Аннотация: Bracia.
Текст издания: журнал Міръ Божій", NoNo 9-10, 1895.
ДВА БРАТА.
Разсказъ Елизы Оржешко.
Блаженны кроткіе; ибо они наслѣдуютъ землю. (Еванг. отъ Матѳея. Гл. 8).
I.
Въ старомъ, довольно помѣстительномъ деревянномъ домѣ, въ небольшой, незатѣйливо меблированной столовой, вокругъ стола, сервированнаго скромно, но прилично, сидѣло нѣсколько человѣкъ. Хозяйка дома сидѣла между подростающею дочерью и сестрою Розаліей Ирской, а напротивъ нея -- ея мужъ и маленькій сынъ. Розалія, хотя и достигшая почти сорокалѣтняго возраста, была еще хороша собою, но имѣла видъ тучи. Бываютъ разныя тучи, производящія каждая порознь особаго рода впечатлѣнія. Эта -- не предвѣщала ничего грознаго, проходила скоро, но приносила съ собою унылый, наводящій скуку дождь, каждая капля котораго пронизывала тѣло, словно иголка. Несмотря на это, Розалія, несомнѣнно красивая, не была ни глупой, ни пошлой. Ея стройная фигура, ея манеры и темный скромный туалетъ, свидѣтельствовали объ утонченномъ вкусѣ; выраженіе лица ея было мыслящее и благородное; только въ эту минуту на лбу этого лица прорѣзывалась поперегъ морщина, черныя брови были сдвинуты и ротъ изображалъ искривленную линію. Во всѣхъ этихъ примѣтахъ не выражалось ни злости, ни грусти, но дурное расположеніе духа. Въ такомъ состояніи она впадала то въ глубокое молчаніе, то представляла надменную богиню, то -- осу, направляющую свое жало во всѣ стороны. Этотъ ея угрюмый видъ отражался на всѣхъ, окружающихъ. Желтоватый цвѣтъ ея красиваго лица, оттѣненный черными волосами, худыя, длинныя и нѣжныя руки, свидѣтельствовали о слабомъ здоровья, надорванномъ хроническою болѣзнью, хотя и неимѣвшею въ себѣ ничего опаснаго въ настоящемъ, но обѣщающею быть продолжительною и томительною.
Сабина Горничъ представляла по натурѣ совершенную противоположность сестрѣ. Небольшая и худенькая, она походила на ласковую, пугливую курочку, изнуренную заботами. Ея бѣлое и розовое личико было одно изъ тѣхъ, которыя у молодыхъ дѣвушекъ похожи на полевыя розы, но отцвѣтшія напоминаютъ помятыя, простыя картинки. Еще кое-какую красоту сохранили ея глаза съ ласковымъ пріятнымъ выраженіемъ, съ примѣсью нѣкотораго замѣшательства и страха, всякій разъ, когда ей приходилось бросить взглядъ на сестру или на мужа. Видно было, что эти два мрачныя существа, непріятно на нея дѣйствовали, и, несмотря на искреннее желаніе уничтожить въ себѣ это чувство, она была не въ силахъ превозмочь его. Зенонъ Горничъ былъ также угрюмъ, какъ и Розалія, но его состояніе духа было иное. Въ ней проглядывали мрачность и презрѣніе, въ немъ же -- грусть и равнодушіе, что отражалось на его холодомъ, но уже старѣющемся лицѣ -- ему было сорокъ четыре года -- и во множествѣ морщинъ на лбу, возлѣ глазъ и рта. Въ этихъ морщинахъ не выражалось ни раздражительности, ни злости; онѣ говорили скорѣе о долгихъ и невеселыхъ думахъ. Можно было предположить, что онъ молчаливъ, такъ какъ люди словоохотливые совершенно не походятъ по своему внѣшнему виду на молчаливыхъ. Душу молчаливаго человѣка, углубившагося въ себя, можно постигнуть по его глазамъ. Въ темныхъ зрачкахъ Горнича, становившихся часто неподвижными, проглядывала мыслящая и страждущая душа, которая никогда не открывала ни своихъ думъ, ни своихъ страданій. Но она не была способна уберечься отъ близкихъ, окружающихъ взглядовъ, его черты лица, осанка и движенія выдавали натуру простую, открытую и возбуждавшую довѣріе. Одежда его изъ сѣраго деревенскаго сукна отличалась простотою, въ которой онъ казался сильнымъ и изящнымъ, несмотря на грубое качество матеріала. Онъ обладалъ когда-то красотою, и слѣды послѣдней еще сохранились. Но онъ преждевременно постарѣлъ. Въ первой половинѣ пятаго десятка, его лицо было уже морщинисто, осанка его сутуловата и значительная сѣдина пробивалась среди темныхъ волосъ на головѣ и въ коротко остриженной бородѣ. Отъ молодости остались -- правильныя черты, красивые глаза и загорѣлый отъ солнца и вѣтра здоровый цвѣтъ лица.
Четырнадцатилѣтняя дѣвочка, довольно хорошенькое созданіе, похожая на мать, бѣлая и румяная, и девятилѣтній мальчикъ съ живыми глазами, соскучившіеся отъ царившаго за столомъ молчанія, по временамъ вертѣлись на стульяхъ и изрѣдка перешептывались. Розалія строго обратилась къ мальчику:
-- Сиди спокойно за столомъ, Казя, иначе я возьму тебя за руку и выведу изъ столовой.
Между тѣмъ въ поступкахъ Кази ничего дурного и неприличнаго не было. Онъ что-то съ жаромъ нашептывалъ сестрѣ, которая слушала его, улыбаясь. Розалія, переводя свой взглядъ съ брата на сестру, опять замѣтила:
-- Есть лица, которыя приводятъ меня въ изумленіе своею вѣчною улыбкою. Какъ можно постоянно смѣяться?
Матери было больно слушать колкости, направленныя противъ дѣтей.
-- Милая Розочка, если твои слова касаются Анельки, то это присуще ея возрасту...
-- Развѣ я говорила объ Анелькѣ? Неужели нельзя выражать своихъ взглядовъ, не касаясь личности? Впрочемъ, бываютъ разные вкусы. Насколько вѣчно улыбающіяся лица приводятъ меня въ изумленіе, настолько же и манера ѣсть скоро и жадно возбуждаетъ во мнѣ омерзеніе. Въ этомъ есть что-то животное.
Это относилось къ Горничу, который, послѣ нѣсколькихъ часовъ пребыванія въ полѣ и хлѣбномъ амбарѣ, въ эту минуту съ аппетитомъ ѣлъ не особенно изысканно приготовленныя зразы. На розовомъ и поблекшемъ лицѣ Сабины досада отразилась еще сильнѣе. Она легче переносила злобу своей сестры по отношенію къ своимъ дѣтямъ, нежели къ мужу, такъ какъ дѣти, обязанныя ей многимъ, могли переносить отъ нея и непріятности. Она съ ними занималась усидчиво и съ полнымъ знаніемъ дѣла, а въ минуту хорошаго расположенія духа, была къ нимъ добра и внимательна. Розалія бывала добра и къ Горничу, но когда она относилась къ нему съ оттѣнкомъ злобы, это сильно мучило Сабину. Она приготовилась, было, что-то возразить, но, взглянувъ на сестру, струсила и ничего не сказала, а черезъ минуту попробовала разсѣять эту тяжелую семейную атмосферу.
-- Удивительно, -- начала она, -- какъ сухо сегодня въ саду, отъ вчерашняго дождя и слѣдъ простылъ.
Голосъ ея немного дрожалъ; съ оттѣнкомъ невыразимаго неудовольствія смотрѣла она на руки своей сестры, которая съ разстановкою и осторожностью рѣзала, отдѣляя и разрыхляя на тарелкѣ мясо и неторопливо кладя въ ротъ маленькіе кусочки. Такая ѣда, съ замѣчательною разстановкою, была нагляднымъ урокомъ, даваемымъ тому, кто скоро ѣлъ, именно Горничу, который, между тѣмъ, не пользовался имъ и смотрѣлъ въ тарелку.
-- Вы были въ березовой аллеѣ? Тамъ еще совершенно сыро,-- пріятнымъ голосомъ защебетала Анелька.
-- А у флигеля еще такъ много воды во рву, что мы пускали съ Михасемъ лодочки изъ пробокъ!-- закричалъ Казя, сливая свой тоненькій пронзительный голосокъ съ звучнымъ голосомъ сестры.
Розалія при этомъ подняла обѣ руки къ ушамъ. Она ничего не сказала, но въ продолженіи цѣлой минуты зажимала руками уши. Дѣти замолчали. Голубые глаза Сабины какъ бы потускнѣли. Горничъ обратился къ женѣ:
-- Пожалуйста, Сабина, дай мнѣ соли.
Это были первыя слова, которыя онъ произнесъ съ начала обѣда. Посыпая солью картофель и зразы, онъ думалъ:
-- Родственное общество усѣлось за столъ и въ хорошемъ расположеніи духа дѣлится хлѣбомъ, заработаннымъ общими силами. Что хлѣба, заработанъ общими силами, это -- правда, нехорошаго расположенія духа нѣтъ. Отчего она такъ угрюма? Какая тому причина? Да, причина есть, но только невидимая, такъ какъ она находится въ селезенкѣ или же въ желудкѣ. Характеръ человѣка зависитъ отъ его желудка. Вчера этотъ желудокъ былъ хорошъ, и онъ былъ добръ, сегодня онъ разстроенъ, и человѣкъ золъ. Такимъ образомъ, каждый человѣкъ находится въ зависимости нетолько отъ своего желудка, но и отъ всѣхъ окружающихъ его желудковъ. Чтобы знать, какой день его ожидаетъ, человѣкъ долженъ говорить къ окружающимъ вмѣсто: добрый день!.. "Какъ вы поживаете, всепресвѣтлѣйшіе желудки?.."
Горничъ взглянулъ на мальчика-подростка, который прислуживалъ за столомъ и лицо котораго было какъ бы артистически татуировано сажею и пылью.
-- Филиппъ,-- сказалъ онъ,-- ты совершенно похожъ на трубочиста. Какъ давно я тебя пріучаю къ чистотѣ, а ты до сихъ поръ не привыкъ къ ней.
Онъ сказалъ это довольно мягко и затѣмъ подумалъ:
-- Почти шесть лѣтъ онъ воспитывается у меня, выучился читать и писать, а ежедневно умывать лицо и руки никакая человѣческая сила научить его не можетъ. Обстоятельство малозначущее, но оно вызываетъ чувство омерзенія. Жизнь складывается изъ большихъ и малыхъ омерзеній...
Розалія хранила глубокое молчаніе и блюдо съ блинчиками отодвинула съ отвращеніемъ въ ту самую минуту, когда Горничъ дѣлалъ маленькому лакею выговоръ за его грязное лицо и руки. Сабина, все еще надѣясь прояснить семейную атмосферу, обратилась къ мужу:
-- Любопытно, что подѣлываетъ въ настоящее время нашъ Винцюсь?
Это былъ ихъ шестнадцатилѣтній сынъ, который съ недѣлю тому назадъ, по окончаніи вакаціоннаго времени, уѣхалъ обратно учиться.
-- Вѣроятно, онъ въ это время въ гимназіи, такъ какъ теперь два часа, а у нихъ въ гимназіи уроки кончаются въ три,-- быстро проговорила Анелька.
Воспоминаніе о сынѣ усугубило морщины на лбу Горнича. Этотъ ребенокъ ему стоилъ тяжелыхъ заботъ. Но зато на лицѣ Розаліи это воспоминаніе отразилось подобно маленькому лучу солнца среди густой тучи. Спокойно и ни на кого не глядя, она проговорила:
-- Я писала сегодня къ Винцюсу, такъ какъ до сихъ поръ еще ему никто не писалъ.
-- Не прошло и двухъ недѣль, какъ онъ уѣхалъ, -- сказала, какъ бы оправдываясь, Сабина.
Розалія, будто не слыша голоса сестры; продолжала:
-- Я писала, чтобы онъ взялъ у Роговскаго часть моихъ процентовъ и сшилъ себѣ мундиръ.
Горничъ въ первый разъ съ нѣкоторою оживленностью проговорилъ:
-- Напрасно ты это сдѣлала. Его мундиръ прослужилъ бы ему вполнѣ еще годъ. У Винцюся большія наклонности къ франтовству и всякаго рода желанія показать себя...
Розалія, поднявъ голову, возразила сухо:
-- Невозможно, чтобы всѣ были склонны быть байбаками и грѣться на печи.
Сабина сидѣла какъ на раскаленныхъ угольяхъ.
-- Розочка,-- прервала она ласково,-- вѣдь ты сама часто говорила: дурно, если мальчикъ пріучится къ барскимъ привычкамъ...
Глаза Розаліи, изъ подъ сдвинутыхъ черныхъ бровей, устремлены были на сѣрый сюртукъ Горнича.
-- Нѣтъ необходимости впадать въ крайности, -- начала она тономъ сухимъ и наставническимъ,-- излишняя изысканность вредна, но не хорошо и опускаться, не занимаясь собою. Изъ двухъ золъ я бы выбрала первое.
Обѣдъ окончился. Сабина встала изъ-за стола. Розалія подала кончики пальцевъ сестрѣ и, какъ бы не замѣчая Горнича, быстро удалилась. Слышно было, какъ она со стукомъ затворила за собою двери своей комнаты. Въ тѣ дни, когда Розалія бывала въ хорошемъ расположеніи духа, она послѣ обѣда отправлялась въ гостиную, играла на фортепіано, разговаривала, иногда даже играла съ дѣтьми, учила ихъ танцовать, играла съ племянницей въ четыре руки. Но сегодня она была не въ духѣ, и потому, не сказавъ ни слова, быстро встала изъ-за стола, повернулась ко всѣмъ спиною, ушла въ свою комнату и заперлась тамъ. Дѣти побѣжали въ садъ. Сабина подошла къ мужу, который задумчиво, смотрѣлъ черезъ окно въ садъ, получавшій уже осенній колоритъ и освѣщаемый блѣдными лучами сентябрскаго солнца. Она взяла его подъ руку, поднявъ и приблизивъ къ его лицу свои ласковые и озабоченные глаза еще болѣе, чѣмъ обыкновенно она это дѣлала, и боязливо проговорила:
-- Мой Зенку, какъ мнѣ больно видѣть Розу сегодня опять такою же...
А онъ, глядя на группы деревьевъ, листья которыхъ осень разукрасила въ разные цвѣта, думалъ про себя:
-- Если бы я былъ тѣмъ, чѣмъ предполагалъ быть, и чѣмъ былъ уже отчасти, я тогда нарисовалъ бы эту группу деревьевъ.
Женѣ же онъ отвѣтилъ:
-- Не обращай на это вниманія, такъ же, какъ и я; объ этомъ не стоитъ думать...
Говоря это, онъ думалъ другое:
-- Я лгу, эти мелкія непріятности жизни меня страшно раздражаютъ.
Она продолжала говорить голосомъ, еще болѣе тонкимъ:
-- Это ты переносишь изъ-за меня, потому что она мнѣ сестра; но что же я могу сдѣлать?
-- Конечно, что же ты можешь сдѣлать? Въ этомъ случаѣ нѣтъ исхода!
Подобный разговоръ бывалъ между ними по крайней мѣрѣ разъ двадцать въ году, и всякій разъ онъ повторялся, когда Розалія начинала нарушать семейное спокойствіе. Горничъ въ это время думалъ:
-- Та съ дѣтства такъ импонировала, ей своимъ высокимъ развитіемъ и капризнымъ характеромъ, что лишила ее всякой способности оказывать ей малѣйшее сопротивленіе. Оса и цыпленокъ!-- А цыпленокъ, очень озабоченный и пискливый, говорилъ ему съ боку:
-- Она удивительная... Бываетъ, она идетъ спать въ самомъ лучшемъ расположеніи духа, задушевная, кроткая, милая, а на другой день встаетъ такая, какою она сегодня... Каждый разъ я ломаю голову, стараясь найти причину этой перемѣны, и не могу найти ее.
Онъ, смотря на другую группу деревьевъ, разукрашенныхъ совершенно въ другіе цвѣта, говорилъ улыбаясь:
-- Дорогая моя, все измѣнчиво, это общій законъ. Нѣтъ ничего постояннаго. Все переходитъ въ разныя формы и всякій разъ другія, которыя проходятъ, какъ облака. Чувство человѣка подчинено тому же закону. Оно проявляется, развивается, расцвѣтаетъ, увядаетъ, и послѣ всего остается пустой стебель, иногда съ плодомъ, обросшимъ шипами.
Сказавъ это, онъ подумалъ:
-- Зачѣмъ я все это нагородилъ?
Она терпѣливо слушала его, но нѣсколько разъ отвлекалась мыслью, при видѣ служанки, шедшей съ корзиною въ садъ за овощами, и думала: "Какъ бы она не помяла петрушки, срывая салатъ", а послѣ этого, видя индюшку, ведущую индюшекъ въ густую клумбу, подумала про себя: "вѣроятно, запримѣтила гдѣ-нибудь ястреба". Когда Горничъ пересталъ говорить, она прижалась къ нему сильнѣе и сказала:
-- Это правда, Зевю, но все, что ты говорилъ, не имѣетъ ничего общаго съ Розой...
Онъ улыбнулся, а она продолжала:
-- Ты знаешь, она, въ сущности, очень привязана къ намъ и къ дѣтямъ; во многихъ случаяхъ она доказала свое самопожертвованіе, и мы ей многимъ обязаны за воспитаніе дѣтей, въ особенности Анельки...
-- Конечно,-- быстро согласился Горничъ,-- я все это знаю и уважаю качества твоей сестры; что же касается ея капризовъ, то они не доставляютъ мнѣ непріятностей...
Одновременно онъ думалъ:
-- Я лгу! Доставляютъ, даже заставляютъ краснѣть отъ стыда и досады, какъ и всѣ мелочи и пустяки...
Значительно успокоенная Сабина, говорила съ чувствомъ восхищенія:
-- Ты, Зеню, одинъ изъ лучшихъ, снисходительнѣйшихъ и благороднѣйшихъ людей.
Ему стало жаль этой женщины, прижимавшейся къ его плечу. Онъ наклонился и поцаловалъ ее сначала въ лобъ, а потомъ въ голубой глазъ, вѣко котораго, уже пожелтѣвшее и сморщенное, закрылось подъ его губами.
На ея лицѣ разлилось выраженіе успокоенія.
Значить онъ не сердился! Капризы Розы не доставили ему непріятности. Ахъ, какъ это хорошо! Но успокоенная этимъ, она была озабочена еще болѣе петрушкой, которую могла помять служанка, срывая салатъ. Онъ опять сталъ смотрѣть на оттѣненныя въ саду деревья и хотѣлъ, было, сказать: "Посмотри, какъ эта серебристая верба пластично выдѣляется на фонѣ покраснѣвшихъ каштановъ!" -- Но ничего не сказалъ. Зачѣмъ?-- думалъ онъ. Въ первые годы ихъ сожительства онъ пробовалъ дѣлиться съ нею впечатлѣніями художественной красоты природы, но это ея не интересовало. Она попросту въ этомъ ничего не видѣла. Теперь она начала у него выпытывать, чего бы онъ охотнѣе поѣлъ за ужиномъ.
Ему это было безразлично, но она настаивала, и онъ назвалъ ей первое пришедшее ему въ голову кушанье, и она, побрякивая ключами, выбѣжала изъ комнаты. Она бѣжала рѣзвымъ и мелкимъ шагомъ, напоминавшимъ что-то птичье. Горничъ смотрѣлъ за бѣжавшею женою и думалъ, что это женщина безусловно добрая, и что ея доброта вовсе не заслуживаетъ названія овечьей. Напротивъ, Сабина, будучи весьма ласковою, вмѣстѣ съ тѣмъ дѣятельна, трудолюбива и чрезвычайно заботится о семейныхъ нуждахъ. Поэтому, онъ искренне уважаетъ ее и очень къ ней привязанъ. Но что же изъ этого? Отчего нѣсколько минутъ передъ этимъ, когда она тревожно и съ чувствомъ прижималась къ нему, онъ не прижалъ ее сильнѣе къ своей груди, а только поцаловалъ ее въ глазъ съ такимъ чувствомъ, точно этотъ глазъ былъ нарисованной арабеской на стѣнѣ? Отчего онъ ей не сказалъ всего, о чемъ думалъ все время въ ея присутствіи? Отчего? Во-первыхъ, потому, что посмѣялся бы самъ надъ собою, если бы возымѣлъ желаніе еще разъ подѣлиться съ ней своими мыслями и впечатлѣніями. Во-вторыхъ -- ему снова припомнился пустой стебель, обросшій шипами. На этомъ стеблѣ, который они оба держали, не было шиповъ, благодаря ея добротѣ и его благородству. Но не было на немъ и цвѣтовъ, которые недолго просуществовали и лепестки которыхъ давно опали. Все счастье заключалось въ томъ, что она не чувствовала никакой потребности жаловаться на что-либо, или проявлять какія-либо желанья. У нея лимфатическій характеръ и нѣтъ наклонности къ мечтательности. Правда, она еще довольно молода, моложе мужа лѣтъ на восемь, но для такихъ женщинъ, какъ она, пустой стебель удовлетворяетъ счастью, въ особенности, если у него нѣтъ шиповъ. Онъ же -- дѣло другое. Его это удовлетворить не можетъ. Но это касается только его. Объ этомъ никто не услышитъ и никто не узнаетъ, тѣмъ болѣе не проявится это въ какомъ-либо дѣйствіи... такъ какъ есть разница между счастьемъ и долгомъ. Первое -- мечта, составляющая человѣческую природу и присущая ей неизвѣстно для какой цѣли, разъ она не осуществима; второе -- дѣйствительность, такъ какъ человѣкъ чувствуетъ присутствіе его въ самомъ себѣ.
Впрочемъ, это вопросъ, сложный. Горничъ не въ состояніи увлекать женщину не существующимъ уже ароматомъ цвѣтка, но вмѣстѣ съ тѣмъ онъ далекъ отъ того, чтобы отравлять ей чѣмъ-либо жизнь. Это доказано и испытано. А тѣ чувства, жгучія, съ примѣсью горечи, которыя при этомъ испытываются имъ, составляютъ его тайну, совмѣстно со всѣмъ, что въ немъ кроется. Это, конечно, составляетъ источникъ лжи и нравственныхъ мученій.
Думая такимъ образомъ, онъ шелъ черезъ дворъ къ житницѣ, откуда доносился шумъ дѣйствовавшей тамъ молотилки. Проходя мимо забора сада, онъ увидѣлъ дѣтей, игравшихъ на лужайкѣ. Анелька, Казя и маленькій сынъ садовника бросали мячъ, ловили его, или же догоняли его по травѣ. Осеннее солнце и деревья, окрашенныя осенью въ разные цвѣта, представляли весьма привлекательной видъ. Онъ остановился и смотрѣлъ. Мысленно онъ сравнивалъ садъ съ тѣмъ, каковъ онъ былъ восемнадцать лѣтъ тому назадъ. Въ то время, возвратившись изъ Мюнхена и отказавшись навсегда отъ артистической карьеры, онъ пріобрѣлъ этотъ уголокъ земли, гдѣ росла сорная трава и торчали забытыя всѣми условно умирающія деревья. Эти красивые кустарники, небольшія, но полныя свѣжести лужайки, фруктовый плодородный садъ,-- все это дѣло рукъ его, созданное незначительною затратою денегъ и упорнымъ личнымъ трудомъ. Вмѣсто того, чтобы воспроизвести картину на полотнѣ, онъ ее воспроизвелъ на участкѣ земли. Эти воспоминанія разсѣяли нѣсколько тучу, омрачавшую почти постоянно его думы. Въ эту минуту отворилось одно изъ оконъ, выходившихъ въ садъ, и послышался рѣзкій женскій голосъ:
-- Анелька! Иди учиться!
Туча, давившая мозгъ Горнича, снова сгустилась. Онъ былъ очень благодаренъ Розаліи за образованіе дѣтей; это освобождало отъ многихъ заботъ и денежныхъ расходовъ, но эта важная услуга, соопровождаемая спорами и угрюмымъ настроеніемъ духа, тяготила его. Благодарность была бы для него самымъ отраднымъ чувствомъ, если бы это добро выполнялось добродушнѣе, но Розалія обладала способностью дѣлать добро съ примѣсью зла. Весьма часто занимаясь съ дѣтьми, она старалась представить изъ себя мученицу, посвящающую себя сестрѣ, гораздо ниже стоящей ее, и нелюбимому ею Горничу. Правда, случалось, что дѣлаемая ею услуга проявлялась и въ пріятныхъ формахъ, но воспоминаніе о непріятныхъ минутахъ, отравляли впечатлѣнія хорошихъ. Все это вызывало хотя мелкое, но назойливое мученіе. Жизнь полна мелкихъ мученій, къ которымъ примѣшиваются иногда и большія, какъ камни въ наполненномъ щебнемъ возу...
Въ житницѣ шла спѣшная молотьба; хлѣбъ надо было отправлять недѣли черезъ двѣ въ городъ. Онъ былъ уже почти проданъ, но нѣкоторые пункты запродажнаго условія не были еще выяснены, что воспрепятствовало совершенію окончательнаго договора. Это промедленіе доставляло Горничу много хлопотъ и безпокойствъ.
Много зависѣло отъ того, какъ и когда онъ продастъ хлѣбъ, такъ какъ ему необходимо было произвести нѣкоторые платежи и удовлетворить домашнія нужды.
Онъ имѣлъ доходы небольшіе и долги не особенно тягостные; но съ послѣдними необходимо было обращаться съ осторожностью, чтобы ихъ не увеличить.
Прохаживаясь по житницѣ и разговаривая со старостой о качествѣ и вѣсѣ вымолоченнаго хлѣба, онъ думалъ о неустановленныхъ еще пунктахъ контракта. Какую можно было сдѣлать уступку купцу и какую нельзя? Что онъ скажетъ черезъ нѣсколько дней, когда купецъ пріѣдетъ за окончательнымъ рѣшеніемъ? Мысли эти прервалъ староста, старый, широкоплечій крестьянинъ, съ умными глазами, который, улыбаясь, съ нѣкоторою таинственностью и съ оттѣнкомъ ироніи, сказалъ:
-- Знаете, баринъ, не сегодня -- завтра Павелекъ насъ покинетъ?
Горничъ остановился, какъ вкопанный. Съ этимъ Павелкомъ произошло слѣдующее. Восемнадцать лѣтъ тому назадъ, вступивъ во владѣніе Заполянкою, Горничъ разсудилъ, что имѣніе было слишкомъ небольшое, а онъ молодъ, и не нуждается, при управленіи имъ, въ помощникѣ.
Бросая съ сожалѣніемъ въ то время свое любимое занятіе и отказываясь отъ него, онъ видѣлъ въ трудѣ единственное спасеніе. Собственно чтобы сохранить этотъ уголокъ земли, онъ и бросилъ свою начатую любимую карьеру. Во всѣхъ отношеніяхъ онъ чувствовалъ необходимость въ личномъ трудѣ, а потому не взялъ и не нуждался въ помощи ни управляющаго, ни эконома. Помогали ему всегда въ хозяйствѣ только старый староста и молодые мальчики, которые отчасти находились у него на службѣ, отчасти занимались практически. По нѣскольку лѣтъ у него находились два такихъ мальчика, изъ которыхъ онъ образовалъ хорошихъ хозяевъ. Послѣ они обзавелись семьей и начали самостоятельно хозяйничать, взявъ въ аренду небольшія имѣнія. Третьимъ такимъ мальчикомъ былъ Павелекъ, котораго онъ, можетъ быть, любилъ болѣе тѣхъ двухъ, потому что сдѣлалъ для него болѣе добра. Онъ взялъ его къ себѣ ребенкомъ изъ убогой дворянской семьи, вырвавъ его изъ ужасной нищеты. Мальчикъ, живя у него, выросъ здоровымъ, красивымъ юношей, и, получивъ элементарное образованіе, сдѣлался любимцемъ всей семьи. Даже Розалія относилась къ нему съ большимъ постоянствомъ, нежели къ другимъ. Былъ онъ ея ученикомъ почти все время его пребыванія въ домѣ. Онъ обыкновенно обѣдалъ вмѣстѣ съ семьею Горнича, и если его не было сегодня за столомъ, то только потому, что онъ отпросился уѣхать на нѣсколько часовъ по своимъ дѣламъ. Горничъ подумалъ, что онъ по всей вѣроятности влюбился, вскорѣ пожелаетъ жениться и, такъ же, какъ и первые двое, захочетъ завести свое собственное хозяйство.
Необходимо будетъ ему помочь такъ же, какъ онъ помогъ первымъ двумъ мальчикамъ. Съ четверть часа размышлялъ онъ надъ тѣмъ, въ какой формѣ можно будетъ оказать помощь, если бы пришлось предоставить Павелку хозяйничать на отцовской землѣ, или же на арендной. Поэтому, слова старосты его очень заинтересовали. Онъ остановился опять какъ вкопаный и съ улыбкою спросилъ.
-- По всей вѣроятности онъ женится? Онъ призвался тебѣ въ этомъ? Отчего же онъ мнѣ ничего не говоритъ?
Старикъ злостно усмѣхнулся.
-- Куда ему жениться! Онъ хочетъ уѣхать въ тѣ имѣнія, которыми будетъ управлять панъ Горкевичъ... Кажется, они уже уговорились на счетъ жалованья и всего остального. Панъ Горкевичъ уже два мѣсяца уговариваетъ Павелка, онъ сегодня къ нему и поѣхалъ...
Кровь бросилась въ голову Горничу...
-- Это неправда! Горкевичъ никуда не уѣзжаетъ; онъ мнѣ говорилъ съ недѣлю тому назадъ, что это все сплетни...
Староста расхохотался.
-- Лгалъ онъ, баринъ, ей Богу, лгалъ, зная, что баринъ будетъ имъ за это недоволенъ; онъ уѣзжаетъ и уговариваетъ Павелка съ нимъ уѣхать...
Лобъ Горнича такъ наморщился, что на немъ не оставалось больше гладкаго мѣста. Горкевичъ былъ однимъ изъ его сосѣдей, съ которымъ онъ былъ въ дружескихъ отношеніяхъ; Павелка онъ считалъ своимъ воспитанникомъ и почти членомъ своей семьи. Первый лгалъ ему, а другой скрывалъ отъ него свои намѣренія въ продолженіи двухъ мѣсяцевъ. Возможно ли?-- подумалъ онъ, пожавъ плечами.-- Все возможно, -- рѣшилъ онъ. Но Горничъ горѣлъ нетерпѣніемъ узнать, правду ли говоритъ староста.
Въ это время, когда онъ выходилъ изъ житницы, въ ворота двора въѣзжала бричка, запряженная парою лошадей, и за нею ѣхалъ верхомъ на красивой лошади статный юноша. Обогнавъ бричку, онъ соскочилъ съ коня и, ведя его подъ уздцы, подошелъ къ Горничу. Молодой, красивый брюнетъ, съ живымъ лицомъ и смѣлымъ взглядомъ, снимая шапку, сказалъ:
-- Не сердитесь, что я такъ долго былъ въ отсутствіи...
Наклонившись, онъ поцѣловалъ опекуна и хозяина въ плечо. Этотъ поцѣлуй причинилъ физическую боль Горничу. Онъ хотѣлъ что-то сказать, но бричка остановилась передъ домомъ и Горкевичъ, выскочивъ изъ нея, вошелъ на крыльцо. Онъ тогда быстро отвернулся отъ юноши и пошелъ къ дому. Спустя нѣсколько минутъ онъ былъ уже вдвоемъ съ гостемъ въ комнатѣ, которая называлась его кабинетомъ и была полна хозяйскихъ счетовъ, книгъ, чертежей, картинъ и артистическихъ принадлежностей, обветшалыхъ и запыленныхъ. Горкевичъ былъ красивый блондинъ, моложе Горнича, съ умнымъ и энергичнымъ выраженіемъ лица, но въ настоящую минуту нѣсколько смущеннымъ. Горничъ, безъ всякаго вступленія, прямо спросилъ его:
-- Правда ли, Болеславъ, что ты уѣзжаешь?
Послѣ минуты непріятнаго молчанія, Горкевичъ началъ говорить съ оживленіемъ.
-- Уѣзжаю, и ужъ не говори мнѣ ничего -- напередъ знаю, что ты мнѣ скажешь. Прежде всего задашь вопросъ, почему съ недѣлю тому назадъ я тебѣ сказалъ, что не уѣзжаю? А вотъ, видишь ли, изъ-за глупаго стыда... Сколько разъ мы объ этомъ говорили, и не было у меня смѣлости, чтобы сказать. Впрочемъ, недѣлю тому назадъ это дѣло было еще нерѣшенное, и только дня два, какъ я заключилъ окончательное условіе. Мое предположеніе могло не увѣнчаться успѣхомъ, и потому я не хотѣлъ, чтобы ты зналъ о моихъ намѣреніяхъ.
-- То-есть, чтобы я считалъ тебя инымъ человѣкомъ, чѣмъ ты на самомъ дѣлѣ.
-- Пусть это будетъ доказательствомъ, какъ я высоко цѣню твое уваженіе.
Горничъ съ сильнымъ блескомъ въ глазахъ спросилъ:
-- Какое же ты будешь получать содержаніе?
-- Пять тысяче въ годъ.
-- Какъ же высоко ты цѣнишь мое уваженіе, въ двѣ, три, или четыре тысячи? Во всякомъ случаѣ менѣе пяти!
Горкевичъ, покраснѣвъ, возразилъ:
-- Ты черезчуръ смотришь пессимистично. Неоднократно я говорилъ тебѣ, что это особенная черта твоего характера, или же образа мысли...
-- Это дѣйствительно особенная черта моего или характера, или образа мыслей, такъ какъ противорѣчіе дѣйствій съ убѣжденіями кажется мнѣ шуткою, надъ которою можно смѣяться до слезъ.
-- Убѣжденія,-- возразилъ Горкевичъ, -- убѣжденія! Я имѣю ихъ такъ же, какъ я ихъ и имѣлъ. Но всегда человѣкъ останется человѣкомъ, и никакія убѣжденія не могутъ быть противовѣсомъ такому образу жизни, какой мы здѣсь ведемъ. Здѣсь собачья жизнь!
-- Извини, пожалуйста,-- съ живостью прервалъ Горничъ,-- я согласенъ, что здѣсь собачья жизнь; но врядъ ли ты найдешь такую собаку, которая бросила бы своего хозяина ради куска мяса болѣе или менѣе жирнаго.
-- А если бы она имѣла семью, которую необходимо прокормить и воспитать! У меня же есть жена и дѣти!
-- Боже мой!-- вскрикнулъ Горничъ,-- вскорѣ дойдетъ до того, что имѣющіе жену и дѣтей будутъ имѣть право убивать людей ради пріобрѣтенія ихъ кошельковъ!
Горкевичъ съ разгоряченнымъ лицомъ остановился передъ сосѣдомъ и сказалъ:
-- Ты всегда мнѣ говоришь дерзости, которыхъ я бы не перенесъ, но отъ тебя сношу, такъ какъ мы были съ тобой пріятелями...
-- Да, мы были пріятелями!" -- повторилъ Горничъ.
-- И пріятельскія отношенія съ тобою помогали мнѣ переносить хлопоты, скуку и всякаго рода лишенія этой собачьей жизни... Поэтому, не только я снесу все, что ты мнѣ наговорилъ, но даже готовъ просить у тебя извиненія -- я уговорилъ Павелка, чтобы онъ туда со мною поѣхалъ...
-- Очень естественно,-- прибавилъ Горничъ, -- вѣдь мы были пріятели...
Горкевичъ, сохраняя хладнокровіе, продолжалъ:
-- Такой благоразумный и подготовленный къ веденію хозяйства юноша будетъ мнѣ тамъ очень полезенъ...
-- Онъ для меня былъ также полезенъ, и это очень любезно, что ты его соблазнилъ будущею карьерою; это вполнѣ естественно! Онъ былъ моимъ воспитанникомъ, а ты почти пріятелемъ...
-- Ты сегодня ядовитъ, но я не удивляюсь. При такомъ тяжеломъ положеніи, а въ особенности при ограниченномъ кругѣ отношеній и условій жизни, весьма возможно даже заживо сгнить. Что меня особенно соблазнило уѣхать такъ далеко отсюда, это то, что я буду въ состояніи дѣйствовать болѣе широко. Я вѣдь агрономъ и моя страсть -- вести большое хозяйство, но при дѣятельности въ моемъ небольшомъ имѣніи Залѣсно эта страсть была совершенно ограничена и подавлена. Тамъ же, на огромныхъ пространствахъ, еще почта дѣвственныхъ, я вздохну широкою грудью и найду возможность разойтись...
Горничъ немного остылъ отъ гнѣва и сидѣлъ весьма грустный, опустя голову на руки.
-- Благодарю; извиняешь ли ты меня, что беру съ собою Павелка?
Горничъ спокойно отвѣтилъ:
-- Себѣ только я этого не извиняю, такъ какъ, будучи старымъ воробьемъ, я позволилъ поймать себя на мякинѣ...
-- Какая же это такая мякина?-- спросилъ Горкевичъ.
-- Твои убѣжденія и благодарность этого юноши, -- сказалъ Горничъ.
У Горкевича заискрились глаза и, закусивши нижнюю губу, онъ схватилъ со стола свою шапку, проговоривъ:
-- Я пріѣду еще попрощаться съ тобою передъ отъѣздомъ. Сегодня я еще долженъ быть въ нѣсколькихъ мѣстахъ.
Горничъ всталъ и, кончиками пальцевъ едва дотронувшись руки Горкевича, спросилъ:
-- А какая же будущность ожидаетъ имѣніе Залѣсно?
-- Я его отдамъ въ аренду,-- сказалъ Горкевичъ.
-- И, вѣроятно, современенъ продашь?-- спросилъ Горничъ.
-- Никогда въ жизни!-- съ увлеченіемъ проговорилъ Горкевичъ.
-- Милый мой,-- сказалъ Горничъ, -- слова: никогда и всегда не должны произноситься человѣкомъ, который не желаетъ лгать передъ людьми и собою.
Спустя двѣ минуты, бричка Горкевича загремѣла по двору. Горничъ стоялъ у окна и, провожая взглядомъ отъѣзжающаго сосѣда, думалъ.
-- Широкая дѣятельность, возможность дышать полною грудью, обезпеченная будущность дѣтей... Вѣроятно, при этомъ будетъ и толика удовольствій общественныхъ, и духовная сторона найдетъ себѣ удовлетвореніе... Все это онъ будетъ имѣть и за этимъ онъ погнался. Кто же изъ насъ уменъ, и кто глупъ?
ІѢмъ не менѣе, ему было жаль разстаться съ Горкевичемъ. Все, что ихъ связывало, не было, строго говоря, дружбой, но лишь пріятельскими отношеніями. Горничъ никогда не повѣрялъ своихъ задушевныхъ мыслей Горкевичу, такъ какъ у него на душѣ таилось многое такое, что онъ могъ бы повѣрить только родному брату. Но на довольно обширномъ пространствѣ это былъ единственный человѣкъ, который находился на одномъ съ нимъ уровнѣ умственнаго развитія. Когда же его не станетъ, Горничъ окончательно сдѣлается нѣмъ. Бывало, во время длинныхъ осеннихъ и зимнихъ вечеровъ, Горкевичъ пріѣзжалъ къ нему не разъ въ Заполянку и они по цѣлымъ часамъ разговаривали о жизни, о литературѣ и разныхъ мірскихъ дѣлахъ. Всего этого не станетъ. Не станетъ и Павелка. Но все это будутъ вещи обыкновенныя и хорошо ему извѣстныя. Много разъ ему приходилось примѣчать безпрестанную и неизбѣжную перепѣву человѣческихъ привязанностей и привычекъ. При этомъ всякій разъ ему становилось грустно, хотя вся эта мірская измѣнчивость сдѣлалась для него будничною. Вчера было, сегодня уже нѣтъ; сегодня есть, завтра того же не станетъ; это старая и обыкновенная исторія. Но глубже и рѣзче отразилась на его тонкомъ чувствѣ причина, въ силу которой эти два человѣка должны были исчезнуть съ горизонта его жизни. Причиною этому была погоня, ни болѣе, ни менѣе, какъ за увеличеніемъ итога самыхъ разнообразныхъ удобствъ и удовольствій. Какъ можно болѣе доходовъ и карьера, но при этомъ никакихъ обязанностей и высшихъ стремленій. Это наводило его на рядъ размышленій и предположеній самыхъ безотрадныхъ, неимѣвшихъ прямой связи съ нимъ лично, но бывшихъ въ тѣсной связи съ его пессимистическимъ взглядомъ на жизнь и на разныя мірскія дѣла.
Но въ этомъ-то и заключался обманъ. Горкевича онъ считалъ за человѣка, понимающаго цѣль жизни ради высокихъ обязанностей; Павелка онъ самъ этому наставлялъ и думалъ, что достигъ желаемаго. Но онъ ошибся, хотя и не вполнѣ. Горкевичъ былъ дѣйствительно человѣкъ благородный и серьезный, а Павелекъ юноша хорошій и умѣющій цѣнить добро. Но только эти качества проявлялись въ нихъ въ извѣстной мѣрѣ и силѣ.
Въ тѣхъ же самыхъ условіяхъ находилась натура его жены и ея сестры. Сабина была женщина честная и добрая, но ограниченная и слабая. Розалія же -- образованная, но непостоянная, словно волна. И въ этомъ нѣтъ ничего утѣшительнаго; напротивъ, это было грустнымъ явленіемъ, ибо съ радостью онъ сказалъ бы самъ себѣ: это негодяи и чертовки, или же это -- герои и ангелы! Или же, по крайней мѣрѣ: поищемъ героевъ и ангеловъ!
Но такъ какъ все существующее на землѣ не есть безусловное зло, а равно и совершенство, то увѣренность въ дѣйствительности этого невольно погружаетъ умъ и сердце въ состояніе мучительной тоски.
При такихъ размышленіяхъ онъ услышалъ изъ сосѣднихъ комнатъ мелкіе и скорые шаги, тихій шопотъ и сдержанный смѣхъ. Все это было ему знакомо. Это Сабина прилагала всѣ старанія, разжалобить Розалію. Всякій разъ, когда старшая сестра превращалась въ осу, младшая старалась быть для нея медомъ. Сабина это дѣлала по добротѣ своего сердца, сочувствовавшаго мрачному настроенію духа сестры, а болѣе всего изъ любви къ полному спокойствію. Авось разсѣется и перестанетъ нарушать домашнюю тишину. Но это не приводило ни къ какому результату и всегда та же исторія повторялась съизнова. Сабина не въ состояніи жить въ домашней бурной атмосферѣ, но при этомъ не понимала того, что только время и улучшенный процессъ пищеваренія могли бы возстановить непостоянный характеръ сестры. Хотя она очень хорошо знала, что мужъ ея находится одинъ въ своей комнатѣ, опечаленный всей исторіей съ Горкевичемъ и Павелкомъ, однако же она не пришла къ нему, а постоянно бѣгала къ Розаліи, желая ее задобрить. И это происходило отъ того, что не столько его, сколько Розаліи, она боялась какъ виновницы разныхъ семейныхъ недоразумѣній. Изъ этого можно бы было вывести заключеніе, что кто желаетъ испытать доброту людскую, долженъ прежде всего умѣть дѣлать зло.
Когда уже солнце клонилось къ западу и наступала пора ужина, къ комнату Горнича вошелъ Филиппъ и, положивши на столъ письмо и журналы, тотчасъ ушелъ.
Горничъ вспомнилъ, что это былъ день, когда обыкновенно отправляли кого-либо на станцію желѣзной дороги за полученіемъ журналовъ и писемъ. Собственно говоря, посылали только за журналами, такъ какъ Горничъ съ семьей издавна вели такую отшельническую жизнь, что письма они получали весьма рѣдко. Но это письмо, которое онъ получилъ, отличалось, должно быть, чѣмъ-то особеннымъ по характеру написаннаго адреса, такъ какъ Горничъ, очень быстро разорвавъ конвертъ и прочитавъ первую страницу, съ оживленными глазами бросился къ дверямъ:
Въ это самое время Сабина, опершись локтями, стояла у стола, за которымъ сидѣла надутая и молчаливая Розалія съ опущенною надъ книгой головою. Услышавъ голосъ Горнича, онѣ обѣ вздрогнули; Розалія, громко зашипѣвъ, закрыла уши руками; Сабина же прибѣжала къ мужу съ испуганными глазами.
-- Что? что? что такое случилось?-- тревожно шептала она.
-- Чего же ты испугалась, Сабинка, чего ты такъ испугалась? Ха, ха, ха!-- говорилъ онъ, смѣясь,-- дѣйствительно, что-то случилось, и случилось что-то очень хорошее, пріятное, почему я такъ и радуюсь! Пріѣзжаетъ къ намъ Викторъ! Послушай, что онъ пишетъ!
И онъ прочиталъ короткое письмо своего брата.
"Любезный Зенку, восьмого сентября, во вторникъ, я къ вамъ пріѣду. Будь такъ добръ, пришли за мной лошадей на станцію. Я ѣду за границу съ порученіемъ осмотрѣть во Франціи и въ Англіи новѣйшія системы винокуренія и буду проѣзжать въ нѣсколькихъ верстахъ отъ Заполянки. Горю желаніемъ увидѣть тебя, твою жену и вашихъ дѣтей. Вѣдь восемнадцать лѣтъ мы не видѣлись. Два дня пробуду у васъ. Передай мой нижайшій поклонъ твоей женѣ. Преданный тебѣ братъ, Викторъ".
Горничъ былъ такъ взволнованъ, что не могъ тотчасъ же сообразить, когда будетъ этотъ вторникъ и восьмое сентября, но, наконецъ, разсчиталъ.
-- Такъ это уже завтра,-- сказалъ онъ и посмотрѣлъ на жену, при видѣ которой ему вдругъ немного взгрустнулось.
-- Что съ тобою? Чего ты опять такъ испугалась?-- спросилъ онъ ее съ оттѣнкомъ нетерпѣнія въ голосѣ.
Сабина, съ испуганными глазами и сморщивъ лобъ, начала говорить тонкимъ голосомъ:
-- Боже, Боже мой! что это будетъ? Я такъ рада, что Викторъ пріѣдетъ, очень рада; вѣдь это твой братъ и я знаю, что вы другъ друга очень любили!.. Но онъ такой свѣтскій человѣкъ, такой баринъ... гдѣ мы его здѣсь помѣстимъ? Какъ мы его примемъ? Эта Маріанна хотя и хорошая кухарка, но весьма часто возьметъ да что-нибудь и испортить...
Ея безпокойный и разсѣянный взглядъ остановился на окнахъ
-- Занавѣси грязныя!-- простонала она, складывая свои небольшія руки, всегда красноватыя; онѣ у нея дрожали.
Въ эту самую минуту показалась въ открытыхъ дверяхъ Розалія. Когда Сабина бѣжала къ мужу, то оставила за собою всѣ двери растворенными, такъ что ея сестра слышала ея разговоръ съ мужемъ и письмо, читанное имъ громко. Теперь же она стояла возлѣ нихъ съ сдвинутыми бровями и сухимъ, наставительнымъ голосомъ проговорила исключительно только къ сестрѣ:
-- О чемъ тебѣ такъ хлопотать? Развѣ это пріѣзжаетъ какой-либо король? Вѣдь твой домъ не какая-нибудь сорная яма и въ продолженіи двухъ часовъ его возможно привести въ порядокъ. Что же касается Маріанны, то, конечно, ты съумѣешь ее досмотрѣть, зная хорошо поварское искусство...
Не обращая вниманія на рѣзкую форму обращенія своей сестры, Сабина хотѣла броситься ей на шею за то, что она первая заговорила съ ней, и за то, что вызвалась помочь ей въ ея тяжелыхъ заботахъ. Но Розалія въ это время вскочила на стулъ и, стоя у окна съ поднятыми руками и намѣреваясь снять занавѣси, проговорила:
-- Позови мнѣ служанку, чтобы она мнѣ помогла вынести на дворъ занавѣси и стряхнуть съ нихъ пыль.
Но Розалія отвѣтила ей тономъ, нетерпящимъ возраженій:
-- Я сама это сдѣлаю, но только пришли мнѣ служанку!
Сабина выбѣжала еще болѣе мелкимъ и скорымъ шагомъ, чѣмъ обыкновенно; Горничъ схватилъ старую шляпу и тоже выбѣжалъ изъ дому. Онъ былъ теперь совершенно спокоенъ, что дорогой гость будетъ принятъ вполнѣ прилично, такъ какъ это будетъ дѣло заботъ Розаліи. Но что, конечно, при этихъ приготовленіяхъ выстрадаетъ Сабина -- это ужъ дѣло иное и неизбѣжное. Но можно было поручиться, что дѣло, за которое взялась Розалія. будетъ хорошо выполнено, а вмѣстѣ съ тѣмъ и семейная атмосфера на нѣкоторое время прояснится, такъ какъ неоднократно каждое новое обстоятельство, требующее труда, заботъ и даже самопожертвованія, совершенно перемѣняло дурное расположеніе духа Розаліи. Начинала она обыкновенно исполненіе своей обязанности въ формѣ весьма рѣзкой и деспотичной, но чѣмъ болѣе входила въ свою роль, тѣмъ болѣе воодушевлялась и становилась мягче и привѣтливѣе.
Дѣятельность физическая и нравственная, перемѣна занятій и впечатлѣній, были потребностью ея организма, который вообще, вслѣдствіе однообразія жизни и всего окружающаго, приходилъ въ упадокъ и хирѣлъ.
Обо всемъ этомъ думалъ вскользь Горничъ. Сердце его было переполнено радостью. Онъ не шелъ, а почти бѣжалъ по дорогѣ, ведущей среди скошеннаго поля къ небольшому возвышенію, покрытому сосновымъ лѣсомъ. Всякій разъ, когда онъ выходилъ изъ дому безъ цѣли, онъ обыкновенно шелъ въ этомъ направленіи, и это обратилось у него въ привычку, которой онъ теперь поддавался невольно, ибо и самъ не зналъ, куда онъ шелъ, погруженный въ мысли, занимавшія его всецѣло, о пріѣздѣ брата. Только тогда онъ замѣтилъ, гдѣ находится, когда очутился на скатѣ возвышенности, и, снявъ шляпу, охватилъ взглядомъ видъ мѣстности, которая была свидѣтелемъ самой важной минуты въ его жизни. Какъ у всѣхъ людей, склонныхъ къ грусти, недавно полученная и разчувствовавшая его вѣсть возбудила въ немъ еще съ большею силою страсть къ воспоминаніямъ. Вслѣдствіе этого, все то, что предшествовало этому рѣшительному шагу, сдѣланному восемнадцать лѣтъ тому назадъ, что вызвало этотъ рѣшительный шагъ, и что воспослѣдовало -- все это ясно обрисовалось въ его памяти, назойливо и безпрепятственно вторгаясь въ его душу.
Восемнадцать лѣтъ тому назадъ, онъ былъ въ Мюнхенѣ и получилъ отъ старшаго брата письмо, извѣщавшее его объ умирающемъ отцѣ. Въ то время ему было двадцать шесть лѣтъ и, окончивъ академію художествъ, онъ весь отдался изученію и работамъ по части живописи. Онъ сильно любилъ искусство и изучилъ его добросовѣстно, но увлеченіе его нѣсколько охлаждалось недовѣріемъ къ своимъ силамъ, а спокойное состояніе духа его было возбуждено обманутымъ чувствомъ. Его картины не имѣли успѣха; женщина, которую онъ обожалъ, упала низко, въ чемъ онъ не могъ сомнѣваться и о чемъ забыть ему было не такъ легко. Онъ чувствовалъ себя несчастнымъ въ то время, когда получилъ извѣстіе о приближающейся смерти отца.
Это было событіе для него неожиданное, близости и возможности котораго онъ не допускалъ. Съ быстротою птицы онъ полетѣлъ въ Заполянку, гдѣ незасталъ уже отца въ живыхъ; за нѣсколько дней до его пріѣзда пріѣхалъ также его братъ, случайно и проѣздомъ, на короткое время.
Тогда родился вопросъ у обоихъ братьевъ: что дѣлать съ Заполянкой? Когда они выбирали жизненную дорогу и родъ занятій, крѣпкій организмъ и хорошее здоровье отца, казалось, обѣщали ему долголѣтнюю жизнь, и оба брата избрали себѣ родъ занятій сообразно своимъ наклонностямъ и способностямъ; одинъ сдѣлался инженеромъ, другой -- артистомъ. Теперь къ нимъ перешла по наслѣдству деревушка, съ которой они не знали, что дѣлать. Для Виктора оставаться въ ней было дѣломъ немыслимымъ; Зенонъ также въ данную минуту не могъ объ этомъ думать.
По мнѣнію Виктора, отдача въ аренду земли могла довести до окончательной потери собственности, при чемъ это могло быть сопряжено съ непріятными и лишними хлопотами. Онъ настаивалъ на продажѣ Заполянки съ тѣмъ, чтобы полученную сумму послѣ продажи раздѣлить между собою.
Зенонъ сразу согласился на предложеніе брата, но потомъ началъ колебаться и потребовалъ отложить разрѣшеніе этого вопроса; затѣмъ еще разъ согласился на намѣреніе брата и снова передумывалъ, медлилъ и находилъ его неудобнымъ. Между тѣмъ онъ ходилъ по полю, по лѣсу, осматривалъ усадьбу и домъ, припоминалъ давно минувшія обстоятельства, впечатлѣнія и личности. Посѣтилъ нѣсколькихъ помѣщиковъ по сосѣдству. Викторъ горѣлъ нетерпѣніемъ и настаивалъ на какомъ-нибудь рѣшеніи -- онъ не имѣлъ времени долго ждать и хотѣлъ знать положительно, будетъ ли продано имѣніе, за какую сумму и когда онъ можетъ получить свою часть.
Въ одинъ изъ вечеровъ, осенью, какъ и теперь, Зенонъ очутился на томъ же склонѣ возвышенія съ сосновымъ лѣсомъ и точно также, какъ и сегодня, охватилъ взглядомъ видъ, представлявшійся съ этого мѣста. Онъ сидѣлъ на густомъ мху, опершись о пень срубленнаго дерева, среди завядшаго папоротника, можжевельника, который, высыхая, окрашивался въ красноватый цвѣтъ; за нимъ стояли темныя сосны и кое-гдѣ березы, листья которыхъ были точно позолоченныя; по обѣ стороны дороги среди поля, торчали стебли растеній безъ цвѣтовъ и листьевъ, но обвѣшанные сѣменами разной формы и величины, а вспаханныя поля, покрытыя желтымъ рѣпищемъ, уходили вдаль, по взрытой землѣ, туда, далеко къ краю неба, усѣяннаго разноцвѣтными облаками. Вечерняя заря занялась. Ея красновато-желтый свѣтъ ложился на поля, подымаясь въ воздухѣ надъ пашней, надъ небольшими лѣсами, разбросанными по холмамъ, надъ усадьбой Заполянки, которая со своими деревьями и трубами представляла деревенскую картину, нарисованную на золотисто-красномъ фонѣ.
На противоположной сторонѣ, подернутой туманомъ и синевой, расположена была крестьянская сѣрая деревня, откуда подымались къ небу струйки дыма.
Въ этой картинѣ природы проявлялась и вечерняя тишина, и осенняя грусть, въ ней было нѣчто рѣдкое по своей простотѣ и вмѣстѣ съ тѣмъ величественное. Зенонъ долго смотрѣлъ на небо и землю, погружая въ нихъ свой разумъ и душу; то ему казалось, что онъ ими дышитъ, то наоборотъ, что онъ ими поглощенъ.
Онъ почувствовалъ себя однимъ изъ атомовъ, составляющихъ эти облака, эту зорю, эти поля, изрытыя бороздами, эти сосны, словно запятнанныя желтымъ цвѣтомъ березъ и красноватымъ цвѣтомъ вересковъ.
Въ эту минуту чувство сродства со всѣмъ окружающимъ его, пробудившееся въ немъ со дня пріѣзда въ Залолянку, всецѣло охватило его. Слѣдствіемъ этого было то, что онъ остался въ Заполянкѣ. Если бы онъ всею силою молодости вѣрилъ въ себя и людей, можетъ быть, онъ и не поступилъ бы такъ, но чувствуя въ себѣ кое-какія способности, онъ уже не вѣрилъ въ ихъ силу -- жизнь тронула его одною изъ язвительнѣйшихъ сторонъ своихъ -- разочарованіемъ.
Онъ не могъ освободиться отъ совершившагося въ немъ нравственнаго переворота, и не вѣрилъ уже въ то, что могло что-либо существовать совершенное на землѣ, во всемъ, въ искусствѣ, въ славѣ, въ счастьи. И тогда-то онъ заключилъ условіе съ братомъ и остался.
Съ тѣхъ поръ уплыло 18-ть лѣтъ. Но какъ они уплыли? Это только онъ одинъ зналъ и теперь объ этомъ узнаетъ его братъ, котораго онъ такъ давно не видѣлъ и представлялъ себѣ такимъ, какимъ онъ былъ въ дни молодости, казавшейся ему теперь сномъ, въ тѣ дни, когда жилось хорошо и когда онъ вѣрилъ во возможность хорошаго. Оба брата писали другъ другу очень рѣдко, иногда въ нѣсколько лѣтъ разъ и какъ одинъ, такъ и другой о смерти одного изъ нихъ могъ узнать только или изъ газетъ, или случайно, но Зенонъ не претендовалъ за это на Виктора. Мысль о немъ иногда лишь возбуждала въ немъ досаду; ему бывало тяжело на душѣ... Всѣ эти думы выражались у него въ двухъ словахъ: "Разлука и забвеніе -- синонимы".
Онъ былъ глубоко убѣжденъ, что братъ его гораздо лучше другихъ людей, прежде всего потому, что онъ ему ближе всѣхъ. Въ сравненіи съ нимъ, ему даже жена казалась болѣе чуждою -- онъ узналъ ее и женился на ней въ довольно отдаленныхъ мѣстахъ, она не вѣдала, при какихъ обстоятельствахъ онъ провелъ свое дѣтство и свою молодость. Теперь только онъ увидитъ человѣка, который такъ же, какъ и онъ самъ, зналъ его мать, плакалъ по отцѣ, человѣка, къ которому можетъ обратиться съ вопросамъ въ каждомъ уголкѣ Заполянки: Ты помнишь ли?.. Обоюдныя воспоминанія казались ему сильнымъ связующимъ звеномъ; онъ любилъ вспоминать пережитое... При этомъ, Боже мой, онъ въ состояніи будетъ провести два дня съ человѣкомъ, равнымъ ему, по развитію, а можетъ быть, и болѣе высокимъ, посовѣтоваться съ никъ о дѣлахъ личныхъ и обыкновенныхъ, наговориться о вещахъ отвлеченныхъ и возвышенныхъ, самыхъ существенныхъ для человѣка, о которыхъ вѣчно онъ только и думалъ, но думалъ въ одиночествѣ. Наконецъ, послѣ долгихъ лѣтъ, онъ откроетъ хотя передъ кѣмъ-нибудь всю свою душу и въ состояніи будетъ сказать ему: "Видишь ли, какъ я страдалъ и отъ чего отрекся, и чего совершить не былъ въ состояніи, чему я радовался и что у меня болитъ, что меня мучитъ и тревожитъ!"
Наконецъ, онъ вздохнетъ полною грудью при мощномъ и сочувствующемъ сердцѣ, которому въ состояніи будемъ не колеблясь и безъ угрызенія совѣсти повѣрить все, какъ братскому сердцу. У нихъ не было родства и даже никакихъ близкихъ родственниковъ; на всемъ свѣтѣ они другъ для друга были самыми близкими по крови, по душѣ и разуму, и Зенонъ Горничъ не забывалъ, какъ нужно держать себя съ людьми высшаго интеллектуальнаго и нравственнаго развитія, подобными брату.
Викторъ былъ человѣкъ весьма умный, чувствительный и добрый, что не подлежало ни малѣйшему сомнѣнію. Что онъ по нѣскольку мѣсяцевъ, а потомъ по нѣскольку лѣтъ не отвѣчалъ на его письма и въ продолженіи 18-ти лѣтъ, ни разу не посѣтилъ Заполянки, что это могло доказывать? Только то, что онъ былъ поглощенъ тяжелымъ предпринятымъ трудомъ, вихремъ общественныхъ отношеній и, можетъ быть, домашними заботами, такъ какъ Викторъ былъ давно женатъ, имѣлъ дочь, но нѣсколько лѣтъ тому назадъ овдовѣлъ, о чемъ писалъ ему въ короткомъ, но полномъ грусти письмѣ. Онъ также въ промежутокъ этого долгаго времени много претерпѣлъ. Такія мягкія сердца, какъ его, представляютъ весьма податливый матеріалъ для всякихъ уколовъ жизни. Викторъ же имѣлъ сердце мягкое. Зенонъ очень хорошо помнилъ печаль брата послѣ потери отца, и съ какою легкостью, по дружески онъ заключилъ съ нимъ условія по имѣнію. Въ настоящее время, при первой возможности, онъ пріѣзжаетъ... Онъ человѣкъ добрый, чувствительный, умный и -- братъ, родной братъ по крови и душѣ!
Зенонъ сидѣлъ на склонѣ возвышенія передъ любимымъ видомъ и попросту замечтался. Въ его воображеніи образъ брата, котораго онъ давно не видѣлъ, представлялся ему съ каждою минутою возвышеннѣе, прекраснѣе и дороже... Эти два дня, которые онъ проведетъ съ нимъ, даже бросали лучи самой свѣтлой надежды на будущее. Теперь, когда опять они увидятся и, обоюдно напомнивъ о себѣ, чѣмъ они дѣйствительно другъ для друга, теперь они никогда уже болѣе не растянутся на такое продолжительное время. Ихъ переписка будетъ оживленная; отъ времени до времени, каждый изъ нихъ, поочередно, поѣдетъ навѣстить другого, хотя бы при этомъ и [потребовалась нѣкоторая жертва. Теперь ужъ онъ, Зенонъ Горничъ, не будетъ одинокой и молчаливой душей, онъ изгонитъ изъ своего сердца тоску, которая издавна залегла въ немъ глубоко. Напротивъ того, уѣзжая къ брату, онъ соприкоснется съ широкою жизнью, онъ увидитъ и услышитъ на свѣтѣ то, чего онъ уже не надѣялся видѣть и слышать; онъ высвободится изъ застоя, повеселѣетъ.. оживетъ.
Онъ вскочилъ съ мѣста, на которомъ сидѣлъ, облокотившись о пень срубленнаго дерева, и бодрымъ шагомъ и съ веселымъ выраженіемъ лица направился домой.
II.
Въ тотъ же самый часъ, когда наканунѣ семья Горнича обѣдала въ полной недовольства и мрачности семейной атмосферѣ, теперь, за тѣмъ же самымъ столомъ, раздавался говоръ оживленныхъ и веселыхъ голосовъ. Зенонъ Горничъ могъ бы найти въ этомъ тему для размышленій надъ тѣмъ, что болѣе всего занимало его разумъ, надъ измѣнчивостью всего въ жизни. Но въ настоящую минуту онъ ни надъ чѣмъ не размышлялъ, его нравственная сторона проявлялась только въ чувствѣ радости и нѣжности, алередъ собою онъ видѣлъ только своего брата. По пріѣздѣ со станціи желѣзной дороги, онъ прямо повелъ его къ обѣду. Онъ не хотѣлъ и слышать протеста Виктора, не желавшаго явиться передъ дамами въ дорожномъ и запыленномъ платьѣ; онъ громко и искренно смѣялся надъ этимъ, говоря, что его жена и ея сестра не дамы, а женщины и вдобавокъ деревенскія, не имѣющія никакого понятія объ общественномъ этикетѣ.
-- Но я не имѣю еще удовольствія знать твоей жены и ея сестры, а показаться имъ въ первый разъ въ такомъ невыгодномъ свѣтѣ...
Но онъ не могъ окончить своего замѣчанія, Зенонъ почти силою втащилъ его въ комнату, гдѣ онъ очутился передъ Сабиной, до такой степени испуганной, что у нея дрожали руки, и передъ серьезной, но привѣтливой Розаліей. Анелька и Казіо, немного принарядившіеся по случаю пріѣзда дяди, стояли за матерью и теткою. Викторъ поцѣловалъ у Сабины и Розаліи руку, выразивъ имъ свою радость по случаю знакомства съ ними, съ полною искренностью обнялъ здоровавшихся съ нимъ дѣтей, бросилъ мимолетный внимательный взглядъ на глаза Сабины, которые бѣгали отъ испуга, и изящную фигуру Розаліи, сказавъ при этомъ нѣсколько вѣжливыхъ и любезныхъ замѣчаній, отличавшихся гладкостью рѣчи; затѣмъ, всѣ усѣлись за столъ.
Для каждаго посторонняго, не знавшаго обоихъ братьевъ, казалось бы невозможнымъ, что Викторъ былъ старше Зенона, на видъ онъ казался моложе послѣдняго, по крайней мѣрѣ, лѣтъ на десять. У него были темные волосы, онъ былъ средняго роста съ нѣкоторою дородностью, но въ движеніяхъ его сказывалось еще много молодости и гибкости. Его лобъ былъ бѣлъ и открытъ, лицо свѣжее и темные красивые, живые и веселые глаза. Говорилъ онъ гладко и легко; свобода въ обращеніи свидѣтельствовала о его большомъ умѣньи устраивать дѣла, завязывать новыя отношенія и вести самые разнообразные разговоры. Туалетъ его, въ которомъ ему не хотѣлось показаться дамамъ, дѣйствительно нѣсколько запылился въ дорогѣ, но онъ былъ тонкой матеріи и изящнаго покроя. Замѣчательнымъ былъ также пріятный звукъ его голоса, полный симпатіи и сердечной теплоты, которыя сказывались и въ его взглядѣ и улыбкѣ.
Усѣвшись за столъ и заткнувъ салфетку, онъ съ аппетитомъ кушалъ супъ, который безукоризненно приготовила Маріанна, разсказывалъ разные случаи изъ своего довольно продолжительнаго путешествія, все это въ формѣ до такой степени занимательной и подчасъ смѣшной, что даже Сабина перестала бояться незнакомаго человѣка и слушала его со вниманіемъ и удовольствіемъ, не заботясь о качествѣ подаваемыхъ блюдъ. Зенонъ совершенно наивно и, какъ дитя, разражался громкимъ смѣхомъ при мало-мальски остроумномъ словѣ брата, но хотя онъ чистосердечно и громко смѣялся, въ глубинѣ его глазъ выражалась грусть. Онъ наливалъ въ стаканъ и рюмку гостя пиво и вино, которое на-скоро привезъ изъ уѣзднаго города, усердно угощалъ его, наклонившись къ нему и смотря ему прямо въ глаза. Викторъ на это особенное и нервное ухаживаніе брата почти не обращалъ никакого вниманія. Онъ много ѣлъ и мало пилъ, разсказывалъ, смѣялся и болѣе всего смотрѣлъ на Розалію, и чаще всего обращая къ ней свою рѣчь. Она-то, главнымъ образомъ, и поддерживала разговоръ съ гостемъ, такъ какъ Сабина, вообще малоразговорчивая, въ присутствіи незнакомаго ей человѣка молчала, какъ рыба. Зенонъ былъ черезчуръ взволнованъ, чтобы вести какой-либо серьезный разговоръ; Павелекъ, который сегодня тоже обѣдалъ вмѣстѣ, смотрѣлъ и слушалъ съ любопытствомъ, но былъ смущенъ; дѣти молча устремляли свой взглядъ на дядю, точно на радугу. Розалія же была спокойна и увѣрена въ себѣ; она задавала гостю вопросы, которые вполнѣ удовлетворяли его, отвѣты ея были свободны и занимательны, а, угощая его, она скрашивала этимъ неповоротливость запуганной сестры и растроганнаго шурина. Въ черномъ, но праздничномъ платьѣ, съ черными волосами, зачесанными просто, но къ лицу, изящно сложенная и съ правильными чертами лица, она изображала уже отцвѣтающую, но еще привлекательную женскую красоту. Викторъ незамѣтно присматривался къ ней, какъ бы нѣсколько интересуясь ею, послѣ чего переносилъ взоръ свой на Сабину и брата, и въ глазахъ его отражалось то удивленное, то плутовское выраженіе. Разговоръ вертѣлся на путешествіи, которое Викторъ уже совершилъ и собирался еще совершить, а также вообще на путешествіяхъ. Розалія была въ этотъ день въ духѣ и любезна со всѣми, за исключеніемъ Павелка, съ которымъ она не поздоровалась передъ обѣдомъ, дѣлая видъ, что не замѣчаетъ его. Только уже среди обѣда она мелькомъ взглянула на него иронически и со смѣхомъ обратилась къ гостю:
-- Между нами здѣсь также находится нѣкто, кто собирается въ дорогу за золотымъ руномъ.
Викторъ посмотрѣлъ на юношу, который покраснѣлъ, какъ маковъ цвѣтъ, и опустилъ глаза, съ видимо непріятнымъ чувствомъ. Онъ еще вовсе не говорилъ съ своимъ хозяиномъ и благодѣтелемъ о своихъ намѣреніяхъ, и намекъ на нихъ при всемъ обществѣ ставилъ его въ щекотливое положеніе. Зенонъ Горничъ тотчасъ же понялъ это и, несмотря на обиду, нанесенную ему воспитанникомъ, ему сдѣлалось жаль послѣдняго. "Зачѣмъ такъ стыдить его?" подумалъ онъ. Разговоръ, который у нихъ будетъ потомъ, произойдетъ безъ свидѣтелей. И, чтобы вывести Павелка изъ непріятнаго положенія, онъ началъ скоро и подробно разсказывать брату о Горкевичѣ, о родѣ и выгодахъ того мѣста, которое онъ получилъ и для котораго онъ покидаетъ насиженное мѣсто, о страсти его къ агрономіи и къ широкому хозяйству, что и склоняетъ его къ отъѣзду болѣе, нежели денежныя выгоды. Розалія поддерживала слова шурина, признавая Горкевича человѣкомъ интеллигентнымъ, любящимъ науку. Такой человѣкъ можетъ всегда принести много пользы себѣ и другимъ. Викторъ, которому братъ представилъ Павелка, какъ своего воспитанника и помощника, ласково взглянулъ на юношу и спросилъ:
-- Ваша предполагаемая дорога, молодой человѣкъ, находится въ связи съ отъѣздомъ господина Горкевича?
Вмѣсто Павелка, отвѣтила Розалія:
-- Да, нашъ Павелъ ѣдетъ также составить себѣ состояніе; вотъ уже два мѣсяца, какъ онъ возымѣлъ это намѣреніе, а мой шуринъ и мы узнали объ этомъ только вчера и отъ посторонняго. Но въ этомъ нѣтъ ничего удивительнаго, такъ какъ, во-первыхъ, нѣтъ на свѣтѣ такой любви, которой бы не приберегли для выгоднаго дѣла...
-- Вы, однако, отлично передѣлываете пословицы!-- засмѣялся Викторъ.
-- А во-вторыхъ, куда конь съ копытомъ, туда и ракъ съ клешней!
Она говорила свободно, весело, такъ, какъ будто бы ей и въ голову не приходило кого-либо кольнуть этими словами. Павелекъ имѣлъ видъ человѣка, претерпѣвающаго жестокія муки; Зенонъ Горничъ возмутился за него и сказалъ серьезно:
-- Что касается коня и рака, то нельзя навѣрное утверждать, кто конь, а кто ракъ; что же касается тайны, скрытой отъ насъ, то это происходило отъ того, что будущій путешественникъ колебался и обдумывалъ свои намѣренія.
При послѣднихъ словахъ онъ по пріятельски моргнулъ Павелку, который взглянулъ на него съ удивленіемъ, смѣшаннымъ съ восхищеніемъ.
-- Поздравляю васъ съ такою предпріимчивостью и энергіей! Ласково обратился къ нему Викторъ; это очень хорошо, очень пріятно, что вамъ удалось получить выгодное мѣсто, гдѣ вы получите возможность работать подъ руководствомъ такого предпріимчиваго и энергичнаго человѣка, какимъ, судя по отзывамъ о немъ, долженъ быть господинъ Горкевичъ. Прежде всего предпріимчивость и энергія! Необходимо заранѣе созидать себѣ будущность!
-- Но,-- проговорилъ Зенонъ,-- созиданіе будущности вѣдь не зависитъ только отъ выгоднаго мѣста и большихъ доходовъ.
-- А отъ чего же она болѣе зависитъ?-- спросилъ Викторъ.
-- Вѣдь молодой человѣкъ имѣетъ передъ собою будущность двойную: матеріальную и нравственную.
Викторъ засмѣялся и быстро подтвердилъ:
-- Конечно, разумѣется, объ этомъ нечего и вспоминать: шестая заповѣдь гласитъ: не убій! восьмая -- не укради!
-- Это элементарно! Очень естественно, что о нравственности, предписываемой закономъ, нечего даже и вспоминать. Но за ея предѣлами есть для высшихъ обязанностей и добродѣтели еще широкое поле.
Викторъ, поглядѣвъ съ минуту на брата и, размышляя, отвѣтилъ:
-- Да, есть, дѣйствительно есть, не знаю только, такъ ли широко поле, о которомъ ты говоришь, но оно есть. Только на этомъ полѣ уже ходятъ сестры милосердія и другія Божьи овечки. И пусть ихъ ходятъ на здоровье. Для насъ же, мірскихъ козловъ, прежде всего предпріимчивость, практичность и энергія! Очень естественно, что заниматься грабежомъ по большимъ дорогамъ, воровать, давать подложные векселя не слѣдуетъ, такъ какъ за это можно попасть на этомъ свѣтѣ въ тюрьму, а...
И, засмѣявшись, онъ пріостановился и принялъ серьезный видъ.
-- А propos тюрьмы, слышали ли вы о случившемся на-дняхъ знаменитомъ финансовомъ скандалѣ, послѣдствіемъ котораго было судебное дѣло?-- спросилъ -онъ.
Такъ какъ жители Заполянки почти ничего объ этомъ не слыхали, хотя и знали кое-что изъ газетъ, то Викторъ разсказалъ всѣ подробности. Это было одно изъ тѣхъ нечистыхъ финансовыхъ дѣлъ, послѣднее дѣйствіе которыхъ разыгрывается обыкновенно въ судѣ. Когда онъ окончилъ разсказъ, Зенонъ замѣтилъ:
-- Вотъ видишь ли, Викторъ, до чего доводятъ иногда предпріимчивость и энергія, практикуемыя безъ вниманія къ той добродѣтели, по полю которой ходятъ сестры милосердія и другія Божьи овечки!
Викторъ посмотрѣлъ на брата удивленными глазами.
-- Какое же отношеніе имѣетъ одно къ другому? Вслѣдствіе того, что гдѣ-то нѣсколько мошенниковъ обокрали банкъ, я не могу составить себѣ состоянія честнымъ образомъ?
-- Ты совершенно правъ; но только весьма трудно наполнять шкатулку, не опоражнивая сердца.
Викторъ слушалъ внимательно, но слова брата его разсмѣшили.
-- Какъ! не опоражнивая сердца?-- проговорилъ онъ, смѣясь:-- напротивъ, милый мой, совершенно наоборотъ! Только тогда, когда имѣется полная шкатулка, можно наполнять и сердце... разными хорошими вещами.
-- Не знаю, о какихъ такихъ хорошихъ вещахъ говоришь ты,-- смѣшавшись, сказалъ Зенонъ.
-- О всякаго рода вещахъ, мой милый, о всякаго рода хорошихъ вещахъ: о развлеченіяхъ, удовольствіяхъ, о веселомъ препровожденіи времени, а въ особенности о наилучшей изъ всѣхъ:-- о любви. Только обладая полной шкатулкой, можно позволить себѣ всю эту роскошь, въ особенности послѣднюю -- во всѣхъ отношеніяхъ самую дорогую!..
Говоря о любви, онъ бросилъ взглядъ на Розалію, которая шутливо замѣтила:
-- Шуринъ мой, вообще, враждебно относится ко всякой роскоши...
Викторъ повернулся къ брату и посмотрѣлъ ему въ лицо.
-- Что такое? Ты врагъ роскоши? Эксъ-артистъ? Не вѣрю... А что ты дѣлалъ въ Мюнхенѣ, а? не помнишь? Объ этомъ теперь говорить недозволительно...
Онъ плутовски посмотрѣлъ на Сабину, которая ужасно смѣшалась, а Зенонъ немного нахмурился, но, желая поддѣлаться подъ тонъ брата, шутливо возразилъ:
-- Что прошло, того ужъ нѣтъ. Это давнишнія дѣла, дѣла давно минувшихъ дней...
-- Много лѣтъ тому назадъ, какъ ты сдѣлался отшельникомъ! Ха, ха ха!
Смѣясь, онъ обнялъ брата, поцѣловалъ его въ обѣ щеки и сказалъ:
-- О, ты, мой Милый Отшельникъ! '
Обѣдъ кончился, но Сабина, какъ это обыкновенно бывало съ нею при гостяхъ, забыла попросить встать изъ-за стола. Ея голова была такъ переполнена тѣмъ, что гость кушалъ и что онъ будетъ ѣсть, нѣсколько шумный разговоръ до такой степени путалъ ея мысли, что она бы сидѣла до самаго вечера за столомъ, если бы не выручила ея Розалія, вставшая изъ-за стола.
Въ гостиной, довольно помѣстительной, но съ низкимъ потолкомъ и старосвѣтскою мебелью, Викторъ поймалъ пробѣгавшую возлѣ него Анельку и шутливо сталъ разспрашивать ее объ ученіи и играхъ, незамѣтно присматриваясь къ внѣшнему виду подростающей дѣвочки, унаслѣдовавшей отъ матери личико круглое, бѣлое и румяное.
-- Пойдемъ пройтись, Викторъ,-- предложилъ Зенонъ;-- воображаю, съ какимъ нетерпѣніемъ ты ожидаешь посмотрѣть землю и небо въ Заполянкѣ. Послѣ восемнадцати лѣтъ...
-- Согласенъ, согласенъ!" -- съ охотою согласился гость, Но тотчасъ же обратился къ дамамъ:
-- Конечно, вы не откажете намъ въ вашемъ обществѣ?
Онъ говорилъ во множественномъ числѣ, но смотрѣлъ только на Розалію; Сабина сдѣлала безпокойное движеніе, что-то прошептавъ о недостаткѣ времени и о необходимости остаться дома,-- Розалія же отвѣтила, улыбаясь:
-- Послѣ такой долгой разлуки мы бы не хотѣли своимъ присутствіемъ помѣшать откровенному разговору братьевъ.
-- Ахъ, Боже мой! Что же мы могли бы сказать другъ другу такого, чего бы цѣлый свѣтъ не могъ услышать! Вѣдь мы не влюбленная парочка. Не правда ли, мой милый отшельникъ?
Онъ опять обнялъ Зенона и потрепалъ его обѣими руками по плечамъ. Но Розалія положительно отказалась принять участіе въ прогулкѣ, и братья вышли вдвоемъ въ садъ.
Этотъ садъ былъ любимымъ созданіемъ, утѣшеніемъ и гордостью Зенона.
. Онъ жаждалъ прежде всего показать его брату. Были въ немъ старыя аллеи, полныя для обоихъ воспоминаній дѣтства. Всякому, безъ сомнѣнія, пріятно увидѣть родное мѣсто, содержимое съ такою заботливостью, такъ обогащенное и разукрашенное. Зенонъ молчалъ и оживленными глазами высматривалъ на лицѣ брата признаки перваго волненія и удивленія. Но, отойдя нѣсколько десятковъ шаговъ отъ подъѣзда дома, Викторъ обратился къ нему и вполголоса сказалъ:
-- Эта твоя свояченица, хотя и не первой молодости, но еще очень интересна. Должно быть, она была очень хороша собою, да и теперь еще, ого! сидятъ чертики въ глазахъ! При этомъ она очень мила... Не правда ли?..
Онъ улыбнулся плутовски, смотря брату въ глаза. Для него такое начало разговора было неожиданнымъ, и потому онъ только, проговорилъ:
-- Да, это правда, Розалія была очень хороша и очень мила.
-- Что же ты такъ равнодушно объ этомъ говоришь? Ну, признайся, что, живя съ такой женщиной подъ одной крышей, съ утра до вечера, въ деревнѣ... невѣроятно, чтобы не было... такъ, чего-нибудь... между вами!
-- Что такое? между мною и Розаліей? Вѣдь это сестра моей жены!..
-- Ну, конечно, это такъ,-- продолжалъ съ улыбкой Викторъ,-- на свѣтѣ случаются разныя вещи. Случаются и такія... да и такія ли еще! Я думалъ, ты по прежнему фантазеръ и немного сумасбродъ.
Зенонъ оправился уже отъ удивленія и спокойно заговорилъ:
-- Жизнь превосходный докторъ, который лечитъ отъ разныхъ фантазій и увлеченій. Но и въ то время, о которомъ ты вспоминаешь, хотя я и увлекался, но никогда у меня не было влеченія къ предметамъ физически или нравственно дурнымъ. А то, что ты допускаешь, было бы во всѣхъ отношеніяхъ очень мерзко...
-- Конечно, конечно,-- согласился Викторъ,-- но бываютъ соблазны, передъ которыми иногда даже благороднѣйшій человѣкъ устоять не можетъ...
-- Могу тебя увѣрить, что въ данномъ случаѣ я не испытывалъ никакого соблазна. Розалія не мой любимый женскій типъ.