Отрекомендованный снова принялъ прежнюю позу. По его блѣдному, худому лицу, впалымъ глазамъ, можно было догадаться, что это больной. Онъ былъ въ домашнемъ туалетѣ: его черной бархатный пальто-сакъ, галстукъ, башмаки, все носило печать изнѣженности и щегольства.
Хозяйка дома тотчасъ завела разговоръ съ гостемъ объ Италіи, она говорила обо всемъ съ какой-то изысканной восторженностью, хотя ея худенькая и блѣдно-желтая фигура оставалась постоянно неподвижна, впалые глаза едва глядѣли, а голосъ былъ тихъ. Больной за то представлялъ совершенную противоположность: его болѣзненное лицо, не лишенное красоты и отѣненное бѣлокурыми волосами, дышало какой-то странной энергіей, но что то было непріятное и высокомѣрное въ выраженіи его сѣрыхъ и блестящихъ глазъ. Развязность, переходящая въ рѣзкость, проявлялась въ каждомъ его движеніи, онъ метался по кушеткѣ, а не мѣнялъ положенія; оправлялъ то свой туалетъ, то волосы, часто кашлялъ,-- при чемъ хозяйка дома каждый разъ пріостанавливала свою и безъ того медленную рѣчь и тревожно смотрѣла на кашляющаго. Между разговоромъ, какъ бы волшебствомъ, былъ изготовленъ столь къ чаю, посреди комнаты. Бѣгичевъ только тогда замѣтилъ это, какъ повернулъ голову при появленіи яркаго освѣщенія: лакей внесъ канделябру и поставилъ ее на чайный столъ, у котораго очутилась молодая, высокая дѣвушка. Матово бѣлаго цвѣта продолговатое лицо ея, съ правильными чертами, полно было гордаго выраженія; въ сжатыхъ губахъ, очень красивой формы, было что-то презрительное; черные, блестящіе глаза, видимо способны были отчетливо передавать малѣйшее впечатлѣніе; тонкія брови, почти соединенныя вмѣстѣ, какъ-то лежали волнисто. Туалетъ ея былъ весь бѣлый; широкіе рукава, обшитые кружевами, выказывали руки, отличавшіяся какъ формой, такъ и бѣлизной. Черные блестящіе волосы причесаны были необыкновенно тщательно, но въ тоже время и красиво. При блескѣ серебра и свѣчей, на пунцовомъ фонѣ стѣнъ, фигура дѣвушки была такъ эффектна, что Бѣгичевъ невольно заглядѣлся. Хозяйка дома представила гостя дѣвушкѣ, назвавъ ея Катишь, и прибавила къ этому, что это ея пріемная дочь.
Лакей подавалъ чай всѣмъ, исключая больнаго, ему сама Катишь поднесла чашку. Странно было видѣть дѣвушку эту съ величавыми манерами, исполняющую роль прислуги, потому что больной капризничалъ, какъ избалованный ребенокъ: онъ заставлялъ ее разъ пять разбавлять и прибавлять чаю и все это рѣзкимъ, повелительнымъ тономъ.
Какъ ни былъ занятъ Бѣгичевъ любезностью хозяйки дома, однако онъ успѣлъ подмѣтить, что наружно-величавое спокойствіе дѣвушки не болѣе какъ маска. Окончивъ разливать чай, она сѣла на диванъ, окруженный зеленью, которая какимъ-то трепетнымъ узоромъ перебѣгала по ея бѣлой одеждѣ; матовое, правильной формы лицо, съ черными волосами, рельефно обрисовалось на спинкѣ дивана, обитаго пунцовымъ бархатомъ.
Докторъ, все время сидѣвшій въ отдаленіи отъ всѣхъ съ газетой, всталъ и подошелъ къ чайному столу, взялъ сухарь, положилъ его назадъ и потомъ подошелъ къ дѣвушкѣ, но не успѣлъ онъ сѣсть возлѣ нея, какъ больной подозвалъ его къ себѣ и попросилъ его пощупать ему пульсъ. Протянувъ руку доктору, онъ громко сказалъ:
-- M-lle Катишь, съиграйте что нибудь.
Дѣвушка недвигалась съ мѣста, какъ будто не слышала голоса больнаго.
-- Катишь, мой другъ, мсьё Поль васъ проситъ съиграть что нибудь, нѣжно, но въ тоже время повелительно произнесла хозяйка дома, между разговоромъ съ гостемъ. Дѣвушка встала и, какъ показалось Бѣгичеву, немного поблѣднѣла, садясь за рояль
M-me Денисова насмѣшливо замѣтила гостю, что ея Катишь музыкантша и брала уроки въ Италіи у знаменитыхъ европейскихъ маэстро. Но по игрѣ дѣвушки нельзя однако было этого замѣтить, она играла одну изъ мазурокъ Шопена, удовлетворительно по механизму, но безъ всякаго пониманія автора. Больной метался на кушеткѣ, а когда Бѣгичевъ произнесъ какой-то комплиментъ по окончаніи игры, то онъ насильственно засмѣялся и потомъ закашлялся. Тусклые глазки m-me Денисовой блеснули, когда ея пріемная дочь величаво удалилась на прежнее мѣсто. Отъ Бѣгичева ничто не укрылось, даже судорожное волненіе, съ какимъ докторъ переворачивалъ листы газеты, которою закрывалъ свое лицо отъ всѣхъ.
Свѣтское воспитаніе много имѣетъ преимуществъ передъ простымъ образованіемъ: свѣтскій гость можетъ машинально говорить всякій вздоръ, слушать пустую болтовню на видъ очень внимательно, и въ тоже время дѣлать свои наблюденія надъ окружающими. Скрывать свои впечатлѣнія, не обнаруживать ни удивленія, ни неудовольствія, вотъ въ чемъ заключается хорошій тонъ. Докторъ же въ этомъ случаѣ выказывалъ себя человѣкомъ самого дурнаго тона: на его лицѣ и во всей его фигурѣ, какъ въ зеркалѣ, отражались всѣ его внутреннія ощущенія. Къ счастію, никто изъ присутствующихъ не обращалъ на него вниманія: онъ могъ хмуриться, краснѣть и задыхаться, сколько ему было угодно. Когда я вижу хорошаго тона господина въ обществѣ съ наивнымъ, простымъ собесѣдникомъ, которому нужно оберегать тайну своего сердца, то господинъ хорошаго тона мнѣ кажется искуснымъ и ловкимъ столичнымъ воромъ, разговаривающимъ съ простодушнымъ провинціаломъ на улицѣ шумной столицы и въ минуту разговора незамѣтно обкрадывающимъ его, а простодушный провинціалъ еще искренно благодаритъ вора за его любезность....
Бѣгичевъ очень заинтересовался своими новыми знакомыми: m-me Денисовой, простодушнымъ докторомъ, а особенно больнымъ, который велъ себя такъ странно, что казалось даже гигантъ лакей возмущался имъ. Мсьё Дроздовъ грубо отдавалъ приказанія лакею и ничѣмъ не быль доволенъ: то уносили канделябру, то вносили ее въ комнату, курили какими-то ароматными травами, подавали ему двадцать сортовъ варенья и пять графиновъ воды разной температуры. Словомъ, это былъ господинъ невыносимый. Зато m-me Денисова была неистощимо любезна, она недавала прерываться разговору, было видно, что лучшая часть ея жизни посвящена была изученію искусства быть любезной въ гостиной. Зашелъ разговоръ о картинахъ, которыя украшали комнату. Бѣгичевъ разглядывалъ ихъ съ удовольствіемъ, картины были лучшихъ новѣйшихъ художниковъ. Больной разсказывалъ исторію каждой картины, какъ и гдѣ онъ покупалъ, какъ онъ перебивалъ ихъ у богатѣйшихъ людей и принцовъ.
-- Вотъ эта картина мнѣ досталась даромъ, говорилъ Дроздовъ, указывая на небольшую картину Де-Лароша:-- ее торговалъ какой-то лордъ и скупился, я внесъ деньги, когда онъ вышелъ изъ мастерской въ нерѣшительности; черезъ часъ онъ вернулся въ полной увѣренности, что картина его, и когда узналъ, что я купилъ, взбѣсился страшно. Я считаю, что я пріобрѣлъ даромъ эту картину, потому что я бы далъ охотно четыре тысячи франковъ, за то только, чтобъ видѣть, какъ лордъ горячится. Это презабавно!
И разсказчикъ засмѣялся и важно прибавилъ:
-- Да я никакой и ни въ чемъ не выношу посредственности!
-- Очень понятно: художническія натуры требовательнѣе, чѣмъ обыкновенные. Онѣ дышатъ однимъ изящнымъ и всѣ ихъ интересы въ жизни въ предѣлахъ изящнаго, замѣтила хозяйка дома.
"Этотъ господинъ, долженъ быть -- подумалъ Дроздовъ -- Меценатъ, любитель и покровитель искусствъ."
Послѣ ужина, который былъ изъисканъ и великолѣпно сервированъ, съ метръ-дотелемъ, въ черномъ фракѣ и бѣломъ галстукѣ, всѣ вернулись въ пунцовую комнату, въ которой раскрыли дверь на террасу, по требованію больнаго.
M-lle Катишь первая вышла подышать свѣжимъ воздухомъ. Терраса была довольно большая, съ колоннами, увитыми густо плющомъ, съ парусинными занавѣсками, разшитыми зелеными узорами. Цвѣты и мебель превращали ее въ очень красивую гостинную. Садъ былъ раскинутъ на большое пространство; большая и тѣнистая аллея, съ бѣлыми бюстами, загадочно виднѣлась противъ террасы: кругомъ было тихо, темно. Дѣвушка, прислонясь къ одной изъ колоннъ, смотрѣла на мѣсяцъ, едва-едва выглядывавшій изъ темной небольшой тучи. Мало по малу, мѣсяцъ выплывъ на чистое небо, облилъ своимъ таинственнымъ свѣтомъ густую аллею и верхушки высокихъ деревъ, ясно обрисовалъ мраморные бюсты и клумбы цвѣтовъ, которые разливали ароматъ въ влажномъ ночномъ воздухѣ. Дѣвушка была ярко освѣщена. Напротивъ нея находился докторъ -- молча, но пристально устремившій глаза на одну точку, а эта точка была красивое лицо дѣвушки, освѣщенное мѣсяцемъ.
Бѣгичевъ явился на террасу, увѣренный, что онъ terzo incomodo, какъ говорятъ итальянцы.
-- Кажется, у васъ прекрасный садъ? сказалъ Бѣгичевъ, ставь между дѣвушкой и докторомъ.
-- Да! еслибъ онъ не имѣлъ претензіи походить на версальскій, насмѣшливо отвѣчала дѣвушка, довольно рѣзкимъ тономъ; такъ по крайней мѣрѣ показалось Бѣгичеву. Голосъ у дѣвушки былъ довольно силенъ.
-- А вы любите сельскую природу: поля, лѣса?
-- Только не русскую.
-- Значитъ, вы скучаете въ деревнѣ?
-- Странный вопросъ, скучаю ли я.... Да развѣ можно жить въ этой дикой глуши, смотрѣть на сѣрое небо и на тощія березы, которыя бѣлымъ цвѣтомъ своимъ и лѣтомъ напоминаютъ снѣгъ -- ужасъ зимы?
Бѣгичевъ замѣтилъ, что у нея отличные зубы и нѣкоторая кокетливость въ глазахъ.
-- А знаете ли, что, еслибъ я васъ встрѣтилъ въ Италіи, я бы васъ принялъ за римлянку, даже у васъ въ голосѣ есть что-то такое, что напоминаетъ Италію.
-- Не мудрено, Катерина Петровна пять лѣтъ прожила въ Италіи и тамъ почти выросла, замѣтилъ докторъ.
-- Вы вѣрно поете, и у васъ контральтъ, можетъ быть? спросилъ Бѣгичевъ Катерину Петровну.
-- Да, я пою немного, отвѣчала дѣвушка.
-- Не правда, Катерина Петровна поетъ прекрасно и голосъ у ней сильный, подхватилъ докторъ.
Какъ нарочно въ эту минуту мѣсяцъ вышелъ изъ-за облака, и выразившійся гнѣвъ на лицѣ дѣвушки былъ замѣченъ Бѣгичевымъ.
-- Докторъ, вы знаете, что я терпѣть не могу аттестатовъ, гордо произнесла Катерина Петровна.
-- Развѣ я сказалъ неправду? печально и робко спросилъ докторъ, потупивъ глаза отъ блеску глазъ дѣвушки, которая отвѣчала уже гораздо мягче:
-- Я вамъ нѣсколько разъ повторяла, что въ обществѣ говорить правду не слѣдуетъ
И она улыбнулась, что вызвало тотчасъ улыбку на печально сконфуженномъ лицѣ локтора.
-- Какое странное понятіе у васъ объ обществѣ! воскликнулъ Бѣгичевъ.
-- Что же вы находите страннаго? Вы вѣрно тоже согласитесь, что смѣшнѣе ничего нѣтъ, какъ видѣть въ обществѣ человѣка, который не умѣетъ ничего скрыть.
-- Самый осторожный человѣкъ иногда не въ силахъ бываетъ покориться разсчету.
-- На минуту! можетъ быть.... нѣтъ вы вообразите себѣ человѣка съ дикимъ....
Бѣгичевъ ловко подладился подъ восторженный тонъ пожилой дамы, и они стали говорить на изящномъ французскомъ языкѣ. Русскій языкъ неудобенъ для свѣтскихъ фразъ, онъ едва выработался для фразъ нашихъ серьёзныхъ либераловъ, съ одной цѣлью въ жизни -- достичь важнаго чина, съ которымъ они безнаказанно могли бы удовлетворять свое политическое тщеславное чувство.
М-me Денисова пришла въ искренній восторгъ отъ гостя, и такъ настоятельно и любезно упрашивала его погостить у ней, что не было средствъ не принять Бѣгичеву такое лестное вниманіе дамы; впрочемъ, ему самому захотѣлось покороче познакомиться съ своими будущими сосѣдями.
Катишь фантазировала, и какъ бы увлекшись, стала громче и быстрѣе передавать свою музыкальную фантазію. Комната съ террасы представляла живописную картину: красивый станъ дѣвушки, на табуретѣ у рояля, которая была одѣта вся въ бѣломъ; возлѣ нея, болѣзненная фигура больнаго, въ черномъ бархатѣ, въ живописной позѣ облокотившагося на рояль; роскошная меблировка довершала эффекть этой группы.
Катерина Петровна, вѣроятно, по просьбѣ своего слушателя, съиграла мазурку Шопена, на этотъ разъ очень хорошо. Бѣгичевъ зааплодировалъ при окончаніи игры, m-me Денисова тоже привела въ движеніе свои крошечныя ручки и сказала гостю:
-- У ней большой талантъ, она музыкантша въ душѣ и поетъ очень недурно, но застѣнчива, и только между своими рѣшается пѣть.
Одинъ докторъ не принималъ ни въ чемъ участія, его глаза какъ бы впились въ группу въ комнатѣ: Дроздовъ что-то тихо, но съ жаромъ говорилъ дѣвушкѣ, которая небрежно его слушала и воскликнула, смѣясь, по-итальянски:
-- Какая глупость!
Дроздовъ выпрямился и быстро пошелъ отъ рояля, но остановился, закашлявшись. M-me Денисова поспѣшно вошла въ комнату.
Бѣгичевъ обратился къ доктору и тихо спросилъ его, указывая на Дроздова:
-- Скажите, пожалуйста, онъ родственникъ?
-- Нѣтъ! мрачно отвѣчалъ докторъ.
-- Вѣрно сосѣдъ по имѣнію?
-- Нѣтъ.
Бѣгичевъ дѣлалъ видъ, что не замѣчаетъ мрачнаго расположенія доктора, и продолжалъ свои разспросы:
-- А Катерина Петровна, кто она и давно ли она въ домѣ?
-- Не знаю! рѣзко отвѣчалъ докторъ и прибавилъ: -- пора и намъ, кажется; ужь прощаются.
И онъ вошелъ въ комнату, а Бѣгичевъ за нимъ; они застали умилительную сцену: прощанье благодѣтельницы съ воспитанницей. Денисова нѣжно поцаловала дѣвушку въ лобъ и ласкала по щекѣ рукой, которую та почтительно поцаловала. Послѣ этого, дѣвушка холодно и гордо поклонилась Бѣгичеву; доктору фамильярно, съ одобрительной улыбкой кивнула головой, Дроздову величаво протянула руку и очень быстро отняла при прикосновеніи его руки; потомъ сдѣлавъ общій реверансъ, какъ бы на сценѣ, гордо и медленно пошла изъ комнаты, предоставляя любоваться всѣмъ своей величавой походкой и стройностью стана. Благодѣтельница проводила глазами свою воспитанницу и самодовольствіе блеснуло на ея сморщенномъ лицѣ. Она простилась съ Бѣгичевымъ съ обворожительной улыбкой и назвала его своимъ дорогимъ гостемъ. Дроздовъ пожалъ ему судорожно руку и обѣщалъ на другое утро показать рѣдкій альбомъ рисунковъ знаменитыхъ художниковъ. Вообще, Бѣгичевъ замѣтилъ, что въ манерахъ больнаго было что-то неестественное и черезъчуръ развязное, а въ словахъ и тонѣ голоса проглядывало хвастовство.
Бѣгичеву было приготовили особое помѣщеніе, но онъ отказался, желая остаться гостемъ доктора; этимъ Бѣгичевъ пріобрѣлъ большое расположеніе молодаго человѣка, который, придя на верхъ, сдѣлался, какъ прежде, спокоенъ, развязенъ и разговорчивъ. Онъ удовлетворилъ любопытство своего гостя насчетъ его новыхъ знакомыхъ.
Сначала докторъ разсказалъ біографію хозяйки дома. Вотъ она:
Г-жа Денисова съ самыхъ раннихъ лѣтъ испытывала мученія отъ своей матери-англичанки, бывшей гувернанткой, и вышедшей замужъ за чиновнаго русскаго старика, который не долго тяготилъ ее и умеръ, оставивъ ей все свое состояніе. Ученье, узкіе корсеты, приличіе -- вотъ орудія пытки, которыми тупо напыщенная англичанка мучила свою дочь и лишала сама себя спокойствія; здоровье единственной дочери было страшно болѣзненно, а мать жаждала утолить свое тщеславіе и сдѣлать дочь свѣтской дамой. Въ шестнадцать лѣтъ Денисова знала четыре языка хорошо; русскій, разумѣется, очень плохо, да и на что его знать хорошо, когда приходится говорить только съ прислугой; играла на фортепьянахъ или на арфѣ, пѣла и танцовала разные характерные танцы. Въ гостиной сидѣла прямо, умѣла занимать гостей и никогда не показывала виду, что ей скучно или нетерпѣнія -- это была оживленная мумія, а не молодая дѣвушка. Мать долго искала дочери мужа по своему вкусу, и только на тридцатомъ году выдала ее замужъ за старика, съ подагрой, суроваго, ревниваго, но чиновнаго. Послѣ замужства, въ жизни Денисовой сдѣлалась одна перемѣна: кромѣ матери, она стала бояться еще мужа, который никуда не выѣзжалъ и жену не пускалъ безъ себя. Дома общество состояло изъ старухъ и стариковъ. Мать простирала свою власть до такой степени надъ дочерью, что она, будучи замужемъ и тридцати-пяти лѣтъ, украдкой читала романы и получала выговоры, если въ назначенный часъ не сидѣла за роялемъ или за рисованьемъ. Разстройство здоровья у дочери -- частыя слезы, безъ всякой причины, какъ полагали мать и мужъ, заставило ихъ развлекать бѣдную женщину, задыхавшуюся въ чопорной скукѣ Взяли ей воспитанницу, живую и неглупую дѣвочку лѣтъ двѣнадцати. Г-жа Денисова точно стала веселѣе: теперь хоть она слышала, какъ смѣются, а то ея мужъ и мать изъ приличія разучились смѣяться. Но не долго воспитанница смѣялась: старуха требовала отъ живой дѣвочки такого же приличія, какъ нѣкогда отъ своей болѣзненной дочери; слезы, наказанія повторялись часто, и въ этихъ сценахъ можно было видѣть, что не совсѣмъ заглохли нѣжныя чувства въ душѣ Денисовой, она иногда плакала тихонько, исполняя приказаніе матери не ласкать капризную дѣвочку. Разумѣется, старая англичанка сломила бы живой характеръ дѣвочки: сначала разстроилось бы ея здоровье, а тамъ подѣйствовала бы и на духъ, совладѣвъ съ тѣломъ ребенка; но она внезапно умерла, а вскорѣ скончался и ея зять. На сороковомъ году Денисова осталась очень богатой вдовой и полной распорядительницею своихъ дѣйствій; запуганная бѣдная женщина потерялась; она не знала, что ей дѣлать и какъ дѣйствовать въ жизни. Долго она еще жила подъ тяжелымъ впечатлѣніемъ страха, но потомъ стала попривыкать; впрочемъ, воспитанница много содѣйствовала къ оживленію подавленной женщины. Въ четырнадцать лѣтъ воспитанница была велика, стройна, красива, необыкновенно живаго характера и страшная любительница разсѣянія, но привычка къ приличію такъ была сильна въ Денисовой, что она часто должна была отказывать своей воспитанницѣ, которую баловала и называла своей дочерью. По настоянію крестной дочери, Денисова поѣхала въ Италію для своего слабаго здоровья; тамъ они очень романично познакомились съ Дроздовымъ въ какихъ-то термахъ, посреди развалинъ. Послѣ пяти лѣтъ г-жа Денисова возвратилась на родину съ больнымъ Дроздовымъ и съ своей уже величавой воспитанницей.
-- Я не могъ узнать Дроздова послѣ его возвращенія изъ Италіи, продолжалъ докторъ.-- Онъ поѣхалъ обыкновеннымъ человѣкомъ, это правда, полнымъ надеждъ на свой талантъ.
-- Къ чему, къ живописи? спросилъ Бѣгичевъ.
-- Да, онъ большой имѣлъ талантъ, но болѣзнь, а главное, праздность, кажется, уничтожили его. Ну, кто повѣритъ, что мы съ нимъ воспитывались на мѣдныя деньги? Я давно знаю его тетку и сестру; онѣ живетъ очень бѣдно.
-- Почему же онъ не помогаетъ своимъ роднымъ, имѣя теперь всѣ средства?
-- А Богъ его знаетъ! мнѣ кажется, онъ до того огрубѣлъ, зачерствѣлъ въ роскоши, что въ немъ все умерло, кромѣ своего я.
-- Болѣзнь много портитъ человѣка: онъ раздражителенъ до дерзости.
-- Его раздражительность происходитъ еще отъ самолюбія. Поѣхалъ онъ въ Италію, полный самодовольствія, отъ увѣренности, что онъ геній. Ну, а вѣдь въ Римѣ, какъ я слышалъ, на дипломы-то не смотрятъ, тамъ подай картину -- нехороша, вотъ тебѣ и дипломъ! Потерпѣвъ неудачу, онъ, говорятъ, жестоко сдѣлался боленъ; ну, да и другія причины явились. И теперь онъ печальнымъ образомъ кончаетъ свое эгоистическое существованіе. Повѣрьте мнѣ, немного счастья можно найти тамъ, гдѣ страхъ играетъ первую роль. Подчинить своему вліянію не трудно женщину, у которой никогда не было самостоятельнаго характера, да еще во вредъ другимъ дѣйствуя на нее.
Докторъ вдругъ остановился, какъ бы испугавшись своей излишней откровенности; онъ перешелъ къ самому себѣ, но сказавъ немного: и изъ этихъ немногихъ словъ было видно, что онъ былъ честенъ и бѣденъ, вѣрилъ еще въ людей и жизнь и сохранилъ весь юношескій пылъ.
Бѣгичевъ же ничего не сказалъ о себѣ доктору, но за то я скажу за него. Герой моего разсказа, какъ и всѣ герои повѣстей, былъ уменъ, красивъ и довольно богатъ. Если же онъ имѣлъ кое-какіе недостатки, то такіе, на которые общество смотритъ снисходительно, и даетъ открытый листъ на нихъ, объясняя эти недостатки увлеченіемъ и слабостью характера. Одни жолчные люди, у которыхъ, вѣроятно, вслѣдствіе болѣзни взгляды дикіе и разноголосящіе со всѣми, они только одни считаютъ важными подобные недостатки. А, кажется, что тутъ преступнаго, если человѣкъ очень нѣжныхъ и благородныхъ нравовъ, увлекшись своей страстью, губитъ честь женщины, и, воспользовавшись ея молодостью, бѣжитъ отъ своей жертвы, предоставляя ее на съѣденіе злословію и страшному позору. Виноватъ ли онъ, что ему тягостна малѣйшая обязанность, если она не льститъ его самолюбію? Ихъ также удивляетъ, зачѣмъ всѣ безъ исключенія и низкомыслящіе, и благородно думающіе люди съ любезностью жмутъ руку богачу, нажившемуся Богъ знаетъ какими неправдами; зачѣмъ въ обществѣ допущены клеветники и гнусное злословіе гордо царствуетъ надъ всѣмъ; зачѣмъ гнусные свистуны, обольстители женщинъ, пользуются защитой общества, а ихъ безгласныя жертвы позоромъ и презрѣніемъ? Эти жолчные люди -- престранные люди! Они хотятъ, чтобъ всѣ жили, какъ голубки; чтобъ друзья не злословили другъ на друга, чтобъ сильный не душилъ слабаго, чтобь порядочные люди, выгоняя слугу изъ дома за украденную серебряную ложку, также бы выгнали вонъ гостя вора. Да не пересчитаешь, чего только они не требуютъ отъ общества, которое не слушаетъ ихъ и смѣется надъ ними, даже умѣетъ наказывать по своему. Очень часто подобный жолчный человѣкъ очутится въ положеніи быка, выведеннаго на арену; одни раздражаютъ его краснымъ флагомъ, другіе наровятъ ранить его въ это время, а зрители радуются, и только тогда оставляютъ несчастнаго, когда онъ израненный падетъ; тогда торжествующая толпа расходится, гордая тѣмъ, что побѣдила слабаго глупыми хитростями нѣсколькихъ заговорщиковъ удальцовъ.
Всѣмъ этимъ я желалъ сказать, что недостатки Бѣгичева показались бы важными только жолчнымъ людямъ, а общее мнѣніе было очень, очень хорошее о немъ.
Но все еще я не сказалъ ничего существеннаго о моемъ героѣ. Онъ имѣлъ счастье родиться отъ довольно богатыхъ родителей, старинныхъ дворянъ, потомъ имѣлъ еще большее счастье быть единственнымъ наслѣдникомъ, въ ранній возрастъ потерявъ многихъ братьевъ и сестеръ. Бѣгичевъ провель свое дѣтство, какъ большая часть дворянъ-наслѣдниковъ въ Россіи, въ деревнѣ, окруженный раболѣпной и праздной дворнею, сластолюбивыми уѣздными жалкими гостями и подъ руководстомъ гувернеровъ разныхъ націй, но съ одинаковымъ презрѣніемъ къ русскимъ. Разумѣется, будущій наслѣдникъ, не смотря на свой природный умъ и довольно хорошое свѣтское образованіе, походилъ скорѣе на дрессированную породистую лошадь, чѣмъ на человѣка. Благодѣтельное университетское вліяніе и тутъ оказало огромную пользу: оно преобразило юнаго Бѣгичева въ человѣка, а его природныя способности сдѣлали его недюжиннымъ человѣкомъ. Но онъ походилъ на капиталиста, который прячетъ свои сокровища, не находя для нихъ обращенія, или на игрока, которому мелкая игра скучна, а большая страшна, и Богъ вѣсть по силамъ ли? Жизнь его проходила праздно -- не потому, чтобъ онъ былъ лѣнивъ; безслѣдно -- не потому, чтобъ онъ лишенъ былъ способностей и охоты приложить ихъ или блеснуть ими.... почему же?... Такихъ людей теперь въ Россіи много, и не даромъ русская повѣсть, въ извѣстномъ кругу, не можетъ обойтись безъ нихъ. И долго еще она не будетъ обходиться безъ нихъ; могутъ быть варіаціи, уклоненія, но герой существенно измѣнится только тогда, когда ко многимъ аренамъ, гдѣ нынѣ опредѣленно проявляются русскіе характеры, прибавится еще арена для людей новѣйшаго поколѣнія, которые -- не служатъ, потому что переросли не только взятки, но и служебное честолюбіе, но не доросли до того, чтобъ проходить служебное поприще по терніямъ, оканчивая его ранѣе или позднѣе, съ единственнымъ титломъ "безпокойнаго человѣка"; -- неуправляютъ своими наслѣдственными помѣстьями, потому что переросли и тщеславіе барина и жажду къ пріумноженію своихъ доходовъ, но не доросли до высокаго самоотверженія, потребнаго для обратной роли; а въ литераторы нейдутъ, потому что не всѣмъ же Богъ посылаетъ литературный талантъ; притомъ наше время гораздо болѣе производитъ людей съ высокими стремленіями, чѣмъ нужно намъ литераторовъ. Что же дѣлать? Читать, учиться, быть зрителемъ, гнушаясь дѣятельностью однихъ, не имѣя силы или отваги, даже просто случая, толчка извнѣ, часто необходимаго даже самымъ сильнымъ натурамъ, чтобъ идти вслѣдъ за другими немногими. Не веселая роль въ минуту полнаго разгара силъ, но другой нѣтъ!.. Жалокъ тотъ, кто даже въ первой молодости не чувствовалъ, не сожалѣлъ, что дня недостаетъ, кто, напротивъ, въ двадцать-пять лѣтъ думалъ о томъ, какъ и чѣмъ бы наполнить его, и, ложась въ постель, словно Богъ знаетъ какому счастью радовался, что день прошелъ.-- День жизни, день изъ молодости! Радъ не радъ, а возись самъ собою: холить и лелѣять себя, вѣчно искать пищи праздному уму, праздной силѣ, безъ возможности, безъ привычки и, наконецъ, безъ умѣнья примѣнять ее,-- вотъ въ чемъ проходитъ жизнь такихъ людей. Привычка, наконецъ, беретъ свое. Умъ облѣнивается, дѣлается тяжелъ, безпрестанно расходуемый по мелочамъ, становится не способенъ къ долгому напряженію; необновляемое сердце сохнетъ, скупѣетъ; уже и тамъ, гдѣ не нужно сжиматься, гдѣ сокровище его принесло бы благодѣтельный плодъ, оно не разспускается.... Существуетъ не одна скупость матеріальная, есть еще скупость сердечная, невсегда врожденная человѣку, но образующаяся вслѣдствіе своихъ законовъ и условій, какъ скупость Плюшкина. И горе бѣдной женщинѣ, если судьба столкнетъ ее съ такимъ человѣкомъ! Надо же куда нибудь дѣвать свою энергію, найти въ чемъ нибудь пищу своему тщеславію:
Юность намъ совѣтуетъ лукаво....
Въ первую молодую пору жизни ежедневно дѣятельность такихъ людей посвящается,-- какъ бы сказать?-- не волокитству -- волокитство предполагаетъ опредѣленную цѣль,-- а покоренію своей волѣ, своей личности женскихъ сердецъ. Не то, чтобъ они были одарены натурой страстной или ловеласовской, нѣтъ, часто люди съ самыми ограниченными потребностями сердца берутся у насъ за роль ловеласовъ: весело пробовать свою силу и еще веселѣе убѣждаться въ ней. Нельзя сказать, чтобъ ихъ собственное сердце всегда оставалось покойно, но не легко они отдаютъ свою свободу, чаще всего даже вовсе не отдаютъ ее; поддайся такой человѣкъ увлеченію, сдѣлай рѣшительный шагъ,-- и что ему останется дѣлать? Инстинктивно или сознательно они это чувствуютъ, и вотъ почему такъ удачно и долго они выдерживаютъ роль "губителей сердецъ", и если свихиваются, то развѣ подъ старость.
Бѣгичевъ уже былъ разъ пять влюбленъ, разъ даже сильно, какъ ему казалось, но ничто не могло его склонить къ семейной жизни, и, самъ не замѣчая какъ, дожилъ онъ до зрѣлыхъ лѣтъ, до зрѣлыхъ чувствъ и наслажденій: -- хорошій обѣдъ, послѣ него мягкое кресло, общество людей умныхъ, образованныхъ, но не строгихъ и невзыскательныхъ, передъ которыми можно было бы блеснуть своимъ знаніемъ, начитанностью, а тамъ спокойный сонъ, хорошій вкусъ поутру, чтобъ была надежда покушать съ аппетитомъ на приглашенномъ обѣдѣ,-- вотъ потребности, которыя выдвигаются на первый планъ у многихъ очень умныхъ и благородно мыслящихъ людей. Но Бѣгичевъ пугался самъ подобной жизни и иногда заставлялъ себя казаться инымъ, даже мечтателемъ, и эти желанія приходили ему чаще и чаще...
Послѣ долгаго разговора съ докторомъ, Бѣгичевъ улегся въ постель, невольно сравнилъ себя съ нимъ и ужаснулся, какъ онъ состарѣлся. "Ахъ, какъ пріятна эта лихорадочная жизнь молодости? Какъ все живо чувствуешь, какъ полно на душѣ! Онъ страстно влюбленъ,-- это проглядываетъ въ каждомъ его взглядѣ, словѣ! Да, она красива, но гдѣ она набралась этой величавости, даже немного странной въ воспитанницѣ русской барыни? Изъ этой любви можетъ разъиграться трагедія.... и можетъ ли она полюбить человѣка безъ всякаго лоску?... А что, побѣсить развѣ мнѣ больнаго, отомстить за бѣднаго доктора?... Я буду ширмой для всѣхъ, и мой влюбленный будетъ имѣть случай чаще говорить съ своей Лаурой."
Долго еще на эту тему разсуждалъ самъ съ собой Бѣгичевъ, и потомъ уже заснулъ. На другое утро онъ проснулся очень поздно, день былъ ясный, теплый, изъ другой комнаты, гдѣ спалъ докторъ, уступившій свою постель гостю, доносился вѣтерокъ и пѣніе птицъ, тамъ былъ раскрытъ балконъ. Бѣгичеву давно не было такъ легко и хорошо -- просто помолодѣлъ онъ: "нѣтъ, я хорошо сдѣлалъ, что пріѣхалъ въ деревню, здѣсь человѣку легче", вставая съ постели, думалъ онъ, и пошелъ на балконъ полюбоваться природой. Видъ былъ очень обыкновенный, но за то раздолье глазамъ, поля кругомъ, лѣса, и снова даль безконечная. Небо, къ удивленію, въ это утро было безъ облаковъ и довольно сине, солнце блестѣло не скупо. Подъ балкономъ раскидывался большой садъ съ огромнымъ прудомъ. Главная аллея, съ бюстами, съ густой стѣной акацій и съ подстриженными деревьями, кончалась бесѣдкой на небольшой возвышенности. Дорожки содержались отлично, множество цвѣтовъ было разбросано около дома. Садъ понравился Бѣгичеву,-- но вотъ и гуляющіе: докторъ и Катерина Петровна. Бѣгичевъ невольно улыбнулся; широкія плечи доктора ему показались ужасно неуклюжи передъ стройной, красивой и высокой фигурой дѣвушки. Да докторъ и шелъ не въ ногу, съ понуренной головой, казалось, что слова дамы уничтожали его.
Бѣгичевь быстро сдѣлалъ свой туалетъ и спустился въ садъ, будто случайно на встрѣчу гуляющимъ; докторъ радостно пошелъ къ нему, а его дама замѣтно хотѣла скрыться, даже пошла назадъ, но перемѣнила намѣреніе, остановилась у куста розъ и какъ бы занялась разсматриваніемъ его. Бѣгичевъ подошелъ къ Катеринѣ Петровнѣ, раскланялся съ ней и нашелъ дѣвушку также красивую днемъ какъ и вечеромъ, а утренній туалетъ безукоризненнымъ,-- онъ какъ и наканунѣ былъ весь бѣлый.
Когда они всѣ трое пошли по аллеѣ, Бѣгичевъ спросилъ дѣвушку:
-- Вы любите утреннія прогулки?
-- Нѣтъ! вотъ по милости доктора я это дѣлаю, увѣряютъ меня, что мнѣ надо лечиться, что я больна. Пить парное молоко и ходить цѣлый часъ въ этомъ скучномъ саду, отвѣчала дѣвушка съ какой-то ироніей.
-- Это очень полезно, я думаю, для цвѣта лица, замѣтилъ Бѣгичевъ, самъ незная какъ это у него сорвалось съ языка. Дѣвушка засмѣялась, а докторъ покраснѣлъ.
Бѣгичевъ, желая поправить свою неосторожность, торопливо прибавилъ:
-- Такъ значитъ вы любите поле, лѣсъ? Впрочемъ, я забылъ, что русскія дамы очень пугливы, онѣ...
Докторъ не далъ договорить Бѣгичеву, перебивъ съ ироніею:
-- Катерина Петровна никого и ничего не боится.
Катерина Петровна такъ посмотрѣла на доктора, что онъ, какъ показалось Бѣгичеву, сдѣлался ниже ростомъ, но это не заставило ее пощадить его; когда гость, съ насмѣшливымъ удивленіемъ, воскликнулъ:
-- Какъ! вы не боитесь лягушекъ, пауковъ??
Катерина Петровна сдвинула брови и глядя сердито отвѣчала:
-- Никакихъ насѣкомыхъ! Меня скорѣе можетъ испугать человѣкъ, неумѣющій держать себя прилично въ обществѣ.
И она посмотрѣла на доктора очень гнѣвно.
Бѣгичевъ отъ души жалѣлъ несчастнаго доктора; но скоро вниманіе его было привлечено группой, показавшейся въ концѣ аллеи: Дроздовъ полулежалъ въ зеленыхъ бархатныхъ креслахъ съ колесами, эти кресла катили два гиганта-лакея, въ штиблетахъ и въ красныхъ жилетахъ, одинъ спереди, другой сзади. Г-жа Денисова издали казалась дѣвочкой, вся въ бѣломъ, въ соломенной круглой шляпкѣ, съ вѣнкомъ изъ полевыхъ цвѣтовъ; подъ огромными полями ея личико и узенькія плечи совершенно скрывались. Эта процессія двигалась медленно на встрѣчу гуляющимъ; Бѣгичевъ подмѣтилъ на лицѣ дѣвушки нѣкоторое волненіе, она повернула голову назадъ и сказала ласково отставшему доктору:
-- Вы устали?
Докторъ сдѣлалъ скачекъ, краска показалась на его лицѣ и онъ довольно безсмысленно усмѣхнулся, поровнявшись съ Катериной Петровной. Она сказала:
-- Сегодня что-то рано прогулка.
И ускорила шаги; приблизясь къ m-me Денисовой, она поцаловала ея руку, а та нѣжно ее въ лобъ. Дѣвушка поклонилась больному и получила отъ него сухой и даже сердитый поклонъ, за то онъ дружески протянулъ руку гостю. На поклоны доктора едва кивали головой. Хозяйка дома мило протянула свою крошечную ручку гостю и освѣдомилась какъ онъ провелъ ночь. То мѣсто, гдѣ остановились всѣ, солнце безпощадно пекло и гиганты-лакеи морщились и косились сердито на Дроздова, какъ виновника пытки, которой подвергались ихъ открытыя головы солнцу.
-- Катишь, держите зонтикъ ниже, солнце прямо въ лицо мсьё Полю! замѣтила m-me Денисова своей воспитанницѣ, которая, говорила въ это время съ докторомъ, неслыхавъ вѣроятно, что ее окликалъ больной.
Катерина Петровна исполнила приказаніе своей благодѣтельницы, но не охотно, такъ что Дроздовъ грознымъ взглядомъ далъ знакъ лакею везти себя далѣе отъ дѣвушки, но всѣ двинулись за креслами, какъ за царственной колесницей. Бѣгичевъ шелъ съ боку m-me Денисовой, которая, какъ преданная собачка, ни на шагъ не отставала отъ креселъ; докторъ позади своего большаго, но съ такимъ убитымъ, печальнымъ лицомъ, какъ будто за гробомъ Дроздова. Разумѣется, во всѣхъ затруднительныхъ случаяхъ, разговоръ начинается съ погоды и хозяйка дома стала разхваливать утро. Бѣгичевъ отъ погоды перешелъ къ саду, а потомъ перескочилъ къ разсказу какого-то фантастическаго сна, видѣннаго имъ подъ утро.
-- Какъ оригинально, сколько поэзіи въ вашемъ снѣ, прервала большаго m-me Денисова и, обратясь къ нему, прибавила: -- вы слышали, Поль, какой интересный сонъ видѣлъ мсьё Бѣгичёвъ.
-- Нѣтъ! мрачно отвѣчалъ Дроздовъ: замѣтно ему было не до сновъ, но m-me Денисова передала вкратцѣ сонъ гостя; сонъ точно былъ оригиналенъ:
Тутъ было все, коль не было обмана --
И черти, и любовь, и страхи, и цвѣты...
Послѣ круга по саду, шествіе остановилось у террасы, гдѣ былъ приготовленъ столъ къ чаю. Катерина Петровна, какъ наканунѣ, разливала чай и поила больнаго, который капризничалъ еще болѣе, чѣмъ вечеромъ. Дѣвушка не скрывала своихъ непріязненныхъ чувствъ къ больному, они свѣтились въ ея гордомъ взглядѣ, она не маскировалась какъ прежде спокойнымъ величіемъ. Чай окончился, но всѣ оставались на террасѣ, кромѣ Дроздова въ креслахъ внизу, грѣвшагося на солнцѣ. Подали газеты, и всѣ занялись чтеніемъ: m-me Денисова пересматривала журналъ объ искусствѣ, Дроздовъ взялъ "Débats", докторъ "Московскія Вѣдомости", Катерина Петровна разглядывала иллюстрацію, Бѣгичевъ просматривалъ "Revues". Казалось, всѣ заняты чтеніемъ, но въ сущности никто не читалъ внимательно; Бѣгичевъ украдкой поглядывалъ на граціозную позу дѣвушки, что было ею подмѣчено, а докторъ такъ залюбовался ножкой Катерины Петровны, что перевернулъ газету вверхъ ногами, не замѣчая этого.
Дроздовъ, слѣдившій зорко за дѣвушкой и докторомъ, увидавъ газету вверхъ ногами въ рукахъ влюбленнаго, залился смѣхомъ и указалъ Бѣгичеву на разсѣяннаго чтеца. Докторъ, увидѣвъ свою разсѣянность, поблѣднѣлъ. Катерина Петровна пылала и бросала на всѣхъ такіе грозные взгляды, что Бѣгичевъ прикрылся книгой. Одна хозяйка дома не участвовала въ этой мимической сценѣ и улыбнулась Дроздову, думая, что "Débats" его такъ насмѣшили. Смѣхъ продолжался, докторъ вскочилъ блѣдный, бросилъ свирѣпый взглядъ на больнаго, и такъ бросился съ террасы, что стулъ покатился за нимъ и перепугалъ этимъ m-me Денисову, она только въ эту минуту догадалась, что не "Débats" были причиной веселости мсьё Поля и обратя вопросительный взглядъ къ Катишь, она еще болѣе перепугалась, такъ что привстала съ своего мѣста. Катерина Петровна смотрѣла на больнаго такъ злобно и съ такимъ презрѣніемъ, что у него дыханіе ускорилось, потъ выступилъ на поблѣднѣвшемъ лицѣ и безъ того болѣзненномъ; вся его фигура изобразила страданіе, онъ закрылъ глаза и тихо произнесъ: воды! голова его скатилась на спинку креселъ.
На m-me Денисову было жалко смотрѣть: ея старческое запуганное личико, притертое бѣлилами, страшно подергивалось, движенія были около больнаго тоскливо-суетливы, но вдругъ это безцвѣтное лицо изобразило гнѣвъ, когда она встрѣтила улыбающееся и торжествующее лицо Катишь, сидѣвшей въ спокойной позѣ. Можно было ожидать взрыва,-- но какъ хорошо воспитанная женщина, она подавила порывъ свой и только голосъ ея дрожалъ и былъ грубѣе обыкновеннаго, когда она обратилась къ воспитанницѣ и повелительно сказала:
-- Приведите сейчасъ же сюда доктора.
Катерина Петровна, смущенная, ушла съ террасы.
Бѣгичевъ остался съ хозяйкой дома возлѣ больнаго, котораго онъ съ креслами отодвинулъ въ тѣнь; потомъ онъ бѣгалъ за водой и спиртомъ въ комнату, теръ больному виски, но ничто не помогало. M-me Денисова потеряла надъ собою власть: какъ обыкновенно женщины въ раздраженіи, говорила много обиднаго насчетъ доктора; заключила, какъ слѣдуетъ, свои слова слезами и, упавъ въ кресла, закрыла лицо руками.
Бѣгичевъ былъ въ затруднительномъ положеніи, но по счастью вернулась Катерина Петровна и бросилась къ своей благодѣтельницѣ со спиртомъ, но та тихо отстранила ее рукой. Дѣвушка тяжело вздохнула и слегка пожала плечами.
-- Гдѣ докторъ? спросила m-me Денисова.
-- Ушелъ въ лѣсъ, сейчасъ будетъ! отвѣчала дѣвушка, подошла къ больному и стала растирать ему виски спиртомъ. Лишь только ея ручки коснулись его лица, какъ онъ пришелъ въ чувство и, открывъ глаза, вопросительно глядѣлъ на дѣвушку, которая наклонясь близко къ его лицу, подула ему и посмотрѣла ласково.
-- Merci, еще, произнесъ больной и закрылъ глаза съ пріятнымъ выраженіемъ лица, m-me Денисова радостно встрепенулась, бросилась къ кресламъ и съ нѣжностью спросила его, не хочетѣли онъ въ комнату?
Больной нахмурился при звукѣ ея голоса, открылъ глаза и раздражительно сказалъ:
-- Вы ни минуты не дадите мнѣ покоя! потомъ мягче продолжалъ: къ чему вы вѣчно испугаетесь, развѣ въ первый разъ? Я усталъ, много катался.... Онъ закончилъ свои слова тѣмъ, что взялъ худенькую руку m-me Денисовой и поднесъ къ своимъ блѣднымъ губамъ и сказалъ кротко: -- Merci, вы вѣрно захлопотались.
Надо было видѣть счастье, какое озарило тревожное лицо m-me Денисовой, она какъ бы помолодѣла и восторженно пошла описывать внимательность Бѣгичева къ ней и Дроздову, который пожалъ его руку и потребовалъ, чтобъ его внесли въ комнату. Явились лакеи съ палками, на которыя подняли кресла съ больнымъ и понесли; Катишь слѣдовала за нимъ, а m-me Денисова съ любезной и благодарной улыбкой продолжительно пожала руку Бѣгичеву и смотря въ слѣдъ кресламъ сказала:
-- Вы незнаете, мсьё Бѣгичевъ, что это за замѣчательный человѣкъ. Много, очень много искусство теряетъ, что онъ боленъ, онъ удивилъ бы Европу, если бы могъ серьёзно заниматься...
Увѣренность въ геніи Дроздова и благоговѣніе m-me Денисовой невольно умилили Бѣгичева и онъ сдѣлалъ такую физіономію, какъ будто раздѣляетъ ея высокое мнѣніе о больномъ.
Черезъ полчаса Дроздовъ совершенно оправился и бесѣдовалъ о живописи съ Бѣгичевымъ; больной замѣтно хотѣлъ озадачить гостя своими познаніями, гость не отставалъ отъ него и въ этой хвастливой борьбѣ они провели время; поединокъ было еще пріятнѣе, потому что на немъ присутствовали дамы.
Завтракъ былъ въ бесѣдкѣ, которая походила на восточную комнату: круглая, освѣщенная съ верху большимъ окномъ, ковры на полу и кругомъ низенькія турецкія диваны,-- для жаркихъ дней эта комната была очень пріятна: полу-свѣтъ, пестрота обоевъ и мягкіе диваны располагали къ нѣгѣ.
M-me Денисова замѣтно разсердилась на доктора, что онъ неявился къ завтраку; Катерина Петровна была грустна, что ея лицу гораздо болѣе шло, чѣмъ величавое выраженіе. Бѣгичеву пришла мысль, что она влюблена въ доктора и страдаетъ по немъ. Дроздовъ послѣ обморока сдѣлался такъ болтливъ, что даже надоѣлъ Бѣгичеву своимъ щегольствомъ по части пониманія глубокихъ вопросовъ. Но m-me Денисова благоговѣйно слушала больнаго и просто влюбилась въ гостя, зато, вѣроятно, что мсьё Поль былъ говорливъ и веселъ. Ничѣмъ нельзя такъ расположить къ себѣ женщину, какъ выказать участье и удивленіе къ тому человѣку, въ которомъ сосредоточена вся ея жизнь. Слушая Дроздова на видъ очень серьёзно, Бѣгичевъ былъ занятъ другимъ: онъ любовался маленькой красивой ножкой Катерины Петровны, обутой въ изящный башмачекъ и тончайшій чулокъ розоваго цвѣта. Онъ незамѣтно перевелъ Дроздова изъ ученаго настроенія къ болѣе легкой темѣ и они перешли къ ножкамъ женщинъ. Бѣгичевъ прочиталъ стихи Пушкина:
Какъ я завидовалъ волнамъ,
Летѣвшимъ дружной чередою
Съ любовью пасть къ ея ногамъ.
Дроздовъ бросилъ торопливый взглядъ на ножки Катерины Петровны и продолжалъ стихи: