Паккала Теуво
Стигнафолия

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Stignafulia.
    Перевод с финского О. Вальстрем (1917).

Т. Паккала.
"Стигнафолия"

Перевод с финского О. Вальстрем

   Невеселое было воскресенье! Отец и мать с самого обеда не обменялись ни словом. Дета тоже притихли. Они сидели врозь -- Ийкка на стуле у дивана, откуда был виден в окно месяц, а Майя у окошка; она глядела на улицу, где катались ребятишки на лыжах и салазках. Они не смели даже шепотом попроситься, чтобы их отпустили на двор. И такая тишина стояла в доме весь этот вечер, что когда раздался, наконец, голос матери, которая посылала, их на двор, то оба они даже вздрогнули.
   Они пошли, не говоря ни слова, Майя даже на цыпочках. Даже на дворе она еще говорила шепотом, совещаясь с Ийккой на какую бы горку им отправиться. По-настоящему, у них ни к чему не было охоты. Но, когда они очутились на улице, где со всех сторон слышались веселые крики детей, они оживились. Майя посадила Ийкку в санки и бегом пустилась по улице Скуки как не бывало. На одной из улиц, на углу, стояла большая толпа мальчишек. Решено было завернуть туда, посмотреть, что такое там делается.
   Там бегали взапуски. Состязания были устроены мальчиками Топпи. Нужно было обежать перекресток, а призом служило бесплатное катанье с горы Топпи в течение одного вечера. Победителем был до сих пор Вилле Телин -- все три раза он прибегал первым. За ним были три бесплатных вечера на горке Топпи. Но не это было дорого -- дорога была честь! На третий раз он победил даже самого Калле Топпи, который оказал ему честь потягаться с ним. Теперь не было никого, кто бы решился с ним соперничать!
   Вилле хвастался своей победой. Он сейчас же рассказал о ней Майе и глумился над своими провалившимися конкурентами, а еще больше над теми, которые даже не посмели и тягаться с ним. Себя он восхвалял до небес. Он -- настоящий мужчина!
   Но это был слишком скромный титул; мужчина -- это так обыкновенно, так ничтожно. И он придумал себе новый громкий титул.
   -- Я стигнафолия!
   Стигнафолия? Мальчики остолбенели. Никто не знал, на каком это языке и что это означает. Но в этом слове чувствовалась сила. Если бы Вилле сказал, что он первый во всем городе, то можно было бы спорить и опровергнуть его утверждение. Но что можно было сказать против такого слова, которого никто никогда не слыхал? Вилле заметил, что никто не смеет и рта разинуть, и с еще более надменным видом начал вертеться в толпе мальчишек. Задрав голову и выпятив грудь, он еще раз произнес:
   -- Стигнафолия!
   Он сказал это таким тоном, как будто это было высшее из всего, что только можно себе представить, и что нельзя передать никаким другим словом. То же самое чувствовали и остальные.
   Но Майя не слушала хвастливых речей Вилле. Она думала только о том, как бы хорошо было, если бы и ей можно было принять участие в бегах, взять приз и прокатиться с горки Топпи! Гора Топпи была выше всех прочих, и прокатиться с нее было всегдашней мечтой Майи. Несколько раз она с Ийккой просили у матери денег, 5 пенни, -- это была плата за два вечера -- но мать не давала. И когда Майя услыхала, что мальчики Топпи позволили Ээту Курола кататься даром, так как Ээту катался стоя, то и она стала учиться на других горках кататься стоя. Но ей не хотелось просить Топпи. И теперь она стеснялась спросить, можно ли ей бежать, -- стеснялась потому, что она была девочка. Она полагала, что может тягаться с Вилле, потому что раз уже состязалась с ним в прошлое лето. Вилле встретился им на большой дороге, рассыпал ягоды у некоторых из девочек и убежал, а она погналась за ним. Бежать им пришлось почти километр, но, в конце концов, она таки догнала Вилле. Ах! как бы ей хотелось попробовать. Подумать только: взять приз и иметь право кататься с горки Топпи!
   Майя едва слышно произнесла:
   -- А можно и мне бежать?
   -- Бабам не разрешается, -- поспешил ответить Вилле.
   Но Калле Толли был другого мнения, и мальчики с ним согласились. Все они горели желанием, чтобы Вилле был побежден, хотя и не очень-то надеялись на Майю.
   Майя сбросила с себя пальто, осмотрела шнурки у сапог, крепко ли они завязаны, и смело стала рядом с Вилле. Калле Топпи сосчитал: "раз, два, три!"
   Мальчики разразились смехом. Очень уж смешно было видеть Майю бегущей рядом с Вилле. Но когда Майя благополучно добежала до первого угла, откуда гонщики свернули на другую улицу, то их смех сменился радостной надеждой. Они должны были признать, что Майя вообще молодчина, если, даже и не окажется победительницей. Этим признанием они хотели как бы ослабить престиж Вилле, чтобы он не мог хвастаться, что он стигнафолия. Вдали показались гонщики. Первым шел Вилле; но только что он проворно обогнул угол, как в то же самое мгновение, словно из ружейного дула, вылетела и Майя. Она наверстала то, что потеряла при повороте, и оба пришли к месту в одно время.
   Мальчики начали кричать, что Вилле проиграл. То-то была радость! Теперь уж Вилле не может называть себя стигнафолией! Вилле же утверждал, что он опередил Майю на пять, сантиметров. Так как это вызвало горячий протест со стороны мальчиков, то Вилле сбавил немного и начал уверять, что был впереди, ровно на четыре сантиметра. Но мальчики не уступили и миллиметра, и так как некоторые находили даже, что Майя пришла первая, то Вилле признал, наконец, что они пришли в одно время. Он сваливал вину на. свои новые сапоги, которые будто бы мешали ему бежать. Кто-то заметил, однако, что сапоги эти у Вилле были уже с осени.
   -- С осени? -- не то переспросил, не то передразнил Вилле мальчика.
   -- С осени! -- утверждал тот. -- Разве не помнишь? Эти сапоги были на тебе в первый раз, когда ты свалился в колодец у Тиириля. Ты еще плакал и боялся, что скажут дома, когда узнают, что ты. замочил новые сапоги, и потом мы пошли к Пюхтинен сушить их.
   Вилле не мог ничего сказать против этого, а объяснил только, что после того он обувал эти сапоги только в канун Рождества, да вот теперь. Но этому тоже не поверили, стали, рассматривали сапоги всем миром и нашли, что они и не похожи на новые, а, напротив, так изношены, что из одного даже торчали пальцы.
   Чтобы замять всю эту историю с сапогами, которая подавала повод к злым насмешкам, Вилле начал громко хвастаться, что если бы бежали босиком, так он обогнал бы Майю: ей нечего и думать тягаться с ним -- это все равно, что бежать в другую сторону. Майя моментально разулась, отдала свои сапоги и чулки Калле Топпи и стала на свое место, вызывая Вилле на состязание. Вилле начал отвиливать, ссылаясь на то, что будет слишком холодно бежать босиком. Тогда стали раздаваться голоса, что так как Вилле трусит, то не он, а Майя должна называться теперь стигнафолией. Вилле поспешно начал снимать сапоги. У него явилась тайная мысль, что на дальней улице, где никто их не увидит, он толкнет и опрокинет Майю.
   Он стал рядом с Майей, ударил в грудь кулаком и крикнул: "Стигнафолия!" И ему удалось поколебать уверенность мальчиков в победе Майи. Это слово проникло до мозга костей. Они уже раскаивались, что затеяли новое состязание.
   Уже на виду у публики Майя летела впереди. Неописуемый восторг охватил толпу мальчиков. Более нетерпеливые уже говорили, что титул стигнафолия по праву принадлежит Майе. И когда гонщики пришли к месту, причем Майя была на много впереди, толпа завопила на- всю улицу:
   -- Стигнафолия! Стигнафолия!
   У Вилле заскребло на сердце. Такое хорошее слово, им же самим придуманное, и досталось другому!
   Он принялся усердно объяснять мальчикам, что такого слова нет ни на каком языке, ни на русском, ни на американском. Стараясь презрительно смеяться, он говорил, что стигнафолия -- ничего не значащее слово. Но все его объяснения и уверения были напрасны. Что за важность, что такого слова нет ни в каком языке? Важно то, что теперь оно приобретало значение и такое глубокое значение. Вилле не мог убедить даже самого себя. Это слово резало ему ухо и грызло сердце, в то время как он, сидя на сугробе, молча, понурив голову, надевал сапоги, а мальчики хором повторяли: "Стигнафолия! Стигнафолия!"'
   Майя сидела на салазках, и Калле Топпи с нежной заботливостью обувал ее. Так как Калле разрешил ей с Ийккой два вечера подряд кататься со своей горы, то Майя отважилась спросить, нельзя ли еще и третий вечер, если она скатится раз стоя.
   Этот вопрос возбудил удивление и восторг в толпе мальчиков. Кроме Ээту Куролы, никто не решался спуститься стоя с горы Топпи. У некоторых явилась уже полная вера в Майю во всем, и они уже наперед утверждали, что Майя спустится стоя; другие еще сомневались. Всем хотелось посмотреть, что выйдет из этого смелого предприятия. Вся ватага последовала за Майей. Ее вместе с Ийккой посадили в салазки и, оспаривая друг у друга место, и даже легко перебраниваясь, впряглись в них и торжественно повезли к горе. С шумом и гамом привезли ее на двор Топпи. Но все мгновенно стихло, лишь только она взошла на пору. Недолго думая, она покатилась с горы, крепко держась на ногах, но в самом низу упала и большое расстояние прокаталась на спине. Вилле разразился хохотом на весь двор. Все остальные даже не пикнули. Майя не побоялась, и это уже была великая заслуга на их взгляд. Они от всего сердца желали ей удачи. Когда Майя снова взбежала на гору и покатилась другой раз, то у зрителей был напряжен каждый мускул, словно они старались поддержать ее, и каждый боялся, чтобы Вилле опять не пришлось посмеяться. Но вслед за тем раздался неудержимый, восторженный крик:
   -- Стигнафолия! Стигнафолия!..
   Немного застыдившись, пробралась Майя сквозь толпу, в которой были уже и девочки. Она с застенчивым и праздным видом уселась на санках, которые держал Ийкка. Ей было весело. И всего приятнее было то, что Кашле Топпи разрешил ей с Ийккой кататься с его горы сколько душе угодно.
   Ийкка все время и на улице и здесь ходил с разинутым ртом. Теперь, после такого обещания, рот его раскрылся еще шире, и глаза готовы были выкатиться из орбит. Все было так удивительно. Весь этот вечер, когда ему удалось покататься с этой головокружительной горы, представлялся ему какою-то сказкой. Он был в безграничном восторге, когда по дороге домой сидел в санках и думал обо всем случившемся, особенно же о том, что ему теперь можно кататься с горы Топпи и завтра, и послезавтра, и когда только вздумается. Это было нечто такое, о чем стоило рассказать дома! Даже и денег не нужно. Так Майя все устроила. Теперь Майя для него была уже не просто Майя, а какое-то особенное существо -- стигнафолия. Что-то скажут отец с матерью, когда узнают про это!
   Майя шла, понурив голову. Ею овладело уныние. Дома было так безжизненно-тихо. Эта тишина и рядом с нею весь этот веселый шум и гам, который еще раздавался у нее в ушах, раздражали ее. Ею овладело беспокойство. Придя на двор, она увидела в окне свет, и у нее блеснула радостная надежда; но лишь только она вообразила себе отца и мать, молчаливых, важных, ей тотчас же опять стало тяжело. Она потихоньку убрала санки и почти на цыпочках стала подниматься по лестнице, унимая Ийкку, который громко стучал, суетливо карабкаясь по ступенькам.
   Когда они вошли в комнаты, отец лежал на диване, а мать сидела в качалке под висячей лампой, с какой-то книгой в руках. Мать посмотрела на них долгим взглядом, встала с места, еще раз посмотрела, покачала головой и тихо присвистнула.
   -- Это, кажется, Ийкка, -- сказала она наконец.
   -- А ты кто такая? -- показала она на Майю.
   Майя стояла, молча, оглядывая себя, чтобы понять, почему спрашивают, кто она такая.
   Она вся, от головы до пят, была в снегу; чулки спустились, башмаки развязались, платок съехал на затылок, волосы, намокшие от пота, а потам заиндевевшие, торчали, колом. На одной щеке была длинная царапина, юбка разорвана.
   -- Ты кто такая?
   Ийкка собирался что-то сказать, но Майя успела ответить, что она -- Майя.
   -- А, Майя! Так погода же -- я тебе покажу!
   Майя не успела и опомниться, как мать стояла перед ней с пучком розог в руках.
   -- Мама! -- закричал Ийкка так громко, что мать остолбенела и воззрилась на него. Даже отец, который смеялся себе в бороду, глядя на Майю, застыл, с любопытством ожидая, что хочет сказать Ийкка.
   Подняв руку, на которой была безнадежно обледеневшая рукавица, предостерегающим тоном, словно хотел сказать: "Не трогай ее!" -- он произнес:
   -- Стигнафолия!
   -- Что? -- спросила мать удивленным голосом и морща лоб.
   Как можно отчетливее и словно удивляясь, что она не понимает с первого раза, Ийкка повторил:
   -- Настоящая стигнафолия!
   Мать отвернулась, и плечи у нее затряслись от смеха. Стараясь казаться серьёзной, она опять повернулась и сказала:
   -- Уж именно что стигнафолия! Да и ты тоже хорош...
   Отец, который все время крепился, до того, что даже слезы выступили у него на глазах, разразился громким смехом. Мать подошла к нему и, замахиваясь розгами, сказала:
   -- Ты тоже... стигнафолия!
   -- А ты всем стигнафолиям стигнафолия! -- сказал отец, привлекая жену, как она была, с розгами в руке, к себе и сажая ее рядом с собою.
   Майя не помнила себя от изумления и радости и с улыбкой глядела на отца и мать. Ей было так хорошо, что хотелось и плакать и смеяться. Но Ийкка, разинув рот, глядел на Майю, ошеломленный, словно все это было выше его понимания. Наконец он самым серьёзным тоном сказал отцу и матери:
   -- Стигнафолия бывает только одна!

-----------------------------------------------------------------------------

   Источник текста: Сборник финляндской литературы / Под ред. В. Брюсова и М. Горького. -- Петроград: Парус, 1917. -- 490 с.; 21 см. -- С. 370--376.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru