Аннотация: Современный ирландский роман.
The Heart of Erin: An Irish Story of Today. Текст издания: журнал "Отечественныя Записки", NoNo 1-3, 1883.
СЕРДЦЕ ЭРИНА.
СОВРЕМЕННЫЙ ИРЛАНДСКІЙ РОМАНЪ
МИССЪ ОВЕНСЪ БЛАКБУРНЪ.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
I.
Было четыре часа утра и майское солнце только-что всходило надъ Дунбеллиномъ, заливая его своими золотистыми лучами. Этотъ городъ былъ театромъ многихъ бурныхъ сценъ ирландской исторіи: тутъ не разъ подписывались трактаты, тутъ дважды находили убѣжище изгнанные короли, и много юныхъ жизней, смѣло принявшихъ участіе въ кровавыхъ возстаніяхъ, такъ часто возбуждаемыхъ мужественнымъ сердцемъ Эрина, безславно окончилось въ старинной мрачной крѣпости Маунтгиль, которая, сторожа надъ городомъ, какъ часовой, смотрится въ быстро текущія воды Брамы.
Все выше и выше поднималось солнце. Оно освѣщало древнюю башню св. Гроба Господня, единственный остатокъ нѣкогда знаменитаго монастыря. Въ немъ, по словамъ исторіи, англійскій король Ричардъ II принималъ дань покорности западныхъ королей, которыхъ онъ насильно заставилъ покориться, благодаря многочисленности своего войска и лучшему оружію. Потомъ солнечные лучи скользили по воротамъ, означавшимъ границу стараго города, и превращали рѣку въ потокъ расплавленнаго золота, который съ шумомъ несся подъ сводами великолѣпнаго новаго моста, переброшеннаго черезъ Браму у самаго въѣзда въ городъ.
По одному берегу тянулись мазанки и болѣе притязательныя строенія, а на другой возвышались двѣ или три большія фабрики съ многочисленными, сіявшими на солнцѣ окнами. Далѣе, за предѣлами города, виднѣлось нѣсколько красивыхъ, старомодныхъ частныхъ домовъ, а среди всего этого текла старая историческая рѣка.
Деревья были уже покрыты свѣжей листвой ранняго лѣта, растенія и цвѣты распускались. Заливая своими лучами всю эту картину, солнце вмѣстѣ съ тѣмъ проникало и въ окна маленькаго, чисто выбѣленнаго домика, стоявшаго за высокомъ берегу противъ новаго моста. Это было скромное жилище, безъ всякихъ притязаній, но отличавшееся своей чистотой и опрятностью отъ многихъ сосѣднихъ хижинъ. Домъ былъ низенькій съ соломенной крышей и позади его виднѣлся небольшой садикъ, съ грядами капусты, кортофеля, бобовъ и гороха.
Несмотря на ранній часъ, дверь была отворена и молодой человѣкъ вышелъ изъ нея въ одной рубашкѣ и съ лопатой въ рукахъ. Ему на видъ было двадцать восемь лѣтъ; онъ былъ высокаго роста, отлично сложенъ и его красивое лицо отличалось большими сѣрыми глазами и умнымъ лбомъ. Это лицо было вполнѣ ирландское, дышавшее интеллектуальной силой и въ тоже время нерѣшительностью; послѣднее свойство обнаруживалось въ Стандишѣ Клинтонѣ круглымъ, полнымъ, мягкимъ подбородкомъ и красивыми, эластичными губами. Онъ принялся тотчасъ за работу въ саду и, вскапывая гряду, думалъ о своей судьбѣ.
Онъ былъ ирландскій поселянинъ довольно достаточнаго класса. Его руки, хотя очень красивыя по формѣ, были жесткія, мозолистыя, а густые черные волосы были дурно обстрижены и еще хуже причесаны. Однако, когда, прекративъ на минуту свою работу и опершись одной рукою на лопату, онъ взглянулъ на большую фабрику, стоявшую на противоположномъ берегу рѣки, то его лицо приняло такое выраженіе, которое ясно доказывало, что онъ былъ человѣкъ не дюжинный.
Каждый мало-мальски наблюдательный человѣкъ могъ замѣтить это съ перваго взгляда. Для своего положенія онъ получилъ прекрасное воспитаніе въ Дунбеллинской школѣ Святыхъ Братьевъ. Его мать всегда желала, чтобъ онъ сдѣлался патеромъ, а его собственное желаніе было поступить въ университетъ и приготовиться къ одной изъ такъ называемыхъ благородныхъ профессій. Но мать, единственное близкое ему существо на свѣтѣ, была болѣзненна и некому было за нею ухаживать. Поэтому, Стандишъ Клинтонъ выдержалъ жестокую борьбу между своими стремленіями и долгомъ и, въ концѣ-концовъ, рѣшилъ остаться въ Дунбеллинѣ и работою прокармливать себя и мать. Ему не легко было примириться съ этой судьбою, такъ какъ онъ имѣлъ всѣ инстинкты людей, стоявшихъ гораздо выше своихъ товарищей по полотняной фабрикѣ, на той сторонѣ Брамы, гдѣ онъ съ недавняго времени былъ мастеромъ. Онъ не могъ идти какъ баранъ вмѣстѣ со стадомъ, куда бы оно ни пошло. Онъ чувствовалъ въ себѣ какое-то неопредѣленное, безпокойное влеченіе сдѣлать что-нибудь на свѣтѣ; онъ стремился къ какому-то идеалу, котораго самъ не могъ бы назвать. Самъ не давая себѣ яснаго отчета, онъ былъ вполнѣ недоволенъ своимъ положеніемъ и всѣмъ, что его окружало. Какъ всѣ умные ирландскіе поселяне, онъ былъ близко знакомъ съ современной политической прессой. Естественно онъ читалъ, главнымъ образомъ, національныя газеты и отстаиваемые ими принципы воодушевляли его впечатлительную кельтическую душу. Знаменія времени не ускользали отъ его внимательныхъ взоровъ. "Впередъ" было лозунгомъ всѣхъ европейскихъ націй. Одна Ирландія, думалъ онъ съ горечью, представляла исключеніе и, неподвижно настывшая въ пространствѣ водъ, казалась нарисованнымъ кораблемъ на нарисованномъ морѣ. И, однако, онъ зналъ, что душа Ирландіи не умерла, а, только дремала, ожидая, чтобъ смѣлый вожакъ людей сказалъ ей: "Проснись, встань".
-- Отчего Вальтеръ Гардинджъ имѣетъ болѣе преимуществъ, чѣмъ я, думалъ онъ, смотря на фабрику Гардинджа по ту сторону рѣки:-- онъ никогда не прикасался своими бѣлыми руками къ работѣ. Онъ...
Но тутъ его размышленія были прерваны полу-сердитымъ голосомъ:
-- Эй! Стандишъ! Что съ тобой! ты опять ничего не дѣлаешь и глазѣешь по сторонамъ.
Это говорила женщина лѣтъ сорока пяти. Ея волосы были совершенно сѣдые и представляли странный контрастъ съ черными бровями, изъ подъ которыхъ блестѣли темнокаріе, чисто ирландскіе глаза. Она была женщина высокаго роста, полная и Стандишъ Клинтонъ очень походилъ на нее; только выраженіе лица матери обнаруживало болѣе рѣшительный характеръ. Бѣлый кисейный чепецъ съ густымъ рюшемъ по краямъ почти скрывалъ ея волосы; на ней было короткое, темное шерстяное платье, небольшой платокъ, зашпиленный крестъ на крестъ на груди, и клѣтчатый передникъ.
Стандишъ обернулся и молча кивнулъ головой. Лицо его приняло странное полунетерпѣливое, полуотчаянное выраженіе.
-- Ступай домой, продолжала она, видя, что Стандишъ, не спуская глазъ съ фабрики, воткнулъ лопату глубже въ землю:-- я приготовила тебѣ поѣсть, прежде чѣмъ ты пойдешь на работу. А все-таки жаль, что ты не кончилъ гряды. Ты право сталъ совсѣмъ другимъ человѣкомъ.
-- Не ворчите, матушка, отвѣчалъ онъ добродушно: -- я всегда наживу кусокъ хлѣба, по врядъ ли мнѣ придется работать въ этомъ саду.
-- Не къ чему, произнесъ онъ, садясь за столъ и принимаясь за ѣду:-- говорятъ, что Гардинджъ выселитъ насъ и Мура въ будущемъ мартѣ.
-- Что ты, Стандишъ?
-- Да, я слышалъ объ этомъ на фабрикѣ. Онъ увѣряетъ, что рента здѣсь слишкомъ низка; что вы и сосѣди получили свои жилища слишкомъ дешево послѣ голода, когда нечѣмъ было платить, но что теперь можно платить болѣе и онъ возвысить ренту или выселитъ насъ.
Кэти Клинтонъ отвернулась отъ своего сына и стала подкладывать торфъ въ огонь. Онъ не замѣтилъ, что ея обычное блѣдное лицо еще болѣе поблѣднѣло, а загорѣлыя руки дрожали.
-- Мы едва можемъ платить и теперешнюю ренту, промолвила она:-- но ты, Стандишъ, не слушай всего, что болтаютъ за фабрикѣ. Будемъ лучше надѣяться на Бога и предадимъ себя Его волѣ.
-- Но намъ придется исполнить волю этого человѣка, сказалъ онъ, съ горечью кивая головой въ ту сторону, гдѣ находилась фабрика: -- а потому я не буду болѣе работать въ саду. Зачѣмъ я стану обработывать землю для него? Зачѣмъ дамъ ему возможность содрать большую ренту съ слѣдующаго арендатора?
-- Но вѣдь ты не увѣренъ, что хозяинъ это сдѣлаетъ, произнесла какъ бы съ усиліемъ Кэти Клинтонъ.
-- Всѣ объ этомъ говорятъ. Но я добьюсь правды. Вотъ ужь и звонятъ.
Мать вышла на порогъ наружной двери и слѣдила за нимъ, пока онъ не исчезъ изъ ея глазъ за поворотомъ дороги. Тогда, скрестивъ руки на груди, она дошла до края хиживы, откуда виднѣлась вся фабрика на противоположномъ берегу и долго пристально смотрѣла на нее, а затѣмъ вернулась домой. Вскорѣ, она занялась приготовленіемъ для сына второго завтрака, состоявшаго изъ хлѣба съ масломъ и фляжки съ чаемъ, который она носила ему ежедневно на фабрику. Она и сама выпила чашку чая, но онъ, повидимому, жегъ ей горло. Очевидно, въ ней была затронута какая-то слабая струна, потому что, несмотря на всѣ ея попытки заглушить слезы, онѣ медленно покатились по ея щекамъ. Поспѣшно отеревъ глаза платкомъ, она встала, надѣла плащъ и пошла на фабрику съ завтракомъ для сына.
II.
Кэти Клинтонъ должна была носить сыну завтракъ и обѣдъ по той простой причинѣ, что на то и другое давалось только по три четверти часа и Стандишъ не имѣлъ бы времени вернуться домой, потому что новый мостъ черезъ Браму былъ желѣзнодорожный и надо было переходитъ черезъ другой мостъ, находившійся довольно далеко въ центрѣ города. Когда Кэти Клинтонъ достигла фабрики, то тамъ оставалось мало рабочихъ, такъ какъ большинство ихъ жило по сосѣдству и предпочитало ѣсть дома. Поэтому дворъ былъ почти пустой и она, подожцавъ Стандиша, усѣлась съ нимъ подъ навѣсомъ, гдѣ лежали тюки съ льномъ.
Молодой человѣкъ молча съѣлъ свой завтракъ и затѣмъ мрачно промолвилъ:
-- Я слышалъ кое-что новенькое.
-- Что такое? спросила мать, полузастѣнчиво смотра на своего сына.
-- Фабрика такъ хорошо работаетъ, отвѣчалъ Стандишъ, стряхивая крошки съ своей куртки:-- что хотятъ поставить новыя машины и распустить половину рабочихъ.
-- Паровыя машины великое дѣло, замѣтила Кэти Клинтонъ послѣ минутнаго молчанія:-- вѣдь пароходы теперь летаютъ въ Америку, какъ птицы.
-- Проклятыя машины, рѣзко произнесъ человѣкъ, завтракавшій неподалеку отъ Стандиша:-- благодаря имъ, половина народа останется безъ работы.
-- Правда, подтвердила Кэти Клинтонъ, закрывая пустую фляжку, въ которой она принесла чай своему сыну.
-- Да, продолжалъ рабочій, вставая и подходя къ ней:-- и никто не можетъ ихъ такъ проклинать, какъ вы, Кэти. Я хорошо помню, что когда въ первый разъ поставили здѣсь паровикъ и распустили рабочихъ, вы первая отправились въ Глазго искать работы.
Стандишъ поспѣшно взглянулъ прежде на говорившаго, а потомъ на мать.
-- Въ Глазго! промолвилъ онъ съ удивленіемъ:-- но мать никогда не бывала въ Глазго.
-- Какъ, развѣ это было не въ Глазго? сказалъ рабочій:-- я право не знаю, но кажется вы пріѣхали изъ Глазго съ ребенкомъ, т. е. съ вами, Стандишъ.
Кэти Клинтонъ въ это время убирала вещи, но ея руки такъ дрожали, что она едва могла завязать небольшой узелокъ.
-- Вы никогда мнѣ не говорили, что были въ Глазго, сказалъ Стандишъ, обращаясь къ матери.
-- О, не обо всемъ пріятно говорить, отвѣчала она, избѣгая прямого отвѣта:-- не правда ли, Патеръ?
-- Вамъ лучше знать, Кэти, промолвилъ рабочій, отходя отъ нихъ:-- но странно, что вы никогда не сказали объ этомъ сыну.
-- Вы были когда-нибудь въ Глазго, матушка? спросилъ съ любопытствомъ Стандишъ, вынимая изъ кармана трубку и наполняя ее табакомъ.
-- Да, отвѣчала лаконически Кэти Клинтонъ.
-- Отчего я никогда не слыхалъ объ этомъ?
-- Много было у меня въ жизни горя, но я не хотѣла, чтобъ ты объ этомъ зналъ. Но вѣдь я не дурная мать, Стандишъ?
Произнеся послѣдніе слова, она взглянула съ нѣжной мольбой на красиваго, здоровеннаго юношу.
-- Не говорите вздора, отвѣчалъ онъ немного рѣзко:-- вы лучшая мать на свѣтѣ.
-- Я сдѣлала все, что могла, Стандишъ...
Но въ эту минуту ее прервалъ громкій, повелительный голосъ:
-- Кто тамъ куритъ у тюковъ льна?
Стандишь нахмурилъ брови, погасилъ трубку и сунулъ ее въ карманъ.
-- А, это вы, Клинтонъ, продолжалъ, выходя изъ конторы молодой человѣкъ, моложе Стандиша года на три или на четыре, довольно красивый, но изнѣженный, съ голубыми глазами, рыжими усами и въ безукоризненно модномъ костюмѣ, придававшемъ ему видъ скорѣе лондонскаго франта, чѣмъ младшаго компаньона фирмы "Гардинджъ и Сынъ":-- вы могли бы, по крайней мѣрѣ, мнѣ отвѣтить. Вы не думали, что я приду такъ рано и потому позволяли себѣ вольности.
-- Я вовсе объ васъ не думалъ, мистеръ Вальтеръ, отвѣчалъ Стандишъ, покраснѣвъ, пока мать его поспѣшно удалялась со двора.
-- Неужели? произнесъ съ презрительной улыбкой Вальтеръ Гардинджъ:-- такъ я васъ заставлю думать о себѣ; я велю васъ оштрафовать, какъ всякаго другого рабочаго, за ослушаніе и куреніе табаку подлѣ тюковъ льна.
-- Какъ вамъ угодно, мистеръ Вальтеръ, отвѣтилъ Стандишъ подноса руку къ фуражкѣ, но далеко не почтительно.
Это взбѣсило хозяйскаго сына и онъ продолжалъ съ сердцемъ:
-- Не думайте, что если отецъ изъ милости сдѣлалъ васъ нѣсколько недѣль тому назадъ мастеромъ, то вы можете позволять себѣ вольности.
Бумъ! Бумъ! Бумъ! Раздался колоколъ и рабочіе стали быстро возвращаться. Вальтеръ Гардинджъ ушелъ въ контору, а Стандишъ Клинтонъ, съ злобой въ сердцѣ, пошелъ на работу въ другой флигель фабрики.
Не успѣла его мать выйти изъ воротъ, какъ встрѣтила рабочаго, который говорилъ съ нею. на дворѣ. Питеръ Каркорань былъ невзрачный, сухощавый, подслѣповатый человѣкъ пятидесяти лѣтъ. Онъ смѣло подошелъ къ ней, хотя она, очевидно, старалась избѣгнуть встрѣчи съ нимъ.
-- Э, Кэти, сказалъ онъ фамильярнымъ тономъ: -- такъ вы не сказали сыну, что бывали въ Глазго?
-- Молчите, Питеръ, отвѣчала она поспѣшно:-- я уже сказала, что есть вещи, о которыхъ непріятно говорить.
-- Да, чѣмъ меньше объ этомъ говорить, тѣмъ лучше, замѣтилъ онъ дерзко: ну, прощайте. Ужь звонятъ. Но я зайду къ вамъ когда-нибудь вечеркомъ и, не бойтесь, я не скажу ни слова мальчишкѣ.
Кэти Клинтонъ вернулась домой. Въ головѣ ея тѣснились безпокойныя мысли. Что отвѣтитъ она Стандишу, если онъ вздумаетъ спрашивать ее о томъ, что, она надѣялась, навѣки забыто? Приготовляя скромный обѣдъ, она думала о случившемся. Она не терпѣла Питера Каркорана и не довѣряла ему. Онъ любилъ ее въ молодости и отличался самыми дурными чертами кельтической любви и ненависти. Инстинктивно она боялась его и сердце ея трепетало при мысли, что Стандишъ могъ, при первомъ удобномъ случаѣ, распросить Питера о такомъ эпизодѣ въ ея жизни, который она старательно скрывала отъ сына.
Между тѣмъ, Стандишъ, забывъ о разговорѣ матери съ Питеромъ Каркораномъ, принялся за свою обычную работу. Гораздо большее впечатлѣніе произвели на него оскорбительныя слова Вальтера Гардинджа. Между молодыми людьми существовалъ какой-то инстинктивный антагонизмъ, оба это чувствовали, хотя одинъ изъ нихъ не зналъ причины своей непріязни. Стандишъ угрюмо работалъ, какъ вдругъ случайно взглянулъ на Питера Каркорана, работавшаго рядомъ съ нимъ, и вспомнилъ объ его словахъ. Странно, подумалъ онъ, что мать никогда не говорила ему, что бывала въ Глазго, и что онъ тамъ родился. Онъ рѣшился разспросить ее обо всемъ въ этотъ же вечеръ или еще ранѣе, когда она принесетъ ему обѣдъ. Его размышленія были внезапно прерваны какимъ-то движеніемъ среди рабочихъ, во главѣ которыхъ онъ былъ поставленъ. Поднявъ голову, онъ увидалъ Вальтера Гардинджа, который вошелъ въ мастерскую съ отцомъ и какой-то молодой дѣвушкой.
III. Первое мѣсто дамамъ.
Молодая дѣвушка, сопровождавшая Вальтера Гардинджа и его отца, была лѣтъ восемнадцати, съ шелковистыми каштановыми волосами, которые спереди ниспадали на низкій, бѣлый лобъ, а позади были свернуты косою подъ черной соломенной шляпой. На ней было сѣрое платье, изъ какой-то мягкой матеріи и черный кружевной шарфъ на шеѣ. Проходя мимо Стандиша Клинтона, она попала платьемъ въ машину, на которой онъ работалъ и онъ инстинктивно протянулъ руку, чтобы спасти платье. Она также поправила платье рукой. Ихъ руки встрѣтились и они оба вздрогнули.
Молодая дѣвушка слегка поклонилась и прошла далѣе въ сопровожденіи Вальтера Гардинджа и его отца. Послѣдній былъ высокаго роста, аристократичный на взглядъ мужчина, лѣтъ пятидесяти пяти, съ длинной русой бородой, жесткимъ, саркастическимъ ртомъ и свѣтло голубыми глазами. Выраженіе лица его было злое, жестокое и его столько же боялись, сколько ненавидѣли -- боялись потому, что онъ былъ силой въ околодкѣ и ненавидѣли, потому что были обязаны поддѣлываться подъ его капризы. Изъ поколѣнія въ поколѣніе Гардинджи пользовались въ Дунбеллинѣ феодальной властью. Они поженились на представительницахъ лучшихъ мѣстныхъ семействъ и считали себя маленькими царьками. Генри Гардинджъ наслѣдовалъ совершенно разстроенному состоянію, благодаря расточительной жизни дѣда въ веселые и нечестивые, но остроумные дни регентства; ему оставалось одно средство выйти изъ семейныхъ затрудненій и уплатить свои собственные долги въ университетѣ -- жениться на богатой, что онъ и сдѣлалъ, взявъ себѣ въ жены дочь сосѣдняго полотнянаго фабриканта, давшаго за дочерью десять тысячъ фунтовъ стерлинговъ ежегоднаго дохода. Эмили Бэкеръ, хорошенькая, но глупенькая молодая дѣвушка, умерла черезъ шесть лѣтъ послѣ своей свадьбы, отъ разбитаго горемъ сердца, оставивъ одного сына, Вальтера, которому его дѣдъ оставилъ послѣ своей смерти полотняную фабрику. Такимъ образомъ, Гардинджи сдѣлались мильонерами. Отличаясь комерческими талантами, Генри Гардинджъ, увеличилъ дѣла фирмы и сдѣлалъ ее однимъ изъ самыхъ цвѣтущихъ и доходныхъ промышленныхъ предпріятій Ирландіи.
Онъ медленно прошелъ по фабрикѣ, объясняя молодой дѣвушкѣ всѣ подробности машинъ. Стандишъ Клинтонъ замѣтилъ, что ея прелестное лицо отличалось серьёзной внимательностью. Наконецъ, они остановились передъ новой машиной, на которой еще не работали. Вальтеръ Гардинджъ хотѣлъ пустить ее въ ходъ, но не съумѣлъ, и отецъ крикнулъ повелительнымъ тономъ:
-- Эй, Клинтонъ! Гдѣ Клинтонъ?
-- Здѣсь, сэръ, отвѣчалъ Стандишъ, подходя и снимая фуражку.
-- Пустите машину въ ходъ, приказалъ онъ:-- я хочу объяснить ее этой молодой дамѣ.
Стандишъ повиновался. Быстро и ловко привелъ онъ въ движеніе сложную систему штифтовъ, колесъ, блоковъ, винтовъ и пр., такъ что черезъ нѣсколько минутъ машина стала дѣйствовать какъ живое существо подъ его умѣлой рукой.
-- Потому, миссъ, что она не можетъ производить полотно такого высокаго качества, какое мы привыкли выпускать съ этой фабрики.
-- Ну, мы увидимъ, отвѣтилъ коротко Генри Гардинджъ и обратилъ вниманіе молодой дѣвушки на что-то другое въ мастерской.
Стандишъ хотѣлъ вернуться къ своей работѣ, когда Вальтеръ Гардинджъ промолвилъ:
-- Какое право имѣете вы высказывать свое мнѣніе, когда васъ не спрашиваютъ?
-- Я имѣю право имѣть свое мнѣніе, какъ всякій другой человѣкъ, мистеръ Вальтеръ, отвѣчалъ поспѣшно Стандишъ.
Вальтеръ Гардинджъ посмотрѣлъ на него съ удивленіемъ. Онъ просто пришелъ въ тупикъ отъ того, что одинъ изъ его рабочихъ смѣлъ съ нимъ такъ говорить. Поблѣднѣвъ отъ злобы, онъ воскликнулъ:
-- Вы забываетесь, Клинтонъ, думая, что имѣете какія-то права на наше особое вниманіе. Вы жестоко ошибаетесь, съ вами будутъ обращаться, какъ съ другими рабочими.
Слова эти слышали нетолько Генри Гардинджъ и сопровождавшая его молодая дѣвушка, но и два работника, находившіеся неподалеку.
-- Что вы хотите сказать, г. Вальтеръ? отвѣчалъ Стандишъ, выведенный изъ терпѣнья.-- Развѣ я когда-нибудь просилъ, чтобы мнѣ оказывали предпочтеніе? Я былъ очень удивленъ, прибавилъ онъ, обращаясь къ товарищамъ:-- когда мнѣ предложили мѣсто мастера, потому что я знаю, что сѣлъ на голову людямъ, бывшимъ дольше меня на фабрикѣ.
Они ничего не отвѣчали, что еще болѣе взбѣсило Стандиша.
-- Этого молодца надо держать строго, промолвилъ Вальтеръ Гардинджъ, подходя къ молодой дѣвушкѣ и бросая странный взглядъ на Стандиша.
-- Какія права могу я имѣть на Гардинджей? промолвилъ юноша съ недоумѣніемъ.
-- Спросите у вашей матери, произнесъ подлѣ него громкій голосъ.
Обернувшись, Стандишъ увидалъ Питера Каркорана, который быстро прошелъ въ другую часть фабрики.
Въ эту минуту раздался обѣденный звонокъ и Стандишъ съ нѣкоторыми другими рабочими пошелъ во дворъ къ навѣсу, гдѣ онъ завтракалъ. На лицѣ его было странное выраженіе, словно онъ вдругъ началъ сознавать страшную тайну. Не успѣлъ онъ сдѣлать нѣсколькихъ шаговъ, какъ его остановила молодая дѣвушка.
-- Здравствуйте, Мэри, сказалъ онъ разсѣянно: -- мать съ вами?
-- Нѣтъ, Стандишъ. Я принесла обѣдъ Джону, а ваша мать просила захватить и вашъ. Идите, садитесь рядомъ съ Джономъ.
Пока молодые рабочіе ѣли, Мэри все болтала.
Это была хорошенькая ирландская поселянка, двадцати одного года, съ фіолетово-сѣрыми глазами, густыми, развѣвавшимися по вѣтру черными волосами, блестящими зубами и прекраснымъ цвѣтомъ лица, благодаря жизни на чистомъ воздухѣ, постоянному движенію и крѣпкому здоровью.
-- Вы пойдете сегодня танцовать къ Кристи Муртагъ, Стендишъ? спросила она между прочимъ.
-- Не знаю, Мэри.
-- Э, приходите, Стандишъ! продолжала молодая дѣвушка кокетливо и легкій румянецъ покрылъ ея щеки.
Стандишъ посмотрѣлъ на нее и подумалъ, что она очень хорошенькая. Онъ очень хорошо зналъ, что его называли ея "милымъ дружкомъ". Конечно, онъ не прочь былъ ухаживать за нею, но между ними не было ничего серьёзнаго.
-- Я приду, если могу, отвѣчалъ онъ:-- скажите матери, что я вернусь, какъ только кончу работу.
-- Хорошо, отвѣчала Мэри:-- а это кто, Стандишъ? прибавила она въ полголоса.
Но прежде чѣмъ онъ успѣлъ отвѣтить, мимо нихъ прошли Вальтеръ Гардинджъ и молодая дѣвушка, которой онъ съ отцомъ показывали фабрику. Мэри присѣла, Джонъ Шильдсъ всталъ и снялъ фуражку, а Стандишъ Клинтонъ отвернулся и не обратилъ на нихъ никакого вниманія.
IV.
Вальтеръ Гардинджъ замѣтилъ дерзость Стандиша и пристально посмотрѣлъ на него. Тотъ всталъ и спокойно пошелъ въ фабрику. Колоколъ еще не звонилъ къ работѣ и онъ направился къ новой машинѣ. Около нея стояло нѣсколько рабочихъ и работницъ.
-- Мы скоро всѣ пойдемъ по міру, если здѣсь заведется много такихъ машинъ, замѣтилъ одинъ рабочій, мрачно насупивъ брови.
-- Правда, отвѣчалъ другой: -- какъ называется эта штука, Стандишъ?
-- Хорошенько не знаю, Пэтъ Конноръ, отвѣчалъ Сгандишъ:-- но я вамъ объясню, для чего она придумана.
-- Да, да, произнесли всѣ, вопросительно глядя на Стандиша, который считался въ фабрикѣ самымъ знающимъ и краснорѣчивымъ малымъ.
-- Она придумана для того, чтобы лишить рабочихъ куска хлѣба, продолжалъ онъ, сверкая глазами.-- Это экономическая машина, т. е. хозяева заставляютъ на ней работать женщинъ и дѣтей, а деньги, которыя прежде платились большему числу рабочихъ, остаются въ карманѣ хозяевъ.
-- Правда, Стандишъ!
-- Это такъ!
-- Онъ говоритъ, какъ книга!
Эти и подобныя имъ восклицанія послышались въ толпѣ рабочихъ, которые мало по-малу окружили его.
-- Поэтому, продолжалъ Стандишъ все съ большимъ и большимъ жаромъ:-- всякая экономическая машина лишаетъ работы извѣстное число рукъ. Онѣ переполняютъ рабочій рынокъ и рабочая плата понижается, такъ какъ остается одно изъ двухъ: или умереть съ голода или взять то, что предлагаютъ хозяева. Собственникъ машины набиваетъ себѣ карманы, живетъ роскошно, водитъ въ шелкахъ и бархатахъ жену и дочерей, а мы, работой которыхъ онъ пользуется почти задаромъ, живемъ въ грязной мазанкѣ, а наши жены и дочери ходятъ въ лохмотьяхъ. Вотъ для чего придумана экономическая машина.
И съ этими словами онъ ударилъ рукой по безобидному предмету его гнѣва. Но вокругъ него раздались не рукоплесканія, какъ обыкновенно, когда онъ говорилъ, по послышался какой-то ропотъ. Всѣ какъ-то ежились; всѣмъ очевидно было неловко.
-- Клинтонъ, оставьте тотчасъ фабрику и не смѣйте совать сюда носа! произнесъ грозный голосъ.
Стандишъ поднялъ голову. На маленькомъ мосточкѣ, соединявшемъ двѣ половины новой машины, стояли Генри Гардинджъ и его сынъ.
-- Я не позволю никому проповѣдывать здѣсь такія теоріи, продолжалъ разгнѣванный хозяинъ:-- слышите, Клинтонъ, уходите съ фабрики сію минуту.
-- Я сейчасъ уйду, мистеръ Гардинджъ, отвѣтилъ Стандишъ. снимая свой полотняный передникъ и пристально смотря на отца и сына: -- но мои теоріи останутся здѣсь, я постараюсь вкоренить ихъ въ сердца этихъ людей.
Въ тайнѣ, всѣ рабочіе согласились съ Стандишемъ, но страхъ удаленія съ работы мѣшалъ имъ сказать что-нибудь. Стандишъ Клинтонъ вышелъ изъ фабрики на берегъ Брамы.
Никогда окрестная страна не казалась столь прелестной, какъ въ эту минуту. Рѣка сверкала подъ лучами послѣ-полуденнаго солнца и Стандишъ, вмѣсто того, чтобы вернуться докой, пошелъ по берегу въ противоположную сторону. Онъ прошелъ мимо громаднаго стараго краснаго дома Гардинджа и, стиснувъ зубы, ускорилъ шаги. Наконецъ, онъ легъ на берегу, подложивъ себѣ подъ голову фуражку. Вдали, за противоположномъ берегу, виднѣлся маленькій домикъ его матери.
Порвавъ всѣ узы, приковывавшія его къ Гардинджу, онъ чувствовалъ себя гораздо свободнѣе и надосугѣ сталъ обдумывать все, что случилось, и все, что онъ слышалъ въ этотъ памятный день. Онъ вспомнилъ уклончивый отвѣтъ матери, странный намекъ Вальтера Гардинджа и непонятный совѣтъ Питера Каркорана. Что это все значило? Очевидно, въ жизни его матери было нѣчто, что она доселѣ скрывала отъ него. Но теперь нечего было думать объ этомъ. Онъ потерялъ мѣсто и долженъ былъ найти какое-нибудь средство заработать кусокъ хлѣба ей я себѣ. Его мать получала изъ конторы стряпчаго Матью Байда три шиллинга съ половиною въ недѣлю, которые ей высылалъ какой-то родственникъ изъ Австраліи. Вотъ все, что у нихъ было вѣрнаго, и Стандишъ ломалъ себѣ голову, какъ ему добыть себѣ работы.
У его ногъ бѣжала рѣка, усыпляя его своимъ равномѣрнымъ плескомъ. Онъ закрылъ глаза и забылся. Мечты, все болѣе и болѣе овладѣвавшія имъ въ послѣднее время, теперь стали носиться передъ нимъ яснѣе, чѣмъ когда-либо. Онъ зналъ, что дерзко было ему, простому поселянину, мечтать о томъ, чтобы помочь такъ или иначе возрожденію Ирландіи, ея убитой торговлѣ. Долго и часто думалъ онъ объ этомъ предметѣ и душа его жаждала возможности открыто высказать эти мысли. Размышляя теперь объ этомъ, онъ вдругъ вспомнилъ слова, которыя когда-то прочелъ съ восторгомъ и заучилъ наизусть:
"О that I stood upon some lofty tower,
Before the gathered people, face to face,
That like God's thunder, might my words of power,
Boll dawn the cry of Freedom to its base.
O, that my voice, а storm above all storms,
Could cleave earth air, and ocean, rend the sky,
With the, fierce earthquake thout: To arms! to arms!
For Truth, Fame, Freedom, Vengeanee, Liberty" 1.
1 О, еслибъ я стоялъ на высокой башнѣ передъ собравшимся народомъ и мое слово, раздаваясь какъ громъ небесный распространило всюду кличъ свободы! О, еслибъ мой голосъ громче бури разсѣкъ бы воздухъ, землю, воду, великимъ крикомъ. "Возстаньте за истину, славу, волю, месть, свободу".
Слова эти какъ бы вдохновили его. Онъ вскочилъ и отбросилъ рукою назадъ свои длинные волосы. Да, онъ желалъ бы держать народъ подъ обаяніемъ своего слова, научить его, что Ирландія имѣетъ такія же права, какъ и нація, держащая ее подъ своимъ игомъ и превратившая чудную страну Эрина въ пастбище для быковъ, поставляемыхъ въ Англію, и въ рынокъ для залежалыхъ, ненужныхъ ей товаровъ.
Черезъ нѣсколько минутъ онъ уже шелъ домой. Столь раннее появленіе сына очень удивило Кэти Клинтонъ, сидѣвшую за вязаніемъ въ своемъ чистенькомъ, скромномъ жилищѣ. Съ перваго взгляда на его лицо она увидѣла, что случилось нѣчто необыкновенное и сердце ея болѣзненно сжалось. Весь день она думала о разговорѣ съ Питеромъ Каркораномъ, во время завтрака Стандиша и теперь, увидавъ сына, побоялась, не пришелъ ли онъ нарочно такъ рано домой, съ цѣлью распросить ее о пребываніи ея въ Глазго.
-- Что это, Стандишъ, воскликнула она, вставая:-- отчего ты такъ рано вернулся?
-- Меня выгнали съ фабрики, лаконически отвѣчалъ онъ, бросивъ фуражку на столъ, и опустился въ кресло.
-- Стандишъ! Это не можетъ быть!
V.
-- Я не стану вамъ врать.
-- Тебя выгнали? произнесла Кэти Клинтонъ, не довѣряя своимъ ушамъ.
-- Да.
-- За что?
-- За то, что я сказалъ рабочимъ, что новыя экономическія машины придуманы только для того, чтобы пустить по міру рабочихъ.
-- О, Стандишъ! воскликнула мать его съ отчаяніемъ:-- отчего ты не можешь держать языкъ за зубами? Тебѣ вовсе не слѣдовало это говорить. Я всегда тебѣ повторяю, что ты попадешься въ бѣду. Такъ тебя выгнали? Ну, разскажи мнѣ все подробно.
Стандишь разсказалъ ей все, что случилось, по порядку и она выслушала его со вниманіемъ.
-- Что хотѣлъ сказать Вальтеръ Гардинджъ, говоря, чтобы я не думалъ, что имѣю на нихъ право? спросилъ Стандишъ, окончивъ свой завтракъ.
-- Почемъ я знаю, отвѣчала мать, не дрогнувъ и очень спокойно.
-- Питеръ Каркоранъ сказалъ мнѣ, чтобы я спросилъ объ этомъ у васъ.
-- Питеръ Каркоранъ старый дуракъ! Какъ могу я знать, что значатъ слова мистера Вальтера. Но вотъ и Мэри Шильдсъ, прибавила она, очень обрадовавшись появленію посторонняго.
-- Какъ, Стандишъ, вы уже вернулись! воскликнула молодая дѣвушка, входя въ кухню: -- я только хотѣла передать вашей матери то, что вы поручили.
-- Я самъ не думалъ, разставаясь съ вами, Мэри, что меня прогонятъ съ фабрики.
-- Что?
-- Да, я поговорилъ крупно съ обоими хозяевами, и они меня прогнали, произнесъ онъ съ ядовитой горечью.
-- Они раскаются въ этомъ, отвѣчала Мэри:-- потому что вы лучшій работникъ на всей фабрикѣ.
-- Впрочемъ, это пустяки. Я найду другую работу. Я даже не знаю, остался ли бы я долго самъ на ихъ фабрикѣ; мнѣ уже давно сталъ невыносимъ молодой хозяинъ.
-- А онъ съ красивой дѣвушкой приходилъ сегодня на фабрику, замѣтила Мэри:-- кто она такая? Мнѣ кажется, я ее прежде гдѣ-то видѣла.
-- Я не знаю, кто она, произнесъ Стандишъ и инстинктивно ощупалъ одной рукой то мѣсто другой руки, до котораго она прикоснулась своей перчаткой.
-- Вы придете танцовать? спросила Мэри въ дверяхъ.
-- Не знаю. Я не очень расположенъ сегодня танцовать.
-- Это будетъ тебѣ полезно, сказала мать:-- пойди съ Мэри.
-- Хорошо, я пойду, произнесъ онъ, смотря прямо въ лицо Мэри, которое тотчасъ просіяло.
Послѣ ухода молодой дѣвушки, наступило молчаніе, но черезъ двѣ или три минуты, Стандишъ спросилъ именно о томъ, чего такъ опасалась его мать:
-- Вы мнѣ никогда не говорили, что бывали въ Глазго. Вы были тамъ? И если были, то зачѣмъ мнѣ не говорили объ этомъ?
Кэти Клинтонъ вздрогнула. Она положила свое вязанье на столъ, медленно встала, прошла черезъ кухню въ свою комнату и стала тамъ ходить взадъ и впередъ въ ужасномъ волненіи.
-- Боже милостивый! бормотала она: -- что я скажу своему мальчику. Я его такъ люблю, какъ никогда не любила его отца. Если я ему скажу всю правду, онъ возненавидитъ меня и прогонитъ.
И она въ отчаяніи ломала себѣ руки.
Мысленно она перенеслась теперь въ Глазго, къ тому эпизоду своей жизни, который она охотно забыла бы. Зачѣмъ этотъ дуракъ Каркоранъ вмѣшался не въ свое дѣло; безъ него она унесла бы въ могилу свою тайну. Врочемъ, она знала, что Каркоранъ сдѣлалъ это изъ ревности и мести.
-- Ничего, отвѣчала она, подходя къ комоду и открывай ящикъ:-- что же можетъ быть со мною?
-- Не знаю, произнесъ молодой человѣкъ и поспѣшно вернулся въ кухню.
Потомъ онъ вышелъ изъ дома и сталъ ходить по берегу передъ домомъ. Вдали пробили часы на фабрикѣ.
Услыхавъ этотъ бой, Кэти Клинтонъ вздрогнула. Она каждую недѣлю ходила за тремя съ половиною шиллингами, которые ей выплачивалъ стряпчій Матью Байдъ. Не отправиться ли ей туда и тѣмъ отложитъ хоть на нѣсколько часовъ вопросы сына?
Она набросила плащъ и вышла въ кухню.
-- Куда вы идете? спросилъ Стандишъ, стоявшій у дверей дома, куря трубку.
-- Въ городъ.
Что-то удержало ее отъ болѣе опредѣленнаго отвѣта.
-- Въ какое мѣсто?
-- Недалеко. Я вернусь къ нашему ужину.
-- Я думаю не о своемъ ужинѣ, а о томъ, что я пойду съ вами, отвѣчалъ онъ, выбрасывая золу изъ трубки.
-- Я не люблю оставлять домъ пустой, сказала она, вовсе не желая итти съ сыномъ.
-- Пустяки, воскликнулъ онъ:-- вы постоянно оставляете домъ пустой, нося мнѣ завтракъ и обѣдъ на фабрику.
Конечно, противъ этого нельзя было спорить и Стандишъ, надѣвъ фуражку, заперъ наружную дверь, спряталъ ключъ въ карманъ и пошелъ рядомъ съ матерью по берегу Брамы.
Разговоръ, естественно, коснулся снова его удаленія съ фабрики, но Кэти Клинтонъ старалась говорить какъ можно менѣе. Но ничто не помогло, и въ виду уже города Стандишъ произнесъ:
-- Вы мнѣ однако не отвѣтили. Вы были въ Глазго?
Бываютъ минуты въ жизни человѣка, отъ которыхъ зависитъ вся его жизнь и тогда всякая мелочная подробность окружающей обстановки запечатлѣвается навѣки въ его памяти. Такая минута настала для Кэти Клинтонъ. Она видѣла протекавшую у ея ногъ серебристую рѣку, видѣла лошадей и телеги медленно двигавшіяся по дорогѣ, видѣла зеленыя деревья и вдали высокую фабричную трубу. Она слышала, что говорили между собою дѣти, игравшія у дороги. Все это она видѣла и слышала, очень хорошо сознавая, что никогда не забудетъ.
-- Право странно, мать, отчего вы не хотите мнѣ отвѣтить? спросилъ онъ довольно рѣзко.
-- Кто тебѣ сказалъ, что я не хочу?
-- Такъ отвѣтьте мнѣ. Были ли въ Глазго? Вѣдь дико, что Каркоранъ знаетъ объ этомъ, а я нѣтъ.
-- Вѣдь я тебѣ уже сказала, что о многомъ тебѣ не говорила, чтобъ тебя не тревожить?
-- Вы были въ Глазго? повторилъ настойчиво Стандишъ.
-- Ну, да, была. Я этого не отрицаю. Но это было въ самое грустное для меня время, передъ твоимъ рожденіемъ. Я не хотѣла тебѣ объ этомъ говорить потому, что не къ чему растравлять старыя раны.
-- Я увѣренъ, что мой отецъ не былъ хорошимъ мужемъ, мать, промолвилъ Стандишъ смотря въ пространство.
-- Нечего объ этомъ говорить.
-- Еслибъ онъ былъ хорошимъ мужемъ, то вы говорили бы о немъ мнѣ, а не избѣгали бы даже упоминать объ немъ.
-- Не къ чему растравлять старыя раны, повторила Кэти Клинтонъ.
VI.
-- Должно быть, дѣло не ладное, иначе бы вы не стали скрывать отъ меня вашего пребыванія въ Глазго, промолвилъ Стандишъ.
-- Ничего нѣтъ не ладнаго, отвѣчала спокойно мать:-- я тебѣ все разскажу когда-нибудь, но не теперь. Но что это меня, кольнуло въ сердце, прибавила она, останавливаясь:-- въ послѣднее время у меня часто побаливаетъ сердце.
Стандишъ обернулся. Мать его страшно поблѣднѣла. Онъ взялъ ее за руку и нѣжно сказалъ:
-- Можетъ быть, это отъ жары. Сегодня очень теплый день, для мая мѣсяца.
-- Погода прекрасная. Но я часто страдаю сердцемъ, сказала она и они снова пошли, но гораздо медленнѣе.
-- Вамъ надо бы посовѣтоваться съ докторомъ.
-- Охъ, нѣтъ. Я просто старѣюсь.
-- Вамъ еще долго жить и надо поберечься.
-- Ну, Богъ знаетъ, промолвила она дрожащимъ голосомъ и снова остановилась.
-- Послушайте, воскликнулъ Стандишъ:-- Я вамъ не позволю идти дальше. Я одинъ отправлюсь къ Бойду и достану деньги, а вы вернитесь домой.
Кэти Клинтонъ была очень рада пойти домой, но ей не нравилась мысль, что сынъ въ его теперешнемъ настроеніи увидитъ стряпчаго. Онъ могъ спросить кое-что объ ней. Конечно, она не боялась, чтобъ онъ многаго добился отъ хитраго стряпчаго, который никогда не говорилъ ничего лишняго, хотя вѣчно принималъ на себя тонъ самаго откровеннаго и чистосердечнаго человѣка.
-- Пожалуйста, пойдите домой, матушка, настаивалъ Стандишъ: -- вы не хороши на взглядъ. И не убивайтесь о томъ, что я отошелъ съ фабрики Гардинджа. Я всегда найду себѣ работу. Я думаю, что просто поступлю хоть за меньшую плату на фабрику Мартина.
-- Зачѣмъ?
-- Затѣмъ, что я одинъ изъ лучшихъ работниковъ здѣсь. Я хорошо знаю свое дѣло и Мартинъ возьметъ меня съ удовольствіемъ, а я ему покажу новый способъ отдѣлки полотна. Пожалуй, тогда Мартинъ убьетъ Гардинджа.
-- Хорошо! Хорошо! Но, глупый мальчикъ, къ чему это тебѣ послужитъ?
-- По крайней мѣрѣ, я отомстилъ бы Гардинджу и его сыну. Но вы идете домой?
-- Я думаю, что пойду.
-- Вотъ хорошо. А я отправлюсь къ Бойду.
Кэти Клинтонъ взглянула изъ-подлобья на сына. Ей показалось, что его слова имѣли какой-то скрытый смыслъ. Она хотѣла что то сказать, но сдержала свой порывъ и спокойно отвѣтила:
-- Иди, Стандишъ, Богъ съ тобой, и пожалуйста не попади въ новую бѣду.
-- Хорошо: не бойтесь, сказалъ Стандишъ и пошелъ далѣе очень поспѣшно.
Напротивъ, мать его вернулась домой очень тихо. Здоровенная на взглядъ женщина вдругъ ослабѣла; походка ея стала невѣрной и она часто останавливалась чтобъ перевести дыханіе. Ея сердце такъ билось, что она должна была присѣсть на землю прежде, чѣмъ взобраться на гору къ своему дому. Достигнувъ, наконецъ, съ большимъ трудомъ своей хижины, она сняла плащъ и опустилась въ изнеможеніи на старый стулъ.
Между тѣмъ, Стандишъ продолжалъ свой путь къ Дунбеллину. По дорогѣ онъ встрѣтилъ много фабричныхъ товарищей, такъ какъ теперь было именно время возвращаться съ работы. Нѣкоторые изъ нихъ хотѣли его остановить и поболтать, потому что его удаленіе съ фабрики было замѣчательнымъ событіемъ. Но онъ только кивнулъ имъ головой и продолжалъ идти по направленію къ Сѣверной улицѣ, гдѣ жилъ стряпчій Бойдъ.
Сѣверная улица была первая въ городѣ и имѣть на ней собственный домъ считалось яснымъ доказательствомъ порядочности. Домъ Матью Бойда былъ одинъ изъ лучшихъ на всей улицѣ; старинный, кирпичный, съ высокими гранитными ступенями. Достигнувъ цѣли, Стандишъ неожиданно остановился. По наружнымъ ступенямъ дома стряпчаго быстро поднимался мистеръ Генри Гардинджъ. Ему вовсе не хотѣлось встрѣтиться съ своимъ бывшимъ хозяиномъ, а потому онъ рѣшился подождать на улицѣ, пока онъ уйдетъ.
Стандишъ сталъ ходить взадъ и впередъ, ловко избѣгая разговоровъ съ рабочими, которые теперь толпами возвращались съ фабрики. Вдругъ онъ услыхалъ за собою поспѣшные шаги и, обернувшись, увидалъ передъ собою мистера Генри Гардинджа. Послѣдній бросилъ на него странный взглядъ, а Стандишъ посмотрѣлъ на него самымъ вызывающимъ образомъ. Оба они остановились.
-- Что, сэръ? произнесъ первый Стандишъ.
-- Что? отвѣчалъ мистеръ Генри Гардинджъ, гладя свою густую бороду: -- не попадайтесь мнѣ лучше на глаза и не думайте, что я васъ возьму назадъ. Это дѣло рѣшенное и нога ваша никогда не будетъ на моей фабрикѣ.
-- Я и не думалъ о васъ, и еслибъ вы стали просить меня, то не вернусь на вашу фабрику, отвѣчалъ молодой человѣкъ: -- но помните...
Однако, онъ не успѣлъ окончить своей фразы, какъ мистеръ Гардинджъ уже исчезъ, а Стандишъ очутился среди группы рабочихъ.
-- Что, хозяинъ беретъ васъ назадъ? вы помирились? спрашивалъ одинъ.
-- Мы всѣ знали, что эта не серьёзная ссора, замѣтилъ другой.
-- Я надѣюсь, что вы изъ гордости не лишите себя куска хлѣба, произнесъ третій.
-- Нѣтъ, отвѣчалъ онъ рѣшительнымъ тономъ:-- я не вернусь на фабрику, но заставлю Гардинджа и его сына раскаяться въ томъ, что они сдѣлали сегодня.
Сказавъ это, онъ поспѣшно перешелъ улицу къ дому Бойда, взошелъ на лѣстницу и позвонилъ. Хорошенькая служанка отворила дверь.
-- Какъ поживаете, Рози? сказалъ онъ фамильярно:-- дома хозяинъ?
VII.
Краснощекая, полная Рози отворила широко дверь, увидавъ Стандиша, и отвѣтила съ улыбкой:
-- Благодарю васъ, Стандишъ, какъ здоровье ваше и вашей матери?
-- Я процвѣтаю, но матери не хорошо.
-- Что съ ней? Она нездорова?
-- Да, кажется. Но, Рози, мнѣ надо видѣть вашего хозяина. Онъ дома?
-- Нѣтъ, Стандишъ. Но миссъ Анджела дома.
-- Мнѣ надо видѣть самого мистера Бойда.
-- Мистеръ Гардинджъ съ вашей фабрики только что заходилъ и также хотѣлъ видѣть хозяина.
-- Моя фабрика! воскликнулъ презрительно Стандишъ:-- я ушелъ съ фабрики.