Осоргин Михаил Андреевич
Герман Лопатин

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

М. А. Осоргин

Герман Лопатин

   Осоргин М. А. Воспоминания. Повесть о сестре
   Воронеж: Изд-во Воронежск. ун-та, 1992.
  
   Чудище с Нотр-Дам-де-Пари, в обычной позе, подперев голову локтями, смотрело на площадь и пролегавшие улочки, -- до чего все это ему знакомо, и камни, и грязь набережной, и дилижанс, и даже отдельные людишки, жители и завсегдатаи квартала! Чудищу был знаком и молодой бородач в живописной широкополой шляпе, несший под мышкой книги и, как будто их недостаточно, косившийся на ларьки парапета. Сейчас этот бородач свернет за угол и забежит в кабачок, -- и действительно, взметнув полой широкого сюртука, молодой человек завернул круто и, толкнув ногой дверь, исчез за пыльными стеклами. Войдя, он вывалил на столик книги, поздоровался с хозяином, гарсоном и ожидавшими приятелями и, когда обрушился, наконец, на диван, в кабачке стало светлее от его широчайшей русской улыбки. Мужчины были вида бедняцкого и прекрасной небрежности костюмов -- пиджачки при косоворотках, -- а женщины одеты прилично, но своеобразно: длинные пальто с двумя рядами пуговиц, юбки почти без фижм, но с воланами, на ногах полусапожки, на головах круглые шапочки, на носах очки, в зубах папироски. Это удивительно, как женщина, самая передовая и свободомыслящая, все-таки что-нибудь да оставит от легкомысленной сестры! И были все молоды на подбор, так что пришедший, в свои тридцать лет, был среди них как бы ветераном и патриархом, и называли его не по фамилии, как друг друга, а почтительно -- Герман Александрович. Книжки, которые он принес, разобрали по рукам, вернув ему прочитанные, такую же пачку, и он все отметил в тетради учебного формата. Еще не было тогда в Париже русской библиотеки1, и подкопленные книжки приносились в кабачок для распределения. Были только надежды: писатель Тургенев обещал устроить концерт и раздобыть денег на помещение и первое обзаведение; с ним вел переговоры тот же бородач, Герман Лопатин, уже немалая революционная знаменитость.
   Тогда жить начинали очень рано: в семнадцать лет -- студент, и с того же возраста -- политический деятель. Тогда за десять лет успевали оставлять за плечами биографию, достаточную для авантюрного романа, -- а впереди лежала еще длинная дорога для всевозможных приключений; может быть, потому так быстро отрастала и борода, украшенье здорового мужчины. Двадцатилетний Лопатин беспокоил Третье отделение собственной его императорского величества канцелярии. В двадцать один год он очень не нравился Муравьеву-Вешателю, познакомившему его с Петропавловской крепостью. В двадцать два года, оказавшись на свободе, Лопатин утром читал газету -- события в Италии были в полном разгаре, Джузеппе Гарибальди бежал с о. Капреры; его было арестовали и вернули на остров, но он обманул бдительность итальянских крейсеров, проскользнув мимо них на утлой лодочке; вырвавшись на свободу -- двинулся со своими добровольцами на папский Рим. Так как вырвался на свободу и Герман Лопатин, то ему было естественно оставить Петербург, где делать, было нечего, и махнуть в Италию, где дела было много. И хотя выехал он, конечно, в тот же день, как прочитал газету, но в те времена сообщение было не столь быстрым, и он опоздал. Гарибальди, разбив папские войска при Монтеротондо, был сам разбит французами при Ментоне, как раз в то время, когда неизвестный молодой человек из Петербурга, приехавший ему на помощь, добрался до Флоренции. Поэтому молодой человек повернул обратно и отправился в Ниццу знакомиться с проживавшим там стариком Герценом, -- последние, уже ослабевшие звуки "Колокола", последние года жизни изумительного человека! Метеором пронесшись по загранице -- метеором вернулся в Россию, в Москву, с серьезнейшими намерениями "уплатить долг народу": кочующие народные учителя, собирание фактов, наблюдений и опытов, аскетизм, периодические взносы сочувствующих, "Рублевое общество"2, восемь месяцев Петропавловской крепости и ссылка в Ставрополь. Между Флоренцией и Ставрополем -- один год, включая и тюремную бездеятельность, и уже в следующем году молодой человек, приехавший в место ссылки с жандармами, служа в губернской канцелярии (род наказания -- как было с Герценом и Салтыковым), суетится, объединяет местную молодежь, преобразует и расширяет общественную библиотеку, вводит в губернии общинно-передельное крестьянское землевладение, собирает для этого сельские и волостные сходы, переписывается со столичными друзьями, у одного из которых находят при обыске его письмо, -- и вот опять отрыв от мирной работы, арест и привлечение по нечаевскому делу3. Пожалуй, даже так и лучше, потому что маленькая провинциальная деятельность томила его однообразием, а мысль о том, что со временем он станет правителем канцелярии, могла его заставить "повеситься от отчаяния и ужаса и, таким образом, очистить это место для следующего кандидата". И еще он писал: "Челюсти у меня трещат от зевоты" -- и никак не соглашался "производить страшное кровопролитие между дамскими сердцами". Одним словом, арест -- это уже путь к свободе для такого энергичного человека. И однажды, когда его выпустили на прогулку, он злоупотребил временем и, не вернувшись на военную гауптвахту, добрался по январскому снегу до Ростова, а оттуда в Петербург, чтобы дальше пробраться за границу с давно заготовленным паспортом. Впрочем, пока он по этому паспорту сплавил за границу П. Л. Лаврова и лишь затем, получив паспорт почтой обратно, выехал сам. Какие были милые и приятные времена, какая простота, какое удобство! В Женеве дружба с Огаревым, в Лондоне с Марксом, избрание в Генеральный совет интернационала, -- и неотвязчивая мысль -- не съездить ли в Сибирь освободить Чернышевского? И в том же году, в котором он бежал из Ставрополя, он оказался под арестом в Иркутске.
   При жандармском управлении для него отделана особая камера -- знак особого почета! Но ненадолго. Не дорожа почетом, он попробовал исчезнуть, однако неудачно: по его следам пустились восемь жандармов, успевших вскочить на неоседланных лошадей и догнавших его по горячему следу. Из новой камеры, теперь уже в остроге, убежать трудно. К счастью, он временно выпущен под строжайший надзор, и поэтому, накануне предстоящего нового ареста, он уплыл на двухвесельной душегубке вниз по Ангаре, перебрался на ней через пороги, доплыл до Енисея и вышел в Усть-Тунгуске, проделав в одиночку 2000 старых екатерининских верст (по 700--800 сажен). Затем город Томск и арест на улице. По дальности сибирских расстояний и по длительности сидения в тюрьмах -- на все это пришлось затратить целых два года, серьезный вычет из жизни! В 1873 году он опять в иркутском остроге. К счастью, его вызвали в окружной суд -- возможность перемены судьбы. И действительно, в перерыве заседания, выведенный подчасхом на крыльцо освежиться, он с молодой легкостью прыгает во двор, отвязывает чужую лошадь и скачет в лес. Дальше уже легче: месяц в лесу, немало разнообразных приключений, и бородатый мужичок добирается до Томска, откуда уже не так далеко в Париж.
   Пять лет отдыха от слишком авантюрной жизни: мирная работа, переводы, возня с книгами, беседы с молодежью; впрочем, почти ежегодно поездки в Москву ненадолго по разным делам, -- такие мелочи не идут в счет в сложной биографии эмигранта, видавшего виды. Главная квартира, все-таки, Париж, левый берег, Латинский квартал. Лопатин -- человек воспитанный, и даже мадам Виардо более или менее терпит его, когда он приходит к Тургеневу хлопотать по разным делам, -- не в пример другим посетителям подозрительного вида, соотечественникам знаменитого писателя. Она готова выступить в концерте для основания фонда русской библиотеки в Париже. 15 (27) февраля4 она поет романс Чайковского: "Нет, только тот, кто знал свиданья жажду, поймет, как я страдал и как я стражду". Она была уже старухой. И, однако, когда она произнесла: "стражду", -- "меня мороз подирал по коже, мурашки бегали по спине", -- говорит Лопатин.
   Так родилась на свет нынешняя Тургеневская библиотека в Париже.
  
   Так как пишутся эти строки не для подробного рассказа о жизни Германа Александровича, -- какой же культурный русский человек не знает о ней хотя бы в общих чертах, -- а только в память двадцати лет его смерти, то минуем этапы его взрослой жизни, вечной смены арестов кипучей деятельностью, пока на сороковом году жизни он не попал снова в Петропавловскую крепость. Спустя три года его присудили к смерти, заменив ее заточением в Шлиссельбурге, где он и провел 18 лет. Его освободила революция пятого года, -- и из крепости он вышел с силами надломленными, но еще бодрым стариком и, хотя был назначен в ссылку, скоро оказался за границей.
   Это уже на нашей памяти -- появление на арене жизни заживо погребенных, людей прошлого. Исторический портрет, человек из легенды, весело смеется и рассказывает анекдот про самого себя. Большой лоб, широкая, окладистая борода, очки, без которых он однажды чуть не пропал при побеге, неизменная толстая часовая цепочка по жилету или фуфайке, презрение к слабости, даже собственной, старое молодечество. Таков был "воскресший Лазарь", как он себя называл.
   Вижу его на морском пляже маленького итальянского местечка, где он жил долго, лишь наездами бывая в Париже -- центре тогдашней политической эмиграции. Теперь уж подлинный патриарх, но неизменно скучающий по большой общественной работе. Несколько раз он хотел переселиться в Рим и жить самостоятельно, а не в почетной богадельне приютившего его амфитеатровского5 дома, -- но у него была только крошечная партийная "пенсия", и он писал: "Лучше сказали бы прямо сейчас: 1) Сколько в месяц проживаете сами? 2) Можно ли в Риме устроиться сколько-нибудь по-человечески на 100 франков в месяц? 3) На что будет походить в общих чертах такая жизнь со стороны обстановки н пищи? Писать о моем поживании отказываюсь..." Жаловаться не любил. Много раз его убеждали писать воспоминания, но он отделывался несколькими страничками,, это было не по вкусу ему, человеку действия, а не слов. Все, что мы о нем знаем,-- знаем по записям других, а рассказчик он был замечательный. Его литературное наследство ничтожно, даже если включить его письменные показания при допросах; ничтожно, конечно, в сопоставлении с богатством его жизни. Самый большой его рассказ о самом себе -- краткая биография, которую он писал шесть часов по просьбе С. Венгерова6 как материал для 3-го дополнительного тома словаря Брокгауза. В крепости писал стихи, очень плохие; кажется, все шлиссельбуржцы грешили стихами. Как литератор, он был образцом лаконизма. У меня есть его письмо, написанное в день отъезда его из Италии в Россию; вот оно все целиком: "Прощайте. Г. Л.".
  
   Потом была Россия. Не могу назвать, к стыду моей памяти, кто жил рядом с Лопатиным в комнатках петербургской литературной богадельни перед революцией. Он же был стар, слаб, нищенски беден. "Есть одна столовка, -- говорил он, -- где дают то же, что и в здешних, но на гривенничек берут дешевле!", -- и плелся в эту столовку через весь город. Но к нему еще приезжали на поклон, пока Россия не запылала. Когда из-за границы нахлынули эмигранты помоложе и принялись спасать отечество, -- Лопатина забыли, потому что о прошлом было некогда думать -- предстояло будущее. Так, например, я никак не мог узнать, кто, как и где хоронил его в смутные, холодные и голодные дни конца 18-го года? До Москвы донеслась весть о его смерти, -- но в ряду тысячи таких же вестей; тогда на каждый траур полагалось не больше одной минуты. В последний год он еще бывал на собраниях и митингах, иногда даже выступал. Но это была только святая тень Лопатина, его образ старого письма. Материалы о его жизни собраны в книжку ужасной серой бумаги, от которой через полвека останется только труха7. Дорогая бумага припасена для описания подвигов торжествующих победителей; в их списке нет места для имени Германа Александровича Лопатина, народовольца и шлиссельбуржца8.
  

ПРИМЕЧАНИЯ

Герман Лопатин

(1939, 30 января, No 6517)

   1 Русская общественная библиотека имени И. С. Тургенева появилась в 1875 г. Одним из главных инициаторов ее создания был знаменитый революционер Г. А. Лопатин (1845--1918). См.: Русская общественная библиотека имени И. С. Тургенева: Сотрудники -- друзья -- почитатели: Сб. статей / Ред. Т, Л. Гладкова, Т. А. Осоргина. -- (Рус. б-ка Ин-та славистики. T. LXXVII1). Париж, 1987.
   2 "Рублевое общество" было создано Ф. В. Волховским и Г. А. Лопатиным. Эта революционная организация (1867--1868) называлась так по величине членского взноса.
   3 Политический "процесс нечаевцев" проходил в 1871 г.
   4 1875 г.
   5 Амфитеатров, Александр Валентинович (1862--1938) -- русский писатель. После 1920 г. -- за границей. См. о нем ниже.
   6 Венгеров, Семен Афанасьевич (1855--1920) -- русский историк литературы, библиограф.
   7 См.: Герман Александрович Лопатин: Автобиография. Показания и письма. Статьи и стихотворения. Библиография / Подг. к печати А. А. Шилов. Пг., 1922.
   8 Этюд М. А. Осоргина о Г. А. Лопатине вызвал несколько содержательных читательских отзвуков. См.: Осоргин М. Отклики / Последние новости. 1939. 20 февр. No 6538.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru